Аннотация: М+Ж. Противофаза. Беременность не болезнь: Романы. М+Ж снова выясняют отношения. Они собираются рожать детей, жениться, вести совместное хозяйство. Но мир они по-прежнему видят по-своему: он - совершенно по-мужски, она - естественно, по-женски. И если вам казалось, что история их знакомства и взаимной переписки - это смешно, берегитесь... и берегите сон домашних... Не читайте эту (добрую) книгу ночью, чтобы не разбудить их неконтролируемыми приступами смеха. --------------------------------------------- Андрей Жвалевский, Евгения Пастернак Беременность не болезнь (М+Ж-4) ЕДИНСТВО ДУШИ ТЕЛ ** Беременность не болезнь. Главное – об этом помнить. Потому что если нечаянно забыть, можно подумать, что жить осталось совсем недолго. Особенно с утра. Самое блаженное время, когда проснулась, но еще не шевелилась. И за эти пару минут, пока не успевает проснуться желудок и все остальные органы, успевает проснуться надежда. Может, рассосалось? Может, сегодня будет лучше? А потом поворачиваешь голову в сторону, наблюдаешь, как картинка поворачивается вокруг головы, причем с сильным запаздыванием, и понимаешь – не-а… Лучше не будет… «Беременность не болезнь, это совершенно естественное состояние женщины». Эта фраза становится заклинанием. Наверное, если повторять ее часто, то станет легче. Вот такое состояние женщины – это естественно? Когда после подъема на второй этаж развивается чудовищная одышка, начинает болеть спина и трясутся руки – это нормально? Когда, услышав на улице невинную детскую песенку про мамонтенка, который потерял маму, вдруг, неожиданно для самой себя, разражаешься безудержными рыданиями, и никто-никто в целом мире не может тебя утешить – это в порядке вещей? Жуткое чувство. Трудно себе представить, что еще месяц назад я была красивой молодой женщиной, по крайней мере по сравнению с тем, во что превратилась сейчас. И дело даже не в зеленых синяках под глазами, а в том, что разговаривать можно только на очень избранные темы, а находиться – только в очень избранных местах. – Нет, девчонки, я не пойду с вами в кафе. Там еда, и она воняет… Нет, еды, которая не воняет, не бывает. Бывает еда, которая воняет более-менее терпимо, но такой мало. – Я не пойду в театр, я уже пыталась. Я не знаю, что смотрела, рядом со мной сидела хорошо надушенная бабушка. Очень хотелось ее придушить. Пришлось уйти, а потом два часа гулять вокруг, потому что голова болела так, что двоилось в глазах… Как объяснить такой бабушке, что для нас, бедных беременных женщин, находящихся в этом естественном состоянии организма, духи – это что-то вроде химического оружия? – Девушка, продайте мне дезодорант без запаха! Совсем без запаха. Вот в этом совсем запаха не чувствуете? Счастливая… У меня давно не было похмелья/ но такого похмелья у меня не было никогда. И никогда больше не будет. Потому что сейчас я умру. Или навсегда брошу пить. Что на меня нашло? «Поздравьте меня, я скоро стану отцом!» Поздравили… Что мы пили? С кем? Зачем? Самое главное – зачем? Чтобы компенсировать радость от будущего прибавления в семействе? Я попытался повернуть голову, и не смог. Возможно, голова и повернулась, но изображение не изменилось: все те же красные круги на темном фоне. Еще один эксперимент – и еще одно фиаско. Пришлось открыть глаза. Отвратительное весеннее солнышко упиралось лучами в стекло. Мне даже почудился мерзкий скрежет, с которым скользят эти долбаные лучи по этому долбаному стеклу. Я застонал – и это был ужаснейший из звуков в природе. Лежать дальше было опасно, желудок рвался на волю. Попробовал спрятаться от наглого солнца за веками, но голова опасно закружилась. Мне показалось, что я распластан на лопастях огромного вертолета, которые медленно, но уверенно раскручиваются, и… Не хотелось узнавать, что будет за этим «и». Я открыл глаза и вздохнул. Сию же секунду в нос ударил миллион запахов: пищи в процессе приготовления, косметика в процессе нанесения, мусор под окнами в процессе разложения… Стоп! Как мусор? Как под окнами? У меня же девятнадцатый этаж! Это слово – «девятнадцатый» – произносить нужно полдня, а уж унюхать что-нибудь с его высоты вообще нереально. Но ведь унюхал! Я не успел попытаться что-нибудь понять, как подлец телевизор, повинуясь команде встроенного таймера, врубил новости. Значит, пора на работу. Не пойду. Пусть увольняют. По статье. За пьянку. Пошатываясь, я двинулся к ванной сквозь какофонию звуков, запахов и солнечных зайчиков. ** Утро. На работу… Об этом не может быть и речи! Пошатываясь, я выползла из постели, давясь приготовленным с вечера сухариком. Подняла Машу, порадовалась, что ее не нужно кормить, – позавтракает в школе. Вышли на улицу. С одной стороны, от свежего воздуха легче, с другой – начинает хотеться есть. Вот ведь ужас! Никогда не думала, что может одновременно тошнить и хотеться есть! Голова кружится… За руль сесть страшно – еще поплохеет по дороге. В транспорт войти? Мимо пролетел папик с портфелем в руках, тащивший на буксире упирающегося ребенка. Шлейф парфюма заставил меня конвульсивно задергаться. А если рядом алкаш? А если бабка, которая не мылась пару месяцев? На обратном пути из школы я пыталась начать мыслить трезво. На работу я ходить не смогу. Максимум, на что я сейчас способна, – это сидеть в уголке и грызть сухарик, да еще занимать места общественного пользования на неопределенное время. Значит, нужно на работу не ходить… В попытках осмыслить этот глубокий вывод прошел час. Мне позвонили. – Катя! Ты когда придешь? – Никогда… – Катя, что случилось? – Мне плохо. У меня токсикоз. Не трогайте меня. – Катька, токсикоз – это не причина для того, чтобы не ходить на работу. Кончай выпендриваться, приезжай. Почему? Почему?! Почему похмелье или отравление – это причина, а токсикоз нет? Почему, если мужик приходит на работу с бодуна и жалуется, что ему плохо, то все ему сочувствуют, кормят аспирином и прикрывают от начальства и клиентов?! Почему, если кто-то отравился, ему несут чай и печенье, кормят активированным углем и поесть выходят в другую комнату?! Токсикоз же гораздо хуже! Он так быстро не проходит… Что за идиотская примета, что до двенадцати недель беременность нужно от всех скрывать? А чем мне отговариваться? Язвой желудка? Хронической болезнью почек? Почему, если прямо сказать: «Мне плохо, я беременная», то половина людей от смущения не знает, куда девать глаза (можно подумать, я призналась в том, что у меня сифилис), а вторая половина немедленно упирается взглядом мне в живот. Ну нет у меня еще живота! Нет! Только через несколько месяцев появится. А тогда, кстати, уже и токсикоз закончится. – Катька! Алле! Ты собираешься приходить? – Нет… – Ладно. Тогда сделай накладные дома. Ты можешь включить компьютер? – Нет. Я не могу включить компьютер, он жужжит. В книжке про беременность написано, что когда «голова болит так, что двоится в глазах, более трех часов», это повод для того, чтобы обратиться к врачу. А гели меньше, то, значит, не повод… Это нормально… – Катя, ну и как ты собираешься работать? – Никак. Оформите мне отпуск за свой счет. На девять месяцев… ** Я, наверное, герой. Я пошел на работу. Всегда предполагал, что героизм – удел идиотов. Теперь убедился. Ну пришел я на службу. Самостоятельно включил стоящий под столом компьютер (ногой, потому что наклониться означало верную смерть), запустил почтовую программу. На этом разумная деятельность завершилась. Думать невозможно. Читать невозможно. Дышать невозможно – воздух пропитан ароматизированной дрянью. Принялся рассматривать календарь. На четвертой минуте заметил странное несоответствие: календарь показывал вторник. Пьянка была в пятницу. Кажется. Точно. Наверное. – Артем, – отловил я пролетающего мимо завреда популярки, – скажи мне правду. Когда мы пили по поводу моего будущего сына? – Мы? В пятницу. А ты, похоже, все выходные и понедельник в придачу. – Меня не было на работе? – к счастью, логика работала автономно от прочего парализованного разума. – Не бойся, мы тебя прикрыли, сказали, что болен. Слушай, отпусти рукав, меня автор ждет! Я болен. Это многое объясняло. Не мне, конечно, – мне сейчас ничего объяснить было нельзя. Я вздохнул с облегчением… и стремглав полетел в уборную. Занимал ее достаточно долго, но зато значительно прочистил и желудок, и мозги. Вчера я точно не пил. Кажется, я проспал весь день. Или это было воскресенье? А суббота? Должна ведь еще где-то оказаться суббота? Ладно, фокусы с календарем – не самое страшное. Хуже всего симптомы: типичный абстинентный синдром плюс резкое обострение обоняния. А если это надолго? Если это хроническое? И вот так вот до конца дней своих. Суровые мужские слезы покатились по суровой мужской щетине. С некоторым изумлением я понял, что плачу. По дороге в туалет я пытался вспомнить, когда последний раз пускал слезу. Трезвым – очень давно. Возможно, даже в детстве. Когда я в очередной раз покинул санитарно-техническую обитель, директор, ошивающийся рядом с ней, проявил неслыханное милосердие. – Вали-ка ты домой. Сам зеленый, глаза красные. Лечись. Только не увлекайся, неправильная опохмелка… Я с готовностью выполнил приказ начальства, задержавшись только для контрольного звонка Кате. Собрав в дрожащий кулак волю, я изобразил бодрость, но она мне, как выяснилось, не потребовалась. – Алло, – отозвалась Кошка, – мяу. Ой, извини, я сейчас. Перезвони через полчасика, ладно? Уже подъезжая к дому, я понял причины благородства директора – в нашем офисе всего один туалет. Заодно, кажется, понял и причины краткости разговора с Катериной. Видимо, у нее те же проблемы. Просто единство душ и организмов! Еда! Сколько муки, сколько отчаяния в этом простом слове! Если бы можно было не есть! Если бы можно было не открывать глаз, не вставать с постели, не шевелиться! Но суровая правда жизни в том, что есть надо, потому что, как это ни парадоксально, если не есть, то еще хуже. Мы с Машкой питались где попало, только не дома. Потому что когда еду приносят в кафе, то можно быстро втянуть воздух и съесть ее на одном вдохе. Еда дома в процессе приготовления пахнет несравнимо дольше и гаже. Даже разогреть что-нибудь Машке в микроволновке причиняет невыносимые страдания, потом приходится долго проветривать квартиру. Моя мама приносила нам жареную картошку. Почему-то очень хотелось жареной картошки с соленым огурцом. О том, чтобы ее пожарить, не могло быть и речи, мама жарила ее дома и тепленькую привозила нам. Машка разговаривала с моим животом: – Ты зачем мучаешь маму? Немедленно прекрати! Маме нужно помочь мне сделать уроки. А то вырастешь – не дам тебе игрушки! И дружить не буду! Но ко всему, даже самому плохому, организм приспосабливается. Мы перебрались жить на диван в большую комнату и лежа играли, читали и делали уроки. Машка не возражала, что я периодически засыпаю, пользовалась случаем и смотрела мультики. Ребенок вообще проявлял чудеса самостоятельности. Она научилась пользоваться микроволновкой, делать мне и себе чай, сама собирала портфель и выбирала одежду. Мы с ней стали гораздо ближе, даже спали все время вместе. Мне было проще заснуть, если ко мне прижимается живой и тепленький человечек. Как мне не хватало Сергея! Он бы покормил, утешил, он бы… сделал что-нибудь. Мне казалось, что просто оттого, что он рядом, мне бы стало легче. – Сергей, приезжай, пожалуйста, хотя бы на выходные. Я не могу без тебя больше, – рыдала я в трубку. В ответ мне промычали что-то про то, что поезда сильно качает. Он что там, непрерывно пьет? Скоро я понял, что пора брать себя в руки. Еще неделя – и меня спишут в конченые алкоголики. Даже Катя считает, что я тут пью без просыпу. Напрягшись, вспомнил основы здорового образа жизни: прогулки на свежем воздухе, правильное питание, минимум стрессов. Начал с прогулок, как с наиболее доступного. То есть это мне так казалось, что оно доступное. В Москве для прогулок на свежем воздухе необходимо свежий воздух носить с собой в баллоне. Я бродил по относительно зеленым бульварам и не понимал – как можно было не замечать, что «свежий» воздух имеет запах недогоревшей портянки и соответствующий цвет! В конце концов я приспособился дышать на балконе своего высокого этажа. Сюда долетала только часть копоти, а после дождика вообще можно было дышать полной грудью целые полчаса. Дверь на балкон я заклинил в открытом состоянии, благо весна проходила по верхнему краю температурной нормы. На работе стали привыкать к тому, что окно моего кабинета открыто, а на людей с сигаретами я смотрю с ненавистью. С диетическим питанием проблема решилась проще. Поначалу я решил, что сам смогу обеспечить себя экологически чистой жратвой. Однако после двух часов в интернете понял, что никогда в жизни не освою примитивные паровые котлеты, не говоря уже о передовых методах проращивания зерна. К счастью, мир не без здоровых людей. Я пошел в нашу редакцию популярной литературы и затаился за шкафом. Вскоре появился Леонид Ефимович – автор нашумевшего труда «Очистительная диета». Редакторы над рукописью плакали (кто от смеха, кто от бессильного отчаяния), но книжка улетала со скоростью, достойной лучшего применения. Дождавшись, пока Леонид Ефимович завершит очередную просветительскую лекцию (40 минут чистого времени без перерывов на производственную гимнастику), я выскочил из-за шкафа и представился давним поклонником. Пусть это стоило мне половины рабочего дня. Пусть сотрудники начали на меня подозрительно коситься. Зато в кармане у меня вместе с рецептами лечебного голодания оказался список всех диетических столовых и даже ресторанов (!) города. Опробовав несколько, я остановился на «Зеленограде» – небольшой кафушке в получасе езды. Еда там была, судя по всему, очень полезная, потому что вкуса практически не имела. Даже мое воспаленное обоняние не смогло обнаружить в тамошних кашках и супчиках следов соли или, не дай Создатель, сахара. Хуже всего дело обстояло с необходимостью уменьшить количество стрессов. Банальный способ-увольнение – не проходил. Пришлось серьезно задуматься о смене рода деятельности. Глобальные проблемы и глобальная же- ответственность меня утомили. Поразмыслив, я попросил перевести меня в замы по производству. Прежнего зама сманили в… Словом, меня туда тоже сманили бы. Работа его показалась мне не шибко пыльной: сиди себе да пинай менеджеров. Генеральный посмотрел пристально, но согласился. После общения с Леонидом Ефимовичем я заработал репутацию неисправимого чудака. Принятые меры несколько взбодрили мой организм, а может, я просто собрался с силами? Не знаю. Так или иначе, теперь я чувствовал себя в состоянии нормально общаться с Катей и оказывать ей посильную моральную поддержку в вынашивании нашего сына. – Привет! – неожиданно бодро отозвалась Катя в телефонной трубке. – А мне сегодня полегче. Я даже сама еду готовила. «Ну вот,- огорчился я, – она и без меня обошлась». ** Мне и правда стало полегче. Я даже пожалела, что так лихо ушла с работы, возможно, она бы меня отвлекала, потому что до меня стало потихоньку доходить, что, собственно говоря, случилось. Я беременна. Это значит, что у меня будет ребенок… Все равно в голове не укладывается. Ну и черт с ней, с головой, главное, чтобы в животе уложилось. Страшно… Вроде бы все это уже один раз было, но„. А вдруг она будет мальчик? А что делают с мальчиками? А вдруг что-то не то? Я помню, как в роддоме мы с замиранием сердца ждали педиатра и какое ни с чем не сравнимое счастье испытывали после слов: «У вас все хорошо, здоровый ребенок». Как жаль, что нельзя заранее узнать, что все будет хорошо, и уже тогда спокойно дохаживать все эти девять месяцев. Вот приедет Сергей, нужно обязательно сходить с ним на УЗИ, пусть полюбуется на свое творение. Я ходила по улицам и жадно заглядывала в коляски. Столько детей! И у них все обошлось. Может, и у меня обойдется? Совершенно неожиданно меня стали увлекать странные вещи. Например, цветы. Никогда в жизни у меня в квартире не росли цветы. Они дохли. Не погибали, а именно дохли. Причем мне казалось, что для этого мне достаточно просто посидеть с ними в одной комнате. Дольше всех держались кактусы, но и они со временем зачахли. А сейчас я поймала себя на том, что у меня чешутся руки поотщипывать отросточки от всего, что зеленеет, понапокупать горшочков в цвет шторок и разобраться, чем отличается аморфофаллус от кальцеолярии. – Сергей, помнишь, мы с тобой ходили по «ИКЕА», там такие цветочки были, красненькие. Привези мне, а? Сергей разумно возражал, что глупо возить красненькие цветочки мне, если через месяц их: вместе со мной придется перевозить обратно. В ответ у меня предательски задрожали губы. Не знаю, зачем мне эти цветочки! Не знаю, почему я плачу! Перестану ли я плакать, если Сергей пообещает, что их привезет? Не знаю, не уверена. О! Перестала… Надо же… Подправив здоровье физическое, я получил сокрушительный удар по психике. Началось все с того, что неудержимо потянуло изменить. Не Кате, конечно, что вы! Хотя… Нет, нельзя! Я решил изменить Диетической кухне. Взял и пошел в пиццерию. Это было вполне объяснимо – нормальный взрослый мужик на пророщенном пареном рисе протянет ноги (если он не китаец). «Мяса!» – потребовал мой в общем-то непритязательный организм. Едва дождавшись официанта, я принялся заказывать. – Греческий салат! Овощное ассорти! Баклажаны фаршированные!… Когда официант устал записывать, я смилостивился и сообщил, что остальное закажу потом. Оставшись в одиночестве, задумался. Вспомнил список заказанных блюд. Мяса ни в одном не было, сплошная зелень. Но тут принесли первый салат, и я решил поразмышлять о меню на сытый желудок. Через полчаса, потягивая минералку, я попытался проанализировать состав блюд. Меню выпросил под предлогом выбора десерта. На сытый желудок думать было еще тяжелее. «Что там меня так привлекло? – лениво размышлял я. – Помидоры… то есть томаты («помидоры» – это нелитературно!), шпинат, салат, огурцы свежие… Что?!» От неожиданности я перестал быть сытым и подпрыгнул на стуле. Свежие огурцы я не ел никогда и ни в какой комбинации! Это необъяснимо, это служило традиционным поводом для шуток родственников, это неудобно, но это было всегда! Ни разу в жизни я не доедал ни один пищевой продукт, если в недра его проникал зловредный свежий огурец. Пробежав меню, я убедился, что сегодня он присутствовал практически во всех заказанных блюдах, кроме баклажана и чая. Кажется. Понюхав чашку, я уловил какой-то подозрительный запашок. Добравшись до рабочего места, я решил заняться психотерапией по телефону (а когда-то Катя устраивала мне такие интимные беседы!). – Мяу, – поздоровался я, – странная штука при-клю… – Привет! А привезешь мне цветочков? – Цветочков? Конечно. Жди огромный букет желтых роз. – Не надо желтых, нужно зеленых. – Зеленых? – я вспомнил сегодняшний зеленый обед. – То есть красненьких. В горшочках. Из «ИКЕА». Помнишь, мы там видели? Я наморщил лоб. Под ним пытались сгруппироваться мысли о нашем посещении магазина-монстра. Вспомнил кровать, классные деревянные стеллажи, шкафы какие-то… – Нет, – ответил я. – Как «нет»? Ты не привезешь? Мне всего один горшочек. Или два. Судя по голосу, в горшочках из «ИКЕА» хранилось Катино счастье. А возможно, и жизнь. – Конечно, привезу! – заторопился я. – Красненьких? Хорошо. А если желтенькие будут, тоже брать? И синеньких на всяких случай? – Синеньких не нужно,- ответили мне радостно, – только красненьких и желтеньких. А можешь и синеньких. После этого разговор перешел в стандартное русло: я долго уточнял самочувствие матери и ребенка, посоветовал рожать все-таки сына, получил ответ: «Сына сам рожать будешь» – и забыл рассказать об огурцах. Впрочем, какие могут быть огурцы, когда тут такие цветочки! И тут выяснилось, что в связи со сменой рода деятельности отныне я буду сидеть не в отдельном кабинете, а в техническом отделе, посреди сплоченного, но крайне прокуренного коллектива. ** Я проснулась с ощущением отсутствия воздуха. Вернее, это ощущение посетило меня еще во сне, потому что снились мне сплошные кошмары и ужасы. Гигантские комары величиной с собаку, пауки, клацающие челюстями (не буду больше смотреть с Машкой «Гарри Поттера»), и прочая нечисть. Открыла глаза – воздуха не было. Балкон открыт настежь, температура в комнате сравнялась с уличной, но воздуха не прибавилось. Вместо кислорода везде был табачный дым. Я вылетела на балкон, свесилась вниз – никто не курил. Закрыла балкон, открыла окна с другой стороны квартиры – запах табака усилился. Закрыла все окна – ощущение было такое, что курят прямо в комнате, причем человек десять. Машка наблюдала за мной с диким любопытством. – Мам, ты чего делаешь? – Табаком воняет. – Чем воняет? – Сигаретами. – Да кажется тебе. Ничем не пахнет. По дороге в школу нас преследовал воображаемый шлейф табачного дыма, даже в классе у Машки было страшно накурено. К десяти утра я чувствовала себя уже совершенно разбитой, голова раскалывалась на кусочки, руки тряслись, а желудок крутило. Когда позвонил Сергей, я просто рыдала в трубку. – У меня начались обонятельные галлюцинации. Почему бы мне не пахло чем-нибудь не таким отвратительным? – Розовым маслом..- Что? – У прокуратора Иудеи была редкая болезнь. Его преследовал запах розового масла. – Наверное, тогда еще не было сигарет. Сергей, что мне делать? Сергей, когда ты приедешь? Мне плохо, у меня голова сейчас лопнет… – Давай мы с тобой выйдем на улицу, там солнышко… Я слышала, что Сергей открывает дверь, слышала шум ветра в трубке. Как ни странно, мне полегчало. Дым в голове стал рассеиваться, и под успокаивающее бормотание Сергея я начала потихоньку засыпать. – Коша, ты спишь? – Угу. Спасибо, – сквозь сон сказала я. – Только не возвращайся в комнату. Мне там душно. Голова не болела. Я заснула. В производственном отделе не курили, но в этом и не было необходимости – от присутствующих так отчетливо несло табачищем, что из воздуха можно было вертеть самокрутки. И это притом, что половина населения комнаты была женского пола. А может, мое обостренное обоняние клеветало на добросовестных работников издательства? В очередной раз я решил поделиться бедой с любимой женщиной, но… – Ой, я не могу, ой, мне плохо, – сразу же заныла она, – ой, дышать нечем! «Это не тебе, это мне дышать нечем», – мысленно поправил я ее, но спорить не стал. Наоборот, в знак солидарности покинул непроветриваемое помещение. Нам сразу же стало легче. Синхронно. Я даже пообещал не возвращаться в эту табакерку, и с радостью сдержал обещание. Попросту свалил домой. Отдел и без меня неплохо работал. Однако следующее утро показало мне, что я жестоко заблуждался. Чуть ли не с рассвета (часов с одиннадцати) начались звонки с требованием появиться, решить, разобраться и надавать по голове. Прибыв по сигналу тревоги, я окунулся в гущу – гущу табачного дыма и внутрииздательских дрязг. Выяснилось, что наш плотно спаянный коллектив представляет собой единый организм, составленный из несовместимых органов. Производственный отдел кляузничал на редакции, редакции требовали от производства «нормальной работы» (то есть безропотного приема всех кое-как отредактированных рукописей), а руководители проектов вносили в эту грызню лихорадочное оживление. По идее, я должен был невозмутимо разбираться со всей этой камарильей да еще и обеспечивать выпуск книг. Полчаса я держался, но потом понял, что запасы кислорода в организме на исходе. Шатающейся походкой я выбрался в коридор (там курили!), а затем на улицу. На мобильнике значились три неотвеченных звонка. Я даже без проверки знал, от кого. – Ты же обещал! – Катя была агрессивна. – Зачем ты туда пошел? Отравить меня хочешь? Пришлось в терпеливых, но твердых выражениях объяснять, что между нами сотни километров и дышим мы совершенно разной атмосферой. – Неужели тебе трудно, – спросила Катя, дослушав мою речь до конца, – просто взять и не входить туда? «Действительно, – подумал я, – подумаешь, рабочее место. Здоровье ребенка важнее». Подумал и затряс головой. Да что за чертовщина у нас постоянно? То платья из воздуха возникают, то грозы с ливнями устраиваются, а теперь вообще дурь какая-то! Почему я должен обращать внимание на истерики беременной женщины? Остаток дня я руководил производством, сидя в приемной директора. ** День начался просто замечательно. Ничего не болело. Значит, Сергей не пошел на свою дурацкую работу. Вообще-то, я человек довольно рациональный, между прочим, с высшим техническим образованием. В мистику мне верить не положено. Я не знаю, каким образом воздух, которым дышит Сергей, попадает в мои легкие, более того, я точно знаю, что это невозможно, но если, когда он дышит табаком, у меня болит голова, значит, он должен из прокуренного помещения выйти. Это логично. Мы с Машкой шли в школу, вокруг был свежий воздух, голубело небо и пахло весной. Маша непрерывно нто-то рассказывала, хвасталась своими успехами, а я наслаждалась жизнью. Все-таки у меня замечательный ребенок! И второй будет такой же замечательный! И друзья у меня чудесные! Звонят все по нескольку раз в день, спрашивают как жизнь. Продукты привозят, Машу из школы, забирают в особо неудачные дни. И работа хорошая. Была. А с другой стороны, зачем мне работа? У меня есть мужчина, который меня любит, он обо мне позаботится. Я заслуживаю того, чтобы сидеть дома, растить ребенка и не парить себе мозги какими-либо еще проблемами, кроме как покакал он (в смысле – ребенок) или не покакал. Машка будет учиться в хорошей школе. Русский язык нормально выучит, а не факультативом, как сейчас. Вузы в Москве, опять-таки, поприличнее. Мягко говоря. Забавно. Мои дети будут москвичами… Сколько мы смеялись над москвичками за их аканье и вечную заполошенность, за слепое следование моде, причем во всем, начиная с одежды и заканчивая художественными выставками. Неужели Маша, когда вырастет, тоже будет ходить на престижные вернисажи только потому, что все туда уже сходили? У нас, если фильм не понравился, говорят: – Ерунда. Не ходи. Москвичи сообщают: – Полное дерьмо. Но тебе надо сходить, чтобы иметь об этом представление. Будем надеяться, что у меня хватит чувства юмора, чтобы нейтрализовать влияние этого города и вырастить нормальных девчонок. День прошел легко и просто, как будто и не было никакого токсикоза. Вечером Маша устроила истерику. Мальчик из класса подарил ей деньги, я потребовала, чтобы она их завтра же вернула, мотивируя тем, что это деньги не его, а родителей. Что тут началось! Ребенок надул губы, стал топать ногами, кричать, что ничего она отдавать не будет, что нечего ей приказывать… Довела меня до слез. Я смотрела на Машу и ужасалась – глаза злые, смотрит как чужая. А если и вторая будет такая же? А если они сговорятся и вдвоем на меня вот так набросятся? А если и Сергей будет с ними заодно? А что я буду делать в этой Москве? У меня там никого нет, даже работы нет, буду сидеть дома и рассматривать ребенковые какашки… Сергей будет ходить на всякие презентации с красивыми москвичками, приходить домой и ужасаться, глядя на меня. Я никогда не стану такой, как они. Я никогда не смогу вписаться в этот город… А друзья… А что друзья? Уеду, и все обо мне забудут. Потому что никто меня не люби-и-ит… Никому я не нужна… И табаком опять воняет! Неужели Сергею так трудно не заходить в эту чертову комнату! На следующее утро я снова расположился в хорошо проветриваемой приемной. Не все восприняли эту новость с воодушевлением. Секретарша Лена вспомнила, что она офис-менеджер, и принялась бурчать. Директор несколько раз едва не споткнулся о мой ноутбук, а подчиненные пристрастились задавать вопросы, не выходя из комнаты, а только высунувшись в дверной проем. Зато дышалось относительно спокойно. Я даже смог погасить на корню несколько междусобойчиков и скорректировать производственный план. Работа действительно оказалась не слишком утомительной. Будучи от природы человекам ленивым, я быстренько делегировал большинство полномочий своим менеджерам, себе оставил только функции контроля. Кроме того, придумал способ прекратить неконструктивные споры («А они сроки сдачи рукописей срывают!» – «Кто срывает? Да я уже три недели как сдал тебе эту книгу!»). – Значит, так, – прервал я завреда и начальника техотдела практически в канун мордобоя,- обо всех движениях рукописи сообщать мне. В письменной форме. Менеджеры засопели и разошлись. Через пять минут оба притащили по исписанному листу бумаги. – В форме электронных писем! – внес я коррективы. Вскоре мне начали поступать сообщения типа: «Книгу такую-то сдал!» и «Книгу такую-то принял!». Я уже собирался похвалить себя, но тут возникла проблема в недовольном лице директора. – Сергей! – заявил он. – Что ты здесь торчишь целый день? У тебя же есть свое рабочее место. А здесь… Директор запнулся и обернулся за помощью к офис-менеджеру Лене, злорадно притаившейся за его спиной. – Посетители приходят, – с готовностью сообщила она, – авторы. И вообще. Пришлось перебираться в задымленное помещение. Настроение грохнулось оземь, как барометр в преддверии урагана. Должность показалась хлопотной и утомительной, исполнители – сволочами, собственные идеи – тупыми до кретинизма. Где-то на периферии сознания зубной болью заныла совесть: «Ты о Кате подумал? О сыне своем подумал? Ей же плохо сейчас! Из-за тебя плохо!» «Что за чушь! – пытался я урезонить зануду-совесть. – Катя и знать не знает, чем я тут дышу». Но зануда была неутомима. Через час я сломался и принялся названивать матери моего будущего ребенка (или будущей матери моего ребенка?). Тут же был послан, облит слезами и обвинен во всех видах эгоизма. «Сколько можно, – подумал я, – идти на поводу у всякой чертовщины? Пора переламывать ситуацию!» Порассуждав так еще немного, я сломался сам: объявил себя смертельно больным и сообщил, что ближайшие три дня буду руководить производством в дистанционном режиме. После очередного дня мучений я поняла: хватит жалеть Сергея. Он, видите ли, звонит и спрашивает, как я себя чувствую. Хреново я себя чувствую! Ему-то хорошо, он развлекается. То в кабаке каком-то сидит, ему там что-то жарят, а меня тошнит. То музыку на работе врубит так, что мне слышно, то напьется, а я чуть копыта не отбрасываю. Это несправедливо, в конце концов, я ношу его дочь, и он должен поучаствовать в процессе вынашивания. Не может помочь, так пусть хоть не мешает! Когда меня в очередной раз опрокинул приступ мигрени, я не стала ждать звонка и позвонила сама. – Что ты сейчас делаешь? – Ем. – Перестань. Мне плохо. – Если я перестану есть, то плохо станет мне. – Тогда выйди оттуда, где ты ешь. – Тут свежий воздух. – Сергей, сделай что-нибудь. Придумай что-нибудь. Пожалей меня. – Катя, послушай, это бред… Я положила трубку и калачиком свернулась на диване. Через десять минут звонок. – Так лучше? – Нет. – Ладно… Через десять минут. – А так? – Нет. – М-да. Значит, дело не в этом… Катя, послушай, а может это просто перепад давления? – Ага. Скоро ураганы начнутся. – Не надо угрожать. Я тебя люблю. В этот момент обруч боли, который сжимал мне голову, начал потихоньку пропадать. – Сергей, что ты сейчас делаешь? – Раздеваюсь. – У меня голова проходит! Наверное, Сергей будет вечно вспоминать, как раздевался в пустой квартире с телефонной трубкой в руке. Вечер, сумерки, играет классическая музыка, и одинокий мужик судорожно сдирает с себя одежду, путаясь в штанинах и прыгая на одной ножке. – Катя, а так лучше? – Совсем хорошо, – сообщаю я и блаженно засыпаю. Когда-нибудь мы и над этим посмеемся. Уход за беременными – наука экспериментальная. Общая теория не работает, все зависимости являются сугубо эмпирическими. Проще говоря, только на опыте можно выяснить, как влияет на будущую мать (удаление – 700 километров) мое поведение, состояние и положение в пространстве. Иногда эти опыты довольно хлопотны. Так, однажды, когда я мирно сидел в закусочной под открытым небом и поедал свой законный бифштекс-после-работы, меня вынудили бросить почти нетронутую пищу и перемещаться по городу в поисках подходящего места, которое не действовало бы на Катю угнетающе. В отчаянии я добрался домой, но и тут спасения не было. Контрольные звонки позволяли отслеживать ухудшение ситуации. Тогда я сел в кресло, подавил желание сходить за пивом и занялся анализом. Вчера, пока я был дома, Катерина чувствовала себя хорошо. Сегодня я дома, но ей плохо. Значит, что-то изменилось. Возможность первая: изменилась она сама, и теперь моей будущей жене постоянно плохо. Ужасная перспектива! Я быстренько перешел к обдумыванию второй возможности: какая-то мелочь изменилась во мне. Вернее, около меня. Я осмотрелся. Мебель на месте, телевизор выключен, свет включен… А вчера свет горел? Я отключил освещение и набрал Кошкин номер. – Полегчало? – Нет. Трубка брошена. Еще раз огляделся. Все как обычно. Прибраться надо бы. И окно помыть. А вдруг это нанесет непоправимый удар по Катиному здоровью? И по здоровью моего сына? Мыть не буду. Что же изменилось? Я перешел к личному досмотру и обнаружил, что расхаживаю по квартире в ботинках. «Может, в этом проблема?» – подумал я, расшнуровываясь. Репрезентативный обзвон респондента показал ошибочность гипотезы. Тогда я принялся снимать с себя один предмет одежды за другим и контролировал результат в режиме реального времени. Пуловер, брюки и носки оказались ни при чем, зато майка! Эта синтетическая дрянь и мне самому изрядно отравила жизнь: тело под ней чесалось, пахла она неимоверно – но ничего более свежего под руку сегодня утром не попалось. И стоило мне стащить майку, как Катино безжизненное «Аи!» превратилось в настороженное «Мяу?». Я отбросил источник раздражения. – Гораздо лучше! А что ты сделал? – Неважно, – я уже вошел в исследовательский раж и направился к куче одежды, венчающей любимое кресло.