Аннотация: Молодая и отчаянно независимая Мэри Монингтон всеми силами души презирала лондонских светских львов, и прежде всего скандально известного повесу лорда Эдмонда Уэйта. Он же считал Мэри «синим чулком», унылой, недостойной внимания дамой…
 Но случайная встреча в бурную грозовую ночь стала для них искрой, запалившей костер подлинной страсти. Страсти, которой не способны противостоять ни циничный, озлобленный мужчина, ни гордая, рассудительная женщина. Ибо нет и не будет в мире силы, способной погасить пламя любви.


---------------------------------------------


 Мэри БЭЛОУ
 БЕСПУТНЫЙ ПОВЕСА



 Глава 1


 Виной всему была, конечно, только гроза. Не будь грозы, не произошло бы ничего из того, что случилось потом, и она ни за что не стала бы его любовницей.
 Но разбушевавшаяся гроза неистовствовала над Лондоном целых два часа, вместо того чтобы пронестись над ним и уйти дальше. Тогда-то все и началось, потому что из-за этой грозы им пришлось провести ночь вместе.
 В детстве она совсем не боялась гроз, и когда ее старшая сестра при первой отдаленной вспышке молнии торопилась найти убежище на руках у няни, она всегда бежала к ближайшему окну и, прижавшись носом к стеклу, любовалась открывавшимся зрелищем, пока гроза не оказывалась совсем рядом; тогда ее забирали с наблюдательного пункта, и она, сидя уже далеко от окна, с нетерпением ожидала следующей яркой вспышки молнии и отсчитывала секунды до удара грома, чтобы определить, как близко подошла гроза.
 Гроза совершенно не пугала ее до одного страшного случая в Испании, где они с мужем оказались во время войны <Имеется в виду война против наполеоновской Франции, когда союзными войсками на Пиренейском полуострове в 1808-1813 гг. командовал английский фельдмаршал Веллингтон.>и где вместе с остатками его подразделения жили в палаточном лагере, страдая от грязи и сырости.
 Во время грозы молния ударила совсем близко от их брезентового укрытия и в ближайшей к ним палатке убила четырех солдат. Бросившись к Лоуренсу, она закричала и никак не могла остановиться; она пришла в себя только тогда, когда кто-то снаружи громко сказал, что причиной трагедии была молния и им просто повезло, что они остались в живых. И перед лицом смерти она успокоилась, но после того случая во время грозы ее всегда охватывал парализующий ужас, а Лоуренса с ней больше не было – он погиб более семи лет назад, – и теперь некому было ее утешать.
 Жена одного из друзей мистера Хаббарда устраивала вечер в Воксхолл-Гарденс. Должно было собраться восемь человек, но в последний момент оказалось, что будет только семеро и что нужна еще одна дама. Пенелопа Хаббард пообещала помочь и пригласила свою подругу Мэри Грегг, леди Монингтон, послушать музыку и насладиться красотами удивительного парка. «Ты непременно должна пойти», – сказала ей Пенелопа, и Мэри приняла ее приглашение.
 В последнее время Мэри чувствовала себя подавленной и боялась совсем превратиться в отшельницу – весьма нелепое опасение, если учесть, что она почти каждую неделю устраивала у себя литературные вечера и никогда не отказывалась от приглашений на приемы, если там ожидались встречи с интересными собеседниками.
 Но сейчас у нее было угнетенное состояние, почти депрессия. Маркус после четырнадцатилетней разлуки снова встретился со своей женой и снова влюбился в нее; хотя правильнее сказать, что он никогда не переставал ее любить, и Мэри отлично это знала, потому что он не скрывал этого, так же как она не делала секрета из того, что всегда любила только Лоуренса и до сих пор тоскует по нему.
 В течение шести лет она и Маркус были хорошими друзьями, но не любовниками, хотя со стороны казалось, что они непременно должны были быть любовниками, и вот теперь они больше не могли быть друзьями просто из-за различия полов, потому что он надеялся на примирение с женой. Мэри только теперь, когда им пришлось расстаться, осознала, как много значил для нее Маркус все эти годы, и теперь чувствовала образовавшуюся в ее жизни пустоту, которую с трудом могла вынести.
 Да, она была совершенно выбита из колеи и поэтому приняла приглашение Пенелопы, несмотря на то что перспектива провести вечер в Воксхолле не была для нее так уж привлекательна, а после того как она узнала имя одного из гостей – лорд Эдмонд Уэйт, – стала еще менее заманчивой. Мэри не могла понять, зачем миссис Рутерфорд пригласила этого человека.
 В лорде Эдмонде Уэйте, младшем сыне герцога Брукфилда, было все, что Мэри ненавидела в людях: он был распутником, картежником, пьяницей и обманщиком. Она сама, правда, не была с ним знакома и допускала, что слухи и сплетни не всегда служат источником достоверной информации. Однако возможно, не все, что ей довелось слышать о нем, было ложью, потому что ничего хорошего она никогда о нем не слышала. Говорили, что лорд Эдмонд еще в детстве был помолвлен с леди Доротеей Пейдж, но, если верить слухам, сбежал с леди Фелисити Рен и, в свою очередь, остался ни с чем, так как та вышла замуж за мистера Томаса Рассела. В высшем свете у лорда Эдмонда была неважная репутация, и принимали его в обществе исключительно благодаря богатству и происхождению.
 Мэри вовсе не радовала мысль, что придется провести вечер в компании, где будет лорд Эдмонд, но у нее не было выбора, если не считать возможности устроить сцену и отправиться домой. Однако хорошие манеры не позволяли ей так поступить, и она настроилась избегать общения с ним и вести беседу с другими гостями.
 – Похоже, собирается гроза, – заметила Мэри мистеру Коллинзу незадолго до окончания концерта, почувствовав, каким зловеще тихим и тяжелым стал воздух.
 – Не стану спорить, мадам, возможно, вы правы, – отозвался тот, взглянув на небо, темное и невидимое из-за света разноцветных фонариков, развешанных на деревьях и освещавших ложи. – Будем надеяться, она не разразится, пока мы не разъедемся по домам.
 – Да, – согласилась Мэри.
 Рейчел придется спать с ней в одной комнате: со служанкой Мэри будет чувствовать себя спокойнее, хотя и не столь надежно, как в обществе мужчины. Мэри вспомнила, что раньше, когда надвигалась гроза, Маркус всегда приходил и оставался с ней до полного окончания грозы, и, вздохнув, снова вернулась к музыке Генделя.
 Для нее было совершенно очевидно, что приближается гроза, хотя никто больше на это, казалось, не обращал внимания, наоборот, всем, по-видимому, нравился необычайно теплый и тихий вечер. А Мэри не знала, что лучше – уехать, не дождавшись окончания вечера, и спастись в относительной безопасности собственного дома или радоваться, что она в обществе семи человек и в окружении по крайней мере еще дюжины. Но тогда, в Испании, вокруг нее были тысячи людей, и, как оказалось, количество окружающих не гарантирует спасения от молнии.
 По окончании концерта Пенелопа и ее муж предложили прогуляться по освещенным фонариками дорожкам парка.
 – Какой чудесный теплый вечер, – воскликнула Пенелопа.
 – Собирается гроза, – снова сказала Мэри.
 – Ты так думаешь? – Пенелопа тоже взглянула на невидимое небо.
 – Это хорошо, – сказал мистер Хаббард, – гроза очистит воздух, последние два дня невыносимо жарко и душно.
 – Но пусть она подождет еще часок-другой. – Мистер Коллинз, поднявшись, предложил руку миссис Рутерфорд, и все четверо отправились на прогулку.
 Трое оставшихся в ложе соседей Мэри что-то оживленно обсуждали. Мисс Уэдералд громко смеялась, и Мэри без всякой задней мысли задержала взгляд на лорде Эдмонде.
 – Мадам, не хотите ли пройтись? – Встав, мистер Уэйт протянул ей руку.
 Меньше всего Мэри сейчас привлекала прогулка, особенно в его обществе. Но разве она могла отказаться, не показав себя дурно воспитанной? Конечно, нет.
 – Благодарю вас. – Мэри улыбнулась и поднялась, опершись на его руку.
 «Он по-своему красив», – мысленно заключила Мэри. Лорд Эдмонд был высокого роста, возможно, немного худ, но для мужчины, которому, должно быть, перевалило за тридцать, он был вполне в форме. Его густые темные волосы еще не начали редеть, на узком лице выделялся орлиный нос, губы были довольно тонкими, а глаза имели удивительный светло-голубой цвет. Несомненно, многие женщины считали его привлекательным, но только не Мэри.
 – Скажите, понравился ли вам концерт? – Это был не вопрос, а скорее приказание.
 – Очень понравился.
 – Значит, вы любите музыку Генделя? Лично я предпочитаю Баха.
 – Вот как? Ну что ж, у каждого свой вкус.
 После такого обмена мнениями они замолчали. Начало беседы было не слишком многообещающим, их короткий разговор не отличался содержательностью, и ни один из них, видимо, не собирался отстаивать свою точку зрения.
 – Вы все еще устраиваете у себя дома эти литературные сборища? – наконец спросил лорд Уэйт. – Броу, по-моему, посещает их регулярно, ему такие развлечения нравятся. Он говорит, что в вашей гостиной собираются лучшие таланты.
 – Очень любезно с его стороны. Да, я устраиваю вечера почти каждую неделю, и мистер Броу постоянный посетитель моего салона.
 – У вас собираются поэты?
 – Не только. Бывают и художники, политики, да и просто люди, любящие вести содержательные беседы.
 – А-а, – протянул лорд Эдмонд, и снова наступила тишина.
 «Боже, – подумала Мэри, – я прогуливаюсь по Воксхолл-Гарденс с лордом Эдмондом Уэйтом!» Ей не верилось, что она могла так низко пасть. Мэри ускорила шаг, чтобы догнать Пенелопу и остальных, но те, должно быть, пошли по другой дорожке, потому что впереди не было видно никого из знакомых.
 – Собирается гроза, – опять сказала Мэри, когда воздух у земли еще оставался неподвижным, но ветер уже начал со свистом раскачивать верхушки деревьев.
 – Вероятно. Это неплохо, гроза очистит воздух.
 – Да, – согласилась Мэри.
 Ей хотелось вернуться к ложам, где присутствие других людей создавало иллюзию безопасности, или оказаться у себя дома, где она могла бы найти обманчивую безопасность под одеялом и где рядом на раскладушке спала бы Рейчел; ей хотелось, чтобы она ошиблась и вместо грозы просто пошел дождь.
 – Возможно, будет просто сильный дождь, – высказала Мэри свое предположение-пожелание.
 – Возможно. – Лорд Эдмонд посмотрел на небо, все еще невидимое из-за света фонариков. – Хотя я сомневаюсь. Уверен, что до наступления утра мы увидим великолепный фейерверк, но, думаю, еще не сейчас.
 Мэри казалось, что она была единственным человеком в Воксхолле, кого беспокоило приближение грозы, но она могла и ошибиться. По мере того как Мэри и лорд Эдмонд шли в глубь парка, им навстречу попадалось все меньше и меньше людей. Может быть, это объяснялось тем, что Мэри и ее спутник отдалялись от людного места возле лож? Или другие были просто умнее и поспешили вовремя уйти?
 – Наверное, было бы разумнее вернуться, – предложила она. – Очень неприятно, если гроза застанет нас здесь.
 – Неужели, леди Монингтон, вы боитесь грозы? – спросил лорд Эдмонд, с усмешкой взглянув на Мэри. – Или вам не по себе из-за моего присутствия? Расслабьтесь, мадам. Не в моих правилах насиловать женщин без их на то согласия.
 Как он посмел! Оказывается, он еще наглее, чем она могла ожидать. «О нет, я не позволю себе унизиться до того, чтобы отвечать на такое заявление», – решила Мэри, сжав зубы.
 – Впрочем, если вы хотите вернуться, мы так и сделаем, – добавил он.
 Теперь тропинка стала уже совсем пустой, ни впереди них, ни позади никого не было, а вокруг под все усиливающимся ветром шумели деревья. Конечно, нужно было вернуться, но внезапно Мэри обуяла какая-то неистовая ярость, как будто она не видела отдаленных вспышек молнии, предупреждавших о приближающейся грозе.
 – Я с радостью продолжу прогулку. – Будь она проклята, если, к удовольствию лорда Эдмонда Уэйта, покажет, что чего-то боится.
 – Увы, похоже, вы правы, – снова усмехнулся он. – Гроза гораздо ближе, чем я предполагал. Из-за этих фонарей невозможно понять, ясное небо или оно затянуто тучами. Теперь я уже не сомневаюсь, что нам лучше вернуться. К тому же у нас не слишком много тем для разговора, вы не находите?
 Мэри, с облегчением вздохнув про себя, повернула в обратную сторону, но в этот момент большая дождевая капля упала ей на нос, а другая попала прямо в глаз.
 – Черт возьми, – выругался лорд Эдмонд, – небеса вот-вот разверзнутся, и мы вымокнем до нитки.
 – Нужно бежать. – Мэри почувствовала, как две холодные капли коснулись ее плеч, и затем на нее обрушился настоящий потоп.
 – Только не обратно к ложам, – возразил ее спутник, выпустив локоть Мэри и крепко взяв ее за руку. – Сюда. – И он увлек ее за собой на какую-то темную и узкую тропинку среди деревьев.
 В зарослях стонал ветер, и дождь поливал беглецов, пока они пробирались к одному из примитивных укрытий, разбросанных по всему парку. Лорд Эдмонд втащил Мэри внутрь.
 – Проклятие! – снова выругался он, безуспешно стараясь стряхнуть капли дождя с мокрой одежды. – По всей вероятности, мы застряли здесь не меньше чем на час, а то и больше. Надеюсь, нам удастся найти тему для разговора, которая заинтересовала бы нас обоих.
 – Думаю, хотя бы в одном я все-таки оказалась права. – Мэри, внезапно ощутив неприятный холод, принялась ладонями растирать себе руки выше локтей. – Будет только сильный дождь, грозы не будет.
 – Я на это не рассчитывал бы. – Лорд Эдмонд отодвинул деревянный стол к задней стенке, чтобы можно было лучше спрятаться от дождя, так как в их убежище было всего три стены; к счастью, ветер дул со стороны задней стены, и дождь почти не попадал под крышу.
 И как бы в подтверждение его слов первая вспышка молнии осветила небо, но раскат грома надолго задержался. «Быть может, гроза не приблизится, быть может, мы оказались как раз на краю грозовой зоны», – с надеждой подумала Мэри и, осторожно присев на прикрепленную к столу деревянную скамейку, зажала руки в коленях.
 – Ну так что, о чем будем беседовать? – спросил лорд Эдмонд, усаживаясь рядом с Мэри. – Ваш покойный муж был кавалерийским полковником, верно? И вы были вместе с ним в Испании? Расскажите мне об этой стране. Что там за жизнь? Или вам больно об этом вспоминать?
 – Это было давным-давно, и боль уже притупилась.
 – Вы были влюблены в своего мужа?
 – Я любила его.
 – Ах, любовь.
 Последовала еще одна вспышка молнии, более яркая и продолжительная, чем первая; за пределами их укрытия дождь лил как из ведра и завывал ветер.
 – Самое ужасное там – это осенние дожди, – начала рассказывать Мэри, – и еще летняя жара. Когда было жарко и сухо, мы мечтали о дождях, а потом, когда шли дожди, нам хотелось, чтобы у нас снова было тепло и сияло солнце.
 Ее рассказ был прерван раскатом грома чуть более громким и долгим, чем предыдущий.
 – Я слышал, что условия жизни там были совершенно невыносимыми, что люди погибали от жары и замертво падали лицом в грязь. Меня удивляет, что полковник Монингтон потащил туда женщину.
 – Меня никто не тащил, я сама настояла на том, чтобы сопровождать мужа, и нисколько об этом не жалею. Два года, прожитые там, были единственным временем, которое мы провели вместе. Я не выжила бы без тех двух лет.
 – Конечно, это любовь.
 – Да, любовь, и напрасно вы говорите об этом с таким сарказмом, – спокойно проговорила Мэри. – О Боже, это такое чувство, такая ответственность, хотя многие несчастные люди готовы насмехаться над самой возможностью существования любви.
 – Так, я получил укол. Значит, по-вашему, я один из этих «несчастных людей», леди Монингтон?
 – Да. Мне кажется, вы никогда не знали любви.
 – А вы после кончины своего полковника успокоили разбитое сердце с Клифтоном, – усмехнулся лорд Эдмонд.
 Тон, которым это было произнесено, не оставлял сомнений в том, что он думает о ее отношениях с Маркусом, графом Клифтоном. Эдмонду даже не могло прийти в голову, что на протяжении шести лет она была близким другом женатого мужчины и их отношения оставались незапятнанными. Но Мэри перестанет уважать себя, если начнет перед кем-нибудь оправдываться, тем более перед своим нынешним собеседником.
 – Это касается только меня, милорд, – отрезала она и разозлилась на себя за подбор слов, услышав, как он снова хмыкнул – у лорда Эдмонда Уэйта явно были грязные мысли.
 Неожиданно оказалось, что гроза совсем близко, над деревьями они увидели зигзаг молнии и в то же мгновение услышали удар грома.
 – А говорили, что сегодня вечером в Воксхолле не будет фейерверка, – пошутил лорд Эдмонд.
 Мэри изо всех сил сжала коленями руки, пытаясь обмануть свой мозг, но потерпела неудачу и при следующей вспышке молнии прислонилась к плечу своего соседа, не в силах вымолвить ни слова и лишь застонав от жуткого страха.
 – Что случилось? – Лорд Эдмонд со смехом одной рукой обнял Мэри за плечи. – Значит, дело все-таки не во мне? Вы боитесь грозы? Хорошо, что у вас нет детей, леди Монингтон, иначе кто кого успокаивал бы?
 Гром прогремел прямо над их крышей, и Мэри, истерически вскрикнув, вцепилась в плечи лорда Эдмонда и прижалась головой к его груди.
 – Эй. – В его голосе больше не было насмешки. – Эй.
 Мэри почти не осознавала, что лорд Эдмонд приподнял ее, посадил к себе на колени и, распахнув сюртук, постарался как можно плотнее укутать ее.
 – Бог мой, неужели вы действительно так напуганы?
 – Не отпускайте меня, – пробормотала Мэри, когда гроза набрала полную силу. – Не отпускайте меня.
 – Я рядом с вами. – Лорд Эдмонд крепко обнимал Мэри, прижавшись щекой к ее макушке, и его голос был спокойным и теперь совершенно серьезным. – С вами ничего не случится, Мэри. Ведь вас зовут Мэри, верно?
 Но ей недостаточно было быть просто рядом с ним, она хотела зарыться в его одежду, в его тело; в этом полуоткрытом убежище среди деревьев они были совсем незащищенными, а гроза гремела прямо у них над головами.
 – Не отпускайте меня! – взмолилась Мэри, спрятав лицо у него на груди. – О, ради Бога! Прошу вас! Ну пожалуйста!
 Одной рукой лорд Эдмонд попытался поднять ее голову, но Мэри, сопротивляясь, схватила его за запястье, и в следующее мгновение ее лицо оказалось у его лица и его теплые губы слились с ее губами.
 – Ты будешь в полной безопасности, – пробормотал лорд Эдмонд, не отрываясь от ее губ, – я позабочусь о тебе, Мэри.
 На несколько минут, пока он то целовал ее, то нашептывал ей что-то, она прильнула к лорду Эдмонду, так ей было немного спокойнее, но ей хотелось, чтобы он был еще ближе; несмотря на его крепкие объятия, Мэри казалось, что ее спина совсем не защищена от опасности. И все-таки она чувствовала себя намного лучше. Она приоткрыла рот, впустив туда теплый и настойчивый мужской язык, который сразу же принялся ласкать ее язык.
 – Я позабочусь о тебе, – повторил лорд Эдмонд и, положив голову Мэри себе на плечо, заботливо погладил ее теплой рукой.
 Постепенно гроза стала немного утихать, дождь тоже уменьшился, однако не настолько, чтобы позволить им выйти из-под крыши. Только тогда Мэри начала осознавать происходящее. Она сидела на коленях у лорда Эдмонда Уэйта, положив голову ему на плечо, а он одной рукой гладил ей голову, нежно поигрывая короткими завитками волос, а другой крепко прижимал к себе. А несколькими минутами раньше он целовал ее, просунув свой язык ей в рот – такого Лоуренс никогда не делал. «Определенно, это может позволить себе только безнравственный человек», – решила Мэри и, надеясь, что гроза скоро закончится, расслабилась и закрыла глаза.
 – Вы всегда становитесь такой в грозу? – поинтересовался лорд Эдмонд.
 – Однажды ночью в соседней с нами палатке молнией убило четырех человек из полка моего мужа. – Мэри судорожно проглотила слюну. – Там стоял ужасный запах горелого человеческого мяса.
 – А-а, тогда у вас есть полное право бояться грозы. Но все уже позади.
 – Да, – согласилась Мэри, но не изменила позы, так она чувствовала себя в большей безопасности. – Благодарю вас.
 – Не стоит, мадам, – усмехнулся лорд Эдмонд. – Но мне нужна компенсация за заботу о напуганной женщине.
 Эти грубые, абсолютно неджентльменские слова должны были бы возмутить ее, и, разозлившись, Мэри должна была бы убрать голову с плеча лорда Эдмонда и встать с его колен, но для собственного спокойствия и безопасности Мэри было удобнее пропустить его слова мимо ушей, к тому же стало очевидно, что гроза возвращается.
 – О нет, – простонала Мэри и снова прижалась головой к его плечу.
 – Скоро гроза опять уйдет. – Лорд Эдмонд поглаживал Мэри, по голове и плечам.
 – Ну пожалуйста, прошу вас, – пробормотала она, когда через мгновение после вспышки молнии раздался удар грома, а затем произносимые Мэри слова стали совсем бессвязными.
 Мэри даже не заметила, что лорд Эдмонд неуклюжим движением стянул с себя сюртук и укутал им ее, она просто почувствовала, что ее спине стало немного теплее, однако страх не исчез, и Мэри готовилась в любой момент ощутить неизвестную ей боль, которую может причинить разряд молнии; это ожидание заставило ее еще крепче прижаться к своему утешителю.
 Держа Мэри на руках, лорд Эдмонд встал, повернулся спиной к открытой стороне их убежища и положил Мэри на твердую крышку стола, и ей так было гораздо комфортнее. Полностью отключившись от реальности, Мэри потянулась к лорду Эдмонду, который в это время задирал ей к талии вечернее платье и расстегивал собственную одежду.
 Блаженная тяжесть его тела сверху и жесткий стол снизу теперь служили Мэри надежным щитом против страха. Найдя рот лорда Эдмонда, ее губы призывно раскрылись, и когда он, расположившись между ног Мэри, рывком вошел в нее, вошел неимоверно глубоко, она почувствовала себя почти в полной безопасности.
 – Тише, – скомандовал ей в лицо лорд Эдмонд, и Мэри, осознав, что все еще стонет, подчинилась его приказанию.
 Одновременные вспышка молнии и удар грома потрясли землю – во всяком случае, впечатление было именно такое, – но лорд Эдмонд двигался внутри Мэри медленными энергичными толчками, а его вес тяжело придавливая ее к негнущейся деревянной крышке стола так, что она могла лишь с трудом переводить дыхание, и у Мэри возникло такое ощущение, что ей наконец-то удалось спрятаться внутри этого человека и полностью убежать от опасности, а услышав словно со стороны чьи-то всхлипывания, она снова заставила себя замолчать.
 – Все будет хорошо, Мэри, – шепнул лорд Эдмонд, – гроза пройдет.
 – Да, – согласилась Мэри. Да, все должно быть хорошо. В этот момент она почувствовала боль, от которой у нее внутри непроизвольно сжались мышцы и которая подкатила к горлу, так что дышать стало еще труднее. Да, все будет хорошо. Он впустит ее в себя, и она будет спасена. – О, прошу вас, – умоляюще выдохнула Мэри.
 – Боже! – неожиданно воскликнул лорд Эдмонд. – Ну и ну!
 Прижав Мэри к твердой деревянной поверхности, он с силой вошел в нее еще глубже, причинив мучительную боль и доставив блаженство экстаза. Мэри вскрикнула, и лорд Эдмонд, сделав еще один мощный толчок очень глубоко внутри ее, встал и отошел в сторону.
 За это время гроза уже успела удалиться.
 После ухода лорда Эдмонда холодный воздух привел Мэри в чувство; она увидела, что под ней расстелен сюртук лорда, а ее вечернее платье задрано выше талии. Мэри поспешно опустила его на место.
 – Гроза еще вернется?
 – Я это знаю так же, как и вы. – Лорд Эдмонд, стоя спиной к Мэри, приводил в порядок свою одежду и смотрел в темноту на дождь. – Из меня плохой предсказатель. Я не мог предугадать даже события сегодняшнего вечера.
 Сев на край стола, Мэри ждала, когда к ней придут вполне естественные в такой ситуации чувства – замешательство и отвращение, потому что в данный момент она чувствовала только благодарность. Благодарность к лорду Эдмонду Уэйту за то, что он воспользовался ее телом!
 – Сколько времени прошло? Час?
 – Думаю, что-то около этого, – ответил лорд Эдмонд. – Интересно, сколько еще людей, как и мы, не обратили внимания на признаки приближения грозы и тоже попались в ловушку где-нибудь в парке?
 – Я не знаю.
 – Здесь вокруг, должно быть, произошла масса любопытных вещей, – рассмеялся он. – Вы не находите, что это гораздо интереснее, чем обычный фейерверк? – К нему снова вернулась его развязность.
 Мэри хотелось, чтобы он ничего не говорил, а просто молча стоял и смотрел в темноту; ей было неприятно напоминание о том, с кем именно она оказалась и во что она втянула этого"человека, потому что даже в своем разгоряченном воображении Мэри не могла убедить себя, что оказалась жертвой, а лорд Эдмонд – насильником.
 – Она возвращается, – произнесла Мэри дрожащим голосом спустя несколько минут. – Но ведь этого не может быть, правда?
 – Может.
 Лорд Эдмонд Уэйт стоял спиной к ней, пока снова не началась гроза. Тогда он подошел, снял Мэри со стола и, держа на руках, сел на скамейку спиной к открытой стороне укрытия. На этот раз у нее не было такого безумного страха, она чувствовала усталость и приятную боль внутри после совершенного любовного акта, мыслей никаких не было, остались только ощущения. Лорд Эдмонд положил ее голову себе на плечо, и Мэри, закрыв глаза, погрузилась в состояние, близкое ко сну – если только можно спать под непрекращающиеся раскаты грома.
 Гроза бушевала долго, но зато когда она ушла, то ушла насовсем, и дождь в конце концов тоже прекратился.
 – Знаете, на дорожках, наверное, полно грязи, – сказал лорд Эдмонд, глядя на ее вечерние туфли-лодочки, – но мы наконец-то можем выбраться из своего заточения. Надеюсь, что мой экипаж еще ждет меня.
 По узкой и грязной тропинке лорд Эдмонд нес Мэри на руках, не обращая внимания на ее протесты, оказавшись же на главной дорожке, они пошли рядом, не касаясь друг друга. Он настоял, чтобы Мэри накинула его сюртук, и сейчас она на ходу придерживала его руками, чтобы сюртук не соскользнул с плеч, и думала, что лорду Эдмонду, должно быть, холодно в одной рубашке.
 Экипаж лорда Эдмонда Уэйта был одним из трех, еще дожидавшихся своих хозяев, – видимо, не только лорд Эдмонд и Мэри оказались застигнутыми грозой в парке. Лорд Эдмонд помог Мэри сесть в экипаж и, отдав какие-то распоряжения кучеру, занял место рядом с ней.




