Аннотация: Произведения Джоан Смит адресованы в первую очередь любителям «дворянских» романов, действие которых происходит в великосветских салонах Лондона и загородных особняках Англии первой половины XIX века. Для них характерны изящный стиль, романтическая приподнятость повествования, тонкий психологизм, занимательность сюжета.
 «Аромат розы» — произведение с почти детективным сюжетом, любовные коллизии которого строятся вокруг поиска пропавших драгоценностей.


---------------------------------------------


 Джоан Смит
 Аромат розы



 Глава 1


 — Да, миледи, придется изрядно поработать, — мрачно покачала головой Бродаган. — К этой куче рухляди и не подступиться.
 Она называет меня и мама «миледи», потому что считает ниже собственного достоинства работать у какой-то простой миссис Баррон. В молодости она знавала куда лучшие времена и, когда жила в Ирландии, даже чистила картошку на кухне отеля «Дублин Хаус». Свой собственный титул «миссис» она тоже присвоила незаконно. Миссис Бродаган ни разу не довелось вкусить прелести законного брака. По-моему, все холостяки у нас в Кристендоме должны на коленях благодарить Всевышнего за то, что она не удостоила их своим вниманием.
 Эта женщина заставит трепетать самого Аттилу. У нее могучие плечи, как у лошади, и рост пять футов десять дюймов [1] . Вместе с накрахмаленным белым головным убором она возвышается на добрых шесть с половиной футов [2] . Замысловатое сооружение, похожее на митру епископа, появилось у нее на голове одновременно с титулом «миссис». Раньше она была просто Абигайль Бродаган и носила обыкновенный скромный чепчик. Ее черные волосы год от года становятся все чернее. Теперь они приобрели какой-то неестественный блеск, как ботинки, начищенные фирменной ваксой. Она носит накрахмаленный белый передник и черное платье. По характеру она мрачная пессимистка, заранее чувствует приближение беды и обожает страдание. Мама говорит, что Бродаган не хочет удалять больной зуб, потому что получает удовольствие от зубной боли. Думаю, что мама, как обычно, немного преувеличивает.
 Теперь, когда я отвела душу и перемыла все косточки бедной Бродаган, нужно, справедливости ради, добавить, что она отличная экономка и повариха.
 Стоя на пороге, мы с мама размышляли, куда девать все эти вещи, так как решили перенести в эту комнату мою студию. Раньше здесь была спальня дяди Барри, брата мама. Он умер полгода назад.
 Барри Макшейн пытался сделать карьеру, работая в Джон Компани, более известной под названием «Ост-Индская Компания», но ничего из Индии не привез, кроме скромной пенсии. Сначала он ненадолго отправился домой в Ирландию, а потом приехал к нам погостить, да так и остался, и прожил у нас в мансарде целых пять лет. Он сам настоял на том, чтобы мы брали с него плату за комнату и стол, как с обыкновенного постояльца. Дядя Барри не причинял нам много хлопот. Мы даже рады были, что у нас в доме есть мужчина. Папа умер за год до его приезда.
 Теперь, после смерти дяди, я решила устроить в его комнате студию. Комната дяди большая, восьмиугольная, как нельзя лучше подходит для студии. Из окон открывается великолепный Кентский пейзаж: поросшие лесом холмы, бархатные лужайки и фруктовые деревья, живописно разбросанные как капли росы. В комнате много света, потому что окна с трех сторон. Удобно и то, что на мансарду ведет отдельная лестница. Однако, прежде, чем поселиться, здесь нужно как следует поработать — убрать лишний хлам и мебель, оставшиеся после дяди.
 — Это вам пока не понадобится, — сказала Бродаган, качнув своей митрой в сторону кровати со старинными золочеными портьерами.
 — Нет, конечно, но я оставлю письменный стол, пару стульев и, пожалуй, этот старинный комод, в нем можно держать краски и кисти.
 Мебели в комнате было немного, но зато масса всякого хлама. Дядя привез из Индии несколько огромных чемоданов, набитых сувенирами. Тут были и яркие цветные шали, развешанные на спинках стульев, и подставка для зонтиков в виде ноги слона, доверху заполненная всякими безделушками. На столе стояла медная статуэтка лукаво улыбающегося многорукого Шивы. В шкафу, кроме одежды, лежали все те же коробки с сувенирами.
 — Настоящая лавка древностей, — заключила Бродаган.
 — Прямо не знаю, с чего начать, — сказала мама, огорченно оглядывая комнату.
 Мама у меня женщина несовременная. Она похожа на изящную даму, сошедшую с картины Фрагонара. Маленькая, бледная, с миловидным личиком. Ее рыжие волосы уже слегка тронуты сединой, но пока еще не утратили своего блеска. Она все еще носила траур по покойному брату. Мне, как племяннице, достаточно было полугода траура, и уже в июне я снова стала носить цветные платья.
 — Я велю Стептоу сходить за ящиками в подвал и перенести весь этот мусор на чердак, — сказала Бродаган, окинув презрительным взглядом кровать, шали, ногу слона и Шиву.
 Мама принадлежит к числу женщин, которые никогда ничего не выбрасывают. Наш чердак до потолка забит старьем, которое копится уже двадцать шесть лет. Она подошла к кровати и осторожно погладила пыльные шелковые портьеры.
 — Они приехали со мной из Ирландии, Зоуи, — произнесла она дрогнувшим голосом. Ирландия, да будет вам известно, считается у нас в доме священной страной. Если бы мама привезла оттуда кусок торфа, и он бы хранился у нас в Гернфильде как драгоценная реликвия.
 — Не беспокойтесь, мама, Бродаган проследит, чтобы все это аккуратно упаковали.
 Мама подошла к столу, взяла старую стеклянную чернильницу с отбитыми краями и стершейся крышкой, которая когда-то была покрыта серебром.
 — Я помню, как Барри подарили ее на шестнадцатилетие. Все считали, что он будет писателем. Я поставлю ее на письменный стол в кабинете.
 У нас на письменном столе уже стояли две чернильницы, но сейчас меня это не волновало. Важнее было убрать чернильницу из моей студии.
 Мама ходила по комнате, одну за другой отбирала старые вещи и решала, где их лучше поставить. Но я не очень огорчалась, потому что восьмиугольная комната на самом верхнем этаже, и мама не будет сюда часто заглядывать. Я просто подожду, пока она уйдет и скажу Бродаган убрать старый ковер и портьеры куда-нибудь подальше, пока мама не приказала повесить их в парадной гостиной.
 Печально оглядев комнату, мама вздохнула:
 — Я пришлю Стептоу с ящиками. Бродаган, не забудьте чернильницу и осторожнее с портьерами, они очень ценные.
 — Ступайте к себе вниз, миледи, мы весь этот мусор мигом отсюда вынесем.
 Мама, наконец, ушла, а я стала доставать из шкафа дядины пиджаки.
 — Шкаф пусть останется здесь, Бродаган. Он очень тяжелый и его лучше не трогать. Я буду хранить в нем свои вещи.
 Бродаган сняла с вешалки дядин пиджак и задумчиво его оглядела.
 — Да, странная все-таки штука — жизнь, — мрачно проговорила она. — Вот мистер Барри лежит уже на кладбище и трава растет на его могиле, а ведь он мне ровесник. Когда-то он считался самым завидным женихом у нас в Уиклоу. Даже знатные аристократки по нем вздыхали. Папаша надумал женить его на дочке лорда Мунстера, но он не захотел подчиниться отцовской воле и уехал в Индию. Жаль, что он там связался с жуликами, — добавила она не без злорадства.
 Она имела в виду неприятности, которые были у дяди с Джон Компани в Калькутте, где он служил главным бухгалтером. Один из его помощников похитил какие-то деньги, принадлежащие компании, и скрылся. Преступника вскоре разыскали, и большая часть денег была возвращена. Поскольку дядя Барри был его начальником, часть вины легла и на него, и он ушел в отставку немного раньше положенного срока.
 Мои размышления прервал Стептоу, наш дворецкий. Он принес ящики. Я оставила слуг убирать дядины вещи и спустилась в голубую комнату. Там была моя старая студия. Собрав краски, кисти и другие принадлежности, я сложила их в картонку для шляп, чтобы потом отнести наверх в мансарду. Мне с трудом удалось получить разрешение мама устроить новую студию в восьмиугольной комнате. По-моему, она боится, что я начинаю чересчур серьезно относиться к живописи и из-за этого, в конце концов, останусь старой девой.
 Может быть, она и права. Я не из тех девиц, которые бегут к алтарю, как будто это королевский трон. И я не встретила еще мужчину, который увлек бы меня больше, чем моя живопись. Помню, еще в детстве, я пыталась рисовать все, что видела вокруг себя кошек, птиц, лошадей, а позже человеческое лицо и фигуру. Пейзажи меня не очень интересовали. После возвращения дяди Барри из Индии мой интерес к живописи стал настоящей страстью. Дядя меня хвалил и говорил, что у меня, несомненно, есть талант. Он как-то повез нас с мама отдохнуть в Брайтон, и там на художественной выставке я познакомилась с графом Борсини. Набравшись храбрости, я похвалила его картины и пожаловалась, как мне бывает трудно поймать нужный ракурс. Не прошло и двух недель, как он любезно согласился приехать к нам посмотреть мои работы.
 Я снова встретила его осенью того же года в Альдершоте. Это был еще один чудесный сюрприз. Обычно он проводил зиму в Лондоне, но ему надоело ездить повсюду за своими патронами. К тому же он охладел к портретам и стал все больше увлекаться пейзажами, а Кент самое интересное место для пейзажиста в Англии. Вот он и поселился в Альдершоте и устроил там свою студию. Он поинтересовался моими успехами, я пожаловалась, что успехов никаких нет, и он тут же согласился дать мне несколько уроков. Когда он не слишком занят (а он сейчас как раз не слишком занят), он приезжает к нам в Гернфильд раз в неделю во вторник в два часа дня, в течение двух часов занимается со мной живописью, пьет чай и возвращается в город. Когда был жив дядя Барри, он обычно, выполнял обязанности моей компаньонки и присутствовал на наших уроках. После его смерти эту миссию взяли на себя мама, Брбдаган или моя приятельница миссис Чотон. Так как я рисую людей, компаньонка заодно служит и моделью. В хорошую погоду наши занятия проходят на свежем воздухе. Осенью мы, по-видимому, снова вернемся в студию. У нас в доме долго обсуждался вопрос о компаньонке, и теперь решено, что солиднее будет пригласить какую-нибудь даму. Тогда мама и Брбдаган не нужно будет лазить наверх в мансарду. Пока только миссис Чотон, жена нашего доктора, проявила некоторый интерес к нашим занятиям, но, боюсь, это скорее интерес к самому Борсини, чем к искусству.
 Я забыла сказать, что Борсини холост и красив. Типичный итальянец, темноволосый, с романтической внешностью, которая нравится молодым английским леди и вызывает зависть английских джентльменов. Граф — младший сын в семье, и поэтому у него нет надежды получить в наследство замок своего отца в Венеции. Кажется их замок находится в Венеции, хотя он как-то говорил, что отец прислал ему вино со своих виноградников в Тоскании. Видимо, у семейства Борсини несколько имений.
 Сначала Брбдаган называла его «ловкач» и говорила, что он очень хитро меня опутал. Она думала, что он охотится за пятью тысячами, которые должны достаться мне в наследство. Я напомнила ей, что он пишет портреты самого принца Уэльского, и ему не нужны мои жалкие гроши. Но очень скоро ее неприязнь к Борсини сменилась обожанием. Это произошло, когда он в шутку стал оказывать ей знаки внимания.
 В ожидании, пока Брбдаган и Стептоу освободят мою студию, я навела порядок в голубой комнате. Как-то я уронила бутылку с льняным маслом на ковер, и пришлось переставить мебель, чтобы скрыть пятно. Нужно обязательно сказать Стептоу, чтобы он убрал ковер из комнаты дяди Барри, пока его не постигла та же участь. Я решила раскошелиться и купить линолеум. Окна будут без занавесок, стены выкрашу в строгий белый цвет (Борсини сказал, что он хорошо отражает свет), и комната будет настолько соответствовать своему профессиональному назначению, насколько это возможно сделать за десять фунтов. В самое ближайшее время нужно купить второй мольберт. Он может понадобиться для миссис Чотон, да и я смогу иногда работать над двумя полотнами одновременно. Когда мы с дядей Барри были в студии Борсини в Альдершоте, у него стояли начатые картины сразу на четырех мольбертах.
 После того, как мне стукнуло двадцать пять, я перестала думать о замужестве и решила всю себя отдать своей первой любви — искусству. Борсини говорит, что единственная причина, почему в мире так мало знаменитых художниц — замужество. Искусство требует полного самоотречения. А как может женщина посвятить себя искусству, если ей приходится постоянно думать о детях, обеде или о том, как бы получше принять сослуживцев мужа? Борсини считает, что я делаю большие успехи, но у меня слишком светлая палитра. Его палитра сверкает всеми оттенками драгоценных камней: рубинов, изумрудов, сапфиров и топазов. Мне не удается найти такие сочные оттенки на человеческом лице. Чтобы скоротать время, я решила начать новый набросок. Большое количество автопортретов в моей коллекции вовсе не означает любовь к собственной персоне, просто у меня нет натурщиков. Когда я остаюсь одна, я часто сижу перед зеркалом и рисую себя, как это делал Рембрандт. Художнику, как любому ремесленнику, нужно тренировать руку. Я подвинула стул поближе к зеркалу, положила альбом на колени и стала вглядываться в знакомое отражение в зеркале.
 Немногие женщины знают каждую черточку своего лица так хорошо, как я. Борсини утверждает, что у меня классическое лицо, хотя и не совсем правильное. Он добр ко мне и, как всякий итальянец, любит говорить комплименты. Я немного похожа на гречанку, но глаза у меня зеленые. В последнее время я стала носить волосы, заколотыми в греческий узел, но вовсе не потому, что хочу быть похожей на гречанку — просто так удобнее. Мой нос далек от классического идеала, он у меня немного длинноват. У Венеры нос не был таким длинным, да и рот не был таким большим. Мой наставник говорит, что истинная красота уникальна потому, что она не совсем точно следует идеалу. Боюсь, в моем лице слишком много отклонений от идеала. Многие считают меня привлекательной, даже хорошенькой, но никто, кроме Борсини, не говорил мне, что я красива.
 Когда я работаю, время проходит незаметно. Я слышала, как носили ящики из мансарды вниз, потом по коридору и наверх по лестнице на чердак. И, наконец, митра Бродаган появилась в дверях, и она скомандовала:
 — Идите пить чай, миледи. Ваша студия готова, можете сами посмотреть, если хотите. Мои старые ноги больше не смогут одолеть эту проклятую лестницу. Я уже семь раз на нее карабкалась. Сама удивляюсь, как выдержала такое. Вы еще молоденькая, и вам ничего не стоит сбегать наверх.
 — Спасибо, Бродаган.
 Я отложила свой набросок и побежала наверх. Нужно было оценить ее работу. Бродаган никогда не старается ради денег, но очень любит, чтобы ее похвалили.
 Стептоу все еще был в студии, он выдвигал ящики комода один за другим и просматривал их содержимое. Дворецкий — единственный слуга-англичанин в нашем доме. Выйдя замуж, мама привезла с собой слуг из Ирландии. Когда они уходили на пенсию или умирали, она заменяла их другими, тоже ирландцами. Стептоу вежлив с другими слугами, но относится свысока ко всем, кроме Бродаган. Ее он побаивается. Он пожилой седеющий брюнет среднего роста. Мне так и хочется употребить любимое словечко Бродаган «спесивец». Когда-то Стептоу работал в доме у наших местных аристократов Уэйлинов.
 — Прикажете убрать белье вашего покойного дядюшки, мадам? — спросил он. Стептоу всегда называет меня и мама «мадам».
 — Да, сложите всю его одежду в ящики. Я распоряжусь, чтобы все это отнесли в богадельню.
 Даже мама не станет настаивать, чтобы старая одежда хранилась в доме.
 Стептоу начал вынимать рубашки из верхнего ящика, а я ходила по комнате и старалась представить, какой она станет, когда будет убрана кровать, сняты портьеры, постелен линолеум и стены покрашены в белый цвет. В этот момент я повернула голову и увидела, что дворецкий держит за шнурок небольшую кожаную шкатулку.
 — Что это? — спросила я. Он протянул шкатулку мне.
 — Там что-то бренчит, мадам. Я развязала шнурок и высыпала содержимое на ладонь. Луч солнца упал на этот странный предмет, и он засверкал мириадами маленьких радуг. Я смотрела на него, затаив дыхание, и не смела поверить своим глазам. Это было великолепное бриллиантовое ожерелье. Я нащупала замочек и повернула ожерелье так, чтобы в нем лучше отражались лучи солнца. Это была нитка мелких бриллиантов, а впереди были подвески из более крупных камней. Я не знаю, как называются бриллианты разной огранки, но там были камни различной формы, причем, некоторые довольно крупные.
 У дяди Барри не было состояния. За квартиру и стол он платил нам из своей пенсии, которую получал от Компании.
 — Где он мог это взять? — спросила я. Почти целую минуту я предавалась сладким грезам. А что, если дядя все-таки привез много денег из Индии? Или, может быть, какой-нибудь принц подарил ему эти бриллианты в награду за спасение жизни? Дядя часто рассказывал нам такие трогательные истории. Набобы понятия не имеют о стоимости драгоценных камней. За эту минуту я успела мысленно совершить путешествие в Италию и полюбоваться шедеврами мастеров в сопровождении Борсини. Мы с мама сняли виллу во Флоренции — колыбели Ренессанса. И вот мы уже в Венеции, плывем в гондоле по Большому каналу к дворцу графа Борсини.
 Стептоу подошел поближе и заглянул мне через плечо. Он кашлянул и произнес, хитро улыбаясь:
 — Оно очень похоже на ожерелье леди Маргарет Макинтош, которое было украдено пять лет назад, мадам.
 — Украдено? Господи! Вы хотите сказать, что дядя Барри его украл?!
 — Я, конечно, не смею говорить такое, мадам, но я уверен, что это то самое ожерелье или точная его копия.




 Глава 2


 Я со всех ног кинулась вниз. Мама уже ждала меня к чаю. Как только я появилась на пороге, она взяла чайник и принялась разливать чай. Я подбежала, задыхаясь от волнения, и протянула ей ожерелье.
 Она удивленно заморгала:
 — Что это, Зоуи? Где ты это взяла? Да ведь это же бриллианты!
 — Конечно, бриллианты. Стептоу говорит, что это ожерелье, которое украли у леди Маргарет Макинтош.
 Мама испуганно ахнула. Она оглянулась, не подслушивает ли нас кто-нибудь.
 — Где оно лежало? — она отодвинулась подальше, боясь прикоснуться к ожерелью.
 — Оно было спрятано у дяди в комоде. Он украл его, мама! Что нам теперь делать?
 — Ты уверена, что это то самое ожерелье?
 — Стептоу говорит, что это оно. Посмотри сама.
 Она, наконец, отважилась взять ожерелье в руки. Нахмурив брови, она рассматривала его со всех сторон.
 — Боюсь, что он прав. Стептоу знает, что говорит. Слуги всегда все знают. Ты ведь помнишь, он несколько лет работал в Парэме старшим лакеем. Он наверняка много раз видел это ожерелье.
 Парэм — это имение нашего соседа лорда Уэйлина. Когда он не в Лондоне, то живет в нем со своей овдовевшей матерью. Это настоящий светский кит среди нас, жалких провинциальных рыбешек. Год назад, когда леди Маргарет была еще жива, она тоже жила в Парэме, чтобы леди Уэйлин не было скучно одной.
 Бриллиантовое ожерелье леди Маргарет было украдено пять лет назад. Это как раз совпадало с дядиным приездом к нам, в Гернфильд, и получалось, что он мог украсть ожерелье.
 — Может быть, Барри постоянно этим занимался, — испуганно сказала мама. — Странно, что он украл только это ожерелье.
 — Не говорите так, мама! — простонала я, беспомощно опускаясь на диван. Когда ко мне вернулась способность рассуждать здраво, я поняла, что она права. Несмотря на ужас, охвативший меня, я понимала, что нужно снова пойти в мансарду и поискать в других ящиках. Если дядя Барри действительно был вором, мы должны знать всю правду, какой бы страшной она ни была.
 — Я пойду наверх и поищу еще, — сказала я, вздохнув.
 Мама сидела на диване и обмахивалась носовым платочком, как и подобало леди с картины Фрагонара.
 — Я посижу здесь, Зоуи, мне плохо. О, Боже, что теперь с нами будет? Ты же знаешь, я в таких делах ничего не понимаю, и ты сама должна решить, что делать.
 Я похлопала ее по плечу, чтобы она успокоилась, и помчалась наверх в мансарду. Стептоу уже перерыл все ящики комода и письменного стола. Он, так же как и мы, подумал, что дядя мог украсть не только это ожерелье.
 — Больше пока «трофеев» нет, мадам, — сказал он, злорадно смакуя обидное слово «трофеи».
 — Ищите еще. Надо обыскать все его пиджаки, ботинки. Все, до последней мелочи. И сразу зовите меня, если что-нибудь найдете.
 — Да, мадам.
 Его коричневые масляные глазки были полны злорадства. Он стал старательно вытрясать носки и трусы, едва сдерживая ехидную улыбку. Когда мы со Стептоу закончили свою работу, я спустилась к мама и сообщила ей, что «трофеев» больше не обнаружено.
 — Слава Богу! Но что мы будем делать с этим? — спросила она, указывая пальчиком на ожерелье, как будто это была дохлая крыса. Ожерелье лежало на самом краю стола.
 — Леди Маргарет давно умерла. Что если мы просто спрячем его где-нибудь на чердаке?
 — Мама! Так нельзя! Мы должны вернуть его в Парэм, пусть они сами решают, что с ним делать.
 — У леди Уэйлин и без того много бриллиантов. Зачем ей еще это ожерелье?
 — А что, если это одна из фамильных драгоценностей и оно принадлежит по наследству пасынку леди Маргарет? Мы не можем оставить эту вещь у себя. Это нечестно.
 — И за что такая беда на меня свалилась! Позора не оберешься. Может быть, мы как-нибудь незаметно переправим его в Парэм, и они не узнают, где оно было все это время. Например, пошлем по почте.
 — Как можно послать бриллианты по почте? Это очень рискованно.
 — Пожалуй, ты права. Да и кто-нибудь может увидеть нас, когда мы будем его отправлять. А что, если нам прийти с визитом к леди Уэйлин и незаметно засунуть его за спинку дивана или в вазу? Потом они его обнаружат, и никто не узнает, что его украл Барри.
 — Но ведь нас никогда не приглашают в Парэм, мама, — заметила я.
 К Уэйлинам нельзя было прийти в гости просто так, без приглашения. Они принадлежат к высшему свету. За свои двадцать пять лет я была у них только три раза, да и то, когда у них было много других гостей. Во время выборов лорд Уэйлин становился очень общительным и гостеприимным и устраивал большие и шумные приемы. К сожалению, в ближайшее время выборы не предвиделись.
 — А, может быть, леди Уэйлин заинтересуется твоими уроками с Борсини? — спросила мама. — Ты могла бы зайти и пригласить ее. Ведь он все-таки тоже граф.
 Мне было лестно, что я беру уроки у графа, но план мама был совершенно нереален. Мне стало смешно, когда я представила себе, как величественная леди "Уэйлин карабкается по крутой лестнице в мою маленькую студию в мансарде.
 — Нет, мама, это никуда не годится.
 — А что, если привлечь ее в Общество любителей книги, которое вы хотите организовать.
 Общество любителей книги — это идея миссис Чотон. Она где-то прочитала о дамах, которые в складчину покупали какую-нибудь книгу, читали ее по очереди, а потом обсуждали.
 — А леди Уэйлин интересуется книгами?
 — Я иногда вижу ее в нашей библиотеке, она берет книги на дом. А это значит, что она не любит тратить деньги на покупку книг. Все равно, нам нужно обдумать этот план, Зоуи, иначе нам остается только одно — признаться, что Барри был вором. Но время для этого самое неподходящее — закончился зимний сезон в Лондоне и неделю назад лорд Уэйлин вернулся домой. Может быть, миссис Чотон согласится пойти с тобой?
 Вряд ли Уэйлины обрадуются визиту какой-то докторши, брат которой держит дешевую пивную. Чотоны не очень то высоко котируются у нас в Альдершоте. Даже мама и я не могли рассчитывать на теплый прием, а ведь мы принадлежим к старой благородной семье.
 — Не увиливайте, мама! Вы сами должны пойти туда со мной. Вы постараетесь отвлечь леди Уэйлин, а я суну ожерелье в какую-нибудь вазу или за диван.
 — Давай пойдем завтра, Зоуи. У меня будет хоть один вечер, чтобы подготовиться к этому испытанию.
 — Прежде, чем отправиться туда, не мешает проверить, нет ли у дяди Барри еще каких-нибудь сюрпризов. Если Стептоу откопает другие «трофеи», нам придется придумывать новый способ, чтобы вернуть их.
 — Мне просто не хочется верить, что Барри мог это сделать, — сказала мама, отпивая чай маленькими глоточками. Помню, он был очень огорчен, когда вернулся домой без гроша. Многие его коллеги приехали настоящими набобами. Если он украл ожерелье из-за денег, почему он тогда не продал его, а спрятал у себя в комоде? Все это очень странно. А, может, он страдал клептоманией, как миссис Фланаган, помнишь, та, что унесла рулон ленты из магазина тканей?
 — Странно, что он вообще мог добраться до этого ожерелья. Ведь он, кажется, никогда не был в Парэме.
 — А ведь правда, — обрадовалась мама. — Когда Уэйлин в последний раз устраивал прием, Барри был в Лондоне. А леди Маргарет, насколько я припоминаю, обнаружила пропажу в Танбридж Уэллз. Она часто ездила туда на воды.
 — По-моему, дядя Барри никогда не был в Танбридж Уэллз.
 — Нет, конечно, зачем ему туда ездить? Он был здоров, как бык, пока не умер, бедняга. Но он под любым предлогом старался удрать в Лондон. Там он ходил в «Ост Индия Хаус» поболтать с приятелями. Но в Танбридж Уэллз — нет, никогда.
 — Тогда как же ему удалось заполучить ожерелье? — спросила я. Мама недолго размышляла над этой проблемой.
 — Знаешь, Зоуи, все, наверно, было еще хуже, чем мы думаем. У них была целая шайка: один крал вещи, а другие сбывали краденое.
 — Если бы все было так, как вы говорите, мама, он был бы богатым человеком. Но вы же знаете, у него не было ни гроша, когда он умер. Он мог припасти хотя бы пару сотен фунтов на черный день. На себя он тратил совсем немного, у него не было дорогостоящих привычек.
 — И я брала с него за стол и за квартиру чисто символическую плату, — добавила мама. — Можно было скопить несколько сотен даже из его пенсии. Я думала, что у него отложено хотя бы на похороны, но мне пришлось самой заплатить за гроб и все остальное. Наверно, он играл в азартные игры потихоньку от нас! — мама не могла придумать другого объяснения.
 — А, может, у него была женщина в Лондоне? — предположила я. Мы знали, что в Калькутте у него была какая-то Зуринда Джоши. Сам Барри никогда не упоминал ее имя в своих письмах, но я встречала его в семейной переписке. Они боялись, что Барри женится на этой темнокожей красавице.
 — Очень может быть. Когда-то он пользовался большим успехом у женщин. Может, он посылал деньги этой Зуринде?
 — Тогда, почему он не продал ожерелье? Оно было украдено пять лет назад, но он хранил его до самой смерти.
 Я никогда не думала, что возненавижу бриллианты. Глядя на эту сверкающую горсточку камней на столе, я испытывала неподдельное отвращение.
 Пришел Стептоу и торжественно объявил:
 — В вещах мистера Макшейна, кажется, больше нет краденых драгоценностей, мадам. Прикажете отослать ожерелье в Парэм?
 — Это не Ваша забота, Стептоу! — воскликнула мама.
 Мы были так напуганы, что забыли про Стептоу. Я решила играть в открытую:
 — Мы хотим вернуть его незаметно, Стептоу. И будем вам очень признательны, если вы не будете рассказывать об этом ожерелье слугам и посторонним людям.
 Стептоу помолчал немного, по-видимому, обдумывая, что бы лучше содрать с нас в знак нашей признательности. Это был неприятный чванливый тип. Мы с мама его не любили и держали только потому, что он, открывая двери, умел произвести на посетителей внушительное впечатление своим важным видом, подобающим дворецкому из знатного дома.
 — Разумеется, мадам. И если вы изволите еще на минуточку задержать внимание на моей скромной особе, я осмелюсь спросить, что вы решили насчет прибавки к моему жалованью? — протянул он, искоса поглядывая на нас.
 Стептоу постоянно требовал прибавки, и мы уже три раза повышали ему жалованье. Бродаган за это же время получила только одну прибавку. Это его новое требование было просто вымогательством, но сейчас мы не могли поставить его на место.
 — Какую прибавку вы хотели бы получить, Стептоу? — с опаской спросила мама.
 — Пять фунтов за квартал меня устроят, мадам.
 — Но ведь на прошлой неделе вы просили три фунта! — запротестовала я.
 — Да, мадам, но сейчас мне кажется, что пять меня больше устроят. — Он перевел взгляд на бриллианты, а потом красноречиво посмотрел на мама. — Спасибо, мадам, — и, поклонившись, вышел из комнаты.
 — Вот каналья! Он и в аду не пропадет! — воскликнула мама.
 — Это просто невыносимо! Мы не должны давать ему больше ни пенса!
 — Тогда нам придется рассказать Уэйлинам всю правду.
 — Мы, пожалуй, сможем выкроить еще пять фунтов в квартал, но, если он потребует сверх этого хоть один пенс, мы должны его выгнать, мама. И пусть он рассказывает о нас что угодно, никто не станет его слушать. Все знают, что мы люди честные.
 — Но не все в городе уверены, что Барри был честным человеком. Ходили разные слухи о той досадной ошибке у него в банковских бумагах в Индии. Как неприятно, что завтра надо идти с визитом в Парэм, — сказала мама тоскливо, помешивая чай. — У меня прямо сердце уходит в пятки от страха, когда подумаю об этом.
 — Мы должны пойти утром, потому что после обеда ко мне приезжает Борсини.
 — О Боже! Одна неприятность за другой. Сначала я узнаю, что у нас в семье был вор, а теперь еще этот визит! Хотя бы самого лорда не было дома, когда мы придем. С меня и одной его мамаши достаточно. А уж если я столкнусь лицом к лицу с лордом, да еще с крадеными бриллиантами в кармане, я тут же во всем признаюсь и попаду в тюрьму.
 — Нет, скорее ты будешь болтаться на виселице.
 — Ну и шуточки у тебя, Зоуи! — она стала старательно накладывать тени. — Нельзя плохо говорить о мертвых, но, по-моему, Барри поступил со мной непорядочно. Я ведь всегда была добра к нему и приютила его у себя, а он принес черный позор в наш дом. Разве я не права, Зоуи? — Когда мама расстроена, она часто употребляет ирландские выражения, к которым привыкла с детства. — Барри всю жизнь нас обманывал, и теперь я имею право осуждать его. Я всегда считала его двуличным и не очень бы удивилась, узнав, что это он залез в кассу, тогда, в Индии.
 — Но это же не правда. Они ведь поймали негодяя, который это сделал. Дядя Барри ушел в отставку с чистой характеристикой и получил полную пенсию.
 — Может быть, может быть… Но ты помнишь, как он внимательно следил за почтой. Он всегда ждал, когда ее приносили, хватал свои письма и прятал их в карман, чтобы никто их не видел. Не иначе, как это были инструкции дружков из его банды.
 — А я всегда думала, что это письма от Зуринды. После его писем в прихожей всегда сильно пахло мускусом. У него была какая-то тайна. Но богатства он так и не нажил и даже на гроб себе не скопил.




 Глава 3


 Теперь, когда Стептоу знал нашу тайну, единственным человеком в доме, который хоть как-то мог его приструнить, была Бродаган. Но он задирал нос и пытался командовать даже ею, поэтому она пришла к нам в гостиную жаловаться. Мы рассказали ей, что собираемся делать с ожерельем и попросили немного потерпеть. Она была нам очень предана и не выдала бы нас, даже если бы мы убили самого епископа.
 — Даю вам слово, как только мы уладим это дело, он будет уволен, — пообещала мама.
 — Горе мне с вами! — воскликнула Бродаган, свирепо сверкнув своими черными глазами. — Пригрели гадюку у себя на груди! А еще как напялит свой черный костюм и ходит с таким видом, что и слова ему не скажи! А сам-то и есть настоящий жулик, выколачивает деньги из вдовы. Требует, чтобы ему принесли ваше хорошее вино. Да я скорее дам выколоть себе глаза, чем разрешу ему пить красное вино мистера Баррона.
 — Но мистеру Баррону оно все равно уже больше не понадобится, — сказала мама.
 — Значит, этот старый горшок будет лакать дорогие вина, а все остальные там, внизу, обойдутся и дешевым пивом? — спросила Бродаган, глядя на мама испепеляющим взглядом.
 — Мне кажется, Бродаган не отказалась бы от бутылочки красного бордо, мама, — вмешалась я, потому что мама никак не могла взять в толк, к чему она клонит.
 — Вам не нужно спрашивать разрешения, дорогая Бродаган, — сказала мама и была награждена царственной улыбкой.
 — Естественно, вы можете распоряжаться вином по своему усмотрению, — добавила я.
 Добившись своего, Бродаган смиренно произнесла:
 — Я никогда и капли не трону, миледи! — и продолжала:
 — Это чучело задирает нос с самого первого дня, как появился здесь, потому что у нас нет всяких там графских титулов. «Его светлость лорд делали это так, ее светлость миледи делали это так», как будто заповеди из Библии читает. А почему он ушел из Парэма и стал служить у Пакенхемов? Вот что я хотела бы знать. А через год или два перескочил к нам. Какая нечистая сила вас тогда попутала, когда вы взяли на службу этого кузнечика, миледи?
 — Ты права, Бродаган, — согласилась мама, — но ты ведь помнишь, вид у него был вполне приличный, и к тому же он когда-то работал в Парэме.
 — А теперь он не хочет оторвать свой толстый зад от стула и только и знает, что хлещет вино. И вы называете это работой!
 У меня вот зуб болит так, будто черти там смолу варят, и все равно я должна и белье сложить, и тесто замесить, и свой передник накрахмалить и погладить, прежде, чем моя бедная голова увидит подушку.
 — Разве Мэри не могла бы…
 — От вашей Мэри О'Рорк проку, что от дырявой кастрюли, хоть она и моя племянница.
 С этими словами Бродаган удалилась из комнаты. Бродаган всегда оставляла за собой последнее слово.
 На следующее утро за завтраком мы с мама обсуждали план нашей операции в Парэме. Так как мне предстояло отвлекать внимание леди Уэйлин разговорами и рассказывать ей о нашем Обществе любителей книги, я предложила, чтобы мама в это время незаметно положила бриллианты в какое-нибудь укромное место. Мама побледнела и заявила, что ни за что не сможет этого сделать. Она обязательно их уронит, и леди Уэйлин подумает, что она их только что украла. Она согласна была отвлечь леди Уэйлин на несколько минут, заговорить о розах, например. А я должна спрятать бриллианты.
 Наконец, мы велели запрячь экипаж и ровно в десять тридцать отправились в Парэм. Наши владения граничат друг с другом и, через парк, до их дома всего четверть часа ходьбы. Но мы ехали в экипаже с визитом в графский дом и поэтому сделали крюк, проехав целые две мили в объезд по дороге. Въезжая в кованые железные ворота мимо двух злобно оскалившихся грифонов, мы почувствовали, что уверенность нас покидает. И чем ближе мы подъезжали к дому, тем величественнее он нам казался. Парэм строился в те времена, когда дома были похожи на крепости. По обе стороны фасада возвышаются высокие башни, соединенные амбразурами вдоль всей линии крыши. Хотя дом и обновлялся за свою долгую жизнь не раз, но его фасад все еще выглядит очень мрачно.
 — Нам надо было захватить с собой пушки, — сказала мама.
 Нас встретил не орудийный залп, а дворецкий, у которого был такой вид, что наш Стептоу рядом с ним выглядел бы дружелюбным щеночком. Никогда в жизни я не видела такие высоко поднятые брови и не слышала, чтобы слуга разговаривал таким надменным тоном.
 — Вы желаете поговорить с ее светлостью? — удивленно воскликнул он, как будто мы сказали, что хотим ее застрелить.
 — Если она не слишком занята и сможет нас принять, — пролепетала мама извиняющимся тоном.
 Мне не хотелось показывать, что нас напугал вид какого-то дворецкого.
 — Мы всего на несколько минут, — решительно сказала я и, слегка оттолкнув его локтем, вошла. Мама поспешно проскользнула следом за мной.
 Мы уже бывали в помпезной приемной зале, когда приходили сюда во время выборов. Здесь было много мрамора, экзотические резные панели, картины и греческие бюсты. Но нас больше интересовала голубая гостиная, где восседала ее светлость, перелистывая какой-то журнал. У ее ног лежал курносый мопс.
 Дворецкий спровадил нас в небольшую прихожую, где обычно принимал рассыльных из магазинов и мелких торговцев, и сказал, что пойдет узнать, дома ли ее светлость.
 — Посмотрите в голубой гостиной, — посоветовала я.
 Целых десять минут мама и я ждали его возвращения. Мы подумали, не спрятать ли бриллианты прямо здесь, но решили, что это опасно.
 — Они могут заподозрить, что это сделали мы, — прошептала мама. — Лучше всего оставить их в какой-нибудь комнате, где бывала леди Маргарет.
 — Если она откажется нас принять, я суну их за этот диванчик прежде, чем с него поднимусь.
 Наконец, пришел дворецкий и объявил:
 — Ее светлость может уделить вам несколько минут.
 Мы встали и прошли в голубую гостиную. Это была не комната, а настоящая выставка мебели. Все здесь выглядело роскошно: персидские ковры, парчовые занавеси, масса резной мебели из красного дерева и несметное количество безделушек.
 Леди Уэйлин сидела, небрежно откинувшись на полосатом канапе. Она подняла голову, перестала гладить своего уродливого рыжего мопса и произнесла ворчливо:
 — Так это вы Барроны? (Всю жизнь Уэйлины были нашими ближайшими соседями).
 Мы с мама подтвердили, что это действительно мы, и переступили порог святилища.
 Давно известно, что хозяева похожи на своих домашних животных, и леди Уэйлин была тому подтверждением: плоское лицо с широко расставленными глазами, курносый нос и морщинистый лоб. Нездоровый желтоватый цвет лица и расплывшаяся фигура говорили о том, что она ведет малоподвижный образ жизни. На ней было безукоризненно сшитое платье из люстрина цвета спелой ржи.
 Она переложила мопса с колен на диван рядом с собой и указала нам на два стула с высокими спинками. Мы сели. «Тут ничего не спрячешь», — подумала я.
 — Чем я могу быть вам полезной? — спросила леди Уэйлин тоном важной гранд-дамы.
 Мама была совершенно подавлена ее холодным приемом. Но я постаралась взять себя в руки и снискать ее расположение.
 — Мы собираемся организовать Общество любителей книги, леди Уэйлин, и подумали, что, может быть, вы этим заинтересуетесь.
 — Кто это «мы»? Вы и ваша мама?
 — Я и еще несколько дам из Альдершота.
 — А, Альдершот, — произнесла она таким тоном, как будто это была колония прокаженных. — И что это за Общество любителей книги, скажите на милость?
 Я подавила в себе желание спросить ее, знает ли она, что такое книга, и терпеливо объяснила, в чем заключается план миссис Чотон. Вы делаете взнос для покупки книги, потом читаете ее по очереди и, наконец, обсуждаете.
 Когда я закончила, она наклонила голову набок и произнесла:
 — Чепуха! Вы только будете мешать работать нашей библиотеке. Если у вас и ваших друзей, мисс Баррон, есть лишнее время и деньги, вам лучше потратить их на благотворительность. Девушкам вредно читать романы. У них в голове заводятся всякие вредные мысли.
 — Это как раз то место, где им и положено водиться, мадам, — тут я почувствовала, как мама больно ударила меня по ноге.
 — Если бы вы с пользой проводили время, вы бы в вашем возрасте не были незамужней девицей, и у вас нашлись бы дела поважнее, чем чтение книг.
 Итак, я получила не только прямой отказ, но еще и оскорбление. Я вопросительно посмотрела на мама. Теперь была ее очередь. Конечно, трудно было сразу ни с того ни с сего начать разговор о розах, а это была единственная тема, на которую она могла бы поговорить с леди Уэйлин. Чтобы дать ей возможность выбрать подходящий момент, я продолжила:
 — Что вы имели в виду, когда сказали о благотворительности, мадам?
 — Помощь бедным, конечно. Это и есть благотворительность — помощь тем, к кому судьба менее благосклонна.
 Мне надоело слушать ее нудные рассуждения, но нужно было выиграть время. Я судорожно осматривала комнату, стараясь найти вазу или какой-нибудь сосуд для нашего трофея.
 — Я слышала, лорд Уэйлин помогает школе для сирот.
 — Да, Уэйлин сейчас дома, и вам об этом хорошо известно, сударыня.
 Она говорила со мной таким тоном, как будто я, безнадежная старая дева, специально прибежала поохотиться за ее сыночком. Обидно было выслушивать такие намеки, но я не могла позволить ответить ей так же ядовито. Наконец, мой взгляд остановился на небольшой сине-белой китайской вазе на столе возле двери. У нас дома есть очень похожая ваза в голубой комнате для гостей. Леди Уэйлин, конечно, не потрудится встать и проводить нас к выходу. Может быть, она ничего не заметит, хотя я и буду в поле ее зрения. Хватит ли мне храбрости рискнуть?
 — Да, я конечно, слышала, что лорд дома, — сказала я.
 — Уэйлину вряд ли будет интересно ваше книжное общество.
 — Мы и не собираемся его приглашать, мадам.
 Она говорила ужасно неприятным резким тоном, и мне хотелось поскорее уйти. Нужно, все-таки, попробовать китайскую вазу.
 — В таком случае, я скажу своим приятельницам, что вас это не заинтересовало.
 Я взяла свою сумочку и перчатки. Мама последовала моему примеру, но вид у нее был растерянный. Мопс открыл пасть и отрывисто тявкнул. Леди Уэйлин стала гладить его и разговаривать, как с маленьким ребенком.
 — Наш Буббочка хочет погулять в садик?
 Славная собачка!
 Потом она повернулась ко мне и произнесла совсем другим, холодным тоном:
 — Можете сказать Ситону, когда будете выходить из дома, чтобы он пришел за Бубби.
 Я с трудом удержала себя, чтобы не сказать ей спасибо за то, что она осчастливила меня таким почетным поручением. Жаль, что я не посоветовала ей самой позвать Си-тона. Я поднялась со стула, холодно кивнула и спросила:
 — Мама, вы готовы? Пойдемте. Мы и так уже отняли у леди Уэйлин слишком много ее драгоценного времени.
 Я многозначительно посмотрела на Бубби. Мама была только рада поскорее уйти.
 — Прощайте, леди Уэйлин.
 Леди Уэйлин только молча кивнула головой и даже не удостоила нас ответом. Мы должны были пройти довольно большое расстояние до двери, а она тем временем снова стала разговаривать со своим мопсом. Я показала глазами на китайскую вазу и прошептала:
 — Я опущу ожерелье туда. А вы отстаньте на шаг и прикройте меня, чтобы она не видела.
 Опустив руку в карман, я нащупала бриллианты. Мне оставалось сделать только один шаг вправо и бросить ожерелье в вазу. Мама старалась меня закрыть, как могла. Моя сжатая в кулак рука была уже над вазой, но в это самое мгновение мама что-то странно прошипела мне в самое ухо. Я подняла глаза и увидела лорда Уэйлина. Он стоял в дверях в двух шагах от меня. Каждая черточка его красивого лица заострилась, как лезвие кинжала. Сухощавая подтянутая фигура напряженно застыла. Гладкие, соломенного цвета волосы блестели в лучах солнца. Густые черные брови были нахмурены, надменные серые глаза сверлили меня испепеляющим взглядом, как будто перед ним была воровка или убийца.
 — Вы интересуетесь китайским фарфором? — спросил он таким тоном, будто хотел сказать: «Вы собирались положить мою вазу в карман, мисс?»
 Кровь ударила мне в голову, я побагровела:
 — Нет, я просто хотела посмотреть из любопытства. У нас дома есть такая же вазочка.
 Он осторожно взял вазу своими красивыми длинными пальцами и держал ее подальше от меня, словно боясь, что я снова могу к ней прикоснуться. Ваза была около восьми дюймов [3] высоты, не совсем обычной формы — слегка приплюснутая и украшенная фигуркой дракона и витиеватым орнаментом.
 — Не может быть! Я просто поражен, потому что мне говорили, что моя ваза уникальна.
 — Наша, по-моему, чуть больше, — мне хотелось хоть в чем-то перещеголять его.
 — Это очень распространенная ошибка подельщиков, потому что у них перед глазами не оригинал, а только его фотография. Вещица, которая имеется у вас, по-видимому, одна из итальянских подделок. Они были очень распространены в прошлом веке. А этот оригинал восходит к династии Минь, примерно 1500 год. Белый прозрачный фарфор с синей глазурью впервые начали изготавливать во времена династии Ян. Этот стиль достиг наивысшего расцвета в Миньский период, — говоря это, он с осторожностью, нежно касался вазы длинными пальцами.
 Я пробормотала небрежно:
 — Очень миленькая штучка.
 — И очень ценная, — добавил он, аккуратно возвращая вазу на подставку. — Вы уже уходите? — он перевел свой змеиный взгляд на мама, давая понять, что это касается нас обеих.
 — Мы как раз уже выходили, милорд, — поспешно подтвердила она.
 Он не спросил нас о цели нашего визита, но его удивленно поднятые брови были достаточно красноречивы, и я решила рассказать ему об Обществе любителей книги.
 — Вашу мама это не заинтересовало.
 — Но мы не должны отпускать вас с пустыми руками, мис…
 Я подумала, что, возможно, его поднятые брови означают, что он не помнит, кто мы такие.
 — Мисс Баррон, — произнес он, наконец, узнав нас. — У нас много книг, которые никто не читает. Я прикажу отослать кое-что в Гернфильд, может быть, они вам понравятся.
 Мы не пришли к ним с протянутой рукой просить милостыню, но мне так хотелось поскорее уйти, что я пробормотала «спасибо» и стремительно направилась к двери, мама вприпрыжку заторопилась следом.
 Когда мы выходили, я слышала, как леди Уэйлин громко жаловалась;
 — Я попросила прислать ко мне Ситона. У этой девчонки скверный характер.
 Ситон снизошел и открыл перед нами дверь.
 — Ее светлость хочет видеть вас, Ситон, — сказала я и вышла, стараясь держаться с достоинством.
 — Какой ужас! — воскликнула мама, как только дверь за нами закрылась. — Никогда в жизни не встречала такого холодного приема. Поднос с чаем стоял прямо перед ее носом, а она даже не предложила нам чашечку. Что за манеры! (Я, откровенно говоря, никакого подноса не заметила).
 — Ты так и не смогла подбросить бриллианты?
 — Нет, лорд Уэйлин вошел слишком быстро. Он подумал, что я хочу украсть эту мерзкую старую вазу. Ты видела, как он посмотрел на меня?
 — Все Уэйлины слишком задирают нос. Они так нас принимали, как будто мы прокаженные. Но хуже всего то, что завтра нам снова придется сюда вернуться.
 — Ни за что! — перед моим мысленным взором снова предстала фигура лорда Уэйлина. Высокий, элегантный, широкоплечий, с блестящими, тщательно ухоженными волосами. Взгляд его серых глаз вызывал какое-то непонятное беспокойство. Гордый профиль, надменно поднятый подбородок, насмешливая улыбка на губах. При одном воспоминании о нем меня снова охватило чувство жгучего стыда.
 — Никогда в жизни я больше не переступлю порог этого дома! Пусть меня лучше арестуют за укрытие краденого!
 — Только этого нам не хватало! Ты должна пойти еще раз, Зоуи.




