Аннотация: Классик финской литературы Майю Лассила — один из зачинателей пролетарской литературы Финляндии. Его лучшие произведения отличаются сюжетной занимательностью и ярким комизмом. Безобидный смех над отсталостью и примитивностью сельского мирка часто переходит у него в критику порядков буржуазного строя, собственнических отношений, убивающих в человеке человеческое и превращающих его в пародию на свою сущность.
 В повести «Воскресший из мертвых» (1915) представлена другая среда — городская, торгашеская. Это — мир буржуазной спекуляции, на фоне которого живет и действует герой повести, босяк и жизнелюбец Ионяи.


---------------------------------------------


 Майю Лассила
 Воскресший из мертвых



1

 Кому в былые годы случалось прогуливаться в порту Хельсинки, тот, вероятно, встречал там одного старого босяка. Теплыми летними днями он обычно сидел где-нибудь на сваленных грузах и хлебными крошками кормил голубей.
 Вдали медленно и плавно, как ленивые морские чудища, разворачивались прибывавшие и уходящие пароходы. Порой сюда доносилась музыка богатых похорон и слышались гулкие размеренные удары церковного колокола. Этот унылый гул повисал над портом и смешивался с гудками пароходов и шипеньем паровых машин.
 Вот тогда наш старый босяк не прочь был пофилософствовать. Усевшись верхом на какой-нибудь тюк, он принимался рассказывать грузчикам всякие удивительные истории, в которых затрагивались вопросы смерти и вечности.
 Да, мрачный погребальный звон шевелил-таки в его голове мысли о бренности земной жизни. Старому босяку хотелось обстоятельно поговорить об этой серьезной материи.
 Такое его настроение всякий раз находило живой отклик в сердцах грузчиков. Эти дети портов, угрюмо посасывая свои трубки, молча слушали его рассказы. Удары церковного колокола как бы вколачивали в их уши слова рассказчика. И тогда синяя морская даль, и пароходы, и тюки грузов куда-то испарялись из их сознания.
 Ионни Лумпери был одним из старейших и типичнейших представителей этой среды исконных хельсинкских босяков. Даже как-то грустно, что ряды таких вольных бродяг теперь понемногу редеют.
 Лумпери был босяк не только телом, но и душой. Увидев его даже сзади, можно было с точностью сказать, что это босяк. Вот так же безошибочно при виде чурбана можно было поклясться, что это чурбан, а не стройное дерево, пригодное для корабельной мачты.
 Это был босяк по призванию. И хотя он нередко работал грузчиком, тем не менее продолжал оставаться настоящим босяком. И выше всего на свете ценил эту свою вольную босяцкую жизнь.
 В артели среди грузчиков он выделялся своим на редкость крепким сложением. Товарищи по занятию прозвали его Самсоном, поскольку сам Ионни Лумпери не раз рассказывал им о подвигах и силе этого легендарного героя, о котором он где-то такое случайно прослышал. Рассказывал он о Самсоне всегда крайне охотно и с обычной дозой босяцкого преувеличения.
 Во всех делах Ионни чувствовал себя Самсоном. В особенности за едой. Он стремительно уничтожал свое кушанье и начисто разделывался с ним, прежде чем уходил его аппетит.
 Да, несомненно, он ел как Самсон. Но зато он мог и не притрагиваться к пище в течение нескольких дней.
 Что касается его возраста, то грузчики полагали, что ему примерно от 50 до 65 лет. Но сам Ионни не знал, много или мало в этих цифрах. И когда друзья спрашивали, сколько ему лет, он обычно говорил, что в день своего рождения не заглянул в календарь, чтобы запомнить год и число. При этом добавлял:
 — Это уж пусть полиция разбирается в моем возрасте.
 К началу нашего рассказа большие дела и приключения еще не успели сделать знаменитостью Ионни Лумпери. Пока вся его жизнь протекала только в порту. Все же остальные части города, да и вообще весь мир был для него, если так можно сказать, только лишь ненужным полем, каким по отношению к пахотной земле является далекий и неудобный участок владения.
 С этого дальнего поля, все равно как с края земли, доносился до него неясный шум жизни, той жизни, с которой он, вообще говоря, соприкасался только с помощью полиции.
 Ах да, полиция!
 Надо сказать, что полиция чертовски проклинала его. Правда, Ионни никогда не совершал никаких преступлений. Он был исключительно честный малый. Однако водка аккуратно раз в неделю доводила его до излишества.
 И уж тогда, конечно, приходилось волочить его в полицейский участок.
 В году 52 недели, и, стало быть, за 30 лет Ионни Лумпери таскали в полицию не менее 1500 раз.
 Это солидная цифра. И поэтому понятен гнев полиции. В особенности же понятна ненависть младшего полицейского Нуутинена. Ведь его пост находился вблизи жилища Ионни. И на этом посту он стоял более десяти лет. Вот и подсчитайте, сколько раз довелось Нуутинену волочить по улице этого пьяного великана. Не менее пятисот раз он тащил на себе эту тушу в полицию. Это каждого обозлит.
 — Чертов босяк! Лучшего слова и не подберешь для него! — мрачно ругался Нуутинен в таких случаях.
 Эти пьяные приключения Ионни забавляли грузчиков. И о пьяном Ионни они отзывались деликатно, с мягкой усмешкой:
 — Опять, кажется, наш Ионни подыскивает себе носильщика.
 Но полицейскому Нуутинену было не до смеха. Этот Ионни Лумпери до того осточертел ему, что он даже решил бросить службу в Хельсинки. Он решил перевестись в Тампере, чтоб как-нибудь избавиться от тяжкой повинности таскать на себе этого пьяного босяка. И надо сказать, что полицейский пристав из Тампере обещал уважить его просьбу. Он обещал по приезде в Хельсинки вызвать к себе Нуутинена, чтоб познакомиться с ним и на месте решить дело о переводе.
 И вот теперь Нуутинен со дня на день ожидал приезда этого полицейского пристава.
 А надо сказать, что после каждой ночевки Ионни в полицейском участке там всякий раз, согласно уставу, фотографировали его, взвешивали и измеряли вдоль и поперек. Все эти сведения заносились в книгу, чтобы потом по этим приметам отыскивать преступника. Но хотя Ионни никто и не пытался потом разыскивать, тем не менее он каждую субботу появлялся здесь.
 И при взвешивании на весах он всякий раз интересовался своим весом, с любопытством осведомлялся:
 — Сколько же теперь набежало?


* * *

 Ну об этом деле пока все!
 Поговорим теперь о знакомых Ионни Лумпери. Из крупной буржуазии самым близким его знакомым был некто Ионе Лундберг — коммерции советник.
 В устах такого коренного финна, как Ионни, это имя «Ионе Лундберг» звучало почти как и «Ионни Лумпери». Поэтому неудивительно, что Ионни считал его своим тезкой.
 В этом заключалась основная причина их знакомства и долголетней дружбы.
 Коммерции советник Лундберг был суховатый старик, едкий на язык и при этом настоящий скряга. Свое платье он изнашивал буквально до дыр. И своей непомерной скупостью был известен по всей стране.
 Но он любил Ионни Лумпери. Ионни казался ему настоящим жителем Хельсинки, настоящим горожанином добрых старых времен. Помимо того, их роднило то, что они оба были холостяками.
 Конечно, коммерции советник Лундберг подчас крепко поругивал Ионни, но тот всегда спокойно выслушивал брань. Такая покорность нравилась старику. Нравилось ему и то, что Ионни старательно выгружал его товары с пароходов и своевременно прибегал к нему сообщить о прибытии грузов (с надеждой, конечно, получить на водку).
 Лундбергу также льстило, что Ионни начал величать его «коммерции советником» еще задолго до получения им этого чина.
 — Да, Ионни, ты чертовски большой мошенник, — не раз с горячностью говорил Лундберг.
 Но Ионни спокойно проглатывал эту небольшую обиду и, делая вид, что он робеет, почтительно отвечал:
 — Это уж как будет угодно господину коммерции советнику.
 Смягченный этим, старик при всей своей скупости всегда раскошеливался на водку.
 Вот эти-то деньги чаще всего и доставляли беспокойство полиции и в особенности несчастному постовому полицейскому Нуутинену.


* * *

 И вот однажды Ионни Лумпери выпало крупное счастье. В один прекрасный день коммерции советнику Лундбергу исполнилось шестьдесят лет. И по этой причине рано утром Ионни поспешил в контору сообщить старику, что ночью прибыл в порт пароход «Полярис».
 — Кто его знает, какие там грузы на этом пароходе, — уклончиво сказал Ионни, скрывая истинную причину своего прихода. — Быть может, как раз на этом пароходе имеются товары господина коммерции советника. Вот об этом я и пришел вам сообщить.
 Однако старик догадался, почему пришел Ионни. И по случаю торжественного дня он расщедрился и подарил Ионни старый черный фрак, жилетку и настоящий цилиндр — этакую великолепную шелковую шляпу для мужской головы.
 И, подарив эти отличные вещи, коммерции советник не стал брюзжать, как обычно, а растроганно сказал:
 — Ну, смотри, Ионни, не пропей это.
 Тронутый таким непривычным подарком, Ионни обещал не пропивать полученное. Умиленный щедростью старика, он забормотал несвязно:
 — Ох, этот коммерции советник… Да… Это настоящий человек.
 Старик еще более расчувствовался и стал рыться в своих карманах, чтоб дать Ионни какую-нибудь монету, не свыше марки, деньгами. Но потом он раздумал это сделать, отчасти побоявшись, что Ионни пропьет его марку.
 Однако, роясь в своих карманах, старик нашел там два лотерейных билета, которые вчера чуть ли не насильно навязал ему агент. И вот один из этих билетов коммерции советник подарил Ионни. Такой билет сразу нельзя продать, и, стало быть, нельзя снова попасть в какую-нибудь пьяную переделку.
 Подарив этот билет, старик торжественно сказал Ионни:
 — Это такой билет, на который можно выиграть до двадцати тысяч!
 Этим лотерейным билетом старик Лундберг думал предохранить Ионни от пьяных соблазнов, но, увы, именно этот лотерейный билет и оказался роковым в жизни Ионни Лумпери. Именно этот билет вверг его вместе с коммерции советником в неслыханную путаницу и даже, прямо скажем, в загробные приключения, какие обычно не происходят с людьми, у которых имеются наличные деньги, а не лотерейные бумажки.
 Но как бы там ни было, этот день для Ионни был днем истинной радости и веселья. Нет, не из-за лотерейного билета он пришел в восторг, — он радовался, взирая на великолепное одеяние — на этот черный фрак, жилет и цилиндр. Еще вчера ему и не снилось ничего подобного. И вот теперь он ликовал, как малый ребенок.
 Поэтому неудивительно, что, радуясь, Ионни устроил себе пирушку. Он напялил на себя жилет и роскошный фрак и по этому торжественному случаю выпил. И хотя до субботы было далеко, но он так расчувствовался и так увлекся своими переживаниями, что напился до последних пределов возможного.
 В таком состоянии, одетый во фрак с цилиндром на затылке, он принялся маршировать по улицам. Он забыл все на свете и не обращал внимания на прохожих.
 На полицейском посту, как обычно, стоял Нуутинен. Именно сегодня Нуутинен дождался, наконец, приезда пристава из Тампере. Пристав приказал ему явиться в полицию тотчас после дежурства. Поэтому Нуутинен стоял на своем посту в новенькой парадной форме.
 Пьяный Ионни еще издали увидел его. Правда, он не полностью осознал то, что видит, однако, по старой привычке, разобрался все же в знакомых очертаниях Нуутинена.
 — Эй, Нуутинен! — заорал он. — Нуутинен!
 Нуутинен стал сердиться. С досадой он подумал: «Вот сегодня, когда я в новом мундире, мне как раз не хватает тащить на себе эту перепачканную тушу».
 Однако странный наряд Ионни удивил полицейского. Он даже заподозрил со стороны Ионни какую-то неясную насмешку над полицией. И по этим двум причинам Нуутинен решил не обращать внимания на пьяного.
 Но Ионни настойчиво шел прямо на него. Вот он уже совсем приблизился и завел было какой-то разговор. Но Нуутинен уклонился от этой конфузной беседы. Он попросту повернулся к Ионни спиной, как будто того и не было рядом с ним.
 Покачиваясь из стороны в сторону, Ионни капризным тоном сказал:
 — Эй, Нуутинен, ну что же ты сегодня не обращаешь на меня внимания?
 — Пошел ты к черту! — сердито, но с чувством собственного достоинства рявкнул полицейский.
 Густой туман застилал глаза Ионни, тем не менее он упрямо продолжал бормотать:
 — Эй, не гордись, Нуутинен… Не гордись передо мной…
 Но тут туман совсем сгустился, померк свет в глазах, и Ионни так сильно потянуло ко сну, что он опустился на мостовую и в одно мгновенье заснул рядом со своим цилиндром.
 На следующее утро Ионни проснулся в камере. Он проснулся оттого, что Нуутинен, разъяренный порчей своего мундира, с бранью пинал его, как бревно.
 Чуть приоткрыв глаза, Ионни спокойно спросил:
 — А, это ты, Нуутинен? Что тебе?
 Нуутинен стал беспощадно бранить его. Правда, Нуутинен получил долгожданное место в Тампере. Но, к сожалению, только лишь завтра он мог, согласно приказу, освободиться от здешней должности. Раздраженный вчерашним происшествием, он с гневом обрушился на Ионни:
 — Ну, чертова перечница, теперь ты больше не поездишь на мне!
 Да, этот пьяница был для него настоящим злом. И теперь Нуутинен дождался, наконец, желанного покоя.
 Нуутинен вместе с полицейским приставом приступил к обычным процедурам — к взвешиванию, измерению и так далее.
 Оба полицейских были сильно не в духе. Стоя на весах, Ионни и на этот раз поинтересовался:
 — Сколько теперь, а?
 Но те из презрения не ответили на этот вопрос. Только Нуутинен коротко буркнул приставу, чтоб тот записал в книгу:
 — Как обычно.
 Эту короткую фразу Нуутинен произнес высокомерно и в своем гневе даже не взглянул на Ионни.
 Но вот в комнату вошел полицмейстер. Он только сегодня вступил в эту должность и решил испробовать новейший способ, по которому нетрудно будет и впредь узнавать задержанных преступников. Взглянув на странно одетого Ионни, полицмейстер приказал сделать на бумаге отпечатки его пальцев.
 Ионни почему-то заробел от этого дела и даже спрятал руки за спину. Уж слишком необычайна была процедура. Он впервые столкнулся с ней и поэтому проявил нерешительность.
 — Руки давай сюда! — гаркнул обозленный Нуутинен.
 Но Ионни с недоверчивостью быка уставился на бумагу.
 — А это какая же бумага? — смущенно спросил он. Нуутинен надменно и презрительно ответил:
 — Да не сожрет она твоих пальцев!
 Выхода не было. Полицейский угрожал. Ионни с сомнением почесывал свой затылок и, все еще боясь бумаги, подозрительно поглядывал на нее. Но тут Нуутинен с силой схватил его руку и прижал концы пальцев к бумаге. Потом сухо и коротко буркнул:
 — Теперь можешь убираться к дьяволу!
 Ионни ушел.


2

 Кроме коммерции советника Лундберга и младшего полицейского Нуутинена, у Ионни за пределами артели имелась еще одна знакомая. Грузчики называли ее колбасницей Лизой. Она была базарная торговка. Продавала колбасу.
 Все грузчики покупали колбасу именно у нее. Это была толстая, дородная женщина, похожая скорей на барыню, чем на торговку.
 Между нею и Ионни шел постоянный спор, который не позволял установить, что это — любовь или ненависть.
 Ионни вечно отпускал какую-нибудь шуточку по ее адресу. Это сердило ее. И тогда она в свою очередь принималась ругаться. Так поддерживались их своеобразные отношения уже много лет. Иной раз грузчики для потехи намекали Лизе, что Ионни метит в ее женихи. Эти намеки совершенно выводили ее из себя.
 Но Ионни, как известно, был легкий человек, и он не утруждал свою память излишними воспоминаниями о полученных обидах. Вот и сейчас, выпущенный из полицейского участка, он, облаченный во фрак, приплелся к столу Лизы покупать колбасу.
 Лиза еще не видывала его в подобном одеянии и поэтому, сразу же вспылив, начала кричать на него в присутствии других грузчиков:
 — Это какого же черта ты еще задумал?
 Но Ионни не обиделся за такую встречу и даже сделал ей комплимент по поводу ее полноты:
 — Нет, Лиза, про тебя нельзя сказать, что ты барыня. Ты прямо настоящая попадья.
 Он сказал это в шутку и даже с оттенком некоторой лести, но Лиза буквально разъярилась от этих слов. Она с бранью сказала:
 — А ты сам-то как выглядишь перед господом богом?!
 Эта библейская фраза, сказанная ею в запальчивости, взволновала ее собственное сердце, и она с ожесточением крикнула:
 — Босяк ты, а не человек!
 И, сердито перебирая товары на своем прилавке, надменно добавила:
 — Даже в день страшного суда ты не воскреснешь, потому что у босяков и души-то нет.
 В общем на этот раз Лиза так крепко облаяла Ионни, что он не выдержал. Потирая свой лоб, он начал возражать:
 — Что за чертовские шутки у тебя, Лиза! Как это можно отрицать во мне наличие человеческой души?
 Это возражение еще больше ожесточило Лизу, и она с яростью заорала:
 — Ты — бык Самсон! Вот кто ты! Бык!
 В своем гневе она уколола его даже этим прозвищем.
 После этого они расстались врагами, совсем не подозревая, что вскоре судьба завлечет их в любовные сети.
 На следующее утро Ионни, не слишком-то любящий думать, все-таки не без удивления вспомнил о своей ссоре с Лизой. Он сидел на берегу и хлебными крошками кормил голубей. В это время к нему подошел грузчик Ханкку и спросил:
 — Ты что, Ионни, голубей как будто бы кормишь? Подтвердив это, Ионни задумчиво сказал:
 — Кормлю и думаю, с чего бы это колбасница Лиза взъелась на меня вчера? Ведь она отвергла даже присутствие во мне души и сказала, что я не воскресну в день страшного суда.


* * *

 Грузчик Ханкку был наилучшим другом Ионни. Он дважды спасал Ионни от верной гибели, когда тот, в пьяном виде падал с пристани в воду. Рискуя своей жизнью, Ханкку оба раза благополучно вытащил его из воды на сушу. Из чувства признательности Ионни по-детски привязался к нему. Их дружба была самой искренней. И если Ионни перепадала выпивка, то он не забывал о своем друге, всегда угощал его, приговаривая на своем красочном диалекте портового грузчика: «Да, Ханкку, ты два раза таки вытягивал меня „на сухую верфь“.
 Стоял жаркий летний день. Вокруг Ионни и Ханкку стали собираться портовые грузчики. Еще вчера Ионни всем раззвонил о своем лотерейном билете, полученном в подарок от старика Лундберга. И вот сегодня грузчики, усевшись на тюки и ящики, стали толковать о будущем богатстве Ионни.
 Сам Ионни не очень-то верил в свое счастье, но разговор о богатстве захватил его, и он с апломбом сказал:
 — Шикарная жизнь у этих богатых миллионеров!
 Все согласились с этим. И некоторые стали даже завидовать богачу Ионни, который в будущем выиграет двадцать тысяч. Кто-то со знанием дела сказал:
 — Например миллионер Хяркманн первый свой миллион выиграл именно в лотерею.
 Это сообщение воодушевило Ионни.
 — И с одним миллионом я бы грандиозно зажил! — хвастливо воскликнул он.
 Вечером, когда Ионни от выпивки пришел в совсем хорошее настроение, он сказал Ханкку, как только речь зашла об его спасении:
 — Ну, если только повезет мне в лотерее, то ты, дружище Ханкку, перестанешь маяться и не будешь сидеть не жравши и не пивши целые сутки.
 Ханкку поверил этому. Казалось, что обещанное уже почти в руках. Однако для виду Ханкку стал отказываться:
 — С какой же стати ты будешь меня поить и кормить? Лучше уж отнеси свои деньги в банк, и пусть тебе набегают проценты.
 — Нет! — воскликнул Ионни. — Все, что даст мне лотерея, — пусть это сгниет ко всем чертям!
 Ханкку был польщен таким обещанием, и ему даже показалось, что Ионни поклялся разделить свое богатство поровну.
 От этого еще больше возвысилась и окрепла их дружба.


* * *

 Но вот случилось необыкновенное.
 Подаренный стариком Лундбергом лотерейный билет и в самом деле выиграл две тысячи марок.
 Женка грузчика Пессе проверила по газете номер лотерейного билета Ионни и сообщила ему об этом. Однако Ионни стал сомневаться во всей этой истории. Он никак не мог представить себе, что он вдруг стал обладателем двух тысяч марок. Он заподозрил старика Лундберга в желании подшутить над ним. И чем больше он обдумывал это происшествие, тем больше возрастало его недоверие. В самом деле, как мог такой скряга, как старик Лундберг, подарить ему ни с того ни с сего такие деньги? Нет, тут что-нибудь не так.
 Наконец сомнения так измучили Ионни, что он не мог больше терпеть и пошел в контору Лундберга распутывать это дело.
 До этой истории он всегда входил в контору смело, все равно как в свое заведение, но на этот раз он робко остановился на пороге и, покашливая, недоверчиво стал посматривать на конторщиков. Он опасался, что тут его надуют, и поэтому принял меры предосторожности.
 Служащие заметили его. И один из конторщиков, возившийся со счетными книгами, сказал:
 — Что это наш Ионни сегодня так странно посматривает?
 Наклонившись к этому конторщику, Ионни негромко сказал ему:
 — Похоже на то, что ваш хозяин облапошил меня. Тут все конторщики стали допытываться, в чем дело.
 И тогда Ионни пояснил свою мысль:
 — Да вот он дал мне лотерейный билет, а теперь этот билет, оказывается, выиграл две тысячи марок. Нет ли в этом деле какого-нибудь подвоха или шутки со стороны старика?
 Конторщики принялись убеждать его, что подвоха тут нет и что он и в самом деле, по-настоящему, выиграл две тысячи.
 Уходя из конторы, Ионни сказал с сомнением:
 — Нет, тут что-нибудь не так.
 И, бросив на конторщиков недоверчивый взгляд, добавил:
 — Все это похоже на шутку, которую разыграл надо мной коммерции советник. Не такой это человек, чтобы отвалить две тысячи простому босяку.


* * *

 Однако Ионни пришлось поверить. Он получил две тысячи из банка. И тогда он сказал:
 — Ну, теперь-то каждый поверит.
 И вот незаметно для себя Ионни почувствовал гордость. Он пошел было в порт, чтобы угостить всю артель. Но время было базарное. Ему вдруг припомнилась недавняя ссора с Лизой-колбасницей. И тогда он пошел не в порт, а на рынок за колбасой.
 Не обращая внимания на высокомерный вид Лизы, он выбрал большой кусок колбасы, бросил его на весы и повелительно спросил:
 — Сколько с меня?
 Этот кусок стоил марку и десять пенни. Молча взяв колбасу, Ионни небрежным жестом бросил на прилавок ассигнацию в тысячу марок и, как ни в чем не бывало, спокойно стал ожидать сдачи.
 Лиза опешила. В первый момент она даже не знала, что и подумать. Но тут она вспомнила разговоры людей о каком-то выигрыше Ионни. И вот теперь она, беспомощная и побежденная, не отрываясь смотрела на эту крупную купюру в тысячу марок.
 Но потом, обозленная своим минутным поражением, она сердито сказала Ионни:
 — Эка невидаль! Еще нос кверху задрал!
 Она догадалась, что Ионни из гордости мстит ей за свои прошлые унижения. Но Ионни наслаждался победой со спокойствием философа. Еще больше закипев гневом, Лиза со злобой крикнула ему:
 — Да что у тебя других денег нет, что ли?
 Защищенный властью денег, Ионни продолжал сохранять полное спокойствие. Снова достав из кармана другую тысячную купюру, он бросил ее на прилавок, сказав:
 — В таком случае, может быть, эта будет более подходящая?
 Лиза теряла терпение. Негодуя на свое поражение и заносчивость Ионни, она сказала библейским тоном:
 — Не вознесешься на небо из-за своего богатства. Не уедешь далеко на этом.
 И, собираясь идти менять деньги, она высокомерно крикнула, возмущенная спокойствием Ионни:
 — Я и не таких богачей видала, да только они не важничали из-за своих денег. А такие босяки, как ты, и от одной тысчонки становятся хвастунами.
 Ионни молчал. Ему не хотелось вступать в перебранку из-за такого пустого дела. Деньги возвышали его душу. И он теперь спорил с Лизой окольным путем — своим полным молчанием.
 Лиза побежала менять деньги, но задержалась. А вернувшись, с гневом сказала:
 — Только время приходится зря терять, чтоб менять эти деньги, нечистая твоя сила!
 Да, конечно, это было продолжение своеобразной перебранки, которая многие годы тянулась между ними.
 Теперь и Ионни разгорячился. Он стал язвительно отвечать ей, все еще сохраняя наружное спокойствие богача.
 Посматривая на него, Лиза с ненавистью сказала:
 — Ничего, и богатые подыхают!
 Ионни медлительно ответил:
 — Смерть богача это дело совсем иного рода…
 Но тут спокойствие оставило его. Запихав колбасу в карман, он принялся язвительно говорить по поводу ее заупокойных речей. Заодно он уколол ее колбасной торговлей. Главным образом за то, что Лиза сама приготовляла колбасу из бычьего мяса и кишок.
 Поучительным тоном Ионни сказал:
 — Колбасная торговля, дорогой мой брат Лиза, это мелкая торговлишка, сущий вздор. При такой торговле тот буржуй, кто жрет, а не тот, кто продает.
 От этих слов Лиза чуть не лопнула от злости. И на этом они расстались, окончательно став врагами.
 После ухода Ионни Лиза, складывая в кучу свои колбасы, продолжала негодовать на то, что он из-за двух тысяч марок стал таким напыщенным гордецом.
 — Тоже воображает из себя невесть что… Подумаешь — богач.
 Но потом Лиза призадумалась. От кого-то она слышала, что у Ионни был лотерейный билет, который мог выиграть двадцать тысяч. И тут мысли Лизы приняли иное направление. Раздираемая любопытством, она решила разузнать обо всем. И с этой целью пошла к знакомой торговке, которая была в курсе всех Ионниных дел.
 Прикинувшись простодушной, она ей сказала:
 — Этот босяк Ионни хвастается своим богатством, а я-то наверно знаю, что у него и медной монеты за душой нет.
 Тут знакомая торговка попалась на удочку. Однако у нее были неверные сведения о том, что Ионни выиграл не две, а двадцать тысяч. Эту преувеличенную цифру она и сообщила Лизе.


3

 Прошел день. Ионни очухался от первой радости. И тут ему пришло в голову, что, пожалуй, следует как-то отблагодарить коммерции советника за эти тысячи.
 Во фраке и в цилиндре Ионни приплелся в контору старика Ионса Лундберга. Лишь брюки и ботинки портили праздничный вид Ионни, напоминая людям о его прежнем босячестве.
 Старик Лундберг спросил его: „Ну, что, Ионни?“ Но Ионни не знал, с какого конца ему начать, и только торжественно таращил свои глаза. Но потом Ионни подошел к печке, солидно сплюнул в стоявшую там плевательницу и, собравшись с духом, заявил, поглядывая на старика исподлобья:
 — Пришел поболтать о билете, что подарил мне коммерции советник.
 Ионни утерся рукавом и добавил:
 — Поперло мне. Подвалило две тысячи.
 Ионе Лундберг уже знал об этом выигрыше. Счастье его тезки до некоторой степени, пожалуй, даже растрогало его. Перелистывая счетные книги, он сказал почему-то по-шведски:
 — Ну что ж, это был хороший лотерейный билет.
 И тут старик стал давать наставления Ионни, как поступить, чтоб не пропить деньги. Он посоветовал Ионни переселиться в деревню, купить там небольшую хибарку и начать новую жизнь.
 — Иначе, — сказал он, — из тебя выйдет отчаянный бездельник или бандит.
 Потом старик стал рассказывать о самом себе. Оказывается, в десятилетнем возрасте он начал с посыльного, имея в кармане всего лишь десять пенни.
 Старик хвастливо изрек:
 — Ну, а теперь у меня миллион. И даже несколько больше.
 От такой огромной суммы Ионни не мог сдержать своего восхищения.
 — Черт побери! — сказал он и тут же добавил! — Воображаю, сколько денег в этом миллионе!
 Старик Лундберг пришел в хорошее настроение и пояснил добродушно:
 — Миллион — это такие большие деньги, что на них можно купить огромный дом величиной в целый квартал.
 От этих цифр у Ионни все перемешалось в голове. Он стоял и только сплевывал, не будучи в состоянии что-либо произнести. Листая свои книги, старик сказал:
 — Из тебя, Ионни, может получиться богач. Ты тоже сможешь стать миллионером, если, конечно, не будешь пить и начнешь понемножку спекулировать.
 Углубившись в свою счетную книгу, как будто бы там что-то было записано насчет Ионни, старик с уверенностью подтвердил:
 — Да, Ионни, ты не умрешь, пока не добудешь себе миллиона. Но для этого, повторяю, перестань пить и начни спекулировать. И тогда в твоем кармане будет миллион.
 Ионни молча слушал эти речи, искоса поглядывая на старика.
 — Ну так как же, Ионни, а? — спросил Лундберг. Ионни стоял как ошарашенный, не находя никаких слов для ответа. Потом, подойдя к плевательнице, он сплюнул и только уж после этого почувствовал возможность ответить на вопрос старика. Он ответил:
 — Да, конечно… Если коммерции советник заговорил о доме в целый квартал, то… Ведь одного кирпича сколько потребуется для такой громады…
 В общем Ионни вышел из конторы совсем обновленным человеком. Он решил последовать совету старика — приобрести земельный участок. Им вдруг овладела непомерная жадность и желание поскорей разбогатеть. И чем усердней он старался разобраться, сколько денег в одном миллионе, тем сильней разгоралась его новая страсть.
 Сначала Ионни решил было купить небольшой деревенский домик, как посоветовал ему старикашка Лундберг. Однако мысль о миллионе стала увлекать его к иным решениям. Простой деревенский домишко уже никак не удовлетворял его. Ионни стал мечтать о настоящем доме, сперва маленьком, потом большом. А под конец мечты его остановились на огромном поместье.
 Безумная скупость вдруг овладела им. Он даже стал избегать своих друзей, чтоб те не напрашивались на выпивку.
 Один неплохой его приятель, некто Риекки, подошел к Ионни, когда тот сидел в порту на тюках. Этот Риекки, надеясь получить глоток водки, заискивающе сказал:
 — Поднеси мне, Ионни, немного, а?
 Но Ионни сделал вид, что он не услышал этого вопроса. Он достал из кармана колбасу и, приготовившись завтракать, с невинным видом проговорил:
 — Вот колбаски себе купил на рынке… Случайно встретил там одного своего друга… Интересную новость он мне сообщил… Оказывается, Косси Рампери нанялся на „Полярис“ и теперь уехал в Марсель…
 Таким приемом удалось пресечь планы Риекки.
 Тяжелый колокольный гул висел в неподвижном горячем воздухе. С аппетитом уплетая колбасу, Ионни на всякий случай добавил, прислушиваясь к церковному перезвону:
 — Да, гудит колокол. Интересно знать: кого это бог прибрал?
 Между тем любовные дела Ионни сами собой улаживались. Колбасница Лиза узнала и от других, что именно Ионни достался главный лотерейный выигрыш в двадцать тысяч. По странному совпадению Лиза тоже обладала небольшим капитальцем в две тысячи. Однако многие поговаривали, что у нее не две тысячи, а около двадцати.
 И вот Лиза стала усердно помышлять о замужестве с Ионни. Ведь имея двадцать две тысячи, можно бросить рыночную торговлю и открыть шикарный магазин, о котором она мечтала всю свою жизнь. Хватит, хватит ей дрожать на морозе.
 Недолго думая, Лиза принялась за дело.
 Когда Ионни шел по базару мимо ее прилавка, она стала кокетничать с ним. Сладчайшим голоском она заворковала, увидев его:
 — Ишь ты… Тоже скажет какие слова… Получите, говорит, с этой тысячной…
 Да, так коварно и льстиво могла произнести только настоящая женщина-соблазнительница.
 В сущности говоря, это было прямое сватовство. Но Ионни не догадался о сложном ходе этих слов. Он даже с удивлением спросил ее:
 — Ты что это, Лиза, сегодня так любезничаешь со мной?
 Толстая Лиза, улыбаясь, заворковала еще нежней:
 — Тоже скажет…любезничаю с ним…
 Она думала, что он уже все понял, и поэтому продолжала ворковать:
 — Ах, этот Ионни… Вытащил другую тысячную и говорит — может, эта подойдет?.. Ведь найдет же сказать такое…
 Ионни растаял от таких ласковых речей, однако ничего особенного в этом не заметил. Собираясь уйти, он ответил на ее щебетанье:
 — Да хватит тебе, Лиза, зря трещать.
 Но, расставшись с Лизой, он начал недоумевать, почему она так приятно и нежно обошлась с ним. О настоящей причине он, конечно, не догадывался.
 В порту он присел на какой-то ящик и принялся по привычке кормить хлебными крошками своих верных друзей — голубей. Однако мысли о странном поведении Лизы не покидали его.
 В это время к нему подошел Ханкку и спросил:
 — Кажется, опять голубей кормишь? На это Ионни ответил:
 — Да нет, просто так сижу.
 Кончив кормить птиц, он добавил:
 — Ломаю себе голову, почему Лиза сегодня так ласково шутила со мной и сама сияла, как солнце.
 Ханкку тоже не мог сообразить о причинах этого явления, но, чтоб поддержать разговор, он сказал:
 — Ведь у баб привычка такая. У них вечно рот до ушей.
 До прибытия парохода „Полюкс“ они могли бы продолжить разговор о Лизе, но их охватила лень. Солнце палило нещадно. Над портом в прозрачном воздухе кружились морские птицы. Вяло зевнув, Ханкку едва выдавил из себя несколько слов:
 — У этой тетушки Лизы хватает деньжонок. Тысяч двадцать у нее, черт ее побери!
 Ионни тоже захотел что-нибудь сказать о богатстве Лизы, но его медлительная и неповоротливая мысль попала совсем в другую цель — он сказал об ее полноте; впрочем, это звучало почти одинаково:
 — Ничего себе бабенка Лиза. Целая держава!


