---------------------------------------------


 Пэлем Гринвел Вудхауз
 ХРАНИТЕЛЬ ТЫКВЫ

 Утренний свет янтарным душем пролился на Бландингский замок, радостно озаряя увитые плющом стены, парки, сады, службы и тех обитателей, которым посчастливилось выйти на воздух. Он падал на зелень газонов и камень террас, на благородные дубы и пестрые цветы, а кроме того — на обвислый зад штанов Энгуса Макалистера, который был старшим садовником у девятого графа Эмсворта и с горьким шотландским упорством мешал слизню тихо спать под листом латука. Падал свет и на белые брюки Фредди Трипвуда, который поспешал через луг, и на его отца, то есть самого графа, и на Биджа, дворецкого, которые стояли на башне, причем граф глядел в телескоп, а верный слуга держал его шляпу.
 — Бидж, — сказал лорд Эмсворт.
 — Милорд?
 — Меня обманули. Он не работает.
 — Вы плохо видите, милорд?
 — Я ничего не вижу.
 Дворецкий был сметлив.
 — Если бы я снял чехольчик, милорд, было бы виднее.
 — Э? Чехольчик? Какой чехольчик? А, да! Снимите его, Бидж.
 — Сейчас, милорд.
 — Вот это другое дело! Да, куда лучше! Превосходно! Я вижу корову.
 — Милорд?
 — Там, на лугу. Поразительно! Просто рядом. Спасибо, Бидж. Можете идти.
 — Ваша шляпа, милорд.
 — Наденьте на меня, хорошо?
 — Сейчас, милорд.
 Надев на хозяина шляпу, дворецкий ушел, а хозяин смотрел на корову
 Девятый граф Эмсворт очень любил новые игрушки. Больше всего он любил свой сад, но бывали и увлечения, на сей раз — вот этот телескоп. Прочитав в журнале статью об астрономии, он его выписал, приспособил на этой башне и сейчас испытывал.
 Корова понемногу теряла свою прелесть. Она была не хуже других коров, но и не увлекательней. Насмотревшись на то, как она жует и глядит куда-то, лорд Эмсворт решил повернуть трубу, но тут в поле зрения оказался его сын Фредерик. Легкий и белый, он бежал по травам, словно пастушок из Феокрита, торопящийся к нимфе, и девятый граф забеспокоился. Он всегда беспокоился, увидев младшего сына, ибо все меньше понимал, что же с ним делать.
 Треска, породившая три миллиона пятьсот тысяч детей, любит их всех, а вот наши лорды смотрят искоса на младшего сына. Надо сказать, на Фредди Трипвуда всякий посмотрел бы искоса. Если он жил в Лондоне, он обрастал долгами, если же возвращался в замок, бродил без дела и маялся. Вероятно, отчиму было не легче с Гамлетом, чем отцу — с Фредериком. Но сейчас он вел себя совсем уж странно, ничуть не маялся; и внутренний голос подсказал лорду Эмсворту, что это — не к добру.
 Лорд Эмсворт отошел от телескопа другим человеком. Он часто мечтал, что в один прекрасный день появится красивая девушка из хорошей семьи и заберет от него Фредди; но неугомонный голос подсказывал, что это — не она. Девушки из хорошей семьи, если они не спятили, держат себя приличней.
 Нет, все иначе. Здесь, в затворе, далеко от столичной суеты, Фредди затеял грязную интрижку. Вне себя от горя и гнева, лорд Эмсворт побежал вниз, на террасу, где и метался, словно пожилой леопард, ожидающий ужина, пока что-то белое не замелькало среди деревьев.
 Горько и гневно глядел отец на приближающегося сына. Поправив пенсне, он увидел довольную улыбку — наверное, именно так улыбалась бы овца — и букетик полевых цветов, который этот Фредерик нежно поглаживал на ходу.
 — Фредерик! — взревел несчастный лорд. Тот остановился. Витая и мечтая, он не заметил отца, но был слишком счастлив, чтобы загрустить.
 — Здравствуй! — приветливо ответил он, поискал тему поприятней и прибавил: — Какая погода!
 Граф Кларенс не хотел отвлекаться. Он шагнул вперед с тем именно видом, который был у злодея, убившего в Тауэре несчастных принцев.
 — Фредерик, — спросил он, — кто эта девушка?
