---------------------------------------------


 Андрэ НОРТОН 
 ЗВЕЗДНОЕ КОЛЕСО 


 Автор выражает признательность Сандре Хелтон, предоставившей использованный в книге астрологический материал, включая гороскоп. 



 Глава первая 


 Внизу на небольшом лугу ветер шевелил опавшие листья. Один листок взлетел и прилип к вязаной шапочке Гвеннан. Девушка глубже упрятала подбородок в складки теплого шарфа. Даже этот холод, оказывается, можно забыть. Теперь она стояла между двумя грубо высеченными камнями, сосредоточив внимание на третьем, самом высоком камне на насыпи. Он четко вырисовывался на фоне бледнеющего неба. 
 Природное ли образование эти три камня? Она поморщилась под своей теплой полумаской из плаща и в сотый – в тысячный – раз отказалась от этой мысли. Повторится ли то, на что она надеется? Может ли повториться? Она совершенно уверена в том, что увидела три недели назад, в этот же самый час, когда стояла на этом самом месте. 
 Книги – как она внимательно читала их, изучала рассуждения тех, над кем смеялись, кого даже преследовали «власти», и тех, чьи убеждения основаны на общепринятом. Но что такое общепринятое? Те же рассуждения, если копнуть поглубже. 
 Вот! Освещение – оно под нужным углом – падает на высокий камень и… 
 Гвеннан едва не закричала. Может, даже прохрипела что-то в складки своего шарфа. Ее тогдашнее впечатление не было воображаемым. На высоком каменном столбе линии, слишком регулярные, чтобы быть случайными, слишком незнакомые, чтобы быть – чем? Только в полусвете и в этот час утра может она разглядеть их. Нужно ли приближаться, снимать перчатки, проводить пальцами по поверхности? Может ли она на ощупь убедиться, что зрение не подвело ее? 
 Эта мысль вылилась в начало действий. Ее обнаженная кожа вздрагивала от прикосновения к холодному камню, но Гвеннан не обращала на это внимание. Она прикоснулась – и отдернула руку. Она сделала это инстинктивно, потому что ощутила нечто, рожденное не камнем, не холодным воздухом… не… 
 Она снова поднесла руку к камню. Необычность исчезла. Как круги от камешка, упавшего на поверхность тихого пруда. Круги разошлись, и поверхность снова неподвижна. Она попыталась проследить эти линии. Огам?  [1] Забытый язык, письмо, состоящее из линий над строкой и под ней, или руны с острыми углами? Она искала в книгах. Нет, эти знаки, которые она видела (а может, ей просто показалось – игра света), не такие. 
 Но она видела их. Они здесь! Она придет снова и снова… Чужая территория? Гвеннан перевала взгляд от каменного клыка на лес внизу. Среди деревьев виднелась наклонная крыша, серая и мрачная – и как будто такая же древняя, как сами эти камни. 
 Она не причиняет никакого вреда, пыталась уверить себя Гвеннан, пряча разочарование от того, что момент откровения оказался таким кратким. Почти трехсотлетний обычай сделал эти нетронутые, нехоженые земли чужими для жителей городка. Но никто не говорил вслух, что старая изношенная каменная стена ограждает запретную территорию. 
 Выросшая в городе, принимавшая на веру все, что принято в городе, она до сих пор не сознавала, насколько странно выглядит история долины. И не только из-за камней, которые привлекали ее к себе с первого взгляда, но также из-за дома Лайлов. 
 В 1730 году, когда по Белой реке от побережья поднялись первые переселенцы, которых с морского берега прогнали бури и сильные ветры и которые искали подходящие земли для сельского хозяйства, – дом Лайлов уже стоял здесь. Кто построил его и когда? Если даже кто-то из новоприбывших и задавал такие вопросы, они быстро прекратились. 
 В доме жили Лайлы, а также несколько индейцев и десятка два темнокожих слуг, принадлежавших к какой-то неведомой расе. Слуги были молчаливы и никогда не общались с поселенцами. Но Лайл тех дней, владевший землей, ничем не мешал поселенцам. Более того, время от времени из-за серых стен приходила помощь – не только в целом всему зарождавшемуся городу, но и отдельным его жителям. 
 В школе Гвеннан учила старый общепринятый миф о Колумбе и его знаменитом открытии Америки. Но сейчас люди знают больше. До того, как итальянский авантюрист поднял паруса, суровые рыбаки Англии достигали далекого берега, вытаскивали на него лодки и плыли назад, тщательно сохраняя тайну богатых добычей вод. Были и мореплаватели в длинных лодках. Невозможно больше отрицать их плавания: ведь обнаружено даже их поселение. А до них – кто еще? 
 А руины в Нью-Гэмпшире, многочисленные «овощные погреба», окруженные каменными стенами, сделанными весьма основательно, – поздние поселенцы использовали их с прозаической целью, которая и дала им название? Все найденное здесь приписали индейцам. Но никто не попытался объяснить, зачем кочевым охотникам строить каменные стены и помещения странной формы, если сами они живут в походных лагерях. 
 Кто такие Лайлы и как они оказались здесь? Существуют легенды о пирате, привезшем вверх по реке сокровища и остатки своего экипажа, чтобы основать собственное королевство. Будто бы, придя первыми, они стали частью этой земли, и позднейшие поселенцы никогда не оспаривали их права. Правда также, что ни город, ни окрестные фермы никогда не подвергались набегам индейцев. Более того, сами индейцы иногда получали убежище в доме Лайлов. Война сюда не приходила – тут царило скромное процветание. На деньги Лайлов построили мельницы и, как ни странно, школу. И Лайлы поставили только одно, странное для того времени, условие: дочери жителей города и фермеров должны были учиться наравне с сыновьями. Но влияние этой семьи, хотя оно существовало всегда, осуществлялось не прямо: члены этой семьи никак не вмешивались в дела жителей городка, в их образ жизни. 
 Часто, во времена последующих войн, большой дом пустовал. В нем оставалось только несколько слуг (очевидно, эти слуги вступали в брак в своем кругу и производили новые поколения, заступавшие на службу, когда старики умирали). Сами Лайлы могли на какое-то время исчезать. Иногда приходило известие о смерти в доме. Рано или поздно появлялся другой член этого молчаливого семейства, занимая место прежнего, и жизнь продолжалась, как обычно. Сейчас в доме Лайлов женщина. Гвеннан только недавно ее увидела. 
 По обычаю, пришедшему от первых поселенцев, ее называли леди Лайл. И никто из горожан не задавался вопросом, как появился такой необычный для этой местности титул. В доме Лайлов никогда не жили дети, и если заключались у них браки и создавались семьи, то в каких-то других землях. Но было хорошо известно, что каждый новый владелец дома внешностью и манерами очень напоминает своего предшественника. Внешние семейные черты передавались из поколения в поколение. 
 Гвеннан только недавно стала задумываться над явной загадкой – как семья, долго владевшая землей, сумела так эффективно стушеваться. Леди Лайл совершенно очаровала Гвеннан. Прежде всего она никогда не встречала женщины такого роста и с такой уверенностью в себе. 
 Сама она всегда была выше сверстников в школе и ненавидела свое тело за его размеры. Но леди Лайл носила свое тело, как гордая лесная сосна; на голове у нее такая масса волос, уложенных в корону, что зимой она лишь изредка обматывала их шарфом. Двигалась она с величием, которое, как представляла себе Гвеннан, было присуще королевам, когда она не только представительствовали, но и правили. 
 Впрочем, в самой жизни Гвеннан было мало оснований для суждений. Как у племянницы Нессы Даггерт, у нее были очень ограниченные возможности для общения. Всякое расширение физических горизонтов строжайше преследовалось. Мисс Несса отвечала за городскую библиотеку, и вся ее жизнь была посвящена выполнению долга. Она воспитывала Гвеннан: взялась за это очень неохотно, исключительно из чувства долга, после гибели непоседливых своевольных родителей девочки. По городским стандартам, она делала для девочки все возможное. Ее кормили и одевали в соответствии со строгими представлениями мисс Нессы о приличиях; впрочем, эти представления все в большей мере оспаривались внешним миром. 
 Гвеннан не училась в колледже. Когда она закончила школу (она никогда не считалась хорошей ученицей, потому что занималась только теми предметами, которые ее интересовали, а остальное пропускала мимо себя), мисс Несса уже тяжело болела, впрочем, отказываясь подчиниться болезни. Она намерена была до конца держать вожжи правления своим маленьким мирком в собственных руках, и Гвеннан стала ее руками и ногами, ее слухом и зрением. 
 Девушка не противилась и не стремилась к иному. Не только успешно воспитанное в ней чувство долга препятствовало этому; она все больше и больше боялась жизни за пределами своего узкого мирка. В общении с другими ей всегда не везло, и она нашла убежище – в книгах. 
 Она начала понимать, что в ней живет какое-то внутреннее влечение. Пока еще очень бесформенное. Она читала – о, как она читала! – книги по истории, отчеты об археологических открытиях, все то, что касалось странных фактов, не укладывающихся в общепризнанное специалистами. Странно, но сама Гвеннан никогда не испытывала желания присоединиться к искателям неведомого. Возможно, она слишком сомневалась в общепризнанных теориях. И, внешне оставаясь послушной добровольной помощницей мисс Нессы, внутренне она искала, задавалась вопросами, сомневалась. 
 Некогда ей снились сны. Сегодня утром, стоя между камнями, она смутно вспомнила эти свои сны. Маленькой она считала все снящееся «реальным» и запросто об этом рассказывала, но ее обвинили во лжи. Постепенно она поняла опасность «странности» и с готовностью согласилась, что все это она выдумала. 
 Но потом сны исчезли, и она была этому рада. Потому что последние сны превратились в кошмары, они пугали ее, и ей пришлось отгородиться от них стеной. 
 Мисс Несса умерла два года назад и оставила Гвеннан дом, очень скромный счет в банке (несмотря на спартанский образ жизни, болезнь почти истощила ее сбережения, собранные путем строгой экономии) и свое место в библиотеке. Город, привыкший к тому, что во время болезни все обязанности мисс Нессы и так исполняла Гвеннан, сохранил за ней это место. Единственное изменение в ее жизни заключалось в том, что она стала чуть больше зарабатывать и таким образом смогла увеличить свое драгоценное собрание книг. 
 Наступил день, свет залил камни и стер все следы линий. Гвеннан надела перчатки, повернулась – и застыла. Она больше не одна. 
 Человек, появившийся так неслышно, не стал подниматься на насыпь, он стоял у ее подножия, серьезно глядя на девушку. Высокий мужчина – и Лайл! Внешне похож на леди Лайл. Более жесткое, ястребиное лицо в то же время носило четко различимые черты семейного сходства. 
 Несмотря на холод, он был с непокрытой головой; голову слегка склонил, внимательно разглядывая девушку из-под полуприкрытых век. Кожа, несмотря на время года, смуглая, загорелая, волосы густые, золотистые, подстрижены короче, чем требует мода. 
 Глаза, внимательно следящие за ней, такие же яркие и голубые, как у леди Лайл. Гвеннан неловко переступила с ноги на ногу. Она нарушила границы, и то, что придется иметь дело с Лайлами на их территории, ее слегка пугало. 
 – Кто вы? – резко спросил он. 
 Гвеннан не собиралась поддаваться тревоге. Она отошла на несколько шагов от камней. 
 – Гвеннан Даггерт. – Ее имя для него, вероятно, ничего не значит. Она пыталась придумать оправдание своему пребыванию здесь. Выдать свою тайну – нет, этого она не перенесет. 
 – Гвеннан Даггерт, – повторил он. – И что привело вас сюда, Гвеннан Даггерт? – Веки его поднялись, и он окинул ее высокомерным вызывающим взглядом. Возможно, у него есть на это право. 
 – Случай… – Она ничего не могла придумать. 
 Он рассмеялся. «Случай?» Голова его медленно повернулась из стороны в сторону: он отрицал ее ложь. Но выражение его лица изменилось, с него как будто спала какая-то тень, и оно открылось полностью. На нем отразилась насмешка, будто он счел ее совсем глупой, неспособной даже на правдоподобную ложь. 
 Гвеннан удивилась этой своей мысли. Она понимала, что ограниченность круга ее общения вполне может привести к ошибочному истолкованию поднятых бровей или легких движений тонких губ. Губы сложились в улыбку, которая ей не понравилась. 
 Вообще все в этом человеке ее тревожило. Как будто перед ней человек, который… Гвеннан сдалась. Ей некогда выискивать смысл эмоций этого человека. Она хочет уйти – быть свободной и одинокой, подальше от этого неизвестного Лайла. 
 Спустившись с насыпи, она обнаружила, что может смотреть ему в глаза. Рослый, как и леди Лайл, этот член семьи Лайлов был еще выше. Впервые в жизни Гвеннан внезапно ощутила себя маленькой, она приближалась к чему-то беспокойному и повелительному. К чему-то странному и таинственному, как эти камни, которые так давно вызывают ее любопытство. Но это не камень, а человек, мужчина, плоть и кровь, и стоит он спокойно и уверенно. 
 – Гвеннан Даггерт. – Снова он произнес ее имя, но что-то в звучании этих двух слов было неправильным. Девушке показалось, что он произносит их на другом языке, неверно произносит, старается… Она покачала головой при такой фантастической мысли. 
 – Вам нравится гулять на рассвете? – Его улыбка стала насмешливей. – Даже в такую погоду? – Он преувеличенно вздрогнул. – Вы закаленные люди, жители Нижнего Востока. 
 Гвеннан снова овладела собой, вернулась в ту форму, которую изваяло воспитание мисс Нессы. 
 – Приходится. – Она надеялась, что ничем не выдала охватившего ее беспокойства. – Если я хочу погулять, то приходится это делать рано утром. У меня работа. – Она подняла руку и отвернула край перчатки, глядя на часы. – … и… 
 Его брови, гораздо более темные, чем волосы, которые с восходом солнца становились все более и более золотыми, чуть приподнялись. 
 – Но какая работа начинается так рано? Еще только светает… 
 – Для меня уже поздно, – коротко и резко ответила она. Вероятно, слишком резко, но она больше не справлялась с овладевающим ею беспокойством. Она не понимала этого чувства. Беспокойство исходило от него и охватывало ее все сильнее. Странно само по себе уже то, что существует второй Лайл, неизвестный городу. Никогда не было разговоров о сыне леди Лайл. Может ли человек его возраста быть ее сыном? Гвеннан решила, что неспособна правильно ответить на этот вопрос. 
 Незнакомый Лайл – само по себе это не могло вызвать такого беспокойства. Страх? Но чего ей бояться? Она оказалась на их территории, это правда. Но пройти на рассвете по полю к трем камням – не преступление. Она ничего не сделала, никого не потревожила. Почему же она ощущает вину, тревогу – как будто у него есть основание не доверять ей? 
 – Куда же? – Он по-прежнему улыбался. 
 Она права – в его голосе звучит насмешка. Похоже, он находит ее забавной. Гвеннан застыла. Страх исчез перед более сильным чувством – гневом. Ей решительно не нравится этот человек. Она восхищается леди Лайл, но в такой же степени ей не нравится этот ее родственник, кем бы он ни приходился хозяйке дома Лайлов. 
 – В библиотеку. – У нее нет причин делать из этого тайну. Городок небольшой, все друг друга знают, особенно зимой, когда немногие летние посетители разъезжаются, а старые семьи держатся вместе, образуя крепость, противостоящую холоду. 
 – В библиотеку? 
 Он снова повторил ее слова. Она находила эту привычку раздражающей. И начала разжигать это раздражение как преграду на пути других эмоций, которые он вызывал в ней. 
 – Библиотека не может открываться так рано. Мне кажется, тетя говорила: в полдень. Я знаю: она собирается сегодня зайти туда к вам… 
 – У нас всегда много работы, даже если формально мы не открыты, – ответила Гвеннан. 
 Она почувствовала искушение доказать ему, какая у нее обычная и нормальная жизнь (но почему? – спросила другая ее часть), и для этого перечислить все те многочисленные мелкие дела, которые никогда не кончаются, сколько бы ты ни работала. К тому же, она голодна: единственная чашка кофе, торопливо выпитая стоя в кухне, – не обычный для нее завтрак. Она собиралась через боковой вход заглянуть в пекарню Мэри Лонг и купить несколько оладий с черникой, она их подогреет и съест, проглядывая при этом стопку новых журналов. 
 – О, да, работать, чтобы не предаваться безделью… Не часто такое встретишь в наши дни. Но, кажется, Уайтбридж придерживается старой этики. Это хорошо – а может, и плохо. – Он слегка поклонился ей, чуть насмешливо, но не сделал попытки уйти с дороги. Не желая сталкивать его с тропы или обходить, она оставалась на месте. Гвеннан раздумывала, не обойти ли все-таки по снегу, как он протянул руку к ее голове. 
 Она инстинктивно увернулась и тут же вспыхнула, увидев, что он держит пальцами лист. Несмотря на свои слова о холоде, он, казалось, сам его не испытывает: не только голова его не покрыта, но и руки обнажены, без перчаток. Короткое пальто расстегнуто. Он снова рассмеялся. 
 – Чего вы испугались, Гвеннан Даггерт? – Он чуть приблизился. К своему стыду, девушка торопливо отступила. Но на лице его была только добродушная улыбка, когда он протянул ей лист, держа его за стебелек. 
 – Уверяю вас, – продолжал он, – я не ем маленьких девочек, даже когда они приходят без приглашения. Маленьких девочек с листочками на голове, будто они дриады или нимфы… 
 В словах его звучала насмешка, на которую она не знала чем ответить. Что заставляет ее замереть, почему она чувствует себя так неловко? Снова гнев согрел ее. 
 – Я и не предполагала, что вы это делаете. – Она вложила в свой ответ всю ледяную решимость, которую усвоила у мисс Нессы. – Я хорошо понимаю, что пришла сюда без разрешения. Примите мои извинения, мистер Лайл. Уверяю вас, этого больше не повторится! 
 Не повторится, сказала она себе. Но как ей удержаться вдали от притягивающих ее камней, от загадки, которая не отпускает ее? Ей ужасно хотелось оглянуться через плечо на средний камень, но она чувствовала, что каким-то образом это отдаст ее в его власть. 
 Он уронил лист. Снова его рука двинулась, на этот раз он схватил ее за руку, задержал. Она решила, что не смогла бы вырваться, даже если бы захотела. Но гордость не позволит ей даже попытаться. Его тонкие губы не переставали улыбаться. Но в глубине глаз что-то противоречило этой легкой усмешке. Гвеннан не хотела знать, что скрывается за этой улыбкой, хотела только освободиться. Но она не будет пытаться вырваться. 
 Однако тут голос его изменился. Стал глубже, резче. Он как будто пытался что-то приказать. 
 – А что вы здесь делаете? Она… – Он провел кончиком языка по верхней губе. – Что ей от вас нужно? – В его словах отчетливо прозвучало презрение. Он нависал над нею, как будто вырос у нее на глазах, стал больше и сильнее, чем человек, которого она видела сначала. Нет, она не должна давать разыграться своему воображению! 
 – Не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите, – Гвеннан пыталась вернуть самообладание. – Если «она» это леди Лайл… 
 – Леди! – прервал он, и ей показалось, что кожа его потемнела от прихлынувшей крови. – Леди! – Он произнес это слово одновременно и как эпитет, и как возражение. 
 – Ну, миссис Лайл, – поправилась она. – В городе всегда пользуются уважительным словом «леди» – это традиция относительно вашей семьи. Дань тому впечатлению, которое она производит на людей, мне кажется. Во всяком случае, я не понимаю вас. Я ее совсем не знаю. Мы говорили, да и то кратко, только о книгах, и впервые говорили только в прошлый четверг. Она только недавно начала бывать в библиотеке. 
 – А что касается моего пребывания здесь, – Гвеннан наконец решилась рывком освободить руку и сделала два шага в сторону, – то оно не имеет отношения к вашей семье. Я часто гуляю по утрам, особенно в это время года. И мне нравится лес… 
 Его требовательный взгляд переместился на насыпь. Он как будто вслух заявил, что ведь застал ее не в лесу, а в месте, которое по каким-то причинам нельзя посещать. В этот момент Гвеннан скорее выдержала бы любую насмешку или даже гнев, чем сказала, что на самом деле привело ее сюда. Это останется ее тайной, загадкой, которую она так и не сможет никогда разрешить, потому что отныне высокие камни – запретная территория. 
 – А теперь – всего хорошего, мистер Лайл. – Она резко повернулась и пошла не оглядываясь. Слышала шум травы под своими ногами. Может, слишком громкий, заглушающий звуки его шагов, если он пошел за ней. Она – не побежит, она – не… 
 – Тор! 
 Это не его голос. Оклик откуда-то издалека. 
 Удивленная, Гвеннан оглянулась. Он шел за ней, как она и опасалась. Но этот оклик его остановил, он полуобернулся к насыпи. Из рощи, окружавшей дом Лайлов, так что виднелась только его крыша, двигалась высокая фигура в плаще с капюшоном. Гвеннан не нужно было видеть лица, скрытого в тени капюшона, чтобы знать, что это леди Лайл. 
 Ей стало жарко от смущения. Вид молодого Лайла привел ее в смущение, но встретить саму леди Лайл – это еще хуже. Быть застигнутой, как шпионка! Гвеннан откровенно побежала, задержавшись только перед стеной, через которую нужно перелезть, чтобы выйти на дорогу. По другую строну преграды она остановилась, заставила себя подождать, пока сердце перестанет отчаянно биться, протерла перчатками лицо, удивляясь, почему она вся дрожит. Вся встреча имеет какое-то серьезное значение, которого она не понимает. Она дважды глотнула и пошла к городу ровным, но быстрым шагом, стараясь сосредоточиться на предстоящих делах и забыть то, что осталось позади. 
 Все утро Гвеннан пыталась думать только о своих обычных делах, но все время отвлекалась. Ей пришлось силой удерживать себя у полки с материалами, которыми она занималась сама. Она видела эти линии. Это гораздо важнее, чем встревожившая ее встреча с мистером Лайлом. Он собирается оставаться в доме Лайлов? Если так, то будет ли у нее хоть какая-то возможность закончить обследование камней? Переход от надежды к разочарованию был таким резким, что она почувствовала себя несчастной. Ее вытягивают из уютного маленького убежища, в котором она чувствовала себя в безопасности. Ей приходится погружаться в странное и неизвестное, чего она всегда сторонилась, – если только это неизвестное не заключено в печатной странице, которую всегда можно перевернуть, если не хочешь больше отвечать на утомительные и мучительные вопросы. 
 Гвеннан сидела за своим столом и снова и снова чертила эти линии (запомнила ли она их подсознательно утром – или у нее просто разыгралось воображение?). Она решительно смяла листок, бросила его в корзину для бумаг, потом начала подбирать книги для урока, который у нее во второй половине дня. 
 Но память осталась. Гвеннан чувствовала покалывание на коже, беспокойство, как будто перед ней какой-то ужасный выбор. Но она строго сказала себе, что это самообман и со временем она это докажет. 




 Глава вторая 


 Ровно в двенадцать тридцать Гвеннан открыла библиотеку и впустила старого мистера Стейнса, который, приветственно хмыкнув, проковылял на свое обычное место у регистрационного стола. За ним последовала стайка возвращавшихся с уроков детей. Их требования полностью завладели ее вниманием. Полчаса спустя появилась леди Лайл, одетая в тот же серо-зеленый плащ, в котором была утром. В ярком свете дня Гвеннан разглядела ее впалые щеки, делавшие еще более выделяющимся нос, и тонкие кости под кожей. Леди Лайл выглядела более хрупкой, чем неделю назад. Она больна? Походка у нее, как всегда, прямая. Она пришла обвинить Гвеннан в нарушении границ? 
 Но женщина заговорила с неожиданной теплотой. 
 – Странно после стольких лет не видеть здесь мисс Нессу, – сказала она. Должно быть, у них были долговременные дружеские отношения. Но улыбающиеся губы все же синеватого оттенка… Может, у нее больное сердце? Кто на самом деле знает что-нибудь о Лайлах? 
 Она протянула Гвеннан список. 
 – Боюсь, что у вас на полках я вряд ли их найду. Они слишком специальные. Но мисс Несса как-то рассказывала мне, что существует система заказа книг из других библиотек, можно на время получать оттуда книги… 
 Гвеннан изучала угловатый почерк. На первый взгляд кажется, что написано на иностранном языке. Но при более близком знакомстве слова становятся понятными. Она читала, и чувство беспокойства усиливалось. Неужели этот список – тонкий способ сообщить ей, что она не только нарушила границу чужих владений, но что известна и причина нарушения? Она заставила себя взять ручку и отметить четыре из перечисленных шести книг. 
 – Эти есть… получены временно. Можно продлить заказ… 
 – Как удачно! 
 Неужели над ней насмехаются? Лучше признаться и вести разговор в открытую. 
 – Это личный заказ – мой. 
 Она осмелилась прямо взглянуть в истощенное лицо. Ни следа насмешливости, которая так явно была видна в лице молодого человека. В больших глазах над темными мешками, придающими лицу выражение усталости или болезненности, только оживление. 
 – Вас интересуют такие открытия? Очень хорошо! Я сама побывала во многих уголках Земли, но до недавнего времени не подозревала, что так много известно… и даже опубликовано. 
 – Это значит… – она помолчала, внимательно глядя на девушку, как будто ждала от нее ответа – ответа, который ей необходим. – А каково ваше мнение по вот этому поводу? – неожиданно резко спросила она, как спрашивает учитель у застенчивого ученика. Наклонилась вперед – Гвеннан ощутила острый аромат – и пальцем в перчатке указала на третье название в списке. 
 – Относительно леев и возможности, что Несси, другие чудовища и даже НЛО связаны с ними? – вместо прямого ответа задала вопрос Гвеннан, стараясь принять решение. Раньше она ни с кем не обсуждала свои тайные поиски. Но Лайлы известные странники, они объездили весь мир. Они имеют знание, какого не может быть ни у кого из знакомых Гвеннан. – Авторы, по-видимому, разделяют эту точку зрения, – четко ответила она, – хотя не связывают себя ни одним из тех выводов, что приведены в конце книги. Оставляют выбор читателю. 
 – Сообщив известные факты, – леди Лайл кивнула. – Хотела бы я поговорить с этими двумя молодыми людьми. Но что вы думаете? Какой выбор делаете вы? Вы ведь думали об этом, когда читали. 
 Гвеннан насторожилась. Вот оно – вопрос, может быть, выговор, результат ее утреннего посещения. Но леди Лайл как будто это не интересовало. Она добавила: 
 – Вы сами бродили в поисках стоячих камней. Мистер Стивенс говорил, что дочь рассказывала ему… 
 Гвеннан вспыхнула. Прошлым летом ей очень хотелось с кем-нибудь поговорить, и она забыла, как наказывают «выделяющихся». И вот однажды она рассказала Нэнси Стивенс о своих любительских попытках совершить открытие, и девушка проявила интерес и задала один-два вопроса. Но Гвеннан быстро усвоила урок, когда ее начали называть «охотницей за камнями». Еще одно отличие, которое отрезает ее от остального города. 
 – Да, – коротко ответила Гвеннан, сразу насторожившись. – И еще я нарушила границы. Я была возле ваших стоячих камней. 
 – Что вы о них думаете? Что это скалы, просто принесенные ледниками, как нас уверяет большинство авторитетов? 
 Гнев помог ей сохранить храбрость перед лицом молодого Лайла. Точно так же уверенность дала ей храбрость устоять перед этой женщиной, не отказываться от того, что она считает правдой. Пусть оба смеются над ней, если хотят. 
 – Нет, я думаю, они поставлены с определенной целью. 
 – Я знаю это, – негромко сказала леди Лайл; эти три слова прозвучали едва ли не как шепот. – Подобные вещи уже многие годы интересуют меня. Может, вы согласны обсудить этот вопрос позже, без помех? Сейчас я слишком спешу, но не хотите ли сегодня заглянуть к нам пообедать вечером? 
 Гвеннан надеялась, что она ничем не выдала своего изумления. Насколько она знала, только два человека до сих пор посещали дома Лайлов: мистер Стивенс, который бывал там по делам своей юридической практики, и мистер Уоррен, летний гость, такой же затворник, как Лайлы, писатель и собиратель книг. 
 Гвеннан глотнула и сказала со своей вновь обретенной храбростью: 
 – Буду рада. Эти книги, – она повернулась и взяла их со своей полки, – я собиралась отправить их назад в пятницу. Но позвоню сегодня и попрошу продлить их на несколько недель. И в то же время смогу заказать остальные… 
 – Спасибо. – Леди Лайл кивнула, как будто не произошло ничего особенно, как будто городскую библиотекаршу обычно и приглашают в дом, который уже несколько поколений служит загадкой. – Мы обедаем в семь. Мой… мой молодой родственник подвезет вас. 
 – О, нет! – Все тщательно воздвигнутое спокойствие Гвеннан разбилось. – Я хотела сказать… Не надо заезжать за мной. Я привыкла ходить, и ведь это совсем недалеко. 
 Высокая женщина больше не улыбалась. Она смотрела на Гвеннан испытующе из-под капюшона, который только что набросила на голову. 
 – Вы не боитесь ходить одна в темноте? 
 Гвеннан рассмеялась. 
 – Конечно, нет. Все ходят пешком, особенно при нынешней цене на бензин. К тому же у меня нет машины… 
 Леди Лайл снова улыбнулась. 
 – Конечно. Экономия: не трать, не желай. В современном мире это так необычно. Хорошо, если таково ваше желание. Только, мисс Даггерт, все же придерживайтесь дорог – не ходите полями в темноте. 
 Руки Гвеннан крепче сжали листок со списком. Мягкий способ упрекнуть ее в нарушении границ? Она должна выполнять утреннее решение: больше никаких камней, как бы сильно они ее ни привлекали. Лайлам нечего опасаться, что она снова окажется на их территории. 
 – Дороги, да, – осторожно ответила она. – На них… 
 – На них нет ловушек. – Гвеннан поразило это странное замечание. Леди Лайл больше ничего не добавила. Взяв книги, она повернулась и вышла, прежде чем девушка смогла ее поблагодарить. 
 Удивление Гвеннан этим неожиданным приглашением с течением времени перешло в нетерпение. В доме Лайлов должны храниться несметные сокровища, привезенные из заморских путешествий. Стивенс несколько раз говорил о нем, как о настоящем музее. Ей страстно хотелось все увидеть самой. Но когда пришло время одеваться, она с явным неудовольствием осмотрела свой скромный гардероб. 
 Насколько она знает, Лайлы могут вести такой же строго формальный образ жизни, как те редкие и странные люди, о которых рассказывается в журналах. Журналы изредка дарили библиотеке летние посетители. У нее только одно хорошее платье, да и то вряд ли подходит для такого случая. 
 Она застегнула молнию клетчатой юбки, заткнула выбивающиеся края блузки и надела вельветовую куртку – свой единственный предмет роскоши, которому предназначено было служить еще долгие годы. Ей нравился мягкий цвет – цвет ржавчины – этого теплого материала. Она разгладила рукава, прежде чем наложить заключительный мазок – застегнуть блузу у горла камеей, которую оставила ей мисс Несса. 
 К шести дневной свет сменился сумерками. Выходя еще полчаса спустя из дома, Гвеннан положила в глубокий карман пальто фонарик. Когда ветер подхватил края ее юбки, она пожалела, что у нее нет такого длинного плаща, как у леди Лайл. 
 Дом мисс Нессы стоял на самом краю медленно разрастающегося города. Когда-то это было просто жилище фермера. Уличного освещения тут нет, и глаза Гвеннан по привычке быстро адаптировались к темноте. Идя по дороге, она не пользовалась фонариком. Движение сейчас вообще очень редкое, и она услышит машину издали. 
 Мощеная улица сменилась более узкой дорогой, которую покрыли асфальтом, когда Лайлы во времена бабушки Гвеннан привезли в город первый автомобиль. Воздух прозрачный, но небо затянуто облаками, которые, вероятно, скроют луну, что вскоре должна взойти. Девушка бегло подумала, торопливо пробираясь через груды опавших листьев, что было бы интересно посмотреть на камни при лунном свете. Она никогда не ходила к камням по ночам. Теперь она сама удивилась этому – когда уже слишком поздно пускаться в такую авантюру. 
 Она уже почти дошла до двух высоких столбов, обозначавших поворот к скрытому за деревьями дому Лайлов, когда поняла, что вокруг что-то не совсем обычное. Ночь необыкновенно тиха. Ветерок не сгибал высохшие травы у обочины, не шевелил опавшие листья. Тишина, казалось, давит. Девушка коснулась фонарика в кармане, но попыталась подавить растущую тревогу. Нечего опасаться. Она много раз ходила этой дорогой, и ночью, и днем. Прямо перед ней начало подъездной дороги к Лайлам. Еще несколько шагов, и она увидит дом, который отсюда не видно из-за кустов. Всего несколько шагов. 
 Из темноты донесся гнилой запах, подействовавший на нее, как удар. Не скунс, нет. Запах сильней. Такого отвратительного она никогда не встречала. Гнилостная нечистота словно бы кулак, нацеленный прямо в нее. Она задержала дыхание, и несколько ужасных секунд ей казалось, что ее стошнит. 
 Что-то мертвое?.. 
 Гвеннан достала фонарик, нажала кнопку. Яркий луч заставил ее мигнуть. Она направила его на дорогу. Стараясь не вдыхать глубоко эту нечистоту, девушка торопливо пошла дальше. И не оглядывалась по сторонам, отказываясь поддаваться страху. 
 Зловоние ослабло. Должно быть, она прошла его источник. Сейчас охотничий сезон, и хотя территория Лайлов обнесена изгородью, всегда найдется охотник, который, ранив зверя, не выследит его. И жертвы таких охотников долго и мучительно умирают где-нибудь. 
 Но туша такого размера, конечно, была бы найдена обитателями дома еще до того, как разложилась до такой степени. Гвеннан не понимала, почему ее не закопали. К тому же… она прислушалась – хотя не знала, чего ждет. Слышен был только звук ее шагов. Слишком громкий звук… слишком громкий… чтобы… Гвеннан дышала теперь прерывисто. 
 Она обогнула куст без листьев и увидела впереди освещенные окна. Но продолжала светить фонариком. Показалась входная дверь на массивных петлях ручной работы, которые кажутся черными на фоне старого дерева. На двери молоток сложной формы, она подняла его и невольно стукнула так сильно, что сама пришла в замешательство. 
 Дверь почти сразу открылась, и навстречу ей устремился свет – как будто он сам по себе мог втянуть ее внутрь. Она оказалась в прихожей, абсолютно не похожей на все, что она видела раньше. Так много неожиданного перед ее глазами, что она не замечала открывшего ей дверь, пока он не заговорил. 
 – Мисс Даггерт, вы действительно бесстрашная исследовательница, даже ночью. 
 Конечно, это Тор Лайл. Его золотистая голова, казалось, привлекала свет. Гвеннан не поверила бы, что волосы могут иметь такой металлический блеск. Они казались еще ярче из-за того, что на нем черный вельветовый пиджак поверх черной рубашки с высоким стоячим воротником. На шее золотая цепь, ее блеск тоже тускнеет перед поразительными волосами. На цепи подвеска, покрытая сложным переплетением линий; без пристального разглядывания невозможно понять рисунок. 
 За ним темная деревянная обшивка стен прерывалась нишами, в каждой из которых какой-нибудь освещенный предмет. Гвеннан видела маленькие статуэтки, декоративные тарелки, какую-то ткань с золотой вышивкой. Действительно, музей! 
 Должно быть, хозяин прочитал ее мысли: он картинным жестом указал на ближайшую нишу. В ней гротескная статуэтка – женщина, нижняя часть тела которой сливается с деревом и покрывается жесткой корой. Поднятые руки переходят в ветви, начинаясь от концов пальцев; волосы вздымаются над головой, образуя корону. 
 Статуэтка мягкого цвета, листья зеленые со слабым золотым оттенком на концах, а тело, его человеческая часть, целиком из драгоценного металла, с сильным красным отливом. Глаза на маленьком женском лице открыты, и благодаря особому расположению свет в нише отражается в этих глазах жестким блеском; на лице смешанное выражение восторга и древней-древней печали. 
 Гвеннан смотрела; ее воображение, которое она подавляла со времен детства, разыгралось. Ей казалось – хотя, несомненно, это достигалось искусным размещением источника света, – что губы женщины дрожат, волосы чуть шевелятся. Как будто она в окно или в замочную скважину смотрит в иной мир, где обитают формы жизни, абсолютны чуждые нашей, но по-своему устойчивые и разумные. 
 – Вам понравилась Мирра? – Вопрос разбил очарование, которое ее охватило при виде статуэтки. Гвеннан мигнула, покраснела. Она позволила проявиться своей наивности – это вызвало раздражение, и она еще больше невзлюбила хозяина за то, что он так легко ее понял, за насмешку над ее откровенным удивлением. Она продолжала смутно ощущать в нем что-то неправильное, искаженное; она не понимала этого, но чувствовала угрозу. Однако точно определить свои чувства не могла. Скорее отшатнулась от непривычных мыслей. 
 – Мирра? – Она произнесла это имя вопросительно. 
 – Прекрасная дочь деревьев, люди некогда называли ее нимфой. – Очевидно, Тор Лайл все внимание перенес на статуэтку, и Гвеннан была ему за это благодарна. – Отличная работа, не правда ли? Мы даже не знаем имени художника. Но глядя на нее, можно поверить старым легендам, что когда-то деревья обладали душой (если это можно так назвать) и могли проявлять ее по своей воле. Вы видели Мирру, а теперь взгляните и скажите, что вы думаете о Никоне. Возможно, они сделаны разными скульпторами, но у них есть какое-то сходство в технике, да, несомненное сходство. 
 Гвеннан вслед за ним прошла к следующей нише. Другая фигура, на этот раз не слившаяся с массивным древесным стволом. Напротив, ноги разделены, вполне по-человечески. Но вместо ступней длинные расплющенные утолщения, беспалые, напоминающие плавники. Кожа серебристая, а тщательно подобранное освещение отчетливо подчеркивает крошечные перекрывающие друг друга чешуйки. Существо чуть наклонилось вперед, руки его полусогнуты, оно как будто собирается кого-то обнять. Тонкие руки заканчиваются лапами с мощными когтями, вытянутыми и готовыми разорвать то, к чему тянется это существо. Усиливается впечатление угрозы от втянутой в широкие плечи головы; общее впечатление – готовность к нападению. 
 Голова представляет собой пугающую карикатуру на помесь человека с обезьяной. На голове волос нет, вместо них кожистый гребень уходит от лба к затылку. Глаза выпуклые, нос расплющенный, только круглые ноздри указывают на его расположение. Нижняя челюсть почти без подбородка. Пасть слегка приоткрыта, и свет необыкновенно ярко отражается от зубов. Чудовищное, кошмарное существо, такое же чуждое, как нимфа, но пугающее и во всех отношениях злое. 
 – Никон. – Гвеннан снова повторила имя. Она нахмурилась, стараясь не вглядываться слишком внимательно, хотя статуэтка притягивала ее. Если это легендарное мифологическое существо, то такие мифы ей не известны. Не узнавала она и имя. 
 – Да. – Снова в голосе его прозвучала насмешка. Девушка думала, что он готов рассмеяться от ее невежества. – А теперь… 
 – Мисс Даггерт… – Холодный, но долгожданный звук другого голоса как чистый ветер в этом мрачном месте. Он уничтожил влияние, которое Тор приобретал над нею. 
 Гвеннан повернулась, облегченно, почти счастливая, чтобы приветствовать хозяйку. 
 Как и молодой человек, который теперь явно слегка стушевался, хозяйка дома в длинном бархатном платье. Платье простого покроя, без украшений. Но платье придавало ей величие, как будто древней жрице, далекой от мира, в котором живет Гвеннан, мира, который лежит сразу за этими толстыми стенами. 
 Платье серого цвета и перехвачено у талии перевитым поясом почерневшего серебра. На шее у леди Лайл подвешен диск из того же металла, увенчанный перевернутым полумесяцем – простое украшение, лишенное изысканности золотого солнечного диска на Торе. 
 – Итак… – Она посмотрела мимо Гвеннан на своего молодого родственника. Девушка, никогда не считавшая себя наблюдательной, настроенной на чувства других, ощутила явное напряжение. Как будто между этими двумя несогласие, которое ощущается лишь слегка, никогда не выходит на поверхность и не проявляется в таких действиях, которые были бы ей понятны. 
 Тор, по-видимому, уступил, хотя Гвеннан была убеждена, что его насмешливость не исчезла ни из глаз, ни из изгиба рта. Он отступил и позволил леди Лайл увести девушку в соседнюю комнату. Выигрывает время – почему ей пришла в голову эта мысль? У Гвеннан было только мгновение, чтобы задуматься над этим, и она превратилась в старательного и очарованного гостя. 
 Она была очарована, как никогда раньше. Они обедали, и леди Лайл во главе темного старого стола, в кресле с высокой резной спинкой, все более и более походила она на королеву на троне. Гвеннан чувствовала себя утонувшей в таком же кресле, пальцы ее время от времени скользили по ручкам, она ощупывала резьбу, которую не имела возможности осмотреть внимательно. 
 Тор Лайл сидел против нее, стол был покрыт хрусталем и хрупким фарфором, серебром; тонкие кружева и льняная ткань салфеток образовывали островки. Тор ни разу не вмешивался в разговор, который поддерживала леди Лайл, хотя регулярно прихлебывал из высокого кубка вино янтарного цвета, от которого Гвеннан тактично отказалась. Все такие излишества были изгнаны из хозяйства мисс Нессы, и Гвеннан не доверяла своей реакции на этот напиток. 
 На ее отказ леди Лайл только кивнула, почти одобрительно, и Гвеннан с благодарностью заметила, что сама хозяйка не позволила наполнить стоявший рядом с ней кубок. 
 Нет, Тор Лайл не говорил. Глаза его, слегка сузившиеся, как во время первой их встречи у насыпи, переходили от хозяйки к гостье и обратно. Похоже на человека, озадаченного загадкой, которую обязательно нужно решить. 
 После еды хозяйка направилась еще в одну комнату, тоже со стенными панелями. Панели раскрашены, и краски такие яркие, будто их совсем не коснулся возраст. Как будто кисть, влажная от краски, только что нанесла последний мазок. Изображены были фигуры, вполне человеческие, за ними вздымались большие и малые города, показанные с отсутствием перспективы, которая никогда не тревожила художников прошлого. Картины тянулись по всем стенам, и Гвеннан догадалась, что на них изображаются какие-то последовательные события, потому что на всех панелях она заметила одни и те же фигуры. 
 Но у нее не было возможности рассматривать эти картины, потому что леди Лайл выложила на стол вполне современные фотографии. Они казались странно неуместными на фоне этих стен. Гвеннан сразу узнала изображенные на них места. Три фотографии камней, у которых она побывала только сегодня утром. 
 Леди Лайл кивнула, внимательно глядя девушке в лицо. 
 – Да, – голос у нее был энергичный, живой. – Вот что мы должны поискать. Они лежат непосредственно на линии, которая пролегает вот так… – Нетерпеливым жестом она отодвинула фотографии в сторону и достала карту, на которой была проведена алая линия, такая яркая, что казалась живой. Но вся карта потемнела от возраста, другие линии на ней поблекли. Гвеннан пришлось очень внимательно вглядываться, чтобы распознать некоторые ориентиры. Несомненно, часть долины, но никаких следов жилищ и ферм, которые ей так знакомы. 
 – Пролегает вот так, – продолжала хозяйка. – Она пересекается с другой с севера… 
 Да, есть еще одна линия, поблекшая, бледно-розовая. 
 – Видите, где они пересекаются? На лугу, где стоят камни. 
 – Я никогда не бывала на севере. – Гвеннан попыталась провести пальцем по этой поблекшей, более древней линии. Эти точки… – неужели это просто пятна от возраста? Нет, они поставлены здесь не случайно – они ведь обозначают другие камни? 
 – На месте этой пометки на холме – треугольный камень. Его вершина направлена сюда… – Теперь палец леди Лайл двигался по линии старой карты. – Его поддерживают три меньших камня, и равновесие в системе абсолютное. Пусть ваши специалисты, которые толкуют о ледниках, объяснят это! 
 – Леи… – Гвеннан стало очень интересно. – И в месте их пересечения… 
 – Точки приложения силы! Именно так. Такие места есть, и гораздо более значительные, вероятно. Одно из них Стоунхендж, Кентербери, со всеми его легендами как о священном месте. Еще заметнее – Гластонбери. Все эти точки обозначают пересечения лей. Наше соединение сравнительно незначительное. Леи – это линии магнетизма, это уже доказано и перепроверено. Постепенно будет доказано и другое. Мы верим, что когда-то люди умели вызывать эти силы, обуздывать их. Они контролировали силу, которую современный человек и представить себе не может. – Она говорила все быстрее и быстрее, бледное лицо слегка раскраснелось. – Это забыто… – рука ее больше не бродила по карте, лежала расслабленно, ладонью вверх. Леди Лайл слегка откинулась в кресле, закрыла глаза, дышала она порывисто и часто. 
 Гвеннан в тревоге вскочила, схватила ее расслабленную холодную руку. Очевидно, леди Лайл больна. Гвеннан отвела взгляд от почти потерявшей сознание женщины и посмотрела туда, где сидел Тор Лайл, не принимавший участия в изучении карты. И сейчас он не пошевелился, хотя его родственница явно нуждалась в помощи. 
 – Она больна! Нужно вызвать доктора Хьюза! 
 Молодой человек покачал головой. На губах его снова появилась улыбка, глаза оставались полуприкрытыми. Ей хотелось закричать на него. 
 Встав на ноги, он не подошел к женщине, чье прерывистое дыхание отчетливо слышалось в комнате. Напротив, отошел к камину и потянул за висевший там шнурок. Леди Лайл слегка пошевелилась, открыла глаза и взглянула прямо на Гвеннан. В лице ее не было краски, руки, которые держала девушка, холодны, вялы. Женщина глубоко вздохнула, еще раз. Улыбнулась – бледный призрак прежней приветственной улыбки. 
 – Я встревожила вас, дитя мое? Ничего. Когда живешь так долго, как я, даже легкое потворство своим слабостям связано с расплатой. Не беспокойтесь, я быстро приду в себя… 
 Появилась одна из молчаливых смуглых служанок. Гвеннан выпустила руки леди Лайл. Служанка поставила перед хозяйкой поднос с чашкой, казалось, целиком выточенной из рога, и такой маленькой, что зверь, которому принадлежал рог, должен был быть не больше кошки. Леди Лайл медленно протянула руку, взяла необычную чашку и выпила ее содержимое. Опустив ее, она распрямилась. Выглядела она снова здоровой и энергичной. 