* * *

 Таким образом, дела шли, не останавливаясь. Лиза мечтала заполучить Ионни в мужья, а приятелям по артели все больше нравилась эта идея. Некоторым из них уже мерещились сладкие денечки на Ионниных хлебах. Но Ионни стал еще более важничать и кичиться.
 Да, он буквально переродился после речей скряги Лундберга. В своем сердце он затаил мечту о миллионе. И если у старика миллион вырос из десяти пенни, то почему бы не возникнуть миллиону из двух тысяч?
 Скупость окончательно и бесповоротно овладела им. И в этом отношении он даже перещеголял старика Лундберга, который подарил ему старый фрак, но пожалел дать брюки от этого фрака, так как он еще сам донашивал их. Нет, сейчас Ионни не стал бы дарить и фрака. Он теперь открыто чуждался товарищей, опасаясь, что они будут клянчить денег на пиво и водку и, таким образом, пропьют драгоценные семена миллиона — его лотерейные деньги.
 Особенно Ионни избегал теперь своего приятеля Ханкку, спасшего его жизнь. Он даже побаивался его, полагая, что этот Ханкку ожидает награды, если не деньгами, то уж во всяком случае пивом, водкой и колбасой.
 Поэтому Ионни старательно уклонялся от встреч с ним. Каждый миг он боялся его прихода и намеков о вознаграждении. И из-за этого он даже сердился на него.
 Наконец Ханкку все-таки притащился к нему домой. Ионни как раз ел салаку с картошкой, когда в комнату ввалился этот опасный спаситель.
 Продолжая набивать рот едой, хозяин сделал вид, что он не заметил гостя. Однако Ханкку сел за стол, и тогда Ионни, почуяв недоброе, взволновался.
 Некоторое время друзья пребывали в молчании. Ионни пытался проглотить свою досаду вместе с картошкой. Но это ему не удалось. И он помрачнел.
 — Да, — промямлил, наконец, Ханкку, затягиваясь окурком сигары. — Вытащил-таки я тебя „на сухую верфь“.
 Тогда досада у Ионни обрела словесную форму. Невинным взором взглянув на Ханкку, он сказал, начисто отвергая его заслуги:
 — А кто тебя просил вытаскивать меня?
 Прожевав пищу, Ионни равнодушным тоном добавил, словно это дело не касалось его:
 — Уж если босяк упал в море, туда ему и дорога.
 Стараясь польстить богатому Ионни, Ханкку стал оспаривать это утверждение, не показавшееся ему странным:
 — Так ведь лучший наш парень упал в воду! Как это можно его не спасти!
 Эти слова еще более рассердили Ионни, ибо теперь он окончательно удостоверился, что Ханкку хочет выпить.
 Расправившись с едой, Ионни неторопливо вложил в ножны пукко [1] и поднялся из-за стола, высокомерно процедив:
 — Брось чепуху болтать.
 Потуже подтянув ремень, он свысока добавил:
 — Ни к чему это вытаскивать из моря босяков!
 Ханкку пытался что-то сказать, но Ионни презрительно перебил его:
 — Уж если босяк сунулся с пристани в воду, то твое дело сказать ему вслед: „Счастливого пути“. И пущай он спокойно лежит на дне моря!
 Такое безбожие удивило Ханкку, и он попытался образумить Ионни упреками:
 — Перестань ты говорить такую чертовщину! Или у тебя вовсе души нет?
 Это вконец рассердило Ионни. И, чтобы избавиться от Ханкку, он сделал вид, что не слышит его речей, и заторопился уйти. Схватив шапку, он пошел к выходу, сердито бурча:
 — Твое дело сказать: „Скатертью дорожка“, „Счастливого пути“, если босяк нырнул в море.
 С этими словами Ионни исчез, оставив своего спасителя без вознаграждения.
 Он тайком проскользнул за ворота и, очутившись на улице, где не грозила опасность, еще раз со злорадством сказал:
 — Да, Ханкку, твое дело сказать: „Счастливого пути“, если босяк барахтается в море!


4

 Убежав от своего спасителя, Ионни направился к агенту Науккаринену узнать, нет ли у него на примете подходящего имения. Оказалось, что есть. В объявлениях сообщалось, что в районе Тампере продается имение помещика Пунтури. Цена этого имения составляла пятьдесят тысяч марок, но поскольку имение было заложено под ссуду в тридцать тысяч, то от покупателя требовалось всего лишь двадцать тысяч наличными.
 А Науккаринен уже слышал стороной, что Ионни выиграл двадцать тысяч, и поэтому подумал, что это имение как раз пригодно для него.
 В общем он принялся расхваливать имение, привирая ровно вдвое. Особенно он хвалил лес. В объявлении было кратко сказано, что „лес хороший“, а Науккаринен, как энергичный и умелый агент, не пожалел своей фантазии и сообщил о лесе более обстоятельно.
 — Если этот лес продать, — сказал он, — то полностью окупишь стоимость имения, и еще у тебя половина останется. Так что если захочешь, то получишь от этой сделки сто тысяч чистого дохода.
 Прищурив глаза, агент посматривал на Ионни, ожидая, что он на это скажет. Но Ионни, крепкий, как бревно, молчал. И только потом, размышляя о лесе, спросил, где находится эта чудо-усадьба. Науккаринен не соглашался дать ему адрес, пока не получит условленного задатка в пятьдесят марок.
 Однако Ионни медлил с этим. И тогда агент с невинным видом сказал:
 — Ведь этот коммерции советник Лундберг тоже на продаже леса разбогател.
 Тут агент принялся закуривать, словно этот коварный разговор не очень-то его занимал. Потягивая дымок из трубки, агент Науккаринен как бы между прочим произнес:
 — Да, этот твой тезка состряпал свои миллионы, покупая и продавая лес.
 Ионни безмолвно слушал все это. Науккаринен притворно покашливал. Затем, придав своему голосу самый обыденный тон, сказал, сам удивившись своему вранью:
 — Ведь вот тоже старик Ионс Лундберг купил на первых порах одно имение… Заплатил за него неполных тридцать тысяч… А потом взял и продал лес, который был при имении… И от этой продажи выручил свой первый миллион…
 Тут Ионни начал сдавать. Огромные леса и миллионы были почти что в его руках.
 — Да, — медленно сказал он, — миллион у меня быстро накопится, если я начну спекулировать, как посоветовал мне мой тезка, коммерции советник Ионс Лумпери.
 Итак, дело было сделано. Ионни уплатил задаток, и Науккаринен дал ему адрес имения. Получив деньги, он все еще продолжал нахваливать его:
 — С этого имения потекут к тебе соки-денежки.
 Но тут агент, вспомнив наконец, что он еще не сообщил покупателю стоимость имения, с воодушевлением сказал:
 — И всего-то-навсего надо заплатить за имение двадцать тысяч наличными.
 Услышав это, Ионни заскреб свой затылок. Ведь у него всего-то было две тысячи, да и в тех порядочная брешь. Да, миллионы его, кажется, начали тускнеть. Ионни переспросил:
 — Как вы сказали? Всего двадцать тысяч?
 Получив утвердительный ответ, Ионни молча опустился на стул, как куль с овсом. Ему показалось, что от него отняли миллионы, которые уже почти что позвякивали в его карманах. Но особенно обидным показалось ему, что он дал агенту задаток в пятьдесят марок.
 Науккаринен из вежливости что-то говорил, но в конце концов это ему надоело, и он с нетерпением ждал, когда уйдет Ионни.
 Но Ионни долго и безмолвно сидел. И чтобы прервать это безмолвие и ускорить его уход, Науккаринен спросил:
 — Ну так как же, понравилась тебе наша сделка? Ионии очнулся. И, не посвятив агента в свои денежные дела, небрежно ответил:
 — Сделка наша ничего особенного не представляет собой.
 И, уходя, добавил на прощанье:
 — Не хитро жить на свете, если имеются крупные наличные деньги.


* * *

 Теперь все помыслы колбасницы Лизы были сосредоточены на Ионни. Все больше и больше она убеждалась в том, что совсем не худо бы стать его женой.
 Конечно, прямым путем как-то было неприлично свататься самой невесте. Поэтому Лиза наняла Кайсу Нукури, чтоб та скорей подвинула ее дело. Причем Лиза посоветовала Кайсе настроить Ионни на женитьбу только лишь путем намеков и разговоров.
 Но Лизина сестра Мари оказалась против всей этой брачной затеи. Она была замужем за портным второго разряда и поэтому считала скандальным иметь в родственниках какого-то босяка.
 — Да на что тебе этот босяк? — презрительно фыркнула она.
 Лиза вскочила, как ужаленная, и с достоинством ответила:
 — А чем он хуже любого мужчины? Слава богу, у него душа есть.
 После этого Лиза снова пригласила к себе сваху Кайсу Нукури и просила ее ускорить дело. Однако, беседуя с Кайсой, Лиза ворчала, как бы продолжая спор с сестрой:
 — Ничего, дорогая, с двадцатью тысячами Ионни стоит дюжину таких господ, у которых в кошельках всегда пусто.
 Лиза была совершенно уверена, что у него двадцать тысяч, иначе она не сказала бы так.
 Тем не менее, занятая варкой колбас, она жалобно простонала:
 — В моем возрасте, Кайса, и такого заполучить нелегко. Кто я такая? Старая, толстая базарная баба, которую развезло, будто хорошую кучу.
 В этих словах слышалось уже презрение к самой себе. Однако сваха не сочла нужным хотя бы из приличия возразить. И тогда Лиза, сердито схватив с огня кастрюлю с колбасами, чтоб слить воду, решительно заявила:
 — Как тут ни вертись, а ничего лучшего не отхватишь.
 Кайса подтвердила это и, затянувшись из трубочки, солидно изрекла:
 — Главное, чтоб это был мужчина, а остальное не так уж важно.


* * *

 Кайса Нукури пришла к Ионни, когда тот обедал. Покуривая свою трубочку, она завела с ним коварный разговор о нравственных добродетелях Лизы. Уминая картошку, Ионни ни о чем, конечно, не догадывался.
 — Что ж, Лиза, вообще говоря, объемистая штучка, — одобрительно отозвался Ионни в ответ на пышные рассуждения Кайсы.
 Видя в этих словах почти согласие, Кайса осмелела и открыто приступила к делу, заявив:
 — Уж если богатство свалилось как снег на голову, то пора тебе, Ионни, обзавестись своей женкой.
 В ответ Ионни яростно жевал картошку. Кайса не переставая говорила. И у Ионни, наконец, возникло подозрение — уж не является ли Кайса посланницей любви.
 Закончив свою трапезу, Ионни спросил:
 — Как понять твои намеки, Кайса? С какой именно целью ты расхваливала мне Лизу?
 На это сваха ответила уклончиво, чтоб вызвать Ионии на решительные шаги:
 — Да нет, я просто так болтала.
 Но тут же она не без лукавства добавила:
 — Просто подумала — если да, так да, а на нет и суда нет.
 Эта фраза, наконец, прочистила мозги Ионни. Расправившись с едой, он встал из-за стола и, поймав нужную мысль, сказал:
 — Так вот почему Лиза ухмылялась на рынке. Значит, неспроста эта курочка кудахтала.
 Но вслед за этой мыслью мелькнула мысль о двадцати тысячах Лизы. И тогда ослепительный свет блеснул в его глазах. Кажется, опять возникла возможность купить усадьбу помещика Пунтури. И, кажется, опять впереди видна дорога миллионера.


* * *

 Дело закрутилось. Лиза хлопотала, точно все уже было решено. Она даже пришла к Ионни на дом, чтобы ускорить развязку.
 И тут дома, как и на рынке, она опять прибегла к тем же испытанным приемам лести и нежности, перед которыми не может устоять ни один мужчина.
 Именно с этого начала Лиза, войдя в его комнату.
 — Ах, этот Ионни, — сказала она, сладко улыбаясь, — вечно он скажет что-нибудь такое… Получи, говорит, с меня с этой тысячной… Ведь скажет же так…
 На этот раз Ионни торопился застать агента Науккаринена, и поэтому у него не было времени беседовать с Лизой о пустяках. Натягивая на себя фрак, Ионни со всей решительностью сказал:
 — Вот что, Лиза…
 Но тут он осекся. Ему хотелось сказать: „Вот что, Лиза, давай поженимся“. Но осторожность не позволила ему закончить эту фразу. И тогда он, торопливо повернув разговор на другую тему, договорил:
 — Так сколько у тебя наличными?
 На это Лиза не сразу ответила, застеснявшись своей бедности. Но когда она мысленно прикинула к своим жалким двум тысячам еще и Ионнины двадцать тысяч, то у нее получилась изрядная сумма, о которой не совестно было сказать кому угодно.
 Однако голос у нее дрогнул, когда она заговорила:
 — Ты хочешь знать, сколько у меня наличными? — переспросила она. — Ну что ж, у нас с тобой около двадцати тысяч наберется, если вместе сложить наши деньги.
 Ионни мысленно отбросил от двадцати тысяч свои неполные две тысячи. Получалось, что Лиза имеет не менее восемнадцати или девятнадцати тысяч. Довольный этим, Ионни сказал ей успокоительно:
 — Ну что ж, и это деньги.
 Дальнейших слов не понадобилось, чтоб завершить эту сделку. Но об одном деле Ионни счел уместным предупредить Лизу. Он строго сказал ей:
 — Теперь, Лиза, ты должна бросить свою легкомысленную жизнь. Не к лицу тебе будет, замужней женщине, бегать за другими мужчинами.
 Лиза стала клясться и божиться:
 — Уж если я до таких лет прожила без каких-либо легких приключений, то уж теперь-то это вряд ли случится.
 Гордясь своей высокой нравственностью, она более чем хвастливо заявила:
 — Уже около сорока лет я с божьей помощью не допустила до себя никаких прегрешений.
 У Ионни тоже появилось желание сказать что-нибудь о своей нравственной красоте, однако, торопясь к Науккаринену, он поспешно пробормотал:
 — Ну и у меня тоже что-то вроде этого получилось.
 И, подтянув ремень потуже, торжественно добавил:
 — А если в дальнейшем, Лиза, я останусь вдовцом, то ты будь совершенно спокойна, другую я не возьму вместо тебя.
 Это торжественное заявление тронуло сердца обоих. Почувствовав возвышенность момента, Лиза сквозь слезы умиления промолвила:
 — Ах, этот Ионни… Вечно он что-нибудь скажет… Они расстались как влюбленные молодые люди.


* * *

 Лиза энергично принялась хлопотать об открытии своего магазина. Сначала она решила купить колбасный и кондитерский магазин купца Мойланена. За этот магазин владелец требовал всего девятнадцать тысяч наличными. Но тут опять запротестовала сестра Мари:
 — Ну, еще чего придумала — кондитерский магазин!
 Досадуя на Лизу, она сердито добавила:
 — Ведь твой босяк в неделю сожрет все лакомства в магазине!
 Лиза призадумалась. Она сообразила, что сестра, пожалуй, права. И поэтому пустилась в переговоры с Песе, чтоб купить его кожевенный магазин. За этот магазин тоже требовалось не более двадцати тысяч наличными. Так что все, казалось, было в полном порядке.
 Ионни еще ничего не говорил Лизе о покупке имения. Он хотел сделать ей сюрприз. Он решил закончить сделку, получить свою прибыль за лес, а затем уже все рассказать. Лиза имела такие же намерения — сразу рассказать обо всем, когда все первоначальные хлопоты будут закончены.
 Таким образом, втайне готовились две немаловажные сделки.
 Тем временем Ионни обзавелся хозяйством. Он купил отличную двуспальную кровать, за которую заплатил сто марок. Помимо того, он приобрел все прочее, что требуется для счастья двух любящих сердец.
 Свою коммерческую сделку с владельцем кожевенного магазина Лиза улаживала с помощью агента Науккаринена. Уплатив ему задаток в пятьдесят марок, Лиза почувствовала себя женой крупного коммерсанта. И уже, кажется, по-настоящему полюбила Ионни.
 Рассчитывая на Лизу во всех отношениях, Ионни со спокойной совестью отправился покупать имение.
 В Тампере он приехал поездом, но оттуда до поместья Пунтури предстоял еще значительный путь.
 И вот в Тампере Ионни свел короткое знакомство с одним человеком по имени Антти Питкянен. Толком никто не знал, что собой представлял этот Антти Питкянен. Одни считали его мелким аферистом, а другие — бездельником.
 Худой и длинный, как жердь, он вполне соответствовал своей скромной фамилии. [3] 1 Он высился в базарной толпе все равно как маяк в море. Небольшая голова этого длинного и тощего Питкянена колыхалась над всеми другими головами.
 С самого раннего детства он, как говорится, был „нежного здоровья“ и пропивал все, что имел. Вообще он жил словно птичка божья, довольствуясь малым или даже совсем ничем. Иногда он трудился в порту вместе с грузчиками, но чаще всего он посредничал в самых различных делах — добывал людям водку, бегал за колбасой и выполнял поручения всяких мошенников, не принимая, правда, участия в их мошеннических проделках.
 В сущности говоря, он, как и Ионни, был невинный младенец, дитя водки, безмятежная поднебесная птичка.
 Но для полиции Тампере он был такой же обузой как Ионни для полиции Хельсинки.
 Ионни познакомился с ним в трактире. Он заинтересовался таким ростом и худобой. С ребяческим любопытством он подошел поближе к Антти Питкянену и приветливо ему сказал:
 — Щедрой мерой отпущена тебе длина за счет, должно быть, твоей толщины.
 — Уж чего-чего, а этого хватает, — добродушно ответил Антти. И на этом состоялось их знакомство.
 Ионни с любопытством спросил его:
 — А ты кем будешь, вообще-то говоря? Не из буржуев ли?
 В ответ Антти стал рассказывать о всевозможных способах заработать себе на пропитание. И свой рассказ заключил словами:
 — Давным-давно я был бы богатым буржуем, если б не пил.
 И тут он стал хвастаться своими заработками. Не далее как на прошлой неделе он за одну небольшую услугу получил целых пять марок и бутылку водки. За пустое дело — помог одному помещику продать лес. Этот помещик с его помощью выгодно продал свой лес одной конторе под названием „Лесное товарищество“.
 Ионни сразу смекнул, что этот Антти отлично пригодится и ему. Ведь агент Науккаринен ясно сказал, что на одном только лесе усадьбы Пунтури можно смело заработать сто тысяч. И вот теперь с помощью Антти он, кажется, уже нашел себе покупателя — лесную контору. Вскоре Ионни и Антти, эта пара невинных голубков, были уже неразлучными друзьями. Антти без всякой корысти тотчас согласился дать Ионни адрес „Лесного товарищества“. По этой причине угощая своего нового друга, Ионни откровенно поведал ему о своих делах.
 — Раньше я был гол как сокол, — сказал он. — А нынче на всех парусах иду к богатству. Сперва в лотерее выиграл пару тысяч, а потом выгодно женился — получил приданое в двадцать тысяч. И теперь огромный лес продаю.
 Под выгодной женитьбой Ионни разумел свою историю с Лизой, а под огромным лесом — лес усадьбы Пунтури.
 В общем Ионни вполне раскрыл свое сердце новому другу.
 — Всю жизнь приходилось искать и искать, — сказал он. — Сначала искал одно, потом другое. А на этот раз охочусь только за богатством.
 Кроме трактира и рынка, друзья побывали еще в порту Тампере. И здесь Ионни, вспомнив о рынках и пристани Хельсинки, воспел их шумную жизнь. Ведь здесь, в Тампере, все казалось бедным и жалким в сравнении со столичным изобилием. Ионни впервые покинул родные места и теперь, как ребенок, затосковал.
 Некоторое время он сидел молчаливый и задумчивый, но потом, вдруг настроясь на поэтический лад, сказал ни с того ни с сего:
 — Да, дети Израиля питались манной небесной в дремучем лесу.
 Но эта библейская тема тут же иссякла, и Ионни добавил прозаическим тоном:
 — Но более всего мне по душе вот какое учение: уж если у тебя есть товар, то его надо на рынке продать.
 Антти Питкянен, не проронив ни слова, слушал эти поэтические речи Ионни. И в его слабую душу наиболее глубоко запали слова о выгодной женитьбе. На этот счет он так высказался, когда Ионни закончил говорить:
 — Человек только тогда может прилично пожить, когда у него женка богатая.
 В общем Антти обещал Ионни помочь во всех его коммерческих операциях, а тот в свою очередь обещал вознаградить приятеля за его посильные труды. А пока что Ионни щедро напоил Антти. И даже настолько, что тот не почувствовал перемещения своего тела в полицейский участок.
 На этом друзья расстались, не предполагая конечно, что судьбы их в дальнейшем так тесно переплетутся, что даже и в потусторонней жизни у них будут общие происшествия.
 Ионни отправился в путь по направлению благословенных земель Пунтури. Антти же, пропив все, что у него было, долго вспоминал нового друга и его поэтические разговоры. Наиболее часто ему припоминались речи о богатстве, связанном с женитьбой. И даже как-то раз, выпивая в шайке мелких мошенников, он глубокомысленно произнес:
 — Мужчина может лишь тогда весело поплевывать, когда ему удастся выгодно жениться.
 Глубина этой мысли утомила его воображение, и он замолчал, свесив свою голову на длинной тонкой шее. Друзья, увидев его в таком томном состоянии, шутливо сказали:
 — Антти затосковал. Надо подыскать ему невесту.


* * *

 Однако давайте вертеть наш рассказ дальше.
 Усадьба помещика Пунтури имела свою сложную предисторию. Господину Пунтури как-то понадобились деньги. И он, под залог своего леса, занял некоторую сумму у лундбергского агента по лесным делам. Этот долг и вдобавок прежняя ссуда по имению весьма обременяли господина Пунтури. И поэтому он решил продать свое поместье.
 Ионс Лундберг, узнав, что поместье продается, прислал письменный запрос о цене. Пунтури ответил. Сумма эта показалась Лундбергу не слишком большой, но все же он пока медлил, выжидая, когда денежные затруднения заставят господина Пунтури еще более снизить цену.
 Однако это молчание Лундберга господин Пунтури расценил иначе. Он со дня на день ждал человека от Лундберга для совершения сделки. Сам он не был знаком с Лундбергом, но много слышал об его жадности. Он слышал, что этот богатейший человек был скуп до предела и, имея миллионы, ходил чуть ли не оборванным.
 Здесь в провинции агенты много болтали всякой чепухи об этом богатом чудаке. И даже кто-то сложил комическую песенку о нем. Эту забавную песенку многие распевали. В ней с едкой насмешкой говорилось, что скряга Лундберг носит лохмотья, а не штаны. Конечно, это было преувеличение, ибо брюки Ионса Лундберга были обычно только поношены и потерты, но еще далеко не представляли собой лохмотьев.
 Неудивительно поэтому, что в доме господина Пунтури имелось весьма своеобразное представление о коммерции советнике и в особенности об его костюме.
 Так что когда Ионни благополучно прибыл к Пунтури, тот не без волнения воззрился на него. Эти чертовски рваные брюки, эти грубые, заскорузлые башмаки, цилиндр и старый потертый фрак в высшей степени поразили помещика. И вдруг догадка осенила его — перед ним, быть может, сам коммерции советник Лундберг, или, как в народе произносили, — Лумпери?
 Ошеломленный хозяин долго молчал. И Ионни, закурив, начал беседу, сказав:
 — Обширная у вас избушка.
 Почтительно изогнувшись перед богатым гостем, Пунтури в ответ забормотал вежливые фразы. Но Ионни прямо его спросил:
 — Так, значит, продается ваша усадьба?
 Чтоб не продешевить, Пунтури не сразу признался в этом. Он уклончиво ответил:
 — Лично я не хочу продавать, но моя семья что-то поговаривает об этом.
 Ионни настойчиво переспросил о продаже, и тогда господин Пунтури, как бы уступая желанию покупателя, согласился на это, но поинтересовался в свою очередь:
 — Ас кем я имею честь беседовать?
 Ионни, чтоб прибавить себе коммерческий вес, задумал сослаться на свои большие знакомства в этом мире, и поэтому он сказал:
 — В Хельсинки проживает некий коммерции советник Лундберг. Быть может, вы знаете его?
 Пунтури утвердительно воскликнул:
 — Как же не знать коммерции советника! К сожалению, лично я с ним не знаком, но слышал о нем много лестного.
 — Ну, так вот я… — начал было пояснять Ионни, но запнулся, потому что его мысли повернули в другую сторону. Не договорив начатую фразу, он махнул рукой и произнес нечто совсем иное:
 — А, да что там говорить об этих советниках и высоких чинах! Все мы, как говорится, простые смертные.
 Теперь Пунтури окончательно уверился, что перед ним коммерции советник Лундберг. Ему даже понравилось, что этот советник так скромно говорит о высоких чинах. Какой это, в самом деле, простой, не гордый человек! Господин Пунтури почувствовал к нему искреннее расположение и с душевным волнением сказал:
 — Да, тут чины не помогут, когда придет время держать ответ перед всевышним творцом.
 Засим Пунтури, елейно вздохнув, прибавил:
 — Лично я считаю, что те люди истинные богачи, кто не бахвалится своим золотом и чинами.
 Этим он, конечно, хотел польстить Ионни. И, польстив, он начал усиленно обхаживать и угощать Ионни, как долгожданного покупателя и богатого кредитора.
 В разговоре Пунтури, между прочим, описал прелести деревенской жизни. И это вдохновило Ионни сказать о прелестях жизни в городе.
 — У нас тоже ничего себе жизнь! — воскликнул Ионни. — Пароход за пароходом подвозят товары. Едва успеваем их разгружать. Даже удивительно, что магазины вмещают в себя столько товаров.
 Полагая, что речь идет о собственных магазинах и товарах „коммерции советника“, господин Пунтури смиренно произнес:
 — Всевышний сам знает, кому в изобилии отпустить и то и другое.
 Вся семья господина Пунтури, узнав, что в их доме находится такой высокий гость, взволновалась больше, чем сам хозяин. Все ходили на цыпочках и прибирали комнаты в честь богатого коммерсанта, чьи пароходы то и дело подходят к Хельсинки и чьи товары уже не вмещаются даже в самых больших магазинах.


5

 Сделка улаживалась. Господин Пунтури уже показал Ионни усадебные земли и в особенности лесные участки. Он повел его в свой лучший строевой лес и там смиренным тоном праведника сказал:
 — Милосердный господь помог мне сохранить этот лесок. Как видите, здесь не голая земля, а деревья.
 Решительно ничего не понимая в лесном деле, Ионни все же строил из себя знатока, чтоб Пунтури не обманул его. Он тотчас же согласился с замечанием Пунтури:
 — Да, деревьев здесь порядочное количество.
 Пунтури осмелел и начал врать:
 — Сто тысяч стволов здесь наберется, если считать более или менее внимательно.
 Он знал, что сильно перехватил в этом счете, и потому для очистки совести добавил:
 — Лично я не считал, потому что не собирался продавать этот чудесный лес, который я вырастил с божьей помощью.
 Смиренные и ханжеские речи Пунтури заставили Ионни доверчиво отнестись к этому набожному человеку. Тем не менее Ионни на всякий случай все же сказал ему:
 — В чем, в чем, а уж в лесном деле меня не обманешь.
 Пунтури воскликнул:
 — Где уж тут обмануть, если каждый ствол на виду!
 И, подняв свои глаза к небу, добавил:
 — Кто же станет губить свою душу ради десятка стволов? Ведь господу богу известно, сколько тут у меня всего.
 Ионни и Пунтури дошли до границы имения. Сюда с соседнего поместья отчетливо доносился шум большого водопада. Даже туристы нередко приезжали сюда полюбоваться этим великолепным водопадом, который назывался „Паухукоски“. Поэтому Пунтури предложил Ионни:
 — Не хотите ли взглянуть на водопад?
 Ионни охотно согласился. Он почему-то решил, что этот водопад тоже принадлежит Пунтури.
 Однако, увидев водопад, он испугался его силы и шума. Ионни всю жизнь прожил в Хельсинки и до сего времени вообще не видел водопадов. И теперь, не без опаски поглядывая на него, воскликнул:
 — Ух ты, сколько воды!
 Пунтури стал пояснять:
 — За этот водопад можно получить немало денег, если найти настоящего покупателя. Ведь эта водяная штука даст не менее двадцати тысяч лошадиных сил.
 Ионни пришел в восторг. Правда, он не разбирался в водопадах и лошадиных силах, но сразу поверил, что перед ним новый клад этой чудо-усадьбы. И чтобы не прозевать дела и не дать возможности Пунтури набавить цену, он пренебрежительно сказал:
 — Нынче водопады, братец мой, ничего не стоят.
 И тут же соврал, чтоб подкрепить свое замечание:
 — Один мой знакомый, коммерции советник Песе, уже сколько времени собирается продать свой водопад, который вдвое больше этого, да только никто не покупает у него. В настоящее время редко кому нужны водопады.
 Пунтури не нашелся что-либо ответить на это и повел своего гостя обратно в дом, чтоб там окончательно с ним договориться.