 Глава 4


 В этот вечер у мама был приступ ревматизма, и сильно (как нельзя кстати!) разболелись колени. Поэтому на следующее утро я отправилась в Парэм одна. Ровно в десять тридцать, как и вчера, я застала ее светлость дома. Нам оставалось только одно: или вернуть ожерелье, или запереть Стептоу в подвале, пока мы не придумаем какой-нибудь новый план. Он стал вести себя так вызывающе нагло, что нужно было действовать без промедления. Как только ожерелье будет возвращено в Парэм, мы выгоним его с треском. И пусть тогда кричит, что нашел бриллианты в Гернфильде. Все поверят нам, а не ему. Бродаган объявила, что готова стать лжесвидетельницей, Господь простит ей этот грех, но она больше не может жить под одной крышей с этим чванливым петухом.
 Мы с мама надеялись, что когда бриллианты будут возвращены Уэйлинам, они не начнут судебное расследование, даже если Стептоу расскажет, что нашел ожерелье у нас. Леди Уэйлин слишком ленива и не станет таскаться по судам, а сам Уэйлин не захочет портить отношения с такой уважаемой старинной фамилией, как наша, потому что это может повредить его политической карьере. Лорд Уэйлин сдержал свое обещание и еще вчера прислал нам несколько старых пыльных книжек. Это были преимущественно трактаты таких «веселых» писателей, как Джон Донн и Анна Мур, несколько тоненьких томиков скверных стихов, написанных поэтами, имена которых я никогда не слыхала, и сильно потрепанный экземпляр «Памелы», взятый из публичной библиотеки. Книга была в таком состоянии, как будто баронесса переворачивала страницы зубами или разрешала поиграть с ней своему Бубби. Кстати сказать, многие книги в библиотеке находились в таком же плачевном состоянии. Судя по дате — 31 августа 1801 года — книгу нужно было вернуть пятнадцать лет назад. Вот это-то я и использовала как предлог для своего повторного визита. Я пришла, чтобы отдать библиотечную книгу, срок возврата которой давно истек, и которая попала к нам случайно среди книг из библиотеки Уэйлинов.
 Я была готова к тому, что меня снова спровадят в маленькую прихожую и решила засунуть проклятое ожерелье там за диванчик, вернуть «Памелу» и, если буду удостоена аудиенции (честно говоря, я надеялась, что этого не случится), сразу уйти. На этот раз Ситон меня узнал.
 — Разве ее светлость ждет вас? — спросил он таким же высокомерным тоном, но все же впустил меня.
 — Нет не ждет. Я подожду в соседней комнате, пока вы доложите. — Одну минуту, я сейчас, — сказал он и исчез. Он пошел не в голубую гостиную, а по коридору, оставив меня стоять у входа.
 Я не стала терять времени даром и тут же принялась осматривать приемную залу в поисках подходящего места для ожерелья. К сожалению, там стояли только одни статуи. Не могла же я повесить нитку бриллиантов на шею Зевса. Пока я оглядывалась, я услышала звук легких шагов, и лорд Уэйлин собственной персоной быстро сбежал по лестнице. Он был одет так, как, по его мнению, нужно было одеваться в деревне: брюки из оленьей кожи и высокие сапоги, безукоризненно чистые, потому что носил он их, по-видимому, только дома.
 Он остановился и удивленно посмотрел на меня.
 — Мисс Баррон, — сухо произнес он и поклонился.
 — Доброе утро, — ответила я и попятилась подальше от Зевса. При воспоминании о вчерашней встрече с ним я густо покраснела. Сейчас он, надеюсь, не подумает, что я собиралась запихнуть себе в карман эту шестифутовую статую.
 — Вы, наверно, пришли с визитом к мама?
 — Да, чтобы вернуть одну из тех книг, которые вы любезно прислали для нашего Общества, — сказала я, протягивая «Памелу». Он взглянул на книгу, потом поднял глаза и внимательно посмотрел на меня.
 — Вы не любите Ричардсона? Местами немного пикантно, но вы ведь уже не школьница.
 Насмешливый тон, которым он постоянно со мной разговаривал, был очень неприятен. Мне казалось, что он пристально рассматривает мое лицо, стараясь найти морщинки и дряблую кожу и, конечно, находит и то и другое.
 — Я просто решила, что вы захотите вернуть ее в библиотеку, откуда она была взята пятнадцать лет назад.
 — Ах, она просрочена? Вот как! — он взял книгу и открыл обглоданную обложку. — Как это мы не заметили? Очень любезно, что вы ее принесли. Прошу вас, пройдите в библиотеку и выберите себе какой-нибудь другой роман.
 — Я не пришла к вам за милостыней, лорд Уэйлич!
 Однако, уходить мне было еще нельзя, потому что я не выполнила свою миссию. А библиотека, пожалуй, была подходящим местом, чтобы спрятать ожерелье. — Хотя, может быть, у вас есть какие-нибудь романы, которые вы прочитали?
 Он жестом показал мне, где находится библиотека и я, поблагодарив его, пошла по широкому коридору. Лорд Уэйлин сопровождал меня, по-видимому, опасаясь за свою библиотеку.
 — Я должен похвалить вас, мисс Баррон, за удачное начинание. Хорошо, когда женщины находят себе занятие, чтобы не скучать, — сказал он снисходительным тоном.
 — Да, конечно, ведь не у всех же имеется для этого собака.
 Он резко повернул голову и зло посмотрел на меня. Я, как ни в чем не бывало, продолжала идти дальше.
 Когда мы пришли в библиотеку, лорд Уэйлин остановился в дверях.
 — Вы можете взять отсюда все, что вам понравится, — сказал он, указывая на груду книг на столе. — Я собираюсь выбросить их, чтобы освободить место для новых книг. Нужно идти в ногу с прогрессом. Философия, поэзия…
 Он поклонился и вышел, холодно усмехаясь.
 Одного взгляда на старые книги было достаточно, чтобы понять, в чем дело. Зубки Бубби здесь хорошо поработали. Среди них попадались и хорошие книги в кожаных переплетах с золотым обрезом. Я быстро осмотрела комнату, стараясь найти место, куда сунуть бриллианты. Но библиотека — это только библиотека. Вдоль стен плотно стояли ряды книг. В середине комнаты стояли два стола и несколько стульев. Не могла же я просто положить ожерелье на стол. Высокая стеклянная дверь вела в небольшой розарий, обрамленный тисовыми деревьями. Лучшее, что я могла придумать — это спрятать ожерелье за книгами в надежде, что его обнаружат в ближайшее время. Но, взглянув на книги, я поняла, что их никто не читает, это были просто декорации, как в театре. Ожерелье могло пролежать там сотни лет, пока не понадобится какая-нибудь цитата, или не проголодается Бубби.
 Я выглянула из двери и увидела другую комнату всего в нескольких шагах от библиотеки по коридору. Здесь у меня было больше шансов. Комната была небольшой и служила, по-видимому, только для выставки китайского фарфора. Там стояли застекленные шкафы, набитые вазами всевозможных фасонов и расцветок. Прекрасно! Не знаю, как книгами, но своим фарфором лорд Уэйлин интересуется постоянно и, конечно, обнаружит ожерелье. Я подскочила к ближайшему шкафу и хотела его открыть, но дверца была заперта на ключ. Я подергала другую дверцу, еще и еще, пока не обошла всю комнату. Оказалось, что все шкафы надежно заперты, как сейфы.
 В центре комнаты стоял большой квадратный стол. На нем возвышалась фарфоровая лошадь и несколько статуэток, но ни в одной из них не было удобной выемки, чтобы положить бриллианты. А если лорд Уэйлин когда-нибудь и сидел в этой комнате, то сидел он на одном из четырех деревянных стульев с жесткой высокой спинкой и без всякой обивки. Как же это я в целой комнате не могла отыскать место, чтобы спрятать маленькое ожерелье?
 Я не слышала шагов в коридоре и даже подумала, уж не подкрались ли лорд Уэйлин и его матушка специально, чтобы поймать меня, когда я буду красть вазы. Они были в библиотеке, я слышала их возбужденные голоса. Они говорили тихо, но очень взволнованно, и поэтому я хорошо разбирала слова.
 — Куда она подевалась? Я оставил ее здесь не более пяти минут назад.
 — Будем надеяться, что она отказалась от своей затеи и ушла домой. Я уверена, что это она за тобой бегает, Элджи. Мы уже четверть века живем по соседству, но она ни разу у нас не была, а тут не успел ты приехать, как она тут как тут. Вот нахалка!
 — Да она вовсе не за мной охотится, а хочет поживиться чем-нибудь из моей коллекции. Я напрасно дал тогда интервью газете «Обсервер». Мой страховой агент не случайно меня предупреждал. Китайская комната! Держу пари, что она там!
 Тут я услышала звук приближающихся шагов. Они бежали из библиотеки ко мне. Не успела я опомниться, как Уэйлин ворвался в комнату. Трудно сказать, кто из нас был в большем бешенстве. Почти целую минуту мы стояли, глядя друг на друга, как два разъяренных быка.
 — Я был прав! — произнес он торжествующе.
 — Можете не волноваться за свои китайские вазы, лорд Уэйлин. Я не красть сюда пришла.
 — Тогда что вы здесь делаете? — закричал он. — Я оставил вас в библиотеке!
 — Я не знала, что не имею права выйти из комнаты. Вы забыли запереть дверь.
 — Боюсь, что мне придется попросить вас показать содержимое ваших карманов. Я не верила своим ушам.
 — Как я могла украсть здесь что-нибудь? Ведь все шкафы заперты.
 — Ах, так вы еще и пробовали их открыть? — злорадно воскликнул он.
 Это была последняя капля. Если он обвиняет меня в воровстве, пусть лучше узнает, кто настоящий вор. Я сделала все, что могла, чтобы спасти репутацию дяди Барри, но в тюрьму я за него не пойду.
 Леди Уэйлин воспользовалась минутой замешательства и подошла к нам, вопросительно глядя на сына.
 — Я был прав, — сказал он ей через плечо.
 — Мисс Баррон, ваше поведение меня просто шокирует, — сурово сказала она.
 Злосчастное ожерелье было у меня в руке. Нужно отдать его, иначе они вызовут полицию. Я протянула руку и медленно разжала пальцы.
 — Я пришла сюда не за вашими безделушками, лорд Уэйлин, а чтобы вернуть вот это. Кажется, оно принадлежало вашей покойной тетушке.
 Он взял ожерелье и хмуро посмотрел на него.
 — Где вы его взяли?
 — Нашла у себя в Гренфильде, когда убирала мансарду, чтобы устроить там студию. Леди Уэйлин взяла ожерелье.
 — Но как оно к вам попало? Это ожерелье сестры моего мужа.
 — Понятия не имею. Стептоу нашел его в ящике комода.
 — Стептоу! — воскликнула леди Уэйлин.
 Она бросила на сына странный многозначительный взгляд. — Но я уволила его до того, как украли ожерелье Маргарет. В это время он уже работал у Пакенхэмов.
 — Кто же это мог сделать кроме него? — размышлял Уэйлин. — Думаю, что на этот раз нам придется попросить констебля заняться этим типом, мама.
 — Нет, это не Стептоу, — вмешалась я.
 Ясно было, что Стептоу здесь ни при чем. Если бы он украл ожерелье, он не стал бы показывать его мне. И не прятал бы в дядиной комнате. А если бы и спрятал его там, то мог заранее забрать его. Прежде, чем приняться за устройство студии, мы несколько недель обсуждали эту проблему. Мне было интересно узнать, что Уэйлины, по-видимому, уверены, что Стептоу нечист на руку. Почему же они не предупредили нас об этом?
 — Тогда, как же оно оказалось у вас? — спросила леди Уэйлин.
 — Этого я не знаю.
 — Полноте, мисс Баррон, — произнес лорд Уэйлин с насмешкой. — Если бы вы не заподозрили здесь что-то нечистое, вы бы просто вернули его и не стали бы играть в кошки-мышки. Ваша мама… — сказал он, пристально глядя на меня, и в его взгляде я прочла сострадание.
 — Ну что вы! Мы думаем, что это мой дядя Барри Макшейн. Оно каким-то образом попало к нему. Стептоу нашел его в дядином комоде. Он отдал его мне и сказал, что это ожерелье леди Маргарет. Вот почему я и хотела вернуть его.
 Услышав это, лорд Уэйлин расхохотался.
 — Мы оба ошиблись, мама! — воскликнул он.
 Потом он взял меня и леди Уэйлин под руки и повел в голубую гостиную.
 — Что ты нашел в этом смешного, Элджи?
 — Здесь много комичного, хотя мисс Баррон было не до смеха, — ответил Уэйлин и посмотрел на меня каким-то странным взглядом.
 Мы сели. Леди Уэйлин на свой диван, Бубби примостился у ее ног, а мы с лордом Уэйлином сели на жесткие стулья. Уэйлин налил нам по рюмке отличного хереса.
 — Какая странная, загадочная история! — сказал он, перебирая бриллианты на ладони, как будто это была просто горсточка соленых орешков.
 — Как они попали к вашему дяде? Он, очевидно, украл их.
 — Не будем делать поспешных выводов, мама, — предостерег ее сын. — Одно ложное обвинение еще можно посчитать за недоразумение и, надеюсь, нас уже простили, но если мы снова оскорбим нашу гостью, она окончательно рассердится.
 Леди Уэйлин раздраженно поправила шаль. Я сказала:
 — Ведь бриллианты были украдены в Танбридж Уэллз, а мой дядя там никогда не был. Он часто уезжал, но только в Лондон.
 — Может быть, он там их купил у скупщика краденого? — предположил лорд Уэйлин.
 — Зачем ему эти бриллианты? — возразила его мать. — Он не был женат. И, насколько я припоминаю, у него не было знакомой дамы, которой можно было бы их подарить, Вы уверены, что он ездил в Лондон, а не в Танбридж Уэллз, мисс Баррон? Элджи рассказывал мне, что сейчас там крутится много легкомысленных женщин, жаждущих найти богатого покровителя. Ваш дядюшка был когда-то большим ловеласом. Когда он вернулся из Индии, все наши старые девы заволновались.
 — Нет, он ездил в Лондон в гости к своим друзьям из Ост-Индской компании, — упрямо повторила я.
 — И поэтому вы так усердно нас посещаете, мисс Баррон?
 — Это единственная причина, заставившая меня прийти еще раз, — мне приходилось оправдываться, как будто я бедная родственница, выклянчивающая подачку.
 — Не понимаю, зачем вы устроили такой переполох. Надо было сказать мне правду. Терпеть не могу всякие хитрые увертки. И вам не надо опасаться судебного расследования. Ведь ваш дядя уже давно в могиле. Маргарет завещала свое состояние тебе, Элджи, так тебе и решать. Ведь Барроны довольно-таки почтенное семейство. Зачем же ставить их в неловкое положение?
 — Вы очень добры, мадам, — вздохнула я с облегчением. У меня как будто гора с плеч свалилась.
 — Нам надо было просто вернуть ожерелье и все объяснить, но стыдно было за мистера Макшейна.
 — Это вполне естественно, — согласилась она.
 Убедившись, что я не гоняюсь за ее сыном, она разговаривала со мной почти вежливо. А я обрадовалась, что они не будут настаивать на судебном расследовании и простила ей обидный эпитет «довольно-таки почтенное семейство».
 Я быстро допила свой херес и откланялась. Лорд Уэйлин пошел провожать меня к выходу, весело болтая по дороге.
 — Простите, что мы так набросились на вас, мисс Баррон, но вы вели себя… по меньшей мере странно.
 — Ваше поведение мне казалось таким же странным, милорд. Давайте забудем все это, — миролюбиво ответила я и направилась к двери.
 — Кто старое помянет, тому глаз вон, — проговорил он добродушным тоном. Он замешкался у двери и все время, не переставая, разговаривал. У меня было такое ощущение, что ему не хочется, чтобы я уходила. — Я был в Лондоне, когда у тети Маргарет украли ожерелье. Мне, конечно, следовало немедленно поехать в Танбридж, но меня задержали дела в Палате общин, и я не смог вырваться. Полагаю, ехать туда сейчас не имеет смысла.
 — Конечно. Ведь с тех пор прошло уже целых пять лет, и у нас нет никакой надежды найти преступника.
 Он сосредоточенно нахмурился.
 — Насколько я помню, это случилось в мае.
 — Да, я впервые услышала об этом на весеннем балу.
 — Вы не помните, был ли ваш дядя в это время в Лондоне?
 Мне стало не по себе, я поняла к чему он клонит.
 — Увы, не припомню. Я не регистрировала его визиты в Лондон в своем дневнике, — ответила я раздраженно. Он чуть заметно улыбнулся.
 — Не сомневаюсь, что вы записывали туда гораздо более интересные вещи. Он посмотрел на мою сумочку.
 — Вы уходите с пустыми руками, мисс Баррон?
 — Я пришла сюда не для того, чтобы что-нибудь выпросить, одолжить или украсть! Его губы насмешливо скривились.
 — Я был непростительно груб с вами. Прошу меня извинить. Поверьте, я искренне сожалею о случившемся, но я ведь совсем не знал, что вы за человек.
 — Мы уже целых двадцать пять лет живем с вами по соседству, милорд. Если бы я была воровкой, до вас уже давно дошли бы об этом слухи.
 — Вы правы. Но за эти двадцать пять лет я ни разу не слышал, что у вас вспыльчивый характер, и что вы склонны решать маленькие жизненные проблемы довольно рискованным способом. Согласитесь, вы вели себя весьма легкомысленно. Еще секунда, и я бы послал за констеблем.
 — Да, действительно странно, как плохо мы знаем друг друга. Я, например, до сегодняшнего дня не догадывалась, кто портит книги в нашей публичной библиотеке. Теперь-то я знаю, почему уголки страниц изгрызены.
 Он наклонил голову и посмотрел на меня долгим насмешливым взглядом.
 — Очень вспыльчивый характер, — повторил он. — Как это вы умудрились обидеться только из-за того, что я напомнил вам о книгах? А что до библиотечных книг, так мама просто ленится возвращать их, и она постоянно платит за ущерб. Пойдемте, выберем для вас какие-нибудь романы.
 — Вы очень добры, милорд, но мы не читаем книг столетней давности, а предпочитаем что-нибудь более современное. Так что лучше оставьте их для своего камина. Они превосходно горят в холодные зимние вечера.
 — Мне это хорошо знакомо, мы выбрасываем очень много книг и приходится, набравшись терпения, подолгу сидеть и вырывать страницы. Вы рассердились на меня за то, что я хотел всучить вам старый хлам, и вы совершенно правы.
 Я начала придумывать, как бы повежливее окончить нашу перепалку и уйти, и, как раз в этот момент, послышался мелодичный голос леди Уэйлин из голубой гостиной:
 — Элджи! Послушай, Элджи! Бубби хочет выйти!
 Забавно было наблюдать, как лицо лорда Уэйлина сразу переменилось, и на нем появилось выражение унылой тоски. Я подумала, что мама и ее Бубби — одна из главных причин, почему лорд Уэйлин так редко бывает дома. Он развел руками.
 — Долг зовет. Если вам придет в голову что-нибудь, что поможет разгадать тайну ожерелья, пожалуйста, сообщите мне, мисс Баррон. А я в свою очередь…
 — Элджи? Ты здесь?
 Он не обращал внимания на ее крики.
 — Я непременно дам вам знать, если что-нибудь выясню.
 — Мой дядя не ездил в Танбридж…
 — Элджи! — это был уже не жалобный крик, а злобное рычание.
 Лорд Уэйлин обратился к дворецкому:
 — Ситон, выведите, пожалуйста, эту мерзкую собаку. Видите, я разговариваю с мисс Баррон, — он виновато посмотрел на меня. — Извините нас за эту сцену.
 — Ничего. Попрощайтесь за меня с вашей мама.
 — С удовольствием, и даже пролаю за вас «До свидания» Бубби. А мне вы не хотите сказать «До свидания», мисс Баррон?
 — Элджи!
 Больше уже было невозможно не обращать внимания на ее крики. Я поскорее выскользнула за дверь, не дожидаясь, пока этот маленький инцидент перерастет в серьезную ссору. Мой визит прошел совсем не так, как я предполагала, но, по крайней мере, ожерелье было возвращено владельцам, и теперь у меня было достаточно боеприпасов, чтобы дать хороший отпор этому мерзавцу Стептоу, пока мы подыщем ему замену.
 Я шла домой в прекрасном настроении. Был чудесный весенний день. После обеда меня ожидала приятная встреча с Борсини. Нужно было успеть подготовиться к нашему уроку.
 Только одна неприятная мысль портила настроение: что, если дядя Барри все-таки был в Танбридже в тот майский день пять лет назад и украл ожерелье леди Маргарет? Я понимала, что именно это предполагает лорд Уэйлин, и что он решил во что бы то ни стало это выяснить.




 Глава 5


 — Ax, Зоуи, зачем ты им все рассказала! — мама очень огорчилась, узнав о том, что произошло в Парэме.
 — У меня не было другого выхода. Иначе они бы подумали, что я пришла красть вазы лорда Уэйлина. Но теперь самое страшное позади, и мы можем доставить себе удовольствие выгнать, наконец, этого наглеца Стептоу.
 — Ты говоришь, они давно знали, что он вор. Подумать только, и нам ничего не сказали! Он же мог нас ограбить, а мы бы ничего не замечали.
 — Мы платим ему такое огромное жалованье! Но тут уж мы сами виноваты. Слава Богу, серебро, кажется, пока еще цело.
 — Интересно, почему он согласился служить в доме, где нечего украсть? — удивлялась мама.
 Наверно, все богатые семьи знали, что он за птица, и договорились не брать его на службу. Я не хочу сказать, что мы совсем уж бедные, но по сравнению с Парэмом и даже с Пакенхемами, ему у нас почти нечем было поживиться.
 Пока мы с мама обсуждали наши дела, в гостиную торжественно вплыла Бродаган. Вид у нее был мрачный, черные глаза сердито сверкали.
 — Мяса на обед не будет. Все сгорело, остались одни угли, миледи, — объявила она злорадно.
 Бродаган всегда радуется, если в доме случается какая-нибудь беда. Обгоревшие концы ее передника красноречиво свидетельствовали об ужасных событиях, происшедших внизу на кухне.
 — Я как последняя дура доверилась Мэри и оставила ее присматривать за мясом, а она мне такую пакость сделала.
 Бродаган никогда не признает себя виноватой. Что бы она ни испортила (а она у нас порядочная недотепа), всегда виноват кто-то другой. Если подгорит мясо или получится пудинг с комками, или порвется что-нибудь при стирке, она всегда умудрится свалить вину на других. Но она так нам предана и так трудолюбива, что мы ее никогда не наказываем.
 Она продолжала причитать о своих несчастьях.
 — И ведь только вчера вечером я застала ее со Стептоу в темном уголке в столовой. Этот негодяй ее тискал, а я ведь обещала ее матери присмотреть за ней. Нет, с меня довольно — или он отсюда уйдет, или я. Я не потерплю, чтобы всякие прохвосты портили моих служанок.
 — Пришлите сюда Стептоу, Бродаган, — попросила я.
 — Легко сказать пришлите. Он в мансарде, роется в одежде бедного мистера Макшейна, обыскивает карманы покойного, смотрит, не завалялся ли там случайно двухпенсовик. Но я туда не полезу сегодня, моим старым ногам это не под силу.
 — Так он опять в мансарде? — спросила я.
 — Он там проторчал целое утро, а там все так и не убрано. И в прихожей он не появлялся, где ему положено сидеть. Я не нанималась открывать за него двери и принимать ваших гостей. Приходила миссис Чотон, спрашивала про книги.
 Бродаган достала клочок бумаги, развернула его с таким видом, как будто это был пучок крапивы, и стала с трудом по складам разбирать свои каракули.
 — Она говорит, что этот парень, ну как его, вроде, Скот, словом, его уже продали. А жена викария не хочет читать этого безбожника лорда Байра или Бера. Ну, да это неважно. Она сказала, что это тот, кто написал о ребенке Гарольде. Миссис Добиган и миссис Стил уже прочитали все, что написала Мария Эджвул, до последней буковки, и ни одной леди не понравилась ваша затея с Гордыми и предрассудочными, про которых написала какая-то анонимная леди. Я никогда не любила этих леди, которые боятся поставить свое имя под своей же писаниной. По-моему, раз уж написал книгу, так она какая есть, такая и есть.
 — Спасибо, Бродаган, я сама все выясню с миссис Чотон. Простите, что вам пришлось открывать дверь и разговаривать с посетителями.
 — Ваш передник, Бродаган! Вы его сожгли! — удивилась мама.
 Бродаган спокойно посмотрела на свой передник.
 — Теперь два вечера кряду придется работать и потратить добрых два шиллинга из моего нищенского заработка, потому что я не могу вас позорить и показываться на людях в этих обгорелых лохмотьях, миледи. Из него получатся отличные тряпки, — заключила она и выплыла из комнаты.
 Не сомневаюсь, что она просто обрежет край и велит Мэри подрубить его. Но Бродаган лучше не возвращать к реальности, раз уж она приготовилась к страданиям.
 — Я поднимусь в мансарду и приведу сюда Стептоу, а вы объявите ему об увольнении, мама.
 Ее хорошенькое личико недовольно сморщилось:
 — Почему бы тебе не поговорить с ним самой, дорогая? У тебя это получается гораздо лучше.
 Не в пример Бродаган, которая обожает неприятности, мама очень не любит их. Я придерживаюсь золотой середины и, поэтому, мне всегда приходится выполнять за нее всякие малоприятные дела.
 Разговор со Стептоу — удовольствие небольшое, но я его, конечно, не боялась. Поднявшись в мансарду, я увидела, что он складывает дядины вещи в два ящика: в один — хорошие, в другой — поношенные.
 Он с довольным видом оглядел свою работу.
 — Это я оставлю себе, — объявил он, указывая на ящик с хорошей одеждой. — Мой портной переделает эти пиджаки.
 «Мой портной» — прямо как светский франт! Эта фраза меня подстегнула.
 — Я только что вернулась из Парэма, Стептоу. Я рассказала ее светлости, где были найдены бриллианты. Они не будут возбуждать судебное расследование.
 Он немного приуныл, но все же вид у него был не такой смирный, как я рассчитывала.
 — Боюсь, мы не сможем найти деньги, чтобы повысить вам жалованье. Вы, разумеется, не захотите остаться у нас на прежних условиях. Мы не будем возражать, если вы поищете себе другое место. Две недели, я думаю, будет достаточно и нам, и вам, чтобы найти что-нибудь подходящее.
 Он прищурил свои противные маленькие глазки и процедил сквозь зубы:
 — Я мог бы пока не настаивать на прибавке.
 — Вы вынуждаете меня сказать прямо, Стептоу — мы больше не нуждаемся в ваших услугах.
 Тон у него был не извиняющийся, а наглый, как и прежде:
 — Я и крошки не взял в вашем доме. Вы сами знаете, что это правда.
 — Я не обвиняю вас в том, что вы крадете у нас ложки.
 — Если вы намекаете на тот китайский кувшинчик в Парэме, так я его не брал. Он просто разбился, а что похожий кувшинчик оказался в антикварной лавке — я тут ни при чем.
 Тут он, конечно, сделал глупость. Можно сказать, сам проболтался, за что его выгнали из Парэма. Ничто не могло разозлить лорда Уэйлина больше, чем то, что кто-то покушается на его фарфор.
 — Две недели, Стептоу, — сказала я и решительно повернулась к выходу, довольная тем, что, наконец-то, этот неприятный разговор закончен.
 — На вашем месте я бы этого не делал, мисс, — тон у него был насмешливый. Я удивленно повернула голову.
 — У меня есть приятель в Танбридж Уэллзе.
 — Ну и что из этого?
 — Я езжу туда на праздники и по выходным. В Танбридже можно увидеть много интересного.
 — Если вы о чем-то хотите сказать, Стептоу, — выкладывайте.
 — Я никогда не тороплюсь обвинять кого-то, не то, что некоторые. Но я хорошо помню, что я видел и кого я видел в Танбридже в тот самый день, когда украли ожерелье леди Маргарет.
 Услышав это, я окаменела.
 — Вы имеете в виду моего дядю? Его губы скривились в довольной ухмылке:
 — Все еще хотите уволить меня, мисс?
 — Прибавки вы не получите, — уклонилась я от прямого ответа.
 Я тут же помчалась вниз в гостиную и рассказала мама о случившемся. Она побледнела.
 — Теперь он разболтает всем, что видел в Танбридже, когда украли ожерелье. Как ты думаешь, это сделал Барри?
 — Ожерелье было у него. Лорд Уэйлин спрашивал, уверена ли я, что дядя не ездил в Танбридж. Мы ведь точно не знаем, куда он ездил. Мы верили ему на слово.
 — Подумать только! Мой родной брат — обыкновенный вор!
 Меня больше беспокоило, как будет вести себя лорд Уэйлин, если Стептоу ему все расскажет. Ужасно, что мы попали в лапы этого мерзавца.
 Настроение у меня было окончательно испорчено, и я даже была не рада предстоящему визиту Борсини. Во время обеда мы с мама посоветовались и решили тщательно просмотреть бумаги Барри и постараться найти какие-нибудь документы, которые подтверждали бы его пребывание в Лондоне или Танбридже. У него могли сохраниться счета из гостиниц или неожиданно большие суммы расходов в чековой книжке. Вклады не должны превышать размер пенсии, которую он получал от Джон Компани. Если же мы обнаружим более крупные вклады, подтвердятся наши самые худшие опасения. Тогда нужно будет выяснить, куда делись его нечестно заработанные деньги, потому что после его смерти мама получила в наследство всего тридцать девять фунтов.
 Я написала письмо Борсини с просьбой отложить нашу встречу и весь день провела с мама на чердаке. Мы перевернули вверх дном все ящики в поисках старых писем или квитанций. Ничего подозрительного мы не обнаружили. В последних чековых книжках были записаны только ежеквартальные пенсионные поступления. Дядя почти сразу же снимал всю сумму, как только ее начисляли. В соседнем банке он постоянно держал остаток в пятьдесят фунтов. Все остальные деньги он тратил наличными.
 Поскольку мама брала за стол и за комнату очень небольшую сумму, мы пришли к выводу, что он постоянно тратил на что-то много денег. Одевался он всегда очень скромно. У него была пара приличных пиджаков, один хороший вечерний костюм и еще один, старомодный, черный, который он никогда не носил. Он не держал карету и даже не пользовался наемным экипажем. Изредка, когда ему нужно было куда-нибудь поехать, он брал мою лошадь. У него не было привычки сидеть по ночам в кабаках или посещать дорогие рестораны. Мама считала, что он держал себя в узде из-за той истории со счетами в Индии.
 Мама примостилась на краю чемодана.
 — Посмотри-ка, Зоуи. Это любопытно.
 Я подошла посмотреть, что ее так заинтересовало. Она держала старую чековую книжку за тот год, когда Барри приехал в Гернфильд.
 — Он приехал сюда с пятью тысячами фунтов! Эта сумма снята со счета через неделю после его приезда. Что он сделал с этими деньгами?
 Я посмотрела на неразборчивую запись и сосчитала нули, чтобы убедиться, что это пять тысяч, а не пятьсот или пятьдесят. Все было возможно. Но это были действительно пять тысяч. Сначала мы никак не могли понять, что это могло значить, пока нам не пришла в голову страшная догадка:
 — А что если он заплатил кому-нибудь выкуп за молчание?
 — Стептоу! — вырвалось у меня.
 — В это время Стептоу еще служил у Пакенхэмов. Он перешел к нам только три года назад. Нет, мы не можем подозревать Стептоу, как бы нам этого ни хотелось, — возразила мама.
 — Интересно, какая тут указана дата?
 Пятнадцатое мая 1811 года. Как раз примерно в это время было украдено ожерелье леди Маргарет. Мама, дядя Барри купил ожерелье! А мы с вами так спешили вернуть его Уэйлинам!
 Она в ужасе схватилась за голову.
 — О Господи! Они нам ни за что не поверят. Мне самой трудно в это поверить. Пять тысяч фунтов выбросить на эту мерзкую безделушку!
 — И вспомнить только, как я перед ними унижалась и выслушивала обвинения леди Уэйлин, что я бегаю за ее сыном!
 — Почему же тогда леди Маргарет объявила, что ожерелье украли? Это ведь был свадебный подарок ее мужа, а не фамильная драгоценность, и она могла продать его, если хотела. Барри, по-видимому, ничего не подозревая, купил ожерелье у того, кто его украл.
 — Зачем он это сделал? Ведь он не купил ожерелье по дешевке, оно едва ли стоит пять тысяч фунтов, да и покупать ожерелье на углу у какого-нибудь бродяги просто глупо. Если бы ему зачем-то и понадобились брил лианты, он мог бы купить их свободно у приличного ювелира.
 Мы долго рассуждали, тщетно пытаясь разгадать эту тайну, но так ни до чего и не додумались.
 — Стептоу что-то знает, — сказала я и собралась пойти вниз, чтобы поговорить с ним еще раз, но оказалось, что он был по-прежнему в мансарде. Это было подозрительно, но, поскольку ему нечего было там украсть, я просто напомнила ему, что он должен идти вниз исполнять свои обязанности. Потом я заговорила о нашем деле. Тщательно взвешивая каждую фразу, чтобы не выдать себя, я попыталась выведать, что ему известно:
 — На что это вы так загадочно намекали, когда говорили о Танбридж Уэллзе?
 Он посмотрел на меня с притворно невинным видом, но глазки его при этом злобно сверкнули:
 — Танбридж Уэллз, мадам? Отличный курорт. Я часто езжу туда на воды. Помнится, я уже говорил вам о нем.
 — Вы сказали, что видели там моего дядю. Что он там делал?
 — Я не сказал, что видел мистера Макшейна, мадам. Вы, должно быть, ослышались.
 — Значит, вы его не видели?
 — Нет, этого я тоже не говорил, мисс. Я не пропустила незамеченным то, что вместо «мадам» он употребил менее почтительное «мисс».
 — Но очень возможно, скоро я кое-что и вспомню.
 Я поняла, что сейчас бесполезно пытаться вытянуть из него что-нибудь. Он пока не хочет открывать свои карты.
 — Почему вы прохлаждаетесь здесь? Ступайте вниз и займитесь тем, за что получаете жалованье.
 — Слушаюсь, мисс, — он поклонился мне с подчеркнутой издевкой. Меня так и подмывало догнать его и дать хорошего пинка, но я сдержалась. Этот негодяй что-то знает и непременно использует это, чтобы опорочить моего дядю, иначе так нагло он бы себя не вел. Я вернулась на чердак и сообщила мама о своей неудаче.
 Настроение у меня было прескверное. Вдруг, не более чем через десять минут на чердак влетел Стептоу. Он внимательно посмотрел на нас наглыми глазками, стараясь понять, чем это мы занимаемся, и доложил:
 — К вам с визитом лорд Уэйлин, мисс Баррон.
 — Лорд Уэйлин! — воскликнула мама. — Что он хочет?
 — Он не сказал, мадам. Может быть, передать ему, что вы не можете его принять, мисс Баррон?
 Я именно так и собиралась сделать, но не хотела доставлять Стептоу такое удовольствие.
 — Нет, нет. Я сейчас спущусь. Пожалуйста, попросите его светлость подождать в гостиной, пока я вымою руки.
 — Я уже проводил его туда, мадам. Я собрала дядины бумаги, чтобы отнести в свою комнату, подальше от Стептоу, — Пойдемте со мной вниз, мама. Я не могу принимать лорда Уэйлина одна.
 — Почему же, Зоуи, — рассмеялась она, — ведь он же не ухаживать за тобой пришел, а по делу. Да и в твоем возрасте уже не страшно быть с джентльменом наедине.
 — Конечно, у него ко мне дело.
 — Ну, тогда я еще немного здесь пороюсь, может быть, еще что-нибудь найдется. Дай мне эти бумаги.
 Я оставила ее одну и пошла в свою комнату, чтобы привести себя в порядок.