 Глава 2


 В экипаже было тепло. Вечерний воздух не успел остыть за время грозы, и лорд Эдмонд, продрогший в сырой рубашке, с удовольствием уселся на сиденье возле Мэри и искоса взглянул на нее – укутанная в его парадный сюртук, она казалась еще меньше, чем была на самом деле.
 Лорд Уэйт внезапно ощутил всю нереальность происходящего: рядом был не кто-нибудь, а леди Монингтон, она сидела наедине с ним в его экипаже, набросив на плечи его сюртук, но и это еще не все. Перед тем она, свернувшись калачиком, сидела у него на коленях и страстно отвечала на его поцелуи. А еще она занималась с ним любовью на столе и вела себя так же исступленно, как и он.
 Леди Монингтон! Лорд Эдмонд чуть не расхохотался то ли над нелепостью ситуации, то ли над самим собой.
 В леди Монингтон было все, чего он всегда остерегался в женщинах. Она была независимой и гордой, с чувством собственного достоинства, хотя и не имела основания ставить себя выше таких людей, как он; ведь общеизвестно, что несколько лет она была любовницей Клифтона, пока совсем недавно он не бросил ее, а может быть, она его – честно говоря, лорд Эдмонд не знал, кто именно положил конец этой связи.
 И она была умной женщиной, одной из тех, кто любит окружать себя людьми искусства и блестящими собеседниками, ее литературный салон пользовался большой известностью. Короче говоря, она была «синим чулком», а таких женщин лорд Эдмонд не выносил. В своих подругах он ценил женственность, предпочитая глубокому уму его отсутствие, и любил их за умение удовлетворять его в постели.
 На леди Монингтон он всегда смотрел с некоторой неприязнью. Нет, нужно признаться, лорд Эдмонд не был знаком с этой дамой, но и знакомиться с ней не имел никакого желания. Даже физически она его не привлекала: ему не нравились такие маленькие и хрупкие женщины, у нее даже не было выпуклостей, которые притягивали бы взор и к которым с нетерпением тянулись бы руки. Да и хорошенькой ее нельзя было назвать: ее темные кудрявые волосы были короткими, а он любил, чтобы женские волосы свободно струились по плечам, чтобы их можно было накрутить на руку или прикрыть ими пышную грудь их обладательницы. Правда, у леди Монингтон были изумительные серые глаза, этого лорд Эдмонд не мог не признать, однако это были умные глаза, в которых светился интерес ко всему, что происходит в мире, а он предпочитал глаза, в которых светился интерес к постели. Да и кроме всего прочего, ей уже стукнуло тридцать.
 Лорд Эдмонд без особого воодушевления увидел, что на вечере в Воксхолле гостями миссис Рутерфорд были леди Монингтон да еще и Хаббарды. Ему не хотелось встречаться с кем-либо из высшего общества, он до сих пор мучительно переживал ледяное отношение к себе со стороны света после того, как обманул Доротею; хотя они и не были официально обручены, он дал ей обещание жениться – этого он не мог отрицать, – и все ожидали помолвки.
 Лорд Эдмонд все еще залечивал сердце, разбитое изменой Фелисити, золотоволосой красавицы Фелисити Рен, которую он желал задолго до того, как она овдовела, и которая, как он полагал, давным-давно должна была принадлежать ему, хотя дразнила его, притворяясь, что отдает предпочтение этому преданному ей негодяю Томасу Расселу.
 Фелисити отказывалась стать его любовницей, и в конце концов лорду Эдмонду пришлось поверить, что она и в самом деле этого не хочет, но к тому времени он был так сильно увлечен ею, что не мог от нее отказаться и, оставив Доротею, решил бежать с Фелисити. Это ради нее он повел себя так подло и не пытался себя оправдывать.
 Но туда, где они договорились встретиться, она послала Тома Рассела, и Рассел объявил, что через неделю они должны обвенчаться – так решила Фелисити, и это будет брак по любви. Рассел смотрел на лорда Эдмонда с презрением человека, который никогда в жизни ничего своего не уступит, и готов был драться с ним на дуэли, если лорд Эдмонд посчитает себя оскорбленным.
 Лорд Эдмонд отказался от такой чести и вернулся в Лондон зализывать раны, терпеть дружное осуждение высшего света, напиваться до потери сознания и искать себе новую любовницу, которая помогла бы ему забыть все, что он потерял вместе с Фелисити.
 – Вам тепло? – спросил лорд Эдмонд, глядя сверху вниз на леди Монингтон.
 – Да, спасибо. Если хотите, можете забрать свой сюртук.
 – Нет-нет, не снимайте его.
 Лорд Эдмонд никогда не мог понять, что Клифтон нашел в леди Монингтон, ибо было абсолютно ясно, что этот парень мог получить все от любой приглянувшейся ему женщины, однако он выбрал леди Монингтон, этот «синий чулок», и оставался с ней, должно быть, лет пять, если не шесть. И вот теперь он все понял. За спокойствием и строгостью, проявляемыми леди Монингтон на людях, скрывался необузданный темперамент, который не так давно вызвал у него неописуемое изумление и полностью лишил самоконтроля, хотя крышка стола и была ужасно неудобной.
 Никогда прежде лорд Эдмонд не видел, чтобы гроза наводила на кого-нибудь такой ужас. «Видимо, – подумал он, – из-за грозы она совсем обезумела от страха; вероятно, в другое время леди ведет себя совсем не так. Скорее всего ее обычное поведение в постели достаточно пассивное и пристойное, такое, какого можно ожидать, если судить по ее внешности». Он снова взглянул на Мэри и с некоторой досадой подумал о распоряжениях, которые отдал своему кучеру.
 – Это опять гремит гром? – Крепко вцепившись пальцами в борта сюртука, Мэри взглянула на лорда Эдмонда и снова опустила глаза.
 – Очень далеко. Не думаю, что снова начнется гроза, хотя, как вам известно, один раз я уже ошибся. – Он до сих пор не мог поверить в реальность того, что происходило, и ему показалось, что она смотрела на него с таким же недоумением, с каким он смотрел на нее.
 Черт побери, он пригласил ее на прогулку только потому, что, случайно встретившись с ней взглядом, когда они сидели в ложе недалеко друг от друга, решил, что было бы неприлично оставить ее сидеть там в одиночестве.
 Эта женщина ему не нравилась, он ей тоже не нравился, в этом не было никакого сомнения; у них вообще не было ничего общего; во время прогулки они даже не могли поддерживать легкий разговор, им просто нечего было сказать друг другу.
 Тем временем экипаж остановился, кучер открыл дверцу и опустил ступеньки, но лорд Эдмонд спрыгнул на мостовую, не пользуясь лесенкой, и повернулся, чтобы подать Мэри руку.
 – Где мы?
 – У моего дома. – Формально это была правда, но он сам здесь не жил.
 В этом доме он поселял любовницу, которую содержал, а когда постоянной любовницы не было, использовал его для случайных свиданий. Дом располагался в весьма респектабельной части Лондона, прислуга в доме была вышколена и, получая высокую плату, держала язык за зубами.
 Лорд Эдмонд готов был обратить все в шутку и снова сесть в карету, если бы Мэри начала возмущаться, но она после минутного колебания оперлась на его руку и, покинув экипаж, с любопытством поглядела на дом, а лорд Эдмонд мысленно поблагодарил сверкнувшую вдалеке молнию.
 Он повел леди Монингтон вверх по каменной лестнице мимо привратника, уже отворившего перед ними дверь, в выложенный изразцами холл и, сняв с ее плеч свой сюртук, отдал его слуге, а Мэри между тем спокойно разглядывала помещение.
 – Хотите чего-нибудь выпить? – предложил лорд Эдмонд.
 – Чаю, пожалуйста, – после паузы ответила она, надолго остановив на нем свой взгляд.
 Кивнув слуге, лорд Эдмонд взял Мэри под руку и пошел с ней наверх, решив отказаться от соблюдения формальностей и не приглашать ее сначала в гостиную. Однажды он проделал такое с Фелисити и больше уже никогда не видел ее нигде, кроме гостиной.
 – Вы, наверное, хотите привести себя в порядок. – Лорд Эдмонд проводил Мэри через спальню к двери, ведущей в туалетную комнату, где было все, что может потребоваться женщине. – Чай вам подадут сюда, а когда будете готовы, приходите.
 – Спасибо, – поблагодарила леди Монингтон, входя в туалетную комнату.
 Лорд Эдмонд аккуратно закрыл за ней дверь.
 В полной растерянности лорд Эдмонд выдохнул из себя воздух. Она определенно не могла ошибиться в его намерениях, даже слабоумный не мог бы не понять их, а леди Монингтон была в здравом уме, однако от нее не последовало никаких возражений.
 Может быть, она еще не пришла в себя после страха, испытанного во время грозы? Или ей нужен был мужчина, который помог бы ей пережить ночь? А может, она тосковала по Клифтону, как сам лорд Эдмонд тосковал по Фелисити? Или она чувствовала себя обязанной отблагодарить его за то, что он заботился о ней в Воксхолле? А может, просто она почувствовала к нему сексуальное влечение?
 Лорд Эдмонд снял с себя рубашку, сбросил ботинки, но брюки после короткого раздумья все же решил оставить.
 Что касается его самого, то он не смог бы объяснить, зачем привез сюда леди Монингтон. В этом доме она явно была не к месту, как ангел в аду. Лорд Эдмонд мрачно усмехнулся удачному сравнению и, обежав взглядом комнату, выдержанную в красных тонах, и особо отметив алый балдахин над кроватью, впервые подумал о вульгарности ее обстановки.
 Зачем же все-таки он привез сюда эту женщину? Чтобы выяснить, будет ли она такой же страстной теперь, когда гроза миновала? Чтобы утешиться после потери Фелисити? Чтобы"отомстить осуждавшему его великосветскому обществу, вступив в связь с одной из самых добропорядочных хозяек его салонов, которая слыла добродетельной, несмотря на ее роман с Клифтоном? Чтобы наказать себя презрением, которое он ожидал почувствовать с ее стороны, когда экипаж подъехал к его дому?
 На все эти вопросы лорд Эдмонд не мог ответить. Из туалетной комнаты леди Монингтон вышла, как и прежде, полностью одетая, ее волосы были тщательно расчесаны, щеки горели; она казалась совсем маленькой, тоненькой и абсолютно не подходящей для этой комнаты. Закрыв за собой дверь, она с любопытством осмотрела комнату, а затем смерила взглядом лорда Эдмонда с головы до ног, но он не почувствовал в этом взгляде и намека на презрение.
 – Вам подали чай?
 – Да, благодарю вас.
 «Иди сюда», – готов был сказать он, но, проглотив свое приказание, сам пересек комнату и подошел к Мэри, наблюдавшей за его приближением. И в этот момент очень своевременная отдаленная вспышка молнии на мгновение осветила комнату.
 – Это далеко отсюда, – успокоил он Мэри.
 – Да.
 Лорд Эдмонд уверенно обнял ее и, нащупав на спине пуговицы, начал их расстегивать, а она стояла, не шевелясь и не поднимая глаз. Справившись со своей задачей, он спустил с ее плеч вечернее платье вместе с бретельками нижнего белья, и ее одежда, шурша, упала на пол. Опустившись на одно колено, он скатал ее шелковые чулки, и Мэри, подняв поочередно обе ноги, позволила ему снять их с себя вместе с туфлями, а затем отступила на шаг от своей одежды.
 Ее тело нельзя было назвать сексапильным, но оно было удивительно пропорциональным: маленькая упругая грудь имела приятную форму, талия была тонкой, а бедра относительно широкими, ноги стройными и красивыми, хотя и недлинными. Взяв в ладони ее грудь, лорд Эдмонд прижал к соскам большие пальцы и держал их там, пока не почувствовал, как под ними затвердевают бугорки, а когда он стал поглаживать эти бугорки, Мэри вздернула подбородок и закрыла глаза.
 Лорд Эдмонд на руках отнес Мэри в постель и, сбросив с себя оставшуюся одежду, лег с ней рядом. Он языком знакомился с ее ртом, и, к его удивлению, она отвечала ему тем же, так что он был вынужден впустить ее язык к себе в рот и ласкать его там.
 – M-м, – пробормотал лорд Эдмонд. – Как тебе больше нравится, Мэри? Может быть, у тебя есть какие-то особые пожелания?
 Открыв глаза, она долго смотрела на него, словно тщательно обдумывала ответ.
 – Медленно, – наконец произнесла она, – я люблю медленно.
 – С неторопливыми играми до того? – поинтересовался лорд Эдмонд, не отрываясь от ее полураскрытого рта. – Или ты любишь, чтобы главное происходило медленно и долго? – Он снова поцеловал Мэри.
 – И то и другое, – последовал ответ после еще одной долгой паузы.
 Строго контролируя поведение своего тела, он дал ей и то, и другое, хотя для него это было далеко не так просто. После нескольких первых минут, когда его руки, как и рот, принялись за работу над ее телом, Мэри повела себя с бесстыдной непринужденностью, не только позволяя любить себя, но и проявляя собственную инициативу. Ее руки и губы блуждали по его телу, а все тело двигалось в таком же эротическом порыве, как и у него, и ей посчастливилось дважды испытать высшее наслаждение: в первый раз еще до того, как он овладел ею, и во второй – когда она разделила с ним заключительный подъем на вершину.
 В полном изнеможении лорд Эдмонд чуть отодвинулся от Мэри, обнял ее и натянул на них обоих одеяло. «Ну что же, – сказал он себе, – теперь, глядя на леди Монингтон, я не буду уже считать ее тело сексуально непривлекательным и перестану бояться ее ума и недосягаемости». О ее уме было известно в обществе, но теперь он знал, что, помимо этого, она была безудержно страстной и женственной.
 «Странно бывает, – продолжал размышления лорд Эдмонд, – несколько недель я искал новую любовницу и в конце концов нашел ее там, где меньше всего ожидал. И смешно сказать, ею оказалась леди Монингтон!»
 На этой мысли он, как и Мэри, погрузился в сон.
 В течение ночи Мэри дважды будила его: в первый раз – когда гроза снова гремела прямо над домом, тогда он опять повернул Мэри на спину, овладел ею без всяких любовных игр и, пока она крепко прижималась к нему, быстро все закончил; а во второй – когда рассвет только начал проникать в комнату.
 – Милорд, – Мэри коснулась его плеча, и он, открыв глаза, увидел, что она, уже одетая, стоит возле кровати, – я хотела бы уехать домой, если позволите.
 – Эдмонд, – засмеявшись, поправил он и, откинув одеяло, не одеваясь, опустил ноги на ковер, а она, повернувшись к нему спиной, отошла к окну.
 – Мне придется воспользоваться вашим экипажем, – сказала Мэри, – но вам нет необходимости ехать со мной, милорд.
 Она не хотела, чтобы лорд Эдмонд провожал ее домой, однако он все же настоял на своем, и всю дорогу до Портмен-плейс они молча сидели рядом, не касаясь друг друга, и смотрели на пустынные утренние улицы, еще не просохшие окончательно после вчерашнего ливня.
 – Во всяком случае, пару дней никто не будет жаловаться на пыль, – заметил лорд Эдмонд.
 – Да, – согласилась Мэри, – только на грязь.
 Это был весь их разговор.
 Когда они остановились у Портмен-плейс, кучер пошел звонить в дверной колокольчик, а лорд Уэйт, выйдя из экипажа, подал Мэри руку.
 – Благодарю вас. – Она бросила на него быстрый взгляд. Если она и была смущена появлением на пороге дома любопытной служанки, то не подала виду. – Всего хорошего, милорд.
 – Сочту за честь, если вы позволите навестить вас сегодня днем. – Он задержал в руке руку Мэри.
 Она задумалась на мгновение, глядя на их соединенные руки, а затем посмотрела ему в глаза.
 – Хорошо. Я буду дома.
 Прежде чем выпустить руку Мэри, лорд Эдмонд поднес ее к губам.


* * *

 Мэри всегда вставала рано; для нее утро было самой приятной частью суток, и ей жалко было тратить его на сон – так она всегда говорила тем, кто с ужасом обнаруживал, что она часто гуляет в парке по утрам в такое время, когда там можно встретить только торговцев и служанок, выгуливающих хозяйских собак. Однако когда она проснулась на следующий день после Воксхолла, был уже почти день, но даже и тогда, открыв глаза и увидев на столике возле кровати чашку остывшего неаппетитного шоколада, она с удовольствием снова уснула бы, если бы смогла, но ей это не удалось.
 Лежа на животе, зарывшись лицом в подушку и вспоминая все произошедшее, Мэри просто физически ощущала дискомфорт. Ей хотелось бы, чтобы все это оказалось сном, диким, причудливым ночным кошмаром, но она понимала, что это невозможно. Внизу живота ощущалась странная, почти приятная боль; грудь, которую он трогал, ласкал и покусывал, была мягкой, сухие губы слегка воспалились, и каким-то образом у нее на руках и в волосах остался его запах, а во рту вкус его губ.
 Нет, это не было сном. Воксхолл – это реальность, и гроза – реальность, и сам лорд Эдмонд Уэйт тоже реальность.
 Сев в постели, Мэри потянулась к шнурку звонка, чтобы позвать горничную; ей необходимо было принять ванну и вымыть голову. «О, если бы только можно было и этого мужчину смыть из своей памяти и из своей жизни», – подумала она, спустив ноги с кровати.
 Мэри проклинала грозу, потому что, если бы не было грозы, она благополучно вернулась бы в ложу после отвратительной прогулки с лордом Уэйтом и быстро отделалась бы от него, горячо надеясь, что никогда больше не окажется в обществе этого человека.
 Но гроза была, и началась она в самый неподходящий момент. Воспоминание о грозе на миг привело Мэри в неописуемый ужас и заставило изо всей силы ухватиться за край кровати. Никогда с той страшной ночи в Испании ей не приходилось в грозу оставаться под открытым небом – или почти под открытым, что в общем-то было одно и то же.
 – Приготовь, пожалуйста, ванну, Рейчел, – обратилась Мэри к вошедшей в комнату служанке, – и принеси мне чаю. Нет-нет, спасибо, шоколада не нужно. – При одной мысли о шоколаде она почувствовала тошноту.
 Господи, кроме лорда Эдмонда, там не было никого, к кому можно было бы прижаться, и она прижалась к нему исступленно и безрассудно; она так старалась спрятаться внутри его, что в итоге он оказался внутри ее при ее полном согласии и поддержке. Конечно, она была так настойчива, что ему не оставалось ничего другого.
 Лорд Эдмонд Уэйт! Мэри прикрыла рот ладонью и зажмурилась. Он был внутри ее!
 Когда ванна была готова, Мэри послала Рейчел обратно в кухню за щеткой и скребла себя до тех пор, пока мыльная пена не начала выплескиваться на пол, а кожа не стала красной, как у вареного омара. Но он побывал внутри ее, и она не могла выскрести его из себя.
 Лорд Эдмонд сказал, что днем навестит ее, но Мэри не хотела, чтобы он появлялся в ее доме. «Быть может, он и не придет», – подумала она. Но с другой стороны, возможно, он считает, что должен нанести ей визит. А может быть, он чувствует себя обязанным сделать ей предложение. Но неужели распутник и обманщик будет чувствовать себя обязанным сделать предложение женщине, соблазнившей его во время грозы? Мысль о том, чтобы выйти замуж за лорда Эдмонда Уэйта, вызвала у Мэри приступ истерического смеха, когда она, выйдя из ванны, вытирала полотенцем плечи. Или, может, он думает, что должен извиниться перед ней? Но разве такие люди извиняются? Быть может, он вовсе не придет. Мэри очень надеялась, что он не придет, не придет никогда, и ей больше не придется встречаться с ним и краснеть от смущения.
 «Но ведь рано или поздно такое все равно должно было случиться», – подумала Мэри, стряхивая с ноги мыльную пену, и, чтобы не потерять равновесия, запрыгала на другой ноге. Однако был не только этот неожиданный порыв в Воксхолле, который она еще могла бы себе простить. Был еще этот мерзкий, отвратительный дом – очевидно, его любовное гнездышко, эта тошнотворно-вульгарная комната с ее алыми бархатными драпировками и широкой мягкой постелью – и необъяснимое отсутствие сопротивления с ее стороны, когда он нес ее на эту постель.
 «Интересно, сколько еще женщин лежало с ним в этой постели», – подумала Мэри и снова почувствовала приступ тошноты. То, что она не сопротивлялась, можно было объяснить в какой-то мере замешательством и определенной благодарностью за то, что в Воксхолле он оказал ей неоценимую услугу – против этого нельзя было ничего возразить, но услугу грязную, как и все, что там происходило. Господи, на столе… Мэри тряхнула головой, избавляясь от этого воспоминания. Тогда ее охватил ужас, ей страшно было остаться одной, и нужно было к кому-то прижаться, а когда все произошло, в ней остались усталость и безразличие. Или это было любопытство? Такое предположение заставило ее вздрогнуть. Но какова бы ни была истинная причина, Мэри сочла невозможным отказать лорду Эдмонду.
 «Тебе понравилось все, что там произошло, – напомнил ей внутренний голос, – понравилось абсолютно все». Мэри снова тряхнула головой, но голос не умолкал.
 Прежде в занятиях любовью Мэри бывала пассивной участницей, хотя отдавалась с готовностью и проявляла нежность; Лоуренс никогда не жаловался на ее холодность. Она всегда считала, что мужчины обожают заниматься любовью, а женщины существуют, чтобы доставлять им удовольствие. Но это не означало, что она сама не получала наслаждения от этих занятий, Лоуренс всегда удовлетворял ее.
 Но в прошедшую ночь она отнюдь не была пассивной. Ее неистовство в Воксхолле еще можно было объяснить – тогда бушевала гроза, но в той алой комнате никакой грозы уже не было, и все же… все же… О Господи!
 «Тебе все очень нравилось, и ты отдавала столько же, сколько получала», – продолжал тот же голос.
 Нет, это не правда! Мэри крепко зажмурилась. Такого не может быть, этот мужчина был ей неприятен, в нем было все, что она всегда считала самым отталкивающим.
 «И самым привлекательным», – нагло добавил голос.
 «Конечно, лорд Эдмонд не придет, – решила в конце концов Мэри, – потому что, проснувшись, тоже ужаснется тому, что произошло между нами ночью. Он обещал прийти, значит, мне лучше не оставаться дома. Но ведь я сказала, что буду дома, так как же я могу уйти». Мэри не знала, как ей поступить.
 То место внутри ее, где он был вчера, все еще давало о себе знать. Что же, она просила, чтобы все было медленно, и он исполнил ее пожелание, а болезненные ощущения неизбежны, ведь прошло уже целых семь лет.
 Одевшись и расчесав влажные кудри дрожащими руками, Мэри позвонила, чтобы из ванны вылили воду.


* * *

 Днем у входной двери зазвонил колокольчик. Мэри с замиранием сердца ждала внизу в гостиной, когда откроется дверь и появится ее посетитель, и с огромным облегчением увидела, что дворецкий провожает в комнату Пенелопу, а не лорда Эдмонда Уэйта.
 – Мэри! – Пенелопа, взяв подругу за руки, поцеловала ее в щеку. – Слава Богу, ты дома. Я уже боялась, что ты увязла где-нибудь в грязи Воксхолла. Что с тобой приключилось? Адриан чуть ли не силой увез меня домой. Когда стало ясно, что ты не одна и, несомненно, нашла где-то убежище, он сказал, что ждать тебя не имеет смысла. Но, Мэри… – Глаза Пенелопы стали огромными и круглыми, как блюдца. – Ты была не одна! И не с кем-нибудь, а с лордом Эдмондом Уэйтом. Рассказывай все!
 – Мы переждали грозу, а потом он отвез меня домой в своем экипаже. – Мэри очень надеялась, что не покраснела.
 – Очень жаль, – отозвалась Пенелопа. – То есть я сожалею, что ты оказалась вместе с ним, и чувствую себя виноватой, потому что это я пригласила тебя. Мне и в голову не могло прийти, что среди гостей Рутерфордов могут быть недостойные люди. Но они в городе недавно, ты же знаешь. Он тебя не изнасиловал, не сделал что-нибудь невообразимое вроде этого, нет? – Она сдавленно хихикнула, – Ничего такого не произошло, уверяю тебя, – твердо заявила Мэри. – Мы нашли укрытие от дождя и провели время за разговором.
 – За разговором? – повторила Пенелопа. – Из всего слышанного мной раньше я сделала вывод, что этот мужчина способен только на один определенный разговор с женщинами. Кстати, осмелюсь заметить, Мэри, что он немного боится тебя, как и многие другие мужчины, из-за того, что ты открыто демонстрируешь свои умственные способности. Во всяком случае, так говорит Адриан. Ты знаешь, что он убил своего брата?
 – Кто, Адриан? – Мэри нахмурилась.
 – Лорд Эдмонд, дурочка, – засмеялась Пенелопа. – Это было давным-давно. Очевидно, он убил брата из ревности, а этим убил и свою мать. Он разбил ей сердце, и она умерла. Странно, что ты ничего не слышала.
 – Люди не умирают из-за разбитых сердец, – возразила Мэри. – И конечно, он вел себя далеко не так хладнокровно, как ты стараешься представить, Пенни. Но я ничего об этом не слышала.
 – Ладно, это давние дела, и я не знаю всех подробностей. Во всяком случае, я рада, что ты вернулась домой невредимой, – засмеялась Пенелопа. – Но ты ведь боишься гроз, не так ли? Он тебя успокоил, Мэри? О, шутки тут неуместны, да? Я понимаю, для тебя эта гроза была кошмаром. Знаешь, я приехала, чтобы пригласить тебя на прогулку.
 – Я не могу. – Мэри знала, что уж на этот раз она точно покраснела. – Ко мне должны прийти.
 – Досадно! Но я прощу тебя, если это стройный темноволосый красавец. Кто он?
 – Я не сказала, что жду мужчину, – ответила Мэри, но именно в этот момент дверь отворилась, и дворецкий доложил о прибытии лорда Эдмонда Уэйта.
 Поворачиваясь навстречу своему гостю, Мэри успела заметить, как у ее подруги изумленно поднялись брови.