- Приготовься, будем выбирать прикид. Я набросил первую из рубашек. – Ну как?… …За эти три дня удалось выяснить, что Катя болезненно реагирует на: – запах оливкового масла; – алкоголь даже в минимальных количествах; – рок-музыку; – одежду из синтетики; – кучу других вещей. В принципе, для беременной женщины подобные реакции достаточно типичны, но не на таком же расстоянии! Больше всего злило то, что некоторые раздражители действовали исключительно через меня. В четверг вечером Катя сообщила, что приехали друзья Кулагины с темным пивом и она «чуть-чуть отхлебнула». Я, конечно, поругал будущую мать для острастки, но, выяснив, что организм отреагировал нормально, возликовал. «Значит, – пел я про себя, направляясь в магазин, – и мне теперь можно!» После первого же бокала легкого светлого пива раздался звонок, и я снова узнал о себе много нелицеприятного. А также неухо-, непечень- и несердцеприятного. Я достал блокнотик, который с некоторых пор стал носить с собой, и пометил: «Пиво – никогда!» Отвратительный лозунг. Но ведь когда-нибудь мы выносим этого ребенка? ** Так «весело» и интересно пролетело почти два месяца – апрель и половина мая. Жизнь потихоньку налаживалась, тошнило меня все меньше, Сергей звонил все чаще. – Катька, выходи за меня замуж! – Опять? – У нас свадьба скоро! – Ага. Конечно. – Катя, я не шучу. У нас через две недели свадьба. Ты на свою свадьбу приехать собираешься? – Да не дури ты мне голову, у меня Машка школу заканчивает… – Катя, у нас 28 мая свадьба. В этот момент я начала подозревать, что Сергей не шутит. Слово «свадьба» в моем понимании прочно ассоциируется с застольем человек на сто, криками «горько» и невестой в занавеске, поэтому реакция у меня была однозначной и молниеносной. – Нет, никогда. В смысле, я, конечно, не против, но может как-нибудь в другой раз? Или можно обойтись без меня? Сейчас я даже не думала, что совершенно не обязательно собирать такую прорву народа, а можно просто расписаться в загсе. – Катя, ты должна приехать. – Ой, я не могу! Ой, я ни в одно платье не влезу! – Кать, у тебя и живота-то пока нет. – А грудь? Знаешь, какая у меня сейчас грудь? На том конце провода судорожно втянули в себя воздух. – Не знаю… А хотелось бы… Нет, ты не подумай, я не в том смысле. Э-э-э… Но хотя бы посмотреть бы хотелось бы. Но если ты не против. Но если тебе нельзя, то я подожду. – Девять месяцев? Послышался отчетливый всхлип. – Если надо, то да, – голосом полупридушенного партизана на допросе сообщил мой будущий муж. – И два месяца после. – М-м-м… – Шучу. Пару секунд Сергей переваривал информацию. – Так, короче, через неделю я за тобой приеду на машине… – Нет, – перебила я. – Как нет? – Поедем на моей машине, я хочу ее в Москву забрать, мне без нее будет очень плохо. – О'кей. Через неделю я за тобой приеду на поезде… – Нет. – Что нет? – Не через неделю. Через десять дней. У Машки двадцать четвертого выпускной. – О'кей. Через десять дней я за тобой как-нибудь приеду. Ты соберешься? – Нет. – Почему? – Не знаю еще. – Катя, я с тобой сейчас еще поговорю и передумаю тебя к себе забирать. – Правда? Честно-честно? А долго нужно говорить? Я давно хотела с тобой обсудить проблему политической ситуации в нашей стране. Понимаешь, Сергей… – Все!!! Целую, пока. И не забудь, у нас 28-го свадьба. – Уже забыла. Целую. К середине мая я был совершенно измочален. Каждый день мне приходилось чувствовать себя не то Штирлицем, не то эсминцем, маневрирующим в минном поле. Приходилось подолгу выбирать одежду, маршрут движения, еду, людей для общения. Каждую секунду нужно было быть готовым – задержать дыхание, перейти на другую сторону улицы или выплюнуть гадость, которую официант принес под видом салата. Стол я перетащил к окну и первым делом по приходе на работу распахивал форточку. Это тоже было из репертуара Штирлица: если окно раскрыто, значит, я на рабочем месте. Бескомпромиссно здоровый образ жизни, вегетарианская пища и полное воздержание превратили меня в человека агрессивного, даже опасного. Перемещался рывками, говорил кратко и громко, в споре моментально переходил в наступление. Подчиненные стали меня побаиваться. Однажды, перелистывая ежедневник и планируя дела на последнюю неделю мая, я нарвался на странную пометку: «28 мая -!» Что за манера? Что это за «!»? Что я имел в виду? Перелистал другие календари. Нашел День пограничника. Очень удивился. И вдруг сообразил: это день нашей с Катей свадьбы! В телефонном разговоре выяснилось, что невеста забыла не только дату, но сам факт бракосочетания. С большим трудом мне удалось убедить избранницу, что я не шучу и ей пора уже приезжать ко мне. – Я постараюсь, – сказала Катя, – но у меня Машка школу заканчивает. Давай перенесем на июль! Или как-нибудь без меня, а? А то я так плохо себя чувствую… – Ты что, издеваешься? Как без тебя… А, понял, ты издеваешься. Раз издеваешься, значит, нормально себя чувствуешь. Не выпендривайся. – А Машка? А школа? – С Машкой пусть мама посидит. Что-то мне подсказывает, что на свадьбу твоя мамочка вряд ли поедет. Это упростит организацию торжества. Все, ко мне люди пришли. Пока, целую! На пороге комнаты робко торчали две девчушки. – О, Сергей, – спросила меня любопытная Анна Павловна, мой техред и ангел-хранитель, – ты еще и свадьбы организовываешь? – Это моя свадьба, – отрезал я. – Так, девушки, у вас есть 15 минут. – Мы по объявлению, – сказала одна из девчушек, блондинисто-пегая. – Вы корректоров набираете? Я выслушивал коротенькие резюме, важно кивал и с тоской думал, как сильно я сдал. Стоят две стройненькие, молоденькие, нежные – а в моей голове ни одной неприличной мысли. Как в любимом анекдоте: «Вот как меня удовлетворяет работа». Оказывается, не так уж это и трудно – хранить верность беременной супруге. Звереешь немного, а так ничего. Никогда не думала, что сборы могут превратиться в такой ад! Какие вещи с собой взять? Красивые и новые? Так я в них не влезаю! Некрасивые и старые? А зачем их тащить? И вообще, багажник машины оказался просто смехотворно мал, туда с трудом поместилась моя косметика и Машины игрушки. Сергей приехал за три дня до намеченного срока отбытия и застал меня в центре огромного завала вещей с задумчивым выражением лица и слезами на глазах. – Ты все это собираешься везти с собой?! – Нет… Да… Не знаю… – Катька, ты с ума сошла! Зачем тебе зубная паста? Зачем тебе утюг? Ты еще чайник возьми! Ты же не продаешь квартиру! Если что понадобится, потом приедем и заберем. Только не реви! Хочешь, бери утюг, если он тебе так дорог, только не реви… В ходе осмотра квартиры выяснилось, что дорог мне не только утюг, но и Машины фотографии (5 альбомов), всякие любимые сувениры (2 коробки), кастрюли, сковородка (на Сергеевых невозможно готовить) и два пучка редиски, выросшей в этом году у нас на даче. По совершенно извращенной логике именно редиска окончательно вывела Сергея из себя. Он приводил какие-то странные доводы, рассказывал, что придется заказывать грузовик с прицепом, злился, называл суммы денег, которые нужно будет платить… – Слушай, Сергей, ну чего ты так переживаешь? – не выдержала я. – Редиску я положу в свою сумочку, она места не займет… – А-а-а!!! – завопил мой мужчина и на бешеной скорости куда-то умчался. Нервный он стал, как будто беременный. Он вернулся примерно через полчаса, нежно прижимая к груди бутылку «нулевого» пива. – Дорогая Катя, вот ты мне правду скажи, только не обижайся, ты собираешься на машине в Москву ехать? – Ага. – На своей? – Угу. – И ты к поездке готовилась? – Эге. – А ты думаешь, машина поедет? – А что, вещей много? – А ты когда последний раз выезжала? – Вчера. – И она ездила? – Да что ты прицепился, там что, бензина нет? – Катя, там ничего нет. Понимаешь, ни-че-го. Бензин – это фигня, его залить можно, но там нет масла, нет тосола… – А что масло и тосол залить нельзя? Сергей нервно вскрыл бутылку. – У нее передние колеса стоят по третьей позиции. Сергей доблестно пытался изобразить ногами, как стоят колеса. – Это первая, – сказала Маша. – Что? – Позиция первая. Смотри, вот это первая, это вторая, это третья, куда ты пошел? – Никуда не пошел! Ты понимаешь, что на такой машине нельзя ехать? – А что на ней можно? – Дотелепаться до ремонта и стоять там месяц! – Ну так телепайся, – хором сказали мы с Машкой, – что же ты сидишь… У меня все было спланировано: приезд, погрузка, поездка, разгрузка. Но я слишком долго жил вдали от любимой беременной женщины. Четко удалось провести только приезд. Грузить оказалось нечего и не во что. То есть вещей, конечно, было много – извлеченные из шкафов, они заполняли весь объем квартиры, словно идеальный газ (школьный курс физики, класс, кажется, девятый). Грузить всю квартиру я считал глупым занятием, так как в Москве нас ждало жилище менее просторное, да еще и заполненное моим барахлом. Я приступил к затяжным переговорам. За каждое багажное место Катя стояла грудью – заметно увеличившейся за последнее время. Я виртуозно лавировал, соглашаясь на компактные предметы (утюг, телефон, вазочки) в обмен на обещание не брать вещи громоздкие (пляжный зонтик, гладильную доску, сервант), однако напряжение накапливалось. Когда Катя заявила, что непременно нужно взять пучок какого-то турнепса, я взвыл и выбежал на улицу. Описав круг вокруг дома («круг вокруг» – нервничая, скатываюсь на тавтологии), я решил заняться чем-нибудь полезным, важным. Сначала сходил за пивом. Вовремя вспомнил, что мне сейчас за руль, и успел купить «нулевку». Дошел до автомобиля и понял, что мог покупать крепленое, – это средство передвижения передвигаться уже практически не могло. Не знаю, как Катя проходила техосмотры, – там даже масло пару лет не доливали. А уж сход-развал… это был не развал, а разруха. Попытки устроить разборки со скандалом удивительным образом ударили по мне самому. Оказалось, что именно я должен был устранить все замеченные недостатки или, если мне лень, ехать так. Я малодушно решил склониться ко второму варианту, но представил себя посреди матушки России в машине, у которой если мотор не взорвется, то колеса отвалятся… Остаток дня я провел на СТО. Мне, конечно, обещали все быстренько сделать («Вы езжайте, после обеда заберете»), но я воробей стреляный. Причем стрелянный и дробью, и картечью, и пулями со смещенным центром. Я остался и торчал над механиками, пока процесс не был завершен. Это – как и предупреждали – случилось после обеда. А также после ужина и вечернего чая. Когда, преисполненный гордости, я вернулся в пенаты, то застал там не толпу благодарных женщин, а все ту же гору барахла. В углу одной из комнат в вещах была вырыта норка, в которой уютно посапывали Катя в обнимку с Машкой. То есть не в обнимку, а очень сложно переплетаясь телами – похоже, сон сморил их в момент борьбы за право лежать по диагонали матраса. Мама и дочка поразительно напоминали кошку с котенком. Сначала я хотел разбудить Катерину и потребовать хотя бы вещи собрать. Но чем больше я стоял над этим семейством кошачьих, тем меньше злости у меня оставалось. «Завтра соберем!» – решил я и направился в ванную. Так закончился вечер 25 мая. Утро 26 мая началось со слез. – Ты же все своим мазутом провонял! – И все мои игрушки! – подхватил вредный ребенок. – Отлично! – обрадовался я. – Меньше везти придется. Катя просто убежала плакать на балкон, а Машка еще и кулаком по голове мне заехала… Скорей бы родился сын! Вдвоем мы как-нибудь сможем приструнить это ревущее бабское царство. ** А кастрюлька все-таки влезла! А Сергей говорил, что не влезет. И свитер мой любимый влез, и Машкино одеяло. Только вот с цветочками случилась неувязочка. Из-за беременности я последнее время не думала о том, что переезжаю в другой город. Ну, переезжаю и ладно, как будто на другую квартиру. Поэтому бодро заявила, что цветы мы перевезем вторым рейсом. – Каким рейсом? – ошалело спросил Сергей. – Ой, – сообразила я. И поняла, что второго рейса не будет. За последние два месяца моя квартира стала напоминать оранжерею. Если раньше все зеленое при моем приближении становилось желтым, то теперь любые оторванные мною веточки немедленно пускали корни, бутоны распускались, а совершенно безнадежные росточки начинали колоситься. Подруги шутили, что меня нужно срочно использовать в народном хозяйстве и что я могу неплохо заработать, устроившись в цветочный магазин. Что хорошо – делать ничего не надо, достаточно просто там спать. Все подоконники в моей квартире были заставлены. Цветы, которые цветут раз в год, цвели не переставая, а те, которые не цветут совсем (раньше не цвели), срочно принялись выпускать бутоны. Расцвели даже кактусы. И что же мне теперь со всем этим добром делать? Сначала я хотела сказать, что без своих цветочков никуда не поеду, и попросить Сергея «что-нибудь придумать». Как показывает практика, он долго выпендривается, а потом придумывает. Но, посмотрев в его глаза, я поняла, что он уже близок к тому, что я *на самом деле никуда не поеду. Что еще один мой «взбрык» – и он уедет один. Я решила не искушать судьбу, тяжело вздохнула и села обзванивать подруг, чтобы приходили за цветами, а заодно и попрощаться. Таня с Наткой приехали с воем «ой, на кого ж вы нас покидаете», что не помешало нам очень весело провести вечер. Особенно после того, как мы решили, что они приедут к нам на свадьбу. Особенно после того, как они сказали, что поедут на машине, и я затолкала им в багажник еще пару сумок и восемь горшков с цветами. Особенно после того, как Сергей с Димой выпили две бутылки водки и три часа рассказывали нам про армию. Это последняя степень опьянения, после нее только мордой в салат, а до следуют разговоры о бабах и о работе. Что интересно, Сергей пил, а плохо мне не было. Значит, этот эффект обратно пропорционален расстоянию между нами. Нужно ночью к нему поближе лечь, судя по всему, похмелье его ожидает просто чудовищное. ** Судя по всему, мой организм реагирует не на водку, а на Катино присутствие. Вернее, отсутствие. В прошлый раз я неделю похмельем маялся, хотя выпил всего… ладно, выпил много, но маялся целую неделю. А на сей раз вскочил утром – бодрый, веселый, как засидевшийся в табакерке чертик. А ведь накануне мы с Димой (после того, что между нами было, – с Димосом) выдули три бутылки местной водки. Хорошо посидели. Песни армейские пели, истории про армию рассказывали. В основном я. Самое поразительное, что в армии-то я и не служил. Интересно, а Димос? Рассказывал он убедительно. Не хуже меня. А накануне кануна мы целый день грузили машины. Я еще раз поблагодарил себя за профилактический ремонт автомобиля: если бы не я, колеса у него разъехались бы прямо возле дома. Остальные благодарить меня не спешили. Остальные старались запихать в багажник все, что не влезло в салон. А еще раньше я чуть было не послал подальше свадьбу, Катю, будущую семейную жизнь и будущего сына. Катерина в упаковочном угаре заявила, что придется совершить пару ходок, чтобы привезти ее любимые цветы. «Я же их тебе из Москвы пер!» – хотел я тактично напомнить некоторые подробности, но сдержался, вцепившись ногтями в ладонь, а зубами – в зубы. Скрежет зубовный заставил невесту немного попритихнуть, но потом примчалась ее подруга с семьей и… но об этом я уже рассказывал. Несмотря на все наши усилия, утром 27 мая мы были готовы пуститься в путь. План уже трещал, но еще держался: за девять часов мы вполне успевали попасть в Москву засветло, выспаться и подготовиться к церемонии. Не знаю, что и как произошло. Я гонял всех, невзирая на возраст и состояние здоровья. Все уже было, в принципе, погружено. Все были, в принципе, готовы. Но выехали мы только в полдень. Нет, вру, в полдень мы сели в машины, но тут выяснилось, что Машка хочет ехать с Наткой, Катя – с Таней, а Натка с папой. – Отлично,- мрачно предложил я, – а я хочу ехать с Димосом. Все садимся в его машину и едем. По лицу Кати стало ясно, что она всерьез рассматривает такую возможность. – А моя машина? – наконец заметила она подвох. – Кто ее поведет? – А зачем? Все равно там одно барахло. Еще через час истерик, решений никуда не ехать или ехать к маме мы все-таки тронулись в путь. И тут же остановились. – Сережа! – схватила меня за руку Катя. – Ты не видел мой пакет с лекарствами? Я застонал и уронил голову на руль. ** Ну, во-первых, перед дорогой беременной женщине нужно было выспаться. Ия совершенно не понимаю глупых наездов на тему: «Уже девять, а мы собирались в восемь выехать». Кто.собирался? Я, например, не собиралась. Во-вторых, если бы у меня спросили, когда мы выедем, я бы сразу ответила, что не раньше двенадцати. Это настолько очевидно, что даже не требует объяснений. Просто не могут шесть человек, среди которых двое детей, одна беременная женщина и два мужика с похмелья, собраться раньше. Это опытный факт. С утра Таня с Димой и Наткой поехали домой собираться, потом мы пили кофе «на дорожку», потом я внезапно сообразила, что уезжаю из квартиры неизвестно на сколько и нужно поотключать все электроприборы, потом пришла мама и мы прощались. Если бы Сергей так не кипятился, то мы бы спокойно вышли в час дня и поехали, а он всех подгонял, нервничал, путался под ногами и в результате выпер нас из дома в двенадцать. Мы возвращались три раза. Первый – за лекарствами (зря, они нашлись в багажнике у Тани), второй – за Машкиным тигриком (не зря, но потратили на его поиски двадцать минут, он завалился за кровать), а третий – за Димиными правами, которые он вчера неизвестно где забыл. Вернулись к нам, потому что к нам было ближе ехать, а права нашлись у Димы дома на тумбочке, куда мы поехали после того, как не нашли их у нас. На радостях мы сели пить кофе и кормить детей, потому что было три часа дня и детям пора было обедать. Собственно, обедать пора было всем, но Сергей по непонятным мне причинам есть отказался. И вообще отказался выходить из машины. А я решила с ним не спорить, чтобы не начинать семейную жизнь со скандалов. После еды дети решили поспать, и мы устраивали им домики на задних сидениях, чтобы было мягко и удобно. Выехали в пять, причем мы с Таней и Маша с Наткой мгновенно отрубились – у нас был трудный день, и мы понадеялись на то, что мужики не заблудятся и мы не проснемся где-нибудь под Таганрогом. Проснулись на границе. Надутый таможенник настоятельно требовал у меня паспорт под надуманным предлогом, что я – хозяйка машины. – Я есть хочу, – заявила Машка, высунувшись в окно. – Где Натка? – Сейчас приедет, – ответила я. – А где мой паспорт? – А где мы? А что хочет этот дядя? – не унималась Маша. – Дядя хочет паспорт. – А зачем? – Где мой паспорт? – А зачем, мама? – Посмотреть. Ты не видела мой паспорт? – Видела. Дома. В шкафу. Я похолодела. – Машенька, в каком шкафу? – В стенном. Там где все документы. А зачем? – Что зачем?! – Зачем дяде паспорт? – Спроси у дяди. – Я стесняюсь, сама спроси. Весь этот диалог происходил, естественно, при открытом окне и уже изрядно озверевший «дядя» готов был нас покусать. – Где ваш паспорт? – рявкнул дядя. – В шкафу… – хором ответили мы с Машей. И тут произошло то, за что я Сергея готова была просто убить. Он преспокойно достал мой паспорт из кармана и протянул его представителю закона. – Я его забрал, – заявил Сергей. – Интересно было, вспомнишь ты о нем или нет. Мой вопль перекрыл визг подъехавшей Натки. – Машка, привет! А что это за дядя? А чего вы здесь стоите? А я есть хочу! А ты? А что дядя хочет? – Дядя хочет мамин паспорт, – объяснила умная Маша. – А зачем? – Не знаю. Я сама спросить стесняюсь, а дядя не говорит. А мама кричит. А паспорт в шкафу. А Москва скоро? А как вы ехали? А мы всю дорогу спали. А давай вместе ехать. А долго мы еще будем стоять? А давай играть в догонялки! – Проезжайте, – проскрипел таможенник. – Куда? – хором спросили дети. Выехали мы в 17:14. Судя по всему, предстояла бессонная ночь за рулем. Где-нибудь на трассе можно было сделать остановку, кемарнуть минут сорок – и вперед. Этому отличному способу снимать сонливость меня обучили еще в универе, когда нужно было освоить материал семестра за две бессонные ночи. Катя решила проблему сна быстрее и надежнее – засопела сразу же по выезде на трассу. Машка от нее не отстала. Я наворачивал версты и понимал, что злость никуда не улетучилась. Наоборот, чем слаще сопели на заднем сиденье, тем ожесточеннее впивались в руль мои пальцы. Временами я настолько распалялся, что непроизвольно переходил на скорость 140 и выше. Машинка, вовремя отремонтированная и настроенная, с удовольствием подчинялась кнуту… то есть педали газа, а вот Димое тут же принимался названивать по телефону и предупреждать, что вдоль дорог притаились стаи гаишников. Я сбрасывал скорость, но потом начинал думать о несправедливости распределения семейных обязанностей и снова жал на педаль. Кто-то наверху берег меня в этот день (может, у него тоже проблемы с супругой?): до границы мы доехали без приключений. Один постовой с радаром нам попался, но я был слишком погружен в раздумья, у гаишника оказалась плохая реакция, а Димос благоразумно шел за мной вплотную. Собственно, именно он и рассказал мне по телефону, что пять минут назад мы пронеслись на скорости 150 километров в час мимо ошалевшего милиционера. Бедняга даже радар поднять не успел. Кажется, я при виде его еще скорость увеличил (тоже Димос рассказал). Вот гаишник и решил – раз так шибко едут, значит, имеют право. На границе пришлось притормозить и даже остановиться. Очень толстый и очень недовольный страж рубежа неторопливо производил досмотр. Его величественными усилиями на совершенно пустой дороге образовалась очередь из трех машин. – Стр лнт Бур-бур-бур,- представился он, отогнав от козырька невидимое насекомое. – Документы, пожалуйста. На каждый документ у Бур-бур-бура уходило по пять минут. И чем дальше продолжалась проверка, тем более постным становилось лицо постового («постный – постовой», не случайное созвучие!). На техпаспорте проверяющий встрепенулся. – Машина-то не ваша! – сообщил он мне голосом государственного прокурора Вышинского. – Жены, – согласился я. – Предъявите! – скомандовал Бур-бур-бур. – Вот, – я сделал широкий жест, указывая на заднее сиденье. Получилось забавно. Дело в том, что Катя умудрилась развернуться к миру… словом, не лицом, а совсем наоборот. По-моему, стр лнт воспринял это как оскорбление. Раздувая ноздри, он обошел машину и постучал в стекло задней правой дверцы. – Гражданочка! На сиденье началось бормотание и шевеление. – Ваш паспорт! – продолжал Бур-бур-бур. Катя выпрямилась, зевнула и посмотрела на меня. – А чего стоим? Я показал глазами причину задержки. Катя секунд пять поглазела на багрового стража, еще раз зевнула и, сказав «А!», собралась укладываться. – Ваш паспорт! – рявкнул милиционер. Катерина нахмурилась. Женская интуиция подсказывала ей, что этот человек что-то от нее хочет. – Есть у вас паспорт или нет?! – Он хочет мой паспорт, – Катя снова повернулась ко мне. Я кивнул. – А где же он? – будущая супруга упорно не желала разговаривать с посторонним мужчиной, не представленным ей. – В шкафу! – сообщила Машка и разразилась образцово-показательным зевком. Уму непостижимо, почему в течение следующих пяти минут толстого постового не хватил апоплексический удар. Я, наоборот, искренне веселился, наблюдая за попытками Кати вспомнить то, чего она и в нормальном-то состоянии не могла удержать в памяти. Заметив, что Бур-бур-бур потянулся за рацией (видимо, диктовать последнюю волю), я с некоторым сожалением извлек из внутреннего кармана Катин паспорт. Окончание комедии проходило при скоплении зрителей – Димос с Татьяной и Наткой приняли живейшее участие в представлении. Когда мы отъехали от поста достаточно далеко, я притормозил, чтобы отсмеяться. Вскоре я понял, что сзади меня не поддерживают. – Эй, ты чего? – напрягся я, увидев плотно сжатые губы (господи, а Машка-то откуда научилась?). – Очень смешно, – ответила Катя, – обхохочешься. Я, как дура, волнуюсь, а он… Маша, вылезай. Дальше поедем с Наткой и тетей Таней, как и планировали. Оставшись один, я открыл дверцу и с наслаждением плюнул на асфальт. ** Чтобы не дай бог ничего не рекламировать, я не буду говорить название мультика, но те, кто его видел, сразу узнают это милое животное, спрашивающее с заднего сидения: – Мы уже приехали? – Мы уже приехали? – А теперь приехали? – А сейчас? В нашем случае милых животных было два – Маша и Наташа. Объяснить им, что мы только-только проехали полдороги, было невозможно. Девочки вежливо выслушивали информацию и интересовались: – А мы уже приехали? Первым озверел Дима. – Все, перекур. У ближайшего островка цивилизации останавливаемся и меняемся машинами. Пусть теперь Сергей объясняет, приехали мы или не приехали. Островок оказался очень симпатичным, в центре стоял придорожный отель, а вокруг было место, где можно погулять. Изрядно проголодавшийся Дима ломанулся внутрь и вылетел оттуда с криком: – Побежали быстрее, там кормят. Через час мы сидели за столиком и сыто отдувались. – А можно у вас снять номер? – поинтересовался осоловевший Дима.- Девчонки у нас свои. По две на нос. А вот у него (кивок в сторону Сергея) возможно и три… – Можно, – вежливо ответил официант. – Отлично! Тогда бутылку красного сухого и водки два по сто. Чего ехать на ночь глядя? Правда, Сергей? Сергей глухо застонал. Еще через час Димос с Серегой у нас в номере пели детям колыбельные в стиле рок, потом в стиле кантри, потом джазовые колыбельные. Последнее, что я помню, были слова Димы: – Не грузись. Завтра в шесть встанем и погоним. Дома перед свадьбой еще и отоспаться успеете! Мы в шесть не встали. Мы в шесть уже выехали. Каким образом Сергею это удалось, я так и не поняла, но когда я очнулась, мы уже были в машине, причем машина уже ехала. – Звони своей Наташке, – Сергей протянул мне телефон. – Зачем? – Нам свидетели нужны. А она все-таки имеет к нашей свадьбе самое непосредственное отношение. Всю жизнь буду ей благодарен… – процедил жених сквозь зубы, обгоняя какую-то машину на скорости 150 км/ч. Наташка выслушала меня без эмоций, сказала, что все запомнила (время и место), и положила трубку. Сергей позвонил своему старому приятелю Марашко, и он тоже пообещал быть на месте вовремя. Жених посмотрел на часы, взвыл и наддал. Самое смешное, что на подъезде к Москве, то есть в одиннадцать часов утра, мне позвонила Наталья и сказала, что ей приснилось, что звонила я и пригласила ее на свадьбу. Была страшно озадачена тем, что ей это не приснилось. Обещала быть. Нужно было доставлять Катю с Машкой багажом. С вечера погрузил бы их в багажный вагон вместе с манатками, сам на самолет – и выспался бы, и подготовил почву, и организовал свадьбу. А так пришлось ночевать где-то на полдороге, спать вполглаза, вскакивать каждые полчаса… Мне все время казалось, что мы вот-вот опоздаем. Сотка водки, принятая накануне в компании с Димосом, перегорела в недрах моей нервной системы без остатка. В пять утра я не выдержал и принялся поднимать попутчиков (а заодно и весь отель). Попутчики гундели, но что они могли противопоставить моей целеустремленности?! Я решил жениться, и собирался сделать это по-человечески, а не на бегу. Все должно было пройти как полагается: невеста в белом платье, я в костюме (не забыть погладить!), гости, свидетели… Я охнул. Свидетели! У нас же нет свидетелей! Когда и где мы их найдем? У нас у самих времени будет с гулькин ох! «Не паниковать, – я взял себя в руки, несмотря на то, что в них уже был зажат руль, – есть две проблемы. Во-первых, мы рискуем опоздать, во-вторых, нужно срочно найти свидетелей. Насколько я помню, это должны быть граждане России. Или нет? Если нет, то Татьяна с Димосом сойдут. А если да? Выяснять эти детали перед носом регистраторши?» Чтобы успокоиться, я еще поддал газку. Две проблемы. Следовательно, нужно два решения. Лучше одно, которое позволит убить сразу всех зайцев. Чтобы не отвлекаться, я пер по осевой. Сзади отчаянно мигал фарами Димос. Ничего, потерпи, видишь, я проблему решаю. Значит, свидетели и время… как их аннигилировать? А впрочем, чего я напрягаюсь? Свидетелей мы найдем прямо сейчас, по телефону. А они пускай бегут в загс и сорвут там какой-нибудь стоп-кран, чтобы карета счастья не укатила без нас. Катя вызвонит свою подругу Наталью (та все заварила, пусть и расхлебывает!), а я… тоже кому-нибудь позвоню. Невесту растолкать удалось довольно быстро. Она была так поражена самим фактом перемещения в автомобиль, что безропотно позвонила подруге и быстро добилась от нее согласия. Я тем временем пытался сообразить, кто из моих московских друзей может пригодиться в такой странной ситуации. В отчаянии я извлек телефон и, бросая отрывистые взгляды на пустынное шоссе, принялся листать телефонную книгу. И нашел! Поэт Шура Марашко – вот человек, созданный для решения нестандартных проблем. Он всегда вызывал у меня зависть всех оттенков. Обладая довольно невзрачной внешностью и – частично лысиной, поэт Шура славился отменной скоростью съема девчонок. Это удавалось ему благодаря уникальной особенности – он врал. Не обманывал, не корыстно лгал, а вдохновенно и без всякой пользы для себя выдумывал. Его классические истории были изящны. Марашко мог начать «У нас кончилось пиво» и закончить «А над всем этим пролетает НЛО». Определить, где он перешагнул тонкую границу между бытовой реальностью и феерическим миром фантазии, не представлялось возможным. Он мог врать с первого слова (никакого пива и в помине не было в истории), а мог быть честным до конца (черт его знает, а вдруг и пролетало над ним какое-нибудь заблудшее НЛО?). Это был талант охмуряжа. Я ему не звонил уже года два, но Шура все уловил с полугудка. – Все понятно, договорились, девчонок берешь? С меня шампанское. В трубке фоном раздалось невнятное бормотание. – Милая, – успокоил Шура, судя по всему, жену,- все в порядке. Cepera зовет меня на свадьбу. Он подался к сатанистам, поэтому бракосочетание состоится на заре. Тебя он не приглашает, потому что говорит, что ты не любишь групповых оргий… Тут я въехал в зону неуверенного приема и не смог дослушать подробностей собственной свадьбы. На нервах, самолюбии и решимости довести дело до безупречного конца я летел в Москву, но время летело еще быстрее. В столицу мы въехали уже в начале одиннадцатого. ** Давно я не была в Москве и уже забыла, что такое телепаться по кольцевой в начале рабочего дня. Пока Сергей уверенно лавировал в пробке, я начала соображать, почему мы так спешили. Я совсем забыла, что понятия «въехать в город» и «попасть домой» в случае Москвы могут быть разделены во времени на несколько часов. А регистрация у нас в три! Правда, к тому моменту, когда мы добрались до квартиры, я уже была настолько измучена долгим сидением и выхлопными газами, что спешить не было сил. На правах невесты я оккупировала душ, оставив на Таню немытых детей и голодных мужчин. – Сейчас бы в парикмахерскую сходить, – мечтательно сказала я, вылезая из ванны. – Наверное, не успеешь,- заметила Таня. До начала церемонии оставалось два часа. Мы вроде бы все делали быстро: быстро погладили одежду, быстро покормили детей, быстро сделали всем прически, быстро поели, потом еще раз быстро поели, быстро одели детей, потом переодели, потом быстро побежали к машинам, но все равно умудрились опоздать. По дороге Сергей активно общался по телефону со своим свидетелем. Судя по обрывкам, которые я понимала, свидетель был яркой и, мягко говоря, неординарной личностью. Хорошее дополнение к моей Наташеньке, Если бы они вместе взялись организовать наше знакомство, то мы бы так легко не отделались. Большие группы немобильны. Будь у меня на руках одна только невеста (пусть и с ребенком внутри), я бы успел доставить ее вовремя в достаточно товарном виде. Но дети были снаружи, управлять ими не оказалось возможным, а взрослых пришлось еще и кормить. Я рвал и метал все, что под руку попадалось. – Мы есть хотим, – заявил Димос, недовольный тем, что ему пришлось всю дорогу напрягаться, чтобы не отстать. – На свадьбе поедите! – Мы спать хотим, – жаловались дети. – Отоспитесь, пока мы на свадьбу сходим! Дети тут же начали реветь. Немедленно зазвенел телефон. – Сергей, у нас тут проблема,- с ходу начала Анна Павловна. – У меня тоже, – прорычал я, – у меня свадьба! Я женюсь! У меня самый счастливый день в моей жизни, но если меня хоть кто-нибудь попытается отвлечь, я и убить могу! Домашний телефон безжалостно вырван из розетки. – Где мой костюм? – продолжал бушевать я. – А ты почему не в свадебном платье? Невеста повела плечиком, извлекая хрустящий огурчик из трехлитровой банки (откуда взяла?). – Не ори на меня, – флегматично ответила она, – мне нервничать нельзя. И вообще, я должна сделать прическу. Смутно помню, что я делал дальше: что-то утюжил, на кого-то орал, съел чего-то, сто раз поторопил Таню, которая неспешно сооружала на голове Кати что-то совсем ненужное… Из горячки меня вырвал звонок Марашки. – Смокинг я достал, – сообщил он, – цыган всего двадцать человек, но ты сам виноват, нужно было заранее предупреждать, зато пушка будет! – Какая пушка? – в угаре я забыл, с кем разговариваю. – Обычная, для салютов. Тридцать залпов, я уже договорился, Лужков на время перекроет эту зону для полетов. – Какой Лужков? При чем тут полеты? – Давно ты у нас не бывал. Лужков – это такой новый мэр. А летать будет нельзя, потому что холостых не нашли и салют будет боевыми. Мы с Натальей решили… – С кем? – Я совсем забыл сказать: я нашел девушку своей мечты… – Ты уже познакомился с Натальей? Вы уже там? А который час? Полундра! Все по машинам! – Че ты орешь? – поинтересовался жующий Ди-мос. – Все уже в машинах, только тебя и ждут. И мы снова нарушали правила дорожного движения, пытаясь успеть на свадьбу. И свадьба состоялась. Однако рассказывать о ней можно исключительно в третьем лице. ** Действующие лица: Девушка-регистратор Жених Невеста Прочие Действие 1 Девушка-регистратор: Ну что же вы опаздываете? Свидетели есть? Невеста. Да вот… Девушка-регистратор. Вижу. Итак, сегодня для вас важный день… В кармане у жениха звонит телефон. Жених. Извините, я сейчас отключу (но не отключает, а почему-то начинает разговаривать). Я сейчас не могу… Откуда? Да?