Аннотация: На далеком острове Сан-Доминго в Карибском море начинается история пламенной и страстной любви... Красавица Элен Мари Ларпен выходит замуж за богатого плантатора. Все готово к свадьбе – подарки, цветы, угощение. Но свадебная церемония прервана... На острове вспыхнуло восстание рабов. Обезумевшие негры убивают плантаторов, жгут их дома. Элен и ее служанке Дивоте удалось бежать, но вскоре они попадают в руки разбойников. Судьба посылает спасение в образе Райана Байяра – капитана торгового судна.


---------------------------------------------


 Дженнифер Блейк
 Аромат рая



 ГЛАВА ПЕРВАЯ


 Солнце наконец-то село, и за высокими – от потолка до пола, распахнутыми навстречу вечернему воздуху окнами опустились тропические сумерки. Здесь, в своей спальне, Элен Мари Ларпен готовилась к свадьбе. Свечи, горевшие по обеим сторонам зеркала на туалетном столике, возносили тонкие серые струйки дыма к высокому потолку. Щеки Элен пылали, золотистые волосы на лбу и на висках потемнели от пота. Лихорадочно блестевшие глаза девушки выдавали ее страдание, но оно не было связано с той духотой, которая оставалась в комнате после утомительного, жаркого дня.
 – Я не могу пойти на такое, Дивота! – с отчаянием в голосе повторяла Элен, встречаясь взглядами в зеркале со своей горничной. – Ну просто не могу!..
 Дивота старательно расчесывала и укладывала в прическу длинные, прекрасные волосы своей любимой воспитанницы.
 – Не расстраивайся, chere [1] . Церемония быстро закончится, и потом все будет хорошо...
 – Не могу понять, почему папа так настаивает на этой свадьбе, и именно теперь?
 – Это было решено давным-давно.
 – Да, но решение-то принимала не я... – Горничная внимательно рассматривала бледное лицо молодой женщины с нервным румянцем на высоких скулах, с жестко поджатыми губами изящно вылепленного рта, с резкими складками вокруг прямого носа со слегка вздернутым кончиком.
 – Уж не боишься ли ты, моя дорогая, а? – спросила Дивота.
 – Конечно, я боюсь!.. Как можно затевать пышную свадьбу сейчас? Это ведь чистое безумие! Почему бы нам не пожениться тихо и спокойно, чтобы присутствовали только ты и папа, да еще один или два друга семьи в качестве свидетелей? Какой смысл щеголять нашей экстравагантностью перед беглыми рабами?
 – Думаю, твой отец наконец понял, что не существует ничего постоянного, но он просто решил притвориться, что на острове все остается по-прежнему.
 – А Дюран еще и поддерживает его в этом.
 Тон, которым Элен произнесла имя своего жениха, не выдавал ни ее любви, ни даже малейшего уважения к нему.
 – Они оба одного поля ягоды.
 Такое замечание, высказанное Дивотой в адрес хозяина дома и жениха Элен, не показалось девушке чем-то необычным. Горничная-мулатка приходилась ей теткой, потому что была младшей сводной сестрой ее покойной матери. Все в семье признавали такие отношения родства между ними, потому что не находили в них ничего необычного.
 Высокая женщина с кожей золотисто-коричневого оттенка, с орлиными чертами лица и жесткими волнистыми волосами, спрятанными под распространенным на островах Вест-Индии платком, называемым тиньоном, говорила грамотно, что свидетельствовало о ее образовании, которое она получила вместе с матерью Элен. Дивота была неразлучна с Элен с момента появления девочки на свет – ее родная мать умерла при родах.
 Подумав, горничная продолжала:
 – Но я говорю не о страхах, связанных с опасной ситуацией, сложившейся на острове, а о твоем женихе. Ты же не можешь сказать, что не представляешь того, что ожидает тебя этой ночью... А может, ты боишься Дюрана Гамбьера? Боишься того, что он сделает ночью?
 – Нет, конечно... Если мне и боязно, то только немного... Но, Дивота, а что, если он не... не отнесется ко мне с пониманием?
 – Но ведь он благородный мужчина, джентльмен... Он станет чтить тебя как свою жену, как мать его будущих детей...
 – Да, но будет ли он нежным и терпеливым или вынудит меня делать то, что ему захочется?
 – Короче говоря, воспользуется ли он твоими ласками и будет ли внимателен к тебе? Ты это хочешь знать?
 – Да, – ответила тихо Элен.
 – В этом не сомневайся. Мы ведь можем сделать так, что Дюран станет твоим рабом.
 Элен взглянула на Дивоту с недоверчивой улыбкой:
  — Неужели такое возможно?
 – Подожди-ка минуточку. – И, упрямо поджав губы, горничная круто повернулась и быстро вышла из комнаты.
 Элен удивленно посмотрела вслед женщине. «Что пришло Дивоте в голову? Временами она бывает такой странной. Вот и сейчас вышла из комнаты, прервав такое важное дело, как предсвадебные приготовления... А ведь времени почти не осталось, скоро я должна появиться перед гостями...»
 Встревожившись, Элен вскочила и направилась к окну. Задняя галерея, на которую оно выходило, была пуста. Вечер за окнами оставался душным. Насекомые и ночные птицы, которые обычно заполняли воздух своим невнятным шумом, затихли. Слышны были только скрип каретных колес на посыпанных ракушечником дорожках, возгласы прибывающих гостей у парадной двери, а из-под галереи, с террасы, где должна была происходить церемония, раздавались звуки смычковых инструментов трио музыкантов-негров, нанятых по этому случаю, настраивали их, проигрывая отрывки мелодий. И еще откуда-то издалека несся невнятный шум, похожий на раскаты отдаленного грома. Это на окрестных холмах били барабаны. Элен вздрогнула.
 Запахи жарившегося на кухне мяса смешивались с ароматом цветов и плодов, со знакомыми с детства запахами моря, которые всегда ощущаешь здесь, на острове Сан-Доминго [2] .
 Женитьбу двадцатитрехлетней Элен и Дюрана Гамбьера, который был старше ее на шесть лет, их родители задумали давно. Элен училась в школе-пансионе под Парижем, когда негры-рабы подняли восстание на Сан-Доминго. Ее отец в тот момент находился на пути во Францию, намереваясь увезти дочь подальше от опасностей разразившейся там кровавой революции. Забрав Элен из школы-пансиона, отец пристроил ее на время пожить у дальних родственников, солидных буржуа, торговцев в Гавре, которые старательно соблюдали нейтралитет по отношению к политической борьбе во Франции. Затем месье Ларпен уехал в Новый Орлеан и, присоединившись к беженцам, вскоре вернулся на Сан-Доминго.
 В начале восстания негры и мулаты объединились против белых, совершая набеги на дома владельцев плантаций, разоряя и убивая своих хозяев. Французское правительство, увязшее в последствиях революционного переворота в стране, оказалось неспособным послать достаточное количество войск, чтобы подавить освободительное движение, охватившее весь остров. Однако из-за взаимных распрей между неграми и мулатами попеременно то одна, то другая часть восставших силой и интригами устанавливала на острове свое господство. Когда же республиканская Франция смогла наконец послать войска, чтобы восстановить свою власть в колонии, мулаты присоединились к отрядам регулярной армии, выступавшей против негров, а негры, в причудливом volte-face [3] , объединились перед новой угрозой со своими прежними хозяевами – с французскими плантаторами-роялистами. Позже, когда испанцы и англичане перенесли войну в Европе в Карибский бассейн, негры-рабы под предводительством своих вождей сначала Туссена-Лувертюра и после его пленения Жан-Жака Дессалина вступили в союз с этими противниками французов.
 Накануне важных и решительных сражений, ожидавшихся в Европе, британские войска были выведены с острова, и Туссен-Лувертюр объявил себя пожизненным генерал-губернатором Сан-Доминго и, повернув силы против своих испанских союзников, изгнал их из страны. На словах он признал власть Франции, но в действительности по-прежнему оставался верховным правителем Сан-Доминго.
 С возвышением Туссена в стране наступил неустойчивый мир. Генерал-губернатор восстановил торговлю сахаром и хлопком и для этого пригласил находившихся в изгнании плантаторов вернуться на остров, а бывших рабов силой вынудил снова выйти работать на поля. Впервые за последние десять лет на Сан-Доминго наконец сложились более или менее благоприятные условия для нормальной жизни.
 Это произошло всего за год с небольшим до описываемых событий, в 1801 году. Отец Элен, видя, что жизнь меняется к лучшему, послал за Элен и велел ей привезти с собой все свои вещи и украшения, чтобы можно было подготовиться к свадьбе.
 Элен, конечно, выполнила наказ отца, правда, из-за этого немного задержалась с возвращением домой. Когда она наконец добралась до Сан-Доминго, на остров высадилась двадцатитысячная армия Наполеона под командованием его шурина – генерала Леклерка. Наполеон, упрочивший к этому времени свое положение в качестве консула республики, решил, что Франции необходим приток товаров с этого райского острова, он и мысли не допускал о том, что генерал-губернатор Туссен-Лувертюр станет и дальше управлять их отгрузкой и контролировать перевозки этих товаров. Вновь начались военные действия.
 После нескольких месяцев жестоких боев Туссен-Лувертюр принял навязанные ему условия мира, но вскоре был арестован и вывезен во Францию. Негры-повстанцы ушли в горы и оттуда стали совершать жестокие набеги на плантации белых. Генерал Леклерк восстановил рабство, отмененное при Туссене-Лувертюре, и ввел многие ограничения для мулатов.
 Волнения на острове продолжались. Унылый грохот барабанов, доносившийся в долины с повстанческих баз в горах, – барабанов-вуду [4] ,которые несли сообщения рассеянным по острову отрядам вооруженных негров, – звучал постоянно. Ездить по дорогам без вооруженной охраны становилось опасно. Силы наполеоновской армии постепенно таяли, и не столько от боев с мятежниками, сколько от опасных тропических болезней – желтой лихорадки и холеры, малярии и тифа. Вскоре жертвой этих болезней оказался и сам генерал Леклерк.
 Из-за опасной обстановки на острове свадьбу Элен и Дюрана на некоторое время отложили. Отец Элен и ее жених вступили в ряды добровольческого ополчения плантаторов. Французские войска, по своей численности превосходившие и британские, и испанские армии, брошенные против негров в свое время, по-прежнему уступали повстанцам, которыми теперь руководил жестокий и мстительный Дессалин.
 Элен радовалась отсрочке свадьбы. Конечно, она не могла противиться этому браку открыто, потому что хотела угодить отцу. Но тем не менее идти под венец не торопилась. Ей хотелось выиграть время, чтобы привыкнуть к отцу, с которым долгое время была в разлуке, чтобы приспособиться к спокойной жизни на острове. Но больше всего она нуждалась во времени для того, чтобы понять человека, за которого должна была выйти замуж.
 Ожидание оказалось для Элен полезным. Она убедилась в том, насколько ожесточенным стал ее отец. Он и раньше был строг со своими рабами, но теперь, напуганный их предательством, многих часто наказывал кнутом. Изменился он и к Элен: немедленно разражался уничтожающей бранью и гневом, если дочь не соглашалась с ним и выражала собственное мнение по тому или иному вопросу, касавшемуся, например, ведения домашнего хозяйства.
 В отношениях с женихом у Элен тоже были сложности. Этот красивый, обаятельный мужчина, как и ее отец, отличался властолюбием. Он, например, взял себе за правило приучать Элен к тому, что сам назначал время своих визитов к ней, вместо того чтобы поинтересоваться, когда Элен было бы удобно принять его, а кроме того, Дюран почему-то считал себя вправе поучать девушку, куда и когда могла она выйти из дому. Он беззастенчиво заявлял ей о своих вкусах и предпочтениях, касавшихся ее бальных платьев и шляпок, причесок и даже музыкальных пьес, которые Элен должна была исполнять по вечерам. Дюран заранее решил, когда и сколько у них появится детей, и сам выбрал для них имена. Он открыто давал понять своей невесте, что в совместной жизни все должно быть подчинено только его вкусам.
 Ему не нравилось, когда в его присутствии Элен выглядела смущенной. Как-то он даже признался Элен, что может проявить по отношению к ней грубость, хотя пообещал тут же, что будет относиться к ней, как к самому хрупкому украшению своего дома.
 Но подобное откровение не успокоило Элен. Поговаривали, что его любовница Серефина время от времени демонстрировала своим подругам синевато-багровые кровоподтеки.
 Окончательный срок свадьбы Элен и Дюрана определился, когда Туссена-Лувертюра арестовали и отправили во Францию для содержания в тюрьме. Элен не могла отделаться от предчувствия, что из-за высокомерия обоих отца и жениха – свадьба превратится в бессмысленно щедрое развлечение для всей округи. Видимо, им очень хотелось доказать всему обществу, что они с презрением относятся к необходимости менять свои привычки ради элементарной безопасности.
 Подойдя к туалетному столику, Элен внимательно вгляделась в свое отражение в зеркале. Неужели ей не удастся убедить отца в том, чтобы он не выдавал ее замуж?
 Стоило Элен только однажды попытаться заговорить об этом с отцом, как тот рассвирепел настолько, что в какое-то мгновение девушке показалось, что он может приказать высечь ее, как последнюю рабыню. Разумеется, Элен могла бы убежать из дому, но на острове негде было укрыться, да и отправиться в путь в одиночку в это опасное время не посмела бы ни белая, ни цветная женщина. Подобный решительный шаг неминуемо повлек бы за собой только несчастья.
 В глубине души Элен все же хотела выполнить волю отца, чтобы вернуть его расположение к себе, вернуть прежнюю атмосферу отношений между ними, когда отец был добр к ней, любил ее. Таким она помнила его с раннего детства. Она так скучала по нему во Франции!..
 Дивота прервала воспоминания Элен. Горничная пулей влетела в комнату и прикрыла за собой дверь. Элен обернулась:
 – Куда ты ходила? Нам нужно поторапливаться, иначе я опоздаю, а ты знаешь, каким стал папа.
 – Не волнуйся. Это, пожалуй, поважнее.
 – Что это?
 – Секрет, который сможет защитить тебя.
 Сунув руку в карман фартука, Дивота вынула маленький желтовато-зеленый флакончик. Ловким движением она вытащила пробку, и в теплом, неподвижном воздухе комнаты поплыл сладкий запах гардений, роз, жасмина и сандалового дерева.
 – Духи? Какой чудесный запах! Не сомневаюсь, что на Дюрана он окажет сильное впечатление. Я слышала, что его любовница каждый день купается в ванне с надушенной водой.
 – Но не с таким же букетом ароматов! – проговорила Дивота.
 – Откуда тебе знать?
 – Другого такого просто не существует, – заявила горничная.
 Элен протянула к флакончику руку. Вреда от него, пожалуй, не будет.
 – Минуточку, chere. Распахни-ка, пожалуйста, свой пеньюар.
 – Что?
 – Это масло, и его следует втереть в кожу плеч и рук.
 Элен понимала, что Дивота старалась ей помочь. Она ведь так беспокоилась о ней, все время давала какие-то советы. Элен не стала бы отрицать, что в эти минуты ей необходима была любая помощь, которая могла поднять ее дух перед тем, как отправиться к алтарю, где они с Дюраном обменяются своими клятвами.
 Легким движением плеч Элен сбросила пеньюар и протянула ладошку, чтобы Дивота налила в нее немного ароматной жидкости. Следуя указаниям горничной, девушка осторожно перелила часть масла на другую ладонь и провела ими по плечам, по ямочке под горлом, вдоль рук до локтей и кистей. Но этого Дивоте показалось мало. Служанка налила ей еще несколько капель и настояла, чтобы Элен растерла их по белым полушариям грудей и по животу до самого низа.
 Когда Элен начала растирать свое тело, Дивота тихим, низким голосом что-то запела. Звуки ее песни, похожей на молитву, заставили девушку вспомнить о слухах, будто бы Дивота, будучи приверженкой культа вуду, поклоняется древним, привезенным из Африки божкам, а еще поговаривали, что в языческих ритуалах она выполняет роль жрицы. Обычно таким жрицам приписывали некую странную способность вызывать смерть человека проклятием или уколами иголок или спиц в изображающую этого человека куклу, а кроме того – способность оживлять умерших, умение приготовлять питье, которое обращает любовь в ненависть, и наоборот.
 «Сказки и только сказки», – подумала Элен. Дивота казалась такой обычной при свете свечей в своем белом, накрахмаленном фартуке, с темно-карими, полными любви, сочувствия и заботы глазами.
 Запах душистого масла обволакивал Элен, почти лишая ее сил.
 – Хорошо, очень хорошо! – тихо проговорила горничная. – Когда ты окажешься в объятиях своего мужа, он испытает волшебное воздействие этого аромата, который в сотни раз увеличит его мужскую силу. Он сразу же окажется в твоей власти и всегда будет доставлять тебе удовольствие всеми доступными ему способами. Никакая другая женщина уже не сможет привлечь его к себе.
 – Все это очень хорошо, – насмешливо заметила Элен. – А что, если он искупается? Или искупаюсь я?
 Дивота нахмурилась:
 – Ты не должна так легкомысленно к этому относиться. Конечно, при купании это масло смоется. Поэтому тебе придется наложить его снова.
 – А если я дотронусь до другого мужчины? Он что, тоже может оказаться в моем плену?
 – Смотри, чтобы такого не случилось! Если только сама этого пожелаешь.
 Казалось, Дивота говорила о каких-то нереальных вещах. «Однако, – подумала Элен, – в эту игру стоит сыграть». Она легонько постучала по своей головке.
 – А со мной все будет в порядке? Не окажет ли это на меня какого-нибудь воздействия? – продолжала удивляться девушка.
 – Для тебя это не более чем обычные духи, просто они обладают свойством удерживать мужчину при себе, если того захочется женщине.
 – Я, впрочем, не уверена в том, что Дюрану нужно мое любящее сердце. Похоже, он ищет путь к папиным землям.
 – Доверься мне, chere. А сейчас нам пора одеваться, чтобы твой папа не рассердился.
 Свадебное платье Элен, сшитое по моде, которую диктовал Париж, было из шелка кремового цвета с низким квадратным вырезом, с буфами на рукавах и ниспадающей от самого бюста свободной юбкой, расшитой по подолу золотыми нитями. Вырез платья тоже был украшен изящной вышивкой в виде завитков и листьев. Ее волосы, собранные толстой косой с вплетенной в нее золотой лентой, были уложены над лбом короной. На шее поблескивало изящное ожерелье с камеей, когда-то принадлежавшее ее матери, а в ушах – золотые сережки, которые вместе с кашмирской шалью и веером из пластин слоновой кости Элен получила в подарок от жениха в «корзинке для невесты».
 Обычно Элен не пользовалась пудрой, румянами и помадой, но, поскольку в этот вечер она выглядела необыкновенно бледной, то согласилась, чтобы на губы ей наложили немного карминного крема и слегка, прошлись по скулам красной испанской бумагой.
 Дивота не скупилась на комплименты, когда девушка наконец была готова к выходу. Элен поблагодарила горничную, но сама не испытывала никакой радости. Ее не волновало, что могут подумать о внешнем виде невесты гости или близкие, включая и Дюрана. Она чувствовала себя жертвой перед закланием и хотела лишь одного – чтобы свадебная церемония закончилась как можно скорее.
 В дверь постучал дворецкий и напомнил, что пора спускаться.
 Внезапно засуетившись, Дивота огляделась в поисках веера Элен, а также букетика желтых роз с веткой папоротника. Передав все эти вещи Элен, Дивота торопливо, но крепко обняла ее и поспешила открыть перед девушкой дверь.
 Раздавшаяся снизу музыка возвестила о появлении невесты. Звуки возносились вверх к галерее, на которой стояла Элен. Глубоко вздохнув, она двинулась вперед.
 – Помни, – чуть слышно сказала ей Дивота, – твой муж будет тебя очень любить...
 Дом Ларпенов был выстроен из известняка, доставленного с большими трудностями с гор острова. Он избежал пожаров в те годы, когда отец Элен находился в эмиграции, но не избежал участи остальных разграбленных домов и получил серьезные повреждения. Большая часть великолепной мебели пропала из комнат, а пол галереи испещрили глубокие царапины, оставшиеся после того, как тяжелые предметы выволакивали из дома. Перила галереи, искусно вырезанные из того же мягкого известняка, сохранили следы от ударов мачете и штыками, а несколько балясин в форме урн вообще отсутствовали – их, несомненно, либо выбили из балюстрады по небрежности, либо унесли для каких-то прочих целей. Резное изображение ананаса, когда-то украшавшего стойку перил каменной лестницы, спускавшейся с террасы, тоже исчезло. И чтобы скрыть зияющую дыру на этом месте, на стойку водрузили фаянсовую вазу, наполненную свисающими ветвями розовой герани. Такие же вазы стояли вдоль лестницы на одинаковом расстоянии одна от другой и, кроме того, у подножия лестничного марша.
 Элен, задержавшись на верхней ступеньке лестницы, посмотрела вниз. На небольших золоченых стульях полукругом перед алтарем расположились гости. В первом ряду восседал ее отец. Алтарь был задрапирован золотыми и красными тканями и окружен вазами с ветками папоротника. Перед алтарем, приготовившись к церемонии, стоял священник в стихаре. Вместе со всеми приглашенными он ожидал, когда наконец к ним спустится невеста.
 Слабый шумок разговоров стих и послышался только шорох платьев, когда собравшиеся внизу обнаружили появление Элен и повернули головы в ее сторону.
 Музыка приглашенного на свадебную церемонию трио зазвучала громче. Гости поднялись со стульев, чтобы поприветствовать невесту. Потом возникло какое-то движение, из-под галереи выступил Дюран и остановился у подножия лестницы, рядом с последней стойкой перил. Он стоял, ожидая ее, с довольной улыбкой на лице, в камзоле с двумя фалдами из золотистого сатина и белых бриджах по колено.
 Элен пристально взглянула на жениха, на его длинные, густые каштановые волосы, на квадратное лицо с глубоко посаженными черными глазами и тяжелым подбородком, на римский нос и мясистые губы. Он был среднего роста и плотного телосложения. Весь его облик выражал высшую степень самоуверенности, которая подавляла и пугала одних и приводила в ярость других. Будучи человеком изысканных манер, он привык к тому, чтобы ему всегда доставалось все самое лучшее. «Такого мужа нелегко ублажить...» грустно подумала девушка.
 Дюран поставил ногу на нижнюю ступеньку и положил руку на каменные перила, готовый протянуть ее Элен, чтобы отвести невесту к алтарю. Элен нерешительно сделала шаг навстречу ему, потом другой, стараясь удержать равновесие и пытаясь не замечать неподатливость напрягшихся мышц.
 Именно в этот момент из задних рядов гостей раздался полный ужаса женский крик, который тут же смешался с другими дикими криками, волнами накатывавшимися со всех сторон, как будто в дурном сне. Так началось нападение негров-повстанцев.
 Гости мгновенно сорвались со своих мест, испуганно что-то выкрикивая... Женщины стали рыдать. Послышались скрежет и лязг металла, звуки извлекаемого из ножен оружия.
 Некоторые опрометью бросились в дом за револьверами и мушкетами. По газонам уже мчались какие-то темные фигуры, размахивающие оружием.
 Терраса наполнилась толпой сражающихся друг с другом людей, из ртов которых вылетали проклятия, отчаянные вопли...
 Ярко-красные капли крови окрасили каменные плиты пола.
 Ошеломленная Элен, все еще не веря своим глазам, увидела, как Дюран спрыгнул с лестницы, чтобы схватиться с жилистым негром в набедренной повязке. Жених вырвал из липких от крови рук воина мачете. Яростно размахивая оружием, Дюран вскоре скрылся из поля ее зрения. Взгляд Элен переметнулся к фигуре отца. И в этот момент она увидела, как чей-то топор вонзился в его шею.
 Девушка, охваченная ужасом, беспомощно вскрикнула. Она стала медленно спускаться по ступенькам, не в силах оторвать взгляда от распростертого тела отца. Какой-то негр с изрытым оспинами лицом, увидев на лестнице Элен, ринулся вверх по ступеням. В руках он держал вверх лезвием мачете, направленный на будущую жертву, глаза его кровожадно блестели.
 Элен швырнула негру в лицо свой букет и веер и, подхватив юбки, стремительно бросилась вверх по ступеням, слыша позади себя топот босых ног. Приблизившись к верхней площадке лестницы, девушка отпустила юбки и, схватив тяжелую вазу с цветами, стоявшую на стойке перил, обрушила ее на голову своего преследователя. Тот со стоном рухнул спиной на лестницу и покатился по ней, то и дело наталкиваясь на осколки разбитых ваз. Элен обернулась, чтобы взглянуть на страшную картину разрушений в последний раз.
 И вдруг увидела Дивоту. Горничная уже схватила ее за руку и потащила за собой:
 – Сюда! Быстро!
 Они помчались по галерее. Впереди была широкая лестница, которая вела к главному входу в дом, а справа от нее темнела узкая и крутая лестница для прислуги. Женщины шмыгнули на узкие ступеньки и, не раздумывая, скатились по ним вниз.
 Перед ними оказалась небольшая дверь, которая вела в буфетную дворецкого, а из нее можно было попасть в главную столовую дома. Дивота повернула ручку, и дверь распахнулась настежь.
 Они снова побежали, пересекая буфетную и столовую, и через огромные распахнутые в сад окна попали на терраску в удаленной части сада. Простучав каблучками по ступенькам терраски и перебежав газон, скрылись в кустах гибискуса, образовывавших живую изгородь. Под прикрытием кустов Дивота и Элен стремительно убегали все дальше от дома в сторону тростниковых плантаций, убегали, словно преследуемые животные, тревожно оглядываясь и тяжело дыша. Наконец им удалось добраться до первых рядов высоких стеблей сахарного тростника.
 Но даже сейчас, находясь вроде бы в безопасности, они никак не могли остановиться и с трудом продвигались по рядам, похожим на длинные зеленые туннели из широких листьев тростника, вытянув перед собой руки и прикрывая ими свои лица. Иногда они сбавляли шаг, чтобы перевести дыхание, но тут же устремлялись вперед. Позади слышались крики и выстрелы.
 Поля, казалось, будут тянуться бесконечно. Тут и там попадались участки, задушенные сорняками, одичавшими кустами кофе и виноградником. Кроме того, встречались участки, не засеянные еще со времени первого восстания и которые теперь зарастали подлеском. Такие участки попадались все чаще, в конце концов переходя в тропический лес.
 Через некоторое время обе женщины стали двигаться совсем медленно, отчасти из-за усталости, отчасти от страха, что могут наткнуться на остатки нападавших негров или еще на какую-нибудь банду. И только зайдя глубоко в лес, они наконец остановились. Эта часть поросшей деревьями земли представляла собой полосу шириной не более полутора миль и граничила с одной стороны с тростниковыми полями, через которые они только что пробрались, а с другой – с главной дорогой, ведущей в Порт-о-Пренс.
 Элен и Дивота углубились в чащу. И когда, спотыкаясь, вошли под сень большого дерева, то в изнеможении опустились на землю. Обе прислонились спинами к его стволу, закрыв глаза и пытаясь отдышаться.
 Элен наконец открыла глаза. В окутавшей их темноте она увидела красноватое мерцание на небе в той его стороне, откуда они пришли. В теплом воздухе ощущался запах дыма.
 – Дом... Они жгут дом, – проговорила девушка безразличным тоном.
 – Да... – не открывая глаз, ответила Дивота.
 – Взгляни туда, там тоже что-то горит. – Дивота взглянула сквозь шатер листвы над ними:
 – Где? – Элен указала:
 – Там. Отсвет пожара можно видеть на облаках.
 – Может, восстание уже охватило весь остров? – с горечью проговорила горничная.
 Элен, покачав головой, снова закрыла глаза.
 – Какое это имеет значение? Вопрос в том, что нам теперь делать?
 Отец погиб. Она сама видела, как он умер... Элен передернуло от воспоминаний сцен страшной бойни, которые опять всплыли в ее памяти; и все же они казались совершенно нереальными...
 – Мы могли бы добраться до французских войск в Порт-о-Пренсе... – неуверенно предложила Дивота.
 – Может быть, – тихо ответила девушка.
 – Нам стоит попробовать.
 – Да, – согласилась Элен.– Думаю, дорога окажется слишком опасной. Как было бы полезно узнать, что на ней творится.
 – Я смогла бы это выяснить, – отозвалась Дивота.
 – Что ты хочешь этим сказать.
 – Если мне удастся встретиться с каким-нибудь рабом из нашего поместья, то он сможет рассказать мне, что затевает Дессалин, почему он отдал такой приказ.
 – Слишком рискованно! – решительно ответила Элен.
 Она достаточно хорошо знала рабов из своего хозяйства, которые могли принимать участие в восстании, этих людей, за которыми ухаживала, когда те болели, мужчин и женщин, которые убирали дом, подрезали деревья в саду и сгребали листья, работников, которые пели в полях. Она хорошо их знала, но встречаться с ними не хотелось.
 – Большого риска нет, по крайней мере с теми, у кого цвет кожи такой же, как у меня.
 Элен очень редко думала о Дивоте как о цветной женщине, точно так же, как едва ли думала о ней как о родственнице. Просто для нее она была мудрой, заботливой Дивотой, которая всегда находилась рядом. «Неужели эта женщина могла знать, что случится в этот вечер? Нет, не могла!»
 – А если они признают в тебе горничную Ларпенов? Этого окажется достаточно, чтобы расправиться с тобой.
 – И все-таки это шанс, которым я должна воспользоваться, чтобы что-нибудь выяснить для нас. Если это и в самом деле всеобщее восстание, то нам понадобится укрытие, где мы смогли бы спрятаться. И сделать это нужно еще до рассвета.
 Дивота рывком поднялась и, выпрямившись, поправила фартук и тиньон. Элен наблюдала за ее движениями. Как госпожа рабыне, она могла бы приказать Дивоте остаться, но отношения между ними были не такими. В любом случае Элен не чувствовала в себе прежней уверенности в том, что служанка ей подчинится, особенно теперь, как и в том, хочет ли она сама, чтобы Дивота оставалась сейчас с нею.
 – Если ты считаешь, что должна идти, то иди, но я пойду с тобой.
 – Нет-нет, будет лучше, если ты останешься здесь. А я скоро вернусь.
 – Я могла бы последить... – начала было Элен, но тут же осеклась – Дивота исчезла в ночи.
 «Она привыкла ходить в темноте по бездорожью, – убеждала себя Элен. – Как последовательница обрядов вуду или... даже, что вполне вероятно, их жрица Дивота нередко оставляла дом по ночам, чтобы к полуночи добраться на ритуальные сборища в горах. С Дивотой все будет в порядке...»
 Медленно ползло время. Мягкий шелест ночных звуков окутывал девушку. Возможно, это падали сухие ветки или листья с деревьев, а может, это было дуновение бродяги-бриза, пробивавшегося сквозь густую листву тропической растительности. Донеслись отдаленные звуки пьяных голосов: кто-то уже праздновал победу. Но шум не становился громче. А через некоторое время и эти звуки исчезли.
 Ночь была безоблачной. Лунный свет освещал горизонт за далеко простиравшимися тростниковыми плантациями. Луна выплыла из-за верхушки дерева и медленно поднималась по небу, так что ее свет стал падать почти отвесно сквозь листву над головой. От этого тени под раскидистыми ветвями становились еще более темными. Серебристый лунный свет оставлял на земле бесформенные световые лужицы. Одна из них, размером с ладонь, появилась чуть выше того места, где сидела Элен, и постепенно переместилась на ее колени, покрытые шелком кремового цвета. Мягкое сияние мерцающей ткани слепило ей глаза.
 С трудом поднявшись на ноги, Элен укрылась в тени. Но даже там ее платье казалось маяком, а золото цепочки, на которой висела камея ее матери, ярко вспыхивало при каждом ее вздохе, с каждым ее движением. Поэтому девушка сняла камею и сунула ее в карман нижней юбки. Она пожалела, что не додумалась захватить из дому плащ, одеяло или что-нибудь другое, чтобы скрыть блеск своей одежды.
 «А может, стоит вымазать платье землей? – подумала она. – Под деревьями достаточно сыро».
 Опустившись на колени, девушка стала сгребать себе на ноги листья. Густой запах плодородной земли, казалось, заполнил все вокруг, в то время как шелест опавших листьев, до которых она дотрагивалась, слишком громко отдавался в ее ушах. Набрав в ладонь мокрой земли, Элен размазала ее по руке. Аромат масла, которое несколько часов назад она нанесла себе на кожу, смешался с запахом земли. Элен потянулась, чтобы набрать горсть земли.
 Резкий вскрик заставил ее поднять голову. Метрах в десяти от нее стояли двое негров, одетые в грубые штаны, с голыми торсами. Лица и груди их были разукрашены оранжевой и белой красками. Один из них в левой руке держал за ручку серебряный кувшин, в правой – мачете. У другого в руках не было никаких трофеев, но он уже поднимал топор на короткой ручке.
 Девушка медленно поднялась и, сделав шаг назад, попала под поток прямых лучей лунного света, который сразу же осветил ее с головы до ног, вспыхнув и замерев в волосах, на коже, на платье. Элен понимала, что попала в безвыходное положение, но держала голову по-королевски высоко, не желая показывать им, как напугана неожиданной встречей и какой ужас растекается по ее телу.
 От изумления мужчины разом шумно вздохнули, как будто перед ними возникло привидение. Тот, что нес серебряный кувшин, пробормотал что-то похожее на молитву. Другой, с топором, бросил на него короткий и жесткий взгляд и сплюнул.
 – Возьми ее! – приказал он.




 ГЛАВА ВТОРАЯ


 Элен отчаянно сопротивлялась, когда мужчины навалились на нее. Она била их, царапала, ударяла ногами и исступленно кричала.
 Негр, который еще несколько минут назад держал мачете, громко рассмеялся, когда ему удалось перехватить ее руку далеко от своего лица, и выкрутил ее запястье. Они грубо обзывали ее, а потом, намотав на руку, словно веревку, бледное золото ее распустившейся косы, протащили девушку по земле, прежде чем швырнули на опавшую листву.
 Но Элен продолжала бороться, с трудом дыша, корчась от боли в запястьях и в лодыжках, которые они с силой прижимали к земле. Она задавалась вопросом, почему ее не ударят мачете или топором и почему ее до сих пор не убили, хотя в общем-то знала причину этого. Элен услышала, как разорвался шелк ее платья на рукаве, почувствовала, что и вырез на груди тоже растянулся. Ее сознание окуталось красным туманом ощущения беды и неверия в реальность происходящего. «Это не должно произойти. Не должно... Не должно...» думала она.
 Человек, стоявший на коленях у нее в ногах, вдруг напрягся и издал сдавленный крик. Ее лодыжки высвободились. Тот, что сидел возле ее головы, посмотрел в сторону и, выругавшись, оттолкнул ее от себя так, что она покатилась по земле. Элен тотчас встала на колени. Перед ней возник третий мужчина, освещенный лунным светом на темном фоне деревьев, опоясывавших полянку. Высокий и широкоплечий, с бледнеющей в полумраке кожей и с виду худой, он стоял перед большим негром, который размахивал своим мачете, вспыхивающим под лунным светом в его руке. Неподалеку лежал, растянувшись на земле, второй негр, а его топор валялся рядом. Он уже не двигался.
 Негр и только что появившийся человек кружили один вокруг другого, их движения казались скованными, хотя оба действовали с осторожностью. Дыхание крупного чернокожего человека было тяжелым и громким в тишине ночи, а его шаркающие по сухим листьям ноги издавали неприятный звук. Второй передвигался тихо, осторожно. Негр ходил кругами и рубил воздух своим мачете, издававшим злобный свист. Металл звенел, ударяясь о металл. Поток ударов и контрударов несся слишком быстро, чтобы в неверном свете луны можно было бы за ними уследить. Человек с саблей резко наклонился и, сделав глубокий выпад, отскочил. Его сабля блеснула, и негр закричал, закачавшись. Его оружие с глухим стуком упало на землю. Негр рухнул на него сверху.
 По краю полянки двигалась какая-то тень. Элен с тревогой повернулась к ней. На освещенное луной место вперед выступила Дивота. Легким одобрительным движением она прикоснулась к плечу человека с саблей и, не обращая внимания на распростертые на земле тела, подошла к лежавшей Элен. Опустившись перед ней на колени, Дивота поймала ее руки и с беспокойством в голосе воскликнула:
 – С тобой все в порядке? Ну, поговори же со мной, chere, скажи, что ты невредима!
 – Да, да, только помоги мне встать.
 Чтобы избавиться от слабости в ногах, Элен показалось, что ей сначала придется восстановить свое достоинство, а возможно, и неприкосновенность.
 – Ну конечно же, я помогу тебе. Что это у тебя в голове? И к тому же рукав наполовину оторван. Боже Святый, но какие же они животные! Не могу себе представить, что я застала бы, если б возвратилась на несколько минут позже!
 – Я тоже!
 Элен отодвинулась от своей горничной, когда та стала отряхивать ее платье и пыталась выбрать веточки и листья из ее головы.
 – Пожалуйста, Дивота. Я люблю тебя нежно и благодарю Бога и всех Святых за то, что ты прибежала вовремя, но не будешь ли ты любезна предоставить мне возможность поговорить с этим джентльменом?
 Ее спаситель вытер лезвие своей сабли горстью листьев и вложил клинок в ножны, висевшие у него на боку.
 – Конечно же, chere, это месье РайанБайяр из Нового Орлеана. Мы случайно встретились с ним на дороге.
 Элен опустилась в реверансе в ответ на его поклон.
 – Какая приятная встреча, месье! Я благодарна вам за ваше... ваше вмешательство только что...
 – Рад, что оказался вам полезным, – ответил он густым грубоватым голосом. – Теперь, когда мы обменялись любезностями, не смогли бы мы, с вашего разрешения, отправиться в путь? У меня нет ни малейшего желания воевать со всей армией Дессалина в одиночку.
 – Простите меня, если я вас задержала... – начала Элен в недоумении.
 – Это не имеет никакого значения, если вы так больше не станете делать.
 Мужчина приблизился к ней и взял ее за руку.
 – Вы можете идти? – спросил он.
 – Конечно же, я могу идти.
 И она сделала попытку высвободить свою руку из его крепкой руки.
 – Я бы удивился, если б вы не были в легком шоке. Я бы мог вас отнести, если вы хотите.
 –  Я не хочу. Куда вы собираетесь меня отнести, месье?
 – Подальше отсюда.
 Элен опять попыталась освободить свою руку.
 – Вы мне совершенно незнакомы. И хотя вы спасли меня от... от посягательств на мою честь, что могло бы дать вам право на некоторую часть моего состояния... но это отнюдь не дает вам права обращаться со мной так грубо.
 – Chere? – Тон горничной был предостерегающим.
 – Простите меня, мадемуазель, – вежливо проговорил Райан Байяр, выпуская руку Элен. – Мне показалось, что вы хотите идти вместе со мной.
 – Вы ошиблись.
 – Chere, нет! – В голосе Дивоты прозвучали нотки протеста, вызванного беспокойством.
 –Тогда пожелаю вам доброй ночи. – Элен собралась с духом.
 – И я желаю вам того же...
 – У него есть лошадь и экипаж, chere! – кричала на нее Дивота. – К тому же есть и место, где мы могли бы укрыться.
 Элен повернулась к горничной.
 «Место, где мы могли бы укрыться...»
 Вначале она хотела заявить, что не нуждается в чьей-либо помощи, хотя в действительности после того, что случилось этим вечером, ей было не по себе. Все события навалились на нее с вызывающей отвращение силой. «Конечно, Дивота считает, что они должны идти с этим человеком, что он их единственная надежда, если иметь в виду их личную безопасность...» И это было определенно так.
 Но когда Элен обернулась к своему спасителю, тот уже уходил, скрываясь в полумраке. Она видела высокую, стройную фигуру с широкой спиной, сужающейся к бедрам, и свободный широкий шаг.
 Сделав шаг вперед, Элен окликнула его. Он остановился и повернулся к ней.
 – Подождите, пожалуйста! Я... – с трудом вымолвила Элен.
 Он возвратился, вглядываясь в темноте в ее лицо, и тихо произнес:
 – Похоже, мадемуазель, что вы находитесь в состоянии шока больше, чем вы сами думаете. Такая ночь, как эта, может поколебать самых сильных из нас. Приношу извинения за свое поведение и прошу вас поверить, что я почел бы за честь быть полезным вам, если вы только разрешите.
 – Мы принимаем ваше предложение с благодарностью, месье. Моя горничная и я. Вы... очень добры.
 За последние несколько лет Райана Байяра никто не называл добрым. Он даже не был уверен в том, что ему это понравилось.
 – Тогда пойдем?
 Путь к проезжей дороге оказался не таким долгим, как вначале думала Элен. Свой экипаж Байяр спрятал у дороги, покрытой ракушечником, и в фаэтон была запряжена блестящая под лунным светом гнедая лошадь. Предназначенный для езды на большой скорости открытый экипаж не был рассчитан на полный комфорт и имел только одно сиденье с плоской подушкой, предназначенное лишь для возчика и, в лучшем случае, еще для одного стройного пассажира. Втроем они втиснулись на это сиденье, при этом Элен оказалась между Дивотой и Байяром, тесно прижатая к ним.
 Каждый раз, когда колесо проваливалось в выбоину или когда на поворотах они описывали кривую только на двух колесах, она ожидала, что все они слетят со своих мест вбок или перелетят через упорную доску экипажа, находившуюся перед ними. Единственной вещью, которая могла бы это предотвратить, – а Элен в этом была уверена, – оставалась сильная рука человека сбоку от нее, к которой она и прижималась.
 Ей показалось странным все, что произошло с нею, но в свои двадцать три года Элен не думала и не гадала, что окажется так близко к мужчине, не принадлежавшему к ее семейству. Даже Дюран держался на расстоянии от нее в присутствии ее отца или Дивоты. Тело мужчины, который ради спасения ее чести убил двоих, было крепким и мускулистым. Чувствовалось, что молодой человек занимался физическим трудом. Однако его речь и манеры указывали на то, что он джентльмен. Байяр заинтересовал Элен.
 Но заслуживал ли Райан Байяр доверия? Это в самом деле было важным вопросом. Он остановил свой экипаж ночью на дороге ради Дивоты, когда люди с ее цветом кожи уничтожали белых, в то время как имел полное право подозревать засаду. Это указывало либо на его уверенность в своей способности защитить себя, либо на то, что он обеспокоен судьбами своих соплеменников. Он пришел на помощь Элен с риском для собственной жизни, почти не колеблясь, не зная, кто она, и уж конечно, не рассчитывая на награду.
 И все же в этом человеке что-то вызывало тревогу Элен. Ей показалось, что она слышала его имя и прежде, и не просто в рассказах о древнем роде Байяров, известном во Франции за их военные доблести. Ей очень хотелось разглядеть его лицо и глаза, чтобы отыскать какое-то сходство с теми, кого она, возможно, знала.
 Дорога, но которой они ехали, на всем протяжении была свободной. Позади остались одно или два здания плантаций, галереи которых освещались светом ламп, – видимо, их владельцы, собравшись на них, разглядывали красное зарево пожаров и темные облака дыма, клубами вздымавшиеся в ночное небо. Никаких признаков разрушений в этих местах не наблюдалось, как, впрочем, не наблюдалось и отрядов армии Дессалина.
 – Нам еще далеко придется ехать? – спросила Элен.
 – Мили три или четыре. Но с этой дороги мы скоро свернем, – предупредил Байяр.
 Элен показалось, что его попытка заверить ее в их безопасности была связана с тем, что она уже несколько раз оглядывалась на встретившиеся две или три небольшие группы негров, которые немедленно исчезали в лесу, как только экипаж приближался к ним. Казалось, что восстание пока носило ограниченный характер, но те, кто еще не участвовал в нем, перемещались с места на место по ночам, вопреки существовавшим ограничениям на передвижение негров.
 – Как здесь тихо! Не остановиться ли нам, чтобы сообщить, что на нашу плантацию совершено нападение?
 – Любой, кто видит пожары, поймет, что произошло...
 Конечно, Байяр был прав. Те белые, кто до сих пор оставался на острове, помнят, как двенадцать лет назад, во время первого восстания негров-рабов, по Сан-Доминго прокатилась волна таких же злодеяний.
 – Свадьба. Вот почему они выбрали именно нас...
 – Я тоже так думаю – свадьба привлекла внимание повстанцев, если судить по тому, что рассказала мне ваша горничная. Но это был лишь предлог для того, чтобы начать восстание в каком-то конкретном месте.
 – Что вы хотите сказать?
 – Выглядит так, будто нападению подверглось только несколько зданий – три или четыре – соседних с вашим. Я обратил внимание на то, что путь от того дома, который я посещал, до того места, где меня остановили ради вас... был совершенно свободен от повстанцев. Я не встретил никакого скопления негров. Могу поспорить, что приказ всем работникам плантаций подниматься на борьбу еще не отдан. Скорее всего, этого можно ожидать утром или даже завтра в ночь.
 – В последнее время обстановка была такой спокойной, – задумчиво сказала Элен. – И к чему это привело?..
 Райан повернул к ней голову.
 – Разве вы не слышали? Вчера стало известно, что генерал-губернатор Туссен-Лувертюр умер в тюрьме в Жу.
 «Туссен-Лувертюр мертв... Недолгим было правление этого мудрого государственного деятеля. Люди уважали его и даже любили. Его смерть во французской тюрьме должна была послужить той спичкой, которая разожгла пожар на Сан-Доминго еще раз».
 Нет сомнений, этот пожар станет распространяться и дальше. Что же делать ей, Элен? У нее не осталось ни дома, ни родственников, только Дивота. Она не знала, жив ли ее жених...
 – А где же солдаты Леклерка? – спросила Элен. – Когда же они придут?
 – Вопрос в том, придут ли они вообще? – с усмешкой ответил Райан. – Дизентерия и желтая лихорадка унесли сотни французских солдат. Хорошо, если удастся из оставшихся в живых собрать одну роту, чтобы вывести ее на поле боя.
 – Но ведь надо что-то предпринять, чтобы остановить Дессалина! – вскричала Элен.
 – Конечно. Но, думаю, произойдет это не в ближайшее время. Для вас и остальных белых лучше всего уехать с острова, и побыстрее.
 – Но как же мы можем уехать? Что станет с нашими землями, с урожаем?
 – Они не принесут вам пользы, если вы окажетесь мертвыми.
 И прежде чем Элен успела ответить, экипаж свернул на дорожку и покатил к затемненному дому.
 Райан не остановил лошадь перед передней дверью, а продолжал ехать вокруг дома к конюшне и каретному сараю позади него, где послал гнедого сквозь открытые арочные ворота сарая и уже там остановился. Он выпряг животное, отвел его в стойло, а потом оттащил фаэтон в угол. И только после этого повернулся к двум женщинам, которые приехали с ним.
 Ожидая Райана, Элен немного успокоилась и огляделась.
 Дом, куда они в конце концов приехали, располагался в стороне от дороги, у мыса, возвышавшегося над морем. В ночной тишине девушка расслышала шум прибоя и почувствовала соленые брызги, легким туманом висевшие в воздухе. По сравнению с домом конюшни и сарай казались слишком большими, а в ближнем углу стоял массивный фургон, предназначенный, видимо, для перевозки больших грузов.
 – Почему мы здесь? – тихо спросила Элен, шагая рядом с Райаном.
 – Этот дом принадлежит одному из моих деловых партнеров. Я поживу здесь в течение нескольких дней.
 Элен бросила на него быстрый взгляд. С тех пор как она вернулась в Сан-Доминго, прошло полтора года. И за это время она достаточно хорошо узнала окрестности, чтобы понять, что усадьба, куда они приехали, принадлежала торговцу-мулату по имени Фавье, правда, ей никогда не доводилось с ним встречаться. Мулаты не вращались в тех же кругах, что и ее семья, а кроме того, Фавье был известен своей замкнутостью. Досужие языки поговаривали, что, в дополнение к своим законным процентам, он имел прибыль и с ввозимых на остров контрабандных товаров. И вдруг Элен ясно вспомнила, где она слышала имя Байяра. Под этим именем действовал один небезызвестный капер [5] , хотя некоторое время даже называли его пиратом. Задняя дверь дома распахнулась, прежде чем путешественники успели к ней подойти. На пороге, держа в руках горящую свечу в подсвечнике со щитком, появился сам хозяин усадьбы. Когда они подошли, он быстро увлек их в дом, торопливо захлопнув дверь.
 По всей вероятности, в венах Фавье текла всего одна четверть негритянской крови вместо половины, ибо его кожа своим цветом напоминала старый пергамент. Он был невысок и тучен, и волосы его курчавились, и потому он их обильно покрывал помадой со всей тщательностью настоящего денди. Чувствовалось, что торговец-мулат был очень напуган – свеча у него в руке дрожала, а на верхней губе выступили бусинки пота.
 – Кто-нибудь видел, что вы повернули сюда? – спросил он, уставясь карими глазами в лицо Райана.
 – Никто, насколько мне известно. Надеюсь, ты не будешь возражать, я привез с собой гостей – мадемуазель Ларпен и ее горничную Дивоту. – Райан повернулся к Элен. – Мадемуазель, разрешите мне представить вам месье Фавье.
 Элен опустилась в реверансе. Фавье отвесил неуклюжий поклон, и его пристальный взгляд лишь на мгновение, хотя и не очень вежливо, задержался на беспорядке ее платья и волос. Не сказав ни одного слова приветствия, он снова повернулся к Райану:
 – Я поджидаю вас уже несколько часов. Где вы были?
 – По пути возникли кое-какие беспорядки, и мне пришлось пару раз отклониться от маршрута, а потом надо было захватить мадемуазель Ларпен.
 – В самом деле? А вы понимаете всю опасность, которой меня подвергаете?
 – Тебя?
 – До сих пор мне удавалось держаться в стороне от войны между белыми и неграми и при этом сохранять дружеские отношения с Дессалином, но если он узнает, что я предоставляю кров белому человеку, не говоря уже об этой женщине из семейства Ларпенов, то он в клочья разнесет эту усадьбу. И меня с ней заодно.
 – Тогда тебе придется сделать так, чтобы Дессалин ничего не узнал, не так ли? – ответил спокойно Райан.
 В свете свечей Элен разглядывала Райана Байяра. Его черные волосы блестели, как полированный грецкий орех. Черты сильно загорелого лица из-за тяжелой складки рта и когда-то сломанного носа, который придавал ему хищный вид ястреба, казались грубыми. Под густыми бровями и за завесой темных ресниц скрывались синие глаза. Его нельзя было назвать красивым, но был он очень привлекателен. Сила, которую Элен почувствовала в этом мужчине, проявлялась во всем, и прежде всего в осанке, в том, как он стоял перед хозяином дома. Не было ничего удивительного в том, что Фавье так нервничал, потому что спорить с Байяром, по всей вероятности, было нелегко.
 – Вам нельзя здесь оставаться! – нервно облизнув губы, выпалил Фавье.
 – И куда ты предлагаешь нам отправиться?– Райан посмотрел на него в упор тяжелым взглядом, но его голос прозвучал ровно.
 – В город. К французской армии.
 – Свой бизнес мне тоже туда забрать? – Фавье застонал, будто предложение Райана причинило ему физическую боль. Вытащив из кармана носовой платок, он промокнул им влажный лоб.
 – Вы ничего не понимаете, – выдохнул мулат.
 – Думаю, что понимаю. Каждый раз, выходя в море, я рискую ради тебя очень многим, а ты не хочешь отплатить мне своей любезностью, когда мне так необходимо безопасное место, чтобы на время укрыться.
 – Вас могут защитить французские солдаты.
 – Возможно, если бы леди и я могли до них добраться, – ответил Райан. – Но ты сам мог бы нас укрыть. И передай на мое судно, что мне, возможно, придется покинуть остров. Французы такую любезность оказывать мне не станут. Я думаю, они мои действия не очень одобряют.
 «Его судно? Значит, Райан Байяр действительно капер...» Тогда становится понятно, что Фавье с ним заодно, что он продавал товары, которые Байяр доставлял на остров. Элен слышала много историй о торговых авантюристах, которые прикрывали свои грабительские действия на море каперскими свидетельствами, захватывая суда стран, находившихся в состоянии войны друг с другом, а продавали награбленное тому лицу, которое предлагало самую высокую цену. Можно было ожидать, что французы, скорее всего, грабили только суда под британским флагом, но казалось, что Байяр иногда закрывал глаза на цвета флага, если приз бывал достаточно богатым.
 Она смотрела на него – на его камзол из темно-синей ткани и консервативный – белый в рубчик – жилет, на его шейный платок, который слегка измялся, когда он дрался с неграми, на его плотно обтягивающие ноги замшевые брюки и начищенные сапоги. Даже с саблей, висевшей у него на поясе и казавшейся более тяжелой, чем шпаги, которые так любят носить большинство мужчин, Байяр выглядел не корсаром, грозой морей, а джентльменом-плантатором. Если бы только не бронзовый цвет его загорелой кожи. Ни один джентльмен из числа знакомых Элен не позволил бы себе так загореть. Ведь такая темная кожа, именуемая как «кофе с молоком», могла бы вызывать слухи и пересуды о том, что в его жилах течет кровь с примесью африканской крови. Нет, она, конечно же, не подозревала этого человека в том, что он мулат. Просто бронзовый цвет его кожи лишний раз подтверждал род его занятий.
 Райан, взглянув на Элен, увидел осуждение на ее лице. Причину нетрудно было найти. Это задело его самолюбие. Под пристальным взглядом его прищуренных глаз девушка слегка поежилась и повернулась, чтобы взглянуть на свою горничную. До него донесся аромат ее духов, на который он обратил внимание еще в фаэтоне, когда она сидела прижатая к нему. Наверное, это было глупо, но ему тут же захотелось подойти к ней поближе, чтобы вдохнуть этот чудный аромат, подобный запахам тропического сада под луной.
 Неодобрение, с которым эта девушка рассматривала его, конечно же, расстроило Райана. Он обратился к Фавье:
 – Ну, хорошо, и как, по-твоему, мы поступим? Ты пустишь свою прибыль по ветру из-за того, что трясешься за свою желтую шкуру, или же станешь вести себя как настоящий мужчина? Сделай же свой выбор, в конце концов. У меня на примете имеется еще двое парней, которые ради твоих расписок пару раз пойдут на риск.
 Судорога передернула лицо Фавье, и он резко махнул руками.
 – Хорошо, хорошо. Не стану лишний раз судьбу испытывать. Если хотите, чтобы вас спрятали, то вас спрячут. Проходите сюда, быстренько, прежде чем одна из моих любопытных служанок не пришла и не стала бы вынюхивать, в чем тут весь сыр-бор.
 Дом Фавье не был таким просторным, как дом Ларпенов. Он состоял из шести комнат – три наверху и три внизу – и был окружен со всех четырех сторон галереями, которые защищали внутренние стены от палящего солнца или от ветра с дождем и в то же время позволяли воздуху циркулировать сквозь высокие окна. Интерьер свидетельствовал о вкусе хозяина, о его стремлении к комфорту и роскоши, о чем можно было судить по некоторым признакам. В столовой, куда их привели, в комнате справа на первом этаже, на полу лежал ковер работы Бовэ, исполненный в ярких цветах. На середине ковра стояли длинный стол и стулья красного дерева. На столе возвышались ваза майсенского фарфора с фруктами и в тон ей пара фарфоровых канделябров, в буфете виднелись коллекция столового серебра и набор графинов с винами и бренди.
 Поставив на стол свечу, которую держал в руках, Фавье начал отодвигать стулья один за другим. Элен взглянула на Дивоту, а та в ответ на молчаливый вопрос только пожала плечами с выражением недоумения на лице.
 Райан такой сдержанности не проявил.
 – Если ты собираешься предложить нам гостеприимство, начав со своей столовой, то мы высоко это ценим, но что касается меня, то я не голоден. Нам нужны самые тихие комнаты... скажем, парочка... А нет ли у тебя комнат для прислуги или комнаты на чердаке, которые мы могли бы занять?
 Фавье одарил его вызывающим взглядом.
 – Из того, что вы требуете, я могу предложить вам только это. Остальные комнаты слишком открыты для посторонних. У меня есть любопытная старуха, которая ведет дом, она сует нос в каждую комнату, а уж если я ей скажу не входить куда-нибудь, то она обязательно захочет узнать, что я там прячу.
 – Так запри ее куда-нибудь на несколько дней или отправь подальше.
 – Не могу, – кратко ответил Фавье. – Это моя мать.
 – В таком случае она вряд ли сможет тебя предать.
 – Вы ее не знаете. – Фавье раздраженно пожал плечами и продолжал отодвигать стулья.
 Отодвинув наконец от стола все стулья, Фавье приподнял один конец стола и сдвинул из-под него ковер. Потом откатил ковер, и их глазам открылась крышка люка.
 – Теперь начинаю понимать, – проговорил Райан.
 – Надеюсь, вам это понравится, – ответил Фавье со злобной ноткой в голосе. Закряхтев от натуги, он поднял крышку люка за вделанное в него кольцо и откинул ее на петлях.
 Дивота взяла свечу, стоявшую на столе, и низко опустила ее, чтобы осветить ею темное отверстие в полу под столом. Место, которое им показали, было слишком маленьким, чтобы можно было назвать его подвалом или посчитать за комнату. Вырубленное в известняке, на котором стоял дом, это углубление, должно быть, использовалось для того, чтобы время от времени прятать здесь контрабанду, так как оттуда поднимался слабый аромат вина, специй и чая.
 Райан, стоявший на колене возле отверстия, чтобы осмотреть углубление, поднялся и сказал:
 – Надо бы поискать какое-нибудь другое место.
 – Ничего другого, где вас не смогли бы обнаружить, а потом, возможно, и сообщить Дессалину, не имеется.
 – Только не говорите мне, – резко сказала Элен, – что ваша мать не знает об этом тайнике.
 – Разумеется, она знает, но это место давно не использовалось, а поэтому у нее не будет никаких оснований думать, что там кто-нибудь находится.
 – Нам нужно другое место! – Голос Райана прозвучал твердо.
 – Другого укромного места больше нет, уверяю вас! Либо это, либо ничего!
 – Значит, нет никаких причин для нас с Дивотой здесь оставаться, наверное, нам нужно отправляться в Порт-о-Пренс или туда, где есть французские войска, – тихо проговорила Элен.
 – Ну да, конечно, – повернувшись к девушке, ответил Райан, – продолжать делать то, что вы делали, когда я натолкнулся на вас час или два назад...
 Элен холодно посмотрела на него. Фавье перевел взгляд с Элен на Райана и вытер со лба пот.
 – По-моему, в этих спорах мы теряем время. С каждой минутой опасность только увеличивается. А сообщение на ваше судно, Райан, я смогу передать только в течение нескольких дней – дня через три или четыре скорее всего.
 – Вы же не знаете наверняка, насколько серьезна обстановка вокруг, – сказала Элен. – Мы лишь предполагаем, что Дессалин отдаст приказ начать массовое выступление. Возможно, нам стоит переждать и посмотреть, как будут развиваться события.
 – Да, и к тому времени каждый раб на острове будет знать, где вас искать, если предположить, что Дессалин захочет выслеживать каждого белого. Вы знаете, что он делает с белыми женщинами? Знаете? – прошипел Фавье.
 Дивота поставила на стол свечу, которую до сих пор держала под столом, и встала перед Элен, закрывая ее собой.
 – Она-то знает, дурак ты эдакий. Ты только посмотри на нее.
 – Насколько я вижу, ее не мучили и не пытали. Пока что... – мрачно улыбнувшись, проговорил Фавье.
 Дивота повернулась к нему спиной и обратилась к Элен:
 – Потерпи это заточение в течение парочки дней, chere. Если дела пойдут не так, как мы предполагаем, тогда сможем снова отправиться в Порт-о-Пренс, ты и я.
 – И что потом? – внезапно охрипшим голосом спросил Райан. – Моряки считают, что Амьенское соглашение провалилось. Война с Англией может быть объявлена в любую минуту... И я нисколько не сомневаюсь, что англичане помогут Дессалину в борьбе с французами хотя бы тем, что установят блокаду острова. А это превратит Сан-Доминго в склеп, из которого никому не будет спасения. Одним лишь сигналом барабанного боя Дессалин немедленно поднимет больше ста тысяч человек. Из направленной сюда Наполеоном двадцатитысячной армии больше четверти уже умерли от лихорадки, другая четверть, а возможно и больше, не в состоянии воевать. И что вы выберете – бегство или сдачу в плен?
 Элен строго посмотрела на него:
 – Я не знаю, месье, что мне делать. Я потеряла всю свою семью, у меня нет ни друзей, ни денег... Наконец, у меня нет судна, которое меня ожидает!
 – Вы могли бы уехать со мной.
 Высказав такое неожиданное даже для себя предложение, Райан поначалу растерялся, но тут же взял себя в руки. В конце концов, если у него возникнут проблемы, он справится с ними... когда они возникнут. Теперь он ожидал ее ответа.
 – Уехать с вами?
 Голос Элен показался ему безучастным.
 – В Новый Орлеан.
 – Но я не...
 – Ради Бота! – закричал Фавье. – Вы сможете обсудить все ваши дела позже, у вас впереди целых три дня. А сейчас, прошу вас, спрячьтесь, пока всех нас не обнаружили и не рассекли на части, к полному удовольствию Дессалина.
 Райан выругался, а потом, резко присев, нырнул под стол. Он прыгнул вниз, в зияющее отверстие, и поднял голову и руки вверх, ожидая Элен, чтобы помочь ей спуститься. Девушка опустилась на колени и вдруг заколебалась.
 – Да спускайтесь же! – простонал Фавье с раздражением.
 Крепко сжав губы, Элен подползла к краю дыры и рывком опустила туда ноги. Райан поднял ей навстречу руки. Спрыгивая, она упала на его грудь, прижимаясь к нему всем телом. Потом Райан осторожно опустил Элен на ноги, и они подняли головы к свету.
 Толстый Фавье, задыхавшийся от рвения и усилий, казалось, сложился под столом пополам и поспешно потянулся к крышке люка, чтобы закрыть ее.
 – Подождите! – воскликнула Элен. – Дивота, иди сюда!
 – Вам там будет слишком тесно, – быстро возразил Фавье.
 – Да, но...
 – Не волнуйся, chere, со мной вес будет в порядке, – покачала головой Дивота. – Людям с такой кожей, как у меня, нет необходимости прятаться вот так. Зато, оставшись наверху, я смогу позаботиться о вас, – спокойно проговорила она, бросив на Фавье вызывающий взгляд. Пусть он только попробует ее остановить, она не позволит Райану и Элен голодать.
 – Ты подвергаешь себя опасности. Вдруг кто-нибудь узнает, что ты из имения Ларпен, – возразила Элен.
 – Не бойся, я что-нибудь придумаю, – успокоила ее Дивота.
 Когда Фавье опускал крышку люка, Райан, подняв руку, придержал ее над своей головой и попросил, чтобы тот оставил им с Элен свечу.
 Недовольно заворчав, Фавье все-таки протянул свечу.
 – Вы должны пользоваться ею только в крайнем случае. В полу имеются щели, через которые свет будет пробиваться наверх.
 – Мы же не идиоты, – попытался возразить ему капер решительным тоном, но крышка люка с глухим стуком уже закрылась над ним.
 Они услышали голос Дивоты:
 – Сейчас я принесу вам еды, воды и чего-нибудь такого, чтобы вы смогли поудобнее устроиться.
 Потом они услышали, как Фавье приказал горничной Элен, чтобы та говорила потише... И наверху вскоре воцарилась тишина.
 Свеча мерцала во мраке подземелья. И Элен и Райан бездумно уставились на ее пламя, чувствуя, как стены подвала давят на них. Элен при своем среднем росте могла еще выпрямиться, и тогда ее макушка доставала до крышки люка. Райану же приходилось наклонять голову, и из-за этого он все время находился в неудобном положении. Тайник Фавье, в который они попали, своими размерами не превышал трех метров в длину и полутора в ширину. Люк, по-видимому, был врезан в деревянный пол комнаты над ними, а не в камень стен, так что в полу под домом оставалась узкая щель, через которую проникал воздух. С деревянных балок и с половиц над ними свисали пыльные гроздья паутины. Яма, наверное, полюбилась паукам.
 Тайник был пуст, правда, в углу лежала небольшая кучка джутовых мешков. Поставив свечу на пол, Райан встряхнул мешки и расстелил их двумя опрятными стопками у одной стены. И после этого опустился на одну из них.
 – Садитесь и вы, – обратился он к Элен тоном, полным иронии. – Мы можем здесь очень удобно устроиться.
 – Это уж точно, – ответила Элен, присаживаясь на другую стопку мешков, которую он приготовил.
 Только сейчас девушка поняла, насколько она устала. Откинув голову назад, к каменной стене, она закрыла глаза. И тут же кошмарные сцены случившегося в ее доме навалились на нее. Она быстро открыла глаза. Перед нею стояла свеча, от которой исходил желтый свет – и успокаивающий, и вызывающий беспокойство.
 – Вам не кажется, что нам стоит загасить свечу? – спросила Элен.
 – Когда вернется ваша горничная.
 Она поняла смысл его слов. Стараясь больше ни о чем не думать, девушка сидела, наблюдая за дрожащим пламенем свечи. По стенамметались причудливые тени, а паутина, висевшая над ними, колыхалась от теплого воздуха свечи.
 Райан взглянул на сидящую возле него девушку. Что-то в ее неподвижности встревожило его. Он вдруг подумал обо всем, что с нею случилось за последние несколько часов, хотя сведения эти он почерпнул из слов ее горничной в тот момент, когда Дивота просила его о помощи. Было удивительно, если бы из-за всех пережитых ею за этот вечер событий она не почувствовала потрясения. Глупый Фавье, по крайней мере, мог бы предложить им выпить чего-нибудь спиртного. Да и сам мог бы выпить глоток бренди с ними.
 – Жаль, – достаточно громко проговорил Райан, – но это не совсем то, что я имел в виду, когда предлагал вам укрытие здесь.
 Ее губы, скривившиеся было в улыбке, вдруг застыли.
 – Некоторые люди боятся замкнутых пространств. Если вы тоже боитесь, то скажите, и я заставлю труса и хитреца Фавье найти для нас другое место.
 – Не сказала бы, что это место мне очень нравится, но, думаю, смогу снести и это, – ответила она не сразу.
 По ее ответу Райан понял, что перед ним храбрая девушка. «Конечно, храбрая! Она с такой яростью боролась с двумя неграми...»
 – Я вполне серьезно говорил о поездке в Новый Орлеан, – продолжал он. – У меня там много друзей, которые смогут помочь нам устроиться.
 Райан подумал, что среди его друзей нашлось бы немало таких, кто захотел бы позаботиться об этой женщине. Она и в самом деле была на редкость хороша.
 Крышка люка над ними вдруг открылась. Райан вскочил на ноги и принял из рук Дивоты охапку стеганых одеял, буханку хлеба, жареного цыпленка и несколько фруктовых пирогов, завернутых в салфетку, к тому же по бутылке бренди и вина, кувшин воды для питья и бокалы. Когда он передал все это Элен, горничная передала ему последний предмет для удобств – ночной фарфоровый горшок с крышкой, расписанной розами.
 – Вам еще что-нибудь понадобится? – тихо спросила Дивота.
 Райан вопросительно посмотрел на Элен, но та в ответ только покачала головой.
 – Фавье просит вас говорить потише. Ему кажется, что он слышит ваши разговоры.
 – Мы постараемся, – мрачно сказал Райан.
 – Может быть, до завтрашнего вечера я не смогу ничего принести. Если так получится, то не подумайте, что я о вас забыла.
 – Нет, мы так не подумаем.
 – Тогда спокойной ночи, – проговорила Дивота, и люк над ними закрылся снова.
 Райан поставил ночной горшок в дальнем углу, потом опустился на колени на пол и начал накрывать стол, расставляя переданные им еду и напитки.
 – Вы желаете съесть чего-нибудь? – спросил он Элен.
 – Спасибо, нет.
 Повернувшись к нему спиной, Элен стала расстилать стеганые одеяла поверх джутовых мешков. В этом тайнике просто не оставалось места, чтобы сделать из них что-нибудь, кромеединственной постели, если они собирались улечься спать одновременно. А лечь им пришлось бы все равно, не могли же они сидеть все ночи напролет без сна, в течение трех суток. Ей и каперу предстояло растянуться рядом. «Вместе? Здесь, в этой дыре?..»
 Элен сидела, растерянно глядя на разостланные перед нею стеганые одеяла. За спиной звенело стекло бокалов, раздавались звуки булькающей жидкости.
 – Возьмите, – услышала она грубый голос Райана, – и выпейте это.
 Элен повернулась, чтобы посмотреть на него, чувствуя, что он стоит на коленях слишком близко от нее. Она встретилась взглядом с его темно-синими, пристально глядевшими глазами и увидела там пламя пылающей свечи. С трудом сглотнув, она потянулась дрожащими пальцами к бокалу бренди, который ей предлагали.
 Жар бренди заполнил все ее тело живительной теплотой. От этого ощущения ее охватила дрожь. Она осторожно отпила еще, бережно держа бокал обеими руками.
 Райан легким кивком выразил свое удовлетворение и поднял свой бокал:
 – За Новый Орлеан!
 Она еще не сказала, что поедет вместе с ним, но и отказаться пить за его родину она не могла.
 – За Новый Орлеан! – повторила она его тост и отпила еще раз из своего бокала.
 Райан чуть изменил позу, опустившись на постель, которую она приготовила. Он покрутил бокал, будто перемешивая бренди, и закрыл глаза.
 Краешком глаза взглянув на него, Элен снова отвернулась. Она глубоко вздохнула и робко подвинулась, чтобы улечься возле него.
 – Я думаю, – сказал Райан безразличным тоном, – что нам, пожалуй, стоит экономить свою свечку. На щедрость Фавье рассчитывать не приходится, тем более надеяться, что он даст нам другую.
 – Да, скорее всего, так оно и будет, – ответила она.
 Протянув руку к свече, он пальцами загасил пламя. Темнота сомкнулась вокруг них.




 ГЛАВА ТРЕТЬЯ


 Элен почувствовала приятную легкость в мыслях и ощущение расслабленности мышц.
 Она не винила Райана Байяра за то, что он предложил ей бренди, он же не заставлял ее пить бокал до дна. И уж конечно, никак не могла заподозрить его в том, что, предлагая ей выпить с ним, этот мужчина преследовал определенные цели. Элен даже чувствовала к нему благодарность за этот порыв. Он не мог, наверное, и предположить, что из-за пережитого она была на грани нервного срыва.
 А может, Байяр это знал. Такой мужчина, как он, наверняка имел богатый опыт общения с женщинами. К тому же, капер он или пират, он должен был часто сталкиваться с перевозбужденными людьми – с мужчинами и женщинами, у которых он отнимал деньги, драгоценности и товары.
 Впрочем, ей не было никакого дела до опыта общения Райана Байяра с женщинамии с кем-либо еще. Три дня, которые им предстояло провести вместе, пролетят очень быстро. А потом они навряд ли когда-нибудь еще встретятся.
 Элен вовсе не одобряла образ жизни Райана. Но при этом надеялась, что не показала ему своего неодобрения слишком открыто: было бы не очень прилично судить человека, который спас ей и жизнь, и честь.
 И тем не менее она считала, что человек все же должен чувствовать хоть какую-то лояльность к своей стране, к родине своих предков. В жилах Райана Байяра текла французская кровь, если судить по его фамилии и по тому, как он изъяснялся на языке, который, очевидно, знал с колыбели. «И почему он в таком случае нападает на французские суда, когда ему следовало бы охотиться за судами противников Франции?»
 Правда, в эти дни очень трудно было решить, какую же фракцию в правительстве страны следует поддерживать. Отец Элен слыл ярым роялистом, который жестоко критиковал Наполеона Бонапарта, называя его «корсиканским выскочкой с претензиями на славу». Сама же она, после своего временного пребывания во Франции, почувствовала, что ей стал близок лозунг «Liberte, egalite et fraternite» [6] , хотя эксцессы революции вызывали в ней такое же отвращение, как и события на Сан-Доминго. И все-таки Элен казалось, что она не имела права забывать о том, что она француженка, независимо от того, кто правил в ее стране.
 – Вашей горничной Дивоте можно доверять? – услышала она тихий голос Райана.
 – Конечно, можно!
 – Слово «конечно» здесь неуместно. И если вы доверяете ей только потому, что знаете ее всю свою жизнь, то это совсем не означает, что ей не захочется увидеть вас с перерезанным горлом.
 – Если бы она хотела этого, ей было бы достаточно оставить меня вечером в лесу, – ответила Элен, вздрогнув. – Сомневаюсь, что без нее я смогла бы вовремя улизнуть из дома на нашей плантации и тем более добраться до леса. А кроме того, она не просто рабыня.
 – Даже если вы хотите сказать, что она вам родственница по крови, все равно это никак не может гарантировать ее доброту и верность. Но я поверю вам, тем более ее имя в переводе означает – преданная и благочестивая.
 – Принимая во внимание наше с вами положение, – тихо, но с легкой ехидцей в голосе сказала Элен, – вам не остается ничего, кроме как положиться на мою горничную.
 – Вы неправы. Если предупредить человека, он сможет сделать очень многое, чтобы устранить угрозу, – бесстрастным голосом возразил Райан.
 – Как вы можете думать о том, чтобы причинить вред Дивоте, если она только что принесла еду и все, что обеспечит нам некоторые удобства в таких условиях?
 – А сколько людей из тех, что напали на ваш дом сегодня вечером, до этого только тем и занимались, что обеспечивали вам комфорт?
 – Я... я бы предпочла об этом не задумываться.
 Элен снова отвернулась от него. Аромат ее духов незаметно окутывал его. Под действием этого и паров бренди в его голове предательски возник образ его самого, уже распахивающего разорванный корсаж платья Элен...
 Он представлял, как зарывается лицом в мягкую ложбинку между ее грудями, вдыхает этот мучительный аромат и ищет его источник. Райану пришлось поставить на пол свой бокал и сжать пальцы в кулаки, чтобы не дать им воли.
 Спустя некоторое время он сделал долгий, почти беззвучный выдох, словно успокоился. И все же, когда он заговорил, его голос звучал напряженно:
 – Здесь становится немного душно. Вы не будете возражать, если я сниму камзол?
 – Нисколько, – ответила Элен, и в ее голосе послышалась фальшивая нотка удивления.
 – Вас что-то рассмешило? – спросил он.
 – Нет, просто... просто ваш вопрос прозвучал немного формально, если учесть, что в течение последнего часа я щеголяла перед вами в разорванном, наполовину открывающем спину платье... – насмешливо проговорила Элен.
 Повисла пауза, и вдруг она заговорила снова. Теперь голос ее дрожал.
 – Я вспомнила, что эта ночь должна была стать моей брачной ночью... А я волею судеб оказалась с вами, с человеком, которого никогда раньше даже не встречала...
 – Я хорошо вас понимаю, – прервал ее Райан.
 Элен же не была уверена, что этот мужчина правильно понял ее... Правда, ей показалось, что и себя-то она не слишком хорошо понимала. Каким-то непостижимым образом сложилось так, что ей почему-то больше нравилось вынужденное заточение с Райаном Байяром, чем ожидавшая ее перспектива выносить затворничество в спальне с Дюраном. Она чувствовала, что на время обрела облегчение, за которое ей, возможно, придется расплачиваться.
 – А ваш жених... Его что, убили?
 По тихим шуршащим звукам Элен поняла, что Райан снимает свой камзол. Она подумала, что он его собирается, наверное, положить в головах их постели, как подушку. Последовавшие за этим шорохи и шелест ткани говорили о том, что он развязывает и снимает с себя галстук-шарф, расстегивает ворот рубашки.
 – Не знаю, что стало с Дюраном, – слегка сдавленным от спазма голосом ответила она. – Я потеряла его из виду, когда он исчез в толпе во время схватки.
 – В таких случаях всегда остается надежда, что человек выживет.
 – Естественно.
 – Уверен, что он храбро сражался.
 Элен тоже была в этом уверена. Хотя Дюран, казалось, не ставил перед собой высоких целей в жизни и стремился только получать удовольствия, выжимая для этого средства из своей плантации сахарного тростника, однако едва ли можно было отказать ему в мужестве и храбрости.
 – Да, – прикрыв глаза, слабым голосом ответила Элен.
 Мужчина, сидевший рядом с ней, потянулся за своим бокалом бренди и рукавом нечаянно дотронулся до ее руки. Элен резко отодвинулась от него. А мгновение спустя удивилась своему порыву – когда они ехали в его экипаже, она сидела гораздо ближе к нему, чем теперь. «Почему же я так среагировала на его прикосновение?» – подумала Элен.
 Элен постаралась переключить свои мысли на укрытие, в котором они оказались.
 – Что же это за сооружение, как вы думаете? – спросила она. – Нет ли в нем туннеля?
 – Думаю, что туннель собирались прорубить от этого подвала сквозь скалу до самого пляжа. Но когда на остров вернулись французы, Фавье прекратил работы, испугавшись.
 – Кстати, о Фавье. Насколько я наслышана о Дессалине, его мало беспокоят мулаты, он стремится изгнать с острова только белых. Так почему его должны пожалеть, как говорит сам Фавье, если начнется массовая резня?
 – Думаю, из-за взяток, которые Фавье щедро раздает. Хочется надеяться, что он все же не решится выдать двоих белых на радость Дессалину ради спасения своей желтой шкуры.
 – Выдать нас? И это... возможно? – В голосе Элен от ужаса послышалась хрипота.
 – Очень даже возможно, если его как следует припрут к стенке. Единственное, что его заставит подумать об этом дважды, так это боязнь, что я дотянусь до его горла раньше, чем Дессалин дотянется до меня, – заключил Райан.
 – Значит, вы думаете, что его страх обеспечит нам безопасность?
 – Иногда страх человека становится более надежной гарантией, чем его добрые побуждения и намерения.
 – Замечательно! – произнесла она с язвительной ноткой в голосе.
 Райан рассмеялся и отпил еще один добрый глоток бренди. Может, ему стоило промолчать и не признаваться ей в том, что он не доверяет Фавье? Но ему хотелось предупредить ее на тот случай, если им вдруг придется действовать очень быстро.
 – Мне кажется, вы хорошо знаете этого человека, – продолжала она. – По всему видно, он ваш давний партнер.
 – Да, я знаком с ним давно.
 – До нас иногда доходили слухи о его занятиях. И если вы мне позволите... и о ваших.
 – Я польщен.
 – Гордиться нечем. Слухи о вас были отнюдь не лестными...
 Наступила непродолжительная пауза, после которой Райан сказал:
 – Насколько я понимаю, у вас нет особого расположения к таким морским торговцам, как я.
 – Да, пожалуй... Вы называете себя капером. Скажите, а под чьим флагом вы плаваете?
 – Мое судно, как и большинство занятых в этом бизнесе судов, зарегистрировано в Картахене, – ровным голосом пояснил Райан. – И у меня имеются каперские свидетельства как от Англии, так и от Франции, поскольку эти государства находятся в состоянии войны.
 – Значит, вы сделали свои капиталы, нападая на испанские и французские суда под английским флагом, а на британские – под французским, тогда как сами живете в испанской колонии? Вы насмехаетесь над Фавье, но, насколько я могу видеть, сами ненамного лучше его!
 – Откуда вы взяли, что я нападал на испанские суда? – мягко проговорил Райан.
 – А разве об этом никто не знает? Они же богаты, эти испанцы, и к тому же так вызывающе ведут себя на своих огромных и неповоротливых судах, что становятся легкой добычей любого пирата.
 – Капера, а не пирата. Между нами имеется некоторая разница, – поправил ее Райан.
 – Только не говорите, что каждый раз вы соблюдаете условия состояния войны и заключенные перемирия, чтобы предъявлять соответствующие каперские свидетельства, если подворачивается приличная добыча, которой можно воспользоваться?
 – А не приходило ли вам в голову, что грабить суда моего доброго короля Карлоса – опаснейшее предприятие, не говоря уже о том, что и глупое, поскольку я живу под его короной?
 – Понимаю. Но в таком случае, отказываясь от грабежей испанских судов, вы проявляете больше страха, чем лояльности. – Элен с легкостью бросала ему в лицо обидные слова.
 «И это после того, что я для нее сделал?.. Да как она смеет!..» Райан постарался заглушить свой гнев.
 – Вы не имеете представления об этих делах! – возмущенно крикнул он.
 – Я знаю только то, что вы француз, который грабит своих соотечественников.
 – Я не француз.
 – Но ваша речь... – начала было Элен.
 – О да, безусловно, я говорю по-французски, и кровь в моих жилах французская, хоть и обильно сдобренная ирландской кровью одного из сподвижников Александра О'Рейли, которому довелось пожить какое-то время в Новом Орлеане и завоевать сердце моей бабушки. Однако, с юридической точки зрения, я испанец еще со времен Людовика Пятнадцатого. Мой прапрадед присягал ему на верность, но король Франции отдал мою страну своему кузену, королю Испании, так, будто отделался от слишком требовательной и расточительной любовницы. Тем не менее один из братьев моего деда погиб под Новым Орлеаном в восстании против испанского правления, когда те попробовали установить республиканский строй в Новом Свете. Дряхлый испанский губернатор Нового Орлеана Сальседо вместе с Моралесом, в нарушение договора 1793 года, отменили права граждан Соединенных Штатов делать денежные вклады в банки и хранить товары в Новом Орлеане. Поэтому американцы прекратили доставку своих товаров в портовые склады, торговля почти прекратилась. А это поставило под угрозу доходы местных купцов и озлобило американцев, которые пригрозили вооруженным вторжением. Так с чего бы мне любить испанцев? Но тогда вы спросите, кто я такой?
 – Вы француз, и я уверена, знаете об этом не хуже меня, поскольку больше двух лет назад Карлос Испанский вернул Луизиану Наполеону.
 – Да, но Карлос затягивает подписаниедоговора, а у Бонапарта находятся другие дела... Франция официально так и не вступила в права владения Луизианой. До сих пор в ней вершат делами испанские алькальды [7] , а испанский губернатор только председательствует на скучных и благопристойных заседаниях общественных собраний. Вот потому-то я и считаю себя испанцем...
 – Это не имеет ни малейшего значения, – с некоторой горячностью сказала Элен. – Вы должны принимать во внимание интересы людей той страны, из которой родом.
 – Я считаю себя подданным Луизианы и не нападаю на суда, которые направляются с грузами для наших торговцев, среди которых у меня много друзей.
 – Я не это хотела сказать.
 – Вы считаете, что я должен идти на всех парусах против врагов Франции? Да, я так поступаю, когда они нагружены золотом и товарами.
 – Вы намеренно искажаете мои слова. Ответьте, у вас что, не сохранилось никаких добрых чувств к Франции? – кипела возмущенная Элен.
 – О какой Франции вы говорите? О той, которая распутничала и азартно играла в Версале, время от времени бросая Луизиане жалкие гроши, чтобы не довести до голодной смерти колонистов, отправленных на поиски несметных богатств для пополнения королевских сундуков? Или, быть может, вы имеете в виду Францию, которая спускала кровь своих граждан в парижскую канализацию, а теперь развернула большую военную кампанию, которая удобрит поля Европы французской молодежью? Нет уж, избавьте меня от проповедей на тему о лояльности и верноподданничестве. Свои надежды на лучшее я связываю с тем, что политика Наполеона вызовет такую ненависть со стороны тех, кого перевозят в Новый Свет, обрекая на смерть от болезней, как это случилось на Сан-Доминго, что он в конце концов продаст Луизиану представителям Соединенных Штатов, и мы станем республикой.
 – Вы, должно быть, сошли с ума?! Он никогда на такой шаг не пойдет.
 – Вы хотите сказать, что он слишком благоразумен, чтобы лишиться лучшей части одного из самых плодородных континентов мира, лишь бы заполучить титул императора Франции? Да Наполеон никогда и не видел Луизианы! Более того, глаза ему затмил блеск европейских корон.
 – По-моему, Наполеон не стремится стать императором. Да и народ Франции этого не допустит.
 Элен бросила на Райана гневный взгляд, который он, к сожалению, в темноте не мог разглядеть.
 – Неужели? Мне кажется, французы уже устали от того, что ими правят серые политики, занятые лишь постоянной полемикой друг с другом. Каждый француз мечтает о монархе...
 – Ну а вам-то откуда это знать, – спросила она с явной насмешкой, – если вы только и бороздите моря между Новым Орлеаном и Картахеной, никогда не покидая пределы мельничного пруда под названием Карибский бассейн?
 – Карибы, моя дорогая, – это самый коварный мельничный пруд, созданный Богом, но я, к вашему сведению, хожу и в Гавр, и в Марсель. Я дотрагивался до дворцовых камней Лувра, опускался на колени в Соборе Нотр-Дам, пересекал мост Понт-Нёф, гулял с девицами отнюдь не самых строгих правил по извилистым улочкам Монмартра, бывал и в салонах жен наполеоновских генералов. И после этого вы можете считать меня провинциалом?
 – Да, но не за то, что вы шлялись с девицами! – ответила она ему с не меньшим жаром.
 – Вряд ли, – тихо рассмеялся Райан.
 – Знаете, а вам совсем не к лицу этот тон превосходства! Я жила во Франции в период Большого террора, да и после него. И вернулась оттуда всего полтора года назад.
 – Напрасно вы это сделали. О чем только думал ваш отец?
 – Его поместья расположены главным образом здесь. Это... – Она не собиралась рассказывать ему о себе, но... слова вырвались сами... Погиб ее отец... был убит на ее глазах... – Я не желаю об этом говорить... – Ее голос опять задрожал.
 Райану вдруг захотелось обнять ее, успокоить. Он допил остатки бренди и с резким звенящим стуком опустил бокал на каменный пол рядом с их постелью.
 – Пейте свой бренди и перестаньте думать о вещах, которые вы уже не можете изменить, – мрачно сказал он.
 – Вам-то легко говорить! – взорвалась она, поворачиваясь к Райану. – Вам не приходилось видеть, как вашего о-отца уби-вают прямо на глазах...
 – На моих глазах убивали многих близких, друзей. Тяжело не только вам одной...
 – Благодарю покорно за такую поддержку...
 – Вы-то по крайней мере живы, – продолжал Райан.
 – Вы самый бесчувственный и беспринципный бродяга из всех, кого мне приходилось встречать! – яростно прошептала Элен. – Не могу дождаться, когда нас выпустят, чтобы убраться от вас как можно дальше!
 – Из этого следует, что вы со мной в Новый Орлеан не поедете? – спросил Райан очень спокойно.
 – И не подумаю.
 – Значит, не имеет значения даже то, что я убил двоих ради вашего благополучия? Уверен, что вы собираетесь отправиться туда и обильно полить слезами их останки. Но надеюсь, что вы сумеете отблагодарить и меня, позже конечно, за то, что я вырвал вас из их когтей.
 Ощущение смутной тревоги поднялось в душе Элен.
 – О чем вы говорите?
 – Неужели вы могли забыть об этом так быстро? Двоих мужчин... в лесу...
 – Разумеется, я не забыла!
 – Только не говорите, что вы не очень высоко цените свое спасение.
 – Да, но...
 – Не станете же вы утверждать, что вам несвойственно чувство благодарности? Или способность признать за собой долг? Я даже не могу себе представить, что человек с такими высокими принципами, как ваши, будет долго раздумывать над тем, как меня вознаградить...
 – У меня нет ни малейшего представления о том, что вы имеете в виду. Вы прекрасно знаете, что у меня ничего нет.
 – Ну, в данном случае это не так уж и важно... С вами ваша сладкая и ароматная персона.
 – На что вы... намекаете?.. Вы не можете ожидать, что я...
 – Слова вас выдают, я это вижу. Не хотите ли вы сказать, что я не мог бы ожидать от вас тех же самых привилегий, которые вам пришлось бы предоставить своему жениху, или, пожалуй, он сам бы ими воспользовался по праву сегодня ночью?
 – Думаю, подобные вещи, несомненно, уже приелись таким распутникам, как вы! – с гневом и раздражением воскликнула Элен.
 – Нет и нет, уверяю вас. До сих пор нахожу их бесконечно приятными, так же как и дамы, которым я таким образом оказываю честь.
 – Я не стану делать ничего подобного! – заявила она возбужденно.
 – Позвольте заметить, что ваша самонадеянность и откровенная злоба переходят все границы. Я вам ничем не обязан. Слышите, вы? Ничем! И мне доставит огромное удовольствие, если вы больше не станете со мной заговаривать.
 Над их головами послышались шаги.
 – Потише, вы там, внизу! – прошипел Фавье.
 Они замолчали.
 Элен очень удивилась тому, что оказалась вовлеченной в ссору с Райаном Байяром и забыла об опасности, которая им угрожает. Обнаружив, что до сих пор держит в руке свой бокал с бренди, она сделала большой глоток и задохнулась. И каким же крепким он ей показался! Элен сразу же почувствовала, как у нее закружилась голова. Она вспомнила, что с раннего утра ничего не ела, если не считать утреннего кофе и булочки. Правда, ближе к вечеру, когда она одевалась к свадебной церемонии, Дивота предложила ей кусочек мяса и булочку, но она отказалась. После церемонии бракосочетания планировалось большое пиршество. Теперь можно было не сомневаться, что рабы, охваченные радостью победы, получили большое удовольствие от роскошных и обильных яств, которые готовились в течение нескольких предшествовавших свадьбе дней.
 Ей и в самом деле больше не стоило пить, но, побоявшись расплескать остававшийся бренди, когда в темноте будет ставить бокал, Элен быстро его допила. А потом, встав на колени, потянулась, чтобы поставить бокал в сторонку, к тем вещам, которые принесла Дивота.
 – Что вы делаете? – спросил Райан.
 Раздавшийся так близко голос немного напугал ее, и она рванулась было в сторону, но в кромешной тьме потеряла равновесие. Не удержавшись на коленях с бокалом в руке, она с придушенным от боли вскриком упала на локоть, прежде чем успела сжать губы.
 Крепко схватив ее за руки, Райан притянул Элен к себе.
 – С вами все в порядке? – спросил он.
 – Я... в превосходном виде! – раздраженно ответила девушка. – Но если вы отпустите меня, я почувствую себя еще лучше.
 – Непременно отпущу.
 Его хватка ослабла, и она рывком поднялась, отставила бокал и снова опустилась на постель подальше от него, прижавшись спиной к стене. «Отвратительный и надоедливый мужчина, – подумала Элен. – Ему послужило бы уроком, если б я кинулась в его объятия. Он стал бы постепенно сходить с ума от желания обладать мною, потому что я, конечно же, не позволила бы ему снова дотронуться до себя. Как ему это понравилось бы...»
 Смех заклокотал внутри нее, и ей пришлось зажать рот ладошкой, чтобы он не вырвался наружу. «Боже, да я, кажется, опьянела!» – пронеслось в голове.
 – Вы плачете? – спросил Райан.
 – Нет, я не плачу.
 – Тогда что с вами?
 – Ничего. Почему со мной что-то должно произойти? Просто я видела десятки людей, погибших в страшных муках, и большинство из них были моими друзьями и соседями, не говоря уже о том, что вынуждена была скрыться, оставив тело отца незахороненным и неоплаканным. Я избежала смерти, от которой была на волоске, и только для того, чтобы не оказаться изнасилованной. А теперь сижу, запертая в могиле, с чужим мужчиной, тогда как в доме находится совершенно не заслуживающий доверия индивид, который может сдать меня маньяку, получающему наслаждение от пыток и истязаний женщин. Так что я счастлива, как невеста. И никогда не чувствовала себя более счастливой. Даю слово!
 – Ладно, это был глупый вопрос. Вам лучше всего было бы прилечь и попытаться уснуть, – ласково проговорил Райан.
 – Спасибо, не хочу.
 – Я вот тут раздумывал над тем, какой разумной леди вы проявили себя, не падая в обмороки и не выдавая своих эмоций. Мне, пожалуй, следовало понять, что вы были слишком потрясены, чтобы суетиться и жаловаться.
 Элен повернула голову, чтобы вглядеться в его темнеющую фигуру.
 – Какая жалость для вас, что я начала приходить в себя!
 – Да, – сказал он и вздохнул.
 – Вы меня дразните, – хмуро заметила Элен.
 – Я?
 – Только не пойму – зачем?
 – Проявление моей легкомысленной натуры...
 – Да нет, – возразила она. – Я могла бы догадаться, что вы просто заботитесь обо мне.
 – Вы клевещете на меня, – сухо ответил Райан, подумав, что ему стоит вести себя осторожнее с умненькой мадемуазель Элен Ларпен. «Она весьма проницательна».
 – Неужели? – удивилась Элен.
 Райану показалось, что молчание было бы лучшим его ответом.
 Текли минуты. Голоса наверху стихли, словно все в доме Фавье улеглись спать. Но сквозь щель в фундаменте дома можно было расслышать далекий шорох волн да время от времени возникавший под порывами ночного ветра шелест пальм и приморских виноградников.
 Элен склонила голову, вслушиваясь в отдаленные шумы.
 Наконец она спросила:
 – Ваше судно, с которым Фавье поддерживает связь, где оно?
 – Где-нибудь поблизости от берега.
 – Вы хотите сказать, что точно не знаете? А я бы знала.
 – Что ж, мне не казалось разумным бросать якорь у Кап-Франсэз.
 – Неразумно было вообще приходить на остров, – сказала Элен спокойно, но сурово.
 – Мне надо было доставить груз.
 – Не сомневаюсь, что он захвачен у французских торговцев!
 – Так случилось, что у англичан.
 – В ожидании того, что война между Британией и Францией все же возобновится?
 – Совершенно верно.
 – Полагаю, что вы только перевезли его в какую-нибудь защищенную бухточку неподалеку, а потом перебросили груз к Фавье?
 – Именно так. И бухточка как раз находится перед этим домом, если говорить откровенно, – ответил Райан.
 – А ваше судно тем временем отошло от берега, чтобы поджидать вас там, пока вы не завершите свой бизнес.
 – Каким чудным капером вы могли бы стать!
 – Да перестаньте же глумиться! – прошипела Элен. – Я только пытаюсь сообразить, каким образом Фавье сумеет передать на судно ваше сообщение о том, что вас надо забрать отсюда?
 – Для этого будет достаточно светового сигнала с мыса.
 – Но только в том случае, если на судне догадаются подойти к берегу близко.
 – Точно.
 – Значит, только через три дня станут искать ваш сигнал.
 – Поздравляю, вы очень догадливы! – сказал Райан.
 – Было бы лучше, если б вы сами мне все объяснили.
 – Но ведь вы получили удовольствие от того, что самостоятельно докопались до истины.
 – Еще большее удовольствие я получила бы, если б увидела, что вас вешают как пирата, – проговорила Элен. – Но для полного счастья мне этого не нужно.
 – Как мне повезло! На этом острове все такие кровожадные, – сказал Райан с шутливой серьезностью. – Наверное, это от климата.
 – А вы противный, – устало отозвалась Элен.
 – Несомненно. Если я оставлю за вами последнее слово, вы ляжете спать?
 – А могу я знать, не опасно ли это для меня? – спросила она.
 – О нет, знать этого вы не можете, зато это шанс, который должны использовать, не так ли?




 ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ


 Элен себя не узнавала. Ее раздражал Райан Байяр, и от этого она его намеренно оскорбляла. Он ее провоцировал самым непозволительным образом, однако ей не следовало забывать того, что он сделал для нее этим вечером.
 Элен прекрасно понимала, что ей ничего не грозит. И кроме того, знала, что высказанное ею сомнение в этом должно обидеть его. Все в поведении Райана говорило лишь о его благородстве, которого вряд ли можно было бы ожидать от обычного капера.
 Райан, лежавший рядом, пошевелился. Элен взглянула на него, не поворачивая головы. Она ждала, что он заговорит с ней. Но прошло уже несколько минут, а она не услышала от него ни слова и тогда снова взглянула на него с тихим вздохом.
 Райан не мог припомнить, когда его так сильно волновала какая-нибудь женщина вроде этой, рядом с ним. Он злился на нее, и в то же время им владело почти неудержимое желание обнять ее и не выпускать из своих объятий.
 Он с самого начала опасался того неудобства, которое им доставит замкнутое пространство этого тайника, где совсем невозможно двигаться, но еще больше его раздражала перспектива долгого пребывания в бездействии. И тут же успокаивал себя – присутствие Элен Ларпен, наверное, скрасит часы их заточения. Ее сообразительность, острый язычок и неожиданная храбрость просто восхищали Райана. А соблазнительный букет ароматов, исходивший от нее, казалось, медленно сводил его с ума...
 – Я должен немного поспать, – сказал он, прервав затянувшееся молчание, обращаясь к напряженно сидящей рядом Элен. – Вы можете сделать то же самое... А если не хотите, то предложите мне положить голову к вам на мягкие колени, у нас нет подушки.
 – Я вовсе не собираюсь этого делать! – ответила Элен.
 – Не собираетесь делать – чего? Не ляжете или не станете моей подушкой? Ведь для того, чтобы сэкономить имеющееся у нас пространство, вам придется сделать либо одно, либо другое.
 При одной мысли о том, что его голова окажется на ее коленях, будет прижиматься к ним, Элен вдруг почувствовала странную тяжесть в нижней части своего тела...
 Она сползла с их постели, предоставив Райану возможность лечь поудобнее, вытянув свои ноги. Но все равно его голова почти упиралась в их временный склад провизии – она немедленно услышала звон бутылок и бокалов, когда он случайно их задел. Райан тихонько выругался, кляня тесноту, и вскоре затих.
 Элен считала, что ей не стоит ложиться рядом с Райаном, и решила просидеть всю ночь на твердом каменном полу, но внезапно почувствовала безумную усталость. И зачем только она согласилась уступить каперу в единоличное пользование всю постель и даже стеганые одеяла, которые принесла для нее Дивота?
 Элен присела на краешек постели, сняла разорвавшиеся сатиновые свадебные туфли беззадников и, проведя пальцами по образовавшимся в них дырам, аккуратно поставила их рядышком. Стараясь не задеть мужчину, который лежал возле нее, она медленно опустилась на мягкую поверхность стеганых одеял спиной к нему.
 – Возьмите вот это. – Райан подложил ей под голову свернутый камзол.
 – Он ваш, вы на нем и спите, – возразила Элен и отодвинула камзол.
 – Ради Бога! – произнес он раздраженно. – Не спорьте, или я снимаю с себя всякую ответственность!
 – Что с вами?
 – Я никогда не сплю на подушках. – Она возмущенно втянула воздух.
 – Так, значит, эта угроза...
 – Никаких подушек! – повторил он, рассмеявшись. – Только колени!
 – Презренный!..
 Элен рывком подтянула камзол себе под голову, злясь на себя за то, что ей самой захотелось, чтобы его лицо прижалось к ее коленям.
 – О, я согласен... – уныло откликнулся Райан.
 Она слышала, как он устраивается поудобнее на ложе, которое оказалось совсем не мягким. Ей пришлось сделать то же самое.
 Оба лежали неподвижно. Элен прикрыла глаза. Потом открыла их снова. Про себя она уже решила: что бы ни случилось сегодня вечером, произойдет это отнюдь не от недостатка добропорядочности.
 – Спасибо за подушку, – тихо сказала она.
 Ответа не последовало.
 Элен тоже вскоре уснула.
 Какие-то тени и призраки скакали в сумеречной темноте. Отвратительные и безобразные на вид, кривляющиеся и злобно насмехающиеся, они нападали на безвинных, разрывая их на части, тянули их куски в разные стороны... Элен пыталась кричать, но не могла произнести ни звука, хотела побежать вперед, но не могла сдвинуться с места. Она тянулась к оружию, но оно выскальзывало у нее из рук. Ей пришлось бессильно стоять и наблюдать за страшной картиной бойни. И призраки это знали. Они издевались над ней, бросая через плечо глумливые взгляды. И когда все их жертвы погибли, они взялись за нее. По-прежнему оставаясь беззащитной, она не могла ни кричать, ни сопротивляться...
 Элен проснулась внезапно, со странным сдавленным криком, будто ее душили, не позволяя шевельнуться. Собравшись наконец с силами, она ударила сжатыми кулачками во что-то.
 – Ш-ш-ш, успокойтесь! – Райан тихо и нежно шептал ей в ушко, схватив ее молотящие темноту руки за запястья и прижимая Элен к себе. – Это был сон. Всего лишь дурной сон.
 Элен, немного успокоившись, перестала сопротивляться и сделала глубокий и резкий вздох, словно задыхаясь. По ее щекам потекли слезы. Грудь Элен неровно вздымалась от дыхания и от ее попыток скрыть свое горе и душевную боль, от попыток взять себя в руки. Страх перед тем, что она не сумеет справиться с собой и не прекратит рыдания, заставил ееподавить последний всхлип, застрявший в горле скрипящим звуком.
 – Ш-ш-ш, ш-ш-ш, – укачивал ее Райан, крепко и нежно обнимая.
 – Я... ничего... не могла... поделать... – всхлипывая и вздрагивая всем телом, тихо бормотала она.
 – Нет, конечно, нет.
 Райан слегка выпрямился, нахмурившись и освобождая ее запястья.
 – Их было слишком много. Все произошло так быстро...
 – Теперь вы в безопасности. Не надо плакать.
 – Не знаю, зачем мне жить, когда столько людей погибло? Так много!.. – Она вытирала бегущие по щекам слезы.
 Это чувство вины было знакомо ему. Он кашлянул, стараясь отделаться от непривычного спазма в горле.
 – В такой обстановке никто не смог бы ничего сделать. Так что не надо об этом больше думать.
 – Ну как я смогу забыть? – вскрикнула Элен. – Все это здесь, у меня в голове! И останется навсегда! Навсегда!
 Ее надо было успокоить. Он мог бы дать ей еще немного бренди, но половина бокала, которую она уже выпила, по всей видимости, на нее не подействовала, если принять во внимание, что и поспала-то она не больше часа.
 – Успокойтесь! Вы обо всем забудете, я вам обещаю.
 – Что вы об этом знаете? Вы же не... видели! – всхлипывала Элен.
 Он знал еще один способ, который мог бы ее успокоить.
 Взяв ее подбородок своими длинными и сильными пальцами, он приподнял лицо девушки к себе и, склонив голову, прикоснулся своими губами к ее губам.
 Элен едва не задохнулась, сделав резкий вдох. Ее тело напряглось. Неверие в то, что происходит, охватило ее сознание вместе с бешеной яростью, которая и остановила ее слезы. Элен попыталась оттолкнуть Райана.
 Но он еще крепче прижал Элен к себе и прикоснулся своими губами к ее губам.
 Элен, упираясь руками в его грудь, еще раз попыталась оттолкнуть Райана. Но ей это не удалось. Поцелуй капера отвлек Элен от грустных мыслей и заставил забыться...
 Сердце девушки забилось, губы приоткрылись. С тихим вздохом удивления Райан осторожно припал к ее губам, пробуя их на вкус, пробегая языком по ее зубам. Он попытался своим языком проникнуть и глубже, наступая так, что внутри Элен стал разгораться пожар возбуждения. Райан прижимал ее к себе все крепче, чувствуя ее грудь, бедра.
 Элен прикоснулась к его мускулистому плечу. Она постепенно успокаивалась, забывая ночной кошмар, и наслаждалась пробуждением ответных чувств к мужчине, который держал ее в своих объятиях. Она ощущала силу большого и разгоряченного страстью мужского тела, жесткость его волос, низко спускавшихся по его шее, упругую и напряженную эластичность его кожи. Игра его мускулов под ее рукой вызывала в Элен восхищение, пока она наконец не осознала, что он продвигал свою руку к ее груди.
 Не успев выразить свой протест, она тут же почувствовала волну наслаждения, в которой, казалось, утонула, волну, вызванную прикосновением его ладони к мягкой округлости ее груди под корсажем.
 Подаренное ей наслаждение рождалось от ласк, которыми капер одаривал ее. Цепочками страстных поцелуев Райан прокладывал тропинки от уголков ее рта по щеке к ее шее и далее, вниз по изгибу, к впадинке на ее горле. Там он остановился, погружая влажное тепло своего языка в эту маленькую ямку, пробуя на вкус ее кожу с такой непревзойденной изысканностью, что она, оказавшись во власти этого ощущения, не заметила, как он расстегнул ее платье.
 Затем она почувствовала теплое дыхание Райана на своей трепещущей груди. Лаская языком и руками ее груди, он подогревал ее страсть.
 Элен протянула к Райану руки, открывая ему свое тело и помогая снять с себя платье и белье. Прикоснувшись к его животу, она выдернула его рубашку из брюк, ожидая, когда он освободится от обуви и одежды и снова повернется к ней.
 Впереди их ждала долгая и темная ночь, торопиться было незачем. С жадными ртами и с ищущими руками, измученные страстью и разгоряченные долгим ожиданием и сдержанностью, они познавали друг друга.
 Дрожа и задыхаясь от страсти, они сомкнулись в объятии. Райан подсунул под ее бедра руку, и она переплела свои ноги с его ногами. Ощутив у бедра свидетельство его желания, Элен напряглась, на мгновение почувствовала жгучую боль, а потом беспомощно обмякла, не в силах сопротивляться. Она запустила пальцы в его волосы и молча извивалась под его прикосновениями, не в силах издать ни звука. Элен целиком оказалась во власти этого мужчины, дарившего ей наслаждение...
 Потом они долго лежали с закрытыми глазами. Сердца учащенно бились, кожа горела и лоснилась от испарины. Воздух в их яме, казалось, был пропитан благоуханием роз, гардений и чего-то еще, чему не было названия.
 Райан лежал, уткнувшись лицом в ложбинку между холмиками грудей Элен. Сделав глубокий вдох, он произнес:
 – Господи, какой же восхитительный запах исходит от тебя!
 Открыв глаза, Элен уставилась в темноту. Она совершенно забыла о масле, которым было натерто ее тело.
 До встречи с Райаном Элен еще не приходилось оказываться с мужчиной в подобной ситуации.
 Элен вовсе не хотелось верить в колдовские чары ароматного масла, предложенного ей Дивотой.
 – Как они называются? – спросил Райан.
 – Что?
 – Твои духи. У них есть название?
 – Не думаю.
 – Неужели ты не знаешь? Я думал, что большинство женщин не отстает от моды.
 – Конкретно эти... они особенные, – неохотно ответила она.
 – Такой букет запахов мне раньше не встречался. У тебя что, во Франции остался свой парфюмер?
 – Неужели это важно?
 – Мне просто интересно. Духи и ароматичные вещества составляют львиную долю грузов, с которыми мне время от времени приходится сталкиваться.
 – Особенно на французских судах?
 – Как сказать. А вот это... это твое индивидуальное благовоние?
 Любопытство Райана показалось Элен чрезмерным.
 – Его Дивота приготовила специально для меня, – недовольно проговорила Элен.
 – В самом деле? – произнес он с недоверием и слегка насмешливо. – Не думаю, что такой букет ароматов можно будет когда-нибудь встретить снова...
 – Пожалуй... ты прав... навряд ли... – сдержанно ответила Элен.
 – Что-нибудь не так? – Он перекатился на бок и протянул руку, чтобы дотронуться до ее лица. – Я сделал тебе больно? Я понимаю, ты же была девственницей...
 – Нет же, совсем нет!..
 Ей совершенно не хотелось обсуждать с ним эту тему.
 – Я готов принести тебе свои извинения. Только мне кажется, что уже чуть-чуть поздновато.
 – Да уж, пожалуйста, избавь меня от этого.
 – Честно говоря, я не хотел заходить так далеко... Но... ты такая обворожительная, и мне с юбой было хорошо, твои благовония просто одурманили меня...
 – Понимаю. Это я во всем виновата.
 – Я этого не говорил.
 В течении нескольких секунд Дивота казалась лишь темным силуэтом на его фоне.
 – Возьмите вот это, пожалуйста, только осторожно, он горячий, – сказала Дивота и подала оловянный кофейник.
 Райан взялся за обернутую полотенцем ручку кофейника и поставил его на пол. Потом Дивота подала вазу с фруктами и кофейные чашки, а за ними – ведро с горячей водой, кусок мыла и полотенце. Вынув из кармана передника небольшую расческу, она бросила ее Элен.
 Элен и Райан поблагодарили Дивоту. А женщина, смутившись, только отмахнулась:
 – Если вам еще что-нибудь нужно, говорите, только быстро.
 Элен смущенно взглянула на Райана, но тот покачал головой.
 Дивота хитро и проницательно посмотрела на них обоих, разглядев, что они полуодеты. Тонкая, понимающая улыбка пробежала по ее губам и исчезла.
 – Ну, тогда я пойду... Мне уже пора. Навещу вас вечером, когда все в доме улягутся. Ведите себя осторожно, – сказала она, посмотрев на Элен.
 – Ты тоже.
 – Непременно.
 Люк над ними закрылся. Слышно было, как Дивота расставила по местам стулья и вскоре удалилась.
 Элен не знала, чего ей хочется больше, – горячего кофе, чтобы поднять настроение, или горячего омовения, чтобы освежить тело. И поскольку тепловатый кофе всегда хуже теплого обтирания, она для начала присела рядом с Райаном, чтобы позавтракать, – кофе и булочки, бананы и крылышко жареного цыпленка, оставшегося с вечера.
 Сочетание этих блюд показалось затворникам пищей богов. Элен с удовольствием принялась за завтрак, но вдруг ощутила свою вину за то, что жива и наслаждается вкусной едой, в то время как ее отец и другие погибли... Но разве она может вернуть их?
 Элен долго еще чувствовала себя подавленной...
 После завтрака она стала умываться. Райан, сидя на постели с чашкой недопитого кофе в руках, уголком глаза наблюдал за ней. Выражение его лица было напряженным.
 – В чем дело? Ты что, никогда не видел утреннего туалета женщины?
 – Я никогда не видел такой женщины, как ты.
 – Ты имеешь в виду мои волосы? – спросила Элен, приподнимая еще не расчесанную золотистую завесу своих волос и протирая влажным полотенцем шею и горло.
 – Их цвет совершенно необычный, но я, по правде говоря, думал не о них. Я любуюсь твоей грацией, каждым твоим движением.
 – Что за сказки! – недоверчиво проговорила она. – Тебе, должно быть, опять чего-то захотелось...
 – Смотря чего! – ответил он с хитрой улыбкой. – Зависит от того, что ты предложишь.
 – Ты ненасытен! – Элен приоткрыла ротик в притворном удивлении и возмущении, и краска залила ее лицо.
 – Что я могу с собой поделать, если ты меня так восхитительно обольщаешь?
 Ее движения замедлились. Она опустила руки, в которых держала полотенце, и удивленно посмотрела на Райана. С этим мужчиной она уже трижды за эту ночь занималась любовью после первого, неожиданного порыва страсти, а в последний раз перед самым рассветом. Ей стало казаться, что их забавы с Райаном становились неумеренными.
  «Ненасытный»  !  Именно это слово произнесла Дивота.  «Он  превратится  в  твоего  раба –  его  желание  к  тебе  станет  ненасытным»  . 
 – Неужели ты чувствуешь ко мне такое сильное влечение? – спросила она невинным тоном, опуская глаза. – Или ты просто давно без женщины?
 Райан рассмеялся, допивая последние капли своего кофе и отставляя чашку. Он поднялся, встав на одно колено и наклоняясь к ней.
 – Похоже, и то и другое. Можем проверить это сегодня утром, чтобы окончательно удостовериться.
 Она отстранила его рукой:
 – При дневном-то свете?
 – А что, это имеет значение?
 Ей пришло в голову, что мыло и горячая вода снимут его возбуждение, если только Дивота говорила правду о духах.
 – Ты еще не обтирался, – тянула время Элен.
 Как оказалось позднее, его страсть к ней отнюдь не уменьшилась после обтирания, а даже возросла.
 День тянулся медленно. Уже не раз Райан и Элен сожалели, что не сообразили попросить у Дивоты колоду карт, шахматы или другуюкакую-нибудь игру, чтобы скоротать время. Говорили и о том, что было бы хорошо раздобыть книжку, а то и две, чтобы занять себя чтением на следующий день, но оба соглашались, что света в этой яме для чтения было явно недостаточно. Они впадали в дрему и просыпались от каждого шороха, напряженно вслушиваясь и шепотом обсуждая, что могло бы производить этот шум.
 Они много разговаривали, рассказывали истории из своего детства и школьных лет. Элен вспоминала о годах, проведенных в пансионе, а Райан – о своем рябом и вспыльчивом, но великолепном учителе. Они делились впечатлениями о прочитанных книгах, рассуждали о музыкальных произведениях, которые нравились каждому из них, говорили о Франции и о Наполеоне Бонапарте: о его политике, о скандалах, связанных с именем его жены Жозефины. Мысленно бродили по улицам Парижа, вспоминая любимые места.
 – Мне кажется, тебе понравится Новый Орлеан, – сказал Райан, когда снова наступила вечерняя тьма и они ожидали прихода Дивоты с ужином.
 – Но я не поеду с тобой, – мягко возразила Элен.
 – Разве?
 По тону, с каким был задан вопрос, можно было понять, что Райан полон решимости забрать Элен Ларпен с собой на свое судно, даже если пришлось бы отнести ее туда на руках. Его неудержимо влекло к этой обворожительной и такой не искушенной в искусстве любви женщине.
 Элен сделала неопределенный жест, словно хотела отмахнуться.
 – Я почти ничего не знаю об этом городе, кроме того, что его жители говорят по-французски, несмотря на сорокалетнее господство испанцев, что это жаркое и невероятно грязное место, кишащее змеями. Обо всем этом поведал в письмах отец, когда жил там.
 – Змеи опасны только во время наводнений, – заметил Райан. – А в общем-то Новый Орлеан чудесный городок. Летом бризы с океана делают климат вполне приятным, а зимой там весьма прохладно. Он одновременно похож и на французский, и на испанский город. Дело в том, что пожары, часто случавшиеся во времена испанского правления, вынудили многих жителей перестроить свои дома. Балконы из кованого железа и внутренние дворики придают домам испанский стиль, но линии крыш, форма и расположение дверей и окон, закругленные углы домов на улицах напоминают о Париже.
 – Папа говорил, что его чуть не задушила тамошняя скука.
 – Он, должно быть, не потрудился познакомиться с людьми. Там постоянно проводятся балы, музыкальные вечера и выезды на природу, а что касается мужчин, то в их распоряжении имеются кафе, питейные заведения, где подают все – от вин и абсента [8] до эля. Горожане время от времени любят погулять по площади Плас-д-Арм, подышать вечерним воздухом, людей посмотреть и себя показать.
 – Тебе очень нравится Новый Орлеан, правда? – спросила Элен.
 – Это ведь моя родина, и там мой дом. – Он сказал это так, словно иных объяснений и не требовалось.
 Элен посмотрела в сторону. Ей хотелось, чтобы у нее было такое же ощущение привязанности. В раннем детстве она, по-видимому, что-то подобное ощущала по отношению к Сан-Доминго, но потом, за много лет пребывания во Франции, эти чувства поблекли. Но и Франция, из-за того что Элен постоянно находилась в ожидании отъезда по первому распоряжению отца, тоже не стала для нее настоящей родиной.
 – Новый Орлеан мог бы стать и твоим домом тоже, – сказал Райан после затянувшегося молчания.
 Элен гордо вздернула подбородок.
 – Сан-Доминго вот мой дом... Это то место, где я родилась.
 – Тогда, я полагаю, ты уже подумала, кто мог бы тебе помочь, из друзей твоего отца или его деловых партнеров?..
 – Ни о ком я не думала, – холодно ответила Элен.
 – Ах, ну да, со временем что-нибудь непременно придет тебе в голову... – Райан растянулся во весь рост на постели. – Например, ты можешь предоставить себя на милость кого-то из военных начальников, принявших командование после смерти генерала Леклерка.
 – Генерала Рошамбо?
 – Думаешь, не стоит метить так высоко? Возможно, ты и права. Там есть толстый полковник, с которым я встречался несколько дней назад, он, думается, вполне мог бы стать подходящей партией.
 – Каким образом? – откликнулась Элен, не подозревая подвоха со стороны Райана.
 – Да у меня сложилось впечатление, что у полковника сердце такое же мягкое, как и мозги, и самые похотливые глаза. Уверен, что тебе удастся вертеть им, как захочется. Ты даже сможешь выйти за него замуж.
 – Замуж? Никогда!
 – Ну а стать его любовницей?
 – Что? – вскрикнула Элен с яростным возмущением.
 – Ну, тогда его прачкой? Хотя тебе должно быть известно, что от женщин, которые так называются, иногда требуется оказание и других услуг, когда офицеры снимают свою униформу.
 – Я знаю это, – сказала она уязвленно. – В твоих дурацких предложениях я почувствовала твою уверенность в том, что французы во главе с Рошамбо непременно потерпят поражение.
 – Ну, в таком случае всегда могут подвернуться краснорожие и упитанные английские офицеры, которые тоже иногда снимают мундиры.
 Рассердившись, она схватила камзол Райана и швырнула его в лицо насмешника.




 ГЛАВА ПЯТАЯ


 – Зажги свечку! – прошептала Элен, толкнув Райана в бок.
 – В чем дело? – удивился он, тотчас проснувшись.
 – Кто-то здесь возится. Зажги же свечку!
 Какой-то легкий топот раздавался откуда-то неподалеку от их постели. Временами он сопровождался негромкими царапающими звуками там, в углу, где у них были сложены съестные припасы.
 – Это крыса, – сказал Райан.
 – Знаю, – с отвращением прошептала Элен. – Зажги, наконец, свечу!
 Животное явно привлек запах еды, и оно пролезло в их тайник сквозь какое-то отверстие в фундаменте. Элен не испытывала ни малейшего желания делить с крысой ни свое убежище, ни пищу.
 Элен услышала скрежет кремня в трутнице и поняла, что Райан пытается высечь искру и зажечь свечку. Крадучись, она потянулась за сапогом, чтобы использовать его как орудие убийства.
 Нечаянно она прикоснулась к крысиному хвосту. Он показался ей совершенно голым, без волос, и прохладным на ощупь. Хвост дернулся, вызвав у Элен испуганный вскрик.
 – Что еще случилось? – В голосе Райана прозвучала тревога.
 – Я до нее дотронулась! – прошептала она, дрожа от омерзения.
 Ей показалось, что она расслышала его беззвучный хохот.
 Через мгновение на разгоревшемся труте вспыхнул желтый огонек. Райан потянулся за свечой и поднес ее фитиль к огоньку.
 Элен кинулась к сапогу, который разыскивала, и подняла его над головой, озираясь и ища глазами крысу. Та сидела за кувшином с водой и поводила усами. Элен стала догонять ее по кругу, отчаянно колотя по земле сапогом, в то время как крыса заметалась по яме.
 – Прибей же ее! – бросила она через плечо Райану со страстной настойчивостью. – Прибей!
 Райан поставил свечу на пол в угол, взял второй сапог и тоже начал преследование. Они с Элен молотили по полу, прыгая то туда, то сюда, увертываясь и друг от друга, и от крысы, которая нервно металась из стороны в сторону по яме. Их тени в фантастическом танце точно так же метались по стенам.
 Исход этой борьбы был, несомненно, предрешен. Крыса попыталась юркнуть в свой лаз, но пролезть туда оказалось не просто, особенно когда на нее охотились двое, нависавшие над ней и вооруженные не только тяжелыми сапогами, но и яростной решимостью.
 В течение нескольких секунд все закончилось. Райан убрал трупик на земляной выступ под крышкой люка, откуда Дивота смогла бы его забрать, когда придет навестить их снова.
 Вскоре оба опустились на постель, чтобы перевести дух.
 – Бедный маленький зверек! – заговорил похоронным тоном Райан. – Ему хотелось лишь немного поесть.
 – Мне кажется, съесть твой большой палец на ноге... – саркастически сказала Элен.
 – Ты жестокая женщина! Я и не знал, что ты такая.
 – Ненавижу крыс.
 Ей не хотелось смотреть на Райана. Она и сама немного устыдилась своего рвения, вспоминая звук, с которым в последний раз он опустил на крысу свой сапог.
 – Я так и подумал, – сухо сказал Райан. Элен бросила на него хмурый взгляд:
 – Не замечала, что ты такой щепетильный.
 – И в самом деле, – ответил Райан с готовностью. – Разумеется, я не испытываю к ним нежной любви. Более того, когда милой леди нужна моя помощь, я оказываю ее с удовольствием и в полную меру своих возможностей.
 – Даже так? И сейчас тоже?
 – Безусловно. Особенно в тех случаях, когда эта леди сумеет щедро вознаградить.
 – И ты на самом деле рассчитываешь на мое вознаграждение? – спросила Элен, не веря своим ушам.
 – Конечно... Если, правда, ты сама считаешь это резонным.
 – Ты просто невыносим... и самодоволен.
 – Я не мог предположить, что это тебя так расстроит. Ты только что намеревалась отдать себя в распоряжение толстого полковника исключительно ради его покровительства. А разве этот случай чем-нибудь отличается от того?
 – Это же ты предложил мне такой отвратительный выход!
 – Ты сама не оставила себе иного выбора. И ясно как белый день, что тебе так или иначе придется устраиваться при каком-нибудь мужчине, – проговорил серьезно Райан.
 – А мне это совсем не кажется! – возразила Элен и протестующе фыркнула.
 – Нет? Дело в том, что в такое опасное время только мужчина может обеспечить тебе безопасность. А главная твоя беда состоит в том, что ты слишком привлекательна и вызываешь слишком большое желание у мужчин-хищников. Они не смогут оставить тебя в покое...
 – Хищников, к которым ты и себя относишь?
 – Может быть... Я – в первую очередь.
 – По крайней мере, ты честно это признаешь, – откомментировала она. Ей хотелось, чтобы ее слова прозвучали холодным сарказмом, но этого у нее не получилось.
 Райан сел, вглядываясь в Элен и любуясь, как желтый огонек свечи освещал ее прелестное лицо и отражался золотистым пламенем в волосах. И хотя с его стороны это выглядело совершенно глупо, но ему отнюдь не хотелось покидать место их совместного заточения. Но если он не станет вести себя более разумно и осмотрительно, то окончание этого заточения может стать и концом их знакомства...
 Элен бросила из-под ресниц взгляд на мужчину, который непринужденно отдыхал рядом с нею. «Он, наверное, шутит, – подумала она. – Не может же он всерьез требовать от меня вознаграждения за то, что убил крысу? Как трудно бывает его понять...»
 Несмотря на близость, которую они пережили, и на долгие разговоры, которые вели, Элен так и не почувствовала, что хорошо узнала его. Казалось, какую-то часть своей души Райан от нее тщательно скрывал... Нет, она не обвиняла его, – сама поступала так же.
 На мгновение лицо Райана исказила гримаса раздражения. Он негромко рассмеялся:
 – Успокойся, я только пошутил. Без твоего желания мне ничего от тебя не нужно. Ложись и продолжай спать.
 Райан потянулся к свече и загасил ее пламя двумя пальцами. Их подземелье снова погрузилось в темноту.
 Элен слышала шуршание его одежды, понимая, что он готовится лечь. Она торопливо отодвинулась, давая ему место, и растянулась на одеялах. Его рука прикоснулась к ее руке, но она тут же отдернула ее, словно обжегшись.
 Время текло. Немигающим взглядом Элен смотрела в темноту. Конечно, ей хотелось найти какой-нибудь способ, чтобы устроить свое будущее, но в голову ничего не приходило.
 Наконец она уснула, и ее кошмары снова вернулись к ней...
 Элен и Райан научились точно узнавать, находится ли кто-нибудь наверху, в комнате над ними. Шаги людей гулко отдавались в замкнутом пространстве их подвала. Иногда до них доносились голоса и обрывки разговоров двух девиц из прислуги или ворчливый старушечий голос, несомненно, принадлежавший матери Фавье. Старуха то отдавала распоряжения по дому, то распекала девиц.
 Труднее всего затворникам было во время обеда. Стулья передвигали по ковру, и через щели в люке на них сыпалась пыль. Да и запахи вкусной пищи и вина проникали к ним как раз в то время, когда до их трапезы оставалось еще очень много времени – Дивота приносила им ужин только после того, как в доме все укладывались спать.
 Однако более всего их раздражало присутствие в комнате над ними Фавье и его матери, а как-то раз и пары гостей, из-за чего Элен и Райан вынуждены были сидеть в абсолютной тишине. И время им показалось вечностью. Зато они научились испытывать истинную благодарность к обитателям этого дома за то, что те иногда завтракали в постели или перекусывали в полдень где-нибудь за пределами дома, возможно, на галерее.
 И тем не менее подслушанные ими разговоры домочадцев оказывались весьма полезными. Например, они узнали, что Дессалин, которому не терпелось полностью изгнать французские войска с острова, рассылал своих агитаторов по плантациям, чтобы те поднимали рабов на восстания с призывами убивать своих хозяев. Дессалин хотел или уничтожить все белое население острова, или заставить их покинуть его пределы. Списки сожженных домов и зверски убитых людей росли с каждым днем. За столом пересказывались истории о том, как искали людей, загнанных на тростниковые поля, в сараи и конюшни, как ловили тех, кто пытался убежать в Порт-о-Пренс или на Кап-Франсэз, и безжалостно с ними расправлялись.
 Иногда казалось, что от этих разговоров за едой Фавье получал удовлетворение. Он нарочно начинал громко разговаривать с гостями, чтобы в подвале могли как следует расслышать его слова. Похоже, он был доволен происходящим на острове, хотя его собственное положение не было таким уж благополучным. Элен и Райан понимали, что жаждущие крови толпы негров-рабов в ночной тьме могли намеренно или случайно перепутать дома, и тогда досталось бы и Фавье...
 Утром третьего дня до Райана и Элен донеслись голоса двух женщин, они раздавались прямо над ними. Голоса принадлежали Дивоте и матери Фавье.
 Райан сел, прислонившись спиной к камню стены, спокойный и в то же время, как показалось Элен, готовый защищать их убежище. Она привстала и настороженно вслушивалась, подняв глаза вверх, на деревянную раму люка над их головами: «Что там могло случиться? Неужели Фавье проговорился и его мать стала проявлять интерес к тому, что спрятано в этом тайнике? Или старуху снедает любопытство из-за присутствия в доме Дивоты и она стала подглядывать за ней, за ее передвижениями по дому?»
 Вскоре Райан и Элен поняли, что старуха бранит Дивоту за то, что та тайком таскает еду с кухни. Она требовала от Дивоты ответа на свой вопрос куда это она сейчас направлялась? Дивота, по всей видимости, сказала ей, что шла к столу, чтобы поесть, поскольку ее объяснения вызвали визгливую тираду о том, что прислуга много себе позволяет, полагая, что может пользоваться мебелью хозяев по своему усмотрению, лежать в постели целыми днями, поедать все лучшее из запасов хозяина. Дивота дерзко ответила, что она любовница ее сына, а потому и ведет себя так...
 Глаза Элен округлились от неожиданности.
 Несомненно, это был великолепный предлог, чтобы объяснить свое пребывание в доме, а не в хижинах для рабов. «А может, это вовсе и не предлог? Неужели Дивота отдалась Фавье, чтобы обеспечить безопасность мою и Райана?» – с ужасом подумала Элен.
 Дивоту отослали есть на кухню. Шум голосов утих. И только сводящий с ума аромат горячего кофе и ветчины, которые Дивота несла им на завтрак, долго еще висел в воздухе. Элен медленно опустилась на постель.
 – Ты понимаешь, что мы сидим здесь взаперти, как та крыса, которую мы убили?
 – Весь остров превратился в громадную мышеловку, я тебе уже говорил об этом.
 – Что ты станешь делать, если нас обнаружат?
 – Единственное, что я могу, сражаться и надеяться, что их там не очень много.
 – А что, если мать Фавье обнаружит нас здесь?
 – Если только она откроет люк, то ей, думаю, придется присоединиться к нам – вольно или невольно, – ответил Райан, сжав кулак.
 – Может, и придется так поступить, – задумчиво проговорила Элен.
 Дивота так и не пришла к ним до вечера. Не пришла и потом, когда закончился обед, а дом с наступлением темноты стал погружаться в тишину.
 Элен все больше раздражалась, но не потому, что проголодалась – у них еще оставался кусок хлеба от последнего ужина, – а потому, что волновалась за женщину, которая приходилась ей теткой. «А что, если мать Фавье, заподозрив что-нибудь неладное, заперла Дивоту где-нибудь или вообще решила избавиться от беспокойной новой женщины своего сына? А может, Дивота сама по какой-то причине покинула дом, и ее опознали, и уже убили...» В голову лезли страшные предположения...
 Райан, как и она, тоже нервничал. Он клялэту яму за то, что не мог встать во весь рост, за то, что не мог сказать, что же все-таки происходит за стенами этого дома, за то, что утратил контроль за ситуацией и не мог вести дело так, как считал нужным.
 Элен полагала, что теперь он совсем не доверял хозяину этого дома, несмотря на то, что старался казаться спокойным, когда она его расспрашивала. Наступала ночь, когда судно Райана, привлеченное сигналами, должно было подойти к берегу. Если Фавье не пошевелится, если окажется трусом и побоится дать сигнал судну Райана, то им, возможно, придется пробыть взаперти еще дня три или даже больше. Об этом даже думать было страшно, особенно теперь, когда с каждым часом возрастала опасность, что их обнаружат.
 Элен босиком ходила взад и вперед по одеялам их постели в маленьком пространстве между стеной и ногами Райана. Внутри нее нарастало жгучее желание поскорее покинуть это мрачное место, вдохнуть свежего воздуха, увидеть солнце и море, деревья и цветы, посидеть в настоящем кресле и выспаться на настоящей постели. К тому же, как и Райан, она хотела узнать, что творится над ними. Это желание становилось таким сильным, что ей начинало казаться, что она готова пойти на любой риск.
 Райан потянулся и схватил ее за юбку, когда она в очередной раз проходила мимо него.
 – Присядь, пожалуйста, а то я начинаю сходить с ума, – раздраженно сказал он.
 Низкий потолок никак не позволял ему выпрямиться и свободно двигаться, как это делала она, чтобы хоть как-то снять напряжение.
 Элен состроила гримаску раскаяния, которую он не смог бы даже разглядеть, и опустилась возле него на колени.
 – Прости меня, – кротко прошептала она.
 – Ты же понимаешь, что не можешь продолжать оставаться здесь, проводя день за днем, как перепуганный заяц в норе. Ты просто обязана поехать со мной в Новый Орлеан.
 – Мы это обсудили и с этим покончили. У меня нет средств к существованию.
 – А здесь что, лучше? Но у тебя все же есть выход. Можешь жить со мной.
 – Понятно. Ты оцениваешь себя выше, чем толстого полковника.
 – Я хочу заботиться о тебе. Со мной ты не только будешь в безопасности, но к тому же станешь жить в комфорте и роскоши.
 – Какая заманчивая перспектива! Ты меня почти что соблазнил, но, видишь ли, я как-то привыкла к большей респектабельности. С твоих слов я поняла, что брак не входит в планы твоего любезного предложения, поскольку ты ни словом об этом не обмолвился.
 – Пока что у меня нет желания жениться, – ответил Райан. – Я часто и надолго ухожу в море. Было бы не совсем справедливо жениться и тут же оставить свою жену на берегу.
 – А справедливость по отношению к любовнице ничего не значит? – язвительно заметила Элен, хотя не больше него хотела вступления в брак.
 – Просто у любовницы меньше оснований для жалоб, – ответил он, стараясь говорить тише. – Ты ничего не понимаешь...
 – Отчего же, я прекрасно понимаю, чтоты чувствуешь себя вправе сделать мне подобное оскорбительное предложение в момент, когда я поддалась искушению льстивых слов и нуждалась в утешении. И еще я понимаю, что у тебя появилось чувство ответственности за меня. Но этого совершенно недостаточно для того, чтобы навсегда забрать меня себе, хотя и вполне достаточно, чтобы сомневаться, стоит ли расставаться со мною. Я даже могу допустить, если хочешь, что тебя влечет ко мне, в противном случае ты не предложил бы мне поселиться в своем доме. И не пытайся заставить меня поверить в то, что твой интерес ко мне основан лишь на заботе о моем благополучии.
 – А веришь ли ты в то, – сказал он самым приятным тоном, на который был способен в этот момент, – что я на руках отнесу тебя на судно, если ты не пойдешь по своей воле?
 – Конечно, верю, – ответила Элен. – От тебя можно ожидать всего.
 Он долго и выразительно чертыхался вполголоса. И когда заговорил снова, то голос его звенел от напряжения.
 – Думаю, все дело в проклятом ароматическом масле, которое оказалось таким соблазняющим... Но это не важно. Ты могла бы оставаться в моем доме до тех пор, пока не устроилась бы где-нибудь еще. Мне в общем-то не нужна любовница, которая будет жить со мной по принуждению. Благодарю покорно, но от тебя мне этого не надо.
 – В самом деле? Как великодушно! Особенно в нынешних условиях, когда у меня нет никакой возможности «устроиться где-нибудь еще», – сердясь, откликнулась Элен.
 – За эти три дня ты не прилагала никаких усилий... Тебе стоило сделать лишь несколько мазков своими духами, и твое счастье было обеспечено...
 Складывалось впечатление, что Райан говорил как-то несерьезно, наугад выдергивая факты, чтобы как-то подкрепить свои доводы. «И тем не менее он был недалек от истины, – размышляла Элен. – Трудно было бы отрицать, что благоухание масла казалось изысканным. Только бы Дивота смогла приготовить такое же в Новом Орлеане, если там можно будет найти компоненты для него. Естественно, что от всех ритуальных заклинаний, как и от некоторых трав и масел, которые превращают эти духи в мощный и долго действующий афродизиак [9] можно и отказаться, важно только не утратить полноту букета».
 – О, я уверена, что Новый Орлеан как раз и нуждается в новых по составу и качеству духах.
 Слова прозвучали насмешливо, но тем не менее Элен ощущала, как внутри нее растет волнение.
 – В любом случае они должны быть душистыми и сладкими. Вся парфюмерия Аравии с трудом может охватить что-либо, кроме запахов сливной канализации и дворовых туалетов. Есть, конечно, и запахи лежалой рыбы, и прокисших фруктов со старого французского рынка, забродившей патоки из каких-нибудь складов, ну и с кладбищ, где нищих хоронят в братских могилах под тонким слоем негашеной извести...
 – Тебе почти удалось убедить меня в том, что Новый Орлеан – это чудесное место для парфюмера, – сказала она суховато.
 – Это единственное место для тебя.
 – Может быть, и так, – как бы согласившись с Райаном, спокойно заметила Элен.
 Конечно, с ее стороны глупо было выступать против предложения Райана уехать с ним. Новый Орлеан представлялся ей лучшим выбором для нового пристанища с самого начала. Там бы она оказалась среди своих соотечественников. И все же уезжать в такую даль от всего привычного, создавать свой дом среди незнакомых людей было нелегко.
 Какая-то часть ее существа категорически отвергала саму идею проживания под одной крышей с чужим мужчиной, даже в течение короткого времени. «Да и в качестве кого я буду в доме Райана? Но мне нужно восстановить возможность самой решать свою судьбу. И может быть, Райан Байяр или даже мои духи помогут мне достичь этой цели?» подумала Элен.
 К ним кто-то приближался. Сначала они увидели мягкий свет свечи. Он просвечивал сквозь щели в полу над ними, бросая странные движущиеся изогнутые полосы на камни стен. Шум шагов, который сопровождал световые блики, был легким, почти крадущимся. Потом наступила тишина, как будто тот, кто остановился над ними, вслушивался и оглядывался из предосторожности.
 Кресла и стулья у стола стали отодвигаться тоже так, чтобы не производить много шума. Когда поднимали ковер, на них посыпалась пыль. Райан, вставший на ноги, стоял неподвижно, Элен тоже поднялась, джав руки в кулачки.
 Звякнуло кольцо на люке, потом послышалось чье-то кряхтение. Скрипнули петли, и тяжелая крышка люка приподнялась. В образовавшейся щели они увидели ноги и женскую юбку. У ног стоял фонарь с оловянной сеткой. Колеблющиеся лучики света от фонаря проникали в отверстия, создавая в темноте причудливые фигуры. Люк поднимался выше и наконец откинулся совсем.
 Перед ними была Дивота.
 Элен с облегчением вздохнула. Горничная с улыбкой подала ей знак ободрения и сочувствия, но не стала тратить время на приветствия и объяснения.
 – Выбирайтесь, и быстро! – сказала она хриплым тихим голосом. – Судно подходит.
 Повторного приглашения затворникам не потребовалось.
 Райан, резво подскочив, уцепился руками за края люка и подтянулся. Через секунду он уже был наверху. Обернувшись, он опустился на одно колено и подал руку Элен. Она быстро надела свои туфли и поймала его руку. Сильные пальцы Райана обхватили ее руку железным замком. Она оттолкнулась, и он потянул ее наверх, пока ее талия не оказалась на уровне пола. Райан помог Элен встать на ноги и уж потом нагнулся, чтобы закрыть крышку люка.
 Столкнув на место ковер, они вместе с Дивотой расставили кресла и стулья вокруг стола. Дивота, не мешкая, круто повернулась, подхватила фонарь и шепнула:
 – Сюда...
 – А где Фавье? – тихо спросил Райан.
 – Прячется, – с отвращением в голосе ответила женщина. – Я сама подала сигнал на судно, размахивая фонарем.
 – Мы твои должники. Но свет нам больше не понадобится. Погаси фонарь.
 Дивота, погасив фонарь, поставила его посреди столовой и повела Элен и Райана за собой.
 Крадучись, в полном молчании, как призраки, они направились через комнаты к задним дверям, потом на окружавшую дом галерею. Не прошло и минуты, как они оказались на лужайке. От нее тропинка вела на край мыса.
 Пропитанный влагой воздух казался мягким, нежно ласкающим кожу и таким свежим от дыхания ночного океана, словно эликсир – напиток вечной молодости. Бледная луна с высоты небес освещала им путь. Она казалась такой же, как и в тот вечер, когда они с Диво-той бежали из горящего дома, хотя теперь ее свет казался ласкающим. Где-то рядом в темноте зашелестели листья пальмы и ветки кустов жестколистой эфедры.
 Они уже почти пересекли лужайку, догоняя бежавшие перед ними собственные тени, когда Элен вдруг почудилось, что они слишком заметны. Ей стало не по себе, и она не удержалась и в страхе шепотом позвала:
 – Райан?
 – Я понимаю, – ответил он. – Продолжай двигаться, но не беги.
 Они ускорили шаг, старались делать его шире – один, другой, третий...
 Неожиданно позади раздались гневные визги. Беглецам показалось, что крик сотни глоток переходит в густой, волнообразный рев.
 – Теперь беги!
 Элен, подхватив свои юбки, понеслась так быстро, как могла. Оборачиваться не было никакой необходимости, она и так знала, что увидит мужчин, мачете, ружья...
 Глаза застилали слезы, в груди кололо от бега и резкого дыхания. Бешеный стук ее сердца напоминал быстрый барабанный ритм. Камни и раковины, разбросанные в траве, ранили ей ноги сквозь тонкий сатин порванных свадебных туфелек, но она, казалось, не чувствовала этого. За своей спиной она различала топот ног Дивоты – с одной стороны и Райана с другой. Ее ночные кошмары повторялись наяву – бег наперегонки с воющей смертью...
 Вдруг позади раздался выстрел. Над их головами просвистели пули. Им казалось, что пронзительные возгласы и кровожадные крики приближаются. Приближался и край мыса. Тишину разорвал еще один выстрел. Наконец перед беглецами открылась узкая песчаная тропинка, уходящая вниз и вправо по поросшему травой склону. Взбивая ногами песок, они круто свернули на нее и теперь бежали вниз вприпрыжку и скатывались по скрытым под песком камням.
 Внизу расстилалась залитая лунным светом дуга пляжа, на берег меря и лениво накатывались темные волны. В воде чернел низкий борт шлюпки. Рядом с нею с мушкетами, готовымик стрельбе, стояли двое мужчин, глядевших вверх, на гребень холма на мысу. Позади них, в стороне от прибоя, на волнах покачивалась двухмачтовая шхуна. Она стояла на якоре, укрытая в бухте, темная, без огней, ничем не выдавая своего присутствия.
 Возбужденная толпа негров, не прекращая своего преследования, скатывалась за ними с нависающего края мыса, пробиваясь сквозь кусты, обрамлявшие его. Они издали громкие и пронзительные звуки победного ликования, когда наконец разглядели в темноте свою добычу. Вывернутые из земли камни полетели в беглецов и глухо застучали по плотному песку вокруг них.
 Прозвучал еще один выстрел, и пуля рассекла воздух над головой Элен. Копье, брошенное с невероятной силой, вонзилось в песок справа от нее. Два других упали совсем рядом, а еще одно, пролетев по широкой дуге, шлепнулось в воду.
 Впереди них лежал плоский кусок пляжа. Элен добежала до него первой. Райан обернулся, чтобы взглянуть назад. Темная масса тел волной скатывалась по склону мыса. Он снова повернулся в сторону шлюпки, рупором приложил ладони к губам и крикнул:
 – Стреляйте! Стреляйте же!
 И тут же раздался двойной выстрел из мушкетов. С мыса раздались крики паники. Погоня замедлилась. Матросы бросили мушкеты в длинную шлюпку и принялись сталкивать ее в воду, стараясь удерживать ее на гребнях волн в готовности к отплытию.
 Десять метров, пять – и вот они все уже у шлюпки и карабкаются на ее борта. Райан, схватив со дна шлюпки мушкет, стал его перезаряжать – насыпал в него пороху, заложил пулю, которую ему подал один из матросов, уже сидевший в шлюпке, а другие матросы, мокрые и чертыхающиеся, тем временем ввалились в шлюпку через планшир [10] . Они разобрали весла и стали выгребать против волн. Райан поднял заряженный мушкет и нажал на спуск. Негр, бежавший впереди потока черных тел, взмахнул руками и упал навзничь.
 Времени на второй выстрел уже не оставалось. Шлюпка от ритмичных ударов весел стремительно уносилась по волнам, оставляя пляж позади. Еще один или два выстрела с берега прогремели им вдогонку, но пули, не причинив беглецам вреда, шлепнулись на излете в воду. Полоса воды, отделявшая шлюпку от берега, становилась все шире. Несколько преследователей сгоряча забрели в воду и, размахивая кулаками и своим оружием, что-то кричали, но их уже почти не было слышно.
 Элен повернулась лицом к носу шлюпки. И хотя она обеими руками вцепилась в банку [11] , на которой сидела, она не смотрела по сторонам и не замечала растущий силуэт судна впереди них. Окрашенная в темно-серый цвет, с белой полосой, опоясывающей корпус, шхуна, как оказалось, была украшена еще и вырезанной из дерева фигурой женщины в развевающихся одеждах. Черными буквами по белой полосе было написано название судна – «Си Спирит» («Морской дух».).
 С борта до самой воды свисала веревочная лестница. Несколько человек собралось на палубе возле нее. Своими криками они подбадривали гребцов, хотя из-за шума ветра и плеска воды от весел Элен воспринимала их как крики неизвестных птиц. Они протягивали руки взбиравшейся по раскачивающейся лестнице Элен. Когда она добралась до верху, то с благодарностью приняла их помощь, чтобы спрыгнуть на палубу. Перед этим она обернулась, чтобы взглянуть на Дивоту, которую, как ей показалось, совсем не радовала перспектива опасного подъема.
 Через несколько секунд все они уже поднялись на палубу. Последовал короткий приказ поднять шлюпку на борт. Какой-то кудрявый черноволосый мужчина выступил вперед и пожал руку Райану, поздравляя его с возвращением. Райан поблагодарил этого человека, обращаясь к нему по имени – Жан, и представил его Элен как капитана судна. Остальные пассажиры мужчины и женщины – в одежде, похожей на вечерние туалеты, обступили прибывших, сопровождая свои шумные разговоры и вопросы восклицаниями и возбужденным смехом.
 Элен сразу почувствовала себя смертельно усталой и почти ничего не видела. Ноги ее дрожали. Боясь упасть, она протянула руку к Райану и схватилась за его рукав. Почувствовав дрожь, пробегающую по ее пальцам, он обернулся, взглянул на нее и тут же подхватил ее за талию, прижимая к себе.
 – Пойдемте вниз, – сказал он.
 Словно по мановению волшебной палочки, люди расступились и гуськом направились вперед, наклоняя головы, входя в низкие двери и перешагивая через высокие пороги. И вскоре они собрались в небольшой каюте, которую можно было бы назвать гостиной или офицерской столовой. Мужчины разобрали бокалы с налитым вином, стоявшие тут и там. Женщины расселись – кто за вышивкой, кто с книжками в руках. И все же все они ожидали, когда войдут Райан и Элен, как будто ожидали встречи с известным капером Байяром, с человеком, который пригласил их еще накануне.
 «И откуда они только взялись?» – размышляла Элен, пребывая в полузабытьи от усталости, но тем не менее разглядывая собравшихся в свете двух ламп, которые висели в кардановых подвесах на стенах. По их виду – по одежде и бледным с желтизной лицам, людей можно было бы принять за островитян, хотя трудно было ожидать от капера, что он станет перевозить пассажиров.
 И вдруг она заметила, как из числа собравшихся выступил один мужчина – среднего роста, с надменным видом, с красноватым шрамом на щеке, в белом, слегка помятом и запачканном костюме и направился к Элен с протянутыми для приветствия руками.
 – Элен! Моя любовь, моя невеста! – воскликнул Дюран Гамбьер. – Я уж было подумал, что потерял тебя навсегда. Но нет! Милостью Le bon Dieu [12] , ты снова вернулась ко мне.




 ГЛАВА ШЕСТАЯ


 – Я бы сказала, милостью Райана Байяра, – возразила дрожащим голосом Элен и посмотрела на своего жениха, который остановился и замолк на полуслове. Улыбка сползла с его лица.
 Она бы не смогла объяснить, откуда у нее взялись эти слова. Конечно, она понимала, эти слова могут навлечь на нее беду, но сейчас ее это не пугало. Главным для нее было остановить его, не дать Дюрану обнять себя и тем более не допустить, чтобы он стал предъявлять на нее снова какие-нибудь права.
 В каюте воцарилась тишина. Глаза собравшихся горели от любопытства, как будто разыгравшаяся перед ними драма была предназначена для того, чтобы вовремя разрешить свои собственные проблемы. От гнева лицо Дюрана покрылось бурыми пятнами. Он уперся кулаками в бока, скептически и хмуро поглядел на руку Райана, лежащую на талии Элен, и только потом поднял взгляд на лицо капера. Райан смотрел в упор на этого человека с легкой улыбкой на губах. Одна его бровь приподнялась от удивления.
 За спиной у него, обойдя Дивоту, которая стояла в дверях, в каюту вошел капитан судна. Казалось, он хотел о чем-то спросить Райана, но, увидев напряженную сцену, воздержался от вопроса. Райан повернулся к нему.
 – Скажи-ка мне, Жан, – спросил он как бы невзначай, – что это за люди?
 Капитан виновато посмотрел на капера и тихо ответил:
 – Беженцы, Райан. Люди пытаются спастись и бегут с Сан-Доминго. Они выходили в море на маленьких лодках – кто вчера вечером, кто двумя сутками раньше, – когда бы мы ни появлялись на виду у острова. Я просто не смог им отказать.
 – Правильно, я понимаю. – Райан повернулся к собравшимся. – Простите меня, леди и джентльмены, но мадемуазель Ларпен и мне пришлось пережить непростые испытания. Мы познакомимся с вами поближе несколько позже. Все, что нам нужно сейчас, так это ванна, еда и место, где можно приклонить голову. Вы извините нас.
 – Эй, послушайте, – начал было Дюран.
 – Потом.
 В одном этом слове слышался скрежет металла.
 От группы отделилась одна женщина и, подойдя к Дюрану, положила свою руку ему на плечо. Она двигалась с уверенностью, словно ожидала, что все глаза будут устремлены только на нее. Ее нельзя было назвать красавицей в классическом смысле: волосы красновато-коричневого тона вряд ли были такими от рождения, кожа бледная и желтоватого оттенка, заостренные черты лица. Но когда она заговорила, ее голос прозвучал так нежно и тембр был так насыщен чувственными нотками, что она показалась восхитительной.
 – Дорогой Дюран, – пропела женщина, – пусть они идут, если у тебя в сердце осталась хоть капля доброты. Ты только вспомни, как совсем недавно мы сами отчаянно стремились к удобствам, которые могут дать пища и отдых.
 Слегка поклонившись рыжеволосой женщине, Райан вместе с Элен направился к двери каюты.
 – Райан! Куда мы идем? – откашлявшись, спросил капитан шхуны.
 – В Новый Орлеан! – бросил Райан, не поворачиваясь. И добавил иронично: – И самым полным ходом, какой только удастся тебе выжать из шхуны. Не думаю, что народный комитет, который нас провожал на берегу, в данный момент располагает каким-либо судном, но на всякий случай лучше побыстрее убраться отсюда.
 Каюта хозяина шхуны, по традиции, была самой просторной из всех. Но ее обстановка отличалась скромностью: широкая койка с морским сундучком в ногах, откидной столик у стенки с парой привинченных к полу стульев, умывальник с врезанной в крышку столика фарфоровой раковиной. Для ванны, которую внесли потом, в центре каюты почти не оставалось места.
 Походная ванна, изготовленная в Англии, из окрашенного олова своей формой напоминала Элен большой детский вязаный башмачок. Купающийся забирался в нее и садился, вытянув ноги вперед, под закрытую переднюю часть. Главное преимущество ее устройства для использования на мореходном судне состояло в том, что вода из нее от качки не выплескивалась, а кроме того, для купания в такой ванне не требовалось большого количества бесценной влаги.
 Элен вымыла свои волосы, а потом надолго погрузилась в теплую воду, чтобы снять накопившуюся за последние дни усталость. Ее мысли текли медленно, сосредоточиваться ни на чем не хотелось. Она вспомнила, как Райан вышел, не желая создавать ей неудобства, после того как распорядился приготовить для нее ванну. «Как это тактично с его стороны!..»
 Качка усилилась – шхуна вышла в открытое море. Теперь их путь лежал к Новому Орлеану.
 Каким невероятным все это казалось! Еще неделю назад Элен и представить себе не могла, что сегодня вечером окажется на борту этого судна, потеряв все, что ей когда-то принадлежало...
 Все, кроме Дюрана, жениха, которого для нее выбрал ее отец. Раньше Элен казалось, что она должна принадлежать только этому человеку, хотя что-то восставало в ней против такого выбора отца... Но от прежней жизни ничего не осталось. Изменилась и Элен. Теперь ничто не могло заставить ее совершать поступки против своей воли, против собственных желаний.
 Какими бы ни были намерения Дюрана, ей придется объяснить ему, что к прошлому возврата нет. Никому не удастся заставить ее вступить в брак с нелюбимым человеком. Ей нужно осмотреться и понять, что может дать новая жизнь, которую ей предложила судьба...
 По иронии судьбы, она встретила Дюрана на судне Райана. Но случилось это лишь потому, что «Си Спирит» оказался в числе немногих судов вблизи острова Сан-Доминго во время восстания, торговля с островом практически прекратилась. Конечно, лучше бы он очутился на каком-нибудь другом судне, которое могло бы забрать его с острова. И если бы она встретила его в Новом Орлеане спустямного недель, когда события последних нескольких дней стали бы не более чем ужасными воспоминаниями, ей было бы легче разговаривать с ним... В нынешней же ситуации Элен оставалось только полагаться на удачу и на свой инстинкт.
 Она все еще сидела в ванне, когда раздался стук в дверь. Дивоты в каюте не было – она ушла узнать, почему так долго не несут еду. Элен с трудом поднялась, стоя в ванне, потянулась за турецким банным полотенцем. Обернувшись им, ступила на пол и направилась к двери.
 – Кто там? – спросила она.
 – Это Эрмина Визе. У меня для вас кое-что имеется. Я же понимаю, что вы не смогли захватить с собой никаких вещей, а у нас с вами почти одинаковые размеры.
 «Несомненно, нежный голосок за дверью принадлежит рыжеволосой женщине!» Элен открыла дверь.
 – Очень любезно с вашей стороны, – поблагодарила она. – Но мне не хотелось бы лишать вас того, что вам удалось сохранить.
 – Не берите в голову! – ответила женщина с улыбкой. – Люди театра привыкли уезжать по первому же приказу. Их вещи всегда упакованы и готовы к отъезду.
 – Так вы актриса? – «Наверняка в этом и состоит секрет интригующих свойств ее голоса».
 – Вы, по-видимому, не относитесь к числу моих недавних почитателей, насколько я вижу. Я с Морвеном Гентом... – Она замолчала, очевидно, ожидая реакции Элен.
 – Ах да... – сказала Элен.
 Накануне, за неделю до свадьбы, она слышала отклики на спектакли серьезного английского трагика с таким именем в Порт-о-Пренсе. В то время Элен была слишком поглощена непосредственной подготовкой приданого, чтобы думать о посещении театра.
 – Морвена помнят все, особенно женщины! – проговорила с кривой усмешкой Эрмина. – Что ж, не стану задерживать вас у открытой двери, иначе сюда сбегутся все матросы судна, чтобы хоть мельком взглянуть на вас. Увидимся утром.
 Эрмина сунула сверток одежды под руку Элен, потом одарила ее теплой улыбкой и повернулась, чтобы уйти.
 – Благодарю вас, – сказала Элен вслед удаляющейся женщине. Та только помахала ей рукой.
 Развернув сверток, Элен обнаружила в нем ночную сорочку, пару чулок, мягкие лайковые комнатные туфли с завязками из ленточек и просторное поплиновое платье темно-бежевого цвета, отделанное зеленой с золотом тесьмой. Насколько наблюдательной и заботливой оказалась эта актриса, если заметила ее пришедшие в негодность туфли.
 Элен бросила полотенце на ванну и надела ночную рубашку простенький по покрою муслиновый балахон с большим вырезом, короткими рукавами фонариком и с отделанной рюшами кокеткой, с которой до пола ниспадала юбка. Элен показалось, что рубашке не хватает ленты, которая перехватила бы талию.
 Она подняла глаза в тот момент, когда дверь открылась и на пороге появилась Дивота с подносом, накрытым салфеткой.
 – Ты только погляди, что принесла мне женщина с необыкновенным голосом!
 – Актриса?
 – Да. А ты уже знаешь, что она актриса? Я-то думала, что сообщу тебе новость...
 – На шхуне две актрисы, – ответила Дивота, – и актер, который о себе очень высокого мнения. А еще с нами плывет толстый хозяин плантации с дочерью, тонкой как палка, и с горничной дочери – квартеронкой [13] . А еще я узнала какой-то государственный служащий с женой-сплетницей. И Серефина здесь...
 Элен обменялась с горничной долгим и многозначительным взглядом. Октеронка [14] Серефина, любовница Дюрана, была смазливой, хотя и томной и безразлично-вялой особой. Их связь продолжалась более пятнадцати лет – с тех пор, как отец Дюрана купил ее сыну, когда тому исполнилось шестнадцать лет, а ей пятнадцать. Девушка поселилась у них в доме, поскольку матери Дюрана уже не было в живых. Серефина служила им экономкой и иногда выполняла роль хозяйки дома, когда, например, собирались мальчишники, но никогда не появлялась на глаза леди, которые посещали дом. У Серефины и Дюрана родился сын, он сейчас жил и учился во Франции.
 – Дюран и не смог бы оставить ее, – заметила Элен. – Но это все равно ничего не меняет.
 – Так ты твердо решила не выходить за него?
 – Я вообще не хочу выходить замуж! – раздраженно передернула плечами Элен.
 – Ну, тогда все в порядке.
 Дивота была права – все в порядке.
 Еще до свадьбы Элен пыталась решить для себя: как поступить с Серефиной? Она была уверена, что Дюран не откажется от своей любовницы, хотя с ним никогда не обсуждала эту проблему. Можно было предположить, что он захочет поселить обеих под одной крышей, на что Элен, безусловно, никогда не согласилась бы.
 Дивота расставляла на столике блюда, которые принесла в каюту, – ломтики ветчины с фасолью, хлеб, фруктовый коблер [15] , и все в таком количестве, что двоим хватило бы с лихвой.
 – Райан спустится к ужину? – спросила Элен.
 – Он предупредил, чтобы его не ждали, перекусит в каюте капитана. Капитан Жан задержал его своими вопросами.
 – Тогда садись, и пока мы едим, расскажи, что ты узнала об остальных пассажирах.
 Однако сесть к столу Дивота, как обычно, отказалась она хорошо знала свое место прислуги.
 – Ты, наверное, забыла, что я уже пообедала сегодня, а ты нет. Я пока лучше простирну твое белье в ванне, к утру оно уже будет свежее и сухое.
 К тому времени, когда Элен закончила ужин, ее веки стали настолько тяжелыми, что она с трудом их приоткрывала. Ей хотелосьпомочь Дивоте вытащить ванну из каюты и прибраться, но собраться с силами так и не удалось. Никакая постель еще не казалась ей более привлекательной, чем эта койка у стенки с белоснежными, аккуратно подоткнутыми простынями. Элен с трудом удерживалась, чтобы не упасть на нее. Но она не знала, для нее ли приготовлена эта койка.
 – Так ты думаешь, что мне все же стоит лечь здесь? – спросила Элен Дивоту.
 Дивота посмотрела на нее:
 – Думаю, да.
 – А ты? Где ты ляжешь? Койка-то не очень широкая, но если потесниться, места хватит и для двоих.
 – Не волнуйся, мне уже отвели местечко. – Глаза женщины лучились заботой.
 – Ложись и спи. Я погашу свет.
 – А как насчет... – Элен зевнула, прежде чем закончила фразу: – Райана?
 – Надеюсь, он о себе позаботится.
 – Уж конечно.
 Дивота стояла у настенной лампы в кардановом подвесе, заправленной китовым жиром, намереваясь ее загасить. В руке она держала выстиранное и отжатое белье Элен. Она собиралась его повесить где-нибудь снаружи, возле люка, а может, и на палубе, чтобы ветер высушил к утру.
 «Дивота такая преданная, всегда думает о моем комфорте», – подумала Элен и с трудом поднялась из-за стола, обеими руками опираясь о край столешницы. Она пристально посмотрела на смуглое лицо горничной, которая в свои тридцать четыре года выглядела ненамного старше ее.
 – Могу я тебя спросить? – обратилась Элен к Дивоте.
 – Пожалуйста, chere.
 – Там, в доме Фавье, я кое-что случайно услышала. Это правда, что ты... легла в постель с этим мужчиной ради меня?
 Дивота сложила губки бантиком, на губах ее появилась шаловливая улыбка.
 – Разве такие вещи делаются ради кого-то?
 – Что ты хочешь этим сказать?
 – Ничего, кроме того, что я женщина, а он мужчина. Нас свела судьба.
 Дивота была не так проста, как казалось. С веселой улыбкой она могла спокойно сказать неправду, лишь бы не расстраивать Элен.
 – Наверное, он повел себя не как мужчина? И поэтому сигнал на шхуну пришлось подавать тебе.
 – А, ну конечно! Мы же с ним два одинаковых... – Во влажных глазах горничной промелькнула печаль.
 «Два одинаковых...» Дивота, наверное, хотела сказать, что она и Фавье – оба мулаты, люди со смешанной кровью, – подумала Элен.
 – Извини, я не хотела совать нос в твои дела...
 – Это твое право, chere.
 – Нет, не совсем.
 – Не беспокойся, я об этом уже почти забыла, – сказала Дивота, покачав головой. Сунув руку в карман фартука, она вынула стеклянную бутылочку и протянула ее Элен. Это была та самая желтовато-зеленая бутылочка с ароматным маслом, которое Дивота приготовила специально для нее. Должно быть, все это время горничная носила ее с собой.
 Элен колебалась, стоит ли еще раз воспользоваться этим средством, но Дивота перенесла столько трудностей, а бутылочку все же сохранила.
 Вынув пробку, Элен растерла несколько капель масла по сгибу локтей, по шее и груди. Ее сразу же обволокло чудное благоухание, от которого закружилась голова. Закрыв пробкой бутылочку, она поставила ее на столик.
 – Восхитительно! – улыбнулась она и подошла к постели. – Спокойной ночи, Дивота.
 – Спокойной ночи, – ответила горничная и погасила лампу. Дверь за Дивотой закрылась. Элен легла и закрыла глаза.
 Просыпалась она медленно. Приоткрыв глаза, Элен увидела, как солнечный свет заливал каюту, оживляя ее яркими красками, его блики плясали.
 У нее за спиной, над самой койкой, был открыт иллюминатор. Теплое, мягкое дыхание океанского бриза шевелило ее волосы и заставляло дрожать края наброшенной на нее простыни. Элен слышала плеск волн, которые слабо ударялись в корпус судна. Шум волн сливался со свистом ветра в снастях где-то высоко над палубой, с раздававшимися временами хлопками парусов и скрипом деревянных частей корпуса при подъемах и спусках шхуны на волнах. Эти плавные движения успокаивали и убаюкивали. Казалось, стоит закрыть глаза – и сразу же уснешь.
 Элен легко могла бы уснуть, но она почувствовала некоторое неудобство. Например, подушка, на которой лежала ее голова, показалась ей слишком жесткой и слишком теплой по сравнению с той, на которой она уснула вечером. И к тому же под ухом мерно и глухо стучало что-то такое, что напоминало биение сердца.
 И действительно, это было биение сердца...
 Такое открытие не должно было бы удивлять Элен. Ведь за последние три ночи и три утра она просыпалась с подобным ощущением.
 Она медленно открыла глаза и увидела, что голова ее лежит на обнаженной груди Райана. Темные волосы курчавились на ней, уходя сужающейся полоской под простыню, сползшую к его талии. На продбородке темнела щетина. Накануне Райан нашел время, чтобы не только принять ванну, но и побриться. Теперь кожа на его загорелом лице была гладкой. Скулы чуть выдавались. Нос, как она успела заметить во время их первой встречи, был сломан, но не портил его мужественного лица. Брови и ресницы казались необычайно темными и густыми. Вокруг крупного решительного рта разбегались мелкие морщинки. Такие же морщинки лучиками расходились от его глаз, таких же синих, как морская вода на больших глубинах вдали от берегов.
 Райан молча наблюдал за нею, терпеливо снося изучение своего тела.
 – Ты уже забыла, как я выгляжу? – насмешливо проговорил он, когда их взгляды встретились.
 – Я даже не уверена, – сказала она с нарочитой заботливостью, – в том, что когда-нибудь это ясно себе представляла.
 – А я-то надежно хранил твой образ в своей памяти.
 Райан говорил тихим голосом, а его взгляд показался ей немного дразнящим, когда он поднял с ее плеча длинную золотистую прядь волос и пустил ее извиваться блестящими нитями на ветру в своих пальцах. Наверное, никогда ему не забыть, как Элен, освещенная лунным светом, царственно посмотрела на него, – и это после того, как ее чуть было не изнасиловали двое негров там, в лесу... Ей потребовалась внутренняя стойкость, чтобы быстро преодолеть этот шок и покориться необходимости вынужденного заключения в подземелье, которое за этим последовало. И все-таки трудно было ожидать от нее, чтобы в тот момент она воспринимала его как мужчину.
 – Чем я обязана столь раннему визиту? – осторожно начала Элен.
 – А это вовсе и не визит, насколько тебе известно.
 – Разве?
 Уголок его рта причудливо изогнулся.
 – Элен, дорогая моя, неужели ты и в самом деле подумала, что после того, как мы делили с тобой постель в течение трех ночей, теперь я позволю тебе спать одной?
 Она попыталась высвободиться из его объятий, но он еще крепче прижал ее к себе.
 – Ты мог бы предоставить мне возможность выбирать самой! – разозлившись, выкрикнула она.
 – Я не был уверен, что ты оценишь по достоинству такое предложение, если бы я тебя разбудил.
 – Конечно, ты же подумал, что я откажусь...
 – И разве я оказался не прав? – Райан приподнялся на локте, нависая над нею и заглядывая в ее глаза, полыхающие гневом.
 – Ты был абсолютно прав.
 – И неужели ты не рада, что я этого не сделал? – прошептал он, склоняя голову, чтобы прикоснуться губами к губам Элен. Его рука скользнула на грудь, а потом он крепко обнял ее.
 Наплыв чувств и бурное желание, вспыхнувшее в ней от его прикосновения, вначале показались ей странными в этой обстановке, но эти ощущения были такими пронзительными, знакомыми и сладкими, что сопротивляться не хотелось...
 «Как же могло случиться, что я оказалась рабой своих чувств, которые во мне пробуждал Райан? Так не должно и не могло быть. Духи... Во всем виноваты эти духи и в том, что Райан оказался в моей постели, и в том, что вспыхнуло мое ответное чувство. Это, и ничто другое! Только мои духи...» – думала Элен.
 Хотя причина в данном случае не имела значения. Только магия нежных ласк, сладкое смешение их дыхания, пыл их слияния, смятение да неистовство, от которых вскипает кровь, имели смысл...
 Качка судна составляла контрапункт их наслаждения, добавляя фон их совместным движениям. Свежесть утреннего великолепия нового дня и солнечные лучи, золотившие их влажные тела, дарили новые, необыкновенные ощущения.
 Через некоторое время, лежа на животе с закрытыми глазами и прижавшись щекой к смятой простыне, Элен думала: «Если бы всебыло так просто, если бы люди могли открываться друг другу с такой же готовностью, с какой они отдают себя другому, как в таком случае жить было бы легко... Проблема состояла в том, что свои желания и истинные потребности люди прячут глубоко от других и даже от себя». Она знала, что сама поступает так же.
 Матрас с койки накренился в тот момент, когда Райан поднимался с постели. Она слышала шаги его босых ног по полу в направлении столика, но он вернулся раньше, чем она успела повернуться. Простыня, которая укрывала ее бедра, упала.
 Элен попробовала лечь на бок, но Райан уже держал ее лодыжки, немедленно заставив ее вернуться в прежнее положение вниз лицом. Она попыталась взглянуть на него через плечо:
 – Что ты делаешь?
 – Пока ничего. Но хочу заняться твоими ступнями. Лежи спокойно.
 – Мои ступни?
 Он отвинчивал крышечку банки какого-то немыслимого варева. Его запах, очень похожий на запах мази для лошадей, заполнил каюту.
 – У нас на судне есть человек, который шесть месяцев изучал основы лечения ран у известного хирурга в Эдинбурге. В матросском кубрике и на полубаке его зовут Док. А он отвечает им тем, что время от времени лечит их раны. И у него это очень хорошо получается. Эта целебная мазь из его запасов.
 Элен слегка вздрогнула, когда первый мазок лег на одну из ее пораненных ступней. Она ожидала острой боли или жжения, однако почувствовала только прилив успокаивающего тепла. Едкий запах плавал вокруг нее, заглушая аромат ее духов. Шея начинала затекать от усталости. Она обернулась еще раз, приподнявшись на локтях.
 – Ты и в самом деле веришь, что этот Док не изучал лекарское искусство в конюшне?
 – Он очень оскорбился бы, если бы услышал твои речи, – ответил Райан и встал на одно колено.
 Элен с некоторым смущением поняла, что теперь все ее тело открыто для обозрения. Изо всех сил стараясь казаться хладнокровной, она сказала:
 – Беру свои слова обратно. Теперь я чувствую себя значительно лучше, спасибо тебе.
 – Док будет весьма польщен.
 Он говорил очень мягко, нежно, и массаж, который он ей делал большими пальцами на пораненных участках кожи ступней, гипнотически действовал на Элен, ей уже хотелось, чтобы он не заканчивался.
 – Наверное, уже... уже очень поздно. Интересно, а где Дивота? – проговорила она расслабленно.
 – Думаю, что она наконец получила возможность как следует отдохнуть. Дивота это заслужила. Да к тому же она достаточно тактична, чтобы прийти к тебе в такую рань.
 – Зная, что ты можешь находиться здесь. Ты это хочешь сказать?
 – Она – интеллигентная женщина, – сказал Райан и принялся за другую ногу.
 – Мне... хотелось бы знать, а другие на судне такие же?
 – Ничего сказать не могу, – ответил он коротко. – Они чужие.
 – Тебе не нравится, что они на твоем судне, да? Но ты мог бы их не брать с собой.
 – Не знаю, как нам удалось бы это сделать. Если, конечно, выбрасывать их за борт по одному. А... теперь мне понятно, чего ты от меня ожидала. Такая уж у меня дурная слава. Гамбьер тоже от нее не в восторге.
 – Дюран? Ты с ним разговаривал? – Элен обернулась, чтобы снова взглянуть на него через плечо.
 – Если быть точным, то он со мной говорил. Вчера вечером нашел меня и потребовал объяснений как и почему я появился с его будущей невестой.
 – И что ты рассказал ему?
 – Правду.
 – Что?!
 – Да, правду. С начала и до конца. Я не видел причин, чтобы не удовлетворить его любопытство, тем более что это было его главной заботой.
 – И что же его интересовало? – спросила она, предчувствуя что-то дурное.
 – Его интересовало, девственница ты по-прежнему или нет.
 Элен дернулась, чтобы сесть, но Райан не позволил ей сделать этого, удержав лодыжки обеими руками.
 – Отпусти меня! – потребовала она.
 – Не пущу, пока не объяснишь, что тебя так расстроило.
 – С чего бы мне расстраиваться? Я определенно без ума от радости, что вы обсуждали проблемы моей девственности. Что может быть более лестным для меня!
 – Я не обсуждал этого. Это делал Гамбьер.
 – Что ж, конечно... и на том спасибо. А тебя не затруднит рассказать, к какому соглашению вы пришли после мужского разговора о том, что касается моей благосклонности, или мне придется об этом догадываться самой, поскольку ты сегодня утром оказался в моей постели?
 От раздражения, что он продолжает удерживать ее ноги, Элен попыталась лягнуть его, но у нее ничего не получилось, а Райан ее так и не выпустил.
 Напротив, легким и сильным движением он выпрямился и через мгновение рухнул на нее всем телом, прижавшись к упругим округлостям ее ягодиц и бедер и обхватив руками ее бока. Прямо в ушко он тихо ей сказал:
 – Никакого соглашения и быть не могло. Или тебе хочется, чтобы сейчас вместо меня с тобой лежал Дюран?
 – Уйди! – прошипела сквозь зубы Элен.
 – Нет, ты ответь на мой вопрос, – настойчиво проговорил Райан, крепко удерживая Элен, чувствуя и то, как она бьется под ним, стараясь сбросить его с себя, и свое растущее возбуждение. Однако он не хотел уступать, пока не получит ответа. Для него это было слишком важно.
 – Я же говорила тебе о своем отношении к этому заранее обговоренному нашими отцами браку по расчету. И как после этого ты можешь задавать такие вопросы? Или это важно для твоего тщеславия?
 Немедленно скатившись с нее, Райан растянулся рядом с нею.
 – Тщеславие? – зло повторил он.
 – А для чего же еще тебе понадобилось об этом спрашивать?
 «В самом деле, для чего?» – подумал Райан. Он напряженно всматривался в ее лицо, окруженное золотом рассыпавшихся волос, скрывающих и обнажающих ее плечи и груди и лежащих драгоценным блестящим покровом на ее талии. Смотрел на чистый свет ее серых глаз, вдыхал божественный аромат, который был частью ее самой, и поражался силе своей страсти, которую вызывала в нем эта восхитительная женщина.
 Он не спеша заговорил:
 – Я не намерен отказываться от тебя только потому, что какой-то владелец плантаций сахарного тростника со своими притязаниями на первенство спас свою шкуру, забравшись на мое судно. С другой стороны, вчера вечером ты проявила большое уважение к светским приличиям, и мне не хочется, чтобы из-за меня ты упустила свой шанс, поскольку твой жених восстал из могилы.
 – Понимаю, – ответила Элен, и глаза ее холодно блеснули. – Значит, ты водворил меня в свою каюту и провел со мной ночь только для того, чтобы Дюран догадался, что он получит уже лежалый товар?
 – О нет, – ответил Райан с тихой уверенностью в голосе. – Я сделал это потому, что не переношу самой мысли, что все могло быть как-нибудь иначе. Потому что наступило утро, и я хотел увидеть тебя обнаженной в лучах солнца...
 Элен чуть не задохнулась от удивления и внезапной пронизывающей боли, словно ей нанесли смертельную рану. Гордо вздернув подбородок, она проговорила:
 – Что же, ты насмотрелся?
 – Если теперь Дюран захочет тебя, то ему придется только силой отбирать тебя у меня.
 – Мне сдается, что последнее слово должно все-таки остаться за мной.
 – А мне показалось, что ты свой выбор уже сделала.
 – Если я не хочу, чтобы Дюран получил меня, словно по ошибке доставленную посылку, то это еще не значит, что мне очень хочется зависеть от тебя. Ты ясно показал, что это было бы не очень разумно. – Элен села и, откинув волосы на одну сторону, прикрыла грудь скрещенными руками.
 – Глупо с моей стороны...
 – Что это значит? – спросила она подозрительно.
 – Ничего. Ты всегда такая раздражительная перед завтраком?
 Он помрачнел, лицо стало невыразительным. И было бесполезно спрашивать его о чем-либо, да она и сама не знала, хотелось ли ей узнать что-нибудь еще.
 Завтрак они пропустили. Райан открыл дверь и громко позвал юнгу-вестового, приказав принести кофе. До полуденного обеда оставалось немного времени, поэтому они решили повременить с чем-нибудь более существенным и уж потом поесть как следует.
 Выпив кофе залпом, Райан набросил на себя одежду и вышел из каюты. Он, по-видимому, поговорил с Дивотой, поскольку через несколько минут она вошла, чтобы помочь Элен привести себя в порядок.
 Когда Элен наконец стояла одетая в платье из хлопчатого поплина с отделкой из зеленой с золотом тесьмы, в мягких туфлях и с аккуратной прической в форме короны из золотых кос, она почувствовала, что впервые за несколько последних дней выглядит прилично и наконец стала похожей сама на себя. Противно даже вспомнить о том, в каком виде была она еще вчера вечером, – должно быть, казалась замарашкой в порванном грязном платье, в рваных туфлях, с волосами, беспорядочно свисавшими на спину нерасчесанной массой, и с темными кругами под глазами.
 Элен опасалась, что Райану захотелось, чтобы она прошла в гостиную-столовую одна, без него. Безусловно, она смогла бы справиться с этим, но после того, как он коварно поместил ее в свою каюту, продемонстрировав характер их отношений, она не видела причин, по которым должна была предстать перед пассажирами судна без его моральной поддержки.
 Однако переживала она напрасно. Райан появился в каюте в тот самый момент, когда наверху пробили склянки полуденной смены вахты. Он внимательно оглядел ее и покачал головой.
 – Сегодня утром твой вид мне понравился больше... – мрачно проговорил он.
 – Но у меня не было... – начала было Элен, но вдруг раздосадованно замолчала, поняв, что он имел в виду.
 – Вот именно, – пробормотал он и подошел к ней ближе, чтобы она взяла его под руку. Он любовался цветом ее лица, сменившим прежнюю бледность. – Так пойдем?
 Все как будто ждали их появления. Когда Элен и Райан вошли в гостиную, мужчины встали, а женщины откровенно глазели на них. Молоденькая худая женщина, дочь плантатора, нервно хихикнула. Дюран, привалившись к стене, смотрел на них обоих блестящими, потемневшими от гнева глазами.
 Первым заговорил розовощекий актер, Морвен Гент, выступивший вперед с бокалом в руке, наполненным янтарной жидкостью.
 – Какая честь... – произнес он своим звучным голосом, хотя и значительно ослабленным спиртным, выпитым накануне. – Какое счастье снизошло на нас! Вкус трапезы, стоящей перед нами, не может не улучшиться от присутствия нашего хозяина, капера Байяра, и его прекрасной блондинки-любовницы!