 Глава 3


 – Леди Монингтон. – К величайшему облегчению Мэри, лорд Эдмонд не поднес ее руку к губам, а только крепко пожал. – Миссис Хаббард. Я пришел удостовериться, что никто из вас не простудился и вообще не пострадал во время вчерашней грозы.
 – Благодарю вас, сэр, все в порядке, – ответила Пенелопа, переведя взгляд с него на Мэри, пока лорд Уэйт занимал предложенное ему место. – Между прочим, Адриан предусмотрительно проводил нас к экипажу еще до начала дождя. Какая ужасная гроза! Я не припомню ни одной, которая длилась бы так долго.
 «Он снова стал сэром Эдмондом Уэйтом, – отчужденно глядя на него, подумала Мэри, – незнакомым, элегантно одетым, довольно худощавым – нет, лучше сказать тощим, коварно подсказала ей память, – мужчиной с неприятным лицом, тонкими губами и необыкновенными светло-голубыми глазами». И у этого мужчины была такая репутация, что его лучше было вообще избегать, это был презираемый высшим обществом человек. Во всяком случае, человек не ее круга.
 – Со мной тоже все в порядке. – Мэри вздрогнула при воспоминании о том, что с этим мужчиной она провела страстную, распутную ночь. – Благодарю вас, милорд, со мной правда тоже все хорошо.
 – Это я виноват, что вовремя не обратил внимания на признаки приближавшейся грозы. Конечно, я не знал об Испании, но все равно при сильной грозе такой навес не самое подходящее укрытие для леди. – Льдинки его голубых глаз вонзились в Мэри.
 – Хорошо еще, что Мэри была не одна, а с вами, милорд, – вставила Пенелопа.
 – Конечно, – согласился лорд Эдмонд, – по крайней мере я был рядом с ней. Не хотите ли попозже покататься в парке, леди Монингтон? – снова обратился он к Мэри.
 – Благодарю вас. – Отказаться от приглашения, особенно в присутствии Пенелопы, с интересом следившей за разговором, было бы просто грубо. Но, говоря по правде, Мэри не хотелось никуда с ним ехать. Разве она сможет выдержать час, а то и больше в обществе этого человека, если у них нет ничего общего? Разве можно допускать, чтобы ее видели на прогулке в парке с лордом Эдмондом Уэйтом? Ей должно быть неудобно появляться с ним. – Я попрошу, чтобы нам подали чего-нибудь выпить. – Мэри резко встала, но лорд Эдмонд, остановив ее, тоже поднялся.
 – Мадам, не буду прерывать вашу беседу с миссис Хаббард. У меня есть неотложное дело, требующее моего присутствия. Позвольте заехать за вами в половине пятого?
 – Благодарю вас, к этому времени я буду готова.
 Поклонившись обеим дамам, лорд Эдмонд вышел, а Пенелопа пристально посмотрела на горящие щеки подруги.
 – В чем дело, Мэри? – спросила она, едва за лордом Эдмондом закрылась дверь.
 – Разве я могла отказать ему? Как я должна была это сделать, Пенни?
 – Ты могла ожидать гостей. У тебя могла быть назначена встреча с кем-нибудь. Ты могла сослаться на недомогание, правда, ты только что сказала, что после вчерашнего вечера чувствуешь себя хорошо. В конце концов, ты просто могла сказать «нет».
 – Но вчера вечером он позаботился обо мне, – возразила Мэри.
 – Ах вот как? Но, прости мне мою бесцеремонность, что именно произошло вчера вечером?
 – Ничего не произошло. Ничего.
 – Ничего? – Пенелопа снова с любопытством взглянула на подругу. – Значит, это просто так ты становишься краснее красного и чувствуешь себя обязанной на глазах у всех отправиться кататься с известным на весь Лондон неисправимым распутником, Мэри!
 – Но на этом все и закончится. Я поблагодарю его за то, что в грозу он все время оставался рядом со мной и успокаивал меня, а он будет удовлетворен тем, что со мной ничего не случилось. И это ненужное знакомство будет прекращено.
 – Я знаю, что многие женщины находят лорда Эдмонда привлекательным, – заметила Пенелопа, – а многих притягивает его скандальная репутация. Я понимаю, сейчас, когда вы с графом Клифтоном расстались, ты в отчаянии, ведь ты была им очень увлечена, по-моему, даже влюблена в него, хотя никогда в этом не признавалась. Я настояла, чтобы вчера ты пошла в Воксхолл, главным образом из-за того, что у тебя было совсем упадническое настроение. Но ты же не свяжешься с лордом Эдмондом? О Мэри, выбери кого угодно, только не его! Есть немало порядочных мужчин, которые будут очень рады стать твоими друзьями, и даже больше. Тебе ведь всего тридцать лет!
 – Связаться с лордом Эдмондом Уэйтом? Пенни, одумайся! – Мэри выразительно посмотрела на подругу. – Одна мысль о нем приводит меня в содрогание.
 – Мы говорим о самой персоне лорда Эдмонда, а не о мыслях о нем. Мне так досадно, что я не поинтересовалась у миссис Рутерфорд, кого еще она пригласила на вчерашний вечер, и что по несчастной случайности ты оказалась рядом с лордом Эдмондом как раз тогда, когда началась гроза. Но я уверена, что он, как и остальные, мог видеть, что надвигается гроза, и должен был поскорее проводить тебя к нашему экипажу. Очень похоже, что этот тип специально поймал даму в ловушку, чтобы остаться с ней тет-а-тет. Он ничего не пытался с тобой сделать, Мэри?
 – Нет, – без колебаний ответила Мэри, – он ничего не пытался со мной сделать. Пенни, неужели ты думаешь, что я это позволила бы?
 – Нет, – так же уверенно согласилась Пенелопа, – конечно, не позволила бы, да и среди всего плохого, что я слышала об этом мужчине, разговоров об изнасилованиях не было. Впрочем, довольно говорить на эту неприятную тему. Кто будет у тебя послезавтра вечером из особо интересных гостей?
 Мэри была рада сменить тему разговора, чтобы не нагромождать одну ложь на другую. «Интересно, – подумала она, – что сказала бы Пенни, если бы узнала всю правду?» Обо всей этой правде Мэри невыносимо было думать; чем больше она задумывалась над ней, тем более невероятным казалось то, что произошло. Нет, этого не могло произойти – и, однако, произошло.
 – Буду с нетерпением ждать твоего вечера, – пробыв у Мэри с полчаса и собираясь уходить, сказала Пенелопа. – Я всегда с удовольствием слушаю рассуждения мистера Бисли по поводу реформы и все оживленные споры, вызванные его радикальными взглядами. А если еще появится сэр Элвин Магроув, уверена, полетят искры. С твоей стороны, Мэри, очень смело приглашать их обоих в один вечер.
 – Если кто-то придерживается таких крайних взглядов, – пояснила Мэри, – всегда хорошо, чтобы был человек, отстаивающий противоположную точку зрения. Только так все мы остальные, обычные смертные, можем, сравнивая, составить собственное мнение.
 – Ладно, мне пора уходить. Пойдем завтра за покупками? – предложила Пенелопа. – Можем же мы, в конце концов, убедить сами себя, что нам нужны новые шляпки, или шелковые чулки, или пирожные с кремом?
 – Во всяком случае, не пирожные с кремом, – засмеялась Мэри, – но я уверена, что найдутся вещи, без которых нам просто невозможно жить. Едем в моей коляске или в твоей?
 Пенелопа ушла, оставив Мэри в одиночестве убивать время – полтора часа – до возвращения лорда Эдмонда. У Мэри оставалось полтора часа на то, чтобы у нее началось воспаление легких, проявился брюшной тиф или вспыхнула еще какая-нибудь такая же тяжелая болезнь. «Если бы только можно было вернуть время на двадцать четыре часа назад, – подумала Мэри, прикрыв глаза, – и найти причину – любую причину – не пойти в Воксхолл!» Если бы это было возможно! Но это было не в ее силах, и есть то, что есть.


* * *

 Проводив Мэри домой, лорд Эдмонд Уэйт не вернулся в мягкую постель, а поехал к себе и, оседлав лошадь, галопом поскакал в парк, где в этот ранний утренний час не было никого, кто стал бы возражать против его бешеной скачки, хотя никакие замечания все равно не заставили бы его сбавить скорость. Затем он отправился в боксерский клуб Джексона и провел там несколько раундов.
 Обычно после ленча он отправлялся на конный аукцион или на скачки, а потом шел к Вотье отвести душу за карточной игрой. После обеда лорд Эдмонд посещал оперу, чтобы посмотреть на новые таланты, которые могли недавно прибыть из провинции, – в последнее время, правда, талантливых артистов становилось все меньше. Он мог заглянуть и на какое-нибудь великосветское мероприятие, если в опере не предвиделось ничего интересного, или, заехав в Мерридж-Март, поглазеть на юные создания и посмеяться над их мамашами, которые неизменно с некоторой тревогой встречали его появление, особенно если он был с лорнетом, – как будто его могла интересовать ярмарка неуклюжих невинных маленьких девочек.
 Временами жизнь становилась скучноватой, но другой жизни лорд Эдмонд не знал. Он мог бы быть счастлив с Фелисити, он обязательно был бы с ней счастлив, они вместе объехали бы Британские острова и всю Европу, он показал бы ее всему миру и подарил бы ей весь мир.
 Ну что ж, пусть теперь милуется со своим ненаглядным, у них будет однообразная респектабельная жизнь, они заведут полдюжины детишек, и она уже никогда не узнает, что могла бы получить от мужчины, которого обманула.
 Но, черт возьми, он упустил эту женщину и на мгновение мелькнувшую перед ним возможность счастья. Он мог быть счастливым, но прозевал свой шанс, такова его судьба, ему не дано узнать счастья.
 Тем не менее лорд Эдмонд никогда не сожалел о предполагавшемся бегстве с Фелисити, потому что благодаря ему смог порвать с Доротеей. Отправленная ей записка была короткой и ясной, он не хотел вежливого прощания. Конечно, это было подло по отношению к Доротее, и ему, вероятно, никогда не смыть со своей репутации пятна, оставленного этим поступком.
 «Ладно, – решил лорд Эдмонд, садясь в двуколку на место кучера, – во всяком случае, впереди меня ожидает новое приключение, которое хоть ненадолго позволит мне избавиться от скуки. Леди Монингтон! Кто бы мог подумать?!»
 Леди Монингтон? Если бы двадцать четыре часа назад ему сказали, что сегодня к этому часу она станет его любовницей и что он будет гореть желанием снова уложить ее в свою постель, он презрительно расхохотался бы.
 Но сегодня днем, зайдя навестить леди Монингтон, он увидел ее совершенно другими глазами. Ему было приятно смотреть на ее маленькую хрупкую фигурку, так как он знал, какова она без одежды, когда лежит с ним в постели, переплетя свои ноги с его ногами; и глаза ее теперь казались просто очаровательными, потому что он помнил, как она смотрела на него вчера; и ее короткие волосы ему тоже нравились, ведь эти мягкие кудряшки могли так нежно обвиваться вокруг его пальцев, длинные же волосы совсем не подошли бы такой крошечной женщине.
 И леди Монингтон больше не пугала его – неужели он действительно боялся ее? Возможно, она была «синим чулком», возможно, она была умной, но, главное, она была женщиной, его женщиной. Леди Монингтон, казалось бы, такая же надменная и чопорная, как обычно, теперь совсем не походила на ту женщину, которую он привык в ней видеть.
 Лорд Эдмонд строил смелые планы, впервые отправляясь с визитом к Мэри, однако у Мэри была ее подруга Пенелопа Хаббард, и он с нетерпением ожидал возможности остаться наедине с Мэри.
 Заехав за ней, чтобы отправиться на прогулку, лорд Эдмонд застал леди Монингтон, когда она уже спускалась по лестнице в платье цвета свежей весенней зелени, в длинной накидке такого же цвета и в простой соломенной шляпе. Десяток других леди на фешенебельной Роттен-роу, несомненно, затмят ее, но для лорда Эдмонда это не имело никакого значения. Он был без ума от Фелисити, потому что она была прелестнее всех известных ему женщин, а теперь он, вероятно, был готов к тому, чтобы потерять голову от ее противоположности. «Хотя и не полной противоположности», – уточнил он для себя.
 – Немного свежего воздуха будет очень кстати, – улыбнулась лорду Эдмонду леди Монингтон.
 – Ты сегодня еще не выходила из дома? Наверное, ты проспала все утро?
 Ничего не ответив, Мэри рассматривала рисунок на перчатках и ждала, пока слуга откроет входную дверь.
 – Уверен, ландо или карета тебе не пришлись бы по вкусу, – заметил лорд Эдмонд, помогая ей забраться на высокое сиденье двуколки, – я всегда считал, что во время прогулки в парке нужно иметь возможность на людей посмотреть и себя показать, в этом главная изюминка, верно?
 – Великолепная коляска. – Мэри снова улыбнулась. – Она новая?
 По дороге в парк они держали себя так, будто совсем не были знакомы, и вели такой светский разговор, что лорд Эдмонд едва сдерживал смех. Кто бы мог подумать, что всего несколько часов назад они страстно обнимались в его алой комнате? Ему самому почти не верилось в это, он с трудом мог представить себе, что перед ним та же самая женщина.
 – Ты хорошо спала сегодня? Боюсь, я не дал тебе выспаться до твоего возвращения домой.
 – Я предпочла бы не касаться этой темы, – сухо отрезала Мэри.
 – Вот как? Тебя смущают воспоминания? Напрасно.
 Ты была великолепна.
 – Прошлой ночью произошло что-то невероятное. Гроза лишила меня рассудка. Я признательна за оказанное вами утешение, но я бы предпочла, чтобы оно было выражено в другой форме.
 – Но когда ты говорила мне, что любишь медленно, что любишь, чтобы и игра, и главное длились долго, никакой грозы уже не было, – рассмеялся лорд Эдмонд. – И ты совершенно ясно дала мне понять, что не лжешь, тебе на самом деле все понравилось, как и мне. – Лорд Эдмонд увидел, что она, сжав зубы, не отрываясь смотрит прямо перед собой.
 – Если вы джентльмен, – наконец произнесла Мэри, – то забудете прошлую ночь или, во всяком случае, будете держать свои воспоминания при себе. Но вы, конечно же, не джентльмен, да?
 – Нельзя ли выражаться полегче, Мэри? – Он поднял брови. – Это уже оскорбление.
 – Я Мэри только для своих близких.
 – Очень рад, что не назвал тебя «леди Монингтон». Кто же я, как не близкий для тебя, Мэри?
 – Замолчите, прошу вас! Может быть, мы сменим тему?
 Лорд Эдмонд направил лошадей в ворота, ведущие в Гайд-парк, и почти сразу же он и Мэри оказались среди других экипажей, верховых наездников и пеших гуляющих – это как раз был светский час.
 «Мне следовало бы предположить, что она воспримет сложившуюся ситуацию совсем не так легко, как я, – решил лорд Эдмонд, некоторое время молча рассматривая Мэри, которая замерла от возмущения, замешательства или еще чего-то необъяснимого. – Несомненно, она смущена тем, что проявила страстность своей натуры в самом начале наших отношений».
 – Надеюсь, ты не ожидала, что мы будем обсуждать Вергилия или что-нибудь подобное. Может, поговорим о шляпках? Что ты думаешь о шляпе миссис Ходжесон? Это вон та леди в синем, рядом с которой сидит остроносый дракон.
 – Она элегантна.
 – Ты так считаешь? – Склонив голову набок, лорд Эдмонд уставился на шляпку миссис Ходжесон. – Если все фрукты настоящие, она имеет практическую ценность. Ее хозяйка и дракон могут устроить застолье, не возвращаясь для этого домой. А если они ненастоящие, тогда, должен сказать, леди нагружает свою шею ненужным весом, и есть опасность, что груз свалится ей на плечи. Ты не согласна?
 – Уверена, что эти фрукты ничего не весят.
 – Мэри, ты не понимаешь шуток, – усмехнулся лорд Эдмонд. – Ты когда-нибудь смеешься?
 – Конечно, когда есть над чем.
 – Так, – он подмигнул Мэри, – еще один укол. Ты специализируешься на них?
 Но Мэри не успела ответить, потому что полковник Хайд, один из ее хороших знакомых, сделал знак своему кучеру остановить ландо возле двуколки лорда Эдмонда, явно намереваясь поговорить. Лорд Эдмонд кивнул полковнику и, прикоснувшись к шляпе, поприветствовал миссис Хайд, которая обратила к мужу свое вытянутое, с резкими чертами, лицо.
 – Ах, Мэри, дорогая, значит, вы тоже дышите воздухом? И вы, Уэйт?
 – Как поживаете, Мэри? – осведомилась миссис Хайд. – С вами ничего не случится?
 – Я оберегаю ее, мадам, – ответил лорд Эдмонд. Но жена полковника предпочла вообще не заметить его присутствия, как будто Мэри отправилась на прогулку в парк в компании одних только лошадей, заняв пассажирское место двуколки.
 – Все нормально, спасибо, – ответила Мэри. – Я рада, что вы оправились от простуды.
 – Скажите, кто должен быть на вашем вечере послезавтра? – поинтересовался полковник. – Дороти хочет пойти к Росфорду послушать мадам Паганини, или как там ее зовут, но, по-моему, эта певица просто кричит. Я предпочел бы наслаждаться содержательной беседой в вашем салоне. Так кто там будет?
 – Мистер Бисли несомненно, сэр Элвин Магроув, если сможет, тоже заглянет.
 – Ха, – полковник закашлялся от смеха, – я ни за что на свете этого не пропущу, дорогая. Уверен, на рассвете следующего дня будет дуэль. Я прихвачу с собой Фримена, иначе он застрелится, если потом узнает, что пропустил такую потеху. Вы будете там, Уэйт?
 – Бисли и Магроув? – отозвался лорд Эдмонд. – Я слышал, они могут перевернуть дом вверх ногами. Не слишком ли много этих двоих сразу для салона леди Монингтон? Я буду там, чтобы защитить ее, если дело дойдет до кулачного боя.
 – Марвин, – строго обратилась к мужу миссис Хайд, – мы загораживаем дорогу, пора ехать.
 Полковник приподнял шляпу и приказал кучеру трогать, а в коляске лорда Эдмонда на некоторое время воцарилась тишина.
 – На твои литературные – а может, политические? – вечера требуется приглашение или твой дом открыт для всех? – спросил лорд Эдмонд спустя некоторое время.
 – Приглашаются все желающие, – сухо ответила Мэри.
 – Тогда я приду. Конечно, если у тебя нет возражений.
 – Не уверена, что это развлечение придется вам по вкусу.
 – Хм, твое замечание, видимо, означает, что там не будет игорных столов, крепких напитков и послушных официанток.
 – Вы сами все сказали, милорд, мне нечего добавить.
 – Иногда – должен признаться, не всегда, а только иногда – я могу обойтись без всего этого, примерно один раз в семь вечеров. Видишь, Мэри, я все же не до конца испорчен.
 – Я не хотела бы, чтобы вы так говорили, это неприлично.
 – Между прочим, ты сама сказала, что я не джентльмен, – напомнил лорд Эдмонд.
 Двое знакомых лорда Эдмонда уже готовы были направить лошадей к его коляске, но, подозрительно взглянув на Мэри и удивленно приподняв брови, проехали мимо. «Да, – заключил лорд Эдмонд, – им, вероятно, показалось странным, что для дневной прогулки я из всех дам выбрал леди Монингтон». Но они ничего не знали, и он почувствовал себя обладателем драгоценного секрета.
 – Странно, что люди могут быть совершенно не такими, какими мы ожидаем их увидеть, – сказал лорд Эдмонд, направляя двуколку в сторону от наиболее посещаемой части парка. – Ты совсем другая.
 – Вы абсолютно не знаете меня, милорд, – возразила Мэри.
 – Напротив, – усмехнулся он, – на самом деле, Мэри, в библейском смысле я знаю тебя очень хорошо. Думаю, вряд ли остался хоть один дюйм твоего тела, внутри или снаружи, с которым я, к величайшему своему удовольствию, не познакомился бы вчера ночью. Я ожидал от тебя холодности или на худой конец только искусственной теплоты. У меня было много женщин, Мэри, но ни одна из них не была такой страстной и несдержанной, как ты. – Он обратил внимание на ее белые ровные зубы, когда Мэри, прикусив нижнюю губу, перевела взгляд на растущие вдоль дороги деревья. – Ты оказалась совсем не такой, как я ожидал, ты абсолютно другая.
 – Вы совсем не знаете меня, – повторила Мэри.
 – Это твой муж обучил тебя всему? К сожалению, мне не довелось быть знакомым с лордом Монингтоном.
 – Это бестактно.
 – Или это был Клифтон? Должен признаться, Мэри, я всегда с удивлением задавался вопросом, что он нашел в тебе, а теперь я это знаю и понимаю, почему он так долго оставался с тобой. Возможно, мне захочется, чтобы ты оставалась со мной еще дольше.
 – Вы невыносимы! – Повернув голову, Мэри обожгла его взглядом, и лорд Эдмонд отметил еще одну грань характера леди Монингтон. – Сейчас же высадите меня!
 – Оставить одну в парке? – Он сделал удивленное лицо. – Мэри, я в какой-то степени все же джентльмен и не могу так поступить.
 – Джентльмен! Вы даже не знаете, что означает это слово. Послушайте меня внимательно, милорд. Несмотря на все, что произошло в Воксхолле, я вам благодарна. Я, наверное, сошла бы с ума, если бы вы не позаботились обо мне. То, что произошло потом, произошло потому, что это была странная ночь, потому, что гроза еще продолжалась где-то в отдалении, и потому… ну, потому, что вообще все было странным. Я вовсе не виню вас за то, что случилось. Я виновата так же, как и вы, а может быть, даже больше. Но то, что было, закончилось с моим возвращением. Я не желаю поддерживать знакомство с вами, никакого знакомства. Вы меня поняли?
 – Мэри, тебе все доставляло такое же удовольствие, как и мне.
 – Доставляло успокоение, удовольствие здесь совсем ни при чем.
 – Мэри, ты лгунья. В следующий раз, прежде чем отпустить тебя, я заставлю тебя признаться, что ты тоже испытываешь наслаждение. Ты словами скажешь мне то, что говоришь своим телом.
 – Если вы не хотите высадить меня здесь, так будьте добры отвезти меня домой. Проснувшись сегодня утром, я подумала, что избавилась от ночного кошмара, но он все еще преследует меня. Я хочу, чтобы он закончился в тот момент, когда вы высадите меня у дверей моего собственного дома, – он должен закончиться.
 Повернув лошадей к выезду из парка, лорд Эдмонд подумал, что такой поворот событий вполне закономерен. Нельзя было ожидать, что женская гордость леди Монингтон без возражений подчинится естественной природе. Эта женщина, безусловно, была пуританкой и считала физическую страстность греховной. Несколько лет она была замужем – лорд Эдмонд не знал, сколько именно, потом пять или шесть лет она была с Клифтоном, и, вероятно, до вчерашней ночи у нее не было других мужчин. Конечно, близость с тремя разными мужчинами, из которых только один был мужем, должна была казаться грехом любой женщине такого типа. «Что же, – решил лорд Эдмонд, – я буду воспитывать ее не спеша. Леди Монингтон должна учиться так, как она любит, – медленно».
 – Он не закончится, – спокойно заверил Мэри лорд Уэйт, – и ты знаешь это так же хорошо, как и я. Тому, что началось прошлой ночью, еще очень далеко до конца, очень далеко. Но я могу подождать. – Он рассмеялся. – Ты знаешь мою репутацию. Я могу подождать, пока ты смиришься с неизбежным. Но я знаю, что мы будем любовниками, ты будешь принадлежать мне, и, возможно, гораздо дольше, чем принадлежала Клифтону. Не думаю, что нам скоро надоест то, чем мы занимались прошлой ночью. Я могу подождать – но не очень долго. По натуре я не такой уж терпеливый человек, но я могу заставить себя дожидаться того, чего мне очень хочется.
 – Тогда советую вам приготовиться ждать до своего смертного часа.
 – Возможно, но мне кажется, что ты заблуждаешься. Думаю, все произойдет намного раньше. – И, довольный собой, лорд Эдмонд погрузился в молчание, не нарушавшееся во время всего остального пути до Портмен-плейс.
 Оказавшись у дома Мэри, он порадовался, что выбрал для прогулки двуколку, потому что, если бы леди Монингтон не сидела так высоко, она вряд ли позволила бы ему помочь ей спуститься на землю. А сейчас он взял ее за талию и почувствовал, как она задрожала, когда ее тело скользнуло вдоль его тела.
 – Через два дня я посещу твой салон, – пообещал лорд Эдмонд.
 – Мне хотелось бы, чтобы вы этого не делали. – Мэри взглянула на него снизу вверх.
 – Но ты же сказала, что принимаешь всех желающих. Мэри, ты не можешь не пустить меня или выгнать, – заявил он.
 – Не приходите, прошу вас.
 – Тебе будет стыдно, что меня увидят там? – Лорд Эдмонд улыбнулся ей, хотя улыбка далась ему не без труда.
 – Да, – решительно ответила леди Монингтон. – Раз вы вынуждаете меня вести себя так невежливо, то да, мне будет стыдно.
 – Ах, Мэри, но никто же не узнает, что мы спали вместе и что мы еще будем спать вместе несчетное количество раз, если ты сама не объявишь об этом.
 Резко повернувшись, Мэри отошла от него и, опередив своего спутника, сама позвонила в дверь. Лорд Эдмонд проводил взглядом ее прямую, напряженную спину, подождал, пока дверь открылась и Мэри, не сказав больше ни слова и не оглянувшись, скрылась внутри дома, а затем, улыбнувшись, снова уселся на сиденье двуколки. Но ему было совсем не так весело. Фелисити тоже сопротивлялась, но он отказывался верить, что она не хотела бы оказаться с ним; в конце концов он даже предложил ей выйти за него замуж, потому что не видел другого способа заполучить ее. Неужели и с Мэри он будет таким же слепым глупцом? Почему он воспринимает отказ как должное?
 Фелисити он так и не получил, Мэри получил же, и в ту ночь она хотела его; ни разу ни одна другая женщина не хотела его так, как она тогда, ни одна другая женщина не отдавалась любви с ним так неистово, как она.
 Это не могло, едва начавшись, закончиться. При одной мысли о том, что это могло быть концом их отношений, лорда Эдмонда охватила паника.
 «Будь все проклято, но Мэри будет принадлежать мне, – решил лорд Эдмонд, – и ей это тоже нравится, я заставлю ее признаться в этом в следующий же раз, когда она, извиваясь, будет мучиться в ожидании блаженного момента».
 О Боже, он заставит Мэри сказать, что она его любит! А она, безусловно, постарается услышать то же самое от него.