… Нет… Да я не против. Ну что вы! Спасибо. И вам. (Кладет трубку, смотрит на нее недоуменно, отключает.) Девушка-регистратор. Вы не могли в другой раз поговорить? Жених. Тут такое дело. Мой свидетель… он сказал, что сказал Лужкову, чтобы полеты отменил. Я думал, он шутит, а это из мэрии звонили. Девушка-регистратор. Молодые люди, это важный день в вашей жизни. Я хочу, чтобы вы отнеслись к нему максимально серьезно. Невеста хочет что-то объяснить, но Девушка-регистратор не дает ей сказать. Девушка-регистратор. Давайте не будем задерживать, там еще люди, и все хотят жениться. Невеста. Но мы не хотим… Жених. Радость моя! Ты опять? Давай не задерживать людей! Никому не интересны твои сомнения и душевные метания. Невеста. Но я… Жених. Девушка, не слушайте ее. Вы что-то говорили о важном дне. Девушка-регистратор. Да. Сегодня важный день в вашей жизни. Вы станете мужем и женой. Сохраните надолго… Жених (перебивает, шаря по карманам). Извините! Дорогая/кольца у тебя? Невеста (нервно хихикая). У меня их точно нет. Жених. Как же так? Они лежали на телефонной полочке! Неужели я их забыл? Девушка-регистратор (понемногу свирепея). Молодые люди! Здесь серьезное учреждение! Не устраивайте, пожалуйста, балаган. Жених. При чем тут балаган? Понимаете, мы всю ночь ехали, я вез невесту из другого города. Честно говоря, из другой страны. У нас на границе проблемы были с документами… Девушка-регистратор. Вы собираетесь жениться? Невеста. Дело в том… Жених. Конечно! Но дело в том, что у нас нет колец. У вас случайно нет каких-нибудь запасных? Мы вернем сразу же! Девушка-регистратор (шалея). Каких запасных? Жених. Ну на всякий случай? Неужели не бывает так, что молодые приехали, а кольца случайно забыли? Девушка-регистратор. Сегодня – первый раз. Жених (чуть не плача). Что же делать? Понимаете, Катерина в положении (Невеста вздрагивает), если сегодня мы не поженимся, то это еще пару месяцев ждать, а это будет уже совсем неприлично. Девушка-регистратор (бросая взгляд на часы). Давайте поступим так: сейчас вы заключите гражданский брак, поставите свои подписи в книге актов гражданского состояния, а кольцами обменяетесь позже, во время праздничного банкета. Жених. А это можно? Девушка-регистратор. Вам – можно. Жених. Тогда ладно. Девушка-регистратор. Сегодня важный день (бросает взгляд на часы), когда вы станете единой семьей. Екатерина Ивановна, какую фамилию вы хотите носить после свадьбы? Невеста (фыркая). Свою. Девушка-регистратор. Хорошо. Сергей Федорович, согласны ли вы взять в жены… Жених. Извините, а почему вы не спрашиваете, какую фамилию хочу взять я? Я давно мечтал взять двойную… Девушка-регистратор (угрожающе). Хорошо, Сергей Федорович, какую фамилию вы хотите взять после свадьбы? Жених. Двойную. На ваш выбор – Миклухо-Маклай или Новиков-Прибой. Или Петров-Водкин. Девушка-регистратор багровеет. Действие2 Входят Катя и Сергей. Сергей. Извините, ради бога, моя фамилия Емельянов, мы опоздали… Девушка-регистратор (показывая на тех, кого она принимала за жениха и невесту). А это кто? Катя, Наши свидетели. Извините, мы из другого города ехали… Девушка-регистратор (сквозь зубы). Я в курсе. Сергей. Все-все-все! Начинайте, мы вас не задержим. Девушка-регистратор. Покажите, пожалуйста, паспорта. Пока Девушка-регистратор изучает документы, Сергей шарит по карманам. Сергей (Кате). Блин, я, кажется, кольца забыл. Бывший жених, а ныне свидетель Шура Марашко. Не беспокойся, я обо всем договорился. Я думаю, девушка в загсе запомнит эту свадьбу надолго. После изучения наших паспортов она сделала страшное лицо, попыталась улыбнуться и произнесла: – Дорогие молодожены, сегодня для вас важный день… И тут Наташка начала смеяться. Было понятно, что останавливать ее бессмысленно, когда человек так смеется, значит, он уже не может сдерживаться. – Ты чего? – не выдержала я. – Давай расписывайся, потом расскажу,- простонала свидетельница, буквально вытирая слезы. – Сегодня вы станете мужем и женой, – сжав зубы, продолжала дедушка. – Тетя Наташа, а чего вы смеетесь? – спросила Маша. – Потом расскажу. – Когда потом? – Этот день должен стать незабываемым днем в вашей жизни, – неумолимо говорила девушка. – Обязательно станет! – сообщил Марашко. Наташка взвыла, дети засмеялись. – Вы станете мужем и женой. – Одуреть! – заявил Шура. – Cepera, ты женишься! Надо же! Наташка хрюкала у меня на плече. Заиграла торжественная музыка. – Давайте танцевать! – заявила Натка. – А давайте! – подхватил свидетель и устремился к представителю загса. Девушка шарахнулась за официальную тумбу. – Нет! – заявила она. – Как нет? – обиделся Шура. – Что, свадьбы не будет? – Будет. Но не ваша. Прекратите это безобразие! – сорвалась наконец-то девушка. – Все-все-все, – вмешался Сергей. – Натка, иди сюда, не бойся, тетя не на тебя кричит. Натка с трясущимися от обиды губами активно принялась вытирать слезы и сопли об мое платье. Таня громко зашипела: – Натка, иди сюда. Натка, не мешай. Но к Наташе тут же присоединилась Маша, которая, вместо того чтобы увести подругу, тоже осталась с нами. Девчонки встали перед нами и активно принялись обсуждать свои проблемы. Девушка-регистратор подавленно молчала. – Они, наверное, должны поставить свои подписи в книге? – поинтересовался свидетель. – И обменяться кольцами, – сказала девушка. – Так кольца я забыл, я же говорил, – заявил жених. – Так мы же про кольца все уже решили, – сказал свидетель. – А где ты забыл кольца? – поинтересовалась я. – У массажистки, – ответил за Сергея Шура. – Обьгано кольца перед свадьбой забывают в борделе, а потом врут, что оставили их в парикмахерской или у психотерапевта. Когда я последний раз был у психотерапевта… Кстати, девушка, у вас такой вид, что мне кажется, что у вас проблема. Вы хотите об этом поговорить? – Марашко, давай мы распишемся, а потом об этом поговорим, – сказал Сергей. – Давай. Девушка, что же вы тянете, давайте регистрируйте их быстрее! Дальше церемония шла практически без происшествий, вполне плавно и торжественно. – Объявляю вас мужем и женой! – Ура! – завопили дети. – Ура! – закричали все остальные. – Ура… – сказала бедная девушка-регистратор.- Будьте добры, освободите зал. Возле машины мы наконец-то выслушали рассказ Наташки о том, что творилось в зале до того, как мы приехали. – А где Шура? – спохватился Сергей. – Где виновник торжества? Он появился через десять минут, помахивая бумажкой. – Что это? – Телефон той девчонки, что вас регистрировала. Я ей рассказал, что все так было заранее задумано, что это был тест на профессионализм, что мы проводим такие тесты во всех загсах города. И что она победила. За призом ей нужно явиться по адресу Каховская 24, в понедельник в семь часов. – Шура!!! Как ты мог! – А что? Да ладно, потом позвоню, скажу, что пошутил… ** Церемония отняла последние силы. Шура на славу повеселил нас всех, Наталья активно ему соответствовала, дети резвились… а я был единственным, кто разделял желание регистрирующей нас девушки – чтобы это все поскорее закончилось. Я даже не стал объяснять невесте, что история с моей любовницей-массажисткой придумана Шурой прямо здесь, так сказать, у алтаря. Единственное, на что меня хватило – это на театральную паузу после вопроса: «Согласны ли вы взять в жены?…» нет! – хором зашептали свидетели.- Ни за что! – Да! – ответил я. Катя была, судя по всему, очень довольна. На выходе пришлось задержаться и ждать Марашку. Появился он сияющий и развлек нас историей о том, как разыграл регистраторшу. Я так и не понял, он действительно ее разыграл или разыграл нас, рассказав о розыгрыше? Помотав головой, я подошел к дверце, посмотрел внутрь и понял, что за руль больше не сяду. Усну прямо за рулем. Хорошо, если не успею тронуться, а если успею? – Марашко! – сказал я. – Ты права получил? – Еще как! Я на площадке… – Не нужно подробностей! Отвечай, да или нет! – Д а. – Они у тебя с собой? -Да. – Садись, повезешь нас. – Не вопрос! Я знаешь как классно вожу! Только антикрыло приходится часто менять – не выдерживает нагрузки. – А что у тебя за машина? – спросил я, усаживаясь рядом с невестой. – «Феррари», – ответил Шура и лихо газанул. Димосу, который вез детей, жену и Наталью, снова пришлось догонять. Это я обнаружил, оторвавшись от законного поцелуя. – Не гони, Шумахер,- попросил я, – там водитель не местный, отстанет. – А мы, – спросил Шура, – как обычно? Только девчонок в бордель, наверное, не пустят. – Мы? Я почесал лоб. Нужно было опять за всех решать. Марашко пока ехал, отдавшись воле потока. Диме удалось протиснуться поближе к нам. – Поехали домой, – сжалилась супруга, – ты же заснешь сейчас. – Нет, – я успел придумать мысль и отказываться от этого достижения не хотел, – мы едем праздновать. Шура, очень прошу, обойдись без твоих фокусов, отвези нас куда-нибудь в спокойное место. Чтобы народу немного и кормили вкусно. – Тут рядом есть харчевня, – обрадовался водитель,- «Два поросенка». Я ее хозяина однажды из проруби вытащил. – Что, правда? – Катя еще не привыкла к нашему свидетелю и велась на его честные глаза. – Коша, – простонал я, – какая полынья? Какой хозяин? Он это все на ходу выдумывает! – Ничего я не выдумываю,- обиделся Марашка- Почему мне никто не верит? Вот на работе случай был. Я им говорю: «Угри, когда на нерест идут, часть дороги преодолевают по суше». А они смеются: «Ага,- говорят,- а часть перелетают!» До того меня довели, что я пошел в библиотеку, взял Большую советскую энциклопедию… Проснулся я от нежного щекотания за ухом. " – Эй, муж! – мурлыкнули мне. – Просыпайся, на банкет приехали! Из банкета я помню мало, потому что в самом начале выпил бокал шампанского и позволил празднику развиваться самостоятельно. В принципе, мне было хорошо, только голову приходилось поддерживать руками. Осталось несколько обрывочных воспоминаний: дети, которые завороженно смотрят, как я пытаюсь одной рукой сложить кораблик из салфетки; Катя, подкладывающая мне в тарелку аппетитной еды; Шура, который ухаживает за Натальей. И еще смутное ощущение, что мне очень неудобно сидеть. Несколько раз я пытался сменить позу, но в правую ягодицу постоянно что-то врезалось. В конце концов я догадался привлечь для исследования стула руку, не обремененную головой. На стуле ничего не нашлось. Более того, стул оказался широкой деревянной скамьей. Зато в заднем кармане брюк отыскались два жестких предмета, которые отравляли мне праздник. – Ого! – раздался голос Кати. – Это же наши кольца! Наташка! Таня! Идите сюда! Сейчас состоится завершение праздничной церемонии. – Ага, – сказал я и уснул. Главным украшением банкета был, безусловно, наш свидетель. Я не очень хорошо представляю, как с ним можно жить, но лучшего тамады мы бы не нашли никогда – это точно. – Однажды, когда мы с Сергеем охотились на тигров, – начал свой первый тост Шура. Надо ли говорить, что таких тостов потом было очень много. Любую тему Марашко подхватывал мгновенно и доводил до полного идиотизма. Официанта, который поинтересовался, какое мы будем пить вино, он заставил принести карту вин и минут пятнадцать рассуждал с ним об отличиях бургундского 1969 года от рейнского 1968. После чего попросил принести водки. – А стаканов не надо, мы с Димосом будем ее из горла кушать. A Cepera не будет, у него сегодня трудный день, он потерял жену. Правда, Cepera? Cepera, который спал на ходу, что-то промычал. Официант сделал сочувствующее лицо. В этот момент к Сергею подскочила я, чтобы чмокнуть его в нос. Официант, мягко говоря, удивился. – Надо же, – сказал Марашко, – нашлась! Всю вторую половину банкета Шура активно ухлестывал за Наташкой. Это надо было видеть! Такая парочка свела бы с ума любого нормального психотерапевта. – Наташа, давай я провожу тебя домой. – Провожай. Только я с тобой не пойду, можно? – О'кей. Только адрес дай. А тебя как лучше провожать на машине или на метро? – На машине. – Супер. Я поеду на метро, а на сэкономленные деньги завтра пойдем в цирк. – Почему в цирк? – А я там пару лет работал подсадным у клоунов… – Хорошо, что не дрессированной собачкой. – А ты откуда знаешь? – Что? – Ну, собачкой я тоже работал, но не в цирке. Да и давно это было. Я тогда на границе служил, а кинолога грамотного у нас в части не было. Вот однажды командир мне и говорит… И так до бесконечности. Смешнее Марашки было только то, что Сергеи к концу банкета нашел наши кольца. И то, что домой мне пришлось волочить мужа на себе. То есть волок его, естественно, Дима, но под моим чутким руководством. Так и прошла наша первая брачная ночь. Мы с Таней и Наташкой болтали до пяти утра дома у Натальи, мужики мертвым сном спали дома у Сергея, вместе с детьми. Не особенно романтично, зато не скучно. И все довольны. СВЕСТИ И РАЗВЕСТИ ** Законные три дня медового месяца, которые мне подарили на службе, я израсходовал еще до свадьбы, поэтому сразу по окончании брачных игр пришлось идти на работу. Прямо в понедельник. Обручальное кольцо плавило палец. Мне постоянно мерещилось, что окружающие пялятся на него, как назгулы на Фродо. Я прятал руку в карман, озирался и убеждался в том, что в Москве никто ни на кого не смотрит. Остановись посреди улицы и залейся горючими слезами – никто не подойдет, если только ты не создаешь препятствий дорожному движению. Входя в офис, я еще раз позавидовал безработной Кате и нырнул в омут текучки. Часам к восьми вечера настойчивый зуммер мобильника напомнил мне о том, что я обещал молодой супруге вернуться пораньше. Я тут же бросил все и помчался к выходу из офиса. В дверях вспомнил, что не отослал производственный план, вернулся к компьютеру, обнаружил два важных письма, на которые срочно следует писать ответ… За следующую неделю удалось выяснить несколько важных закономерностей. Во-первых, если я обещаю прийти пораньше, то покидаю издательство не ранее девяти вечера. Если не обещаю – могу вырваться даже в семь, а то и в полседьмого. Во-вторых, пропала мистическая взаимосвязь между моими действиями и Катиным самочувствием! Оказалось, что в ее присутствии я могу употреблять спиртное, есть всякую жареную гадость и дышать чем придется. И обостренное обоняние куда-то исчезло. Я отмечал это событие каждый вечер. Однако за все приходится расплачиваться. В пятницу я возвратился домой действительно рано (семи еще не было) с охапкой цветов и радужными планами на уикенд. На пороге меня встретило заплаканное создание белого цвета. Машка подвывала ей, я так подозреваю, из женской солидарности. – Она, – сказала Катя, борясь с рыданиями,- ей совсем плохо! Прижимая супругу к внутреннему карману с кошельком, я глянул на Машу. Никаких следов трагедии не обнаружил. – Нет, – Катя перехватила мой взгляд и уточнила, – н е она, а она. Взгляд был направлен не на живот, а куда-то за пределы квартиры. Значит, речь не о будущем сыне, которого супруга упорно именовала «она». – Я что-нибудь придумаю! – пообещал я. Сейчас нужно было быстренько прекратить этот коллективный водопад. – Что ты придумаешь?! У нее трагедия, ее никто не любит! – Я тебя люблю. Это было совсем не в тему, но подействовало: молодая жена оторвалась от кармана и выжидающее покосилась на меня. Я тут же поцеловал глаз и нос. Катя довольно вздохнула, но тут же нахмурилась: – Пойдем есть, но учти – ты обещал все придумать! «Не все,- мысленно поправил я супругу,- а что-нибудь!» Но есть пошел с готовностью. итак,- сказал я, вгрызаясь в голубец,- кто кого не любит, и что я должен придумать? – Ты должен придумать, как устроить личную жизнь Натальи. Я чуть не поперхнулся тушеным капустным листом. – Не спорь. Ешь и слушай. И мне поведали душераздирающую, но совершенно неинформативную историю о том, что у Катиной подруги кризис типа «мировая скорбь». – Мужик у нее есть? – уточнил я, покончив с горячим. – Есть. Но я так поняла, у них сейчас большие проблемы. – Значит, нужно найти другого. Временного. – Как у тебя все просто! А чего усложнять? – я вспомнил, что оставил пиво в прихожей, и поднялся из-за стола.- Поматросит с ним месяцок, развлечется. Старый хахаль тут же прибежит. – Ты куда? – спохватилась Катя, обнаружив, что я собираюсь несанкционированно покинуть кухню. «Начинается, – подумал я, – полный контроль». – Хахаля искать! – Где ж его найдешь? – заинтересованно крикнули мне из кухни. – Наташка ж нам нашла,- я вернулся с добычей, чувство сытости достигло головы и делало меня миролюбиво-благородным, – вот и мы ей найдем. В крайнем случае, меня в аренду сдадим. – Ей «бэ-у» не нужно,- Катя щелкнула меня по носу и демонстративно уселась на колени, мешая пить пиво. – Тогда Марашку, – предложил я первое, что пришло в голову (пива хотелось очень). _Ты гений! – обрадовалась Катя и помчалась к телефону. Я с неизъяснимым наслаждением поднял бокал. – Ты правда гений? – спросила Машка, про которую в суете ужина все забыли. – Тогда отгадай, что такое: не табуретка, а свистит? – Милиционер. – Свисток! – А что, разве милиционер не свистит? Или он табуретка? – Вот непонятливый! Начинался наш с Машкой традиционный филологический спор. Первая неделя на новом месте проходила удивительно однообразно – я пыталась распихать по местам свои вещи. Задача усложнялась тем, что их «место» было неизвестно где и приходилось все по нескольку раз туда-сюда перекладывать. В свободное от этого захватывающего занятия время мы с Машкой паслись у Наташки. Выяснилась страшная вещь – моя никогда не унывающая подруга пребывала в жестокой депрессии. Причину она нам так и не сказала, но было понятно, что это самая настоящая мировая скорбь и шутить на эту тему глубоко непорядочно. Наталья открывала нам дверь, молча шла в комнату, ложилась на диван и принималась рассматривать потолок. В принципе, она принимала участие в беседе, но достаточно односложно. Если мы ей напоминали, то она даже ела, но редко. – Наташка, ты же на скелет похожа! Ешь! – Да? – Наталья рассматривала себя в зеркале. – Ну и ладно… И опять укладывалась на диван. – Наталья, да что случилось? Все же хорошо. Ты хотела, чтобы я приехала, я приехала. Навсегда. Теперь от меня фиг отделаешься. – Ну пусть хоть тебе будет хорошо… – Давай и тебе будет хорошо. Что нам сделать? Ты с кем-то поссорилась? – Это мелочи… – На работе что-то случилось? – Наверняка. – Это как? – Там всегда что-то случается. Вот и сейчас что-то наверняка случилось. – Ты заболела? – Нет. – Тебе можно как-то помочь? – Наверняка. – Как? – Не знаю. Но наверняка можно. О том, что у Натальи есть бойфренд, я знала, но видела его только мельком. Он жил у себя, а если и оставался у нее ночевать, то очень поздно приходил и очень рано уходил. Короче, мы не пересекались. – Ты с Андреем поссорилась? – С каким Андреем? – Не придуривайся. – На свете много Андреев. Со всеми не перессоришься. – Наташка! Я не могу тебя такой видеть. – Отвернись. На третий день депрессии мы обнаружили, что Наталья отключила все телефоны. На вопрос, зачем она это сделала, ответила очень лаконично: – Звенят. И повернулась к стенке. Я позвонила ей на работу и выяснила, что во вторник Наталья по телефону сообщила: – Не ждите меня неделю. И пропала. Больше никто о ней ничего не слышал. В пятницу я поняла, что нужно спасать человека, и мы с Сергеем подумали, что раз она нас поженила, то и мы ей должны сделать что-то хорошее. Например, найти ей мужа. Или хотя бы любовника. Ну, в конце концов, и Марашко сойдет! ** – Шура, – сказал я, как только Марашко поднял трубку, – как ты относишься к любви? – Очень серьезно, – очень серьезно ответил поэт и начал декламировать. – «Вот и все, весна настала, одуванчики желтеют…» Стихотворение было прочувствованное, про любовь и весну. Я даже заслушался. – «…Что-то капнуло за ворот, – напевно закончил Шура,- вот и птицы прилетели». (Строки взяты из стихотворения Александра Мурашко.) – М – да, – очнулся я, – романтика. Значит так, нужно спасти человека. – В рот? – Что? – Я говорю, искусственное дыхание будем делать изо рта в рот? – Как хочешь. Но человека спасти надо. Помнишь Наташку? – Ха! Да я помню всех Наташек в Москве. Перечисляю… – Не нужно. Помнишь Наташку, которая была свидетельницей на нашей свадьбе? – Это с которой ты стриптиз танцевал? Я похолодел. У меня было не так много уверенных воспоминаний о собственной свадьбе. Я уже хотел пуститься в осторожные расспросы, но вовремя вспомнил, с кем разговариваю. – Шура, – разозлился я, – не дури голову, дело серьезное. – Да мне-то что, – согласился Марашко, – а вот Катька твоя плакала. С большим трудом удалось добраться до сути дела. К моему удивлению, Шура не сразу загорелся идеей, а начал что-то мямлить про занятость на работе. Это совсем на него не похоже. Слушая невнятные возражения, я сообразил, в чем проблема, – ухаживание за такой дамой, как Наталья, требовало расходов, а поэты в наше время не слишком обременены средствами к существованию. – Расходы беру на себя, – сказал я. – При чем тут это? – обиделся Марашко, но заметно пободрел. – Хотя не помешает. Но обещаю: если она окажется женщиной моей мечты и владеет урановыми шахтами, то сразу все верну. В том числе и ту сотку, что занял у тебя пять лет назад. Я тогда торговал себе «узи»… – Оставь ее себе. Вместе с «узи». А Наташку чтоб завтра же развлек! – Но… – Иди к черту! Достал уже! – Послушай… – Наслушался! Я швырнул трубку. Надоело каждую минуту понимать, что предьщущие тридцать секунд мне вешали лапшу на уши. Марашко немедленно перезвонил. Я отрубил мобильник. Тут же зазвонил домашний. – Коша,- попросил я, – если Марашко, скажи, что меня вторые сутки дома нет. Катя странно покосилась на меня, но телефон взяла. – Шура? Привет! А его дома нет… Что? Где? И чего он хочет? Катя, давясь от смеха, зажала трубку рукой и прошептала: – Он говорит, что вы у него третий день бухаете, ты выбросил кольцо в окно, заперся в туалете и не хочешь с ним разговаривать. Просит, чтобы я тебя уговорила с ним пообщаться. Я с недовольством протянул руку. Беременная супруга хмыкнула. Пришлось вставать и идти. – О! – натурально обрадовался Шура. – Ты дома? А я тебя сразу прикрывать начал, чтобы жена ничего не подумала. Классно? – Ага, – сказал я, – особенно про кольцо. – Это я для правдоподобия. Обожди, не отключайся! Телефон Наташки дай, да? ** На следующий день мы сидели у Наташки. Сегодня это было особенно похоже на почетный караул возле усопшего, она постепенно переставала реагировать на внешние раздражители и отказывалась не только есть, но и шевелиться. Зазвонил телефон. – Какого черта,.- прошипела Наташа, – ты зачем его включила? – Ой, извини, нужно было Сергею позвонить. – Да! – рявкнула в трубку Наташка. – Чего? Кто? Что за бред? Зачем? У меня «пежо», а не «форд». Зеленая… – Чушь какая-то, – сказала Наталья, положив трубку. – Говорят, у меня в машине сидит угонщик и не может выйти, застрял, говорят, в дверях. Я с интересом наблюдала, как Наташка все-таки сползла с дивана и отправилась к окну, отодвинула шторы и… Дальше события развивались очень быстро. Наталья извергла из себя дикий визг и рванула к входной двери. Мы кинулись к окну и обнаружили, что во дворе стоит эвакуатор (как он сюда протиснулся?), на который бодро запихивают Наташкину новенькую зелененькую «пежоху». Вылетев во двор, мы первым делом столкнулись с Шурой, который руководил эвакуаторщиком. – Давай, давай, – кричал Марашко, – левее, правее… О! А вот и хозяйка! Молодец какая! Тебе положен приз за скоростной спуск с двадцатого этажа! Шура лихо перехватил Наташку, зажав ей рот одной рукой. – Дорогая, я хотел сделать тебе сюрприз! У тебя такая грязная машина. Я думаю, быстренько помою и тебе верну, а ты… Не кусайся! Не нервничай. У тебя депрессия, тебе нельзя нервничать. Я тихонько подошла к мужику из эвакуатора, который с растерянным видом стоял у своей машины. – Что он вам наплел? – Сказал, что это машина его любовницы, которая приехала к нему и уронила ключи от машины в люк. Запасных нет. Кто-то настучал мужу, и он сейчас приедет, и если застанет здесь ее машину, то всем хана. Говорит, спасай. Ну я и согласился, что я, не человек? Всякое в жизни бывает… – Ладно, вы не переживайте. Это он за ней так ухаживает. Мы с интересом наблюдали, как Шура пытается увернуться от Наташкиных коленок. – Знаете, я, пожалуй, поеду, – сказал эвакуатор-щик. – Вы уж тут разберитесь как-нибудь сами. Через некоторое время мы сидели на кухне и пили пиво, которое приволок Шура. – Хорошее, – констатировала Наташка. – А то! – сообщил Марашко. – Там плохого не держат. После минутной паузы изумленный Шура поинтересовался: – А почему меня никто не спрашивает, где это «там»? – А зачем спрашивать, и так расскажешь, – Наталья посмотрела на себя в зеркало. – Ой! Пойду-ка я в душ, голову помою. А чего это у меня в квартире такой бардак? Слушай, Катька, сваргань чего-нибудь поесть, жрать очень хочется. Я быстро. И ушла. – Спасибо, Шура, ты ее спас. – Не за что. Кстати, давай Сергею позвоним. Сергей! Алло! Сергей, привет! Все о'кей! А ты знаешь, сколько стоит три часа работы эвакуатора? Так я на нем с работы ехал! Так он час во двор протискивался… В субботу мои дамочки сделали мне шикарный подарок – с самого утра свалили в гости к несчастной Наталье. Я лежал в ванне и блаженствовал. Забытые прелести семейной жизни. Впрочем, почему забытые? Кажется, в предыдущем браке подобных моментов наслаждения у меня вовсе не было. Я даже зажмурился, пытаясь припомнить что-то подобное: утром меня будят нежным поцелуем, кормят вкусной едой и оставляют в покое. На прощание, правда, намекают, что посуду придется мыть все-таки мне» но когда это еще будет! А пока я расслаблен, погружен в ароматную пену, и даже книжка, прихваченная в ванную для неспешного прочтения, валяется на стиральной машине. И без нее хорошо! И тут затрезвонил телефон. Я почему-то сразу решил, что это Катя, и выскочил из ванны со скоростью ошпаренного Архимеда. Трубка, как назло, разрядилась, и пришлось разговаривать по стационарному. Это был Марашко. – Задание партии выполнено! – отчеканил он. – Человек спасен, эвакуатор отпущен домой, жизнь продолжается, с тебя две сотни баков. – Какой эвакуатор? Какие две сотни? Ты где? – Две сотни обычные, эвакуатор тоже обычный. Без эвакуатора никак нельзя было. Не спасли бы. А с эвакуатором обошлось. Только ему заплатить надо, я его на три часа арендовал… Несколько раз я пытался прервать этот мутный поток совершенно не нужной мне информации, но Шура был непреклонен. Он не успокоился, пока не поведал мне детективную историю, в которой участвовали эвакуаторы, милиционеры, любовницы с ревнивыми мужьями и шпалоукладчик монорельсовой железной дороги. На заднем плане я разобрал заливистый хоровой смех. Некоторые ноты показались мне знакомыми. – Марашко, – гаркнул я, – Катя там? Ничего не отвечай, просто дай ей трубку. Молча! Слух меня не подвел: теперь знакомое хрюканье производилось непосредственно в трубку. – Коша! Что он там нес? Что из этого правда? _Эвакуатор,- сообщила мне Катя, шмыгая носом. – А шпалоукладчик? В трубке забулькало. Я чихнул. _Сволочи вы! Я тут стою голый возле телефона, выскочил из ванны, мерзну, слушаю этот бред. Катя сразу перестала смеяться. – Ты выскочил из ванны, – констатировала она, – и стоишь посреди комнаты. И под тобой уже лужа. Я глянул под ноги. Определенно, у моей супруги открылся дар медиума-экстрасенса. Беседу пришлось срочно сворачивать. Зато к приходу Кати была вымыта не только посуда, но и пол. Женщины мои, правда, этого не заметили (или заметили, но решили не хвалить, чтобы не расслаблялся). Они тут же наперебой принялись рассказывать, как весело Шура вывел Наталью из состояния комы, как она начала принимать пишу и вести себя, словно живой человек. – И вы его там оставили? – ужаснулся я. – Это же вулкан! Он же может нанести сокрушительный удар по неокрепшей психике! – Расслабься, – махнула рукой Катя, – он ушел оттуда вместе с нами. – Но дядя Шура сказал, – встряла Машка,- что он быстренько съездит домой, заберет свои вещи и вернется к тете Наташе. Я хотел было разъяснить ребенку, что дядя Шура таким изысканным образом шутит, но тут в дверь позвонили. На пороге стоял, естественно, Марашко. – Деньги давай! – сообщил он с ярко выраженным кавказским акцентом. Я решил не спорить и извлек из портмоне две потрепанные сотки. – Мало, – заявил обнаглевший вымогатель. – Нужно еще триста рублей на раскладушку, двести на постельное белье, пятьсот баков на адвоката… Я аккуратно взял гада за воротник. – Сейчас ты станешь потерпевшим, – сказал я, – а потерпевшему адвокат ни к чему. – Как ни к чему? Я же разводиться буду, мне без адвоката никак нельзя! Я ведь с серьезными намерениями, а не шалопай какой-нибудь. Я вручил вымогателю еще сотню и выдворил его в коридор, хотя Шура доблестно цеплялся за косяк и требовал оплаты морального ущерба. – Не для себя прошу! – услышал я в закрываемую дверь.