 Глава третья 


 Раскат грома, прозвучавший прямо над головой, заставил Гвеннан плотнее закутаться в одеяло. За окном блеснула молния. Послышался еще один раскат, похожий на взрыв. Молния, должно быть, ударила в дерево где-то поблизости. Еще один громовой раскат. 
 Но разбудила ее не ярость бури. Девушка вынырнула из сна мгновенно, как будто кто-то ее позвал. И не только к грому и молнии прислушивалась она. 
 Гвеннан сглотнула комок в горле. Такого сильного страха она никогда не знала. Тело ее застыло, напряглось. Борясь с ужасом, Гвеннан наконец смогла пошевельнуться, сесть в своей сбитой постели, включить лампу, обрадоваться тому, что та работает. Она боялась, что буря что-то повредила и ей придется оставаться в темноте. 
 В стены ударил дождь. Девушка сидела, согнув плечи, вслушиваясь, натягивая на себя стеганое одеяло. Было очень холодно. К осени она всегда закрывала в старом доме комнаты второго этажа и переселялась в маленькую спальню внизу, рядом с кухней. 
 Молния, еще один удар грома. Но что-то еще – она не может найти для этого слов. Гвеннан выскользнула из постели, не стала надевать ждущие шлепанцы, прошла по ковру в ванную, руководствуясь слабым светом ночника. Когда она включила вторую лампу, еще раз ударил гром. 
 Она наполнила стакан водой, глядя на свое отражение в зеркале. Волосы висят потными прядями. Лицо вспухшее и необычно бледное. Гвеннан напилась и подумала, не стоит ли согреть немного молока. Все равно она не спит. 
 Дурные сны. Должно быть, буря вызвала кошмар, от которого она так неожиданно очнулась. Она не помнила подробностей. Только проснулась, задыхаясь: ночная рубашка промокла от пота, тело болит, сердце по-прежнему бьется часто, и трезвые мысли не могут прогнать остатки ночного ужаса. 
 Ужаса – перед чем? Она всю жизнь знает такие бури – хотя эта, конечно, слишком запоздала. Неожиданно она ухватилась за край раковины, прочно сжала ее: на нее накатилась волна дурноты. Ощущение тут же исчезло, но Гвеннан испытывала слабость, неуверенность – и страх. 
 – Ничего страшного… – Она старалась рассуждать спокойно. – Всего лишь буря. Ничего страшного! 
 Придерживаясь рукой за стену, опасаясь возврата головокружения, она вернулась в спальню. Но не легла. Стояла в кружке света, глядя на знакомые вещи, наполовину скрытые в полутьме. На стуле одежда, готовая к утру, книга, которую она читала перед сном, ее маленькие часы, стрелки показывают три. 
 Все на месте, никаких отличий от других зимних ночей, когда она пользуется этой комнатой. Да и почему бы им быть? Она села на край кровати, натянула на себя одеяло. 
 Фантазии – им нельзя доверять. В последнее время она позволила слишком разгуляться своему воображению. Гвеннан подложила подушку под спину, не способная спать, не желая выключать лампу. Книга… почитать немного… 
 Но часть ее сознания оставалась настороженной, нацеленной в другом направлении. Она думала о так неожиданно начавшемся знакомстве, которое грозит изменить ее привычное существование. Первое посещение дома Лайлов оказалось не последним, и каждый раз ее туда влекло какое-то волшебное очарование. 
 По какой-то причине леди Лайл продолжала поддерживать отношения с нею, и это удивляло Гвеннан. Что интересного взамен может предложить она женщине, чья жизнь так далека от нее, так абсолютно чужда всему, что известно Гвеннан? 
 Деревенская девушка без законченного образования, не обладающая манерами и воспитанием, самая обычная девушка. Казалось бы, леди Лайл выберет ее в последнюю очередь. Оглядываясь назад, Гвеннан с трудом могла поверить, что всего три недели назад она впервые вошла в дом Лайлов, в эту сокровищницу, так давно служащую жилищем ее хозяевам. Она многое с тех пор увидела, поражалась чудесам, скрывающимся за этими серыми стенами. Каждая комната, в которой она побывала, оказывалась новым откровением, например, библиотека с древними картами, старыми книгами, даже иллюстрированными пергаментами, которые беспрепятственно разворачивались перед ней, тома такие древние, что к ним крепились замки из проржавевшего железа или почерневшего серебра. Гардеробная с застекленными шкафами, многочисленными ящиками и сундуками; в них огромное количество чудесных предметов, в такой тесноте, что их трудно отличить один от другого. Она была очарована, совершенно поглощена, да, околдована в древнем смысле этого слова. 
 Но у нее никогда не было достаточно времени, чтобы полюбоваться этими чудесами. Как только она проходила через большие, похожие на крепостные, двери дома, ее вниманием полностью овладевала хозяйка. Леди Лайл отвечала на вопросы, искусно вовлекала в разговор. И только выйдя из дома, Гвеннан начинала понимать, как тонко и незаметно извлекает из нее леди Лайл все подробности ее жизни и как мало о своей хозяйке она узнает в свою очередь. 
 Задавались вопросы о ее родителях. На них она мало что могла ответить. Мисс Несса, как очень рано поняла Гвеннан, не любила человека, за которого вышла замуж ее младшая сестра. Во время редких приступов откровения мисс Несса называла его бродягой. И, как и следовала ожидать, он и его жена умерли далеко от дома, в каком-то месте на юго-западе, занимаясь каким-то глупейшим исследованием в пустыне. Мисс Несса выполнила свой долг, воспитав девочку и делая все возможное, чтобы она не унаследовала глупый образ мыслей и поведения своих родителей. 
 От этих отрывочных сведений о ее происхождении разговор искусно переводился на ее занятия. Впервые в жизни встретив интерес к тому, что больше всего интересует ее, чему она посвящала свои робкие попытки исследования и что не понял бы ни один человек в городке, Гвеннан говорила и говорила – впоследствии с чувством стыда она думала, что говорила слишком много, слишком самоуверенно. Как будто хозяйка дома Лайлов дала ей ключ к двери, которую она и не надеялась открыть. 
 К счастью, Тор Лайл во время этих разговоров отсутствовал. Гвеннан по-прежнему не доверяла ему, он ей не нравился. Но вскоре после первого посещения Гвеннан Тор Лайл исчез без всяких объяснений со стороны хозяйки. Вероятно, отправился в одно из тех путешествий, которые так обычны для членов этой семьи. Леди Лайл, казалось, не испытывала необходимости в нем. 
 Тор Лайл. Гвеннан удобнее устроилась на подушке. Она понимала, что у нее нет таланта к общению. При каждой встрече с ним она это чувствовала. И дело не только в том, что она ощущает себя неуклюжим переросшим ничтожеством, а он над ней молча насмехается. Нет, она ясно сознавала, что ему не нравится интерес, который проявляет к ней его тетка. Но было также совершенно ясно, что дом принадлежит леди Лайл, и только ее желания имеют значение. 
 У нее – даже если все неожиданно завтра закончится и леди Лайл тоже исчезнет – у нее будет над чем задуматься. Она… 
 Гвеннан застыла, сидела напряженно, одной рукой прикрывая рот, широко раскрыв глаза. Буря ушла, только вдалеке слышались звуки грома. Но окно по-прежнему плотно закрыто. Как же она услышала это – странный шорох ног, треск веток, которые наваливают к стенам, как дополнительную изоляцию на зиму, – древнее обыкновение, которому следуют все жители городка. Гвеннан медленно повернула голову. Ее снова охватил страх, лишающий сил, переполняющий сознание, охватывающий тело. Окно – прямоугольник тусклого свечения… 
 Там… 
 Гвеннан не могла пошевельнуться, перевести дыхание. Она поняла, что существует такой ужас, который милостиво затуманивает сознание. Может, она на мгновение действительно потеряла сознание – впоследствии она не могла сказать уверенно. Постепенно ощутила она свое тело, застывшее, холодное, руки так вцепились в края стеганого одеяла, что болят пальцы. 
 Красные… красные глаза! Да, она уверена, что это были глаза. Голова, на которой они располагаются, оставалась неясной туманной массой. Но эти глаза – как непогасшие угли в очаге – околдовали ее. Она вздрогнула, ощутив леденящий ужас. Ужас… и ненависть, страшная ненависть, которой не выдержать никакому человеку – вот что было в этих пламенеющих глазах! 
 И это не сон. В ночи притаилось что-то, не принадлежащее нормальному миру. Говорят, в лесах водятся медведи… прошлой зимой видели даже кугуара… Но это не животное… нечто другое… не похожее на то, что ей известно… в это невозможно поверить. 
 Гвеннан издала негромкий звук, близкий к стону. Неизвестное существо следит за ней, она ему видна, освещена лампой. Девушка прислушалась: ведь впервые ее внимание привлек треск веток у основания стен. Неужели сейчас раздастся звон стекла, и это существо ворвется к ней? Она чувствовала всю силу его ненависти. 
 Гвеннан не знала, долго ли просидела так в ожидании нападения. Вначале она не могла даже пошевелиться, эти глаза держали ее в неподвижности. Потом, с величайшими усилиями, каких не знала за свою жизнь, переползла на другую половину кровати, подальше от окна. Боясь, что ноги под ней подогнутся, не доверяя им, она ухватилась за спинку кровати. 
 Телефон… помощь… Она пыталась рассуждать. Огромными усилиями заставила себя отвести взгляд от окна. Чтобы позвонить, нужно пройти через небольшую прихожую в кухню, которая, по деревенскому обычаю, зимой служила также гостиной. 
 Гвеннан поползла на четвереньках. Все свои силы вкладывала она в необходимость двигаться по холодному полу, продвигаться хоть ненамного. Ее окутала темнота прихожей. Пришлось приподняться, чтобы поймать ручку кухонной двери. И вот она упала в кухню, все еще теплую от хорошо прикрытого древесного огня. 
 Чуть не плача от усилий, она держалась за край старого дивана, оттуда переместилась к стулу у маленького столика. Когда она упала на стул, руки ее так дрожали, что она не сразу смогла подтянуть к себе телефон. И набрать номер сразу не смогла, сделала три безуспешных попытки, прежде чем набрала номер полиции. 
 – Конечно, тут кто-то был, Гвен. Все ветки внизу раскиданы и сплюснуты. Дождь это сделать не мог, а я не слышал, чтобы медведь заходил так далеко в город. Не в наши годы. – Полицейский Хьюз облокотился о кухонный стол. Гвеннан налила ему вторую чашку дымящегося кофе. – Беда в том, что земля слишком застыла от заморозка сразу после дождя, никаких следов не остается. На рассвете Сэм приведет своих собак. Но хуже всего вонь – никогда ничего подобного не слышал. Выворачивает наизнанку. Медведь так не воняет, даже испуганный скунс. Знаешь, Гвен, не очень-то хорошо, что ты живешь здесь одна. Отрезана от всех. Дом Ньютонов далеко от тебя, и между вами еще эта живая изгородь, из-за нее твой дом совсем не виден. А отсюда не видно их дом… – Он посмотрел на окно, в котором виднелся серый свет утра. 
 – И если тут поблизости бродит медведь… 
 Гвеннан плотнее запахнулась во фланелевый халат. Она с огромным усилием сохраняла самоконтроль до появления Эда Хьюза. Он во всяком случае не видел ее, почти впавшую в безумие от страха. А ведь так было. Он на два года старше ее, но они вместе ездили в школьном автобусе в школу в центре. Насколько она знала, Эд Хьюз особым воображением не обладал, но, возможно, как раз без этого свойства в такой ситуации лучше. 
 Она была очень осторожна в своем рассказе. Красные глаза – да. Но она умолчала о том ощущении крайнего ужаса, которое разбудило ее, о предельном зле, стоявшем за этим ужасом. Теперь она радовалась, что посетитель оставил следы, и она правильно поступила, вызвав помощь от… От чего? Гвеннан отказывалась дальше следовать за этой мыслью. 
 – Зачем медведю заглядывать в окно? – вслух спросила она. 
 – Ну, может, это не так уж странно, как ты думаешь, Гвен. Медведи бывают любопытны. Я слышал, как года два назад один из них бродил в лесу Скотта, напугал туристов, просунув голову в их палатку. Захотел посмотреть, как они одеваются. Может, этого привлек твой свет, и он решил взглянуть. Собаки Сэма возьмут след… Умные псы. Прекрасный кофе, Гвен, большое спасибо. Мне нужно позвонить из машины. Подожду, пока не приедет Сэм… Сейчас стало светлее, может, я и сам что-нибудь увижу. Эта вонь… вот уж что меня достало. Медведи, может, и не кусты роз, но так они не воняют! 
 Он вышел, а Гвеннан пошла в спальню одеваться. С появлением Эда она осмелилась подойти к окну. Да, ветви внизу придавлены чем-то тяжелым. Ужас прошел, остался только тупой гнев – и на свой срыв, и на это существо, которое так напугало ее. 
 Надев пальто и накинув на голову шарф, она вышла. Запах! Обогнув угол дома, она торопливо глотнула. Та самая отвратительная вонь, с которой она уже встречалась – в тот вечер, когда впервые побывала в доме Лайлов. Значит, и там тогда бродило это существо? Ей повезло, что она с ним не встретилась! 
 Ветви покрывали землю, и никаких следов не было видно, только две-три бесформенных вмятины. А зловоние такое, что она не смогла заставить себя подойти ближе. 
 По дороге шумливо поднимался грузовичок пикап, Гвеннан слышала возбужденный лай. Грузовичок подъехал, остановился, из кабины вышел Сэм, поговорил с Эдом, потом открыл задний борт пикапа и свистнул. Оттуда с лаем вылетели три собаки и принялись бегать, принюхиваясь к листьям. Сэм надел поводки и через ворота повел собак к дому. 
 Однако далеко не ушел. Возбужденный лай внезапно прекратился и сменился воем. Собаки попятились, присели на задние лапы. Как Сэм ни старался заставить их двигаться дальше, они не слушались. Сэм выкрикнул приказ, вой прекратился, но собаки жалобно заскулили. Гвеннан никогда не слышала у животных такого жалобного вопля. Собаки прижимались животами к земле, а Сэм дергал за поводки и старался подтащить их к дому. Он тянул изо всех сил, лицо его побагровело, и он начал произносить слова, не вполне понятные Гвеннан. 
 – Эй, ты, Пит! – Он привязал два поводка к изгороди и обратился к самой большой и старшей из собак. – Вставай! Какого дьявола? Вставай! 
 От сильного рывка собака проехала вперед примерно с фут. Потом подняла голову и испустила такой дикий вой, что Гвеннан подумала: от страха животное сошло с ума. Сэм посмотрел на собаку, снова прижавшуюся животом к земле, и на его лице вместо гнева появилось удивление. 
 Он опустился на колени и провел рукой по дрожащей спине собаки. 
 – Ну, хорошо, парень, все в порядке! Полегче, Пит. – Он перевел взгляд с собаки на Эда. 
 – Тут что-то не так, далеко не в порядке. Никогда не видел, чтобы они так себя вели. Медведи… медведей они знают. Никакой медведь не заставил бы старину Пита дрогнуть… он берет медвежий след так же легко, как вычесывает блоху. Но… – он поднял голову, осмотрелся, и на его лице появилось выражение отвращения. – Тут был не медведь. Эд, не знаю, что это было, но скажу тебе прямо: не медведь! 
 – Что же тогда? – спросил полицейский. – Посмотри под окном: все ветви раскиданы. Кто-то стоял тут и смотрел на Гвен. Слишком темно было, чтобы она что-нибудь рассмотрела. Только красные глаза и что-то черное. 
 Впервые Сэм обратил внимание на Гвеннан. Он долго смотрел на нее, как будто в изумлении. 
 – Смотрел на нее красными глазами, – негромко произнес он. В голосе его больше не слышалось негодование. – Плохо звучит. Давно уже не было… 
 – Что? – спросил Эд. Сэм по возрасту годился ему в отцы. Гвеннан знала, что мистер Граймз примерно ровесник мисс Нессы. 
 – Давно уже не появлялся Черный Дьявол, – ответил Сэм. – Вы, молодежь, верно, о нем и не слыхали никогда. Давно это было, и люди забывают… особенно плохое. В последний раз случилось, когда мой дед был еще слишком мал, чтобы занести растопку в дом. Два-три раза приходило это существо, обычно после сильных бурь со множеством молний. До смерти напугало одну женщину. У нее было больное сердце, а эта штука поглядела на нее в окно. Так рассказывают. Дочь услышала ее крик. Прибежала, увидела упавшую мать и успела заметить, как скрывается черное существо с красными глазами. Мужчины искали его, но никаких следов не нашли, ничего ясного. Но это был не медведь, и сейчас не медведь. Мои собаки не помогут, Эд. А если у тебя есть ум, которым господь наделил человека, ты тоже не станешь тут бродить. Лучше оставить эту штуку в покое. 
 Сэм взял в руки поводки и повел своих присмиревших молчаливых собак назад в пикап. В его походке ясно читалось желание побыстрее убраться. Ни слова не говоря, он посадил собак в машину и уехал. 
 Эд Хьюз смотрел, как он уезжает, очевидно, лишившись от удивления дара речи. 
 – Ну… чего это он так? – спросил он скорее у всего мира, чем у Гвеннан. – Никогда не слышал о Черном Дьяволе… и на Сэма такая глупость не похожа. Мне нужно поговорить об этом с шерифом, Гвен. Но я подожду, если ты хочешь закрыть дом… Куда тебя отвезти? 
 Гвеннан покачала головой. 
 – Не думаю, чтобы оно вернулось. Тем более днем, Эд. Дай мне возможность подумать… 
 Эд неуверенно посмотрел на нее. 
 – Не хочется уезжать и оставлять тебя одну. Загляну к Ньютонам. Очень одинокое место, как подумаешь. Но раньше никогда не было поводов для беспокойства. 
 – Я больше не беспокоюсь, – уверила она его. – Все в порядке, Эд. – Она посмотрела на часы. – Все равно сегодня библиотеку открывать раньше. Сейчас позавтракаю и пойду туда: много нужно сделать до открытия. – Она неуверенно добавила: – Мне кажется, Сэм не выдумывал. Я посмотрю в старых бумагах и записях, может, спрошу кого. Если шериф что-нибудь знает, Эд, пожалуйста, расскажи мне. 
 – Конечно, Гвен. Ну, хоть вонь рассеивается. Плохо, что она тут у тебя под окном. Все равно не хочется тебя оставлять одну… 
 – Вздор! – Ожила ее прежняя независимость. – Все в порядке. Может, это кугуар, Эд. Я слышала, они бывают очень большие, а глаза светятся по ночам, как у кошки. 
 Он покачал головой. 
 – Это не кошачий запах. Привезу сюда шерифа, как только смогу. Он вчера вечером уехал в Хаверсвилл, но к утру собирался вернуться. 
 Глядя на уезжающего Эда, Гвеннан подумала, не слишком ли она храбра. Но поднявшийся ветер разогнал ужасное зловоние, а утренний свет действовал успокаивающе. Дом выглядел как обычно. Сидя в кухне, она уже не могла понять, чего это так презренно струсила. Снова взглянула на придавленные ветви. Углубления, которые она заметила раньше, теперь скрылись под наметенными листьями, и Гвеннан сомневалась, чтобы неизвестное можно было выследить. Конечно, не с помощью собак. 
 Черный Дьявол… Она хмурилась, готовя тосты и доставая кувшин с черничным джемом. Черный Дьявол… Черный Пес… они часто встречаются в мифах и легендах. Она читала народные сказки о существах, которые появляются и исчезают… у них не бывает земных соответствий, но их видели очень надежные свидетели. Точно так же как накапливаются удивительные наблюдения НЛО, растет количество и других чуждых проявлений… странные животные – если это животные – появляются, выслеживают, иногда даже нападают на людей… и бесследно исчезают, когда организуются их систематические поиски. 
 В одной из книг утверждается, что такие существа чаще попадаются вдоль линий лей – этой загадочной сети каналов магнитного поля, которые, предположительно, покрывают весь земной шар, но только на территории Англии достаточно надежно нанесены на карты. Карта в доме Лайлов свидетельствовала, что на месте стоячих камней такие линии пересекаются. Животные… чудовища… существа иного мира… они могут проникать через врата, открывающиеся в месте пересечения лей… Дикая мысль… Но разве не оказывались справедливыми еще более дикие предположения? 
 Гвеннан пила кофе и смотрела на телефон – позвонить леди Лайл, поделиться с ней этим соображением. Но, положив руку на наборный диск, остановилась. В последнее время хозяйка дома Лайлов болела. Как раз вчера ее служанка звонила Гвеннан, чтобы отменить назначенную встречу. Нет, она не должна сейчас тревожить ее. 
 Ясно также, что болезнь быстро развивается и становится серьезной. Гвеннан однажды решилась спросить хозяйку, обращалась ли та к врачу. Леди Лайл уверенно ответила, что получает все необходимое лечение. И слова эти прозвучали так, что Гвеннан поняла: продолжение этой темы невозможно. 
 Как ни дружелюбно настроена леди Лайл, как ни приятны их взаимоотношения, Гвеннан всегда знала, что существуют барьеры, которых она преодолеть не может. Даже касаться их нельзя. Она всегда благоговела перед этой женщиной, чувствовала себя слишком молодой и неловкой в ее присутствии. 
 Она позавтракала, прибралась в доме и при свете уже взошедшего солнца направилась к центру городка. Стало холоднее, и она думала, что уже недолго до первых настоящих морозов. Зимой жителям городка приходится трудно, особенно в снежную бурю. Конечно, им не в такой степени нужно надеяться только на себя, как обитателям ферм и жителям прибрежной полосы, где в полную силу свирепствуют бури, но все же к зиме нужно относиться серьезно. 
 Она никогда раньше не задумывалась, насколько изолирован дом мисс Нессы. Гвеннан даже нравилось такое одиночество. Нет, она не позволит, чтобы события прошлой ночи запугали ее. И даже если бы она захотела переселиться, в городе нет подходящей свободной квартиры. Мотель у дороги закрывается в конце туристического сезона, и она не слышала о том, чтобы сдавались квартиры. У нее есть телефон, и если она испугается, то может пойти к Ньютонам. 
 Идя навстречу ветру, Гвеннан добралась до библиотеки, открыла дверь и принялась снимать верхнюю одежду. В библиотеке было тепло. Джеймс Кворлз хорошо приглядывает за печью. Пройдя в читальный зал, она посмотрела в окно в сторону центра города. И увидела мистера Стивенса. Он вышел из юго-западного крыла белого дома. Слишком рано ему отправляться в свой офис. Нет, он туда не идет, движется через площадь прямо к библиотеке. 
 Зачем? Он, конечно, член попечительского совета, но Гвеннан не могла придумать, какая чрезвычайная причина привела его к ней. 
 – Я видел, как вы входили, – заговорил он, не здороваясь. Совсем на него не похоже. – Я знаю, вы хотели бы узнать. Она мне звонила вчера вечером. Леди Лайл. Ей как будто хуже… ее отправляют в больницу. А потом, вероятно, отвезут по воздуху в большую клинику на западе. Там есть врач, к которому она уже обращалась. Просила передать вам привет. Боюсь, – юрист выглядел встревоженным, – когда я в последний раз ее видел, выглядела она очень плохо. Но она верит в того человека, к которому направляется. 
 – Она… она оставила адрес? – Почему ей звонила служанка, а не сама леди Лайл? Не попрощалась? Может быть… может быть, это доказательство, что их отношения никогда не были такими, какими она их считала? Что они не были настоящими друзьями, не становились ими? Она ощутила потерю, какую-то пустоту. Это больно. – Я… могла бы написать ей. 
 – Нет, не оставила. Сказала, что свяжется, как только сможет. Но вы ей явно понравились, Гвеннан: впервые она проявила хоть какой-то интерес к окружающим. И заставила меня пообещать, что я побыстрее скажу это вам. – Гвеннан казалось, что он смотрит на нее и удивляется: что леди Лайл могла найти в ней? 
 Потом он кивнул. 
 – Это все. Дам вам знать, если узнаю что-нибудь еще. А может, она сама свяжется с вами, когда устроится. 
 – Да, – согласилась Гвеннан, хотя внутренне очень в этом сомневалась. 




 Глава четвертая 


 Гвеннан торопливо вымыла руки. Через двадцать минут у нее урок, а она слишком много времени провела в кладовке, перебирая пыльные ящики со старыми бумагами, журналами, блокнотами и брошюрами, потемневшими от времени, полусгнившими. Информация, которую она сумела извлечь из них, сосредоточилась на нескольких страницах ее записной книжки. 
 Рассказ Сэма Граймза о Черном Дьяволе заставил ее обратиться к завещанию Кроудер. Старая миссис Кроудер умерла пять лет назад, она оказалась последним членом семьи и потому завещала все свои бумаги – четыре плотно набитых картонных коробки – библиотеке. Бумаги поступили в последние месяцы жизни мисс Нессы, времени на их разборку не было, и их просто оставили в кладовке. И Гвеннан совершенно о них забыла. Вспомнила только сейчас. 
 Кроудеры, по словам мисс Нессы, в течение нескольких поколений служили в городской ратуше и вели тщательные записи. Ее слова оказались справедливы. В бумагах Гвеннан не только нашла описание появления Черного Дьявола, о котором рассказывал Сэм, но намек на то, что Черный Дьявол и раньше был известен в долине. 
 К сожалению, сегодня для поисков у нее нет больше времени. Она торопливо поднялась наверх. Библиотека размещалась в старом доме Пайронов, одном из первых зданий города. Внутренние перегородки частично разобрали, когда здание служило вначале местом городских собраний, потом церковью, после того как прежняя церковь сгорела в 1880 году. Читальный зал поэтому странной формы, с альковами и нишами, зимой в нем не очень светло. Но пока, несмотря на неоднократные обращения к совету, ламп не добавили. 
 Раньше эти темные углы вызывали у Гвеннан только раздражение. Теперь, испытывая отвращение к самой себе, она обнаружила, что время от времени со страхом оглядывается на них, прислушивается, особенно когда посетителей нет и она остается одна. В этот день она даже с нетерпением ждала урока, когда здание наполнится шумом и суматохой. 
 Две смущенные мамаши привели цепочку детей на библиотечный урок, с ними была сама мисс Грэхэм. В конце урока она отвела Гвеннан в сторону и смущенно заговорила. Казалось, она сама не знает, как выразиться, и говорит только потому, что обязана. 
 – Тридцатого мы не придем. На следующей неделе занятия пойдут по новому расписанию… 
 – По новому расписанию? 
 – Да. Родители на Спринг Роуд и Хардвик Трейс недовольны тем, что автобус приезжает слишком рано, особенно сейчас, когда утром так темно. И хотят, чтобы после школы дети сразу возвращались домой. Они встречались с мистером Адамсом, и было решено изменить расписание. В этом семестре теперь уже для дополнительных уроков нет времени. 
 – Да, и мы не хотим, чтобы нас забрал старый дьявол, – выскочил из-за спины мисс Грэхэм Тедди Паркер. – Мой папа говорит, что сейчас дотемна нужно обязательно быть дома. Этот старый дьявол, он съел цыплят у Хаскинсов! 
 – Довольно! – Мисс Грэхэм обладала почти уникальной способностью взглядом и тоном голоса подчинять себе самых непокорных. Тедди быстро стушевался. 
 – Это, конечно, просто большая кошка, – сказала учительница. – Но слухи такие, будто тут бродят целые стаи кровожадных тигров. И я не могу отрицать, что у родителей есть основания встревожиться, после того что произошло у Хаскинсов. 
 – А что произошло? – Гвеннан весь день была так поглощена своими расследованиями, что поняла, что совершенно не знает городских новостей. В городке слухи и новости распространяются быстро. Как она могла их пропустить? 
 – Какой-то зверь пробрался в их большой курятник – знаете, они занимались производством яиц летом, даже поставляли яйца на завод замороженных завтраков во Фримонте. У них неприятности. Я слышала, что большинство кур просто разорваны на части живьем. К тому же, старший сын Хаскинсов нашел на краю их большого поля мертвого оленя. Он тоже растерзан. Мне кажется, что этот зверь бешеный. 
 Странно, но когда пытались пустить по следу собак, те отказались. И теперь повсюду рассказывают старые легенды… 
 – Я знаю, о Черном Дьяволе. 
 – А что вы видели ночью во время бури? – Мисс Грэхэм пристально смотрела на нее. Гвеннан не удивилась: история о том, как она вызвала Эда, теперь разошлась по всему городу, может, даже и по округу. И, конечно, помогла усилить всеобщее беспокойство. 
 – Не очень много. Было ведь темно. Что-то большое и черное за окном. – Нет смысла добавлять страхов. 
 – И вы живете одна! – Мисс Грэхэм покачала головой. – Разве не лучше от этого отказаться? 
 – Пока нет, – Гвеннан заставила себя улыбнуться. – Но должна признаться, что в эти дни телефон у меня раскалился: все звонят и предупреждают. Что касается Дьявола – я ведь не цыпленок, чтобы искушать его. Но вы правы: это большая кошка, пантера, может быть, больная. Рано или поздно ее застрелят, и все вернутся к нормальной жизни. 
 Но от своих мыслей Гвеннан так легко отделаться не могла. Слишком многое в происшествиях было созвучно не только с прочитанными ею книгами (черные собаки, дьяволы, страшные чудовища, появляющиеся иногда во время сильных электрических бурь), но и загадочными записями, найденными раньше в этот же день. Воспоминание об этом зле с красными глазами вызывало у нее такое чувство, которым она даже и не думала с кем-нибудь поделиться… И этот ужасный запах… 
 Может ли такой запах быть свойственным известным животным? А что если она видела то же существо, которое напало на ферму Хаскинсов? Слишком похоже на описания в книгах, хотя она ни с кем не может этим поделиться. 
 Немного погодя, закрывая дверь библиотеки, Гвеннан вздрогнула: из-за большого куста сирени, теперь лишенного листвы, к ней неожиданно кто-то подошел. 
 – Мисс Даггерт… 
 Гвеннан надеялась, что он не заметил ее испуга. 
 – Мистер Лайл. О, есть ли у вас сведения о вашей тетушке? – Она могла подумать только о таком поводе для их встречи. 
 – Сарис? Нет, я ничего о ней не слышал. Вы ждете письма? – Голос его звучал резко. 
 – Нет. Но я слышала, она заболела. Естественно, я тревожусь… 
 – Естественно, – снова в голосе его прозвучала насмешка. – Я не посыльный. Скорее… можете считать меня телохранителем. Вы знаете, поблизости бродит Черный Дьявол. Мне кажется, у вас была возможность лично убедиться в его существовании. И у вас действительно одинокий дом. Туда сейчас идти одной опасно. 
 – Я всю жизнь дважды в день хожу этой дорогой, – возразила Гвеннан, неспособная удержаться от резкости в ответе. Она не желает признаваться Тору Лайлу, что чего-то боится. Что, закрывая дверь библиотеки, она припоминала, сколько темных мест на дороге и каково расстояние от одного дома до другого. 
 – Да, но это было до появления Дьявола. Скажите, мисс Даггерт, какой теории вы придерживаетесь? Что это сбежавшая бешеная пантера? Или что-то другое? Может, из прошлого? 
 Она пошла быстрее обычного, он – рядом с ней. Неспособная придумать никакое дело в городе, она не знала, как избавиться от его общества. Обращаться к прямой грубости ей не хотелось. 
 – Понятия не имею, что это такое… 
 – Пантера, – продолжал он, – оставила бы какие-нибудь следы. По крайней мере у вашего дома после дождя. Конечно, Дьявол – он ведь не принадлежит к нашему миру – может не оставлять никаких следов – если пожелает. Например, вскоре после появления здесь, в долине, первых поселенцев, жил кузнец, по фамилии Хаскинс – поразительно, как сохраняются эти фамилии. У него пропал породистый бык. Оказалось, что бык разорван на части. День или два спустя его самого преследовало в лесу нечто, что он так и не смог описать. Главным образом потому что спятил и после этого не пришел в себя. 
 Далее. В 1745 году отряд французов и индейцев, пытавшийся совершить набег на долину, был разогнан, а один из французов убит. Причем у него оказались такие же раны, как у быка. Его товарищи бежали, и больше враг никогда не возвращался в долину. Но Дьявол бродил по окрестностям еще недели две и убил двух коров – а также довел одну старую женщину до такого же сумасшествия, как Хаскинса. О, да, очевидно, у Дьявола есть привычка время от времени навещать эту местность. 
 – Похоже, вы занимались этой темой, – заметила Гвеннан. Она решила сохранить в тайне прочитанное в бумагах Кроудеров, но, очевидно, у Лайла свои источники информации. 
 – О, у нас свои записи по истории долины. Мне кажется, многим Лайлам нравилось вести дневники и тому подобное. Их множество к услугам того, кто захочет поискать старые легенды. Как насчет этого, мисс Даггерт? Не хотите ли помочь мне погрузиться в прошлое? Не знаю, сумеем ли мы обнаружить что-нибудь относящееся к нынешнему случаю, но вам будет интересно. Завтра суббота, и мне кажется, вы закрываете библиотеку в полдень. Не будете ли моей гостьей за ланчем и не позволите ли показать вам… 
 – Нет. – Отказ ее был быстрым и решительным. Она не сразу поняла, насколько резок был ее краткий ответ. И потому, преодолевая внутреннее нежелание, добавила: – Завтра ежемесячное заседание попечительского совета. Я должна сделать там доклад. 
 – Ну, тогда в воскресенье… – начал он тем же ленивым, насмешливым тоном. 
 – В воскресенье церковь, а потом я обедаю с мисс Грэхэм и ее матерью. 
 – Что оставляет нам… 
 – Мистер Лайл, я буду с вами откровенна. У меня нет желания посещать дом Лайлов, пока я не получу приглашения вашей тетушки. 
 Казалось, она заставила его замолчать. Хотя улыбка на его губах сохранилась. После молчания – Гвеннан была уверена, что он продлевает его, чтобы вызвать ее смущение, – он сказал: 
 – Между прочим, вы пускаетесь в бегство. У вас не останется ни единого шанса на победу. Я вам покажу вещи, которые вас поразят. Они совершенно изменят ваш узкий, тесный, скучный мир. Рано или поздно вы это все равно узнаете, но лучше, если я стану вашим проводником, несомненно, лучше, и, вероятно… безопаснее… 
 Беспокойство, которое она всегда испытывала в его присутствии, превратилось в раздражение. 
 – Меня это не интересует. Я хочу, чтобы вы поняли: меня – это – не интересует! – Ей не хватило храбрости выпалить, что он ей не нравится, что его присутствие ей неприятно и что чем меньше она его будет видеть, тем лучше. 
 – Вы заинтересуетесь. Когда наступит время и вы это поймете, дайте мне знать. 
 Гвеннан упрямо покачала головой. Так как, несмотря на ее откровенную враждебность, он не уходил, она попыталась найти другую тему для разговора – такую, которая не ведет к дьяволам, истории или еще чему-нибудь такому. Он был как будто чем-то доволен, и она решила, что плохо справляется с ситуацией. 
 – Куда уехала леди Лайл? Она в больнице? Мне хотелось бы написать ей… 
 – Вы узнаете, если еще не поняли этого, что Сарис – женщина с причудами. У нее есть по всему миру несколько убежищ, куда она удаляется, когда мир ей наскучит. Сейчас она, несомненно, наслаждается в одном из них. 
 – Но она больна! – возразила Гвеннан. Он ведет себя не как заботливый родственник. 
 – Сарис больна или здорова – как хочет и когда хочет. Милая девушка, не рассчитывайте, что Сарис долго будет интересоваться вами. Она часто проявляет интерес к кому-нибудь, начинается игра в дружбу, а потом, когда ей надоедает, она разрывает знакомство. И могу подтвердить, что Сарис часто все надоедает. И в таком случае самый приемлемый выход – болезнь. Вы не согласны? 
 – Я ее видела он – она больна, – повторила Гвеннан, сдерживая свое раздражение – а вместе с тем и растущее подозрение, что он, возможно, прав. Она часто гадала, чем вызвано ее неожиданное приглашение в дом Лайлов. Неужели это всего лишь игра? Нет, она отказывается в это верить. 
 – Естественно. Сарис – прекрасная актриса… 
 Гвеннан резко остановилась, полуобернулась к нему. 
 – Я не знаю, чего вы хотите, зачем говорите мне все это. Если считаете, что ваша тетка больше не хочет меня видеть в своем доме, зачем приглашаете? Что за этим?.. 
 Хотя улыбка не покидала его губ, она была уверена, что в холодных глазах мелькнуло раздражение, даже гнев. Во время первой встречи она заметила неестественно яркий блеск его глаз; теперь же, в вечернем свете, они были цвета зимнего льда, тусклые и такие же холодные. 
 – Вы желаете момента истины. Хорошо… мне хотелось избавить вас от лишнего расстройства, потому что… потому что я нахожу вас интересной. В таком скучном городке мало интересного. Но вы живете другой жизнью, тайной, под вашей колючей внешностью. Как я уже заметил, у моей тетушки случаются приступы внезапного интереса к людям. Но они ей быстро наскучивают, особенно когда ей приходится жить в заброшенном семейном склепе. Таков на самом деле дом Лайлов, знаете ли, мавзолей Лайлов, насыщенное историей место, которым больше никто не интересуется. С вашей помощью она надеялась развеять свою скуку. Но вы для нее ничего не значите, всего лишь беглое увлечение.
 С другой стороны, я… 
 Гвеннан продолжала смотреть на него. 
 – Я не интересуюсь. Я уже сказала вам и повторяю. Может, на этот раз вы поймете. Вы сделали свое предложение. Вам тоже нужно лекарство от скуки, мистер Лайл? Я отказалась принять приглашение. Мне кажется, нам больше нечего сказать друг другу. Прошу прощения… 
 Она сделала шаг, но он протянул руку и преградил ей путь. 
 – Вы не должны… – Прорвалось нечто странное, что она постоянно ощущала в их разговорах. 
 – Что? – Гвеннан больше не могла сдерживать свое раздражение. – Мистер Лайл, не понимаю, почему вы хотите продолжить этот разговор. Нам просто нечего сказать друг другу. 
 На его лице больше не было насмешки. Он слегка прикрыл веки, так что она не видела холодного блеска его глаз. Как будто быстро и напряженно думал, пытался найти слова, сказать нечто очень важное – для него. 
 Другую руку он поднял почти на уровень ее глаз. Шевельнул пальцем. Внезапно ее охватила дурнота, почти такая же сильная, как тогда, когда она уходила от страшных глаз в бурю. Она почувствовала приступ гнева, подняла руки в перчатках и изо всех сил оттолкнула преграждавшую ей путь руку. Одновременно она ощутила сильную головную боль, как будто туда что-то ворвалось, пыталось освободиться. 
 Сквозь туман, на несколько мгновений затянувший ее зрение, она увидела, как у него в очередной раз изменилось выражение. Он широко раскрыл глаза, они ослепительно сверкали голубым светом. Губы шевелились, будто он произносил не слышные ей слова. 
 Гвеннан быстро шагнула влево. Снова подняла руки и с силой оттолкнула его руку. Преграда пала, будто она обрушила на нее тяжелый удар. И Гвеннан прошла мимо него, быстро, гордо, не оглядываясь, хотя все в ней требовало: беги! Она каждое мгновение ожидала, что его рука опустится ей на плечо, остановит ее. 
 Эта стычка далеко превосходило все, что она знала в жизни, и вначале она даже не могла поверить, что такое произошло. Каковы мотивы его поступка, чего он от нее хочет? Ясно, что он почему-то не хочет ее общения с леди Лайл, но ему самому она зачем-то нужна. 
 Гвеннан покачала головой. Возможно, он сказал ей правду. Если подумать, его версия событий имеет смысл. Но только что-то в ней сопротивлялось. Она не могла поверить, что леди Лайл изобразила болезнь, лишь бы избавиться от нее, Гвеннан Даггерт. Зачем такая сложная игра? Достаточно просто больше не присылать приглашений. Несомненно, эта женщина понимала, что Гвеннан не станет навязывать свое общество. 
 По крайней мере он не пошел за ней. Может, все дело в ревности. Хочет быть первым для своей родственницы. В это Гвеннан могла поверить. Но в таком случае почему он интересуется самой Гвеннан, зачем так настойчиво приглашает быть его гостем? 
 Она продолжала быстро идти. И все время сознавала, какое множество кустов и живых изгородей обступает дорогу. Рассказы Лайла, вероятно, извлеченные из семейной истории, то, что она узнала сама, в том числе и сегодня, – все это не позволяло задерживаться в сгущающихся сумерках. 
 Она миновала дом Харрисов и теперь шла мимо длинного палисадника, принадлежащего Ньютонам. Девушка с радостью заметила, что в их доме уже горит свет. Потом – конец аллеи с деревьями, на которых еще сохранялась высохшая осенняя листва. Дальше уже подход к ее дому. Дом у Даггертов маленький и жмется к земле. Серые обитые досками стены. Мисс Несса давно решила, что белая краска – это излишество, и до последнего года продолжала красить дом в тусклые тона. 
 Как всегда, у оснований стен набросано множество ветвей, ветер шевелит груды листьев на дороге и во дворе. Но что-то сегодня в доме новое. Может, просто она смотрит на него так, как редко это делает. Обычно сразу ныряет во входную дверь и не очень рассматривает, что снаружи. Она никогда не любила возиться в саду, и двор для нее – это не место, где летом выращивают цветы. 
 Теперь собственный дом показался Гвеннан присевшим, пригнувшимся в угрозе и страхе. Покачав головой от такой фантазии, она решительно подошла к двери, сунула ключ в замочную скважину, привычным движением повернула выключатель на стене, и у нее перехватило дыхание. 
 Глубокий вдох… 
 Гвеннан застыла. Злой запах распространяло существо, смотревшее на нее через окно… сейчас тоже запах… хотя не такой сильный. И… в нем не чувствуется зло. 
 Помимо библиотеки, мисс Несса время от времени интересовалась травами и, пока была в состоянии, выращивала в саду травы для кухни, пряности, которые выдерживают местный суровый климат. По временам дом ее наполнялся запахом пряностей: гвоздики и гвоздичного дерева, корицы. Эти запахи в представлении Гвеннан всегда связывались с солением и маринованием. 
 В запахе, который она ощутила сейчас, был оттенок пряностей. Но это не кухонных запах. И не более тонкий запах лечебной смеси трав и лепестков цветов. 
 Она медленно прошла по прихожей, высоко подняв голову, будто подражая одной из собак Сэма Граймза, – идя по незнакомому запаху. Он становился все сильней. Как будто призывал ее, как будто обращался не только к обонянию, но и к другим чувствам. 
 Он не привел ее в холодную переднюю гостиную, в которой она редко бывала в эти дни, заходила только по необходимости – стереть пыль. Она остановилась у двери, чтобы убедиться в этом. Кухня. Она вошла в ее теплоту, включила свет и осмотрелась. Все так, как она оставила утром. Слабо пахнет яблоками в маленькой корзине на столе – и все. 
 То, что она ищет, не здесь. Остается ее спальня. Гвеннан, оставив верхнюю одежду на диване, уверенно пошла в спальню. 
 Дверь закрыта. Разве она не оставила ее утром открытой? 
 Она положила руку на ручку, но не стала ее поворачивать. Свет… слабый… но заметный в полутьме этой части прихожей. Образует тонкую линию перед ее ногами там, где дверь не плотно примыкает к истертому полу. Слишком слабый, чтобы быть светом лампы, он тем не менее есть. 
 Гвеннан глотнула. Во рту у нее пересохло, но ладони рук были влажны. Она должна… Рука ее сжала ручку, Гвеннан рывком распахнула дверь, сильнее, чем рассчитывала. Но не стала включать свет. В комнате какое-то свечение, не ровное, а пульсирующее, будто дышит живое существо. 
 На морском сундучке в ногах ее кровати шар, будто из желтоватого хрусталя; он центр этого свечения. Шар лежит на вогнутом основании размером примерно с ее ладонь, в центре подноса, напоминающего декоративную тарелку или широкое блюдо. От него исходит запах, наполняющий комнату. 
 Гвеннан осторожно приближалась, делая маленькие шажочки. Ей показалось, что с ее приходом в комнату пульсация стала сильней и ровней. Она снова почувствовала резкую боль в глазах, такую сильную, что опустилась на колени, поддерживая руками голову, зная, что что-то с ней происходит. Ее начала бить сильная дрожь от страха перед неизвестным. Она знала, что это только начало. 
 Шар начал окутываться дымкой. Она не могла сказать, исходит ли дымка от шара или это просто туманится ее зрение. Гвеннан сознавала только, что захвачена чем-то, что выше ее понимания, что она не способна двигаться, будто ее связали. 
 Под поверхностью шара замелькали какие-то тени. Они появлялись и исчезали – с определенной целью, в этом Гвеннан была уверена. Они становились яснее, отчетливей. На мгновение ей показалось, что она видит статуэтку из дома Лайлов – женщину-дерево. Но только теперь она была живой, взмахивала своими усаженными листьями волосами, высоко поднимала в возбуждении руки-ветви. Дриада будто приветствовала приближающуюся бурю. 
 Появилась еще одна тень. Гвеннан увидела одежду, металлические блестящие доспехи. Древесная женщина опустила руку-ветвь, провела ею по голове путника. Рассмеялась, когда он отшатнулся, губы ее свелись кружком, она подула, полетели листья. 
 Оба исчезли. Гвеннан увидела морской берег, волны набегали на него, покрывали песок пеной. В волнах прыгали и скользили маленькие темные существа. Гвеннан не могла ясно различить их, но знала, что это не рыбы и не птицы, а какая-то форма жизни за пределами ее знаний и представлений. 
 Лениво вилась дымка, глаза Гвеннан смыкались. Ей казалось, что все, что за пределами шара, теперь не имеет значения. 
 Картина снова изменилась. На этот раз Гвеннан узнала насыпь. Вот и три камня, высокие, бросающие вызов небу, обладающие силой, большей, чем их прочная поверхность. Это… 
 Дверь… или якорь? Мысли Гвеннан метались. 
 Руки ее лежали на краях сундучка, одна ладонью вниз, по обе стороны от блюда с шаром. На блюде показались кусочки голубоватого камня – таким ей виделась игра теней – и среди них, как среди углей, огоньки. Девушка дышала медленно, глубоко, в ритм пульсации шара. Теперь в нем не двигались никакие фигуры – напротив, казалось, свет угасает, дым расходится и наконец совсем исчезает. 