* * *

 Начались переговоры. Пунтури долго не решался предложить Ионни рюмку водки. Но видя, что Ионни благодушно настроен, Пунтури, наконец, осмелился пригласить его к столу. Он коварно надеялся выгодней повернуть сделку, если покупатель будет немного пьян.
 В это время пришел новый гость — агроном Паапури, имевший поблизости свой дом и большие посевы. Ему рассказали, что сам коммерции советник Лундберг приехал покупать усадьбу Пунтури. Он тоже не раз слышал о странностях этого богача и поэтому явился отчасти из любопытства, а отчасти из желания лично познакомиться с миллионером.
 Ионни был уже изрядно пьян, не до бесчувствия конечно, но все же язык у него сильно развязался. Пунтури был доволен этим обстоятельством и не переставал угощать гостя. Их разговор становился все более бессвязным. Пунтури, стараясь не опьянеть, дабы не проиграть в сделке, пустился в многословные восхваления своего скромного гостя:
 — Если позволите, я еще раз коснусь чинов и титулов. Вот вы сказали, что любой коммерции советник сделан из обычного материала и поэтому он, так сказать, не отличается от простого смертного. Но лично я позволю себе заметить, что…
 Пьяный Ионни, перебив Пунтури, с воодушевлением воскликнул:
 — Да что там толковать о чинах и титулах!
 И тут в памяти босяка промелькнули знакомые выкрики его друзей — портовых грузчиков, которые не раз шумели, невзирая на близость полиции. Вспомнив теперь их выкрики и поговорки, Ионни с яростью закричал:
 — Долой титулы!
 Как раз в этот момент в комнату вошел агроном Паапури.
 Хозяин сделал попытку представить его Ионни. Он уже торжественно начал говорить:
 — Позвольте отрекомендовать вам одного…
 Но Ионни в этот миг торопился выйти во двор по своим личным делам. И по этой причине, не слишком-то осведомленный в светских правилах, не задержался для такой мелкой церемонии. Так что это знакомство пока и не состоялось, к огорчению растерявшегося агронома.
 Во время краткого отсутствия Ионни Пунтури сказал агроному:
 — Это не кто иной, как сам коммерции советник Лумпери из Хельсинки. Он прибыл, чтоб лично купить мою усадьбу.
 Ионни вернулся со двора в буйном настроении. Ему припомнились и другие выкрики портовых рабочих, и теперь эти выкрики распирали ему голову.
 Пунтури возобновил попытку представить ему агронома, но и на этот раз дело закончилось неудачей. Тогда сам агроном приготовился должным образом приветствовать Ионни. И тут пьяный Ионни до некоторой степени понял, что с ним хотят поздороваться. Он без всяких особых церемоний потряс руку агронома и выкрикнул то, что вертелось в его голове:
 — Долой титулы! К черту всех титулованных!
 Агроном сконфузился. Но Ионни твердо сказал:
 — Всем и каждому, и тебе в том числе, я твержу: „Долой титулы“.
 Это уже звучало строго, как приказание. Агроном понял, что коммерции советник настоятельно требует заныть о его высоком положении, отбросить неравенство и перейти на „ты“. Подобная честь еще больше смутила агронома, и он залепетал, с трудом подыскивая слова:
 — Я очень, так сказать, рад… Меня зовут Суло… Но я не осмеливаюсь называть вас по имени… Если позволите, я буду называть вас дядей…
 Ионни, безразличный ко всему, кроме водки, ответил:
 — Валяй, называй меня дядей. И, главное, помни — долой титулы!
 Агроном был в восторге от простого обращения „советника“ и мысленно решил сделаться его другом. Они то и дело чокались рюмками, и поэтому Ионни стал понемногу забывать о покупке имения.
 И хотя агроном выпил с Ионни на брудершафт и отбросил титулы, тем не менее он все еще продолжал конфузиться в присутствии коммерции советника. Будучи изящно и тонко образованным человеком, он всегда держался барином и ученым. И поэтому, поддерживая приличный топ беседы, с отменной вежливостью спросил у Ионни:
 — Значит, дядя, вы здесь по своим делам? Покупаете усадьбу?
 Не спуская глаз с графина, Ионни пробормотал в ответ:
 — Да что тут зря о делах болтать!
 Однако Пунтури успел сделать замечание:
 — У кого есть деньги, тот зря не разъезжает.
 После этого переговоры снова возобновились. Стали лицемерно и ханжески торговаться, как это принято в торговых сделках.
 Пунтури опять стал врать и нахваливать свои леса и земли.
 Ионни яростно возражал на каждое его замечание, боясь, чтоб он не повысил цену и не обобрал его.
 Потом Ионни, задумавшись на минуту, сказал, с грустью вспомнив о тысячах, которые были не у него, а у Лизы:
 — Неважные времена настали. Товаров много, а деньги исчезли и не появились.
 Исчезновение денег, видимо, сильно огорчало его, и поэтому он стал жаловаться на скудость своих финансов. Но Пунтури и агроном тотчас смекнули, что это был его обычный прием скупца, чтоб сбавить цену.
 Стараясь перевести разговор на общие и высокие темы, агроном сказал, сделав жест ученого:
 — Да, времена, несомненно, неустойчивые. И радостно видеть, что дядя, при такой острой конъюнктуре, отваживатся совершать коммерческие операции, не выходя из своего баланса.
 Ионни ничего не понял из сказанного агрономом и поэтому не заинтересовался его беседой. Он просто сидел и молча думал. Но агроном, чтоб поддержать прерванный разговор, снова немного выпил и, оживившись, завел речь о политике. Он спросил у Ионни:
 — Дядя, а какого вы мнения о теперешних политических делах?
 На это Ионни веско ответил:
 — Политика всегда есть политика.
 Но поскольку в голове у него шумело, он снова заподозрил, что его хотят надуть, обобрать и для этого затемняют ему глаза туманными разговорами. Поэтому он поспешно добавил:
 — Нет, друзья, меня никакой политикой не проведешь.
 Теперь он сидел за столом прямой, будто аршин проглотил. И в доказательство своей политической осмотрительности он принялся рассказывать о том, как хитрецу Ханкку не удалось выманить у него угощения.
 Агроном и Пунтури решили, что этот Ханкку крупный политический деятель, который хотел в чем-то обойти коммерции советника, но это ему не удалось сделать, несмотря на все его ухищрения.
 Ионни продолжал болтать:
 — Вижу, этот Ханкку ноет и ноет, чтоб я ему поднес, но я сказал ему: „Дудки-с! Я тебе не турецкий султан“.
 Агроном воскликнул:
 — Турция сравнительно недавно добилась узаконенной государственности, и поэтому ваш политический оппонент не должен был сравнивать нашу политику с политикой Турции.
 С этим согласился Пунтури, и тогда Ионни, окончательно осмелев, хвастливо сказал:
 — Но особенно меня нельзя обмануть в торговой политике. Вот тут никакой турецкий султан вам не поможет.
 Агронома убедили эти слова. Однако он признался:
 — Откровенно говоря, дядя, я не слишком осведомлен в торговой и экономической политике. Ведь к моей специальности, как известно, относятся только лишь агрикультура, агротехника и все ее отрасли.
 Теперь Ионни сделался господином положения. Его собеседники, наконец, полностью уразумели, что он отлично разбирается в вопросах торговой политики разных стран.
 Водка и беседа несколько утомили Ионни, и он замолчал. Но тут Пунтури куда-то вышел, и по его уходе Ионни, подмигнув агроному, стал под большим секретом рассказывать ему о своем, деле. Перейдя на шепот и подкрепляя свои слова жестами, Ионни сказал:
 — Понимаешь, продаю большой водопад. Не знаешь ли ты случайно какого-нибудь покупателя?
 Агроном решил, что Ионни имеет в виду какой-то свой водопад, а не водопад Паухукоски. И поэтому он доброжелательно ответил, что покупатель имеется — это акционерное общество в Тампере.
 — Вот вы, дядя, и предложите им — насоветовал агроном.
 Ионни так рьяно ухватился за эту идею, что его недавнюю усталость как рукой сняло.
 — А как ты думаешь, — спросил он агронома, — сколько мне могут дать за такой водопад, в котором понимаешь, льется двадцать тысяч конских сил?
 Агроном ответил:
 — Пожалуй, около миллиона они могут вам заплатить. Ведь за каждую лошадиную силу платят примерно около ста марок.
 От этого известия Ионии почти протрезвился. Предсказания коммерции советника Лундберга, кажется, уже осуществились. Надо спешно закончить сделку, пока этот набожный Пунтури не разнюхал об акционерном обществе в Тампере.
 Тотчас по возвращении Пунтури Ионни торопливо заявил ему:
 — Есть! Договорились, Пунтури! Плачу наличными двадцать тысяч!
 Это был торжественный момент в жизни господина Пунтури и его семьи.
 Однако Пунтури, елейно вздохнув, ответил.
 — Уж не знаю, что моя жена на это скажет!
 Хозяйка пришла в возвышенное настроение и, покорная велению бога, смиренно ответила:
 — Ну, что в таких делах значат мои слова…
 Итак, сделка свершилась. Пунтури объявил, что он в четверг съездит к исправнику и возьмет у него нужные бумаги, чтобы оформить купчую. Он хотел это сделать вчера, но чиновник был в отъезде.
 Эта небольшая задержка не тревожила Ионни. Он волновался только лишь в отношении водопада. В присутствии всех он задал официальный вопрос Пунтури:
 — Значит, вы продали мне ваше имение со всеми его потрохами? Не так ли?
 — Да, — подтвердил Пунтури.
 Но такой ответ не удовлетворил Ионни, и поэтому он снова спросил:
 — Значит, продали мне землю и всю воду до последней ее капли?
 Пунтури торжественно подтвердил:
 — Да, всю землю и воду, кроме той воды, которая в тучах. Та вода зависит от всевышнего, перед которым мы все жалкие грешники.
 — Ну, в той-то водичке я не нуждаюсь, — заявил Ионни.
 Хозяйка набожно поправила его:
 — Не следует отказываться от дождя. Ведь господь бог посылает его и праведникам и неверным.
 Пунтури смиренно добавил к словам жены:
 — С божьей помощью мы безгорестно прожили в нашей усадьбе. Имели и дождь и солнышко по милости творца.
 Разговор явно клонился к божественной теме. Общее настроение захватило и безбожника Ионни, который, прикинувшись святошей, неожиданно изрек:
 — Ну так ведь создатель наш переменчив в своей натуре. То он припекает нас своим солнышком, то вдруг все равно как взбесится и начнет воду лить со всех своих туч.


6

 Ионни был доволен, что окончательное завершение сделки отодвинулось на несколько дней. Ведь он еще не имел в своих руках нужных двадцати тысяч наличными.
 Тут он вспомнил своего нового друга Антти Питкянена, который дал ему адрес лесного общества. Теперь можно будет продать лес этому обществу. Ведь имение в сущности уже куплено. Осталась чистая формальность — подписать купчую.
 Итак, он решил втихомолку махнуть в Тампере и продать лес. Но его еще сильнее тянуло туда желание продать водопад. Ионни крепко запомнил, что сказал ему агроном.
 Между тем агроному предстояла служебная поездка через Тампере, и он попросил Ионни взять его с собой. Свою просьбу он выразил в чрезвычайно вежливых словах и с извинениями:
 — Дядя не обидится, что я так настойчиво добиваюсь его общества?
 Ионни согласился на это, и таким образом они стали спутниками.
 Что касается Пунтури, то он поехал за необходимыми бумагами и заодно решил побывать в городе Хямеенлинна, откуда родом была его жена. Он хотел приобрести там домик, чтоб избавиться от многих забот и хлопот помещика.
 Ионни торчал вместе с агрономом в повозке, которая направлялась в Тампере. Они ехали на почтовых. На первой же станции Ионни решил расплатиться с возчиком. Он вытащил из кармана свой тысячный билет и на глазах агронома протянул его возчику.
 Возчик сплюнул, утерся и сердито спросил:
 — Помельче-то нет?
 — Ну, я так и думал, что у тебя сдачи не найдется, — с важностью произнес Ионни.
 Возчик попался не из робкого десятка. Прилепив свою трубку к губе, он ядовито ответил:
 — Может, и найдется, да только противно мне брать от человека его последнюю бумажку.
 Эту едкую колкость возчик произнес с превеликим наслаждением — хоть раз да удалось как следует подколоть одного из этих заносчивых бар. Но Ионни попросту не обратил никакого внимания на эту колкость. Напротив, он был доволен, что представилась возможность показать еще и пятисотенную. Однако возчик и с этой купюры не нашел сдачи. Ионни захотел все дело повернуть в свою пользу и поэтому сказал возчику:
 — Ну, если эти деньги не годятся, так и не получишь ничего.
 По тут на помощь поспешил агроном и уплатил из своих денег. Если раньше у него и мелькали сомнения и том, что Ионни — коммерции советник Ионс Лундберг, то теперь все его сомнения рассеялись при виде крупных денег, какими Ионни расплачивался даже в столь малых делах.
 Тощий конь повез их дальше. Воз с седоками был слишком тяжел для него, и возчик мысленно обвинял в этом грузного босяка. И поэтому молча злился на него.
 Услужливый агроном всю дорогу старался говорить о самых тонких предметах. Сейчас он взял тему о цивилизации.
 — Вообще говоря, — тянул он, — мы еще сильно отстаем в вопросах культуры.
 Незнакомое слово „культура“ окончательно спутало Ионни. Он не понял фразу и, желая разведать, что означает это слово, переспросил:
 — Что ты хочешь этим сказать?
 Но теперь агроном не понял, что нужно Ионни, и поэтому стал пояснять философию всей высказанной идеи:
 — Дело в том, что нам многого еще не хватает…
 — Денег нам не хватает! — с уверенностью воскликнул Ионни. — Если б было что положить на стол, то и горевать не пришлось бы.
 Агроном не стал оспаривать богатого дядю. И даже свои убеждения он тотчас постарался приладить к Ионниному категорическому восклицанию:
 — Признаюсь, дядя глубоко прав. Богатство есть истинная основа и опора всякой культуры.
 И тут он до того унизился, что стал роптать на беспомощность финского народа.
 — У нашего народа, — сказал он глубокомысленно, — нет такой, что ли, предприимчивости, как, например, у англичан. Нет способности накапливать и богатеть.
 В этом вопросе Ионни согласился с агрономом и, вспомнив свежий случай с возчиком, не менее глубокомысленно произнес:
 — Уж если финн не смог разменять мне тысячу марок, то что можно ожидать от него!
 Эти слова показались агроному глубокими по своему значению. Он запомнил их.
 Все более восхищаясь дядей, агроном снова завел речь о культуре, сообразуясь на этот раз с дядиной поправкой. Долго развивал он свои мысли. Ионни же сидел; молча и, помышляя о чем-то своем, не обращал никакого внимания на агронома. Потом у него зачесалась нога, и он незаметно для себя погрузился в осмысление этого факта. Понемногу все его умственные способности сосредоточились на разрешении вопроса — согнуться ли ему, чтобы почесать ногу?
 Тем временем агроном все еще пояснял, каковы причины тесной взаимосвязи между духовной культурой и материальным благосостоянием.


7

 По приезде в Тампере агроном известил по телефону „Акционерную компанию“ о прибытии коммерции советника Лундберга из Хельсинки. Он всячески старался услужить богатому дяде и поэтому предложил посодействовать в деле продажи водопада.
 В конторе „Акционерного общества“ знали агронома и тотчас поверили его сообщению. Они много слышали о коммерции советнике Лундберге, богатом, скупом и странном старике, но им не приходилось его видеть, и теперь они с немалым любопытством стали поджидать миллионера. Они знали, что Лундберг начал свою карьеру с уличного мальчишки, образования не получил и поэтому ведет себя дико и не так, как принято. О его привычках, как и о брюках, здесь тоже ходило много веселых анекдотов. Все это, конечно, усилило любопытство акционеров и их конторщиков.
 Однако Ионни решил сначала провернуть более легкое дело, а уж потом заняться водопадом. Он прежде всего зашел в контору „Лесного товарищества“ договориться о продаже леса. Он объяснил там, что купил усадьбу Пунтури и теперь продает лес, как нечто лишнее в его хозяйстве.
 Расхваливая свой лес, Ионни сказал:
 — Вот это лесок! Одних только ствольных деревьев у меня не меньше ста тысяч.
 Но лесничий и дьявол — это единственные существа, не поддающиеся обману, ибо они сами созданы, чтоб обманывать.
 Эти господа из лесной конторы тотчас раскусили, что Ионни простак из простаков и хорошая добыча для них. Такого нетрудно будет общипать. Они пришли в восторг от такой добычи и, чтобы еще более запутать простака, принялись с деловым видом спорить с ним о качестве „ствольных“ деревьев.
 Но один из служащих не выдержал этой комедии и сердито сказал Ионни:
 — Я специалист в этой области и заявляю вам, что и лесном деле нет термина „ствольное“ дерево. У каждого дерева имеется ствол, и, следовательно, каждое дерево является ствольным.
 Ионни вспыхнул от такого унижения. Но дело уладилось. Эти господа из лесной конторы обещали уплатить Ионни четверть миллиона, если в его лесу действительно сто тысяч стволов. Однако для этого необходимо сосчитать деревья.
 Такая оттяжка заставила Ионни погорячиться. Четверть миллиона была уже почти в руках, и вот эти дьяволы придумали новый крюк, чтоб затянуть дело. Ионни грубо сказал им:
 — Давайте покупайте так. Чем больше будете считать, тем больше деревьев окажется.
 Ничто не подействовало. Эти господа лесные деляги согласились, впрочем, купить не считая, но сказали, что съездят в усадьбу и на глаз определят количество деревьев. Стало быть, дело не менялось, и это вывело Ионни из себя. Он крикнул в сердцах:
 — Вы нарочно затягиваете дело! Это принято среди господ.
 Загорелся спор. И дело дошло до озлобленных криков с обеих сторон.
 Но тут Ионни стал подозревать, что эти деляги непременно его обдуют, если будут определять лес „на глазок“. Поэтому он стал теперь требовать, чтоб лес считали более аккуратно. Наконец договорились, что контора пошлет своих людей считать лес и уже в начале подсчета Ионни получит часть цены.
 Это устраивало Ионни. Он был уверен, что двести пятьдесят тысяч он будет иметь с этого дела.
 В тот же день контора „Лесного товарищества“ прервала свои работы и спешно направила своих служащих считать лес усадьбы Пунтури.


* * *

 Теперь оставалось уладить дело с водопадом.
 Проходя через рынок, Ионни еще издали увидел знакомую голову, которая колыхалась над всеми другими головами. Это несомненно была голова Антти Питкянена. Обрадованный Ионни бросился к нему и с восторгом приветствовал своего друга. Он крикнул ему на весь рынок:
 — Где я, там и ты!
 Антти посмотрел на него со своей высоты и меланхолически подтвердил:
 — Да, привелось-таки нам опять встретиться.
 Ионни захотелось блеснуть своей мудростью, и он многозначительно сказал:
 — Так и впредь пойдет — мы с тобой не расстанемся, как луна с землей.
 Он с наслаждением произнес эту аллегорическую фразу, не подозревая, что это отчасти сбудется и даже могила не разлучит их.
 Идя по рынку со своим другом, Ионни вдруг вспомнил, что сказал ему богобоязненный Пунтури на прощанье. Он сказал, что по продаже леса можно будет тысяч за пятьдесят продать и землю, если ее разбить на отдельные участки. Вот, стало быть, еще одна возможность обогатиться.
 Зная, что Антти промышляет на поприще всяких коммерческих дел, Ионни принялся ловить его на свою удочку, сказав:
 — Понимаешь, хочу свое имение продать. Разобью его на отдельные участки и начну торговать.
 Видавший виды Антти тотчас дал нужный совет. Он указал контору, которая специально занималась куплей ипродажей земли. Ионни немедленно пошел в эту контору и там рассказал о своем деле:
 — Купил, понимаете, имение и отдельно от него продал лес. А теперь заодно собираюсь и землю продать. Как вы на это смотрите?
 Его спросили, какова цена его земли. Вспомнив вранье Пунтури о пятидесяти тысячах, Ионни уверенно сказал, увеличив цену вдвое:
 — Разбейте эту землю на отдельные участки и продайте их за сто тысяч.
 Контора взялась уладить это дело. Ионни дал адрес своего поместья и доверенность, которая уполномачивала контору произвести эту сделку. По совершении сделки Ионни обязался уплатить конторе две тысячи в вознаграждение.
 С легким сердцем Ионни отправился по основному твоему делу — продавать водопад.
 Между тем сразу после ухода Ионни в контору пришел главный агент ее, некто Пекури, который специально занимался подыскиванием покупателей. Как раз ему контора и поручила продать землю имения Пунтури, ныне принадлежащую новому владельцу Ионни Лумпери.
 Главный агент, хорошо осведомленный во всех поместных делах, не без удивления ознакомился с доверенностью. Там стояло настоящее Ионнино имя: „Ионни Лумпери“, и под ним крест за неграмотностью владельца.
 Полагая, что Ионни и в самом деле уже купил это имение, главный агент охотно взялся выполнить дело. Тем более что у него был намечен покупатель на эту землю. Уже месяц назад он слышал о том, что усадьбу Пунтури не прочь был бы купить коммерции советник Лундберг. Вот главный агент и задумал теперь продать ому эту усадьбу. Причем агенту повезло — не далее как сегодня он слышал, что коммерции советник Лундберг прибыл из Хельсинки в Тампере и сейчас вместе с агрономом Паапури находится в гостинице. Чудесный случай! Ведь без особых хлопот можно будет поймать на крючок эту крупную рыбу.
 Правда, у главного агента было еще одно экстренное дело. Непременно завтра он должен продать большое имение стоимостью в двести тысяч асессору Румпулиини, который уже поджидал его. Но Пекури отложил пока эту заботу ради нового славного дела.
 В общем, взяв с собой доверенность от конторы, главный агент Пекури поспешил в гостиницу, чтобы там поймать коммерции советника Лундберга и продать ему усадьбу Пунтури.
 В отличном настроении агент пошел продавать имение тому, кто дал конторе доверенность, иными словами — самому владельцу имения, Ионни Лумпери.


* * *

 В „Акционерном обществе“, покупающем водопады, дело Ионни пошло несколько иначе, чем в других конторах.
 Например в конторе „Лесного товарищества“ его приняли бог знает за кого и нагрубили ему. Но ведь тут-то, в „Акционерном обществе“, отлично знали, что должен прийти коммерции советник Лундберг. Тем не менее и тут на первых порах обошлись с Ионни более чем грубо и даже попытались вытеснить его за дверь. Противясь этому, Ионни завопил:
 — Ну, хорошо, а где ж эти господа, которые покупают фонтаны и водопады?
 Тут дело, конечно, прояснилось, и конторщики, согнув свои спины, не без ужаса поняли, что перед ними находится сам коммерции советник Лундберг.
 Начальник конторы господин Кахилайнен кинулся навстречу и торопливо залепетал:
 — Агроном Паапури уже изволил сообщить нам о вашем приезде…
 И, суетливо пододвинув лучшее кресло, начальник конторы сказал:
 — Присаживайтесь, будьте любезны.
 Усевшись в кресло, Ионни поставил свой цилиндр на пол. И Кахилайнен, увидя это, упал духом, поняв, что это ехидный намек на их невежливость. Ведь швейцар в передней не бросился к миллионеру, чтобы принять его головной убор. Досадуя на такую оплошность, начальник конторы сам подхватил Ионнин цилиндр, бормоча:
 — Простите за нашу невнимательность.
 Он сунул цилиндр мальчишке-посыльному, чтоб тот отнес его в переднюю. А сам, поминутно кланяясь, стал предупредительно угощать Ионни сигарами.
 Ионни находился еще под свежим впечатлением своей обиды на этих деляг из „Лесного товарищества“. ИI он именно с этого начал беседу. Неумело держа сигару и руках, он сказал с обидой в голосе:
 — Сейчас хотел лес продать, да попались мне такие дельцы, черт бы их драл, что все мое дело чуть не сорвали. Хотели проглотить меня с потрохами.
 Кахилайнен держался с достоинством и, приводя в порядок свои бумаги на столе, сказал, согласившись:
 — Конечно, среди нас, коммерсантов, к сожалению, нередко встречаются люди с низменной моралью.
 Присутствие миллионера заставило Кахилайнена сосредоточить все свои умственные силы. Ему не хотелось ударить в грязь лицом перед такой особой. Старательно подбирая слова, он продолжал:
 — Кстати о морали. Так называемая высокая мораль может развиваться и держаться в деловом мире, лишь опираясь на большие капиталы. А те, кто пускает в оборот малые капиталы, вынуждены возмещать недостаток капитала дурной моралью.
 Ионни выслушивал его рассуждения, но и только. Иностранное слово „мораль“ затемняло все остальные более или менее понятные слова. Впрочем, Ионни был доволен и этим. Однако и тут, оказывается, пустились в рассуждения. Нет, у Ионни не зря возникло недоверие к этим господам. Уж слишком открыто они принимают его за дурака. Забивают ему голову словами, чтоб сбить цену на товар.
 Из осторожности он тотчас намекнул, что обмануть его — это напрасный труд. Он соврал:
 — Этим делягам я прямо сказал, что умного человека бесполезно обманывать. Умный человек сразу увидит, кого и как надо толкнуть, чтоб самому не упасть.
 — Совершенно справедливо-с, — только и мог ответить Кахилайнен.
 В устах знаменитого дельца — коммерции советника Лундберга — такое изречение казалось мудростью коммерческой жизни. Над этим изречением Кахилайнен призадумался и в ответ глубокомысленно произнес:
 — В деловой жизни, разумеется, нужно подходить к каждому событию и к каждому человеку объективно, не давая волю своим субъективным чувствам…


* * *

 Понемногу разговор подошел к делу о водопаде. Кахилайнен сказал:
 — Агроном Паапури любезно сообщил нам по телефону о вашем деле.
 Ионни ответил:
 — Да, хочу избавиться от этой моей громадины Паухукоски.
 — Ах, вот как? — с изумлением переспросил Кахилайнен. — Значит, речь идет о водопаде Паухукоски?
 „Акционерное общество“ не раз уже делало попытку купить этот водопад, но иностранная компания „Гессельшафт“ по ряду причин не соглашалась продать его. Кахилайнен сообразил, что „коммерции советник“ приобрел этот водопад у иностранцев.
 — Вы, значит, недавно купили его? — спросил он. Ионни ответил:
 — Да, купил там землю, леса, дом. И в общей куче попался мне этот водопад. Теперь хочу его сбыть. На что мне эта громадина?
 Кахилайнен обрадовался и сделал попытку разузнать цену, но Ионни опередил его, спросив:
 — А сколько вы мне выложите за него?
 Тут Кахилайнен задумался. Он считал коммерции советника Лундберга весьма осведомленным в этом деле и поэтому решил не прибегать к уловкам, а действовать открыто. Он сказал:
 — Как вам известно, лошадиная сила сейчас оценивается примерно в сто марок. Стало быть, Паухукоски стоит около двух миллионов. Но времена сейчас плохие, неустойчивые. Могут пройти десятки лет, прежде чем удастся реализовать этот водопад. И тогда убытки в процентах будут весьма велики. Все это следует принять во внимание для того, чтобы определить реальную цену этого водопада.
 В Ионниной голове стали путаться огромные миллионные суммы. Но тут же его охватили подозрения, и он, нахмурившись, проворчал:
 — Опять эти ваши „плохие времена“. Другие как раз и наживаются в плохие времена, а не в хорошие.
 Такая непреклонность „коммерции советника“ восхитила Кахилайнеиа, и он вынужден был согласиться:
 — Да, вы совершенно правы.
 И тут Кахилайнен снова без утайки сообщил, что среди акционеров общества уже ходили разговоры о водопаде Паухукоски, и тогда предполагалось заплатить за него миллион.
 Ионни с радостью ухватился за это, но сказал сдержанно:
 — Что ж, можно с этого и начать торговаться.
 Таким образом, сделка стала улаживаться.
 Однако столь большое событие требовало общего решения всех акционеров. Кахилайнен обещал собрать всех в пятницу для того, чтобы закончить сделку.
 Ионни почувствовал себя миллионером. Наконец-то предсказание его тезки сбылось.
 Погруженный в сладкие мечты, он покинул „Акционерное общество“. Его провожали с поклонами и извинениями.


8

 Эта сделка была давно желанной для „Акционерного общества“. И по этой причине акционеров срочно созвали на пятницу обсудить дело.
 В конторе общества поднялась великая суета. Шли горячие дни, заполненные оживленными разговорами и хлопотами.
 В таких же горячих хлопотах пребывала и невеста Ионни — колбасница Лиза. Она уже полностью договорилась о покупке кожевенного магазина. И теперь владелец этого магазина подыскал себе новое поприще для своей коммерческой деятельности. Он собирался открыть кинотеатр. Для этой цели он уже арендовал помещение, купил все необходимое и ждал только возвращения Ионни, чтобы получить деньги и оплатить покупки.
 Мало-помалу смирилась и Лизина сестра. Лиза специально подослала к ней сваху Кайсу, чтобы та урезонила сестру и посоветовала ей примириться с семейными обстоятельствами.
 Вот и сейчас, посасывая свою трубочку, Кайса терпеливо разъясняла Лизиной сестре:
 — Ну и что из того, что он босяк? Ведь по паспорту он числится как портовый рабочий, а не как босяк. Ведь многие и не знают, что он собой представляет. А кроме того, разница между господами и босяками не так уж велика. Правда, босяк ест плохо, но зато говорит смачно. А те, наоборот, едят жирно, а говорят бедно. Вот это и уравновешивает тех и других.
 Эта неприкрашенная истина почему-то подействовала на сестру. Она покорилась воле бога и даже стала уговаривать своего мужа, портного второго разряда, примириться с этим неравным браком сестры.
 Сестрин муж тоже, наконец, уступил. Забыв свой высокий чин портного, он одобрил босяка. И даже так выразился о нем:
 — Ладно, пусть будет босяк. А если у него водятся деньжонки, то я, конечно, против него ничего не имею.
 Сестра дополнила его мысль:
 — Если у него есть деньги, значит, он уже не босяк, а вполне порядочный господин.
 Вскоре состоялось примирение с Лизой. И теперь жизнь колбасницы Лизы окончательно прояснилась и засверкала, как начищенная медь.