 Глава 6


 Мама слишком часто стала употреблять эту убийственную фразу — «в твоем возрасте». Совсем еще недавно фраза, которая сопровождала каждый мой шаг, была «когда ты станешь немного старше». Когда же я успела так постареть, что перестала нуждаться в компаньонке? Ответ был пугающе простым: компаньонка мне не нужна, потому что нет джентльмена, который хотел бы побыть со мной наедине.
 Очевидно, и лорд Уэйлин пришел только затем, чтобы поговорить об этом злосчастном ожерелье. Но, все равно, я не должна встречать его с грязными руками и паутиной в волосах. Я вспомнила, как щеголевато был одет лорд, когда я его видела в Парэме, и решила переодеться. На мне было старое муслиновое платье с узором в виде веточек, которое я носила уже целых три года. Утром я надела его, потому что шла перебирать пыльные бумаги на чердаке. Но пока я умылась и причесалась, прошло уже минут десять. Неудобно было заставлять его ждать так долго, и я спустилась вниз в своем муслине с веточками. Наша гостиная, которая называется просто «гостиная», а не торжественно — «Голубая гостиная», как в Парэме, вдруг показалась мне тесной и обшарпанной. Ботинки лорда Уэйлина сверкали ярче, чем наши зеркала, ворс на его пиджаке был длиннее, чем ворс наших ковров. Я пожалела, что не переодела платье, но было уже поздно. Он поднялся мне навстречу.
 — Мисс Баррон, вы, вероятно, удивлены тем, что я примчался к вам так скоро после вашего визита.
 Если он и обратил внимание на мою прическу и на мое платье, то ничем этого не показал. Его глаза блестели, он был явно чем-то взволнован, но это что-то была отнюдь не мисс Баррон и не то, что он здесь г нею наедине.
 — Мы рады видеть вас в любое время, милорд, но я, кажется, догадываюсь, что привело вас сюда. Это, наверно, связано с ожерельем.
 — Конечно, — поспешно подтвердил он. И было понятно, что мысль о том, что он может прийти к нам с какой-то другой целью, никогда не приходила в его модно причесанную голову.
 — Чрезвычайно странная штука!
 У меня сердце ушло в пятки: он узнал что-то дурное о дяде Барри! Может быть, Стептоу послал ему письмо, или…
 В эту минуту все поплыло у меня перед глазами. Когда я пришла в себя, мой гость испуганно смотрел на меня. Я не упала в обморок, у меня просто помутилось в глазах.
 Он подбежал ко мне и усадил в кресло.
 — Какой же я глупец! Напугал вас до смерти. Давайте я налью вам рюмку вина.
 Вы бледная, как полотно.
 Он засуетился вокруг меня, налил вина.
 Я отпила несколько глотков и почувствовала, как приятное тепло разливается по всему телу.
 — Небольшое головокружение. Просто не знаю, как это могло случиться. Налейте и себе вина, пожалуйста, милорд.
 Я пожалела, что у нас в гостиной не было хорошего вина. В погребе еще оставалось несколько бутылок из запасов папа, но тот херес, который стоял на столе, был кислым, как уксус. К счастью, он не стал пить. Его интересовало только ожерелье.
 Он вынул его из кармана и положил передо мною на стол. Вспомнив о банковских счетах дяди, я сначала подумала, что лорд Уэйлин каким-то образом узнал, что Барри купил ожерелье и пришел вернуть его нам.
 — Как вы узнали, что мой дядя купил его? Вы, наверно, проверили банковские счета вашей тети Маргарет так же, как я проверила счета дяди Барри?
 Брови его удивленно поднялись.
 — Простите, вы сказали, что ваш дядя купил ожерелье?
 — Я подумала, возможно… Немного помолчав, я ответила более уверенно:
 — Да.
 — Объясните мне все поподробнее. Я ничего не понимаю.
 Я рассказала ему о пяти тысячах фунтов, которые были у дяди, когда он к нам приехал, и о том, что он снял их со своего счета в банке примерно в то же время, когда пропало ожерелье.
 — О Боже! — воскликнул лорд Уэйлин. — Похоже, что моя тетушка обокрала его, потому что то, что она продала ему — обыкновенные стразы.
 — Вы хотите сказать, что это не настоящие бриллианты?
 — Мама показалось, что они как-то не так блестят. Я попробовал резать ими оконное стекло. Камень раскрошился, не оставив даже царапины на стекле. Я помчался к ювелиру в Альдершоте, и Стейси подтвердил, что это обыкновенное стекло, которое стоит не больше пяти — десяти фунтов.
 Я онемела от удивления, а когда снова посмотрела на ожерелье, мне показалось, что оно утратило свой прежний блеск. Это явно была подделка.
 — Так, значит, у вашей тетушки вовсе не было бриллиантового ожерелья?
 — Да нет же, конечно было. Незадолго до того, как оно пропало, она даже носила его к Стейси почистить. А это копия. Ни мама, ни я не знали о ее существовании, хотя женщины часто делали копии своих драгоценностей.
 — А настоящие бриллианты исчезли?
 — Да, вместе с несколькими другими безделушками. Так, пустяки. Гранатовая брошь и кольцо с опалом. Самые дорогие фамильные драгоценности перешли по наследству сыну Макинтоша.
 — И ваша тетя не говорила о пропаже других вещей?
 — Нет, и это довольно странно, потому что она подняла очень большой шум, когда пропало ожерелье. Мне это совершенно непонятно. А теперь вы говорите, что ваш дядя неизвестно куда истратил сразу пять тысяч фунтов.
 Видно было, что лорда Уэйлина эта история заинтриговала. Мне даже показалось, что его вовсе не волнует судьба бриллиантов, просто он хочет разгадать это таинственное совпадение.
 — Деньги исчезли вскоре после того, как он приехал к нам.
 — Когда точно это случилось?
 — Он снял деньги со счета пятнадцатого мая 1811 года.
 Интересно, зачем ему точная дата?
 — Тетино ожерелье пропало примерно в то же самое время, поэтому вы и решили, что он купил его? Но оно так дорого не стоило. Его оценили для страховки в четыре тысячи фунтов, но тетя так и не застраховала его. Она редко надевала его и считала, что в Парэме оно в безопасности. После того, как тетя объявила о его пропаже, мистер Макшейн не мог даже показать кому-нибудь это ожерелье, его наверняка заподозрили бы в воровстве. Остается сделать, вывод, что, скорее всего, он его не покупал.
 — Он никогда не сделал бы такой глупости. Да и ваша тетя не заявила бы о краже, если бы она продала ожерелье.
 Мы сидели, глядя на стеклянные бусины на столике, и напряженно размышляли.
 — Пожалуй, я выпью немного вина. Лорд взял свою рюмку. Будучи человеком воспитанным, он даже не поморщился, но после первого глотка поставил рюмку и не спешил взять ее снова.
 Помолчав немного, лорд Уэйлин продолжал:
 — Очевидно, что оба эти происшествия связаны друг с другом, потому что произошли в одно и то же время, хотя и не в одном и том же месте. Вы постоянно живете здесь и хорошо знаете дела вашего дяди, мисс Баррон. Не был ли он как-то связан с леди Маргарет Макинтош?
 — Насколько мне известно, они даже никогда не разговаривали, только раскланивались при встрече. Она никогда не была у нас в Гернфильде, а дядя не ходил в гости в Парэм. Если они случайно встречались в городе или на каком-то светском приеме, дядя просто приподнимал шляпу.
 — И мистер Макшейн никогда не ездил в Танбридж Уэлз?
 Прежде, чем ответить, я немного задумалась. С того злосчастного утра, когда я унижалась, возвращая ожерелье, ситуация изменилась. Теперь уже поступки леди Маргарет выглядели сомнительно. И я решила рассказать о намеках Стептоу.
 — Я точно не знаю, ездил ли дядя когда-нибудь в Танбридж, но наш дворецкий туманно намекнул, что, якобы, видел там дядю. Я не смогла заставить его сказать что-то более определенное. Это ведь очень скользкий тип.
 Лорд Уэйлин кивнул и сказал мрачно:
 — Стептоу! Как это вас угораздило взять этого мерзавца?
 — Мы бы не сделали этого, если бы вы сочли нужным предупредить нас, что он вор, — отпарировала я. — Право же, милорд, вам следовало сказать нам об этом. Его удивил мой резкий тон.
 — Я предупреждал Пакенхэмов, когда они попросили дать ему рекомендацию. Им срочно был нужен опытный лакей, а Стептоу знает свое дело. Они взяли его условно. Два года он вел себя примерно, а потом стали пропадать разные мелочи, и они его уволили. Разве они ничего вам не сказали, когда вы советовались с ними?
 — Мы не советовались с ними. Мы решили, что раз он работал в Парэме, он человек надежный. Мы предложили ему служить у нас дворецким, он был счастлив получить это место. Но вы, как соседи, должны были нас предупредить.
 — Мама была обеспокоена, но потом решила, что он большого вреда не принесет.
 Как только он произнес это, его лицо досадливо сморщилось.
 — Я не хотел сказать… Я вспылила.
 — Конечно, ведь Гернфильд не завален дорогими китайскими безделушками, как Парэм!
 Лорд Уэйлин благоразумно решил не отвечать на мою колкость и продолжал:
 — Как вы узнали, что он украл мою Таньскую вазу? Я не мог доказать этого и не хотел публично обвинять его, не имея веских улик, хотя был уверен, что это его рук дело.
 — Он сам проболтался. Думал, что мы знаем.
 — Надо полагать, вы с ним уже распрощались.
 Мне было стыдно, но пришлось признаться, что мы этого еще не сделали.
 — Дело в том, что он что-то знает о Танбридж Уэллзе, — пояснила я.
 — Надеюсь, мне скоро удастся выяснить, что именно.
 — А что он может знать? Вероятно, он видел там вашего дядю и пытается сыграть на этом.
 — Да, но…
 Лорд Уэйлин снисходительно смотрел на меня и терпеливо ждал, когда я, наконец, сама пойму, что хочу сказать.
 — Мне не понравилось, каким тоном он говорил об этом. Как будто мой дядя сделал что-то предосудительное.
 — Вы просто позволяете ему играть на вашей чувствительности, мисс Баррон. Признаться, вы меня удивляете, — улыбнулся он. — В Парэме вы вели себя куда более решительно. Давайте рассуждать здраво. У мистера Макшейна обнаружено не пропавшее ожерелье, а дешевая копия. Может быть, он оставил много денег в своем завещании, и это кажется вам подозрительным?
 — Да нет, что вы! Он даже не оставил денег на собственные похороны. Все, кто ездит в Индию, возвращаются оттуда богачами, а дядя привез только пять тысяч фунтов, да и те растратил, а, может быть, подарил кому-то или проиграл в рулетку.
 — Итак, мы можем сделать вывод, что он не сделал ничего дурного. Хотите, я попробую поговорить со Стептоу?
 — Это бесполезно. Когда я попыталась допросить его как следует, он отказался от своих слов. Очень скользкий тип.
 — Вы должны его немедленно уволить.
 — Пожалуй, вы правы. Теперь, когда я знаю, что это ожерелье не настоящее, я непременно сделаю это и уже без всяких колебаний.
 Уэйлин посмотрел на часы и заторопился.
 — Мне пора идти.
 Он взял ожерелье, вопросительно посмотрел на меня и, поскольку я не возражала, положил его в карман.
 — Я думаю, нам лучше не ворошить старое, — сказал он, вставая. — Прошло так много времени. Завтра у меня дела в Лондоне, поэтому я оставляю вас, мисс Баррон. Боюсь, я изрядно надоел вам своими просьбами, но если вы случайно узнаете что-нибудь о нашем деле, прошу вас дать мне знать. А я, в свою очередь, обещаю сделать то же самое.
 Я невнятно пробормотала, что согласна, и он ушел. У лорда Уэйлина были дела поважнее — Лондон, политика… Конечно, вся эта история с ожерельем была для него лишь забавным пустяком. Мне же она начинала казаться все более серьезной. Я чувствовала, что дядя, а через него и мама, могли быть втянуты в какую-то грязную аферу, связанную с исчезновением пяти тысяч фунтов. Разгадка этой тайны была в Танбридж Уэллзе. Нужно было непременно ехать туда. Кстати, и Уэйлин будет далеко в Лондоне. Если я узнаю что-нибудь, порочащее доброе имя дяди Барри, мне не хотелось бы, чтобы это произошло в присутствии лорда. Если же обнаружится, что и у леди Маргарет тоже были кое-какие грешки (что вполне вероятно), я, разумеется, тут же сообщу ему обо всем.
 Я вовсе не допускала мысль, что блестящая леди Маргарет попросту надула моего дядю, всучив ему подделку, а настоящее ожерелье продала в Танбридже или где-то по соседству. Неужели дядя Барри был так глуп, что поверил ей? Если бы она была молода и хороша собой, то могла бы его одурачить, но это было не так. В это время леди Маргарет была уже далеко не молодая располневшая женщина, хотя и не без светского лоска, но от ее прежней красоты уже почти ничего не осталось.
 Я пожалела о том, что позволила Уэйлину взять с собой стразы. Возможно, если показать их в Танбридже, кто-нибудь что-то и вспомнит. Я побежала вслед за лордом Уэйлином. Он все еще был в прихожей и беседовал со Стептоу. Они разговаривали, стоя близко друг к другу, словно два заговорщика.
 — Что-нибудь случилось, лорд Уэйлин? — спросила я, подходя к ним.
 — Не надо меня провожать, Стептоу, я сам выйду, — сказал он дворецкому, и тот мгновенно удалился.
 — Я пытался хоть что-то из него вытянуть, — объяснил лорд Уэйлин. — Как я и думал, он ничего не видел в Танбридж Уэллзе. Он только знает, что моя тетя туда часто ездила. Боюсь, что там ничего узнать не удастся.
 В этот момент он был похож на кота, который приготовился к прыжку, чтобы поймать мышь.
 — Вы правы, совершенно незачем тащиться в такую даль, — согласилась я.
 Мне очень не хотелось, чтобы он туда ехал. Мы попрощались, а после его ухода я вспомнила, что так и не взяла у него ожерелье.




 Глава 7


 Мы с мама отправились в Танбридж Уэллз на следующее утро в девять часов. Даже зарядивший с утра сильный ливень не остановил нас. Мама не пришлось долго уговаривать. Новости, которые принес вчера лорд Уэйлин, воскресили ее надежды вернуть пять тысяч фунтов покойного брата. Она была твердо убеждена, что леди Маргарет обвела его вокруг пальца, воспользовавшись чувствительностью дяди.
 Мы разговаривали под грохот экипажа, пробиравшегося сквозь густой туман.
 — Он был всегда очень мягок, и женщины этим пользовались, — вспоминала мама.
 — Я никогда не замечала у него слабости к женщинам. По-моему, он даже не смотрел в их сторону.
 — В молодости он был большой ловелас, таким и остался на всю жизнь. Леди Маргарет, вероятно, сочинила какую-нибудь трогательную историю, и он, как мальчишка, поверил ей и отдал все свои денежки до последнего пенса. Подумать только!
 Я перебила ее, чтобы снова не выслушивать историю о том, что ей пришлось платить за гроб дяди.
 — Лорд Уэйлин говорит, что он не нашел этой суммы в банковских счетах леди Маргарет. Да и вряд ли дядя был таким уж простофилей.
 Мы вернулись к вопросу, который мучил нас обеих: куда же тогда делись эти деньги?
 Всю дорогу я не переставая думала об этом. Дождь, между тем, утих, и, чтобы отвлечься, я стала любоваться окрестностями. Струйки дождя еще сбегали с листьев, напоминая хрустальные подвески. Выглянуло солнце, и все заискрилось в его лучах. Я невольно подумала о Борсини. Он оценил бы эту красоту и смог передать бы ее на полотно. Жаль, что наш урок не состоится.
 Наше путешествие затянулось на несколько часов. После обеда мама должна была как следует отдохнуть. У нее сильно разболелись ноги и поясница.
 Было уже четыре часа дня, когда мы добрались до границы Суссекса и Кента. Это очень живописная местность. У подножья одного из поросших вереском холмов уютно расположился Танбридж Уэллз.
 Мы сняли комнату в отеле «Бишопе Даун», неподалеку от променада. День близился к вечеру. Мы решили не заниматься делами, а погулять и посмотреть город до наступления темноты. В Танбридж Уэллзе все общество непременно прогуливается по променаду (здесь его называют Пэнтайлз), чтобы показать себя и посмотреть на других.
 Разгар курортного сезона приходится на июль и длится до сентября, но уже сейчас, в начале июня, туристов довольно много. В большинстве своем это люди серьезные, приехавшие поправить свое здоровье, и меня, «даже в моем возрасте», они не интересовали. В городе с такими библейскими названиями, как отель на горе Эфраим, и даже Сион, царила атмосфера добропорядочности и респектабельности. Однако, это не мешало небольшой группке легкомысленных женщин бойко охотиться за пожилыми джентльменами.
 Мы шли по променаду и усердно любовались вереницей отелей, выстроившихся по одну сторону, и стройной липовой аллеей по другую. Я собиралась заглянуть в магазины, но мама внезапно почувствовала, что для ее суставов необходимо выпить железистой воды. Мы зашли в павильон и заплатили по фартингу каждая за стакан мерзкой минеральной воды, после которой мечтаешь выпить чашечку хорошего чая.
 Когда мама допила воду, мы продолжили нашу прогулку. Мы собирались вернуться в отель, чтобы немного отдохнуть и переодеться к обеду, и тут-то, у самой церкви короля Карла-великомученика, столкнулись с лордом Уэйлином. Если бы мы заметили его немного раньше, я бы успела шмыгнуть в магазин, да и он сделал бы то же самое. Но мы увидели друг друга одновременно. Наши взгляды встретились, и мы оба почувствовали себя очень неловко. Уэйлин постарался скрыть свою досаду и подошел к нам, натянуто улыбаясь.
 Я едва успела предупредить мама о его приближении. Нужно отдать ему должное, он смог очень достойно выйти из затруднительного положения. Что и говорить, его манерам можно было только позавидовать.
 — Леди, какой чудесный сюрприз, — произнес он без тени смущения, — а я по дороге в Лондон решил заглянуть сюда в надежде узнать что-нибудь, что помогло бы разгадать нашу тайну.
 Думаю, излишне объяснять, что Лондон находится к северу от Альдершота, а Танбридж Уэллз прямо на востоке. И не нужно быть большим знатоком геометрии, чтобы сообразить, что кратчайшее расстояние между двумя точками — прямая линия, а не прямой угол.
 — Мы только что попробовали воду, — сказала я любезным тоном.
 — Как вы на это отважились? — произнес он, иронично улыбаясь.
 — Мы возвращались к себе в отель, — продолжала я, стараясь поддержать светскую беседу.
 — Я провожу вас. Где вы остановились?
 — В «Бишопе Даун».
 Его улыбка стала еще более натянутой.
 — И я там остановился.
 — Так, значит, вы сегодня останетесь здесь и не едете в Лондон! — с невольным разочарованием воскликнула я. — Я думала, у вас срочные дела в Лондоне!
 — Политика не терпит суеты. Уайтхолл, как жернова господни, мелет медленно.
 — Но зато верно, — подхватила мама. Она обожала цитировать свою любимую Библию.
 — Я далеко не уверен в этом, мадам, — Уэйлин рассмеялся с деланной веселостью, смущенный тем, что ему приходится врать.
 Он не вел нас под руки, но, когда мы поворачивали к отелю, поддержал мама за локоть и, как она потом об этом рассказывала, сделал это очень изящно. Вообще, она была в восторге от его учтивости.
 Во время нашей прогулки никто и словом не обмолвился об истинной причине того, что заставило нас приехать в этот приют пекущихся о своем здоровье ипохондриков. Лорд Уэйлин поинтересовался, как идут дела в Обществе любителей книги. Я призналась, что за двадцать с небольшим часов, которые прошли после нашей с ним встречи, вышеупомянутое общество не сделало заметных успехов. Он заговорил о миссис Рэдклиф, как о писательнице, которая могла бы понравиться нашим дамам. Я ответила, что в свое время, в молодости, мы увлекались ее легендами о средневековье, но сейчас предпочитаем более серьезную литературу. Он посмотрел на меня удивленно:
 — В молодости! Я что-то не вижу седины в ваших волосах, мисс Баррон.
 Мама поспешила сообщить, что мне уже перевалило за четверть века. В ответ он только пристально посмотрел на меня. Когда мы дошли до следующего поворота, он заботливо поддержал меня под руку. Я истолковала этот жест, как сочувствие моим преклонным годам.
 Вернувшись в отель, мы поблагодарили лорда Уэйлина за компанию и собирались было улизнуть от него, но он удержал нас, воскликнув с досадой:
 — Ну не глупо ли все это! Зачем мы ходим вокруг да около и боимся сказать другу другу правду? Давайте лучше посоветуемся, как найти ожерелье.
 — Нас не интересует ожерелье вашей тетушки. Мы хотим узнать, куда исчезли деньги дяди Барри.
 — Пять тысяч фунтов, — произнесла мама значительно.
 — Похоже, деньги и ожерелье каким-то образом связаны. Но деньги анонимны, и проследить их путь невозможно, а вот следы уникального ожерелья, может быть, отыскать и удастся, и это поможет нам узнать, что стало с деньгами мистера Макшейна. Как вы считаете, миледи? Не обсудить ли нам все это за обедом? Я снял отдельный кабинет в ресторане и буду очень рад, если вы составите мне компанию.
 — Пожалуй, вреда от этого не будет, — неуверенно произнесла мама, бросая на меня вопросительный взгляд.
 Ее холодный тон несколько обескуражил лорда Уэйлина, и я поспешила его успокоить:
 — Вы очень любезны, милорд. Мы с большим удовольствием примем ваше предложение.
 — Я жду вас здесь, в вестибюле в семь. Мы еще раз поблагодарили его и поспешили к себе в номер. Как только мы остались одни, мама сказала:
 — Мне так не хочется обедать с этим Уэйлином! Жаль, что мы согласились. Может быть, сказать, что у меня разболелась голова, и остаться обедать у себя в номере?
 — Что толку сидеть здесь в номере, мама? Уэйлин прав, узнать что-либо об ожерелье легче, чем о деньгах. А когда отыщутся бриллианты, тогда мы, возможно, найдем и деньги.
 Мама понимающе покачала головой:
 — Ты хочешь поймать Уэйлина в свои сети, Зоуи! Неужели ты думаешь, что его могут интересовать женщины твоего возраста?
 — Я не собираюсь ловить его в свои сети! К тому же он на добрый десяток лет старше меня.
 — Ему только тридцать один.
 Только тридцать один! Мужчина прожил треть века, и он — молоденький неоперившийся петушок. А женщина в двадцать пять лет уже старая курица.
 — Твой папа запомнил день, когда Уэйлин родился. Старый лорд устроил в Парэме фейерверк в честь этого события. У леди Уэйлин долго не было ребенка и она очень боялась, что будет девочка. И когда появился наследник, об этом говорила вся округа. Все приходили посмотреть на младенца. Некоторые даже приезжали издалека.
 — Может, и большая звезда появилась на небе в тот вечер, чтобы указать им дорогу в Парэм? — спросила я ехидно. Мама была шокирована моим святотатством.
 Разговор этот не прошел для меня бесследно. Я поняла, что мужчина, рождение которого было отмечено фейерверком, для меня недосягаем. Хотя я и не строила никаких серьезных планов в отношении лорда Уэйлина, все же для женщины в моем возрасте вполне естественно было обратить внимание на такого мужчину.
 До обеда оставался еще час. Но я, вместо того, чтобы отдохнуть, строила планы, как лучше приняться за поиски исчезнувшего ожерелья и дядиных денег. Хорошо, что к нам теперь присоединился лорд Уэйлин. Скорее всего, он знает, в каком отеле жила его тетка. Раз он сам выбрал «Бишопе Даун», вероятно, и она останавливалась здесь. Нам следует расспросить прислугу о том, с кем она здесь встречалась. Неплохо бы обойти ювелирные магазины и ломбарды. Она могла продать или заложить ожерелье. Если показать копию ювелирам, возможно, они и припомнят. Так вот почему он взял копию!
 Но как разыскать деньги дяди Барри? Обидно будет, если лорд Уэйлин, который и без того богат, найдет свое ожерелье, а мы с мама вернемся домой с пустыми руками.
 Мама, между тем, задремала, и мне пришлось ее будить. Пора было одеваться к обеду. Я привезла с собой в Танбридж два вечерних платья. В этот вечер я решила надеть лучшее из них, то, которое, по мнению Борсини, очень удачно подчеркивает мою «классическую» внешность. Это белое креповое платье, задрапированное, как римская тога, и отделанное золотистой лентой. Мама называет его саваном и говорит, что я в нем настоящее чучело. Однако, когда я надевала его, мне доводилось слышать и комплименты, поэтому я надеялась, что лорд Уэйлин тоже его оценит.
 — Неужели ты опять надела свой саван, Зоуи! — воскликнула мама.
 — Мы будем обедать в отдельном кабинете, и никто не обратит внимание на мое платье.
 — Лорд обратит внимание.
 — Но ты же сама сказала, что мне бесполезно пытаться поймать его в свои сети.
 — И правда бесполезно, потому что в этом саване ты всех мужчин распугаешь. С тех пор, как ты возомнила себя великой художницей, Зоуи, ты совершенно перестала думать о своих туалетах. Да и прическа у тебя какая-то странная. Что это за старомодный пучок? Я в последний раз видела такие прически на похоронах моей бабушки. Моли Бога, чтобы нам удалось найти деньги дяди Барри, потому что охота за женихом для тебя влетит нам в копеечку.
 — Теперь уже все равно поздно переодеваться, — упорно сказала я.
 Настроение у меня было окончательно испорчено и, спускаясь вниз, я почувствовала себя растерянной. Когда женщина меняет стиль одежды, она должна держаться очень уверенно. А мне казалось, что я выгляжу смешно и нелепо, и я раскаивалась в своем упрямстве. Надо было все-таки переодеться.
 Когда мы пересекали вестибюль, какая-то элегантно одетая дама обернулась и внимательно посмотрела на меня. В ее взгляде не было и тени насмешки, наоборот, она рассматривала меня и мое платье с большим интересом. Этот маленький инцидент придал мне немного уверенности, и я встретила лорда Уэйлина с гордо поднятой головой и со светской улыбкой на лице.




 Глава 8


 Я почувствовала, что лорд Уэйлин смотрит на меня внимательнее, чем обычно. Улыбка его была по-светски сдержанной и даже чуть надменной, но его выдавали глаза. Он рассматривал меня с явным интересом. Сначала его взгляд остановился на моих черных волосах, потом скользнул на глаза и губы. Я решила, что его внимание привлек мой саван. Недаром Борсини говорит, что этот фасон подчеркивает женственные фигуры. Хотя из вежливости Уэйлин и не позволял себе откровенно рассматривать мое телосложение.
 — Позвольте мне сделать вам комплимент, миледи. Вы обе выглядите великолепно, — сказал он, учтиво поклонившись и повел в свой кабинет. — Я уже заказал вино и посмотрел меню, но ждал вашего прихода, чтобы посоветоваться. Бургундское или шампанское? Шампанское идет к любым блюдам.
 Его взгляд говорил о том, что шампанское — это комплимент мне за мое платье.
 Мама проворчала:
 — Вы слишком экстравагантны, милорд! Шампанское! Можно подумать, что шампанское для нас — непозволительная роскошь! Когда папа был жив, у нас в погреб? всегда были отличные вина.
 Не желая выглядеть жалкой провинциалкой, как мама , я внимательно прочитала меню и выбрала камбалу и цыпленка.
 Мама сказала:
 — Я, пожалуй, возьму то же самое. Лорд Уэйлин настаивал, чтобы мы заказали крабов и всякие другие изысканные блюда, но, в конце концов, тоже остановился на камбале и ростбифе.
 Когда подали вино, он произнес:
 — За наш успех. За то, чтобы мы уехали отсюда более богатыми людьми!
 Это я тоже сочла за комплимент, потому что, произнося эти слова, он посмотрел на меня с загадочной улыбкой. Как будто хотел сказать, что кроме золота и бриллиантов на свете существуют и другие богатства.
 — За наш успех, — повторила я, и мы выпили.
 Жаль, что после первого бокала шампанского это многообещающее начало не получило дальнейшего развития. Подали рыбу, и разговор сразу повернул на деловые темы.
 Я спросила:
 — Интересно, лорд Уэйлин, почему вы остановились в «Бишопе Даун»? Уж не потому ли, что в этом отеле жила ваша тетушка, когда она приезжала в Танбридж?
 — Именно поэтому. Так она говорила мама. Я уже навел справки и узнал, что она действительно останавливалась здесь несколько лет назад, но последние пять лет не появлялась. Как раз тогда и пропало ожерелье. Тем не менее, она продолжала ездить в Танбридж, и даже чаще, чем раньше. В первые пять лет после приезда к нам из Шотландии она ездила сюда только раз в год. Потом стала ездить четыре раза: в начале января, апреля, июля и октября. Очевидно, с возрастом ей нужно было чаще пить железистую воду. Но все же странно, что это происходило так регулярно.
 Мама уронила вилку и взволнованно воскликнула:
 — Действительно странно! Барри тоже ездил в Лондон четыре раза в год и примерно в те же числа.
 Уэйлин даже рот открыл от удивления:
 — Вы уверены? Кажется, кое-что уже начинает проясняться.
 — Нет, милорд. Хотя даты и совпадают, но вряд ли это что-нибудь значит. Ведь они были почти не знакомы. И даже, если бы они были друзьями, у них не было причины это скрывать — оба были одиноки и вольны поступать так, как им заблагорассудится. Могли даже пожениться.
 — Дядя снял пять тысяч со своего счета в банке пятнадцатого мая, — заметила я, — эта дата не совпадает со временем его отъездов.
 — Он, должно быть, потратил эти деньги в Танбридже или Лондоне, — сказала мама, — я уверена, что в Гернфильде он их не тратил.
 — По всей вероятности, в это время происходило что-то очень важное, что заставляло их обоих уезжать из дома, — предположила я, — например, скачки или какие-нибудь интересные встречи.
 — Какие могут быть скачки в середине зимы! — возразил Уэйлин. — Мы должны узнать, какие здесь еще бывают развлечения. Кстати, тетя Маргарет любила театр.
 — Тогда бы она ездила в Лондон, — сказала мама. — Ведь Лондон не намного дальше от Парэма, чем Танбридж Уэллз. Да и Барри не интересовался в театре ничем, кроме артисточек.
 Когда мы принялись за цыплят и ростбиф, я рассказала о своей идее походить по ювелирным магазинам и ломбардам. Уэйлин заметил, что он собирался сделать то же самое.
 — Вы, наверное, удивились, зачем мне понадобилась копия ожерелья.
 — Очень удивилась, и далее вернулась в прихожую, чтобы забрать ее у вас, но увидела вас со Стептоу и забыла про ожерелье.
 — Стептоу, — сказал он задумчиво. — По-моему, этот плут что-то знает.
 — Он вам сказал что-нибудь? — поспешно спросила я.
 — Ничего важного. Но у него были такие же масляные глазки, когда он заявил, что ничего не знает о моей Таньской вазе. Перекупщик, которому он ее продал, отказался опознать его. Думаю, они сговорились.
 — Если Стептоу что-то знает, чего он надеется добиться своим молчанием? — спросила мама.
 — Он ждет, чтобы мы заплатили ему за молчание, — ответила я.
 Уэйлин отрицательно покачал головой:
 — Я уже пытался предлагать ему деньги, но безуспешно. Если нам здесь ничего не удастся узнать, нужно будет установить за ним наблюдение.
 — Почему бы вам не поместить объявление в «Танбридж Джорнал» с просьбой к друзьям леди Маргарет откликнуться и связаться с вами? У нее наверняка здесь были друзья, ведь она так часто сюда ездила.
 — Отличная мысль! — воскликнул лорд Уэйлин.
 Мама покраснела и довольно улыбнулась.
 — А ее компаньонка, милорд? Она не могла ездить без компаньонки.
 — У нее была некая миссис Ридл, она давно жила в нашей семье. Когда тетя умерла, она уехала домой, на север. Я написал ей перед отъездом из Парэма, но ответ вряд ли придет скоро. У меня нет ее адреса и я написал на имя Ангуса Макинтоша. Это сын лорда Макинтоша от первого брака, который унаследовал его родовое имение. А вы можете разыскивать камердинера мистера Макшейна, или его кучера, или…
 Мама с досадой покачала головой:
 — У Барри не было ни лакея, ни своей кареты. Он пользовался нашей, когда ездил с визитами к соседям, и когда она не нужна была нам самим, а путешествовал он всегда в дилижансе.
 — Жаль. А у него были близкие друзья?
 — Да, но не в Англии, — сказала мама. — Мы родом из Ирландии. Он уехал в Индию оттуда. Когда он переехал к нам в Гернфильд, то почти все время, сидел дома и никуда не ездил, только в Лондон.
 — Или возможно, в Танбридж Уэллз, — заметила я. — Нужно узнать, не останавливался ли он в этой гостинице.
 — Если он и жил здесь, то наверняка под другим именем. Я уже просмотрел их книги за пять лет, его фамилии там нет. Но здесь много других гостиниц. Нам нужно поспрашивать в каждой. Жаль, что у вас нет его портрета. Я привез с собой миниатюрный портрет леди Маргарет.
 И он достал из кармана миниатюру из слоновой кости. Я не думала, что леди Маргарет была в молодости такой красавицей. Это была светловолосая леди с ласковым взглядом голубых глаз и очаровательной улыбкой.
 — Вряд ли кто-нибудь узнает ее по этому портрету, — сказала я, передавая его мама.
 — Не сразу, может быть, но старые друзья ее узнали бы, — возразил лорд Уэйлин.
 — Ну конечно, я узнаю ее! — воскликнула мама. — Она была очень хороша в молодости. К сожалению, у меня нет ни одного портрета Барри, — тут она хлопнула себя по лбу и рассмеялась, — какие же мы с тобой глупые, Зоуи! Ты же рисовала дядю Барри десятки раз. У тебя сохранились эти наброски?
 — Конечно, сохранились в одном из старых альбомов. Жаль, что я не догадалась захватить их с собой.
 — Вы можете попросить, чтобы вам прислали этот альбом слуги, — предложил лорд Уэйлин.
 — На это уйдет несколько дней, — проворчала мама. — Мы не собирались задерживаться здесь так долго. Да и вы спешите в Лондон.
 Но лорд Уэйлин продолжал настаивать.
 — Я не могу уехать, не разгадав эту загадку. И дело тут не только в ожерелье, хотя и на него не жалко потратить несколько дней. Самое главное, что меня мучает — это смутное предчувствие, что у тети Маргарет была какая-то тайна. Что, если нам задержаться здесь еще немного? Может быть, удастся найти деньги вашего брата, миссис Баррон.
 — Или узнать, что он был отпетым прохвостом.
 Лорд Уэйлин нашел эту шутку очень остроумной и стал рассыпаться в комплиментах мама. Он всячески льстил ей, говорил, что очень ценит ее помощь, и, в конце концов, добился ее согласия послать в Гернфильд за моим альбомом и продолжить поиски в Танбридже.
 Мы уже выпили две бутылки шампанского и отяжелели после обильного обеда.
 — Я чувствую себя, как Страсбургская гусыня, — простонала мама. — Если я смогу подняться по лестнице в свой номер, то сразу рухну в постель.
 — Только после того, как вы напишете в Гернфильд, чтобы прислали портрет вашего брата, — лорд Уэйлин шутливо погрозил пальцем. — Хотя, зачем нам тратить время на письма? Я могу нанять скаковую лошадь и послать одного из моих лакеев в Гернфильд прямо сейчас.
 — Но ему придется ехать всю ночь! — воскликнула мама.
 — Всего каких-нибудь пятьдесят миль. На хорошей лошади он будет там через два-три часа. Пожалуйста, напишите сейчас записку, мадам, а я тем временем позабочусь о лошади и отдам своему лакею нужные распоряжения.
 Мама даже растерялась от такого быстрого поворота событий, а я, признаться, была приятно удивлена. Лорд Уэйлин всегда казался мне человеком легкомысленным и ленивым, но, видно, если его что-то всерьез интересовало, он умел действовать решительно и энергично.
 — Лучше мне написать письмо, — предложила я. — Я знаю, какой нам нужен альбом, и где он лежит. Бродаган, конечно, не понравится, что ее беспокоят в такой поздний час, но я намекну, что мы хотим использовать этот альбом против Стептоу, тогда она сделает все, что мы просим.
 Мама со мной согласилась и мы расстались. Уэйлин пошел отдавать распоряжения лакею, я — писать записку, а мама поднялась в номер и стала нетерпеливо ждать возвращения Уэйлина, потому что только после его визита она могла, наконец, раздеться и лечь.
 В десятом часу он постучал в дверь.
 — На променаде играет неплохой оркестр, — сказал он, положив мою записку в карман, — не хотите ли прогуляться и послушать музыку, миледи? Спать еще слишком рано.
 — Вы очень любезны, милорд, — сказала мама, — но я не смогу еще раз одолеть эту страшную лестницу. К тому же у меня разыгрался мой ревматизм.
 — Мне очень прискорбно слышать это, мадам, — его серые глаза вопросительно взглянули на меня. — Мисс Баррон? Позволяют ли вам ваши суставы снова спуститься по лестнице?
 — Я с удовольствием немного пройдусь после обильного обеда, — ответила я и посмотрела на мама, боясь, что она не захочет остаться одна в незнакомом отеле.
 Но она, по-видимому, была только рада избавиться от меня.
 — Постарайся не очень шуметь, когда вернешься, Зоуи. И не буди меня.
 — Я недолго, — пообещала я.
 — Не очень долго, — добавил лорд Уэйлин вполголоса. Он насмешливо улыбался, набрасывая мне на плечи шаль, и, церемонно предложив мне руку, повел вниз по лестнице.
 В этот момент я подумала, что леди Маргарет была не единственной грешницей в их семье. Да и в нашей семье кое-кто тоже был не прочь последовать примеру дяди Барри. Когда человек уезжает из дома, его охватывает приятное ощущение свободы. За ним больше не следят ни друзья, ни соседи, и он может немного расслабиться и отпустить поводья. Возможно, именно поэтому приезжали сюда дядюшка Барри и тетушка Маргарет.