 Глава пятая 


 Дым растворился в пустоте, свет в шаре потускнел, исчез. Гвеннан подняла руку – кончики пальцев еще ощущали слабое тепло. Она взяла поднос, на котором стояла странная лампа; крепко держа его, встала с колен, повернулась, чтобы перенести его в реальный мир своей кухни. 
 Теперь принесенное ею лежит на хорошо выскобленной поверхности большого деревянного стола, здесь она не исчезнет, здесь она совершенно реальна. Стеклянный шар; может быть, хрустальный, абсолютно правильной формы, отполированный, но сейчас пустой и прозрачный. Девушка снова осторожно коснулась его. Он слегка переместился, потом скатился со своего основания, упал на поднос и придавил голубоватый песок-гравий. Стало видно то, на чем он лежал. Пьедестал из темно-зеленого сверкающего камня, в форме набегающей морской волны, а в середине волны… 
 Гвеннан смотрела, не веря своим глазам. Она уже видела это – много раз – столько же раз, сколько встречалась с леди Лайл. Цепь из сложно переплетенных, странной формы кусочков металла – серебра, с оттенком зелени. Она привлекает взгляд и удерживает его. И серебряная подвеска – диск, увенчанный рогами, – сплавленные вместе полная луна и полумесяц. 
 Поверхность диска не пустая, какой она видела ее раньше. Внимательно вглядываясь, Гвеннан различила круг символов, похожий на циферблат часов. Но эти символы, зеленовато светящиеся, вовсе не цифры. Маленькие, они так тщательно выделаны, что видны абсолютно ясно. Это знаки зодиака. Нет стрелок, обозначающих часы и минуты, но из середины диска вырывается луч, по-видимому, внутри самой поверхности, треугольник, каждой своей вершиной касающийся одного из символов. 
 Как это сокровище здесь оказалось?.. почему?.. Гвеннан не могла догадаться. Но каким-то образом она знала, что оно принадлежит ей, что она должна взять его, как будто сама леди Лайл передала его ей во время их последней встречи. 
 Ей не хотелось его касаться. Как будто стоишь перед дверью: откроешь ее – и твоя жизнь изменится. Она была в этом уверена, будто ей пообещали это, передавая сокровище. Готова ли она открыть дверь – сделать шаг вперед… войти?.. 
 Гвеннан села на стул, оперлась локтями о поверхность стола, положила подбородок на руки и принялась изучать то, что лежало перед ней. Итак, перед ней выбор, честный и справедливый. Но в глубине души она знала, что, еще не начав действовать, выбор она уже сделала. Она облизала губы, протянула руку и взяла подвеску. Цепь обернулась вокруг ее запястья, будто подвеска по своей воле прикрепилась к ней. Световой треугольник на циферблате передвинулся, как стрелки, показывающие новый отрезок времени, только касался он не цифр, а новых символов. 
 Она ощутила, что металл в ее руке теплый, как живой. Гвеннан знала, что теперь не может избавиться от него, даже если захочет. Она подняла цепь, нашла замок, и через мгновение подвеска оказалась у нее на груди, как ее всегда носила леди Лайл, циферблат с символами спрятан, к миру повернута противоположная, пустая поверхность диска.
 Девушка выпрямилась, покачала головой. Будто во сне. Она была слегка удивлена. У нее появилось растущее ощущение, что она поступила правильно, поступила, как лучше. Лучше – для кого? Но это небольшое сомнение она отбросила. 
 Встав, она обошла дом, проверяя запоры на дверях и окнах, как делала всегда, с той ночи с бурей. Последней подошла к входной двери и с помощью фонарика осмотрела наружный замок. Ни следов, ни указаний, что его вскрывали. А единственный ключ у нее. Но тогда как?.. 
 Кто-то входил. Подвеска, которая теперь на ней, шар в кухне – это доказательства, неоспоримая истина. Тор Лайл? 
 Взяв хрустальный шар, она снова поставила его на основание. Может, это какой-то хитроумный трюк, придуманный им? Но подвеска принадлежала леди Лайл, не Тору. А хозяйка дома Лайлов исчезла. 
 Эти ее смуглые молчаливые слуги… Может, один из них обладает способностью вторгаться в ее дом, не оставляя следов? Он принес этот дар? На самом ли деле это дар? В ней шевельнулось беспокойство; мимолетное, оно тут же рассеялось. 
 Гвеннан повернулась к шкафу, сняла с широкой нижней полки банки консервов, чтобы расчистить место для подноса с шаром. Потом банками заставила поднос, закрыла шкаф и стояла, дыша чуть учащенней. Наверно, надо спрятать и подвеску. Руки ее поднялись и тут же повисли. Нет, это она должна держать при себе. 
 Если Тор играет в свои игры, она должны быть предупреждена. Ключ ко всему – леди Лайл, в этом Гвеннан была уверена. Может, ее одурманил дым или запах. Но леди Лайл берегла эту подвеску. Если бы только она больше знала. 
 У нее разболелась голова. 
 Тор разговаривал с ней сегодня, пытался зазвать ее в дом Лайлов. Она сжала руки в кулаки, ударила ими по столу так, что стало больно. Она завязла – прочно – в чем-то, чего не понимает. Единственный выход – удерживать воображение в узде и продолжать жить как ни в чем не бывало. Она достала из кармана пальто записную книжку, но не стала просматривать свои выписки из старых документов. Больше ничего подобного, ничего имеющего отношения к «дьяволам», стоячим камням – или жителям дома Лайлов! 
 Гвеннан готова была бросить записную книжку в печь и поднести к ней спичку, но не смогла заставить себя сделать это. Вместо этого засунула ее в ящик письменного стола рядом со старым продавленным диваном. Потом принялась готовить ужин, решив думать только о тех фактах и цифрах, которые приведет в завтрашнем отчете. 
 Снаружи уже темно; она слышала, что поднимается ветер. И хоть уже очень позднее время года для грозы, вдалеке послышались раскаты грома. Не отдавая себе отчет, Гвеннан время от времени взглядывала на окна. И видела только отраженную в стеклах освещенную кухню. Она пожалела, что у нее нет плотных занавесей, чтобы отгородиться ими от внешнего мира. Те, что у нее есть, льняные, для этого не годятся. Снаружи  ничего  нет, кроме ночи и ветра, поднимающего тучи листьев. Ничего! 
 Она ела медленно, ложку за ложкой, но еда казалась ей безвкусной, во рту пересохло, и она постоянно отпивала приготовленный ею шоколад. Пища тяжело ложилась в желудок, и Гвеннан опасалась, что у нее повторится один из тех приступов расстройства желудка, которые так часто случались в последние месяцы болезни мисс Нессы – тогда она постоянно прислушивалась к голосу в соседней комнате. Теперь она тоже вслушивалась, всем телом, в шум ветра и отдаленный гром. Это должен быть гром. Молнии пока не было видно. 
 Гвеннан перемыла посуду. Никогда раньше не испытывала она такого одиночества. Может, завести кошку? У Ньютонов постоянно новое потомство. Надо бы попросить котенка. Мисс Несса всегда была против домашних животных: она твердо заявляла, что от них больше неприятностей, чем проку. Успокоительно будет иметь рядом с собой что-то живое. 
 Успокоительно? Что с ней? Раньше она ни в ком не нуждалась. Мисс Несса – это лишь по долгу, а не товарищ. Гвеннан давно научилась жить своей внутренней жизнью, своими запросами, и, как часто самоуверенно думала, она вполне довольна, несмотря на внешне скучную жизнь. 
 Она решительно взяла бумаги, разложила их на столе, сосредоточилась с хмурым выражением. Математика никогда не давалась ей легко, и приходилось всегда бороться с собой, чтобы решать задачи. 
 Она столбиками выписывала числа, складывала, вычитала, проверяла и снова перепроверяла. Перед ней не числа – прочные блоки, башни, устремленные в небо каменные пальцы! Гвеннан негромко вскрикнула, ручка вырвалась у нее из пальцев и покатилась по столу. 
 Перед ней стоячие камни, видные вначале только очертаниями. Постепенно они становились все материальнее, и она увидела трехмерную картину – стоящие на насыпи под ночным небом камни. Небо затянуто облаками, но камни ясно видны, они пульсируют, светятся тем же огнем, что и хрустальный шар. Гвеннан схватила лист бумаги, смяла его, швырнула на пол. На следующем листе снова начали вырисовываться камни… 
 – Нет! – Девушка отскочила от стола. Она не подчинится этому! Она Гвеннан Даггерт, в своем собственном доме. Она принадлежит себе. 
 Ноги ее двинулись к дивану. Руки не подчинялись ей. Они схватили пальто, начали надевать. Ею владела чья-то воля. 
 Она взяла шарф и шапку… 
 – Нет! – Она слышала, как в пустом доме гулко отдается ее голос. В нем звучала испугавшая ее нотка. Она по-прежнему одурманена? Или у нее раздвоение личности? Одна Гвеннан пленена в теле другой… 
 Напряженно, ведя безнадежную внутреннюю войну, она передвигала ноги. Пытаясь остаться на месте, Гвеннан вышла из кухни, прошла по прихожей. Ее руки, эти предательские руки, открывали запоры на двери. 
 Раскат грома. Гвеннан оказалась в ночи. В последней попытке уцепиться за реальность она держала дверь, но ветер вырвал ее и захлопнул. Вокруг летали листья. В удалении блеснула молния, но дождя не было. 
 – Нет!.. – Она отчаянно сопротивлялась тому, что делает. Но не было спасения, возврата назад. Был только кошмар, в который она попала и из которого никакими усилиями не могла вырваться. 
 Неведомая сила овладела ее телом. Гвеннан не спотыкалась, она быстро шла, потом побежала. На дорогу – да, она знает, куда идет. К стоячим камням. 
 Паника, хуже самой сильной физической боли, овладела ею; Гвеннан хотела закричать, броситься на землю, хвататься за каждый куст или дерево, мимо которых проходила. Но ничего этого она не могла сделать, только шла вперед, подчиняясь принуждению. Она подумала, что, вероятно, спастись ей не удастся, но нужно беречь энергию для последней, отчаянной попытки сопротивления. 
 Перед ней стена, обозначающая границы владений Лайлов. Гвеннан перелезла через нее, больно ударившись коленом. Вот и край леса. Лес… нет, только не сюда! Да, она пойдет к камням, умоляла она, но не через лес! 
 Очевидно, ей позволили одержать небольшую победу. Она не пошла меж деревьями, а обогнула лес, пошла открытым лугом. 
 Как и на кухне, она увидела камни светящимися в ночи. От них исходило серовато-белое сияние, а с вершины самого большого камня в небо уходил луч. Он стоял неподвижно, как горящий фитиль; ветер, который бил Гвеннан, его не трогал. 
 Девушка подошла к основанию насыпи. По бокам самого высокого камня отчетливо виднелись символы, которые она видела едва заметными линиями. Они резко выделялись на фоне свечения. Казалось, они движутся, но когда она пыталась следить за каким-нибудь одним, он оставался неподвижным. Но символы под ним, над ним плыли и переплетались. Шаг за шагом она начала подниматься к камням. 
 На груди она ощутила тепло. 
 Подвеска! Она забыла о подвеске. В памяти ее возник этот диск с лучом, который передвигается, касаясь то одного, то другого символа. Он как будто чертит схему, накапливает энергию. Тепло усиливалось, и паника покинула девушку. Подбодренная, она распрямилась. 
 Гвеннан добралась до двух меньших камней в тот момент, как ударил сильный гром. Небо над ее головой будто раскололось надвое. Молния ударила в лес, от яркого блеска Гвеннан на мгновение ослепла. 
 Она пошатнулась. Молния ударила во что-то. Послышалось эхо. И тут она услышала не гром, а крик, низкий, но внятный. Даже не крик, а рычание. На краю леса, скрывавшего дом Лайлов, показалось какое-то движение. Как будто свечение, очень слабое, но вполне различимое. 
 Фонарик… Тор? Он ждал ее? Испытанное ею принуждение – его дело? Она не могла выразить в словах, но знала, что Тор способен вызывать к жизни силы, которых она не понимает. 
 Свечение из-под нависающих теней деревьев медленно приближалось. Это не фонарик, скорее очертания движущейся фигуры. Кто это, пока трудно разобрать. Фигура сама испускает свет. 
 И тут ветер донес до нее тошнотворное зловоние, которое она встречала уже дважды. Хотя это, несомненно, не то черное чудовище, смотревшее на нее из ночи. Но оно тоже чуждое, пугающе чуждое. 
 Гвеннан попыталась сбежать с насыпи, убежать через поле за ней. Это охотник. Она знает это, как будто знание передалось ей вместе с запахом. В нем чувствуется голод и целеустремленность, стремление преследовать, убивать… 
 Рука Гвеннан скользнула под пальто, отчаянно, как талисман, сжала подвеску. Такая слабая защита от того, кто подкрадывается к ней. Она сделал шаг к камням-двойникам, протиснулась между ними, задевая их плечами. Но как они могут ее защитить?.. 
 Гром ли это, разрывающий мир, или другая, более могучая и в то же время более податливая сила, которую Гвеннан не распознала? Она ослепла – не из-за блеска молний, а потому, что ее охватила темнота, напряженная и густая, захватила и удержала. Темнота, холод… и болезненное ощущение отсутствия постоянства… ее отрывают от всего, что нормально и обычно для ее существа. 
 Темнота исчезла – не поднялась, не растворилась. Как будто в темном мешке появились разрезы, а потом мешок сорвали и выпустили ее на свободу. Ночи нет. Вокруг светло. Гвеннан скорчилась, прижимаясь плечами к камню. Перед ней местность – не поля и луга, которые ей знакомы. Какое-то совсем другое место. 
 Она закричала, закрыла глаза руками. Что случилось у стоячих камней? Она упала, поранилась и теперь видит галлюцинации? Но картина перед ней не менялась. Вместо солнца зеленоватое свечение. Диск, который она держит в руке, стал еще теплее. От него исходит ощущение спокойствия – будто это якорь, который дает сомнительную безопасность. Она выдержала схватку с собственным страхом и опустила руку, чтобы осмотреться. 
 Перед ней и ниже ее расстилалась открытая местность, хотя, медленно поворачивая голову, сначала направо, потом налево, она разглядела густую тень. Это лес, высокий и густой, таких лесов она не знает. Открытая местность поросла короткой жесткой растительностью, похожей на мох. Тут и там виднелись круглые пятна: одни как будто покрыты песком тускло-золотистого цвета, другие сплошь поросли низкими многочисленными серо-белыми цветами. 
 В этих пятнах что-то странное. Покрытые песком – они казались привлекательными, те, что с цветами – отталкивали. Гвеннан подняла голову и посмотрела в небо. Ни следа солнца. Непонятен источник зеленоватого свечения. Она снова посмотрела на поверхность, и ей показалось, что она различает золотые всплески над песком и болезненные серые туманные завитки над цветами. 
 Ничего не двигалось, ветра не было. Вдали, где темной стеной стоял лес, не шевелился ни один листок, не раскачивалась ни одна ветвь. Как будто перед ней раскрашенный пейзаж, задник какого-то театрального представления. 
 Почему-то Гвеннан потеряла способность удивляться; чувства ее притупились. Подвеска давала убежище от страха. Начало пробуждаться любопытство. Но она по-прежнему не собиралась отходить от скал. Провела рукой по камню, чтобы на ощупь убедиться, что чувства ее не обманывают: это реальность. 
 Ни ветра… ни звука… 
 И тут – как легкий удар по оконному стеклу нарушает тишину, вдали послышался резкий, пронзительный высокий звук горна. Гвеннан взглянула направо. Наконец-то движение в стене леса. Оттуда показались легкие тени, прижимающиеся к земле. Показавшись, они подали голос. Похоже на собак, идущих по следу добычи, которую они вскоре догонят. Гвеннан видела, как они пересекают песок, но стороной обходят пятна с цветами. И это не собаки. Мех у них белый, но лапы, хвосты и уши золотистые. А глаза ярко-зеленые, слишком большие для узкой вытянутой головы. 
 Снова прозвучал рог. Из леса ровным галопом вышел огромный олень… Олень ли это? Гвеннан могла использовать только знакомые ей слова, и это не очень подходило. Животное величиной с лошадь, у него разветвленные золотые рога, никакого седла или узды. 
 На нем женщина. Ее золотые волосы перевязаны на затылке, но длинные пряди развеваются впереди и вокруг нее, как будто с собой она везет прирученный ветерок. На ней брюки сине-зеленого цвета, причем цвет этот все время переливается, как в морской волне. Куртка того же цвета оставляет руки обнаженными до самых плеч; на руках толстые золотые браслеты. В одной руке она держит изогнутый рог, в другой – короткое золотое копье, конец которого ярко сверкает. 
 Она, следуя за сворой, подъехала ближе; голова ее высоко поднята, и Гвеннан смогла ясно увидеть черты лица. Девушка вздрогнула. Это не ее мир, и тем не менее перед ней леди Лайл, вернее ее более молодая копия; годы исчезли, вся молодость и красота вновь с нею. 
 Олень остановился, но как будто беспокоился, переступал с ноги на ноги, поднимал копыта, нетерпеливо топал. Псы, поравнявшись с тем местом, где прижималась к земле Гвеннан, как будто потеряли след. Рассыпались, принюхиваясь, держась на приличном удалении от пятен с цветами; приближаясь к этим пятнам, они низко рычали. 
 Никто не замечал Гвеннан, не ощущал ее запаха. Она была благодарна этому. Женщина также не смотрела в ее направлении. Смотрела она на полоску леса слева от себя, как будто ожидала, что там что-то появится. 
 Послышался звук, медный, резкий, режущий слух. Псы собрались вместе и окружили оленя с всадницей. Она повесила рог через плечо на золотой перевязи, взяла в обе руки копье. Оружие показалось Гвеннан слишком хрупким и маленьким. 
 Девушка посмотрела на полоску леса. Снова движение на краю деревьев. Но вышли из леса не собаки. Из-под укрытия низко нависших ветвей показались какие-то сгорбленные фигуры, обманчиво медлительные: передвигались они с невероятной скоростью. Некоторые, как люди, на двух конечностях, другие – на четырех лапах. И все это чудовища из самых мрачных кошмаров. Существо с крыльями и совиной головой. Крылья его непрестанно бились, но оно не летало: вероятно, крылья не могли поддержать его в воздухе. Другое существо – карикатура на человека, с телом, покрытым шерстью. Низко свисающие руки оканчиваются лапами с острыми когтями. Третье – на четырех лапах. Передняя часть как у волка, задние конечности – человеческие ноги, хвоста у него нет. И другие, искаженные, гротескные. От некоторых Гвеннан тут же отводила взгляд, испытывая легкую дурноту. 
 У них тоже есть хозяин, он тоже верхом. Огромное ящероподобное существо показалось в конце своры. Чешуйчатая спина оканчивается костяными выростами. Между двумя самыми большими сидит мужчина. Голова у него тоже обнажена, и короткие золотистые завитки волос слишком хорошо знакомы Гвеннан. У этого человека лицо Тора. 
 Подобно женщине, он в брюках, сапогах и куртке, но его одежда пепельно-серая, под цвет шкуры животного, на котором он сидит. Прижав к бедру, он держит черный стержень без острия. Гвеннан не сомневалась, что это какое-то оружие. 
 Чудовище остановилось на порядочном удалении от женщины и ее собак. Две группы противостояли друг другу. Никаких речей, животные сохраняли полное молчание, но глядели друг на друга с ненавистью, которая ясно читалась в линиях их напряженных тел. 
 Может быть, всадники общаются без слов? Гвеннан подумала, что, вероятно, так и есть. Несомненно, это встреча заклятых врагов, но они как будто не могут начинать открытую схватку. 
 Она чуть переместила свой вес и… 
 Подвеска в ее руке, казалось, двинулась сама, оттолкнулась от ладони. Приятная теплота превратилась в обжигающий жар. Девушка вздрогнула, негромко вскрикнула от боли и выпустила подвеску, продолжая держать конец цепи. Поверхность с циферблатом наружу, все символы ярко горят. Гвеннан была уверена, что у нее обожжены пальцы, однако на коже ни следа ожогов. 
 Этот короткий негромкий возглас привлек внимание двоих внизу. Они резко повернули головы, отыскивая ее взглядом. Она скорее почувствовала, чем увидела их удивление: лица их оставались абсолютно лишенными выражения. Олень и драконоподобное существо повернулись, двинулись, оставаясь на одной линии, но держась на расстоянии друг от друга, и приблизились к насыпи. Гвеннан заставила себя встать. Она не знала, какая опасность ее ждет, но была достаточно горда, чтобы не встретить ее на коленях. Она не животное, боящееся уничтожения. 
 Тор… леди Лайл… она только так могла их называть про себя, несмотря на их странную одежду и странных спутников. Их взгляды не отрывались от нее, и ей казалось, что в них не просто узнавание. Первой заговорила женщина. 
 – Странница издалека, добро пожаловать – благодаря тому, что ты принесла с собой… 
 Тор рассмеялся. 
 – Правда, родственница? Или ты надеешься получить у этой странницы помощь в нашей битве? Никто не придет к тебе на помощь, как бы сладко ты ни призывала своим рогом. Разве не так, чужестранка? 
 Теперь он требовал ответа у Гвеннан. 
 – Вот эта моя родственница считает, что ты будешь служить ей в битве. Не сомневаюсь, она строит для этого хитрые планы. Но что наша война для тебя? Ты принадлежишь к другим… короткоживущим, лишенным памяти. Ничего не ждет тебя в этом мире, кроме… 
 Он щелкнул пальцами, и существо с совиной головой повернулось к девушке, демонстрируя красные огненные ямы на месте глаз. 
 – … кроме встречи с моими верными и послушными слугами. – Голос его звучал негромко, как мурлыканье огромной кошки, уверенной в том, что ее добыча никуда не денется. – Ты смертная, а мои звери всегда жаждут горячей крови. Не так ли, слуги мои? 
 Кошмарные существа, сопровождавшие его к насыпи, зарычали, закашляли; человек-волк завыл. 




 Глава шестая 


 Гвеннан хотела возразить, может быть, даже закричать, но как будто онемела. Заговорила женщина, которая была леди Лайл и в то же время не была ею. 
 – На самом деле выбор за тобой. Это очень древняя борьба. Но мы все время возрождаемся, и те, что с другой кровью, тоже. Но ты не понимаешь, тебе все это кажется сном. Ты… 
 Ее голос заглушил хохот Тора. Одно из животных, карикатура на человека, волосатое существо, приводящее Гвеннан в ужас, подошло поближе, вытянув лапы, будто хотело схватить девушку. 
 – Выбора нет! – Мужчина противоречил женщине, он произнес свои слова с высокомерным пренебрежением. – Ты должна принять участие в этой борьбе, хочешь ты того или нет. В тебе, должно быть, есть капля древней крови, женщина из другого мира, иначе ты не нашла бы пути к нам. И эту кровь один из нас сможет использовать в своих целях! 
 Камень прочно держал ее, как будто ограждал стеной. Он напоминал ей о существовании реальности. Но больше всего она рассчитывала на подвеску, цеплялась за нее, держала в одной руке, вторую положив поверх. Металл пульсировал теплом, он становился все горячей. Но Гвеннан сжала зубы и держала его, как держат оружие. Она не знала, как попала сюда, и не доверяла этому миру с зеленым освещением. У женщины лицо леди Лайл (вернее, молодое лицо, похожее на лицо леди Лайл), но и оно не внушает уверенности. Во всех этих формах жизни ореол чуждости. Гвеннан добровольно не станет тут союзницей никому. Но обезьяноподобное чудовище уже у самого основания насыпи… 
 Гвеннан плотнее сжала диск. Про себя она взмолилась о спасении. Назад! Верните ее туда, где ее место, в ее мир! Пусть закончится этот кошмар, пусть страшные чудовища не топчут ее землю. 
 И… 
 Как будто ее ужаса оказалось достаточно, чтобы повернуть какой-то неведомый ключ, и она снова погрузилась в темноту, в пространство, где для нее нет места, где она не может находиться. В голове у нее зашумело, она ощутила приступ боли; боль в самой сути, а не в теле. Холод… и – боль… и снова свет. 
 Не грозовая ночь. И не зеленый мир, в котором верхом едут охотники. Она мигнула, все еще не придя в себя от путешествия через неизвестность, и почувствовала, что жива.
 Она… кто? Неуверенность в собственной личности вновь вызвала ту боль, что поразила ее во тьме. Она не могла ясно мыслить, мысли разбегались… Кто? Где? Цвет, странные цвета стен. Звуки, вздымающиеся и падающие… какое-то песнопение. Она знает, что все это должно помочь ей собрать воедино разбитые осколки картины, создать новую картину. Гвеннан, та, другая Гвеннан, забылась. Она осознала себя. 
 Она – Орта, пророчица Великого Храма. Разве она не сидит на своем обычном месте, на трехногом сиденье пророчиц, перед туманной поверхностью Зеркала Будущего? Теперь волны цвета, окружающие Орту, легко распознаны… Это одеяния благородных, которым позволено присутствовать при пророчестве. Ей достаточно слегка повернуть голову, и она увидит высокие троны, и на них Голос Прошлого и Будущего и Руку Цели, Избранных этого поколения. 
 Да! Она гордо распрямилась, когда знакомые распевы Призывного Гимна наполнили ее энергией для предстоящего пророчества. Теперь она вспомнила: это не обычное пророчество, проводимое в заранее назначенное время, а скорее чрезвычайное. Миру грозит опасность, и она несет всю ответственность за предсказание. 
 Зеркало… сосредоточиться только на зеркале… отбросить все беспокойство, ощущение, что в ее теле живет кто-то другой… кто-то весьма отличный от Орты… все внимание – тому пути, по которому приходит и уходит пророчество. 
 Под ее пристальным взглядом туманная поверхность зеркала изменилась. Вначале туман стал гуще, от центра к краям начали расходиться волны. Все гуще становился туман, все плотнее. Тут и там отдельные его участки делались темнее остальных. 
 Эти темные участки углублялись, втягивали в себя туман, они больше не перемещались, теперь они резко выделялись на фоне породившего их тумана. Она увидела людей, маленьких, далеких, бесцветных – зеркало показывало не физическую картину, а внутреннюю жизненную силу, похожую на искорку. 
 За этими искорками жизни возвышались башни и стены – город. Эти внутренние искорки духа занимались своими делами, как мужчины и женщины, представляющие их в жизни. Сцена быстро изменилась, как будто новая картина сплавилась с предыдущей. Теперь она висит над стенами, улицы заполнены толпами, смотрит на обширный город с высоты птичьего полета. 
 Под ней могучий город. Она продолжает подниматься, и он быстро уменьшается. Отсюда правят всем миром. Городские кварталы простираются на многие лиги, образуя самый великий памятник человечеству. Но город все уменьшается, и она видит земли за его стенами. 
 С этой высоты Орта больше не может различить отдельные искорки жизни. Они слишком малы, затеряны в обширности пространства. Все выше и выше поднимается она. Вот яркая полоска реки – она несет свои воды в море. Крошечные щепки на поверхности воды – корабли, созданные людьми, их гордость, они связывают все части мира друг с другом. Еще выше. Уже и щепочки-корабли затерялись в безбрежности моря. 
 И тут… 
 На небе, в котором она плывет, сверкнул свет. Яркий огненный шар затмил серость изображенного в зеркале мира. Свет его ослеплял, но не настолько, чтобы она не видела принесенный им ужас. 
 Он падал, этот огненный шар, и его сопровождало множество меньших огней. Они падали в море. И когда упали, мир обезумел. 
 Из воды поднялись столбы пара, земля начала корчиться, раскалываться и извергать пламя. Та вода, что не испарилась, вздыбилась и покатилась на берег, высотой в гору были эти накатывающиеся водные массы. Она видела, как первая волна яростно ударилась о землю, ее пенные языки несли всеобщее уничтожение, ни одно созданное людьми сооружение не могло выдержать этого удара разгневанной воды. 
 Первая из могучих волн устремилась в глубь суши. Теперь Орта находилась ближе и ясно видела победу наступление и гибель обреченного мира. Город-порт исчез, будто его тут никогда и не было. Ярость волны не уменьшалась. Казалось, разрушения ее только подкармливают, добавляют энергии. Волна продолжала двигаться вглубь, быстрее, чем любой воздушный корабль, быстрее ураганного ветра. 
 На севере показались языки пламени, они вздымались из самой земли. Из трещин в поверхности выплескивалась расплавленная лава, облака пепла огромными массами взметались к небу. 
 Волна становилась все выше. Ее вершина нависла и изогнулась. Под ней лежал город, похожий на муравейник, на который наступает чей-то сапог. Вода на мгновение, казалось, застыла, а потом обрушилась, ничего не оставляя на своем пути. 
 Орта видела, как падают башни, которые она знала всю жизнь, и среди них самая высокая, с которой звездочеты осматривали небо. Земля закачалась… вода… огонь… Проснулись силы, спавшие от рождения земли. Человек… человек не может жить в таком окружении. Это конец мира, который показывает ей зеркало. Она жалобно закричала. 
 – Смерть, – кричала она сквозь стиснутые губы. – Смерть… она идет с неба… смерть от воды… и огня… и мук самой земли. На нас идет смерть! 
 Она покачнулась на своем пророческом сиденье. Голос ее поднялся в высоком вопле: 
 – На нашем небе будет новая луна, она скроет ту, что нам известна. С ней придут ливни смерти, они будут падать и убивать. А земля ответит им, поднимется в ужасных ранах, изрыгнет огонь и ядовитые газы. Даже Сила не спасет наши жизни. Ничего не останется, кроме воды, огня и жестоких ран земли… 
 – Ты лжешь! 
 Слова, произнесенные холодно и ясно, прорезали ужас, как остро заточенный нож разрезает веревку. Ее вырвало из пророческого транса, она дрожала, ее мутило от увиденного и от того, что так резко прервалось видение. 
 Руки Орты неподвижно застыли, пальцами она впивалась в края трехногого сиденья. Только это удерживало ее на месте. Она повернула голову к высоким тронам, чувствуя, как слюна выступает на губах и течет по подбородку. 
 Та, которая служила Голосом Силы, наклонилась вперед, глаза ее, как острия копий, пронзали Орту своим жестким алмазным блеском. Их голубизна была ледяной. 
 Голос встала, ее совершенное тело лишь слегка прикрывалось тонким кисейным платьем, драгоценности у нее на поясе сверкали так же жестко и холодно, как глаза. На плечи падала волна длинных солнечного цвета волос, так похожих на ткань ее платья, что трудно было сказать, где кончаются волосы и начинается ткань. 
 – Ты лжешь – или тебя коснулась Тьма… – Она произнесла свой приговор медленно и четко. 
 Среди собравшихся вдоль стен послышался ропот. 
 – Похоже, ты больше не видишь истину, пророчица, – продолжала Голос. – Тебя будут судить, и Сила найдет для своего выражения нового слугу. 
 Орта покачала головой из стороны в сторону. Видение по-прежнему не оставляло ее. Она не могла поверить, что кто-то оспаривает правдивость увиденного ею. Ведь хорошо известно, что пророчица не может исказить то, что видит в зеркале. Почему тогда Голос отрицает ее видение – обвиняет ее? 
 Она посмотрела на второго человека на высоком троне – на Руку Цели. Тот взглянул сначала на Орту, потом на Голос, но не шевельнулся и не произнес ни слова. Голос подняла руку в коротком повелительном жесте. 
 Двое подошли и остановились по обе стороны Орты. Грубые руки с силой взялись за ее плечи, заставляя встать. Святотатственность этого грубого применения силы разорвала оцепенение ужаса от видения. Ни один человек: ни жрец, ни стражник – не имеет права прикасаться к пророчице. Она почувствовала, как в ней вспыхивает пламя гнева. Заставляли ее встать младшие жрецы, слуги Руки, – но он ни словом, ни жестом не отдавал приказ. 
 Они повернули ее – от зеркала лицом к обвинительнице. Голос продолжала холодно смотреть на нее, как будто молча ждала протеста, призыва к Силе в этом месте ее проявления. 
 – Ты… – начала Орта, но Голос, по-видимому, не хотела, чтобы она говорила. Один из младших жрецов рукой зажал ей рот с такой силой, что губы ее болезненно ударились в зубы. 
 Голос повернулась, посмотрела на стоящих у стен по праву Силы. Они беспокойно переговаривались. 
 – Она явно лжесвидетельствует. Двадцать месяцев мы читаем небеса – нам ничего не угрожает. Должно быть, Тьма нашла в ней слабое место и хочет принести нам беду. Или она слишком долго смотрела в зеркало. Больше она не будет распространять ложь. 
 Голос широко развела руки, и проявилась Сила, которая живет в ней и говорит через нее. С концов распростертых пальцев устремились вперед лучи, они переплетались друг с другом. Лучи всех цветов радуги: зелено-голубой цвет моря, розово-золотой цвет рассвета, чисто-белый – самого Присутствия. Лучи пульсировали в воздухе, повисли над головами всех собравшихся, принося им радость и веселье – дары Силы. 
 Но Орта не испытывала ни покоя, ни радости – только гнев и страх: она знала, что Сила использовала ее правильно, что показанное зеркалом – правда. Но когда это произойдет, она не знала. Как может Голос с помощью Силы отрицать правду этой Силы? В недоумении Орта позволила двум младшим жрецам вывести себя из зала – все перед ней расступались, не желая близости с той, кто, по словам Голоса, во власти Тьмы. 
 Смущение Орты возрастало. Она никогда ни о чем подобном не слышала. Она правильно использовала зеркало, и с ее помощью Сила показывает будущее – почему тогда оно отрицается? Голос по обычаю не может лгать – разве она сама, осудив Орту, не навлекла на себя Силу? Такой парадокс могла выдумать только Тьма, чтобы привести в замешательство праведных. 
 Орта почти не сознавала, куда ее ведут: к изумлению добавилось истощение, которое всегда охватывало ее после пророчеств. Но на этот раз ее не поддерживала Траса, помощница, и не ждет прохладный, освежающий напиток и долгий отдых в постели. Она пришла в себя в грубой каменной камере, лишь наполовину высеченной под землей; остальное пространство – естественная пещера. Она чувствовала сырость, слышала звуки капающей воды. Орта никогда не была в этом месте – в нем содержатся ждущие справедливости, – но догадывалась, что теперь она пленница и должна ждать, пока ею не займутся Голос и Рука. 
 Прислонившись к холодной влажной каменной стене, которую она ощущала сквозь тонкую ткань платья, Орта старалась хоть что-нибудь понять. Вернись, вернись к тому, что ты почти знаешь, говорил ей разум. Постарайся увидеть, в чем корни той войны, которая разворачивается внутри Силы. 
 Начало – она пыталась пробиться к нему. Она сама – не Сила, а она – из двух частей, которые борются друг с другом. Все живое знает, что Сила – центр любой жизни, что каждый рождается с крошечной ее искоркой, служит ей в изменяющемся мире, возвращается к ней, принося с собой все, что узнал, чтобы со временем родиться вновь. Когда она обучалась искусству предсказаний, то в глубоком сне соприкасалась с этими прошлыми своими жизнями. Некоторые ей отчасти было позволено помнить, потому что их опыт был важен для ее нынешнего дела. 
 Она была рыбацкой дочерью, дружившей с морскими животными, научившейся общаться с ними в те дни, когда такого знания боялись. А потом умерла на гарпуне собственного брата, когда резала его сети, чтобы освободить одно из морских созданий, которое плавало с ней и играло в волнах, на чьей спине она много раз отправлялась в прогулки, полная радости жизни. 
 В другой жизни она была мужчиной. У него был талант кузнеца, он умел сплавлять металлы, знал секрет закалки их до такой прочности, что правители многих земель спорили за обладание его оружием. Он гордился своим мастерством, пока один из владык, хитрый и коварный, не пожелал в одиночку владеть его тайной. Он извлек тайну из мозга кузнеца, а его самого убил. 
 Но только – то, что сейчас прорывалось в ее сознании, не принадлежит этим прошлым жизням. Оно не возникало во время ее обучения пророчествам, но родилось сейчас; оно очень сильно; это не воспоминание о прошлой жизни, оно принадлежит настоящему. 
 Может быть, какая-то другая личность, которую она не узнала, и стала причиной ее бед. Орта сосредоточилась, приветствуя новую личность, давая ей возможность окрепнуть, сливая один фрагмент ее с другими, надеясь постепенно получить целое. 
 Гвеннан… из этих мельтешащих обрывков возникло имя – так ясно, будто оно написано перед ней в воздухе. Не из прошлого… но тогда… откуда? 
 Орта произнесла это имя вслух, как заклинание, которое используют при обращении с талантом пророчицы, чтобы сделать воспоминания яснее. Закрыв глаза, изгнав из сознания камеру, темноту, она подумала: «Гвеннан». Она вложила в эту мысль всю свою энергию, как ее учили. 
 Хоть ее учили только быть пророчицей, она всегда знала о существовании у себя иных способностей. Подчиняясь требованием своей службы, она никогда не исследовала другие линии Силы. Храм Света был воздвигнут на пересечении силовых линий, которые являются кровеносной системой планеты. То, что эти артерии встречаются здесь, почувствовали сотни лет назад. 
 Поэтому в этом месте вибрации земли особенно сильны. Голос и Рука приучались использовать эту Силу, призывать ее для добра, точно так же как Орта училась пользоваться ею для пророчеств. Орта – это только сосуд, в который вливается предсказание, когда она смотрит в зеркало. Никогда не пыталась она воспользоваться Силой для других целей. 
 И только сейчас, в замешательстве, чувствуя, что происходит что-то глубоко неправильное, затрагивающее основы ее мира, она решилась на это. Если она согрешила, если утратит контроль, ее поглотит вызванная ею Сила. 
 Орта сжала кулаки, весь свой мозг, все силы своего стройного тела она подчинила одной задаче. Она вспоминала картину силовых линий, которые дают жизни возможность существовать и процветать. Эти линии образуют сеть, и центр ее сейчас под ней – об этом она не должна забывать. 
 Итак – кто такая Гвеннан? Что это за другая ее часть, которая сейчас рвется на свободу? И какое отношение она имеет к настоящему? 
 – Гвеннан? – Она произнесла это не как приказ, нет: негромко, мягким голосом, как будто успокаивала робкое животное, застенчивого ребенка, просила выйти из убежища, показаться. 
  Линии – дайте мне Силу!  Молитва ее звучала требовательно. 
 – Гвеннан! – Теперь это был приказ, и в него Орта вложила все, что поднималось в ней. 
 Она увидела, как будто ее глаза не закрыты, а открыты и сосредоточены на зеркале. Но только увидела не зловещее зрелище гибнущего мира – она увидела поле, холм, на нем три камня. В этих камнях Сила – то, что жило в ней, узнало эту Силу. Но эту Силу давно не призывали, она слаба, близка к уничтожению. Никто не знает, как призывать ее, как использовать. 
 У камней стоит женщина. Ночь, небо покрыто облаками. Но Сила камней освещает лицо женщины, и Орта ясно его видит. Но – она совсем не думала, что увидит свое лицо! Никогда раньше перевоплощение в другие жизни не следовало одному и тому же образцу. Должно быть, действительно бессмертная часть ее воплощена в этой другой оболочке. Но незнакомка этого не знает, ее память прошлого прочно заперта. В какой она духовной тьме! 
 Тьма… Тьма! Нет, незнакомка не окружена темным облаком – в ней только незнание и неспособность вспомнить, как будто память ей полностью отказала. Эта Гвеннан, которая когда-то была Ортой, она не из прошлого – из будущего! 
 Из будущего! Орта глубоко вздохнула. Неужели она действительно сказала неправду, не выдержала напряжения? Мир, уничтожение которого она видела, не может иметь будущего. Как в нем можно выжить? Человечество слишком хрупко, чтобы выжить в ужасах разрывающейся земли. 
 И все же – в ней достаточно способностей, чтобы узнать ту, что стоит у камней в ночи. Хотя эти камни и далеко от времени Орты. Она поняла, что это тоже способ извлечения Силы, только очень грубый. Их могли установить те, кто сохранил очень смутное воспоминание о прошлом. И все же, хоть это и очень грубое приспособление, оно родственно тем, что окружали ее. И если храм, каким она его знает, исчез, стерт с лица земли – а она это видела, – то, что в нем хранилось, забыто не окончательно. 
 Она постаралась изгнать из сознания все мысли о камнях и полностью сосредоточиться на женщине – как-то узнать у нее, что произошло между временем их рождения/жизни и возврата/смерти. 
 Ей предстоит стать Гвеннан – много времени спустя. Поэтому – должны быть выжившие. Орта с сожалением вздохнула: способности ее ограничены, она не может полностью раскрыть двери сознания той женщины. И ничто из того, что она узнала, не разрешает загадки: почему ее назвали лжепророчицей? 
 Но она чувствовала изменение внутри себя самой. Эта борьба за мозг другой женщины, за возможность читать в нем, изменила ее. Ее тренировали очень узко и целенаправленно, готовили выполнять единственную роль в храме. Она никогда не вышла бы за пределы своих обязанностей, не стала бы задавать вопросы. Но теперь она это сделала, и перед ней раскрылись новые горизонты. Она чувствовала новый подъем своего духа. Конечно, она не Голос, она не может пользоваться Силой как одеждой и оружием. Но она вышла за предназначенные ей пределы, воззвала к Силе, и та ответила ей. 
 Она страшно устала, тело ее дрожало, она была опустошена, слаба, и то, что несколько мгновений было в ней, ушло, как кровь уходит в незажившую рану. Возможно, ответом на ее дерзость будет смерть, она лишится не только того, что недавно приобрела, но и вообще всего. И от нее останется пустая оболочка. И таким образом Голос, обвинившая ее, будет права. 
 Если это так, Орта не боялась, она чувствовала только глубокое разочарование. Но даже думать ей стало тяжело. Она погрузилась в состояние, которое не было ни сном, ни забвением – только усталым безразличием. 
 Могли пройти часы, она этого не замечала. Она проголодалась и давно не получала обычного подкрепления пророчицы. Голод и жажда ощущались все сильнее, усталость ее росла. Иногда ей казалось, что она не здесь, что это она стоит у камней, держит в руках предмет, который бьется, как сердце, и только это биение сохраняет ей жизнь. 
 Она даже не слышала, как открылась дверь ее камеры. Ее привел в себя свет переносной лампы. Девушка прислонилась головой к стене; но вот она чуть повернула голову и посмотрела на того, кто принес свет. Насколько она могла судить, он пришел один. Но не жрец-воин пришел за ней, чтобы отвести на суд. 
 Он отбросил капюшон ночного плаща, как будто хотел, чтобы она узнала его. Свет отразился в кудрях его высоко поднятой головы, превратив их в золотой ореол, показывая, что в нем, как всегда, живет Сила. 
 Не жрец – сам Рука пришел к ней. Орта бесстрастно смотрела на него. Неужели ее преступление таково (хотя в чем оно заключается, она так и не знает), что он должен сам тайно проникнуть к ней и убить? 
 И как она умрет? От того огня, который он может вызывать по своей воле? Возможно, через мгновение она исчезнет, ее тело превратится в пепел, она уйдет в ничто. 




