Аннотация: Цивилизация, родившая Гомера и Платона, Эйнштейна и Да Винчи, великих гуманистов, поэтов, художников и мыслителей, цивилизация построившая тысячи огромных городов, подчинившая ядерную энергию, вышедшая в космос, вдруг рассыпалась карточным домиком. От человеческого единства, милосердия и воспетой в веках любви не осталось ничего. В один миг будто обнажились самые страшные язвы общества; и везде только паника, только сумасшествие и страх. Каждый готов продать душу дьяволу за призрачный шанс на спасение. Преисподняя вопреки увещаниям духовных географов оказалась не под землей, а в небе.


---------------------------------------------


 Александр Маслов
 Звезды без пощады



 Часть первая
 Голова Горгоны



 1

 Под Вологдой ночи в июле редко случаются такими звездными. Марево с озер и окрестных болот поднимается над лесом и висит до первых сентябрьских холодов. Только сегодня небо выдалось чистым, безумную черноту густо усыпало золото. Взгляд блуждал во вселенской бесконечности, и кружилась голова, то ли от двух стопок водки, то ли от сверкающих звездами далей.
 Пристроив удилище на коряге, Лугин потянулся к садку возле камышей. Рыбы, почувствовав приближение руки, забились, зашлепали хвостами. Лунную дорожку разметала рябь.
 — Серж, долго ты там? — окликнул его Климентьев, все еще сидевший на корточках у костра.
 — Давай, Сереженька, уха остыла и… — дед Матвей, временами испытывавший огромную страсть к выпивке, покосился на початую бутылку. — В общем, не томи нас.
 — Без меня не можете? — отозвался Лугин, перевязывая для большей надежности шнурок садка.
 За камышами что-то хлюпнуло, и гладь озера снова пошла мелкой волной.
 — Не, без тебя не можем, — категорически отверг Матвей Степанович. — Без тебя в горло не полезет.
 — Ну это врешь ты, — усмехнулся Сергей и, ополоснув испачканные илом пальцы, встал. — Раньше еще как лезло, а теперь, видишь ли, миндалины набрякли.
 Подойдя к месту пиршества, освещенному скудными языками костра, он хмуро оглядел накренившийся котелок, буханку хлеба, варварски разорванную на куски и походные стаканчики, из которых они с Денисом Климентьевым этим летом злоупотребляли трижды. Даже как-то сдуру шмаляли в них из ружья, расставив на пеньке. Попали со ста метров в один.
 Под сросшимися бровями Лугина, сверкнул озорной огонек:
 — А давай! — сказал Сергей, присаживаясь на пустую канистру. — Все равно клева не ждать.
 Широким лезвием ножа он выложил немного тушенки на хлеб. Дед Матвей торопливо разлил водку по стаканчикам, дрожащей рукой расплескал часть на клеенку, горестно вздохнул и, поднося питье к губам, произнес:
 — За тебя, Сереженька. За тебя и Дениску. Чтобы вы не забывали старика. Почаще сюда к нам, в Рыбино…
 — Теперь будем почаще, — отозвался Лугин, наклоняясь к столу. — До конца лета я как бы не у дел. И у Дениса есть время. Так что, Матвей Степанович, мы тебе еще наскучим. И соседей твоих достанем.
 — Частых визитов обещать не могу, но в начале августа точно буду, — Климентьев лишь пригубил водку и вернулся к раскаленным углям, где шипели, исходили аппетитными ароматами грибы с молодой картошкой.
 — Значит службе все — кирдык? — дед Матвей поднял осоловелый взгляд к Лугину. — Во флот ни под каким соусом не вернешься?
 — Вернулся бы, Степанович, но кто ж меня возьмет. Такие вещи не прощаются, — Сергей поморщился и залпом проглотил водку. — Могли и посадить. Некоторые в этом направлении со всей натугой старались. Как ни странно звучит, низкий поклон нашему военному прокурору. Я вышел сухим из чертового шторма и ни о чем содеянном не жалею. Жалею только, что слабо в морду дал. Слишком ласково. Челюсть ему вправят на место, и останется он, как был подленькой корабельной крысой. Будет плавать по морям, дальше гадюшничать, а я вот теперь не мичман, а вяленая сельдь на берегу.
 — Не останется он, Серж, — Климентьев, поворачивая шпажки над углями, мотнул головой. — Хотя он — старпом, не те сейчас времена, чтобы на такие проказы закрывали глаза. Сейчас, как по телевизору посмотришь, и генералов сажают. Торговать корабельным имуществом — это уже подрыв обороноспособности, по моему гражданскому мнению. Инцидент крайне серьезный. Наверняка разбирательства продолжаться, а там может, восторжествует истина, и тебя с извинениями назад на «Беркут». А — нет, к Пашке Сумятину в Новороссийск дорога всегда открыта.
 — Как же ты, самого старпома подловил так хитро? — дед Матвей отмахнулся от досаждавших комаров. — И чего тебя угораздило в драку сразу лезть. Буйный ты, Сережка. В детстве все пацаны от тебя плакали. А теперь вот плачет Северный флот.
 — Не сдержался я. Просто безбожного хамства не стерпел. И хватит обо мне. Сколько можно мусолить тошную тему! — Лугин откусил от хлебного ломтя, и поднял глаза к небу. За две недели, которые он с Климентьевым гостил в Рыбино, его пытали об инциденте с проклятым старпомом много раз. Больше всего донимал расспросами сам дед Матвей, хотя старик должен был выучить неприятную историю наизусть. Пожевывая хлеб с застывшей тушенкой, Лугин разглядывал Большую Медведицу, по привычке или для самоуспокоения перечисляя звезды: Бенетнаш, Мицар, Алиот, Фекда… Арабские мореплаватели отожествляли Медведицу с плакальщицами и похоронной процессией. Вспомнилась одна из печальных легенд: царица не дождалась из дальнего плаванья своего мужа и, потеряв от горя рассудок, вошла в морские воды, чтобы они соединили ее с возлюбленным. За ней со стонами и тоскливой песней, держа на руках детей своих, последовал весь народ процветавшего некогда царства.
 Вдруг глаза Сергея замерли под темными дугами бровей, скулы напряглись — западнее желтоватой точки Юпитера он увидел новую звезду, вспыхнувшую ярко и разошедшуюся синим ореолом.
 — Едрен батон! — медленно вставая, выдохнул Лугин.
 Денис проворно вскочил на ноги, задрав голову, отошел от костра.
 — Я бы подумал, что необычный болид — если б объект двигался. Так не движется! — ошарашено произнес он.
 — Может, сверхновая? Сверхновая звезда, — предположил Сергей.
 — Исключено. Быстро облачко вокруг нее выросло, что указывает на не слишком большое расстояние до места события. И невооруженным глазом мы бы таких прелестей не рассмотрели, — цокнув языком, Климентьев любовался рваным свечением, словно балетная пачка, одевавшим яркую точку.
 — Астрономы вы недоношенные. Не болид это, а астероид, — сообщил дед Матвей, подвинув поближе миску с ухой. — Уже прилетел, выходит. А обещали несколько позже. Если пресса не ошибается, кирдык нам всем, — он зачерпнул ложкой жижицу с куском разваренного карася, поднес ко рту и втянул волосатыми ноздрями рыбий дух. — Девятого августа, ровно перед именинами нашей Валентины, должен свалиться — миллионы с миллиардами тонн чужеродного вещества. За сим землетрясения, океаны из берегов и Земля как орех пополам.
 — Степаныч… — с укоризной протянул Климентьев, — ты же грамотный человек. Неужели веришь деревенским сплетням?
 — Сплетням? Я в газете читал! В «Вестях Вологодских» статейка на самой первой странице.
 — Чушь, — произнес Лугин, не отрывая взгляда от странной звезды и отмечая, что ореол вокруг нее блекнет.
 — Выходит газета врет? Или я вру? Я вру, да? — дед Матвей так и не донес вторую ложку до рта, разнервничался и с пыхтением встал. — Сейчас я вам, умникам, покажу, кто врет! — он направился к машине — там, рядом, на дорожной сумке лежала его старая куртка.
 — Степаныч… Эй, Степаныч, не кипятись ты! Я к тому, что астероид не может так вот нарисоваться в небе: в один миг вспыхнуть звездой с голубой юбочкой, — пояснил ему в след Лугин. — Уж если б он падал, то падал. Выглядело это намного эффектнее. Рыбу точно бы распугало, шарахнуло бы как тысяча Хиросим.
 — Явление перед нами интересное, но оно — не астероид, — согласился Денис Климентьев. — А концом света в разных ипостасях пресса часто пугает. Как же им без липовых сенсаций. Доверчивый народ на это ведется.
 — Много вы в своей жизни астероидов видели. Умные! Все такие умные! Сейчас, — дед Матвей зашуршал свернутой плащевкой и выудил из складок газетный листок. — Ну-ка, Дениска, свету сюда дай. Иди, иди, и прихвати с собой ушлого мичмана.
 Лугин подошел первый, и когда Климентьев включил фонарь, склонился над развернутой газетой. Действительно «Вологодскими вестями» — в этом Степанович не обманул.
 — Вот! — с торжественной ухмылкой дед Матвей постучал желтым ногтем по заметке в правой колонке.
 — «Прощай, Земля! Судный день назначен на 9 августа», — вслух прочитал бывший моряк.
 — Страсти какие, — хмыкнул Денис и выбил из пачки сигарету.
 — «Слухи о приближающемся к Земле астероиде, перестают быть слухами, — продолжил чтение Сергей. — В понедельник наша газета обращалась за комментариями к старшему научному сотруднику Пулковской обсерватории Семину Александру Николаевичу. К сожалению, он не смог ни подтвердить, ни опровергнуть информацию, второй день будоражащую новостные сайты и появляющуюся во многих газетах. Молчание российских астрофизиков лишь подняло градус без того жарких дискуссий в Интернете, которые с компьютерных сетей все чаще выплескиваются на улицы. А к вечеру сразу несколько западных источников сообщили, что факт приближения к Земле крупного космического тела подтвердили обсерватории США, Германии и Великобритании. В частности господин Чарльз Престон — известный американский исследователь в области астероидной опасности — ссылаясь на данные с телескопа Китт-Пик, считает, что вероятность столкновения с объектом, получившим название Head of Gorgon (Голова Горгоны), может оказаться существенно выше 50 процентов. В последнем интервью телеканалу Fox News он сказал: «Это высшей степени серьезно, господа! Никогда еще опасность, грозящая нам из космоса, не была так высока. С сегодняшнего дня лучшие обсерватории мира нацелены на крошечный участок неба, откуда может прийти общая для всех беда. Я не склонен драматизировать ситуацию, но и замалчивать истину я не имею права, ни как ученый, ни как гражданин. По скоропалительным расчетам, тем, что мы имеем сегодня, Head of Gorgon либо пролетит в нескольких тысячах километрах от Земли, либо войдет в ее атмосферу 9 августа около четырех утра по Гринвичу. Величина космического скитальца по нашим оценкам от 3500 до 1800 метров в узкой части. Он похож на пулю, пулю готовую убить нашу цивилизацию и все живое на Земле».
 Остаток статьи Лугин быстро пробежал глазами и, оторвавшись от газеты, уставился на Дениса.
 Тот придвинулся к нему, сосредоточено пыхтя сигаретой, приблизил фонарь к газете.
 — Я бы подумал, это очередная страшилка, но как-то все конкретно, — Климентьев скривился от дыма, струившегося в лицо. — Каким числом газетка?
 — Шестнадцатое июля, — разгладив загнутый край листа, известил мичман. — Это что ж, Матвей Степаныч, получается, ты ее получил в день, когда мы приехали, и до сих пор нахально скрывал?
 — Точно в тот день, — кивнул старик. — Только это вторая статья про Горгону. Первая в прошлой газете печаталась. Там непонятно сказано: то ли прилетит, то ли мимо пролетит, или вообще все это слухи, что брехуны в Интернете напускают. В Рыбино по той газетенке много разговоров было между мужиков у пивной. А тут, видите ли, пишут, что прилетит. Большие ученые подтверждают. Я как это прочитал, так меня пердеж прямо на кухне пробрал. Глазами по строчкам веду, а из задницы фыр-фыр, и ничего поделать с собой не могу. Боязно как-то. Представишь, что будет, если всему миру конец и желудок сводит. А потом я сам собой успокоился. Чего, думаю, страхами мучиться и без толку пердеть — уж, что Господь назначил, то и будет. Только газету спрятал от Вали и вам решил не говорить, чтобы не портить наш культурный отдых.
 — Шесть дней мы здесь удим рыбу, — заметил Лугин. — Шесть дней… Почти неделю, путешествуем с места на место. А ты меня все пытаешь о планах на лето, Дениса усердствуешь завлечь на вояж к дальним озерам, а сам… — он постучал ладонью по газете, — сам вот что за душой припрятал. Хотя в это не могу целиком поверить. Скорее всего, недоразумение или чей-то прогон.
 — Забыл я про статейку. Честно слово, мы как сюда выбрались на вольный воздух, так у меня из головы все страхи выветрились. Да и плохо у меня с памятью. Последнее время — полный склероз. Вот до сих пор не могу вспомнить, куда сто рублей с прошлой пенсии заныкал, — дед Матвей повернулся к костру. — Пойдем уху кушать. И выпьем — чего там уже осталось.
 — Успеем еще, — хмуро отозвался Климентьев. — Вот я думаю, «Вологодские вести» вроде не слыли желтой прессой. Типа порядочное издание. Но такое писать!.. — он щелчком послал окурок в кусты. — Давай, Сереж, логически думать: мы выехали из Москвы четырнадцатого в ночь. Никаких разговоров о чертовой Голове Горгоны не было.
 — Не было, — согласился Лугин.
 — Так они начались как раз в ваш отъезд в Интернете. Ин-тер-не-те! — по слогам для убедительности произнес дед Матвей. — Потом уже попали в газету.
 — По пути приемник мы включали? — Денис запустил пятерню в пышный рыжевато-каштановый чуб.
 — Не припомню. В основном слушали твои диски, затем аудио-книги. Лема «Сумма технологий», Стругацких.
 — Останавливались раз на заправку. Часа полтора ждали — была большая очередь. Второй — передохнуть за Ярославлем. Мы вполне могли пропустить, что-нибудь важное из новостей. Но в эту статейку я тоже не верю. Не могу просто поверить, — он поднялся с корточек, задрав голову к небу.
 Необычная звезда угасала. И свечение вокруг нее стало похожим на бледно-голубую амебу, едва различимую в ночной черноте. Неподвижная остывающая точка не могла быть ни болидом, ни астероидом. Это было какое-то странное небесное явление, которое Климентьев не мог объяснить для себя, имея за плечами два года аспирантуры на кафедре физмата. И как оно могло соотносится с нелепой, одновременно пугающей статьей в газете он тоже не мог понять.
 — Позвони Лизе, — сказал ему Лугин, небрежно сворачивая газетный лист.
 — В два часа ночи? И здесь мобильник не возьмет, — буркнул Денис.
 — Надо попробовать. Я бы набрал Ильиных или Карена, но батарея давно сдохла. А ты все-таки позвони. Если что-то происходит, то при чем здесь два часа ночи — она тебя давно ищет, — Сергей решительно направился с «Лэнд Крузеру», криво стоявшему на бугорке.
 — Она с родителями в Краснодаре. И здесь мобила не возьмет, — уперся Климентьев.
 — Возле фермы связь есть. Санька Филимонов оттуда звонил. Прямо в Москву и Мурманск, — сообщил Матвей Степанович.
 — Едем! — решился Лугин, открывая дверь Денисовой Тойоты. — За удочками и барахлом потом вернемся. Сначала звонок Лизе или кому угодно в цивилизованный мир.
 — Еще не страшное девятое августа. Можем подождать до утра, — Денис остановился возле палатки, водя лучом фонарика по разбросанным вещам.
 — Куда спешить? Смотаем хотя бы снасти и закончим ужин, — поддержал его дед Матвей, намекая на недопитую бутылку водки.
 — Я сказал — едем! — сердито произнес Лугин, сел за руль и повернул ключ.
 «Лэнд Крузер» тихо заворчал на малых оборотах, вспыхнувшие фары разогнали тьму на спуске к озеру. В камышах крякнула разбуженная утка.
 — Вот псих какой, — пожаловался Матвей Степанович Климентьеву. — Упрямый, как и вся его родня. Еще хозяйничает твоей машиной.
 Через минут двадцать, переваливаясь на колдобинах и выхватывая желтыми лучами деревца вдоль изгороди, машина добралась до фермы.
 Лугин вылез из салона вместе с Денисом. Тот снова закурил, затем извлек из кармана телефон и нашел номер Лизы.
 — Вряд ли возьмет, — закусив фильтр, сказал он. — Антеннка в одно деление, — и нажал верхнюю левую кнопку.
 Сигнал вызова шел долго, слишком долго. Первый гудок, второй, третий…
 — Спит, — проговорил Климентьев. — И какого черта мы в это время?.. Ну, мичман, вечно у тебя в голове какой-нибудь аврал.
 Трубка ожила, и раздался голос Лизы:
 — Денис! — произнося его имя, невеста Климентьева будто всхлипнула и тоненьким голосом прокричала: — Я звоню тебе три дня! Звоню тебе, звоню!

 2

 В открытую дверь врывался шум из второй редакторской: беспрерывный скрип патриархального факса, трели мобильников, шаги и возбужденные голоса:
 — Борис Сергеевич, мы не смеем это пропустить!
 — Это и это!
 — Зарезать и убрать к той матери!..
 — В час сорок три ночи. Ровно в час сорок три. Может вам еще секунды выдать?
 — Дай, дай сюда, блядь! Простите, Жанна…
 Ирина Красина была готова вскочить и в сердцах хлопнуть дверью, но за последний час эту самую дверь открывали десятый раз, чтобы задать какой-нибудь несвоевременный вопрос, воспользоваться электрочайником или тупо поглазеть на нее, растрепанную, не выспавшуюся, злую. Редакция газеты «Альтернативный шок» в сегодняшнее утро стала самым взбалмошным местом на земле. Вздрогнув от очередного выкрика Полуевского, Ирина свернула страницу «Ворда», не допечатав абзац, и отвернулась от ноутбука к окну. Из приоткрытой створки дышало июльским зноем, не ослабевавшим даже по ночам. Статья не складывалась. Два года назад, когда Красина впервые переступила порог редакции, ее тексты были осмысленнее и стройней. Она не могла понять, что ее привело сегодня в редакцию. Звонок шефа на рассвете? Обязательность, привычка приходить на работу с головной болью, в выходной, с температурой — совершенно всегда? Желание сдать материал, обросший новыми подробностями? Сегодня не вышли Андреев, Норбиев, Грач, Варя — секретарь Полуевского и оба фотографа. Скорее всего, они уже не выйдут никогда. Газета, разваливалась, рассыпалась на части, как мысли в голове Красиной, как все в беспокойном мире за окном. А Ирина пришла, наверное, все-таки из-за своей дурацкой обязательности.
 Расстегнув сумочку, она взяла сигарету с перламутровым гробиком-зажигалкой и встала. Курить не возбранялось в любом углу редакции, хоть с полным нахальством в лицо Полуевскому, а она почему-то предпочитала уединяться в комнату рядом с туалетом, где на кафеле красовалась табличка «Место для курения женщин». Какая ерунда: будто для женщин должно быть отведено совершенно особое место! Глупый мужской шовинизм. Скоро и ему придет конец.
 На минуту она задержалась у зеркала рядом с книжным шкафом, чтобы поправить волосы, темной волной укрывавшие часть лица. Из-за красных прожилок глаза казались не голубыми, а водянисто-серыми, привычный румянец стерли суматошные дни. На лбу обозначилась морщинка. И это в ее неполные двадцать шесть!
 — Ведьма, — прошипела отражению Красина. — Хотя теперь-то какая разница.
 Она глотнула остывший кофе и, зажав в руке сигарету, направилась быстрой походкой к лестнице.
 — Ирочка, когда поспеет материал? — окликнул ее Борис Сергеевич.
 — Как только, так сразу, — сухо отозвалась она и сбежала по ступенькам на первый этаж.
 Прижавшись спиной к прохладному кафелю, Ирина закурила. Здесь, в тиши, разбавленной капелью неисправного крана, у нее возник соблазн не возвращаться в кабинет. Оставить наверху ноутбук, любимый кофейный сервиз, даже сумочку с массой полезных вещей и уйти, не прощаясь, навсегда. Кому нужна была ее статья, похожая на тысячи других, тиражируемых газетами по всему миру? Все вертелось вокруг одного слова: «астероид». Темная тень Головы Горгоны уже легла на Землю, сметая с газетных полос политические дрязги, новости экономики, спорта, шоу-бизнеса, потеснив вездесущую рекламу, колонки с прогнозами погоды и телепрограммы. По телеканалам и радио тоже говорили о летящей к планете смерти. Только о ней. Каждый час из обсерваторий приходили свежие данные, компьютеры выдавали новый расчет: вероятность столкновения 92 %, 91,7 %, 93,3 % — как будто пересчет несчастных десятых долей мог спасти мир. Мир уже знал, чувствовал каждым нервом, что он обречен. И только по инерции играл, точнее, доигрывал в прежнюю жизнь.
 Вчера Королевская Гринвичская обсерватория опубликовала выкладки, по которым Голова Горгоны должна упасть между Канарскими островами и Швейцарией. Этот прогноз подтвердила японская исследовательская группа «Субару» и китайцы. В Европе нарастала паника, за час были раскуплены билеты на морские и авиалинии до Южной Америки, Австралии, якобы благополучных районов Юго-Восточной Азии. А в России экстренное заседание Госдумы длилось до глубокой ночи: решали вопрос об эвакуации населения в Сибирь, на Дальний восток и объем выделяемых для этого средств. Совершенная глупость: будто где-то можно спрятаться от Конца Света, будто госбюджет и деньги вообще после девятого августа не потеряют смысл!
 — Они будут заседать еще неделю, — выдохнув тонкую струйку дыма, проговорила Ирина. — Заседать, заседать, как у них принято и, ничего толком не решат. В последний момент разбегутся напуганными мышами, спасая каждый свою шкуру.
 Она глянула в окно, заслоненное наполовину традесканцией, и увидела красный Форд. Машина подкатила прямо к ступенькам. Ирина метнулась к двери. Когда на пороге появилась Светлана Хитрова, Красина поманила ее пальцем.
 — Все куришь? — с издевкой осведомилась подруга.
 — Прячусь от разгневанных мужчин, — сбив пепел с сигареты, Ира грустно улыбнулась. — Что там у тебя?
 — С ума сойти что, — Светка, стуча каблуками, прошла до раковины и села на тумбочку. — Я не знаю, как статью делать. Не представляю! Если по правде, жуткая выйдет статья. Слышала уже — мне Полуевский поручил отработать по теме «Как выжить девятого августа»? С утра моталась по четырем адресам: к одному старому академику, к знакомым в МЧС, геофизикам и центр травматологии. Черт меня туда понес — на калек насмотрелась, меня до сих пор трясет. Но кое-чего наковыряла. Неутешительного. Такого, что волосы дыбом, — она запустила пальцы в стриженую челку и взлохматила свои красивые, каштаново-рыжие волосы.
 Красина выжидательно смотрела на нее.
 — Что вчера по TV Центр говорили про метро — совершенная чушь. Теперь я это поняла. В метро никто не выживет. С полной гарантией оно станет общей могилой, — продолжила Света, вертя в руках коробочку диктофона. — По мнению старичка-академика, астероид даже меньшего размера способен пробить земную кору, взбаламутить мантию, и тогда по всей Земле будет вулканический ад. Землетрясения сокрушительной силы следует ожидать даже там, где их никогда не было. Туннели метрополитена сомнутся. В лучшем случае останутся небольшие пустоты, где тоже никто не выживет. Его же версию подтверждают геофизики.
 — Падения ожидают в Атлантике или на западе Европы — до нас далеко, — заметила Ира. — Может не так все страшно?
 — Послушай дальше! — оборвала ее Хитрова. — Если в Атлантике, то земную кору все равно пробьет — там она тоньше Евразийской. И будут цунами высотой в несколько сот метров. В некоторых местах больше километра. Представляешь такой водяной вал? — она вскинула руки и угрожающе ими качнула. — С покореженными кораблями, обломками зданий, машинами и мертвыми людьми! Волна три-четыре раза обойдет земной шар. Шансы спрятаться от нее остаются только где-нибудь в горах. И спрятаться — не значит выжить. Это не я придумала, Ириша. К большому сожалению не я такая злая фантазерка. Это выводы предварительного компьютерного моделирования катастрофы. Чтоб они провалились с такими выводами! А если астероид шлепнется на континент, то прогнозы ничуть не лучше: воронка в четверть Европы, ударная волна сумасшедшей силы, разлом литосферной плиты и ряд каких-то умопомрачительных явлений. До Урала, говорят, даже тараканы не выживут.
 Светлана на минуту замолчала, поглядывая на разволновавшуюся после ее слов подругу, неторопливо открыла сумочку.
 — На, полюбуйся, — Хирова протянула подруге фотографию, распечатанную в институте. — Собственно Голова Горгоны. Снимок с американского телескопа.
 Ирина взяла картонный листок, неуверенно, словно с опасением. Между бледных звезд довольно четко выделялся объект на самом деле похожий на голову. На голову лошади или скорее дракона с черными пустыми глазницами-кратерами, в которых таилась смерть. Трещина в нижней части астероида, изъеденной глубокими астроблемами, походила на пасть, вот-вот готовую показать зубы.
 — Видишь, здесь и здесь, — Света ткнула пальцем в пятнышки справа от астероида. — Это чудовище сопровождают несколько десятков крупных осколков. Каждый из них в отдельности уже представляет серьезную угрозу.
 — Полуевский послал тебя вроде собрать материал для оптимистичной статьи, а ты все страхи да страхи, — не отпуская фотографию, сказала Ира. — Неужели мы все обречены? Не хочется думать об этом, Свет.
 — А думать надо, госпожа Красина. По мнению Серафимовского, в случае катаклизма на Земле могут остаться лишь небольшие области, которые пострадают меньше других, где будут какие-никакие шансы на выживание. Определить точно эти районы академик не берется, но на карте у него обозначены участки севернее Алтая, Центральное Тунгусское плато, области в Индии, центральном Тибете и Южной Америке. Оставаться в Москве, он говорит, полное безумие даже при щадящем сценарии катастрофы. А еще он сказал мне по секрету…
 — Ну, что он тебе сказал? — Красина в нетерпеливом ожидании наклонилась к подруге.
 — Сказал, что по большому счету человечество обречено. За падением астероида на много лет наступит эффект ядерной зимы. Температура по всей планете опустится до минус пятидесяти. Продуктовый запас без воспроизводства быстро истощится, и выжившие будут обречены на голодную смерть. Или хуже того: вулканы, которых возникнет до нескольких тысяч, сделают атмосферу непригодной для дыхания. Это старик так думает. Геофизики советуют не тратить времени даром и ехать на восток. Тоже рекомендуют куда-нибудь за Енисей или хотя бы к Томску. Они собираются всем институтом.
 — И ты на это решилась? — Ирина подошла к окну, поглядывая на непривычно пустую улицу. Двух старушек, бредущих от Дома быта и машину скорой помощи, под вой сирены промчавшуюся к Дмитровскому шоссе.
 — Я жить хочу, Ириш. Провались пропадом наша редакция вместе с офиненными премиальным! Зачем теперь деньги? Сгореть с ними в августовском аду? — Света забрала фотографию, небрежно сунула ее в блокнот и повторила: — Я жить хочу.
 — Да, деньги теперь ничего не стоят, но в редакции мы получаем хоть отчасти правдивую информацию, — неуверенно произнесла Красина. — И как мы уедем? На поезда и самолеты в восточном направлении билетов нет. Хотя можно достать через Зимина за триста пятьдесят тысяч до Омска. Слышала, решается вопрос в Минтрансе о предоставлении грузовых вагонов под перевозку пассажиров. Прямо как во Вторую мировую войну.
 — Поедем своим ходом на машине. Моей, — Хитрова с раздражением сбросила вызов с мобильника. — Говорят, за Урал идут бесконечные колонны. По Московской области бензин найти все труднее. Если засидимся, то до девятого августа далеко не уедем. А здесь все хуже. Днем сметают с прилавков консервы, крупы и всякую дрянь. По ночам в наглую грабят магазины. Вчера на моих глазах разнесли витрину гастронома и избили сторожа. В темных переулках тусуются какие-то отморозки. На Казанском вокзале расстреляли милиционеров, задерживавших посадку в поезд. У людей начисто крышу сносит. Нельзя здесь оставаться. Так поедешь или будешь ждать Игоря?
 — Не знаю. Он до сих пор в Калининграде и в Москву может не вернуться, — Красина нервно дернула плечами.
 — Не может. Он точно не вернется, — Светлана взяла ее за руки. — Он всегда думал только о себе.
 Ирина, отвернувшись к двери, молчала. В груди было как-то тяжело и снова хотелось курить. Не из-за Игоря. Их отношения давно расстроились, и нужны они как белка в жару черепахе.
 — Что там с твоей статьей? — перевела разговор на другую тему Хитрова. — Накопала что-нибудь по ночной вспышке? Ведь третья со среды.
 — Накопала… Звездочкам с синими юбочками никто из людей науки не берется дать ясного определения. И было их не три, а две. Вчера и со вторника на среду. Я пыталась узнать, как они хотя бы гипотетически могут быть связаны с астероидом. Астрофизики считают, никак. Они вообще не могут дать объяснения этому явлению. По каким-то признакам вычислили, что первая вспышка случилась до орбиты Марса. Вторая зафиксирована с большей точностью и произошла ближе к Земле. Где-то в сорока миллионах километров. Светимость ее ниже, а всплеск в радиодиапазоне выше. Вот и все. Скупая информация от ученых и много домыслов от уфологов, мистиков и всяких оракулов. Ядрин из центра аномальщины утверждает, что это тормозной след инопланетного корабля.
 — Тормозной след, — усмехнулась Хитрова. — Сам он тормозной след. Дебил еще!
 — Некий Петр Петрович Иванищев из конференции Второго пришествия Господня — ты должна его знать по выступлению в Камертоне, — напомнила Ирина. — И в Комсомолке была его скандальная статья. Так вот, он говорит, что обе вспышки — явление Ока Господня, которое будет наблюдать за концом нашего мира, назначенного за прегрешения. Спасутся только те, кто соберется на озере Ильмень и встретит судный день в искренней молитве. Для спасения он также выделил…
 Ирина не договорила: дверь в курилку распахнулась, на пороге появился Сашка Водопьянов и заорал:
 — Красина, на Ленте Ру важная инфа по твоим вспышкам, а ты здесь все сплетнями занимаешься. Бегом к Полуевскому!
 — А не пошел бы ты со своим Полуевским! — вместо Ирины резко отозвалась Хитрова.
 — Борис Сергеевич! — раздался верещащий голос сверху. — Скорее сюда! Экстренный выпуск новостей! Сообщение из Штаб-квартиры ООН!
 — Ладно, идем. Посмотрим, что там твориться, — Светлана встала с тумбочки и шагнула к двери.
 Когда Ира поднялась за Хитровой в холл, заставка уже слетела с телеэкрана. Генеральный секретарь, вопреки обычной сдержанности, казался нервным как суслик, получивший пинка. После первых же его слов по редакции прошелся ропот. Полуевский выронил кружечку из рук, расплескав на стол парящий кофе, а Красина поняла, что возвращаться к недоделанной статье теперь не имеет смысла.

 3

 Ближе к полудню погода испортилась. Ветром натянуло тучи, и пошел дождь. Причем не бойкий июльский, а какой-то заунывный, отдающий осенним холодом, застилающий округу серой мглой. «Лэнд Крузер» Дениса летел на юг, разбивая лужи в брызги, обгоняя нерасторопные автобусы, легковушки, чадящие дымом фуры. Лугин, уронив затылок на подголовник, сидел с прикрытыми глазами. Он не дремал, а испытывал не дающую покоя тоску. То ли из-за того, что ему не удалось увести бабу Валю и Матвея Степановича, то ли из-за последних слов Бориса — их внука, нагрянувшего с незнакомой девицей вечером.
 Вернувшись с озер, Лугин с Климентьевым пробыли в деревне три дня. И задержка эта не была обязательной: просто перед грядущей катастрофой — она, судя по истерическим новостям по телевиденью и радио, должна была состояться — Сергей надеялся забрать стариков Овчаровых из Рыбино. Спасти их или как там получиться, но встретить девятое августа вместе с ними. Ведь кроме немногих друзей и бабы Вали с Матвеем для Лугина не было близких людей на всем земном шаре. Степанович не поддавался сначала, твердо стоял на своем: здесь родился здесь и останусь. Лишь вчера Лугину удалось отчасти уболтать его на вполне разумный план: отправиться поскорее в Москву за некоторыми необходимыми вещами, а оттуда в Красноярск к родителям Климентьева, куда обещала вылететь Лиза и кто-то еще из Денискиных родственников, чудом доставших билеты на авиарейс. Вот только под вечер, когда вопрос с отъездом был почти решен, появился Борис и все испортил: сказал, что сам позаботиться о стариках, а ему, Лугину, нечего лезть в их семью. Особенно обидны были последние слова младшего Овчарова, мол, ты, Сереженька, чужой здесь и проваливай поскорее со своей сердобольностью. Лугин хотел ему дать в морду прямо на кухне за это вот «чужой», неизвестно как сдержался, всю ночь спал плохо, а утром они с Климентьевым уехали. Баба Валя всплакнула у порога, когда провожала, и все приговаривала:
 — Горе, Сереженька. Горе. Знаю, больше не увидимся.
 — Больше не увидимся, — произнес Лугин и открыл глаза.
 — Чего ты? — Денис хмуро покосился на него.
 — Да, так. Прощай, старики Овчаровы. И не будет у нас ни рыбалки, ни вольготного летнего отдыха. Может быть вообще больше ничего не будет, — отозвался Сергей. — Думаешь над этим, и в груди кто-то подскребывает когтистой лапой.
 Климентьев молчал, не возражая, не соглашаясь, глядя на мутное от дождя стекло и встречные машины.
 — Может не стоит нам в Москву? — спохватился бывший мичман. — Повернем за Ярославлем налево и дело с концом. На бензин у меня хватит с лихвой.
 — Не, Сереж. Во-первых, в свете последних новостей, на бензин у нас как раз не хватит. Если внимательно слушал Премьер-радио, то с поставками топлива в европейскую часть серьезные перебои. Вернее перебои были с начала июля, а теперь полная катастрофа. На заправках ввели ограничения, и цены в связи с всеобщей паникой растут каждый час, — Денис дотянулся до кнопок настройки и перевел приемник на другую волну. — А во-вторых, неподготовленными ехать через всю страну тоже не очень умно.
 — Почему неподготовленными? Палатки аж две, спальники, прочая утварь — полный комплект. С нашим багажом, — он мотнул головой в сторону объемистых сумок на заднем сидении, — можно хоть пешком до Владивостока.
 — Моряк, ты не слишком далеко смотришь в будущее. Для тех, кто останется топтать эту землю после девятого августа, лето отменяется. Причем по самым оптимистичным подсчетам на полстолетия вперед. Объяснять надо?
 — После взрыва до стратосферы взлетит всякая взвесь, плюс водяной пар и вулканические выбросы. Это как при глобальном ядерном конфликте. Такое мы проходили, аспирант, — Лугин проводил взглядом лежавшую на обочине машину.
 — Что-то вроде того. Отражающая способность атмосферы увеличится во много крат. На земле наступят долгие холодные сумерки. Заявляю тебе как новоиспеченный Нострадамус: в ближайшее время в большом дефиците будут теплая одежда, спички, примитивные отопительные приборы и продукты питания. Это не полный список — я его пока обдумываю.
 — Ну да, и все из твоего списка можно достать исключительно в столице, — сыронизировал Сергей. — Послушай, Денис, у меня на кармане шестьдесят пять тысяч рублей. Этого не хватит, отовариться в ближайшем супермаркете за въездом в Ярославль?
 — Послушай дальше, — с видом искушенного оракула вещал Климентьев. — По моим прогнозам деньги вот-вот превратятся в фантики. Возможно, какую-то покупательную силу будет иметь золото и ювелирные изделия. Этого добра у меня не много, но оно есть в сейфе в московской квартире. Глупо его оставлять. И вот что еще более важное, — на миг повернувшись к другу, он пригладил растрепавшийся чуб, — планетарная катастрофа неизбежно обернется катастрофой социальной. Врубаешься, Серж? Органы порядка и права исчезнут — они уже рассыпаются, судя по сообщениям о беспределе в Уфе, Сургуте и на Северном Кавказе. Менты, прокурорские и ФСБшники — тоже в некотором смысле люди. Особенно когда жареным пахнет. Многие из них откровенно бегут на восток, другие сидят на чемоданах и совсем не усердствуют исполнять свой долг. Правительство в ступоре, и каждый все больше думает о собственной шкуре. Помнишь как в Безумном Максе или Атомном сне? Оставшимся миром будут править умытые кровью идеи и банды отморозков, которые сойдутся в борьбе за теплые места, женщин, топливо, жратву. Чтобы не лечь под них, извини за банальщину, нам требуется оружие. Нормальное оружие и больше патронов.
 — Уже думал об этом. Оружие надо, — Лугин опустил стекло, ловя на небритую щеку капли дождя.
 — Поэтому в Москву. Возьмем мою «Сайгу» и «Бекас». На «Сайгу», правда, боеприпасов маловато. Оставалось полторы пачки. Умно будет объехать охотничьи магазины и прикупить, сколько сможем, — размышлял Климентьев, обгоняя желто-синий автобус. — У меня же и травматик был. Отличная ТТшка. Я его Дубинину отдал пред дамами красоваться. Млять!
 — Прошареный ты, Дениска. С виду слюнявый интеллигент, а планы строишь грамотные, и всегда у тебя все есть в запасе, — Сергей ткнул друга в бок и усмехнулся. — Согласен, на Москву можно день потерять. Хотя я собирался разжиться стволом в Ярославле. Есть у меня там знакомый, но твои ружья как бы вернее.
 За два километра до Туфаново замаячили флажки «Лукоил» и придорожное кафе под деревцами с красной крышей и неаппетитной вывеской «Аларь». По отсутствию очереди издали было ясно, что бензина на заправке нет. Редкие из проходящих машин сворачивали к полосатым столбикам и, словно наткнувшись на невидимую преграду, возвращались на трассу.
 — Езжай прямо к колонкам, — сказал Лугин. — Попробую переговорить с мужиками. С бензином не выйдет, так хоть в кафе полчаса отдохнем, перекусим.
 Денис не стал спорить, только у самого въезда обнаружилось пластиковое заграждение, не заметное за кустами с трасы.
 — Давай через бордюр, — настоял Сергей.
 И Климентьев мысленно выматерился, но все-таки направил джип в объезд, не щадя газон и ухоженную клумбу. Откуда-то выскочил мальчишка, размахивая руками, заверещал:
 — Нет бензина! Поворачивайте! Ни грамма!
 Ему на помощь бежал мужик в синем комбинезоне, крепко сжимая кривозубую монтировку.
 — Послушай, брат, — начал Лугин, открывая дверь.
 — Бензина нет! — проревел заправщик и стал перед Сергеем в позе беспощадно жнеца, замахиваясь монтировкой словно серпом.
 — Братишка, пойдем потолкуем, — Лугин, миролюбиво махнув ему, направился за рекламный щит, дальше от посторонних глаз.
 — Видишь ли, дело какое… стариков надо со столицы забрать, а топлива осталось на два чиха. Мы не поскупимся. По двести за литр плачу, — Сергей сунул руку в карман и захрустел новенькими купюрами — еще не растраченным расчетом с флота.
 — У тебя уши простуженные? Я сказал: бензина нет, и заправа закрыта. Ясно? — мужик раздраженно прихлопнул монтировкой по ладони. — С вас по-хорошему за помятый газон пару штук снять надо.
 — Триста за литр, — предложил Лугин и вкрадчиво добавил: — Очень надо.
 — Сейчас всем очень надо, — отозвался незнакомец в комбинезоне. — Ты на любой дороге поинтересуйся кому не надо. За такой провокаторский вопрос можно и в пятак получить.
 — Триста пятьдесят, — Сергей прищурился.
 Тот мотнул головой, но соблазн приличной суммой уже тронул его, и губы смялись в сомнении.
 — Дядь Володь, я им свою трехлитровку продам, — предложил мальчишка, появившиеся из-за спины Лугина. — За тысячу.
 — Ну продай, если ты, Виталя, такой добрый, — сердито процедил заправщик.
 — Только трехлитровка? — поинтересовался подошедший Климентьев.
 — Дядь Вов, мне ж там еще причитается? — мальчишка умоляюще глянул на мужчину с монтировкой и хлопнул бледными ресницами.
 — Дурачок ты, — хмыкнул дядя Вова и повернулся к Лугину. — В общем, так: выделю две канистры из личных запасов. Канистры — двадцатки. Каждая идет по десять штук. Устроит?
 — Бензин какой? — Денис Климентьев от волнения закурил, но, натолкнувшись взглядом на запрещающую табличку, спешно растер сигарету на асфальте.
 — Девяносто второй. Нет другого. Ни у нас, ни во всей округе, — с уверенностью заявил заправщик.
 — Хреново, — Денис в раздумье прислонился к рекламному щиту.
 — Давай, — решился Лугин и, глянув на Виталика, весело добавил: — И ты свою трехлитруху.
 — Тогда не будем народ злить. Тихонько подъезжайте к той двери, — Владимир указал на торец павильона незаметного с трассы, где кроме кассы заправочной располагался маленький магазинчик.
 Денис поспешил к машине, а мичман направился за снизошедшими до милости спекулянтами. «Лэнд Крузер» подкатил к указанному месту, а заправщик, скрывшиеся в тайных глубинах павильона, все не появлялся. Из приоткрытой двери доносился его ворчащий голос. Спорил он о чем-то неясном то ли с мальчишкой, то ли там находился еще кто-то.
 Снова пошел дождь, забарабанив по широкому навесу, булькая в бензиновых разводах грязной лужи. Утомившись от ожидания, Сергей присел на корточки, поглядывая на Опель «Корса», стоявший возле кафе, и вертевшихся возле него парней. Парни мичману сразу не понравились: не оттого, что все они были выпившие, а оттого, что было в их виде и манерах нечто безбашенное, как у ошалевших от полной вольготности псов.
 — Надо бы заехать с той стороны конторы, — сказал он Климентьеву. — На виду мы здесь. Канистрами народ тревожим.
 Денис не успел ответить — дверь распахнулась, с порога спрыгнул Виталька, прижимая к животу трехлитровый баллон желтоватой жидкости. Дядя Володя выглянул за ним и аккуратно поставил на асфальт одну канистру, затем вторую.
 — Чего долго так? — Лугин полез за деньгами. Вручил тысячу мальчишке и начал отсчитывать заправщику. Мысленно произнеся «двенадцать», он услышал шум приближающегося Опеля. Машина неслась на большой скорости прямо к ним.
 — Мать твою, — только и выговорил Сергей.

 4

 Сомнений, что сейчас последуют крутые разборки, не было. В голове сложилось две версии: либо душещипательная сценка приготовлена заправщиком Вовой для выбивания денег из клиентов, либо разгневанные ребята начнут бить лицо тому же Вове и требовать бензин. В салоне Тойоты имелся кое-какой инвентарь: походный топорик, саперка и пара добротных ножей. Только до них было уже не дотянуться. С заляпанной грязью «Корсы» высыпало четверо парней. Уверенным шагом, зло поблескивая глазами, двое двинулись к в обход лужи. Тот, что постарше, топыря черненькие усики, заорал:
 — Сука! Сука! Бензина у тебя нет?! А этим ублюдкам прямо в канистрачках!
 — Им оставляли со вчерашнего дня, — заправщик попятился к павильону.
 Виталька испуганно только открыл рот, сжимая в кулачке тысячу. Климентьев отодвинул его в сторону и осторожно поставил техлитровку наземь.
 — Э, потише, ребята, — начал Сергей. — Хотите разговора — давай нормально поговорим.
 — Пасть набок завали, — здоровяк в майке-борцовке толкнул его в плечо.
 — Слон, тащи сюда канистры, — распорядился черноусый, с хищной издевкой зыркнув на Лугина.
 Названый Слоном браво шагнул к дверям павильона, но мичман стал у него на пути, свирепея и втягивая ноздрями воздух, отдающий бензином и будто уже припахивающий кровью. Климентьев успел заметить, что у старшего из-под ветровки выпирает коричневая рукоять ПМа. Травматика или боевого — разницы большой не было. С дистанции в пять шагов не проблема положить их всех, почти не выцеливая. Парень, стоявший у капота Опеля что-то скрывал в отведенной за спину руке.
 — Подай канистру, — процедил Слон, наклоняясь к Лугину, который был ниже его на голову.
 — А ты, бензо-хреноподсос, тащи из кладовки остальные, — распорядился парень широких как парашют шортах. — Не верю, что со вчерашнего дня для хороших людей оставляли только две.
 Сергей обернулся, будто с сожалением оглядываясь на проклятые канистры, и врезал с разворота нависшему над ним верзиле. Кулак с чавканьем прошелся по носу, рассек левую бровь. Прежде чем друзья Слона пришли в движение, мичман успел вскинуть ногу и вонзить кроссовок в его тугой пах. Здоровяк крякнул, схватился за лицо, потом за драгоценное место между ног. Выпучив от боли глаза, начал пятиться к машине.
 Дыша хрипло как трактор, заправщик шагнул к парнишке в шортах и наверняка сцепился бы с ним, но пистолет, неожиданно появившийся в руке черноусого, унял энтузиазм. Первый выстрел пришелся в асфальт между Лугиным и окном павильона. Вторая пуля с визгом пробила одну из канистр. Сергей, отскочив за спину Слона, не сомневался, что подонок с ПМом целится именно в него. Сердце стукнуло, замерло. К горлу подкатила какая-то гадливая горечь. Сзади, булькая, лился на асфальт бензин.
 — Наземь все! Кончу уродов, бля! — ствол нервно подпрыгивал в руке черноусого.
 — Наземь, сука! — дублировал кто-то слева.
 Сергей согнулся от смачного удара под ребра. Внутренности вздрогнули, сжались от тупой боли. Краем глаза мичман успел уловить движение ноги в кроссовке, но не увернулся — всхрипнул от второго удара, выпуская из легких воздух.
 В этот момент старший из банды повернулся и выстрелил в Климентьева, схватившегося за баллон с бензином. Пуля рассекла воздух рядом с Денисом, в ноздри шибанула пороховая вонь. А Виталька, трясшийся минуту назад в растерянности и детском страхе, тоненько вскрикнул и осел на мокрый асфальт.
 — Виталя! — едва слышно произнес заправщик, бледнея, не в силах двинуться с места.
 Климентьев все-таки довел задуманное до конца — метнул трехлитровку в Опель. Это выглядело полной глупостью, но это могло сработать: хотя бы на несколько секунд ввести налетчиков в замешательство. Склянка разлетелась от удара об открытую дверь, бензин хлюпнул в салон и на спину старшему из банды. Денис тут же щелкнул зажигалкой, а черноусый в мокрой от бензина ветровке замер в пяти шагах перед ним, медленно поджимая спусковой крючок. В его масляных глазах плясал огонек изящной Зиппо «Казино», которую Климентьев готовился метнуть следом за трехлитровкой. Все-таки черноусый не выстрелил: то ли побоялся превратиться в факел, то ли его потряс вид мальчишки, из живота которого текла, текла кровь и смешивалась с водой в грязной луже.
 — Рванет щас! Рванет! — запаниковал Слон, забыв о крутой, ворочающейся в пахе боли.
 Дружок его, стоявший у капота, запрыгнул на водительское сидение. Опель заворчал двигателем. Слон рухнул в салон, рядом с парнем, отскочившим от мичмана.
 — Позже увидимся, — оскалился черноусый Климентьеву и отбежал к машине.
 «Корса» резво рванула с места, пронеслась между заправочных колонок до рекламного щита. Только на повороте притормозила, и из приоткрывшейся двери высунулась рука со стволом. Денис не успел предупредить Лугина, вытиравшего кровь с лица. Бандитский ПМ выдал прощальные:
 — Бум! Бум! Бум!
 На этот раз целились не в людей, а в машину Климентьева. Боковое стекло «Лэнд Крузера» рассыпалось крошкой, заднее обзавелось неаккуратной дыркой. Третья пуля прошила металл возле бензобака.
 — Бум!
 Денис не стал уточнять размер ущерба — поспешил к распростертому на земле мальчишке. Возле Виталика уже склонился Лугин, дядя Володя стоял рядом одной ногой в луже, бледный, немой, потрясенный.
 — Жив? — спросил Денис.
 — Дышит. От боли вырубило, — отозвался мичман, бережливо расстегивая рубашку на пацане.
 — Виталька… — обрел дар речи заправщик. — Что я родителям скажу?!
 Его голос походил на шорох, неприятный такой шорох, вот-вот готовый превратиться в крик.
 — В Туфаново больница какая есть? — осведомился Климентьев.
 — Нет там больницы! Фельдшеро-акушерский пункт. И скорую сюда хрен вызовешь! И!.. — Володя зло глянул на владельца Тойоты. — Все из-за вас! Бензин приспичило! — он потряс кулаками. — Бензин — бабки! Бабки — бензин! А на людей плевать!
 — Заткнись, — не поднимая головы, попросил его Лугин.
 — И на бабки повелся ты, — заметил Денис. Затем, наклонившись к Сергею, негромко предложил. — Давай его в машину и полным ходом в Ярославль. Дорогу выдержит?
 — Ранение сквозное. Думаю, дырка в печени — много крови, — рассуждал мичман. — Наверняка обернется перитонитом. Очень хреново это. В больницу надо по любому. Но так его везти тоже нельзя. Спирт и бинты есть? — он поднял взгляд к заправщику. — Хотя бы чистые тряпки?
 — В кафе может быть, — глаза Владимира стали осмысленнее.
 — Дуй в кафе, — распорядился Лугин. — Мы следом несем пацана. Если бинтов у них нет, пусть чистую поварскую спецовку рвут на длинные лоскуты.
 — Если нет спирта, водка сойдет, — добавил вслед заправщику Климентьев.
 До кафе «Аларь» было метров сто. Чтобы меньше тревожить рану, Витальку положили на кусок прочной полиэтиленовой пленки, которую Денис всегда держал в машине, и понесли, взяв за углы с двух сторон. У входа, распахнув пошире двери, их поджидала официантка в цветастом переднике, напуганная и поэтому не в меру разговорчивая.
 — Я слышала, как стреляли. Жуть какая! — щебетала она, пропуская вперед мужчин. — Только ни за что не подумала бы, что в Виталика. Как же так?! Мальчишку за что?! Подонки! Они мне сразу не понравились. Коньяк здесь пили, рожи у всех противные. И матерились через слово. Какие подонки!
 Кафе было пустым, только буфетчик стоял посреди зала с откупоренной бутылкой водки. Когда раненого положили на стол, появился Владимир и высокий, лысоватый тип, наверное, исполнявший обязанности повара. В левой руке он держал пару вафельных полотенец, в правой ком белой ткани.
 — Шторы отдерните — мало света, — бросил Сергей официантке.
 Та мигом кинулась к окну.
 Над барной стойкой раздражающе громко работал телевизор: транслировали очередной сериал с томными красотками и их нагловатыми искусителями. Кондиционер из ниши в стене гнал струю холодного воздуха. Под его напором трепетали листья карликовой пальмы и календарь на стене. Напротив, в свете ярких ламп лениво плавали рыбы в аквариуме, шевеля хвостами в зеленоватой мути.
 Лугин поднял повыше рубашку Виталика и обильно смочил водкой край полотенца. Почти не касаясь живота мальчишки, обтер липкие красные потеки, пока не проступила дырочка-рана с посиневшими краями. Официантка стояла рядом, брезгливо поджав губы и поглядывая с испугом то на Лугина, то на Владимира — на мальчишку она предпочитала не смотреть.
 — Режьте длинный лоскут, — попросил Сергей.
 Сам плеснул водки на обрывок ткани, сложенный вчетверо, и приложил к ранению. Ткань сразу пропиталась кровью — она вытекала ручейком из пробитого живота. Лугин поморщился не столько от вида разорванной плоти, сколько от воспоминаний: когда-то так же он перевязывал товарища, Сашку Васенцова, получившего ножом в пьяной драке в Североморске. Раны тогда были слишком серьезными, и Сашка скончался в тот же день в серой холодной больнице. А жена его рыдала в коридоре перед операционной, потом кинулась с кулаками на Лугина, будто в смерти Сашки была его вина. Отогнав мучительные воспоминания, мичман сменил еще один тампон. Труднее всего было завести повязку под Витальку — едва его Климентьев приподнял за плечи, тот задышал часто-часто и дернулся.
 «Только бы не очнулся! — мысленно произнес Сергей, опутывая тело мальчишки тканевой полосой».
 В эту минуту мыльная опера по телевиденью оборвалась, на экране появилась заставка:
 «Экстренное сообщение из Штаб-квартиры ООН»
 Ее сопровождал прерывистый писк.
 Справившись с повязкой, Лугин затянул узел — туго, но так чтобы ткань не слишком давила на рану, и мельком глянул на телевизор.
 — Мы прерываем трансляцию фильма, чтобы передать срочное сообщение из Нью-Йорка, — строго и торжественно огласил диктор. — Включения Штаб-квартиры ожидается через несколько секунд.
 Снова появилась прежняя заставка, ее сменило смуглое лицо генерального секретаря.
 — Володя, с нами поедешь, — Лугин дернул заправщика за рукав. — Мы несем пацана, ты грузи канистры. Простреленную заткни чем-нибудь.
 — Погоди, — отмахнулся тот, ожидая новых подробностей об астероиде.
 — Жители планеты Земля, люди всех рас, наций, народов и народностей, — начал человек с экрана. Со стороны казалось, его заостренный подбородок трясется, а пальцы тянутся к стакану с водой у края широкой трибуны. — Уважаемые дамы и господа! Прошу выслушать важное сообщение. Сегодня, двадцать шестого июля в восемь часов сорок три минуты по Гринвичу в атмосферу нашей планеты… — он сглотнул, и кадык на его шее неприятно дернулся, — …вошел инопланетный корабль.
 — Идишь твою мать! — вырвалось у Лугина. Он ожидал услышать что угодно, но не этих пронизанных грозовым электричеством слов: «инопланетный корабль». Они прозвучали будто не официальное заявление с международной трибуны, а случайная фраза, оброненная неврастеником. Мичман скорее бы поверил в сообщение о том, что льды Арктики полностью растаяли прошлой ночью или в то, что ему, Лугину, присудили Нобелевскую премию в области химии, которую он ненавидел со школьных лет. Но нет, главное лицо ООН заявляло именно об инопланетном корабле, и пока Сергей привыкал к новости, механически застегивая рубашку Витальки, часть сообщения пролетела мимо его ушей.
 — …после атмосферного маневра и пролета на небольшой высоте над городами Нью-Йорк, Трентон, Филадельфия, корабль поднялся орбиту и передал сообщение на английском, китайском и испанском языках, принятое многими радиостанциями Земли, — продолжал генсек.
 Официантка взвизгнула, сминая в клочках передник, а бармен, схватив полупустую бутылку водки со стола, яростно приложился к горлышку.
 — Почему не по-русски? — растерянно прошептал повар.
 — В десять часов шестнадцать минут с помощью станций НАСА нам удалось установить связь с кораблем и осуществить важный диалог между представителями инопланетной расы и уполномоченными членами ООН при поддержке специалистов ведущих американских университетов, — генеральный секретарь все-таки дотянулся до стакана и смочил пересохшее горло, уронив несколько капель на костюм. — Первое, что я спешу заявить, во избежание любых недоразумений и проявлений паники: посланцы другой цивилизации не несут нам угрозы и прибыли с великодушной миссией — спасти человечество от приближающегося к планете астероида.
 — Господи-и, свершилось! — потрясая кулачками, проголосила официантка.
 — Вова, дуй к машине, — Лугин повернулся к заправщику. — Мы теряем время.
 — Тише! — шикнул на него бармен, с алчным вниманием следивший за каждым шевелением губ генсека.
 — Мальчишку могут спасти минуты. К машине! — Сергей бесцеремонно толкнул Владимира к выходу. — В пути дослушаем.

 5

 На всякий случай Ирина набрала номер Хитровой еще раз. Пошли короткие гудки. Снова гудки, гудки… Весь мир словно превратился в бесконечный гудок. Гудок-стон, гудок-плач. Господи! Красина не могла дозвониться ни до родителей в Балтийск, ни до сестры. Сотовая связь не работала третьи сутки. Такая же беда начала происходить с проводными телефонами. Говорят, были проблемы вызвать милицию и скорую. Да и какой смысл их вызывать, если все равно не приедут. Позавчера соседке с 86 квартиры после программы новостей стало плохо с сердцем. Дозванивались до скорой сорок минут. Дозвонились. Машина прикатила через шесть часов, как женщина умерла. Сын ее ругался, кричал как свихнувшийся на врачей, но… Но врачей тоже можно понять: что они могут сделать, если их в городе становится все меньше, и их работа, как и любая другая теряет смысл. Все кто способен, кто имеет хоть малую возможность — свою машину, связи на транспорте и достаточно денег — бегут на восток, а с прошлого вечера наоборот — на запад, к Гомелю. На дорогах аварии, многокилометровые пробки, и почти нет бензина. В кюветах лежат автобусы, грузовики вверх колесами и покореженные легковушки, возле них непохороненые трупы, иногда десятками. Трупы, по которым ползают мухи, ничего не знающие о приближении астероида. Среди бела дня в городах и на оживленных трассах чаще и наглее орудуют вооруженные банды. Они отбирают тот же бензин, машины, и всякие полезные на их взгляд вещи. Милиция ни в состоянии им противостоять. Она не способна сама себя защитить: недавно какие-то подонки напали на Царицынское РОВД, перестреляли дежурную смену и забрали с оружейки все автоматы, пистолеты, здание подожгли. Часом позже было ограблен крупный ювелирный магазин и склады в Чертаново. В метро на Каширской кто-то взорвал бомбу. Просто так, для прикола. Единственным незыблемым местом в Москве кажется, остается Кремль. Надолго ли? И есть ли за его стенами кто-нибудь?
 Уронив газету на пол, Ирина встала и направилась на кухню, чтобы перекусить. Удивительно, что еще не прервали газоснабжения. Слава «Газпрому» — самой надежной конторе на Земле! Бледно-синие язычки лизнули закопченное дно, и скоро послышалось томливое шипение закипающей воды. Красина выложила на стол сыр с зеленью и обрубок сырокопченой колбасы, попутно включила телевизор.
 Из недавнего множества каналов сегодня работали только Первый и НТВ. По Первому повторяли встречу в Штаб-квартире ООН членов Чрезвычайного комитета с делегацией Кафравы. Сначала показали крупным планом звездолет, зависший над Гудзоном и стайку летающих машин, выпорхнувших из его трюма. Звездолет, судя по всему, был огромен: тень сигароподобного тела накрывала центральную часть города и юго-западные окраины, а вертолеты, в пустой суете кружившие под ним, казались смешными комариками в подбрюшье надутого диплодока. Затем камера переместилась в зал заседаний. По ковровой дорожке шли четыре существа: люди-нелюди ростом в два с половиной метра с приставленными к груди руками, чудовищными выпуклостями на спинах и закрытыми ребристыми масками лицами, вид которых должен вызывать ужас и отвращение — ферс-кафравцы. Радостным щенком выбежал к ним генсек, что-то приговаривая, отпуская поклоны и смахивая пот, струившийся по щекам. Американский президент стоял бледный, напуганный, согнув колени, наверное, для того, чтобы казаться еще ниже перед «звездными братьями». Красина ненавидела эти кадры, но последние дни их транслировали почти каждый час, и она невольно нарывалась на них, снова переживая непонятное унижение и стыд. Взяв пульт, Ира переключилась на НТВ — там, конечно же, шли новости. Круглосуточно новости, чередуемые выступлением какого-нибудь политика или ученого, рассуждавшего о мизерных шансах выживания человеческой цивилизации. В этот раз говорили о необычном поведении дельфинов, с криками круживших вокруг проходящих судов, и взрыве на Транссибирской магистрали, устроенном активистами движения «Наш край».
 Размешав в чашке кофе, Ирина отрезала несколько кружков колбасы и нехотя приступила к завтраку. С завтраком она сильно запоздала, но есть все равно не хотелось. Она почти механически как заводная кукла жевала бутерброд с подсохшим хлебом, запивая обжигающим кофе. Диктор с экрана рассказывал о ситуации в Индии, Пакистане и Китае, где согласно расчетам по моделированию катастрофы, вероятны области наименьшего разрушения. Главный пассажиропоток из Европы и Северной Америки направлялся в пока еще открытый Шанхай, Сенин и Ланьчжоу (в Сибирь тоже ехали многие, но об этом почему-то не говорили). Неприятность заключалась в том, что экипажи самолетов часто делали рейс в один конец — оставляли лайнер и бежали из аэропорта. В Сенине уже скопилось около полусотни брошенных самолетов. Их оттаскивали на периферию летного поля или, обрезав крылья, тянули к старым ангарам. Но так не могло продолжаться бесконечно: китайцы ограничили стоянку шестью часами для любых рейсов и запретили экипажам покидать свои машины. Одновременно китайское правительство поставило почти невыполнимое условие по приему иммигрантов: за каждого вновь прибывшего в Поднебесную Америка, Европа и Австралия должны были поставить тонну продовольствия. США и страны Евросоюза от протеста с трибуны ООН перешли к угрозам, как будто их вопли негодования могли что-то значить. Даже угроза ядерного удара, казалась смехотворной, в то время как к Земле сквозь космическую тьму неслась Голова Горгоны. Индия же после погромов в Кашмире, где погибли тысячи человек, вообще закрыла свои границы. Еще говорили и о ядерном реакторе на юге Франции, брошенном обслуживающим персоналом; о массовых самоубийствах в Лос-Анджелесе и Мехико; новой секте «Воины Судного Дня», атаковавшей армейские склады под Сан-Антонио. Затем показали автомобильные пробки у восточных границ Германии, в сравнении с которыми российские казались мелким дорожным затором.
 — Вот и проявилась сущность нашей человеческой цивилизации, — вслух произнесла Ирина.
 Бросив недоеденный бутерброд, она сунула в рот бледно-кремовый ломтик сыра и запила остывшим кофе. Потом торопливо закурила, пачкая фильтр нестертой с вечера помадой. От табачного дыма мысли текли быстрее и приобретали совсем горький вкус.
 Цивилизация, родившая Гомера и Платона, Эйнштейна и Да Винчи, великих гуманистов, поэтов, художников и мыслителей, цивилизация построившая тысячи огромных городов, подчинившая ядерную энергию, вышедшая в космос, вдруг рассыпалась карточным домиком. Ее убивала глыба мертвого камня, словно в испытание пущенная чьей-то волей. Уже убила: Голова Горгоны еще за миллионы километров, а мир давно переживает агонию. От человеческого единства, милосердия и воспетой в веках любви не осталось ничего. В один миг будто обнажились самые страшные язвы общества; и везде только паника, только сумасшествие и страх. Дети бросают престарелых родителей, родители детей, президенты и правительства свои страны. Каждый готов продать душу дьяволу за призрачный шанс на спасение. И все бегут, бегут: кто в Сибирь, кто в Китай, кто на поклон к мрачным, надменным посланцам Кафравы. Их корабли висят над головами словно черные ступеньки в преисподнюю, оказавшуюся вопреки духовным географам не под землей, а с той стороны, откуда смотрит Бог.
 Затушив окурок, Красина окончательно решила, что никуда не уйдет из своей квартиры. В свете последних событий — пробках на дорогах, оцепления белорусскими военными и бандитского беспредела — до Гомеля ей было не добраться, а ехать через полстраны в Сибирь при нулевых шансах на спасение… Нет. Лучше остаться здесь, в московской квартирке и погибнуть в одночасье девятого августа. Ударная волна со скоростью 15 тысяч километров в час сметет все. Весь город подчистую: со страхами, болью и больше ненужной памятью. Ирина сожалела только, что не увидит ни мать, ни отца с сестрой. Оставалась кое-какая надежда, что за оставшиеся дни удастся дозвониться до стариков и сказать: «У меня все хорошо. Очень хорошо. Я вас люблю. Прощайте».
 Новости по НТВ закончились, через пару минут телеэкран погас. По звуку отключившегося холодильника Красина догадалась: отключили электричество. Скорее всего, отключили навсегда. Об этом ходили разговоры между жильцов соседнего подъезда — кто-то там работал в Мосэнерго. Она встала, распахнула дверь на балкон, чтобы видеть опустевший двор, березы над детскими качелями, шелестящие в теплом ветерке, и скамейки, где по вечерам любили сидеть старушки. Солнце на миг потускнело, по небу словно прошла тень. Наверное, где-то высоко у границы стратосферы пролетел инопланетный корабль. Ирина видела их лишь по телевизору, и всякий раз недоумевала, почему эти гигантские машины, прошедшие много парсек от миров Кафравы, обладавшие невероятной мощью, не способны разрушить или отвернуть от Земли астероид. Ведь некоторые из звездолетов даже превосходили размерами Голову Горгоны! Такой вопрос задавали в первые дни на многих языках Земли, и кафравцы всякий раз одинаково отвечали:
 — Мы хотим вас спасти, но у нас мирные корабли — на них нет оружия. Мы скорбим вместе с вами.
 Пусть нет оружия, думала тогда с возмущением Красина, но неужели на гигантских звездолетах нет других средств, чтобы остановить беду. Это казалось нелепым, как если бы медсестра отказалась подать больному воды, лишь потому что не держит в кармане стакан. Нет оружия! В конце концов, один лишь кафравский корабль способен перенести несколько миллионов землян, которые голыми руками растерзали проклятую Голову Горгоны на безобидные камешки. Расшвыряли бы их по вселенной!
 От земных институтов поступали десятки предложений, как справиться с астероидом, задействовав инопланетные корабли: от доставки ядерных зарядов с американских и российских баз, до обстрела стальными болванками, всякий раз кафравцы отвечали одно и то же:
 — Это невозможно.
 Так вот просто, без всяких объяснений.
 Немногим позже Ирина поняла, что «звездные братья» не заинтересованы в предотвращении катастрофы. Им нужен этот астероид. Им нужно, чтобы он упал на Землю. На шумной ассамблее в Штаб-квартире ООН они прямо сказали, что спасут часть населения планеты (2–3 процента — сколько успеют вывезти на другие далекие планеты). Спасут, только за эту услугу просят малость — всего-то отдать в их распоряжение, что останется от Земли девятого августа. Какое кощунство! И главы восьмидесяти шести стран подписали унизительное соглашение с Кафравой, трепеща не за спасение своих народов, а собственных шкур.
 — А я здесь останусь, — произнесла Красина, прильнув щекой к занавеске, — как и многие. Как большинство. Вам, чертовы звездные братья, не ойкнется ходить потом по нашим костям?
 У нее даже возникла совсем дурная мысль, будто Голову Горгоны направили к Земле именно сердобольные инопланетяне. Она не успела ее обдумать — вздрогнула от неожиданного стука в дверь. Возможно, пришел Руслан Агиев со 103 квартиры. Он ломился к ней в субботу. А вчера встретил в подъезде с дружком, и Красина едва отбилась, благодаря неожиданно вышедшему из лифта соседу.
 Пока она бежала по лестнице вверх, ломая каблуки, Руслан кричал снизу:
 — Жди вечером. Дверь не запирай — выломаем!
 Его товарищ с омерзительным лицом и нагло-стеклянным взглядом обещал:
 — Лучше не прячься, художопая сучка. Все равно тебя вые…ем!
 Вечером они не пришли, наверное, разжившись наркотой в аптеке, в разбитые окна которой лазили подростки.
 Из прихожки снова донесся стук. На этот раз требовательнее, злее. Красина глянула на инструмент, приготовленный вчера: скалку, кухонный нож и баллончик со слезоточивым газом, почти пустой и скорее всего бесполезный. Взяла в правую руку нож, осознавая, что не сможет пустить его в ход, даже если они ворвутся сюда и начнут ее насиловать. Тихим шагом двинулась по коридору. Она в который раз сожалела, что так и не нашла времени поменять слабый замок или хотя бы поставить задвижку.

 6

 На пороге стояла Хитрова. Рыжеватая челка торчала из-под бейсболки, в лисьих карих глазах притаилось беспокойство. Завидев в руке Красиной нож, который та не успела убрать за спину, Светка прыснула смехом:
 — Радостно встречаешь, подруга!
 — Я тебя не ждала уже. Честно, — оправдалась Ирина, хотела сказать про Агиева, но смолчала, отступая в прихожую. Лишь когда Светка зашла, добавила: — Звонила тебе раз двадцать на сотовый и городской.
 — Сотовый — без толку. А дома меня не было с позавчера, — не разуваясь, она прошествовала в комнату.
 От нее повеяло «Донна Каран», и Красина с легким недоумением подумала: «Откуда еще в Светке столько сил и желания ухаживать за собой: с завидной аккуратностью подкрашивать ресницы, так щепетильно накладывать макияж и не забывать ублажать себя духами? И зачем, если от мира вот-вот не останется ничего?!»
 — Плохо, что меня не ждала. Очень плохо. Могла бы догадаться вещи заранее собрать, а теперь мы на эту ерунду потратим время, — Хитрова хмуро оглядела неубранную постель и разбросанные на столе книги.
 — Я звонила два дня, сказать, что не поеду, — из-за ее спины проговорила Ирина.
 — Что?! — Хитрова с резкостью повернулась к ней.
 — Я не поеду. Все бессмысленно, Свет. Если ты не в курсе: к Гомелю теперь не пускают. А за Урал мы далеко не уедем. Ты же знаешь, что на дорогах творится.
 — Так, — Светлана шагнула к ней и, отбросив на кресло сумочку, приподняла подбородок подруги: — Ну-ка посмотри на меня! Не пускают… Ты еще сопли пусти от расстройства.
 — Свет… — Красина качнула головой, освобождаясь от ее цепких пальцев.
 — Теперь внимательно слушай меня, — Хитрова проницательно смотрела на подругу. — Если надо мы в Беларусь прорвемся с легкостью. И без проблем доедем хоть до самого Владивостока. Это я тебе обещаю. Ясно?
 Ирина неуверенно кивнула и хотела сказать: «Спасибо за заботу. Я все равно останусь», но Светка перебила ее:
 — Я бы за тобой вчера утром заехала, мы собирались к гомельской посадке. Только перед отъездом благополучно расплевалась с Сережкой и Максом. Собирались ехать с ребятами с МЧС колонной в двенадцать машин — так надежнее и безопаснее — только они хотели навязать мне в нагрузку четырех пассажиров. Тебя в расчет не брали. Козлы еще, орать на меня начали. Зря я им бензин доставала. Но как говориться, дорогая моя, что ни происходит все к лучшему. Так же? Ты собирайся — не стой.
 — Свет, зачем все это…
 — Сейчас объясню, зачем. Собирайся, давай! Или, ну тебя к черту! Иди, поставь чайник и смастери пару бутербродов. Иди! Пока соберу твои шмотки, а то будешь возиться как клуша целый час, — она шагнула к шифоньеру. Светлана прекрасно ориентировалась в этом необъятном гардеробе; как с лучшей подругой она не раз обменивалась с ней то платьем, то кофточкой, да и бежевый итальянский костюм Хитровой давно прижился в левой секции этого шифоньера. С пренебрежительной спешкой она начала вываливать на пол демисезонные и зимние куртки, свитера, джинсы, бесцеремонно вытряхнула ящик с нижним бельем, отбросила за книжные полки лисью шубу.
 — Что слышала о местах и условии посадок? А, Ириш? — спросила Хитрова, отбирая наиболее полезное из одежды и укладывая в огромную нейлоновую сумку.
 — Ничего нового. Говорят, у них не так много звездолетов. Один сел возле Нью-Йорка, два на западном побережье Штатов, один или два где-то в Австралии, — Ира подставила чайник под кран. Вода шла мутная, грязнее чем вчера, и Красина подумала, что надо было набрать несколько трехлитровок отстаиваться. — Больше всего посадок в Китае и Европе. Под Малагой, севернее Стокгольма и рядом с Загребом. Как понимаешь, самая близкая к нам возле Гомеля, — продолжала она, чуть повеселев (Хитрова какими-то тайными флюидами наводила на нее лучшее настроение). — Слышала, будто корабли здоровенные, некоторые берут больше миллиона человек. Представляешь, целый город! Только эти сволочи, ферс-кафравцы, ввели ограничение по возрасту. Не пропускают никого старше тридцати двух. Получается, если человеку за тридцать пять перевалило — он нежилец. А у наших стариков тем более шансов нет.
 — Есть у некоторых, — Светлана вынесла в коридор сумку и села на корточки, застегивая неподатливую молнию. — Только у тех, кто в списке, утвержденном ООН. Для крупных ученых, всяких шумных деятелей, семей глав правительств, подписавших соглашение, вроде будет отдельный звездолет. Еще отдельным кораблем вывозят детей из Америки и Канады.
 — Что ты мне сюда навалила? — закончив с нарезкой сыра, Ирина подняла голову и посмотрела на багаж.
 — Все, что понадобится для жизни под другими звездами, — Светка с издевкой усмехнулась. — Насколько я знаю, он не пускают со слишком большими сумками. Оружие и крупные металлические предметы к вносу так же запрещены. Положила джинсы, костюм и куртку, что мы покупали на в бутике на Арбате. Спортивку и кое-что из легкого. Кучу нижнего белья — кто знает, когда сможем постираться. И купальник.
 — Купальник зачем? — изумилась Красина, застыв с открытой банкой кофе.
 — Может быть там, — изящно изогнув палец, Светлана указала ногтем вверх, — есть теплые моря и шикарные пляжи. Будем соблазнять инопланетных мужиков.
 — Дурочка, — Ирина рассмеялась и порозовела.
 Скорее разлила по кружкам кипяток, размешала ложечкой. Ноздри защекотал кофейный запах.
 — Ирусь, у тебя же коньячок был, — вспомнила Хитрова, откусывая суховатый бутерброд. — Не прикончила еще? Давай с кофе по рюмочке.
 Мысль о коньячке Ирине показалась удачной. У нее действительно оставалось полбутылки «Жуль Готре», подаренной в приложение к букету роскошных шафрановых роз Полуевским. Красина развернулась на одной ноге и открыла дверку навесного шкафа. Взяв серебряную с красными разводами коробку, вдруг спохватилась:
 — Светка, ты же за рулем.
 — И что с того? — не поняла Хитрова.
 — Господи, я подумала о ГАИшниках, — Ирина тут же усмехнулась своей ереси.
 — Красина, ты тормозишь. Теперь легче слона на дороге встретить, чем кого-нибудь с полосатой палочкой. И трезвым давно никто не ездит.
 Налив золотисто-коричневую жидкость в рюмки, Ира присела на табуретку.
 — За успех, — кратко сказала Светка.
 Подруги чокнулись с приятным хрустальным звоном и выпили. С минуту сидели, ощущая едва уловимую сладость «Готре» и восхитительное тепло.
 — Свет… — глядя на крошки на столе, Ирина поставила пустую рюмку. — Спасибо, что приехала.
 — Неужели ты могла подумать, будто я тебя брошу? Я же тебя люблю, — отозвалась Хитрова.
 — И я тебя люблю, — вздохнула Красина.
 Они поцеловались, едва касаясь друг друга губами, трепетно как в детстве.
 Затем Ирина налила еще немного коньяка, подрезала в тарелку колбасы и, решилась поделиться своей неприятной догадкой:
 — Слышишь, Свет, — она вытащила из пачки сигарету и щелкнула зажигалкой. — Я здесь два дня одна с ума сходила. И вот что мне в голову пришло: а не они ли, в смысле кафравцы, на нас астероид направили? Сами каким-то способом взяли и толкнули его с орбиты, грамотно рассчитав траекторию. Ведь им же это получается выгодно.
 — Не только ты такая догадливая, — Хитрова отмахнулась от табачного дыма и пересела ближе к двери на балкон. — Первым похожую версию высказал профессор Камышев. Его интервью, хотя и с большими купюрами, в «Комсомолке» за четверг или среду — не помню. Он даже привел какие-то расчеты с орбитами и прежним положением Горгоны. Только на следующий день Камышев исчез, и «винт» на его компьютере отчего-то оказался отформатирован. Это я знаю точно от Сафина.
 — Ты понимаешь, что это значит, если здесь хоть капелька правды? — Красина вскочила и заходила по кухне.
 — Понимаю. Они забирают наш мир. Голова Горгоны летит к Земле, и мы бессильны, мы ничего не можем поделать. Можем только принять их условия или исчезнуть. Не знаю, зачем им нужна гибнущая в катастрофе планета, но есть большая вероятность, что виновники происходящего — эти дьяволы кафравцы.
 — Немножко не так, Светочка. Если моя догадка верна: кафравцы на самом деле пустили Голову Горгоны, то значит, они вот-вот станут виновны в уничтожении нашей цивилизации, в убийстве миллиардов людей: стариков, маленьких детей, беременных женщин. Мы перед лицом безмерно чудовищного преступления. Что перед ним Холокоста, весь геноцид предшествующих веков?! Все войны, все самые кровавые преступники человечества — только мелкие шалости в сравнении с происходящим сейчас, — Красина жадно затянулась и выбросила окурок в раковину. — За оставшееся время мы должны хотя бы попытаться найти правду, и если кафравцы действительно виновны — ненавидеть их всей душой до последней своей минуты. А вместо этого мы трусливо принимаем помощь у этих ублюдков, величайших космических убийц!
 — Я не поняла, что ты предлагаешь? Виновны инопланетяне, что астероид летит к нам, или нет, доказать сейчас невозможно. Что ты предлагаешь, Ириш, отказаться от их помощи и твердить: «Мы ненавидим вас! Чтоб вы сдохли, уроды!»?
 — Я не хочу лететь с ними, Свет. Если они — убийцы нашего мира то, как мы смеем довериться им, сесть на их отвратительные корабли и вручить им свою судьбу? Ведь вполне возможно, что они готовят нам такую участь, что лучше умереть здесь, в своем доме!
 — Дорогая моя, я не хочу умирать ни в своем доме, ни на улице, ни за сотни световых лет отсюда. Я хочу жить. Очень хочу. Пусть даже в бедах, несчастьях, любых чертовых испытаниях, — Хитрова потянулась к бутылке коньяка. — Всеми силами я буду цепляться за жизнь. И тебя заставлю.
 Она собиралась сказать что-то еще, но в открытую дверь донесся звук переливчатой сирены — сработала сигнализация на Светкином Форде.
 — Вот же дряни еще! Бежим! — Светлана вскочила, опрокинув кофе и не выпуская из руки бутылку. — Не забудь багаж. Двери не запирай.
 Выбежав из квартиры, Хитрова метнулась к лифту и чуть не сломала ноготь об кнопку вызова. Красина появилась через полминуты, волоча за собой сумку. В другой руке она сжимала баллончик со слезоточивым газом, приготовленный вечером для Руслана Агиева.
 — Лифт не работает — света нет, — бросила Ира и начала спускаться по лестнице.
 — Точно, блин! — Хитрова едва не выругалась матом.
 Как она могла забыть?! Знала же, поднимаясь сюда! А теперь из-за своей глупости потеряла драгоценное время. Это могло стоить машины — ее новенького Форда «Си-Макс». Сейчас, в дни глобального бегства машины были в особой цене, почти такой же как бензин или хорошее оружие. Их угоняли при всяком удобном случае, взламывая замки, разбивая стекла и вышвыривая неосмотрительных владельцев.
 — Пропусти, — на следующем повороте Светлана обогнала подругу, слишком медлительную из-за шлепающей по ногам сумки.
 Они были только на седьмом этаже. Впереди еще семь площадок — четырнадцать лестничных пролетов. Через разбитое окно слышалось, как жалобно стонет сирена внизу.
 Хитрова вспомнила, что вчера у родственника Кузнецова из под носа угнали старенькую «Волгу». Машину потом бросили недалеко, на Рязанском проспекте, выцедив из бака весь бензин. Бензин! В багажнике ее Форда под пледом покоилось пять алюминиевых канистр — сто литров. Целое состояние. Состояние, которое уже не измеряется деньгами. Кто бы раньше мог подумать, что за сто литров бензина будут предлагать квартиру в центре города, много квартир, целые дома. Да пусть хоть Кремль, хоть Третьяковку с храмом Христа Спасителя — они уже не стоят ничего!
 Оглянувшись, Светлана заметила: Красина отстала от нее на целый этаж. До выхода оставалось три. Машина еще не уехала — выла, плакала как обиженный ребенок.
 Со второго кто-то поднимался навстречу Хитровой. Пенсионер в толстых очках с огромной картонной коробкой. Как не вовремя!
 — Пустите! — крикнула ему Света.
 Старик остановился, пятясь к стене. Неловко, видимо без умысла, перегораживая объемистой картонкой проход.
 — Да пустите же! — Хитрова попыталась протиснуться.
 — Так это ваша там машина? — поинтересовался он.
 — Что с ней, Владимир Иванович? — Красина остановилась на лестничной площадке, переводя дух.
 — Парни какие-то. Разбили в дребезги боковое стекло и лазают, — объяснил пенсионер. — Крикнул на них, хотел прогнать — какой там! Иди отсюда, дед, говорят, пока лицо не набили. Сейчас хулиганье ничего не боится: ни милиции, ни бога с чертом.
 Оставшиеся ступеньки Хитрова одолела за несколько секунд и выбежала на улицу.
 Пытаясь запустить двигатель, парень лет двадцати энергично орудовал в машине под рулевой колонкой. Второй постарше в грязной майке с надписью «Bad Balance» — наверное, знойный поклонник рэпа — стоял у открытой двери. Он помахивал бейсбольной битой, иногда приударяя по машине и давая советы дружку. Завидев выскочившую из подъезда хозяйку, он ничуть не смутился, напротив, напустил на лицо хищную улыбку и шагнул к ней.
 — Проваливайте от машины! — вскрикнула Светка.
 — Рот закрой, сука, — отозвался тот, с некоторой опаской глянув на окна нижних этажей.
 — Спускается мой брат! Тебе конец! Понял! — зная, что помощи ждать не от кого, Хитрова замахнулась бутылкой, расплескав на блузку коньяк.
 — Я сказал, рот закрой! — он описал угрожающую петлю битой.
 Светлана изо всех сил запустила в него бутылкой, слыша за спиной шаги Красиной — Ирина только выбежала из подъезда. Бутылка пролетела рядом с левым ухом грабителя. Тот выматерился и пошел в атаку на Хитрову. С первого же замаха он достал ее концом биты ударом снизу вверх в живот. Светлана не смогла даже вскрикнуть, воздух с хрипом вылетел из груди, в глазах потемнело, и она согнулась, с жадностью пытаясь вдохнуть. Такую боль она испытывала только однажды, неудачно упав с брусьев на скамейку, когда дурачилась перед тренировкой по художественной гимнастике.
 Подонок не остановился на маленькой победе, замахнулся еще раз и ударил сбоку по голове. Лишь в последний момент он испытал то ли страх, то ли какие-то сомнения. Удар получился не слишком сильным — иначе он бы толстый конец биты раскроил череп. Света упала на колени возле блестящего на солнце стеклянного крошева. Ключи от машины выпали из ее руки, и ремешок белой лаковой сумочки слетел с плеча.