 Глава 9


 Лакей лорда Уэйлина в парадной темно-зеленой ливрее с золотыми галунами ждал нас в вестибюле. Увидев меня рядом со своим хозяином он буквально остолбенел. Теперь можно не сомневаться, что об этом узнает вся округа в Кристендоме. Уэйлин дал ему записку для Бродаган и лакей удалился.
 — Надеюсь, вы понимаете, что рискуете своей репутацией. Ведь вас увидели здесь одну в моем обществе, — шутливо заметил Уэйлин.
 Я ответила ему в том же тоне.
 — Я это сразу же поняла, когда увидела, как широко открылся рот у вашего лакея. Еще немного, и его челюсть стукнулась бы об пол. Уверена, он не приминет поделиться с кем-нибудь столь пикантной новостью.
 — Надеюсь, вы заступитесь за меня, если я буду изгнан из приличного общества, — засмеялся он, и мы направились к выходу.
 — Вы хотите получить от меня подтверждение вашей порядочности, сэр? Клятвенное свидетельство вашего рыцарского поведения или того, что я уже заручилась вашим обязательством жениться на мне?
 Сказав это, я испугалась, что моя шутка зашла слишком далеко, и лорд Уэйлин может понять ее как желание женить его на себе. Но, к счастью, он не принял мои слова всерьез.
 — Только наивные влюбленные полагают, что можно устроить тайную встречу в людном отеле. Для любовного гнездышка лучше поискать более надежное место.
 Он наклонился ко мне и со смехом продолжал:
 — Так мне, по крайней мере, говорили. Естественно, добропорядочный джентльмен, вроде меня, знает о таких вещах не из собственного опыта, а только понаслышке.
 — Охотно вам верю, но тут без собственного опыта никак не обойтись.
 Швейцар распахнул перед нами двери, мы вышли из отеля и направились к променаду. Был теплый летний вечер. Загадочно мерцали звезды. Луна висела на небе, как огромный яркий фонарь.
 — Июнь, — чудесный месяц, — произнес лорд Уэйлин. — Впереди лето, которое кажется нам таким соблазнительным, но всегда обманывает наши ожидания.
 — А я больше люблю апрель — приход весны после долгой холодной зимы. Весна тоже нас часто разочаровывает, но она дарит лето.
 — Весна слишком непостоянна. Просыпаясь утром, никогда не знаешь, что тебя ждет: мороз, или дождь, или солнце… Непредсказуемо, как визит мисс Баррон, — добавил он, насмешливо улыбаясь.
 Болтая таким образом, мы медленно шли вдоль променада к тому месту, где играл оркестр. Вытянувшаяся вдоль вереница нарядных отелей, ресторанов и магазинов была ярко освещена. Кое-где еще шла торговля. По улицам бродили толпы гуляющих. Кругом царила атмосфера бесшабашного веселья. Вполне приличные на вид дамы отчаянно флиртовали с мужчинами.
 Я заметила, что лорд Уэйлин с интересом наблюдает за ними и сказала:
 — Когда леди приезжают в незнакомый город, им хочется вести себя легкомысленно.
 — Глядя на вас этого не скажешь, мисс Баррон.
 — Если бы эти молодые леди приехали сюда в сопровождении своих мама, они бы не размахивали своими веерами так кокетливо.
 — Но ваша мама сейчас вас не сопровождает, — возразил он, и я почувствовала, как его пальцы властно сжали мой локоть.
 Его светлость, очевидно, решили немного пофлиртовать, находясь вдали от дома. Но он ошибся в своих расчетах. Я была не из тех женщин, которые заводят тайные романы.
 — Может быть, мы все-таки пойдем дальше? — сказала я холодно. — Мы ведь, как будто, вышли пройтись, а не стоять, как два истукана.
 — Да, да, конечно, — пробормотал он, и мы двинулись дальше. — Почему мы с вами так мало знаем друг друга, мисс Баррон, хотя уже много лет живем по соседству?
 — Я объясняю это тем, что у нас редко устраивают выборы. Меня приглашают в Парэм только тогда, когда начинается предвыборная компания.
 — Но мы же соседи. Неужели нужны национальные выборы, чтобы вы пришли к нам в гости?
 — Вы забыли, милорд. Я была у вас дважды на этой неделе, но, если вспомнить об угрозе вызвать полицию, то мне вряд ли захочется нанести вам еще один визит. А вот вы никогда у нас не бывали, вернее лишь один раз. По-моему, по нашей дороге можно ездить и в одну, и в другую сторону.
 — Я уже просил у вас прощения за вазу. Неужели вы не можете забыть об этом недоразумении?
 — Вы сами начали этот разговор. Наша прогулка была окончательно испорчена. Ни мне, ни ему больше не хотелось говорить легкосмысленные глупости. После долгой неловкой паузы лорд Уэйлин произнес скучным голосом, чтобы хоть как-то поддержать разговор:
 — Итак, вы любите рисовать, мисс Баррон?
 — Да, мне всегда это нравилось, с самого детства. Несколько лет назад я стала брать уроки у Борсини. Он граф, родом из Италии, — добавила я и тут же пожалела, что сказала это. Мне было стыдно, что я так глупо хвастаюсь.
 Уэйлин чуть заметно усмехнулся:
 — Я слышал о нем.
 — Возможно, вы знакомы с портретами принца-регента его кисти?
 — Очень хорошо знаком. Он даже пытался продать мне один из них. Он пишет портреты принца с завидным упорством, жаль только, что принц не захотел приобрести ни один из них.
 — Вы хотите сказать, что принц не заказывал Борсини этих портретов? И он пишет их ради собственного удовольствия?
 — Нет, ради денег. Еще он немного подрабатывает, торгуя копиями портрета принца кисти сэра Томаса Лоренса. Я его не осуждаю. Надо же ему как-то зарабатывать на жизнь. Кстати, его копии не такие уж и плохие. Сейчас так много учителей живописи, что ему, бедняге, наверное, нелегко найти учеников.
 Я почувствовала себя обманутой дурой и страшно разозлилась на графа Борсини за то, что он поставил меня в такое глупое положение. Он совершенно недвусмысленно дал мне понять, что пишет портреты принца по его заказу. И сделал вид, что оказывает мне большую честь, соглашаясь давать мне уроки. По его словам, он занимается со мной исключительно из-за моего редкого таланта. Мне всегда казалось странным, что он переехал в Альдершот в то время, когда на него был такой большой спрос в Лондоне.
 Я нервно закуталась в шаль и сказала:
 — Может, мы вернемся домой? Становится холодно.
 — А я только собирался предложить вам посидеть за столиком около оркестра и выпить по бокалу вина.
 — Спасибо, мне было достаточно двух бутылок шампанского, — я быстро зашагала к нашему отелю.
 — Почему вы так бежите?
 — Холодно, — упрямо повторила я. Вместо ответа он вынул носовой платок и вытер пот со лба, показывая этим, что ему совсем не холодно. По дороге к отелю я все время думала о том, как Борсини меня одурачил. Как все глупо: и новая студия в мансарде, и разговоры о высоком искусстве. А все мое тщеславие! Поверила льстивым похвалам Борсини и возомнила себя гениальной художницей. И это при том, что я плачу ему бешеные деньги за уроки!
 Когда мы пришли в отель, лорд Уэйлин виновато сказал:
 — Мне очень жаль, если я вас чем-то обидел, мисс Баррон. Надеюсь, вы простите мне мой немного легкомысленный тон. Это все потому, что мы чувствуем себя здесь туристами.
 — Я вовсе не сержусь, лорд Уэйлин.
 — Хотел бы я посмотреть на вас, когда вы сердитесь по-настоящему! Если вы на меня в самом деле не сердитесь, составьте мне компанию и давайте выпьем что-нибудь перед сном. Кстати, я хотел вас кое о чем попросить. Кабинет в ресторане остается в моем распоряжении на все время, пока я здесь. Нам необязательно пить вино. Я не собираюсь вас спаивать. Может быть, чашечку горячего поссета или какао… Право же, в этом нет ничего дурного.
 Я согласилась. Мне было очень любопытно, о чем он хотел меня попросить. И злилась я вовсе не на него, а на Борсини. Он заказал чай, и пока мы ждали, когда его принесут, я спросила, какая у него ко мне просьба.
 Он положил на стол миниатюрный портрет леди Маргарет из слоновой кости.
 — Не могли бы вы сделать набросок с этого портрета, но изобразить ее такой, какой она была в конце жизни. Нужно сделать более впалыми щеки, добавить несколько складок на подбородке, изменить прическу и так далее. Тогда у нас будет ее портрет, который можно будет показывать здесь. Людям легче будет припомнить, знакомо ли им это лицо. Если она останавливалась в отелях под вымышленным именем, нам бесполезно искать ее по книгам регистрации постояльцев.
 Я стала внимательно вглядываться в лицо на миниатюре, припоминая, какой она была в старости:
 — Подбородок стал отвисшим, веки припухли, — сказала я, разговаривая сама с собой. — Нос заострился. Да, думаю, я смогу сделать это довольно легко.
 Сравнивая черты леди Маргарет, сохранившиеся в моей памяти, с лицом красавицы на миниатюре, я задумчиво сказала:
 — Становится очень грустно, когда подумаешь, как быстро увядает красота.
 — Эта мысль с давних пор была излюбленной темой поэтов, — заметил Уэйлин Принесли чай. Я стала его разливать.
 — Мне без сахара и чуть-чуть молока, — сказал он.
 Мне не хотелось поить его чаем, это выглядело как-то слишком интимно, но отказываться было глупо, и я молча выполнила его просьбу.
 — Помните, еще Геррик писал: «Срывайте свои розы, пока они свежи», кажется, так назывались его стихи.
 — Нет, по-моему, «Совет девицам не упускать свой шанс». Шекспир тоже об этом писал в своих сонетах. Тема, очень любимая поэтами.
 — Жаль только, что поэты часто опошляют ее. Для них это только предлог убедить нас быть более уступчивыми.
 Уэйлин не стал заступаться за мужчин, а только улыбнулся, глядя на портрет своей тетушки.
 — Надеюсь, между вашим дядей и моей тетей ничего такого не было. Они были уже не в том возрасте.
 — В молодости Барри слыл большим ловеласом, но, вернувшись в Англию, он, по-моему, угомонился. Правда, миссис Деланси пыталась его соблазнить, но он не обращал на нее внимания, хотя она была довольно хороша собой. Вы полагаете, что леди Маргарет…
 Он отрицательно покачал головой.
 — Нет, не думаю. Она была женщина благоразумная. Вышла замуж по расчету. И это в ранней молодости, когда кровь бурно кипит в жилах.
 — Если бы не это ожерелье, вернее, его копия, я бы никогда не подумала, что они были как-то связаны друг с другом. Ведь она была женщиной не его круга.
 — Да, но это подделка, и Стептоу как-то уж очень ехидно ухмыляется. По-моему, это скорее связано с деньгами, а не с любовью. Другое дело, если бы они встретились лет двадцать пять или тридцать назад.
 — Но ваша тетя жила тогда в Англии, а мой дядя в Ирландии.
 Уэйлин задумчиво разглядывал миниатюру.
 — Ваша мама, кажется, сказала, что узнает Маргарет, когда я показал ей этот портрет? Но ведь, когда она приехала в Англию, моей тетушки здесь уже не было. Она не могла видеть Маргарет в этом возрасте.
 — Она, по-видимому, сказала, что узнает черты леди Маргарет в этом портрете, — сказала я неуверенно. — Но я еще раз спрошу у нее.
 — Да, непременно спросите. Не знаю почему, но меня очень заинтриговала эта история. Возможно, потому, что хочется хоть немного отвлечься от скучной политики.
 — Наверное, вам пора уже возвращаться в Уайтхолл.
 — Политикам полезно иногда окунуться в гущу повседневной жизни. Рассуждая о судьбе простого человека, мы забываем о чувствах живых людей, — сказав это, он посмотрел на меня и улыбнулся:
 — Думаю, что мне следует приглашать гостей в Парэм чаще, чем один раз в год выборов.
 — И это только начало. Местный лорд должен устраивать балы. У нас очень редко бывают балы.
 Чувствуя, что начинаю нести какой-то вздор, я поспешила переменить тему:
 — Признаюсь, милорд, мне кажется, что вы немного оттаяли и стали добрее.
 — И вы тоже, мисс Баррон. Позвольте мне задать вам один вопрос. Почему вы так рассердились на меня во время нашей прогулки? Причем, без всякой видимой причины. Мы так мило с вами болтали, и вдруг вы совершенно изменились. Возможно, я допустил какую-то бестактность и сам этого не заметил? Помните тот случай, когда я обвинил вас в воровстве? — добавил он, насмешливо улыбаясь.
 Мне не хотелось рассказывать ему, как Борсини меня одурачил, и я решила уклониться от прямого ответа.
 — До чего же вы чувствительны, милорд! Разве я сказала вам что-нибудь обидное?
 — Молчание тоже бывает обидным. Вы так быстро бежали от меня, как будто хотели поскорее избавиться. Хотите, я скажу вам, что я подумал?
 — Да, прошу вас.
 — Мне показалось, что вы узнали что-то компрометирующее вашего дядю и хотели скрыть это от меня.
 — Мой дядя тут совершенно ни при чем. Я же сказала вам, что мне просто стало холодно.
 — По негласному джентльменскому правилу, мужчина должен сделать вид, что верит каждому слову дамы, какую бы невероятную историю она бы ни сочинила. Но я рискну не согласиться с вами. Мне не показалось, что на улице холодно. Да и дамы, сидевшие за открытыми столиками в кафе, не дрожали от холода. Остается сделать вывод, что вы, мисс Баррон, больны одной довольно редкой болезнью, которая называется холодная кровь.
 — Хладнокровие, или «sangfroid», как говорят французы, — наша национальная черта.
 — Интересный ход. Из вас вышел бы хороший философ или политик, мадам. Но обвиняя нас в холодности, французы вовсе не это имеют в виду. И давайте договоримся: что бы мы ни узнали о наших родственниках, это останется между нами. С какой стати наши семьи должны страдать из-за того, что кто-то из наших родственников, к тому же покойных, натворил много лет тому назад.
 — Будем надеяться, что Стептоу тоже согласится последовать этому уговору.
 — Стептоу готов продать свою душу, если ему предложат подходящую цену.
 — Вы уже уходите, мисс Баррон, — спросил он, видя, что я собираю свои вещи. — Не забудьте взять вот это.
 И он вручил мне миниатюру. Я положила ее в сумочку. Уэйлин помог мне накинуть шаль, и мы рука об руку, как пара пожилых супругов, направились к лестнице. Он не стал провожать меня дальше. Поднявшись наверх, я из любопытства оглянулась и увидела, что он не вернулся в свой кабинет, а вышел из отеля. Видно, ему захотелось послушать оркестр и пофлиртовать с дамами на улице. Он из тех, кто срывает свои розы. И мне, пожалуй, не мешает кое-чему у него поучиться.




 Глава 10


 Мама крепко спала, когда я вернулась в номер. Я разделась, не зажигая света, и сразу легла. Утром она встала раньше меня. Открыв глаза, я увидела, что она сидит в темноте, совсем одетая, и смотрит на улицу через щель в занавеске.
 — Наконец-то ты проснулась, Зоуи. Уже девятый час, и я умираю от жажды. Мне не хотелось тебя беспокоить, поэтому я не стала звонить прислуге, чтобы принесли чай.
 — Мы приглашены на завтрак в отдельный кабинет лорда Уэйлина. Вы можете спуститься вниз и выпить там свою чашечку чая.
 — Мне как-то неловко идти туда одной.
 — Вряд ли он уже там.
 — Вы поздно вчера вернулись? — спросила она подозрительно. — Надеюсь, не очень?
 — Я — нет, а лорд Уэйлин, кажется, задержался.
 Ей очень хотелось выпить чаю, и, преодолев свою провинциальную стеснительность, она решилась пойти без меня. Когда я оделась и спустилась вниз, мама пила чай и спокойно болтала с лордом Уэйлином.
 — Вот поэтому я и узнала леди Маргарет на портрете, — сказала она и, увидев меня, спросила:
 — Зоуи, почему ты не сказала мне, что лорд Уэйлин интересовался, знала ли я леди Маргарет в молодости?
 — А разве вы были знакомы до того, как она приехала в Парэм?
 Уэйлин встал и поздоровался. Я молча ему кивнула и с нетерпением ждала, что же ответит мама.
 — Я не была с ней знакома, но я много раз ее видела. Как-то весной она приезжала погостить к Блессингтонам в Ирландию, и я часто видела ее, когда она каталась в своем ландо. Раза два она появлялась у нас на приемах, но держалась в своем узком кругу. Нас тогда не представили, и поэтому, когда она приехала в Парэм, мы с ней не ездили друг к другу в гости. Да и вообще, все у нас смотрели на нее тогда как на диковинку, вроде пятиногого теленка на ферме у дядюшки Дулея, или висельника у дороги.
 Уэйлин был явно смущен такими вульгарными сравнениями.
 — Она была самой шикарной дамой, какую нам приходилось когда-либо видеть, — заключила мама.
 Уэйлин подал мне стул и, помолчав немного, сказал:
 — Оказывается, ваш дядя Барри тоже был в Ирландии в то лето, но ваша мама не знает, встречались ли они тогда с леди Маргарет.
 — Меня бы нисколько не удивило, если бы он ухитрился с ней познакомиться. Он в те времена вовсю ухлестывал за женщинами, настоящий повеса да и только.
 — Не представляю, когда между ними могло что-то произойти. Тетя Маргарет вернулась в Англию осенью того же года и вышла замуж за Дэвида Макинтоша. Муж увез ее в Шотландию, и она безвыездно жила там до самой его смерти. Он умер десять лет назад.
 Мама сказала:
 — Барри отправился в Индию в августе, незадолго до отъезда леди Маргарет.
 — Итак, — заключила я, — если они когда-либо и встречались, то очень недолго.
 Мы принялись, наконец, за завтрак. Лорд Уэйлин сообщил, что его лакей уже вернулся и привез мой альбом. Я рассказала мама, что попробую сделать набросок с портрета леди Маргарет и изобразить ее такой, какой она была, когда я ее видела. Мама одобрила наш план и даже сделала одно существенное замечание:
 — А вы не думаете, что они с Барри делали что-нибудь, чтобы изменить свою внешность, когда приезжали в Танбридж? Раз уж так старались, чтобы никто ничего не заподозрил, то должны были принять хотя бы элементарные меры предосторожности.
 Теперь наша задача стала еще сложнее. Когда убрали приборы после завтрака, лорд Уэйлин положил на стол мой альбом с набросками, и мы открыли его на той странице, где был изображен дядя Барри.
 — Может быть, нарисовать ему усы и бороду, — предложила я. — В этом альбоме шесть портретов, и мы могли бы попробовать разные варианты. Например, с очками…
 — Почему ты не предложишь лорду Уэйлину сделать это, а сама занялась бы портретом леди Маргарет, — предложила мама.
 Уэйлин сначала запротестовал, но мы его уговорили попробовать, а я тем временем начала старить леди Маргарет. Первым делом я увеличила миниатюру, а потом стала внимательно рассматривать лицо мама, чтобы понять, как оно изменилось с возрастом. Из-за выражения степенной серьезности на щеках пониже скул набухли одутловатые мешочки. Губы утратили былую пухлость, и уголки их сердито опущены. Работая, я время от времени смотрела на мама.
 — Почему ты все время смотришь на меня, Зоуи? — рассердилась она. — Я вижу, ты используешь меня, как модель старухи. Я гораздо моложе, чем леди Маргарет и не такая полная, как она.
 Мама бывает очень вспыльчива, если ее задеть. Я оставила ее в покое и стала рисовать по памяти. Через некоторое время она пожаловалась, что мы оба заняты, а она ничего не делает.
 — Я схожу за своим вышиванием, — решила она.
 Уэйлин предложил послать наверх слугу.
 — Я пойду сама. Я все еще на что-то гожусь, — проворчала она и ушла.
 Уэйлин посмотрел на меня и понимающе улыбнулся:
 — Неужели и мы станем такими же капризными в таком возрасте?
 — Ей просто скучно. Она не любит сидеть без дела.
 — Судя по вашему альбому, вы тоже не любите сидеть без дела, мисс Баррон. Мне очень понравились ваши наброски. Я просмотрел этот альбом, когда лакей привез его сегодня утром. Вы не сердитесь?
 — Конечно, нет. Здесь у меня только черновые наброски. Мои законченные работы, надеюсь, лучше.
 — Я хотел бы их как-нибудь посмотреть. Вы очень хорошо передаете характер человека.
 — Спасибо, я всегда предпочитала рисовать людей. Мне кажется, я умею разгадывать человеческую душу, но, признаюсь, я не смогла разглядеть двуличие моего дяди. Хотя, мы знаем об этом только со слов Стептоу.
 Уэйлин положил карандаш и протянул мне альбом.
 — Ну, как вы это находите? — спросил он. Он нарисовал длинные кудрявые усы и бородку клинышком, наподобие тех, какие из озорства рисуют мальчишки на уличных плакатах.
 Я расхохоталась.
 — Вам надо было нарисовать ему рожки и дать в руки копье. Он похож на…
 — Я же вам говорил, что у меня ничего не получится.
 Отыскав еще один рисунок дяди Барри, я заштриховала небольшие усики и короткую бородку, какие носили в то время пожилые джентльмены.
 — Ну вот, что-нибудь вроде этого. Уэйлин одобрительно посмотрел на мой рисунок.
 — Теперь лицо совсем другое, я бы ни за что не сказал, что это один и тот же человек.
 — Он мог носить очки, возможно, даже темные.
 Я перевернула страницу и нарисовала очки в стальной оправе на следующем наброске. Лицо изменилось не очень заметно, но после того, как я заштриховала стекла, и глаза стали не видны, оно изменилось сильнее. Ожидая, пока я состарю леди Маргарет, Уэйлин стоял у меня за спиной и наблюдал, как я работаю. Это меня отвлекало, но, тем не менее, портрет его тети получился неплохо.
 — Прекрасно! — воскликнул он, усаживаясь в кресло рядом со мной. — Одно меня удивляет, мисс Баррон…
 — Что именно?
 — Для чего, черт возьми, вы берете уроки у Борсини, если вы на голову выше его, как художница.
 Одного упоминания имени Борсини было достаточно, чтобы привести меня в ярость, но комплимент сделал свое дело, и я немного смягчилась.
 — Я многому у него научилась. Не только технике письма, но и умению ценить искусство старых мастеров. Иногда он приносит с собой книги и рассказывает о художниках. Разумеется, он хорошо знаком со всеми великими произведениями итальянцев.
 Уэйлин саркастически улыбнулся:
 — Я слышал, что некоторые молодые леди интересуются не столько его уроками, сколько его иностранным происхождением.
 — Меня интересует искусство, а не флирт, милорд, — отпарировала я, хотя чувствовала, что совесть моя не совсем чиста.
 За прошедший год Борсини почти ничему меня не научил. На его «уроках» мы часто занимались не рисованием, а рассматривали работы мастеров Ренессанса, сидя так близко друг у другу, что наши головы соприкасались. Он рассказывал мне истории, возможно, вымышленные, о знатных итальянских фамилиях, где он был своим человеком. Меня удивляло, почему он уехал из Италии. Здесь, в Англии, он большой благосклонностью знати не пользовался. И все же мне не хотелось расставаться с Борсини. Работать в моей новой студии в полном одиночестве будет не очень-то приятно. Неужели, я наняла себе жиголо вместо учителя рисования? Нет, он никогда не позволял себе ничего лишнего и, скорее, вел себя как брат. А моими туалетами и прическами он интересовался как искусствовед.
 — Итак, вас интересует искусство. А Борсини? Что его интересует?
 Я догадывалась, что Борсини больше всего интересует гонорар, который он получает за уроки, но решила промолчать об этом и поспешила переменить тему разговора.
 — Как вы думаете, что делала ваша тетя, чтобы изменить свою внешность? Очевидно, усы и борода ей не были нужны, если только она не выдавала себя за мужчину.
 Уэйлин ухмыльнулся.
 — Едва ли это было возможно. У его тетушки были очень полные грудь и бедра. Смешно было представить ее пышные формы втиснутыми в брюки.
 Мама спустилась вниз со своим вышиванием как раз, когда мы закончили работу с портретами.
 Уэйлин спросил:
 — Вы пойдете с нами на поиски, миссис Баррон? Нам все утро придется много ходить. Может быть, вам спокойнее остаться здесь и заняться вышиванием?
 Я поняла, что его заботливость была предлогом, чтобы избавиться от нее и провести утро наедине со мной. Поэтому ее ответ меня не очень обрадовал.
 — Мне до смерти надоело сидеть здесь, как приклеенной. Я иду с вами. Почему бы вам, лорд, не походить с портретом вашей тети, а мы возьмем портреты Барри. Таким образом, мы сможем в два раза быстрее справиться с нашей задачей, — Но… — он хотел возразить, но не мог не согласиться с ее разумным предложением.
 — Отличная идея, мама.
 Уэйлин свернул набросок с портретом своей тети в трубочку и ушел, условившись встретиться с нами здесь же за ленчем.
 Как только он вышел, мама сказала тоном заговорщицы:
 — Нам будет неприятно узнать что-нибудь порочащее Барри в присутствии лорда. Я не случайно сказала, что брат мог как-то менять свою внешность, Зоуи. Когда мы его хоронили, я искала чистую рубашку, чтобы надеть на него, и нашла в комоде воротничок священника и накладные усы. Ты помнишь, у него был старый черный костюм, который он никогда не носил. Однажды я убирала комнату, когда он был в Лондоне, и обнаружила, что он взял его с собой. Я еще подумала:
 «Надеюсь, он не наденет этот костюм на парадный прием, ведь он совсем не такого фасона, как нужно».
 — Господи! Почему же вы не сказали мне об этом?
 — Тогда я не придала этому значения и только сейчас поняла, что это значит.
 — В таком случае мне надо переделать еще один набросок.
 Я подрисовала воротничок и усы, и мы отправились обходить гостиницы и ювелирные магазины.
 В больших отелях нам не везло. «Калверли», «Маунт Плезант», «Эрлз Корт», «Рояль Маунт», «Эфереем», «Карлтон», «Свон», «Кэмден» — ни в одном из них дядю не узнали. Мы взяли с собой все наброски: с усами и с бородой, в темных очках, в костюме священника — все безрезультатно. Теперь надо было обойти десятки маленьких частных гостиниц.
 — Давайте попробуем зайти в ювелирные магазины, — предложила я, хотя особенно не надеялась на успех.
 Первый магазинчик, который мы отыскали, был маленькой грязной лавчонкой со странным названием «Кашмир. Альберт Брэдфорд», примостившейся позади больших отелей. Мы подумали, что незаметное расположение и индийское название могли понравиться Барри. К тому времени мы уже имели некоторый опыт и выработали свою методику опроса, не называя Барри по имени. Я открыла альбом и показала портрет в костюме священника.
 — Я разыскиваю одного своего старого родственника. Он интересуется ювелирными изделиями. Не заходил ли он к вам?
 За прилавком сидел мужчина с маленькой лупой для одного глаза, прикрепленной ко лбу специальной резиновой лентой. Он снял лупу и посмотрел на набросок. Мужчина был старше Барри, лет около семидесяти, судя по седым волосам и морщинам. У него были блестящие карие глаза и приветливая улыбка.
 — А, вы друзья его преподобия Портленда! — воскликнул он, протягивая мне руку. — Меня зовут Альберт Брэдфорд. Я давно не видел его преподобие. Надеюсь, он не болен?
 Мама и я испуганно переглянулись. Мы не ожидали такого вопроса и не знали, что ответить. Я сказала:
 — Мы тоже надеемся, что он здоров. Как я уже вам говорила, мы разыскиваем его преподобие.
 — Я не видел его уже много месяцев. Раньше он регулярно ко мне заглядывал и приносил на продажу ювелирные изделия, которые достались ему в наследство от дяди. Вы, конечно же, слыхали об этом наследстве?
 Нам хотелось узнать обо всем как можно подробнее. Теперь уже и мама отважилась присоединиться к нашему разговору.
 — Вы имеете ввиду Индию? Альберт Брэдфорд утвердительно кивнул.
 — Да, его старый богатый дядюшка оставил ему небольшое наследство. Индия — самая подходящая страна для человека, который хочет сколотить себе состояние. Я сам там был, как вы, наверное, догадались по названию моего магазина. Я вернулся домой с кошельком драгоценных камней. Сначала хотел продать их оптом, но вскоре понял, что гораздо выгоднее торговать самому. Я попросил ювелира сделать для моих камней оправы, а теперь и сам учусь этому ремеслу.
 — А что, его преподобие Портленд продал вам много драгоценностей? — спросила я.
 — Не очень много. Всего тысяч на пятнадцать. Самым лучшим было изумрудное колье.
 У мама был такой вид, как будто ее смертельно ранили. Нетрудно было догадаться, о чем она думала. Барри стал настоящим вором и продавал свою мерзкую добычу ничего не подозревающему человеку.
 Я спросила:
 — Как долго это продолжалось? Меня интересует, продал ли он вам все драгоценности сразу, или…
 — О нет, только когда ему нужны были деньги. Нашим священнослужителям не очень-то хорошо платят. В первый раз он пришел ко мне в магазин лет пять тому назад и предложил купить у него бриллиантовую булавку для галстука. Великолепная вещица, превосходный бриллиант. Я вставил его в кольцо и продал леди Монтэгю, и сказал его преподобию, что, если у него есть еще что-нибудь в этом роде, я с удовольствием все у него куплю. Он снова пришел через шесть месяцев и принес кольцо с сапфиром, потом еще раз рубиновую брошь.
 — Он, случайно, не продавал вам бриллиантовое ожерелье? — спросила я.
 Он на минуту задумался.
 — Нет, бриллиантового ожерелья не было. А он что, ваш родственник, миледи?
 — Двоюродный брат, — ответила я. — Мы, вообще-то живем не в этом городе. Нам сказали, что видели его где-то здесь. Вы не знаете его адреса?
 — Я знаю только, что он живет не в самом городе, — ответил Брэдфорд поспешно. — У него был маленький домик, где-то недалеко от Эшдонского леса. Я никогда там не был. Он привозил мне все вещи сам.
 — А у вас не сохранился его адрес в книгах? — спросила мама. — Мы очень хотим найти его, — добавила она с такой елейной улыбкой, от которой растаяло бы сердце самого сатаны.
 — Адреса, к сожалению, нет, — ответил Брэдфорд. — Его преподобие был человеком довольно скрытным. Я не хочу сказать — хитрым. Ради Бога, не подумайте, что я стараюсь его как-то опорочить. Просто он говорил только о деле. Если бы он не был священником, я бы мог усомниться, где он берет все эти дорогие вещи, — добавил он со смехом. — Но когда я об этом заикнулся, он рассказал мне о своем богатом дяде.
 — О дяде Барри, — добавила мама.
 — Насколько мне помнится, он никогда не называл его имени. Я по своему опыту знаю, как много хороших вещей привозят из Индии. Если вы разыщете своего кузена, мадам, скажите ему, что я по-прежнему готов продолжать наш маленький бизнес.
 — Благодарю вас, — пробормотала я, схватила альбом, и мы выбежали на улицу, дрожа, как листья осины на ветру.
 — Он был вор! — прошептала мама в ужасе. — Я так рада, что с нами нет лорда Уэйлина.
 — Хорошо хоть, что он не украл ожерелье леди Маргарет.
 — Он не продал его этому добрейшему мистеру Брэдфорду, — возразила мама, но это еще не значит, что он его не украл. Он знал, что она бывает в Танбридже, поэтому мог сбыть ее ожерелье где-нибудь подальше отсюда, в Лондоне, например. Слава Богу, он не польстился на мои сапфировые подвески, которые твой папа подарил мне на свадьбу.
 — Нам нужно уже возвращаться в отель, — напомнила я, посмотрев на часы.
 — Что мы ему скажем? — испуганно спросила мама. Она, конечно, имела в виду лорда Уэйлина.
 — Ничего. Скажем, что нам не удалось найти никаких следов.
 — Интересно, сумел ли он что-нибудь узнать о своей тетушке.
 Мы побрели в отель с понуро опущенными головами, стараясь придумать, как нам лучше скрыть свой позор.
 — Нам бы лучше вернуться в Гернфильд и увезти с собой все наброски, — сказала мама.
 — А мне хочется сначала съездить в Эшдонский лес и постараться отыскать там следы его преподобия Портленда.
 — Переодеваться священником!
 Как только ему не стыдно было! Хотя, украсть все эти драгоценности намного хуже.
 Она внезапно остановилась как вкопанная.
 — Зоуи, мы с тобой совсем разучились думать. Деньги, которые он получал от Брэдфорда, должно быть, спрятаны в его доме, там, около Эшдонского леса. Если у него действительно был там дом. Возможно, это тоже ложь.
 — Раз мы не нашли его следов в здешних отелях, стоит проверить версию с домом.
 — Поедем сразу, как только сможем избавиться от лорда Уэйлина, — объявила мама.
 Приняв такое решение, мы немного повеселели.




 Глава 11


 Когда мы пришли в отель, лорда Уэйлина еще не было. Мы поднялись наверх привести себя в порядок перед ленчем и обсудить, как лучше направить его светлость по ложному следу. Мне было жаль лишаться его общества. Не каждый день встречаются такие джентльмены. Мама предупредила меня, чтобы я не рассчитывала его заарканить, да я и сама понимала, что он человек не моего круга, но женщина — существо практичное и всегда надеется. Если я его интересую, то он найдет способ продолжить наше знакомство и после того, как мы вернемся в Гернфильд. Он ведь говорил, что хочет посмотреть мои работы.
 Мы спустились вниз, но Уэйлин еще не вернулся. Уже давно прошло время, когда мы условились встретиться. По-видимому, ему удалось обнаружить какой-то след. Мы спросили у портье, не оставлял ли он для нас записку. Тот вручил мне письмо.
 — Это не от их светлости. Оно пришло дневной почтой, — пояснил он. Я узнала размашистый почерк Бродаган. Мы пошли читать письмо в кабинет.
 — Наверно, жалоба на Стептоу, — сказала мама. Боюсь, у них дошло до драки.
 Взглянув на письмо, она сердито передала его мне. Вот, что я прочитала (чтобы вам было понятно, я исправляю орфографические ошибки):
  "Стептоу сорвался и упорхнул. Не сказал ни одной живой душе ни слова. Прошлой ночью его голова не коснулась подушки. Он не спустился вниз сегодня утром, и я пошла, открыла его дверь своим ключом, и все видела своими глазами. Когда лакей лорда Уэйлина прискакал за тетрадками миледи, этот змей был еще дома. Он выспрашивал парня в прихожей. Не удивлюсь, если он помчался в Танбридж, чтобы сделать вам какую-нибудь гадость. Глядите в оба, миледи. Лучше предупредить беду, чем потом охать. Миссис Чотон замучила нас до смерти вашим Книжным обществом. У Мэри на носу нарыв, и она стала прямо чисто как ведьма. 
  Ваша слуга, миссис Бродаган". 
 — Стептоу! Что он теперь замышляет, мама?
 — Ничего хорошего, можешь не сомневаться. Нам надо быть очень осторожными.
 Мы подождали лорда Уэйлина еще минут десять и, так как он не приходил, решили выпить вина, чтобы хоть как-то скоротать время. Как только принесли вино, вбежал запыхавшийся Уэйлин. Он рассыпался в извинениях.
 — Вам удалось найти какие-нибудь следы леди Маргарет? — спросила я.
 Он отрицательно покачал головой.
 — Я обошел все отели в городе, но так и не смог узнать, где она останавливалась. Я даже начинаю думать, что на самом деле она ездила в Лондон, а нам просто морочила голову, говоря, что ездит в Танбридж Уэллз. А как ваши дела, миледи? Удалось вам что-нибудь выяснить?
 — Нет, — дружно ответили мы. Я боялась, что он заметит, что мы от него что-то скрываем. Но он, казалось, был занят своими мыслями. Вид у него был какой-то расстроенный, и вскоре я поняла, в чем дело. Он сам старается что-то от нас скрыть. Очень уж подробно рассказывал он о своих безрезультатных поисках. Хуже всего, если ему тоже удалось узнать, чем занимался дядя Барри. Может быть, он побывал в Кашмирском ювелирном магазинчике? И Брэдфорд сказал ему: «Странно, ко мне только что заходили две леди. Они разыскивали своего родственника». Если он описал Уэйлину, как мы выглядели, тот, конечно, сразу понял, кто были эти леди. Но почему он не сказал нам об этом прямо? Только из-за того, что, как истинный джентльмен, решил пощадить наши чувства, или была другая, куда более серьезная причина?
 Подали ленч. Я, как бы невзначай, спросила:
 — А вы заходили в ювелирные магазины, милорд, или только в отели? Он сразу насторожился.
 — В ювелирные магазины? Нет. Почему вы спрашиваете?
 Конечно, он побывал в ювелирных магазинах.
 — Там могут что-то знать о пропавшем ожерелье леди Маргарет, — заметила я небрежным тоном.
 — Нет. У меня не хватило времени. По-моему, мне лучше перенести свои поиски в Лондон. Я пришел к выводу, что моя тетушка вовсе не ездила в Танбридж все эти годы. Боюсь, что здесь мы зашли в тупик. Готовы ли вы признать наше поражение, миледи?
 Мама улыбнулась с облегчением и поспешно сказала:
 — Мы тоже думаем, что пора ехать домой.
 — Очень мудрое решение. Мы просто гоняемся за призраками. Глупо рассчитывать, что нам удастся что-нибудь раскопать, ведь прошло так много времени.
 Теперь, когда было решено, что мы уезжаем из Танбриджа, лорд Уэйлин заметно повеселел. Ему явно не терпелось от нас избавиться, да и нам, в свою очередь, хотелось поскорее улизнуть от него.
 — Собственно говоря, зачем терять целый день? — сказал он. — Я, пожалуй, отправлюсь в Лондон сразу после ленча.
 — Мы тоже едем сегодня, — воскликнула мама. Я была с ней согласна, но сказала, что сначала загляну в магазины. Мне не хотелось, чтобы он подумал, что мы очень спешим.
 Уэйлин встал из-за стола, не дожидаясь десерта. , — Пойду оплачу счета и сразу поеду. Я попрошу оставить за вами этот кабинет до вашего отъезда. Возможно, вам захочется выпить чашечку чая после турне по магазинам, мисс Баррон.
 — Давайте разделим счет, — предложила мама. — Мы ведь больше вас пользовались кабинетом. Кроме того, нас двое.
 Он повелительно поднял руку.
 — Нет, позвольте мне расплатиться самому.
 — Мы должны, по крайней мере, расплатиться за отбивные, — настаивала мама.
 — Вы мне помогли своими советами. Разрешите мне навестить вас, когда я вернусь из Лондона? — взглянув на меня, он продолжал:
 — Вы любезно пригласили меня посмотреть ваши работы, мисс Баррон.
 — Мы будем очень рады видеть вас, милорд.
 Мама напомнила ему об объявлении, которое он хотел поместить в газетах, чтобы найти кого-нибудь, кто знал его тетушку.
 — Я совсем забыл это сделать, — признался Уэйлин.
 Значит, у него появилась какая-то другая надежда найти ее следы.
 — Итак, до встречи в Гернфильде через один-два дня, миледи.
 Он поклонился и так поспешно кинулся к двери, как будто за ним кто-то гнался.
 Мама радостно всплеснула руками и засмеялась.
 — Какая удача! Теперь можно не бояться, что Уэйлин узнает о Барри. Сомневаюсь, что в Лондоне он что-нибудь найдет.
 — Давайте подождем полчаса, чтобы он уехал подальше, и тогда отправимся в Эшдонский лес, — предложила я и налила себе еще чашку чая.
 — А как же Стептоу? — спросила мама. Одна из нас должна остаться здесь. За ним надо следить.
 — Если он приехал сюда, значит, скорее всего, это он будет следить за нами.
 — Возможно, он поехал вовсе не сюда, а воспользовавшись нашим отсутствием, отправился на скачки или на собачьи бои. Так или иначе, мне надо остаться здесь, Зоуи. Я немного побуду в отеле, а потом пройдусь по променаду, посмотрю, не появится ли он там.
 — Лучше останусь я. Вам не угнаться за этим пронырой.
 — Тебя могут принять за женщину легкого поведения, если ты будешь гулять по променаду одна. Нет, я останусь, а ты поезжай в Эшдонский лес, разузнай про его преподобие Портленда, — сказала она, произнося это вымышленное имя с презрением.
 Мы так и сделали. Я взяла набросок с портретом дяди Барри в костюме священника и поехала в Эшдонский лес. Карета быстро катила по лесной дороге. Когда-то здесь шумел огромный дубовый лес, славившийся своей корабельной древесиной. Между тем, я обдумывала свои планы. Прежде всего нужно заехать на почту и спросить, не знают ли они адрес его преподобия Портленда. Если дядя купил домик на свое имя и жил в нем, теперь там, по-видимому, никого нет. Я попрошу моего кучера Рафферти помочь мне взломать замок и обыскать дом. Надеюсь, он стоит в уединенном месте. Если же дядя только снимал дом, можно расспросить новых жильцов или соседей.
 Главная дорога, пролегавшая через лес, называлась Форест Роу. Вдоль нее стояли отдельные домики, большей частью деревянные. Изредка попадались церковь или школа. Мы несколько раз останавливались. Я показывала свой набросок и спрашивала, не знает ли кто-нибудь его преподобие Портленда. Но все только отрицательно качали головами. Никто о нем не слышал. Одна дама посоветовала мне спросить на ближайшей почте в Уэст Хоутли. Мы поехали дальше и разыскали деревню, которая была расположена на горе, возвышавшейся над Эшдонским лесом. Но и там, на почте, никто не знал его преподобие Портленда. Служащий посоветовал мне спросить в Линдфильде, который мы, по его словам, уже проехали.
 Мы вернулись назад и отыскали деревушку под названием Линдфильд. С дороги трудно было разглядеть, где находится Хай-стрит, но деревушка была живописная, с аккуратными старинными домиками. Я решила в последний раз попытаться счастье на почте. Мистер Брэдфорд, кажется, говорил, что дядин дом был где-то в деревне, возле Эшдонского леса. Я дернула шнур, и Рафферти остановил карету. Он опустил ступеньку, чтобы я вышла. Вид у него был совсем хмурый. Мне пора объяснить вам, что Рафферти — наш старый преданный слуга, из тех, кого называют черными ирландцами. Волосы у него давно не черные, но глаза все еще небесно-голубые. Он приехал из Ирландии двадцать лет назад молодым парнем и сейчас уже, можно сказать, стал членом семьи. Он точно не знал цели нашего путешествия, но догадывался, что происходит что-то неладное.
 — В конце улицы стоит карета лорда Уэйлина, — сказал он. — Странно! Его лакей говорил мне, что они едут в Лондон.
 — Уэйлин здесь! О Господи! Садись скорее на козлы и поедем отсюда, пока он нас не заметил!
 Рафферти очень проворен, несмотря на возраст. В мгновение ока наша карета свернула за угол. Он отъехал подальше и остановился. Не дожидаясь, пока он откроет дверцу, я выскочила из кареты и побежала. Нужно было поскорее подкрасться к карете лорда Уэйлина и незаметно понаблюдать за ним.
 Я успела вовремя и увидела, как Уэйлин сел в карету и уехал. Что привело его сюда? Причина могла быть только одна: он тоже узнал от мистера Брэдфорда, что дядя Барри продавал ему драгоценности, разумеется, краденые, и теперь выясняет подробности потихоньку от нас. Раз он так старательно это скрывает, значит, собирается подать в суд и предъявить иск родственникам преступника. Он надеется доказать, что дядя Барри украл ожерелье, и опозорить нас, заставив платить за ущерб.
 Я вся дрожала от ужаса и негодования.
 — Прикажете ехать за ним следом? — спросил подошедший Рафферти.
 — Нет, я зайду на почту, а потом осмотрю дом, из которого вышел Уэйлин.
 На почте работали двое пожилых людей, муж и жена Сэнгстеры. Маленькие, шустрые, с седыми волосами — они были очень похожи на мышей. Муж сортировал почту, а жена обслуживала посетителей. Я подождала, пока все уйдут, и спросила, не знает ли она адрес его преподобия Портленда. Она не слышала этой фамилии, но носик ее заострился от любопытства. Я развернула набросок и показала ей.
 Она отрицательно покачала головой.
 — Нет, дорогая, я никогда его не видела. У нас в церкви вот уже два десятка лет служит викарий Кворлиз.
 — А нет ли других почтовых контор в ближайших деревнях? Мне очень хочется разыскать преподобного Портленда. Его покойная жена была подругой моей матери. Она недавно скончалась, и мы хотим сообщить ему об этом.
 Я постаралась подальше отдалить от себя дядю Барри на случай, если его знали в этих краях, как закоренелого негодяя.
 — Как странно, сегодня все ищут пропавших родственников и показывают их портреты. Минут двадцать назад у нас был джентльмен, разыскивавший свою двоюродную тетю. Она вышла замуж, и после этого он ее не видел. Этот джентльмен — лорд.
 Произнося последние слова, она многозначительно и так высоко подняла брови, что они совсем исчезли под челкой.
 — На его карете был герб. Мне жаль, но пришлось ему сообщить, что его тетя умерла. Она регулярно приезжала сюда до самой смерти. А преподобного Портленда я не знаю.
 Ее голова сочувственно наклонилась ко мне:
 — Вам плохо, дорогая? Позвольте принести вам воды. Вы так сильно побледнели!
 Она побежала за водой. Я прислонилась к прилавку. Значит, лорд Уэйлин показывал миссис Сэнгстер мой рисунок леди Маргарет, и та ее узнала! Леди Маргарет бывала здесь и жила в доме, из которого вышел лорд. К счастью, он пока не знает, что дядя Барри тоже жил здесь по соседству.
 Миссис Сэнгстер принесла мне воды. Я нарочно пила медленно и обдумывала, как выудить из нее побольше, не вызывая лишних подозрений. Она была не прочь посплетничать, и я сказала:
 — Кажется, я видела карету лорда, того, что разыскивает свою родственницу. Карета стояла здесь неподалеку на улице.
 — Да, как раз у ее дома. Я ему показала, где дом миссис Лангтри. Она мне очень нравилась. Настоящая леди, хотя уже и не молодая. Все больше сидела дома. Сюда она приезжала несколько раз в год, а постоянно жила в Лондоне. Каждый сезон она приезжала на недельку-другую отдохнуть от сутолоки и шума.
 — Она приезжала одна?
 Если бы миссис Сэнгстер была немного проницательнее, мой вопрос показался бы ей странным. К счастью, кроме сплетен ее ничего не интересовало, и она с готовностью ответила:
 — О нет! С ней была компаньонка. Знатные леди никогда не путешествуют одни. И с ней был еще приятный молодой человек, ее племянник, мистер Джоунз. И еще слуга, мужчина. Настоящая аристократка. Она так любила мистера Джоунза.
 Услышав слово «племянник», я сначала подумала об Уэйлине, но потом поняла, что это был не он, потому что миссис Сэнгстер узнала бы его. Что же это за мистер Джоунз?
 — А кто сейчас там живет?
 — Никто. Дом достался мистеру Джоунзу в наследство. Но он ему не нужен, поэтому он его продает.
 — Так, значит, дом продается? Возможно, Уэйлин и не заходил в дом, а только посмотрел на него снаружи. Я видела только, что он шел от дома на улицу. Я сразу догадалась, как можно проникнуть в дом, хотя еще сама не знала, что хочу там найти.
 — Наш агент по продаже недвижимости — мистер Фолиот. Его контора — в конце Хай-стрит, — сообщила миссис Сэнгстер.
 Мне очень не терпелось увидеть поскорее мистера Фолиота, и я поспешно сказала:
 — Не буду отнимать у вас больше времени, миссис Сэнгстер. Большое спасибо.
 — Жаль, что не смогла вам помочь, мисс…
 — Смит. Мисс Смит, — ответила я и убежала.
 Мне не хотелось называть своего имени. Смит — самая распространенная фамилия в Англии, и она сразу приходит на ум. Я подумала о мистере Джоунзе. Может быть, это тоже вымышленное имя?
 Я приказала Рафферти отвезти меня к тому дому, из которого вышел Уэйлин. Это был небольшой приятный коттедж, в стиле эпохи Тюдоров. Верхний этаж был оштукатурен, а внизу стены кирпичные. На доме висела табличка «Продается». Окна были забиты досками. Я дернула за шнурок, и Рафферти остановился. Лужайка возле дома была давно не стрижена, но розы вдоль дорожки ухожены. Видно, что в доме кто-то недавно жил.
 Пока я рассматривала дом из окна кареты, на улице появился мужчина. Он направлялся прямо к дому. Одет он был как и подобает деревенскому щеголю: пиджак с широкими плечами и узкой талией, сдвинутая набок шляпа. Он шел величественной походкой человека, весьма довольного собой. В руках у него был медный ключ. Да это же мистер Фолиот! Я выпрыгнула из кареты и подошла к нему.
 — Вы ведаете продажей этого дома? Его хитрые зеленые глазки смотрели на меня насмешливо.
 — К вашим услугам, мадам. Вы хотите найти здесь подходящий домик?
 — Именно так. Нельзя ли посмотреть его изнутри?
 — Почему бы нет? Я как раз собирался зайти сам, посмотреть все ли в порядке. Домик очень уютный. Владелец отделал его пять лет назад.
 Он открыл замок и вошел. В доме было совсем темно.
 — Сейчас я зажгу лампы. Я приказал забить окна досками, чтобы сюда не лазали бродяги.
 Он зажег лампы, и я огляделась. Мы стояли в хорошо обставленной прихожей. Он провел меня в гостиную, потом показал столовую и библиотеку, расхваливая достоинства дома и отличное качество мебели. Я почти ничего не могла разглядеть в полумраке. Но меня интересовали не дом и не мебель. Я надеялась найти хоть какую-нибудь мелочь, какое-нибудь доказательство того, что здесь жил мой дядя. Осмотрев первый этаж, мы пошли наверх. Все личные вещи были убраны. На туалетных столиках и в шкафах было пусто. Таинственный «племянник», по-видимому, все убрал.
 — Очень недурно, — то и дело повторяла я.
 — Не советую вам долго раздумывать, если вы хотите его купить, мисс Смит (Я снова была мисс Смит). После обеда ко мне придет еще один человек, он тоже хочет посмотреть дом, поэтому вы и застали меня здесь. А, должно быть, пришел мистер Уэлланд! — воскликнул он, услышав стук дверного молотка, и поспешил к парадной двери.
 У меня мелькнула страшная догадка, кто этот мистер Уэлланд. И, действительно, это был не кто иной, как лорд Уэйлин. Трудно сказать, кто из нас был больше смущен и шокирован. Мы молча смотрели друг на друга. Мистер Фолиот нас представил.
 — Рад познакомиться с вами, мисс Смит, — процедил сквозь зубы Уэйлин.
 — Добрый день, мистер Уэлланд, — ответила я и пулей выскочила из дома. Мистер Фолиот кричал вдогонку, что если дом мне подходит, он с радостью прикажет убрать доски, чтобы я могла все как следует рассмотреть.
 — Спасибо. Я дам вам знать, — ответила я и бегом кинулась к своей карете.
 — Гони! — крикнула я Рафферти.
 — Назад в отель, мисс Баррон?
 — Да, и как можно быстрее!
 Он щелкнул кнутом, и мы помчались. Всю дорогу до Танбриджа меня бросало из стороны в сторону, как щепку.