 Фредерик остановился и словно бы проглотил что-то очень большое.
 — Девушка? — удивился он. — Какая девушка?
 — Которую ты целовал на лугу, — ответил отец.
 — Ах, эта! — воскликнул Фредди. — Да… — Он помолчал. — Да, да! Как раз хотел тебе сказать!
 — Хотел?
 — Еще как! Все в порядке. То есть ничего такого. Это моя невеста.
 Лорд Эмсворт закричал так, словно одна из пчел, гудевших над клумбами лаванды, нашла время и силы ужалить его в шею.
 — Кто она? Как ее зовут?
 — Агги Доналдсон.
 — Что?
 — Это от «Ниагары», родители туда ездили после свадьбы. Понимаешь, она из Америки. У них там странные имена. Нет, ты подумай! Ниагара!
 — Кто она такая?
 — Красавица. Очень умная. Ты ее полюбишь.
 — Кто она такая?
 — Играет на саксофоне.
 — Кто, — повторил лорд Эмсворт, — она такая? Фредди откашлялся. Он понимал что. дольше скрываться незачем, но истина, вероятней всего, особой радости не вызовет.
 — Понимаешь, — сказал он, — она родственница Макалистера. Приехала в Англию, понимаешь, гостит у него.
 Лорд Эмсворт воздел руки и кинулся к тиссовой аллее.
 Старший садовник обернулся. Он был невысок и плотен, брови его подошли бы к более высокому лбу и вместе с рыжей бородой придавали ему устрашающий вид. Лицо у него было честное, да и умное, а вот сладости и света в нем не хватало.
 — Макалистер, — сказал граф, приступая к делу прямо, — где ваша родственница?
 — Р-р-родственница?
 — Да. Пусть она уедет!
 — Куда это?
 Лорду Эмсворту было не до всяких частностей.
 — Куда угодно. Здесь ей жить нельзя.
 — Почему?
 — Неважно. Скажите, чтобы она уехала.
 — Почему?
 Лорд Эмсворт не заскрежетал зубами, но подскочил в воздух и уронил пенсне. Человек он был тихий, разумный и знал, что графы должны дважды подумать, прежде чем обращаться с низшими в ранненорманнском стиле, но сейчас — не выдержал.
 — Макалистер! — вскричал он. — Слушайте! Да, слушайте меня! Или она — или вы!
 Свободные от бровей, бороды и усов части лица озарились странным светом; так озаряется тот, кто не забыл Беннокберна и знает, что в его земле жили Уильям Уоллес и Роберт Брюс.
 — Хор-р-рошо, милорд, — сказал он. — Я уйду.
 Лорд Эмсворт покинул поле битвы в ярости, но и в радости. Мысль о том, что шотландский садовник служил ему верой и правдой десять лет, не вызывала ни малейших угрызений.
 Но позже, когда он курил после обеда, поруганный разум вернулся и тронул холодной рукой его сердце.
 Что будет с тыквой без Энгуса Макалистера?
 Вероятно, стоит сказать о том, как много значила тыква для нашего графа. Всем знатным родам чего-нибудь не хватает; род Эмсвортов не был исключением. Много поколений подряд из Бландингского замка выходили воины и правители, но ни один из них не получил премии за тыкву. За розы — бывало. За тюльпаны — допустим. За ранние сорта лука — естественно! Но не за тыквы. Можно ли это выдержать?
 Год за годом пытался девятый граф смыть пятно с герба, но безуспешно. И вот появилась надежда. Глядя на золотистый шар, хозяин замка думал и верил, что сэр Грегори Парслоу-Парслоу, побеждавший три года подряд, не вырастит такой прекрасной тыквы.
 Ухаживал за нею Макалистер. Он понимал ее. Он даже любил ее, сдержанно, как шотландец. Если он уйдет, что же будет?
 Вот о чем размышлял лорд Эмсворт, когда день за днем пытался себя убедить, что на Макалистере свет клином не сошелся, и понимал, что это — пустая бравада. Главным садовником теперь был Роберт Баркер. Когда вы растите тыкву, вам не до сантиментов, и бедный граф признавал, что бывший помощник гордого Энгуса погубит все дело. Словом, он тосковал по шотландцу.