 7

 На второй день в больнице Витальке стало лучше, хотя его одолевал сильный жар. Лугин с Климентьевым успели смотаться в Вятское по указанному заправщиком адресу и привезти родителей мальчишки. Чтобы их найти пришлось немало поколесить по дачному поселку, поругаться со сторожем на шлагбауме и сжечь порядком бензина. Мать, худенькая, угловатая женщина лет тридцати пяти, беззвучно плакала всю дорогу, даже не слушала новости об инопланетянах, которые передавали практически без перерыва по Кристалл-FM и Премьер-радио. Отец тоже был молчалив, сосал пиво на заднем сидении с горлышка пластиковой бутылки и поглядывал в затылок Климентьеву красными слезящимися глазками с затаенной ненавистью, словно сам Денис пустил эту злосчастную пулю в пацана.
 Когда с Виталькой все утряслось: врач заверил, что мальчишка выкарабкается и будет бегать через пару недель (хотя какие к черту пару недель, если к этому сроку Земля обернется мертвой пустыней!), Климентьев заторопился в Москву. Он уже подходил с Лугиным к джипу, но неожиданно появился заправщик Володя и вынес из УАЗика две тридцатилитровых канистры.
 — Ребята, вам, — сказал он, ставя пластиковые емкости вряд перед фырчащим на малых оборотах «Лэнд Крузером». — За то, что вы — мужики.
 — Сколько должны? — Сергей полез в карман, купюры захрустели в пальцах.
 — Это я вам должен. Девяносто пятый, кстати, — Владимир поскреб щетинистую щеку.
 Мичман в растерянности еще держал истончавшую пачку тысячарублевок, потом усмехнулся и душевно хлопнул заправщика по плечу.
 — Теперь куда собираетесь? В Сибирь или на запад? — поинтересовался тот. — По телевизору с утра болтают, где-то у немцев и во Франции будут приземляться корабли этих… — он щелкнул пальцем и невнятно выговорил: — ферс-кафравцев. Охрененные дуры. Такие, что с гору размером. Не видели? Одну показывали над американскими небоскребами, так те в сравнении с инопланетной техникой жалко выглядят. Будут кафравцы людей забирать на свои безопасные планеты — вывезут, сколько успеют. ООН с инопланетянами быстро договорилась.
 — Мы еще не решили куда, — отозвался Денис Климентьев, открывая багажник. — Честно скажу тебе, с этими звездолетами мутно все как-то. Соблазн, конечно, есть, так вот сесть и в один момент улететь к другим мирам — за борт все личные и общечеловеческие проблемы. Я, может быть, когда как Виталька годами был, об этом немало мечтал. А сейчас смотрю на звездное уродство, и думаю: лучше бы мы жили, как жили сами по себе, и не было над ними никаких кафравцев и смертельно опасных астероидов. Не могу в точности выразить, но неприятно все это. Будто мы — не люди, а какая-то полуразумная шваль. Кафравцы снизошли к нам, букашкам, богами, чтобы вершить апокалипсический суд, решать, кого спасти, а кого под зад коленом в топку. Это главным образом и неприятно. Вот ты, Сереж, так представлял себе встречу с братьями по разуму?
 — Я ее вообще никак не представлял, хотя фантастикой в детстве баловался чаще чем самострелами, — Лугин, наконец, убрал деньги в карман. — Я думал, что мы когда-то станем добрее, умнее и круче. И полетим к звездам. Что когда-нибудь, найдем среди далеких планет другую жизнь. А получается, что другая жизнь нашла нас, свалилась буквально на голову, когда ее никто не ожидал, и мы стоим в отупении, перед целым полным комплектом проблем. Причем, самое что похабное, проблем смертельных: или помереть — не выжить, или бежать хрен-ти куда с кем и ради какой перспективы.
 — Ну как не ожидал? — не согласился Володя, отступив к УАЗу и прислонившись к облупленному капоту. — У нас в Туфаново, все старики молились, когда стало известно про Голову Горгоны. Жить-то всем хочется. Ведь про последствия падения Горгоны такие страсти рассказывают, что хоть сейчас могилу себе рой. Поэтому все надеялись на спасение от бога или, на худой конец, от инопланетян. Ваших сомнений я чего-то не пойму. Хорошо же, что теперь появился выбор: можно на себя и удачу надеяться, скрываясь где-нибудь за Уралом — авось не так сильно шарахнет, а можно на инопланетный корабль. Вот я и спрашиваю, как вы?
 — Извини, Вов, с путями спасения души мы еще не определились, — Денис переложил тугой тюк с палаткой повыше, чтобы освободить место для канистр. — У меня родители в Красноярске и невеста, если сложилось удачно, вылетела туда. Блин, дозвониться третьи сутки не могу, — он хлопнул по мобильнику, мертво висевшему на ремне. — Хотелось бы до Красноярска добраться. А ждать девятое августа где-нибудь лучше возле Подкаменной Тунгуски — два метеорита в одну воронку не падают, — попытался шуткануть Климентьев. — Только дорога слишком длинная. Не уверен, что одолеем.
 — Ну, как знаете. У нас в Туфаново многие, кто на колесах, собираются в Европу. И я с семьей. Только дождусь, пока Виталик чуть оклемается. В общем, удачи вам, мужики, — он подошел и пожал руку Лугину, потом протянул свою шершавую ладонь Климентьеву. — Бензин, — он обернулся, открывая скрипящую дверь УАЗа, — на востоке легче достать. Особенно в местах ближе к нефтепроводу. Народ там кустарно гонит прям из сырой нефти. Нефть с трубы сливают и вволю гонят. В общем, удачи вам!
 Заправщик уехал. Лугин с Климентьевым погрузились быстро, прокидав в салон и багажник сумки с продуктами, купленными за бесценок в маленьком магазинчике, кое-как втиснули канистры с бензином. Выбрались по гравийке на объездную и направились к столице. Дорога от Ярославля была пустой. Так, встречалось две-три легковушки на пять километров. Доехали еще до сумерек. И Москва поразила угрюмой, тяжко застывшей молчаливостью. На улицах, как и на ярославском шоссе машин было мало. Даже пешеходы не часто попадались на глаза: какая-нибудь старушка с сумками, группа парней с палками у разбитых витрин, мужики на троллейбусной остановке, ждущие что угодно, но не общественный транспорт. На перекрестке за Ботаническим проездом стояла брошенная машина скорой помощи, справа от нее сгоревший автобус. Воробьи оккупировали ветки над его закопченной крышей, собака с лаем металась вокруг. По тротуарам ветер гонял обрывки газет, разноцветные обертки, полиэтиленовые пакеты, и был в этом беспорядке знак какой-то жуткой обреченности. Лугин смотрел по сторонам и не мог поверить, что едет по той же самой Москве, которую покинул чуть больше двух недель назад. Как могло случиться так, что суматошный, крикливый город вдруг опустел, вымер за считанные дни?! На мир словно легла темная немая тень, и над серыми улицами летал, взмахивая тяжелыми крыльями, горький дух безнадеги.
 На Сельхозхозяйственной за потухшим светофором Денис с Лугиным едва не угодили в аварию. Мерседес возник неожиданно, словно черный адский пес из-под земли. Истошно сигналя, пронесся в пяди от передка Тойоты. Климентьев успел ударить по тормозам и дальше поехал медленнее, притормаживая на пересечениях улиц. Все-таки к дому на Новомихайловском проезде, они добрались без особых приключений. А когда поднялись на шестой этаж, обнаружили серьезную неприятность: сейфовая дверь в квартиру с номерком 53 оказалась взломана. Непросто взломана — беспощадно разрезана «болгаркой» в нескольких местах, покорежена ломом.
 — Млять, — только и сказал Денис, остановившись с тяжелой сумкой на лестничной площадке.
 Рука сама потянулась за сигаретами. Глядя на раскроенный металл, варварски расковырянную ломом стену, он закурил.
 Лугин потянул на себя висевшую на одной петле створку. После нескольких яростных попыток, она поддалась, заскрежетав, отвалила от стыка. Мичман с настороженностью протиснулся в прихожую и сразу включил свет. Увидел он то, что и ожидал: в обеих комнатах царил жестокий погром. Вещи с шифоньера горой лежали на полу, компьютерный стол перевернут, диван отодвинут от стены. И книги… Какой-то мерзавец скинул с полок все книги и зачем-то некоторые разорвал. Непонятно, что искали в квартире скромного аспиранта. Если деньги и ценности, то почему растерзали книги?
 — Не злись, Климыч, — проговорил Сергей, пропуская в зал Климентьева. — Все равно это бы ты с собой не увез. Все бы по любому накрылось ржавым тазиком.
 — Ну и козлы, — Денис опустился на одно колено перед растрепанным фотоальбомом. — Застукал бы на месте — убил, — не прекращая курить, он собрал с паркета несколько фотографий, разложил их на краю дивана. Выбрал фото с родителями, где они на даче под Майским, и последний снимок Лизы. Положил их в нагрудный карман.
 — А сейф то тю-тю, — заметил Лугин.
 — Вижу, — Климентьев метнул взгляд, на простенок с серым прямоугольником и торчащими из него когтями арматуры. Видимо, грабители не смогли взломать итальянский «Ювел» и не придумали ничего умнее, как уволочь его целиком, оторвав от стены.
 — Много-то было? — поинтересовался Сергей, подходя к окну.
 — Семьсот тридцать тысяч акциями «Селур Инвест». Пусть они ими попочки вытрут, — Денис отложил в сторонку из общей кучи три книги: «Руководство по выживанию в условиях севера», «Справочник Робинзона» и что-то по экстремальному туризму. — Тысяч сто пятьдесят рублей, немного евриков и баксов. И золотые монеты и слитки. Чего уставился как на женскую прелесть?
 — Ну ты буржуй. Надо же, золотые слитки! — усмехнулся мичман. — Точно не Денис ты Климентьев, а пират Дрейк жопой на испанских сундуках.
 — Да не сундук у меня был, а так, по мелочи. В Сбербанке купил, когда зимой началась чехарда с валютой. Эти слитки, Серж, нам бы очень пригодились. На них я, честно говоря, рассчитывал. А теперь я пустой как барабан. Не то что на бензин, на газировку нет, — он вдруг спохватился, раскопал в одежной куче свой выходной костюм и извлек их кармана несколько бумажек. — Во, гляди, о заначке вспомнил. Цела, блин. Двенадцать тысяч пятьсот. Хватит на обед в придорожной забегаловке, если, конечно, поедем куда.
 — Что значит «если поедем»? — Лугин нахмурил сросшиеся брови, и вид его стал хищным словно у оборотня. — Если бабок нет, то это конец света? Не забывай, у меня еще осталось кое-что. В прежние времена на них можно было и в Сочи мотнуться.
 — То-то и оно, что в прежние времена, — Денис встал, прошел в дальний конец комнаты и открыл широкую антресоль, где хранил много из походного и охотничьего арсенала. — Все, пи. дец! — констатировал он, сбрасывая на пол старый спальник и дождевик. — Полный пи. дец! И «Сайгу» увели. С патронами. Ну, орелики! К стенке бы вас, да из моего винтореза!
 — Хреново это, — признал Сергей. — И дробовик сперли?
 — «Бекас» в гараже. Был, по крайней мере, — Климентьев всерьез забеспокоился, что замок на гаражных воротах кто-нибудь ушлый мог взломать, не долго повозившись.
 Хотя какой замок, если теперь народ в наглую режет «болгарками», срывает ломами двери в квартиры! Ни соседи, ни прохожие и слова не вякнут. Потому что страшно. Потому что жизнь дороже порядка, и каждый надеется ее уберечь хотя бы на немногие, оставшиеся до девятого августа дни.
 — С утра туда наведаемся. Ты сильно не паникуй, слышишь, — Лугин положил ему ладонь на плечо. — В машине у нас полный комплект на дальнюю дорогу. Я же говорил, в Москву ехать нужды нет, а ты заладил: Москва, «Сайга», бабки в сейфе. Вот и хрен с ними. Обошлись бы. Только время потеряли, но и это ничего. Пошли попьем чаю.
 — Сейчас, гляну, что здесь наворотили, — Денис толкнул двери в спальню.
 Нащупав за драпировкой выключатель, он зажег светильник. Лампочки в розетках со стеклянными лепестками бросили на потолок тускло-синие лучи.
 Ворюги в спальне похозяйничали скромнее: кое-что вытряхнули из шкафов и порылись в тумбочке. На кровати громоздился ворох белья, вышвырнутого из антресоли.
 Откинув ногой зимнюю шапку, Климентьев прошел к столику — на нем какие-то козлы с предельной наглостью расставили бокалы из венецианской коллекции. Там же громоздились две пустые бутылки шампанского, валялись окурки, затушенные о столешницу и малахитовые часы. Денис хотел открыть окно, чтобы выпустить из комнаты отвратительно-затхлый воздух и как стоял, так и замер, глядя на кровать.
 Только сейчас он определил, что под смятым пледом как-то очень нехорошо проступают контуры человеческого тела. Контуры, скорее всего, подростка или худенькой женщины. На простыне, торчавшей из-под кучи белья, темнело бурое пятно. Пятно крови точно тень Горгоны, проникшей и в его жилье, оставившей страшную отметину. Климентьев никогда не испытывал священного трепета перед покойниками: еще мальчишкой он без особой робости просидел всю ночь возле мертвого деда, смотревшего на него полузакрытыми глазами пока не приехали родители. И даже не испугался, когда седая морщинистая голова деда повернулась набок. Но сейчас ему стало не по себе. Наверное потому, что эта широкая чистая постель могла принадлежать только ему и Лизе. Даже в самых скверных предположениях он не мог допустить, что на ней окажется кто-то еще, тем более мертвый, испачкавший простынь бурой жижицей.
 Денис вполоборота повернулся к Лугину, и понял: Серж, стоявший по другую сторону кровати, пока не догадывается, что в спальне кроме их двоих, есть еще третий, незваный, навеки молчаливый свидетель. Он наклонился и потянул плед. За спиной послышался короткий возглас мичмана. А Климентьев так и не смог разогнуть спину — в нее вдоль позвоночника будто вогнали кусок ржавого кривого железа. Несколько мучительных секунд он смотрел на полураздетую девушку, лежавшую на боку лицом к трельяжу; на светлые с неуловимой золотинкой волосы, открытый глаз, похожий на кусочек дымчато-голубого стекла в распухшем от побоев лице. Потом выдохнул-всхрипнул:
 — Лиза!
 Как она могла оказаться здесь?! Наверняка она звонила ему, снова и снова набирая побелевшими пальцами номер, и не смогла дозвониться из-за проклятого отказа сотовой связи. Отчаялась и решила не лететь в Красноярск, а застать Климентьева в московской квартире?! Еще в их последнем разговоре, когда он по счастливой случайности смог набрать Лизу из Рыбино, и она плакала, кричала в трубку, что любит его и безумно боится остаться одна, Денис обещал ей, что немедленно выезжает в Москву, а оттуда будет всеми силами добираться на машине до Красноярска. Наверное, она, глупенькая, решила застать его в Москве. Хотела одолеть этот проклятый путь через полстраны на машине вместе с ним. Она сошла с ума!
 Климентьев с ужасом представил, как его Лиза одна в этой квартире, молится о его скорейшем прибытии и трясется от страха, а какие-то ублюдки режут «болгаркой» входную дверь. Представил, какой болью в ее сердце должно отзываться дьявольское повизгивание дисковой пилы. Что было дальше, он не смел подумать.
 — Она — не Лиза. Слышишь? — Лугин шагнул вперед, оттесняя его к столику.
 — Должна была лететь в Красноярск… Лиза… — произнес Климентьев, сметая со столешницы бокалы и пустые бутылки.
 — Успокойся, ты! Говорю: это — не Лиза, — мичман наклонился над кроватью и, переборов отвращение, повернул убитую на спину. — Не Лиза! Хрен ты моржовый, развел тут истерику! — утвердился Сергей, глядя на незнакомое лицо с разбитыми в кровь губами.
 — Сатанизм какой-то… — Денис опустился на столик.
 До него медленно доходило, что Лугин прав, и девушка, замученная кем-то в куче смятого белья, походила на его невесту лишь цветом волос и хрупкой фигуркой.
 — Точно не Лиза, — он издал нервный смешок, пытаясь определить, какая непомерная тяжесть освободила его душу, и что в ней теперь осталось.
 — Это знаешь, — продолжил Лугин, накинув на покойницу плед, — когда чего-то сильно боишься и чем-то слишком много паришься, то это вполне способно привидеться. У нас один старлей был, так его постоянно посещали глюки, будто жена изменяет. Идет раз по Северной к дому, а впереди жена под ручку с каким-то хреном. Старлей, долго голову не напрягая, подлетает и в морду ему бац! Бац! А потом с разворота жене. И вот когда она в стенку влипла и сползла потихоньку, до старлея только дошло, что это вовсе не его жена, а дочь Иванищева — капитана первого ранга с «Витязя». Извиняться начал, дурак. А чего там извиняться, когда у бабы зубы повылетали.
 — Дурь говоришь, — Климентьев встал. — А я перетрухал. Крепко. Пойдем, водки врежем.
 На кухне воняло как на помойке. Возле кастрюли с недоеденными пельменями теснились бутылки из-под коньяка и виски дорогих сортов, наверное, принесенных из разграбленного магазина. Картину дополняли окурки, разбросанные на полу, и прожженная ветровка. Видеодвойка, перекочевавшая из спальни, криво приютилась на посудном шкафе.
 — Похоже, эта братва у тебя устроила прибивняк, — констатировал Лугин, оглядев изгаженную кухню. — Ничего себе, пельмени варят, как у себя дома. Коньячок жрут. И порно смотрят, — он взял коробку DVD-диска, на которой сплелись в экстазе два трогательно-розовых тела, и продолжил: — А девушку убили сегодня. Часов семь назад или не позже чем утром, судя по состоянию трупа. И я думаю, слышишь, Климыч. Да очнись ты, — он дернул на рубашку Дениса, выводя того из мрачной задумчивости. — Я думаю, они вернуться сегодня.
 — Откуда такие глубоко аналитические выводы? — Денис покосился на лоджию, куда был направлен взгляд Лугина.
 Там, возле опустевшего овощного ящика стояло с десяток запечатанных бутылок французского коньяка и чем-то набитые полиэтиленовые сумки.
 Сергей не успел ответить: входная дверь издала слабый скрежет, затем настороженный голос произнес:
 — Гера… Гера, здесь ты?
 Климентьев аккуратно открыл выдвижной ящик и нащупал рукоять ножа. Взять его тихо у аспиранта не получилось — звякнули ложки. Сергей, опережая друга, метнулся в прихожую. Там уже не было никого. С лестницы доносились чьи-то грохочущие шаги.

 8

 — Кто-нибудь на помощь! — закричала Красина, в первые секунды оторопев от потрясения, от жалкого вида Светки, крови в ее слипшихся волосах.
 — Быстрее делай, Дэн! — сказал поклонник «Bad Balance» дружку, возившемуся с Фордом. Он глянул на двух женщин, выскочивших из соседнего подъезда, и на группу пацанов у гаражей, и сообразил, что из них никто не посмеет вмешаться.
 Ирина, бросив толстую сумку и подрагивая от страха, подбежала Светке. Та едва держалась на четвереньках, от виска по щеке медленно стекала красная струйка. И дышала Хитрова… скорее, не дышала, а дергалась как эпилепсик, стараясь схватить ртом воздух.
 — Назад! — рявкнул парень с битой.
 Сорвав колпачок с баллончика, Красина нажала клапан. Баллончик, подаренный ей знакомым ОМОНовцем перед поездкой в Ингушетию, лет пять провалялся в шкафу. Ирина почти не верила, что он сработает. Но маленький цилиндрик с неприятной черно-желтой эмблемой над полустертой инструкцией оставался единственным оружием в ее руках. Как она думала, так и получилось: из отверстия лишь вырвался беспомощный пшик.
 — Ты охренела, стерва! — глаза грабителя расширились и помутнели. Ругая себя за излишнюю доброту к взбалмошным девкам, он замахнулся, широко, покрепче.
 Красина едва успела отскочить к машине. Конец биты вспорол воздух перед ее носом. Ирина снова нажала клапан, сильнее, до боли в пальцах. Струя аэрозоля с шипением ударила из клапана. Исполнять все пункты инструкции и сверяться с направлением ветра, не было времени. Не отпуская клапана, Ира направила струю на обидчика Хитровой. Он заревел и прижал руки к лицу, не выпуская своего орудия. Светка хрипло закашлялась, пытаясь встать на ноги — видно слезоточивый газ зацепил и ее. Второй грабитель заскрипел креслом, выскакивая из машины. Красина почувствовала, как и ее глаза жжет, жжет невыносимо, а во рту скапливается гадостная горечь. Еще Ирина успела увидеть, что из третьего подъезда очень не кстати выходит Руслан Агиев и двое его дружков.
 «Все! Попали! Полный абзац! — пронеслось в ее голове». Пожалуй, самым разумным было сейчас же схватить под руки Хитрову и попытаться добежать до своей квартиры или спрятаться у Владимира Ивановича — повстречавшегося на лестнице старичка.
 Она повернулась к открытой двери Форда, пшыкнула из баллончика почти наугад, потом подскочила к налетчику в майке «Bad Balance» и схватилась за его биту, которую он прижимал к лицу вместе со скорченными ладонями. Свое оружие, измазанное кровью Хитровой, он держал цепко. Ирина застонала в натужной попытке его вырвать. Потом подняла баллончик, пустила ядовитую струю прямо в нос и приоткрытый рот смертельного противника. Это подействовало. Еще как подействовало! Издав звук, будто ему разорвали горло, он отлетел на несколько шагов назад, споткнулся о бордюр и упал на траву. Бита осталась в правой руке Красиной. Она замахнулась на второго грабителя, одновременно готовая пустить в ход аэрозоль. Парень оказался робее ползающего по газону друга. Лишь со всей дури ударил дверь машины ногой и побежал в сторону гаражей.
 По дороге к Светкиному Форду быстрым шагом направлялся Агиев и двое его товарищей. С потными руками одного из них Красина успела познакомиться в подъезде вчера. Она всю ночь содрогалась от этих воспоминаний. Хитрова тем временем, едва поднявшись на ноги, шарила взглядом по асфальту в поисках ключей.
 — Света, блядь, заводи! — прикрикнула на нее Красина. — Умоляю, Светик!
 — Ключей нет, — замогильным голосом отозвалась подруга.
 — Вот ключи, — носком туфельки Ирина подтолкнула к ней брелок, лежавший на кусочках стекла.
 — Подожди чуть, в себя приду, — взяв ключи, Хитрова подняла голову и, размазывая кровь по щеке, посмотрела на идущих к ним парней.
 — Эти… — Красина не могла подобрать подходящих слов. — Это Агиев. Говорила тебе или нет! Еще тот скот! Они нас не отпустят нас. Света, вставай! — она топнула ногой. — Ты соображаешь или нет? Они меня вчера чуть не задушили. Скорее или мы уже никогда никуда не поедем!
 Светлана открыла дверь и плюхнулась на сидение. Несколько секунд она никак не могла попасть ключом в замок зажигания.
 — Ничего не вижу, — шептала она, чувствуя резь в глазах и боль ниже ребер.
 В голове стоял тяжкий гул, отдававшийся в висках и затылке ломотой. Пока Красина бегала за сумкой к ступенькам подъезда, Светлана попыталась протереть глаза. Пальцы были в крови, и стало только хуже — перед взором одна жгучая красная муть. Когда она все-таки вставила ключи и повернула их, Ира вернулась и дернула ручку передней двери. Дверь отчего-то не подалась, может, ее заклинило от удара.
 — Заднюю открывай! — сказала подруге Хитрова, но та, наверное, не поняла ее или не расслышала за фырчаньем пустившегося двигателя. Сильнее и сильнее она дергала на себя неподатливую ручку.
 Агиев с друзьями, догадавшись, что славная забава вот-вот ускользнет от них, опрометью бросились к машине.
 — В заднюю лезь! — закричала Хитрова и тут же поняла, что Ирка с габаритным багажом не успеет погрузиться. Красина и раньше в некоторые особо ответственные моменты бесила ее своей медлительностью.
 Дернув рычаг, Светлана нажала акселератор, круто беря с места. Колеса зашипели, выбрасывая фонтанчики пыли, запахло паленой резиной.
 — Света! — Красина замерла. Выронила сумку и скруглила рот. Она не могла поверить, что лучшая подруга со школьных лет, бросает ее на расправу Руслану и его приятелям.
 До парней, бежавших по тротуару и оравших что-то бранное было шагов двадцать. Хитрова поджимала педаль акселератора, одновременно контролируя тормоз: чтобы вписаться, чтобы не переборщить. Когда ее стремительный «Си-Макс» почти поравнялся с недругами Красиной, она резко вильнула рулем влево. Машина, подпрыгнув на невысоком бордюре, красной ракетой залетела на тротуар. От удара одного из парней отбросило в кусты, далеко до клумбы с цветами. Сам Агиев — его Света немного знала, пару раз прогуливаясь вместе с Красиной встречала во дворе — подлетел, словно вместо ног у него были пружины, и грохнулся на капот. Лицо его, небритое и злое, вжалось в лобовое стекло и оставило слюняво-розовый след. Мигом переключившись на заднюю, Хитрова снова нажала на газ, резко, решительно, без жалости. Руслана от рывка смахнуло с капота, а его товарищу, увернувшемуся первый раз от столкновения, теперь не повезло. Он лежал на боку, скорчившись, крича от боли в поломанной ноге.
 Сдав назад до Иркиного подъезда, Хитрова сама потрудилась дотянуться до ручки задней двери.
 — Быстро садись! — крикнула она.
 Едва Красина зашвырнула в салон сумку и кое-как устроилась сама, Светлана продолжила движение задним ходом к арке-проезду между домами.
 — Ты сумасшедшая, — проговорила Ирина, глядя на поднявшегося с асфальта Руслана. — Могла поубивать их, — она подумала, что тот парень, отскочивший от удара к цветочной клумбе, лежит до сих пор без движений и, может быть, мертв. От этой мысли Красиной стало нехорошо, ее даже немного затошнило. Откуда-то возникло ощущение, что все случившееся стало первым шагом в жуткую, неведомую нереальность. Что, независимо настигнет ли Голова Горгоны Землю или нет, весь прежний дорогой ей мир разрушился несколько минут назад, а Светкин автомобиль необратимо уносит ее от его меркнущих, разлетающихся осколков.
 — Спасибо тебе, Ирочка, — левой рукой Света вытащила обломок бокового стекла, застрявшего между уплотнителей, и бросила его на дорогу. — Не ожидала такой отваги. Когда он мне по голове врезал, я думала, ты так и будешь стоять столбом и орать: «Караул, спасите!». А ты — молодец.
 — А я, когда ты в машину села и понеслась со всей прыти, подумала: бросила меня на растерзание лучшая подруга! Если честно, чуть не уписалась от страха.
 — Не надо так обо мне плохо думать, — Хитрова коротко глянула себя в зеркало и растерла по щеке кровь, никак не желавшую останавливаться. — Дай что ли платок.
 — Сейчас, подожди чуточку, — Ира засуетилась, вспомнила, что платка с собой нет, и не могло быть, потому что она выскочила в домашнем платьице и в сумку забыла положить многие необходимые вещи.
 Она расстегнула молнию, начала рыться в тряпках, которые Светка неаккуратно напихала ей в дорогу. Сверху в основном лежало нательное белье, и Красина не придумала ничего лучше, как заменить платок розово-голубыми трусиками.
 — Ты сиди спокойно, я вытру, — она, держась за подголовник, подалась вперед и осторожно приложила ткань к Светкиной щеке. — Езжай потише, — попросила она, с опасением поглядывая на разорванную шишку между слипшихся от крови волос, и добавила:
 — Тебе к врачу надо. Обязательно, Свет.
 Хитрова повернула к Союзному проспекту, непривычно тихому и пустому, глянула в зеркальце на озаботившуюся подругу с пропитанными кровью трусиками в руке, усмехнулась, потом сказала:
 — Времени на мелочи нет. Доедем до Кольцевой, там остановимся на десять минут. Зеленкой мне помажешь и забинтуешь. Аптечка в багажнике есть, — она поморщилась от боли. — Правда, с повязкой буду выглядеть дура дурой.
 — У тебя может быть сотрясение, а ты рассуждаешь, как выглядеть будешь, — возмутилась Ирина. — К врачу надо.
 — Нет, — отрезала Хитрова.
 Несколько минут они ехали молча. Редкие машины, обгонявшие по левой полосе, на Красину нагнетали тревогу, будто бы Агиев или кто-нибудь из тех чертовых угонщиков мог увязаться за Светкиным Фордом в погоню. Ей казалось, что из какой-нибудь бешено мчавшейся легковушки высунется разбитая морда Руслана. А когда Ирина закрывала глаза, то перед мысленным взором всплывала сцена: красный «Си-Макс» на полном ходу врезается в бегущих по тротуару парней, и Красина спросила:
 — Свет, как ты думаешь, тот, что отлетел с дорожки в кусты, выживет. Боюсь, мы убили его. Черт, так неприятно. С ума сойти!
 — Не знаю. Мне все равно, что с ним. Это война, милая моя. Пожалуйста, усвой: или ты опередишь, или тебя… — она недоговорила — возле магазина на углу раздалась автоматная очередь, ей вторили глухие, басовитые выстрелы охотничьего ружья.
 Хитрова пригнулась и прижала педаль газа.
 — Видишь, во что превратилась Москва? — зло прошипела она, когда опасный перекресток, стрельба и крики остались позади. — И с каждым днем здесь будет хуже. Здесь сегодня ад без всякого девятого августа. А ты хотела остаться. На дорогах, говорят, тоже неспокойно, но сидеть на месте и ждать неизвестно чего — последняя глупость.
 — Куда мы теперь? — Красиной сильно захотелось курить, от страха, от нервного напряжения, съедавшего ее из глубины груди и от внезапно нахлынувшей тоски. Кроме нейлоновой сумки с горкой барахла, все вместе с прежней жизнью осталось в ее квартире, в которую она даже забыла прикрыть дверь. — К Гомельской посадке? А, Свет?
 — Нет, — после затянувшейся паузы отозвалась Хитрова. — Едем к Челябинску.
 — Почему не к Гомелю?
 — Потому, Ир, потому… Южнее Челябинска сел звездолет. Об этом стало известно три часа назад — знаю точно от Куренцова, а он из радиоканала военных. В новостях об этом пока молчат и, может быть, не скажут. До Гомеля ближе, но белорусы не всех пускают — это раз. Два — корабль, что под Гомелем, может взлететь в любую минуту. Он будто забит под завязку. Миллион с лишним взяли. И три — к Челябинску теперь легче проехать. Все, кто на личном автотранспорте ломанулись к Белоруссии, а большинство тех, что направлялись в Сибирь уже давно за Уралом. Пробки, конечно, есть, но они начинаются за Уфой. И бензин, я слышала, там легче достать.
 — Как он сел под Челябинском? — Красина нахмурилась. — Россия же не подписала соглашения с кафравцами. Ну это, о передаче территорий. Президент наш с трибуны орал, что не поддастся на инопланетный грабеж. Они эвакуировать нас отказались.
 — Да знаю я. Фиг поймешь, что там происходит сейчас в верхах родины-матери и в ООН. Мы раньше не могли понять их закулисные игры, а теперь тем более, — Хитрова вильнула рулем влево, обходя разбитый фургон. — Возможно, наши вожди раскинули мозгами и подписали соглашение. Хотя, что оно — пустая бумага. А может, их корабль ошибся местом посадки. Слышала, что он долго кружил над Казахстаном.
 К Челябинску Ирине ехать совсем не хотелось. Челябинск был слишком далеко. Она знала из новостей, что твориться на уральских дорогах и не верила, что ей с Хитровой удастся одолеть и половину пути. Но главным образом не хотелось потому, что этот путь вел совсем в другую сторону от Балтийска, где остались мать и отец. Ирина все еще надеялась хотя бы поговорить с ними по телефону. Об Игоре Гончарове, своем не таком уж сердечном друге она почти не думала.

 9

 За дробовиком поехали сразу — утра ждать не стали. Да и не хотелось ни Лугину, ни Климентьеву ночевать безоружными в квартире при взломанной двери, куда в любой момент могла завалиться банда отморозков. И замученная до смерти девушка в спальне не делала жилище Дениса приятным местом даже для краткосрочного отдыха.
 Вопреки опасениям, замок на гараже оказался цел, да и ворота, слава богу, никто не вынес, не разрезал «болгаркой» на железные лепестки. Света не было ни в гаражном кооперативе, ни во всем районе. Вырубили электроснабжение еще до одиннадцати. Только звезд сверкало на небе много-много, как в ту ночь под Рыбино, когда дед Матвей вытащил из кармана газету со статейкой об астероиде. И рядом не блестело под луной озеро с шелестящими на мелководье камышами, а вместо деревьев вокруг чернели призмы полумертвых многоэтажек. Редко в каком окне мерцал огонек свечи.
 Денис загнал джип в гараж, выгрузил с заднего сидения вторую палатку, рюкзаки со всякой всячиной и разложил сидения. Ворота прикрыли и спали в машине, часто просыпаясь от выстрелов, остервенелого собачьего лая и голосов, поочередно ощупывая гладенький приклад «Бекаса».
 Климентьев встал раньше мичмана, когда только расцвело. Открыл ворота гаража, впуская утреннюю свежесть, и принялся собирать с полок полезные вещи в дорогу. Интересовал его в основном инструмент: набор немецких ключей, дрель с десятком различных насадок, пассатижи, отвертки, ножовки с полотнами, тяжелый топор и кое-что из плотницкого арсенала — всего набралась столько, что на куске брезента образовалась тяжеленькая горка металла и пластиковых коробок.
 — Прошареный ты, Дениска, — заметил Лугин, выйдя из машины. — Никак собираешься новый мир строить после девятого августа. Во, даже гвозди с винтиками не забыл, — он присел на четвереньки, перебирая запаянные в полиэтилен наборы крепежа.
 — Угу, — отозвался аспирант, ковыряясь в шкафчике. — Обидно будет, если для нового мира не хватит какого-нибудь гвоздя. Ты не юродствуй: от этих мелочей зависит выживание. Кто сейчас угадает, во что через пару недель превратится мир. Может быть так, что этот гвоздак, — он зажал в замасляных пальцах ржавую семидесятку, — будет стоить очень дорого. Там банки с тушенкой, — он кивнул куда-то за емкость с тосолом. — Кидай в машину.
 — Ну, ты буржуйская рожа, — Сергей нехотя встал. — И в детстве у тебя всегда конфеты водились. В портфеле. Как сейчас помню.
 — Обязательно водились — чисто пацанячья заначка, — согласился Климентьев. — Оксанка поэтому со мной дружила, а не с тобой.
 — Ах, вон в чем дело! — Лугин поднял коробку с консервами и едва удержал ее, согнувшись от смеха.
 — Больше тебе скажу, — Денис обтер руку о тряпку и с мрачной серьезностью посмотрел на друга. — В восьмом классе я Оксанку так накормил шоколадом, что ее повело со мной целоваться.
 Они рассмеялись вместе.
 — Буржуй, может, кофе напоишь перед нашей офигенной дорогой? — спросил мичман, погрузив в багажник консервы и отобранные Климентьевым вещи.
 — Липисдричества нет, — для верности Денис щелкнул выключателем. — Если хочешь, разводи «Шмеля».
 Кофе они все-таки попили, закусив отвердевшей до неприличия колбасой «Столичная». Перед самым отъездом Лугин взял баллончик с нитроэмалью и намалевал на воротах гаража: «Прощай Москва! Вечная тебе память!». Выше вывел страшноватый крест.
 Пока Денис покуривал на утреннем солнышке, Сергей смотрел на собственную надпись, жутко похожую на некролог — черными жирными буквами на темно-красных створках — и думал, что зря сотворил это дурачество. В этих мрачных граффити будто таилась то ли злая усмешка, то ли крикливое глумление над городом, который был все еще жив. А ведь по этому городу пока еще ходили хорошие и плохие люди, не сумевшие по разным причинам выехать на восток или запад, и не желающие верить, что скоро здесь все обратиться в мертвые руины.
 Прежде чем направиться к Горьковскому шоссе, Лугин с Климентьевым решили дать крюка в Марфино, потом в Останкино. Если как следует потесниться, в джипе можно было организовать место для еще двух, а то и трех пассажиров. Однако, проехав по знакомым адресам, никого они не застали на месте. То Сергей, то Денис поднимались на этажи, стучали в двери (потому что город был обесточен, и не работали звонки) им отвечала мертвецкая тишина, в лучшем случае радио, твердившее что-то об инопланетных звездолетах. Не было ни Сорбиных, ни Андрюхи Ерофеева с Ленкой, ни шумной семьи Сафиных. И даже стариков Джамбуловых не было. Лишь на обратном пути заскочив в Богородское, и поднявшись пешком на шестнадцатый этаж, Климентьев достучался до профессора Данцева. Составить кампанию в бегстве на восток Григорий Сергеевич отказался. Он уже сидел на чемоданах, собираясь семьей к Гомелю на место посадки кафравского корабля.
 — В Гомель бесперспективно, Григорий Сергеевич, — попытался убедить его Денис. — Разве не слышали, белорусы пропускают наших неохотно. Говорят, таким образом сводят счеты за цены на газ. Но если по чести, их тоже понять можно: сначала хотят устроить всех своих. А «свои» — все страна. И кафравцы… Эти черти ввели дискриминацию по возрасту. Слышали из новостей? Не вывозят никого старше тридцати двух. По их мутным понятиям даже Христа бы не взяли. В общем, крайне не советую — на Гомель только время потеряете, а его уже нет. Разумнее вас ехать с нами.
 — Эх, Денис, — Данцев похлопал бывшего ученика по плечу. — За заботу спасибо. Молодчина ты — прибежал один из нашей молодежи. Но неужели думаешь, что профессор Данцев принимает решения от балды-папаньки?
 — Даже в голову такого не приходило, — Климентьев чуть не поперхнулся, чтобы сдержать смех.
 — Ты ж пойми, у меня железные связи с Национальной академией наук Беларуси. И оттуда уверенность, что я не останусь за бортом. Ждут друзья-белорусы. Зарезервировали места для моей семьи. С нами Хромов и Лучинский едет. Еще человек десять — пятнадцать из института. Кстати, завтракать будешь? — Григорий Сергеевич повернулся, помахивая ладонью, словно нагоняя на Климентьева крадущийся с кухни аппетитный дух. — Омлет с сосисками. А? Теперь когда такое отведаешь?
 — Благодарю, Сергеевич, но откажусь, — аспирант мотнул головой. — Завтракали уже.
 — А насчет Гомеля ты подумай, — настоял Данцев. — Для тебя и друга найдем места. Ответственно тебе втолковываю: Сибирь, Красноярск, Тунгуска — глупость чистой воды. Нигде на Земле не останется жизнепригодных районов. Дергать надо отсюда, вообще с планеты дергать, пока есть возможность.
 — У меня мать, отец в Красноярске. И невеста туда вылетела, — хмуро заметил Денис.
 — Ну тут уж… — профессор развел руками.
 — Раз решили к Гомелю, поехал я, — Климентьев отступил к порогу. — Удачи, Григорий Сергеевич!
 Данцев вдруг нагнал его и, проявив неожиданные чувства, обнял, шепча:
 — Может, когда свидимся. Как бы хотелось! Как бы хотелось, чтоб на Земле пусть отчасти все было по прежнему: леса, реки, птички-бабочки и, главное, люди!
 Больше в Москве задерживаться было незачем. До Владимира машину вел Лугин — больно ему не терпелось почувствовать «Лэнд Крузер» на ровной полупустой трассе, где педалька газа сама просится вниз. Когда мичман разгонялся за сто сорок, Климентьев назидательно осаждал его:
 — Бензин зря палим. Сбавь, Серж. Сбавь, тебе говорю!
 Помогало ненадолго, Лугин снова, может быть, неосознанно спешил прочувствовать мощь четырехлитрового движка. Только у поворота на объездную, когда Сергей остановился, чтобы отлить утреннее кофе в придорожных кустах, Денис вернул свое законное место за рулем. Дальше поехали тише, встречный ветер не так ретиво врывался в боковое стекло, разбитое под Туфаново пулей, и Лугин позволил себе выставить наружу ствол «Бекаса». По его военно-морскому мнению, демонстрация вооруженной силы в пути была полезной. Их Тойоту за Ногинском трижды поджимал покоцаный синий Крайслер с явным намерением остановить. А там только попробуй притормози. Даже Господь не знает, чем это обернется: в легкую можно остаться без топлива, без машины и жизнь заложить где-нибудь на грязной обочине, захлебываясь тепленькой кровушкой. Неприятная игра с Крайслером прекратилась, лишь когда Климентьев пальнул в воздух из дробовика. Подействовало. Образумились, отвалили.
 Шипение асфальта под колесами разбавляли чудовищные пассажи «Апокалиптики». Они вырывались из динамиков сзади, и Сергею казалось, что «Лэнд Крузер» бежит, несется от неминуемого конца света, звучащему хором адских виолончелей, чернокрылой тенью налетающему на планету. Тень эта неторопливо и неумолимо движется с запада на восток, опустошая города, парализуя дороги и прорастая в сознании людей темными капиллярами безумия. Люди под этой проклятой тенью становятся марионетками, послушными чьей-то чужеродной воле, готовыми к любому лиходейству. Не только готовыми, а ищущими его, как пираньи, ощутившие кровь, мечутся в поисках свежего мяса.
 Лугин вспомнил убитую девушку в квартире Климентьева. Из сумрака еще не сложившихся мыслей на него будто зыркнул ее глаз, похожий на кусочек дымчато-голубого стекла в распухшем лице. Мичман подумал, что не стоило так трусливо бежать из квартиры, а затаиться там до утра и наказать подонков, если бы те посмели появиться. Наверное, если бы он с Климентьевым сделал так — по чести и по зову сердца, и рядом с девушкой лег труп ее убийцы, ему, Лугину, стало бы решительно легче. Но с другой стороны, не значат ли эти мысли, что темные капилляры безумия уже проникли и в его мозг? Еще он задался вопросом: если человеческий мир охватила эпидемия помешательства и все катится под откос, с каждым днем кривее, хуже, то что будет с теми, кто выживет после девятого августа? Ведь те, выжившие, и он с Климентьевым, если им повезет, вряд ли смогут создать новый мир, гвозди для которого тряслись в багажнике джипа. Скорее все поуничтожают друг друга к чертовой матери. А немногих оставшихся доконает голод, беспросветные зимы и удушливая атмосфера. От цивилизации Homo sapiens — по существу непрочного сообщества голых обезьян — не останется ничего. Затем планета-могила перейдет в руки кафрафцев.
 — Аспирант, объясни мне такую вещь, — Лугин покосился на Дениса, покачивавшего головой под сокрушительные ритмы «Апокалиптики», и сделал магнитолу тише. — На кой инопланетникам наша старуха-Земля после катастрофы? И зачем они так тужатся подписать дурацкие соглашения о передаче территорий?
 — Это ты сунулся не по адресу. Откуда мне знать, что у них на уме, — Климентьев смотрел вперед, где за поворотом дороги виднелась вереница машин. — Сомнений нет, что они имеют виды на территории, но отчего, почему не могу сказать. Может чисто шкурный интерес — чего бы не перебрать, что плохо лежит. И почему бы не оформить официальной бумагой с подписями местных царьков. Может, эта бумага имеет какой-то особый смысл в их хреново-звездных мирах. Кстати, как я слышал из разглагольствований Нефедова, особо рьяно они добивались передачи территорий от России. Прямо так, что едва ли рубахи, вернее эти, скафандры на груди не драли в ООН — родины нашей, скоты, хотели. Вот на этот счет у меня соображения имеются.
 — Ну, колись, — поторопил его Лугин, перекладывая ружье в другую руку.
 — Просчитали они размеры катастрофы и врубились, что азиатская часть России в значительной степени уцелеет. Причем с большой кучей народа. А им этого как бы не надо. Они рассчитывают на планету в собственность целиком. Козлы-мутанты, блин, думают, сделают для вида доброе дело: вывезут непонятно куда часть населения, и мы им благоговейно в ноги кланяться будем. Ладно, похоже, там пробка, — он сбавил скорость до сорока.
 — А я все думал, на кого похоже кафравцы. Какие-то уродские ассоциации вчера крутились в башке, аж разболелось в затылке. Сегодня понял: они напоминают мне ворон, слетевшихся на нечистый пир, в предвкушении человеческой гибели. Кафравцы… Это словечко созвучно со словом «катафалк». Тьфу, — мичман сплюнул на дорогу.
 — Созвучно — поэт Цветик фигов, — остановившись позади «Газели» и ставшей посреди дороги «Волги», Денис открыл дверь и окликнул мужиков, что курили на противоположной стороне автострады. — Уважаемые, чего там впереди, не слышно?
 — Колонна там, — отозвался белобрысый, задрав на лоб солнцезащитные очки. — Военные типа едут.
 — Говорят, на трассу от Коврова свернули и тянутся через Вязники огромной колонной машин в несколько сот машин, — добавил его сосед. — Грузовики, БТРы, танки. Даже ракеты ПВОшные. Паскуды они, асфальт щас раздолбают до самого Новгорода. Дорога превратится в полную задницу. А на гражданских им ложить.
 — На нас всем ложить. И президенту и правительству. Вот то лучше здесь не стоять. Лучше двигать в объезд, — красноухий старичок сдвинул панаму на лоб. — Можно тут взять к Александровскому и дальше по грунтовке.
 Климентьев повернулся к Лугину и признал:
 — Встряли мы часа на четыре. Может до вечера.
 — Видишь там, — Сергей указал стволом вбок от изгиба дороги. — Вроде кафе какое. Машины рядом стоят — значит, работает. Пока время теряем, поехали, пообедаем.
 — Дело говоришь, — Денис крутанул руль вправо, и направил джип по обочине к видневшемуся невдалеке заведению.
 Чтобы выбраться на асфальтовую площадку, им пришлось дать метров двести полем и перевалить через канаву. Лугин побаивался, что внедорожник последнее испытание не пройдет — сядет на бугре задним мостом. Но японец не опозорил, с хищным ворчанием взрыл землю, сломал деревянное ограждение и выкатил на площадку в аккурат перед заведением из красного кирпича. В тени под тополем покоились четыре легковушки и микроавтобус с эмблемкой «VW». За ним еще дымил мангал, прямо на асфальте стояла миска с колечками лука, пропитанными мясной сукровицей.
 Денис включил противоугонку, вытащил из сумки пачку сигарет, а к ремню прицепил охотничий нож. Мичман вышел из машины, прихватив дробовик. Молча они направились к распахнутым дверям под вывеской «У Кирюхи». Каждый где-то краешком сознания допускал, что в этой неказистой забегаловке при нынешних временах может поджидать любая неприятность.

 10

 В кафе под свойским названием «У Кирюхи» было людно и всех потной лапой давила духота. Кондиционер не работал — откуда в глухомани электричество, если его уже нет в столице. Сизые щупальца табачного дыма оплели мертвый вентилятор под потолком. За центральным столиком поселилась горластая компания: пять парней, в обнимку с ними две девицы, наверное, все — распаренные алкоголем пассажиры микроавтобуса. Трое мужиков лет сорока, потрошили воблу, облизывая пальцы и со вкусом посасывая пивко возле окна. Возле них крутился-вертелся какой-то хлыщ в цветастой майке и с идиотским пирсингом на губе, похожим на присыпанную стрептоцидом болячку. И рядом, и напротив столики тоже оказались заняты. Лугин прошел по залу до самого конца. Там имелось несколько свободных столов, уставленных грязными тарелками, стоявших, по всей видимости, давно и портящих воздух гадостным запахом.
 — Не убирается что ли? — он поглядел на длинноволосого паренька, сидевшего на барной стойке.
 — Ага, — согласился тот, гоняя между пальцев брелок с ключами.
 — А как насчет перекусить? — Сергей заглянул в темный проем, где угадывались очертания кухонной плиты и кастрюль под оцинкованными призмами вытяжки.
 Парнишка перемахнул через стойку, наклонился и вывалил рядом с кассой несколько пакетиков соленого арахиса и чипсов.
 — Тыща рублев, — с откровенной наглостью заявил он.
 — Слышь, мы не бурундучки из мультика, — Лугин неодобрительно нахмурился.
 — А я тоже не Пиноккио, — на упаковку чипсов длинноволосый бросил полбулки черствого «Бородинского».
 — Эй, Сашок, не дури людям мозги, — раздался голос из-за крайнего стола.
 Климентьев обернулся и увидел двух мужчин, судя по лицам порядком захмелевших. Один, седоватый, покуривал, пусто глядя в потолок. На потном лице, посеченном мелкими морщинками, отражалась крайняя скука. Второй, возле которого лежал ПМ в расстегнутой полевой кобуре, Климентьеву пояснил:
 — Нет здесь хозяев. Свалили куда-то. Кафе бесхозное — берите, что хотите. А Сашок, гы-гы… Дурак Сашок — прикалует здесь всех. В зубы когда-нибудь получит.
 — На кухне в холодильнике жратва какая-то была, но подпортилась, — добавил куривший, оторвав от потолка розовые глазки. — Там, — он неопределенно махнул в темный проем, — консервы в недурном ассортименте, колбаса. В морозильной камере свинина давно оттаяла, пока не стухла, можно на мангале пожарить. А выпивки море любой.
 — Ладно, держите, — Сашок, недовольный неудавшимся спектаклем, извлек из-под прилавка полукилограммовую банку ветчины и овощное ассорти с разноцветной наклейкой на склянке. — Тарелок нет — мыть некому. И хлеб хрен угрызешь. Рыбу к пиву дать?
 Лугин молча кивнул. За спиной раздались взрывы хохота девиц из веселившейся компании.
 — Тише нельзя! — цыкнул кто-то и принялся накручивать громкость переносного приемника.
 Передавали новости по «Маяку». Диктор скороговоркой сообщал о перестрелках в Санкт-Петербурге и плачевной ситуации на дорогах.
 Переставив тарелки на соседний столик, Сергей с Денисом устроились у барной стойки. Аппетит от вида грязной посуды и мух исчез совсем, и Климентьев думал, что лучше было совершить трапезу в машине или на свежем воздухе. Думал, но банку с ветчиной все же вспорол ножом. Пока он нарезал хлеб, подложив листы старого журнала, мичман принес по бутылке пива. В духоте пить что-либо серьезное не хотелось, хотя в одном шаге стояли ряды дорогих вин, несколько сортов водки, коньяка, изящные бутылочки с ликером — предапокалиптическая халява.
 — Может, у них вилки есть? — Климентьев мотнул головой в сторону кухни. — Или в машину сгонять?
 — Да ладно, — мичман отобрал у него нож, неровно, толстыми слоями раскромсал ветчину и подцепил крайний ломоть пальцами. — Отвыкай от культуры, интеллигент.
 В маринованные овощи он сунул единственную чистую ложку, и, прежде чем приступить еде, отхлебнул пива.
 Денис последовал его примеру. Углекислота из неприятно-теплого пойла шибанула в нос. Климентьев скривился, откусил безвкусной импортной ветчины.
 — Вы куда добираетесь? — поинтересовался мужик из-за крайнего стола, выпуская изо рта клубы табачного дыма.
 — На восток. Строго в Сибирь, — отозвался Лугин.
 — В Сибирь-матушку. Эт правильно. Туда даже китайцы драпают. Мигрируют целыми узкоглазыми городами. Была граница — и нет границы. Вся планета общий дом, — собеседник со скрипом покачнулся на табурете.
 — Точнее, общая могила, — не согласился длинноволосый, снова как петух вспорхнув на барную стойку. — А бензина у вас дохрена, чтобы двигать в Сибирь?
 — Не особо. В пути, может, разживемся, — направление разговора Сергею не понравилось. Спрашивать про бензин при нынешнем беспределе, было все равно что интересоваться сколько денег в кармане прохожего.
 — Все на токо надеждой кормятся. Только, где разживаться? — усмехнулся лже-буфетчик. — Топливо реально есть у военных. Сейчас какая-то дивизия прет через Вязники. Отбить бы у них цистерну. А чего, в наглую налететь и завернуть нужное на проселочную.
 — Так у них, брат, соляра, — заметил седоватый, затушив окурок. — Бензин, само собой, тоже в крутом достатке, но попробуй, разживись.
 Лугин, не проявляя интереса к разговору, сунул в рот ветчину и ковырнул ложкой стручки фасоли.
 — Тихо, блин! — не выдержал мужик, слушавший передачу по «Маяку». Компания пьяных молокососов достала его окончательно, и на разъяренном лице читалась готовность пустить в ход кулаки.
 В зале на минуту наступила тишина, только паренек, тискавший девицу, звякнул оброненной бутылкой, и кто-то, отпустив шепотом гнусную издевку, хихикнул справа от него. Голос диктора из хрипящего приемника торопливо сообщал об инциденте на месте Гомельской посадки: группа лиц в камуфляже обстреляла из автоматического оружия двоих карем-кафравцев. Посадку в звездолет прекратили то ли временно по решению белорусов, до наведения порядков в зоне оцепления, то ли совсем по настоянию инопланетян. Дальше в новостях заговорили о работе ООН по эвакуации населения из Камеруна и Нигерии.
 — Каково мудачье! — возмутился пьяный паренек, вскочив с места. — Негров вывозят, а до нас никому дела нет!
 — Во-во, скоро обезьян с какого-нибудь Гондураса станут на корабли, а для нас места нет! — вторил ему сосед. — Россия как всегда в жопе! Страна дураков и раздолбанных дорог! — он тоже встал, уронив с плеча джинсовую куртку, держа в вытянутой руке бутылку вина. — За наше правительство, бля! За Президента! — отпил с горла, но подавился от гнева или пьяной одури и метнул толстую струю в сторону, точнехонько на мужика, терзавшего с другими воблу возле окна.
 — Сосунок хренов! — заорал тот, откидывая табурет и стряхивая с рубашки красно-коричневую слизь. Полупустая бутылка «Клинского» полетела в обидчика. Только точность подвела: склянка встретилась с худенькой грудью девицы, повернувшейся к нему не к стати.
 Компания в центре зала мигом пришла в движение. Кто-то свалился на пол. Под девичий визг и добротные маты табуретка разбила окно.
 — Пообедали, — мрачно подвел итог Лугин.
 На всякий случай пальцы его нащупали дробовик и опустили предохранитель. В драку Сергей вмешиваться не собирался, тем более пускать в ход оружие. Но в не слишком просторном зале все могло повернуться так, что «Бекас» окажется единственным аргументом правоты. Тут же раздался выстрел ПМа, чей-то крик и звон разбитого стекла. Длинноволосый спрыгнул с барной стойки и метнулся в толпу.
 — Сашок, не лезь! — только и успел предостеречь седой мужичок из-за крайнего стола.
 Но Сашка от задора распирало. Ударом кулака он повалил какого-то прыщавого недоноска, сам смачно получил под дых. Согнулся. Рослый мужик снес его с пути одним взмахом. Девицы, охрипнув от крика, благоразумно ломанулись к выходу. За ними, переворачивая табуретки и оказавшийся на пути стол, поспешили ребята с микроавтобуса. Второй выстрел ПМа грянул скорее для острастки. А кто-то с разбитым лицом, корчился на полу, ревел от боли и злобы.
 Когда шайка, развязавшая потасовку, вывалилась на улицу, и хлопнули двери Фольцвагена, Климентьев облегченно вздохнул. Невдомек ему было, что неприятности не собирались заканчиваться. С автостоянки раздался дикий крик, смешанный с проклятиями, потом автоматная очередь. Стреляли по кафе: стекла на центральном окне пошли дырочками с паучьими лапками трещин.
 — На пол! — скомандовал Лугин.
 Денис и без него догадался нырнуть под стол. Несколько пуль рикошетом или прямиком разбили бутылки барной витрины. Парень, десять минут назад впариваший Лугину чипсы с арахисом, беззвучно осел возле стены. Ниже его правого глаза образовалось красное отверстие.
 — Сашок! — севшим, почти собачьим голосом произнес седовласый.
 Его товарищ так и застыл с ПМом в повисшей руке.
 Автоматная очередь разорвала воздух снова. И снова. Теперь били по машинам на стоянке. Разноголосо, нервно завыли противоугонки. Раньше, чем Климентьев успел забеспокоиться о своем «Лэнд Крузере», микроавтобус промчался перед кафе, набрал ход и вылетел на трассу.
 — Давай отсюда, — мичман подтолкнул Дениса к выходу. Задерживаться в «У Кирюхи» не хотелось ни на минуту.
 Они молча прошли мимо мужика задетого пулей или скорее ножом — возле раненого с охами, вздохами хлопотала немолодая женщина — и выглянули на улицу. Самые худшие опасения Климентьева подтвердились, когда они приблизились к стоянке. Молокососы с Фольцвагена, мстя за разбитые физиономии, дали пару очередей по кафе и не забыли расстрелять припаркованные рядом машины. Патронов не жалели, выпустили не менее двух магазинов.
 — Пять сорок пять, — заключил мичман, сковырнув отслоившуюся краску возле отверстий на боковине Форда.
 — Чего «сорок пять»? — Денис больше озаботился состоянием своей машины и совсем скис, когда увидел ее передок.
 — Калибр пять сорок пять. Ерунда — с АКСУ стреляли. Таким серьезного ущерба технике не нанесешь, — пояснил Лугин. — Если бы у них калаш в семь сорок два был, то движок вполне могли попортить.
 — Много ты понимаешь в наземных кораблях, моряк, — Климентьев оперся на капот, прошитый возле стыка с решеткой четырьмя дырками. — Машину можно и картечью убить насмерть. Это смотря куда попадет. У нас на охоте случай был… А!.. — он раздраженно махнул рукой и поспешил открыть дверь. — Здесь же, электроника, Серж, — начал втолковывать Денис, устроившись в кресле за рулем. — Если по Жигулю или какому-нибудь ржавому Запору с автомата лупить, то им, мож, и нихрена не будет. За полчаса исправили, если что отвалилось, прикрутили, поехали дальше. А здесь, при самой плевой неисправности систему блокирует компьютер, — он сунул ключ в замок зажигания и повернул.
 На панели не мигнул ни один индикатор.
 — Все, кранты! — констатировал Климентьев. — Вот тебе и пять сорок пять! Маленький такой, ласковый АКСУ! В лучшем случае перебило проводку.
 — И, похоже, радиатор, — сев на корточки, Сергей обнаружил пулевой след по центру решетки. На асфальте тихонько собиралась лужица тосола.
 — Отлично! — взорвался Денис. — Считай, прирулили до самой Сибири!
 — Радиатор надо варить. Льем воду — дотянем до Вязников.
 — Варить, Серж можно латунные трубки, а здесь алюминий. Понял? И электроснабжения в Вязниках наверняка нет, поскольку все чубайсы дали деру в Сибирь. И специалистов по аргоновой сварке теперь днем с огнем не сыщешь.
 — В таком случае, в заднице я видел вашу Японию, — Лугин энергично пнул колесо «Лэнд Крузера». — Они бы его еще из пластилина сделали.
 — Ладно, разбирать надо, искать, где порвало проводку, — Денис вылез из кабины и направился за инструментом к багажнику. — К вечеру, может, чего наковыряем, скрутим.
 — Эй, аспирант, — окликнул Сергей. — Туда смотри!
 Климентьев остановился и повернул голову. С востока наплывало темное пятно, похожее на приплюснутую темно-синюю до черноты гору. Явно не туча. Очертания казались слишком четкими и скорость приличной, как у идущего на посадку самолета.
 — Кафравцы… — проговорил Денис, роняя комплект ключей в багажник.
 Через секунд тридцать звездолет накрыл тенью перелесок, деревеньку между полей и двинулся над дорогой. Он не походил на сигарообразные корабли, что показывали по телевизору над Европой и Штатами. Из-за спиральных выпуклостей в верхней и нижней части в нем было что-то от садовой улитки, покрашенной матово-темной как ночное небо краской. О высоте полета и размерах корабля Климентьев рассуждать не стал, поскольку не мог даже приблизительно определить его высоту. Лишь когда космическое чудовище приблизилось к стоянке и заслонило солнце, Денис понял: оно огромно — две, может три тысячи метров в поперечнике. Гигантская тень словно срез ночи упала на землю, и сразу наступили сумерки, только синее небо как-то нелепо сияло за широкими краями звездного странника.
 Люди, выскочившие из кафе, стояли, задрав головы, разглядывая днище инопланетного корабля, делясь соображениями, кто ропща, кто с ошеломленными выкриками. Мужичок в камуфлированной разгрузке начал орать что-то несусветное и палить из двустволки вверх, переламывая ее, торопливо снабжая новыми патронами.
 — Уймите его! — крикнула испуганная женщина. — Псих конченый!
 Высокий жилистый парень, стоявший на бордюре, подскочил нему и унял с размаха кулаком в нос. Стрелок упал на асфальт, ружье отлетело в сторону.
 Потом подул ветер, холодный, тягучий, до жути чужой. Дул, сгибая березы по краю пашни, ледяными щупальцами проникая под одежду, поднимая, вертя обрывки бумаги, обертки и мелкий мусор.
 — Слышь, Климыч, — Лугин поежился, не опуская головы. — Сдается мне, корабль не кафравский.
 — Чего? — Денис не сразу нащупал в кармане сигареты.
 — Того. Форма у него не та. По телевизору все звездолеты, что видели мы, несколько другие. Ведь может вывернуться такая штука, будто нам на помощь пожаловали еще какие инопланетные кикиморы? — предположил мичман.
 — А ты, как я посмотрю, знаток чужой техники: кафравский — не кафравский, — усмехнулся Климентьев. — Сам еще вчера не видел разницы между карем-кафравцами и ферс. В общем, бессмысленно гадать, чей он. Мы в подобных вопросах полные дебилы и нет смысла в них лезть.
 — Да мне интересно, черт дери, — Сергей провожал взглядом корабль-улитку, ползущую по небосклону на восток, так нереально, немыслимо, что вспомнившиеся кадры из «Кин-дза-дза» с дурацкой летающей цистерной представлялись естественно русским пейзажем.
 Некоторые, вышедшие из кафе, забыли вмиг о свежем мордобитии, перестрелке с трупами и собрались у края клумбы — оттуда удобнее наблюдать за кораблем.
 — Опускается! Мамой клянусь, посадка вот будет! — вскричал раздетый до трусов субъект, топтавшийся по капоту Опеля.
 Темное пятнышко на самом деле пошло вниз где-то за городом. Затем раздался далекий, раскатистый гул. Минута тишины. И опять что-то загромыхало.
 — Что за бах-шарах? Не бомбят ли они с душевной доброты Вязники? — с долей шутки вопросил Лугин.

 11

 Через город они поехали зря. Дурацкая колонна военных, ползущая по объездной словно стальная грохочущая гусеница, растянулась на много километров, и обойти ее все равно не удалось. Единственная польза, что за автобусной остановкой Хитрова приметила работающий павильончик — у его дверей дымила закопченная жаровня. Там же хлопотала бабулька в белом с масляными пятнами переднике, на асфальтированной площадке припарковалась пара транзитных машин. Поесть горячих пирожков в дороге во всем приятнее, чем давиться консервами, и Светка, не раздумывая, свернула налево, заняла место рядом с Фольцвагеном.
 — Глянь, что там вкусненького, — попросила она Красину. — А то куда я с такой головушкой?
 Ирина глянула на бинт, торчавший на макушке подруги двумя длинными концами, и едва сдержала смех:
 — Эх, рыженькая, раньше ты была точно лиса, а теперь — зайчик.
 — Ага, превратилась, — с малым удовольствием хмыкнула Хитрова. — Волшебной палочкой со всей дури по башке, и я, конечно, зайчик. Кошелек не забудь.
 На широченной сковороде булькали в масле круглые лепешки, некоторые с картошкой, некоторые с мясом. Цена оказалась вполне вменяемой, если учесть близкую кончину цивилизации, и Красина с радостью заплатила полторы тысячи за пять румяненьких беляшей. Они плыли аппетитным запахом и съесть их хотелось немедленно. Потом спохватилась:
 — Бабуль, а… сигарет в продаже нет?
 — Вон магазин, — женщина указала на разбитую витрину под вывеской «Астрал». — Может, там чего найдешь, если не все выгребли.
 Ирина замялась, неловко держа жгущие через бумагу беляши. Курить хотелось невыносимо, последний раз она успокаивала нервы табачным дымком в собственной квартире в Москве.
 — Я не смогу, — признала она.
 — «Винстон» устроит? Мужу набрала, а он такое не любит. Ну если устроит — две тысячи за блок, — предложила торговка и, получив деньги через минуту появилась с вожделенным бело-синим коробком.
 — Спасибо. А вы чего не уезжаете? — поинтересовалась Красина. — Здесь оставаться нельзя.
 — Сын на днях появится, обязательно уедем, — заверила бабуля.
 — Скажу по секрету, под Челябинском сел звездолет. Лучше ехать туда. Не так далеко, и о той посадке пока мало кто знает. Всего хорошего, — пожелала Инина и поспешила к машине.
 Отъехав в проулок возле Льнокомбината, они пообедали. Машины не покидали, готовые в любой момент сняться с места (на соседнем перекрестке остановились какие-то жлобы, и соседство с ними казалось опасным). Светка ела мало. Ей даже жевать было больно и перед глазами то и дело появлялись темно-багровые пятна. Наверное, она все-таки заработала сотрясение. Как Хитрова держалась долгую дорогу от Москвы, одному богу известно.
 — Свет, может, поспишь немного, а я поведу? — предложила Ирина.
 — Ты? — предложение Хитрову слегка развеселило. — Слушай, милая моя, давай без трогательных жертв? Ты даже задницей перед мужиками правильно водить не умеешь. Кури вот-то в форточку.
 Она вытерла губы, выбросила промасленную бумажку и повернула ключ зажигания. Красина оскорблено отвернулась, глотая вожделенный табачный дым. Водить задницей перед мужиками! Как Света могла сказать такое? Ирина даже не наводила макияж перед издательскими вечеринками, чтобы оградить себя от пьяного внимания некоторых особ. И машину водить она умеет — отец еще в Калининграде учил.
 — Ладно, не сердись, — после неприятного молчания, сказала Хитрова. — Я нормально себя чувствую. До Нижнего Новгорода до сумерек надо добраться обязательно. А если будет где пустая трасса, дам тебе порулить.
 Не доверив Красиной водительское место Хитрова, наверное, поступила правильно. Едва они выкатили за город по Горьковскому шоссе и приблизились к стыку с М7, начался полный хаос. Впереди все еще громыхал хвост армейской колонны, на него в два-три ряда наседали особо ретивые легковушки.
 Светлана сбавила ход до сорока, а потом все-таки решилась, прижала педаль акселератора и с абсолютной наглостью пошла на обгон. Сначала по обочине, в тряске хрипя шинами, затем уловила момент, вильнула перед БТРом влево и вырвалась на асфальт полупустой встречной полосы.
 — Совсем с ума сошла! — взвизгнула Ирина.
 — А что нам за этими козлами до самого Челябинска ехать? — возмутилась Хитрова. — Уж извини, или мы их как-нибудь обойдем, или опоздаем к месту посадки. Вот я не уверена, что кафравцы там сели надолго. Сутки-другие постоят и улетят. Что тогда?
 — Там танки, Света! Куда тебя несет?!
 — Ага, танки и еще фигня какая-то, — дополнила Хитрова, высунувшись на секунду из окна и разглядев впереди машину на гусеничном ходу с четырьмя не то ракетами, не то серо-зелеными толстенными трубами.
 Красина смотрела в другую сторону: справа на обочине стояли «Жигули», судя по всему, угодившие под бронетехнику. Передок и верх почти распластались по земле измятым блином, по задним, едва уцелевшим, колесам стекала кровь. Ирина побледнела и закрыла глаза. Не от страха за опасный рейд подруги. Страха как такового не было. Едва шевельнувшись, он съежился, спрятался глубоко в груди. На смену ему пришло горькое как слезы возмущение, начавшееся еще в собственной квартирке в Москве и прираставшее с каждым часом. От чего так вдруг изменился мир в считанные дни? Люди убивают друг друга в городах, гибнут на дорогах, и никому нет никакого дела. Целая колона в полном безразличии едет мимо огромной людской трагедии, словно там, на обочине лежит смятая консервная банка, а не машина с раздавленными в кровавый фарш пассажирами. Голова Горгоны… Вряд ли она здесь виновата. Ее приближение лишь смахнуло с нас тонкую шелуху, что называлось «доброта», «забота», «приличие», и страшная сердцевина настоящего человеческого семени предстала вдруг, чтобы пустить корни, прорасти уже в другом мире, который придет за девятым августа.
 Ее вывел из задумчивости возглас Светки. Когда Красина открыла глаза, то в первые мгновенья не могла понять, что случилось. Веки вроде распахнуты, но видит она только сумрак. Постепенно до нее дошло: вокруг действительно потемнело, будто солнце спустилось за горизонт. Впереди, выворачивая на встречную полосу, остановился крытый брезентом «Урал». Откинув полог, высунулся молоденький капитан и, обернувшись, что-то заорал. Хитрова резко приняла влево. Проехав метров сто пятьдесят, тоже остановилась.
 — Звездолет! — выпалила она и выскочила из машины.
 — Господи! — Ирина открыла дверь, сжимая в кулаке пачку «Winston», вышла, чуть не споткнулась на ровном месте.
 С запада наплывало нечто огромное, круглое, словно старуха-Смерть ударила с размаху косой и срезала большую часть атмосферы, обнажая темный космос. Вместо звезд над головой проступали темно-синие концентрические окружности, между ними ползли, изгибались тускло-красные линии — точно письмена у ворот в преисподнюю. Чудовищный корабль уже прошел над Вязниками, там ширилась полоса ярко-голубого неба.
 — Он садится! — с едва скрытым ужасом известил один из военных, спрыгнувший с БМП.
 — Глаза у них на лоб повылазили?! Прямо на нас! — вторил капитан. — Саныч, поворачивай! Крути с дороги! — став перед автоцистерной, он как бешенный замахал руками.
 Машина послушно сползла с асфальта, несколько БМП и тяжелых «Уралов» последовали за ней, сворачивая в поле.
 — Света-а! — Красина замерла рядом с Хитровой, переплетая до ломоты худенькие пальчики и глядя вверх. Холодный, тягучий ветер разметал ее волосы, будто острыми коготками прошелся по спине.
 Звездолет на самом деле опускался, едва заметно отплывая на северо-восток. Казалось, сверху на головы падает тяжелое, темное небо. В его приближении была такая неотвратимость, что Ирина вросла в асфальт, не видя суеты военных, не слыша выкриков за спиной, даже резкого голоса Хитровой. «Как же так! Они же прямо на дорогу! — стучались горячие, отрывистые мысли в висках. — Неужели не видят? Или мы для них как муравьи? Мы для них колония жалких насекомых, которых можно отогнать одним махом или раздавить. Зачем они тогда спасают нас? Зачем вывозили с Европы, Америки? Господи, нет!».
 Между землей и днищем корабля оставалось не более сорока метров. Ирина закрыла глаза, и открыла их, когда Светка сильно дернула ее за руку.
 — Бежим! — почти на ухо ей провизжала Хитрова.
 Они бросились изо всех сил за солдатами, высыпавшимися из застрявшего между двумя БМП «Урала», за горсткой гражданских, бог весть как оказавшихся в гуще армейских машин. Пробежали всего шагов сто, когда на Ирину налетел сзади кто-то в камуфляже, сопящий как носорог. Она оступилась, потеряла туфельку и упала прямо под колесо плюющейся смрадным дымом бронемашины. Рядом топали, поднимая пыль, десятки ног в армейских ботинках. Крики сотрясали воздух со всех сторон. А потом содрогнулась земля. Ире показалось, что под ней треснул, провалился в тартарары асфальт с огромным куском дороги. Может, так тяжело было касание земли звездолетом, а может, в оказавшихся под ним боевых машинах сдетонировали боекомплекты.
 Красина вскочила на ноги, когда в ушах еще не прошел звон. Вскочила и, озираясь, заорала:
 — Света! Светка!
 Хитрова, со съехавшей на лоб повязкой, словно вынырнула из-под земли и схватила ее, прижав к себе:
 — Перепугалась, Ириш?
 Красина заметила, что Светка сама вся дрожит. Дрожит так, что зубы не может свести. Но держится, по привычке с детства разыгрывая роль отважной, отвязанной Пеппи Длинный Чулок. Ирина всегда чуточку завидовала ей, завидовала по-доброму, что она никогда не распускала слюни. И даже когда ее предал Сергей Сытин, оставив одну, без денег, беременную, а потом ее постигло еще большее горе — выкидыш, Хитрова находила в себе силы держать на лице свою неподражаемую лисью улыбку. И сейчас держала.
 Они повернулись одновременно к громаде корабля, возвышавшейся крутым краем высоко в небо. Вокруг стояло сероватое облако не то пыли, не то дыма.
 — Машина! — спохватилась Хитрова. — И наши вещи!
 Расталкивая солдат, она бросилась по обочине. Пробежала совсем не много и увидела: красный Форд «Си-Макс» покоится невредимый с распахнутыми дверями возле БМП. Метрах в двухстах дорожная насыпь трещинами сходила вниз. Там начиналась черная с синеватым отливом стена, бесконечная стена чешуек керамики или какого-то необычного материала — звездолет. Из-под его края жалко торчала задняя часть впрессованного в асфальт танка.
 — Кафравцы! Сели здесь! Какое же счастье! — бабьим голосом заголосил полноватый мужик.
 Женщина, крутившаяся возле него с ребенком в клетчатом костюмчике, никак не могла прийти в себя от потрясения и крутила головой, охая, издавая хохот, больше похожий на истерику. Парень, сидевший на капоте «Эсперо», плакал без стеснения, моргая красными глазищами и открыв рот. Его похлопывал по плечу мужчина в бежевой панаме и увещал:
 — Кафры нас спасут. Все кончилось. Все! Увезут нас к себе.
 — Ира! — Хитрова обернулась в поисках подруги затерявшейся так некстати в толпе.
 — Гады! — хрипло произнес капитан, карабкаясь на гусеницу «Шилки». — Танк Трофимова! Ковган и Ремизов шли ровно перед ним!
 — А впереди сколько наших было с шестой роты! — подхватил его старлей и обвел диковатым взглядом сходящей вниз участок дороги. — Всех, всех раздавили, нелюди! Как щенков катком. Хрясь! — он вдруг дернулся и полез на броню, повторяя: — С-суки! Инопланетные с-суки!
 — Ира, ты где?! — выкрикнула Хитрова, протискиваясь сквозь гурьбу набежавших гражданских. Ну и дурочка Красина! — хотелось добавить ей. Светлана подумала, что подруга сейчас во всеобщей суете ползает на четвереньках в поисках потерянной туфельки. Как будто это занятие было жизненно важным и на редкость своевременным! В машине лежала запасная обувь, аж четыре пары: бери — не хочу.
 Здоровенная ЗСУ за ее спиной загудела, плюнув черным дымом, погребла гусеницами, царапая дорожное покрытие. Света и вскрикнуть не успела, как бронированное чудовище врезалось в ее Форд. Смяв передок, легко снесло на обочину и двинулось дальше. Одновременно стволы на башне «Шилки» хищно шевельнулись. Потом раздался дробный оглушающий грохот. Четырехствольная автоматическая пушка била по звездолету со стремительным бешенством. Десятью метрами ниже места попадания снарядов вдруг очертилась прямоугольная трещина. Чужой корабль раззявил черную пасть. Люк? Приглашения на тот свет? Или черт его знает что.

 12

 До темноты подчинить «Лэнд Крузер» не свезло. Климентьев просмотрел большую часть проводки, нашел пулю, срикошетившую от движка и встрявшую в пластике, но места разрыва проводов при всех стараниях-сопениях не обнаружил. Под конец он все меньше размышлял о мудреных электрических схемах японца, чаще ругался, понося малолетних дебилов с АКСом, и много курил. Пока он ковырялся под капотом или возле рулевой колонки, Лугин подсвечивал фонарем, вполне понимая: сегодня они хрен куда поедут. И счастье, если до неисправности удастся докопаться завтра. Он даже задался вопросом: а что если ее вообще не выйдет починить гребаную Тойоту? Ведь коню понятно, что ни эвакуатора и ремонтных служб не вызвать ни за какие деньги. Да и денег по серьезному счету не осталось — так, валялась в кармане тоненькая пачка тысячарублевок. На них если в ближайшем будущем тех же чипсов не купишь. Без машины Лугин с Климентьевым были обречены. Оставалось возвести в чистом поле палатку и в молитвах смиренных под водочку дожидаться конца света, который неминуемо накроет Подмосковье, области до Уральских гор, и далеко за них. Ну, можно еще обвешаться рюкзаками и двинуть пешком за Вязники. Там, по не особо верным слухам, сел пролетавший днем звездолет. Как он там сел и зачем, оставалось загадкой, об которую Сергею не хотелось ломать без того нездоровую голову. Сейчас его, помимо поломанной машины, напрягало соседствовавшее в трех десятках шагов кафе. К вечеру там собралась не особо приятная компания: пассажиры с ПАЗика-катафалки и семи-восьми разномастных легковушек. Позже к ним присоединились ребята в коже, прикатившие на навороченных мотоциклах — последние байкеры угасавшего мира. Большинство были вооружены. Шли кто с ружьем, кто с обрезом или кобурой на широком ремне. Рожи небритые, движенья и разговоры либеральные, за гранью фола. Едва стемнело на стоянке и справа от кафе запылали костры. Халявная водка с ничейного бара лилась рекой, разогревая кровь до дурного градуса. Мангал, стоявший недалеко от Денисовой машины уволокли к распахнутым дверям, и от него скоро повеяло запахом шипящего на углях мяса. Из разбитого окна заведения все громче доносились песни, крикливые споры, мат.
 Глядя из салона «Лэнд Крузера» на происходящее, Климентьев думал, что эта ночь вполне способна родить более злые разборки, чем прошедший день. И может, было бы мудрым, удалиться в лесополосу с палаткой, заночевать там. С другой стороны, бросать без присмотра машину не хотелось. Они выпили с мичманом бутылку коньяка, закусив сардинами, колбасой, коей имелось восемнадцать с половиной палок, и попытались провалиться в сон.
 Как ни странно ночь прошла без единого выстрела, даже без нормальной драки.
 Денис, открыв глаза, посмотрел на часы: натикало семь тридцать. Нужно было вставать и снова ковыряться в замороченных системах джипа, искать надкушенные пулей провода, приводить в чувства компьютер и чем-то латать радиатор. Выбравшись из машины, Климентьев в первую очередь закурил, оглядел стоянку и окрестности кафе. Возле потухших костров дремал не протрезвевший люд. Устроились кто на траве, кто, подстелив спальник или куртку, отдельных личностей сон скосил на голой земле. Повернувшись к трассе, Денис сделал неприятное открытие: за вечер и ночь пробка не рассосалась, а лишь значительно приросла. В сторону Владимира до пролеска, который скрывал асфальтовое полотно, стояли машины в несколько рядов. Многие съехали на обочину или, совсем разуверившись в движении вперед, скатили в поле и основались там. Вряд ли причиной столь долгой задержки была колонна военных: при любом раскладе она давно прошла Нижний Новгород. А вот кафравский звездолет, если он сел у Вязников, беспорядка вполне мог наделать на много дней вперед. К нему бы сразу ломанулись желающие покинуть Землю — таких наверняка набралось в разы больше мечтавших о спасении далеко за Уралом. Ломанулись бы, оккупировали все возможные дороги и подъезды, отсюда и полный коллапс движения по М7.
 Климентьев скинул куртку, засучил рукава и поднял капот. Отвертки и набор ключей так и остались лежать с ночи на куске замасленного полиэтилена возле аккумулятора. Уже при утреннем свете Денис осмотрел оплетки проводов, придирчиво ощупал их, одновременно выискивая следы рикошета пуль. Не обнаружил никакого намека на обрыв. Оставалось снова свинтить порприз и поискать под обивкой в салоне. Чтобы разбудить Лугина, было достаточно слегка потянуть ружье из его рук. Мичман подскочил как ошпаренный, еще чуть и пальнул бы с неразберихи в друга.
 — Не шути так, Климыч, — недовольно проворчал он, возвращая предохранитель в безопасное положение. — Ты ж знаешь, я — дурак, если не выстрелю, то в морду могу дать.
 — Ну, молодца, — усмехнулся аспирант. — Напугал почти насмерть.
 Они позавтракали, не особо раскладываясь, лишь вскрыв банку с лососиной, нарезав хлеба и свежих огурцов. Трапезу запили минералкой.
 В четыре руки глумиться над Тойотой вышло легче и быстрее. Уже к половине десятого Климентьев вдруг запустил испачканные смазкой пальцы в пышный чуб и произнес волшебное:
 — Вот оно! Охренеть, Серж! Кабы знал сразу!
 — Ага, кабы… Мухоморы — тоже грибы, — радость обнаружения поломки для Лугина вышла какой-то серой, как изнанка старого плаща.
 Разорванные за магнитолой проводки скрутили, и по медным жилам машины сразу потекла электрическая жизнь. Пока Климентьев возился с компьютером, Сергей успел кое-как законопатить радиатор. Ближе к полудню они были готовы в путь. Тронулись полем вдоль дороги по проложенному некоторыми отчаявшимися от ожидания водителями следу. Впереди переваливаясь на неровностях медленно полз ГАЗ-66, еще дальше в пыли катила «Нива», перед ней трактор в сцепке с легковушкой и внедорожник: «Чероки» или «Пэтриот» — издалека не слишком понятно. Денис остерегался давать нагрузку на мотор, останавливался почти через каждый километр, вылезал из кабины, чтобы проверить плюющийся кипятком радиатор. Таким темпом бензина они сожгли уйму. Пожалуй, если бы по шоссе, хватило до самого Нижнего Новгорода, но выхода другого не было.
 Лишь к пятнадцати часам добрались до Сосновки и вышли на грунтовую дорогу. Асфальтовое полотно мелькало за деревьями невдалеке и вело к Сеньково, но там тоже был затор. И возле видневшийся под бугром фермы стояли легковушки, два автобуса, грузовики. Чем ближе к Вязникам, тем больше машин виднелось по сторонам: двигались по разбитым грунтовкам, проселочным, по кое-как пригодной колее, у кого позволяла техника — прямо пашней. А когда подраненный «Лэнд Крузер» докатил до Октябрьского, и справа показалась железнодорожная насыпь, за ней сами Вязники, Лугин понял причину столпотворения.
 — Ну-ка, останови! — сказал он Климентьеву.
 Они вместе вышли из джипа и поднялись на поросший лебедой холмик.
 На востоке километрах в семи вырисовывался синевато-черный силуэт — звездолет-улитка. Сергей не заметил его раньше из-за лесополосы, тянувшейся вдоль огородов.
 — Вот такие дела… — проговорил Денис, бросая взгляд на близкий город.
 — Слышь, подъедем к нему, поглядим, что там? — мичман кивнул в сторону инопланетного корабля.
 — Движок вот-вот стуканет, — Климентьев присел на корточки, прикрыв глаза и воскрешая в памяти карту окрестных дорог, которые за последние два года он немного изучил.
 «Чертовы кафравцы! — пронеслось в распухшей от жары и тряски голове. — Угораздило прилететь точняком сюда».
 Если бы радиатор был в порядке, то Денис решился бы поехать на Успенский Погост, с него выйти на трассу к Мурому или вернуться на шоссе М7 двадцатью километрами восточнее, в надежде, что дорога там свободна. Но раздолбанный радиатор ссал и ссал кипятком, в него уже вылили почти весь запас питьевой воды, и Климентьев всерьез опасался угробить двигатель. Единственно разумным решением было бы, двинуть в Вязники. Где-нибудь в мастерских, брошенных магазинах или складах попытаться найти Тойотовский радиатор или сносную замену. Сделать это, конечно, будет нелегко, может, и вовсе нереально, но только через Вязники лежал единственно возможный для них путь в Красноярск.
 Додумав, он встал и поделился планами с Лугиным.
 — Ерунду говоришь, — отверг мичман. — Суди сам: город маленький. Дрянной городок. У них, наверное, и станции техобслуживания приличной нет. И нормальных магазинов. И все давно брошено. Чтобы облазить в потемках их запасники уйдет время. Может, не один день. Как сам догадываешься, электричества там тоже нет, стоят насосные станции и полный кризис с питьевой водой. Все это — только раз. А два: в городе сейчас дурдом — улицы запружены поднавалившим автотранспортом, в связи с посадкой звездолета. Будет только хуже. Сейчас все сюда ломануться. И с Владимира, и Новгорода, и с того же Мурома. Городок станет чисто ловушкой для дураков, из которой не выберешься, пока не улетит кафравская техника. В общем, не советую, ласково говоря.
 — А что советуешь? — Денис хмыкнул со скепсисом.
 — Да тоже ничегошеньки разумного, — Сергей пожал плечами. — Пока звездолет здесь, заторы будут на сто километров вокруг. Поехали, поглядим небесную улитку, пока до нее можно добраться. Тут всего-то десять километров — не больше.
 — И чего тебя к нему тащит? — Климентьев обернулся на Уазик, с рычанием объезжавший его Тойоту. — Может, ты надеешься свалить втихаря с Земли?
 — Того, что мы встряли здесь по самые сморщенные помидоры. Делать больше нечего. Выбирай: стоим столбами среди поля или поехали, хоть с братьями по разуму поздороваемся.
 — Глупо это.
 — Тогда еще слушай аргумент, — Лугин прищурился. — Звездолет приземлился не просто так, а, скорее всего, для эвакуации народа. Хотя не понятно, чего кафравцы нами озаботились. Может Президент подписал договор или еще какая байда приключилась. Теперь внимание, Климыч: куда денутся машины тех счастливых граждан, которые отправятся на новую родину?
 — Ну, морячок, хитрожопый, — рассмеялся Климентьев.
 — То-то, аспирант. Будут тебе там и радиаторы в необъятном количестве, и любые машины за шапку сухарей, и море без кружки бензина. Я так подозреваю, что на обычную тушенку можно будет выменять много полезного. Ведь дорога к чужим звездам определенно требует побольше жратвы про запас. Так что, банки из твоего багажника — самая твердая валюта.
 — Убедил. Глядишь, на самом деле радиатором разживемся, а то и джипярой свежей модели, — сказал Денис, хотя свой «Лэнд Крузер» он разменял бы на что-нибудь новее с крайне большими оговорками.
 Они спустились к машине. Движок слегка поостыл, и Климентьев неспешно покатил через скошенный луг к прогалине в лесополосе.