 Глава седьмая 


 Он не нарушил молчание и не стал, угрожая, поднимать руку. Скорее, смотрел на нее, будто хотел задать вопрос, который еще не сформулировал. Первый порыв страха рассеялся, и Орта почувствовала негодование. Неужели он заговорит и осудит ее – без возможности оправдания, как это сделала Голос? Но он не услышит ее мольбы о пощаде. 
 Рука сделал один шаг, другой, потом улыбнулся, медленно, почти лениво, как будто встретились они солнечным днем в водяных садах – самом прохладном месте во всем храме. 
 – Итак, сестричка… – говорил он очень тихо, почти шепотом, – ты обнаружила, что есть правда и правда, и одна правда не так приемлема, как другая. 
 Орта продолжала упрямо молчать. Он пользовался словом, применяемым к неопытному прорицателю, ответы которого можно толковать по-всякому, чтобы они могли послужить ответами на разные вопросы. Таких прорицателей в храме не любят. Они настолько лишены подлинной Силы – так говорит традиция, – что их предсказания – это ложь, с помощью которой Тьма обманывает людей. И чтобы он так говорил с ней!.. 
 – Да, – он кивнул, будто мысли ее были открыты ему. – Это правда, сестрица, что тебя слишком долго защищали от мира, каков он есть, от людей, каковы они на самом деле, даже от тяжелых времен, которые предстоят нам. Жаль, что ты так невежественна. Еще более жаль, что тебе позволили пророчествовать сегодня и не сказали, что нужно скрывать увиденное, оттягивать время… 
 Теперь Орта обрела дар речи. 
 – Не понимаю тебя. Я смотрела в зеркало… то, что я увидела, правда. Нас ждет смерть… смерть всего мира… – Она вздрогнула, ей стало холодно, и не только от промозглости камеры. Ее пророчество правдиво, это несомненно, и точно так же верно, что она никогда не давала возможности Тьме действовать через нее – в чем бы ни обвиняла ее Голос. 
 – Да, ты видела правду. – Он не насмехается над ней, как она сперва подумала, нет, он согласен с ней. Но если это так – почему же Голос, обладающая равной с ним властью, обернулась против нее? Она ведь справедливо предупредила, что приближается опасность, от которой не спасется никто. 
 – Однако спасение есть, сестрица. – Он опять придвинулся ближе. В гнилом грибковом воздухе подземелья она чувствовала аромат его одежды, запах благородных масел, которые втирают ему в кожу. 
 Орта покачала головой. 
 – Я видела. Море поглотило землю, земля раскрылась, из ее ран вырвался огонь. Земля поднималась и опускалась, город был сметен. Кто может выжить в таком? 
 – Те, кто предупрежден, кто предвидел, кто подготовился, – сразу же ответил он. – Звездочеты много лет назад заподозрили, что этот небесный бродяга может ворваться в нашу систему. Первое такое прорицание было получено во времена Эйден. Тогда и начались тайные приготовления… 
 – Эйден? Но ведь это было пять поколений назад. 
 – Совершенно верно. Именно таким способом появилась на нашем небе и нынешняя луна – Лилит. Так утверждают древние записи. Похоже, теперь второй небесный странник приближается к нам. И его сопровождает метеорный поток. Там, куда упадут метеоры, все взорвется – и земля, и море. У нас остается мало времени. Послушай, сестрица. – Он стоял прямо перед ней, одной рукой обхватив подбородок. Их глаза встретились, и она почувствовала присутствие живущей в нем Силы. Но Сила не стремилась уничтожить ее, она ждала. – Ты обладаешь даром. Я давно слежу за тобой, хотя ты этого не замечала. 
 – Я прорицательница. До сих пор никто не сомневался в правдивости моих предсказаний, – упрямо возразила она. 
 – Ты лучшая из прорицательниц, – ответил он. – В наших записях есть объяснение: в своих других жизнях ты тоже смотрела в зеркало, сестрица. И с каждой такой жизнью Сила в тебе росла. Так тот, кто создает прекрасные вещи, в новой жизни рождается с таким умением, обостренным его прежними знаниями. Твой внутренний дар рос от инкарнации к инкарнации. 
 Да, ты прорицательница, и такая, что тебе не нужно зеркало, к которому привязывает тебя обычай. Тебя никогда не учили полностью пользоваться своей Силой. То, чем ты можешь овладеть, какие двери сумеешь открыть, поразит тебя – и других. – Он улыбнулся – не ей, Орта была в этом уверена, а каким-то своим тайным мыслям. 
 – Но тогда почему Голос назвала меня лгуньей, существом Тьмы? – вырвалось у нее. – Если тебе, Рука, известна правда обо мне, может ли она быть скрыта от Голоса? 
 – Она не скрыта. Голос не допустила бы тебя к зеркалу. Но обычай и закон помешали ей. Да, она хорошо знает, что ты сказала правду… а также, что ты… 
 – Но тогда почему? – прервала Орта. 
 – Потому что иногда правда выгодна Тьме. Что, по-твоему, произойдет в мире, когда все живущие узнают, что их ждет гибель? 
 Орта перевела дыхание. Впервые подумала она о чем-то, кроме своей беды. 
 – Голос пыталась предотвратить твое пророчество, – продолжал он, – но советники Вахала настаивали, что имеют на это право. Теперь нам нужно, чтобы все поверили, что ты сошла с ума или совращена Тьмой. Не заблуждайся: слуги Голоса будут с тобой безжалостны. Первым следствием будет твоя смерть, внешне вызванная Силой, которую ты использовала неверно. Понимаешь ли, сестрица, тебе первой придется умереть, чтобы скрыть то, что будет делаться… делается… 
 – А что делается? 
 – Готовится убежище для спасения в изуродованном и истерзанном мире, каким ты его и видела. Из миллионов жизней спасти можно лишь несколько… возможно. Это и есть цель, ради которой они трудятся. Если всем станет известно, что мир ждет смерть, но некоторые спасутся, в мире воцарится кровь, смерть и безумие. Вот это и нужно предотвратить. Поэтому ты останешься лживой пророчицей, а Голос выиграет свое сражение… или первую стычку. 
 – Сражение Голоса? Но ведь нельзя разделить Голос и Руку? 
 Он сжал губы. 
 – В течение многих лет спор идет о двух путях. В словах сторонников Голоса есть смысл. Да, мы не можем спасти много искр жизни в этом мире. Но не все из нас согласны, что катастрофа будет такой сокрушительной. Если кто-то выживет, нам понадобятся подготовленные люди, обладающие Талантом, – такие, как ты. Ты обладаешь силой, которую никогда не осознавала. У меня Сила по наследству и благодаря подготовке. Но один тип Силы нуждается в другом. Кто знает, чего тогда можно достигнуть? Я пришел к тебе, потому что, как ты знаешь, один талант может соединиться с другим только добровольно. Я хотел бы использовать твой талант в моем способе выживания. 
 Мы с помощью всех доступных нам способов искали такие места на земле, где разрушения будут не так велики. Одно из таких мест подготовлено поблизости. Я хотел бы, чтобы ты нашла для меня это место… 
 – Нашла его? – Орта была удивлена. – Но ты ведь и так должен его знать. 
 Он нахмурился. 
 – Я не знаю! Я противостоял таким планам. Мы не решили, кого включить в горстку тех, кто должен выжить. В прошлый благовест Дня Наименований я обнаружил, что то, что я считал таким убежищем, на самом деле ложное убежище, что Голос победила в своих планах. Но такая прорицательница, как ты, умеющая заглядывать во времени не только вперед, но и назад, может отыскать подлинное убежище. Ты можешь заглянуть вперед, увидеть тех, кто там спасается, куда они пойдут. И тогда я и те, что со мною, смогут быть среди них. Правда, что из настоящего, известного нам, не сохранится ничего. Разве не нужно, чтобы те, кто умеет призывать Силу, передали это умение будущим векам? 
 Она подумала, что он говорит правду, какой ее видит, что для него это дело величайшей важности. Она также понимала, почему он считает ее такой необходимой для себя. Но противоречия в самом сердце Силы – это что-то чуждое и неправильное. Орта отшатнулась от этой мысли, как отшатываются от тех чудовищных порождений Тьмы, что иногда прорываются в этот мир, когда ослабевает защита на скрещениях линий Силы. 
 – Безопасность, – негромко и убедительно говорил он. – Не только для тебя, сестрица, но для других, для многих. Среди них есть обладающие великими талантами и способностями. Разве ты не понимаешь, что если мир погрузится во Тьму, как ты видела это в зеркале, должны найтись такие, кто поведет выживших, когда смерть и разрушения кончатся? 
 – Но я видела… – Орта медленно покачала головой. – В том, что я видела, никто не может выжить. 
 – Не обязательно. – Если Рука и испытывал неуверенность, он никак этого не показывал. Губы его снова сжались, в глазах горело пламя его собственного дара. – Поднимется новая земля, и кто лучше подготовлен к правлению ею, чем те, кто может вызывать Силу, в ком она живет врожденно? Существует давнее пророчество… 
 Орта застыла в напряжении. Пророчество, иное, чем то, что она сделала в храме? Почему она о нем не знала? Ее собственный дар, даже если она не перед зеркалом, мгновенно ожил, если бы кто-то попытался идти той же тропой. И кто мог воспользоваться зеркалом, кроме нее самой? Ибо хорошо известно, что зеркало составляет единое целое с прорицательницей. Когда она умрет, ее зеркало разобьется. Ее воля удерживала его в целости. Нужно будет найти другую девственницу и подготовить ее для треугольного стула. 
 – Кто видел это? – резко спросила она, забыв о своем несчастье. 
 Рука негромко рассмеялся. 
 – Это тебя заботит, малышка? Да, справедливо: как бы мы ни были неуверены, что бы ни отягощало наши души, мысль о сопернике всегда оживляет нас. Здесь – никто. Но на южном континенте есть пророчица. Она прорицала несколько раз – и для Голоса, и для меня – тайно. Будут выжившие. Наш род многое может перенести. Корабли переживут бурю, хотя их экипажи утратят всякий контроль и надежду и отдадут себя на милость моря и ветров. Некоторые спасутся в пещерах. И вот мы окажемся в мире, совершенно чужом для нас, а люди опустятся ниже уровня животных. Но некоторые в этом мире будут подготовлены, они будут обладать знаниями, сумеют остаться людьми, доказать, что мы по-прежнему хозяева времени, земли, моря… Они будут править, сестрица. И будут сильнее, чем может поверить хоть один человек, уходящий в убежища. 
 Ты можешь быть среди них – и я тоже. Но только если найдешь место, подготовленное как убежище. 
 Он неожиданно повернул голову и посмотрел на дверь камеры. Вся мягкость с его лица исчезла, рот напряжен, челюсти сжаты, в глазах холод. Он снова посмотрел на Орту, положил руки ей на плечи, его пальцы больно впились в ее тело под легким платьем. 
 – У нас мало времени, – он даже не шептал, а свистел, как змея, подготовившаяся к нападению. – Ты будешь служить мне… Я приказываю. Иди! 
 Он снова взглянул на дверь. Потом так неожиданно отпустил ее, что она чуть не упала, больно ударившись о каменную стену. 
 – Ты – выполнишь – мой – приказ… – Он произносил слова с паузами, подчеркивая каждое, вкладывая в них Силу. Глаза его сверкали, впивались в нее, давили на ее волю, на мозг… 
 Он постоял так, набираясь Силы, готовый подавить любое сопротивление. Но Орта обнаружила, что у нее есть защита, пусть хрупкая и ненадежная… дрожащая, как завеса на ветру. 
 – Гвеннан… – Вслух ли она произнесла это странное имя или про себя? Вторая личность росла в ней – она не принадлежит миру Руки, не знакома со страхом перед его властью… она может бороться с принуждением, как прежде боролась с самой Ортой за свободу. Она из далекого будущего, она другая, ничего не знает о Силе, у нее своя, совершенно другая защита. 
 Несомненно, приложив усилия, Рука смог бы подавить и ее, но у него не было времени. Он снова прислушался. Потом с искаженным лицом повернулся к двери, выскользнул. Орта услышала, как задвинулся засов с наружной стороны. Она снова пленница. Возможно, сама отбросила последний шанс на свободу. Хотя то, что предлагал Рука, слишком отлично от того, к чему она привыкла, чтобы так легко принять его предложение. 
 Она обхватила себя руками, сжала плечи, как будто хотела свернуться в клубок. 
 К затхлому воздуху камеры незаметно примешивался какой-то другой запах, с каждым вдохом он становился сильнее. Ей не нужно было быть пророчицей, чтобы понять, что происходит. Чудовища, появляющиеся на силовых линиях (они не из этого мира, из другого, который касается нашего в пунктах пересечения энергии – как в храме), они здесь! Монстры, темные создания – только извращенный мозг может командовать ими, хотя Голос, Рука и немногие другие способны их уничтожить. Во время обучения ей приходилось видеть такую материализацию. Но тогда кто-нибудь всегда был на страже; ей позволяли посмотреть, но она оставалась в безопасности от ужаса, который ждет тех, кто не вооружен ритуалом. 
 Зловоние становилось все сильней. Орта в страхе смотрела на дверь. Воображение подсказывало, что может ждать снаружи. Их может быть даже несколько. В этом мире, в этой плоскости они начинают убивать, калечить, приносят такие бедствия, что ей тошно вспоминать. 
 Здесь она одна, в темноте самого нижнего этажа храма, она их добыча. Таково ее наказание? Лучше чистая смерть, причиненная Силой! Голос не могла приказать такое! 
 Орта больше не могла обманываться: снаружи слышался какой-то шум, даже сквозь толстую дверь. Что-то ищет добычу… Ее пальцы впились в тело, как до того пальцы Руки, даже сильнее. Почему он ушел и оставил ее – этому, если она так важна для него? Существа извне для него не страшны. 
 Тщетно девушка старалась припомнить ритуал – Слова Отсылки. Она не настроена прямо на эту Силу, но та в ней есть, и Орта не могла поверить, что существо из Тьмы может безнаказанно прорваться. 
 Если только не началась уже гибель этого мира. Возможно, силовые линии искажены, больше нет ровного потока Силы. Известно, что эти существа всегда привлекает энергия мира, что только тщательно подготовленная защита не дает им питаться этой энергией. Они иногда появляются во время гроз, когда ударяют молнии, приоткрывая на мгновение врата… 
 В дверь застучали. Существо – или существа – они не справляются с простой задачей: отодвинуть засов, пытаются прорваться сквозь дверь грубой силой. Эти существа почти безмозглы, но Тьма может вселить в их искаженные изуродованные черепа, не похожие на человеческие, самые разные желания и потребности. 
 Орта боролась с собственным страхом и слабостью, который он вызывал. Она использовала все, что могла вспомнить: читала голосом, который при каждом ударе по двери начинал дрожать, формулу экзорцизма. Она не может раскрыть свое тело перед Силой, как способны это сделать Голос и Рука, чтобы с пальцев слетал очищающий огонь. Нет, она может сделать немногое – окружить себя невидимой стеной. 
 Хорошо ли она это делала, она так и не смогла узнать. Дверь затрещала, зловонный запах почти удушил ее. Ей приходилось дышать мелко, легкими вздохами. Долго она не продержится, но она упрямо продолжала бороться. 
 На двери появилась трещина. Даже в полутьме она хорошо ее видела. Потом… послышался крик… не из человеческого горла – скорее вой, как воет в муках раненый волк. Зловоние перекрылось другим запахом – резким запахом озона… и отвратительным запахом паленой шкуры и плоти. Снова вопль… он резко оборвался… Орта услышала треск. 
 Кожа у нее зудела, волосы встали дыбом. Сила ударила рядом. Снова отодвинули затвор, и дверь открылась. 
 Рука? Орта ожидала увидеть его снова, торжествующим после победы над существами из Тьмы. Но фигура, плотно закутанная в плащ, с надвинутым капюшоном, молча скользнула внутрь, быстро закрыла дверь и прижалась к ней спиной, будто защищая ее вдобавок и своим телом. 
 Ореол бурлящей силы коснулся девушки. Только тот, кто полностью ею владеет и совсем недавно пользовался, может обладать таким ореолом. Голова нетерпеливо дернулась, капюшон упал. 
 Вначале Рука – теперь Голос! 
 Орта с усилием встала. Она чувствовала слабость, как всегда после длительного общения с зеркалом. Но не хотела, чтобы посетительница видела ее слабость, пока она может держаться прямо. Она даже умудрилась поднять правую руку в приветствии женщине, которая стояла перед ней, быстро и тяжело дыша, уставшая после мощного использования Силы. 
 – Высоко стоит наша Мать Солнце, – сказала Орта. – Благословен будь ее Голос. Пусть всегда Свет побеждает Тьму! 
 Голос слегка склонила голову. 
 – Будь благословенна… 
 Откуда-то черпала Орта силы – может, из своего праведного гнева, а может, у не рожденной еще Гвеннан? 
 – Будь благословенна, о, Голос? Разве таково приветствие тем, кто ходит путями Тьмы? Разве ты не встретила того, кого можешь считать моим слугой, пришедшим освободить меня?.. 
 Голос продолжала тяжело дышать. Она тоже подняла руку, но не в приветствии, а как бы отгоняя докучливое насекомое. 
 – Иногда приходится жертвовать одним ради многих. – Она отошла от двери, целенаправленно прошла вперед. – То, что ты видела, правда. 
 – И потому я теперь жду смерти от Тьмы… разве такова достойная награда за поиск правды, о Голос, названная истинной дочерью Матери, сосудом Силы? – Орта не могла поверить, что у нее нашлись силы для такого ответа, несмотря на весь свой гнев. 
 – Ты видела смерть мира. Многие ли из тех, кто тебя слышал – а ведь это все посвященные, люди со знаниями и подготовкой, с храбростью и умением ей пользоваться – многие ли из них, по-твоему, могли взглянуть на то, что увидела ты, и оставаться руководителями в эти последние дни? У большинства людей есть один порок. Несмотря на свою веру, на нашу силу, на доказательства того, что смерть не абсолютна, что она лишь еще один шаг на дороге жизни, мы все же боимся смерти. Мы можем разумом признавать эту правду, она горячо звучит в наших сердцах, но все равно что-то в нас остается неубежденным. И это что-то может проснуться, уничтожить храбрость мужчины и способности женщины, исказить, поглотить их, свести с ума. 
 Среди советников Вахала есть одна, кого коснулась Сила, она умеет говорить на Языке. Она не смотрит в зеркало, но у нее талант другого рода. Она произнесла пророчество. И потому остальные пришли узнать, говорила ли она о прошлом или о будущем. Их право – требовать пророчества, отказать им было невозможно. Речь их пророчицы была неясной. Мы надеялись, что они этим удовлетворятся. Но не признать ясное видение зеркала невозможно. 
 – Значит, оставалось оклеветать меня, представить порождением Тьмы, свихнувшейся, – прервала Орта. – За это я не смогу простить и не прощу даже ту, что служит сосудом Силы! – Ею окончательно овладел гнев, и недоумение сгорело в нем. Те, в кого она всегда верила, кого уважала, играют в свои игры. А она-то считала, что они всегда говорят правду – иначе их сожжет их собственная Сила. Но ее Сила против нее не обратится, даже если они этого желают. 
 – Почему же ты не убьешь меня сейчас своим пламенем? Или возникнут у других вопросы, на которые ты не сможешь правдоподобно ответить? Может, хочешь заставить меня произнести ложные слова, показать меня всем, кто слышал, и доказать, что я сошла с ума, мне нельзя верить? Нас учили, что если мы будем использовать Силу в собственных целях, она поглотит нас. Убей меня тогда, Голос… Будешь ли ты наказана за это? Или это учение – очередная ложь? В чем же тогда правда? 
 Она ожидала увидеть на лице Голоса признаки гнева. Никто не смеет так разговаривать с Голосом. Голос превыше всех в мире – точно так же, как Мать Солнце выше земли. Но Орта осмелилась обвинить ее. Немедленная смерть должна стать уделом пророчицы. Может быть, этот страх перед смертью, о котором говорила Голос, в Орте не живет? Она знала смерть и раньше, она помнит эти смерти. Некоторые были тяжелыми, но боль и ужас их не длятся вечно. 
 – Что он тебе сказал? – Своим быстрым и неожиданным вопросом Голос оторвала Орту от ее мыслей. Орта сразу поняла, что она говорит о Руке. 
 – Что есть убежища, – ответила девушка, – одно из них поблизости, в которых немногие избранные переживут конец мира и снова появятся в новом мире. 
 – Это верно, – спокойно признала Голос. – Но он ведь не только для того, чтобы сказать это, пришел к тебе. 
 – Нет, еще кое-что… он считает, что подлинное место спасения ему не известно… что существуют два мнения о способах действия в будущем… если такое будущее есть. 
 Голос сжала руки, и Орта заметила волевую мощь этого жеста. Но Выражение Голоса не изменилось, она оставалась совершенно спокойной. 
 – Это тоже правда, – признала она. – Некоторые из нас считают, что Сила больше, чем мы в это верим, что с ее помощью можно установить власть в будущем. После пожара земли и моря выживут немногие. И среди них большинство повредится в уме. Они, ради того, чтобы выжить, вынуждены будут отгородиться от своих воспоминаний, отделить их стеной. Сама Сила может быть искажена, ее потоки примут другое течение. Выжившие будут бояться того, что умели прежде, могут совершенно отвернуться от нашей веры. Люди забудут о величии прошлого. Возможно, многие уподобятся животным, станут созданиями Тьмы, уйдут от Света, который, как мы верим, наполняет их. 
 Те из нас, кто сохранит груз полной памяти, должны стать учителями, а не правителями. Мы не сможем действовать открыто, иначе нас сочтут богами. Мы будем жить порознь, беречь свою память, по крупинке передавать осколки прошлого тем, у кого достаточно открытый ум. Будут долгие периоды ужаса и горя. На некоторых учителей будут охотиться, их будут убивать, другие не выдержат и поддадутся честолюбию, попытаются использовать свои знания, чтобы повелевать другими. Будет много неудач и смертей. Да, среди выживших будут и люди храма, но им не суждено стать вновь королями или богами… 
 – Так вот в чем вы разошлись? Но какое мне до этого дело? Меня уже опорочили, убрали с вашей дороги… 
 – Он приходил к тебе… он один из тех, кто хочет быть богом. Он использует твое предсказание. Он… 
 Орта покачнулась, но не от слабости, а потому что пол под ней сдвинулся, как песок на крутом берегу реки, когда вода подмывает его. Она услышала крик, такой громкий, что он проник даже сюда, сквозь толстые стены. Голос повернулась, распахнула дверь и выбежала, отбросил плащ, чтобы бежать быстрее. Сверху упал камень, миновав ее едва ли на ширину пальца. 




 Глава восьмая 


 Дверь камеры осталась открытой. Снова земля сдвинулась. Орта пыталась сохранить равновесие. Так скоро конец, предсказанный ею? Неужели уже ударил первый снаряд из космоса? Или земля в предчувствии смерти начала отвечать собственным страхом на притяжение самого большого из небесных странников? 
 Да, дверь открыта… 
 Орта собрала весь остаток сил и, шатаясь, двинулась к свободе. Она расставила руки, будто шла по шаткому мосту, который в любое мгновение может рухнуть. Миновала дверь, которая слегка повернулась, будто ее толкнула чья-то невидимая рука. 
 Новая дрожь земли вызвала еще падение камней. Один из них ударил девушку в плечо с такой силой, что она закричала от боли. Рука ее безжизненно повисла. Внизу лабиринт коридоров, и она их не знает. Когда ее вели вниз, она была слишком изумлена и подавлена, чтобы смотреть, куда идет. 
 Светильники, установленные в камне, потускнели, но энергия их не иссякла. И не иссякнет, пока не разорвутся энергетические линии самой земли. По крайней мере не нужно пробираться в темноте. Но путь она выбирает наугад: проводника у нее нет. 
 Коридор изогнулся. Виднелись другие двери, некоторые распахнуты, может быть, сдвигами поверхности. Сдвиги продолжались, каждый толчок сильнее предыдущего, так что раз или два Орте приходилось прижиматься к стене, цепляясь здоровой рукой за какую-нибудь неровность в камне. 
 Ее вел инстинкт, а с ним и страх. Она не сдастся, не позволит себе быть пойманной здесь, найдет выход. Но вот она нашла лестницу и начала подниматься со ступеньки на ступеньку. С того времени, как она покинула свою камеру, она никого не видела и не слышала. Ее, должно быть, покинули в этих глубинах. Дрожь земли на время прекратилась, но Орта была уверена, что толчки могут возобновиться в любой момент. 
 Теперь сверху доносились звуки, крики пораженных ужасом людей, гром падающих камней, может, даже части стен. Она не видела теперь, куда движется; перед ее глазами стояла предсказанная зеркалом картина. Скоро придет волна… 
 Рука у нее болела; прикосновение к стене вызывало такую боль, что невольно слезы начинали катиться по ее покрытым пылью щекам. Даже если здесь и были стражники, они бежали при первых судорогах земли. Она подбадривала себя тем, что раз огни еще горят – значит, Сила жива. 
 И вот Орта поднялась из подземной темницы на верхние этажи и, истощенная, прислонилась к стене, чувствуя странную отстраненность. Она как будто брела во сне, навеянном зеркалом, и в этом сне у нее только роль наблюдателя. 
 У дальней стены лежало тело – лицом вниз, желто-золотой храмовый плащ откинут, но не настолько, чтобы скрыть алый поток, льющийся на белый камень. От тела отходят следы, кровавые, алые следы – не человеческие ноги, а огромные когти, отчетливы возле добычи, постепенно становящиеся все менее заметными. 
 В горле у Орты появился вкус горечи, ее вырвало, она рассталась с тем немногим, что было в желудке: ведь перед пророчеством она долго постилась и с тех пор почти не ела. След показывает, что не один ужас обрушился на землю. Прорвана какая-то защита, и вырвались существа Извне. 
 Орта пробиралась вдоль стены, держась как можно дальше от этих ужасных следов. Теперь она ощущала зловоние… но ей нужно пройти мимо мертвого, чтобы попасть в следующую дверь. 
 Наконец она оказалась в знакомом коридоре и свернула в большой зал, к зеркалу. Может, там ей помогут ее способности. Там ее место, там безопасность… 
 Безопасность? Где теперь найти безопасность? Но тел она больше не видела, ни одного. Храм, сам по себе небольшой город, со множеством слуг, казался покинутым. Она вышла в Небесный Зал. 
 Золотые троны пусты, а зеркало… 
 Орта закричала и опустилась на колени. Сломанная рука болела так сильно, что на какое-то время у Орты перехватило дыхание. Но то, что она увидела, хуже всякой телесной раны. Трехногое сиденье лежит на боку, перед ним взад и вперед покачивается рама зеркала. Но блеск поверхности, в которую она так часто смотрела, исчез. Остались только осколки, разбросанные по полу. Зеркало погибло. 
 Сердце Орты билось неровно. Она пыталась произнести слова Отхода, Разъединения. Зеркало умерло… а ее жизнь безвозвратно с ним связана… что же ей остается? 
 Тут только она поняла, что Рука сказал правду, что в ней что-то продолжает цепляться за жизнь, бороться за дыхание, за возможность двигаться. Она на коленях поползла вперед, пока здоровой рукой не коснулась металлических обломков. Край одного из них порезал ей палец, она увидела, как капает на пол ее собственная кровь. Темнело, небо затягивали тучи. Мать Солнце больше не светит, но ночь еще не наступила. Ложная тьма одеялом накрывала картину гибели мира. И тут… сквозь полумрак вверх взметнулось пламя, далекий огненный столб, такой гигантский, что вся местность осветилась. 
 Орта вспомнила свое видение. Поднимающиеся из глубины земли горы раскрываются и выбрасывают столбы пламени. Один из них она и увидела. А вот и другой. Порошок пепла начал опускаться повсюду, забивался в глаза, покрывал кожу, он обжигал, резал, не давал дышать. 
 Она снова услышала крики из города. Там люди, должно быть, сходили с ума, бегали в поисках убежища, которого не может быть, надеясь выжить. Но какая может быть надежда, если гибнет сама планета? 
 Орта заставила себя оторваться от осколков зеркала, символа ее разбитой жизни. Скоро ли она придет, эта волна, вода, ушедшая с предназначенной ей впадины земли? 
 Это пресловутое убежище… сумела ли Голос добраться до него? Орта сомневалась, что убежище вообще могло существовать. Голос, Рука, те, кого они вели, – они все обмануты. Орта рассмеялась и потащилась дальше. Перед ней лестница, ведущая к тронам. Она поднялась на первую ступеньку, потом на вторую. Огни на стенах, казавшиеся в наступившей полутьме яркими, превратились в слабые искорки, они гаснут. Итак, исчерпывается сама Сила. Проявит ли она себя в последний раз у самого центра пересечения линий? 
 Сила – она жила ею и ради нее. Ее собственных способностей недостаточно для овладения Силой, они давали ей только возможность предсказывать. Зеркало разбито, ее способности – мертвы. 
 Она ухватилась за ручку ближайшего трона – трона Голоса. Как часто стояла она в этом зале и во время Вечернего Гимна, и во время Гимна Первого Света Утра, смотрела на Голос, которая, полная Силы, посылала всем благословение, с ее пальцев срывались огненные ленты и разлетались по всему городу: все хорошо, правда торжествует, Тьма побеждена! Орта умудрилась встать и полусела-полу­упала на сиденье. Она совершает святотатство, пытаясь вызвать остатки Силы. Но разве она уже не мертва вместе со своим зеркалом? Пусть Сила сожжет ее, превратит в ничто за дерзость, лучше умереть быстро, чем жить и видеть эти ужасы, видеть волну, поднимающуюся над линией восточных холмов. 
 К небу из глубин земли устремился третий огненный столб. Дым болезненно обжигал горло, заставил ее непрерывно кашлять, почти ослепил. Она плакала, глаза жгло. Орта откинулась на троне и закрыла глаза. 
 Слышался ровный гул подземного огня. Весь храм вздрогнул. Она услышала ответный грохот камней. Но не смотрела, падают ли камни поблизости. 
 – Возьми меня… – Она не сознавала, что говорит, пока не ощутила движение собственных губ, потому что ничего не слышала в грохоте пламени. – Возьми меня сейчас… 
 Она начала медленно выполнять привычные ритуалы, открывать мозг, как будто перед свиданием с зеркалом. Открыв глаза, смотрела вперед, на клубящуюся пыль, как будто это та сверкающая поверхность, которая появлялась в ответ на ее призыв. 
 Пыль начала образовывать в воздухе завесу. Или это только кажется ее помутившемуся взгляду? Но завеса все плотнее, и в ней возникают какие-то новые силы, которых она не понимает. Это не зеркало Силы – что-то гораздо более дикое, первобытное, оно противостоит хрупкости ее плоти, стремится заменить ее тело, плоть, кости чем-то другим. Орта непрерывно кашляла в отравленном воздухе. Рот ее заполнился жидкостью, она выплюнула и увидела алое пятно в пыли. Голова… что-то проникает в ее мозг… протискивается… толкает… Глаза ее превратились в колодцы боли. 
 Тело Орты билось в конвульсиях. Она стонала, но не слышала собственных стонов. Пыль уплотнилась, она сплошным занавесом повисла между тронами и всем остальным миром. Пыльный занавес, полоска тени, но на ней начинает двигаться нечто иное, не из пыли, то, что призвано новым существом в теле Орты, что начинает проявлять себя. 
 Орта снова увидела картину гибели мира, гораздо менее отчетливо, чем в зеркале. И закрыть глаза она не могла: то, что она видела, исходило от нее, было ее частью. 
 Смерть, повсюду смерть. Вода, стекающая с огненных островов; эти острова поднимаются и вновь погружаются. Из земли вздымаются горы. Леса превращаются в пепел, реки высыхают и меняют свое русло, словно гигантская рука проводит эти водные линии и снова стирает их. С неба продолжается бесконечная бомбардировка – падают меньшие космические странники. Но вот появляется и главный пришелец – мертвый, покрытый кратерами шар, он все ближе и ближе подходит к земле, которую явился уничтожить. 
 Никакого ощущения времени, нет ни дня, ни ночи, нет движения времени, отмечаемого ударами храмового гонга, – только мрачная смерть, отпечатанная на тумане из дыма и пепла. Орта сидела, а Сила продолжала изливаться и показывать ей… 
 Сквозь занавес прорвалась фигура – тело прикрыто лишь несколькими обгоревшими тряпками, человек подтягивается почерневшими изуродованными пальцами. К ней поворачивается черное окровавленное лицо. В ней оживает смутное воспоминание. Рука – тот, кто пытался договориться с ней, узнать у нее тайну убежища, которая не была ей известна. 
 И тут же картина на занавесе изменилась. Изображение все поглощающей смерти дрогнуло… исчезло. Появилось другое видение… коридор меж каменных стен… впереди дверь, на ней линии, они светятся, образуя символы, они живы и полны Силой. Она поняла, что это убежище, подготовленное заранее. Оно сохранилось, выдержало. 
 Изуродованный человек, бывший некогда Рукой, поднял голову, увидел картину на дымном занавесе и устремился к Орте. Изуродованными руками он обхватил ее, прочно прижав к трону. Теперь его лицо оказалось на уровне с нею, глаза горели огнем, как новые огни гор за храмом. 
 Губы его шевельнулись… он, должно быть, кричал – но она не слышала ни слова. Но, не слыша, она понимала. Он приказывал ей, хотел использовать ее, как она использует зеркало. Она должна помочь ему достичь того места. 
 Он извлекал из нее силу, но сила в ней, казалось, не уменьшается. Глаза его продолжали приказывать, может, он говорил, произносил ритуальные слова, но она этого не слышала. Его обгоревшее тело засветилось, его края начали сливаться с туманом, из которого он пришел. Он приказывал, извлекал, требовал… 
 Все более сильными становились его руки. Орта, в свою очередь, теряла силу, которая только что переполняла ее. Он пытался совершить то, в возможность чего она не могла поверить, – силой своей воли и с помощью извлеченной из нее энергии перенестись в убежище. 
 Теперь от него оставалась только тень, как лист, который осенью слишком долго держался за ветвь. Но вот и эта тень съежилась, развалилась, как хрупкая глиняная фигура. Жизненная сила вся ушла. Достиг ли он того, к чему так стремился? Она не знала этого. И на занавесе ничего не видно. На ней сплошной вихрь, никаких картин. 
 Орта слегка подняла голову. Ей показалось, что она ослепла, потому что перед измученными глазами только красный туман. Она одна, совершенно одна, но как-то по-новому. Рука лишил ее всякого дара, от нее осталась только пустая оболочка, с крошечной искоркой жизни. Но эта искорка не уходит, не оставляет ее в покое. Орта заплакала, слезы жгли ей щеки. Ничего не осталось, кроме… 
 Может быть, именно слезы на мгновение прояснили ее зрение. Потому что она увидела последнюю сцену катастрофы – приближалась волна, она вздымалась все выше и выше, а потом… 
 Ее не охватила наступающая вода. Она… Орта…  Нет!  Это был сон, ужасный реалистичный кошмар, но все равно только сон. Гвеннан глубоко вздохнула и открыла глаза. Она, конечно, дома, в своей постели, в тепле и безопасности… в реальности. 
 Но увидела она перед собой камни. 
 Гвеннан закричала. 
 Чудовищные существа сидели у основания холма, на котором она нашла убежище. Тут и обезьяночеловек, и существо с совиной головой и трепещущими крыльями. Оно подняло голову и показало красные ямы глаз; красный цвет обрамлял и его зловещий клюв – усаженный зубами, с новым страхом заметила она. Существо подняло передние конечности, к которым крепились крылья, и показало длинные изогнутые когти. 
 В этом зеленом свете… в зеленом свете? Как будто ей наносили все новые и новые прямые удары. Она не вернулась в реальный мир, нет, она в том мире, где враждуют охотница и охотник. А вот и они, по-прежнему смотрят на нее, как будто она никуда не исчезала, как будто не было никакого промежутка времени между тем, как охотник спустил своих животных, и ее пробуждением. 
 Гвеннан настолько была сбита с толку, что несколько раз открыла и закрыла глаза. Поднесла руку к голове. Голова болит. Прижатая к щеке подвеска, которую она держит с силой, теплая и успокаивающая. Девушка не понимала, что с ней происходит, но постаралась изгнать Орту из сознания, сосредоточиться на том, что перед нею,  кто  перед нею. 
 – Пришелица издалека, – заговорила женщина, которая могла бы быть леди Лайл, которая, несомненно, была Голосом, она могла быть и другом и врагом, но Гвеннан ей определенно не доверяла; эта женщина сказала: – Пришелица издалека, ты держишь равновесие. – Она подняла копье и указала им на подвеску. 
 – Равновесие, – согласился мужчина. – Оно будет нарушено тобою – в ту или иную строну, – движением руки он сначала указал на себя и своих чудовищ, потом на женщину.
 И улыбнулся, как будто не ожидал, что кто-нибудь поставит преграду между ним и его желаниями. 
 – Моя дорогая родственница считает… 
 Его прервал лай одного из псов. Внимание Гвеннан было приковано к нему и его чудовищам, и она поэтому не заметила перемещения своры. А они, по-прежнему обходя круги с цветами, но идя по песку, тоже подошли к основанию холма и расселись между нею и чудовищами. 
 Охотник рассмеялся. 
 – Хочешь испытать свою силу – против меня? – спросил он у женщины. – Разве не этого я давно хочу? Или ты уже решила, что переманила ее на свою сторону?.. – Он кивнул в сторону Гвеннан. Впервые с того времени, как она очнулась от кошмара Орты, Гвеннан заговорила: 
 – Не знаю, какую игру вы тут ведете… – От страха голос ее звучал неестественно громко. Тепло от подвески, которую она теперь держала под подбородкам, каким-то образом прояснило ее голову, заострило мысли. – Не знаю, как я оказалась здесь… и почему. Но я не друг ни одного из вас. 
 Она взглянула непосредственно на женщину – взглянула вызывающе. Нет, она не согласится, что кто-нибудь из этих незнакомцев из сна – из сна во сне – имеет над ней власть! Подвеска – вот что им нужно. Или она сама, пока подвеска ей отвечает. 
 Отвечает ей? Так, как зеркало отвечало Орте? Нет, она не станет об этом думать. Скрыть, скрыть поглубже, сохранить на поверхности только то, что происходит сейчас. 
 – Итак… – мужчина помолчал, произнеся это одно слово. – Возможно, ты и права, чужестранка. Наши игры – такими они видятся тебе – не для слабосердых. В них есть цель, уверяю тебя. – И он резко хлопнул в ладоши. 
 Существо с совиной головой прижалось к земле и повернулось к ближайшему псу. Оно открыло и закрыло клюв с громким щелканьем, вытянуло когти. Остальные чудовища подходили ближе, зеленое освещение потускнело, сменилось серым. 
 – Твои игры! – выплюнула женщина. Она села прямее на своем жеребце и посмотрела на Гвеннан. 
 – Ты пришла издалека, – медленно сказала она. – Без всякой подготовки, без предвидения как проводника. И правда, как ты можешь своими мерками судить наш мир? Хорошо, думай об этом сейчас! Подумай об этом! 
 Она подняла копье и указала на волосатого гуманоида, который открыл зубастую пасть и рявкнул в ответ. 
 – Таково было пробуждение, – продолжала она. – Надолго воцарились невежество и беспамятство, потому что многие из старой расы бежали, даже в своем сознании, от ужасов тех темных дней. Некоторые из них проливали кровь как плату за помощь лживых богов. Они вырывали у других людей сердца, чтобы лилась кровь, верили, что тем самым умилостивят суровых врагов, отвратят их месть. Они собственных детей предавали огню в храмах, поспешно убивали тех, в ком еще жила подлинная Сила и кто старался использовать ее в добрых целях. 
 Мир покрыла тьма. Сила была скомкана и спала. Осталась только горсточка таких, кто искал ее, и лишь немногие из них искали ее для добра. Потому что тот, кто может призвать молнии, может и править людьми жестокой рукой. Начались войны, и Тьма иногда становилась могущественной – потому что мы забыли… 
 – Только потому что ты, и такие, как ты, не противились этому, – вмешался охотник, улыбка его исчезла, голубые глаза жестко сверкали. – Посмей кто-нибудь из вас в эти дни Тьмы действовать, не было бы беспамятства… 
 – Нет, было бы хуже! – немедленно возразила она. – Потому что в те дни сама Сила сорвалась с цепи, и ее невозможно было использовать для добра. Она полностью овладела бы тем, кто ее призвал, и этот человек стал бы рабом энергии, не заботящейся о людях. Мы остались, чтобы быть стражниками, учителями – не правителями и завоевателями… 
 – И как долго это будет продолжаться? – вызывающе спросил он. – И с какой целью? Разве не стала Тьма ближе к победе, из-за того что мы расколоты? Линии восстановились, они снова легли правильно. Сила ждет нашего призыва. Звездное колесо повернулось. Приближается новый период родовых мук, и если мы сейчас не используем Силу – это будет конец для нас всех. 
 – Наша участь – тяжелая ноша, а не победа, – она будто повторила древнюю истину. – Мы должны следить, помогать, когда можем, когда это разумно, заботиться… 
 Он яростно покачал головой. 
 – Нет, настала пора выходить из укрытий, родственница! Неужели ты думаешь, что звездное колесо будет нас ждать? Оно движется своим курсом, и никто не может остановить или замедлить его вращение. Скоро оно снова повернет к опасности, и ты снова зароешься, спрячешься и будешь ждать рассвета, который может никогда не наступить. 
 – Мы делаем то, что возложено на нас. 
 – Нет. – Он улыбнулся, как одно из его чудовищ, оскалив зубы. – Я! Помни, я не давал клятвы! Вы сами предпочли, чтобы я не был одним из вас. 
 – Даже ты не можешь избежать того, что у тебя в крови, что заложено в тебе от рождения. – Она говорила устало, но держалась по-прежнему прямо, не отрывая от него пристального взгляда. – Колесо поворачивается, но на этот раз у нас есть шанс… 
 – Очень незначительный для твоих целей, – он улыбнулся. – Со времени перемены судьба мира зависит от воли и глупости людей, а не от прибытия небесных бродяг. А у всех людей от рождения есть пороки. Люди не покорные орудия, они легко сворачивают в сторону, даже если ты считаешь, что прочно держишь их в руках. Люди… Только Сила может удержать их. Разве я не говорил это с самого начала? 
 – Да – чтобы доказать, что нужно пользоваться только теми, кто будет послушен тебе. – На лице ее появилась тень презрения, и она концом копья указала на чудовищ. – Натравливать их на смущенных, испуганных, попавших в опасность… 
 – И чтобы поражать, – быстро добавил он, – разделять, смущать, приводить в ужас, даже избавляться от противников. О, мою армию можно использовать по-разному. Можно уничтожить влиятельного противника, просто подослав к нему их и рассказав всем об этом. Даже армию можно сломить, если в ее рядах вдруг покажутся мои питомцы, вольные поступать по-своему. А тех, кто доложит о таком нападении, сочтут сумасшедшими и отстранят от постов, и это тоже послужит мне. Уже давно люди закрывают свое сознание перед определенными возможностями. Даже не верят, что существовали наши времена. Они создали общепринятые легенды, с ученым видом рассуждают о ледниковых периодах, о людях, которые некогда были волосатыми невежественными животными, использовавшими камни вместо оружия. Тех немногих, что остались от наших славных дней, они считают мошенниками и пытаются поскорее избавиться от них. Ты отрицаешь все это? А ведь это результат твоего плана убежищ, так что принимай и его последствия. 
 Я могу начать войну, могу воссоздать мир по своему желанию и, возможно, в конце концов нанести тебе поражение. Но это будет мой путь и мой план. Я не давал никаких клятв. Ты призвала эту… – Он жестом указал на Гвеннан. – Я тоже некогда ее знал, использовал. У нее был дар, который мог привести ее высоко. Но он сгорел в ней и был потерян, потому что она приняла твое учение. Ты призвала ее, потому что в ней течет древняя кровь, способность отвечать. Ты призвала ее… 
 – Потому что так указали звезды, – сказала женщина, и что-то в ее голосе заставило его замолчать. – Снова они в таком положении, что она обладает врожденным даром, как и в те времена, когда ты использовал ее. Наступает время нового понимания, она в круге Силы, хотя сама этого не знает, а ты не верил, что такое возможно. Она не оружие, не инструмент, она свободно идет своей дорогой. Потому что она дочь звезд, рожденная в нужный час для исполнения своего предназначения, и на этот раз смерть из космоса не помешает ей выполнить это предназначение. 
 Теперь он перестал улыбаться своей искаженной, насмешливой улыбкой. 
 – Ты лжешь! 
 – Ты знаешь, что в таких делах я не могу лгать. Она родилась в нужный момент под нужными звездами… 
 – Она справится не лучше, чем в прошлый раз! – Он поднял руку. Человек-сова отвел взгляд от собаки. Он посмотрел наверх, и Гвеннан поняла, что он готов прыгнуть на нее. Она прижалась к камню, держа в обеих руках подвеску. И изо всех сил воззвала о помощи. 