 Глава 12


 Я была в отчаянье. Хотелось только одного — убежать и куда-нибудь спрятаться. Пусть мама продаст Гернфильд и переедет назад в Ирландию, где мы больше никогда не встретим лорда Уэйлина, человека, который знает, что мой дядя вор, укравший ожерелье леди Маргарет и много других вещей. Когда я выложила весь ворох неприятностей мама, она расстроилась не меньше меня, но ее мучило любопытство.
 — Что же все-таки леди Маргарет делала в Аиндфильде? И, ты говоришь, с ней был молодой человек?
 — Некий мистер Джоунз. Она называла себя миссис Лангтри. Дядя Барри, наверное, узнал какую-то ее тайну и шантажировал ее. Это хуже, чем воровство. Он вынюхивал секреты своих жертв и заставлял их платить ему за молчание. Думаю, что мистер Джоунз и был этой тайной.
 — Ты думаешь, он был ее… ее возлюбленным? — мама произнесла последнее слово с нескрываемым отвращением.
 Я злорадно улыбнулась. Мне было приятно, что нашлось хоть что-то, порочащее честь семьи Уэйлинов. Теперь наш позор не казался мне таким страшным.
 — Миссис Сэнгстер и вправду сказала, что леди Маргарет очень любила этого Джоунза. Скорее всего, это вымышленное имя.
 — К тому же завещала ему дом… Она бы не сделала этого просто так. Старая дура, завела себе любовника. Он же в сыновья ей годился. Совсем с ума спятила. Вот уж правда, всяк по-своему с ума сходит.
 — Это, конечно, глупо, но, по крайней мере, в тюрьму за это не сажают. Мы с вами угодили в болото похуже. Что нам теперь делать?
 — Давай поедем домой. Мне очень хотелось домой, но это было бы похоже на трусливое бегство.
 — Если бы нам удалось найти деньги дяди Барри, мы смогли бы заплатить Уэйлину за ожерелье, и тогда не надо будет закладывать Гернфильд. Мы должны остаться и узнать, где он жил. Брэдфорд сказал, в домике возле Эшдонского леса. Там разбросаны десятки маленьких деревушек.
 — Держу пари, Стептоу знает больше, чем сказал нам. Мне кажется, самое время с ним поторговаться, Зоуи. Я тебе говорила, что он здесь, в Танбридже? Сегодня я видела его на променаде. Я хотела пойти за ним, но он ускользнул, как угорь. Заходил в несколько отелей. По-моему, искал нас.
 — Так, значит, Стептоу тебя не заметил?
 — Нет, но сейчас, конечно, уже знает, где мы остановились.
 — Тогда нам нужно спокойно сидеть на месте. Он обязательно появится.
 В этот момент раздался резкий стук в дверь. Мы обе вздрогнули от неожиданности. Я встала и подошла к двери, готовая дать бой Стептоу. Вид у меня был очень свирепый. Я резко распахнула дверь и лицом к лицу столкнулась с лордом Уэйлином.
 — Разрешите войти? — Я хотела загородить ему дорогу, но не успела. Он решительно прошел мимо меня.
 — Ах, вы все еще здесь, милорд? — пролепетала мама, густо краснея.
 — Разве ваша дочь не рассказала о нашей встрече в Линдфильде?
 Вид у него был странный. Я ожидала, что он ворвется к нам, как разъяренный лев, а он, скорее, был похож на робкого ягненка.
 — Присядьте, пожалуйста, милорд, — сказала я, но, оглядев комнату, поняла, что если он сядет на единственный свободный стул, мне придется либо стоять, либо растянуться на кровати.
 — Я пришел пригласить вас, миледи, выпить со мной чаю, раз уж мы все решили остаться здесь еще на один день и продолжать поиски наших беспутных родственников. Не подумайте только, что я хочу бросить тень на репутацию мистера Макшейна, — добавил он поспешно. Это прозвучало еще более странно.
 — Как вы, мама?
 — Я, пожалуй, не откажусь от чашечки чая.
 Уэйлин повел нас в тот же самый отдельный кабинет. У нас не было возможности поговорить наедине, но мать и дочь могут понять друг друга без слов. Ясно было, что Уэйлин чем-то очень огорчен, и нам обеим до смерти хотелось узнать, в чем дело.
 Между тем, Уэйлин, видно, решил принять нас по-царски. Он заказал такое количество сэндвичей и конфет, что хватило бы на добрую дюжину гостей. Он носился с нами, как будто перед ним были знатные герцогини. Подавались и, из-за воображаемого сквозняка, убирались кресла. Нас закутывали в теплые шали. В довершение всего, он предложил нам перейти в другой, более просторный кабинет. Он суетился вокруг нас, то и дело опасливо поглядывая на меня.
 Когда он хотел переменить мое кресло во второй раз, я не выдержала:
 — Ради Бога, Уэйлин, что вы узнали? — в первый раз я обратилась к нему просто по имени, опуская его титул «лорд», и сама почувствовала, что поторопилась. Мы еще не были с ним на короткой ноге. Но, если он и заметил это, то был слишком взволнован, чтобы придавать значение таким пустякам.
 Уэйлин удивленно поднял брови:
 — Как, что я узнал? Полагаю, то же самое, что и вы. Моя глупая тетушка завела себе молодого любовника и отдала ему все, что у нее было. Вы не знаете подробностей завещания, миледи. Дело в том, что, помимо денег Макинтоша, у нее еще было свое приданое, десять тысяч фунтов, которое, разумеется, предназначалось мне. Но после ее смерти оказалось, что от него ничего не осталось. Деньги попросту исчезли вместе с драгоценностями.
 Мы с мама обменялись понимающими взглядами. Я сочувственно кивнула, а она сказала:
 — Мы тоже подумали, что этот мистер Джоунз был ее возлюбленным.
 Мама не хотела употреблять слово «любовник», но, по-моему, «возлюбленный» ничуть не лучше, потому что звучит как-то трусливо.
 — А кем же еще он мог быть? — сердито проговорил Уэйлин. — Жена почтмейстера очень подробно мне рассказала, что тетя обожала этого типа. Купила ему кабриолет, дарила ему часы и всякую всячину. Простите меня, я напрасно подозревал, что ваш дядя причастен к краже ожерелья. Только странно, как у него могли оказаться эти стразы?
 — Что заставило вас поехать в Линдфильд, лорд Уэйлин? — спросила я.
 — Полагаю, то же самое, что и вас. Помните, вы спросили меня тогда, за ленчем, заходил ли я в ювелирные магазины. Я понял, что вы не зря задали этот вопрос, и не поверили моему вранью. Простите меня великодушно. Очень горько признать, что твоя родная тетя на склоне лет вела себя так глупо и легкомысленно. Я хотел скрыть это от вас. В ювелирном магазине Круппа я узнал, что она продала свое ожерелье. Я сказал ювелиру, что моя родственница вышла замуж, а я не знаю ее новой фамилии и показал ему ваш набросок, мисс Баррон. Он ее узнал. Она называла себя миссис Лангтри и дала свой адрес в Линдфильде. Жена почтмейстера показала мне дом.
 Странно, что леди Маргарет пришла продавать ожерелье сама, но потом я догадалась, что дядя Барри потребовал от нее деньги наличными — Вы слишком строго судите ее, милорд, — возразила мама. — Мы ведь не знаем, может быть, она вышла замуж за этого Джоунза.
 — По-моему, это не намного лучше, — ответил он.
 Мы чувствовали себя ужасно. Нельзя было показать, что нам хорошо все известно, и тем более, что дядя Барри занимался делишками похуже. Мы не могли строго судить леди Маргарет. Конечно, она вела себя глупо, но, по крайней мере, не была мошенницей.
 — Теперь меня действительно ничего не удерживает в Танбридже, — сказал Уэйлин. — Я узнал адрес поверенного мистера Джоунза. Мне дал его Фолиот, агент по продаже недвижимости в Линдфильде. Я намерен узнать адрес Джоунза, навестить его в Лондоне и поговорить с ним построже. Если они действительно были женаты, мне вряд ли что-нибудь удастся сделать, но если он был просто ее любовником, тогда… По завещанию, все ее состояние принадлежит мне.
 — Тогда, как же Джоунз смог до него добраться? — спросила я. — Миссис Сэнгстер говорила, что Джоунз унаследовал дом.
 — Да, но от миссис Лангтри, а не от леди Маргарет Макинтош. Любой знающий адвокат может легко опротестовать такое завещание. Многое зависит от того, что за человек этот Джоунз. Если он законченный негодяй, а я думаю, что это именно так, я упрячу его за решетку. Когда двадцатилетний юнец женится на леди, которой уже почти шестьдесят, можете не сомневаться, что это не из-за ее прекрасных глаз.
 — Он выдавал себя за ее племянника. Может быть, среди ваших родственников есть какой-нибудь племянник? Необязательно с такой фамилией.
 — Нет, я уже думал об этом. У нее нет племянников, кроме меня. Есть еще пасынок, сын Макинтоша от первой жены, но он огненно-рыжий, и никому в голову не придет назвать его красавцем. К тому же у него есть собственное имение в Шотландии. Чего ради ему было ездить в какой-то Линдфильд по четыре раза в год? А у старого Макинтоша совсем не было племянников. Нет, это был негодяй, который сыграл на ее склонности к любовным приключениям. Она всегда была неравнодушна к юным красавцам. Но хватит мне надоедать вам своими семейными делами. Какие у вас новости? Насколько я понял, вам не удалось напасть на след мистера Макшейна.
 — К сожалению, нет, — ответила мама настороженно.
 — Я видел Стептоу, когда въезжал во двор, он выходил из нашего отеля. Я подумал, что он был у вас.
 — Значит, он был здесь! — воскликнула я, вскакивая с места.
 Мама схватилась за сердце.
 — Странно, что он не зашел к нам. Бьюсь об заклад, он скоро даст о себе знать.
 Уэйлин посмотрел на часы и нахмурился.
 — Если он приехал сюда из-за вас, почему же он не зашел? По-моему, вы напрасно боитесь, что он много знает. Судя по его поведению, он сам хочет напасть на след.
 — Здесь Стептоу ничего не найдет, — скачала мама. — Мы сами зашли в тупик.
 Уэйлин нетерпеливо поглядывал на часы. Заметив это, я сказала:
 — Вы торопитесь в Лондон, лорд Уэйлин? Не смеем вас задерживать.
 — Не знаю, что лучше: отправиться прямо сейчас, пока не стемнело, или переночевать здесь и выехать рано утром. — Он положил часы в карман. — Пожалуй и, я останусь. Мистер Джоунз никуда не денется. Он ведь не подозревает, что я им интересуюсь. Я не смог как следует осмотреть гнездышко моей тети, потому что рядом все время торчал этот Фолиот. Я хочу вернуться туда, когда стемнеет и взломать замок.
 — Зачем вам это нужно? — удивилась мама.
 — Болезнь тети была очень внезапной. Она собиралась вернуться в Танбридж Уэллз. Поэтому, там должны были остаться какие-нибудь личные вещи. Я поищу как следует в ящиках, может быть, удастся найти улики против Джоунза.
 — Он наверняка все осмотрел сам, прежде чем объявить о продаже дома, — заметила я.
 — Ему нечего было опасаться. Он не знал, что я буду его разыскивать. Фолиот говорил, что в доме убирала соседка. Но она вряд ли осмелилась выбросить письма и другие личные вещи.
 Мама осторожно покашляла и сказала:
 — Но это же нарушение закона, лорд Уэйлин. Разве вы этого не знаете?
 — Прекрасно знаю, но, надеюсь, вы не собираетесь на меня доносить.
 — Разумеется, нет.
 Мы заговорили о другом. Уэйлин все время мучился загадкой, как к Барри попала копия ожерелья его тетушки. Он боялся, что она обманула Барри. Тот поверил ей, что это настоящие бриллианты и заплатил за них большие деньги.
 Мы расстались лучшими друзьями и договорились снова встретиться в семь тридцать за обедом, прежде, чем Уэйлин поедет взламывать любовное гнездышко своей покойной тетушки. Вернувшись в свой номер, мы с мама посоветовались и решили: завтра утром, как только Уэйлин уедет в Лондон, мы отправимся прочесывать местность вокруг Эшдонского леса. Мы должны найти дом дяди Барри! После этого мы с нетерпением стали ждать обеда. Уэйлин так старался загладить вину перед нами, что трапеза обещала быть грандиозной.




 Глава 13


 Я решила снова надеть «саван», потому что он имел такой большой успех вчера вечером. Чтобы выглядеть немного иначе — переменила шаль. Вместо греческой прически — заколола волосы на одну сторону и закрепила их зажимом. На плечо кокетливо свисали локоны. Я видала такую прическу в «La Belle assemblee». Но, посмотрев на себя в зеркало, я расстроилась. У меня был вид застенчивой жеманной девицы. Особенно глупо выглядел соблазнительный локон на плече. Хотя, пожалуй, он делал меня более женственной. Мне хотелось напомнить Уэйлину, что я все-таки женщина, да к тому же еще и леди. Мы уже собирались спускаться вниз, когда раздался осторожный стук в дверь.
 — Уэйлин что-то пришел слишком рано, — сказала я и поспешила к двери.
 На пороге стоял Стептоу с отвратительной ухмылкой на лице.
 — Можно мне поговорить с вами, мадам?
 — Почему вы не в Гернфильде, Стептоу? — гневно спросила я.
 — Я думал, что вам здесь могут понадобится мои услуги.
 — С какой это стати?
 — Разве вы не разыскиваете место, где жил мистер Макшейн? — спросил он все так же мерзко ухмыляясь.
 Я приоткрыла дверь пошире и впустила это гадкое насекомое в комнату. Мама узнала его голос и подошла к двери. Она смотрела на него с непроницаемым видом. Нельзя было показывать ему, что мы его боимся. Я стала поправлять шаль перед зеркалом и небрежно спросила:
 — Так что вы хотите сообщить нам, Стептоу? Поскорее, пожалуйста, лорд Уэйлин ждет нас к обеду.
 — Я насчет прибавки к моему жалованью, мадам.
 — Насчет того, где жил мистер Макшейн, — поправила я.
 — Прибавка в пять фунтов в квартал меня устроит.
 — Не сомневаюсь, но как вы можете заработать ее, если оставляете свою службу без разрешения.
 — Пять фунтов, и я скажу вам название деревни, — он злобно буравил меня своими наглыми глазками.
 — За пять фунтов я потребую не только деревню, но и дом.
 — Пять фунтов за название деревни, и это моя окончательная цена.
 — Тогда можете убираться к черту.
 — Их светлость могут заинтересоваться кое-какими незаконными делишками вашего дядюшки с юным Джоунзом, — сказал он, и его рот снова расплылся в отвратительной ухмылке.
 В дверь кто-то постучал. Мы все окаменели.
 — Это Уэйлин! — прошептала я.
 — Шкаф! — прошипел Стептоу и мгновенно исчез. Мы с мама стояли с открытыми ртами.
 Стук повторился. Я судорожно проглотила комок в горле и пошла открывать. Это был Уэйлин. Он одобрительно улыбнулся и произнес:
 — Вы очаровательны, мисс Баррон, — его взгляд восхищенно скользнул по моему лицу и задержался на локоне.
 Мама поспешно засеменила к двери.
 — Пойдемте вниз. Я умираю от голода, — и она вывела Уэйлина из комнаты, непрерывно болтая. — Сама не знаю, почему мне так хочется есть. Я целый день сидела на одном месте, а утром мы пили такой чудесный чай. Это, наверное, потому что я не дома. Когда едешь куда-нибудь, всегда появляется аппетит.
 Мы увели Уэйлина, и он не видел Стептоу. Однако, меня очень беспокоило, что мы оставили этого негодяя одного в комнате, и он может рыться в наших вещах. Мерзкая фраза «незаконные делишки» не выходила у меня из головы. Придется прибавить ему еще пять фунтов в квартал, другого выхода я не видела. Теперь нам придется быть его банкирами до конца наших дней.
 Как только пришел официант, я извинилась, сказав, что мне нужно пойти наверх. Стептоу, по всей вероятности, догадался, что я вернусь, и будет ждать меня.
 — Закажите мне то же самое, что и себе, мама. Мне надо сходить за носовым платком. Я сейчас вернусь. Уэйлин сказал:
 — У меня есть чистый носовой платок, мисс Баррон, если… — он замолчал. Наверное, подумал, что у меня что-то случилось с туалетом и решил, что задерживать меня невежливо.
 Я поспешила к себе в номер. Там все еще горел свет.
 — Можете выйти, Стептоу. Я одна, — сказала я, обращаясь к шкафу. Ответа не последовало. Дверца была приоткрыта. Я подошла и распахнула ее. Стептоу там не было. Я проверила свою шкатулку с драгоценностями. Бриллиантовая брошь мама, мое жемчужное ожерелье — все было на месте. Я собиралась уже выйти из комнаты, когда заметила записку, приколотую к щетке на туалетном столике. Там было написано: «Мистер Джон Браун. Молино Парк, 10-00, сегодня вечером». Молино Парк — маленький частный отель, в котором останавливались семейные люди и разные коммерсанты. Джон Браун, по-видимому, Стептоу, а десять часов — время, когда он соблаговолит нас принять. Но зачем ему понадобилось вымышленное имя?
 Я сунула записку в сумочку, не переставая думать о фразе «незаконные делишки». Вспомнив наш разговор с Брэдфордом в Кашмирском ювелирном магазинчике, я догадалась, что могло случиться с пятью тысячами дяди Барри. Он купил себе дом и там занимался своими преступными махинациями. Слава Богу, что он не устроил свою базу в Гернфильде.
 Единственным утешением было то, что у такого бесстыжего преуспевающего грабителя дом, вероятно, полон денег. Конечно, это грязные деньги, но дом, по крайней мере, принадлежит ему. Мама может продать его. Потом мы должны будем узнать имена его жертв и вернуть деньгами стоимость вещей, которые он украл. Будущее не сулило нам ничего приятного, и самая большая угроза исходила от Стептоу. Этот мерзавец высосет нашу кровь до последней капли.
 Я придала своему лицу светское выражение и вошла в кабинет. Мама посмотрела на меня с нескрываемой тревогой. Чтобы хоть немного ее успокоить, я произнесла, улыбаясь:
 — Ну вот, теперь я могу с удовольствием пообедать. Что вы заказали для меня, мама?
 — Свинину на вертеле со сливовым соусом.
 — Прекрасно. Уэйлин сказал:
 — Мы только что говорили о Стептоу. Я бросила на мама беспокойный взгляд.
 Не проговорилась ли она? Но она поспешно объяснила:
 — Нам любопытно, придет ли он сюда. Лорд Уэйлин видел его возле нашего отеля.
 — Скорее всего, он появится сегодня вечером, но немного позже, — сказала я как бы между прочим.
 — Очень может быть, — согласилась мама, поняв мой намек.
 После этого мы спокойно принялись за обед. Уэйлин шутил по поводу склонности к закононепослушанию в его семье, да и он не без греха, потому что не далее, как сегодня ночью собирается взломать дом.
 — Выходит, мы ваши соучастницы? — спросила я.
 — Нет, если вы не поедете со мной, — сказал он, глядя на меня вопросительно.
 Мне очень хотелось составить ему компанию, но встреча со Стептоу была важнее.
 Он продолжал излагать план предстоящей операции и как бы косвенно уговаривал меня поехать.
 — Дом по праву должен принадлежать мне. Даже, если меня поймают, то, что дом был куплен моей тетей послужит мне оправданием.
 — Вам незачем волноваться, — сказала мама. Она, очевидно, не поняла, что он уговаривает меня поехать с ним. — Закон никогда не бывает слишком строг к лордам.
 Уэйлин продолжал бросать на меня вопросительные взгляды, но не пригласил прямо. Он ушел, пообещав зайти и обо всем рассказать, если вернется до одиннадцати, а если позже, тогда мы встретимся за завтраком. Мы с мама не стали засиживаться и поспешили к себе в номер. Там я дала ей записку Стептоу.
 Прочитав ее, она с досадой воскликнула:
 — Этот мерзавец нас по миру пустит, Зоуи! Прямо подумать страшно что скажет Уэйлин, когда узнает всю правду. Мне иногда кажется, что лучше бы мы ему все сказали сами. Он ведь нам откровенно рассказал про грехи своей тетушки, а мы с ним хитрим.
 — Давай сначала узнаем все от Стептоу, прежде, чем исповедоваться. Если Уэйлину удастся вернуть наследство своей тетушки, он будет в хорошем настроении. Признаюсь, мне тоже неприятно обманывать его.
 — Он оказался гораздо проще, чем я раньше думала. Очень милый человек.
 — Но не настолько милый, чтобы поддерживать дружеские отношения с родственниками мошенников.
 Время, остававшееся до встречи со Стептоу, мы скоротали, разговаривая и просматривая журналы. Без четверти десять карета была подана, и мы отправились в Молино Парк. Это небольшой, вполне респектабельный отель. Мы спросили мистера Брауна, и нас провели в его комнату.
 Стептоу нас уже ждал.
 — Вы очень пунктуальны, — сказал он, доставая часы.
 Меня разозлил его наглый, снисходительный тон. Мы вошли. Комната была большая и хорошо обставленная. На жалованье дворецкого такую не снимешь. На тумбочке возле кровати стояла бутылка вина и пепельница с дорогой манильской сигарой.
 — У нас мало времени, Стептоу, — сказала я. — Если вы что-нибудь знаете, выкладывайте.
 — Пять фунтов, — потребовал он. Мама сердито хмыкнула.
 — Хорошо.
 Стептоу засунул пальцы за жилет, и, дождавшись нашего полного внимания, произнес:
 — Линдфильд.
 Мы удивленно переглянулись и хором воскликнули:
 — Линдфильд! Мама начала было:
 — Но это же…
 — Неважно, мама, — быстро перебила ее я. — Ясно, что Стептоу ничего не знает.
 — Я видел Барри Макшейна в Линдфильде два раза.
 Стептоу даже покраснел от досады.
 — Он был в костюме священника? — спросила мама.
 Стептоу принял это за насмешку.
 — Конечно нет! Но он точно был там. Один раз я ехал за ним от Танбриджа, а в другой раз я вернулся туда и выследил его, когда он сказал, что едет в Лондон. Он вошел в старинный дом на Хай-стрит в десять часов вечера и не вышел оттуда, хотя я прождал более двух часов. За информацию о доме плата будет особая, — поспешно добавил он, понимая, что проболтался. — Мы договаривались на пять фунтов в квартал только за название деревни.
 Я бросила на мама предостерегающий взгляд, потому что она собиралась что-то сказать, и я боялась, что она проговорится.
 — Вы разве не знаете, Стептоу, — спросила я, улыбаясь, — что словесные обещания ничего не стоят. Пойдемте, мама, мы здесь попусту теряем время. Надеюсь, вы вернетесь к своим обязанностям в Гернфильде завтра, не позже полудня, иначе вы совсем не получите жалованья.
 — Но мы же договорились, — злобно повторил он.
 — Уговор был, что вы скажете нам то, что нас интересует. Мой дядя не жил в этом доме. Мы знакомы с владельцами. А вы, вероятно, видели, как он зашел в гости к нашим друзьям. За это вряд ли стоит платить по двадцать фунтов в год до конца вашей жизни, не так ли?
 Я пожалела, что сказала ему слишком много. Но Стептоу все же был красным, как рак. Он понял, что свалял дурака.
 — Так что же он тогда скрывал? Он всегда говорил, что едет в Лондон, — Стептоу немного подумал. — А, понимаю! У него там была возлюбленная.
 — Ну и что из этого? — спросила я возмущенно. — Он же был холост. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь осудил его за это. Нам пора, мама. И запомните, Стептоу, завтра, не позже полудня, или можете считать себя уволенным.
 Мы поскорее выскочили из комнаты, прежде, чем он успел сообразить, что у дяди не случайно была копия ожерелья леди Маргарет, и что она и была той леди, которую он навещал. Очевидно, Стептоу ее там не видел. Вернувшись в отель, мы с мама долго обсуждали то, что нам удалось узнать.
 — Я могу поверить, что Барри заходил к леди Маргарет, — удивлялась мама. — Но что он мог делать у нее целых два часа? Это скорее похоже на дружеский визит.
 — В десять часов вечера, это похоже на очень дружеский визит, — сказала я.
 — Уж не хочешь ли ты сказать, Зоуи, что они были любовниками? Ты забываешь о мистере Джоунзе.
 — Может, у нее было по любовнику на каждый день недели, — сказала я, падая со смехом на кровать. — Интересно, узнает ли об этом Уэйлин, когда вломится в любовное гнездышко.
 — Я умру со стыда.
 — И он тоже.
 Вскоре мама нашла новую причину для волнения.
 — И все-таки мы не узнали, что Барри сделал с пропавшими пятью тысячами.
 — Может, он отдал их своей легкомысленной леди Маргарет.
 — Значит, выбросил на ветер. А где он доставал вещи, которые продавал ювелиру, и зачем ему фальшивое ожерелье?
 — Скорее всего, драгоценности принадлежали леди Маргарет, и он их продавал по ее просьбе. Старый Макинтош был давно в могиле.
 — Кажется, это похоже на правду. И Барри переодевался священником, чтобы обмануть мистера Брэдфорда.
 — По крайней мере, они таким образом отделались от Стептоу. Какое удовольствие я получила, когда мы посадили его в калошу.
 — Меня поражает, как они оба ловко притворялись. Делали вид, что незнакомы и только кивали друг другу, когда встречались на улице, а сами в это время были любовниками. Странно, что она выбрала Барри, ведь у нее была слабость к юнцам. Я имею в виду мистера Джоунза.
 Мне тоже казалось, что тут что-то не так, но все же тайна была раскрыта. Даже становилось понятнее, почему у дяди хранился страз, он мог попасть к нему совершенно случайно. Настроение у меня было прекрасное. Вдруг без десяти одиннадцать слуга принес нам записку.
 — От лорда Уэйлина, мадам, — сказал он. — Их милость просили не беспокоить вас, если света не будет. Но я услышал голоса…
 — Хорошо, спасибо.
 В записке Уэйлин просил нас спуститься в его кабинет, если мы еще не легли спать.
 — Можете передать лорду Уэйлину, что мы сейчас придем.
 Слуга ушел, а я сказала мама:
 — Уэйлин вернулся. Он хочет нас видеть. Это должно быть интересно.
 — Ты иди, Зоуи, и потом расскажешь мне. Мне стыдно с ним встречаться.
 — Не понимаю, почему. Ведь это у его тетушки были любовники. А дядя Барри по сравнению с ней невинный ягненок.
 — Ай! Да мы же еще всего не знаем!
 — Глупенькая, — сказала я, чмокнув ее в щеку, и побежала вниз дразнить Уэйлина.




 Глава 14


 Уэйлин стоял спиной к двери, глядя в окно. Он не слышал, как я вошла. На столе стояла рюмка бренди. Раньше я никогда не видела, чтобы он пил бренди. Право же, в отеле не должны допускать, чтобы у них появлялся этот контрабандный напиток. Я на минуту остановилась, залюбовавшись его высокой стройной фигурой и безукоризненно сшитым костюмом. В полумраке его соломенные волосы казались темными. И бренди на столе, и усталая поза говорили о том, что произошло нечто, нарушившее его душевное равновесие. Он, наверно, узнал новые подробности о жизни своей беспутной тетушки.
 Во мне проснулось чувство сострадания. Я шла с намерением над ним посмеяться, теперь же мне хотелось его утешить.
 — Лорд Уэйлин, — тихо окликнула я. Он так глубоко задумался, что не замечал моего присутствия.
 Когда он повернулся ко мне, вид у него был очень печальный: глаза потемнели, лицо осунулось. Сначала он молча посмотрел на меня, потом губы его дрогнули, и он улыбнулся. В глазах мелькнула радость.
 — Вы пришли одна. Я так надеялся, что ваша мама уже отдыхает.
 — Она еще не спит и жаждет услышать, какие новости вы привезли. Наверно, плохие?
 Он подошел, взял меня за руку и повел меня к столу. Мы сели.
 — Ничего нового я не узнал, уверяю вас. Я видела, что он говорит не правду. Все его поведение и то, что он избегал смотреть мне в глаза, доказывали это. Я дотронулась до его руки:
 — Вы можете быть откровенным, Уэйлин. Я, кажется, уже разгадала эту тайну. Я говорила со Стептоу.
 Он крепко сжал мою руку.
 — Мне очень жаль, Зоуи. Я хотел оградить вас от ужасной правды. Я по-прежнему считаю, что никому нет дела до того, чем занимался ваш дядя.
 Мое женское сострадание сменилось любопытством.
 — Мой дядя? А как же ваша тетя? Ведь это у нее был любовник.
 — Любовник? — вид у него был смущенный. — Вы имеете в виду мистера Джоунза?
 — Разумеется. По возрасту он мог быть ее сыном.
 — Он и был ее сыном. Именно в этом и заключалась ее вина. Не знаю, откуда это стало известно Макшейну, но совершенно очевидно, что он знал ее тайну и использовал в своих корыстных целях. Я нашел письма, квитанции и много других доказательств того, что Макшейн вымогал деньги у моей тетушки.
 Я вырвала руку:
 — Это не правда! Вы все выдумали, чтобы скрыть ее позор!
 — Незаконнорожденный ребенок едва ли лучше, чем любовник, — сказал он сердито.
 Меня не интересовали незаконные дети леди Маргарет, даже если бы их был целый взвод. Меня разозлило то, что он снова превратил дядю Барри в негодяя. А я уже начала надеяться, что он был относительно порядочным человеком.
 — Что вы нашли?
 Уэйлин положил на стол небольшую стопочку листков и стал передавать их мне по одному. Первым было письмо из Ирландии, написанное пять лет назад, во время короткой поездки дяди Барри домой, перед тем, как он приехал в Гернфильд.
 Я прочла:
  "Дорогая Маргарет! В Дублине я случайно встретил Эндрю Джоунза. Надеюсь, это имя вам знакомо. Ему двадцать пять лет. Он работал учителем в средней школе для бедных и жил в ужасных условиях. Он рассказал мне свою историю, и теперь я знаю всю правду, поэтому не пытайтесь ничего отрицать. Он производит впечатление очень приятного, скромного молодого человека, и меня удивляет, что вы так дурно с ним поступаете. Кем бы ни был его отец, от матери он унаследовал благородную кровь Уэйлинов. Не забывайте об этом. 
  Я намерен привезти его в Англию. Необходимо что-то предпринять, чтобы он жил в подобающих условиях. Я не собираюсь предавать это гласности и позорить ваше имя, но настаиваю, чтобы вы загладили свою вину перед ним. Вашим родственникам необязательно знать все это. Я навещу мою сестру миссис Баррон. Она живет по соседству с Парэмом. И дам вам знать, когда приеду. Уверен, мы все решим полюбовно… 
  Искренне ваш, Б. Д. Макшейн". 
 Мне хотелось схватить письмо и швырнуть его в камин, чтобы никто не знал об этой неслыханной мерзости. Ему удалось узнать тайну леди Маргарет, и он воспользовался этим, чтобы диктовать ей свои условия. Не говоря ни слова, Уэйлин передал мне второе письмо. Оно было отправлено неделю спустя.
 Я прочла:
 «Я не согласен с вашим предложением встретиться в Лондоне. Вас могут узнать. Какое-нибудь уединенное место было бы лучше. Я нашел небольшой домик в Линдфильде в десяти милях южнее Танбридж Уэллза. Вы могли бы его купить. Я понимаю, что вы не очень богаты, но Макинтош не мог вас оставить совсем без средств. Возможно, вы получаете пособие после смерти мужа, или у вас есть драгоценности, которые можно продать».
 Были еще письма. Я только бегло взглянула на них. В них говорилось о драгоценностях. Кольцо с сапфиром, рубиновая брошь — все то, что дядя Барри передал Брэдфорду. Он также писал о покупке дома и договаривался о встречах каждые четыре месяца в Линдфильде. Во всех письмах чувствовалась скрытая угроза. Дядя не говорил прямо: «Сделайте так, иначе все узнают о вашем позоре», но это можно было прочитать между строк. Одно было отрадно: он требовал деньги не для себя, а для сына леди Маргарет.
 Когда я отложила последнее письмо, Уэйлин собрал все листочки и отложил в сторону.
 — Не нужно говорить вашей мама об этом. Макшейна и Маргарет уже нет. Я разыщу Эндрю Джоунза и посмотрю, что он за человек.
 — Мы знаем, что он за человек. Он внебрачный сын вашей тети. Я не вижу ничего дурного в том, что мой дядя помогал ему.
 — Мистер Макшейн хотел, чтобы моя тетушка этому верила, — резко возразил он. — Может быть, у Маргарет действительно был внебрачный ребенок, но я ни за что не поверю, что она могла бросить его на произвол судьбы. Она не была таким чудовищем. Я полагаю, было так: его отправили в Индию, туда обычно отправляли таких юнцов. Ваш дядя случайно встретил его там или услышал его историю и решил этим воспользоваться. Возможен и другой вариант. Юноша умер, а мистер Макшейн нанял сообщника. Опасно было заниматься вымогательством, если мог появиться настоящий Эндрю. Завтра я еду в Лондон и там начинаю расследование. Я постараюсь оградить вашу семью от бесчестья, когда дело передадут в суд. Вы говорили, что дядя не оставил вам значительного состояния.
 — Мама пришлось заплатить за его похороны.
 — Значит, все забрал этот Джоунз. Я упрячу его за решетку, прежде, чем он успеет опомниться, — сказал Уэйлин зло.
 — Тогда едва ли удастся уберечь имя моего дяди от позора.
 — Надеюсь, что мистер Джоунз пойдет на попятную и вернет присвоенное. Так что дело не дойдет до суда.
 Вся эта история была такой неожиданной и омерзительной, что мне понадобилось некоторое время, чтобы ее осмыслить. Я машинально налила рюмку бренди и сделала большой глоток. Меня словно огнем обожгло. Я закашлялась, но вскоре почувствовала себя бодрее.
 — Почему вы так уверены, что Эндрю Джоунз не сын вашей тети? Они провели много времени вместе в течение этих пяти лет. По словам миссис Сэнгстер, ваша тетя была к нему очень привязана. Она, конечно, узнала собственного сына.
 — Через двадцать пять лет? Она не видела его с самого рождения. Но это не значит, что она его бросила. Она не могла этого сделать. У нее никогда не было других детей, и ей хотелось, очевидно, верить, что это ее сын. А эти два негодяя играли на ее чувствах. Это жестоко и отвратительно. Вдобавок, ее настоящий сын лишился своего законного наследства.
 — По-моему, вы сначала предполагали, что он умер в Индии.
 Успокоившись и трезво поразмыслив над историей, рассказанной Уэйлином, я поняла, что это просто нагромождение необоснованных утверждений и диких предположений.
 — Мне кажется более вероятным, что этот Эндрю Джоунз действительно ее сын, а дядя только хотел устыдить вашу тетушку и заставить ее выполнить свой материнский долг. И у него, конечно, были доказательства, что это ее сын. Свидетельство о рождении или что-нибудь еще…
 — Какое ему было до этого дело? — возразил Уэйлин. В голосе его звучало раздражение. — Все дело в том, что Макшейн вернулся из Индии нищим и понял, что у него есть шанс устроить себе роскошную жизнь за счет моей тетушки.
 — Мой дядя не вернулся нищим! У него были пять тысяч фунтов, которые куда-то исчезли. И он получал пенсию. Он не жил в Линдфильде. Только ваша тетя и ее сын встречались там.
 — А слуга моей тети? По описанию миссис Сэнгстер, он был похож на Макшейна. Я собираюсь взять один из ваших набросков и показать ей. Полагаю, мы скоро узнаем, что слуга был не кто иной, как ваш дядя.
 — Вы не получите ни один из моих набросков, сэр. Уверена, что мой дядя не стал бы унижаться и прислуживать вашей тетушке и ее внебрачному сынку. А что до роскошной жизни за ее счет, я бы не назвала ее домишко верхом роскоши. Вы любите делать скоропалительные выводы, которые вас устраивают, милорд. Единственное, что вас беспокоит — это то, что Джоунз вас облапошил и прикарманил денежки вашей тети.
 — Дело не только в деньгах. Два бесчестных человека жили за счет беззащитной старой женщины, морочили ей голову и терроризировали ее. Это хуже, чем воровство.
 — Я больше не желаю сидеть здесь и слушать, как моего дядю смешивают с грязью, когда он не может себя защитить. Вы говорите, два бесчестных человека жили за счет беззащитной женщины. Да у вас нет абсолютно никаких доказательств! Советую сначала проверить все факты, сэр! Потому, что если вы посмеете оклеветать дядю, вы будете иметь дело с моим адвокатом!
 Я бросилась вон из кабинета, возмущенная до глубины души. Он не пытался меня остановить и больше не говорил, что хочет уберечь нашу семью от позора. Это были только красивые слова! Я побежала наверх рассказать мама о случившемся. Она разволновалась не меньше меня. Потом мы добрых полчаса произносили гневные тирады в адрес лорда Уэйлина, после чего послали за чаем. Мы обе были уверены, что не сомкнем глаз в эту ночь.
 Когда мы допивали по второй чашке, то уже почти успокоились и могли рассуждать здраво.
 — Если все было действительно так, — сказала мама, от волнения пощипывая подбородок. — Как Барри удалось узнать, что мистер Джоунз — внебрачный сын леди Маргарет? И как он узнал, что у нее вообще был незаконнорожденный ребенок? Ты думаешь, что отец его был из Ирландии?
 И тут меня осенило.
 — Господи Боже мой! А, может, отцом был сам дядя Барри?
 — Он был самым красивым из наших молодых людей.
 — Так почему же, черт возьми, он на ней не женился?
 — Возможно, он не знал, что она в положении. Леди Маргарет еще не вернулась из Ирландии, когда он уехал в Индию. Интересно, как он об этом узнал? Думаю, она написала ему, но письма в Индию идут целую вечность, а потом ему надо было плыть домой на пароходе. Он бы все равно не успел. И ребенок родился бы без него. Уверена, что все было так, Зоуи. Иначе, зачем бы Барри так старался, чтобы юноша был окружен заботой? И это объясняет, куда делись его собственные деньги. Он отдал их Эндрю. Это был его долг.
 Мне не очень понравилась эта версия. В ней дядя Барри снова представал в плохом свете. Он загубил жизнь молодой женщины, а потом, как ни в чем не бывало, удрал, бросив ее на произвол судьбы. Я вспомнила обвинительный тон, в котором были написаны его письма к леди Маргарет. По-моему, он не имел права осуждать ее за то, что она оставила сына, потому что он сам бросил их обоих. Он должен был просить у нее прощения. Но так уж повелось. Двое совершают ошибку, а потом основная тяжесть ложится на женщину и ребенка.
 — Давай не будем говорить лорду Уэйлину о нашей догадке, — предложила мама. — Вся эта история уже быльем поросла. Зачем плохо говорить о мертвых.
 — А как насчет живых, мама? Уэйлин намерен заставить Эндрю Джоунза вернуть деньги. Он думает, что Джоунз — мошенник, боюсь, нам придется рассказать ему правду.
 — Прямо наказание с ним. Никак не угомонится. А нас не посадят в тюрьму, Зоуи?
 Мы ведь не сделали ничего дурного. Дурно то, что мы знаем правду и собираемся промолчать.
 — Но мы ничего ведь точно не знаем, — сказала я неуверенно.
 — Я сердцем чувствую, что это так, — устало ответила мама.
 — Меня всегда удивляло, почему Барри не проявил никакого интереса к леди Маргарет, когда он приехал навестить нас. Она была тогда интересной дамой, а он ни разу на нее не взглянул. Теперь я понимаю — он не хотел, чтобы кто-то заметил, что между ними что-то есть. Ему надо было жениться на ней хотя бы потом. Как говорится, лучше поздно, чем никогда. Так он и остался негодяем до конца жизни, а ведь был когда-то славным мальчиком.
 — Вы должны рассказать это Уэйлину, мама. Он хочет ехать в Лондон завтра рано утром и будет там мучить мистера Джоунза.
 — Я-то расскажу, но ведь у нас нет доказательств. Чего доброго, он доберется и до пяти тысяч фунтов. А эти деньги по праву принадлежат моему племяннику.
 Она произнесла слово «племянник», как будто употребляла его всю жизнь. Как быстро она привыкла к этой мысли. Если ее подозрения оправдаются, а она знала Барри лучше, чем кто-либо, тогда у меня появится новый двоюродный брат. Мне очень хотелось посмотреть на кузена Эндрю. Страшно было подумать, как я расскажу лорду Уэйлину новую версию нашей истории, в которой дядя Барри предстает в еще более мрачном свете.
 Запутавшись в наших спорах, я совсем забыла, что ведь миссис Сэнгстер на почте не узнала дядю Барри. Если он жил в Линдфильде у леди Маргарет, она должна была его видеть. Возможно, он старался не выходить из дома. Да к тому же я показала ей переделанный набросок и сказала, что он священник. Она вряд ли могла представить себе, что слуга и священник могут быть одним и тем же лицом. Узнает ли она его без воротничка священника и без усов? Это можно легко проверить.
 Кузен Эндрю — да он же и кузен Уэйлина тоже! Как странно, что мы теперь можем стать родственниками, а он даже слышать о нас не хочет.