- Для бывшей супруги! Дверь у меня хорошая: тяжелая и звукоизолирущая. Несколько секунд все мы (даже Машка) наслаждались благословенной тишиной. – Мама, – первым очнулся ребенок, – а что у нас на обед? Я нахмурился. Если и мой сын будет таким проглотом, все заработки придется отдавать на еду. – Что-нибудь найдем, – сказала Катя, – обожди секундочку. Потом она подошла ко мне, привалилась своим слегка округлившимся пузом к моему… торсу и спросила: – А вдруг он и в самом деле к ней заявится? У Наташки кризис, она может его и не выгнать. Что тогда? – Перестань,- я поцеловал рыжую макушку,- он же трепло. Создатель химически чистого вранья. Ни слова правды. – А эвакуатор? Возразить было нечего. – Ты там что-то насчет обеда говорила? – нашелся я. ** Самой большой проблемой для меня стало полное отсутствие нормальной одежды. В свою я не влезала уже совсем. То есть по всем параметрам не влезала. Подвело меня пристрастие к коротеньким маечкам и брючкам в обтяжку. Можно, конечно, перейти на хламидообразные наряды а-ля Пугачева, но в них я выглядела безобразно толстой. Я легко могу смириться с потерей фигуры во время беременности, я с удовольствием буду выставлять живот и даже им гордиться, но пока живота нет, невозможно всем объяснять, что я не толстая, а беременная! То, что в глазах встречных мужиков откровенно читается мысль: «О! Какая плюшка!» – причиняет мне физические страдания. Хоть подушку вместо живота подклад ывай! Я честно попыталась что-то себе купить и столкнулась с непреодолимым психологическим барьером. Выяснилось, что у себя дома я совершенно разучилась пользоваться магазинами. Вначале я по привычке отправилась на рынок и была просто потрясена грязью, вонью и прочими радостями. Это у нас рынок – центр цивилизации. Там закупаются все – и богатые, и бедные – красиво, чисто, даже курить нельзя! Каково же было мое потрясение, когда я попала в криминальную клоаку, где тебя хватают за руки лица кавказской национальности, не говоря уже о том, что ширпотреб продается такой, что даже мне, провинциалке, стало стыдно. И я отправилась в магазин. И поняла, что не могу ничего себе купить. Во-первых, я стесняюсь продавщиц. Пока я приезжала в Москву как гость, меня ничего не волновало. Как только я начала здесь легализовываться, тут же появился комплекс лимиты. Мне начало казаться, что все на меня смотрят косо, что подозревают в том, что я «понаехала» в их город и «заполонила» собой все метро. Тем более что я стала толстая. Хорошо приходить в магазин, когда у тебя 44-й размер! И гордо так сказать продавщице: «Унесите это, девушка, мне оно велико!» А если 48-й? А еще и на вырост? И пузо торчит? Стыдно до слез! Вот такая я и завалилась к Наташке – вся в слезах и соплях, размазывая и то и другое по толстой физиономии. Наташка слушала меня минут десять, после чего начала хохотать. 240 – Чучело! Комплекс у нее! Да все продавщицы сами из Урюпинска и толще тебя в полтора раза! Завтра все будет хорошо. – Почему завтра? – Потому что сегодня у меня важная встреча, а завтра я тебя отвезу в магазин… Не вздрагивай. Я знаю, куда тебя вести. Извини, телефон… Да! Алло! Нет… Не могу. Не знаю. Не помню. Не дури голову. Как договорились. Хорошо, не дури голову. Еще один звук, и я не приду. И не прилечу. И не приплыву. И не… Не дури голову! До вечера. Уф! Все, Кать, извини, нужно бежать. Судя по всему, важная встреча у Наташки была с Шурой. Но прямо спросить я не решилась. ** Настал понедельник – и я даже думать забыл о взаимоотношениях Марашек с Наташками. Не до того было. К головной боли (выстраивание производственного процесса) добавилась зубная (легализация Кати с Машкой). Поначалу я попытался свалить все на Катерину, но столкнулся с прозрачным, как хрусталь, взглядом и понял, что халява не пройдет, придется разбираться самому. И я разбирался. Смущало даже не обилие бумажек, а то, с какой физиономией мне их выдавали. Каждая канцелярская женщина, вручая очередной бланк для заполнения и выслушав подробности, иронично приподнимала брови (как вариант – тонко усмехалась). Это, видимо, означало: «Хорошо устроилась тетка!» или «Понаехало тут лимиты с детями!». Это я им еще не рассказывал про беременность моей молодой жены. Представляю, как бы они перемывали ей косточки, шлепая печати ленивой рукой! Хотя нет, не представляю. И представлять не желаю. Катю иногда приходилось приводить и предъявлять. В присутственных местах она вела себя предельно просто: выполняла все мои указания, подписывала все, что я ей говорил, и предъявляла паспорт всем желающим. Иногда меня подмывало ляпнуть что-нибудь вроде: «Намалюй чертика на этой справке!» или «Оторви уголок на память!». Катя выполнила бы, не задумываясь. Она в последнее время вообще не задумывалась. Вернее, постоянно находилась в задумавшемся состоянии. Казалось, что непосредственно в среднее ухо моей супруги транслируют что-то очень важное, и она прислушивается, опасаясь пропустить хоть слово. Это было к лучшему: Катя не замечала ехидных взглядов и неискренних поздравлений, а просто улыбалась и уходила (по моей команде). Интересно, а если бы до нее дошло, как к ней относятся все эти паспортистки? Впала бы в истерику? Нет, пожалуй, в остервенение. Выйдя из очередной конторы, Катерина вздрагивала и очухивалась. Тут же начинала рассказывать последние новости от Натальи и Шуры (кажется, там назревал полновесный роман), скучать по Машке (мы сплавили ее моей маме) и переживать по поводу собственной фигуры. – Смотри,- говорила она, обтягивая свое мини-пузо маечкой, – совсем незаметно, что я беременная! Просто толстая. Зато грудь выросла так, что мужики клеятся пачками. – Это потому, – отвечал я, – что ты самая красивая. Не только грудью, но и богатым внутренним миром. Катя внимательно осматривала свой укрупнившийся бюст, вздыхала и приступала к обсуждению планов предстоящего ремонта. В последнее время это была любимейшая тема моей жены (никак не привыкну, что Кошка – теперь «моя жена»!). Глаза у нее загорались, жестикуляция становилась амплитудной, а внутренняя сосредоточенность исчезала, как будто и не было. – Окна нужно поменять, – тараторила она, – потому что, во-первых, из щелей дует, во-вторых, открывать для проветривания неудобно… – А зачем проветривать? – спрашивал я. – Ведь из щелей дует. Катя замолкала, секунду рассматривала меня и продолжала: – Сантехнику тоже всю нужно поменять. И плитку. И самое главное – шторы на кухне! Бороться с этим было невозможно. Соглашаться – самоубийственно. Я однажды пробовал жить в двухкомнатной квартире, в которой идет ремонт. Это было одно из самых страшных потрясений в моей жизни. Нужно было срочно применять метод Китайской Народной Республики – искать третий путь. В суете и поисках пути я едва не пропустил важную дату – месяц со дня бракосочетания. Вернее, даже пропустил, поэтому был несказанно удивлен, когда вечером 28 июня обнаружил пустую квартиру и записку на кухне. Бумажку взял с замиранием сердца – некстати припомнились подробности развода с Вероникой. Однако никаких «Между нами все кончено» или «Ты очень хороший человек, но…» в записке не обнаружилось. «Я у Наташки. Мяв». Дверь Наташкиной квартиры открыл почему-то Ма-рашко. Лицо его было траурно. – Катя от тебя ушла, – сказал сквозь скупую мужскую слезу,- к Наташке. У них давно тайная лесбийская… Я молча отодвинул Шуру в сторону. ** Месяц со дня свадьбы я встретила уже в нормальном расположении духа. Наташка отвезла меня в магазин для беременных, где я оторвалась по полной программе. Во-первых, я там была самая худенькая (все познается в сравнении), во-вторых, спецодежда делала меня толстенькой и миленькой, а не пухлой и противной, а в-третьих, у меня были с собой деньги, которые я не собиралась привозить обратно домой. У магазина нас ждал Марашко. – О! – завопил он,- Девчонки! Какая встреча! А я тут выполняю маркетинговые исследования – считаю беременных для производителя детского питания. Получается, что беременны все! Девушка, вы беременны? – Шура кинулся к проходившей мимо девчонке. – Как нет? А вы уверены? Точно? А вдруг? Вы проверьте. Наверняка беременны, только еще не знаете об этом. Бабушка, вы беременны? Наташка взяла Шуру за руку и поволокла к машине. Он упирался, все время порывался вывернуться и кинуться к очередной жертве. – Ты же просила случайно- встретиться, вот я случайно и встретился. Что тебе не нравится? Нормальная отмазка! Да Катька ничего и не заподозрит, ей не до того. Не шипи на меня! Все, дома встретимся. . И Шура помчался к машине. Я совершенно автоматически проводила его взглядом и уперлась в «Жигули». – Слушай, Наташ, он же говорил, что у него эта… как его… что-то экзотическое. – Угу. «Феррари». Алая. Я посмотрела на отъезжающий «Жигуль». Цвет соответствовал. – Наташ, а он правду когда-нибудь говорит? – Да. Иногда. Только она так запрятана, что не сразу и разберешь. – А ты… А вы с ним… Ну… Часто видитесь? Наташка хмыкнула и не ответила. Судя по тому, что, когда мы приехали, Шура открыл дверь Наташкиной квартиры своим ключом и бойко резал салат, виделись они часто. Наталья сразу потащила меня в комнату. – Пойдем, пойдем, нечего ему мешать. Он классно готовит, жалко редко. Шура! Один кофе и один яблочный сок в комнату! Я думала, это шутка, но через десять минут Марашко возник на пороге спальни с подносом, на котором стоял наш заказ, плюс всякие бутербродики, плюс варенье в вазочке. – Блаженство, – произнесла я, падая на кровать. Наташка пристроилась рядом со мной. – И так всегда? – Нет. Но часто. Подвинься, ты своим пузом всю постель заняла. В дверях появился Сергей, за плечом у которого маячил Марашко в переднике и с черпаком в руках. – Вот, полюбуйся сам. Что я тебе говорил! Почему мне никто не верит? И ребенок у нее от нее! ** Этот вечер я провел блестяще. Удалось даже отключиться от потока бессмысленных слов, который на меня вывалил Шура. Не обращая внимания на производимый им белый шум, я поздоровался с раскинувшимися на кровати девчонками, заметил и похвалил новую Кошкину одежку и сделал пару комплиментов ее животу. Впрочем, и Наташке искренне признался, что выглядит она куда жизнеспособнее, чем неделю назад. – А мы тут бутерброды едим,- зачем-то заявила Катя. – Сашенька делал! – высунулся из-за плеча поэт. – А никто даже спасибо не сказал! – Спасибо, Сашенька! – хором запели валяющиеся женщины. – Иди сюда, мы тебя поцелуем. Тут я заметил странную деталь: Катя подарила довольному Шуре лобзание в уста, а Наталья чмокнула его как-то очень по-домашнему, в щеку. «Да у них все серьезно!» – сообразил я и немедленно позавидовал Марашкиному счастью. – Подумаешь, бутерброды! Я сейчас вас по-настоящему укормлю! Я направился на кухню, размышляя, что бы такого сварганить. Осмотр припасов предоставил мне выбор: разморозить что-нибудь в микроволновке или сделать спагетти. Первый вариант был слишком банален, и я решительно взялся за макаронные изделия. Не хочу хвастаться, но буду – спагетти я готовлю отлично. Главный секрет состоит в том, чтобы не доваривать их, а бросать на сковородку слегка сырыми. Ну и соус, конечно. И оливковое масло. Спагетти – это форма (ни в коем случае не ломайте их перед укладкой в кастрюлю!). Хороший соус – это содержание. Наконец, оливковое масло – душа блюда. Пока паста проходила первый, кастрюльный, этап приготовления, я грамотно намешал майонез с рублеными маслинами и резаными овощами, добавил черного перчика, а также натер в отдельную посудину сыр. К моему удовольствию, в холодильнике водилась настоящая «Моцарелла». Спагетти удалось извлечь вовремя, масло оказалось правильным, я чувствовал себя кулинарным гением. Приглашенные в кухню дамы и примкнувший к ним Марашко были поражены моими успехами. Особенно Катя. – А от меня скрывал! А я ему каждый день завтраки готовлю! Ну, практически каждый! Все, дорогой, с сегодняшнего дня начинаешь новую жизнь! – Это еще что! – не утерпел Марашко. – А знаешь, как он классно спину массирует! Особенно ноги. Особенно внутреннюю поверхность бедер! – Хватит болтать, – я и так в процессе приготовления пищи едва не захлебнулся слюной, – прошу к столу. Выяснилось, что восхищаются мною все, а вот попробовать согласен только Шура. – Там же специи, – вздохнула Кошка, – и помидоры. Завтра с утра сделаешь мне диетическую овсянку. Наталья облизнулась, но есть тоже отказалась, ссылаясь на диету. – Годовая норма калорий,- сказала она, не отрывая голодного взгляда от сковороды. – А я съем, – заявил Шура, – я уже свое пожил. Уплетая пасту, я получал дополнительный бонус в лице… то есть в руке Кати, которая нежно гладила меня и приговаривала: – Умница, хозяйственный, ты у меня еще и белье гладить научишься. В этот момент я был готов на все. – Но плитку пусть лучше плиточники кладут, – продолжала она, – а сантехнику пусть сантехники делают. Я напрягся. Дальше тянуть нельзя. Нужно или начинать ремонт (коллективное самоубийство!), или объявлять супруге, что ремонт откладывается на неопределенный срок (убийство только меня). Второй вариант предполагал меньшие потери личного состава. Оставалось подобрать тактичную формулировку. – Кать, а давай мы ремонт сразу в новой квартире сделаем! Кошкина рука замерла на моей шевелюре. «Сейчас в волосы вцепится», – понял я и съежился. Но Катя не перешла к репрессивным мерам, а повисла на шее. – Я же говорила, что ты у меня самый умный! Конечно, в новой! – Правильно, – поддержала Наташка, тайком подхватила мою вилку и урвала порцию спагетти, – поживете в старой, пока в новой будет ремонт. – А где у вас новая? – поинтересовался Марашко. – Я недавно себе коттедж смотрел… – Минуточку, – мне удалось слегка ослабить Катину хватку, – квартиры пока нет. Я посмотрел в глаза, полные надежды и ужаса, и вспомнил одну давнюю историю. Однажды подруга Таня поставила меня в тупик тирадой: – Правда, мы будем жить вечно? Отвечай быстро, только не ври и не расстраивай меня! Тогда я завис, и дело кончилось плохо. Поэтому на сей раз я быстро уточнил: – В агентстве сказали, что это займет около месяца. Может, двух. Я успел. Я снова был самым умным и предусмотрительным мужем в мире. – Вы какую брать будете? – осведомилась Наташа. – Трешку. – "Ну и ладно, – сказал Марашко, – когда я стану Президентом… Я не слушал. Проблема с ремонтом оказалась волшебным образом разрешена. Осталось ответить себе на два вопроса: где взять квартиру и где взять денег. Но это уже мелочи, правда? ** Здоровая конкуренция – основа воспитания мужчин! Стоило похвалить Шуру, как Сергей немедленно набычился и отправился доказывать всему миру, что и он не хуже. А возможно, даже лучше. Наварив спагетти на небольшой полк очень голодных солдат, Сережа пришел в радужное расположение духа. Очень кстати, потому что я давно ждала, когда же он окажется в таком состоянии, чтобы намекнуть на то, что ремонт пора бы и начать. Если мы, конечно, собираемся его прекратить к рождению дочки. (Прекратить, а не закончить.) Но все получилось даже лучше, чем я ожидала. Вместе с ремонтом мне была обещана трехкомнатная квартира. – Слушай, – развалясь на диване говорила Наташка, – а ты уверена, что переезд это лучше, чем ремонт? – Уверена. – А как я без тебя жить буду? В смысле, я уже привыкла что ты рядом, а ты сейчас ка-а-ак переедешь куда-нибудь… В Москве есть такие районы, что уж лучше в родной город возвращайся, оттуда ближе. – Не хочу. Нужно искать квартиру в этом районе. – Трудно. Ой, мамочки, как же я объелась! Наталья под шумок умолотила две тарелки макарон и теперь легко могла меряться со мной животами. – Наташ, а если объявления по домам развесить, мол, куплю квартиру в вашем доме… – Самодеятельность. Можно попробовать, но все цивилизованные люди квартиры через агентства покупают. Иначе нормальные связываться не захотят, а жуликов нам не надо. – А что делать? – Сейчас включим генератор идей. Шура! Иди сюда! Как быстро купить квартиру в нашем доме? – О! Это очень просто. Найти понравившуюся квартиру и выгнать оттуда жильцов. Можно их убить, а можно и нет, как получится. Я обычно убиваю. А можно просто взять и построить на нашем доме еще один этаж. Половину забрать себе и там жить, а вторую сдавать за большие деньги. На эти деньги построить еще один этаж и так далее. Но это долго. А если быстро, то нужно опросить всех жильцов дома… – Гениально! – закричала Наташка. – Что? – обалдел Шура. – Нужно с вашим Петровичем поговорить. – Петрович – это охранник нашего подъезда, – объяснил Сергей Шуре. – Он когда-то над нами пошутить решил, никогда ему этого не забуду… Катька, не дерись! Я в хорошем смысле слова – Петрович все знает. Он всех помнит, – сообщила Наташа.- Если кто соберется квартиру продавать, Петрович об этом первый узнает. Кстати, ты думаешь, кто мне сказал, что ты беременна? Петрович. Причем еще полгода назад. – Так у меня срок четыре месяца! – Вот. А Петрович еще тогда все знал! Нужно к нему Марашку отправить, пусть разговаривают, – Угу. Только разговор на пленку записать, чтобы потом попытаться хоть слово правды в нем найти, – Я с ним поговорю, – заявил Сергей, – прямо сейчас. Первую часть проблемы (поиск квартиры) дамы решили, не вставая с дивана. Вот что значит обильная порция вкусных спагетти, приготовленная настоящим мастером! Наивная Катя предложила расклеить объявления, но эта идея была отметена без обсуждения. Самым реальным способом поиска жилища признали агентство, но тут выяснилось, что подружки непременно хотят жить рядом. В конце концов кто-то родил гениальную мысль – вытрясти информацию из нашего охранника Петровича. Он мне уже давно должен за его дурацкие розыгрыши. Идея настолько вдохновила меня, что я бросился ее реализовывать, невзирая на сонно-ленивое состояние сытости. Шуру с собой не взял. – Съезжать собираются, – бравый отставник поднял глаза к потолку и продиктовал, – из трехкомнатных… в сто первой, девяносто третьей и сто пятьдесят третьей. Я на всякий случай проследил направление взгляда Петровича, ожидая увидеть номера квартир на потолке. Не обнаружил. Зато крепкий старик явно читал по побелке, как по амбарной книге. – Но в девяносто третьей точно есть покупатель. Уже приходил, примеривался, как ремонт будет делать. – Значит, сто первая и сто пятьдесят третья, – сказал я, направляясь к лифту. – Благодарствую. – Минуточку,- Петрович все еще пребывал в потолочном трансе, – в сто первой сейчас гости, лучше зайти завтра. После семи там всегда кто-то есть. А вот сто пятьдесят третью очень рекомендую. Там жена мужа выгоняет. Хочет свою «трешку» поменять на «двушку» с доплатой, а доплату вручить бывшему супругу в качестве компенсации. Тут страж подъезда наконец оторвался от созерцания потолка и посмотрел на меня. – Хозяйка к району привыкла, хочет где-то здесь остаться. А доплату большую не потребует. «Сколько дам, – говорит, – столько и возьмет». – А хозяин? – я не уставал поражаться осведомленности Петровича. – Не тот случай. Бывшего мужа можно не учитывать. Тряпка и бабник. Уже в лифте я задумался. Интересно, а что Петрович рассказывает про нас с Катей? И откуда он все это знает? Надо потише говорить в подъезде. Дверь под номером 153 открыла крашеная блондинка с плотно сжатыми губами. Довольно ухоженная, только вздернутая. «Себя вспомни,- подумал я, – в период развода!» – Вы от Николаева? – спросила она, услышав первые аккорды моего рассказа о цели визита. – Нет, я ваш сосед с девятнадцатого этажа. Мне Петрович… наш охранник рассказал (блондинка напряглась еще больше), что вы вроде как переезжать собираетесь. Дама позволила себе кривую улыбку. – Тогда он, наверное, и подробности вам рассказал. Не нужно врать, пожалуйста, у вас честное лицо. Как вас зовут? Через полчаса мы с Людмилой («Без отчества, пожалуйста, просто Людмила!») пили на кухне кофе с коньяком, причем с преобладанием последнего. Я к случаю рассказал рецепт кофе «по-адмиральски». Это когда наливаешь в кружку кофе с коньяком в пропорции один к одному, выпиваешь половину, доливаешь коньяком доверху и так далее, пока хватает здоровья. Людмила вполне адекватно похохатывала и строила мне глазки А ведь я предупредил, что только что женился! Наверное, это у них чисто рефлекторно получается. – Значит, – говорила она, – будете ремонт делать? Я кивнул. – Хотели сначала отремонтировать, а потом переехать, но такой вариант… Жалко упускать! Хозяйка резко затушила сигарету и заявила: – Бред. Когда вашей Кате рожать? Понятно. Сделаем так: я на месяц уезжаю отдыхать, а вы делаете в моей… теперь уже вашей квартире косметический ремонт. Стены двигать не собираетесь? Тогда успеете. А жить будете пока в старой квартире. Через месяц вернусь, вьгоню вас и начну делать свой ремонт. – Подождите. А как же ваши вещи? И где вы будете жить во время своего ремонта? Людмила обвела критическим взглядом внутренность кухни. – Все это барахло. Мы сюда сразу после свадьбы въехали. Самое ценное подарю кому-нибудь, остальное выброшу. Хотите, вам оставлю? Так я и думала. А на время ремонта сниму здесь рядом квартиру- Планирование будущего было прервано мяуканием моего мобильника. Я наскоро объяснил Кате, что сейчас обо всем договорюсь и приду. И что без меня идти не нужно, я ее заберу. И Марашки в качестве провожатого не нужно, пусть он свою Наташку по улицам водит. – Жена где-то в гостях? – Людмила успела прикурить еще одну сигарету. – В соседнем доме. Давайте вернемся к покупке. – Завидую. Договариваемся так: на этой неделе подписываем договор, я передаю вам все документы, но еще две недели живу… Далее последовал четкий план, составленный с учетом сроков ремонта и времени оформления бумаг. – … а на доплату куплю себе новую мебель. – А муж? – бестактно ляпнул я.- Доплата, вроде бы, ему должна пойти? Людмила сжала тонкие губы. – Если этот слизняк потребует у меня денег… «Прибьет», – подумал я. – … я его уважать начну, – сказала она. ** А вы говорите: «Москва… Большой город!» Все на личных связях! Никакое агентство по продаже недвижимости не заменит нашего Петровича! Брачное агентство, кстати, тоже… Петрович и до этого питал ко мне нежные чувства. – Катенька, сегодня холодно, одевайтесь потеплее… – Катюша, возьми зонтик, обещали дождь. – Катя! Я тебе сколько раз говорил, не ставь машину на углу! Дурак какой-нибудь затормозить не успеет… А после того, как узнал про беременность, а тем более после того, как сосватал нам квартиру, он просто стал отцом родным. – Значит так, – начал он разговор, придя осматривать наше новое жилище, – сначала меняем окна, потом кладем плитку. Бригаду рабочих я тебе найду. Обои… Обои нужно переклеивать… Так… Во вторник я не могу, в среду… О! В четверг едем на стройрынок покупать обои. Давай рулетку, посчитаем, сколько нужно. Куда ты полезла? Куда ты вечно прыгаешь со своим животом? Сядь! Я сам все сделаю! И Петрович все делал. Рассчитывал количество плитки и обоев, договаривался с рабочими, выбивал скидки. – Петрович, а у вас дети есть? – поинтересовалась я. – Есть. Сын. И внучка есть. Только живет уж больно далеко, видимся раз в год. Вот родишь, буду нянчить. Все равно сижу здесь по полдня без толку, а так буду с толком с коляской сидеть. На следующий день пришла бригада рабочих. Как только я их увидела, то сразу поняла – только не это. Поймите меня правильно, я не расистка и не националистка, но общаться предпочитаю с людьми, которые… Как бы это выразиться так, чтобы было политкорректно… Говорят на русском языке. Про грамотно речи нет, хотя бы понятно. – Эй, женщина, бур-бур, обои… дыр-бур-бур… сотка. Да? – Нет, – я повернулась к Петровичу, – мне нельзя волноваться. Я тебя прошу, сделай так, чтоб этого здесь больше не было. Я не пущу их в квартиру. Петрович надулся, вывел «рабочих» из подъезда, и еще долго с улицы слышался гомон восточного базара. С Людмилой мы быстро подружились. Утро у меня теперь начиналось с того, что я приходила к ней нюхать кофе. Потом хозяйка начинала активно перебирать и выбрасывать вещи, я по мере сил ей помогала, попутно выслушивая истории из жизни и принимая посланников от фирм-установителей окон. Цены, мягко говоря, отличались. – Как же так? – потрясалась я. – Ну процентов двадцать наценка, это я еще понимаю, но почему у вас дороже в два раза? Представитель фирмы делал непроницаемое лицо, а Люда за спиной хихикала. – Москва… – глубокомысленно изрекала она. – Лохов на всех хватит. – Я могу сделать скидку, – выдавливал из себя представитель, – три процента. Тут начинала смеяться я, а Люда кричала: – Иди отсюда! Предприниматель, блин. На ком-нибудь другом зарабатывай! Приходил Людин муж. Долго молча осматривал квартиру, потом, наконец, спросил: – Переезжаешь? :- Нет, блин, убираюсь. Люда вообще несдержанна на язык, а когда нервничает, переходит на практически чистый литературный мат. – Люда, можно тебя на минуточку? – сказал муж, поглядывая на меня. – Нельзя. А это, между прочим, новая хозяйка квартиры. Ты у нее разрешение спросил, прежде чем сюда впереться? – Люда, давай попробуем разъехаться по-хорошему. – Пробуй. – Можно, я заберу свои вещи? – Я их Кате подарила. Кать, можно этот… заберет его… вещи? – Можно, – милостиво разрешила я. – Вали отсюда, – сказала Люда. На следующее утро после эпохального решения всех проблем я проснулся с дикой головной болью. Допустим, квартиру мы нашли. Допустим, хозяйка по широте душевной разрешила нам делать ремонт до переезда. Но – деньги. Я неплохо зарабатываю даже по московским меркам. Однако и цены у нас того… московскими мерками меряны. Плюс переезд (даже если это переезд на другой этаж), плюс ремонт. Вернее сказать, все это не плюс, а минус. Минус из нашего скромного семейного бюджета. Допустим, памперсов я накупил (вот Катя поразится моей предусмотрительности!), но ведь еще всякие кроватки-погремушки, питание, одежка… На службу я явился понурым, чем сразу же привлек внимание нашего недавно назначенного директора Юру. То есть Юрия Анатольевича, конечно. Я его честно называл на вы, но про отчество все время забывал. Трудно звать по отчеству человека, который младше тебя на двенадцать лет. Так вот, Юра Анатольевич критически осмотрел меня и поинтересовался: – Похмелье? – Какое там! – отмахнулся я.- Нужно срочно квартиру менять, ремонт делать… Денег не хватит, боюсь. – А вы не бойтесь. Вы деньги посчитайте. Сколько не хватает? Вопрос застал меня врасплох. Вооружившись калькулятором и напрягая память, я установил недостающую сумму. Юра ознакомился с результатом, на секунду задумался и выдал: – Думаю, компания сможет вас кредитовать. Процент и срок сообщу завтра. Вам лучше наличкой? – Часть так, часть так, – растерялся я. – До вечера определитесь и скажете мне. А теперь давайте к делу. Где план на следующий месяц? «Вот оно, племя младое, незнакомое, – в полном офонарении подумал я. – Мы так не умеем. Мы – потерянное поколение. Гипс на переломе истории». Долго размышлять мне не дали, заставив с головой нырнуть в производственные проблемы. О кредите (читай – подарке) от фирмы Юра напомнил мне уже вечером: – Так где? – Что? – Решение. Сколько нужно наличкой, сколько – безналом? Для верности я поделил сумму пополам и сообщил результат. – Хорошо. Наличку получите пятнадцатого числа. Безнал – по требованию. Так нормально? Уже на выходе из офиса я вспомнил, что Юра недавно женился, и жена его, по слухам, уже на четвертом месяце. Вот поэтому он мне и сочувствует. Хоть какая-то польза от этого бэби-бума. По приходе домой я попытался похвастаться нежданным кредитом, но в ответ услышал примерно следующее: – Ага. Хорошо. Как думаешь, в детскую нужны толстые обои? Я думаю, нет. Все равно Машка с Наташкой все это моментально оборвут. – С кем? – С Наташкой. Мне кажется, хорошее имя. – А разве у нас не сын? Ты на УЗ И ходила? – Ходила. Еще у себя дома. Разве я тебе не рассказывала? Они ничего не смогли рассмотреть, потому что она свернулась калачиком. Врач сказал: «Или нормальная девочка, или очень хитрый мальчик». Я думаю, что все-таки девочка. – Почему? – Мне так кажется. Так что ты решил насчет обоев? Тонкие, да? ** Следующая бригада строителей была лучше, но только потому, что они принадлежали к братскому славянскому народу. – Гей! У меня все хлопцы – молодцы! – тонко шутил бригадир. – Да и у тебя мужик, я вижу, гарный, – шутил он еще изысканнее, намекая на мой живот. Я озверела. Через десять минут разговора я сказала, что если он пошутит еще раз, платить не буду. Петрович тяжело вздохнул и начал переговоры. Выяснилось, что гарна бригада хлопцев делает все. Только кафель не кладет – «так це ж цяжко», окна не вставляет – «так це ж уметь надо» и пол не циклюет – «так це ж машинка нужна». – Обои клеить умеете? – А то! Только дорогие не надо, а то еще попортим… Люда, которая присутствовала при разговоре, была лаконична. – Пошли на… – заявила она, преданно глядя в глаза бригадиру. – А? Люда повторила, добавив несколько эпитетов. Рассказала, что она думает о бригадире, о его мыслительных способностях, а также о том, что, по ее мнению, должна делать вся эта бригада, вместо того чтобы пудрить людям мозги, что они якобы умеют делать ремонт. Хлопцы слушали ее в немом восхищении. Было похоже, что Люда сильно обогатила их лексику, и если бы они могли, то непременно записали бы себе несколько выражений. После их ухода мы втроем – я, Люда и Петрович – угрюмо сидели на кухне и пили. Я чай, а остальные водку, закусывая шпротами из банки. – Неделя прошла, – констатировала Люда, – и что мы имеем? – Окна послезавтра ставить придут, – сказала я. – Окна – это самое простое. Это два дня работы. Кафельщик нужен. И маляры. И чтоб они одновременно работали. Сначала здесь, а потом у меня. То есть у вас. То есть пока у вас… Тьфу, я уже сама запуталась в наших квартирах, где чья. Вы обои выбрали? – Завтра поедем покупать. – Валяйте. А ты, Петрович, ищи рабочих. Простых русских парней. В идеале евреев. Когда я поднялась к себе на этаж, меня ждал сюрприз в виде Машки, сиротливо сидевшей на ступеньках. – Ты как сюда попала? – обалдела я. – С бабой Ирой. Я соскучилась. Очень-очень,- Машка уткнулась в меня. – Она пошла телефон искать. Я домой хочу. – Нет у нас теперь дома… Пойдем, я тебе покажу твою новую комнату. Только бабушку дождемся. Бабушка появилась через пять минут. – Ой, Катенька, а мы решили приехать. Ато скучно стало. Что-то ты поправилась. – Конечно, поправилась. Уже четыре месяца. – Чего? Похоже, сын общается с мамой еще реже, чем я думаю. – Э-э-э… Я вам Сергей ничего не говорил? – О чем? – Ну, что мы квартиру покупаем… – Зачем? – Понятно… Пойдемте чай пить. Расскажу по порядку. Следующие два часа мы отпаивали чаем совершенно ошарашенную бабушку, которая с суеверным ужасом рассматривала мой живот. Я так и не поняла, что ее так пришибло, но она категорически отказалась смотреть новую квартиру и, придя в себя, немедленно уехала домой. Я ужасно обиделась. Могла бы и поздравить, В конце концов, это ее первая родная внучка. А потом мы с Машей отправились смотреть новую квартиру и остаток дня провели там, придумывая, как и куда мы поставим вещи. А потом Машка притащила краски и со словами «Когда еще придется!» – нарисовала на обоях огромную картину о том, как мы с ней и Сергеем укладываем спать маленькую Наташку. За этим занятием нас и застал вернувшийся с работы будущий папа. 258 Большую часть рабочего времени я угробил на решение финансового вопроса. Деньги мне, в общем, дать решили, но и условия поставили феодальные. Взамен обязали подписать контракт на четыре года. И до окончания этого срока я не мог уйти из компании под страхом штрафных санкций, которые, по-моему, превышали мои доходы до конца жизни – и то при условии, что я установлю рекорд долголетия. Если же попытаюсь уйти, не заплатив… Словом, пытаться не стоило. О таких мелочах, как солидные ежемесячные проценты, уж и не говорю. Я долго торговался, звонил в головной офис в Питере, пытался придумать какой-нибудь другой способ добыть деньги, но все было зря. Руководство почуяло, что есть возможность взять ценного работника за жабры, и не собиралось эту возможность упускать. Кстати, они меня могли выставить в любой момент и потребовать единовременного погашения долга. Против этого пункта я восстал, как Гарибальди, и хоть здесь смог одержать маленькую победу. В остальном победило руководство. Я добровольно продал себя если не в рабство, то в крепостные. Уже в конце дня вяло просмотрел ежедневник и с ужасом обнаружил запись: «Строители!» Искать бригаду в восемь вечера было поздновато. Я отложил поиски на завтра. А потом навалилось столько работы, что времени хватало только на переписывание в ежедневнике слова «Строители» со страницы на страницу и добавление восклицательного знака. Однажды утром я прочел между «Тестирование верстальщиков!» и «Проверить бюджеты!» отчаянное «Строители!!!!!!!!». Это был сигнал бедствия. Тем более что на следующей странице краснело: «Покупка квартиры». Я решил послать все к черту, сесть на телефон и решить-таки проблемы с ремонтом. Для бодрости духа позвонил сначала домой. – Катя! Я по поводу строителей… – Не волнуйся, я еще вчера выгнала вторую бригаду. – Золото ты мое! А почему выгнала? – Криворукие идиоты. Подробности я решил не выяснять, но поморщился. Что-то супруга в последнее время стала злоупотреблять бранной и просторечной лексикой. То есть очень зло употреблять. – А первая бригада? – То же самое, только еще и по-русски не понимают. Еще и разозлили меня, ублюдки! Я опять поморщился. Как бы это намекнуть Кате, чтобы она повежливее разговаривала? Все-таки дети кругом. Даже внутри. – Не волнуйся ты так, – нашелся я, – тебе вредно ругаться. – А я и не ругаюсь. Если что, с ними Люда ругается. – Бывшая хозяйка? А