 Глава 4


 Большинству людей приемы у Мэри были известны как литературные вечера, хотя, строго говоря, они не совсем соответствовали такому названию. Обычно там присутствовали поэты и драматурги, но довольно часто их посещали политики, художники и музыканты. Случалось, что не было какого-то одного особо знаменитого гостя, а просто собирались те, кто любил провести вечер за приятной беседой, не отвлекаясь на танцы и карточные игры. Мэри гордилась своими литературными вечерами и тем, какой круг участников они собирали.
 Никому, даже Пенелопе, Мэри не сказала, что лорд Эдмонд Уэйт собирается приехать на сегодняшний вечер. Она надеялась, что он передумает. «Конечно, он не приедет, – по здравому размышлению решила она, – он будет здесь совсем неуместен, а кроме того, я совершенно ясно дала ему понять, что не намерена продолжать наше знакомство». Однако сегодняшнего вечера Мэри ожидала с непривычным волнением.
 В другое время она в приподнятом настроении готовилась бы свести в одной комнате – у себя в гостиной – мистера Бисли и сэра Элвина Магроува, зная, что по этому случаю гостей соберется больше, чем обычно, и если даже сэру Элвину не удастся найти время и прийти к ней на вечер, то и один мистер Бисли привлечет к ней в дом немало народу.
 Но сегодня ее одолевало беспокойство. Ей так хотелось бы вернуться в прошлое, когда, как правило, приходил Маркус и оставался после ухода остальных гостей; тогда они могли расслабиться и, уютно устроившись, поболтать вдвоем. Вероятно, это было неблагоразумно и неминуемо вызывало сплетни, которые вообще-то были небезосновательны. В самом начале их знакомства был один случай, когда Маркус обнял ее и она ответила ему. Мэри даже привела его к себе в спальню, но, оказавшись там, растерялась и, стыдясь себя, повернулась к Маркусу, а он улыбнулся и, избавив ее от неловкости, признал, что такие отношения между ними невозможны, и она с облегчением, немного виновато тоже улыбнулась. После того случая, как ни удивительно, между ними установилась глубокая, нежная дружба. Мэри очень хотелось бы вернуться в те дни, но, увы, это было невозможно.
 А сэр Эдмонд желал, чтобы она стала его любовницей, и уверенно предрекал, что так оно и будет. Это было бы смешно, если бы так не раздражало, точнее, если бы не приводило ее в ярость.
 К сегодняшнему вечеру Мэри готовилась с большей тщательностью, чем обычно. Она надела вечернее платье абрикосового цвета, подходящее скорее для концерта или театра, чем для литературного салона, вымыла и взбила волосы, так что кудри стали еще более мягкими и блестящими. Все это она делала исключительно для того, чтобы приобрести уверенность и понравиться самой себе.
 Пока салон заполнялся знакомыми и не очень знакомыми лицами, но еще не появился ни один из главных гостей, Мэри очень нервничала. Но наконец прибыл мистер Бисли, извинившись за свое опоздание, и она с облегчением вздохнула. Если мистер Бисли пришел немного позже, то лорд Эдмонд тоже мог задержаться, однако время шло, и его отсутствие уже, вероятнее всего, означало, что он не придет вовсе.
 Зато прибыл мистер Пипкин, небрежно одетый молодой человек с длинными нечесаными волосами, у которого карман был битком набит рукописями его последних стихов. Мэри собрала вокруг него группу гостей и, оставшись там послушать его драматическое чтение очень посредственных стихотворений, была обрадована тем, что большая часть слушателей доброжелательно отнеслась к поэзии юноши и тактично покритиковала его произведения. Так, лорд Ливермер заметил, что мистеру Пипкину, возможно, стоит попробовать писать в более современном стиле, а не загонять себя в рамки высокопарного двустишия, ибо тогда он даст больше свободы своему таланту.
 Хотя сэр Элвин Магроув так и не появился, вокруг мистера Бисли собралось много народу, и Мэри, расслабившись, уже радовалась удавшемуся вечеру, как вдруг увидела его – да, это был лорд Эдмонд Уэйт. Одетый в исключительно элегантный черный вечерний костюм, с лорнетом в руке, он стоял на пороге ее гостиной и смотрел на мистера Пипкина с таким высокомерным выражением, будто случайно наткнулся на колонию червей. «Сатанинский вид», – подумала Мэри, отходя от группы, окружавшей поэта, и ощущая и гнев и страх одновременно.
 – Ах, леди Монингтон, – обратился лорд Эдмонд к Мэри, когда она подошла, – приношу свои извинения за опоздание. Вы, должно быть, боялись, что я вообще не приду.
 Лорд Эдмонд протянул ей руку, украшенную кружевной манжетой, и Мэри, машинально подав ему свою, отметила, что его появление привлекло всеобщее, хотя и хорошо скрываемое воспитанными людьми внимание, и почувствовала, что сейчас умрет, когда лорд Эдмонд, склонившись, поднес к губам ее руку.
 – Не боялась, а надеялась, милорд. – Мэри сама ужаснулась отсутствию у нее хороших манер.
 – Вот как. – Он не только не выпустил руку Мэри, но еще и накрыл ее другой рукой. – Иногда в человеке просыпается побуждение взглянуть, как живет другая половина общества. Твои литературные вечера славятся по всему Лондону.
 – Благодарю. Могу я проводить вас к подносу с напитками?
 – Полагаешь, что я жить не могу без бокала в руке? Возможно, тебе следует дать указание, чтобы поднос с напитками предоставили в мое полное распоряжение. Но тебе не нужно меня провожать, я и невооруженным глазом вижу три подноса и даже слуг, которые их держат. К какому из трех мне проводить тебя?
 – Я не люблю пить. И если позволите, я должна вернуться туда, где мистер Пипкин читает свои стихи, он может обидеться, если я так скоро оставлю его.
 – А я не обижусь? Пипкин? Это тот тип, которому нравится выглядеть поэтом, но у которого нет ни капли таланта, чтобы соответствовать тому, что он о себе думает?
 – Его работы интересны, – возразила ему Мэри.
 – Если бы я был честолюбивым поэтом и ты таким тоном радушной хозяйки назвала бы мои работы интересными, я утопился бы вместе с этими работами в ближайшей утиной луже. Ладно, Мэри, иди, я сам найду чем развлечься.
 Мэри была рада вновь присоединиться к группе, которую только что покинула, понимая, что вела себя бестактно, и проклиная лорда Эдмонда за то, что он спровоцировал ее на грубость. С ее стороны было непростительно бросить запоздавшего гостя, предварительно не убедившись лично, что у него есть что выпить, и не проводив его к какой-либо группе.
 «Быть может, мне следует вернуться к лорду Эдмонду?» – подумала в растерянности Мэри, когда вежливые аплодисменты возвестили об окончании одной из самых длинных и самых страстных частей поэмы мистера Пипкина. Не будь всего, что произошло в Воксхолле и позже, она отнеслась бы к лорду Эдмонду с должным вниманием, что бы про него ни говорили; но если бы не Воксхолл, ее салон, разумеется, был бы самым последним местом на земном шаре, где бы мог появиться этот человек.
 Оглянувшись, Мэри с удовлетворением обнаружила, что лорд Эдмонд присоединился к большой группе гостей, окружившей мистера Бисли. «Но как он смеет! – возмутилась она, заметив на лице лорда Эдмонда насмешливое выражение. – Какое он имеет право считать смешным одного из самых известных в стране прогрессивных политиков? Как он посмел насмехаться над моим приемом! Безусловно, ему бы больше понравилось, если бы на столах отплясывали полуголые танцовщицы!»
 – Мэри! – Пенелопа Хаббард взяла ее под руку и отвела в сторону. – Что это значит?
 – Ты о лорде Эдмонде Уэйте? – Мэри не стала делать вид, будто не понимает, о чем речь. – Он сказал, что ему любопытно посмотреть, как живет другая половина общества.
 – Я чуть не упала в обморок, когда он вошел в комнату, – сказала Ханна, их общая подруга, которая подошла вместе с Пенелопой. – Джулиан просто придет в ужас, если я расскажу ему, хотя Джулиан, конечно, старый высохший пень, и я никогда с ним ничем не делюсь. Его шокирует даже мысль о том, что женщины интересуются политикой и другими серьезными вещами. Но лорд Эд-монд Уэйт, Мэри! Он же не признает никаких приличий. Бедная Доротея Пейдж!
 – Я же рассказывала тебе про Воксхолл, – напомнила ей Пенелопа.
 – Да, Пенни, увидев его в числе приглашенных, я, наверное, тут же заболела бы оспой и поспешила вернуться домой. А ты, Мэри, вместе с ним попала под дождь, да? Вот не повезло! Но разве нельзя было убедить его не приходить на сегодняшний вечер?
 – Мои гости приходят не только по приглашению, – ответила леди Монингтон, – и я не могу не пустить кого-то, а кроме того, он ведет себя вполне прилично. – Ее раздражение почему-то вдруг обернулось против Ханны.
 – Мэри, – снова вступила в разговор Пенелопа, – меньше недели назад был Воксхолл, позавчера катание в парке, теперь этот вечер. Не питает ли лорд Эдмонд нежных чувств к тебе?
 – Конечно же, нет! – воскликнула Мэри. – Это просто нелепо!
 – Мэри, нужно без всякого шума предложить ему заниматься своими делами, – посоветовала Ханна. – Ты же понимаешь, что общение с ним не принесет ничего хорошего твоей репутации.
 – Ну, Ханна, – остановила ее Пенелопа, – иногда ты бываешь такой же щепетильной, как твой муж. Мэри, извини меня, конечно, но друзья могут позволить себе откровенные высказывания. Мэри, он не пристает к тебе? Хочешь, я останусь с тобой, пока не уйдет последний гость?
 Мэри была в нерешительности – что, если лорд Эдмонд поступит так, как всегда поступал Маркус, и задержится после того, как разойдутся все остальные гости? Но Маркус позволял себе это, конечно, только с ее согласия.
 – Да, Пенни, буду тебе очень признательна. – Мэри все-таки решила принять предложение подруги.
 – От него одни неприятности. – Пенелопа бросила на Мэри испытующий взгляд.
 – Мне нужно пойти проверить, готовы ли в столовой прохладительные напитки. – Мэри, улыбнувшись, отошла от подруг.
 – Вечер удался на славу, Мэри, – сказал ей за ужином полковник Хайд. – Досадно, конечно, что Магроув не смог прийти, и позор, что большинство из нас так благоговеет перед Бисли, что не в состоянии выдвинуть никаких возражений против его теорий. Но следует признать, что его рассуждения очень интересны. А вы, Мэри, как всегда, собрали у себя сливки лондонского высшего общества.
 – Спасибо, – поблагодарила Мэри.
 – Только Уэйт остается для меня загадкой. – Полковник Хайд наклонился к леди Монингтон. – Ради Бога, Мэри, что он здесь делает? Этот человек и двух серьезных мыслей высказать не может, – хмыкнул полковник Хайд. – Дороти страшно рассердилась, когда я остановился в парке позавчера. «Люди начнут судачить о проявлении учтивости с нашей стороны к этому человеку», – сказала она. «Но разве я мог обойти вниманием нашу маленькую Мэри», – возразил ей я.
 – Мой дом открыт для всех. – Мэри улыбнулась вымученной улыбкой. – Любой может прийти, конечно, при условии, что он должным образом одет и прилично себя ведет.
 – Разумеется. – Полковник похлопал ее по руке. – У меня и в мыслях не было критиковать вас, Мэри. Сегодняшний вечер так же прекрасен, как и все другие.
 «При условии, что он прилично себя ведет». Менее чем через час эти слова эхом прозвучали в голове Мэри.
 Теперь в ее салоне образовались три группы. Вокруг мистера Пипкина снова собрались любопытные или те, кто чувствовал, что правила приличия диктуют не оставлять поэта без внимания, и Мэри сама подвела нескольких гостей к этой группе. Вторая сложилась произвольно, там обсуждали пьесу, которая шла накануне в «Друри-Лейн». Третья, и самая многочисленная, конечно, окружала мистера Бисли.
 Мэри тоже присоединилась к этой группе, несмотря на то что там же присутствовал и лорд Эдмонд Уэйт, молчаливый и насмешливый зритель; во всяком случае, он оставался таковым какое-то время. Мистер Бисли, завершив длиннющий монолог, в котором он излагал некоторые из своих самых радикальных теорий, снисходительно оглядел собравшихся возле него слушателей. В толпе послышались тихие возгласы удивления, неодобрения и даже возмущения, но никто не выступил против него открыто, как, безусловно, поступил бы сэр Элвин Магроув, будь он здесь, никто, пока этого не сделал лорд Эдмонд.
 – Бисли, – скучающим тоном, но совершенно отчетливо произнес он, когда великий человек сделал паузу, чтобы перевести дыхание, – вы задница.
 Все, включая мистера Бисли, окаменели. Но этот политик недаром на протяжении нескольких лет был членом парламента. Он почти мгновенно пришел в себя и переспросил тоном, не сулившим ничего хорошего человеку, осмелившемуся на критику:
 – Прошу прощения, сэр?
 – Вы задница, – повторил лорд Эдмонд, и Мэри зажмурилась, побледнев от негодования. – Не представляю, как все эти, несомненно, умные люди могут стоять здесь и вежливо слушать эту полнейшую бессмыслицу.
 – Милорд, – инстинктивно шагнув вперед, промолвила Мэри с выражением, подобающим хозяйке дома, но совершенно не представляя себе, как сгладить неловкость момента, однако мистер Бисли, успокаивая ее, поднял раскрытую ладонь.
 – Не расстраивайтесь, мадам, прошу вас. Думаю, джентльмен объяснит свои слова.
 – Перераспределение богатства поровну сделает всех одинаково обеспеченными и счастливыми, – начал лорд Эдмонд, – наступит невозможное – рай на земле. Эта идея так же глупа и так же стара, как мир.
 – Конечно, – мистер Бисли огляделся по сторонам в поисках поддержки, – спикер, как один из самых состоятельных и привилегированных людей, может многого лишиться при новом строе. То же самое можно сказать о большинстве присутствующих в этой комнате. Однако почти всем из нас присущ дух человечности и справедливости.
 – Дух коровьего дерьма, – высказался лорд Эдмонд. – Бисли, если вы всерьез верите, что, искусственно создав всеобщее равенство, заставите всех и в будущем оставаться равными и быть счастливыми, то у вас, очевидно, в голове горох вместо мозгов.
 – Я всегда считал, – мистер Бисли сделал глубокий вдох, от которого, казалось, увеличился вдвое, – что тупоголовые, недалекие люди неизменно высказываются подобным образом о тех, кого они не в силах понять.
 – А я всегда считал, – парировал лорд Эдмонд, – что задницы обычно мнят себя гениями. Установив равенство среди бедноты, вы, Бисли, не уничтожите права собственности, титулы и положение в обществе. Неужели вы и в самом деле думаете, что, поселив пьяницу и карманника на нескольких акрах земли и сунув ему в руки пачку денег, вы обеспечите ему счастливое, безбедное существование на всю оставшуюся жизнь? Да он потратит деньги на джин, продаст землю, чтобы получить еще денег, и обворует соседа, чтобы иметь деньги на будущее.
 – Алкогольная зависимость. – Мистер Бисли скривил губы. – Мнение того, кто с этим знаком, сэр? Лично у меня нет опыта в подобных делах.
 – Вот вы и вынесли себе приговор, своим признанием подтвердив, что я правильно вас оценил. Если вы не понимаете людей, Бисли, вы не имеете права стряпать теории, которые могут их осчастливить. Неужели вас ничему не научила Французская революция и судьба Наполеона Бонапарта? Замечательный пример всеобщей свободы и равенства. Вы не согласны? – Отвернувшись от заинтересовавшихся слушателей, лорд Эдмонд заметил, как напряглась Мэри от бессильной ярости и неловкости. – Мне пора идти, леди Монингтон. Я мог бы остаться и продолжить дискуссию, но я уже достиг своей цели, а выступать в роли оратора мне не хотелось бы.
 Как он смеет? Нет, как он посмел!
 Мэри могла просто дать ему уйти и остаться с гостями, чтобы по возможности разрядить обстановку, ей вовсе не обязательно было провожать его до дверей, но она повернулась и первая вышла из гостиной.
 – Великолепный вечер, Мэри, – сообщил ей лорд Эдмонд, закрыв за собой дверь в комнату.
 – Как вы могли! – Мэри с горящими глазами обернулась к нему. – Как вы могли так оскорбить меня и испортить мой вечер?!
 – Если я правильно понимаю, эти вечера устраиваются для обмена мнениями, а не для произнесения монологов, – заявил он, удивленно глядя на Мэри. – Мне помнится, полковник Хайд с нетерпением ждал этого вечера, предвкушая, что полетят искры, если придет Магроув. Знаешь, Мэри, ради тебя сегодня вечером я избавил всех от скуки. Мне, кажется, удалось высечь несколько искр, или я ошибаюсь?
 – Вы назвали его… – Мэри резко оборвала себя.
 – Задницей? – закончил за нее лорд Эдмонд. – Но он и есть задница, лошадиная задница, если быть более точным. Мэри, неужели ты совершенно серьезно можешь слушать, как он несет такую чушь? Видимо, вежливость слишком глубоко укоренилась в тебе.
 – Возможно, это и к лучшему, – напряженным от возмущения голосом согласилась Мэри, – иначе я высказала бы вам все, что думаю о вас.
 – Нисколько не возражаю. – Улыбнувшись Мэри, лорд Эдмонд длинным пальцем щелкнул ее по щеке.
 – Вы несказанно вульгарны. Вашим языком изъясняться только в сточной канаве.
 – Я сказал бы, на скотном дворе, – после недолгого размышления поправил ее лорд Эдмонд. – Там можно найти и задницы, и коровье дерьмо. И утиные лужи. Мэри, ты когда-нибудь бывала в деревне?
 – Надеюсь, вы уходите, – с ледяной вежливостью произнесла Мэри, не отвечая на его вопрос.
 – Нужно свозить тебя туда, это пополнит твое образование, Мэри. – Он не отрываясь смотрел на ее губы. – Например, ты даже не представляешь себе, сколько различных назначений есть у стога сена. По крайней мере с одним из них я тебя познакомлю.
 – Прошу вас, уходите, – взмолилась Мэри.
 – Когда я снова увижу тебя? Поедешь завтра со мной в Кью-Гарденс? Там нет ни утиных луж, ни стогов сена, ничего, что оскорбило бы твои чувства. Поедешь?
 – Спасибо, нет.
 – Потому, что я в лицо назвал Бисли задницей, а за глаза лошадиной задницей? Приношу свои извинения, Мэри, но этот человек разозлил меня. Я прощен?
 – Прошу вас, уходите, – снова повторила Мэри.
 – Так ты не поедешь в Кью?
 – Нет.
 – Заметь, на этот раз ты даже не сказала «спасибо», – со вздохом упрекнул ее лорд Эдмонд. – Но так или иначе, мы скоро увидимся. Мне не нравится твоя чопорность, именно это мне всегда в тебе не нравилось. Мне нравится другая Мэри, настоящая. Всего доброго. – Он взял ее руку, и Мэри замерла, ожидая, что он поднесет ее к губам, но вместо этого лорд Эдмонд наклонился и поцеловал ее в губы жадным, горячим и коротким поцелуем.
 – Убирайтесь, – со злостью прошипела она, боясь, что слуга, который стоял вне пределов слышимости у входной двери, готовясь открыть ее перед гостем, мог все видеть. – Если я никогда больше не увижу вас, я буду только рада.
 – Мэри, шаблонные фразы тебя не украшают. – На короткое мгновение он впился в нее взглядом голубых глаз, а затем отпустил руку, повернулся и, больше не взглянув на нее, покинул дом.
 Мэри казалось, что, если она будет продолжать злиться, ее разорвет на мелкие части, но она была… просто в бешенстве! Внутри у нее все трепетало, и она физически ощутила, как дрожь пробежала от ее губ через горло и грудь к животу и еще ниже, превратившись в неприятную пульсацию между ног, ставших словно ватные.
 Мэри снова вспомнила то, что так ярко вспоминалось ей каждую ночь после произошедшего в Воксхолле, и, быстро повернувшись, поспешила вернуться в гостиную.


* * *

 Лорд Эдмонд не отдавал себе отчета, почему так настойчиво преследует ее. Мэри, видимо, на самом деле не желала иметь с ним ничего общего, и ее мир был чуждым для него. Лорд Эдмонд не понимал, как она могла всерьез воспринимать таких людей, как Пипкин и Бисли, он-то всегда считал эти вечерние собрания интеллектуалов смешными и скучными. Неужели Мэри не видит, что там переливают из пустого в порожнее?
 Когда-то лорда Эдмонда выгнали из Оксфорда из-за того, что он примерно то же самое сказал главе колледжа – правда, тогда его язык был более красочным и отличался от того, который употребляют на конюшне, но зато он разбил нос своему оппоненту. Если бы Мэри присутствовала при том разговоре, она раз десять упала бы в обморок, хотя, возможно, и нет, ведь она какое-то время прожила в полевых условиях со своим мужем-полковником и ей, несомненно, доводилось слышать все это, да, пожалуй, и не только это.
 Конечно, в то время оксфордский эпизод не был для лорда Эдмонда типичным образцом поведения, просто тогда не прошло еще и месяца после смерти Дика, а жизнь его матери висела на волоске. Руководителю колледжа, этому тупому ханже, еще повезло, что лорд Эдмонд не свернул ему шею. Даже сейчас при воспоминании о тех событиях лорд Эдмонд едва сдержал стон.
 Почему все-таки он преследует Мэри? Чтобы получить удовлетворение от преодоления такого откровенного сопротивления? Возможно. Те же причины побуждали его преследовать Фелисити. А может, потому, что так он мог унизить ее и выразить свое презрение к ее окружению? Нет, только не это. Он не питал к ней ненависти, а чувствовал лишь некоторое изумление, подозревая, что, вероятно, был единственным мужчиной, кроме, быть может, Клифтона, который знал, что под степенной и скромной внешностью скрывается более страстная и – черт возьми! – более интересная Мэри.
 Значит, он не оставлял ее в покое потому, что поведение Мэри в постели вызвало у него жажду продолжения? Да, безусловно, поэтому. Женщины, которых он знал, не наслаждались сексом. Некоторые из них, холодные, как рыбы, покорно позволяли, чтобы им широко раздвигали ноги и овладевали ими, а потом улыбались, как святые мученицы, – таких лорд Эдмонд редко приглашал к себе дважды. Другие крутились, пыхтели и кричали в экстазе, а затем приводили в порядок прическу и протягивали руку за деньгами – такие женщины по крайней мере прилежным трудом зарабатывали себе на жизнь и обычно знали, как доставить мужчине изысканное удовольствие, и бывало, он к ним еще возвращался; дважды он брал таких женщин в любовницы, одна была его подругой полтора года, другая – больше двух лет.
 Мэри не попадала ни в одну из этих двух категорий. Из всех женщин, которых имел лорд Эдмонд, она была единственной, кто, совершенно не стесняясь, откровенно наслаждался сексом. И только она одна доставила ему истинное наслаждение.
 Всего лишь при воспоминании о том, как он в первый раз обладал ею в своей алой комнате, когда она попросила, чтобы все было медленно, и получила желаемое, его бросало в жар.
 Да, только из-за этого он преследовал Мэри, никакой другой причины не было – он хотел ее, но не как случайную женщину в постели, с которой можно убить скучные часы бесцельного существования. Она нужна ему надолго, очень надолго, если будет такой же, как в ту ночь. Лорд Эдмонд хотел, чтобы день начинался с нее, чтобы она была десертом на завтрак, полуденным моционом, возбуждающей аппетит приправой перед вечерним развлечением, колыбельной песней перед сном и полуночным лекарством.
 Он хотел научить ее многому, очень многому и самому научиться всему, чему она захотела бы научить его.
 Он хотел Мэри, и она тоже должна хотеть его, потому что, как ему было известно, после разрыва с Клифтоном у нее никого не было, а такая страстная женщина с ненасытным аппетитом не может довольствоваться воздержанием. Нет сомнения, что репутация лорда Эдмонда отпугивала Мэри, многие леди избегали его еще до того, как он бросил Доротею, а уж после этой истории большинство дам вообще не замечало его – как миссис Хайд на днях в парке. Наивная женщина! Как будто его это волновало!
 Возможно, Мэри слышала про Дика. Это был скандал пятнадцатилетней давности, похороненный почти так же много лет назад, как и сам Дик, но, возможно, до Мэри все же дошли какие-то слухи.
 Нужно заставить ее понять, что нельзя судить о человеке по его репутации и навешенным на него ярлыкам. Мужчина, которого она видела и которого, по ее мнению, знала, не более реальная персона, чем та женщина, которую он сам видел в ней. Два человека, которые встретились и занимались любовью под аккомпанемент разбушевавшейся стихии, были совсем не теми людьми, которых знал высший свет, и не теми, кем они считали друг друга до той ночи. Лорд Эдмонд понимал это совершенно четко, и Мэри тоже должна это понять. А если нет, ну что же, тогда он заставит ее понять. Он хочет ее, она ему необходима, и он ее получит.
 И лорд Эдмонд принялся размышлять, где бы он мог встретиться с Мэри на следующей неделе. Окольными путями, которые ему всегда без труда удавалось находить, он разузнал, что через два дня после состоявшегося у нее литературного вечера Мэри будет в театре с Бареттами и еще несколькими их общими друзьями и что она приняла приглашение на бал к Мензисам, который состоится через три дня после этого. Сам он не получил приглашения, но это не помешает ему отправиться на бал. Вряд ли хозяева станут поднимать шум, чтобы выпроводить его, а если все-таки его не пустят, что ж, тогда сплетники получат пищу для разговоров на несколько дней, пока не появится какой-нибудь очередной скандал, который развлечет их.
 А леди Монинггон и не подозревала о его планах.