 Глава 15


 Я лежала, глядя в потолок и думала. Все-таки странную историю мы раскопали.
 Как хорошо, что Эндрю, леди Маргарет и дядя Барри провели хоть несколько счастливых дней в Линдфильде, Я понимала, почему они не любили выходить из дома. Им просто хотелось побыть вместе, подальше от любопытных глаз. Соседи говорят, что леди Маргарет обожала юношу. Значит, она была счастлива тем, что снова видит сына. Неприятно, что дядя взял на себя унизительную роль слуги. Раз леди Маргарет стала миссис Лангтри, почему было и ему не стать мистером Лангтри, а Эндрю их сыном? Знал ли Эндрю, что он их сын, или ему сказали, что он — племянник миссис Лангтри?
 Утром, когда мы спустились в отдельный кабинет лорда Уэйлина, и мама, и я выглядели ужасно. Одной бессонной ночи достаточно, чтобы лицо женщины стало похоже на выжатый лимон, а если к этому прибавить волнение и стыд, то оно станет вообще ни на что не похоже.
 Я не очень расстроилась, когда увидела, что кабинет пуст. Официант сказал нам:
 — Их светлость позавтракали рано утром и уехали в Лондон. Они просили передать, что их не будет несколько дней, мадам.
 Я вздохнула с облегчением. Неприятное объяснение откладывалось, хотя и ненадолго. Потом я подумала о кузене Эндрю и поняла, что нельзя допустить, чтобы Уэйлин действовал совершенно бесконтрольно.
 Как только мы заказали завтрак и официант ушел, я сказала:
 — Мы должны остановить Уэйлина, мама.
 — Я напишу ему письмо и расскажу, как, по моему мнению, все обстояло на самом деле. У меня не хватит сил на поездку в Лондон.
 — Разве вам не хочется увидеть кузена Эндрю?
 — Хочется, но я совсем не жажду увидеть лорда Уэйлина. Лучше рассказать ему обо всем в письме. У него будет время поразмыслить как следует перед тем, как мы снова встретимся.
 За завтраком подробно обсуждалось содержание письма. После того, как убрали со стола, мы попросили принести ручку и бумагу, и мама просто и откровенно написала свое объяснение. Она, разумеется, выразила надежду, что лорд Уэйлин не будет слишком строг с мистером Джоунзом. Уж тот-то, наверняка, был невинной жертвой в этой истории. Когда письмо было окончательно готово, и мы обе остались довольны его содержанием, мама отдала его официанту и велела отправить в резиденцию лорда Уэйлина в Лондоне.
 — Можем мы, наконец, теперь ехать домой? — жалобно спросила мама.
 Мне, конечно, хотелось сначала отвезти набросок с портретом дяди Барри в Линдфильд, чтобы миссис Сэнгстер его опознала, но у мама был такой измученный вид, что у меня язык не повернулся попросить ее еще немного задержаться. Мы приказали подать карету. Можете себе представить мою досаду, когда я увидела этого негодяя Стептоу, восседавшего на козлах рядом с Рафферти. Стептоу приподнял шляпу и произнес:
 — Доброе утро, миледи. Рафферти, опуская ступеньку, обратился к мама.
 — Он попросил подвезти его. Надеюсь, вы не возражаете, мадам?
 — Ладно, — ответила мама. Ей было не до Стептоу.
 Мы почти всю дорогу молчали. Наблюдая за мама, я видела, как хмурое выражение лица постепенно сменилось мечтательной улыбкой, и поняла, что она думает об Эндрю. Я тоже о нем думала, и старалась представить, какой он. Признает ли его семья Уэйлина? Само собой разумеется, что мама его признает. В ирландских семьях отношения вообще более простые. И если герцог Кларенский хвастает тем, что у него целый десяток внебрачных детей, почему мы должны стыдиться признать одного?
 — Мы пригласим моего племянника в Гернфильд, после того, как все выяснится, — объявила мама, когда мы приехали домой. — Жаль, что мы поспешили переоборудовать мансарду. Ему было бы приятно жить в комнате отца.
 С тех пор, как я узнала, что Борсини — самозванец, у меня пропало всякое желание брать у него уроки живописи. Я откажусь от его услуг и буду работать самостоятельно. Так как мансарду уже начали переделывать, оставлю в ней свою студию.
 Я была рада вернуться домой, хотя и не знала, как все для нас обернется. Меня умиляли даже ворчливые причитания Бродаган.
 — Опять явился этот индюк. А я-то надеялась, что мои глаза его больше не увидят…
 Она еще долго говорила о нем, перечисляя все его пороки:
 — Где его носило? Вот что я хотела бы знать, и узнаю. Я выведу этого подлеца на чистую воду. А если он сделает вам какую-нибудь гадость, он у меня получит по заслугам.
 Значит, внизу предстоят новые баталии, но мне было не до этого. Я, не мешкая, отправилась на чердак и начала методично пересматривать все дядины вещи: коробки, сумки, ящики, надеясь найти что-нибудь подтверждающее или опровергающее предположения мама.
 Леди Маргарет должна была отвечать на его письма. Она могла даже писать ему, когда он был в Индии. Мои поиски продолжались еще два дня. После того, как я дважды перебрала все сверху до низу, я поняла, что дядя Барри не хранил письма и вообще какие-либо компрометирующие его вещи.
 Умер он не внезапно, а медленно угасал в течение двух недель… У него было время, чтобы избавиться от всех подобных улик.
 По-видимому, Эндрю узнал о кончине матери от дяди Барри. Вскоре после этого его ждало известие о смерти отца. Каково было бедняге пережить все это! И он даже не мог прийти на похороны своих родителей! Чем больше я думала об Эндрю, тем яснее представляла его как реального человека, с его бедами и горестями. Кто его воспитывал? Можно ли его считать настоящим джентльменом? Он преподавал в школе для мальчиков, значит, он человек образованный. Мне трудно было представить себе его внешность. Леди Маргарет была полной блондинкой с мягкими чертами лица. Дядя Барри был темноволосым и худощавым. В молодости он слыл красавцем, но к тому времени, когда я его встретила, это был ожесточившийся и даже немного озлобленный человек с обожженным тропическим солнцем лицом.
 Иногда он немного оттаивал, и сквозь твердый панцирь можно было разглядеть натуру мягкую и добрую. Когда к нам приходили гости, он частенько рассказывал о своей жизни в Индии, особенно, если в обществе были дамы. Во время моих уроков с Борсини, они с графом обычно оживленно болтали, как и подобает джентльменам, которые много путешествовали по свету. Дядя Барри любил рассказывать о своих приключениях в Индии, а Борсини — о жизни в Италии.
 Приближался день моего следующего урока с Борсини. Чтобы с ним не встречаться, я написала ему в Альдершот и сообщила, что больше не нуждаюсь в его наставлениях.
 Я вежливо поблагодарила его за помощь, но совершенно ясно дала понять, что занятия наши окончены.
 Стептоу, по-прежнему, служил у нас. Он стал как шелковый, а мы были слишком заняты и не хотели тратить время на поиски нового дворецкого. Наступило воскресенье, а Уэйлин все еще не вернулся из Лондона. Его визит подозрительно затянулся, и это вызывало большое беспокойство у нас в Гернфильде. Он не потрудился даже ответить на письмо мама. Мы, понятно, не могли справится о нем в Парэме. Ведь мы не знали, сообщил ли он леди Уэйлин о происходящем.
 В понедельник пришли маляры красить мою студию. Я поднялась в мансарду, чтобы дать им необходимые распоряжения. Бродаган не могла упустить случая покомандовать и тоже пошла с нами наверх. Глянув на пол, она недовольно проворчала:
 — Я же говорила Стептоу, этот ковер нужно свернуть и убрать, а он не проследил. Теперь они испортят его краской.
 — Это неважно, Бродаган. Он уже никуда не годится.
 — Никуда не годится? Да он намного лучше, чем тот жалкий огрызок, что лежит у меня в комнате.
 — Мы не испортим его, миссис, — заверил ее старший маляр. — Мы закроем его брезентом.
 Он взял брезент за один конец, а его помощник за другой, и они аккуратно закрыли наш рваный ковер. Потом они открыли банку с краской и стали ее размешивать. Краска была чересчур холодного белого цвета. Я не хотела им мешать работать и пошла вниз. Мама как раз надевала шляпу.
 — Я еду в Альдершот, Зоуи, — сказала она. — Хочу там купить муслин на простыни для Эндрю. И посмотрю новые занавески в голубую спальню для гостей. Старые уж очень выцвели.
 — Мы еще не знаем, приедет ли он, мама, хотя новые простыни и занавески не помешают. Я останусь дома и присмотрю за работой маляров. По-моему, краска слишком откровенно белая и режет глаз. Когда они окрасят половину стены, я попробую сделать более теплый оттенок.
 — Я скоро вернусь.
 Она уехала, а я взяла альбом и пошла в сад рисовать садовника, который возился с розами перед домом. Поблизости не на что было сесть, и я уселась прямо на траву. С минуту я смотрела на него, стараясь выбрать подходящий ракурс. Я хотела нарисовать его в полный рост и постараться передать движение. Садовник часто менял позу, поэтому рисовать было трудно. Он приходил к нам работать только два раза в неделю и мне не хотелось мешать ему и просить постоять спокойно.
 Борсини учил меня рисовать людей в движении. Нужно дугообразно водить карандашом, чтобы создалось впечатление, что человек двигается. У него это здорово получалось, но когда я попробовала, у меня получился клубок, похожий на приближающийся смерч. Я снова попробовала быстро нарисовать руку в той же манере. Садовник снова переменил позу; Я стала рисовать быстрее.
 Но чем быстрее я рисовала, тем больше становилась рука, и, в конце концов, у меня получился еще один клубок, который, казалось, вот-вот соскользнет с листа.
 Мое занятие прервал шум приближающегося экипажа. Я подумала, что это Уэйлин, и сердце мое учащенно забилось, но, взглянув на дорогу, я увидела небольшой щеголеватый кабриолет, запряженный одной лошадью. Миссис Чотон ездит в похожем, но у нее он черный. Этот был гораздо шикарнее: темно-зеленого цвета, и в него была запряжена красивая гнедая. Когда кабриолет подъехал поближе, я увидела, что в нем сидит джентльмен. На нем была касторовая шляпа с изящно загнутыми полями и синий пиджак. Кузен Эндрю!
 Я поспешила ему навстречу и увидела, что это граф Борсини. Обычно он ездил в наемном экипаже, а в плохую погоду мы посылали за ним карету. Я страшно разозлилась. Если он приехал уговаривать меня продолжать наши уроки, я дам ему понять, что комедия окончена.
 Он остановил экипаж и приподнял шляпу;
 — Buongiorno signorina Баррон! Ну как? Вам нравится? — спросил он, дружелюбно улыбаясь. — Какое удовольствие снова взять в руки вожжи. Я соскучился по лошадям. На вилле Борсини я ездил на упряжке папа.
 Я всегда находила его привлекательным. Он и вправду довольно красив, а его обаяние и иностранные фразы, которыми он любит щеголять, делают его особенно эффектным. Каштановые волосы, голубые глаза, правильные черты лица, хорошее телосложение, хотя, пожалуй, он немного чересчур худощав.
 — Видно, дела у вас идут неплохо, Борсини, — сказала я, оглядывая экипаж. — Очень хорош!
 — В прошлом году папа неплохо заработал на вине. Мы даже продали несколько ящиков Ватикану — это большая честь. Папа прислал мне небольшой бонус. Я приехал пригласить вас прокатиться.
 Раньше я, случалось, ездила погулять с Борсини, до всегда в сопровождении дяди. И эти поездки так или иначе были связаны с искусством. Мы бывали на выставках, иногда он водил меня в студии других художников. Один раз он поехал со мной в магазин купить принадлежности для рисования, потому что ему не нравились мои кисти, но мы еще ни разу не ездили кататься одни и просто ради удовольствия. Конечно, у него тогда не было своего экипажа, поэтому он не мог пригласить меня.
 — Я сейчас занята.
 Он увидел мой альбом на траве и поднял его.
 — Хорошо! Я рад, что вы отказались только от Борсини, но не от живописи.
 Это был единственный упрек, который я от него услышала, но, глядя в его печальные глаза, я чувствовала себя преступницей. Он посмотрел на мой «смерч» и покачал головой.
 — Вы еще не совсем овладели этим приемом. Надо вот так. Prego?
 Он взял у меня карандаш, сделал несколько ловких дугообразных штрихов, и вскоре из бесформенного завихрения проступила фигура садовника, видно было, что тот двигается.
 Пусть Уэйлин говорит что угодно, но Борсини все-таки хороший художник. Подумаешь, принц не заказывал ему портрет! Ну и что из этого? Может, ему действительно нужны деньги? Разве это не достаточная причина, чтобы продолжать наши занятия? Не исключено, что мысли мои приняли такой оборот из-за кузена Эндрю. Я часто думала о том, как он, бедняга, должен барахтаться в потоке жизни, пока кто-то не протянет ему руку помощи.
 Борсини отдал мне альбом и улыбнулся.
 — Думаю, еще несколько уроков вам не помешают, signorina. А если речь идет о деньгах, Бог с ними, — и он презрительно махнул рукой. — Я вам уже говорил, что получил несколько сотен фунтов. Я был бы счастлив продолжить наши занятия бесплатно. Непростительно бросать их, когда вы начали делать такие успехи.
 — Я подумаю об этом, Борсини.
 — Надеюсь, я вас ничем не обидел?
 — Разумеется, нет.
 — Grazie, — сказал он, отвешивая грациозный поклон. Если бы так поклонился англичанин, это бы выглядело нелепо, потому что Борсини прижал руку к сердцу, как будто боялся, что оно вырвется из груди, но у него это получилось очень мило.
 — Как подвигаются дела в нашей, простите, в вашей студии? — спросил он с грустью. Это он предложил оборудовать для меня студию. И, по-моему, он ждал, когда она будет готова, с таким же нетерпением, как и я.
 — Сейчас там работают маляры, и я как раз собираюсь пойти посмотреть. Белая краска, которую они принесли, очень режет глаза. Я не хочу чисто белый цвет. Мне кажется, нужно добавить немного желтого или красного, addoici — как вы говорите. Это ее немного смягчит. Может, вы пойдете со мной и посмотрите?
 — Delizioso! Я только поставлю кабриолет в конюшню.
 Я попросила садовника заняться экипажем, и мы направились к дому. Стептоу на месте не было. Он снова потихоньку возвращался к своим старым привычкам, но дни его в нашем доме были уже сочтены. Нас встретила Бродаган, которая давно уже украдкой поглядывала на Борсини из окна. Она явно к нему неравнодушна. Он кокетничает с ней и даже старается говорить с ирландским акцентом, чтобы ей угодить.
 — Бродаган, радость души моей, — произнес он, отдавая ей шляпу. — Вы обо мне скучали?
 — Когда это у меня было время скучать о ком-то? — проворчала она сердито. — Мне приходится и отворять дверь, и стряпать, и чистить, и мыть, и заниматься студией для миледи. У меня нет времени скучать даже о самой себе.
 — О, как бы мы все скучали о вас, если бы вы нас покинули, дорогая вы наша Бродаган! — воскликнул Борсини, смеясь.
 — Я принесу вам чашечку чая, — она улыбнулась жеманно, отвесила ему неуклюжий реверанс и, счастливая, ушла заниматься своими делами, держа в руках его шляпу, как будто это была драгоценная королевская корона.
 Борсини посмотрел ей вслед.
 — Не знаю, что будет с нашими уроками, signorina, но вы должны позволить мне нарисовать Бродаган. Мы совершим преступление перед потомками, если не запечатлеем пирамиду, которую она сооружает на своей голове. Я ее просто обожаю.
 — Она тоже в вас души не чает.
 — Сейчас она принесет такой крепкий чай, что его ложкой не помешаешь. Так они понимают гостеприимство в Ирландии.
 — Ив Гернфильде тоже. Студия на третьем этаже. Лезть придется довольно высоко, — сказала я, поднимаясь вместе с ним по лестнице.
 На лестничной площадке он огляделся. Раньше он никогда не был у нас наверху, но мне не понравилось его любопытство. Увидев, что я недовольна, он поспешил объяснить:
 — Мне просто хотелось угадать, где ваша комната, мисс Баррон.
 Обычно, после нескольких минут разговора, он перестает называть меня «signorina» и переходит на «мисс Баррон».
 — Она не здесь, — ответила я, продолжая подниматься по узенькой лестнице, ведущей в мансарду. Нас встретил сильный запах краски, и ослепительно белая стена, похожая на сугроб.
 Борсини вскрикнул и закрыл глаза руками.
 — Слепит! Слепит! Я сейчас ослепну! Fermata! Немедленно остановите этот вандализм!
 Маляры смотрели на него, как на сумасшедшего. Он бросился к ним и вырвал кисти.
 — В вашей студии будет стоять зима двенадцать месяцев в году. Это настоящее издевательство над человеческой личностью. Желтый. Принесите мне золотисто-желтый пигмент, яркий, как солнце, и я, Борсини, создам цвет, который согреет вашу студию.
 Мне казалось, что в студии уже потеплело. Я решила, что буду пока брать уроки у графа Борсини.




 Глава 16


 Борсини лично занялся приготовлением красок. Рабочие принесли несколько разных цветов. Он велел открыть банку красной краски и золотисто-желтой, как летнее солнце, смешал небольшое количество каждой из них с белой, чтобы получить нужный оттенок. Он, разумеется, снял пиджак, чтобы его не запачкать. Вскоре пришла Мэри, наша горничная, и сказала, что чай готов, но Борсини, охваченный муками творчества, не обратил на нее внимания.
 — Мы скоро спустимся, Мэри, — сказала я. — Или, может быть, вы хотите поскорее выпить чаю, Борсини?
 — Потом, per cortesia.
 Мэри ушла, а Борсини продолжал усердно трудиться. Он добавил еще две-три капли красного к белой краске, размешал ее и сделал мазок на стене.
 — Ессо! Вот оттенок, который мне нужен. Первый бледно-шафрановый луч восходящего солнца над Большим каналом.
 Оттенок был очень приятный, почти белый, но чуть розоватый и не такой резкий, как раньше. Я его одобрила и предложила пойти вниз пить чай.
 — Минутку. Я хочу представить себе, как будет выглядеть здесь signorina Barren за мольбертом, — и Борсини еще раз оглядел комнату. На глазах у него стояли слезы умиления. Мне даже показалось, что губы у него чуть дрожали, но я не очень в этом уверена.
 — Вообразите и графа Борсини рядом с ней, — сказала я. — Вы правы, мне действительно еще нужны ваши уроки.
 Он просиял от счастья.
 — Ax, signorina! Вы слишком добры! В волнении он схватил мои руки и расцеловал бы меня, если бы маляры не бросали на него косые взгляды.
 Я попыталась освободить руки и в этот момент услышала резкий голос Бродаган.
 — Это вы так присматриваете за малярами! Хорошо, что я вовремя пришла, потому что за вами тоже надо присматривать, моя дорогая!
 Тон Бродаган говорил о том, что она далеко не в восторге от того, что я отбиваю у нее поклонника. Я повернула голову и к ужасу своему видела, что она привела с собой лорда Уэйлина.
 — Его сиятельство хочет поговорить с вами. И, если вы сейчас не спуститесь, чай будет холодным, как лед.
 — Мисс Баррон, — произнес Уэйлин, сдержанно кланяясь. Его взгляд остановился на Борсини. Лорд молча неодобрительно смотрел на его испачканные краской руки, высокую фигуру без пиджака и улыбающееся лицо.
 — Позвольте представить вам графа Борсини, моего учителя, — сказала я. — Граф Борсини, это мой сосед лорд Уэйлин.
 Борсини отвесил изысканный поклон и подал руку, потому что Уэйлин протянул свою.
 — Scusi, — произнес Борсини, заметив краску на своей руке. Мои руки тоже были измазаны.
 — Нам нужен скипидар, — пробормотала я и улизнула. Нужно было принести чистую тряпку. Бродаган помогла Борсини надеть пиджак.
 — Решили немного сменить декорации, мисс Баррон? — спросил Уэйлин, глядя, как мы оттираем краску с рук.
 — Здесь будет моя студия. Граф Борсини любезно помог мне выбрать нужный оттенок.
 — Когда занимаешься таким ответственным делом, разумеется, нужна помощь, — произнес Уэйлин, насмешливо глядя на меня.
 — Да, я очень рада, что попросила совета, потому что маляры принесли мерзкую белую краску. В таком деле нужен глаз художника.
 Мы все спустились вниз пить чай. Я была рада, что Борсини умерил свою страсть к итальянским штучкам. Он не расцвечивал свою речь итальянскими фразами, как обычно, и не называл Уэйлина «signer». Я и раньше замечала, что это слово он употреблял только в дамском обществе. Беседуя с дядей Барри, например, он говорил по-английски, с легким акцентом.
 Конечно, мне не терпелось узнать, какие новости Уэйлин, наконец, привез из Лондона, и что он расскажет о мистере Джоунзе, но этот разговор откладывался до ухода Борсини. Между тем, тот никак не отставал от Уэйлина. По-моему, он почувствовал в нем потенциального клиента и усиленно старался понравиться. Он рассуждал о средневековой архитектуре Парэма и вдавался в мельчайшие подробности его истории. Странно, но Уэйлин был так поглощен разговором с художником, что почти не замечал моего присутствия и лишь из вежливости иногда смотрел в мою сторону.
 — Вы, как настоящий художник, возможно, заинтересуетесь работами Ван Дейка у нас в Парэме, граф, — сказал он. — Ван Дейк написал портреты нескольких моих родственников в прошлом веке.
 Борсини открыл было рот, чтобы исправить эту неверную дату. Конечно, он прекрасно знал, что Ван Дейк писал в семнадцатом веке, но из вежливости не стал подчеркивать, что Уэйлин — невежда.
 — Я буду очень рад, милорд. А у вас есть какие-нибудь итальянские полотна? Они непременно меня заинтересуют. У моего папа есть несколько замечательных полотен кисти Тициана. На вилле Борсини есть фреска, приписываемая Рафаэлю.
 На лице Уэйлина появилась хитрая кошачья улыбка. Ему было приятно доказывать, что Борсини лжет.
 — Я представлю вам несколько картин эпохи Ренессанса, и вы не пожалеете, что к нам приехали. А вилла вашего отца, граф, интересно, где она точно находится?
 — В Таскании, — ответил Борсини. — У нас обширные виноградники в Таскании.
 Он ни словом не обмолвился о дворце в Венеции. Я была уверена, что вилла в Таскании того же происхождения, что и венецианский дворец. Меня и раньше удивляло, что в таком сыром месте вообще могли быть виноградники.
 — Я что-то не припомню вино с названием Борсини, — сказал Уэйлин с самым невинным видом.
 — Англичане предпочитают бордо или херес, — Борсини вежливо улыбнулся. — Мой папа прислал мне несколько ящиков своего отличного кьянти, не хотите ли попробовать, лорд Уэйлин?
 — Не откажусь. Вы сейчас очень заняты, граф? Не могли бы вы выполнить для меня небольшой заказ?
 Борсини был в восторге.
 — Я всегда готов найти время для таких заказчиков, как вы, милорд. Что вы хотите заказать, свой портрет, или кого-нибудь из членов семьи?
 — По правде говоря, я хочу, чтобы вы нарисовали мопса моей мама, — сказал Уэйлин. — У нее скоро будет день рождения, и мне нужен для нее подарок.
 — Граф Борсини не рисует собак! — сердито вмешалась я.
 Борсини натянуто улыбнулся.
 — Лорд Уэйлин желает увидеть мою работу прежде, чем заказывать свой портрет. Я прав, милорд? — Уэйлин не отрицал этого. — Мне кажется, нет необходимости попусту тратить время и рисовать собаку. Лучше приходите в мою студию в Альдершоте.
 — Почему вы устроили свою мастерскую в Альдершоте? Ведь ваши высокопоставленные связи могли бы обеспечить достаточно заказчиков в Лондоне, — по тону Уэйлина чувствовалось, что он хочет обвинить Борсини в незаконном присвоении графского титула.
 — Заказчики, которых я предпочитаю в настоящий момент — деревья, милорд. Их в здешних живописных местах в изобилии.
 — Полно, ведь деревья не заказывают портретов.
 — Когда мне нужны деньги, я могу потрясти свое фамильное дерево, — ответил Борсини, мужественно сохраняя на лице вежливую улыбку во время этого бестактного допроса. — У меня нет недостатка в покупателях, которые интересуются моими пейзажами.
 — Я зайду к вам в студию завтра, — сказал Уэйлин.
 — Это меня вполне устроит. Я буду свободен между двумя и пятью часами.
 — Ну, скажем, в четыре тридцать. Я посмотрела на Борсини, в надежде, что он уже добился, чего хотел, и теперь, наконец, уйдет. Но первым встал Уэйлин, говоря, что ему пора идти. Меня это просто взбесило.
 — Останьтесь, Уэйлин! Прошу вас! Выпейте еще чашечку чая.
 — В другой раз, мисс Баррон, — он повернулся к Борсини. — Вы сейчас свободны, граф? Как насчет оттенка в студии мисс Баррон? Он уже найден? Может быть, теперь вы изволите взглянуть на моих Ван Дейков и Тицианов, раз уж вы здесь, совсем рядом с моим домом. А потом я велю моему кучеру отвести вас в Альдершот. И мисс Баррон не надо будет запрягать свою карету.
 — У Борсини свой собственный экипаж, — сказала я.
 Борсини был удивлен настойчивостью Уэйлина, но не стал отказываться.
 — Мы с вами не договорились, когда мне прийти на урок, мисс Баррон. Может быть, послезавтра если погода будет хорошая? Нужно некоторое время, чтобы краска высохла и студия как следует проветрилась, чтобы ею можно было пользоваться.
 — Если позволит погода, можете прийти завтра. Мне хочется поработать на свежем воздухе.
 В студии нужна будет компаньонка, а я еще не уточнила, когда миссис Чотон хочет начать свои уроки. Но, главное, мне хотелось расспросить Борсини о его посещении Парэма и о визите лорда Уэйлина в студию в Альдершоте. Я чувствовала, что Уэйлин просто потешается над Борсини. Не ожидала, что он может быть таким мелочным и вредным.
 Я послала за экипажами обоих джентльменов. Но, когда я вспомнила о маленьком кабриолете Борсини, у меня неприятно сжалось сердце. Он будет выглядеть просто игрушечным рядом с каретой Уэйлина, украшенной гербами и запряженной четверкой лошадей. Когда же я увидела дорожную карету, в которой приехал Уэйлин, я поняла, что он прямо из Лондона и еще не заезжал в Парэм. Он остановился у нас, прежде, чем поехать домой! По-видимому, он очень спешил что-то нам рассказать, однако сейчас уезжает, так и не сказав ни слова о мистере Джоунзе.
 Бродаган опять дежурила у двери. И пока она усердно кокетничала с Борсини, Уэйлин спросил:
 — Где Стептоу? Вы уже уволили его?
 — Нет, я ждала известий от вас. Нам нужно поговорить. Когда вы снова приедете?
 — Мне льстит ваше нетерпение меня увидеть, Зоуи, — проговорил он, стараясь скрыть усмешку.
 — Я знаю, почему вы радуетесь. Вы думаете, что разоблачили Борсини и доказали, что он не тот, за кого себя выдает. Зато, можете не сомневаться, он хорошо знает, когда жил Ван Дейк. Он просто не хотел ставить вас в неловкое положение.
 — Это показывает, что он настоящий джентльмен. Но я попробую вино его папа и прочитаю этикетку на бутылке, прежде чем позволю себя в этом убедить.
 — Не понимаю, за что вы на него так ополчились. Что он вам сделал плохого?
 — Вот это я как раз и хочу выяснить, Зоуи. Но я голову даю на отсечение, что он не граф.
 Борсини удрал от Бродаган и подошел к нам.
 — Я непременно должен написать портрет этой женщины. Она достойна кисти Эль Греко. Во всем ее облике чувствуется тихое восхитительное коварство. Очень колоритная фигура.
 — Думаю, вам доставит не меньшее удовольствие написать портрет леди Уэйлин, — сказала я.
 Уэйлин бросил на меня вопросительный взгляд. Он не понимал, что это — оскорбительный намек в адрес его матери или желание устроить заказ для Борсини.
 — Это уж как она сама пожелает, — сказал он и направился к выходу вместе с Борсини.
 Мне пришлось окликнуть его, хотя и было очень неприятно:
 — Вы не сказали, когда приедете, Уэйлин.
 — По нашей дороге можно ездить и в одну, и в другую сторону, Зоуи. Если вам хочется меня видеть, вы знаете, где я живу. Мама не кусается, как вам известно, хотя изредка и лает.
 Я захлопнула дверь и произнесла несколько слов, которым научилась не в школе. Бродаган выплыла из гостиной с подносом чайной посуды.
 — Приятно видеть, что у графа Борсини появилось несколько приличных друзей, — на лице у нее появилось нечто похожее на улыбку. — Лорд Уэйлин видит достоинства человека, когда они у него перед самым носом.
 — Боюсь, что это так, — ответила я и пошла взглянуть на студию.
 Было совершенно ясно, что Уэйлин собирается разоблачить Борсини как самозванца. А это значило, что все клиенты, которых художнику удалось заполучить, от него откажутся. Ему придется переехать из Альдершота в Бат или какой-нибудь другой город подальше, где никто его не знает. Я хорошо помнила, как он всегда говорил, что дворец Борсини находится в Венеции. Но неужели у него действительно есть вино из виноградников Борсини! Раздумывая над этой загадкой, я вдруг поняла, что он просто нашел вино с такой этикеткой и переделал воображаемый дворец в виллу в Таскании.
 Конечно, это было глупо, но у художника доходы такие ненадежные. Добавив титул к своему имени, он мог получить несколько лишних заказчиков. Кому он этим причинял вред? Так почему же Уэйлин решил погубить его? Неужели это ревность? Это было довольно лестно для меня, но очень уж не похоже на правду. Во время визита к нам Уэйлин больше интересовался Борсини, чем мной.
 Когда я спустилась вниз, мама уже вернулась из поездки по магазинам. Я рассказала ей о визите Уэйлина. Она изменилась в лице.
 — Что произошло в Лондоне?
 — Он не мог сказать мне в присутствии Борсини. Они ушли вместе. Думаю, Уэйлин должен вернуться.
 — Он, вероятно, приедет сегодня вечером. Он был рассержен?
 — Нет. Но он был каким-то странным, можно даже сказать зловредным. Не могу понять, какая муха его укусила, мама, но сердитым он не казался.
 — Значит, ему удалось отобрать деньги у бедного Эндрю, можешь не сомневаться.
 Это было похоже на правду. Удивительно, как я сама не догадалась. Еще один некрасивый поступок Уэйлина. Но это ему даром не пройдет, и когда он соизволит вернуться сюда, то услышит в свой адрес кое-что, что заставит его покраснеть.
 Мама показала мне материал на новые занавески, красивый сатин ярко-синего цвета. Он должен оживить нашу комнату для гостей. Мы старались отвлечься и не думать о предстоящем приезде Эндрю, но на душе у нас было неспокойно.