* * *

 Продолжим рассказ.
 Покинув последнюю контору, Ионни, согласно обещанию, отправился на свидание со своим новым другом агрономом, который поджидал его в гостинице. Увидев, наконец, Ионии, агроном выскочил в переднюю встретить его.
 И с этого момента началась веселая пирушка.
 Ионни, возомнивший себя миллионером, решил, что теперь его средства позволяют жить и пить, как хочется. Он стал хвастаться удачными сделками и своим умом. И, хвастаясь, произнес с немалой гордостью:
 — Я такой крепкий парень, что все могу сделать, если только захочу. Я начал с двух тысяч, а теперь уже миллионами ворочаю. Я даже не с двух тысяч начал, а самое первое начало у меня из ничего возникло. А теперь вот что со мной!
 Ионни сидел за столом, грузный и тяжелый, и стул под ним потрескивал в тон его речи.
 Агроном тоже принялся расхваливать Ионни. С восхищением он стал превозносить его энергию, его способности, ум и коммерческий такт.
 Ионни прервал его и со смелостью пьяного сказал:
 — Никакой тут лишней посудины не требуется — ума и прочего.
 И, разгоряченный, крикнул:
 — А вот когда счастье подвернется тебе — тут и принимайся за дело: кушай жирно, пей коньяк и ворочай миллионами. И тогда готов из тебя отличный коммерции советник.
 Авторитет „коммерции советника“ подействовал так, что агроном принял его речи за великую мудрость.
 По мере того как оба они пьянели, крепла их дружба и развязывались языки.
 Под конец Ионни, еще больше захмелев, начал говорить всякие сальности. Авторитет „коммерции советника“ сказался и в этом. Агроном не отставал от него и даже радовался, чувствуя, что он, наконец, освободился от привычной, но неискренней сдержанности городского человека. И когда Ионни отпустил одну весьма вольную босяцкую шутку, агроном пришел в восторг от такой „народности“ и в свою очередь рассказал такое, что иной раз произносится только лишь в компании внешне изящных господ, да и то при достаточно толстых стенах.
 Ликующий агроном спросил Ионни:
 — Кстати, дядя, вы все еще холостой?
 Ионни подтвердил это, но добавил:
 — Нынче, впрочем, подумываю о женитьбе.
 В его пьяной голове промелькнуло воспоминание о не полученных еще двадцати тысячах колбасницы Лизы.
 Тут агронома осенила блестящая мысль. Узнав, что советник горит желанием жениться, он предложил Ионни богатую невесту. Захлебываясь от восторга, он сообщил:
 — Я порекомендую дяде одну подходящую вдову. И в этом деле я сам буду сватом.
 Агроном имел в виду одну свою знакомую вдову. Предполагалось, что у нее около полумиллиона. И хотя вдова эта в поэтическом смысле не представляла собой ничего особенного — она была всего лишь неплохой хозяюшкой, однако женихов у нее хватало. Но она всем отказывала, так как, по ее мнению, все они были слишком молоды и легкомысленны. Она боялась, что они растратят ее богатство. И поджидала для себя более степенного и более состоятельного мужа.
 И тут агроному показалось, что Ионни создан именно для нее. Поэтому он и стал восхвалять эту вдовушку, Марию Коура.
 Первоначально Ионни безучастно отнесся к его славословию, так как он был обручен со своей колбасницей Лизой. Однако непомерные похвалы, полумиллионное состояние и прочее настроили Ионни на новый лад. Он вдруг спросил агронома деловым тоном:
 — Объясни, что за баба?
 Охмелевший агроном пустился в подробнейшие описания и в заключение сказал:
 — По виду она пухленькая, но с точки зрения эстетики не слишком еще полна. А главное, у нее много женихов. И это тоже что-нибудь да значит.
 На это Ионни, словно торгуясь, возразил:
 — А на что мне эти ее парни? Это вовсе ничего не обозначает, если у бабы много женихов. Ведь некоторые из них рассчитывают на ее богатство.
 Под воздействием винных паров друзья долго еще болтали о вдове Марии Коура. И мы не беремся всего здесь передать.
 В общем до наступления полуночи Ионни полностью уступил во всем. Он вычеркнул из своего сердца Лизу и обещал жениться на вдове.
 Утром протрезвившийся агроном отнюдь не оставил своих намерений. Он позвонил Марии Коура и напрямик рассказал ей обо всем. Вдова, к некоторому его удивлению, немедленно дала свое согласие на этот брак. Ведь ей и во сне не снилось получить в женихи такого богатейшего хельсинкского коммерсанта.
 Перед Ионни замелькал новый миллион вдобавок к его прежним. Словно какое-то бурное течение несло Иояни к берегам богатства.
 А времена, конечно, были неважные. Многим приходилось туго. И вот в компанию к загулявшим Ионни и агроному втерлась некая жертва тяжелых времен—отставной полковник Порхола. Это был хороший знакомый агронома.
 В свое время этот полковник выгодно женился, разбогател, купил большие поместья и даже завод. Но затем он стал жить не по средствам. Кутил, играл, держал отличных коней, и все его богатство постепенно расползлось по всем швам. Сейчас он полностью обанкротился. Но кредиторы обещали его пощадить, если он уплатит им двадцать пять процентов, что составляло двести пятьдесят тысяч марок.
 Полковник пытался раздобыть эту сумму, но тщетно. Его и раньше считали придурковатым, а в последнее время от беспробудного пьянства он вовсе одурел. Поговаривали даже, что у него начинается белая горячка. Но он жил все еще шикарно, и его форма блестела, как на параде. Он долго служил в России, поэтому мало знал хельсинкский свет, и нет ничего удивительного, что он не был знаком с Лундбергом.
 И вот он, находясь уже в „градусе“, присоединился к компании. Ионни с агрономом тоже были в меру пьяны. Агроном стал их знакомить.
 — Дядя Лундберг из Хельсинки, — сказал он, гордясь своим близким знакомством с „коммерции советником“. И тотчас добавил: — Дядя не любит титулов.
 — Долой титулы! — тут же выкрикнул Ионни.
 В общем полковник Порхола вмиг получил новоиспеченного дядюшку. Началось веселье.
 Изрядно выпив, полковник все же не забыл о своих денежных затруднениях. Он начал с жалобы на тяжелые времена:
 — Плохие времена пошли в наших банках. Нигде денег нет.
 Пьяный Ионни, возгордясь своим богатством, сказал:
 — Не знаю. Лично у меня скоро будет миллион. Услышав об этом, полковник тотчас завел разговор о ссуде. Агроном стал ему помогать.
 — Дядюшка, — сказал полковник, — а не соблаговолите ли вы одолжить мне некоторую сумму? Я уплатил бы вам более значительные проценты, чем платит банк.
 Ионни, пьяный и жадный, прельстился на большие проценты. Он сразу согласился дать взаймы. И даже заважничал, что может одолжить офицеру.
 — А сколько тебе надо? — спросил он.
 Услышав, что офицеру нужно четверть миллиона, он спокойно сказал:
 — Ну, это можно. Только ты обожди пару дней. В пятницу на моей бумаге кресты поставят в конторе. И тогда я тебе одолжу.
 Полковник был „спасен“. От радости он заказал лучший коньяк и зернистую икру. И тут пошло пьянство и обжорство по всем правилам богатых людей.
 Выпивая, торговались насчет процентов. Полковник заявил:
 — Я заплачу вам дядюшка, шесть процентов.
 Но Ионни вдруг потребовал семь.
 — Плати семь или ступай к черту! — орал он.
 Полковник пытался отстаивать шесть и приводил убедительные резоны, говоря, что таких зверских процентов вообще никто не платит. Но Ионни трудно было сбить с его позиций. Полковник твердил:
 — Семь — это слишком, дядя. Я вам заплачу шесть. Да, дядя, шесть.
 Поскольку Ионни не пришлось тотчас же раскошеливаться, то он согласился, наконец, и на шесть. Свою сделку они утвердили рукопожатием. И дальше пошел пир горой.
 Агронома устрашало такое расточительство. Он бормотал:
 — Господа, может хватит уже?
 Но Ионни вел себя как заправский миллионер, не грустя о деньгах.
 Стараясь произнести мудрую фразу, он сказал:
 — У миллионера не должно быть кошелька, но деньги он должен иметь в каждом кармане. Иначе никто не поймет, что это миллионер.


* * *

 На другой день протрезвились.
 Агроному очень хотелось поехать вместе с Ионни сватать вдову Марию Коура, но она жила более чем в ста километрах от Тампере, агроному же предстояла служебная поездка.
 По этой причине они условились, что Ионни сначала поедет к вдове один, чтоб познакомиться с ней и поговорить.
 — Это скромная и простая женщина, — пояснил агроном. — Дяде не придется испытывать перед ней чувство стеснения.
 Ионни не имел привычки стесняться, и поэтому замечание агронома не произвело на него впечатления.
 Подметив, как почтительно ухаживают за ним в гостинице, Ионни и сам теперь стал держаться с достоинством миллионера.
 Вот и сейчас швейцар почтительно поклонился ему, открывая двери. Конечно, это казалось странным и необычайным, но Ионни принял это как должное и спокойно заметил:
 — Богача всегда можно узнать по другим людям.
 Ему показалось однако, что фразу эту не поймет агроном, и поэтому он стал пояснять свою мысль:
 — Я говорю, что в этой жизни как только зазвенит в кармане у человека, так сразу все другие люди с ума сходят. Они сразу узнают, у кого шерсть блестит.
 Агроном подтвердил:
 — Ведь деньги — основа всего. Дядя понимает конечно, что экономика зиждется на том базисе, который…
 И тут агроном пустился в длиннейшие научные рассуждения по этому поводу.
 Торопливо подошел полковник Порхола. Теперь он боялся даже на минуту выпустить из рук своего спасителя — „коммерции советника“.
 Узнав, что Ионни собирается ехать к вдове Коура, он попросил разрешения подвезти „дядю“ в собственной карете на шикарной паре лошадей. Он сказал Ионни:
 — Я еду по делу на свою фабрику. Это как раз недалеко от имения вдовы. Может быть, вы, дядюшка, соблаговолите согласиться поехать в моем экипаже?
 Ионни, конечно, тотчас дал свое согласие. И они договорились о времени отъезда.
 А пока что Ионни направился в город по своим делам.
 Выйдя по делам в город, Ионни Лумпери попал на новый жизненный путь, который привел его еще ближе к могиле и к воскресению.
 Собираясь ехать свататься к вдове, Ионни решил купить новую рубашку, так как у него не было времени постирать ту, которую он носил.
 Старая привычка потянула его на рынок, где можно было купить товар подешевле.
 Как известно, рынок Тампере славится на весь мир своими мошенниками. Сначала, правда, эти мошенники не обратили внимания на Ионни. Чутье подсказало им, что у такого вряд ли они что найдут. Тем не менее они, как и вся базарная публика, заприметили Ионни, который во всех отношениях был здесь невиданным явлением.
 Ионни стал торговаться с какой-то деревенской хозяйкой о цене рубашки. Хозяйка недорого взяла с него за приличную домодельную рубашку. Расплачиваясь, Ионни достал сто марок — последнюю бумажку из первой тысячи. Мошенники тотчас подметили это обстоятельство и решили, что Ионни для них подходящая добыча.
 Один из мошенников подлетел к Ионни с любезным вопросом:
 — Откуда заявились к нам, хозяин?
 Ионни добродушно ответил, что он приехал из Хельсинки. Услышав об этом, хозяйка домодельных рубашек торопливо спросила:
 — А чем там, скажите, занимается Микко, сын Туюри? Три года назад он поехал туда искать работу, и с тех пор о нем ничего не слышно.
 Ионни ответил, что не знает такого, поскольку он сам работает по морским делам.
 Воры заставили хозяйку прекратить расспросы. Почуяв сто марок, они точно слепни окружили Ионни и быстренько оттеснили его от хозяйки.
 К Ионни вплотную подошел Антти Танакка. Это был толстяк с прищуренными глазками. Маленький и крепкий как чурбан, он, подойдя, напрямик спросил Ионни:
 — Ты из каких — босяк или вор?
 Ионни беспечно ответил:
 — Обычно я среди босяков терся, но последнее время начинаю привыкать к деньгам.
 Толстяк Танакка, вытряхнув пепел из трубки на ладонь, сказал:
 — Да, я так и подумал.
 Он угадал это тонким нюхом базарного завсегдатая. В Ионни ожили прежние босяцкие навыки. Он присоединился к шайке мошенников, словно они были его старые друзья. Болтая с ними о том, о сем, он с наивной откровенностью сказал:
 — Собираюсь жениться, так вот чистую рубаху купил.


* * *

 Воры и Ионни быстро сдружились. Сначала они даром подпоили Ионии, а потом стали угощаться на его деньги, покупая водку у одного из своих людей.
 Опьянев, они шумели и кричали, и под эти крики в Ионни окончательно проснулся старый босяк.
 Толстый Танакка переспросил Ионни:
 — Значит, ты собрался свататься?
 Ионни подтвердил это. И тут среди мошенников развернулась веселая дискуссия о браке, целиком захватившая Ионни. Подвыпившие мошенники стали понемногу опутывать его своими сетями. Толстяк Танакка нарочно сказал ему:
 — Тут один из наших тоже хочет жениться. Нет ли у тебя случайно какой-нибудь богатенькой невесты для него? Мы хорошо заплатили бы тебе, как посреднику.
 Жадность одолела Ионни, и он, вспомнив свою колбасницу Лизу, которая была теперь ему ни к чему, сказал:
 — Есть у меня одна богатая. Двадцать тысяч у этой тетки. Но за это дело я должен с вас кое-что получить.
 Мошенники нарочно начали торговаться. Ионни не соглашался отдать свою Лизу кому угодно и поэтому пожелал узнать, кто будет ее женихом. Толстяк Танакка, подумав, ответил:
 — Такой у нас есть Антти Питкянен. Он тоже мечтает жениться на богатой.
 Кругом мошенники дружно засмеялись. Один из них сказал:
 — Ведь он у нас тоже богатый жених, да только скрывает свои деньги.
 Ионни поверил, что его друг Антти имеет деньжонки, нажитые на торговых сделках. Ведь он и ему уладил сделку с лесом. Ну что ж, такому хорошему человеку Ионни охотно уступит свою Лизу.
 Снова начался торг, который мошенники учинили, чтоб подольше задержать Ионни в своей компании. Уж очень им хотелось вытряхнуть из него то, что у него было.
 Танакка предложил две тысячи за посредничество. Но Ионни потребовал пять.
 День подходил к концу, и с ним заканчивались сто марок Ионни. Однако сделка все еще не завершилась. Правда, Ионни уступил и дошел до четырех тысяч, но воры не соглашались. И дело у них дошло чуть не до драки.
 В общем в этот день ни на чем не порешили. А этого и хотели мошенники. Они теперь решили не выпускать его из виду, так как заметили, что у него имеется тысяча марок помимо истраченного.
 Узнав, что Ионни завтра едет свататься к вдове, они решили отправиться следом за ним, чтобы обобрать его где-нибудь там в деревне.
 Толстяк Танакка нарочно сказал ему:
 — Как вернешься в Тампере, приходи прямо на базар, и я тебе уплачу четыре тысячи наличными.
 Ионни был доволен, что сосватал свою Лизу и что его обязанности будет выполнять такой приличный человек, как Антти Питкянен.
 Шатаясь и спотыкаясь, Ионни потащился спать в гостиницу.


* * *

 Наутро главный агент Пекури явился продавать коммерции советнику Лундбергу Ионнину усадьбу Пунтури.
 Пекури начал с глубоких извинений, когда его впустили к Ионни. Низко кланяясь, он почтительно сказал:
 — Прошу извинить за смелость… Слышал стороной, что вы хотели бы приобрести имение… Имею счастье предложить вам одно чудесное поместье…
 И тут он принялся многословно расхваливать Ионнино имение.
 — По отзывам знатоков, — сказал он, — это поместье стоит двести тысяч, но владельцу весьма нужны деньги, и поэтому он согласен продать за сто пятьдесят тысяч марок.
 Ионни навострил уши. Ведь такой редкий случай — двести тысяч можно приобрести за сто пятьдесят тысяч.
 Опытный агент сразу понял, что здесь будет удача. Слова его потекли, как журчащий ручей. Он с таким вдохновением расхвалил поместье, что Ионни попался на удочку. Однако цена этого имения не устраивала Ионни, и он на всякий случай стал хулить то, что ему предлагали.
 — Все здешние земли я отлично знаю, — соврал он. — Умный человек и даром не возьмет то, что вы стараетесь мне подсунуть.
 Не переставая кланяться, Пекури пылко воскликнул:
 — Именно только лишь умный человек и приобретет эту усадьбу.
 Начался яростный торг.
 Спустя немного времени Ионни купил свое поместье, согласившись заплатить за него сто десять тысяч.
 Договорились в пятницу подписать купчую. К этому времени Ионни рассчитывал получить деньги за свой лес, проданный „Лесному товариществу“.
 — Итак, в пятницу я вам заплачу наличными, — с важностью подтвердил Ионни на прощанье. — Я человек порядка, и у меня все как в аптеке.
 Попозже к Ионни заглянул агроном. Он навестил дядю перед своей служебной поездкой.
 Ионни небрежно рассказал ему о своей новой сделке:
 — Еще тут купил одно именьице за бесценок.
 Агроном стал расспрашивать, какова покупка, но Ионни сегодня не хотелось много болтать. Он не доспал после вчерашнего излишества и поэтому говорил вяло. Зевая, он пробурчал:
 — Настроился покупать и продавать то, что само лезет в руки.
 Но сквозь ленивую его речь видно было, что он очень доволен новой своей сделкой.
 Агент Пекури тоже был очень доволен. Ведь контора предложила ему продать имение за сто тысяч, а он ухитрился „сбагрить“ его за сто десять тысяч. Уж пять-то тысяч он наверняка получит в свою пользу. Такого жирного кусочка ему еще никогда не случалось отхватывать. Он так обрадовался, что заложил свой велосипед за сто марок и устроил своим друзьям отличный пир, на котором было произнесено немало восторженных речей в честь коммерческой гениальности Пекури.
 — Спасти нашу любимую родину может только лишь национальный класс коммерсантов! — с воодушевлением сказал один.
 Другой подтвердил:
 — Хоть нас, коммерсантов, нередко и бранят, но пусть эти вредные хулители помнят, что всем остальным людям не так-то уж плохо живется возле тех высоких куч добра, какие мы собираем, а иной раз и тратим.
 Тут коммерсанты несколько раз прокричали здравицу крупнейшему капиталисту — отсутствующему Ионни, который умеет складывать купленные имения, все равно как дрова, в одну кучу.
 Подвыпивший Пекури так и не смог сегодня отправиться к асессору Румпулиини, чтобы завершить с ним еще одну сделку. Но в пятницу он непременно выкупит свой велосипед и тогда посетит Румпулиини.


* * *

 Итак, на новой сделке Ионни снова заработал значительную сумму. Это позволило ему жить теперь на более широкую ногу.
 К обеду он заказал шампанское.
 Стеснительному агроному показалось, что он злоупотребляет гостеприимством „коммерции советника“. Он даже воспротивился покупке шампанского, сказав:
 — Слишком много денег уходит у дяди.
 Но Ионни тоном миллионера ответил:
 — Миллионы нужно не только складывать, но и разбрасывать, а то слишком высокий штабель получится.
 Выпивая, беседовали о миллионах. В каждой мысли Ионни агроном улавливал глубокую мудрость. И Ионни теперь возвысился в его глазах, как высокая башня.
 Захмелев, Ионни снова впал в вялое состояние. И только на минуту оживился, когда ему пришла мысль перепродать кому-нибудь то имение, которое он купил сегодня у Пекури.
 — Тысяч за двести я бы спустил его, — сказал Ионии агроному. — Нет ли у тебя покупателя?
 Услужливый агроном тотчас пришел на помощь. Он оказал, что у него имеется один знакомый, некто асессор Румпулиини, который как раз ищет имение стоимостью в двести тысяч.
 Агроном стал расспрашивать, что за имение и как оно называется, но Ионни не мог удовлетворить его любопытство. Он сказал:
 — Кажется, Пекури называл эту усадьбу „Исолохко“, А надо сказать, что агент Пекури действительно упоминал это название, которое официально значилось за усадьбой Пунтури. Но Ионни и агроном об этом не знали. И это усилило путаницу.
 В общем агроном с большой угодливостью побежал звонить Румпулиини. Асессору понравилась рекомендация агронома. Но когда он узнал, что это имение принадлежит коммерции советнику Лундбергу, он и вовсе пришел в восторг и даже решил пока не осматривать имения. Он обещал в пятницу побывать в Тампере, чтоб завершить сделку в гостинице.
 Следует сказать, что агроном не был в курсе всех дел асессора. Он, например, не знал, что вдовец Румпулиини сватается к вдове Марии Коуру. И не знал, что вдова колеблется, так как Румпулиини имел всего сто тысяч, а она рассчитывала выйти замуж за человека, у которого не менее двухсот тысяч.
 Именно поэтому Румпулиини решил занять где-нибудь сто тысяч, чтобы купить большое имение и тем самым сделаться желанным женихом в глазах Марии.
 Однако занять сто тысяч оказалось нелегким делом. Румпулиини всюду об этом разузнавал и даже позвонил и ту самую контору, которая, по рекомендации Антти Питкянена, взялась продать Иониино имение с помощью агента Пекури.
 Владелец этой конторы, коммерсант Тиуруиен, ничего не мог обещать Румпулиини, но сказал, что он будет иметь в виду его дело.
 А в конторе в этот момент торчал Антти Питкянен. Он рассчитывал получить какое-нибудь мелкое дельце, чтоб заработать несколько марок. Владелец конторы, скорей ради смеха, чем серьезно, сказал Антти:
 — Вот раздобудь для одного богача сто тысяч, и тогда начнутся для тебя сладкие деньки.
 Антти меланхолично махнул рукой и вышел из конторы побродить по улицам.
 На улице он случайно встретил Ионни. Заработав так много на своих коммерческих сделках, Ионни расщедрился и подарил Антти десять марок. При этом с воодушевлением заговорил о своих богатствах и о том, как он одолжил одному полковнику четверть миллиона.
 Тогда Антти стал улаживать дело Румпулиини. Но Ионни заупрямился.
 — Я бедным в долг не даю, — жестко сказал он, — Даю только богатым. И то под хороший процент.
 Антти воскликнул:
 — Я ручаюсь, что Румпулиини богат!
 Это меняло дело, и Ионни решил дать в долг Румпулиини из тех денег, что он получит с него за свое имение Исолохко.
 Он велел Антти к назначенному сроку доставить в гостиницу этого богатого асессора Румпулиини.
 Таким образом асессор был „спасен“. И его надежды на взаимность вдовы превратились в уверенность.
 Ионни же, благодаря своим миллионам, получил в его лице опасного соперника.
 Конечно, Ионни об этом не знал. Он выпивал себе на прощанье с Антти и благодушно болтал с ним о миллионах.
 Вспомнив научные речи агронома Паапури, Ионни заявил:
 — У меня, братец ты мой, правильная политэкономия. Мне в раю миллион не нужен. Я желаю в земной жизни получить с него хороший процент.
 Ослабевший от вина Антти, услышав о рае, ухватился было за эту божественную тему, но ничего особенного он не мог сказать. Он только пролепетал:
 — Да уж там… в раю… миллион… ни к чему…
 Растаяв от блаженных размышлений, Ионни продолжал:
 — Ведь я что говорю своей душе? Уж если, говорю, ты, моя сестрица, блистаешь возле миллиона, то не позабудь о своем грешном теле — предоставь ему все, что полагается получить с миллиона…
 Со всей серьезностью Ионни добавил:
 — Душа должна быть свободна, как ветер. Миллион пусть себе кружит по белому свету, чтоб душа к нему не пристрастилась. А жить надо только лишь на проценты с капитала. Это самая правильная политэкономия…
 Антти слушал, мало что понимая. Его голова на длинной и худой шее все чаще и чаще склонялась к столу. И он, наконец, заснул от усталости.
 Заснул и Ионни под свои сладкие детские мечты о миллионе.


9

 Тем временем полковник Порхола договорился с кредиторами. Они, конечно, поверили ему, узнав, что в деле участвует сам коммерции советник Лундберг.
 И вот теперь полковник в роскошной коляске катил на свой завод. Рядом торжественно восседал Ионни в своем цилиндре и фраке.
 Стараясь угодить советнику, полковник не переставая рассказывал ему о своей бурной жизни и военных походах. В молодые годы он был участником турецкой войны.
 Таким образом они доехали в коляске до земель вдовы Марии Коуру.
 Что касается денежной ссуды, то они условились встретиться в пятницу — в этот день Ионни сам завезет деньги к полковнику на дом.


* * *

 Вдова Мария Коуру с нетерпением ожидала приезда жениха. В доме все было вымыто и вычищено. Все было подготовлено для встречи богатого хельсинкского жениха.
 Будучи женщиной благонравной, Мария пригласила к себе в качестве так называемого „передника“ одну знакомую барышню по имени Риипио. Такой „передник“ был необходим, чтобы молва не приписала ей каких-либо безнравственных поступков.
 Мария уже много слышала о странностях жениха и теперь сгорала от любопытства поскорей увидеть его.
 Наконец шикарная коляска подъехала к усадьбе, Мария тотчас узнала полковника и поняла, что сидящий с ним рядом господин в цилиндре — ее жених. Она разволновалась. В доме все перешли на шепот и стали ходить на цыпочках.
 Карета с полковником уехала. И Ионии один направился к двери. Невеста послала прислугу встретить его.
 Ионии провели в гостиную, и туда же, смущаясь, вошла хозяйка-невеста.
 Ионни осведомился, как полагается в хороших домах:
 — Здесь, что ли, проживает вдова Коуру?
 — Это я, — смущенно ответила хозяйка.
 Прокашлявшись, Ионни сообщил:
 — Тут мы с агрономом Паапури вспрыскивали миллионные сделки, так он сказал тогда, что мне не помешало бы заехать к вам.
 — Добро пожаловать! — застенчиво промолвила хозяйка.
 Барышня Риипио промолчала, сделав глубокий книксен. Но когда она вместе с Марией вышла по хозяйству, она воскликнула:
 — Боже мой, как он скромен! Миллионер, а ходит в таких босяцких штанах.
 В свое время агроном сказал Марии по телефону об этой странности советника, и поэтому Мария тотчас же взяла его под свою защиту. Мария Коуру не была поэтическим существом и, защищая жениха, ответила со всей своей душевной простотой:
 — Кто в шелку, тот кругом в долгу. А у кого штаны из холста, у того и мошна не пуста.
 Вдова отлично знала нынешние времена. Видела, как эти франтоватые помещики расставались со своими усадьбами.
 — Жизнь — не танцы, — сказала она барышне нравоучительным тоном. — Зря не бывает, чтобы полковники возили в своих колясках бог знает кого. Штаны тут ни при чем.


* * *

 Между тем Ионни приглядывался к дому. Осмотрел дворы и сараи и все время пытался завязать разговор, но невеста, стесняясь, отмалчивалась.
 Наконец обед был готов. Ионни одного посадили за стол, а невеста и прочие лица прислуживали.
 Ионни принялся есть со своим обычным аппетитом Самсона. К тому же он два дня жил только выпивкой, а теперь перед ним на столе стояли чудесные блюда. Так что он с устрашающей хваткой взялся за еду. И почти сразу опорожнил пару тарелок.
 Уминая рыбу, он уже, как бык, посматривал сбоку на тарелку с мясом, чтоб тотчас же боднуть в эту сторону.
 Невеста, покорная и робкая, суетилась и прислуживала, а он размышлял, с чего ему начать разговор. Непомерный аппетит чуть не спутал все его планы, однако, сделав над собой усилие, он ухватился за вступительную часть речи. Нацелившись на тарелку с колбасой, он неожиданно объявил:
 — Пророк Магомет — это был хороший, понимающий пророчина. Он неглупую веру сочинил, но вот свинину он зря запретил людям кушать.
 Хозяйка поняла, что тема историческая, и, еще больше застеснявшись своей необразованности, тихо произнесла:
 — Да, история о нем писала. Но, конечно, не у каждого хватает времени углубиться в историю.
 Ионни, продолжая жевать, сказал на это:
 — Нет, история мне хорошо понятна. Как-то раз Ханкку загнул, будто религия заставляет турецкого султана держать много жен. Но я этому Ханкку прямо сказал: „При чем, говорю, тут религия, если у султана водятся миллионы. Если б не миллионы, его бы сразу забрали“.
 — Религия наставляет нас на путь истины, — пролепетала вдова.
 Но Ионни, не обратив внимания на ее слова, продолжил историческую тему:
 — Этому Ханкку я прямо сказал: „Паршивый из тебя историк получается“.
 Ионни запомнил два-три слова, какие любил произносить полковник, и теперь, вспомнив об этих словах, пожелал блеснуть ими. Он сказал:
 — У турецкого султана — этикет и культура, а не религия.
 Иностранные слова еще больше смутили невесту. Такие слова она не все понимала. И теперь почувствовала себя совершенно ничтожной.
 На минуту в столовую вошла барышня Риипио, и это прервало Ионни его планомерный ход сватовства.
 Тотчас после ее ухода Ионни продолжил свою речь. И на этот раз он подошел несколько ближе к делу, торопливо заявив:
 — Ну и народу же в Хельсинки на рынке! Бывало, выйдешь туда, и в глазах рябит — до того много людей.
 Прожевав изрядный кусок, он сделал еще шаг, чтоб приблизиться к цели:
 — Удивленье берет, сколько хлопот у баб, чтоб произвести столько народу!
 К этому разговору несмело присоединилась вдова:
 — Да, в Хельсинки много народу. Все деревенские туда едут. Здесь даже прислуги не достать.
 Но эта тема решительно не заинтересовала Ионни. Он упрямо шел к своей цели и, продолжая жевать, веско сказал:
 — С самого начала истории узаконено, что надо размножаться и наполнять землю. Иначе не хватило бы солдат и рабочих.
 Такая гражданская сознательность понравилась вдове, и она смиренно и благочестиво произнесла:
 — Да… Господь узаконил эти дела.
 Тут Ионни испытал некоторое благорастворение чувств, когда подумал о сердечной стороне того дела, которое привело его сюда. Проглотив разжеванное и откашлявшись, он заговорил в приподнятом тоне:
 — Ведь каждый мужчина, даже если он любимец денег, должен хоть раз в своей жизни испытать чувство любви. Иначе — грош цена такому мужчине.
 Отодвинув тарелку в сторону, Ионни дополнил свою мысль:
 — Мы же не знаем, когда смерть постучится в нашу дверь. А когда постучится, будет уже поздно исполнить желание нашего сердца.
 Эти слова умилили вдову, и она чуть не прослезилась. Кое-как ей удалось выговорить сквозь свое волнение:
 — Да, надо успеть… Прежде чем по дереву стукнет топор для досок нашего гроба…


* * *

 Тут Ионни заметил, что пора встать из-за стола, ибо все посудины были по одному разу опорожнены.
 Он встал, полный новых сил для решительной схватки. Вытерев рот, он сказал:
 — Ведь я, собственно говоря, приехал по тому самому делу, о котором мне болтал агроном.
 Хозяйка догадалась, о чем речь, но промолчала, смирившись перед судьбой. Ионни неожиданно спросил:
 — Так, значит, у тебя полмиллиона имеется?
 Вдова подтвердила это.
 — По описи полмиллиона, — сказала она, — но господь был милостив, и теперь у меня проценты наросли с его благословения.
 Ионни одобрительно отозвался об этом деле, сказав:
 — Приходится господу богу заглядывать и в банковские книги, чтоб побольше начислить процентов тому, у кого больше денег.
 С восхищением Ионни добавил:
 — Умен старик — этот верхний житель!
 Немного помолчав, Ионни заговорил о своем состоянии:
 — В первой же моей сделке с лесом я заработал тысяч двести. Потом с водопада оторвал чистый миллион. Потом выгодно перепродал имение. Так что у меня хватает денег.
 Ионии был уверен, что он говорит истинную правду, и поэтому хвастался искренно, от всей души.
 — Ведь начал-то я без гроша в кармане, — сказал он. — А затем повезло мне, и я выиграл в лотерею.
 Да, он признался, что ему просто посчастливилось. И об этом он так выразился:
 — Уж если бог начнет благословлять, то он не станет скупиться. Ведь он благословляет-то не из своего кармана. Он просто перекидывает от одного к другому то, что у него есть. Так что господнее благословение — это, можно сказать, палка о двух концах.
 Вдова сейчас была не в силах размышлять о чем-нибудь глубокомысленном, и поэтому она покорно согласилась с тем, что сказал Ионни.
 Впрочем, ухвативши некоторый смысл сказанного, она благочестивым тоном произнесла:
 — Если б каждый из нас покорно становился под эту палку, так и не было бы горя и страдания у людей.