 Глава девятая 


 Гвеннан ушла от одного кошмара – но это, должно быть, другой. Прочь – лишь бы проснуться и уйти и от этого! Она крепко сжала подвеску, прижалась к камням, закрыла глаза, сосредоточила всю волю на пробуждении, на возвращении в реальный мир. 
 Холод, ее охватывает страшный холод, ошеломляющие порывы ветра. Потом приступ страха, такого сильного, что он, казалось, проник во все клетки ее тела. Она снова открыла глаза. 
 На небе ослепительно сверкнула молния, раскатился гром. Ночь, облака, темнота. Она прижалась к камням, между двух из них. Пламенеющие горы… волна… неужели она опять в мире смерти? 
 – Гвеннан… 
 Гром прекратился. Под ней свет – не от земного огня, не отражение от камней. Там кто-то стоит, держит фонарик, освещая свое лицо. Очень долго, поглощенная своими видениями, девушка не могла узнать его. Потом вернулась реальность. 
 Тор Лайл – не Рука, не охотник, человек из ее времени. Хотя в нем и тот и другой. Она ошеломленно смотрела вниз, и ей казалось, что в нем возникают те двое других, борются, исчезают вновь. 
 – Гвеннан… – снова позвал он ее по имени. Буря теперь не заглушала его голос. Напротив, ночь странно затихла. Стало так тихо, что ей показалось, что со своего места он может услышать, как бьется ее сердце. Она призвала все силы и храбрость, чтобы встать, но не отрывала от него взгляда. 
 Он уверенно подошел, как будто не сомневался, что она этого хочет, хотя по насыпи подниматься не стал. Остановился, по-прежнему освещая фонариком свое лицо. 
 – Она у вас, – спокойно заговорил он. Как будто они дружески расстались всего несколько мгновений назад. – Сарис позаботилась об этом, верно? Она… – Он покачал головой, потом улыбнулся. – Мне она никогда не доверяла. Мы, древние, умеем ненавидеть. Вы уже знаете это, Гвеннан? Нет, вероятно, – в вас слишком разбавлена древняя кровь… 
 Как будто разговор перенесся из зеленого мира в этот. Она не желает его слушать. Если бы у нее хватило воли, она заткнула бы пальцами уши. Но Гвеннан обнаружила, что не может этого сделать. Все равно придется слушать, что он скажет. 
 Его глаза слегка сузились. Лицо было ярко освещено, она ясно видела каждую черточку; она никогда его не забудет, всегда будет помнить инстинктивные реакции, смену выражений на этом лице. 
 – Значит, вы до сих пор не поняли. – Он говорил нетерпеливо, с выражением человека, встретившегося с глупостью, когда время истекает, а у него еще не выполнено важное дело, и он должен заставить ее поверить в это дело. – Взгляните на то, что вы держите… смотрите на него не только глазами… 
 Она подчинилась резкому приказу, не смогла противостоять его воле. Гвеннан подняла подвеску, посмотрела на циферблат, где вместо цифр астрологические символы, а вместо стрелок – луч света. Луч снова передвинулся, на циферблате появились и другие линии, очень тонкие, но заметные. Многие символы она не могла понять. Диск показывал время не ее мира, луч на мгновение освещал тот или иной символ, впечатывал ей в память. Как никогда она не забудет лицо Тора Лайла, точно так же не забудет она и последовательности звездного времени. 
 – Звезды на их орбитах… – сказал он. – Требуется долгое время, чтобы они совершили полный круг. Мы рождаемся, умираем, возрождаемся вновь – а звезды продолжают двигаться своими путями. И когда они занимают нужное положение, сбывается предначертанное. 
 – Не знаю, о чем вы говорите… – Гвеннан попыталась спастись от него и его тайных познаний. 
 Тор пожал плечами. 
 – Пока ваш мозг закрыт. Но он откроется… – Он говорил уверенно; взглянув на его сжатые челюсти, она плотнее взялась за подвеску. Ясно, что он не собирается отпускать ее, пока не получит то, что ему нужно. 
 – Сарис знала – и я знаю. Невозможно скрыть от нас древнюю кровь. Мы – хранители памяти. Теперь Сила снова возрастает… – он откинул голову и насмешливо рассмеялся. – Ах, какой знак судьбы: время Сарис закончилось как раз в этот критический момент! Когда-то перед ней был выбор – теперь выбор передо мной! Возможно, мне следует поблагодарить вас за прошлое, Гвеннан. Вопреки своему желанию, вы помогли мне найти убежище. На этот раз… – он широко развел руки, направил луч фонаря от себя, в сторону леса… – на этот раз я все знаю, и Сарис не сможет помешать мне! 
 – Не знаю… – снова начала Гвеннан, но он прервал ее. 
 – «Не знаю!» – в его голосе звучала насмешка, лицо отвердело и замкнулось, он снова осветил его фонариком. – Не играйте со мной! Да, вы порочны, кровь Лайлов многократно расслаблена в вас браками с низшей кровью. В нашем поколении остаемся только мы с Сарис. Мне… – он мигнул, и рот его искривился, будто от горького… – Мне необходимо получить то, что вы можете дать… хотя бы на время. Я уже могу приказывать. Линии леев почти восстановились, они сильны, в них вновь пульсирует Сила. Мы ждали здесь, в этом укромном месте, ждали так долго, что обычный человек этого даже представить себе не может, надеялись именно на это – что наступит час, когда мы снова сможем воззвать к Силе, и она ответит на наш призыв. Но как много времени потребовалось, чтобы залечились раны, чтобы восстановились разорванные пути, чтобы вспомнилось забытое! 
 Линии леев? Да, Гвеннан смутно понимает это. Она ухватилась за свои скромные познания. 
 – Но леи – они в Британии, в Европе, здесь они не нанесены на карты… – она сознательно отреклась от того, что показала ей леди Лайл. 
 – Они образуют сеть по всей земле, – с отсутствующим видом повторил он, как будто занялся уже другой проблемой. – Эти камни обозначают пересечение двух могучих линий Силы, она снова струится по ним… как раз вовремя… 
 Гроза уходила, тучи над головой начали расходиться, появились звезды. Тор Лайл молчал, и Гвеннан приободрилась. Она сторонилась нереального. Нужно уйти от камней, вернуться в тепло и безопасность своего дома. А это – не из мира, который она знает. 
 Но когда девушка уже собиралась уходить, он сделал шаг в сторону насыпи. Направил луч фонарика вверх, прижал ее к камням. 
 – Идем! У нас много дел… – в его приказе звучала уверенность. 
 – Нам нечего делать – вместе! – Она вызывающе протянула подвеску. – Я ухожу домой… 
 – Вы единственная… у вас в руках ключ. Используйте его, вы должны! – Впервые в словах его послышалась неуверенность; он как будто торопился подчинить ее своей воле. 
 – Я сама по себе! – Она держалась за это убеждение, как в том мире с зеленым освещением, как держалась Орта в умирающем мире. Гвеннан вынуждена была признать, что те сны – когда-то, где-то – были реальностью, что она действительно была в другом времени, в другом мире. Однако сейчас она здесь, а этот мир не признает другие миры и времена. Поэтому Тор Лайл не может заставить ее использовать то, чем она не обладает. 
 Он как будто прочел ее мысли, понял, что крепнет ее сопротивление. Опять рассмеялся. 
 – Попробуйте, Гвеннан, попытайтесь освободиться. Вы не можете сбежать от того, что в вас с рождения, не можете убежать от своего будущего. Сарис знала – и теперь я согласен с нею, – что вы одна из нас. Моложе нас по знаниям, ребенок среди тех, кого в прошлом люди называли богами – и будут называть снова. Вы придете… откроете… 
 Чувствует ли он, как растет ее способность к сопротивлению? Сами камни придавали ей нужную энергию. 
 – Вы – придете! 
 Тор откинул голову и пронзительно крикнул. Свет его фонаря устремился от нее, осветил ближайший края леса. Оттуда выползло мускулистое тело; когда Тор отвернул свет, оно поднялось с четырех конечностей на две. 
 Цвет у него тускло-серый, с черными пятнами; такой цвет обманчив для глаза наблюдателя, позволяет слиться с ночью. Оно подползало все ближе, и с ним появилось зловоние, тот ужасный запах, который повис у дома Гвеннан в ту ночь бури. Чудовище подняло голову, посмотрело на верх насыпи, и Гвеннан снова увидела его красные глаза. 
 На задних лапах оно ростом с Тора, и тот факт, что оно может при желании передвигаться по-человечески, был так же ужасен, как и вся фигура. Такой зверь – это издевательство над природой. 
 В нижней части головы пасть, она раскрывается так широко, будто череп раскалывается на части. Над пастью на месте носа черное пятно, а вокруг него торчком стоящие волосы. Такие же жесткие длинные волосы растут над глазами; лба почти нет. Череп покато уходит назад, он зарос шерстью, по обе его стороны торчат маленькие уши. 
 Плечи узкие, а торс очень длинный, задние конечности кончаются не лапами, а птичьими когтями, а на передних руки с пальцами. Темный язык, черный даже в свете фонарика, свисает меж зубов, и по узкой груди течет струйка слюны. 
 Подойдя к Тору, существо скорчилось на земле, сжало передние конечности в кулаки, которыми уперлось в затвердевшую от мороза почву, язык взад и вперед двигался по нижней, почти безгубой челюсти. Гвеннан ощутила дурноту и слабость. От этого кошмара исходила волна ужаса, такое зло, такая враждебность ко всему живому, что невозможно было выдержать. 
 Луч фонарика Тора оторвался от чудовища и снова остановился на Гвеннан. 
 – Разве я не сказал, что линии снова полны Силы? Если правильно позвать, открываются врата и выходят те, кто живет за пределами нашего мира. И в бесчисленных мирах в других временах есть гораздо более сильные слуги, чем этот. Столетиями люди рассказывают сказки о дьяволах и чудовищах, и над ними только смеются – а ведь они говорят правду. И есть люди, которые проглочены Силой и выброшены в другие миры. 
 Я уже предложил вам однажды свободу Силы, возможность полностью использовать то, что дремлет в вас. Но без меня вы этого сделать не сможете… 
 Гвеннан удалось отогнать тошноту, которую вызвало в ней скорчившееся существо. Оно все еще здесь: она видит в темноте его красные глаза. Неужели он хочет использовать его как оружие, чтобы заставить ее подчиниться? 
 – Вы погубили Орту… – неужели она сказала это? Или просто смешиваются воспоминания? 
 – Только потому, что мне нужно было знать, где убежище. Не было времени убеждать вас, что я прав. – В голосе Тора звучала спокойная уверенность, он, должно быть, поверил, что все в его власти. У него есть план, как использовать ее сейчас. Какой план? 
 – Звездное колесо снова повернулось, – сказал он голосом охотника. – Мы не можем остановить его вращение, как не можем передвинуть звезды, изменить их рисунок, чтобы тем самым изменить свою судьбу. Мир снова должен погрузиться в темноту. Но на этот раз, да, на этот раз мы боремся не с силами природы, а с честолюбием самого человека. А то, что может сделать один человек, может изменить другой! Но для этого нужно располагать всей Силой – которая была забыта и опорочена, однако она есть, и она мощнее любого известного оружия. На этот раз погружения в темноту не будет – благодаря таким вождям, которые не думают о защите других и самоограничении. 
 – И вы должны стать таким вождем? 
 – А кто еще? Некогда меня сдержала, закрыла мне рот, связала бесплодная вера, что кто-то знает лучше меня. На этот раз… ах, на этот раз! – Голос его взметнулся, как победный крик. – Звезды против Сарис, которая своей хитростью привела вас сюда, она права: в вас есть и дар, и древняя кровь. Но вы недостаточно сильны, вы не знаете природу тех сил, которые можете пробуждать. А Сарис пришлось отказаться от влияния на вас. Меня тоже считали полукровкой… – последнее слово он выплюнул, как грязь. – Никто не знает, как я искал знаний, чему я научился! Даже полукровка, которому недоступно их полное возобновление, не такой короткоживущий, как те, что опустились до состояния животных и теперь медленно поднимаются снова. Я знаю гораздо больше, чем подозревает Сарис. 
 Я мог бы действовать честно, в соответствии с древними клятвами. Она не может отрицать, что сначала я явился к ней и рассказал ей правду. Но она отвернулась от меня и… – в его хорошо контролируемом голосе звучал гнев… – расправилась бы со мной, если бы смена не произошла слишком быстро для ее планов. Поэтому она обратилась к вам, а вы даже меньше, чем когда были Ортой с зеркалом. В вас только небольшие остатки Силы. Но они смогут вырасти, и вы достигнете того, чего не достигал в прошлом ни один полукровка. Я предлагаю вам шанс – присоединяйтесь ко мне добровольно, и разделите со мной мою победу. Вы получите больше, чем думаете, больше, чем может постигнуть человек. Отвернитесь от меня, как вы пытались в прошлом, и не только обречете на смерть свое тело, но и исказите свою внутреннюю сущность, вместо того чтобы привести ее к свету и победе. Нас ждет война, какой не знал мир, даже в легендах. Хотя в далеком прошлом были такие, кто в своем безумии после великой Смерти пытался пользоваться оружием, которого не понимал, и еще глубже и шире разорвал землю, и раны от этого заживали многие века. 
 Эта война велась в таком же невежестве, как и та, что ожидает нас. Люди играют орудиями, которых не понимают. Но людей можно покорить, использовать их страхи, их неуверенность, саму их природу. И возникнет новый век, в котором будет править Сила, век вечного мира! 
 – Мира такого, какой нужен вам? 
 – Да, моего мира. Неужели вы думаете, что он будет хуже того, что нас ожидает? 
 – Если у вас такие армии… – Гвеннан рукой указала на уродливое существо, ждавшее приказа Тора. 
 – Людьми легче всего править с помощью страха. Если мой спутник вызывает не меньше страха, чем целая армия, тогда я прекрасно решу все проблемы. 
 – Но они убивают. – Гвеннан припомнила, что рассказывают в городе. – И от них несет… Тьмой… злом… 
 – Тьма… зло… – вернулся прежний насмешливый тон. – Слова. В природе человека инстинктивно бояться и ненавидеть то, чего он не понимает, то, что чуждо ему по форме или отлично по мысли. Я тоже испытал такие страхи. Да – мои существа из другого мира, такова их природа, а здесь они должны питаться. Они питаются жизненно силой, которую можно извлечь только у живого. Разве вы боитесь кошки, которая убивает мышей, человека, поедающего дичь или мясо скота? Сначала посмотрите на свои обычаи, потом критикуйте других. В свое время и на своем месте они в своих правах. 
 – Слова… – повторила Гвеннан его презрительное замечание. Она чувствовала в себе новые силы. Пришли ли они от подвеска, подарка Сарис? Или они имеют отношение (она взглянула на циферблат: вторичные линии теперь ярче, символы, на которые они указывают, светятся, как драгоценности)… имеют отношение к тому, через что она прошла, к переменам внутри нее, которые она пока еще не осознала? Гвеннан чувствовала эту новую силу. Может быть, несмотря на всю свою самоуверенность, Тор не сможет подчинить ее своей воле? 
 – Слова, – снова сказала девушка. Она стояла прямо, прижимаясь спиной к камню, руки держала на уровне сердца, у груди, так что тепло подвески проникало сквозь одежду. Слышала ли она на самом деле отдаленный звук рога? 
 Она не хотела иметь дела и с охотницей, даже если Сила той может дотянуться до других миров. Она не будет ничьим оружием! 
 Девушка подняла правую руку, прижала обнаженную ладонь к поверхности самого высокого камня. И чуть не отдернула ее. В нее устремился такой поток энергии, как в Орту, когда она в последние мгновения своей жизни осмелилась подняться на трон Голоса. Но только эта энергия не рвалась изнутри, не прорывала плоть и кости, не уничтожала ее, потому что она не могла ее контролировать. Нет, эта энергия скорее вливалась, заполняла пустоту. Гвеннан пила ее, как пьют жаждущие из вновь найденного источника. 
 Гвеннан забыла о Торе, о существе, скорчившемся у его ног, забыла обо всем, кроме этого наполнения… экстазом. А потом… 
 Потом удар: ветер, молния, громовой раскат с начавшего расчищаться неба. Гвеннан услышала крик, резкий, требовательный: так кричат в передних рядах битвы, требуя подмоги. И кричала не она. Хотя губы ее производили звуки, слова, но языка такого она не знала. Как будто формула какого-то ритуала. 
 Гвеннан ослепла от молнии. Молния ли это с неба? Разве не поднялась она от земли? Что-то темное, черное пятно показалось меж вспышками, прыгнуло в воздух и устремилось к ней. Камни засверкали ярче, а Гвеннан пела, прижимая к груди дар Сарис. 
 Появились новые тени, они собрались, готовясь штурмовать насыпь. Она чувствовала это, хотя и не могла ясно их различить. И не могла повернуть голову, чтобы посмотреть, что ползет к ней сзади. Она не должна думать об этом. Идет борьба воли против воли. Тор пробудил больше, чем сам сознавал. Но она чувствовала продолжение нападения, его стремление покорить ее. 
 Кожа Гвеннан зудела; то, что в нее вливалось, слегка изменялось. Ей нужно время, чтобы проверить, изучить. Сарис… Тор… они теперь не имеют значения. Это новая форма жизни, это… 
  Тьма!  
 Полное отсутствие света на мгновение обдало ее холодным, ужасным страхом. Гвеннан одна, совершенно отрезана от источника тепла и жизни, который только что так изобильно питал ее. Она погибла… забыта… 
 Назад? Неужели ее тянут назад, в мертвый мир, где боролась Орта? Ей кажется, что она снова дышит отравленным воздухом, пепел забивает ей легкие. И она ничего не видит! Она вернулась в тот момент, когда волна нависла над храмом, готовая поглотить его? 
 Нет! Внутри нее есть теперь то, что может отослать ее назад, должно отослать назад! Камни, эти горящие свечи, столбы ожившей Силы… Гвеннан нацелила свое сознание на камни, стремилась увидеть их в надвигающейся тьме, почувствовать под пальцами их грубую поверхность, которая оживает под ее прикосновением. 
 Колесо… Нет, это диск подвески! Он висит перед нею в воздухе, светящиеся линии на нем становятся все ярче, символы яснее. Так уже было когда-то… и потом… и опять так.
 Она смотрела на циферблат. Он больше не зажат в ее руке. Скорее заполняет большое пространство вокруг нее. Символы сияют золотым блеском. Световая линия, обозначающая прохождение времени, движется, касаясь одного символа, другого. Время ускоряется, становится игрушкой неизвестной энергии. Оно становится смутным пятном, движется так быстро, что символы сливаются друг с другом. Гвеннан чувствует биение – это не биение ее сердца. Скорее другая часть ее, не принадлежащая физическому телу. 
 Циферблат теперь огромен. Он заполняет весь мир… ничего не осталось, кроме… 
 Она ничего не видит, кроме огненного шара, который вьет вокруг нее золотую сеть. 
 Тепло… свет… 
 Гвеннан шевельнулась, рука ее коснулась грубой поверхности. Она стоит на коленях, слегка наклонившись вперед, одной рукой упираясь в самый высокий камень. Солнечный свет раннего утра отблескивает на инее на луговой траве. Вот край леса… серая линия крыши дома Лайлов. 
 Тор?.. 
 Никого нет у подножия насыпи. Ни следа хозяина и того чудовища, что он вызвал. Она посмотрела на циферблат. 
 Он изменился. Теперь это всего лишь круг фигур зодиака с единственным светлым треугольником. Он мертв… или спит. Гвеннан ощутила потерю. Медленно, неуверенно всматривалась она в себя. Нет слов, чтобы описать, чего она добивалась. Что почти проснулось в ней? 
 Она коснулась чего-то – и мгновенно отшатнулась. Нет! Она еще не готова. Даже к противостоянию Тору она не была готова. Слишком все перенапряглось, болело, как глубокая рана, от малейшего прикосновения. Она должна подождать… подождать… и тогда узнает… 
 Гвеннан встала. Камни казались такими же, как всегда – грубыми скальными столбами. Она снова коснулась высокого, подержала на нем руку… но не смела просить ответа. Предупреждение… то, что она так отшатнулась от боли… Еще рано… еще рано! 
 Тело ее окоченело от холода, она чувствовала себя истощенной; шатаясь, спустилась к тому месту, где стоял – в гордыне и силе – Тор. На заиндевевшей траве не осталось ни следа. Был ли он вообще здесь? Да! Она поняла это по странному чувству, которое шевельнулось в ней, когда она встала на место, где в последний раз его видела. Не хотела бы она снова испытать это чувство. 
 Следы! Гвеннан застыла. Почерневшее место… еще одно… третье… Они вели по лугу к деревьям. Она уловила слабый запах – зловонный. Земля выгорела, трава сожжена. И на этой почерневшей земле несомненные следы – глубоко впившиеся когти. Тут прошло существо, которому нет места в нормальном мире. 
 Линия следов вела от леса. Она ошибалась: не туда, а оттуда. Ночной пришелец испарился, исчез на том самом месте, где она видела его скорчившимся у ног хозяина. Вернулся в свой мир? А что с Тором? Девушка стояла, глядя на крышу дома Лайлов. Он считает теперь этот дом своим? Она не могла поверить, что он смирился с поражением. 
 Гвеннан втянула плечи и отвернулась. Что-то гораздо большее, чем она способна понять, борется в ней. Ей нужно время… возможность расслабиться в повседневном мире. Потому что именно в этом мире – теперь она была в этом уверена – ей предстоит еще одна решительная встреча с Тором. 




 Глава десятая 


 Солнце уже довольно высоко, хотя изморозь на траве еще не растопило. Гвеннан плотнее запахнула шарф. Она стремится только в тепло своего дома, в реальный мир, который знала всю жизнь. Слишком многое произошло; эти сны, встречи – все это вызвало у нее усталость и ошеломление. 
 Идя, она старалась не наступать на эти почерневшие места и держалась как можно дальше от края леса. Ни птиц, ни звуков, только шум ее шагов. 
 Она переносила тяжесть с ноги на ногу с притупленной решимостью, добралась до стены, перелезла через нее, вышла на дорогу. Мимо не прошла ни одна машина, Гвеннан шла по абсолютно пустой улице, на ней даже следа не было. 
 Увидев дым над домом Ньютонов, она облегченно передохнула. Это признак реальности. Как можно быстрее прошла к своей двери – и остановилась, прижав руки ко рту, глядя на дорогу перед своим домом, на газон по обе стороны от нее. 
 Черные, смертельно черные – как будто кто-то взял черную краску и с большой старательностью и искусством вывел этот грязный след. Те же ожоги, оставленные чудовищем, которые она видела на земле у стоячих камней. Гвеннан показалось, что она ощущает знакомое зловоние. Но очень слабое. Эта бродячая угроза побывала тут не так недавно, как позволяли предполагать следы. 
 Гвеннан не прошла сразу в дом, она прошла по следу. Он огибал дом, и она вернулась к тому месту, с которого начала, где следы внезапно обрывались. Существо, которое в знак угрозы или предупреждения бродило здесь, казалось, вынырнуло из ничего и туда же вернулось. Никаких следов прихода или ухода. Только этот круг доказывал, что ее единственную надежду на безопасность обошел часовой. 
 Девушка осторожно шагнула в сторону, стараясь не касаться следов. Это всего лишь следы, но она не хотела никакого контакта с тем, что оставило это злое существо. 
 Ключ – она не может вспомнить, как выходила из дома. Закрыла ли она за собой дверь? Гвеннан задержалась на пороге, рассматривая толстые доски двери. На них старинный защитный рисунок – двойной крест как заклинание от зла, предупреждение тому, что может бродить по ночам. Обрывки сведений, в которых она больше не уверена, то, что она когда-то читала (или все это появилось у нее в голове во время происшествия у камней), – все смешалось в ее голове. Она взглянула выше, на дверную раму. И увидела покрашенную металлическую дугу – подкову с поднятыми вверх концами, чтобы удерживать счастье в доме. Холодное железо по традиции – мощное оружие против невидимого. 
 Впервые Гвеннан заметила следы рядом с этим деревенским символом счастья. Вот деревянный столб, к которому крепилась подкова. На нем следы, но еле заметные, как те черточки на камне, которые видны только под определенным углом освещения. 
 Она попыталась рукой проследить неровности дерева, увериться, что глаза ее не обманывают. 
 Это… 
 Она опустила руку и отступила на шаг, широко раскрыв глаза. 
 Она не подсвечивала фонарем этот кусок дерева многолетней давности. Но теперь, как будто прикосновение пальцев оживило их, следы стали ясно видны. Но только на одно-два мгновения, потом они снова слились с серым фоном. Тень упала на дом, на двор: облако закрыло солнце. Подул холодный ветер. 
 Но она видела… лицо… незнакомое лицо, изо рта его поднимались и огибали голову два стебля. А второй символ ей давно знаком – анк, священный крест, который в древности считался ключом к вечности. Кто вырезал здесь эти знаки? Окруженное ветвями лицо: в памяти у нее всплыла фотография резьбы в одной древней церкви за морем. Зеленый Человек! Ему посвящались лесные обряды… 
 Гвеннан медленно подошла. Действительно ли она это видела? Теперь дерево казалось совершенно лишенным рисунка. Может, после этой ночи у нее слишком разыгралось воображение? 
 Она потянула дверь, обнаружила, что действительно оставила ее открытой, прошла в полутемную прихожую. Ее окружили тепло и знакомые запахи дома. Дыхание ее стало похоже на рыдания без слез. Гвеннан побежала в кухню и остановилась наконец посреди домашнего комфорта, стараясь здесь отыскать безопасность, как ребенок кутается в одеяло холодной темной ночью. 
 Здесь ничего не изменилось, она не видела никаких следов вмешательства. Гвеннан сбросила пальто, шарф, капюшон и торопливо подбросила дров в ждущую печь. В ней оставалось достаточно прикрытых пеплом углей, дрова загорелись. Гвеннан механически начала готовить завтрак, принесла яйца, бекон, поставила на огонь кофейник, нарезала хлеб на тосты. За этими привычными занятиями она постепенно теряла ощущение отстраненности, снова стала той, какой всегда себя считала, все остальное отодвинула подальше. 
 Взглянув на настенные часы, которые своим привычным тиканьем добавляли ей спокойствия, она вздрогнула. Десять… и заседание совета!.. Документы, которые нужно было подготовить… у нее теперь нет для этого времени. Поесть, переодеться в респектабельный костюм, в каком ее ожидает увидеть миссис Эйберс, поторопиться в город. 
 Она быстро ела и думала, что случится, если она объяснит опоздание своими ночными приключениями. Совет немедленно займется поисками нового библиотекаря, а бедную Гвеннан Даггерт тут же отправят в какую-нибудь тихую больницу, где ее галлюцинации послужат примером для изучения тамошнего психиатра. Она даже может оказаться героиней одного из романов ужасов, на которые сейчас такой спрос. 
 Якорь для нее – выполнение привычных обязанностей. Она сложила невымытую посуду – мисс Несса называла это неряшливостью. Резкий звонок телефона заставил ее слегка вскрикнуть, чашка кофе выпала из руки и разбилась, забрызгав пол темными пятнами. 
 Какое-то время она не могла пошевелиться. Потом прошла на другую половину кухни и хрипло сказала: 
 – Алло! 
 – Гвеннан? – Голос у мистера Стивенса удивленный, даже неуверенный. 
 Она собралась с мыслями. 
 – Да. Кажется, я слегка простудилась… – По крайней мере это объяснит странности, которые могут заметить в ее поведении сегодня утром. – Но я буду на заседании. 
 – Уделите мне немного времени после совета, Гвеннан. Мне кое-что нужно обсудить с вами. Хотя лучше дать вам знать пораньше, потому что дело очень важное. Вы придете пешком? 
 – Конечно. Как всегда. 
 – У вас там одиноко. 
 – Нас никто не беспокоит. Мисс Нессе так нравилось. Я приду вовремя, мистер Стивенс. 
 – Время, да, оно уходит. Ну, помните, что я хочу поговорить с вами после заседания… это важно, иначе я бы не стал настаивать. Ведь сегодня суббота. 
 Она переоделась, бросив снятую одежду кучкой: мисс Несса очень это не одобрила бы, она долгие годы приучала Гвеннан к аккуратности. И вышла, с чемоданчиком в руке, надеясь во время доклада вспомнить все, что собиралась сказать за последний месяц. Оглянув двор, почему-то не удивилась, увидев, что следы исчезли. Может быть, достигла такого состояния, когда ее уже ничего не удивит. 
 Привычный распорядок жизни все больше и больше отодвигал прошедшие часы в царство снов, и она наконец начала думать, не привиделось ли ей все. Гвеннан сосредоточилась на отчете, пользуясь искусством, которое усвоила как помощница и представитель мисс Нессы: все внимание уделяла текущей работе, забыв обо всем остальном. Раньше ее отдушиной была скромная личная жизнь, теперь – эти дикие сны. Она очень удивилась, когда в конце заседания престарелая миссис Киттеридж, придя в себя после привычной полудремоты, спросила: 
 – Что насчет документов Кроудеров? Мы ведь так и не решили, что с ними делать. Эмма гордилась всеми этими письмами и книгами. Считала, что они должны перейти в какой-нибудь колледж. 
 Мел Тиг, представляющий фермеров и всегда голосующий против любых новых расходов, прочнее уселся на своем стуле. 
 – Кое-что есть в этих бумагах. Кроудеры всегда занимались делами города. Старый Тед Кроудер первым договорился с Лайлами, когда мы приплыли по реке из Фрипорта и поселились здесь. Для своего времени он был образованный человек, говорят, всюду отыскивал необычные вещи, и делал тоже – разговаривал с индейцами об их дьяволах и тому подобное. Он один из тех, кто просто исчез, – так говорят. Пришел дьявол и забрал его во время грозы. Так у нас в семье рассказывали. Мет Тиг при этом присутствовал. Он с тех пор изменился. Кроудеры много не говорили, но вели записи, все записывали аккуратно, очень тщательно. Все знают, что они любили писать, вели записи обо всем. Дедушка говорил мне, что в прежние времена, когда хотели узнать правду, было ли это или не было – ну, там, границы участков и все такое, просто шли к Кроудерам и спрашивали. 
 Тогда кто-нибудь из Кроудеров доставал большую старую книгу и смотрел в нее. И там оно и есть, записано и со всеми подробностями. Они записывали все, что происходит. Может, слишком много записывали, и это не нравилось Лайлам – Тед не понравился. Лайлы жили как господа, со множеством слуг, когда пришли люди из Фрипорта. И всегда дружили с индейцами, да. А этот случай с дьяволом… 
 – Лайлы, – своим обычным четким голосом с подавляющей интонацией заговорил миссис Эйберс, – всегда приносили городу добро. Индейцы нападали на всю округу, но здесь никого не трогали. 
 – Да, а те, кто пытался нападать, плохо кончали, – заметил Мел. – Эту историю я тоже помню. Один из Тигов был среди тех, кто набрел на лагерь французов и индейцев. Они встретились с чем-то, чего не ожидали. Этот Тиг всегда говорил, что худшей бойни не видывал, вообще это не человеческая работа, сам дьявол приложил руку к этому делу. 
 – И сейчас этот дьявол кое с кем пытается познакомиться, – Джим Пайрон, редактор «Уикли Кларион», выглядел крайне заинтересованным. 
 Гвеннан прекратила складывать бумаги в чемоданчик. Она не смела взглянуть этим пожилым людям в лицо. Все они принадлежат к семьям основателей города, и у всех в семействах много преданий и рассказов. Она знала то, что во время короткого поиска обнаружила в некоторых бумагах Кроудеров. Что еще может скрываться в неоткрытых коробках? 
 – Последний раз он появлялся лет сто назад, – заметила миссис Киттеридж. – Я помню бабушку Уоттон. – Она помолчала, потом продолжила. – Это не выдумка. Не думаю, чтобы кто-то стал отрицать: временами в этой долине появляется нечто очень странное. 
 – И убивает одного-двоих, – реплика Мела вызвала всеобщее молчание. 
 – Хорошо бы просмотреть эти бумаги, – добавил он. – Или попросить это сделать Боба Бейнса. Он шериф, у него могут возникнуть идеи… 
 – Никогда не думал, что закон будет охотиться за дьяволом, – заметил Джим Пайрон. – Обычно он имеет дело с последствиями его работы, а не с ним лично. Сейчас это какое-то дикое животное, может, большая кошка. Они иногда заходят сюда с севера, и чаще, чем люди это замечают. 
 – Вы всегда выступаете за обе стороны, Джим, – сказал Мел. 
 Издатель рассмеялся. 
 – Это называется – не иметь предрассудков, Мел. Я сам заглянул в наши подшивки «Клариона». Конечно, наша газета выходит только с 1830 года, но я нашел несколько странных случаев. Согласен, что в мире гораздо больше странного, чем готовы признать люди. Эти бумаги Кроудеров – похоже, ими стоит заняться. Не только из-за историй о дьяволе. Это вообще местная история. Я мог бы завести постоянную колонку, что-нибудь вроде «Сто лет назад и сегодня», и цитировать из них. Как, Гвен, что-нибудь делалось с этими бумагами? 
 – Нет. Ящики в кладовке. Я открывала один с городскими документами. С дубликатами, конечно. Они в хорошем состоянии. 
 – Не возражаете, если я пороюсь в них? Я, может, лучше других замечу интересное. – У Джима совершенно исчез скучающий вид, с каким он обычно сидел на таких заседаниях. Пайроны – старое семейство, но Джим в городе новичок. Он унаследовал газету от двоюродного брата и вернулся в город после обучения в колледже и службы во Вьетнаме. В городке он считался почти таким же заядлым путешественником, как Лайлы. 
 Миссис Эйберс подняла голову от своих старомодных галош. 
 – Я слышала, леди Лайл опять уехала. Говорят, она больна. Плохо… Мне не очень понравился этот ее племянник. Она его представила в магазине. Если что-нибудь с нею случится, он поселится в доме Лайлов. 
 – Он молод, о нем еще нечего сказать, – заметил Мел. – Почти все время сидит в доме. Видел его на дороге вчера вечером. Он парень ничего, но не похож на леди. Она строго себя держала, но никто никогда не слышал, чтобы она не помогла, если попросишь. Можете спросить у преподобного. Жаль, что его нет сегодня на совете. Я слышал, Салли Эдвардс заболела, и он согласился отвезти ее в Фрипорт… 
 – А что с Салли? – Миссис Киттеридж даже слегка оживилась. – Я ее два дня назад видела, она была здорова. Сказала, что ни на что не жалуется. Несчастный случай? Почему мы ничего не слышали? – Она говорила негодующе. 
 – Никакого несчастного случая. – Мел покачал головой. – Семья не хочет об этом рассказывать, но все равно все в городе скоро узнают. Салли нашли на краю леса Бринков почти вне себя. Она была в истерике. Потом у нее случился сердечный приступ. Ее нужно было можно быстрее доставить в больницу. Нам в городе нужен свой врач. Как умер старый док Андерсон, у нас нет своего. Но вся эта нынешняя молодежь… Думают, что в большом городе легче заработать, а тут у нас мало что получишь. Мы слишком здоровы.
 – Лес Бринков. – Джим, который всегда выступал за то, чтобы в городе была постоянная медицинская служба, теперь заинтересовался другим в рассказе Мела. – Это ведь по другую сторону от дома Лайлов, верно? Я там проезжал недавно и подумал: странно, что никто хворост не убирает. После сухого лета его там много, ударит молния, и у нас будет большой пожар. 
 – Верно. Но старую Лови Бринк ничего не заставишь сделать. Она ни о чем не заботится, пока у нее есть свой садик и очередной чек регулярно приходит в банк. Сын ее не бывал дома лет десять или больше. Лес Бринков – как раз в таком месте этот дьявол и может спрятаться. А такая женщина, как Салли – если за ней погонятся или просто она увидит что-то странное, у нее вполне может быть сердечный приступ. Мне кажется, Бейнсу стоит туда заглянуть. Я ему скажу. Ну, время идет. Кое-что мы решили. Гвенни, присматривай за каждым пенни. Их нельзя бросать беззаботно! – И он тяжело поднялся со стула. 
 Впервые Гвеннан осознала, что мистер Стивенс, хоть и присутствовал на совете, почти ничего не сказал. Он даже отставил свой стул от стола, а когда к нему обращались, давал ничего не значащие короткие ответы. К спинке его стула был прислонен брифкейс, но он его не трогал, хотя она все время ждала, что он извлечет оттуда что-нибудь касающееся библиотечных дел. Но он только крепче сплетал пальцы и сосредоточил на них свое внимание, как будто терпение его в ожидании конца совещания тоже кончалось. 
 Она проводила членов совета, заверила Джима Пайрона, что он может в любое время ознакомиться с бумагами Кроудеров, и вернулась в зал, где ее ждал адвокат. 
 – Плохие новости, – сказал он. – Леди Лайл умерла. 
 Резкое заявление поразило ее, но она отчасти была уже подготовлена. Подвеска, которую она носит под блузкой – она не могла уйти от своей хозяйки, пока та была жива. 
 – Мне… мне жаль. Она была добра ко мне. – Гвеннан так часто пользовалась этими словами. Они не выражают глубины ее чувства, но как правило именно их ожидают от нее. 
 – Она знала, что у нее очень мало шансов вернуться. Уезжая, оставила это – чтобы передать вам. – Он открыл брифкейс и достал оттуда большой конверт. – Что мисс Несса рассказывала вам о ваших родителях? – Неожиданная смена темы удивила ее. 
 – Моя мать была сводной сестрой мисс Нессы, но намного моложе. Она училась в колледже, сама зарабатывала на жизнь. Мисс Несса это не одобряла. Потом она встретила моего отца, еще до окончания второго курса, и они поженились очень неожиданно. И это мисс Нессе не нравилось: она считала, что нужно заканчивать начатое. Отец… я, в сущности, не знаю, чем он занимался, но они все время переезжали. Я родилась за границей, где-то в Южной или Центральной Америке. Я видела документы – они сейчас в Фрипортском банке. Но мои родители зарегистрировали меня у ближайшего американского консула, и я американская гражданка. На следующее лето они привезли меня сюда. Потом мы поехали в Индию, оттуда… но я этого не помню. 
 Когда я доросла до школы, они снова вернулись, оставили меня, уехали на юго-запад и там погибли. Один из тех случаев, о которых иногда пишут. Их самолет исчез, как в Бермудском треугольнике. С тех пор я оставалась у мисс Нессы, а остальное вы знаете. 
 – Но вы приняли фамилию Даггерт. А как ваша настоящая фамилия? 
 Гвеннан вспыхнула. 
 – Я… не знаю. Мисс Несса записала меня в школу под своей фамилией, она мне сказала, что теперь это и моя фамилия. Я всегда гадала: может, мама вышла за отдаленного родственника, которого не любила мисс Несса. 
 – Я думаю, у вас совсем другая фамилия, – он произнес это, как приговор. – Леди Лайл с самого начала интересовалась вами, хотя до последнего времени непосредственно к вам не обращалась. Уж я-то знаю: она запрашивала о вас отчеты, иногда писала об этом из самых разных стран. Но никогда не объясняла мне, зачем ей это. Знаете этих Лайлов; здесь они никогда больше одного-двух в поколение не появляются, но у них связи повсюду. Женятся всегда вдали от дома, и всегда в рамках своей обширной семьи, иногда избирают ветвь из другой страны. Возможно, ваш отец – из их семьи. Это может объяснить, почему мисс Несса держала эти связи от вас в тайне. 
 – Но почему? 
 – Мисс Несса была очень гордой женщиной. Может быть, она тоже (и, пожалуйста, не заблуждайтесь насчет моих мотивов) считала этот брак незаконным. Мисс Несса, как мы оба знаем, строго придерживалась морали и обычаев другого поколения. Если ваша мать не обвенчалась здесь в церкви, открыто, с человеком, хорошо известным общине, мисс Несса могла счесть ее брак сомнительным. 
 Насколько Гвеннан знала, он прав. Но быть из семьи Лайлов… Как назвал ее Тор в их бурном разговоре? – полукровка! У него нет доказательств. Может, они в конверте, который она сейчас держит? 
 Она открыла конверт. Мистер Стивенс застегивал пальто. Он кивнул ей. 
 – Если считаете, что нужно что-то оформить по закону, Гвеннан, не стесняйтесь, обращайтесь ко мне. Нужно решить некоторые вопросы, связанные с имением. Я полагаю, все получит молодой человек… Леди Лайл признавала его ближайшим родственником, даже приводила его сюда перед своим отъездом. 
 Он вышел, а Гвеннан села за стол. Из конверта она достала лист плотной бумаги, исписанный причудливым почерком. Кроме него, в конверте листок, гораздо легче и тоньше. На большом листе – подробная астрологическая карта; Гвеннан недостаточно разбиралась в астрологии, чтобы самостоятельно прочесть ее. Но вверху дата рождения, ее дата. Это явно для нее, но причину она понять не могла. 
 Она взяла второй листок. Почерк четкий, напоминающий печатный текст, но с индивидуальными особенностями. Это почерк леди Лайл. 
 «У меня меньше времени, чем я рассчитывала. Тело мое функционирует все хуже, и мне кажется, я знаю причину. Поэтому не могу полностью передать тебе то, что должно составлять часть твоих знаний. Тебе придется учиться самой, и в этом учении ты будешь расти – двери открываются, когда постучишь. А за ними многое, что ты забыла или что сознательно у тебя отобрали. Когда-то ты была другой, но многое изменилось…» 
 – Орта, – прошептала Гвеннан. – Она, должно быть, говорит об Орте! 
 «Древние знания, контроль над силами, принадлежащими тебе, все это отнято у тебя, поэтому ты робко входишь в мир свободы. Я могу только дать тебе возможность учиться заново, укрепляться, приближаться к той личности, какой ты должна была стать. Я оставляю тебе ключ – и другие инструменты. Но никак не могу защитить тебя. 
 Ты должна сама выбирать, что делать, что изучать, – таков Закон Силы. В этом мы свободны. У нас всегда есть выбор. Делая выбор, мы изменяем свою жизнь, а иногда и жизнь других. 
 Звезды вернулись на старые орбиты, так всегда поступают звезды поколение за поколением. Снова они в таком же положении, в каком были когда-то при твоем прежнем рождении. И перед тобой выбор. 
 Вот что я прошу тебя сделать. В день зимнего солнцестояния приди к стоячим камням и используй звездный диск, как подскажет тебе инстинкт. После этого ты пройдешь испытание. Желаю тебе его выдержать – в тебе есть то, что сближало нас в прошлом. И, если пожелает Сила, сблизит и в будущем». 
 Как не было приветствия и обращения в начале письма, так же не было и подписи. Должно быть, леди Лайл писала так, чтобы посторонний не мог понять. Только дата на гороскопе подтверждала, что письмо предназначено ей. Но что оно означает, ей предстоит еще узнать. 