 13

 После недолгих блужданий, им удалось приблизиться к насыпи магистрали «Волга»: большинство отставшей бронетехники двинулось в обход звездолета к Сокурово, и среди анархично разбросанного гражданского транспорта образовался небольшой коридор — кто сам отъехал, кого бережно сдвинули броней. Через коридор по краю леса они и пробрались.
 Климентьев разумно оставил «Лэнд Крузер» в стороне от удобного пяточка, куда наверняка поспешат парковаться, подъехавшие позже машины. Больше всего аспирант опасался, что его джип запрут автомобилями со всех сторон, и выбрал место неровное, близко к кустам, зато с почти гарантированным путем отступления — через молодой вересняк к льняному полю. Здесь и место для палатки на ночь неплохое, и нашлось бы из чего развести костер.
 Когда он включил свою эксклюзивную противоугонку и захлопнул дверь, Лугин вскинул ружье на плечо и шутливо скомандовал:
 — Шагом марш!
 Прошли немного пролеском и сразу выбрались на шоссе. Оттуда и открылся обстоятельный вид на космическую улитку. Такой, что Денис сказанул пару междометий и зашарил по карманам в поисках сигарет. Звездолет, скромно выражаясь, был огромен. В то время как один его край накрывал шоссе и выступал метров на триста в лес, другой граничил с деревенькой Перово, а северо-восточная часть инопланетника определенно мылась в Клязьме. Высотой синевато-черная махина выходила метров в четыреста, может и более того — как разберешь, если над ней и птицы не летали.
 — Вот такие дела… — по началу опешивши, произнес Лугин. — Корабль на наши космодромы не рассчитан. Ты, смотри, Климыч! Смотри туда! — он обвел рукой с растопыренными пальцами лес, поваленный брюхом улиточки, махнул в сторону далекой деревни. — Вот это дура! Такой хреновине и космосе тесно! — он цокнул языком и посмотрел на аспиранта, который его восхищения не разделял.
 — На дорогу, сволочи, сели, — Климентьев нахмурился и выпустил из ноздрей дым. — Допускаю, не обошлось без жертв. А что грохотало, то, может, наши военные — колонна пройти не успела. Один вопрос: чего они пожаловали сюда? Если настроены вывезти людей, то садились бы ближе к Москве или Питеру. Или к тому же Новгороду. Так нет — выбрали сорокатысячные Вязники, вдобавок перегородили шоссе.
 — Не знаю, — Лугин протиснулся между плотно брошенных легковушек. — Подойдем ближе — выясним.
 Справа от них возле микроавтобуса собралась группа человек пятнадцати: дети, взрослые, старики — наверное, несколько семей, пока не решавшихся направиться ни к звездолету, ни к образовавшегося под ним обширному лагерю.
 — А у меня есть версия, — аспирант остановился у края насыпи и с полминуты смотрел на освещенный закатным солнцем пейзаж и цинично прерывающую его темную стену чужого корабля.
 По полю с дороги на Перово и со стороны Вязников долгими вереницами шли люди с сумками и рюкзаками, с маленькими детьми. Добраться до звездолета возможно было только пешком. Машины, пробравшиеся сюда раньше, перегородили все подъезды и казались издали стадами разноцветных овечек. Между ними кое-где торчали палатки, наспех возведенные навесы. Недалеко от шоссейной насыпи из зарослей высовывалась желтоватая с пятнами башня зенитной установки «Шилка». Там же осталось несколько БМП, брошенных военными, «Урал», даже серьезный ЗРК «Бук», четырьмя ракетами нацеленный в корабль чужаков. А в звездолете, насколько мог судить с дороги Климентьев, были распахнуты люки. Несколько. Пять или шесть на обозримом пространстве. И в них тихонько вливались струйки переселенцев. Смотреть на эту процессию Денису стало так скорбно, что он предпочел отвести глаза. К западу, где между березок заходило солнце. Рыжее и ласковое последние дни для этой планеты и наверняка для людей, исчезавших в темном чреве корабля.
 — Чего замолк? Вещай свою версию, — напомнил Сергей, хрустя кроссовками по насыпи.
 — Такая версия… Думаю, кафравцам все это по барабану. Понял? По барабану им наши людские проблемы, помощь, эвакуация, — он жадно затянулся и отшвырнул бычок. — Поэтому они и садятся, где взбредет. Хлоп, сели возле случайного населенного пункта, взяли на борт чуть народа для отвода глаз — и хрен с ним. А что с этими людьми станет потом, ведь никто толком не знает. Вот кто-нибудь обсуждал всерьез гарантии для пассажиров? Может, это чудовище взлетит, где-нибудь на орбите раззявит люки, и добрые кафравцы помашут ручкой замерзшим трупам землян. Думал ты о таком?
 — Однако мрачно рисуешь, — хмыкнул Лугин.
 — Понимаешь, Серж, я в их гуманную миссию не верю. Межзвездный МЧС, блин! С какой радости, я должен доверять всяким козлам-мутантам, если они здесь такое творят? Они же на дорогу сели, людей натурально подавили, еще и наши территории документально требуют! Все это напоминает дружескую помощь америкосов какой-нибудь банановой республике: вы нам земли под базы и ресурсы, а мы вам свою демократию и сапогами по морде.
 — Я тоже не проникся благими обещаниями с высоких трибун, но знаешь, аспирант, — Сергей все никак не мог отвести глаз от гигантской темной стены, поднимавшейся на полнеба, и даже споткнулся, едва не выронив дробовик. Чужой корабль, как минимум вызывал уважение, от которого хотелось присвистнуть и сказать: «Ух, бля!». А еще в какой-то особо кривой извилине мозга закралась мысль: если цивилизация создала такое титаническое чудо, то что ей стоит оказать незначительную помощь землянам — собрать всех и вывезти в приемлемый для жизни мирок. — Знаешь, брат, — продолжил он, — если твоя шлюпка конкретно тонет, и море уже до подбородка, много ли ты станешь торговаться, когда протягивают руку с проходящего мимо корабля? Или потребуешь гарантий на счастливую жизнь после спасения?
 — А если твою шлюпку продырявили люди с того самого корабля? — процедил Климентьев.
 — Даже если так. Гордо уйдешь на дно?
 — Нет, как говно останусь плавать, — хмыкнул Денис. — Пример некорректный. У нас под боком спасительный остров — Сибирь. И мы не в шлюпке.
 — Верно, мы в раздолбанной Тойоте с пробитым радиатором. Ну-ка, погляди, — они приблизились к небольшой кампании, расположившейся между автобусов, и Лугин указал стволом «Бекаса» прямо. — Тойота «Лэнд Крузер». А, умник? Можно и за радиатор поторговаться. На кой он будущим покорителям космоса?
 — «Прадо 3,4V6», — с ходу определил Денис. — Сгодится.
 — Эй, мужики, чей внедорожник? — мичман остановился в нескольких шагах перед пестрой шайкой, распивавшей пиво за опрокинутым ящиком.
 — Хрен его знает. А чего? — белобрысый приподнял пальцем козырек фуражки.
 Его сосед снял ладонь с голой женской коленки и подтянул ближе калаш. Лугин отметил: еще как минимум двое имели АК-74, в траве валялось несколько подсумков с магазинами и армейская каска. Мальчишка лет восьми игрался возле рюкзаков машинками, засовывая их в противогаз.
 — Сделку хотели бы заключить, — Сергей дружелюбно улыбнулся. — Так неизвестно кто хозяин?
 — Не, — белобрысый пожал плечами.
 — Вроде Коржа это джип, — с осторожностью предположил лысоватый мужчина. — Утром сегодня приехали, крутились где-то здесь. Подожди, может за водой пошли или до корабля.
 — А чего надо от джипа? Может нас сделка тоже устроит, — вступил в разговор сидевший рядом с лысоватым.
 — Надо всего ничего. Радиатор надо, — подходя ближе, сказал Лугин.
 И Климентьев дополнил:
 — Наш по несчастью прострелили, а ехать далеко. Мы вот подумали, если хозяин собрался на звездолете, то машина ему больше ни к чему. Может, уступит, на чем договоримся.
 — А-а… эт по любому к Коржу. Ждите его, — лысоватый набулькал в пластиковый стаканчик «Арсенального», пока пена не хлюпнула через край. Глянул искоса на Лугина и предложил: — Пиво будете? Подходи, чего в сторонке стоять.
 — Можно по глотку, — согласился Сергей, присел на корточки возле ящика и без церемоний взял свободный стакан. — Автоматами где разжились? — рискнул спросить он, понимая, что вопрос опасный.
 — У солдатиков, — хихикнула девица в оранжевом топике. — Взяли пострелять. Паф-паф, — она неумело подняла калаш, наведя на Климентьева.
 — Не дури, Марго! — белобрысый ударил ей по рукам и, как бы извиняясь перед гостями, объяснил. — Военные здесь побросали много. Там в лесу застряло несколько грузовиков. Народ растащил, что смог. А солдатня, кстати, от колонны намеренно отбилась. Чего им за Урал бежать, когда можно на другую планету. Ходили здесь, меняли оружие на жратву и сигареты. Если ребята с «Газона» не врут, — он махнул рукой куда-то к дальним палаткам, — то снайперку и две «Мухи» сторговали за пять бутылок водки.
 — Врут, — мрачно сказал лысоватый. — Убили они старлея в кустах. А срочники сразу дали деру. И обошлось без всякой водки.
 — Молчи, Палыч. Убили — не убили, никто не видел, — до сих пор молчавших мужчина лет сорока пяти скинул полотенце с загорелых плеч и обтер пот. — Без оружия сейчас никак нельзя. Вокруг зеки гуляют. Пришли скопом, всей Владимирской зоной. Страху много навели. В Октябрьском, говорят, вообще беспредел. Ходили по домам, забирали, что понравится. Резали, кто сопротивлялся. И нормальных девок всех передрали. Ладно, об этом, — он из-под бровей посмотрел на Лугина. — Не пойму, радиатор зачем? Лететь не собираетесь?
 — Мы хотим до Красноярска, — за Сергея пояснил Денис.
 — Хм, — он отпил из алюминиевой кружки. — Неразумно это, молодые люди. Вот мы бы погрузились уже, но Ольгу Степановну ждем — где ее дуреху носит. Вы, я смотрю, ребята рассудительные, не слишком задиристые, хотел даже предложить вам, держаться вместе.
 — Мы давно решили в Красноярск, — Климентьев не счел нужным светить свои реакционные взгляды на эвакуацию по-кафравски.
 А Лугин, отмахиваясь от разгулявшихся под вечер комаров, спросил:
 — Как же ограничения по возрасту? Не берут же старше тридцати двух.
 — Всех они берут, — мужчина снова накрыл плечи полотенцем. — Либо нам сказки по телевизору рассказывали, либо это в Европе, Америке не берут. Утром на моих глазах знакомые в люк вошли. Так одному полтинник Вестой стукнул, другой постарше. В общем, здесь никаких ограничений. Еще два дня назад я был о кафравцах худшего мнения.
 — Интересные дела, — мичман позволил себе еще пива под кусочек вяленого леща. — И оружие с собой можно проносить?
 — Объявили, нельзя. С этим лучше не рисковать. Пищу, одежду, воду — пожалуйста, — лысоватый сдул пену со стакана и отпил. — И сильно большие сумки не разрешают. Но это так говорят.
 — Да брехня все это, — парень в фуражке положил автомат на колени. — У входа никто ничего не проверяет. Мы с Яном целый час наблюдали. Лично я своего калаша пронесу. В куртку замотаю и вперед. Слышал, Миш, что с южной стороны танк заехал в люк? — он с ухмылкой посмотрел на мужчину с алюминиевой кружкой. — Вот так. Заехал, а за ним еще груженый «ЗИЛок» и взвод или рота солдат по полной выкладке. Хрен их кто остановил. А калаш уж как-нибудь можно.
 — Ты лабуду не плети! — лысоватый вскочил и кивнул в сторону звездолета. — Посмотри — у каждого люка горы барахла. А потому, что не со всем пускают. Хочешь, чтоб тебя вышвырнули? Хочешь остаться здесь, чтобы Голова Горгоны грохнулась на твою башку — неси! Только пойдешь отдельно от нас.
 — Вот не надо мне указывать! — белобрысый тоже вскочил, краснея и выпячивая грудь. — Я эти автоматы добыл! А ты в автобусе отсиживался! Тебе не надо — не бери, а по мне оружие на Фаргерте пригодится.
 — Успокоились! — рявкнул Михаил, стукнув кружкой.
 — Что за Фаргерт? — поинтересовался Лугин.
 — Совсем что ли не знаете? — парень, споривший о праве на автомат, снисходительно посмотрел на мичмана. — Планета, куда нас обязались вывезти. Отличная планета с вполне земными условиями. Почти незаселенная, так что не мы там помехой не будем, ни кафравцы нам. Оснуем в удобном месте новые Вязники, или Москву, если есть желание. Лично я рад, что астероид по Земле шарахнет. Задолбала уже эта страна и ее порядки.
 — И кто сказал, об отличной планете? — со скрытой насмешкой спросил Климентьев. — Кафравцы?
 — Ребята, что уже были в звездолете, — белобрысый, кого-то увидев возле палаток, повернулся и крикнул: — Серега! Серый!
 — Вон и Корж вернулся, — Михаил указал взглядом на парня в красно-белой футболке с надписью «Спартак».
 Лугин хотел подробнее расспросить об обещаниях инопланетян, планете и звездолете, но Денис поспешил к владельцу «Лэнд Крузера».
 Отведя названого Коржом к джипу, Климентьев кратко изложил суть проблемы.
 — В принципе радиатор уступлю, — согласился тот, сунув спичку между редковатых зубов. — Что взамен предложите?
 — А нужно что? — вступился мичман. — Мы-то не особо богаты, а тебе, братишка, машина ни к чему. Не увезешь же ее на звезды.
 — Это не разговор, — Корж мотнул головой. — Пока я здесь, машина пригодится. Мало ли чего взбредет. Может смотаться в деревню, перевезти чего-нибудь.
 — Денег у нас тысяч… — начал Денис.
 — С деньгами проехали, — оборвал «спартаковец». — Деньги сейчас — мусор. Реальнее есть что? Золото, батарейки, патроны под ПМ?
 — Нет этого. Самое реальное, если думаешь о долгом перелете, это запастись побольше жратвой, — заметил Лугин. — Кто знает, чем братья по разуму кормят и кормят ли вообще. Еще будет полезна водочка. Давай так: пять бутылок водки, пять коньяка, пол ящика тушенки и радиатор наш.
 — И все? — хмыкнул Корж, как бы теряя интерес к сделке.
 — А что еще? — мичман нахмурился. Возникло желание схватить этого сукина сына за верх майки, прижать задницей к джипяре и честно глядя в глаза сказать: «Совесть имей! Мы тебе последнее отдает, то без чего нам не выжить!»
 — Добавим сырокопченой колбасы палок десять, — Климентьев нервно прикурил — цена уже получалась грабительской, если учесть, что парень отдавал им вещь практически ненужную, а они то, что скоро будет в огромном дефиците. Он даже подумал, не пойти ли поискать другой «Лэнд Крузер». Машин вокруг скопилось не одна тысяча, и подходящую технику можно отыскать.
 — А давай так: несете продукты с водкой сюда. Побольше. Если я ваши запасы оценю, то с меня сверху две канистры бензина. Окажетесь достаточно щедры, целого джипа отдам, но завтра к вечеру. Идет? — «спартаковец» нахально скривил губы.

 14

 Назад пошли быстрым шагом, чтобы успеть до темноты. Климентьев в пути все озирался, не найдется ли в серой в сумерках массе машин еще один «Лэнд Крузер». Тащить сюда немалую часть запасов, при этом без гарантии на успешный обмен, не слишком хотелось. Имелся другой вариант: дождаться отлета инопланетника, затем взять даром все, что потребуется. Вот только на какой срок расположились под Вязниками кафравцы? Вдруг до самого девятого августа? При фантастическом объеме их посудины, и недели маловато, чтобы набрать в достатке переселенцев, даже если о посадке узнает пол-России и все дружно рванут сюда.
 Приметив между машин на шоссе молодую женщину и старика за руку с ребенком, Денис свернул к ним. Издали еще поздоровавшись, спросил:
 — Случайно не знаете, надолго здесь звездолет?
 — А мы почти самые первые приехали, — невпопад сообщила незнакомка, шагнув навстречу и трепля в руках дамский журнал. — Представляете? Когда военные стреляли, мы уже были здесь. Все так перепугались. Сначала, что звездолет на нас свалится, а потом из-за психов с дивизии. Думали, инопланетяне по ним стрелять начнут и по нам. А потом стало тихо-тихо, будто все оглохли. И многие к звездолету пошли, но не сильно близко — страшно же. Очень страшно: он такой огромный и черный. Мы с Василием Григорьевичем сначала не хотели идти, но все туда. Мы стояли, стояли и тоже пошли, — продолжала тараторить она.
 Лугин переглянулся с Климентьевым и облокотился о крышу Фольцвагена.
 — Ходили по полю с другими и смотрели все, как у них люки открываются, — продолжила женщина. — Мы очень близко подходили. Заглядывали туда в темноту — там лампочки светятся. Но кафравцы видели. Они не высовывались. Люки открылись и все, А их… будто нету их. А потом из корабля нам: «Людиии…», таким голосом, такой интонацией, что я дрожать начала, похолодело внутри. Они опять: «Людиии…»
 — Мама, не говори так! Мамка! — девочка, вырвав руку у старика, притопнула ногой и насупилась, вот-вот готовая удариться в слезы.
 — Элла, прекрати! Мы же тебя просили, — старик покачал головой и привлек девчонку к себе, затем обратился к Денису: — Вы простите ее. Это все нервы.
 — Василий Григорьевич, не смейте меня перебивать! — вскрикнула женщина, сминая журнал. — И нервы! Не надо этого говорить! Это у вас нервы!
 — Элла! Элла… — он внимательно посмотрел на нее, она выдохнула, словно не воздух, а скопившуюся горечь в груди, и вдруг сникла.
 — Извините, молодые люди, у вас не найдется сигаретки? — скромно спросил Василий Григорьевич.
 — Да, конечно, — Климентьев достал пачку «Kent» и протянул старику.
 Тот вытащил одну, неторопливо размял, и прикурил от вспыхнувшей зажигалки Дениса.
 — Берите всю пачку, — предложил Климентьев. — В машине у меня с этим достаток. А по серьезному, с куревом надо завязывать. Брошу после девятого.
 — Извините, я возьму парочку. Я вообще не курю — это для Эллы, — раскурив сигарету, он протянул ее женщине.
 Та сразу схватила, затянулась и успокоилась вроде совсем.
 — Так не знаете, надолго здесь кафравцы? — повторил вопрос Лугин.
 — Вроде как на три дня. Считая сегодня, остается два или полтора, — Василий Григорьевич погладил девочку по голове.
 — Так люди говорят? — Денис бросил взгляд на лагерь слева от дороги, кое-где в сумерках загорались костры. Над звездолетом-улиткой робко заблестели первые звездочки.
 — Нет, я сам слышал. Объявляли прямо с корабля. Странные у них динамики или что-то такое: звук вроде не громкий, а слышно очень далеко, — пояснил старичок. — Как я понял, они еще под Смоленском садились, но всего на сутки. Немного переселенцев там взяли, и что-то кафравцам там не понравилось, перелетели сюда. На беду нам или на радость, пока трудно сказать.
 — Извините, нам надо идти, — спохватился Климентьев. — Удачи вам.
 — Людиии… заходите в Кахор Нэ Роош… Люди… — протрубила им вслед Элла, из губ, сложенных трубочкой, пуская дым и пугая девчонку, прижавшуюся к старику.
 Лугин молча чертыхнулся — у бабенки действительно был жутковатый голос, курила, наверное, много — и вернулся мыслями к Фаргерту. Раньше, когда по телевизору или приемнику говорили об эвакуации, каких-то якобы «безопасных планетах», мичман не слишком пускал в голову мысли на этот счет. Да и звездолеты кафравцев тогда казались явлением невероятно далеким, абстрактным, как их, покрытые мраком недоброй тайны, планеты. А теперь корабль чужаков имел вполне конкретные очертания ровно за его спиной, и Сергей подумал: насколько правильно бежать в Сибирь, если более реальный шанс на спасение в такой удивительной близости.
 — Слышь, Климыч, — сказал он, поправляя за плечом дробовик. — Я вот думаю, может нам тоже стать переселенцами. Нахрен радиатор — сядем и улетим на Фаргерт.
 Климентьев остановился, словно напоровшись на коряжину. Обвел взглядом серые, почти черные деревья подлеска и повернулся к другу:
 — Так-так, — глухо сказал он. — На сказки об инопланетном счастье купился?
 — Вот этого, Денис, не надо: я не продаюсь. Давай лучше, как ты любишь приговаривать, подумаем логически. Ехать в Красноярск далековато, и ни факт, что нам повезет туда дорулить, даже если разживемся радиатором. Даже если новой машиной и неограниченным количеством бензина.
 — Мы туда доедем, — упрямо отчеканил Климентьев.
 — Рассуждаем дальше. Катастрофа Сибирь не минует по любому. Ну предположим, останутся спокойные области за Енисеем, или куда ты там метил. Что потом? Как там в ядреной «ядерной зиме», если в обычную за сороковник мороза заворачивает? Об этом логически подумал? Элементарный вопрос: жрать что? Ладно на год-два, кто с хитринкой устроился, хватит запасов, а потом кору с деревьев грызть? Кушать где брать, если вокруг на много лет зима и не растет нихрена?
 — Знаешь, Серж, спорить о том, как будет после катастрофы, я не собираюсь. Потому что никто знать об этом не может. А кто говорит: знаю, станет так-то и так-то — тот нагло врет. Правда приходит опытом, а не умозаключениями. Одно тебе скажу, у меня в Красноярске мать с отцом и Лиза. Вот этот аргумент весит всех твоих. Хочешь, ступай к звездолету. Я же тебя не держу. Можешь забрать в дорогу половину всего нашего.
 — Ладно, иди давай, — иного ответа мичман не слишком ожидал. Климыч зациклился на Красноярске. С одной стороны у него там родители, не думать о них было бы по сволочному. И Лиза там же. А он ее любит. Фото таскает в паспорте, как мальчишка. За два года своей сердцеедке ни разу не изменял. С другой, кому будет легче, если девятое августа накроет их всех разом: и Дениса с родителями, и Лизу, его, Лугина, — ударит, как тысячи атомных бомб, оставив очень незначительные шансы на выживание. И вот еще что: вряд ли Ирина Владимировна — мать Дениса, и Климентьев старший, останутся сидеть в красноярской квартирке до приезда сына (ведь Денис не смог с ними созвониться, и не имелось никакой договоренности, что сын пожалует). Скорее всего, они покинули город в поисках более безопасных мест. Найти их и Лизу остается все меньше шансов — ехать в Красноярск как бы теряет смысл. Но попробуй, докажи это аспиранту. Любитель логических мышлений, блин!
 Климентьев шел молча немного впереди, и Сергей предпочел не донимать его кощунственными разговорами. Откуда-то справа наползал запах дыма, наверное, на стоянке по льняному полю жгли костры. Быстро темнело. Бледно-оранжевая полоска на западе остыла. Тропу в сгустившихся сумерках стало трудно различать. Редкие звезды на юго-западе, сначала мелькавшие в прорехах между веток берез, пропали — там все выше громоздились тучи, почти такое же темные как небо.
 Когда Денис дошел до приметной ели с обрубленными снизу ветками, спереди послышались вроде возня и голоса. Голоса как бы не возле джипа. Лугин тоже их услышал и подумал, что на неприятность здесь можно нарваться, как ногой в дерьмо ступить.
 — Не суетись, — шепнул он Климентьеву. — Я со стволом первый.
 Отодвинув Дениса с тропы, Сергей снял из-за плеча «Бекас», прислушиваясь и вспоминая нехорошие разговоры о зеках из-под Владимира. Прошел он всего шагов тридцать, когда разглядел Денисов внедорожник в свете фар и суетившихся возле него людей. Двоих или троих. Не требовалось слишком напрягать глаза, чтобы понять: с «Лэнд Крузера», распахнув двери и багажник, уносили добро. Грузили на свернувший с грунтовки «УАЗик», судя по мигалкам на крыше милицейский. Дальше по поляне и краю поля стояли машины еще. Много машин и несколько палаток. Но людям с них какое дело до грабежа?
 — Сержик, — тихо сказал Денис, убирая ветку. — Их нельзя упустить. «УАЗ» уедет — амбец нам.
 Лугин как-то и без него догадывался: на ментовскую машину успели перетащить больше половины. Спугни сейчас ворюг, и все — дадут сразу деру, а с чем оставят, так того, может, и на радиатор не хватит.
 — Нож давай, — шепнул он аспиранту. — В общем, так: я крадусь ближе к машине, попробую, кого достану, сцапать в залог. Нож к горлу, и будем требовать свое назад. А ты с дробачем прикрываешь. Зря не стреляй.
 Он вытащил из кармана патроны, вложил их во вспотевшую ладонь друга и добавил:
 — Но и не гуманничай слишком.
 Климентьев не во всем согласился с таким планом, но мичман поспешил вручить ему ружье и тихо пошел кустами.
 Ближе к джипу вересняк рос низенький, такой что едва хватало по пояс. На четвереньках Лугин одолел еще метров пять-семь и замер. Рывшийся в багажнике мужик в джинсовке — его освещали фары «УАЗика» — повернулся к нему, но в темноте ничего не разглядел, почесал репу, ужаленную комаром, и вернулся к грабежу.
 — Владимирович, палатку со шмотьем брать? — поинтересовался он у кого-то невидимого, скинув в траву сумку с одеждой Климентьева.
 — Че мы на барахолку собрались? — ответил ему голос с дороги.
 — Нормальное есть еще что? — поинтересовался подошедший в милицейской форме.
 — Да не пойму я. На ящик с консервой, — он подтолкнул картонную коробку.
 Милиционер нехотя взял и понес к дороге.
 «Пора, — решил Лугин». Медлить было нельзя — ворье основательно перетрусило «Лэнд Крузер» и вряд ли собиралось здесь устраивать пикник.
 Шагов в пятнадцать, пригнувшись, Сергей добрался до передка джипа. Спереди заходить было не умно, но сзади еще глупее: его бы заметили с дороги в свете фар.
 Рукоять отличного Денискиного ножа сидела в ладони как влитая. За лезвием темной стали Климентьев ухаживал с особой теплотой, и было оно заточено, хоть щеки брей, хоть проволоку стругай. Таким горло можно вскрыть одним махом до самых позвонков. Этого и побаивался мичман. В оставшиеся секунды все думал, как бы не переборщить с нажимом, когда придется для убедительности приставить нож к шее. А если тот в непонятках рванется? Ведь убивать человека за кучку жратвы и барахла, пусть и очень нужного, не хотелось.
 Он зашел сбоку почти не слышно. Левую руку вперед на уровне головы, как учили, в правой нож лезвием к запястью. И уже почти схватил мародера за волосы у затылка, когда тот дернулся и повернулся к нему.
 — Коля! — успел крикнуть тот, вытаращив с перепуга глаза и отмахнувшись от незнакомца как от черта.
 Лугин ударил коротко в челюсть. Кулак, сдобренный весом ножа, приятственно аж хрупнул при встрече с чужими зубами. Мужик в джинсовке, пошатнулся и рухнул, расшвырнув широко руки. Возле «УАЗа» раздались возгласы, скрипнула дверь. Оседлать ворюгу и приставить нож к горлу мичман не успел. Может и к лучшему, что не успел, иначе лег бы рядом с ним с пробитой головой. Выстрелили сначала с ТТшки. С истерическим визгом пуля вспорола железо «Лэнд Крузера». Вторая ушла куда-то в ночь. Лугин отскочил с освещенного пятна и нырнул за джип.
 «Все, приплыли! — мелькнуло в голове. — Прощай наши шмотки! И застрелить нафиг могут, если Дениска протормозит с ответом».
 Мародер в джинсовке успел куда-то улизнуть. За спиной солидным басом заговорил дробовик.
 Поначалу Климентьев стрелял наугад. Скоротечных вспышек ТТшки он не видел, и происходящего у грунтовки тоже не мог разглядеть. Фары «УАЗа» слишком контрастно разделили поляну на свет и тьму: как не таращи глаза, в темноте не разберешь людских силуэтов. Пальнув дважды в сторону милицейской машины, — не на поражение вороватых козлов, а так, для острастки — он переместился под куст. Морща нос от пороховой вони, перехватил ружье удобнее, прицелился в «УАЗ». Туда где должны быть передние колеса — не упускать же метовскую карету с собственным добром. В это время и ударили с автомата. Длинной очередью прямо по его Тойоте. Джип забился мелкой дрожью, а потом воздух колыхнуло гулом, и машина на поляне как стояла, так и пыхнула огненным шаром. Осколки стекла долетели даже до Климентьева. Что стало с Лугиным, Денис не успел понять: в голову темным клином вошла такая ярость, что он в первые секунды не мог совладать со спусковым крючком. Выпрыгнул из кустов и начал орать матом и палить без перерыва в сторону горящих фар. С автомата огрызнулись еще раз. Следующая очередь Дениса не пощадила. Странно как-то: боли поначалу не было, будто что-то ткнулось в грудь, и ни с того, ни сего вышибло дух. Климентьев еще пытался перезарядить дробач, тянул, тянул тугой затвор, а тот не слушался, и ноги сгибались в коленях. Только потом пришла свирепая боль, и Денис, захрипев зверем, почувствовал себя на земле. Слышал, как завелся «УАЗ» и кто-то крикнул:
 — Ну, пи. дец, петухи! Из-под земли достанем!
 Ментовская машина с разбитыми фарами двинула по грунтовке вдоль леса. Схватив «Бекас», Лугин стоял с полминуты между потрескивавшим в огне как полено джипом и Климентьевым, который лежал на траве. Безумно болело обожженное плечо и щека, а в глазах еще плясали искры, пламя, хватившего мичмана взрыва. Затем он опустился на колени и расстегнул на аспиранте рубашку.
 — Климыч, — хрипло произнес Сергей. — Дурак, как же ты так высунулся. Ну, дурак! — на высохшем языке больше не было подходящих слов.
 Денис, водя из стороны в сторону зрачками, пытался дышать. Не получалось. Воздух был не воздухом — горячим кровавым месивом.
 — Серж, кранты «Крузеру», — все-таки выговорил он. — Делать-то что будем, Серж?!
 — Лежать для начала, не дергаться, — зло отозвался Лугин и подумал: «Дать бы тебе по роже, дурак!».
 Он так бы и сделал, вот только красная, плевавшая кровью, дырка в груди Дениса не позволяла вполне излить свои чувства. Ранение все же критичное.

 15

 У Красиной натурально отрывались руки. Ладно сумка с ее вещами, без порядка набитая в спешных сборах, — она толстая, но не такая тяжелая. А офигенный саквояж Хитровой вымотал окончательно, не прошли они и трети пути.
 — Курить надо меньше, — с ехидством вразумила Светка, едва Ирина снова остановилась, уронив ношу на землю.
 — Злая ты, Светочка, — Красина вытянула из кармана платок и обтерла пот. — Закурю из вредности.
 Она так и сделала. Села на Хитровский саквояж, демонстративно достала пачку «Winston».
 — Вот стерва, — Света тоже побросала сумки и всплеснула руками: — Нам еще один рейс делать. Ты подумала?
 — Ага, — Ира качнула головой, волосы прилипли к лицу, а во рту было сухо — настоящий Кара-Кум, хотя полчаса назад она выпила баночку Колы.
 После ночного ливня, громыхавшего с жуткими молниями и затопившего соседние палатки, с полудня установилась невозможная жара. Лужи, разлившиеся рваными полосами по лагерю, исходили паром, и воздух, напитанный влагой, казался липким и ядовитым. Под навесами, вчера еще спасавшими от солнца, а сегодня провисшими, разорванными от тяжести воды, людей почти не осталось. За то ближе к люкам собрались большие группы в несколько тысяч человек. Чего они толпились там, непонятно, ведь корабль должен скоро взлететь. Вечером или раньше — кафравцы не говорили конкретно.
 — Свет, а ты совсем не боишься, — спросила Красина, кивнув на синевато-черную стену. Вид ее с волнообразными выступами и строгими прямоугольниками входов, похожих на гигантские мраморные надгробья, приводил Ирину в трепет с первого дня. Когда она смотрела на корабль чужаков, сердце опутывали цепкие паутинки страха. Оно то билось, то не билось, а по спине словно сыпались острые кристаллики льда. Ира старалась не смотреть на звездолет, не думать о нем и предстоящем полете, но кафравское чудовище было огромно, и подменяло собой половину привычного мира. Глаза, куда не смотри, всякий раз сами натыкались на него.
 — А чего я должна боятся? Если честно… — Хитрова чуть наклонилась к подруге, — мне тоже боязно. Все думаю, как там внутри? Сколько лететь и что нас ждет потом? Они-то, уроды, не говорят. Им пофигу наша нормальная человеческая озабоченность. Хотя бы разъяснили, много ли брать воды и продуктов. Представляешь, если лететь до Фаргерта лет двадцать или тридцать?
 Ирина мотнула головой, не собираясь такое представлять.
 — А это вполне может быть, — продолжила наводить страхи Хитрова. — Не знаю, как у кафравцев, но у нас закон Эйнштейна никто не отменял: перемещение в пространстве ограничивается скоростью света. Знаешь, сколько до ближайшей звезды?
 — Не хуже тебя училась. Ближайшая Проксима Центавра. Четыре с хвостиком световых года, — Ирина струсила пепел, глядя на большую компанию, идущую к звездолету со стороны деревни.
 — Фу, не дыми на меня, — Светка отмахнулась бейсболкой, которой обычно прикрывала большую, замазанную йодом шишку на голове. — Вот именно, четыре года до ближайшей. Это если со скоростью света. А если медленнее и не до ближайшей? Вполне может не один десяток лет. Что будет, если мы состаримся в корабле, пока доберемся до их Фаргерта? Тогда это не корабль, а огромная летающая могила. Я ни за что не хочу быть старухой. Вот чего я больше всего боюсь, Ирусь, это смерти и старости.
 — Не дрейфь, — Красина усмехнулась наивным мыслям подруги. — И подумай, как следует. Если бы у них корабли ходили от звезды к звезде десяток лет, стали бы он связываться с нашей эвакуацией? Так что, твой Эйнштейн отменяется. Пошли, — она раздавила туфелькой окурок и схватилась за сумки, подумав, что в отличие от Хитровой страдает куда более обоснованными и глубокими страхами. Надо ж такое взять в голову: Светка боится старости! До старости дожить надо.
 Обойдя островок грязи с втоптанными обрывками газет, кусками разноцветной обертки, они решил сократить путь, и направились через скопление машин. Справа и слева по узким проходам тянулись люди, группами по пять-десять человек. Сегодня с самого утра все, будто сговорившись, засобирались к звездолету. Даже военные, беспечно бродившие по лагерю последние два дня, подбирались к темным провалам люков.
 — Смотри какие, — при виде двух подруг мужчина лет сорока, стороживший кипу сумок и рюкзаков, одобрительно зацокал языком.
 — Девчонки, вам помочь? — оживился его товарищ, вскинув на лоб солнцезащитные очки и уставившись на загорелые ножки Хитровой, схваченные на ягодицах тугими шортами.
 — Спасибо, сами, — сухо сказала Ирина. Ей было тяжело, руки вытягивались от ноши, но помощь незнакомых мужчин, она бы не приняла, если бы эти руки оторвались.
 — Чего так? — хихикнула Светка, когда они прошли шагов десять.
 — Не хочу быть обязанной, — так же сухо отозвалась Красина.
 Пройдя мимо «КАМАЗа» с будкой, они свернули за палатки, и там Ирина вдруг побледнела и стала как вкопанная.
 — Господи! — прошептала она, глядя на лежащего ничком в луже человека.
 Справа от него скорчился еще один труп с коричневатыми пятнами на майке. И дальше прислонился спиной к колесу машины кто-то с размозженной головой. По лицу вокруг заплывшего глаза ползали мухи, харчуя липкой кровушкой. В траве валялось охотничье ружье, разбитая бутылка шампанского, детская книжка.
 — Ступай дальше, шалава, — рявкнул на нее мужик, сидевший в грязи.
 У ног его была девочка лет четырнадцати в разорванном платьице. Раненая или мертвая Ирина не разглядела — Хитрова толкнула в спину.
 «Господи!» — мысленно повторила Красина, двинувшись дальше чуть ли не бегом, не чувствуя ни ног, ни тяжелых сумок в руках. Когда же это все кончится?! Скорее бы до звездолета! И кончится ли там? За последние дни она ни раз видела озверелые драки и трупы, но, сколько бы не прошло подобного ужаса перед глазами, привыкнуть к нему она не могла. И каждый раз Ирине казалось, что силы покидают ее. Она больше не может находиться в этом поголовном безумии, не может вздрагивать от выстрелов и криков по ночам, прислушиваться к шагам и ждать, что какая-нибудь грязная сволочь завалится в ее палатку. И вырваться из разгулявшейся не в шутку реальности она тоже не может. Где-то в душе жила надежда, что на страшноватом корабле кафравцев чуть больше человечности и порядка, чем на бающейся в агонии Земле, но эта надежда была так слаба. Ирине вспомнилось, что в Москве, насмотревшись до макушки новостей с роликами о первых днях контакта и угодливого принятия инопланетян в Штаб-квартире ООН, она ненавидела кафравцев, и скорее бы согласилась погибнуть, чем принять от них помощь. Теперь же Красина ненавидела больше людей, в основном мужчин. Они из-за своих непомерных амбиций, тупого самоутверждения и жажды властвовать; из-за преступной невоздержанности и отсутствия в сердцах обычной доброты, рвали этот мир по живому на куски, уничтожали его, едва получив свободу от прежних кое-как устоявшихся законов.
 После небольшой остановки на отдых. Ирина с Хитровой почти добрались до люка. Впереди, вдоль натянутой черти кем веревкой с красными флажками-тряпками, собралось с полтысячи переселенцев, готовых к отлету. В корабль почему-то не входили. Наверное, кто-то дожидался родственников или знакомых, кто-то просто не спешил расстаться с Землей или боролся с последними сомнениями, прежде чем войти в темное чрево звездолета, — те, кто поверил в сказки о счастливом Фаргерте, давно скрылись в прямоугольнике входа.
 — Постой, Свет. Пожалуйста, стой, — Красина опустила наземь сумки и вздохнула, прерывисто, как загнанная кобылица.
 Она огляделась, повернувшись в сторону Вязников. Где-то там далеко осталась Москва, брошенная, пустая. За ней очень далеко был Калининград. Родители: папа и мама. Мама, которая всегда приносила с работы конфеты или вкусный шоколадный торт. Маме теперь почти пятьдесят два. И она не знает, ничегошеньки не знает, куда собирается ее дочь! Она не может представить, что темная суровая гора-зведолет, перед которой стаяла Ирина, скоро унесет в такие дали, откуда нет возврата никакими путями. Да и возвращаться будет некуда. Девятого августа родной мир превратится в холодную пустыню. Над разрушенными городами будет метаться безумный ветер, с ним души миллиардов погибших людей. А среди них ее папа и мама, ищущие дочь. Влажными глазами Красина посмотрела на деревеньку вдалеке, на березы и плывущие над ними удивительно белые облака и разрыдалась.
 — Ты чего, Ириша? — Светка подскочила к ней.
 — Я не могу!.. — простонала она, всхлипывая и закрывая лицо ладонями.
 — Чего не можешь? — Хитрова попыталась опустить ее руки.
 — Не могу лететь. Не хочу! — судорожно выдохнула Ирина. — Я как представлю, Свет!.. Нет, ты просто не понимаешь. Тебе все пофигу, а я так не могу!
 — Все! Быстро прекрати мне! — Светлана встряхнула ее за плечи. — На меня смотри! Красина, посмотри на меня, — прижав ладони к щекам, она повернула ее пылающее лицо и заглянула в глаза, ставшие от слез жалкими, водянисто-серыми.
 — Свет… я не полечу… — выдавила Ирина. — Иди к черту без меня.
 — Сумасшедшая! — вспыхнула подруга. — Нет, ты полетишь!
 — Нет, Света! Нет!
 — Я тебе пендаля такого дам, что полетишь прямо в люк, — Хитрова дернула ее за блузку и, повернувшись к толпе, заорала: — Ну-ка пропустите! Газета «Альтернативный шок»! И НТВ вдобавок! — она потрясла редакционным удостоверением и старой карточкой аккредитации.
 — Вперед, дуреха еще! — Хитрова, толкнув подругу к ограждению, навесила на себя третью сумку.
 — Господи! Господи! — причитала Красина, плетясь за Светкой, словно щенок на поводке, таща сумку, колотившую по ногам.
 Они ступили на покрытие, похожее то ли на пористый металл, то ли шероховатую керамику, и вошли в корабль.
 Широкий проход под небольшим наклоном вверх тянулся в неведомую темноту. Сюда без сложностей могла заехать разом дюжина большегрузных фур или залететь небольшой самолет. Стены под стать полу, одетые шестигранной плиткой шероховатого материала, где-то вверху образовывали слабо светящиеся арки. После солнечного дня глаза не сразу привыкли к сумраку.
 Прошли шагов тридцать-сорок. В этот раз первой сдохла Хитрова. Еще бы: переть здоровенный рюкзак и три сумки вместо двух чересчур даже для бывшей спортсменки.
 — Помоги что ли, — роняя багаж, воззвала она к совести подруги.
 — Прости, Свет. Расклеилась я совсем, — Красина, все еще изредка всхлипывая, вцепилась в самую тяжелую сумку. — Как подумаешь, что всему конец… Что больше никогда… — она посмотрела назад — в светлом прямоугольнике словно на киноэкране ожил последний для них фрагмент Земли, — …никогда это не будет с тобой, так и жить не хочется.
 — Не говори чушь, — Хитрова размяла затекшие пальцы и подняла сумки. — Жить должно хотеться всегда. Даже хреновая жизнь лучше самой распрекрасной смерти.
 Их обогнало пять человек и женщина с ребенком на руках. Затем два юноши, хлебавшие по пути «Клинское». Один из них додумался разбить пустую бутылку прямо в проходе.
 — Культура, блин, — шмыгнув носом, возмутилась Красина.
 — Во-во. Представь, что мы рейсом «Аэрофлота» на Мальдивы. Хорошо? — Светка хихикнула, напуская на лицо неподражаемую лисью улыбку: — Уважаемые пассажиры, приветствуем на борту нашего лайнера, следующего рейсом «Вязники — Фаргерт». Просьба, пристегнуть ремни и не курить в салоне, — протрубила он и зашагала вперед, держась правой стены.
 — Света… — едва слышно произнесла Красина. Она только заметила что возле выступа, образующего следующую арку стоит кафравец. Определенно карем-кафравец — тех, что из касты служащих и рабочих. Ирина впервые видела это существо живьем. С каждым шагом, приближавшим ее к чудовищу, ледяные паутинки страха опутывали крепче, схватывая ноги, руки; то трогая, то отпуская сердце, и бешено ускоряя пульс.
 Инопланетянин был огромен. Явно выше других — ферс-кафравцев, что прилетали в Штаб-квартиру ООН. Светка со своими метр семьдесят три, идущая впереди, едва дотягивала ему по мерцавшую на груди бляху. При этом кафравец оказался ужасно широк в верхней части туловища, точно стоящий на задних лапах кабан, раздутый до размеров бегемота. Не то лапы, не то клешни росли прямо из грудной клетки, и держал он в них оружие или неведомого назначения прибор с эллипсоидной рамкой на конце. Морду чудовища к счастью скрывал шлем, темно-зеленый лоснящийся, как и его одежда-скафандр. Ни за какие сокровища мира, Ирина не хотела бы видеть скрытую морду, издававшую шелестящее сопение.
 Хитрова уже поравнялась с ним. Неожиданно остановилась и сказала:
 — Привет.
 Ну точно дура! Красиной захотелось толкнуть ее в спину и побежать дальше по бесконечному коридору.
 Карем-кафравец нацелил прибор на Хитрову, и вокруг Светки разлилось слабое красноватое сияние. При этом цепочка на ее шее и серебряное колечко обзавелись радужным ореолом. Что-то вспыхнуло и погасло в рюкзаке.
 — Скажите, а долго лететь? — не унималась Светлана, переминаясь с ноги на ногу, смотрясь рядом с инопланетянином, как пританцовывающая Моська возле слона. — До Фаргерта долго?
 — Нет, — прошелестел тот и направил прибор, мигнувший желтыми индикаторами, на Красину.
 — А кормить нас будут? — угораздило Хитрову пристать с новыми расспросами.
 — Да, — донеслось из щелей в маске.
 — Вкусно?
 — Пожалуйста, иди! — взмолилась Ирина, подталкивая подругу плечом.
 Когда они прошли до раздвоения коридора, Хитрова остановилась, грохнув сумками об пол, и сказала:
 — Думаешь, мне не страшно выпендриваться перед зеленым уродом?
 — Думаю, что ты — дура! Тараканы у тебя в голове! Полная черепушка тараканов! — чуть не крикнула Красина. — Специально что ли на нервы действуешь?!
 — У меня, между прочим, коленки тряслись, — спокойно признала Светка. — Представила, сейчас как врежет своей балалайкой с огоньками по башке. Или выставит из корабля, мол, Фаргерт для вас навеки закрыт — дожидайтесь Головы Горгоны. Но я тебе, Ирочка, не дура: чтобы поборот страх, надо уметь заглянуть в его рожу.
 — Ну и посмотрела?
 — Да. Полегчало, представь себе. При следующей встрече с «каремами» я не буду писать в трусики, как ты. Идем.
 Они вошли в зал. Скорее не зал, а обширную, бесконечную пещеру, с неровной стеной пористого вещества справа. И полутемным пространством слева, хаотично разбитым на отдельные участки то подобием шишковатых колонн, то наплывами бурой, отвердевшей массы, собравшейся в извилистые простенки. И везде сидели, лежали, стояли люди. Тысячи мужчин, стариков и старух, женщин с детьми. В некоторых местах яркоцветными пятнам выделялись палатки, разбитые на неровном, губчатом полу. Чаще встречались гнездышки, выложенные для уюта спальниками и теплой одеждой, и баррикады из сумок и чемоданов. Возле них веселые компании, сбившиеся в тесный круг, попивали водку и горланили песни. Для полноты картины, пожалуй, не хватало пламени костров и звона гитарных струн.
 Только сейчас Красина почувствовала, что в звездолете, больше похожем не на космический корабль, а на нутро горы, пронизанной пещерами или богом забытое подземелье, очень холодно. Возможно, озноб, колотивший ее раньше, происходил вовсе не из страха, а от ледяного дыхания стен. Ирина пошла за Светкой по тускло-зеленой дорожке вглубь пещеры, догадываясь, что пол, окрашенный в болотные тона, означает проходы, а основаться можно где-нибудь темно-синем участке или буром, как делали многие. Шли они со Светкой долго, не упуская из вида сплошную бесконечную стену, длившуюся справа — она была кое-каким ориентиром. Наконец, Хитрова приметила более-менее свободный уголок за наплывом, выступавшим из стены, и решила остановиться там. Ирина не возражала. Сумки вываливались из рук — пора было найти для них место. И в избранном уголке не наблюдалось хамоватых или пьяных физиономий: только пожилой мужчина с седой бородкой, девушка и вроде еще кто-то еще в густой тени.
 — Ириш, ждешь меня здесь, — сказала Хитрова, ставя рюкзак и саквояжи впритык к стене.
 — А ты? — Красина вопросительно подняла взгляд.
 — Сбегаю к машине. Не дарить же всяким козлам наше барахло.
 — Не надо, Свет. Пропади пропадом это барахло! — Ирина сжала ее ладонь. — Вдруг не найдешь меня в этом столпотворении. А если вообще опоздаешь к отлету?
 — Ерунду не говори, — Хитрова расстегнула сумку и достала свитер. — Найти тебя проще простого: все время вдоль стены. И раньше вечера они никуда не улетят. Я бегом. Минут за сорок смотаюсь.
 Ирине хотелось возразить, но Светка, упрямая как ослица, мало когда ее слушала. Она тоже достала теплые вещи — вязаную шапочку и нейлоновую куртку на пуху. Куртку накинула на плечи, глядя в след уходящей в полумрак подруге.
 Через сорок минут — Красина зачем-то точно засекла время — Хитрова не появилась. Ирину начало потрепывать беспокойство. Чтобы отвлечься она решила почитать книгу, одну из валявшихся в тяжелой сумке. В руки попался ерундовый детектив, но какая разница, чем занять мозги, когда нервы как струны: тронь — порвутся! Лампочек или нормальных в человеческом понимании светильников здесь не было. Свет исходил из отдельных участков стены, разбросанных хаотично, будто диковатая мозаика синих, ультрамариновых и фиолетовых пятен. Устроившись верхом на рюкзаке под одним из таких пятен, Ирина открыла книгу, с трудом разбирая строки, осилила пять страниц. В голове не прекращали метаться мысли, о кафравцах, жутковатых условиях в звездолете, запропастившейся куда-то Светке. Ко всем неприятностям в занятый ими уголок забрел странноватый тип в грязной рубашке с оторванным рукавом. Зашел молча без сумок, просто с пустыми руками. Сел прямо на пол и сидит истуканом, изредка бросает мутный взгляд то на старика, шептавшегося с девушкой-блондинкой, закутавшейся в клетчатый плед, то зыркает на нее, Красину. Лицо недоброе, какое-то волчье.
 А затем черт прирулил военных: офицера и трех в камуфляже без пагонов — скорее всего солдат-срочников, с вещмешками и свернутыми бушлатами. Оставив солдат в проходе, офицер шагнул к Ирине и явил командный голос с усердием, от которого Красина едва не выронила книгу:
 — Майор Гармаш Юрий Сергеевич. Разрешите расположиться бойцам?
 — Располагайтесь, — тоже не тихо рявкнула Ирина.
 Места свободного достаточно. Все равно его кто-то займет. Пусть лучше военные, чем пьяные дебилы, ошивавшиеся невдалеке.
 — Благодарю, барышня, — он козырнул, дернул в улыбке ухоженными усиками и дал отмашку солдатам.
 — Майор Гармаш Юрий Сергеевич, — снова услышала Красина резкий голос справа. Общительный офицер знакомился со старичком и его спутницей, той самой курносой блондинкой в пледе чуть ли не с головой.
 — Очень приятно. Профессор Чудов. Чудов Владимир Ефимович, — старичок встал и с теплом потряс руку офицеру, зетам поспешил представить девушку: — Елена Владимировна. Разумеется, Чудова. Моя дочь. А вы располагайтесь. Сюда, пожалуйста. Здесь места — хоть целый взвод маршем води. С нашей армией, надо признать, мы будем чувствовать себя безопаснее.
 Дальше Красина не слишком слушала их болтовню — о лютом холоде, вчерашнем ливне с громом и молниями, беспорядках в трюме-пещере, — поймав на себе взгляд хмурого типчика, державшегося особняком (ну, точно волк-одиночка!), поспешила вернуться к чтению детектива.
 Когда прошло два с лишним часа, и Хитрова не появилась, нервы Ирины сдали окончательно. Взяв сигарету, она вскочила и начала ходить по проходу взад-вперед, вглядываясь в синеватый сумрак. А потом стены и пол ни с того, ни с сего вздрогнули, покачнулись, и Красина, поняла, что это, скорее всего, взлет. Ей хотелось закричать, но она только выдохнула со всхлипом, и прижала ладони к лицу.




 Часть вторая
 Град пещерный Нововладимирск



 1

 Смерть, она как чайка-поморник: точно не угадаешь, чью душу подцепит крючковатым клювом, кого уволочет в серую мглу, чтобы трепать среди льда и камней. Почти всегда она кружит невысоко над головами, и к мельканию черных крыльев привыкаешь быстро, перестаешь их замечать и не думаешь, что они и есть та самая смерть. Смерть тоже подвластна инстинктам. Хватает она большей частью с поверхности, то, что ближе, что на виду. Хочешь жить — не приближайся к зыбкой грани. Хотя бы не высовывайся.
 Климентьев высунулся. Минутная вспышка ярости сыграла с ним злую шутку. Все мы подвержены ярости или другой нервной придури, и над всеми нами то низко, то в вышине за серой мглой кружит беспощадная чайка-поморник.
 Как заезженную пластинку Сергей вновь и вновь проигрывал в памяти проклятый вечер, озаренный пламенем горящего «Лэнд Крузера», разорванный не слишком-то бойкой, но вполне роковой стрельбой. Что Климыч нежилец, мичман понял сразу, как расстегнул на нем рубашку. Конечно, оставалась слабенькая надежда. Ведь дырка-то всего одна, и вроде не сильно брызгала кровью. Но этой одной хватило, чтобы в легких полностью заменить воздух главной человеческой жидкостью.
 Всю ночь Лугин сидел над ним, зачем-то укрывая его и себя от ливня прогоревшим куском палатки. Молнии полыхали вокруг, словно проблески потустороннего солнца из разверзнувшейся тверди. Иногда они освещали лицо Дениса, прохожее на серебряную маску с темными пятнышками глаз. В них отражались грозовые разряды — этакие крошечные юркие змейки.
 — Вот и съездил к маме-папе… Вот тебе и Лиза, — приговаривал Лугин, тупо глядя на дорогу, которой, сделав свое дело, улизнул ментовской «УАЗик». — Ублюдки, чтоб вас от жратвы нашей наизнанку вывернуло! А Климыч уже все. Отпился и откушался Климыч.
 В холодных струях ливня труп остыл быстро. Руки так и застряли: обе клещами возле горла, как держал их Денис, когда тужился вдохнуть, а не мог. Попробуй вдохни, если в грудище ведро крови. Сергей как-то не додумался вовремя уложить эти сами руки на привычное для покойника место. И глаза забыл закрыть. Да хрен с ним. Разве это важно? Важно, что очень хорошего человека больше нет. Выть от этого хотелось волком. Или загрызть кого-нибудь. Так бы и сделал, окажись кто рядом. Ведь не зря многие говорили, что он, Лугин, — волк.
 Поначалу, мичман замышлял отомстить тем, с «УАЗика». Только где их искать и как? Пешком здесь много не находишься. В общем, не пошел. Похоронил лучшего друга рядом с закопченным, разодранным взрывом «Лэнд Крузером». Могилу копал долго в вязкой, пронизанной корнями земле саперкой без черенка. Цветы на поляне собрал, на холмик возложил и двинул к звездолету, взяв с собой только нож: остальное сгорело все, а на дробовик не осталось патронов.
 Теперь Климыч был далеко, и Земля далеко. Лугин сидел на полу в какой-то нездоровой пещере, которой не должно быть в нормальном космическом корабле. Хотя, что он знает о «нормальных» кораблях? Не больше чем о Фаргерте или кастах кафравцев. В тоненькой рубашке с отрезанным рукавом любого бы здесь пробрало от холода до костей. И его пробирало. Не так, как в Североморске, когда они перевернулись на шлюпке возле пирса, но все же. Еще нестерпимее Сергея донимало плечо и щека, обожженные пыхнувшим бензобаком. На щеке не так — ей как-то меньше досталось, а на плече вздулись волдыри, словно жирные потеки воска, и пекло крепко, нещадно, аж зубы поскрипывали.
 Второй час после старта — по крайней мере, все так думали из-за тряски и навалившейся временами тяжести — Лугин наблюдал за двумя девицами, сидевшими недалеко от него. Сначала они скандалили по пустячной причине, потом угомонились и устроились с миром на спальнике, о чем-то перешептываясь.
 Хоть выглядело не очень скромно, он подполз на четвереньках к крайней из них, рыжеволосой, и спросил:
 — У вас водка есть?
 Рыженькая взглянула, прищурившись, а когда разглядела ожог на его щеке, поинтересовалась:
 — Провели веселую ночку?
 — Не слишком веселую, — процедил Лугин, пожалев, что не обратился к старичку, вроде называвшемуся профессором Чудовым. — Так есть хоть немного?
 — Неужели мы похожи на алкоголичек, — простонала ее подруга и брезгливо отвела серовато-голубые глаза к проходу.
 — Извините, мне смочить для дезинфекции, — пояснил Сергей. Все больше сожалея, о начатом разговоре, он показал покрытое волдырями и разорванной кожей плечо.
 — Боже мой, — прошептала рыженькая. — Как же угораздило так! У меня йод есть. Ожег? Йодом, наверное, нельзя. Стоп!.. — она приложила ладонь ко лбу, что-то вспоминая. — В аптечке был противоожоговый крем. Ирка, давай красную сумку.
 Она шустро отыскала продолговатую пластмассовую коробку, щелкнула крышкой и скоро известила:
 — Есть! Мне помогло, когда ошпарилась чайником. Сядьте другим боком. Будет сначала больно.
 — Вытерплю, — Лугин стиснул зубы и уставился на светящийся синим участок стены.
 Пока ватный тампон обходил край ожога, было щекотно, но потом мичман испытал ласковое прикосновение ада. Рыженькая, правда, оказалась аккуратна. Приговаривала что-то успокаивающее и дула, сложив губки трубочкой — ну точно сестра милосердия, из тех, что с душой. Происходящим, заинтересовался даже старичок в толстой вельветовой куртке. Подошел, и после завершения процедуры, наклонившись, спросил:
 — Сударыня Светлана, чем вы мажете нашего героя?
 — «Пантенол-Д». Вот, — она протянула упаковку.
 — Не особо поможет, но за неимением лучшего… — Чудов потряс бородкой. — Извините, за интерес — я же биолог. А вам, молодой человек, одеться бы не мешало. При чем обязательно. Наблюдаю за вами — два часа почти голышом. Здесь восемь тепла как-никак. И температура падает. У меня градусник есть.
 — Спасибо, приму к сведенью, — Лугин кивнул профессору и невзначай коснулся руки рыженькой спасительницы. — И вам спасибо. Сударыня, — последнее он вроде сказал с невесомой усмешкой.
 — Света Хитрова, — она тоже коснулась его шероховатых пальцев. — А на спальнике, — она плутовато скосила глаза на подругу, — сидит, насупилась вся — Ирина.
 — Здрасьте, — почти не открывая рта, отозвалась Красина. — Честно говоря, я думала, вы выпить хотите, — на мгновенье она задержала взгляд на его лице, не казавшемся уже таким злым. — Поэтому рассердилась.
 — Вам бы повязку наложить, — позаботился подошедший майор, покачал головой и присел рядом на корточки.
 — Сделаем. Бинт есть, — Хитрова загремела аптечкой.
 — Гармаш Юрий Сергеевич, — военный протянул Лугину руку. — Майор. Войсковое ПВО.
 — Лугин Сергей, — он сжал его ладонь. — Бывший мичман. Северный флот.
 — По батьке как? — Гармаш оттопырил усики.
 — Борисович. А что?
 — Отлично, — майор кивнул, будто если бы Лугин случился Ивановичем или Петровичем, это в корне изменило дело. — Вместе будем держаться. Как понимаете, обстановка не простая, — продолжил он, дыша прямо в лицо мичману. — Барышни и профессор под нашим прикрытием. Оружие есть?
 — Нет, — Лугин отвернулся, теряя интерес к теме. О ноже он не вспомнил или предпочел умолчать.
 — И мы свое сложили у входа. Остался пистолет. Еще у меня три бойца, — он указал на ребят в камуфляже, перекидывавшихся в картишки под фиолетовым световым пятном.
 — Майор, пожалуйста, оставьте его в покое. Ему больно, — вмешалась Хитрова.
 — Понимаю, — Гармаш тряхнул головой и встал. — Скорейшего выздоровления, товарищ мичман.
 «Не пошел бы ты козе в трещину, — просквозило в голове Сергея». Он отодвинулся и прижался спиной к стене. Поверхность была мягкой, что-то вроде застывшей наплывами монтажной пены. Вот только холодной.
 — У вас с собой вообще нет вещей? — негромко спросила Хитрова.
 — Штаны, рубашка. Сгорело остальное в машине, — Лугин поморщился: боль не собиралась отступать. За сутки с ней можно свыкнуться, но у него свыкнуться не получалось. Ее только заглушала другая боль: за убитого Дениску. И еще холод. Или все это накладывалось одно на другое, умножалось.
 — Молодой человек, так не пойдет, — вмешался профессор, сидевший напротив них на почкообразном выступе стены, покрытом бурыми пятнами то ли моха, то ли какой-то диковиной плесени. — Могу дать свой свитер. Мы с Леночкой в Сибирь-то студеную ехали, набрали много теплого из одежды.
 — Дам вам плед, — предложила Света Лугину. — От свитера тоже не отказывайтесь. Но пока не представляю, как вы его натянете на свой ужасный ожог, — она полезла в сумку. Ирина помогла ей вытащить шерстяной, бардовый в черную клетку плед.
 — И продуктов в дорогу у вас нет. Поделимся. Кстати, кафравцы обещали кормить. Я интересовалась при входе, — Хитров встала и развернула свое клетчатое одеяло, придерживая середину подбородком.
 — Кормить, пожалуйста, — отозвался Владимир Ефимович. — Я с дочкой здесь с первого дня. Едва посадку разрешили, сразу вошли. Кое-что уже разведали. Кормить они собираются так: кушайте, что сами соберете.
 — Как это? — Красина откинула волосы с лица и нахмурилась. У Светки лежали в сумке консервы, галеты, колбаса со всякой всячиной, но их бы не хватило на неделю, если экономить.
 Гармаш и солдаты, тоже пришли во внимание, притихли и повернулись к Чудову.
 — А вот так, голубушка. Так, — профессор сел поудобнее, скрестил руки на груди. — Вообще, насчет нашего странного звездолета у меня имеются некоторые домыслы. Но сначала к вопросу о еде. Туда дальше есть зоны, где вода течет со стеночек — я назвал их «дикими биотронами». Там и предстоит нам собирать пищу. Биомассу классифицировать мне не удалось даже приблизительно — оно и понятно, чужая органика. Но, почти все, что растет там, пригодно нам в пищу. Я уже пробовал для эксперимента на собственном желудке.
 — Просто так взяли и рискнули? — так и не устроив плед на Лугине, Хитрова повернулась с изумленной улыбкой.
 — Не я первый. Кафравцы говорили кому-то о безопасности этих, позвольте назвать, продуктов, и нашлись смельчаки, что пробовали. Потом я. Ну а что делать прикажете, если лететь далеко — никаких принесенных запасов не хватит? Есть-то что-то надо. Выход один: внеземное кушать. Противно, но усвояемо. Не следует только брать розовые шарики с черными прожилками, пока они полностью не позеленеют, и те, что вроде морковинок с желтым крапом — по крайней мере, так сказали кафравцы или какая-то обслуживающая машина за стеной.
 — Отличненько, — воскликнул майор. — Для нас продукты как раз были главной проблемой. Скажите, а как здесь дела с туалетом?
 — Тоже сложно, — не сразу отозвался профессор. — В тех же темных биотронах есть места, где вода течет по желобу и прямо в пол, в дыру — что-то вроде исчезающих ручейков с водоворотами. Туда народ и ходит, кто как приловчиться. Не удобно, конечно, не по-людски, но что прикажете делать?
 — Ничего, ручейки вместо туалетов нам тоже сойдут. В армии похуже бывает, — заключил Гармаш и потрясающим стены голосом обратился к солдатам: — Верно, бойцы?
 — Так точно, товарищ майор! — отозвались они нестройным хором.
 А прыщавый, которого, вроде, называли Артехой, буркнул:
 — Нам похрену где срать.
 — Далеко эти биотроны? — Лугин, наконец, укутался пледом, так чтобы ткань не касалась обожженного плеча, но вполне согревала озябший торс. — Хотел бы посмотреть, заодно набрать воды. Кстати, нет ни у кого пустой пластиковой бутылки?
 — Скоро освободиться, я вам отдам, — пообещала до сих пор тихая Лена Чудова.
 — Там, — Владимир Ефимович махнул рукой по проходу, указывая на направление к биотронам. — А вы уже никак собрались идти?
 — Развеюсь немного. Попробую чужеродную пищу, — помимо всех неприятностей Сергей, чувствовал, что от голода у него кто-то непоседливый скребется в желудке.
 — Если хотите есть, мы поделимся, — сказала Хитрова.
 — Все-таки схожу. Не одолжите? — он указал пальцем на полиэтиленовый пакет.
 — А я с вами пойду, — решила Светлана. — Еще влезете в какую-нибудь аварию с пожаром, — она взяла пакет и подняла наполовину опустевшую бутылку минералки: — Люди, пить кто будет?
 — Особо вас предупреждаю: далеко не заходите. Там совсем не сложно заблудиться. Там такие лабиринты, что я не рискнул особо разгуливать! — наставил Владимир Ефимович, и с удовольствием налил себе в кружечку шипящей газом «Славяновской», которую жертвовала Хитрова.

 2

 Биотроны оказались не так уж далеко. Чтобы найти обратный путь, Лугин запомнил: справа по проходу в ста пятидесяти шагах семья с приметным шаловливым мальчишкой возле огромного красного чемодана. За ней магнитола выдает крутые ритмы «Aesma Daeva». Через еще восемьдесят шагов молодежь у входа в палатку, примыкавшую к морщинистым бурым наплывам стены, а там за двумя развилками и есть эти биотроны, у начала которых народа больше, чем в Мавзолее в сумме с Кунсткамерой.
 Чтобы миновать толкотню, Хитрова по привычке сунула руку за редакционным удостоверением, но одумалась: не сработает — ведь не в Москве и даже не на Земле. Протискиваться через толпу, где было больше детей, с шумной непосредственностью любовавшихся серебристым мхом и полупрозрачными волокнами, мичману вышло труднее. Сергея будто намеренно пытался кто-нибудь задеть, и ему стоило усилий оберегать обожженное плечо. На одном из поворотов, он прислонился к стене и уделал руку какой-то липкой гадостью. За левым ответвлением биотроны еще больше походили на огромную сеть пещер. Свод то опускался низко, едва ли не в человеческий рост, то вздымался метров на восемь десять. Кое-где со стен сочилась вода, питая пучки серых растений со сморщенными шариками на концах. По соседству на наплывах стен виднелось нечто похожее на собачьи языки, такие же длинные, розовые, только покрытые длинными щетинками. Встречались и грозди коричневатых плодов, выделявших неприятный химический запах; и что-то подобное медузам с кроваво-красной бахромой; и блестящие с фиолетовым отливом клубни, пахнущие точно помет в птичнике. Освещение, в отличие от основной пещеры, здесь было поразнообразнее. Иногда небольшие участки стены светились ярко, словно отраженным светом земного солнца, в других местах из мягкого на ощупь основания выступала кристаллическая структура, мерцавшая зеленоватым или желтым светом, но многие галереи и гроты на большом протяжении оставались в полумраке, изредка прерываемом блеском тонких жилок у свода.
 — Даже такое едят? — Хитрова задержалась у простенка, мокрого от пробиравшейся сверху влаги покрытого будто лоскутами зеленого велюра.
 Женщина лет сорока и двое мужчин собирали с замшелых выемок, коричневые шишечки, оплетенные чем-то вроде паутины. Рядом суетился парнишка в разорванной куртке, старясь дотянуться повыше.
 — Тетя, это такие мармеладки, — сообщила девчонка, трогая Свету за рукав. — Я не хотела есть, а мама сказала: все равно будешь.
 — Меня от такого вывернет, — честно признала Хитрова, помяв пальцами неаппетитный плод. — Желаете мармеладку, Сергей?
 — Мы как-то в море с голодухи мороженную рыбу ели как чукчи. Поломка вышла, и не было электроснабжения. Ели и ничего. Ко всему можно привыкнуть, — Лугин поднес комочек инопланетной органики к лицу. Пахло не особо приятно. Болотом что ли. — Наберем немного? — предложил он.
 Света протянула пакет. Из замшелых слоев Лугин выковырял несколько шариков, потом повернулся к другому простенку, чтобы надергать для разнообразия мясистых листьев. На салат по-кафравски, блин. Едва достал первый, будто из толщи стены раздался шелестящий голос:
 — Люди… не трогать. Не пригодно вам в пищу.
 От неожиданности пальцы слегка свело судорогой.
 — Следят. У них повсюду глаза, — равнодушно произнесла пожилая женщина. — Это хорошо. Для порядка. А то молодежь совсем распоясалась.
 Пройдя дальше, Сергей все-таки нашел, чем обогатить рацион: несколько грушеподобных штуковин, горстка ягод вроде брусники и с полкило шершавых «огурцов». Да, еще грибы — какие-то хреновые сморчки с белыми продольными полосками. Шагов через двадцать набрали воды — она в обилии стекала струйками с выступов, образовывая на полу неглубокие лужицы. Мичман даже попил малость. Вода, как вода. На вкус не хуже водопроводной.
 За углом обнаружился сортир. Какой-то доходчивый до порядка додумался прикрепить под аркой картонную табличку с надписью маркером: «Туалет М-Ж». Куда «М», куда «Ж» — непонятно: в глубоком, изгибавшемся в темноту гроте журчали ручейки, и оттуда довольно ощутимо воняло мочой.
 — Подождешь минутку? — Светлана протянула Лугину бутылку из-под минералки и исчезла в темноте.
 Обратную дорогу нашли без обещанных профессором сложностей. Где раньше была толчея, людей теперь оказалось мало. Отчего, почему всех будто ветром сдуло?
 — В сумке что? — грубо окрикнул Лугина долговязый в кожанке с меховым воротником. Лицо неприятное, хмурое, с длинным утячьим носом. В глазах черный ледок.
 — А в чем проблема? — мичман остановился, не сразу сообразив: еще как минимум трое угрюмых парней ожидают от него несколько другого ответа: обстоятельного, учтивого, лучше испуганного.
 — А проблема в том, что морда твоя не нравится. Но это твоя проблема, — крайний с черными засаленными волосами, торчавшими из под вязаной шапочки, угрожающе двинулся к Сергею. — Гудвес, объяснить лоху кое-че вручную?
 — С сегодняшнего дня вода и сбор жратвы облагается налогом. Постановление администрации пятого сектора. А вы в пятом секторе. Понял? — кулачному решению долговязый предпочел пока внятную дипломатию и на шаг приблизился к Лугину.
 — Понял, — нож Климыча болтался на ремне в удобном чехольчике, и Сергей медленно сунул свободную руку под плед.
 Светка стояла за его спиной, нервно прижимая к себе пластиковую бутылку. Немногие переселенцы, крутившиеся невдалеке, почувствовав, что пахнет жареным, тихонько потянулись к выходу из биотронов или ушли дальше по галереям.
 — Так что несешь? — повторил парень в вязаной шапочке.
 — Еды немного. У нас есть нечего, — мичман отпустил край пакета, показывая невзрачные трофеи.
 — Есть нечего. Вы жопами думали, когда к звездолету шли? Теперь шаритесь здесь, как дебилы. Короче так, я сказал: вода и жратва за налог. Халява только с разрешения Перца или моего. Кому платить нечем идет к нам в дружину, — Гудвес отдернул кожанку и перевел взгляд с Лугина на Хитрову. — Если мужик полное говно, то бабы должны отработать у нас. Это уже как решим. Ты в принципе нас устраиваешь, — хмыкнув в сторону Светы, он вернулся к мичману. — Оружие есть?
 — Так с ним вроде не пускали. Нет ничего, ребятки, — Сергей мигом прикинул: если начнут обыскивать, то кончится нехорошо. Край, как нехорошо. В груди застучало чаще: пум-пум-пум — побежала по жилам разгоряченная кровушка. Главное было не выдавать волнение ни дыханием, ни взглядом. Заваруха начнется — двоих, допустим, подрезать он успеет, при условии, что у них нет стволов или со стрельбой лохануться, промедлят. И сперва надо обезвредить хамоватого урода, стоявшего справа. Его обязательно! Но потом-то что? Все равно они его, Лугина, сомнут в полминуты, положат рожей в пол, даже если бы не болело плечо. Положат, распедалят по полной программе. Вдобавок сзади эта Света. Жалко ведь девчонку! Потом все зло выместят на ней — в этом он не сомневался.
 — Точно нет? — с издевкой полюбопытствовал черноволосый и потянул край пледа.
 — Точно, — Лугин успел разглядеть получше двоих, куривших у выступа стены, где свисли то ли серые листья, то ли еще какая-то кафравская экстродрянь. Разглядел и сердце, бившееся предательски часто, замерло. Стало, как поймавший клина движок. Ближний, мявшийся у стены вполоборота… Да мать его! Тот мордатый в джинсовке, что грабил Денискин джип! Точно он! Точно!
 В первую секунду Сергей хотел отмахнуть в сторону Гудвеса и кинуться к «джинсовому мужичку». Плевать что потом будет, но перо под ребра засунуть ему успеет, еще будет пара секунд напомнить за что. За Дениса! А там — трава не расти и мох в биотронах засохни!..
 Ярость!.. «Стоп, мичман, стоп, — уговаривал он сам себя. — На этом дурном пламени ты обжигался много раз. Давно ли старпому в рожу зарядил? Давно ли в кабаке с ментами? А главное, Климыч! Помни, из-за какого пустяка сгорел парень — твой лучший друг!».
 Свободной рукой Лугин медленно отодвинул чехол с ножом максимально назад, до петельки и сам откинул плед:
 — Нет у меня ничего, — сказал он вполне убедительно.
 Мерзавчик в вязаной шапочке все-таки провел лапой по карманам его брюк. Хмыкнул, обнаружив пустоту.
 — Да оставьте же нас в покое! — не вовремя взбунтовалась Светка. — Что вам воду отдать? Нате! — она протянула бутылку утконосому Гудвесу.
 — В общем, так, — решил тот, не обращая на ее жест внимания и глядя в упор на Лугина. — Завтра в одиннадцать дня по-Москве ждем тебя у Серебряного столба. Разговор намечается серьезный. О жизни и всяком прочем. Забудешь прийти — получится для тебя нехорошо. Давай, парень, кушай свои мухоморы, — он прихлопнул Лугина по плечу, видно без умысла угодив в обожженное место.
 Сергей стиснул зубы, чтобы не выпустить рычание. В глазах точно в калейдоскопе пошло пятнами, замерцало от боли. Четверо во главе с Гудвесом пошли по галерее дальше, а мичман еще с минуту стоял, прижавшись спиной к стене и боясь выдохнуть: потому что громогласно бы выматерился. Хитрова не сразу поняла, отчего он застыл, опустив голову, а когда догадалось по его гримасе, тихонько откинула плед с раны.
 — Пустоголовые подонки! — зашептала она, оглядываясь на удалявшихся по проходу. — Очень больно? Я совсем забыла: в аптечке у нас кеторол есть, еще какие-то анальгетики. Надо было принять тебе таблетку.
 — Как бы обойдемся, — отозвался Лугин, вытащил из пакета коричневый комочек и сунул его в рот. По языку расползлась солоноватая слизь. Решительно невкусно. Может быть, как дерьмо.
 — Ты чего? — глаза Хитровой разрослись до размеров бутылочных пробок, она даже не сразу поняла, что перескочила с новым знакомым на «ты».
 — Есть такой флотский способ, — медленно пожевывая, произнес Сергей. — Одну хреновость придушить другой. Тогда в голове они делятся пополам. Проверенно — помогает. Хочешь? — он сдавил между пальцев кусочек кафравской фрукты-овоща, и покосился на двоих, куривших под серыми листьями, длинными полосами свисавшими с пещерных наплывав.
 — Придушить хреновость? — Светка как-то тускло усмехнулась и взяла комочек из его рук; чувствуя, что все накопившееся после общения с Гудвесом, сейчас выйдет горлом: — Офигеть, что твориться! Администрация, блин! Они — администрация! Козлы круторогие! У меня в Москве такая же «администрация» чуть машину не отобрала, — затараторила она, скидывая бейсболку и показывая Лугину шишку, вполне проступавшую между ее каштаново-рыжих волос.
 Лугин оценил шишак — смачный на полголовы с коркой запекшейся крови — и, взяв Свету за рукав куртки, поторопил:
 — Пойдем скорее.
 Своим щебетанием она привлекала неимоверно много внимания. Джинсовый уже пялился во все глаза на них, а Сергей утвердился: пока эту мразь не трогать. Умнее приловить его позже где-нибудь без свидетелей, и узнать, кто конкретно стрелял в Климыча. Потом подонки за все ответят — за Лугиным не заржавеет. А сейчас не следовало гнать волну и светить собственную физиономию: джинсовый мог узнать ее, так же легко, как узнал его Лугин. Вдобавок имелась другая заморочка: оба курильщика входили в банду Гудвеса — это точно, иначе не стояли бы здесь с нагловатым спокойствием.
 — Почему туда? — Хитрова не понимала, зачем Лугин уводит ее в другую сторону от близкого выхода из биотронов.
 — Позже объясню. Кто тебя так по голове? — быстро переключился он на волновавшую девушку проблему.
 — Знала бы! Прямо возле подъезда машину оставила на пять минут. Думала, Красину — Иру, подругу свою, побыстрому заберу и поедем. Выходим, там уже роются. Я на них, а меня битой по голове. А Ирка молодец — у нее баллончик был с какой-то ОМОНовской примочкой. Это и помогло, — быстро пересказала московские приключения Хитрова. — Как с астероидом паника началась, людей словно подменили. Никогда не думала, что в стране столько бандюганов, дебилов и отморозков. А оказалось, каждый второй. Они будто из-под земли повылазили, как поганки после дождя. Оказывается, нужен только повод, только маленький сигнал: алло, граждане, миру конец; нет больше гос власти и законов! И сразу с лиц слетели маски! Так не только в Москве. Говорят, по всей Земле такой же беспредел. А здесь, я думаю, будет не лучше. Уже понятно, к чему все идет. Администрация, блин! Куда мы уходим, Сереж? — она резко остановилась у ниши, заросшей крошечными пятиугольными листочками.
 — Как же вы так отважились в путь без сильных половинок? — он тоже остановился, поправил плед, плотнее замотав край вокруг шеи.
 — Мы с Иркой сами себе сильные половинки. Кто нам еще нужен, если всегда вместе с детских лет? — она коротко взглянула в его хмурое, покрытое двухдневной щетиной лицо.
 — Может быть, и никто, если так, — мичман умолк, будто прислушиваясь к шелесту воды в соседнем гроте. — У меня тоже была вторая половинка. Дружили почти с пеленок. Была, и нет теперь. Похоронил после вчерашнего дождя.
 Не особо вдаваясь в подробности, Сергей рассказал ей о трагическом вечере, которым убили Климентьева. О «джинсовом мужичке» тоже не забыл упомянуть.

 3

 О Серебряном столбе Лугин решил попытать Чудова. Профессор оказался на корабле раньше других и вполне мог слышать, что там за столб, и что означает «пятый сектор».
 — Серебряный? — Владимир Ефимович неторопливо развернул ириску и, прежде чем отправить ее в рот, сказал: — Не знаю такого. С чего это вдруг серебряный? Хотя туда дальше по широкому проходу есть что-то вроде колонны. Припоминаю. Высокой такой, в самый свод. Не серебряной, конечно, но можно подумать, будто с вкраплениями белого металла. Наверное, речь о ней. Мы оттуда в первый же день бежали, аж пятки сверкали.
 — Там очень опасно, — добавила его дочь, поджав ноги на спальнике и опустив пониже длинную кофту. — Люди собрались слишком нехорошие. Одна компания прибыла, и сразу началось дракой за большую удобную площадку. А потом там кого-то убили. Сначала столько криков с нецензурной бранью, а потом настоящий кошмар. Ножи в ход пустили, даже стреляли. Мы с папой к счастью в тот момент уже уходили, и, слава богу, что ушли далеко. Правда, потом парни оттуда появлялись здесь. Ходили по нашему проходу и забирали у кого что есть. Нам пришлось отдать рыбные консервы и бутылку сухого вина.
 — И вы просто так отдали?! — возмутился майор Гармаш. — Также не делается, эх, милая барышня! Нужно было звать на помощь соседей, объединяться! Грабежу надо давать решительный отпор!
 — Извините, Юрий, но соседей обчистили тоже, — вступился за дочку профессор. — Здесь не с кем объединятся. И что могу я в свои шестьдесят три с недавно перенесенным инфарктом? А во-вторых, я очень испугался за Леночку. Я все был готов отдать, когда они вломились сюда: у одного пистолет за поясом для наглядности, у другого такое лицо, что и никаких пистолетов не надо, — сообщил Чудов, разжевывая затвердевшую от холода конфету. — Я… стыдно сейчас вспоминать, еще и в мыслях благодарен им был, что так не много взяли и Лену не обидели грубым словом. В общем, на нашу беду здесь везде неспокойно. Поэтому мы очень обрадовались, когда появились вы со своими бойцами и Сергей.
 — А когда стрелять начали, там, возле колонны с серебрением кафравцы не вмешивались? — Лугин выложил на квадрат клеенки кое-что из добытого в биотронах и достал нож, который поначалу не хотел светить перед Гармашем.
 — Нет, конечно. За все время, что мы здесь, кафравцев никто не видел. Разве что сначала одного — двух у входа в звездолет, — Владимир Ефимович подсел ближе к мичману, поглядывая за его приготовлениями: — Кушать будете?
 — Отведаю. Не всю же жизнь на сосисках с пельменями, — упоминание сосисок и пельменей вышло коварным: Сергей почувствовал голодный спазм и рот наполнился слюной. Больше суток без пищи все-таки неприятная штука.
 — Сереж, не надо этих крайностей, — Хитрова изогнула пальчик к инопланетным дарам. — Я же сказала: мы поделимся. Когда совсем ничего не останется, тогда и начнем вместе давиться их гадостью.
 — Шпроты с галетами хотите? — Красина выглянула из-за плеча подруги, вжикнув молнией нейлоновой сумки. За последние часы ее отношение к Лугину заметно изменилось. Он больше не казался ей похожим на недоброго серого хищника или бандюка, страдающего от похмелья. Может быть потому, что пока моряк прогуливался по соседним проходам, неизвестно кого высматривая, Хитрова успела нашептать немного о прогулке в биотроны и о тяжелых злоключениях Лугина: том, как он потерял в ночной перестрелке друга и все свои вещи.
 — Спасибо, Ириш. Раз водку вы не наливаете, какой смысл в земной закусе? — пошутил мичман и, отрезав ломоть шершавого «огурца», снял ногтем кожуру.
 — Так вот, о кафравцах, — продолжил профессор. — Позвольте заметить, их не видно нигде. Будто не существует их вовсе. Только изредка из-за стены звучат лаконичные и не совсем ясные наставления: это не трогайте, туда не лезьте. Причем, скорее всего, говорят не хозяева корабля, а какая-то контролирующая машина.
 — Искусственный разум звездолета, — выразила мнение Лена Чудова, в свое время помешанная на чтение фантастических романов. — Он может управлять здесь всеми процессами. Вполне допускаю, что хозяева на время перелета погрузились в спячку.
 — Такое тоже возможно, — согласился ее отец. — Хотя утверждать этого мы не можем. А то, что кафравцы предоставили нас самим себе, уверенность у меня есть. Им безразлично, как мы ладим между собой. Наши порядки, склоки их не интересуют. Мол, вот вам пригодная для жизни территория с достатком воды и пищи — живите, как умеете до прилета на Фаргерт.
 — Эй, а съедобная штука! — заметил мичман, ворочая сочную мякоть языком. — Не врублюсь, на что похоже, но отторжения не вызывает. Напоминает что-то из родной кухни.
 — Дайте, — Гармаш опустился рядом, дождался, когда Лугин откромсает ему кусок. — Есть можно, — констатировал он, погоняв между зубов сладковатое месиво. — Как утка с яблоками. Вернее, как яблоки из этой утки. Только воняет непонятно чем. Гнилью какой-то. Да, есть вполне можно. Запомните эту штуку, бойцы! — он поднял обрубок кафравского овоща, демонстрируя солдатам. — Надо такими запастись. Сухпай прибережем. Мож он нам и на планете сгодится.
 — Разрешите дернуть на поиски? — Антон, тот что прыщавый с рыжими ресницами, привстал, утомившись долгим бездельем и готовый бежать хоть в биотроны, хоть черту в логово.
 — Не разрешаю, — майор погрозил пальцем. — Потом вместе сходим.
 — Сереж, а мне кусочек выделите, — после некоторых сомнений попросил Владимир Ефимович, указывая на экзотическое кушанье.
 — Раз пошла такая пьянка… — мичман достал из пакета «огурец» покрупнее, небрежно выпустил его из чешуйчатой кожуры и разделил на девять частей. — Девушки, рискнете утку с яблоками? Эй, бойцы, не стесняйтесь — налетайте!
 Света без особой охоты присела на корточки возле Лугина. Есть не хотелось, но брало верх обычное любопытство. Да и не привыкла Хитрова показывать перед всеми мелочную боязливость. Ради того, чтобы не слыть трусихой, она еще девчонкой носила в сумочке ужа. А Ирина, едва скрывая отвращение к виду розоватой мякоти, мотнула головой.
 В ту же минуту Красиной показалось, что пошатнулась стена. Какая-то сила прошла из стороны в сторону и Лена Чудова, не удержавшись на ногах, отлетала к солдатам, а Хитрову мичман успел поймать за руку. Тут же чертовы качели остановились, и на всех навалилась тяжесть. Ирина от неожиданности открыла рот, но не смогла произнести и слова, чувствуя, как ее вдавливает в пол. Руки, наверное, весили килограмм по двадцать. В глазах потемнело, будто упали шторы.
 — Боже мой! — раздался испуганный возглас профессорской дочки, в нелепой позе оказавшейся между бойцов Гармаша.
 Со всех уголков пещеры доносился то ропот, то выкрики, грохот обрушившихся чемоданных баррикад. В соседнем проходе раздался крик маленького ребенка.
 Тут же отпустило. Стало легко-легко как в падающем в воздушную яму самолете, и опять волна тяжести. Волна за волной, точно в разыгравшийся не на шутку шторм. Затем цвет настенных пятен-светильников из синего и фиолетового стал багрово-красным, и накатилось такая жуть, словно по телу пошел электрический ток, гудя разрушительным напряжением в каждом нерве. На глаза свалилась слепота, и воздух вынесло из груди.
 Закончилось все через пару минут. Резко, будто и не было ничего. Снова настенные пятна-мозаики синих, фиолетовых, голубых тонов, на месте стены пещеры и свод, сумки и чемоданы. Снова в легкие свободно врывается воздух. В первые секунды тишина вязкой жидкостью разлилась по проходам. Переселенцы начали потихоньку приходить в себя.
 — Офигеть! — первой выдавила Хитрова, плюхнувшись на спальник рядом с подругой. — Как тебя, Ирусь, взбодрило? У меня чуть желудок не вынесло наружу.
 Со всех сторон слышался детский плач, кряхтение и выкрики взрослых
 — Вот это да камуфлет какой! Я не пугливый ребята, но сильно задело! Что же это за события?! — Юра Гармаш стал рядом с Чудовым, широко расставив ноги и оглядывая притихших бойцов, Лену, потом Лугина.
 — Простите, мальчики, — извинилась профессорская дочь за свою неловкость.
 — Это вы нас, Елена Владимировна. Что неловко приняли, — почти на ухо сказал ей солдатик, сидевший ближе. — Меня, кстати, Игорем звать.
 Лена кивнула и встала, поправляя кофту, другой рукой разметавшиеся волосы.
 — Думаю, мы стали свидетелями обычного гиперсветового перехода. Такое мое предположение, — она фыркнула, сдувая с губ прилипшую прядь волос. — Звездолет достиг предельной скорости и нырнул в подпространство, отсюда неприятное явление с изменением вектора искусственной гравитации и силы ее воздействия. Если не ошибаюсь, то лететь нам не годы, а срок гораздо меньший. Кафравцы наверняка умеют передвигаться в изнанке пространства. Вы представляете, как это здорово?!
 — Барышня… — майор протянул ей руку, помогая переступить через разбросанные по полу сумки. — Мы представляем.
 — Что «барышня»? — Чудова, как бы неохотно приняв помощь, перескочила через отцовский чемодан, полный битком контейнерами с семенами земных растений.
 — Вы меня восхищаете! — искренне выпалил Гармаш, удерживая ее пухленькую ладошку. Майору и раньше кружили голову блондинки, тем более блондинки умные. И уж тем более с таким аппетитным, вздернутым носиком, большими карими глазами, под тенью ресниц которых притаился теплый свет. Он подумал, что ей, как и ему немногим более тридцати. И почему он не встретил ее раньше, на Земле?
 — Вы на самом деле так глубоко смыслите в космических перипетиях? — понизив голос, проговорил Гармаш, не отпуская взглядом родинку на белой шее.
 — Книги надо читать, товарищ военный, — Елена Владимировна вырвала ручку и снисходительно улыбнулась.
 — В фантастических романах это называется гиперпереход, — решила высказаться Красина, с любопытством наблюдавшая за нескладными прилипаниями майора.
 — Ну и ладно — пусть книжная фантастика. Лукьяненко рулит, блин, — подхватила Светлана. — У нас бутылочка есть. Отметим что ли по русскому обычаю?
 — А у меня во флажке спирт! — спохватился Гармаш. От неожиданного наплыва чувств он совсем забыл, что пол-литра девяносто шести градусной ядренки поклялся приберечь на самый крайний случай.
 — Молодой человек, спирт, пожалуйста, не тратьте попусту. Он на всякое может потребоваться, — назидательно проговорил профессор Чудов, освобождая место для дочки рядом с собой. — Гиперпереход или еще какое знаменательное событие — мы об этом, молодые люди, рассуждать не имеем права, из-за полного отсутствия данных.
 — А версии строить, папа, полезно, — выразила несогласие Елена. — В их всестороннем рассмотрении и обнаруживается истина. Кстати, идея с бутылочкой мне нравится. У нас же тоже осталось сухое вино, правда, пап? Давайте устроим маленький торжественный ужин? Заодно и познакомимся лучше друг с другом.
 — У меня такое предложение, — Лугин скинул с плеча плед, съехавший на рану. — Нормально было бы сначала обустроить с большим удобством наше жилище. Места здесь для палатки хватает с запасом, — он нехотя встал, обведя рукой участок ближе к солдатам. — Верно? Чего бы ее не расположить. В палатке и спать теплее. В ней правильнее будет разместиться девушкам. Если найдется веревка, можно натянуть тут. Прикрепим этот полиэтилен и отгородимся от прохода. Я смотрел — многие так делают. Получаются не апартаменты-люкс, но поприятнее, чем мы имеем.
 — Разумные речи, мичман, — одобрил Гармаш, поругивая себя, что не опередил морячка с такой полезной организации быта. — Палатки, вижу, аж две.
 — Берите нашу, — Хитрова ножкой толкнула оранжево-синий тюк. — Четырехместная немецкая. Веревка тоже есть. И чем завесить вместо клеенки.
 — И еще вопрос, — Сергей принялся распаковывать палатку. — Никто не держит острых ножниц?
 — Для каких именно целей ножницы? У вас же, мичман, отличный нож, — Гармаш начал оттаскивать профессорские сумки в угол.
 Для каких целей, Лугину не особо хотелось объявлять при всех. Он всего лишь собирался подстричься: убрать наголо свой топырившиеся чуб и по возможности на затылке и за ушами, что схватят ножницы. С голой головой, да чуть обзаведясь щетиной, плюс багровый с желтыми пятнами ожог на щеке — таким тот «джинсовый мужичек» его вряд ли признает. А Сергей твердо вознамерился завтра к одиннадцати сходить навстречу с шайкой Гудвеса. Рвался он туда не столько под впечатлением от угрозы утконосого, сколько чтобы самому разузнать, уяснить, что там почем. При его задумках риск встречи с джинсовым был велик. Вернее риск, что в мозгах участника убийства Дениса, шевельнется что-нибудь с проклятой ночи, и тот, вперив в него, Лугина, палец, заорет: вот он тот самый! Своя шкура, как не крути, тоже имеет ценность.
 — Подстричься хочу, — Сергей не сумел выдумать никакой правдоподобной фальши. — Ну, в честь гипиерперехода, что ли.
 Палатку поставили впритык к простенку с ярким голубым пятном. А там, где прежде солдаты гоняли в подкидного, разложили спальники и теплую одежду из сумок Владимира Ефимовича. В другом углу вышло что-то вроде обеденного стола: клетчатая скатерка, миски, кружки, ложечки — неказисто, но вполне сносно. С веревкой же получилось прямо здорово. В простенки воткнули четыре дюралевых колышка со свернутой палатки Чудова, и нейлоновый трос надежно примотали к ним. Ширма соорудили из двух цветастых простыней и куска полиэтилена.
 — Зачем тебе стричься? — зашептала Светка, поймав Лугина в сторонке, когда остальные уже собрались за столом, вскрывая консервы, кромсая черствый хлеб.
 — Голова потеет, — попытался отшутиться он.
 — Знаешь, я не дурочка, чтобы вовсе ничего не понять. Не надо завтра ходить к Серебряному столбу, — прошипела она, упираясь острым ногтем ему в грудь. — Я тебя не пущу.
 — Каким же образом, товарищ Лисичкина? — мичман поднял выше край простыни, стелившийся по полу, и для пущей надежности обмотал его вокруг троса еще разок. — Может, вы меня свяжете во сне как Гулливера?
 — А пойдешь, я сразу за тобой, товарищ Серый Волк, — упрямо процедила Хитрова, не принимая его подковырок.
 — Слышь, Светик, — Сергей наклонил голову к ней, коснувшись лбом ее рыжеватой челки, и сказал, став абсолютно серьезным: — Если ты такая прошаренная, то почему не думаешь чуточку дальше? Стоит мне туда не пойти, и они припрутся сюда сами. Этого хочешь? Так вот, врубись: лучше я к ним. Так для всех лучше. Просто посмотрю, что там почем. Понаблюдаю, послушаю товарищей администраторов, и вернусь назад.
 — Не говори глупости. Просто! — она с раздражением фыркнула. — Ты сам сплошная простота. Они посадят тебя на крючок — фиг потом соскочишь. Или обернется еще чем-нибудь похуже. Незачем искать в мягкое место приключений. Они не знают, где мы поселились — вот и ладно. Они, скорее всего, вообще о тебе забыли. Или ты думаешь, это такое предложение VIP, что они столы накрывают и считают секунды до твоего святого явления?
 — Чего вы здесь шепчитесь, — перебила их разговор подошедшая Красина. — Тайны Мадридского двора, да?
 Ирина достала пачку сигарет. Ну и сучка эта Хитрова… Как она быстро сдается мужикам, причем без особого разбора. Всего ничего знакомы, а она чуть ли не облизываться с ним лезет.

