---------------------------------------------



 Илья Ильф, Евгений Петров
 «Лентяй»


 Ровно в девять часов утра небольшая комната сектора планирования наполнилась сотрудниками. Прогремел железный футляр, который сняли с ундервуда и поставили на подоконник, захлопали ящики письменных столов, и рабочий день начался.
 Последним явился Яков Иванович Дубинин.
 — Салют! — сказал он жизнерадостно. — Здравствуйте, Федор Николаевич, здравствуйте, Людмила Филипповна. Остальным — общий привет.
 Но, повернувшись к своему столу и увидев на нем большую кучу деловых папок, он сразу увял.
 Некоторое время он сидел, тупо глядя на бумаги, потом встрепенулся и развернул «Правду».
 — Ого! — сказал он минут через десять. — Немцы-то, а? «Эр нувель» пишет…
 Сектор безмолвствовал.
 Дубинин, конечно, понимал, что надо бы заняться планированием, но какая-то неодолимая сила заставила его перевернуть страницу и углубиться в чтение большой медицинской статьи.
 — Товарищи, — внезапно воскликнул он, высоко подымая брови, — вы только смотрите, что делается! Вы читали сегодняшнюю «Правду»?
 Трудолюбивые сотрудники подняли на него затуманенные глаза, а Людмила Филипповна на минуту даже перестала печатать.
 — Можно будет рожать без боли! Здорово, а?
 Он так взволновался, как будто бы сам неоднократно рожал и испытывал при этом ужасные страдания.
 Машинка снова застучала, а Яков Иванович принялся читать дальше. Он добросовестно прочитывал все по порядку, не пропуская ни одного столбца и бормоча:
 — А сев ничего. Сеют, сеют, засевают. Что-то в этом году в грязь не сеют? А может, сеют, но не пишут? Ну-с, пойдем дальше. Ого! Опять хулиганы! Я бы с ними не стеснялся, честное слово! Профессор Пикар приехал в Варшаву. Я бы лично никогда не полетел в стратосферу. Хоть вы меня озолотите… Ну-с, в Большом театре сегодня «Садко», билеты со штампом «Град Китеж» действительны на двадцать восьмое. Дальше что? Концерт Беаты Малкин… Вечер сатиры и юмора при участии лучших сил… Партколлегия вызывает в комнату № 598 товарища Никитина… Так, так… Телефоны редакции… Уполномоченный Главлита 22624…
 Дубинин озабоченно посмотрел на часы: было всего только одиннадцать.
 — Да, а «Известия» где? — деловито закричал он. — Дайте мне «Известия». Федор Николаевич, где «Известия»? Вечно эта проклятая курьерша куда-то их засовывает.
 — Сегодня «Известий» нет, — сухо ответил Федор Николаевич.
 — Как нет?
 — После выходного «Известий» никогда не бывает.
 Яков Иванович даже изменился в лице, когда понял, что читать больше нечего. В тоске он захрустел пальцами и четверть часа сидел, не будучи в силах пошевелиться. Потом собрался с духом и стал изготовлять картонный переплетик для своего паспорта. Он долго и старательно что-то резал, клеил и, высунув язык, выводил надпись: «Я.И. Дубинин».
 К часу дня грандиозный труд был закончен. Приближалась роковая минута, когда придется все-таки заняться планированием. Яков Иванович отвернулся от письменного стола брезгливо, как кот, которому пьяный шутник сует в нос дымящуюся папиросу. Он даже фыркнул от отвращения.
 За окном шумели голые весенние ветки.
 — Сегодня солнечно, но ветрено, — сообщил Яков Иванович, набиваясь на разговор.
 — Не мешайте работать, — ответила Людмила Филипповна.
 — Я, кажется, всем здесь мешаю, — обидчиво сказал Дубинин. — Что ж, я могу уйти.
 И он ушел в уборную, где сидел сорок минут, думая о нетоварищеском, нечутком отношении к нему сотрудников сектора планирования, о профессоре Пикаре и о том, что билеты на «Град Китеж» действительны на двадцать восьмое.
 «Вот черт, — думал он, — ходят же люди по театрам. Времени у них сколько угодно, вот они и шляются».