 Глава 17


 Лорд Уэйлин так и не приехал в тот вечер. Я получила письмо миссис Чотон о том, что первая встреча членов Общества любителей книги состоится в ее доме в восемь часов вечера. И хотя я с интересом ждала этой встречи, но написала ей письмо с просьбой ее отложить, потому что ждала приезда лорда Уэйлина. Когда я искала кого-нибудь из слуг, чтобы отправить письмо, то увидела в прихожей Стептоу. Он поманил меня к себе и что-то прошипел ужасно таинственно.
 — Я не змея, Стептоу. И, если вы хотите мне что-то сказать, говорите, пожалуйста, на нормальном английском языке. В чем дело?
 Он вручил мне письмо.
 — От их светлости, — сказал он, хитро улыбаясь. — Их лакей принес это любовное послание и просил передать его вам незаметно, мисс.
 Он приложил палец к губам и произнес:
 — Никому ни звука.
 — Это не любовное послание, а обыкновенное письмо, — сказала я и выхватила бумагу у него из рук. Сердце у меня отчаянно колотилось, непонятно от чего: от злости на Стептоу или от предвкушения любовного послания.
 — Держу пари, что это приглашение на чай, мисс, — Стептоу самодовольно ухмыльнулся. — Иначе зачем их светлости понадобилась такая секретность?
 Письмо было запечатано восковой печатью. Я проверила, не прочитал ли его Стептоу до меня. Печать как будто цела. Я отдала Стептоу записку для миссис Чотон и сказала мама, что иду наверх в студию. Мне хотелось прочесть письмо Уэйлина в полном уединении. Неужели, это и вправду любовное послание? Тогда понятно, почему Уэйлин старался дискредитировать Борсини. Он подумал, что я неравнодушна к графу.
 Я пошла не в студию, а в свою спальню. Когда я вскрывала восковую печать, пальцы у меня дрожали. Письмо было длинным и занимало целых две страницы.
 Я прочитала:
  "Зоуи! Посылаю вам это письмо конфиденциально, и вы сами решите, что можно рассказать вашей мама. Я не нашел Эндрю Джоунза в Лондоне, но я разговаривал с его поверенным. Есть документальное свидетельство того, что Джоунз незаконнорожденный сын моей тети и вашего дяди. Моя тетя не оставила никакого другого завещания, кроме того, что было оглашено в Парэме. Естественно, я не буду ни во что вмешиваться. Думаю, будет правильно предположить, что пропавшие деньги вашего дяди были отданы Джоунзу. 
  Я получил ответ от миссис Ридл, компаньонки леди Маргарет. Она подтвердила, что у моей тети родился ребенок мужского пола через шесть месяцев после свадьбы, и семья представила дело так, будто у нее был выкидыш от законного мужа. Очевидно, Макинтош знал, что Маргарет ждет ребенка, когда женился на ней. Он поставил ей условие, чтобы ребенок был отдан на усыновление, и все устроил сам. Тете не сказали, куда отправлен ребенок, и она обещала не пытаться его искать. Можно ей только посочувствовать. Она, наверно, была в отчаянье, когда Макшейн удрал, оставив ее с ребенком. Я ее прощаю. Сможете ли вы простить своего дядю, решать вам. Признаться, мне трудно найти ему оправдание. 
  Однако, нет никакой причины наказывать Джоунза. Я навожу справки, чтобы его отыскать. Возможно, он все еще нуждается в помощи. Как мы с вами договаривались в Танбридже, это останется между нами. Если у вас есть какие-нибудь вопросы, вы можете найти меня здесь. Я буду в Парэме в течение некоторого времени. Пожалуйста, сообщите мне, расскажете ли вы об этом мама, чтобы я знал, что можно говорить, а что нельзя, когда ее увижу. 
  Теперь о делах более приятных. Мама, к моему удивлению, понравился ваш граф Борсини. Она и Бубби собираются ему позировать. Они договорились начать ее портрет завтра после обеда, и он отменяет пока все уроки. Он просил передать вам свои извинения, так как не сможет быть у вас, как вы договаривались. Я уверен, что вы не будете возражать, это нужно для его будущей карьеры. Возможно, нам удастся даже устроить, чтобы ему позировал принц. 
  Надеюсь, новости относительно вашего дяди не слишком вас расстроили. Возможно, есть и какие-то смягчающие обстоятельства. Я еще пока ни о чем не рассказывал мама, поэтому, когда будете говорить с ней, пожалуйста, имейте это в виду. 
  Преданный вам Уэйлин". 
 Я перечитала письмо два раза, потом еще раз, чтобы решить, есть ли в нем что-нибудь, о чем не надо говорить мама. Так как она уже знала или догадывалась, что дядя Барри был самым непосредственным образом замешан в этом деле, я решила показать ей письмо. Несмотря на понимающие ухмылки Стептоу, в письме не было и намека на какие-либо нежные чувства. Уэйлин даже не написал, собирается ли приехать к нам. Я могу застать его в Парэме, если у меня есть вопрос. Он имеет в виду, что я могу написать ему. Это значит, что, даже если он готов простить моего дядю, у него нет желания поддерживать знакомство с нашей семьей.
 Мне показалось жестоким с его стороны лишать меня и общества Борсини, тем более так бесцеремонно, даже не посоветовавшись со мной. Разумеется, портрет графини может принести большую пользу репутации Борсини, поэтому я постаралась порадоваться за него. Я отнесла письмо вниз и отдала мама. После того, как она его прочла и переварила все, о чем в нем говорилось, мы долго с ней разговаривали. Ее волновал не Борсини и не властный тон Уэйлина, а совсем другое.
 — Значит, Уэйлин узнал правду, — вздохнула она с облегчением. — И не очень сердится. Когда он найдет моего племянника, мы пригласим Эндрю погостить у нас. Будет очень хорошо, если Уэйлин примет участие в его судьбе. Он мог бы сделать его депутатом парламента или найти место на государственной службе. Ты должна уговорить Уэйлина.
 — Сомневаюсь, что Уэйлин будет особенно стараться устроить незаконнорожденного кузена.
 — По крайней мере, он не собирается преследовать Эндрю из-за денег. Мне кажется, Уэйлин прав, полагая, что были смягчающие обстоятельства. Возможно, Барри не знал, что леди Маргарет ждет ребенка, когда уехал в Индию. Он никогда не был таким подлецом.
 — Но он знал, что они не женаты, когда соблазнил ее, мама! Одно это уже достаточно подло.
 — Да, конечно. Но она ведь тоже об этом знала. Женщина должна вести себя подобающим образом. Здесь виноват не один Барри.
 Бродаган принесла поднос с чаем, и мама вскоре повеселела. Она говорила об Эндрю, как о полноправном члене обоих семей, как будто это уже было дело решенное, хотя мы еще понятия не имели, что это за человек. Я надеялась, что она не будет сильно разочарована.
 Вечер показался мне бесконечно долгим. Пока часы не пробили десять раз, я была как на иголках и постоянно прислушивалась, не едет ли карета или не раздастся ли стук в дверь. В десять я поняла, что уже слишком поздно, и Уэйлин не приедет, и отправилась спать.
 Утро принесло новую надежду. День был солнечным. Мягкие шарики облаков напоминали взбитые сливки на фоне голубого неба. Я тщательно оделась и просидела целое утро в гостиной, прислушиваясь, не раздастся ли стук дверного молотка. Мама занялась приготовлением комнаты для племянника. У нее никогда не было сына, и она думала об Эндрю с материнской нежностью.
 За ленчем разговор шел только об Эндрю. Подойдет ли ему моя верховая лошадь, или нужно подыскивать другую, побольше? Джентльмену непременно нужна верховая лошадь. Но, возможно, она у него уже есть. Мама подождет его приезда и, если Эндрю понадобится лошадь, он сам ее выберет. Она попросит его съездить на западный выгон и посмотреть, не нужно ли его обработать. Может быть, Эндрю захочет перенести двухтумбовый письменный стол из кабинета в свою спальню. Сейчас он там никому не нужен. Она попросит Бродаган распорядиться, чтобы стол перенесли сегодня же.
 — Ради Бога, мама, мы ведь еще даже точно не знаем, приедет ли он. Прежде чем отдавать ему стол папа и мою лошадь, давайте узнаем, захочет ли он к нам приехать, и такой ли он человек, которого мы бы хотели видеть в своем доме. Один Бог знает, где и как он воспитывался. Он может оказаться проходимцем, или полным невеждой. Мы ведь его совсем не знаем.
 — Я уверена, что он воспитан, как подобает джентльмену.
 — Почему вы так уверены? Его усыновление устраивал Макинтош. Едва ли он питал нежные чувства к внебрачному ребенку своей жены.
 — Он преподавал в школе, Зоуи, поэтому должен быть человеком образованным.
 — Он не преподавал в Итоне или Харроу. Это была школа для бедных, возможно, для сирот. Он жил в одной комнате. Дядя Барри был потрясен, увидев, в каких условиях он живет.
 — Да, дорогая но с тех пор Эндрю уже, наверняка, поправил свои дела. Барри ведь отдал ему такие большие деньги.
 — И леди Маргарет тоже. Кем бы он ни был, он, конечно, умеет постоять за себя.
 — Подумай о сострадании, Зоуи! И не забывай, что он твой кузен!
 — А вы не забывайте, что он только племянник, мама. Вы скоро скажете, что ему надо завещать Гернфильд.
 — О, не весь Гернфильд, разумеется, — засмеялась она. — Но он должен быть уверен, что всегда найдет здесь домашний очаг.
 — Давайте подождем, пока мы с ним как следует познакомимся, прежде, чем объявлять его своим пожизненным квартирантом.
 Я уже начала надеяться, что Уэйлин никогда не найдет этого мифического Эндрю Джоунза. Но нельзя сидеть и ждать до бесконечности. Стены Гернфильда начинали давить на меня. Раз Борсини пишет портрет леди Уэйлин, лорд Уэйлин совершенно свободен, но он не потрудился проехать пару миль до Гернфильда. Он ошибается, если полагает, что я буду весь день сидеть дома и ждать его. После ленча я поехала в Альдершот навестить миссис Чотон. Ее не было дома, и я решила заглянуть в магазин художественных принадлежностей и купить кое-какие краски и второй мольберт. Рафферти остановил карету у входа в магазин.
 Там было довольно людно, сейчас все дамы увлекаются акварелями. Масляные краски, которые пользуются меньшим спросом, лежат в дальнем углу магазина.
 Я проскользнула мимо акварелисток, перебросившись несколькими фразами с теми, кого знала, и направилась к масляным краскам. Когда я подошла ближе, то наткнулась на Борсини, склонившегося над полками и выбиравшего краски.
 — Борсини, что вы тут делаете?
 — Signorina Баррон! Какой чудесный сюрприз! Я приехал купить материалы для работы над портретом леди Уэйлин. Вы слышали о моем заказе?
 — О да, конечно. Примите мои поздравления!
 — Мне жаль, что пришлось отложить урок с вами.
 Ведь он же не пишет сегодня днем, почему же он не выкроил время для урока со мной?
 — Не думаю, что леди Уэйлин позирует и утром, и после обеда, — сказала я.
 — Она предпочитает утро, пока не устала.
 — В таком случае вы можете приехать ко мне как-нибудь после обеда.
 Лорд Уэйлин появился из-за стеллажа с красками:
 — Мисс Баррон! Я услышал ваш голос. — Он поклонился.
 Я сделала реверанс. Поскольку я была «мисс Баррон», Уэйлин стал «лордом Уэйлином».
 — Лорд Уэйлин, я не знала, что вы интересуетесь живописью.
 — Я в основном интересуюсь портретом мама, — ответил он. — Борсини любезно согласился пожить у нас две недели, пока мама ему позирует. Я привез его в город, потому что ему понадобится большая карета, чтобы перевезти одежду и другие необходимые вещи.
 Борсини переезжает в Парэм на две недели? Ему оказывали исключительно большую честь. Еще более странно, что Уэйлин готов превратить свою карету в грузовую повозку и сам ему прислуживать.
 Не найдя вразумительного ответа, я пробормотала:
 — А, понимаю.
 — Я побывал в студии Борсини, — продолжал Уэйлин. — Он показал мне несколько ваших работ. Очень мило.
 Единственное, что было у Борсини из моих работ, это пара набросков — автопортреты.
 Борсини сказал:
 — Лорду Уэйлину особенно понравилась марина, которую я написал в Брайтоне. Помните, мисс Баррон, та, с купальнями.
 Борсини написал несколько пейзажей в Брайтоне, которые продавал туристам как сувенир на память о поездке на взморье. Он малевал эти халтуры очень быстро, чтобы заработать. Они были миленькие, но человек, разбирающийся в живописи, их бы никогда не купил.
 Мы с Борсини обменялись понимающими улыбками.
 — О да, я припоминаю эти марины. У лорда Уэйлина хороший вкус.
 Борсини боялся, что я еще что-нибудь добавлю и стал поспешно расспрашивать о моей студии.
 — Цвет, который вы выбрали, отличный.
 Маляры уже все заканчивают. Я заехала купить краски и второй мольберт. Как и вы, я буду одновременно работать над несколькими картинами.
 — Я хочу показать вам кое-какие новые кисти, которые они только что получили, — сказал Борсини. — Очень хорошие кисти из барсучьего волоса. Я просто ненавижу эти дешевые, из свиной щетины. Я советую отказаться от них, мисс Баррон, они слишком жесткие и оставляют на краске полосы.
 Уэйлин ходил за нами по пятам, пока мы рассматривали кисти. Когда Борсини уговорил меня купить три штуки самого дорогого сорта, мы заговорили о мольбертах. Уэйлин явно злился, что его игнорируют.
 Когда мы выбрали все, что мне требовалось, он сказал:
 — Захватите свои краски, Борсини, а я составлю мисс Баррон компанию, пока ей будут заворачивать ее покупки.
 Борсини поклонился и сказал:
 — Я с нетерпением жду, когда мы снова возобновим наши уроки, signorina Barron.
 Как только мы остались одни, Уэйлин спросил:
 — Вы получили мое письмо?
 — Да, и меня удивляет, что вы попусту тратите время на магазины. Я надеялась, вы будете искать кузена Эндрю. Мама очень не терпится поскорее его увидеть.
 — Я нанял человека, чтобы отыскать Джоунза. Я не сыщик. Это работа для профессионалов.
 — Поэтому у вас появилась масса свободного времени, и вы решили стать компаньоном Борсини.
 — У меня нашелся для него час времени, — ответил он, удивленно пожимая плечами.
 — И вам даже в голову не пришло заехать в Гернфильд, — бросила я раздраженно. — Мама очень расстроило ваше письмо. Ей было бы легче, если бы вы приехали сами.
 — Значит, вы показали ей письмо? Я не был уверен, что вы захотите волновать ее всякими неприятными подробностями.
 — Конечно, я показала ей письмо. Она имеет право знать правду.
 — А я еще ни о чем не рассказывал мама. Я ждал ответа на свое письмо перед тем, как навестить вас.
 Почему мне это не пришло в голову! Мне надо было ответить на его письмо.
 — Значит ли это, что вы не намерены признать Эндрю своим родственником?
 — Это будет зависеть от того, что он за человек. Я не хочу ввести в свой дом негодяя в качестве родственника и друга.
 — Жаль, что вы не сказали об этом мама.
 Она уже готовит для него комнату и поговаривает о покупке верховой лошади. Уэйлин посмотрел на меня в ужасе:
 — О Боже!
 — Да, да. Она даже говорит, не предоставить ли ему в своем завещании право постоянно жить в Гернфильде. Мне даже хочется, чтобы он оказался явным негодяем, иначе она совсем лишит меня наследства.
 Уэйлин весело рассмеялся.
 — В таком случае, Зоуи, вы должны переехать к нам в Парэм. Вы будете дома сегодня вечером?
 — Да. К мама придут ее приятельницы играть в карты, но я играю только, когда миссис Вейл не приходит. Сегодня вечером она будет. Так, значит, вы заедете?
 — Я собирался это сделать. Борсини присоединился к нам, когда продавец принес мои свертки.
 — Позвольте, я отнесу это в вашу карету, — предложил Борсини.
 — Заканчивайте ваши покупки, Борсини, — сказал Уэйлин. — Я сам провожу мисс Баррон.
 Я старалась найти в поведении Уэйлина хотя бы намек на ревность, но не увидела ничего, кроме раздражения. Уэйлин взял мои краски, продавец нес мольберт, и мы направились к карете. Я была счастлива, что Уэйлин приедет к нам вечером, но никак не могла понять, почему он так усердно обхаживает Борсини.
 Совсем недавно он насмехался над тем, что Борсини, якобы, получил заказ написать портрет принца-регента. Он с презрением отзывался о таланте художника и ставил под сомнение его графский титул. А теперь он вдруг не только заказал ему портрет своей матери, но и, можно сказать, поселил его в своем доме. К тому же, он сделал это до того, как побывал в студии художника. Единственной причиной могло быть то, что Уэйлин удостоверился б праве Борсини на титул. А так как это было очень мало вероятно, оставалось предположить, что леди Уэйлин очень понравился художник (непонятно почему!). И теперь у нее было два любимца — Бубби и Борсини.




 Глава 18


 Желая польстить своему глупому самолюбию, я надумала принять лорда Уэйлина в одном углу гостиной, в то время, как в другом приятельницы мама будут играть в вист. Эти ведьмы в последнее время стали ужасно меня донимать тем, что я не замужем. На прошлой неделе, когда я сидела и штопала чулки, миссис Монро (а язык у нее как осиное жало) спросила, уж не чепчик ли я себе шью. Неважно, с какой целью приедет к нам Уэйлин, но я должна дать им понять, что он ездит ко мне с серьезными намерениями.
 Я приложила немало усилий, чтобы выбрать подходящее платье. Греческое было отвергнуто, я предпочла золотистое люстриновое, потому что оно бросало мягкий отсвет на щеки и красиво контрастировало с черными волосами. Я взяла томик стихов и села на свое обычное место, в кресло возле лампы, представляя, как залюбуется этой картиной мой Уэйлин, когда войдет в гостиную.
 Первым разочарованием, которое меня ожидало, было то, что Стептоу не объявил громогласно о приезде лорда Уэйлина, а подошел ко мне и прошипел на ухо:
 — Их светлость ждут вас в кабинете, они хотят поговорить с вами.
 — Прошу вас, проводите их светлость в гостиную, Стептоу, — сказала я как можно громче, чтобы меня услышали дамы за карточным столом, но в этот момент миссис Монро громко заспорила, как аукционист на торгах, чья очередь сдавать, и они меня не услышали.
 — Милорд хочет поговорить с вами не в присутствии мадам и ее гостей, — продолжал шипеть Стептоу. — Он услышал кудахтанье дам и сказал: «Лучше не будем им мешать. У вас есть какой-нибудь тихий уголок?» И тогда я проводил их в кабинет.
 — Их?
 Сначала я даже подумала, что это леди Уэйлин. Это была бы большая честь для нас. Герцогиня редко покидала свой диван.
 — Граф Борсини, — прошипел Стептоу. Значит, мы не сможем поговорить наедине! Ведь не рассказал же Уэйлин Борсини об Эндрю Джоунзе! Моя мечтательная улыбка сменилась постепенно кислой миной, пока я шла за Стептоу в кабинет.
 Джентльмены ждали меня в нашем маленьком, забитом хламом кабинете. Это самая ужасная комната в доме. Мама выполнила свою угрозу и приказала перенести двухтумбовый письменный стол в комнату Эндрю, а на его месте стоял убогий разбитый столик, на котором едва помещался бювар для писем и три чернильницы. Сидеть можно было только на четырех деревянных креслах.
 Как только мы обменялись приветствиями, я сказала:
 — Простите, что Стептоу привел вас сюда. В комнате ужасный беспорядок. Мама только что переставляла мебель. Пройдемте в гостиную.
 — Здесь очень уютно, — соврал Уэйлин и, усадив меня в одно из деревянных кресел, сам уселся в другое.
 Полагаю, что он понял мой недоумевающий взгляд, потому что пояснил:
 — Мама рано ушла к себе. Я не мог оставить Борсини слоняться по дому одного.
 — Вы уже подготовили холст для портрета, Борсини? — спросила я вежливым светским тоном, намекая на то, какое занятие мог бы найти для себя Борсини в Парэме.
 — Да, я загрунтовал его. Он совсем готов. Мы все трое сидели, глядя друг на друга, как пассажиры на остановке в ожидании почтовой кареты.
 — Не хотите ли рюмочку вина? — спросила я, чтобы прервать неловкое молчание.
 Поскольку мы не могли говорить об Эндрю, мы заговорили о живописи. Борсини рассказал, в какой позе и в каком костюме он будет писать леди Уэйлин. Меня не удивило, что он хочет изобразить ее сидящей откинувшись на своем канапе с Бубби у ног.
 — Это самая естественная для нее поза, — одобрила я.
 Губы Уэйлина скривились в насмешливой улыбке, хотя я совсем не собиралась смеяться над его мама.
 — Борсини рассказал мне, что вы с ним познакомились в Брайтоне, — сказал Уэйлин.
 — Да, несколько лет назад, — ответила я. Видно было, что Уэйлина это удивило.
 — Пять лет назад, — уточнил Борсини.
 — Неужели это было так давно? С нами был мой дядя.
 — Ваш дядя только что вернулся из Индии, — напомнил Борсини. — Помните, он еще хотел, чтобы написали его портрет, но решил подождать, пока колониальный загар немного посветлеет.
 — Да, вы правы. Как летит время! Однако сегодня вечером оно ползло черепашьим шагом. Казалось, этот нудный визит никогда не кончится.
 Борсини еще раз спросил, как продвигаются дела в студии, и я еще раз ответила, что выбранный им цвет мне нравится.
 — Может быть, я схожу посмотреть, — предложил он.
 Я обрадовалась возможности хоть что-то предпринять и встала, чтобы проводить его наверх.
 — Не беспокойтесь, меня проводит Стептоу.
 — Давайте пойдем все вместе, — поспешно предложил Уэйлин как раз в тот момент, когда я обрадовалась, что смогу поговорить с ним хоть несколько минут наедине.
 — Там нечего смотреть, — заверила я. — Борсини просто хочет еще раз взглянуть, правильно ли выбран оттенок.
 — Я сейчас вернусь, — сказал Борсини и вышел.
 Уэйлин быстро спросил:
 — Вы позволите Борсини идти наверх одному?
 — Он не один. С ним Стептоу.
 — Тем более.
 — Что вы хотите этим сказать?
 — Стептоу приходил сегодня в Парэм. Он не вошел в дом, а послал записку Борсини, и они встретились на лужайке перед домом. Я случайно увидел их из окна своей спальни, Это произошло вскоре после того, как мы вернулись из Альдершота.
 — У Стептоу какие-то дела с Борсини?
 Что он еще замышляет?
 — Понятия не имею. Но когда я сказал мама, что еду к вам, ваш Борсини сам напросился ехать со мной. Его внезапное желание посмотреть студию, возможно, просто предлог, чтобы поговорить со Стептоу наедине.
 — Тогда давайте подойдем поближе и послушаем, о чем они говорят.
 Мы стремглав выскочили из кабинета. В конце коридора я увидела, что дверь в комнату дворецкого приоткрыта. Никого не было видно, но тут я заметила две тени. Уэйлин хотел сделать шаг вперед, но я его удержала.
 — Тихо!
 Мы на цыпочках подошли поближе. Стептоу говорил тихим настойчивым голосом:
 — Я говорю вам, что видел его собственными глазами.
 Борсини спросил:
 — Когда? Как давно это было?
 — Перед самой его смертью. Я потом перевернул весь дом, но не смог его найти. Боюсь, что он уничтожил его.
 — Он не мог этого сделать. Вы получите пять фунтов, если найдете его. — Пять фунтов! — насмешливо произнес Стептоу. — Сотню! И считайте, что вы дешево отделались.
 Тени зашевелились, и мы отскочили от двери… Когда они вышли из комнаты, я воскликнула с притворным удивлением:
 — Борсини! Так вы не в студии! А мы с лордом Уэйлином решили пойти за вами.
 У Борсини был виноватый вид. Стептоу же был более тертый калач. Он только бросил на меня злобный взгляд, но промолчал. Я взяла лампу и повела своих гостей взглянуть на стены в студии. Но в полумраке, при свете одной лампы, мы ничего не смогли как следует разглядеть.
 — Я приду завтра, когда станет светло, — сказал Борсини. Стоя у него за спиной, Уэйлин удивленно поднял брови.
 — Да, пожалуй, так будет лучше, — согласилась я.
 Мы снова спустились в кабинет. Визит был окончен, а приятельницы мама так и не увидели лорда Уэйлина. Он бросил на меня многозначительный взгляд:
 — Помните, я хотел поговорить с вашей мама, Зоуи. Я оставлю для нее записку. Проследите, чтобы она ее прочитала.
 Он на минуту зашел в кабинет и, вернувшись, вручил мне записку. Взглядом он показал, что записка предназначалась мне. Стептоу проводил их к выходу, а я вернулась в гостиную прочитать записку.
 Там была только одна фраза: «Приходите в розарий через тридцать минут». Я вся дрожала от нетерпения.
 Двадцать пять минут я сидела, уставившись в томик стихов, в то время, как мысли мои лихорадочно вращались вокруг этой новой загадки. Борсини что-то ищет в нашем доме. Нечто такое важное, что он готов хорошо заплатить (целых сто фунтов!). Стептоу видел это «что-то» у дяди Барри перед смертью. Чем же мой дядя мог заинтересовать Борсини?
 Единственное, до чего я додумалась, что из этого «что-то» Борсини может извлечь выгоду, а Стептоу нет, иначе он оставил бы это себе. Значит, это не драгоценность и не дорогая безделушка, которую дядя Барри привез из Индии. Возможно, это документ, который ставит под сомнение репутацию Борсини или его личность? Дворец его родителя постоянно перемещается из одного конца Италии в другой. Может быть, дядя случайно наткнулся на что-то, дискредитирующее художника? Газетное сообщение, например, в котором говорится, что он подвергался аресту. Несколько раз случалось, что Борсини отменял наш урок. А может, он торговал подделками картин, выдавая их за оригиналы, или обесчестил дочь какого-нибудь высокопоставленного человека, который давал уроки рисования? Любое из этих предположений могло оказаться правдой. И это объясняет то, что всегда казалось мне странным — почему Борсини работает в таком маленьком городишке, как Альдершот, где не встретишь ни одного влиятельного человека.
 Прошло двадцать пять минут, и я пошла в библиотеку, откуда в розарий вела боковая дверь. Я обратила внимание, что Стептоу на месте не было. Он наверняка опять пошел наверх искать то, что так хотел заполучить Борсини. Я сомневалась, что ему удастся что-нибудь найти. Что бы это ни было, он ведь, не переставая, ищет эту вещь уже полгода с тех пор, как умер дядя Барри.
 Я зашла в кухню и попросила Бродаган отыскать Стептоу и проследить, чтобы он вернулся к своим обязанностям, потому что мог в любую минуту понадобиться мама.
 — Я знаю, где его найти, миледи. Он проводит больше времени в чемоданах со старыми вещами вашего дяди, чем моль. Этот пройдоха что-то замышляет.
 — Заприте дверь на чердак, Бродаган, и ни под каким предлогом не пускайте туда Стептоу.
 — Я спрячу лестницу в сарай, а то он, чего доброго, разобьет окно и влетит на чердак, как летучая мышь.
 Я уже повернулась, чтобы идти, но она остановила меня и стала причитать:
 — Вы видели, какой ужасный торт мне пришлось поставить на стол для ваших гостей, миледи? Он подходил, как легкое облачко, но когда этот мальчишка Джейми уронил большое полено, торт осел и стал похож на омлет.
 — Он просто чудесный.
 Я улизнула, пока она не начала жаловаться на насмешки или на плохой хлеб, и поспешила в розарий.




 Глава 19


 Стояла теплая, наполненная таинственными запахами ночь. Луна неясно освещала сад, в ее бледных лучах розовые и желтые розы казались белыми. И, как будто извиняясь за то, что она лишила сад его красок, ночь наполнила воздух благоуханным ароматом роз. В такую ночь Ромео тайком пробирался к балкону Джульетты.
 Со стороны парка послышался стук копыт. На гребне холма появилась темная фигура всадника, которая быстро приближалась. Это был Уэйлин, спешивший ко мне на своем черном жеребце в сиянии лунного света. Надо иметь совершенно бесчувственное сердце, чтобы остаться равнодушной при виде такого романтического зрелища.
 Я поспешила ему навстречу. Уэйлин соскочил с лошади, и я увидела, что вид у него был мрачный и озабоченный.
 — Мне надо было договориться с вами попозже, — сказал он, с трудом переводя дыхание. — Еле отвязался от этого Борсини. Этот сентиментальный мужлан вздумал пойти в конюшню сказать спокойной ночи своей хромоногой кляче.
 — Незачем было так спешить. Он опустился на каменную скамью немного отдышаться. Я села подле него и мечтательно сказала:
 — Какой чудесный аромат, правда?
 — Охотно вам верю, но мешает запах конюшни от моего пиджака.
 Он демонстративно поднял руку и понюхал свой рукав. Это сразу разрушило мое романтическое настроение. И лунный свет, и аромат роз сразу куда-то подевались. Я спросила деловым тоном:
 — Что вы думаете о Борсини и Стептоу? Какая тайна их связывает? Я все время думаю об этом, но так ни до чего и не додумалась.
 — У меня нет доказательств, но я хочу поделиться с вами своими подозрениями. Полагаю, что именно Борсини играл роль Эндрю Джоунза, сына моей тетушки.
 Его предположение было таким странным и неожиданным, что я рассерженно фыркнула:
 — Почему вы говорите «играл роль сына»? Разве у поверенного нет документов, подтверждающих это?
 — У него есть доказательства, что сын действительно существует, но там не говорится, что молодой человек, приезжавший в Линдфильд, был ее настоящим сыном.
 — Если этим человеком был Борсини, он едва ли стал бы выдавать себя за итальянского графа. Помните? Эндрю Джоунза нашли в Ирландии. Он преподавал в школе для мальчиков.
 — Преподавал рисование, — поправил Уэйлин и нахмурил лоб, как будто мог этим что-то доказать.
 — В письме дяди Барри не сказано, что Джоунз был учителем рисования.
 — Об этом говорится в другом письме. Вы ведь не все письма прочли. А я прочел все, и очень внимательно. Когда Борсини появился в Брайтоне? — И сам ответил на свой вопрос:
 — Пять лет назад, вскоре после того, как ваш дядя приехал в Гернфильд. Кто познакомил вас с Борсини? Ваш дядя. Борсини мне это сам сказал. Выходит, что Макшейн был уже знаком с Борсини.
 — Да, и дядя повел меня и мама на его выставку, но…
 Он повелительно поднял руку:
 — Зоуи! Я прекрасно знаю, что вы можете мне возразить, но я еще не закончил. Вот как, по-моему, было дело. Ваш дядя давно, еще когда жил в Ирландии, знал, что у Маргарет должен быть ребенок. Он сам проследил за тем, чтобы ребенка усыновили. Когда, через двадцать пять лет, он вернулся из Индии, то был практически нищим…
 — У него было пять тысяч фунтов.
 — Этого едва ли было достаточно, чтобы прилично обеспечить себя в старости… но достаточно, чтобы нанять Борсини на роль пропавшего сына и обобрать ее как липку.
 — Это чудовищное обвинение! — правда, я тут же вспомнила хитрую ухмылку Стептоу и его слова о незаконных делишках дяди Барри и Джоунза. Стептоу догадался, что Борсини — это Джоунз, и ездил в Парэм, чтобы, пригрозив ему разоблачением, получить свой кусок пирога.
 — Выслушайте меня до конца. Ваш дядя приехал в Англию и сразу граф Борсини появляется в Брайтоне. Ваш дядя ведет вас в его студию. А несколько месяцев спустя Борсини неожиданно переезжает со своей мастерской в Альдершот, который отнюдь не назовешь художественной Меккой Европы. Все устраивается так, чтобы Борсини мог регулярно бывать в Гернфильде, где они вместе с вашим дядей детально разрабатывают план действий. Леди Маргарет — пожилая, обеспеченная одинокая дама, которой очень хочется верить, что нашелся ее пропавший сын. Сомневаюсь, что она серьезно пыталась навести справки о прошлом Борсини.
 Я слушала его, пораженная этой дикой историей. Но кое-что меня в ней все же заинтересовало.
 — Вы не объяснили, как случилось, что английский незаконнорожденный превратился в благородного итальянца. Значит ли это, что настоящий граф Борсини тоже вовлечен в этот заговор?
 — Графа Борсини не существует. Они взяли это имя с винной этикетки. Борсини — это вид ирландского самогона. У него внешность типичного черноволосого ирландца. Он знает пол дюжины итальянских слов и имитирует акцент, чтобы морочить голову дамам. Возможно, ваш дядя действительно наткнулся на него в какой-нибудь школе в Ирландии. Должен же он был откуда-нибудь приехать.
 — Вы с ума сошли! Зачем Борсини выдавать себя за итальянца? В этом не было никакой необходимости.
 — Они придумали это, чтобы отвлечь от себя подозрения. Кому придет в голову, что между итальянским графом, Макшейном и леди Маргарет есть какая-то связь? Борсини постоянно общался с вами и вашей мама. Вам и в голову не приходило искать сходство между ним и вашим дядей, потому что вы считали его иностранцем, художником и уж совсем не кузеном.
 — Разумеется. Мы просто не смогли бы найти никакого сходства, как бы ни старались.
 — У него темные волосы, как у Макшейна, и голубые глаза, как у Маргарет. Не знаю, догадывалась ли Маргарет о двойной жизни Борсини. Он говорит, что не был с ней знаком, и бесполезно доказывать обратное, он скажет, что это придумано нарочно, чтобы они с отцом имели возможность встречаться, не вызывая подозрений.
 — Если мой дядя обобрал вашу тетушку и выманил у нее все деньги, почему же он тогда умер нищим? — спросила я.
 — Можно только предположить, что он был плохим дельцом. Об этом говорит и его неудачная карьера в Индии. Полагаю, что все, в конце концов, попало в руки Борсини. Я не знаю всех деталей. У них мог быть общий сейф и все деньги достались оставшемуся в живых.
 — Не трудно догадаться, кто должен был умереть первым. Мой дядя был старым человеком. Зачем ему было вымогать деньги у вашей тети, если он по-прежнему жил как нищий. Только для того, чтобы отдавать их чужому человеку? Если в вашей маловероятной истории и есть хоть капля истины (лично я этому не верю), тогда Борсини должен быть их настоящим сыном.
 — Это вполне возможно. Я почти убедил себя в этом, пока в игру не вступил Стептоу. Вспомните, как сегодня вечером Борсини проявил подозрительное любопытство к вашей студии? Ему явно хотелось попасть в комнату вашего покойного дяди и что-то там поискать. Он не хотел, чтобы эта вещь попала нам в руки.
 — И что это могло быть? Предсмертная исповедь моего дяди? — спросила я с саркастической улыбкой.
 — Вряд ли. Скорее, какое-то письменное соглашение. Может быть, переписка, связанная с этим делом. Здесь можно строить сколько угодно предположений. Эта пропавшая вещь могла быть и ключом от сейфа. Поэтому понятно, почему она представляла ценность для Борсини и была бесполезна для Стептоу.
 — Я думаю, что ключи от этого воображаемого сейфа были и у Борсини и у дяди Барри.
 — Борсини мог потерять свой ключ. Я просто перечисляю возможные варианты.
 — Я уже заметила, с какой легкостью вы делаете предположения, изображающие моего дядю чудовищем и вором.
 — Перестаньте, Зоуи. Я узнал в Лондоне, почему ваш дядя рано ушел в отставку. Причина — пропажа денег в Ост-Индской Компании. Вы напрасно стараетесь его защитить.
 — Вы наводите справки о моем дяде? Поливаете грязью наше честное имя? Мой дядя не крал этих денег. Их взял один из его подчиненных. Дядя все нам рассказал об этом. Преступника поймали, и деньги были возвращены. Мой дядя сам ушел в отставку и получил полную пенсию. Они бы не назначили ему пенсию, если бы он украл деньги! — Они получили назад только часть денег. За все ответственным был именно Макшейн. Он был либо причастен к этому мошенничеству, либо никуда не годным управляющим. Черт возьми, я не понимаю, почему вы так злитесь. Я ведь не говорю, что репутация Макшейна должна как-то отражаться на вас. Он обманывал и вас, и вашу мама. Какой же позор в том, что вы были жертвами обмана? В семье не без урода. Мой собственный кузен Альберт сколотил себе состояние, сбывая фальшивые акции своим друзьям. Покопайтесь в прошлом любого богатого человека, и вы обнаружите негодяя, если не в последнем поколении, то в самом недалеком прошлом. Я думаю, что в этом вы со мной совершенно согласны.
 — Нет, Уэйлин. Я убеждена, что вы усердно стараетесь изобразить вашу тетушку невинной жертвой и все обернуть против моего дяди.
 — Иными словами, вы не хотите признать, что Борсини — мошенник. Все дело в этом. Вы поверили его лживым речам. Я слышал, как он обрабатывал мама, и знаю, как он это делает. «Он никогда не видел таких очаровательных глаз, такого цвета лица, нежного, как лепестки роз. Ее нежные ушки похожи на морские раковины». Он настоящий жиголо. Я вышвырну его из дома, как только мы найдем ту вещь, которую они со Стептоу так упорно ищут. И я верну состояние моей тети и отдам ее настоящему сыну.
 — Откуда вы знаете, что Борсини — не ее настоящий сын? — спросила я. Мне хотелось многое сказать в его защиту, если бы не эти комплименты, которые мне были хорошо знакомы. Меня совсем не удивит, если скоро леди Уэйлин заколет волосы в греческий узел и набросит на себя тогу.
 Мне припомнилось, как дружны были Борсини и дядя Барри. В ненастную погоду я обычно посылала за художником в Альдершот карету. Чаще всего дядя Барри ездил за ним сам. А я-то думала, что ему просто было скучно. Теперь я поняла, что все это было неспроста.
 Через каждые несколько месяцев Борсини пропускал уроки. Я не обращала внимания на даты, но, кажется, это действительно случалось раз в три месяца. Он пропускал уроки потому, что ездил в Танбридж Уэллз играть роль Эндрю Джоунза. К тому же время, когда Борсини появился в моей жизни, и то, что его представил дядя Барри…
 Мои размышления прервал Уэйлин:
 — Если Борсини их сын, почему он не скажет об этом? И почему он ищет что-то, за что готов заплатить сто фунтов? Его поведение не похоже на поведение человека с чистой совестью.
 — Если в этом доме есть вещь, которая может установить истину, я найду ее, даже если мне придется для этого разрушить стены и взломать полы.
 — Я приеду к вам завтра рано утром. Начнем с комнаты вашего дяди.
 — Мой дядя жил в мансарде — там теперь моя студия. Оттуда все вынесли. Его личные вещи перенесли на чердак. Мама и я… и Стептоу уже десятки раз их перебирали.
 Мы оба задумались.
 — Попробуем начать с другого, — сказал Уэйлин. — У Борсини есть прошлое, и нам необязательно ехать в Италию, чтобы узнать о нем. Я пошлю человека в Дублин навести справки в школе, где работал Эндрю Джоунз. Они должны вспомнить учителя, который внезапно уехал пять лет назад. Уверен, у него объявятся оба родителя и свидетельство о рождении, удостоверяющее это. Но сначала нам нужно сделать еще одну вылазку в студию и на чердак.
 В глубине души мне не хотелось, чтобы мой старый друг Борсини был опозорен. Я никогда по-настоящему не верила ни в существование дворца в Венеции, ни виноградников в Таскании, но он был по-своему заботлив и добр ко мне. Весной он часто приносил маленькие букетики фиалок и говорил, что хотел бы преподнести мне орхидеи. Он всегда помнил, если я рассказывала ему что-то, касающееся меня лично. Когда я сказала, что люблю Томаса Грея, он взял томик его стихов в библиотеке и прочел их. На мои дни рождения он присылал мне открытки с ужасными стихами, и сразу было понятно, что он сочинил их сам.
 Он всегда относился ко мне почтительно. Не раз случалось, что он мог воспользоваться моментом и позволить себе лишнее, но всегда вел себя как настоящий джентльмен, не позволяя никаких фамильярностей. Он часто говорил мне комплименты, восхищаясь цветом моего лица, волосами, формой ушей, но говорил, как художник, только во время работы над моим портретом. Я относилась к этому, как к аромату духов, который вдыхаешь с удовольствием, но не принимаешь всерьез. Если не считать несчастных упоминаний о дворце в Италии, Борсини был человеком скромным и непритязательным. И если он стал вором, то к этому его, наверно, принудил мой дядя. Мне совершенно не нравилось, что основная доля вины ложится на Борсини, а именно это и хотел доказать лорд Уэйлин.
 — Вам не обязательно затруднять себя. Я буду искать сама, — сказала я и поднялась, собираясь уйти.
 Уэйлин встал и посмотрел на меня прищурившись.
 — И спрячете улики? Вы неравнодушны к Борсини. Неравнодушны, и в этом все дело.
 — Он неплохой человек, что бы вы ни говорили.
 Я не ожидала такого бурного взрыва. Уэйлин был в ярости.
 — Так, значит, он старался обольстить вас своими сладкими речами? Изливал на вас свое псевдоитальянское обаяние? Он сам отважился, или вы, как моя тетя, отдались ему, не помышляя о свадьбе?
 Когда я поняла, что он имеет в виду, я совершенно потеряла контроль над собой. Размахнувшись, я влепила ему звонкую пощечину, которая эхом отозвалась в тихом ночном воздухе. Уэйлин вскрикнул от неожиданности.
 — Как вы смеете! Я не позволю так говорить ни о нем, ни о себе, лорд Уэйлин! Граф Борсини — джентльмен. Возможно, он не имеет права носить этот титул, и у него нет семейного особняка, но он…
 — Вы с ним помолвлены? — спросил Уэйлин, прерывая мою гневную тираду. — Вы совсем потеряли голову, Зоуи. Если помолвку нужно скрывать, значит, здесь что-то не так!
 — Я не помолвлена с ним! Он ко мне и пальцем никогда не притронулся! Мы с ним просто друзья!
 Уэйлин взял себя в руки. Ярость его постепенно утихла, и на лице появилась несколько смущенная улыбка.
 — Я очень рад это слышать, — сказал он кротко. — Признаюсь, он даже нравился мне, до того, как…
 — До того, как вы вообразили, будто он играет роль Эндрю Джоунза.
 — О нет, я это заподозрил гораздо раньше и привез его в Парэм в надежде что-нибудь из него выудить, — он явно чувствовал себя неловко и стоял передо мной с виноватым видом. Странно было видеть лорда Уэйлина таким.
 — Простите, если я обидел вас, Зоуи.
 — И вы меня простите за то, что я вас ударила, но я не привыкла, чтобы меня обвиняли в распутном поведении. Я вижу, что вы совсем меня не знаете. Сначала вы думали, что я хочу украсть этот дурацкий кувшинчик в Парэме…
 — Миньскую вазу!
 — Я же этого не знала. У нас есть точно такая же в комнате для гостей.
 — Думаю, не точно такая, но это не важно. Вы, Зоуи, ничего не видите дальше своего носа, — он взял меня за руки, — почему вы думаете, я пришел в такую ярость, когда вы бросились защищать Борсини? — голос его стал несколько хриплым, а пальцы больно сжали мои запястья.
 Он медленно привлек меня к себе и близко склонился к моему лицу. Мне стало трудно дышать. Когда я заговорила, мой голос был таким же хриплым, как у него.
 — Какое вам дело до меня?
 — Слепая, как курица, — сказал он чуть слышно, и его жадный поцелуй обжег мои губы.
 Все вокруг было залито лунным светом, аромат роз был поистине волшебным, но от его пиджака действительно попахивало конюшней.
 Уэйлин не был неопытным юным Ромео, не искал ласки, как робкий мальчишка, а властно добивался ее, как зрелый мужчина. Он весь был охвачен порывом страсти, и я почувствовала, как во мне поднимается ответная волна навстречу каждому движению его тела и губ. Он крепко прижал меня к своей широкой груди, я обвила его шею руками.
 Легкими движениями пальцев он ласкал мое лицо, шею, плечи, и от каждого прикосновения меня бросало в жар, я чувствовала, как бешено колотится мое сердце. Жаркое пламя охватило нас обоих, затмевая рассудок. Вот так, наверное, леди Маргарет лишилась невинности.
 Но вдруг, сквозь нахлынувшую на меня пелену, я вспомнила, как Уэйлин намекнул, что я отдалась Борсини. А ведь он сам ничего не сказал мне о любви и о своих честных намерениях! Уж не играет ли он со мною! Эта мысль подействовала на меня, как ушат холодной воды. Пламя утихло, и во мне проснулся гнев. Я вырвалась из объятий Уэйлина и пристально на него посмотрела.
 — Не смотрите на меня так свирепо, — сказал он, по-прежнему хрипло. — Если я немного потерял голову, то в этом не только моя вина, Зоуи.
 Я надеялась услышать более нежные слова. И поскольку он их не произнес, я холодно сказала:
 — Вам лучше уйти, Уэйлин.
 Я вернулась в дом с твердым намерением быть на чердаке в семь часов утра и начать поиски без Уэйлина. А когда он приедет в девять, попросить Бродаган или мама подняться к нам наверх. Это заставит его держаться в рамках.
 Я села в свое кресло возле лампы и взяла томик стихов, еще раз мысленно переживая нашу встречу в саду. Интересно, какой был бы вид у миссис Монро, если бы она знала, чему я так улыбаюсь. Носить чепчики! Как бы не так! Скорее, я буду носить бриллиантовую диадему. Горячие объятия в саду говорят о том, что Уэйлин ко мне очень неравнодушен, и я непременно добьюсь, чтобы все закончилось так, как положено.