 4

 Ночь на звездолете понятие очень условное. Конечно, ориентироваться вполне годится по часам. Единственное, что осталось у Лугина с земной жизни, не считая скудной одежки и Денискиного ножа, это «Orient». Настоящий японский «Orient» в титановом корпусе и с прочным минеральным стеклышком, как положено с «вечным календарем» и автозаводом. Подарили часики мичману к пятилетию службы на «Беркуте», так сказать, за особые заслуги. Вроде презент от флотского командования, на деле друзья скинулись в пять тысяч рублей. По своим японцам Сергей и определял, что до сих пор ночь. В Москве, по крайней мере, если таковая существовала на далекой планете под звездой называемой Солнце. Кто знает, какие временные парадоксы стоят за этими мутными «гиперпереходами»: может, на Земле давно стряслось девятое августа со всеми могильно-гробовыми вытекающими.
 Лежа на профессорским пальто и укутавшись пледом, Лугин со старанием пытался уснуть. Сон, как говорят, лечит и дает силы, а силы ему требовались ой как! Только уснуть не удавалось. Раздражал свет фиолетовых пятен на стене. Когда Сергей закрывал глаза, фиолетовый диковатый отблеск проникал сквозь веки и всверливался прямо в зрачки. Еще не давал забыться крадущийся под тонкое одеяло холод, и ожоги продолжавшие слать тягучие импульсы боли, не такие жестокие как днем или прошлой ночью, но достаточно мучительные, чтобы часто вспоминать чью-то грешную мать. Под них, как под стопки выпитого сверх меры самогона, в башку лезли нестройные и нездоровые мысли. И чего он снова вспомнил о Светке? Когда эта девица Лисичкина после ужина мазала ожог медицинским зельем, и поглаживала пальчиками плечо, вышло почти не больно, а, пожалуй, приятно. Надо ж какое слово: «приятно». Давно он не ублажал подобной лексикой мозги. А Лисичкину хотелось отблагодарить по военно-морскому. Чего бы ее не смять в охапку и, вопреки протестам, горячо расцеловать? Может быть, другой раз Лугин и выкинул такой фортель — почему не почудить? Только ее подруга, Ириша, поглядывала на него серовато-синими глазами и словно нашептывала ими: не делай так! Пожалуйста, не делай! И зачем ей это, от чего? А к столбу ровно к одиннадцати — черт бы их утянул за пятки. Серебряный столб, Гудвес, вязаная шапочка над бандитской рожей, Перец… Не придется ли там Денисовым ножом кого-нибудь вспороть. Хотя пули, они, мерзавки, пошустрее. Удача лицом станет, найду джинсового и дружков его. А если найду, то отомщу — сто пудов. Эх, Климыч — Климыч, на каких ты сейчас адских небесах?
 Все-таки Сергей уснул, вырубился полчетвертого утра и проспал как младенец до без пятнадцати десять. Очнулся в сладком тепле, укутанный не только пледом, еще и шерстяной накидкой. Девушки, видать, позаботились — не майор же Гармаш. Когда продрал глаза и глянул на циферблат, засуетился: нужно было успеть в биотроны: отлить, рожу ополоснуть, и если останется время вернуться позавтракать. На прогулку к биотронам Лугина, оказывается, дожидались Света с Ириной и двое солдатиков: Игорь и Слава. Воинская Слава, блин! Она в представлении Лугина и была всегда такой: с оттопыренными ушами на бритой башке и огромным, будто созданным для вопля «Ура!» ртом. В мальчишках, которые кидались на горячий реактор, тонули в ледяной воде или гибли под пулеметными очередями в горячих точках. Потом штабные крысы называли это воинской славой — будь они прокляты. Хотя это мысли уже в другую сторону. Сначала в распорядке дня биотроны. Остальные туда уже сходили, о чем свидетельствовало две бутылки со свежей водой на столе, огромный шершавый «огурец» и прекрасное настроение Юры Гармаша, крутившегося с азартом возле госпожи Чудовой.
 До биотронов добрались быстро, но в ближних галереях и гротах, журчащих ручейками, собралось народу как в совковские времена при раздаче дефицитов. Пришлось задержаться почти на полчаса. На обратном пути Лугин решил сразу двинуть к назначенному месту встречи. Со спутниками он расстался у прохода, что прямиком к их жилищу, и было свернул к уродливой арке, нависшей над двумя простенками, как Хитрова вцепилась в его накидку, чуть не содрав ее с плеч.
 — Не одумался еще? — сердито зашипела она. — Или это трусость? Поманил какой-то козел в кожанке пальцем, и считаешь долгом ему скоренько услужить.
 — Может и трусость. Собственная душа тоже потемки, — он тихонько освободил из ее цепкой ручки край пледа. — Пойдешь за мной, Ирина увяжется. Оно тебе надо? В общем, не советую. Ступай с миром, Лисичкина.
 Вроде она не пошла, хотя кто поймет девицу с такой непростой фамилией?
 Темно-зеленое как отвердевшее болото покрытие шуршало под ногами. Справа, слева раздавались голоса, перебранки, плачь детей — переселенцы, не на Дикий Запад, но хрен-ти в какой забытый богом мир. За не такое огромное время народ устроился здесь не менее старательно, чем новые товарищи Лугина. Вдоль проходов выросли баррикады сумок, чемоданов, стало больше палаток, между корявых простенков бурой «пещерной» массы появились пестрые ширмы, означавшие границы жилья той или иной компании — истинный Шанхай. Только не слышалось бренчания гитарных струн и хрипловатых голосов магнитол. Бездумное веселье первых дней сменило осознание кучи неприятных проблем, одна из которых называлась «администраторы».
 — Слышь, братишка, до Серебряного столба каким путем? — спросил мичман чернобородого мужика, курившего у входа в брезентовый шатер.
 — Чего тебе там? — он недобро уставился на Лугина, прикрыв один глаз от ядовитой струи табачного дыма.
 — Человека одного ищу. Говорят, там чаще обитает, — Сергей оперся на бугристый вырост под синим световым пятном.
 — Хорошие люди там не обитают, — он отвернулся, завозившись в утробе огромной спортивной сумки, и когда мичман уже думал, ответа не дождется, сказал: — Прямо малость пройдешь, на Ленина сверни и угодишь к площади.
 Из-за брезентовки выглянула лохматая рожа: мужик или баба — не поймешь, и курильщик сразу заговорил с ней о каких-то сальных клубнях, анисовых бруньках — выдумывать названия кафравской растительности все были горазды.
 — До Ленина… Памятника что ли? — Сергей понял: здесь никто ему не собирается ничего по пальцам раскладывать. У шоблы пареньков, метавших складной нож в коробку, тоже спрашивать не стал, а шагов через двести вышел к широкому проходу. На углу простенка, забранного с одной стороны полиэтиленовой пленкой, белел бумажный листок, приколотый зубочисткой. Красным фломастером значилось: «Проспект Ленина».
 — Ну полный писец! — мичман даже хохотнул. Оказывается, у сограждан окончательно не отмерло еще влечение к самым потешным проявлениям порядка: то пещерный сортир «Туалетом М-Ж» нарекли, теперь вот нарожали улиц с пролетарскими названиями. А может дело вовсе не в порядке, а в рано очнувшейся ностальгии. Где ж, как ни в межзвездном вертепе вспоминать родной дом?
 Людей по Ленина прогуливалось побольше. В основном небритые мужики, юноши стайками в едко-синем полумраке кафравских светильников как тощие тени. Женщин почти не встречалось. Между коричневых ноздреватых стен, похожих на развалины бастиона, сидели за бутылкой «Немиров» трое, крайний, недобро зыркая по сторонам, поглаживал двустволку. Как ружье пронесли? Или разговоры о запрете на внос оружия оказались выгодной некоторым уткой? Над этими вопросами Сергей заморочиться не успел: за развалинами и показался Серебряный столб — этакая пика, торчавшая до наплывов свода, похожего издали на грозовое небо. Минут за пять мичман добрался до места в довольно приличном радиусе свободном от корявых простенков, напольных выростов, прочих экзопещерных образований — чем не площадь темного уродливого городка, где скорее ожидаешь увидеть не людей, а сгорбленных рудами гномов. Переселенцев здесь набралась сотни три. Горстка на возвышении, что под столбом, действительно поблескивавшим металлическими вкраплениями, другие полукругом, кучками, группками с ропотом и негромкими разговорами. Со смежных проходов подтягивались людишки еще. Ближе к столбу Лугин и разглядел строение будто человеческих рук: стену в высотой где в метр, где в полтора-два зеленовато-бурых, коричневых с синевой блоков. Откуда такой строительный материал, Сергей понял не сразу, пока не наткнулся взглядом на обширную выработку в полу и ковырявшихся там тружеников. Все оказалось просто: вырезали они блоки из вполне податливого и толстого покрытия. Интересно, обрадуются ли кафравцы издевательству над звездолетом или им по барабану если даже старательные земляне прорубят окно в открытый космос?
 — Кем будешь? — Лугина кто-то недобро толкнул в спину.
 — Да так, Гудвес звал, — мичман коротко оглядел здоровяка в тертой фуфайке.
 — Звал, так туда ступай, — незнакомец крутанул подбородком к собравшимися у центра площади.
 Чего задаром с мудачьем спорить? Сергей двинул дальше, протиснулся между парней в камуфляже до мусорной кучки: полиэтиленовых пакетов, битых бутылок, вспоротых жестянок из-под тушенки. Здесь припахивало отбросами и паленой резиной. Понизу гулял холодный ветерок, теребя клочья бумаги. Откуда он взялся в чреве звездолета? Выход вентиляционной системы? Незаконченное строение отсюда просматривалось лучше. Наверное, оно должно стать зданием гребаной администрации. И возвышение под столбом просматривалось. Там мичман и увидел Гудвеса, все в той же кожанке на бежевый свитер. Правее низкий, размашистый в плечах мужик с грубым как камень лицом, еще какая-то братва: трое с калашами, один с СВДшкой, обвешанный гранатами точно новогодняя елка игрушками. Вот вам и оружие нельзя!
 Сделав пару шагов еще, мичман разглядел двоих, понуро стоявших перед администрацией на коленях, и теперь смог услышать негромкую прохладную речь Гудвеса:
 — …а если гнидничать, то и нехрен жить рядом с нами. Крысюков мы не потерпим, ни здесь, ни в нашем будущем мире. Кто еще скажет, что я жесток? — он медленно прошелся взглядом по толпе.
 — По чем разборки? А? — спросил Лугин переминавшегося с ноги на ногу соседа.
 — Да не по чем. Эти сучата бухло сперли или заханырили. А ведь Перец предупреждал. Красиво вчера всем говорил, о правилах общежития втолковывал. Их по-хорошему ремнем отпороть надо, как малых сопляков. Мочить-то чего? Если за каждый косяк мочить, то кто до Фаргерта долетит?
 — Перец, это который? — вопрос был нехорошим: приблизительно как полюбопытствовать на съезде КПСС: «а что такое коммунизм?», но Сергей рассудил, что лучше рискнуть с ним сейчас.
 — Ты дурак? — тот глянул на мичмана с некоторым сожалением. — Вон старший Перец, — он указал на широкоплечего справа от Гудвеса, и добавил для полной вразумительности: — В джинсовой куртке младшой Перченок. Видишь, зубы скалит?
 При упоминании джинсовой куртки, Лугин аж шею вытянул как гусь, но быстро разобрался, что джинсовый вовсе не тот, которого он искал: у этого джинсовка оказалась черной с серыми потертостями, и личико моложе — лет 20 парню, не больше.
 Гудвес тем временем продолжал:
 — Я не жестокий, ребята, — я честный. И хочу порядка, без которого всем кирдык. А порядок просто так не дается: его надо организовывать наглядными уроками. Вот я все теперь сказал.
 — Грач, исполни постановление, — Перец небрежно махнул перчаткой в сторону приговоренных.
 Тип в дутой нейлоновой куртке скинул с плеча автомат.
 — Патроны попусту не тратить, — Перец неодобрительно зыркнул на него.
 — Дак три консервы у нас же… — хотел что-то возразить Грач, но взгляд старшего Перца перебил охоту спорить.
 Он водрузил калаш на место и достал армейский штык-нож. Где-то у другого края площади возникла суета, там же безумно, по-звериному заголосила баба. Первый из стоявших на коленях, всхлипнул и сжался точно кусок мяса на сковороде. Его сосед вскинул голову, заводил ей из стороны в сторону.
 — Саня! Санек! — выкрикнул он, обращаясь к кому-то на возвышении. — Всего за две бутылки водяры? Ребята!!! — вскакивая с четверенек, он отчаянно обернулся к толпе, но пара помощников Грача мигом вернули его на место и заломили до хруста руки.
 — Нах! Нах, бля! — хрипел он, пытаясь отбиться.
 — Суки! — выдохнул Лугин, отведя взгляд к блочному строению. Как резали первого, спокойного, он предпочел не смотреть. Ясно только, резали неумело, и нож был тупой, и в душе каждого ни капельки бога. Толпа слегка волновалась, роптала, но дальше трусоватого неодобрения дело не шло. Да и попробуй выпендрись — пулю кому охота схватить или того ножичка в бок?
 Когда мичман вернулся взглядом к месту расправы, с первым покончили: голова его как-то неплотно стыковалась с туловищем. Крови на зеленовато-буром покрытии видно не было — просто темная клякса рядом со слетевшей фуражкой. А строптивый, едва приблизился Грач, заверещал и вырвался все-таки. От жареных эмоций частенько появляется столько дури, что хиляка ни за что впятером не удержишь. На ноги он вскочил, лицо цветом точно салатный лист, зрачки молниями стреляют. Вскочил, врезал под дых, ближнему помощнику Грача, и рванулся, оставляя в чужих руках разорванную в лохмоты куртку.
 — Тормози его! — всполошился Гудвес, сам сбегая с возвышения.
 Строптивый, скача с бесовским проворством, успел обматерить Перца, коротко, но славно, с таким откровенным чувством, что всех на площади проняло. И опередить преследователей шагов на пять успел. Выкатив глаза и брызгая слюной, он несся точняком на Лугина.
 — Ну уроды! Хватайте же! — Гудвес замахал руками, надеясь уже не на Грача, а на кого-нибудь решительного из толпы.
 Хватать — не хватать, на этот счет у мичмана имелось свое мнение. Не сильно, но уверенно он оттолкнул стоявшего рядом в камуфляже, сам подался в другую сторону, как бы давая коридор беглецу. Тому, как перепуганной мыши только и нужна была малая щель. Едва строптивец поравнялся с мичманом, обдав запахом пота и страха, Сергей споткнулся на ровном месте, охнул и катнулся под ноги набегавшему Грачу с дружками. Пятисекундной заминки хватило, чтобы беглый вырвался из полукруга и шмыгнул между корявых пещерных выростов. Выстрел из СВД прозвучал запоздало. Несколько парней, прошив толпу, бросились к тем выростам, за которыми начинался чемоданно-картонный шанхай. Прямо скажем: найти беглеца с ходу шансы у них были невысоки.
 Лугин лежал, впечатавшись лбом в пол и поскрипывая зубами. Прошлись по нему здорово, будто бульдозером переехали. Ожог на плече, да и щеку тоже кто-то будто рвал стальными когтями. Приоткрыв глаза, Сергей увидел сапоги, остановившиеся рядом. Как увидел, так сразу догадался: его проделка не осталась без внимания, и многим товарищам из администрации пришлась не по душе.
 — Ах ты, ублюдок лысый! — услышал над собой мичман.
 Если бы Ирина вчера не обчекрыжила его волосы, то наверняка подняли бы его грубым рывком за них. Повернув голову и морщась от терзающей руку боли, Сергей увидел черные глазки двуствольного обреза, глядящие точно в него, и рожу одного из подельников Грача — улыбка на ней вышла неприветливой. Гудвес тоже стоял рядом, наверное, вспоминая недавнюю встречу в биотронах.
 «Дурак ты, Сережа, — поплыло у Лугина в затуманенном сознании. — Ой, дурак! А эта чайка-поморник, которая Смерть, она ловит не только на ярость. Че ж ты? Разве раньше не знал? Еще вполне она ловит на глупость, на безголовую инициативу и самоуверенность излишнюю. Вот ты и выскочил рыбешкой на поверхность: цепляй — не хочу!»

 5

 Пока Лугин отдышался, и боль немного остыла, прошло минут двадцать. О чем говорили за стеной, он понял не все. Не то, что до мичмана слабо доносился голос Гудвеса, и прерывающий его басовитый говорок Перца, — слышал он их нормально, просто больше был занят своими мыслями. А речи о справедливой власти, милом порядке и светлом будущем на планете Фаргерт — тьфу на них! Подобное проходили много раз: и при большевиках, если история не врет, и точно при развитом социализме, а в лихие девяностые, так по пять раз в неделю. Вот теперь бал правят обычные бандиты. Ай, нет, так нельзя — администрация Нововладимирского. Со слов Гудвеса всенародно избранная. И где эти избиратели? Их бы за такой выбор самих на площади лезвием по горлу. С Нововладимирским теперь понятно. Нововладимирский — оказывается, город такой на географической карте звездолета. Раскинулся этот новогород на все пять секторов пещероподобного пространства. Вроде где-то находилось еще одна или две области, никак не подчиненных нововладимирцам, но об этих областях мало что известно. А зачем некоторых переселенцев администрация к одиннадцати собирала, Лугин разобрал вполне и сразу. Пришедших разделили на три группы: дружина с понятными задачами и целями — опричнина; мытари, что должны добро у населения отбирать, попутно ведя перепись; и рабочие, дело которых нарезать блоки для строительства, благоустраивать территорию вокруг Серебряного столба. Что происходило на площади при этом разделении, Сергей не мог видеть, но слышал наплывающий волнами гул недовольных голосов. Особо громко волновались за стеной, где синело вряд три окна-бойницы. Кто-то из дружины даже выстрелил для острастки в воздух.
 Все-таки, о чем бы там не шумели, важнее казались мысли о себе родном. Убьют или не убьют — вот в чем вопрос. Вполне шекспировские соображения, и быть Сергей предпочел бы сейчас не мичманом Лугиным, а каким-нибудь Гамлетом, мающимся в Датском королевстве отвлеченными проблемами жирного ума. Руки за спиной туго держала капроновая хватка. Грамотно затянутая — вгрызалась в запястья как голодный зверек, так что особо не пошевелишься. Даже дышать приходилось с трусоватой настороженностью. В неудобной позе — полусидя, полубоком — тело одеревенело, напиталось тяжестью и холодом, будто затонувшая в болоте коряга. Во рту гаденько-соленый вкус крови: ведь врезали по физиономии не плюшевым Микки Маусом — сапогом. Как только зубы не повылетали? А губешки конкретно распухли, через такие вареники теперь и не свистнешь. Вертеть головой мичману было тоже не сильно комфортно. Все, что он видел, это фрагмент стены, сложенной из зеленовато-бурых блоков высотой в человеческий рост. Материалу и земное название придумали — пенолит. Почти как пеноплен. Выходило, что все в огромных пространствах корабля отделано пенолитом, этаким мощным слоем: выработка в полу ушла метра на два с половиной.
 Администраторы довольно преуспели в строительстве. Трудились-то не сами, а привлекли с полторы сотни работников, угрозами, какими-то подачками или обещаниями сомнительных привилегий. За короткий срок вполне наметились очертания будущего сооружения, похожего на небольшой форт. Возводили его по простой придури Перца или действительно от кого-то собирались защищаться, Лугин мог только гадать. Если защищаться, то явно не от хозяев звездолета: смешно подумать, будто кое-как сложенные блоки не шибко прочного материала могут стать препятствием для громил, вроде карем-кафравцев — одного такого Сергей наблюдал, входя в корабль. А от людского недовольства оградить на небольшое время могли. Если за ними укрыться с парой-тройкой калашей и десятком ружей, то вполне можно сдержать атаку взбунтовавшегося Нововладимира или неожиданный наскок идейных конкурентов с чужой территории (что таковые имелись, Лугин слышал краем уха). В период «мирного созидания» форт вполне можно использовать как склад, с которого стащить добро труднее, чем с огороженных ширмами и пустыми чемоданами жилых зон. В общем, если задуматься, решение о строительстве представлялось довольно разумным, если не брать во внимание мысль, что кафравцы добычу пенолита могли не одобрить и высадить гостей, не долетая до Фаргерта, где-нибудь в пустом космосе.
 Упершись ногами в недостроенный простенок, Сергей кое-как сумел устроиться поудобней. Это неважное удобство далось резью в затекших запястьях. Теперь он видел, кто его охранял: тип в куртке с нашивкой «Ferrari». Шерстяная шапочка натянута до бровей, глазишки красные, злые, никак с бодуна. Вооружен обрезом фиговой какой-то одностволки (Лугин затруднялся определить модель из-за ее запредельной старости). Обрезы, наверное, стали здесь самым ходовым оружием. Многие попилили дробачи, отхватив приклад и большую часть ствола, в надежде скрытно пронести самодурное изделие на звездолет. Значит, обрез. А у Лугина Денисов нож так и болтался на ремне: лоханулись подручные Гудвеса, когда вязали, не обшмонали. Только, если руки скручены за спиной, пользы от ножа, что мертвяку от клизмы. Тип, который «Ferrari» нервничал почему-то, ходил из угла в угол, то вокруг внушительной горы рюкзаков, пакетов и сумок, то возле проема в стене, хрустя яичной скорлупой — ее здесь валялось много, будто администраторы только и делали, что жрали вареные яйца. Может у них ишачья пасха?
 — Слышь, руки ноют, не могу уже. У меня еще плечо обожженное. Ослабь чуточку, а? — окликнул его мичман.
 Тот остановился: не человек, точно мартышка в шапочке. Физиономия заросшая, глаза в пучок, и ноги полусогнутые.
 — Пожалуйста, брат. Совсем хреново, — еще раз надавил на жалость Лугин.
 — Да Гудвес меня потом… Не уполномочен я.
 Ответил по-человечески, даже не послал, куда обычно направляют в таких случаях. Мичман замолчал, обиженно посапывая и заново ковыряясь в своих мыслях. А через минут пять охранник с непонятной радостью сообщил:
 — Идут уже. Лежи, не дрыгайся.
 Приближающийся разговор и шаги, Сергей тоже услышал. Первым пожаловал Перец, за ним двое чернявых, плотно сбитых с похожими лицами — братья что ли, и Гудвес. Вернее его утиный нос сперва, потом Гудвес.
 Перец стал в паре шагов от мичмана, широко расставив ноги и глядя с ухмылкой, словно не пленник валялся перед ним, а забавное явление природы.
 — И что ж ты, сынок сучий, вытворил? — он наклонился, не высовывая рук из карманов. — Надеялся на что? Друг, знакомый твой что ли?
 — Хватку ослабьте, — попросил Лугин. — Жмет — не могу.
 — Плохо тебе, да? — хмыкнул Перец. — Вот и нам ты сделал плохо. Выставил на посмешище ребят, да и меня. Снимите хватку, — он повернулся к чернявым братьям.
 — А деру даст? — не согласился Гудвес.
 — Никуда не денется, — Перец присел на сложенные стопкой куски пенолита.
 Капроновый трос уже слетел на пол, а Сергей рук не чувствовал — так, будто бестелесные придатки, по которым вместо крови течет колючее электричество. Медленно он размял пальцы, ладони и поднял взгляд к Перцу:
 — Какой он мне друг-знакомый? Первый раз вижу. А что так вышло, извиняйте, — распухшими губищами говорить не особо приятно, да еще и приловчиться надо.
 — Чего? — на лице Гудвеса нарисовалось изумление. — Просто извиняйте?
 — Я не знаю его. Хотите, верьте, хотите, нет, но видел первый раз. Я вообще подошел, когда ваши пересуды закончились. Чего мне за незнакомого дурика вписываться? Вот так здравым умом: нужен он мне? Не больше чем зайцу корабельный штурвал. А все из-за чего: у меня плечо обожженное, — Лугин откинул плед, показывая покрытую коричнево-желтой коркой рану, которой после всех неприятностей пошла кровь. — Он набежал и в плечо меня шлеп!
 Вид обширного ожога произвел впечатление. По крайней мере, на Перца — он даже дернул головой словно икнул.
 Лугин прикинул: хоть с ножом, хоть без ножа с этими ребятами ему не сладить. В лучшем случае свалит одного и душа сразу в ад. А дать деру… Перец здесь прав: особых перспектив у мичмана не было. Даже если поднатужится через стену перескочить, неизвестно, кто за ней встретит его простреленное тело. Оставалось хитрить, как умеет, разыгрывать раскаянье, испуг и понапористей убеждать их в собственной невиновности.
 — В плечо меня задел. Крепенько так, что в башке разом помутнело. Понимаете? — продолжил объяснять Сергей, для наглядности морщась и всячески выражая страдание. — В плечо врезал случайно или нет, а мне как раскаленной железякой по телу. И я сразу повалился. Пытался устоять, но какой там — покатился вашим под ноги. Ну вышло так… Я ж в тот момент ни о чем не думал — мысли все напрочь из башки. Не, ну действительно так, ребята. Дурной случай всему виноват.
 — Действительно дурной. Ну-ка ближе подойди, — поманил его Перец.
 Оглядел плечо и тяжело вперился в глаза Лугину:
 — Значит, утверждаешь, мол, казус вышел? Непреднамеренный такой?
 — А нахрен мне ему подыгрывать? Даже если б знакомый, своя задница как-то дороже.
 — Это да. Вот я и думал: либо тебе жопа не дорога, либо ты такой наивный дурак, вроде голливудского героя. Что делать будем, Вась? — он повернулся к Гудвесу.
 — Что делать? Свидетелей соберем и судить завтра по всей строгости. К утру наверняка и беглого найдут. Так что судить вместе, — тот повел носом в сторону и остановил взгляд на Лугине. — Парень, а это ж ты мне встретился возле сортиров, весь такой разнесчастный — сиротина рязанская? Втюхивал: жрать нечего, с собой ничего не взяли?
 — Ну было, — Сергей осторожно кивнул. — Машина наша сгорела со всем барахлом. Было всего полный багажник и задние сидения сумками уставлены — не осталось ничего. Я думал на мне, что есть тряпье, и то сгорит. Пришел на звездолет пустой как бамбук. Без куртки в порванной рубахе холодно, вот у незнакомых людей разжился одеялом… Не только машина сгорела, друг еще погиб, — решил добавить он. — Лучший мой друг. Первое время я вообще в обалдении был, сам себя не помнил.
 — И баба такая шустрая рыжая с тобой была? — Гудвес скрипнул кожанкой и прищурился.
 — Была со мной, — нехотя признал Лугин. Чтобы разговор повернулся к Светлане, ему край как не хотелось. Утверждать, что не знаком с ней? Так очевидная глупость: и Гудвес и дружки имеют его свои глаза и уши. А сказать обратное, мол, девушка моя, сестра или жена: тоже не известно чем обернется. Возьмут ее на прицел, при таком раскладе не захочешь бежать даже при стопроцентной возможности.
 — С тобой, значит, — он вытащил пачку «Русского стиля», сунул в рот сигарету и неожиданно предложил Лугину: — Будешь?
 — Не курю. Мать ругает, — натужно пошутил мичман.
 — Поселился ты с ней в пятом секторе у сплошной стены, — уточнил Гудвес и, щелкнув зажигалкой, обратился к Перцу: — Слышишь, Влад, рядом с их хатой Санька Мальков остановился. Ну Малец, бригадир второго отряда дружины. Это я к чему… Мальков говорил, профессор там живет. Этакий умник с бородкой в вельветовом костюме. Живет же с вами профессор? — он вопросительно уставился на Сергея.
 — Да есть старичок, — согласился Лугин. Откуда утконосый знал такие подробности, Сергей не брался предположить. Может, упомянутый Мальков имел какие-то интересы и разложил главным администраторам все про соседей?
 — Профессор он вроде как по ботанике или биологии. В любом случае человек нам нужный. Это я вперед смотрю: мало ли как на Фаргерте с местной растительностью и зверями. Нам может потребоваться специалист, — пояснил он Перцу. — И здесь ботаник не помешает. Например, чтоб местные овощи использовать с большим успехом. Возьмем его под крылышко? Пусть возле нас спокойно живет. А Мальков с мозгами человек: когда наши прошлый раз ходили шмотье и жратву собирали под общак, профессора он распорядился не сильно вытряхивать. В общем, забираем профессора, да?
 — Умные люди всегда в цене. Таких в список надо и к себе ближе, — флегматично отозвался Влад, полез во внутренний карман куртки и извлек нож.
 Денисов нож — Лугин ошибиться не мог. Та же черная, чертовски удобная ручка с волчьей головой в оскале, то же темное лезвие с затейливым будто изморозь рисунком. Мичмана аж пот пробрал. Денискин нож! Выходит, не лохи. Обшмонали. Да так, что он и не почувствовал, как из чехла лезвие выползло! Но потом как пропажи не чувствовал? Хотя когда все тело одеревенело и ноет, то пустой чехол нетрудно спутать с ножом.
 — Я вот еще что замыслил, — продолжил развивать свои глобальные идеищи Гудвес, медленно прохаживаясь у стопки блоков. — Всех наших расселить возле администрации, конечно правильно. Мы так и сделаем в ближайшие дни. И спокойнее так всем, и для дела полезнее. Еще было бы толково… — он затянулся, щурясь. — Стариков отдельно поселить, к примеру, дальше от средины второго сектора, а детей всех собрать и в третий. Сделаем по типу детского лагеря. С соответствующим уходом, воспитателями. Молодое трудоспособное население при этом выйдет все отдельно — к ним и подход другой и спрос построже.
 — Чего несешь? — хмыкнул Перец. — Детей отдельно… Шум мамаши поднимут.
 — Шум быстро пресечем. Наиболее шумных на работы по сбору кафравской пищи, и разнос воды. Или на окраину в резервацию — пусть дохнут без жратвы. Жить захотят — приползут сами уже без всяких споров. Отдельную зону выделим для нормальных баб, которые приглянуться наши ребятам, — здесь уже своим мыслям хмыкнул Гудвес. — Ладно, чего сейчас языком чесать. Давай с этим решать, — переглянувшись с Владом, он кивнул на Лугина. — Сейчас приговорим по справедливости или до утра?
 Перец оторвал задницу от блоков и подступил к мичману. Зашел с одного бока, потом с другого, словно разглядывая бычка на рынке.
 — Ну-ка одеялко скинь, — попросил он.
 Сергей нехотя размотал плед.
 — Вижу, ты — парень крепенький. Если б дураком не был, поправился, в дружине мог служить. А так, — Перец перехватил нож в правую руку и неожиданно сунул ей снизу вверх, точно мичману под левое ребро.
 Даже Гудвес от неожиданности крякнул, так и застыл с сигареткой прилипшей к губам.
 Как Лугин успел отреагировать со своим нездоровым плечом, сам не слишком понял. Перехватил Перцево запястье на самом подлете. Шаг в бок, роняя плед, увернулся. Сердце без всякого лезвия едва не разошлось, и из груди вырвался всхрип:
 — Агх!..
 — Ну, молодец, — оценил Перец. — Теперь вижу, не дурак. Как звать-то?
 — Лугин… Сергей… — мичман перевел дух.
 — Лужком будешь. Точно как московский мэр. Разумел? — внимательным и тяжелым взглядом Влад прошелся по его лицу. — Так решим. Сейчас ступаешь до своей хаты. Возьмешь профессора с семьей и сюда. Объяснишь ему, что бояться нечего, администрация Нововладимирска оказывает ему почтение и берет под опеку. Место под жилье выделим возле площади. Вещи помоги им перенести.
 — И шуструю рыженькую приведи, — небрежно добавил Гудвес. — Рыжую обязательно сюда. Ее беру под личную заботу я. Вот так, парень. Считай, что тебя рассудили. Все понял?
 В первые секунды, Лугин понял только одно: везунчик он, что руку этого козла перехватил. Бил Перец не в шутку, и нож точно бы вошел под ребра до рукояти. Везунчик! Одним словом, везунчик! И отпускали его тоже каким-то невероятным чудом. Лишь потом начало доходить, что не так просто оборачивается свобода. Привести сюда, в этот козлятник Владимира Ефимовича с дочкой, еще и Свету?! Хрен моржовый откушают. Но сейчас главное свалить отсюда. Кому пользы, если передумают и по-другому «рассудят»? Ведь профессора они по любому взяли на заметку. И дамочку Лисичкину утконосый, если возгорелся, найдет и без Лугина помощи.
 — Понял, — отозвался мичман, стараясь надеть на физиономию сверкающий счастьем вид.
 — Ну, давай тогда, Лужок, — Гудвес несильно прихлопнул его по плечу, на этот раз здоровому. — Сильно со сборами не затягивайте.
 — Палатки надо снимать и шмотье укладывать. Постараемся до вечера, — Сергей направился к проему в блочной стене.
 Два брата чернявых безмолвно расступились.
 — Оп! — услышал он сзади и почувствовал острие, упершееся вниз спины.
 Мичман медленно повернулся.
 — Тесарь свой забери. Неплохой, кстати, — Перец вложил ему в ладонь Денискин нож.
 — И это… Фокус не вздумай выкинуть. Сам понимаешь, бежать с подводной лодки некуда, — добавил Гудвес. — Дурканешь, уже точно не простим.
 Ступая по проспекту Ленина, Лугин от свободы особой радости не ощущал. Было вроде какое-то облегчение в первые минуты, мол, жив, почти здоров, — было и скоро растворилось без следа. Взамен пришли думы тяжелее, холоднее беломорских волн. И что профессору теперь говорить? Что Ирине и Светке? Молчком, уйти, отводя от них беду? Смыться куда-нибудь в биотроны? Так этим беду не отведешь: сам выживешь или нет, а за Владимиром Ефимовичем и Хитровой пожалуют хмурые ребята дружины. В общем, влип по самые некрасивые помидоры. А Лисичкина оказалась права. Подсадили администраторы на крючок. Такой, что как не трепыхайся — не соскочишь. И как теперь это ей в лицо признать?

 6

 Свою хату — как модно здесь стало называть — Лугин опознал шагов со ста. Вон выступ стены, неровный, будто сложенный из кусков торфа, за ним ширма цветных простыней, виден верх палатки.
 Хотелось пройти мимо и исчезнуть в лабиринте биотронов, но это называлось бы похабным словом: «предательство». А разве мичман предавал кого-нибудь? И в беде своих не бросал никогда. Даже сопляком, когда сторож в саду сцапал, и здоровенный мохнатый пес брызгал слюной в лицо, Дениску он не оставил. Хотя, если честно признать, ревел и вот-вот был готов сдаться, рассказать, кто ветки ломал, да скорее бежать. Теперь Дениса нет. В очередной тысячу пятый раз Сергей ощутил, как не хватает здесь Климентьева. С ним можно было хотя бы сесть без суеты и собрать мозги в кучу.
 Он на минуту остановился, оглядел соседние жилища — хаты, выделявшиеся между пещерных выростов ширмочками, рядами чемоданов, коробок, боковинами палаток. Пытался угадать, где поселился Мальков, упомянутый Гудвесом. Но как угадаешь, если их бандюковского Мальца он в физиономию не знает? Отчего-то вспомнился джинсовый. Может и этот со своими дружками рыскает где-то поблизости.
 Откинув полог, мичман вошел. Хитрова, слава богу, оказалась на месте — не увязалась хвостом за ним к площади. И все были здесь. Обедали за вокруг клеенки кафравскими деликатесами. «Огурцы», нарезанные кружочками на тарелке, горка синюшных отростков, листики мясистой зелени вовсе не зеленого цвета. В память о далекой родине галеты и банка «Главпродукт»: тушенка свиная с гречневой кашей. С нее шел аппетитный дымок. Позже Лугин догадался, что ее разогрели на профессорской спиртовке.
 — О, Сергей Борисович! К столу, прошу к столу, — пригласил Гармаш.
 Ирина, сидевшая ближе других к входу, так и застыла с ложкой у рта. Глаза в испуге расширились — не глаза, а клочья северного моря в непогоду. Светлана отреагировала секундой позже. Вскочила и всплеснула руками:
 — Ну говорила же: не ходи! Не ходи, Серенький! Хорошо теперь тебе?! Сильно от упрямства полегчало?!
 — Извините, девушки за некрасивое слово, но дела хреновые, — признал Лугин, остановившись у края палатки и не особо замечая ехидной наезда Хитровой.
 — Молодой человек… Сережа, — профессор Чудов покачал головой. — Куда же вы так влезли? То-то Света беспокоилась о вашем исчезновении. Не зря вовсе беспокоилась. Какое же у вас лицо! Все совершенно расквасили!
 — Да нормально лицо. Как биолог, вы-то понимаете: лицо, оно пройдет, — кисло усмехнувшись, Лугин потрогал свои губы и скулу. — В другом здесь дело. Разговор, граждане переселенцы, крайне серьезный. Не знаю, как правильно начать. Но когда начну, о синяках на моей физиономии вы точно вспоминать перестанете.
 — Тебе компресс надо, — засуетилась Хитрова. — Потом все разговоры. С таким ртом, я бы вообще была против разговоров. Зубы хоть не выбили?
 — Извини, Лисичкина. Не до компрессов. Да и толку с пустых примочек никакого, — отверг мичман, в душе польщенный ее заботой. — Позволь, — он прошел ближе к столу, сел между солдат. Сел, собираясь мыслями, и рассказал все, что случилось с ним на площади и в форте администраторов.
 Пока рассказывал, только Гармаш подергивался и вставлял реплики из глубин армейского самосознания, вроде: «надо было так — я бы сделал этак». Остальные сидели смирно, пожевывая инопланетные овощи, со скромностью ныряя ложками в жестяную банку.
 Первым после мрачного финала Сергеевой речи заговорил профессор Чудов.
 — Я за Лену очень боюсь, — сказал он, вертя между пальцев чайную ложечку. — Только за Леночку. Если бы не она, пренебрег бы их, так сказать, предложением и всеми угрозами. Мы — свободные люди и сами в праве выбирать, как нам жить. Ну сколько можно, господа? Всю жизнь мы от кого-то зависим: то от вождей народа, то от парткомов, то демократов и чьих-то интересов с деньгами. Мы как мошки: нам только кажется, что летаем по своей воле. На самом деле, куда ветер дунет, туда нас и несет. И вполне возможно, что на огонь. Еще в институте я когда-то мечтал… Улыбнетесь сейчас, но это сущая правда обычной человеческой души. Мечтал на необитаемый остров. Чтобы среди диких деревьев и трав, и не было вокруг никого. А теперь мы действительно в страшной западне. Как бы на острове, только населенном существами не многим приятнее людоедов.
 — Я, папа, ни в коем случае не согласилась бы к ним, что бы хорошего они не обещали. И вранье, скорее всего, их посулы. Таким людям верить нельзя, — высказалась Елена Владимировна. — Мы подумаем, как сделать. Корабль огромен, и я уверена, что можно найти места и за пределами так называемого Нововладимирска. Вообще, мне здесь с первого дня не понравилось. Если не изобретем ничего лучше, попытаемся попросить помощи у кафравцев.
 — У кафравцев? Каким же способом, Леночка? — майор откинулся на стоявшую позади сумку. Речи и мысли очаровательной дочки Владимира Ефимовича словно по волшебству сначала трогали его сердце военного, потом медленно взбирались к голове.
 — Я уверенна, должен существовать какой-то способ связи с хозяевами корабля. Например, в биотронах существует какая-то компьютерная система оповещения, что можно трогать, что нельзя. Она, возможно, двухсторонняя, — высказала предположение Чудова.
 — То есть, вы предлагаете стать у одного из «говорящих» простенков и настойчиво повторять: уважаемые кафравцы, возьмите нас под защиту от земных выродков? — с легкой насмешкой поинтересовалась Хитрова.
 — А может быть, — оживился Игорь, сидевший рядом с Леной в расстегнутом не по уставу кителе и позволивший даже снять с себя ремень. — Почему же нет? Только не повторять что-то там, а выкинуть штуку, которую инопланетники запрещают. Например, счистить нафиг все растения со стенки. Кафры сто пудов всполошатся и прибегут. Можно придумать и другое нахальство.
 — Прибегут и морды набьют, — не удержался подковырнуть друга Артеха. — Все будем как мичман.
 — Рядовой Ракитин, у тебя в голове космический вакуум. Думал бы, что говоришь! И ты бы, Ильин про морды молчал! — возмутился Гармаш и перевел взгляд к Лугину: — А вообще, мичман, это вы во всем виноваты. Чего вас дернуло, выражаясь по-морскому, в автономное плаванье к Серебряному столбу? И чего вы со мной или с Владимиром Ефимовичем не посоветовались? Пренебрегаете что ли?
 — Знаете, майор, решения, касающиеся меня, принимаю я сам, — глянув из-под опущенных бровей, Лугин взял с тарелки мясистый листок. Без большой охоты надкусил, хотя жрать хотелось.
 — Вот и приняли. Сам взяли и всем распорядились. Теперь у всех сплошная головная боль. Я вижу только одно решение: менять позицию. Исчезаем отсюда до наступления вечера. Быстро сворачиваемся и проходами дальше от Серебряного столба. В случае нападения, оружие у меня есть. Вот же черт! — вскинув голову к световому пятну, Юрий порывистым взмахом руки разгладил усики. — И вся белиберда из-за вас, мичман! Вашего самовольства!
 — Позволю заметить, майор, если бы Сергей не пошел к администраторам, то вышло бы намного хуже, — сказала Красина. Ее с первого дня раздражала бравая самоуверенность военного. Гусар Ржевский, блин! Строит из себя без двух минут генерала, а перед дочкой профессора чуть ли не пританцовывает.
 — Позвольте пояснить? — Юра удивленно вытаращился.
 — Что здесь неясного? Даже с вакуумом в голове понятно: администраторы имели вид на Владимира Ефимовича задолго до того, как Сергей пришел к ним, — подхватила Иркину мысль Хитрова. — Вы немножко путаете, Юрий Сергеевич, не мичман навел на наш скромный уголок Гудвеса с бандой, а несколько наоборот — они сами давно прицелились сюда. И более того: если бы Серж не ходил на площадь, то мы бы ничего и не узнали о замыслах правления Нововладимирска. Не так ли? Просто однажды пожаловали бы сюда ребята из дружины и забрали кого надо и что надо без всяких пояснений. Как вам такой внештабной поворот?
 — Светочка права, — согласился Владимир Ефимович. — Мы должны быть благодарны Сергею, что он взял смелость сходить туда. Теперь мы хоть знаем, какая нам угроза. Жаль, знание досталось такой ценой. Сереж, вас только по лицу били?
 Вопрос, честно говоря, был идиотским, хотя и от профессора. Все тело Лугина ныло от смачных пинков. Били-то оскорбленные «перцы» со всей душевной широты. Ногами попинали, испытали как ему, Лугину, кулаки подкрепленные матом. А удар прикладом калаша — отдельная песня. На фоне свежих синяков, даже обожженное плечо не так давало знать, точно как по старому морскому шаблону: одна хреновость изводит другую.
 — По лицу, — отозвался мичман. — Сейчас это неважно, Владимир Ефимович. Времени у нас маловато, а край как нужно определиться. Решить, наконец, как мы поступим.
 Он замолк на миг. Со стороны соседнего прохода раздались ружейные выстрелы. Не так близко к их жилищу, но все-таки напрягало. Вчера и ночью вроде не стреляли, а теперь начинаются нездоровые оживления, которые вполне за несколько минут могли перекинуться сюда. Все-таки в Нововладимирске расстояния не московские.
 — В любом случае, здесь мы остаться не можем, — продолжил мичман. — Есть два варианта: или на службу к администраторам…
 — Это исключено! — категорически отверг Чудов.
 — Или двинемся искать безопасное место. По моему мнению, — Сергей поправил сползающий плед, — это могут быть отдаленные участки биотронов и зоны, которые еще не подмяли под себя люди Перца. Что такие есть — слышал я. Вот вы, Владимир Ефимович, поскольку ходили по кораблю чуть больше с первого дня, представляете хоть примерный план доступных пространств?
 — Возможен третий вариант, — теперь более дружелюбно высказался Гармаш. — Помимо всяких неорганизованных гражданских, здесь есть люди нашей дивизии. Не много, но есть. К сожалению, в основном солдаты-срочники. Если бы остались наши с роты Ивана Георгиевича, мы бы за пару часов здесь навели порядок. А так, ернунда получается. При всем этом, можно обойти ближайшие районы, и собрать наших офицеров и бойцов, чтобы дать отпор этим сволочам.
 — У нас времени на поиск союзников маловато, — возразил Лугин. — К тому же некоторую часть ваших организованных военных я видел в окружении Перца. И оружие почти все у них. С голыми руками не слишком то много отпора выйдет. Владимир Ефимович, вы могли бы нарисовать план известных вам территорий? Хотя бы приблизительно?
 — У меня блокнот есть, — вспомнила Хитрова и потянулась к сумке. — Ой, еще общие тетради. Брала специально для записей.
 Со стороны четвертого сектора послышались крики, разрозненные, сумасбродные. В этот раз не стреляли, но происходило что-то похожее на разборки с дракой. Наверное, дружинники или мытари дали о себе знать. Нервозный шум мешал Чудову сосредоточиться: он то наклонялся к развернутой тетради, то вскидывал голову, прислушиваясь, постукивая по бумаге шариковой ручкой. Все-таки он решился на художество. Вывел на клетчатом листке неровный круг на всю ширину бумаги и начал набрасывать детали, комментируя для мичмана и Гармаша, подползшего на четвереньках:
 — Вот наша пещера. Нововладимирском будем считать. Четыре широких прохода, что расходятся лучами от биотронов, делят ее на пять секторов. Хотя, смотря, что считать широкими проходами. Здесь есть еще такие поперечины. Вот они. Кстати, одна из них, как я понял, и есть новообразованный проспект Ленина. Кроме него еще три сходятся к площади с Серебряным столбом. Вот так, — он обозначил в центре Нововладимирска округлый участок между срединой второго и третьего сектора. — Давайте для удобства обозначим стороны света. Глупо, конечно, представлять в космосе Юг-Север, но для удобства ориентации в наших обособленных пространствах сойдет. Север тогда у нас к центру корабля, то есть к биотронам. Хорошо. Юг, я подразумеваю, внешняя граница, там же коридоры к люкам. А с двух оставшихся сторон, наш, так назвать, пещерный город огражден сплошной стеной. Вот восточная, — на этот раз он ткнул не в свой рисунок, а в наплыв пенолита за спиной рядового Ильина. — Что я хочу заметить, молодые люди: наша пещера на этом ярусе звездолета не слишком больше километра в поперечнике, а значит справедливо утверждать, что на этом же ярусе с другой стороны от центра или, если угодно за соседней стеной есть еще как минимум одна похожая пещера. Проход к ней, скорее всего, только биотронами. Проход, несомненно, есть — иначе чего бы администраторы говорили о неподчиненных областях? И сам я слышал, что где-то рядом обитает народ из-под Смоленска. Не слышали? Звездолет и возле Смоленска делал посадку. Кроме того, все мы заходили в люки с западной стороны. А ведь с восточной народ тоже грузился. И где они, спрашивается? Из этого можно сделать вывод: наша жилая зона далеко не единственная. Я уже не говорю, что здесь не один ярус. Если примерная высота нашего колеблется от двадцати до тридцати метров, то возможно имеется еще десять — пятнадцать подобных горизонтальных плоскостей. Некоторые из них, сами понимаете, на огромной высоте, но точно есть ярус под нами — ведь мы же при посадке шли коридором все время вверх. И ближайший уровень над нами тоже может быть как-то доступен без подъемных устройств, движением по наклонным проходам.
 — А еще можно предположить, что звездолет садился не только под Вязниками и Смоленском, а возле других городов, в других странах, — вставила Елена Владимировна. — Тогда на его борту очень много людей. Нам остается только их найти.
 — Владимир Ефимович, недавно вы говорили, будто у вас есть какие-то домыслы по этому кораблю, — вспомнил вдруг Лугин. — Может, поделитесь?
 — Какие домыслы? — удивился профессор, продолжая наносить обозначения на тетрадный листок.
 — Ну тогда, как мы со Светланой первый раз ходили к биотронам. Вы говорили что-то такое… — Сергей позволил зачерпнуть ложкой немного остывшей гречки из жестянки. Все-таки есть хотелось, а кафравские листочки и пара галет растворились в желудке без следа.
 — Ах, да. Я имел в виду, что есть у меня этакая гипотеза. Ничем особо не подкрепленная, да и фантастическая слишком. Не хотел ее озвучивать, поэтому и не стал на ней заострять ваше внимание.
 — Ну папа… — Лена требовательно потянула его за рукав. — Скажи всем. Ты не имеешь права скрывать, когда мы здесь все вместе!
 Владимир Ефимович подумал, что скрывать свои домыслы он как раз может, что бы не выглядеть несерьезным перед молодыми людьми, окружавшими его плотным кругом, но Леночке, когда она, просила, Чудов отказывать просто не умел.

 7

 — Хорошо, скажу. Только вряд ли в моих предположениях вы найдете что-то особо интересное. Вдобавок они исключительно предварительные, — профессор отпил из кружечки едва сладковатый чай (сахар решили экономить). — Я думаю, что звездолет — естественное образование.
 — Как это понимать? — Гармаш, подавшись вперед, наморщил лоб.
 — Предполагаю, что он сделан из живого в прошлом существа. Возможно, живого до сих пор. Сколько-нибудь убедительных доказательств, разумеется, у меня нет и быть их не может, поскольку мы имеем дело с внеземным объектом. Но при всем этом данный корабль изнутри довольно похож на раковину моллюска. Этакого невероятного внеземного моноплакфора. Можно подумать, что эти полости, симметричные перегородки, выросты как бы отдаленный аналог артикуломентума, произошедшие в процессе естественного эмбриогенеза, — продолжил развивать мысль Владимир Ефимович. — Конечно, наш необычный «артикуломентум» состоит не из углекислого кальция, а из вещества более сложного, в процессе длительной эволюции сложившегося, как структура более пригодная для построения такого гиганта. Вполне возможно, что так называемые «овощи», собираемые нами в биотронах, тоже естественные плоды жизнедеятельности этого невероятного внеземного существа, с его потрясающей воображение метомерностью.
 — Разрешите влезть, профессор… Не совсем я все понял. Вы хотите сказать, что мы сидим в космической ракушке, научившаяся летать со сверхсветовыми скоростями? — майор рывком перевел взгляд с листка бумаги на Чудова.
 — Почему же космической? Она могла вырасти в условиях какой-то планеты, а кафравцы переделали ее в звездолет, разместив здесь всякого рода устройства, двигатель, энергетическую установку и так далее. Извините, не буду рассуждать о технической стороне, в которой сам не понимаю, — Владимир Ефимович не любил высказывать сомнительные гипотезы и чувствовал себя все более не ловко.
 — Пап, ты гений! — Лена едва не подскочила, обняла его за шею, накрыв растрепанными волосами. — Конечно же, раковина! Я все думала, думала, на что это похоже. Какая же прелесть — настоящий живой звездолет! И какие умницы наши кафравцы! Зачем переводить миллиарды тон металла, но строительство такой махины, когда можно воспользоваться тем, что предоставила природа!
 — Владимир Ефимович, а что за практическая польза нам от этого знания? — негромко спросил Лугин. В выкладках профессора как и Гармаш он, мягко говоря, не разобрался и предпочел бы выслушать их позже, когда проблема с администраторами не будет столь болезненной.
 — К сожалению, Сережа, особо никакой. Разве что мы можем строить новые гипотезы. Десятки новых забавных и фантастических гипотез, — Чудов наконец освободился от объятий дочери и позволил мичману взять листок с планом известных территорий. — Раз уж о гипотезах: можно предположить, некоторые вещи о Фаргерте или родном мире кафравцев. Или уж точно о той планете, где построен наш необычный корабль. Такой гигантский экзомолюск способен вырасти только в океане достаточно теплом для быстрых биохимических процессов и богатом минеральными солями и одновременно детритом.
 — Извините, Владимир Ефимович, все это чрезвычайно интересно, но поговорить о других мирах у нас найдется время, — заметила Светлана. — Давайте решать, где мы можем надежнее спрятаться в потрясающих полостях артикуломентума. В лучшем случае у нас вечер и ночь. Не так уж много, правда, если собирать палатку, шмотки и неизвестно куда идти? Утром нас уже наверняка побеспокоят эти придурки.
 — Товарищ майор, слово разрешите, — Игорь Ракитин поднял руку, дожидаясь одобрения Гармаша и, когда тот сказал свое звонкое «разрешаю!», придвинулся к столу: — Мы со Славкой когда за огурцами к обеду двинули, так в биотронах завернули не налево, а на право, по узкой галерее. Ссать… Ой, извините, Владимировна, — он взглянул на Чудова и от расстройства аж прихлопнул себя по губам.
 — Да я тебе сейчас башку оторву! — вспылил майор. — На свинарнике что ли воспитывался?!
 — Пусть, говорит, Юрий Сергеевич. Через чур пикантно, конечно, однако живая русская речь имеет право быть, — Лена как бы прощая Ракитина, положила ему на колено свою белую мягкую ладонь.
 — Ну там, в общем в туалет сильно приспичило и мне, и Славке, хоть при всех того, а до сортиров далековато, — продолжил он значительно приободрившись скрытой похвалой профессорской дочки. — И пока проберешься до пункта назначения. Народу же сколько там? Толкотня веселее чем на дискотеке. И куда нам деваться? Мы на право узкой галереей. Там же темно и ничего не растет. Сделали как следует за углом и дальше чего-то пошли.
 — Короче, Ракитин. Не «Муму» пересказываешь, — поторопил Гармаш.
 — Короче, дырка там. Ее не так особо видно, но мы со Славкой засекли. Не высоко метрах в трех. Нормальная такая дырень, и подняться можно по выступам — лазали, — Игорь в ожидании поддержки зыркнул на Руднева.
 — Лазали, — подтвердил своим огромным ртом Славик. — Ветром оттуда несет и вонью — значит сквозная. Так еще и прикинули: проход в другую пещеру или черт знает куда. Только не особо большая дыра, сгибаться иногда надо, а то я макушкой тюкнулся.
 — Хорошая новость, — заметил Владимир Ефимович. — Отважные молодые люди, а вы далеко заглядывали?
 — В смысле? — не понял Ракитин.
 — Вас, бойцы, спрашивают, разведали, куда она ведет? — пояснил майор.
 — А там вроде тоже биотрон начинается. Желтый свет и типа заплесневелые мухоморы на стенке, — сообщил Слава Руднев. — Мы лезть дальше не захотели.
 — Игорек, ну-к глянь сюда, — попросил солдата Лугин, кладя листок с профессорскими художествами на клеенку. — Если на право, ваша лазейка получается здесь? — он ткнул пальцем в узкое ответвление галереи, обозначенное как тупик.
 — Ну да, — подтвердил Ракитин, прислоняясь к Елене Владимировне и втягивая ноздрями слабый запах ее духов. — Здесь, только немного не доходя. Мы ж сильно это, в туалет торопились и всю галерею не проходили. Примерно посредине стали, фонариком присветили и там все обнаружилось.
 — Так это совсем не далеко. Пятнадцать минут ходьбы, — еще больше оживился Лугин. — Так предлагаю: я схожу туда на разведку, а остальные неторопливо сворачивают палатку и пакуют вещи. Если там на самом деле есть пригодная для обитания зона, то считайте, нам повезло.
 — Рано или поздно администраторы о ней узнают, если еще не знают, — сказала Красина. — Но пока, конечно, это выход.
 — В общем, так, — майор Гармаш встал, энергично отряхивая брюки. — Я выдвигаюсь на разведку вместе с рядовым Ракитиным. Остальные мужчины, кроме профессора, пусть свертывают лагерь. Если за дырой все нормально, еще до ночи сменим жилье.
 — Как желаете, майор, — у Сергея не было охоты спорить с Гармашем по распределению ролей. Несет его типа в разведку — флаг в руки. С палаткой, сумками управиться еще легче.
 Из-за ширмы снова раздался шум: чьи-то торопливые шаги, выкрики:
 — Алик! Не тормози! Алииик!!!
 — Сам не тормози! Сука! — хриплый возглас дополнил выстрел ПМа.
 — Сюда прет!
 — Хатами давай! С прохода, мудачье!
 Еще выстрел. Отчетливо и звонко. Не дальше полпути к биотронам.
 Майор насторожился, переглянувшись с Лугиным, положил руку на кобуру.
 — Гляну, что там, — мичман встал, прислушиваясь, переступил трос крепежа палатки и осторожно отодвинул край простыни, стыковавшейся с полиэтиленом.
 Первое, что он увидел: троих мужиков и паренька лет двадцати с пистолетом, отступавших по проходу, дико озиравшихся на каждом шагу, словно за ними пер всполошенный носорог.
 — Что там? — Хитрова прислонилась к Лугину, тоже стараясь вникнуть в причину переполоха.
 — Света! Туда не лезь! — попыталась оттащить ее Красина, хватая за куртку. — Вечно тебя несет на неприятности.
 Майор с раздраженным сопением возник по другую сторону ширмы, как и Лугин откинул простынь и высунулся в проход.
 — Эй, военный! — мужик, красный, взъерошенный, стал столбом против Гармаша. — Гранаты есть?
 — Дурак, что ли? — резонно заметил майор.
 — Хрена с вас толку! Войска! Охренеть какие у нас войска! — тот повернулся к биотронам и снова заорал: — Алик! Прошу, не тормози! Забей на него, Алик!
 — На Миху тоже забить?! — с остервенением ответил ему паренек, размахивая дымящим ПМом.
 Лугин высунулся из-за ширмы и перебежал к пенолитному выступу под световым пятном. В случае чего, здесь можно схорониться от пуль в выемке под наплывами. Прижавшись к шероховатой поверхности, он, наконец, разобрал причину паники. По проходу на высоте полуметра двигалась непонятная хрень. Спереди как здоровенный моющий пылесос: прорези по кругу, полупрозрачная секция над ободком полированного металла. А сзади, насколько сумел разобрать Сергей, скорее как грузовичок или платформа, забранная темно-синим бортиком.
 — Эй, братишка, а что за байда? — попытался уточнить мичман у переселенца, нервно пританцовывающего у стены.
 — А того. Людей забирают. Миху штырем в живот как скотину! — проорал тот, сверкая глазами будто лампами.
 — Света, быстро за палатку! — сердито бросил Лугин Хитровой. Светлана не слышала его или не хотела слышать, стоя возле ширмы словно загипнотизированная видом механического чудища.
 И Красина, сначала с упорством тянувшая подругу назад, замерла. Ей показалось, что в за головной частью чужой машины находятся люди. Так оно и было: четверо или пятеро неподвижных, укутанных каким-то волокном или полупрозрачной пленкой, точно куриные окорочка на холодильном прилавке. От вида бедняг в кузовке становилось жутко, так жутко, что Ирине захотелось закрыть лицо руками и навсегда забыть об увиденном.
 — Боже! — бледнея, прошептала она. — Что же это получается?
 Неизвестно сколько долгих секунд прошло, пока до нее дошел раздосадованный голос Лугина: резкие слова, несколько матов для внятности.
 — Уходим, уходим, Сереж, — отозвалась она, старательно закивав и отступая за ширму.
 — Майор! Уводи же этих дур за палатку! — прокричал Лугин Гармашу, тоже сперва растерявшемуся перед непонятным чудовищем. — За палатку, на пол и затихли!
 Взъерошенный мужик, его товарищ нырнули между сумок и чемоданов, не добегая до мичмана. А парень с ПМом, видно совсем потеряв голову от бешенства, выпустил последние две пули, выщелкнул магазин и лихорадочно принялся вставлять новый. Руки не слушались, да и навыка не было. Зачем-то лишний раз передернул затвор, выбрасывая патрон из патронника. И начал палить в сторону кафравской образины, тупо, почти не целясь, выкрикивая проклятия. Четыре пули ушили в соседние хаты, две срикошетили от передка машины, не оставив на гладком покрытии следа.
 — Беги, ворошиловский стрелок, блин! — крикнул ему Сергей, и подумал, что сам слишком задержался на виду. В северном флоте тоже не служат железные големы — страх начал покусывать и мичмана, холодными зубищами за спину, аж до самых позвонков. Одновременно в башке вертелась дюжина вопросов. Что же за хрень такая? Робот что ли? Наверняка робот или управляется дистанционно. И почему люди в кузовке? Живые ли? Как туда попали, черт дери, и зачем?!
 Как туда попали, Сергей узнал в следующую секунду. С передка надвигавшейся машины вылетел тоненький жгут, быстро, хлестко словно жало змеи. До парня с ПМом было метров пятнадцать, но жгут достал его, ударив точно в солнечное сплетение. Стрелок так и охнул, будто его проткнули насквозь. Мичману в первый момент действительно показалось, что гибкий жгут прошил парня, однако спина того выглядела целой, и крови вроде не капли. Затем механическое жало оторвало парня от земли и понесло к машине. В воздухе, дергая ногами и похрипывая, он успел выстрелить еще раз, едва не угодив в майора Гармаша.
 Лугин затаился в выемке пенолита, не дыша, забыв о боли в спине и ребрах, вжавшись как побитый мышонок. Да и что мог он сделать с пустыми руками против чудовища, которому пули что плевки. Возможно, умнее было выскочить из паршивого укрытия и ноги в руки, не оглядываясь за чемоданную баррикаду, дальше, дальше между палаток. Однако удобный момент мичман упустил. Кафравская машина, терзая слух электрическим жужжанием, подобралась совсем близко. Каким-то образом зависая над полом, она двигалась вперед с неторопливой уверенностью смерти. Когда ее лобовая часть поравнялась с Лугиным, в его голове успела просвистеть всякая дрянь, едва похожая на здоровые человеческие мысли. Вспомнился и Климыч, и чайка-поморник, и острие ножа в двух пальцах от ребер, и заповеди из вечной Книги — все крошевом, вспышками, осколками битого стекла. Краем глаза он видел, как паковался парень-стрелок, с отвратительным шелестом во что-то вроде целлофана.
 Машина не сочла мичмана Лугина объектом достойным внимания — прошла мимо. Вот уж спасибо за милое пренебрежение! Первый раз Сергей пошевелился, когда чудовище добралось хаты возле арки. Пошевелился, повел головой, увидел, что проход пуст, будто вымер нафиг Нововладимириск, только со стороны Ленинского проспекта кто-то драл глотку.
 Из-за ширмы настороженной лисичкой выглянула Хитрова. Ей все надо, везде влезет.