 Глава 5


 Мэри была почти уверена, что лорд Эдмонд явится на следующий день, чтобы уговорить ее поехать в Кью, и когда он не пришел, почувствовала себя почти счастливой, решив, что лорд Эдмонд понял ее намек – хотя слова, адресованные ему, вряд ли можно было назвать намеком – и смирился с тем, что она не желала иметь с ним никаких дел.
 Жизнь снова вернулась в нормальное русло. Мэри чувствовала, что никто, по-видимому, не осуждал ее за хамское поведение лорда Эдмонда по отношению к мистеру Бисли. Когда она вернулась в гостиную, несколько человек признали, что небольшая стычка оживила вечер, а полковник и миссис Хайд, которых Мэри навестила в один из следующих дней, даже не вспомнили об этом инциденте, когда же в отсутствие мистера Хаббарда Мэри обедала с Пенелопой, ее подруга заметила, что этот эпизод был просто забавным.
 – Хотя я и могу возразить против выбранных им слов, – сказала Пенелопа, – но не могу не согласиться с его мнением. По-видимому, он оказался единственным человеком, по-настоящему имевшим желание скрестить шпаги с мистером Бисли.
 Собираясь в театр, Мэри решила навсегда забыть об этой кошмарной истории. Вечер должен был начаться обедом у Ханны, в компании из шести человек, а затем продолжиться в театре «Друри-Лейн», и для нее Ханна пригласила виконта Гудрича, который был лет на десять старше Мэри, то есть такого же возраста, как Маркус. Мэри была знакома с виконтом уже несколько лет, и ей всегда нравились его безупречные манеры и степенные разговоры. Ханна доверительно сообщила подруге, что виконт проявил определенный интерес, узнав, что «дружба» Мэри с Маркусом закончилась, и попросил своего друга, мужа Ханны, при случае свести его с леди Монингтон.
 – Мэри, он уже восемь лет как вдовец, – добавила Ханна, – и готов снова жениться, если Джулиан его правильно понял. Для тебя это была бы просто великолепная партия.
 Мэри склонна была с этим согласиться. После смерти Лоуренса она всерьез никогда не задумывалась о замужестве; сначала горевала по мужу, потом ей нужно было устраивать свою новую жизнь в Лондоне, а ее долгая дружба с Маркусом обеспечивала ей необходимую мужскую поддержку. Но ей уже тридцать, а она не имеет детей, и еще, как оказалось, у нее есть потребности, спавшие в ней с момента смерти Лоуренса и недавно пробудившиеся вновь.
 Мэри подавила непрошеные воспоминания о том, как именно эти потребности были удовлетворены в ту незабываемую ночь после Воксхолла. Она понимала, что ей нужно больше, чем просто мимолетная физическая связь с мужчиной, это должны быть стабильные отношения. Быть может, виконт сможет дать ей то, в чем она нуждается, и она снова выйдет замуж. Хотя, конечно, еще рано было строить какие-либо планы, но уже сама такая возможность вселяла в нее радостное возбуждение, и, тщательно готовясь к предстоящему вечеру, Мэри надела любимое ею ярко-розовое шелковое платье.
 Многие старались переманить повара Бареттов, но он оставался верен своим хозяевам; еда была великолепной, и обед был на высоте. Общество тоже собралось изысканное – третьей парой были Уоддингтоны, – и разговор получился интересным, а виконт Гудрич был предупредительно-внимательным без излишней назойливости.
 – Леди Монингтон, вы всегда должны носить такие яркие цвета, – сказал он ей, как только Мэри вошла в гостиную, и, оценивающе взглянув на нее, добавил:
 – Они вам очень идут.
 С этого момента Мэри почувствовала, что вечер будет приятным.
 В театре давали пьесу Уильяма Шекспира «Буря».
 – Это одно из его самых интересных произведений, хотя и вызывает временами раздражение, – высказал за обедом свое мнение лорд Гудрич, – но если спектакль хорошо поставлен, смотреть его очень интересно. Разве вы не считаете Калибана одним из самых отвратительных шекспировских героев?
 – Должна признаться, я всегда немного жалела этого человека, вернее, это создание, – ответила Мэри, – но в по-настоящему великой литературе подчас случается, что самые отрицательные характеры могут быть созданы так мастерски и выписаны так глубоко, что невозможно не сопоставлять себя с ними. Вы не согласны? Например, сам Сатана в «Потерянном рае». Вероятно, самовыражение через такие создания дает человеку возможность существовать милостью Божьей.
 – К сожалению, – добавила миссис Уоддингтон, – зло часто оказывается для нас губительно-привлекательным.
 Дискуссия пошла еще оживленнее, когда мистер Баретт стал возражать дамам, и Мэри захотелось поскорее увидеть эту заинтриговавшую ее пьесу. Прибыв в театр, она почувствовала, что это место и царящая в нем атмосфера, как всегда, уже сами по себе подняли ее настроение. Если бы ее жизнь сложилась по-другому, не исключено, что она стала бы актрисой.
 – Мэри, – наклонившись к подруге, шепнула Ханна перед самым началом представления, – этот ужасный человек только что появился и смотрит в лорнет на нашу ложу – на тебя, я полагаю.
 – Где? – У Мэри не было никаких сомнений в том, кто был «этот ужасный человек».
 – Первый ярус лож, почти напротив нас, – ответила Ханна. – Ах, он опустил лорнет. Он не докучал тебе после того отвратительного скандала, который учинил в твоей гостиной? Должна сказать, ты проявила необыкновенное мужество, не упав в обморок. Если бы такое произошло в моем доме, я, несомненно, потеряла бы сознание.
 Мэри не стала сразу же смотреть туда, куда указала Ханна, а чуть наклонилась к виконту, который хотел ей что-то сказать, приветливо улыбнулась ему и продолжила разговор с ним. Она чувствовала смущение и гнев, хотя и понимала, что это несправедливо, ведь лорд Эдмонд Уэйт имел такое же право приехать в театр, как и она.
 Наконец, как только начался спектакль, Мэри взглянула в его сторону, и ее глаза сразу же нашли нужную ложу. Лорд Эдмонд сидел один и, не пользуясь лорнетом, смотрел через зрительный зал прямо на нее, словно на сцене не происходило ничего достойного его внимания, Резко отвернувшись, Мэри стала следить за развитием действия пьесы, при этом еще на долю дюйма придвинувшись к виконту, так что их плечи почти соприкоснулись. Через час Мэри обнаружила, что ей хотелось бы, чтобы это была какая-нибудь из более простых пьес Шекспира, потому что ей с трудом удавалось сосредоточиться.
 Во время антракта Уоддингтоны пошли в другую ложу навестить знакомых, а Ханна с мужем вышли в фойе размять ноги. Спросив Мэри о ее впечатлении от постановки пьесы, виконт высказал свое мнение, и она пожалела, что не уделила спектаклю должного внимания. В этот момент дверь в ложу отворилась, и Мэри, ожидая увидеть возвратившуюся Ханну, повернула голову и вздрогнула.
 – А, мои глаза меня не обманули, – произнес лорд Эдмонд Уэйт. – Добрый вечер, Мэри, Гудрич.
 Мэри? Она от возмущения прикусила нижнюю губу.
 – Здравствуйте, Уэйт, – произнес виконт ледяным тоном.
 – Добрый вечер, милорд, – ответила Мэри, посчитав себя обязанной подать ему руку, когда он протянул ей свою, и лорд Эдмонд немедленно поднес ее к губам.
 – Ты должна быть довольна, Мэри, два дня назад у тебя в салоне собралось много гостей, как всегда, ты пригласила интересных собеседников. Я зашел поблагодарить тебя за приятный вечер и извиниться за то, что вынужден был уйти так рано.
 – Я понимаю, у вас была назначена встреча, – отозвалась Мэри.
 – Жаль, вас там не было, Гудрич. – Лорд Эдмонд только теперь отпустил руку Мэри. – Вы пропустили великолепный вечер. Между прочим, литературные вечера Мэри пользуются известностью. Полагаю, тот, что будет на следующей неделе, станет таким же интересным. Вероятно, я смогу остаться дольше, чем в прошлый раз.
 Его светло-голубые глаза откровенно ласкали Мэри, и она вспыхнула от возмущения. Что он старается продемонстрировать лорду Гудричу? Что между ними существуют какие-то отношения? Какая-то близость? Как он смеет называть ее Мэри в присутствии посторонних? Да и вообще, даже если бы этого никто другой и не слышал?
 – Я давно собирался посетить один из приемов леди Монингтон, – сухо и холодно произнес виконт. – Вероятно, я сделаю это на следующей неделе.
 – А как тебе нравится пьеса, Мэри? Не находишь, что она немного суховата? – снова обратился лорд Эдмонд к Мэри.
 – Нисколько. По-моему, она наводит на размышления. – Слова прозвучали слишком высокопарно даже для ее собственных ушей, к тому же они совершенно не соответствовали действительности.
 – Просперо упивается звучанием собственного голоса, – продолжал лорд Эдмонд, – а он должен бы дать возможность словам автора говорить самим за себя.
 – Но разве основной смысл постановки драмы на сцене не состоит в том, чтобы вдохнуть жизнь в слова, которые на страницах мертвы? – спросил виконт, даже не стараясь скрыть своего презрения.
 – Я никогда не считал мертвыми написанные слова, – на мгновение задумавшись, возразил лорд Эдмонд. – Вероятно, это только если таков разум, пытающийся их понять.
 Это был блестящий, но абсолютно ненужный и в данной ситуации весьма грубый выпад. «Кто такой этот человек, чтобы рассуждать о скудости ума, да еще адресуясь при этом именно ко мне», – решил, видимо, виконт Гудрич и, пожав плечами, отвернулся, считая ниже своего достоинства отвечать на подобные замечания.
 – Тебе не нравится Калибан, Мэри? – Лорд Эдмонд снова повернулся к ней. – Неужели тебе не хотелось бы, чтобы ему удалось подняться и нанести удар между глаз всем этим ханжам? Будь я Шекспиром, я сделал бы из него героя. – Он усмехнулся. – Вероятно, это к лучшему, что я не Шекспир.
 – Вероятно. – Мэри не собиралась рассуждать о Калибане в присутствии виконта. Как она могла сейчас его осуждать, если за обеденным столом высказалась в его защиту?
 – Не нужно смущаться, Мэри. По-моему, втайне ты ему симпатизируешь. Уверен, что женщины иногда восхищаются тем, что кажется отвратительным и жестоким. Красавица и чудовище, одним словом.
 – Под этим, видимо, подразумевается, что женщины жаждут жестокости и оскорблений. Очевидно, ни сами женщины, ни их мировоззрение не вызывают у вас большого уважения.
 – Ах, Мэри, это слишком заумно для меня, и я не помню, чтобы говорил об оскорблениях. Но кажется, я прервал вашу беседу. Я просто зашел засвидетельствовать свое почтение. До скорой встречи, дорогая, и всего доброго, Гудрич.
 «Дорогая?» Глаза у Мэри округлились: виконт, смотревший вниз в партер, ничего не ответил, а лорд Эдмонд, снова взглянув на Мэри, подмигнул ей и вышел из ложи. Мэри отчетливо услышала собственный глубокий выдох.
 – Леди Монингтон, – обратился к ней виконт, – я не знал, что вы поддерживаете знакомство с лордом Эдмондом Уэйтом. Вы уверены, что это разумно?
 – Я очень отдаленно знакома с ним. – Мэри с некоторым удивлением взглянула на лорда Гудрича.
 – Однако он называет вас по имени и на ты.
 – Я никогда не давала на это своего согласия, это просто стиль его поведения.
 – У этого мужчины неважная репутация, особенно с тех пор, как он так непростительно унизил леди Доротею Пейдж. Вы слышали об этой истории?
 – Да, – ответила Мэри. – Уверяю вас, этот человек мне совсем не нравится.
 – Рад это слышать. Если бы вы, мадам, подали мне хоть малейший знак, я недвусмысленно предложил бы ему немедленно покинуть ложу. Мне не по душе этот визит на глазах у половины Лондона.
 «Вы беспокоитесь за себя или за меня?» – хотела бы узнать Мэри. Она вопросительно взглянула на собеседника, но не получила ответа на свой немой вопрос.
 Позже, когда все зрители разошлись по своим местам, Мэри отметила, что ложа лорда Эдмонда пустовала и до конца спектакля он больше так и не появился.
 Виконт Гудрич в своем экипаже отвез домой сначала чету Уоддингтонов, а потом Мэри, хотя ее дом был ближе к театру. Оставшись с ней наедине, виконт поинтересовался, собирается ли она на бал к Мензисам.
 – Да, я с нетерпением жду его, – улыбнулась Мэри. – Я рада возможности потанцевать.
 – Мы все в своей жизни имеем право на небольшие развлечения. Вы окажете мне честь, мадам, если разрешите пригласить вас на первый танец. И потом еще на вальс.
 – Благодарю вас, с большим удовольствием.
 – Но до этого бала еще три дня, могу ли я пригласить вас на прогулку? Например, прокатиться завтра в Кью?
 – Не откажусь. – Кью. Мэри вспомнила еще одно предложение съездить туда же. – Мне нравится гулять в Кью-Гарденс.
 – Тогда я заеду за вами после завтрака.
 Когда экипаж остановился у дома Мэри, виконт помог ей спуститься на мостовую и, прощаясь, сжал ее руку.
 Войдя в дом, Мэри отдала слуге верхнюю одежду и легко взбежала по лестнице, вполне довольная вечером, если не считать того досадного эпизода в ложе. Виконт был приятным, интересным спутником и, очевидно, хотел снова встретиться с ней – завтра ее ожидала прогулка в Кью, а потом два танца с ним на балу у Мензисов.
 «Хорошо снова иметь кавалера, – подумала Мэри, – иметь человека, которому нужна только я, хорошо иметь мужчину, о котором можно помечтать, не отвергая и возможного замужества». Она была готова к повторному браку, не сомневаясь, что ее муж станет проводить все ночи с ней, в их уютном доме, где будет хорошо и им, и их детям.
 Попытавшись представить себе приятные черты лица виконта, Мэри почувствовала на себе пристальный взгляд светло-голубых глаз лорда Эдмонда. «Что же, – сказала себе Мэри, – новый мужчина в моей жизни по крайней мере поможет мне стереть из памяти воспоминания». А в будущем, если лорд Эдмонд попытается навязать ей свое общество в присутствии виконта Гудрича, ему будет твердо сказано, что это совершенно нежелательно.
 Вспомнив, как лорд Эдмонд сказал, что мертвы не написанные на страницах слова, а разум, пытающийся их понять, Мэри невольно улыбнулась.


* * *

 «Итак, отношения Мэри и Гудрича готовы стать очередной новостью?» – подумал лорд Эдмонд Уэйт, глядя на вальсирующую пару – рука кавалера, как и положено, обнимала даму, а дама улыбалась партнеру.
 Сам лорд Эдмонд приехал поздно, ибо у него не было желания, не имея приглашения, проходить сквозь строй, хозяев, встречающих гостей. Он, правда, подозревал, что никто не станет препятствовать его посещению бального зала. И действительно, пожалуй, только несколько, мамаш обратили на него внимание и строго предупредили своих юных чад, чтобы они были осмотрительны, если не хотят в дальнейшем неприятностей.
 Мэри заметила его и, вскинув голову, еще ласковее улыбнулась Гудричу. «Это многообещающий знак, – решил лорд Эдмонд, – во всяком случае, она не стала делать вид, что не заметила моего появления. Конечно, она настроена чертовски враждебно, но это лучше, чем безразличие».
 Лорд Эдмонд даже не подумал скрыть насмешку, когда, поднеся к глазам лорнет, рассматривал танцующих. Мэри не смогла бы выбрать партнера более скучного и более порядочного, чем Гудрич, даже если бы очень старалась. Верх порядочности! Этот мужчина еще до смерти своей первой жены несколько лет содержал одну и ту же любовницу и, как говорили, не изменял ей – кроме, быть может, нескольких раз с женой; теперь эта любовница постарела, растолстела и была матерью пятерых отпрысков.
 Но Гудрич был человеком положительным, и если он почувствовал, что ему нужна жена, то, разумеется, не будет помышлять о женитьбе на женщине, которая столько лет отдавала ему все без благословения церкви и произвела на свет кучу незаконнорожденных детишек. Нет, он женится на леди Монинггон, которая, как ни странно, сохранила репутацию добропорядочной дамы, несмотря на долгую связь с женатым мужчиной.
 «Интересно, – подумал лорд Эдмонд, иронично улыбнувшись, – так ли жаждал бы Гудрич прикоснуться хоть кончиком пальца к Мэри, если бы знал, что меньше недели назад она страстно отдавалась некоему джентльмену, явно не находящемуся в фаворе у высшего света».
 Вальс заканчивался, и лорд Эдмонд, наклоном головы поздоровавшись с леди Мензис, которая, увидев его, уже не выпускала из виду, видимо, чего-то опасаясь, двинулся в том же направлении, куда Гудрич вел Мэри, но прежде, чем он успел подойти к ним, виконт и леди Монингтон присоединились к Хаббардам и Баретгам.
 – Большой сбор для конца сезона, – отметил лорд Эдмонд, поклонившись сразу всей группе.
 – Да, мы тоже как раз об этом говорили, – отозвалась Пенелопа Хаббард.
 – Ты позволишь? – обернувшись к Мэри, он дотронулся до карточки, которую она держала в руке.
 – Этот танец мой, Уэйт, – решительно остановил его виконт.
 – Который? – Лорд Эдмонд удивился.
 – Любой, который вы собираетесь выбрать для себя. – Лорд Гудрич не сводил с него пристального взгляда.
 «Черт возьми, – остановил себя лорд Эдмонд, – если я не буду осторожнее, на рассвете может состояться дуэль. Для моей репутации только этого не хватает, особенно если я всажу пулю в лоб Гудрича – хотя это чрезвычайно соблазнительно – и пятеро внебрачных детишек встретят рассвет сиротами».
 – Да, конечно. – Взяв у Мэри карточку без всякого сопротивления с ее стороны, лорд Эдмонд открыл ее и пробежал глазами. – Ах, Гудрич, вы забыли вписать свое имя, и, я думаю, правильно сделали. Судя по карте, вы протанцевали с Мэри уже два танца. Не хотите же вы испортить ее репутацию, записавшись еще и на третий? – Взглянув на своего соперника, лорд Эдмонд понял, что сделал еще один шаг к дуэли.
 – Ее карта заполнена вся, – медленно и отчетливо выговорил виконт, словно разговаривая со слабоумным, – для вас, Уэйт, там нет свободного танца.
 – Быть может, это решит сама леди, – предложил лорд Эдмонд, услышав, как мистер Хаббард откашлялся, и почувствовав, что после такого заявления виконта всем стало не по себе. – Что скажешь, Мэри?
 – Для вас она леди Монингтон, – поправил его виконт Гудрич. – И вы вернете ей ее карту, Уэйт, это в ваших же интересах.
 – О, прошу вас, – вмешалась Мэри, заметив, что стоявшие поблизости гости уже поглядывают в их сторону, – я с удовольствием станцую один танец с вами, милорд.
 – Мадам, уверяю вас, совсем нет необходимости уступать натиску, – вмешался виконт Гудрич.
 – Вальс? – предложил лорд Эдмонд, просматривая карту и не обращая никакого внимания на виконта. – Второй танец после ужина.
 – Хорошо, – согласилась Мэри, едва дыша. Вписав свое имя рядом с названием выбранного танца, лорд Эдмонд поклонился Мэри и отправился в игорную комнату. В этот вечер ему сопутствовала удача, и он выиграл подряд три карточные игры.
 Во время ужина лорд Эдмонд в одиночку побродил по танцевальному залу, потом вышел на балкон, а когда снова начались танцы, вернулся в игорную комнату, но уже как зритель, а не игрок и, прислушиваясь к музыке, ожидал, когда закончится первый танец.
 Одна, на этот раз без сопровождения друзей, Мэри целеустремленно шла вдоль стены танцевального зала, словно спешила по неотложному делу, но лорд Эдмонд догадался, что она просто решила не ставить себя в неудобное положение перед друзьями, и на его губах мелькнула недобрая улыбка.
 – Мэри. – Он коснулся ее локтя. – Если не ошибаюсь, это мой танец?
 – Да. – Ее лицо было бледным, губы крепко сжаты. – Я никогда не давала вам разрешения обращаться ко мне по имени и на ты.
 – Мэри, – нежно сказал лорд Эдмонд, привлекая ее к себе, потому что музыканты уже готовы были начать играть, – я занимался с тобой любовью. Три раза. А ты со мной. Так неужели я должен обращаться к тебе со всеми формальностями?
 – Вы что, никогда не дадите мне забыть об этом? – Мэри посмотрела ему в глаза.
 Лорд Эдмонд в очередной раз удивился, почему он так настойчиво преследует эту женщину. Она была гораздо старше и некрасивее, чем большинство присутствующих на балу леди, во всяком случае, еще недавно он так считал. Но сейчас он уже не помнил, была ли сна хорошенькой или уродкой, старой или юной – она была Мэри.
 – Ты хочешь сказать, что все забудешь, если я не буду напоминать об этом своим присутствием? Думаю, что нет. Думаю, ты вспоминаешь каждое из тех мгновений, каждую одинокую ночь ты вновь переживаешь наши встречи. Этого ты не сможешь отрицать, верно?
 Заиграла музыка, и лорд Эдмонд повел ее танцевать. Мэри хорошо танцевала, она легко двигалась и подчинялась движениям партнера в танце, и он снова отметил, какая она маленькая – Мэри едва доставала ему до плеча – и какая тоненькая.
 – Мне нравится это платье, – высказался лорд Эдмонд, глядя вниз на ее плечи, покрытые светло-зеленым шелком, – как и то, что было на тебе во время твоего приема. Тебе идут пастельные тона. Твоему сильному характеру нет нужды прятаться за яркими ширмами, вроде той розовой, которую ты надевала в театр.
 Мэри, упершись взглядом ему в плечо, казалось, не собиралась разговаривать.
 – Это ты просила Гудрича выпроводить меня?
 – Да, я. – Этот человек вел себя просто несносно, и лицо Мэри снова вспыхнуло от гнева. – Вы же понятия не имеете, чего требуют приличия, не так ли? Если бы я отказалась танцевать с вами, разыгралась бы отвратительная сцена. Я предпочла обойтись без скандала.
 – Очень рад. Мэри, мне было бы неприятно, если бы пришлось разбить виконту нос или завтра утром направить на него пистолет.
 – Но сделали бы, возможно, и то и другое, – глубоко вздохнула Мэри, – не подумав о том, что причините страдание многим людям? Не подумав о моей репутации?
 – Мне противно наказывать людей, в том числе и Гудрича, но знай, Мэри, я не люблю иметь дело со сторожевыми псами. Лучше скажи мне все сама откровенно в лицо. Или у тебя не хватит на это смелости?
 – Я не собираюсь ни спорить, ни разговаривать с вами, – сухо заметила Мэри. – И вообще не желаю иметь с вами никакого дела. Я хочу, чтобы вы ушли из моей жизни. Полностью, немедленно и навсегда. Но вы этому не верите, так ведь?
 – Не верю. Во всяком случае, не хочу с этим соглашаться. Знаешь, Мэри, я хочу, чтобы ты осталась в моей жизни. Полностью, немедленно и – да, возможно, навсегда. Но мне кажется, мы начинаем притягивать слишком много любопытных взглядов, для продолжения нашего разговора требуется более уединенное место. – Он повел ее в танце через раздвижные двери на каменный балкон.
 Вечер был довольно прохладным, другая пара уже возвращалась с балкона обратно в зал, и лорд Эдмонд и Мэри остались там единственной парой. Ни он, ни она не стали продолжать препирания. Мэри закрыла глаза, а лорд Эдмонд, придвинувшись к ней еще ближе, вдыхал ее аромат.
 Это было восемь дней назад. В это же вечернее время гроза, должно быть, уже началась, и он уже обнимал и целовал Мэри, а возможно, как раз укладывал на стол или, быть может, уже был внутри ее. Будь сейчас то время восемь дней назад – весь остаток вечера лорд Эдмонд предвкушал бы заветный момент. Господи, если бы можно было вернуть время на восемь дней назад и оказаться рядом с Мэри.
 Мэри! Он посмотрел на нее и вдруг с каким-то испугом понял, что влюбляется в нее.
 Нет, уже влюбился.