 ГЛАВА СЕДЬМАЯ


 – Морвен! – воскликнула Эрмина. – Умоляю тебя, веди себя прилично!
 Он посмотрел на нее, все еще сохраняя свою театральную позу и грустную улыбку.
 – Я что-нибудь сказал не так? И мне надо извиниться?
 – Немедленно!
 – Я обязан подчиниться моей мегере, или мне грозят наказания. – Он повернулся к Райану и склонился перед ним в самом грациозном поклоне. – Я умоляю вас и вашу леди простить мои прегрешения. И если я недостоин великодушия, то стану ждать ваших секундантов со всей покорностью.
 Райан смотрел на этого человека без видимого расположения.
 – Если тебе так уж хочется доставить мне удовольствие, Морвен, прошу, оставь свою театральность для сцены.
 – Ты испортил мне игру, – продолжал актер. – Все леди ожидали, что наша кровь прольется перед ними на пол. Неужели ты посмеешь отказать им в таком блаженстве?
 – Искренне сожалею, но мне действительно не хочется слушать кошачий концерт, который ты устроишь, если я случайно задену твою руку, не говоря уже о предсмертных монологах, которые после этого обрушишь на нас.
 – Что ты хочешь сказать? Я веду себя как самый смелый воин.
 – Ты самый большой обманщик. Как и все актеры.
 Морвен меланхолически вздохнул:
 – Скорее всего ты прав. Но разве мы можем быть уверены, что ты не сорвешь на мне свой гнев?
 – О, я сделаю это достаточно быстро, – мягко сказал Райан, – как только ты в следующий раз заденешь своей клеветой эту леди.
 Выразительные брови актера высоко взлетели.
 – Значит, дела обстоят именно так? Меня предупреждают? – Он повернулся к Элен. – Я каюсь, и искренне.
 Из добродушного подшучивания друг над другом всем стало ясно, что мужчины давно знакомы. Морвен Гент был прав присутствующие в гостиной-столовой женщины действительно были разочарованы тем, что дуэль между ними не состоится. В какой-то момент Элен захотелось отвесить пощечину этому актеру, но когда она увидела в его зеленых глазах озорные огоньки, ее желание пропало. А что до его язвительности, то, как она поняла, ей еще предстояло научиться воспринимать его выходки.
 Морвен Гент был вызывающе красив: темные волосы, правильные черты лица. Вся его фигура олицетворяла собой элегантность. Актер упивался эффектом, который производил на окружающих.
 Элен протянула ему руку:
 – Месье Гент, я полагаю?
 – К вашим услугам, прекрасная леди. Надеюсь, вы оправились от перенесенных испытаний? Выглядите вы прекрасно! Хочу думать, что всем леди стоит пройти через подобные опасности, если они пожелают стать такими же очаровательными, как и вы.
 Цветистые комплименты были в моде в этих кругах, и Элен знала, что это не более чем формальная учтивость. И все же ей было приятно их выслушивать.
 – Вы мне льстите, – улыбнулась она. Пышная матрона, сидевшая возле них, заговорила с рассудительной прямотой:
 – Месье Гент старался изо всех сил своими комплиментами поднять настроение у присутствующих леди, и это так любезно с его стороны, ибо мы здесь не в самой лучшей нашей форме. Правда, chere, состоит в том, что вы выглядите довольно измученной. Расскажите нам об испытаниях, которые выпали на вашу долю.
 Морвен Гент повернулся в ее сторону:
 – Позвольте мне представить мадам Франсуазу Туссар, жену члена администрации управления островом, должность которого я не припомню.
 – Он является, или, точнее, являлся, помощником комиссара, – многозначительно проговорила леди, при этом ее широкое, покрытое пятнами лицо порозовело от негодования из-за неуважительной характеристики мужа.
 Мадам Туссар была непривлекательной особой с выпуклыми бесцветными глазами, с носом-бульбочкой и редкими седеющими волосами. Просторное платье из вишневого муслина в черный горошек вполне соответствовало тогдашней моде. Кисти рук скрывались в несвежих шелковых перчатках тоже вишневого цвета. Складывалось впечатление, что леди во что бы то ни стало стремится поддерживать свой привычный имидж даже посреди хаоса.
 – Мадам, – учтиво произнесла Элен и поклонилась.
 – Джентльмен позади меня – мой муж, месье Клод Туссар, – сказала жена помощника комиссара, указывая на кругленького усатого человека в помятых брюках, камзоле, жилетке и рубашке, высокий воротничок которой не давал бы ему возможности поворачивать голову, если бы не был таким обмякшим от влаги.
 Джентльмен оценивающе оглядел Элен и поклонился.
 И прежде чем Элен успела сделать реверанс, его жена навязчиво продолжила:
 – В самом деле, присаживайтесь и расскажите нам обо всем.
 – Нет, нет, – торопливо заговорил Морвен, – вы не должны монополизировать эту леди.
 Все заметили, как мадам Туссар поджала губы.
 – Насколько я понимаю, это вы присвоили себе такую привилегию.
 – И как можно предполагать такое, ведь ваш хозяин находится так близко! Уж не хотите ли вы все-таки увидеть, какого цвета у меня кровь? Просто на судне есть и другие пассажиры, с кем Элен Ларпен и, конечно, Байяр должны познакомиться.
 Элен показалось, что она наблюдает борьбу за влияние, которая обычно происходит в любой группе случайно собравшихся людей. Морвен Гент стремился занять центральное место на сцене, а мадам Туссар производила впечатление женщины властной, привыкшей полагаться на высокое служебное положение мужа, чтобы поднять и свой авторитет. Однако в данный момент жену бюрократа перехитрили.
 Элен, сопровождаемая Морвеном с одной стороны и Райаном с другой, была представлена и остальным собравшимся в гостиной-столовой. Первой оказалась третья участница труппы – молодая женщина с Мартиники, назвавшая себя Жозефиной Жоселин, поразительно напоминавшая чертами лица и всем своим обликом жену Наполеона, у которой актриса, по всей видимости, и позаимствовала часть своего сценического имени. Покручивая завиток своих темных волос и развалясь в кресле, она выразительно помаргивала ресницами и надувала полные губки, глядя на Райана и совершенно не обращая внимания на Элен.
 – Все зовут меня Жози, – пропела она, – и я не возражала бы, если б вы называли меня так же.
 Следующей была Флора Мазэн, крайне застенчивая девица, почти не поднимавшая опущенную от смущения голову. Ее желтоватая кожа приобрела малиновый оттенок, когда она оказалась в центре внимания. Тонкие брови и ресницы на ее лице казались незаметными, а плоскогрудая фигура походила на вешалку. Тихим, невыразительным голосом она пробормотала свое приветствие, взглянув на Элен и Райана близко посаженными цвета лесного ореха глазами.
 – Поговори же с господами, Флора, – предложил ей стоявший рядом отец таким усталым голосом, будто заранее знал, что ничего из этого не выйдет.
 У месье Мазэна – по-видимому, вдовца, – полноватого мужчины, одетого в серое, были такие же, как и у дочери, глаза и привычка прижимать руку к животу. До недавнего времени он владел плантацией, которая, как и у отца Элен, подверглась разграблению и сгорела. Однако у него оставалась собственность в Луизиане, так что он не мог пожаловаться, что разорен полностью.
 – Теперь, когда закончены формальности, – сказала мадам Туссар после первой паузы, – мы могли бы приступить к еде. Я вижу, что блюда подали и капитан уже здесь, чтобы пообедать с нами.
 За обедом их было одиннадцать – шесть мужчин и пять женщин, занявших три столика. Райан и Элен оказались по соседству с Морвеном Гентом и Эрминой. Капитан шхуны сел с Жозефиной, месье Мазэном и его дочерью Флорой. Дюрану оставалось сесть с месье и мадам Туссар. В крохотном салоне столики стояли так близко один к другому, что люди за ними могли свободно разговаривать между собой. Пища, которую им подали, оказалась простой – тушеная смесь колбас с креветками и другими морскими растениями и животными, поданная к рису. Это блюдо называли «гамбоу». За ними ухаживал стюард, раскладывая еду половником по тарелкам из кастрюли, которую держал за ручку, как у ведра. Потом он принес три бутылки вина и хрустящие булочки. Не торопясь разложив все по столикам, он удалился.
 Когда Элен спросила у Райана, где питается Дивота, то он объяснил ей, что Дивота обедает вместе с горничной дочери Мазэна в маленькой комнатке рядом с кухней. Любовницы Дюрана, Серефины, за столом тоже не оказалось, хотя она едва ли стала бы завтракать с прислугой. Но Элен понимала, что мадам Туссар отчаянно протестовала бы, если бы Дюран настаивал на том, чтобы его октеронка заняла свободное место за столиком с Туссарами. Скорее всего, Серефина завтракала в одиночестве там, где для нее нашелся уголок.
 Не каждому удалось и расположиться в каютах, похожих на ту, которую Элен делила с Райаном. Дивота сообщила ей, что остальные женщины спали в двух тесных каютах, а мужчины – внизу, в помещениях команды. Капитан Жан приложил максимум усилий к тому, чтобы мадам Туссар так и не узнала о существовании сравнительно просторной каюты владельца шхуны. Он опасался, что она потребует ее для себя и своего мужа.
 За столиком Райана шли оживленные разговоры. Эрмина поддерживала беседу колкостями, остроумными замечаниями. Обладая способностью подмечать смешное, она не оставляла в покое никого, особенно много шутила над собой. Так же бесцеремонно вела себя и по отношению к Морвену. А это позволяло предполагать, что их объединяло нечто большее, чем любовь к театру. И несмотря на это, Морвен, не стесняясь, оказывал Элен самые откровенные знаки внимания – подмигивал, томно вздыхал...
 Эрмина, перехватывая быстрые и неодобрительные взгляды Элен на актера и на себя, разражалась добрым гортанным смехом.
 – Просто нужно научиться не обращать внимание на Морвена. И дело не в том, что он неискренен, а в том, что теряет над собой контроль, когда дело касается женщин, особенно тех, которых, как он знает, никогда не получит.
 Морвен повернулся к ней со страдальческой миной на лице:
 – Ангел, ну как ты можешь?
 – Могу, поскольку это чистая правда. Я подумала, что лучше всего предупредить нашу милую Элен, чтобы ты не удостоился пощечины в самое ближайшее время.
 Морвен покачал головой, бросив на Элен добродушный взгляд:
 – Она у меня ревнивая мегера!
 – Неужели? – Элен не удержалась от улыбки.
 – Не понимаю, почему я принял ее в труппу?
 – Мне кажется, все было наоборот, – возразила Эрмина.
 – Et tu, Brute! [16] Ты тоже встанешь в ряды моих врагов, насмехающихся надо мной?
 – Женщины такие бессердечные! – с горечью проговорила Элен. – Но мы ничего не можем с собой поделать.
 – Ненавижу умных женщин! Неужели я погубил себя навек?
 – Наверное, – ответила Эрмина.
 – А если я пообещаю прийти и посмотреть ваш спектакль в Новом Орлеане, я надеюсь, вы там будете выступать? – спросила Элен.
 – Ну конечно же! В таком случае я стану горячо любить вас.
 – Разумно, – не сдержалась Эрмина.
 – Элен, мне кажется, мадам Туссар делает попытки привлечь твое внимание, – вмешался в разговор Райан.
 Жена государственного деятеля наклонилась в промежуток между столиками.
 – Мадемуазель Ларпен, я слышала, что дом вашего отца был в числе первых, сожженных несколько дней тому назад. Мне интересно, как вам удалось спастись?
 Ее вопрос, в общем-то обращенный к Элен, подкреплялся подозрительными взглядами, которые дама выразительно бросала то на нее, то на Райана.
 – Я бы не сумела спастись, если бы не помощь моей горничной. Спустя некоторое время нам посчастливилось найти кое-кого, кто приютил нас, – ответила Элен, натянуто улыбаясь.
 – В самом деле, редкая удача! И кто это мог быть?
 – Фавье, – сказала Элен.
 – Ваш знакомый, месье Байяр, я полагаю? – не отставала мадам Туссар.
 – Да, так уж случилось, – недовольно проговорил Райан.
 – Значит, можно сделать вывод, что этот Фавье прятал вас обоих?
 Глазки Франсуазы Туссар заблестели, а ложку она схватила так крепко, что кончики ее пальцев побелели.
 – Да, – согласилась Элен, пытаясь продолжить разговор. – А как вы с вашим мужем спаслись?
 – Страшно даже вспоминать... Мы часами прятались в пустых бочках из-под соли на каком-то складе. Я была уверена, что задохнусь, но дикари двинулись дальше громить, жечь и грабить другие дома, слава Богу. Ведь правда же, Клод?
 – Да, chere, – проквакал ее муж, проглотив очередной кусок.
 – Естественно, я благодарю Господа не за то, что они напали на кого-то еще; я сказала так потому, что они не причинили вреда нам, вы же понимаете. Я бы никому не хотела пожелать таких страданий, какие выпали на долю наших ближайших соседей, упокой, Господи, их души. Там жила вдова Клемансо с тремя дочерьми. Вы не поверите, что с ними сделали! Их тела нашли на следующее утро, использованные самым ужасным образом.
 Детали ее рассказа были омерзительны, но эта женщина не остановилась перед тем, чтобы описать все в подробностях.
 Наконец она закончила и передернулась от отвращения.
 – Разумеется, этот инцидент был не единственным. Надеюсь, вы не подверглись надругательству?
 – Это не тот предмет, который я стала бы обсуждать, даже если бы он и имел место... – холодно ответила Элен.
 – Очень, очень мудро, в этом я уверена, – сказала женщина, наклоняясь вперед так, что чуть ли не падала со стула.– Но все-таки с вами было такое?
 – Не было! – отрезала Элен. Мадам Туссар села прямо.
 – Вам очень, очень повезло, – проговорила она бесстрастным тоном.
 Элен взглянула на Дюрана, который напряженно и с явным интересом следил за их разговором, а потом и на остальных – за соседним столиком, где сидели капитан Жан, молоденькая актриса Жозефина Жоселин и месье Мазэн с дочерью. Она посмотрела на Жози как раз в тот момент, когда та, откинувшись на спинку стула в бесстыдной позе, выставила вперед свои груди так, что соски были отчетливо видны сквозь тонкую ткань ее дешевенького платья. Месье Туссар глядел на прелести актрисы не мигая, однако Жози посылала свои улыбки только Райану.
 Эрмина, проследив за направлением взгляда Элен, покачала головой:
 – Жози тоже теряет над собой контроль.
 Райан не обращал внимания на уловки молодой актрисы, расправляясь с булочкой, лежавшей возле тарелки с супом. Он взглянул на Элен, и в его глазах вспыхнула веселая искорка. И она вдруг поняла, что он мог бы и притушить пыл Морвена и отвлечь интерес мадам Туссар, если бы только захотел. Но вместо этого он предоставил ей возможность самой позаботиться о себе. Наверное, он рассчитывал, что таким образом она прочувствует истинную цену его защиты, которой он ее на время лишил.
 Элен наклонилась вперед, чтобы перехватить взгляд чернявой актрисы. Поймав взгляд Жози, она холодно посмотрела на нее, а потом медленно и выразительно приподняла бровь. Жози выпрямилась на стуле и отвела глаза, взглянув на иллюминаторы вдоль внешней стенки салона, прежде чем с большим интересом обнаружила перед собой тарелку. Взяв ложку, она принялась есть.
 Элен снова взглянула на Райана.
 – Это гамбоу и в самом деле очень вкусное блюдо... – начала было Элен, но договорить не сумела. Казалось, слова застряли у нее в горле. В глазах Райана она увидела столько понимания и тлеющей страсти, что почувствовала, как ее сердце от радости бешено заколотилось.
 Спас положение месье Мазэн, сидевший на ближнем к ней стуле за соседним столиком.
 – Аромат гамбоу очень приятен, я согласен, но, по-моему, кок переложил специй, особенно перца. У меня в желудке от этого произойдет настоящая катастрофа.
 – Папа, не надо! – попросила тихонько его дочь.
 Капитан Жан немедленно проявил высочайшую заботливость, предложив плантатору взамен этого блюда омлет. Но с величайшей вежливостью его предложение было отклонено. И когда молодой человек попытался настаивать, Флора Мазэн покачала головой и неслышным голосом проговорила свое «спасибо», на долю секунды встретившись с ним глазами. Однако когда капитан Жан снова занялся своей тарелкой, она глянула на него краешком глаза, и ее бледные губы сложились в странную улыбку удовлетворенности.
 Когда поданный на десерт хлебный пудинг гости доели до последней крошки, все встали со своих мест и поднялись из салона на палубу. Там из паруса соорудили навес, чтобы дамы под солнцем не испортили цвет своего лица. Под навесом стояло несколько стульев. Соломенные тюфяки, подобные тем, на которых спят матросы, были разложены вокруг как добавочные места для сидения.
 Элен всегда любила солнце, но с тех пор, как она выбралась из темноты подземелья, ей никак не удавалось насладиться его теплом и светом. Она присела на соломенный тюфяк и наблюдала за блеском солнечных лучей на волнах, за его серебристым сиянием на белизне надутых парусов, за бриллиантовыми вспышками на надраенных до блеска медных и красного дерева деталях судна. Ей вдруг захотелось сбросить с себя одежду и растянуться в этом великолепном потоке света и тепла. Но вместо этого она степенно уселась, обхватив колени руками, чтобы ветер не вздымал ее юбки.
 Мадам Туссар, присев рядом, продолжала рассказывать страшные истории, на этот разо женщине, которую обезглавили беглые рабы. Казалось, события на Сан-Доминго ее забавляли.
 – Я никак не пойму одного: почему эти негры с такой жестокостью подняли восстание против нас, в других местах они же этого не делают?
 – Это из-за революции во Франции, – пояснил ее муж.
 – Скорее всего они последовали примеру Великого террора. – Эрмина уточнила предположение.
 – А может быть, они просто последовали нашему примеру, – тихо добавила Элен.
 Мадам Туссар повернулась к ней с застывшим лицом, словно ей нанесли публичное оскорбление.
 – Что вы хотите этим сказать?
 Элен сожалела, что позволила себе так высказаться, но отступать было некуда.
 – Помню, еще ребенком я слышала о том, что вытворяли плантаторы с дальних плантаций со своими рабами. Они хоронили их заживо за малейшие провинности, перерезали сухожилия на ногах пойманных беглецов, чтобы изувечить их, заставляли женщин работать в поле сразу после родов, не говоря уже о том, что негров-рабов били кнутами и клеймили, как скотину.
 – Может, на острове и встречалось несколько сумасшедших, которые творили такое, – согласился Мазэн, – но кто станет калечить рабов – они же ценнее, чем отличная лошадь или хороший рабочий мул?
 – Кто? Слабые мужчины. Слабые боятся. Остров всегда был изолированным, располагался далеко от властей и военной помощи, а ведь на каждого белого приходилось почти двадцать рабов. Еще до первого восстания было ясно, что рабы – это грозная сила. Плантаторы по-прежнему надеялись, что смогут удерживать их в подчинении страхом и кнутом.
 Именно такой тактики в отношениях с неграми придерживался и отец. Менять ее он не собирался даже ради дочери.
 – Возможно, рабы выкупили собственную свободу ценой своей крови, но что это им дало в конечном счете? Кроме борьбы, ничего...
 – При Туссене...
 – Не говорите при мне об этом человеке. Кто и когда слышал, чтобы черный управлял? Смешно! – Мадам Туссар презрительно фыркнула.
 – В условиях, которые продолжали существовать, он управлял вполне приемлемо.
 – Ему пришлось взять в руки хлыст, чтобы заставить своих бесценных последователей вернуться на поля. Разве не так, Клод?
 – Совершенно верно, chere. – Неожиданно на помощь Элен пришел Райан:
 – Если бы Туссена оставили в покое, то ваш муж по-прежнему занимал бы свою должность, все могли бы оставаться в своих домах, имели бы средства к жизни, а многие сохранили бы свою жизнь. Это Наполеон и его шурин Леклерк затеяли последнюю бойню, когда восстановили рабство и увезли Туссена, обрекая его на смерть.
 – Вам легко говорить. У вас нет капиталов, вложенных в Сан-Доминго. Вы ничего не потеряли, если не считать товаров на несколько ливров из вашего последнего груза.
 – Из-за этого я могу быть объективным, а вы нет.
 – Объективным? – вскричала презрительно мадам Туссар. – Да мы с Клодом провели двадцать пять лет на этом острове, за исключением года или двух, когда происходила самая страшная резня. Мы потеряли двоих маленьких сыновей, похороненных в песках этого острова. Мы отдали ему свою молодость, свои надежды и мечты. И что нам осталось? Ничего. Даже могил наших детей у нас теперь нет.
 Женщина, закрыв лицо руками, расплакалась. Муж попытался ее успокоить, похлопал ее по плечу, что-то тихо говорил ей, а она отвечала ему рыданиями.
 Все на палубе притихли, погрузившись в собственные мысли.
 Через некоторое время к ним присоединились Дивота и другие, закончившие свой обед. Они шли, непринужденно болтая, во главе с Серефиной, которая рассказывала им что-то смешное, временами оборачиваясь к Дивоте и Жермене, горничной дочери Мазэна.
 Мадам Туссар, успокоившись наконец, гневно смотрела на них покрасневшими от слез глазами, особенно на октеронку, шедшую к тому месту, где с края сидел Дюран. Через мгновение она поднялась и заговорщическим тоном проговорила:
 – Кто из вас, леди, составит мне компанию прогуляться по палубе?
 Эрмина и Жозефина сделали вид, что не расслышали ее предложения. Флора Мазэн знаками стала подзывать свою горничную, ей будто бы понадобилась ленточка, чтобы ветром не сдувало капор.
 Элен, чувствуя на себе вину за то, что расстроила мадам Туссар, и к тому же не желая наблюдать за тем, как Дюран встречает свою любовницу, заставила себя подняться и пойти вместе с женой чиновника.
 Если бы в тот момент она знала, какую ошибку совершает!
 Едва они отошли на расстояние, с которого их еще могли расслышать, как ее полная спутница наклонилась к ней и зашептала:
 – Эта Серефина – не что иное, как наложница господина Гамбьера. Я знаю, что вам это известно. Как вам сама идея – навязать нам ее присутствие на время этого путешествия?! Да она вполне могла бы остаться на острове.
 – Может быть, вы и правы, но она слишком белая, – мягко возразила Элен.
 – И потому напускает на себя вид... Не знаю, как только вы это выносите, видя их вместе, зная, что они значили друг для друга даже в то время, когда уже готовилась ваша свадьба! Я восхищаюсь вами и вашим спокойствием. Конечно, женщина должна держать голову высоко поднятой и притворяться, что все эти вещи ее не касаются.
 – А меня и в самом деле они не касаются, насколько вам известно...
 Франсуаза Туссар продолжала твердить свое:
 – С одной стороны, принять в свою постель другого мужчину это настоящая месть. Хотя я удивлена тем, что вы выставляете свои отношения напоказ. Такие вещи хороши для Парижа... И более того, я слышала, что Луизиана – это испанская колония, а поэтому дело может и не пойти так, как вам хочется. Я имею в виду ваш отказ Дюрану Гамбьеру.
 – Разве?
 – Ну, я признаю, что много хорошего можно сказать о Райане Байяре как о человеке и о мужчине, – даже я, в моем-то возрасте, чувствую его привлекательность, – но он же не может сравниться с таким богатым плантатором, как Гамбьер?
 – Дюран уже не так богат, как раньше.
 – Я счастлива видеть, что вы становитесь реалисткой, но посоветовала бы вам начать принимать меры, или окажется слишком поздно, когда мы прибудем в Новый Орлеан. Белая женщина может опуститься до положения Серефины или даже до положения Жермены у Мазэнов. Знаете, она любовница Мазэна, и уже в течение многих лет.
 – Неужели?
 – Вам трудно в это поверить? Скандальная история, верно? И это в присутствии его дочери, бедняжки! А эта Жермена – тоже весьма надменная особа! Она свободная цветная женщина со времени первого восстания – так она скажет вам, если вы посмеете назвать ее рабыней. Я бы вам посоветовала не иметь с нею никаких дел. Она проявила крайнюю невежливость, когда я только спросила ее, сколько времени она прожила с молодой Флорой и ее отцом.
 – Действительно...
 Как ни старалась Элен не поддерживать разговор, но поток злословия не прекращался. От обсуждения и осуждения Серефины и Жермены мадам Туссар перешла к критике цвета волос Эрмины и звука ее голоса, который, как она считала, богат тонами, подходящими для спальни. Походка Жози, как и ее манера улыбаться мужчинам, тоже подверглись нападкам.
 – Подумайте только, как-то раз я поймала ее на том, что она строила глазки моему Клоду! Но чего можно ожидать от актрисы?
 Элен, дойдя до носа судна, остановилась. И когда эта женщина двинулась обратно, она осталась на месте.
 – Вы не идете? – нетерпеливо спросила Франсуаза Туссар. – Если вы останетесь там, ветер испортит вашу прическу, и тогда все матросы на судне станут нежно на вас поглядывать.
 Элен дотронулась до короны из кос, приколотой Дивотой шпильками, которые она раздобыла для нее, и сказала:
 – Я, пожалуй, рискну.
 – О, очень хорошо! Тогда я пошлю к вам Дюрана. Это должно вам помочь.
 – Нет! – крикнула ей вслед Элен, но было уже поздно. Женщина решительно удалялась.
 Первое, что пришло в голову, – скрыться в каюте Райана. Но это показалось ей трусостью. «На самом деле мне все равно, что подумает Дюран, – боюсь я его или хочу избежать разговора. К тому же было бы лучше поговорить с ним здесь, без свидетелей, чтобы дать ему понять раз и навсегда, что он больше не имеет на меня никаких прав», – спокойно размышляла Элен.
 Она стояла, подняв лицо навстречу солнечным лучам, ветру и глядя на дали горизонта, когда за ее спиной раздались шаги Дюрана. Ощущение покоя мгновенно исчезло, и грудь ее сжалась до боли.
 – Очень мудро с твоей стороны, что ты послала за мной, – проговорил Дюран, остановившись за ее спиной. – Еще немного, и мне пришлось бы сказать тебе при всех все, что я думаю, а это могло привести тебя в замешательство.
 – Я за тобой не посылала, – ответила Элен, не оборачиваясь.
 Он подошел к ней сбоку, став спиной к поручням. Ветер сдувал его волосы с затылка на лицо. Он прищурился от этого, и она увидела, что глаза его потемнели от гнева.
 – Я тебя не понимаю, Элен. Еще четыре дня назад мы должны были пожениться. Как ты теперь можешь это отрицать? Неужели тебе нет дела до меня, или тебя не интересует, что со мной произошло?
 Элен взглянула на шрам, пересекавший его щеку.
 – Тебя ранили, это я вижу. Поскольку я встретила тебя здесь, то понимаю, что ты с боем пробил себе путь. Что еще ты можешь сказать?
 – Меня ударили сзади, и я упал, когда получил вот это... – Он дотронулся пальцами до щеки. – Если бы я носил кольца, то недосчитался бы нескольких пальцев. Меня приняли за мертвого, раздели и бросили в кучу трупов. Я бы и сейчас там лежал, если б не Серефина.
 – Серефина... – сухо повторила Элен.
 – Да, она искала меня. А ты не предприняла ничего, чтобы узнать, жив я или нет.
 – Я была не в том состоянии, чтобы кого-нибудь искать, – протестующе заявила Элен.
 – Ты могла бы проявить побольше радости, увидев меня вчера вечером среди живых.
 – Я сама не представляла, где нахожусь и что делаю...
 – А какая отговорка у тебя на сегодняшнее утро? Я бы не назвал твое приветствие достойным любящего жениха!
 – Я уже не та девочка, какой когда-то была. И больше не твоя будущая невеста! – выкрикнула Элен ему в лицо. – Все изменилось, неужели ты не видишь?
 – О, я-то вижу хорошо. – В его голосе появились скрипучие нотки от едва сдерживаемого гнева. – Ты хочешь сказать, что тебе наплевать на наше обручение! Ты нашла кое-кого по своему вкусу и потому не хочешь выходить замуж?
 – Этот брак никогда не был моим выбором, и ты прекрасно это знаешь.
 – Девическая нерешительность. Все было бы по-другому в нашу брачную ночь.
 – Ты слишком самоуверен, тебе не кажется? А впрочем, почему бы и нет? Не думаю, что Серефина когда-нибудь жалуется. – Элен бросила на него уничтожающий взгляд.
 – Серефина не имеет к этому никакого отношения! – зло крикнул Дюран, и его лицо побледнело.
 – Не сейчас, нет.
 – Она никогда не имела отношения. И она не станет мешать моим чувствам любви и уважения, которые будет получать моя жена.
 – Но ты до сих пор так и не отважился удалить ее от себя, да никогда и не собирался.
 – Куда она пойдет, как будет жить? У меня перед ней имеются обязательства, и я чувствую свою ответственность...
 – Как это удобно...
 Его черные брови сдвинулись.
 – Я не намерен обсуждать это с тобой. Такие отношения не касаются моей жены; она не должна знать, что они существуют, а тем более рассуждать о них.
 – Иными словами, жена не должна признавать, что знает о них. Это тем более удобно.
 – Это не моя вина, Элен, и не от меня зависит тот образ жизни, который я веду. Ты должна быть счастлива, что я вообще рассматриваю возможность жениться на тебе после того, как ты себя вела...
 – Я не хочу выходить замуж, а тем более за тебя! – твердо заявила она, подняв подбородок.
 – Как неудачно, поскольку ты уже подписала брачный контракт.
 – Одна маленькая деталь: я не произносила никаких клятв и не давала никаких обетов и обещаний в церкви.
 – Маленькая, может быть, для тебя. Но мне она дает право защищать твою честь, как свою собственную. Интересно, как тебе понравится, если ты увидишь своего спасителя нанизанным на мою саблю?
 – Ты этого не сделаешь! – Элен в оцепенении посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
 – Ты во мне сомневаешься? – спросил Дюран с мрачной иронией.
 – Это стало бы самой позорной неблагодарностью за то, что Райан предоставил тебе возможность спастись.
 – Ущерб, который он мне нанес, больше, чем его любезность.
 – Не понимаю, почему ты все еще хочешь жениться на мне? Я ведь прекрасно знаю, что у тебя ко мне нет никаких чувств, да их никогда и не было! – проговорила она с жаром.
 – Ты так уверена? Впрочем, это не предмет для обсуждения. Это вопрос чести. Может, в том, что говорил актер, и есть капля смысла, – ты хочешь, чтобы двое мужчин дрались из-за тебя, готовые пролить кровь только ради того, чтобы тебя заполучить?
 – Ничего подобного! Мне противна сама эта мысль.
 – У меня есть большое желание проучить Байяра за то, что он лишает девственности чужих невест.
 – Он спас мне жизнь.
 – Значит, ты не отрицаешь того, что он сделал с тобой?
 Элен с отчаянием смотрела на Дюрана, чувствуя бесплодность своих усилий заставить этого человека хоть что-нибудь понять.
 – Все было не так. Не так...
 – Возможно, он и не виноват. Но я разберусь с этим, когда научу его некоторым деликатным вещам в том, что касается науки быть джентльменом. Может быть, даже пойду с тобой в его каюту. Мне кажется, что попытки убедить тебя дать мне ответы, которых я ищу, могут доставить удовольствие...
 «Он хочет меня запугать», – подумала Элен. Но на своем опыте нескольких последних дней она узнала, что такое настоящий ужас, и все-таки выжила...
 – Тебе стоит хорошенько подумать... Хоть ты и неплохой фехтовальщик, но Райан Байяр тоже неплохо владеет саблей.
 – Все, что он умеет, – грабить практика обычных пиратов. Никакого искусства! – пренебрежительно отмахнулся Дюран.
 Он продолжал что-то еще говорить, но его слова утонули в крике впередсмотрящего наблюдателя на мачте, чуть выше парусов.
 – Вижу парус! Слева по борту!
 Дюран и Элен быстро повернулись влево. Глаза Дюрана было расширились, но тут же его губы скривились в злобной улыбке.
 – Сдается, что, в конце концов, мне не придется обременять себя Байяром. Похоже, он собирается заняться другим противником.
 Элен поняла смысл его слов, встревоженная внезапным движением на палубе «Си Спирит», выкриками команд, суетой сновавших матросов.
 По левому борту виднелось торговое судно с надутыми парусами и тяжелым корпусом английской постройки. «Си Спирит» повернул и пошел на перехват. С палубы, оттуда, где сидели женщины, раздались истеричные крики мадам Туссар.
 – Нет, он не может делать этого, когда на борту находятся люди, – прошептала Элен.
 – Не может? Но он же капер, а то судно – его добыча. Так почему бы ее не захватить? Призы, полученные честным или не очень честным путем, как мне кажется, представляют для него самый большой интерес, – возразил Дюран.
 – Если ты считаешь, что он рассматривает меня как захваченную добычу, то для меня это оскорбительно! – Элен бросила на Дюрана гневный взгляд.
 – Но мне не хотелось бы думать, что ты сдалась ему сама, – тихо сказал Дюран.
 Звук его голоса заставил Элен вздрогнуть, а затылок ее похолодел. Но она решила не поддаваться его запугиваниям. Приподняв юбки, она отступила от него на шаг.
 – Думай что хочешь!
 – О да, подумаю и докажу. И не только твой капер пожалеет об этом. – Он резко схватил Элен за руку, пытаясь остановить ее.




 ГЛАВА ВОСЬМАЯ


 Райан поднялся на ют [17] , когда суда уже сблизились.
 «Мне следовало бы знать, что он так и поступит, – сказала себе Элен. – Он ведь Байяр-капер, а не просто судовладелец». До сих пор ей удавалось не думать о том, какой смысл эти слова начинают приобретать, когда его судно находится в море. Она считала, что капитан Жан станет по-прежнему отдавать приказы ставить или убирать паруса, управлять действиями команды, как это делал утром. Но когда она увидела Райана, шагающего по палубе без камзола и шарфа на шее, в одной рубашке с закатанными по локоть рукавами и с саблей на боку, готового к бою, у нее защемило под ложечкой.
 Элен знала решительность Райана, его способность к внезапным действиям и насилию. И все же, наблюдая за тем, с какой целеустремленной точностью он направляет «Си Спирит» на чужое судно, она спиной ощутила холодок и даже некоторый страх. Неуклюже двигающееся судно, к которому они стремились, находилось в невыгодном положении. Ей вдруг захотелось закричать, предупредить людей на торговом судне об опасности, которая их подстерегает.
 Пассажирам на «Си Спирит» приказали спуститься вниз. Морвен и месье Туссар замешкались, но женщины в своем большинстве сбежали вниз, не оборачиваясь.
 Элен колебалась. Если начнется стрельба, то ей совсем не хотелось бы оказаться запертой в пространстве под палубой, беспомощной, неспособной узнать, куда попадет очередное ядро или пуля, не имеющей возможности покинуть судно, когда оно вдруг начнет тонуть.
 Но она понимала, что опасность была незначительной. Большинство торговых судов было предназначено для перевозки грузов с небольшой вооруженной командой. И грузы, покоившиеся в трюмах этих судов, принадлежали обеспеченным людям, которые не собирались рисковать и оставались на берегу в безопасности. Капитан и команда тоже не стали бы рисковать своей жизнью, чтобы сохранять чужие прибыли. Но бывали случаи, когда капитаны вкладывали в перевозимый груз и собственные средства, и тогда они вооружали свои суда носовыми пушками, заряженными картечью, способной запросто разнести абордажную команду в клочья.
 Райан зычным и твердым голосом отдал приказание. Одна из пушек на «Си Спирит» выстрелила с громовым раскатом. Ядро перелетело через носовые надстройки английского судна – не так близко, чтобы нанести вред, но и не так далеко, чтобы у команды осталась надежда на милость.
 Элен еще раз взглянула в ту сторону, где стоял Райан, с привычной легкостью сохраняя равновесие на качающейся под ним палубе. Ветер трепал рукава его рубашки и блестящие на солнце кудри темно-каштановых волос. Он показался ей каким-то чужим, далеким, облеченным властью, решительным человеком, неспособным обращать внимание на мелочи, не касающиеся выполнения главной задачи.
 «Какое отношение этот капер имеет ко мне или я к нему?» – с горечью подумала Элен.
 Теперь ее мучили сомнения: правильно ли она поступила, доверившись Райану Байяру и согласившись плыть с ним в Новый Орлеан, отказывая Дюрану в его правах на нее? Уверенной она чувствовала себя лишь в одном – нельзя допустить, чтобы между Дюраном и Райаном состоялась дуэль из-за нее. «Какое мне дело до того, чем занимается Райан! Он спас мне жизнь».
 На «Си Спирите» раздались нестройные победные крики. Английское судно сбилось с курса и спустило флаг. Таким образом, судно без людских потерь и даже без ответного выстрела было захвачено...
 Байяр перешел на остановленное английское судно, чтобы встретиться с капитаном. Вскоре он вернулся с большим количеством чемоданов, сундуков и коробок. А затем направил туда свою команду, которая должна была довести судно до Картахены. Там, в пристанище каперов и пиратов, его должны продать, а прибыль передать Байяру.
 Прошло совсем немного времени, когда английское судно скрылось за горизонтом. «Си Спирит» лег на прежний курс и понесся под всеми парусами.
 В воздухе ощущалось возбуждение от перенесенного нервного напряжения. Эрмина, например, впала в эйфорию и была готова петь и танцевать, и даже откупорила бутылку вина; пятна румянца от безумного возбуждения надолго окрасили щеки Жози. Мадам Туссар пребывала в состоянии раздражения, а месье Туссар, возможно из-за ее настроения, был мрачен. Плантатор Мазэн, напротив, чувствовал прилив сил, вспомнив, как в дни его юности произошел случай, когда он сумел помочь предотвратить нападение пиратов. Об этом ему хотелось сообщить всем и каждому. Его дочь Флора сначала пыталась убедить отца не рассказывать эту историю, но вскоре ее внимание переключилось на Морвена, который со шпагой в руках демонстрировал, как в одной из мелодрам он играл храброго капитана, защищавшего свое судно.
 Присутствовавшая тут же Жози хлопала в ладоши и кокетливо потряхивала копной черных локонов.
 – Ну разве не чудо наш Морвен? – спрашивала она.
 – Да неужели! – отвечала Эрмина на шутовской манер. На обиженный взгляд Морвена она просто ответила недовольной гримаской.
 Внимание Жози переключилось на Райана, который подошел к их группе.
 – А вот и наш смелый капер! Скажите же нам, что вы захватили? И что вез английский «купец»? Может быть, драгоценности? Или сундуки серебра и золота?
 – Ничего интересного! – легко отшутился Райан. – Времена, когда испанские галеоны возили сокровища, давно ушли, к сожалению.
 – Тогда что? Расскажите нам!
 – Груз рома и сахара с Ямайки главным образом. Ну и кроме того, розовое и красное дерево из Южной Америки, предназначенное для мастерских по изготовлению шкафов и другой мебели.
 – Да, но вы не сказали о чемоданах, сундуках и коробках, которые принесли на судно!
 – В них книги, дорогая. Вам все еще интересно?
 – Ох, как это скучно!.. – кокетливо пожала плечиками Жози.
 – В самом деле? – сочувственно проговорил Райан, хотя в его глазах блеснул огонек скрытого веселья, когда он взглянул на Элен.
 Дюран, стоявший возле стула Элен под навесом, где собрались все, вдруг заговорил:
 – Можно легко догадаться, почему английский капитан решил не умирать за такой груз. Какая удача для вас, Байяр, что он оказался трусом!
 – Этот человек – просто реалист, – спокойно ответил Райан, но в его глазах мелькнула тревога, когда он увидел, что пальцы Дюрана покоятся на плече Элен.
 – Интересно, вы так же решительно атаковали бы его, если бы он проявил большую принципиальность, а его судно имело бы более мощное вооружение?
 Повисло напряженное молчание.
 Элен сбросила руку Дюрана со своего плеча и, посмотрев на своего бывшего жениха, тихо попросила его:
 – Пожалуйста, не надо.
 Услышав просьбу Элен, Райан ощутил пустоту в душе и не сумел себя сдержать, чтобы не ответить Дюрану Гамбьеру:
 – Бывает трудно сказать, насколько хорошо вооружено и подготовлено судно или человек, пока не бросишь им свой вызов.
 – И все же всегда имеется возможность спешно отступить, если добыча оказывается не по зубам.
 – События иногда развиваются слишком быстро и заходят чересчур далеко.
 – Так все-таки, Байяр, – не мог успокоиться Гамбьер, – я вижу, вы предпочитаете беспомощную добычу, ведь так? Она не доставляет больших хлопот, пожалуй, как и беззащитная женщина.
 Все, кто стоял вокруг них, с самого начала затаили дыхание. Теперь, при оскорбительных словах Дюрана, кто-то из женщин издал испуганный вздох.
 – Это из-за моего характера или из-за недостатка мужества вы хотите призвать меня к ответу, Гамбьер? Или за что-то совершенно не относящееся к этому?
 Жесткий тон Райана, казалось, скреб по нервам Элен. Его угроза была направлена не только на Дюрана. Он бросил на Элен холодный взгляд.
 «Наверное, Райан решил, что я пожаловалась Дюрану на его поведение и что именно я спровоцировала нынешнюю ссору», – пронеслось в голове Элен.
 Отвечая Райану, Дюран выпрямился.
 – За что вам больше понравится!
 – Мне не хотелось бы вас разочаровывать, – мягко сказал Райан. – Я понимаю, что оружием будут сабли!
 Раздались резкий вскрик и топот ног позади них.
 Элен обернулась и увидела Серефину, которая, подобрав юбки и опустив низко голову, чтобы скрыть лицо, убегала от собравшихся. Следом за ней устремилась озабоченная Дивота.
 Дюран и Райан вытащили из ножен свои сабли и сравнили их длину. Стулья под навесом сдвинули в сторону, и все разошлись, образовав просторный круг. Двое мужчин стояли друг перед другом. Дюран снимал свой камзол и галстук-шарф, а Райан, который так и не успел одеться, снова закатал рукава рубашки.
 Наконец Дюран встал в боевую позу. Он сделал салют отмашкой вверх и натянуто улыбнулся, предвкушая удовольствие. Райан, с бесстрастным лицом, повторил его жест.
 – En garde! [18] – произнес он.
 Дюран злобно напал на него, стараясь с самого начала продемонстрировать свое искусство фехтования. По всей видимости, он намеревался в два счета закончить поединок, пробив защиту Райана внезапным и разрушительным нападением.
 Из этой попытки у него ничего не вышло.
 Всем казалось, что кисть Райана почти неподвижна, но лезвие сабли противника отлетало в сторону от его легкого и плавного движения снова и снова. В течение долгого времени Дюран нападал на Райана, заставляя его парировать удары и уклоняться, пятиться шаг за шагом назад, пока наконец резким и красивым движением капер не перехватил инициативу, так что Дюрану приходилось парировать его удары вторым и очень быстро, чтобы защититься. Двое дуэлянтов разошлись на несколько секунд, чтобы перевести дух.
 Увидев черные глаза Дюрана, наполненные злобой и яростью, Райан понял, что Дюран надеялся легко победить его... Лицо Дюрана напряглось. Они снова сошлись в бою.
 Темп боя снизился, приняв ровное течение, как будто фехтовальщики испытывали силу и волю друг друга. Они уже не видели зрителей, не обращали внимания на движение судна и на качку. Пот выступил на лбу у каждого из них и заливал брови, глаза, его капли покрыли руки, державшие оружие. В тишине, нарушаемой лишь звуками движения судна, рассекающего волны, и быстрым шарканьем их ног по палубе, когда они двигались то взад, то вперед, слышалось глубокое дыхание обоих.
 У борта в напряженной позе замерла Элен. Рядом с ней стояли Эрмина.
 – Великолепно! – прошептала актриса, не сводя глаз с широких плеч и мышц мужчин.
 Элен тоже не была равнодушна к превосходным формам мужских фигур, которые двигались перед нею, но ее внимание сосредоточилось на оружии смерти в их руках. Ей хотелось отвернуться от лезвий, сверкавших и скользящих, словно серебряные ленты на солнце, но сделать этого она не могла. Стиснув зубы, Элен пыталась унять сильно колотившееся в груди сердце. Она страдала от чувства вины в том, что эти мужчины сейчас сражаются из-за нее, была в отчаянии от того, что ничего не может поделать, чтобы их остановить. Ей хотелось закричать на них за то, что они ведут себя как два дурака, либо броситься между ними.
 Дюран сделал ложный выпад в прыжке. Райан парировал его, отступив на шаг. Казалось, что он потерял равновесие в тот момент, когда судно стало подниматься на волну. Дюран поторопился сделать длинный выпад, попытавшись использовать свое преимущество в тот неудачный для Райана момент. Но Райан легко справился со своей заминкой и сделал точный выпад. За ним последовал вихрь чистых ударов стальных клинков друг о друга. Внезапно Дюран выронил саблю и остановился, сжимая плечо, из-под пальцев сочилась кровь.
 Райан немедленно отступил на шаг и тоже остановился. Его грудь вздымалась от глубокого дыхания. Дюран посмотрел на окровавленное плечо, потом поднял глаза на противника, еще не веря тому, что произошло.
 Райан встретил его взгляд твердо, без триумфа, но и без сожаления.
 Между ними встал Морвен.
 – Что ж, – сказал он по-деловому, – честь удовлетворена?
 Райан наклонил голову коротким и грациозным движением. Дюран помолчал несколько секунд, потом медленно кивнул.
 Вокруг раздались вздохи облегчения. Элен закрыла глаза и прислонилась к борту от неожиданной слабости.
 – Бедный месье Гамбьер! – произнесла Эрмина тихим, мелодичным голосом. – Кому-нибудь надо заняться его рукой.
 Элен оглянулась по сторонам, ища Дивоту, имевшую большой опыт в лечении ран и болезней, но горничной нигде не было видно. «Скорее всего, она у Серефины», – подумала Элен. Она оттолкнулась от борта и направилась к дуэлянтам. Ей часто после возвращения из Франции доводилось помогать Дивоте лечить рабов. Она полагала, что и сейчас сможет оказаться полезной.
 Но дорогу ей преградил блестящий, покрытый кровью клинок. Элен резко повернула голову, чтобы взглянуть на человека, который держал его.
 – Нет, – мягко, но непреклонно проговорил Райан.
 – Он же нуждается в помощи, – возразила Элен.
 – Но не в твоей...
 Забота о другом мужчине, которую решила проявить Элен, возмутила его. Конечно, это была ревность, и она не позволяла Райану вести себя благоразумно.
 От крови рукав рубашки Дюрана окрасился в красный цвет, и ее струйки стекали ему на пальцы.
 – Кровь надо немедленно остановить. И кто, по-твоему, должен это сделать? Ты? – спросила Элен.
 – Его осмотрит Док, – ответил Райан. – А нам с тобой есть о чем поговорить.
 Маленький морщинистый матрос уже спешил к Дюрану с коробкой, в которой, вероятно, держал инструменты для своей благоприобретенной профессии. Пассажиры собрались вокруг Дюрана. Обе актрисы сочувственно восклицали, поглаживая пальцами плечо Дюрана, а Флора Мазэн, подняв его саблю, держала ее как священную реликвию.
 – Я... Я думаю, что могла бы проверить, правильно ли сделана перевязка. Я чувствую свою ответственность... – настаивала на своем Элен.
 – Вполне возможно, что ты и в самом деле несешь ответственность за это, – сказал Райан скрипучим голосом. – Об этом нам тоже стоит поговорить. – Он опустил саблю и свободной рукой взял Элен за руку, поворачивая ее лицом к входу в свою каюту.
 Она потянула руку, стараясь высвободиться.
 – Мне с тобой не о чем говорить, – возмущенно ответила Элен.
 – Ошибаешься, chere. Ты сама пойдешь, или мне отнести тебя, перекинув через плечо?
 – Думаешь, тебе позволят это сделать?
 – Думаю, что да, пока держу вот это. – И он приподнял саблю, словно взвешивая ее.
 Элен перевела взгляд с его темного, будто окаменевшего лица на лезвие сабли.
 – Очаровательно! – проговорила она с едким сарказмом. – Завоеватель снова предъявляет свои права на добычу.
 – Как тебе будет угодно.
 Отнюдь не под давлением угрозы Райана она приняла решение. Причиной послужило мрачное выражение его лица, когда он признал ее критику. Его вынудили сражаться из-за нее. Поэтому Элен обязана была объясниться с ним. Бросив на него виноватый взгляд, она вырвала руку и направилась к двери. Быстрыми шажками прошла в салон и дальше – в его каюту, где они поселились. Туда, в тесное пространство совсем небольшой каюты, она вошла с трудом, переступая через чемоданы и коробки, которые он захватил в качестве трофеев.
 Райан ногой захлопнул за собой дверь и, подойдя к столу, бросил на него не обтертую от крови саблю, неблагозвучно звякнувшую о дерево. Повернувшись к Элен, он встал напротив, сложив руки на груди и навалившись бедром на стол. Глядя на нее в упор, он тихим голосом спросил:
 – Так как же это получилось, что меня публично обвинили в том, что я использовал свое преимущество над беззащитной женщиной?
 – Это обвинение бросил Дюран, а не я, – ответила Элен, сумев подавить дрожь и глядя ему в глаза.
 – Но ведь кто-то мог подкинуть ему эту идею? А кто, кроме тебя, мог бы это сделать?
 – Он сам. Он полагает непостижимым, что всего за несколько дней я смогла превратиться из его будущей невесты в твою любовницу без принуждения. Хотя и мне самой это не совсем понятно.
 – И ты предпочла бы стать его невестой снова – чистой и непорочной?
 – Тебе не стоит надо мной насмехаться.
 – Это не ответ. Дюран настаивал, чтобы свадьба все-таки состоялась?
 – А что, если и так? Жизнь не стоит на месте, и все меняется, – сказала она, глядя куда-то за его плечо.
 – Но ты же хотела, чтобы все осталось по-прежнему, – сухо проговорил Райан и увидел, как Элен вздрогнула, словно от удара кнутом. Он чувствовал в ней какую-то скрытность, что-то такое, что росло день ото дня. И это объясняло все ее поведение, он убеждался в этом.
 – Мне нужны безопасность и покой. Не больше и не меньше.
 – В наибольшей безопасности могут находиться только мертвые.
 От этих слов в ней вспыхнуло раздражение.
 – Что ты понимаешь в этом? – настойчиво спросила она. – Ты, способный добиваться своего, ты, грозный капер, нагоняющий ужас на женщин, детей и торговцев. Ты достаточно силен, чтобы получать все, что захочешь, никто не посмеет встать на твоем пути!
 Мрачная искра сверкнула в его глазах.
 – Уж не обвиняешь ли ты меня в кражах?
 – А как все это называть, – спросила она, обводя рукой чемоданы и коробки вокруг себя, – если не крадеными вещами?
 – Товарами, – твердо ответил Райан.
 – Наверное, это книги? Если ты ждешь, что я приму твои слова на веру, как и бедняжка Жози, то тебе придется потрудиться убедить меня в этом.
 – Я – торговец. Я покупаю, продаю и обмениваю. В Новом Орлеане у меня склад...
 – Полный краденых вещей!
 – Наполненный товарами, конфискованными по праву каперского свидетельства, а кроме того, меха и пшеница из Иллинойса, – проговорил он с едва сдерживаемой яростью. – Если испанцы перестанут мешать честной торговле, то каперства будет меньше. А пока что английский «купец» был моей честной добычей.
 – А что, если бы на его месте оказался француз? Ты его тоже захватил бы?
 Райан промолчал.
 – Видишь, у тебя нет чувства верности.
 – Я верю себе, своим друзьям и своей стране.
 – Ты? Стране? Ха-ха!
 – Да, моей стране. К тому же я еще и плантатор, если в твоих глазах это добавляет человеку респектабельности. Но я говорил о единственной стране, по отношению к которой чувствую свой долг или верность, и это – Луизиана.
 – Думаю, твои слова произведут неизгладимое впечатление на испанцев, когда ты захватишь не то судно и они решат тебя повесить.
 Испанцев в Новом Орлеане не интересует благополучие своей колонии в Луизиане, их интересует только то, что может принести пользу Испании, отделенной целым миром.
 – Но это уже не имеет значения, если ты мертв!
 Он стоял, любуясь румянцем, выступившим на ее лице от негодования. Улыбка тронула уголки его рта.
 – Я еще не умер и очень даже неплохо себя чувствую. И вообще, я хочу тебя, Элен, – сказал он тихо, словно умоляя ее.
 Потом Райан быстро отвернулся, присел к чемоданам и стал открывать замок одного из них.
 – Хочешь ли увидеть мои неправедно добытые сокровища?
 – В этом нет необходимости... – начала она высокомерно, но тут же замолчала.
 Дорожный чемодан был набит книгами всех размеров – от крошечных, вмещающихся в карман, до огромных фолиантов в красивых переплетах с золотыми обрезами. Коллекция старинных книг поражала своим великолепием и богатством.
 Элен махнула рукой в сторону остальных коробок и чемоданов, окружавших ее:
 – И это всё книги?
 – Да. Их так не хватает в Новом Орлеане.
 – И ты намерен восполнить этот недостаток?
 – После того, как отберу книги для себя.
 Элен прошла к койке. Лежа, она наблюдала за Райаном, который брал книгу за книгой, пролистывал и с любовью и некоторой неохотой возвращал в чемодан. Еще раз она осознала, насколько плохо знает его, насколько поспешно составила свое мнение о нем.
 Наконец Райан закрыл крышку чемодана и подошел, чтобы сесть рядом с нею.
 – Скажи, могла бы ты предпочесть этому связки жемчугов и сапфиров величиной с яйцо малиновки?
 Элен покачала головой, не глядя на него.
 – А я бы смог, – прошептал он, дотрагиваясь до нее. – Мне хотелось бы видеть тебя в таких драгоценностях, но, признаюсь, я хочу тебя и неукрашенную, страстно хочу...
 Это было настоящим похищением женщины... Ее тело отвечало на слова Райана диким жаром. Волны удовольствия и наслаждения неудержимо прокатывались по ней каждый раз, когда он прикасался к ней. Не думая ни о чем, она отдалась ему и получила радость, неистовство страсти и великолепие быстрого движения...




 ГЛАВА ДЕВЯТАЯ


 Берег Луизианы открылся перед ними узкой синеватой полоской на горизонте, постепенно поднимавшейся и превращавшейся в коричневато-зеленую. Эта часть путешествия оказалась самой скучной и утомительной, особенно когда они обогнули остров Куба и проплыли вдоль него, не пытаясь приблизиться к берегу. Потом им пришлось маневрировать среди сотен протоков и островков устья Миссисипи, где ее грязно-желтые воды впадали в зеленоватую синеву залива. По восточному проходу они двинулись к контрольному посту Ла-Бализ, откуда начинался стомильный канал по главному руслу реки к Новому Орлеану.
 Элен казалось, что Райан, несмотря на все рассказы о своей респектабельной торговле, при возвращении из походов проходил мимо испанского городка, не бросая там якорь. Однако он сказал, что имеет привычку подходить к берегу в уединенной бухте под названием Баратария-Бей. Оттуда, по сложной сети заболоченных рукавов и протоков дельты, он входил в Новый Орлеан с «заднего двора». Свои грузы Райан размещал во временном сооружении на берегу, где они могли храниться до того времени, пока он не посылал за ними кого-нибудь, чтобы сбыть их своим деловым партнерам, которые уже сами перевозили товары в город. Как он утверждал, эти маневры были необходимы для того, чтобы обойти бесконечные придирки испанской бюрократии, не говоря уже о взятках, которые требовались для подкупа коррумпированных портовых чиновников. Райан не хотел подчиняться ни тем, ни другим из принципа, поскольку губернатор Сальседо всячески мешал торговым связям с американцами.
 Райан утверждал также, что не он один пользовался этой бухтой. Уже для нескольких каперов она стала промежуточным портом и неофициальным входом в Новый Орлеан. Каперы приходили и уходили, когда им было угодно, уважая собственность друг друга, с одной стороны, из-за того, что это закон моря, а с другой стороны, потому что было бы слишком опасно затевать ссоры.
 Беженцы с Сан-Доминго выстроились вдоль борта «Си Спирита», чтобы увидеть, как приближается долгожданный берег. Они радовались окончанию плавания и в то же время казались слегка подавленными: что ожидает их на берегу, где они станут жить, чем будут заниматься? Время, проведенное в плавании по Карибскому морю и по Мексиканскому заливу, было небольшим перерывом в их путешествии к своему будущему. На судне они мало о чем думали, кроме как скоротать бесконечные, залитые солнцем дни и осыпанные звездами ночи. Теперь на них навалилась неизвестность.
 Элен было знакомо это душевное волнение, но сейчас она ощущала медленно растущий восторг. Впереди была новая страна. Новым должно было стать все – люди, обычаи, пейзажи.
 Над головами кружили стаи чаек, которые резко выделялись своими белыми крыльями на сером фоне неба на юго-западе. Их пронзительные крики были похожи то на гневную ругань, то на жалобно-отчаянные вопли. Огромный пеликан пролетел мимо них к узкой полоске земли, тяжело хлопая крыльями. Резко пахло гнилыми растениями и рыбой.
 – Фу! – произнесла стоявшая возле Элен Эрмина. – Ну и запахи!
 – Они не так уж и плохи.
 Запахи то появлялись, то исчезали в зависимости от перемены ветра и его порывов. Над их головами реяли паруса, надуваясь и хлопая с судорожными перерывами. Платья женщин прилипали к телу, и подолы юбок развевались у них за спиной.
 Эрмина подняла руки к затылку, чтобы придержать узел своих рыжеватых, подкрашенных хной волос.
 – Я бы, пожалуй, предпочла каждый день нюхать несвежую краску грима, запах дешевых комнат, конского навоза на улицах. Эта дикая местность ужасает меня и угнетающе действует на мое обоняние, – проговорила она.
 – Ерунда это! – поддразнила ее Элен. – Это пахнет нашим обедом, который готовится на камбузе.
 – Тише, а то ваши слова долетят до кока, и он станет каждый день кормить нас рыбой до тех пор, пока мы не сойдем на берег. Позвольте мне встать рядом с вами так, чтобы вдыхать аромат ваших духов. Я давно собиралась сказать вам, что он чарующий!
 Элен поблагодарила ее. Она уже не в первый раз слышала хорошие отзывы о духах от разных людей, но этот показался ей самым искренним. От похвалы Элен смутилась, как будто ее поймали на каком-то неблаговидном поступке.
 – Мне хотелось бы иметь такие духи. Может быть, вы скажете, как они называются и где я смогла бы их купить?
 – Боюсь, что их нет в продаже. – Эрмина пожала плечами.
 – Ах, ну конечно же, если вы не хотите говорить... Это ваше право.
 – Не в этом дело, – смущенно ответила Элен.
 – Тогда, возможно, вы скажете мне, какой парфюмер в Париже их готовит, и когда я буду там в следующий раз...
 – Они не из Парижа.
 – Вы уверены? – удивленно спросила Эрмина, хмурясь. – У них ведь такой естественный аромат...
 – Да, я совершенно уверена.
 Элен принялась рассказывать актрисе, откуда они к ней попали. В порыве откровенности она призналась, что собирается даже наладить их производство с помощью Дивоты, разумеется, когда они устроятся в Новом Орлеане.
 – Вы сами? Так ведь это чудесно! И вы откроете parfumerie? [19] В таком случае я стану вашей первой покупательницей!
 Элен весело рассмеялась над таким предложением:
 – Вы заставляете меня поверить в то, что это предприятие окажется успешным.
 – Естественно, так и должно быть. С таким благоухающим букетом как оно может не оказаться успешным?
 – Первый мой флакон будет для вас, – пообещала Элен.
 Актриса повернулась к Флоре Мазэн, сидевшей неподалеку со своей горничной Жерменой.
 – Вы слышали? Элен намерена производить свои собственные духи!
 – Очень мило. – Флора подняла голову и кротко улыбнулась. Она нерешительно смотрела на них обеих, будто хотела подойти к ним, но после непродолжительного раздумья опустила ресницы и продолжила работу над своей вышивкой, лежавшей у нее на коленях.
 Эрмина переглянулась с Элен, высоко подняв бровь и покачав головой. В поведении Флоры было что-то непонятное, какая-то отчужденность, как будто она сторонилась любых компаний, предпочитая оставаться в одиночестве, и даже гордилась этим. Временами даже казалось, что на Эрмину и Жози, а может быть, и на Элен она смотрит свысока. Но поскольку Флора с презрением отвергла попытки мадам Туссар завязать с ней знакомство, говорить о ней так определенно было нельзя. Однако никакие уговоры не смогли вырвать девушку из ее добровольного отшельничества.
 Беженцы за время пути успели познакомиться друг с другом достаточно хорошо. Сведенные волей ужасных обстоятельств вместе, а потом получив массу свободного времени, они попытались отвлечься от неприятностей и получить дружескую поддержку и утешение. Они говорили не умолкая и уже знали все: и о подробностях желудочных проблем месье Мазэна, и об ужасных муках его дочери Флоры, которая обучалась в пансионе на Мартинике, где ее заставляли часами стоять на горохе и били по рукам линейкой за то, что девушка не могла громко говорить. Мадам Туссар развлекала спутников яркими описаниями своих женских болезней, а они удивлялись тому, как с месье Туссар мог произойти инцидент, когда его заподозрили – разумеется, ошибочно – в фальсификации записей регистрации, в присвоении и растрате казенных денег. Жози громко выражала недовольство своим положением и ролями инженю на сцене, и все пассажиры несколько раз оказывались свидетелями жарких ссор и примирений между Эрминой и Морвеном.
 Но конечно, ничто не вызывало у окружающих такого интереса, как отношения между Элен и Байяром. Об этом ходило много слухов, и Элен знала о них. Особенно жадный интерес возникал, когда она вместе с Дюраном и Байяром оказывалась в одной комнате. Однако Дюран перестал проявлять внимание к Элен. Он предпочитал общаться или с Серефиной, которая ухаживала за ним в первые дни после ранения, или с мужской половиной общества. По мере того как его раны на руке и на щеке заживали благодаря успешному лечению, уходу и целебному морскому воздуху, он особенно сдружился с Мазэном, который, как коллега-плантатор, очевидно, считал, что у них есть много общего. Поэтому никого не удивляло, что эти двое мужчин часто прогуливались по палубе, тогда как Флора тащилась за ними следом, бросая взгляды на Дю-рана и вспыхивая алыми пятнами и прихорашиваясь, стоило ему только заметить ее присутствие.
 Отношения в группе беженцев не всегда бывали сердечными. Морвен и мадам Туссарспорили по любому поводу, например, кто поведет их на обед, какие песни следует сегодня петь на палубе под звездами. Жози принимала в штыки любые замечания, высказанные в свой адрес, или в адрес жены чиновника, или защитника Морвена; она вела нескончаемый спор с мадам Туссар о том, где ставить стулья под навесом. Мадам Туссар ревновала своего мужа Клода, когда тот проявлял слишком большое внимание к малютке Жози, да и вообще к любой другой женщине, включая Серефину, а ее резкий и настойчивый голос, которым она заявляла о своем дурном настроении, неоднократно прокатывался по всей шхуне. Дивота и Жермена, горничная Мазэнов, вели разговоры о том, как используются на судне единственная английская ванна и единственный на всю шхуну утюг, который к тому же принадлежал Эрмине. Флора не беспокоила никого, но однажды днем очень расстроилась – какой-то матрос посмел подмигнуть ей...
 Такие неурядицы вполне естественны, если принять во внимание и недостаток места, и нервное напряжение, которое им всем пришлось пережить.
 Шхуна плавно и быстро вошла в бухту Баратария-Бей в то время, когда должен был вот-вот разразиться шторм. Бросив якорь, быстро убрали паруса, очистили палубу, задраили люки и бортовые отверстия.
 И тут начался шторм. Шхуну ветром бросало на волнах. Над головами грохотал гром, а молнии с треском врезались в воду, якорная цепь натянулась и звенела, деревянная обшивка шхуны стонала, словно кто-то рвал ее на части. Дождь, который наконец разразился, под порывами ветра хлестал струями по палубе, словно огромными мокрыми кнутами.
 Элен и все остальные поели заранее и легли в койки. Качка и рывки судна были настолько сильными, что самым безопасным местом оказались импровизированные люльки подвесных коек.
 Райан обошел судно, проверяя, нет ли повреждений, и, успокаивая людей, то и дело возвращался навестить Элен. Однако, когда сильный ветер стал стихать, он остался доволен тем, как вела себя шхуна на этой закрытой якорной стоянке. Добравшись наконец до своей каюты, Райан сбросил с себя мокрую одежду, швырнул ее в угол и после этого лег рядом с Элен.
 Он замерз и покрылся «гусиной кожей». Элен почувствовала, как ее захлестнула волна сострадания и нежности, прижалась к нему теснее и обхватила своими теплыми ногами его ноги. Вздрогнув от ее неожиданного тепла, он поцеловал ее в лоб, а затем устало растянулся рядом. Она прижалась виском к его подбородку, слепо вглядываясь сквозь иллюминатор в темноту ночи, озарявшуюся синеватыми вспышками уходящей грозы. Дождь барабанил по палубе и надстройкам шхуны где-то над головой, журчащими ручьями скатываясь в воды бухты.
 С того дня, как Райан скрестил саблю с Дюраном, Элен и капер постоянно находились вместе – жили в одной каюте, спали в одной постели, вместе ели, ходили, разговаривали и занимались любовью, – но никогда не заговаривали о Новом Орлеане, если не считать самых общих тем. Элен по-прежнему полагалась на Райана и не сомневалась, что останется жить у него и в Новом Орлеане, тем более что его страсть к ней не утихала.
 Райан мог быть интересным собеседником. Вдвоем они провели много вечеров, читая и обсуждая выдержки из его «краденых» книг. Иногда играли в карты, ставя на кон отдельные предметы своей одежды, которые нужно было снимать, при этом он начинал невинно мошенничать только тогда, когда выигрыш становился слишком крупным. В постели он проявлял себя неутомимым и внимательным любовником, вслух произносил слова ободрения и похвалы, открыто выражая свои чувства. Не было ни одного случая, когда бы он оставил ее без своей поддержки, не забывал о ней даже в суматохе своих дел и обязанностей на судне. Успокаивал Элен, как мог, когда ее снова начинали мучить ночные кошмары, и старался побыстрее залечить ее пораненные ноги. Он по-прежнему восхищался ароматом ее духов и остро реагировал на него. Но Райан больше не говорил о любви.
 Элен в общем-то и не ожидала этого от него. Несмотря на все, что было пережито вместе, они все же оставались чужими друг другу. У него не было перед нею каких-либо клятвенных обязательств, он не давал ей никаких обещаний, – это она была ему всем обязана.
 Часто она спрашивала себя: останется ли Райан таким же и в Новом Орлеане? Там, среди друзей и компаньонов, она может показаться ему лишь помехой, неуместным напоминанием о коротком отрезке времени, о котором он быстро забудет. Он может встретить другую женщину, после чего они с Дивотой могут оказаться на улице, и им придется самостоятельно, без его помощи, искать свое место в жизни.
 По крайней мере, если он так поступит, то раз и навсегда станет ясно, что его удерживал рядом с Элен только аромат ее духов. Разумеется, она могла бы проверить свое предположение, просто перестав пользоваться своими духами. Однако даже результаты такой проверки, возможно, не заставили бы ее сделать окончательные выводы, тем более что они все еще оставались на судне. Ей негде было спать, кроме как в его каюте, и уже такая близость могла заставлять его чувствовать себя привязанным к ней. Как бы то ни было, она не осмеливалась испытывать судьбу. Ее положение не давало ей ни прав, ни оснований рисковать его поддержкой.
 Райан, почувствовав, что она находится в глубоком раздумье, нежно провел руками по ее спине, затем наклонился к ней, своим теплым дыханием щекоча ее ухо и волосы.
 – В чем дело, chere? Что-нибудь произошло?
 Она тихо вздохнула:
 – Нет, ничего.
 Райан нахмурился, но не стал настаивать. Он подумал, что удерживает ее очень тонкой и ненадежной нитью. И если он приложит хоть малейшее усилие или окажет на нее какое-нибудь давление, то нить порвется. После их прибытия в Новый Орлеан у него еще будет время выяснить до конца их отношения, и он сможет там показать ей, что она потеряет, если не останется с ним. «А пока надо ждать», – решил он.
 Сейчас Элен казалась ему теплой, податливой и невообразимо соблазнительной под тонкой тканью сорочки. Мерное покачивание судна на волнах нежно покачивало и ее тело, которое ритмично наваливалось на него, а гром грозы все еще будоражил его кровь. Он в темноте нашел и поцеловал ее полузакрытые веки, потом медленно прикоснулся к ее губам, словно дразнил их до тех пор, пока они сами не приоткрылись ему навстречу, и он почувствовал медовую сладость ответной ласки и сильное биение сердца под своей ладонью. Пока ему хватало и таких ласк.
 На следующее утро, которое выдалось ясным, солнечным и жарким, Баратария-Бей показалась всем пассажирам огромным водным пространством, солоноватым озером, окруженным болотами. Тонкую полоску берега окаймляли колючие, колышущиеся под порывами ветра травы, карликовые пальмы и загадочный на вид завал полусгнивших и почерневших от воды стволов деревьев с разлагающимся поблизости телом гигантской черепахи. Птицы кружили над добычей, затем ныряли в воду, их тонкие и визгливые крики наполняли воздух. Лягушки оглушали своим кваканьем, назойливые москиты звенели возле уха, сводя с ума, то там, то здесь раздавалась «перекличка» аллигаторов. Мужчины и женщины столпились вдоль борта «Си Спирит» и с интересом показывали друг другу похожих на зеленые бревна древних хищников, то и дело проплывавших вблизи шхуны в бесконечном и беспорядочном поиске рыбы.
 Пока его пассажиры осматривали все вокруг, Райан наблюдал за выгрузкой товаров.
 Баркас уже сделал несколько рейсов к берегу, где, чуть поодаль от воды, стояло ветхое сооружение временного склада. Еще несколько таких же хижин, выстроенных из прибившихся к берегу бревен, пальмовых ветвей и джутовых плетенок, стояло рядом. Из одной вился дымок, «пачкая» чистое утреннее небо, хотя нигде вокруг не было видно присутствия людей.
 Когда разгрузка уже подходила к концу, из казавшейся самой большой и неряшливой хижины появился человек. Он стоял, почесываясь и потягиваясь, потом лениво повернулся к стоявшему на якоре судну. Человек что-то прокричал, и из проема двери выглянула индианка, одеждой которой была шкура какого-то животного. Она взглянула на шхуну, на мужа и снова скрылась в хижине. Такое полное пренебрежение Элен встречала очень редко. Можно было предполагать, что обитатели этих хижин прятались от преследования властей – бывшие пираты, воры, убийцы и прочие беглецы. Залив Баратария-Бей лежал вдалеке от Нового Орлеана, отделенный от города бесконечными милями воды и ила губительных болот. Мужчины из города появлялись здесь поздней осенью и зимой поохотиться на уток и гусей, которые прилетали с севера в больших количествах стаями, следовавшими одна за другой. Иногда сюда приезжали на рыбную ловлю. Но жарким летом залив оставался практически безлюдным.
 Эти люди знали Райана очень хорошо. Это было ясно видно по тому, как они подходили, чтобы поприветствовать его, когда он сам на шлюпке подплывал к берегу. Они с большим удовольствием предоставили в его распоряжение свои пироги, чтобы довезти его пассажиров до Нового Орлеана, хотя и за небольшую плату. Но если они даже и испытывали некоторую жалость к пассажирам шхуны, то умело ее скрывали, ибо безучастно сидели вокруг своих лодок и наблюдали, как беженцы-горожане беспомощно карабкаются, залезая в них. Их гораздо больше интересовали неожиданно приоткрывавшиеся из-под юбок стройные женские ножки, обсуждая которые, они смеялись, отпускали соленые шутки. И то, что Райан оставил на шхуне капитана Жана с некоторой частью вооруженных людей из команды, было не более чем разумной мерой предосторожности по защите шхуны «Си Спирит».
 Поездку по лабиринту водных путей в Новый Орлеан Элен впоследствии старалась не вспоминать.
 Как только они покинули залив, ветер полностью стих, и палящее июньское солнце, вместе с широкой водной гладью, образовало паровую баню, от которой пот стекал потоками и дышать становилось трудно. Люди старались прикрыться от жгучих лучей солнца и надоедливых насекомых. Комары и прочая мошкара поднимались густым облаком и облепляли открытые части человеческих тел.
 Проходил час за часом, а они все плыли по однообразным протокам, постоянно держа курс на северо-восток. Мужчины работали веслами, погружая и вытаскивая их почти без всплесков. Змеи, проплывавшие вокруг лодок, оставляли волнистые следы на воде. Наполовину зарывшиеся в тину аллигаторы немигающими глазами следили за лодками. Рано утром временами кое-кто в такт гребцам еще затягивал песню, но к полудню жара и усталость одолевали и их.
 То и дело гребцы останавливались, чтобы передохнуть и слегка освежиться, хотя пассажиры боялись заходить поглубже в более прохладную воду, опасаясь не только пиявок, но и других, более крупных обитателей. Ночь они провели в полусне, прячась от москитов, просыпались, вздрагивая от рева аллигаторов, а однажды и от вскрика болотной пантеры, которая в темноте охотилась на дичь. Рассвет встретили снова в пирогах. В конце концов они прибыли к воротам Нового Орлеана.
 Увидев часовых, Элен заподозрила возможные неприятности, но, к счастью, ничего не случилось. Райан похлопал часовых по спинам и справился о их семьях. При этом нетрудно было заметить блеск передаваемого из рук в руки золота и ритуал открывания ящика с ромом. Ворота отворились, и они оказались в городе.
 Новый Орлеан был действительно новым городом. За последние пятнадцать лет в нем произошли три пожара, два из которых весьма разрушительные. Последний всего девять лет назад – уничтожил девятьсот зданий и нанес ущерб, оцененный в восемь миллионов пиастров. Из-за такой опасности строительный кодекс, принятый впоследствии, требовал, чтобы любое сооружение в два и более этажей строилось исключительно из камня и кирпича воздушной сушки, а крыши имели только черепичное покрытие. В результате этого архитектура в центре города приобрела черты испанского стиля с характерными внутренними двориками, балконами, окнами и дверями, прикрытыми решетками, а также решетчатыми воротами под вторым этажом, через которые могли въезжать экипажи и входить пешеходы. Местный кирпич был настолько мягок, что его приходилось снаружи покрывать штукатуркой. Штукатурку красили известью в белый или желтый цвета, под воздействием солнца и дождей краска быстро смывалась, а глина кирпичей разрушалась, и повсюду начинали прорастать мох, лишайник, плесень, окрашивая дома в разные цвета со множеством оттенков зеленого, серого, коричневого.
 Новый Орлеан в те времена не был большим городом, а его население не превышало и десяти тысяч человек. Земляной вал набережной с почти двухметровым частоколом сверху окружал его городские кварталы, которые простирались на восемьсот метров в длину и чуть больше четырехсот метров в ширину. На каждом из четырех углов частокола возвышались форты, и еще один форт находился в середине задней стены. Между ними размещались батареи пушек и укрепленные ворота с каждой стороны. Вокруг насыпи для дополнительной защиты города был отрыт шестиметровый ров, глубина которого составляла около полутора метров. Все фортификационные работы были проведены еще в 1796 году, когда колонисты Луизианы боялись, что их рабы, привезенные в основном с Сан-Доминго, могут повторить восстание своих собратьев на острове и устроить здесь новую резню. Бревенчатые стены, безусловно, не сдержали бы нападение современной регулярной армии, но вполне могли удержать восставших.
 Внутри города улицы представляли собой немощеные, поросшие сорной травой проулки между домами, хотя достаточно прямые и широкие, со сточной канавой посередине. Дренажные канавы, пусть даже и забитые сорняками и отбросами, окружали каждый квартал, превращая отдельные части города в островки. Воды дренажных и сточных канав стекали в Канал Каронделе, проложенный в задней части города. И, несмотря на эту систему, улицы бывали покрыты толстым слоем грязи.
 Самые убогие дома лепились к городским укреплениям. В основном это были деревянные одноэтажные домишки, оставшиеся еще со времен французского периода и избежавшие пожаров. Многие под действием влажного климата были слишком разрушены, и ремонт проводить не имело смысла, а у некоторых хозяев не оказалось средств, чтобы их перестраивать и покупать кирпич и черепицу.
 Над городом разносился неприятный запах, характерный для большинства тропических портов. Навоз от лошадей и мулов впитывался в жидкую уличную грязь. Кухонные отбросы – от кожуры фруктов и овощей до рыбьих голов и костей, а также обрывки тканей и ковров, гнилая кожа и даже дохлые животные либо плавали в зелено-пенистой воде сточных канав, либо кучами лежали у задних дверей домов. И все это «благополучно» сгнивало под лучами жаркого солнца.
 Некоторые из прибывших женщин морщились от отвращения и зажимали нос. Элен старалась не вдыхать городские миазмы слишком глубоко и думала о духах.
 Райан жил на улице под названием Ройял-стрит [20] , которая являлась одновременно главным торговым центром, любимой жителями пешеходной улицей и удобным проездом через город. Застроенная домами в два и в три этажа, большинство которых украшали балконы с кружевными коваными перилами, эта улица считалась настолько важной, что по ночам ее освещали фонарями, висевшими на веревках поперек улицы или вдоль фронтонов домов, от угла до угла. Жилые дома и магазины перемежались на европейский манер с конторами, занимавшими первые этажи, тогда как их хозяева проживали над ними или сдавали верх в аренду частным лицам под жилые квартиры.
 Первый этаж принадлежавшего Райану дома оказался закрытым ставнями и запертым. На доме не было вывески, что здесь продавали вино или свечи, ткани или шляпы. Как он говорил, комнаты чаще всего использовались для хранения товаров, но сейчас они были свободны. Поскольку приближался вечер, Райан предложил всей группе уставших беженцев воспользоваться его гостеприимством.
 Его предложение было встречено с радостью и благодарностью. Все гурьбой высыпали из фургона, который Райан нанял у крестьянина в Байо-Сент-Джон на окраине города, куда накануне причалили пироги. Толпой они проследовали через кованые ворота и вымощенный камнем внутренний двор, обогнули фонтан, обсаженный папоротником и геранью, и направились по невысокой лестнице на галерею, огибавшую двор с трех сторон. Еще до того, как они поднялись, навстречу им вышел негр, приветствовавший их с грацией и достоинством.
 Слуга с темной, даже синевато-коричневой кожей и с сединой в курчавых волосах мог быть любого возраста – от тридцати пяти до пятидесяти лет. Мажордома Райана звали Бенедикт. Вполне естественным образом он принял на себя заботу о гостях и, хлопнув в ладоши, вызвал горничных и слуг, предложил освежающие напитки, распределил комнаты, не упуская никаких мелочей. Он не только поселил Мазэнов рядом с Жерменой в соседних спальнях, но и, общаясь каким-то непостижимым образом с хозяином, поручил горничной провести Элен и Дивоту в салон и в спальни, несомненно, принадлежавшие хозяину.
 Никакой неопределенности не осталось после того, как слуга принес туда же и маленький морской сундучок Райана. Его поставили у стола с мраморной столешницей и ножками, на которых красовались ветки с золотыми листьями. На столе лежал серебряный поднос с визитными карточками, адресованными Райану Байяру. Наиболее важной среди них была карточка от Пьера Клементе де Луссата, префекта колонии от Франции, приглашавшего хозяина дома на обед, который давался в этот же день. Этот префект впоследствии стал губернатором, когда Франция снова приобрела Луизиану.
 К заходу солнца пассажиры шхуны «Си Спирит» уже наслаждались удобствами этого дома. Каждый из них принял ванну, переодевшись в чистую одежду, которую для них нашли. Об их коже, обожженной и раздраженной укусами насекомых, позаботились, обработавмазями и притираниями, всех угостили обедом и напитками. Хозяин заранее извинился за свое отсутствие в этот вечер. Он полагал, что не может пропустить прием и обед у будущего губернатора, человека, который прибыл в Новый Орлеан как раз в то время, когда Райан направлялся в рейд по Карибскому морю. Пропустить такой обед, помимо всего прочего, означало для него лишиться последних новостей. Он не собирался возвращаться до утра, поскольку дом де Луссата располагался за воротами города, а ворота запирались в девять часов вечера. Райан рассчитывал переночевать у друзей, которые жили неподалеку от префекта.
 Элен удивлялась выносливости Райана, у которого хватало сил ехать с визитом после таких тяжелых дней путешествия. Сама она смертельно устала и не желала ничего, кроме как забраться в постель, закрытую от проклятых москитов, и проспать целую неделю. У остальных было такое же желание. Пожелав всем спокойной ночи, она удалилась в отведенную ей комнату.
 Дивоты с ней не было. И, несмотря на то, что Элен любила свою тетку-горничную, она была очень рада сейчас уединению. С минуту она стояла, оглядывая спальню, – темный дубовый английский шкаф, квадратный и тяжелый; умывальник, почти такой же, как и на шхуне, но вделанный в стену с французским зеркалом и подставкой для бритья; фламандский ковер, по цвету гармонирующий с убранством стен. Спальня и в самом деле оказалась просторной, занимавшей большую часть этажа, со стеклянными панелями в дверях, выходящих на галерею и далее во двор, а с другой стороны спальни двери выходили на балкон над улицей.
 Взгляд Элен задержался на кровати, которая занимала в комнате главное место. Приподнятая для прохлады на платформе, она была украшена резными изголовьем и изножьем, резьба на которых, как и у всех столиков, дополнялась золочеными листьями. Над постелью свисала белая противомоскитная сетка, бежевые простыни туго обтягивали набитый испанским мхом матрас, а наволочки – подушки с гусиным пером. Она представила себе, как они могли бы лежать в этой постели вместе с Райаном, но тут же отвернулась и направилась к застекленной сверху донизу французской двери, открытой навстречу прохладному вечернему воздуху.
 Элен вышла на балкон. На открытом воздухе было гораздо прохладнее, чем в доме. С реки над черепичными крышами поднимался легкий ветерок. Предсумеречный свет постепенно угасал, превращаясь в унылый темно-багряный.
 Элен вспомнила о своем отце, оставшемся лежать в руинах дома Ларпенов. Неожиданно она подумала, что, может, это и справедливо, что останки отца находятся в родных ему местах, которые он так любил... Жесткий комок подступил к горлу и сдавил его, но она не расплакалась. Еще во Франции, когда отец оставил ее там, она поняла, что плач никогда не помогает.
 Она стала думать о Райане и о том, что он оставил ее на целый вечер. «Неужели ворота и впрямь запирают на ночь? И если уж солдаты днем польстились на деньги, то ночью они наверняка захотят получить столько же, если не больше. Вполне возможно, что Райан сообщил про комендантский час только для того, чтобы иметь повод задержаться на всю ночь. А может быть, у него есть женщина, которую он должен навестить, или кто-то другой, кому он хотел или должен объяснить присутствие в его доме новой любовницы?» Элен не имела права жаловаться, если он предпочтет остаться там на ночь.
 По улице гуляли прохожие, наслаждаясь вечерней прохладой. Молодые парочки и люди постарше, большие семьи – с бабушками и дедушками, с подростками и совсем маленькими детишками на руках – заполнили места у оград балконов, украшенных папоротниками и мечевидными юкками в глиняных горшках, некоторые сидели в креслах и на крыльце своих домов. Они громко перекликались между собой, обсуждали новости, обменивались приветствиями, сплетнями. Откуда-то доносились звуки гитары и нежная песня, какой-то поклонник привлекал внимание своей возлюбленной. Молодая девушка звонко смеялась от удовольствия и возбуждения. Друзья и соседи – все они были знакомы, все давно жили в этих краях.
 Элен волновало, много ли времени ей понадобится, чтобы перестать чувствовать себя здесь неуютно. Она была чужой в новом для нее месте и ничего не имела за душой, кроме здравого смысла и силы воли. Возможно, найдутся люди, которые ей чем-нибудь и помогут, например, Дивота, а может, и Райан в промежутках между своими делами, но в том, что касалось ее будущего, она должна положиться лишь на себя и добиться того, чего хочет...
 Услышав позади себя шорох, она обернулась. Это пришла Дивота, чтобы приготовить ей постель. Элен постояла еще немного на свежем воздухе и медленно вернулась в спальню.
 Уже совсем стемнело, и Дивота зажгла свечу на столике, затем внимательно посмотрела на Элен, та спокойно встретила ее взгляд.
 – Ну, так что ты скажешь? Думаешь, нам стоит здесь остаться? – неожиданно спросила она горничную.
 – А куда мы еще можем пойти?
 – Я ничего не говорю о сегодняшнем вечере. Но, может быть, завтра?
 – Есть маленькая проблема... деньги!
 – У меня есть серьги, те, что подарил Дюран. Есть ожерелье моей матери. Что-нибудь мы же сможем за них выручить?
 – Да, но стоит ли рисковать ими? Разумно ли уходить куда глаза глядят, если здесь у тебя есть все, что нужно, – еда, постель, безопасность...
 – И положение любовницы Райана в придачу. Что же в этом хорошего?
 – Многие женщины пользовались таким положением, чтобы приобрести деньги и власть.
 – Да, такие, как Помпадур, как Жозефина, когда Первый Консул [21] еще только уговаривал ее выйти за него замуж. Может быть, но к ним и относились все определенным образом...
 Дивота нахмурилась и помрачнела.
 – Конечно. И все же, по-моему, глупо с презрением относиться к тому, что здесь у тебя есть, только из-за того, что это ущемляет твою гордость.
 – Ничего плохого в моей гордости нет! – с горячностью возразила Элен.
 – Я с тобой не спорю, но ты должна хорошенько подумать. Райан может ввести тебя в общество, познакомить с нужными людьми. К тому же у него имеются средства, чтобы наладить производство дорогих масел и эссенций, необходимых для изготовления духов. Либо он будет делать это сам, либо через своих приятелей каперов. У тебя будет и свободное время, и комната, а потом, кто знает, может, появится и магазин, если месье Байяра можно будет уговорить уступить тебе часть своих складских помещений внизу.
 – С чего бы это ему заниматься моими делами? У него ко мне нет никакого интереса, кроме того, чтобы я всегда присутствовала в его постели.
 – Ты его недооцениваешь, как мне кажется.
 – Неужели? Я почти уверена, что он предпочел бы держать меня в зависимости. На его месте и папа поступал бы так же, и Дюран.
 – Не все мужчины одинаковы.
 – Нет, конечно, – произнесла Элен с иронией. – Только ты должна подумать о том, чего я могу ожидать, если стану жить в Новом Орлеане под его покровительством.
 – Разве это так уж трудно? Это все будет на его совести, chere!
 Элен резко отвернулась, не ответив ей. Через несколько секунд она сказала:
 – Мне вообще не нравится затея использовать Райана.
 – Это сложный вопрос – кто кого использует.
 – Да. – Элен опять замолчала и стала вытаскивать из волос шпильки, которые удерживали прическу.
 – Значит, мы остаемся? – тихо и ненастойчиво спросила Дивота.
 Элен замерла. Потом тяжело вздохнула.
 – Мы остаемся, – сказала она и направилась к постели.
 Через несколько часов Элен вдруг проснулась, очнувшись от глубокого сна. В спальне было темно, и только слабый свет уличного фонаря проникал через открытую дверь с балкона. Ночной бриз шевелил и приподнимал муслиновые занавески, создавая впечатление, что кто-то только что вошел. Элен лежала не шевелясь, напрягшись каждым своим мускулом.
 Вскоре послышался шелест ткани, заскрипела половица. Она резко повернулась в постели. За противомоскитной сеткой виднелась тень, по форме напоминавшая фигуру мужчины. Она уже набрала воздух, чтобы закричать...
 Сетка отдернулась, и мужчина набросился на Элен, зажимая ей рот ладонью и одновременно крепко обнимая ее. Чья-то обнаженная грудь прижималась к ее груди, и знакомый запах приятно смешивался с ароматом вина.
 – Райан!.. – приглушенно вымолвила Элен.
 Он рассмеялся, потом неожиданно быстрым движением крепко прижался губами к ее губам. Когда Райан поднял голову и отнял свои губы, оба прерывисто дышали.
 – Я боялась, что ты сегодня... не сможешь вернуться. – Из-за сильного волнения ее голос дрожал. «Он не был у другой женщины! Он вернулся ко мне!»
 – Всегда есть способы...
 – Наверное, подкупил стражу?
 – Они спали слишком крепко, чтобы услышать про деньги.
 – Тогда как?
 – Частокол уже совсем не тот, что раньше. Особенно на заднем крепостном валу. Я просто пролез сквозь него.
 – Но тебя же могли поймать?!
 – Я все время думал о том, как ты лежишь в моей постели, такая мягкая и теплая, и решил, что из-за этого стоит рискнуть, даже если придется попасть на день или два в кутузку.
 – Очень лестно, – ответила Элен с недоверием.
 – А что еще? – спросил Райан и с мучительной медлительностью стал сдвигать открытый ворот ее ночной рубашки на плече Элен и дальше, на округлости ее грудей.
 – Страшно. Ты меня испугал, – выдохнула она.
 – Прости меня. А что еще? – Его горячее дыхание щекотало ее обнаженную кожу, вызывая дрожь во всем теле.
 – Волнующе. Я ведь спала...
 Она боролась с желанием подставить грудь под его губы. «Боже милостивый, какой же он все-таки невнимательный!»
 – Pauvre petite [22] , я укачаю тебя, и ты опять уснешь. А что еще?
 Она внезапно замерла, задержав дыхание от восторга, когда его влажные губы прикоснулись к бутону ее соска.
 – Я больше не хочу... радовать тебя... только словами, – прошептала Элен.
 – Ну, тогда я попробую порадовать тебя и словами, и делами, всеми хитростями, которые только знаю, – проговорил он, прикасаясь к ее груди. – Чтобы ты порадовалась тому, что я здесь, с тобой.