10

 Итак, они договорились обо всем. Однако хозяйка отложила обручение до следующего воскресенья. Семья строго соблюдала добрые старые обычаи, по которым родители, если они живы, должны присутствовать при обручении дочери. Старики же не могли приехать раньше воскресенья.
 Это устраивало Ионни. Он рассчитывал до воскресенья продать водопад и завершить сделки с покупкой и продажей имений. К воскресенью, вероятно, и эти деляги из лесной конторы успеют пересчитать деревья в его лесу. Помимо того, к этому сроку ему непременно хотелось пристроить замуж свою бывшую невесту Лизу и за это получить малую толику денег.
 Прощаясь, Ионни заставил свою новую невесту Марию Коуру произнести клятву. Он сказал:
 — Надо бы нам кресты поставить под нашим согласием.
 Вдова не поняла, что речь идет о письменном согласии, и, свернув разговор на божественную тему, с чувством волнения произнесла:
 — Каждый из нас перед господом богом дал уже такую нерушимую клятву.
 Ионни был тронут и стал уверять ее в своем постоянстве.
 — Я, — сказал он, — никогда не улыбаюсь сразу двум.
 В хозяйской коляске он отбыл в Тампере, чтобы там в первую очередь получить деньги за свою колбасницу Лизу. Ведь он улыбался теперь другой.
 Жизнь казалась ему прекрасной и поэтичной.


* * *

 Однако тамперские мошенники приготовились встретить Ионни в ином месте — на постоялом дворе Роувари.
 Этот постоялый двор находился километрах в тридцати от Тампере. И здесь мошенники нередко обирали деревенских путешественников, которых по различным причинам нельзя было раскошеливать в городе.
 Собственно говоря, тамперские жулики тайно арендовали этот дом для своих воровских целей. И вот здесь-то они сейчас и поджидали Ионни. Они послали вперед одного из своих, чтобы тот перехватил Ионни на дороге и доставил бы его сюда для встречи с друзьями.
 Причем мошенники приехали сюда со своей водкой и закуской. А некоторые из них для отвода глаз захватили с собой всякого рода инструменты, чтобы доказать, что они рабочие, на тот случай, если полиция захватит их здесь. Так, например, толстяк Танакка, будучи в прошлом электромонтером, взял с собой всякие свои щипчики, кусачки, винты и даже, для полной достоверности, не поленился прихватить бутылку с кислотой для спайки проводов.
 В общем все было предусмотрено до мелочей. Даже водка была заранее перлита в лимонадные бутылки, чтоб полиция не подумала, что тут происходит незаконная торговля спиртным. [4] 
 Ионни прибыл на постоялый двор с охотой и интересом. Ему хотелось поскорей с кем-нибудь поделиться своей переменой. Он тотчас же присоединился к мошенникам и, выпив с ними, начал хвастаться своим удачным сватовством:
 — Тут я дал-таки жару одной вдове. Она полюбила меня и согласилась выйти замуж.
 Мошенники начали чокаться с ним, и Ионни, почувствовав себя молодым женихом, впал в лирическое состояние.


* * *

 Надо сказать, что на постоялом дворе в это время гостил знакомый хозяина, некий Хейкки Сипиля. Он с младшим братом возвращался из Тампере на двух лошадях. Там он сделал разные покупки и, между прочим, купил для хозяйственных надобностей бутылку серной кислоты.
 Эта кислота была налита в обыкновенную бутылку из-под лимонада, и поэтому Сипиля тщательно спрятал ее, чтоб кто-нибудь по ошибке не выпил этот страшнейший яд. Он спрятал эту бутылку в шкаф, который стоял на хозяйской половине.
 Мошенники же расположились в особых комнатах — в двух номерах постоялого двора. И там сейчас они занялись карточной игрой, имея намерение законным путем вытряхнуть из Ионни его тысячу марок. Ионни проигрывал деньги не жалея. На что ему эта мелочь, если вскоре в его карманах зазвенят миллионы.
 Что касается сделки насчет Лизы, то мошенники оттягивали этот вопрос и старались все больше и больше подпоить Ионни. И тот, наконец, совершенно опьянел.
 В это время Хейкки Сипиля, готовясь к отъезду, достал из шкафа все свои покупки и понес их во двор, чтоб положить в телегу. Бутылку же с серной кислотой он временно оставил на столе, боясь попортить этой жидкостью то, что он понес в телегу.
 Между тем пьяный Ионни, выйдя в коридор по своим делам, сунулся на обратном пути не в ту дверь. Шляясь по коридору с бутылкой недопитой водки, он, желая присоединиться к своим, толкнул плечом дверь в хозяйскую половину. И с пьяных глаз ввалился в комнату, где в этот момент никого не было.
 Присев за стол, Ионни влил в себя остатки водки и так и остался сидеть, ничего не соображая.
 В эту минуту в комнату вошел младший брат Сипиля. Увидев на столе бутылку с серной кислотой, он про себя выругал Хейкки за неосторожность.
 „Ведь пьяница по ошибке мог выпить этот яд“, — подумал он и, взяв бутылку, вышел во двор. И там, крикнув брату, чтоб тот не мешкал, выехал со двора в своей телеге.
 Совершенно опьяневший Ионни, посидев немного за хозяйским столом, встал, чтобы пойти к своим, но, сделав шаг, покачнулся и упал на пол, где и остался лежать в бесчувственном состоянии.
 В этот момент Хейкки Сипиля вернулся в комнату за своей бутылкой. Увидев на столе опорожненную бутылку из-под лимонада, Хейкки пришел в ужас. Он подумал, что человек, лежащий на полу, по ошибке выпил яд и теперь умирает. И в самом деле это было похоже на смерть, так как Ионни, как все хватившие через край, хрипел и испускал стоны.
 Сипиля тотчас позвал людей на помощь. Поднялась суматоха, суета, крик. Все растерялись. Никто не знал, что предпринять. Кто-то стал орать на Хейкки Сипиля:
 — Ну как можно с такой неосторожностью обращаться с ядом!
 Хейкки перетрусил. Ведь суд может обвинить его в убийстве по неосторожности. В страхе он начал бормотать:
 — Откуда же я мог знать, что так случится…
 Стали тормошить Ионни, но он не поддавался усилиям и продолжал хрипеть. Кто-то авторитетным тоном заявил:
 — Да, теперь он уже больше не оживет.
 Принялись окатывать его водой. Но в ответ на это Ионни только рычал. И хрипы в его груди усилились.
 Однако обильные потоки холодной воды привели Ионни в некоторое чувство. Приподнявшись и сев на полу, он тупо взглянул на окружающих людей.
 Переруганный Хейкки, склонившись к Ионни, крикнул ему прямо в ухо:
 — Яду выпил!
 — Что? — переспросил Ионни, не понимая.
 Хейкки сунул ему под нос пустую бутылку из-под лимонада и еще громче заорал ему в ухо:
 — Яд, яд выпил!
 — А? — опять переспросил Ионни.
 — Отраву, отраву проглотил! — что есть силы завопил Хейкки в самое Ионнино ухо.
 Тамперские воры, услышав такой шум и гам, пришли узнать, что случилось.
 Дрожащая от страха хозяйка сказала им:
 — Вот этот выпил серную кислоту и теперь умирает.
 Толстяк Танакка бросился к хозяйкиному шкафу.
 Ведь он по приезде как раз за шкаф поставил свою бутылку с серной кислотой, чтоб его друзья случайно не отравились. Конечно, он не знал, что прислуга, убирая комнату, выбросила его бутылку на помойку, полагая, что там простая вода.
 Не найдя своей бутылки за шкафом, Танакка понял, что Ионни отравился его серной кислотой. Он тихо сказал об этом своим друзьям, и те в свою очередь пришли в ужас. Ведь это пахло судебным делом и тюрьмой. Вряд ли им суд поверит, что они отравили человека не со специальной целью. Не раз они имели дело с полицией, и поэтому неудивительно, что сейчас всю эту воровскую шайку охватил страх.
 Тотчас все воры смотали свои удочки и покинули постоялый двор. Из осторожности они пошли не по дороге, а разбрелись по лесам, чтобы незаметным образом добраться до Тампере.
 Между тем Ионни все еще продолжал сидеть на полу. Однако теперь до его сознания дошло наконец, что он случайно вместо водки выпил яд. Хмель тотчас прошел. От ужаса расширив глаза, он снова переспросил:
 — Так это, черт его дери, яд был?
 Хозяин постоялого двора Роувари спокойно подтвердил:
 — Да, это был яд. Теперь ты умрешь.
 — Ой, перкеле! — вскричал Ионни страшным голосом.
 Остатки хмеля испарились. Но теперь Ионни почувствовал, что все его внутренности горят, как в огне. В ужасе он стал кричать:
 — Ой, нечистая сила! Ой, как забирает меня уже…
 Крича и ругаясь, он жаловался на жжение в желудке.
 И в самом деле Ионнин желудок, не слишком привыкший к лакомствам, с трудом переваривал обильное угощение вдовы Коуру. Чувствовалась изрядная боль и жжение.
 Мужчины вздыхали, почесывали затылки и томились от ожидания. Женщины причитали в тревоге. В доме все повернулось вверх дном.
 Нужна была срочная помощь. Хейкки Сипиля, чувствуя свою вину, повез Ионни в Тампере, к врачу. Но с таким тяжелобольным нельзя было быстро ехать, чтобы не растрясти его, и поэтому послали человека вперед, чтобы он поскорей привез врача навстречу Ионни.
 В телеге соорудили постель и, уложив стонущего Ионни, поехали по направлению к Тампере.


* * *

 Километрах в двадцати от города посланный вперед привез врача.
 Больной стал жаловаться на жгучую боль внутри, и поэтому врач не разрешил везти его дальше. Заехали на ближайший хутор, чтобы там положить больного. Владелец этого дома, состоятельный хозяин Пирхонен, сначала воспротивился этому.
 — А кто же мне оплатит расходы? — спросил он.
 Люди промолчали. Никто не знал, что у Ионни есть деньги. А сам он все еще лежал на улице в телеге.
 Врач тогда стал настаивать и тоном приказания объявил:
 — Не имеете права отказывать в убежище человеку, который находится в смертельной опасности.
 Набожная хозяйка сказала мужу:
 — Ну тогда пусть оставят его.
 Грузного Ионии перетащили на руках в дом и уложили в постель. Доктор подробно расспросил о случившемся и, узнав, что Ионни выпил полбутылки серной кислоты, пожал плечами и с присущей ученым сухостью кратко сказал:
 — Этот больше не жилец на свете.
 Его только удивило, что Ионни до сих пор держится. Но, увидев эту громадину Ионни, он и тут нашел врачебное объяснение:
 — У него железный организм, который, видимо, в состоянии проявлять чудеса.
 В общем врач посоветовал поить Ионни молоком, но отнюдь не простоквашей.
 — Молоко и обильном количестве облегчит его страдания, — сказал врач. — Но вернуть этого человека к жизни уже никто не сможет.
 От Ионни, конечно, скрыли, что он в безнадежном состоянии, и осторожно стали расспрашивать, кто он и откуда. У Ионни в кармане нашлось метрическое свидетельство. Прочитав его и установив из разговоров, что Ионии попросту босяк, иногда работающий в порту, врач сухо изрек:
 — Еще хорошо, что яд глотнул этот босяк, а не другой, более достойный человек.
 Хозяин Пирхонен вновь поднял вопрос об оплате. Спросил у Ионни, есть ли у него деньги. Ионни молча указал на свои штаны, висящие на спинке постели. Стали подсчитывать и насчитали более пятисот марок. И тогда Пирхонен согласился взять Ионни на свое полное попечение.
 Врач, покидая дом, холодно сказал хозяину:
 — Учтите, что умершие от отравления весьма быстро разлагаются. Тем более в такую жару. Поэтому я советую вам похоронить его в первый же день, как он умрет.
 Пирхонен учел это обстоятельство и тотчас же послал в Тампере с поручением сына своего соседа Яшку Ринни. Он дал Яшке пять марок вознаграждения и нужную сумму могильщикам для того, чтобы те вырыли могилу к завтрашнему дню.
 Расходы эти были сделаны, конечно, из тех денег, которые нашлись в кармане Ионни.
 Между тем врач, вернувшись к себе домой, вспомнил, что при заказывании могилы требуется свидетельство о причине смерти. И поэтому такое свидетельство он послал почтой на имя Пирхонена. Эта бумага пришла с опозданием, но могильщики и не потребовали ее, согласившись вырыть могилу без всяких свидетельств.


* * *

 В присутствии врача Ионни успокоился, надеясь получить помощь. Но когда врач покинул дом, Ионни снова пришел в смятение и стал расспрашивать, что говорил врач.
 Прежде чем ответить Ионни, Пирхонен посоветовался с женой — следует ли открыть правду, которая могла ухудшить состояние отравленного.
 По мнению верующей хозяйки, нужно было рассказать Ионни обо всем, чтобы он успел подготовить свою грешную душу к дальнему пути. По этой причине Пирхонен спокойно объявил Ионни:
 — Врач сказал, что ты больше не жилец.
 Ионни совсем перепугался и взревел, как загнанный зверь. Его глаза, круглые от ужаса, заблестели. И он сделал попытку подняться с постели, крича:
 — Ой, сатана меня в ад потащит!
 Напрасны были все утешения, и напрасно хозяйка говорила о божественной благодати. Ионни, как безумный, ругался, не желая ничего слушать.
 Хозяйка пыталась ободрить его.
 — Ведь есть же воскресение, — сказала она. — Мертвые в дальнейшем воскреснут и вознесутся на небо по милости бога.
 Ионни завопил на эти слова:
 — Воскреснешь тут, черта с два! Просто сунут в гроб на дно могилы, и лежи там, пока не рассыплешься.
 Хозяева стали поить его молоком, но Ионни противился. Наконец, устав от своего неистовства, он ослаб и затих и даже согласился глотнуть молока. Хозяйка уговаривала его пить, обманывая, как маленького ребенка:
 — Ведь доктор сказал, что молоко может спасти.
 Это подействовало. Ионни поверил в возможность спасения и стал пить молоко как жадный бык. Тем более что молоко ему понравилось. Ведь ему не часто приходилось пробовать его. Он опорожнил один бидон, потом другой. Потом потребовал еще. И чуть было не прикончил все молочные запасы большого хозяйства Пирхонена.
 Хозяйка положила немало трудов, ухаживая за больным и поддерживая чистоту в комнате. Изнемогая от усталости, она воскликнула, убирая мусор:
 — Выкинуть бы его самого с этим мусором в помойку — и дело с концом.
 На этот раз хозяину пришлось взывать к ее христианской совести:
 — Надо же помочь ближнему. За это всевышний наградит. Тем более, что у больного деньги имеются.


* * *

 Между тем дело об отравлении все больше запутывалось. Становому приставу донесли, что в доме Пирхонена умирает человек, отравленный на постоялом дворе Роувари, о котором ходила дурная слава.
 Пристав поспешил на место происшествия, чтобы по свежим следам распутать дело. Он стал допрашивать Хейкки Сипиля, который привез сюда Ионни и еще не уехал, так как его трясла нервная лихорадка.
 Хейкки с первых же слов допроса стал затемнять все дело. Он страшился наказания и поэтому совсем не упомянул о своей бутылке с серной кислотой, а рассказал только, что Ионни пьянствовал с мошенниками. При этом намекнул:
 — Не их ли рука тут замешана?
 Со слов Роувари он знал всю шайку и поэтому назвал все фамилии.
 Пристав сразу уверился, что именно эти воры и виновны в отравлении. Доказательством служил их побег. Кроме того, у Ионни имелись деньги, и это могло явиться побудительной причиной преступления.
 Не желая беспокоить умирающего, пристав не стал его допрашивать, тем более что дело было слишком очевидным. Необходимо организовать поимку преступников. Это важней, чем что-либо другое.
 Не теряя времени, пристав стал звонить в Тампере и в другие города, где, по его мнению, могли укрыться отравители. Все полицейские силы были подняты на ноги, чтобы арестовать эту воровскую шайку.
 А Хейкки все еще дрожал, придумывая, как бы выпутаться из беды. Испуганный, он сидел во дворе, молча курил и ничего не мог придумать. В конце концов он разозлился на самого себя. И, запрягая лошадь, пробурчал:
 — Ну и пусть возьмут меня. Пусть.
 Угнетенный и мрачный, он подъезжал к своему дому.


* * *

 На другой день под утро выяснилось, что вблизи постоялого двора Роувари совершена кража со взломом. И, конечно, это преступление полиция приписала все той же шайке, которая участвовала в убийстве Ионни.
 Воры похитили из квартиры надворного советника Поксюлийни деньги и серебро на сумму в пятнадцать тысяч. Шайка и здесь была непричастна к делу, но кто же мог угадать, что это так.
 Надворный советник обещал триста марок тому, кто изловит негодяев, и по этой причине на следующий день в газетах появилось объявление:
 „Награду в триста марок получит тот, кто поймает известную шайку мошенников, которая отравила в доме Роувари жителя Хельсинки Ионни Лумпери и вскоре после этого совершила наглую кражу со взломом в квартире надворного советника Поксюлийни“.
 Полиция рьяно взялась за дело. Но усердней прочих действовал агент тайной полиции, некто Хютинен, у которого были крайне печальные денежные дела. Он недавно проигрался в карты, и через две недели ему необходимо было оплатить один вексель. Он надеялся оплатить этот вексель из тех денег, которые он получит в награду за поимку шайки.
 Впрочем, об этом агенте мы рассказали просто так, между прочим. А теперь давайте посмотрим, как Ионни Лумпери расставался с жизнью.


* * *

 В доме Пирхонена наступил ответственный момент. Окончательно уставший Ионни понемногу успокоился и покорился необходимости умереть. Он даже стал готовиться к смерти.
 Хозяйка заговорила о благодати и спела священный псалом. Она хотела пробудить в Ионни сознание греховности. Ионни поддался этому и с серьезным видом заявил:
 — Грех мой в том заключается, что я слишком высокомерно шел по дороге гордости.
 Здесь Ионни имел в виду свою кичливость и хвастовство.
 Между тем смерть все ближе и ближе подступала к Ионни. Хозяин Пирхонен сосредоточенно и безмолвно курил, размышляя о величии смерти. А Ионни, тяжело дыша, продолжал бубнить:
 — Смерть — это большое дело, когда она постучится внашу дверь.
 В сердце хозяйки проснулась жалость. Суетясь вокруг больного, она не переставала утешать его:
 — С божьей помощью можно и смерть победить…На это Ионни, все более угасая, ответил:
 — Земные муки ничего не значат по сравнению с таким страданием, когда приходится ожидать смерти.
 Пирхонен поддержал эту мысль:
 — Да уж, земные хлопоты — это чистый вздор рядом с таким делом.
 Больше всего Ионии страдал по поводу своей несправедливости в отношении Ханкку, который дважды спасал его жизнь. А Ионни за это даже не поставил ему выпивки. Об этом деле он так сказал своим хозяевам:
 — Теперь в потусторонней жизни встретится мне этот Ханкку и скажет мне с упреком: „Эх, Ионни, Ионни…“
 Тут голос больного дрогнул. Слабость охватила все его существо. И он, еле ворочая языком, потребовал священника.
 Тотчас послали исполнить его волю. И в доме все приготовились к приходу госпожи смерти.


* * *

 В ожидании пастора Ионни опять стал сводить последние счеты с жизнью. И опять выходило, что больше всего мучил его Ханкку. Это снова заставило его каяться, после чего он вторично ослаб.
 Правда, он несколько оживился, когда речь зашла о заказе гроба. Тут он даже приподнялся на постели и горячо заговорил об этом хозяйственном деле. Оказалось, что в деревне живет гробовщик, который возит свои товары в Тампере. Причем выяснилось, что у него уже имеется один готовый недорогой гроб стоимостью в пятьдесят марок.
 Ионни согласился на эту покупку, не зная предистории этого гроба. Лишь потом выяснилось, что еще год назад гробовщик сделал его на заказ, но по ошибочным меркам, присланным в письме. Почерк в этом письме был неразборчив, и мастер сколотил ящик на полметра больше, чем это следует. Поэтому заказчики не приняли его. И в дальнейшем никто не решался купить такое большое корыто.
 И вот теперь этот непомерно большой гроб мастер и всучил Ионни, воспользовавшись его слабым состоянием. Не пожелав взглянуть на купленное, Ионни без слова уплатил пятьдесят марок.
 Затем, подсчитав свои деньги, он дал хозяевам сто марок на расходы и такую же сумму на похороны. Оставалось еще двести марок. И тогда Ионни велел Пирхонену составить завещание. По этому завещанию Ханкку должен был получить двести марок наличными и все домашние вещи, в том числе и стомарковую кровать.
 Это завещание тотчас было послано по почте, чтобы Ханкку получил его поскорей и больше не мучил Ионни.
 К завещанию приложили письмо с объяснением причины смерти. Причем Пирхонен поставил в письме даже день похорон, так как могила уже была заказана.
 Конечно, ни у кого не было никаких сомнений относительно наступления смерти, ибо не мог же врач ошибиться в таком деле.


* * *

 Итак, все было готово. По желанию Ионни в хельсинкские газеты отправили извещение о смерти. Ионни хотелось, чтобы все горожане узнали об его конце.
 Теперь стали ждать прибытия пастора. Ворочаясь на своей постели, Ионни спросил хозяина:
 — А что этот доктор сказал насчет окончания всего дела? Долго ли еще будет тянуться это приготовление?
 Поскольку больной был теперь совершенно спокоен, Пирхонен осмелился сказать ему прямо:
 — До утра не дотянешь даже с помощью молока.
 Это известие Ионни выслушал равнодушно. Ведь основная забота была снята — лучший его друг Ханкку получил достойную награду, и, значит, все в порядке.
 Наконец явился пастор и стал говорить слова утешения. Ионни снова покаялся в гордости и жадности. Обещав ему отпущение грехов, пастор тихо удалился.
 Волнения дня измучили Иоппи, и ему захотелось спать. И тут, все больше изнемогая и слабея, он не особенно грустно сказал:
 — Кажется, уже наступает смертный покой. Произнеся эти слова, Ионни закрыл глаза и заснул сладостным сном.
 Хозяева бодрствовали, уверенные в том, что Ионни больше не проснется.
 Наступило утро. Иоини все еще спал, тихонько похрапывая. Это удивило Пирхонена, и он сказал жене:
 — Живучий черт этот босяк! Не свалился с первого удара.
 В этот момент в дом Пирхонена ворвался младший брат Хейкки Сипиля, тот самый, который увез бутылку с ядом. Сейчас он приехал объяснить истинное положение вещей. Бегая по комнате и суетясь, он кричал:
 — Обошлось!.. Смертельная опасность миновала!.. Больной не выпил ни капли яда… Бутылка с серной кислотой оказалась у меня… Мой брат Хейкки ошибся…
 Изумленные хозяева переглянулись.
 — Растолкайте его, чтоб он проснулся! — орал Сипиля.
 Все принялись будить Ионни. Он проснулся бодрым и с удивлением заметил, что он еще жив. Пирхонен сказал ему:
 — Говорят, ты водку выпил, а бутылка с ядом нашлась.
 Сначала Ионни не поверил. Потом, выслушав рассказ Сипиля, встал с постели и равнодушно сказал:
 — Я так и думал, что это была водка, а не отрава. На вкус же чувствуется.
 Все в доме были поражены. Сипиля посочувствовал Ионни:
 — Да, порядочный был бы для тебя удар, если б ты умер.
 Благочестивая хозяйка сказала:
 — Сам господь спас тебя.
 Но Ионни сейчас было не до благочестия. Он похлопывал себя по бокам и деловито ходил по комнате, как будто бы до этого ничего не случилось. В первую очередь он пожелал осмотреть купленный гроб. И, внимательно осмотрев его, пришел в сильное негодование.
 — Это не товар, а хлам, — сказал он, все сильней раздражаясь. — Тут не доски поставлены, а дранки, которые гнутся, как в корзине. За такой корабль не следовало давать более сорока марок.
 Но больше всего его возмутила непомерная длина этого гроба. Досадуя на гробовщика, он сказал:
 — Этот леший построил танцевальный зал, а не то, что мне хотелось получить от него. На полметра больше, чем мне надо.
 Сердито отодвинув гроб в сторону, Ионни велел позвать гробовщика, чтоб отдать назад ему это длинное корыто хотя бы по сниженной цене.
 Однако гробовщик, явившись, категорически отказался совершить новую сделку. Ионни стал сердиться на мастера и свысока крикнул ему:
 — Это какого же черта ты соорудил вместо заказанной вещи?!
 Оскорбленный мастер буркнул в ответ:
 — Ничего, и в такой ладье доедешь до места назначения.
 Между ними завязалась настоящая перебранка. Хозяин Пирхонен принялся их мирить, но напрасно. Гробовщик ушел, бормоча:
 — Сойдет тебе и такая корзина. Не велик барин.
 Положение создалось безвыходное. Приходилось бросить на произвол судьбы вещь, за которую отдано пятьдесят марок. Неожиданно Ионни осенила светлая мысль — продать этот гроб в Тампере.


* * *

 Окончательно расплатившись с хозяевами и поблагодарив их, Ионни уселся в телегу со своим гробом.
 Поехали по направлению к Тампере.
 Все недавнее было забыто, и теперь перед Ионни снова сверкали миллионы, богатство и семейное счастье.
 Бедняга не подозревал, что впереди ждет его не менее серьезный случай смерти и новое избавление.
 Трясясь на крышке гроба, Ионни задумался об истории своей гибели от яда. Теперь все это казалось вздором и чепухой. Однако вспомнились слова Сипиля о большом для него ударе, если б дело закончилось иначе. Обратившись к возчику, Ионни сказал:
 — Да, это правда, порядочный был бы для меня удар, если б я умер.
 Возчик затянулся, сплюнул и стал собирать свои мысли, чтоб что-нибудь ответить, но пока он готовился к этому, Ионни уже добавил:
 — Смерть чертовски большое дело, если к этому ближе подойти.
 Возчик, наконец, привел себя в надлежащее состояние для разговора. Снова затянувшись и сплюнув, он сказал:
 — Вообще-то, конечно, свободней сидеть тут на крышке, чем залезть во внутрь своей вековечной квартиры.
 Жизнерадостность и вера в самого себя с новой силой ожили в Ионни, и он бодро воскликнул:
 — Сам черт не убьет меня раньше времени! Коммерции советник предсказал мне, что я не свернусь, пока не добуду миллиона.
 Так они ехали, беседуя. По дороге они догнали Яшку Ринни, этого взрослого парня, которому вчера вечером было поручено заказать могилу в Тампере для умирающего Ионни. Не зная Ионни в лицо, Яшка попросился, чтоб его довезли. Он влез в телегу и, взглянув на гроб, сказал:
 — Ведь я тоже спешу по одному похоронному делу. Сковырнулся тут один человек, и мне поручили заказать ему могилу.
 Ионни равнодушно произнес:
 — В таком большом мире всегда кто-нибудь протягивает ноги.
 И тут заказчик могилы и тот, кому предназначалась она, стали беседовать о том, о сем. Чтоб поддержать разговор, Яшка Ринни сказал:
 — Тот, который сковырнулся у нашего соседа, был лютый злодей. С рюмкой водки покинул землю.
 Ионни нравоучительно заметил:
 — И в пшенице сорняки вырастают.
 Приехали в Тампере и там расстались. Ионни отправился сгребать в кучу свои миллионы, а Яшка Ринни пошел заказывать ему могилу.
 Свой неудачный гроб Ионни решил превратить в деньги после того, как соберет в кучу свои миллионы. Ничего, что пока в его кармане остались лишь жалкие гроши.
 Кроме этих грошей, в кармане лежала еще справка от врача — о том, что он умер от отравления. Эту справку дал ему Пирхонен на прощанье, сказав:
 — Быть может, она пригодится тебе. Уж наверно потом зайдет речь о твоей истории, и тогда ты предъяви этот документ тем, кто найдет тебя виновным во всей кутерьме. С этой бумагой ты оправдаешься.
 Ионни, не поинтересовавшись содержанием бумаги, сунул ее в карман. И вот теперь он странствовал с удостоверением о своей смерти.


* * *

 Между тем Ионнины приятели в Хельсинки неожиданно получили завещание и письмо от Пирхонена.
 Собравшись, они стали скорбеть о своем товарище. Теперь он казался им, как это и всегда бывает в таких случаях, наилучшим другом.
 Узнав из письма, что Ионни будет похоронен в Тампере, приятели сложились между собой и, собрав десять марок, послали их в Тампере — одному знакомому столяру Пиринену. Они попросили этого столяра сделать приличный крест на могилу Ионни. И вдобавок попросили, чтобы он сам установил этот крест, начертав на нем краткую, но выразительную надпись: „Здесь покоится Ионни Лумпери. Умер во Христе и почиет в мире до дня Воскресения“.