этих… работников тоже Люда подбирала? – Нет, это Петрович. Завтра обещал новых подобрать. Положив трубку, я навсегда вычеркнул вопящее слово из ежедневника и из своей жизни. Пожалуй, в браке есть некоторые преимущества. Вот Катя – взяла и сама организовала ремонт квартиры! Подумал и улыбнулся. Ну да, «сама». Деньги нашел я, строителей ищет Петрович, а ругается с ними Людмила. А в целом, конечно, «сама». Идеальный менеджер. Может, мне жену после декретного забрать к себе руководителем проектов? ** Главным событием следующей недели стала очередная бригада рабочих. Бригадир мне понравился – немногословен и деловит. На вопрос, когда они могут начать работать, ответил: «Сегодня». – Вот и чудесно! – согласилась я. – Давайте я вам все покажу, вы начинайте, а мы с Машей поедем в шко- лу на собеседование. Значит так, вот эти обои в эту комнату, эти в эту, а вот эти вот сюда, это детская. Кухню пока не трогайте. Понятно? Бригадир кивнул. Что-то в его кивке мне показалось подозрительным. – Давайте еще раз. Вы сегодня, наверное, клеить еще не будете? Кивок. – Тогда вы сдирайте старые обои, а мы поедем. Да? Кивок. Мы с Машкой отправились к двери, уже у порога нас остановило жалобное: – Э-э-э… – Что? – обернулась я. – Так а чего делать-то? – В смысле? Я смотрела в абсолютно прозрачные глаза рабочего и у меня в сердце поселялась страшная тоска. – Ремонт делать где? – повторил бригадир. – Ремонт делать везде. – А-а-а… – Вы обои клеить умеете? Кивок. – Так вот. Нужно переклеить обои во всех комнатах. Это понятно? Кивок. – Что тогда непонятно? Молчание. – Так мы пойдем? Молчание. Рабочий угрюмо переминается с ноги на ногу. – Так вы скажите, что делать, и идите. На меня напал спортивный азарт. Интересно, смогу я ему объяснить или нет? – Нужно взять вот эти обои и наклеить их на вот эти стены. Понятно? – Ну что вы так говорите, как будто я тупой! Действительно, чего это я? – Повторяю еще раз. Кухню не трогайте, в комнатах переклеиваете обои. Старые снимаете, новые клеите. Давайте разнесем обои по комнатам, чтобы вам было легче. Берите вот эти обои и несите их сюда. Мужик с просветленным лицом взял и понес. Видимо, я, наконец, дала достаточно четкие инструкции. – Так. Теперь берите вот эти обои и несите их туда. Отнес. Вернулся со счастливым выражением лица. – Начинайте вот с этой комнаты. Понятно? Кивок. – Понятно. Пауза. Только я собралась уходить… – А что в ней делать? От сумасшествия меня спасло своевременное появление Петровича, который заглянул узнать, как мне понравились новые рабочие. – Катенька, ты только не волнуйся. Я тебе кафельщика нашел. Русский. Честное слово. Хороший мужик, обстоятельный. Отставной военный. Приедет завтра в девять утра, так что нужно срочно ехать закупать плитку. Маша, поедем плитку покупать? – Ура! Поехали! А этот дядя тоже поедет? Я вздрогнула и вспомнила про бригадира, который стоял в том же месте комнаты и ждал дальнейших распоряжений. – Петрович, объясни ему, что он нам не подходит, а мы тебя на улице подождем, – быстро сориентировалась я и выскочила из квартиры. Слушая за ужином весело-злую трескотню жены, я вдруг подумал, что теперь мы с ней живем совершенно отдельными жизнями. Она гоняет строителей, а я решаю на работе какие-то финансово-производственные проблемы. До свадьбы оно не так было. Были общие интересы. Цели общие. – Катя, – перебил я рассказ о чем-то из мира ремонта, – ты меня любишь? Катя, которая как раз показывала в лицах тупого бригадира, захлопала глазами. – Что-то случилось? – спросила она. Я замотал головой. – Любит! – пришла на помощь Машка. – И я люблю. Так что там дальше было, мама, рассказывай! Я продолжал изображать внимание, а сам пытался понять, что же нас теперь объединяет. Регистрационный штамп? Место жительства? Это, конечно, да, но проблемы-то теперь у каждого автономные. Я за Катю ребенка не выношу, деньги она за меня не заработает… – А чего там у Наташки с Марашкой? – вспомнил я. – Чем все кончилось? – Да не кончилось у них, – нахмурилась Катя, – задурил ей твой Марашко голову. – Ты же сама просила ее взбодрить! – Взбодрить, а не голову дурить! Что-то у них там серьезное намечается. По-моему. Я ожил. Вот она, наша общая проблема! Мы ее вместе заварили, нам и расхлебывать. Я набрал Шурин домашний номер. Там было глухо занято. Тогда я перезвонил на мобильник. – Привет! – заорал поэт. – А мы тут как раз чай пьем, о вас говорим! – Вы – это кто? – Мы с моей киской, – Шура перешел на грудное журчание, – с лапушкой моей! «Действительно,- подумал я, – серьезно у них!» – И что вы про нас говорите? – Завидуем. Любовь у вас. Страсть. Ребенок общий. Вторая молодость! Марашко захихикал. – У нас вторая молодость, – сказал я, – а у тебя второе детство. Или ты еще из первого не выбрался? Ладно, пока. Наташке привет! Я положил трубку и собирался доложить свои соображения Кате, но обнаружил только Машку. – А куда мама делась? – спросил я. – Пошла тете Наташе звонить. А давай теперь поиграем. А то ску-у-учно. – А у бабушки Иры весело было? – У твоей мамы? – не преминула уточнить маленькая ехидина. – Да, там со мной играли, кормили. Там детей много всяких. – Так чего ж ты там не осталась? – По маме соскучилась. Давай хотя бы в слова поиграем! Лучше в рифмы. – Пакля! – тут же вспомнил я Незнайку. – Спектакля! – по хитрой роже Маши было очевидно, что эту хохму она знает.- Теперь я. Солнце. – Донце,- на сей раз я процитировал Маяковского. – Нет такого слова! – Есть. Даже стихи есть, – я продекламировал фрагмент про «дней последних донце». Машка набычилась и, не найдя других аргументов, врезала мне по плечу. Пришлось идти врукопашную. На визг появилась хмурая мама. Она быстро навела порядок и со скандалом загнала ребенка в ванную. Действовала Катя при этом сурово, порывами до свирепости. – Ты чего? – удивился я. – Я-то ничего. А вот твой поэт… У Наташки ребенок будет! – Ну и хорошо! Будет дружить с нашим. – С нашей. – С нашим ребенком. Трагедия в чем? – Ты что, не соображаешь? – Катя, как обычно, очень похорошела от ярости. – У Наташки же свой мужик есть. А тут Марашко твой, женатый, между прочим! И что она теперь своему… м-м-м… Андрею скажет? – Пусть скажет, что это от него. – Да они не встречались уже черт знает сколько! Я почувствовал, что не в силах вести бессмысленные споры. – Признаю,- повесил я буйну голову,- моя ошибка. Завтра же пристрелю Марашку, а Наташкиному мужику скажу, что ребенок, например, от тебя. – Какие все остроумные! – Катя не была расположена шутить. – Прямо сейчас позвони этому уроду и скажи… Сам знаешь что сказать! Я уже был не рад, что нашел для нас с Катей такую животрепещущую общую проблему. ** Вопросом, люблю ли я его, Сергей меня сильно озадачил. Я задумалась и обнаружила странную вещь – мы в жизни перестали пересекаться. До такой степени, что мне даже не приходит в голову с ним посоветоваться по поводу, например, плитки. Мы ее купили с Петровичем и Машкой, то есть я заплатила, оформлял все Петрович, а выбирала Маша. Я от изобилия через десять минут одурела и вообще перестала соображать. Как хорошо было при социализме! Если и был выбор, то примитивный: вам какую плитку, синенькую или зелененькую? О рисунке, размере и прочих глупостях речь не шла. Если бы не ребенок, я бы ничего не смогла купить, я бы заплакала и ушла, не в силах осмыслить это безумное и ненужное многообразие. Но Маша, видимо, принадлежит уже к следующему поколению, она быстро сориентировалась, заявила, что хочет плитку с пингвинчиками, и я почти не удивилась, когда мы ее нашли. Представляете, лет бы двадцать назад такой каприз! Я, когда была маленькая, обожала рассматривать немецкие каталоги, которые валялись у моей бабушки. Это было что-то невероятное! Тапочки под цвет пеньюара, полотенца в ванне под цвет кафеля, цветное постельное белье… А школьные принадлежности! За любой пенал, который был там сфотографирован (и которые сейчас за копейки продаются во всех магазинах), любой школьник заложил бы не только душу. Это сейчас шариковые ручки и майки раздаются на всех презентациях, а я хорошо помню, как у нас в городе году в девяностом проходила выставка «Компьютеры в жизни США» и люди душились в очереди, чтобы получить бесплатный пакетик (!), буклетик и значок. Убивались просто. Короче, трудное у нас было детство, не готовы мы еще к такому изобилию. – Сергей, как ты относишься к пингвинам? – завела я разговор. Дело было вечером, когда Сергей уже притащился с работы. – Нормально. – То есть, если у нас в ванной будут пингвины, это нормально? В туалете не нужно, там что-нибудь поспокойнее, а вот в ванной, я думаю, в самый раз… Я сама себя прервала на полуслове, потому что Сергей смотрел на меня расширенными от ужаса глазами, явно воображая небольшую колонию пингвинчиков, весело бултыхающихся среди льдин. Минут через десять, когда мы с Машкой наконец отсмеялись и показали ему образцы кафеля, он пришел в себя. – Ну, девчонки, вы даете! Ладно, пингвины так пингвины. Вы ведь все уже купили, теперь-то чего спрашивать. Действительно, чего… Какой-то гадкий осадок от этого остается. Как будто мы общежитие строим, а не совместную квартиру. Я ведь жить буду не с Петровичем и не с Людой. Только я собиралась поделиться своим горем с Наташкой, как нарвалась на очередное потрясение. Подруга взяла трубку крайне бодрая. – Мы тут отмечаем. Чаем. – Что? Почему чаем? – А мне теперь тоже пить нельзя. – ?Ладно, все, колюсь. Я тоже беременная. Ура? – Э-э-э… Ура… А-а-а… Уф, ты меня ошарашила. Давно? – Месяц. Вот это мы и отмечаем. – Поздравляю. Дальше я еще что-то автоматически говорила, а сама пыталась сообразить. Если месяц, значит забеременела она сразу после своей депрессухи. С Андреем она уже тогда не общалась, то есть из всех возможных пап остается Марашко. Вот ужас-то! Во-первых, женат, во-вторых, раздолбай редкостный, в-третьих, мы их сами зачем-то познакомили. Хотели как лучше, получилось как всегда. А может, еще не поздно? Может, еще можно позвонить Андрею, он вернется и вытурит Марашку. Не может же Наталья серьезно любить этого придур… Дурака этого. – Ты можешь пять минут быть серьезным? – спросил я Марашку. – Я всегда серьезен. – Да нет, на самом деле! – Я на самом деле. Я посмотрел на трубку, не веря своим ушам. Мы сказали уже по две фразы, а Шура ни разу не попытался выпендриться. Может, я номером ошибся? – Это очень важно, – на всякий случай уточнил я. – Я слушаю. – Понимаешь, шутки шутками, но ты все-таки женат. Трубка молчала. – Ты меня слушаешь? – Да, конечно, – ответил Марашко, – продолжай. – Дело серьезное, так что будь любезен не ерничать. – Да, понимаю. Я совершенно серьезен. «Сейчас что-нибудь ляпнет! – понял я. – Ну что за несолидный тип!» – Я тут узнал, что Наташа… короче, она беременна. – Да, знаю, я ее уже поздравил. – Ага… И чего теперь? – Как чего? Будет рожать. У нее такой возраст, тянуть опасно, а то второго раза может и не быть. Шура был таким рассудительным, что это не могло не быть издевательством. А я по-прежнему не понимал, как он меня дурит. У меня аж скулы свело. – А ты? – А что я? У меня жена, ребенок. – И ты не будешь с ней теперь встречаться? – Почему? Если пригласит, зайду в гости. У нее же мужик есть. – Да, только учти, что у нее мужик есть. То есть… ты уже знаешь? – Безусловно. Вот это «безусловно» добило меня окончательно. – Хватит иронизировать! – заорал я. – Что за мода: устраивать из всего балаган? Влез в чужую жизнь и еще демонстрирует свое остроумие! – Минуточку, – сказал Марашко. – Я просто выполнял твою просьбу. – Нечего на меня валить! Ты что, маленький мальчик? Не можешь отвечать за свои поступки?! – Я не понял, что ты от меня-то хочешь? – Да пошел ты…- я чуть не назвал точный адрес, но вовремя заметил боковым зрением заинтересованную Машкину физию. Некоторое время я провел в ванной, держа голову под струей воды. На выходе меня встретили мои женщины. – Ну как? – спросила Катя. – Ничего, – ответил я, – немного успокоился. – А ты мокрый! – обрадовалась Машка.- Аи, не брызгайся. – Кто успокоился? Маша, отвали от дяди Сережи. Я вообще-то про поэта твоего спрашивала. Я только махнул рукой. Машка тут же повисла на моей левой ноге. 268 – Это бесполезно, – вздохнул я, пытаясь стряхнуть цепкую девочку. – Он спорил? – Наоборот, во всем соглашался, – я оставил попытки вернуть свободу собственной конечности. – А это тревожный признак. – Покатай меня! – провизжала Маша снизу. – Маша, угомонись, – сказала Катя. – Понятно. Пойду поговорю с Натальей. Она женщина умная. Думаю, я смогу ей все объяснить. Я всецело поддержал супругу. Мне очень не понравился наш разговор книгоиздателя с поэтом. В таком состоянии Марашко мог натворить всяких глупостей. Я двинулся к телевизору, с трудом переставляя ноги – Машка оккупировала уже всю нижнюю часть моего туловища. Несмотря ни на что, Наташка пребывала в замечательном расположении духа. – Значит так, – вещала она, носясь по квартире, – в этой комнате я сделаю детскую. Тут поставлю кроватку, здесь нужно сделать шкаф. Или лучше большое купе? Или комод удобнее? А пеленальный столик нужен? – Нужен. – Так. Значит, здесь будет пеленальный столик. – Наташ, а работа? – А что работа? Уйду в оплачиваемый декретный отпуск. Я все никак не могла заставить себя спросить про Марашку. С одной стороны любопытно, а с другой – не хочется сыпать соль на раны беременной женщине. – Ну а здесь мы будем спать. Ребеныш в кроватке, а мы на диване. Кровать придется пока выбросить, а то в комнате не развернуться. Купим себе огромный такой диван, я тут недалеко в мебельном видела такой офигенный диванище. По нему потом ползать будет удобно. Будете приходить в гости со своей Наташкой по нашему дивану ползать. Я уже почти вообразила себе, как мы с будущей Наташкой ползаем по офигенному дивану, но споткнулась о слово «мы». Кто «мы» будем спать на диване? Я похолодела. Интересно, а Наташка знает, что Марашко женат? А если нет? Если он ей совсем задурил голову и наобещал жениться? – А ты Шуру давно видела? – я решила начать издалека. – Он сейчас в командировке, вернется послезавтра. – А он рад? – Что вернется? – Нет, что ты… что у тебя… ну… – Что ребенок будет? А чего ему радоваться! Я же девочку хочу, а он говорит, что и так бабы все заполонили. Я ему объясняю, что мальчик во мне не выживет, а он говорит, что… Извини, у меня где-то мобильник звонит. Наташка ломанулась в коридор. – Да. Нет, еще не толстая. Нет, мебель сама не двигаю. Возвращайся уже скорее. Как не приедешь? Почему? Обижусь… А какой подарочек? Большой? Нет, большой не хочу, хочу дорогой. Ладно, три дня еще подожду. Целую, я тебя тоже. Подслушивать, конечно, нехорошо, но в результате я выяснила совершенно жуткие вещи. А именно: Наташка с Марашкой расставаться не собираются, а наоборот, собираются жить вместе и спать на офигенном диване. Я ушла домой осмысливать эту информацию. Следующие несколько дней мне было не до Наташки, потому что начал работать кафельщик. Не могу сказать, что я нетерпима к людям. Я не требую, чтобы все вокруг были шустриками, но есть рамки, в которые окружающие меня должны вписываться. Этот не вписывался. Честно говоря, таких тормозов я еще никогда не встречала. Первый день ушел на обдумывание задачи. Судя по его просветленному взгляду, осмысление того, что на эти стены требуется положить вот этот кафель, снисходило на него откуда-то сверху. Раз десять он обмерял стены, каждый раз после этого впадая в депрессивное оцепенение. – Они кривые, – изрек наконец Степан Аркадьевич. – Да что вы? – язвительно поинтересовалась я. Я была голодная и злая. Пребывание в пустой квартире, где из мебели осталась только тахта и коробки, не входило в мои планы на сегодняшний день. Люда меня бросила, свалила на месяц в отпуск. Единственное, что требовалось от кафельщика на сегодня, – это рассказать мне, что нужно докупить из стройматериалов, и именно за этим я торчала здесь уже три часа. – На эти стены невозможно положить плитку. Я подавилась слюной. – Совсем? – Совсем. – И что же делать? – Их придется ровнять. Уф! – Так что же вы говорите, что невозможно? – На эти стены невозможно. Плитка кладется на идеально ровную поверхность. Сказал, как отрезал. – Хорошо, давайте ровнять. Что вам для этого нужно? – Смотрите, вот тут угол завален, а вот здесь ванна стоит криво. Если мы будем делать полочку, то вот здесь она будет шириной 55 миллиметров, а вот здесь 58. А вот здесь… Следующие пятнадцать минут выслушивала подробный отчет о кривизне стен. Все попытки прервать оратора приводили к тому, что он на некоторое время «зависал», а потом продолжал с того же места. – Ширина вот этой ниши снизу на пять миллиметров больше, чем сверху… – Степан Аркадьевич! – рявкнула я. – Мы уже договорились, ровняйте стены. Давайте я вам кафель покажу. Лучше бы я этого не делала! Дело в том, что Маша выбрала очень веселенькую коллекцию. Плитка в ней четырех цветов, не считая фриза и декоративных плиточек с пингвинами. Мужик, увидев это разнообразие, впал в ступор. – И как вы собираетесь это класть? – в ужасе спросил он. – Очень просто. Низ белый, потом синяя полоска, потом фриз, а потом чередуете: желтый, синий, зеленый, белый. И на полу то же самое. Понятно? По глазам было видно, что не понятно. И то, что он думает о сумасшедших, которые будут жить с такой ванной, тоже было видно по глазам. – Я вам нарисую. Потом. Завтра. А сейчас я есть хочу. Хочу домой. Вы должны мне дать список того, что вам нужно купить, и я пойду домой. Сейчас. – Что же вы хотите, чтобы я, как только пришел, так сразу вам список продиктовал? Шел пятый час его пребывания в квартире… За последующие сутки удалось провернуть несколько важных мероприятий. Во-первых, отправить Машку к бабушке Ире (Катя уже перестала вздрагивать, услышав это словосочетание). Во-вторых, бабушка Ира была настолько любезна, что сама забрала ребенка. При этом она действовала так стремительно, что часть Машкиных пожитков осталось дома. В-третьих, нам наконец-то отдали документы на новую квартиру! Последнее событие следовало отметить особо. По дороге домой я захватил бутылочку грузинского коньяка и банку безалкогольного пива в комплекте с нарезанным сыром и готовым салатом. Перед дверью квартиры все это вытащил на свет божий, зажал в зубах папку с документами… и понял, что нажать кнопку звонка мне, в сущности, нечем. Из свободных конечностей присутствовал только нос. Им и пришлось воспользоваться. Катя открыла не сразу. Радости при виде меня не испытала, молча отобрала пиво и ушла на диван. Торжественный момент был испорчен. Выгружая продукты и переодеваясь в домашнее, я прикидывал, что могло быть причиной трагедии сегодня. Пришел к выводу – все что угодно. Причины могло и вовсе не оказаться. Или, скажем, истоки депрессии заключались в неправильном (избыточном или недостаточном) весе. Или в дырке на колготках. Или… «Ага! – сказал я сам себе.- А про Наташку с Марашкой-то мы совсем забыли!» Ситуация с Катиной подругой как-то выветрилась из моей головы. В конце концов, взрослые люди, могут и сами разобраться. Катя так не считала. Банку с «нулевкой» она держала с такой экспрессией, что та уже слегка сплющилась. Я подошел к любимой супруге и обнял ее за пузо. – Да не бери в голову! Все утрясется! Заклинание «все будет хорошо» не подействовало. Катерина Ивановна оставалась агрессивной. – Раньше он меня в могилу сведет! «Видимо, состоялась беседа с Марашкой. Видимо, неконструктивная». – Все, забудь. Я сам с ним буду общаться. Тебе нервничать нельзя. Катя вывернулась лицом ко мне и недоверчиво прищурилась. – То есть ты не пойдешь на работу? Здорово. А то я рожу прямо в недостроенной ванной. Я не совсем понимал, зачем мне не ходить на служ-бу – с Шурой лучше общаться по телефону. Всегда есть возможность прервать связь. Однако спорить не стал, а наоборот, поцеловал любимую женщину в нос. – Он же опять припрется, три часа будет на стену смотреть, потом три часа про нее рассказывать… Судя по всему, речь шла не о Марашке. Три часа смотреть на стену? Молча? Не его стиль. – …если я еще день с ним пообщаюсь,- завершила тираду Катя, – то придушу собственными руками. А кафель ты мне положишь. То есть речь шла всего лишь о кафельщике. Ладно, прогуляю денек. В конце концов, нужно же и мне поучаствовать в создании семейного гнездышка. Катя отхлебнула пива и продолжила чуть спокойнее: – Представляешь, он даже не понял, как должна плитка лежать! Я ему объясняю: «Снизу вон те с такими штучками, потом не такие, а потом снова такие, но пусть чередуются с синенькими. А между ними – фриз». А он смотрит на меня и глазами лупает. Я торопливо перестал лупать глазами. Я тоже ничего не понял, но не хотел, чтобы между мной и тупым кафельщиком проводились какие-то параллели. – Сейчас все нарисуем, – я выпустил супругу из рук и направился к компьютеру… …Ночь застала нас за экраном. Мы спорили. Мы были уже на грани развода (ремонт – суровое испытание для любой семьи), но тут я вспомнил, что сегодня вообще-то праздник. И жена у меня беременна. Словом, внезапно согласился со всеми доводами оппонента, чем вызвал подозрение в тайном умысле. А потом мы выпили коньяку (я пил, Кошка с аппетитом нюхала и фыркала), завалились на диван и несли всякую околесицу. Я через живот гладил своего замечательного ребенка, и тот, кажется, отреагировал. Может, все-таки мальчик? ** Нарисовать ванну оказалось гораздо труднее, чем я думала. Размер стен совершенно не предполагал, что на них положат целое количество плиток, а с учетом узора и умственных способностей кафельщика нужно было вырисовывать каждый уголочек. А Сергей, вместо того чтобы помочь, приставал с идиотскими вопросами. Перед тем как рисовать, я достаточно подробно, по-моему, объяснила, чего хочу. – Значит так, снизу снег, там белая плитка, потом полоска воды – синяя, на ней пингвины, а выше северное сияние. Понятно? Сергей погладил меня по головке и сказал, что я, похоже, переутомилась. Я обиделась и, выпихав его из-за монитора, уселась рисовать сама, но, поскольку очень плохо владею программой, в которой мы рисовали, достаточно быстро все перепутала, удалила нужный кусок и окончательно обиделась, но теперь уже на весь мир. Сергей тяжело вздохнул и взялся за мышку. – Здесь так? – спрашивал он. – Да. – А здесь? – Тоже так. – А тут так не получится, угол мешает. – Ну придумай что-нибудь! Эти мужики совершенно не в состоянии сами что-нибудь сделать! Как только я собиралась пойти полежать, меня немедленно звали обратно к монитору, чтобы сообщить очередную гадость. То что-то куда-то не влезало по высоте, то по ширине, то по логике рисунка. Я психовала, Сергей злился, компьютер зависал и категорически отказывался соединять нас с интернетом, чтобы посмотреть, как укладывают кафель нормальные люди. Одно согревало мне душу: объяснять Степану Аркадьевичу, что и как, будет Сергей. Он мне пообещал, что завтра останется дома. И в результате вечер мы провели очень даже мило. На следующий день я проснулась с единственной мыслью – хотелось есть. Но не просто есть, а блинчиков с вишневым вареньем. Вишневое варенье стояло в холодильнике, а пожарить блинчики – что может быть проще! Я бодро приступила к этому занятию и обнаружила, что у нас кончились яйца. Тащиться в магазин было безумно лень. Дома я бы заскочила к соседям и взяла яйцо, а здесь я никого не знаю. Да и можно ли себе в Москве такое позволить? Минут пятнадцать я помучилась, но поскольку блинчиков с каждой из них хотелось все сильнее, выдохнула и на выдохе пошла знакомиться с соседями. В ближайшей квартире никого не было, а через дверь мне открыла девушка. Маленькая, худенькая, на вид лет на десять моложе меня. – Здравствуйте, я ваша соседка во-о-н из той квартиры, – бодро начала я, в очередной раз пообещав себе, что выучу свой новый адрес. Девушка молча смотрела на меня. – Мы недавно переехали. Вернее, я недавно переехала. Я тут еще никого не знаю… Под этим немигающим вопросительным взглядом развивать тему было все труднее и труднее. Хоть бы она улыбнулась… – Понимаете, я решила приготовить блины, а яйца кончились, и я подумала, что, может быть, смогу одолжить у соседей. Глаза у девушки стали как блюдца, и я поспешно закончила: – Я, наверное, ошиблась. Извините. Девушка пожала плечами и закрыла дверь. Я с трудом перевела дыхание. Вот она – пресловутая московская обособленность! Наверное, здесь общение с соседями не практикуется… Совершенно убитая, потащилась домой. От огорчения даже блинчиков расхотелось. Дома поставила чайник, достала хлеб, и тут раздался звонок в дверь. «Кафельщик!» – подумала я и пошла открывать. Каково же было мое удивление, когда я обнаружила на пороге девушку-соседку. Теперь мы поменялись ролями, потому что теперь я пялилась на нее, не мигая. – Здравствуйте, – смутилась она, – я решила проверить. Я сначала подумала, что люди совсем обнаглели, беременная женщина – и туда же, наводчица. А потом подумала: а вдруг и правда соседка. – Заходите, – сказала я. – У вас был такой несчастный вид… – Меня Катя зовут. Можно на ты. Очень блинчиков хотелось. – Я Света. Не закрывай дверь, я тебе яйцо принесу. Вот так мы и познакомились. У Светы оказалась трехлетняя дочь, сама Света всего на три года меня моложе, а еще она работает учительницей английского и рассказала мне много интересного про ближайшие школы. Мы проболтали больше часа, когда пришел Сергей. – Так, Катя. Пусть этот… работает там один. Не ходи туда, это вредно для здоровья. Я ему оставил телефон, если что, пусть звонит мне. Я поехал на работу. Сергей заглянул на кухню. – Здрасьте, – автоматически поздоровался со Светой. – Кто это? – спросил у меня шепотом. – Лицо знакомое. Я засмеялась. – Свет, ты сколько в этой квартире живешь? – Лет пятнадцать. А что? – А ты, Сергей? – Лет восемь. – Вы столько лет живете в соседних квартирах и друг друга даже в лицо не знаете. Мегаполис… ** Честно говоря, когда я слушал рассказ Кати о кафельщике, думал, что она преувеличивает его заторможенность. Оказалось – преуменьшает. У нее терпения не хватало передать паузы, из которых состояла беседа этого мастодонта облицовки. За первые полчаса общения он, вместо того чтобы заняться делом, успел рассказать о неровностях одной из стен. Я терпеливо ждал, пока он исчерпает тему, и просто кивал головой. Как я заблуждался! Когда тема одной стены была исчерпана, он перешел к другой. Я быстренько перемножил в уме количество стен на 30 минут и понял, что сегодняшний день пройдет плодотворно. – Все! – гаркнул я. Кафельщик вздрогнул и замолчал. Наверное, обиделся. Однако я не собирался просить прощения. – Когда мне понадобится консультация, – я старался говорить как можно четче, – я вас вызову. А сейчас выбирайте: или вы начинаете работать, или молча… повторяю, молча уходите. Кафельщик открыл рот. Я тут же указал на дверь. Работник посмотрел на палец, закрыл рот и принялся переодеваться в рабочую одезду. Вид он имел униженный и оскорбленный. Чтобы не вводить человека в искус, я отправился на экскурсию по нашему будущему жилищу. Как-то раньше не удавалось спокойно его осмотреть. Нужно было попытаться понять, что мы успеем отремонтировать за месяц, а за что лучше вовсе не приниматься. Следующий час прошел в стратегическом планировании. Я как раз размышлял, стоит ли менять окна или и так сойдет, когда за моей спиной возник обиженный виртуоз плитки. – Ваша жена, – сказал он так, как будто вызывал на дуэль, – что-то рассказывала про разную плитку. Я так ничего и не понял. Может, вы поясните? Я извлек из кармана распечатку нашего с Катей творчества и протянул кафельщику. Тот нахмурился и удалился. Не успел я как следует погрузиться в размышления, как за спиной снова раздался голос: – Это невозможно. Они разные. Я обернулся. Кафельщик протягивал мне две плитки: голубую и белую. Я похолодел. Не хватало еще с размерами лопухнуться. – У них ширина разная, – высокомерно пояснил маэстро. Я приложил плитки одну к другой. Действительно, синенькая казалась чуть уже. На миллиметр, не больше. – Так это же ерунда. – Это не ерунда. Это различие по ширине. – Ну, сделайте между синими расстояние чуть больше. – Сделать более толстые швы? – кафельщик потер подбородок. – В принципе возможно. Но это сложно. Профессионал скрестил руки на груди и приготовился выслушивать возражения. Но я не стал спорить. – Это сложно,- сказал я. – Именно поэтому я не сам кладу плитку, а вам деньги плачу. Вы нужны мне для того, чтобы решать сложные проблемы, а не объяснять степень их сложности. Вы можете решать? Если да, то идите и разбирайтесь со своими швами, если нет… – Прежде чем размечать швы,- процедил кафельщик, – нужно выровнять стену. – А что вы делали целый час? – у меня возникло искушение хлопнуть плитками по ушам собеседника. – Готовил инструменты. Что-то нехорошее отразилось на моем лице, потому что кафельщик расплел руки и сказал почти нормальным голосом: – Ровнять стену – это дня на два. К счастью, тут в нагрудном кармане ожил мой мобильник. Звонили из издательства. Что-то у них там не заладилось. Я даже разбираться не стал, тут же пообещал приехать. Еще полчаса с этим типом – и моей беременной жене пришлось бы таскать мне сухари в камеру для убийц. Снабдив кафельщика напоследок номером моего телефона, я с позором бежал. По пути успел заскочить домой и обнаружил там какую-то тетку. Катя объявила, что это соседка. Все-таки какая она у меня наивная! Чуть* что, сразу дружить начинает с кем ни попадя. А вдруг это наводчица? Провинция… Следующий месяц пролетел необыкновенно однообразно. Я толстела, кафельщик работал. Плитку он положил за две недели, что, как я подозреваю, было его личным рекордом скорости, но мы с Сергеем, чередуясь, душили его просто немилосердно. И ведь человек не халтурил, не простаивал, не перекуривал, он просто так работал, он думал в таком темпе. Не выгнали мы его только потому, что плитку он положил идеально, по миллиметру вымеряя все расстояния и углы. Под конец работы мне уже было его искренне жаль – он родился не для нашего мира В его мире все углы должны быть прямыми, все поверхности идеально гладкими, а вся плитка белая. В крайнем случае допускается легкий оттенок, но одинаковый для всей площади. День на пятый его работы (он как раз приступил к укладыванию плитки) Степан Аркадьевич спросил у меня: – А вот Сергей, он ваш муж? – Да… Я автоматически ответила, но на меня это произвело неизгладимое впечатление. Он ведь думал, перед тем как спросить. Судя по всему, думал долго. Мне просто стало интересно, а если не муж, то кто? Кто еще каждое утро может быть у меня дома в халате? Или его интересовало, состоим ли мы в законном браке? И если нет, то он бы отказался делать нам ремонт? А самая главная достопримечательность которую мы оставили себе на память – это счет, который нам выставил Степан Аркадьевич. Мелким, убористым, но практически каллиграфическим почерком было исписано две тетрадные странички. Туда входили: повышающий коэффициент за работу со сложным узором, выравнивание каждого угла в отдельности, выкладывание плитки на площади 10,56 квадратных метров и два просверленных овальных отверстия за двадцать восемь российских рублей. Это был первый случай, когда Сергей рассчитался, не досмотрев до конца счет. Моя беременность перевалила за середину, Наташка (которая в животе) начала довольно активно пихаться. Но как только Машка или Сергей клали руку мне на живот, тотчас замирала, как мышь под веником. Наташка, которая снаружи, тоже вела себя активно. Она очень похорошела, совершенно не маялась токсикозом и сообщила мне, что «они» едут на выходные в Париж. Интересно, что на прошлых выходных я видела, как из ее подъезда выходил страшно расстроенный Андрей с большой сумкой. Мириться приезжал? Или за вещами? Все-таки бабы – дуры! Чем он Наталье не угодил? Чем Марашко лучше? И на какие, интересно, бабки он ее в Париж повезет? Неужели она сама за это платит? И что он расскажет жене? Хотя, уж за это то можно не переживать, найдет что рассказать… Все эти вопросы роились у меня в голове, но при взгляде на счастливую, похорошевшую Наталью не хватало смелости о чем-то ее спрашивать. Мы катастрофически выбивались из графика ремонта. Пятнадцать дней плиточник Степан Аркадьевич неутомимо, но о-о-очень медленно выкладывал наше семейное гнездышко. Мне кажется, что этот человек проживет долго. Быстро у него не получится. Моя собственная работа напрягала все больше. «Спокойная» должность руководителя производства тянула из меня жилы, словно сварливая жена. Дома была несварливая жена, которая жилы не тянула, но нервы мотала. Каждый вечер я узнавал все новые подробности о бурном романе Шуры и Натальи. В конце концов я уже перестал на них реагировать, как вдруг ситуация накалилась. В пятницу часа в четыре в издательство позвонила Катя и напряженным голосом потребовала немедленного моего приезда. Подробности она сообщить отказалась. Я так перепугался, что вылетел из офиса, забыв предупредить даже секретаршу. По пути домой раз пять звонил домой. Голос Кати оставался все таким же неестественным. На все вопросы она отвечала только, что это не телефонный разговор. «Скорую» вызывать отказывалась. – Ну?! – прокричал я, вваливаясь в квартиру.