 8

 После произошедшего нужда скорее исчезнуть из пятого сектора, и вообще с беспокойных закоулков Нововладимирска стала в десять раз очевиднее. Здесь исключительно плохо. Настолько, что, пожалуй, в московской квартире, опасаясь каждую секунду, что в двери забарабанит Руслан Агиев, Ирина чувствовала себя спокойнее. А здесь… Здесь… Господи, всюду шныряли всякие уроды с пистолетами, ножами, автоматами! Такое чувство, будто тебя все время держат под прицелом, и у каждого палец чешется нажать спусковой крючок. Если не убить, то принудить к чему-нибудь, использовать самым грязным образом. Ко всему добавились кафравские машины, разъезжавшие по округе будто одержимые жнецы смерти. Без колес, вместо кучера бездушный автомат — от чего еще страшнее. И не острые косы собирают человеческую жатву, а какие-то жгуты. Вонзаясь в тело, они, конечно, вытягивают кровь и душу будто через соломинку коктейль из бокала. Остаток вроде в целлофановый пакет, на корм псам космического ада. Кушайте человеческие косточки! На них еще мясо. Они теплые. А здесь холодно. И холод непонятный, неземной. Красина плотнее запахнула куртку и не удержалась, чтобы не выбить из пачки сигарету. Щелкнула зажигалкой, закурила. Этот холод другой… Если зимой в Подмосковье он — чистота, свежесть вперемешку со снегом и радостью, то здесь словно по телу ползают мокрые мыши. Одежда от этого мерзкого холода не спасает. Хочется освободиться от него, скинуть его, сорвать с себя руками. Только это невозможно, он въелся в кожу как грязь. С каким бы удовольствием она сейчас нырнула в горячую ванну. Пол жизни отдала за часик в согревающей до томления воде и ароматной пене. Оставшиеся пол жизни за теплый махровый халат и чай с малиновым вареньем. Итого: жизни бы не осталось. Правильно, зачем она такая нужна здесь? Ради чего?
 — Испугались? — поинтересовался солдат. Кажется, его звали Артемом — Ирина никак не могла запомнить, потому что майор редко обращался к ним по именам. А между собой срочники разговаривали тихо.
 Он полез в карман и достал мятую пачку «Примы».
 — Хочешь с фильтром? — Ира протянула «Winston», и когда он с трепетной благодарностью угостился, ответила на его странный вопрос. — Испугалась. Раньше мне казалось, ко всему можно привыкнуть. Даже к страху, если постоянно жить в нем. Но у меня к страху привыкнуть не получается.
 — Я в детстве боялся Буяна. Кобеля соседского так звали, — Артем закурил, морща прыщавый нос и чему-то улыбаясь. — А он раз спас меня от пьяного дядюшки Димы, когда тот меня хотел со всей злости отдубасить за свой мотоцикл. Выскочил из дырки в заборе и стал между ним и мной. Шерсть дыбом, рычит на дядьку. Поэтому выходит, не всегда мы боимся правильно. Не понимаем, что на самом деле страшно, а что сами себе напридумывали. Хорошие у вас эти «Winston». Таких бы пять пачек за раз скурил, — он затянулся с солдатской жадность, мигом спалив четвертушку сигареты. — А вы, я слышал, из Москвы?
 Ирина кивнула, улыбнувшись его детской непосредственности.
 — Я из Сокур. Это под Казанью. В Москве ни разу не был, хотя наш полк под Раменским месяц дурью маялся. Вот обидно, так и не посмотрю столицу. А с другой стороны, — он прикрыл один глаз, с хитринкой глядя на Красину, — если бы мне кто из взвода сказал, будто я этим летом буду всякие поганки жрать на космическом корабле, я бы морду начистил за такие приколы. Ладно с Москвой — на Фаргерте будет точно поинтереснее. Даю вам слово.
 — Ильин! — рявкнул Гармаш.
 — Я! — Артем круто развернулся на каблуках.
 — Хватит легкие засорять. Твой багаж вот и вот, — майор указал на профессорские сумки, собранные, расставленные в ряд возле чемодана. — Нести бережно как хрустальную вазу.
 — Есть! — Ильин еще разок ожесточенно затянулся и шепнул, наклоняясь к Ирине и выдыхая дым: — А вы красивая. На актрису похожи. Как-нибудь еще вместе покурим?
 Он мимолетно сжал ее ладошку и отправился выполнять команду Гармаша. Красина не нашла, что сказать, только губы разомкнула от неожиданного комплимента. Ну совсем свихнулся прыщавый мальчишка! Она лет на шесть старше его, а он туда же: вместе покурим. Видимо, гормоны сильно давят на голову. Света Хитрова когда-то дожидалась своего солдатика, давно, еще на первом курсе института. Скучала, смелости набралась, поехала после сессии к нему в Новочеркасск. А он там, как выяснилось, из части через забор и по очереди крутит с двумя подругами. Да крутит с таким азартом, что одна уже на третьем месяце беременности. Гормоны, гормоны, тяготы армейской жизни с невыносимым воздержанием. Мужчины все одинаковы с пеленок: легкомысленны, нахальны и жестоки. Они как особый вид биологических существ неисправимо деструктивны. Одни разрушают словом, идеей, другие грубой силой, оружием, третьи тихонечко эгоизмом. Интересно, что о таком псевдобиологическом выводе сказал бы профессор Чудов? С другой стороны к ним иногда проникаешься жалость. Даже сразу не поймешь, откуда она берется. Просачивается как вода в невидимые щелочки души, и потом принимаешь ее как родную субстанцию. Ладно, солдат Ильин, покурим. Чего же вместе не покурить, если здесь нет ничего веселее табачного дыма.
 Когда все вещи собрали, Красина с мичманом взялись сворачивать ширму. Ее намеренно не трогали до последнего момента, чтобы кто-нибудь из близких к администраторам, не заинтересовался причинами спешного свертыванья хаты. Конечно, идти с огромным количеством багажа придется через северо-западную окраину пещерного города, потом биотронами, и там самый опасный этап: попробуй, если нарвешься на подручных Гудвеса или Перца, объясни, что за движение с сумками в столь неожиданном направлении. Но и здесь светить свои замыслы раньше времени смысла не было. По причине срочного отбытия пришлось даже отказаться от разведки неизвестной пещеры за биотронами.
 — Ириш, рюкзак взять не смогу, — сказал Лугин, сматывая с матросской сноровкой трос через локоть. — Ожог лямкой растревожит. Так что, извиняйте мадам — серые глазки. Но из ваших самые тяжелые сумки понесу я.
 — Спасибо, месье — благородный Волк, но с вашими ранами, вам противопоказано выбирать самое тяжелое, — Красина бросила свернутую простынь на кусок полиэтилена. — Если б только плечо, а на вас живого места нет. В общем, с сумками — не вопрос. Вы нужны нам здоровым.
 Остальные уже были готовы в путь: майор возле Елены Владимировны и важного профессорского чемодана с образцами семян, солдаты вряд ближе к сумкам и уложенной палатки, Хитрова, улыбаясь со скрытым лукавством, о чем-то болтала с Чудовым.
 Весь путь до последней арки Лугин, оглядывался, посматривал в прорехи между палатками и ширмами, маясь только одним: не выскочил бы откуда-нибудь кафравский робот. Плотной группой да с пожитками — у каждого по две-три сумки, а то еще рюкзак за плечами — попробуй от него смойся. Если даже через соседние хаты, между пенолитовых простенков лазейками, все равно кого-то схватит, зацепит, ведь жгут стреляет на метров пятнадцать-двадцать. И что за зловещую игру придумали кафравцы, пустив по пещере сатанинские машины, жужжащие беспощадную песню? Месть за пущенный на строительные блоки пол? Так сказали бы хоть что-то внятное, рявкнули, мол, не смейте! Или мы для них как дичь или домашний скот? Вот и разъезжают по загону этакие убойные комбайны, отлавливая, упаковывая человеко-овечек для столовых и промышленных нужд. Если дела обстоят действительно так, то без разницы к Фаргерту летит корабль, к любой другой планете или этот звездолет — огромная космическая фабрика смерти. Ведь по любому волей хозяев все его пассажиры обречены.
 Прошли все-таки к биотронам без проблем. И без разговоров, молча как колонна призраков. Иногда из палаток, из-за баррикад, развешенного на веревках тряпья выглядывала чья-нибудь рожа с недоуменным взглядом: куда, зачем? Одумайтесь!
 В ближних галереях оказалось пусто: несколько переселенцев с опаской снимали с замшелых стен неказистые плоды, трое притаились в гроте, и кто-то шмыгнул мимо серебристо-серых листьев. Оно и понятно: жуткие машины навели такой переполох, после которого только самые отчаянные или голодные рискуют высовываться из хаток. Что народа в биотронах мало, для беглецов оно и к лучшему. Меньше риска столкнуться с прихвостнями администраторов, почти всегда околачивающихся здесь: у кого-нибудь что-то отнять, кого-нибудь заставить податься в хмурые ряды дружины, мытарей или работников. Во истину пещерный мир, где выбор между смертью и рабством также узок как между двумя холодными стенами. И закричать бы, размахивая руками побежать, чтобы к чертовой матери вырваться, да бежать некуда!
 — Сюда, товарищ майор, — оповестил Ракитин, замедляя шаг перед ответвлением тоннеля. — Фиг там что разглядишь, фонарик надо. А то ноги переломаем или наступим куда в неприличное.
 Что с прохода несло «неприличным» Лугин успел почувствовать. Не все утруждали себя ходить к местам с проточной водой, определенных как «туалет». Но хрен с ним, «неприличным». Секундой позже он услышал голоса из соседнего коридора. Оттеснив Ракитина, мичман сделал шаг вперед и сказал, негромко, но так чтобы разобрали Гармаш и двое солдат впереди:
 — Уходим тихонько шагов на сорок, Там, — Сергей кивнул в сторону хода, откуда доносились голоса, — возможно, люди администраторов.
 Майор быстро понял его и к счастью не стал вступать в неуместный диалог. Конечно, моряк прав: вряд ли здесь будут бродить обычные переселенцы. Не иначе, как дружина или еще какая-то сволота. Ненадолго Гармаш нажал кнопку фонарика, освещая темную галерею. Луч света выхватил извилистые стены с наплывами блестящей гадости. Пол, увы, был неровным: выступы, впадинки — вполне можно оступиться и отхватить ко всем неприятностям вывих стопы. Дальше, где стены расходились, сверху свисало нечто похожее на древесные корни. Если бы не темно-багровый цвет отростков, то в голову могло прийти, будто над гротом растет гигантский дуб или еще какой лесной великан, пробивший корнями грунт на огромную глубину.
 Все шли тихо, осторожно переставляя ноги. Одновременно приближение неизвестных к развилке по соседнему коридору все больше давило на нервы, хотелось оставить сумки и побежать в темноту, едва разбавленную фиолетовым свечением высокого свода. Майор, шагавший впереди, несколько раз включал фонарь, оглядывая пол. Когда голоса зазвучали у развилки, Гармаш подал знак, всем остановится. Тихо опустив багаж, беглецы прижались к стене. Кто догадался, опустил сумки, извлекая пользу от вынужденной передышки.
 — …так не найдешь. Здесь гребано сплетение, — раздалось со стороны биотронов.
 Бледное пятно света скользнуло по дальней стене.
 — И я, Шест, не понимаю чего мы? Колян со своими яйца мнет. А мы крайние, — донесся раздраженный голосок.
 — Их тоже поднимут. Наша задача искать, а не считаться как дети малые. Тьфу, блин, честное слово, — хрипло произнес кто-то. В световом пятне проявилась тень с автоматом наперевес.
 — Искать… А чего искать? Здесь бесполезно. Говорю, они появляются не отсюда. А там где сортиры — там проходы шире. Здесь такая дура не развернется. Реально мысли, а?
 — Боитесь, Ира? — Красина услышала шепот стоявшего рядом Ильина.
 Дурачок, нашел время для разговоров! Вместо ответа, она мотнула головой. Хотя, что там видно в густом синем мраке.
 — А вы рядом со мной не бойтесь, — продолжил он уже ей на ухо.
 Ира почувствовала, как рука солдата неуверенно и трепетно обняла ее немного выше бедер. Красина едва не пискнула от неожиданности. Господи, рядом уроды-прислужники Гудвеса, вдобавок ладонь этого мальчишки чуть ли не на заднице! И не возмутишься, не дернешься так, чтобы глупые мысли из его головы вытряхнуть.
 — Руку убери, — как можно тише прошипела Красина.
 Человек, остановившийся в развилке, направил свет фонаря в проход, где затаились беглецы. Размазанное пятно прошлось по стене, прыгнуло по брошенным сумкам, ногам Хитровой и Лугина. Ушло к потолку. И снова резко как вспышка упало на брошенный в проходе скарб.
 — Если что, я за вас заступлюсь, — шепнул так некстати Артем.
 Ирине показалось, губы мальчишки схватили прядь ее волос. Дыхание у солдата несвежее; конечно, не у всех есть зубная паста. Его рука прижала Ирину крепче. Палец будто случайно скользнул под резинку куртки. Одуреть! Интересно, если ему дать волю, до чего отважится дальше?
 — Там глушняк, — раздался голос с развилки. — Идем туда — нет?
 — Гребем к парашам, — хрипло ответил человек с автоматом.
 Шаги удалялись невыносимо долго, а сердце Красиной билось чаще и чаще, словно с запозданием пережевывая жесткие кусочки испуга и нагловатое, а в чем-то забавное проявление солдатской страсти. Сказать ему, этому не по годам прыткому Артехе, что полагается в таких случаях? Так нельзя подставлять — рядом майор. Ира накрыла его разгоряченную ладонь своей и осторожно убрала с талии.
 Гармаш включил фонарь, прошелся лучом по оставленному на полу багажу, по лицам товарищей, словно убеждаясь: за время потемок без потерь.
 — Далеко еще? — спросил он Ракитина, задержав на том желтое пятно.
 — За вторым поворотом сразу, — отозвался боец, поднимая сумки.
 Красина шумно выдохнула и прислонилась к стене.
 — Ирусь, ты чего? — Светка, озаботившись, подскочила к ней.
 — Ничего, — опустив голову, Ирина мотнула подбородком. — Просто так, — добавила она, убирая волосы с лица.
 Взяла нехотя две сумки — огромную и тяжелую все-таки нес Серенький Волк — и тоже притворилась бодрой, готовой в путь хоть на другой край преисподней.
 Добраться до дыры оказалось труднее, чем выходило то с бравых слов солдат. На высоту метра в три вело несколько покатых уступов, и если без багажа, хватаясь за неровности пенолита, то оно, конечно, и несложно. А вот с тяжелыми сумярами попробуй, вскарабкайся: цепляться разве что зубами и равновесие держать, когда вниз с каждой стороны тянет килограмм 15–20, а спиной еще рюкзак, не очень здорово. Первым к основанию тайного хода поднялся Гармаш с небольшим саквояжем Елены Владимировны. Лугин с помощью расположившихся по уступам Ильина и Ракитина, подавал ему самые тяжелые и объемистые сумки. Справились довольно быстро, отдышались, помогли подняться профессору, дамам. Только Хитрова залетела наверх сама со стремительность рыжей белки. Так, что мичман поначалу опешил и вынуждено выразил восхищение:
 — Эх, ты Лисичкина! Удивляешь. Альпинизмом что ли страдала?
 — Нет, художественной гимнастикой. КМС, между прочим, — Светка позволила ему подхватить себя за локоть у самого входа в тоннель. Задержалась, красуясь перед моряком, и смело стрельнула глазками. Уж она знала: от таких взглядов не у каждого потом ровное дыхание.
 Переход не был длинным, но в узком пространстве да еще с низким сводом попробуй, разбегись с багажом. Иногда приходилось протискиваться между близких стенок, иногда ползти едва не на четвереньках, пыхтя и волоча за собой поклажу. Но выбрались, чуть вспотев от напряжения, хватая ртами холодный воздух неизведанной пещеры. Здесь, как обещал Игорь Ракитин, начинались биотроны. Несколько световых пятен оранжевого и зеленоватого оттенка разгоняли мрак. По пышному, длинноволокнистому мху торчали стекловидные кукурузины. На другом простенке тоже проступала растительность: вроде грибы, приплюснутые шарики, губчатые выросты — всякая дрянь. Припахивало гнилью и валерьяной, натуральной земной валерьяной, на которую ведутся коты. Странно, блин, такой специфический дух в чужих чертогах? Невдалеке журчала вода.
 — Слышь, Юр, — остановил Лугин Гармаша. — Нам бы туда в наглую соваться не надо. Разведку все-таки не делали. Лучше тормознем все здесь минут на десять. Я пойду, погляжу, что к чему.
 Мичман ожидал возражений, но майор сказал:
 — Разумно. Вместе сходим. Но здесь остальным стоять тоже неудобно. До того темного грота доведем.
 Так и решили. Подняли вещи, пошли: на этот раз Лугин со Славиком Рудневым впереди, за ними Владимир Ефимович с дочкой и Гармаш. Остальные на пять-семь шагов сзади. Только до грота не дошли.
 — Эй, сука лысая, ренцели на пол и замри! — раздался из темноты недобрый басок.
 Обращались к Рудневу или к нему самому — мичман не разобрал.
 Тишину оборвал ружейный выстрел.
 10
 Пуля увязла между растений-пузырей, сорвав кусок волокнистого покрытия.
 Пальнули из грота. Лугин видел жирную малиновую струйку пороховых газов из темноты. Расстояние шагов шестьдесят: с такого даже дурак может вести прицельную стрельбу. И что им нужно? Хотят обозначить, мол, здесь пограничная зона между Нововладимирском да еще каким-то пещерным полисом? Хорошо если именно так. Выслушают причину переселения, вникнут, глядишь, примут и окажутся благодушней Перцовой шайки. Одно настораживало… Сергей не сразу понял что именно. Что его так сразу зацепило, растревожило во фразе, брошенной перед выстрелом. Потом только просек: крайне не понравилось слово. «Ранцели» — чисто бандюганский жаргон. С Мурманска помнит — сиделые так говорят. Вот тебе и новый счастливый мир в отдельно взятой пещере!
 Сергей, обернувшись еще в первый миг, успел заметить, Гармаш кинулся за угол, пряча Лену. Лисичкина с Ириной должны скрываться напротив, и Артеха с Ракитым куда-то смылись, побросав сумки. По существу на линии огня стоял только сам Лугин. За ним Слава Руднев и замешкавшийся профессор, вертевший в непонимании головой. Имелся, конечно, вариант, резко наземь и кувырком к ближайшему укрытию. Оттуда уже вести переговоры, выяснять, что за стрельба и почем проблемы. Так бы и сделал, но не подставлять же солдата с Владимиром Ефимовичем — они-то кувырком не догадаются и не сумеют, а если тупо побегут назад, поймают по пуле, как пить дать.
 Из-за выступа, мохнатого от бурой поросли, вышло трое, судя по нахальной вальяжности, чувствовали за спинами прикрытие еще из нескольких стволов. Первый тип низенький в солдатском бушлате, но явно не военный — так подумалось, стоило глянуть на его рожу, на которой зона будто клеймо выжгла. Второй шел, не опуская ПМа и целя в Лугина. На толстых синеватых губах улыбка точно у Мадонны, под щетиной выше скул багровая сеточка капилляров — не иначе, алкоголик с затяжным стажем. Хороша компания. Такими бы мордами да об асфальт! Третий тоже с пушкой, но марки ТТ, брови смоляные, глаз недобрый как у ворона, татуировка видна из-под отворота засаленной рубахи.
 — Что за движняк? А барахлины! Ай-я-я! Откуда столько барахлинушки? — третий на подходе отчего-то решил сменять пистолет на нож. И вышло это у него лихо, едва пушка села за пояс, в руке появился узкий стальной клин.
 — Да так, ищем место для жилья, — проговорил Лугин. Перед глазами будто мелькнула чайка-поморник, качнув воздух длинными крыльями. Дурной знак. Ох, дурной! С этими пустым разговором не разойдешься: или все отберут и пырнут кого-нибудь на память или… «Или» может стать хреновей самого мрачного страха, ведь за спиной девушки: Ирина, Лена и рыженькая — Лисичкина.
 — Эй, пердило что по форме, выходи! Руки на виду! — крикнул низенький, наверное, имея в виду майора.
 — И гусыни на вид. Резво без ранцелей все три! — гаркнул тот, что держал на прицеле мичмана.
 Лугин мигом прикинул: если Гармаш сразу поддастся на понт, выйдет из укрытия, то все — приплыли в порт назначения. Ведь ствол только у него, едрена майора, только он может уровнять шансы в неминуемой заварухе. Хотя какие шансы, если у этих уродов каждого по пистолету, кто-то еще в гроте с дробовиком, и не известно сколько и с чем там дальше по галерее! Шансов самый аккуратный ноль. И заваруха по всему раскладу будет: ладно со шмотьем, но девушек Лугин тронуть не даст. Есть еще Денискин нож, есть сила в руках и справедливого нахальства хватит, даже под бандитскими пулями. Только бы эти козлики потеряли бдительность, расслабились, пуская слюну по легкой добыче, и подошли ближе. Как можно ближе. Двоих он пырнет, а там Гармаш — не промахнись! И Дениска, помоги Дениска с того света, раз уж на этом бог нихрена не видит!
 — Резвее на вид, я сказал! — прогремел тот, что с мордой алкоголика. ПМ в его руке прыгнул от Лугина к солдату. Напряженный палец едва не сорвал спуск.
 — Не… стреляйте, — как удавленный произнес Славик Руднев. Страх забрал мальчишку с потрохами, и ноги подкашивались. — Пожалуйста, у нас нет оружия, — зрачками, разлившимися во всю ширь, он смотрел в черное отверстие ствола, готовое плюнуть пулей.
 — Ребята, давай миром решать! — раздался из-за угла голос Гармаша. — Чего, хотите?
 — Сука, ты! Я сказал, сука, на вид! — проорал, брызжа слюной, низенький. — Бабы все три на вид! Решать он будет! Мы здесь решаем!
 — Ира, не выходите! — прошептал Артем Ильин, переглянувшись с майором, стоявшим напротив.
 Лицо Гармаша схватила бледность, но ПМ он держал твердо — нервам на оружие влиять запрещено. Пальцем свободной руки, он подал Ильину и Ракитину знак ясный без всяких пояснений: стоять на месте, не высовываться.
 — У меня нож на кармане, складной правда, — продолжил Артеха успокаивать Красину и топтавшуюся рядом Хитрову. — Если бы не их пистолеты, мы бы посмотрели, кто кого! — он прижал Ирину к себе, на этот раз за талию, почти под грудь с мужской решительность.
 Ира теперь и не возражала против объятий, сама схватила глупого мальчишку за край куртки, сминая в пальцах как в когтях камуфляжную ткань и шепча:
 — Стой здесь, не петушись! Умоляю!
 Сердце колотилось бешено. Никогда прежде она не сталкивалась с такими мерзкими лицами, что нарисовались напротив Лугина и профессора. Истинное зверье! Каким-то шестым чувством она понимала: те, которые резали головы возле Серебряного столба, и то в чем-то лучше. С теми хоть спорить можно, упрашивать, доказывать. С этим же уродами, выскочившими будто черти из-под земли, — нет. Убей или умри — вот весь закон!
 — Давай так ребятки, — начал Лугин — нож под пледом, выхватывать не особо удобно, ведь много лишних движений, — он хмуро улыбнулся ближнему, тому, что с синюшными губами и алкоголическим румянцем, — мы вам все без разговоров шмотье кроме одной сумочки, и как родные расходимся?
 — Пасть сомкни! — ПМ в руке того мигом вернулся к мичману.
 — Форменный, пердило! Ссыкло, вышел! — татуированный сверкнул глазами в сторону без того перепуганного Славика и рыпнулся вперед: — Вышел, сука! Раз! Два! Все! Старого режу! — он подскочил к Владимиру Ефимовичу.
 И кто бы мог подумать, что эта мразь так сразу исполнит угрозу. Сергей ждал счета «три!» и новых выкриков с брызгами слюны — ну любят эти ублюдки давить на психику! Кайф им орать, ловить на понт. Не дождался. Вместо этого выпад клином в беспомощного, растерянного старика. Чудов не крикнул, просто тяжко охнул, ощутив в животе теплую боль. Полный живот боли, брызнувшей жгучими струйками.
 Воткнув клин в профессора, татуированный еще успел поддать рукоятью со всей дури вверх. За углом раздался вскрик Лены. Гармаш секунду медлил с выстрелом, боясь зацепить Владимира Ефимовича, и нажал спуск, когда уже у профессора согнулись колени.
 Одновременно заговорило еще два ствола. Лугин прыжком ушел с линии огня, и когда тип с лицом пьянчуги снова отыскал его мушкой ПМа, Денискин нож жестко встрял между ребер подонка. Басовитый гром дробовика из грота сбил с ног Славу Руднева. У мичмана не было и мгновенья уточнять, что с мальчишкой, видел только расплывающееся пятно крови по армейской одежке. Вырвав нож, Сергей волчком крутанулся к низенькому, держась стены, чтобы не схлопотать в спину из ружья. Из-за угла с воплем и обычной перочинкой в кулаке выбежал Артеха. Что он орал — непонятно: не слова, а буйный рев. И положил бы его низенький первой же пулей, если бы не Гармаш. Молодец майор! Кто бы ожидал: три выстрела в такой потасовке, дерготне и два в цель. Низенький сразу труп — девятимиллиметровая пуля разворотила черепушку. Татуированный, что резал профессора, еще дергался, пытаясь схватить выпавшую ТТшку, Лугин его опередил. Пистолет в правую руку, левую, стоя на четвереньках, занес с ножом. Добить выродка или бог рассудит? Нет уж, суд это человеческий — лезвие широко, на всю глубину до косточек полосонуло по горлу. Из темноты снова огрызнулись с дробача.
 — Наземь! Едрен батон! — заорал мичман Ильину, тупо стоявшему между сумок над распростертым Славкой.
 — Его убили! Эти суки! — Артеха взмахнул рукой, крепко сжимавшей маленький перочинный нож.
 — Ну, дурак! — Лугин хотел, не поднимаясь, катнуться ему под ноги, только не успел.
 Засевший в гроте, выскочил из укрытия, дважды пальнул, укладывая солдатика, и побежал по галерее.
 Сергей стрельнул в отмазку. Наверное, не попал. Взгляд сразу перелетел к Ильину, корчившемуся под огромной коричневой сумкой. Тут же подбежал Игореша Ракитин и Гармаш. Позади в нескольких шагах раздавались сдавленные всхлипы Елены Владимировны.
 — Да не высовывайтесь же, мать вашу! — зло прошипел на них Лугин. — Хрен его знает, кто там еще! Вот нарвались, так нарвались!
 Он качнул головой, заслоняя лицо руками. Ладони прилипли к щекам. Отчего? Да они же в крови того подонка, — с некоторым опозданием дошло до мичмана.
 Гармаш наклонился над Славкой, осторожно перевернул его спину, и тут же выпрямился, будто схваченный кем-то сверху за волосы. Губы его скривились, усики дернулись, и он разразился ядреным матом, потрясся кулаками в затемненную часть биотронов.
 — Слышь, майор, не будь дураком! — одернул его Сергей. — Точно мишень маячишь. Хочешь, чтобы и тебя срубили? — не опуская ТТ, Лугин вглядывался в сумрак галереи, куда бежал последний из банды. Вот только вопрос: последний ли? Мичман больше не видел там никаких шевелений, и звуков с той стороны не слышал кроме журчания воды, но это не значило ничего. В голове каруселью вертелась мысль: или те трое, трупы которых валялись в двух шагах, такие самонадеянные идиоты, или они чувствовали за спиной какую-то силу еще. Черт бы их, умом никогда не поймешь выходок этих отморозков.
 — Моих пацанов! Двоих моих пацанов, как перепелок из ружья! — не унимался Гармаш.
 — Артеха жив, — известил его сидевший на корточках Ракитин.
 — Берем его. Давай! Давай не стой хреном! Несем за угол, — Гармаш быстро пришел в себя. Глянул с жалостью на Лену Чудову, трясшуюся в истерике возле отца, и взял под руки Ильина. Тот вскрикнул, но, найдя взглядом Ирину, стиснул зубы: позволить малодушие при дамах он не мог. Игорь уже держал друга за ноги.
 Красина и Хитрова тоже попытались справиться со слабо стонавшим профессором. Взяли кое-как, потихоньку потянули в безопасное место, к площадке перед началом тоннеля. И нужно было бы Лугину помочь им, но сейчас выходило не до джентльменства и даже не до жалости к раненым: сейчас главное, чтобы еще кого-нибудь не подстрелили. Сергей, сжимая вспотевшей ладонью ТТ, не спускал глаз с ближних проходов. Только когда на полу остались брошенные сумки и мертвый Славик Руднев, мичман подобрался на корточках к багажу, взял что по силам и поспешил убраться к площадке, над которой темнела дыра — ход к Нововладимирску. По пути Сергей споткнулся об татуированного. Голова бандюгана на подрезанной до позвонков шее повернулась набок. Холодные глаза уставились на Лугина. Ну точно глаза ворона, черные, с дьявольскими отсверками. Сквозь мертвую поволоку, сходящую с того света на них, Сергей словно прочитал предсмертное послание: будет еще вам! будет! пожалеете, что не здесь сдохли! И надо бы обшмонать труп мрачного пророка (может у него остались патроны на ТТшку?), но трогать его… С большим удовольствием Лугин потревожил бы Дракулу в гробу.
 Чудова продолжала дрожать в истерике возле отца. Лучше бы она, чем бессмысленно гладить его по щекам, подняла голову старику, чтобы тому облегчить дыхание, и не травмировала его, да и всех остальных невыносимыми стенаниями. Как разобрал с первого взгляда мичман, рана у Владимира Ефимовича вышла тяжелой, — кровоточащий разрез от средины живота к ребрам — и здесь все зависело, как глубоко татуированный сунул нож. Лезвие-то у его бандитского клина не особо длинное — оставляло профессору некоторые шансы подышать воздухом этого мира. Повязку на скорую руку наложили бинтами из аптечки Хитровой. А с рядовым Ильиным, пожалуй, дела обстояли хуже. Сначала Сергей думал, будто парню охотничьей пулей просто порвало мышцы на плече — вещь, ой какая неприятная, но без непосредственной угрозы жизни. Потом только разобрал, что красные пятна по груди и возле живота, вовсе не брызги крови от пулевой раны, а след картечи — вещи куда более коварной, чем пуля. Стреляли-то в Артеху дважды. Значит, сволочь с ружьем попал оба раза: один патрон с жиканом, второй с картечью. И от второго много беды. Поди, разбери сразу, куда вошли злые колобки свинца. А лицо у парня белое. Хорошо, если бы только от страха, но раз посинел кончик носа и подбородок заострился, то ясный признак внутреннего кровотечения. Внутреннего, потому что, как Лугин не глядел, сильных видимых кровоподтеков нет — разорванное плечо не в счет. В общем, плохи дела с Ильиным, похуже, чем с профессором. Этой фиговой новостью, мичман решил не делиться: от такой правды никому пользы, только нервы у людей погорят.
 — Такие мысли, — сказал Сергей, выпрямившись и обтерев руки обрывком бинта. На тихую истерику Чудовой он старался не обращать внимания, хотя это едва получалось. — Перво-наперво, нужен врач. Отсиживаться нам нельзя. Ни здесь, ни в более укромном месте, если найдем такое. И вот второе что: тот, убежавший с ружьем может скоро вернуться с дружками.
 — Где же мы найдем врача? Где?! — подняв заплаканное лицо, прокричала Елена Владимировна. — И зачем мы сюда пошли?! Ну какая же глупость!
 — Вижу только два варианта, — продолжил Лугин. — Или быстрее возвращаться в Нововладимирск, со всеми вытекающими. Или взять риск, обследовать эту пещеру. Возможно, мы случайно нарвались на банду, промышлявшую по биотронам или шедшую в тот же Нововладимирск, а в этой пещере имеется поселение с более вменяемыми жителями. Я бы выбрал второе, поскольку мы уже здесь.
 — И я бы выбрал второе, — кивнул Гармаш, хлопотавший возле Ильина. — Но при этом риск обжечься еще выше. Давай, мичман, так… Раз времени рассиживаться нет… По-хорошему у нас вообще ничего нет, кроме двух тяжелораненых и всего двух альтернатив: либо сдаться нововладимирцам, либо здесь еще раз напороться на бандитов. Я иду, погляжу, что здесь. Вдруг, действительно, как ты говоришь, имеется поселение с вменяемыми людьми. Но не верю я уже в такое, — он замотал головой. — Честно говоря, не верю в людскую вменяемость. В общем, все равно схожу, чтобы потом не мучила совесть. Если услышите выстрелы или я не вернусь через полчаса, сматывайтесь в Нововладимирск, и на поклон к Перцу.
 — Лады. Мы сумки пока подтянем ближе к дыре, — Лугин прикинул, что большую часть багажа при любом раскладе придется пристроить здесь. У выхода из туннеля имелось что-то вроде ложбинки. Хорошо бы туда убрать скарб от посторонних глаз и привалить этот неважный схрон кусками кафравского мха.
 Гармаш без задержки двинул к темному рукаву галереи. Раненый Ильин, стонал, вспоминая маму и потерянную навсегда Землю. Жалко солдата, нестерпимо жалко. Майор сам бы предпочел трижды попасть под ружейные выстрелы.
 А Славка Руднев, скромник, наивный мальчишка в душе, лежал мертвый с большим открытым ртом, возле скорченного тела бандита. И так невыносимо было наблюдать их двоих угомонившихся на веки рядом, словно ангелочка возле проклятого зверя.
 11
 — Профессору пить не давать, — наказал Лугин Елене Владимировне, вроде утихшей в последние минуты.
 Сам он решил все-таки обшмонать убитых бандитов. Патроны на ТТ — 7,63 край как нужны. Попробуй такие достань не только в пределах кафравского звездолета, но и на прежней Земле-матушке — раритет без всяких преувеличений. Да и ПМ еще один пригодиться. Даже, пожалуй, ПМ важнее. А еще мало ли что полезного у мертвяков-подонков. Тот же армейский бушлат снять с низенького. Низенький в плечах вполне широк, и верхняя одежка с него пойдет вместо пледа, державшегося на булавках и мало спасавшего от холода. При этом Сергей подумал, что за подобное мародерство стыдно ему вовсе не будет. Он бы и кожу снял с этих козлов, не то что одежду. Одна только неприятность: их вещи станут напоминать о Славкиной смерти. В общем, злые вещи, но что делать, если вокруг нет ничего доброго.
 Артем, корчившийся и стонавший, скоро успокоился. Может быть, подействовал укол и таблетки из Светкиной аптечки, хотя реально боль от таких ран мог заглушить только общий наркоз. Не поднимая чугунной головы, Ильин нашел взглядом Красину: ее серые глазки в тот самый миг влажно смотрели на него.
 — Ир… — шевельнул он губами. — Покурим, а?
 — Покурим… — Красина опустилась рядом, достала пачку «Winston». — Куда тебе сейчас курить, бедный герой? Лежи, пожалуйста, смирно.
 — А обещала, как-нибудь вместе… — с горечью напомнил он. — Мне курить, наверное, последний раз. Майор вернется, буду к тому моменту жив или нет, не знаю.
 — Не смей думать о глупостях, — наклонившись, прошипела Ира. — У тебя раны плевые, просто очень болезненные, — соврала она, не имя представления о тяжести его ранений, но по мрачному виду мичмана, догадавшись, что с солдатиком совсем плохо. — Лежать нужно спокойно и без мыслей о табаке, — как можно мягче добавила она.
 — А я мыслями как раз не о табаке маюсь, — он поманил ее пальцем руки, прижатой выше повязки, — а о тебе. Покурить — это так, как бы за кампанию. Хотел бы сам, сам и до кармана дотянулся. У нас на улице девчонка жила точно вроде тебя. Такие же волосы и глаза то ли серые, то ли голубые — не поймешь. Такие, что тянет к ним, фиг остановишься. Нравилась мне, аж ночами снилась. Так вот… Ну прикуривай, — он покосился на сигарету.
 — Что «так вот»? — Красина щелкнула зажигалкой.
 — Так вот ты, получается, красивее ее, — он нашел силы и нахальство усмехнуться.
 — Очень сердечная история, — Ирина затянулась и выдохнула сизую струйку подальше от его лица. Что сказать мальчишке, который вместо того чтобы плакать от кровавых дырок, чуть ли не в любви признается? Господи, помоги ему выкарабкаться! Заживи раны его, успокой боль! — Артемочка, — полушепотом произнесла она, — знаешь, что мне скоро двадцать шесть. Тебе, наверное, только девятнадцать. Я как бы старая для тебя. И сейчас бы не о девочках думать. Ну их нафиг в нашем положении.
 — Мне двадцать. Ну, покурить дай, — Ильин попытался поймать ее руку своей левой, не особо послушной. Под ребрами стрельнуло так, что на глаза навернулись слезы.
 — Только не дрыгайся, — Красина поднесла сигарету к его рту. — Две затяжки — не больше. Раз…
 Он втянул в себя дым. Едва сдержался, чтобы не закашляться. Снова под ребрами что-то сжалось и разорвалось. В животе будто повернулся огромный осколок стекла.
 — Два… — отсчитала Ирина и отняла сигарету. — Выздоровеешь, тогда хоть целую пачку.
 — Ира… — тихо позвал он. — Хочешь, чтобы я скорее того, на ноги?
 — Я что похожа на садистку?
 — А это сейчас проверим, — Артем снова нацепил на лицо вымученную улыбочку. — Поцелуй меня, если не садистка.
 — Ну нахал, — Ирина наклонилась над ним. Лицо солдата в зеленоватом отблеске светового пятна неживое. Под заостренным носом синюшная тень, и прыщи темными бугорками. Красина секунду помедлила, глянув на возившуюся возле профессора Светку, на Лену Чудову, вздохнула, и прижалась бледным губам Ильина. Он обхватил ее, пальцы трепетно запутались в волосах. Откуда только силы нашел и столько страсти?
 — Все, хватит. Хватит, — прошептала она. — Пожалуйста, Артеш, тебе покой нужен.
 Пока Ракитин относил оставшиеся сумки, мичман без особого усердия осмотрел трупы. Не считая забытого ПМа и патронов, полезного нашел не много: только руки зря уделал звериной кровью. Фляжка со спиртом, фонарик, швейцарский армейский нож «Victorinox» с мини пилкой, пассатижами и массой полезных функций, зажигалки и две пачки сигарет — может солдатам сойдет. Еще всякий хлам вроде бумажников с деньгами, капроновой удавки, шила и костяных четок, колоды карт и пакетика с анашой — все это, никому ненужное, свалил кучкой у башки татуированного, будто из нее это дерьмо и высыпалось. Свернул плед, надел простреленный бушлат, пришедшийся почти впору, но слегка тревоживший обожженное плечо через повязку. Затем подхватил солдата Руднева на руки и поплелся назад. Уж слишком не хотелось, чтобы мальчишка лежал возле всяких подонков.
 Майор чего-то задерживался. Как он ушел, миновало двадцать четыре минуты. Беспокойства по военному особого не было, но первые тревожные звоночки начали звучать во взбалмошных мозгах. А вдруг что пошло не так? Напоролся на дружков беглого с ружьем? Не родной этот Юрий Сергеевич, и взаимной симпатии как-то не намечалось, а все равно о нем печешься. От чего так, Сергей знал из прошлого опыта. В критических ситуациях с людьми сближаешься в сто раз быстрее, чем в заурядной и пустоватой житухе. Вот, к примеру, когда Лугин служил срочником, и свело его и еще шестерых годков на маяке за Печорской губой, так за три дня все стали насквозь родными, хоть в паспортах отметки делай. От того, что вместе замерзали без соляры, вместе мучались голодухой и терпели тяготы северной жизни. Но так бывает, если люди вокруг тебя не полные сволочи. Наверное, в людских головах есть особый пунктик, что-то на уровне инстинкта. Он и заставляет в тяжелые дни искать себе ровню, прикипать к ней без всякой душевной кривизны, иначе амба — не выживешь.
 Устав нести мертвого, Лугин остановился у покатого простенка, где изо мха торчали стекловидные початки. Не успел отдышаться, как услышал голос Красиной и сразу Хитровой — звали его. Тревожно звали, почти выкрикивая. Подхватив Славку, мичман поспешил к площадке. Была она рядом, за поворотом. Добежал, положил Руднева на пол ближе к углу, чтобы его мертвое лицо никого не беспокоило, и поднял взгляд к Светлане.
 — С Артемом что-то, — проговорила Хитрова.
 Оттеснив Ирину, Сергей припал на колено возле солдата. Схватил левую руку, щупая пульс.
 — Он задергался, весь задергался, приподнялся, — скороговоркой начала объяснять Красина. — А потом хотел что ли крикнуть, и кровь с губ. Немного крови. Вот я вытерла платком. Господи, мы делать что не знаем! Аптечка открытая стоит. А что толку-то?!
 — Да нечего уже делать, хоть с аптечкой, хоть с бригадой реаниматоров. Сдулся, — мичман осторожно повернул к себе голову Ильина и положил два пальца на его пожелтевшие веки. — Умер он, — пояснил Сергей специально для Красиной, до дрожи боявшейся услышать эти страшные слова.
 — Как же умер? — Ирина почувствовал, что ноги не держат ее, даже густой запах кафравской валерьянки, витавший вокруг, не помогал. Как Красина стояла, так и опустилась между пластиковой коробкой с рельефным крестиком и Артехой. — Мы же говорили с ним только что. Живенький такой был. Улыбался и глупости мне всякие. Сережа! — она вдруг вцепилась в бушлат Лугина. — Я ему курить давала. Два раза затянуться. Знала, что нельзя, но он так просил! Не из-за этого ли?! — она поджала губы, чтобы не зареветь.
 — Глупости не говори. Картечь у него внутри, а не твоих две затяжки. Хрен его знает, что свинцом порвало. У меня сразу были подозрения: парень долго не протянет. Я не врач, конечно, полтора года на фельдшера шел, пока не выгнали. Вот и все. Все, Ириш, — он привлек ее к себе. — Не плачь. Очень жалко парня, но мы для него ничего не могли.
 Игорь и Хитрова, потрясенные, стояли по другую сторону от вытянувшегося Артема. Даже Елена Владимировна, все это время не отходившая от отца, подбежала и выглядывала из-за плеча Ракитина, большими карими глазами, зрачки в которых растеклись во всю ширь.
 — Я ему сигарету в зубы!.. — не унималась Ирина. — Ну зачем, боже! На кой фиг! Сережа! — она рывком повернулась к мичману, обхватив его, забыв об ожоге. — Получается, мы все умрем, да?
 — С чего такие выводы? — опешил Лугин.
 — Если даже мальчишек убивают. За пять минут двоих! Какие еще должны быть выводы?! — Красина отпустила его, встрепенулась, размазывая по лицу слезы. Ей было одновременно стыдно и больно. И невмоготу, что рядом лежал тот самый мертвый мальчишка, которого она целовала, чтобы успокоить.
 — Абзац, что твориться! — проговорила Хитрова, нервно расхаживая возле сумок и поглядывая то на Сергея, то на Ирину возле Ильина. — Здесь у всех крышу срывает. У меня, кажется, тоже.
 — Мы выживем, Ир, — сухо сказал мичман. — Что-нибудь придумаем, выкарабкаемся.
 — А знаешь, — Красина запахнула куртку, чувствуя крадущийся по всему телу озноб, — он — Артем, меня точно так же успокаивал всю дорогу сюда. И теперь сам спокойненький на все оставшиеся дни…
 Она хотела сказать что-то еще, но услышала тихий хруст. Так хрустит пенолитовое покрытие в некоторых местах биотронов при ходьбе. Кто-то приближался к ним. Приближался быстро: хруп-хруп, хруп-хруп. Сергей тоже услышал. Поднялся на ноги, снимая с предохранителя ПМ. Старенький пистолет вороноглазого решил из-за пояса не вытягивать — патронов 7,63 только шесть. По движению руки Лугина Ирина и дочь Чудова отбежали за бурые наплывы под световым пятном, только Хитрова вредничала. Игорь Ракитин неумело пытался привести в боевое положение свой ПМ.
 К счастью обошлось без стрельбы: из-за поворота появился запыхавшийся майор.
 — Ильин умер, — сразу огорошил его Сергей. — Сожалею, Юр. Картечь крепко внутри попортила. Я так и думал, что без шансов.
 Гармаш, замедлив шаг, подошел к Артехе. Остановился, обитая вспотевшее лицо, и что-то заговорил полушепотом, качая головой.
 — Суки! — он повернулся к Лугину, видел я того с ружьем. — Патрон пожалел. Маячил метрах в ста передо мной. Маячил, как пес паршивый. Знал бы, что так с Артемом, я бы догнал, обойму обязательно всю всадил.
 — Что там? — Сергей кивнул в сторону уходящих вдаль галерей. — Извини, Юр, времени на преамбулы нет. Давай по существу.
 — Времени вправду нет. Боюсь, скоро пожалуют сюда. Опередил я их минут на пять, может больше, — Гармаш выдернул из кармана платок и приложил к шее. — Не знаю, как насчет новогорода с вменяемыми жителями, но за первым же выходом из биотронов есть типа поселения. Несколько палаток за аркой, свал какого-то барахла. Толчется там человек двадцать. Скорее всего, я видел малую часть. Сидел в закутке, пытался разобрать, кто такие. Издали определенно оно и не угадаешь, но на вид те же бандюки. Головы у многих стриженные вроде твоей, чуть волосы отросли. Думаю, беглые с зоны под Владимиром. Их же несколько тысяч по области разошлось. Может, слышали разговоры об их бесчинствах за Вязниками?
 — Не особо, — отозвался Лугин.
 — Ну и не надо оно нам сейчас. В общем, этот бежавший с ружьем сразу к ним. Сели перетирать что-то. Что — понятно. О нас перетирать, и убитых дружках. Я так полагаю, сейчас соберутся и маршем сюда. Нам остается уходить к Нововладимирску. И скорее. Тут, умно говоря, без альтернативы, — он отстегнул с ремня фляжку, проворно свинтил пробку и сделал пару глотков. Спирта или воды, Лугин не понял — физиономия майора с момента возращения больше походила на гримасу выпившего и не закусившего.
 — И что же в Нововладимирске станем делать? — приглушенно поинтересовалась Хитрова. — На поклон к Перцу и Гудвесу? И с профессором как объясним? Если сказать правду, что нашли другую пещеру и хотели уйти, администраторы такое вряд ли простят. Не думаете ли вы, что при их склонности к показательному как бы суду, наш вопрос может повернуться очень жалко.
 — Есть еще не ахти какой вариант, — начал мичман. — Поискать временное прибежище в биотронах, и там уже обдумать, решить. Вот только Владимира Ефимовича по любому нужно сначала к врачу, а где искать врача, не известно. Ходить, расспрашивать народ по Нововладимирску, тоже не дело: потеряем драгоценное время. О медиках среди переселенцев могут знать только Гудвес или Перец — они интересуются востребованными специалистами и ведут по важным персонам списки.
 — Молодые люди, — слабо сказал Чудов. Ему вроде стало немного лучше: он приподнял голову и взгляд прояснился. — Меня, прошу, послушайте. Жизнь одного человека, тем более старого, почти отжившего свое, никак не может стоить многих ваших жизней.
 — Папа! Не смей так говорить! — резко высказалась Лена. — Мы ни за что тебя не оставим!
 — Подожди, Леночка. Я хочу заметить, что вам совсем неразумно так рисковать. Мысль Сережи про биотроны вполне хорошая. Советую сделать так. Если сил хватит, отнесите меня к выходу из биотронов возле нашего бывшего сектора и поручите кому-нибудь доставить к администраторам.
 — Извините, Владимир Ефимович, но из первых встречных вряд ли найдутся добровольцы предстать перед Гудвесом вместе с вами, — возразила Красина, нервно мявшая сигарету.
 — За даром нет, а если чем-нибудь отблагодарить, то вполне согласятся. Можно отдать нашу палатку и многие мои вещи. Только ни в коем случае не чемодан с семенным фондом! Это важнейшая вещь для бедующей земной колонии. Без нее сельского хозяйства никакого, ни просто нормально жизни. И вот еще, — Чудов, так и не найдя взглядом чемодан, попытался поднять голову еще выше. — Я так полагаю, у начала биотронов с западной стороны, есть такое же ответвление, каким мы шли сюда, и подобный туннель в другую пещеру. Почему так уверен? Из принципа симметрии, мои молодые люди. В организации внутреннего строения звездолета, как я убедился, он соблюдается. Так что можете испытать удачу за вторым тоннелем. Почему бы нет? Не везде же бандиты, где-то есть и хорошие люди. В общем, меня к нововладимирским биотронам попрошу. Там и расстанемся.
 — Выберемся на ту сторону, там и решим, — заключил Сергей.
 Убитых солдат — Ильина и Руднева — положили рядышком в небольшом пенолитовом кармане под бурыми лохмотьями мха. Забрать мертвых с собой или по-человечески похоронить здесь, не было никакой возможности. Но, как говориться, живые о живых. Ирина и Светлана, прихватив, сколько смогли поклажи, двинулись через тоннель первыми. За ними Лугин и Ракитин. Они несли профессора. Майору Гармашу выпала не менее сложная задача: он тянул сразу четыре сумки и рюкзак, связав их веревкой. Лена Чудова взялась доставить драгоценный чемодан с семенами и кое-что из важной мелочи.
 Пробирались через не такой уж длинный ход долго, минут пятнадцать, часто останавливаясь, передохнуть и отдышаться. Но в скрюченном виде под низким сводом особо не отдохнешь — так, самообман, в лучшем случае перераспределение напряжения на другие мышцы. Владимиру Ефимовичу во время перехода пришлось особо туго. Иногда Лугин тянул его волоком, потому что Игорь Ракитин, ползший позади на четвереньках, не мог приподнять профессора. А иногда на поворотах у близко сходящихся стен, Владимиру Ефимовичу приходилось сгибаться, и обострявшаяся боль едва не доводила его до безумия. Юра Гармаш на одном из таких участков застрял со своей неуклюжей вязанкой сумок. Его ждать не стали: все спешили выбраться из проклятой норы, вытягивающей последние силы будто гигантская черная пиявка.
 Когда пространство вдруг расступилось, дохнуло свежим воздухом, Красина и Хитрова испытали немало радости. Оказывается даже в пещерном аду, и после смерти товарищей можно переживать это зыбкое чувство, от которого снова хочется уцепиться за жизнь. Спуститься по уступам с трехметровой высоты, пусть с нелегкими сумками, куда проще, чем подняться. Светка так запросто спрыгнула на последнем этапе, приняла груз у Ирины. Потом, подсвечивая фонариком, вместе поспешили на помощь мичману. Аккуратно переместили постанывающего Владимира Ефимовича на второй широкий уступ, и оттуда стащили на пол.
 Со стороны чужой пещеры звуков преследованья не доносилось. Или смылись вовремя, или ублюдки, поселившиеся по ту сторону тоннеля, вовсе ничего не затевали.
 — Ну, где там майор? — в нетерпении спросила Хитрова профессорскую дочь, появившуюся на уступе с чемоданом.
 Лена остановилась, убирая налипшие на лицо волосы, и разомкнула рот, чтобы ответить, но Красина за спиной мичмана взвизгнула и отскочила куда-то в темноту.
 Лугин, выхватив пистолет, повернулся. Сразу два фонаря осветили его и растерянно замершего Ракитина.
 — Спокойно, спокойно мышки-норушки, — сказал рослый незнакомец, крепко держа Красину за волосы.
 Сергей разглядел наведенный на него АКС. И у другой стены замерло двое, вооруженных обрезами. Дергаться в такой ситуации себе дороже.
 — Пистолетик-то наземь кинь, — посоветовал мичману мужик, удерживавший Ирину. — И сюда мелкими шагами.
 И как его было не послушать? Сергей медленно разжал пальцы, выпуская ПМ. Сделал шажок, вглядываясь в полумрак, рассеченный желтым светом фонарей. Еще шажок и стал от совсем неприятной неожиданности: посреди прохода возник джинсовый — тот самый, что грабил джип Климыча.
 Успел вылезти Гармаш из туннеля или вовремя засек дружинников и затаился, Лугин так и не понял. Крепкий удар приклада сбил его с ног.
 Кто-то из темноты ринулся к Ракитину. Профессор застонал на полу, и рядом вскрикнула его дочь.
 12
 Как сообразил Лугин, хирург в списках администраторов числился. Плохой ли, хороший — другой вопрос, но Перец, едва глянув на профессора, с резкостью распорядился:
 — К Мундштуку бегом! Пусть окажет нормальное внимание.
 Дружинники поспешили исполнить, Владимира Ефимовича положили на брезент и вчетвером рысцой к западному краю площади. С Лугиным сильно не церемонились, заломили руки и погнали к форту. Заново ощутить на запястьях капроновую удавку оказалось ой как неприятно. Будто рожей с разбегу в то же самое дерьмо. И запястья затянули за спиной не скромнее чем прошлый раз: сволочь, которая вязала жгут при Перце, аж похрюкивала от натуги и удовольствия. Руки затекли, онемели, в висках горячо стучала кровь. Одна радость: в форте не бросили на пол абы как, а культурно посадили на задницу. Перед глазами те же стены сложенных наспех блоков, то бурых с зеленцой, то волокнистых, синих с коричневатыми полосами, другие пористые, похожие на засохшую губку. К фиолетово-серому небу, вернее своду с размытыми пятнами подсветки, поднимается тот же мрачный пест — Серебряный столб. Не видеть бы его никогда, не знать, что есть такой, и какие сволочи поселились рядом с ним!
 Куда делись Лисичкина с Ириной и Лена Чудова с Ракитиным, мичман в точности не знал. Когда его толкали мимо выработки в полу, которую теперь важно называли: «карьер», Светлану с Ирой люди Гудвеса завернули к проходу, отмеченному здоровенной табличкой «Шоссе Р» — раньше ее не водилось. Туда же ушли сумки вместе с профессорским важно-семенным чемоданом. Елена Владимировна с Ракитиным вроде как отстали перед площадью. У них имелась некоторая возможность нырнуть между хаток и затеряться — дружинники их за собой особо не тянули.
 Шевельнув за спиной пальцами и прикрыв глаза, Сергей подумал о Гармаше. Майор оказался единственным из их неудачливой группы, избежавшим плена. Вовремя он застрял с багажом в туннеле. Присоединиться ко всем Юра, вероятно, успевал, а что не вышел к дружинникам или не затеял перестрелку, так правильно сделал. Стрелять в его положении выглядело полной бессмыслицей. Ну, завалил бы одного-другого из Перцевых людей, взамен свои все полегли. А так у Гармаша оставался шанс сберечь свою шкуру, там, глядишь, и помощь какую оказать Елене Владимировне, рядовому Ракитину, может Светлане с Ириной. Лугину, конечно, вряд ли. Потому что Перец не из тех людей, что любят прощать.
 Не успел мичман подумать о Перце, как за соседней стенкой, возникла суета, и появился он сам, легок на помине вместе с Гудвесом.
 Вошел следом за чернявым, державшим на плече калаш с подствольником. Остановился у стопки блоков и скривил пасть пренебрежительной улыбкой.
 — Как же так, сученок, вышло? — поинтересовался он. — Мы тебя по-братски Лужком нарекли, доверили первое важное задание привести профессора, а получилось, тебя самого сюда под стволом возвращать надо?
 — Вот такая неприятная байда, — Лугин оскалился ему с полной взаимностью. — Это я дорогу в потемках попутал.
 — Ты Владиславу Михайлычу не хами, слышь, — чернявый угрожающе навис над мичманом.
 — Не уважаешь, значит? — поинтересовался Гудвес, присев на корточках в обнимку с бутылкой «Сибирской короны». — Порядки наши презираешь и решил тихо сдрыстнуть с дружками, заодно увести важного для нас человека? А оно вон как хреново обернулось. И главное, важный человек теперь с дыркой в животе, неизвестно выживет или нет, а ты, говнюк, здесь сидишь живехонький. Вдобавок хамишь главе администрации.
 — Ну, давай Лужочек, колись, как все было с самого начала: от чего ушли, куда собирались, и как у вас за туннелем вышло, — Перец придвинул пенолитовый блок и устроился рядом с Гудвесом. — Вываливай свою лапшу на уши. Только имей ввиду: я ее сверю по цвету и ширине с тем, что расскажут твои бабы. Если брехню обнаружу, обижусь еще больше. И на них и на тебя.
 Врать по большому счету Сергей не собирался. Если Перцу так дорога правда, то он без напряга может опросить по отдельности Хитрову и Красину, затем все это сопрячь с его, Лугина, версией событий. Только зачем нужна ему эта правда? Итак, наглядно все: хотели свалить из Нововладимирска. Кто здесь не хочет? Любого спроси хоть на проспекте Ленина, хоть на Шоссе Р, да в любом из секторов — исчезнуть отсюда желают если не все, то почти все. Даже в окружении самих администраторов, наверняка найдется уйма народа, подумывающего как бы очутиться подальше от Серебряного столба. Ну, правда, так — правда. Мичман шмыгнул носом и преподнес, как все было. Только несколько преувеличил свою инициативу в начале истории. Мол, едва вернулся с площади в хату, всем рассказал, как головы резали, и натолкнул на вывод, что выжить под администраторами невозможно. И про исчезнувшего майора решил не то, чтобы совсем скрыть, а чуть исказить истину. Гармаша он вообще не упомянул как отдельную личность, а присовокупил его к солдатам и называл всех одним обтекаемым словом: «военные». Двоих военных застрелили, один запропастился бог знает куда: сгинул во враждебных биотронах с барахлом.
 Перец с Гудвесом слушали его треп без особых эмоций, изредка переглядываясь и прихлебывая пиво. Даже когда Лугин живописно преподнес гибель солдат-мальчишек, бровью не повели.
 — Значит, на себя все берешь? — уточнил Влад, когда Сергей замолчал. — Сожителям своей хаты мозги накрутил, увел их от нас, сволочей, в поисках лучшей жизни?
 Мичман кисло кивнул, а Перец поймал его подбородок двумя пальцами и вскинул повыше, с мрачной тяжестью заглядывая в глаза.
 — За это уважаю, — процедил он. — Экая ты скотина забавная. Ну редкая сволочуга. Губешки расквашены, морда синяя, а поди ж ты, до сих пор герой. Даже сдается мне, в прошлом случае с беглым приговоренным ты немного прибрехал. Не так сильно он тебя в плечо, что ты нашим ребятам под ноги.
 — Нормально он меня в плечо, — без эмоций отозвался мичман.
 — Как же ты так брешешь, будто один с ножом уделал троих матерых зеков со стволами? — хмыкнул Перец, завозившись в кармане куртки. — Вот в это трудно поверить — остальное вроде складно.
 — Не один я их. У военного был ПМ. Без него вообще без вариантов. Я успел только одного пырнуть, второго подстреленного добил, — повторно объяснил Сергей.
 — Лужок, а чего ты такой твердолобый? Ну чисто дебил с нечесаной жопой, — Гудвес отхлебнул пива и презрительно глянул на мичмана. — Вроде же нормально прошлый раз расстались. И внятно тебе сказали: отсюда никуда не денешься. Хоть из штанов выпрыгни, из Нововладимирска не уйдешь. Или ты нас за лохов принял? Думаешь, мы про тот туннель и восточную пещеру не знаем?
 — Да мало ли как, — пожал Сергей плечами. — Может, и не знаете.
 — Лужок, Лужок… Расстроил ты меня. И хочется с тобой сделать, как зеки с профессором — так было бы справедливо. Ненавижу, когда меня люди подводят, которым стараешься верить, — Влад в задумчивости забарабанил пальцами по натянутой плащевке. — Нечего перед тобой тут распинаться, но так, ради справедливости. Ты вот своим из хаты причесывал, что мы такие зверюги, невинным людям головы режем за пару бутылок водки. А знаешь, что эти невинные люди, водку сперли из нашего городского общака, который стратегический запас для всех. И не раз сперли, а два — сперва-то мы их простили. Вот и тебя мы первый раз как бы простили. Теперь чего?
 — А вы мне что родители, чтобы прощать? — мичман хмуро усмехнулся.
 — Хамит, Влад Михайлович, — заметил чернявый, все нянчивший на руках АКС. — Чего с ним базарить.
 — В том-то и дело, что не родители, — Перец медленно поднялся с пенолитового блока. Прошелся до узкого недостроенного оконца и замер там, посматривая, как круговой ветер треплет брезентовку, закрывавшую ящики. Брезент натянули, разумеется, не от дождя — откуда здесь такая блажь? — а от вороватых дружинников, повадившихся таскать бутылки со спиртным.
 — За кентов своих военных отомстить хотел бы? — неожиданно спросил он.
 — В смысле? — Сергей сдвинул брови и поднял зрачки к главе администрации.
 — В прямом смысле. Отчистить от этих козлов смежную пещеру. К утру туда выдвигается отряд штрафников, — пояснил Влад.
 Отомстить за Славу Руднева и за Артеху Лугин, конечно, хотел бы. Так хотел, что зрачки, уставившиеся на Перца, стали похожи на черненькие острия. А еще руки чесались расквитаться за Климыча, и тут же вспомнился джинсовый. Сергея он так и не признал, хотя всю дорогу от биотронов к площади шли бок о бок, даже перекинулись парой нецензурных фраз. Сомнений не было: джинсовый входил в один из отрядов нововладимирской дружины и подчинялся вроде самому Мальцу — так проскользнуло в разговоре. Если бы представился случай припереть его к стенке где-нибудь тет-а-тет, то Лугин наверняка вытряс, кто стрелял в Дениса. Случай… Случай… Каким-то чудом мичмана снова не собирались по быстрому пускать в расход, и едва ли не вежливо предлагали послужить на благо Нововладимирску. Иначе говоря, поучаствовать в качестве пушечного мяса в войне одних козлов против других. Что ж, это лучше чем сразу считать себя списанным с этого корабля на тот свет.
 — И оружие дадите? — полюбопытствовал Лугин.
 — А хрена с тебя толку, если с голыми руками, — пробасил Перец. — Свои пистолетики не получишь, а ружье или обрез перед операцией выдадим.
 — Тогда чего ж не согласиться. Даже с удовольствием, — Сергей дернулся и поморщился от боли в сведенных руках.
 — Саш, лапы ему освободи, — попросил чернявого Влад.
 Тот грохнул автомат наземь и стал на колено возле пленника.
 — Видишь, какие мы сердечные, — заметил Гудвес, скребя свой заметный нос. — Ты нас лажаешь перед всем населением, а мы тебя ласково, чуть ли не в семью принимаем.
 — Ну вот, а говорит — мы не родители, — душевно хохотнул Влад. — Считай, мы и есть твои настоящие родители. Даже чуть более того: родители один раз жизнь дают, а мы как бы второй подряд. И хрен его знает, почему на тебя рука не поднимается. По правде, чувствую, внутри тебя, Лужок, нет того скотства, которого под завязку в других. Вот поэтому. Но третьего прощения не будет.
 — Нож отдашь? — разнаглелся Сергей, поглядывая на «родителей» из-под сведенных бровей и растирая мертвые запястья.
 — Сильно дорог что ли? — Перец поманил чернявого и протянул широкую загрубелую ладонь.
 — Друга нож. Которого убили, — Лугин покосился, как чернявый вытащил из-за ремня Денискин тесарь и вложил в руку Влада. О швейцарском складнике «Victorinox» наглости спросить не хватило.
 — Я тоже имею слабость дорожить некоторыми вещами, — Перец осмотрел темной лезвие с бледным рисунком, затем засучил рукав и глянул на часы. Было полдесятого вечера. — Сейчас, Лужок, тебя сопроводят в лагерь штрафных. Там, кстати, друг твой, что от суда с площади бежал. Как понимаешь, тоже голова пока на плечах — пожалели. Времена такие, даже плохие люди нужны. Очень тебя прошу, не будь неблагодарной сволочью: не пытайся сделать ноги. Лучше нормально выспись до утра. Для тебя в поселении зеков есть дельце особого рода.
 Какое, он не пояснил, хотя Сергей в повисшем на минутку молчании ожидал подробностей.
 — С девушками, что были со мной, увидеться позволите? — спросил мичман.
 — Нет, — отрезал Гудвес. — Про рыженькую можешь сразу забыть.
 — Владислав Михалыч! — раздалось от входа. — Михалыч!
 Перец повернулся. Между простенком и ящиками в комнату протиснулся худощавый тип в камуфляже.
 — «Жуки»! В третьем и втором секторе! — выпалил он. — Явно гребут к площади.
 Протянув Лугину нож, Перец выматерился и распорядился:
 — Давай бегом. Как договорились: наших за стену, работников в яму. Да, и главное, штрафников по периметру. Пусть, суки, пользу приносят.
 — Вперед, отрабатывай! — Гудвес толкнул мичмана за чернявым. — Станешь между воротами и карьером.
 Издалека донеслись ружейные выстрелы, где-то поближе загудел, простужено забряцал котелок, пользуемый на манер колокола.
 — Сюда вали, — теперь чернявый направил Сергея вдоль стены форта к карьеру.
 Гудвес давал крикливые команды столпившимся у арки дружинникам. Влад направил двоих автоматчиков к жилому кварталу.
 — Здесь будешь стоять, — чернявый схватил мичмана за рукав и указал на участок у кромки карьера. — Не вздумай дернуть — обещаю похуже, чем смертный приговор.
 Сам, не задерживаясь, побежал к пенолитовым выростам, похожим на руины двухэтажного здания. Рабочие, недавно с усердием таскавшие, укладывавшие строительные блоки, гуськом потянулись к спуску в карьер — по существу продолговатую выработку метра два с половиной — три глубиной. От хаток по северной стороне площади к форту спешили переселенцы. Колонна человек в триста в фиолетово-сером сумраке ненастоящего неба. В основном вооруженные мужчины из дружины или мытари — их выделял тщедушный и чем-то хитроватый вид, но мелькало среди них немало женщин и детишек. Нерасторопных подгоняли сердитые окрики дружинников. Пожилая дама в велюровом пальто с маленькой девочкой на руках не устояла на ногах. Ее бы точно затоптала напиравшая по узкому проходу толпа — слава богу, парень помог. Подхватил сначала расплакавшуюся девчонку, цеплявшуюся на куклу, затем кое-как оттянул в сторону неуклюжую виновницу происшествия.
 От зеленовато-бурых и темно-синих простенков, огороженных в промежутках веревками и кусками полиэтилена, двинулась цепочка человек в сорок, понуро, вовсе не расторопно — штрафники. С двух сторон их замыкали люди Перцовской дружины, взбадривая ленивых прикладами. Уже ближе к форту штрафных разделили на три части. Меньшую погнали в обход карьера, к тому месту, где стоял мичман, две других спешили замкнуть северный и западный проходы. Тогда и появились «жуки» — те самые машины, что забирали людей, упаковывая их шелестящую обертку. Два неспешно по Ленинскому проспекту, три с северной стороны. Вскоре Сергею стал понятен не слишком мудрый замысел администраторов: укрыть своих в форте, работников в яме — авось пронесет, а штрафниками кое-как перекрыть проходы. Расчет тупой как обух: эти механические звери наберут в кузовки неугодных, вроде его, Лугина, ребят, а остальных не тронут. Воевать с жуками Перцовцы не собирались, в прошлых столкновениях усвоив: пули здесь бесполезны. А что кафравские машины безколесные и передвигаются, не касаясь поверхности на какой-то нечеловеческой силе, администраторы почему-то в расчет не брали. Но ведь это могло стать важным: воспарит такая машина над невысокими стенами форта, и все его обитатели как на ладони, да не в рассыпную, а плотной кучкой: хватай хоть всех и упаковывай в инопланетный целлофан. С еще меньшими усилиями «жуки» могли достать работников в карьере. В общем, прятаться от роботов смерти таким способом все равно, что укрываться за оврагом от боевого вертолета: авось не перескочит. Дурость!
 — Скорей, граждане! Вдоль стены бегом! — наставлял бородатый в фуражке.
 Дружинники, сопровождавшие «своих» к форту, нервно озирались: «жуки» с проспекта Ленина уже вырулили на площадь, и те, что перли прямиком от биотронов, тоже были недалеко. Стало понятным: часть народа так и не успеет скрыться за стеной.
 Лугин в сторону толпы головой больше не вертел. Смотрел во все глаза на нечеловеческие экипажи, добравшиеся противоположной стороны карьера. Страх — штука малоуправляемая. Он как холод — просто есть и все. И ничего не можешь поделать, когда он крадется по телу, скручивает тебя шершавыми щупальцами, вонзается иглами под кожу. Еще хуже, когда ты не способен ни бежать, ни сражать с объектом своего страха; пусть без шансов на избавление, но хотя бы отчаянными сокращениями мышц доказывая самому себе, что ты еще человек. Сергей вынужден был неподвижно стоять, заслоняя собой других и наблюдая за приближением машины. Он — всего лишь беспомощная жертва злым, непостижимым богам звездолета. Рука потянулась к ножу. И вспомнился Дениска, умиравший на зеленой земной траве с дыркой в груди. Тогда, возле него мичман чувствовал такую же беспомощность и отчаянье.
 Ближний «жук», тускло поблескивая полосой металла под прозрачной секцией-головой, пошел над краем карьера. Кузовок чудовища выглядел пока пустым. Значит точно, пришел за жатвой именно на площадь. Вдруг замедлил ход, качнулся. И выстрелил темным жгутом. Легко достал до дна карьера. Один из несчастных работников, еще трепыхался в воздухе несколько секунд, и орал, захлебываясь. В кузове затих. Зашуршала обертка.
 «Не глупо ли здесь торчать, прикрывая собой сволочные задницы администраторов? — подумал Сергей, сжимая-разжимая вспотевшей ладонью рукоять бесполезного ножа». Может быть, стоило пуститься наутек, и пока шла такая заваруха, затеряться где-нибудь в биотронах. Гудвес убеждает, что исчезнуть с Нововладимирска нельзя. Как знать… Вдруг профессор Чудов прав, и у западной границы имеется туннель в еще одну пещеру. С другой стороны, побеги он, и кто-нибудь шустрый из дружинников непременно догонит автоматной очередью. «Жуков» пули не берут, а списанного с флота мичмана очень может быть.
 Второй робот смерти вдруг развернулся и пошел прямо через карьер.
 В следующий миг стряслось то, что все-таки заставило Лугина отвлечься от мрачного созерцания машин-убийц.
 — Сережа! — услышал он вскрик недалеко слева. И вздрогнул, узнав голос Хитровой.
 Мичман повернулся, увидел ее, вырвавшуюся из отставшей группы, что направлялась к форту.
 — Назад! — заревел он ей, взмахивая руками, как мельница крыльями. — К чертовой матери, дура помешанная!
 А она, увернувшись от вставшего на пути дружинника, бежала к нему. За ней вдогонку бросилась Ира Красина.
 Ну что за идиотки бывают эти бабы! То впадают в истерику и трясутся со страха по всякому пустяку, то совсем мозги у них выворачивает наизнанку, и они остаются слепыми к самой что ни есть смертельной опасности. Взбалмошная Лисичкина со всех ног неслась к редкой цепочке штрафников. Метрах в сорока позади Лугина стрельнул длинным жгутом «жук», цепляя очередную жертву.
 — Сереженька! — взвизгнула Хитрова, прошмыгнула мимо мужика в меховой безрукавке и бросилась Лугину на грудь, словно безумная птица со всего лета в стекло. — Думала, убьют тебя! — выдохнула она, обхватывая руками его шею.
 — Так убивают, — сердито отозвался мичман. — Ну-ка дерр… — он не смог договорить — ее губы закрыли ему рот. Но когда Лугин оторвал эту рыжую стерву от себя, то высказался от души:
 — Дергай отсюда, идиотка! Чтоб я тебя и в страшном сне не видел! — едва сдержался, что ты не укрепить мысль добрым матом.
 — Идем отсюда! Прошу, вместе! — она вцепилась в оттопыренный ворот его бушлата.
 Жужжание кафравской машины слышалось так близко, что казалось, от него вибрируют кости. Лугин бросил взгляд вправо чуть назад: чудовище уже прошло карьер и резко изменило направление, приближаясь к Ирине. Красина в испуге ахнула и застыла, будто замороженная, закрыв лицо руками.
 — Ира! Не стой там! Ира! — рванувшись от Лугина, вскрикнула Хитрова. И сама замерла, раскрыв рот и не сумев выдавить даже слабый звук: тонкий жгут вылетел из головной части робота и ударил Красину в живот. С противоположного борта «жука» выскочил еще один отросток, хватая дружинника, того, в кожаной куртке, который пытался вернуть Хитрову с подругой к форту.
 Страх, ледяными рукавицами державший Сергея секунду назад, растворился без следа. Лугин бросился по краешку карьера в обход кафравского монстра. Надеялся перерезать чертово щупальце ножом, хотя бы как-нибудь попытаться освободить Ирину. Только до Красиной мичман не добежал. Что-то твердое ударило в солнечное сплетение, больно, словно острием лома. Тело встряхнуло электрическим разрядом и свело сумасшедшей судорогой, от которой едва не полопались мышцы. Он увидел уходящую из-под ног землю, недостроенную стену форта, с жавшимися друг к другу людьми. Потом будто провалился в темную холодную яму. Размытый свет ненадолго прокрался в глаза: перед ними возникло бледное с синевой лицо Ирины. И снова темнота. Без звуков, без запахов, зато до краев наполненная электрической болью — она вырастала из солнечного сплетения. «Вот я и высунулся… Как Дениска поймался на ярость… Чайка-поморник не спит. Она всегда рядом, только и ждет своей минуты, наблюдая за нами из холодной мглы. Ничего не скажешь, острые у нее когти, — тихим шепотом прошло в угасающем сознании».
 13
 Машины, собрав человеческую жатву, уходили к биотронам. Неторопливо, тяжело: в кузовке каждой по восемь-девять переселенцев, упакованных как куски мяса в прозрачную обертку. В общем, переселились. Минуя обещанный Фаргерт, на тот свет.
 В форте за стеной, разрушенной неосторожным маневром «жука», еще правила неразбериха: крики и ругань мужчин, плачь и стоны женщин. Особенно резали слух тоненькие голоса детей. Чтобы их не слышать, хотелось прижать ладони к ушам, но руки безвольно повисли. И сердце не билось, вместо него в груди бесконечное, ледяное онемение. Хитрова даже не могла разобрать, жива она или мертва. Раз стоит на ногах, не падает, наверное, жива. Только жива номинально, потому что одна из проклятых машин увозила ее душу, поймав щупальцами, одев шелестящей оберткой. Перед глазами как слайды в темном зале, появлялась то Ириша, висевшая на конце жгута в трех метрах над землей, то Серж, через минуту уложенный и завернутый рядом с телом Красиной. И все мировое время раскололось на до и после; на прекрасное многоцветное прошлое, и бессмысленное серое будущее. Светлана никогда не думала, что такое полное безразличие — ко всем следующим секундам, часам, дням — вдруг накроет ее будто крышка гроба. Осталось ждать, когда кто-нибудь забьет гвозди. И было абсолютно все равно, что случиться этой ночью и завтра; приползут ли жуки-могильщики и кого они заберут следующий раз; выйдет ли когда-нибудь она из кафравского звездолета. Хитрова не плакала, она не умела плакать, какой бы страшный удар не обрушился на нее. Как-то с Иришей, еще во втором или третьем классе, они шлепнулись с поломанной качели. В кровь разбили локти, колени, и Красина рыдала во весь голос: сбежалась чуть ли не вся пятиэтажка. А Хитрова сидела на траве, размазывая по лицу кровь, и только зло усмехалась. Ирку ее усмешка довела еще больше и она, давясь всхлипами, сказала:
 — Просто у тебя, Светочка, нет слез. У тебя не в порядке организм.
 Наверное, так и есть. Господь не наградил ее той бесценной влагой, которой у других вымывается горе.
 — Пойдемте. Не надо здесь стоять, — снова прицепился к ней дружинник, приставленный Гудвесом. Второго телохранителя, вернее надзирателя увез тот же робот, что забрал Ирину и Лугина.
 Хитрова повернулась, задержав взгляд на лице паренька, покрытом на скулах и подбородке редкой щетинкой.
 — А то что? — холодно спросила она.
 — Василий Григорьевич недоволен будет, — пояснил тот.
 — Это кто такой? — Светлана, сунув руки в карманы, нахмурилась
 — Как кто? — опешил дружинник. — Зам главы администрации, — и тише добавил. — Гудвес наш.
 — Ну конечно. Гудвес… Почти вошебник Гудвин. Шарлатан, державший в страхе глупышей Изумрудного города. И вы все здесь глупыши… глупыши… Маленькие безвольные куклы… Куда идти?
 Они направились к форту, пропуская вперед поредевшую группу штрафников. Ветер, всегда ходивший по площади кругом, стал резче и холоднее. Или так казалось: без души кровь становится холодной как у змей, только инертное человеческое тело не может к этому сразу привыкнуть.
 За так называемыми воротами — проемом в стене, завешенном маскировочной сеткой — они свернули направо, прошли между кучи барахла и штабеля строительных блоков.
 — Нахрена ее привел? — Перец уставился на Хитрову, потом на дружинника.
 Тот растерялся, открывая рот для ответа.
 — Я попросил, — сказал Гудвес. — Пусть здесь побудет.
 Влад махнул рукой и склонился над исчерченными фломастерами и шариковой ручкой листками.
 — Получается, что они появляются отсюда и сюда же уходят, — продолжил мужчина с желтоватым, вытянутым лицом, облаченный в камуфляж. — Только два возможных хода, других вариантов нет, — он ткнул карандашом в план пещеры, отмечая центральную область биотронов.
 — Что скажешь, Корж? — Перец покосился на стоявшего рядом с Гудвесом дружинника.
 — Были мы там. Место темное, никакой растительности, нихрена ничего, — сказал за него, закуривая, паренек в нейлоновой куртке. — Стена гладкая, затянутая чем-то вроде паутины. Ну не паутина, а какие-то волокна что ли, сплетаются в спиральку. А может и не волокна. Не знаю, как объяснить. На люк в нормальном понимании не похоже, хотя как знать.
 — Но другого места нет, — заметил Корж. — Все уже облазили. Складывая вместе результаты разведгрупп, только здесь, — он нажал карандашом на место, отмеченное на карте.
 — Проход там неширокий, метров пять, — Гудвес прищурил покрасневшие глаза, сердито сидевшие над его утиным носом. — Слушай, Влад, может его взорвать к гребаной матери? У нас тротила три кило. Дыры в стенах проковырять, закладку и е. нуть как следует!
 Перец неуверенно качнул головой.
 — Такую дрянь, — он постучал пальцем по пенолитовому блоку, — тротилом не особо возьмешь. Это тебе не порода. Вязкая фигня. А рисковать нашим зарядом… Хотя можно попробовать один брикет.
 — Извини, Влад, допустим, получится. Будет какое-то обрушение и завал. Что дальше? — Корж, покусывая фильтр, затянулся. — Думаете, кафры нас оставят? Да они за пять минут уберут куски стены и пустят еще больше «жуков».
 — Другие предложения есть? — Василий Григорьевич, который Гудвес, заскрипел своей кожанкой. — Или мы будем сидеть и ждать как лохи, пока эта сволота и нас заберет? Нет?
 Корж под его неласковым взглядом поежился и не рискнул возразить. Дурак этот Вася, чего с ним спорить. И Перец не всегда бывает умным. Ох, доведут они Нововладимирск до большой, во всю ширь беды: сейчас кафры хоть по полсотни человек увозят, а пойди на открытую конфронтацию, так умертвят разом всех. Никто не знает, что у них в голове и на что способны. Одно слово: инопланетяне, что по-русски не любезней бесов.
 — А у меня есть. Грузовики надо искать, — продолжил Гудвес. — Военные загнали с той стороны минимум шесть машин. Это только из того, про что капитан разбазарил. Не могли же они сквозь землю провалиться. Будут грузовики, и повоюем тогда. Взорвем звездолет к е…й матери!
 — Эй, ты аккуратнее с планами, — хмыкнул Перец. — Весь звездолет как бы не надо. Грузовики, оно, конечно, неплохо бы. Но еще более требуется достать живого кафра. Хотя бы на нормальный разговор с ними выйти: чего эти скоты хотят. И это, — он повернулся к Светлане, — все-таки не надо ей здесь, Вась. Отошли нахрен. Не танцы с бабами на повестке дня.
 Гудвес неохотно распорядился, и дружинник, сопровождавший Хитрову к форту, повел ее к жилой зоне. Куда-то к началу проспекта, к бурым столбам, огороженным веревками и брезентом, светящимися у верхушек словно маяки в угрюмом море с рифами пенолита.
 За провожатым Света прошла под низкой аркой на площадку с шестью палатками, жавшимися друг к дружке боками, и брезентовым тентом над раскладным столиком. Полный идиотизм: будто в пещерном городе шли дожди или солнце пекло макушку.
 — Здесь, пожалуйста, дожидайтесь. Палатка полностью ваша, — дружинник указал на брезентовый домик, приютившийся у шишковатого основания столба.
 Хитрова откинула полог, наклонившись, вошла в синий сумрак. Расстелено три спальника, рюкзак в углу и сумки черт знает с чем. Чья-то куртка на искусственном меху. Сверху на веревочке свисал фонарик и картонный ароматизатор, которые вешают в машинах. Зачем араматизатор, перебить запах несвежих носков? Ни разу не помогает — воняет до тошноты. Она нашла взглядом источник неприятностей: берцы с торчащими из них вонючками, выставила из палатки и опустилась возле спортивной сумки, накрытой глянцевым журналом. В этом сумрачном уголке проклятого мира, печатное издание с Земли, был единственной вещью, которая привлекла внимание. Сумки, рюкзаки, одежда, спальники не в счет: они словно были здесь всегда. Они больше не ассоциировались с родной планетой — стали неотъемлем атрибутом этой пещеры, такими как растительность в биотронах, промозглый холод, фиолетово-синие тени и идущая по пятам смерть. Хитрова взяла журнал, спец выпуск «Geo» от 19 июля. На обложке крупными буквами «Апокалипсис через 20 дней?!». Дотянувшись до фонарика, щелкнула кнопкой, и развернула журнал на передовой статье. На красочной иллюстрации астероид в огненном ореоле тонул в земной атмосфере. Ниже небоскребы Нью-Йорка скорбно застыли перед взметнувшейся до небес волной. Статья оказалась глупая. Профессор Эмиль Синити старательно доказывал, что все страхи по столкновению Головы Горгоны с Землей необоснованны, а расчеты американских обсерваторий — чистая фикция, завязанная с чьими-то экономическими интересами. Дурацкая статья, наиглупейшая, но Светлана заставила себя читать. Может быть, ровные журнальные строчки перед глазами помогут отвлечься и реже вспоминать пережитое час назад: то Иришу, висевшую на конце жгута в трех метрах над землей, то Сержа, уложенного и завернутого рядом с телом лучшей подруги. Только читать не получилось. Буквы плыли вверх-вниз, в голову лезли мысли, холодные и скользкие как змеи.
 Когда в палатку просунулся Гудвес, на часах была почти полночь. Время как раз удобное для появления вампиров и прочей нечестии. Свою куртку, похожую на черные кожаные крылья, сбросил у входа, и оскалился, ставя на пол полиэтиленовой пакет, звякнувший стеклом.
 — Что пить изволите? — с фальшивой обходительностью осведомился он. — Шампанское, виски, коньяк?
 — Ничего, — Света отодвинулась в угол и поджала ноги.
 — Ты это, девочка, брось. Тяжелый день был у меня. Столько всего навалилось, башка набекрень. Оттянуться хочется, и за знакомство по-хорошему надо накатить, — он принялся выкладывать бутылки, консервы и стаканчики.
 Поглядывая на Хитрову, облюбовал сам: откупорил шампанское и бутылку водки, вскрыл банку с ветчиной, разбросал конфеты. Потом подсел к Светлане, протягивая стакан с еще не осевшей пеной.
 — Сказала — не буду, — Хитрова отвернулась к брошенному журналу.
 — Слышь, принцесса, что будешь, а чего не будешь, решаю я. Не надо мне портить настроение, — он взял ее руку, втискивая между сжатых пальцев стаканчик.
 — Пожалуйста, будь человеком, — Света отставила шампанское подальше, чтобы не перевернуть ногой. — Я сегодня потеряла двух близких людей. Мне волком выть хочется, а не Советское полусладкое с конфетками.
 — Это кого ты потеряла? Лужка? Ну-ка на меня смотри, — он повернул ее лицо к себе. — Гнидного сученка, который профессора на нож привел и тебя под пули ставил? Туда ему и дорога! Нет его больше! Понятно? — Гудвес дернул ее за подбородок. — Его нахрен нет! Для тебя здесь только я.
 — Для меня здесь больше никого нет! — прошипела Хитрова, отдирая его ладонь от лица и пытаясь отвернуться. Не то, что она не могла вынести его зеленовато-болотных глаз, пожирающих ее как грязная трясина, просто пивной перегар изо рта администратора был отвратителен. Да и рожа его: у конченых бомжей обычно получше.
 — Ты чего-то не поняла, сучка? Или ты не умеешь по нормальному? — Гудвес схватил ее за край куртки и дернул молнию вниз.
 — Пожалуйста, как человека прошу, оставь меня! — Света попыталась справиться с его жилистыми руками. Бессмысленно, конечно. Все равно, что пытаться остановить покатившийся по наклонной вагон.
 — Ты, что прешься, когда тебя уговаривают? Принцесса, да? — он отвесил ей пощечину, наотмашь со всей дури. И принялся стаскивать куртку, с сопением приговаривая: — Раздевайся, сучка. Раздевайся, бля!
 С ее джинсами Гудвес повозился, но все-таки содрал вместе с кроссовками. Потом, став перед ней, медленно спускал свои брюки, поглядывая то на голые ноги рыженькой стервы, то на ее личико, пылающее, словно пятно жертвенной крови. Раздевшись, он подхватил бутылку шампанского, встряхнул ее и вылил пенной струей на Светлану.
 Хитрова сидела, зажмурив глаза и ощущая боль от унижения и холод. Еще неприятнее мокрого, стылого спальника оказалось прикосновение ног этого ублюдка. Когда Гудвес взгромоздился на нее, она не могла позволить себе закричать — незачем всяким скотам дарить лишнее удовольствие — и только беспощадно покусывала губы.
 Светлана проснулась без десяти шесть. Лежала еще минут пять, укатавшись влажным одеялом и пусто глядя в синий сумрак, сочившийся через нейлоновый верх палатки. Гудвеса ушел часа два или три назад. Кое-как она нашла в силы встать и одеться. Болели превратившиеся в синяки колени, еще искусанные губы и грудь. И еще… Не надо думать о том, что болит, иначе сосредотачиваешься на боли, и недавние гадкие события, вновь выворачивают в сознание наизнанку. Пожалуй, самая большая боль — это вспомнить утконосую морду Василия Григорьевича, крякающую от глубокой приятности. Ирка Красина в Москве и при посадке на звездолет говорила: чем такая хреновая жизнь, лучше вообще никакой. А она, Хитрова, чуть ли не орала тогда, мол, жить должно хотеться всегда, в любых бедах, любых чертовых испытаниях, и отвернуться от жизни есть последняя глупость! Оказывается, не глупость. Вовсе не глупость. И где-то права бедная Ириша…
 Присев на корточки у разорванного пакета, Светлана вылила из бутылки водку, ту, что не допил Гудвес в перерывах между фрагментами их «любви». Набралось две трети алюминиевой кружки. Что ж, хорошее начало дня. Крепкое, горькое.
 Чуть помедлив, она поднесла напиток ко рту и проглотила в два приема все до последней капли. Заела оставшейся шоколадкой, жутко скривилась. Водка с шоколадом — отвратительное сочетание, ощущение немногим лучше, чем когда тебя во все дыры трахает пьяный ублюдок. Скотство, грязь и дрянь. Захотелось вырвать, и горечь подкатила к горлу. Она зажала рот рукой, быстро встала, зажмурившись, ожидая, пока успокоится желудок.
 За палаткой оказалось заметно холоднее, чем было вчера. Тишина и фиолетово-синий сумрак на тысячу шагов вокруг. Шмыгнув между брезентовым полотнищем и туго натянутым куском полиэтилена, Светлана пошла по Ленинскому проспекту, застегивая на ходу куртку, мучаясь застрявшим в горле комом. Как ни странно в ранний час из хаток уже выползали люди — жалкие, обреченные переселенцы. Мужик в меховой шапке волоком тянул огромную сумку. Из-за пенолитовых выростов появилось трое вооруженных парней: дружинники или мытари — фиг поймешь. Тот, что повыше с ружьем с хамоватой улыбочкой уставился на Хитрову и что-то шепнул дружкам, они залились лающим смехом.
 — Скоты, — прошептала Света, ускоряя шаг. — Что ж прощаю. Вы еще не знаете: я — девка главного вашего скота, Гудвеса. Пока прощаю…
 Ей хотелось, чтобы из-за поворота, где выпирал угол оранжевой палатки, сейчас же появились кафравские машины смерти. Это было бы кстати. Пусть они забрали бы ее и парней, что остались за ее спиной. Пусть бы разорили все центральные кварталы проклятого города. Вместо машин она увидела светловолосую женщину, в армейском бушлате. Хитрова не сразу узнала дочь Владимира Ефимовича, и та шла, не поднимая глаз, вертя в руках истрепанную книжку. Только когда они сблизились шагов на тридцать, Лена вскрикнула и подбежала к Светлане.
 — Светочка!.. — прошептала она, обнимая ее белыми мягкими руками. — Где же вы все делись?.. Папа умер. Сегодня в час тридцать три. Я время засекла.
 — Соболезную, — сглотнув горький ком, выдавила Светлана. — А Иру и Сережу забрали жуки-могильщики. Нет их больше. В этом стылом аду больше никого нет. И нас скоро не будет.
 Она хотела добавить что-то про свою украденную душу, но Чудова прижала Свету к себе с неожиданной для ее нежного тела силой, выронила книгу и зарыдала.
 Часть третья
 Кахор Нэ Роош — Посол Смысла Живого
 1
 Кто сказал, будто для жизни главное вода, никогда не испытывал настоящего удушья. Он не представляет, что это такое, когда в легких пустота, когда их сминают тяжелые как железнодорожные рельсы ребра, и каждая клеточка тела просить одного: маленькую порцию, хотя бы молекулу воздуха. Иногда похожий кошмар накатывается во сне, и вскакиваешь, отметая одеяло и раздирая ночную темноту криком запредельного ужаса. Только потом с ошеломлением обнаруживаешь себя живым. Как ни странно, еще живым… Медленно соображаешь, что неистово орущее существо и есть ты сам, а в легких, вовсе не пустота, а воздух, о ценности которого задумываешься непростительно редко.
 Лугин точно не знал, кричал он или нет. Он осознал себя с широко раззявленным ртом, к которому прилипла прозрачная пленка. Бешено мотнув головой, Сергей попытался от нее отстраниться. Получилось. Затылок уперся во что-то, и поток свежего воздуха погладил лицо словно прохладная рука. Глаза снова стали восприимчивы к свету. Почему только теперь? Сергей думал, что все время они были раскрыты так же широко как и рот, но видели только темноту. Жуткую темноту, без звуков, без запахов, под завязку наполненную болью. Но боль откатилась. Нельзя сказать, что она исчезла совсем: еще ныли мышцы рук и спины, давало знать о себе обожженное плечо, разбитая физиономия. И солнечное сплетение… его будто шилом истыкали. Но все это сущая мелочь, в сравнении с тем, что отпечаталось в сознании мичмана раньше… Сколько минут или часов назад он не мог определить, не имея представления о прошедшем времени. Воспоминания о событиях перед затопившей все тьмой, пришли, тесня одно другое: форт; эти козлы — Перец с Гудвесом; вместо смертного приговора штрафной отряд, собиравшийся завтра в соседнюю пещеру к зекам. «Извините, братки, как-нибудь без меня, — пронеслось в тяжелой голове. — Во-первых, мне плевать на ваши проблемы. А во-вторых, я связан по рукам и ногам. Сейчас как бы не до карательных рейдов». Он попытался шевельнуться — тело едва послушалось, зашелестела пленка, туго одевавшая его точно пеленки младенца. Затем вспомнилась Ирина, пойманная тонким жгутом-манипулятором робота. Бедная, бедная мадам — серые глазки, если ей пришлось пройти через те же круги ада, что Лугину, то жива ли она?
 Мичман повернул голову направо, пытаясь рассмотреть зал, и, если повезет, найти взглядом Красину. Ведь она лежала в кузовке машины рядом с ним. Может быть, и теперь жизнь или смерть не слишком разбросала их? Освещение здесь ярче, чем в хмурых лабиринтах биотронов и Нововладимирске: синеватое с фиолетовым оттенком, падающим из щелей в высоком своде. На вид те же пенолитовые катакомбы: то волокнистые, то ноздреватые стены, бесформенные наплывы на них, только некоторые участки отделаны глянцевой плиткой серого и кремового цвета. У противоположной стены обширная ниша и в ней тела, так же завернутые в целлофан по-кафравски. Жив ли кто-нибудь? Никто не шевелится. Длинных ряд упакованных для непонятных целей тел. Не хватает только номерочков на ногах. Прицепи их — и нет разницы с моргом.
 Ни в соседнем ряду, ни напротив Ирину Лугин не нашел. Если бы он не разглядел ее лицо под пленкой, то по одежде опознал обязательно. В другой нише, тоже доступной зрению теснилось несколько мужчин, старушка в толстом пальто, за ней парень в камуфляже, мальчик лет десяти и… знакомый субъект в кожаной куртке. Кто он? Вспомнил: дружинник, пытавшийся тормознуть Лисичкину у подхода к карьеру. Даже калаш при нем, туго прижат целлофаном к одеревеневшему телу. Дальше еще какие-то люди, но заметной куртки Ирины — белоснежной с голубыми нашивками — явно нет. Сергей мотнул головой в другую сторону. Здесь полка покороче, людей поменьше, и снова нет искомой куртки. За нишей огромный проем в стене и там… Лугин аж оторвал затылок от пенолита, чтобы лучше разглядеть. Там будто пролетело человеческое тело вверх тормашками. Что за байда? Неужели крыша напрочь съехала? Присмотрелся: в проеме пустота, никаких движений на фоне красноватых пятен света. И вот опять человеческое тело ногами вверх, как бы подвешено к чему-то тонким шнурком. Только не в прозрачной обертке, а в мутном коконе. Верх коричневый, будто ботинки, надетые на субъекте, раздуло до валенок сорок восьмого размера, ниже синие волокнистые и утолщенные ноги (возможно, на них были джинсы). Торс словно схвачен слоями драной мешковины. Вдруг рывок, и кокон лопается пополам, слетает вниз. В двух метрах над полом висит, покачивается тело обнаженного мужика. Руки болтаются плетями, хрен сморщенной сосиской, лысая голова с приоткрытым ртом скалиться ой как не весело! Мертвый или живой — непонятно, неведомая сила уносит его в багровый сумрак. От короткой сценки, разыгравшейся перед глазами Лугина, тянуло чем-то таким отвратительно-нечеловеческим, что мичман почувствовал нервный холодок, крадущийся по позвоночнику будто мышка, выпускавшая коготки. Скотобойня! — пришло на ум. Уж слишком сильна была ассоциация с тушей подвешенного на стальной крюк теленка, освежеванного, истекающего теплой кровушкой.
 Справа раздался шелест обертки, и Сергей догадался, что среди пойманных переселенцев жив не он один. Скосив глаза, Лугин разглядел лицо черноволосого парнишки, с диким испугом смотревшего на него.
 — Все хорошо. Лежи, брат, спокойно, — пробормотал мичман, сквозь липнущий к губам инопланетный целлофан.
 Лугин не сразу понял, какую ляпнул глупость: «все хорошо»! Охренеть, как хорошо! Скоро и его самого, и мальчишку на невидимый крюк и туда, в полыхающий красными огнями цех. Что там, кожу живьем сдерут или сначала придушат? Порежут на полуфабрикаты или с ливером пустят на фарш? Что все закончиться хорошо, паренек не поверил: его тихие всхлипы и причитания несколько минут лезли в уши. И не избавишься никак от жалобных звуков человечка, у которого в голове нет ничего кроме отчаянья и черного страха. «Ну, помолчи. Заткнись, пожалуйста!» — хотелось рявкнуть ему. Только что толку. Пусть лучше тихо скулит, чем начнет драть глотку.
 На соседней нише зашуршала обертка. Поначалу робко, будто кто-то шевельнулся во сне. И тут же неистово, из всех сил переселенец забился, стараясь вырваться из прозрачных пеленок.
 — Ах! Ах! Ах! — вскрики, чередующиеся шелестом пленки. — Ах! Ах!
 Ноги вверх, судорожное движение головой, потом всем телом. Словно курица, ожившая в морозилке, борется в непонятках с ледяной коркой, полиэтиленовым пакетом и колючим страхом.
 В этих вскриках, стонах и шорохах, Лугин не расслышал грузных шагов по пенолиту. Огромная фигура кафравца, возникшая перед нишей, стала появлением дьявола из треснувшей земли. Медленно, чтобы не привлекать внимания, мичман опустил голову и прикрыл глаза. «Я спокоен. Я неподвижен. Я просто труп, — мысленно произнес он. — Идите мимо, к чертовой матери!». Сквозь приоткрытые веки Сергей разобрал: инопланетян двое. Один поменьше в лоснящейся одежде, туго обтягивающей горб, подхваченной чем-то вроде ремня с металлическими штуками. Наверное, ферс-кафравец, вроде тех, что показывали по телевизору в зале ООН. Второй — живая гора. Кажется, таких называли карем-кафравцами: обслуга, исполнители, охранники. Ростом метра под три, темно-зеленые пластины на широченных плечах, в четырехпалых лапищах — из-за двух маленьких пальцев они похожи на клешни — блестящая хреновина: трубка с расширением на конце. Оба без шлемов. Морды бульдожьи, с носами — розовыми дырочками, гладкой серо-зеленой кожей на скулах, темнеющей к ушным щелям.
 Сергей не видел, что эти образины сделали с бунтовавшим переселенцем и пареньком, от страха подавившегося воплем. Сначала заскрипела одна обертка, затем другая, и наступила погребальная тишина. Только слышалось шипящее дыхание двух неземных чудовищ и припахивало какой-то дрянью вроде помета на птичнике. Они прошли вдоль ниши дальше, несколько раз шелестели целлофановые пеленки. Чей возглас оборвался, едва начавшись. Прошли и исчезли в багровом сумраке за аркой.
 Покрывшись испариной, Лугин так и лежал, закрыв глаза, осторожно втягивая носом воздух, просачивающийся между слоями обертки. Нет ничего хуже, чем чувствовать себя, приготовленной к закланию овцой. Овца-то хоть до последних минут не понимает, какой выверт приготовила ей судьба, а человек, он к несчастью устроен сложнее, и муки в ожидании кончины всегда невыносимее самого последнего мгновенья. Эх, Климыч, тебе повезло, ведь пока сердце твое не остановилось, ты и не думал, что умрешь. Все верил, что рана плевая, и очухаешься, и поедешь к своей Лизе, к родителям. Климыч… Помоги, а? Вытащи из этого дерьма… Тут Лугин вспомнил: пальцы его до сих пор сжимают Дениски нож. Как схватили возле карьера, когда собирался Ирку Красину от жгута освободить, так и держат до сих пор, крепко, будто нить жизни. А что, острый тесарь вполне попрет против целлофана, пусть даже инопланетного! От такой блистательной и простой идейки, у мичмана аж дыханье сперло.
 Он попробовал шевельнуться. Правая рука лежала неудобно: сзади, крепко прижатая чертовой упаковкой. Напрягся, что хватило сил, протискивая ее между бедром и пленкой. После нескольких тягостных попыток удалось продвинуть предплечье сантиметров на пять. Чуть передохнув, Лугин развернул кисть руки так, что острие ножа уперлось в пленку.
 — Дениска, помоги! — прошептал он с той же страстью, с которой обращался к другу в пещере при столкновении с зеками. Ведь тогда тоже казалось без шансов.
 Рывок — острая сталь проткнула инопланетный материал, пробилась наружу. Рука почувствовала свободу. Теперь оставалось просто резать. Резать к гребаной матери пеленки живодеров. Так и сделал: стараясь издавать меньше шелеста, в пять-шесть приемов рассек упаковку до подбородка, затем освободил голову. Распутать ноги, когда тело свободно, совсем просто. Одна только странность заставила Лугина задержаться, пощупать прозрачные лоскутки. Раньше эта дрянь казалась ничем неотличима от земного целлофана, а теперь стала будто липкой, мутноватой, тягучей на разрыв. Местами она словно въелась в одежду. Странно… Сергей вспомнил тело мужика, висевшего в коконе, едва узнаваемо повторявшем цвет и форму одежды и обуви. И следом пришло в меру разумное предположение: может кафравские пеленки — экзотический способ раздевания? Нанотехнологии, блин. Пленка как бы спекается через определенное время с одеждой, поглощает и преобразовывают в другую структуру все, что надето на теле, оставляя лишь живую органику. Вот вам и кокон. Потом, шлеп — зерна от плевел. И тут же вспомнилась еще одна деталь: человек, висевший вниз головой… он же лысый как колено, и без растительности на лице, хотя здесь мало кто из мужиков бреется. Лугин схватил себя за щеку: щетина будто свалялась и стала мягче на ощупь, но торчала на положенном месте. Наверное, пленка не успела подействовать.
 Тихонько покинув нишу, он огляделся. Кафравцев в проходе не наблюдалось. В соседнем зале за широким проемом в стене вновь появилось человеческое тело пятками вверх. Та же процедура: рывок, и кокон из одежды, преобразованной в какую-то аморфную массу, падает вниз. Голого человека уносит в багровый сумрак.
 — Хрен с горчицей откушаете, — прошептал мичман и лезвием ножа принялся тщательно счищать с бушлата и брюк кусочки прилипшей пленки.
 Теперь нужно скорее найти Ирину, тщательно осмотреть остальных завернутых: нет ли среди них Лисичкиной. Ведь Свету могли сцапать уже потом, после как его вырубило. Стоп! Не Ирину и не Светку. Лугин вспомнил о дружиннике с АКСом. Если вернуться кафры, то калаш дает хоть маленький шанс снова не попасть в целлофан или хотя бы погибнуть мужчиной.
 Не церемонясь, он вспорол прозрачную обертку на Перцевом сподвижнике и потянул автомат из скрюченных рук. Только фиг что вытянул: хозяин оружия неожиданно открыл глаза, дернулся как припадочный и едва не заорал, раззявив редкозубый рот.
 — Ни звука! — злым шепотом пожелал мичман, приставив лезвие к его горлу.
 Несколько секунд дружинник с шумом всасывал ноздрями воздух. Глянул на Лугина, на ряд упакованных переселенцев, и с трудом сдержал, рвавшийся наружу голос.
 — Здесь кафры рядом. Понял? — Сергей чуть отвел нож в сторону. — Поэтому дыши даже через раз.
 Тот зыркнул на него более осознано и кивнул без уверенности.
 — Нож есть? — глухим шепотом спросил мичман.
 — У Дэна остался… Зачем нож?
 — Тебя как звать? — поинтересовался Лугин, хотя обстановка и время к душевному знакомству не располагали.
 — Кирилл. Мякушев я, участковый из Кузьмино, — протараторил нынешний дружинник. — С Перцем в одной школе учились. У нас с Матвеем…
 — Слышь, ты мне, где родился, на ком женился, еще расскажи. Сейчас похрену это. Понял? — Сергей не сразу заметил, что из-под свитера Кирюхи торчит ворот серенькой ментовской рубахи, и что-то дурное шевельнулось в памяти. — Давай, калаш с предохранителя и стал в проходе. Гляди внимательно, могут кафры появиться. Только с перепугу не стреляй. Я пока буду остальных потрошить. Девку одну найти сильно надо.
 — Тринадцать патронов, — предупредил Мякушев. — Много не постреляем.
 Мичман махнул рукой и пошел вдоль ниши с правой стороны. Сначала Ирина и Лисичкина, потом остальное.
 На тех переселенцах, что лежали ближе к проему, отделанному глянцевой плиткой, вражеский целлофан потерял прозрачность и будто сросся с одеждой. Это почти подтверждало версию Лугина о назначении странной упаковки. Тела, судя по всему, покоились здесь давно, гораздо раньше, чем «жуки» приволокли партию, в которую входил сам Сергей. Значит, Иру с Хитровой следовало искать или в нишах противоположной стены, или ближе к месту, где занял позицию Кирилл. Милиционер, выглядел молодцом, не стал высовываться, присев на корточки за пенолитовым выступом. Неотрывно пялился в проход, и заметной трусости не выказывал.
 Светланы в этом зале не обнаружилось. Красину мичман нашел в средней нише между парнем в сером костюме и стариком. Лицо ее, прикрытое растрепанными волосами, цветом было нездоровее пергамента. Начав от головы, Сергей осторожно распустил пленку до кроссовок, затем взял левую руку Ирины и пощупал пульс. Слава богу, биение прослушивалось. Слабое, редкое, около тридцати, но главное — жива! На душе отлегло, даже повисшее вверх тормашками тело в соседнем зале, не вызвало бунтовских эмоций. Все-таки, правильно говорят: смерть одного человека — это трагедия. Тем более близкого. А гибель десятков и сотен — это уже статистика. Нехорошая статистика, сатанинская. Но что делать… Главное, Ирина жива.
 Сергей взял двумя пальцами ее за носик и осторожно шевельнул вправо-влево. Никакой реакции. А времени, извините, на деликатность нет. Он приподнял ее за плечи и, как следует, встряхнул, так что она затылком об пенолит тюкнулась. Подействовало. Мадам — серые глазки разлепила веки, жадно, со стоном втянула воздух, прозрела. И дернулась вперед, встретившись лбом с головой мичмана. Он вовремя успел зажать ее рот ладонью.
 — Только не кричи! — прошептал Лугин ей на ухо. — Это я, Ирусь! Я!
 Красина, все еще глядя на него как безумная, закивала и тоненько пискнула между его пальцев.
 — Ты не бойся. Слышь? Место здесь плохое, страшное по первым ощущениям. Но ты ничего не бойся, — попытался убедить он, отрывая ладонь от ее губ.
 Первую минуту она только смотрела по сторонам и часто дышала, словно вымотав последние силы на стайерской дистанции. Потом позволила спросить:
 — Люди в упаковках… они умерли? Говори правду, не испугаюсь.
 — Живы, скорее всего. Ты тоже была в упаковке, — для наглядности мичман потрепал пленку, разрезанную на Ирине.
 — Ириш, времени мало. Так сделаем, — Сергей подал ей руку, помогая вылезти из ниши. — Я режу пленку, ты помогай людям прийти в чувства. Личико у тебя не то, что моя разбитая рожа — будут пугаться меньше. Имей ввиду, из пленки некоторые вылезают в полном психе. Тут важно, чтобы не заорали. Кафры близко. Услышат — кранты нам.
 — Кафравцы близко?! — Красина испуганно замерла, надломив правую бровь, каждой черточкой лица выказывая страдание.
 — Не так чтобы очень, но есть, — уклончиво ответил мичман. — Вот, товарищ участковый милиционер, стережет проход, — он указал на Кирюху.
 Ира глянула на спину в кожаной куртке, перевела взгляд на проем, соединявший с соседним залом. Дернулась от неожиданности и едва не заорала: там, в багровом свете, исходившем из наплывов пенолита, вверх ногами висела девчонка лет пятнадцати, совершенно голая. Руки ее безжизненно болтались, голова бритая что ли, гладкая без волос, а на лице такой ужас, что сердце вот-вот порвет на части.
 Лугин схватил Ирину и резко крутанул к себе:
 — Туда не смотри. Ясно?! Нефиг туда пялиться!
 — Я поняла, поняла, — Красина поднесла дрожащие ладони к вискам и сдавила их с силой: — Господи, кошмар какой! Больше не буду смотреть…
 — Вот и хорошо. Я режу пленку, ты занимаешься людьми. Делаем тупо, как два робота. На человеческое времени нет, — отрезал он.
 — Товарищ Волк, — нервным шепотом окликнула его Ира. — Здесь Светка может быть. Вы же с ней обнимались, когда все случилось. Пожалуйста, давай сначала ее искать.
 — Нет ее — все осмотрел. Сто пудов нет. Так что успокойся.
 Сперва Лугин решил заняться двумя мужиками в нише справа внизу. Обоим с виду перевалило за тридцать, лица вроде не хлюпиков. Если появятся кафры, авось не ударятся в истерику и окажут важную малую помощь. А главное, у них могло быть оружие. Как только мужики задышат, станут умом на место, дальше пойдет легче.
 Первого освобожденного, этакого крепыша с черными сальными волосами, курчавой бородой, едва скрывавшей шрам на губе завали Тарасом Черноволом. Как очнулся, в непонятках завертел здоровенной головой. Лугин успокоил его парой фраз, спросил имя. Дальше возращенным к скорбному бытию занималась Ирина. У второго, худощавого, под курткой оказался обрез двуствольного ИЖа. Пилили ружьишко, похоже, впопыхах, крайне неаккуратно: на левом стволе заусенец, с букового цевья щепа торчит. Сергей сначала обшмонал карманы худощавого, тихонько выудил все патроны числом пятнадцать и покалеченное ножовкой ружье припрятал себе за ремень. Ну а потом встряхнул его физиономию. Мужичок очухался, перешел под попечение Черновола и сразу схлопотал оплеуху. Чего же в морду не дать, если есть удобная возможность и повод? Мужичок после знакомства с пятерней Тараса ситуацию просек в раз, и дальнейшее возвращение к жизни обошлось без криков, даже без громких слов.
 Пока мичман резал пленку на парне в армейской одежде, Тарас со складным ножом управлялся с кем-то в нише у противоположной стены. Тут и случился маленький казус, который, возможно, и стал спусковым крючком большой заварухи.
 Худощавый вдруг хлопнул себя по животу и, кинувшись к Лугину, заорал:
 — Обрез, сволочь, верни! Мой обрез!
 Мичман оставил только задышавшего парня, вскочил на ноги и влепил ему под дых.
 — Пасть закрой, дебил! Всех сейчас погубишь! — тихо и сердито пояснил он оседавшему на пол возмущенному.
 Тот, зло глядя черными глазками, не соглашался:
 — Обрез на место положь! Тайком же, скотина, стянул! Сюда давай! Я тебе лох что ли?! Или думаешь, я хрен че помню?!
 — Зубки сомкни! — вмешался Черновол. — Человек тебя с могилы вытащил, а ты — обрез! Тфу на твою морду! Вон, вставай, других потроши. Кого воскресишь — заберешь с него, что понравится. У того, — он ткнул пальцем в чьи-то обтянутые пленкой ноги, — вроде, пистолет на ремне.
 Худощавый примолк, пробурчал что-то невнятное, и вытащив из кармана перочинку, все-таки последовал совету Тараса.
 А через минуты три, Кирилл Мякушев известил:
 — Кафры!
 — Вот и амбец, — Лугин схватил за руку Ирину и повел к проему, где с неприятной регулярностью появлялись подвешенные люди.
 Изгиб прохода из зала не просматривался, и пока нельзя было сказать, сколько инопланетян направлялось сюда. Мякушев, оставив пенолитовый выступ, перебежал за металлическое устройство между овальным окном и простенком. Маневр был верным — там у него больше шансов выжить и стрелять оттуда сам бог велел: проход и большая часть зала на линии огня. Черновол забрался на верхнюю нишу справа от светового пятна и достал бережно хранимый «Стечкин», щелкнул затвором.
 «Кафры… похуже чем, тролли из «Властелина колец». Хрен таких уродов пулями возьмешь, — понеслось в голове Сергея. — Легче бегемота из рогатки».
 2
 Из полумрака выплыло что-то, будто привидение, облаченное в широкий, потрепанный плащ. Лугин, наверное, не видел этого. Он стоял вполоборота, держа в правой руке огрызок ружья. А что-то, покачиваясь, неумолимо наплывало из холодной синей тени. Ирина прижалась к стене, трогая Сергея за рукав, прошептала:
 — Там, Серж, справа! Что-то на нас справа!
 Он бросил беглый взгляд в сторону арки и ответил:
 — Тш-ш! Просто закрой глаза.
 Красина прикрыла веки и снова подняла их. И как же можно так будто улитка, спрятаться, забиться в скорлупу, да глупо надеяться, что тебя не заметят, не раздавят? Уже через несколько секунд, она поняла: нечто вылетевшее из темноты под красные блики света — человеческое тело. Только не в прозрачной упаковке, а в какой-то пузырчатой гадости, смутно повторявшей форму и цвет одежды. Полный маразм. Будто кадры из глупого и страшного голливудского фильма. Тело остановилось. Вдруг рывок, и пузырчатая оболочка разорвалась, шлепнулась на пол, как надувной матрац. На тросике висит, болтается как на бесовских качелях обнаженный мужчина. Судя по сморщенному лицу, старик. Голова блестящая лысая, во рту видно шесть-семь желтых зубов — жуть замогильная.
 Мичман на движение подвешенного тела не отвлекался. Тяжелые шаги кафравцев звучали близко. Почти все освобожденные переселенцы успели убраться с глаз: некоторые нырнули в ниши, один вместе с участковым Кирюхой шмыгнул за металлическое устройство, похожее на варочный котел, только с множеством трубок и пластиковым шаром сверху. Замешкались лишь худощавый, так и не успев извлечь из-под слоев пленки пистолет, и военный, толком еще не очухавшийся и в непонимании вертевший головой.
 Лугин вдруг вспомнил, что не проверил обрез. Какое непростительное шалопайство! Заряжен — нет? И если заряжен, то чем? Может в патронах утиная дробь. Таким стрелять, все равно, что пыль попусту гонять. Времени на возню с оружием не оставалось. За коричневым наплывом появился инопланетянин. Три метра крепкой широченной плоти. Карем-кафравц, мать его. Такого валить только с крупнокалиберного пулемета, сейчас бы «Корд» с его дикой мощью. И то возьмешь ли? Пластины из похожего на кость или керамику материала закрывают торс — никак броня. Ноги прикрыты рубчатой тканью. В лапах блестящая трубка. Что за хрень? Неизвестное всегда кажется страшнее, чем есть на самом деле. Сейчас прочь все страхи. Поведешься на игру нервов, мандраж или панику, так сразу нежилец, тогда лучше и не браться за оружие, лучше сразу лапками кверху. И есть одна радость: звериная башка не убрана шлемом. Это уже шанс, и вовсе немаленький.
 Мичман навел стволы на ухо, вернее на щель сбоку здоровенной репы, обтянутой пупырчатой серо-зеленой кожей. Возможно, там, где органы слуха, инопланетная природа не заложила черепных костей. Палец плавно выбрал холостой ход спускового механизма. Рука потела и подрагивала — все-таки нервы брали свое, как ни храбрись. И стрелять сейчас нельзя, нужно дождаться пока чудовище сделает еще четыре-пять шагов.
 — Люди, не надо прятаться, — раздался низкий ворчливый голос, почти без акцента воспроизводивший русскую речь. Ишь как на языке Толстого и Пушкина лопочет, словно весь насквозь родной. Только от этого еще неприятнее.
 Говорил точно не первый карем-кафравц: пасть его не разомкнулась. Значит этих чертей не меньше двух. А вот и второй: росточком пониже, в плечах меньше размахом, с более выпуклым горбом и узкой рожей. Ноздри — розовые мокрые отверстия вздрагивают, втягивая воздух. Сволочь! Тебе бы заткнуть носопатку из дробача свинцом. Сейчас оформим. Ну, иди, иди! Еще пяток шагов. Мичман взял его на прицел, но, подумав, снова перевел стволы на рослого. Больше неприятностей следовало ожидать от него. Если эта гора мышц разойдется — роту спецназа голыми руками передушит, не то что их нескольких сирых и убогих жертв целлофановых пеленок.
 — Не надо бояться, люди, — прорычал второй, поднимая в лапе штуковину, похожую на перевернутый утюг.
 «А мы и не боимся, — мысленно ответил Сергей, поджимая спусковой крючок». Только Ирина, касаясь его спины, подрагивала и никак не давала точно выцелить. Одно мичмана беспокоило все-таки особо, если патронов в обрезе нет, курки щелкнут впустую. Вытащить из кармана патроны и зарядить, вряд ли у него останется время.
 Палец дошел до роковой точки, за которой или грохот порохового заряда, или предательский щелчок. Мякушев опередил Лугина: из дальнего конца зала хищно затрещал АКС. Ничего не скажешь, молодец мент! Короткая очередь точняком, без разброса в рожу карем-кафравца. Какая оказия, у этих скотов кровь тоже красная! Лопнула лоскутами пупырчатая кожа, ошметки мяса уделали глянцевую плитку. И выпуклый глаз превратился в багровую дырень. Вроде пули 5,45, а с пятнадцати метров лупят не игрушечно. Кафр на мгновенье вскинул лапы-клешни, то ли обращаясь к звездным богам, то ли цепляясь за воздух. Так и рухнул, издав прощальное «хря!» и отшвырнув к стене блестящую трубку. Выстрел Черновола получился скорее контрольным.
 Второй инопланетник заревел или заговорил на своем с таким не людским возмущением, что впору было заткнуть уши. И то не помогло бы: от его вопля пробирало до костей. Прежде чем Лугин, так и не стрельнувший в рослого, взял ревуна на прицел, тот задрал свой чудо-утюг. Здесь случилась жуткая дрянь: синеватый сгусток ударил в нишу, где затаился Черновол, с шипением прошелся по упакованным в пленку людям. Что случилось с ними, Сергей не видел из-за клубов густого дыма. А кафравец, не прекращая вопить, все шмалял, шмалал из «утюга» яркими плевками плазмы. Два или три ушли в простенок, проплавив на полметра пенолит. Худощавый, тот, что возмущался по заимствованию обреза, скатился на пол с прожженной спиной. Несколько человек, тех, что лежали в упаковках, пришли в себя, заорали, задергались, стараясь разорвать слои крепкой пленки. Но их истерику прекратили выстрелы кафравского оружия. В нишах на ближайшую пару минут разгулялся огненный ад.
 Обрез все-таки оказался заряжен. Скорее всего, дробью. Первый заряд ударил ниже шеи инопланетника — в горб и не порвал поблескивающую ткань. Второй угодил в правую часть головы, превращая ее в кровавое месиво, но не пробив массивный череп кафра. И милиционер в этот раз сплоховал, потеряв цель из-за дыма, собравшегося в проходе. Короткая очередь АКС ушла к световому пятну. Еще два выстрела, и калаш заткнулся, выплюнув последнюю гильзу. Но ферс-кафравца зацепило. Иначе чего бы этот уродец припал на одно колено, уже не вопя, а похрюкивая? Только у него, раненного, дури вести стрельбу хватило. «Утюг» выпустил ослепительный сгусток в направлении, где затаился Кирилл Мякушев. Почти одновременно с верхней ниши загрохотал «Стечкин» Черновола. Жив Тарас, каким-то чудом уцелел в пламени, метавшемся по целлофановым упаковкам. Бац! Бац-бац! Тупые пистолетные пули только рвали мышцы на звериной морде.
 Лугин, нащупав в кармане два патрона к обрезу. Схватил их влажными пальцами, но доставать передумал. Какой смысл опять дразнить космического тролля дробью? Даже если попадется жикан или добрая картечь, все равно ему, что в жопу клизма. Схватив в правую руку нож, мичман выскочил из укрытия. До инопланетника метров восемь, не больше. Всего дюжина быстрых длинных шагов. Вон черная, всклокоченная башка Тараса в клубах дыма. Наверное, у бородатого как и у милиционера кончились патроны. И чего так не вовремя, ведь в жирном магазине «Стечкина» их аж двадцать. Ну, давай Тарас, пальни еще разок — отвлеки неземного козла! Глаза Черновола с изумлением таращились на Сергея. И кафр уже поворачивал морду к нему. «Утюг» готов разродиться очередной порцией огненной смерти. Всего два прыжка. Или Денискин нож поможет, или всем кранты!
 Когда сталь рассекла зеленовато-серую кожу, мичман жалел об одном: коротковато лезвие, на таких чудовищ, увы, не рассчитано. Еще один рывок, глубже, изо всех сил, чтобы вены-артерии щедро брызнули кровушкой. Удар лапы кафравца отбросил Сергея к трупу худощавого. Лицо едва не вошло в его прожаренную до ребер спину. Отвратительно воняло горелым мясом. Еще в ноздри лез едкий дым горящих пленок и пенолита. Но на все наплевать. Главное: что с инопланетником?
 — Стоп всем! Забито — моя хреновина! — раздался вопль милиционера, выскочившего из укрытия.
 Теперь понятно, что с инопланетником: сдох. Иначе бы хитрец-Кирюха не стал выбегать в проход. С маленьким глоточком радости, мичман ощутил, как снова болит плечо, ребра и ушибленные об пол губы.
 — Ну, пострел! — добрым баском заметил сверху Тарас, и спрыгнул секундой позже, чем Мякушев добрался до ферс-кафравца. — Тогда труба моя, — он подошел к блестящей серебряно-золотым трубке с шишковатым расширением у конца. Обернувшись к Лугину, поинтересовался: — Не возражаешь, брат-головорез?
 — Да похрену, — Сергей поднялся на ноги. Немного пошатывало. Видать, в падении крепко приложился башкой.
 Из дальнего угла насторожено высунулся бледненький парнишка, тот, что назвался Володей Серафимцевым. За ним его белобрысый друг с «Вальтером» травматиком, не сделавшим ни одного выстрела. И военному свезло. Жив, хотя прятался в порядком пожженной плазмой нише. Китель его почернел от сажи и прогорел на рукаве, конечно, не от прямого попадания с «утюга» — от пламени хватившего пленочные упаковки. А худощавого, Ваньку и мужика в охотничьей разгрузке убило. Ваньку, так вообще сожгло наполовину. Это только что касалось, освобожденных из кафравского целлофана. Тех, что не успели распаковать, спалило почти всех. Особенно в крайних нишах, где пленка успела соединиться с одеждой. Ведь там только пепел и черный, оплавленный пенолит. Оно и понятно: ферс-кафравц шмалял из чудо-оружия в Мякушева и от души прошелся по полкам, примыкавшим к дальней стене.
 Оглядев нож, Лугин стал на колено и тщательно оттер его от багряной жижи об штанину худощавого. Прости, мужик, сейчас не до маленьких человеческих приличий. Никто не знает, как все повернется через пять минут, и чем вообще закончится первая межзвездная прогулка для землян, после произошедшего здесь те же проклятые пять минут тому назад. Будет ли теперь для нас обещанный благословенный Фаргерт? Очень вряд ли. Пролилась первая кровь хозяев звездолета. Вот лежат они: два громадных трупа, изъеденных пулями, в которых наш страх, наша ненависть и наше бесконечное отчаянье. Двоих троллей правдами-неправдами завалили, теперь хозяева имеют право мстить. Возможно, уже скоро в местечке, названом Нововладимирском, наступит тот же огненный ад, который бушевал на полках с упакованными в пленку людьми. Только ад другого масштаба. И не полсотни, а тысячи, десятки тысяч переселенцев закончат свой путь, превратившись в черные косточки, затянутые спекшимся мясом. Виновными в таком беспределе следует считать нас. Только что оставалось нам делать? Смирно лежать в шелестящих пеленках и дожидаться своей участи: пока одежда на тебе не станет пузырчатой массой; пока ее не стряхнут в соседнем зале, и твое голое, висящее вниз головой тело, понесет в мясную рубку или черт его знает для какого еще употребления. С другой стороны, что мы знаем об инопланетянах, их настоящих замыслах? Вдруг, люди, завернутые здесь в кафравский целлофан, приготовлены вовсе не к смерти, а к каким-то необходимым медицинским процедурам? Может, каждый из них болен серьезной, пока непроявившейся болезнью, и кафравцы всего лишь хотели помочь? Их странноватый способ приготовления людей ко всяким процедурам мнится нам как нечто несусветно дикое и возмутительное. А вдруг это всего лишь их обычные приготовления, как в наших больницах переодевание в пижаму и тапочки? И если это так, то горе нам, пролившим первую кровь хозяев звездолета. В прочем, к чертовой матери такие мысли. Мы — люди, и чтобы совсем не сорвало башню, должны поднатужиться быть просто людьми.
 Сергей тщательно протер серебряный рельеф на рукояти ножа. Хотя кровь и красная, была в ней какая-то странность. Слишком густая что ли, вроде грязи. Надо бы потом тесарь хорошенько вымыть, чтобы не подцепить внеземную заразу. На соседней нише кто-то постанывал, яростно шелестя упаковкой, но туда даже не хотелось смотреть: там сплошное закопченное горе. Наверное, в нацистских крематориях виды были получше.
 — Как тебя звать, из башки вытряхнуло, — к Лугину подошел Черновол, держа в руках трофеи: трубку с набалдашником и тяжеленный ремень, снятый с карем-кафравца.
 — Сергей. Лугин, — напомнил мичман. — Можешь, Лужком. Так прилипло уже с Нововладимирска.
 — Я вот что, Серж, — Тарас шмыгнул носом, черненым наполовину сажей. — Мы тут инопланетное барахло делим, а без тебя как бы непорядочно. Возьмешь? Интересная хренотень, — он потряс, волочившимся по полу ремнем и указал на прицепленную к нему коробочку с менявшей цвет панелькой.
 — На кой оно мне, — мичман пожал плечами.
 — Тогда я заберу, — вмешался военный. — Оружия у меня никакого, ребята. Хоть это буду таскать.
 — Если, друг, сильно настаиваешь, могу дать блатную волыну, — обращаясь к Лугину, Кирилл с любованием приподнял тот самый «утюг», пригладивший все в округе смертельными выбросами пламени. — Тяжелая, сука. Я так думаю, это бластер или плазмомет. Хе, — он раздал губы вширь, обозначая улыбку. — Научно-фантастическим жаргоном называю, если кто врубается.
 — Хорошая вещь, — согласился мичман. — С такой хоть против бронетанковой дивизии. Но ты, раз первый сказал: «забито», значит, тобой и забито. К тому ж твой АКС пустой. В общем, все по-честному, — заключил Сергей, хотя от такого «утюга» или, как там его — плазмомета, не отказался бы. Вещь занятнее, чем непонятная трубка в лапе Траса или ремень с побрякушкой, отошедший военному.
 — Нам бы здесь нельзя задерживаться, — засуетился Володя, скромно стоявший за спиной Черновола. — Чего мы здесь? Кафры опять нагрянут, тогда точняком всем пи…дец.
 — Это правильно, — Тарас тряхнул растопыренной бородой. — Только наших поглядеть надо. Может, еще кто живой. Мы же не козлы, чтобы побросать людей.
 Он вытащил складной нож и направился к ближней нише, меньше других пострадавшей от огня. А Лугин вспомнил про Ирину. Нехорошо, что забыл про нее в пылу заварухи, а потом за каруселью нездоровых мыслей, дележом шмотья, болтовней.
 Красину он нашел на том же месте, где оставил: стояла у начала соседнего узкого и длинного зала, прислонившись к стене и сжав губами фильтр сигареты.
 — Как ты? — мичман глянул на нее, потом в багровый сумрак, где исчезло очередное подвешенное тело.
 — Сильно переволновалась. За тебя, между прочим, — она выдохнула в сторону дым. — Выбежал ни с того, ни сего на этого зверя… Я думала, у Серенького Волка крышу напрочь снесло. Чуть не завизжала, блин!
 — Я сам перетрухнул. Честно скажу, прикасаться к брату по разуму… лучше гадюку за хвост, — Лугин вытряхнул из обреза стреляные гильзы и снарядил патронники. — Сейчас народ соберется, быстренько дернем отсюда. Ты пока здесь постой. Наших в целлофане почти всех пожгли. Картина такая, лучше не смотреть. В общем, спокойно постой, покури.
 — Теперь не поймешь, что лучше. Уже насмотрелась, Сереж. И кажется, меня больше ничем не удивишь, — Ирина кивнула в конец зала, где в полумраке исчезали тела. — Я знаю, что с ними кафры делают.
 — Откуда знаешь? — мичман сунул обрез за ремень и поднял голову.
 — Оттуда. Не удержалась, ходила в самый конец. Тебе интересно? Так вот, там какой-то автомат — он череп режет и выдирает головной мозг с частью спинного. Прямо на моих глазах все случилось, — Красина судорожно затянулась. — Мертвые тела лежат ровными рядками. Наверное, их убирают тоже автоматы. Кровь на полу. Кровь, кровь. А мозги в пакетиках с зеленой жидкостью.
 — Хрен тебя дернул туда идти! — возмутился Лугин, и подумал:
 «Вот и решился вопрос. Значит, вовсе не переодевание в пижаму и тапочки. И те два трупа, нашпигованные пулями — не человеколюбивые ангелочки».