11

 Между тем в Тампере всюду, где побывал Ионни, поднялась страшная суматоха.
 Спешно собрались члены „Акционерного общества“. Некоторые приехали даже раньше срока, чтобы оформить денежные дела в банках. Ведь нужно было собрать огромную сумму — миллион.
 К пятнице в основном все было подготовлено. Однако акционерам потребовалось уточнить одну подробность у продавца. И по этой причине пришлось потревожить самого коммерции советника Ионса Лундберга. Акционеры позвонили ему по телефону в Хельсинки, но старик Лундберг не понял, о чем идет речь, и огрызнулся:
 — Это какой дьявол со мной говорит?
 Акционеры пытались объясниться, но старик, крепко выругавшись, заорал:
 — Никакого водопада я вам не продавал, да и нет у меня никаких водопадов!
 Те опешили, попросили извинения. Позвонили иностранной фирме „Гессельшафт“, однако представители фирмы заявили, что водопад Паухукооки они никому не продавали и не собираются продавать.
 В конторе поднялась брань. Начальника конторы Кахилайнена колотила нервная дрожь. Он боялся лишиться места.
 Позвонили агроному. Тот стал уверять, что он говорил истинную правду и что он немедленно выяснит недоразумение. Он тотчас же позвонил в Хельсинки и услышал в ответ:
 — Да, это я, коммерции советник Лундберг.
 Не заметив перемены в голосе, агроном радостно воскликнул:
 — Добрый день, дядя!
 — Какой я тебе, к черту, дядя? — рявкнуло в ответ. Агроном сделал попытку объяснить:
 — Неужели дядя не помнит? Ведь здесь, в Тампере, мы вместе выпивали. И даже я раздобыл дяде невесту…
 — Что-с?! — грозно закричал старик.
 Агроном все еще не хотел сдаваться:
 — Но, дядя, это агроном Паапури говорит.
 — Это еще какой там дьявольский Паапури?
 Испуская проклятия и бранные слова, старик пообещал позвонить в полицию, если еще раз посмеют шутить над ним.
 Совсем потеряв голову, агроном Паапури спешно отправился к помещику Пунтури разузнать об этом деле.


* * *

 В усадьбе Пунтури царила неразбериха. Всюду шныряли служащие лесной конторы, прибывшие сюда для подсчета деревьев. Сам же Пунтури, купив дом в ближайшем городе Хямеенлинна, готовился покинуть усадьбу.
 Между тем специалисты по лесной промышленности с первого взгляда установили, что стоимость леса не превышает двадцати тысяч. В силу этого служащие не стали подсчитывать деревья, а позвонили в контору „Лесного товарищества“.
 Теперь и здесь поднялась суматоха и брань.
 Взволнованный Пунтури сходил в соседнюю деревню, где в то время находился один из служащих Лундберга, посланный сюда по лесным делам. От этого служащего узнали, что в конторе советника ничего не известно и сделке и что сам советник уже давно не выезжал из Хельсинки. Нет сомнения, что какой-то мошенник шляется под его именем и обманывает простаков.
 Немедленно сообщили об этом полиции.
 Богобоязненный Пунтури чуть не помешался от огорчения и злости. Он стал сетовать на самого себя:
 — Ослеп, как болван! Нечистая сила затмила мой разум!
 Хозяйка сказала:
 — Лично я с первого взгляда увидела, что это не настоящий коммерции советник. Он ел за столом как босяк.
 Больше всех был переконфужен агроном. Он лепетал:
 — Меня сбил авторитет коммерции советника…
 Пунтури стал шепотом говорить своим близким:
 — Это, кажется, начало всеобщей смуты. Это возмущение против существующего порядка.
 В очень неловком положении оказалось „Акционерное общество“. Акционеры страшились, что дело получит большую огласку и все будут смеяться над их глупостью. Конечно, они не знали, что их обманул простой босяк Ионни, но все же они решили скрыть свой промах, чтобы сохранить репутацию общества и не попасть в число дураков.


* * *

 В Тампере возчик заехал во двор какого-то дома, чтобы покормить там свою лошадь и ехать обратно. Это обстоятельство позволило Ионни оставить свое имущество на попечение возчика. Ему хотелось, прежде чем заняться продажей гроба на рынке, получить пока что миллион за свой водопад Паухукоски.
 С этой целью он налегке пошел в „Акционерное общество“.
 Но едва он втиснулся в переднюю конторы, как там поднялась жуткая шумиха. Мальчишка-посыльный восторженно заорал:
 — Тот жулик пришел!
 Конторщики, как осы, налетели на Ионни. Начальник конторы Кахилайнен, вооружившись конторской линейкой, визгливо кричал:
 — А, чертов мерзавец! Сейчас я тебе бока намну!
 Видавший виды Ионии, не успев ничего сообразить, стал отступать к входной двери. И тут конторщики пинками вытолкали его на улицу. Кахилайнен подбадривал их криками:
 — В тюрьму! В тюрьму его, негодяя!
 С треском захлопнулась дверь. Ионни стоял теперь на улице ошеломленный, даже обалдевший, решительно не понимая, что случилось.
 Но вот на две секунды приоткрылась дверь, и мальчишка-посыльный пронзительно крикнул Ионни прямо в лицо:
 — Эй, жулик!
 Мальчишка успел показать язык и тотчас закрыл дверь.
 Оставалось одно — уйти восвояси.
 Ионни пал духом, так как не мог постигнуть, в чем заключалась причина случившегося.
 Огорченный, он приплелся к своему возчику. Тот, поджидая Ионни, читал газету. Он читал ее вслух, и Ионни с любопытством стал прислушиваться. Оказывается, возчик читал газетную статью о мошеннической проделке с водопадом Паухукоски. Статья заканчивалась так:
 „Пока не установлено, кто этот мошенник. Но очень возможно, что он действовал по ошибке. Говорят, что владелец имения, обходя с ним земли, показал ему и этот водопад, а наш простак, видимо, решил, что он находится на территории купленного им поместья, и поэтому пытался продать его, как собственность“.
 Теперь Ионни понял все.
 Дочитав статью, возчик сказал:
 — Это был дурак.
 Не желая, чтоб подозрение пало на него, Ионни подтвердил:
 — Да, у этого парня голова была как тыква.
 Но возчика больше не занимала эта история. Он молча стал собираться в обратный путь. Однако Ионни не мог сразу успокоиться. Со вздохом он сказал:
 — Дал-таки маху этот парень.
 Возчик лениво согласился с этим:
 — Подвела его дырявая башка.
 Горем нельзя было ничего поправить. Ионни деловито стал снимать свой гроб с телеги. Возчик, помогая ему в этом, с усмешкой сказал:
 — Там в газете и про тебя есть рассказ о том, как ты выпил яд и помер в страшных мучениях.
 Это сообщение, однако, не тронуло Ионни. Опустив гроб на землю, он небрежно произнес:
 — Мало ли какую ерунду пишут в газетах.
 Возчик уехал, а Ионни, привязав веревкой гроб на спину, понес продавать его на рынок.


* * *

 А надо сказать, что вчера вечером в Тампере произошло маленькое, но печальное происшествие. Ионнин друг, этот долговязый Антти Питкянен, попал в пьяном виде в полицейский участок и там тихо уснул вечным сном.
 Дежурный полицейский сообщил об этом приставу, а тот, зевнув, равнодушно сказал:
 — Ну и слава богу! Нам меньше хлопот.
 Но хлопот оказалось немало. Выяснилось, что у Антти не было ни денег, ни родственников, и поэтому полицейскому управлению пришлось взять на себя все похоронное дело. Пришлось купить гроб и заказать могилу.
 А пока что бедняга Антти Питкянен лежал в полутемной полицейской камере, ожидая отправки в последний путь.


* * *

 Именно в эти бурные дни в Швеции раскрылось одно преступление, схожее с Иоининой историей. Какой-то мошенник, прикрывшись именем известной и крупной фирмы, продал другой фирме два завода, городской дом и большие лесные участки. И на этой наглой афере он сумел выручить два миллиона.
 Как раз сегодня все газеты были заполнены описанием этого бесстыдного мошенничества.
 Полиция тотчас сделала вывод, что и в Швеции и здесь, в Тампере, действует единая шайка международных мошенников.
 Обманутые подняли неистовый шум. Акционеры „Водопадного общества“ и коммерсанты „Лесного товарищества“ собрались вместе, чтобы обсудить положение. И, обсудив, объявили в газете премию в тысячу марок тому, кто поймает наглого мошенника.
 Сейчас акционеры проклинали себя за то, что не задержали Ионии при его вторичном посещении. Хотя до этого, как уже говорилось, акционеры старались приглушить все это дело, дабы не подвергнуться осмеянию.
 Но больше всех в городе горячились кредиторы полковника Порхола, обманутые в своих надеждах.
 И вот полиция стала усиленно разыскивать крупного международного мошенника Ионни.
 С огромным воодушевлением взялся за это дело тот самый сыщик тайной полиции, который рассчитывал получить триста марок за поимку Ионниных убийц. О том, что Ионни ожил, он не знал. В газетах говорилось лишь об отравлении и смерти, так как никому из газетчиков и в голову не пришло посетить Пирхонена на другой день.
 В общем вся полиция была сейчас поднята на ноги, и по этой причине Ионни — разыскиваемый и одновременно убитый — мог спокойно продавать свой гроб на рынке в Тампере.
 Кстати сказать, эта продажа оказалась трудной задачей.
 Никто не покупал его. И тогда Ионни начал громко нахваливать свой товар, чтоб поскорей сбыть его с рук:
 — Продаю отличный гроб… Каждому необходимо в жизни… Никто не обойдется без этой мебели…
 Вскоре нашелся один покупатель, но его смутила излишняя длина гроба. Нашелся и второй покупатель, который хотел купить эту вещь вместо шкафа. Но, узнав о цене, попятился, так как рассчитывал истратить на это не более пяти марок. Ионни принялся с ним торговаться, но покупатель сказал:
 — Нет, вообще не возьму. Дети будут бояться этой баржи.
 По рынку случайно проходил Яшка Ринни. Он заказал могилу для того босяка, который умер у Пирхонена, и теперь, подойдя к Ионни, поведал ему об этом благостном событии. Но мертвые больше не занимали Ионни — сейчас он весь был погружен в земные дела. Он не стал расспрашивать Яшку, кому заказана могила, а, думая о своем, сказал:
 — Вот продам к черту свой гроб и поеду в Хельсинки к моей колбаснице Лизе. Теперь на вдову не приходится рассчитывать.
 Жизнь целиком поглотила Ионни, и он снова стал энергично зазывать покупателей. Тем не менее гроб не удалось продать. Но зато Ионни сдружился на рынке с одним тамперским босяком по имени Риеса. У того была бутылка водки, и он пригласил Ионни в соседний лесок разделить компанию. Ионни охотно согласился и, привязав гроб за спину, пошел с ним. По дороге Ионни сказал:
 — Хотел продать этот лишний хлам, но не удалось.
 Друзья расположились в лесочке и выпили. Ионни стал рассказывать о своей смерти и о чудесном избавлении от нее. Он в таких словах выразил свое удовольствие по поводу того, что остался в живых:
 — Теперь можно хоть гроб продать. Не пропала зря такая ценная вещица.
 Между босяками возникла мудрая беседа о том, о сем, но Ионни на голодный желудок сильно захмелел и вскоре заснул возле своего гроба.


* * *

 В это время полиция вздумала очищать лес от босяцких элементов. Риеса успел во-время удрать, а Ионни остался.
 Полиции пришлось пригнать лошадь с телегой, чтобы увезти совершенно бесчувственного Ионни. Но чтобы не таскать на себе в отдельности гроб и пьяного, полиция для своего удобства положила Ионни в гроб и, соединив, таким образом, оба груза вместе, взвалила эту поклажу па телегу.
 В полицейском участке все камеры были заняты. Правда, одна небольшая камера освободилась, но там все еще находился усопший Антти Питкянен. Его уже положили в гроб и вскоре собирались везти на кладбище.
 И тут случилось первое удивительное совпадение из той серии совпадений, какие в дальнейшем произошли с Ионни.
 По распоряжению пристава гроб с пьяным Ионни внесли как раз в эту камеру. Пристав сказал:
 — Уж если там находится один гроб, то ставьте туда и второй. Потом разберемся.
 Камера была небольшая, полутемная. И полицейские, чтоб долго не возиться во мраке, поставили гроб на пол около самых дверей.
 По уходе полицейских в камеру вошел рабочий с инструментами. В полутьме он разглядел только гроб, в котором лежал бесчувственный Ионни. Ни в чем не сомневаясь, рабочий прикрыл его крышкой и крышку эту завинтил винтами. Затем вышел из камеры и сказал ожидавшим рабочим:
 — Ну, теперь можно везти долговязого. Жаль только, оркестра музыки не хватает.
 Рабочие вынесли длинный гроб и поставили его на телегу. И наш Ионни пустился в новое дальнее странствие.
 Следует сказать, что сам пристав не присутствовал при этом ошибочном выносе. Он был слишком занят телефонными разговорами. Он расспрашивал, не нашелся ли тот мошенник, за которого обещана премия в тысячу марок.
 Узнав, что мошенник еще не схвачен, пристав сам взялся за организацию поимки преступника. Он телеграфировал в пограничные города, чтобы там тщательно следили за всеми путями, по которым мошенник мог бежать за границу.
 Итак, все пути и дороги были преграждены для Ионни.
 Казалось, не было никаких надежд бежать из той могилы, куда сейчас его повезли.


12

 Как известно читателям, младший полицейский Нуутинен — этот вечный Ионнин носильщик — получил место в Тампере. Однако в должность он вступил только лишь сегодня, так как ему был предоставлен отпуск для устройства личных дел.
 И вот в первый же день своей службы ему пришлось хоронить этого долговязого беднягу Антти Питкянена. Ведь его хоронили на средства полицейского управления, И поэтому Нуутинен присутствовал в качестве должностного лица.
 А надо сказать, что 'Нуутинен еще с детства знал Антти Питкянена. Но потом их пути разошлись. Нуутинен стал блюстителем порядка, а его бывший друг — нарушителем. Иными словами, Антти сделался своего рода работодателем для Нуутинена.
 Итак, гроб поставили на телегу и повезли. Несколько приятелей Антти пошли проводить его. К ним в последний момент присоединился и полицейский Нуутинен, которому пристав только что отдал это приказание.
 Нуутинен за пять минут до этого вступил в свою новую должность и поэтому не видел, как привезли пьяного Ионни. Он вообще не предполагал, что Ионни находится в Тампере, а тем более в полицейском участке и даже, прямо скажем, в гробу, который он сопровождает. Ведь он думал, что, покинув Хельсинки, он навсегда простился со своим злым духом Ионни.
 Недалеко от полицейского участка навстречу процессии попалась невеста Ионни, вдова Мария Коуру. Она шла по улице вместе с девицей Риипио. Вдова решительно ничего не знала о последних событиях, ибо агроном не осмелился рассказать ей об этом по телефону, В полном неведении вдова готовилась к свадьбе.
 Будучи очень набожной, она перед, столь значительной переменой в своей жизни приехала в Тампере, чтобы возложить венок на могилу своего мужа. Этого требовала ее душа праведницы. Как раз сейчас она шла заказывать венок.
 Повстречав процессию, вдова спросила полицейского, кого хоронят. Нуутинен кратко ответил:
 — Хороним одного босяка.
 Вдова брезгливо поморщилась. Она ненавидела босяков, которые нередко угрожали спокойствию богатой помещицы. Продолжая путь, она сказала девице Риипио:
 — Господь сам хорошо знает, кого следует прибрать. Порядочный человек всегда останется на земле.
 Она произнесла это набожно, с благими помышлениями, ибо душа ее была чиста перед женихом. Став невестой коммерции советника и миллионера, она возвысилась в своем представлении о самой себе и поэтому вела такие благонравные речи.


* * *

 Выдался безветренный и знойный августовский день. Возчик с трубкой в зубах сидел на гробе, а Нуутинен шагал рядом с повозкой в своей новенькой полицейской форме. Провожающие шли позади.
 Ленивая клячонка тащилась медленно.
 В голове дремлющего возчика возникло желание поговорить. Обернувшись к полицейскому, он сказал:
 — По всему видать, это был длинный человек. Нуутинен серьезно ответил:
 — Покойный Антти был очень высокого роста, но в остальном это был вполне порядочный человек.
 Помолчав, возчик заметил:
 — Вырос человек в целую версту, но и это не помогло ему — отошел-таки в другой мир.
 В пути возчик вспомнил прочитанный в газете рассказ о гибели Ионни Лумпери от отравления. Снова обернувшись к Нуутинену, он поведал ему об этом происшествии. Нуутинен, не привыкший читать газеты, крайне удивился этому сообщению. Он сказал возчику:
 — Так ведь этого Ионни Лумпери я отлично знал и нередко встречался с ним в Хельсинки.
 И тут Нуутинен стал рассказывать, как ему приходилось и летом и зимой таскать Ионни на себе.
 — Но, вообще говоря, — сказал Нуутинен, — этот Ионни тоже был хороший и порядочный человек. Правда, у бедняги был большой порок — он много пил, и поэтому мне пришлось немало повозиться с ним.
 Между тем дроги достигли места, где кончалась улица и начинался лес. Процессия остановилась недалеко от кладбища. Подошли носильщики с лямками на плечах.
 Гроб сияли с телеги и поставили на землю. Носильщики стали прилаживать свои лямки, чтоб нести гроб. Нуутинен, как представитель полиции, тоже должен был выполнить этот последний долг. Он взял лямку и вместе с носильщиками поднял гроб. При этом он сказал возчику, который не отставал от него, желая дослушать историю Ионии:
 — Дй, теперь этот Ионни, — сказал Нуутинен, — уж больше не поездит ни на ком.
 И тут, скомандовав носильщикам „ну!“, Нуутинен понес Ионни.
 Тяжело шагая с грузом, Нуутинен сказал возчику:
 — Выходит, что я зря перевелся в Тампере. Теперь и здесь и в Хельсинки я в полной безопасности от него. Не придется мне больше таскать на себе этого грузного Ионни.
 Наконец гроб опустили в могилу, и пастор, произнеся слова: „Из земли ты пришел“, — бросил на крышку первую лопату земли.
 Этот стук земли о крышку гроба разбудил Ионни. Кругом было темно и душно. В голову ударила мысль, что он находится в обычном месте — в полицейской камере. Видимо, эту камеру натопили и закрыли вьюшку раньше времени, и теперь трудно дышать от угара. Ионни громко крикнул:
 — Эй, полицейские! Здесь опять угарно!
 Все остолбенели. Никто не двигался.
 Ионни стал стучать в крышку гроба, полагая, что это дверь. При этом снова крикнул:
 — Эй, дежурный, открой вьюшку, дышать нечем!
 Пастор боязливо попятился. Остальные пребывали и нерешительности. Ионни пришел в ярость. Начал крепко браниться. И тогда пастор сообразил, что в гробу мнимоумерший. Могильщики прыгнули в яму и стали просовывать лямки под гроб, чтобы поднять его кверху.
 — Чертова полиция! — орал Ионни и ногами колотил в „стены камеры“.
 Это обозлило одного из носильщиков, и он прикрикнул на Ионни:
 — Обожди орать! Еще успеешь отсюда выбраться.
 Ионни жалобным тоном ответил:
 — Так ведь угар в вашей камере. Дышать же нечем.
 Наладив свои лямки, могильщики принялись тянуть наверх то, что недавно опустили на дно ямы. Гроб дернулся и закачался в воздухе. И это настолько испугало Ионни, что он завопил истошным голосом:
 — Уже качает меня! Вся камера в глазах поплыла! Это же дьявольское заведение — вся ваша полиция!
 Гроб подняли и тотчас отвинтили крышку. Ионни приподнялся и осоловело посмотрел на всех. Изумленный Нуутинен крикнул:
 — Ой, перкеле! Ионни, ты? Так это я опять тебя нес?
 Ионни чрезвычайно обрадовался, увидев знакомого полицейского.
 — А-а, Нуутинен, — сказал он. — Как же ты попал сюда?
 Эта радостная встреча затмила для Ионни все окружающее. Выбравшись из гроба, он торопливо подошел к Нуутинену и с невинным видом стал ему пояснять, почему его посадили в камеру:
 — Выпил, понимаешь, на голодный желудок и немного захмелел. А уж ваши сразу схватили меня и упрятали в надежное место.
 Но тут дело стало немного проясняться. Ионни оглянулся по сторонам и, почесывая свой затылок, спросил Нуутинена:
 — Это зачем же вы сюда приволокли меня?
 Нуутинен не нашелся, что ответить, и побежал звонить по телефону в полицейский участок. Вернувшись, он сказал Ионни:
 — Оказывается, хотели похоронить тебя вместо другого. Но теперь в участке выяснили ошибку, и тебя больше не тронут.
 Это сообщение поразило Ионни, и он воскликнул:
 — За каким же чертом вы хотели похоронить меня?
 Нуутинен начал было пояснять, но Ионни снова воскликнул:
 — Изверги, что вы делаете с живыми людьми!
 Тут все присутствующие, видя, что Ионни произносит земные речи, подошли ближе и стали рассказывать, что случилось. Один из приятелей мнимоумершего сказал:
 — Ты уже побывал в этой яме и принял от попа первую лопату земли.
 И тогда Ионни понял, какая опасность грозила ему. Подойдя к краю могилы, он, снова почесывая затылок, сказал:
 — Да, это был бы порядочный удар для меня, если б засыпали.
 Но тут земные дела отвлекли Ионни от прискорбных мыслей, и он спросил могильщика.
 — А сколько ты получаешь за такую могилу?
 — Около пяти марок.
 — Это хорошая плата, — одобрил Ионни и тут же добавил: —но, конечно, миллиона в день на этом не заработаешь.
 Увидев свой гроб около могилы, Ионни обрадовался. Похлопав рукой по знакомой крышке, сказал Нуутинену:
 — Совсем недавно купил эту будку. Отдал сто марок за нее. Но теперь я в этой мебели пока что не нуждаюсь. Могу тебе по знакомству уступить за полцены.
 Нуутинен отказался от покупки и, с удивлением посматривая на Ионни, спросил:
 — А разве ты, Ионни, не умер, как об этом писали и газетах?
 На это Ионни ответил:
 — Да нет, это произошла врачебная ошибка. Всем известно, что у господ голова не всегда хорошо варит.
 Тут Ионни не обошелся без хвастовства — стал с увлечением рассказывать, как он мужественно держался перед самой смертью.
 Однако земные заботы все больше и больше поглотали его внимание. Снова подойдя к гробу, он предложил могильщикам — не купят ли они эту вещь, столь нужную в здешних местах. Но длина этой вещи смутила могильщиков, и они отказались.
 Между тем привезли того, кого надлежало похоронить. Хоронили старательно, и Ионни энергично помогал поскорей засыпать свою могилу. Когда все было кончено, Ионни спросил:
 — А кто же этот мой заместитель?
 — Некий Антти Питкянен, — ответил Нуутинен.
 Ионни помрачнел. Печально вздохнув, он сказал растроганно:
 — Это был вполне порядочный человек.
 Но горем нельзя было помочь делу. Взвалив свой гроб на спину, Ионни двинулся в обратный путь. Нуутииен шел рядом. Пристав приказал ему доставить Ионни в полицейский участок.
 Шли почти молча. Разговор плохо завязывался. По временам Ионни, вспоминая грозную опасность, бормотал:
 — Ей-ей, чуть не сгинул. Чуть не сгорел на таком пустом деле.


13

 Господа из полицейского участка стали расспрашивать Ионни, кто он и по каким делам странствует.
 Ионни начал хитрить. Не то чтобы он хотел скрыть свои коммерческие делишки, а просто ему неловко было об этом болтать, так как даже газеты подшучивали над ним. Поэтому на допросе, не коснувшись своих сделок, Ионни уклончиво сказал:
 — Завелись в кармане деньги, вот я и попробовал их увеличить.
 И тут он пояснил, что деньги у него завелись потому, что он выиграл в лотерею две тысячи. Нуутинен подтвердил это.
 Ионии прямо и смело заявил:
 — Думал, что эти деньги быстро распухнут у меня в миллион, как предсказал мне коммерции советник, но они не распухли.
 Полицейских забавляла Ионнина вера в свой коммерческий гений. Посматривая на Ионни, они шутливо стали переговариваться между собой. А Ионни продолжал рассуждать:
 — Не так-то просто сколотить миллион, как вы думаете. Иной раз кажется, что миллион уже под самым носом, бери его. Так нет, всякий раз он дает задний х. од.
 Полицейские не заподозрили в Ионни того крупного международного афериста, которого искали. Напротив, их все больше развлекала Ионнина болтовня. Но они пришли в совсем хорошее настроение и стали весело смеяться, когда узнали, что он тот самый Ионни Лумпери, который уже однажды умер от отравы. Значит, теперь он чуть не умер вторично, так и не заработав миллиона.
 Это рассмешило полицейских, и даже сам полицмейстер заулыбался. Однако он нравоучительно сказал Ионни:
 — Не всем же быть миллионерами при своей жизни. В этом мире нужен и простой люд, чтоб работать на господ и миллионеров.
 На это Ионни уклончиво ответил:
 — Другим же удается получать миллионы. Вот и я попробовал.
 Полицмейстеру Ионни очень понравился своим умом и в особенности тем, что он не выказал претензии за грубую оплошность полиции в отношении похорон. За это полицейский дал Ионни на водку целую марку. При этом посоветовал уехать в Хельсинки, с чем Ионни вполне согласился.
 Прощаясь с Нуутиненом, Ионни растрогался от охвативших его чувств.
 — Ты не сердись на меня, Нуутинен, — сказал он. — Я всегда считал тебя настоящим человеком, который терпеливо подбирает с улицы тех, кому нужна помощь.
 Нуутинен тоже смягчился в минуту расставанья. Нет, слезы не блеснули в уголках их глаз, но все же было близко к тому. Они расстались наилучшими друзьями.
 Отпустив Ионни, полицейские стали совещаться, как им поступить, чтобы печальная ошибка не дошла до высшего начальства. Ведь это было вопиющее дело — попытка похоронить живого человека! За это многих бы сместили с должностей. По этой причине полицейские решили скрыть всю историю пребывания Ионни в полицейском участке. Боясь ответственности, они не сообщили выше, что Ионни Лумпери найден живым.
 Это обстоятельство усложнило дело, ибо тайная полиция продолжала энергично разыскивать шайку мошенников, убивших Ионни.
 Таким образом, Ионни, находясь в списках умерших, продолжал странствовать, а тайная полиция продолжала искать его убийц и одновременно его самого — крупного афериста международного масштаба.
 Сам же Ионни об этих делах ничего не знал.


* * *

 Как раз в эти дни в Тампере вспыхнула всеобщая забастовка. Закрылись все магазины. И люди, тайно торговавшие водкой, стали драть за бутылку двенадцать марок и дороже.
 Кроме этого, Ионни мучила и другая забота. У него не было денег ни на еду, ни на билет до Хельсинки. Марку, данную полицмейстером, он сразу проел и теперь болтался по рынку с надеждой продать гроб. Однако это ему не удалось сделать.
 По случаю забастовки работу можно было легко отыскать, но для этого пришлось бы идти в штрейкбрехеры. Ионни решился на это, чтоб заработать на билет.
 Он пошел на биржу труда и нанялся мастером к столяру Пиринену. Но тут на биржу пришел управляющий городским кладбищем и стал умолять, чтобы ему дали рабочих, так как его могильщики тоже забастовали. Он принялся упрашивать Ионни пойти с ним выполнить несколько срочных заказов. Сначала Ионни противился, но потом согласился немного поработать лопатой.
 Придя на кладбище, управляющий сказал Ионни:
 — Особенно беспокоит меня один заказ, который мы должны сделать не позже, чем сегодня.
 Он указал место, где копать. И Ионни торопливо взялся за лопату.
 Когда работа была закончена, управляющий заплатил Ионни четыре марки и сказал:
 — Это хорошая цена, тем более что могила предназначена для одного неимущего босяка и забулдыги. Говорят, он стал жертвой своей грешной жизни. По ошибке глотнул яду вместо водки.
 Ионни торопливо спросил»:
 — Не Яшка ли Ринни заказал эту могилу?
 Управляющий подтвердил это и добавил:
 — Для босяка Ионни Лумпери, Ионни задумчиво сказал:
 — А ведь это я и есть тот самый босяк.
 Управляющий счел его сумасшедшим и, рассердившись, не стал даже упрашивать поработать еще.
 В задумчивом настроении Ионни покинул кладбище.
 Ну что ж, за эту самую могилу он заплатил позавчера десять марок и теперь честно отработал четыре из них.
 Столяр Пиринен уже поджидал Ионни.
 Ионни, втиснувшись в комнату, стал объяснять причину своей задержки:
 — Пришлось тут побывать на земляных работах.
 Пиринен с неудовольствием сказал:
 — Но ведь у меня дело крайне срочное, поэтому я тебя и нанял. Сегодня хоронят одного человека, и нужно как можно скорей сделать крест, чтоб успеть поставить его на могилу. А сам я занят другой работой и не могу разорваться.
 Ионни сколотил крест и выкрасил его краской. И тогда хозяин жирными буквами сделал надпись на этом кресте: «Здесь покоится Ионни Лумпери. Умер во Христе и почиет в мире до дня Воскресения».
 Ионни с интересом рассматривал эту надпись, однако, не умея читать, не нашел в ней ничего особенного.
 Хозяин принялся объяснять Ионни, куда следует отнести этот крест. Но потом, не надеясь на память Ионни, сказал:
 — Просто покажи на кладбище эту надпись, и тебе объяснят, где найти нужную могилу.