 Глава 20


 Несмотря на свои благие намерения, я так и не смогла обыскать чемоданы на чердаке к приезду Уэйлина. Ночью у Бродаган был очередной приступ зубной боли, а когда это случается, ее стоны слышны в Шотландии и даже в Уэльсе. Сам Морфей не смог бы сомкнуть глаз под эти стоны. Слуги бегали туда-сюда и приносили ей то гвоздичное масло и камфару, то настойку Мирриса и ладанный бальзам, то бренди — ничего не помогало. Когда стало ясно, что это ее «большая» зубная боль, в отличие от «малой», для которой достаточно прополоскать зуб бренди, я поняла, что настала моя очередь выполнить свой долг.
 В два часа ночи я вылезла из кровати и спустилась вниз, чтобы приготовить ей посеет с настойкой опия, чтобы бедняга могла заснуть. Утром я постараюсь настоять, чтобы злосчастный зуб, наконец, удалили. Стептоу пришел на кухню, чтобы спросить, в чем дело. На нем был роскошный щегольский халат из зеленого шелка с золотым орнаментом на поясе, на кармане вышит герб. Наверняка подарок Пакенхэмов или Уэйлина.
 Я сказала Стептоу о беде Бродаган. Он помешал в печи тлеющие угли, и мы быстро вскипятили молоко.
 Молока хватило на две чашки, и я взяла кастрюльку, чтобы самой выпить вторую чашку, но только без опия. Добавив несколько капель лекарства в молоко Бродаган, я пошла наверх. Бродаган лежала, приложив к щеке горячий кирпич, закутанная в теплое стеганое одеяло. Без головного убора, с лицом, сморщенным от боли, она выглядела не более грозной, чем Мэри, которая суетилась вокруг нее, разогревая второй кирпич в камине, чтобы заменить остывший.
 — О горе мне, — вздохнула Бродаган. — Я этот зуб больше ни одного дня во рту не оставлю, миледи, хоть меня озолоти.
 — Я приготовила вам посеет, Бродаган. Вот, выпейте. Это поможет вам уснуть хоть ненадолго. Завтра вам надо, наконец, удалить этот испорченный зуб.
 Во время приступов она всегда соглашалась с этим, но, как только боль чуть утихала, меняла свое решение и заявляла, что если бы Господь хотел, чтобы она пережевывала пищу деснами, то не дал бы ей зубы.
 — Я наберусь храбрости, и на этот раз его вырву, даже если мне конец придет после этого, — простонала она. — За что только Господь послал мне такое наказание? Ведь за всю свою жизнь я и мухи не обидела.
 При каждом упоминании имени Всевышнего Мэри набожно крестилась. Все наши слуги — баптисты.
 Бродаган вздохнула и стала маленькими глотками пить свой посеет.
 — Приляг и вздремни немного, если сможешь, Мэри, — сказала она слабым голосом. — Потому что завтра вся работа на кухне свалится на твои плечи.
 Мэри была непреклонна.
 — Эта девочка — сущий ангел небесный, миледи. Она не оставит меня в моем несчастье, даже если камни посыпятся с неба.
 — Выпейте все до конца, — сказала я, поддерживая чашку, пока она не опустела.
 — Вы можете быть свободны, Мэри. Я посижу с Бродаган, пока она не уснет.
 Мэри переменила остывший кирпич и, наконец, ушла. Бродаган уснула. Я налила себе чашку поссета и пошла в свою комнату. Горячее молоко само по себе хорошее снотворное, и вскоре я крепко спала, как и Бродаган.
 Вот почему утром я проснулась только около девяти. Я как раз входила в гостиную, чтобы позавтракать, когда появился Уэйлин. Его глаза весело блестели, видно было, что он отлично выспался. Я пристально посмотрела на него, в надежде прочитать в его глазах что-то, предназначавшееся лично для меня, и мне показалось, что я заметила нечто, похожее на восхищение.
 — Борсини занят портретом мама, — сказал он. — Ему очень хотелось знать, куда я еду. Я сказал, что у меня важное дело, и он решил, что я поехал в Альдершот.
 Я с трудом подавила зевок. Уэйлин посмотрел на меня с беспокойством:
 — Вы плохо выглядите, Зоуи. Уж не провели ли вы всю ночь на чердаке?
 — Нет, лечила зуб Бродаган.
 — Примите мои соболезнования. Я знаю, что это такое. Ирландская зубная боль как ирландские поминки — больше звуков и ярости, чем действий. Я обратил внимание, что Стептоу встает поздновато. Дверь мне открыл не он.
 Это меня совсем не удивило. Когда Мэри принесла кофе, я попросила ее сказать Стептоу, что хочу поговорить с ним.
 Мэри удивленно заморгала.
 — Так он же уехал, миледи. Мы подумали, что вы его уволили, потому что в его комнате пусто, он забрал свои вещи. Бродаган сказала, что если бы она не была одной ногой в могиле, то встала бы и заплясала от радости.
 — Как! Стэптоу уехал! — я была поражена.
 Мы с Уэйлином вскочили, как ужаленные.
 — Он уехал, мисс. Но я посчитала серебро. По-моему, он ничего не взял… кроме свечей. Из кухни пропали все свечи.
 — Черт побери, он нашел! — воскликнул Уэйлин.
 — Я ведь просила Бродаган запереть двери на чердак.
 Мэри смотрела на нас, как на сумасшедших. Я послала ее проверить, как себя чувствует Бродаган, и она ушла. Не сговариваясь, мы с Уэйлином бросились наверх. Дверь на чердак была распахнута настежь. Мы буквально взлетели по узкой лестнице и увидели перед собой картину полного разорения. Все чемоданы дяди Барри валялись посередине комнаты, их содержимое вывернуто, как попало. Подкладки у пиджаков были разорваны. Вокруг чемоданов были расставлены свечи. Все это придавало комнате какой-то загадочный вид. Свечи догорели почти до конца, значит, он жег их долго, но, по крайней мере, хоть погасил, когда уходил. Я беспомощно вздохнула, а Уэйлин произнес несколько слов, которые не услышишь в церкви.
 — А я только подумала, что Стептоу становится похожим на человека, — я еще раз вздохнула. — Сегодня ночью он так усердно помогал мне, когда я готовила посеет для Бродаган. Как это я не догадалась, что он неспроста не спал в два часа ночи. Как он забрался сюда? Ведь Бродаган заперла дверь, а ключ только у нее.
 Я подняла с пола разорванный пиджак и увидела под ним связку ключей Бродаган с медным трилистником, который она носит, как талисман, на счастье.
 — Как ему удалось добраться до ее ключей? Они же были в комнате Бродаган, — и тут я поняла его хитрость. — Он знал, что я готовлю для нее посеет с настойкой опия, вошел в комнату и стащил ключи в то время, как она крепко спала. Уж не добавил ли он несколько капель опия мне в молоко, поэтому я так крепко спала? Но я не сказала об этом Уэйлину. — Вы говорите, Борсини все еще в Парэме?
 — Да, и Стептоу к нему не приходил, потому что я организовал круглосуточную слежку за Борсини. Вчера вечером он не отлучался из дома.
 — Может быть, они встретились сейчас? Поезжайте в Парэм. Вы можете поймать их с поличным.
 — Если они встретились, я узнаю об этом. Я же говорю, за Борсини следят.
 — По крайней мере, мы избавились от Стептоу раз и навсегда. У него не хватит наглости появиться здесь после этого, — я кивнула на разбросанные вещи.
 Уэйлин предложил:
 — Давайте осмотрим его комнату. Он мог оставить что-нибудь, что поможет нам догадаться, куда он уехал.
 Я провела его в комнату Стептоу. Тот, видно, очень спешил, собираясь, потому чти оставил кое-что из одежды. Мы все тщательно осмотрели в поисках улик, но он, конечно, был очень осторожен, и мы ничего не обнаружили, кроме табачных крошек в карманах.
 — Вчера ночью на нем было вот это, — сказала я, поднимая зеленый халат, который был в спешке брошен на кровать. — Настоящий павлин! Интересно, где он его стащил?
 — Павлин? — произнес Уэйлин обиженно. Он поднял халат и осмотрел его. — Он сказал моему лакею, что халат запачкали жиром, когда отнесли гладить. Я расспрошу об этом лакея, — он нахмурился, глядя на халат.
 — Может быть, он немного безвкусный, — повторил он сконфуженно. — Это из-за золотистой отделки.
 — Давайте пойдем вниз и выпьем кофе. Я как раз собиралась завтракать, когда вы пришли.
 Мы спустились вниз и застали мама за столом.
 — Мэри сказала мне про Стептоу. Вы нашли в его комнате что-нибудь интересное? Мы рассказали ей о налете Стептоу на чердак и, не упоминая имени дяди Барри, о том, что Стептоу и Борсини, кажется, что-то замышляют.
 — Меня шокирует Борсини, — огорченно сказала мама. — Он всегда казался таким приятным, если не считать того, что он иностранец. Я никак не могу привыкнуть к тому, что меня называли «signora Баррон». Вы говорите, Стептоу хотел продать эту вещь Борсини?
 — За сто фунтов.
 — И это вещь, которую можно спрятать за подкладку пиджака? По-видимому, это листок бумаги, — сказала мама. — Что бы это могло быть? Может, документ или письмо? Не сомневаюсь, это что-то, порочащее бедного Борсини. Стептоу мог послать ему эту бумагу в письме.
 Уэйлин со звоном поставил свою чашку и вскочил.
 — Вы правы. И почту могут принести в любой момент. Я должен уйти.
 Я подумала, что Стептоу вряд ли расстанется с этой вещью, не получив сначала в руки сто фунтов, но Уэйлин уже выскочил из дома. Мама и я остались обсудить случившееся. Я не говорила с полной откровенностью, потому что не хотела, чтобы она узнала о моих подозрениях относительно дяди Барри. Мы подумали, не послать ли за констеблем. Но, так как Стептоу ничего не украл и даже удрал, не получив жалованье за месяц, мы, по правде говоря, не могли предъявить ему никаких претензий.
 — Что бы он там ни замышлял, мы, слава Богу, от него навсегда отделались, — заключила мама.
 Следующее важное дело, которое нам предстояло — спровадить Бродаган к зубному врачу. Боль утихла, и она совсем не была настроена расставаться со своим зубом, но, в конце концов, мы ее уговорили.
 — Я пойду с вами, Бродаган, — предложила мама. — Вы не будете одна во время этой пытки.
 Я уже было приготовилась к неприятной миссии сопровождать Бродаган и удивилась тому, что мама так энергично взялась за это неприятное дело. Но вскоре я все поняла.
 — Ты знаешь, что сказать констеблю, когда Уэйлин арестует Борсини, — сказала мама. — Он непременно приедет сюда и будет задавать разные вопросы, ведь вы с Борсини были такими друзьями. Будет лучше, если именно ты займешься этим. Ведь ты знаешь, как с ними разговаривать.
 Я чувствовала, что заключила выгодную сделку. Мне было легче справиться с разъяренным львом, чем с Бродаган у зубного врача. В честь такого торжественного случая та надела свеженакрахмаленную митру. На плечах у нее была необъятная черная накидка, несмотря на то, что было достаточно тепло.
 Опираясь на руку мама с одной стороны и Мэри — с другой, она со стонами прошествовала по коридору, остановилась в дверях и оглядела все прощальным взглядом.
 — На случай, если я больше не увижу вас, миледи, лучше я попрощаюсь с вами сейчас, — торжественно произнесла она, обращаясь ко мне. — Для меня было большой честью служить у вас.
 Я обняла ее на прощание, а Мэри сказала бодрым голосом:
 — Вы и оглянуться не успеете, как снова будете дома и думать забудете об этом дурном зубе, и сердце ваше будет петь, как пташка.
 — Как пташка? — повторила Бродаган. — Надеюсь, эта пташка вознесет меня на небо.
 — Вот, пожалуйста, выпейте хоть глоток вашего лекарства, — сказала Мэри, подавая ей маленькую бутылочку бренди, которую захватила с собой, чтобы подбодрить Бродаган во время ее тяжкого испытания.
 Теперь, когда в доме не было ни Стептоу, ни Бродаган, ни мама, ни Мэри, ни кучера Рафферти, я осталась в доме только с мальчиком Джейми, который обычно помогает на конюшне. Нужно было попросить мама позвать одну из девочек Кофлинов, чтобы помочь по дому. Они живут поблизости и по утрам работают на ферме, но всегда рады Немного подзаработать. Но я забыла, и пришлось позвать Джейми. Теперь Джейми складывал грязную посуду в таз и, похоже, неплохо справлялся со своим делом, поэтому я решила уйти в гостиную, приготовившись к роли дворецкого. Чтобы не сидеть без дела, можно заняться рисованием, и я пошла в студию за альбомом и карандашами. Дверь на мансарду была приоткрыта. Стептоу! Если он испортил что-нибудь в моей студии, я вызову констебля. Я быстро взбежала по лестнице.
 В комнате все было цело. Солнечный свет, потоками лившийся из окон, отражался от светлых стен. Нельзя было пожаловаться на недостаток света, совсем наоборот. Два мольберта, ящик с красками, кисти — все уже принесли в студию. Маляры сняли свой брезент и открыли старый персидский ковер, который нужно было убрать. Я не могла свернуть его одна, но могла измерить комнату, чтобы узнать, сколько линолеума нужно для пола. Я с минуту постояла, решая, какой цвет будет лучше. Может быть, более темный, чтобы не видны были капли краски и глаз мог отдохнуть от ярких стен и окон.
 Хотя зимой в окна будет смотреть мрачное серое небо… Очень захотелось посоветоваться с Борсини. Мне будет недоставать моего старого друга и наставника. Я не могла поверить, что он заодно с этим негодяем Стептоу. Я была бы рада узнать, что он действительно сын дяди Барри, но тогда при чем здесь Стептоу? Какую роль мог он играть в этой романтической истории?
 Стоя в тишине мансарды, я вдруг услышала внизу тихие крадущиеся шаги по коридору. Это не были легкие шаги мальчишки Джейми, это были шаги взрослого человека, Он шел крадучись, как будто не имел права находиться здесь. У меня сердце ушло в пятки от страха. Я ведь была одна в доме. Только далеко внизу, на кухне, был Джейми. Скорее всего, он не слышал, как вошел этот человек, иначе предупредил бы меня. Этот гость пришел без приглашения. Стептоу… или кто-то еще хуже, кто-то чужой, злоумышленник, недобрый человек, который рассчитывает, что в доме никого нет, и пришел чем-нибудь поживиться. Когда он увидит меня, то может от неожиданности потерять голову и напасть.
 Тихие шаги доносились из коридора. Я слышала, как открылась дверь, шаги послышались ближе. Мне показалось, что они остановились возле моей спальни. Через минуту шаги возобновились. Теперь этот человек шел быстрее и направлялся к лестнице, ведущей в мансарду. Я присела за комод, а тот человек, тем временем, быстро поднимался по лестнице, отбросив всякую осторожность, как будто бы уверен, что загнал меня здесь в угол. Мое сердце бешено колотилось. Под рукой у меня не было ничего, что могло бы послужить для защиты.
 — Зоуи! Зоуи! — позвал встревоженный голос. Это был Уэйлин!
 Я выпрямилась. Мой страх сменился гневом.
 — Уэйлин! Какого черта вы тут рыскаете по дому крадучись, как вор! Вы до смерти меня напугали.
 — Зоуи? — лицо его было бледным от волнения, голос сердитым. — Почему вы прячетесь? Почему никто не ответил, когда я постучал в дверь? Я знаю, что Стептоу нет, а Бродаган hors de combat [4] , поэтому я вошел в дом сам. На мой зов никто не ответил, и я испугался, что что-то случилось. Я боялся, что вас всех отравили или перерезали горло. С вами ничего не случилось?
 — Конечно, ничего.
 — Но где все? Вы были не одна, когда я оставил вас полчаса назад.
 Я объяснила, что мама и Мэри повезли Бродаган к дантисту.
 — Я пришлю несколько служанок из Парэма, и лакея тоже. Вашей мама не следовало оставлять вас одну. Вы белая, как полотно. Я и сам не очень хорошо себя чувствую. Пойдемте вниз и выпьем немного вина.
 — Хорошая идея. Я пришла сюда за альбомом и карандашами. Дверь студии была приоткрыта, и я испугалась, что Стептоу здесь. Но если он здесь и был, то ничего не нашел. Все дядины вещи унесли.
 — Интересно, — он обвел глазами комнату. — Мы не знаем точно, нашел ли Стептоу то, что искал. Возможно ли, что Макшейн спрятал эту вещь здесь в комнате? Где-нибудь под половицей или за стенной панелью? — он посмотрел на старый рваный ковер. — Или под ковром. Конечно, вы тут уже искали.
 — По правде говоря, нет. Маляры положили брезент на это ценное ковровое покрытие, чтобы не забрызгать его.
 Уэйлин не понял моей шутки.
 — Не сомневаюсь, что Стептоу под него заглядывал, — сказал он, глядя на меня вопросительно.
 — В любом случае, я хочу убрать его.
 Вы мне поможете?
 Мы взялись за концы ковра и начали его скатывать. Бумага лежала как раз в центре. Не сомневаюсь, что Стептоу поднимал концы несколько раз насколько мог высоко и заглядывал под него. Если бы он заглянул на несколько дюймов дальше, он бы ее увидел. Мы оба увидели бумагу одновременно и протянули руки. Я опередила Уэйлина на секунду. Чернила выцвели, но все же разобрать написанное было возможно. Мы поднесли ее к свету и стали читать. Это был брачный контракт, датированный 1790 годом, выданный в церкви Святой Агнессы в Дулике, Ирландия. На нем стояли собственноручные подписи Барри Макшейна и леди Маргарет Уэйлин. Свидетелями были Лоренс Макшейн — кузина Барри, и миссис Ридл, — компаньонка леди Маргарет. Мы молча рассматривали документ, потом посмотрели друг на друга в недоумении.
 — Но это же невозможно! — воскликнула я. — Ведь ваша тетя была замужем за Макинтошем!
 — По-моему, это называется двоемужеством, — сказал Уэйлин, поперхнувшись. — Старая бестия! А я называл вашего дядю негодяем за то, что он ее бросил!
 — Я не понимаю. Если они были женаты, почему она не поехала с ним в Индию? К тому же, она ждала ребенка. Это не логично, Уэйлин.
 — Тетя Маргарет не выносила жару. Холодная старая Шотландия куда больше ее устраивала. Держу пари, она заупрямилась в последнюю минуту.
 — Может быть, она не знала, что уже ждет ребенка.
 — Да, может быть и такое объяснение, но оно ее не оправдывает. Возможно, она хотела уговорить Макшейна не ехать в Индию.
 — А он, наверное, надеялся, что она поедет с ним. Мама всегда говорила, что он был упрямым, как осел.
 — Полагаю, она боялась признаться отцу, что вышла замуж за вашего дядю. Дедушка Уэйлин был тираном. У него были честолюбивые планы в отношении своей дочери. Поэтому она приняла предложение Макинтоша и вышла за него замуж, чтобы поскорее удрать в Шотландию и спрятать свои грехи от семьи. Думаю, именно так это и произошло.
 — Интересно, когда дядя Барри узнал обо всем? Должно быть, много времени спустя Зуринда Джоши стала его любовницей. — Уэйлин был немного удивлен. — У него в Индии много лет была женщина. Мама все время боялась, что он на ней женится. Теперь понятно, почему он этого не сделал.
 Мы спустились в гостиную и выпили по рюмке вина. После долгих обсуждений, я сказала:
 — Все это очень интересно, но тот ли это документ, который искали Борсини и Стептоу. Если Борсини их законный сын, зачем ему это скрывать? Наоборот. А если нет, то он самозванец, и брачный контракт тут ничего не меняет.
 — Если леди Маргарет не была законной женой Макинтоша, тогда она не имела права на ее часть наследства. Эти деньги должны вернуться к сыну Макинтоша. Она оставила свое имущество в Линдфильде человеку, которого она считала своим сыном, поэтому ему так хочется спрятать этот документ.
 — Да, я понимаю, что вы имеете в виду.




 Глава 21


 Прошло около получаса, и домой вернулась Бродаган. Митра ее была сдвинута набок, лицо красное от бренди и мучений, которые она перенесла. Но несмотря на все это, она улыбалась.
 В руке Бродаган держала виновника своих страданий — вырванный зуб.
 — Вот из-за этого самого негодника я не спала всю ночь, миледи. Подумать только, какой-то маленький кусочек кости, а мучений больше, чем от самой страшной пытки. В огонь вас, мистер Сломанный Зуб, и скатертью дорога, — сказав это, она швырнула обидчика в камин.
 — Молодец, Бродаган. Очень больно было?
 — Если в аду надо переносить такие же муки, я не буду больше грешить и постараюсь обязательно попасть на небо, чего бы это ни стоило. — Она повернулась к мама и сказала:
 — Я хочу вам признаться, миледи. Я не сделала тряпки для пыли из куска того старого муслина, которым была покрыта кровать в голубой комнате для гостей, как вы велели, а сшила себе нижнюю юбку. Это большой грех на моей совести. Я тотчас же разорву эту юбку и сделаю из нее тряпки для пыли, потому что жизнь грешника не стоит того, чтобы потом принимать за нее такие мучения.
 — Весь старый муслин в этом доме — ваш. И вы можете делать с ним все, что вам заблагорассудится, Бродаган, — заверила ее мама со слезами на глазах. Потом, обращаясь ко мне, она сказала:
 — Сам Бог послал мне таких честных слуг. Клянусь небом, они все просто святые.
 Бродаган была так растрогана, что тут же расплакалась. К ней присоединилась Мэри. В конце концов мама тоже зарыдала вместе с ними. Я почувствовала, как из моих глаз медленно выкатилась слезинка, и пока мы не утонули в этом потоке слез, мы отправили Бродаган в постель. Мама пошла с ней, поэтому я не могла ей сразу рассказать о женитьбе дяди Барри. Она будет в восторге, когда узнает об этом, но все было настолько запутанно, что мне хотелось сначала как следует обдумать, какие это может иметь последствия, прежде чем рассказать ей.
 Теперь, когда моя история подходит к развязке, мне нет никакого резона лукавить. Я всей душой была на стороне Эндрю Джоунза (а я считала, что это Борсини) и надеялась придумать что-нибудь, чтобы он унаследовал долю своей матери в состоянии Макинтоша. Она, конечно, имела право на это наследство. Макинтош знал, что она в положении, когда женился на ней, и то, что она уже замужем, не особенно его смутило. Его собственный сын был хорошо обеспечен. Почему бы Эндрю тоже не получить кусок пирога? Однако, мама могла посмотреть на это иначе, поэтому мне надо быть осторожной.
 Я была так взбудоражена, что не могла заставить себя взяться за рисование или какое-либо другое занятие. Поэтому я решила прогуляться по лужайке, чтобы хоть немного развеяться. У меня будет возможность понаблюдать за парком Уэйлинов. Теперь, если что-то интересное и произойдет, то это случится в Парэме.
 Но там я увидела лишь пару садовников, которые косили траву.
 Главной темой во время ленча было состояние здоровья Бродаган и то, что у нас не хватает слуг. Щека у Бродаган распухла и стала похожа на репу. Несмотря на это, она хотела работать, но мама ей запретила. Мэри и Джейми с трудом смогли нарезать баранину, а уж приготовить ее было для них непосильным занятием. Печь в кухне никак не растапливалась, некому было открывать дверь, если придут гости. Мы заканчивали наш ленч, когда явились слуги из Парэма. Я совсем забыла, что Уэйлин предлагал прислать их. Они пришли как нельзя кстати.
 Мама как язык проглотила при виде их, и мне самой пришлось попросить лакея заняться печкой и направить женщин в распоряжение Мэри. Сразу после ленча мама пошла наверх проследить, чтобы Мэри убрала комнаты. Ей не хотелось, чтобы слуги Уэйлина увидели пыль и неубранные постели в нашем доме.
 — Он знает, что нам нужна помощь, мама, поэтому и прислал слуг.
 — Да, дорогая, но это слуги из Парэма. Мне бы не хотелось, чтобы они подумали, что у нас в доме нет порядка.
 Она пошла к себе в спальню, чтобы убрать собственную постель и вытереть пыль на туалетном столике. Я села у окна и стала ждать.
 Уэйлин и Борсини появились довольно скоро. Не знаю, чем это было вызвано, но Борсини уже не казался человеком второго сорта. На нем был тот же пиджак, но когда он вышел из кареты Уэйлина, украшенной фамильным гербом, его осанка была более уверенной. И он, и Уэйлин выглядели людьми одного круга. Налет подобострастия, который всегда чувствовался в манерах Борсини, исчез. Он шел с гордо поднятой головой, расправив плечи. Казалось, он всю жизнь ездил в этой карете. Они с Уэйлином смеялись, как закадычные друзья.
 Я сама открыла им дверь, потому что лакей возился с печкой и не мог выполнять обязанности дворецкого. По озорным искоркам в глазах Уэйлина, я поняла, что произошло какое-то очень приятное событие, и он радуется, как дитя. Когда Борсини вошел, то остановился на мгновение в дверях, радостно улыбаясь, потом подошел ко мне и поцеловал в щеку:
 — Кузина! — он просиял. — Как я хотел назвать тебя этим именем все эти пять лет. Теперь ты знаешь все!
 — У меня есть несколько вопросов, — сказала я, предложив им сесть. Я была очень рада, что Борсини мой настоящий кузен, а не самозванец.
 — Ты хочешь спросить о деньгах, — сказал Борсини. Раньше он бы не решился взять на себя инициативу в разговоре.
 — Дело заключается в том, что у леди Маргарет было приданое, десять тысяч фунтов. Уэйлин и я не считаем, что оно должно достаться Ангусу Макинтошу. У него и так денег больше, чем достаточно. — И он продолжал рассуждать в том же духе.
 Я слушала его очень внимательно и всем сердцем с ним соглашалась, но мои глаза то и дело останавливались на Уэйлине. Тот держался спокойно, и видно было, что он признает Борсини своим братом. Уэйлин понял мой молчаливый вопрос и объяснил:
 — Эндрю к моему великому удовольствию доказал, что он действительно сын Маргарет. Макинтош не хотел, чтобы он жил в Шотландии и отправил его в Ирландию. Он надеялся, что там Эндрю будет чувствовать себя лучше, ведь это родина его отца. Эндрю показал мне бумаги об усыновлении и свидетельство о рождении, которые оставили ему приемные родители после смерти. Он знал, что его усыновили, но миссис Джоунс сказала ему, что он сын ее двоюродной сестры, умершей при родах.
 — Они были очень добрыми людьми, — сказал Борсини. — Не очень состоятельными, но честными и трудолюбивыми. Миссис Джоунс не могла иметь детей. Сейчас их обоих уже нет на свете. Кстати, они были людьми не молодыми, когда усыновили меня.
 — Летопись жизни Эндрю с момента его появления на свет до сегодняшнего дня уже составлена, — сказал Уэйлин. — У него есть дипломы об окончании Академии Святого Патрика в Дублине и рекомендательное письмо из школы, в которой он работал. А после того, как он уехал оттуда, его местопребывание нам хорошо известно. Сначала в Брайтоне, потом в Альдершоте.
 — Это Барри предложил, чтобы я поселился неподалеку от Гернфильда, — добавил Борсини. — Между прочим, я всегда называл своих настоящий родителей по имени. Мама и папа для меня были те люди, которые меня воспитали… Маргарет боялась, что, если здесь нас увидят вместе, ее тайна будет раскрыта и согласилась с идеей Барри купить маленький домик возле Эшдонского леса. И даже там она настояла на том, чтобы скрыть, что мы одна семья. На людях я был ее племянником, а Барри нашим дворецким, но, конечно, дома мы могли быть самими собой. Мы провели вместе несколько счастливых часов, рассказывая друг другу обо всем, что с нами произошло за эти годы. Я боялся, что ты заметишь, Зоуи, что мое отсутствие на неделю каждые три месяца подозрительно совпадает с поездками твоего дяди — якобы в Лондон.
 — Мне и в голову это не приходило. Но почему ты не рассказал нам, Бореи… Эндрю? Ты мог вполне положиться на мама и меня, что мы не выдадим твою тайну.
 — Много раз было так, что я вот-вот был готов рассказать вам все. Но Маргарет требовала хранить тайну из-за ее двоемужества.
 — Почему Маргарет не поехала в Индию с Барри? — спросила я. — Она знала, что у нее будет ребенок, когда он уехал?
 Эндрю безнадежно покачал головой.
 — Я слышал, как они часами спорили по этому поводу. Каждый хотел доказать свое превосходство. Нашла коса на камень. Когда она выходила замуж, то знала, что Барри оформил бумаги для поездки в Индию. Она думала, что сможет уговорить его остаться в Ирландии. У него не было своего дома, куда он мог бы привести ее и из гордости не хотел жить на ее деньги. Ему казалось, что он сможет сколотить себе состояние в Индии. Он был уверен, что в последнюю минуту она уступит и поедет с ним. Он предъявил ей ультиматум: я еду. Встретимся на пристани. Когда она не пришла, он уехал один. Никто из них не знал, что я уже реально существую.
 — Это бы многое изменило, я полагаю.
 — Мне хотелось бы этому верить, — согласился он. — Вскоре после отъезда мужа Маргарет вернулась в Англию. Когда она поняла, что у нее будет ребенок, то очень испугалась. Ведь старый Уэйлин и слышать не хотел о том, чтобы она выходила замуж за Барри. Он и на порог его не пускал. Они познакомились на каком-то приеме и устраивали свидания подальше от дома, где она гостила. Бедная Маргарет была в отчаянии. Кажется, Макинтош сватал ее за год до этого. Он появился в Парэме как раз тогда, когда она не знала, что ей делать. Она призналась ему, что ждет ребенка, и он предложил ей выйти за него замуж. Но она не сказала ему, что уже замужем. Он так никогда об этом и не узнал. Потом она написала Барри о том, что сделала и пригрозила, что если он скажет кому-нибудь об их женитьбе, она покончит с собой. Так как она понятия не имела, куда Макинтош отослал ребенка, Барри оставил это дело.
 — А как же он нашел тебя? — спросила я.
 — Он читал все английские газеты, которые попадали к нему в руки, и в конце концов, узнал о смерти Макинтоша. Он думал, что Маргарет свяжется с ним после этого, но шли годы, а она не писала. А потом случилась эта неприятная история с пропажей денег. Барри был ни в чем не виноват и доказал это, но дела у него не клеились, и он решил вернуться в Англию. Сначала заехал домой в Ирландию и там, случайно, услышал о том, что Джоунзы усыновили мальчика примерно в то время, когда я родился. Он разыскал меня в школе, где я был учителем рисования. Ты никогда не замечала нашего сходства, кузина, но я действительно на него похож. Маргарет говорила, что у меня ее глаза. Барри тоже так считал.
 После этого Барри написал Маргарет. Ее компаньонка вспомнила фамилию человека, который увез меня в ту ночь, когда я родился. Пришлось приложить немало усилий, но, в конце концов, было установлено, что меня отвезли в приют в Дублине, и в последствии меня усыновил Вильям Джоунз.
 — Я почувствовал родственную душу в Барри еще до того, как он сказал мне, что я его сын. Он подружился со мной. В Дублине мы часто ходили куда-нибудь вместе. Он заинтересовался моими работами и посоветовал поехать в Англию и устроить там студию. Позже, когда он мне все рассказал, мы стали подумывать об этом всерьез.
 — Почему вы решили стать графом Борсини?
 — Это была идея Маргарет. Она сказала, что в моих жилах течет благородная кровь, и карьера моя будет удачнее, если я присвою себе титул. А это значило, что я должен выдавать себя за иностранца. Я не мог стать французом, потому что недостаточно хорошо говорю по-французски. Очень немногие англичане знают итальянский, поэтому-то я и стал графом Борсини. Я помню тот вечер, когда мы выбрали имя. Мы с Барри сидели за бутылкой вина. Вино было из виноградников Борсини, и мы решили, что я стану младшим сыном графа Борсини.
 — И допустили ошибку, поместив эти виноградники в Венеции, — напомнила я.
 — А, ты вспоминаешь мой просчет? Я надеялся, что ты его не заметишь.
 — И ты никогда не собирался сказать нам, кто ты, Эндрю? — спросила я. — Когда и Барри, и Маргарет умерли, ведь не было больше необходимости молчать.
 — Я все время хотел тебе сказать, но не мог найти брачный контракт. А без этого документа я чувствовал, что не могу рассчитывать на твою дружбу. Подумаешь, какой-то внебрачный сын! Ты бы стыдилась меня. Я надеялся, что, когда вы будете оборудовать студию, у меня появится возможность обыскать комнату Барри. Я знал, что у него сохранился этот контракт, потому что однажды он показывал нам его в Линдфильде. Маргарет была тронута, что он хранил его все эти годы. А вчера, когда я приехал к вам, Стептоу встретился со мной и заговорил о брачном контракте. Он как-то раньше выследил меня в Линдфильде. Этот негодяй рылся в вещах Барри, когда тот еще был жив, и видел этот брачный контракт. Барри вырвал бумагу у него из рук, и он не успел прочитать имя невесты. И с тех самых пор Стептоу искал документ, но так и не смог найти.
 Он знал, что Барри встречается со мной в Танбридже, в то время, когда все считали, что он в Лондоне. Но он ни разу не видел Маргарет. Она очень редко выходила из дома. Не думаю, что Стептоу смог понять все происходящее. Он был вором и заподозрил только лишь финансовое мошенничество. На самом деле не было ничего противозаконного в том, что Барри продавал драгоценности, которые привез из Индии. Изумрудное ожерелье, кольцо с сапфиром и несколько других вещиц. Бриллиантовое ожерелье Маргарет продала сама. И при этом объявила, что его украли, чтобы избежать расспросов. Барри продал вещи другому ювелиру.
 Тут я, конечно, сделала глупость и проболталась, потому что сказала:
 — Мистеру Брэдфорду, хозяину кашмирского ювелирного магазина.
 Уэйлин удивленно посмотрел на меня, но Эндрю продолжал:
 — Правильно. Я вижу, ты проводила свое расследование, кузина. Маргарет и Барри хотели меня получше обеспечить. Они предпочитали иметь дело только с наличными, чтобы потом не было сложностей с завещанием. Я не настаивал, чтобы они это делали. Деньги не играют для меня большой роли. Я человек без претензий. Хотя, пожалуй, сейчас, когда вы меня признали своим братом, я постараюсь занять более достойное положение. Так или иначе, я согласился заплатить Стептоу сто фунтов, если он найдет брачный контракт.
 — Меня удивляет, почему Стептоу убежал, не доведя дело до конца. Он никогда не откажется от ста фунтов. Наверное, он подумал, что Барри уничтожил документ.
 — Держу пари, что он не ушел с пустыми руками, — сказал Уэйлин.
 Через некоторое время в гостиную вбежала Мэри и сказала, что мама готовит голубую комнату для мистера Джоунза и спрашивает, не видела ли я маленький, синий с белым, кувшинчик, который стоял на бюро. Его нет на месте.
 — Нет, Мэри, я его не видела. У святой Бродаган тяжелая рука. Теперь, когда она хочет снискать милость Господа Бога, она скорее всего признается, что разбила его, если ее хорошенько расспросить. Я сказала Уэйлину:
 — Это тот самый кувшинчик, похожий на Миньскую вазу, которую я, как вы думали, хотела украсть в Парэме. Я вам о нем говорила.
 — А, Миньская ваза, изготовленная в Италии, — он добродушно улыбнулся. Но его улыбка тут же сменилась хитрой усмешкой.
 — Стептоу! Вот с чем он убежал! Он решил, что она настоящая. Я знал, что он не мог уйти с пустыми руками. Он будет разочарован, когда попытается ее продать.
 Борсини (я забываю, что теперь должна называть его Эндрю) растроганно улыбался.
 — Готовит комнату для меня? — спросил он. — Значит, она согласна принять меня?
 — Не только согласна, но и очень рада, хотя и не знает о брачном контракте, — успокоила я его. — Она купила сатин на новые занавески в твоей комнате.
 — Вам теперь будет нелегко разлучить Эндрю с вашей мама, — предупредил Уэйлин. — Думаю, в доме он явно займет место фаворита.
 Вскоре пришла мама и вся история была рассказана заново. Она была совершенно очарована своим новым племянником.
 — Я всегда чувствовала, что в Борсини есть что-то такое… Я ведь тебе говорила, Зоуи. Я всегда это чувствовала, но эти «signoras» немного вводили меня в заблуждение. Ты можешь называть меня тетя Фло, Эндрю. Пойдем посмотрим, понравится ли тебе голубая комната. Или ты предпочитаешь восьмиугольную мансарду, в которой жил твой отец? Зоуи может устроить свою студию в другой комнате.
 Эндрю знал, как много значит для меня студия, и поспешил заверить мама, что голубой — его любимый цвет. Когда они поднимались наверх, он говорил ей, что будет чувствовать себя неудобно в комнате такой необычной формы.
 — По-моему, у нас появился новый брат, Уэйлин, — сказала я. — Как отнеслась к этому известию ваша мама?
 — Мама выглядит такой счастливой, какой я ее давно не видел. И Бубби тоже. Его меню стало разнообразнее. Теперь он лакомится кистями Эндрю. Мама всей этой истории не очень удивилась. Она всегда думала, что Маргарет неспроста так быстро выскочила за Макинтоша, и что за этим скрывается какая-то тайна. А когда у нее, якобы, случился выкидыш, мама вспомнила, что перед свадьбой фигура Маргарет подозрительно располнела. Но леди не обсуждают подобные вопросы. Теперь Эндрю будет моим кузеном из Ирландии, потому что мы не хотим рисковать его наследством, объявляя во всеуслышание двоемужество Маргарет. По совести, деньги принадлежат Эндрю. И меня это вполне устраивает.
 — Вы обратили внимание, как он мило притворился, что не хочет жить в мансарде. Он понимает, что мне важно иметь хорошую студию.
 — Нехорошо, конечно, что такой хороший художник, как Эндрю не будет иметь студии. У нас есть неплохая светлая угловая комната в Парэме, которую легко переделать в студию.
 — Уэйлин! Надеюсь, вы не собираетесь насовсем похитить у нас Эндрю! Ведь мы первыми его нашли.
 Он сел на диван рядом со мной.
 — Ты не так поняла меня, Зоуи. В угловой комнате в Парэме мы устроим отличную студию для тебя.
 Его глаза подернулись томной пеленой, а губы чуть заметно дрогнули.
 До тех пор, пока он не скажет прямо о своих намерениях, мне нужно притворяться, что я ничего не понимаю.
 — Это будет неудобно. Моя студия будет в Парэме, а жить я буду здесь. Гораздо лучше иметь студию у себя дома.
 Он положил руку мне на плечо.
 — Вы правы, миледи. Полагаю, мы смогли бы найти для вас и спальню, чтобы вы переехали со всеми своими вещами. Единственным небольшим неудобством для вас будет, то, что придется пользоваться спальней совместно со мной.
 — А вы не опасаетесь, что я удеру с вашими китайскими вазами?
 — Все, что принадлежит мне, принадлежит и миледи, — невнятно пробормотал он, взяв меня за плечи и повернув лицом к себе.
 — Мои вазы, мой дом, мое имя… Слова слились в неясное, убаюкивающее мурлыканье, а его губы впились в мои. Я закрыла глаза. Он с силой прижал меня к себе. И опять я была во власти магии освещенного луной сада. В голове у меня все перепуталось. Как во сне, проносились обрывки мыслей… об Эндрю, о печальной судьбе Барри и Маргарет, о том, что скоро мне придется расстаться с мама и начать новую жизнь в Парэме. Как могла Маргарет позволить человеку, которого она любила, уехать от нее? Мне показалось, что сердце мое переполняется каким-то новым, незнакомым восторженным чувством. Это, должно быть, и называется любовью. Уверена, я поехала бы за Уэйлином хоть на край света, если бы он захотел этого.
 Мы не слышали, как вошла Бродаган. Она может ходить очень тихо, если захочет. Бродаган осторожно покашляла, давая понять, что мы не одни.
 Мы виновато отпрянули друг от друга и, обернувшись, увидели, что она стоит подле дивана и смотрит на нас. Из-за ее злосчастной щеки нельзя было понять, улыбается она или хмурится.
 — Бродаган, вам следует быть в постели! — воскликнула я.
 — И вам тоже, судя по тому, чем вы тут занимаетесь, — ответила она. — Эти девчонки из Парэма могут уже отправляться домой, ваша милость. Мне не надо никаких помощников, кроме Мэри и Джейми. Больная щека не может отвлечь меня от моего долга перед госпожами.
 Уэйлин быстро сообразил в чем дело и понял, как ее перехитрить.
 — Мне бы очень хотелось, чтобы вы разрешили остаться им на несколько дней, Бродаган. В Парэме их некому поучить. Нужна такая опытная женщина, как вы, чтобы этих девочек как следует вышколить. Кстати, сейчас не мешает пойти посмотреть, не бездельничают ли они за чашкой чая. Слуги есть слуги.
 — Да уж, без кота мышам раздолье. Как только миледи спустится вниз, я ваших девчонок приструню. — Она продолжала стоять, глядя на нас, пока мы не отодвинулись еще дальше друг от друга.
 — Ну? — нетерпеливо произнесла она. — Вы мне ничего не хотите сказать? Уэйлин ответил:
 — Можете поздравить нас первой, Бродаган.
 Даже распухшая щека не помешала увидеть широкую улыбку.
 — Разрази меня гром! Неплохого лорда вы себе подцепили, мисс! Да вы и сами тоже лакомый кусочек. Выходит парочка, хоть куда. Ну, вот и ладно. Я пойду, а вы тут смотрите, не теряйте голову от радости. — И она удалилась, покачивая митрой и шурша накрахмаленным передником.
 — Ловкий ход, — похвалила я Уэйлина.
 — Не зря же я занимался политикой столько лет. Я знаю, как успокоить страсти. Ты будешь скучать по Бродаган.
 — Точно так же, как она скучает по своему больному зубу. Если ты будешь недостаточно строг со мной в Парэме, я всегда смогу навестить ее и получить нагоняй.
 Мы уселись поудобнее. Уэйлин спросил:
 — Что это ты говорила Эндрю о каком-то мистере Брэдфорде и Кашмирском ювелирном магазине? Ты ничего не сказала мне о нем, когда мы в Танбридже переживали наш общий позор.
 — Вам, джентльменам, приходится учиться искусству политики, а мы, леди, наделены им от рождения.
 Я призналась ему во всех своих маленьких грехах. Переживая первые радостные минуты нашей помолвки, он был готов простить мне все, что угодно. Он обнимал меня за плечи, а пальцы играли моими локонами.
 — Из тебя получится отличный дипломат, дорогая. Прямо-таки французская хитрость.
 — Спасибо, сэр. А теперь давай поговорим о другом. Меня интересует копия бриллиантового ожерелья, благодаря которой мы и познакомились. Мы ведь до сих пор не знаем, почему дядя Барри держал ее у себя.
 — Эндрю объяснил мне это так. Барри заказал копию, когда Маргарет решила продать ожерелье. Она собиралась носить стразы, чтобы скрыть продажу бриллиантов. Но стразы ей не понравились, и она объявила, что бриллианты украли. Барри спрятал копию в шкатулку и, видимо, забыл о ней. Откровенно говоря, я очень рад этому, потому что иначе я никогда бы не узнал твой такой восхитительно скверный характер.
 — Я тоже счастлива за нас и за Эндрю.
 — Пусть это послужит нам уроком. Не понимаю, как они могли скрывать свою радость от всех, когда влюбились и обвенчались. Говорят, что любовь и кашель не скроешь. Я думаю, что они не любили друг друга так сильно, как мы. Мне хочется, чтобы о нашей свадьбе всему миру известили фанфары!
 — Объявления в газетах будет вполне достаточно, — сказала я. — Не нужно фанфар, но, когда я подарю тебе нашего первого сына, я хочу, чтобы в Парэме устроили фейерверк.
 Он ласково повернул мое лицо к себе:
 — Фейерверк в Парэме будет гораздо раньше, если мое слово еще хотя бы что-то значит.