 — Как это увидела, — продолжила Ирина, — сначала думала, что тут же умом тронусь. А потом во мне что-то треснуло будто, перещелкнуло тайный пси-тумблер в сознании, и мне… — она вздохнула, поднесла ко рту истлевшую почти до фильтра сигарету. Рыхлый столбик пепла упал на куртку.
 — Что тебе? — Сергей подошел к ней вплотную и протиснул руку между пенолитом и ее спиной.
 — Того мне. До фени все стало. Такое я испытывала и раньше, но в этот раз… В общем, полный абзац. Страх исчез совсем. Была раньше огромная ледышка внутри, ледышка этого самого застывшего, слежавшегося за все время страха, и вдруг растаяла за одну секунду. Я даже подумала, был бы в руках пистолет, тоже смогла бы стрелять, как и ты. В кафравцев, в людей — все равно в кого. Наверное, даже смогла бы ножом глотки резать.
 — Ты это прекрати, — Лугин повернул ее к себе и встряхнул.
 — Чего прекрати? — она посмотрела на него и отвела взгляд. Ну и физиономия: губы разбитые, синяк под глазом и на полщеки, брови сросшиеся точно у оборотня, какими их обычно представляют в дешевеньких триллерах. И почему-то этому чудовищу веришь, вовсе не тянет вырваться из его объятий. — Чего я теперь должна прекратить? — со вздохом повторила Ирина.
 — Того, что не надо оно тебе, девочка, — он хотел сказать: не надо таких неприятных превращений; пожалуйста, оставайся той же милой, доброй и немного трусливой мадам — серые глазки. Но вместо этого с холодком произнес: — Стрелять без тебя найдется кому. Как бы дело не бабское.
 Из четырех кое-как уцелевших упаковок удалось освободить двоих живых: девушку, стриженую как мальчишка — Веру Миронову, и пожилого мужчину лет шестидесяти — Николая Степановича Томского. Еще двоих безнадежно раненых Черновол оградил от долгих мучений, вскрыв им вены ножом. Никто не посмел осудить его за жесткость. Представив себя на месте бедняг, схлопотавших по касательной заряд плазмы, и к счастью находившихся без сознания от болевого шока, любой бы предпочел скорейшую смерть. Пока Тарас проводил гуманное кровопускание, Мякушев осмотрел несколько обгорелых трупов в поисках полезных вещей. Нашел армейскую фляжку, хороший охотничий нож с оплавленной рукоятью, ПМ с тремя магазина к нему. Мелочь, конечно, но хоть что-то.
 Теперь требовалось поскорее убираться со злого места, подальше от безобразных трупов инопланетян и соотечественников, большинство из которых так и не успели понять, что с ними случилось. После недолгих споров отряд из девяти человек двинулся по проходу, которым появились кафравцы.
 3
 За поворотом коридор делился на три корявые ветки. Те же бурые с зеленцой, коричневые с темно-синими волокнами наплывы пенолита; высокие, скрывающиеся во холодном мраке своды; свечение с некоторых участков стены то бесформенными пятнами, то замысловатой мозаикой. Только холод здесь был пожестче, полз по полу, хватал за ноги и проникал под одежду, словно какая-то гадостная влага.
 Из трех проходов выбрали крайний справа. Толковость в таком решении, конечно, имелась: ход под заметным наклоном вел вниз, иногда круто градусов под двадцать — двадцать пять. Мякушев подозревал, что обжитые людьми пещеры располагались именно внизу. Да и где же быть им еще, если при погрузке на звездолет переселенцы одолевали незначительный подъем, значит, попадали на нижний ярус или не больше чем второй снизу. При этом Нововладимирск размахом километр с лишним, смежные пещеры и биотроны — все это сопоставимо по площади с горизонтальным сечением корабля. Последнему дурню понятно: для других обширных залов, длиннющих коридоров и лабиринтов места как бы не остается. Лугин и Черновол не стали спорить с доводами милиционера. Вниз — так вниз. Один хрен плана космической «улитки» никто перед газами не держал, и гадать, куда какая дорога выведет, бессмысленно. Одно только: если бы сейчас разверзлась стена, и обозначился проход, убранный ковровой дорожкой да с любезной вывеской «Добро пожаловать в Нововладимирск!», не все побежали туда с радостью. С одной стороны, там биотроны — пища и вода; там друзья, знакомые, у кого-то родные; личные, позарез необходимые вещи, и дрянной, но все-таки порядок против здешней гнетущей неизвестности. С другой: у многих свежа память о бесчинствах Перцовской шайки, казнях возле Серебряного столба, мордобое и убийствах за какую-нибудь мелочь; и повадившихся туда «жуках», способных нагрянуть в любой момент, упаковать тебя шелестящей пленкой да прямиком на извлечение мозга. К примеру, Лугин и Красина вряд ли бы стремились в пещерный город, если бы удалось основаться в неприметном уголке звездолета с доступом к еде и питью. Вот только в Нововладимирске осталась Светка, с ней Лена Чудова, Ракитин и может быть еще живой Владимир Ефимович. Нельзя забывать о них. А значит, путь один — вместе с Кириллом Мякушевым, и остальными без выбора примкнувшими. Странно получается: откуда недавно стремились вырваться, рискуя жизнями, туда же теперь спешили вернуться, также швыряя на кон самое дорогое.
 По коридору двигались неторопливо, переговариваясь шепотом, старясь ступать, чтобы пенолит не скрипел под подошвами. Первым, в отрыве шагов на пятьдесят шел Тарас Черновол, держа наготове пистолет, останавливаясь у каждого поворота и прислушиваясь. В случае столкновения с инопланетянами пользы от его «Стечкина» — голый ноль. Единственный расчет, что Тарас предупредить бы успел, а там, глядишь, и не всех сразу убили бы. Милиционеру с кафравским «утюгом» лезть вперед тоже смысла не было. Оружие при нем, безусловно, убойное, но только тяжеловато в обращении. Непросто прицеливаться, когда в руке килограмм шесть на неудобной, не под человеческую пятерню рукояти. Пока вскинешь, прижмешь пальцем кривую пластину, тебя уже пять раз запишут в покойники. Кирюха испытал плазмомет в самом начале пути, до развилки. Навел на стену и принялся поочередно дергать, тыкать металлические загогулины с пиктограммками. Получилось. Сработало на все сто: из отверстия ухнуло малиновым потоком плазмы так, что метровый вырост пенолита превратился в дым и рейтузную вонь.
 — Я их, бл. дей, научу нашего брата любить и уважать! — на радостях взъерепенился он, размахивая опасной штуковиной, пока его не угомонил Черновол.
 Шествие замыкал военный — капитан Ляхов Максим Сергеевич, мужик по первому впечатлению толковый, но сквалыжный, вроде не капитан, а складской прапорщик. Отхватив трофейный ремень карем-кафравца с непонятным приборчиком возле застежки, а следом ПМ, найденный Кирюхой среди людской трухи, Максим выпросил у Черновола пяток ПМовских патронов. И на этом не успокоился: все норовил выменять у Володи Серафимцева складной нож на зажигалку, в которой газа осталась на пару пшиков. То возле него, то возле Серафимцева без остановки крутилась на редкость заводная девица — Верочка Миронова, этакая московская конфетка с пирсингом на маленьком, вздернутом носике, разноцветным тату на запястье и чертиками в бледно-голубых глазах. От нее и было больше всего шума: все говорила, говорила шепотом, часто переходящим в восторженный писк, будто шли они не по лабиринтам звездолета, где только что отдали богу душу более полусотни землян, а по лесу к месту бесшабашного пикничка. Черновол трижды останавливался, окатывая ее с головы до ног тяжеловесным взглядом, и Красина сердитым шепотом пыталась призвать ее к спокойствию — все без толку. Только милиционеру удалось ненадолго угомонить взбалмошную девчонку:
 — Еще слово, и я тебя нахрен застрелю! — сказал он, наведя на нее плазмомет.
 Надулась и губешки сомкнула минут на пять. У таких, с мозгами, атрофированными от ночных клубов и отвязанных тусовок под амфетамин или «Экстази», разрыв с реальностью полный и, наверное, он невосстановим. Лугин вспомнил, как Верочка приходила в себя, едва народившись на свет из целлофановой упаковки. Сначала орала в непонятках и билась стриженым затылком о пенолит, пока ее по щекам не отхлестали и не поставили как куклу Барби на ноги. Увидела мертвых кафров, нет чтобы в обморок шлепнуться, так из истерики мигом перетекла в буйную радость. Тараса расцеловала в бороду, приговаривая: «Какие же вы, молодцы! Кафры, most die! Мы рулим!». Молодцы и рулим, конечно, а то что рядом десятки закопченных людских трупов, так не «must die» как бы, а до задницы дверь. Хотя, это для кого-то может быть и правильный поворот в голове: живые о живых. Интересно, сколько здесь живых кафравцев? Сто? Тысяча помноженная на немалое число палуб? Ведь корабль, скромно говоря, огромен, и в нем может расположиться целая армия инопланетников. Армия, готовая, расквитаться по полной программе за своих двоих убитых. И нужна ли армия с их чудо-утюгами, брастерами, плазмометами, что бы расправиться с горсткой тараканов? Тем более таких уязвимых как люди. Достаточно откачать воздух из некоторых отсеков или пустить по вентиляции какую-нибудь дрянь. Тем не менее, прошло полчаса, а строптивые тараканы живы и не собираются биться в предсмертных судорогах. Неужели, кафры не знают, в какую щель мы заползли и куда направляемся? Сергей подумал о системе наблюдения и оповещения, которая стояла в биотронах и подсказывала, какие растения годны в пищу, а какие хватать нельзя. Хорошо бы, такая техника не пряталась в каждом коридоре бесконечных лабиринтов. Тогда бы оставался маленький шанс на спасение.
 Тарас впереди остановился и предупреждающе вскинул руку. Ну вот, вроде мечта о маленьком шансе, приказала долго жить. Все застыли в тишине, даже безбашенная Верочка Миронова стушевалась, стала между Володей и его белобрысым другом, закусив губу, испуганно поглядывая то на Черновола, то на военного. Значит и у нее вполне человеческая нервная система, так что для девчонки еще не все потеряно. Кирилл завозился со своим плазмометом, Ляхов снял с предохранителя ПМ. Заминка слишком затянулась: Тарас вглядывался куда-то вперед и вроде прислушивался. Лугин рискнул тихонько подойти к нему, и тот, привлекая мичмана жестом, указал в фиолетовую тень, густевшую до черноты к дальнему краю пещерки. Согнул свой мясистый палец и почти беззвучно шепнул:
 — Двигуля там.
 Наконец и Лугин разглядел. Невысоко над неровным полом висело что-то типа металлического яйца. Явно не курочка Ряба снесла: метра полтора-два диаметром, в нижней части вертикальные ребра, в верхней по кругу отверстия. Повисело, покачиваясь, и двинулось за пенолитовый выступ. Затем послышались хрипловатые голоса или ворчание, будто в сухом песке кто-то ворчал тяжелые камни. На освещенную площадку вышли карем-кафравцы. Два. Три. Четыре. Сергей чуть не выматерился от такой говенной неожиданности. Четыре, а вот еще и пятый. Одеты, не как убитый в пластинчатый прикид и ткань, прихватывающую ноги, а во что-то серьезное вроде черных блестящих скафандров. Морды забраны шлемами. В лапах не «утюги», а штуковины покрупнее. Оружие? Скорее всего, да.
 — Валим отсюда, — еще тише произнес Черновол.
 — Чего там? — полюбопытствовал подкравшийся Мякушев.
 — Полная жопа, — кратко объяснил Лугин. — Пять вооруженных кафров и летающий робот.
 — Шмальнуть бы разок, а потом бежать, — с затаенной жаждой прошипел милиционер. Слишком ему хотелось испытать трофей в настоящем деле.
 — Рехнулся что ли? — Сергей оттеснил назад его плечом.
 — Сюда идут, — оповестил Тарас. — Все! Мотаем!
 К основной группе мичман с Черноволом возвращались, едва удержавшись, чтобы не перейти на бег. Но бегом по пенолиту — это неминуемый скрип подошв. Кто знает, как у хозяев звездолета со слухом. Может, будто совы слышат издали мышиную возню. Кирюха задержался, споткнувшись об выступ и выронив выключенный фонарик. Пока нашел его в темноте, прошло секунд сорок — очень важных секунд. Лугин, движением руки призвав всех к вниманию, успел объяснить ситуацию. И добавил:
 — В общем, без паники двигаем назад. Быстро, но тихо. Тебя, Верочка, особо касается.
 — Туда метров сто дыра есть, — заметил Николай Степанович, молчавший всю дорогу и державшийся с особым стариковским флегматизмом. — Если она куда-то ведет, то хорошо. Инопланетяне в нее не пролезут — узковато им.
 — Видел такую, — кивнул Лугин. — Зря, что сразу не осмотрели.
 — Идемте, — нетерпеливо прошептал Володя.
 Теперь шествие замыкали Черновол с Мякушевым. Верочка, к счастью заткнулась, то ли действительно осознав тяжесть положения, то ли опасаясь, что мент, шагавший рядом, исполнит угрозу — реально в нее выстрелит.
 Между световых пятен над покатым уступом на самом деле темнела горловина хода или небольшой грот. Ирине вспомнился туннель, которым они бежали из Нововладимирска в соседнюю пещеру, переполненные надеждами найти спокойный уголок. Только не было райского местечка по другую сторону хода. Нашли там мрачные галереи, пахнущие валерьянкой, и банду озверелых зеков. Расплатились за глупые иллюзии смертью Славы Руднева и Артема Ильина. Артеха весь путь и во время безумной стычки успокаивал ее, Ирину, и уже умирая, пытался заигрывать с ней со всей мальчишеской непосредственностью. Бедный парнишка! Что теперь? Выведет ли куда-нибудь зиявшая в двух метрах над зеленоватым полом дыра? Выведет на новый круг ада, который отнимет еще несколько жизней знакомых ей людей? Или заведет в тупик, где погибнут все? К черту дурные мысли! За последнее время Красина пережила слишком много страха, столько, что больше не помещалось в человеческую оболочку. И смерть Ира видела в самой близи, в огне, в крови, текущей ручейками по пенолиту. Хватит! Что-то переломилось в тихой московской журналистке, она больше не могла безвольно сохнуть в ожидании гибели и собиралась выжить.
 Лугин вместе с Тарасом первыми вскарабкались по неровностям стены и помогли подняться Томскому — мужчине пожилому, но достаточно живенькому. Приняв фонарик у Кирилла, Черновол направил луч света в темноту. Вдалеке проход сужался, но шишковатые стены оставляли достаточно места, чтобы протиснуться взрослому человеку. Сергей помог подняться Красиной и протянул руку Мироновой. Стоило поторопиться: с коридора доносились слабое поскрипывание, возможно кафравцы вышли на их след и находились близко.
 — Мрак какой! — возмутилась Верочка, едва сделав несколько шагов по туннелю. — Будто в крысиной норе! Неужели не лучше было нормально чухнуть по коридору? Ну вернулись бы назад, свернули в другую ветку.
 — Замолчи! — сердитым шепотом оборвал ее Черновол.
 — Чего молчать, если дурняк у кого-то на всю голову, — продолжала попискивать Миронова.
 Кирилл резко остановился и указал ей на светящийся позади овал:
 — Ну-к дергай отсюда нах! Давай, поперлась к своему коридору!
 — Да ладно, — отмахнулась Вера. — С вами пойду.
 Через метров пятьдесят туннель начал сходить вниз, что обрадовало милиционера, не расстававшегося с идеей отыскать дорогу к Нововладимирску. Причем уклон становился все круче. На некоторых участках, не цепляясь за стены, трудно было устоять на ногах.
 Вниз, оно, может быть, и к лучшему, только одна загвоздка: если впереди окажется тупик, то возвращаться назад по крутому подъему все равно, что заниматься экстремальным альпинизмом. Первым это понял Тарас, и когда стены впереди сузились, а свод с тускло светящимися шишками навис так низко, что под ним только на четвереньках, Черновол остановился и спросил:
 — И чего теперь делать прикажите?
 Лугин приблизился, выглядывая из-за его спины. Туннель падал под резким уклоном. По такому особо не поползешь — можно, конечно, съехать на заднице.
 — Если дальше прохода нет, то, считай, приплыли, — заключил мичман.
 — Есть проход, — Тарас достал зажигалку, щелкнул ей, наблюдая за огоньком, завернувшимся под потоком воздуха в обратном направлении. — Сквозняк здесь неслабый, значит, дырень куда-то ведет.
 — Тогда и нехрен думать — вниз лезем, — высказался Кирюха.
 Так и сделали: первым начали спуск Черновол с Лугиным. Кое-как протиснулись между стенок, съехали вниз метров на семь. За ними посыпались остальные. Николай Степанович, не взирая на годы, спустился аккуратно, а сумасбродная Миронова слетела кубарем, коленку расцарапала. Попутно врезала макушкой в пах Вовкиному другу Артему, крякнувшему вряд ли от удовольствия. Собрались все на узенькой площадочке, успокоились. И когда Мякшин осветил фонариком ближнюю перспективу пути, все немного обалдели: бурый с фиолетовыми прожилками нарост почти полностью перекрывал проход. Сверху небольшая щель, справа только руку просунуть, и снизу сантиметров на тридцать-сорок. Вот, получается, и приплыли по Репину или хуже того. Здесь же почти каждый вспомнил, о голодухе, давно терзавшей желудок. И пить хотелось. Когда вода и пища недосягаемы, и не знаешь, на какое время они становятся категориями иллюзорными, то организм впадает по ним в глубокую тоску, что хоть по-собачьи поскуливай, хоть лапу по-медвежьи чмокай. От этой неутолимой тоски и начинаешь к запросам своего невоздержанного организма прислушиваться еще заботливей, впадать в самые неприятные думы.
 Первой подала голос Миронова:
 — Говорила я вам! Умники, блин! Ну какого фига, спрашивается, было сюда идти?! — она всхлипнула, прижав ладони к лицу. — Дураки конченые, лишь бы в какую дырку забраться.
 — Знаешь что, Верочка? Бип-бип тебя, — глухо проговорил Тарас. — И голову твою бип-бип и твои понты.
 — Что «бип-бип»? — вытаращилась на него Миронова, чертики так и заплясали в бледно-голубых глазках.
 — А вот то самое. Если расшифрую, уши твои завернуться, — пояснил Черновол. — Поэтому для твоего детского сознания — бип-бип. И по-хорошему прошу, брось нытьем всех донимать. Главное, мы от кафров смылись, и живы еще. Дышим пока, вот и хорошо, радуйся этому.
 — Вовчик, ну-ка ступай сюда, — Лугин поманил Серафимцева пальцем. — Ты у нас худой самый, попробуй протиснуться внизу.
 Вова без особого рвения, пролез между Николаем Степановичем и Красиной. Став на четвереньки, сунулся под пенолитовый наплыв. Пыхтя и корячась, пробрался он на метр — не больше, и застрял. Назад пришлось его за ноги вытаскивать.
 — Чего видел там? — осведомился Тарас, когда парень чуть перевел дух.
 — Ничего. Свет где-то вдалеке, и больше не разглядишь, — он прислонился к стенке, трогая расцарапанную щеку.
 — Слышь, Кирюш, раз такие нелады, твой «утюг» потребуется, — решил мичман. — Пошмаляй сюда плазмой. Если свезет, проход проплавишь.
 — А это мысль, — ухватился милиционер и, поменявшись местами с Черноволом, занял позицию напротив бурой пенолитовой шишки. — Подержи, — он протянул фонарик Сергею, и сам деловито изготовился к стрельбе. — Вонять будет сильно, — предупредил он, обернувшись к Томскому и Ирине.
 — Уж это мы вынесем, — заверил Черновол.
 Придерживая тяжелое оружие левой рукой, пальцем правой Мякушев дотянулся до выемки с нужной пластиной. Инопланетная техника мигом разродилась ярко-голубым высверком, с шипением исчезнувшим в пенолите. Завоняло действительно сильно, будто тебя носом в бочку с горящим дерьмом. И густой тяжелый дым сразу затопил узкий ход.
 — Офигеть, какие умные мальчики! — прокашлявшись, подала голос Миронова. — Вы тут все токсикоманы? Лично я с таких ништяков не кайфую. Атас! — она снова подавилась кашлем. — Выбор просто класс: сдохнуть от голодухи или легкие выхаркать! Кто что выбирает, давайте голосовать.
 — Можно ножом резать, — высказался Лугин. — Но это долго. Застрянем часа на три.
 — Не, ножом муторно, — отверг Тарас, изучая проплавленный на приличную глубину нарост. — Потерпим, а? Сквозняк хороший, быстро вытягивает.
 — Потерпим, — согласилась Красина. — Сильно нежным предлагаю не дышать.
 — Вот еще какая штука: дым может быть ядовитым. Сейчас вроде ничего кроме кашля, а потом неизвестно как вывернется. Вдруг похуже, чем от зарина, — мичман спустился на шаг ниже. — Так давайте: сейчас чуть сквозняком протянет, по команде набираем воздуха и присели, поскольку копоть несет верхом. В этот момент Кирюха жжет.
 По совету Лугина и сделали. Дыма все равно немного хватанули, но через десяток плазменных ударов открылся кое-какой проход. Протиснулись им, испачкав руки и колени в саже. Дальше туннель тихонько расширялся и вертел то направо, то налево. Свет, который видел Серафимцев, сунувшись под нарост, оказался вовсе не выходом в основные коридоры, а тусклым световым пятном. Настоящий выход обозначился шагов через двести после небольшого подъема: овальное отверстие в синеватом блеске. К нему идти всей толпой не спешили. Сначала Ляхов, утомившийся плестись в хвосте, вызвался в разведку. Капитану составил компанию Черновол.
 Вернулись они минут через пять, не обнаружив поблизости ни кафров и ничего подозрительного. Но это только поблизости. Никто не мог предположить, насколько распространялась свободная от хозяев зона, и какие угрозы таил для беглецов гигантский звездолет.
 Коридор в неизведанной области был значительно шире, чем те, которыми они уходили из зала смерти, где остались обгорелые трупы землян. Пенолитовые стены здесь казались глаже и отстояли друг от друга метров на пятнадцать. Неприятный такой размах. Неуютно ощущаешь себя на открытом пространстве, когда в любую минуту спереди или сзади может появиться уродливая фигура кафравца или «жук», стреляющий цепкими жгутами. И спрятаться негде, нет рядом ни гротов, ни щелей, ни выступов, в тени которых можно затаиться, в надежде, что за тебя не зацепиться злой глаз. Пол здесь был другим: вроде тот же вездесущий то пористый, то волокнистый материал, только с каким-то налетом похожим на пенициллиновую плесень. Пахло сырость, и это хороший знак — вдруг где-нибудь рядом вода сочиться из трещинок в стене как в биотронах? А еще лучше, если где-то не так далеко сами биотроны.
 По выходу из дыры Черновол, снова шедший разведкой, свернул направо.
 — Почему туда? — пискнула Миронова.
 — Потому что, бип-бип тебя, дорогая, — отозвался Тарас и для остальных несогласных пояснил: — Налево тупик. Шагов сто ходу, закуток какой-то и стена чем-то вроде паутинки заросла.
 — Чего-чего? — Кирилл приблизился к нему. — Вроде паутинки, говоришь. Нити кругом идут, вроде металлические? — уточнил он.
 — Ну да. Откуда знаешь? — тот поправил ворот выбившейся рубашки.
 — Эх, два, раз — Тарас, — довольно хмыкнул милиционер. — Ошибаешься насчет тупика.
 — Ты это, с именем моим аккуратней, — нахмурился Черновол. — Поясняй, если есть что сказать.
 — Дык, вот, мы по приказу Перца все эти, как щас популярно называются, биотроны вдоль и поперек истоптали. Пытались понять, откуда на город «жуки» лезут, — начал Кирилл, в накатившем возбуждении достал сигарету и щелкнул зажигалкой. — Все осмотрели до последнего уголка. Ну, нет для них нормального хода. В тот туннель, что ты, Серж, — он повернулся к Лугину, — в соседнюю пещеру на свой зад сунулся, они, ясно, не пройдут по габаритам.
 — И чего дальше? — прищурился Тарас. Белый шрам на его губе проступал под черной курчавой порослью. Волосы над ушами топырились в разные стороны, словно не волосы, а медвежья шапка.
 — Одно только есть место, на котором сходятся все разумные улики. Там, по центру биотронов. Вот там тоже вроде тупик: стена и как бы паутинкой затянута, — Мякушев жадно затянулся. — Есть версия от умных людей, что паутинка — как бы двери такие, или, если хотите, люк между пещерами и остальными пространствами корабля. В общем, решительно настаиваю паутинку изучить. У меня убеждение: за ней наш Нововладимирск.
 Слово «наш» он произнес, будто вспомнив отца родного.
 4
 Насчет «изучить паутинку» разногласий не возникло. Хоть место не ахти какое уютное: тупик (появятся с тыла братья по разуму, и хрен куда денешься), однако всем хотелось поглядеть, что за паутинка, и есть ли за ней Нововладимирск с биотронами. Последнее время больше интересовали именно биотроны. Дело, разумеется, не в нужде — нужду кто хотел, справил, вернувшись в темную дыру — а в том дело, что многих все настырнее донимала жажда. Попили по глоточку из армейской фляжки, однако глоточком после стараний-пыхтений на карачках через туннель, даже горло как следует не промочишь. И в желудках проскребывали острые коготки голода.
 — Такая точно была, — заключил Кирилл, оглядев простенок, круглое углубление которого закрывала неведомая субстанция.
 Лугин с осторожностью потрогал ее и сразу в кончиках пальцев ощутил неприятный зуд. Не паутина, конечно, а будто тончайшие металлические волокна шли от края стены по спирали к центру, образовывая сложный узор. Если присмотреться лучше, то волокна были вовсе не из металла, а из какой-то изменчивой дряни, имеющий серебристый отблеск. Но в переводе на человеческие понятия вполне можно назвать: «паутинка».
 — И как это, по-твоему, исследовать? — мичман повернулся к Мякушеву.
 — Да просто — по нашему. Сейчас со своей волыны пальну, там поглядим, — Кирилл махнул Ляхову, чтобы тот отвалил от греха подальше, и поднял плазмомет.
 — Спешить бы с пальбой не надо, — проворчал в бороду Тарас.
 — Слышь, Кирюш, — остановил милиционера Лугин. — А не думаешь, что там может оказаться вовсе не Нововладимирск, а комнатка полная кафров. Может у них за этим люком вроде кают-компании.
 — Точно! — вставила Миронова. — Может у них там сходняк или дискотека. А?
 — Хоть «а», хоть «б» — у нас выбора нет. Или тут, за стенкой наши ребята со всеми вытекающими, или будем по кораблю слоняться, пока не загнемся от голода, — мент настроился решительно.
 Пусть и дружинник, прихлебатель Перцовский, а имелись в его неровной личности пунктики, располагающие к уважению. Даже то, как он в столкновении с кафрами себя повел: без паники, со здоровым расчетом — не каждый так сможет. Участковый, блин-оладик, из Кузьмино. И тут Сергея словно по темечку тяжелым врезало: Кузьмино — это ж мимо которого они с Климычем ехали, как раз перед тем как джип оставить! Вот те нате хрен в томате! Машину-то Денискину грабили люди с ментовского УАЗика, и милиционер рядом с джинсовым вертелся.
 — Стоп, Кирюша, — проговорил мичман, стараясь не выдать недоброго трепета голосом. — Вопрос один вскочил.
 — Чего за вопрос? — Мякушев потрогал пальцем спусковую пластину с выпуклой пиктограммкой, похожей на ласточкин хвост.
 — Ты — участковый из Кузьмино, да? — Лугин натужно думал, как правильнее завернуть разговор. И нафиг он его затеял именно сейчас? В голову стукнуло, как клина поймал. Проклятые эмоции. Эмоции, эмоции… И чайка-поморник с черными крылами из мглы. Нет, чтобы выбрать подходящее время, через час, через два, когда все утрясется и не будет вокруг любопытных ушей и глаз. А вдруг, Мякушев и есть, тот подонок, который Дениса с автомата? Что тогда? Сразу ему нож под ребро?
 — Я. И что? — Кирилл с недоумением, опустил свой «утюг».
 — Да интерес есть, — сквозь зубы процедил Сергей. — Хочу знать, не ты ли раскатывал на УАЗе меж Кузьмино и М-седьмым шоссе вечером… Э-э за сутки, как звездолет стартовал.
 — Гражданин Лужок, мутишь ты чего? Я что помню все веселые земные вечера? Вечерами мы по нормальной жизни вечеряли так, что на утром себя не помнили. За сутки до отлета, говоришь? Ну, я раскатывал, вроде. И водку за рулем жрал, если это существенно, — хмыкнул милиционер. — А что, раньше мы пересекались, чтоб ты вдруг интерес испытывал?
 — Калаш в машине и ТТшка были у тебя или дружков твоих? — продолжил Лугин, не отпуская его взглядом.
 — Это что, допрос? Был у нас калаш, и ТТшка у Коляни. А в чем прикол? — не переставал удивляться Мякушев. — Без стволов тогда ездили только идиоты. Чего ерунду спрашивать?
 — Чего-то вы, ребятки, не в ту сторону поперли, — заметил Черновол. — Вечер воспоминаний что ли? И базарьте тише — кафров накличете.
 — Все, пожалуй. У матросов нет вопросов, — буркнул Сергей и, отходя в сторону, добавил: — Потом поговорим.
 — Прикольный прогон, — хохотнула Верочка. — Начали про паутинку, кончили стволами, калашами под Кузьмино. Объясните, мальчики…
 Кирилл осадил ее просто взглядом, вскинул плазмомет и прижал пальцем спуск. Два ярких сгустка растаяли в паутинке без следа. Металлические волокна даже не покраснели, хотя, по замыслу милиционера их должно было расплавить.
 — Пожалуй, не возьмет, — мотнул головой Черновол. — Непонятная ерундень. Какая-то она… Эх, будто не настоящая, — он подошел к волокнистому кругу и осторожно ткнул пальцем. Сначала у края, потом ближе к месту, куда попадали плазменные выбросы. И положил ладонь на то самое место. — Даже не нагрелось, Кирюш. Вообще холодная. Непорядок, бля.
 — А попасть нам на ту сторону край надо, — высказался капитан Ляхов.
 — Если это вроде люка, то нужно искать кнопку или какие-то управляющие приспособления, — поделился соображениями Николай Степанович. — Давайте внимательно осмотрим стену.
 — Опля! — худощавое лицо милиционера натянулось от улыбки. — А на кой нам через люк? Мы и через стену в легкую! — он поднял «утюжок» и пальнул правее серой окантовки, между которой серебрилась паутинка.
 Клубы горячего дыма накрыли Тараса с головой. Тот тихо, но душевно выматерился и отскочил к Ляхову. Белобрысый друг Серафимцева кашлял и, приплясывая, размахивал руками, чтобы отогнать смрад.
 — Точно, продырявить стенку! — взвизгнула от восторга Миронова. — Destroy! Fire! My sweet guy!
 Сергей подумал, что ментовская идея в корне неплоха. Вот только реализация… Ну точно сопляк, стащивший батино ружьишко, красуется перед пацанами и пуляет во все, что на глазу: консервную банку, в фанеру, в колеса соседского автомобиля. Любопытно же: пробьет — не пробьет? Был у него, Лугина, такой шебутной одноклассник, так тот, пока отец в командировке, а мать на дежурстве, повадился в собачью будку стрелять. Бац, бац! Псина, забилась поглубже, скулит от страха. А дурачок с папиным ружьем, знай, с азартом лупит с двенадцатого калибра. И все хорошо шло, пока патроны с дробью попадались. Только среди других один оказался с жиканом. Нетолстую доску на боковине в щепы и кобеля в ляжку. Так, что тот от боли вылетел, цепь порвал и стрелка погрыз с заслуженным ожесточением. Вот здесь как бы не вышло чего подобного. Не дело на каждом шагу использовать инопланетную технику, при этом не особо включая голову.
 И старик Томский прав: могли торчать по краю стенки какие-нибудь кнопки, рычажки, прочие элементы управления, если здесь действительно люк. Только теперь, если они имелись, осталось от них не больше, чем от прошлогоднего снега. Все Кирюха поплавил, спалил, снес промыслом могучего разума. В стене исходила клубами едкого дыма двухметровая дырень, и конца пенолитовой толще не было видно. Закашлявшись вслед за белобрысым Верочка с Серафимцевым поспешили уйти по коридору дальше. За ними Максим Ляхов, и даже Тарас не выдержал, закрыв лицо свитером, чертыхаясь, отбежал подальше.
 — Разумнее было, нам подождать у начала туннеля, — заметила Красина, уводя Сергея из задымленного до тошноты прохода. — Если кафравцы сейчас появятся — перебьют всех. Так бы хоть кто-то успел смыться узким ходом.
 — Тактически верно мыслишь, — улыбнулся мичман и подтолкнул ее дальше, мимо щебетавшей с Серафимцевым и Ляховым Веры. Дошли они почти до горловины туннеля и там остановились, как бы одновременно и на атасе, и готовые шмыгнуть в узкий для кафров ход.
 Ирина достала из кармана полупустую пачку «Winston», свою страшноватую зажигалку-гробик. Щелкнула крышечкой, закурила.
 — Мало мент здесь начадил, так еще ты решила добавить копоти, — усмехнулся Лугин, сортируя патроны под обрез. С картечью клал в левый карман, с пулями в правый.
 — Нервничаю, — коротко пояснила она. — Будто не наяву мы, а в Кошмаре на улице Вязов. Вот тебе добренький милиционер огнем стену прожигает; где-то там трупы в красном свете и лужах крови; полуживые в целлофане на полках как в морге. Глядишь, сейчас какое-нибудь чудовище из-за угла с бензопилой или длинными лезвиями вместо ногтей. В общем, полный абзац. Ты хоть еще нормальный, за тебя можно зацепиться, иначе бы я давно сошла с ума.
 — Да? — мичман убрал обрез за ремень. — Ну, зацепись, пока здесь особняком, — он обнял ее свободной рукой и притянул к себе, глядя на порозовевшее лицо и глаза, убежавшие сразу в сторону словно рисунок багровых прожилок на пенолите был приятнее его физиономии.
 — Не начинай, а? — так и не донеся до рта сигарету, простонала Красина и тише добавила: — Оборотень еще…
 — Эт с какой стати? Был с рождения Лугиным, им и остался, — он наклонил голову и прислонился к ее лбу своим. — Хорошая ты девка, Ириша… Поцелуй меня, если хочешь, чтобы выбрались.
 — Извините, месье, не уловлю связи? — она прикрыла один глаз и подняла выше сигарету, чтобы не прожечь его бушлат.
 — Да без нее, без связи. Приятно мне было бы. Хочу почувствовать, что мы здесь живем, а не существуем до какой-нибудь роковой минуты. И что нас еще не покинули человеческие ощущения. Или тебе так уж нужна какая-то связь?
 Ирина приподнялась на носочках и поцеловала его в край губ. Только после такого неважного одолжения Сергей ее не выпустил. Стиснул и закрыл ее рот, своими губами, не дав даже пискнуть.
 — Нет, ты не оборотень, ты — вампир, — прошептала она, пытаясь освободиться. — С Хитровой-то как? Она вроде для тебя тоже неплохая девка?
 — Светка?
 — Ага, она самая, — Красина с ехидством скривилась.
 — Да, она неплохая. Даже отличная. Только очень шустрая.
 — Так вот, я не хочу наступать шустрой Светке на больной палец. Вы с ней как бы ближе, после того как в биотроны сходили и ворковали обнявшись. Прямо голубки! Пусти меня, — Ирина попыталась развести его руки.
 — Насчет ближе, Ир, не надо. Я хоть и шучу, но к тебе я серьезно. И мы же не монетку кидаем, чтобы выбирать «орел — решка», — Лугин прислушался к голосу Мякушева. Отсюда трудно разобрать, что там нес милиционер.
 По проходу снова повалил дым. Гуще, чернее, чем шел недавно. И как эта ментовская рожа еще не задохнулась там?
 — Вот я думаю, если найдем проход в Нововладимирск, то что будем делать? — Ирина, наконец, освободившись от него, отступила ближе к туннелю и присела на пенолитовый выступ. — Сразу к Перцу с Гудвесом? Ведь Светка у них. И что мы скажем? Тебя, может, сразу определят к этим штрафникам, и будем жить как рабы под администраторами. Исполнять их прихоти и трястись, как бы не попасть в немилость. А Светку увести от них тоже по моим соображениям не получатся. Там еще Лена Чудова, Владимир Ефимович, Игорь… И куда?! Куда нам податься? Просто замкнутый круг.
 Лугин не стал говорить ей, что Гудвес положил на Хитрову глаз и это глаз очень хреновый. Зачем Ирише знать их разговор в форте? Легче ей от этого точно не станет. Впрочем, Красина не дурочка, сама обо всем догадывалась. Как быть, если удастся попасть в Нововладимирск, Серей тоже не представлял, хотя давно мучился мыслью о предстоящем возвращении. Будто им оставалось сделать один шаг, и вот уже под ногами «проспект Ленина» во всей красе с пестрыми палатками и кривыми ширмами, за ней карьер и площадь с Серебряным столбом, будь она трижды проклята. Думал он о Нововладимирске потому, что не имелось другой альтернативы. Ведь действительно: или пещерный город с его бандитскими законами, или верная смерть от жажды-голодухи, может от оружия кафров. Вот о последнем рассуждать совсем не хотелось, поэтому сознание так старательно цеплялось хоть за какую-то спасительную соломинку, и принимало ее возможное существование, как свершившиеся факт. Этакая шиза конченого оптимиста.
 — Серж, ты чего, на обиде? — Красина затушила окурок и положила на язык мятную подушечку «Орбит». — Мрачный какой. Ну, иди, пожалею. Поцелую, если так хочешь. Нет, меня правда Светка очень беспокоит. Голова пухнет: что там, как с ней?
 — Мы что-нибудь придумаем, Ириш, — он присел напортив нее на корточки, поглядывая на Миронову, все щебетавшую с военным и Володей. Бесполезный обрез упирался углом в живот, патроны только зря тянули карманы. По штанинам полз промозглый, чужой холод, хотелось жрать, еще больше пить. Это ему, привычному к подобным неприятностям, мичману северного флота. А Ирка — молодец, держится без всякого нытья. Есть в ней какой-то огонек. Не такой ослепительный, как в Хитровой, а наоборот скромный и тусклый, но в тоже время неугасимый, и тепло такое трогательное, что можно согреться в любую стужу.
 — А чего ты Мякушева так настойчиво все расспрашивал? УАЗик, Кузьмино… — поинтересовалась она, зябко кутаясь в куртку.
 — А того… — Лугин помедлил. Говорить ей — нет? Язык прямо зудел сказать. И с кем поделиться, если не с ней: она и Света — два самых близких человека здесь. — Того, что, возможно, он из тех, кто моего друга Дениса убил, — будто не своим голосом, прошипел он. — Или знает этих подонков.
 — Он?! — изумленно выдавила Красина.
 — Пока об этом молчок, — Сергей поднял палец. — Я дурку свалял, что здесь начал его расспрашивать про тот вечер. Не надо было…
 Из конца коридора раздался возглас Кирилла. Черновол и другие поспешили к нему, и Лугин понял: милиционер добился своего или там произошло нечто занятное.
 Когда Сергей с Ириной подоспели к затянутому «паутинкой» кругу, Мякушев все стоял в слоях вонючего дыма, сжимая свой плазмомет с видом всемогущего Рембо. Как он вынес это «благоухание» и чем дышал, непонятно. Может, как выразилась Верочка, токсикоман? Справа от круглого канта темнела закопченная дыра, глубокая и, если приглядеться, сквозная: с той стороны сочился слабый фиолетовый свет.
 — Вот и пи. дец! — с удовлетворением высказался Мякушев. — Получилось, ребята!
 — Ну, мастак! — похвалил Черновол.
 — Будет надо, весь звездолет их проплавим. Насквозь! Суки горбатые! — не скрывая удовольствия, заверил Кирюха и пригрозил кулаком куда-то вверх, адресуя угрозу инопланетянам.
 — Чего там? Биотроны? — Вера пританцовывала от любопытства, норовя разглядеть, что твориться с той стороны. — Биотроны, мальчики?
 — Говнетроны, бип-бип тебе на язычок, — Тарас оглядел еще горячий туннель, длившийся метров пять в стене, и отверстие, за которым угадывалось какое-то пространство, серое от не развеявшегося дыма. — Надо бы еще пару раз ужалить, Кирюш, заметил Черновол. — Иначе не пролезем.
 — Это мы щас. Задницу убери, — Мякушев просунулся в дыру и двумя плазменными залпами снес лишний пенолит на выходе. Нормальная теперь дыра — почти метр в диаметре. Человеку оно как раз, а кафры застрянут.
 — Господи, помоги! — прошептал Николай Степанович. — Огради от неприятностей.
 Максим Ляхов набрал побольше воздуха и двинул в проход сразу за милиционером, не дожидаясь, пока вытянет дым. Когда в Серафимцев стал на четвереньки и тоже изготовился ползти, с той стороны раздались возгласы Кирилла вперемешку с радостным матом армейского капитана.
 — Ну, чего, биотроны?! А?! Биотроны?! — взвизгнула Миронова и принялась отталкивать медлительного Володю.
 — Подожди ты! — засопел тот, оглянулся на нее и полез, пыхтя, стараясь не уделать сажей без того измазанную куртку. Когда вылез, тоже позволил себе пару нецензурных выкриков. И чего ж было не заматериться, если глаза не ожидали увидеть такую прелесть? И рот сам заговорил:
 — …!!!
 Поначалу Серафимцева охватило ощущение, словно из канализационного стока он попал точняком в главное хранилища форда Нокс. Только не золотые слитки поблескивали здесь ровными рядками, а штуки куда большей ценности. Верочка, выпрыгнув следом за ним, залопотала на ломаном английском, всплеснула руками и бросилась к ближнему простенку. Мякушев решительно ее отстранил.
 — Ручки загребущие за спину! — рявкнул он. — Только попробуй что-нибудь хватануть — выломаю вместе с ключицами. Вот так, граждане! Без паники и лишних движений, — сказал он, повернувшись к Володе и его другу.
 — Арсенал, надо понимать, Сереж, — Черновол усмехнулся сквозь бороду Лугину.
 — Дальше там смотрели? — мичман кивнул на загибавшийся вправо проход.
 — Еще нет, — Ляхов только сейчас понял, что минутное восхищение напрочь выбило из башки чувство опасности. А ведь там, за поворотом вполне мог быть сторожевой пост кафравцев или чего похуже. Не должны такие интересные вещицы хранится без надлежащей охраны, хотя бы элементарного надзора! Даже в разгильдяйский частях российской армии не встретишь подобной беспечности.
 Тараса одолели похожие мысли. Не сговариваясь, вместе с Лугиным они достали стволы и двинулись к углу, отделанному крупными квадратами глянцевой плитки. Справа и слева в шесть рядов тянулись ниши, вроде тех, на которых лежали тела, завернутых в пленку землян. Только поуже, уставленные в безупречном порядке разными занятными штуковинами. Были здесь и плазмометы, точно такие, как у Мякушева, и похожие на них, только толще, с двумя рукоятями, удобными для лап кафров, и что-то подобное массивным ружьям, и совершенно дурные агрегаты — этакие гармошки с множеством блестящих рычажков и ребристой трубкой. Скорее всего, прав Черновол: здесь арсенал, и все это — оружие и сопутствующее барахло немирного назначения. Хотя ряд скляночек из розового стекла или пластика с золотистыми загогулинами, выглядел так, будто перекочевал сюда из магазина дорогой парфюмерии. И напротив чаши с зелеными лепестками не выглядели агрессивно, чем-то напоминали громадные артишоки. Лугин задержал взгляд на тугих свертках, стянутых крест накрест ремешками. Комплекты одежды для космо-тролей? А вот что-то типа гламурных очков. Вещи хотелось рассмотреть внимательнее, и они манили к себе, как только может притягивать опасная тайна, но тратить на них внимание сейчас недопустимо. Рядом поворот и оттуда какие-то звуки. Будто тяжелые вздохи или шум кузнечных мехов.
 Тарас остановился, держа наготове своего «Стечкина». Емкий магазин, после мародерства Мякушева, снова был полон, и еще в кармане валялось с пяток патронов. Лугин чуть опередил бородача — не каждый же раз Черноволу первым голову выставлять — поднял обрез и выглянул из-за угла. Как выглянул, так и замер, едва не дернув спуск. В арке стояло шесть карем-кафравцев, одетых в черные с лиловыми вставками костюмы. Чуть дальше в полумраке огромный металлический конус, по которому будто плескался отраженный свет.
 5
 Так оно обычно бывает: сначала радости полные штаны, потом крутой облом. И руки-ноги вот-вот проберет мандраж. И спрашиваешь маму: «зачем ты меня родила?». Черновол, он умный. Что впереди дела хреновые, догадался сразу, но звука не подал. Другой бы с идиотскими вопросами попер или сам высунулся, а Тарас просто замер, весь во внимании и полной готовности. Черные глаза строгие, морщина сосредоточения от переносицы, и «Стечкин» как стальной придаток руки. Сергей тихонько выдохнул, словно с сожалением расставаясь со струйкой воздуха. Кафров шесть почти рядом… Шесть ли? Другой-то край зала он не видел. Впрочем, какая разница: шесть или тридцать шесть, если пары их достаточно, чтобы навсегда прервать нахальное шествие землян по кораблю. Мичман отступил на шаг. Самым сердечным желанием было: тихо-тихо и сейчас же назад и в дыру, проплавленную Мякушевым. Конечно, возле узкого лаза образовалось бы столпотворение, и кафры накрыли бы почти всех. Но кто успел, тот жопу спас. Все-таки одно странно… Чего инопланетники до сих пор торчали столбами? Неужели не слышали визга Мироновой, и бодрых матов Кирюхи с Ляховым. Ведь те на радостях орали, будто их глотки имели прямой выход на громкоговорители. Здесь Лугина тронуло маленькое подозрение, что те, шестеро, вовсе не кафравцы, а… Не маяча без толку обрезом, он опустил его и выглянул еще раз. Осторожно, не дыша, едва поймав в поле зрения первых двух черных чудовищ. И догадка начала находить подтверждение. Сергей позволил себе высунуться из-за угла наполовину. Ну точно: все шестеро стояли неподвижно в одинаковых позах как огромные безухие Микки Маусы в магазине игрушек. Не карем-кафравцы это, а их скафандры! Вот такая валерьянка для едва не перегоревших нервов. За мичманом, притомившись от неопределенности, завозился Черновол.
 — Слышь, я десять шагов вперед. Если все нормально, за мной давай, — шепнул ему, не поворачиваясь, Лугин. И добавил: — Впереди типа скафандры — не дрейфь.
 С противоположной стороны в ряд также застыли шесть черных с лиловыми вставками силуэтов. И дальше два раза по шесть. Маленькими шажкам Сергей дошел до первого из них. Ощущение было таким, словно в следующую секунду сработает тайная пусковая кнопка, и все завертится, закружится, кафры двинуться, размахивая здоровенными лапами, и ревя, точно как тот, которого ранил с калаша Кирюха. Но все оставалось в прежнем покое, таком глухом, будто злая усмешка чужого идола. Возможно, прежде чем сунуться сюда, стоило очень тихо осмотреть полки рядом с оформленным Мякушевым лазом, и выбрать какое-нибудь эффективное оружие вроде чудо-утюга, гладящего плазмой. Только чего теперь рассуждать? Когда ждешь опасность из-за угла, мозги работают лишь в одном направлении, и не сразу понимаешь, что случай подсовывает более разумные решения.
 Сергей протянул руку и потрогал ближайший скафандр. Не из любопытства, а для самоуспокоения. Точно ли пустой, как доспехи рыцаря в музее? Вроде да. Черновол, появившийся в проходе, явно был ошеломлен. Нихрена себе натюрморт: мичман Лугин едва ли не за руку здоровается с братом по разуму. И с двух сторон словно почетный караул кафры, кафры.
 А металлический конус, блестевший в мигающем оранжевом свете, оказался носом здоровенной конструкции, формой похожей на кита-касатку, однако морда подлине и вместо хвостового плавника цилиндры гроздью. И размеры побольше любого кита. Рядом стояла такая же штука. Что-то вроде самолетов или малых космических кораблей для орбитальных полетов. Теперь понятно к чему скафандры. Зал, целиком облицованный плиткой, тоже заканчивался «паутинкой»: здоровенная арка у дальней стены, затянута тонкими серебристыми волокнами, сплетавшимися морозным узором. Если она — тоже люк, то, скорее всего, отсюда выход прямиком в космос, и не дай бог милиционеру взбредет проплавить здесь лаз, в поисках Нововладимирска. Будет тогда всем не пещерный город, а сразу небесный рай.
 — Типа никого, — заметил Черновол, обойдя металлическую «касатку». — Это, если я не дурак, у них ангар для транспортных средств местного значения. Интересные самолетики, — он похлопал одну из инопланетных машин по загнутому крылу и повернулся к машине, мигавшей оранжевыми огнями и издававшей тяжкие вздохи. — Вентиляция что ли какая? А может аварийка сработала, по факту нашего проникновения. По любому здесь долго задерживаться нельзя. Какие соображения, Сереж?
 — Берем полезные вещи с полок, и валим, как пришли. Лучше в тот узкий туннель, — предложил Лугин, дойдя до хвоста космолета и убеждаясь, что огромный зал не имеет продолжения и проходов, откуда стоит опасаться кафров. — Там отсидимся, — продолжил он, — разберемся со шмотками. Обмозгуем, как дальше. Может, совершим сюда еще один налет. Но сначала в безопасное место и все семь раз обдумать.
 — Оружие и всякие ерундовины — хорошо, — Тарас щелкнул предохранителем и убрал пистолет в кобуру, — но для нас главным вскакивает вопрос воды и жратвы. И если мы за сутки не выйдем к биотронам, то сам понимаешь: с этого навороченного оружия остается только застрелиться. Пить, меж прочим, очень хочется.
 — Понимаю, — мичман провел языком по пересохшему небу. — Меня тянет застрелиться уже сейчас, — он невесело усмехнулся и глянул на Кирюху, высунувшегося из-за угла. — Я чего подумал: если здесь вроде ангара или шлюза такого с летающими машинами, скафандрами и комплектами всякой экипировки, то вполне среди прочего может иметься запас воды и какой-нибудь сухпаек.
 — Ну даешь, — теперь оскалился Черновол, аж порозовел шрам над его губой. — А кафры, по-твоему, «Сервелат» с пельменями кушают? И пьют они мож не Кока-Колу, а нашу кровь.
 — Не, у Лужка мысль правильная, — ухватился Мякушев, слышавший конец разговора, и, махнув рукой на скафандры, сообщил: — Напугали, бля! Предупреждать же надо, что куклы! А то я чуть пальбу не открыл.
 — Ага мы для тебя табличку забыли привесить: «Кирюха не ссы!». Чего там говоришь, мысль? — Тарас вскарабкался на крыло «касатки» и придирчиво оглядел пузырчатые образования на корпусе. Кнопки люка, сенсоры какие?
 — Мысль, что у этих козлов горбатых запас жратвы и питья здесь обязан быть. Вряд ли «Сервелат», но нам может подойти: растительность с их биотронов нам вполне по вкусу, — пояснил Кирилл, подошел ближе к Черноволу и слегка пнул кафравскую машину. — Доперли, что это за хрень? Это, ребята, сто пудовый космолет для полетов возле планет. Уж я вам здесь не вру. А раз так, и скафандры рядом, и оружие во всяком ассортименте, то как здесь не быть жратве?
 — Ну, стервец, умный, — рассмеялся Тарас. — Если, что, то сухпай может быть внутри твоего космолета. А там, где оружие — сомнительно. Или ты часто видел, чтоб тушенку в оружейке хранили?
 — Ладно, это бестолковый базар, — рассудил Лугин, перешагивая через рельс, на котором стоял космолет. — Возвращаемся, смотрим, что на полках и сваливаем отсюда к неправильной матери. Лучше потом из туннеля предпримем еще вылазку, изучим здесь все досконально.
 На полках, не дожидаясь их возращения, уже хозяйничал вовсю Макс Ляхов, ему с азартом помогали Верочка и Вова Серафимцев с другом. Красина и Томский предпочитали наблюдать за разбоем со стороны, всякий раз настораживаясь, когда Вера или Ляхов хватали новую вещицу и рассуждали о ее назначении, трогая выступы, похожие на кнопки. С пластиковым, размером с футбольный мяч, шаром случился казус. Миронова нажала на выступающую пластину возле его условного верха, и шар вдруг засиял как огромная жемчужина и выпрыгнул из ее ладоней. Верочка с перепуга отскочила к Ляхову и уставилась на зависшее между полом и потолком чудо.
 — Класс! — пискнула она, прихлопнув в ладоши.
 Шар ответил грубоватым ворчанием, похожим на кафравскую речь. Опустился ниже, мигнул красным и пролетел над полкой.
 — Дурочка, может это бомба! — пятясь к лазу, прошептал Серафимцев. — Включила часовой механизм и жди теперь армагеддона. Взлетит все к чертовой матери!
 — Сам дурак. Говорящая бомба! Чего бы бомба с нами базарила? Скорее поверю, что покемон! Иди сюда, мой маленький, — Миронова протянула руки к шару — тот отлетел в сторону и зажужжал как огромный майский жук. В нижней его части разошлись в стороны полупрозрачные лепестки.
 — Не знаю, как насчет бомбы, но это похоже на летающего робота, — поделился соображениями Николай Степанович, недовольный играми Веры и торопливыми изысками капитана, у которого при виде бесхозного добра, осторожность откатила на последнее место.
 — Может и робот. Он вполне способен передать информацию о нас хозяевам звездолета, — Красиной снова захотелось курить: находиться рядом с Мироновой и с некоторых пор Максимом, стало слишком напряженным для нервной системы.
 — Вот это точно будет хреново. Если кафры просекут, куда мы забрались, то наизнанку вывернуться, не выпустить нас со своими цацами, — отозвался Ляхов, остановив выбор на штуковине, вроде той, что прижилась у Мякушева, только массивнее и с двумя рукоятями. Весила она килограмм десять — тяжеловато для ношения, но чувствовалась в ней такая убойная мощь, что Максим под страхом смерти не расстался бы с ней. — Они же, сволочи, понимают: мы здесь не мальчики для битья. А с этим, так вообще, — Макс поднял свой плазмомет, вспоминая, что милиционер для стрельбы использовал вторую сверху и третью пластины. — С этим мы сами прижучить можем, — после нажатия второй железки «утюжище» мигнул синим глазком. Капитан поднял его к потолку двумя руками и тыкнул пальцем в пластинку с пиктограммой. Яркий и жирный сгусток плазмы метнулся вверх, оставляя в пенолите дырень. Хорошую дырень, будто засадили коммулитивным снарядом.
 — Еб…ская сила! — краснея от восторга, рявкнул военный. — И покемона в гроб! — он резко взял на прицел, зависший недалеко шар, и нажал спуск.
 Верочка заверещала с опозданием: шар лопнул разбрызгивая горящий пластик и кусочки металла.
 — Скотина! — Миронова метнулась к военному, колотя кулачками его в грудь. — Тебя бы так! Все бы ломать, жечь! Войска!
 — Да пошла ты! — Макс небрежно оттолкнул ее к Володе. — Сказано: робот-соглядатай!
 Их перепалку прервало появления Лугина и Черновола. Мякушев на минуту задержался, испытывая плазмомет на скафандрах. Все-таки важно знать, прошивает ли плазма кафравскую броню. Оказалось, прошивает весьма неохотно, и это дурной знак. В настоящем бою тепличных условий эксперимента не жди: или твое оружие без всяких «если», или ты — труп.
 Истерику Верочки по убитому «покемону» и горячие реплики Ляхова, Тарас оборвал грубым окликом. Вроде успокоились, посовещались недолго и решили так. Лугин с военным и Мякушевым, уже опытным в использовании плазмомета, отобрали вещицы похожие на оружие и дернули испытывать их в соседний зал, где покоились космолеты. Там просторно — едва ли не пол футбольного поля, и нет риска, что какая-нибудь хрень на полке рванет и утащит грешные души в ад. А Ирина с Тарасом и рассудительным старичком Томским принялись искать емкости с водой и что-нибудь похожее на пищу. Оскорбленная Миронова покуривала с ребятами в уголке и горестно вздыхала по убитому «покемону». Поскольку решили делать все наспех, Лугин с остальными стрелками вернулся уже минут через десять. Отобрали пару одноручных плазмометов (хотя для себя Макс двуручный решительно оставил) и вещицы, напоминавшие короткоствольные ружья, только с зарешетченой спереди частью и массивным прикладом. Для людских рук, они были удобнее уродливых плазмометов, хотя так же тяжелы. Стреляли непонятно чем, но при нажатии пластины с пиктограммкой — круг со штрихом и загогулиной — слышался щелчок, и в точке прицеливанья образовывалась дырка сантиметров в пять. При этом ни дыма тебе, ни пламени: тихо, дьявольски красиво, эффективно. Славное оружие для киллера. Две боковые пластины регулировали силу выстрела. И главное, на максимуме и с нескольких шагов кафравские скафандры пробивало, как жиканом фанеру.
 — Крутая фигня. Козлобой! — пошутил Мякушев.
 Так и нарекли, чтобы иметь русское название кафравским чертовинкам. Другую вещь с виду вроде узкогорлой вазы порывался добавить к своему арсеналу Ляхов. Вещь действительно была неплоха: хлопнула так, что два из шести скафандров расплавило и впечатало в стену на приличную глубину. Но слишком громоздкая и тяжелая дрянь. С такой воевать только на стационарной позиции. Остальное так и покидали в проходе: одно просто не понравилось, с другим из-за спешки не разобрались. За то кое-что поняли из символики кафраского языка. Уж такие знаки как «включить», «выключить», «больше», меньше» уяснил по пиктограммам и Лугин, и не слишком прыткий умом военный. А тихий друг Серафимцева тем временем набрел на весьма полезную находку. Ковыряясь на нижней полке, случайно задел оранжевый язычок на чем-то вроде большого ранца. Ранец раскрылся — там металлический ящичек с полусферическими выступами. С ящичком разбираться не стали, но Ляхов тут же смекнул, что ранец весьма пригодиться для мелочевки, которой завалены полки. Так и сделали. Освободили еще три ранца, и в них накидали всякого разного, особо надеясь, что среди коробочек и брикетов в шелестящей пленке, пряталось что-нибудь съестное. И булькающие шаровидные емкости тоже в ранцы — вдруг вода? В общем, затарились. Так затарились, что и бригада носильщиков не справилась. Кое-как все добро переправили через лаз и выбрались в коридор.
 Там по-прежнему тихо. Только шелест ледяного воздуха, гулявшего между бурых и синеватых наплывов. Пол, будто покрытый пенициллиновой плесенью, еще не скрипит под тяжестью враждебных шагов. Шмотки и оружие перетаскивали к туннелю в два этапа. И пока Лугин с Черноволом и Мякушевым успели переправить первую партию, капитан Ляхов еще раз нырнул в лаз, вымазал сажей рожу и стянул из арсенала какую-то забавную ерундень.
 — Эх, сюда бы наших с дружины, — глядя на ранцы и плазмометы, мечтательно произнес Кирюха. — Вооружить бы ребят! Вот бы жару задали инопланетной заразе! Всех бы выжгли за пару дней. М-да… Нововладимирск…
 — Теперь о Нововладимирске только вспоминать! Был там свой кайф, — Миронова схватилась за оставшийся на полу козлобой и, шутя прицеливаясь, сделала злобное личико. Чертики запрыгали в ее бледно-голубых глазках, и плац потянулся к пусковым пластинам.
 — Ну-ка не дури! — Лугин толкнул ствол, уводя его в сторону от Николая Степановича и Красиной.
 — А Нововладимирск один хрен внизу, — продолжил милиционер, приняв в охапку ранец и еще один одноручный плазмомет. — Где ж ему иначе быть? По моим соображениям негде, как только под нами, — здесь он остановился, не доходя до начала туннеля шагов десять. Оглядел нагруженного барахлом Тараса и армейского капитана все более проясняющимся взглядом, уставился себе под ноги. — Под нами, ребята… — с хрипотцой выдавил Кирилл. — Сейчас мы в этом и убедимся. Валите все в туннель — а то будет много вони.
 — Ты башкой своей нормально варишь? — мичман остановился, слегка подталкивая Ирину к черному провалу в стене. Замысел мента Сергей понял в два счета: пожечь пол, в поисках проклятого города. Вот только пол толщиной точняком не ровня стенам, даже арсенальным. Если его жечь, вони будет не просто много, а на весь звездолет. И сил на это уйдет и времени… скорее сдохнешь здесь от голода и жажды, чем получишь какой-то сомнительный результат. — Знаешь, Кирюш, даже если тебе очень повезет прожечь этот массив до появления кафров, и даже если случиться такое чудо, что дырка выведет нас прям на Нововладимирск, то как ты в него собираешься спускаться? Можно разве что с парашютом. Вспомни так для отрезвления, как высоко свод над городом? Высоко. Очень высоко.
 — Как спускаться — это уже технические мелочи, — поддержал Мякушева военный. — А замысел отличный. Тем более с нашим новым вооружением прожжем, бля, быстрее, чем ту стенку. Народ надо только подальше эвакуировать. Давайте все в туннель марш! — браво скомандовал капитан.
 — Может вы вообще над биотронами начнете жечь, — заметил Томский, подавая вещи Ирине, высунувшееся из горловины туннеля. — Если над ними, то извините, дамы, за выражение, получится беспросветная задница. Объясняю почему: потому что над самим городом свод высоко и может не такой жирный, а над биотронами, учитывая все эти наплывы, жечь бессмысленно. Все равно что пытаться через ухо ковыряться пальцем в носу. Советую, сначала обдумать все.
 — Чего думать, Степаныч, — хмыкнул Мякушев, готовя тяжелый плазмомет. — Место удобное: из туннеля прилично сквозит. Дым и все амбре мигом улетит по коридору. Короче условия подходящие — жжем здесь. Все, я решил — валите в свою дырку!
 — Погодь, — остановил его Черновол. — Мы не знаем, куда там дальше коридор ведет. Я с Сержем разведкой, а вы потом начнете. Только нам тоже по блатному стволу, — он указал на козлобои (Лугин не был против такого выбора). — Пойдем мы, прикинем обстановку и что поблизости.
 — Валяйте, только мы все равно будем жечь, — хохотнул Кирилл. — Жечь, жечь и жечь!
 Не успели Лугин с Тарасом отвалить за поворот, Мякушев навел кафравскую дур-машину на выбранный участок пола, нажал заветные пластины. Держать двухручник тяжело и неудобно, особо когда в рожу прет густой дым, но милиционер кое-как приноровился, большим пальцем выставил плазмомет на полную мощность. Лупила новая вещица превосходно: за полминуты в полу прогорела дырень метра два в диаметре и глубиной полтора. Только дальше пошло тяжелее: и пенолит стал вроде более тугоплавким, и дыму скопилось — желтые с черными космами клубы по всему коридору. Приходилось отбегать к началу туннеля, откуда веяло живительным холодком, немного обождать, хватануть больше воздуха и снова в неравный бой. Затем Мякушева, уставшего от манипуляций с тяжелым оружием и давившегося кашлем, сменил Ляхов. Опыта у военного было поменьше, но тоже скоро приспособился. Колодец в полу к тому времени был глубиной метров шесть. Жечь вниз, конечно, потруднее чем стену. Неприятность в том, что расплавленный пенолит не вытекал, как при прохождении арсенальной стены, а оставался в выработке булькающей массой, пока она не выгорала, не превращалась в вонючий дым. А потом внизу под пенолитовым месивом появилось нечто металлическое: какая-то плита или лист, преграждавший всякое дальнейшее продвижение.
 Лугин с Черноволом шли осторожно и почти бесшумно. Широкий коридор все время вертел направо. Видишь впереди только уводящий в сторону массив пенолита, сморщенного и фиолетового, как кожа на морде алкаголика, и попробуй угадай, что там впереди — через несколько шагов. Тем более нарвешься здесь на кафров — спрятаться негде. Минут через пять неторопливого продвижения световые пятна пошли другого оттенка: красные и оранжевые, разбросные аляповатой мозаикой. Этот неприятный красный цвет напомнил Сергею зал, через который проносились подвешенные вверх тормашками человеческие тела, где с них сдирали трансформированную в коконы одежду, чтобы землян голышом на извлечение мозга. Хреновая, мягко говоря, ассоциация. И красная подсветка встречалась по звездолету редко, она словно отмечала какие-то особые зоны. Тарас, шедший позади с козлобоем наперевес, похоже, думал о том же. Пальцы его нервно сжимали неудобное оружие и сами тянулись к пусковым пластинам: чтобы поближе в случае чего. Здесь все могут решить короткие как сам выстрел мгновенья.
 Вдруг мичман остановился, прижимаясь к стене и отводя голову влево, чтобы лучше разглядеть следующий участок пути. Видел только, что коридор расширялся, дальше стены поблескивали глянцевой плиткой. Еще металлическая дуга начиналась по стене.
 Чуть постояв, прислушавшись, Лугин выглянул. Дуга оказалась кантом для сплетения серебристой «паутинки» — образования являющегося, по мнению Мякушева, люками или дверями, разделявшими различные отсеки звездолета. Но на этот счет мент скорее всего прав. Вроде все сходилось: и в арсенал такая ерундень вела и огромная преграждала путь космолетам.
 — Нормально? — едва слышно простонал Черновол, притаившийся в нервном ожидании.
 Мичман не ответил, сделал еще пару шагов, держа перед собой козлобой. Еще шаг и понял, что впереди закрытый со всех сторон зал. Кафров нет. С трех сторон на стенах округлые проемы, затянутые «паутинкой» — люки. Вот дальше идти некуда. Хорошо это или плохо? С одной стороны на сердце отлегло, что неожиданного появления кафров вроде не ждать. А с другой, чего хорошего в тупике, тем более если желудок сводит от голода и в горле знойная Сахара?
 — Херня получается, — высказался Ляхов, глядя на неожиданное препятствие из металла. — И не ахти как плавится, — он пустил вниз еще пару ярко-синих плевков плазмы и поднял свой двуручник.
 — Плавится, — не согласился Кирилл, став на колени и лучше разглядев блестящую поверхность, все-таки изъеденную плазмой. — Давай еще. Прожечь по любому надо. Хоть дым из задницы пойдет, но мы должны ее раздолбать в пух и прах. Может за ней сразу выход.
 — Ну, смотри, ментяра, — хмыкнул армейский капитан. — Вопрос только куда выход. Может в местную канализацию. Уж больно смахивает на какую-то магистраль. Ладно, мне-то что? Ломаем чужое — не свое.
 Он опустил ствол, прицелился и тронул пальцами пусковые пластины. Плазмомет часто задергался, роняя в жерло колодца яркие шипящие плевки. Минуту-другую Ляхов, зажмурившись, сморщив нос от жиденьких струек дыма, лупил по металлическому листу. Лупил и лупил. А потом что-то ухнуло со всей космической дури, и пол пошел размашистой дрожью. Из колодца полыхнуло голубым, каким-то ненастоящим светом и все в ту же секунду стихло, погасло. Только что-то стало не так. Максим, севший на пол то ли с перепуга, то ли действительно отброшенный порывом силы вышедшей из колодца, ощутил, что его двуручник стал полегче килограмма на два. Да ладно, если бы только двуручник, самого себя он ощущал почти невесомо. И Мякушев прочувствовал, как полегчало его тело и оружие. За его спиной тоненько заголосила Миронова, и Серафимцев, выронив кафравские цацки, покрылся смертельной бледностью.
 Сергей с Тарасом тоже услышали дрожь, пробравшую пол и стихшую где-то в толстых слоях пенолита. Замерли, приподняв стволы козлобоев, переглянулись. Грохот из колодца по загибам коридора долетел и досюда. И первой мыслью у Лугина вскочило: «Ну доигрались, идишь твою мать! Либо у Мякушева пошло что-то наперекос, либо Верочка неправильно поковырялась в инопланетной технике». И тут же Черновол схватил его за рукав бушлата, указывая на зал, с которого они только что вышли.
 — Люки! — коротко рявкнул Тарас.
 Мичман как повернулся с открытым ртом, так и не смог вернуть челюсть на место: «паутинки» больше не наблюдалось ни в одном из проемов. Вернее, она была, но скомкавшись, сжавшись кольцом к краю. И теперь открывалось три тускло освещенных хода. Один вел круто вниз, другой под таким же углом вверх. А третий из-за выступа стены пока толком не разглядеть.
 — Точно, люки… Вот интересный выверт! — Сергей глянул на Черновола и снова стрельнул глазами в зал. — Выходит, разблокировало. И все как-то не так… Не так, Тарас, блин, Андреевич.
 Прежде чем сделать первый шаг к открывшимся ходам, Лугин заметил одну странность: весил он будто легче на четверть или на теть. И ноги бодрее отлипали от пола, и козлобой уже не так тяготил. Неужто что-то стряслось с гравитацией, искусственной или какая она здесь, в кафравском владении? Может звездолет совершал какой-то маневр или шел на посадку? И если даже так, то почему открылись люки? Ведь по всей человеческой логике, если корабль вышел в активную фазу движения, их скорее бы задраили, чем вот так вот бессмысленно раззявили. Не в море, конечно, а в космической черноте. Здесь порядки другие. Но если здравым смыслом: зачем раззявили люки?!
 6
 Гудвеса вчера не было. Какая боль! Чтобы его забрали «жуки»! Чтобы разорвало утконосого на кусочки! Пусть кафры поперхнуться его душой и ее яд убьет их всех!
 Говорят, у него есть еще какая-то девка и он, конечно, ночевал с ней. От этого чуточку легче… Хоть не каждую ночь здесь будет появляться омерзительная рожа, и жаркие грязные руки чувствовать бесстыжую волю. Хоть иногда можно спрятаться под одеялами от него, от липкого холода и всего проклятущего мира. Впрочем, все это самообман, дешевый трюк шаткой психики. От этого мира никуда не спрячешься, потому что он не за тонким брезентом палатки и не за мягкой шерстью пледа — он внутри. Он уже проник в каждую клеточку тела, как смертельный вирус. Просочился в сознание и пророс там черными корешками безумия. Его уже не остановить. Только глоток-другой горькой водочки на небольшое время притупляет отвратительное чувство принадлежности к этому всему: к палаткам за полиэтиленовыми, тряпичными ширмами, где гибнет человеческий дух; дружинникам, с пьяным подозрением сжимающим оружие при каждом шорохе; пенолиту и жукам, ползущим в промозглом сумраке. И еще к горю. Бесконечному горю, разлитому вокруг вместе с фиолетовым светом. Кахор Нэ Роош… Ветер гуляет по площади перед фортом, кружа, словно людские души, полиэтиленовые пакеты и обрывки газет — кажется этот пейзаж, эта унылая круговерть маячила перед глазами всегда. Кахор Нэ Роош… Интересно, что означают чужие слова. Они на кафравском. Кто-то сказал, таково название звездолета. Вот только кто?..
 Хитровой показалось, что пол слегка дрогнул. Просто слабый толчок, будто где-то далеко грохнулось со всей комической дури что-то тяжелое. А затем стало легко. Но, увы, не на сердце. Рука, державшая кружку как бы потеряла заметно в весе. Так, наверное, бывает, когда душа перестает цепляться за тело, и мышцам, костям, сосудам становится легко и сладко, что они, наконец, расстаются с темным проклятущим грузом, навязанным нам свыше. Так кто же говорил о «Кахор Нэ Роош»? Кто? Этот вопрос не имел никакого смысла, но Светлана почему-то ухватилась за него, вспоминая всех, с кем имела несчастье беседовать вчера и позавчера. Собеседников выпало ей не так много: жены дружинников из соседних палаток, Гудвес — ну нет, к черту его! к черту! Леночка Чудова и какие-то люди на площади — теперь не вспомнишь их лиц, ничего о них не вспомнишь… Ах, еще мужичок с лысиной от уха до уха — врач. Врач, которого перцовская сволота нарекла Мундштуком. Ну да, Мундштуков Роман Борисович. Он и наболтал о Кахор Нэ Роош, после того как выпил разведенного спирта и покаялся Леночке, что ее папу не вышло бы спасти даже при стационарной реанимации. Извинялся, обнимая Чудову за плечи и утыкаясь носом в ее роскошные волосы, будто пытаясь втянуть их в себя широкими, подрагивающими ноздрями. А потом речь зашла о биотронах, звездолете и кафрах, с которыми Роман Борисович немного говорил во время посадки. Кахор Нэ Роош — так называется этот звездолет. Кахор Нэ Роош, что означает Посол Смысла Живого… Какая глупость! Разве у живого есть смысл? Хотя есть. Смысл всего живого один — смерть. Потом душа полиэтиленовым пакетом будет витать в порывах ветра. И если на Земле кто-то еще смел помышлять о фальшивых билетах в Господний рай, то здесь этого не может быть в принципе, ведь Кахор Нэ Роош не выпустит ни тела, ни души. Все здесь как кильки в консервной банке — банке, которую никто никогда не вскроет.
 Светлана щелкнула кнопкой фонарика. Батарейка почти разрядилась, желтое пятно едва освещало страницы, открытого где-то на середине «Geo». Хитрова попыталась сосредоточиться на статье о неизвестном до недавнего времени индейском племени в верховьях Амазонки. Читала вслух, зловещим шепотом повторяя строку за строкой и поглядывая на живописные виды южно-американских джунглей. Вечнозеленые заросли стеной, лианы с высоких деревьев и цветы на гибких стеблях над заводью. Осталось ли на Земле хоть что-нибудь от былого великолепия? Вряд ли… Вот и весь смысл живого. Здравствуй Голова Горгоны — прощай травы, цветы и синее небо. Да, «Goodbye blue sky..», как в той песне у Pink Floyd. А Кахор Нэ Роош, конечно, был одним из Послов Смысла. Может, именно этот гигантский звездолет изменил траекторию астероида, чтобы все живое на отдельно взятой планете приблизить к конечному смыслу.
 Она не дочитала статью до конца и перевернула пару страниц. Приглядывалась к припискам под иллюстрациями, а потом услышала, как зашелестела задубелая от холода клеенка ширмы, заслонявшей их «хату» от проспекта Ленина. Шаги, шаги. Шаги Гудвеса. Так нагло и тяжело впечатывал каблуки в пенолит только он. Полог палатки отдернулся, и вот любуйтесь: довольная, уже изрядно выпившая рожа с заметным на всю округу носом. В болотных кругах глаз черный ледок.
 — Ждала? — полюбопытствовал он, ставя ноги на шерстяное одеяло и звеня бутылками в пакете.
 Она хотела ответить дерзостью, за которые он обычно бил ее по лицу, но на этот раз сдержалась и вспомнила о ноже, приготовленном вечера. Небольшом, раскладном, которым стругала копченую колбасу, высохшую и твердую будто деревяшка. Теперь нож таился под углом спальника, так чтобы его можно было схватить лежа на спине. Хитрова думала полдня: если им под лопатку, то достанет ли короткое лезвие до злого сердца? Вряд ли. И тогда придется вонзать его много раз. Волшебник Гудвин будет ее трахать, а она бить его и бить ножом в спину, пока один из них не сдохнет. Как бы ни было, сегодняшняя их оргия должна стать последней, и пусть ее украсит кровь. Больше крови. Ведь говорят, она смывает грехи. Сколько их на Василии Григорьевиче? Чтобы их смыть вряд ли хватит его и ее крови, и крови всей перцовской банды.
 — Сегодня у нас грузинское вино. Кисленького что-то захотелось, — известил он, опускаясь на колени, со значением ставя две бутылки на газету рядом с консервами.
 — «Кинзмараули»? — повернув этикетку к себе, Хитрова разыграла приятное удивление. — Я тоже не против кисленького. Любимое вино сволочи-Иосифа. Чем мы гадостней его?
 — Кого? — администратор нахмурился.
 — Иосифа Сталина. Еще тот был деспот, — с легким пренебрежением она вернула бутылку на место.
 — А ты молодец, — хмыкнул Гудвес. — Перебесилась, да? Даже хамить перестала, — он дернул молнию своей куртки, со скрипом стащил ее и отбросил в угол, словно модернизированный вампир, расставшись с кожаными крыльями. — А я жрать чего-то хочу. Не обедали толком.
 — Сардины и тушенка здесь со вчера, — Светлана услужливо скинула полотенце с открытой банки, пододвинула две других и консервную открывашку. Лучше усыпить бдительность этого скота, но переигрывать тоже не следовало — мог заподозрить неладное.
 Сегодня он действительно был голодным. Ел не как обычно — неторопливо, с показным кайфом — а жадностью, вонзая вилку в куски сардин, кладя их на галеты и запихивая в рот. Глотал, почти не разжевывая, соря крошками. Даже с вином не спешил. Сначала умял все золотистые ломтики из жестянки, пожевывая последнюю галету, запил маслянистым соком, оставшимся с сардин, — свинья! — только потом взялся за штопор и с глухим чпоком откупорил бутылку.
 — Сегодня зачищали восточную пещеру, — проговорил Гудвес, наливая пунцовую жидкость в кружку. — Сколько можно с лабудой тянуть. Я настаивал еще позавчера, Перец созрел только к сегодня. Рассудительный тормоз, бля. В общем, принцесса, можешь считать, что ты отмщена.
 — В смысле? — отпив глоток грузинского, Светлана нахмурилась.
 — А так вот. Те, кто напал на вас за переходом, с утра записаны в жмурики. С ними еще под двести ублюдков. Мясорубка вышла конкретная. У Тимыча даже калаш от разогрева вклинил. Девять РГшек израсходовали на их бастион. Ну и вид там был: голимое мясо в порванных одеждах. И наших много полегло. Почти все шртафники и пятнадцать дружинников. Хрен с ними — главное, мы их задавили. Незачем под боком греть матерых волков, — он опрокинул кружку в рот и выпил в пару булькающих глотков. По щетинистому подбородку потекли винные капли точно кровь. В глазах сверкнула необычная смесь ярости и удовлетворения. — Около восьмисот сдались: бабы, дети, немного мужиков. Будут там под нашим присмотром нарезать пенолит для резиденции. А чего, — администратор неожиданно хохотнул. — Там пещера поменьше, но биотроны, я те скажу, круче. Навалом всякой лабуды и замороченей как-то. Подсветка точно в солидном ночном клубе, вот только не мигает. Может, и мы с тобой туда переедем дней через десять. Перец здесь станет рулить, а я в восточной. И мне показалось, там не так холодно, — он придвинулся к ней и, наклонив голову, хрипловато спросил: — Ты довольна?
 — Чем? — Хитрова сунула в рот конфету — можно подумать, отвердевший шоколад мог хоть чуточку подсластить горечь от близости этого скота. Желтый свет угасавшего фонарика лежал на роже Гудвеса, будто тусклый блик луны на какой-нибудь замогильной нечисти. — Что вы разделались с урками за профессора и солдатиков? — спросила Хитрова. На миг из глубин полузадушенной памяти всплыло: «Что за движняк? А барахлины! Ай-я-я!.» — из раззявленного рта уголовника. Глаз его черный, недобрый как у ворона, синюшные татуировки на руках. Нож в них. Тот самый, что вошел по рукоять в живот Лениному папе. И стрельба, стрельба жутким эхо. Слава Руднев, оседающий наземь, кровь на его камуфляже. Через минуту Артеха убитый из дробовика. Мальчишкам всего по девятнадцать! Господи! Зверье! И вот вроде расплата, со слов Гудвеса. Довольна ли она? Совсем бессмысленный вопрос. Ведь, что случилось сегодня утром, даже не месть, а обычная бойня одних сволочей с другими. Еще вспомнился майор Гармаш Юра, каким она видела его последний раз: бледный, растерянный и подавленный смертью своих ребят. И где теперь Гармаш? Сгинул. Нет его, хотя Леночка Чудова до сих пор надеялась на его возвращение.
 — Довольна вообще? Всем, — вернул ее сегодняшней реальности Гудвес. — Тем, что ты со мной? — он приподнял ее подбородок и начал расстегивать молнию куртки, задержав ладонь на груди, обведя пальцем притягательные контуры, проступавшие под нейлоном.
 Она хотела оттолкнуть его руку и отодвинуться к рюкзакам и сумкам, сваленным горкой, но сейчас не то время, чтобы проявлять истинные чувства, раздиравшие ее словно тряпку. Нужно потерпеть, как терпят зубную боль, мечтая, когда ее прервет одно решительное движение руки стоматолога. Под спальником таился, ждал своего мгновения складной нож. И когда настанет это мгновение, тогда Светлана проявит свои чувства сполна, изо всех сил собранных, спрессованных в тугую пружину.
 — Довольна, — выдавила из себя Хитрова и поднесла к губам кружку, торопливо смывая вином вкус неуместного слова.
 — Отлично, детка. У нас сегодня выйдет теплая ночка. Я тебе обещаю, все будет не так, как раньше, — разливая остатки «Кинзмараули» из первой бутылки, Гудвес улыбнулся и потянулся ко второй. Он действительно старался, чтобы эта улыбка вышла доброй.
 — Не слышал, что там недавно грохнуло? — уходя от темы предстоящей ночи, поинтересовалась Света.
 — Хрен поймешь. Где-то за биотронами сильно трухнуло. Перец выслал разведгруппу. А чего, испугалась? — он снял с ремня кобуру с пистолетом. — Говорят, что-то случилось с гравитацией. Физик наш такое трепет. И в натуре будто стало все легче. Мне так больше нравится. А тебе? Разве нет в легкости своего кайфа?
 — Кайфа? — она непонимающе уставилась на него, не зная, что ответить.
 Со стороны проспекта послышались голоса, и зашуршала кленка ширмы. Хитрова безошибочно угадала: кто-то шел именно к ее палатке.
 — Василий Григорьевич! — позвал дружинник, не осмеливаясь откинуть драпировку на входе. — Здесь ты, Григорьевич?
 — Ну чего? — Гудвес схватился за кобуру. Какого лешего в этот час, да после такого паршивого дня? Хотя просто так бы тревожить не осмелились даже спьяну. Эх, неспроста здесь Савойский. Что-то прояснилось насчет грохота на окраине города?
 — Извиняюсь. Перец срочно требует, — сказал второй, бряцнув патронами в кармане, и невразумительно пояснил: — Надобно скорее в биотроны. Там сейчас такое… Важное, со слов разведки. Мы уже подняли отряд Кукиша. Вот вас теперь.
 — Бл. дь, — отозвался администратор, набулькав в кружку до края «Кинзмараули». — Вишь, какая жизнь? — он поднял глаза к Светлане — один прищуренный, другой широко открытый, подернутый поволокой — и принялся торопливо пить свое «кисленькое», пуская струйку по подбородку. — Жди меня, девочка.
 Встал и, размашисто подхватив куртку, вышел.
 Хитрова сидела несколько минут, обхватив колени, посапывая, словно принюхиваясь к его отвратительному запаху, пропитавшему палатку так же верно, как кафравский холод. Жаль, — пронеслось в голове. Светлана первый раз пожалела о том, что проклятый любовник ушел так скоро. Вдруг, что-то пойдет не так и он не вернется сегодня? Ах, как жаль! Тогда ей придется мучиться еще один день или два. Лучше бы эти дружинники пришли за ним на час позже. Так чтобы у Василия Григорьевича было время раздеть ее и заняться, что называется, любовью. А у нее, Хитровой, возможность воткнуть ему под лопатку нож. Пора было ставить кровавую точку в их отношениях и крест на бессмысленно существовании. Кахор Нэ Роош… Гудвес тоже посол смысла живого. Потому, что он — смерть. И она смерть. Лишь один вопрос: кто кого цапнет, утащит раньше?
 От изгиба «Шоссе-Р» они двинули прямо через хаты: так ближе, хотя в полумраке не проблема ноги сломать через разбросанный скарб. Савойский, шедший первый, дважды спотыкался через растяжки палаток — не всегда их разглядишь в фиолетово-сером сумраке Нововладимирска — и сердечно чертыхался. В ответ из-за брезентовых стенок раздавалось то ворчание, то брань. Если б кто из выражавших хамоватое недовольство знал, что одна из четырех фигур Гудков Василий Григорьевич — сам заместитель главы администрации, то скорее бы язык проглотил, чем выдавать себя брюзжанием. Но Гудвесу было не до разборок. Отчасти он злился. Кому понравится, когда тебя после изнурительного дня ставят снова на ноги, едва ли ни с бабы снимают? Но и озабоченность Перца тоже можно понять. Может судьба им подкидывала действительно уникальный случай, и не воспользуйся им — осердится злодейка-судьба, надолго повернется своим безразмерным задом.
 — Коржа вызвали? — спросил он, перепрыгивая через чемодан с порванной боковиной.
 — Как же без него, — отозвался Грузь.
 На самом деле без него никак: он и план Нововладимирска чертил, и прилегающих биотронов, и восточная пещера на его интеллигентной совести. Теперь добавится еще кое-что. Знать бы только что… И много ли придется заплатить за это знание. Сегодня в стычке с урками много народа полегло. Отряд Лешего ропщет: конечно, у них минус пять. И неизвестно сколько еще минусов принесет сегодняшняя ночь и завтрашний день. Однако цель слишком велика и, возможно, оправдает средства.
 — Так «жуки», по-вашему, оттуда выползают? — поднимаясь к началу биотронов, проговорил Гудвес. Вопрос вышел неуместным. Сколько уже на эту тему терли за последние дни. Но вертелось это в башке, и хотелось услышать еще одно бессмысленное подтверждение.
 — Откуда ж им еще, — Савойский поправил ремень автомата, все сползавший с его покатых плеч. — Только оттуда, Григорьевич. И правильно, что не решились шашку взрывать. Правильно! А то б и тротил зря спалили, и вышло больше беды, чем разумной пользы.
 — Теперь посмотрим, мож и закладка не потребуется, а если потребуется, лучше место найдем, — высказался молодой дружинник.
 Гудвес только отмахнулся от его мыслей. За вторым уровнем биотронов тревога в душе только нарастала. И дело не в том, что здесь плохо с освещением: лишь серые, голубоватые световые пятна словно призраки, размазанные по стенам. Шелест воды, стекавшей тонкими ручейками по пенолиту, и приглушенное эхо голосов издалека. Нервы натягивало предчувствие. Предчувствие, что с этой ночи, с этого часа размеренная жизнь в Нововладимирске, чуть разбавленная перестрелками и рейдами «жуков», скоро изменится со всей мыслимой крутизной. Откуда шло это предчувствие, Гудвес не мог уяснить, вроде даром заглядывать вперед не обладал. Но вот на тебе — отпечаталась понурая мысль в голове, да так крепко, что даже думы о рыжеволосой стерве, дожидавшейся его в палатке, вылетели и сгинули во тьме. А другим вроде и никакого предчувствия: Савойский совсем без нервов шел неторопливо впереди, зная здесь каждый поворот и выступ; Грузь, так тот вообще озаботился только жратвой — сдернул с замшелой выемки какой-то овощ и жевал его, причмокивая будто какая-то скотина; о молодом нет речи.
 За аркой стало светлее: мозаика синих, фиолетовых, розовых пятен справа и слева, в ней тускло поблескивали волокна, длинными пучками свисавшие с потолка. Над сморщенными башенками пенолита водная капель, ее брызги на жирнолистых растениях, покрытых серебристыми волосками. Здесь уже ропот собравшейся дружины слышался ясно, сквозь другие голоса пробивался прохладный и властный басок Перца. Скоро Гудвес разглядел бойцов группы Кукиша: почти все в камуфляже «талый снег», двое со снайперками остальные с калашами под 7,62, в разгрузках по три магазина и гранаты — в общем, чем богаты, все для нововладимирского спецназа. И ребята там собрались: если не каждый крепкий телом, то определенно каждый с особой сноровкой и опытом. Семеро из владимирского СОБРА, двое из ОМОНА, остальные бывалые армейские. Эти сегодня утром в восточной пещере в бой не лезли, только участвовали в зачистке, когда основную массу зеков утопили в крови.
 Дальше сидели вдоль стены или покуривали стоя еще два отряда дружинников, шепотом травя анекдоты и подшучивая, но как-то нервно, не от души. Поэтому шуточки казались змеиным шипением, ползущим из глубин пенолита, таким же шипением чудился смех.
 — Ну вот тебе, Григорьевич, — Перец с мрачной усмешкой кивнул на провал в стене, обрамленный кольцом «паутины». — Правы мы были. Все-таки люк, а не гобелен аля Людовика Четырнадцатого.
 — Люк, так люк, — Гудвес остановился, заглядывая в проход, уходящий довольно круто вверх. — Разведку проводили?
 — Да на кой оно надо? Уйдут люди, и будем их ждать час, два, три. Может совсем сгинут. Уж идти так сразу боевой группой, — высказался Грач, и Перец, судя по небрежному кивку, его поддерживал. — Троих вперед выдвинем, и все дела.
 — И если доберемся до логова «жуков», что тогда? — поинтересовался Гудков, догадываясь, что здесь уже все без него решено.
 — Тогда по обстановке, — Влад указал на ранец с тротиловыми шашкам и три трубки с облупленной зеленой краской — «Мухи». — Рискованное решение, тебе его и принимать. Извини, что с постели выдернул, но я подумал, что рейд должен возглавить именно ты.
 «Ну, п. дец! — бряцнуло в голове Гудвеса». Не выказывая негодования, он потер кончик носа. Сегодня утром в восточной пещере рейд возглавлял тоже он. Не прошло и суток, и на тебе круче: билет в путешествие с вовсе непредсказуемым концом. Уж не избавиться от него решил Владислав Михайлович? Открытого разлада между ними не было, только не первый день происходило что-то мутное, и Гудков подумал: «А нет ли уже более угодного человечка на место зам главы администрации?». Где-то, закутавшись в шерстяное одеяло, в тускло-интимном свете его ожидала рыжеволосая стервочка, которая только сегодня стала добрее и покладистей. Дождется ли? Ну почему именно сегодня?! Именно в эту ночь?! А здесь за серебристым кольцом «паутины» начинался коридор, где темная холодная неизвестность в обнимку со смертью. Лучше пять раз взять штурмом восточную пещеру, чем сюда. Лучше на ножах с урками или самому со штрафниками под пули. Только Кахор Нэ Роош не позволяет выбирать.
 — Извини, Вась, но дело слишком серьезное, — продолжил Перец. — Или я, или ты. Кто-то из нас должен пойти. И тормозить нельзя. Если люк захлопнется, мы потеряем единственный шанс.
 — А если он захлопнется сразу, как мы войдем? — резонно спросил один из дружинников.
 Влад зло зыркнул на него и ничего не ответил.
 Постояли, покурили еще минут десять, поговорили по большому счету ни о чем. О чем говорить, если каждый на взводе, а мысли плывут клинышком, да с жалобным стоном, точно черные журавли. В общем, покурили. И двинулись в путь. Трое с калашами в авангарде — типа разведка, за ними четырнадцать бойцов группы Кукиша и сам Гудвес. Следом унылой колонной почти четыре десятка дружинников.
 Коридор вел вверх под крутым углом, заворачивая по часовой стрелке. Освещение на всем протяжении нехорошее — сумерки перед зимней ночью, и так же холодно — сверху изливалось ледяное дыхание.
 Вскоре кто-то из авангарда остановился и подал знак. Впереди виднелся конец коридора, и там мелькнула чья-то фигура.
 7
 После выброса пламени (или черт знает, что там выпрыгнуло) из выработки, уменьшилась гравитация, одновременно открылись люки — такое не могло быть случайным совпадением. До этого Мякушев допер сразу. Не то что прошареный мент, даже обезьяна в последних событиях заметила бы подозрительную связь. И военный как бы подтвердил ментовскую догадку:
 — Видать, Кирюш… Ну это так я думаю в силу своей ограниченной технической грамотности: мы плавили, плавили и наконец проплавили какой-то канал энергоснабжения, — армейский капитан хмыкнул, косившись на Лугина, все топтавшегося возле воронки в полу. — Вот поэтому-то. Ты же орал: «Жечь! Все к единям собачьим жечь!». В общем, как заказывал.
 — Я тоже так думаю, — тряхнул седой головой Николай Степанович и продолжил, ощущая колючую сухость в горле: — Наткнулись на энергоканал. Отсюда синяя вспышка. Как только нас всех не сожгло?! Хотя энергии бывают разные. Мы знаем ограниченное количество ее разновидностей. А здесь, видимо, что-то людям пока неведомое. Не взаимодействующее с биообъектами, то есть с нами, но успешно работающее для нужд звездолета. Хотя как знать: может и взаимодействующее, только не сразу, а по типу радиации — с зависимой от дозы задержкой. Но об этом пока рассуждать бессмысленно. Энергоканал порвали, теперь их машина, создающая искусственную гравитацию, работает не в полную мощность. Вот вам и потеря веса. И люки, лишенные энергопитания, открылись. Все логично и как бы просто. Просто, пока не начнешь вдаваться в подробности.
 — Ладно, нам подробности до задницы. Есть практический результат, от него и пляшем. Вес меньше — легче носить стволы. Люки открылись — тоже зашибись. Так, гражданин Лужок? — милиционер подступил к мичману. — Говоришь, там три прохода и один круто вниз. Раз вниз, значит точняком в Нововладимирск. Других вариантов быть не может. Короче так предлагаю: надо поспешить, пока сюда не нагрянули кафры или пока не закрылись люки. Лишнее барахло прячем здесь, в начале туннеля в пенолитовых карманах. Потом, может, будет случай вернуться. А сейчас ноги в руки и налегке к раскрытым люкам. Или я что-то не правильно говорю?
 — Чешем в Нововладимирск! — поддержала Миронова. — Я пить хочу! Я хочу кушать!
 — Я хочу к маме! — передразнил ее Серафимцев, вскидывая на плечо плазмомет и готовый в путь. Пить и вправду хотелось, что каждый чувствовал себя вяленой воблой — ногтем ковырни, и кожа начнет отслаиваться вместо чешуи. Мысли о нескольких глотках воды, булькавшей в армейской флажке, сверлили мозг с каждым часом глубже. Только бы добраться до биотронов! Там сразу рожей под струю влаги. Плевать, что холодно, что вода здесь ледяная — главное потушить пожар внутри. А потом неплохо бы погрызть кафравских овощей. Хоть чем-то набить пустое брюхо.
 Собирались не долго. Только Ляхов тормознул на пару минут, прикидывая, что из брошенного барахла выгоднее утащить с собой. Закинул за плечо один из ранцев, вроде того, что Лугин навязал Красиной, и, чуть подумав, взял козлобой. Мичман с Черноволом, точно не дураки, и знают толк в оружие — чего же не последовать здоровому примеру? Действительно, эта штука с массивным и непривычным прикладом, коротким стволом в решетчатом кожухе, более удобная для человеческих рук, чем плазмометы — суперутюги дурацкие. А плазмомет, если судьба расположит добраться до Нововладимирска, можно обменять на любые блага. Едва народ увидит, какие дыры эта фиговина в пенолите жжет, так отбоя не будет от желающих.
 Макс Ляхов догнал товарищей за вторым изгибом коридора, где под оранжевой подсветкой проступали в стене уродливые жилы с синюшными узлами. Шли вперед быстро, но соблюдая осторожность. Ведь не могли кафры долго сидеть, сложа руки — итак уже везло беглецам до неприличия. Но везение имеет свойство прекращаться в самый неподходящий момент. И, если о разорении землянами оружейки, кафры могли по счастливой случайности не знать (допустим, не предусмотрено было инопланетными мозгами нахальное проникновение через стену), то пробой энергоканала наверняка засекли, и двинули сюда ремонтников, может и боевую группу.
 Когда дошли до зала со вскрытыми люками, Ляхов окликнул милиционера:
 — Кирюш, а чего сразу бегом вниз? — он зыркнул спускавшийся в глухой сумрак ход и осторожно потрогал скукожившуюся паутину — она облегала выступ светло-серым кольцом. — Может в средний нырнем разведкой. Иногда полезно знать, что слева, что справа.
 — Слушай, военный, иди ты козе в трещину со своей разведкой. Нам до биотронов надо. Чего не ясного? Лично я уже загибаюсь. Сушняк как с крутого бодуна, — достав фляжку, Мякушев свинтил крышечку и демонстративно плеснул воды в рот, пополоскал зубы и с наслаждением проглотил. — Или у кого другое мнение?
 — А чего, Макс прав, — вмешался Черновол. — Во-первых, не факт, что твой Нововладимирск внизу. А во-вторых, за десять-пятнадцать минут, от жажды никто хвоста не завернет. Подождете, я по быстрому обследую средний ход. Тот, что наверх, смысла нет. Раз мы туннелем спускались сверху, то вверх скорее к «жукам» и «моргу» с «живодерней», откуда мы сбежали. А средний, по моему мнению, короткий — ведет не на другой уровень, а в соседний отсек.
 — Тихо! — насторожившись, процедил Лугин. Из тускло освещенного коридора донеслись голоса и поскрипывание пенолита. Померещилось или нет?
 В наступившем молчании и Кирилл разобрал какие-то звуки.
 — Отходим, — полушепотом произнес он, взмахом руки отсылая Верочку и Серафимцева с другом скорее покинуть средину зала.
 Волей-неволей пришлось отступить в средний проход, который непонятно чем привлекал Тараса. Мичман оттеснил спиной Красину вглубь и занял место справа у выступа, вскинув козлобой и держа на прицеле темный овал, обрамленный металлической паутинкой. Тарас расположился напротив Сергея вместе с Мякушевым, и заметил скрежещущим шепотом для Ляхова:
 — Тыл бы наш зад прикрыл. Четверым здесь тесно. Просто погляди, нет ли там какой беды. Давай, не ленись, вояка!
 Когда ждешь неизвестно чего, оно всегда хреново. Особенно если знаешь: это «неизвестно что» не может обернуться ничем хорошим. И в гиблой промозглой тишине лишь твое дыхание, оно кажется недопустимо громким. Сырой холод хоть и прокрадывается под одежду, ощупывая, собирая пупырышками кожу, запуская даже под нее костлявую лапу, твои собственные ладони все равно потеют. Потому что держат оружие. Его, скорее всего, придется пустить в ход. И лоб даже покрывается испариной. От мыслей: оружие-то кафравское. Чужое, непостижимое оружие. Что такое окажется в твоих руках, пару недель назад и вообразить было невозможным. Как оно сработает? Поможет ли? Погубит?
 Вот крадущийся шаги-скрипы по пенолиту прекратились. Лугин точно проглотил последний вздох. И наступила теперь полная тишина. Абсолютная. Такая же абсолютная, как в понятии физиков абсолютно черное тело. Только в реальном мире ничего абсолютного не бывает. Послышался шорох чьей-то одежды, и из-за выступа вынырнул ствол калаша, словно короткая черная палочка с закорючкой.
 Значит, люди. Хотя какие могли быть сомнения — кафры не стали бы красться с такой хищной старательностью. Однако, оттого что люди, на душе легче не стало. Если такие, как пецовская дружина или как зеки из соседней с Нововладимирском пещеры, то встреча с ними вряд ли желательней столкновения с хозяевами звездолета.
 Ствол качнулся из стороны в сторону и исчез. А через минуту высунулась голова в армейской каске. Высунулась неожиданно, глаза со сноровкой и быстротой обшарили право-лево, зацепились за начало коридора. Голова исчезла. И скоро их появилось две. Одна над высунутым плечом, прикрытым серо-пятнистым броником. Вторая с другого края дыры. Лицо под мрачно-зеленой каской будто неживое, бедное с заостренным носом и холодным как у покойника взглядом.
 — Филин… — в нервном сомнении прошептал Мякушев, опуская плазмомет. И тут же твердо и громко повторил: — Филин же! Леха Филимонов! Ну, сучонок!
 Из под надвинутой на лоб каски холодные глаза мигом стрельнули к входу в средний туннель. И Кирюха теперь не скрываясь, шагнул вперед, кривя редкозубую пасть ослепительной улыбкой:
 — Нововладимирск, на марше! Эй! Вот те на спецназ Кукиша! Ну выходь, выходь!
 — Кирилл! — донесся приглушенный голос из черного овала, где только что торчала физиономия Филина. Тут же родилось еще несколько рож, озабоченных странной новостью.
 Вот Филимонов появился во весь немалый рост, все еще держа наготове автомат, но в душе уже щелкнув предохранителем. Появился, после секундной паузы радостно выматерился и подал знак своим. И за ним посыпалось: сам Кукиш в синей спецухе под бронежилетом, широкий, улыбчивый, бодрый черт. Васек с владимирского СОБРа, Николаев, Жмот и Кизя. Следом дружинники Вольного, небритые как скоты, с попорченными от долгих попоек мордами, одетые кто как, все с разнокалиберным вооружением.
 — Кирюха! — еще не веря собственному зрению, гаркнул Серж Николаев. — Как же ты, Кирюха?!
 Он в растерянности перекладывал автомат из руки в руку, потом просто шваркнул его об пол и заключил Мякушева в тугие объятия, так что хрустнули косточки, и дух вон из груди. Вокруг, забыв об осторожности, роптали, суетились, лезли с расспросами парни с группы Кукиша и дружинники.
 — Понятно, администраторы, мать их за ногу, — высказался Черновол, задев локоть мичмана. — В общем так, ты как хошь, а я средний проход осмотрю. Нам это не повредит. И вернусь сюда. Дождись — я мухой.
 — Сережа! — нервным шепотом заговорила Ирина позади его. — Сереженька, уходим с Тарасом. Чего мы здесь?
 Лугин хмуро молчал, наблюдая за толпой обступившей Мякушева.
 — Ну подумай сам, — нетерпеливо продолжила Красина, одной рукой подергивая Лугина за карман бушлата, другой сжимая так и не зажженную сигарету. — Отведут нас к Гудвесу. Блин! Не хочу я!.. — она едва не застонала, прижавшись всем телом к нему. — Лучше без воды или с голода сдохнуть!.. Не хочу-у!..
 — Там биотроны, Лена Чудова, Игорь Ракитин и Светка, — Сергей повернулся, обнял ее, заглядывая в серые влажные глаза.
 — Да, Светка… Светка-лиса… — она кивнула, проглотив горький ком. И подумала: «Абзац, наверное, Светке. И нам будет полный абзац с большим восклицательным знаком».
 Верочка Миронова, быстро отбросив робость, уже что-то щебетала в кругу перцовских дружинников, прихлебывая пиво из вскрытой со смачным чпоком баночки. Кто же откажет юной красотке в угощении, пусть даже припасенном на особо торжественный случай. За Верочкой к нововладимирцам примкнул Серафимцев с другом, и Томский, недолго почесав седой затылок, поковылял туда же, что-то приговаривая, помахивая тяжелым для сухих рук плазмометом.
 — С другой стороны, — продолжил Лугин, наблюдая за Ляховым, который, со свойственной ему предприимчивостью, шустренько выменял у растерянного детины печенье и фляжку с водой на невзрачную кафравскую хреновину, — если меня снова в штрафники, а тебя в прислуги, то Светке мы вряд ли чем поможем. Двигать под конвоем к администраторам не дело. Я против варианта, когда мне руки за спину и как барана в загон. Нужно самим найти путь в Нововладимирск. Ну-ка, ранец быстро!
 — Что, Сереж? — Красина встрепенулась, поднимая вверенную ей ношу.
 — Да ни что, — мичман откинул крышку и, не особо разбираясь, взял две вещицы: одну похожую на серебристую шишку с мигавшими у острого края огоньками, другую тоже броскую с виду — этакий маленький телевизорик с разноцветной мутью на экране. Приложи к нему палец, и муть приходила в замысловатое движение, за ней проступали пиктограммы. — Сейчас я, — пообещал Сергей и быстрым шагом направился к дружинникам, стоявшим поодаль от остальных.
 — Слышь, ребятки, — начал он, выставляя на показ кафравскую «шишку». — Блин, сушняк горло скоблит, душит аж. Сильно прям душит. Мы же без воды здесь скитались неизвестно сколько. Махнем? — Лугин указал на полуторалитровую бутылку минералки, торчавшую из полиэтиленового пакета. И, хватив вместе с глубоким вздохом наглости, добавил: — Чертовина редкая, кафравская. По ходу, мощнейшая граната. Мы такой пятиметровую стену в пыль. Вот я вам, а вы бутылку за нее и фляжку с водой. И может че пожрать, а?
 — Ну дык, — тот что в вязаной шапочке, явно заинтересовался, засверкав глазами словно мальчишка на новогодний подарочек. — Тут не минералка, просто вода. И общаковая. Про запас брали.
 — Какой там запас, — отмахнулся Лугин. — И зачем сейчас запас? Скоро все равно вернемся в биотроны. С ново открывшимися обстоятельствами, тут надо возвращаться в город, держать совет с Гудвесом и Перцем. Так что без пользы теперь запас. Махнем, чего там? И вот еще бонус, — он протянул «телевизорик». — Только пожрать, что имеете, дайте. А то натурально загибаемся. И я ладно там, а ведь еще барышня. Ей-то, бедняге, после всего особо плохо.
 — И правда, чего уж там, — старший седоусый, прикуривая, дыхнул сизым дымом. — Дадим весь пакет. Пусть перекусят, пока Василий Григорьевич решает. А фляжка, извини брат, вам не к чему. Не верблюды же, чтобы воды столько пить. Там кстати, — он кивнул на пакет, — еще водки бутылка. Это тебе за бонус. Чем здесь еще можно поживиться? Инопланетного барахла много натырили?
 Он взял «телевизорик» с распростертой и потной ладони Лугина, а мичман так и застыл, забыв об удачном обмене и вопросах седоусого: рядом с Мякушевым, опустив голову и недобро прищурившись стоял Гудвес, выслушивая сбивчивый рассказ милиционера. «Вот и поменялись, — тикнуло в голове мичмана, словно в глубинах сознания запустился часовой механизм бомбы. — Поменяли голодную свободу, на сытую неволю, а может смерть». Гудвес, высказывая что-то парню в сером камуфляже, смотрел точняком на него, Лугина. Куда ж было пялиться глазам с колючим черным ледком, посаженных низко над утиным носом, если у пенолитового простенка только одна заметная фигура. Четверо дружинников, тесным кружком рассматривавшие кафравские чертовинки, не в счет. Ноль им внимания, а вот Лугин — это да. Достопримечательность, ровно как оживший покойник. Хотя он и есть оживший покойник, ведь давно вычеркнут из списка живых. Затем, хмыкнув, Василий Григорьевич повернулся к своим и скомандовал:
 — Так, по быстрому давайте. Женя и ты со своими топай. Вытаскивайте полезное все. Прежде всего оружие. Оружие — для нас главное! И скафандры прихватите, мы их на броники порежем. Давайте, давайте! — он энергично махнул рукой. — Кирюха покажет.
 Группа человек в тридцать трусцой двинула за Мякушевым к кафравской оружейке. Здесь осталось не так много из дружины и неполная спецгруппа Кукиша, дежурившая тройками у начала коридора и раскрытых люков.
 Лугин так и не успел поднять выторгованный пакет. Гудвес подошел к нему в сопровождении Коржа и Савойского и до гадостного тихо проговорил:
 — Ну, привет, Лужок. Я-то думал, «жуки» давно твои косточки перемололи, а ты вот какой целехонький.
 — Ты тоже ничего, — Сергей кисло улыбнулся и, подумав, что глоток воды при любом раскладе не повредит, свинтил пробку с пластиковой бутылки.
 — Живучий ты, говнюк. Надо же, точно блоха скачешь из одной переделки в другую, и никто тебя прихлопнуть не может. Несправедливо как-то. Бля, ох и не справедливо. А знаешь?.. — Гудвес стал ровно напротив него в шаге. — Теперь я трахаю твою рыжеволосую сучку. Да, представь так, — он хохотнул, подавшись вперед и заглядывая мичману в глаза. — Хорошо ее трахаю, аж в синяках вся. И ей от этого полный кайф. Окрестные хаты не спят от ее стонов.
 — Ну молодец, счастья вам в личной жизни, — Лугин кивнул и ополоснул пересохший рот водой, покосившись на Ирину, нервно курившую возле Томского. Вряд ли Красина это слышала. И не надо ей это сейчас. А у самого сердце сжалось так, что вроде уже и не собиралось разжиматься.
 — Снова дерзишь? Неумный ты, сучонок. До жути везучий, но вовсе неумный. Но везение твое пока в Нововладимирск не вернулись. И вот еще, — Гудков мельком глянул на инопланетное оружие с обрешетчатым стволом, но договорить не успел.
 — Григорьевич! — окликнул его Кукиш, которому уже подал знак пост у крайнего люка.
 Один из спецов его группы замер, прижавшись щекой к «Мухе», лежавшей грязно-зеленым бревнышком на плече.
 — Движение там и какие-то огни, — доложил свистящим шепотом паренек в камуфляже.
 Лугин быстро закрыл бутылку и схватился за пакет.
 — Думаем, Григорьевич! — поторопил с решением Кукиш. — Если кафры, то хрен знает что выйдет. Мои будут стоять насмерть, а вы отваливайте, пока не началось.
 Ухнула «Муха», посылая в полумрак струю малинового пламени. Тут же затрещал калаш, выплевывая дымящие гильзы на пенолит. Четверо свободных из спецгруппы метнулись к люку, занимая места по краям.
 — Вань с Савойским бегом с докладом к Перцу! — дернувшись и бледнея, распорядился Гудвес. — Остальные отходь к оружейке! — он было кинулся за Коржем, но повернулся и ухватил за рукав Лугина: — Туннель что для кафров узкий там? Далеко?! — прохрипел Гудков, дыша в мичмана крепким перегаром. — Ну?!
 — Там, слева по коридору. Точно у дыры в полу! — после небольшой паузы рявкнул в ответ Сергей.
 — Все туда! — Гудвес побежал, вскинув на плечо автомат.
 Через десяток шагов обернулся к Лугину: — Бегом за нами, сученок!
 — Да пошел ты! — огрызнулся мичман, прижимая к боку пакет и направляясь к Ирине, перепуганной и неподвижной.
 Справа без перерыва трещали калаши. Снова выстрел «Мухи». Малиновое пламя окатило коридор, выхватило из тьмы приземистый механизм и несколько фигур карем-кафравцев. Последовали короткие, крикливые приказы Кукиша своим. Паренек с худым остреньким лицом приводил в боевое положение последнюю «Муху». Миронова, Серафимцев с другом и Томский поспешили за уходящими дружинниками, а Лугин схватил Красину за руку и бросился к среднему люку, в проход, где исчез Черновол.
 Кто-то из ребят Кукиша крикнул им вслед что-то матерное, а потом зал осветила голубоватая вспышка, и дрожью пошли пенолитовые стены.
 Вот и началось. Когда-то это должно было произойти. Опомнились хозяева звездолета.
 Ирина, бежавшая на несколько шагов впереди мичмана, неловко остановилась, будто споткнувшись, и слабо вскрикнула. Через секунду Сергей очутился рядом с ней, вскидывая одной рукой тяжелый, неудобный козлобой.
 8
 Что грохотнуло у входа в средний туннель, Филин так и не понял, но ребята, державшие там оборону, влипли в оплавленный пенолит. Дыма почти не было, хотя воняло химической дрянью словно кто-то щедро расплескал смесь хлорки с ацетоном. И глаза от яркой вспышки не сразу пришли в норму: секунд пятнадцать перед носом метались огненные «зайчики». Метались, метались, растворились в полумраке. Алексей разглядел Егорова, с жутко вывернутой к спине головой, и Челадзе, тоже мертвого, все еще сжимающего калаш, лежа ничком у пенолитового расплава. Чье-то тело еще. Сашки? Мурата? Ну как же так?! Ведь грамотно все расположились. Только имеет ли смысл наша земная грамотность против инопланетных тварей?
 — Сс… — попытался Филин окликнуть Сергея Николаева, но горлом вышел не то свист, не то шелест. Лицо горело, точно врезали по нему со всей дури банным веником. Кто-то настойчиво тянул его за верхний край разгрузки, а он в непонятках упирался, таращась в сумрак крайнего прохода, у начала которого разметало, размазало ребят. Лишь потом Алексей мотнул головой и увидел возвышавшегося над ним в двухметровый рост Жмота. Тот энергично развевал рот и орал что-то. Орал, выкатывая как пузыри глазища, но орал беззвучно. А потом с ушей словно выбило затычки, и Филин услышал его громогласную речь, густо украшенную матом.
 — Я в норме! Николаева бери, — прорычал Филимонов в ответ Жмоту. Еще через секунду для него прояснилось положение их печальных дел: дружинники здесь никак не в счет — чего с них взять, большей частью необстрелянных, вооруженных кто обрезом, кто пистолетом или бестолковой АКСУшкой? — а в их спецгруппе, подчиненной Кукишу, было уже минус пять. Тяжелая статистика, если в подразделении всего четырнадцать душ, бой только начался и даже врага никто еще не видел в лицо. Вернее в гнусную инопланетную морду. Среди пяти убитых, ко всем бедам, оказался сам Кукиш, и это означало, что командование группой переходило к нему, Филимонову Алексею Викторовичу, в затертом прошлом майору владимирского СОБРа. Может от осознания этого, а может оттого, что при виде синего, перекошенного лица Егорова, холодной иголочкой кольнуло в сердце, Филин вдруг выпрямился и закричал на Жмота:
 — Николаева бери, я сказал! Все отходим! Игорь, Дима, в проход! — он махнул в сторону коридора, которым ушел Гудвес и остальные к оружейке.
 Держать оборону у среднего люка теперь не имело смысла: ведь кафры вот-вот хлынут из крайнего и ударят ребятам в тыл. И цепляться за пустой зал тоже глупо: на открытом пространстве его бойцы особо уязвимы. Следовало честно признать, что это рубеж обороны проигран.
 Жмот, подхватив под мышки Сергея, поволок к бурым с зеленцой выступам, начинавшим коридор. На полпути бедняга Николаев начал приходить в себя: шевельнул ногами, согнулся и выругался для приличия. Кому из бойцов СОБРа охота чувствовать себе беспомощной куклой? Даже если тебя хрястнуло об пол взрывной волной, если переломаны кости и едва в теле душа, выдавать слабость не мило никому. Николаев крепче схватился за приклад «Винтореза». Отчего дерево казалось таким приятным на ощупь? Гладкое, теплое — едва ли не тело любимой женщины. Почему раньше он не замечал этого чудесного свойства личной спайперки? И одновременно в диссонанс жуткая ломота в ребрах. Ее можно терпеть, если стиснуть зубы и материться сквозь них. Если думать о ребятах, мертвых и живых, Димке, майоре Филине, Славке с Игорешей, отступающим с оглядкой на темное жерло крайнего люка, и Жмоте, утаскивавшем его, Николаева, со всей своей двухметровой силой и жадностью непонятно куда. А прицел «Винтореза» скребется об пол, цепляется за пористое покрытие. Непорядок это. Хана тонко отстроенной оптике. И нельзя так, нельзя! Даже в ограниченных пространствах Кахор Нэ Роош прицел имеет значение, как в той рекламе размер. Он подтянул винтовку ближе, прижимая ее к животу, к месту, откуда сочилась и разливалась по телу боль. Мутным взглядом прошелся по толстенькому с крупной мушкой стволу, задержал его на своих, волочащихся по пенолиту ботинках — откуда на них кровь? — уставился в темное пятно крайнего люка. Там точняком было движение.
 — Жмот. Жмотяра… — простонал Николаев. — Ну ты, сука, отцепись от меня! Кафры высунулись! Дай, напоследок постреляю!
 Кафры — не кафры, но в зал вынесло какой-то механизм округлой формы, паривший над полом в полуметре. Над кольцеобразными выступами матового металла точно злые глаза вспыхивали точки: красная — желтая, красная — желтая, между ними торчали короткие подвижные раструбы. Конструкцию венчал небольшой купол, прорезанный вертикальными щелями. Сама машина не слишком большая, меньше земного малолитражного автомобиля, и даже ферс-кафравец в такую штуку не поместится бы. Вывод: робот. Боевой? Разведчик или ремонтник? Филин и Коля Старовойтов уже достигли начала коридора и скрылись за выступами. Кизя на любые неожиданности заведен точно пружина, и сразу рука его резко вправо за спину, бросок — граната легла рядом с трупом Челадзе в двух метрах от кафравской машины. Прости, Ваха, но тебе теперь все равно. И Дима успел шмыгнуть за выступ арки, сразу занял положение с колена: автоматная очередь звонко ударила в купол робота. Когда взорвалась РГД, вторая граната — подарочек от Порошина — только пролетала центр зала. Сто десять грамм тротила ухнуло знатно, отбрасывая к расплаву труп Челадзе, крепко сотрясая инопланетную машину. Ударило по барабанным перепонкам. И осколки густо застучали в металл.
 — На пол! — запоздало рявкнул Филимонов.
 Ребята подготовленные, все и так были на полу: Кизя, откатившись в угол, ближе к арке; Славка справа от него, и Жмот завалился набок, прикрывая раненого Николаева. Взрыв второй РГДшки отнес кафравское чудище метра на три назад, и пара глазков на нем потухла. Повредили гранаты машину или нет, в первые секунды не поймешь. Сейчас главным было увести ребят из-под удара, а сила чужого оружия была известна Филимонову не только из рассказа Кирилла Мякушева. СОБРовец испытал ее на собственной подратой шкуре, правда повезло ему чуть больше чем тем, пятерым, изуродованные тела которых лежали возле пенолитового расплава.
 — Слава, Ден, бегом! — скомандовал он, ведя огонь короткими очередями.
 Тут же майора поддержал Старовойтов из «Винтореза», припав к оптике и выискивая возможные уязвимые точки на округлом теле самоходной дуры. Пули рикошетили, не нанося роботу никакого вреда. Он выщелкнул еще не опорожненный магазин и приладил другой, тот что торчал из нагрудного кармана разгрузки. Боеприпасы здесь, извините, СП-6 — пули бронебойные. И две первых Николай вогнал точно в мигающий красным глазок между раструбов. Понравилось это роботу или нет, только кафравский бог ведал, но сама машина задергалась, вертясь вправо-влево.
 — Вот они, уроды горбатые, — прохрипел Дима, пропуская Жмота с Николаевым неглубокую нишу.
 — А? — не понял Старовойтов, отрываясь от прицела. И тут же разглядел, что из люка высунулись, нарисовались карем-кафравцы. Раз, два, четыре, пять в черный с темно-синими полосами одеждах и шлемах на безобразных мордах. Конечно, вооружены. У двоих крайних такие же «утюги», как демонстрировал Кирюха. Трое других тоже снарядились не для прогулки.
 Очередь автомата Филина хлестнула в ближнего, и тот дрогнул. Сначала показалось, пули разорвали плотную ткань на его груди. Но нет, проклятый гоблин двинулся дальше, как ни в чем не бывало неторопливым, нескладным шагом, поднимая правой клешней плазмомет. Чуть раньше, чем инопланетянин нацелил оружие, Ден и Старовойтов накрыли его плотным огнем. Кизя со Славкой взяли на прицел двух других, огибавших робота, часто мигавшего красными огнями. Гильзы застучали по пенолиту, и коридор наполнила вонь пороховых газов. Жмот, уложив удобнее Николаева, приготовил к бою гранаты. Пожалуй, РГД были единственным средством, способным если не остановить хозяев звездолета, то хотя их бы задержать. А выиграть время ой как важно! Ведь ребятам нужно добраться до оружейки и как следует ее выпотрошить. В успехе с взятием оружейки может единственный шанс, и от этого зависит судьба Нововладимирска. Или по-прежнему «жуки» будут жрать переселенцев, словно не людей, а домашний скот, или появится у землян веский аргумент против власти кафров — их же убойное оружие.
 Жмот успел запустить одну гранату. Сгусток плазмы, оранжевый как апельсин, вошел с шипением под арку. И брызнуло не апельсиновым соком, а кусками горящего пенолита. Дальше больше: кафры тоже умели стрелять плотно. Позицию Димки сразу накрыло огненным всполохом, лишь его силуэт выпрямился в красных языках, вмиг почернел и исчез, будто и не было человека. Рядом с ним через минуту сгорел дружинник из отряда Вольного. В разрывах плазмы, бьющей с двух сторон в стену, обжигавших лицо и затягивавших коридор дымом Филин и Порошин стреляли длинными очередями наугад. Пули экипированным кафрам что слону дробь, но не стоять же опустив руки, ожидая когда тебя сметет огненной волной. Взрывы гранат Жмота и Славки грохотали шагах в тридцати, и уже никто не прятался, не валился на пол от визжавших осколков. А потом рвануло сильнее, так, что пол поплыл под ногами, и едва из ушей не вынесло мозги.
 — Отходим! — не слыша собственного голоса, проорал Филимонов. Была надежда, что в огне и смрадном дыме, инопланетяне не засекут ухода остатков его группы и продолжат утюжить начало коридора еще несколько минут. — Серега на твоей совести! — добавил он Жмоту, растратившему все гранаты. — Давай, давай, Виталь! — сам дал очередь в черную пелену и выщелкнул пустой магазин.
 — Славик сгорел. Прошин и Ден тоже в минусе, — злобно информировал Старовойтов, пятясь за выступ со своей родимой снайперкой.
 Вот и осталось их трое, плюс тяжело раненый Николаев. Да, еще дружинник, кажется по имени Илья, с бессмысленным АКСУ в трясущихся руках. И ноль гранат, патронов на три минуты. Хотя какие нахрен патроны, если от них никакого толка.
 Все-таки расчет Филина оказался верным: кафравцы еще некоторое время лупили из плазмометов туда, где недавно держала оборону его группа. Упрямые они, или тормознутые, или думают люди как фениксы, возрождаются в пламени. Огонь во всю ширь разлился по коридору, и хотя сквозняком тянуло из глубины коридора в зал, даже за тридцать метров от арки было трудно дышать от едкой вони пенолита, поджаренного плазмой.
 — Леш, мы их не удержим, Леш, — проговорил Старовойтов на ухо Филимонову. Будто в том, что следующий рубеж для всех станет последим, были какие-то сомнения. Ведь ни гранат, ни патронов. Только сажа на лицах, дым в горле и в голове колокольный звон.
 — А знаешь, — Филин притянул его к себе с силой, так что у того на бронежилете затрещали липучки. — Дергай отсюда и уноси Серегу.
 — Ты что?! — глаза Николя в нехорошем изумлении словно разлились по закопченному лицу. — Думаешь, я струсил?!
 — Думаю, что твоя очередь с Сержем нянчиться. Понял? И нет причин здесь ложиться всем четверым, — высказался Филимонов. — Все, я так решил! Передашь Гудвесу, что у них больше времени нет. Нас осталось на два пшика, и после этого дело за ними.
 — Пусть Николаева тащит дружинник! — воспротивился Старовойтов, оскалившись как пес.
 — Это не обсуждается! Хоть ради маленькой справедливости, должен кто-то выжить из нашего СОБРа?! Слышишь, Колянь? Должен! Я прошу тебя и приказываю! — Филин не сводил крупных черных зрачков с его лица.
 — Идут! — оповестил Жмот, засевший с другой стороны, не выпускавший из внимания проход к залу.
 — Слышь, у меня спецпатроны шестерка двадцать штук. И у Сереги нерастраченный боекомплект — все под мою снайперку, — затараторил Коля, выхватывая магазины из карманов порванной разгрузки Николаева.
 — Патроны и винтовку Жмоту. Марш, я сказал! — Алексей подтолкнул Старовойтова и поднял автомат.
 Кафры как черти появились из языков дыма. Только очень крупные черти: два с половиной метра или больше того. И было их не пять, как в самом начале насчитал СОБРовский снайпер, едва инопланетяне вышли из верхнего хода в зал, а семь. Семь! Словно размножилась нечисть после плотного автоматного огня и взрывов гранат. И робот целехонький плыл невысоко над полом, мигая то красными, то желтыми огоньками, пошевеливая раструбами точно диковинное насекомое. За ним тащилась продолговатая платформа со стекловидными бортами, с какими-то механизмами, непостижимыми земным разумом прелестями.
 Старовойтов остановился, поглядывая на эту процессию, но тут же поймал на себе взгляд Жмота, жестко с укором глядевшего из-под надвинутой до бровей каски. И говорили те черные, слезящиеся глаза: «Ну что же ты, Коля?! Не будь сукой! Все мы тут до блевоты благородные, смелые, друг до друга сердобольные, а Николаева спасать надо! Ибо неписаный закон у нашего СОБРа живой костями ляг, но раненого из боя вытяни». Нерациональный закон, может быть со стороны глупый, зато очень человеческий. Дающий уверенность каждому бойцу, что какая бы круговерть не вышла, но если в тебе есть хоть капля жизни, то тебе не бросят подыхать как собаку.
 Николаев мотнул головой и застонал. Видимо, было бедняге совсем плохо и приходил он в себя лишь, чтобы дернуть веками, впустить в сжавшиеся зрачки тусклый свет Кахор Нэ Роош, затем снова скрыться в раковине забытья и боли. Ему бы промедол вколоть, но не водилось этого добра в аптечке — повытаскивали проклятые наркуши из отряда Хрипунова. Зачем таких брать в дружинники? Зачем доверять жизненно важные вещи? Впрочем, кого брать, кого пинком под зад решали Перец с Гудвесом, и чаще всего решали не по совести, а по чьим-то просьбам, блату, устаканившимися с матушки-Земли связям. Козлы они все! И не договаривались бойцы Кукиша на такие законы-порядки, что сложились в Нововладимирске, но, увы, даже в небольшом, ограниченном мире не все зависит желаний подавляющего меньшинства.
 — Терпи, Сереж, — прошептал Старовойтов, крепче беря его под руки, и пошел побыстрее, пятясь по коридору. Как далеко оставалось до Гудвеса и дружинников он понятия не имел. И один ли здесь проход прямиком к оружейке или будут разветвления? Не факт, что это он узнает: Филин со Жмотом и дружинником вряд ли продержаться больше чем пару минут, и то благодаря флегматичной медлительности кафравцев. Затем кафры пойдут дальше, переступая обгорелые трупы землян и, скорее всего, нагонят его. Ведь с раненым Серегой, которого приходилось тянуть волоком, быстро не пойдешь.
 Из-за угла раздались кроткие автоматные очереди — Филин бережливо и методично опорожнял магазин. Майора поддержал дружинник немощным кашлем из АКСУ. Шлепков родимого «Винтореза», перешедшего к Жмоту, здесь не могло быть слышно: ведь снайперка с глушителем. Кафравцы ответили с презрительной задержкой, но свирепо. Ворчание плазмы, шипение кипящего в огне пенолита слышалось издалека. «Скорее! Скорее бы нужно! — уговаривал себя Старовойтов, пятясь по коридору и волоча за собой стонущего Серегу».
 Он одолел метров пятьдесят, когда в задымленном коридоре снова застучала автоматная очередь. Чудеса! Значит, жив еще Филин! Но добрые чудеса имеют свойство кончаться: потом прошло минуты две — три, и больше не слышалось ничего кроме далекого приглушенного гудения пламени.
 Шагов через двести у Старовойтова устали руки: все-таки Николаев — не авоська с картошкой. Но его надо было вытянуть обязательно, любой ценой. А если уж умирать, то разом, чтобы совесть не мучила ни после смерти, ни в ее откровенную минуту. Закусив губу и сопя как рассерженный носорог, Старовойтов принялся перебирать ногами, быстрее, быстрее. Спотыкаясь, не стесняясь ругаться матом — пусть слышат стены Кахор Нэ Роош на чем дух русского человека! Пенолит неприятно поскрипывал под подошвами берцев, а по коридору будто приближались тяжелые, неуклюжие шаги инопланетян. Бум-Бум! Бум-Бум! Или это кровь стучала в ушах?
 Окончательно выбившись из сил, но не сбавляя темпа, он дошел до поворота, где за бурыми наплывами тускло мерцали световые пятна, окрашивая свод в тревожно-красный цвет. Оглянулся и увидел чей-то силуэт, прижавшийся к стене.