 В свой сектор Дубинин вернулся томный, обиженный.
 — К вам посетитель приходил, — сказала Людмила Филипповна. — Относительно запланирования стеклянной тары. Он ждет в коридоре.
 — Знаю без вас, — сурово сказал Яков Иванович. — Сейчас я с ним все вырешу. Уж, извините за выражение, человеку в уборную сходить нельзя.
 Но в эту минуту его позвали к начальнику.
 — Слушайте, товарищ Дубинин, — сердито сказал начальник. — Оказывается, вы сегодня опять опоздали на десять минут к началу служебных занятий. Это что ж получается? Не планирование, а фланирование. Вы понимаете, что такое десять минут, украденные у государства? Я вынужден объявить вам выговор в приказе. Я вас не задерживаю больше, товарищ Дубинин. Можете идти.
 «Не задерживаю», — горько думал Яков Иванович, медленно идя по коридору. — «Фланирование»! Скажите пожалуйста, какой юморист. Тут работаешь как зверь, а он… бюрократ паршивый! Городовой в пиджаке!»
 — Нет, я этого так не оставлю, — кричал он в отделе, заглушая шум машинки. — Да, я опоздал на десять минут. Действительно, на десять минут я опоздал. Ну и что? Разве это дает ему право обращаться со мной, как со скотом? «Я вас не задерживаю!..» Еще бы он меня задержал, нахал. «Можете идти!» Что это за тон? Да, и пойду! И буду жаловаться!
 Он хватал сотрудников за руки, садился на их столы и беспрерывно курил. Потом сел на свое место и принялся сочинять объяснительную записку.
 «Объяснительная записка», — вывел он посредине листа.
 Он сбегал в соседний сектор, принес оттуда красных чернил и провел под фиолетовым заглавием красивую красную черту.
 — Товарищ Дубинин, — сказал тихий Федор Николаевич, — готовы у вас плановые наметки по Южному заводу?
 — Не мешайте работать! — заревел Яков Иванович. — Человека оскорбили, втоптали в грязь! Что ж, ему уже и оправдаться нельзя, у него уже отнимают последнее право, право апелляций?
 Федор Николаевич испуганно нагнул голову и притаился за своим столом.
 — Я им покажу! — ворчал Дубинин, приступая к созданию объяснительной записки.
 «25-го сего месяца я был вызван в кабинет товарища Пытлясинского, где подвергся неслыханному…»
 Он писал с громадным жаром, разбрызгивая чернила по столу. Он указывал на свои заслуги в области планирования. Да, именно планирования, а не фланирования.
 «Конечно, острить может всякий, но обратимся к непреложным фактам. Инкриминируемое мне опоздание на десять минут, вызванное трамвайной пробкой на площади имени Свердлова…»
 — Пришел товарищ Дубинин? — раздался голос. — Я, собственно говоря, поджидаю его уже два часа.
 — Что? — сказал Дубинин, обратив к посетителю страдающий взгляд.
 — Я, товарищ, по поводу стеклянной тары.
 — Вы что, слепой? — сказал Яков Иванович гнетущим шепотом. — Не видите, что человек занят? Я пишу важнейшую докладную записку, а вы претесь со своей стеклянной тарой. Нет у людей совести и чувства меры, нет, честное слово, нет!
 Он отвернулся от посетителя и продолжал писать:
 «Десятиминутное опоздание, вызванное, как я уже докладывал, образовавшейся на площади имени Свердлова пробкой, не могло по существу явиться сколько-нибудь уважительной причиной для хулиганского выступления тов. Пытлясинского и иже с ним…»
 В половине пятого Дубинин поднялся из-за стола.
 — Так и есть, — сказал он. — Полчаса лишних просидел в этом проклятом, высасывающем всю кровь учреждении. Работаешь как дикий зверь, и никто тебе спасибо не скажет.
 Объяснительную записку он решил дописать и окончательно отредактировать на другой день.
  1935 
 Лентяй. — Впервые опубликован в журнале «Крокодил», 1935, № 12.
 Печатается по тексту Собрания сочинений в четырех томах, т. 111, «Советский писатель», М. 1939. В этом издании рассказ датируется 1934 годом.