 Быть может, ему мерещилось — но и тыква тосковала. Она худела и бледнела. На десятую ночь разлуки графу приснился странный сон: он обещал Его Величеству показать превосходнейшую тыкву, но, когда они к ней пришли, они увидели крохотный шарик, не больше горошины. Лорд Эмсворт проснулся, еще слыша горестные крики своего короля; и гордость его сдалась, содрогнувшись напоследок.
 — Бидж, — сказал он утром, — вы часом не знаете… где живет Макалистер?
 — Знаю, милорд, — ответил Бидж. — На Бакстон-кресчент, одиннадцать.
 — Бакстон-кресчент? В жизни не слышал.
 — По-видимому, милорд, это у Кромвел-роуд. Меблированные комнаты. Макалистер там останавливается, потому что рядом Кенсингтонский сад. Он любил, — прибавил дворецкий с почтительным упреком, ибо дружил с мятежным шотландцем десять лет, — он любил, милорд, жить поближе к цветам.
 Телеграммы ближайших полусуток вызвали неподдельный интерес на местной почте.
 Первая гласила:

 «Лондон, Кромвел-роуд, Бакстон-кресчент, 11.
 Вернитесь. Эмсворт».

 А вторая:

 «Шропшир, Бландингскии замок, лорду Эмсворту.
 Нет».

 Этого граф не ожидал. Думал он туго, но справился и решил: пусть Роберт Баркер, надломленная трость, побудет у тыквы еще дня два, а он тем временем съездит в Лондон и наймет самого лучшего садовника, какой только бывает.
 Доктор Джонсон полагал, что в Лондоне есть все на свете, и если вы устали от Лондона, вы устали от жизни. Лорд Эмсворт бы с этим не согласился. Он ненавидел Лондон. Его мучили толпы, запахи, мухи, омнибусы, такси и мостовые. Мало того — злосчастный город не мог произвести хорошего садовника. Граф обошел все агентства, расспросил всех кандидатов — и ни один из них ему не подошел. Жестоко говорить так о людях, но самый лучший из них был хуже Роберта Баркера.
 Вот почему он был грустен, когда, на третий день, стоял у своего клуба, думая о том, куда же теперь пойти. Все утро он отвергал садовников, а что, кроме этого, можно делать в таком городе?
 И тут он вспомнил, что тогда, за завтраком, Бидж говорил про Кенсингтонский сад. Можно пойти туда, посмотреть на цветы.
 Он собрался уже взять такси, когда из отеля «Магнифисент» вышел молодой человек. В нем было что-то знакомое. Он перешел дорогу, и лорд Эмсворт, еще не веря своим глазам, странно закричал.
 — А, здравствуй! — удивился и Фредди.
 — Что… что ты тут делаешь? — спросил лорд Эмсворт с оправданной тревогой отца, давно запретившего сыну ездить в Лондон.
 Фредди растерянно почесал правую ногу носком левой ноги.
 — Понимаешь… — сказал он.
 — Я понимаю, что тебе запрещено ездить в Лондон.
 — Конечно, конечно, только я…
 — И вообще, зачем сюда ездить, когда есть Бландинг?
 — Да, конечно, только… — Тут Фредди почесал правой ногой левую. — Я как раз хотел тебя повидать. Именно! Очень хотел.
 Это было не совсем так. Кого-кого, а своего отца Фредди видеть не хотел. Он хотел написать ему записку. План у него был такой: оставить записку (как можно более осторожную) и убежать, как кролик. Непредвиденная встреча этому плану помешала.
 — Почему? — спросил лорд Эмсворт, резонно удивляясь, что сын хочет его видеть.
 — Я… э… хотел тебе кое-что сказать. Новость.
 — Вероятно, она очень важная, если ты приехал в Лондон.
 — Именно. Очень важная. Ужас, какая важная! То есть исключительно. Ты ничего, в форме? Выдержишь?
 — Фредерик! — вскричал лорд Эмсворт. — Говори! Скажи мне все! Кошки, да?
 Лорду Эмсворту казалось, что кошки могут сделать с тыквой что-то страшное и лежат в засаде, поджидая.
 Фредди удивился.
 — Кошки? Какие кошки?
 — Фредерик! Что с тыквой?
 В нашем грубом мире есть люди, которых не трогают тыквы. К их числу принадлежал и Фредди. Мало того — он, как правило, отзывался о «Надежде Бландинга» с прискорбной насмешливостью и называл ее «Надди».
 — Вроде ничего, — беспечно ответил он.