- Что-то с ребенком? – Типун тебе на… одно место, – ответила супруга. – Андрей узнал все. Я замотал головой и попытался пару раз глубоко вздохнуть. – Завидую Андрею, – признался я. – Он знает все. Я пока ничего не знаю. Я даже не знаю, кто такой Андрей. – Наташкин мужчина. – Как Наташкин? Она же еще не родилась! – Да успокойся ты! С нашим ребенком все нормально, а вот у Натальи может все плохо кончиться. Я, как подкошенный, сел на полочку для обуви. За подобные испытания следовало поучить жену оглоблей, но за неимением оной (оглобли) пришлось выслушать подробности развязки Наташкиного романа. Оказалось, ее прежний мужик – Андрей – узнал-таки про ребенка от Марашки, воспылал ревностью и вот-вот придет чинить разборки. – Наташка говорит, – поясняла Катя, – что он психованный. И Марашко психованный. Представляешь, что будет, когда они встретятся? – да – согласился я и снял левую туфлю, – не хотел бы я там оказаться. – А придется! Кто их разнимать будет? Две беременные женщины? – Почему две? Я тебя никуда не пущу. – Ага! – сказала Катя и двинулась на меня пузом. Наташка как-то очень поспешно открыла нам дверь и тут же юркнула в комнату. Там она забилась на диван и накрылась пледом чуть ли не с головой. Только глаза блестели из укрытия. Шура расхаживал из угла в угол. – Если два человека любят друг друга, – сразу набросился он на меня, – почему они не могут быть вместе? Вот скажи, Катя! Катя не ответила. Она уже обустроилась рядом с подругой и оказывала ей моральную поддержку путем проникновения под тот же плед. – Я ему скажу, – продолжал Марашко, амплитудно жестикулируя, – я поговорю с ним как мужчина с мужчиной. Я… Хлопнула входная дверь. Шура заткнулся на полуслове. Плед на диване вытаращился во все четыре глаза. Я медленно обернулся. Андрей действительно выглядел не совсем нормальным. Глаза сужены в щелки. Уголок рта дрожит в мелком тике. Ноздри расширены так, что просматриваются аденоиды. Руки воткнуты в карманы куртки почти по локти. – Ты? – спросил он у меня. В некоторых ситуациях я начинаю соображать стремительно. – Он, – сдал я Марашку. – А ты? – Я ее, – я кивнул в сторону дивана и торопливо уточнил,- Катин. – Ага, – Андрей шагнул в комнату, оттеснив меня в сторону. – Подожди,- сказал Марашко,- давай поговорим спокойно. – Ага,- повторил Андрей и достал правую руку из кармана. В руке был зажат пистолет Макарова. Вся жизнь Марашки прошла у меня перед глазами. Вот мы с ним на «картошке». Шура ухаживает за молодой дояркой, и за ним полночи гоняется молодой тракторист. Вот он рассказывает на экзамене по истории КПСС, что Сталина не было, был Совет двойников Сталина. Вот он гордо раздаривает свою первую книгу стихов (200 экземпляров на ротапринте)… – Сука, – произнес человек с пистолетом, прерывая тонкую нить воспоминаний. Это был момент истины. Если бы дело происходило в нормальном голливудском боевике, я бросился бы на психопата и обезоружил бы его. Но в Голливуде это просто. Там ты сначала читаешь сценарий, а потом уже бросаешься и обезоруживаешь. У меня хватило мужества только на то, чтобы заслонить собой диван. Шура не успел дернуться. Андрей резко нажал на спусковой крючок… и из ствола «Макарова» вылетела струя воды. – Нет! Нет! – заверещал' Шура, схватившись за лицо. – Да! Да! – зловеще прошипел Андрей, напрыгивая на него сверху и норовя облить поконкретнее. – Шайбу! Шайбу! – проскандировали девчонки с дивана. В некоторых ситуациях я тупею. Я сидела у Наташки на диване и заливалась горючими слезами. Мне было скучно. Скучно до слез. Ремонт вошел в нудную стадию, которая совершенно не требовала моего участия, Машку мои родители забрали с собой на юг, Сергей был целый день на работе, и я совершенно не представляла, куда себя засунуть. Плюс ко всему, живот уже накладывал определенные ограничения на образ жизни. Ездить по Москве за рулем мне было тяжело, сказывалось глобальное незнание города, передвигаться на метро я тоже практически не могла, что-то не то происходило с моим давлением под землей. Наземный транспорт в столице остался для меня загадкой, я так и не поняла, он есть или его нет. Да и куда поедешь в Москве летом? Везде жарко, душно и пыльно. Это я пыталась объяснить подруге, непрерывно шмыгая носом. Наталья, в отличие от меня, еще ходила на работу, и ей скучно не было. Я предполагаю, что, наоборот, она бы с большим удовольствием поменялась со мной местами и поскучала бы недельку, лежа на диване. – Ладно, ладно, не реви. Скучно, значит нужно развлечься. Завтра приезжает Андрей, привезет чего-нибудь выпить… Нужно Марашку позвать. Цинизм подруги потряс меня до глубины души. – Зачем звать Марашку? – Ты же хочешь развлечься! – Но не такой же ценой! Только скандала нам не хватало. А Андрей вообще знает, что у тебя от Марашки будет ребенок? – Нет. – И когда ты ему собираешься сказать? – Никогда. – Ну, знаешь, через некоторое время это будет довольно сложно скрыть. – Аи, да ну проблема! Скажу, что поправилась. А потом на время родов съеду на пару неделек, вернусь, скажу, что усыновила. Или удочерила. Я слышала, что у некоторых женщин во время беременности происходит некоторый сдвиг в мозгах, но что этот недуг в такой тяжелой форме нападет на мою ближайшую подругу, я не ожидала. – Наташенька, может, ты на работе переутомилась? Тут у Наташки зазвонил телефон. – О! Шура! Ты легок на помине. Приезжай ко мне, Кате скучно. Поможешь развлечь? Я так и думала. Шура приехал через час и сразу начал меня развлекать. Сначала он рассказывал, как его драгоценное семя похитили инопланетяне и внедрили в Наталью. Потом начал переживать, что беременность длится всего девять месяцев и он не успеет научить ребенка всему, чему хочет. Он утверждал, что существует новая методика – нужно каждый вечер начитывать животу информацию, и тогда у ребенка мозг формируется уже с учетом прочитанного. Дети рождаются, владея несколькими иностранными языками, а самые резвые знают даже таблицу умножения. Под конец разговора я уже перестала понимать, кто из нас троих сошел с ума, поэтому оказалась совершенно не готова к приходу Андрея. Он втащил в квартиру огромнючую сумку и разулыбался еще с порога. – О, да у нас гости. Очень удачно, а то я тут припер образцы продукции. Шура! Что новенького расскажешь? Я окаменела. Мало того, что эти двое знакомы, так они еще оказывается и в прекрасных отношениях! Глядя на мое вытянувшееся лицо, Андрей сказал: – Эй, а что, Катя до сих пор не в курсе, что ли? – Не-а, – сказала Наталья. – Вот черт! А я все испортил, да? – Ну-у-у, – сказала Наталья. – Надо было на него с порога накинуться и душить, да? А еще лучше, пристрелить! – А это идея! – сказала Наталья. – Ну не обижайся! – ныла Катя. – Все испортили, – гнул свою линию Марашко, – пистолет нужно было боевой взять. С холостыми патронами. – Или базуку, – хмыкнул Андрей. После того как он нахохотался вволю, и прищур исчез, и рот перестал дергаться, и вообще – нормальный парень. Дураком сегодня оказался один я. – Лучше всего, – Марашко легко входил в раж, – гранату. – Нет,- вытерла слезы Наташка,- это не так внушительно. – Зато громко. И поражающее действие осколков больше. А классно я сыграл? – Идите к черту! – сказал я. – Пойду домой и напьюсь. – А зачем далеко ходить? – Андрей потащил меня на кухню. – Напьешься и уходи. Набор напитков поколебал мою уверенность в собственной обиде. – «Мартель»? – буркнул я. – Ну допустим. – Это твой любимый, правда, Сережа? – щебетала Наталья, неискренне изображая раскаяние. Она даже умудрилась подлезть под мою правую руку и призывно прижаться боком. – Катька сказала? – Шура. Вернее, сначала он сказал, что портвейн «777», но потом, методом последовательных приближений… – А мне? – Катя уже пролазила под левую руку. – Обещали безалкогольного пива! – Безалкогольное вино! – гордо продемонстрировал бутылку Марашко. – Эй! – я обратился к супруге. – Я хочу, чтобы, во-первых, передо мной извинились, во-вторых, объяснили, что происходит. В четыре глотки мне поведали историю о грандиозном розыгрыше, который Наташка и Шура устроили нам с нашей же подачи. Оказывается, никакого романа у них не было и быть не могло. – Он подкатывался, – то ли пожаловалась, то ли похвасталась Наталья, – но я сразу объяснила, что беременна. – А я тогда говорю, – подхватил Марашко, – «Раз секса не будет, давай хоть развлечемся». И развлеклись. Андрей весь месяц мотался по командировкам, но был в курсе с самого начала. – И ты, супруга, – упрекнул я Катю, – тоже все знала, а мне по ушам ездила! – Я только сегодня! – супруга сделала глаза образца «Абсолютная честность». – Мне все рассказали и велели тебя позвать. – Эти уроды,- Наталья кивнула в сторону мнимых соперников, – хотели и Кате не говорить. А если бы у нее от этого всего что-то с ребенком случилось? – Но за это,- решил я, – «Мартель» достанется только мне. Как пострадавшей стороне. – Как скажешь, – согласился Андрей и выудил из какого-то пакета полулитровик «Хеннесси». – Слушай,- спросил я, – а ты кем работаешь? – Спиртное вожу. Средний и мелкий опт. Будешь обмывать дите, обращайся. – Кстати…- Наталье надоело играть вторые роли, и она выпятила свое скромное брюхо. – Мы вас не за этим звали. И нечего тут без повода дорогой коньяк хлестать. д. да, – сказал Андрей, – у нас же это… типа помолвка. _Что? Правда?! – завизжала Катя. – Ну что ж, бывает, – вздохнул я. – Как ты могла,- простонал Шура, – любимая! Дай мне пистолет! Он отобрал пугач у хозяина, сунул ствол в рот, но тут же извлек его и стал с интересом рассматривать. – А давай туда коньяку нальем! – предложил он. Так мы и сделали. Это сильно сократило расход спиртного и заметно ускорило опьянение. Иногда и у поэтов бывают неплохие идеи. ** .Как они нажрались! В смысле напились! Лакать коньяк пистолетами мог придумать только Шура* Выглядело это, конечно, смешно. Сначала, А потом стало понятно, что следующего дня у этой троицы не будет. Когда они стали по очереди ставить друг друга к стенке и «расстреливать», мы с Наташкой тихонечкс свалили из квартиры и пошли спать ко мне. И этогс никто не заметил. Дома я устроила Наташке допрос с пристрастием. – Вы зачем мне голову дурили? – Так получилось. Собственно, никто тебе голову не дурил. Ты все придумала сама, я тебе просто не мешала Вот, например, ты меня спрашиваешь, собираюсь ли ь рассказать Андрею про то, что у меня будет ребенок с Марашки, я честно отвечаю: «Нет». И говорю чистую правду – не собираюсь. Концовка, конечно, подкачала. Я рассчитывала на нечто более глобальное. Вспомнив, как Андрей доставал пистолет, бешено вращая глазами, я подумала, что на этот раз нам повезло. Наташка продолжала фантазировать. – Представляешь, как можно было это сделать! Например, пока я в роддоме. Это бы всех заняло на то время, что я рожаю. Говорят, чем меньше народа знает, что ты рожаешь, тем легче роды. Или устроить сцену где-нибудь в кафе с хорошо поставленной мужской дракой. Чтобы посуда билась, стекла летели, люди кидались их разнимать. – Ага, – продолжила я, – а на заднем плане играет «It's a raining man, alleluia…*. А зачем? – Что зачем? – Все это представление. – Ты же сама жаловалась, что скучно. А нам с Марашкой не давали покоя лавры телевизионного «Розыгрыша». Все, давай спать, у нас завтра будет трудный день, нужно будет мужиков в себя приводить. Кстати, надо Шуриной жене позвонить, пусть приезжает за своим сокровищем. Поспать нам с Наташками не дали. Только одна из них устроилась на диване, а вторая угомонилась в животе, нам позвонили так называемые мужчины и спросили, куда мы делись. Мы не стали объяснять, что уже три часа прошло с тех пор как мы ушли, а, тяжело вздохнув, отправились разносить их по домам. Профессиональнее всех действовала Юлька – жена Марашки. – Так, понятно, дрова, – констатировала факт Юля. – Сейчас будем звонить знакомому таксисту. Алло, Петь, привет, это Юля. У нас как обычно. Возле «Южной». Ага, жду, целую. – Как обычно? – удивилась я. – А мне казалось, Шура такой приличный парень… – Мне тоже так казалось. Лет пятнадцать назад. – А сколько вы женаты? – Тринадцать лет. – Сколько? И как ты его столько терпишь? А он когда-нибудь правду говорит? – Не знаю. Честно говоря, меня это давно перестало интересовать. Только вот ребенка жалко. Его учительница спрашивает: «Миша, кем ты станешь, когда вырастешь?» – а он отвечает: «Стану, как папа, поэтом». Не дай бог… Из нас всех Наташка оказалась самая счастливая. Лежащего на полу Андрея она накрыла пледиком и ушла спать в другую комнату. Юльке помог допереть Марашку таксист Петя. Мы вышли из подъезда вместе, они загрузились в машину, а я осталась со своим мужем один на один. Пьяный Сергей внешне совершенно не отличается от трезвого. Если не подходить близко и не смотреть в глаза. Потому что от него разит коньяком так, как будто поливался им из шланга, а в глазах – космическая пустота. – Сережа, пойдем домой. – Пойдем. Стоит, не двигается. – Сереженька, я спать хочу, пойдем, а? – Пойдем. Хоть бы шаг сделал! – Сергей! Домой идем? – Идем. Эффект нулевой. – Сергей! Иди за мной! О! Пошел… Значит нужно действовать простыми командами. – Налево! Направо! Вольно… то есть делай что хочешь. – Что хочу? О, Катенька, дай я тебя поцелую! – У ребенка будет алкогольное отравление. – У какого ребенка? – Здрасьте, приехали! Дорогой, у меня для тебя есть потрясающая новость. Я беременна. – Что, опять? В подъезде выяснилась страшная вещь – у нас не работают лифты. Как такое могло случиться, никто не понял, но факт оставался фактом. И мы пошли. Пешком. На девятнадцатый этаж. По дороге нам встретилось очень много народу. Сергей со всеми общался, Сергей был просто душка. Сергей всех приглашал к себе на день рождения. Наутро выяснилась замечательная вещь: я женился на сокровище. Судите сами – как должна поступить женщина, муж которой накачался выше бровей, пел песни на улице и (стыд какой!) приставал ко всем встречным соседям? Правильно, она обязана ходить мегерой, холодно молчать и – в лучшем случае – швырнуть на обеденный стол тарелку с остывшими макаронами. Все эти действия, по идее, должны пробудить в муже совесть, заставить его жить по-новому и превратить его в другого человека. Глупая идея. Никакого эффекта, кроме глухого раздражения, таким образом добиться невозможно. Моя Кошка-Катюшка сделала все правильно. Никакого гундежа поутру, сцен и беспочвенных оскорблений («Вставай, алкаш!»). Наоборот, банка холодного светлого пива у кровати, приглушенный шум на кухне и поцелуй в небритую щеку. Я тут же растаял и безропотно согласился почистить картошку. Чистил и отхлебывал пиво. Отхлебывал и чистил. И опять чистил. – Э! – вдруг спохватился я. – А картошки не много? – Нормально, – ответила Катя. – Большую часть так съедим, остальное пойдет на салаты. – Салаты нужно готовые покупать. И вообще, мы укушаемся. – А гости? – Какие гости? Катя оторвалась от нарезания перца и внимательно посмотрела на меня. – Праздник сегодня, – сказала она, – твой день рождения. Кстати, поздравляю. А гости… – Никаких гостей! – замахал я ножом (правая рука) и пивом (левая). – Я вообще не праздную дней рождения. – Да ну? Вытри с пола пиво. Ты же вчера сам всех подряд приглашал на день ангела. Еще вон там подотри. Кстати, выглядел ты вполне трезвым. Многие могут прийти. – Я приглашал соседей? – утро перестало казаться замечательным. – Не только. Но случайные люди, которых мы встретили на улице, к счастью, не знают нашего адреса. Дочистил? Теперь нарежь помидоры и лук. Я допил пиво и предложил: – А давай запремся и никому открывать не будем. Как будто нас дома нет. – Неудобно. Все-таки соседи, не чужие люди. Это было правдой. За последний месяц Катя умудрилась перезнакомить между собой весь подъезд. Даже со мной то и дело здоровались какие-то люди. Скорее всего, не чужие. – Будем надеяться, – сказал я, – что они поняли, какой я был пьяный, и… В дверь позвонили. – Здравствуй, Сереженька! – защебетала неизвестная бабушка в красной кофточке. Поскольку она звала меня на ты и уменьшительно-ласкательно, я удержался от естественного вопроса: «А вы, собственно, кто?» Я даже принял от нее подарок – коричневый кулич – и узнал, что она вечером будет занята, а то бы обязательно заглянула. При попытке поблагодарить бабушку выяснилось, что она глуха, как Бетховен. – Это баба Маня, – сказала Катя, когда дверь закрылась. – Очень полезный человек: все время стоит перед подъездом и смотрит, кто приходит. Дай сюда пирог! М-м-м, вкусно! – А как же вы с нею общаетесь? – Да запросто… Зазвонил телефон. Это была Маша, моя бывшая подруга. Оказывается, она помнит день моего рождения! Впрочем, со мной она разговаривала совсем чуть-чуть, потребовала к телефону Катю (откуда узнала?) и балаболила с ней полчаса. За это время я успел дорезать овощи, поставить на огонь картошку и получить еще одно поздравление от милой семейной пары. Эти тоже не могли прийти вечером, поэтому забежали поздравить сейчас. Спасибо, хоть не подарили ничего. Зато Катя вручила огромный стеганый халат. Я эту одежду терпеть не могу, считаю признаком старости и мещанства, но честно изобразил радость и пообещал надеть халат на ближайшее торжество, возможно, даже на сегодняшнее. Тем временем в квартире появлялись какие-то смутно знакомые люди и поздравляли. Все как один имели другие планы на вечер, но посчитали необходимым зайти и пожелать здоровья и много детей. К обеду мне стало даже обидно. – Слушай, Кать, а почему они все вечером не могут? Брезгуют? – Во-первых, это еще не все. Вчера ты был очень общителен. Возможно, кто-нибудь и придет. Открой банку. Во-вторых, они до конца не уверены, что ты их пригласил. Коньяком пахло так, что… И маслины тоже открой. В общем, не прийти они не могут, чтобы не обидеть. Прийти? А вдруг это был просто пьяный базар? Вот они и принимают компромиссное решение. А где были огурчики от твоей мамы? – Да ты же их и съела. Давно уже. Значит, – я оглядел кухню,- готовим мы все это зря. – Ничего не зря. Наташка со своими мужиками точно придет. В голосе Кати прозвучала затаенная зависть. Видимо, ей тоже хотелось иметь в своем распоряжении пару-тройку мужиков. Я хотел заметить, что, мол, Мараш-ко точно не приедет (я помнил, в каком виде он уезжал), но в дверь снова позвонили. Это оказалась Люда, прежняя хозяйка нашей новой квартиры. Она явилась прямо с самолета, загорелая и агрессивная. Я уже приготовился выслушать поток энергичных пожеланий и напутствий, но Люда начала совсем с другого: – Ну и где я сегодня буду ночевать? …Выяснилось, что я уже не умею ночевать один. Всего за два месяца привык ощущать под рукой круглый Кошкин бок. Научился находить во сне ее пузо и поглаживать, когда Катя начинала ойкать от увесистых тумаков изнутри. Ребенок тут же успокаивался и переставал терроризировать мать. Теперь же, когда Люда с Катей выперли меня из спальни, я то и дело начинал кемарить, пытался нашарить родное и теплое. И в ужасе просыпался. Открыв глаза, смотрел на полоску света, выбивающуюся из-под двери, и прислушивался к женскому разговору. Девушки пытались шептаться, поэтому их беседа напоминала болтовню двух гадюк после долгой разлуки. Чтобы отвлечься, вспоминал сегодняшний день рождения. Честно говоря, было здорово. Я уж и не помню, когда последний раз отмечал этот праздник так широко. Кроме Наташки с Андреем и Марашки с Юлькой было еще несколько соседей. Людка, потом пожилой такой… на бухгалтера похож., и еще хмурый восточный человек Армен, который, как выяснилось, закончил Гнесинку и вообще коренной москвич. Потом кто-то приходил, кто-то уходил. Я перевернулся на другой бок. Умеет все-таки Катерина устраивать из дома проходной двор. И люди на это ведутся. Интересно, как у нее получается? Что-то я не замечал, чтобы она бегала по квартирам и стучала в гонг: «Все на праздник! Быстро все перезнакомились!» Как-то само выходит. А народ, видать, соскучился по нормальному человеческому общению. Особенно пожилые, которые еще помнят правила социалистического общежития. Как писали у нас в стенгазете: «…после чего нарушал правила социалистического общежития №2». Хотя и молодежь тоже интересуется. Тот паренек, с торчащими волосами, который приходил забирать глухую бабу Маню (пришла все-таки, не выдержала!) – он сначала показался мне дебилом-переростком, а потом стал выдавать: «Коэльо – это Кастанеда для бедных!» Наверняка где-нибудь подслушал, но все равно впечатляет. Выучил парень такие сложные фамилии. А волосы торчат, и в ушах плеер. Даже во время разговора не снял наушники. Естественным образом мысли перекинулись на собственного ребенка. Он… ладно, пусть она… будет жить совсем в другом мире. Про социализм будет знать столько же, сколько мы про царя. Даже Машка – у ж на что развитая девочка – Ленина с Пушкиным путает. Наверное, свободнее все будет. Хорошо. Хорошо? А наркотики? А свободная любовь и сопутствующие болезни? Если к моему… моей дочке какая-нибудь сволочь попробует подкатиться, прибью на месте. И пусть потом судят. За наркотики точно убью. А за свободную любовь кастрирую. «Э, – осадил я себя, – ты чего? Тоже мне, поборник высокой морали! Сам-то свободно любился, и в ус не дул!» «Это другое, – ответил я-отец, – я был уже взрослым. И женщины мои были взрослыми!» «Особенно та первокурсница». «Ей было уже восемнадцать». «Ага, на следующий день и исполнилось. И она сразу стала серьезной взрослой женщиной. Не без твоей помощи». «Она была слишком легкомысленная». «Да нормальная она была. Веселая и умная. Тебе понравиться хотела. А ты ее подпоил. И все это при живой жене». «Так что теперь,- взъярился яотец,- послать дочку на панель?» «Дураком быть не нужно. И вести себя с ней честно, а не как ты с Машкой. Она тебе серьезные вопросы задает, а ты только подкалывать умеешь. А нужно сесть и поговорить». «О наркотиках?» «И о наркотиках. И о сексе. О презервативах. О том, что нельзя в постель ложиться с кем попало и по пьяному делу. О СПИДе и прочей дряни». «Вот прямо сейчас и пойду говорить. Прямо в живот. По методу Марашки». «А чего ты опять ерничаешь? Хочешь – так и поговори с животом. И погладь. И чмокни. Это ребенок, его любить нужно. Прямо сейчас, а то потом будет поздно». Я задумался. Головой я все понимал, но… как можно разговаривать с животом? Как можно любить зародыш? Это же еще не человек. Плод, в смысле овощ. Если хотя бы посмотреть на него, потрогать. Я лротянул руку и дотронулся до своей дочери. Она была пухленькая, рыжая и смотрела настороженно. – Не бойся, – сказал я ей, – я твой папа. Держи палец. Дочка вздохнула и потянула мой палец в рот. Я посмотрел, как она грызет его, словно морковку, и подумал: «Ага. А я уже, оказывается, сплю». САМОЕ ПРОСТОЕ ** Приезд Люды сильно ускорил наш ремонт. Лично мне она совершенно не мешала, а наоборот, готовила завтраки, а вот Сергей взвыл уже на второй день ночевки на диване. После Сережиного дня рождения у нас в подъезде произошло окончательное братание и сестрение. Люди начали дружить просто с остервенением. Я даже пугаться стала, так активно все заботились о моем здоровье. Сосед с восьмого этажа оказался бригадиром на стройке и пригнал бригаду, которая доделала ремонт у нас и за неделю сделала квартиру Люде. Соседка с пятнадцатого, у которой девочки-близняшки, Машины ровесницы, договорилась с учительницей и оформила Машку в класс к своим дочкам. И школа оказалась недалеко, и детей водить можно по очереди. Короче, жить бы и радоваться, но однажды вечером я случайно подслушала телефонный разговор Сергея. И этот разговор мне страшно не понравился. – Да, – говорил мой муж, – так больше продолжаться не может. Конечно, я уйду. Я понимаю, что поступаю не очень красиво… А что обязательства? Ну не могу я больше себя насиловать. Ну переживут как-нибудь, буду помогать первое время. Нельзя зацикливаться, нужно пробовать новое. Да, такого у меня еще не было, чувств будет выше крыши. Девать некуда, сплошная романтика. Нет, не уговоришь. Все, пока. Я изо всех сил старалась ничего такого не подумать. Я часа три ничего такого не думала. А потом меня осенило! Я же сама во всем виновата. Я уже месяца три с Сергеем не сплю! Все время не до того, то Маша под бочком, то Люда, то просто неохота. У меня гормоны перестроились так, что хочется спать в прямом смысле этого слова. А с другой стороны, зачем же сразу уходить? И интересно, к кому? К своей бывшей Маше? Она, кстати, звонила на его день рождения. Как я выживу одна с двумя детьми? Все эти мои рассуждения носили чисто теоретический характер, в сердце я их не пускала. Не могла поверить в то, что Сергей может нас бросить. Но некстати вспомнился мой первый муж, который начал гулять, когда Маше был месяц. А потом я нашла у Сергея в кармане куртки любовный роман. Маленький покетбук, довольно замусоленный. Я поняла, что готова поверить в то, что у него есть любовница. По крайней мере, это выглядит правдоподобнее, чем то, что он сам решил почитать эту дребедень. ** К концу августа суета с переездами и ремонтами как-то улеглась. Пару раз заходил по привычке в свою старую квартиру, но дверь мне открывала Люда. Она всегда заманивала меня внутрь, показать, как все устроила. Эта энергичная девица явно тосковала. Пока шел развод, потом ремонт, потом жизнь с нами – она занималась преодолением временных трудностей. Некоторые из них были явно притянуты за уши, нос и другие части тела. Например, чего ради было две недели торчать у нас дома? Она же собиралась снять квартиру! И вот настал момент, когда трудности остались позади. Что-то она там делала на работе, но энергия расходовалась, судя по всему, процентов на тридцать, остальное накапливалось и кипело, как в котле. И находиться рядом с этим котлом было небезопасно. Она так призывно двигала туловищем, что я… В общем, на фоне тотального сексуального воздержания вынести этот полный жара взгляд было непросто. И ведь что ужасно? Вряд ли Люда осознавала, что делает. У нее просто дымилась шкура, а тупо завести себе мужика она не собиралась. Однажды, когда мы встретились в лифте, и Люда снова позвала пить чай, я вдруг понял – все, предел. Если я окажусь с этой женщиной наедине в пустой квартире, дело кончится бурной постелью, и виноват в этом буду только я. Поэтому я нажал «Стоп» (глаза Людмилы загорелись рысьим пламенем) и очень внятно произнес: – Люда! Ты очень сексуальная. Если бы у меня не было Кати, я… Короче, все было бы по-другому. Я бы гонялся за тобой по городу, дарил бы цветы мешками… и все такое. Но Катя есть. А я всего лишь мужчина. Не обижайся, но у меня от тебя башку сносит. Сама понимаешь. – Понимаю, – кивнула Люда и добавила крылатое изречение. Повторять его в приличном обществе не стоит, но смысл такой: где живешь – не заводи случайных связей, где заводишь связи – не женись. Я так и не понял, обидел ли эту жаркую женщину, но с тех пор она держалась со мной слегка насмешливо, а вскоре стала появляться в обществе крепкого пожилого брюнета. Петрович тут же сообщил, что брюнета зовут Руслан Олегович, он работает в автомобильном бизнесе и ездит на новом «бумере». Разборки с Людой всколыхнули мои гормоны, и, чтобы отвлечься, я стал работать с каким-то остервенением. К началу сентября выстроил по стойке «смирно» весь отдел и добился того, что макеты стали сдаваться точно в срок, а редакции (невзирая на период отпусков) отдавали рукописи почти день в день. 31 августа я почувствовал смертную скуку. Прежняя моя должность позволяла развиваться практически безостановочно. А что я мог в качестве руководителя производства? Собственно, все силы уходили только на поддержание отдела в рабочем состоянии. О новациях и гениальных идеях я и думать боялся. И понял, что уперся в стену. Московская выставка начиналась в этом году 3 сентября. Делать мне там было в общем-то нечего, но я все-таки решил сходить и развеяться. За два дня до выставки позвонила Алла Расуцкая, с которой мы когда-то вместе занимались компьютерной журналистикой. После обычного подсчета лет и зим Алла спросила в лоб: – Тебе не надоело в твоей богадельне париться? – Почему это богадельне? – обиделся я. – Мы входим в тройку крупнейших компьютерных… – Ах, оставьте! – сказала Расуцкая.