 Глава 6


 Благословенно приятный после жары танцевального зала воздух на балконе, такая чудесная музыка, что невозможно было устоять и не танцевать, вальс, наверное, самый замечательный на свете танец – от всего этого Мэри расслабилась и закрыла глаза. Ей хотелось, чтобы ее партнер ничего не говорил, хотелось отвлечься от реальности и представить, что она вальсирует где-то с прекрасным танцором.
 – Мэри, – тихо и нежно шепнул лорд Эдмонд.
 Она затаила дыхание, не открывая глаз, но он не произнес больше ни слова, и они продолжали танцевать, пока, покружив ее, лорд Эдмонд не остановился. Мэри ощутила за спиной что-то твердое и холодное – каменную балюстраду – и почувствовала, как ей щекочет щеку лист одного из растений, растущих в больших горшках вдоль всего балкона. Открыв глаза, она обнаружила, что растение почти полностью скрывало ее и лорда Эдмонда от посторонних глаз. Он стоял очень близко к ней, одну руку все еще держа у нее на талии, а другой сжимая ее руку, и пристально смотрел на нее.
 – Мэри, – снова тихо произнес он.
 – Я протанцевала с вами танец. – В ней опять вскипало возмущение. – Я даже старалась быть вежливой и перестала ссориться с вами. Этого больше чем достаточно. Я намерена вернуться в зал – сейчас же и одна. И прошу вас, милорд, в будущем оставьте меня в покое. Навсегда. Я не желаю даже разговаривать с вами.
 Вместо ответа лорд Эдмонд нагнул голову и поцеловал Мэри. Одной своей рукой Мэри не могла распоряжаться – лорд Эдмонд крепко сжимал ее, но другой она толкнула его в плечо и, отвернувшись, влепила пощечину. Они боролись в тишине, пока ее запястья не оказались у него в плену. Тогда он прижал обе руки Мэри к своей груди и держал их там, дожидаясь, чтобы она немного остыла.
 – Хотите, чтобы я закричала? Вы этого добиваетесь? Вам нужен еще один скандал? Обещаю, милорд, больше вы от меня не получите ничего без очень шумной сцены. Извольте отпустить меня.
 – Мэри, нам было хорошо вместе. – Он явно не собирался ее отпускать. – Больше чем просто хорошо. Великолепно. И так может быть снова – и снова, и снова.
 – Вы вызываете у меня отвращение, физическое отвращение. Меня тошнит от вас. Вы такой извращенный человек, что находите удовольствие в преследовании женщин, которых может вырвать при одной мысли о вас?
 – Неделю назад тебя не тошнило, ты с восторгом отдавала то же, что получала, и находила в этом удовольствие. – Лорд Эдмонд долго молча смотрел на Мэри. – Виновата моя репутация? То, что у меня было много женщин и что я бросил одну леди, чтобы убежать с другой? Или все эти россказни об излишествах и безрассудной жизни? В этом причина?
 – Да, – ответила она одеревеневшими губами. – Именно в этом. Нет ничего странного, если женщина остерегается такого мужчину, к тому же еще убившего своего брата и мать, если верить всему, что рассказывают.
 Мэри тут же пожалела, что в гневе бросила ему эти обвинения, потому что достоверно она ничего не знала и обычно не позволяла себе безосновательных заявлений.
 – А, значит, ты слышала и об этом? – Его губы сжались и насмешливо скривились, он покраснел от обиды, а глаза впились в нее. – Да, Мэри, это правда. Я убил их. Ты боишься, что я и тебя тоже убью? Положу руки тебе на шею и сожму их? – Он действием подкрепил свои слова, только не стал сжимать ее горло. – Этот способ будет для меня новым. Их я убил не так. Ты напугана?
 – Нет. – Мэри постаралась, чтобы ее голос прозвучал уверенно. – Я не боюсь вас, милорд. – Но она лгала. Мэри чувствовала, что смертельно боится этого человека. Она боялась не того, что он убьет ее, тем более здесь и сейчас, она боялась, что, если признается в своем страхе, он не оставит ее в покое и она никогда не освободится от него, но она немного боялась и самой себя.
 – Лгунишка. Мэри, тебе никогда не приходило в голову, что все истории, которые тебе довелось слышать обо мне, все ярлыки, которые на меня навешали, еще не полностью характеризуют человека? Ты не думаешь, что существует еще много такого, что не мешало бы тебе знать?
 – Так вы будете все это отрицать? Будете уверять меня, что вы достойный и порядочный гражданин?
 – Нет, едва ли. Все, что ты слышала, правда, и я не сомневаюсь, что тебе известно еще далеко не обо всем. Однако при этом во мне существует что-то еще, что не соответствует созданному обществом образу. У тебя не пробудилось любопытство узнать то, чего ты еще не знаешь?
 – Нет, абсолютно никакого.
 – Мэри Грегг, леди Монингтон, вдова кавалерийского полковника лорда Монингтона, бывшая любовница графа Клифтона, «синий чулок», хозяйка одного из самых знаменитых литературных салонов Лондона. Это все? И это Мэри Грегг?
 – Конечно, нет. Эти подробности говорят только о моем прошлом и нынешнем положении в обществе, а не обо мне самой, да и то некоторые из них не соответствуют истине. Вы совсем не знаете меня, милорд.
 – Это твой стиль.
 – Я больше не хочу разговаривать с вами. – Мэри заметила, что ее руки все еще оставались на груди лорда Эдмонда, хотя он их больше не удерживал, а положил руки ей на талию. – По-моему, этот вальс уже заканчивается, а следующий танец обещан другому.
 – Мэри, если бы здесь не было темно, я открыл бы твою карту, чтобы узнать, не обманываешь ли ты меня. Впрочем, это и не важно. Вальс еще не закончился. Поцелуй меня.
 – Пожалуйста, позвольте мне уйти. – Мэри смотрела на свою руку у него на груди. – Мне не хочется поднимать шум.
 – Поцелуй меня, – повторил лорд Эдмонд и, наклонив голову, поцеловал Мэри в шею под ухом, а она, закрыв глаза, затаила дыхание. – Поцелуй меня, – шепнул он в дюйме от ее рта.
 – Прошу вас.
 – Мэри, – шепнул он у самых ее губ.
 – Прошу вас, – повторила Мэри, а ее рука двинулась от груди лорда Эдмонда вверх к его затылку, голова приподнялась, а губы затрепетали под легким прикосновением его губ.
 – Мэри, поцелуй меня, – шепотом попросил лорд Эдмонд.
 И она его поцеловала. Ее рука нагнула голову лорда Эдмонда, рот открылся, принимая его язык, опять возникла боль, стократно усиленная, и Мэри поняла, что он может унять эту боль и что он сделает это. Скользнув рукой вниз по ее спине, лорд Эдмонд прижал Мэри к выпуклости у себя в паху, и Мэри сама прижалась еще крепче. Но в следующую секунду ее руки оказались у него на плечах, и она, отвернувшись, резко оттолкнула его.
 – Довольно! Все кончено. Теперь уходите, прошу вас.
 – Ты уступила мне?
 – А как еще я могу отделаться от вас? – вопросом на вопрос ответила Мэри.
 – Мэри, ты лжешь без всякого стеснения. Твое тело гораздо честнее тебя. Оно признается, что хочет меня, что должно принадлежать мне. Почему бы и тебе тоже не признать это?
 – В отношениях для вас важна только физическая сторона, разве не так? – Мэри снова повернулась лицом к лорду Эдмонду. – Если бы мне пришлось признаться, что да, меня притягивает к вам в самом примитивном физическом смысле, вы торжествовали бы, правильно? И считали бы, что этого вполне достаточно? Для вас не имело бы значения, что вы мне не нравитесь, что я вас не уважаю и что я презирала бы себя до конца своих дней за то, что дала волю своим низменным потребностям.
 – Ты отрекаешься от своего тела, Мэри? Это очень печально, ведь всю оставшуюся жизнь нам предстоит прожить с нашими телами.
 – У некоторых из нас вместе с телом существует и разум. А еще и совесть.
 – Так. – Он ухмыльнулся. – Ты должна это пояснить. Я часто задумывался, в чем заключается смысл жизни для тех, кто в отличие от меня не балует свое тело. – Мэри проглотила слюну, но ничего не сказала, и лорд Эдмонд заговорил снова:
 – Я хочу тебя, Мэри, и должен получить. Это не прихоть, просто я знаю, что ты так же хочешь меня, и у меня есть необъяснимая уверенность, что вместе мы можем в полной мере обрести счастье. Перестань притворяться; уверяю тебя, это бесполезное сопротивление. – Опустив руки, он на шаг отступил от Мэри. – Ну, на сегодня, пожалуй, довольно. Мне пора найти пару бутылок, из которых можно хорошенько хлебнуть, нескольких богатеньких и глупых молокососов, чтобы за игорным столом как следует вытрясти их, и покладистую проститутку, чтобы развлечься в оставшееся до конца вечера время.
 – Можете не излагать мне такие подробности, я проживу без этого, – холодно отозвалась Мэри.
 – Но ведь ты именно этого ожидаешь от меня, верно? Мэри, не лучше ли все знать точно, чем что-то предполагать? Если бы я не рассказал тебе своих планов, ты, возможно, посчитала бы, что оскорбляешь меня, делая подобные предположения на мой счет.
 – Вы так противны самому себе? – нахмурившись, спросила Мэри.
 Лорд Эдмонд усмехнулся и набрал в легкие воздуха, готовясь что-то сказать, но слова так и остались невысказанными.
 – Леди Монингтон, – раздался голос виконта Гудрича прямо из-за растущего в горшке растения, – могу я проводить вас обратно в бальный зал? Или вам хотелось бы, чтобы я сначала вышвырнул вашего… хм… партнера по танцу?
 Лорд Эдмонд продолжал спокойно стоять, глядя в глаза Мэри, и только уголок его рта приподнялся в ухмылке.
 – Мы разговаривали, – ответила Мэри, – но я слышу, вальс уже кончился. Буду признательна, если вы проводите меня, милорд. – Она обращалась к виконту, но смотрела на лорда Эдмонда.
 – Всего доброго, Мэри, – тихо сказал лорд Эдмонд, когда Мэри сделала шаг в сторону, однако не двинулся с места ни чтобы проводить ее, ни чтобы остановить. – Благодарю тебя за танец и за беседу.
 – Всего доброго, милорд, – попрощалась Мэри, опершись на руку виконта.


* * *

 Лорд Эдмонд не верил в любовь. Любовь приносила только горечь и боль. Любовь разрушала жизни, лишала их всякого смысла и цели. Он верил в вожделение, только в удовлетворение желаний своего тела и – да, Мэри была права – только в физическом смысле. Больше для него ничего не существовало – ни разума, ни совести.
 Кому нужна совесть? Когда-то в давние времена совесть мучила его и довела до того, что ему оставалось отправиться либо в сумасшедший дом, либо в ад, собственноручно лишив себя жизни. Но сумасшедшего дома ему как-то удалось избежать, и рука задрожала, как осенний листок, когда он приставил дуэльный пистолет вначале к своему виску, а потом засунул дуло в рот. Он оказался трусом и не смог нажать на курок.
 Да, он верил только в вожделение. Мэри была чертовски хороша в постели, лучше, чем любая из тех, кого он знал прежде, и именно поэтому он жаждал получить ее снова, получить ее тело. Его не заботили ни ее мысли, ни ее чувства, ни все то остальное, что было в ней помимо ее тела. Физическое наслаждение для лорда Эдмонда было превыше всего.
 А в любовь он не верил.
 После бала у Мензисов лорд Эдмонд заметил, что спиртное почему-то утратило свою способность напоить его допьяна, картежная игра перестала развлекать, а распутство не приносило телу облегчения. На исходе второго дня – в тот вечер, когда у Мэри собрался литературный салон, который лорд Эдмонд решил не посещать, – он положил всему этому конец, швырнув в камин полный графин бренди, а до этого у Вотье он бросил карты, не дождавшись заведомо победного завершения игры, так что игроки и зрители смотрели на него, не веря собственным глазам.
 А перед тем как вернуться домой и разбить графин, он привез в свою алую комнату очаровательную маленькую проститутку и, усевшись, наблюдал, как она раздевается, а затем велел ей снова одеться, а сам вышел заказать экипаж и просто за то, что она при нем разделась и без него оделась, заплатил ей вдвое против обычной таксы. Ее тело было вдвое роскошнее, чем у Мэри.
 На третий день он поехал к Мэри домой, послав свою визитную карточку. OR повторял визиты и в течение шести последующих дней, но каждый раз ее не оказывалось дома, и он вынужден был уходить. Однажды в парке он видел, как Мэри каталась в ландо Гудрича, и умышленно направил лошадь так, чтобы ландо проехало мимо него. Приподняв шляпу, он пристально смотрел на Мэри до тех пор, пока она, покраснев, не кивнула ему в знак приветствия, а затем поехал дальше, даже не сделав попытки завести с ней разговор – шла молва, что Гудрич всерьез ухаживает за Мэри.
 Лорд Эдмонд не пытался выяснить, где была Мэри всю неделю, ему нужно было ее тело, а не она сама. Только в Лондоне можно было найти тысячу женщин, у которых тело было гораздо привлекательнее, чем у Мэри, и многие из них тосковали без мужской ласки. Он найдет другую женщину и научит ее делать все так, как делала в постели Мэри, и даже лучше. Раз Мэри не хочет его, что же, тогда он забудет ее, она ничего для него не значит. Лорд Эдмонд верил только в вожделение, а не в любовь.
 Но поздним вечером, сидя в своей гардеробной и глядя на свои ботинки, лорд Эдмонд вспоминал, как Мэри целовала его на балу у Мензисов, как, возбужденная и послушная, несколько мгновений была у него в объятиях и он мог касаться ее. И не раз, просыпаясь среди ночи от желания, он почти ощущал, как на балу она прижалась к нему, словно приглашая его внутрь себя.
 Лорд Эдмонд проклинал Мэри и, воскрешая в памяти ее образ, безжалостно критиковал в ней все: ноги у нее слишком коротки, а бедра слишком узки, ее грудь чересчур мала, а прическа совсем не женственна, лицо абсолютно невыразительно, глаза слишком… «Ладно, – покачал головой лорд Эдмонд, – про глаза ничего плохого сказать просто невозможно!» А еще Мэри была слишком старой, слишком чопорной, и вообще в ней было много такого, что ему совсем не нравилось.
 Но это же смешно, что лорд Эдмонд Уэйт, всегда считавшийся знатоком прекрасного пола, не мог выбросить из головы женщину, которую никто никогда не мог бы назвать хорошенькой, привлекательной или сексапильной. Если станет известно – а это вполне может случиться, если он не забудет Мэри, – что он настойчиво добивается некрасивой и совершенно заурядной леди Монингтон, он будет всеобщим посмешищем. История с Фелисити Рен уже всем известна, но Фелисити по крайней мере была умопомрачительно красива.
 Но Мэри! Его губы презрительно скривились. Он сам себя отказывался понимать.
 Когда Мэри устраивала очередной литературный вечер, – как слышал лорд Эдмонд, на этот раз в списке ее гостей были романистка и поэт, более уважаемый, чем Пипкин, – он снова приехал к ней домой, но, не воспользовавшись тем, что ее дом открыт для всех, послал ей визитную карточку с запиской на обороте и, оставшись в холле, ждал ответа, размышляя, что будет делать, если Мэри не обратит внимания на записку или пришлет сказать, что ее нет дома.
 Тем временем прибыли сэр Генри и леди Блейз и, прежде чем пройти в гостиную, задержались в холле, отдавая слуге верхнюю одежду. Лорд Эдмонд поклонился им и натянуто улыбнулся, когда леди Блейз откровенно проигнорировала его, а сэр Генри, слегка нахмурившись, дернул головой, что, видимо, должно было означать приветствие.
 Старые дураки! Неужели они думают, что его волнует их отношение?
 Входная дверь снова отворилась, пропуская виконта Гудрича, и почти в тот же момент из гостиной вышла Мэри, держа в руке визитную карточку лорда Эдмонда Уэйта.
 – Мадам. – Виконт низко поклонился, не заметив в полумраке ни напряженного вида Мэри, ни молча стоявшего лорда Эдмонда.
 – А, извечный треугольник, – прокомментировал лорд Эдмонд.
 – Леди Монингтон, – прищурившись, виконт резко повернулся в сторону лорда Эдмонда, – лорд Уэйт в числе приглашенных?
 – Я не рассылаю приглашения на свои вечера, – ответила Мэри.
 – Вы хотите, чтобы он присутствовал? – спросил ее.Гудрич. Мэри промолчала. – Уэйт, вы можете уйти по доброй воле, а можете подождать, чтобы вас вышвырнули вон. Для меня особой разницы нет, хотя, честно говоря, я бы предпочел последнее. Так что вы выбираете?
 – Второе, если вы не боитесь лишиться парочки зубов, – холодно парировал лорд Эдмонд. – Я и не подозревал, что это ваш дом, Гудрич. Я хочу поговорить с леди Монингтон и жду ее ответа.
 – Ее ответ «нет», – отрезал виконт. – У вас есть пять секунд, чтобы убраться отсюда.
 – Мэри? – спокойно и неторопливо обратился к ней лорд Эдмонд.
 – Я поговорю с ним пару минут, милорд. Благодарю вас за заботу, но я у себя дома, и здесь мне нечего опасаться. – Разговаривая с виконтом, Мэри все время смотрела на лорда Эдмонда.
 – Быть может, мне стоит остаться с вами, чтобы убедиться, что вы в безопасности, – предложил виконт, а лорд Эдмонд с улыбкой взглянул на Мэри.
 – Спасибо, но в этом нет необходимости.
 – Советую вам держаться подальше от моих кулаков, – предупредил лорд Эдмонд.
 – Этого не потребуется, – твердо сказала Мэри. – В моем доме, джентльмены, не будет ни насилия, ни разговоров о насилии. Лорд Гудрич, в гостиной собралось уже несколько человек, можете присоединиться к ним. Лорд Эдмонд, не будете ли любезны пройти со мной?
 Она провела его по коридору в комнату, которая, судя по всему, была кабинетом. Возле одного из окон стоял секретер, заваленный бумагами, по столам были небрежно разбросаны книги, а перед одним из кресел, на подлокотнике которого лежали мотки разноцветных шелковых ниток, стоял подрамник с вышивкой. Несомненно, это была комната, которой пользовались – уютная женская комната.
 – Что это означает? – спросила Мэри, повернувшись к нему и показывая визитную карточку, после того как лорд Эдмонд плотно закрыл за собой дверь.
 – Ты о моем предупреждении, что если и на этот раз тебя не окажется дома, то мне придется тебя похитить? Я рассчитывал, что оно вызовет именно такую реакцию, какую вызвало. И надеялся, что ты примешь меня.
 – В своей гостиной? Но вы же знаете, милорд, что для этого не требуется особого приглашения, вас никто не стал бы прогонять, хотя, разумеется, вы не были бы желанным гостем.
 – Мэри, ты не представляешь, какую рану мне наносишь. Я же человек, у меня есть чувства.
 – У меня тоже, черт побери! – усмехнулась Мэри.
 – Я бросил играть, пить и распутничать. В последнюю неделю эти занятия стали мне противны. Мэри, я привел девочку в ту комнату, где был с тобой, и не мог ничего, кроме как отправить ее домой с изрядной суммой в кулачке. Я не мог уложить ее в постель, где однажды лежала ты, и заниматься с ней тем, чем занимался с тобой.
 – Великое превращение. – Мэри вспыхнула и судорожно сглотнула. – Хватило одной недели воздержания, чтобы тридцать лет – или, может быть, больше – разврата и пьянства исчезли, как будто их и не было, и теперь вы достойны того, чтобы я стала вашей любовницей. Я должна кинуться к вам в объятия?
 – Если хочешь. Я был бы удивлен, но быстро сомкнул бы их.
 – Уходите и не занимайте зря мое время, – снова усмехнулась Мэри. – Мне нужно идти к гостям.
 – Не совсем тридцать лет, но все же изрядное количество, признаю. А эта неделя была длиннее, чем вечность. Больше чем просто неделя. Мэри, ты дашь мне шанс?
 – Шанс? – Она недоуменно рассмеялась. – Какой шанс?
 – Шанс доказать тебе, что твой любовник не спившийся бабник, – пожав плечами, ответил лорд Эдмонд. – Показать, что во мне есть еще многое, о чем ты не знаешь.
 – Мне не верится, что все это происходит наяву. – Мэри прикрыла глаза. – Вы стараетесь убедить меня, что в вашей жизни произошло волшебное превращение, и тем не менее пишете на обороте своей визитки, что похитите меня, если я не поговорю с вами, и угрожаете насилием лорду Гудричу, ставшему на мою защиту.
 – Он первый сказал, что вышвырнет меня вон, – уточнил лорд Эдмонд.
 – Так как он знал, что вас не приглашали и не ждали. Потому что он заботится обо мне.
 – Ты спишь с ним?
 – Убирайтесь вон отсюда! – снова вспыхнув, с расширившимися от ярости глазами тихо и отчетливо произнесла Мэри.
 – Если это так, я убью его.
 Стиснув зубы и приподняв подол длинного вечернего платья, Мэри быстрым шагом направилась мимо лорда Эдмонда к двери, но он, поймав ее за локоть, повернул к себе и прижался губами к ее губам, отпустив ее руку на короткое мгновение, – за которое она успела бы вырваться, но не сделала этого, – чтобы обнять и привлечь к себе.
 В течение нескольких секунд Мэри с неистовством отвечала на его поцелуй, а затем обмякла у него в руках, и, подняв голову, лорд Эдмонд увидел, что она плачет.
 – Я ненавижу вас, – наконец смогла она выговорить сквозь слезы, вздрагивая от рыданий, – ненавижу и боюсь. Я просто не знаю, что мне делать, я так напугана.
 – Почему? – Он прижал Мэри к себе, обхватив ее руками, словно стальным обручем. – Потому, что я хочу тебя? Потому, что я убийца? Потому, что ты хочешь меня?
 – Потому, что вы не понимаете ответа «нет», ибо, что бы я ни сказала и ни сделала, это все равно не убедит вас в том, что я не хочу вас знать. Потому, что я боюсь никогда не избавиться от вас.
 – И потому, что часть тебя этого не хочет? Согласись с ней, Мэри, и стань моей любовницей. Позволь, я докажу тебе, что я не чудовище и что все произошедшее между нами было просто прелюдией к восхитительной любовной связи.
 – Вы не поняли, что я сказала? – Мэри, громко всхлипывая, уткнулась ему в плечо, а он, обняв ее, укачивал, пока она не успокоилась.
 – Дай мне один маленький шанс, согласись поехать завтра со мной, – попросил лорд Эдмонд. – Леди Элинор Варли, моя тетя, устраивает в Ричмонде прием на открытом воздухе. Вряд ли найдется что-нибудь более приличное во всей Англии. Единственное, что можно назвать неприличным, – это то, что она продолжала поддерживать со мной отношения, когда… ну, после того, как я убил брата и мать. Она была единственным человеком – единственным, кто не отвернулся от меня. – Он прижался щекой к макушке Мэри и глубоко вздохнул. – Поедем со мной туда, Мэри.
 Она долго ничего не отвечала, а потом, подняв голову, посмотрела на него покрасневшими от слез глазами.
 – Хорошо, я поеду. – При этих словах лорд Эдмонд еще крепче сжал Мэри в объятиях. – Но при одном условии.
 – Каком?
 – Послезавтра, если я буду чувствовать то же, что и сейчас – а хочу предупредить, ничто на свете не может изменить моего решения, – вы примете мой отказ и оставите меня в покое.
 – Не думаю, что я способен на это, Мэри, – после короткого раздумья заявил лорд Эдмонд.
 – Тогда я не поеду.
 Он долго и пристально смотрел Мэри в глаза.
 – Ну что же, хорошо, я обещаю. Он видел, как она просияла, и проглотил вдруг образовавшийся в горле комок.
 – Я заеду за тобой сразу после завтрака.
 – Да. – Мэри улыбнулась ему. – Я буду готова.
 – И будешь ждать конца дня и окончания того, что никогда не кончится, – подсказал он Мэри, отпуская ее.
 – Да. – Мэри продолжала улыбаться. У лорда Эдмонда было такое ощущение, что все его тело налилось свинцом. Что он пообещал? Что он наделал? Уже взявшись за ручку двери, он замер и оглянулся на Мэри.
 – На твоем месте, прежде чем возвращаться в гостиную, я промыл бы глаза холодной водой.
 – Да. – Мэри все еще улыбалась.
 – Доброй ночи, Мэри.
 – Доброй ночи, милорд.
 И лорд Эдмонд вышел из комнаты, оставив дверь открытой.




 Глава 7


 Утром было очень тепло, но не жарко, на безоблачном небе сияло солнце, и день обещал быть чудесным, да он и не мог быть иным. Было бы смешно надеяться, что случится что-то непредвиденное и загородный прием леди Элинор Варли не состоится.
 Конечно, Мэри гораздо охотнее провела бы этот день иначе, а не так, как ей предстояло его провести. Единственным утешением ей служило то, что эта встреча с лордом Эдмондом будет последней. С завершением этого дня закончится и череда неприятных событий, начавшаяся в Воксхолле во время грозы, конечно, если лорд Эдмонд хоть немного джентльмен и сдержит свое обещание. Как ни странно, но накануне вечером Мэри не пришло в голову, что он мог дать обещание просто потому, что это для него ровным счетом ничего не значило, она почему-то сразу поверила ему.
 – Мэри, – обеспокоенно сказала ей Пенелопа, которая, должно быть, от лорда Гудрича узнала, что к ней приходил лорд Эдмонд и Мэри беседовала с ним наедине, – он неравнодушен к тебе. Ты уверена, что не отвечаешь ему тем же? О, пожалуйста, скажи, что у тебя к нему ничего нет, иначе это только принесет тебе страдания.
 – У меня нет к нему никакого интереса, – твердо ответила ей Мэри. – К тому же, Пенни, он пообещал, что после завтрашней поездки оставит меня в покое, – добавила она, но, по-видимому, не убедила подругу.
 – Было бы лучше заручиться защитой лорда Гудрича, а еще лучше обручиться с ним. В этом случае лорд Эдмонд не сможет ничего себе позволить, хотя, правда, и помолвка для него ничего не значит.
 «Но не могу же я обручиться с человеком, который меня об этом не просил», – про себя возразила Мэри.
 – Леди Монингтон, вы должны предоставить мне право устроить этому нахалу хорошую взбучку, – сердито заявил ей виконт, когда она вернулась в гостиную после того, как у себя в комнате долго промывала глаза, – он не заслуживает чести быть вызванным на дуэль. А вам не следует давать ему повод втягивать вас в разговор с глазу на глаз.
 – Спасибо, но меня никто ни во что не втягивал.
 – И что вы ему ответили? – спросил виконт, когда Мэри сообщила ему о приеме в Ричмонде. – Вы согласились, чтобы он сопровождал вас? Я могу только высказать мое глубочайшее неодобрение, мадам.
 – Разрешите напомнить вам, милорд, – Мэри вздернула подбородок, – что я вольна делать то, что считаю нужным.
 – Прошу меня извинить. – Не обращая внимания на собравшихся в зале гостей, виконт взял руку Мэри в свои. – Я говорю так, беспокоясь о вас, мадам. Я вижу, что Уэйт настойчиво пытается ухаживать за вами, а вам, как истинной леди, трудно охладить его пыл так, чтобы он это понял. Позвольте мне защитить вас от него. Напишите ему, что вы еще раньше договорились провести завтрашний день со мной, но, растерявшись в тот момент, просто забыли об этом. И разрешите мне сегодня остаться с вами на случай, если он вздумает вернуться.
 О нет! Только не это. Неужели и виконту Гудричу нужно от нее то же самое? Мэри решила, что должна вести честную игру и с ним, и с лордом Эдмондом, и, возможно, и с другими тоже. Для всех она вдова и женщина, у которой после смерти мужа в течение нескольких лет был любовник. Мэри впервые пожалела, что они с Маркусом не сделали ничего, чтобы опровергнуть эти сплетни, а предпочли просто посмеиваться над ними. Но она не была легкодоступной женщиной, и они – все они – должны это усвоить. «Однако, – в замешательстве подумала Мэри, – я была женщиной, которая провела ночь в омерзительном любовном гнездышке отъявленного развратника, причем без всякого принуждения».
 – Благодарю вас, – ответила она виконту, – но я приняла приглашение лорда Эдмонда и не опасаюсь за себя.
 После этих слов он отпустил руку Мэри, и они присоединились к гостям.