 — Тогда о чем ты говоришь? — вскричал лорд Эмсворт. — Зачем ты сюда приехал? Зачем меня пугаешь?
 Осторожно глядя на раскипятившегося отца, высокородный Фредди вынул из жилетного кармана какую-то бумажку
 — Понимаешь, — нервно сказал он, — это записка. Хотел тебе оставить. Ты ее прочитай. Ну, пока!
 И, сунув записку несчастному графу, Фредди ушел, а граф растерянно и огорченно смотрел, как он прыгает в кэб. В сущности, его огорчало все, что бы Фредди ни сделал, но больше всего — вот такая загадочность.
 Покрутив и ощупав записку, он внезапно понял, что тайна будет меньше, если он ее прочитает, — и надорвал конверт.
 Записка оказалась короткой, но интересной.

 «Дорогой отец!
 Понимаешь, мне очень жаль, только я больше не мог, поехал в город, и мы поженились. Приехал ее отец, ты понимаешь, и достал специальное разрешение, так что нас сразу поженили. Большой силы человек. Хочет тебя видеть. Все обговорить, понимаешь. Он тебе понравится, могучий дядя.
 Пока.
 Твой преданный сын
 Фредди.
 Р. S. Ничего, если я пока возьму машину? Я ее взял.
 Медовый месяц, ты понимаешь.
 Фр.»

 Клуб консерваторов — здание солидное, но лорду Эмсворту показалось, что оно качается и кружится. Ни одному отцу не понравится такой поступок, и разумно ли ожидать особой радости от того, кому придется до конца своих дней содержать младшего сына с женой, а то и с детьми?
 Довольно долго лорд Эмсворт стоял на мостовой. Пешеходы обходили его, собаки — обнюхивали. Он никого не видел. Он стоял, дыша, словно рыба, пока не отдышался.
 Отдышавшись же, он понял, что ему немедленно нужны цветы и деревья. Грохот машин, жар солнца, камень мостовой мучали его, как кошмар. Он замахал кэбу.
 — В Кенсингтонский сад, — сказал он, откидываясь на подушки.
 Что-то вроде мира и покоя вошло в его душу, когда, расплатившись у сада, он нырнул в прохладную тень. Еще из кэба он видел алые и шафрановые блики, а теперь, свернув с главной аллеи, узрел прекрасные цветы во всей их славе.
 — Ax! — выдохнул он, останавливаясь перед целым ковром тюльпанов. Какой-то человек в какой-то форме посмотрел на него с одобрением, а то и с восторгом.
 — Ничего погодка, — заметил он.
 Лорд Эмсворт не ответил, он не слышал. Забывшись в экстазе, он уже не знал, где он — точнее, ему казалось, что он в бландингском раю; и, словно сеттер, он двинулся к цветам.
 Человек в форме — то был смотритель, обладавший всей полнотой власти, — восхитился и тут, узнав родственную душу Он горевал и обижался, когда люди проходили мимо цветов как ни в чем не бывало.
 — Ничего по… — снова начал он.
 И страшно закричал. Если бы он не увидел, он бы не поверил. Приличный (хотя и неприбранный) посетитель оказался мерзейшим из созданий, опаснейшим из злодеев — тем, кто рвет на газонах цветы!
 Судите сами: легко переступив через перильца, он пошел по траве и раньше, чем вы договорили слово «погодка», начал свое темное дело. Два тюльпана он уже сорвал и взялся за третий.
 — Эи, вы! — кричал смотритель.
 Лорд Эмсворт очнулся и невероятно загрустил.
 — Простите, мои дорогой… — сказал он, вылезая обратно.
 Смотритель произнес длинную и пылкую речь. Лорд Эмсворт пытался что-то вставить, но тщетно. Угрозы гремели все громче, народу собиралось все больше. И тут раздался еще один голос:
 — Что такое?
 Власть и порядок материализовались в виде толстого констебля.
 Теперь смотритель говорил не как отец, распекающий сына, а как старший брат, взывающий к справедливости при виде того, что творит младший.
 — Он говорит, — перевел констебль, — что вы рвали цветы.
 — Я его видел! — вскричал смотритель парка. — Вот как вас.
 Констебль снова обратился к графу словно к заблудшему чужеземцу:
 — Он вас видел. Вот как меня.