- Компьютерка – это несерьезно. Какие у вас средние тиражи? – От трех до пяти тысяч. – Во-во! От трех до пяти. Детский сад. А в моей редакции – не меньше пятнадцати! А есть и по полтиннику! Выяснилось, что Алла до недавнего времени заведовала сентиментальной литературой в одном из издательских монстров, а с 1 сентября ушла в замглавреды и теперь ищет толкового человека на свое место. – Я собрала на тебя кой-какое досье, – сказала она. – Работа в Германии. Создание системы филиалов. Сейчас, по отзывам, производство на уши поставил. – Не на уши, а на ноги. – Вот такой человек мне и нужен. Денег проси сколько хочешь! – И дашь? – Дать не дам, но попросить можешь. Ладно, серьезно, сколько? Или давай так: встречаемся в первый день выставки, сразу после открытия, на нашем стенде. Все обсудим. И мы встретились, и мы все обсудили. Я объяснил ситуацию с моим кабальным договором. Алла заявила, что проблема решаема, и обещала все устроить. Потом я начал ломаться, жаловаться, что не очень понимаю сентиментальную литературу (вернее, никак не понимаю). На это Расуцкая вручила потрепанный образчик под названием «Страсть и лед» и предупредила, что времени у меня – до конца выставки. Домой я направился в полном ошеломлении. Мистика какая-то! Стоит только подумать о смене работы, а тут раз – и выгодное предложение. Как говорил Воннегут, «кто-то там, наверху, хорошо ко мне относится». Кате решил пока не говорить (чего зря нервы трепать), зато всем знакомым позвонил и проконсультировался. После пятой фразы «Ты что, идиот? Конечно, уходи!» понял, что устал и нужно погулять по улицам. Так мне всегда легче думается. Любовница была, причем совершенно точно. Во-первых, Сергей взбодрился. Шустренький такой стал. Во-вторых, начал куда-то пропадать. То «Я пойду пройдусь», то «Мне на выставку срочно». Сначала я решила, что это Люда, но потом подумала, что люди добрые мне бы уже об этом доложили. О том, что эти двое как-то застряли в лифте, мне на следующий же день сообщил Петрович. Скорее всего, кто-то на работе. Как ни странно, я совершенно не переживала. Точно знала, что Сергей от меня никуда не денется. Да я просто его не пущу! Неприятно, конечно, но что поделаешь! Мужики это животные. Пара месяцев воздержания – и бери их голыми руками. А лучше голыми ногами. Но ревность давала о себе знать. В пятницу Сергей засобирался на выставку. Сначала час мылся, потом брился, потом наглаживал брюки. А когда он напялил мою любимую рубашку, я сразу поняла – у него свидание. «Ха! – подумала я. – Я тебе испорчу праздник». И навязалась поехать вместе с ним. Первый раз в жизни я приехала на выставку в качестве посетителя. К счастью, все радости своего нового статуса мне испытать не удалось, в очереди за входным билетом постоять не дали, у Сергея был пригласительный. И вот мы зашли в павильон. И сразу куча эмоций ударила в голову. Все родное до боли, все знакомо до мелочей. Толпа девочек в одинаковых майках, забрасывающих людей листовками прямо у входа, нечеловеческая очередь за автографом к автору очередного бестселлера. Две презентации на соседних стендах пытаются переорать друг друга – в итоге не слышно ни одной. Тут раздают бесплатные булочки от автора кулинарной книги, там детям дарят воздушные шарики, ходят политические деятели с телохранителями, распихивая всех на своем пути и привлекая к себе максимум внимания, а знаменитые актеры и телеведущие шмыгают потихоньку, чтобы внимания не привлечь. Кажется, что здесь собрались все – астрологи и священники, рабочие и колхозники, дети и взрослые. Ничего за год не изменилось. В буфетах продаются все те же засохшие бутерброды, и даже в женском туалете стоит все та же очередь. И все так же с криком: «Я не могу ждать, у меня через пять минут важная встреча!» – отчаявшиеся женщины врываются в мужской. Мне всегда было интересно, что при этом чувствуют находящиеся там мужчины. Оказывается, быть на выставке читателем – это очень грустно. Все вокруг заняты делом, а ты шатаешься по павильону и всем мешаешь. В буфете, в курилке, даже в том же туалете идет работа. Все что-то обсуждают, о чем-то договариваются, торгуются, спорят, а ты ходишь и чувствуешь себя чужой на этом празднике. Я подошла к стенду фирмы, в которой когда-то работала, и окончательно расстроилась. Сначала все мне жутко обрадовались – целовали и обнимали, а потом… А потом занялись своими делами. А мне пришлось себе признаться в том, что в глубине души я надеялась, что без меня они если не загнутся, то, по крайней мере, будут страдать. А они как работали, так и работают! Все изменилось, отделы перепутались, набрали новых людей, я уже многих не знаю. Изменились визитки, изменился ассортимент. Я, которая знала каждую книжечку и в лицо, и на ощупь, половину того, что лежит на прилавке, вижу первый раз в жизни. Решила хотя бы купить себе книжек, чтобы было не так грустно, и поняла, что это практически невозможно сделать! Оказывается, когда ходишь по выставке с бейд-жем, не замечаешь, как трудно живется простым покупателям. С нами никто не хочет возиться! Мы никому не нужны! Как выбрать себе книжку, если их в серии уже вышло больше ста? Я обращаюсь за помощью к продавщице, она отвечает: – Я их что, по-вашему, читаю? – А что вы с ними делаете? – обалдеваю я. – Продаю. Железная логика… – Девушка, сколько стоит эта книга? – Кнцги не продаются, – отвечает девушка голосом хорошо обученного робота и кивает куда-то вверх. Там наверху написано, что розничная торговля ведется на улице. Они бы еще на потолке это написали! Я что, должна ходить по павильону с высоко задранной головой? И какого черта вообще было выставлять эти книги здесь, если они не продаются! От обиды на весь мир я уже почти готова была заплакать, но тут меня окликнули. – Катя? Знакомый менеджер. Как зовут, не помню, помню только издательство и то, что мы с ним довольно много работали. – Катя, а где ты теперь? Мне сказали, в Москву уехала. – Да, уехала. – И где работаешь? – Да нигде не работаю. Дома сижу, ребенка рощу. – А-а-а… – физиономия безымянного менеджера скучнеет. – Ладно, извини, у меня куча дел, сама понимаешь, выставка… Никому я не нужна! А Сергею жаловаться нельзя, а то он может окончательно от меня уйти к своей мерзкой толстой тетке. Мне приятно думать, что тетка у цего мерзкая и толстая. Была пятница – еще не последний день выставки, но я решил, что тянуть не стоит. Суббота и воскресенье не слишком подходят для принятия судьбоносных решений. Я позвонил Алле и договорился на двенадцать. – Ты куда? – поинтересовалась Катя, наблюдая за моими сборами. – На работу. – В издательство? – Нет, на выставку. У меня там важная встреча. – Я с тобой! Это было что-то новенькое. В последнее время Катерина всего раз выходила на улицу – на Машкин первый звонок. В школу и из продленки забирал ребенка я. – Ладно, – сказал я, – только давай быстро. Катя уложилась в десять минут, что ломало стереотипы о скорости женских сборов. В машине я пытался разговорить мою пухлую супругу, но она только морщилась. Несколько раз порывался вернуть ее на уютный диван, но Катя упрямо требовала отвезти ее на выставку и даже попыталась участвовать в моей деловой встрече. Я решил не препятствовать, но Алла, увидев Катерину Ивановну, мило улыбнулась и попросила о конфиденциальной беседе. – Симпатичная, – сказала она, – беременная? Сейчас все беременные. – А ты? – Некогда. Ладно, давай к делу. Ты кому-нибудь рассказывал о нашем разговоре? – Кой-кому успел. – Плохо. Будем надеяться, что успеем все провернуть раньше. – Что провернуть? – Сейчас расскажу. Кстати, ты-то согласен? Только без соплей по столу: да или нет? – Ну… да. – Хорошо. Можешь своим вернуть хотя бы часть долга? Я задумался. От продажи квартиры что-то осталось. Но все отдавать нельзя, на ребенка придется много тратить, все предупреждают. – Половину верну. – Нормально. Значит, решаем так: в понедельник отдаешь деньги и сидишь тихо. Тут такая история… Еще полчаса Алла вводила меня в курс дела. Оказалось, что наши с ней директора находятся в каких-то сложных взаимоотношениях. В подробностях я моментально запутался, но понял, что если все сделать поумному, то я вообще никому ничего не буду должен, хотя это скажется на моей зарплате. – Сильно скажется? – уточнил я. – Первые полгода будешь получать всего в полтора раза больше, чем теперь, – усмехнулась Расуцкая. – А потом? – Посмотрим на твою работу. Значит, решили. Ты извини, у меня сейчас человек. Вон он уже маячит. Петр Константинович! И Алла, не попрощавшись со мной, набросилась на следующего собеседника. Катю я нашел у выхода из павильона. Она изображала картину: «Аленушка на берегу пруда считает всех козлами». – Они все тупые! – пожаловалась она. – А о чем ты так долго? Я поколебался, но рассказывать пока не стал. Хватит Кате и своих проблем. ** Нельзя раскисать! Нужно взять себя в руки и думать о хорошем! Но мысли то и дело скатываются вниз, прихватывая с собой настроение. А вдруг у Сергея с этой дурой все серьезно? А еще меня начала страшно глодать самая настоящая ностальгия. То есть в прямом смысле слова тоска по родине. Пока шло активное обустройство квартиры, пока была масса новых впечатлений, я не скучала. А как только в жизни настало затишье, тоска вцепилась в меня так, что даже дышать стало тяжело. Я проговорила дурные деньги по межгороду, но не могла не звонить. Я скучала по маме, по подругам, по тренажерному залу, по Машкиной учительнице, по соседям, по квартире… Если бы я не была беременна, если бы у Маши не начался учебный год, если бы я не боялась сейчас оставить Сергея одного, я бы вечером села на поезд, а утром уже была бы дома. Я бы собрала всех у себя, я бы ночами болтала с девчонками, я бы им рассказала про Сергея, и они бы мне дали какой-нибудь ценный совет. Мы с Машкой перегуляли бы во всех любимых местах, просто ходили бы по городу и дышали бы воздухом, а не выхлопным газом! Я бы села за руль и три раза пересекла город по диагонали просто ради того, чтобы не сидеть в машине, а ехать! Я бы собрала в квартире все мелочи, которые не привезла в Москву и без которых мне сейчас так плохо. Я хочу постелить на постель свое постельное белье, хочу вытираться своим полотенцем, хочу надеть свой любимый джинсовый комбинезон, который остался еще от первой беременности! И чем более все это недоступно, тем более мне всего этого хочется. И тут мне звонит Дима, мой первый муж, и сообщает, что приехал в Москву в командировку и хочет повидаться с Машей. Никогда еще я не была так рада его видеть! Первый понедельник после выставки – время зализывать раны. Конечно, любой разговор на стенде заканчивается фразой: «После выставки созвонимся», но имеется в виду ближайшая среда. В крайнем случае, вторник. Но не понедельник же! Как выяснилось, подобные рассуждения справедливы для всех, кроме производственного отдела. На меня с порога набросились завреды, художник и выпускающий. Вообще-то выпускающий набросился на меня из электронной почты, ICQ и телефона, но через час активных переговоров мне стало казаться, что Кузьма Павлович сидит в соседнем кресле и бубнит: «Где макеты? Почему не сдали макеты? Почему сдали не те макеты?» Я огрызался, апеллировал к здравому смыслу и Господу Богу, но Бог молчал, а Кузьма продолжал бубнить. Каждую секунду мне хотелось заявить: «Да плевал я на ваши макеты с близкого расстояния! И вообще, я увольняюсь!» – но делать этого было нельзя. Дважды звонила Алла, которая замогильным шепотом напоминала об ответственности за разглашение. Заодно напомнила, что я должен отдать деньги. Это она здорово придумала, я, честно говоря, совсем забыл о куче наличных, которые находились в портфеле. А портфель… Я огляделся и похолодел. В комнате его не наблюдалось. Прервав очередную тираду выпускающего (примитивным образом – нажав на рычаг телефона), я бросился в приемную. Портфель стоял возле вешалки. Любой случайный посетитель, любой рекламный агент мог завладеть им и скрыться. Впервые в жизни у меня закололо в области сердца. Или это был желудок? Сегодня я слишком долго собирал Машку и не успел даже кофе попить. Прижав кожаного друга к груди, я отправился на поиски директора. Тот отсутствовал. Потому что понедельник после выставки (см. выше). Я представил, как проведу остаток дня, сидя на портфеле верхом, потом найму по телефону телохранителя и направлюсь домой. А ведь на работу я ехал совершенно спокойно. И портфель мирно возлежал рядом со мной на сиденье. К счастью, Юра Анатольевич был совсем молодым директором. К обеду он появился. Я успел перехватить его у входа и протащил в кабинет мимо желающих пообщаться с начальством. Когда я вышел с легким сердцем и распиской о приеме денег, снова набросились страждущие. Хуже того, Кузьма обиделся (около часа он не мог меня отловить и погундеть вволю), поэтому теперь я был вынужден искать его по всем каналам связи и пытаться решить проблемы. В полшестого пришло краткое письмо: «Просмотрел „Самоучитель интернета". Все плохо. Все переделать». Напрасно я раз за разом посылал запрос: «Что именно переделать?» – ответом было одно слово: «Все». Я отключил телефоны. Закрыл глаза. Начал глубоко, с чувством дышать. Досчитал до десяти. – Сергей Федорович, – донеслось из внешнего мира. Я открыл глаза. Если уж мой любимый техред Тома называет меня по имени-отчеству… – Я ухожу, – сообщила любимый техред Тома. Я покосился на часы. Половина седьмого. Можно было бы еще поработать, но раз надо… – Мне предложили хорошую зарплату в «Минотавре», – продолжила Тома. – Я сколько должна доработать? Недели хватит? «Они решили меня доконать, – понял я, – лишь бы не отдавать конкурентам». – Будете работать месяц, как положено. Техред Тома наклонила голову и расширила ноздри. Она собиралась идти в лобовую атаку. – Или чуть меньше, – сманеврировал я, – до конца сентября. Но все равно лобовое столкновение состоялось – с ледяным тоном, металлом в голосе и прочими атрибутами психологической атаки. И вот, после всех этих министрессов возвращаюсь я домой и вижу на своем месте во дворе какой-то обнаглевший «форд», да еще с иностранными номерами! Между прочим, с номерами Катиной родины. Почему-то мне это очень не понравилось. Едва я вошел в подъезд, наперерез метнулся Петрович. – Ой, Сергей, здравствуйте! А Катя просила вас зайти в магазин. У нее кончилась соль, а до вас она дозвониться не смогла, наверное, в метро были. – Я на машине. – Сейчас такая плохая связь везде. Так она мне сказала… – По телефону? Я был убежден, что телефона охраны моя жена не знает. – Нет, спустилась и сказала. Так вы уж сбегайте, пожалуйста! Даже для сегодняшнего дурного дня это был перебор. Катя спустилась, чтобы передать для меня приказ? Во-первых, ей легче зайти к любому соседу и выпросить соль у него. Во-вторых, соль – не тот продукт, без которого мы не сможем прожить. Мы с Машкой его практически не потребляем, Кате его сейчас нельзя. В-третьих, она могла преспокойно дождаться меня, потерпеть, пока я расшнурую ботинки, а потом вспомнить: «Ах, да! Нужно же в магазин сбегать!» Этот финт Катя умела и любила проделывать. Пока я анализировал ситуацию, на сцене объявилась глухая баба Маня. После того как ее пригласили на день рождения, она была в меня пламенно влюблена. – Ой, Сереженька! – проворковала она. – Что ж ты стоишь? Не держи его, Петрович, его ж брат ждет! – У меня нет брата,- я повернулся, к заботливой старушке и тщательно артикулировал. – Так значит, это Катин, – обрадовалась баба Маня, – то-то она его обнимать сразу начала. Я развернулся к Петровичу. Тот спешно сменил выражение лица на благодушное. – Соли, значит,- сказал я.-А хрена она не просила? Тертого? Дверь моей новой квартиры открыла хорошо накрашенная женщина в платье. Она очень напоминала Катю, но та давно не пользовалась косметикой и платьями. – Где он? – произнес я самую главную фразу из арсенала рогоносцев. – Дима? В ванной. Как я ей не врезал? Это все интеллигентская слабосильность. Мама, на мою голову, научила, что девочек бить нельзя. Даже если девочка с порога заявляет, что в семейное гнездо проник чужой мужчина. Поэтому я не ударил Катю, но изображать радость не стал. – Что-то случилось? – супруга была само участие. – Все прекрасно. А ты почему не в душе? – Я с утра была. Что-то на работе? Я почувствовал, что мамино воспитание дало брешь. К счастью, из ванной появилась новая цель – бывший Катин супруг и нынешний любовник. В моем халате. Том самом, что коварная жена подарила на день рождения. Допустим, я не люблю халаты. Я даже не облачался в него ни разу. Однако должны же быть какие-то пределы! Я прикинул, куда лучше двинуть этого наглеца, незаметно размял плечо… – Дядя Сережа! – завопила Машка, вылетая из гостиной.-Дядя Сережа! Папа приехал! Вы опять будете веселые, как на моем дне рождения? Вихрь мыслей пронесся в моей голове: «Они что, прямо при Машке это делали? Черт, я же ее обещал забрать! И кто же забрал? Выпить бы не мешало. А чего я ревную, Катя же беременная?!» Я почувствовал себя полным идиотом. Бить морду человеку за то, что он якобы совратил твою беременную жену в присутствии собственной дочери… Это не театр абсурда, это театр бреда. И еще одна мысль пришла вдогонку: «И все равно обидно – для меня она так не прихорашивается». ** Если бы это не было чудовищным бредом, я бы подумала, что Сергей ревнует. Как можно ревновать меня? Как можно ревновать женщину, которая больше всего напоминает кита, выброшенного на берег? Походка обожравшейся утки, нос на пол-лица, остальное – грудь. Ноги ничего, ноги не изменились, поэтому если надеть короткое платье, то больше всего я похожа на карамельку чупа-чупс, у которой вместо жвачки внутри ребенок. Ну и ладно, ну и пусть! Чем страшнее я сейчас, тем красивее будет Наташка. Примета такая есть народная. Но для Димы я решила все-таки накраситься, нельзя же так пугать человека, он меня давно не видел. Я начала прихорашиваться и увлеклась, давненько я этим не занималась. Честно говоря, я вообще не очень люблю краситься летом – большая вероятность, что к концу дня краски неравномерно рассредоточатся по всему лицу. Сколько раз, приходя домой с работы, я обнаруживала, что глаза у меня подведены до ушей, или на подбородке нарисованы вторые губы. Хотя Дима, и когда мы были женаты, не очень-то обращал внимание на то, как я выгляжу, да и приезжает он не ко мне, а к Маше, так что с тем же успехом я могла открыть ему дверь и в мешке из-под картошки. – Дурацкий город,- вместо «здрасете» сказал Дима. – Два с половиной часа по МКАДу. Как вы здесь живете? – Не сыпь соль на раны, – только и успела сказать я, как из комнаты вылетела торпеда по имени Маша и больше никому не дала раскрыть рта. Она выпулила сразу все новости: про школу, про то, что катка здесь рядом нет и она пойдет на танцы, про новых подружек в подъезде, про то, какая Наташка смешная была на УЗ И и махала ей ручкой, и так далее, и так далее. При этом она держала Диму обеими руками, чтобы он, не дай бог, не отвлекся на что-нибудь другое. Дима доблестно выдержал минут пятнадцать. – Машенька, а можно я хотя бы разденусь, десять часов ехал за рулем. – Ух ты! – сказала Машка. – Можно. Пока Дима переодевался, Машка скакала вокруг него на одной ножке и продолжала рассказывать. Отстала, только когда папа дошел до ванной, и села под дверью на корточках ждать, когда он выйдет. Вот интересно, я прожила с этим мужчиной пять лет, я знала его вдоль и поперек. До сих пор он снимает свитер абсолютно тем же жестом, и волосы у него точно так же топорщатся на затылке. Как будто мы и не расставались. А с другой стороны, сейчас передо мной стоит совершенно незнакомый человек. Я понятия не имею, с кем он живет, где работает, чем занимается в свободное время. Мои раздумья прервал Сергей, который влетел в квартиру с видом «возвращается однажды муж из командировки». Вот дурачок! Как будто мне кроме него кто-нибудь нужен! Мы с Димой разочаровали ребенка – не были такими веселыми, как на Машином дне рождения. Он весь день пилил за рулем и приехал за полчаса до моего прибытия. Я шился на весь свет, а пуще всего – на собственную глупость. Сто раз повторял себе, что ни о какой супружеской измене речи нет, а потом смотрел на Катю (глаза блестят, голос грудной) и Машку (прижалась к отцу так, что пальцы свело)… – Мне предложили новую работу,- объявил я, вклиниваясь в милую семейную воркотню Кати, Димы и Маши. – Денег в два раза больше. Перспективы серьезные. Наверное, пойду. Эффекта я добился. Дима посмотрел на меня осоловело, Катя – озадаченно. Машка, кажется, заснула. – Подожди, – сказала Катерина, – но ты же контракт подписал. Мы деньги должны отдать. – Деньги я частично вернул. Остальное будет погашено с течением времени. Бугаев договорился с Маса-новым. Выстрел ушел в «молоко». Ни Катя, ни тем более Дима не затрепетали, услышав фамилии крупнейших книжных магнатов. – Ты отдал все наши деньги? – спросила Катя. – Не все. Но большинство. Не волнуйся, я все решу. Одолжу. Потребую подъемных. – Кстати, – проснулся Дима. – Я же тебе алиментов привез! И тот, кто хуже татарина, отправился куда-то, по пути захватив сопящую Машу. – Он платит тебе деньги? – спросил я. – Не мне, а Машке. Слушай, угомонись. Сейчас нам как раз нужны… – Вот, – Дима протягивал Кате пачку купюр, – четвертая часть от моих доходов с мая по декабрь включительно. – Еще сентябрь не закончился, – заметил я. – Ничего, – зевнул заботливый отец. – Вряд ли мы до декабря пересечемся. Я прикинул на глаз толщину пачки. Даже в далекой провинции некоторые люди умеют добывать деньги. Это злило еще больше, но крыть было нечем. Да и сил не было. – А тебя куда зовут? – Дима считал необходимым поддержать интересующую меня тему. – В заведующие редакцией. Издательство входит в четверку самых крупных в России. Буду топ-менеджером. – А, понятно. Слушай, а чего ты свое дело не откроешь? Он был наивен, этот провинциал. – Рынок поделен. Создавать новое издательство – самоубийство. Сейчас, наоборот, идет процесс поглощения мелких игроков. – Да и леший с ним, с издательством. Катя говорила, ты книги пишешь. Катя сидела тихо, понурив очи. – Пробовал. Это не выгодно. Разве что попасть в рынок… – Подожди, ты же рынок знаешь? Аналитиком работал? Я кивнул. – Пишешь, наверняка, не хуже, чем большинство. Я не стал спорить. – Так давай, вперед! Он был, конечно, прав. Я мог. Несколько лет грамотного маркетинга, и… – А не пора ли вам спать? – вступила в разговор Катя. – Я, например, с ног валюсь. А то вы уже допились до работы. Рядом с теплой и тихой женой я вдруг понял, что все сегодняшние стрессы и проблемы – просто ерунда и суета сует. Только одна мысль за весь день глубоко запала в голову. – Кать, – прошептал я, – а может, и вправду мне попробовать пойти в писатели? Рынок я знаю… – А сколько ты будешь получать с книги? – В среднем писатель у нас получает три рубля с экземпляра. Я в «Книжном бизнесе» читал. Значит, чтобы заработать, скажем, штуку баксов, нужно продать… почти десять тысяч экземпляров. – А сколько времени уходит на книгу? – Три месяца. Ну, два. – Ой, нет. Давай дождемся хотя бы, пока я на работу выйду. Я помозговал. – Понимаешь, – прошептал я, – это ведь инвестиции! Если книги будут переиздаваться, то потом денежки будут капать безо всякого моего участия. Конечно, сегодня продать десять тысяч – проблема. Но если подойти к этому делу грамотно… Слушай, а давай я попробую первые книги писать без отрыва от производства? До Нового года как раз успею одну написать. Надо порыться в архивах, у меня же было уже кое-что написано. Как считаешь? Катя никак не считала. Она сопела. У Димы всегда были гениальные идеи! Кто его за язык тянул? Кто его просил давать мудрые советы? А Сергей и рад! Ему грубо польстили, и он тут же уши развесил. Тоже мне, великий писатель! Неужели его от рукописей не тошнит? Неужели он еще не понял, что книга может быть либо хорошей, либо приносящей деньги. Лавры Роулинг покоя не дают? Вот такая я злобная! А какой мне еще быть, если уже неделю подряд Сергей вечера и ночи просиживает, уткнувшись в монитор! Ложусь спать – он за компьютером, просыпаюсь – он за компьютером. Говорит, что иногда спит, но я не верю. Во всем этом есть только один плюс – сразу после работы он несется домой, не встречается ни с какими любовницами. Я пыталась его отвлечь от экрана. – Сергей, а ты где сейчас работать будешь? – В сентименталке. – Где? Любовные романы будешь издавать? В ответ раздалось раздраженное бурчание. Я продолжила: – Когда Она увидела Его, своего героя, у Нее подогнулись колени. Он просто излучал мужественность… Черные волосы, рост как минимум 185. Миллионер, естественно. А она, значит, длинноногая блондинка, красавица, глаза васильковые, волосы рыжие. И секс у них просто умопомрачительный, страницы на четыре. ~ Не смешно. – Ну хорошо, на шесть. – Нечего лазить по карманам. – Что?! . – Между прочим, это был образец продукции. – Какой? – То, что ты цитировала. – Да я ничего не цитировала, я на ходу придумывала. – Конечно! И про васильковые глаза? – Сергей, ты о чем? – Книжку, которая лежала у меня в кармане и которую ты стащила, дала мне моя работодатель. – Работодатель? Это теперь так называется? И много вы с ней наработали? И ничего я у тебя не таскала! Ты сколько таких романов в своей жизни читал? – Нисколько. Один. Страниц двадцать, больше не смог. – Вот когда еще пару штук прочитаешь, поймешь, что у них у всех глаза васильковые, в крайнем случае – зеленые. – Катя, у тебя плохое настроение? Чего ты злишься? – А чего бы мне и не позлиться? Сначала у тебя любовные романы с работодателем, потом прилив вдохновения и роман с компьютером. А я? Если я тебе надоела, я вообще могу уехать! Тут меня совсем развезло, и я, неожиданно для себя, расплакалась. – Домой хочу! После выставки в моей жизни установилось неустойчивое равновесие. Я никому ничего не говорил, но информация имеет свойство просачиваться, как керосин. Уже через неделю все твердо знали, что я ухожу, что мой долг (вместе со мной) перекупают конкуренты и что ЕМЦ активно ищет человека на мое место. Это давало определенные преимущества. В частности, на работу я приходил к часу, а покидал рабочее место не позже половины шестого. Подобный распорядок оказался весьма кстати – я погрузился в сладкую каторгу литературного творчества. Извлек из загашников старые черновики, перечитал, ужаснулся и взялся за совершенно новую идею. Даже в издательстве удавалось выкроить часок для писательской деятельности, а уж дома я тратил на нее все, что оставалось от возни с Машкой и еды. С Катей старался общаться поменьше. По-моему, у нее уже начался предродовой синдром или что-нибудь в этом роде. По крайней мере, так мне казалось, пока однажды вечером моя беременная радость не закатила сцену ревности. Оказывается, я уже месяц ей с кем-то изменяю. То есть не с кем-то, а с вполне конкретной Аллой, той самой, что сманила меня заниматься сентиментальной литературой. И вообще, я только и знаю, что торчу возле компьютера в перерывах между супружескими изменами. А в сентиментальной литературе совсем не разбираюсь. Только последнее замечание задело меня за живое. Судя по отдельным фразам, Катя в любовных романах разбиралась хорошо. Пугающе хорошо. Когда рыдания утихли и страдалица забылась сном, я проанализировал ситуацию. Проблем оказалось сразу несколько: Катя пребывала в депрессии, мне мешали писать книгу, а сентиментальная литература оказалась штукой специфической. Пожалуй, я действительно был полным нулем в этом жанре. Полежав полчаса с закрытыми глазами, я подобрал решение, которое могло закрыть все означенные проблемы. За завтраком я сам завел разговор о своем литературном труде (Катя скорчила кислую физиономию) и между делом попросил: – Кош, ты можешь мне консультацию дать? По поводу любовных романов? – Романы у тебя и так неплохо получаются. Весьма любовные. Ни в коем случае не следовало ввязываться в обсуждение моих гипотетических измен, и я продолжил: – У меня в книжке завязывается интрижка между героем и одной теткой. – Ее Алла зовут? – Нет, Маша. И я там не совсем понимаю, как она будет реагировать. Изложив свою версию, я выяснил, что совершенно не понимаю женскую логику и (отдельной строкой) женскую психику. Сделав вид, что страшно огорчен, я сказал: – А ты можешь посмотреть и поправить? Катя пожала плечами. – Замечательно. Я сейчас открою файл с текстом, а ты глянь, ладно? Когда я возвернулся со своей необременительной службы, супруга пребывала в относительно бодром состоянии. О моей просьбе она демонстративно не вспоминала, а на прямой вопрос заявила: – Я там подправила, что смогла. Ты перепиши потом этот бред. Я помчался к компьютеру, оставив ужин на съедение Машке. Это действительно был бред. Нет, с литературной точки зрения мне даже понравилось (только грамматических ошибок было многовато), а вот по сути… – Видишь, – раздалось из-за моей спины, – полная ерунда. Просто заняться было нечем, так я… – Все очень хорошо! Просто замечательно. Сколько ты тут набрала? Больше пяти тысяч знаков! Молоток! – Это много? – Катя очень старалась выглядеть незаинтересованной. – Сколько в средней книжке? – Тысяч четыреста-пятьсот. Дело даже не в количестве. Текст очень качественный. – Да? Я вообще-то не старалась. Просто писала, что в голову взбредет. – Тем более! Значит, у тебя талант! Только… кое-какие мелочи. Смотри: «Он прерывисто, с придыханием, вздохнул». Я когда-нибудь вздыхал с придыханием? – Бывают ситуации, – Катя даже улыбнулась. – У тебя и глаза закатываются, и дыхание прерывается. – Но ведь здесь не такая… ситуация! Это они в троллейбусе едут. – Рядом. – Неважно. Или вот еще: «Он мужественно выпятил подбородок». – Подбородок ты часто выпячиваешь. – Только выглядит это не мужественно, а глупо. Кроме того, не стоит использовать штамп. Мне тут одна редакторша показывала фразочку: «Он скупо, по-мужски, плакал за сараем». Катя хихикнула. Следовало развивать успех, и я бросился в атаку. По пути узнал массу нового. Оказывается, женщина не должна признаваться мужчине в любви, а вот мужчина, наоборот, обязан повторять мантру: «Я тебя обожаю!» – по сто раз на дню. Очень запутанно дело обстояло с телефонными звонками. Мужчина имел право позвонить любимой в любое время дня и ночи, а вот она могла только сидеть и ждать. В свою очередь, я раскрыл Кате глаза на некоторые особенности мужской психологии. Мы в десятый раз повторили: «Другая планета!» – когда в комнате материализовался ребенок Машка и заявил: – А можно я купаться не буду, а сразу лягу? Мы глянули на часы и испустили родительский «Ах!». Без четверти час. Пока я укладывал Машу (это было тяжело только физически – девочку пришлось тащить волоком), решение всех проблем сформировалось окончательно. Катю я застал перед компьютером, она что-то перечитывала в написанном ею куске. – Кошка, – сказал я, – а давай вместе писать! – Ты что! Я же не умею! – Умеешь. Написала же сегодня кусок. – Аи, – отмахнулась Катя, но жест ее был неуверенным. Я уже научился понимать, когда жена хочет, чтобы ее уговорили. – Ничего не «Аи!». Я за свою жизнь повидал рукописей больше, чем ты книг читала! Так вот, поверь, у тебя получится. То есть уже получилось. – Да не буду я ничего писать!'У тебя туг? фантастика, ужасы какие-то. – Давай не фантастику! Давай просто книгу. Про жизнь. – Так я же все неправильно про мужчин пишу. – А я про женщин. Катя прищурилась. Кажется, она начинала понимать, куда я веду. – Давай напишем, – сказал я, – такой неправильный любовный роман. Ты будешь описывать с точки зрения женщины, а я – с точки зрения мужика. На сей раз супруга даже не стала сопротивляться. – Ладно. Давай попробуем. Делать мне все равно нечего. Только у меня одно условие. – Какое? – напрягся я. – В конце они должны пожениться. ** Что такое любовный роман? В смысле любовный роман как литературный жанр. Для меня это не просто легкое, а суперлегкое чтиво. Это книги, в чтении которых мозг не участвует, они пролетают мимо. Они незаменимы в ситуации, когда голова чем-нибудь занята, а глаза и руки свободны. Например, когда' кормишь грудью ребенка. Делать нечего, а что-то серьезное читать невозможно, потому что все время отвлекаешься. А тут, даже если перескочишь через пару страниц, можно этого и не заметить. Есть женщины, которые в таких ситуациях предпочитают читать иллюстрированные журналы, по количеству заложенного смысла это примерно то же самое, но лично я больше люблю любовные романы. Журналы большие и тяжелые – их неудобно держать. Очень удобно читать романы в роддоме. В это время вообще трудно на чем-нибудь сосредоточиться, а чтение создает иллюзию, что чем-то занята, а не просто лежишь и тупо ждешь схваток. Когда я рожала Машку, то не рассчитала свою скорость чтения (стандартный романчик – три часа) и осталась без новой книжки. И ничего, прочитала второй раз одну и ту же, с тем же успехом. Соседка по палате говорит: – Ты не читаешь! – Почему? – Ты слишком быстро переворачиваешь страницы, с такой скоростью читать невозможно. Любовные романы – запросто! Ведь на самом-то деле все заранее известно – и характеры, и чем дело кончится, меняется только внешний антураж. В этой книге он миллионер, а она его секретарша, в этой он врач-миллионер, а она его медсестра, в этой он простой ковбой… Хм… Интересно… А! К концу книги он становится миллионером. Слава богу, а то я уже за него испугалась. Вот интересно, как можно жить, если хоть на секундочку допустить, что такие мужчины существуют в природе? Как можно после этого опуститься до общения с обычными живыми мужиками, которые если миллионеры, то трудоголики, а если нежные, ласковые и больше всего на свете любящие заняться сексом с любимой женой, то, как правило, ни черта не зарабатывающие. Так, наверное, и получаются одинокие мечтательницы, считающие, что если мужик пришел в рваных носках, то с ним жить нельзя. А ты ему купи новые, и через месяц тебе подруги будут завидовать – какой он у тебя аккуратный и замечательный. Короче, когда Сергей предложил мне писать вместе книжку, я согласилась. У меня не такой уж богатый жизненный опыт, но один урок я усвоила твердо – если любишь человека, то нужно любить его таким, какой он есть, не надеясь на то, что он изменится. Все разговоры о том, что мужчину можно изменить, – чушь. Можно только скомпенсировать его недостатки. Пропадает неизвестно где и не звонит? Подари ему мобильник, чтобы в любой момент могла позвонить ему сама. Не помогло? Отключает телефон? Подумай, что тебе важнее: жить с ним (и он не звонит) или жить без него? Если с ним, то прекрати трепать всем нервы, скандалами ты все равно ничего не добьешься. А если его отсутствие тебя так раздражает, что ты готова уйти, то уходи и, опять-таки, не трепли всем нервы. Если подумать, то мне все равно, изменял ли мне Сергей. Главное, что его отношение ко мне не изменилось. А об остальном я не знаю и знать не хочу. И убью любого «доброжелателя», который попытается открыть мне глаза. Мне кажется, что счастливо жить вместе люди могут только тогда, когда они друг друга не напрягают. Как только один из них начинает подстраиваться под другого, эта семья обречена. Напряжение имеет свойство накапливаться и в один прекрасный момент ка-а-ак шарахнет! И тогда обоим не позавидуешь – и «ведущему», и «ведомому». Интересно было бы написать про мужчину и женщину, про то, что они друг друга любят, про то, что они счастливы, но вместе с тем оба совершенно не вдеаль-ны. Они оба такие, какие есть. Есть только пара условий: мужик все-таки должен нормально зарабатывать (миллионером, так и быть, становиться не обязательно), а женщина должна быть интересной. Не красивой, а именно интересной, потому что любая женщина, если она не дура и если она захочет, может выглядеть красавицей. Особенно в глазах мужика. ** Поначалу я немного жалел о том, что пришлось отложить начатый фантастический роман, но скоро перестал. Писательство возвратило Катю к жизни. Депрессия и ревность рассосались, как только у моей жены появилось интересное, нужное дело. Она писала по десять- двенадцать тысяч знаков в день, и я почти не переписывал за ней – только на уровне отдельных реплик в диалогах. Ну и ошибки исправлял. Мне это соавторство тоже ЗдЭрово помогло. На новой должности приходилось просматривать по нескольку рукописей в день. Если бы Катя меня не подготовила, я бы отказывался от них после прочтения заголовка. К счастью, подготовительная работа была проведена, я уже знал, что в подобных романах описывается параллельная, идеальная