* * *

 На загородный прием Мэри собиралась надеть ярко-желтое платье, она велела горничной достать его из гардероба и отутюжить, но в последний момент передумала и выбрала голубое муслиновое платье с неярким рисунком в виде веточек, непроизвольно вспомнив, как лорд Эдмонд сказал, что ей больше идут пастельные тона. Это не означало, что его мнение имело для Мэри какое-то значение, просто она всегда сомневалась, к лицу ли ей желтый цвет, подозревая, что он придает ее коже болезненный оттенок.
 Лорд Эдмонд приехал раньше, чем она ожидала, но к моменту его прибытия Мэри уже была готова. Она надела синие туфли, завязала голубые ленты соломенной шляпы, украшенной васильками, натянула перчатки и, взглянув в зеркало, осталась довольна своим видом.
 Когда она спускалась по лестнице, лорд Эдмонд окинул ее с головы до ног откровенно оценивающим взглядом и, видимо, тоже остался доволен. Конечно, джентльмену не пристало себя так вести, но Мэри и не ожидала от него джентльменского поведения.
 – Ты выглядишь чудесно, – сделал он ей комплимент, подавая руку, когда она спустилась на нижнюю ступеньку, – словно нежный цветок.
 – Спасибо, – поблагодарила Мэри, приняв его помощь. Отметив для себя, что можно было подумать, будто они условились о точном времени встречи, она чуть было не вернула комплимент при взгляде на лорда Эдмонда, одетого в сапфирово-синий сюртук, желтовато-коричневые панталоны и высокие блестящие сапоги с белыми отворотами. В этот момент она решила, что, несмотря на узкое лицо, крупный нос и тонкие губы, лорд Эдмонд был интересным мужчиной, а его голубые глаза, хотя и чересчур светлые, были незабываемы.
 – Ты готова? Я боялся, что прибыл слишком рано, но подумал, что хорошо бы нам приехать, пока не собрался народ, чтобы ты могла поговорить с моей тетей без помех. Ты с ней не знакома? Уверен, вы понравитесь друг другу.
 – Я знаю ее в лицо, но мы не знакомы.
 Леди Элинор Варли была известна как сторонница строгих взглядов и славилась решительными манерами, но Мэри не знала, что леди Варли – тетя лорда Эдмонда, которая, несмотря на сложные обстоятельства, не порывала с ним отношений, так что, вероятно, ее взгляды в конечном счете и не были такими уж строгими.
 Лорд Эдмонд приехал в открытом ландо, как нельзя лучше подходившем к погоде, однако находившиеся в нем пассажиры не были скрыты, и Мэри чувствовала себя выставленной на всеобщее обозрение, как и тогда, на прогулке в парке.
 – Сегодня чудесный день, – отметила Мэри, когда ландо отъехало от дома на Портмен-плейс.
 – Моя тетя, несомненно, заказала именно такую погоду. Но, Мэри, раз я могу провести с тобой всего один день – точнее, полдня, – я не собираюсь тратить время на разговоры о погоде.
 «Куда он везет меня?» – подумала Мэри, подозрительно взглянув на своего спутника, и лорд Эдмонд словно прочитал ее мысли.
 – Нет, я не имел в виду, что собираюсь затащить тебя в какое-то уединенное место. И я не давал своему кучеру тайных приказаний отвезти нас, гм, в мой второй дом.
 – Очень разумно, иначе я устроила бы громкий скандал.
 – Как ты понимаешь, это не в моих интересах. У меня всего полдня, чтобы убедить тебя, что я заслуживаю большего интереса с твоей стороны. – Мэри, отвернувшись, рассматривала здания на противоположной стороне улицы, и лорд Эдмонд, не дождавшись от нее ни слова, снова заговорил:
 – Расскажи мне о себе. Почему ты решила сопровождать мужа на войне? Почему у тебя нет детей? Или я слишком бесцеремонен?
 Да, конечно, но это по крайней мере делало долгое путешествие до Ричмонда относительно спокойным, потому что заполнить время легким разговором было бы трудной задачей.
 – Это был брак по любви, хотя Лоуренс был на двенадцать лет старше меня, – начала рассказывать Мэри. – Я поехала с ним в Испанию, наверное, потому, что реально смотрела на вещи. Я не любительница приключений и ненавижу неудобства, поэтому может показаться странным, что я отправилась туда, но я понимала, что его могли убить, возможно, еще задолго до окончания войны. Я не хотела, выйдя за него замуж и насладившись коротким медовым месяцем, расстаться с ним и проводить его на войну, понимая, что, быть может, никогда больше его не увижу. Поэтому я поехала с ним и очень рада, что поступила именно так. Мы были вместе всего два года, но это было чудесное время, несмотря на все жизненные неудобства.
 – Но у вас не было детей.
 – Если бы появился ребенок, Лоуренс отправил бы меня домой, он и так чувствовал себя виноватым за ту жизнь, которую мне пришлось вести. Он хотел детей, мы оба хотели, но не могли себе это позволить, пока не кончилась война. Потом я пожалела об этом. – Опустив голову, Мэри некоторое время разглядывала свои перчатки. – После смерти мужа был период – несколько недель, – когда я думала, что у меня все-таки будет его ребенок, но оказалось – нет.
 – Я очень сожалею.
 – Почему? – Она подняла голову. – Вы же не виноваты ни в смерти моего мужа, ни в моих обманутых надеждах.
 – Мне жаль, что тебе пришлось страдать; страдание может погубить, не обязательно физически, оно может убить мечты, лишить надежды и желания жить. – Лорд Эдмонд говорил с такой убежденностью, словно все это ему было хорошо знакомо, и Мэри с некоторым удивлением взглянула на него. – С тех пор тебе никогда не хотелось выйти замуж и иметь детей?
 Разговор перешел на очень личное, и Мэри с трудом могла поверить, что обсуждает это не с кем-нибудь, а с лордом Эдмондом Уэйтом. А почему, собственно, не с ним? Никто из ее круга не позволил бы себе задавать ей подобные вопросы.
 – Долгое время нет, – ответила Мэри на его вопрос. – Мне почему-то казалось предательством по отношению к Лоуренсу думать о новом браке. И я начала другую жизнь, у меня появились друзья, и не было причин чувствовать себя одинокой.
 – Полагаю, в ответ мне следует рассказать тебе что-нибудь из своей жизни. – Лорд Эдмонд, удобно устроившись, сидел в углу экипажа, положив одну ногу на противоположное сиденье и внимательно глядя на Мэри. – Вся загвоздка в том, что мне почти нечего рассказывать. Во всяком случае, такого, что могло бы произвести на тебя впечатление. У меня было счастливое детство.
 – В самом деле? – Мэри было трудно представить лорда Эдмонда ребенком. Повернувшись к нему, она увидела, что он улыбается.
 – Нас было трое мальчиков, почему же нам не быть счастливыми? Я был самым младшим и, пожалуй, подчинялся старшим братьям. Но Дик – средний брат, тот, которого я убил, – был очень добрым и не давал меня в обиду. Если Уоллес дразнил меня, он мог пристыдить его, да и любого другого, просто укоризненным взглядом. Дик был всеобщим любимцем. Спрашивай, – сказал он, увидев, что Мэри снова принялась рассматривать свои перчатки.
 – И вы его убили? – Мэри взглянула прямо ему в лицо. – Вы, конечно, что-то другое имели в виду?
 – О нет, именно это. Я убил его. Вот видишь, я не могу рассказать даже о своем детстве так, чтобы ты увидела во мне достойного человека. Ты хочешь знать, как это было?
 – Да. – Мэри прикусила губу.
 – Это произошло сразу после моего дня рождения. Мне исполнился двадцать один год. Я пил весь день и весь вечер, а наутро решил проветрить голову хорошей скачкой. Дик старался отговорить меня, убеждал, что я еще не протрезвел и могу покалечиться. – Лорд Эдмонд усмехнулся. – Но я настаивал на своем, и он поехал со мной. Надо сказать, что он-то не выпил ни капли, кроме того бокала, что поднял в честь меня за обедом. На полном скаку я взял препятствие, которое просто невозможно было преодолеть, и, смеясь, смотрел, как Дик вслед за мной готовится сделать то же самое. Он сломал шею.
 Мэри явственно ощутила во рту вкус крови.
 – Они не позволили бы мне присутствовать на похоронах. – Он снова усмехнулся. – Да я и не собирался туда идти. Я сразу уехал из дому и никогда больше туда не возвращался.
 Это было ужасно, и Мэри не знала, что сказать, однако это было все же не так страшно, как можно было ожидать; это не было хладнокровным убийством, хотя в некотором смысле это было хуже, чем она себе представляла, – какие страдания он должен был испытывать!
 – А потом пришел черед моей матери. Об этом ты тоже хочешь знать?
 – Нет, если это причиняет вам боль.
 – Она умерла от туберкулеза через месяц после смерти Дика, – опять усмехнувшись, пояснил лорд Эдмонд. – Зимой отец возил ее в Италию, и по возвращении они оба были убеждены, что она выздоровела. Должен признать, мать действительно выглядела лучше, но пережила Дика меньше чем на пять недель. Понимаешь, он был ее любимцем, как и всех, значит, я и ее убил.
 – Вы говорите об этом почти с гордостью, словно хотите, чтобы люди видели в вас убийцу. Но ведь, строго говоря, вы никого не убивали.
 – Но по всеобщему мнению, я убийца. Ах, Мэри, зачем бороться с общественным мнением? Все дело в том, что Дик был бы жив, если бы не я. И возможно, моя мать тоже не умерла бы. Из-за меня они потеряли пятнадцать лет жизни.
 – Однако вы делаете вид, будто вас это не волнует, и это на протяжении всех пятнадцати лет! Почему?
 – Я порвал с воспитанными и образованными людьми. – Лорд Эдмонд ухмыльнулся, и его глаза насмешливо блеснули. – Ты любишь читать и размышлять, верно? Любишь общаться с умными людьми своего круга и гордишься своей ученостью. Хотя, возможно, здесь я к тебе несправедлив, и ты не претендуешь на звание мудреца. Мэри, мудрость нельзя почерпнуть из книг.
 – Мы сменили тему?
 – Никоим образом. Я просто говорю, что ты не задала бы своего вопроса, если бы была чуть-чуть мудрее, чем считаешь себя.
 – Но вы не отказались ни от пьянства, ни от других излишеств, которые, должно быть, и привели к несчастному случаю. Я думаю, вам следовало бы без сожаления бросить все это. Тогда вы могли бы доказать своей семье, что для вас это тоже большое горе, и помирились бы с родными.
 Лорд Эдмонд только рассмеялся над ее словами.
 – Неужели вам это абсолютно все равно?
 – Одному я оставался верен на протяжении многих лет – своему обязательству перед Доротеей.
 – Возможно, было бы лучше, если бы вы этого не делали.
 – Несомненно. Мне не пришлось бы тогда носить столько лет эту тяжесть.
 – Вы даже не раскаиваетесь! – с негодованием воскликнула Мэри. – А еще говорите, что хотели бы, чтобы я видела в вас достойного человека. Не вижу в вас ничего достойного, милорд!
 – Нет. – Лорд Эдмонд положил одну руку на бортик ландо, а другую вытянул вдоль спинки сиденья, почти коснувшись плеча Мэри. – То есть во мне нет ничего достойного внимания. Может, все-таки ограничимся разговором о погоде?
 – Пожалуй. Но вам все же следует знать, что любой интерес, который вы ко мне проявляете, совершенно неуместен. Возможно, существуют женщины, которых приводят в восхищение бестактность и наглость и которые расценивают это как признак мужественности.
 – Существует много женщин, которых приводит в восхищение мой толстый кошелек и которые готовы на все ради части его содержимого. Но, Мэри, – продолжал лорд Эдмонд, не обращая внимания на то, что она покраснела и отвернулась, – ни одна из них не может сравниться с тобой в постели. Я не могу забыть той ночи и хочу, чтобы она повторилась. Я хочу заниматься с тобой любовью.
 – Быть может, вы и мне предложите плату? – Мэри возмущенно повернулась к нему. – Только гораздо более высокую, чем вы платите обычно, учитывая мои исключительные способности.
 – Хочешь лечь со мной в постель за деньги? – В его прищуренных глазах вспыхнул огонь. – Можешь назвать свою цену, Мэри. Я думаю, мы договоримся?
 – Нет, я не хочу иметь с вами никаких дел. Мне кажется, вам следует отвезти меня обратно домой, милорд. Всю дорогу мы только и делаем что пререкаемся.
 – Но ты обещала мне весь день, – напомнил лорд Эдмонд. – Мэри, ты понимаешь, что ты делаешь? Я настроился уговорить, убедить тебя, что, если ты получше меня узнаешь, я покажусь тебе не таким плохим, а ты снова вынудила меня вести себя так, чтобы шокировать тебя. Как тебе это удается?
 – Вероятно, я просто держу перед вами зеркало, чтобы вы могли видеть себя таким, какой вы есть на самом деле.
 – Ты достигла совершенства в нанесении уколов, – сказал он, долгим и внимательным взглядом посмотрев на нее. – Ты когда-нибудь задумываешься о том, какую боль они причиняют, Мэри?
 – Я никогда не сталкивалась с необходимостью ставить на место кого-либо, кроме вас, а вы, по-моему, не способны чувствовать боль.
 – Еще один укол и прямо по свежему следу предыдущего, – заметил лорд Эдмонд. – Ты собираешься замуж за Гудрича?
 – Это вас не касается.
 – Нет, касается. Мне не хотелось бы делить тебя с мужем, Мэри. Подожди, не говори ничего, – остановил он ее, подняв руку. – Ты собираешься за него замуж?
 – Он еще не сделал мне предложения.
 – Сделает. Ты достаточно положительная женщина, несмотря на грешок с Клифтоном, и на тебе можно жениться. Уверен, что этот тип как раз ищет себе кандалы. Мэри, не выходи за него замуж.
 – Почему? – не удержалась она от вопроса.
 – Нет страсти. Тебе не будет хорошо с ним в постели.
 – Все сводится к этому? – презрительно спросила Мэри. – По-вашему, это самое главное в браке?
 – Нет, – подумав, согласился лорд Эдмонд. – Полагаю, если бы я задумал жениться – как тебе, вероятно, известно, я не так давно готовился к этому, – я прежде всего обратил бы внимание на внешность и способность к продолжению рода. И я был бы очень осмотрителен, чтобы мне не попалась строптивая женщина, или слишком безалаберная, или такая, которая не может обходиться без нашатыря, лавандовой воды и прочей ерунды. Мне не нужно робкое, безответное создание, но я не хочу и такую женщину, которая будет осуждающе смотреть на меня, если я возвращусь домой после полуночи. Но, Мэри, постель тоже важна, несмотря на твое презрительное отношение к физической стороне брака. Я не вынесу, если всю жизнь мне придется заниматься любовью с холодной рыбой. Моя женщина должна быть похожа на тебя.
 – Но я никогда не выйду замуж за вас.
 – Конечно, нет, потому что я никогда и не попрошу тебя об этом. Видишь, Мэри, как я успешно учусь у тебя? Этот укол не хуже твоих, верно? Улыбка делает тебя хорошенькой, – заметил лорд Эдмонд, когда Мэри невольно улыбнулась в ответ на его слова.
 – А когда я не улыбаюсь, я не хорошенькая?
 – Нет. – Он рассмеялся, а Мэри удивленно вскинула брови. – Мэри, ты никогда не получишь от меня ответа, который хотела бы услышать. Я же не джентльмен, помнишь? Ты не хорошенькая. Во всяком случае, я никогда не считал тебя хорошенькой. Никогда до того нашего вечера я не думал, что ты привлекательна или что на тебя стоит взглянуть еще раз. Но как странно может измениться восприятие человека! В последние три недели мне кажется, что ты необыкновенно хороша, хотя умом я понимаю, что это не так. Что же ты предпочитаешь? Ум, который ты так ценишь, или чувство, которое презираешь?
 – Ваше мнение для меня ровно ничего не значит, и мне безразлично, какой вы меня видите.
 – Отлично. Давай говорить начистоту. Ты коротышка, у тебя слишком плоская грудь и абсолютно невыразительные черты лица.
 – Рискую повториться, но вы не джентльмен. – Мэри обожгла его взглядом.
 – Но, Мэри, для тебя же не важно, что я о тебе думаю, – спокойно напомнил лорд Эдмонд.
 – Совершенно верно, – сердито согласилась она, напряженно глядя вперед на лошадиные головы, и вздрогнула, когда он двумя пальцами нежно провел по ее щеке.
 – Но ты мне нравишься, даже когда не улыбаешься, – тихо сказал он. – И если твое тело имеет недостатки, то три недели назад я определенно не заметил их, и они не помешали мне получить от тебя величайшее наслаждение.
 «Это ничего не значит, – твердила себе Мэри, закрыв глаза. – Его мнение для меня ничего не значит, мне безразлично, считает ли он меня красавицей или уродиной». Она обиделась только потому, что его слова были грубыми и оскорбительными. И совершенно не важно, что однажды он получил от нее величайшее наслаждение. И ей все это безразлично, ее единственное желание – все забыть.
 Неожиданно лорд Эдмонд подвинулся и сел так, что почти коснулся ее плеча. Крепко стиснув руку Мэри, он положил их руки на сиденье.
 – Мы уже почти приехали. Наше время истекает. Для меня оно пролетело слишком быстро, для тебя тянулось бесконечно долго. Верно?
 – Верно, – согласилась Мэри.
 Неизвестно почему, ей вдруг вспомнилось, как она сидела возле него во время грозы, стараясь держать себя в руках и не показывать ему своего страха, и как пыталась спрятаться внутри его, окончательно потеряв над собой контроль. Она вспомнила, как он стал успокаивать ее, усадив к себе на колени, успокаивать женщину, которую никогда не считал ни хорошенькой, ни привлекательной, но которая в тот момент нуждалась в утешении.
 Относился ли лорд Эдмонд к тому типу людей, которые всегда готовы оказать помощь другому человеку? Мэри очень хотелось задать ему такой вопрос, но она боялась ответа.


* * *

 Дом леди Элинор Варли в Ричмонде располагался на огромном участке. Зеленые лужайки чередовались с цветочными клумбами, а поросшие кустарником склоны полого спускались к берегу Темзы. На верхней лужайке, как раз под террасой, были установлены длинные столы, покрытые белоснежными накрахмаленными скатертями, и слуги расставляли на них блюда с едой и большие кувшины с напитками. Четверо уже приехавших гостей прогуливались внизу у реки, а еще две пары играли в крокет на лужайке возле дома.
 Лорд Эдмонд помог Мэри выйти из ландо, но не повел ее сразу в сад, а пошел вместе с ней в дом к тете, которая из своего кабинета через широко открытые на террасу раздвижные окна отдавала распоряжения измученным слугам.
 – С таким же успехом я могла бы все это сделать сама и сэкономить на оплате слуг, – заявила она, качая головой, и в этот момент увидела племянника. – Ах, Эдмонд, милый, вот и ты. Я не ждала тебя раньше чем часа через три, у тебя привычка всегда опаздывать.
 – Твое обычное красочное приветствие. – Обняв леди Элинор за плечи, он поцеловал ее в щеку. – Сегодня я веду себя прилично, со мной леди Монингтон.
 – О, добро пожаловать, леди Монингтон. – Леди Элинор протянула Мэри руку. – Целую вечность мечтала с вами познакомиться. Клементы всегда с восторгом рассказывают о ваших литературных вечерах, и я все время собираюсь посетить один из них, но никак не получается. Я уже где-то видела вас прежде?
 – Мы могли встречаться на каком-нибудь балу или на концерте, – ответила Мэри, обмениваясь рукопожатием с хозяйкой дома.
 – И когда же ты, Эдмонд, возвращаешься в литературные круги? – обратилась к нему тетя. – Уже пора, должна тебе сказать.
 – Я не вхожу ни в какие круги. Я приехал с леди Монингтон, тетя. Я заставил ее сегодня сопровождать меня сюда.
 – Заставил? – хмыкнула леди Элинор. – Весьма вероятно, так и есть. Любая леди рискует своей репутацией, появляясь в твоем обществе. Думаю, леди Монинггон, вам известно о том, что произошло с леди Доротеей Пейдж и леди Рен? Кошмарные истории. Хотя, что касается Доротеи, должна сказать, Эдмонду повезло, что он избавился от нее. Девушка будет командовать тем мужчиной, который в конце концов поведет ее к алтарю. Все эти браки, о которых уславливаются, когда дитя еще в колыбели, с моей точки зрения, просто нелепы и не приносят счастья. А как по-вашему, дорогая?
 – Я очень рада, что меня миновала такая участь. Не представляю себе, что могла бы согласиться на брак с человеком, не пробудившим во мне чувства, на брак без любви и уважения к будущему супругу.
 – Резонно. А теперь, дорогая, берите меня под руку, мы отправимся в сад, где я должна была быть еще час назад, и вы расскажете мне, кто побывал в вашем салоне за последние несколько недель, кого я прозевала и кто собирается быть в ближайшее время. Раздразните мое любопытство, и я загляну к вам.
 – А что должен делать я, тетя? – напомнил о себе лорд Эдмонд. – Трусить позади, как преданная собачонка?
 – Можешь пойти с нами и поторопить слуг. Они давным-давно должны были приготовить столы. Порычи на них, милый, это у тебя получается великолепно и будет гораздо эффективнее, чем мои распоряжения. Когда я начинаю что-либо говорить слугам, они неизменно продолжают делать то, чем занимались, даже если в этом нет никакой надобности. А как вы справляетесь со своими слугами, леди Монингтон?
 И обе дамы под руку направились к террасе, а лорд Эдмонд, почесывая затылок, остался стоять посреди комнаты.