 Лорд Эмсворт обмяк и растерялся. Никому не желая дурного, он развязал дикие страсти и думал о том, что несправедливо, когда испытания выпадают человеку, который и так похож на Иова.
 Констебль тем временем пососал химический карандаш и сурово спросил, открыв ту записную книжку, перед которой трепещут все шоферы такси:
 — Имя, фамилия, адрес?
 — Мой… э… дорогой, — отвечал девятый граф, — я, собственно… э… граф Эмсвортский.
 Много пишут о неисповедимости толп и чаще всего — преувеличивают. Обычно толпа ведет себя вполне разумно. Когда она видит, к примеру, человека в мешковатых штанах, который рвет цветы с газона, а потом говорит, что он — граф, она смеется.
 Констебль не поддержал ее оживления. Губы его горько искривились.
 — Не предъявите ли карточку? — спросил он.
 Близкие друзья лорда Эмсворта не спросили бы такой глупости. Карточки он терял сразу по приезде в Лондон, правда — после зонтика.
 — Я… э… простите…
 — Ха! — сказал констебль. Толпа опять засмеялась, да так обидно, что лорд Эмсворт метнул в нее негодующий взгляд. И в этот самый миг увидел Макалистера.
 — Макалистер! — вскричал он.
 Дело в том, что к толпе подошли двое: невысокий человек с рыжей жесткой бородой и высокий, властный, красивый, вроде римского императора, если ему надеть очки без оправы.
 — Макалистер! — взывал граф. — Дорогой мой, скажите им, кто я!
 После того, что было, менее великодушный человек мог бы решить, что это — возмездие. Но не таковы шотландцы.
 — Лор-р-рд Эмсвор-р-р-рт, — сказал садовник.
 — А вы кто такой? — спросил констебль.
 — Я у него р-р-работал, — ответил Макалистер. — В саду.
 — Вот именно! — жалобно сказал граф. — Старшим садовником.
 Констебль сдался. Возможно, лорд Эмсворт и не был похож на лорда, но Макалистер как нельзя больше походил на старшего садовника. Служитель закона боготворил аристократию и понял, что совершил непростительную оплошность.
 Однако чести своей не уронил.
 — Расходитесь, расходитесь, — сурово сказал он. — Не мешайте!
 И ушел, гоня толпу перед собой. Римский же император подошел к лорду Эмсворту, протягивая широкую руку.
 — Доналдсон, — сказал он. — Ну, вот мы и встретились, лорд Эмсворт. Ты уж прости, Энгус, нам надо поговорить. Да, лорд Эмсворт, давно пора.
 Не без труда припомнив, с чем связана фамилия «Доналдсон», лорд Эмсворт открыл было рот, но заметил, что новый родственник смотрит на него так строго и властно, словно годами выписывал курсы, обещающие, что через десять уроков вы сможете смотреть начальству в глаза и оно заколеблется.
 — Слушайте, лорд Эмсворт, — сказал он, — нам с вами ссориться не с чего, одна семья. Что до меня, я рад. Хороший парень.
 Лорд Эмсворт заморгал.
 — Вы говорите о Фредерике? — недоверчиво спросил он.
 — Именно. Я понимаю, вам без него скучно. Но что поделаешь, молодость! Этот замечательный…
 — Вы все еще говорите о Фредерике?
 — Да, да. Так вот, такой прекрасный человек никогда не простит себе, что обидел отца. Простите его, лорд Эмсворт! Поддержите!
 — Что поделаешь… — горестно откликнулся лорд. — Не голодать же ему…
 Мистер Доналдсон как бы отмел такие слова широким взмахом руки.
 — Положитесь на меня, — сказал он. — Человек я небогатый…
 — Ах, что там… — печально сказал граф; и все же в самой широте собеседника было что-то такое, обнадеживающее.
 — Навряд ли, — продолжал тот со свойственной ему честностью, — у меня наберется сейчас десять миллионов… Лорд Эмсворт затрепетал, словно травинка на ветру.
 — Десять… Десять… Простите, вы сказали, десять миллионов? Это доллары?
 — Может и не набраться, тогда — девять с чем-то, — виновато ответил американец. — Не забывайте, дела у нас идут плохо, время суровое. Многим моим друзьям пришлось еще хуже. Но все выправляется! Да, выправляется. Я верю в Рузвельта и Новый курс. Наши собаки будут есть больше. Мой собачий корм… Я ведь т о т Доналдсон, ну, тот самый.