реальность. Там живут странные голубоглазые брюнеты (всю жизнь считал, что женщины вешаются на блондинов), которые совмещают в себе аннигилирующие качества. Они заколачивают бешеные бабки, не появляясь в офисе неделями. Они ранимы до такой степени, что непонятно, как выдерживают процесс бритья, – и вместе с тем железобетонно-мужественны. Они обладают нечеловеческим темпераментом, но умудряются хранить верность одной-единственной юбке. О сюжете уж и не говорю. Весь ход событий подробно описан в сказке «Золушка». Меняются только профессии и имена. Вместе с тем я смог понять очарование подобной литературы. Однажды по радио прозвучала замечательная песенка какого-то барда, как раз о любовных романах. Смешная песенка, особенно рефрен «соски отвердели». Но вывод из нее получался неожиданный: а что еще есть хорошего у бедной замотанной тетки, которая сутки напролет мечется между шкодливыми детьми, лентяем мужем и домашним хозяйством? Я так расчувствовался после этой песни, что дал себе слово освободить беременную жену от кухни, стирки и уборки. И почти полностью выполнял взятые обязательства. Это было не очень просто. На новом месте пришлось пахать без дураков, да и писательский темп трудолюбивой Кати я выдерживал с трудом. Недели пролетали со скоростью добросовестной пулеметной очереди. Настал тот суетливо-скучный период жизни, когда событий много – а ничего не происходит. Делаешь за день тысячу дел, а потом едешь домой и думаешь: «А что я, собственно, сегодня совершил?» Впрочем, думаешь недолго, потому что нужно еще Машку забрать, в магазин зайти, придумать, что будешь писать сегодня вечером. Тоже, в общем-то, маета сует. Я даже не сразу заметил, что наступила зима. И это была не самая поразительная новость, которая меня ожидала. Однажды вечером я открыл файл с книгой, подсчитал знаки и объявил: – Все, объема хватает. Можем закругляться. Я ожидал протестов со стороны Кати – свадьба между героями виднелась только в долгосрочной перспективе. Однако она быстро согласилась: – Хорошо. А то мне через неделю в больницу ложиться. Вот так, совершенно неожиданно, я узнал, что через две недели стану отцом. ** Знаете, чем роды отличаются от любой другой операции? Своей неотвратимостью. И неважно, сама рожаешь или тебе делают операцию, все равно понимаешь, что не сбежишь, не скроешься. Если бы можно было в последний момент отказаться, я думаю, что население земного шара бы уполовинилось. Самое страшное – это последняя неделя. Ожидание убивает, натягивает нервы, парализует мозг. Сегодня? Или завтра? Если я сейчас лягу спать, то где проснусь? Это уже схватки? А теперь это уже схватки? А вот это уже точно схватки! Или нет? – Тебе хорошо, ты второй раз рожаешь, не так страшно, – завистливо говорит соседка по палате. – Наоборот, еще страшнее. Это первый раз еще не знаешь, как это будет, питаешь иллюзии… Молоденькая соседка бледнеет и отворачивается к стенке. – Ты не волнуйся, – пытаюсь я ее подбодрить, – все будет хорошо. – А если нет? – То плохо. Шучу. Девушка смотрит на меня прозрачными глазами и вдруг начинает хохотать. До слез. Через полчаса у нее начинаются схватки, ее уводят. Но за это время мы становимся родными, людьми, хотя даже не спросили друг у друга имена. Все спросили: мальчик или девочка, как назовешь, как прошла беременность, что сказали на УЗИ и тому подобное, а вот собственные имена спросить забыли. Наверное, обе понимали, что все равно не запомним. Я бодрюсь. Рассказываю всем смешные истории про ремонт. Делаю вид, что страшная оптимистка. Днем получается отвлечься, а ночью приходят дурные мысли. Среди ночи звоню Наташке. – Наташ, если со мной что-нибудь случится, ты позаботишься о Машке? – Непременно, – отвечает добрая подруга, – я подберу ей детдом посимпатичнее. – Ты злая. – А ты не дури голову. Спи. Что может быть страшнее врача? Врач, который шутит. К исходу тридцать девятой недели беременности мне сообщают, что рожать не дадут, будут оперировать. – Когда? – Скоро. – Когда скоро? – Да вы не волнуйтесь, беременной от нас еще никто не уходил. Врачи смеются… Я бессмысленно шатаюсь по коридорам больницы, захожу на этаж, где лежат женщины с детьми, через стеклянную дверь смотрю на туго запеленатые «батончики», которые развозят по палатам. Неужели у меня в животе ребенок? Как она там помещается? Сергей приходит, приводит Машу. Машка ноет, что ей без меня плохо, кричит животу: «Наташка, вылезай!» Сергей все делает очень бодро: бодро говорит, бодро ходит, бодро рассказывает, как все будет хорошо. А глаза больные и вздрагивает при каждом стуке. Я боюсь ему лишний раз звонить, потому что теперь вместо «Алло» он орет в трубку «Что случилось?». А я каждый раз отвечаю «Пока ничего». – Ну все, осталось самое простое! – сказал я и улыбнулся. – Девять месяцев мучений позади, всего пару дней поваляться на койке, и все. Все обязательно будет хорошо. Просто образцово-показательно! Телефонный звонок заставил меня подпрыгнуть на месте. – Извини, – сказал я зеркалу (именно к нему был обращен мой успокаивающий монолог),- я на минуточку. Алло? Звонила Катя. – Привет! – сказала она. Не «Мяу!», не «Ну как ты там?», не «Слушай, я забыла дома важную хреновину» – именно «Привет!». И голос такой… напряженный. Какбудто она два часа рыдала, а теперь делает вид, что все хорошо. Я все понял. Случилась беда. – Ничего не скрывай,- попросил я, – что произошло? – Да ничего. – Какие-то отклонения? Когда у тебя последний раз был врач? – Только что. – В половине девятого вечера? Почему ты вызвала врача? Начались схватки? Отошли воды? – Какие воды? Да все нормально! Врач был не прямо сейчас, просто я спала, поэтому кажется, что недавно. «Она не хочет жаловаться, – сообразил я. – Видимо, ей нужна моральная поддержка. Отлично, организуем». – Вот и хорошо, моя умница! Я просто уверен, что у тебя все пройдет без сучка без задоринки! То есть у нас все пройдет. У меня предчувствие. – Какое предчувствие? – голос Кати напрягся. – Что у тебя не окажется никакой патологии! Ни преждевременных родов, ни обвития пуповины… – Слушай, где ты этого набрался? «Воды», «пуповина», «патология»? – Патологии не будет,-для убедительности я сделал амплитудный жест рукой. Груда журналов «Здоровье», «Мать и дитя» и родственных им грохнулась со стола. – Ты упал? – Да все отлично! Ты только не волнуйся! У меня отличное настроение. И самочувствие. Прижав трубку плечом, я попытался собрать красочные СМИ с пола, задел стул с одеждой, но успел поймать его у самого пола. Но Катя все-таки услышала вырвавшееся у меня экспрессивное междометие. – Сергей, – попросила она, – ляг куда-нибудь. Желательно на пол. – Почему на пол? – Оттуда труднее всего свалиться. «Она хочет сообщить шокирующую новость!» – понял я. – Кошка! Если нужны какие-то особенные лекарства или особенное оборудование, ты только скажи… – Сейчас скажу. Если ты перестанешь трещать. Я заткнулся. В трубке нависла подозрительная тишина. – Катя! – не выдержал я. – Ты почему молчишь? Схватки начались? Я сейчас еду! – Еще раз так заорешь, точно схватки начнутся. Так, что-то я хотела… На сей раз я закусил губу, чтобы не прерывать затянувшееся молчание. – А Машка где? – наконец отозвалась роженица, и я судорожно вздохнул. – У подружки. Кажется в сто восемнадцатой. Или в сто двенадцатой. Я снова замер. – Ага, вспомнила. Слушай, я забыла дома желтенький пакетик с… нужными вещами. Он должен лежать возле дивана. Или на столе. Ну, где-то там. Найди, ладно? День операции подошел незаметно. Несмотря на то, что до него оставалось еще два дня. Утром 25 декабря Наталье Сергеевне Емельяновой надоело сидеть в животе, и она решила, что пора выходить. С утра ничего такого не подозревающая я валялась на кровати в ожидании врачебного осмотра. Врач, как обычно, опаздывал на пару часов, но это почему-то сегодня не раздражало. Вставать не хотелось, умываться не хотелось, вообще ничего не хотелось, даже есть. – С добрым утром! – врач влетела в палату, прихлопнув дверью медсестру. – Как здоровье? Кто у нас сегодня рожает? – Не дождетесь! – дежурно пошутила девушка Ира, дохаживающая 41-ю неделю беременности. – Куда вы от нас денетесь! – Врач весело осматривала животы, пока не дошла до моего. Положила руки на меня, нахмурилась. – Живот не болит? – Нет. – Странно. – Почему странно? Что тут странного? – Да так. Пойдем-ка со мной. Я притащилась к кабинету уже заметно нервничая. Что с моим животом? С трудом взгромоздилась на смотровое кресло. – Да-а-а… – через некоторое время сказала врач. – Что? – Да ничего… Ну, что будем делать? – обратилась она к коллегам. – С кем? – всполошилась я. – Живот не болит? – Не болит. – И не тянет? – Не тянет. – Может, доходит? – Может и доходит… – ответили коллеги. – Я уже дохожу, – сказала я, – а если вы мне не скажете, что случилось, то дойду прямо сейчас. – Да ничего не случилось, – ласково объяснила врач, – ты рожаешь. До планового срока оставалось еще целых три дня. Я питался валерьянкой, но периодически срывался на грузинский коньяк. Спокойствия не было. Максимум, на что я был способен, – это сконцентрироваться и провести бодрую беседу с Катериной. Она держалась молодцом, и хотелось этого молодца сохранить как можно дольше. Я же, на свою умную голову, начитался гинекологи-ческо-акушерской литературы, а потом еще и в интернет полез – за дополнительной информацией. Великое знание умножает стресс. Я прочел обо всех видах и формах родовых травм, о заражениях крови и угрозе СПИДа, о халатности людей в халатах и о сюрпризах матери-природы. Главное, что я усвоил – удачный исход родов практически невероятен. Вообще непонятно, каким образом дети умудряются появляться на свет – при такой-то плотности опасностей на выходе! Мне срочно нужен был авторитет в области деторождения. Знакомых врачей-акушеров я легкомысленно не завел. Звонить Кате по этому поводу не хотелось категорически. Спрашивать совета у мамы? Да нет, в ее время все это было как-то проще. Я уложил Машку и набрал телефон Натальи. Как беременная женщина, она должна была обладать необходимой информацией. – Чего хотел? – спросила она очень недовольным голосом. – Консультацию, – признался я. – Я тут почитал всякие статьи, и там описаны жуткие вещи про роды и беременности. Это все может очень плохо кончиться… – Сереженька! Ты уверен, что мне полезно все это выслушивать? – Да не о тебе речь! Понимаешь, Катя говорит, что у нее все нормально, но я прочитал… – Так, – снова перебила меня Наталья, – дай-ка мне телефон твоей мамы. – Мамы? Зачем? – Позвоню и отругаю. Зачем она тебя научила читать? Тянешь в голову всякую дрянь. Пока. – Подожди! – взмолился я. – Я только один вопрос спрошу. – Умный? – Не уверен. – Спрашивай. – А мне-то чего делать? Ну, чтобы все было хорошо? – Бери бумагу, записывай. «Купить бутылку водки… баночку огурчиков… и выпить ее на кухне в одиночку». Записал? – Запомнил. – Все, прощай. Еще раз позвонишь, пеняй на себя. Мыши все съедят. Совет показался мне конструктивным. Инструкцию я выполнил в точности, а потом позвонил Кате и рассказал, как я ее люблю. Кажется, мы плакали в унисон. Или плакал только я, а Катя хохотала? Не помню. Главное – помогло. * * Оказывается, девять месяцев – это исторически мизерный срок для того, чтобы осознать, что появится ребенок. Я оказалась совершенно не готова к такому известию. Через два дня – пожалуйста, но сегодня? Мы так не договаривались! – Как рожаю? Так мне же нельзя? Так еще же рано! – Она,- врач кивнула на живот,- так не считает. Ладно, не будем рисковать. У тебя два часа на подготовку к операции. Совершенно пришибленная, я вернулась в палату. Жизнерадостная медсестра жужжала над ухом. – Все вещи отдайте мужу, в послеродовое ничего брать не разрешают. Себе оставьте только воду, тапки… Вы меня слушаете? Понятно… Когда приедет ваш муж, вы ко мне подойдите, хорошо? – Хорошо… Муж… О, кстати… – Сергей, алло, Сергей… Я рожаю. В трубке послышалось пыхтение. – Рожаешь, хорошо. А кого? Видимо, у него случился мозговой паралич. – Девочку. – А. Хорошо. Как назовем? – Наташа. – Хорошо. – Ну? – Что? – Сергей, я рожаю. – Хорошо, я понял. – Мне нужно, чтобы ты приехал и забрал вещи. – О'кей. Приеду обязательно. Часов в пять вечера. – Нет. Мне нужно, чтобы ты приехал в течение часа. – Мяв, я не могу, я сейчас бегу на работу, у меня встреча, а потом… – Сергей, у меня операция через два часа! – Боже, что случилась? Что-то с тобой? Что-то с ребенком? – Да не ори ты! Ничего не случилось! – Ты что, рожаешь?! – Да!!! Похмелья как такового не наблюдалось. Только некоторая заторможенность. Благодаря ей я смог собраться с мыслями и выстроить планы на ближайшие двое суток. 27 декабря Катя рожает… то есть ее рожают… то есть ей делают кесарево, а рождается моя дочь. А может, все-таки сын? УЗ И тоже ведь не дает стопроцентную гарантию… Не отвлекаться. С 27 по 29 декабря у меня законные отгулы. 30-го у нас корпоративный банкет-работы не будет. 31-го – понятно. С 1-го по 10-е на работе можно не появляться. С одной стороны, это удобно. С другой – придется за сегодня и завтра решить хотя бы самые важные вопросы, чтобы никто меня не дергал. Я сел за составление списка самых важных вопросов, когда позвонила Катя. Голос у нее был встревоженный, но я-то понимал, что это обычное волнение перед родами, поэтому продолжал составлять список. – Я рожаю, – сообщила мне жена потрясающую новость. «А я думал, – чуть было не съязвил я, – что тебя с аппендицитом положили». Однако сдержался и сказал как можно более уверенно: – Все будет хорошо, не переживай. И вписал в список: «Проверить, поздравили ли новых авторов с Новым годом». Катя продолжала ныть. «Главное, – подумал я, – побольше уверенности в голосе». И продолжил составлять список, время от времени издавая подбадривающие звуки. Однако по голосу роженицы я почувствовал, что на сей раз ей нужны не заклинания, а какие-то конкретные действия. Кажется, нужно было что-то забрать из больницы. Какие-то вещи. Потому что через час… – Что!? – заорал я. – Ты рожаешь прямо сейчас?! – Нет,- ответила супруга, ив голосе ее послышалось облегчение, – через час. И ты… – Да понял я, понял! Нечего мне по два раза все повторять! Бегу! Одевался я со скоростью застигнутого любовника, но все-таки успел подумать: «И почему она сразу мне не сказала? Решила подготовить? Мальчика нашла!» – Эй! – Машка оторвалась от телевизора и с интересом наблюдала за моими акробатическими этюдами с одеждой. – Ты куда? – К маме, – отозвался я, одновременно застегивая рубашку, брюки и часы. – Сиди дома. Можешь смотреть телевизор. Еда в холодильнике. Если что, звони. Кажется, из-за захлопывающейся двери донеслось: «Я тоже к маме!» – но догнать меня не смогло – по пути к лифту я преодолел звуковой барьер. В больнице я оказался за пятнадцать минут до времени «Ч» (или «Р»?). И там понял обиднейшую вещь: мужчина – бесполезное и даже лишнее существо. По крайнем мере, в процессе продолжения рода. У него в этом процессе есть всего две функции: обеспечить зачатие и забрать личные вещи из роддома. В момент родов мужчина способен только слоняться по коридору и мешать медперсоналу. Теперь-то я пожалел, что не захватил с собой Машку, – это очень энергичный ребенок, все мое свободное время ушло бы на контроль за ней. А так пришлось потратить время на изучение наглядной агитации и здравоохранительных брошюр. Профессиональный интерес заставил заглянуть в выходные данные. Некоторые брошюры («Пьянство и беременность», например) были отпечатаны еще при советской власти. Прочитав все, что состояло из букв, я затосковал. «Неужели нельзя родить побыстрее? – думал я. – Тоже мне, уникальная хирургическая операция! По нынешним временам, это – как зуб вырвать. Или, пардон, в туалет сходить!» Последняя мысль оказалась некстати: у меня тут же схватило живот. Я чуть не заплакал. По моим прикидкам, операция вот-вот должна была закончиться. И что, моего ребенка вынесут как раз в тот момент, когда я буду сидеть на унитазе? Хорошенькое начало жизни! Как я ему… ей буду в глаза смотреть? И я решил терпеть. Терпят же женидины родовые схватки! И тут на память пришли странности, которые творились со мной в начале Катиной беременности: токсикоз на расстоянии, обостренное обоняние… «А вдруг оно повторяется!» -испугался я. Судя по рассказам специалистов и очевидцев, мне светила смерть от болевого шока. «Спокойно, – приказал я себе, – у Кати сейчас никаких схваток нет. Она под обидим наркозом. Это у меня от нервов». Но легче не становилось. Я был настолько поглощен борьбой со своим бурлящим внутренним миром, что не сразу среагировал, когда сестричка выкатила кювету из операционной. В кювете было что-то живое. – Эй! – я бросился наперерез, враз забыв о своем животе. – Это не мое случайно? – Емельянов? – спросила сестра. – Тогда ваше. Смотрите, какая красавица! Я посмотрел. Больше всего «красавица» напоминала полено, плотно обмотанное пеленкой. Ничего человеческого (тем более – вызывающего умиление) в сморщенном фасном личике не наблюдалось. Существо открыло ротовое отверстие и заскрипело. – Вылитый папа! – заявила сестра и укатила мое сокровище дальше по коридору. Видимо, она установила фамильное сходство по количеству глаз, ушей и носов. ** Время – штука странная. В момент, когда отходишь от наркоза, кажется, что каждая секунда тянется час, а потом об этом и вспомнить нечего. Что я делала в реанимации? Заснула, потом проснулась. Все. Помню, что надоедливая медсестра каждые пять минут меня будила и задавала дурацкие вопросы. Как потом выяснилось, это происходило раз в час. Помню, что разговаривала с Сергеем по телефону, и он мне в трубку что-то кричал, а я с трудом выдавливала из себя междометья. И в очередной раз потряс оптимизм врачей. Когда я спросила, когда мне покажут ребенка, медсестра радостно ответила: – Если педиатр не пришел, значит, все хорошо. Они приходят только если плохо. С Наташкой мы воссоединились только через сутки, когда меня выперли из реанимации и перевели в послеродовое отделение. Честно говоря, никакой радости я не испытала. В связи с переводом Мне забыли сделать обезболивающий укол, я долго перемещалась по лестницам с этажа на этаж и жутко устала, пока обустраивались на новом месте. И тут мне приносят Наташку. Хоть бы предупредили! Пока я ходила беременная, все время представляла, что у меня в животе маленькая Маша. Или, по крайней мере, что-то очень сильно на нее похожее. А мне принесли совсем не Машу. Ну ни капельки не похоже. Красненькая вся, в уродских больничных пеленках, запелената так, что щеки висят, и глаза как щелочки. И пахнет от нее какой-то карболкой. Медсестра плюхнула ее рядом со мной на кровать. – Первый ребенок? – Нет, второй. – А, ну тогда кормите. И ушла. И тут Наташка открыла глаза. Оказалось, что они у нее огромные – синие-синие и обалденно красивые. Я просто утонула в этих глазах. Некоторое время мы сосредоточенно рассматривали друг друга. Причем у Наташки взгляд был намного осмысленнее. По крайней мере, через пару минут, когда в нем совершенно отчетливо начало читаться: «Мама, ну что ты смотришь? Есть давай!» Когда медсестра пришла забирать ребенка я опять оказалась к этому совершенно не готова. Как забирать! Я еще не насмотрелась! – Завтра отдам вам ваше сокровище. Насмотритесь еще. А сегодня поспите, пока дают. Последний раз. Трудно сказать, помню ли я последующие несколько дней. Кое-что навсегда врезалось в память. Катя, которую выкатили из операционной вслед за скрипучим детенышем. Мой приезд на работу, когда я ходил от человека к человеку и рассказывал главную новость своей жизни. По-моему, я сделал несколько кругов, но никто не поправил меня- все смеялись и поздравляли. Еще помню, что в первый же день мне нужно было накупить кучу всяких тряпок и предметов. В частности, следовало приобрести коляску и кроватку. Мне сказали (еще до Рождества), что можно пока купить что-то одно, но что именно? Я взял бутылку коньяка и бутылку «Мартини» и двинулся по соседям за советом. Советы выпали из памяти, но на следующий день дома обнаружились все необходимые предметы туалета новорожденного, а также довольно крепкая деревянная кроватка. Но коляску я тоже купил тем же вечером. Очень хорошо помню, как Катя с новороаденной стояли у окна палаты, а мы с Машкой прыгали внизу (и еще неизвестно, кто прыгал активнее). Я, конечно, был счастлив. Наверное. Нет, я точно был счастлив. Не могло оказаться по-другому. Я бы набил лицо всякому, кто усомнился бы в моем отцовском счастье. Но, с другой стороны, я отчетливо вспоминаю шок, когда я осознал, что теперь в нашей спальне будет располагаться еще одна кровать, а в ней – еще одно живое и (потенциально) разумное существо. И это не Машка, которая сама о себе позаботиться сможет. Помню суеверный ужас, когда я впервые осознал, что вон в том окне – моя собственная дочь. Плоть от плоти. Даже не осознал, а почуял. Помню, как во время очередного обмывания Наташки один из соседей хлопнул меня по плечу и объявил: – Значит, девка? А у меня пацан! Три года уже парню. Возьмешь в зятья? И мне не было смешно. Я понял, что напрягаюсь, когда какой-то незнакомый трехлетний мужик посягает на мою дочь. Словом, запечатленных событий осталось много, но в цельную картину они так и не сложились. Все случилось слишком неожиданно. У женщины больше возможностей подготовиться к появлению на свет продолжателя рода. Она девять месяцев таскает в себе это существо, чувствует его первые движения. А муж… а что муж? Головой он все понимает, может прочитать лекцию о внутриутробном развитии, но когда маленький живой человечек оказывается у него на руках, а все вокруг уверяют, что это – его дочь… Это фокус покруче копперфильдовских. ** Только 30 декабря до меня дошло, что на дворе Новый год. То есть я догадывалась, что он будет, но что буквально завтра, сообразила только что. Мы с Наташкой окончательно обжились в новой палате. Я ее переодела в Машкины ползунки, и она сразу стала родная и запахла сладким молочком. Позади осталась послеродовая депрессия. Я всегда говорила* что фраза: «На третьи сутки после родов у женщины может внезапно испортиться настроение» – не полностью отражает ту гамму чувств, которую испытываешь в этот момент. Вселенская скорбь и неземная тоска в одном флаконе – вот приблизительные аналоги этого состояния. Сначала я расплакалась, потому что проснулась и не обнаружила в телефоне 8М8КН от Сергея. Что же это он, проснулся и о нас не думает? Потом я обрыдалась, потому что Наташка отказалась есть. Потом пришла врач и как-то не так мне улыбнулась… А потом я вышла в коридор и столкнулась с зареванной соседкой по реанимации. – А у тебя что случилось? – У меня у соседки по палате ребенок всю ночь ревел. Его так жа-а-алко… И в этот момент я поняла, что мне тоже жалко этого ребенка. Так жалко, что я сейчас заплачу. Коллективное рыдание прервала проходившая мимо акушерка. – У-У-У, девочки, какие вы хорошенькие. Вы плачьте, плачьте, не держите в себе. Только не увлекайтесь, а то ребеночки нервничать будут. Пойдемте, я вам валерьяночки налью. Все на Новый год будут шампанское пить, а вы, значит, валерьяночку. Видимо у акушерки был очень большой опыт по оживлению таких, как мы, потому что через несколько минут мы уже смеялись, стоя у нее на посту., – А вы попроситесь у врача, вас на Новый год домой отпустят. Толку вам здесь валяться, все равно не до вас будет. Потом приедете второго, швы снимут. Как раз уже все протрез… в себя придут. К концу фразы в акушерке проснулась профессиональная гордость. Врач согласилась меня отпустить с тщательно скрываемою радостью. – Но только ты ничего не готовь. Твоя задача лежать на диване и есть. А тебе периодически должны подносить ребенка. А потом уносить, когда покормишь. Понятно? Понятно-то понятно, только маловероятно… Я как в воду глядела – полежать мне не дали. Но вовсе не потому, что заставляли что-то делать, об этом не могло быть и речи, а потому что к нам все время кто-то приходил. Зашел Петрович, сменяясь с дежурства, потом пришла Люда, принесла тарелку пирожков, потом пришли сестрички из 129-й квартиры, позвали Машку к себе. Я им сдуру рассказала про то, как у нас дома дети накануне Нового года ходят по квартирам «колядовать» и им за это дают много вкусного. У детей загорелись глаза, я торопливо добавила, что это можно делать только со взрослыми. – Кто же нами пойдет? – с тоской в голосе спросила одна из сестер. – Может вы? В детских глазах, обращенных на Люду, было столько надежды… – Нет, – решительно сказала Люда, – я не могу. Я же взрослая женщина. Меня же узнают. – А ты маску надень! – подсказала находчивая Маша. – Но я все равно не могу. Не уговаривайте. Хотя это бы было забавно. У меня даже цыганская юбка сохранилась, во время ремонта нашла… А в 175-й квартире такой интересный мужик живет. Одинокий. Все глаза были устремлены на Люду. – Ну что вы все на меня пялитесь? Пошли одеваться! Мне даже страшно было спрашивать Машку, когда она через три часа вернулась домой с мешком всяких вкусностей, где они были и что делали. Лучше мне этого не знать, молодой маме нервы нужно беречь. Если начать рассказывать про этот Новый год, то получится, что хуже праздника в моей жизни не было. Во-первых, уже к девяти часам вечера я дико устала. Мне хотелось только одного – взять Наташку и забиться с ней куда-нибудь в тихое место. Во-вторых, Наташка очень бурно отреагировала на переезд домой – из тихого ангелочка в роддоме превратилась в орущего монстрика, которого приходилось кормить каждые два часа, чтобы он замолчал. Я специально покормила ее в одиннадцать в надежде встретить Новый год, но не тут-то было – без десяти двенадцать Наташенька открыла ясны очи и решила поучаствовать в празднике. Она лихо аккомпанировала бою курантов, сделала все, чтобы ее облили шампанским, и угомонилась, только когда Сергей взял ее на руки. Там она свернулась клубочком и принялась сопеть, улыбаясь и причмокивая во сне. Это была самая умилительная картина, которую я видела в жизни – парадно одетый мужчина, на котором спит новорожденный ребенок. Как там пишут в любовных романах? «Она была счастлива. И так теперь будет всегда!» Не будет. Хватит на нашу долю еще ссор и неприятностей, но возможно, если почаще вспоминать, как новорожденная Наташка мирно дрыхла на белой рубашке Сергея, нам удастся сохранить в жизни что-то, что позволит нам быть счастливыми, даже ругаясь. Окончательно я понял, что произошло, 30 декабря. Катю согласились отпустить на Новый год, но потребовали вернуться 2 января – снять швы. – Видишь, какая у нас умная дочь, – говорила Катя и кивала на кулек, который я неуклюже прижимал к себе. – Если бы операция была, как планировалось, 27-го, то Новый год мы бы в больнице встречали. – Нет, в больнице плохо! – Машка забегала то с одной стороны, то с другой, но лица сестры рассмотреть никак не могла. – Там и елки нет, куда Дед Мороз подарки принесет? Катя вдруг сжала губы и попросила: – Маш, сходи к тете Вале. Попроси у нее вермишели, у нас, кажется, нет! Как только дверь за Машкой захлопнулась, счастливая мать развернулась ко мне, но я уже знал, в чем проблема. – Я все подготовил. На этот раз Дед Мороз принесет Машке альбом с наклейками для Барби, краски с пульверизатором и паззл. Большой, на весь ковер. – Ах ты, радость моя, – только и сказала моя радость. А потом мы праздновали Новый год. Самый странный в моей жизни. Все было шиворот-навыворот. За хозяйку был я. За массовика-затейника – Машка. Вместо нормального шампанского мы пили безалкогольное игристое. Вместо проводов старого года пришлось кормить Наташку. Вместо встречи Нового… Нет, тут мы успели разлить и выпить, но в последнюю секунду. А все потому, что младший ребенок устроил громкий скрип (который заменял ей плач) за десять минут до полуночи. И угомонилась Наташка только у меня на руках! Катя – из ревности, не иначе – стала объяснять, что это потому, что я теплый, а молоком не пахну. Но мы-то с Наташкой знали, в чем дело. Мы бродили по квартире, и она сопела, как маленький пылесос, а я раздувался от гордости, как воздушный шарик, надуваемый маленьким пылесосом. Я вышагивал из угла в угол и повторял про себя: «Это моя дочка. Это мой родной ребенок». Это был лучший Новый год в моей жизни. Впрочем, мы с Катей еще вполне в детородном возрасте. Не исключено, что через пару лет весь этот странный праздник повторится, только бегать вокруг стола будут уже две сумасшедших дочки, а в кроватке надрываться – сын. Черт с вами, пусть это снова будет дочка. Мы с Катей и через пару лет останемся в детородном возрасте… ЭПИЛОГ Речь Александра Марашко на банкете, посвященном полугодовому юбилею Натальи Емельяновой и выходу первой совместной книги Кати и Сергея Дорогие друзья! Дорогие Катя и Сергей! Мне оказана честь сказать речь, и я не буду отказываться. Сергея я знаю давно, и за все время нашего знакомства он зарекомендовал себя как отличный товарищ и надежный друг. Смех в зале. Катю я знаю недавно, и мне приятно, что у моего отличного товарища такая отличная жена. Видишь, Ка-тенька, как я о тебе хорошо говорю, а ты Сергея со мной в командировку не пустила! Мы бы буквально за неделю управились, что тебе, жалко было – отдохнула бы без него… Б оратора летит вилка, оратор уворачивается. Ладно, сейчас не об этом. Я, на самом деле, готовился, провел ряд интересных бесед со знающими людьми… Шепот: «Бедные знающие люди!» И выяснил: все, что происходило с Катей и Сергеем все эти годы, не мистика, а научно обоснованный факт. Сначала о погоде – это самое простое. Дело в том, что погода очень сильно влияет на людей, у кого-то болит голова, у кого-то ноют старые раны. Вот, например, у меня к похолоданию всегда болит левый бок. Вопрос с места: «А что в левом боку?» На того, кто задал вопрос, начинают активно шипеть. Ой, это такая интересная история! Однажды я пошел в лес за грибами, иду, значит, по лесу гуляю. А тут навстречу мне выходит медведь… Аудитория стонет, кто-то шепотом продолжает: «И говорит человеческим голосом…» Нет! Где вы видели говорящего медведя? Это вообще оказался не медведь. Крик с места: «А кто?» Динозавр. Эту историю замяли, конечно, чтобы в тот лес народу не набежало, а иначе бы во всех газетах напечатали. «А бок?» Какой бок? Ах, бок… Ну, это мы когда динозавра в лабораторию доставили, а я оттуда выходил, на крыльце поскользнулся и о перила ударился. Но я не об этом. Так вот, а у Кати с Сергеем к похолоданию портится настроение, и поэтому они ругаются. Логично? «Логично!» Вот какой я умный! Идем дальше. Существует еще куча мелких совпадений. При встрече Сергей угадал Катино имя, они ездили отдыхать в одно место и так далее. Но я хочу вам сказать, что в мире простых совпадений не бывает! «Бывают сложные?» Да! Эти двое не первый раз встретились в Москве. Они знали друг друга раньше, и их неосознанно тянуло друг к другу. «В другой жизни?» Почти. Давайте вспомним про платье. Казалось бы, чистая фантасмагория – рукотворное, уникальное платье внезапно оказалось в другом шкафу, в другом городе, в другой стране. Поверьте, все очень просто. Это не платье. В комнате звенящая тишина, оратор мастерски выдерживаетпаузу. Как известно, желтый космический скафандр открытого типа используется для выхода в космос при авариях. Он есть на любом дисколете системы Б. На протяжении последующей речи в оратора не-однократнопопадаютмелкиепредметысервировки, продукты питания иоскорбительныезамечания. Теперь сообразили? Конечно! Катерина и Сергей – обычные инопланетяне! Если быть совсем уж точным, они – половинки единого разумного существа. Соплеменники зовут его Серакати. Он не очень удачно приземлился в районе Тунгуски и некоторое время был разделен. Возникла частичная потеря генетической памяти. Однако это не смогло помешать одной половинке узнать в толпе другую. Когда Кати (правая половинка) увидела в жилище Сера (левой половинки) такой же скафандр, что у нее, была активизирована программа воссоединения. Выполнение этой программы сопровождалось как природными (ураганы, наводнения), так и личностными (токсикоз, обострение обоняния) катаклизмами. Ораторвынужденперекрикиватьсвистюбиляров. Таким образом, 25 декабря прошлого года мы имели честь наблюдать не рождение человеческого ребенка, а появление на свет воссоединенной личности Серакати. Честно говоря, я не совсем понимаю, почему половинки не захотели объявить землянам настоящее имя этой личности. К чему эта секретность? Что за пошлость – назвать инопланетное существо Наташей? Впрочем, вы никогда меня не слушаете. Смотрите, я предупредил. Долгие продолжительные аплодисменты, стон: «Ну что ты с ним сделаешь?»