 Глава одиннадцатая 


 Гвеннан сидела за большим кухонным столом, единственным, способным вместить собранные ею книги и бумаги. Время немного сгладило впечатления от пережитого у стоячих камней. С той ночи прошли дни, недели. В ту ночь она осознала, полностью и болезненно, что существует больше чем один мир. Новый хозяин дома Лайлов с тех пор не показывался. Насколько было известно в Уайтбридже, Тор Лайл исчез так же бесповоротно, как и его родственница. 
 Не было и новых следов «дьявола». Джим Пайрон порылся в бумагах Кроудеров и извлек достаточно материала по истории города для своей колонки. У него даже появилась привычка в субботу по утрам приходить в библиотеку. Гвеннан находила его открытия и оценку их интересными, но вечерами читала сама, сколько позволяло время после выполнения обычных обязанностей. 
 В эти дни дом мисс Нессы не знал регулярных еженедельных уборок. Заправив кровать, вымыв посуду, подметя, сколько можно, пыль в тех двух комнатах, где она проводила жизнь, Гвеннан решала, что сделала достаточно. Чтение важнее. 
 Ей нужен был умный и опытный помощник, но она не знала, где его найти. Звездная карта оставалась тайной, сколько она ни искала объяснений в многочисленных книгах по астрологии. Математика для нее всегда была трудна, а без нее трудно разобраться в этой тайной науке. 
 Оставались камни и линии леев. Она заказывала в других библиотеках все на эту тему. У нее выросла целая стопа разрозненных и мало связанных друг с другом выписок. В мире огромное количество стоячих камней, некоторые из них с отверстиями. Считалось, что некоторые излечивают: больной пролезал через такое отверстие, чтобы выздороветь. Другие отверстия считались священными: туда просовывали руку, давая клятву. Были и другие камни, в форме чаш; их нужно перевернуть, чтобы обеспечить удачу или проклясть. Камни, камни и камни! 
 Камни, которые, в соответствии с древними легендами, двигаются в определенные дни года или по ночам. Камни – бывшие грешники, вечно несущие бремя своих грехов; камни, которые дьявол презрительно бросил в священные места, но они либо не долетали, либо способствовали еще большей славе святых. В своем лихорадочном чтении она узнала, что Англия, вернее, все Британские острова, буквально усеяны камнями, обладающими волшебной силой. И это только в Англии! 
 В Британии и повсюду в Европе есть камни, хотя легенды, относящиеся к ним, не сохранились. Можно обратиться и к Южной Америке. Целая гора, покрытая каменной резьбой, которую не может выполнить ни один скульптор и понять – ни один археолог. Необычные звери, человеческая голова, которая кажется молодой утром и медленно стареет в течение дня, когда меняется освещение. Целая гора – памятник народу, совершенно забытому. Следы этого народа нельзя найти больше нигде в мире. 
 Гвеннан составляла списки, делала пометки на картах. Выписки становились все хаотичней, они ставили ее в тупик, а не давали знания. Время от времени, глядя на иллюстрацию в книге или читая отрывки древней легенды, она чувствовала, что что-то вспоминает – но это не ее память! Она знала и теорию о народной памяти – запас древних знаний, который может извлечь далекий потомок тех, кто когда-то жил и видел… 
 Множество жизней? Каков же ответ? Может быть, какая-то личная сущность отрывается от обширной личностной массы, воплощается, живет, познает, а потом возвращается к истоку? Неужели она действительно когда-то была в храме Ортой – в цивилизации, уничтоженной катастрофой и полностью забытой? 
 Те, кто пережили эту катастрофу, эти разрывы земли, набегающее море – все то, что она видела в зеркале, – эти люди должны были сойти с ума от ужаса, полностью потерять память. Они превратились в бродяг, были отброшены к временам, когда орудием становился камень, когда человек убивал другого за пищу, за безопасное место на ночь. Долго ли могли они сохранить в памяти прошлое? 
 И такие легенды существуют – в Индии, где люди доверяют больше памяти, чем письменным документам и научным способам познания. А в Африке существует затерянное примитивное племя, которое знает орбиту Сириуса и поклоняется ему. По всему миру распространены легенды о потопе, от которого спасаются немногие люди и животные – на кораблях, плотах, некоторые выползают из пещер. И перед ними открывается совершенно новый мир. Они у нее все здесь, эти легенды. Теперь они записаны, напечатаны, открыты для людей, которые хотят порассуждать об этой странности воображения, распространенной по всему миру. А что если это вовсе не воображение? 
 Стопка листов росла. Гвеннан отовсюду собирала факты, которые могли иметь отношение к тому, что она видела, испытала на протяжении одной ночи. И, хотя она никому бы не призналась в этом, она верила в реальность мира Орты, в существование линий леев. 
 О «дьяволе» никаких сообщений больше не было. С исчезновение Тора ночное чудовище тоже, казалось, пропало. Девушка больше не сомневалась, что именно Тор каким-то образом, желая того или не желая, вызвал это существо. 
 О таких появлениях и исчезновениях было множество рассказов – либо во время гроз, либо вблизи линий леев. Если это действительно линии энергии, которую собирают или передают камни, то возможно, эта неизвестная энергия, неправильно используемая или неконтролируемая, открывает врата в другие миры. Гвеннан собрала сотни рассказов о чудовищах, которые появлялись, опустошали, убивали или только пугали, а потом были убиты или просто исчезали. Схватка рыцаря с драконом – неужели это воспоминание о реальном событии, о борьбе существа из другого мира с тем, кто обладает Силой? 
 Гвеннан лихорадочно стремилась узнать, какое-то глубокое внутренне побуждение заставляло ее узнавать. Но иногда верх брал воспитанный мисс Нессой здравый смысл. До сих пор ей удавалось держать свое увлечение подобными вещами в стороне от повседневной жизни; она никогда не была расположена к общению, и теперь никто не подозревал, чем она занимается. 
 Она откинулась в кресле и взглянула на стопку листков с выписками, которые сделала из многочисленных книг и газетных вырезок, усеивавших ее стол. Это – она рукой прижала стопку к столу – единственное, что она нашла во время своих поисков. И нашла она так мало. Ни один житель городка не увидит в этих выписках смысла. Есть другие города, есть авторы книг, которые она прочла, они верят, что ясно не все, что нужно продолжать искать. Впервые в жизни Гвеннан задумалась о поездке, о попытке связаться с другими искателями. 
 Задумалась – и поняла, что это невозможно. Она никогда не хотела покидать Уайтбридж. И теперь обнаружила, что даже предположение об отъезде вызывает в ней глухое беспокойство, она отшатывается от такой мысли. Как будто обязательно должна остаться и ждать… 
 Леди Лайл в своем письме – она много раз перечитывала его – советует ей искать, и она именно это и делает. Но какие конкретные факты может она узнать из фольклора, рассуждений, гипотез, иногда самых диких? Пришельцы, давным-давно высадившиеся на землю и воспитавшие новую расу из получеловеческих существ, мужчины и женщины, чьи способности приводили к их обожествлению, забытые города в джунглях, остекленевшие участки в пустыне, которые могут указывать на место древних атомных катастроф, открытие, что луна в небе гораздо древнее, чем считали люди, что существовали еще две луны – темная Лилит и обожженный солнцем Вулкан… 
 Все это ей почти бесполезно. Гвеннан внезапно почувствовала усталость. Будто накопилось утомление от бесчисленных часов, проведенных за чтением. Она опустила голову на руки. Закрыла уставшие глаза. Ну и каков же итог? Ничего ценного. 
 С той ночи она не возвращалась к стоячим камням. И не пойдет – не сейчас! Она подняла голову и посмотрела на старый письменный стол, в котором мисс Несса держала в аккуратных пакетах (каждый перетянут резинкой или упрятан в конверт) те немногие документы, которые считала важными. Акт о домовладении, налоговые квитанции за много лет, оплаченные счета, страховые полисы. Здесь ничего не касалось Гвеннан, кроме ее метрики, документа, подписанного американским консулом в далекой стране. В документе она объявлялась американской гражданкой, дочерью американских граждан. Она рылась в этих бумагах, искала свидетельство о браке, где должна быть подлинная фамилия ее отца. Другие документы, если когда-то они и были, мисс Несса сознательно уничтожила. 
 Пока мистер Стивенс не спросил ее, Гвеннан и не вспоминала, что ее фамилия – в сущности не ее. Вернувшись в тот день домой, она отыскала свидетельство о браке… 
 Кетерн – странная фамилия, ничего похожего она не встречала. Не Лайл. Намек адвоката был неверным. 
 Она так устала… Взглянула на часы и вздрогнула. Уже больше двенадцати. Она проснется невыспавшейся, не готовой к работе. Механически девушка собрала бумаги в стопку, поставила на место книги. Но хоть и закончила, спать пошла не сразу. 
 Выл ночной ветер. Первый снег выпал три дня назад, и в библиотеке она слышала, что приближается сильная буря. Сегодня вечером, прежде чем сесть заниматься, Гвеннан убедилась, что у нее достаточный запас дров. И надела три свитера. В шкафу у нее достаточно запасов на случай бури – в каждом доме есть такой зимой. 
 Завтра суббота, в библиотеке половина рабочего дня. Но все равно придется открывать, разве что за ночь заметет дороги. 
 Гвеннан подошла к окну и выглянула. Должна быть луна, но небо покрыто тучами, и в стекло, уже затянутое морозом, стучит снег. 
 Она медленно готовилась к ночи, ей не хотелось покидать теплую кухню. Не принести ли постель и лечь спать на диване, как она не раз делала в прошлом? Но все-таки она пошла в спальню. И хотя очень устала, сон к ней не шел. 
 Она обнаружила, что все время смотрит в замерзшее окно, через которое на нее в ночь бури смотрело существо из Тьмы. Может, холод отгонит таких бродяг? Если это существо действительно приходило. Но она знала, что это правда. 
 Под ворохом одеял она сжимала подвеску. Гвеннан всегда носила ее с собой, хотя и прятала под одеждой. Она не могла определить, из какого она металла. Блестит, как серебро, но это не серебро. Металл никогда не становился холодным. На ее прикосновение он всегда отвечал успокаивающим теплом. 
 Звездные часы – так назвала подвеску леди Лайл. Но с тех пор, как Гвеннан ушла тем утром от камней, символы на циферблате стали почти неразличимы, их можно было увидеть только при сильном свете. А световой луч, двигавшийся по циферблату, вообще исчез. День зимнего солнцестояния еще почти через месяц. Но она не хочет идти: возможно, придется встретиться с новой серией невероятных приключений, которые еще больше отделят ее от родного мира. 
 Но когда Гвеннан сжимала подвеску в руках, прижимала ее к груди, она ощущала такую уверенность, такую безопасность, будто рядом с ней, плечом к плечу, стоит верный друг. Она закрыла усталые глаза в темной комнате. 
 Холод – сжатие… 
 Идет ли она, бежит или ее уносит по этой длинной светлой линии? По обе стороны стены тьмы, такой густой и угрожающей, что она поняла: безопасность – только в свете. От этой узкой светлой тропы поднимаются клубы тумана, одни белые, другие золотые. Рядом с ней они только сгустки пара, а вдалеке как будто образуют фигуры и формы. Но как только она приближается, они растворяются. 
 Пирамида. Она видит это грандиозное сооружение будто с расстояния. С ее сторон поднимаются полоски огня, похожие на те, что срывались с пальцев Голоса. Гвеннан приблизилась, и пирамида исчезла. На ее месте появилось колесо, оно стояло, как преграда, не давало ей пройти. В нем сверкала пятиконечная звезда, на каждом ее конце – огненный шар, и от него тоже исходят лучи Силы. 
 Колесо поблекло, исчезло. А впереди хорошо знакомый символ – часть того, что вырезано на деревянной двери ее собственного дома. Анк – ключ, – и от его рукояти, от двойной петли вздымаются лучи Силы… 
 Ей уже не холодно, все ее тело омывает тепло и ощущение мира, чувство Силы, прирученной, служащей свету. 
 Она прошла через туман, образовывавший анк. 
 И вот знак подвески – полная луна, увенчанная полумесяцем. Теперь лучи исходят от концов рогов – не наружу, а внутрь от каждого рога, они ограждают Гвеннан от стены мрака. И знак подвески не рассеивается, не превращается в туман, из которого сгустился. Его лучи образуют дверь, через которую ее проносит. 
 А что дальше? Ее встречают. Тут и те, чьи лица ей знакомы по другим временам, и она рада их видеть. У нее смутные воспоминания о поездке верхом – не на земной лошади, а на животном, которое гордо поднимает голову с единственным, украшенным золотой спиралью рогом. Она входит в большой дворец, в котором много людей. Мужчины в великолепных кольчугах под плащами тонкого шелка, украшенными драгоценными камнями и нитями жемчуга, женщины, платья которых как будто сплетены из солнечных лучей и морской пены. 
 Но не все здесь свет. Она бежит, тело ее напряжено от страха, сердце так колотится в груди, что вот-вот вырвется из нее, она бежит по улице, все двери закрыты, ее преследует страшная опасность, она должна из последних сил бежать от нее. 
 Она лежит на грязной соломе, горло пересохло от жажды, сквозь пробоину в обрушившейся стене бьет жаркое солнце. В ноздрях у нее запах разложения – это разлагается ее смертное тело, гниет еще до того, как лишится жизни, и она про себя взывает к смерти, безжалостной, потому что она не приходит. 
 Лес, в котором деревья временами превращаются в женщин. Они насмехаются над ней, когда она пытается увернуться от хватающей ветви или найти проход между стволами, которые сдвигаются, преграждая ей путь. 
 Она спотыкается о камни, которые могучее море выбросило на берег; на берегу нет мягкого песка, он покрыт скалами, по которым очень трудно идти; скалы в зеленой и желтой слизи. Над головой проносится тень – какое-то крылатое существо, достаточно большое, чтобы поднять ее и унести, если захочет. Поэтому она прячется меж скал, руками закрывает голову, не надеясь остаться незамеченной. 
 А теперь под ногами песок – но не намытый водой – бесконечные пески, никаких следов или дорог. Тут и там ветер причудливо обнажает скелеты – животных или людей в проржавевших доспехах – или маленькие груды костей в гниющих тканях. По этой пустыне бежало большое войско, воины один за другим падали и умирали. Она спотыкается о стоящий в песке торчком щит. 
 Теперь не лес из деревьев-женщин, не скалы или песок – сплошная серость, в которой растут гигантские грибы, болезненно-желтые, иногда с ярко-красными шляпками на стройной ножке – они вздымаются над ее головой. И она не идет и не бежит, а прыгает, тело ее согнуто, трансформировано, и она даже не хочет взглянуть на свое отражение. 
 И все время так – она переходит из одного места в другое, всегда новое, некоторые яркие и прекрасные, другие темные и ужасные. И она понимает, что в каждом из них она жила – или будет жить. В каждом у нее обязанность, которую может выполнить только она, выбор, который только она должна сделать. Но она никогда не знает, в чем эта обязанность, каков этот выбор, потому что нигде не задерживается. 
 Наконец последняя сцена – она стоит на темном холме. Над ней ясное безоблачное небо – хорошо видны звезды – они кажутся гораздо ближе, чем обычно. Она замечает многие звезды, которых раньше никогда не видела. Звезды не неподвижны, они движутся торжественным маршем, образуют на небе круг, время от времени меняя свое положение. И наконец занимают те же положения, что и когда она впервые взглянула на них. Звездное колесо завершило оборот. 
 И тут ее охватывает тьма, но не пугающая. В ней тепло и уютно. В этой тьме она больше не видит снов. 
 Гвеннан проснулась. Окно спальни сплошь затянуто льдом, но дневной свет пропускает. Она взглянула на часы – восемь! Проспала, и теперь надо торопливо одеваться, поесть и бежать на работу. Навалил снег, но она слышит грохот снегоуборщика. Ред Андерсон, который держит снегоуборщик в своем сарае за городом, тоже направляется на работу. По крайней мере часть пути будет расчищена. 
 Зазвенел телефон: Ньютоны интересовались, все ли у нее в порядке. Она быстро успокоила их. Пол обещал попозже натаскать ей еще дров. Гвеннан так захватили мелочи зимней жизни, что они почти забыла свои сны. Более того, многие действительно совсем забылись, как обычно бывает со снами. Одной рукой она держала вилку, другой составляла список вещей, которые нужно запасти на случай непогоды. 
 Солнце светило слабо, когда Гвеннан пробиралась по сугробам к дороге. На небе снова появились тучи. Если пойдет снег, лучше ей закрыть пораньше и уйти домой. 
 Невдалеке пролетел снегоход, до Гвеннан в морозном воздухе донесся смех пассажиров. Девушка, бредя по заснеженной дороге, снова удивилась простоте и привычности окружающего мира. Все шире становится пропасть между нею, между тем, что заключено в ее сознании, и всем остальным. Она покачала головой. Никакой полуночной работы больше. Никаких необычных занятий. Она не смеет. Утром у нее бывали мгновение, когда знакомая кухня, все в доме казалось ей абсолютно чужим. То, что происходит с нею, опасно. Нет! Нужно положить этому конец. Она должна твердо держаться привычной жизни. 
 Реальность – это хруст снега под ногами, холод, жалящий обнаженные части лица между шарфом и вязаной шапочкой. Она Гвеннан Даггерт и только ею и хочет быть. Остальное… 
 Она почувствовала страх – что случится, если ее одержимость станет кому-нибудь известна? Большинство горожан и так считают ее странной, она это хорошо знает. И очень небольшое расстояние между странностью и признанием тебя душевнобольной. Она должна вести обычную прежнюю жизнь, как жила до этого водоворота снов и рассуждений. 
 Добравшись до библиотеки, Гвеннан приняла решение. Она быстро схватила цепь подвески, рывком сняла ее с шеи. Чувствовала, что если не освободится сразу, то никогда не сможет этого сделать. 
 Она теплая, нет, горячая, будто гневно предупреждает ее. Гвеннан взяла со стола конверт, сунула туда подвеску с цепью, запечатала. Конверт в свою очередь отправился в самый угол ящика. Она соберет все эти книги и отправит назад, туда, откуда их прислали. С этим она покончила, если хочет сохранить здравомыслие и нормальный взгляд на мир. 
 В этот день не очень много посетителей, но когда она в перерыв прибиралась на полках, зашел Джим Пайрон. 
 – Погода не очень хорошая. – Он стряхнул снег с тяжелых башмаков, потом сел на стул у двери, снял обувь и прошел к столу в толстых двойных носках. – Говорят, надвигается сильная буря. Как у вас с запасами? 
 – Сегодня возьму еще, – пообещала Гвеннан. – Я захватила с собой список. Пол Ньютон подберет меня в магазине и поможет с дровами. 
 – Я бы прихватил пару гроссбухов Кроудеров, если разрешите. Вы можете не открыться в понедельник. На вашем месте я бы закрыл немедленно. 
 Он ушел с книгами, а Гвеннан снова надела тяжелое пальто и собиралась уже закрывать, но остановилась у своего стола. Если она будет благоразумна, то оставит подвеску в библиотеке: она тут в безопасности; а сама Гвеннан в безопасности без нее. Искушения не будет. Но Гвеннан обнаружила, что почти вопреки желанию открывает ящик, достает из конверта подвеску и кладет ее в карман своей лыжной куртки. 
 Но одновременно, как бы в противовес, она прихватила большой портфель, полный книг. Книги она подбирала все утро. Никакого чтения о тайнах – три новейших детектива, две биографии, достаточно скучные, чтобы вызвать глубокий сон без сновидений, путешествия, три самых легких и фривольных женских романа. Вот что она будет читать дома! Она Гвеннан Даггерт, городской библиотекарь, самая обычная и нормальная личность. 
 Зайдя в магазин и делая заказ, она прочно держалась представления о себе как обычной нормальной личности. В Уайтбридже нет супермаркета, и домашние запахи этого старого здания еще больше усилили ее барьер нормальности. 
 Приехал Пол со своим списком, и они носили в его пикап коробки с запасами на случай непогоды. Снова пошел снег. Солнце исчезло, небо затянули мрачные тучи. Поднялся ветер, режущий, как ножом. Ясно, что близилась обещанная непогода, и Гвеннан была очень рада снова оказаться дома. Пол сначала наполнил ей дровяной ящик на кухне, потом убедился, что в сарае, куда она может пройти из кухни через внутреннюю дверь, дрова наложены до потолка. 
 Гвеннан собрала книги со стола, быстро сложила их в одну из магазинных коробок и унесла в морозный холод гостиной: пусть мерзнут, решила она, ее это не касается. Но свои выписки жечь не стала. Как не смогла оставить подвеску, так не смогла и уничтожить свою работу нескольких недель. Но все же убрала их подальше с глаз в другую коробку, наверх бросила конверт с подвеской и тоже унесла в гостиную, крепко закрыв ведущую туда дверь. 




 Глава двенадцатая 


 Гвеннан ожидала, что ее будут осаждать новые сны и видения и подготовилась упорно бороться с ними. Но нападения не последовало. Спала она без снов, как будто приходила в себя после болезни. Началась обещанная снежная буря, и целых три дня Гвеннан была отрезана в своем доме, сидела у огня, только время от времени делала быстрые вылазки за дровами. 
 Много спала, чувствовала странную усталость, почти ничего не делала. Мисс Несса учила ее быть постоянно занятой, но теперь мисс Нессы не было, и Гвеннан бездельничала, как никогда в жизни, дремала, время от времени ела суп или, если хотелось, варила что-нибудь посложнее и долго потом ела. 
 Трижды звонили Ньютоны, проверяли, как она. Потом телефон смолк, и, когда она попыталась позвонить в город Пайрону – проверить, как дела в библиотеке, обнаружилось, что линия не действует. В прошлом такие дни изоляции никогда не проходили впустую. Руки мисс Нессы никогда не отдыхали, и она не позволяла и Гвеннан избегать обязанностей: штопать толстые зимние носки, чинить уже изрядно изношенные простыни, разрезать и сшивать тряпки для половиков, но теперь груды таких материалов бесполезно лежали наготове. 
 На второй день, когда сумерки заставили Гвеннан зажечь запасную лампу на батареях – электричество из-за бури тоже исчезло, – она почувствовала какое-то оживление и настороженность. Очевидно, часы полусна заканчивались, она чего-то ждала. 
 Мисс Несса всегда отвергала всякое шитье, не имеющее практического значения. Но на дне старого сундука у нее хранились ткани – необычно красивый шелк и парча. Судя по форме, когда-то это были роскошные наряды, тщательно распоротые с целью, которая так никогда и не была достигнута. Когда Гвеннан была еще маленькой, мисс Несса, в качестве большой награды, изредка позволяла ей доставать их – разглаживать, разглядывать, удивляться древним вышитым узорам, таким красивым и тонким, как будто эти разноцветные нити сплавились с фоном. В узорах блестели металлические нити, потемневшие от времени, а в середине некоторых цветов были пришиты перламутровые или хрустальные бусы. 
 Гвеннан понятия не имела, почему об этом вспомнила, но она пошла к сундучку, порылась в невзрачных обрывках – запасе кухонных тряпок, – отогнула хрупкую желтую бумагу, которая всегда прикрывала сокровища, лежащие на самом дне. Откуда они взялись? Мисс Несса всегда твердо отвечала, что это старые вещи, они принадлежали когда-то одному из членов семейства. Она смотрела на них презрительно: Даггерты, многие поколения бывшие фермерами, не нуждались в таких безделушках. Неужели когда-то один из этих коренастых, лишенных воображения фермеров женился на женщине из другого круга, привез ее сюда, в это далекое захолустье? 
 Какова же тогда была ее жизнь? Кто распорол одежду? Тут остатки не менее трех платьев и просто куски ткани, пожелтевшей, готовой прорваться на сгибах. Ими никогда не занималась никакая швея. Гвеннан взяла охапку древнего шелка, расползающегося сатина, траченного временем бархата и выложила на стол. 
 Вот часть корсета. Она представила себе его форму по сохранившимся остаткам шелка цвета морской зелени. Вырез, крайне глубокий, нескромный по деревенским стандартам того времени, обшит вышивкой из металлических нитей. Должно быть, серебряных, хотя сейчас они черные. Только остатки корсета, юбки нет. 
 Нижняя юбка, ярко-желтая, ее краска почти не выцвела, на равных расстояниях тщательно вышиты незабудки, поразительно одинаковые, со своими пурпурно-белыми личиками. Затем кусок бархата; Гвеннан решила, что это часть плаща. Когда-то он был гвоздично-коричневый, и на куске еще держались обрывки кружев, желтых, как и юбка. 
 Неразрезанные куски ткани. Один пурпурный, очень темный – его цвет заставлял подумать о королеве, наряженной для коронации. Парча такая тяжелая, что носить платье из нее утомительно. Шелк, который рвался даже от осторожных прикосновений Гвеннан: слишком старый, слишком хрупкий. 
 И на самом дне третий кусок. Гвеннан нахмурилась. Все остальное она помнит. Много раз видела. Но этот почему-то забыла. В этом куске не было потертого великолепия остальных. Напротив, казалось, его место среди обрывков и кухонных тряпок. 
 Ткань на ощупь грубоватая, особенно после прикосновения к тонким шелкам. Цвет – Гвеннан поднесла его ближе к лампе – темно-зеленый. Но странно, под рукой цвет менялся, по ткани будто пробегают волны. 
 При свете она заметила серебристый оттенок. Будто смотришь в бассейн, в котором медленно собирается пена. Она встряхнула его – ей казалось, у нее в руках небольшой кусок ткани, вряд ли шире обрывков плаща, под которыми он лежал, – и кусок развернулся. Он оказался таким большим, что Гвеннан даже не поверила глазам. Он жестче, грубее шелка и других материалов, но чем больше касаешься его, тем мягче он прижимается к пальцам. У девушки появилось странное ощущение, что чем-то эта ткань напоминает мех, что это не ткань, изготовленная древним мастером, а что-то органическое, живое, что в ней еще ощущается тень жизни. 
 Она безжалостно сбросила остальные обрывки на диван и разворачивала, разглаживала, разглядывала свою находку. Кусок ткани растягивался все шире и шире. Он покрыл всю поверхность большого стола и свесился по обе стороны – да его тут целые ярды! 
 К тому же на свету эти серебристые пенные узоры тоже изменялись. Из неопределенных пятен, напоминавших облака, они превращались во все более отчетливые и определенные очертания. Гвеннан остановилась, отдернула руки. Эти линии – действительно рисунок, – и она видела уже раньше эти рисунки, хотя теперь не могла их опознать. Что-то похожее на ее беспомощные попытки воспроизвести надписи на стоячих камнях. На каком бы языке ни были сделаны эти надписи, они вплетены, вшиты в ткань, обнаруженную ею. 
 Возможно, последним открытием оказался покрой. Ткань не напоминала несшитый, неразрезанный кусок, только что из ткацкого станка. Теперь она вся развернулась на столе. И оказалось, что это предмет одежды, не тронутый временем. Гвеннан распознала длинный плащ, без капюшона, в отличие от тех, что всегда носила леди Лайл. У шеи широкая лента, покрытая тонким узором. То, что широко разбросано по остальной поверхности, здесь собрано воедино, узоры переплелись и почти неразделимы. Есть и пряжка – ее вес заставил воротник расстегнуться. Серебро, но не потемневшее. Гвеннан показалось, что этот металл похож на тот, из которого ее подвеска. Пряжка по форме напоминала глаз, удлиненный, в середине молочный камень, он не блестит, его поверхность непрозрачна и разделена зеленым вертикальным узким зрачком – похоже на кошачий глаз при ярком свете лампы. 
 Гвеннан осторожно отступила. Брошь приковала к себе ее внимание, будто это действительно глаз, действующий независимо от тела. Возможно, ее неожиданное отступление как-то подействовало на плащ, потому что он соскользнул со стола и складками лег на пол, где в тени уже невозможно было различить его узор. Только глаз остался открытым, он блестел, и Гвеннан долго пришлось убеждать себя, что зрачок, оказавшись в тени, не расширился. 
 Она не хотела касаться этой вещи, любопытство ее оказалось поглощенным растущим беспокойством; она была уверена, что к одежде Даггертов эта вещь не имеет отношения; старую одежду хранили в сундуке только из бережливости. Нет, это что-то совсем другое, и она вообще не понимает, как этот плащ оказался среди тщательно сбереженных мисс Нессой обрывков. 
 Гвеннан неохотно наклонилась и подобрала плащ. На ощупь ткань была жесткой и тяжелой, но одежда оказалась гораздо легче, чем она ожидала. Гвеннан легко подняла ее с пола одной рукой. 
 Никакой ветер не мог ворваться в плотно закрытую кухню, но когда девушка подняла зеленую ткань, та заволновалась, прижалась к телу Гвеннан, прежде чем она успела отстраниться. И у нее не было возможности предотвратить последующее. Руки двигались сами по себе, они набросили плащ на плечи, он обхватил ее тело, а стоячий воротник, такой жесткий, что чуть не поцарапал ей подбородок, встал на место. Исключительным усилием воли она не позволила рукам защелкнуть брошь-глаз. 
 Зеленая ткань покрывала ее от горла почти до пола; глядя вниз, она совсем не видела свое тело, только плащ. И ткань не лежала на месте спокойно. Гвеннан шевельнула плечами, прочнее взялась за края, попыталась сбросить плащ. И почувствовала сопротивление своим усилиям. Вспыхнувший страх заставил ее удвоить усилия, и ей удалось частично освободиться от того, что охватывало ее, как сеть охватывает рыбу. 
 Она обещала себе, что не будет вспоминать прочитанные легенды, но тут ей вспомнился отрывок древнего предания – о людях под холмами; в нем говорилось, что у этих людей есть свои жилища под землей, и обычный человек мог попасть туда, его приглашали на ночь, а, вернувшись, он обнаруживал, что прошли годы и все, кого он знал, давно умерли. 
 Гвеннан умудрилась стащить с себя плащ, хотя он упрямо цеплялся за нее, как будто внутренняя сторона отрастила корни и они вросли в другую ее одежду. Девушка снова разложила плащ на столе и посмотрела его подкладку – что же там цепляется? 
 Пальцы ее скользнули по внутренней поверхности зеленоватой ткани, и она тут же отдернула их, облизала царапину. Какая-то булавка? Нет, она наклонилась, но никакого металла не увидела. Внутренняя поверхность плаща… 
 Чешуйчатая шкура? Именно эти чешуйки порезали ей палец. 
 Это шкура, очень тонкая, не толще ткани, и оставшиеся чешуйки разбросаны неправильным узором. Сама подкладка серебристо-серая, но чешуйки (они мельче бусинок) серебряные с черными краями, они перекрывают друг друга в тех местах, где сохранились. 
 Возможно, от огня лампы или от ее собственных действий с плащом от него начал исходить запах. Не зловоние, которое она привыкла связывать с существами из другого мира. Запах чистый и свежий, похожий на сосновый аромат или запах других хвойных деревьев. Гвеннан складывала ткань, а запах усиливался. Ее любопытство пробудилось, но решимость освободиться от всего, что не связано с ее временем и местом, заставила Гвеннан продолжать свертывать ткань. Та упрямо не желала складываться. Девушка прижимала складки, но они распрямлялись. 
 Наконец, запыхавшись, чувствуя все усиливающееся беспокойство, она отказалась от своего намерения. Брошь-глаз лежала так, что продолжала наблюдать за ней. Гвеннан встала, оттолкнула плащ, который не желал складываться. Убрала остальные тряпки, оставив только зеленую ткань. Обнаружив подлинную природу этой ткани, она с большой неохотой до нее дотрагивалась. Но ведь нельзя ее оставить просто так лежать. 
 Наконец она сделала еще одну попытку навести порядок. К этому времени запах усилился, она почти видела, как он поднимается спиралями, как дымок. Она, как могла, свернула плащ и сделала быструю вылазку в гостиную, держа лампу в одной руке, а плащ в другой. И бросила свое новое открытие туда, где уже лежало то, с чем она не хотела больше иметь дела. 
 Вернувшись в кухню, она дважды вымыла руки, потому что запах въелся в кожу. Ей пришлось пользоваться чистящим порошком, и пальцы у нее покраснели и сморщились. Потом она принялась готовить чай, добавив сухие листья из одного пакета, которые так старательно собирала мисс Несса. Эти травы должны успокоить ее нервы, помочь заснуть… 
 Снаружи по-прежнему шуршал падающий снег, но кухня выглядела точно так, как в первый день ее приезда в Уайтбридж. Гвеннан поближе поставила чашку чая, свернулась на диване, укрывшись двумя одеялами, и потянулась к ближайшей книге. Ее воля постепенно выигрывала схватку. Гвеннан успокоилась, тревога и возбуждение недавних часов улеглись. 
 На третий день снег прекратился. Гвеннан, которой надоело заключение и которая боялась, что не сможет удержаться и зайдет в гостиную, с радостью услышала звуки работающего снегоочистителя. По крайней мере теперь можно будет добраться до Ньютонов; а может, свет и телефон снова свяжут их с цивилизацией. 
 Тепло одевшись, она вышла. При этом пришлось пробираться через сугроб, почти заваливший дверь. Двор показался ей странно незнакомым: ни одного куста, только кое-где снежные груды. Ред Андерсон окликнул ее с дороги, размахивая руками. Гвеннан помахала ему и по расчищенной дороге направилась к Ньютонам. Там Пол лопатой расчищал тропинки. Снег перекрыл все рекорды за прошлые годы, узнала она из батарейного радиоприемника у Ньютонов. Приемник передавал бюллетени и предупреждения на фоне постоянного треска. 
 – Город впал в спячку, как медведь, – объявил Пол, входя. – Школу закрыли на неделю. Тебе нет смысла идти, Гвен. Никто не пойдет сейчас в библиотеку, да ее и не протопишь. 
 Вспомнив, как мерзнут у нее руки и ноги в библиотеке, Гвеннан с готовностью согласилась с ним. 
 – Что-то странное, – заметила Флоренс, наливая Полу кофе. – Говорят, прошлой ночью в небе видели какие-то огни. Может, самолет сбился с курса. Диктор сказал, что как только прояснится, туда собираются направить вертолет. Никакого ответа на сигналы, и никто не объявлял о крушении. Вообще с окрестных аэродромов никто не поднимался. Все закрыты из-за бури. Продолжают звонить повсюду: может, какой-то рейс исчез; но до сих пор ничего не выяснили. 
 – Огни?.. 
 Флоренс кивнула в ответ на вопрос Гвеннан. 
 – Красные… и, говорят, желтые. И большое возбуждение из-за того, что самолеты не пользуются желтыми сигналами – наши по крайней мере. 
 Пол рассмеялся. 
 – Опять НЛО? Ведь сейчас для них не сезон. Если у марсиан есть хоть капля здравого смысла, они будут держаться подальше от наших бурь. Они много лет летают в наших небесах и знают, чего можно ожидать от погоды. Может, северное сияние… 
 Флоренс покачала головой. 
 – Огни были маленькие, говорят. И не по всему небу. Ну, если самолет, он упал, и его неделями можно искать. На севере опять собираются тучи. Говорят, снова будет буря. Гвен, – искренне сказала она, – поживи у нас. Если опять нас завалит, зачем тебе жить одной? Продуктов у нас достаточно. Ты ведь не греешь весь ваш старый амбар? 
 – Я переселилась в кухню, – ответила Гвеннан. – Не знаю, Флоренс… – Она испытывала сильное искушение. Не только потому, что впервые в жизни почувствовала себя в прошедшие три дня пленницей, но также потому, что можно быть подальше от всех вещей, которые она хотела бы забыть. Здесь, у Ньютонов, она не будет испытывать искушения заглянуть в гостиную. 
 – Флоренс права, Гвен, – кивнул Пол. – Прихвати свои вещи и поживи хотя бы до завтра; ну, а если вторая буря не начнется, сможет вернуться домой. 
 – Ну, хорошо! – Гвеннан как будто боролась с неслышным приказом, которому не хотела повиноваться. Она так ценит свою независимость – это часть воспитания мисс Нессы. Но если действительно идет новая буря, в предложении Ньютонов есть смысл. 
 Вторая буря началась, и с такой силой, что Гвеннан была рада обществу. Их как будто перенесло в новый ледниковый период. Она сидела в удобном кресле-качалке, держала на руках черную кошку Ньютонов Джустину, которая сразу признала ее, и слушала вой ветра. В радиоприемнике, который с начала бури занял место на столе, слышались на фоне постоянного треска искаженные голоса. Время от времени передавали просьбы о помощи: кто-то застрял в снегу, заболел или оказался без достаточного запаса продуктов. 
 Пол стоял, слушая один из таких призывов, по-прежнему держа в руках охапку дров. 
 – Ужасная буря, – сказал он. – Я вспомнил статью в журнале. Я тебе о ней рассказывал, Флоренс. В ней говорят, что мир подходит к концу: полюса меняются, от этого приливные волны, землетрясения и все такое. И зимы у нас холодные, каждая следующая хуже предыдущей. Может, северный полюс как раз сейчас идет к нам. 
 Флоренс рассмеялась. 
 – Конец мира? С детства слышу такие разговоры. Была какая-то церковь, ее сторонники поверили в конец мира, продали все вещи, оделись в белое и отправились на вершины холмов, чтобы оттуда легче попасть на небо. Мама всегда говорила, что будущего никто не знает и нечего о нем беспокоиться. Все беспокойства мира его не изменят. 
 – Если сюда идет северный полюс, не думаю, чтобы кто-то мог подойти и сказать: «Стой!» – и он остановится. Мир давно уже неспокоен. Землетрясения всегда были – посмотрите на Калифорнию. Моя племянница Марджи пережила два. У нее чашки на кухне побились и две красивые старые тарелки, которые бабушка Хеншо завещала ей. И еще вулкан на западе несколько лет назад. Многое происходит, но мир еще не кончился. 
 Мир подходит к концу – Гвеннан не смотрит на стол в кухне Ньютонов. Она висит в пространстве над морем, полным горящих островов, от воды поднимается пар, на берег обрушиваются огромные волны, земля раскалывается и извергает огонь… она видит смерть… 
 – Гвен! Гвен! Что с тобой, девочка? 
 Мир умирает, и она ничего не может сделать, никак не может остановить… 
 – Гвен! Ты больна? 
 Ее всю трясет. Картина исчезла, огонь земли покрылся пеплом, волны разнесли этот пепел. Над ней наклонилась Флоренс, лицо ее полно заботы. Не успев подумать, Гвеннан сказала: 
 – Это уже было… когда-то… 
 – Что случилось, Гвен? Ты потеряла сознание. Ты ужасно бледна. Тебе больно? – Руки Флоренс лежали на плечах девушки: она боялась, что Гвеннан упадет со стула. 
 – Конец мира. – Гвеннан была все еще ошеломлена ужасным зрелищем, увиденным в зеркале. – Приливные волны… и вулканы… земля… все погибло. – Она мигнула. К ней быстро возвращался здравый смысл. – Наверно, я слишком много читаю, Флоренс. Я читала книгу. – Она пыталась быстро сочинить правдоподобное объяснение, чтобы поверили соседи. – В ней описывается теория, что мир прошел через серию катастроф, убивавших почти все живое, и после них все начиналось сначала. Автор пишет очень красочно, кажется, что своими глазами видишь, как это происходит. 
 – Ты имеешь в виду потоп и все такое – в Библии. – Флоренс кивнула. – Да, Пол говорил, что в той статье в журнале было еще много всякого. Что у всех народов земли есть предания о великом потопе, после которого спаслось очень немного. Многие племена никогда не слыхали о Библии, но как будто у всех одно и то же. Но этот писатель, о котором ты говоришь, Гвен, должно быть, он здорово написал. Ты как будто во все это поверила… 
 – Мисс Несса всегда говорила, что у меня слишком много воображения. – Гвеннан старалась загладить свою ошибку. – Когда я читаю, оно иногда меня уносит. Не думаю, чтобы когда-нибудь узнают, что было на самом деле. 
 Пол сложил дрова в ящик и потряс приемник, как будто это могло уменьшить статические разряды. 
 – На этот раз вероятнее, что какой-нибудь придурок сбросит бомбу. Вот уж это будет конец, – заметил он. – Мы все в эти дни живем на краю пропасти. Кажется, все понимают, что война никому не принесет выгоды; у тех, кто выживет с обеих сторон, нечего будет брать. – Он сел и вытащил трубку. 
 – У нас не больше возможности остановить бомбу, чем большие волны, или вулкан, или землетрясения. Мы не такие сильные, как многие думают. 
 Флоренс плотнее запахнула свой свитер. 
 – Какие ужасы ты говоришь, Пол. Может, лучше поиграем в монополию? Она поможет отвлечься. 
 Да, отвлечься. В ее снах было сказано: на этот раз не природа, а сам человек угрожает своему существованию. Гвеннан впилась пальцами в ладони. Сам человек – и кто в состоянии остановить его? 




 Глава тринадцатая 


 Казалось, оправдываются самые пессимистические прогнозы погоды на следующие недели. Кратковременная оттепель, во время которой Уайтбридж возобновил нормальную зимнюю жизнь, а потом снова бури и свирепые северные ветры. Несколько недель Гвеннан смогла бывать в библиотеке только раз или два в неделю. Но когда она открывала, посетителей было много: во время долгих зимних вечеров город обращался к книгам. 
 Джим Пайрон все еще рылся в бумагах Кроудеров и время от времени рассказывал Гвеннан о своих новых открытиях. Именно он принес новость, которую она скорее не хотела бы слышать: новость возбудила в ней мысли, казалось бы, забытые ею. 
 – Молодой Лайл вчера вечером был у Гренстона, – сказал Пайрон. – Я считал, что у Лайлов свои запасы, но он закупал продукты. Мне кажется, это был предлог. Ему нужно было кое-что другое… 
 – Да? – Она понимала, что голос ее звучит холодно и высокомерно, но Гвеннан не желала ничего слышать о Лайлах. 
 – Он… Гвен, может, ему казалось, что он очень хитер, но я думаю, он просто хотел узнать, что вы делаете. Прямых вопросов не задавал, ходил вокруг да около. 
 – И что же ему сказали? – резко спросила она. 
 – Кто-то упомянул, что самые тяжелые дни вы проводите у Ньютонов. Это вполне разумно. Знаете, Гвен, что-то в нем есть, в этом парне. Ему что-то нужно, очень нужно. Вы ведь дружили с леди перед ее отъездом? Может, он считает, что она вам что-то сказала… что-то, что ему нужно знать… 
 Гвеннан вспомнила последнее письмо. Она могла бы прочесть его на память и всегда сможет – уверена в этом. Письмо и подвеска. Тору Лайлу нужна подвеска. Может быть, если отдать ему ее, она избавится от всяких контактов с Лайлами. Это единственный выход. Но, даже думая об этом, она поняла, что не отдаст. 
 – Мне нечего ему сказать, – ответила она. – Он считает, что есть? 
 То, что Тор Лайл следит за ней, вызвало у нее новый прилив тревоги. А она считала, что избавилась от нее. 
 Нет! Она не собирается снова связываться с Лайлами, с этими дикими снами и галлюцинациями, которыми они, кажется, управляют. 
 – Дело не в том, что он говорит. – Девушка поняла, что Джим внимательно наблюдает за ней. Это ей тоже не понравилось. – Но он что-то разнюхивает. Ему это ничего не даст. В городе его не любят. Высокомерный тип, хотя сейчас старается казаться дружелюбным. Но он слишком нетерпелив, я бы сказал, и время от времени срывается. Будьте осторожны, Гвен. У Лайлов особое положение в городе. Всегда такое было. 
 Никто из них ни на кого не давил. С другой стороны, никто не станет отрицать, что у них большое влияние, если они захотят пустить его в ход. Но по большей части они держатся на расстоянии, из бумаг Кроудеров это совершенно ясно. Как будто они живут одной жизнью, а город – другой. Отдаленные знакомые, можно сказать. Этот Тор Лайл – нечто новое… слишком уж он общителен. И что-то такое есть в нем, словно… 
 – Словно он про себя смеется, – не раздумывая, сказала Гвеннан и тут же пожалела, что сказала это. 
 – Значит, вы с ним встречались! Гвен, осторожней. Я рад, что вы живете с Ньютонами. На своем краю города вы слишком одиноки. 
 – Чего мне бояться Тора Лайла? – спросила она, вскинув подбородок. 
 Джим Пайрон перевел взгляд на две старых гроссбуха, которые отобрал сегодня. 
 – Может, и нечего, – медленно ответил он. – Просто этот парень… он странный, даже для Лайлов. Может, скоро исчезнет. Лайлы редко проводят здесь зиму. Ну, по крайней мере, – он рассмеялся, – погода избавила нас от дьявола, слишком холодно для его сатанинского величества или его эмиссаров. Больше нет убитых цыплят или дурного запаха. Буря нам помогла. Вам ведь пора закрывать? Пол подвезет вас домой? 
 Она кивнула, обрадовавшись изменению темы. Но говорить о дьяволах и тому подобном не собиралась. Снова воспоминания, о которых она хотела бы забыть. Перед глазами мелькнули чудовища, которые сопровождали другое воплощение Тора в мире с зеленым светом, а может, отвечали на его призыв и в этом. Насколько он ответствен за появление их ночью на лугу? Почему такое существо охотилось за ней? По приказу Тора? 
 День Благодарения она провела у Ньютонов. Очевидно, предположение Джима Пайрона о том, что Тор Лайл покинет город, подтвердилось, потому что последнего из Лайлов снова никто не видел. Гвеннан надеялась, что он действительно исчез по обычаям своего семейства, чтобы провести остаток зимы в более теплом климате. 
 Начался декабрь, и, как ни странно, погода стала мягче. Гвеннан вернулась домой и следовала обычному многолетнему распорядку жизни. Она только раз заглянула в гостиную, взяла оттуда книги и отнесла в библиотеку, твердо решив вернуть их через межбиблиотечную систему. Свои выписки в большом конверте она оставила лежать на большом стуле, очень неудобном; на спинку этого же стула бросила плащ. 
 В холодной комнате запах плаща не рассеялся, а стал даже сильней. Необычная ткань постоянно испускала запах, как распустившийся цветок. И первоначальное впечатление, что это не ткань, а шкура некогда живого существа, еще более усилилось. 
 Гвеннан испытывала искушение вынести плащ из гостиной и внимательней осмотреть его. Но у нее хватило силы воли не поддаться этому искушению. Она упрямо придерживалась распорядка дня, какой установила еще мисс Несса. 
 В доме ее тетки Рождество никогда не было особенно веселым. Вероятно, сказывалось старинное новоанглийское представление, что это папистский праздник и его вообще отмечать не нужно. Это мнение разделяли все Даггерты, и оно дошло до поколения мисс Нессы. Гвеннан купила несколько открыток и, разложив их на столе, подумала, как мало людей она действительно знает, даже в этом городке, в котором прожила почти всю жизнь. 
 Она старательно написала по открытке семейству каждого члена попечительского совета, одну адресовала мисс Грэхэм и ее матери, не забыла Ньютонов. Запечатав конверты и наклеив марки, оно отложила стопку в сторону. Несколько рождественских подарков – Грэхэмам, Ньютонам – она благоразумно выбрала по каталогам задолго до непогоды, так что недавний перерыв в почтовом сообщении на них не отразился. Осмотрела свои приготовления к празднику и впервые подумала, как они жалки. 
 Конечно, есть еще печенье. Мисс Несса считала его обязательным. Пирожки она отнесет Ньютонам на рождественский обед, и потом нужно будет испечь печенье, которое она будет держать в библиотеке всю рождественскую неделю. 
 Хотя она не такая искусная повариха, как большинство жительниц города, Гвеннан смогла неплохо с этим справиться – сказывалась школа мисс Нессы. Конечно, никаких украшений для дома у нее не было, но в библиотеке она расставила зеленые растения, а класс мисс Грэхем прислал Санта Клаусов и другие свои поделки, и она их разместила как могла лучше. 
 День зимнего солнцестояния… 
 Гвеннан стояла у стола, на котором расставила посуду, формы для печенья, все необходимые продукты, которые с таким усилием собирала в предыдущие недели. 
 День зимнего солнцестояния… 
 Значение этого дня она неожиданно ощутила всем сознанием. Как будто ей нанесли сильный удар. Она схватилась руками за голову, склонилась над столом. Нет! Она не хочет! Они ничем не обязана леди Лайл… Воспоминания охватили ее, она ощутила холодный страх. 
 День зимнего солнцестояния… 
 Она ничего не обещала. Никогда! Ее нельзя заставить это делать, ведь она не обещала. Они ничего не просила у леди Лайл, ничего не ждала от нее, она хочет только, чтобы ее оставили в покое. 
 День зимнего солнцестояния… 
 Гвеннан боролась отчаянно, но знала, что у нее никаких шансов на победу. Она была так уверена, что избавилась от принуждения, что она больше не орудие Лайлов – и вот поняла, как тщетны были ее попытки соорудить стены и преграды, что дали ей тень свободы, как кошка позволяет мыши немного побегать, прежде чем снова схватит ее лапой. Она не свободна – она поймана. 
 Гвеннан опустилась на ближайший стул. Она никогда не плакала. Еще ребенком она встречала боль и разочарования со сжатыми губами и внутренней решимостью не плакать. Но теперь она чувствовала, как глаза ее наполняются слезами, она совершенно не справляется со своими чувствами. На ней метка, она такая же слуга Лайлов, как их смуглолицая прислуга, которую она видела во время своих немногих посещений дома. Оборотная сторона всех чудес этого дома – рабство, потому что именно в рабстве Лайлы держали тех, от кого требовали службы. 
 Она боролась, напрягала всю свою волю и решимость. Гвеннан заставила себя встать, она даже не пыталась стереть слезы – пусть текут. Она может и будет бороться. Руки ее двинулись, сначала неуверенно, потом все с большей решимостью. Она отмеряла, перемешивала, вырезала тесто с помощью старого набора жестяных форм, которые отыскала в шкафу во время уборки. Ставила печенье на противнях в печь, доставала, золотистое и рассыпчатое под слоем красного и зеленого сахара, – и все время боролась, пыталась вырваться на свободу. 
 Но, насыпая печенье в подготовленные расписные коробки, девушка уже знала, что проиграла битву. Завтра утром она должна будет сделать то, о чем просила ее в письме леди Лайл. Она снова будет участвовать в игре Лайлов, и спасения от этого нет. 
 Вечером она рано легла, завела онемевшими пальцами будильник. Перед этим пошла в гостиную и взяла плащ и конверт с подвеской. Посмотрев на подвеску, увидела, что циферблат ожил – видны были оба ряда символов: большие и маленькие, тускло светился треугольный указатель. Она предпочла бы открыть окно и выбросить эту вещь в ближайший сугроб; вместо этого надела цепь себе на шею. Теплый металл лег во впадину меж грудей. 
 Гвеннан ждала, что ночью ее будут преследовать сны, и боялась этого. Но спала она крепко и спокойно. Проснулась до звонка будильника, сразу и окончательно, будто кто-то позвал ее. Методично оделась в самое теплое платье, не стала ни есть, ни пить. 
 Взяла плащ и на крыльце под тускнеющим светом звезд набросила его. Снова он окутал ее – с готовностью, если так можно сказать о куске ткани (если это вообще ткань), обернулся вокруг нее, будто только ей и предназначено носить его. Запах стал еще сильнее. Какой-то весенний запах, предвещающий пробуждение земли к новой жизни. 
 Дорога расчищена лишь частично. Никаких следов, никто не проходил от дома Лайлов. Стена – белая насыпь, слегка округлая. Небо над головой серое, безоблачное – будет ясный день. 
 Ясный день, и солнце встает. День зимнего солнцестояния. К этому дню льнут темные тени. Очень много мыслей теснилось в голове Гвеннан. Это самый короткий день в году, и люди должны заманить солнце, вернуть его, чтобы оно служило миру. Иногда это делали при помощи жертвоприношений. Кровь проливалась на снег, когда люди, утратившие все прежние знания, старались вернуть на землю природное тепло, вернуть жизнь. 
 Снег не лип к краям ее плаща. Более того, казалось, полы плаща раздвигают сугробы, через которые приходилось пробираться Гвеннан. Она у стены, через которую перелезала много раз. Девушка, уперевшись руками, перебралась через снежный бугор. 
 Голые черные деревья на краю леса резко выделялись на белом снежном фоне. Перебравшись через стену, Гвеннан остановилась и посмотрела в ту сторону. Деревья росли густо, и даже без листвы казалось, что под ними лежит густая тень, что это чье-то укрытие… чье? Она не знала, только сама эта мысль ей не понравилась. 
 Она пошла по колено в снегу, держась подальше от деревьев. Вот насыпь и камни. Хоть у них широкие плоские вершины, на них не держится снег, да и у насыпи нет сугробов, как она обнаружила, когда начала подниматься. Вероятно, ветер постоянно обдувает холм и уносит снег. 
 Света было достаточно, чтобы она видела крышу дома. Одинокий столб дыма поднимался с нее в неподвижный воздух – единственный видимый признак жизни. В лесу было абсолютно тихо. 
 Гвеннан остановилась между двумя меньшими камнями, третий возвышался прямо перед ней. Сунув руку под плащ, она расстегнула молнию на парке и достала подвеску. Циферблат ярко светился, тепло его чувствовалось рукой сквозь перчатку. 
 Она подняла диск циферблатом наружу навстречу светлым полосам на небе. Вставало солнце. 
 И в этот момент абсолютная тишина мира была нарушена. Гонг, далекий, слабый, призыв, который некогда мог созывать верующих в храм. Он прозвенел гордо, требовательно…
 Гвеннан вздрогнула, посмотрела на лес внизу, почти ожидая увидеть, как что-то… кто-то выходит из него в ответ на призыв. Но там ничего не двигалось. И тут с циферблата устремился вперед луч света. Золотая спираль нацелилась на середину высокого камня. 
 Встретившись с его поверхностью, она скользнула вверх. Знаки, которые, как она инстинктивно знала, всегда здесь, немедленно ожили. Никаких следов выветривания. Она почувствовала, как у нее что-то вытягивают из сознания – она этого не может помнить, но… 
 – Фал, фал, яква, транк… 
 Аспекс сим, донтпекс… 
 Эти слова пришли к ней ниоткуда. Световая спираль извивалась в такт с ними. Гвеннан знала! 
 – Сила, Сила, надели меня твоей щедростью… 
 Открой истинную кровь… разбей замки… 
 В ответ луч с циферблата охватил весь камень, он стремился вверх, вниз, к погруженному в землю широкому основанию. 
 Камень, который казался так прочно вкопанным, шевельнулся, начал отклоняться от нее. Он двигался медленно, неохотно, но было ясно, что он не может сопротивляться вынуждающей его силе. 
 Гвеннан произносила слова, точнее, звуки, необходимые именно в этом месте и именно в это время, и в этих звуках была сила, сопоставимой с которой никогда не владел человек. И столб отвечал на них. 
 Камень почти лег набок. На том месте, где он стоял, в земле показалось темное отверстие. Гвеннан опустила руку. Теперь свет падал в глубокий туманный колодец, а не на камень, так долго скрывавший его. 
 Девушка увидела ступеньку, под ней другую. 
 Плотнее запахнувшись в плащ, она начала спускаться, продолжая произносить странные ритмические звуки; ее сознание не могло предоставить их ей. 
 Каменные стены вокруг нее так же грубо выточены, как камни наверху; не было сделано никаких попыток сгладить их. Пахло влажной землей, но запах ее плаща освежал затхлый воздух. Гвеннан спускалась по бесконечной лестнице, при свете циферблата видны были только ступеньки и каменные стены вокруг. 
 Сквозь свое пение она услышала скрежет. Вздрогнула и оглянулась; в этот момент она подумала, какую глупость совершила, войдя в отверстие. Полоса неба, видная ей снизу, сужалась. Камень, который поклонился солнцу и позволил ей войти, снова вставал на место. Прежде чем она успеет выбраться наружу, он преградит ей выход. 
 Гвеннан попыталась разорвать удерживающее ее принуждение – слишком поздно. Камень возвращался на свое место быстрее, чем уходил. 
 Лестница вела вниз. Гвеннан заметила, что сохранилась она не очень хорошо. На стенах тут и там трещины, одна достаточно велика, чтобы она могла просунуть руку. Некоторые ступеньки разбиты. В одном месте ей пришлось двигаться по самому краю, потому что в середине подряд обвалились четыре или пять ступеней. 
 Постепенно она начала сознавать присутствие другого света: ее глаза были слишком настроены на освещение циферблата. Но впереди тьма начала рассеиваться. Гвеннан достигла последней ступени и оказалась перед грубо высеченной в стене аркой. За ней дневное освещение, день облачный, пасмурный. Она увидела зал или туннель, а освещение исходило от грязных квадратов кварца, на равных расстояниях вделанных в стены. Похоже на внутренние переходы тюрьмы, и она вспомнила о подземной темнице под храмом во времена Орты. Но здесь посветлее. 
 Туннель не очень длинный, и закончился он еще одной дверью. Но эта дверь прочно закрыта, поперек нее темный деревянный брус, и никаких следов запора или петель. Тут ей не пройти. Она вспомнила камень, закрывший выход, и испугалась. 
 В каком-то неясном порыве подняла диск подвески и направила луч по очереди на четыре угла двери – так ножом открывают консервную банку. Там, куда падал луч, оказывалась щель, поднимался дымок. Дважды еще провела она лучом, углубляя щель. 
 Потом громко выкрикнула те же слова, что возникли у нее в голове наверху. В тусклом проходе голос ее усилился, прозвучал решительно, не похоже на человеческий. 
 Послышался громкий треск. Преграда, которую освещал луч, упала внутрь, и оттуда ударил яркий свет, поглотивший луч подвески. Гвеннан ощутила резкий запах, отчасти пряностей, отчасти химикалий. 
 Она оказалась в огромном зале, заполненном странными вещами, так что она не знала, на что смотреть. Цвет боролся с цветом, и все ярко сверкало. В воздухе плясали огненные лучи, на мгновение останавливались, обвивали тот или другой предмет, как будто привлекая ее внимание. Она была ошеломлена, у нее чуть кружилась голова, она стояла, мигая, потом потерла глаза тыльной стороной ладони в перчатке. Слишком много всего вокруг, груды вещей, никакого порядка, все сброшено вместе. И по обе стороны, сколько Гвеннан ни смотрела, не видно стен. 
 Сокровищница, склад. Статуи, похожие на те, что стоят в нишах дома Лайлов, но необычная красота их теряется, потому что они нагромождены друг на друга. Какие-то предметы, возможно, машины, металл, рычаги, колеса – все свалено в беспорядке. Груды ящиков, коробок, сундуков с плотно пригнанными крышками. Богатства целой цивилизации свалили здесь и больше к ним не прикасались. 
 Гвеннан наконец заметила, что перед ней открывается извивающаяся тропа или проход, окруженный грудами предметов выше ее головы. Если она хочет идти дальше, нужно двигаться по нему. Проход идет не прямо, но огибает самые большие машины. Она прошла совсем немного, оглянулась – и входа уже не увидела. 
 Свет циферблата погас. Вероятно, не мог соперничать со световыми столбами, скрещивающимися над ее головой. Эти движущиеся, сплетающиеся ленты света, казалось, не исходят ни из какого источника. 
 Время от времени один из них плыл справа или слева от нее, потом окутывал какой-нибудь предмет, будто привлекал ее внимание. Но она не останавливалась, чтобы осмотреть эти предметы. Чем дальше шла, чем больше подавляло ее накопленное тут богатство. Она могла восхищаться сокровищами в доме Лайлов, но здесь их огромное количество, они угрожают поглотить ее, эти богатства, неведомые человечеству. 
 Тропа продолжала извиваться. По-прежнему Гвеннан не видела стены. Такой же странный сон, как и предыдущие. Она хочет выйти, увидеть камни, землю, которая ей знакома. Она огибала ящик, полный ожерелий, усаженных драгоценностями. Краем плаща задела одно, и оно со звоном упало на пол. Гвеннан вздрогнула и в страхе огляделась. 
 Но если у этого места есть какие-то охранники, они не появлялись. Гвеннан не хотела этих сокровищ. Ее единственное желание – свобода. 
 А тропа продолжала бесконечно извиваться, и девушка подумала, что ходит по кругу. Возможно, это специально устроенный лабиринт, чтобы сбить с толку пришельца. Но так она никогда не доберется до конца. 
 Впереди в воздухе повисли две световые ленты. Одна темно-зеленая, цвета ее плаща, другая золотая. Как только она их заметила, они двинулись, танцуя друг вокруг друга. По-прежнему висели над тропой, но как только она приближалась, начинали отодвигаться. Может, это проводники? 