 — Корм? — воскликнул лорд Эмсворт. — Тот самый? Быть не может! Гм… да.
 — Вы ведь слышали о моем корме?
 — Нет, не слышал, — сердечно ответил граф.
 — А! Ну… в общем, дела выправляются. Если вы не против, я могу предложить Фредерику надежную, а может — и выгодную работу. Я бы его послал иа Лонг-Айленд… если вы не против, конечно. Не сомневаюсь, что со временем он принесет фирме большую пользу.
 Лорд Эмсворт никак не мог представить, какая это польза — разве что Фредерик будет корм потреблять, — но себя не выдал. Мысль о том, что тот зарабатывает сам, да еще живет за три тысячи миль, все же приятна.
 — К работе он готов, — продолжал Доналдсон. — Но без вашей поддержки, без о т ц о в с к о й поддержки ему будет трудно вложить в работу все свои силы.
 — Конечно, конечно, конечно! — сказал лорд Эмсворт, радостно трепеща от любви к новому свойственнику. Богоподобный покровитель собак избавил его за неделю от того, кого ему пришлось терпеть двадцать шесть лет — Ну конечно, конечно, конечно, конечно. Непременно. О чем тут говорить!
 — Отплывают они в среду.
 — Прекрасно!
 — Рано утром.
 — Превосходно!
 — Можно передать им от вас привет? Отеческое напутствие?
 — Конечно, конечно, конечно, конечно, конечно.
 — Хорошо, передам.
 — И скажите, — со всей серьезностью момента прибавил лорд Эмсворт, — чтобы он… а… э… не беспокоился… не торопился домой.
 Онемев от разных чувств, он пожал руку Доналдсону и легко побежал к клумбе тюльпанов, у которой стоял его бывший садовник.
 — Макалистер!
 Садовник угрюмо посмотрел на бывшего хозяина. Отличить шотландца от солнечного света можно всегда; удалось зто и лорду Эмсворту. Язык его прилип к небу, но молчать он права не имел.
 — Макалистер… я бы хотел… я бы просил…
 — Фуф?
 — Я бы… ну, хотел… то есть спросил бы, вы нашли новое место?
 — Фуф…
 — Вернитесь ко мне! — вскричал граф. — Роберт Баркер никуда не годится! Вы вернетесь?
 — М-да… — произнес он наконец.
 — Превосходно! — возликовал лорд Эмсворт. — Великолепно!
 — Я ничего такого не сказал.
 — Мне показалось, — удивился бедный граф, — что вы сказали «да».
 — Я не говорил «да», я говорил «м-да», — пояснил садовник. — Может — вернусь, а может — нет.
 Лорд Эмсворт положил ему на плечо дрожащую руку.
 — Макалистер, я повышу вам жалованье.
 Шотландец молчал.
 — Удвою!
 Шотландец не двинулся.
 — Энгус, — тихо сказал лорд Эмсворт, — вы нужны тыкве.
 В наш суматошный век, когда всем так не хватает времени, могут найтись человека два, которые по тем, по иным ли причинам не успели зайти на сельскохозяйственную выставку. Для них я прибавлю несколько слов.
 Конечно, сэр Грегори Парслоу-Парслоу из Матчингем-холла там был, но внимательный наблюдатель сказал бы, что ему изменила его горделивая уверенность. Время от времени он кусал губы, а взгляд у него был именно такой, какой появился у Наполеона при Ватерлоо.
 Но баронет был рыцарем, он был джентльменом. Роду его неведома низость. Не дойдя до палатки, он быстро и смело протянул руку лорду Эмсворту.
 — Поздравляю, — хрипло сказал он. Лорд Эмсворт испуганно подскочил, ибо был погружен в раздумья.
 — Э? О! Спасибо. Спасибо, мой дорогой, спасибо. Большое вам спасибо. — Он поколебался. — Мы не могли оба выиграть…
 Сэр Грегори подумал и понял, что он прав.
 — Да, — сказал он. — Вы правы, Эмсворт. Именно, не могли. Ничего не поделаешь.
 После чего кивнул, ушел, и никто не знает, какие ястребы терзали его широкую грудь. А лорд Эмсворт и стоявший рядом с ним Энгус почтительно повернулись к тому, что лежало на соломе в самом большом ящике, какой только видели в Шрусбери.