* * *

 На городском кладбище Ионни встретил одного работника, который вышел из конторы. Ионни, показав ему надпись, спросил:
 — Где этот лежит?
 Работник, прочитав надпись, кратко сказал:
 — Он уже воскрес из мертвых.
 Ошеломленный Ионни повторил вопрос, но работник пояснил:
 — Только сейчас заказчики отказались от его могилы. Стало быть, и крест больше не нужен воскресшему Ионни Лумпери.
 Ионни пробормотал:
 — Так вот куда этот дьявольский столяр Пиринен послал меня ставить крест.
 Вернувшись к Пиринену, Ионни поставил свой крест к стене и сообщил;
 — Это был мой крест.
 Пиринен с удивлением посмотрел на Ионии. И тут он вспомнил, что ходили слухи, будто полиция по ошибке чуть не похоронила живого пьяного человека.
 Заплатив Ионии пять марок, Пиринен сказал на прощанье:
 — Забирай к черту свой крест и больше не греши, чтоб второй раз не попасть на этот путь.
 Взвалив свой гроб на спину и положив крест на плечо, Ионни побрел в ночлежный дом, чтоб там переночевать и на другой день ехать в Хельсинки.
 Как раз сегодня в этом ночлежном доме ночевали и Ионнины «убийцы» — тамперские мошенники во главе с толстяком Танакка. Они были в сговоре с хозяином ночлежки, и он не раз в опасные моменты пускал их в свою хозяйскую комнату. Здесь они были в полной безопасности от полиции.
 В этот же ночлежный дом прибыл сегодня и агент, тайной полиции Хютинен, который, как известно читателю, разыскивал шайку Ионниных убийц и одновременно с этим ловил опасного международного мошенника.
 Хютинен обычно раскидывал свои сети в ночлежках. Там он знакомился с подозрительными личностями и коварными речами выведывал у них то, что ему было нужно, и таким образом не раз получал богатый улов.
 Сейчас он как бы случайно вошел в ту каморку, где находился Ионни, и завел с ним приятельский разговор. Но, заметив солидный багаж Ионни — гроб и крест, он, конечно, не заподозрил в нем мошенника, а принял за обычного хозяина. Тем более что Ионни снял свой фрак и сидел на койке в рубашке.
 Для отвода глаз поговорив о том, о сем, Хютинен незаметно перешел к делу, сказав:
 — Выслеживаю тут одного крупного мошенника, а кроме того, хочу напасть на следы одной воровской шайки, которая по всем данным находится сейчас в Тампере.
 Надо сказать, что хозяйская комната, в которой ночевали тамперские мошенники, находилась рядом с Ионниной каморкой, и воры услышали этот разговор через тонкую перегородку. Конечно, они не предполагали, что «убитый» ими Ионни находится рядом, но агента Хютинена они узнали по голосу. Поэтому, притаившись, как мыши, стали прислушиваться к дальнейшей беседе.
 Хютинен с увлечением заговорил о международном аферисте Ионни, который не только в Тампере, но и в Швеции совершил свои мошеннические проделки. Конечно, Ионни, ни разу не побывавший в Швеции, не мог узнать себя в герое рассказа, но заинтересовался, им и стал расспрашивать агента об этом аферисте. Расспрашивал с завистью к чужой удаче, и агент с неменьшей завистью отвечал.
 В общем Хютинену понравился Ионни своей честностью и умом, и поэтому он сделал ему предложение — помочь в поисках. За крупного афериста он обещал дать Ионни пятьдесят марок, а за шайку убийц — десять марок.
 После этого Хютинен стал описывать приметы международного преступника — по рассказам тамперских коммерсантов, кои лично видели его.
 — Скорей всего он напоминает быка, а не человека, — сказал агент. — По наружности это бандит с такой свирепой рожей, что приличный человек непременно испугается его. А из особых примет можно отметить его дьявольский аппетит — он, говорят, жрет как леший. Так что если увидишь одного из таких — смело задерживай его — это и есть то, что мы ищем.
 Ионни внимательно слушал и старался запомнить приметы. А когда агент закончил свой рассказ об аферисте, он с глубокой завистью воскликнул:
 — Везет же другим людям! А я как ни стараюсь, все у меня задний ход дает. Из всего, что имел, только гроб и крест у меня остались.
 Но тут Ионни немного просветлел, вспомнив о двадцати тысячах колбасницы Лизы.
 — Много денег я зря потерял, — сказал он агенту, — но все-таки двадцать тысяч наличными у меня осталось.
 Тамперские мошенники, услышав о такой сумме, встрепенулись. Толстяк Танакка, приложив ухо к стене, тихо шепнул своим:
 — Ого, жирная птица рядом с нами. Надо будет ее общипать.
 Между тем агент Хютинен, собираясь уходить, сказал Ионни:
 — Говорят, что тот босяк, которого тамперские мошенники убили, уже похоронен.
 Ионни понял, что речь идет об Антти Питкянене, и поэтому с грустью произнес:
 — Я лично знал этого порядочного человека. Много раз мы с ним выпивали.
 Тут Ионни, вспомнив о выпивке, еще больше загрустил. Огорчительно вздохнув, Ионни сказал агенту:
 — Нынче водку с трудом можно достать.
 Хютинен ушел, а Ионни, оставшись один, задумался — не стать ли ему сыщиком, чтобы заработать шестьдесят марок за афериста и за шайку тамперских жуликов.
 По уходе агента мошенники решили поймать Ионни на удочку, чтобы вынуть у него двадцать тысяч, которыми он похвастался. Прямо зайти к нему они опасались, так как по коридору ходили люди. Но выход был найден. Постучав в стену, толстяк Танакка сказал:
 — Эй, хозяин! Не хочешь ли купить водки?
 Ионни обрадовался и согласился. Но Танакка негромко сказал через стену:
 — Тут опасно продавать. А завтра, как стемнеет, приходи на шоссе, ко второму верстовому столбу.
 Ионни переспросил, на какое шоссе идти. Танакка пояснил:
 — На то шоссе, которое ведет к городу Хямеенлинна. У верстового столба увидишь тропинку, по которой дойди до лесочка. В лесочке стоит банька возле сгоревшей избушки. В этой баньке мы будем тебя ждать.
 Ионни спросил о цене на водку. Танакка ответил:
 — Получишь бутылку за две с половиной марки. Эту же самую бутылку ты можешь продать в Тампере за пятнадцать. А если начнешь продавать по стопкам, то выручишь больше.
 Конечно, Ионни с радостью согласился. У него оставалось пять марок, и он решил купить две бутылки, чтоб получить двадцать пять марок прибыли.
 Он заснул со светлыми надеждами. И с утра стал нетерпеливо ожидать наступления вечера. Весь день он ходил по рынку и по улицам, стараясь напасть на след международного мошенника, похожего своей внешностью на быка. Однако ему не удалось выследить самого себя.


14

 Между тем в прокуратуре Хельсинки шли оживленные разговоры о происшествии в Тампере. Дело в том, что священнослужитель, хоронивший Ионни, встретил и поезде своего школьного товарища — ныне чиновника прокуратуры, господина Петури. Беседуя с ним, пастор начал было рассказывать об этом ужасном случае.
 — Да, знаешь, — начал он, — у нас в Тампере полиция по небрежности заживо похоронила одного хельсинкского босяка по имени Ионс Лундберг или, кажется, Ионни Лумпери…
 Но тут поезд остановился на той станции, где нужно было сходить пастору. И поэтому он не досказал об этом происшествии. Он, заторопившись, вышел, едва успев попрощаться со своим школьным приятелем Петури.
 Но Петури запомнил рассказ и по приезде в Хельсинки поведал об этой истории своим друзьям из прокуратуры. Прокурор позвонил по телефону в Тампере, в тот самый полицейский участок, где произошел этот случай. Пристав встревожился и на вопрос прокурора уклончиво ответил:
 — Да нет, пустяки… Просто маленькая ошибка…
 Прокурор стал спрашивать более настойчиво, и тогда пристав, смешавшись, сказал:
 — Без полицмейстера я затрудняюсь ответить на этот вопрос.
 Такой ответ пристава показался прокурору подозрительным. Тут несомненно пахло преступлением. Поэтому в прокуратуре составили следующее решение:
 «Поскольку обнаружены обстоятельства, дающие повод предположить, что в полицейском управлении Тампере совершен поступок уголовного характера, а именно: заживо похоронен человек по имени Ионе Лундберг, он же Ионни Лумпери, и поскольку подобное действие могло причинить смерть покойному, то прокуратура считает необходимым подвергнуть врачебному вскрытию вышеупомянутое тело Ионса Лундберга, дабы установить наличие преступления со стороны тамперского полицейского управления».
 Приняв это решение, прокуратура срочно направила в Тампере младшего полицейского Пекка Малинена для совершения нужной процедуры. При этом велела ему действовать без ведома тамперской полиции, чтобы они не приняли мер к скрытию преступления.


* * *

 Приехав в Тампере, Пекка Малинен начал энергично действовать. Он сходил на то кладбище, где обычно хоронили бездомных людей, и там спросил в конторе:
 — Где тут у вас могила заживо похороненного?
 Управляющий был в отъезде, а его новый заместитель, показав могилу Антти Питкянена, сказал:
 — Вот сюда собирались его упрятать.
 В тот же вечер Малинен нашел врача, чтоб произвести вскрытие. Этот врач — Путилайнен из города Хямеенлинна — был большой любитель выпить, и поэтому он не отказывался ни от каких работ. За сто марок он охотно произвел вскрытие и, не обнаружив преступления, написал свидетельство по всей форме, которая полагалась в таких случаях:
 «Сим клятвенно удостоверяю под присягой, что вскрытый мною Ионс Лундберг, он же Ионни Лумпери, из города Хельсинки, скончался от разрыва сердца. Призываю бога в свидетели. Господи, помилуй и спаси мою душу и тело. Врач Путилайнен».
 Эту справку Пекка Малинен тотчас же отослал в прокуратуру. Сам же он остался в Тампере, чтобы завершить начатое дело — похоронить то, что было вскрыто.
 В это время тамперские господа-полицейские все еще совещались, какой ответ дать прокурору по поводу происшествия. Они не знали о приезде Малинена и о ходе всех дел и поэтому на совещании решили попрежнему не признаваться в той истории, которая у них произошла.


* * *

 Однако последуем за Ионни.
 Наступил вечер, и Ионни, предвкушая скорую выпивку, направился к указанной баньке.
 Свой гроб и крест он хотел было оставить в ночлежке, но хозяин воспротивился этому, не желая держать багаж бесплатно. По этой причине Ионни пришлось взять с собой свое имущество. Но это обстоятельство не особенно его затруднило, так как он привык таскать на себе всякие грузы. Он легко взвалил гроб па спину и, взяв крест на плечо, побрел на вторую версту шоссе.
 Там он без труда нашел указанную тропинку, лесок и баньку. А надо сказать, что банька эта давно уже служила тайным убежищем для тамперских мошенников. Сейчас эта шайка собралась там, поджидая жирную птицу.
 Мошенники сидели в темной баньке и тихо беседовали о своих делах. Их особенно беспокоило дело об отравлении Ионни. Они знали, что полиция разыскивает их. Но помимо того они испытывали еще некоторые муки совести. Они были воры, но не убийцы, и этот случай убийства подействовал на них угнетающе.
 Конечно, толстяк Танакка оправдывал себя тем, что он отравил Ионни не умышленно, но все-таки ему было тревожно, и он вздрагивал от малейшего шума.
 Темнота ночи и угнетенное настроение, вызванное воспоминаниями об убитом Ионни, предрасполагали мошенников к страху и беспокойству. И чтоб рассеять свой страх, они стали резаться в карты. Играли на деньги, при тусклом мигании свечки. Играли яростно, но по временам все еще вспоминали Ионни, которого они так безжалостно обыграли на постоялом дворе Роувари.
 Один из мошенников нарочно небрежно сказал:
 — А что толковать об этом Ионни? Умер, и черт с ним!
 Толстяк Танакка дерзко добавил:
 — К дьяволу его! Не явится же он к нам за ответом.
 И тут игроки, шлепая по столу картами, начали громко покрикивать, чтоб подбодрить себя шумом:
 — Получи карту… Бита… Крой… Ходи веселей…
 В этот момент открылась дверь, и на пороге баньки появился Ионни с крестом на плече и с гробом за спиной.
 От ужаса все окаменели. Но через мгновенье вскочили из-за стола, чтобы бежать. Кто-то качнул стол. Свеча упала и погасла. Ошеломленный Ионни безмолвно шагнул в сторону. И тогда мошенники, подгоняемые страхом, бросились вон из бани.
 Добежав до дороги, они остановились, оглянулись, Но то, что они увидели, еще больше усилило их ужас — в ночной полутьме убитый Ионни стоял неподвижно, как изваяние; потом он нагнулся и вместе со своим страшным грузом полез в баню.
 Окончательно устрашенные этим, мошенники побежали прочь из этого леса, держа путь по направлению к городу Хямеенлинна.
 Ионни и в самом деле неподвижно постоял у бани, потому что он был ошеломлен, узнав знакомую шайку. А кроме того, у него мелькнула мысль — не та ли это шайка, за которую агент тайной полиции Хютинен посулил ему десять марок.
 Постояв и подумав, Ионни не без труда втиснулся в баньку со своим багажом. На столе он обнаружил деньги, оставшиеся от игры. Подсчитал. Оказалось сорок девять марок и девяносто пять пенни. Ионни убрал эти деньги в карман, сочтя за свои, так как мошенники в свое время выудили у него много сотен.
 Затем Ионни стал разыскивать водку. Но не нашел, потому что водка была спрятана в лесу.
 В хорошем расположении духа, побрякивая деньгами в кармане, Ионни пошел в обратный путь. Ему показалось, что мошенники устремились в Тампере. Засияла надежда, что теперь он получит-таки десять марок за эту воровскую шайку.
 Между тем шайка, едва достигнув города Хямеенлинна, была задержана полицией. Всех пойманных отправили под конвоем в участок. Но там не оказалось семи свободных одиночных камер, и поэтому всю шайку временно заключили в одну общую камеру.


15

 На другой день Ионни твердо решил покинуть Тампере и ехать в Хельсинки.
 В ожидании поезда он стал бродить по городу, надеясь напасть на след воровской шайки. Потратив на это несколько часов, он пришел к мысли, что шайка бежала не в Тампере, а, видимо, в Хямеенлинна. Это соображение изменило намерение Ионни. Он решил побывать в Хямеенлинна, а уж оттуда ехать в Хельсинки.
 Вместе со своим багажом он доехал местным поездом до Хямеенлинна. Но там на вокзале он сразу же сдружился с каким-то босяком и выпил с ним. К вечеру он пропил все деньги, оставшиеся от мошенников, и, вдребезги пьяный, заснул на улице возле своего багажа.
 Полицейские подобрали его и поместили в маленькую камеру рядом с той, где сидели его «убийцы».
 Утром мошенники заметили, что их сосед проснулся, и, не подозревая в нем Ионни, спросили его, постучав в стену.
 — За что сидишь? За воровство?
 Ионни ответил:
 — Никакой вины за мной нет, кроме выпивки.
 Мошенники жалобно сказали ему:
 — Мы тоже сидим без всякой вины. И даже вчера были трезвые, когда нас забрали.
 И тут они, зная, что полиция освободит Ионни, стали просить его помощи. Они обещали ему сто марок, если он достанет им отмычку. Ионни обрадовался такой награде и обещал выполнить просьбу тех, кто без всякой вины пострадал от полиции.
 В общем они договорились, что эту отмычку Ионни просунет им в окно. Причем мошенники просили сделать это ночью, чтобы Ионни не попался с отмычкой.
 Через час полиция освободила Ионии, и он пошел в город со своим багажом.
 Вскоре он на последние пенни раздобыл отмычку и стал ожидать вечера.


* * *

 Но тут случилась странная история. Помещик Пунтури — тот самый, у которого Ионни покупал имение, — оказался по милости Ионни в крайне стесненных обстоятельствах. Ожидая продажи своего имения, он, как известно, высмотрел дом в Хямеенлинна и дал за него задаток, чтобы приобрести его. Эти две неудачные сделки совершенно разорили Пунтури. И он решил поехать в Хельсинки — продать свое имение настоящему Лундбергу.
 Он поехал в угнетенном и подавленном настроении, В поезде подошел к нему один знакомый и спросил его, почему он повесил голову. Пунтури грустно ответил:
 — Запутался я тут в одно мошенническое дело и вот теперь пропадаю. Еду в Хельсинки, чтоб как-нибудь выбраться из беды.
 А в этом поезде случайно находился некий Микко Пукари — человек без определенных занятий. Он сел в поезд на один перегон и услышал в обрывках этот разговор. Услышал, что речь шла о каком-то водопаде и о лесах. Мелькнула мысль — не есть ли этот рассказчик тот самый международный аферист, которого разыскивает полиция.
 Но эта мысль мелькнула у Микко Пукари, когда он уже сошел с поезда. И поэтому Микко подосадовал, что он не задержал этого человека, за которого объявлена крупная премия.


* * *

 Итак, Ионни раздобыл отмычку и стал поджидать вечера.
 Впереди было много свободного времени, и Ионни отправился на розыски шайки мошенников, той самой шайки, которую он собирался выручить с помощью отмычки.
 С большим вниманием Ионни присматривался к прохожим и прислушивался к их разговорам. Ему нравилось быть сыщиком, нравилось, что он не просто шляется по городу, а ходит с большим и важным заданием — поймать преступную шайку или напасть на следы международного афериста.
 К вечеру Ионни встретил на улице Микко Пукари, которого он до этого немного знал. Остановились поболтать. Ионни рассказал Микко о своих розысках. Микко, вспомнив Пунтури, воскликнул:
 — А ведь этого крупного афериста я случайно встретил в поезде. Он сам рассказывал своему приятелю о мошеннической проделке с водопадом. Теперь он поехал в Хельсинки, чтобы там укрыться от полиции и как-нибудь выпутаться из беды.
 У Ионни загорелось сердце. Значит, надо спешить в Хельсинки. Поймать этого мошенника значительно важней, чем охотиться за тамперской воровской шайкой.
 Поезд с севера отходил на Хельсинки поздно ночью. Оставалось не менее шести часов до отъезда.
 Сначала Ионни решил купить билет до Хельсинки из тех денег, какие ему были обещаны за отмычку. Но эту сделку с отмычкой можно было совершить только позже, когда совсем стемнеет. И поэтому Ионни передумал. Чтобы скоротать время и застраховать себя от всяких случайностей, нередко возникающих при коммерческих сделках, Ионни пришел к неожиданной мысли — собрать деньги на билет Христа ради.
 Вряд ли прохожие откажут ему, если он будет просить подаяние с крестом на плече и с гробом за спиной.
 Тотчас Ионни пошел за своим имуществом, которое было спрятано у него в ближайшем лесочке.
 И верно — прохожие охотно стали подавать ему, когда он появился у вокзала с крестом и гробом.
 В самое короткое время Ионни собрал нужные ему деньги. И, купив билет, побрел к полицейскому участку, чтобы выручить сто марок за отмычку.
 Было уже совсем темно. Все небо затянуло тучами. Незаметно подойдя к зданию участка, Ионни тихонько постучал по решетке окна камеры. Мошенники кинулись к окошку, но сразу отпрянули и даже от ужаса присели на пол. Снова перед ними стоял убитый Ионни с крестом и гробом.
 Ионни постучал по окну еще раз, но тут послышались шаги полицейского, и Ионни поспешил уйти, так и не получив ста марок. Однако, не желая оставить товарищей в беде, он, уходя, успел просунуть отмычку между прутьями решетки.
 Присевшие в испуге мошенники не заметили отмычку, и она так и осталась лежать на подоконнике.


* * *

 Ионни пошел на вокзал, но оказалось, что до отхода поезда оставалось еще четыре часа. Поэтому он направился в ближайший лесок, чтобы там вздремнуть. Кроме того, ему хотелось разуться и поправить свои ботинки, которые пришли в ужасную ветхость и буквально сваливались с ног.
 Между тем тамперские мошенники, оставшись в камере, пришли в уныние. Совесть с еще большей силой заговорила в них. Особенно сильно страдал толстяк Танакка. Он дрожал от страха и даже стал призывать попа, чтоб покаяться.
 В камеру пришел пастор, и Танакка, еле ворочая языком, признался ему в неумышленном убийстве Ионни Лумпери.
 Однако пастор знал во всех подробностях историю Ионни Лумпери. Он знал, что мошенники непричастны к этому делу и что Ионни остался в живых. И вот, видя, что мошенники так страдают, пастор принялся им рассказывать обо всем. Мошенники слушали этот рассказ с немалым изумлением.
 Желая окончательно утешить добросердечных христиан, пастор сказал:
 — Мои знакомые не далее как вчера видели этого Ионни Лумпери на улице нашего города Хямеенлинна. Он шел пьяный со своим крестом и гробом. И всем прохожим предлагал купить эти замогильные вещи.
 Тут все дело прояснилось. Мошенники поняли, что случилось и почему Ионни дважды появлялся перед ними с крестом и гробом. Они тотчас успокоились и возликовали, но скрыли свою радость перед пастором. Толстяк Танакка, подмигнув своим, сказал смиренным голосом:
 — Жаль, друзья, что мы не имеем того, чем открывают дверь к райской свободе.
 Растроганный пастор по-своему понял эти слова об отмычке и, умилившись раскаянием грешников, сказал им тоном библейского пророка:
 — Не жалейте же, дорогие братья, о том, что еще не свершилось. Ключ божеского благоволения снизойдет на вас. По неизреченному милосердию своему бог ниспошлет вам то, чего вы жаждете с христианским смирением.
 Тут, окончательно растрогавшись, пастор благословил мошенников и поспешил уйти из камеры, чтобы поскорей доложить приставу о той божественной благодати, которая снизошла на преступников и заставила их обратиться к богу в поисках райских дверей.
 В свою очередь пристав тоже растрогался и велел снять усиленную охрану, которую он перед этим поставил по всем коридорам участка, боясь, чтоб преступники не удрали. При этом он позвонил в полицейское управление и доложил полицмейстеру, что тамперские мошенники раскаялись в своих злодейских делах и с христианским смирением обратились к богу.
 Но это не соответствовало истине. Тамперские мошенники, узнав суть дела, ожесточились до крайности и стали пробовать крепость запоров, чтобы бежать. Толстяк Танакка сунулся к окну, чтоб расшатать и выломать решетку. И тут, к своему удивлению, он нашел на подоконнике то, что пообещал пастор. Он нашел отмычку, которую Ионни сунул между прутьями решетки.
 Минут через десять тамперские мошенники уже ощутили радость райской свободы. Они торопливо по одному покинули здание полицейского участка и, соединившись вместе, двинулись в дальний путь. Они решили покинуть город Хямеенлинна. Но перед этим они еще раз испробовали свою благословенную отмычку.
 Увидев неосвещенный домик в саду, они проникли туда и стали хозяйничать.
 Этот домик принадлежал доктору Путилайнену, которого Пекка Малинен специально вызвал в Тампере на предмет врачебного вскрытия Ионни. Вспрыскивая эту удачную операцию, доктор Путилайнен немного задержался в Тампере. Но сейчас он уже подъезжал к Хямеенлинна.
 В этом докторском домике мошенники ничего хорошего не нашли, кроме вина. И вот, забрав с собой двенадцать бутылок коньяка, наши тамперские воры поспешили покинуть гостеприимный дом Путилайнена. Но при этом они случайно позабыли на столе отмычку, с помощью которой им легко удалось открыть дверь докторского жилища.
 Минут через двадцать из Тампере вернулся сам доктор Путилайнен. Обнаружив разгром в своем доме, он стал названивать во все полицейские участки. И даже, не надеясь на хямеенлиннскую полицию, позвонил в Тампере знакомому приставу, с которым он час назад выпивал.
 Этот тамперский пристав обещал доктору оказать немедленную помощь и торжественно уверил его, что похищенный коньяк будет найден.


16

 За несколько часов до этого в Тампере, после врачебного вскрытия, вторично хоронили потревоженные останки Антти Питкянена. Хоронили его, конечно, как Ионни Лумпери, и в другом месте, для того чтобы прекратить излишние разговоры о заживо погребенном.
 Забастовка в Тампере еще не кончилась, и поэтому Малинену пришлось взять носильщиков из ближайшего полицейского участка. Среди этих полицейских оказался и Нуутинен. Помогая нести гроб, он спросил у Малинена:
 — Это кого же вы хороните?
 Малинен ответил, не желая вдаваться в подробности:
 — Хороним одного хельсинкского босяка по имени Ионни Лумпери.
 Нуутинен воскликнул, едва не выпустив из рук лямку, за которую держал гроб:
 — Нет, не могу избавиться от этой дьявольской птицы! Куда ни поверну, везде приходится его носить.
 Но тут Нуутинен стал сомневаться — точно ли это Ионни Лумпери. Ведь он недавно видел его в прекрасном здоровье. Что же случилось с ним за эти дни?
 Малинен ответил:
 — За эти дни он умер по всем правилам врачебной науки. И медицинское вскрытие обнаружило у него разрыв сердца.
 Нуутинен искренно пожалел своего хельсинкского приятеля. Он сказал о нем:
 — Его сердце сильно любило все, что есть в этом мире, и поэтому неудивительно, что оно в конце концов разорвалось.
 Нуутинен, опечаленный, вернулся в свой полицейский участок.


* * *

 Поздно вечером пристав вызвал Нуутинена в свой кабинет и приказал ему срочно выехать в Хямеенлинна, чтобы задержать наглого вора, проникшего в дом доктора Путилайнена. Пристав сказал:
 — Это воровство только что обнаружено, и нужно действовать по горячим следам.
 Через час Нуутинен был уже в Хямеенлинна.
 Между тем хямеенлиннские прохожие случайно увидели в лесу подозрительного человека с гробом и крестом. Этот человек, видимо, прятался от людей, и поэтому прохожие сообщили о нем полиции. В полиции возникло подозрение, что это и есть тот вор, который похитил у доктора коньяк. Украденные двенадцать бутылок он, вероятно, держит в гробу, чтоб не попасться.
 Так что когда Нуутинен приехал в Хямеенлинна, первоначальное следствие о краже было почти закончено.
 Крупные полицейские силы оцепили лесок, и Нуутинен бесстрашно двинулся вперед.
 Необычайная картина открылась перед ним. В густом ельнике Ионни сидел на крышке гроба и при свете луны чинил свой башмак.
 — Ионни, перкеле! — воскликнул пораженный Нуутинен. — Ты что тут делаешь? Опять воскрес?
 Ионни порадовался встрече.
 — А-а, Нуутинен! — закричал он. — Что это давно тебя не видно?
 И тут, как ни в чем не бывало, стал объяснять, почему он в лесу:
 — Разулся тут, чтоб починить башмак. Еду сегодня в Хельсинки. Хочу появиться там в приличном виде.
 Нуутинен, рассердившись на Ионни, заорал:
 — К дьяволу твои башмаки! Речь идет о краже, в которой тебя подозревают.
 Тут полицейские стали допрашивать Ионни, и вскоре выяснилось, что он решительно ни при чем.
 Ионни обиженно сказал:
 — Разве на такое дело может пойти человек, у которого были только миллионные сделки?
 Нуутинен извинился перед Ионни и пошел провожать его на вокзал. Он даже помог Ионни войти в вагон и пожелал ему доброго пути.
 Наконец поезд ушел в Хельсинки, и тогда Нуутинен направился к домику доктора Путилайнена.
 Найдя на столе отмычку, Нуутинен сказал доктору:
 — По этой штуке мы распутаем все дело.
 Тотчас же полицейские обошли местных слесарей, и один из них признался, что сегодня утром он продал эту отмычку одному приезжему босяку. Слесарю велели описать приметы этого босяка. И тут, к величайшему изумлению, выяснилось, что приметы эти полностью совпадают с образом Ионни.
 Нуутинен был вне себя. Ведь он только что сам проводил вора в Хельсинки.
 Раздраженный, он явился к доктору Путилайнену, чтобы рассказать ему о конце дела. Но до Путилайнена дошли слухи о задержанном мошеннике в лесу, и поэтому, перебив Нуутинена, доктор спросил:
 — Кем же оказался этот мошенник?
 Нуутинен угрюмо ответил:
 — Хельсинкский босяк Ионни Лумпери. Это он вломился в ваш дом.
 Доктор Путилайнен воскликнул:
 — Это чистый вздор! Не далее как вчера я делал врачебное вскрытие Ионни Лумпери.
 Загорелся спор. Раздраженный доктор бросил на стол хирургический нож и запальчиво крикнул:
 — Вот тот нож, которым я вспорол ему брюхо!
 Не менее раздраженный Нуутинен кинул на стол отмычку и в свою очередь крикнул:
 — А вот отмычка, которой тот же самый Ионни Лумпери вспорол замок вашей двери и украл двенадцать бутылок коньяка!
 Тут они оба стали ходить по комнате и, пожимая плечами, бормотали:
 — М-да… Это да… Вот так штука…
 Вернувшись в Тампере, Нуутинен доложил о происшествии приставу и полицмейстеру.
 На другой день полиция послала Нуутинена в Хельсинки, для того чтобы арестовать Ионни Лумпери.


17

 Итак, Ионни, выбравшись из Хямеенлинна, катил в поезде по направлению к Хельсинки.
 В пути он не без тревоги подумал, что хельсинкской полиции больше чем кому-либо известно об его преждевременной смерти. Ведь сюда послано завещание на имя Ханкку, а Пирхонен в своем письме указал даже день погребения Ионни. Придется теперь доказывать полиции, что этого не случилось.
 Ионни вспомнил о справке, которую дал ему Пирхонен, вспомнил его слова: «Представь эту справку, если речь зайдет о твоей истории».
 Порывшись в карманах, Ионни нашел эту справку и, протянув ее соседу, спросил:
 — Что в этой бумаге сказано?
 Угрюмый сосед молча взглянул на бумагу. Справка удостоверяла, что Ионни умер от отравления.
 Сосед подумал, что эта справка нужна для заказа могилы, и поэтому кратко ответил:
 — Отнеси справку в канцелярию церковного прихода и предъяви ее пастору.
 Ионни понял, что ему и в самом деле следует представить эту бумагу попу в доказательство того, что он ожил. Вероятно, по этой справке его вычеркнут из списка умерших.
 Поезд подошел к Хельсинки. Оставив свое имущество в багажном вагоне, Ионни направился в канцелярию церковного прихода.
 Пастор, прочитав справку, сделал на ней пометку о смерти и, отдав бумагу Ионни, сказал:
 — Теперь покажешь могильщику.
 Ионни пошел к выходу, чтобы поискать могильщика, но пастор, вспомнив об одном своем коммерческом деле, окликнул его. Дело в том, что гробовщик Контиайнен обещал пастору небольшой процент за каждый гроб, проданный по его рекомендации. И вот теперь, достав из стола рекламу о заведении Контиайнена, пастор библейским голосом сказал:
 — Прими, сын мой во Христе, сию карточку.
 Эту карточку с рекламой Ионни сунул в свой карман, помышляя о продаже своего гроба, а не о покупке нового.
 Тотчас по уходе Ионни в церковную канцелярию прислали из прокуратуры врачебное свидетельство, подтверждающее смерть Ионни Лумпери от разрыва сердца.
 Пастор с удивлением сказал писарю:
 — Да, этот Лумпери накрепко умер. Сначала от отравления, а потом от разрыва сердца.
 Пришлось записать в церковную книгу обе причины смерти. Писарь, не верующий в бога, сказал, когда пастор вышел:
 — Безразлично, что писать в эту книгу. Никто не воскреснет в Судный день.
 Тем временем Ионни вернулся на вокзал за своим багажом. Но ему не пришлось его получить, так как привязалась кучка бездельников, которые уговорили Ионни сходить в лесок выпить и закусить.
 Ионни пошел с ними в лес и там незаметно провел целый день в интересных беседах.
 Но с наступлением вечера Ионни заторопился к себе домой. Снова зашел на вокзал и, взяв свой багаж, тихонько побрел к своему жалкому пристанищу.
 Он шел домой со спокойной душой, не зная, что прокуратура уже официально объявила об его смерти.
 Теперь он был вне законов, установленных для живых людей.