 Глава четырнадцатая 


 Вслед за двумя переплетающимися лучами Гвеннан вступила на вторую извилистую тропу, отходящую от первой. И вскоре оказалась перед стеной, совершенно закрытой грудами сокровищ. Ее становилось видно, если только окажешься совсем рядом. В стене дверь. При появлении Гвеннан дверь неслышно ушла вверх, и перед девушкой оказался вход в другую комнату, гораздо меньшую. 
 Она тоже не пустая, но тут больше порядка. Предметы тщательно расставлены, а не набросаны грудами без всякой последовательности. На равных расстояниях столы – обеденные или письменные, Гвеннан не могла решить. Перед каждым сиденья. Стена слева не из голого камня, как все предыдущие, это ровная гладкая поверхность, напоминающая зеркало или стеклянную пластину, хотя в ней ничего не отражается. Прямо напротив этой стены одно-единственное сиденье, удаленное от всех остальных и совершенно другое по форме. 
 Гвеннан вздрогнула. Она сразу догадалась, что это такое. Перед ней треугольное сиденье пророчицы. Но ведь она не Орта, она не может призвать… 
 Но собственное тело больше не подчинялось ей. С внутренним криком протеста она направилась прямо к сиденью. Напряженно, неохотно, борясь с собственным телом, села. 
 Ну, хорошо, она сидит на месте пророчицы, но это не значит, что она собирается играть ее роль. Она шевельнулась, решила встать и уйти… 
 Стена-зеркало затуманилась. Гвеннан увидела, как вся ее поверхность затянулась паром или дымом. 
 Она приподняла руки, попыталась закрыть глаза, забыв на мгновение, что держит в руках подвеску. Вперед устремился яркий свет циферблата, но не коснулся поверхности стены, растворился, стал дымкой над поверхностью, проник внутрь, и поверхность изменилась, на ней появилось изображение. 
 На поверхности образовался квадрат высотой с Гвеннан. Как будто она школьница перед доской, должна выслушать необходимый урок. Появились резко выделяющиеся символы. Гвеннан узнала воспроизведение того самого гороскопа, на котором дата ее рождения. Но как он мог оказаться здесь? Она хотела бы знать больше (или не знать вообще ничего, оставаться не ведающей и свободной). Но она уже поняла, что не может ни закрыть глаза, ни отвести взгляд. 
 Голова заболела, туда будто кто-то вломился, подсматривая. Гвеннан осела на трехногом сиденье и застонала: отчасти от боли – убирался барьер, который для всех людей так давно был закрыт; отчасти от страха перед тем, что можно увидеть за этим барьером. 
 Перед ней ключ жизни – ее жизни. Звезды идут своими курсами, и звездное колесо медленно поворачивается – очень медленно, незаметно для короткоживущих людей. Но оно поворачивается. И за много тысяч лет, за невообразимый промежуток времени совершает полный оборот. И вот ее жизнь – она была тогда, она повторяется снова. 
 Никакого сна об Орте не было, она на самом деле была Ортой – и многими другими. И из каждой жизни брала дополнительный фрагмент Силы, и каждая частица больше, чем способны представить себе человеческие чувства. Теперь совершен полный оборот, она снова должна видеть, действовать, а возможностей у нее меньше, чем у Орты, потому что за прошедшее время столько забылось… 
 Слезы боли, утраты (Гвеннан знала, что окончательно потеряла свою привычную безопасную жизнь) потекли по ее щекам, капали с подбородка на жесткий воротник плаща. 
 В зеркале, на которое она должна смотреть, происходили изменения. Она опять видела умирающий мир, видела, как выжившие опускаются до уровня безмозглых животных. Нет, ниже животных, потому что в безумии делают с подобными себе то, что животные никогда не делают даже с добычей. Она видит, как продолжается поток смерти. Время от времени рождается мужчина или женщина, унаследовавшие черты древней расы. Эти люди осторожны, скрытны, незаметны, они стараются учить, отыскивать среди звероподобных таких, кого еще можно пробудить. 
 Некоторые из них, несмотря на свой отказ, провозглашаются богами и богинями. Другие отрекаются от своей цели, принимают поклонение, используют власть в своих собственных целях. Некоторые умирают, другие устают и исчезают. Но все время работают и почти всегда терпят неудачи. Одно-два поколения они могут поднимать, учить, вести. Но потом мужчины и женщины, достигнув определенного пункта, отказываются идти дальше. Следуют войны, убийства, эпидемии, полученные знания используются с недобрыми целями; а потом осторожный подъем, снова все сначала. Опекуны – так эти пришельцы из прошлого называют себя. С течением времени их число уменьшается. У них рождается мало детей, лишь немногие из них способны к деторождению. Некоторые, изолированные среди тех, кого учат, берут себе пару. И здесь мало, очень мало детей со смешанной кровью. В немногих таких отпрысках древняя кровь сильна. И они становятся учителями, ведут свою работу тайно, приспосабливаются ко времени и месту своей жизни, используют свое невидимое влияние. Другие – в других не только древняя кровь, но и Тьма. Они ищут власти, чтобы удовлетворить свою гордость и жадность. Среди них великие завоеватели, предводители другого рода – они уничтожают все, столь тщательно возведенное. 
 И никогда не кончается эта длительная битва – небольшая победа, потом за долгие годы она забывается, рассеивается, как бесформенные пыль и пепел. Кажется, что безумие правит миром, и никогда не вернутся свет и разум. 
 Гвеннан смотрела, как проходят столетия. Начались события, о которых она читала, но как далеки были ее знания от того, что показывало ей зеркало. Факты сознательно искажались, превращались в галлюцинации, потому что еще со времени первых выживших в людях был какой-то неискоренимый недостаток. 
 И вдруг неожиданно все изменилось, словно по чьей-то воле (собственная воля Гвеннан не имела к этому отношения, она была пассивной зрительницей, не способной вмешаться). Теперь перед ней не широкая панорама, когда внимание сосредоточивается то на одном, то на другом, когда демонстрируются события, изменяющие ход истории на целые столетия. Гвеннан видит одного опекуна, женщину, и, несмотря на незнакомую одежду и усталый вид, узнает эту женщину. 
 Это леди Лайл, но она истощена и измучена, такой девушка ее никогда не видела. Она движется медленно, с трудом, как будто с каждым шагом уходит жизнь, вытекает кровь из смертельной раны. Гвеннан видит комнату с голубым освещением. Через ее центр тянется возвышение, а на нем хрустальные ящики, похожие на гробы. 
 Те, что ближе к двери, через которую вошла женщина, просвечивают, хотя среди них нет ни одного совершенно прозрачного. Стены ближайших двух затуманены, но позволяют видеть содержимое. В одном мужчина, в другом женщина. Оба тела застыли и покрыты инеем, глаза их закрыты, никаких признаков дыхания, жизни. Чем дальше гробы от входа, тем менее они прозрачны, а в самом конце они как будто вырублены их мрамора, а не хрусталя, и их обитатели совершенно не видны. 
 Вошедшая женщина держится рукой за край незанятого гроба. Спина ее согнута, лицо истощено, на нем крайняя усталость, сквозь плоть ясно проступают кости. Другой рукой она расстегивает платье, черное, длинное, с широким белым воротником. Она тянет и дергает, пока платье не падает к ее ногам. Потом сбрасывает желтоватое белье. Надевает на голову плотно прилегающую шапку-шлем, который почти полностью закрывает ее седые волосы, только локоны падают на костлявые плечи женщины. Женщина очень стара, тело ее похоже на ходячий скелет, видно, что она держится из последних сил. 
 Оставив одежду на полу, женщина, как кажется Гвеннан, с огромным усилием поднимает крышку ждущего гроба. Забирается внутрь. На лице ее появляется облегчение, радость, она приветствует смерть… 
 Ложится, и крышка сама медленно опускается. Глаза женщины уже закрыты. Гвеннан не видит никаких следов дыхания. 
 Но хотя погребение завершено, картина не исчезает. Какой-то внутренний голос, которого, впрочем, Гвеннан не слышит и не понимает, привлекает ее внимание к белому гробу в дальнем конце линии. Опускание крышки гроба женщины как будто послужило сигналом. На поверхности дальнего гроба появилась щель. От него начали отпадать и рассыпаться в порошок куски нароста. Крышка дрогнула, разрывая накопившийся за столетия осадок. 
 Гвеннан еще не видит, кто там внутри; однако вдоль края гроба что-то движется, показываются пальцы, рука цепляется за край. Медленно, напряженно в гробу садится человек. В ближайший гроб вошла и легла отдыхать женщина, но из дальнего поднялся мужчина; он долго сидел, будто набирался сил, перед тем как встать. Молодой человек, с великолепно развитой мускулатурой, он широко развел руки, потянулся. Потом встал и сделал шаг вперед. 
 Вначале у Гвеннан перехватило дыхание – Тор? Но тут он посмотрел ей прямо в лицо, начал упражняться, нагибаться, потягиваться, возвращая тело к жизни. Те же яркие золотые волосы, почти те же черты лица, что у Тора Лайла, но это другой человек, хотя, вероятно, близкий родственник. 
 Идя вдоль линии гробов, он вначале спотыкается, но с каждым шагом движения его становятся увереннее. Он подходит к нише в стене и достает оттуда бутылочку радужно-яркого стекла. Отлив немного из нее в такую же чашку, выпивает одним глотком. Не обращая внимания на гробы, идет вдоль них дальше, пока не оказывается возле груды сброшенной женщиной одежды. Тут он останавливается, подбирает и встряхивает одежду. Из складок падает какой-то предмет, который человек нетерпеливо хватает. Держа находку в одной руке, он сворачивает одежду и сует в другую нишу в стене; там одежда лежит грудой несколько мгновений, потом вспышка, и одежда исчезает. 
 Человек поворачивается и выходит из комнаты, держа свою находку в руке. Зеркало тут же потускнело. Но Гвеннан все поняла. Одни ли только Лайлы? Или есть другие семейства, члены которых знают такое обновление, возрождение? А как же полукровки, результаты смешанных браков? Обновляются ли и они? Или их ждет лишь нормальное рождение, лишение всех остатков памяти, всех следов Силы – каждый раз новое начало? 
 Девушка снова увидела свой гороскоп – поворот звездного колеса. Как физическую тяжесть, ощутила она уверенность, что обладает тем же потенциалом, что и Орта. Она устала, как та, другая леди Лайл, которая давным-давно легла отдыхать в гроб, а недавно сделала это вновь. 
 Гвеннан покачала головой. Лайлы не знают смерти. Они засыпают, чтобы снова возродиться, следуя жестко заданному циклу. А что они делают сейчас? По-прежнему ли они учители, тайные предводители? Неужели поворот звездного колеса для нее означает для них новый цикл катастроф и гибели? 
 Катастрофа, на этот раз рожденная человеком, а не силами природы. Угроза новой войны, нависшая над миром после Хиросимы, показала, что человек способен вернуть старые знания, но прилагает их к собственному уничтожению. Безумие охватывало многие поколения. Война – и затем полное уничтожение. Что же могут сделать эти спящие, даже если они все проснутся и разойдутся по миру? Смогут ли они предотвратить катастрофу? Не больше, чем когда-то, когда не сумели предотвратить падение луны и гибель своего мира. 
 Гвеннан ощутила глубокий упадок духа, безнадежность, по-своему такую же злую, как те чудовища, которых Гвеннан видела на равнине. Она взглянула на гороскоп и подумала, что это насмешка над ней. Что значит для нее поворот колеса? Она не опекун… 
 Ее внимание резко отвлекла вспышка, ощущение горячего в руке. Подвеска! Циферблат пылал, в ярком сиянии больше не видны были символы, полосы света вращались с такой скоростью, что образовали сплошной огненный круг. Полукровка, не владеющая Силой – она пыталась отделаться от подвески. 
 Гвеннан дрожала, тело ее раскачивалось на трехногом сиденье. В голове метались мысли, полуосознанные впечатления, боль становилась нестерпимой. Черная волна грозила поглотить ее; Гвеннан утратила связь с внешним миром и упала – вперед, во тьму. 
 Тьма и пустота – но что-то она должна отыскать, получить – удержать. Она искатель и не может отказаться от своей участи, хотя страстно хочет, чтобы темнота и покой царили вечно. 
 На этот раз впереди никакой дороги, никаких врат, открываемых знаками Силы. Если она и движется (она даже в этом не была уверена), то сквозь пустоту, где только ее крошечная сущность – сокращается, становится ко всему равнодушной… 
 Гвеннан открыла глаза. Неужели тьма наступила только потому, что она от боли закрыла глаза? В ее теле живет энергия, плоть ее звенит, напрягалась; эту энергию она не смогла бы контролировать, даже если бы попыталась. Она больше не сидит на треножнике и не упала на пол рядом с ним. Она идет, и перед ней нет зеркала, нет сверкающей стены. 
 Она быстро идет по коридору, идет целеустремленно. Стены коридора не из грубых камней. Она видит тщательно отполированные большие блоки странной формы, так старательно подогнанные друг к другу, что не видно ни следа скрепляющего раствора. 
 Потолок нависает низко. Гвеннан могла бы, подняв руку, провести пальцами по образующим его плитам. Света нет, кроме того, что она несет с собой – светится подвеска в ее руке, слабо светится также плащ на ее плечах. Она идет в свете… она – носитель… 
 Гвеннан подняла свободную руку, держала ее над собой и немного впереди… 
 Голос. Нет, у нее нет такой Силы. Но с пальцев ее срывались лучи света, бледные, далеко не такие яркие, как в храме Орты. Гвеннан помахала рукой, расставила пальцы. Ленты света лениво плыли, обвивались вокруг нее на ходу. 
 Она играла, как ребенок, обретенной Силой, и отдельные кусочки знаний связывались друг с другом. Леи – древняя вера в них справедлива! Сквозь землю, как вены в теле, проходят энергетические линии. Человек когда-то знал об их существовании, извлекал из них энергию для лечения, для защиты, для благополучия мира. Но потом они были порваны, разошлись, и остались только легенды. Но они не умерли, они постепенно восстанавливались, перестраивались. Некогда разорванные линии тут и там соединялись, заново создавались каналы; они еще не так сильны – слишком велика была катастрофа, – но все время усиливаются. 
 Заново строились храмы (это делали опекуны и те, до сознания которых они сумели достучаться), грубые, некрасивые, но способные собирать Силу, растить ее. Утраченное знание, наполовину восстановленное знание, снова утраченное – эта картина повторялась снова и снова. Здесь некогда стоял Великий Храм, здесь есть Сила. Слабая по сравнению с той, что некогда являлась по призыву, но она здесь! 
 В странные массивные стены, окружающие ее, местами вставлены синие камни, кое-где куски кварца. Кое-где отверстия, иногда маленькие, вмещающие только палец, другие побольше – с руку. Гвеннан обходила их, потому что не знала, чего от них ждать. У нее другая задача, она ее еще не понимает полностью, но надеется постепенно понять. 
 Снова перед Гвеннан дверь, каменная, треугольная, в форме клина, вершиной книзу. В самой широкой части чуть шире ее плеч. Девушка надела цепь подвески на шею, прижала к себе полы плаща. Положила ладони обеих рук на камень. Но не пыталась нажать, повернуть, просто стояла и ждала, пока соберется Сила и устремится в камень. И Сила устремилась. Скала, подобно губке, жадно поглощала ее. 
 Послышался резкий скрежет. Гвеннан ощутила сопротивление своему желанию. Но не собиралась отступать. Камень поднимался. Теперь ее руки уже высоко подняты над головой. Она бросилась вперед, сознавая опасность своего поступка. Камень упал на место. Но она успела проскочить. 
 Так она выбралась из места этой древней кладки. Вокруг опять каменные стены, но похожие на стены обычного подвала. Вдоль стен ряды деревянных стеллажей, окутанные паутиной, серые от пыли. На них покрытые пылью бутылки и кувшины. В подвале сумрачно, почти темно. Энергия, которая вывела ее из подземелья, уходила. Гвеннан ощущала огромную слабость; она вспомнила Орту, которая всегда слабела после пророчеств. 
 Света, впрочем, было достаточно, чтобы увидеть впереди лестницу. Гвеннан обернулась, чтобы взглянуть на треугольную дверь. И ничего не увидела – только каменную стену. С этой стороны дверь не видна. Но в ее мозгу, непонятно как, возникло знание: она знает, как открыть дверь с этой стороны. Надо пройти налево, нажать на этот камень, потянуть здесь вниз. Это не откроет дверь, нет, но она станет видна ищущему. 
 Но у Гвеннан не было желания возвращаться, ее дорога лежит впереди. Она пересекла подвал, поднялась по деревянным ступеням, придерживаясь за грубые перила. Требовались все б?льшие и б?льшие усилия, чтобы идти. 
 На верху лестницы еще одна дверь, со старым железным засовом, какими пользовались двести лет назад. Девушка, собрав все силы, отодвинула его и оказалась в комнате с высоким потолком. Эта комната ей знакома. Библиотека в доме Лайлов. Гвеннан нисколько не удивилась, что оказалась здесь. 
 В просторном камине голубым огнем горели дрова, слышался сильный ароматный запах, такой же, какой исходил от огненного шара в тот вечер, когда в ее доме впервые оказался талисман леди Лайл. Большой подсвечник блестит золотом и драгоценностями, передняя часть его представляет собой фигуру человека, воина, с обнаженным мечом, в кольчуге, но без шлема; на голове его золотые кудри полускрыты странной формы короной, похожей на переплетенные рога оленя. На его свирепом лице вместо глаз зеленые камни, в блеске каминного огня они кажутся живыми. 
 В подсвечнике горят пять красных свечей; перед ним другой подсвечник, в форме женской фигуры; тело женщины чуть прикрыто коротким платьем; ноги и большая часть груди обнажены. В ложбинке между грудями висит на цепи подвеска, та самая, которую держит в руке Гвеннан; на высоко поднятой голове женщины корона в виде луны. В этом подсвечнике тоже пять свечей, но они синие, и их фитили горят бледным серебристым пламенем, сравнительно с ярким золотом огня красных свечей. 
 Оба подсвечника стоят на столе, крепком, лишенном всяких украшений. Его столешница – срез одного ствола, такого толстого, что это даже трудно себе представить. Дерево хорошо отполировано, видны годовые кольца – внутри цвета густого меда, ближе к краю, к коре, коричневые. 
 Поверхность настолько отполирована, что в ней отражаются оба подсвечника, но отражение разорвано и искажено тремя стоящими на столе предметами. Чаша, скорее кубок, глубокого красного цвета, с длинной хрустальной ножкой, восьмиугольной по форме. А перед кубком два скрещенных ножа или кинжала, с ручками из какого-то тусклого темного камня, одна в виде волчьей головы (а может, это смесь волка и человека, ужасное смешение одного существа с другим), с красными камнями вместо глаз. 
 Ручка другого ножа Гвеннан слишком хорошо знакома. Это существо с совиной головой, которое было в своре чудовищ. Оно из серого, грязного на вид камня. Глаза у него живые, красные. 
 Девушка смотрела на стол, и руки ее невольно двинулись к подвеске. Ей показалось, что плащ сам по себе шевельнулся, плотнее укрывая ее. Потому что перед ней, яркая и сверкающая, лежала Тьма, древняя Тьма. Каким-то образом эти предметы оскверняли комнату, принося с собой зло. 
 Она не смела повернуться к ним спиной. Быстрый взгляд в сторону – и она увидела дверь, через которую всегда входила в это помещение. Эта дверь ведет в прихожую, а оттуда совсем близко до входной двери – и свободы. Что-то в этом доме изменилось. Обостренные чувства девушки говорили ей, что под знакомым ароматом пряностей таится болезненно-сладкое зловоние разложения. 
 Следы Тора! Она не сомневалась в этом, будто была свидетельницей его заклинаний. Тор не дал проснуться очередному опекуну – вот чего нужно бояться. И он сильнее нее, хотя тоже полукровка. Его учение далеко завело его по тропе знаний – добрых или злых. Он может смеяться над ней. Почему леди Лайл именно ее противопоставила ему? Древняя линия, должно быть, почти исчезла, если она сделала такой отчаянный выбор. 
 Гвеннан двинулась, не отрывая взгляда от стола, прислушиваясь, уверенная, что Тор покинул эту комнату ненадолго, что он в любой момент может вернуться, чтобы продолжить свои заклинания, свои тайные обряды. Дойдя до двери, она вынуждена была на мгновение прислониться к широкой панели, чтобы собраться с силами. 
 Пальцы ее легли на ручку, она собрала всю решимость. Раскрыв дверь, увидела прихожую. 
 Никого нет, но она ждала, прислушиваясь. Эти последние несколько шагов к свободе оказались самым трудным испытанием в ее жизни. Она видела, как свет отразился в глазах дерева-женщины. Статуэтка следит за ней, другие тоже. Гвеннан вцепилась во входную дверь, открыла ее. Тяжело дыша, как после долгого бега, вышла на неяркое солнце – должно быть, середина дня. 




 Глава пятнадцатая 


 Во дворе никаких попыток расчистить снег, никаких следов, из дома никто не выходил в последнее время. Гвеннан брела через сугробы, поминутно оглядываясь через плечо. Глубоко посаженные окна с мелкими стеклами казались слепыми, как глаза, из которых ушла жизнь. 
 Но ведь в очаге горел огонь, кто-то зажег свечи. Теперь, когда на открытом воздухе страх рассеялся, девушка отчетливо ощущала, что в доме пусто. Слуги? Во время ее предыдущих посещений они всегда, рано или поздно, появлялись, двигаясь неслышно и незаметно. Ей казалось, что они живут в своем тайном мире, из которого приходят по вызову главы этого дома. 
 Где они теперь? И Тор… Конечно, это Тор, новый хозяин, подготовил тот стол-алтарь. Но она его не видела. Однако дом велик, она даже не знает, насколько, в нем еще много комнат, в которых она не бывала. И все же… там так тихо. 
 Гвеннан пришлось перебираться через два глубоких сугроба, чтобы добраться до каменных столбов, обозначавших выход на дорогу. И даже здесь снег не убирали. Но идти стало легче. Она решила не оглядываться и, идя вдоль погребенной стены, не стала поворачивать голову и смотреть на камни на насыпи. Из леса вблизи стены послышался резкий крик. Гвеннан вздрогнула, но тут же взяла себя в руки – всего лишь крик птицы. Но насколько она помнит, ей раньше не приходилось слышать такого мрачного, громкого, далеко разносящегося крика. 
 Дорога повернула, Гвеннан увидела свой дом и небольшую рощицу перед домом Ньютонов. Она побежала, скользя и спотыкаясь, решив побыстрее добраться до места, которое означает возврат в нормальный мир. Как только она вышла на открытое место, принуждение, владевшее ею, отступило, и реальность, которую она знала всегда, вступила в свои права. В ней две личности, внутри нее они борются за власть… 
 Дверь не закрыта. Должно быть, она так ее и оставила. Прошел почти целый день, и как она отчитается об этих пропущенных часах, если ее спросят? Она прикрыла за собой дверь. В прихожей тепло. Темнеет. Гвеннан закрыла дверь на засов. 
 И поняла, что голодна и устала. Головная боль прошла, но осталось неприятное ощущение слабости. Зайдя в кухню, она вынуждена было посидеть немного, с благодарностью глядя на знакомое окружение – ее охватило ощущение безопасности, которое она всегда испытывала в этом доме. Расстегнув брошь-глаз, она позволила плащу соскользнуть с плеч, и ткань не задерживалась, не цеплялась за нее. 
 Сбросив плащ на стул, сняв другую верхнюю одежду, Гвеннан принялась жарить яйца, резать толстые куски деревенского бекона, наполнила кофейник. 
 Она ела и никак не могла наесться. Закончила трапезу пригоршней печенья, отобрав разломанное или слегка подгоревшее: для библиотеки все равно не годится. Завтра воскресенье. Она позвонит Грэхэмам, скажет, что не может идти в город. Она больше ничего не хочет, только спать, спать, спать… 
 Спать – но без снов! Мысль о снах вывела ее из дремоты, и она заставила себя помыть посуду. Нет, никаких снов! 
 Но даже этот страх не смог победить ее усталости, сейчас она пойдет в спальню, ляжет, укроется… Гвеннан задернула занавеси на окнах. Она не хочет ничего видеть, кроме этой комнаты. 
 Но, раздеваясь, она не сняла подвеску с шеи. Диск как бы стал частью ее тела, и она могла избавиться от него не больше, чем человек от своей собственной руки. Циферблат снова потускнел, символы стали еле видны. Ложиться еще рано, но Гвеннан не могла больше сидеть, хоть на небе еще видны были лучи заката. 
 Сон пришел к ней быстро. И никаких сновидений не было: она погрузилась в ожидавшую ее теплую темноту, где нет ни сомнений, ни страха, ни памяти. 
 Гвеннан проснулась в темноте. Только чуть более светлые очертания показывали, где окна. За окном слышался шорох – снова снег! Но ветер не шумел, не ударялся в стены. И тут – Гвеннан застыла, руками инстинктивно схватилась за одеяло и теплый шарф. 
 Мягкий звук падающего снега прорезал крик, он слышен был так ясно, будто окно на ночь открыли. Тот же самый громкий хриплый крик, который она слышала, уходя из дома Лайлов. Слишком громкий, слишком резкий по тембру, чтобы издаваться птичьим горлом. Гвеннан хорошо знала совиный крик, но это не ночной охотник. 
 Подвеска на ее теле потеплела. Гвеннан отвела воротник стеганой пижамы, чтобы взглянуть на нее. Подвеска циферблатом обращена к ее коже. Но металл и с противоположной стороны светится, живет. 
 И в этот момент пробуждения у нее не было никакой защиты от вновь приобретенного знания. Да, ощущение безопасности, которое ей приносит дом, – иллюзия. Гвеннан знала, что летает над ним. В мозгу ее картина была так ясно, будто она видела ее своими глазами. 
 Существо летает в небе, и снег отпадает с его чудовищно искаженного тела. Охотник идет по следу, он не в мире с зеленым освещением, а в этом, чудовищная свора спущена, бежит, она на свободе. 
 Даже в древние времена Храма и Силы было известно о существовании войска Тьмы, с ним сражались, его держали в покорности. Уже тогда существовали темные щели между мирами, через которые пробирались такие существа, а извращенное человеческое сознание училось призывать их. Рука – конечно, Рука в последние дни мира Орты открыл им дорогу. А теперь… 
 – Тор! – Гвеннан прошептала это имя, и на ее шепот послышался ответ, может, не в ушах, но в голове… 
  Тор! Тор! Тор!  
 Она съежилась в постели, слушая не только ушами, но всем вновь зародившимся в ней существом, используя чувство, названия которого не знала. Тьма повсюду… она бродит… ищет… Но почему тогда свора на нее не набросилась? Люди в течение столетий пытались найти защиту от того, что бродит теперь в ночи. Создавали ритуалы, использовали святую воду, травы, которые, как считалось, не выносят создания Тьмы. Строили церкви и святые места. Некоторые надеялись на серебро, на древние формулы. Другие цеплялись за священные предметы религий. Но все в глубине души боялись, и страх создавал бреши в их защите. 
 Сам страх величайшее оружие Тьмы – это всегда правда. Человек рождается с зародышем, зерном страха, глубоко запрятанным в нем. Этот страх в благоприятных условиях может расти, плодоносить. И вот теперь в ночи страх кричит, карабкается, бродит. 
 Такой страх может убивать, не хуже когтей и клыков. Эти ночные охотники – его посыльные. Только миновав их, можно начать подлинную битву, встать против врага. А она – кто она против Тора? Он хвастал своими знаниями, и она не сомневалась, что он ими обладает. Может быть, он и полукровка, сошел с правильного пути, если Рука сумел добраться до убежища и у него были потомки. Но он так же опережает ее в обладании Силой, как леди – Орту, Гвеннан, каково бы ни было ее имя. 
 Леди Лайл сейчас, должно быть, лежит в том месте, в котором Гвеннан наблюдала, среди опекунов, уходящих на отдых. Сколько времени занимает такое обновление – когда старые вновь стают молодыми, способными призывать Силу? Годы?.. поколения?.. столетия? И насколько глубоко уже погрузилась леди в этот освежающий сон? 
 Но… 
 Гвеннан широко раскрыла глаза, хотя ничего, кроме темноты, не видела. Когда она наблюдала за процессом обновления, женщина легла в свой гроб до того, как встал мужчина! Но Тор появился за недели до того, как ушла леди Лайл. Она писала в письме о факторах, которые ускорили ее уход… хотя тогда ее слова не имели для Гвеннан смысла. 
 Итак… Тор явился не из зала обновления опекунов, он здесь не по праву. Кто же он тогда? Почему-то леди Лайл оказалась заменена. Тор не должен был получить доступ к Силе. Она, Гвеннан, тоже. Но за всем этим что-то есть. Девушка чувствовала, как сплетаются линии, только не могла проследить их до начала, не знала их источника. 
 Она избрана принять в этом участие – действовать против Тора. Конечно, леди – Голос – не стала бы вовлекать ее, если бы не было хоть малой надежды на победу Света. Тор хочет, чтобы она стала его союзницей. Но он считает, что в ней доля древней крови очень мала, что он легко с помощью страха справится с ней. Иначе он не открыл бы врата, не высвободил бы тех, кто оттуда вышел. 
 Гвеннан встала с кровати и начала одеваться. Услышав снова крик этого летающего существа, она не смогла сдержать дрожь, крик звучал близко, будто чудовище пролетело над самой крышей. Хочет выгнать ее из дома, чтобы его хозяин смог ее найти. Должен быть выход, обязательно должен быть. 
 Она склонилась у шкафа на кухне, в который спрятала шар и поднос. Свет мигнул, и Гвеннан подготовила батарейную лампу, поставила ее посреди стола. Под ней расстелила плащ: у нее было чувство, будто она должна использовать все, что может хоть как-то помочь ей в предстоящей попытке. 
 На подносе у края оставалось еще несколько несгоревших крупинок. Гвеннан передвинула их ближе к основанию, на которое осторожно положила шар, потом поставила все на стол. Шар в безопасности. Гвеннан потянулась за спичками и покачала головой. Она пыталась припомнить. Эти отрывочные мысли от ее постоянного чтения или из возрожденной памяти прошлого? Неважно. Важно, что они подсказывают, что ей нужно. 
 С лампой в руке она прошла к дровяному ящику. Ясень – недавно срубили два ясеня, и их стволы пошли на дрова. Гвеннан порылась, нашла ясеневое полено и ножом отколола длинную щепку. Сунула ее конец в угли печи, щепка вспыхнула. Зажгла ею голубые кристаллы, надеясь, что их осталось достаточно, чтобы помочь ей. 
 Наверху снова послышался крик. Гвеннан показалось, что в нем звучит призыв. Когда от кристаллов начал подниматься ароматный дым, она загасила ясеневую щепку, торопливо подошла к окнам. Снег падал густо, образуя завесу. Гвеннан почерневшим концом щепки начертила на стеклах крест с петлей. Потом проверила, не пропустила ли стекло. 
 Еще одно забытое человеческое оружие. Но люди много поколений в него верили, и потому в нем собралась сила. Это дает хоть какое-то, пусть хрупкое, преимущество перед тем, что летает вверху. Вера – это зародыш силы, и символ веры защищает, когда он используется во имя Света. 
 Гвеннан захлопнула дверь в дровяной сарай, потом в прихожую, на обеих начертила тот же защитный знак. Видимых следов не осталось, но это не значит, что знака нет. Глаза не всегда видят присутствующее. 
 Итак, воздвигнув какую могла защиту против охотника, Гвеннан снова приблизилась к столу, села, вдохнула ароматный дым, положила голову на руки, прочно упираясь локтями в стол, в поверхность плаща. Она вопросительно смотрела на шар, в поисках ответа, как ребенок ищет помощи в школе, когда чего-то не понимает. Ведь для Орты это когда-то было так легко… эта ее вторая часть должна ожить. 
 Гвеннан старалась использовать всю свою волю с этой целью, освободить сознание от всего, кроме этой задачи. 
 Дым может одурманивать; пророчицы много веков пользовались наркотиками, чтобы ослабить связь с «теперь» и «здесь». Этот запах не вызывал сонливости. Напротив, она чувствовала оживление, сознавала, что в ней просыпается вторая сущность, которую она еще не понимает. 
 Шар от дыма затуманился, чувствовалось, как от него исходит сила. 
 – Покажи! – потребовала Гвеннан. – Покажи, где! 
 В шаре показалась дверь, но это вовсе не шар… какое-то другое место, она в нем, но не зрительница, она действует. Она узнает эту дверь – старая, потемневшая от времени дверь дома Лайлов. На ней тот же тяжелый дверной молоток, но ей не нужно брать его в руки, она толкает дверь, не физически, а своим желанием: она должна туда пройти. 
 Дверь раскрывается. Перед Гвеннан прихожая, она как в тумане, не она – цель Гвеннан. Не сворачивает она и в библиотеку, где Тор оставил то, что, по ее мнению, служит ловушкой. Но ловушкой не для нее. Нет, ей нужно в заднюю часть дома, где она никогда раньше не была. 
 Еще одна дверь, еще один зал, снова несколько полуоткрытых дверей. Потом стена, обшитая тяжелыми резными деревянными панелями. Когда-то они были выкрашены, но теперь краска облезла и держится только в завитках листьев, оплетающих резные стволы. Похоже, резчик пытался на стене изобразить целую лозу, она начинается у пола и тянется до потолка. 
 Резьба такая глубокая, что во многих местах в нее можно вставить пальцы. Но только два таких места имеют значение, одно в центре полукруга листьев. Да, присмотревшись внимательней, она разглядела маленькую голову, смеющееся лицо, с живыми глазами, из кудрявых волос торчат заостренные уши. Все изображение не больше ногтя на пальце, но оно совершенно. А вот поблизости и второе кольцо листьев, а в нем голова оленя, гордая, как у животного, на котором ехала охотница в зеленом мире. 
 Нажать. Она нажимает не руками, нацеливает мысль на эти два места. Стена начинает дрожать, трястись. Вся резьба полна жизни, она стремится освободиться. Но вот ее поверхность раскалывается, между головами появляется щель; но резьба сделана так, что ни один листок не оказывается разрезанным этой щелью. 
 Дверь, такая узкая, что ей пришлось бы проходить боком. Гвеннан не помнит, как вошла, она уже внутри. Ступени, такие же, как под камнем на лугу. Но не тронутые временем, с острыми, не затупленными и обвалившимися краями; она снова спускается. 
 Темно, но не для ее глаз; теперь у нее не зрение внешнего мира, внутреннее зрение; движется она быстро, быстрее, чем если бы шла здесь физически. Кажется, она спускается бесконечно, погружаясь к самому центру земли. Но у каждого действия бывает конец. Она перед дверью; та, как и дверь в сокровищнице, легко раскрывается. 
 Она видела эту комнату! Это ее ей нужно было найти – сердце жизни опекунов – или место их смерти. Вот ряды гробов, все более непрозрачных. Гвеннан знает, кто лежит в самом близком. Леди Лайл похожа на статую, стороны гроба только начали затуманиваться. 
 Теперь, когда леди легла и отдала свое тело процессу обновления, проснуться она не может. Гвеннан с тоской смотрит на нее некоторое время; как бы ей хотелось, чтобы процесс пошел в обратном направлении, чтобы леди можно было позвать. Нет, она должна отыскать другой гроб, тот, что в самом конце линии. Через мгновение она уже стоит возле него. Прочный, как камень, ни следов откалывания внешних наростов, что она наблюдала у сиденья пророчицы. 
 Неужели обновление иногда не удается, и тот, кто лежит в гробу, остался мертвым? 
 Она смотрит на часть гроба, под которой голова. Там только череп? Возможно, отказал древний механизм. 
 И тут она видит то, что лежит на крышке гроба, как раз над сердцем спящего. Белое, как оболочка гроба, почти невидимое на первый взгляд. Но она смотрит пристально и видит все яснее. Символ – похожий на те два кинжала, что лежали скрещенные на столе в доме Лайлов, белые, как лед, смертоносные, как отнимающий жизнь холод. Тот, кто должен встать, не может этого сделать. Гроб запечатан снаружи. Если этот злой символ не снять, подлинный опекун не встанет. 
 Тор – только Тор мог это сделать. Гвеннан сосредоточила силы своей мысли на этом белом невидимом ноже, пыталась отодвинуть его, как своей волей открывала двери. Но ничего не могла сдвинуть. Это не подвластно воле (по крайней мере ее воле); в ней недостаточно древней Силы. Не может она и протянуть руку – та ее сущность, которая совершает путешествие, не имеет рук, ей нечем схватить. Нет, она должна прийти сюда физически; нет сомнений, что единственная рука, которая может это сделать, ее рука. 
 Ей показали путь, поставили ясную задачу. Остальное зависит от ее воли, решимости – и храбрости! Она не верила, что Тор беспрепятственно позволит угрожать его власти. Попав сюда, узнав так много, она обязана действовать. Отступления нет. 
 И поняв это, Гвеннан мгновенно очутилась у шара в тепле своей кухни, дрожа от истощения, такая уставшая, что не в силах была пошевелиться. 
 Но ее оцепенение нарушил звук снаружи. Не крик охотящегося существа. Шум, слабый вначале, но все усиливающийся. Вой сирены. Это машина шерифа… 
 Гвеннан вскочила, подбежала к окну и поняла, что из кухни ей не видна дорога. Она прошла в прихожую, держась рукой за стену, открыла входную дверь. На дороге множество машин, на крышах некоторых – сигнальные огни. Половина Уайтбриджа движется по дороге мимо ее дома. 
 Небо освещено, но не рассветными лучами. Где-то на севере зарево. И там только одно место, где может гореть. Дом Лайлов! 
 Пожар от свечей, оставленных в пустом доме? Но это было несколько часов назад. Впрочем, внутри дома стены в панелях, очень старых, промасленных, они должны легко загораться. И хоть сами стены сделаны из прочного камня, внутри все может выгореть. 
 Она бросилась назад, схватила плащ, сунула ноги в ботинки. По дороге, несмотря на поздний час и холод, шли люди, она смешалась с ними, услышала возбужденные голоса; говорили о телефонном звонке, который поднял тревогу, хотя никто не знает, кто позвонил; о том, что дом погибнет, если помощь не придет вовремя. 
 Тор сделал это, чтобы скрыть место отдыха опекунов? Гвеннан думала, что ни один истинный Лайл не сможет уничтожить их убежище, место, за которое они держатся много столетий. Но Тор полукровка, дом мало что для него значит, а добиться он хочет многого. Неужели он узнал о ее мысленном проникновение и начал действовать, быстро и безжалостно, прежде чем она сумеет совершить задуманное? 
 Пожарная машина – девушка припомнила, что куплена она в основном на деньги Лайлов, – доехала до дома, за ней машина шерифа, два грузовика с людьми, которые тут же выпрыгнули и начали действовать. Но глубокий снег затруднял их действия. 
 Через полуоткрытую переднюю дверь виднелся огонь и дым. Ни следа слуг. Может быть, они внутри, и огонь отрезал им выход? По-видимому, так считали собравшиеся. Добровольцы надели два новых пожарных костюма, их облили водой из насоса пожарной машины, и они прошли в дом; вода тут же замерзала. 
 Гвеннан смотрела на огонь, видный в окнах фасада. Какие сокровища гибнут там! Если дом сгорит, она, вероятно, никогда не отыщет внутреннюю дверь, которую показал ей шар. Послышались крики; двое вошедших вернулись, они вели с собой третьего. Тот, кого они спасли, сам идти не мог. Невозможно не узнать эти светлые волосы, хотя лицо ей не видно. 
 Кто бы еще ни оставался в доме, Тор был застигнут в нем огнем; Гвеннан смотрела на его вялое тело, которое укладывали на носилки. Кто-то накрыл его одеялом. Умер? Нет, его положили в машину шерифа. Отвезут в полицию, вызовут вертолет и переправят в больницу в Фримонте – если доживет. Неподвижное тело заставило ее усомниться в этом.
 Вначале Гвеннан испытала только удивление, потом более сильные чувства. По ее мнению, он сам навлек на себя гибель, может быть, потому что хотел сохранить тайну Лайлов, подчинить ее себе. Сегодня он раскрыл врата для существ из другого мира – она была так уверена в этом, словно сама видела, как он их вызывает. И сразу после этого встретить смерть? Нет! Должен быть другой ответ. Возможно, эту смерть вызвала сама леди Лайл. Та, что была когда-то Голосом, может быть безжалостной в борьбе за победу Света. Гвеннан свидетельница этого. Устранить угрозу, которую представлял Тор, – долг опекуна, и Сарис Лайл не стала бы от него отворачиваться. 
 Итак, никакие чувства не привязывали эту пожилую женщину к Тору – скорее необходимость завершить задуманное. Времени у нее не было, но она должна была позаботиться, чтобы не пострадало ее дело. Она пробудила Гвеннан, настроила ее, подготовила к тому, что сама сделать не могла. Тор – не малозначащая ниточка, которую можно не принимать во внимание, он играет важную роль в ткани времени. 
 Итак, если он мертв, это неудача, а не торжество леди Лайл, потому что задача осталась нерешенной. Гвеннан следила за пожарными, более сосредоточенная на своих мыслях, чем на их действиях. 
 Огонь за окнами явно гас. Наконец из дома показались люди, они несли дымящиеся обрывки ткани и бросали их в снег. В воздухе повис едкий запах дыма. Гвеннан слышала в разговорах, что огонь коснулся только занавесей и ковра. Сами пожарные удивились тому, какой маленький ущерб нанес пожар. 
 Говорили, что молодой Лайл отравился дымом, пытаясь в одиночку погасить огонь. В доме больше никого не было. 