 9

 Спусковые пластины, так и льнувшие к пальцам, мичман все-таки не нажал. Оно и правильно — зачем палить в своих? Хотя когда нервы на взводе, то оружие, бывает, стреляет само по себе. Просто — бац! — раненый или труп в аккурат напротив ствола, и пальчики вроде даже не при чем. Трас, опустив козлобой, стоял и скалился у изгиба стены, словно Лугин держал его не на прицеле опасной штуковины, а в перекрестье фотокамеры «Никон». Счастье так и плескалось на лице Черновола: то подергивались отчего-то губы в обрамлении матерой щетины, то вздувались небритые щеки, вот-вот готовые выпустить наружу грубоватый хохот.
 — Ну как там? — Сергей медленно опустил оружие и шагнул вправо, чтобы и госпожа Красина могла полюбоваться на дремучую и довольную рожу. — Говори, не тяни!
 — Там… — вскинув свободную руку он поскреб затылок, точно в черных космах потерял память. — Там, Сереженька, биотроны! Чтоб я провалился — натуральные, эх-хе-хе, биотроны! — последнее слово он произнес с таким наслаждением, что Ирина тихонько пискнула, а потом бросилась к нему и, обняв за непомерно широкие плечи, чмокнула прямиком в нос.
 — Биотроны… Биотроны, это кайф, — согласился Лугин и, приподняв пакет, тот самый, отжатый у дружинников, заметил: — А у нас полторашка воды, и еды немного, земной: тушенка, колбаса и перловая каша, и даже водочка-злодейка. Вот так и бывает: то черная нищета, то сразу на тебя все блага проклятущего мира.
 — Там что за заваруха? — Тарас стрельнул взглядом за спину мичмана, на участок прохода, приведший их сюда из зала с люками, где и состоялась эпохальная встреча ребяток Гудвеса и заблудших в звездолете.
 — Вроде кафры пожаловали. Первый взрыв, думаю, и твои уши не пожалел. Не представляю, с чего они так лупят и сколько их, но нововладимирцы небольшой группой бой приняли, остальные с Василием, как его там по бате… Григорьевичем подались к оружейке. Шансов у них прямо скажем не много, — подойдя ближе к Черноволу, Сергей оглянулся в темноту, откуда доносился приглушенный треск автоматов и разрывы гранат. — Дружинников там большая ватага — сам видел. Но даже если они успеют взять все цацки из оружейки, все равно, попробуй, объясни каждому, как пользоваться плазмометом или тем же козлобоем. У Кирюхи ни языка, ни терпения не хватит обучать эту банду премудростями обращения с инопланетной техникой. Хотя если кафров не больше четырех-пяти, то может и справятся в несколько стволов. Что думаешь, на помощь им?
 — С чего я им должен помогать? Извини, душа морская, но у меня на их банду свой зуб, очень острый. И у тебя, как я понимаю, свой, — он покосился на пакет, с которого так соблазнительно торчала пластиковая бутылка, и спросил: — Попить дашь?
 — Ты ж из биотронов, — Сергей извлек бутылку и протянул Тарасу. Нервное движение, что было в зале: дружинники, Гудвес и речи Светлане, появление кафров — все как бы отодвинулось в сторону. Перед глазами лишь тускло светилась прозрачная жидкость, булькающая в пластике, которую Черновол вливал в открытый рот. Жажда мигом напомнила о себе, неумолимо заскребла горло.
 — С биотронов. Я туда только нос сунул. Есть они, и слава Богу. Тут же рысью за вами, — пояснил Тарас, отдышавшись после нескольких затяжных глотков.
 — Ты — настоящий друг, — Красина приняла бутылку из его руки и тоже отпила, смакуя вкус каждой капли. И лицо Ирины будто посветлело, с глаз смыло поволоку.
 — Ну-к держи, — Лугин сунул руку в пакет, зашелестев оберткой, достал полпачки галет. — Пожуем чуть, а то от долгой голодухи сам не заметишь, как ноги вытянешь.
 Черновол признательно кивнул, взяв две галеты, три передал Ирине и пояснил:
 — Когда внутри пусто, сразу много лопать нельзя. Это я тебе, девонька, правду говорю по медицине, а вовсе не из жадности.
 — Мы не так много маялись отсутствием жратвы, — возразил Лугин, отхлебнул из бутылки и принялся старательно хрустеть галетой.
 — С другой стороны, — продолжил Тарас было утерянную мысль, — имеем зуб на администраторов или не имеем, все мы — земляне и перед лицом инопланетной сволочи должны стоять друг за друга. Может, западло отсиживаться здесь как перепуганным мышкам? — он прислушался.
 Автоматная стрельба в конце прохода захлебнулась. Только слышалось глухое ворчание, ползущее по пенолитовым закоулкам, о происхождении которого Черновол не мог строить даже предположений.
 — Не смейте такого думать, мальчики! — прошептала Ирина, глядя серыми от испуга глазами то на Тараса, то на Лугина. — Я не пущу туда!
 — Наши два ствола не особая подмога Гудвесу — у него несколько десятков бойцов, — чуть подумав, ответил мичман. — И штука в том, что утконосая сволочь не оценит нашего содействия, даже если мы спасем его шкуру, если дружно там поляжем, и спасибо не скажет. А выживем — за проявленный героизм пойдем в штрафники. В этом ни каких сомнений, Тарас Андреевич.
 — Тогда валим отсюда, — Черновол запил последнюю галету долгим глотком и отдал опорожненную почти до донышка бутылку Лугину. — Пройдемся по биотронам. Странные они там. Вовсе не так все, как под Нововладимирском.
 Шагов через двести после небольшого подъема проход сузился. Впереди мигнул овал блеклого света — выход. Люк здесь — та же скукожившаяся паутина, облегавшая стену ободком — был раскрыт, и дальше начинались биотроны, странные, по мнению Черновола. Да и на взгляд Лугина не особо обычные. Впереди вырисовывался не беспорядочный лабиринт пещер, переходов и гротов, а нечто вроде широкой аллеи, забиравшей вправо. По обе стороны примерно через равные промежутки громоздились зленовато-бурые выросты, достававшие острыми концами свода. Все они обросли лоскутами кафравского мха и стекловидными стеблями, на ответвлениях которых желтели продолговатые плоды. Между выростами в стене зияли темные дыры разного размера: с человеческий рост, и поменьше, другие такие, что карем-кафравец вошел бы, не согнувшись. Световых пятен вблизи не наблюдалось, но с разломов вверху, рассекавших пенолит зигзагами, падало достаточно фиолетового и серого света, точно над головой распологалось небо чужой планеты, прикрытое темными угловатыми тучами. И было здесь заметно теплее. Градусов на пять-шесть. Так что Тарас решился расстегнуть пару верхних пуговиц замусоленной куртки, опустил ворот, хмыкнул и ободряюще улыбнулся Ирине, все державшейся за спиной мичмана. А главное… главное для всех: где-то там вдалеке тихонько звенела водная капель. Есть вода — есть надежда остановиться здесь на некоторое время и не париться мыслями о биотронах подконтрольных перцовской банде. Потом, если свезет, можно совершит тайный рейд в город, и если свезет очень-очень, увести оттуда Хитрову, может дочь профессора и его самого (был бы только жив старик), не забыть об Игоре Ракитине и майоре Гармаше.
 — Небогато как-то, — высказался Лугин, исследуя взглядом часть аллеи и темные дыры, уводящие вглубь стены. — Вроде и не биотроны, а мрачного вида долина. Долина на космическом корабле — такой придет только в больную голову. А те пещерки со съедобными штучками на стенах были мне как-то милее.
 — Кто его сразу поймет, может, и здесь вполне сносно. Мы же не знаем, что там дальше. Вода есть. Слышишь, каплет? — Черновол указал согнутым пальцем за выступ, одетый синеватой с проседью шапкой мха. — Как я воду услышал, так сразу за вами. Дальше и соваться не стал.
 — Чудной ты, — усмехнулся Сергей. — Но в середке и самой душе насквозь правильный. О дырах, что думает твоя косматая голова? Пещеры? Может там и есть привычные нам биотроны, а это все, — он обвел широко унылый пейзаж, — вроде предисловия.
 — Мож и предисловие. А мож и эпитафия, — Тарас поправил ремень, за которым торчал «Стечкин», и покосился на Красину: не возразит ли дюже грамотная журналистка употреблению заковыристого слова. Ирина была целиком поглощена созерцанием угрюмого пейзажа, и он продолжил: — Голова моя пока ничего не думает. Пока туда не сходим, не посмотрим, как все там, и думать нечего.
 — Мне это предисловие не нравится. Справа дыры, слева дыры через каждые тридцать шагов. Все равно что длинный коридор с сотней открытых дверей, и из каждой может появиться беда, такая, что и не вообразишь, — мичман поджал сухие губы, его худые будто впали и пожелтели. — Но привередничать не будем. Все-таки место гораздо уютнее, чем живодерня.
 Они пошли на звук водной капели. Первым Черновол налегке, ступая без спешки и держа наготове козлобой. Ирина между мужчинами, к ее ноше — ранцу с кафравскими штучками — добавился полиэтиленовый пакет, где еда, водка и почти пустая пластиковая бутылка, имевшая огромную ценность как емкость для воды. Лугин шел за Красиной, руки его были заняты только оружием. Не по-джентельменски весь груз даме, но когда на кону жизнь и сохранить ее может только быстрота реакции да своевременный выстрел, тогда не до учтивости.
 Тарас выбрал путь не по ровному слою пенолита, похожему на бурую дорожку, а вдоль выростов, укрытых мшистыми шапками. Идти здесь тяжелее, поскольку растительность — не только мох, но и стекловидные стебли, и кустики, похожие на темно-синих ежей, и прочая дребедень, — путалась под ногами. Зато скромная группа из трех человек прикрыта с одного бока теми же самыми выростами, а до противоположного края аллеи метров сорок. С такого расстояния и вероятную угрозу можно вовремя засечь и успеть разок-другой шлепнуть из козлобоя или попытаться улизнуть в одну из соседних дыр — они все, по-видимому, служили входом в пещеры.
 Ирина, словно не доверяя мужчинам, озиралась едва ли не на каждом шагу. И сильно хотелось курить, если бы не ранец в одной руке, пакет в другой, Красина, может, вытащила из пачки сигарету, и щелкнула своей страшной зажигалкой-гробиком. Пусть возмущается Серж: иногда несколько затяжек, сладких, никотиновых, кажется самой важной потребностью в мире. Они как любовь, по которой испытываешь особое мучение лишь при вынужденной разлуке. Чем дальше они отходили от люка, и звонче слышалась капель, тем сильнее Ирина чувствовала тревогу, накатывавшуюся со стороны аллеи, которая расширялась и гуще одевалась по краям растительностью. Были мгновенья, когда Красиной хотелось остановиться, поставить ранец с пакетом наземь и сказать тихо, но уже отпуская без стыда волнение: — Стоять, мальчики. Все, не могу! Перекур!
 Остановились они, добравшись до широкого, ступенчатого выроста, занимавшего большую часть прохода. Из-за этого массива и слышалась капель: вода срывалась с моховых волокон, повисших на большой высоте словно седые бороды, и падала в образованные в пенолите чаши. Из них текла несколькими ручейками между кочек, синеватых сплетений, похожих то ли на корни, то ли на длинных мертвых червей. А если бросить взгляд дальше, то виделся край небольшого озерка, отражавшего фиолетово-серый свет, что падал со свода. Пейзаж этот был столь неожиданным, что Ирина приоткрыла в удивлении рот, глядя на воду, морщинистые наплывы пенолита у дальнего берега и подобие деревьев или высоких кустов с гроздьями сизых шариков вместо листвы.
 — Серж, — едва слышно прошептал Тарас, очень медленно поднимая ствол козлобоя.
 — Вижу, — так же тихо отозвался Лугин, оттесняя с прохода Ирину.
 — Что там? — выдохнула Красина. Она отступила пару шагов назад, и потом разглядела: на соседнем высоченном выросте странные бугорки вовсе не шапки мха, а живые существа, смотревшие сверху красноватыми глазами на непрошенных гостей.
 — Вот такая байда… — пробубнил под нос мичман и взял ближний бугорок на прицел. Волнение слегка улеглось, в руках пропала дрожь, и Сергей сумел рассмотреть инопланетное существо получше. Приятного в таком зрелище мало: коричневатая дрянь с приплюснутой как у бульдога мордой, глазами с вертикальным разрезом, красными, точно не глаза, а потеки крови с покатого лба. Сидит без движений и смотрит прямиком на тебя так, что отвратительное ощущение пробирает от затылка до ягодиц.
 Тарас тоже поймал в прицельную щель бугорок у правого края. Пальцы почти соединились с пусковыми пластинами. Еще малость, и кафравское оружие дернется, издав негромкий щелчок; неведомая сила сотворит отверстие в точке прицеливания. Одновременно глаза Черновола вели счет: четыре, шесть, девять… Девять неприятного вида существ размером с упитанного бульдога. Неизвестно сколько их по ту сторону выроста. И сколько еще по соседству прячется в складках моховых шапок. Опасны ли они и как быстро двигаются? Если разом прыгнут сверху, то козлобой точно не поможет. Ну продырявит он одну дрянь или две. И мичман вряд ли успеет больше. А дальше-то что? С ножом на чужеродное зверье, прикосновение к которому уже есть опасность? Опасность такая, что умом последствий нельзя просчитать: или ядовиты они, или зубы, когти вмиг разрывают на куски, или даже от маленьких ранок в организм попадет смертельная инфекция, или… еще столько всяких скорбных сценариев, что лучше не пускать их в голову.
 — Там! — выдавила горлом Красина, кивнула по направлению к озеру. — Сережа, там! — повторила он, нетерпеливо и резко
 Не опуская оружия, нацеленного на верх выроста, мичман бросил взгляд в указанную Ириной сторону. Сначала он разглядел едва заметное движение за кустами, торчавшими над складками пенолита длинными иглами словно огромные дикобразы. Через несколько секунд Лугин увидел стремительно приближавшееся существо. Оно походило на скелет лошади едва обтянутый слоем голого темно-красного мяса. Вид отвратительный: худющие ноги, подрагивающие в быстром беге, вытянутая пасть, хищная, зубатая, опущена к впалой груди. Расстояние метров пятьдесят, и несется тварь точно к маленькой площадке, где стояли они. Сергей опустил козлобой, едва поймал чудовище в прицел и выстрелил. Заряд сорвал лоскут мха правее зверя — промах!
 Козлобой превосходен убойной силой. За короткое время мичман в этом сполна убедился: и дыры в пенолите пробивает на такую глубину, что плазмометом жечь и жечь, и кафравские скафандры словно пулей фанеру. Вот только один недостаток: скорострельность. Между выстрелами интервал секунды в три-четыре. И эти кроткие секунды в серьезной заварухе имеют такой вес, что запросто перетянут другую чашу весов, ту, на которой твоя жизнь и жизнь близких тебе людей.
 Второй раз козлобой Лугина щелкнул, когда до чудовища было в метрах десяти. Несчастные метры зверь пролетел бы, и «ой!» сказать бы не успел никто. Ирина не издала ни звука, но закрыла глаза, чтобы не видеть оскаленную пасть с крючковатыми клыками. Выстрел мичмана пришелся точно в красно-блестящую грудь зверюги, и та замотала головой, разбрызгивая кровь, захрипела так громко, что с выроста поднялись коричневатые существа, принятые сначала землянами за бугорки мха. Поднялись, взмахнули, захлопали крыльями, оглашая округу визжащими вскриками.
 Почему не пришел ему на помощь Черновол, Сергей понял, едва повернул голову вправо: из-за ступенчатой возвышенности бежали еще две скелетоподобных твари. Тарас, припав на колено, стрелял в них. И завалил-таки ближнее с двух щелчков. Второе, подраненное, прикончили вместе с Лугиным, снеся половину продолговатой морды и пробив бок.
 — К пещере! — скомандовал Черновол, едва поднявшись с колена. — Бегом к ближней!
 Лугин уже держал эту мысль в голове: неизвестно, сколько еще чертячьи враждебных гадин обитало поблизости. И вспорхнувшие с выроста существа — то ли крылатые звери, то ли птицы — несли угрозу, подлетая все ближе, издавая раздраженный визг.
 Что бежать следовало, не жалея ног, Красиной объяснять не требовалось. С увесистым пакетом и тяжеленьким ранцем она первой добралась до проплешины между мхов, начинавшей вход в темную дыру. Только Тарас остановил ее окриком:
 — Девонька, стоять! Ну-ка не суйся раньше меня!
 Сергей немного замешкался, стрельнув раза четыре в крылатых существ, но зря потратил время и заряды — слишком проворны и вертки оказались летуны. Они словно чувствовали опасность и шарахались от наведенного на них козлобоя.
 Первым в пещеру нырнул Черновол. Окинул взглядом морщинистые стены, где поблескивали разветвленными языками следы влаги, и проступала куцая растительность. Вроде те же биотроны, только решительно поскромнее: нет того буйства и разнообразия диковиной флоры. Серенько, тускло как-то. Вперед вел всего один рукав, и тьму растворяли световые пятна, разбросные справа, слева по стене, словно картины асбсракциониста, намалеванные синей, зеленоватой и желтой светящейся краской.
 Прежде чем Тарас двинулся вперед, держа наготове оружие, Сергей сделал небольшое, но имевшее значение открытие: у самого входа в пещеру имелся утопленный в пенолит ободок, и в нем та самая металлическая паутинка, сжавшаяся серебристым валиком. Значит, извините, и здесь люк. Вероятно, каждую дыру, из тех, что виделись с аллеи, прикрывал люк, закрытый до тех пор, пока Кирюха с Максимом Ляховым не надумали жечь через пол проход к Нововладимирску. Какие из этого следуют выводы, думать рано, но информация могла иметь значение.
 Проход заворачивал под небольшим углом, то распрямлялся, образуя залы с пенолитовыми складками, поросшими мхом и пучками сизой травы. Воняло нехорошо, будто в давно немытом холодильнике, при чем так густо, что дышать не хотелось. Шагов через двадцать после второго зала Тарас остановился, прислушиваясь. Смахнул волосы налипшие на бровь и шипящим голосом сказал:
 — Дрянь, понимаешь ли, Сержик. Будто пасут за нами. Вот такая дрянь на душе…
 — У меня тоже такое чувство, — тихо согласилась Ирина. — Чьи-то глаза из темноты. Смотрят, смотрят…
 Лугин пожал плечами и пошел дальше с большей настороженностью, обгоняя Черновола. Тарасу следовало отдохнуть: итак бородатый все время первый, весь во внимании и на нервах.
 Следующее расширение прохода оказалось тупиком. Стена, одетая мхом, закруглялась, справа шишковатые выросты с перьями растений, слева два выроста и… Лугин аж дернулся, кладя пальцы на спуск: из полумрака на него смотрели круглые внимательные глаза. Черные с синим отливом зрачки на заросшей седой шерстью морде. Существо, будто присевшее на корточки, метра полтора ростом. Передние лапы длинные, упираются в землю, задние согнуты, наряжены для прыжка. И все это чудище в свисающих прядях седой с рыжеватыми полосами шерсти. Все, да не все: от груди к животу будто поблескивающий синим пластик или гладкая ткань.
 Что сдержало Сергея от выстрела в первое мгновенье, он так и не понял. А потом услышал в голове:
 «Рисиан, не стреляй! Не надо, рисиан! Кеброа мир!»
 В слух эти слова существо точно не говорило, но они отпечатались в сознании кристаллически ясно, чтобы их не счесть звуковой галлюцинацией.
 Черновол тоже схватил эту чудную речь не ушами, а так, будто они родились внутри головы. Лишь потом он увидел серое мохнато существо слева от мичмана. Нажать спуск Тарас также не смог: пол под ногами дрогнул, и землянина швырнуло к стене. Он едва удержал в козлобой, чувствуя, как по телу ртутными волнами, прокатывается тяжесть. Где-то рядом застонала Ирина, вжавшись между моховых кочек.