* * *

 Ионнины друзья искренно горевали о потере своего доброго товарища. Грузчик Ханкку, получив письмо и завещание, вовсю теперь хозяйничал в Ионниной клетушке.
 Он распродал все наследство Ионни, в том числе и стомарковую семейную кровать. Комнатушка опустела.
 Там остался лишь ящик, служивший столом, да несколько чурбанчиков для сиденья.
 Сегодня друзья справляли здесь поминки по Ионни.
 Комнатка эта была сумрачна даже днем, так как окна ее, забитые фанерой и заткнутые тряпьем, едва пропускали свет.
 На столе чадила плохонькая керосиновая лампочка, жалкая, как песня страдающего от безнадежной любви.
 Густой табачный дым окутал все помещение.
 Вспоминая Ионни, друзья произносили хорошие слова. Ханкку, продав Ионнины вещи, не пожалел денег и славно угостил Ионниных друзей. И теперь благодарные друзья бесконечно восхваляли добряка Ионни.
 — Настоящий был человек! — восклицали они. — Не сделался буржуем, когда разбогател! Жаль, что умер раньше времени.
 Захмелевшие головы склонны были всесторонне обсудить вопрос о смерти. Кто-то сказал:
 — Вот попы утверждают, что будет Судный день, и тогда все воскреснут из мертвых.
 Другой воскликнул:
 — Это чистое вранье! Откуда там, к черту, воскреснешь, если пришел твой конец жизни.
 Ханкку поддержал эти слова. Он сказал:
 — В природе, друзья мои, не бывает лишних прогулок туда и обратно. Не бывает простого шатанья взад и вперед. А уж если ты сдох, так и вычеркивай себя из всех житейских списков.
 Это высказывание Ханкку прекратило все споры. Заговорили о других вещах и тут напились изрядно. Кто-то в пьяном угаре крикнул, вспомнив Ионни:
 — Эх, Ионни, Ионни, взял бы ты да пришел к нам выпить чарочку!
 В темной прихожей раздался какой-то стук. Потом послышалось шарканье ног. Все смолкли и переглянулись. Открылась дверь, и на пороге комнаты появился Ионни с гробом за спиной. Пьяные друзья повскакали со своих мест. Вопя от ужаса, они ринулись к двери, едва не сбив с ног вошедшего Ионни.
 Выскочив на улицу, друзья немного пришли в себя и, кинувшись к постовому полицейскому, рассказали ему о странном происшествии.
 Постовой полицейский Матикайнен только что в участке наслышался всяких разговоров насчет Ионни. Ведь сегодня из Тампере прибыл Малинен и привез протокол вскрытия и прочие бумаги. Все полицейские участка отлично знали Ионни, и теперь многие вздохнули с облегчением, узнав от Малинена эту новость. И Матикайнен, отправляясь на пост, сказал своим сослуживцам:
 — Теперь уж нам окончательно не будет с ним больше хлопот.
 И вдруг прибегают эти подвыпившие люди и утверждают, что Ионни появился в своей квартире. История более чем странная.
 Постовой храбро пошел к месту происшествия, но в последний момент заробел и для храбрости пригласил с собой другого полицейского.
 Оба они, сильно труся, стали осторожно подкрадываться к Ионниному жилищу.
 Вот они уже достигли комнаты, но тут остановились перевести дух. Затем вынули шашки из ножен и одним рывком открыли дверь комнаты.
 Ионни спокойно сидел за столом с бутылкой пива в руках. При этом поедал сыр и все, что осталось от его поминок.
 Увидев полицейских, Ионни спокойно спросил:
 — Это какой же черт хозяйничал в моей комнате? Кто же унес отсюда кровать и все на свете?
 Полицейские удивились Ионниным речам. И один из них, крепко выругавшись, тоже спросил:
 — Позволь, да ты разве не умер?
 В ответ на это Ионни достал из кармана справку, зарегистрированную у пастора, и, протянув ее полицейскому, сказал:
 — Читай, что там есть!
 Полицейский прочитал вслух:
 «Клятвенно подтверждаю, что босяк Ионни Лумпери, он же Ионс Лундберг, из Хельсинки, умер от отравления и теперь имеет право быть похороненным на любом кладбище. Призываю бога в свидетели. Господи, спаси и помилуй мою душу и тело. Врач Нильс Хюпен».
 — Что ты прочел? — с удивлением переспросил Ионни.
 Полицейский стал объяснять:
 — Тут, видишь ли, написано, что ты умер и готов к погребению.
 Обе стороны были в сильном недоумении. Начались расспросы и объяснения. Однако до истины не добрались.
 Ионни пригласил полицейских присесть и выпил с ними. Те спросили, зачем он ходит со своим гробом, и Ионни ответил:
 — Ездил по коммерческим делам и случайно купил эту недвижимость, чтоб потом выгодно продать. Ведь такая вещь в любом хозяйстве потребуется.
 Полицейские совсем успокоились и только не могли уяснить себе, зачем Ионни поехал странствовать. На это Ионни с невинным видом ответил:
 — Это коммерции советник Лундберг уговорил меня немного заняться спекуляцией, чтоб разбогатеть. Я согласился с его доводами и поехал. Но только мне ничего не удалось сделать, хотя я и дополз до самого царства тьмы.
 Полицейские удалились, размышляя об этом происшествии. Они, конечно, решили рассказать обо всем в полицейском управлении, но поскольку завтра у них был выходной день после дежурства, то дело это отодвинулось. И по этой причине возникли новые недоразумения.


* * *

 Между тем Ионнина вторая невеста, вдова Мария Коуру, приехала в Хельсинки. Именно в этом городе она решила накупить всяких вещей, необходимых к обручению и свадьбе.
 Помимо того, она втайне надеялась повидать здесь своего знаменитого жениха.
 Будучи женщиной благонравной и набожной, она не знала, прилично ли ей зайти к нему. Об этом она долго раздумывала и мучилась. Но победила любовь. Она решила зайти к нему, тем более что ей нужен был срочный коммерческий совет. Один хельсинкский банк повысил прибыль с вкладов на полпроцента больше, чем она получала в своем банке. Поэтому она задумала перевести свои капиталы туда, где платили больше. Однако она не решилась еще на это окончательно, ожидая получить дельный совет опытного коммерсанта. В общем это был вполне приличный предлог посетить коммерции советника Лундберга. Ей даже показалось, что она обязана переговорить с женихом о столь важном деле, поскольку их капиталы теперь соединялись вместе. Лундберг был крупным коммерсантом, и его совет мог принести пользу обоим.
 Восхитительно одетая и празднично настроенная, богатая вдова отправилась с визитом к своему жениху, коммерции советнику Ионсу Лундбергу.


* * *

 Торговые похождения Ионни уже причинили неприятности дому коммерции советника.
 К Лундбергу приехал помещик Пунтури продавать имение. Речь, конечно, зашла об обманщике. И коммерции советник, судя по приметам обманщика, заподозрил в нем своего тезку Ионни. А вскоре он совершенно уверился в этом.
 Раздражительный старик вспылил на этот раз сильнее обычного и стал на всех срывать свою злобу.
 Будучи не в духе, он сердился на всех конторщиков и в особенности на свою экономку. Эта женщина чуть ли не целый век прослужила в его доме и превосходно знала старика. Если прочая челядь в такие горячие дни ходила на цыпочках, то экономка смело вламывалась в его кабинет и даже подчас вступала в пререкания со стариком. И тогда советник, проклиная всех женщин на свете, визгливо кричал:
 — Все женщины такие, как ты!
 Быть может, советник в силу этой причины держался подальше от женщин и остался старым холостяком.
 Итак, на первых порах гроза разразилась в конторе. Но служащие, хорошо зная хозяина, не дали ему повода для дальнейшего неистовства. Уткнувшись в свои канцелярские книги, они работали, боясь кашлянуть. В полной тишине слышался лишь скрип перьев. И тогда гроза перекинулась дальше.
 Придя домой, старик стал ссориться со своей экономкой, стал придираться к ней за каждую мелочь. Но эта женщина не пожелала безмолвствовать. С грозным видом она принялась отвечать ему, все равно как своему мужу.
 Недовольный обедом, старик брюзгливо сказал ей:
 — Это ты во всем виновата…
 Покраснев от злости, экономка не полезла в карман за словом и тотчас ответила:
 — Еще неизвестно, кто во всем виноват!
 И тут она, конечно не всерьез, пригрозила, что возьмет расчет. Уйдя на кухню, она пожаловалась на старика кухарке и горничной:
 — Старый черт! Сердится из-за босяка.
 Пришел конторщик с газетами для советника и с таинственным видом сообщил экономке, что в газетах напечатано о смерти Ионни Лумпери. Схватив газеты, экономка с торжественным видом вернулась в столовую. Бросив газеты старику, она язвительно сказала:
 — Помер тот, кто был виноват. Гляди! Читай! Нет больше твоего босяка.
 И, не подождав ответа, экономка с горделивым видом удалилась на кухню.
 Старик, оставшись один, стал просматривать газеты и внимательно прочитал статью о смерти Ионни.
 Смерть тезки неожиданно растрогала старика, тем более что он умер таким печальным образом, от яда, испытывая страшные муки. Старик читал и перечитывал статью и, совершенно расчувствовавшись, крикнул экономку, чтобы с ней примириться:
 — Эй, Сусанна! Пойди сюда.
 Но экономка сделала вид, что не слышит. Она пришла далеко не сразу и то как будто бы по другому делу.
 — Печальная смерть, — грустно сказал старик. — Ужасный конец…
 Но экономка на это ничего не ответила. С женским упорством она молчала, убирая посуду в буфет. Потом, собираясь уйти из столовой, сказала:
 — Вам надо жениться, советник. И тогда вы перестали бы сердиться из-за пустяков.
 — Э, нет, Сусанна! — торопливо воскликнул старик. — Этого никогда не случится.
 Тяжко вздохнув и поправив салфетку на груди, он приготовился разрезать жаркое. Но тут влетела горничная и доложила о пришедшей вдове:
 — Некая госпожа Коуру желает видеть господина коммерции советника.
 — Какая госпожа? — переспросил старик.
 Горничная, замявшись, ответила:
 — Она называет себя невестой господина советника.
 Старик вскочил из-за стола. Он подумал, что опять кто-то явился издеваться над ним. Не сняв даже салфетки, он бросился в переднюю, чтоб проучить нахалку. Но в дверях он остановился. Перед ним стояла почтенная особа, которую советник не решился выругать. Сбитый с толку, он посмотрел на толстуху и спросил ее:
 — Что вам угодно?
 Вдова пролепетала:
 — Могу ли я видеть моего жениха, коммерции советника Лундберга?
 Ошеломленный старик безмолвно воззрился на нее. Удивленная экономка с немалым любопытством ожидала дальнейших событий и поэтому не ушла. Раздраженный старик, перейдя на шведский язык, крикнул экономке:
 — А тебе какого дьявола тут еще нужно?!
 Экономка ничего не ответила и, презрительно посмотрев на советника, вышла. Тогда старик, снова обернувшись к вдове Коуру, сказал:
 — Это я — коммерции советник Лундберг.
 Наступило молчание. Старик обалдело глядел на вдову.
 Туго соображая, вдова под конец все же догадалась, что тут какое-то недоразумение.
 — Прошу извинения, что побеспокоила вас, — проговорила она в полнейшем замешательстве.
 Но тут в передней раздался чей-то восторженный вопль:
 — Босяк Ионни Лумпери идет!
 Все остолбенели. Открылась дверь, и в комнату ввалился Ионни. Он пришел, чтоб рассказать советнику о своих похождениях.
 Возникло новое недоразумение. Испуганный старик Лундберг, увидев Ионни, попятился, чтоб уйти. Ионни, узнав вдову, сразу смекнул, что тут происходит. Он посмотрел на вдову таким странным взором, что та вдруг сразу исчезла. Она исчезла, как сказочный дух.
 В столовой остались два старых холостяка.
 Лундберг был крайне рассержен, главным образом визитом невесты. Он, правда, не знал, что Ионии действовал под его именем в любовных и коммерческих делах, И поэтому он согласился побеседовать с Ионии.
 Но мы не будем подробно описывать их беседу и коммерческий их разговор, тем более что старик, беседуя, употреблял слишком много более чем оригинальных выражений, неудобных для печати. Скажем только, что после первых же криков и первых разъяснений старик все понял.
 Для стройности сюжета отметим еще, что старик, вдоволь накричавшись, утих и даже с немалым любопытством коммерсанта стал расспрашивать Ионни о некоторых подробностях его торговых сделок.
 Разобравшись во всем, старик снова смягчился. Эти Ионнины попытки стать миллионером попросту умилили его. Ведь в свое время он и сам пускался во все тяжкие, чтобы разбогатеть. И теперь Ионнины речи растрогали его. В этом босяке он как бы увидел тот отголосок, тот священный огонь, который составил содержание всей его жизни на пути к миллионам.
 Старик Лундберг усадил Ионни за стол и славно угостил его. Но что касается стремления Ионни к миллионам, то Лундберг об этом так сказал ему:
 — Нет, не выйдет из тебя миллионера. У тебя не хватает выдержки.
 Ионни поверил этому и сказал Лундбергу:
 — Конечно, коммерции советнику видней… У советника большой опыт…
 Старик Лундберг совсем подобрел. И тогда у Ионни возникло непреодолимое желание получить с него на водку.
 Преисполненный этим желанием, Ионни принялся рассказывать о своем погребении, для того чтоб еще больше размягчить старика. С лукавой усмешкой младенца он сказал:
 — А ведь я побывал в потустороннем мире и немного пожил в царстве тьмы.
 Старик начал расспрашивать, и Ионни рассказал ему о своем воскресении из мертвых.
 Повествуя об этом приключении, Ионни вдохновился и прибавил от себя много лишнего, чтобы возбудить жалость. И действительно, эта история окончательно растрогала старика. Она и позабавила его и отчасти вызвала жалость и сочувствие.
 Потрепав Ионни по плечу, старик сказал:
 — Ай-яй, что ты пережил, Ионни!
 Как опытный сочинитель, Ионни пояснил финал:
 — Они спутали меня с Антти Питкяненом, и я из-за этого чуть не сгинул.
 Эта история с воскресением сыграла до некоторой степени значительную роль в дальнейшей жизни Ионни Лумпери, ибо советник обещал выплачивать ему пенсию в размере десяти марок в месяц.
 Затем старик принялся рассказывать о самом себе и о своей неожиданной невесте. Он так сказал, не зная, что вся эта история со вдовой — дело Ионниных рук:
 — Тут одна сумасшедшая бабка бегает ко мне… Предлагает жениться…
 Ионни искоса взглянул на советника и прикусил свой язык. Историю своих любовных похождений он не хотел рассказывать старику Лундбергу. Он промолчал об этом, как старый холостяк, да и по другим причинам, кои могли бы разгневать советника.
 Эту любовную историю советника Ионни попытался обобщить.
 — Если женщина любит, то она делается слепой, — сказал Ионни. И тут же, найдя поэтическое сравнение, добавил: — На бульваре сирень распускается от тепла. Так и женщина — она расцветает перед каким угодно мужчиной.
 — Да, да, пожалуй, — задумчиво произнес старик. Опасный момент миновал. Ионни почувствовал, что он спасен от больших неприятностей.
 На этом они расстались.


* * *

 Ионни сходил домой за гробом и отправился на рынок, чтоб, наконец, продать эту ненужную ему вещь.
 В это время полицейский Нуутинен явился к нему на квартиру с намерением арестовать его. Дверь комнаты оказалась закрытой, и Нуутинен пошел справляться к дворнику. Дворник вчера находился в отлучке и поэтому не знал о том, что Ионни вернулся. Считая Ионни умершим, он сказал Нуутинену:
 — Он уже на небе, а вся его мебель продана.
 Нуутинен явился в полицейское управление и там рассказал всю эту историю дежурному приставу. Однако в полицейское управление еще вчера пришла официальная бумага из прокуратуры о смерти Ионни. Поэтому дежурный пристав уверенно сказал:
 — Теперь этот Ионни бродит по лучшим небесным рынкам.
 Нуутинен удивился, но не поверил этому. Он стал спорить с приставом, сказав:
 — Я сам позавчера видел его в Хямеенлинна. Мне лучше, чем вам, известно, жив он или помер.
 Приставу показалось, что младший полицейский слишком уж вольно разговаривает с начальством, и поэтому он сердито прикрикнул:
 — Прекратить споры!
 Другой пристав, находившийся в кабинете, более спокойным тоном сказал Нуутинену:
 — Действительно, не следует спорить. Могу тебя уверить, что Ионни Лумпери умер. И, вероятно, в Хямеенлинна ты видел его двойника.
 Нуутинен вышел из кабинета. В коридоре он встретил помещика Пунтури, который специально зашел в полицию, чтобы здесь навести справку насчет мошенника Ионни. Пунтури спросил Нуутинена, у кого можно будет взять такую справку. Узнав, что речь идет об Ионни, Нуутинен сказал:
 — Уже не требуется вам такая справка. Ионни Лумпери позавчера умер.
 Пунтури пал духом. Но, смирившись с неизбежным, сказал:
 — Ну, тогда ничего не поделаешь. — И тут же мстительно воскликнул: — Как жаль, что он находится сейчас в таком месте, где даже полицейский не сможет с ним переговорить о деле!
 Он удалился, повесив голову.
 Нуутинен, выйдя на улицу, стал опять сомневаться — умер ли этот Ионни. На всякий случай он сходил на городской рынок и там в толпе увидел Ионни, продававшего гроб.
 — Ионни, черт тебя побери! — воскликнул Нуутинен. — А ведь говорят, что ты на небесных рынках шляешься.
 — А-а, Нуутинен! — обрадовался Ионни. — Ты что здесь ходишь?
 Нуутинен стал бранить Ионни за всю ту путаницу, которая с ним произошла. На это Ионни ответил:
 — А чем я виноват, что воскрес из мертвых?
 И тут он быстренько перевел разговор на повседневные дела. Похлопывая по крышке гроба, он сказал:
 — Показалось, что эта шаланда лишняя для меня мебель, так вот пришел на рынок продать ее.
 Нуутинен вышел из терпения и рявкнул:
 — Пусть черт меня возьмет, если я захочу еще раз тебя увидеть!
 Ионни старался успокоить полицейского:
 — Нам надо быть друзьями, Нуутинен. Нам всегда надо действовать вместе. Не будь таких, как я, попал бы ты в безработные.
 Но и эти доводы не помогли. Нуутинен повел Ионни в полицию.
 В кабинете дежурного пристава собрались все высшие чины полицейского управления. И там Ионни пришлось рассказать этим господам обо всех своих приключениях.
 Рассказ этот крайне заинтересовал полицейских. Было заметно, что эти господа согласны примириться с Ионни, который жил и действовал одновременно в нескольких лицах.
 Удивленный полицмейстер сказал Ионни:
 — Похоже на то, что в тебе самом находилась целая толпа.
 Ионни библейским тоном ответил:
 — Никто в мире, кроме Адама, не был в одном лице. Ему не пришлось спекулировать, чтоб заработать деньги. И поэтому у него не было нужды выступать во многих лицах. А все остальные действовали как я.
 Полицейские стали совещаться, как им поступить. В официальной бумаге категорически утверждалось, что Ионни Лумпери умер. И поэтому полицмейстер сказал ему:
 — Закон не имеет обратной силы. Находись пока в списках умерших, а потом мы разберемся.
 А так как умершего нельзя было арестовать, то они его отпустили, примирившись с. его незаконным существованием в земных сферах.
 После ухода Ионни господа полицейские долго беседовали о нем и не оставили без внимания его коммерческий гений. Они говорили между собой:
 — Это настоящий делец. Он не стал дожидаться небесной расплаты, а сам кинулся в бой, чтобы урвать на земле хоть что-нибудь и здесь насладиться.
 Полицмейстер сказал:
 — Да, у этого человека голова миллионера.


18

 Теперь жизнь Ионни потекла почти по прежнему руслу.
 Через некоторое время ему удалось продать свой гроб, и он пропил деньги. И после этого зажил мирно, по-старому.
 Господа из «Лесного товарищества» потребовали было наказания для Ионни за попытку обмануть их, но когда судебные органы копнули это дело, то обнаружилось, что Ионни по закону является умершим лицом. Юристы объяснили этим кровожадным делягам:
 — Мы не имеем права обвинять через суд умершего. Закон не допускает этого.
 Делягам из «Лесного товарищества» пришлось-таки отказаться от своих претензий. И Ионни продолжал числиться в списках умерших.
 Это обстоятельство, конечно, причиняло ему некоторые неприятности. Приятели все время подшучивали над ним и нарочно серьезными голосами говорили, когда Ионни являлся в порт на разгрузку:
 — Покойника нельзя держать на работе. За это крепко штрафуют всех оставшихся в живых.
 Эти шуточные разговоры дошли до начальника порта, и он посоветовал Ионни обратиться с ходатайством к всероссийскому государю, чтобы тот позволил ему жить и иной раз работать в порту Хельсинки.
 Ионни решился, наконец, просить у государя этого милостивого права пожить. Один юрист согласился за десять марок составить такую бумагу на имя государя. Пришлось обратиться к коммерции советнику за деньгами. Старик Лундберг дал Ионни десять марок и при этом сообщил ему новость:
 — Помимо того, Ионни, я решил ходатайствовать, чтобы тебе дали бронзовую медаль за спасение жизни. Ты спас самого себя и поэтому заслужил такую награду.
 И действительно, влиятельный и богатый Ионс Лундберг выхлопотал для Ионни медаль. Ионни стал отказываться от такой высокой награды. Он сказал советнику:
 — Такую медаль заслужил не я, а Ханкку, который два раза вытащил меня из воды.
 Узнав об этом, советник обещал исходатайствовать вторую медаль для Ханкку.
 В скором времени пришла и вторая медаль. И тогда оба друга украсили свою грудь этой высокой наградой.
 Что касается прошения государю, то оно в тот же день было составлено юристом и послано куда полагается.


* * *

 По случаю получения медали Ионни решил устроить пирушку для друзей. Денег у него в ту пору не было. Но он нашел отличный выход. Кто-то ему сказал, что хельсинкский университет еще при жизни людей покупает их тело для того, чтобы после смерти обучать студентов искусству врачебного вскрытия.
 Ионни уже однажды испытал нечто подобное, и поэтому он с легким сердцем отправился в университет совершить эту новую коммерческую сделку, тем более что за первое вскрытие он решительно ничего не получил.
 В университете без всякой волокиты выдали ему сто марок. И Ионни поставил крестик под письменным соглашением.
 Получив деньги, Ионни сказал кассиру:
 — Уж если я пропил гроб, то пусть и содержимое пропадает.
 На эти деньги Ионни устроил шикарную вечеринку. Он истратил все до последнего пенни на вино и закуску.
 Собрались друзья, и началось пышное веселье. За выпивкой Ионни сказал гостям:
 — Главное, меня радует то, что я в свое время побываю на лекциях в университете. Там пройду высший медицинский курс, и мне, вероятно, легче будет шляться по небесным путям, чем здесь по земным дорогам.
 Товарищи по выпивке согласились с этим замечанием Ионни.


* * *

 На другой день после пирушки Ионни получил официальную бумагу, в которой его извещали, что государь дал свое милостивое согласие на право Ионни числиться живым.
 Узнав об этом, приятели сказали ему:
 — А на что тебе это, если ты уже пропил свое тело?
 Подумав, Ионни согласился с приятелями и не пошел в канцелярию прихода для того, чтобы восстановить себя в списках живых. Он числился в канцелярии дважды умершим и был этому очень рад, так как с него не брали подушного налога.
 Вспоминая о своем прошлом, Ионни говорил друзьям:
 — Миллионами я уже ворочал, и в конце концов неважно, как ими ворочать — собирать или тратить их. Все равно я остаюсь миллионером. И в одинаковой мере мне неважно, в каких списках числиться — в списках живых или умерших.
 И тут, для доказательства правильности своих слов, он приводил пример:
 — Моряк всегда останется моряком, плывет ли он к северу или к югу.
 Что касается поимки крупного международного афериста, то Ионни, как известно, не удалось совершить эту сыскную операцию, однако об этом деле он так говорил своим друзьям:
 — Одного мошенника я все-таки поймал и за него получил премию в сто марок из канцелярии университета.
 Друзья похваливали Ионни и подтверждали, что он и в самом деле ловкий сыщик и бравый миллионер, который промотал решительно все, что получил, даже промотал свое тело, и теперь прямо неизвестно, чем ему умирать.
 Но своего могильного креста Ионни не пропил. Он бережно хранил его для своего друга и спасителя Ханкку, к которому он привязался теперь крепче прежнего.
 Год спустя, когда Ханкку умер, Ионни поставил на его могилу свой крест с надписью: «Здесь покоится Ионни Лумпери. Умер во Христе и почиет в мире до дня Воскресения».


* * *

 Затем произошли события, которые до некоторой степени обессмертили Ионни — эту беззаботную небесную пташку.
 Дело в том, что некто Янне Лимпери, много слышавший об Ионниных приключениях, пришел в восторг от его судьбы. Помимо того, он был очарован той свободной и легкой философией жизни, которую Ионни проповедовал всем своим существом.
 Этот Янне Лимпери разыскал Ионни, приехав в Хельсинки. Сначала он хотел повидаться с Ионни просто так, по потом дело приняло серьезный оборот.
 Янне купил у Ионни его имя и фамилию, чтобы после смерти последнего с честью носить это наименование — Ионни Лумпери. Такая сделка разрешалась по старым обычаям страны.
 Под эту сделку Ионни получил три марки и тотчас их пропил.
 Кстати скажем, этот Янне Лимпери проживал в городе Котка, где его точно так же носили полицейские, как в Хельсинки Нуутинен носил Ионни.
 Этот Янне после сделки вернулся в Котка и, не подождав Ионниной смерти, стал повсюду называть себя Ионни Лумпери.
 Друзья Ионни остерегали его от такой сделки, говоря, что в небесном царстве он окажется беспаспортным бродягой. Но Ионни не испугался этой перспективы.
 — На небесах, — сказал Ионни, — я сделаюсь сыщиком и в этой штатной должности приобрету себе имя.
 Всякий раз друзья подшучивали, когда Ионни заговаривал о своей сыскной деятельности. Разобравшись во всей истории Ионни, они прямо заявляли ему, что в качестве сыщика он выслеживал самого себя. Они говорили:
 — Ты же разыскивал самого себя, а не того крупного мошенника, которого хотел найти.
 На это Ионни не обижался и спокойно отвечал:
 — Ну что ж, человек и сам себя не найдет, если хорошенько не поищет. — И тут же уверенно добавлял: — Вот я нашел самого себя и теперь знаю, что я — это я. То есть вижу себя прямо как в зеркале. А что мне еще надо?
 Друзья добродушно подшучивали над такой философией. Они говорили, посмеиваясь:
 — Но ведь в поисках самого себя ты все потерял — тело, имя и даже право числиться в списках живых. От тебя осталась только лишь одна медаль за спасение жизни.
 С этим Ионни вполне соглашался и даже торжественно заявлял:
 — Да, в поисках самого себя и прочих преходящих ценностей у меня все остальное пропало.
 Но Ионни не грустил от потерь. Он имел медаль, которую гордо носил на груди своего проданного тела.
 Друзья, встречаясь с ним, всякий раз шутливо спрашивали:
 — Ну как, Ионни, нашел самого себя? Ионни добродушно отвечал:
 — Нашел и пропил вместе с могилой. Ну, а поскольку найденный мошенник находится внутри меня самого, то, значит, он сидит за крепким замком.
 Он гордился тем, что оказался хорошим сыщиком и сумел-таки крупного мошенника посадить в такую прочную тюрьму, под столь падежные запоры.


* * *

 С колбасницей Лизой Ионни встречался редко. И разговоры их при встречах не касались прошлого. Только однажды Лиза укорила его тем, что он все пропивает. Она сказала ему:
 — Вот теперь я окончательно вижу, что из такого блудного сына не получится миллионер.
 На это Ионни ответил ей библейскими словами:
 — Потерявший себя да обрящет вновь. Ибо в несгораемых кассах отца небесного миллионов сколько угодно. А я вроде как сын такого миллионера и от отца своего унаследовал характер расточителя. Ведь он, как и я, растрачивает все святое.
 О коммерции советнике Лундберге Ионни попрежнему отзывался с большой похвалой. Он больше всего нахваливал его в последние дни каждого месяца, когда получал от Лундберга пенсию в десять марок. Тогда он напивался и прославлял старика.
 Часто с удовольствием Ионни вспоминал о своем воскресении из мертвых.


* * *

 Но затем Ионни и в самом деле умер.
 Его сосед, некто Риукку, побежал в канцелярию церковного прихода, чтоб сообщить об этом.
 Писарь собрался сделать отметку о смерти, но с удивлением увидел, что Ионни Лумпери уже дважды записан в церковную книгу как умерший.
 Риукку принялся объяснять:
 — Эти записи недействительны, потому что Ионни тогда воскрес из мертвых.
 Писарь был новый и не знал всей этой истории. Он стал звонить в разные учреждения, и дело, наконец, прояснилось.
 Делая в книге третью отметку о смерти Ионни, писарь сердито пробурчал:
 — То и дело умирает этот Ионни Лумпери. Нашел себе профессию.
 И вдруг со злобой спросил:
 — Наверно, только этим делом он и занимался в своей жизни?
 Рассердившись на грубого писаря, Риукку ответил ему колко:
 — Так ведь и это дело — нелегкая профессия. Особенно если принять во внимание род работы и ее вредность. Кроме того, нездоровые и сырые жилищные условия, низкая оплата труда не каждого прельщают заняться этим.
 Писарь гневно спросил:
 — Когда похороны?
 Риукку ответил:
 — Сначала его повезут в университет на урок анатомии, а уже потом похоронят.
 Писарь со злобой крикнул:
 — Тьфу на вас, чертей!
 Риукку заметил писарю, что Ионни имел медаль и поэтому не заслуживает брани. Писарь промолчал.
 Лиза обмыла Ионнино тело. И горько оплакивала его смерть.
 Конечно, никаких денег у Ионни не оказалось, и поэтому его пришлось хоронить за счет полиции.


* * *

 Как раз накануне похорон младший полицейский Нуутинен снова перевелся в Хельсинки на свою прежнюю должность. И поэтому ему опять выпала честь нести на себе Ионни.
 На похороны прибыл из Котка Янне Лимпери, купивший имя Ионни. Этот Янне настолько был опечален Ионниной смертью и так сильно напился по этому поводу, что не смог присутствовать на похоронах. Он остался в ночлежном доме почти в бесчувственном состоянии.
 Похоронили Ионни Лумпери на кладбище рядом с могилой Ханкку. Сначала друзья Ионни хотели переставить крест с могилы Ханкку в промежуток между двумя могилами. Они хотели, чтоб этот крест одновременно относился бы к двум умершим лицам, тем более что на кресте значилось имя Ионни, а не Ханкку. Однако в последний момент удалось все-таки раздобыть новый крест с такой надписью: «Здесь покоится настоящий Ионни Лумпери, который однажды уже воскрес из мертвых и нашел самого себя. Навек похоронен друзьями». Похоронив Ионни, друзья сказали:
 — Вот теперь он больше не воскреснет.
 После похорон друзья собрались в Ионниной комнатушке побеседовать о нем. На этот раз беседа протекала без выпивки, так как никакого наследства у Ионни не осталось. Покуривая всухую свои трубочки, друзья довольно-таки кисловато вспоминали о нем, однако с уверенностью, что он больше не придет пугать их, как это было в прошлый раз.
 Что касается Нуутинена, то он, оставшись на кладбище, навалил поверх могилы изрядный камень и сказал сам себе:
 «Ну теперь, я думаю, Ионни удержится там».
 Вернувшись в полицейский участок, Нуутинен доложил дежурному приставу:
 — Наконец-то я избавился от одного своего мучителя. Теперь уже он у меня больше не воскреснет.
 Пристав что-то торопливо писал и поэтому, не расслышав слов Нуутинеиа, сказал ему:
 — Ах да Нуутинен, сейчас звонили нам из ночлежного дома и просили прислать полицейского. Там у них сильно перепился этот, как его, Ионни Лумпери. Так вот сходи в ночлежку и приволоки его сюда в камеру.
 Нуутинена ошеломили эти слова. Он не знал, что Ионни продал свое имя Янне Лимпери из Котка. И теперь, услышав знакомое имя, настолько опешил, что не смог ничего сказать. Вернее, он раскрыл рот, чтобы выругаться, не вместо брани изо рта у него вырвался жалобный стон. Но потом он сказал, чуть не плача:
 — Это что же он делает со мной? То и дело воскресает. Не успел я еще дойти до дома, как он снова требует моей помощи.
 Тут сильная досада охватила Нуутинена, и он с яростью добавил:
 — Такого мелко смолоть, и то он завтра напьется и заставит меня в участок его тащить!
 Выйдя из кабинета пристава, Нуутинен с проклятьем крикнул:
 — Нет, конечно Ионни опять воскрес, чтобы ездить на мне до скончания века!