 Глава шестнадцатая 


 Пока что Гвеннан в толпе никто не узнал. Люди продолжали подходить из города. Пожар, должно быть, поднял на ноги весь Уайтбридж. Они видела достаточно и хотела уйти – подумать, может быть, еще раз взглянуть на шар. На время Тор удален с доски, на которой идет игра. Но сейчас для нее единственная возможность… 
 Она скользнула между кустами, которые закрывали дом Лайлов с дороги. Конечно, у дома останется охрана. То, что она должна сделать, будет делаться в тайне. 
 Что она должна сделать… 
 Внезапно поняв, что у нее мало времени: ее узнают, либо поставят охрану, и она не сможет войти в дом, Гвеннан скрылась в кустах и направилась к задней стене дома, подальше от света, машин и людей на переднем дворе. Здесь она раньше никогда не бывала и не была уверена, что найдет неохраняемый вход с боков или сзади дома. Вопросы вызывало также отсутствие слуг. Отослал ли их Тор? Или они сами отказались служить ему? Гвеннан не знала, сколько их вообще в доме. Женщина, неслышно помогавшая леди, мужчина, присматривавший за дверью, – иногда его можно было увидеть во дворе, – еще одна женщина, постарше, которая обычно прислуживала за столом, – вот и все, кого она знала. 
 Хотя снега здесь было немного, густые кусты и живые изгороди мешали ей продвигаться прямо. Гвеннан постоянно приходилось поворачивать направо или налево, чтобы избежать препятствий, многие из которых были выше ее. 
 Она уже прошла довольно много, когда вздрогнула от крика летающего существа. Инстинктивно она прижалась к изгороди. Здесь ее скрывали нависающие ветви. 
 Она ощутила зловоние иного мира. Услышала звуки ударов широких крыльев. Все в ней кричало: беги, уходи отсюда. Тор оставил своих стражников. Против чудовищ его своры – какое у нее оружие? Летающий монстр не достанет ее в кустах, но есть и другие охотники, и, может быть, нетерпеливый крик вверху созывает их. 
 Может ли сам дом послужить убежищем? Как? Во времена Орты существа из чужого мира рыскали и убивали даже в самых священных местах. 
 Однако дом, с его толстыми стенами, все-таки единственное доступное для нее убежище. Она была совершенно убеждена, что те, что бродят в ночи, никем не интересуются. Им нужна только она, она их добыча – добыча Тора! 
 Девушка не осмеливалась выйти на открытое место, она держалась за обледеневшие ветви и продвигалась под укрытием растительности. Поверхность земли она почти не видела. Подойдя к дому Лайлов сзади, она увидела стену и в ней дверь. Кусты росли почти до самой стены, так что она оказывалась открытой, уязвимой только ненадолго. Все зависит теперь от того, закрыта ли калитка. Если она добежит до нее, но не сможет войти… 
 Гвеннан неуклюже побежала к калитке в стене. Ни ручки, ни засова. Над собой она снова услышала удары крыльев, от зловонного запаха начало мутить. Она уперлась обеими руками, надавила. 
 Из ее полуоткрытой парки свесилась на цепочке подвеска. Из полумесяца на ее верху блеснул луч, не яркий, как на циферблате, но достаточно заметный, и коснулся двери. 
 Странно, но луч сам по себе наклонился, хотя она не делала попытки его нацелить, и углубился в отверстие в старом почерневшем дереве. 
 Гвеннан не смела оглянуться. К ней из ночи устремилось чудовище. Ей не нужно было видеть, чтобы знать это. Летело оно молча, стремительно. Тянутся ли к ней уже когти, клюв? Дверь открылась внутрь, и Гвеннан влетела в нее, держась за прочную стойку. Она захлопнула дверь и стояла, задыхаясь; страх настолько ослабил ее, что она сомневалась, сможет ли идти дальше. 
 Послышался крик, полный ненависти и гнева, он поднялся до высокого свиста, до головной боли, и ушел за пределы слышимости. Что-то тяжелое ударилось в стену, послышались звуки, будто огромные когти пытаются разорвать прочное дерево, разбить камни стены. 
 Гвеннан ждала. Этому существу нужно только взлететь – и легко перебраться через стену. Но оно продолжало в слепой ярости биться в дверь. Гвеннан посмотрела на темные очертания дома. Перед ней двор, такие она видела на рисунках старинных заморских зданий. 
 Дом образовывал одну сторону квадрата внутреннего двора. Стена, у которой она стояла, недлинная, примыкает к двухэтажному строению в углу, а то в свою очередь соединяется с гораздо большим двухэтажным сооружением, напоминающим ящик. В тусклом свете девушка видела только общие очертания: огней внутри не было. Другую сторону квадрата образовывало еще одно низкое здание, крыша его слегка блестела; в нем виднелась широкая арка. 
 Главное – дом. Гвеннан, продолжая слышать удары чудовища, побежала к нему. Нужно найти вход. На мощеном дворе снега нет: его, должно быть, чистили. По крайней мере можно не бояться поскользнуться и упасть. 
 Темные окна дома казались черными квадратами. В отличие от передних, эти закрыты ставнями, и Гвеннан не сомневалась, что ставни заперты изнутри. Но была и дверь, тоже закрытая и прочная. Стоя перед ней, она увидела, что на ней тоже нет ни ручки, ни засова. Подвеска?.. 
 Но когда она ее подняла, не было никакого луча. Гвеннан прикусила губу. Тварь снаружи не прекращала своих попыток. Рано или поздно камни не выдержат яростных ударов. Тогда… 
 Она услышала какой-то новый звук – низкое ворчание, не резкий крик летающего существа. Должно быть, приближается еще один ночной охотник. Дверь дома!.. Гвеннан ударила ее обеими руками, и прежде чем она сумела овладеть собой, ее охватила паника. Она чувствовала, что поиски убежища в других зданиях невозможны. Только в самом доме, где обитает Сила, может она спастись. 
 Наконец, ничего больше не придумав, она наклонилась и сунула подвеску в отверстие в двери. Та легла легко, как будто для этого и предназначалась, и Гвеннан, как поступила бы с ключом, повернула ее. Подвеска подчинилась ей – дверь открылась! 
 Она мгновенно оказалась внутри, в холле, полном едкого запаха дыма. Прочно закрыла за собой дверь, постояла в темноте, прислушиваясь, испытывая свое недавно обретенное чувство, проверяла, есть ли в доме кто живой. 
 Если бы только у нее был фонарик! Эта часть дома для нее – незнакомая территория, но она решила, что тут никого нет. Она слышала отдаленные звуки: где-то в передней части дома что-то делают. Значит, пожарники и шериф все еще в здании. 
 Придерживаясь стены, Гвеннан двинулась вперед. То, что она ищет, находится за этими служебными помещениями; от присутствия других людей зависит, сумеет ли она достигнуть своей цели. Пальцы ее скользили по каменной стене (здесь не было деревянных панелей), она нащупала закрытую дверь. 
 Мысль об источнике света заставила ее открыть дверь. Та легко подалась. И Гвеннан застыла, увидев свет. Перед ней огромное помещение со всеми признаками, какими обладали подобные кухни за два столетия до ее рождения. 
 Источник света – большой очаг; в нем не огонь, а скорее угли; очаг снабжен вертелом, цепями для подвески котлов и печью сбоку. Нигде ни следа современной печи. Но в тусклом свете Гвеннан увидела на столе свечу, вокруг фитиля еще много воска. Свеча легко зажглась от углей очага. 
 На стенах деревянные стержни, на них развешаны кастрюли и металлические сковороды, все ярко начищенные. Древней кухней не только пользуются, но и держат ее в полном порядке. Но и в ней теперь пустота, как будто те, кто тут жил и работал, все ушли. 
 Держа свечу в руке, Гвеннан скользнула назад в холл. Но вперед не пошла, вернулась к наружной двери и прижалась к ней, прислушиваясь. Ничего не слышно. Если существа наконец пробрались во двор, толщина стен не давала возможности получить предупреждение. Не зная, сколько времени в ее распоряжении, девушка заторопилась, стараясь при этом не шуметь. 
 Еще одна полуоткрытая дверь, за ней запах дыма сильнее. За дверью слышны голоса. Потом заработали двигатели, прошумел отъезжающий грузовик. Сирена машины шерифа. Гвеннан подумала, может, их насторожила свора. Конечно, они слышали крик летающего существа. 
 – Погляжу… – Это шериф. И не похоже, что он чем-то встревожен. Он тяжелыми шагами шел по соседнему холлу. Повторно обыскивает дом? Гвеннан прикрыла свечу рукой и огляделась. Или ночные чудовища слышны лишь тем, на кого охотятся? 
 Убежище? Их здесь должны быть сотни, но она не замечает ни одного. Но должна найти! Кухня? 
 Девушка торопливо направилась к очагу. Он такой широкий. Огонь небольшой, тлеет далеко в глубине, и Гвеннан сможет забраться в пещеру, предназначенную для целых бревен. Прижаться к одной из стен. Может, ее не заметят. Девушка неохотно задула свою свечу и вошла в зияющую пасть, оказавшись в небольшой, покрытой сажей комнате. Стоя у стены из древнего кирпича, она бегло подумала, что пасть может на самом деле проглотить ее. Видно ли ее снаружи? 
 За дверью, которую она не закрыла, громко прозвучали шаги по полу, не покрытому ковром. Луч фонаря в сильных руках обошел всю кухню. Гвеннан плотнее прижалась к стене, когда луч проходил по очагу. Она ожидала, что фонарик направят внутрь, раздастся резкий приказ выходить, ее заставят объяснить… 
 Однако простая хитрость сработала. Луч фонаря ее миновал. Наконец дверь с треском закрылась. Гвеннан перевела дыхание, подняла свечу, снова зажгла ее. Она была уверена, что теперь ждать недолго. После обыска дома снаружи оставят полицейского, но тот должен будет находиться возле машины с ее радио. 
 Теперь нужно найти ту комнату, которую ей показал шар в видении. Эта комната не может быть частью служебных помещений, но ей казалось, что она недалеко. Снова назад в холл. Гвеннан проходила по несколько шагов, прислушивалась к звукам: закрываются двери, шаги по голому полу. 
 Она сосчитала до ста, потом снова, и еще раз, с каждой сотней чувствуя все большее нетерпение. Наконец она услышала стук закрывающейся входной двери. Заторопилась в главный зал. И увидела то, что искала. 
 Вот оно! Свет очень слабый, при нем Гвеннан едва разглядела покрытую резьбой стену. Она постаралась вспомнить, где стояла в своем видении. Так много вьющихся листьев, такая масса переплетающихся стеблей. Ей пришлось поднести свечу почти вплотную к панели и пристально всматриваться. Лицо – вот оно! Теперь олень – но его найти уже гораздо легче. 
 Поставив свечу на пол между ног, Гвеннан приложила большие пальцы к этим двум изображениям и изо всех сил нажала. 
 Ей показалось, что у нее ничего не вышло. Должно быть, тогда у нее была просто галлюцинация: ничего не происходило. Два резных узла не поддавались, хотя она прилагала всю силу. 
 Потом послышался звук, похожий на долгий вздох. Руки ее скользнули вперед, вслед за резными изображениями, на которые она продолжала нажимать. Стена перед ней раздвинулась. Щель была так узка, что Гвеннан засомневалась, пройдет ли, тем более в зимней одежде. Со свечой в руке она стояла на верху лестницы, Прежде чем начать спускаться, Гвеннан сняла шарф, свернула в комок и затолкала в щель: с внутренней стороны никакой ручки не было. Шерсть не даст двери закрыться, останется щель, куда можно будет просунуть палец. Ей показалось это разумной предосторожностью, чтобы не остаться закрытой. 
 Лестница в гораздо более хорошем состоянии, чем под камнем. Можно спускаться быстро, все ступеньки целы. Так Гвеннан оказалась в комнате с гробами. На мгновение остановилась у гроба леди Лайл. Спокойная красота лица, которое еще хорошо видно и, казалось, смеется над ней. Такой полнейший отдых – а все неприятности должна распутывать Гвеннан. А девушка даже не уверена в правильности своих решений. Почему ей поручили эту миссию? И кто этот подлинный опекун, которого Тор так ненавидит, что использовал против него запрещенные методы. 
 И ему кое-что удалось. Гвеннан всегда считала, что у нее слишком мало шансов в борьбе с ним. Но правда ли это? Она смотрела на спящую леди Лайл. Хоть Тор и вызвал чудовища, пока что они оказались не очень эффективными слугами. Да, они вызывают страх. На нее это подействовало, отрицать нельзя. Но что еще он сумел сделать, чтобы противостоять планам леди Лайл? Как будто из-за вмешательства Тора одна из Лайлов должна была раньше времени уйти на отдых, но при этом приняла необходимые предосторожности. И главное ее оружие – сама Гвеннан. 
 Девушка по-прежнему не верила, что она ровня Тору. Но в противостоянии с ней он показал себя удивительно неловким. Она поднесла руку к подвеске. Надежная ли это защита? И есть ли смысл во всех этих разговорах Лайлов о звездном колесе, которое сделало полный оборот и потому теперь сама Гвеннан заслуживает гораздо большего, чем сама считает? 
 Вопросы, на которые у нее нет ответа. Ей нужно окончательное решение. И она верила, что оно заключено в последнем в ряду гробу, том самом, который застопорил Тор. Это ему удалось совершить, возможно, после того, как леди Лайл преждевременно вынуждена была удалиться. 
 Гвеннан пошла к непрозрачному гробу, по-прежнему держа в руке подвеску. Все точно соответствовало ее видению. Не прикасаясь к гробу (у нее было здравое желание узнать побольше, прежде чем вмешаться), она склонилась, осматривая его. Нож или кинжал выглядит так (она хорошо видела, потому что гробы неярко светились), словно сплавлен с гробом и составляет с ним единое целое. Просто так его не поднимешь и не сдвинешь. 
 Не поднимешь? Гвеннан внимательно изучала его. Ей показалось, что между лезвием и поверхностью гроба есть все-таки еле заметная щель. Туда можно всунуть что-нибудь острое и использовать как рычаг. Но ничего подходящего у нее нет. Вернуться в дом и поискать? Нет, она чувствовала, что время исходит. Она должна сделать то, за чем пришла, и как можно быстрее – иначе что-либо делать будет поздно, Тор победит! 
 Поднять – эта мысль преследовала ее. Наконец она использовала единственный доступный ей способ: прижала роговые выступы подвески к крышке гроба. Мгновенно руку ее охватил холод. Девушка чуть не выронила металлический диск. Пальцы ее немеют, еще мгновение – и она вообще перестанет их чувствовать. Быстрее!.. 
 Она присоединила вторую руку к первой. Пальцы ощутили тот же страшный холод, но еще до этого она успела просунуть рог в щель (щель действительно была!). Холод поднимался по руке до плеча, но Гвеннан изо всех сил тащила к себе подвеску, пытаясь сорвать с гроба печать. 
 Она использовала не только всю силу рук. Сконцентрировала волю, мозг на этой задаче. Она чувствовала теперь холод уже в голове, она слабеет, терпит поражение. Тор сопротивляется, хотя он лежит в милях отсюда, возможно, без сознания – но часть его по-прежнему борется. 
 Гвеннан долго не выдержит. Она уже не ощущала свои пальцы, скоро не сможет держать в них подвеску. Девушка знала, что если потерпит поражение, второй возможности не будет. Поэтому она продолжала тянуть, напрягая волю… 
 Последовал взрыв звуков. Вероятно, она сама кричала: боль в руках и в голове стала почти невыносимой. И нож, слившийся было с гробом, высвободился, упал с крышки на пол и разбился. Гвеннан отшатнулась, она отступала от линии гробов, пока ее спина не уперлась в стену. 
 Она видела, как ожило ее видение. На непрозрачном покрытии гроба появились длинные трещины, отпадали куски нароста, под ним обнажился прозрачный хрусталь. На мгновение все застыло. 
 Крышка гроба поднялась в противоположную сторону от нее. Да, вот и рука, цепляющаяся за край. И по другую сторону пальцы. Придерживаясь руками, обитатель гроба сел. 
 Гвеннан испустила горестный крик. Это был Тор! 
 Он не повернул головы в ее сторону, взглянул вверх, глубоко-глубоко вдохнул, как будто должен был до предела заполнить легкие. Потом, двигаясь медленно и осторожно, встал; загорелое тело (будто он лежал под теплым солнцем) прекрасно, как у самой совершенной статуи. Он повернулся… 
 Их взгляды встретились. Его глаза лишь слегка расширились. Он в мгновение увидел и понял, что произошло, узнал ее, понял, какую роль она сыграла. 
 – Хорошо сделано… – сказал он, и слова его гулко отозвались в помещении. 
 Девушка скользнула вдоль стены подальше от него. Значит, она участвовала в игре не леди Лайл – а Тора. Он какой-то хитростью привел ее сюда, чтобы освободиться. Но ведь – она почувствовала сильное удивление – ведь она видела, как его унесли. Когда это было? Час, два часа назад? Он был без сознания. Как же он тогда может прийти в себя в гробу опекуна? Галлюцинации – неужели опять одно из этих обманчивых видений? Эти двое играли с нею! Она почувствовала тупой гнев – но вся способность к сопротивлению покинула ее. 
 – Тор! – Она произнесла это имя, негодуя на собственную глупость. 
 – Тор? – Он покачал головой. – Не полукровка, пока нет… 
 Она не поняла его слов. А что он сделает с ней? Ведь теперь она для него бесполезна. Призовет чудища из другого мира, и они покончат с ней? 
 – Ты боишься… – Он покачал головой, улыбнулся и протянул к ней руку. – Родственница, такое чувство недостойно тебя. 
 – Не понимаю, о чем ты говоришь! – выпалила Гвеннан, гнев и отчаяние придали ей силы. Может быть, последний раз в жизни. – Тор Лайл, я не понимаю, как это произошло… ты пострадал при пожаре… а теперь ты здесь. Я… я выпустила тебя… я думала, что должна… 
 Он кивнул, сделал один-два шага к ней. Она отодвинулась еще дальше. Тут воля ее покинула, она повернулась и побежала к лестнице, спотыкаясь, падая и снова вставая. Ей нужно только скорее уйти. Неудача так велика, так опустошающа, что в ней осталось лишь одно желание – уйти как можно дальше и не иметь ничего общего с этим. Ее использовали, снова, опять. Лишили веры в себя. 
 В двери, которую она открыла, по-прежнему щель. Гвеннан вцепилась в нее руками, потянула. Сила отчаяния позволила ей раздвинуть створки, и она оказалась в темном зале за ними. Она упала и несколько мгновений лежала, всхлипывая без слез. Потом – у нее совсем не оставалось сил – поползла, цепляясь пальцами за ковер на полу, отталкиваясь ногами. Ничего ей не нужно, только подальше от этого дома. 
 Руки опустились на ее плечи, с силой удержали. Несмотря на слабое сопротивление, Гвеннан подняли на ноги. Ее держал человек, которого она не видела, но знала, кто он. Спасения нет. Вероятно, никогда и не было с того самого момента, как они встретились утром у стоячих камней. Она не способна больше бороться. 
 – Я не Тор… 
 Голос звучал у самого ее уха, его дыхание шевелило локоны, выбившиеся из-под шапки. 
 – Ты все поймешь… 




 Глава семнадцатая 


 Он легко, будто она ничего не весила, поднял ее и отнес в соседнюю комнату. Мебель темными очертаниями виднелась у стен. Гвеннан сразу поняла, что она в столовой, той самой, где когда-то за столом сидела леди Лайл. Незнакомец посадил ее на тот самый стул. Она пыталась овладеть собой, попробовать уйти: ведь теперь он ее отпустил. Но ее будто связали веревками. Она заподозрила, что это его воля. 
 Даже в темноте тело его было видно, он слабо светился, как камни, – но не белым, а золотистым светом. Она молча смотрела на него, а он пошел к двери и вышел, оставив ее одну. 
 Гвеннан замерзла. Тело ее дрожало от холода, который пропитал ее через руки, когда она пыталась открыть гроб. Зубы стучали, хотя она пыталась справиться с этим. Ноги в ботинках застыли так, что она их не чувствовала. Она будто оледенела. 
 В темном доме ни звука. Но подвеска у нее на груди светилась. Каким-то образом Гвеннан удалось оторвать застывшие руки от ручек кресла; она вцепилась в них, иначе могла бы безжизненной грудой упасть на пол. С усилием Гвеннан свела руки, зажав между ними подвеску. 
 В доме тихо, но это не тишина смерти, конца; скорее – предчувствия, передышки перед действиями. Она начала медленно осознавать это. Руки у нее согрелись, к ним вернулась жизнь. Но одновременно стало сильнее ощущение плена. Она пленница чужой воли, должна выполнять то, что не обещала – во всяком случае, не сознательно. 
 Тело ее пропитывалось энергией, исходящей от куска чуждого металла, а она тем временем пыталась овладеть своим внутренним существом. Дышала она медленно и глубоко – как незнакомый ей опекун, перед тем как встать. Лихорадочное биение сердца замедлилось, тепло разливалось по всему телу. Гвеннан прислушалась. 
 Ничего не слышно, ни малейшего движения. В воздухе запах дыма. Окон в этой комнате не видно. Они закрыты плотными занавесами. На столе и на одном из высоких сундуков – свечи, но у нее нет сил встать и зажечь их. 
 Гвеннан поерзала в кресле, переложила подвеску в одну руку, а второй попыталась оттолкнуться, приподнять себя. Но тут появился свет. Она повернула голову и увидела яркий свет в той двери, за которой исчез тот, кто ее захватил (так следует понимать произошедшее). 
 Свет не усиливался, оставался рассеянным. Вошел он – второй Тор. Правую руку вытянул вперед. В ней шар, точно такой, как тот, что давал Гвеннан доступ в иные миры и показал место отдыха опекунов. 
 Теперь он был одет, в одежду Тора, и оттого еще больше походил на человека, кого она так опасалась. Но все же при внимательном взгляде на лицо видна разница. Глаза полузакрыты, скрывают то, что за ними. На лице, в улыбке ни малейшей насмешки. Очертания губ как у леди Лайл. Гвеннан глубже уселась в кресле. 
 – У нас мало времени, – нарушил он молчание. – Открытые двери нужно закрыть. Но только тот, кто вызвал, может отправить назад… 
 – Ты… – девушке пришлось смочить губы, прежде чем она смогла заговорить. 
 – Нет. – Он сел в кресло справа от нее, положил руки на стол, шар между ними сверкал как осколок солнца. – Вот Тор – смотри! 
 Она так же не могла отказаться исполнять этот приказ, как не могла встать и выйти из комнаты. В шаре знакомое завихрение. Дымка принимает очертания… 
 Человек лежит на койке, его плечи и руки покрыты густой зеленой смазкой – средство от ожогов. Глаза его закрыты, но он поворачивает голову, будто ищет что-то. 
 – Позови его! – Это приказ. И опять Гвеннан не может не повиноваться. Она склоняется вперед, будто в спину ее толкает сильная рука. 
 – Позови его! – Приказ звучит негромко, но она не может не подчиниться ему. 
 – Тор… – Вначале это имя произносится рваным шепотом. Потом оно звучит громче, как будто Гвеннан действительно стоит рядом с пострадавшим от огня и возвращает его в сознание. 
 Глаза его не открываются, но движения становятся менее беспокойными. Она не может сказать, где он, но похоже, что еще в городке, его еще не перевезли на вертолете в больницу. 
 – Тор!.. 
 На этот раз он открывает глаза. Они тусклые, невидящие… 
 – Тор! – В третий и последний раз призывает его Гвеннан. Он начинает вставать, но тут картина затуманивается. Шар выкатился из ладони, прокатился по столу, хотя светиться не перестал. 
 – Он придет… – В голосе сидящего рядом с ней уверенность. 
 – Но как? – Гвеннан настолько овладела собой, что может спросить. – Он ранен… обгорел… его остановят. 
 Он покачал головой. 
 – Слово наложено… никто его не остановит. Идем… – На этот раз призыв обращен к ней, не к Тору. Он протянул ту же руку, которой сжимал шар. На шар он больше не обращал внимания. 
 Не раздумывая, она сжала его пальцы. Это прикосновение мгновенно вернуло ей силы. Гвеннан вспомнила, как глазами Орты видела Голос; та вызывала Силу, успокаивающую и приносящую мир. Хочет ли она такого спокойствия, такого мира? Что-то в ней сопротивлялось – она не хочет брать то, что не принадлежит ее миру. Однако она уже так далеко зашла по этой тропе… 
 Он поднял ее из кресла, и она обнаружила, что слабость ее покинула, что никакого страха она не испытывает. Рука об руку они прошли по дому, не к передней двери, а назад, туда, откуда она так тайно проникла в темноте. 
 Когда они вышли на двор, Гвеннан обнаружила, что каким-то непонятным образом глаза ее приспособились к темноте, что она видит то, чего не видела раньше. Видит… слышит… обоняет… 
 Существо, которое преследовало ее у стены, все еще ждет там. К нему присоединились и другие. 
 – Он идет, – сказал ее спутник. 
 – Но как он может? – осмелилась она спросить. 
 – Он должен, – последовал ответ. – Он призвал – и теперь должен сам ответит на призыв. У каждого действия есть следствия. Их приходится принимать – добровольно или нет. 
 – Кто… кто ты? – Она вынуждена признать, что он не Тор. Но чувствовала, что должна знать, кто он такой. 
 – Я тот, на кого выпал Долг. Мне пришлось ждать… 
 Уклончивый ответ, но она не смела настаивать. Она так же боится его, как многие века назад Орта боялась Руки. Она всегда догадывалась, что Тор обладает возможностями, ей недоступными. Но этот человек (если он вообще человек) еще сильнее. 
 Он закончил говорить, и все застыло, все затаилось в ожидании, как ждет дом за ними. Гвеннан напрягала слух, стараясь услышать хоть малейший звук. Он показал бы, что ожидание подходит к концу. 
 Негромкое рычание, низкое и угрожающее, нарушило тишину. Гвеннан вздрогнула. Пожатие его руки стало сильнее. 
 – Время… 
 Он прошел вперед, уверенно, будто никто не смеет его тронуть. Она пошла за ним. Она уже у выхода со двора. Он протянул другую руку, и ворота открылись перед ними, распахнулись, створки ударились о стену. 
 Ее ночное зрение сохранялось, но теперь она об этом пожалела. Свора та же самая, что сопровождала охотника в мире с зеленым освещением. Вот существо с головой совы, вот с руками-крыльями, человек-волк, волосатое существо… и другие. Такое собрание зла и Тьмы, какое она никогда не видела, даже в худших своих кошмарах. 
 Но тот, кого она освободила, уверенно прошел вперед. Создания из другого мира расступились, образовали проход. По нему опекун повел Гвеннан. 
 Спокойствие, которое она ощутила при первом же его прикосновении, сохранялось. Она скорее чувствовала, чем видела, что существа потянулись за ними. Но они не угрожают. И молчат. 
 Они вдвоем прошли через густой сад. Гвеннан неожиданно догадалась, куда они идут, – к камням! Их целью могут быть только камни! Где началось ее приключение, там же оно и завершится. Не одно колесо завершило свой оборот. 
 Им не нужно перелезать через стену. Они вышли из рощи и пошли по тропе, на которой не было ни следа, а за спиной их слышался шорох шагов, ощущалось зловоние, которое сопровождает порождения Тьмы. 
 Камни ожили. С их вершин срывались языки огня. Гвеннан уже однажды это видела. Именно к этим маякам ее ведут. Темнота ночи рассеивалась, все посерело, приближался рассвет. 
 И в этой серости ясно стали видны знаки на камнях. Гвеннан почувствовала, что если бы захотела, смогла их прочесть, что теперь для нее здесь нет тайн. Но она не пыталась это сделать. В воздухе повисло напряженное ожидание, а она сама слишком возбуждена. Должно что-то произойти, что-то такое, что относится не к ее миру. Она отшатывалась от этого предстоящего и в то же время приветствовала его, понимала, что должна его принять. 
 Подойдя к основаниям камней, они повернулись и посмотрели на дорогу. Между ними и дорогой покрытое снегом поле, ослепительно белый ковер, сама его чистота заставляла его светиться. Снова звуки, низкое ворчание, вой, кашель, хриплый и грязный. Те, что сопровождали их к насыпи, разделились на две группы и тоже смотрели в сторону дороги. 
 Гвеннан поежилась при виде этих монстров, которые сидели или стояли, переступали с ноги на ногу – ждали. Тут собрались существа, какие и не могли представить себе люди, напрягая самое темное воображения, вызывая своих личных дьяволов и чудовищ. Хуже всего те, которые напоминают людей: видно, во что может превратиться опустившийся человек. 
 Движение на дороге заставило чудовища проползти вперед. Человек-волк поскакал к стене, подняв узкую голову и разведя челюсти, будто собирался завыть. Но не произнес ни звука. Может, его вой слишком высок для человеческого уха. 
 Человек, идущий по дороге, шатался из стороны в сторону, спотыкался, но не падал, хотя голова его повисла, подбородком он касался груди и не смотрел, куда идет; казалось, его влечет какая-то невидимая сила. Перебираясь через стену, он упал и несколько мгновений барахтался в снегу, но потом снова неуверенно встал. 
 Тор – идет в ответ на ее призыв. Гвеннан не понимала, как он мог уйти от тех, кто за ним присматривал. Шел он неуверенно; ясно, что он болен и слаб, вероятно, испытывает боль, но идет. Рядом с ним пошел человек-волк в позе собаки, ожидающей приказа. Но Тор не поднимал голову и не смотрел на это существо. Он продолжал идти к камням. 
 Существа расступились, как у ворот перед Гвеннан и опекуном, оставив свободное пространство у основания насыпи. Здесь Тор остановился и стоял, пошатываясь, руки его безжизненно свисали, ожоги ясно видны были под мазью. Наконец он поднял голову, его глаза, мертвенные глаза, устремились на двоих наверху. 
 Губы его раздвинулись, он зарычал, как могло бы зарычать стоявшее рядом с ним существо. К нему возвращалась жизнь. Огонь, не тот, что сжег его плоть, внутренний огонь разгорался в нем. 
 – Я пришел… – голос его звучал не слабо, не напряженно, даже не болезненно. В нем слышался вызов. 
 – Ты пришел… – ответил спутник Гвеннан. 
 – Во мне древняя кровь… – теперь в голосе его звучали гордость и сила. Он больше не шатался, спина его распрямилась. Ожоги его были ужасны, но в этот момент казалось, что они просто одежда, которую можно снять и выбросить. 
 – В тебе древняя кровь… – опять спокойное подтверждение. 
 – Приказываю… – Тор поднял руку. Существа, собравшиеся вокруг, ответили гортанным ворчанием. Их красные, как угли, глаза, устремились на двоих вверху. Они ждали только жеста или слова, чтобы наброситься, уничтожить. 
 – Я приказываю… – Рука, которая держала руку Гвеннан, от которой в нее вливалось ощущение силы, разжалась. Ее спутник прошел между двумя меньшими камнями, начал спускаться. 
 Девушка хотела крикнуть, остановить его, но знала, что это бесполезно. Они должны решить между собой, эти двое, так похожие, что их можно было принять друг за друга, если бы не ожоги Тора. 
 Тор не отрывал взгляда от того, кто подходил к нему. Звери голодно зашевелились. Но тот, кто сдерживал их, по-прежнему побеждал. 
 Опекун спустился к основанию насыпи, прошел между двумя чудовищами и остановился на расстоянии вытянутой руки от Тора. 
 – Ты не можешь взять… – сказал Тор. В нем больше не было никакой насмешливости. Гнев горел в его взгляде; глаза его сверкали, как глаза ждущих чудовищ. 
 – Я не могу взять… – согласился опекун. – Но ты можешь дать. 
 Лицо Тора исказилось в гримасе; должно быть, от этого порвалась корка его ожогов. Он высоко поднял сжатые кулаки, как будто хотел нанести смертельный удар стоявшему перед ним человеку. 
 – Нет! – закричал он, будто испытывал сильнейшие муки. – Нет! На этот раз все будет мое! 
 Опекун продолжал молча ждать. Гвеннан, не сознавая этого, придвинулась ближе. 
 – Ты не можешь использовать против меня Силу! – воскликнул Тор. 
 – Я не стану использовать ее. Выбор за тобой – и всегда был. 
 Руки Тора упали, кулаки разжались. На него, как плащ на плечи, опустилась усталость. Но глаза по-прежнему сверкали. 
 – Ты не можешь связать меня… 
 – Только кровь может сделать это. Поэтому ты и не хотел видеть меня, разве не так? Кровь сильна, она связывает… 
 Тор испустил нечленораздельный крик. 
 – Уйти? Я не уйду! Я свободен! 
 – Разве? – Одно слово, но Гвеннан видела, как задрожал Тор. 
 – Я свободен… – Теперь слова слышались неясно, потому что Тор руками закрыл лицо. – Я… не… уйду… я… 
 – Ты хозяин этих, – опекун указал на чудовищ, сидевших кругом. – Разве этого хочет подлинная кровь? Ты хотел прийти к Силе путями Тьмы? 
 – Есть другие наши воплощения… мы свободны… 
 – Свободен? Нет, ты теснее связан цепями, чем любой другой человек. Цепи на тебе не снаружи, а внутри. Как служила Сила таким, кто брал ее твоим способом? Вспомни… подумай… как она им служила? 
 Тор стоял, по-прежнему закрывая лицо руками. 
 – Ты не сможешь… 
 – Если бы колесо не завершило оборот, возможно, и не смог бы. Посмотри на меня! – Теперь голос звучал резко, в нем слышался приказ, не подчиниться которому Тор не смог. 
 Он опустил руки и посмотрел в глаза противнику. 
 В лице его Гвеннан увидела то, чего никогда не видела раньше, – боль, не телесную боль, дух Тора поддавался, смягчался, ломался. 
 – Если бы не ты… – негромко произнес Тор. – Не ты и не время… 
 – Да, если бы не мы оба… и звезды, которые сделали свой выбор. Но ты тоже еще можешь выбрать… 
 Тор сделал легкий жест. 
 – Какой у меня выбор? Ты уже пометил меня. Если бы я сумел удержать тебя… Сарис – она победила. Она призвала эту полукровку… – Впервые он взглянул на Гвеннан. – Против вас двоих у меня не было шанса. Пусть будет по-твоему… 
 Опекун покачал головой. 
 – Не по-моему, нет. Желание должно быть твое. Нет ни поражения, ни победы. Но то, что разорвано, должно быть соединено, то, что пошло по неверной тропе, должно повернуть на верную. 
 – А тьма, которая приближается, разве она ничего не значит? – спросил Тор. – Снова тьма, падение, потом подъем и опять падение. Неужели это будет продолжаться вечно?
 – Нет ничего вечного. И тьма никогда не бывает полной. Ты это хорошо знаешь. В одиночку ты ничего не добьешься. Нужно единство многих, и никто не может считаться главным создателем образца. 
 Тор медленно покачал головой. Он не смотрел на чудовищ, скорее на заснеженный мир вокруг. Потом поднял правую руку и указал на лес. Чудовища зашевелились, послышалось рычание, скрежет, кашель, крики, как будто они обсуждали полученный приказ. Потом повернулись и пошли, размахивая крыльями, топая ногами и копытами. Небо потемнело от туч, и Гвеннан услышала первый раскат грома. 
 Чудовища достигли края леса. Тор резко опустил руку, будто пробивал невидимую преграду. Вспыхнула ослепительная молния. Гвеннан замигала. Существа исчезли. Она видела цепочку следов – потом ничего, белизна без единого следа. Ушли в другой мир. 
 Тор сморщился и пошатнулся. 
 – Дело сделано, давай заканчивать. Я устал… 
 – Еще нет. Для тебя это не конец. Только начало, конца у которого не будет… 
 – Конец того, кто сейчас я. Кто знает, что ждет впереди. Я есть я, все люди держатся за это – даже ты. 
 – Даже я, – кивнул опекун. – Но все же повторю: конца нет. Иди, и увидишь… – Он протянул вперед обе руки ладонями вверх. 
 Тор перевел взгляд с лица незнакомца на эти протянутые руки, потом снова посмотрел в лицо. Медленно, очень медленно он тоже поднял руки, на одной отчетливо были видны ожоги. Тор двинулся вперед. Гвеннан видела, как он сжал губы: он шел туда, откуда не будет возврата. 
 – Иду, – тяжело сказал он и положил руки на ладони ждущего. 
 Они постояли так, казалось, целую вечность. Тор упал, и опекун не сделал попытки поддержать или поднять его. Тело свернулось на снегу, голова легла на руки. На лице, несмотря на ожоги, выражение мира – такое же, как на лице леди Лайл в гробу обновления. 
 – Он?.. – она спустилась с насыпи и теперь стояла рядом с опекуном. 
 – Мертв? Нет… Посмотри на меня. 
 Она посмотрела, поднесла руку ко рту и попятилась. Потом перевела взгляд на лежащее тело, потом снова на стоящего перед ней под быстро светлеющим небом человека. 
 – Ты… 
 – Я теперь целостен. Колесо повернулось. Обе мои части соединились: та, что обладала честолюбием, пыталась овладеть Силой, и та, что обладала мудростью. Он назвал себя полукровкой. Но правильнее было бы назвать полуцелым, хотя он этого и не знал. Мы все не избежали безумия в День Конца Мира. Некоторые были затронуты по-другому. Я тоже… 
 – Ты, Рука… Тор… и… 
 – И еще другие, множество других, и в них всегда чего-то недоставало. Теперь я полностью восстановлен. 
 – Тор… 
 Он рассмеялся, в голосе его звучало веселье, какого она раньше не слышала. Он широко развел руки, будто хотел обнять весь мир, сделать его своим. Действительно, в нем чувствовалась цельность и полнота, которую она не смогла бы описать, но знала, что мало таких существ знал мир со дня гибели Орты. 
 – Так меня будут звать в этом времени. 
 – А он… – Она взглянула на обгоревшее искалеченное тело и вскрикнула. Оно сморщилось, съежилось, почернело. Ни следа разложения, просто распад в пепел, будто дерево, охваченное всепожирающим огнем. 
 – Это изношенное платье мне больше не нужно, – сказал ей Тор. – Двое стали одним, как и было обещано, и звездное колесо повернулось. Так бывало и раньше, но на этот раз мы справимся лучше… 
 – Мы? 
 – Кровь нашла себе дорогу в мире, – сказал он. – И древняя кровь всегда сказывается. Родич узнает родича, как бы далеко дни рождения ни разводили их. Теперь ты это знаешь. Раскрой сердце, давай руку – и ты увидишь! 
 Он протянул ей руку, она взяла ее, на этот раз от всего сердца, чувствуя, как что-то теплое и сильное связывает их. 
  1-й дом  : Стрелец восходит. Стрелец дает высоту – высокий рост и хорошее телосложение. Юпитер в соединении дает добавочный рост; Солнце тоже высоко. Возможны рыжие волосы. 
 Нептун в первом доме Стрельца придает ей мистические аспекты и склонность к фантазии. Она постоянно мечтает и часто испытывает отчужденность. Нептун делает ее сиротой, и так как он правит также в окружении четвертого дома, подчеркивает у нее отсутствие подлинного дома и принадлежности. 
 Юпитер, правящий в первом доме в соединении, придает ей склонность к философским рассуждениям и желание подлинной справедливости, стремление исправить несовершенства, выполнять те же задачи, что и в прошлых существованиях. Юпитер правит снами, поэтому во снах открывается ее подлинная сущность и назначение. 
  12-й дом  . В этом доме Скорпион владеет подсознанием, тайными врагами, интуицией, скрытной стороной жизни и дверями в прошлые существования. Юпитер в двенадцатом доме в соединении действует как ангел-хранитель. Юпитер открывает, что она перенесла из прошлого существования в нынешнее задачу; эта задача теперь должна быть выполнена под охраной и защитой от недругов, которые дает Юпитер. Скорпион правит в этом доме, а Солнце показывает, что она встретит человека, к которому ее влечет, но которому она не доверяет. Скорпион дает ключ к подлинной сущности этого человека. Он сопровождает ее из прошлых жизней как тайный враг. Но он ей не открыт, потому что двенадцатый дом скрыт от сознательного восприятия. Она должна опасаться его. Юпитер, уходящий из двенадцатого дома, заставляет ее вести замкнутую жизнь. 
  8-й дом  : Рак – физический знак, Луна, правящая им, тоже в восьмом доме. В то время как Козерог во втором доме руководит финансовым состоянием и показывает недостаток денег, восьмой дом имеет отношение к наследству и наследованию. Луна воздействует положительно и дарует ей наследство. Луна дарит ей физические способности, которые усиливаются оттого, что Луна составляет часть большой триады. Это указывает, что она, (та, чей гороскоп рассматривается) переживет кризис в своей жизни и естественную смерть. Юпитер и Луна помогают ей пройти через испытание кармой. 
 Большая триада – это элемент воды от Луны в Раке к Плутону в Скорпионе и оттуда к Меркурию в Рыбах. Большая триада – это способности, таланты, одаренность, принесенные из другой жизни в эту. 
 Плутон здесь дает ей друга, который будет ей очень полезен. Плутон удачно расположен в собственном знаке Скорпиона и управляет трансмутациями или метаморфозами, всеми ее жизненными силами и тем, что мы называем смертью, он представляет жизнь, опыт и миссию. 
 Третья часть большой триады – Меркурий в Рыбах в четвертом доме. Меркурий означает коммуникацию, Рыбы – иные миры, вместе это означает способность общаться и расширять свои физические возможности. Меркурий управляет путешествиями, он в Рыбах как части триады означает, что она будет путешествовать во времени и пространстве. 
  3-й дом  : здесь Водолей с Солнцем и Уран. Водолей с Ураном в тесном соединении – это означает, что она соображает быстро, ей свойственны озарения, видения из прошлого и будущего. Уран правит ее будущим. 
 Третий дом – это разум и путешествия, Уран дает ей неожиданные и необычные путешествия. 
 Уран правит молниями. 
 Одна из самых значительных конфигураций гороскопа – это Y, или Рука Судьбы. На схеме гигантский Y между тремя планетами. Это редкое сочетание и означает, что данная личность переживет события, которые полностью изменят ее жизнь. В данном гороскопе Рука Судьбы указывает на двенадцатый дом кармы – дом тайн, двери в другие измерения, ключ к другим жизням. 
 Проходящие планеты в определенных пунктах своих орбит усиливают это сочетание. 
 Луна, как часть Y, находится в 13 градусах от Рака, точно на градусе звезды Сириус.