 10

 Николаев был еще жив. Иногда поднимал голову и бормотал какую-то ересь, глядя из-под тяжелых век на тащивших его по коридору дружинников. Что у него творилось под бронежилетом, не разберешь. Дырок в титановых пластинах вроде нет, так чтобы подумать будто тело Сереги подрало осколками. Да осколками или пулями не могло его зацепить, ведь скосило его в самом начале боестолкновения тем первым взрывом. Не могло… Но почему-то из-под броника обильно сочилась кровь. Десять минут назад этой напасти не было, а теперь как-то нехорошо полилось, полилось, и камуфляжные штаны до самых коленей уделала темно-красная жижица.
 На вопрос «Что с ним?» Виктор, тот который из отряда Вольного, тоже не сложил мнение, хотя Старовойтов рассчитывал на этого паренька, ведь все знали: Витек работал в Вязниках фельдшером. Оставалось надеяться, как доберутся до оружейки и найдут для Николаева спокойное местечко, так медицина скажет свое слово.
 Хорошо, что Старовойтов натолкнулся на этих ребят, приняв их поначалу за какие-то чертячьи тени в тусклом свете у изгиба прохода. И как он не уложил первого из них, схватившись за пистолет? Лишь через минуту разобрались: Гудвес выслал вперед троих наблюдателей, чтобы те могли предупредить о приближении кафров. Что ж, умное решение. А главное, полезное для самого Старовойтова. Без помощи этих неумелых наблюдателей Серегу не дотянуть — нагнали бы кафры и сожгли без пощады.
 — Еще немного, — известил СОБРовца дружинник, шагавший впереди.
 В коридоре снова стало серо от дыма, в нос полезла вонь горящего пенолита. Но теперь несло не со стороны кафров, а спереди, оттуда, где расположились ребята Василия Григорьевича.
 Возле светового пятна — оно проступало на простенке гигантской синеватой амебой — передний дружинник остановился и крикнул:
 — Не стрелять! Мы возвращаемся! Карапетян, Буйнов!
 Издали ответили неразборчивым ворчанием, и Старовойтов, уяснил, что добрались: основная группа нововладимирцев и оружейка где-то рядом.
 — Осторожней! — предупредил его у поворота фельдшер, но без надобности: опытный глаз СОБРовца сразу засек растяжку на полу, поставленную впопыхах, и четыре тротиловых брикета, прилепленных скотчем в углублении. Поможет против инопланетников? Ведь шмальнет сильнее, чем любая граната. Если повезет, оторвет одну-другую кафравскую голову вместе со шлемом.
 Дальше проход значительно расширялся: размах выходил между стенами метров в десять. И освещение ярче: прямо море фиолетового и серого света, непривычно после багровых сумерек длинного коридора. Старовойтов увидел торопливые приготовления дружинников к бою. За дыренью в полу — надо понимать, той самой, о которой упомянул Кирилл Мякушев — семеро из отряда Хрипунова резали с выступов пенолит и укладывали что-то вроде баррикады. Вот откуда вонь и дым: резали-то с помощью кафравских штуковин огнем. Значит, добрались ребята до оружейки и вооружились, прибарахлились.
 Оплавленные куски, еще дымящие, размягченные с одного края, слипались друг с другом и образовывали единый массив. Только времени, создать эффективное укрепление оставалось мало. И мало надежды, что не сметет его первым же взрывом, наподобие того, который погубил самого Кукиша и бойцов, карауливших возле крайнего люка.
 Кто-то невидимый отдал команду: на помощь Старовойтову метнулось трое из подчиненных Вольному. Двое сразу подхватили Николаева, понесли его к темному овалу в стене справа — там начинался узкий туннель. Оставшийся, коротко опросил о случившемся фельдшера, а самому Старовойтову бросил:
 — Бегом за мной! Василий Григорьевич ждет!
 Бегом — не бегом, Николай еще успел задержаться на четверть минуты у дыры в полу и оценить ее немалую глубину. Действительно, не слабо потрудился Кирюха, чтоб такое прожечь на ровном месте! Настоящая шахта! Казалось, еще раз в нее плюнь плазмой, и расколется свод над Нововладимирском. Вот тебе прямое сообщение. Только вертикальное. Но при необходимости по длинной веревке вниз можно.
 Гудвес ожидал вместе с Коржем, Вольным, нервно курившим возле кучки кафравских вещиц, и одним незнакомцем из тех, что блуждали по звездолету вместе с Кириллом.
 — Как там? — начал Гудков, едва завидев СОБРовца.
 — Хреново, — отозвался Старовойтов, покосился на дружинников — те хлопотали у дыры, проплавленной у дальней стены — и начал кратко излагать суть: — Наши все полегли. Пули эту сволоту не берут. Ни спец патрон, ни гранаты ни шиша. Вот так-то. Их минимум семеро — все карем-кафравцы в черной с синим экипировке вроде резины. Видимо, броня на них такая. И очень крепкая бронька. За кафрами еще что-то вроде робота. Лупил в нее с «Винтореза» — лампочки потухли, а в остальном эффекта ноль. Еще за ними какая-то передвижная платформа идет. Не знаю, насколько мы от них оторвались, но могут пожаловать через минуты три.
 — Вооружены чем? — поинтересовался Корж.
 — А я че, спец по инопланетным стволам? — Николай поморщился от дыма, ползущего от баррикады. — Плазмометами или как вы их там называете, — он кивнул на штуковину вроде здоровенного утюга в лапах одного из дружинников.
 — И мы теперь с этим, — сказал Гудвес, не слишком воодушевленный вестями последнего из спецгруппы Кукиша.
 — Ток знаешь, Григорьевич, в чем разница? Они из этого стрелять умеют, — хмыкнул Старовойтов, размазывая сажу по лицу, — так, что стены горят, и пол плавится под ногами.
 По ту сторону баррикады раздался протяжный свист.
 — Идут! — констатировал Сашка Вольный, бросая сигарету, и крикнул своим: — По местам!
 Десять бойцов из его дружины, вооруженные плазмометами, наспех обученные стрельбе Мякушевым, побежали к укреплению. Еще двое под руководством Ляхова подтащили предмет, похожий на продолговатую амфору с кафравскими пиктограммами по металлическому ободку. Тащили, тащили, на полпути бросили — Гудков и их заставил взяться за оружие.
 — Ну с Богом! — поговорил Корж, задрав взгляд к световому пятну и прошептав что-то еще неслышное.
 Гудвес давал отрывистые команды ребятам, столпившимся у дыры в оружейку. На самом деле, хватит там хозяйничать! Чужое добро тырить любой горазд, но сейчас следует проявить не людскую жадность, а отвагу — кафры на подходе. Шантрапа Хрипунова мигом отреагировала на сердитые оклики Василия Григорьевича. Все повыныривали из лаза в оружейку и бегом к огневому рубежу.
 — Вась! Дай мне тоже такое! — Старовойтов ухватил Гудвеса за кожанку и указал на плазмомет. — Дай! За ребят отомстить хочу! Суки, бля, суки! Я требую!
 Против столь сердечного наезда и Гудвес не мог устоять: приказал одному из бойцов передать кафравский ствол Николаю. Максим Ляхов подскочил к нему и объяснил в нескольких словах, как удобнее держать и какие жать пластины для стрельбы. Пробный выстрел СОБРовец произвести не успел: в коридоре солидно ухнуло — сработала растяжка, взорвался тротил. Взрывной волной достало аж до баррикады, сорвав несколько кусков пенолита.
 Кафры появились раньше, чем их ждал Старовойтов. Теперь они не были так медлительны, вальяжны как раньше. Двое нарисовались из дымной мути и сразу стрелять по замешкавшимся дружинникам возле укрепления. Плазменные сгустки накрыли троих. Денис Каменюк как стоял в растерянности и жутком страхе, так и упал рядом с Хрипуновым. Только огонь жадным языком слизнул с его физиономии все эмоции: потому что не было больше физиономии, и полтуловища практически не было — лишь черное, выжаренное подобие человечка. Никто такому исходу не позавидует — невкусная смерть.
 Первыми, после нескольких секунд замешательства, среагировали бойцы Вольного. Шесть «утюгов» плюнули ярко-синими шарами. Все мимо! Попробуй сразу приноровись к инопланетному оружию, заточенному не под человеческие руки, тем более, когда те самые руки в пляс, и в глазах мутно, и кошмарная дрожь в душе от видо горящих заживо товарищей. Из дыма появился робот, за ним еще трое карем-кафров. Плазменные сгустки метались от укрепления мглистую даль, не находя целей, с шипением угасая в пенолите. Пространство от рубежа землян до сужения прохода заполнил едкий дым. Кто-то кашлял до блевоты, зажимая пятерней мокрый рот, кто-то стонал, выронив оружие, и вспоминая то мать, то далекого земного Бога. Трещали автоматные очереди, без пользы, скорее как знак причастности к бою.
 Более опытные ребята Вольного — многие вышли из ментовки — все-таки пристрелялись, и первый кафр согнулся от удара плазмы в грудь. Заряд не прожег его броню, но очевидно, что инопланетному парню пришлось не сладко. Теплозащита его экипировки не справлялась в полной мере с адским горадусом плазмы. Тут же второй ослепительный сгусток вошел пострадавшему кафравцу в шею. Он упал на колени, роняя оружие и ударяя себя клешней по шлему. К этому времени баррикада землян уже горела в середке, отравляя воздух струями бурого дыма, и около десятка дружинников служили пищей злому пожару.
 Старовойтов к укреплению не подходил: занял позицию вместе с Кириллом Мякушевым за выступом у поворота к оружейке. Начальные три залпа с инопланетного чудо-оружия СОБРовец послал в пустоту, но четвертым наградил ближнего кафра точняком в голову. В общем, освоился снайпер, понял, что к чему. Как говориться, мастерство не пропьешь.
 — Надо робота накрыть! — заорал он, обращаясь не то к Мякушеву, не то Гудвесу, чтобы тот отдал команду, сосредоточить огонь на металлическом чудовище. Продвижение его казалось все более угрожающим: робот делал бреши в укреплении, постреливая чем-то с раструбов, снося спекшийся пенолит вместе с людьми.
 Здесь случилось то, чего не ожидали даже кафры: пол дернулся точно при землетрясении, и тяжесть навалилось сначала сверху, затем ударила по горизонтали. И световые пятна потемнели, сменив синий оттенок на желтый, а желтый на красноватый. Старовойтов едва удержал неудобное оружие и влип в нишу за выступом. Влип так, что спину запекло и в глазах полыхнули яркие с черными ободками звезды. Кирюху с двумя дружинниками унесло кубарем куда-то к оружейке, куда именно СОБРовец не разглядел — не мог повернуть голову. Тяжесть то наваливалась, то отпускала словно буйные морские волны, затопившие коридор. С нехорошим изумлением Николай обнаружил, что мимо него, тяжко ударяя конечностями в пенолит, прокатился кто-то огромный в блестящей как новая резина одежде — кафравец, мать его! Еще два инопланетянина застряли еде-то между дымящихся развалин укрепления. А последний из стоявших на ногах исчез в один короткий и непонятный вмиг. Только позже Старовойтов догадался: гоблина банально смахнуло в шахту, прожженную Мякушевым. Вот и хорошо: минус один хоть на какое-то время. Робот только целехонький висел возле стены, прорубив в ней острой кромкой глубокий шрам.
 «Робот… — пронеслось в гудящей голове Николая, — его гасить в первую очередь! Робот…». Старовойтов сам толком не понимал, почему от этой штуковины ему чудилась наибольшая опасность. Не от кафров, валявшихся между кусков пенолита и человеческих тел, не от платформы с механизмами, край которой торчал в густом дыму возле сужения прохода, а именно от дискообразгого уродца, злобно мигавшего желтыми и красными глазками. Возможно, угроза от робота мерещилась потому, что именно его Старовойтов подозревал в причастности к чудовищным взрывам, погубившим Кукиша и большую часть спецгруппы.
 — Гори ты в аду, — пробормотал Николай, наводя плазмомет на кафравскую машину. Пальцы мягко поджали две спусковых пластины, и яркий сгусток с ворчанием ушел к цели. Оказывается, приноровиться стрелять можно даже с этого утюга. Да хоть с гладильной доски, если надо! Если вопрос жизни-смерти твоей и товарищей стоит ребром!
 Плевок плазмы ударил в надстройку над дисковым телом, рявкнул как хищное существо, пуская огненные щупальца в прорези купола. Робот завертелся на месте, водя из стороны в сторону раструбами, словно в слепоте и ярости ища обидчика. Выпустить еще заряд в металлического противника Старовойтову не удалось: карем-кафравец, стоявший на четвереньках, поднял оружие и начал стрельбу по бойцам Хрипунова, разбросанных между останками укрепления и стеной. И второй кафр завозился грузным телом, отгребая клешнями куски пенолита и раздавленных людей. Только двое дружинников ответили огнем хозяевам звездолета, остальные или выронили оружие после гравитационной встряски, или пребывали в темном замешательстве, таком что, хоть по морде им лупи, хоть режь — не почувствуют. Вояки, блин!
 Старовойтов плавно прижал спусковые пластины и положил заряд плазмы туда, где шлем кафра стыковался с ободком черно-синей бронированной одежды. Скорее всего именно там уязвимое место. Если в стыке имелась щель, то плазма просочится в нее. Так и вышло: инопланетянин выронил оружие, дергаясь как свинья под высоковольтным напряжением, издавая сдавленный рев. Еще один сгусток плазмы ударил ему в спину. Откуда? Едва слышные в ворчание огня щелчки разорвали броню на другом кафре. Просто чудо! Доброе, светлое, для кого-то кровавое: красная жижа фонтанами брызнула из туловища инопланетянина на пенолит.
 «Теперь робот! Робот! — вспыхнуло искрой в голове СОБРовца» Он навел плазмомет выше мигающих на диске глазков, прицеливаясь и обнаруживая с почти детским удивлением, как от машины отлетают куски металла. Робот упал на пол, так и не дождавшись второй порции плазмы от Старовойтова. А снайпер заметил шевеление в узком жерле туннеля. Ну конечно, Гудвес оставил там нескольких ребят типа как в засаде, чтобы те ударили кафрам в тыл. Вот и сработало. Только что за оружие у них? Прямо скажем неслабое оружие (о козлобоях Николай еще понятия не имел)! И на кой черт тогда эти плазмометы?
 Двое малознакомых ему бойцов, кажется числившиеся у Сани Вольного, выпрыгнули из темного овала туннеля и взяли на прицел самодвижущуюся платформу, пока не подававшую признаков агрессивности. «Разбирайтесь сами, — мысленно решил Старовойтов и повернулся к оружейке». Здесь происходили менее приятные дела: кафравец, прокатившийся туда во время встряски и всеобщей неразберихи, наворотил много бед. Пол и часть стены до огромного, почему-то закрытого люка, дымилась, местами пылала желтыми языками. Сколько нововладимирцев положил кафр трудно понять, но минимум четыре обугленных тупа лежали в разных местах прохода. Сам космический гоблин тоже выглядел мертвым: лапы в стороны, башка со сдернутым наполовину шлемом набок. Возле кучи инопланетного барахла полусидя расположился Гудвес. Жив ли он? Лицо серое точно вековая пыль, только на правой щеке и лбу мазки сажи, и его заметный нос кажется еще длиннее. Правая рука вывернута за спину, левая будто тянется к пистолету системы «Вальтер», что валяется в пенолитовом расплаве. И нога Василия Григорьевича черная, словно покрыта смоляной коростой.
 Старовойтов сделал несколько шагов к нему и за поворотом увидел тех, кто в этой переделке уцелел: Кирюха Мякушев — везучий чертенок, Ильясов, Дудик, еще трое, знакомых только лицо.
 Мякушев вскинул голову, но спросить так и не смог — язык будто прилип к небу. Николай понял его без слов:
 — Вроде отделались, — произнес он, подходя к Гудкову. — Один кафр жив еще — в дыру его унесло. Ту, что в полу. А наших полегло… — он мотнул головой, — …много.
 Здесь и зам главы администрации открыл свои зеленовато-болотные глаза, зрачки уперлись в Старовойтова.
 — Вольный, Коржиков, Хрипунов? Кто уцелел? — прорычал Гудвес. Боль в сожженной ноге была такой, что ему чудилось: это последние минуты, сейчас лопнет сердце, и проклятый мир угаснет навсегда. И прощай Фаргерт, прощай Нововладимирск. И рыжеволосая стервочка, которая только сегодня стала доброй к нему, тоже прощай.


* * *

 Второй следящий Пимер-Кри-Ин лежал в полудреме у контрольного экрана. Ничего необычного: в углу красноватый шар звезды, крупная точка Фаргерта и звезды, звезды, среди блеска которых затерялось еще несколько планет системы Аулур. Скука, теплая, тягучая скука, и даже лень прихлебывать коктейль, булькающий в сосуде разноцветными пузырями. Не было смысла гнать рейдер сюда, ведь говорил об этом опытный Эрх-Кон-За — у него ума на шесть пунктов больше чем у капитана. Но капитан есть капитан, с ним спорить опасно. Ведь клан Извилистых Линий Быстрых Прозрачных Рек теперь представлен во Дворце ста двадцатью членами, а это явный перевес. С другой стороны здесь, в окрестностях Аулур нет и никогда не будет кораблей дрейфов, а значит, шансы вернуться под родное небо живыми бесконечно велики. Это хорошо. Это прекрасно, разноцветно, точно пузырьки коктейля.
 Вспомнив о коктейле, Пимер-Кри-Ин таки уцепил сосуд с подставки длинным щупальцем и поднес ко рту. Первый глоток всегда самый приятный. Он подобен плаванью в океане ЗиТи, он равен прикосновению прекрасной Они-Пыш-Аны или словам в Зале Кривого Когтя, и от этого разноцветные пузыри словно разрываются в голове. Но возникает вопрос. Вопрос вопросов, который не дает покоя многим шесть стандартных суток: в чем ценность Фаргерта для кафравцев? Может все это надуманно? И кроме нескольких шахт с добычей редкоземельных и плантаций какой-то вонючей растительности здесь ничего нет? Колонизовать планету Кафраве вряд ли имеет смысл — климат малоприятный. И туземное население — полуразумные уродцы гиаку — вряд ли будут работать на них. Действительно, чего бы им?
 Писк на пульте справа заставил Пимер-Кри-Ина открыть второй глаз. И когда он перевел бледный зрачок на монитор радиального детектора, следящего словно током ударило между задних ножек. Из гиперпространства вылуплялся объект. Огромный объект. Боевых кораблей такой массы у кафравцев нет. Транспорт? Пассажирский лайнер?
 — Классификация? — запросил он, кинув свободное щупальце на сенсоры.
 Пока биокибер плавал в базе данных, Пимер-Кри-Ин успел рассмотреть, как космическая чернота справа от материнской звезды вздулась голубым пузырем и лопнула, плеснула в стороны фиолетовыми, синими волнами, выпуская гигантский звездолет.
 — Колониальный корабль Ари-Он-Эк-543-876, - прошелестел докладом биокибер.
 — Пыш-ыш-ыш! — выдал бурный восторг второй следящий. — Колониальный корабль! Это сколько жертв выйдет после нашей атаки! Мно-го! П-ыш-ыш! Кафрава будет страдать, когда до нее дойдет весть о гибели членов их семьи и нашей доблести! Они будут очень, очень страдать, а мы радоваться!
 Через мгновенье старший вахты и капитан рейдера были оповещены о появлении врага. Да еще какого врага! Всем бы адептам Кривого Когтя таких врагов побольше на тысячи лет вперед!
 Дюзы маневровых двигателей полыхнули багровыми выбросами, и рейдер стремительно метнулся на перехват цели.

 11

 «Плохо!» — звенело в голове Лугина. — «Очень плохо!» — хотя мичману действительно пришлось не слишком хорошо от тяжести, расплющившей его возле стены, он знал, что это вовсе не его мысли, не его слова, а речь длинношерстого существа — оно лежало на боку, вытянув передние лапы. Если этой зверюге хреново, то не она эту байду сотворила. Еще Сергей вспомнил: нечто подобное происходило вскоре после отлета с Земли, когда он с госпожой Лисичкиной вернулся из биотронов. Сидели они тогда тихо-мирно за первым ужином по-кафравски, с брезгливостью пробовали чешуйчатый огурец, еще какие-то неаппетитные овощи. Тогда тоже вдруг навалилась, придушила тяжесть, разливаясь ртутными волнами, за ней страх. Тоже… но не так беспощадно как в этот раз. В тот день хоть кишки наружу не просились, и не хрустели жалобно кости.
 Вроде отпустило. Легче стало, много легче. Беспричинный ужас трусцой убрался в тайную норку сознания. Лугин подтянул козлобой, чтобы стволом точно на рыжевато-серое существо, глянул на Ирину, Тараса. Друзья как бы в норме, слава тебе Кахор Нэ Роош — не расплющило! Красина даже изобразила подобие улыбки на припухших губах. Сладкие у нее губы, и она молодец, совсем не та, которой представлялась в первый день знакомства: надменной, капризной дамочкой, белоручкой склонной к слезной меланхолии.
 — Что плохо? — спросил Сергей, переключая внимание на инопланетянина. Поймет ли длинношерстый вполне русскую речь? И действительно ли его жалобные возгласы слышал Лугин в собственной голове?
 — Было больно, — ответил чужак, слова-мысли появлялись так же в черепушке, хитро минуя уши. — Вышли в ординарное пространство. На корабле, неполадки. Сильная гравитационная встряска. Так не должно быть.
 — Слышь, а что такое «рисиан»? — вспомнил мичман странное слово, услышанное перед болтанкой.
 — Это ты, — существо шевельнулось, стараясь отползти в угол, и приподняв конечность, указало на Черновола с Красиной. — Ты и ты.
 — Ну скотина, — беззлобно усмехнулся Тарас. — Я, меж прочим, Тарас Андреевич для тебя и прочих обезьян. И не дури, лапы опусти, а то дырку замастырю в аккурат между смотрелок.
 — Не стреляй. Мы не враги, — длинношерстый перестал шевелиться, так и застыл, облокотившись на пенолитовый выступ. Розовые дырочки над его широченной пастью увлажнились.
 Красина неожиданно для себя открыла, что не испытывает страха или отвращения к незнакомому существу. В том, что оно разумно сомнений не водилось, даже если бы Ирина не слышала его мыслей, необъяснимо проникавших в сознание. И не потому, что грудь чужака, живот и часть спины прикрывало подобие комбинезона из мягкого синего пластика, ткани или кожи — чего точно, не разберешь. Взгляд мохнатого казался столь осмысленным, что отлетало всякое желание назвать его зверем.
 — Значит, мы рисиане? — Ирина подалась вперед, подминая ладонями мягкий мох, и устроилась рядом с Черноволом. — А кеброа кто? Ты?
 — Вы не рисиане… нет. Думаю… Можно сесть? — он задержал круглые внимательные глаза на Тарасе и, не ухватив в его мыслях возражений, сел, сложив передние длиннющие лапы на животе. — Похожи на рисиан, но нет. Кто вы, не пойму. Кеброа — я. Из расы кеброа. Мое имя Керан Жоут Эмати.
 — Твою мать! — рассмеялся мичман. — Звучит почти по-французски. Ну точно иностранец.
 В ответ в голове Лугина, Черновола и Красиной проплыли чужие образы словно туманные кусочки сна, и исчезли так быстро, что никто из землян не успел схватиться за смысл.
 — Нет… опять нет… — беззвучно произнес Керан Эмати. — Трудно объяснить и пока не надо… Я вам не враг. Это точно. Кафравцы делают плохо, я — нет.
 — А что делает хороший кеброа среди кафравцев на их корабле, — не убирая пальцы со спусковых пластин, спросил Сергей.
 — Живет много времени. Много… Меня и пятьсот сорок шесть других кеброа захватили. Давно при перелете к Эриехеа четыре цикла назад. Все мои мертвы, Керан Жоут Эмати мудро спрятался здесь. Мудро, но трусливо. Лучше было погибнуть ему вместе с моими. Аризаии Ганка, Проитуи Ранран, Лушаак Готии — сколько много их… Один кеброа из пятисот сорока шести живет, вспоминает и думает…
 Ирине показалось, что на его физиономии, вовсе непохожей на человеческую или даже обезьянью проступила скорбь. Неужели эмоции, их отражение схожи для многих разумных существ вселенной, разделенных бесконечными парсеками пустого космоса? Или такая необъяснимая схожесть свойственна лишь окологуманоидным существам? Но кеброа, пусть и с большой натяжкой, нельзя причислить к гуманоидам. Дело, наверное, не в мимике: его скорбь передавалась взглядом — взглядом больших круглых глаз, в них словно черные слезинки застыли зрачки. Что он знает о Кахор Нэ Роош? Что он пережил здесь за свои четыре цикла — время, унесшее жизнь более полутысячи его сородичей?
 — Ваше оружие — кафравское, — телепатически произнес Керан. — Думал, меня нашли и хотят убить. Смотрю, рисиане. Рисиане не должны убивать кеброа. Это не правильно. Но вы не рисиане. Нет…
 — Тебе знакомы слова Кахор Нэ Роош? — поинтересовалась у инопланетянина Ирина. Вспомнив о пакете с едой, она повернулась, подтащила его ближе, вопросительно глянула на Лугина.
 — Можно и перекусить, — согласился Сергей. — С Тарасом Андреевичем покушайте. Может, товарищ Эмати нашими продуктами не побрезгует, а я пока типа в карауле.
 Жрать мичману тоже хотелось. Хотелось так, что мерещилось, будто какой-то колючий зверек шалит в желудке. Что поделаешь: придется немного потерпеть. Ведь оружие в сторону при незнакомце не положишь. Как знать, что на уме у длинношерстого чудища с французским именем. И какие у него способности еще, кроме как говорить беззвучно, ясными на всех языках понятиями? Ведь может он обладает чем-то вроде гипноза, внушит нехорошую дурь. Или бросится неожиданно и кому-нибудь зубками в горло. Вместо того чтобы обедали мы, будет закусывать он нами. Вполне возможно, что за свои четыре цикла он истосковался по свежему мясу. И рассказы его о несчастных пятистах кеброа, выдумка, приманка для доверчивого ума.
 — Кахор Нэ Роош… — произнес вслух Керан с сердитым рычанием, дальше в сознании землян начала проступать его телепатическая речь: — Посол Смысла Живого… Старое название. Когда кафравцы начали расселяться по другим звездным системам, их экспансией управляла организация с таким названием: Орден Кахор Нэ Роош. У нее было много ресурсов. И власти много. Колониальные корабли, способные перенести миллионы жителей и образцы полезных растений и животных стоят много. Их трудно построить: нужно много ресурсов, труда и времени. Кафравцам в чем-то повезло. На третьей планете их материнской системы, целиком покрытой океаном, обитали гигантские титинуи… — он замолчал, подбирая подходящее понятие и наблюдая, как Ирина и Тарас раскладывали на ровном слое мха припасы из сумки. Втянул ноздрями воздух полный незнакомого запаха и продолжил: — …не могу объяснить, но попробую показать.
 Он закрыл глаза, старательно воспроизводя образ. Красина первая увидела картинку, возникшую в сознании сначала размытым облаком, затем сложившуюся в более ясные очертания.
 — Моллюск… раковина… — произнесла она, не разбираясь в биологии, но мигом вспомнив предположение профессора Чудова.
 — Наверное, так, — согласился Керан, не открывая глаз. — Близко к этому.
 Черновол замер с ножом в руке над вскрытой банкой ставриды в масле. Вид темно-зеленого океана перед мысленным взором был чертячьи великолепен. Сквозь слои темных туч падали веером красноватые лучи чужого солнца. В заливе между ноздреватых скал покачивалось на волнах исполинское нечто… Нечто очень похожее на проклятый звездолет, унесший его с Земли. О гипотезе Чудова Черновол не знал, как не знал и самого профессора. Но когда до него дошла мысль, что кафравский корабль в прошлом живое существо — исполинский моллюск с далекой планеты — Тараса поразило чувство, какое, наверное, испытывали дикари перед видом необъяснимого величественного явления природы.
 — Ну и хренотень! — выдавил он, часто хлопая ресницами. — Извините, но если это осмыслить полнее, то того, — он присвистнул, — свихнуться можно. Хотя, от чего ж нет? И такое может быть, если принять космос как эту… бесконечность. Скажи, друг, если это все, — Черновол описал кончиком ножа замысловатую дугу, — большая морская улитка, то откуда в ней такие хитрые люки? Свет откуда? Двигатели, что нас волокут через пространство? И прочее откуда?
 — Раковины росли долго. Тысячи циклов. Поглощая из океана соли и органику, строя свое огромное тело. Тысячи циклов, — подчеркнул кеброа. — Кафравцы много позже научились использовать их как почти готовые корпуса для сверхвместительных звездолетов, переняв идею у ганзи-да. Корпус покрывали слоями особой пленки, внутри устанавливали двигатели, навигационные приборы и системы жизнеобеспечения, прокладывали коммуникации. Но главное, корпус, на который требовалось много материалов и труда, им предоставляла сама природа. Так они и построили первые колониальные корабли. Каждый корабль вмещал всего в достатке, чтобы лететь долго-долго к цели и основать планетарную колонию. Но это далекая история. Вам не интересно. Теперь Кафраве такие огромные корабли не нужны: Кафрава узнала секрет гиперпространственного перехода и им достаточно небольших но быстрых звездолетов, способных совершить за один цикл десятки рейсов. Орден Посол Смысла Живого потеряла прежнее значения и ушел в тень, хотя еще имеет влияние и распоряжается частью старых кораблей. Видимо, мы на одном из них. Может быть главном, раз он назван… Кахор Нэ Роош… — последние три слова он прорычал.
 — Попробуешь наших харчей? — Черновол прищурился, отправляя в рот кусочек масляной ставридки. За много лет непоседливой жизни есть с ножа он приноровился: ни одна сочная капля не смочила черную курчавую бороду. — Это тебе не листики да корешки со стен глодать. По-нашему это лакомство — рыба, — он попытался представить с мечтательной улыбкой жирного карася, бьющегося на лесе у самого бережка. Принял ли этот образ чудной кеброа или нет — его дело.
 — Мало попробую, — согласился неожиданно для землян Керан Жоут Эмати. Может, отказываться от угощения считалось неприличным у расы длинношерстых, а может, он изголодался так, что готов был жевать мох с кусками пенолита.
 — Прошу, — Ирина подсела к инопланетянину ближе, вовсе потеряв страх и не замечая взгляд Лугина из-под сросшихся бровей, сердитый точно у волка. За неимением хлеба, она положила немного раскрошившейся рыбы на галету и протянула кеброа.
 Тот принял, угощение исчезло в широком рту. Пожевал, сглотнул. При этом Керан не выразил ни недовольства, ни восхищения вкусом пищи, будто все четыре цикла он то и делал, что питался ставридой в масле.
 — Может, водочки тяпнешь? — в шутку предложил Черновол, извлекая бутылку «Путинки». — Это по-вашему Це два Аш пять О Аш. Разумел?
 — Не буду, — инопланетянин с осторожностью втянул ноздрями крепкий спиртной дух.
 — Не уважаешь, что ли? — рассмеялся Тарас. — Ладно, не серчай. Это так: дурь земная, сугубо человеческая. Иначе говоря, элемент культуры.
 — А я буду, — решился Лугин, склонившись к мысли, что от чужака вряд ли ждать неприятностей. На всякий случай козлобой он положил под правую руку, ровно так чтоб ствол смотрел взглядом смерти на длинношерстого. Принял у Ирины три тонких ломтика «Одесской» колбасы, истончавшей, сморщившейся в холодном чреве Кахор Нэ Роош, ломтик ставриды и маслины, соблазнительно блестящие на пластиковой тарелочке, возле маслин изрядно подсохший сыр. Черновола предупредил: — Пятьдесят грамм — больше не наливай.
 Сперва непонятно было, пошла ли водка впрок. Провалилась теплой струйкой внутрь, приятно обожгла порожний желудок, и в затылке отдалось иголочками. Так обычно бывает, когда по-звериному голоден, много часов на ногах и на нервах; когда жизнь и смерть больше не кажутся разительно противоположными понятиями, и грани между ними нет. Нет вообще ничего кроме безвременья, в котором ты застрял, делая механически какие-то движения — к ним тебя толкает не разум, а тупые инстинкты. Но вот растворилась вроде водочка, всего небольшая порция, и как-то обозначилась грань та, что между былью и небылью. В душу чуть прилило теплоты и смысла, за этим понимание, что выгоднее все-таки жить и находить в жизни хоть маленькие крупицы радости, бережно хранить память о них. Значит, впрок водочка.
 Лугин принялся есть, забыв на миг о присутствии кеброа, дав малость волю жадности. «Одесская», высохшая, едва подающаяся зубам, казалась самым превосходным лакомством во вселенной, а сыр исчезал во рту, оставляя неповторимое послевкусие. Да, вот такая земная еда… Скоро о ней останутся лишь воспоминания.
 Красина, коснувшись кроссовком ноги мичмана, наблюдала с милым прищуром за его лицом, суровым, небритым, так поглощенным пиршеством. Сергей не сразу почувствовал ее взгляд и как мальчишка смутился.
 — Ешь, ешь, — сказала Ирина, пожевывая кусочек сыра, держа в руке пластиковый стаканчик с недопитой водкой.
 Лугину не нашлось, что ответить. Не говорить же ей, мол, спасибо, барышня, за заботу. Если бы они оказались бы наедине, то он бы без всяких слов, прижал ее к себе, чтобы видеть в самой желанной близости прищур серых глаз, ставших такими добрыми, ласковыми к нему. Но здесь был Тарас, — да бог с ним — и Керан… — как его по батюшке? — Жоут Эмати, а еще тысячи проблем, развязаться с которыми не получится никогда.
 — Послухай, Керан, — Сергей бросил в рот маслину и внимательно посмотрел на длинношерстого. — Я тебе расскажу сейчас одну очень хреновую историю. А ты вникай, и хорошенько думай. Может, сам выводы сделаешь и для нас что прояснишь.
 Лугин пересказал историю с астероидом, направлявшимся к Земле, о появлении инопланетных звездолетов и соглашении между правительствами большинства стран и кафравцами по эвакуации с гибнущей планеты. Рассказ мичмана с большой охотой дополняла Красина, знавшая множество интересных и важных деталей. Черновол все это время помалкивал, разделывая на куске полиэтилена овощи, похожие на те, которыми сам питался в биотронах под Нововладимирском. Еще он поглядывал на бутылку «Путинки», початую и так сиротливо стоявшую возле пустой консервной банки, что, в конце концов, не выдержал, выдавил сдавленное, сердечное «Эх!» и плеснул себе немного в стаканчик.
 — Что скажешь, кеброа, могли кафры при желании отвернуть астероид? — спросил Лугин, закончив рассказ о трагедии родной планеты.
 — Да, — телепатически отозвался Керан. Несколько минут он сидел в задумчивости, покачивая вправо-влево головой, и скрестив длинные лапы на груди.
 — Есть версии, почему не сделали? Мы думаем, что кафры сами заботливо толкнули на нас астероид, — высказал всем известную версию Лугин.
 — Так и есть. Им нужна ваша планета. Зачем — пока не могу предположить. Планеты бывают ценные и не очень. Ваша имела достаточную цену. Иначе они не затевали все это. Можно? — Жоут Эмати шевельнул лапой, указывая на желтоватые овощи, с которыми возился Тарас, счищая грубую кожицу.
 — Прошу, — Ирина передала ему несколько кусочков на пластиковой тарелке.
 — Это питательно, — заметил инопланетянин. — Я их собирал далеко отсюда, где они крупнее. Но вылазки туда опасны — у воды полно хищных зверей.
 — Керан, остается вопрос: если кафравцам нужна только наша планета, то зачем они привлекли столько кораблей для эвакуации землян? — спросила Ирина, усмотрев логическую нестыковку в недавнем высказывании кеброа. — Шлепнулся астероид, через некоторое время они бы прилетели и начали хозяйничать на развалинах нашей цивилизации, без всякой головной боли, без переговоров, без непростых проблем с эвакуацией и привлечением таких огромных звездолетов. И зачем кафравцам вообще требовалось заключать договор с главами правительств стран нашей планеты? Какой смысл в этой бумаге?
 — Здесь просто… — инопланетянин подцепил угощение лапой. — Им нужна и ваша планета, и вы сами. В акции принимали участие наследники Кахор Нэ Роош, — иначе не объяснить, откуда у них огромные старые звездолеты. Чтобы планета перешла к ним законно, и никто из влиятельных семей Кафравы не мог оспорить право на нее, им и потребовался этот договор. Получается, они у вас ее не отобрали, а приобрели за перевозку части жителей. Как я понимаю, место доставки эвакуируемых и их дальнейшая судьба не была обозначена в договоре.
 — А мы, люди им зачем? — Красина встретилась взглядом с кеброа.
 — Вы тоже большая ценность, — ответил он. — Если бы у кафравцев было больше кораблей, то они бы забрали вас всех. Вы очень похожи на рисиан. А рисиан захватить не так просто. Я думаю… Вас можно использовать по-разному: продать, выдавая за настоящих рисиан. Это большие деньги, если захваченных существ миллионы! Многим развитым и темным расам хочется иметь рабов или слуг расы рисиан. Если не получиться продать, то вас могут заставить работать на планетах, в освоении которых заинтересованы кафравцы или сам Орден Кахор Нэ Роош. Может быть еще одна цель… Для этого кафравцы захватили меня и других кеброа. Вы тоже для этого годны.
 — Для чего? — поторопил его с ответом Лугин.
 Длинношерстый молчал, лениво разжевывая последний кусок сладковатого овоща и глядя в пустую тарелку. Было такое ощущение, что инопланетянин не собирался отвечать и сожалел о своих последних словах.
 — Им нужен ваш мозг, — наконец, произнес он беззвучно. — Это очень нехорошее дело, но так оно и есть. Они используют мозг кеброа для производства особого вида роботов. Поэтому нас захватили. Пятьсот сорок шесть кеброа мертвы. Аризаии Ганка, Нашиарти, Проитуи Ранран, Лушаак Готии… — Керан вздохнул будто всхлипнул. — Не осталось даже их мертвых тел. Содержание их голов теперь служит кафравцам. Ваш мозг тоже подходит им.
 — Многих людей забирали и увозили механизмы с длинными жгутами, парализующими электричеством. Они схватили меня, ее и его, — Лугин указал на Ирину и Тараса. — Нас замотали в прозрачную пленку и готовили к какой-то процедуре. Но мы вырвались. Видели большой зал, где людям вскрывали череп и выдергивали мозг. Это то самое, о чем ты сказал?
 — Вырвались оттуда?! — в телепатическом возгласе Керана Жоута Эмати выплеснулось столько изумления, что мичман, отгоняя чужие эмоции, тряхнул головой. — Да, это то самое, о чем я говорил, — спокойнее продолжил Керан. — Если бы вы не ушли оттуда, то вас бы убили. Как вам это удалось? Я не знаю случаев, чтобы хоть одному кеброа ушел из отсеков смерти.
 — Слышите? — Черновол поднял руку, призывая к вниманию.
 — Да… — полушепотом произнесла Красина.
 За ней и Лугин, сосредоточенный было на разговоре с длинношерстым, услышал выстрелы. Из чего стреляли, трудно судить — пенолитовая пещера приглушала и искажала звуки — но, несомненно, палили из огнестрельного оружия. Где-то поблизости были люди. Неужели кто-то из дружинников Гудвеса выжил в столкновении с кафрами и забрел сюда? Или в странных биотронах появились другие люди, о которых прежде никто из нововладимирцев не знал?
 — Стоит тихонько посмотреть, — поднимаясь, сказал Черновол. — Схожу я.
 — М-м… — Лугин поморщился. Тарасу одному не следовало соваться: все-таки не на пикнике в тихом Подмосковье. И Иришу наедине с кеброа не оставишь: может, мохнатый и хороший парень, но кто знает, что он способен выкинуть, когда на него не смотрит ствол козлобоя.
 — Все вместе пойдем, — решил мичман. — Вместе до выхода из пещеры. Там прикинем, как быть.
 Это предложение инопланетянина будто обрадовало. Он завозился и вдруг сообщил:
 — У меня оружие тоже есть, — в лапе, поросшей серой с рыжими прядями, появился продолговатый металлический предмет.
 Сергей только и успел положить руку на козлобой.
 — Батареи разряжены, но хватит на двадцать выстрелов, — продолжил Керан, вставая. — Пойдемте. Звездолет вышел из гиперпространства, значит, скоро посадка. Нам нужно что-то придумать. Придумать, как вырваться отсюда. Сидя в пещере, трудно добраться до хороших идей.
 По пути Лугин хотел рассказать длинношерстому о раскрывшихся люках, после того как Мякушев с Ляховым прожгли энергоканал. Если Керан разбирался в кафравской технике и устройстве корабля, то возможно это подбросило бы ему ту самую «хорошую идею». А Кахор Нэ Роош покинуть хотелось всем. Безумно хотелось! Ведь это все равно, что вырваться из могилы, где тебя похоронили заживо, и обрести новую жизнь. Неважно как там на Фаргерте. Хуже чем в проклятой улитке, где лишь сумрак, холод и смерть, не может быть нигде.
 До выхода из пещеры они добрались раньше, чем Сергей решился посвятить кеброа в историю с люками. Тарас левой рукой сотворил предостерегающий жест и выглянул из-за пненолитового выступа.
 Пальба еще продолжалась, и Черновол сразу нашел взглядом ее виновников.
 Человек семь-восемь отстреливались от зверюг, похожих на тех, что положил Сергей с Трасом, перед тем как скрыться в пещере. И вряд ли люди у дальнего берега озера были нововладимирцами: дальше за ними виднелся темный овал — открытый люк, уводящий из биотронов.
 — Вот те дела… — задумчиво теребя броду, произнес Черновол. Пожалуй, он совершил полезное открытие. Странные биотроны могли стыковаться с другим пещерным городом.

 12

 На месте Гудвеса другой бы загнулся от боли. Ну-ка, если нога, точно головешка из костра! Штанина в сажу, к обугленной голени прилипло расплавленное трико! Ступни практически нет. Кому придет на ум, назвать ступней безобразную загогулину? А Василий Григорьевич держался, даже пытался отдавать сердитые команды, едва ворочая языком. Язык его подвел, не от поцелуя кафравской плазмы, а от вполне русской водки. Ильясов влил в рот Гудкову семисотку «Посольской» в три приема — какая — никакая анестезия. И Саня Вольный не пожалел остаток коньяка из фляжки, которым прежде чрезвычайно дорожил — «Курвуазье», такого в природе больше не существует.
 Решать требовалось что-то срочно. Время тикало, и кафры могли пожаловать в любой распрекрасный момент. Не могут они не знать, что их семерых собратьев беспощадно завалили, что оружейка их взломана, и убойные стволы в руках маленьких, но вовсе небезобидных землян. По мнению закопченного, но не задетого в перестрелке Коржа, арифметика боестолкновения вышла хреновой: из пятидесяти двух нововладимирцев, ушедших в этот отчаянный рейд, в живых осталось только четырнадцать. Плюс еще Гудвес — выживет, нет? Плюс четверо тяжелораненых, шансов у которых остаться в холодном и кровавом мире Кахор Нэ Роош, прямо скажем, не особо.
 — Нужно к Перцу посыльного с докладом, — выразил мнение Мякушев. — Срочно! Все барахло мы явно не упрем. Пусть там дружина не отсиживается, а бегом сюда, тянуть в город плазмометы и другие цацки.
 — Дело говоришь, — прорычал Гудвес. Боль накатывалась жгучими волнами, словно его ногой помешивали расплавленный металл в огромной литейной форме. И за каждой волной, от которой хотелось корчиться и орать, наступала секунда отрезвления, затем алкоголь брал свое: к горлу подступала тошнота, фигуры стоявших напротив нововладимирцев размножались: вот их пять, десять, пятнадцать. Лица превращались в мутные пятна. — Давай, Тимыч, ты. Бегом к городу налегке. Влад тебя уважает.
 — Чего налегке? Я хоть три ствола возьму, — Тимофеев, не дожидаясь одобрения, подобрал несколько плазмометов, что валялись возле сожженных дружинников. Тяжело с такой ношей, аж плечи выворачивает, только по-другому нельзя — донести надо. Впопыхах пнул одно обугленное тело ботинком: обугленная одежда и слой запекшейся плоти отвалился, обнажая розовое мясо — ой, как гадко! Прости, друг! Стараясь не глядеть на трупы, он поспешил через разоренное укрепление. Только в шахту не удержался, глянул: вид мертвого кафра, не то что приятен, но хоть малое душевное удовлетворение. Его, вымещая скопившуюся злость, убивали всемером. Убивали беспощадно, поливая плазмой, разряжая два АКСУ в неприкрытую шлемом, уродливую башку. Инопланетянин орал то душераздирающе, почти как человек, то переходя на лошадиное ржание, а в тесной ловушке вокруг него, плавился, булькал пенолит.
 — И нам надо собираться, двигать, — сказал Вольный, окидывая взглядом оставшихся в живых бойцов.
 — Двигайте, Саш, — прохрипел Гудвес. — Командуешь теперь ты. Меня оставьте. Нахрен меня. Если выживу до прихода подмоги, значит светит мне еще бля. ская улыбка судьбы. И раненых… — он приподнял голову, пытаясь достать взглядом до тех, почти безнадежных четверых — их перенесли уцелевшему правому краю баррикады.
 — Тебя не оставим, — отверг Вольный.
 — Раненых не смейте брать, — оборвал его Гудков. — Пристрелить, чтоб не корежились. Пристрелить всех! Я приказываю! А вы должны нести оружие. Слышишь? Оружие важнее людей!
 — Григорич… — попытался вмешаться Дудик, отведя взгляд от пьяных, слезящихся глаз Гудвеса. — Пацанов оттащим. Почему нет? Может, вылечат кого. А за оружием…
 — Пасть примкни! — вспылил зам главы администрации и дернулся всем телом — обгорелая нога оставила на пенолите черный росчерк. — Сука сердечная! Не спорить со мной! Вы четверых жалеете, а там народа еще тысячи… Наших овец, которых мы должны оберегать и пасти. Тысячи!
 — И жизнь всех зависит, будет ли у нас в достатке кафравского оружия, — продолжил его мысль Вольный. — Но кончать ребят лучше только по их желанию. Не звери же мы. Может, кто протянет до подхода помощи.
 — Добрые вы, подлюки, — оскалился Гудвас. — Марш отсюда! — трясущейся рукой он поднял свой «Вальтер».
 Старовойтов стоял в стороне, сминая штанину выше колена. Ткань вымокла родной кровушкой. Оказывается, зацепило и его. Осколком гранаты или еще какой дрянью, теперь не разберешь, и оно не важно. Рана плевая. «Оружие важнее людей! — мысленно повторил он». В СОБРе каждый мыслил иначе: нет ничего важнее человека, твоего друга, товарища с которым ты ешь и пьешь, с которым вместе под пули и вместе назад из перестрелки. Конечно, в полупьяных соображениях Гудвеса есть свой резон: взамен четырех тяжелораненых притащить в город пару десятков кафравских стволов. Раздать их лучшим бойцам, обучить стрелять, и выйдет уже кое-какая сила, может быть, способная защитить жизни тех тысяч. Но все-таки настоящая сила не в оружии. Вовсе не в оружии, будь оно хоть инопланетное, хоть господнее. Сила в вере, что тебя не бросят, не предадут, и если эта вера надломится, то грош цена этому могучему арсеналу…
 Николай не додумал: пистолетные выстрелы заставили его содрогнуться. Сколько он слышал этих выстрелов раньше! Другой раз и ухом бы не повел, а теперь вздрогнул и повернул голову. Гудвес — пьяная, изнывающая от боли сволочь — а стрелять умеет: с трех выстрелов два точно в голову тому безнадежному парнишке.
 — Короче так, — Старовойтов решительно шагнул к Гудкову и носком берца отклонил наведенный на него «Вальтер». — Несем всех, кто жив в город. Я беру Григорьевича.
 — Коль! — попытался остановить его Вольный.
 — Я его понесу! — решительно и зло сказал СОБРовец и ухватил Гудвеса под руки.
 Тот вскрикнул: обожженная нога коснулась пола, поехала по пенолиту. В глазах помутнело, и словно черные шторы упали на них, и сознание вон.
 — Вова, Шрек, Денис и вы трое, — окликнул растерявшихся дружинников Вольный. — Разобрали раненых. Тянем к городу. Остальные, кто сколько унесет, оружие, — он кивнул Мякушеву и указал на горку плазмометов и прочих опасных игрушек, взятых в оружейке.
 Ляхов и Томский не остались в стороне, взяли с кучи по козлобою и несколько «утюгов». И даже Вера Миронова, потрясенная развернувшимся на ее глазах, схватила с пола что-то тяжелое, в правую, в левую руку. Пошла за дружинниками, всхлипывая, переступая обломки укрепления. С двух сторон дымился смрадными струями пенолит, рядом лежали, мертвые обгорелые люди. Впереди, шагах в двадцати зияла яма, в которой убили последнего карем-кафравца. Казалось, его крик до сих пор рвет барабанные перепонки.


* * *

 — Надо бы помочь ребятам, — высказался Черновол. — Если станем по эту сторону озерка, то опасности для нас большой нет. Дистанция приличная, успеем пострелять этих тварей.
 — Успеем, если по нашу сторону их не окажется в достатке на наши же задницы, — Сергей оттеснил плечом Тараса, стараясь не выпускать из вида кеброа. Инопланетянину и так многое позволили: и волю в передвижении, и свое оружие он вертел в лапе, точно не чужак, а родная человеческая душа. — Что скажешь, Жоут Эмати? Можем ли мы помочь людям и сами уйти целыми? — спросил мичман, полагаясь на опыт длинношерстого.
 Керан прожил здесь четыре цикла: черт его знает, много это или мало в его космическом понимании, но зверье и возможные неприятности в странных биотронах он наверняка изучил лучше землян, сунувшихся сюда всего час назад.
 — Грихры опасные звери — быстрые, — беззвучно произнес инопланетянин. — Почему-то открыты все люки в пещеры, и грихров много. Кроме грихров могут появиться оверки. Раньше один я бы побоялся, но нас четверо.
 Из зеленовато-синих зарослей донесся человеческий крик, отчаянный, обреченный. Трое, что держались ближе к воде, попятились к темному овалу прохода, стреляя короткими очередями в сторону моховых кочек.
 — Идемте, — решился мичман, поглядывая на летунов, снова притаившихся на гигантском выросте коричневыми холмиками. — Ириша подожди здесь.
 — Я одна не останусь! Нет! — хватая с пола ранец и пакет, отрезала Красина. — И скажите, уважаемый Керан Эмати, эти летающие создания опасны? — продолжила она, опережая вопрос Лугина и указывая на неподвижных существ верху. — А то может случиться так, что они нас сожрут раньше, чем мы придем к кому-то на помощь.
 — Не опасны, если их не беспокоить, — пообещал кеброа. — Очень опасны грихры, — он имел ввиду тех худосочных чудовищ, напоминавших лошадиные скелеты, едва забранные слоем голого темно-красного мяса — их образы с подачи длинношерстого ясно отпечатались в сознании землян. — Они нападают неожиданно, и не остается времени выстрелить. Но я умею отгонять грихров, если их не слишком много.
 От ступенчатого выроста, с которого по слипшимся бородам мха стекала вода, до озерка было метров двести — не более. Пространство вдоль ручья открытое, если не считать редкие кусты, торчавшие справа и слева будто пучки игл здоровенных дикобразов. Сзади звенела водная капель, а впереди слышались крики людей — землян скрывали ветви низеньких деревьев, усеянных гроздьями сизых шаров. Оттуда же доносились басовитые ружейные выстрелы и треск автоматов. Что происходило на противоположном берегу, в точности не разберешь, но требовалось поторопиться, иначе, еще несколько минут, и станет некому оказывать помощь.
 — Шесть грихров, — телепатически сообщил Керан. — Там, — он вытянул свою длинную лапу к прогалине между деревьями.
 — Почем знаешь? — Черновол недоверчиво обернулся к нему.
 — Чувствую их, если очень близко. И вас почувствовал, когда шли по пещере, — объяснил инопланетянин.
 Лугин, задержался у трупа убитой час назад твари: худющие ноги, сложенные крест накрест, приоткрытая в оскале пасть с кривыми клыками, полголовы снесено удачным выстрелом козлобоя, из раны вывалилось красновато-желтое месиво. Запах хуже, чем на помойке. Красина смотреть на это просто не смогла, отшатнулась в сторону, соскользнув в кочки и угодив ногой в ручей.
 Подняв оружие, мичман пошел прямиком к берегу, откуда открывался вид на место неприятных событий. Тарас держался правее его, страхуя от возможной атаки из-за выростов, оплетенных стекловидными стеблями, и кустарников. Керан отставал от Лугина метров на десять, перекидывая мохнатые лапы с кочки на кочку, зачем-то вскидывая голову к своду, откуда падал фиолетово-серый свет, что-то бормотал и спешил дальше.
 У берега Сергей остановился, сразу припал на колено и нашел стволом цель.
 Когда на людей нападает дикое земное зверье, это страшно. Живя в городах, окружив себя металлическими, бетонными, электрическими признаками цивилизации, мы забыли, что такое клыки и когти, готовые настигнуть тебя, взять твою плоть и отпустить на волю душу. Забыли, но первобытную память вмиг обнажается при первом хищном рыке в лесу, крадущийся за ветвями силуэте зверя. По нервам электрическим разрядом бьет тревога, мышцы хватает страх. Только во много раз страшнее, когда на человека нападает совершенно чужое нечто, которому мы еще не придумали названия, чей облик так отвратителен, что смерть может наступить, раньше реального соприкосновения с ним.
 В первую секунду Лугин успел разглядеть три человеческих трупа. Они заливали свежей кровью голую площадку пенолита, между ними лежало худосочное чудовище. Скорее всего, оно нашло кончину от пуль. Две твари, названые Кераном грихрами, с ворчанием терзали кого-то в камуфляже между моховых кочек. Две других неторопливо огибали пенолитовую возвышенность, по направлению к соседней, покрытой синеватыми кустиками и седым мхом. На ней, вскарабкавшись по крутому склону наполовину, замерли люди — трое. Почему они не отстреливались, мичман смел лишь догадываться: кончились патроны.
 Первый выстрел козлобоя, похожий на безобидный щелчок, снес кусок пенолита метрах в пяти от грихра. Тарас тоже не был удачлив. Расстояние немалое: метров сто до другого края озера, и от кромки воды до возвышенностей еще больше.
 — Плохо. Плохо, — причитал Жоут Эмати, водя своим металлическим приспособлением вправо-влево. — Не поможем. Нужно ближе.
 А ближе как? Лезть в воду или бежать вокруг озера? Глупости. Даже секунды кривыми клыками чудовищ убьют людей, карабкающихся на возвышенность. Красина присела позади Сергея, сплетя до боли пальцы, с мольбой в серых влажных глазах глядя по ту сторону озера. Когда Лугин выстрелил еще раз и снова промазал, она встрепенулась, привстала. Было от чего: из темного овала прохода, уводящего из биотронов, выскочило несколько человек. Их и грихров разделяло шагов сто пятьдесят. И сразу затрещали автоматные очереди, застучал РПК. Пули 7, 62 — не шутка, особо когда сама рука смерти несет их плотным веером. Хищная тварь, едва перескочив кочку, так и уткнулась мордой в мох. Ноги больше не держали ее, следующая очередь прошлась сбоку, отдирая куски темно-красной плоти. Другое чудовище, дергаясь от автоматных очередей, одолело половину расстояния до люка, но тоже замерло у пенолитовой проплешины.
 Лугин, убедившись, что незнакомцы обходятся и без его козлобоя, взял на прицел грихров, тех, что с ворчанием пожирали тело человека в камуфляже. Дистанция до них поменьше, и мичман с Трасом Андреевичем управились скорее, чем неизвестные автоматчики вышли к удобной для стрельбы позиции.
 — Что чуешь, кеброа? Есть еще рядом эта клыкастая напасть? — поинтересовался Черновол.
 — Близко нет, — ответил Керан. — А ваши те, — он покосился на людей по другую сторону озера, — опасны?
 — Да хрен его знает, — Черновол дернул плечами. — Когда вокруг такой беспредел, то и брату верить нельзя.
 — Я вам верю, — инопланетянин подошел к берегу и сунул мохнатую лапу в воду. — Вы не кеброа, не рисиане, но все равно верю.
 Лугин только хмыкнул, опустив козлобой и наблюдая, как мужик в шапке-ушанке орал, размахивая руками на троицу, чудом спасенную от грихров. Может, Керан и прав. Верить, точнее, доверять надо. Это вовсе не значит, быть простачком, постоянно наступающим на грабли собственных ошибок. Доверять следует с разумной долей осмотрительности, взвешивая возможные последствия. Ведь что за жизнь если вовсе без доверия? Без него, такого зыбкого, неверного, только одиночкой вдали от людей, хватаясь за ствол при каждом шорохе.
 — Эй, там, кем будете? — крикнул с другого берега тот, что в черной нейлоновой куртке.
 — Люди мы, — отозвался Тарас, сложив ладони рупором, хотя слышалось и без этих ухищрений.
 — Люди… — усмехнулся его сосед, еще державший на весу РПК. — А тот, волосатый, тоже человек?
 — В душе человек, — громко сказал Лугин. — По внешности, ребятки, не судите.
 — А вы откуда? — став у кромки воды, поинтересовался Тарас.
 — Мы-то, ясно — из поселка. Вот вы откуда? — тот, что в нейлоновой куртке, тоже подошел ближе.
 — Спрашиваю, на Земле где прежде жилось? — Тарас прищурился: ясно, что по ту сторону народ вовсе не нововладимирский. Имелось в огромных трюмах Кахор Нэ Роош еще один город или поселение. Может, и не одно.
 — Со Смоленска в основном. А вы какие? — ответил раньше молчавший, опустив АКС.
 — Мы разные. Кто со столицы, кто с Вязников. Вот товарищ Керан Эмати вовсе не француз, а с другой планеты, — Лугин положил ладонь кеброа на покатое плечо. Тот дернулся, но возражений не выдал даже телепатически.
 — Так что, сближаемся? — продолжил мичман.
 — Давайте к нам, если нет возражений, — крикнул подошедший мужик в ушанке.
 Подходя к смоленским, Черновол снял тайком с предохранителя «Стечкин». Козлобой — хорошо, но в ближнем бою (вдруг пойдет что-то не так), да против людей пистолет выгоднее. Лугин, по догадке Тараса, тоже был в напряжении, и все постреливал глазами из-под сведенных бровей то в одного незнакомца, то в другого, не забывая при этом вполне дружески ухмыляться.
 Знакомились, отойдя дальше от трупов: людей и темно-красных тварей — их оказалось аж девять. Хоть те, хоть другие неприятный натюрморт. Мужик, что в ушанке, самый старший, с сединой на торчащем из-под меха чубе, назвался Николем Ворониным. В черной нейлоновой куртке — Саня Демидов, шустрый, охотлив пальцы гнуть и растопыривать, но не для понта, а нравится ему чуть ли не каждое слово утвердить жестом, точно общается с глухонемыми. Рослый лет тридцати с пулеметом — Паша Белых. И другие подходили, пожимали руки Лугину, Тарасу, иногда осторожно, с особым почтением Ирише Красиной. Керану лапу никто не пожал, и стоял кеброа в сторонке под деревом с гроздьями сизых шариков вместо листвы, хотя весь во внимании более десятка глаз. Как же: интересно что диковинное существо в прикиде типа комбинезона.
 Из краткого рассказа Воронина, мичман уяснил такую картину: некоторое время назад, как люк открылся, на поселок смоленских напало несколько тварей — грихров и каких-то чешуйчатых. От них пострадало немало народа: зверье — ему все равно кого рвать, хоть женщин, хоть детей. Пока спохватились, дали огнестрельный отпор, край поселка густо кровью умылся. Решили на скором совещании выслать в проход вооруженную экспедицию, чтобы поглядеть, что к чему и оценить степень повторной угрозы. Только некоторые ретивые ребятки, взбешенные произошедшим, решили не ждать группу Воронина, и, похватав автоматы, ружья, не слишком позаботившись о боеприпасах, бегом сюда. Что вышло дальше, Лугин с Черноволом видели.
 — Далеко до поселка? — выслушав скорбную историю, поинтересовался Сергей.
 — Нет, туннелем вверх быстро дойдем, — Демидов кивнул на мрачный овал, уводящий из биотронов. — А вы-то здесь как?
 — Мы… сложная история. Так чтобы внятно растолковать время надо, — сказал мичман.
 — Если не в курсах, есть на звездолете еще один поселок, — почесывая бороду, добавил Черновол. — Может, не поселок, а город. Град пещерный Нововладимирск, едрит его корень. В общем, свалили мы оттуда.
 Продолжить рассказ Тарасу не удалось: пенолит дернулся, уходя вбок. На ногах устояли все, но с Кахор Нэ Роош происходило что-то странное. Диких перепадов гравитации, как недавно, не ощущалось, но болтанка вышла точно на морском судне. Озерко плеснуло метров на пятьдесят, затопив игольчатый кустарник, гряду моховых кочек, накрыв дальние трупы грихров и едва не забрав замешкавшегося Керана Эмати.


* * *

 Колониальный корабль! Древний колониальный корабль! Он прекрасен, потому что огромен. Он почти равен величиной орбитальной станции при Аранхрате. Он неповоротливый и уязвимый. В нем должно быть много, много подданных проклятой Кафравы, безобразных, глупых чудовищ. И они все умрут. Умрут медленно, потому что корабль исполинский, а рейдер будет терзать его толстое тело с неторопливым наслаждением.
 Второй следящий Пимер-Кри-Ин вытянулся в предвкушении превосходной трагедии. В желудке заурчало — коктейль ворочался там как теплый пушистый зверек, а в голове лопались разноцветные пузырьки. Нет ничего приятнее, чем плавать в океане ЗиТи, и еще… Еще видеть колониальный корабль в прицельном диске. Голубые огоньки загораются вокруг, меняются красными — цель захвачена! Цель принадлежит рейдеру, как нежная слабая самка самцу. И у второго следящего Пимер-Кри-Ина должно быть право третьего выстрела, ведь это он углядел появление Ари-Он-Эк-543-876. Распознал вовремя и доложил капитану. Старший вахты обязан позволить ему третий выстрел могучими ультрафауззером! Он не посмеет сделать Пимер-Кри-Ина несчастным.
 Почему же медлит с командой капитан? Кафравский звездолет достиг границ атмосферы, ионные потоки облизывают круглый жирный корпус. Под ним зеленые, желтые пятна Фаргерта, застланные дымкой облаков. Справа пылает красная звезда Аулур, и время уходит, а капитан медлит. Вот уже кафравское чудовище трусливо надело рыхлый кокон защитного поля, но это глупо: ультрафауззеры рейдера проткнут его точно острый коготь кожицу рыбины, разорвут корпус и выжгут внутренности. Как жаль, что в космосе не передаются запахи! С каким бы удовольствием можно было втягивать в себя сладкие ароматы горящих кафравских тел!
 Пимер-Кри-Ин затряс щупальцем от радости и нетерпения: столбик индикации на пульте подпрыгнул и растаял — первый разряд ультрафауззера ушел к цели. Беззвучно и смертоносно ударили гиперионные пушки на второй палубе.
 — Пыш-ыш-ыш! — взорвался восторгом второй следящий. Он видел на контрольном экране, как темное пятно ткнулось в колониальный корабль, и тот брызнул кусками разорванного корпуса. — Мы уничтожим вас всех до единого! Кричите от страха! Страдайте! Кафрава завоет от горя и жалости к вам! А мы вернемся домой в сиянии доблести!
 Биокибер шелестел данными по деталям поражения вражеского звездолета. Пимер-Кри-Ин смотрел на экран широко-распахнутым глазищами, бледные зрачки пожирали столбики цифр. Вот второй выстрел ультрафауззера, и разрешение старшего вахты исполнить следящему свое право. Он смахнул сосуд с остатком коктейля на пол, бросил щупальце к сдвоенной кнопке.

 13

 Болтанка продолжалась несколько минут и затихла. Но когда Воронин назначил ребят для переноски трупов, пол снова тряхнуло, и из туннеля, что вел к поселку, донесся гул. Нехороший гул, словно где-то вдали рвануло полтонны тротила. Эхо, прогулявшееся в длиннющей полости биотронов, еще не стихло, а стены пошли в пляс. Такое неприятное ощущение, точно Кахор Нэ Роош несся не в космическом пространстве, а полз брюхом по раздолбанной российской дороге.
 — Не в поселке чего стряслось? — Пашку Белых не на шутку обеспокоил гул из темного зева за спиной. Ведь там, в дальней полости, похожей на огромную пещеру, жена — Дашенька, сын Серега. И если здесь такой грохот, что там, в поселке?
 — Вряд ли чего там. Вокруг все ходуном, так что не только поселок. Поселок, думаю, не причем, — попытался успокоить Воронин, все еще опираясь одной рукой на винтовку с отломанной оптикой, другой держась за неровности выроста. Мох холодный, мягкий расползался под пальцами, и ногти царапнули пенолитовую основу.
 В подтверждение Николая Антоновича слов тряхнуло сильно, как прошлый раз, но гул прилетел с другой стороны. Озеро подняло высокую волну, хлюпнуло на площадку между корявыми деревцами, булькая между корней. Розовая от крови пена, вынесла труп грихра, растения с длинными спутанными стеблями и комок полупрозрачной массы. Завоняло как на гнилом болоте.
 — Что происходит, Керан? — спросил Сергей Лугин, вертя головой. У мичмана возникло недоброе предчувствие, будто стены сейчас разойдутся трещинами и обрушатся к чертовой матери.
 — Не знаю, — простонал кеброа, прижимавшийся к пенолиту с отвесной стороны возвышенности вместе с Красиной. — Такого не должно быть. Корабль вышел из гиперпространства. Вышел давно. Дальше подлет, орбитальные маневры, посадка. Так трясти не может. Я подозревал, что у них неисправности. Выходит, совсем плохо. Особенно плохо, если мы в атмосфере.
 — Ох, кеброа, — помотал всклокоченной головой Черновол. — Знаешь, где я видал вашу инопланетную технику? Не знаешь. И хрен ты меня сейчас поймешь — больно тяжелы мои слова, для инопланетного разума.
 Еще один удар, пришедший сверху, вышел самым злым. Озерко теперь не плеснуло далеко за линию оголенного пенолита, как прежде, а хлюпнуло брызгами до черных дыр, начинавших соседние пещеры. Несколько массивных кусков отвалилось со свода, и фиолетово-серый свет, струившийся сверху, померк, точно настали сумерки. Мичман смахнул влагу с лица: как в безумный шторм или хуже того. А ведь не в море — всего возле не столь глубокой лужицы! Красина перепугано вцепилась в край его бушлата. «Что будет, Сереженька, — спрашивали ее глаза». И что он мог объяснить, если сам не представлял. Может, обойдется, а может жить им еще несколько секунд, и дальше смертная тьма. Ведь это не в море, когда даже на тонущем среди кипящих волн судне многое предсказуемо: есть время спустить шлюпки или нацепить спасательный жилет. Хотя бы без ничего головой в воду, и то какой никакой шанс. А здесь, в космосе смерть особо горазда — настигнет всех разом скорее, чем успеешь моргнуть. Еще мичман подумал: не зря ли он утаил от кеброа про дыру, прожженную Мякушевым возле оружейки и разверзнувшихся за этим люках? Может, штука в испорченном энергоканале, о котором рассуждал старик Томский? Нарушили жизненноважную артерию звездолета, и вот отсюда все беды. Но как бы ни было, поздно сожалеть о прошлом. Ни умный Керан Эмати, никто кто другой ту важную ниточку уже не свяжет. И Посол Смысла Живого летит к крайней точке, где гибель для всех, или все как-то уляжется, образуется? Скорее, все-таки летит к гибели: тяжесть навалилась сверху, нажимая на плечи грубоватой лапой, сгибая колени и разливаясь по телу свинцом.
 Керан первый повалился на пол, отполз к моховым кочкам — там мягче — и беззвучно застонал:
 — Слишком плохо! Большая авария… Надо держаться. Автоматы могут спасти корабль.
 — Не так жестоко, как в пещере, — приободрил Ирину Лугин. Отчасти он был прав: тогда в минуту знакомства с Кераном их сбило с ног и едва не раздавило. Сейчас тяжесть лишь вжимала в пол, словно с ухмылкой душила.
 Те из смоленских, кто удержался на ногах после последней встряски, сел ближе к выросту или лег. Почти все молчали, поглядывая друг на друга, на покачивающиеся воды озерка, вернувшегося в кратер и черного в сумраке. Кто-то — имя его Лугин не запомнил — попытался закурить. Разжег непослушными руками сигарету, только больше двух затяжек сделать не смог. Еще бы если такая тяжесть на грудь!
 Отпустило самую малость и опять навалилось. А за тем, когда Воронин скинул тертую ушанку и хотел сказать что-то своим, пришел последний удар. Жестокий удар, — все предыдущие показались ласковым похлопываньем. Сергей козлобой в руках не удержал, впечатался плечом в моховую кочку, которая была шагах в двадцати. Перекувыркнулся, слыша жалобный скип то ли собственных костей, то ли рвущегося на куски пенолита. Черновол был рядом, и нет его. И Красину точно черти забрали. Потоки воды вокруг: в лицо, за воротник, больно по ногам. Грохот так и рвет барабанные перепонки, а в сознании телепатический крик кеброа. Еще удар — тусклый серый свет словно смахнуло с глаз. Хруст пенолита со всех сторон. Потом страшная как смерть тишина.
 Говорят, если смерть, то летишь в бесконечном туннеле и видишь яркий свет в его конце. Так — нет, трудно сказать, пока сам не нырнешь в этот потайной колодец. Свет Лугин видел. За время путешествия на проклятом звездолете, он отвык от мысли, что свет может быть столь теплым, зовущим. Вот только тело ныло, саднило щеку и висок, ломило плечо, подвернутую ногу. Разве возможно испытывать телесные муки после смерти?
 Услышав ворчание Черновола, мичман приподнял голову и чуть не поперхнулся возгласом. Нет, жизнь вовсе не распрощалась с ним, Лугиным. Все так же справа и слева проступали тусклые очертания биотронов великой кафравской улитки. Только перед Сергеем шагах в трестах начиналась извилистая трещина по всей стене. В нее врывался теплый, точно божественный свет.
 — Господи! — с придыханием произнес кто-то, завозившись между моховых кочек. — Что же это, Господи?!
 — Это свет. Свет другого мира! — отвечал другой надрывный голос.
 Паренек, тот, что из троицы спасенных от грихров, подскочил и опрометью бросился к ломаной линии яркого света. Перепрыгивая игольчатые кустарники, лужицы воды и куски пенолита, не слыша сердитого оклика Воронина.
 — Земля! — заорал он, едва сунув голову в трещину. — Клянусь, бля, натурально там!.. Земля!.. — вытягивая трясущуюся руку к разлому, он обернулся к смоленским, порывисто, будто его скрутила неведомая сила.
 — Планета что ли? Брат, мы приземлились? — попытался уточнить Черновол. Его вопросы заглохли среди голосов поселковых.
 Некоторые, молодые, нетерпеливые метнулись к трещине. Как же, каждому охота вкусить своими глазами, что там.
 — Ну-ка без дури! Соблюдать порядок! — одернул их Воронин, встав во весь рост, обратился к Белых: — Паш, наши все целы? Не разберу в потемках. Вот Лесин с Рязанцевым, Сережка… Три, четыре. Демидов и Ванька — семь.
 — Трифонова не вижу. И Рохлина нет, — откликнулся Белых, оглядев столпившихся у трещины и повернувшись к Николаю Антоновичу. — Трифонов! — громко позвал он, вполне допуская, что в недавней чертопляске с парнем могла случиться беда. — Трифонов! Рохлин!
 Здесь Лугин и вспомнил об Ирине. Дернувшись, он вскочил, осмотрел место возле моховых кочек. Керан Жоут Эмати сидел там, вроде невредимый, тяжело дыша и зыркая по сторонам круглыми глазищами из-под нависших со лба серых прядей. Красиной возле него не было. И ближе к выросту, куда Ирину могло отнести во время последнего удара, не нашлось.
 — Ира! — негромко позвал мичман.
 — Вот и я ее не вижу, — неприятным тоном сообщил Тарас. — На свой козлобой. Не швыряй так, — он сунул Лугину утерянное оружие.
 Тот взял его как бесполезную палку, отведя за спину, и хрипло попросил:
 — Фонарь дай! Скорее!
 — Я и сам присвечу, — Тарас выудил из внутреннего кармана никелированный цилиндрик, клацнул кнопкой. Голубой луч прошелся от игольчатых кустов к голой площадке, еще дальше, где лежал плотный мрак.
 Мичман подумал, что если Красину унесло в заросли, то найти ее быстро не удастся. Неспокойно стало от этого: раз не отвечает, то что-то стряслось с ней. Ведь жадные до крови грихры, еще какая пакость могут затаиться в тех же зарослях или в пещерах. Поначалу яркие как солнечный свет мысли, мол, развязалось все: звездолет приземлился, треснув от удара, как огромный орех, и вот он Фаргерт — эти мысли потускнели, отлетели в дальний уголок сознания.
 — Ира! — во все горло позвал он. Ответа не было. Мичман прошелся вдоль длинной лужи: там дальше лежало что-то. Но нет, не она: небольшой предмет. Он наклонился, ощупывая полиэтиленовый пакет. Тот самый, что выменял у нововладимирцев. Бутылка водки вдребезги, стеклянная банка с кашей тоже, тушенка и еще какие-то приплюснутые банки вывалились. А ведь пакет был у Красиной, и цеплялась она за него так старательно.
 — Сюда свети, — попросил Сергей Черновола, направляясь по краю пенолитовой площадки к озерку.
 Воды в кратере почти не осталось. Расплескалась, разлилась по биотронам от сокрушительного удара? Вряд ли могла сгинуть бесследно огромная масса. Лужицы, встречавшиеся между кочек и выемок пенолита не в счет. Шагов через пятьдесят мичман понял причину исчезновения озерка: луч фонаря выхватил глубокую трещину в полу. Вода ушла в нее, стекла на нижний ярус звездолета.
 — Там ее не будет, Серж, — остановил Лугина Тарас. — Не дуркуй — слишком далеко. По кустам надо искать или под деревцами. Или… — он повертел головой, но не нашелся, что предположить. — Вот же горе!
 — Вдруг ее в трещину? Водой могло унести. Понимаешь?! — мичман выматерился, оглядывая черный разлом, комья, сплетения каких-то растений, устилавших дно кратера. — Гребаная жизнь! Лучше бы мы… Лучше бы Фаргерта не было, но она была!
 — Не дуркуй, говорю. Найдем мы ее, — Черновол мотнул фонариком к правому краю кратера и покосился на смоленских — те собрались возле Воронина, и Антонович, помахивая ушанкой, произносил какую-то теплую проповедь.
 — Серж, — телепатическую речь кеброа возникла у Лугина в голове неожиданно, и мичман вскинул подбородок, стараясь найти взглядом инопланетянина. Керан никогда не назвал землянина по имени, де еще на такой манер, а тут на тебе — выучился. Видимо, крепко в момент катастрофы приложился башкой.
 — Серж, не там ищите, — продолжил Жоут Эмати, его силуэт возник у края пенолитовой площадки. Примерно там, где обнаружился пакет, оброненный Красиной. — Надо сюда!
 И Лугин, и Черновол поспешили к нему, а кеброа вытянул лапу к промоине, ведущей от ступенчатого выроста, с которого по моховым бородам стекала вода. Мичман пошел вперед, хлюпая по воде, приглядываясь к каждой неровности. А через два десятка шагов побежал. Ирина лежала в узкой впадинке между сплетения корней, голова, запрокинута, волосы налипли на лицо, а пальцы правой руки цепко сжимают ремешок кафравского ранца. И пакет с продуктами упустила она лишь потому, что порвались ручки.
 Пока озеро не ушло, здесь наверняка собиралось много воды. Первой мыслью Сергея было, что Красина захлебнулась. Он упал рядом с ней на колени, схватил ее левое запястье со страхом и нетерпением, слушая пульс. Слава богу, пульс читался! И дыхание было, слабое с едва приоткрытых губ, но дыхание. Значит, жива! Что с ней, в потемках не разберешь. Фонарик Тараса осветил ее с одного бока, с другого, Лугин расстегнул на ней курку до низа. Приподнял голову, убирал с лица мокрые локоны и потрепал по щекам. В сознание Ирина не приходила. И нужно с ней сейчас аккуратнее, нежнее, ведь мало ли: вдруг серьезные переломы.
 — Помощь нужна? — спросил Сашка Демидов, подошедший сзади.
 — Нет, — мичман обернулся к нему. — На свет ее нужно. Сам справлюсь, донесу… — чуть подумав, добавил: — Донесу, как сокровище, — ведь он действительно очень испугался за нее.
 — А у нас трое с переломами. Тяжелыми. У кого ребра, у кого руки-ноги. Но с этими ладно. Хуже, что добавилось два трупа. Вот так… — смоленский присел на корточки, глядя на лицо Красиной, бледное в голубоватом блеске светодиодного фонаря. — Красивая она у тебя, — заметил он Лугину. — Советую, несите осторожно к трещине. Лучше туда, — он указал на полыхающий дневным светом излом, уходящий круто вниз. — Ребята прикидывали, если поднатужиться, там реально пролезть. И высота небольшая. Планету видели?
 — Нет, — проворчал Черновол. — Как там?
 — Воздух для дыхания приспособлен. Земной почти. Натуральная благодать: я всего минутку лицом в дыру, подышал и будто на душе отлегло. Из щели веет таким приятным теплом… Таким! — Сашка поднял напряженные до дрожи руки, стараясь что-то выразить жестом, — эх! Что мама вспомнилась. После холодных пещер, вечных сумерек, точняком заглянул в рай. В общем, ступайте. А нам в поселок надо. Народ следует выводить.
 Тарас, хоть и кряжистый в плечах, в щель протиснулся и сполз с сопением по не неровностям трещины. Сложнее вышло с Ириной: все-таки высота метров в семь, если не больше. Но кое-как приспособились, осторожно, полегонечку Лугин Красину сверху придерживал за руки, и кеброа, проявляя завидную цепкость, помогал изо всех сил, Черновол страховал ее снизу. Метр за метром так и сползли. Сползли, и не сразу целиком осознали, что под ногами не просто взрытая от страшного удара земля, а земля другой планеты. Фаргерт! Всем троим хотелось отдышаться, оглядеться, принять в голову, что нет вокруг больше проклятых стен Посла Смысла Живого. Нет и никогда не будет! Но Керан настоял отойти от звездолета подальше. Наверное, это было разумно. Ведь всякое могло произойти: и кафры появиться из трещин, расчертивших огромное как гора тело корабля, и сам корабль — мало ли, что и как с ним — мог загореться или рассыпаться на куски.
 Никто не знал, что представляет собой Фаргерт. Даже повидавший десятки других миров кеброа с трудом выудил из памяти название этой планеты, вспомнил, что Фаргерт вращается вокруг звезды Аулур — красноватым шаром она пылала между рыхлых облаков — но более длинношерстый не смог сообщить ничего. Черновол, держа наготове козлобой, закинул за плечо кафравский ранец и направился по склону вверх, переступая комья темно-коричневой земли — ее взрыл звездолет при падении. Дальше начиналась трава, почти земная, качавшаяся зелеными стрелками в ленивом ветерке. Местами по морщинистому склону холма виднелись невысокие кустики и растения, похожие листья финиковой пальмы с мелкими синими цветами. Керан Жоут Эмати шел за Черноволом, прижимая к груди вверенный пакет с продуктами. Лугин нес Ирину. Устал и вспотел шагов через сто, но в душе поднималась такая буйная волна — как же, живы! и он сам, и Ириша, и Тарас Андреевич с кеброа! и направо, налево, кругом — свобода! вольный ветер, травы и цветы! — что он готов был шагать так, пока вовсе не отнимутся руки и ноги.
 — Помочь? Давай я понесу, — обернулся Черновол. — Или вместе?
 — Ступай вон-то к ложбинке, — улыбнулся мичман и кивнул на удобное место ближе к краю холма. Там хорошо остановиться на первое время, оглядеться, разложить по полочкам мысли, которые аж зудели в голове.
 Ирина шевельнулась и слабо приоткрыла глаза. Несколько секунд она щурилась от солнечного света, видя будто во сне довольное лицо Лугина, бледно-голубое небо над ним и червонный с золотым свет. Точно икона… Какое безумное и счастливое видение! Разве когда-нибудь может стать действительно так?! И волос ее, и щек касался вовсе не холодный, липкий воздух Кахор Нэ Роош, а гладил теплый ветерок. Красина подняла голову, с удивлением, шире распахивая глаза.
 — Ну-ка не дрыгайся! — предостерег ее Сергей, тут же озаботился: — Что болит?
 — Затылок ломит и стучит в висках. Мутит еще, — честно как на приеме у врача сообщила она. — А что с нами, Сереженька? Что?
 — Понятно что: с вами сотрясение, — он удобнее взял ее, притянул к себе и хищно прижался к губам своими. Ира ахнула и даже застонала, вовсе не от боли. Обвила шею Лугина руками, сама принялась щипать губами щетинистый подбородок.
 — Мы на Фаргерте, — пояснил для нее мичман, нагоняя Черновола и Керана — они уже добрались до начала ложбинки, где трава казалась зеленее и доходила до коленей.
 — На Фаргерте?! — Красина вырвалась из его рук, только теперь осознавая, что небо с бледными перьями облаков, солнце — абсолютная реальность. Реальность другой планеты! Став на ноги и чуть оттолкнув Сергея, она провернулась, замерла, жадно выдыхая свежий воздух, полный незнакомых запахов. Недалеко, заслоняя значительную часть вида, возвышался звездолет. Темная с синеватым отливом стена, волнообразно изгибавшаяся от гряды холмов к реке. От удара кафравский корабль вошел в грунт на несколько метров. Чешуйки защитного покрытия отлетели, и на большей части виднелись разломы и трещины. Это чудовище — мрачная космическая улитка — на Фаргерте казалась такой же чужой и недоброй, как и на Земле.
 — Чертов Кахор Нэ Роош! — выкрикнула Ирина, вперемешку с радостью избавления и еще черневшими в сердце болью да горем. — Надеюсь, ты нашел здесь гибель и рассыплешься на куски!
 Она повернулась другому краю звездолета, за которым в красноватом свете Аулур блестело озеро или широкая река. Там увидела, как из разлома в корпусе выходят люди. Много людей. Нововладимирцы? До них было далеко, более километра: лиц не разберешь даже в бинокль, если бы он имелся. Оглянулась на Лугина.
 — Она жива. Должна быть жива. Это же Светка! — Сергей сжал ладонь Красиной, понимая, что Ирина сейчас всеми мыслями о подруге. — Мы найдем ее. Обязательно!
 Из трещины, той самой, которой они покидали корабль, тоже начали появляться земляне. Сначала четверо, спустились по разлому, осмотрелись. За ними смелее другие. Наверное, смоленские. Кому еще здесь быть.
 — Пойду им помогу, может тянуть чего, — вызвался Черновол, снимая куртку и поручая Лугину свой козлобой.
 — Пятьсот сорок шесть кеброа мертвы. Аризаии Ганка, Нашиарти, Проитуи Ранран, Лушаак Готии не дожили до этого дня, — задрав голову к небу произнес Керан. — Я единственный кто на свободе, я жив! Но какая цена?!
 — Мы тоже заплатили огромную цену: свою родную планету, — отозвался Лугин. — Планету целиком и с ней не один миллиард людей. Почти каждый потерял родителей, детей, дорого друга.
 Он, потрогал рукоять ножа за ремнем и вспомнил Дениску Клименьева, сгоревший джип, могилу, вырытую в раскисшей от дождя земле.
  (конец первой книги)