 ГЛАВА ДЕСЯТАЯ


 На следующее утро беженцы-мужчины сразу после завтрака разошлись по городу в поисках жилья. Райан тоже ушел, чтобы наладить свои деловые связи, несколько ослабевшие за время его отсутствия в городе. Женщины томились в ожидании возвращения мужчин, собравшись на галерее, которая выходила во двор, и обсуждая роскошь дома Райана. Они строили планы, как отдохнуть в Новом Орлеане и какие шаги предпринять в ближайшее время, начиная от поисков хорошего врача и кончая поисками хорошей губной помады. Несмотря на фамильярность их общения, в разговорах все же чувствовались некоторое напряжение и стеснение, свойственные гостям, которые стоят на крыльце в ожидании экипажа, чтобы уехать домой после окончания приема или вечеринки.
 К полудню все они покинули дом Райана. Семейство Мазэнов перебралось в лучшую гостиницу Нового Орлеана, куда потом переехал и Дюран; труппа Морвена поселилась в комнате над таверной на северном конце Бурбон-стрит, а семья Туссаров нашла приют у друга месье Туссара, который совсем недавно ушел в отставку после службы во французской колониальной администрации и поселился в этом городе.
 Элен сидела одна на тенистой стороне галереи, наблюдая за журчащими струями фонтана и игрой солнечных бликов, пробивавшихся сквозь листву огромного дуба на камни двора. Услышав за спиной шаги, она обернулась и увидела приближающегося мажордома, который почтительно поклонился ей:
 – Извините, если я вас беспокою, мадемуазель. Месье Райан приказал обращаться к вам как к хозяйке дома. Может, у вас будут какие-то указания относительно вашей спальни или ленча, только скажите мне.
 В словах слуги содержалась важная информация. В вежливом и уважительном обращении Элен уловила определенный намек Бенедикта на то, что, несмотря на готовность исполнить волю хозяина, ответственным за исполнение ее распоряжений он считает себя. Управление домом, если только она сочтет нужным принять его на себя, все равно будет осуществляться только через него, как это, по-видимому, и происходило в течение последних лет. Естественно, что слуга будет регулировать исполнение ее распоряжений по-своему, так, как сочтет нужным.
 Услышав голос слуги, из спальни появилась Дивота. Сообразив, что именно он хотел сказать, она рассвирепела.
 – Мадемуазель Элен, – произнесла горничная с устрашающей четкостью, – получила право распоряжаться в хозяйстве гораздо более значительном, чем эта жалкая лачуга, и к тому же задолго до того, как стала носить высокую прическу. А потому она не нуждается в ком-либо, чтобы передавать свои указания. И еще, я в этом уверена, ей не требуются советы для того, чтобы давать распоряжения.
 Линия фронта между двумя слугами обозначилась быстро и четко. Элен поняла это и встала, не дав Бенедикту времени на ответ. Она взглянула на лица обоих: и мажордом, и горничная смотрели друг на друга, поджав губы и зло сощурив глаза. Бросив на Дивоту предупреждающий взгляд, она повернулась к Бенедикту.
 – В Новом Орлеане я человек новый и поэтому не знакома с вашим образом жизни, с тем, например, что имеется на рынке из продовольствия. Так что пока оставляю все это на ваше усмотрение, Бенедикт. Однако мне доставит большое удовольствие, если вы ознакомите меня с домом и расскажете, как управляетесь с хозяйством, – сказала Элен спокойным и дружелюбным голосом.
 Дивота и Бенедикт одарили друг друга победными взглядами. Дивота была довольна, что хозяйка заняла подобающее в доме место, отдав мажордому свое первое распоряжение, облеченное в форму мягкой просьбы; Бенедикт был рад, что его важная роль в доме оказалась непоколебимой.
 Бенедикт взглянул на нее, по-видимому, сомневаясь, стоит ли сразу оставлять «поле битвы».
 – Вы хотите идти сейчас, мадемуазель? – спросил он нерешительно.
 – Если не возражаете. – Ответ прозвучал вежливо, но твердо.
 Они начали с гостиной, которую называли «салон», – самой просторной и наиболее строго обставленной комнаты в доме. И, несмотря на полумрак из-за задернутых штор, комната все равно выглядела изысканно. Как и в спальне хозяина, в ней были красивые английские диваны и секретеры, французские столы, зеркала, канделябры и настенные панели из тканей, имеющих яркую бело-красную расцветку вертикальными полосами, что было сейчас модным. Прилегающая к гостиной столовая была обставлена в том же стиле.
 Как подсчитала Элен, в доме было тридцать комнат, не считая гарсоньерки (так назывались комнаты в пристройках для подростков и юношей, как это обычно бывает в больших семьях). В нижней части дома, выходящей на улицу, было несколько комнат, которые использовали для хранения товаров, а в остальных помещениях первого этажа вокруг двора находились кухня, бильярдная, жилые комнаты для прислуги. Все комнаты соединялись между собой и к тому же имели отдельные входы на галерею. Внутренний двор почти всегда сохранял прохладу и тишину, словно оазис, удаленный от шумной и многолюдной улицы. Такое устройство дома во многом напоминало постройки на островах и обеспечивало удобное проживание в городе, несмотря на жаркий климат тропиков.
 Поскольку Элен не выражала желания главенствовать, мажордом, тайком приглядывавшийся к Элен во время обхода дома, постепенно проникался к ней все большим расположением, становился дружелюбнее и общительнее, с удовольствием объясняя ей способы приготовления пищи, рассказывая о посещении магазинов и рынка, времени уборки помещений. Он собрал всю женскую и мужскую прислугу во дворе, чтобы представить Элен каждого по имени и роду занятий; правда, повариху, которая была самым важным лицом среди прислуги и очень занятой приготовлением ленча, они сами посетили на кухне. Он показал Элен бельевую комнату, где хранились постельное и столовое белье, запасы мыла, зубного порошка и помады для волос. Перед ней открыли даже комнаты для хранения товаров, хотя они и были пустыми. С нескрываемой гордостью Бенедикт перечислял товары, которые Райан иногда складывал для собственного употребления и для других людей – коробки свеч, ящики с вином – малагой, бордо, мадерой, с ликерами, с глиняными кувшинами оливкового масла, с фруктами в бренди, а также коробки с изюмом и сушеными сливами, с разными уксусами, орехами и сырами; бочки с мукой и зерном, двухсотлитровые емкости с табаком и чаем, с кофе и какао, к тому же еще рулоны и штуки муслина и других тканей, в том числе шелка и тонкого сукна, на продажу и для использования в своем хозяйстве.
 Элен проявляла подобающий интерес, но все ее внимание сосредоточилось на небольшой комнатке на первом этаже главного здания, которая выходила на улицу. Она былаузкой и длинной, с деревянным прилавком у одной стены и с деревянными полками, выстроившимися у другой. И хотя в комнате сохранился сильный запах чая и кофе, ее можно было бы превратить в парфюмерный магазин.
 Райан вернулся домой в полдень, чтобы перекусить вместе с Элен. Они сели за столик в тени на галерее у столба, увитого лозой желтого жасмина. Цветы жасмина, появляющиеся в феврале, уже давно опали, однако в густой листве нашли приют два хамелеона, жадно наблюдавшие за трапезой Элен и Райана своими выпуклыми, как бусины, глазами, ожидавшие, когда их еда прилетит к ним сама.
 Еще за завтраком Райан пересказал ей основные городские новости, которые сам узнал накануне за обедом у префекта колонии. Американский президент вместе с членами Конгресса выразил возмущение по поводу отмены договора о банковских капиталовложениях и инвестициях граждан своей страны в Новом Орлеане, которую предпринял кабинет министров в Мадриде, что привело к путанице в делах и нарушению американской торговли. Опасаясь, что Соединенные Штаты начнут военный поход на Новый Орлеан и могут захватить этот город, испанское правительство отдало приказ городским властям разрешить американским перевозчикам хранить грузы в порту без таможенных сборов. Для Райана и его партнеров наступило значительное облегчение, поскольку основные ограничения были сняты. Теперь Райан мог вернуться к своему прежнему занятию – торговле.
 Кроме того, подтвердились слухи и о начале военных действий между Англией и Францией. Англия объявила войну месяц назад, так что судно, которое Райан захватил по пути в Новый Орлеан, теперь можно считать законным военным трофеем.
 Еще один переполох в городе за время его отсутствия вызвало сообщение о том, что Наполеон уступил Луизиану Соединенным Штатам за какую-то сказочную сумму. Префект колонии Луссат только посмеялся над этим слухом, заявив, что он не слышал даже намеков на такое соглашение.
 Несколько минут они ели молча, наслаждаясь вкусом блюда, приготовленного из риса с добавками трав, мяса морских животных и ветчины.
 – Ты утром больше ничего не слышал о передаче колонии? – спросила Элен.
 – Ничего определенного, хотя американцы уже празднуют это как свершившийся факт. Насколько я понимаю, они уже дали несколько приемов для гостей с фейерверками по этому поводу и провозглашали тосты за самое последнее приобретение земель Америкой. Они гуляют по улицам так, словно это уже их владения. Двое пьяных парней из штата Кентукки чуть было не столкнули меня с banquette.
 Элен знала, что banquette – это такой деревянный тротуар вдоль улиц, приподнятый над землей, чтобы пешеходы не пачкали ноги в грязи, и могла себе представить, что с Райаном им не так-то просто было справиться. Наверняка эти парни оказались в грязи сами, но спрашивать его сейчас об этом не хотелось.
 – А я подумала, что ты был бы рад стать добропорядочным американцем, – только и сказала Элен.
 – Было бы намного лучше, если бы это произошло без этих «кайнтукс» [23] , – поморщился Райан.
 Элен поняла, что именно он хотел сказать. Она утром видела с балкона эту пару из штата Кентукки. Двое крупных мужчин, одетые в куртки и брюки из выделанных шкур животных, непричесанные, в кожаных шапках без полей, со звериными хвостами, свешивавшимися на плечо или на спину, шли пьяные, шумели, распевая неприличные песенки, а когда заметили на балконе Элен, то стали выкрикивать комплименты, которые больше походили на оскорбления. Ей пришлось уйти в дом и закрыть балконную дверь.
 – Не все же в Штатах ведут себя так, как они?
 – Нет, конечно. Некоторые американцы, судя по их внешнему виду и манерам, – настоящие американцы, но они весьма проницательные, а порой даже хитрые и жестокие торговцы. Слишком уж энергичные. Однако немногих из них привлекает Новый Орлеан, но это не имеет значения. Какими бы ни были американцы, они все же лучше испанцев. Я все еще не могу поверить в то, что Наполеон продаст колонию.
 – Этот план рассчитан на довольно-таки долгий срок, тебе не кажется? – Элен не скрывала своего скептицизма по этому поводу.
 – Наполеон – это человек, который заглядывает в далекое будущее. Но правда, по всей видимости, состоит в том, что у него не осталось возможности удерживать колонию в своей власти, если принять во внимание и расстояние до нее, и потери среди солдат на Сан-Доминго, и огромные расходы, которые он уже понес. Похоже, он не стал создавать для Англии еще одного врага, а понадеялся таким образом склонить Соединенные Штаты стать союзником Франции, поскольку Франция могла бы объединиться с американцами в их революционной войне против Англии.
 – Интересно, а как поведут себя испанцы? – спросила Элен.
 – Думаю, они будут протестовать. Договор Сан-Идельфонсо содержит специальное условие, запрещающее Франции уступать Луизиану кому бы то ни было. Испанское правительство хотело бы использовать ее как буферную зону между Соединенными Штатами и испанскими владениями в Мексике и Центральной Америке, в то время как они избавлялись от необходимости нести расходы на управление этой территорией. Боюсь, что Наполеон создает себе проблемы еще и с Испанией.
 – Но как можно так поступать, если существует запрет?
 – Первый Консул Франции не очень-то обращает внимание на запреты.
 – Ты говоришь так, будто передача колонии уже стала реальным фактом. Префект Луизианы Луссат знал бы об этом, если б все было так.
 – Дело в том, что он, видимо, не получил еще официального уведомления. Государственные учреждения очень неповоротливы и в работе медлительны. Нужно принять различные юридические меры, изучить и размножить много бумаг, собрать подписи и разослать. На все это требуется время.
 – А мы тем временем сидим здесь, теряясь в догадках, и ничего не знаем. Это так досадно!
 Райан согласился с ней, потом переменил тему, спросив, чем она занималась все утро. Элен шутливо рассказала ему о трениях между Дивотой и Бенедиктом и об утомительном осмотре всего хозяйства.
 Райан сидел и наблюдал за Элен. Он захватил с собой экземпляр свежего номера местного бюллетеня «La Moniteur de la Louisiane», издававшегося в Новом Орлеане, но газета лежала забытой рядом с тарелкой. Женщина, сидящая напротив него, была необычайно грациозна в своих движениях, она так изящно подносила ко рту вилку, так мило поворачивала голову... Хрупкость ее запястий с тонкими голубыми жилками вен вызывала в нем странное ощущение страха и боли. Веселые огоньки, которые вспыхивали и гасли в ее глазах, восхищали его. Лучик солнечного света освещал ее щеку и золотил локон на виске.
 Райан достал из кармана камзола кошелек и положил его перед Элен. Толстый и тяжелый, кошелек издал звенящий звук.
 – Деньги? Ты предлагаешь мне деньги?
 – Да, поскольку у тебя их, как мне показалось, нет, а тебе надо бы посетить портних и модисток...
 – Я не хочу быть для тебя обузой, а тем более, чтобы ты тратился на мои наряды. – Она вызывающе хмуро поджала губы и пренебрежительно посмотрела на его кошелек.
 Райан старался сохранить спокойствие, хотя и не удивился ее отказу.
 – Платье, которое подарила тебе Эрмина, просто очаровательно, но мне уже надоедает видеть его каждый день. А ночная рубашка, в которой ты спала вчера, хотя и очень привлекательная, но, думаю, в ней не стоит выходить из дома. Ладно, будь разумной и возьми деньги.
 – Не могу.
 Райан откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на Элен, размышляя над тем, как бы уговорить ее взять деньги.
 И тут он увидел на шее Элен поблескивающую цепочку с великолепной камеей на ней. И ему в голову пришла мысль.
 – Тогда давай обменяемся: ты предоставляешь мне подходящую гарантию, залог, если хочешь, а я одалживаю тебе под него некоторую сумму денег...
 – Что это ты придумал? – ровным и бесстрастным тоном спросила она.
 – Конечно, я имею в виду не твое прелестное тело, – продолжал Райан.
 Элен удивленно и задумчиво посмотрела на него.
 – Может, вот эту безделушку, что висит у тебя на шее? – пожал он плечами.
 – Камею моей матушки? – Элен дотронулась до нее, словно хотела защитить ее.
 – Я только беру на хранение до тех пор, пока ты не выкупишь ее. Это ведь заем, ты не забыла?
 Элен не забыла, но она также ясно понимала, что выкупить камею она не сможет. Это предложение было просто поводом, чтобы одеть ее в пышные наряды, которые, очевидно, уже куплены.
 Пожалуй, предложение Элен удивит его.
 Она вернет Райану деньги и сделает это с прибылей, которые получит от продажи своих духов.
 Мысль о том, чтобы продать камею и получить деньги, на которые можно начать свое дело, давно приходила ей в голову, но почему-то пугала ее. Было бы лучше взять у Райана в долг, и пусть он сохранит камею. Возможно, ему не понравится ее план и то, как она собиралась распорядиться деньгами, но пока она просто Райана не будет вводить в курс дела.
 – Очень хорошо, – ответила Элен, наклоняя голову и снимая цепочку с камеей.
 Ожидая, что их спор продлится дольше, Райан недоумевал, почему Элен так быстро и легко сдалась. Он не сомневался, что ему не удалось ее провести, однако рассчитывал, что будет достигнуто какое-нибудь мудреное соглашение, при котором каждый из них прикрывался бы самыми чистыми помыслами. Райану не пришло в голову, что Элен не примет общих правил игры между мужчинами и женщинами.
 Погруженный в свои мысли, он даже не понял, что делает, принимая от нее цепочку. Первым его желанием было отдать камею обратно, но боязнь обидеть Элен остановила его.
 Немного позже Элен и Дивота отправились за покупками и были приятно удивлены, обнаружив, что в Новом Орлеане можно купить все, чтобы одеться элегантно. Магазины и лавки были забиты муслинами, кружевами, шелками и вельветами, тафтой и другими расшитыми золотом и серебром тканями. На полках лежали эгретки [24] разных видов, плюмажи и султаны, декоративные бусины, бисер и пуговицы, ленты, вуали с мушками и вуалетки, ну и, конечно, всевозможные украшения и драгоценности. Там же можно было найти любые кремы, пудры, румяна – в общем, достаточно широкий выбор парфюмерии, главным образом из Франции.
 Городские улицы были оживленными. Временами приходилось продираться сквозь толпу, сталкиваясь то с хорошо одетыми матронами в мантильях, то с девчушками в дешевеньких соломенных шляпках и чепчиках, и кивать молодым мужчинам с парадными шпагами на боку и с надушенными платками за отворотами рукавов, которые останавливались, чтобы отвесить им церемонный поклон. Монахини в черных одеждах и белых апостольниках [25] улыбались им, когда они проходили мимо. Испанские солдаты останавливались, чтобы посмотреть им вслед.
 Элен и Дивота накупили большое количество узорчатого и полосатого индийского муслина на несколько утренних платьев и розового тончайшего шелка на вечернее платье. Еще они купили тонкого батиста для нижнего белья, лент и кружев для его отделки. Не забыли и о чулках, так же как и о выходных туфлях и туфлях для дома, перчатках и капоре от солнца. Им совсем не придется тратиться на белошвеек, если только чуть-чуть – на модисток. С помощью Дивоты Элен сама могла шить себе и платья, и белье, ибо современная мода была довольно простой. К тому же она еще умела делать шляпки и капоры.
 В результате скромных расходов и экономии при покупках, когда весь товар был отправлен в дом Райана, в кошельке у Элен оставалось еще много денег. Теперь можно было начать изготовление духов, так как бутылочка, которую Дивота когда-то ей принесла, почти опустела. Узнав, как пройти к ближайшему парфюмерному магазину, Элен и Дивота направились туда.
 Они нашли лавку аптекарских товаров на грязной боковой улочке. Магазинчик не производил презентабельного впечатления: всего несколько полок в заднем углу магазина. Сам аптекарь был простым пилюльщиком. Его предшественник, парфюмер, у которого аптекарь и купил магазин, к счастью, оставил запас чистых цветочных, древесных и листьевых эссенций в виде масляных растворов и растертых в пудру порошков. Новый хозяин сохранил содержимое этих полок для продажи. И хотя у него всегда имелся запас спирта, он так и не догадался заняться приготовлением духов.
 Элен подошла к полкам, разглядывая разные по цвету и составу жидкости, – янтарные, цвета бархатцев и совсем бесцветные, прозрачные. «Вот они, составные части духов, – цветочные, травяные, древесные и даже животного происхождения, каждая в своей фляжке, бутылке, пузырьке, коробочке, – вещества, которые должны дать мне независимость и безопасность!»
 Элен и Дивота оценивали и сравнивали общие и клеящие качества серой амбры и цибетина, дальневосточных видов воска мирра и ладана, щепочек кедра и сандалового дерева. Они принюхивались к жасминовому маслу и эфирным маслам розы и красного жасмина фран-гипани, пармской фиалки, к толченой корке лимона и апельсина, к порошкам мяты, анисового семени, розмарина, циннамона, к маслам пряной гвоздики, нарцисса и герани.
 Они скупили все, что смогли, и в таких количествах, что на полках почти ничего не осталось, хотя все-таки двух-трех составов, которые еще хотела купить Дивота, у аптекаря не нашлось. Приказчик уложил покупки в корзину, которую принесла его служанка, и Дивота надела корзинку с позвякивающей ношей себе на руку, так как не захотела доверять доставку таких драгоценностей какому-нибудь разносчику. Затем они с Элен вышли из лавки.
 К их удивлению, пока они были в лавке, небо на юго-западе посерело, а воздух стал еще более жарким и душным. Через улицу торопливо перебегал мужчина, а женщина, которая несла узел белья и тащила за руку хнычущего ребенка, очень торопилась и бросала на небо опасливые взгляды. Где-то, пока еще вдалеке, раздался раскат грома, собирался дождь. Элен и Дивота переглянулись. Им уже успели сообщить, что летом проливной дождь во второй половине дня здесь, в Новом Орлеане, – явление обычное. Они ускорили шаг, впереди виднелось двухэтажное здание с выступающим над улицей балконом, который мог бы укрыть их от дождя.
 Еще один громовой раскат прогремел ближе, но как-то приглушенно, будто воздух стал настолько густым и плотным, что не мог про пускать более сильные и громкие звуки. Круиная теплая капля начинающего дождя упала на лицо Элен. Затем несколько других. Элен бросилась бежать. Дивота не отставала от нее, а в корзине мелодично перезванивались заткнутые пробками бутылки и флаконы.
 Вдруг грязно-темное небо как будто раскололось и полил сильный дождь. Последние несколько метров до укрытия они бежали сквозь сплошные потоки воды.
 Наконец Элен и Дивота оказались под балконом, они смеялись, вытирая воду с лица руками. Неожиданно их обдало водой, стекающей с балкона, и они отступили к стенке, спрятавшись в дверном проеме шляпного магазина.
 Маленькая девочка, наблюдавшая за дождем изнутри магазина, бросилась от дверей к своей няне, двум старшим сестрам и матери, которая направилась к хозяйке. Когда ребенок обхватил колени матери ручонками, та ласково посмотрела на девочку.
 – Ну, Зоэ, нельзя быть такой пугливой, – сказала она мягко и слегка подтолкнула ее к няне.
 Элен улыбнулась ребенку и пошла в магазин, с интересом разглядывая мать девочки. Это была цветущая женщина средних лет, уверенная в себе, что было заметно по ее отношению к модистке. Дама была одета в бледно-голубое полотняное платье с кружевной косынкой из тончайшего муслина, отделанного старинными, очевидно доставшимися по наследству, кружевами. Покрой и безупречный пошив ее платья не вызывали сомнений, что оно из Парижа.
 Модистка подала ей шляпу из итальянской соломки, окрашенную в такой же бледно-голубой цвет, что и платье клиентки. Затем взяла из корзинки с искусственными цветами букетик ромашек с белыми шелковыми лепестками и желтыми вельветовыми сердечками.
 – Может быть, эти ромашки, мадам Луссат? – спросила она, прикладывая букетик к тулье шляпы. – Они так освежают!
 – Думаю, что нет, – ответила жена префекта колонии, склоняя голову набок. – У меня нет желания обезьянничать и подражать несчастной Марии Антуанетте [26] превращаясь в молочницу, увитую венками из ромашек.
 – Такой соломенный головной убор требует простоты стиля. – Модистка, казалось, начинала раздражаться и от обиды за свои ромашки, и от неспособности или нежелания клиентки прислушаться к ее советам. Она отложила ромашки и дрожащими пальцами стала разглаживать соломку шляпы.
 – Простота да, это мне нравится, – очень дипломатично проговорила мадам Луссат. – А... может, душистый горошек? Или веночек из листьев вокруг тульи? – Она повернулась к Элен. – А как вы думаете, мадемуазель?
 – Эта шляпа – для неофициальных случаев, на каждый день? – спросила Элен, подходя ближе к покупательнице.
 – Для выездов с мужем в открытом экипаже. Он у меня страстный любитель изучать окрестности, а мне кажется, что следует иметь нечто более существенное, чем капор, чтобы защититься от нещадного солнца Луизианы.
 – В таком случае, если ваша косынка белого цвета, то вполне хватило бы отделки белой лентой. Мне кажется, нет ничего лучшего в жару, чем белое, а к тому же можно выпустить длинные концы лент, чтобы они красиво развевались во время езды.
 – Уже не говоря о практичности, ведь ими можно и подвязать шляпу. Очень удобно и роскошно! Я в долгу перед вами за такой совет, мадемуазель...
 Когда эта женщина сделала выжидательную паузу, то Элен назвала свое имя. И тут модистка бросила на нее злобный взгляд, недовольная, что она вмешалась.
 – Ах да, мадемуазель Ларпен! – Мадам Луссат представилась сама, добавив с широким жестом в сторону детей: – А это мои дочери: Зоэ, Софи и Камилла. Ваши реверансы, девочки?
 Элен обменялась с ними почтительными поклонами, прежде чем их мать заговорила снова:
 – Я уже слышала об испытаниях, которые выпали на вашу долю на Сан-Доминго, мадемуазель. Пожалуйста, примите мои соболезнования по случаю смерти вашего отца.
 – Благодарю вас, – ответила Элен, – за ваше участие, но, позвольте, я не понимаю, откуда...
 – Откуда я могу знать об отце? От месье Байяра, разумеется. А какие здесь мужчины! Такие галантные в обхождении и мужественные в деле, не правда ли?
 – Пожалуй, я согласна, – ответила Элен суховато.
 – Восстание большое несчастье. В эти дни Сан-Доминго стал ужасным местом. Мы с мужем останавливались там в феврале на пару дней по пути сюда. Положение было крайне неустойчивым, так что мы ни разу не сошли на берег.
 – Да, это было не очень хорошее время, – согласилась Элен.
 – В самом деле, я понимаю ваше горе, но, наверное, гораздо проще выразить соболезнование... Но когда такой человек, как месье Байяр, рассказывает историю печальных испытаний женщины и ее доблестного спасения...
 У Элен не было возможности ответить, даже если бы она и нашла что сказать, так как в этот момент заговорила модистка.
 – Этих беженцев с Сан-Доминго набралась в Новом Орлеане слишком много, – сообщила она со скукой и пренебрежением в голосе. – И ни одного из них нельзя даже назвать доблестным, насколько мне известно. Только и знают, что азартные игры. А женщины и того хуже! Щеголяют наперекор моде в разноцветных, вызывающих платьях, а уж декольте у них просто неприличные. Они настолько зависели от своих рабов, которые их теперь убивают, что ничему не научились и не могут себя даже обслужить.
 Элен смерила модистку уничтожающим взглядом.
 – Уверена, что женщины на острове такие же, как и везде, – ни лучше, ни хуже, – постаралась как можно спокойнее ответить она.
 – Да уж, конечно... особенно те, которые привезли с собой рабов и рабынь, повязывающих свои головы платками-тиньонами. Эти гордые создания шокируют нашу прислугу своими обрядами вуду и преклонением перед ужасными божествами вроде бога-змеи...
 – И в них тоже нет ничего необычного. Вы только посмотрите на мою горничную Дивоту, которая стоит рядом!
 Хозяйка шляпного магазина торопливо отошла и замолчала, рассчитываясь с женой префекта колонии.
 Дождь прекратился так же внезапно, как и начался, но не принес никакой свежести. Снова появилось яркое солнце, и стало жарко.
 Элен и Дивота распрощались с мадам Луссат и ее дочерьми. По дороге к дому Райана Элен задумалась о своем невольном порыве встать на защиту беженцев с Сан-Доминго, она защищала не столько их, сколько сам остров и весь образ жизни, к которому они так привыкли.
 Чтобы начать работу над приготовлением духов, предстояло еще где-то раздобыть недостающие вещества, которых не нашлось у аптекаря. Пришлось обращаться за советом к Бенедикту, что Дивота и сделала. Затем, взяв с собой корзинку, она ушла, направившись в сторону причалов на реке, где стояло больше сотни судов, а их мачты образовывали на фоне неба крестообразный узор.
 Больше недели потребовалось на то, чтобы собрать все эссенции, недостающие для изготовления духов. Все это время Элен провела за шитьем вечернего платья, утренних нарядов, ансамблей для прогулок и прочих вещей, важных для пополнения ее гардероба. Вместе с Дивотой они сшили кое-что и для нее. И, несмотря на это, у них еще оставалось время для того, чтобы прибраться в комнате внизу, которую они присмотрели для приготовления духов. Они собрали и прикупили необходимые для работы приспособления, утварь и посуду – большую стеклянную бутыль для смешивания различных масел и порошков, фарфоровые емкости для определения объемов и взвешивания составных частей, несколько десятков маленьких бутылочек из темно-синего стекла для расфасовки готовых духов, крошечную воронку и притертые пробки. За работой они переговаривались друг с другом, пытаясь найти подходящее название для первой партии духов, но почти каждое они отвергали либо как слишком откровенное и интимное, либо как слишком простое и нейтральное, так и не остановившись ни на одном.
 Наконец все было готово для начала работ. Утром Элен и Дивота ждали, когда Райан уйдет на свои склады, а Бенедикт отправится в поход на рынок за покупками для кухни. Выбрав подходящий момент, женщины удалились в мастерскую.
 Элен захватила с собой бумагу, перо и чернила, чтобы подробно записывать состав и количество каждого вещества, входящего в ее духи. Обе они дружно подняли занавеси на окнах, чтобы утренний свет смог проникнуть в их святилище.
 Сев за прилавок, Дивота достала первый пузырек, а Элен сделала запись: «жасмин» – указав его количество. Потом налили «бергамот», и так далее. Все драгоценные компоненты для духов разливались один за другим поемкостям, пока не остался последний пузырек, в который Дивота влила всего несколько капель, а Элен написала – «франгипани». Потом Дивота подняла большую бутыль, в которую заранее были слиты разные жидкости, и, осторожно покачивая, стала размешивать янтарное содержимое. Размешав, поставила бутыль на прилавок и поманила к себе Элен.
 Элен отложила перо и бумагу и взяла кусочек чистой ткани. Она наклонила бутыль, чтобы несколькими каплями смочить тряпочку, отставила бутыль и, встряхнув ткань, подождала, пока с нее испарится спирт. Наконец поднесла тряпочку к носу и глубоко вдохнула оставшийся на ней запах.
 Она нахмурилась и осторожно понюхала ее еще раз.
 – Не то, – проговорила Элен.
 – Что? – Дивота взяла кусочек ткани из руки Элен и тоже глубоко вдохнула. Отложив ткань, наклонила бутыль, чтобы несколько капель из нее попали на запястье. Снова подождала и понюхала согретые телом духи.
 – В чем же дело? – сказала она, раздраженно вздохнув.
 – Может, цветы здесь не такие, как у нас на острове? – предположила Элен.
 – Нет, не это...
 – Ты уверена в том, что мы добавили все компоненты, которые ты смешивала на Сан-Доминго? – спросила Элен.
 – Почти все...
 В недоумении они долго смотрели друг на друга. Элен могла бы и догадаться, чего не хватало. Там не было самой главной части состава той, которая, как уверяла Дивота, придавала духам силу над мужчинами. Каким был этот компонент, Элен не имела представления. Это могли быть жидкость или порошок, который сейчас спокойно лежал на прилавке перед нею. А может, существовал какой-то секрет смешивания компонентов?..
 – Аромат все равно хорош, – медленно проговорила Элен. – Может, пойдет и так?
 – Может, – неохотно согласилась Дивота, снова поднося запястье к лицу.
 В этот момент раздался стук в дверь. Увлеченные своим делом, обе вздрогнули и вскочили на ноги, а обернувшись, неожиданно увидели мажордома.
 – Да, Бенедикт? – Голос Элен прозвучал резче, чем ей хотелось бы.
 – К вам посетительница, мадемуазель. – Он произнес это жестко, с чувством собственного достоинства. – Мадемуазель Бизе.
 – Эрмина? В этот час?
 Элен сдернула с себя рабочий передник, который надела перед приготовлением этой порции духов, и поправила волосы. Убегая, она бросила Дивоте:
 – Решим потом, что делать с этим составом. Надо хорошенько подумать.
 Бенедикт ушел чуть раньше, направляясь к лестнице на верхнюю галерею. Перед тем как уступить Элен дорогу, он сделал картинный, плавный жест, указывая ей путь:
 – Я поместил вашу гостью там. Мне принести шоколаду и пирожных для двоих?
 – Пожалуйста, – сказала Элен с теплой интонацией, чтобы сгладить резкость, которую только что допустила по отношению к нему. – Пожалуйста, принесите для леди шоколад, а я предпочла бы кофе.
 Бенедикт поклонился с едва заметной улыбкой. Элен уже отвернулась и поднималась по лестнице.
 – Элен, chere! Я специально заглянула к вам, чтобы сообщить наши новости. – Эрмина поднялась ей навстречу и обняла Элен.
 Элен радушным жестом пригласила актрису присесть, а сама заняла место за столиком напротив. Они обменялись обычными любезностями.
 Весело глядя на Элен, Эрмина продолжала:
 – Ты не можешь себе представить, – она незаметно перешла на «ты», – но в Новом Орлеане нет ни одного профессионального театра. Ни одного!
 – Не может быть! – удивилась Элен.
 – Я говорю истинную правду. Правда, есть, конечно, любители, они выступают время от времени в самодеятельном театре, которой называют «Спектакли с улицы Пьеро»; еще одна такая труппа именует себя «Зал комедии», а может, это одна и та же труппа, не знаю. Ну да ладно, их вряд ли можно принимать всерьез. Что бы мы делали без испанцев?
 – Избыток почтительности к старшим? Или они, быть может, не имеют столько талантливых профессионалов, как в вашей труппе, чтобы вдохновить их?
 – Мне нравится последний довод, – проговорила Эрмина с искоркой в глазах. – Но ты, наверное, с радостью узнаешь, что Морвен нашел нам сцену для выступлений...
 – Несуществующий театр? – Элен пыталась показать, что это ее тоже интересует, хотя все ее мысли были там, внизу, где они с Дивотой готовили духи.
 – Ничего экстраординарного. Просто это воксхолл.
 Элен знала, что воксхолл, – это сад для развлечений, наподобие известного парка в Лондоне. В таких местах обычно имелась и сцена для развлекательных комедийных или цирковых постановок вроде выступлений жонглеров, акробатов, певцов с легкомысленным репертуаром и музыкантов. Зрители, как правило, располагалась в ложах и в это время ужинали, выпивали и веселились, иногда уделяя актерам внимание.
 – Не стоит удивляться, моя дорогая. Мы выступали в условиях и похуже, уверяю тебя. Дело в том, что у нашей патронессы имеется финансовый интерес к этому воксхоллу, который расположен за пределами городской стены, в конце канала.
 – Понятно. – Эрмина поморщилась.
 – Эта патронесса – вдова средних лет, и она не только богата и склонна к амурным приключениям, но к тому же совершенно очарована Морвеном. А он просто без ума от вдовушек.
 – Не хочешь ли ты сказать, что...
 – В этом и состоит наше главное преимущество. Он ничего поделать с собой не может, бедолага. А вдовы это особенно ценят. Это дает им возможность получить нечто такое, что в старости будет приятно вспомнить.
 – И ты не против? – спросила Элен, недоумевая.
 Эрмина слегка пожала плечами.
 – Совсем немножко. Для него это ничего не значит, а жить-то нам надо.
 – Что правда, то правда.
 Элен, однако, не до конца поверила объяснениям актрисы, которые показались ей легкомысленным экспромтом. Слова Эрмины совсем не соответствовали образу брошенной и одинокой в своем горе женщины. Чтоб Эрмина, несмотря на свой острый ум и понимание всего, не возражала против такого?.. Внутренне она не то чтобы возражала, наверняка протестовала.
 – Как бы то ни было, но в конце недели мы даем первый спектакль, а ты и Райан должны непременно прийти. И не только потому, что мы хотим вас видеть среди гостей, но нам к тому же нужны и аплодисменты.
 Элен с удовольствием согласилась, подумав, что Райан не откажется, ведь они с Морвеном дружат уже много лет.
 Шоколад и кофе принесли в разных чайниках – оба из севрского фарфора, расписанного розами. Бенедикт разлил напитки по чашкам и удалился так же тихо, как и пришел.
 Эрмина отпила и похвалила шоколад, назвав его великолепным и вкусным, а потом, склонив голову, с любопытством спросила:
 – Ты слышала о ком-нибудь из нашей группы? Месье Мазэн уехал с проверкой своих здешних плантаций, которые он предусмотрительно купил несколько лет назад. С тех пор как он стал их владельцем, на них выращивают сахарный тростник, так что он богатый человек, хотя на Сан-Доминго и потерял целое состояние. Он хочет построить новый дом поближе к полям, но еще не решил это окончательно, поскольку его дочь Флора предпочитает городские удовольствия.
 – А что Туссары?
 – Когда я видела мадам Туссар в последний раз, то она была крайне расстроенной. Месье Туссар целые дни проводит в «Cafe de Refugies» [27] на улице Святого Филиппа с другими мужчинами с Сан-Доминго. Они пьют абсент и вспоминают времена, когда были заметными фигурами. Друзья, у которых они устроились, намекают, что им придется подыскивать себе другое жилье. Мадам опасается опуститься до какого-нибудь захудалого коттеджа и жить на скудные подачки от французского правительства, даже если удастся выбить у Первого Консула пенсию. Все предполагают, что Наполеону надоели назойливые домогательства и описания перенесенных ужасов тех, кто смог выжить и сбежать с острова. От таких, как те, которые собрались в Новом Орлеане.
 – Я понимаю, о чем ты говоришь. Я кое-что сама заметила, – согласилась с Эрминой Элен и подумала о замечании модистки в адрес женщин с Сан-Доминго.
 – Мадам Туссар можно только пожалеть, но она такая надоедливая. Вчера она пришла ко мне в полной уверенности, что ее Клод мог быть у меня, вместо того чтобы сидеть в кафе. Она почему-то считает, что я и есть та самая актриса, которая уводила ее мужа несколько лет назад и заставила его временно скрываться с государственными деньгами, которые он якобы растратил.
 – А я и не знала, что в этом скандале была замешана актриса. Мне кажется, на судне об этом разговора не было.
 – Я тоже не слышала об этом. В любом случае я была рада, что мне удалось рассеять подозрения этой дамы. Ведь это же абсурд! В те времена я находилась в Париже, клянусь! Но боюсь, что перенесенная бедняжкой трагедия заставляет видеть врага в каждом встречном.
 – Такое случается, – поддержала Элен.
 – У тебя, конечно же, есть новости о Дюране?
 – Нет, никаких. – Элен не могла взять в толк, почему Эрмина думает, что она непременно должна интересоваться его жизнью, если только не подозревает, что Дюран посещает ее, хотя она «удобно устроилась» в качестве любовницы другого мужчины. На самом деле Дюран в последнее время игнорировал ее, и Элен была довольна этим. Райан все время занят, пропадает на своих складах, но она была уверена, что появление Дюрана в его доме, а тем более в его отсутствие, ему не понравилось бы.
 Актриса допила свой шоколад. Потом мелодичным голосом все же решила развить эту тему:
 – У Дюрана оказались деньги, о которых он раньше, на судне, не говорил. Он не только щегольски и великолепно одевается и шьет костюмы у самого дорогого портного в городе с первого дня своего приезда, но и купил самый роскошный экипаж – фаэтон, крытый черным лаком с яркой голубой отделкой, запряженный парой гнедых лошадей. Второй такой пары в колонии просто нет.
 – Дюран всегда отличался тем, что любил иметь все самое лучшее.
 – Кстати, своей любовнице он заказал платье в тех же голубых тонах, что и на экипаже, и еще голубой капор с черцым плюмажем. Ради Серефины он снял весь второй этаж в одном из домов в фешенебельном районе. А до этого хозяин гостиницы, где они сначала поселились вместе с Мазэнами, возражал против того, чтобы Серефина жила вместе с Дюраном в тех же комнатах и питалась в столовой вместе с остальными постояльцами. Дюран с Серефиной съехали из гостиницы, и теперь он открыто с ней везде появляется.
 – На него это очень похоже.
 – Я даже думаю, что он купил этот экипаж как раз для того, чтобы показываться повсюду со своей любовницей, разъезжать по портовой дамбе. Ведь ему не нужно навещать родственников за городом или ездить осматривать свои плантации, что могло бы оправдать такую дорогую покупку. Мне это кажется излишеством.
 – Дюран всегда любил роскошь.
 –  Я так и думала, хотя мне кажется, что он делает это от тоски по тебе, но старается не показывать виду.
 Элен покачала головой.
 – Сомнительно, право, – усмехнулась она.
 – Как досадно. А я-то надеялась, что неудача в любви поможет становлению характера Дюрана.
 Потом они поговорили о всякой всячине, пока Эрмина наконец не поднялась, чтобы уйти. Элен проводила ее до конца лестницы и через двор, к решетчатым воротам. Там, в тени сводчатого проезда, актриса остановилась.
 – Наша труппа съехала из меблированных комнат, где мы жили, и переехала к вдове, поближе к сцене в саду, мы там репетируем. Ты непременно должна приехать к нам, когда у тебя выдастся свободное время, – предложила актриса.
 – А вдова не станет возражать?
 – Нет-нет, она обожает посетителей. – Эрмина подробно рассказала Элен, как к ним добраться, заставив повторить адрес. Вдруг дверь маленькой комнаты, которая была вроде лаборатории или мастерской, распахнулась, и Дивота появилась на пороге.
 – У меня получилось, chere! – возбужденно закричала она, увидев Элен. – Теперь все правильно.
 – Ты закончила без меня? – Элен не могла скрыть своего разочарования.
 – Я наконец поняла, чего не хватает. Ты только понюхай... – проговорила Дивота, протягивая Элен кусочек ткани. И только в эту минуту она увидела актрису. – Мадемуазель Эрмина, я вас не заметила. Мои глаза... здесь такой яркий свет, а я только из рабочей комнаты...
 – Доброе утро, Дивота, – непринужденно откликнулась Эрмина. – Только не говорите мне, что вы сделали еще один пузырек своих знаменитых духов!
 Дивота неопределенно кивнула.
 – Как же это восхитительно создавать новые ароматы... – Эрмина не могла оторвать взгляд от синей бутылочки в руках Элен. Через мгновение Элен вынула притертую пробку и понюхала только что созданные новые духи.
 – Ну? – спросила актриса.
 – Ну? – задала свой нетерпеливый вопрос Дивота.
 Улыбаясь, Элен медленно перевела глаза с одной женщины на другую.
 – Превосходно! – радостно ответила она.
 – Ты не позволишь мне разок понюхать? – попросила Эрмина. – Не могу дождаться, чтобы сравнить благоухание новых духов с неповторимым благовонием твоих духов.
 Элен не хотелось отдавать актрисе свой первый пузырек. Это был триумф созидания, ощущение новизны и подтверждение правильности их с Дивотой расчетов. Она с неохотой передала пузырек с образцом духов актрисе.
 – Восхитительно! – блаженно вздохнула Эрмина. – Это дыхание рая, ни больше ни меньше. Этот маленький пузырек, я надеюсь, не все, что вы сделали, ответь, умоляю. Мне он очень нужен. Я должна иметь такие духи, ты мне обещала, помнишь?
 Да, Элен давала обещание. Ничего не поделаешь, слово надо держать. Элен через силу улыбнулась:
 – Конечно, возьми эту, самую первую нашу бутылочку. Она твоя, как мы и договаривались, тем более что ты дала духам отличное название. Думаю, мы назовет их чуть проще – «Парадиз» [28] .
 Дивота сделала едва заметный жест в сторону Эрмины, словно хотела отобрать у неепузырек, но тут же отдернула руку. Ее жест не заметили, так как Эрмина тут же со словами благодарности бросилась на шею к Элен. Когда актриса ушла, забрав с собой духи, Элен огляделась. Дивоты тоже не было видно, она ушла, не попрощавшись с Эрминой, обратно в мастерскую.




 ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ


 Элен окружало невидимое облако ароматов, напоминая о благоухании ночей в тропиках, когда бледные от лунного света цветы источают свои неповторимые запахи, о теплых бризах, пропитанных пряностями, об обласканных дневным солнцем песчаных пляжах и накатывающихся на них бирюзовых волнах, о пальмах с их гибкими ветвями и о влажных зарослях папоротников. Забыв о неосязаемом облаке, которое она сама создала, Элен тщательно отмеряла мельчайшие дозы ароматного вещества и разливала их по крошечным бутылочкам с зелеными и бледно-лиловыми ленточками вокруг горлышка. Каждую из них она плотно закупоривала притертой пробкой и отставляла в сторонку.
 Райан стоял в дверном проеме, опираясь плечом о косяк, и наблюдал за священнодействиями Элен. Ее волосы в тускло освещенной отсветами предзакатного солнца комнатке отливали золотом, а лицо было почти суровым, но складочки вокруг рта оставались нежными и мягкими от удовольствия, которое она получала от своей работы. Быстрые и ловкие движения говорили о сноровке и опыте, пальцы проворно сновали между маленькими бутылочками.
 Как обычно по утрам, Райан уходил по своим делам. Но его мысли постоянно, а порой и в самые неподходящие моменты возвращались к Элен, остававшейся в его доме. Он занимался с ней любовью каждую ночь, держа ее в своих объятиях, пока она не засыпала; сидел напротив нее за столом, и она занимала место хозяйки; на прощание целовал ее, уходя из дому. И все же она избегала его.
 Элен искушала его, а он становился от этого подавленным, меланхоличным и чувствовал себя обманутым. Райан с большим трудом удерживался, чтобы не возвращаться домой по нескольку раз в день, и только затем, чтобы убедиться, что она все еще там. Образ Элен постоянно присутствовал в его сознании, и ему не хотелось с ним расставаться, так же как и с запахом ее духов, остававшихся на его теле и уже пропитавших все уголки его дома. Его жизнь была насквозь пронизана ее присутствием, хотя сама Элен едва ли ощущала его существование, за исключением тех случаев, когда оказывалась в его объятиях. Это становилось непереносимым. Вот и сейчас она могла продолжать работать, не обращая внимания на его присутствие.
 Райан наконец оторвался от косяка двери и вошел в комнату. Подходя к Элен сзади, он обнял ее за талию и притянул к себе.
 Она съежилась от страха. Пустая бутылочка выпала у нее из рук и со стуком упала на столешницу прилавка. Элен резко повернулась к нему и отступила на шаг.
 – Что ты здесь делаешь? – проговорилаона сдавленным полушепотом, а лицо и шея ее покрылись яркими пятнами от волнения.
 – Я живу здесь, как ты знаешь.
 – Но ты же ушел...
 – Я вернулся, главным образом, из-за того, что Бенедикт намекнул мне, что этим утром я могу увидеть кое-что интересное.
 – Бенедикт... – произнесла она опустошенно.
 – Тебе придется простить моего слугу. В его обязанности входит наблюдение за моим имуществом. – Райан подбоченился и обвел рукой пузырьки, стоявшие на прилавке позади нее. – Ты же не собиралась держать все это в тайне от меня? Одного только этого запаха достаточно, чтобы выдать себя с головой, – с иронией в голосе произнес Райан.
 «Конечно, ему не требовались намеки Бенедикта», – подумала Элен. Ее ежедневное стремление поскорее от него отделаться и ее постоянная озабоченность и рассеянность в последнее время могли только усиливать подозрения Райана.
 – Мы работали час или два в день при открытых окнах и дверях. – Она гордо и вызывающе подняла подборок. – И твоей кладовке не нанесли никакого ущерба.
 – А я никогда и не думал, что ты могла бы это сделать. – Он слегка нахмурил брови, видя, что она пытается защититься от него. – Меня заботит лишь одно – почему тебе вдруг понадобилось все это делать тайком.
 – Чтобы избежать подобных сцен, когда хозяин дома высказывает свое неудовольствие тем, что какая-то женщина позволила себе заниматься своим делом. Почему я должна бегать к тебе за разрешением по всякому поводу? Чтобы ты, отказывая мне, получал удовольствие?
 Несправедливость Элен, нежелание правильно понять его вызвали у. Райана прилив настоящего гнева.
 – Дело же не в том, что меня беспокоит дело, которым ты здесь занимаешься! Занимайся чем хочешь, хоть целые дни проводи здесь, барахтаясь в духах. Я, между прочим, сам предлагал тебе это, если только ты не забыла. Но хотелось бы, чтобы ты доверяла мне и заранее обсуждала со мной такие вещи.
 – Барахтаться? Для тебя это игрушки, как ты сам говорил об этом в первый раз. Ты же не воспринимаешь мое занятие всерьез. – Она метнула на него испепеляющий взгляд – разгневанный золотой ангел в полутьме комнаты.
 – Не надо говорить за меня. У тебя нет ни малейшего представления о том, что я думаю, чего хочу или что буду делать.
 – Очень любезный разговор. Но уверена, что ты не позволил бы мне этим заниматься, точно так же как отец запрещал мне почти все, и только для того, чтобы показать свою власть надо мной.
 – Я не твой отец. И мне не надо что-либо показывать!
 Убежденность, с какой он говорил, заставила Элен замолчать. Она пристально смотрела на него, на темные тени под глазами, на мрачное выражение его лица. Прежде чем Элен успела что-либо сказать, он заговорил снова:
 – Ты можешь делать все, что захочешь, здесь или где-нибудь еще, но даже не пытайся дурачить меня снова. Этого я не потерплю.
 – Ты... ты и в самом деле не против этого? – спросила она неуверенно, обводя рукой комнату, словно все еще не верила в серьезность его слов.
 – С чего бы мне возражать? Я этой комнатой не пользуюсь.
 – Но она может понадобиться тебе потом. – Он сдержался и посмотрел на нее с недоуменно-мрачноватым видом.
 – Так нужна она тебе или нет? – спросил Райан.
 – Да, нужна!
 – Тогда и бери ее себе.
 Она совершенно не знала Райана, подумала Элен. Одной из причин этого была его замкнутость, а другой – ее желание во что бы то ни стало добиться независимости и получить возможность самой себя обеспечить и защитить. Если она не позволит никому сближаться с ней, то и не придется испытывать боль при расставании. К тому же ее мучила вина за то, что использовала свои ароматы против него. И это мешало установить более доверительные отношения с ним.
 Если уж Райан так разъярился оттого, что она скрыла от него, что работает в этой кладовой, то что он почувствует, когда узнает правду об этих духах?
 Элен гордо подняла голову, чтобы смело встретить его взгляд.
 – Очень жаль, но я подумала хорошенько и решила, что мне лучше отказаться от нее. И к тому же лучше, если я вообще покину твой дом.
 – Нет. – Он сказал это нарочито грубым голосом и схватил ее за руки. – Я не позволю тебе уйти!
 – Ты не посмеешь удерживать меня против моей воли.
 – Попробуй... – В хватке его рук чувствовалась едва сдерживаемая сила.
 Но она и не пыталась освободить и вырвать руки.
 – И ты дашь наконец мне возможность доказать мою силу?
 Райан отреагировал на ее находчивость лишь тем, что криво ухмыльнулся.
 – С какой стати я стану тебя отпускать? Чтобы ты ушла к другому мужчине? – строго спросил он.
 – Чтобы в конце концов оставить тебя в покое...
 – Мне не нужен покой, мне не нужен и этот дом, если в нем не будет тебя, без твоего проклятого запаха духов.
 Ее глаза затуманились.
 – Значит, тебя ко мне влечет только этот запах? – спросила Элен, наклонив голову.
 – Ты прекрасно знаешь, что нет.
 – Я знаю?
 – Могу тебе это доказать, – сказал он с мрачным видом. – Тебе когда-нибудь приходилось заниматься любовью на жестком полу?
 – Ты же хорошо знаешь, что...
 – Да, знаю. Это одно из моих любимых воспоминаний. Знаешь, иногда я тоскую по темной яме под домом Фавье.
 – Но почему? – растерянно спросила Элен.
 Райан прекрасно понимал, что причина состояла в том, что там, в темноте тайника, он не мог видеть в ее глазах молчаливую сдержанность. Потому что тогда они оба были твердо уверены, что Дюран Гамбьер погиб. Потому что на протяжении тех дней Элен Ларпен полностью принадлежала ему...
 – Выходи за меня замуж, – сказал он.
 У Элен перехватило горло. В этот момент ей захотелось, чтобы она никогда не слышала об этих духах. Сначала она не верила в их силу, не хотела верить, но с каждым днем убеждалась в обратном. Поэтому со стороны Элен было бы несправедливым принять его предложение, которое, очевидно, сделано под воздействием ее духов, а не является его собственной волей. Зачем ей муж, который сделал предложение по принуждению, пусть даже и невольному?
 – Зачем? – Она спросила так тихо, что ему пришлось наклониться, чтобы расслышать ее вопрос. – А что плохого в том, что мы и без этого вместе?
 – Тебя это, быть может, и удовлетворяет, но я хочу большего, – ответил Райан.
 – Что еще может между нами быть больше того, что уже есть?
 – Общее будущее. Дети. – Он говорил очень тихо, но уверенно. Его синие глаза потемнели.
 Сердце Элен защемило так, что стало трудно дышать. Как легко ответить ему «да» и безоглядно принять все, что Райан только что пообещал. Но что будет, если он когда-нибудь узнает,  какую  шутку она нечаянно с ним сыграла. Замужество слишком серьезный шаг, это – навсегда, и ей не хотелось бы жить вместе с человеком, который станет ее презирать.
 – Я не могу согласиться на это. И, пожалуйста, не проси меня.
 В ее глазах и на лице он вдруг увидел печаль... «Неужели эта печаль связана с Гамбьером?» – подумал Райан. Он проклял день, когда Жан принял плантатора на борт «Си Спирит». И почему только этого человека не оставили там, на острове, чтобы он испытал свою судьбу?
 – Но могу я спросить тебя: почему?
 – Это только каприз, и он скоро пройдет. Каприз, который возник из-за того, что судьба свела нас вместе и бросила в объятия друг друга, а еще... из-за моих духов.
 – К черту твои духи! – крикнул он раздраженно. – Я знаю, что я...
 – Мне важно, чтобы ты понял, что они не простые, а особенные, – перебила его Элен, движимая непреодолимым желанием сбросить груз тайны, отягощавший ее долгое время, рассказать ему все. – Этот запах сильно и странным образом влияет на мужчин. Ты не знаешь...
 – Я знаю об этом столько, сколько мне надо, – отрезал он с нетерпеливым раздражением. – В эту минуту меня интересует одно – почему ты не хочешь дать мне тот ответ, которого я жду.
 Она попыталась вразумить его. Отведя глаза, чтобы не видеть его напряженного и жаждущего взгляда, Элен лихорадочно пыталась найти какие-нибудь слова, способные успокоить его.
 – То, что мы вместе, – это временное соглашение и ничего более, – нервно проговорила она.
 – И именно поэтому оно тебе нравится?
 – Мне надо найти собственный путь в жизни. Я хочу сама распоряжаться собой, хочу, чтобы никто не мог контролировать меня, мои поступки...
 – Я и не собираюсь контролировать тебя, Элен. Мне только хочется, чтобы ты со мной была в безопасности.
 – Это только слова... Ты меня оставишь, как только захочешь!
 Последнее Элен произнесла с горечью. Вспомнив, как отец оставил ее во Франции в гуще революционных событий... Она боялась идти на риск – вдруг придется снова остаться в одиночестве?
 Возможно, именно по этой причине Элен никак не могла перестать пользоваться своими духами. Ей так важно было сохранить ощущение безопасности, которое давал ей Райан...
 Кривая улыбка тронула его лицо.
 – Я оставлю тебя только в том случае, если ты заставишь меня сделать это силой. Так что не поддавайся унынию, ни в коем случае. Раз ты говоришь, что предложение выйти за меня замуж было сделано случайно, забудь о нем и о том, что я могу тебя оставить. А пока я сделаю тебе другое предложение. Нас и Мазэнов пригласили в Воксхолл на спектакль труппы Морвена, который состоится через три дня. Месье Мазэн заказал ложу и нанял лодку. Он хочет пригласить всех, кто сумел спастись с Сан-Доминго. Что ты об этом думаешь?
 Райан говорил с легкостью, но Элен почувствовала в его голосе холодок и некоторую напряженность. Принимая его приглашение, она даст ему понять, что их отношения останутся прежними, и, может быть, это лучший выход в создавшейся ситуации. Элен сглотнула комок в горле и взяла себя в руки.
 – Почему бы нам и не пойти? – наигранно веселым голосом сказала она.
 Воксхолл находился у слияния канала с Байо-Сент-Джон, посреди множества таверн, игорных домов, харчевен и танцевальных залов. Сооруженный еще испанским генерал-губернатором Каронделетом, этот канал начинался у внешних обводов городских укреплений и заканчивался у озера Понтчартрейн. Предназначался он для избавления от наводнений.
 Группа гостей, приглашенных Мазэном, разместилась на широкой, как баржа, лодке. Они отправились сразу после захода солнца, присоединившись к веренице других судов, направлявшихся вверх по узкой и извилистой протоке к длинному выходу из озера. Внезапно налетел порыв бриза, чуть охладив лица путешественников. Лодочник, управлявшийся с шестом, пел песню в такт своим движениям. Канал давно не чистили, поэтому он обмелел из-за постоянных илистых наносов, его глубина теперь не превышала и метра. Поэтому по нему свободно могла пройти только лодка-плоскодонка. Вдоль берега стояли ивы и кипарисы, цветы которых, похожие на зеленые камешки, тяжелыми гирляндами свешивались с узорчато-кружевных веток. Когда ветки опускались низко над водой, с них мгновенно поднимались в воздух тучи комаров, а водоплавающие жуки стремительно уносились вперед, словно старались обогнать их неуклюжее судно. В воде отражался розовый и бледно-лиловый отсвет заката.
 Райан почти не разговаривал с Элен, хотя был вежлив и любезен, с другими же заговаривал часто и охотно. Элен показалось это странным. Райан никогда не бывал таким, у него что-то было на уме.
 Райан не искал близости с Элен уже три ночи, но в это время она не пользовалась духами из бутылочки, которую Дивота привезла с Сан-Доминго, так как они кончились. Если уж быть точным, то она не пользовалась духами вообще. Таким образом, доказательство эффективности этого зелья было налицо, хотя и больно было признавать, что привязанность Райана зависела от духов... Чтобы побольше узнать о свойствах этих духов, Элен, одеваясь к приему, щедро помазала себя новым составом. И он не очень подействовал как на Райана, так и на остальных мужчин, насколько она могла судить об этом. Элен убеждала себя, что довольна таким эффектом...
 Белые, посыпанные ракушечником дорожки парка Воксхолла, а также ложу освещали пылающие факелы, дым которых отгонял москитов от важных гостей. Факельный дым проникал сквозь листву апельсиновых деревьев, и его едкий и острый запах смешивался с ароматами благоухающих цветов чудесной ночи. Приятный легкий ветерок тянул с озера, поигрывая подолами их нарядных платьев и шевеля их локоны. Этот же ветерок принес вкусные запахи приготовляемой где-то пищи, а также запахи свежих кондитерских изделий-пралине, горячих рисовых пирожных, которые предлагали купить цветные женщины в белых передниках с плоскими корзинами. Бойкие молодые девушки торговали розовыми и пурпурными розами, кремово-белыми гардениями, чудесное благоухание которых было разлито в воздухе вместе с ароматом цветущей вокруг жимолости и других кустарников.
 Гости Мазэнов прогуливались по саду, наслаждаясь вечерней прохладой, в приятном ожидании обеда и начала представления. Вечернее платье Элен было сшито из синего муслина и специально таким образом, чтобы длинные ленты ниспадали от банта, завязанного под грудью. Теперь ленты разлетались от вечернего ветерка вокруг нее в разные стороны, и ей во время прогулки пришлось придерживать их руками.
 Элен не одна была одета в новый роскошный наряд. Мадам Туссар тоже надела обнову бледно-лиловое шелковое платье, на которое сверху набросила черный шелк-сарсенет, а в руках держала сумочку из этого же материала. Флора Мазэн в своем, бледно-желтом платье выглядела более элегантной. Однако желтый цвет не очень шел к ее желтоватому лицу, а кружевные оборки, пришитые вокруг ворота и по линии колен, чтобы больше скрыть худобу, делали ее в этом наряде похожей на кукурузу.
 Молоденькая девица Мазэн ходила рядом с Дюраном. От возбуждения на ее щеках выступили красные пятна, а кончики пальцев побелели от напряжения – так крепко вцепилась она в руку Дюрана. Мимо них прошла продавщица апельсинов, и Флора впилась взглядом в содержимое корзины.
 – Мне можно взять один, месье Дюран? – спросила она требовательным тоном.
 Вместо Дюрана покровительственно ответила мадам Туссар:
 – Было бы совершенно неразумно, моя дорогая. Сок обязательно испачкает ваше платье.
 – Мне это безразлично.
 – Но шелк в Новом Орлеане нынче не дешев.
 – Мне это безразлично, – настойчиво повторила Флора, сама испугавшись своей смелости. – Папа, мне можно съесть апельсин?
 – Моя кошечка должна получить все, что пожелает, – ответил Мазэн. Он вытащил кошелек и поманил продавщицу, негритянку лет тринадцати, предложив всем тоже купить по апельсину, но гости отказались.
 Флора почувствовала себя неловко оттого, что пришлось есть апельсин одной, и Элен, идя ей на выручку, попросила себе сладостей. Ее восхищение кремовой конфетой из молока, сахара и орехов показалось остальным настолько искренним, что мадам Туссар неожиданно проявила страстное желание попробовать такую же и послала Клода догонять продавщицу.
 Дюран, скрывая раздражение, безропотно достал карманный нож, чтобы снять кожуру с апельсина Флоры, потом носовой платок, чтобы вытереть свои и ее руки от сока. Месье Мазэн наблюдал за ними любящим взглядом, хотя сам отказался от кусочка апельсина и от конфет, которыми увлеклись остальные. Кислота и сахар испортят ему желудок, объяснил он, подозрительно поглаживая свой живот и ожидая обед.
 Вскоре пригласили к столу. Все расселись вокруг стола в ложе, удачно расположенной как раз в середине, напротив слегка приподнятой над землей открытой сцены. Еда оказалась на удивление аппетитной и вкусной, хотя и без выдумки курица в винном соусе, поданная с разнообразными овощами, приправленными медом, и с поджаренным хлебом. Масло на столе расползлось от жары, вино было посредственным, но вот десерт, который за этим последовал, был отменным – крем с жженым сахаром, посыпанный сверху свежей ежевикой.
 Представление было под стать обеду и состояло из отдельных номеров – хороших и не очень. Два комика, начавшие вечер, были по-настоящему шумно-веселыми, а акробаты, выступавшие за ними, – великолепными и поразительно ловкими. Скетч-фарс показался многим весьма дерзким и включал откровенные сценки в спальне, куда вели четыре двери, через которые сновали трое мужчин, две женщины и служанка. Спектаклю недоставало вкуса, и поэтому появление актеров труппы Морвена вызвало гораздо больший интерес зрителей.
 Однако никто не хлопал в ладоши так восторженно, как женщина в ложе, располагавшейся слева от ложи Мазэнов. Дама лет сорока, с копной шелковистых кудряшек на голове, не тронутых сединой, была одета в шелковое вечернее фиолетово-розоватое платье цвета пармской фиалки с вызывающе низким вырезом корсажа, в котором красовалось восхитительное бриллиантовое ожерелье. Его дополняли серьги и браслеты с ярким, переливающимся блеском. Наибольшее великолепие ее убранству придавал огромный аметист, обрамленный бриллиантами и свисавший с ленточки как раз в середине лба. Заметив ее жадный взгляд, брошенный на Морвена, который поклонился ей особо, Элен догадалась, что это и была патронесса, о которой ей говорила Эрмина. Но все мысли улетучились, как только Морвен вышел на сцену и начал свой первый монолог.
 В отличие от предыдущих легкомысленных представлений, Морвен для их премьеры в Новом Орлеане избрал трагедию. Он поставил ее по пьесе собственного сочинения о дворянине, который любит сразу двух женщин. Одна – молодая и чувственная, а другая – более зрелая, интеллигентная, которая близка ему духовно. Неспособный сам решить, кто из двоих женщин ближе, дворянин заставляет их обеих решить, кому он должен принадлежать. В результате каждая из них должна проявить свою сущность. Итогом становится трагедия женщины с более высоким интеллектуальным развитием. Она решает, что мужчина недостоин ее любви из-за недостатка духовной силы, и поэтому выходит из этого ужасного соревнования с помощью кинжала. Она пронзает им свое сердце, поскольку не может перестать любить человека, которого больше не уважает. Дворянин, поняв, что он стал причиной гибели женщины, которую любил по-настоящему, убивает себя тем же кинжалом.
 В роли дворянина, раздираемого любовью и угрызениями совести, Морвен был великолепен. Эрмина, безупречно сыгравшая роль интеллигентной женщины, показала, что у ее героини тонкий и острый ум, что она способна и на остроты, и на сочувствие, и на глубокие чувства, и на большую любовь, в то же время предъявляя высокие требования к человеку, которого любит. Роль Жози имела гораздо меньшее значение в спектакле, и сыграла она ее схематично, однако показала, что может быть беспечной и чувственной.
 Аплодисменты волнами прокатывались от лож к сцене, когда занавес упал в последний раз. Цветы кидали всем троим, но особенно Морвену и Жози, одетой соответственно ее легкомысленной роли. Они четыре раза выходили на аплодисменты и раскланивались, затем все-таки покинули сцену, уступив место номерам комедиантов.
 В своих сценических костюмах Морвен и обе актрисы прежде всего направились к ложе дамы, увешанной бриллиантами. После недолгого обмена любезностями труппа Морвена вместе со своей патронессой подошла к ложе Мазэнов.
 Даму-патронессу представили как мадам Рашель Пито. Глядя на нее вблизи, вполне можно было предположить, что когда-то она тоже имела отношение к сцене: вела она себя одновременно лукаво и застенчиво, каждое движение было рассчитано, а лицо покрывал толстый слой грима. Она поблагодарила друзей Мазэна, почтивших своим присутствием Воксхолл, что вполне соответствовало ее финансовым интересам, хотя по ее виду можно было сказать, что ей глубоко безразлично, что люди думают о саде и о ней самой. Главное – Морвен находится при ней.
 Месье Мазэн радушно пригласил мадам Пито и актеров присоединиться к его гостям. Приглашение было принято, словно труппа и не ожидала от него ничего иного. Мадам Пито подняла руку, и к ней немедленно подлетел официант, чтобы принять заказ у актеров, которые были голодны, поскольку перед спектаклем волновались и ничего не ели. Стулья сдвинули, а для вновь прибывших поставили дополнительные. Тем временем некоторые мужчины и женщины оставили свои ложи и собрались вокруг актеров, чтобы пожать им руки и поздравить. Из-за этого возникла небольшая сумятица, поскольку пришедшие с поздравлениями тянулись к актерам через головы сидевших за столом. Но вскоре почитатели актерского таланта удалились на свои места и порядок был восстановлен.
 Элен, которой наконец-то представилась возможность поговорить с Эрминой, наклонилась к ней над столом.
 – Ваша игра произвела на нас огромное впечатление! Все играли превосходно. Я потрясена, – восторженно сказала она.
 Хор согласных голосов поддержал ее. Морвен, раскрасневшийся от успеха и волнения, раскланивался:
 – Я тешу себя надеждой, что наш дебют оказался совсем не плохим.
 – Разумеется, ты хвалишь себя, – заметила Эрмина. – В последней сцене ты отдавил мне ноги!
 – Ты показывала недостаточно глубокую душевную боль и муку, – ответил Морвен с самодовольной улыбкой.
 – Значит, ты сделал это нарочно?
 Видя ее праведный гнев, Морвен поднял руки.
 – Нет-нет, моя милая, просто я неуклюжий болван, – возразил актер.
 – Ты – самый ловкий из мужчин, дорогой Морвен. Если бы ты попытался, то не оказался бы неуклюжим, – не согласилась с ним мадам Пито.
 Эрмина с мрачным недоумением посмотрела на них и отвела взгляд.
 Хранившая до этого момента молчание Флора оживилась:
 – Все действительно великолепно играли. Я даже заплакала, когда вы, Эрмина, убили себя. Но почему вы все такие белые?
 – Это из-за грима, который мы применяем, – объяснила Эрмина и провела рукой по лицу, показав ей побелевшие от краски кончики пальцев. – А если говорить точнее, то это даже не грим, а мука. Многие актеры и актрисы пользуются свинцовой пудрой, но это очень плохо сказывается на здоровье. А кроме того, от этого появляется сначала сыпь на коже, а потом и язвочки.
 – Я постоянно пользуюсь белой свинцовой пудрой, и у меня на коже ничего нет, – бесцеремонно заявила Жози, и в ее голосе прозвучал вызов, возможно, от обиды, что она осталась без комплиментов Флоры.
 – Со временем появятся и у тебя, – предупредила ее Эрмина и сокрушенно покачала головой, на что Жози только пожала плечами.
 – Вы за последнее время стали такой бледной, Эрмина, что мне даже непонятно, зачем вам мука, белила или что-нибудь вроде этого, – нахмурив брови, сказала Флора.
 – Это так кажется из-за света фонарей на переднем краю сцены. Они такие яркие, что актер выглядит как серый призрак, если на лице у него нет грима. Что же касается моей кожи, то я действительно отношусь к ней не совсем разумно. Мой предки – бретонские рыбаки, и потому у меня лицо, как у матроса, покрасневшее от северных ветров. Иногда я вьшиваю рюмочку сердечных капель и добавляю туда зернышко мышьяка, чтобы лицо становилось бледнее.
 – Как глупо травить себя, – сказал Морвен, поморщившись. – Я же сотни раз говорил тебе об этом.
 – Говорил. – Сказав это, Эрмина даже не взглянула на него, но, адресуясь к девушке, продолжала: – Уверена, что у нас, женщин, всегда найдутся свои маленькие секреты красоты.
 – А у меня их нет, – простодушно ответила Флора.
 Это было понятно и так, стоило только взглянуть на ее простоватое и бесцветное лицо, поэтому после ее слов на мгновение воцарилась тишина.
 Первой заговорила Элен:
 – Моя матушка часто пользовалась и гримом, и притираниями, но сейчас к этим средствам женщины прибегают все реже. Красота должна быть естественной.
 – Или казаться такой, – вставила Эрмина, скривив губы.
 – Что до меня, то я рада этому, – заявила мадам Туссар, злобно взглянув на актрису. – Если мужчины могут ходить с голыми лицами, то почему бы и нам, женщинам, не поступать так же?
 – Дорогая моя, – успокаивающим тоном проговорил Клод Туссар, намеренно дотрагиваясь пальцами до своих усов, – не совсем голыми, а местами бритыми, без всяких ваших хитростей и уловок.
 – Голыми, Клод, и, пожалуйста, не спорь со мной.
 – Да, chere.
 – А почему бы нам не ходить совершенно голыми. Что вообще хорошего в одежде? – прыснула от смеха Жози.
 – Одежда прикрывает те места, куда могут сесть комары, – сказал Райан, прихлопнув насекомое на своем лице.
 – Это правда, – согласилась Жози, словно мысль эта была для нее открытием. – Какие же они вредные, эти маленькие твари!
 – Позвольте мне, – сказал Клод Туссар молоденькой актрисе и тут же протянул руку к ее обнаженному плечу, прихлопнув комара.
 – Благодарю вас, месье, – игриво проговорила Жози.
 Улыбка появилась на его лице, а глаза радостно заблестели.
 – Клод! – со вздохом воскликнула мадам Туссар.
 – Да, chere? – Блеск в глазах Клода Туссара погас, и его морщинистое лицо помрачнело.
 Не обращая внимания на этот эпизод, Флора перевела взгляд на соседнюю ложу справа, где двое американцев, о чем можно было судить по их квадратным плечам и примитивным галстукам-шарфам, заканчивали свой обед. Разговаривали они чуть громче, чем было принято, и, развалясь в креслах, бесцеремонно разглядывали все вокруг себя. Элен показалось, что девушка, дрожа и прижимаясь к Дюрану, слишком преувеличивала опасность.
 – Эти люди... особенно один из них, они так смотрели на меня... – проговорила вполголоса Флора.
 – Не тревожьтесь, – успокоил ее Дюран, быстро взглянув на соседнюю ложу. – Эти станут глазеть на всех и на все, как и любой тупица из их страны.
 – Мне они не нравятся, от их вида бросает в дрожь.
 – Тогда не смотрите на них.
 – Разве я могу не смотреть? Ну пожалуйста, сделайте так, чтобы они перестали! – От волнения девушка с силой сжала его руку.
 Дюран разжал ее пальцы, крепко вцепившиеся в его рукав.
 – Успокойтесь, мадемуазель, – проговорил он.
 – В самом деле, успокойтесь же, – сказала мадам Туссар, грудь которой гневно поднялась. – Я тоже не люблю, когда на меня пялят глаза. Это так вульгарно и к тому же опасно. А что, если двое этих мужланов последуют за нами, когда мы соберемся домой, а потом нападут на нас?
 Флора взвизгнула от страха. Райан, откинувшись в кресле, поднял свой бокал с вином и посмотрел на мадам Туссар и Флору, а потом перевел взгляд на американцев.
 – Возможно, они и вульгарны, но мне они кажутся совершенно безвредными, – успокоил он женщин.
 – Один из них совсем даже не плох, очень привлекательный, – вмешалась Жози. – Мне кажется, это он бросил мне на сцену букетик цветов. Я совсем не удивлюсь, если он смотрел вовсе и не на тебя, Флора. – Актриса ласково похлопала себя по округлостям груди, выступавшим из глубокого декоЛьте, не обращая внимания на то, какое впечатление произвели на окружающих ее слова.
 – Шлюха! – прошипела Флора и, схватив свой бокал с вином, выплеснула его прямо в вырез платья Жози.
 Жози взвизгнула и вскочила с места, кинувшись на девицу Мазэн с грязными ругательствами. Испуганная Флора, вскрикнув, бросилась бежать. Месье Туссар и Райан успели задержать Жози, прежде чем та догнала Флору. Месье Мазэн тоже поднялся, заламывая руки.
 – Ну-ну, – проговорил он. – Ну-ну, успокойтесь...
 Эрмина звонко рассмеялась. Элен с удивлением посмотрела на нее и тут же рассмеялась вместе с ней. Все зрители тоже смеялись.
 На секунду Флора побледнела, а Элен, увидев это, немедленно затихла. Раскаты смеха с каждой минутой нарастали, но вдруг Флора наконец поняла, его причину: общее оживление зрителей вызвала не она, а комедианты на сцене. У девушки вырвался радостный вздох. Продолжая дрожать, она позволила Дюрану увести себя к креслу, но села только после того, как увидела, что Жози тоже заняла свое место за столом.
 Эрмина перехватила взгляд Элен и увидела ее удивленно поднятые брови. Веселье актрисы как рукой сняло, когда она проследила за направлением взгляда Элен. Морвен и патронесса-вдова, склонив головы друг к другу, шепотом что-то обсуждали, не замечая, что происходит вокруг.
 Возле их стола остановился официант, держа высоко над головой поднос с едой. Элен, сидевшая с краю, у входа в ложу, наклонилась вперед в своем кресле, чтобы пропустить его. Подняв глаза, она встретилась взглядом с Дюраном, который все еще стоял за креслом Флоры и с грустью смотрел на Элен. Его черные глаза, как ей показалось, выражали обиду, и в них, как и говорила Эрмина, было молчаливое обвинение. Дюран был одет в черный изысканный камзол, который придавал ему какой-то устрашающий вид. Порез на его щеке зажил полностью, но оставил багрово-синий след.
 Райан поднялся с кресла и, наклонившись к уху Элен, тихо прошептал:
 – Не пойти ли нам прогуляться, пока Морвен и его дамы обедают?
 Элен с готовностью согласилась, вдруг почувствовав желание немедленно уйти от этих беспокойных людей. Несомненно, со временем все обзаведутся в Новом Орлеане новыми друзьями. Но пока, как ей казалось, всех этих людей, таких разных, которые, возможно, никогда не были бы вместе при других обстоятельствах, объединяли недавнее прошлое и пережитые вместе несчастья.
 Элен держала Райана под руку, они оба молчали. На дорожках вблизи сцены им встречалось много людей, желавших, очевидно, размяться после плотного обеда. Однако по мере удаления от центра парка гуляющих становилось меньше, звяканье посуды, смех и голоса были чуть слышны.
 Большинство факелов, освещавших дорожки, уже погасло. Иногда с извилистых боковых дорожек или из увитых виноградными лозами беседок раздавались хихиканье и тихий шепот. Здесь влюбленные парочки пользовались темнотой и уединением. Издалека, со стороны сцены, вдруг послышалась музыка, возвещая начало танцев.
 Элен взглянула на своего спутника:
 – Ты хотел со мной о чем-то поговорить?
 – Не совсем так. Ты думаешь, нам надо обязательно поговорить, прежде чем пойти гулять?
 – Конечно же, нет. – Элен чувствовала некоторую напряженность в голосе Райана, и это ее беспокоило.
 – Гамбьер весь вечер смотрел на тебя, как кот на сметану, которую достать не может. – Райан не собирался говорить этого, но слова выскочили сами по себе. Ему даже стало стыдно, что он не смог сдержать обиду.
 – Может быть, он беспокоится за меня? Наши семьи дружили много лет.
 Райан подумал, верит ли она сама в это или сказала так нарочно, лишь бы успокоить его.
 – А теперь ты еще скажешь, что он тебя любит...
 Любил ли Дюран ее? Элен не хотелось об этом думать, тем более что она не была уверена в его чувствах.
 – Это не имеет никакого значения, поскольку мы не собираемся с тобой пожениться!
 – А ты об этом сожалеешь?
 – Я вообще ни о чем не сожалею, – резко ответила она.
 Райан остановился и вопросительно посмотрел на нее.
 – Ты не хочешь выходить замуж ни за меня, ни за Гамбьера... Или ты только так говоришь? Так чего же ты все-таки хочешь?
 – А разве я должна чего-нибудь обязательно хотеть?
 – Обычно так бывает.
 Элен хотелось начать продажу духов, заработать деньги, чтобы можно было ей с Дивотой жить самостоятельно и независимо. Хотелось, чтобы их разногласия с Райаном и связанные с ними неудобства наконец закончились, чтобы можно было жить без больших проблем. Хотелось, наконец, получить обратно имение, имущество и капиталы отца на Сан-Доминго, хотя на это и не очень можно рассчитывать.
 Было еще одно желание, которое не давало ей покоя. Она хотела, чтобы Райан страстно желал ее сам, без всякого влияния духов или какой-нибудь другой магии. От этой мысли кровь в ее жилах радостно закипала, румянец заливал щеки, а сердце бешено стучало в груди.
 – В чем дело? – спросил Райан, который, конечно, расслышал ее тяжкий вздох и ласково прикоснулся к ее руке.
 Ее кожа, как всегда, была нежной и в то же время упругой. От этого прикосновения ему вдруг захотелось обнять, защитить ее и вообще поскорей увести отсюда. Три дня и три ночи без нее. Это так долго... И причина всему проклятая гордость. Он боялся, что Элен может отказать ему в близости, как отказалась выйти за него замуж, поэтому теперь Райан терпеливо ждал какого-либо признака ее желания. Не в его правилах было принуждать женщин.
 Но вот теперь он инстинктивно почувствовал ее внутренний трепет.
 – Элен, chere, – прошептал он. Она глубоко вздохнула.
 – Мне бы хотелось, – сказала Элен дрожащим голосом и так тихо, что он едва ее слышал, – чтобы ты желал меня...
 – Я всегда желал тебя... – прошептал Райан, уткнувшись лицом в шелк ее волос.
 Она прижалась к его крепкой груди и подняла к нему лицо, чуть раскрыв губы для поцелуя. Быстрая реакция Райана на ее признание вызвала в ней пьянящее радостное ощущение. Значит, он действительно желал ее! Она привлекала его сама, а не магия ее духов.
 Губы, прижимавшиеся к ее губам, казались сладкими и требовательными. Его язык нежно ласкал уголки ее губ, словно требовал впустить его. Элен позволила ему это, и Райан с резким вздохом, похожим на стон, еще крепче прижал ее к себе.
 Руки Элен невольно скользнули вверх, к его крепкой шее, к жестким завиткам на затылке, которые она стала поглаживать. Райан так сильно сжимал ее в своих объятиях, что Элен чувствовала каждую пуговицу, каждую складку на его камзоле. У нее не было сомнений – он действительно хотел ее. Сладкое томление разливалось по ее телу. Шаловливо играя, она погладила своим языком его язык, провела им вдоль его зубов, слегка толкнула их, затем неожиданно убрала язык, словно отступая и заманивая. Райан немедленно откликнулся на ее ласку страстным поцелуем. Когда он дотрагивался языком до ее влажного и нежного нёба, у Элен закружилась голова и участилось дыхание.
 Послышались чьи-то шаги. Райан тихонько выругался и повернулся, чтобы загородить Элен. Их уединение нарушила молодая пара, которая, взявшись за руки, прошла, даже не взглянув на них.
 Райан коротко рассмеялся.
 – Думаю, что ракушки на дорожках слишком остры для твоей нежной кожи, а земля слишком влажная и грязная для твоего роскошного наряда. К тому же здесь так мало уединенных мест. Поэтому нам стоит отправиться домой, – прошептал он ей на ухо.
 – А остальные... – начала было Элен, но ее протест прозвучал неубедительно.
 – Остальные к нам прийти не смогут...
 Месье Мазэн давно был готов вернуться в город и, по сути дела, ожидал только возвращения с прогулки Элен и Райана, чтобы пригласить всю компанию в лодку.
 На обратном пути почти все молчали. За исключением нескольких отрывочных замечаний по поводу прошедшего представления, никто не был склонен к разговору. Даже лодочник устал от своих песен и молчал, очевидно, стремясь поскорее добраться до постели. Он орудовал своим шестом так быстро, что вскоре лодка оказалась у городских ворот.
 Там компания распрощалась, и каждый направился своей дорогой, не забыв громко выкрикнуть обещание скоро увидеться снова. Уже через несколько минут Элен и Райан входили во двор его дома через кованые ажурные ворота, над которыми висел зажженный фонарь.
 Услышав смех и громкие женские голоса, они резко остановились. С галереи раздался голос Дивоты:
 – Это ты, chere?
 Элен ответила, и через минуту Дивота спустилась по лестнице в сопровождении двух женских фигур, которые нельзя было узнать в тени. Когда они вступили в полосу света, падавшего от фонаря, оказалось, что это были Серефина и Жермена.
 – Д'вечер, ма'мзель, м'сье, – скороговоркой произнесла Серефина своим мягким голосом. Жермена, горничная Мазэнов, оробела и только кивнула в знак приветствия.
 – Добрый вечер, – ответила им Элен ровным и приятным голосом. Она никогда не чувствовала злобы по отношению к давней любовнице Дюрана, а теперь и вообще причин для этого не осталось.
 Серефина повернулась к Дивоте, торопливо обняла ее, очевидно, из благодарности за маленькую синюю бутылочку, которую она держала в руке. У Жермены в руках была такая же. Три цветные женщины обменялись еще несколькими словами, и Серефина с Жерменой быстро направились к воротам, скоро растаяв в темноте.
 Элен вопросительно взглянула на Дивоту.
 – Серефина приходила за духами. Она узнала, что мы начали их готовить. А Жермену встретила по пути, – объяснила горничная.
 За смехом этих женщин скрывалось что-то большее, чувствовалось, что они жили какой-то своей жизнью, недоступной для белых. Это слегка обеспокоило Элен. «Наверное, – подумала она, – Серефина и Жермена, как и Дивота, могли быть последовательницами верований вуду». Однако утверждать этого было нельзя, а если попробовать выспросить об этом Дивоту, то горничная могла бы подумать, что Элен подозревает что-то нехорошее в связи с приходом этих женщин или, еще хуже, запретит ей общаться с любовницей своего бывшего жениха.
 – Я очень устала, – сказала наконец Элен, оглядываясь с полуулыбкой на Райана. – Пожалуй, пойду в постель.
 – Я скоро приду, – пообещал Райан.
 – Вам что-нибудь нужно, месье? – спросила его Дивота.
 – Нет, спасибо. Бенедикт позаботится обо мне.
 Моментально появился Бенедикт и замер в ожидании распоряжений хозяина.
 – Быть может, немного коньяку? – негромко предложил он.
 Райан согласился, а Элен повернулась и стала подниматься по лестнице, раздумывая, как было бы хорошо, если бы Райан последовал за ней, и они могли бы раздеть друг друга и упасть в постель. Видно, здесь найти уединение так же трудно, как и в Воксхолле.
 Пришла Дивота, чтобы помочь Элен раздеться и надеть ночную рубашку из тонкого батиста, украшенную вышивкой по краю ворота. Горничная налила в таз горячей воды для умывания, а потом тщательно расчесала золотистые волосы Элен. Убрав в шкаф вечернее платье, она собрала в стирку ее белье. Погасив свечи в канделябрах, оставила одну в серебряном подсвечнике на ночном столике у кровати и направилась к двери.
 – А мы сегодня продали первые духи, chere, – сказала она, остановившись на полпути.
 – Так, значит, «мы» все же сделали это, – усмехнулась Элен, и глаза ее засветились. – Это ты сделала, Дивота.
 – У нас еще будет много покупателей, очень много, – заявила горничная.
 – Не сомневаюсь, – ответила Элен. Дивота кивнула, удовлетворенная ее уверенностью, и, пожелав спокойной ночи, ушла.
 Поджидая Райана, Элен лежала и думала об их первом покупателе духов. «Кто бы мог подумать, что им станет Серефина? И какую именно цель преследовала любовница Дюрана, если захотела воспользоваться духами, которыми пользовалась она, та, что должна была стать женой Дюрана?»
 Ей следовало теперь вести себя осторожнее и не забывать, сколько духов она использовала для себя. Запасы могут таять очень быстро. Улыбнувшись, она достала свой пузырек духов нового состава и немного подушилась, как и в начале сегодняшнего вечера.
 «Где же Райан? Уж он-то, конечно, мог видеть, что Дивота погасила огни и ушла». На всякий случай она подошла к стеклянной двери на галерею и отворила ее пошире, вслушиваясь в какой-то шум внизу и внимательно вглядываясь в движение теней.
 – Райан? – окликнула она.
 Звук ее голоса провалился в мягкую и пугающую тишину. Райан все не шел. Гнев, вызванный неутоленным желанием, заставил Элен выйти из спальни на галерею. Взошла луна, и звезды освещали небосклон, простиравшийся над крышами. На несколько секунд она замерла, пытаясь разглядеть тени во дворе и раздумывая над тем, не перебрал ли Райан коньяку, учитывая выпитое за обедом в Воксхолле вино, и не улегся ли он где-нибудь спать. Но на него это было не похоже, ей еще не доводилось видеть его пьяным.
 Из-под галереи, на которой стояла Элен, лился слабый свет. Сначала ей показалось, что свет шел из располагавшихся в нижней части первого этажа дома комнат прислуги, но она разглядела, что в этих комнатах, как и в комнатах Бенедикта и Дивоты, было темно. Свет пробивался из кладовок ее рабочей комнаты, где хранились ароматические вещества, а на прилавке в хрупких бутылочках стояли готовые духи.
 Элен направилась к лестнице и, минуту поколебавшись, стала медленно спускаться по ней, легко ступая босыми ногами. Неожиданно свет в рабочей комнате погас, и двор погрузился в полную темноту. Предательски скрипнула ступенька, и Элен напряглась, от страха по спине побежали мурашки.
 К ней быстро приближалась чья-то тень. Вдруг сильные мужские руки подхватили ее, крепко прижав к груди. Элен замерла в смятении и страхе, пока ее несли в темный угол двора, под раскидистые ветви старого дуба.
 Незнакомец остановился, и Элен отчетливо слышала сильные и частые удары его сердца.
 Высоко над ними было звездное небо, в дубовой листве что-то шептал ветер, а рядом, в центральном фонтане, мелодично журчала вода.
 – Райан, это ты? – выдохнула Элен.
 –  Я  .  Здесь, кажется, нет ни острых ракушек, ни грязи...
 – Ты прав, – согласилась она осторожно, понимая, что он хочет сказать. – А где слуги... Бенедикт?
 – Бенедикту я велел присматривать, чтобы никто не вошел, хотя надо иметь кошачье зрение, чтобы увидеть что-нибудь в такой темноте.
 – Это правда, но...
 – Мне еще там, в саду Воксхолла, хотелось заняться с тобой любовью под ночным небом, а с тех пор уже прошло столько часов. Неужели ты мне откажешь? – спросил Райан.
 Как же она могла отказать ему, если он попросил об этом так бесхитростно и с такой дрожью в голосе?
 – Конечно, нет... – ответила нежно Элен.




 ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ


 Райан опустил Элен на ноги и прикоснулся губами к ее лбу. Движением плеч он сбросил плащ, расстелил его на каменных плитах и опустился одним коленом на шелковую подкладку, потянув к себе Элен. Продолжая держать ее руку, он поднес к губам и другую, а затем стал по очереди осыпать ее поцелуями. Теплое дыхание слегка коснулось нежной кожи ее ладоней, и Райан тихо произнес:
 –  Я обожаю тебя, обожаю не за то, что ты намного щедрее и благороднее любой другой женщины, которую я когда-либо знал, а потому что ты намного честнее и искреннее их, – тихо проговорил он, глядя ей в глаза.
 От переполнявшей радости у Элен перехватило дыхание. Это было как объяснение в любви. И в то же время она не могла отделаться от дурных предчувствий.
 Ласковым движением Элен высвободила руки и дрожащими пальцами дотронулась до его груди, разглаживая одежду, скрывавшую его упругие мускулы. Потом развязала галстук-шарф, оказавшийся некрепко затянутым. Нащупав на воротнике запонку, она вынула ее из одной петли, распахивая рубашку и целуя Райана в обнаженную грудь.
 Он вздохнул, когда Элен прижалась к нему, а потом прикоснулась языком к плоским соскам, окруженным темными густыми завитками волос. Ее волосы рассыпались по плечам, а концы прядей коснулись его крепких бедер. Очарованный, Райан потянулся, чтобы пропустить пальцы сквозь мерцающие нити, в которых отражалось серебристо-золотое сияние звезд.
 Необычное ликование заполнило все ее существо. Элен чувствовала, что этот мужчина хотел ее, нуждался в ней, обожал ее. И он был искренен в своем чувстве. Понимая это, она испытала восхитительное ощущение свободы, как будто освободилась от каких-то пут. Она могла доставлять удовольствие точно так же, как и получать его взамен, и осознание этого сделало ее дерзкой.
 Почувствовав дрожь наслаждения, которая прошла по телу Райана, Элен улыбнулась от нарастающего ощущения радости. В тот же момент ее руки скользнули вниз, к его талии. Райан застыл, наблюдая, как она стягивает с него рубашку и отбрасывает ее в сторону. Накрахмаленное льняное полотно издало тихий шелестящий звук. Он приблизился к ней, обхватив ладонями ее плечи, а потом, освободив ее плечо от рукава ночной сорочки, припал губами к гладкой, округлой поверхности. Горячими поцелуями Райан стал осыпать ее плечи, шею, одновременно спуская сорочку с плеч до тех пор, пока не показалась грудь.
 Элен хотела было дотянуться до лент, завязывающих сорочку сзади, и развязать их, но он опередил ее и развязал бант. Нежный батист соскользнул с острых кончиков грудей и упал мягкими складками к коленям.
 – Сладкая, милая, – шептал он, прикоснувшись лицом к ее груди. Губы сомкнулись на розовом соске. Элен беспомощно вздохнула. Райан нежно посасывал чувственный бутон, потом прижал его зубами, так возбудив ее плоть, что Элен задохнулась от блаженства...
 Выпустив ее из своих объятий, Райан потянулся к поясу брюк. Но Элен опередила его, осторожно оттолкнув его пальцы, чтобы расстегнуть ремень и помочь ему снять нижнее белье. Ощутив у своего бедра его напрягшуюся плоть, Элен напряглась. Рывком сдернула брюки и белье с его бедер. Он ринулся помогать ей и сбросил вечерние туфли, прежде чем освободился от последних остатков одежды.
 Стянув с колен ночную сорочку и расстелив ее на камзоле Райана, она улеглась на бок на импровизированной постели. Райан опустился к ней и начал нежно ее целовать. Его губы становились настойчивее. Открытым ртом он прошелся по ее шее, груди, до изгиба бедер, а потом вытянулся рядом с ней. Элен ощущала его обнаженную кожу. Запах тела опьянял и будил страсть.
 Нарастающее желание, казалось, давило изнутри. На них накатила волна наслаждения, ласки становились более жаркими... Сердце Элен бешено колотилось. Ее кожа увлажнилась от пота, глаза невольно закрылись, дыхание участилось. Настойчивые руки Райана заскользили к низу живота, отыскивая спрятанный под ним нежный холм. Элен вздрогнула и ахнула, но тут же вздохнула, и ноги ее раскрылись, допуская его к женским тайнам.
 Перевернувшись на спину, Райан притянул ее к себе, чтобы она легла на него. Ей не понадобилось повторное предложение. Она послушно обхватила ногами его бедра, прижимаясь к нему. Когда он вошел в нее, его гортанный возглас восторга слился с ее удовлетворенным стоном. Обессиленная, стыдясь своего беспомощного восторга, Элен затихла, уронив голову на его плечо.
 Над ними кружились комары. Райан тихо выругался. Нежно поглаживая ее по спине, бедрам и отгоняя от нее кусающих насекомых, он сильным движением перевернул Элен на спину. Длинные золотистые пряди ее волос вихрем закружились вокруг них. Он приподнялся над ней и еще раз с силой проник в ее мягкую упругость, погружаясь как можно глубже. И снова все засияло вокруг.
 Темнота вокруг нее раздвинулась в безграничную вселенную, в которой ничто не имело значения, кроме этого дивного слияния. Подняв руки, она ухватилась за его мускулистые плечи, чтобы двигаться с ним в едином ритме, принимая его мощные толчки, которые подгоняли ее все выше и выше в неистовом побуждении к завершению.
 Элен выдохнула его имя. Услышав этот легкий звук, словно выражение одобрения и мольбы, чувствуя ее жаркое объятие, Райан, напрягшись, ринулся в заключительный бросок к собственному мгновению восторга и триумфа.
 Ветер шумел в листьях дуба. Где-то монотонно стрекотал кузнечик, звенел комар, затем угрожающе затих.
 Райан пошевелился. Удерживаясь на локтях, он легким движением убрал с лица Элен волосы. Ласково поцеловал ее, затем с неохотой откатился от нее и сел на колени.
 – Эти добродушные твари, комары, не помешали нам получить удовольствие, на которое мы и рассчитывали, – насмешливо проговорил он. – Глупо проливать больше крови, чем мы уже пролили ради этого.
 – А я уж подумала, что тебе захотелось оказаться съеденным заживо, – не пошевелившись, ответила Элен.
 – Это не самое большое наслаждение.
 – Нет? Возможно, тогда тебе доставляет наслаждение эта темнота и твердая постель?
 – И вовсе не это, а твое восхитительное тело, насколько тебе известно. А теперь не могла бы ты проследовать вместе со мной в дом? Я не хочу оставлять тебя на съедение комарам.
 Райан потянулся, чтобы заключить ее в свои объятия. Потом встал, взял Элен на руки и направился к лестнице, у которой внезапно появился кто-то похожий на мажордома, но тут же растворился в темноте. Вскоре около двери в их рабочую комнату появился второй охранник – Дивота.
 Элен крепче ухватилась за плечи Райана и закусила нижнюю губу. Когда они вдвоем достигли галереи, она, задыхаясь, произнесла:
 – Не представляю, что они подумают о нас.
 – Неужели? – рассмеялся Райан.
 – Не насмехайся, – оборвала она его. – Не понимаю, почему ты не продал билеты зрителям с улицы, когда готовился к этой встрече.
 Он протиснулся с ней в открытую стеклянную дверь и вошел в спальню. Откинув плечом сетку от комаров, он не слишком бережно положил Элен на прохладный матрас, набитый мхом. Неясно вырисовывавшийся над ней в полумраке, сияющем золотистым светом от единственной свечи, он произнес:
 – Мог бы, если б не оказался так сильно увлечен мыслями об этом в тот момент.
 – Могу себе представить, – произнесла она, резко переворачиваясь на постели, – как утром все домочадцы будут давиться от смеха, когда обнаружат там нашу одежду.
 – Думаю, Бенедикт и Дивота позаботятся об одежде, так же как они это делают всегда. Что с тобой? Неужели тебе было плохо?
 Элен отвернулась. Самое неприятное заключалось в том, что все оказалось совсем не плохо. Просто она испугалась того, что была чересчур искренна в своих чувствах и быстро отдалась его власти. Теперь, если Райан когда-нибудь оставит ее, она просто не выживет, подумала Элен. «Честная», сказал он о ней... А если узнает правду? Что будет? Нет, она должна сейчас признаться ему во всем, чтобы он понял, на какую уловку она пошла, как и чем очаровала его. Конечно, она сделала это не преднамеренно, но... Нет, она не скажет... Он говорил, что не прощает обмана. Никогда не позволит женщине, которая так поступила, жить с ним под одной крышей, лежать в его постели рядом с ним.
 – Элен, – обратился к ней Райан, ложась рядом, и в его голосе прозвучал вопрос. Протянув руку, он положил ее на плечо Элен и повернул женщину лицом к себе.
 Она заглянула в бездонную синеву его глаз, в которых отражалось беспокойство, и поняла, что не сможет рассказать ему всего. Может, этого и не требовалось? Ведь Райан пришел к ней не по мановению волшебства вуду, не так ли?
 Она заставила себя улыбнуться, хотя горло перехватило от душевной боли и голос охрип от невыплаканных слез, когда она заговорила:
 – Ты сам прекрасно знаешь, что все было потрясающе...
 – По-твоему, я знаю?
 Элен бросилась к нему, а он обнял ее и прижал к себе.
 – Тебе пришлось заплатить за это несколькими укусами комаров, – прошептала она.
 – Зуд от комариных укусов – ничтожно малая цена, – ответил Райан, поглаживая ее по волосам. Между его густыми бровями пролегла морщинка, когда он, нахмурившись, уставился на резной орнамент на изголовье кровати. Он почувствовал, как Элен дрожит в его объятиях. Что-то беспокоило ее... Он не мог понять, в чем дело. Но приставать с расспросами к ней побоялся.
 Утро наступило слишком быстро. Стук в дверь, который возвестил о прибытии Бенедикта с кофе и рогаликами, заставил Элен спрятаться под простыней. Мажордом молча поставил поднос на столик, стоящий в стороне от кровати, и тут же вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
 Аромат дрожжевых булочек, кофе и горячего молока наполнил комнату. Элен лежала с закрытыми глазами, цепляясь за остатки сна. Если она не позволит сну исчезнуть, то ей не придется сталкиваться с проблемами, которые ожидали ее.
 Рядом с ней пошевелился Райан. И сразу же его рука обвилась вокруг талии, спокойно подтягивая Элен, и Райан прижался к ее спине животом. Он нежно подул ей в затылок, потом прошептал на ухо:
 – Где у тебя зудит от сегодняшних комариных укусов? Я могу почесать.
 Она рывком повернулась на спину и уставилась на него. Райан лежал на боку, опираясь на локоть.
 – Ты невозможен!
 – Неужели?
 – Меня не интересуют твои доблести в постели.
 – А кто сказал, что я ими обладаю? – с притворной невинностью во взоре проговорил он.
 От этого взгляда сердце Элен забилось и наполнилось болью. Она откашлялась, преодолевая свое волнение.
 – Твой кофе остынет...
 – Не имеет значения.
 – Уже светло... Слуги теперь всем расскажут, чем мы занимались...
 – Это безобидная забава.
 – Сплетни? Или...
 – Или что?
 – Или шалости в постели, – не смущаясь, ответила она.
 Райан поцеловал ее в плечо, не отрывая глаз от ее лица.
 – И о чем ты говоришь? – удивился он.
 – Тебе хорошо известно, о чем...
 – Итак, мне известно. Поскольку мы начали, то нам стоит продолжить.
 – Мы не начинали!
 – Какой стыд! – Потянувшись, он ухватился за кромку простыни и принялся медленно стаскивать ее, чтобы обнажить ее грудь.
 – По-видимому, тебя ничего не смущает, – недовольно заявила она, хотя ее слова и не вызвали того гнева, на который она рассчитывала.
 – Стыд? Нет, ничуть, никогда. Мне вообще незнакомо это чувство, – спокойно ответил Райан, осыпая поцелуями ее грудь.
 Свой завтрак они съели холодным, после чего Райан откинул покрывало и соскользнул с кровати. В это утро ожидалось прибытие судна из Белиза с грузом на борту, и ему нужно было присутствовать при разгрузке.
 Элен, лежа в постели, наблюдала за тем, как Райан вышагивал – прекрасный в своей наготе, – брился и одевался. Он не стал вызывать мажордома для этой цели звонком, хотя это и показалось необычным. Он сказал, что на борту судна не нуждается в слуге, и, оказавшись на суше, он не чувствовал себя беспомощным.
 Собравшись уходить, Райан подошел и встал возле кровати. Наклонившись над Элен, он прижал теплые губы к ее лбу, затем поцеловал ее в губы. От него пахло свежим мылом и накрахмаленным льняным полотном.
 Он отстранился от нее, но не уходил, а продолжал стоять со шляпой в руке, внимательно глядя ей в лицо. Он спросил низким голосом:
 – Ты себя хорошо чувствуешь?
 – Великолепно. Когда ты вернешься?
 – Раньше, чем ты успеешь соскучиться по мне, – с лукавой улыбкой проговорил Райан.
 – А... ну, тогда скоро.
 – Самое позднее к полудню, – уточнил он и, резко повернувшись, вышел из комнаты.
 Элен с грустью задумалась. Конечно, сильное влечение Райана к ней доставляло ей радость. Но его безудержное желание обладать ею вызывало подозрения. «Разве так бывает? – мрачно размышляла Элен. – Что-то здесь не так...»
 Элен закрыла глаза, и беспокойство и усталость отступили. Она заснула, а когда проснулась, спальня накалилась от полуденного зноя. В комнате все оставалось нетронутым: поднос с завтраком по-прежнему стоял на столике около застекленных дверей, которые были открыты и впускали в комнату раскаленный воздух со двора.
 Ее разбудил стук в дверь. В комнату проскользнула Дивота. Она принесла горячей воды в жбане из желтой меди. Пройдя к умывальнику в углу спальни, наполнила его горячей водой и стала раскладывать чистые полотенца.
 Горничная бросила на Элен взгляд через плечо:
 – Месье Райан возвращается с пристани и для него разогревают на кухне еду. Я думаю, тебе захочется разделить трапезу с ним.
 – Нет, – медленно проговорила Элен и села в кровати, проведя рукой по волосам. – Который сейчас час?
 – Довольно поздно, но не это имеет значение. Еще раньше пришло послание от месье, что он не сможет вернуться в полдень. Поэтому я и не будила тебя.
 – Вполне возможно, что тебе и сейчас не следовало беспокоиться и будить меня, – резко заметила Элен.
 – Если ты отказываешься от предложения мужчины, то многие подумают, что он тебе не нравится.
 – Они так подумают? И кто же сказал тебе, что я не приняла его предложение?
 – Бенедикт, а ему – будто бы сам хозяин.
 – Ты сейчас с ним разговаривала?
 – Нет, прошлой ночью, когда мы ждали вас.
 – Понятно. Дело в том, что Бенедикт прав, – откашлявшись, сказала Элен.
 Дивота со стуком поставила жбан с водой и повернулась к Элен:
 – В это я не могу поверить. Я даже Бенедикту не поверила. Как ты только могла отказать Райану, если здесь, в Новом Орлеане, ты совсем одна, без средств и без помощи? Как ты могла?
 – Ты должна понять причины, побудившие меня так поступить.
 – Я отказываюсь их понимать. Что плохого в том, если ты выйдешь замуж за Райана Байяра? Он молод, красив, богат, к тому же желает тебя днем и ночью. О чем еще можно мечтать?
 – Ты то же самое говорила о Дюране.
 – Ну и что? Сейчас я говорю о Райане, – возразила Дивота, упрямо вздернув подбородок.
 – Ну а как же любовь?
 – Он любит тебя.
 – Потому что он хочет меня, когда не может ничего с собой поделать? Это не любовь!
 – Но между вами есть нечто большее, чем это.
 Эти слова казались бы более убедительными, подумала Элен, если бы Дивота не отвела глаза в сторону, когда их произносила.
 – Неужели? Правда? И что же это означает, скажи мне, пожалуйста.
 Дивота не ответила. На ее мягкое темное лицо легла печаль.
 – Прости меня, дорогая. Мне совсем не хотелось, чтобы ты начала сомневаться в себе. Я вовсе не преследовала эту цель.
 «Сомневалась ли она? Конечно, сомневалась, хотя в данный момент это едва ли имело какое-нибудь значение». Элен сделала нетерпеливый жест:
 – Не в этом дело.
 – Нет, в этом. Потому что, если те духи и помогли тебе в самом начале, то это вовсе не означает, что мужчина ничего не может испытывать по отношению к тебе и без них.
 – Нет? А что, если не может? Что, если его страстная влюбленность исчезнет, как только я сама влюблюсь в него?
 – О, дорогая, разве могут быть опасения такого рода?
 – Что это значит? – закричала Элен, подавшись вперед, сидя в кровати. – Единственное, что мне хочется знать, заключается в том...
 Дверь внезапно распахнулась, и вошел Райан. Он перевел взгляд с раскрасневшегося лица Элен на Дивоту.
 – Ты сказала ей? – обращаясь к служанке, спросил он.
 – О чем, месье?– нахмурилась Дивота.
 – Я думал, что новости обогнали меня, хотя сам, как только узнал об этом, тут же примчался.
 – Я ничего не знаю. О чем ты? – спросила Элен.
 – Только что мы получили сообщение от Морвена... – Он замолк, как будто раздумывая, стоит ли продолжать.
 – Да? И что в том сообщении?
 – Оно касается Эрмины. Она... умерла.
 Потрясенная известием, Элен молча уставилась на него, думая об Эрмине, об этой остроумной, мудрой и жизнерадостной женщине. Не может быть, чтобы она умерла...
 – Нет... – прошептала Элен.
 Райан покачал головой, и лицо его омрачилось.
 – Невозможно в это поверить, но это так.
 – Но что же произошло?
 – Точно еще не выяснили. Эрмину нашли бездыханной всего час назад. Морвен думает, что это несчастный случай, а доктор, которого вызвали, объявил, что это самоубийство.
 – Самоубийство?!
 – От большой дозы мышьяка.
 Нельзя сказать, чтобы Морвен Гент не горевал по Эрмине. С покрасневшими глазами, он то и дело замолкал посреди разговора, устремляя свой взгляд в пространство с выражением такого невыразимого горя на своем классическом волевом лице, что у каждой женщины, оказавшейся поблизости, возникало непреодолимое желание успокоить его. Тем не менее временами он с легкостью и уверенностью делился своими соображениями о шансах на успех театра в Новом Орлеане и о пьесах, которые должны способствовать успеху первого сезона; и о том, куда собирается отправиться после спектаклей в Новом Орлеане, и какое будущее, по его мнению, ожидает театр во Франции при Наполеоне.
 Прием, если можно так выразиться, последовавший после похорон Эрмины, состоялся в доме у Рашель Пито, в большом здании в лучших архитектурных традициях Вест-Индии, расположившемся сразу же за городскими воротами. Обычно посещения с выражением соболезнований предпринимают через неделю, но Эрмина прожила в городе совсем недолго, а у актерской труппы оказалось так мало знакомых, что друзья сочли нужным оказать поддержку Морвену и Жози сразу же после похорон актрисы.
 Если Морвен в данный момент и нуждался в поддержке со стороны женщин, то ее оказалось предостаточно. По одну сторону от актера сидела Жози, одетая в черное платье, слегка оживленное белым воротничком и манжетами, а по другую сторону от него восседала вдова Пито в бледно-лиловом с серым сатиновом платье с длинной мантильей из черных кружев, довольно безвкусных, и с серебряным колье вокруг шеи, с которого свисал амулет в виде нападающей кобры.
 Когда Элен приблизилась к Морвену, чтобы поговорить с ним, актер встал. Он взял ее протянутую руку и улыбнулся. Его зеленые глаза потемнели. Потом притянул Элен к себе и крепко обнял. Он коснулся губами ее щеки и наверняка прикоснулся бы и к губам, если бы она предусмотрительно не повернула голову в сторону.
 Застигнутая врасплох, Элен с удивлением ждала реакции своего тела на такое объятие. Но не ощутила ничего, кроме раздражения от того, что Морвен воспользовался положением. Дать ему немедленный отпор она не решилась, чтобы не обидеть его. По-прежнему зажатая в его объятиях, Элен вспомнила шутливое замечание Эрмины, сделанное за несколько недель до этого на шхуне, –  у  него  полностью отсутствует  контроль  ,   когда  дело  касается женщины  . 
 Позади Элен раздалось мягкое покашливание Райана. Не торопясь, Морвен выпустил ее. В его взгляде, когда он посмотрел на друга, не сквозило и тени раскаяния.
 – Ты ведь не возражаешь против этого объятия, не так ли, старина? Некоторые соболезнования намного полезнее других.
 – Они также могут оказаться и намного опаснее, – ответил Райан, и в его холодной улыбке прозвучало предупреждение.
 Райан присутствовал на службе отпевания, так же как и Мазэн, Туссар и Дюран. Женщинам в Новом Орлеане не позволялось принимать участия в церемониях подобного рода, так как считалось, что для них они слишком мучительны. А на этой тем более, поскольку Эрмина не могла быть захоронена в освященной земле.
 Морвен яростно выступал против подобного постановления церковного совета. «У Эрмины не было ни малейшего основания или намерения кончать жизнь самоубийством», – снова и снова заявлял он. Церковь тем не менее оставалась непреклонной; доктора назвали ее уход из жизни самоубийством, и, несмотря на отсутствие прямых доказательств, так и нужно было к этому относиться.
 – Что я вам скажу, – прошептала мадам Туссар, наклоняясь к Элен и дыша ей прямо в ухо. – Морвену Генту не хотелось бы, чтобы мы думали, что смерть бедной Эрмины оказалась несчастным случаем, иначе этому самодовольному петуху придется признаться, что если у нее и была причина расстаться с жизнью, то этой причиной оказался он!
 – Разве вы сами можете поверить в то, что Эрмина оказалась способной на такое? – запротестовала Элен.
 – Она могла пойти на это, например, из-за той женщины. – Жена бывшего служащего кивнула на Рашель Пито. – Эрмина не могла соперничать с такой «черной вдовой» [29] .
 – Эрмина, возможно, и не испытывала особого счастья из-за его флирта с мадам Пито, но в этом для нее не было ничего необычного.
 Мадам Туссар затрясла головой, решительно не соглашаясь с Элен:
 – Говорят, эта женщина пользуется черной магией. Некоторые даже предполагают, что ее муж тоже умер странным образом.
 – В самом деле? – Элен не смогла скрыть своего раздражения.
 – Вы можете и не верить в это, но такое случается, – настаивала мадам Туссар, обижаясь.
 – Меня удивляет, – медленно проговорила Элен, – что теперь вы защищаете Эрмину. По-моему, всего несколько дней назад вы ссорились с ней.
 – Уж не предполагаете ли вы, что эта дешевая актриска проглотила яд из-за того, что я могла ей что-то сказать? – Мадам Туссар злобно нахмурилась.
 – Думаю, я ясно дала вам понять, что не могу представить себе, чтобы Эрмина по собственному желанию захотела расстаться с жизнью, даже из-за Морвена.
 – Тогда что же вы имеете в виду? – спросила мадам Туссар, и ее маленькие темные глазки сузились, превратившись в щелки.
 На мгновение Элен почувствовала ее враждебность и слегка вздрогнула. Тем не менее это впечатление тут же исчезло, как только к ним бросилась Жози, плюхнувшаяся на стул рядом с небольшим диваном, на котором сидели Элен и мадам Туссар. Девушка пожирала их глазами с большим интересом.
 – О чем вы здесь беседуете? Бьюсь об заклад, о чем-то очень пикантном. А знаете, отныне все роли Эрмины достанутся мне. Морвен уже пообещал мне. На роль инженю [30] мы подыщем какую-нибудь молоденькую и глупенькую, которая много не запросит за возможность пользоваться разными костюмами.
 Мадам Туссар сразу же обратила свою злобу против вновь прибывшей:
 – Некоторые роли Эрмины пользовались популярностью.
 Жози пожала плечами:
 – Ну и что? Мои тоже будут популярны. Вы не представляете себе, как мне надоело исполнять роли глупеньких женщин.
 – Думаю, мадам Пито оценит ваши актерские способности, – не унималась мадам Туссар.
 Глаза Жози потемнели, и она нахмурилась.
 – Что касается меня, то чем раньше мы покинем Новый Орлеан и мадам Пито, тем лучше, – проговорила она.
 Элен бросила взгляд через всю комнату, туда, где Рашель Пито держала за руку Морвена, прислонившись к нему.
 – Пожалуй, она выглядит собственницей, – не сумела удержаться от замечания Элен.
 – Она ужасна! Вы знаете, она рыскает по нашим комнатам в этом доме, словно мы не имеем никакого права на интимность, словно мы ее рабы, ни больше и ни меньше.
 – Вот что происходит, когда вы разрешаете кому-нибудь поддерживать вас, – снисходительно заметила мадам Туссар.
 – Мы уже сполна заплатили за ее поддержку, уверяю вас, – мрачно отозвалась Жози. – И конечно, больше всего Морвен. Но... вы помните духи, которые дали Эрмине, Элен? Вдова понюхала их и решила, что они ей тоже нужны. Эрмина пыталась объяснить их особенность, но вдова не пожелала и слушать. Эрмине ничего не оставалось, как только отдать их ей.
 Элен почувствовала, как в ней закипает ярость из-за того, что актриса так и не воспользовалась этими духами. Если бы Эрмина была жива, она подарила бы ей еще один пузырек, но теперь уже поздно. Слишком поздно. Эрмина ушла, унеся с собой удивительную способность смеяться над собой и над всем миром... Ушла...
 Мадам Туссар сменила тему разговора, принявшись пересказывать уличные сплетни о двух моряках с судна, только что пришедшего из Гаваны, которые умирают в благотворительном госпитале от желтой лихорадки. Эта страшная болезнь постоянно угрожала жителям островов, а на Новый Орлеан каждое лето наваливалась настоящим бедствием.
 Жена бывшего чиновника не закрывала рта, делясь откровенными подробностями об этой болезни, но в то же время глаза ее бегали по залу. Казалось, она была занята поискамии других тем. И когда в комнату в сопровождении служанки Жермены вошла Флора Мазэн, она тут же окликнула ее:
 – О, Флора, подойдите и поговорите с нами. Как вы сегодня хорошо выглядите. Скажите, это правда, что на днях ваш отец объявит о вашей помолвке?
 Девушка залилась румянцем – либо от замешательства, либо от раздражения, что об этом не стоило говорить.
 – Откуда вы узнали? – спросила она.
 – Земля слухами полнится. Но это правда?
 – Еще не решено, – последовал осторожный ответ.
 – Значит, это правда. Так он красив, ваш будущий жених? – не унималась мадам Туссар.
 Девушка бросила быстрый, почти застенчивый взгляд из-под коротких белесых ресниц.
 – Некоторым так кажется.
 – И кто он такой?
 Ее служанка наклонилась к ней и что-то зашептала на ухо. Флора кивнула. Едва слышным голосом она обратилась ко всем остальным:
 – Я бы предпочла не распространяться на эту тему. А сейчас извините, кажется, меня ждет отец.
 Жози уставилась на Флору с выражением недоумения и недоверия:
 – Как такая, как она, смогла отхватить себе мужа, да еще так быстро?
 Мадам Туссар в ответ рассмеялась:
 – Что же тут удивительного? Богатство может стать сильным оружием обольщения.
 – Тогда это один из ее способов?
 – Так многие считают...
 Элен вдруг почувствовала, что начинает задыхаться. Она поспешно вскочила и пошла прочь от бессердечной болтовни, прочь от тех, кто всегда предполагает худшее.




 ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ


 Как странно, что однажды энергичный, общительный, жизнерадостный человек вдруг умирает. Человек уходит, а жизнь продолжается... Всходит и заходит солнце. Идут дожди. Одно время года сменяет другое. И так происходит всегда. Смерть одного человека едва ли имеет какое-либо значение. Но все-таки должен же оставаться какой-то след от человека помимо каменного надгробия, установленного в грязном поле.
 Жизнь эмигрантов в Новом Орлеане после смерти Эрмины текла по-прежнему. Власти даже не попытались разобраться в случившемся. По их мнению, актриса находилась здесь проездом и не принадлежала ни к какой части их общины, которую они присягали защищать. А то, что она оказалась актрисой, ставило ее, по их мнению, на одну доску с женщинами, которые торгуют своим телом у крепостного вала. Подобные женщины, как правило, либо кончают жизнь самоубийством, либо погибают – случайно или намеренно – от рук своих любовников. Смерть еще одной из них не вызвала у них глубокой скорби. Медленной чередой потянулись дни. Лето было в разгаре. Освоившись в Новом Орлеане, Элен уверенно путешествовала по улицам в любом направлении с Дивотой или Бенедиктом, таскавшими сумки с ее покупками. Она узнала, кто из торговцев обвешивает или недомеривает, а кто торгует честно и в благодарность за покупку добавляет небольшое количество товара или дарит сувенир, от чего торговля становилась приятнее. Элен установила, в какие часы лучше всего совершать покупки: ранним утром на прилавках рынка можно было найти и свежие овощи, и мясо; поняла, в какое время лучше вообще не выходить в город из-за мошкары и мух, вьющихся над перезрелыми бананами, штабелями рыбы, разложенными на прилавках, или над висящими кусками мяса. Элен в совершенстве овладела искусством торговаться и делала это с задором и настойчивостью, с улыбкой или со смущенными просьбами немножко прибавить здесь или там, так что всю сумму иногда приходилось пересчитывать заново. Но самое главное, она научилась избегать взглядов мужчин на улицах города, лишая их возможности останавливать ее, чтобы завести разговор. На их поклоны она отвечала холодным кивком, от которого пропадало всякое желание провожать ее.
 Кроме того, Элен наконец убедилась в правильности отзывов модистки о женщинах-беженках с острова Сан-Доминго. Оказалось, что их действительно всегда легко узнать – и когда они прогуливались по улицам, и когда находились на балконах своих домов. Они по-особенному, например, держали в руках свои зонтики от солнца или накидывали на плечи шали. Эти женщины редко носили шляпы или капоры, ноесли и надевали их, то делали это с определенным вызовом и желанием покрасоваться. Цвета для своих одежд они выбирали яркие, поэтому местные дамы из Нового Орлеана выглядели серыми мышками по сравнению с ними.
 Еще более примечательно выглядели квартероны и окторуны. Они тщательно убирали волосы под тиньоны из блестящего шелка, переливающегося золотом и серебром, подкрашивали глаза краской для век и вдевали в уши сверкающие ювелирные изделия. Вырезы корсажей их просторных платьев – как утренних, так и вечерних, – казались такими глубокими, что усиливающийся днем летний зной вряд ли создавал для них какую-либо проблему. По улицам Нового Орлеана они ходили в сопровождении служанок, иногда с болонкой на руках или с флакончиком духов, смягчающих неприятные уличные запахи, с веером, с зонтиком или с метелкой от мух, сделанной из перьев павлина и украшенной либо кисточкой, либо лентой. Они представляли собой – и это сразу бросалось в глаза – определенную прослойку общества и вполне наслаждались своим особым положением.
 Элен часто попадались на глаза женщины, которых она знала по Сан-Доминго или даже помнила их еще с детства. Но она никогда не предпринимала попыток сблизиться с ними, так же как и они не сворачивали с дороги, чтобы поговорить с ней, хотя она понимала, что они ее узнавали. Нынешнее положение Элен не вызывало уважения, хотя спрос на подобного рода товар в Новом Орлеане все возрастал.
 В один из вечеров Райан затеял дома ужин. По его настоятельной просьбе Элен согласилась играть роль хозяйки, чтобы радушно принять нескольких торговцев, живущих по соседству, и двух плантаторов издалека. В числе последних ожидали появления Этьена де Бора, очаровательного мужчины небольшого роста, который преуспел в гранулировании сахара в Луизиане, а также красивого и молодого богача Бернара Мариньи де Мандевиль, который в свои восемнадцать лет слыл бонвиваном [31] и прославился тем, что прошлой весной привез в город из Парижа азартную игру в кости «крепе», а также тем, что помог отцу устроить прием в честь их высочеств из королевского дома Бурбонов во время их заточения в колонии пять лет назад. Мариньи также исполнял роль адъютанта при Луссате, прославленном префекте колонии и типичном представителе Франции. Луссата собственной персоной ожидали в качестве почетного гостя. Элен нервничала. Она обсудила с Бенедиктом, Дивотой и поваром блюда, которые предстояло подавать, – начиная с черепашьего супа и красной рыбы, приготовленной в яйцах в белом соусе с грибами, крабами, луком-шалотом и красным перцем, и кончая жареной свининой с молодой картошкой и зеленой фасолью с сосисками, и десертом – свежеиспеченным тортом с персиками. Ей предстояло лишь отдавать распоряжения о смене блюд за столом, а также от нее ожидалось, что она предложит одну-две темы для разговора, если беседа затянется. Но вся ответственность за спокойное, приятное течение вечера лежала на Райане и его слугах.
 Элен уделила большое внимание своему внешнему виду, тщательно подобрав платье для ужина из своего гардероба, – единственное, которое по праву можно было назвать вечерним туалетом. Сшитое из розового шелка глубоких тонов, оно замысловато драпировало фигуру и ниспадало перекинутыми через грудь красивыми фалдами, переходящими в юбку, складки которой были обращены к середине, а сзади переходили в небольшой шлейф. Ее перчатки и туфли были бледно-розового цвета; к тому же в красиво уложенные волосы она поместила несколько бутончиков розы такого же оттенка. Для уверенности Элен побрызгала себя духами, к которым очень привыкла, без них она чувствовала себя как бы раздетой.
 Гости съехались довольно рано. Живущие за городом, они не могли задерживаться надолго, в противном случае им пришлось бы оставаться в городе до утра. Правда, казалось, что это особенно никого не волновало, кроме, наверное, Луссата, который, в отличие от других гостей, не смог бы пойти на подкуп испанского караула у ворот, потому что такое событие вызвало бы международный скандал, особенно в то время, когда дела с колонией казались такими неопределенными.
 Бернар Мариньи опаздывал, но наконец он появился, но прибыл не один, а с партнером. Стол был накрыт для одиннадцати мужчин и одной женщины. Поэтому, когда слуга принимал шляпу и трость из рук человека, пришедшего вместе с Мариньи, Элен подала знак мажордому поставить на столе еще один прибор для неожиданного гостя. Получив в ответ быстрый и раздраженный поклон Бенедикта, словно в ее указаниях вовсе не нуждались, она вернулась в гостиную. В голове мелькнула мысль, что теперь за столом их окажется тринадцать, но это не могло иметь значения. Она не принадлежала к числу суеверных людей, хотя, как выяснила, многие в Новом Орлеане отличались этим.
 Мгновение спустя Элен уже не могла похвастаться таким оптимизмом. Тринадцатым гостем оказался Дюран Гамбьер. Он иронично улыбнулся, склонившись над ее рукой и принося свои извинения. Собрав все свое самообладание, Элен от имени Райана приветствовала его и отвернулась, чтобы поговорить с месье де Бором.
 За столом велись оживленные разговоры и даже разгорелся спор по вопросу о передаче колонии. Этот вопрос занимал мысли каждого. Произойдет это или не произойдет, на самом деле никто не знал. Американцы делали запасы вина, собираясь выпить по случаю своего праздника Четвертого июля. Горожане на улицах с раздражением громко обсуждали, в чьи руки перейдет власть в Луизиане. Луссат тоже волновался – он еще не получил никакого официального сообщения о судьбе колонии.
 Привлекательный мужчина, которому было далеко за сорок, префект колонии, полковник Луссат отличался пышной шевелюрой, уставшими глазами, прикрытыми тяжелыми веками, крепким ртом и раздвоенным подбородком. Он с большим удовольствием поглощал еду, особенно те блюда, которые были приготовлены из местных продуктов колонии. Казалось, ему совсем не хотелось говорить о своем положении, возможно, из-за типичного для политического деятеля опасения, что его слова окажутся неправильно истолкованными. Тем не менее он позволил себе небольшое замечание. Небрежно махнув рукой, он сказал:
 – Слухи о передаче колонии становятся определенно обоснованными. Сужу об этом по тому, как домогаются меня люди. Когда я только здесь появился, это рвение казалось огромным. Теперь оно идет на убыль...
 – Из этого я делаю вывод, – вмешался Дюран, – что если передача произойдет, то последуют большие перемены, особенно в торговле, которая значительно возрастет, а с нею возрастут и прибыли людей, занятых в этом бизнесе.
 Все за столом прекрасно поняли, что его насмешка была направлена в адрес Райана.
 – Свободный доступ к мировому океану стимулирует торговлю, и не важно, кто стоит у власти, – спокойно заметил Райан.
 – А вы не считаете, что для развития торговли лучше, если бы нами управляли Соединенные Штаты, а не Испания... или Франция? – спросил Дюран, вызывающе улыбнувшись Райану. Он хорошо знал мнение Райана по этому вопросу. Просто ему хотелось, чтобы Райан скомпрометировал себя, отстаивая неприятную для префекта колонии позицию.
 Райан, откинувшись в кресле, вежливо улыбнулся:
 – Наибольшая прибыль всегда достигается той страной, у которой лучший доступ к этим прибылям. Уверен, что Наполеону удалось бы превратить Миссисипи в реку из чистейшего золота, если бы просторные земли и широкие реки, которые впадают в нее, оказались расположенными рядом с Парижем.
 Префект колонии кивнул:
 – Расстояния труднопреодолимы. Но если Франция потеряет свои земли, она потеряет и колонии с прекрасным будущим. Такая громадная территория со временем станет свободной, но пока она остается нашей, то должна служить нам источником богатства и рынком сбыта. Мы в состоянии создать здесь новую Францию. У меня имеется тьма проектов, как удвоить доходы сельского хозяйства, увеличить раза в четыре торговый оборот и таким образом оставить здесь после себя прочный и достойный памятник нашему времени. Если мне не удастся в этих краях все это сделать, то я уеду с глубоким сожалением.
 Вскоре за столом возник недолгий разговор о переполохе, вызванном действиями энергичного американского наемника Вильяма Августа Боулса, который вместе с индейцами племени Крик пытался изгнать из Америки испанцев. Арестованный испанскими властями, он был выслан на корабле из Мобиль в Гавану, потом на Филиппины и вскоре в Африку. Но в конце концов бежал и вернулся в Оклахому, где его предали друзья-индейцы за четыре тысячи пиастров. Недавно его провезли через Новый Орлеан по пути в Гавану.
 С беседы о Боулсе гости перешли к обсуждению различных видов диких птиц, начиная со ржанки и других певчих и кончая куропатками, которых в Луизиане употребляли в пищу, потом разговорились о жаре, из-за которой трудно купить на рынке домашнюю птицу.
 И префект признался, что стал разводить домашнюю птицу а именно кур, гусей, уток и индеек исключительно для своего стола. Выяснилось, что у него еще имелся и бродячий зверинец из нескольких овец, одного или двух оленей и шести енотов.
 За ужином никто не проявлял интереса к Элен, хотя ничто не ускользнуло от бдительного ока Райана. Джентльмены явно испытывали любопытство в связи с ее присутствием, но вслух они этого не выражали. Правда, она поймала на себе несколько томных взглядов, а молодой Бернар Мариньи, слывший галантным кавалером, отпустил ей пару милых комплиментов, но в этом не было ничего такого, против чего смогла бы возразить даже дуэнья.
 А вот Дюран заставил ее испытать большую неловкость. Он смотрел на нее так пристально, как не смотрел с тех пор, как они встретились на шхуне, словно умирал от голода, а она была едой, отгороженной от него стойкой.
 Ужин утомил Элен. У нее разболелась голова. Ей вдруг стало жарко, лицо покраснело, странная дрожь охватила все ее тело.
 Стояла душная ночь, сопровождаемая угрожающим писком комаров, которые влетали через открытые двери. Но гости пировали вовсю. Время от времени издалека доносился грохот, словно где-то гремел гром. Оглядев присутствующих за столом, Элен заметила, что некоторые из них тоже раскраснелись, особенно Луссат, который, видимо, не привык переносить такую жару.
 Когда ужин закончился, все с облегчением вздохнули. Луссат объявил, что ему что-то нездоровится и поэтому он отправится домой, чтобы успеть добраться до дождя – раскаты грома звучали все ближе. К нему присоединилось еще несколько гостей, среди которых оказались Бернар Мариньи и Дюран. Элен и Райан простились со всеми за руку, выслушав комплименты по поводу вечера.
 В конце концов за столом осталось только четверо гостей, среди которых был и Мазэн, объявивший, что хочет обсудить с Райаном несколько проблем для их общего блага. Распорядились, чтобы мужчинам подали мадеру и блюдо со сладостями. Райан, коснувшись губами щеки Элен, предложил ей пойти лечь, потому что не знал, насколько затянется разговор с Мазэном. Она с большой радостью подчинилась.
 Когда Элен вошла в спальню, Дивоты не оказалось. Она почувствовала усталость, голова ее просто раскалывалась. Она вынула из волос розы и осмотрелась, ища, куда бы их положить. И вдруг все поплыло перед глазами и закачалось. Розы выпали из ее рук. Кровать... Какая мягкая... Но на ее матрасе из мха так прохладно. Она должна добраться до нее.
 Ноги не слушались. Ей показалось, что она падает. Но удивительно, ударившись об пол, Элен не почувствовала боли...
 Позже, намного позже, она услышала крик Дивоты и почувствовала, как руки горничной раздевают ее. «Почему Дивота плачет?» – удивленно подумала она.
 Потом чьи-то сильные руки подняли ее, и она поплыла. Элен вспомнила темный двор и улыбнулась...
 Наконец она в постели, такой мягкой, такой жаркой... Темнота и шум дождя. Свет и шум дождя... Успокаивающий...
 С нее снова снимали одежду, она почувствовала прохладу и что-то горькое на языке. Она подавилась, и из ее рта полилась темная жидкость. Она по Сан-Доминго помнит эту жидкость. Кровь... Желтая лихорадка... Где-то закричала служанка. Глупая женщина...
 Решительный голос отрывисто отдавал приказания. Она поняла, что это был Райан. Дорогой Райан. Тишина, благословенная тишина вокруг...
 Исчезло ощущение времени. Теперь для Элен не существовало ни дня ни ночи. Она чувствовала только боль во всем теле и видела лица, которые то появлялись над ней, то снова исчезали. Элен пыталась им что-то сказать, но в конце концов сдалась и погрузилась в пучину мрака, который, казалось, поглотил ее и все вокруг...
 Из непроглядной темноты и безмолвия Элен понемногу стала подниматься, как бы всплывая на звук голосов, в которых слышались мольба и гнев. Во рту появился привкус одного из травяных настоев Дивоты, который она помнила еще с детства. Вкус неприятный, но успокаивающий. Элен открыла глаза.
 Вокруг кровати, на которой она лежала, горели свечи, а на ковре, образуя круг, лежал рассыпанный белый песок. Около нее стояла Дивота. Служанка тихо шептала заклинания и обрызгивала ее какой-то жидкостью из тыквенной бутыли.
 А по комнате, из угла в угол, в возбуждении вышагивал одетый с иголочки человек с лысиной, начинающейся ото лба, и высоко посаженным на носу пенсне. Он ругался, возмущенный совершением подобных невежественных обрядов, в то время, когда существует наука химия и раствор хинного дерева, которые должны спасти бедную девушку. Он, Бланше Дюкейл, профессор химии, имел честь лечить префекта колонии от этой ужасной болезни, желтой лихорадки, и вывел его из кризиса. То же самое он сделает для мадемуазель Ларпен, если ему позволят. Но никогда и нигде не видел он такого невежества, как здесь, среди медицинских специалистов, с их слабительными, рвотными средствами и кровопусканием, а теперь вынужден был бороться еще и с суевериями невообразимого варварства. Он поражен! Потрясен! Когда он после возвращения во Францию расскажет об этом своим коллегам, то они ему просто не поверят. Если мадемуазель умрет, то отвечать перед месье Байяром придется этому созданию, последовательнице вуду.
 Из-под ресниц Элен взглянула на свои руки. От желтухи они стали желтого цвета и тонкими, очень тонкими. Ей было так жарко, что волосы казались ей огнем, обжигавшим шею, а простыня, под которой она лежала, нестерпимо тяжелой. В комнате нечем было дышать, так как все окна и двери были закрыты. Пламя свечей казалось громадным гудящим огнем. Она слышала их потрескивание и чувствовала обжигающее тепло. Голоса людей, находившихся возле нее, не смолкали, отзываясь барабанным боем в голове, наполняя ее шумом и грохотом, сводящим с ума.
 Распахнулась дверь. В комнату вошел Райан в халате, со спутанными волосами, будто только что встал с постели. Под глазами темнели круги, а в давно не бритой бороде промелькнуло серебро, словно она поседела. Он посмотрел на Дивоту и доктора с неодобрением и раздражением и спросил:
 – Из-за чего столько шума?
 Они начали объяснять. Их голоса отозвались громкими криками в ушах Элен. С тихим стоном она закрыла глаза.
 – Достаточно! – сказал Райан.
 Голоса замерли. Райан медленно подошел к кровати.
 – Дорогая? – обратился он к Элен.
 С трудом открыв глаза, Элен посмотрела на человека, склонившегося над ней.
 – Так жарко... – прошептала она.
 – Я знаю. Постарайся не разговаривать. Райан пристально смотрел на нее сверху вниз и чувствовал, как сердце разрывалось у него в груди. Она умирает, он знал это, умирает, потому что он привез ее в Новый Орлеан. Если бы только он оставил ее на Сан-Доминго... Как бы ему хотелось сейчас отдать Элен свою силу, а ее болезнь забрать себе. Почему это произошло с ней? Почему?
 Райан чувствовал свою беспомощность... Возможно, ему следует разрешить пустить Элен кровь; говорят, что самопроизвольное носовое кровотечение за два дня до этого помогло Луссату, правда, чуть не погубив его. Префект много часов пролежал с помрачненным сознанием, прежде чем профессор химии, которого он привез с собой из Франции, не объявил, что опасность миновала.
 А может, нужно снова вымыть Элен губкой; кажется, это помогает снять жар. Райан взглянул на Дивоту, собираясь предложить ей это сделать, но женщина стояла с закрытыми глазами, губы ее шевелились в языческом заклинании. Райан опять посмотрел на Элен.
 Она не отрывала свой взгляд от него, взгляд, в котором сквозила мольба. Ее голос прозвучал словно вздох, когда она проговорила:
 – Наружу?
 – Я не советую, – решительно произнес доктор Дюкейл. – Ночной воздух, вы понимаете, довольно пагубный.
 Дивота открыла глаза.
 – Внутри песчаного круга Элен защищена, – твердо сказала она.
 Рука Элен дернулась и медленно потянулась к Райану. Он подошел к кровати и в едином порыве откинул простыню к ее ногам.
 – Я предупреждаю вас, месье, – сказал доктор, – вы рискуете заразиться, если позволите себе что-либо большее, чем просто прикоснуться к ее коже.
 Райан взглянул на него с презрением. Он бережно поднял Элен с кровати и, прижав к себе, бросился к двери, ведущей на галерею.
 На его пути встала Дивота. Синие глаза Райана потемнели, когда он натолкнулся на взгляд служанки, хотя его голос из уважения к женщине, которую держал на руках, прозвучал мягко:
 – Открой дверь.
 Служанка резко отступила назад и повернулась, чтобы выполнить его просьбу.
 Райан протиснулся сквозь открытую дверь и зашагал по галерее. Стояла темная и теплая ночь. Он спустился по ступеням, направляясь во двор. На мгновение остановился, потом направился в сторону густой тени дуба.
 Позади него раздались шаги. Дивота принесла деревянную скамью и поставила ее под деревом. Райан рухнул на нее, опершись спиной о ствол дерева и устраивая поудобнее Элен на своих коленях. Он потянулся, чтобы зачесать назад ее волосы, расправляя длинные спутанные пряди, и прикоснулся к ее щеке. Жар не ослабевал. Наклонив голову, Райан прижался губами к ее подбородку.
 Свежий воздух, нежные и ласковые прикосновения Райана так подействовали на Элен, что она вздохнула и, свернувшись калачиком, прижалась к мужчине, который держал ее в своих сильных руках.
 Разгоряченная кожа благоухала, и этот аромат казался неотделимой ее частью. Дивота втирала бальзам в ее кожу даже во время болезни. Воздух вокруг Райана пропитался этим запахом, восторженное состояние души перемешивалось с полузабытыми ощущениями, хранившимися в памяти вместе с тысячами пылких желаний.
 – Элен, я люблю тебя, – прошептал он, и его шепот, казалось, потерялся в шелесте легкого ветерка, заблудившегося в листьях над головой.
 Но Элен услышала его. Она вздохнула и, попытавшись улыбнуться, закрыла глаза.
 Возможно, в течение часа, пока она спала, в болезни наступил перелом, и на ее теле выступила испарина. Пот, смешанный с духами, пропитал надетый на нее тонкий халатик и халат Райана. Ощущая это сладкое, влажное тепло, он наполнился восторгом и странным ощущением непреходящей радости.
 Медленно тянулись жаркие летние дни. Каждый день во второй половине шли дожди. Из-за беспрестанной жары и влажности Элен выздоравливала медленно. Прошел июль и вслед за ним август, прежде чем Райан рассудил, что она достаточно окрепла, чтобы принимать посетителей.
 Первым посетителем оказалась мадам Туссар. Райан не стал оставлять их наедине, правда, Элен предложила ему отправиться по своим делам, которые а она была уверена в этом он забросил, но Райан ее не послушался. Причиной мог послужить тот факт, что он уже знал новости, которыми не терпелось поделиться мадам Туссар.
 Сначала они обменялись обычными любезностями – расспросами о здоровье Элен, выражениями сожаления по поводу ее болезни. Затем последовало упоминание о выздоровлении префекта. Они обсудили эпидемию лихорадки, которая заставила некоторых жителей Нового Орлеана убежать в верховья Миссисипи и оставаться там с друзьями и родственниками, пока не пройдет опасность.
 Мадам Туссар и ее муж тоже подумывали о том, чтобы уехать из города, но стоимость переезда оказалась недоступной для них, да и путешествие показалось им затруднительным, поскольку таверны по пути практически перестали существовать и им приходилось бы рассчитывать только на гостеприимство землевладельцев, хозяйства которых они встречали бы на своем пути.
 – Как неприятно то, что случилось с Мазэном: говорят, что он и его дочь обсуждали возможность покинуть город как раз перед его смертью, – с грустью проговорила гостья.
 Прошло мгновение, прежде чем случайно оброненные этой женщиной слова обрели смысл.
 – Вы имеете в виду, что месье Мазэн мертв? Отец Флоры? – переспросила Элен.
 – Да-да... Такая трагедия.
 – Он умер из-за лихорадки?
 – Мне не хотелось бы вводить вас в заблуждение. Сначала врачи уверяли, что у него желтая лихорадка или какие-то колики из-за его обычного расстройства желудка. Но затем доктор химии из Франции, которого привез с собой префект, рискнул осмотреть его тело. Он сразу же объявил, что причина смерти вовсе не лихорадка или колики. А та, о которой вам, милочка, никогда не догадаться!
 Пока мадам Туссар сделала паузу, чтобы дождаться реакции Элен, та в ответ покачала головой:
 – Я уверена, что не догадаюсь. И какая же причина?
 – Мышьяк, моя дорогая. Вы можете в это поверить?
 Мышьяк... Сначала Эрмина, теперь Мазэн... Дрожь пробежала по телу Элен.
 – Но как? Почему?
 – Никто не знает. Судя по всему, не было никаких причин, хотя подозрение падает на их служанку Жермену. Флора, конечно, в прострации, бедное дитя! К тому же это произошло накануне объявления о ее помолвке. Говорят, помолвку отложат, пока не закончится траур.
 – Это кажется невероятным. Вы уверены? Вторая смерть от яда... Не кажется ли это странным? Какая связь между ними двумя, между актрисой и плантатором средних лет?
 – Доктор Мазэна и доктор из Парижа разошлись во мнениях. Доктор Луссата ссылается на то, что запах чеснока указывает на яд, хотя чеснок в этих краях распространен как общепринятая приправа к пище.
 – Тогда, возможно, месье Мазэн умер собственной смертью, – с облегчением проговорила Элен.
 – Возможно. Конечно, всегда найдутся те, кто посмеется и заявит, что он умер от чрезмерной физической нагрузки, поскольку в возрасте Мазэна содержать любовницу непросто. – Глаза женщины засверкали, когда она сделала это предположение.
 – Вы имеете в виду...
 – Совершенно верно.
 – Но месье Мазэн и Жермена давно вместе... Такая причина кажется неправдоподобной.
 – Уверяю вас, такое случается, – настаивала мадам Туссар.
 Элен подумала о том, чтобы на какое-то время направить мысли мадам Туссар в другое русло.
 – Флора пропадет без отца, – сказала она.
 – Конечно. Богатство, которое она унаследует, не восполнит утрату, хотя, как я полагаю, жених предложит свои услуги, чтобы поддержать ее: наверняка он не окажется настолько глупым, чтобы отступить. Без сомнения, этого человека выбрал для нее ее отец.
 – Как вы думаете, что представляет собой ее жених? – спросила Элен.
 На лице мадам Туссар появилось выражение досады.
 – Крошка не говорит; она еще упорней сохраняет в секрете имя соискателя своей руки. Пожалуй, можно только предполагать... если бы не разногласия между ней и отцом. – В черных глазах женщины мелькнула злобная ухмылка. – Кто-то все равно должен обладать привилегией хотя бы приблизительно определить личность человека, и я не могу не вспомнить тот вечер, когда мы посещали Воксхолл. Уж не Дюран ли Гамбьер сопровождал Флору?
 – Я совершенно не могу себе представить их вместе, – задумчиво сказала Элен.
 Мадам Туссар рассмеялась, и Элен поразила злая издевка, прозвучавшая в ее смехе.
 – Я тоже не могу, но когда в дело вступают деньги, составляются странные пары.
 Элен подумала о деньгах, которые истратил Дюран, и о смерти Мазэна, которая делала его дочь наследницей, и дрожь пробежала по ней.
 Уголком глаза она увидела, как Райан подался вперед. Лицо его окаменело, и он сказал:
 – На сегодня, я думаю, хватит. Я уверен, что Элен благодарна вам за визит, мадам, но ей нельзя утомляться.
 – Но у меня так много новостей, и я еще не все рассказала...
 – В другой раз, – твердо проговорил Райан.
 Мадам Туссар попрощалась, не преминув бросить несколько обиженных взглядов в его сторону. Райан не обратил на это никакого внимания, вынул подушки из-под спины Элен, на которые она опиралась, и устроил ее в кровати, чтобы она часок отдохнула. Возможно, ей показалось, но его руки и просьба поспать были не такими нежными, как обычно. Более того, пока она отдыхала, Райан впервые за многие недели ушел из дому.
 На следующее утро, когда Райан отсутствовал, появилась Жози. Она была одета так, как раньше одевалась Эрмина, и держалась с чувством собственного достоинства.
 – Как поживает Морвен? – спросила Элен.
 – Лучше, чем всегда. Пленив и полонив вдову, он теперь флиртует со всеми без исключения. Я не понимаю, почему все так нервничают. Он соблаговолил обратить на меня внимание однажды вечером, когда вдовы не оказалось дома, и, честно говоря... одним словом, как любовник он оставляет желать лучшего...
 Элен едва не поперхнулась своим кофе.
 – Ты имеешь в виду, что ты и он...
 – Закончил прежде, чем я успела что-нибудь понять. Я никогда так не разочаровывалась в своей жизни. Наверное, никогда не дождешься того, кто окажется самым лучшим.
 – Говоришь так, основываясь на своем богатом опыте?
 Жози ухмыльнулась.
 – Я крутила любовь с несколькими, в отличие от тебя, в этом я не сомневаюсь. Мой новый поклонник хоть внешне и не представляет собой ничего особенного, но зато умеет пользоваться тем, чем располагает, и, дорогая моя, он так благодарен за возможность, которую я предоставляю ему. Он настолько великодушен, что тебе будет в это трудно поверить...
 – Ты собираешься за него замуж?
 – Разве я дала повод так думать? Нет-нет, у меня нет ни малейшего желания связывать себя с каким-либо мужчиной. Кроме того, он женат.
 – Понятно.
 – Не понимаю, почему ты не вступишь в законные супружеские отношения с Райаном? Я слышала от мадам Туссар, что он крайне заботливый, охраняет твое здоровье, и порой с рыцарской преданностью, – сказала Жози, с подозрением взглянув на Элен.
 – Она преувеличивает, – заметила Элен, пытаясь улыбнуться.
 – Так ли это? Он ведь не отходил от тебя неделями! По правде говоря, редко кто из любовников или мужей так отдает себя любимой. Ты бы правильно поступила, если б завладела им, пока это в твоей власти.
 – Стоит ли это вообще делать?
 – Но у тебя нет никакой профессии, на которую ты могла бы рассчитывать.
 – У меня есть духи, – упрямо проговорила Элен.
 – Да, они у тебя есть. Кстати, и мне не помешает флакончик. Я рассказала об этом моему любовнику, и он дал мне денег. Он любит меня до безумия и дает мне все, что только я ни пожелаю.
 Элен огляделась, ища Дивоту, чтобы послать ее за духами, но оказалось, что в какой-то момент разговора с гостьей ее горничная исчезла из комнаты. Жози трещала не умолкая, перескакивая с одной темы на другую, – начиная со смерти Мазэна и последовавшим затем походом по нескольким магазинам в поисках траурного платья до вечеринки на борту судна, устроенной Бернаром Мариньи для нескольких своих друзей мужского пола и двух или трех женщин, одной из которых оказалась Флора. О духах забыли.
 Элен вспомнила о них, вероятно, через полчаса после ухода Жози. Она тотчас же повернулась к Дивоте, спросив:
 – Почему ты не передала бутылочку для Жози?
 Дивота молчала, с суровым выражением лица убирая со стола на поднос тарелки с крошками от пирожных и чашки из-под кофе, из которых пили Элен и ее гостья.
 – Что-то не так? – удивленно спросила Элен.
 – Все в порядке, дорогая. Тем более теперь, когда ты с каждым днем становишься все сильнее.
 – Это из-за духов, не так ли?
 Внезапно в памяти Элен пронеслись события недавних дней. Дивота принесла духи для нее, когда она просила их для Эрмины. Три дня до этого Райан воздерживался от прикосновения к ней в постели, а потом, когда она вновь воспользовалась приготовленными духами, как магнит приник к ней. Слова Жози эхом отозвались у нее в ушах.  Преданность  .   Не отходил  от  нее  неделями  .   Посвящение  . 
 Молчание Дивоты она расценила как согласие.
 – Ты заменила недостающие ингредиенты, – продолжала Элен.
 – В противном случае это не сработало бы.
 – Это не работает сейчас! Ты не имеешь права никому сообщать такую силу!
 – Я думала, что ты не веришь в это.
 – Как я могу не верить? – в отчаянии закричала Элен.
 – Сила становится особенно необычайной, если в нее верят... и вообще знают о ней...
 – Но это не означает, что она не сработает? Не так ли?
 – Нет, chere.
 – А те, другие, Серефина и Жермена, они знали, что именно купили? – медленно произнося слова, спросила Элен.
 – Они знали.
 «Конечно, знали, они ведь с Сан-Доминго. Многие из них последовательницы культа вуду и хорошо знакомы с его тайнами. Эрмина не знала, и Эрмина умерла».
 – Ты сказала им, но не мне, – проговорила Элен.
 – Я так поступила, потому что думаю о твоем будущем! Ты должна была выйти замуж за Райана, поэтому это не имело никакого значения.
 Элен внимательно посмотрела на свою служанку, глаза ее потемнели от сознания предательства Дивоты. Она все-таки думала, что любовь Райана, его преданность вызваны ею самой, без помощи духов.
 – Это имело значение, – отрезала Элен.
 – Поверь, его любовь настоящая. Он полюбил тебя лишь из-за тебя самой. – Слова служанки повисли в воздухе.
 Элен закрыла глаза, почувствовав вдруг безумную усталость. Спустя некоторое время она услышала звон фаянсовой посуды и удаляющиеся шаги Дивоты.
 Элен лежала спокойно, пытаясь справиться с тем, что узнала. Значит, духи оказались совсем не такими, как она думала...
 Потрясенная однажды их удивительным свойством подчинять, покорять, пленять, она теперь превратилась в рабу этих духов. Никто так не зависел от их власти, как она...




 ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ


 Как только Элен почувствовала себя достаточно крепкой, чтобы сменить ночную сорочку и утренний халат на утреннее платье из желтого батиста, расшитого зелеными листьями и виноградными лозами, чтобы избавиться от подушек и дивана, то сразу же спустилась по лестнице на первый этаж, в мастерскую. Элен двигалась с осторожностью не только из-за слабости после болезни, но еще и потому, что не хотела привлекать внимания Дивоты. Горничная не одобрила бы того, что она собиралась сделать.
 В мастерской Элен нашла пустую банку из-под оливкового масла – керамический сосуд в форме громадной улитки. Она предпочла бы ведро, но поскольку его не оказалось, пришлось воспользоваться тем, что нашла. Поставив сосуд на прилавок, служивший рабочим столом, она взяла бутылку, в которой находились остатки духов, приготовленных Дивотой. Сняв пробку, вылила содержимое в банку из-под оливкового масла. Отставив пустую бутылку в сторону, Элен потянулась, чтобы собрать маленькие, перевязанные голубыми ленточками флакончики, которые приготовила на продажу. Она взяла один из них в руку и провела указательным пальцем по стеклянной поверхности.
 Она подумала о надеждах, ушедших вместе с содержимым бутылки, о своих мечтах о самостоятельности и независимости, и в этот момент она действительно почувствовала, что совершает нечто такое, что надежно защитит ее будущее. А сколько было планов, как она ждала успеха...
 На глазах навернулись слезы. Пальцы крепко сжимали маленький флакончик, пока не побелели.
 Власть – вот главное, что заключалось в этих духах, способность контролировать мужчин и таким образом получать от жизни удовольствие. Власть не только для нее одной, но для множества других женщин. Каким преимуществом они могли бы обладать, если бы имели средства, помогающие им организовать свое существование по своему желанию, не обращая внимания на диктат мужчин.
 Но власть таила в себе и опасность...
 Элен резко вынула пробку из флакончика и вылила небольшое количество духов в банку из-под оливкового масла. Запах духов распространился в воздухе. Элен дождалась, пока в банку упала последняя капля, потом отставила флакончик в сторону. Духи стекали по ее пальцам на голубые ленточки, но она не замечала этого. Она доставала второй флакончик, потом третий и так далее.
 – Что ты делаешь? – раздался за ее спиной пронзительный вопль Дивоты.
 Элен не могла припомнить, чтобы Дивота когда-нибудь так кричала.
 – Уничтожаю несправедливое преимущество, – не поднимая головы, ответила Элен.
 – Это сумасшествие!
 – А мне кажется это разумным поступком. – Элен поставила флакончик, который держала в руке, и нетерпеливым жестом вытерла слезы, прежде чем взяла следующий. Оставалось три флакончика.
 Дивота перевела взгляд с оставшихся флакончиков на банку из-под оливкового масла.
 – Что ты собираешься с этим делать? – недоуменно спросила она.
 – Уничтожить.
 – Выльешь все на улицу? Разве это не рискованно?
 – Я собираюсь вылить духи в реку.
 – Я не позволю тебе этого сделать.
 – Ты не сможешь меня остановить. – Голос Элен ей самой показался резким в своей непреклонности.
 – Вспомни о мамином ожерелье. Как ты вернешь его, если уничтожишь то, что было куплено на вырученные за него деньги? Ты же потеряешь его.
 – Ничего не могу поделать...
 Когда Элен потянулась за следующим флакончиком, Дивота резким движением руки схватила оставшиеся два и прижала их к груди.
 – Эти будут моими, они нужны мне для работы, – настойчиво проговорила она.
 Элен не стала возражать. Она встретилась своим неумолимым взглядом с обеспокоенным взглядом карих глаз верной горничной.
 – Ты можешь подушиться этими духами сама, если хочешь, но продавать их ты не должна.
 – Хорошо, chere.
 – Ты обещаешь?
 – Обещаю.
 – Ну что ж. Остались ли еще какие-нибудь флакончики из тех, которые ты продала или отдала кому-нибудь еще, кроме Эрмины, Жермены и Серефины?
 – Ни одного.
 – Хорошо. Тогда это облегчит дело... – Дивота наблюдала за Элен, глаза которой потемнели от тайных мыслей.
 – Что ты собираешься делать? – нетерпеливо спросила она Элен.
 – Получить обратно все проданные духи.
 – Это нелегко...
 Элен прекрасно это понимала, но ничто теперь ее не остановит. Для того чтобы почувствовать себя свободной, необходимо что-то предпринять. По крайней мере, хотя бы попробовать.
 Элен решила начать с мадам Рашель Пито. Надо было придумать убедительную причину для того, чтобы получить флакончик обратно, и Элен приготовила рассказ о том, что в состав духов входит некий ингредиент, который может вызвать появление сыпи, и размышляла, сколько денег необходимо иметь при себе, чтобы отдать их взамен духов. Хотя надеялась, что деньги не пригодятся вовсе, поскольку мадам Пито славилась своим богатством и, кроме того, получила их бесплатно. Тем не менее Элен всегда помнила, что богачи известны своей скупостью, особенно когда дело касается мелочей.
 Она подготовилась к визиту, тщательно продумав свой наряд. Никаких трудностей ей это не составило. Ее уличный наряд из поплина чрезвычайно подходил для этой цели, а маленькая соломенная шляпка с вуалью, защищающая от солнца, казалась не только модной, но и практичной. Но понадобилось время, чтобы нарумянить щеки, по-прежнему бледные после болезни, и даже прибегнуть к красному пигменту для губ. Приведя себя в порядок, она снова посмотрелась в зеркало и тут же дала себе зарок так наедаться во время каждого приема пищи, чтобы стать круглой, как бочонок. Элен уже немного прибавила в весе, но несмотря на это по-прежнему выглядела худой.
 Нанять кого-нибудь, кто довез бы ее до дома вдовы, ей не удалось. Хотя он находился недалеко, Элен все же пришлось два раза останавливаться, чтобы передохнуть, присаживаясь на скамейки, которые стояли у многих магазинов и домов. Солнце палило немилосердно, а когда поднялось еще выше в утреннем небе, то от жары над пыльной дорогой волнами поднималось и колыхалось марево, а свежие следы, оставленные в дорожной грязи, высыхали на глазах. Элен чувствовала, как пот медленно скатывается по спине за корсаж. В руке она держала носовой платок, чтобы стирать под вуалью капельки пота на лице.
 Наконец она добралась до дома вдовы. Когда Элен поднялась по ступеням и вошла в прохладную галерею, то поняла, что надо было известить мадам Пито о своем прибытии.
 Дверь в дом оказалась открытой, чтобы впустить хоть немного свежего воздуха. На легкий стук Элен появился слуга и поклоном пригласил ее войти. Он попросил ее посидеть в зале, пока выяснит, дома ли хозяйка и принимает ли она посетителей.
 Рашель Пито приняла Элен в своем будуаре, в комнате, обитой муаровым шелком персикового цвета и с богатым убранством. В глаза бросились позолоченные стулья и кресла, обитые сатином. Мадам выглядела так, будто только что встала с постели: волосы беспорядочно рассыпались по спине, а сорочка и пеньюар были измяты. Она откинулась в шезлонге среди разбросанных кружевных подушек, возле нее на маленьком столике стояла тарелка с конфетами и глиняный горшочек с шоколадом. В воздухе витал запах шоколада, охлаждавшегося в изысканной чашке из китайского фарфора. Запаха духов Элен не почувствовала.
 – Так смело с вашей стороны прийти, мадемуазель Ларпен. Я слышала, что вы были больны. Полагаю, вы не испытали слишком много трудностей, – заговорила Рашель Пито, протягивая обнаженную руку за конфетой.
 – Уверена, что нет, – ответила Элен, и в горле у нее пересохло. Если бы вдова Пито проявила хоть какое-нибудь сочувствие к ней, то непременно предложила бы ей что-нибудь освежающее.
 – Очевидно, вы пришли повидаться с Морвеном? Думаю, он сейчас репетирует с новой молодой актрисой в летнем домике, расположенном позади дома в саду. Я могу позвонить слуге, чтобы он сходил за ним, если пожелаете, хотя сомневаюсь, что он очень обрадуется: девочка такая впечатлительная!
 – Нет! – воскликнула Элен, а затем более спокойным тоном добавила: – Я пришла не для того, чтобы повидаться с Морвеном.
 – Тогда, наверное, с Жозефиной? Но она рано утром уехала в город. Я не жду ее возвращения до вечера; думаю, она не вернется, пока не посетит все условленные места встреч.
 Элен терпеливо выслушала мадам Пито, а потом сказала:
 – Я виделась с Жозефиной всего два дня назад, и, хотя не возражаю против того, чтобы повидаться с ней, дело у меня не к ней.
 – Ну что ж, тогда говорите, с чем вы рискнули появиться здесь.
 В едких словах женщины, в ее небрежном внешнем виде и в холодном приеме чувствовалось оскорбительное высокомерие по отношению к Элен, словно она была модисткой или портнихой и пришла предложить мадам Пито шляпку или платье.
 – Я пришла из-за духов, – живо ответила Элен и выпрямила спину так, словно проглотила аршин.
 Пока Рашель Пито слушала рассказ Элен, у нее между бровями пролегла морщина, которую она принялась без устали растирать указательным пальцем. Когда Элен закончила, она сказала:
 – У меня были эти духи, но они исчезли, поэтому причин для беспокойства нет.
 – Исчезли? – озадаченно проговорила Элен. Она ожидала чего угодно, только не этого.
 – По правде говоря, я думаю, что их кто-то выкрал. Если бы я могла указать на предполагаемого виновника, то указала бы на Жозефину, хотя она отрицала воровство, когда я обвинила ее в этом, и неосторожно намекнула мне, что выкрала их моя горничная.
 – Это возможно?
 – Ни в коем случае. Мои слуги не осмелятся, поскольку знают, что я за воровство сдеру с них кожу.
 – Сильное средство устрашения.
 – Я нахожу его действенным. Удивлена, что вы пускаетесь во все тяжкие только из-за возможности возникновения у кого-то сыпи. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь связал это с вашими духами.
 – Но я должна знать...
 – О, довольно, я не настолько наивна! Уверена, что это как-то связано со слухами, распространенными среди квартеронов и свободных цветных женщин о странных свойствах этих духов. Я относилась к этим слухам как к предрассудкам, но, кажется, мне следовало бы с большей предосторожностью хранить духи.
 – Мне трудно представить себе, что вы слушали, но, несомненно, вы не могли поверить...
 – У африканцев существует немало вещей, неподвластных нашему пониманию. Я видела обряды рабов, которые они проводят в болотах. И знаете, это возбуждает... Однако если то, что они говорят, правда, можно легко догадаться, что именно Жозефина намерена получить от этих духов.
 – Что вы имеете в виду? – спросила Элен.
 – Ну, Жозефина страстно увлечена Морвеном, разве вы не знаете? И когда ее чувства остались безответными, у нее появился другой мужчина, которого она пока держит на поводке и старается пленить.
 – Ее любовник?..
 – Если вам нравится так его называть, называйте, хотя мне не хочется. Месье Туссар едва ли может служить верхом совершенства для какой бы то ни было женщины.
 – Туссар? – растерянно переспросила Элен.
 – Удивлены? Напрасно... Говорят, у него слабость к актрисам. Даже Эрмина...
 Элен, почувствовав тошноту от неприятных откровений своей собеседницы, вскочила на ноги.
 – Извините, мне надо идти. Я признательна вам за то, что вы увиделись со мной, и ценю вашу... откровенность. Она оказалась в высшей степени полезной. Всего доброго.
 – Приходите еще, – ответила мадам Пито, но Элен почувствовала, что в ее словах было столько же искренности, сколько и в озабоченности здоровьем Элен.
 Ей хотелось как можно скорее покинуть дом Рашель Пито. Во-первых, ей не нравилась эта женщина, а во-вторых, она боялась встретиться с Морвеном. Элен пришлось бы снова повторять выдумки о духах. В подобном представлении она больше не желала участвовать. Она ведь не актриса...
 Элен замедлила шаг и огляделась, потом сошла с дороги, которая вела в город, чтобы немного отдохнуть в тени букового дерева. Она облокотилась о его массивный ствол и откинула голову, сдвинув шляпку так, чтобы не поломать ее. Закрыв глаза, она отдышалась и попыталась успокоиться.
 «Жози и месье Туссар... Их любовная связь не поддается никакой логике, любовь бывшего чиновника к женщине со сцены... Неужели Жози украла духи, как утверждает мадам Пито, и с их помощью стала его любовницей?
 А если говорить о мадам Пито, то, пока от нее исходил аромат духов, Морвен был увлечен ею, потом, судя по едким замечаниям вдовы, значительную часть своего обаяния он обратил на то, чтобы соблазнить свою новую инженю. Какая грязь!..»
 Таким образом, всплывала еще одна подробность, которая не нравилась Элен. Флакончиком с духами, который она отдала Эрмине, видимо, воспользовалась вдова, чтобы добиться расположения Морвена, пусть даже на время. Его страстное увлечение мадам Пито падало как раз на то время, когда умерла Эрмина. Неужели эта женщина, которая очень любила Морвена, так отчаялась из-за его новой привязанности, что, приняв слишком большую дозу мышьяка, свела счеты с жизнью?
 Значит, это она, Элен Ларпен, явилась причиной смерти Эрмины...
 А может, это все-таки убийство? Если бы мертвой вместо Эрмины оказалась Жози и смерть произошла бы на две недели позже, тогда любой мог бы заявить, что сделала это его жена, мадам Туссар. В конце концов, яд всегда считался орудием в руках женщин, а мужей и жен по традиции первыми подозревали в убийстве лиц, вовлеченных в любовный треугольник. С другой стороны, Эрмина знала месье Туссара не лучше, чем сама Элен. Ведь почти никто не поверил мадам Туссар, когда она выступила со странным обвинением, что Эрмина как раз и была той актрисой, которую ее муж знал давно, но с этим недоразумением сразу же легко разобрались.
 Теперь ясно было одно: между смертью Эрмины и кончиной месье Мазэна не было никакой связи. Однако в доме у Мазэна оставался флакончик с духами, который принадлежал Жермене. Предположим, что смерть Мазэна произошла не от колики, не от лихорадки и не от отравления, а, скорее всего, от апоплексии мозга, которая наступила из-за его перевозбуждения, наступившего вследствие действия духов его любовницы, как и предложила в качестве версии мадам Туссар?
 Нет-нет, это нереально. Элен придавала слишком большое значение духам. Но ее вины в смерти Мазэна наверняка нет и быть не может.
 Если бы небеса оказались благосклонными к ней и она уснула бы здесь, то весь этот кошмар привиделся бы только во сне. Проснувшись, она обнаружила бы, что духи вовсе не обладают никакой магической силой, а она не имеет никакого отношения ко всем этим смертельным исходам...
 Как бы ни хотелось Элен найти успокоение, все же она не могла принять ни одно из этих объяснений. Она заставила себя подняться на ноги и продолжить длинный путь в сторону городских ворот.
 Путешествие к вдове Пито оказалось настолько утомительным, что понадобится, наверное, не меньше трех дней, прежде чем она найдет в себе силы снова выйти из дома Райана. И тем не менее надо было спешить – она очень боялась, что может произойти еще что-нибудь, если не забрать свои духи...
 Во что бы то ни стало нужно было встретиться и поговорить с Жерменой.
 Флора Мазэн восприняла приход Элен как само собой разумеющееся. Она была рада встретить гостью в своем доме, от возбуждения на ее бледных щеках появились алые пятна.
 – Не отведаете ли вы шоколада... нет, это не для вас, не так ли? Я и забыла... Тогда распоряжусь подать кофе и пирожные. Хорошо?
 – Пожалуйста, не беспокойтесь, – ответила Элен.
 – Для меня это не составляет совершенно никакого беспокойства, уверяю вас.
 Она пошла отдать распоряжения Жермене, которая занималась уборкой в соседней спальне, и через мгновение вернулась.
 – Я приношу извинения, что не смогла нанести визит раньше, чтобы выразить соболезнование по случаю потери, вами отца, – тут же вступила в разговор Элен.
 Флора посерьезнела, усаживаясь поудобнее на громоздкий диван.
 – Спасибо, но я понимаю. А сейчас вы чувствуете себя достаточно хорошо?
 Элен ответила; они поговорили о заболеваемости лихорадкой в городе, о жаре и ежедневных дождях, из-за которых переселенцы труднее переносили этот климат; обсудили также прибытие корабля из Франции, который, к их общему сожалению, не привез ожидаемых всеми новостей о передаче управления колонией. На Элен произвело большое впечатление то, как держала себя Флора. Она удивилась разговорчивости Флоры раньше такого за девушкой не наблюдалось, видимо, в прошлом она преимущественно полагалась на отца, который за нее отвечал на большинство вопросов.
 Жермена принесла им кофе, разлила по чашкам, а затем скрылась в спальне, теряющейся в анфиладе комнат. По-прежнему не представлялось никакой возможности перекинуться с ней несколькими словами.
 – О, дорогая, я едва не забыла, – сказала Элен, обращаясь к Флоре. – Моя служанка просила передать сообщение вашей служанке, если вы не возражаете.
 – Конечно, не возражаю. – Флора позвала Жермену, и через несколько секунд та вновь появилась в комнате.
 – Вам что-то надо, chere? – спокойно спросила она.
 Флора указала на Элен, которая с жаром пустилась в рассуждения о сыпи. Закончила она прямым вопросом, в котором содержалась обеспокоенность тем, что причиной сыпи, возможно, являются духи, и поинтересовалась, где они сейчас находятся.
 – Мои духи? – спокойно переспросила Жермена. – О, несколько дней назад я случайно разбила бутылочку и они разлились.
 Это была явная ложь – Элен сразу догадалась об этом.
 «Что побудило эту женщину ответить именно так – то ли чтобы уберечь белую женщину от лишней нервотрепки, то ли ради собственной безопасности, хотя она прекрасно понимала, что ей ничто не угрожает? А может, Жермене просто не хотелось расставаться с таким сильным оружием?» – размышляла Элен, расстроившись оттого, что духи у нее отнять не удастся.
 Тогда Элен решила прибегнуть к более сильному воздействию на служанку Флоры.
 – Вы знаете, мне очень не нравятся сплетни, которые гуляют по городу. Они связаны со смертью месье Мазэна. Некоторые утверждают, что он... умер в ваших объятиях...
 – Нет, мадемуазель, я не слышала об этом, – спокойно отозвалась Жермена.
 – Боюсь, если слухи о духах начнут распространяться, то в первую очередь станут обвинять меня. Может разразиться скандал, которого мы все, я в этом уверена, хотим избежать...
 – Я бы с удовольствием помогла вам, если бы смогла, – ответила Жермена с таким чувством собственного достоинства, что Элен почувствовала себя неловко за свои выпады, к которым прибегла.
 Элен повернулась к Флоре.
 – Это дело деликатного свойства и касается вас тоже. Произойдет несчастье, если до вашего будущего жениха дойдут глупые сплетни, распускаемые некоторыми людьми. У меня нет ни малейшего желания оказаться замешанной в этом, поэтому я хотела бы устранить любой намек на то, что мои духи ассоциируются с этой трагедией.
 – Понимаю, – помрачнев, ответила Флора, – хотя не знаю, чем я могла бы вам помочь. Мой отец умер от болей в желудке. В этом нет никакого сомнения, какие бы сплетни на этот счет ни распространялись. Что касается духов, то Жермена сказала вам, что она их пролила. Боюсь, что мне больше нечего добавить к этому. Хотя очень неприятно, что о моем отце ходят такие ужасные слухи.
 Элен стало ясно, что от дальнейших разговоров с Флорой Мазэн или с ее служанкой толку не будет. Поэтому она вскоре удалилась.
 Элен не надеялась и на то, что ей удастся получить духи у Серефины. Та не извинялась, не придумывала никаких историй о духах. Она достаточно деликатно дала понять, что духи ей нужны и что у нее вызывает подозрение любая попытка отнять то немногое, что она имеет. Серефина честно отказалась расстаться с ними и даже объяснила причину такого отказа: Дюран любит, когда она душится ими...
 Когда Элен вернулась домой, там ее ждал Райан. Он поднялся с кресла, стоящего на галерее, и пошел к лестничной площадке, чтобы встретить ее, пока она поднималась со двора. Увидев ее бледное, усталое лицо, он очень рассердился. Взяв ее за руку, он подвел Элен к ближайшему креслу.
 – Какого черта, что ты с собой сделала?
 – Ничего. Это...
 – Ты отсутствовала все утро, не предупредив ни Дивоту, ни Бенедикта. Почему? – мрачно спросил он и склонился к ней, ухватившись обеими руками за подлокотники кресла.
 Его грозный вид и неумолимость, звучавшая в голосе, подействовали на Элен удивительным образом, вызвав у нее и раздражение, и чувство вины. Она понимала, что его гнев подогревался тревогой и беспокойством за нее, потому что он любил ее. Но как бы Элен хотелось, чтобы все его чувства по отношению к ней не были вызваны искусственно... духами...
 – Если ты присядешь, я тебе все расскажу, – тихо ответила Элен, решив наконец освободиться от лжи, в которой жила.
 Райан пристально посмотрел на нее. Что-то в тоне ее голоса и в выражении лица настораживало. В груди возникло странное чувство. Он выпрямился и медленно попятился к перилам галереи. Облокотившись о них, скрестил на груди руки и стал ждать.
 Глубоко вздохнув, Элен принялась медленно рассказывать. Она боялась, что Райан не воспримет все должным образом, не поймет ее. Голос ее дрожал. Она попыталась объяснить, что это за духи и почему ими воспользовалась, хотя и не верила в их волшебные свойства.
 Она взглянула в лицо Райану, но оно казалось непроницаемым. Не обращая на это внимания, энергично продолжала, вспомнив их первую ночь в подвале Фавье и то, что в тот момент она и не думала о, действии духов... Когда она наконец смолкла, то увидела на лице Райана недоумение.
 – Ты думаешь, что я удерживаю тебя только из-за твоих духов? – с осторожностью спросил он.
 – Не думаю, я уверена в этом... обстоятельства слишком убедительны, чтобы их отрицать.
 – Потому что я занимаюсь с тобой любовью, когда ты пользуешься этими духами, и не занимаюсь, когда ты не наносишь их на тело?
 Она судорожно сглотнула, глядя поверх него на листья дуба.
 – Что-то в этом роде...
 – И я не смогу никогда оставить тебя?
 – Не сможешь...
 Улыбка осветила его лицо, глаза радостно заблестели.
 – Это смешно!
 – Нет, это не смешно, – строго возразила Элен, подавшись вперед.
 – Ты говоришь так, будто я не свободен в своих желаниях.
 – Ты не свободен...
 Его улыбка стала еще шире.
 – Я не верю в магию вуду.
 – Это не имеет значения! Я тоже не верю, но вижу, что происходит: духи делают людей счастливыми, делают их больными и даже обрекают на смерть! Не вижу причин для смеха.
 Он попробовал придать своему лицу скорбное выражение, но не смог.
 – Прости меня. Я часто вспоминаю, как мы прятались в подвале у Фавье. Я вел себя не очень честно по отношению к тебе. Мне удалось перехитрить тебя, а ты, наверное, думала, что перехитрила меня.
 – Так оно и было!
 – В таком случае я надеюсь, что это будет продолжаться и дальше.
 Элен в волнении вскочила на ноги, ее юбки закрутились вокруг колен.
 – Ты не понимаешь... не хочешь понять меня.
 Райан оттолкнулся от перил и, бросившись к ней, обнял ее за плечи.
 – Я все правильно понял, Элен. В твоем рассказе нет ничего особенного, и то, что наговорила тебе Дивота, не имеет никакого значения.
 – А как тогда можно объяснить то, что происходит с Рашель Пито и Морвеном? Или с Морвеном и Жози? И с Жози и мадам Туссар? Как объяснить смерть Эрмины и смерть месье Мазэна? Разве тебе это ни о чем не говорит?
 – Это просто совпадение, и больше ничего. Точно такое же, как и то, что я не дотрагивался до тебя, когда ты не пользовалась этими чертовыми духами. Поверь, у тебя нет никаких оснований думать, что ты виновна.
 – Ты не прав! Я не могу так жить. Не хочу!
 – Насколько я понял из твоего рассказа, все, что тебе надо сделать, так это перестать пользоваться духами. Перестань, и сама увидишь, как заблуждаешься!
 Элен вырвалась из его объятий и, пятясь от него, выкрикнула:
 – Это ты увидишь! И только в том случае, если не станешь осыпать меня ласками для того, чтобы убедить меня в моей неправоте!
 – Тогда вылей их на себя и забудь об этом. Духи в наших отношениях не имеют никакого значения, – раздраженно проговорил Райан.
 – А что, если они еще кому-нибудь нанесут вред? Если еще кто-нибудь из-за них умрет, возможно, даже ты?
 – Этого не случится. Во всяком случае, теперь ты уже ничего не можешь поделать!
 – Нет, могу! Я могу уехать отсюда. Оставить тебя!
 Райан в изумлении какое-то время смотрелна дверь, за которой исчезла Элен. «Она говорила об этих духах не как нормальный человек. Наверное, болезнь сделала ее такой, другого объяснения не может быть». Сжав кулаки, он проследовал за ней в спальню.
 Элен открывала шкаф, чтобы достать свою одежду. Райан положил руку на дверцу шкафа и с силой захлопнул ее.
 – Ты никуда не пойдешь, – строго проговорил он.
 – Нет, пойду.
 – Ты еще недостаточно окрепла после болезни. Что ты станешь делать? Где остановишься?
 – Чем-нибудь займусь, где-нибудь устроюсь, – поспешно ответила она.
 Потом Элен попыталась открыть дверцу шкафа, но Райан своей крепкой рукой продолжал удерживать ее. Она повернулась и пристально посмотрела на него.
 – Ты никуда не пойдешь, – повторил он, и слова его прозвучали резко и даже угрожающе. – Я не позволю тебе сделать это. Ты останешься со мной, пока не остынет преисподняя и наша маленькая земля не закружится в последнем витке, увлекаемая в непроницаемую темноту. Никакая сила не вырвет тебя из моих объятий – ни какой-то запах духов или отсутствие его, ни ватага квартеронов, жаждущих любви, ни сама смерть... Я никогда не позволю тебе уйти!..
 Глаза Элен расширились и губы приоткрылись, когда она пристально посмотрела на него. В подсознании Райана, увидевшего замешательство и удивление в глубине ее глаз, эхом отозвались слова, только что высказанные им вслух. И, внезапно смешавшись, он впервые почувствовал непривычную вспышку сомнения.




 ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ


 Решение от 18 августа 1803 года о передаче Луизианы из рук Наполеона во владение Соединенных Штатов подтвердилось вручением Луссату в Вашингтоне письма временным поверенным Франции месье Пирчоном. Передача обошлась в семьдесят пять миллионов франков или в пятнадцать миллионов долларов. Французским и испанским торговым судам предоставлялся режим наибольшего благоприятствования, но это была единственная уступка бывшим хозяевам колонии. В письме также сообщалось, что король Испании Карл IV еще в мае того же года поставил свою подпись на документе об официальной передаче Луизианы Франции.
 Однако официальная передача власти над колонией как от Испании – Франции, так и от Франции Соединенным Штатам не могла состояться без получения из Парижа официального сообщения с фактическим разрешением на ее проведение. Поэтому жизнь текла своим чередом, так же неторопливо, как и раньше, с номинальной властью Испании и в присутствии французского префекта колонии.
 Луссат, по словам Райана, пребывал в раздраженном состоянии духа из-за вынужденного безделья и из-за того, что все его усилия, связанные с поездкой в Луизиану, пропали даром. Он намеревался создать для Франции богатую колонию, был переполнен планами и идеями, но теперь все его усилия оказались напрасными, и Луссат потратил во Франции большие деньги на то, чтобы законсервировать дом и перевезти всю семью сюда, в Новый Орлеан, где, как предполагалось, его ожидало большое будущее. Переезжая сюда, он подвергал опасности не только собственное здоровье, но и здоровье своей семьи, да и карьера его терпела крах... Теперь он вынужден был находиться в Новом Орлеане до тех пор, пока колеса бюрократической машины не перемелют все необходимые бумаги с прикрепленными к ним печатями и лентами, чтобы засвидетельствовать, что все произведено правильно и законно. Его нетерпение росло. Кроме того, раздраженность Луссата объяснялась летней жарой и перенесенной тяжелой болезнью. Мадам Луссат вскоре забеременела. Префект понимал, что через три-четыре месяца путешествие по морю станет слишком опасным для здоровья его жены. Значит, они застрянут здесь, пока леди не разродится.
 В начале сентября Райан сообщил о возможности своего путешествия в Вашингтон. Предложение исходило от Луссата, который ожидал очень важные депеши, подтверждающие продажу колонии и позволяющие произвести двойную передачу Луизианы. Но депеши из Вашингтона не приходили. Луссат нервничал...
 – Но почему Луссат полагает, что поедешь именно ты? – спросила Элен. – Ты же не почтальон.
 Райан поставил на стол свой десерт и кофе, который они пили после легкого обеда, и откинулся в кресле.
 – Луссат считает, что я наделен особым даром оставаться в живых, – грустно улыбнувшись, ответил он.
 Конечно, он имел в виду, что Луссат нуждается в смелом, находчивом и предприимчивом человеке, который умеет не только владеть оружием, но и обладает способностью выходить из затруднительных ситуаций.
 – Да, но почему ты? – не могла успокоиться Элен. – Он же знает, что ты всегда относился положительно к передаче колонии Соединенным Штатам.
 – Это как раз и есть еще одна причина, по которой можно предположить, что я не только сделаю все, что в моей власти, но и вернусь с депешами.
 – Значит, ты согласился? – не унималась Элен.
 – Это предложение показалось мне стоящей увеселительной прогулкой, – пожав плечами, ответил Райан.
 – Это вовсе не увеселительная прогулка, – напряженно произнесла Элен внезапно севшим голосом, в то время как ее руки судорожно цеплялись за подлокотники кресла. – Тебя же могут убить.
 – Безусловно, это не самый подходящий вариант для меня.
 – Это не предмет для шуток! – возмутилась Элен.
 – Отчего же, chere. Можно подумать, что тебе не все равно – останусь я в живых или погибну. – Голос его звучал легко, хотя взгляд был серьезным.
 – У меня нет никакого желания видеть тебя мертвым, – тихо возразила она и отвернулась.
 – Меня это утешает. В последнее время я часто думал, что все обстоит как раз наоборот.
 – О чем ты говоришь? – спросила она, нахмурившись.
 Райан немного помедлил с ответом, а затем произнес:
 – Ты не производишь впечатления счастливого человека.
 – Я... вовсе не несчастна. Просто столько всего произошло... И потом... я чувствую, что я для тебя обуза...
 – Я что, когда-нибудь жаловался?
 – Нет, но это мне самой не нравится, – ответила Элен, поджав губы.
 – Все выглядит довольно естественно.
 – Но это еще не значит, что все в порядке. Я бы предпочла идти своей дорогой.
 Райан верил в искренность Элен и уважал ее за это. В тот вечер, когда она рассказала о духах, ему удалось удержать ее главным образом силой, но он прекрасно понимал, что не может таким образом удерживать ее всегда. Иногда ему хотелось, чтобы Элен стала такой же, как другие женщины, – плаксивой, нуждающейся в помощи, – но в таком случае это была бы не его Элен.
 После ее болезни они стали ближе, ближе, чем ему когда-нибудь удавалось быть с женщиной. И тем не менее в отношениях между ними сохранялась какая-то натянутость. Частично этому способствовал ее отказ примириться с ролью любовницы, но и в нем самом появилось какое-то недоверие к ней.
 Когда Элен впервые рассказала ему о духах, он рассмеялся. Но чем больше он думал об этом, тем меньше ее предположения казались ему смешными. Действительно, его страсть к Элен была чрезмерной, он ни к кому никогда не испытывал такого большого чувства. Страсть настигала его в самые неподходящие моменты, например, когда он вел деловые переговоры или проверял свои склады. А уж когда они оставались вдвоем, то он моментально воспламенялся; на него действовало все: ее голос, смех, шелест ее юбок, ее движения, повороты головы и, наконец, аромат, исходивший от нее.
 Ее запах вот в чем все дело... думал Райан. Он вспоминал, что в первую их ночь, когда они занимались любовью, этот запах действительно околдовал его... И потом, в Новом Орлеане, что-то заставляло его по два-три раза в день возвращаться домой, чтобы убедиться в том, что Элен все еще там. Поначалу ему казалось – он просто влюблен в Элен, но чувства его оказались такой разрушительной силы, что он не удивился бы, узнав, что родились они под воздействием какой-то магии, какого-то колдовства...
 Элен почувствовала, что Райан стал отдаляться. Догадаться о причине этого не составляло труда. По утверждению Дивоты, она поступила опрометчиво, рассказав ему о духах. «Наверное, он начал сомневаться в своих чувствах ко мне», – размышляла Элен.
 Но Райан по-прежнему поворачивался к ней в страстном желании, даже после того, как она перестала пользоваться духами. Наверное, она просто оказывалась удобным объектом для его мужских потребностей. Почему бы не воспользоваться ею, если он платит за крышу над ее головой, за еду? Но слов о любви он больше не произносил...
 Иногда Элен казалось, что, рассказав ему о тайне духов, она сняла с себя защитный покров и оказалась уязвимой. Мысль, что он может найти другую женщину, ранила ее.
 Она ломала голову над тем, где найти деньги, чтобы купить ингредиенты духов, на этот раз для составления запаха, который просто обладал бы прелестным ароматом и ничем больше. Элен была уверена, что это прибыльное дело. Более того, она обнаружила, что получает большое удовольствие от работы с духами измеряя и смешивая жидкости, постоянно вдыхая воздух, насыщенный ароматами природы. Но занималась она духами, пока позволяли средства. Вскоре Элен пришлось продать золотые серьги, но выручка оказалась незначительной, так как рынок был наводнен драгоценностями беженцев с острова Сан-Доминго. Пенни с имущества отца таяли с каждым днем. Просить денег у Райана Элен не хотела.
 – Как бы то ни было, – наконец сказал Райан, – возможно, что в ближайшее время прибудут бумаги, которые ждет Луссат, и необходимость посылать специального курьера может отпасть. Луссат хороший человек, но слишком уж европеец, чтобы понять трудности такого далекого путешествия. Нам всем необходимо набраться терпения.
 И все терпеливо ждали, но из Вашингтона по-прежнему не поступало никаких сигналов. По-прежнему стояли жаркие и влажные дни. В городе свирепствовала лихорадка, поэтому все общественные увеселения были запрещены. Похоронные процессии стали привычным явлением для города, а черный цвет самым распространенным цветом на его улицах. Алая униформа испанских солдат – у большинства выцветшая и потертая – выглядела вызывающей среди этой унылой одежды.
 Элен редко выходила из дому. Покупки провизии полностью легли на плечи Бенедикта, иногда и Дивота ходила вместе с ним за чем-нибудь особенным для Элен. Тем не менее Элен и Райан время от времени прохладными вечерами присоединялись к немногочисленным прохожим, которые, несмотря на угрозу заболеть, отваживались прогуливаться вдоль дамбы, ограждавшей город от реки.
 В один из таких вечеров в середине месяца они вдвоем совершали прогулку вокруг Плас-д-Арм, а затем повернули к реке. День выдался не слишком жаркий; казалось, лето теряет свою силу. На улицах появилось намного больше прогуливающихся людей, чем им приходилось видеть раньше в это время.
 Приятно освежал ветерок с реки. На ее поверхности, покрытой рябью, отражался угасающий закат, краски которого менялись от оранжевого, голубого и золотого до розового и пурпурного. В долгих сумерках ощущался какой-то покой. Хотелось двигаться медленнее, говорить шепотом. Ястребы в плавном полете описывали в вышине круги над голубятнями, расположенными вокруг города. Кружа, они безошибочно выискивали цель в стае голубей, прежде чем ринуться к земле. Время от времени раздавался собачий лай или ржание лошади. Журчание струящейся воды напоминало нежную музыку.
 Элен увидела Флору Мазэн, шедшую им навстречу. Позади нее, словно мрачная тень, следовала Жермена. Когда они поравнялись, Флора кивнула и заговорила о чем-то со своей служанкой, стараясь не глядеть Элен в глаза. Судя по всему, ей не хотелось останавливаться.
 Райан обернулся и посмотрел им вслед. Огорчение с примесью раздражения стеснило грудь Элен.
 – Что бы это могло означать? – удивленно спросила она. – Она что, всегда свысока относилась к тебе?
 – Иногда это случается. По-моему, дочь Мазэна выглядела расстроенной, – ответил Райан.
 – Ее натянутость, несомненно, вызвана необходимостью признавать меня.
 Он молчал довольно долго, а потом сказал:
 – Неужели тебя обижает сознание, что ты падшая женщина?
 – Я не падшая женщина, – резко ответила Элен.
 – Ну, моя женщина или назови это как тебе нравится. – В его голосе слышалось раздражение.
 – Я не это имею в виду.
 – Да, но если ты перестанешь с этим считаться, то опять заболеешь лихорадкой.
 – Просто я не переношу невежливого отношения. Если бы не твое судно, эта девица скорее всего погибла бы, – заметила Элен, холодно взглянув на Райана.
 – Но это вовсе не значит, что теперь она обязана относиться ко мне с расположением или что я должен, черт меня побери, отвечать за то, как она ко мне относится.
 – Она должна быть тебе признательна.
 – Мне не нужна ее признательность.
 – Мне тоже, – сказала Элен с раздражением, – но разве это не означает, что она обязана вести себя подобающим образом, воспитанно... могла хотя бы поздороваться.
 Элен не понимала, почему она позволила себе так возбудиться. Наверное, ее обычное спокойствие изменило ей из-за подточившей ее здоровье лихорадки.
 – Я согласен с тобой, – спокойно сказал Райан.
 Элен, приготовившись отстаивать свою точку зрения, остановилась и уставилась на него:
 – Ты?
 – Конечно. Флора Мазэн обязана проявлять большее радушие. Но она его не проявляет, она просто невоспитанная. К тебе это не имеет никакого отношения.
 – Не относись ко мне снисходительно. Я знаю, что это не моя вина, но это не означает, что я могу ее игнорировать.
 – Ни в коем случае не означает, – продолжил он с неожиданным гневом. – Поскольку, что бы я ни сказал, тебе не нравится, мне не остается ничего другого, как только уйти.
 Элен смотрела, как он удаляется, смотрела на его прямую спину, на широкие плечи и узкие бедра. И вдруг ее охватило безысходное отчаяние. Она открыла было рот, чтобы окликнуть его, но тут же раздумала. Какой в этом толк? Она не сказала ничего такого, за что нужно было бы извиниться. Если Райан не в состоянии понять, насколько мучительно для нее то положение, в котором она оказалась, тогда она не в состоянии объяснить что-либо ему.
 Элен повернула назад и пошла вдоль набережной по той дороге, по которой они пришли сюда с Райаном. Она не обращала внимания ни на реку, ни на дома в Новом Орлеане, которые, зажатые укреплениями, спускались со стороны дамбы, ни на оживленную улицу, которая уходила в сторону Байо-Сент-Джон и плантаций Мариньи. Она шла, глядя себе под ноги на высохшую грязь и пожухлую от солнца траву.
 – Элен? Мадемуазель Ларпен? Пожалуйста, не могли бы вы поговорить со мной?
 Элен в изумлении подняла глаза. Перед нею стояла Флора Мазэн. Ее глаза с покрасневшими веками выражали крайнее беспокойство. Девушка оглянулась через плечо, словно загнанный заяц, прежде чем повернулась к Элен.
 – Что-то не так? – спросила Элен.
 – В моем распоряжении всего одна минута. Я отослала Жермену с поручением, но она скоро вернется.
 – Возможно, вы предпочли бы пойти домой?
 – Нет-нет. Жермена станет ругаться; вы знаете, какие они, эти служанки. Она считает, что мне не нужно с вами разговаривать.
 – Что я могу для вас сделать? – спросила Элен.
 – Это касается духов... Мне бы хотелось знать, нельзя ли их приобрести?
 От неожиданности Элен заморгала. После своей попытки заполучить обратно те духи, которые принадлежали Жермене, она могла ждать чего угодно, но только не этого. Стараясь сохранить в своем голосе теплоту и не теряя здравого рассудка, Элен ответила:
 – Мне кажется, вы не понимаете, чего просите.
 – Нет-нет, я понимаю. Мне необходимо иметь эти духи... Необходимо!..
 – Я больше их не произвожу, и, как мне кажется, я говорила вам об этом накануне. В них оказалось что-то такое, что вызывает появление сыпи...
 – Ой, только не говорите мне этого! Я знаю, какое воздействие они могут оказывать, и это как раз то, что мне нужно. Я заплачу столько, сколько вы запросите... назовите любую цену. Но мне они необходимы... сейчас, сию же минуту!
 – Это невозможно...
 Лицо девушки исказилось, и она сжала пальцы в кулачки.
 – Не говорите мне этого! Вы не знаете, насколько это важно для меня, – взволнованно проговорила она.
 Элен дотронулась до руки девушки.
 – Пожалуйста, успокойтесь, Флора. Я не знаю, что вы там придумали себе, но уверяю вас, духов больше не существует.
 – Но у вас-то у самой они должны быть, иначе вы не смогли бы столько времени провести с Байяром!
 У Элен перехватило дыхание от внезапной боли, вызванной этими словами. Она подняла подбородок и сказала:
 – Мне искренне жаль.
 – Не говорите так, прошу вас. Будьте ко мне милосердны. Если вы не дадите эти духи, то мужчина, которого я люблю, не женится на мне. Он обещал жениться на мне, когда мой отец был жив, но теперь пытается избавиться от своего обещания. Я не перенесу этого... Не откажите в моей просьбе. Я действительно этого не вынесу.
 – Не уверена, что духи помогли бы...
 – Я знаю, что помогли бы. Я пользовалась ими раньше, но теперь они кончились, и мой жених больше не хочет меня.
 «Значит, этими духами пользовалась Флора, а не Жермена. Как глупо».
 – Я ничем не могу вам помочь. В самом деле, не могу.
 – Я не верю вам. Я знаю, что у вас остались духи.
 – Нет, я сказала правду.
 – Вы лжете. Вы... – Флора замерла на полуслове. Ее лицо изменилось. Она оглянулась и, увидев приближающуюся Жермену, отрывисто сказала: – Забудьте о том, что я вам говорила. Забудьте все. Я... я немного расстроилась... Понимаете, папина смерть... Просто забудьте об этом.
 Повернувшись, Флора заторопилась обратно. Элен долго смотрела ей вслед. Флора встретилась со своей служанкой, и вскоре обе женщины исчезли в толпе.
 – О чем она разговаривала с тобой? – услышала Элен голос Райана у себя за спиной.
 Ей не хотелось, чтобы он снова смеялся над ней из-за духов.
 – Ни о чем, – в смятении ответила Элен. – Просто Флора расстроена. Ее отец... ты же знаешь...
 Райан понял, что она сказала отнюдь не все, но вопросов больше не стал задавать. Он должен был отдавать себе отчет в том, что не имеет права ничего требовать от нее. Если он хочет удержать ее около себя, то ему следует помнить об этом. Ему нужна была Элен, и только она... Райан не обращал внимания ни на одну женщину с тех пор, как встретил ее. Он даже допускал мысль, что она околдовала его.
 Духи ли послужили причиной тому, Райан не знал, но он явно находился под действием чар. Оставив Элен на дамбе, он вдруг испугался, что она может и не вернуться в его дом. Вот почему он оказался здесь, он, Байяр, капер, играющий роль сопровождающего лица женщины, разрешая, чтобы его, словно призовое судно, тянули на буксире, вместо того чтобы захватить свою добычу и исчезнуть вместе с ней. Единственное, что его утешало, так это то, что Элен как будто не догадывалась о своей власти над ним, по крайней мере не решалась использовать ее. Райан не знал, радоваться ему или огорчаться из-за такого милосердия.
 Мадам Туссар относилась к числу женщин, которые всегда подсчитывали количество рассылаемых ими приглашений друзьям и знакомым и сравнивали их с количеством приглашений, полученных в ответ. Если она получала меньше приглашений, чем отправляла, то очень обижалась и старалась не поддерживать отношений с теми, кто оказывался к ней таким невнимательным.
 Элен оставалась в долгу перед мадам Туссар на один визит. Не то чтобы та ей нравилась, она просто жалела ее и за то, что мадам потеряла детей, и за ее несбывшиеся надежды, и за ограниченный круг общения в Новом Орлеане. Она также симпатизировала ей из-за ее положения обманутой жены, независимо от того, знала ли сама мадам Туссар о предательстве или нет. К тому же Элен не покидало некоторое чувство вины за то, что она скрывает от нее секрет о любовных отношениях месье Туссара и Жози. А поскольку Элен сама не располагала достаточным количеством светских связей, она не могла позволить себе пренебречь какой бы то ни было дружбой. По этим причинам она через несколько дней после встречи с Флорой и нанесла визит мадам Туссар.
 Элен застала эту женщину с тюрбаном на голове и с тряпкой для вытирания пыли в руке во время уборки маленькой гостиной в коттедже, который они с мужем занимали на улице Дюма. Вздрогнув от стука Элен, женщина повернулась к двери, оставленной приоткрытой, чтобы утренний ветерок мог проникать прямо в гостиную. Увидев Элен, мадам Туссар немного растерялась, ее щеки зарделись. Она сорвала с головы тюрбан, а тряпку бросила на стол перед собой.
 – Простите, что у меня не убрано, – произнесла она неестественно высоким голосом. – Я отправила свою служанку на рынок и только потом заметила, какой слой пыли она оставила в комнате. Такое беззаботное создание! Не понимаю, и зачем я только держу ее!
 Элен, входя в гостиную, пробормотала что-то утешительное в ответ. Она уже пожалела, что пришла и поставила жену бывшего чиновника в неловкое положение, застав ее за уборкой. Было ясно, что никакой служанки не существовало и в помине. На протяжении многих лет, пока ее муж занимал должность на острове, Франсуазу Туссар обслуживали рабыни.
 Мадам Туссар подошла к креслу, чтобы сесть. Оно было обито темно-синим вельветом, отороченным золотой бахромой, и опиралось на ноги крокодила, а его подлокотники представляли собой голову и хвост рептилии. Элен опустилась в такое же кресло по другую сторону маленького стола у единственного в комнате окна. Элен оглядывалась по сторонам, с интересом изучая обстановку.
 Коттедж состоял из шести комнат, анфиладой переходящих одна в другую. Его стены, установленные без фундамента прямо на землю, были сложены из саманного кирпича, штукатурка – из речного ила и мха или дернистого камыша заполняла промежутки между рамами из бруса. Окна оказались закрыты ставнями. Изнутри стены и потолок были побелены известью. Дощатый пол покрывали ковры блеклых расцветок и сомнительного качества.
 Тем не менее в гостиной под потолком висела люстра из хрусталя и бронзы с дорогими свечами из пчелиного воска. На каминной доске красовались фигурки из севрского фарфора, а над самим камином в золотой раме висело зеркало в стиле рококо. Вся мебель была под стать тем креслам, на которых они сидели, и относилась к стилю последней эпохи, навеянной походом Наполеона в Египет. Не составляло большого труда догадаться, что именно озабоченность мадам Туссар внешним видом их жилища потребовала от нее убрать гостиную для приема посетителей мебелью по последней моде. Тем не менее казалось, что это стремление отнюдь не распространялось на остальную часть дома.
 Странное убранство дома, указывающее на то, что в нем привыкли обходиться с наименьшими затратами, тем, что имели, не позволяло Элен чувствовать себя удобно после заявления Жози, что месье Туссар – ее теперешний любовник и защитник. «Никто не мог ожидать, что Жози бросится в объятия этого мужчины ради его  прекрасных  глаз  ,  – размышляла Элен. – Приходится предположить, что бывший чиновник только ради удовольствия делить с Жози общество потратил громадную сумму денег. И это в то время, когда мадам Туссар вынуждена сама убирать дом. Видимо, месье Туссар располагал какими-то средствами, о которых его жена и не подозревала, но если так, то что это за средства? И как ему удавалось скрыть их от нее?»
 – А как себя чувствует ваш муж? Надеюсь, с ним все в порядке? – заговорила наконец Элен.
 – Великолепно. Он получил новую должность. У префекта колонии. Жаль, что это временная должность, – сообщение о передаче колонии Америке явилось для нас ударом, мы ведь надеялись, что Клод сможет отправиться с префектом Луссатом, когда его назначат с повышением.
 – Ну, будет еще какая-нибудь должность, наверняка.
 – Мне кажется, это произойдет не скоро. Я просто презираю это место.
 – Неужели? А мне Новый Орлеан нравится.
 – Как он может вам нравиться после такой тяжелой лихорадки, которую вы перенесли... Я живу в постоянном страхе, что Клод или я можем заболеть этой ужасной болезнью. Мне бы не хотелось, чтобы меня похоронили здесь. Говорят, могильщики прорубают топором отверстия в гробах, чтобы они не уплыли из могил, а еще будто бы гробы замуровывают в стены до тех пор, пока трупы не выветрятся, после чего на место предыдущего гроба устанавливают следующий. Ужасно, кошмар! Я сочувствую бедной Флоре Мазэн – ей приходится ломать голову над тем, как в таких условиях захоронить останки отца.
 – В последнее время Флора плохо выглядит, – чтобы сменить тему, проговорила Элен.
 – Да. Кто-то говорил, что и помолвка ее расстроилась. Хотя я думаю, это просто злобные слухи, распространяемые неисправимыми сплетниками, поскольку только вчера я видела Флору в магазине женской одежды. Она выбирала лен и батист, которые больше всего подходят для приданого.
 – Скорее всего проблема, если она и существовала, оказалась решенной, – сказала Элен, вздохнув с облегчением. – А вы еще не слышали, кто этот счастливчик?
 Мадам Туссар понимающе взглянула на нее.
 – Скорее всего я подумала бы, что это Гамбьер, вы же знаете, но его дня три назад видели в объятиях этой распутной актрисы, Жозефины Жоселин. Моему Клоду в свое время выпало узнать пикантную новость о встрече, свидетелем которой он стал – между Мазэном и еще одним человеком накануне смерти отца Флоры.
 – Вы имеете в виду встречу, на которой обсуждались условия брачного контракта?
 – Этого Клод мне не сказал бы! Вы же знаете, какими мужчины становятся, когда им кажется, что они и так слишком много рассказали. Однако предположительно они собирались из-за одного мужчины.
 – И кто же этот мужчина?
 – Моя дорогая, я в замешательстве, как вам это сказать, поскольку, мне кажется, вы не имеете об этом представления...
 Элен показалось, что в маленьких глазках женщины мелькнула определенная тревога с примесью нетерпеливого ожидания. То, как ее внимательно рассматривала мадам Туссар, близко наклонившись к ней, и то, как она с ней разговаривала, насторожило Элен. Внезапно она вспомнила встречу между Райаном и Мазэном в тот вечер, когда они устраивали прием. Казалось, эта встреча носила частный характер, наверняка это совсем не то, на что так настойчиво намекает мадам Туссар.
 – О чем не имею представления? – резко спросила Элен.
 – Почему этот Мазэн так настойчиво стремился уговорить Байяра обручиться с его дочерью? – вопросом на вопрос ответила мадам Туссар, поспешно отводя свой взгляд в сторону.
 – Я этому не верю...
 – Как хотите, chere, но Клод точно слышал, как обсуждался этот вопрос. Простите меня, если я вас огорчила; это совсем не входило в мои намерения. Но я не могла не предупредить вас об этом. Мужчины так безжалостны к женщинам в вашем положении.
 Сочувствие показалось Элен таким неискренним, что у нее даже зародилось подозрение – а не из мести ли она говорит ей все это? Элен поставила эту женщину в неудобное положение, и та нанесла ей удар по самому уязвимому месту.
 «Неужели мадам Туссар настолько мелочна? – подумала Элен. – И это несмотря на то, что она совершила оплошность совершенно случайно. Да, люди способны на мелочные поступки, если задета их гордость».
 Элен не встала и не ушла, хотя ей этого очень хотелось. Для того чтобы доказать, что эти новости не произвели на нее ожидаемого впечатления, она проговорила с мадам Туссар еще добрых полчаса. Ее долгое пребывание в доме становилось уже почти нарушением правил приличий. И то, что ей не подают какую-либо закуску или освежающий напиток, еще раз подтвердило ее догадку в том, что ни служанки, ни слуги, которые должны были бы приготовить и подать их, у мадам Туссар не существует. В конце концов, когда жена бывшего чиновника в отчаянии предложила налить ей стакан оранжада и отрезать кусок пирога собственными руками, Элен со всей любезностью откланялась и удалилась.
 Но эта маленькая победа не подняла настроения Элен. Ноги ее дрожали, когда онанаправлялась обратно к дому Райана. Мыслями она снова и снова возвращалась к тому вечеру, когда Мазэн и Райан уединились в кабинете... вспомнила, как той же ночью свалилась в приступе лихорадки... и многое с тех пор оставалось неясным.
 Разумеется, Элен могла бы расспросить Райана, могла бы, если бы между ними не пролегла такая пропасть... «Но в чем же все-таки заключалась суть разговора Райана с Мазэном? – не могла успокоиться Элен. – Может, действительно речь шла о женитьбе Райана?.. Вскоре после этого Мазэн умер. Если бы вопрос по-прежнему оставался открытым, в чем она сомневалась, Райан наверняка упомянул бы о своем решении. Или еще сообщит ей об этом? Райан и Флора... Нет, это невозможно. Ничто не указывало на их связь... Ничто, за исключением того, что, как и другие, он переживал за эту девушку, – она ведь потеряла отца... С другой стороны, Элен знает его пристрастие легко добиваться богатства, а Флора... Флора – единственная наследница...»
 Наверняка девушка не станет ей больше докучать просьбами о духах для обольщения мужчины, с которым живет. Не настолько она бесстыдна и эгоистична, чтобы чувства и переживания других людей для нее ничего не значили...
 «Нет. Это просто невозможно. Невозможно».
 Поздний сентябрь принес с собой непогоду. Высоко в сером небе ветер гнал облака. С юга, из болотистой местности, потянулись в глубь страны морские птицы. На реке и на озереразыгрались волны. Ветер изменил направление на северный, прогоняя невыносимую жару, от которой жители задыхались все лето, и делая дни неестественно прохладными.
 Дождь начался с легкого тумана, отдающего солью. С каждым часом он становился сильнее, барабаня по крышам, стекая по карнизам сплошным потоком и затопляя проезжую часть.
 Ветер усиливался, срывая с крыши кровельную дранку и черепицу. Грохотали плотно закрытые ставни. Ветки деревьев бились о стены дома. В воздухе летали листья и кусочки коры. Дождь становился все сильнее, проливаясь тяжелыми плотными струями воды.
 Элен лежала в объятиях Райана, переполненная любовью. Прислушиваясь к шуму дождя и ударам сердца, пульсирующего у нее под щекой, она чувствовала себя в безопасности. Райан гладил ее волосы и изгибы плеч; взяв в ладони ее груди, он начал нежно ласкать и целовать их. Затем, обхватив руками ее за бедра, подтянул ее к себе... А потом, расслабленная и удовлетворенная его ненасытной любовью, Элен ругала себя за то, что могла сомневаться в Райане...
 Около полуночи, убаюканная монотонной песнью дождя, она уснула в объятиях Райана.
 Когда она проснулась, дождь прекратился.
 И Серефина была мертва.




 ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ


 В переполненном тесном зале было шумно и душно. Чересчур ярко горели свечи, требующие больших расходов. Обед, поданный передтанцами, отличался обилием тяжелых для пищеварения блюд, дешевыми винами и слишком сладкой тафией [32] . Казалось, что музыка гремела гораздо сильнее, чем это требовалось. Полы не были натерты воском, так что песок, прилипший к обуви танцующих, издавал скрежещущий звук и действовал на нервы. Темная и тяжелая одежда мужчин далеко не соответствовала климату, а женским нарядам, казалось, не хватало шика, изящества, а в ряде случаев даже приличия.
 По случаю передачи Луизианы Соединенным Штатам американцы давали прием, хотя официальная церемония передачи все еще откладывалась. Находясь в плохом расположении духа, Элен считала, что мероприятие проходило совершенно неорганизованно. Она вообще не хотела сюда идти, однако Райан сумел настоять. Хозяином на вечеринке был его друг и давнишний деловой партнер из Бостона, достаточно богатый и влиятельный человек. Райан сказал, что игнорировать таких людей не стоит, чтобы они не обвинили французов в снобизме и неуважении к себе. Американцам предстояло обосноваться в этих краях надолго. Начиналась новая эра, которая обещала процветание стране. Французы могли стать ее частью или остаться в стороне. Перед ними стоял выбор.
 Свой выбор Райан сделал давно и без всякого сожаления, а может, так только казалось со стороны. Он одинаково легко сходился и общался с американцами, испанцами, французами и в Новом Орлеане пользовался репутацией уважаемого человека. Сам город, в недавнем прошлом являвшийся провинциальной тихой заводью, стоял перед перспективой новых горизонтов и большого будущего. Для того чтобы город расцветал и развивался, требовались предприимчивые и смелые люди. Многим казалось, что Райан как раз и был таким человеком.
 Прием почтил своим присутствием и префект колонии со своей красавицей-женой, чье деликатное положение, благодаря существовавшей тогда моде на просторные платья с высокой талией, было совсем незаметным. Там же присутствовали Бернар Мариньи и Этьен де Бор, которого, по слухам, Луссат прочил на пост мэра Нового Орлеана, если бы когда-нибудь был восстановлен французский режим, а также многочисленные гости из числа известных людей французской общины города. В одном из углов зала сидела мадам Туссар, шептавшаяся с мужем, в то время как его острый взгляд метался по залу. Клод Туссар, попивая вино, покорно кивал, но выражение его лица было мрачным. Неподалеку от них в окружении молодых людей стояла Рашель Пито, одетая в черное сатиновое платье, вызывающе отделанное рубиново-красным шелком, и с эгреткой такого же цвета на ее высокой прическе. Она жадными глазами выискивала кого-то в толпе.
 На приеме был и Дюран, который стоял, подпирая плечом стену в дальнем конце комнаты, в белых бриджах по колено, в сером с черной вышивкой жилете и в сером сатиновом камзоле. На его лице отражалась внутренняя напряженность, которую можно было бы принять за напоминание о его недавней утрате, тем более что на рукаве камзола виднелась черная траурная повязка.
 Словно чувствуя, что его внимательно рассматривают, Дюран повернулся в ту сторону, где стояла Элен, и взгляды их встретились. Его глаза были полны боли и тоски. Через секунду он отвернулся.
 Элен танцевала с Райаном и хозяином дома, а потом снова с Райаном. Ей приятно было сознавать, что силы вернулись к ней. Она чувствовала себя бодро, несмотря на поздний час. Каждый день Элен говорила Райану о том, что с наступлением прохладной погоды она полностью выздоровела после своей лихорадки.
 Дом американца располагался в одном из наиболее престижных уголков города, куда не прочь были бы переехать многие, – неподалеку от дамбы, и выходил к реке. Бриз продувал комнаты, из окон которых открывался прекрасный вид на широкий изгиб Миссисипи, начинавшийся как раз на подходах к городу. Ближе к полуночи гостей пригласили выйти наружу, где для них приготовили сюрприз.
 По комнате пронесся шумок взволнованного ожидания. Гости устремились к высоким окнам, выходившим на галерею, опоясанную коваными перилами. В толпе сразу же послышалось слово «пиротехника». Все в ожидании еще тянули шеи, когда прогремел первый всплеск фейерверка.
 Огненные фонтаны взмывали над рекой, светящиеся разноцветные сине-желто-красно-зеленые шары, своими разрывами напоминавшие грибы-дождевики, неслись в темное звездное небо один за другим. Их свет раздвигал темноту ночи и расцвечивал гладкую поверхность реки. Хлопающие и свистящие звуки наполняли воздух, а громовые раскаты взрывающихся ракет эхом отдавались с противоположного берега реки. Неожиданно на реке с осветившихся вдруг барж ударили новые всплески огня, с сильным шипением и огненными брызгами изображая фонтаны, деревья, драконов, вращающиеся огненные колеса. Не успевал последний огненный пируэт погаснуть под шум восторженных криков и аплодисментов, как новые ракеты взмывали ввысь, разрываясь громче и рассыпая больше огненных искр.
 Элен, стоявшая у передних перил, почувствовала возле себя какое-то движение и тотчас же услышала голос Дюрана:
 – Весьма вульгарное представление, но захватывает.
 – Да.
 – Можно ожидать, что это будет долго продолжаться. У американцев избыток энергии, но им не хватает изящества.
 Элен промолчала.
 – Ты могла бы нанести мне визит соболезнования, – вдруг резко проговорил Дюран.
 Элен бросила на него быстрый взгляд. Свет от синих и золотистых разрывов окрасил его лицо так, что оно показалось ей избитым.
 – Мне жаль, что с Серефиной случилось такое, я искренне сожалею... Я бы нанесла тебе визит, если б считала, что тебе это поможет, но положение было довольно... щекотливое.
 – Ты права... – согласился он, вздохнув.
 – Видимо, для тебя это было неожиданным ударом?
 – Да.
 Оба неловко замолчали. Элен подмывало извиниться и оставить его, чтобы подойти к Райану, который стоял где-то рядом вместе с хозяином. Но что-то удерживало ее – наверное, подавленность Дюрана...
 Тронув пальцами траурную повязку на его рукаве, она произнесла:
 – Это прекрасный, благородный жест.
 – Ты хочешь сказать, в таких обстоятельствах? Потому что Серефина была не более чем моей любовницей, мулаткой с четвертушкой негритянской крови и все такое прочее?
 – Извини, – сказала Элен, убирая руку.
 – Нет, ты меня извини, пожалуйста. Я знаю, что ты не имела это в виду. Просто не пойму, что со мной происходит.
 – Ты любил ее, вот и все... – Дюран глухо рассмеялся:
 – Думаю, ты единственная, кто понял это.
 – Если тебе не хочется говорить о случившемся, то и не надо. Но дело в том, что никому ничего не известно о ее смерти. Она что, долго болела?
 – Болела? Нет, она не болела совсем. – Их взгляды встретились.
 – Ты хочешь сказать, что она умерла не от лихорадки? – удивилась Элен.
 – Никоим образом. Полиция этим делом не сочла нужным заниматься, поскольку Серефина занимала такое положение... Но мне кажется, что они подозревают в убийстве меня.
 – Тебя? – довольно громко вскрикнула Элен.
 Люди стали на них оборачиваться. Райан тоже резко повернулся и посмотрел на нее, нахмурившись.
 –Я не могу объяснить всего здесь, – торопливо продолжил Дюран, – но мне хотелось бы поговорить об этом с тобой, если позволишь навестить тебя.
 Что она могла на это сказать? Прошлое, которое связывало их, требовало от Элен дать ему возможность выговориться. И она согласилась... Потом они долго еще смотрели на фейерверк, стоя рядом и соприкасаясь плечами, будто общительные собеседники.
 Утром, когда ушел Райан, а Элен еще не успела одеться, явился Дюран. Элен не собиралась следовать примеру некоторых женщин вроде сестры Наполеона Полины, которые допускали мужчин в свои будуары, когда принимали ванну или одевались. И хотя она вообще считала дурным тоном принимать мужчину в отсутствие Райана, ей все же понапрасну не хотелось накалять обстановку. Дав указание Бенедикту принести в гостиную для Дюрана кофе с пирожными, она попросила передать гостю, что спустится к нему позже.
 День выдался пасмурный и прохладный, за окнами стоял туман и моросил мелкий дождик. Набросив на плечи поверх утреннего платья из желтого муслина легкую шерстяную шаль с вышивкой, Элен прошла в гостиную. Одной рукой она придерживала края шали, а другую протянула Дюрану, когда тот поднялся с дивана, чтобы поприветствовать ее. Поцеловав руку Элен, он постарался удержать ее в своей руке, внимательно глядя ей в глаза. На какое-то мгновение Элен почувствовала неловкость...
 Потом они сели за столик друг против друга. Улыбнувшись, Дюран устроился на диване, опершись локтем о боковой валик и подперев подбородок рукой так, что большой и указательный пальцы охватывали его.
 – Когда тебя не бывало со мной, я забывал, насколько ты красива. Знаешь, я всегда считал, что моя жизнь устроена вполне совершенно – многочисленные акры сахарного тростника у моря, великолепный дом, вышколенная прислуга, развлечения в городе, когда надоедает деревня, угодливая любовница и перспектива жениться на умной и прекрасной женщине.
 – Как вижу, мне отводилось последнее место, – сказала Элен, стараясь придать своим словам оттенок легкомыслия.
 – Нет, это только потому, что ты должна была стать окончательным и самым совершенным дополнением.
 «Флирт или правда? – подумала Элен. – Трудно разобраться, но в конечном счете это уже не имеет значения...»
 – Судьба распорядилась иначе, – сказала она, глядя ему в глаза.
 – Да, этого не произошло...
 – Извини, я так ничего и не поняла, что же произошло с Серефиной? И почему власти должны считать, что именно ты ее убил? – помолчав, снова заговорила Элен.
 – Мне кажется, на самом деле они сейчас так и не думают, они так будут думать, когда начнут пинать меня в кутузке и слушать, как за стеной возводят виселицу или помост для палача с топором. Действительно, у них существовало подозрение, будто мне захотелось отделаться от нее и поэтому я решил Серефину отравить, чтобы не тратиться на ее содержание.
 – Опять яд... – медленно произнесла Элен. – Уж не... мышьяк ли?
 – Точно.
 У нее тут же возникла масса вопросов к нему, но их оказалось так много, что она никак не могла привести их в порядок. Сосредоточенно наморщив лоб, она уцепилась за одну часть его слов:
 – А почему кто-то должен думать, что тебе надо было от нее избавиться?
 – Не имею представления, – не глядя на Элен, ответил Дюран.
 – В самом деле не имеешь?
 – Ну, ладно, я расскажу... Мы поссорились. У нас произошла довольно шумная стычка из-за чемодана платьев, которые она заказала. Но нельзя же убивать только из-за этого?
 «Трудно представить, чтобы Серефина вдруг поссорилась с Дюраном. Она казалась такой... как же он назвал ее? А, угодливой. Ну конечно же. Серефина улыбалась и соглашалась, улыбалась и повиновалась. Разумеется, на людях не всегда ведут себя так, как дома. И все же объяснение смерти Серефины ссорой звучало неубедительно. Более похожим на правду было бы объяснение Дюрана, что он ругал свою любовницу за ее экстравагантность».
 – Я думала, что ты прихватил с собой с острова достаточно денег, чтобы не волноваться так из-за нескольких платьев, – заметила Элен.
 – Да, именно так думали многие, – ответил он, пожимая плечами. – А разве можно долго жить в долг?
 – Занимать деньги? – удивилась она.
 – Понимаешь, портные или изготовители карет, например, имеют дурную привычку требовать, чтобы им платили. А брать деньги в долг – это и есть один из способов удовлетворять их требования.
 Элен подумала, что Дюран хотел сказать, что брал деньги под залог своих имений на острове. Наверняка он мог бы найти кредиторов, готовых рискнуть своими деньгами, чтобы когда-нибудь получить его земли по возвращении на остров. Но она посчитала неприличным вдаваться в такие подробности.
 – И что, Серефина расстроилась? Я хочу сказать, она обезумела настолько, что...
 – Ты хочешь спросить, не я ли довел ее до того, что она выпила яд? Этого я не знаю...
 Он произнес эти слова жестко, чтобы скрыть и боль, и чувство вины, которые его одолевали. «Так вот почему он казался таким изможденным и осунувшимся. Чувство вины...»
 – Я в это не верю, – решительно заявила Элен.
 – Правда? – с надеждой в голосе спросил Дюран.
 – Серефина любила жизнь, ей нравилось чувствовать себя любимой. Быть может, она не слишком задумывалась о будущем и связанными с ним проблемами, а поэтому и жила настоящим и удовольствиями, которые можно От него получать. Такие на свою жизнь не станут покушаться.
 – Именно такой она и была, – с готовностью кивнул Дюран. – Но не думаю, что мне удастся убедить в этом кого-нибудь еще. Только ты это понимаешь. Ведь людям нужна версия убийства любовницы своим сожителем, иначе они быстро теряют к случившемуся интерес. Клерки все, что им наговорят, тщательно запишут, а потом засунут эти бумаги в какой-нибудь ящик, чтобы навсегда о них забыть. Они смотрят на меня и думают: если я и не убивал ее с помощью дозы мышьяка, то убил такими словами, от которых она должна была впасть в отчаяние и отказаться так жить дальше.
 – Ходили слухи, – осторожно начала Элен, – что ты вот-вот должен был подписать выгодный брачный контракт.
 От неожиданности Дюран буквально остолбенел.
 – С чего ты это взяла? Уверяю тебя, это сущая ложь.
 Они продолжали разговаривать о всякой всячине, о Морвене, который, по слухам, завел роман с женой важного испанского чиновника, несмотря на то что продолжал жить с вдовой, мадам Рашель Пито, и пользоваться услугами новой инженю; о месье Туссаре, которого, по словам Дюрана, можно было часто видеть в нескольких казино за городом.
 Дюрану становилось уже неприличным задерживаться дольше, тем более что приближалось время ленча. Элен проводила его до дверей гостиной, у которых тотчас же возник Бенедикт, подавая Гамбьеру шляпу и трость.
 – Было очень приятно. Ты так любезна, что приняла меня. Я этого не ожидал, – проговорил Дюран на прощание.
 – У меня не так много друзей и знакомых в Новом Орлеане, чтобы я могла ими пренебрегать.
 – Это ставит меня в один ряд с остальными, – произнес он с недовольной улыбкой. – Надеюсь, ты позволишь мне приходить сюда?
 – Разумеется, но не часто и когда Райана не бывает дома.
 Дюран снова улыбнулся и, выпустив ее руку, повернулся к выходу. Пройдя пару шагов, он обернулся:
 – Мне не хочется беспокоить тебя, Элен, но я не могу уйти, не задав тебе вопроса.
 – О чем? – удивилась она.
 – Ты действительно болела желтой лихорадкой?
 – Да, но почему ты об этом спрашиваешь?
 – Просто так... – ответил он, покачав головой. – Ничего особенного, извини. – Дюран стал спускаться по лестнице.
 «Желтая лихорадка или яд?..»
 Этот вопрос, как и тысяча других, целыми днями преследовал Элен. Она считала, что у нее была желтая лихорадка – так, во всяком случае, ей говорили об этом другие, но так ли это на самом деле? Все симптомы указывали на нее: лихорадочное состояние, покрасневшие губы, темные выделения из горла и, наконец, пожелтевшая кожа. Что еще это могло быть?.. Только мышьяк... его прием даже в малых дозах может дать похожую картину...
 «Нет, этого не может быть. Моя кожа стала желтой, как листья подсолнуха. Но ведь есть же и другие вещества, которые вызывают пожелтение кожи».
 Ей не хотелось верить своим подозрениям. Лихорадка поразила и префекта колонии, и сотни других людей одновременно. Это была эпидемия, которая в большей или меньшей степени каждое лето поражала большинство южных портовых городов. К тому же Элен лечил тот же врач, что и префекта Луссата, химик из Парижа, он, наверное, сумел бы обнаружить отравление мышьяком, если бы ему с этим пришлось столкнуться, и уж конечно отличить отравление от желтой лихорадки. Элен повезло, она выжила, перенеся эту тропическую болезнь, как и префект колонии. Вместо того чтобы нагнетать дурные предчувствия или сомнения, не лучше ли подумать, кто был заинтересован в смерти Серефины?
 Как ни странно, но таких людей она не знала. У Серефины практически не было врагов, как и сама она не представляла угрозы ни для одной живой души. Даже если Дюран хотел жениться, что, правда, сам он отрицал, то Серефина никак не могла быть ему помехой. Она была совершенно безобидным существом, привлекательной, милой. Серефина жила только для того, чтобы доставить счастье и радость Дюрану. Единственной причиной, по которой ее могли убить, хотя такое предположение само по себе безумие, – это отомстить Дюрану.
 Что и говорить, в смерти Серефины и Эрмины было слишком много общего. Актриса тоже была призвана доставлять удовольствие людям: зрителям на сцене, а Морвену в личной жизни. Все любили ее.
 И все же было ли такое мнение правильным? Мадам Туссар обвиняла ее в том, что онасбила с пути истинного ее мужа. Это было неверно, но обвинение высказано вслух... Жози, как показали следующие события, страстно желала заполучить все роли этой опытной актрисы, как, впрочем, и ласки Морвена. А Ра-шель Пито, по всей вероятности, чувствовала, что Эрмина мешает ей обладать полностью этим привлекательным актером.
 А яд, как говорят, оружие женщин.
 Но все же что связывало Эрмину и Серефину? Ответа на этот вопрос Элен не находила. Они обе оказались случайными пассажирками на одной шхуне, были едва знакомы и почти никогда не разговаривали.
 Но таким же пассажиром был и месье Мазэн, а он тоже умер от мышьяка. И если и найдется какая-либо связь между этими двумя женщинами, то было бы совершенно невероятным предположить, что обе они могли иметь что-либо общее с плантатором средних лет.
 Тем не менее что-то все-таки должно было быть... Этой связью были ее духи.
 Эрмина и Серефина имели по маленькой бутылочке «Парадиза» – духов, приготовленных Элен и Дивотой уже в Новом Орлеане. У Мазэна не было этих духов для себя, но у его любовницы Жермены такие духи были, и она делилась ими с его дочерью.
 Неужели в составе духов присутствовало нечто такое, что было способно убивать? Может, все дело в том веществе, которое порабощает мужчин?
 Нет-нет, все это не имело смысла. Элен сама пользовалась этими же духами, и гораздо дольше, но не умерла.
 Зато она заболела. У нее была желтая лихорадка.
 А если это не лихорадка? Предположим, что кто-то просто оказывался слабее или более восприимчивым к этому смертоносному веществу, чем другие. Или, может быть, по каким-то причинам в некоторых бутылочках его оказалось больше, чем в остальных?
 А что, если те духи, которые Дивота приготовила для нее на Сан-Доминго, отличались по составу от тех, которые они сделали уже в Новом Орлеане? Дивота могла положить чего-то больше в общую смесь, когда Элен выходила из комнаты.
 Все это глупости. И Эрмина, и Мазэн, и Серефина умерли от мышьяка, а не от какого-то мистического влияния магии вуду. И все согласились с этим.
 А может, все ошибались?
 Что, если отрава была в самих духах, тогда как мышьяк впитывался через кожу и убивал так же, как и белая свинцовая пудра, которую применяют актеры? Но если это так, то тогда за ними должны были последовать новые смертельные случаи. Если только Жермена сказала правду о том, что разбила свой пузырек, то она должна умереть следующей. Или кто-то другой, кто выкрал бутылочку у мадам Пито.
 Если все было так, тогда весь груз ответственности за все эти смерти падает на плечи Элен, поскольку именно она настояла на том, чтобы начать производство этих духов.
 Да, но с какой стати Дивота стала бы добавлять в духи отраву? С ее знанием трав и цветов ошибки быть не могло. У Дивоты небыло причин намеренно убивать кого-то, а уж меньше всего – Элен.
 Так ли это было на самом деле?
 В негритянских кварталах на Сан-Доминго проживало множество мулатов, которые хотели бы перебить всех своих сородичей, проживавших в больших домах вместе с белыми. В Дивоте была половина крови белых и половина негров, и об этом нельзя забывать. Из-за своего происхождения она навсегда была обречена оставаться только служанкой. И если точнее, даже не служанкой, а рабыней Элен.
 Если бы Элен умерла, то Дивота осталась бы без хозяйки. У Элен не было наследников, которые могли бы претендовать на ее собственность, состоящую из одной рабыни. Юридических документов, подтверждающих отказ Элен от собственности или освобождение Дивоты от зависимости, тоже не было. К тому же из-за неразберихи, связанной с передачей Луизианы, власти могли вообще забыть о том, что надо принять на себя ее «живую» собственность. На Сан-Доминго погибли тысячи людей, боровшихся за свободу порабощенных.
 И все-таки какой же должна быть причина для убийства таких людей, как Эрмина или Мазэн?
 Неужели что-то еще, помимо цвета кожи? Может быть, это простая случайность? Ведь Серефина принадлежала к числу ее сородичей. И, уж конечно, ей Дивота не стала бы вредить.
 Какие ужасные подозрения приходят в голову, и все из-за каких-то духов, запах которых так надолго запоминается.
 Надо принимать решение. Поэтому ей придется попытаться выяснить у Дивоты, что она добавляла в смесь, которую они готовили. Выяснить, чтобы определить степень вины Дивоты и вины своей... Сама мысль об этом была непереносима, но все равно нужно это выяснить, только тогда появится шанс спасти других.
 И Элен отправилась по галерее искать Дивоту. Сверху слышалось пение, мелодичное и грустное.
 В комнате рядом со спальней Райана на стульчике сидела горничная и штопала небольшую дырку на рукаве одной из рубашек Райана. Дивота склонилась над работой, иголка сверкала в ее быстрых руках. На коричневом лице застыло выражение сосредоточенности. На ней было платье из синего шамбери [33] – накрахмаленное и выглаженное, голову покрывал белоснежный тиньон. Аккуратная, предприимчивая Дивота, образцовая служанка.
 – Дивота?
 Женщина взглянула вверх и вздрогнула от неожиданности.
 – Chere! Со мной может случиться сердечный приступ, если ты будешь так подкрадываться ко мне. Почему не позвала меня, если я тебе нужна, или послала бы за мной этого шляпу Бенедикта.
 – Мне кое о чем надо поговорить с тобой без свидетелей.
 Улыбка сползла с лица Дивоты, когда она внимательно посмотрела на лицо Элен. Она закрепила нитку, которой шила, и оторвала ее. Потом встряхнула рубашку и отложила ее в сторону. После всего этого она встала.
 – Да, chere?
 – Это о наших духах... – В горле у Элен встал комок. Она смотрела на женщину, которую знала всю свою жизнь, и вопрос, который хотела ей задать, показался таким острым, способным нанести горничной оскорбление, что слова застряли в горле.
 Дивота медленно кивнула:
 – Я удивлялась, почему ты меня об этом не спрашиваешь.
 – В самом деле? Значит, это правда, значит, ты не могла положить в духи что-нибудь такое, от чего умирают люди? Я же знаю, ты не способна на такое.
 Глаза горничной широко раскрылись.
 – Убить? – прошептала она.
 – Я думала, что ты ожидала...
 – Никогда! Никогда я от тебя не ожидала такого вопроса!
 – Но я должна была его задать, ведь люди умирают. Умирают те, кто пользовался нашими духами, и я не могу оставить этого просто так.
 – И ты подумала, что я убила их всех? Зачем же мне нужно было это делать... Скажи, зачем?
 Элен никогда еще не видела Дивоту такой воинственной. И никогда не слышала, чтобы она так громко говорила, как и не видела в ее черных глазах столько ярости.
 – Ну, не знаю... – растерянно проговорила Элен.
 – А я думаю, знаешь. Как и все белые, ты, глядя на цвет моей кожи, видишь во мне своего врага.
 – Трое уже умерли! Я хочу одного узнать, как это могло случиться и кто это сделал. Ты понимаешь меня? И было ли что-нибудь такое в духах. Мне это важно знать. Я должна знать, поскольку если в них содержалось что-либо вредное, то вся вина падает на меня. Я помогала убивать их...
 Дивота внимательно посмотрела на нее и уже понемногу начала успокаиваться.
 – О Боже, chere. О милостивый Боже. – Они настолько были заняты разговором, что не услышали тихих шагов Бенедикта, который вошел к ним в комнату. Когда он кашлянул, им показалось, что разразился гром.
 – В духах не было ничего смертоносного, – тихо сказал он.
 – А тебе откуда знать об этом? – воскликнула Элен, резко поворачиваясь к нему.
 – В этом доме я изо дня в день вдыхаю запах ваших духов. Я знаю, что эта женщина не из тех, кто способен убить исподтишка или наугад, виноватых или невиновных одинаково. В ней нет злобы, хотя иногда она и бывает в гневе...
 Дивота изумленно смотрела на высокого и худощавого мужчину с совершенно бесстрастным лицом.
 – Спасибо, но ты прав.
 – Я тоже так думаю, – ответил Бенедикт и поклонился.
 На мгновение этих двух слуг объединило только что возникшее чувство солидарности и нежелание мириться с несправедливостью. Дивота повернулась к Элен:
 – Я принесу тебе остатки наших духов. Можешь поступать с ними как сочтешь нужным: проверяй их, пробуй на вкус, пользуйся ими или вылей их совсем. Мне теперь все равно. Они были приготовлены для тебя, чтобы помочь тебе, и для твоего удовольствия.
 Дивота вышла из комнаты. Бенедикт отправился следом за ней.
 Дойдя до середины смежной спальни, Элен остановилась, озадаченно глядя себе под ноги на пестрый фламандский ковер с красными, синими и золотыми цветами. «Ничего не вышло. Следующей после Дивоты шла мадам Туссар, которую можно было заподозрить в этих страшных делах, но дальше, за нею, не было никого...»
 Дивота влетела в спальню, поставила оставшиеся бутылочки с духами на столик возле кровати, поближе к Элен, и уже повернулась, чтобы так же стремительно вылететь из комнаты.
 – Подожди, – сказала Элен. – Я не хотела обидеть тебя. Но есть одна вещь, которую я должна знать.
 – Слушаю, – проговорила Дивота, в голосе которой все еще слышалась обида.
 – Не имеется ли в наших духах каких-то вредных добавок?
 – В духах содержатся только натуральные эссенции, как сильные, так и совсем слабые. Для тех, у кого развито обоняние, даже самая ничтожная добавка или, наоборот, вроде бы незаметное изъятие изменяют букет запахов – в большей или меньшей степени. Мышьяка в них не может быть, иначе чувствовался бы неистребимый и характерный запах чеснока, который подавил бы все остальные запахи. Насколько мне известно, так же дело обстоит и с другими веществами, которые могут причинять людям вред. Перестань мучить себя, chere, на тебе вины нет.
 – В чем дело? Что здесь такое происходит? – послышался голос Райана.
 Он вошел в спальню в тот момент, когда Дивота произносила свои последние слова.
 – Ничего страшного, – повернувшись к нему, ответила Элен.
 – Не думаю. А что же теперь произошло с вашими духами? Может, они внезапно приобрели силу, которая может заставить бюрократов в Париже крутиться побыстрее? Или они убедили Сальседо и Моралеса в том, что американцев надо любить...
 Добродушный юмор пронизывал его слова, но в них чувствовалось также нетерпение и раздражение.
 – Ничего подобного, – произнесла Элен. – Я только пыталась успокоить свою совесть в связи с последними смертями.
 Райан подал Дивоте знак, чтобы она оставила их, и та тут же удалилась, прикрыв за собой дверь. Затем он прошел мимо Элен и встал, скрестив руки на груди и прислонившись к высоким матрасам.
 – Думается, мне следует выслушать все, с начала до конца, – сказал он, четко выговаривая слова.
 Элен кратко, насколько это было возможно, объяснила ему то, в чем долго пыталась разобраться сама, хотя по мере своего рассказа все больше и больше чувствовала, насколько неправдоподобным были ее предположения. И тем не менее надо было рассказать все.
 – Значит, ты думаешь, что ваши духи могут не только заставлять мужчин вести себя вопреки своей природе, но и вызывать болезни и навлекать смерть? – сказал он с выражением недоверия на лице.
 – Не сами духи, а какой-то их компонент. Всегда ходили слухи, что колдуны использовали яды, чтобы наслать смерть на того или иного человека. Конечно, звучит дико, но я подумала, что, может, Дивота захотела кому-нибудь отомстить или ей пообещали деньги за то, что она вызовет чью-то смерть... Я не утверждаю этого... Но считаю, что игнорировать такую возможность нельзя.
 – Если бы так и оказалось, то вина легла бы на тебя.
 Элен в замешательстве сделала какое-то неопределенное движение, глядя в сторону, на сетку от москитов, закрывавшую изголовье их кровати.
 – Что-то вроде этого, – пробормотала она в ответ.
 – Твоя вина состояла бы в том, что она – твоя рабыня.
 – Да, но я тоже ответственна за произошедшее.
 Райан подошел к Элен и взял ее руки в свои, а затем крепко обнял ее.
 – Запомни раз и навсегда, – тихо сказал он, – твои духи не имеют той магической силы, которую можно было бы использовать во благо или во вред людям. У них неплохой запах – и это все!
 – Откуда ты знаешь? – Элен подняла лицо и посмотрела ему прямо в глаза.
 – Знаю. Страсть к тебе исходит из меня самого. Это ты вызываешь ее, ты сама, а не какие-то несколько капель из бутылочки. Желание обладать тобой – в моем сердце и в моем сознании и... в той моей части, которая стремится утонуть в тебе. Твои духи не играют для меня никакой роли. Я не раб женщин, и даже не твой раб, хотя и хочу тебя, сейчас, в эту минуту... я готов пожертвовать собственной свободой ради одного часа, проведенного в твоих объятиях. Но я могу заставить себя встать и уйти, если понадобится. Могу бросить тебя, хоть и не без сожаления, но, уж конечно, без того, чтобы подвергать свою жизнь опасности или безвозвратно калечить свою душу.
 Слова Райана задели Элен, вызвав в ней ярость.
 – Если ты так уверен в себе, то почему не уходишь? – выпалила она. В ее серых глазах появились злость и презрение.
 – Я уйду.
 – Что? – Она стояла так близко к нему, что почувствовала жар его желания и напрягшиеся мускулы его бедер. Под руками, лежавшими на груди Райана, она ощущала глухое и частое биение его сердца. Все это так не вязалось с его словами, сказанными так спокойно...
 – Я докажу тебе, что способен уйти. Я уезжаю в Вашингтон, как только подготовлюсь к поездке, чтобы привезти оттуда официальное подтверждение, способное рассеять все сомнения о передаче Луизианы. Об этом меня убедительно попросил Луссат, чтобы ускорить долгий и затянувшийся процесс передачи колонии от одной страны другой. Еду я еще и для того, чтобы убедить тебя в том, что могу оставить тебя...
 – Что ж, поезжай!
 Элен попыталась высвободить свои руки, но он крепко держал их. Затем прижал ее к себе еще ближе, и это крепкое объятие позволило Элен почувствовать его напрягшееся тело. Рука Райана поглаживала ей спину, опускаясь ниже, к изгибам ее бедра и лаская их. В это мгновение он посмотрел в ее глаза и на ее раскрывшиеся губы.
 – О нет, я не уеду без горячего прощания...
 Это уже звучало как вызов, который Элен не хотелось бы принимать, но ее сердце уже не могло противиться. Когда он стал крепче прижимать ее к себе, она и сама прильнула к его груди, приподнявшись на цыпочки, чтобы встретить его страстный поцелуй. Ее губы дрожали, сдаваясь перед его требовательностью, но вскоре и она тоже сжимала его в сильных объятиях, которые доставляли обоим сладостную боль...
 Ее руки скользили по его затылку, пальцы перебирали волосы, впивались в мускулы шеи. Она все сильнее прижималась к нему в агонии мучительного, страстного желания, так что ее разгоряченная нежность еще больше возбуждала проявление его мужского естества.
 От ее неожиданной ласки Райан сделал судорожный вздох, а его пальцы заскользили по ее платью, но пуговицы одна за другой выскальзывали из петель, он торопливо стащил платье с ее плеч вместе с лифом. Элен помогла ему, стянув одежду до талии, ослабив тесьму панталон и нижней юбки, давая им упасть к ногам. Потом она снова прильнула к нему, торопливо вытаскивая из брюк его рубашку и расстегивая пуговицы впереди, но он одним движением стянул ее через голову. Пока он стаскивал сапоги, она откинула в сторону свои туфельки, забралась на высокую постель и стала расстегивать и снимать подвязки.
 Райан, сняв свои узкие брюки, остановил ее быстрым жестом. Во всем великолепии своей наготы он встал между ее коленями, раздвинул их шире и, снимая подвязки одну за другой, сам стал медленно стягивать с ее ног чулки. Он опустился на колени, прижимаясь губами в поцелуе к гладким изгибам ее коленей, продвигая свои влажные жаркие губы вверх по чувствительной внутренней поверхности ее бедер, туда, где они соединяются. Он легким и нежным толчком повалил ее на спину на мягкий матрас, а Элен залилась румянцем стыдливости и восхитительного, будто беспричинного восторга.
 Возможно, нужно было воспротивиться его напору, перехватить инициативу, но она забыла обо всем на свете, погрузившись в волны наслаждения. «Если это происходит с нами в последний раз, что вполне возможно, то пусть все станет особым, чтобы нам обоим запомнилась эта любовная встреча», – подумала Элен.
 Его прикосновения горячили ее кровь, разжигая в Элен пылкую страсть и безумное желание. Вдруг все перестало иметь какое-либо значение, за исключением их близости...
 Когда Райан поднялся, она потянулась за ним, но он не склонился к ней навстречу. Вместо этого он подошел к столику у кровати и взял первую попавшуюся бутылочку с духами из тех, что там стояли. Вынув пробку, он повернулся к постели.
 Глаза Элен широко раскрылись. Она приподнялась, повернувшись на бок.
 – Что ты делаешь? – спросила она чуть охрипшим голосом.
 – Хочу испытать и себя... и тебя. – Он поднял бутылочку. Несколько капель ароматной жидкости упало ему на пальцы, на его ладонь, на простыню, распространяя в воздухе знакомое благоухание.
 Элен беспокоило, что он казался таким бесстрастным и чужим.
 – Зачем все это? – спросила она.
 – Ляг на спину, – тихо попросил Райан. Она напряженно легла, а он, встав коленом на матрас, навис над ней и обрызгал духами все ее тело. Быстро, прежде чем текущие тонкими ручейками капли не убежали, он стал растирать драгоценную жидкость по ее коже, втирая в белые холмики ее грудей, в изящные изгибы бедер и талии, в мягкую поверхность живота и в золотистый треугольник под ним, по пушку на ее стройных бедрах. Легкая дрожь пробежала по телу Элен, а Райан улыбнулся, довольный своими действиями, прежде чем накрыл ее своим телом.
 Их тела слились в окружении невидимого облака благоухающих духов. Они скользили вместе, щекоча друг друга нежными поглаживаниями, поглощенные великолепием ощущений. Элен слышала сильное и учащенное биение его сердца, чувствовала его напряжение, связанное с безуспешными попытками сдерживать себя. Она была благодарна ему за эти сладостные ощущения, пока на гребне волны восторга и радости не ослабила ноги, раздвигая их, и не приняла его в себя.
 Элен содрогнулась от жгучего трепета, волной пронесшегося по ее телу. Сладкая дрожь пронзила ее, заставив издать придушенный гортанный вскрик и выгнуться навстречу ему, прижимаясь. Он шел ей навстречу, пытаясь утолить ее желание, стараясь погружаться все глубже и глубже, с безграничной настойчивостью. Принимая нарастающие усилия его толчков, Элен таяла, радуясь глубине своих ощущений. Дыхание ее стало прерывистым и затрудненным, в голове шумело. Сердце колотилось так, словно хотело выскочить из груди.
 На мгновение забывшиеся в удивительном восторге, они затихли. Потом, открыв глаза, посмотрели друг на друга в немом упоении.
 Несколько мгновений спустя Райан повернулся на бок, притягивая Элен к себе. Он вдыхал благоухающий запах ее волос, стараясь запомнить каждый изгиб ее тела. Он искал ее губы, крепко целуя их снова и снова. Наконец, сделав неловкое движение, с большой неохотой он уложил ее на спину и чуть отодвинулся.
 Поднявшись, Райан отошел к умывальнику в углу и холодной водой с мылом смыл запах ее духов, вдруг показавшийся ему невыносимым. Вытерев насухо тело, он бросил полотенце на кресло и подошел к шкафу, доставая оттуда кожаные брюки и куртку для верховой езды.
 Через несколько минут он был одет. Держа в руке шляпу с узкими полями и скатку походной постели и запасной одежды, он направился было к двери, взялся за ручку, но, передумав, повернулся к Элен. Его взгляд бродил по лежащей на постели женщине, любуясь ее красивым телом и белоснежной кожей. Тихо выругавшись, Райан быстро отошел от двери и подбежал к Элен. Припав к соску ее округлой груди, он поцеловал его, словно пробуя на вкус, потом крепко и страстно поцеловал ее губы.
 Вдруг Райан резко выпрямился и снова пошел к двери, распахнул ее рывком.
 – Если это победа, то я предпочитаю поражение, – обернувшись, грустно сказал он, глядя на Элен.
 Дверь за ним закрылась.




 ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ


 Элен лежала, глядя на мягкие складки противомоскитной сетки, натянутой над постелью, и прислушивалась к удаляющимся шагам. Она не шевелилась, пока полная тишина, повисшая вокруг, не подсказала ей, что Райан покинул стены этого дома...
 Нет, она не плакала. Только ее грудь что-то теснило, да и дыхание стало неровным. Все-таки он оставил ее, несмотря на запах ее духов, несмотря на волнующую близость их тел. Этого не должно было произойти, но все же случилось.
 Элен любила его... Она знала об этом и раньше, чувствовала, как сначала интерес к нему, а потом и любовь растет в ней с каждым днем. Дивота предупреждала, что если она сама влюбится, то тут же потеряет контроль над собой в отношениях с мужчиной. И еще горничная что-то говорила о любящем сердце, но Элен пропустила это мимо ушей.
 Райан подумал, что смог победить чары ее духов или, по крайней мере, доказал ей, что они на него не действуют. Возможно, он и сумел это сделать, но все равно она не знала, чему верить... И зачем он только уехал в такую даль?..
 Не было никакой нужды подвергать свою жизнь опасности только для того, чтобы доказать, что Элен не в силах его удерживать. По дороге в Вашингтон его могли убить, он же капер, а не курьер. Скорее всего им движет обычная мужская гордость, которая и заставила его отправиться в эту дальнюю поездку по дикой, необжитой местности.
 Нет, Элен следовало быть более справедливой. Миссия, возложенная на Райана, не имеет к ней никакого отношения. Он – человек, которого беспокоит судьба его родной Луизианы. События, которые сотрясают колонию, вызывают у него большой интерес и имеют для него важное значение. И это самая важная часть его жизни, а для Элен места не остается...
 Райан часто говорил ей о своем стремлении к ней, о своих желаниях и о том, что он ее обожает, но последнее скорее всего происходило под воздействием запаха ее духов. А вот о любви он даже словом не обмолвился, за исключением того случая, когда она заболела лихорадкой, и тогда он решил сказать ей о своей любви, наверное, для того, чтобы у нее появилось желание бороться за жизнь.
 Разумеется, Дивота не могла обещать ей, ЧТо у нее будет любовь. Желание – да. Очарование, увлеченность плоти, порабощение своего любовника. Все это она получила сполна... Но какими ничтожными казались подобные ощущения без любви!
 Неужели она упустила возможность добиться настоящей любви, а, используя духи, получила только привязанность, которая зависела от аромата и привычки к этим запахам? И что могло произойти между ними в те три длинные ночи в темноте тайника под домом Фавье, если бы еще накануне она не воспользовалась духами Дивоты? Испытали бы они внезапное зарождение глубоких чувств, которые сразу же переросли в воспламеняющую страсть?..
 Когда через некоторое время в комнату к ней зашла Дивота, Элен уже успокоилась... Но все равно целый день ее преследовали мрачные мысли и вопросы, ответов на которые она не находила. Вечером горничная принесла поднос с легким ужином – жареного цыпленка, хрустящий подсушенный хлеб, вино и сливочную карамель на десерт. Элен через силу немного поела и вскоре отослала Дивоту. Потом задула свечу и натянула на себя покрывало.
 Утро Элен встретила с тяжелым сердцем, она чувствовала себя беспокойно и не собиралась покидать постель. С чашкой кофе в руке она молча наблюдала за тем, как в спальне хлопочет Дивота, поднимая шторы и собирая разбросанную одежду. Горничная вымыла ее, сменила постельное белье, так как оставшийся запах духов вызывал у Элен отвращение. Ей хотелось остаться одной в тишине этой полуосвещенной комнаты.
 – Chere? Ты будешь сегодня вставать или останешься в этой постели навсегда? – спросила Дивота, подбоченившись.
 Элен вяло отбросила волосы с лица и прикрыла рукой глаза.
 – Не знаю, – наконец собралась она с духом.
 – Тебе надо встать. Ты пугаешь меня, chere. Сама на себя не похожа.
 – Встать и что делать?
 – Что-нибудь. Месье Райан оставил нам денег на покупки. Можем сходить на рынок.
 – Это сделает Бенедикт... – с неохотой ответила Элен.
 – Он тоже беспокоится о тебе. Месье Райан, когда вернется, станет винить его в том, что ты опять захворала.
 – Неужели?
 – Так думает Бенедикт.
 – Он ошибается. Сомневаюсь, чтобы Райан волновался из-за меня.
 – О чем ты? Конечно же, он будет переживать!
 Элен приподнялась и села в постели.
 – Он меня бросил, Дивота! – жестко сказала Элен. А потом, уже немного мягче, добавила: – Он уехал.
 – Но он непременно вернется, – спокойно ответила Дивота.
 – Ты убеждала меня в том, что он превратится в моего раба, будет доставлять мне радость и удовольствие.
 – Значит, от мужчины ты хочешь только одного, чтобы он стал твоим рабом?
 Элен проглотила слезы и торопливо затрясла головой, давая понять, что ей этого не надо.
 – Но я никогда не предполагала, что он уедет от меня. Этого я не ожидала...
 – Значит, поэтому ты ешь так мало и лежишь целый день в постели?
 Элен не в состоянии была вымолвить ни слова и опять покачала головой. Глаза ее наполнились слезами и тут же потекли по щекам.
 – Если я поднимусь, то мне придется покинуть этот дом, – прошептала она.
 – Покинуть? – недовольно переспросила Дивота.
 – Да, оставить дом Райана и найти жилье где-нибудь в другом месте.
 – Но почему?..
 – Я не могу находиться под одной крышей с мужчиной, который меня не любит, – ответила Элен.
 – Как ты можешь говорить такое?
 – Да, он не любит меня. Он попал в мою ловушку, а теперь избавился от нее. А я не желаю быть игрушкой в руках капера.
 – Но ты же знаешь, что он не просто капер, – строго сказала Дивота.
 – Какая разница!
 – Да это просто глупо! Ты нуждалась в Райане раньше и нуждаешься в нем теперь. Что изменилось?
 – Все осталось по-прежнему, я вижу это... Но сама я стала иной. Я люблю его, но этого мало. Когда я начала пользоваться твоими духами, то вначале использовала свою власть над ним, а потом могла бы впутать его в дела и похуже. Я не могу оставаться здесь и заставлять его расплачиваться за то, что может произойти позже, чем бы все это ни закончилось.
 – Ты имеешь в виду убийства? Так в них нет ни твоей, ни моей вины, клянусь тебе. Неужели ты не можешь мне поверить?
 – Я не могу рисковать...
 – Ну и как ты представляешь свою жизнь? Куда мы с тобой денемся?
 – Пока не знаю. Я пыталась найти выход, но пока ничего не придумала...
 – Тогда мы могли бы подождать возвращения месье Райана, – с надеждой в голосе сказала Дивота и с этими словами вышла.
 Элен допивала свой кофе и медленно дожевывала пирожок. Ей стало легче, когда удалось выразить словами то, что мучило ее и камнем лежало на душе. Однако проблема оставалась нерешенной: что же все-таки делать?
 У нее по-прежнему не было денег, на которые можно было бы снять комнатку. Это означало, что придется полагаться на знакомых, хотя бы на первое время. Если бы была жива Эрмина, то актриса нашла бы для нее какое-нибудь местечко уголок, где можно было приклонить голову. От Жози нечего ожидать. Полезным мог оказаться только Морвен, но она опасалась, что, лишившись покровительственного присутствия Райана, его помощь придется определенным образом оплачивать. Тем более что он никогда не скрывал своих симпатий к Элен. По всей видимости, немногие женщины ему отказывали. Но как бы то ни было, его труппа проживала в доме, принадлежавшем вдове Пито, а уж от нее Элен менее всего ожидала радушного приема.
 Маловероятным было и то, что месье и мадам Туссар смогут принять ее. С одной стороны, мешала гордость мадам, которая едва ли позволила бы кому-нибудь узнать, что она не в состоянии держать прислугу из-за весьма скромных средств. С другой стороны, Франсуаза Туссар придерживалась буржуазных принципов. Она еще могла опуститься до того, чтобы нанести визит женщине, находящейся на содержании у мужчины, но вряд ли приняла бы в качестве гостьи ту самую женщину.
 Для Флоры Мазэн респектабельность тоже играла немаловажную роль, к тому же Элен разочаровала и даже обидела эту девушку, отказав ей в духах, которые та просила. Более того, Элен считала совершенно неприличным вторгаться в жизнь девушки, которая еще не сняла траур.
 Из всех ее знакомых, которые вместе с нею попали сюда с Сан-Доминго, оставался только Дюран.
 Ее невеселые раздумья прервала вошедшая в комнату Дивота. Она подошла к Элен, держа руки в карманах фартука, грусть в ее глазах не предвещала ничего хорошего.
 – Я кое-что должна сообщить тебе.
 – Да, и что это за новость? – Элен поставила чашку с кофе на столик, готовая выслушать служанку.
 Дивота колебалась, даже прикусила зубами нижнюю губу, решая, как начать, наконец глубоко и огорченно вздохнула, а потом поспешно проговорила:
 – Это о наших духах. В них нет магической силы...
 – Что ты такое говоришь? – удивилась Элен.
 – То, что слышишь. В духах, которые я приготовила, повторяю, никакой волшебной силы нет. Я обманула тебя... и сделала это с одной целью придать тебе уверенности перед свадьбой с Дюраном...
 – Ох... Дивота, – прошептала Элен, глядя на горничную широко раскрывшимися от изумления глазами, когда наконец до нее дошел смысл сказанного.
 – Поэтому, как ты теперь понимаешь, духи не имели никакого отношения к тому, что месье Райан взял тебя к себе, а тем более не имели отношения ни к яду, ни к убийствам.
 Наступило тягостное молчание. Элен на секунду крепко зажмурила глаза и тут же открыла их.
 – А почему я должна тебе верить? – Дивота гордо выпрямилась.
 – Потому что я тебе это говорю! – вымолвила она.
 – Но прежде ты говорила мне совсем другое... и я поверила тебе. Однако поведение Райана не соответствует тому, что ты теперь говоришь: он любил меня, когда я пользовалась духами, а когда перестала, то он и не подходил ко мне...
 – Всегда? – недоверчиво спросила Дивота.
 Элен вдруг вспомнила о нескольких последних неделях, когда она сама уничтожила большую часть духов.
 – Не всегда, но достаточно часто. И потом, почему ты раньше не говорила мне правду?
 – Потому что я хотела, чтобы ты поверила в себя... Ну а сейчас, я считаю, насталовремя тебе узнать об этом, чтобы избавиться от всяческих сомнений.
 «Неужели Дивота сказала правду? Значит, предложение Райана стать его женой вызвано его искренним желанием находиться рядом со мной...»
 Безусловно, Элен почувствовала облегчение, узнав, что никоим образом не связана с теми тремя смертями людей с Сан-Доминго. Следовательно, и Дивота не имеет к этому никакого отношения.
 Элен облизала пересохшие от волнения губы.
 – Твое признание очень важно для меня в этот момент, – задумчиво проговорила Элен.
 – Вреда от этих духов гораздо меньше, чем пользы, которую они могут принести.
 – Понимаю. Но, Дивота, я знаю тебя всю свою жизнь и всегда верила тебе, поэтому верю и сейчас. Однако надо признать: освобождая меня от греха, связанного со смертями от ядов, ты снимаешь подозрения и с себя!
 Горничная стояла, обдумывая сказанное. Наконец она покачала головой:
 – Я и предположить не могла, что все обернется таким образом.
 – Я тоже не предполагала... – взволнованно ответила Элен и вытерла слезы, навернувшиеся на глаза. – Правда, не думаю, что ты сказала мне об этом, чтобы устранить мои сомнения.
 – Ты боишься, что я могу сказать неправду, только чтобы помочь тебе?!
 Элен взглянула на нее с улыбкой.
 – Ты всегда слишком хорошо понимала меня. А теперь оставь меня, пожалуйста, одну.
 Горничная колебалась, словно хотела еще что-то сказать, но в конце концов вышла.
 И все-таки Элен была в замешательстве, обдумывая только что услышанное и погружаясь в мрачные воспоминания.
 Конечно, она рада, что Райан без принуждения оставался с ней. Но ее беспокоило другое обстоятельство. Вполне вероятно, что он как раз и был тем человеком, с которым месье Мазэн начал переговоры о замужестве своей дочери, а Флора говорила о нем как о своем женихе. Поэтому девушка не захотела произнести имя жениха в присутствии Элен. Возможно, Флора хотела пощадить ее чувства или опасалась, что Элен попытается расстроить эту помолвку.
 Ничего необычного не было в том, что предстоящее объявление о помолвке отложили из-за смерти отца Флоры, но только ли в этом причина? При таких обстоятельствах жених должен был поддержать свою невесту. Флора ясно дала понять, что он отсутствует не по ее инициативе.
 Так почему ее жених не проявил должного внимания к делам Флоры? Неужели он испугался, что не может жить с такой бесцветной женщиной? Или дело в чем-то ином, – возможно, и в деньгах, ведь приданое имеет решающее значение для большинства претендентов на руку своих избранниц. Неужели жених уже успел узнать, что собственность Мазэна в Луизиане не так уж велика и невеста не так богата, как это предполагалось?
 А может быть, месье Мазэн сам узнал что-то плохое о своем будущем зяте и даже запретил ему разговаривать со своей дочерью? Вдруг отвергнутый жених разъярился из-за того, что богатство ускользает из его рук, и тихо устранил месье Мазэна, использовав для этого яд, чтобы потом сослаться на проблемы с пищеварением, о которых знали почти все?
 При этой мысли Элен содрогнулась от ужаса. Нет, это не Райан, он не способен на такое. А вдруг... все-таки?
 Нет, безусловно нет! Это никак не вяжется со смертью Эрмины и Серефины, ведь должна быть какая-то связь между ними. В противном случае все это теряло смысл...
 Эрмина давно была знакома с Райаном, еще до их отплытия с Сан-Доминго. Он водил дружбу с Морвеном, они нередко встречались на островах, поскольку оба часто переезжали с места на место. Поэтому нельзя исключить и того, что Эрмина узнала о Райане нечто такое, что Мазэну не хотелось бы делать достоянием широкой публики. Быть может, актриса поддразнивала его на этот счет или хотела, чтобы он платил ей за молчание. Наверное, он и убил Эрмину, чтобы она не проговорилась...
 Объяснить смерть Серефины оказалось значительно труднее. Создавалось впечатление, что в течение многих лет она жила только для Дюрана, следовательно, могла знать нечто ужасное, что происходило на Сан-Доминго. Тогда ее убили по той же причине, что и Эрмину, то есть за то, что знала слишком много. Тем не менее это предположение казалось Элен наименее правдоподобным, так как Серефина едва ли стала бы кому-то угрожать и тем более – шантажировать. Причина могла быть в болтливости Серефины: она бы рассказала Дюрану обо всем, что знала, тот, в свою очередь, использовал бы эту информацию против Райана безо всяких угрызений совести.
 Проблема, однако, в другом: Дюран был в курсе всех сплетен на острове, как и Серефина. Поэтому она вряд ли могла знать что-либо такое, дискредитирующее Райана, о чем не было известно Дюрану.
 Нет! Человек, которого знала Элен, который держал ее в своих объятиях и не отходил от ее постели, когда она лежала в беспамятстве во время тяжелого недуга, не мог опуститься до того, чтобы заставить насильственно умереть трех человек. Если бы Элен пришло в голову шантажировать кого-то, то объектом мог бы оказаться любой, кто спасся с Сан-Доминго на шхуне «Си Спирит», начиная от бедняги Клода Туссара и кончая похожей на девочку Флорой Мазэн. Точно так же можно подозревать всех, с кем беженцы общались в Новом Орлеане, – и Рашель Пито, например, и любого из прислуги или мстительных граждан, которым не нравятся выходцы с острова, да и вообще любого сумасшедшего, имеющего доступ к ядам.
 Следует, пожалуй, прекратить эти размышления, так как они только отвлекали от решения другой важной проблемы: что же ей теперь делать? Она должна решить, куда ей переехать и чем заняться.
 И все же... Предположим, что Райан никого не убивал, а только поговорил с Мазэном о браке? Когда состоялись эти переговоры – до того, как он сделал ей предложение, или после, возможно, даже с досады из-за отказа Элен? Он сделал ей это неожиданное предложение в тот же день пополудни, когда сообщил, что Мазэны дают прием в Воксхолле, она это хорошо запомнила. Прием состоялся через три дня, и именно тогда впервые заговорили о предстоящем обручении Флоры.
 И все-таки в тот вечер ничто не указывало на то, что девушка обращала на Райана внимания больше, чем обычно. В центре ее внимания оставался только Дюран, ставший ее случайным кавалером, так как ни у него, ни у нее не оказалось партнера. Каким далеким теперь казался тот веселый вечер, напоенный ароматом цветущих апельсиновых деревьев. А после него, во дворе под дубом... Об этом ей не хотелось даже вспоминать.
 Нужно покинуть этот дом... Но как жить дальше? Элен получила хорошее образование во французской школе-пансионе, так что могла бы попробовать получить место гувернантки. Однако, как она выяснила, в Новом Орлеане не очень-то ценили образованность. Считалось, что одной государственной школы, содержавшейся на средства испанского короля, да нескольких частных учебных заведений было вполне достаточно, чтобы обеспечить обучение мальчиков. Девочек же в возрасте двенадцати лет отдавали для обучения монашкам-урсулинкам, а дальнейшим их обучением просто не занимались.
 Что еще оставалось? Работа служанкой, прачкой или поварихой, но для этого держали либо рабов и рабынь, либо свободных цветных женщин. Свободные цветные женщины торговали на улицах с лотков всякой галантерейной мелочью и безделушками, конфетами и пирожными, букетиками цветов и зонтиками от солнца. Для Элен могло подойти место в мастерских белошвеек и шляпниц, но и для них скорее всего требовались надомницы со сдельной оплатой.
 Значит, нужно было снова заняться изготовлением духов. У Элен до сих пор оставалось несколько пустых бутылочек да кое-какие вещества, из которых они делали составы духов. Так почему бы ей не вернуться к первоначальному занятию, если оно может принести доход? Или все ее новые усилия пропадут даром, поскольку она сама распространила слух о сыпи, которую якобы вызывают эти духи? Не потребуется ли слишком много времени, чтобы их продажа развернулась в полную силу, а они с Дивотой тем временем будут голодать, объятые их чудесными ароматами?
 Но все равно сдаваться она не станет. У нее еще оставались золотые сережки, которые можно продать, а на вырученные деньги купить небольшое количество цветочных эссенций для изготовления на первый раз двух-трех бутылочек духов. А если удастся продать их, то она сумеет сделать еще пять-шесть новых. Со временем, а возможно, еще до приезда Райана, она постарается накопить столько денег, чтобы снять для себя и Дивоты комнатку. Так что работу нужно начать поскорее.
 Элен пришлось потратить целую неделю, чтобы найти покупателя, готового заплатить самую высокую цену за ее сережки, шесть дней хождения от ювелира к шляпнице и обратно. В конце концов их купила знатная, богато одетая дама с добрыми глазами, которая случайно услышала, как Элен долго торговалась с ювелиром. В тот же вечер Элен и Дивота посчитали свои наличные деньги и составили список всего необходимого для производства духов.
 Утром явился Дюран. Элен была раздражена его появлением, поскольку они с Дивотой уже собрались уходить. Сняв капор и пригладив туго заплетенные в косу и уложенные в корону волосы, она вышла встретить его.
 Дюран поцеловал ей руку. Элен пробормотала что-то вежливое и приказала Бенедикту подать освежающие напитки на галерею. Пригласив Дюрана следовать за собой, она прошла к столику и села в одно из кресел, указывая ему на другое напротив себя.
 Стояла прекрасная осень. При ярком солнечном свете она заметила, что за время, прошедшее с того момента, когда они отправились с Сан-Доминго, он немного похудел. Свойственный ему ореол привыкшего к беспутному образу жизни человека, казалось, немного поблек. Тем не менее в Дюране сохранилась прежняя надменность, а жадный и даже алчный блеск был хорошо заметен в его глазах, направленных на нее.
 – Насколько мне известно, Байяр находится в отъезде, – сказал он.
 – Да, в деловой поездке.
 – По поручению Луссата? Будем надеяться, что поездка в Вашингтон не окажется слишком опасной.
 – А что, о поездке Райана так широко известно? Я-то полагала, что это секретная миссия.
 – Не имею ни малейшего представления, сколько в нее посвящено людей, хотя я услышал о ней в «Cafe de Refugies». Может, Байяр сам напускает на себя важность? В конце концов, насколько секретной может быть миссия простого курьера?
 Элен взглянула на него презрительно:
 – Напрасно ты так говоришь. Думаю, миссия действительно важная.
 Дюран пожал плечами, будто стараясь подчеркнуть свою незаинтересованность, и тут же сменил тему разговора, справившись о ее здоровье. В тот момент, когда она отвечала, подошел Бенедикт и принес вино. В присутствии слуги они продолжали вести безобидный разговор о случаях заболевания лихорадкой в последнее время, о том, что число заболевших пошло на спад с некоторым осенним похолоданием. Дюран сообщил ей, какие семьи вернулись в город из сельской местности после отдыха, а также о развлечениях, планируемых в городе на осень и зиму, многие из которых были связаны с празднованием ожидавшихся перемен в жизни колонии.
 Когда Бенедикт ушел, они заговорили об отступлении французов под натиском англичан на Сан-Доминго и о негритянском генерале Дессалине.
 – Мне кажется, что французы уже никогда не вернутся туда, – сказала Элен. – Ты уже решил, что будешь делать, если тебе не удастся вернуть поместья?
 – Делать? – переспросил он ее, приподнимая брови.
 – Чем станешь заниматься: купишь землю и будешь выращивать сахарный тростник, как все это делают здесь, или станешь заниматься юриспруденцией, а может быть, займешься коммерцией?
 – Нет у меня никакого желания пачкать руки торговлей, это уж точно. А юридические дела это для крючкотворов, которым нравится спорить.
 – Тогда ты снова можешь стать плантатором.
 – Поживем увидим, – ответил он уклончиво, осторожно отпивая вино, – хотя мне приятна твоя забота. А что ты? Я все время жду объявления о вашей свадьбе.
 – О свадьбе?
 – Ну да, с Байяром. Серефина не так давно слышала от твоей горничной, что он сделал тебе предложение. Жаль, что она сообщила мне об этом вскользь, незадолго перед своей смертью.
 Отчитываться перед Дюраном ей совсем не хотелось.
 – Замужество меня не интересует, я говорила тебе об этом еще на шхуне.
 – Но это может обернуться ошибкой.
 – О чем ты говоришь?
 В тоне, которым он произнес эти слова, было что-то такое, что ей совсем не понравилось.
 – Мне кажется, ты довольна своим нынешним положением здесь, положением женщины на содержании у богатого мужчины. Но по-моему, Райан стал задумываться о будущем и о том, чтобы подыскать себе жену.
 – О будущем?..
 – Американцы, которые должны принять на себя управление этой провинцией, не так снисходительны, как французы или даже испанцы. Они могут осудить мужчину, который открыто содержит любовницу. Другое дело – иметь тайную любовницу... это вызовет только понимающее подмигивание и похлопывание по спине.
 – Сомневаюсь, чтобы Райана очень заботило мнение американцев.
 – Вот в этом ты ошибаешься. Он уже несколько лет поддерживает с ними деловые отношения и, несомненно, ожидает расширения торговли, когда они приберут власть в колонии к своим рукам. В отличие от нас, делающих различие между бизнесом и общественными связями, американцы захотят, чтобы он их принимал у себя дома. А сделать это без жены уже невозможно.
 Элен взглянула ему в глаза.
 – Ты хочешь сказать, что в будущем я стану помехой в его делах с американцами?
 – О, я не думаю, что Байяр допустит такое. Я только рассуждаю о том, что обручение, о котором ты любезно сообщила мне несколько дней назад в письме, было обговорено с ней.
 – Ты хочешь сказать, с Флорой Мазэн? – Голос Элен прозвучал бесстрастно.
 – Тебя это удивляет?
 – Не очень. Кто-то об этом уже говорил.
 – Такие вещи быстро становятся известными.
 – Но я не сказала, что верю этому.
 – Ты только подумай, ее отец был состоятельным человеком и хотел вложить деньги в операции Байяра. А Флора молоденькая впечатлительная девица, которая поступит так, как ей скажет муж, и не станет поднимать шум, если он захочет держать свою возлюбленную в другом месте, а может быть, даже и под той Же крышей...
 – Райан не стал бы этого делать. – Элен с трудом сдерживала дрожь в голосе.
 – Нет? Но он же капер, не забывай об этом, человек, привыкший улаживать все дела только в свою пользу, имея всегда выгоду и удобства.
 «Неужели это все возможно?» – подумала Элен. Кровь ударила ей в голову и застучала в висках, когда она стала лихорадочно обдумывать услышанное. Некоторая логика в словах Дюрана все-таки была. Торговля для Райана имела большое значение и занимала почти все его время и значительную часть его мыслей. Он никогда и не скрывал своего мнения по поводу преимуществ, которые даст и ему, и всем остальным переход Луизианы под американский флаг. В конце концов, именно с этой целью он и отправился в трудное путешествие в Вашингтон.
 Это, безусловно, не означало, что Райан позволит американцам диктовать свои правила и образ жизни, однако он вынужден будет хотя бы делать вид, что соблюдает правила приличия, поэтому он и женится на Флоре. Элен не могла винить его за это, ведь сначала он попросил ее выйти за него замуж.
 Мысль о том, что она может причинить вред интересам Райана, если останется жить в этом доме, не став его женой, вызвала неприятное ощущение. Оставаться здесь из чувства благодарности за то, что он дважды спас ей жизнь? «Нет, это ужасно», – подумала Элен. Мадам Туссар пыталась предупредить ее, но она даже слушать ее не стала. Грустные размышления возвращали Элен к решению, которое она ранее обдумывала.
 Перед тем как ответить Дюрану, Элен глубоко вздохнула:
 – Тебе не стоит чернить Райана в моих глазах. Я уже сама приняла решение его оставить, – решительно проговорила Элен, на мгновение почувствовав страх и сожаление из-за того, что так сказала.
 Брови Дюрана от удивления поднялись.
 – Ты хочешь сказать... Что ты будешь делать?
 – Найду себе комнатку где-нибудь, – ответила она с напускным спокойствием.
 – И что?
 – Снова начну изготавливать свои духи. Должна же я чем-то зарабатывать себе на жизнь. Иначе навсегда останусь содержанкой, которая зависит от прихотей мужчин, расплачиваясь определенным образом за каждый кусок хлеба и за каждую тряпку, которой мне придется прикрывать свое тело. Это для меня невыносимо.
 – Свои духи? Ты уверена, что справишься?
 – Уверена.
 Дюран с сомнением наклонил голову, иронично взглянув на Элен.
 – Байяр, как только вернется, сразу же прибежит, чтобы забрать тебя.
 – Ничего у него не выйдет... – возразила она, гордо вздернув подбородок.
 Дюран встал и подошел к перилам.
 – Когда-то я был так близок к тому, чтобы иметь возможность заботиться о тебе.
 – Сомневаюсь, чтобы ты позволил стать мне парфюмером.
 – Это верно, – сухо ответил он. – Я и сейчас не одобряю этого. Серефина говорила, что ты со своей служанкой делаешь не просто духи, а колдовское зелье.
 – И ты, разумеется, в это поверил?
 Он сделал неопределенное движение, словно почувствовал себя неловко.
 – На острове я видел и слышал странные вещи. И я выбросил бутылочку с духами, которая была у Серефины, в ту же минуту, как только она сказала мне о ней.
 – Надеюсь, ты понимаешь, что твое неодобрение для меня ничего не значит, – строго заметила Элен.
 Он пожал плечами, глядя на колышущиеся листья дуба.
 – Ну, может быть, в память о нашем прошлом ты позволишь мне оказывать тебе помощь и в этом тоже.
 От удивления она не сразу нашлась, что ответить.
 – Если ты предлагаешь мне деньги, го это очень щедрый жест с твоей стороны, но я предпочла бы справляться сама.
 – Боже мой, Элен, – воскликнул он, резко поворачиваясь к ней, – к чему эта гордость? Я ничего не ожидаю взамен!
 – Я и мысли не допускала, что ты можешь что-то ожидать за это.
 – Значит, ты не допускала. Ладно, но когда мы еще плыли на шхуне с острова, я сказал кое-что такое, чего не следовало говорить и чего я не имел в виду. – Его лицо потемнело, и он нервно провел пальцами по волосам. – Но теперь я хочу, чтобы все между нами было как раньше.
 – Ты должен понимать, что это невозможно.
 – Неужели? Предположим, я снова скажу тебе: переезжай жить ко мне.
 – Я с тобой никогда не жила. – Это возражение вырвалось у нее инстинктивно, без особой страсти, ибо она хотела отказать ему и при этом не задеть его мужское самолюбие.
 – Это не так уж важно. Мы проводили вместе так много времени, что смогли бы ужиться и под одной крышей.
 – В мои планы совсем не входит менять одного мужчину на другого.
 – Я полагаю, ты думаешь, что любишь Байяра. Но это тоже не так уж важно.
 Румянец, вызванный смущением и вспышкой гнева, окрасил ее щеки.
 – Это не твое дело... И знаешь, я не нуждаюсь в покровителе.
 – Боюсь, что ты ошибаешься, – возразил Дюран, поигрывая желваками, – но спорить с тобой не стану. Если ты не переедешь жить ко мне, то куда же денешься? А может, ты уже нашла себе квартиру?
 – Нет еще... – Элен не хотелось ему сообщать, что она вообще этим не занималась.
 – Там, где я живу, имеется свободная комнатка.
 – Я чувствую, что она будет обходиться мне дороже, чем я смогу платить.
 – Не совсем так. По правде говоря, арендная плата внесена по первое декабря.
 – Подожди... – проговорила Элен с напряженной подозрительностью. – Эту комнату... занимала Серефина?
 – Какого же ты обо мне мнения! На самом деле эта комната для прислуги, которую я подыскивал для Серефины. Она небольшая, но вполне удобная, к тому же ее преимущество состоит в том, что она более безопасна, чем кишащие крысами хибары на окраине города.
 – Из-за того, что ты будешь рядом? – Дюран раздраженно вздохнул:
 – Да потому, что дом стоит на улице, где живут порядочные люди, на улице, которая освещается по ночам. Переезжай и не делай глупостей. Только скажи «да», и я переговорю с хозяйкой дома, она оставит комнату за тобой.
 Поскольку Элен упрямо смотрела на него и молчала, он продолжал:
 – Я же не чудовище, Элен. Наши отцы были соседями и дружили, а меня ты знаешь всю свою жизнь. Я желаю тебе только добра.
 Все сложилось таким образом, что надеяться найти квартиру самой было действительно глупо. И все-таки Элен колебалась.
 – Подумай, – говорил Дюран льстивым голосом, – если тебе не придется платить за жилье и за еду, то ты сможешь гораздо быстрее наладить производство своей парфюмерии.
 – У меня нет желания пользоваться комнатой, тобою оплаченной.
 – Но это же смешно!
 – Может быть, но мне так будет спокойнее.
 – Ну хорошо, ты можешь платить за нее мне, но приму я эти деньги только после того, как ты наладишь производство своих духов и начнешь их продавать. – Элен поджала губы.
 – Странно, что ты проявляешь такую настойчивость и стремишься всячески мне помочь. Я уже было начала думать, что ты презираешь торговлю.
 – Уверяю, тебе она тоже скоро надоест, – ответил он с улыбкой. – И во всяком случае, надеюсь в конце концов убедить тебя прислушаться к моему предложению.
 – По крайней мере, ты говоришь честно, хоть ты и не прав.
 – В чем не прав? Докажи это, – попросил Дюран.
 Элен неожиданно и резко кивнула:
 – Хорошо. Я согласна.
 – Если кто и может принять правильное решение, так это ты, chere, – спокойно отозвался Дюран.
 Выражение его глаз казалось безмятежным, но пожатие руки и поцелуй на прощанье показались ей слишком долгими и пылкими.




 ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ


 – Я не пойду с тобой, – сказала Дивота. Элен собрала и упаковала почти все свои вещи. Она решила перебраться в новое жилище немедленно. Собрать нехитрые пожитки ей не составило большого труда. Их было так немного, что все они вполне уместились в небольшой сундучок. Она стояла, раздумывая, брать ли с собой новые платья, но поскольку материал для них купила она на деньги, вырученные за ожерелье матушки, то ее права на них казались достаточно очевидными.
 Элен и в голову не приходило, что Дивота может с ней не согласиться. Горничная слыла женщиной строгих правил, Элен это знала, но желание хозяйки в течение долгого времени всегда становилось и ее желанием. Она никак не ожидала, что Дивоте не понравится решение оставить дом Райана. Она уже боялась, сумеет ли настоять на переезде...
 – Объясни мне, почему? – Элен уложила ночную сорочку поверх всего остального в сундучок, стоявший на кровати, выпрямилась и повернулась к горничной.
 – Я уже обжилась в доме Байяра, и уезжать отсюда не хочу...
 – Твое место вместе со мной!
 – Твое место, chere, тоже здесь.
 – И как ты можешь такое говорить? Меня здесь ничто не удерживает – ни обязательства, ни клятвы.
 На лице Дивоты появилось упрямое выражение.
 – Может, и непроизнесенные, но все же они есть.
 – Ты не знаешь всего, – возразила с болью в голосе Элен, не глядя на горничную.
 – Я знаю достаточно много. Месье Райан страшно разозлится, когда обнаружит, что ты ушла. Хотя, может, ты этого и добиваешься?
 Элен не стала отвечать на этот вопрос, даже не задумавшись над ним.
 – И все же я не понимаю, – она стояла на своем, – почему ты не пойдешь со мной. Ты всегда сможешь вернуться, если так уверена, что Райан прибежит за нами.
 У открытой двери послышалось какое-то движение. Бенедикт вошел в спальню.
 – Простите мое вторжение, мадемуазель. И простите мне мою преданность вашей служанке, это не было преднамеренным, уверяю вас. Боюсь, что она не хочет уходить отсюда из-за меня.
 Одного взгляда на лицо Дивоты было достаточно, чтобы убедиться в правоте слов Бенедикта. Серебристые искорки мелькнули в ее серых глазах.
 – Это настоящая привязанность, а не то, что в предыдущий раз?
 – Ты имеешь в виду случай с Фавье? У меня нет секретов от Бенедикта, как видишь. Нет, это совсем иное. Бенедикт – мужчина, к которому можно было применить наши духи, если бы они имели ту магическую, привораживающую силу...
 Элен удивленно приподняла брови, когда услышала такую похвалу.
 – Понятно. Вам надо было бы сказать обо всем прямо, и нечего искать всякие предлоги, чтобы остаться, ссылаясь на Райана.
 – Это не были предлоги, chere, поверь. Конечно, Элен могла бы приказать Дивоте, и та скорее всего повиновалась бы. Но не хотелось заставлять свою горничную и тетку поступать против своей воли.
 – Хорошо, тогда оставайся, если ты действительно этого хочешь, – согласилась Элен.
 – Я хочу одного, – чтобы мы остались здесь обе.
 Элен покачала головой, пытаясь улыбнуться.
 – Не могу так поступить, зато могу пожелать тебе счастья.
 – Ах, chere, – взволнованно отозвалась Дивота и шагнула к ней, обхватила ее руками и стала медленно качать из стороны в сторону, словно укачивала ребенка. Когда она наконец выпустила Элен из рук, то сказала: – Насчет духов. Я приду помочь тебе, как только ты дашь мне знать.
 – Могу за тобой и послать, – устало проговорила Элен, – хотя у меня имеются записи рецептов. Может быть, справлюсь и сама.
 – Большой трудности в этом быть не должно. На всякий случай возьми это с собой, для сравнения. – Дивота протянула руку и взяла со столика у кровати бутылочку духов, оставшуюся от той партии, которую они сделали вместе. Сунув ее в обтянутый кожей сундучок Элен, горничная опустила его крышку.
 – Есть еще один, последний компонент, которого я, конечно, не могу вспомнить, – напомнила Дивоте Элен с ожиданием в голосе.
 Выдержав долгий взгляд Элен, Дивота кивнула и, нагнувшись к ее уху, что-то прошептала.
 Бенедикт посмотрел на них уничтожающим взглядом, что-то пробормотал себе под нос и, заперев сундучок Элен, поднял его на плечо.
 – Поскольку вы не остаетесь, мадемуазель, мы проводим вас до нового места вашего жительства, – Дивота и я, – с достоинством произнес он.
 Элен подмывало спросить слугу, что, по его мнению, предпримет его хозяин, когда обнаружит, что она исчезла, и потребует ли он ответа, почему Бенедикт сам не уговорил ее остаться. Но в то же время она понимала, что изменить уже ничего нельзя. Взяв капор и перчатки, которые лежали наготове, она надела их и вышла из спальни с высоко поднятой головой.
 Комнаты, которые занимал Дюран, располагались на последнем этаже трехэтажного дома. Его апартаменты включали салон-гостиную, столовую с прилегающей к ним буфетной комнатой и пару спален с одной туалетной комнатой между ними. Дюран настоял, чтобы Элен осмотрела их, он сам знакомил ее с домом, сопровождая показ колкими замечаниями по поводу его устройства: неудобных лестниц, которые вели наверх с передней галереи, а потом через лестничный холл в апартаменты хозяйки-мулатки на втором этаже. Он извинялся за небольшие размеры комнат и неприглядный вид из окон, сравнивая все это с теми домами, в которых они оба привыкли жить на острове.
 Элен расхваливала чистый воздух и отсутствие шума с улицы, удобную, добротную обстановку. Проходя по комнатам, она отмечала не те недостатки, на которые указывал Дюран, а то, что каждая вещь в них напоминала ей о Серефине... Присутствие этой женщины чувствовалось и в ярких расцветках панелей на стенах, и в экзотической окраске покрытий на полах, в фаянсовых статуэтках в виде пальм, украшавших каминную доску, но особенно в портрете мальчика – ее сына от Дюрана, – который висел над кроватью в спальне.
 Предназначавшаяся для нее комнатка находилась этажом ниже, под его апартаментами, и к ней вел отдельный вход из лестничного холла. В ней, скромно обставленной и небольшой, стояла кровать с четырьмя столбиками для сетки, туалетный столик и кресло. Дюран не обманул – жилище оказалось вполне комфортабельным. Самое главное для Элен было то, что к комнатке примыкала еще одна, правда, меньших размеров каморка, в которой находился стол, вполне пригодный для работы над духами.
 Владелица дома – мулатка – имела в своем распоряжении дюжину рабов и рабынь, оставленных ей в наследство господином, любовницей которого она была в течение двадцати лет. Ее прислуга поддерживала в доме чистоту, готовила пищу для постояльцев на кухне во дворе. Такой порядок, как говорил Дюран, всех вполне устраивал, хотя эти задачи выполнялись главным образом тогда, когда хозяйка не загружала прислугу своими делами. Поэтому-то Дюран и намеревался нанять Серефине служанку.
 В промежутках между установленными приемами пищи Дюрану иногда хотелось перекусить, и тогда ему приходилось пользоваться услугами уличных продавцов, торговавших пирожками, конфетами и другими сладостями. Он с уважением отнесся к стремлению Элен самой платить за свой стол и жилье, но добавил, что если у нее появится необходимость сделать какие-либо покупки, даже крупные, то в вазе, которая стоит на столе в гостиной, всегда лежит небольшая сумма денег и она может воспользоваться ими. Так было заведено в доме его отца, и Дюрану захотелось сохранить эту традицию. От такой щедрости она, разумеется, отказалась. Но жест оценила.
 Несмотря на опасения Элен, в ее переезде в дом Дюрана пока не чувствовалось ничего плохого, так что и жаловаться было не на что. Сам он вел себя обходительно, почти не вмешивался в ее дела, лишь иногда приглашал отобедать вместе с ним. Изредка он проявлял вполне здоровый интерес к тому, как у нее идут дела с изготовлением духов, но никогда не вторгался в рабочую комнату и не отнимал у нее время, когда она бывала там занята.
 И только однажды посреди ночи в конце первой недели ее разбудил тихий стук в ее дверь.
 – Элен?
 Это был Дюран в состоянии хорошего подпития, о чем свидетельствовал и его голос, и нечленораздельная речь. Она лежала тихо, вслушиваясь.
 – Эл'н, впусти м'ня! – просил Дюран. Она слышала его тяжелое дыхание. Ручка двери задребезжала снова, потом раздался глухой толчок его плеча в дверь. Но она была надежно заперта изнутри, о чем Элен позаботилась заранее. Он злобно чертыхнулся, а через некоторое время она услышала его тяжелые шаги – Дюран медленно и осторожно поднимался по лестнице в свои комнаты наверху.
 Когда на следующее утро они встретились, Элен ожидала, что Дюран как-то обмолвится о своем визите или, возможно, чего-то потребует от нее, но он промолчал. Она решила, что лучше не затевать разговор самой, чтобы избежать неловкости. Если повторится подобное, то тогда она будет вынуждена дать ему понять, что у него нет никакого права на ее постель. Но этот инцидент больше не повторился, и все как-то забылось, словно ничего и не происходило.
 Наступил октябрь, жара в конце концов постепенно исчезла, растворившись в осени. Дни постепенно становились все более прохладными, но оставались солнечными, пропитанными дымком, когда листья деревьев были расцвечены желтизной, но все еще крепко цеплялись к веткам, когда землю украшали побеги солидаго, покрытые золотом и шипами бледно-лиловых оттенков лаванды, пестрые кустарники с ягодами и поздние дикие астры. Рынок под открытым небом на крепостном валу у порта каждый день наводнялся осенней зеленью, тыквами, сладким картофелем, медовым инжиром, хурмой и орехами-пекан – и крупными, окультуренными, и мелкими, дикими, с терпким вкусом, который так нравился многим.
 Новости из других мест поступали в Новый Орлеан медленно. Вести с Сан-Доминго не вызывали оптимизма: как и предсказывал Райан, англичане блокировали остров, французские солдаты под командованием Рошамбо едва удерживали свои позиции, но, очевидно, вот-вот должны были капитулировать. От плантаторов и их семей, остававшихся на острове, не было никаких сообщений, что само по себе было зловещим.
 Элен потребовалось гораздо больше времени, чем она ожидала, чтобы найти недостающие компоненты и приготовить духи практически заново. Когда наконец ей это удалось, она в своем деле двинулась, начав смешивать мизерные количества различных эссенций и экспериментировать с ними. Но за последние недели с ее обонянием стали происходить странные вещи. Например, один и тот же состав утром казался ей удивительно «вкусным», приятным и даже восхитительным, а вечером был нестерпим до тошноты. Одной ей стало трудно управляться. Она становилась более осторожной, боялась расплескать или перерасходовать драгоценные жидкости. Нередко хотелось отправить кого-нибудь за Дивотой, но это означало бы признать свое поражение, а ей хотелось доказать свою самостоятельность.
 Элен не была готова сейчас воспроизвести духи Дивоты. И дело было не только в том, что она теряла доверие к своему обонянию, но главное – в появившемся отвращении к продолжению опытов над некоторыми запахами. И чем дольше она воздерживалась от этих испытаний, тем больше боялась, вдруг духи не будут продаваться или смогут принести вред тем, кто их купит. Элен никак не могла решить, что было бы для нее лучше – сделать ставку на женщин, которые купят новые духи, приготовленные ею в последнее время, или же бросить все усилия на производство и продажу духов, которые, как она уже знала, нравятся мужчинам и за которыми так охотятся женщины.
 Однажды, желая принять окончательное решение, Элен достала последнюю крошечную бутылочку, которую дала ей Дивота, и вытащила пробку. Аромат духов наполнил рабочую комнатку, а вместе с ним целая гора воспоминаний обрушилась на нее, вызывая почти забытые ощущения... Тот момент, когда двое черных повстанцев появились из леса на Сан-Доминго... Тепло рук Райана в темноте тайника под домом Фавье... Радость Эрмины, когда она получила от нее бутылочку духов... Последняя любовная встреча с Райаном, их сладостная близость и прощальный поцелуй... Вместе с этими воспоминаниями ее охватили противоречивые чувства радость и сожаление, восторг и ужас.
 Холодок пробежал по ее коже. В голове снова мелькнула мысль, что духи, способные от одного только вдоха вызвать такой всплеск воспоминаний и чувств, не могут не иметь особой силы. Ей казалось, что она теряет голову. Это же только духи...
 Приготовить такие духи заново означало для Элен смешать все вместе и разлить по маленьким бутылочкам крошечные дозы настоящей боли, безумной страсти и неутолимого желания. Элен больше не могла создавать эти духи, они делали ее совершенно больной, уже один вдох аромата, который парил в комнате, вызывал у нее приступ странной тошноты. Нет, она не могла. Когда-нибудь потом, может быть... но только не теперь.
 Закрыв пробкой бутылочку, Элен отодвинула ее от себя в дальний угол рабочего стола, вышла из комнаты и плотно закрыла за собой дверь.
 Прошел День всех святых, когда поминают всех усопших и на кладбищах много цветов и свеч. Элен побывала на могилах Эрмины и Серефины и даже месье Мазэна. Как можно было ожидать, власти не очень-то старались вникнуть в причины гибели этих троих отравленных.
 В своих раздумьях Элен снова и снова возвращалась к ним, но даже ей – с течением времени начинало казаться, что выявление убийцы не так уж и важно сейчас. Тем не менее Элен время от времени пыталась сопоставить какие-нибудь новые факты с тем, что знала раньше, чтобы решить эту сложную загадку.
 Пока у нее ничего не получалось. Если исключить духи как связующую нить между этими погибшими, то тогда единственное, что было у них общим, так это Сан-Доминго и путь сюда. Не исключено, что какое-то событие произошло и на самой шхуне, но сколько бы она ни старалась, Элен не могла догадаться, что это могло быть. Эрмина и Мазэн обменивались обычными любезностями, тогда как Серефина едва ли разговаривала с кем-нибудь вообще.
 В порыве любопытства Элен расспросила служанку, которая убирала комнаты в доме, о последнем дне Серефины, особо поинтересовавшись, не было ли у нее в тот день посетителей, не получала ли она каких-нибудь записок, да и вообще, не заметила ли служанка чего-либо необычного. К сожалению, ничего нового она не узнала. Никто не приходил и ничего для нее не приносили... Ближе к вечеру Серефина выходила из дому за покупками, но вернулась примерно через час, купив с полфунта шоколадных конфет. Мертвой ее нашел Дюран, когда вернулся домой к ужину.
 В голове Элен мелькнула мысль, не мог ли сам Дюран в конце концов разделаться со своей любовницей. Он был единственным, кто знал ее по-настоящему хорошо. Но зачем тогда Дюрану нужно было забирать ее с собой с острова, если она мало для его значила? И для чего было убивать Серефину, если Дюран мог просто бросить ее? В гневе он мог, наверное, даже ударить ее, но все-таки не производил впечатления человека, который способен прибегнуть к яду. Если у Дюрана и была причина убить Серефину, то ее нельзя было найти для убийства остальных. Иногда Элен интересовало: а узнает ли она правду вообще когда-нибудь?
 В первых числах ноября префект колонии Луссат, уверенный, что ожидаемые официальные документы не будут доставлены еще по крайней мере в течение пары недель, отправился из Нового Орлеана в поездку вверх по реке, чтобы до своего окончательного отъезда ознакомиться с местностью. Ходили слухи, что мадам Луссат, которая была на пятом месяце беременности и уже не показывалась на приемах, начала составлять перечень вещей для упаковки к отъезду из Луизианы.
 Как-то утром, несколько дней спустя, Элен увидела мадам Луссат на рынке. Жена префекта стояла в стороне, ожидая, пока ее мажордом купит красную рыбу, а дочка играла с выставленной на продажу обезьянкой, которую какой-то матрос привез, очевидно, из Южной Америки. Ее фигура, скрытая под широким платьем, слегка округлилась со времени их последней встречи, и тем не менее выглядела она вполне привлекательно.
 Проходя мимо этой женщины, Элен улыбнулась и поздоровалась, но не остановилась, уверенная, что жена префекта не вспомнит ее. Элен не хотелось показаться навязчивой.
 – Мадемуазель Ларпен, не так ли? Добрый день, – проговорила мадам Луссат.
 Элен, как и большинству людей, было очень приятно, что ее запомнили. Она справилась о здоровье женщины, и они стояли, разговаривая о разных пустяках. Наконец мадам Луссат сказала:
 – Не стану вас больше задерживать. Я только хотела сказать, что очень сожалею об отъезде месье Байяра по просьбе моего мужа, но я верю, скоро вы увидите его и выгода для Луизианы перевесит все неудобства!
 Элен почувствовала, как румянец покрыл ее щеки. Эта женщина, по всей видимости, еще не знала, что она покинула дом Райана. Поторопившись скрыть свое замешательство, она произнесла:
 – Уверена, что он был счастлив оказать услугу вашему мужу.
 Мадам Луссат рассмеялась:
 – Уж и не знаю, счастлив ли он! Когда мы прощались, он показался мне очень расстроенным необходимостью уезжать. Однако он вполне лояльный гражданин и выполняет свой долг даже в ущерб собственным желаниям.
 Неужели она неслучайно сказала все это? Элен, уходя, обернулась и с недоверием посмотрела на жену префекта, та сделала еще шаг и обернулась снова. Какой привлекательной ей показалась мадам Луссат в своей беременности ее кожа расцвела здоровым цветом, лицо было спокойно, осанка – величественна и грациозна. Через несколько месяцев у нее появится ребенок, желанный и бесконечно любимый...
 Тогда как ее собственный ребенок... Элен была беременна, о чем подозревала уже в течение некоторого времени, удивляясь, почему Дивота не заметила этого, пока Элен еще оставалась в доме Райана. Может, горничная и заметила бы, если бы не была так увлечена своими любовными делами.
 Ответственность за ребенка, конечно, лежит на Элен, и она будет заботиться о нем, хотя понимала, что он создаст для нее определенные неудобства. То и дело она задумывалась над тем, что подумает Райан, когда узнает. Такую возможность они никогда не предусматривали в своих разговорах, предпочитали не думать о ней, словно это вообще не могло произойти. Теперь она понимала, что такое поведение было большой глупостью с их стороны. Но это, в конце концов, и не важно. Нечего было ожидать, что мужчина, который оставил ее для того, чтобы продемонстрировать свою силу воли, будет еще и заботиться о том, носит ли она его ребенка или нет!..
 Совсем скоро это заметит и Дюран. Этого момента она ожидала с неудовольствием, но не потому, что боялась каких-либо выходок с его стороны. По правде говоря, она и сама не знала, чего от него можно было ожидать. Однажды она подумала, что он станет над ней глумиться, но теперь не была уверена в этом. С тех пор как они покинули остров, Дюран очень изменился, стал более покладистым и в своих представлениях о нормах поведения. Следовало радоваться этому, поскольку в последние недели он не доставлял Элен беспокойства. Но вместо этого она чувствовала лишь нарастающую тревогу.
 В веселом настроении Дюран сообщил ей о назначенной им через четыре дня вечеринке. Дюран казался радостно возбужденным и в то же время был крайне напряжен. Оказалось, что он пригласил всех своих знакомых, включая и мужчин, с которыми пил и играл в карты, несколько оказавшихся в городе плантаторов с семьями и, естественно, тех, кто приплыл с ними с острова. Он настоял, чтобы Элен играла роль почетной гостьи, отказываясь принимать ее любые отговорки, и сказал откровенно, что пристойность для него не имела значения. Все знали, что они жили в одном доме. Однако тот факт, что их комнаты находились на разных этажах, для сплетен и слухов значения не имел. К тому же, по одной из версий, распространяющейся в городе, несомненно, они были любовниками.
 Элен подозревала, что источником слухов о том, что она переехала в дом, где жил Дюран, был он сам, так как сама она не говорила об этом никому. Тем не менее Элен не винила Дюрана. Ведь подобный слух могла распространить и прислуга.
 Несмотря на то что Элен не чувствовала себя плохо по утрам, как это бывает со многими женщинами в подобном положении, поводов для веселья у нее не было. В последнее время вторая половина дня и вечер стали для нее часами испытаний, когда любые посторонние запахи вызывали у нее приступы тошноты. Даже составление смесей для духов стало для нее настолько утомительным занятием, что пришлось почти забросить его в надежде на улучшение самочувствия через недельку или две.
 Уже начинало темнеть, и она стала одеваться и готовиться к вечеринке. Сидя в халатике у туалетного столика и расчесывая волосы Элен ожидала Дивоту, которая всегда помогала ей с прической, заплетая и укладывая короной волосы на макушке, а также и одевала ее. Когда у нее за спиной раздался тихий стук в дверь, она громко предложила войти. Занятая своими делами, Элен сразу не посмотрела, кто вошел, пока странная тишина за спиной не насторожила ее.
 В зеркале туалетного столика она увидела вместо Дивоты отражение стоявшего у двери Дюрана, одетого в черный фрак, серые брюки и ослепительно белую рубашку. Элен быстро обернулась.
 – Не хотел напугать тебя, – проговорил он как-то напряженно. – Я зашел сказать, что твоя горничная задерживается из-за несчастного случая на кухне в доме Байяра, и потому решил предложить тебе свои услуги.
 – Думаю, я справлюсь сама. Спасибо.
 Его взгляд задержался не на ее лице, а ниже, на вырезе халатика, который она не подумала запахнуть. Когда Элен стянула края ворота, Дюран подошел ближе.
 – Ты хорошо себя чувствуешь? – тихо спросил он.
 – Да, конечно. – Хотя это не совсем было правдой, но только такой ложью можно было избавиться от него.
 – В последнее время я заметил, что ты стала какой-то странной, а за обедом не проявляешь интереса к еде.
 – Разве?
 – Может, ты заболела?
 – О нет, не думаю...
 – Я тоже не думаю. Так вела себя Серефина, когда была беременной.
 Элен неестественно рассмеялась:
 – Что за нелепицы ты говоришь?
 – Ну, это же обычное явление, когда молодая и здоровая женщина делит ложе с мужчиной. Меня интересовало, сколько же времени должно пройти, чтобы появились первые признаки.
 Вдруг Элен надоело притворяться, и она серьезно и строго произнесла:
 – Вот теперь ты об этом и узнал. – Он улыбнулся:
 – Да, узнал. И как скоро мы сможем пожениться?
 – Пожениться? – переспросила Элен. Она ожидала от него чего угодно, но только не этого. Она даже была уверена, что излишняя гордость никогда не позволила бы Дюрану признать своим чужого ребенка.
 – Только не делай вид, что удивляешься. Это должно было случиться несколько месяцев тому назад, если бы не восстание и не вмешательство Байяра.
 – Многое изменилось с тех пор.
 – В нашей власти вернуть все, как было раньше.
 Дюран уже много раз говорил об этом, словно был уверен, что если Элен согласится стать его женой, то вернется его прежнее положение, собственность и власть.
 – Времена не возвращаются, – покачав головой, ответила Элен.
 Ее решение касается не только ее, но и ребенка, о котором тоже надо позаботиться. А каким отцом для него мог бы стать Дюран? Имеет ли смысл для Элен это предложение, если он признавал ее будущего ребенка и делал ей предложение только для того, чтобы наконец заполучить ее, или, возможно, просто хотел отомстить Райану?
 – Зачем тебе это? – тихо спросила она, как будто разговаривала сама с собой. – На острове ты даже не притворялся, что пылаешь ко мне страстью.
 – Жизнь будет развиваться точно так же, как если бы мы выполнили волю наших отцов и поженились на Сан-Доминго. Ты моя невеста-избранница. И что бы ни изменилось, это останется навсегда.
 Он даже не сказал, что любит ее. С одной стороны, она была благодарна ему, с другой – расстроена.
 – Ничего не получится, – сказала Элен, – ты же знаешь.  Я теперь стала другой, да и ты изменился.
 Его красивое лицо исказила гримаса неудовольствия и раздражения.
 – Мне кажется, ты могла бы попытаться сделать так, чтобы все поправить, ради своего ребенка хотя бы, – проговорил Дюран.
 – Мне надо подумать над этим, – криво улыбнулась Элен.
 – Остается совсем немного времени, если мы хотим избежать скандала.
 Он имел в виду, что времени оставалось все меньше, чтобы он успел заявить, что этот ребенок – его. Могла ли Элен позволить ему сделать это и лишить Райана права знать, что отцом ребенка является он? Нет. Она будет ждать, по крайней мере, пока вернется Райан.
 – Впереди достаточно времени, – твердо сказала она.
 Через пару часов Элен поняла, что новоорлеанских друзей Дюрана в его дом привело обещание карточной игры, еды и выпивки – вина и кое-чего покрепче. А беженцев с острова к нему привело главным образом любопытство. Они уже слыхали о том, что Элен сменила свое местопребывание, и потому подозревали, что у нее сменился и покровитель. Поэтому им не терпелось посмотреть самим, как она и Дю-ран станут себя вести и что скажут. Конечно, им было бы еще интереснее, если бы тут присутствовал и Райан, чтобы можно было обсудить и его поведение тоже.
 Дивота руководила приготовлениями в столовой, наблюдая за тем, чтобы все было готово, – от сверкающего хрусталя до украшения праздничного стола сладостей из нуги, выложенных в форме цветка лилии [34] , лежавшего на золотистом фоне осенних листьев; приходилось также следить за тем, чтобы обслуживание гостей было своевременным. Жермена, пришедшая вместе с Флорой Мазэн, предложила свои услуги и старалась всячески помогать Дивоте, поэтому время от времени были слышны их приглушенные голоса.
 Флора расцвела, правда, она еще одевалась в черное, но ее вечернее платье отличалось тонким вкусом и изысканным покроем, а стоячий воротничок из кружев телесного цвета, поднимавшийся со спины, выгодно оттенял ее лицо и шею. Волосы девушки были тщательно завиты и спускались локонами вокруг лба, а губы и щеки слегка подкрашены кармином. Более того, она была оживлена:улыбалась и громко смеялась, старалась кокетничать.
 Морвен, Жози и мадам Пито прибыли вместе и позже всех. Как только они перешагнули порог, Морвен оставил обеих женщин. Красивый, как всегда, он обошел гостиную под аплодисменты своих почитателей и подошел к креслу Элен, остановившись возле нее.
 Он склонился к ее руке, отметив, что она ослепительно выглядит, а потом под шумок разговоров в гостиной полушутливо спросил:
 – Вы уверены, что для вас это станет шагом вперед по сравнению с Райаном?
 – Точно так же, как вдова стала вашим шагом вперед после смерти Эрмины, – быстро среагировала на его слова Элен.
 – А-а, понятно. Финансовое соглашение...
 – Можно было бы назвать это и так.
 – Я-то подумал, что Райан отлучился из города не потому, что обанкротился. Как жаль, что услуга префекта колонии обойдется ему так дорого.
 – Не понимаю, что вы хотите этим сказать.
 – Неужели? Он всегда старался избегать столь благородных и широких жестов. Интересно, что подвигло его на этот раз?
 – Благородных жестов?
 – Ну да, таких, например, как это утомительное путешествие. Оно не принесет ему никаких прибылей и преимуществ, кроме мозолей от седла...
 – А благодарность целой страны?
 – Давайте разберемся: какой страны? Вы имеете в виду Испанию, Францию или Соединенные Штаты?
 – Францию, разумеется! – горячо отозвалась Элен, чувствуя раздражение от неоднократных уколов его иронии.
 – И кто только сумел уговорить его ради этого рисковать собственной головой?
 Элен с удивлением смотрела на Морвена. Ведь это она в свое время убеждала Райана, что Франция – это все. В таком случае, что бы ни случилось с Райаном, большая часть вины ляжет на нее. Однако она была уверена, что у Райана нашлись и свои причины отправиться в Вашингтон, причины, которые к ней не имели никакого отношения. Безусловно, она может и ошибаться.
 – Не хотите ли бокал вина? – спросила она весьма любезным тоном.
 Морвен рассмеялся, поняв скрытый смысл ее вопроса.
 – Очень хорошо, я попробую сменить тему разговора. Я так надеялся, что вы здесь несчастны... У меня в труппе открылась вакансия.
 – Вакансия? Актрисы?
 – Наша инженю нас оставила. Она и Жози не очень ладили между собой.
 – Тогда как вы ладили с нею вполне успешно?
 Он улыбнулся:
 – Мне удается ладить с большинством женщин!
 – Это я смогла заметить!
 – Правда? – ответил он на колкость. – Тогда вас не удивит, что меня восхитила новость о вашем уходе от Райана. Я предпочитаю не вмешиваться в личную жизнь кого-либо из моих друзей, но Гамбьер мне не друг.
 Это его небрежное и, по всей вероятности, непреднамеренное замечание вызвало у Элен раздражение.
 – У меня нет таланта актрисы, – резким тоном ответила она.
 – Я могу научить вас этому искусству, помимо всего прочего.
 – Спасибо, не надо. К тому же я не инженю.
 – Тогда вы будете исполнять ведущие роли. Из вас выйдет великолепная трагедийная актриса.
 – А как же Жози? Она едва ли такое допустит.
 – У нее не будет выбора, – ответил Морвен, пожимая плечами. – По правде говоря, она и не годится на эти роли – становится слишком уж полненькой.
 – Я не смогла бы ее заменить. И еще есть Дюран.
 – Верность – прекрасная черта характера, но уверены ли вы, что Гамбьер достоин этого?
 Элен сурово и прямо взглянула ему в лицо, и улыбка, с которой он позволил себе задать последний вопрос, медленно сползла с его губ.
 – Скажите мне, – сказала она, – вы чувствуете на себе какую-либо ответственность за смерть Эрмины?
 – А что, разве должен? – На его лице по-прежнему была маска беззаботности, хотя глаза потускнели.
 – У меня сложилось впечатление, что она умерла из-за любви к вам – от своей руки или от чужой...
 Его лицо приобрело жесткое выражение.
 – Я беру свое предложение обратно. Вдруг в боевых сценах вы захотите воспользоваться настоящим кинжалом, – проговорил Морвен и с легким кивком отошел от нее.
 Элен посмотрела ему вслед. Актер присоединился к хохочущей Жози, стоявшей в углу рядом с Дюраном.
 Жози и вправду пополнела. Округлились ее лицо, плечи, кожа стала бело-розовой и тугой. Она стала пухленькой, а именно таких любят многие мужчины. Когда-нибудь она станет толстой и краснощекой, растрепанной и неряшливой, с раздражительным и обидчивым выражением лица, но пока она казалась уютной пышечкой, способной утешать и привлекать к себе тех мужчин, которые не искали в ней большого ума. Неужели такая женщина могла убить Эрмину только для того, чтобы занять ее место?
 Мадам Туссар сидела с Клодом в стороне от остальных. Элен направилась к ним, и они обменялись несколькими фразами о погоде, поговорили о некоторых гостях. Мадам только раз бросила взгляд на Жози и при этом довольно шумно фыркнула, хотя и ничего не сказала. Но при этом она не отпускала из своей руки руку мужа. Месье Туссар очень старался не обращать на актрису внимания. И Элен подумала, что он либо наконец взялся за ум, либо Жози нашла себе другого любовника.
 Франсуазе Туссар хотелось удовлетворить любопытство, она забросала Элен вопросами – как и где она живет. И поскольку мадам Туссар в это время упрямо глядела на дверь свободной спальни Дюрана, то Элен решила провести ее вниз и показать свою скромнуюкомнатку. К ее удивлению, за ними последовали еще несколько женщин, которые проявили большой интерес к тому, где проводятся ее парфюмерные опыты и изготовляются духи.
 За обеденным столом расположились двадцать человек. Повар хозяйки-мулатки превзошел самого себя, приготовив восхитительное блюдо из тушеных устриц, за которым последовало блюдо из птенцов голубей в винном соусе, его сменила поджаренная на углях говядина с рисом и капустным суфле. Вершиной обеденного меню стал десерт орехи-пекан в креме, политом горящим коньяком. Меню разрабатывал Дюран, консультируясь с поваром. О том, что гости по достоинству оценили его кулинарный вкус, свидетельствовала относительная тишина, воцарившаяся за столом.
 Элен сидела по правую руку от Дюрана, храбро пробуя блюда, которые ставили перед ней. Несколько раз она ловила на себе взгляды Дюрана, на которые сумела ответить улыбкой, радуясь, что месье Туссар, сидевший от нее справа, был слишком поглощен едой и с ним не надо было вести разговор.
 Когда убрали десертные тарелки, а сыр и орехи расставили перед гостями, из-за стола встал Дюран.
 – Друзья мои, – сказал он, – с большим удовольствием я вижу вас за моим столом. Я приглашаю вас разделить мое счастье в связи с предстоящей свадьбой, которая объединит женщину, сидящую рядом, и меня. Дамы и господа, я предлагаю тост за женщину, которая уже была моей нареченной невестой, а теперь стала ей снова. За прекрасную Элен.




 ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ


 Громкий стук в дверь ее комнатки заставил Элен вскочить на ноги с бешено бьющимся сердцем. Был поздний час. Дюран, как она предполагала, был где-то в гостях. За дверью мог находиться какой-нибудь головорез, который забрел в дом с меблированными комнатами. Но это также мог быть и единственный человек, способный позволить себе такое...
 Элен нервно сглотнула и подошла к двери.
 – Кто там? – спросила она.
 Голос, прозвучавший грубо и сердито, показался ей до боли знакомым.
 – Открывай, или я вышибу дверь!
 Райан... Она повернула ключ и быстро отступила, так как он вихрем ворвался внутрь. Его суровое лицо и стиснутые кулаки вызвали у нее раздражение.
 Захлопнув за Райаном дверь, она повернулась к нему.
 – Милости просим! – язвительным и полным иронии тоном сказала она.
 Райан посмотрел на нее горящими глазами и вдруг почувствовал, как неистовая ярость, с которой он направлялся сюда, постепенно стала стихать. С тех пор как он видел Элен в последний раз, лицо ее слегка округлилось, а глаза показались ему бездонными озерами. Она уже готовилась ко сну, и поэтому ее пышные волосы рассыпались по плечам, мерцая в свете от подсвечника возле ее постели.
 Пристальным взглядом Райан осмотрел комнатку, затем подошел к двери в маленькую каморку и распахнул ее настежь. Она оказалась пустой.
 – Где Гамбьер? – строго спросил он.
 – Его нет здесь. Это мои комнаты и больше ничьи. Только мои.
 Лицо Райана не дрогнуло и не смягчилось. Он снова повернулся к ней.
 – Скажи мне, ради всего святого, что ты здесь делаешь?
 – Мне же надо было куда-то уйти. – Она крепко сжала пальцы в кулаки, стараясь говорить твердо.
 – Надо было? Чем тебя не устраивал тот дом, где ты жила?
 – Я не могла оставаться там вечно. Мне надо устраивать собственную жизнь, а откладывать это на потом уже становилось невмоготу.
 – Уйти к Гамбьеру – это, по-твоему, устроить свою жизнь? – В его словах слышалось презрение.
 – Я не ушла к нему, по крайней мере в том смысле, который ты имеешь в виду. Он оплатил комнату...
 – Ах, так, значит, ты это признаешь?
 – Я ничего не признаю. Эта комната для меня только место, где я буду оставаться, пока...
 – Пока ты не выйдешь замуж.
 – Мы не собираемся жениться! – Райан резко отвернулся от нее.
 – Оставь. Весь город говорит об этом. Я еще только привязывал коня у дома Луссата, сразу после полудня, а мне об этом успели сообщить дважды.
 – Дюран действительно объявил о свадьбе, но это совсем не значит, что я дала свое согласие.
 – Обычно одно следует за другим.
 – Он хотел силой добиться моей руки...
 Райан ощутил, как чувство облегчения обдало его жаркой волной. Чтобы скрыть свою внезапную радость, он напустил на себя хмурый вид.
 – Это значит, что никакой свадьбы не будет?
 – Вот этого я не говорила, – поправила его Элен.
 – Я тебя не понимаю... – с недоумением проговорил он.
 Элен сама себя не понимала. Сначала ее глубоко возмутила своевольная выходка Дюрана и его попытка воспользоваться ее положением. Она сказала открыто, что ему не удастся ее принудить, хотя слова эти ничуть не поколебали его самоуверенности. Стараясь быть честной перед собой, в тот момент она была вынуждена признать, что оказалась если и не в ловушке, то перед выбором: либо выходить замуж за нелюбимого мужчину, либо растить своего ребенка одной. Если бы она сказала мужчине, который сейчас стоял перед ней, что он в скором времени станет отцом, то он мог бы и повторить свое предложение выйти за него замуж, но Элен не была уверена, хочет ли выходить замуж только по этой причине.
 – Я говорила Дюрану, что выйду замуж только в том случае, если это будет по законам Франции. По испанским законам мужья получают слишком широкие права и преимущество перед своими женами.
 – Тогда ты сможешь сама назначить дату. Передача колонии от Испании к Франции назначена на тридцатое число этого месяца.
 Названный ею предлог был смешным и предназначался только для Райана, но он этого не понял.
 – Так скоро? – вздохнув, произнесла Элен.
 – У Луссата есть причины торопиться. Планы строились уже в течение нескольких недель. Главная причина беременность его жены. – Элен показалось, что Райан внимательно осмотрел ее полнеющую фигуру. Она отвернулась.
 – Не думаю, что это имеет большое значение. Тебе, возможно, интересно было бы узнать, что я снова решила стать парфюмером.
 – С помощью Гамбьера, – сказал он ровным голосом.
 Ее глаза сверкнули, когда она поворачивалась к нему.
 – Никоим образом! Я буду заниматься этим за свой счет.
 Райан стоял и слушал рассказ о серьгах, которые она продала, и когда она закончила, ему хотелось подхватить ее на руки и унести в свой дом силой. Казалось, даже мускулы заныли от острого желания поступить именно так. Но Элен смотрела на него с такой решимостью и чувством собственного достоинства, что он не посмел разрушить ее мечты.
 – В моем доме больше места для работы, – коротко бросил он.
 Это уже прозвучало как призыв вернуться к нему, Райан не умел умолять. Но и она тоже не была женщиной, которая могла смиренно и безропотно упаковать свои вещи и отправиться вслед за мужчиной.
 – Едва ли это можно принять за достойное предложение, – ответила Элен.
 – Достойное? Да разве я когда-нибудь задумывался над достойным поведением?
 Это была истинная правда, но лишь с одной стороны. Осторожно выбирая выражения, она сказала:
 – В деловых кругах ты уважаемый человек, особенно для тех, с кем ведешь свои дела. И нечего говорить, что ты не захочешь показаться в ином свете, когда придут американцы.
 – Какое это имеет отношение ко мне? – На его лице и в глазах отразилась некоторая озадаченность. Он видел, что Элен хочет ему что-то объяснить, но никак не мог понять, к чему она клонит.
 – Ты... тебе захочется иметь жену, а я не... – При этих словах ее горло перехватил спазм, такой сильный, что она не смогла продолжать. Элен опустила глаза, глядя на свои руки, и замолчала.
 – Я знаю, ты не хочешь выходить замуж, по крайней мере за меня.
 – Но я не хочу и в твоих любовницах оставаться, если ты женишься на какой-нибудь женщине!
 – Не понимаю, о чем ты говоришь. Замужем ты за мной или нет, но ты – единственная женщина, которую я хотел бы видеть во главе моего стола или рядом с собой, когда просыпаюсь по утрам. И поскольку ты отказываешься, значит, всему этому конец. Строй свою жизнь по-своему, если ты так хочешь.
 – Да, это то, чего я хочу! – теряя самообладание, но достаточно дерзко заявила Элен.
 Тихо пробормотав проклятие, Райан направился к двери. Желание повернуться и подхватить ее на руки, в конце концов унести отсюда, боролось внутри него с нежеланием признавать ее позицию. Он мог бы заставить ее подчиниться своей воле, но что было бы хорошего в том, если взамен он получит ее ненависть?
 Желваки на его скулах не переставали играть, а голос стал скрипучим, когда он, собравшись уходить, сказал:
 – Что ж, тогда я оставляю тебя.
 Дверь за Райаном закрылась. Элен шагнула было за ним, но остановилась. Она так много ему не сказала... Гордость и страх не позволили ей это сделать.
 К концу третьего дня Элен поняла, что Райан не вернется. Но она окончательно решила для себя за Дюрана замуж не выходить. И если накануне у нее оставались какие-то сомнения, то после встречи с Райаном от них не осталось и следа. Она хотела сообщить Дюрану о своем решении, но тот с друзьями в течение нескольких дней праздновал предстоящую передачу колонии, посвящая этому занятию все послеполуденные и вечерние часы, а по утрам отсыпаясь.
 В последнее время Элен часто думала о ребенке. Если ей предстоит одной воспитывать его, то начинать готовиться к этому надо уже сейчас. А поэтому предстояло много работать, надо начинать изготовление духов по рецепту Дивоты, независимо от того, каких усилий это от нее потребует. Она решила начать с малого – заменить испорченные ленты на бутылочках.
 Купить ленты для четырех бутылочек не составило большого труда. Не собираясь сразу возвращаться в свою каморку, Элен направилась к реке. Там, на крепостном валу, дул прохладный ветерок, и Элен стояла, любуясь рябью на воде. Она подумала о женщинах, которые, оказавшись в таком же положении, с горя бросались в реку. Такой простой выход ее не устраивал. Конечно, жизнь ей пока не улыбалась, но будущее представлялось все-таки прекрасным... А трудности она преодолеет. «Должна преодолеть», – подумала Элен и уверенно направилась к дому.
 Подходя к меблированным комнатам, где она жила, Элен встретила продавщицу сладостей. Мулатка-квартеронка весело распевала песенку о вкусных конфетах, которые она продает. Веселая походка заставляла ее юбки развеваться, а широкая улыбка озаряла все ее лицо, чуть-чуть, правда, скрытое красным шелковым тиньоном, крупные золотые серьги раскачивались в такт ее шагу, заметно выделяясь на фоне бледно-кремовой кожи ее щек. Конфеты-пралине, были прикрыты накрахмаленной белой тканью, а когда она приподняла ее, оттуда пахнул густой аромат молока и сахара, смешивавшийся с вечерними запахами дыма от костров, на которых готовилась пища, а также духов, которыми пользовалась сама квартеронка.
 К удивлению Элен, эти запахи не вызвали у нее ощущения тошноты, может быть, из-за того, что вечерний воздух был прохладным и свежим, а может, оттого, что после прогулки она проголодалась. Она купила плоскую круглую конфету, посыпанную сверху крошками орехов-пекан. Квартеронка одарила ее лучезарной улыбкой и блеском глаз из-под длинных ресниц и, пробормотав благодарность за покупку, двинулась дальше по улице, продолжая распевать свою незамысловатую песенку.
 Поднимаясь по лестнице к себе в комнату, Элен не удержалась и откусила кусочек конфеты. Сняв шляпку и перчатки, она отломила и положила в рот кусочек побольше с половинкой ореха-пекан, вдавленной в него.
 Горький вкус обжег ей язык. Ее лицо искривилось. «Должно быть, орех-пекан был диким», – подумала она. Тошнота и слабость охватили ее, а на лице выступила испарина. Элен бросилась к кровати, вытащила из-под нее ночной горшок и выплюнула остатки конфеты. И тут же у нее открылась рвота. Она упала на колени, сотрясаемая судорогами, которые, как ей казалось, продолжались бесконечно.
 Рвота прекратилась, но спазмы в желудке все еще продолжались. И это очень пугало ее. Элен пыталась успокоить себя, ведь беременные женщины часто страдают от таких унизительных приступов с незапамятных времен, думала она. И все же ей было не по себе. Держась за кровать и стены, спотыкаясь, с трудом она вышла в лестничный холл и позвала на помощь хозяйку.
 Дивота примчалась немедленно вместе с посланной за нею перепуганной девушкой. Увидев, как Элен, корчась от боли, каталась по кровати, не находя себе места, с влажными от пота волосами, горничная тут же послала прислугу за горячей водой и чашкой. Из своей сумочки, которую предусмотрительно принесла с собой, Дивота достала сушеные травы, белые и желтые порошки; взяв их щепотками, смешала и залила горячей водой. А потом, склонившись над Элен, заставила ее выпить приготовленное снадобье. Позже она неоднократно еще поила Элен.
 Спазмы постепенно утихали. Элен уже могла спокойно лежать на кровати, вытянув ноги, ее дыхание стало свободнее. Но руку Дивоты, пока не наступила ночь и сон не сморил ее окончательно, выпустить боялась.
 Проснувшись утром, Элен не обнаружила Дивоты. Шел слабый моросящий дождь, его мягкий перестук раздавался над головой. Она лежала в постели, сложив руки на животе и ус-тавясь в складки марлевой сетки от комаров, натянутой вокруг ее кровати. Крошечное живое существо теперь было в безопасности. Дивота в очередной раз, приложив свое мастерство магии, помогла ей.
 Совсем недавно Элен сделала для себя открытие, что ее ребенок – это живая реальность. До того свое состояние она воспринимала как болезнь или недомогание, как проблему, которую можно разрешить. Она говорила о ребенке с Дивотой, думала о нем, но в сознании ее он еще не материализовался, а существовал как некий маленький призрак. И если бы она его потеряла тогда, то неизвестно, горевала бы она о нем или чувствовала бы некоторое облегчение. Теперь же ребенок для Элен стал ее плотью и кровью, частицей Райана, поэтому маленькое существо надо было яростно защищать.
 Апатия, недавно овладевшая Элен, казалось, уходила. Впереди была цель... Слишком долго она позволяла обстоятельствам подавлять себя, слишком много времени отдала скорби по утраченному прошлому. Но все. Хватит. Надо брать себя в руки, принимать какие-то решения... Если не привести собственную жизнь в порядок, как же тогда можно создать жизнь для своего ребенка?
 Райан должен обо всем узнать... Нельзя скрывать от него свою беременность. Как он отнесется к ее сообщению и что станет предпринимать, Элен, конечно, не могла и представить себе... Но узнать о ребенке он должен. А кроме того, нельзя откладывать дела, связанные с изготовлением духов, например, покупку лент...
 Конечно, уход из жизни нескольких ее знакомых повлиял на ее душевное состояние. И все же расследованием их смертей должны были бы заниматься власти, а не она. Элен не позволит, чтобы тени ушедших омрачили ее собственное будущее...
 Позвякивание посуды на подносе за ее дверью означало, что принесли ее утренний кофе. Молоденькая служанка приоткрыла дверь. Увидев, что Элен проснулась, толкнула ее.
 – Bonjour, mam'zelle, – приветствовала она, – хорошо ли спали? Ваша горничная, которая приходила вчера вечером, сказала, чтобы я не будила вас слишком рано. А месье Дюран отдал распоряжение сообщить вам, что на площади Плас-д-Арм уже собирается народ. Он тоже пойдет туда через полчаса и хотел узнать, не пойдете ли вы с ним.
 Церемония передачи власти, означавшая переход Луизианы от Испании к Франции, состоится сегодня в полдень. Разумеется, Элен должна пойти. Она отбросила простыню в сторону.
 – Да, я пойду с месье Дюраном. Передай ему мою просьбу подождать меня, а потом достань темно-бежевое поплиновое платье и шаль.
 – Но ваш кофе, мадемуазель?
 – Оставь его на столе. Ну, быстро же!
 Дождь все еще продолжался – затяжной и монотонный, – серебристая морось, падавшая с серых тяжелых небес. Люди в толпе, ожидавшей на Плас-д-Арм, старались укрыться от него, кто как мог: одни стояли на портике храма Сан-Луи, под аркадой здания муниципалитета, известного как «кабильдо», где в зале верхнего этажа и должна была произойти официальная церемония смены власти, другие прятались под редкими деревьями, которые росли вдоль прилегающих улиц. Некоторые женщины держали над головами зонтики из промасленного шелка, чтобы не испортить свои нарядные капоры и шали, тогда как мужчины стойко держались под дождем, который каплями стекал с узких полей их шляп. Многие из них нацепили трехцветные кокарды, в знак своей лояльности Франции.
 На площади выстроили испанских солдат в красных мундирах и белых кокардах на двурогих шлемах, они являли собой прекрасное зрелище. Перед ними высился флагшток с королевским штандартом, а за ним выстроились члены гражданского ополчения французской общины, горожане разных национальностей. Многие из них, как говорили в толпе, за несколько лет до этого воевали под знаменами губернатора Галвеса, героически защищая Луизиану от англичан во время войны, которую американцы называли своей революцией.
 С судна, стоявшего на реке, раздался залп салюта. Появился Луссат. Он шагал вдоль по дамбе над причалами в окружении полусотни французских военных. Вскоре он приблизился к караульным помещениям казарм. Раздалась барабанная дробь зловещая, напыщенная, возбуждающая. Над площадью прозвучала команда, и военный отряд испанцев и городское ополчение вытянулись по стойке «смирно». Префект шел с высоко поднятой головой и бесстрастным выражением на лице, как и подобало решительному и компетентному представителю Франции. Барабанная дробь зазвучала громче, но когда Луссат со своей свитой скрылся в кабильдо, где его ожидали испанские должностные лица, внезапно прекратилась.
 В наступившей тишине слышался только тихий говор собравшихся на площади и постукивание капель дождя. Солдаты замерли в строю, стойко перенося непогоду. Легкий ветерок вяло полоскал над ними полотнище флага да вызывал шум жестких ветвей пальм, зелеными кронами вздымавшихся у стен церкви.
 Толпа медленно заполняла площадь, окружая строй солдат и приближаясь к балкону кабильдо. В этой толпе находились Элен и Дюран. Услышав приветственный оклик, Элен обернулась и увидела, как к ним сквозь толпу пробиралась Жози, тащившая за собой Мор-вена. Они только успели обменяться поздравлениями, как Жози тут же стала вертеть головой, пока не отыскала в толпе Туссаров и Флору Мазэн и не направилась к ним.
 В этот момент на балконе перед собравшимися появился Луссат вместе с седовласым губернатором Сальседо и с изысканным дипломатом, исполнявшим роль специального посланника правительства, маркизом де Каса Кальво. По сигналу испанский флаг начал опускаться с флагштока, а французский флаг взметнулся ввысь. Как только Триколор Франции был поднят и его полотнище развернулось на ветру, громкий и радостный крик пронесся над площадью. Шум спугнул голубей на гребнях крыш, и те взмыли в небо, закружившись в сером дожде, но вскоре успокоились и снова сели на крыши. Испанский офицер, забрав флаг своей страны, стал уносить его с площади. Отряд испанских солдат ускоренным маршем последовал за ним.
 Элен инстинктивно почувствовала, что стоявший рядом с ней Дюран напрягся. Взглянув на него, она проследила за направлением его взгляда. На расстоянии не больше десяти шагов от них в толпе стояла Флора Мазэн, а позади нее – Райан.
 Райан уверенными шагами направился к ним, широкими плечами раздвигая толпу. На какое-то мгновение Элен почувствовала тревогу и вызывающе подняла голову.
 Райан увидел ее смелый жест, так хорошо ему знакомый, и почувствовал, как сердце сжалось словно в тисках. Как он ни пытался отречься от этой женщины, проклиная ее за непостоянство, за бездушное отношение к нему, давая себе слово, что проживет благополучно и без Элен, но с тех пор, как она ушла, он обнаружил, каким опустевшим оказался дом... Райан часто вспоминал великолепие ее скрытых сейчас под капором волос и то, как они рассыпались по подушкам, память хранилаощущение шелковистости ее кожи, он помнил ее глаза... Райана неудержимо влекло к ней...
 Он едва раскланялся с другими, слегка коснувшись пальцами полей своей шляпы, когда остановился перед Элен.
 – Я слышал, тебе нездоровилось? – безо всякого вступления начал он.
 Естественно, что Дивота рассказала ему об инциденте, но скорее всего не упомянув причину. Эти слова, служившие проявлением его заботы о ней, пусть даже и грубовато произнесенные, оказались для Элен столь неожиданными, что она смогла ответить лишь коротко и бесстрастно, чтобы не показать, как дрожит ее голос:
 – Небольшое недомогание...
 – Желудочное недомогание не может быть небольшим, тем более у тех, кто прибыл с Сан-Доминго...
 Глаза Элен затуманились, когда до нее дошел смысл сказанного. Неужели ее хотели отравить? Неужели?
 – Ох, Элен, – проговорила Жози, подходя к ней поближе и глядя на нее округлившимися глазами. Она подняла руку, чтобы сдвинуть назад капор Элен, скрывавший ее лицо. – Мне следовало бы разглядеть это раньше. Ты выглядишь точно так же, как и Эрмина, когда принимала мышьяк. В самом деле...
 Эрмина... Бледная полупрозрачность ее кожи... Мышьяк... Если она умрет, то с нею умрет и ее ребенок. Элен закачалась.
 Глаза Райана встревоженно блеснули. Он бросился к ней с проворством тренированного человека, отбросив Дюрана в сторону, и бережно подхватил на руки.
 – Нет-нет, – запротестовала она. – У меня просто закружилась голова. Я еще не завтракала и не обедала.
 – Она права, – выкрикнул с перекошенным от злобы лицом Дюран и схватил Райана за руку. – Женщина, которую вы схватили, моя невеста. Опустите ее на землю!
 Райан повернулся.
 – Мне казалось, что однажды на «Си Спирит» мы через это уже проходили. И договорились, – злобно крикнул он.
 – Может быть. Но это уже совсем другое дело.
 Дюран схватил Элен за руку, вцепившись ей в запястье, как будто хотел оторвать ее от мужчины, который держал ее на руках. Элен отдернула руку, отметив жадные лица зрителей, обернувшихся на шум. Оказавшись в сильных руках Райана, она вдруг почувствовала, что по-прежнему испытывает в его объятиях неимоверное наслаждение.
 – Прекратите! – закричала она. – Прекратите вы оба! Отпустите меня немедленно!
 Но Дюран не собирался отпускать ее руку. Он яростно смотрел в глаза Райана поверх нее.
 – Отдай ее мне! – сквозь зубы процедил он.
 Райан громко рассмеялся, сделав шаг назад, ногой резко оттолкнул Дюрана. Широко раскинув руки и выпустив Элен, Дюран стал пятиться назад, в толпу, наклоняясь набок, пока наконец не рухнул навзничь. Но тут же приподнялся на локте. Лицо его побелело, он яростно глядел прищуренными глазами на Райана.
 – За это ты встретишься со мной снова. Я требую сатисфакции, – сказал он торопливо.
 – Нет, – прошептала Элен и услышала раздавшийся общий вздох окружавших их людей. Ей даже показалось, что она расслышала стон Жози и визгливый вскрик Флоры.
 Казалось, Райан не придал словам Дюрана ни малейшего значения. Он только мерил взглядом корчившегося на земле человека.
 – Встречу ты получишь, а вот что касается удовлетворения, то это совсем другое дело, – спокойно ответил он.
 – Я не требую многого. Мне нужна только твоя жизнь. – В словах Дюрана явственно прозвучала злоба. Он медленно поднялся, поправляя рукава.
 – Ты станешь моим секундантом? – обратился Райан к Морвену.
 – Это я могу. У тебя имеется еще кто-нибудь на примете? – Когда Райан назвал второе имя, Морвен удовлетворенно кивнул. – Не волнуйся, мы все уладим.
 Райан кивнул, потом повернулся и стал прокладывать себе путь сквозь толпу собравшихся вокруг них людей. Люди расступались, открывая перед ним длинный проход. Райан шел широкими шагами, а Элен, которую он держал на руках, прижималась к его груди. На углу первой же улицы, выходящей на площадь, появились Дивота и Бенедикт, тут же присоединившиеся к ним.
 Почти в тот же момент по площади Плас-д-Арм прокатился приветственный крик. Это Луссат вышел из кабильдо. Пушки и мушкеты снова грянули свой салют. Когда замолкло эхо, новый губернатор Луизианы заговорил.
 Но его голоса уже ни Райан, ни Элен не слышали, потому что площадь была далеко позади.
 – Что ты делаешь? – почти шепотом спросила Элен. – Люди же смотрят.
 – Что делаю? Забираю то, что хочу. В конце концов, разве я не капбр Байяр, нет? Так чего же еще от меня можно ожидать?
 Грудь Элен сдавило, и слезы стали жечь ей глаза.
 – Я в состоянии идти сама. Отпусти меня сию же минуту! – проговорила она.
 – Не отпущу, пока не донесу туда, где тебе и надлежит быть.
 По телу Элен пробежала нервная дрожь.
 – Это невыносимо, – проговорила Элен глухим, напряженным голосом.
 – Неужели? Имей в виду, дальше станет еще хуже.
 Дождь продолжал моросить, покрывая их лица мелкими капельками, которые повисали на бровях и ресницах, сверкали бриллиантами на губах. Капли дождя стекали и с полей шляпы Райана. Наконец сквозь завесу дождя перед ними открылся тяжело нависающий над улицей дом Райана – молчаливый и надежный в своем унынии.
 Через решетку кованых ворот Райан нырнул в похожий на туннель проход под вторым этажом дома. Выйдя во внутренний двор, он поднялся на галерею. На верхней ступеньке задержался и, повернувшись к Дивоте и Бенедикту, следовавшим за ним, сказал:
 – Отправляйтесь-ка в меблированные комнаты и принесите все ее вещи.
 – Я возьму служанку и схожу сама, – ответила Дивота.
 Райан быстро направился к открытой двери своей спальни и, войдя в нее боком, ногой затворил за собой дверь. Подойдя к кровати, он не слишком бережно опустил Элен на податливую поверхность матраса.
 Элен приподнялась на локтях. Но прежде чем успела сесть, Райан бросился на постель рядом с нею и протянул руку, чтобы обхватить ее плечи.
 – Скажи мне еще раз: почему? – спросил он полным боли голосом.
 – Почему – что? – резко парировала Элен, все еще злясь на Райана из-за того, что он силой удерживал ее, и на себя, потому что почувствовала удовлетворение, когда он продемонстрировал и ей, и всем вокруг безудержную решимость всегда видеть ее рядом с собой.
 – Почему ты ушла к Гамбьеру?
 – А может, я устала от того, что ты решаешь за меня, как мне жить? Ты не можешь перевезти меня, как вещь, и рассчитывать на то, что я захочу остаться.
 – Могу, – заявил Райан с мрачной решимостью. – И буду держать тебя здесь до тех пор, пока ворота в преисподнюю не покроются инеем и пока ты не объяснишь мне, почему ушла из этого дома.
 Ей захотелось ударить Райана, но она понимала, что драться с ним бесполезно, если не опасно, тем более в ее положении. К тому же им надо было прояснить еще пару вопросов, чтобы не возвращаться к ним снова. Она опустила глаза и, помолчав, сказала:
 – Мне это казалось лучшим...
 – Лучшим? Лучшим для кого?
 – Для нас обоих...
 – Ты могла бы прежде спросить меня, а не решать мою судьбу. – С горьким сарказмом Райан подшучивал над Элен, слово в слово повторяя ее собственную жалобу и презирая себя за то, что в этот момент ему захотелось поцелуем снять капельку дождя с ее щеки, упавшую с ресниц.
 – Мне показалось более удобным уйти самой, пока меня не выбросили за ворота. Немного найдется жен, которые согласятся делить свой дом с любовницами мужа!
 Его лицо застыло.
 – Что-то похожее ты уже говорила. Я думаю, тебе лучше это объяснить подоходчивее, – мрачно проговорил он.
 – Флора Мазэн.
 Элен показалось, что ей удалось застигнуть Райана врасплох. Но поскольку на его лице все еще оставалось выражение недоумения, она была вынуждена продолжать:
 – Флоре предстояло обручение, однако жених после смерти ее отца отказался выполнять обещания, которые давал ему. Тебя видели с месье Мазэном в тот момент, когда вы обсуждали какое-то очень важное дело.
 – Так, значит, только на основании этого я и должен быть этим женихом? Гамбьер, между прочим, проводил с Мазэном гораздо больше времени – и до, и после того, как мы высадились в Новом Орлеане.
 – Он отрицает, что должен был стать женихом Флоры.
 – И это все, что требуется?
 – У меня нет оснований сомневаться в его словах.
 – Тогда предположим, что я тоже отрицаю это.
 – Но ведь это должен был быть кто-то из вас двоих. Мазэны больше никого не знали.
 – На шхуне всегда поблизости находился и Морвен, и другие мужчины из команды, – спокойно ответил Райан.
 – Морвен и Флора? Прошу, не говори глупостей! А что касается людей из твоей команды, то Мазэн предпочел бы для дочери кого-нибудь из благородных.
 – В таком случае большое спасибо, – сказал он с иронией.
 – Как бы то ни стало, но, уезжая, ты не сказал мне ничего, что могло бы свидетельствовать о твоем желании видеть меня здесь после твоего возвращения.
 – Какой непростительный грех! Я-то воспринимал тебя всерьез и считал твое пребывание в доме само собой разумеющимся.
 – Ты ускакал не оборачиваясь, не бросив на меня даже прощального взгляда, – резко проговорила Элен.
 – Значит, мне нужно было дать клятву в бессмертной любви и умолять тебя подождать меня?
 Элен молчала, опустив голову.
 – А впрочем, – сказал он тихо, – я, кажется, начинаю кое-что понимать. Я еще не забыл, что ты женщина целеустремленная...
 Элен стиснула зубы, стараясь сдержать себя.
 – Неужели это так плохо? – справившись с собой, спросила она.
 – Совсем неплохо. Но не вижу причин, по которым ты не могла бы оставаться моей женщиной, – спокойно заметил Райан.
 Потом, опершись одной рукой о матрас, а другой в это время распустив узел ее мокрого капора и развязав шаль, он снял их и отбросил в сторону.
 Заметив, как взгляд Райана скользнул по пуговицам ее платья, Элен провела языком по внезапно пересохшим губам.
 – Если я останусь лишь твоей женщиной, то всегда буду бояться тебя потерять, – заговорила она быстро и не очень связно.
 – Нас разлучит только смерть. – Он прикоснулся к ее щеке, потом провел пальцем по линии ее скулы и челюсти до самого кончика ее подбородка.
 Задохнувшись, Элен вымолвила:
 – Не могу ничего с собой поделать.
 – Не можешь? Только тот, кто не боится смерти, станет рисковать своим здоровьем и принимать мышьяк, пусть даже для того, чтобы его кожа становилась нежной.
 – Я этого не делала! – возмущенно вскрикнула она, рывком головы освобождая свой подбородок из его рук. – И не стала бы, потому что это было бы слишком опасно для...
 В дверь постучали.
 Райан вполголоса чертыхнулся, но все же поднялся, сев на краю кровати, и громко предложил войти.
 В спальню вошел Бенедикт с сообщением, что месье Морвен Гент и еще какой-то господин пришли обсудить вопросы, связанные с предстоящей дуэлью.
 – Морвен для актера оказался весьма пунктуальным, – сухо проговорил Райан. – Скажи ему, что я приду через минуту.
 Как только за Бенедиктом закрылась дверь, Элен приподнялась и села.
 – Тебе незачем снова драться с Дюраном, – сказала она, положив ладонь на руку Райана. – Пожалуйста, сделай что-нибудь, чтобы остановить все это.
 – На дуэль меня вызвал Дюран. – В его голосе прозвучали металлические нотки.
 – Но ведь из-за твоего поведения. Ты мог бы извиниться за то, что сбил его с ног.
 – Я не уверен, что мои извинения смогут удовлетворить Дюрана. Существует маленькая проблема – у него отобрали невесту.
 – Говорю в последний раз: я ему не невеста! Если бы ты только мог вести себя благоразумно! – выкрикнула Элен.
 По губам Райана пробежала улыбка, от которой у нее защемило сердце и похолодело внутри.
 – Я веду себя вполне благоразумно. Но до тех пор, пока никто не пытается отобрать у меня то, что принадлежит мне. Если Дюран хочет заполучить тебя, то сначала ему придется меня убить, – проговорил он и, вскочив с кровати, быстро вышел из спальни.
 Через некоторое время Райан с секундантами вышли из дома. Они так и не сказали, куда направляются, однако легко было догадаться, что они ушли по делам, связанным с дуэлью.
 За время их отсутствия Дивота принесла вещи Элен. Горничная, не спрашивая у Элен, нужно ли распаковывать ее сундучок, сама стала суетиться и раскладывать их на привычные места. Элен молча наблюдала за ней, удивляясь своей пассивности.
 – Ты хорошо себя чувствуешь, сherе? – спросила Дивота, на время оставив свои хлопоты.
 – Неплохо.
 – Но ты выглядишь не совсем здоровой.
 – Ты развиваешь во мне эгоизм, – вымученно улыбнулась Элен.
 – Ты уверена, что у тебя желудок не болит?
 – Не волнуйся из-за пустяков, Дивота, пожалуйста. – И поскольку ее горничная отвернулась, занявшись ее последними вещами, которые она извлекла из ее маленького сундучка, Элен продолжала: – Мне кажется, теперь ты стала гораздо счастливее.
 Дивота бросила на нее косой взгляд:
 – Как сказать.
 – А в чем дело?
 – В событиях.
 Элен посмотрела в сторону.
 – Да уж...
 – Месье Райан – настоящий мужчина. Его не победят.
 – Но если Дюран умрет из-за меня, как я смогу дальше жить?
 – Ты будешь жить, – сказала Дивота, оторвавшись от дел. – Тебя этот вызов на дуэль касается очень мало, chere, это в большей степени дело их гордости. Для Гамбьера потерять и тебя, и поместья на острове означало слишком многое.
 – Но еще и Серефину. Мне так кажется. – Дивота вернулась к своим делам, не ответив на ее последние слова. Освободив сундучок, она перешла к деревянной коробке, в которой что-то звякнуло. Минуту спустя она выпрямилась.
 – Я думала, что ты брала с собой последнюю бутылочку духов.
 – Да, брала. А она тебе нужна?
 – Просто хотела поставить ее для тебя на столик, а другие забрать в нашу рабочую комнату. Но бутылочки здесь нет.
 – Не может быть. Она стояла на столе в каморке рядом с моей комнатой, со всеми остальными.
 – Ее там не было. Все вещи я упаковывала сама.
 – Не думаю, что это что-нибудь значит, – успокоила ее Элен, поскольку ей показалось, что Дивота расстроилась.
 – Кто-то ее забрал... – помрачнев, сказала горничная.
 Неужели? Элен нахмурилась. Насколько она помнила, в последний раз, в полдень, накануне вечеринки Дюрана, она видела бутылочку там, где она обычно стояла, – в каморке. Если ее кто-то украл, то список подозреваемых был бы слишком длинным – от хозяйки-мулатки и ее прислуги до мужчин и женщин, которые пришли по приглашению Дюрана. В тот вечер гостей было слишком много – одни приходили, другие уходили.
 Заторможенность Элен была связана с голодом и усталостью. Когда Райан ушел, Бенедикт принес ей немного еды. А теперь, наблюдая за Дивотой, которая прибиралась в спальне, Элен с трудом боролась со сном и вскоре заснула. Однако когда она проснулась спустя пару часов, то почувствовала, что сон ее почти не освежил, хотя оставаться в постели ей больше не хотелось.
 Дождь прекратился, но зеленая листва дуба во дворе блестела от влаги, и капли воды все еще стекали с черепичных крыш, падая на мощеную поверхность двора. Прохладный бриз, продувавший галерею, был настолько пропитан влагой, что от него становилось холодно и неуютно. Пасмурная погода, державшаяся в течение нескольких дней, создавала впечатление надолго затянувшегося вечера, поэтому задолго до наступления настоящей вечерней темноты на кухне, где готовился обед, повара работали при свете ламп.
 На улицах появилось больше людей. Слышались цокот копыт, лай собак, зазывные крики продавщиц сладостей, призывавших покупать их товар. Наконец у ворот раздались звуки шагов.
 Элен улыбнулась. Эти шаги она всегда могла бы узнать. Она поднялась и подошла к лестнице, ожидая, когда во дворе появится Райан.
 Появился он не сразу. Снизу какое-то время слышался чей-то разговор. Но вскоре звуки стихли.
 Райан вошел, наклонив голову, что-то рассматривая у себя на ладони. Потом, отломив кусочек того, что лежало на ладони, положил его в рот.
 – Что у тебя в руке? – Слова вырвались у Элен непроизвольно, вызванные случайной мыслью, каким-то слабым воспоминанием.
 Райан поднял к ней свое улыбающееся лицо и, жуя, стал подниматься по лестнице.
 – Это всего-навсего конфетка-пралине, – сказал он. – Дел было много. То одно, то другое... я за ленчем не успел сегодня толком поесть. А ты не хочешь попробовать?
 Он отломил еще один кусочек конфеты, и в этот момент до Элен донесся запах – сладкий и тошнотворный. Она бросилась ему навстречу вниз по ступенькам.
 – Не надо, – закричала Элен, – ох, да не надо же!
 Его глаза округлились, он замер, поднеся следующий кусочек конфеты ко рту. В этот момент Элен почти упала на Райана, с силой отбрасывая его руку, так, что конфета, которую он держал, вылетела из руки, упав на камни двора.
 Разглядывая его лицо и боясь увидеть на нем болезненные признаки, она с ужасом прошептала:
 – Яд... Она отравлена!..




 ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ


 – С ним все будет в порядке?
 Элен задала этот вопрос как можно тише. Ей не хотелось беспокоить Райана, который совсем недавно уснул. Его рука покоилась меж ее ладоней. Очень тяжело было очистить его тело от яда, но травы и порошки Дивоты в конце концов сделали свое дело.
 – Я же говорила тебе, chere, что он крепкий мужчина. Утром он вряд ли вспомнит, что чувствовал себя плохо.
 Элен тихонько вздохнула, но потом вдруг вздрогнула.
 – А если бы меня не было на галерее? А если бы он съел всю конфету до того, как я его увидела? – с горечью в голосе проговорила она.
 – Он бы умер... Но все обошлось, и Райан жив. Не думай об этом больше, ты должна пойти и поужинать. А потом тебе нужно лечь спать.
 – Только не здесь, – сказала Элен, указывая на постель Райана, которую они делили в течение стольких недель. – Мне... мне не хочется его беспокоить.
 – Бенедикт приготовит для тебя постель, пока ты будешь кушать.
 – Конечно, – с готовностью откликнулся слуга.
 Элен стояла и смотрела на Райана, на темные круги под запавшими глазами, на бледные щеки и лоб.
 – Эту дуэль надо отменить. – И поскольку Дивота и Бенедикт промолчали, Элен продолжала: – Ну разве не так?
 – Я бы не осмелился так утверждать. Это дело чести, – возразил Бенедикт, покачав головой.
 – Конечно же, он не сможет выйти на поле битвы. Утром он еще будет слишком слабым.
 – Это решать ему самому, – ответила Дивота. – Ты не должна переживать и беспокоиться, тебе это вредно.
 – Ну как же мне не беспокоиться? Ох, Дивота, неужели ничего нельзя поделать, чтобы остановить это безумие?
 Дивота встретила ее взгляд, а потом перевела взгляд с Элен на неподвижно вытянувшееся мужское тело на кровати. Она о чем-то думала.
 – Наверное, все же найдется какой-то способ, – наконец, кокетливо поджав губы, сказала она.
 Элен вздохнула и с надеждой взглянула на Дивоту. Горничная подошла к Элен, обняла ее за плечи и повернула к двери.
 – Пойди поешь, только не волнуйся, chere, и не мучай себя, – тихо сказала Дивота. – Конечно, имеются всякие возможности, чтобы остановить эту дуэль, но не все подвластно людям...
 Элен сидела в столовой одна, ковыряя вилкой еду, аппетита не было. «Дивоте легко советовать, чтобы я не волновалась и не мучилась, – думала Элен. – Она даже представить себе не может, как я беспокоюсь за Райана. И поскольку это произошло вскоре после моего возвращения к нему в дом, то я скорее всего и виновата в этом, как виновата и в том, что должна произойти дуэль».
 Все ее мысли были заняты случившимся. Элен была уверена в том, что если бы удалось установить, почему Райан стал жертвой, то она узнала бы, кто именно творит с людьми эти страшные дела.
 «Что же могло произойти накануне, почему мишенью стал Райан? Он вернулся в Новый Орлеан. Потом забрал ее у Дюрана и снова привел ее в свой дом. Наконец, принял вызов Дюрана...
 Неужели Дюран попытался убить его, чтобы дуэль, которой он яростно добивался, не состоялась?
 А продавщица конфет-пралине? Какая роль в этих делах отводилась ей? И была ли это та же самая хорошенькая мулатка, которая продала конфеты и ей? Райан мог бы ее описать. Наверное, ей заплатили, чтобы она продавала отравленные конфеты тем, кто был намечен в жертву».
 Элен отложила вилку и, откинувшись в кресле, прикрыла глаза. Медленно она восстанавливала в памяти тот вечер, когда покупала конфеты: тихая улица, прохладный ветерок с реки, развевающиеся яркие юбки на мулатке-квартеронке с подносом конфет на бедре. Она почти наяву видела красный шелковый тиньон, замысловато повязанный и скрывавший волосы женщины, да золотые обручи серег, свисавшие с ее ушей. Девушка была невысокой, не выше самой Элен. Черты ее лица запомнились как-то смутно, потому что мулатка не поднимала головы на покупателей, словно чего-то боялась. На улице стоял запах жареной рыбы и дыма от костров, а уж потом запахло и конфетами-пралине... Молоко и сахар... девичья кожа – почти прозрачная и в то же время кремовая на вид... и золотые серьги...
 Элен резко открыла глаза. «Конечно же... Как она выпустила это из виду? Она же знала... Невероятно... но она знала человека, у которого была определенная цель, и эта цель вела от одной жертвы к другой».
 Элен выскочила из-за стола. Если ее догадки верны, то надо что-то предпринять немедленно, этим же вечером. Если же она ошибается, то убийца наверняка ударит по Райану снова и в следующий раз может добиться своей цели.
 Ночь после дождя стала холоднее, к тому же резкий ветер упрямо продувал улицы. Элен поплотнее закуталась в шаль. Ей просто повезло, что она вовремя вспомнила, как Дивота бросила ее мокрые от дождя вещи в прачечную, чтобы их подсушить. Из спальни Райана Элен не удалось бы ничего взять, потому что там все еще оставалась Дивота. Горничная подняла бы страшный шум из-за того, что она уходит ночью из дома. Элен, хотя и рассчитывала вернуться до того, как ее начнут искать, все же оставила на своей подушке записку для Дивоты, чтобы та не очень волновалась, когда не найдет ее в доме.
 Улицы освещали несколько фонарей, раскачивавшихся на веревках, натянутых поперек дороги. Идти долго не пришлось, гостиница, к которой она направлялась, находилась недалеко.
 На ее стук дверь открыла Жермена. Собравшись с духом, Элен постаралась улыбнуться мулатке-квартеронке по возможности более приятно.
 – Мне можно войти? – спросила она.
 – Очень позднее время, мадемуазель... для визитов.
 – Я только на минутку.
 Лицо горничной Флоры Мазэн разглядеть в полутьме было трудно, поскольку канделябр с горящими свечами стоял в комнате позади нее. Но Элен показалось, что ее скулы еще больше заострились с тех пор, как она видела ее в последний раз, да и движения горничной, когда та отступила, склонив голову, давая возможность Элен войти, были какими-то скованными.
 – О, Элен, как приятно вас видеть, – сказала Флора, приветливо улыбаясь и поднимаясь с дивана с книгой в руках.
 – Пожалуйста, извините меня за вторжение, но я пришла по важному делу, и, надеюсь, вы сможете мне в этом помочь.
 – В самом деле? – удивилась Флора и показала на кресло напротив дивана. Она снова села на прежнее место, с выражением ожидания и неподдельного интереса на лице.
 – Вы как-то говорили мне, что ваш отец перед смертью вел с кем-то переговоры о вашем замужестве. Не могли бы вы сообщить мне имя вашего жениха? – начала Элен.
 Густой румянец залил лицо девицы. Она открыла рот, словно намеревалась что-то сказать, потом огляделась и вскочила с дивана.
 – Я вам не предложила ничего из напитков. Ну где же Жермена? Она сейчас принесет кофе или, может быть, тафии или вина. Что вы предпочитаете? – засуетилась Флора.
 – Не беспокойтесь, ничего не надо.
 – Ну пожалуйста, вам необходимо выпить чего-нибудь согревающего. Мне кажется, вы замерзли.
 – Тогда кофе с молоком, – согласилась Элен.
 – Да, пожалуй, вы правы. Жермена! – позвала Флора служанку.
 Жермена к этому времени уже ушла в спальню, поэтому Флора, не дождавшись, пока горничная откликнется на ее зов, быстрыми шажками направилась вслед за ней. Сквозь приоткрытую дверь послышались приглушенные голоса. Вскоре Флора вернулась в гостиную.
 За это недолгое время девица, казалось, оправилась от волнения и вновь обрела прежнее спокойствие. Усевшись на диване, она сказала:
 – Так о чем мы? Ах да, о моем женихе. Ваш вопрос слишком личный для меня, вы не находите? Может, сначала мне объясните, зачем вам это понадобилось?
 – Думаю, это поможет разобраться в причинах смерти некоторых наших знакомых, которые приехали вместе с нами с Сан-До-минго.
 – О Боже... – вздохнула Флора и, сложив руки на коленях, подобно вышколенному ребенку, который усвоил правила приличного поведения, выжидала.
 – Этот мужчина, я уверена, имеет прямое отношение к случившемуся. Вы окажете неоценимую услугу, если назовете его имя.
 Флора долго смотрела на Элен, а потом опустила глаза.
 – Это... это был... Дюран Гамбьер, – тихо произнесла она.
 У Элен отлегло от сердца. Она так и предполагала, но все же оставалась тень сомнения. Значит, Дюран лгал ей...
 Глубоко вздохнув, Элен выпрямилась.
 – Сегодня вечером кто-то попытался убить Райана. Разносчица конфет-пралине продала ему отравленную конфету. И причиной этому, мне кажется, послужила назначенная на утро дуэль между ними, – продолжала Элен.
 – Но ведь это ужасно. Вы хотите сказать, что месье Гамбьер...
 – Нет, Дюран слишком горд, он не стал бы унижаться ради того, чтобы победить своего противника. Думаю, здесь замешан другой человек, тот, кто опасается, что Райан победит Дюрана в схватке на саблях, как это уже произошло ранее... или даже убьет его.
 – Это... невероятно... Люди так не поступают, – удивленно проговорила Флора.
 – Так поступают те, кто понял, насколько смерть верное средство. Только вспомните о Серефине...
 – Вы имеете в виду женщину, которая прибыла сюда вместе с месье Гамбьером?
 – Да, его любовницу.
 – Но она-то тут при чем?
 – Дюран был слишком близок с Серефиной, быть может, любил ее больше, чем она сама об этом подозревала. Они прожили вместе пятнадцать лет и вырастили сына, которого отправили в школу-пансион во Францию. Если и возникли какие-то проблемы с женитьбой Дюрана, то они могли быть связаны с Серефиной, потому что она представляла собой препятствие его свадьбе. Поэтому Серефине пришлось умереть.
 – Не могу в это поверить...
 – А потом наступила очередь и вашего батюшки...
 – Пожалуйста, не надо, – вымолвила Флора, и ее лицо исказилось от страдания. – Я предпочла бы не говорить об этом.
 – Боюсь, что говорить нам придется, хотя для меня его смерть остается загадкой. Я могу лишь предположить, что очередная смерть была связана с препятствиями вашему замужеству. Возможно, ваш отец внезапно что-то узнал или сказал Дюрану что-то такое, что вызвало разрыв отношений между ними. Но даже такая причина мне кажется безосновательной для убийства. В их отношениях скорее всего былазамешана крупная сумма денег. На шхуне у Дюрана денег почти не было, но они появились как раз в то время, когда он начал переговоры с месье Мазэном о вашей свадьбе. Может, вместо того чтобы занимать деньги в долг под заклад своих поместий на острове, что оказалось бы совсем не легким делом, Дюран взял кредит у вашего отца при условии, что ваше с ним обручение все же состоится. Как бы то ни было, представляется вполне допустимым, что известные всем желудочные недомогания вашего отца подсказали удачный ход, чтобы либо закрыть ему рот, либо отомстить за что-то...
 Белесые глаза Флоры раскрылись от удивления, вперившись в Элен. При звуке распахнутой двери, когда Жермена принесла поднос с напитками, она подскочила на месте с таким очевидным облегчением, что Элен даже почувствовала к ней минутную жалость.
 Женщины разлили по чашкам кофе, добавив молока для Элен и молока с сахаром для Флоры. В прохладном воздухе гостиной запах кофе казался удивительно ароматным, а ощущение горячей чашки в замерзших руках было благостным. Элен так и сидела, зажав чашку в ладонях, раздумывая, следует ли вообще пить его, но кофе и молоко для нее и Флоры наливались из одной посуды, так что пить его было не очень опасно. Отпив немного кофе, Элен почувствовала, что он был вкусным, без намека на горечь. Однако притрагиваться к маленьким пирожным, лежавшим на подносе, она не стала.
 Флора отпила большой глоток кофе, словно нуждалась в притоке сил.
 – Все, что вы сейчас наговорили, мне кажется, родилось в вашем воображении. Вы не заставите людей слушать ваши рассказы до тех пор, пока не представите обоснованные доказательства, – твердо сказала она.
 – Верно, доказательств у меня нет. Безусловно, я должна связаться с властями, но не уверена, что они предпримут какие-либо действия только на основе моих слов. Я искренне надеюсь на то, что если этот «кто-то» узнает, что его подозревают, убийства прекратятся...
 – Как это все благородно, – натянуто проговорила Флора.
 – Больше всего я хочу защитить тех, кто может оказаться очередной жертвой, и особенно тех, кого люблю...
 – Вам очень повезло. Я думаю... я думаю, что в конечном счете Дюран Гамбьер, возможно, и не был подходящим женихом для меня.
 На это трудно было чем-либо ответить. Элен отпила еще немного кофе, чтобы занять паузу.
 – Но ведь еще нет объяснения смерти Эрмины, – как бы вскользь обмолвилась Элен.
 Флора вздохнула, словно пробуждаясь.
 – Да, и что же? – осторожно спросила она.
 – Мне кажется... Я почти уверена, что Эрмина умерла потому, что в тот вечер, когда мы все собрались в Воксхолле, она неосторожно обмолвилась о чем-то особенном. Если помните, Эрмина рассказала, что применяет в малых дозах мышьяк, чтобы ее кожа была бледной. Но когда она говорила об этом, то как-то странно посмотрела на одну из находившихсятам же женщин, и мне показалось, что их связывала какая-то тайна. Может быть, Эрмина знала, что та, вторая женщина, тоже применяет мышьяк...
 Флора подняла на Элен глаза.
 – Вы, наверное, говорите о... – начала она.
 – Позвольте, я закончу свой рассказ, – прервала ее Элен. – Однажды я отправилась за покупками и подышать свежим вечерним воздухом у реки. Когда возвращалась в меблированные комнаты, где останавливалась рядом с Дюраном, я встретила разносчицу конфет-пралине, очаровательную мулатку-квартеронку. Она была одета в яркий, но дешевый наряд, с красным тиньоном на голове и с крупными золотыми серьгами в ушах. Ее лицо было накрашено свинцовыми белилами, а губы – карминной краской. Однако под краской кожа на лице оставалась кремового оттенка, нежной и бледной. И еще за уличными запахами и за запахами отравленных конфет-пралине я не сразу распознала другой запах, который мне слишком хорошо знаком. Это запах ее духов. От мулатки пахло моими духами, аромат которых составляла я сама с Дивотой.
 Флора не отвечала. Она слушала, напряженно наблюдая за Элен из-под ресниц. Элен допила свой кофе и отставила чашку.
 – Тогда же вечером, – продолжала Элен, – я вспомнила об этом запахе, как вспомнила и о той женщине, которая умоляла продать ей флакончик духов, о женщине, которой вынуждена была отказать. С этими воспоминаниями я сопоставила такой факт – на вечеринке у Дюрана последний флакончик духов из моей комнаты исчез, его просто-напросто выкрали...
 – Насколько же вы проницательны, – заметила Флора, поджав губы. – Полагаю, вы пришли к какому-то выводу?
 – Верно. Я сделала вывод, Флора, что той квартеронкой, которая продавала конфеты-пралине, были вы...
 Девица издала странный возглас, а потом сказала:
 – А я-то подумала... ну это же просто смешно!
 – Конечно, вы подумали, что я стану обвинять Жермену. И надеялись, что все так подумали бы, если бы подозрения пали на продавщицу конфет.
 – Но я же не квартеронка!
 – Нет, не совсем. – Элен смотрела на Флору уверенно и спокойно. Она сама была родом с острова, где смешанная кровь людей – распространенное явление. По многим внешним признакам: по небольшой припухлости губ, по широкому кончику носа, например, по текстуре кожи и волос и даже по тембру голоса – запросто можно было понять, кто этот человек...
 Флора выпрямилась. Злая улыбка скривила ее полные губы, отчего она стала выглядеть гораздо старше. Она потрепала рукой узел своих светлых волнистых волос и рассмеялась. Потом поставила на столик свой кофе и потянулась за пирожным.
 – Что же, могу вам сообщить, – сказала девица, откидываясь на спинку дивана, – что я – октеронка, то есть почти такая же белая, как и вы. К тому же Жермена – моя мать. А что касается происшествия с глупой коровой Эрминой, то она сама навлекла на себя беду. Она была знакома с моим отцом еще на Сан-Доминго, и я уверена, знала и обо мне. В тот вечер в воксхолле Эрмина смеялась надо мной, намекая, что знает о моей тайне. Убить ее оказалось до смешного просто. Мне пришлось только навестить ее и добавить мышьяка ей в шоколад. Естественно, дозу пришлось увеличить, поскольку у нее уже была к нему привычка, если бы полиция занялась расследованием ее смерти, все равно ничего не заподозрила бы. Но расследования не было. Ее и похоронили-то как самоубийцу, верно?
 – Но вы же убили и собственного отца! Как вы могли?..
 – Папа был благородным и честным человеком. Слишком честным. На Сан-Доминго я обручалась дважды: мужчины липнут ко мне, и мне они тоже нравятся. Но каждый раз папа рассказывал моему будущему жениху всю правду обо мне. И тот, естественно, отказывался от меня... Разумеется, я этого больше позволить не могла, ведь так? Я старалась заблаговременно принимать меры, еще на острове. Папины желудочные недуги, знаете ли, были следствием употребления в пищу мышьяка. Медленная, но верная смерть, которая покажется естественной. У меня был свой собственный порошок, который я принимала каждую неделю. Потом появился Дюран. Он так красив, благороден. Я не могла рисковать и позволить папе сказать правду и ему.
 – Значит, бедная Серефина тоже стояла у вас на пути.
 Лицо Флоры стало жестким.
 – Я поторопилась убрать папу. Когда он умер, то Дюран сообщил, что жениться на мне он вовсе не собирается. Я поняла, что он брал у папы деньги, хотя он это и отрицал. Он получил то, что хотел, так что незачем было жениться на мне. Он говорил о привязанности к своей любовнице, но я считала, что это лишь отговорка. Думаю, что больше всего он хотел бы жениться на вас. И убедилась в этом, когда вы переехали в дом с меблированными комнатами, где он жил, как только Байяр вас оставил. Поэтому мне надо было убить и Серефину, и вас...
 – Тогда вы и продали шоколадные конфеты Серефине.
 – А вам – пралине. Мне, конечно, пришлось поломать голову, чтобы придумать, как вас отравить, поскольку вы не любите шоколад. Конфета почти не подействовала сначала, да и плохо скрывала вкус мышьяка, ведь так? В этом и была моя ошибка...
 Ровный, бесстрастный тон, которым говорила эта девица, словно речь шла о повседневных заботах, заставил Элен содрогнуться.
 – Но даже если бы я и умерла, почему вы надеялись, что Дюран непременно вернулся бы к вам?
 – Духи... Вы были правы, это я украла ваш флакончик на той вечеринке. Жермена сказала мне, что в них заключена особенная сила, заставляющая мужчин сходить с ума от желания, если ими воспользоваться.
 Элен встала с кресла и поправила шаль.
 – Не думаю, что мы можем еще что-либо сказать друг другу, – заявила она.– Вам не удалось убить Райана, точно так же, как и меня. Дуэль назначена на утро. Вам больше не удастся в будущем вредить Райану, поскольку мы все будем следить за этим. Советую больше не лезть ни во что. Пусть все идет своим чередом.
 – Какой разумный совет, – насмешливо проговорила Флора. – Как жаль, что вам не удастся узнать, чем все закончится...
 Элен резко повернулась к ней.
 – Что вы хотите этим сказать? – удивленно спросила она.
 – Жермене не потребовалось много времени, чтобы понять, чем занимается ее дочь, хотя и поняла она это только после смерти Серефины. Но моя мать все еще преданно блюдет мои интересы. Я велела ей подсыпать мышьяку в ваш кофе. Знаете, у нее осталась привычка повиноваться мне безоговорочно, как служанка повинуется своей хозяйке.
 – За что? – спросила озадаченно Элен. – Вы же наверняка знаете, что я больше не имею дел с Дюраном. На ваших глазах Райан утром унес меня с площади.
 – А вдруг Дюран убьет Райана и снова вернется к вам? Надеюсь, вы не успели рассказать кому-нибудь то, что вам стало известно, например Райану или своей Дивоте? Конечно, не успели... иначе они отправились бы вслед за вами. Так что вам, пожалуй, уже не придется...
 При звуке открываемой двери Флора замолчала. Ее лицо замерло маской неожиданного удивления, когда в гостиную вошла Жермена в сопровождении Райана и Дюрана. Она вскочила с дивана.
 – Присядь, моя милая, – спокойно сказала Жермена, подойдя к ней. Взяв дочь за руку, она заставила ее присесть рядом с собой на диван.
 Райан быстрыми шагами подошел к Элен и обнял ее. Его руки принесли с собой тепло и ощущение безмятежности. С минуту она постояла рядом с ним, потом сделала полшага назад, чтобы заглянуть ему в лицо.
 – Кофе был... – начала Элен.
 – В твоем кофе ничего не было, – уверенно ответил он.
 – Ты не понял меня... Мне нужно срочно домой, к Дивоте...
 – В кофе ничего не было, – повторил Райан, – по крайней мере в твоем.
 Элен заглянула в его синие глаза. Потом медленным движением повернула голову к Флоре. Та смотрела на нее широко раскрытыми глазами. Вскоре перевела взгляд на Райана, а затем в глубину комнаты, где с пунцовым и встревоженным лицом стоял Дюран. Флора медленно повернулась к матери и уставилась в ее глаза. В тот же момент она вскрикнула.
 На лице Жермены застыло выражение мудрой скорби, когда она прижала к себе дочь.
 – Я не могла позволить тебе сделать это, моя любимая... – с рыданием в голосе проговорила женщина, – еще раз... Мы совершили ужасную ошибку – твой папа и я, дав тебе жизнь, но это была ошибка любви. Ты не должна была его убивать. Я любила его так сильно. Так же, как люблю тебя...
 В комнате воцарилась тишина. Внезапно Флора замерла, и ее голова откинулась назад.
 – Дивота! Нужно привести Дивоту, – быстро проговорила Элен.
 Райан покачал головой:
 – Боюсь, что слишком поздно...
 – Но мы должны что-то сделать... – прошептала Элен.
 Жермена посмотрела на них через плечо прильнувшей к ней дочери.
 – Оставьте это мне, умоляю вас... оставьте это мне, – проговорила хриплым и неутешным голосом женщина.
 Райан повернул Элен за плечи к двери. Все ее тело стало за эти минуты таким неподатливым, что ей было трудно сделать даже шаг. И кроме того, ей все еще казалось, что надо что-нибудь предпринять... Почему все так быстро произошло? Она совсем не хотела торопить что-либо, а тем более такое... Ей совсем не хотелось этого...
 Дюран преградил им путь.
 – Мне с тобой надо поговорить, – не обращая внимания на Райана, заговорил он с Элен.
 – Нам нечего сказать друг другу, – ответила Элен и двинулась вперед, но Дюран не отошел от двери, и ей пришлось остановиться.
 – Сейчас не время для разговоров, Дюран, – жестко сказал Райан.
 – А когда оно будет? Утром мы можем убить друг друга, – проговорил Дюран, взглянув на него.
 Он снова повернулся к Элен.
 – Я знаю, что вина лежит на мне, – начал он торопливо. – Я не должен был допускать, чтобы из-за наших договоренностей с Мазэном все зашло так далеко. Мне позарез нужен был его кредит. И поскольку меня надули, то я уже не чувствовал себя связанным этим соглашением с мертвецом.
 – Ты не обязан передо мной отчитываться, – проговорила Элен, пытаясь остановить поток его слов.
 – Нет... Мне надо все тебе рассказать. Клянусь, я ничего не знал о проделках Флоры... Ты для меня была мечтой еще с тех пор, как мы покинули остров, – недостижимой мечтой и призраком счастья. Я пытался сохранять терпение и ждать, когда ты будешь готова начать со мной жизнь, которую мы планировали... Так почему мы не можем сделать этого теперь?
 Элен посмотрела на него затуманенным взглядом.
 – Прошу, извини меня, – сказала она.
 – Твоего извинения мало. Ты должна...
 Не выдержав, Райан подошел к Дюрану:
 – Элен ничего тебе не должна... Как ты не понимаешь, что этот вечер стал для всех нас испытанием. Если ты чувствуешь к ней хоть немного жалости, то оставь ее в покое... Нам нужно идти.
 – Я только хочу, чтобы она поняла меня...
 – Подожди до завтра. Может, ты одержишь верх в нашем поединке... и тогда в твоем распоряжении окажется целая вечность, чтобы убеждать ее.
 Райан оттолкнул Дюрана, и они с Элен поторопились выйти из этой комнаты и из этой гостиницы на прохладный ночной воздух.
 Дома их встретила Дивота с хмурым и озабоченным выражением на лице. Позади нее, нервно скрестив на груди руки, стоял Бенедикт.
 Он сразу же рванулся навстречу Райану и Элен, как только увидел их.
 Кто-то предложил выпить кофе, чтобы согреться, но при одной мысли об этом Элен передернуло. Вместо кофе все выпили по рюмочке светло-золотистого шерри, расположившись вокруг небольшого камина в спальне и слушая рассказ Райана о том, что произошло в гостиничном номере Мазэнов.
 Когда он закончил, Дивота, покачав головой, проговорила:
 – Бедная девочка вконец запуталась.
 – Она убивала людей даже не ради самозащиты или корысти, – жестко сказал Райан. – Видимо, настолько была уверена в своем превосходстве над другими, что для нее никто ничего не значил.
 – Вы ошибаетесь, месье Райан, – возразила с горячностью Дивота. – Она так глубоко сомневалась в своих собственных достоинствах, что не понимала значимости чужой жизни.
 – Возможно, ты и права, – задумчиво проговорил Райан.
 – Я так и не поняла, – Элен вступила в разговор, глядя на мужчину, который сидел рядом, – каким образом вы с Дюраном оказались вместе с гостинице? Когда я уходила из дома, ты ведь крепко спал.
 – Меня разбудила суматоха, которую подняла Дивота, когда обнаружила, что ты ушла. Вы с Дивотой сумели так быстро избавить меня от мышьяка, что теперь для полного выздоровления мне не повредил бы плотный ужин.
 Элен сдержанно улыбнулась, глядя на Райана.
 – В записке ты сообщила, что идешь навестить Флору Мазэн, но Дивота заподозрила тебя в обмане, опасаясь, что ты тем временем скорее всего отправилась к Дюрану уговаривать его отменить дуэль. Я знал, где живут Мазэны, поскольку встречался там однажды с ее отцом, чтобы обговорить одно деловое предложение, которому так и не суждено было реализоваться... ты это предложение приняла за переговоры о женитьбе. Я сразу же отправился к Мазэнам, а Бенедикт – к Гамбьеру. В гостинице меня перехватила Жермена. Думаю, что Гамбьер сказал нам неправду, что ничего не знал о «делах» Флоры, все-таки он кое о чем догадывался, поскольку вскоре присоединился к нам с Жерменом и выглядел так, словно ожидал увидеть чей-то труп. Жермена провела нас в спальню, откуда мы слышали весь ваш разговор.
 – Жермена очень сильная женщина, – покачав головой, сказала Дивота. – И какое наказание ее может ждать за это?
 – Думаю, смерть Флоры будет только несчастным случаем, последним в серии опасных случаев использования мышьяка. Если хотите знать мое мнение, то Жермена и так уже наказана тем, что была вынуждена пойти на такое страшное дело. Нет никакой необходимости вовлекать власти в это происшествие, тем более во время передачи колонии.
 Бенедикт, который заметил, как Элен, прикрывая рот пальцами, героически борется с зевотой, толкнул Дивоту в бок и кивнул в сторону Элен.
 Дивота взглянула на нее и тут же поднялась.
 – Думаю, chere, тебе давно пора быть в постели. Давай-ка я помогу тебе снять платье. А потом принесу тебе стакан теплого молока.
 – Не беспокойся, Дивота, мы сами управимся, – сказал Райан, лениво возражая ей и поднимая руку, чтобы остановить ее. – Я сделаю все, что понадобится.
 – Ей нужно отдохнуть, – напомнила Дивота.
 – В самом деле, Дивота, – тихо ответила Элен. – Со мной все будет в порядке.
 – Я позабочусь, чтобы она хорошо отдохнула, – сказал Райан, встал и направился к двери, чтобы ее открыть.
 Дивоте хотелось еще поговорить, но Бенедикт тоже поднялся и, дотронувшись до ее руки, вышел из спальни. Его жест, приглашавший женщину последовать за ним, был вежливым, но властным.
 Райан улыбнулся Дивоте, когда она еще раз взглянула на него.
 – Я никогда не причиню ей вреда, – пообещал он.
 Дивота кивнула ему, и они с Бенедиктом вышли из комнаты.
 Дверь за слугами закрылась.
 Вернувшись к камину, Райан встал спиной к огню. Он посмотрел на сидящую Элен, на мерцавшие отсветы пламени на ее бледном, с тенями усталости под глазами лице. Резко наклонившись, он подхватил ее на руки и понес к постели.
 Ей следовало бы, наверное, воспротивиться этому... Но близилось утро, а с ним и время дуэли. Не было никакого смысла в обетах и обещаниях на будущее перед такой угрозой.
 Райан распустил ее волосы, и они золотым водопадом упали на ее плечи. Потом расстегнул ее платье... Сняв с себя всю одежду, он пальцами загасил свечи, бросился на постель рядом с нею и начал нежно ее целовать. Элен доверчиво прижалась к нему.
 «Я дома, – умиротворенно подумал Райан, – дома, чтобы успокоиться и найти наслаждение и радость в объятиях этой женщины, от которой всегда пахнет цветами... Она единственная из всех на свете, кто может заполнить мою душу. Что бы ни ожидало меня впереди, Элен принадлежит мне, по крайней мере в эту ночь...»
 Тепло и сила его тела казались Элен райским прибежищем. Она лежала неподвижно, отдавшись блаженству, пока потребность соединиться с ним не стала настолько всепоглощающей, что у нее захватило дух.
 – Люби меня, – шепнула она. – Тебя не было так давно.
 – Ты уверена? – прошептал Райан.
 – Как никогда.
 Она прикоснулась к нему, ожидая чуда, поощряя его и стараясь больше узнать о нем. Радость и удовольствие ярко расцветали такими знакомыми и в то же время совсем новыми ощущениями. Любовь кипела в ее жилах, и она шептала о ней, уткнувшись в его шею. Она чувствовала в себе исступленный восторг, необузданную страсть, она уже не подчинялась рассудку, а все остальное ей было безразлично. Она уступила перед его твердостью, принимая его и отдавая себя...
 Проснувшись с первыми лучами света, пробивавшимися сквозь задернутые шторы, Элен почувствовала, как он тихонько соскользнул с кровати. Она слышала, как он доставал из шкафа одежду, как одевался, как вышел из спальни. Она лежала, уставясь в полутьму, прижимая руку к груди, где гнездилась острая боль. Желание вскочить и побежать вслед за ним становилось нестерпимым. Но, наверное, нужно остаться дома и ждать. Она не должна оказаться посмешищем на дуэли, заставив секундантов оттаскивать себя в сторону с тихими проклятиями в адрес истеричных дамочек, которые не понимают сущности кодекса чести. Нет, она оденется и будет сидеть на галерее, терпеливо ожидая или возвращения Райана, или известия о том, что живым он уже не вернется...
 Но все-таки оставаться дома Элен не могла.
 Отбросив покрывало, она встала с кровати. Двигаясь бесшумно, чтобы никого не разбудить, начала одеваться.
 Ей представлялось наиболее вероятным, что дуэль состоится в саду за храмом Святого Антония. Ей доводилось слышать, что это было традиционным местом поединков на саблях, тогда как дуэли на пистолетах происходили за городом, чтобы не беспокоить окружающих. До места дуэли от дома Райана было недалеко. Улица, на которой он жил, находилась как раз позади этого храма.
 Элен замедлила шаги, когда подходила к церковному саду, который представлял собой большой прямоугольник с небольшой статуей Святого Антония в центре. Сад был окружен высоким кустарником, нижние ветки которого стояли почти обнаженными. Элен остановилась позади этой живой изгороди.
 На поросшей травой лужайке перед статуей уже собрались мужчины. Секунданты измеряли длину сабель, а врач проверял лекарства и бинты в своей сумке. Невдалеке расположились любопытствующие, почему-то они были в вечерних костюмах, словно зашли сюда по пути домой с какой-нибудь вечеринки или с приема, который давал префект Луссат по случаю празднования передачи колонии. Тихо переговариваясь, они обсуждали причины схватки, личные качества, храбрость и мастерство дуэлянтов и, конечно же, спорили о том, кто победит.
 Ближе к Элен стоял Райан, но она видела только его спину. Он снял камзол и закатывал рукава рубашки. По другую сторону лужайки лицом к ней и к Райану стоял Дюран. Взглянув на своего противника, он тоже стал стаскивать свой камзол.
 Одна из фалд его камзола, тяжело качнувшись, задела колено. Дюран протянул руку, чтобы пощупать, что могло выпирать из внутреннего кармана, и вдруг озадаченно наморщил лоб. Сунув руку в карман, он вытащил оттуда нечто напоминавшее куклу. Некоторое время Дюран разглядывал находку, потом выругался и отбросил ее в сторону.
 Кукла упала перед статуей святого. Это была восковая фигурка мужчины. К ее голове был приклеен клочок меха, по цвету напоминавший волосы Дюрана, да и одета кукла была в черный камзол, такой же, как у него. В ее груди, возле сердца, торчала медная миниатюрная сабля. Дюран стоял бледный, не сводя с нее глаз.
 Элен тоже смотрела на фигурку. Ее горло перехватило, и стук сердца, казалось, начал отдаваться в голове, когда она вспомнила и об обещании Дивоты, и о том, что Бенедикт ходил накануне к Дюрану, якобы справиться, не видел ли Дюран Элен. Теперь все становилось на свои места. Каким символичным представлялся этот серый неподвижный комок, лежавший на мокрой от росы траве, с согнутыми ногами, в камзоле со сбившимися набок фалдами. Под первыми лучами восходящего солнца маленькая сабля в груди куклы заблестела.
 Райан тоже обратил внимание на восковую фигурку, как, впрочем, и некоторые из любопытствующих. Через несколько мгновений секунданты и Морвен, закончив все приготовления, подошли к дуэлянтам. Актер, как обычно, приняв на себя роль ведущего, с поклоном официально спросил в последний раз перед боем, нельзя ли миром разрешить разногласия между двумя господами.
 Дюран оторвал взгляд от серой фигурки в траве. В первое мгновение, казалось, он не понимал, где находится и что происходит вокруг. Несмотря на утреннюю прохладу, на лбу у него выступила испарина. Наконец он покачал головой, отвечая на вопрос Морвена. Райан, будучи вызванным на дуэль, по необходимости повторил его жест.
 Секунданты подали им сабли. Райан выбрал себе одну из них. Другую отдали Дюрану. Секунданты отступили в сторону, каждая пара заняла место позади своего дуэлянта. Райан и Дюран встали в боевую позицию друг против друга.
 Наступила тишина, которую нарушал лишь легкий шум ветвей живой изгороди да тихое воркование голубей на резных карнизах храма, возвышавшегося над ними. Солнце, поднимаясь все выше, бросало яркие лучи на влажную траву, на блестящие лезвия сабель в руках у обоих мужчин и на крохотную саблю, пронзившую грудь восковой фигурки, лежавшей в траве между ними.
 – Салют.
 Сабли приветственно взметнулись вверх и тут же одновременно опустились.
 – En garde!
 Райан занял позицию фехтовальщика, выставив вперед слегка согнутую правую ногу и отведя назад левую руку. Его сабля угрожающе выдвинулась вперед. Дюран не двинулся с места. Он переводил взгляд с куклы, лежавшей в траве, на Райана и обратно.
 Райан, грациозно поигрывая крепкими мускулами, принял исходную позицию и повернулся к секундантам:
 – В траве, мне кажется, валяется какой-то мусор. Может, его надо убрать, пока кто-нибудь из нас не споткнулся.
 Элен, услышав его слова, тихо, придушенно застонала от охватившего ее отчаяния. В этот же момент она подумала, может, Дюран откажется продолжать дуэль из-за этой фигурки.
 Морвен поднял куклу и с любопытством повертел ее в руках.
 – Откуда она взялась? Уверяю вас, перед дуэлью я тщательно осмотрел все вокруг.
 – Она... выпала из моего кармана, – произнес Дюран брюзгливо.
 – По опыту своих путешествий по островам я могу сказать, что кто-то очень хочет вам навредить, – весело улыбнулся ему Морвен.
 С этими словами актер занял свое место позади Райана. Снова внимательно осмотрев куклу, он потрогал пальцами игрушечную саблю, двигая ее назад и вперед, а потом толкнул ее посильнее, и она вошла еще глубже в мягкий воск.
 Дюран резко, как от боли, вздохнул и прижал руку к сердцу. Кончик его сабли уткнулся в траву.
 Морвен посмотрел на него с удивлением, затем величественным и пренебрежительным жестом отбросил куклу в сторону. Дюран покачнулся.
 – Господа, вы готовы продолжать? – пропел актер.
 Райан выразил свое согласие. Дюран промолчал. Потом огляделся, словно кого-то искал в саду. Его взгляд задержался на Элен, он побледнел и прищурил глаза.
 Громкий ропот пронесся в группе любопытных. Дюран оглянулся на своих секундантов, посмотрел на Райана и на светлое небо над головой. Он поднял саблю, мгновение подержал ее на весу и тут же опустил.
 Он облизал губы.
 – Думаю, нам надо отложить эту встречу. Мне... что-то нехорошо, – наконец сдержанным тоном произнес он.
 Секунданты Дюрана, люди, с которыми он иногда играл в карты, переглянулись, удивленно подняв брови. Один из них, откашлявшись, подошел к Райану.
 – Это приемлемо для вас, сэр? – спросил он.
 Элен в этот момент не могла видеть лица Райана. Она видела лишь его широкие плечи и гордый наклон головы. Внезапно она пожалела, что попросила Дивоту вмешаться, что не поверила в его способность одолеть Дюрана, хотя знала, как он сражается. Но это было до того, как его отравили... и тем ослабили его тело, к тому же и до того, как она поняла, что любит его.
 Райан долго раздумывал.
 – Это неприемлемо, – наконец сказал он.
 «Неприемлемо. Он отказался принять капитуляцию Дюрана». Боль как пламя охватила ее мозг.
 – Каковы же ваши условия, сэр? – продолжал секундант.
 – Начинаем сначала, – сказал Райан резким тоном, – с предъявления оружия и с вопросов о разрешении спора.
 Прежде чем секундант успел ответить, Дюран бросил свою саблю оземь. Его лицо перекосилось от страха и ярости, когда он взглянул на Райана.
 – Очень хорошо. Позвольте мне признать себя виновным в нашей ссоре и заявить, что честь удовлетворена, – проговорил Дюран.
 – Благодарю вас. – Райан поклонился. – Пожалуйста, примите мои извинения за любой вред, который я мог нанести вашему достоинству.
 От этого галантного жеста Райана лицо Дюрана просветлело.
 Элен, услышав затихающее эхо слов Райана, вздохнула с чувством облегчения и ощутила прилив любви к Райану. Ей захотелось помчаться к нему, дотронуться до него, чтобы убедиться, что он невредим. Но она благопристойно ждала, пока все разошлись и на лужайке остались только Райан, Дюран и Морвен.
 Дюран наблюдал, как она приближалась. Его губы сжались в плотную щелку, а черные глаза еще больше потемнели.
 – Ты пришла позлорадствовать? – спросил он.
 – Нет. Только посмотреть, что вы сделаете друг с другом, – тихо ответила Элен.
 – Сделаем ради тебя? У кого же может быть больше, чем у тебя, прав на это? Я надеюсь, ты теперь удовлетворена?
 – Думаю, да. – Подойдя к Райану, она остановилась. Надевая свой камзол, он посмотрел на нее. В его глазах она увидела не только раздражение, но и что-то такое, отчего на душе стало теплее.
 – Так, значит, ты сделала свой выбор. А может, этот выбор сделал кто-то за тебя? – Дюран внимательно оглядел ее все еще стройную фигурку. – Природа в таких случаях знает, как помочь.
 Морвен, увидев зловещее выражение на лице Райана, извинился и стал откланиваться. И, не получив в ответ ничего, кроме коротких слов благодарности от Райана за оказанную услугу, быстро зашагал прочь.
 Элен внимательно разглядывала лицо Дюрана, впервые ясно увидев на нем отразившуюся злобу. Со времени их отъезда с острова он так опустился, постоянно унижаясь перед ней, что в ее душе промелькнула тень сострадания к нему. Ее покойный отец выбрал Дюрана ей в мужья, и поэтому Дюран, возможно, имел какое-то право на то, чтобы его принимали во внимание. Даже Райан не отказал ему в этом. Глядя ему прямо в глаза, Элен спросила:
 – Скажи мне правду. Ты в самом деле любишь меня, Дюран?
 Стоявший рядом с нею Райан взял ее за руку.
 – Не делай этого, – попросил он грубоватым голосом, – не здесь и не сейчас.
 Элен, обернувшись к нему, решительно проговорила:
 – Другого, более подходящего момента или места, чем теперь, больше не будет. Поэтому я спрашиваю и тебя тоже. Ты любишь меня, Райан?
 Дюран, учуяв возможность получить некоторое преимущество, если сумеет быстро ответить, выступил первым.
 – Да, Элен, я тебя люблю, – сказал он напряженным от волнения голосом.
 Вслед за Дюраном, выдержав взгляд Элен, ответил Райан:
 – Ты заворожила мое сердце с того первого раза, когда я увидел тебя позолоченной лунным светом в темном лесу, с тех пор, как держал в своих объятиях в течение трех дней в подвале у Фавье. Ты для меня превыше всего на свете... Но если твой вопрос не более чем уловка, чтобы выжать подобное признание из Дюрана, то я клянусь...
 – А ты отпустил бы меня с Дюраном, если бы я попросила тебя об этом?
 В саду было тихо, ярко сияло солнце, высушивая росу на траве. Райан смотрел на Элен, и кровь у него стыла в жилах. Боль, пронзившая грудь, распространилась по всему телу. Он, затаив дыхание, закрыл глаза, решив про себя: будь что будет. С трудом подняв отяжелевшие веки, он сказал:
 – Я отпустил бы тебя, если бы ты поклялась, что любишь только его и никогда не сможешь полюбить другого.
 Элен повернулась к Дюрану.
 – А ты, отпустил бы ты меня к Райану, если бы мне это понадобилось? – спросила она.
 – Конечно же, нет! – ответил он насмешливо. – Если бы ты стала моей, я никогда не отпустил бы тебя, ни к одному из мужчин!
 На ее губах промелькнула кривая улыбка. Элен повернула лицо к Райану.
 – Пожалуйста, – сказала она, – отведи меня домой!
 Дивота и Бенедикт были напуганы тем, что Элен отправилась к месту дуэли. Они поругали ее и теперь заставили сидеть на галерее, пока не приготовят особый завтрак, чтобы отметить замечательное завершение этой встречи на рассвете. Дивота сердилась, что ее отвлекали комплиментами за участие в этом событии, и не отвечала на вопросы Райана, зачем она вмешалась. Правда, потом призналась, что волновалась она не столько за него, сколько за Элен, если бы с ним что-нибудь случилось.
 Когда Дивота, а за нею и Бенедикт удалились на кухню, Райан подошел к перилам галереи и встал напротив кресла Элен. Он нахмурился и намеренно скрестил руки на груди, но заговорил весело:
 – Мне кажется, что все, даже Бенедикт, очень много говорят о твоем здоровье. Конечно, я знаю, что тебя чуть не отравили, как, впрочем, и меня, но обо мне почему-то так не беспокоятся. Нет ли здесь чего-нибудь такого, что мне следовало бы знать?
 Элен оторвалась от задумчивого созерцания поблескивающей воды в фонтане во дворе и подняла на него глаза. Она хотела ответить Райану в его же насмешливой манере, хотела все обернуть в шутку, но почему-то не смогла.
 – У меня будет ребенок, наш ребенок, – тихо сказала она.
 – Наш, – повторил Райан, словно проверяя, может ли произнести это слово. – И ты решила сообщить мне, что он мой?
 – Мне не хотелось заставлять тебя спрашивать.
 Он наклонился над ней, положив руки на спинку кресла.
 – Боже мой, Элен, я же говорил, что люблю тебя. Неужели ты думаешь, я не знаю, что этот ребенок может быть только моим и что меня нужно в этом убеждать?
 – После того, как я вырвала у тебя признание в любви...
 – Которого ты не получила бы, если б я не был уверен в каждом своем слове! Я ведь догадался, что ты носишь моего ребенка, с первой минуты, когда поднял тебя на руки на площади. Как же я мог не догадаться, если знаю каждый дюйм твоего тела, как собственную ладонь? Могу согласиться с тем, что у тебя не было достаточно времени, чтобы сказать мне, что скоро я стану отцом, но никак не ожидал, что придется заставить тебя сообщить мне эту новость, или рассматривать это как смертный приговор.
 – Смертный приговор? – эхом отозвалась она.
 Райан встал перед Элен на колени и взял ее руку в свои ладони.
 – Я понимаю, что ребенок приходит в наш мир с болью и унижением матери, и никаким словами не могу выразить свое огорчение этим. Но хочу спросить у тебя: чувствуешь ли ты сама радость от того, что у нас будет ребенок? Неужели у тебя нет и к нему любви, как нет ее и ко мне?
 – Ну конечно же, я уже люблю его, – ответила Элен с изумлением, – но почему ты решил, что...
 Райан не дал ей договорить.
 – Тогда почему не выходишь за меня замуж? Если ты принимаешь мою любовь, то почему не хочешь взять и мое имя ради ребенка?. Сколько мне еще придется упрашивать тебя сказать «да»?
 – Чтобы облегчить твою задачу, я могу принять твои слова, которые ты только что произнес, за предложение выйти за тебя замуж.
 Он встал с колен и протянул Элен свои руки, чтобы помочь встать ей с кресла. Настойчивым в своей решимости получить от нее ответ тоном он спросил:
 – Почему именно сейчас?
 – Что? – переспросила Элен, недоуменно глядя на него.
 – Ты не выходила за меня раньше, как мне кажется, из-за недостатка любви ко мне. Так почему же все-таки сейчас принимаешь мое предложение?
 – Недостатка в любви никогда не было... – тихо проговорила она, с трудом проглотив подступивший к горлу комок.
 – Ты имеешь в виду – недостатка в моей любви?
 – Нет, – возразила Элен и затрясла головой. – В моей... Я же люблю тебя, Райан.
 – Ты хочешь сказать, что все это время...
 – Все это время я любила тебя. – Слезы навернулись ей на глаза. – Но я боялась...
 – Тебе незачем бояться. Я всегда буду с тобой. Всегда!
 Элен слабо улыбнулась с глазами полными слез.
 – А потом были эти духи... Я не стала бы выходить замуж за тебя только из-за того действия, которое они на тебя оказывали.
 Райан притянул ее к себе, нежно обнимая:
 – Твои духи не играли никакой роли. Клянусь! Я был покорен тобой и всегда наслаждался только тобой!
 – Теперь я это знаю, – прошептала Элен и, обняв его за талию, крепко прижалась к нему.
 Дрожащими пальцами Райан поглаживал ее золотистые волосы, потом наклонился к ней, чтобы попробовать вкус ее губ. Тишина опустилась вокруг них, и было слышно только журчание фонтана во дворе да перестук глиняной посуды на кухне под галереей. Наконец Райан поднял голову.
 – С другой стороны, если бы сегодня вечером от тебя пахло твоими духами, то я, возможно, стал бы твоим добровольным рабом.
 – Духов уже не осталось, – прошептала она.
 – Очень жаль, – вздохнув, проговорил Райан.
 – Но у меня есть эссенции и масла, чтобы их приготовить, а до темноты еще уйма времени.
 – Слишком долго ждать, – с улыбкой ответил Райан и направился с нею в дом.




 Эпилог


 Через двадцать дней, приятным утром, когда уже пахло весной, хотя стоял еще декабрь, Райан и Элен снова пришли на площадь Плас-д-Арм. На церемонии, похожей на ту, которая произошла за месяц до этого, префект колонии Пьер Клемент де Луссат появился на балконе кабильдо в связи с передачей Луизианы Францией Соединенным Штатам. На этот раз рядом с ним стояли представители Америки молодой импозантный господин Уильям С. С. Клейборн, который должен был стать новым губернатором, и генерал Джеймс Уилкинсон.
 На флагштоке в центре площади медленно опускался французский трехцветный флаг, а рядом поднимался флаг с красными и белыми полосами и с кольцом звезд на синем поле. Когда полотнища встретились на полпути, произошла заминка. Всем собравшимся на площади показалось, что французский флаг не хотел уступать место американскому. Драматичность момента усугубилась не вовремя прогремевшим с фортов крепости и с судов, стоявших на речном рейде, артиллерийским салютом в честь страны уступающей и той, которая приобретала власть...
 Вскоре американский флаг все же взмыл ввысь и заплескался под порывами ветра на макушке флагштока. Это вызвало всплекс радостных возгласов. В большинстве своем радостно кричали лишь американцы, одетые кто в приличествующие для джентльменов костюмы, а кто – в кожаные пары и в шапки из меха енота в стиле кайнтукс, прибывших в Новый Орлеан из дальних лесных районов. Их поддержал веселый гвалт мальчишек. Французы стояли молча, мрачно переживая потерю, как им казалось, цивилизованной формы правления и уверенные в том, что их отдали варварам.
 И хотя Элен разделяла некоторые мысли французов, на площадь она пришла, помня, что говорил об американцах Райан. «Пусть придут американцы со своей энергией, с жадной страстью к коммерции и с деньгами. Их женам, как и француженкам, понадобятся мои духи», – подумала Элен.
 Ей не терпелось вернуться в свою рабочую комнату, где она начала работу над новым букетом ароматов, который собиралась назвать «Луизиана Гарден». А еще она собиралась попросить Дивоту помочь ей в составлении нового варианта духов «Парадиз», поскольку все флакончики из последней партии, которые держала в личном запасе, она распродала как раз перед тем, как идти на площадь. Ей не хотелось оставаться без духов, которые очень нравились Райану, тем более что вечером чета Луссатов будет давать грандиозный бал по случаю выдающегося события этого дня и в связи с новым назначением префекта на Мартинику. На бал должны были прийти хорошенькие женщины, в большинстве своем американки. Женщина, у которой с каждым днем заметней становилась ее беременность, должна была использовать все средства, чтобы сохранить свою привлекательность. К тому же на балу многие почувствуют и оценят необыкновенный аромат ее духов.
 Позади Элен и Райана стояла Дивота, держа руку Бенедикта. Мулатка по-матерински снисходительно разглядывала пару, стоявшую перед ней. Когда ветерок донес до нее запах знакомого аромата, улыбка озарила ее лицо.
 Элен обернулась и увидела лукавинку в карих глазах своей горничной. Она улыбнулась ей:
 – В чем дело, Дивота?
 – Нет-нет, chere, все хорошо. Я только что уловила запах наших духов и подумала, как они замечательны.
 – Замечательны?
 – Да, наши духи «Парадиз» замечательны!
 Тень подозрения промелькнула на лице Элен. Она поднесла руку к горлу, чтобы нащупать камею своей матери – один из многочисленных подарков, сделанных ей Райаном ко дню их свадьбы, словно хотела дотронуться до талисмана. Конечно, Дивота могла и солгать ей насчет магической силы духов. Разве она не делала этого раньше?
 Элен не хотела задумываться об этом. Главное аромат у этих духов был особенный. Он многим нравился. Духи Элен предпочитали другим духам. И неизвестно, содержалось ли в них что-то вредное...
 – Да, замечательны, – согласилась онаи повернулась, чтобы досмотреть разворачивающееся перед ними действие.
 Дивота снова улыбнулась, но тут же спрятала улыбку, когда Бенедикт наклонился, чтобы взглянуть на нее.
 На площадь, чтобы обратиться с речью к французскому ополчению, вышел Луссат. Потом вместе с американскими представителями он осмотрел строй американских солдат, который производил неплохое впечатление. Через несколько минут церемония передачи Луизианы Соединенным Штатам должна была завершиться. Многие собравшиеся в этот момент стали перемещаться по площади, собирались в группки и направлялись в сторону прилегающих улиц к кафе и питейным заведениям, где хотели обсудить это событие и поднять тосты за прошлое.
 Райан глубоко вдохнул аромат, исходивший от Элен, и его губы сложились в такую довольную улыбку, которая могла означать только то, что необыкновенный запах пробудил в нем желание, всегда вспыхивающее от этих духов. Сжав ее руку, он спросил:
 – Ты готова идти, chere?
 – С тобой – всегда, – ответила Элен и улыбнулась, ее серые глаза сияли.




 ОТ АВТОРА


 Подъем американского флага в Новом Орлеане на площади Плас-д-Арм 20 декабря 1803 года ознаменовал собой завершение наиболее значительной в истории сделки с недвижимостью. Примерно по четыре цента [35] за акр Соединенные Штаты приобрели территорию площадью почти в миллион квадратных миль [36] , включающую самую обширную речную систему в мире, район страны, прилегающий на западе к Континентальному Водоразделу Скалистых гор, на севере к верховьям Миссисипи в штате Миннесота, а на юге – к Красной реке и Мексиканскому заливу. Приобретение Луизианы удвоило площадь земель молодой страны.
 Передача огромной территории произошла без войн, без каких-либо споров и раздоров. Она стала результатом спокойной и серьезной дипломатической работы. Стремление Соединенных Штатов к беспрепятственному выходу в Мексиканский залив по времени удачно совпало с увлечением Наполеона территориальными захватами в Европе, на которые требовались большие финансовые средства. Американские эмиссары оказались под рукой, когда принималось решение обменять земли на живые деньги, и сделка совершилась. В этом, возможно, и была одна из главных ошибок Наполеона. Навсегда останется загадкой, какие цели он преследовал, когда вынудил Испанию передать Луизиану обратно во владение Франции по соглашению Сан-Идельфонсо, и какая судьба ожидала бы Луизиану, если бы Наполеон свои амбиции направил в Новый Свет, а не в Европу.
 Приобретение Луизианы и установление американского правления в Новом Орлеане не сопровождалось, повторяю, никакими баталиями, кровопролитием или пальбой из пушек. Все эти события протекали так же скучно и утомительно, как они описаны в романе. Лето и осень накануне передачи были именно такими, включая и сорок дождливых дней, а также эпидемию желтой лихорадки, которая лишь по счастливому стечению обстоятельств не унесла жизнь префекта колонии Луссата; имела место и беременность его жены, из-за чего действительно осложнился его отъезд; и необъяснимая задержка в подтверждении Наполеоном факта передачи проданной колонии. В этом тоже проявился ход истории – медленный и верный.
 События на Сан-Доминго протекали так же, как и описано в романе. Генерал Жан-Батист Рошамбо, принявший после смерти Леклерка командование войсками, капитулировал перед английскими войсками в ноябре 1803 года. А 1 января 1804 года негритянский генерал Дессалин ликвидировал рабство и провозгласил независимость Сан-Доминго и всего острова Гаити. Многие белые поселенцы, не покинувшие в то время остров, подверглись истреблению, а собственность французских землевладельцев перешла во владение нового правительства без всякой компенсации.
 Молодая негритянская республика, образование которой было замешано на крови, оказалась неустойчивой. В ее истории бывали периоды диктатуры, в том числе и в нынешние времена, – с 1957 года установлен диктаторский режим семейства Дювалье. Однако и сегодня она борется за то, чтобы сохранить автономию нации чернокожих людей.
 Исторические события, описанные в романе, были проверены по многим документам той эпохи. Но особенно ценным источником в работе оказались «Воспоминания о моей жизни», написанные Пьером Клементом де Луссатом и переведенные на английский язык Агнессой-Жозефиной Паства. Я глубоко признательна многим, кто оказал помощь в спасении рукописи этих мемуаров, погибавшей в башне замка в Бернадетс от плесени, а также признательна тем, кто помог мне опубликовать этот роман. Я благодарна сотрудникам Луизиана Коллекшнз библиотеки Университета Луизианы за их помощь: Лоуренсу Линчу, архивисту Архива Луизианы, который потратил свои силы и время; а также сотрудникам библиотеки Джексон Пэриш Лайбрэри, Джоунсборо.
 В романе много персонажей, реально существовавших. Например, на Сан-Доминго реально действовали негритянский генерал-губернатор Туссен-Лувертюр и его преемник Дессалин, шурин Наполеона генерал Леклерк и его преемник генерал Рошамбо. В Луизиане жил и работал префект колонии Луссат с женой и тремя дочерьми, испанский губернатор Сальседо, интендант Моралес, комиссар маркиз де Каса Кальво. Этьен де Бор сколотил большое состояние на производстве сахара и впоследствии стал первым мэром Нового Орлеана. Бернар Мариньи основал пригород Нового Орлеана с улицами, получившими название Дезире, Бон-Шанс, Гуд-Чилдрен. Уильям С. С. Клейборн оказался предприимчивым губернатором, женился на креолке из Луизианы и сотрудничал с Жаном Лафиттом и Эндрю Джексоном в ходе битвы за Новый Орлеан. Генерал Уилкинсон снискал себе славу на службе Соединенным Штатам на этой территории, но умер, окруженный сплетнями об измене по делу Аарона Бёрра. Все остальные действующие лица исключительно вымышленные, как, к сожалению, и духи, названные «Парадиз».