 Глава 8


 И все равно ничего не получалось. Мэри была единственной женщиной, на которую лорд Эдмонд по-настоящему хотел произвести впечатление, но он ничем не мог привлечь ее внимания. О, добиваясь других женщин, он всегда вел себя уверенно, играя по правилам любовного обольщения, великолепно изученным им за многие годы, и только однажды проиграл – с Фелисити. Но он не помнил, чтобы хотел произвести впечатление на Фелисити, он просто хотел завлечь ее к себе в постель и ради этого готов был даже связать себя брачными узами. А на Мэри он хотел произвести впечатление, хотел понравиться ей, ему хотелось, чтобы она уважала его и считала, что он заслуживает более близкого знакомства и, быть может, любви.
 Но ничего не получалось. Лорд Эдмонд видел, что ничем не может заинтересовать ее. Неужели в нем действительно не было ничего, за что можно было бы уважать или любить его. Неужели вся его жизнь была совершенно никчемной? Неужели он настолько не любил себя, что зря потратил пятнадцать лет своей жизни – всю свою молодость? Лорд Эдмонд вздрогнул, вспомнив, что Мэри сказала то же самое.
 Ему нечего было предложить ей, кроме искусства любовных игр. С другими женщинами этого всегда было достаточно – достаточно, чтобы удовлетворить их и самому получить желаемое. Мэри это тоже доставляло удовольствие, но она не принадлежала к тому типу женщин, которые стремятся строить отношения исключительно на сексе, она считала, что отношения не могут ограничиваться одними только плотскими утехами.
 «А хочу ли я каких-либо других отношений?» – задал себе вопрос лорд Эдмонд и рассмеялся про себя, признав, что не способен ни на какие иные отношения с женщинами.
 Только спустя полчаса лорду Эдмонду наконец удалось оторвать Мэри от леди Элинор. Он предполагал, что они прекрасно поладят между собой, но никак не ожидал, что между ними сразу же возникнет такая дружба. Лорд Эдмонд повел Мэри прогуляться вниз к реке и, увидев свободную лодку, спустил ее на воду. По его просьбе Мэри рассказывала ему об Испании, а он внимательно слушал ее оценку различных кампаний и бесконечных перемещений армии по полуострову. Некоторые из этих историй он слышал и прежде, однако не в женской интерпретации.
 Но разговор был односторонним, ему нечего было рассказать Мэри. Он мог бы только вспомнить, как прожил двадцать один год, до семейной трагедии, но все это время его жизнь была так тесно переплетена с жизнью семьи, что невозможно было говорить о чем-нибудь и при этом умолчать о Дике. А как только он упомянул бы Дика, Мэри, безусловно, напомнила бы ему, что своей пьяной выходкой он убил брата.
 Лорд Эдмонд взглянул на себя ее глазами и увидел пустого, никудышного человека, не сделавшего в жизни ничего, что можно было бы с гордостью положить к ногам избранной им женщины. Избранной? Избранной для чего? Чтобы сделать ее своей любовницей? Да, он хотел именно этого. Мэри притягивала его и уже доказала, что может удовлетворить его гораздо полнее, чем любая другая женщина, с которой он когда-либо имел дело.
 Но хотел ли он только этого? Или этого уже недостаточно? «Нет, недостаточно», – вдруг с ужасом понял лорд Эдмонд. Ему недостаточно только того, что Мэри будет спать с ним, что он раз или два раза в неделю будет приводить ее к себе домой и иногда будет проводить ночь у нее дома, этого ему теперь было мало. Ему нужно, чтобы она постоянно присутствовала в его жизни, была частью этой жизни, частью его самого – он хотел, чтобы она стала его женой.
 – Может быть, вернемся к дому, – предложил лорд Эдмонд, помогая Мэри выйти из лодки, – ты, наверное, не откажешься от чая, может, кто-нибудь из гостей захочет сыграть с нами в крокет.
 Он больше не хотел оставаться с ней наедине. Его последнее открытие делало всю ситуацию еще более невероятной. Мэри – его жена! Он уже видел, как в ее глазах вспыхивает презрение только при одном намеке на такую возможность. А для него это будет как удар хлыстом, перед которым он окажется совершенно беззащитным.
 – Да, с удовольствием. – Мэри оперлась на его руку.
 Цветы на верху ее шляпки почти касались его подбородка, Мэри была легкой и тонкой, как один из этих нежных цветков. Эта мысль привела лорда Эдмонда в изумление. Скажи ему кто-нибудь две недели назад, что, глядя на леди Монингтон, он будет сравнивать ее с нежным цветком, он бы только насмешливо хмыкнул. Теперь ему трудно было вспомнить, какой она виделась ему раньше.
 – Тебе здесь нравится? – спросил он и тут же пожалел об этом – зачем напрашиваться на один из уколов, в которых она была мастерицей?
 – Здесь очень приятно, такие красивые места, да и погода сегодня чудесная. Ваша тетя приветливый человек, и я рада, что наконец познакомилась с ней. – Мэри оказалась, ко всему прочему, еще и великолепным дипломатом.
 – А-а, значит, я все-таки сделал что-то заслужившее твое одобрение – познакомил вас.
 – Да, большое спасибо.
 Как будто решив, что в последний день, который ей приходится проводить с лордом Эдмондом, она должна быть с ним любезной, с момента их приезда в Ричмонд Мэри ни разу не возразила ему и не высказала своего презрения, а была исключительно вежлива и, казалось, окружила себя непробиваемой броней.
 А день был уже почти на исходе. «Ну и хорошо, – решил лорд Эдмонд, – и будет еще лучше, когда день совсем кончится и можно будет снова вернуться к привычной жизни». В «Друри-Лейн» появилась новая актриса, высокая брюнетка, игравшая небольшие вторые роли. И как говорили, Кромптон уже взял ее под свое покровительство. Занять его место для лорда Эдмонда не составит труда – Кромптон всегда был недотепой, – и он проведет с девушкой несколько дней или несколько недель, если она ему понравится. Лорд Эдмонд будет рад вернуться к своей обычной жизни и снова почувствовать себя уверенно.
 До конца дня лорд Эдмонд больше не оставался наедине с Мэри, они вместе с другими гостями играли в крокет, а потом пили чай на верхней лужайке, обмениваясь ничего не значащими фразами. Никто не позволял себе демонстративно избегать лорда Эдмонда, и он решил, что это объясняется его родством с хозяйкой дома. Некоторые из гостей уже собрались уезжать, и лорд Эдмонд со смешанным чувством облегчения и сожаления подумал, что скоро и ему пора заказывать свое ландо. День подходил к концу, и ничто из произошедшего в этот день не пробудило в Мэри желания повторить то, что когда-то было между ними, скорее, напротив, ее решение расстаться с ним только окрепло.
 – Итак, Мэри, день почти закончился, – сказал лорд Эдмонд, когда они возвращались к террасе, проводив до экипажей обе пары, с которыми пили чай.
 – Да.
 Но ни один из них не успел сказать больше ни слова, потому что к ним подошла тетя лорда Эдмонда.
 – По-моему, вечер удался. – Оказавшись между ними, она взяла их обоих под руки. – И за это я должна быть благодарна погоде и твоему рычанию, Эдмонд. Слуги вели себя, как и подобает настоящим слугам.
 «Вообще-то тетушкины слуги, пожалуй, правы, считая, что гораздо легче выполнять свои обязанности, когда их хозяйка не суетится около них, отдавая путаные и противоречивые распоряжения», – подумал лорд Эдмонд. Единственное, что он сделал днем, так это подошел к дворецкому и тихо сказал: «Р-р-р. Я выполнил приказание хозяйки дома, Соме, и теперь вы без помех можете заниматься своим делом». Дворецкий улыбнулся ему, но сейчас же вспомнил, что он всего лишь дворецкий, и, приняв такой невозмутимый вид, как будто никогда в своей жизни не улыбался, ответил: «Да, милорд. Благодарю вас, милорд».
 – Но я не буду грустить, что все разъехались и снова стало тихо, – продолжала леди Элинор.
 – Я сию же секунду вызову свой экипаж, – отозвался лорд Эдмонд, – и не думай, пожалуйста, что я не понимаю намеков, тетя.
 – О, – весело рассмеялась леди Элинор, – я не стала бы вести себя так грубо. Я просто хотела сказать, что у меня не было возможности обменяться и дюжиной слов ни с леди Монингтон, ни с тобой, милый, и что мне будет приятно побыть несколько часов только с вами. Надеюсь, вы не откажетесь остаться на обед.
 – Я пригласил леди Монингтон только до вечера, – ответил лорд Эдмонд, про себя подумав, что это весьма заманчивое предложение, – у нее, возможно, другие планы на вечер и в отношении обеда.
 – Существует один простой способ это выяснить. – Леди Элинор с улыбкой повернулась к Мэри:
 – У вас есть другое приглашение, дорогая? Надеюсь, что нет, потому что я весь день предвкушала приятную беседу с вами после обеда. Останьтесь, прошу вас. Или у вас действительно другие планы?
 Встретившись на мгновение со взглядом Мэри, лорд Эдмонд понял, что она решила, будто он нарочно все это подстроил, и обвиняет его в нечестной игре.
 – Мы приехали в открытом ландо, а оно не очень подходит для позднего путешествия.
 – Возьмете один из моих экипажей, а потом как-нибудь на днях Эдмонд вернет его. Не создавай трудностей там, где их нет, Эдмонд. Так как, леди Монингтон?
 – С удовольствием приму ваше предложение, мадам.
 Сердце лорда Эдмонда радостно подпрыгнуло хотя бы от отсрочки неизбежного, он улыбнулся Мэри, но тут же подумал, что эта улыбка наверняка еще больше убедила ее, что все это входило в его замысел.
 После того как гости разъехались, они втроем снова спустились к реке. После прогулки леди Элинор поднялась в свою комнату переодеться к обеду, а Мэри пошла отдохнуть в комнату для гостей. Потом они долго, не торопясь обедали, а после обеда пили кофе в гостиной, и разговор ни на минуту не прерывался.
 – Эдмонд, ты сегодня какой-то необычно молчаливый, – заметила его тетя за обедом. – Помню времена, когда твоему отцу приходилось строго смотреть на тебя и шепотом предупреждать, чтобы ты и другим дал вставить слово, особенно если разговор касался твоих любимых тем.
 – Мне приятно послушать, как вы с Мэри обмениваетесь мнениями, – улыбнулся он. – Мне нравится, что люди не всегда чувствуют себя обязанными соглашаться друг с другом.
 – О, уверена, леди Монингтон и я достаточно уважаем друг друга, чтобы не делать таких глупостей. Разве я не права, дорогая?
 – Было бы совсем скучно, если бы люди всегда и во всем соглашались друг с другом, – поддержала ее Мэри.
 – Как, например, Бисли и его слушатели в твоем салоне, – не удержался лорд Эдмонд от ядовитого замечания.
 – О чем это ты, милый? – заинтересовалась леди Элинор, и ему пришлось объяснить, что произошло в доме Мэри.
 – Когда у меня кончилось терпение, я назвал этого человека задницей, а Мэри оттащила меня в сторону и как следует отругала.
 – Мистера Бисли? – уточнила леди Элинор. – Ты прав, милый, но не следует так выражаться. И тем более в присутствии дам. Удивляюсь, почему леди Монингтон не выгнала тебя. Знаете, дорогая, Эдмонд не переносит, когда мелют вздор, но подчас выражает свое мнение не очень корректно. Не правда ли, тебе трудно поверить, что ты сам можешь оказаться в подобном положении, милый?
 – Начну молоть вздор? Уверен, что в таком случае кто-нибудь пожалеет меня и пристрелит. Однако вместо этого пока я только был выставлен из Оксфорда. Мэри, ты не знакома с этой неприглядной страницей моей биографии? – Это был еще один гвоздь в крышку гроба его несбывшихся надежд, но он героически улыбнулся Мэри.
 – Хотя тогда существовали оправдывающие тебя обстоятельства, – вступилась за него тетя.
 – Нет, об этом я не слышала, – ответила Мэри на вопрос лорда Эдмонда.
 Но леди Элинор не стала развивать эту тему, и племянник был ей за это очень благодарен. Разговор вернулся к тому, с чего начался, – к обсуждению поэзии Вордсворта, которую Мэри любила, а леди Элинор считала сентиментальной бессмыслицей.
 Когда лорд Эдмонд и Мэри наконец собрались уезжать, были уже густые сумерки, для поездки в ландо было слишком поздно и довольно холодно. Леди Элинор распорядилась подать свою дорожную карету, отделанную внутри мягким зеленым с золотом бархатом, настояла, чтобы Мэри взяла ее теплую шерстяную шаль, и положила на сиденье толстый плед, чтобы было чем накрыть колени.
 – После таких теплых дней ночи могут быть очень холодными, если на небе нет облаков, удерживающих тепло, – пояснила она. – Дорогие мои, не могу выразить, как мне было приятно провести с вами время. Леди Монингтон, Эдмонд непременно должен еще раз привезти вас ко мне. Это был удивительно приятный вечер.
 – Я тоже получила огромное удовольствие, – призналась Мэри.
 – Я и не знала, милый, что ты наконец взялся за ум, если сопровождаешь такую достойную женщину, как леди Монингтон. – Поцеловав Мэри в щеку, леди Элинор повернулась к лорду Эдмонду и наградила его горячим поцелуем. – Я думаю, что моему любимому племяннику давно пора возвратиться из дальних краев, куда он так надолго сам себя сослал.
 – Тетя, это был просто прием в саду, – остановил ее лорд Эдмонд, но она, улыбнувшись, потрепала его по щеке.
 – Тебе не холодно? – обратился лорд Эдмонд к Мэри, усевшись рядом с ней на сиденье кареты. – Накрыть тебя пледом?
 – Нет, спасибо, шали вполне достаточно.
 Экипаж двинулся, и они обернулись помахать леди Элинор Варли, которая вышла на террасу попрощаться с ними.
 Но уже в следующий момент экипаж показался им очень тесным и очень тихим.
 – Это была ваша идея? – Они не договаривались о возвращении домой в темноте в закрытом экипаже, Мэри чувствовала себя неловко и была совсем не уверена, что у них найдутся еще какие-либо темы для разговора.
 – Нет, не моя, но, должен признаться, вполне в моем стиле. Я люблю ходить окольными путями, но на сей раз я здесь ни при чем.
 – А-а, – протянула Мэри, и они погрузились в молчание.
 «Вот все почти и закончилось, – думала она, – осталась только долгая обратная дорога в Лондон. Лорд Эдмонд, конечно, сдержит свое слово, обязательно сдержит. За весь этот день он должен был понять, что у нас нет ничего общего, а за обедом и потом в гостиной он был совершенно не способен поддерживать разговор». Правда, как бы ни нравилась ей леди Элинор, Мэри считала, что тетя Эдмонда вела себя не совсем тактично, выбирая для беседы темы, в которых ее племянник был абсолютно несведущ.
 Мэри хотелось, чтобы все поскорее осталось позади. Она жалела, что не отказалась от обеда, к этому времени она уже была бы дома, и все ее встречи с лордом Эдмондом Уэйтом казались бы ей просто дурным сном.
 – О чем задумалась, Мэри? – Потянувшись к ней, он сжал ее руку в своей теплой ладони.
 – Ни о чем, я просто вспоминаю прошедший день. Мне понравилась ваша тетя.
 – А ты – ей. Не сомневаюсь, она захочет продолжить знакомство.
 – Буду рада видеть ее на одном из своих литературных вечеров, я непременно пошлю ей приглашение, – быстро нашлась Мэри.
 – Тетя хочет, чтобы я снова привез тебя к ней, – сказал лорд Эдмонд, и, несмотря на почти полную темноту, Мэри увидела, что он улыбается, глядя на нее.
 «О нет», – взмолилась про себя Мэри. Она не задумывалась о том, что будет делать, если он поведет себя неподобающим образом. Но что, если он будет продолжать преследовать ее, ни с чем не считаясь? И, отвернувшись в сторону, Мэри сочла за лучшее оставить его слова без ответа.
 Несколько минут они ехали молча, а потом лорд Эдмонд отпустил ее руку и обнял за плечи.
 – Пожалуйста, не нужно, – попросила Мэри, не поворачивая головы.
 – День подходит к концу, осталось всего полчаса или чуть больше, и все закончится.
 – Да.
 – Тебя это радует?
 – Да.
 Свободной рукой он взял Мэри за подбородок и повернул к себе ее лицо. Мэри почти не видела в темноте своего спутника, но чувствовала, что его лицо совсем рядом.
 – Не нужно. – Она услышала, как дрожит ее голос.
 – Мэри, времени так мало. Всего полчаса. Как по-твоему, сколько лет у меня в запасе? Двадцать? Тридцать? Сорок? Даже если всего десять или пять – или только один год, – все равно полчаса – это такое короткое время по сравнению с этим сроком.
 – Не смейте так говорить! – рассердилась Мэри. – Я должна поверить, что вы воспылали ко мне страстью? Я должна сочувствовать вам? Вы просто хотите затащить меня к себе в постель, вот и все, а я этого не хочу.
 – Мэри, – его рука развязала ленты ее шляпы и отбросила ее в сторону прежде, чем Мэри сообразила, что он собирается сделать, – подари мне эти полчаса твоего времени. Это все, что я прошу. Я не буду здесь заниматься с тобой любовью, хотя обстановка весьма соблазнительная. Я обещаю тебе это. Просто подари мне эти полчаса.
 Мэри чувствовала, что она устала сопротивляться. Пройдет еще полчаса, и все кончится – это будет неимоверным облегчением, но ведь эти полчаса надо как-то прожить. Мэри, позволив себе расслабиться, закрыла глаза и склонила голову к его руке, нежно поглаживавшей ей щеку и ухо.
 – Мэри. – Лорд Эдмонд ласково провел ладонью по ее щеке, потом по подбородку и, наконец, по губам. – Мэри.
 Образовавшийся у нее в горле комок, который она безуспешно старалась проглотить, помешал ей оттолкнуть лорда Эдмонда, когда его губы коснулись ее век, а потом нежно, но плотно прижались к губам.
 – Мэри.
 И ей захотелось просто плыть по течению – и будь что будет. Ведь в Воксхолле и потом она позволила ему так много, хотя Мэри уже не помнила, почему именно поступила так. Но сейчас, в темноте, когда она, закрыв глаза, не думала о том, кто с ней, и позволяла себе только чувствовать, не задумываясь ни о чем, ее одолевало желание уступить его ласкам.
 Лорд Эдмонд провел кончиком языка по контуру ее губ, вызвав болезненное ощущение ожога, и она, приоткрыв рот и зажав его язык губами, втянула его в себя, вызвав у лорда Эдмонда стон.
 Как хорошо было не думать и не рассуждать, а просто чувствовать. Было так приятно ощущать, как одна сильная мужская рука обнимает ее, а другая, теплая и немного жесткая по сравнению с ее нежной кожей, поглаживает по щеке, потом по плечу и по груди, потом, скользнув вверх, забирается в вырез платья, большой палец теребит сосок, пока снова не возникает эта мучительная боль. Было так сладостно ощущать, как мужской рот вбирает в себя ее губы и язык, путешествуя внутри ее рта, ласкает ее язык.
 «Какое наслаждение – хотеть и знать, чего хочешь», – мелькнула мысль у лорда Эдмонда.
 – Мэри, о Боже, Мэри, – шепнул он ей в самое ухо, и она мгновенно вспомнила, кто с ней.
 «Могу же я позволить себе забыться на несколько коротких мгновений, и пусть так и будет», – решила Мэри и, подняв руку, запустила пальцы в волосы лорда Эдмонда.
 – Я не потащу тебя насильно к себе в постель. – Шаль Мэри куда-то исчезла, и лорд Эдмонд энергично растирал руку Мэри от локтя до плеча. – Скажи мне, что ты этого не хочешь.
 – Я не хочу этого, – солгала Мэри.
 Он крепко прижал ее голову к своему плечу, и так они ехали всю оставшуюся часть пути до ее дома.
 Когда карета остановилась, он еще несколько мгновений не отпускал Мэри, пока кучер не открыл дверцу и не опустил ступеньки, а потом нехотя отстранился. Мэри не знала, привез ли он ее к ней домой или в свое любовное гнездышко, но почему-то она и не хотела этого знать.
 – Мэри. – Лорд Эдмонд опустил руку, прижимавшую ее голову, и Мэри, подняв лицо, смогла взглянуть на него, но с трудом разглядела в тусклом свете, падавшем с улицы – с ее улицы. – Я должен спросить тебя, хотя заранее знаю ответ. Мы еще увидимся?
 Судорожно сглотнув, Мэри отрицательно покачала головой.
 – Кроме этого, ничего больше нет. – Она увидела, как он стиснул зубы. – Не знаю, как объяснить, милорд, но это так, и ничего другого нет, абсолютно ничего. А одного этого недостаточно.
 – Да, этого недостаточно, – неожиданно согласился лорд Эдмонд. – Если ты не можешь найти во мне ничего привлекательного, кроме моего постельного искусства, тогда, Мэри, я тоже не хочу больше встречаться с тобой. Я переживу это.
 Как-то странно взглянув на него, Мэри попыталась отодвинуться, но лорд Эдмонд пресек эту попытку.
 – Мне нужно, чтобы ты хотела меня, – пылко воскликнул он, – меня, Мэри, именно меня! Но это глупое желание, верно? Теперь я пожинаю плоды своего многолетнего пьянства, это последнее наказание, последнее отчаяние. Если бы можно было повернуть время вспять и все изменить, я так и сделал бы, ты это знаешь. Или ты думаешь, я не стал бы ничего менять, если бы мог? Даже ради Дика, Мэри? А ради тебя я изменил бы последние пятнадцать лет своей жизни, если бы это было в моих силах, прожил бы их заново, внес бы в них что-нибудь стоящее. Но это невозможно. Поэтому я не могу предложить тебе ничего, кроме своей способности, великолепно развитой благодаря бесчисленным проституткам, доставлять наслаждение в постели. Я хочу подарить тебе все сокровища мира, но могу дать только то, о чем сказал. – Он хрипло засмеялся, а Мэри, пораженная, безмолвно смотрела на него. – Ты и не подозревала, что такой человек, как я, способен любить? Считай, что тебе повезло, Мэри. Я не трону тебя и сдержу свое обещание, потому что люблю тебя. Видишь, тебе больше нечего бояться меня.
 Резко отдернув от нее руку, лорд Эдмонд спрыгнул на землю и, обернувшись, взял Мэри на руки, не дав ей ступить на лесенку.
 – Теперь иди. – Входная дверь ее дома уже была открыта, и он с силой сжал опущенные руки Мэри. – И будь счастлива, Мэри. Я только этого желаю тебе. Пожалуйста, будь счастлива.
 Еще сильнее сжав ее руки, он быстро резко поднес одну из них к губам, а потом, отпустив обе руки, вскочил в карету, даже не подождав, пока Мэри войдет в дом.


* * *

 Как и велел лорд Эдмонд, экипаж доставил его к Вотье, и кучер, открыв дверцу, вежливо отошел в сторону, ожидая, когда хозяин выйдет, но тот еще целых пять минут молча и неподвижно сидел в карете.
 – Отвези меня домой, – распорядился он наконец. Ему не хотелось оставаться одному, но быть на людях не хотелось еще больше; однако третьего варианта не было. – Принеси графин бренди мне в гардеробную, – бросил он, проходя мимо дворецкого в холле собственного дома. – Нет, – он остановился на середине лестницы, – принеси два графина.
 Когда принесли требуемое, лорд Эдмонд наполнил до краев рюмку и, сделав большой глоток, почувствовал, как бренди обжег ему горло и желудок, а потом долго вглядывался в недопитую рюмку спиртного – своего злейшего врага, как он давно уже убедился. Из-за него он убил Дика, и оно превратило несколько месяцев его жизни, последовавших за этой трагедией, в сущий ад. Но с тех пор он употреблял спиртное только на людях, чтобы поддерживать выбранный им для себя образ человека, который и в самом деле ни гроша не стоит.
 Неужели он опять хочет остаться наедине с ним, со свои заклятым врагом, скрывающимся под личиной друга, с коварным врагом, всегда прикидывающимся доброжелателем, – с самим сатаной?
 Его рюмка разлетелась вдребезги, ударившись о стоявший неподалеку умывальник. За ней едва не последовали оба графина, но в последний момент лорд Эдмонд пожалел бедных служанок, которым и так придется убирать изрядное количество осколков.
 Поднявшись, лорд Эдмонд побрел к себе в спальню, размышлял над тем, что же произошло. Он был отвергнут женщиной некрасивой и непривлекательной, «синим чулком» и не так уж безупречно добродетельной. Что же, не велика потеря. Если бы он только мог вернуться на три недели назад, в то время, когда еще не было Воксхолла, тогда ему нетрудно было бы убедить себя, что Мэри была не слишком большой потерей.
 Лорд Эдмонд никогда не верил в любовь – во всяком случае, не верил на протяжении многих пустых лет, а уж теперь, когда ему тридцать шесть и когда нельзя ожидать, что порядочная женщина осмелится второй раз взглянуть на него, тем более не время менять свои взгляды.
 Как же ему быть? Он должен что-то сделать, чтобы покончить с тем мрачным настроением, которое временами охватывало его, а на сей раз было вызвано необъяснимым увлечением женщиной.
 Светский сезон, в сущности, подошел к концу, и лорд Эдмонд подумал, что мог бы отправиться куда-нибудь на воды – он часто так проводил лето – или поехать в Брайтон, но мысль о Брайтоне вызвала у него отвращение. Можно было бы с годик попутешествовать по континенту или уехать в Гемпшир – его поместье было не слишком далеко и к тому же прошло уже почти два года с тех пор, как он был там в последний раз.
 Вероятно, он отправится именно туда, и пребывание в провинции, где ничто и никто не будет напоминать о бесцельности его жизни, даст ему успокоение. Да, он поедет в свое поместье – и прямо завтра же. Остановившись на этом решении, лорд Эдмонд потянулся к колокольчику и вызвал камердинера.




 Глава 9


 Мэри была вне себя. Прошла уже целая неделя после приема у леди Элинор, и лорд Эдмонд сдержал свое обещание. О да, он не преследовал ее, но почему-то она начала терять надежду когда-нибудь освободиться от него. Он, конечно, нарочно так ведет себя и издалека посмеивается над ней, отлично понимая, что с ней происходит.
 Мэри ненавидела его всей душой.
 В некотором отношении неделя была приятной. Каждый день или вечер – а иногда и дважды в день – Мэри встречалась с виконтом Гудричем, и он нежно ухаживал за ней. Если за неделю до этого он и намеревался сделать ее своей любовницей, то с тех пор больше об этом не заговаривал и, навестив ее утром на следующий день после приема в Ричмонде, даже извинился.
 – Вам нездоровится? – Обменявшись с Мэри приветствиями, он внимательно посмотрел на нее.
 – Просто немного болит голова, – улыбнулась она в ответ, не признавшись, что накануне ночью целый час плакала, а потом часа два не могла уснуть. – Немного свежего воздуха – и все пройдет.
 Они поехали на утреннюю прогулку в парк, и виконт поинтересовался, как прошел предыдущий день. Мэри рассказала, что ей понравилась тетя Эдмонда и что леди Элинор пообещала найти время и на следующей неделе посетить ее литературный вечер.
 И тогда он извинился.
 – Простите мне мои слова и мое позавчерашнее поведение. – Накрыв рукой руку Мэри, виконт Гудрич заглянул ей в лицо. – Я вел себя как собственник, хотя у меня нет на это прав – пока нет. И, боюсь, мое предложение было крайне непристойно. Но, поверьте, оно вырвалось у меня исключительно из-за моей искренней заботы о вашей безопасности и спокойствии.
 – Вы прощены, – улыбнулась Мэри виконту. – Я действительно была расстроена в тот вечер. Но не стоит продолжать. Я больше не буду видеться с лордом Эдмондом Уэйтом. – Как ни странно, но эти слова тяжким грузом легли на плечи Мэри.
 – Рад это слышать, мадам. – Виконт пожал ей руку. – Такой человек может причинить вам только зло. Я убежден, в нем нет ни грана порядочности.
 «Я не трону тебя и сдержу свое обещание, потому что люблю тебя». Мэри не хотела вспоминать эти слова; после того как она целый час проплакала над ними, она им больше не верила, и лорд Гудрич прав. «И будь счастлива, Мэри. Я только этого хочу для тебя». Нет, этот человек был истинным дьяволом. Разве могла бы она быть счастлива с ним?
 – Думаю, вы правы, – помедлив с ответом, согласилась Мэри с виконтом.
 В следующие дни они много гуляли пешком, катались в коляске, посетили Тауэр и Вестминстерское аббатство, где приятно провели время, читая надписи на надгробиях и эпитафии в Уголке поэтов, побывали в театре, в опере и на концерте в доме графа Реймора.
 Виконт рассказал Мэри о своем имении в Линкольншире и о двух своих сыновьях, которые сейчас где-то учились и о существовании которых она раньше не слышала. Мэри была уверена, что он вот-вот сделает ей предложение, и решила, что непременно его примет. Виконт Гудрич ей нравился, жизнь с ним обещала быть стабильной, спокойной и достойной.
 Мэри ожидала, что он поцелует ее, но виконт всегда целовал ей только руку, ей же хотелось совсем другого поцелуя. Мэри преследовали призраки, от которых ей необходимо было избавиться, и она хотела, чтобы он их прогнал. Кроме того неудачного намека на ее литературном вечере, виконт вел себя абсолютно корректно по отношению к ней.
 Неделя была приятной, Мэри поощряла то, что со стороны виконта, очевидно, было серьезным ухаживанием, и ее подруги смотрели на это с одобрением. И Пенелопа, и Ханна были очень рады окончательному разрыву Мэри с лордом Эдмондом и налаживанию ее отношений с виконтом Гудричем.
 Мэри была довольна, у нее с лордом Гудричем установилась почти такая же дружба, как это было с Маркусом, правда, между ней и Маркусом существовала особая привязанность, которой пока не было между ней и виконтом, но Мэри надеялась, что со временем и это придет. А лорд Гудрич мог предложить ей многое – постоянство и надежность брака без всяких неожиданностей и опасностей, которыми была отмечена ее жизнь с Лоуренсом.
 Мэри была почти счастлива, но шли дни, и в ней все сильнее вскипало возмущение. Лорд Эдмонд Уэйт – ей был ненавистен каждый звук его имени – доказал, что он еще менее порядочен, еще менее джентльмен, чем она думала, потому что, если бы он продолжал преследовать ее, она имела бы полное право сердиться на него, могла бы бороться с ним. Но раз он сдержал слово и порвал с ней все отношения, она должна была бы с облегчением вздохнуть, освободившись от него. Но он умудрился сделать так, что этого не произошло.
 Когда они возвращались из Ричмонда, лорд Эдмонд вел себя так уверенно, что Мэри снова почувствовала необъяснимую тягу к нему, которую она настойчиво отрицала после Воксхолла. Почувствовав ее влечение, он довел ее до такого состояния, что она готова была отдаться ему прямо в карете его тети, если бы он только предложил это, или отправиться снова в то омерзительное любовное гнездышко. Мэри абсолютно не понимала, как он мог пробуждать в ней такие"чувства, но ему это неизменно удавалось. В то же время она не могла напрямую обвинить его в этом, ведь он не применял никакого явного насилия. А теперь лорд Эдмонд, выполняя данное ей обещание, оставил ее в покое.
 Неужели она так и будет грустить о прошлом? Неужели даже время не излечит ее от страданий? Неужели она всегда будет тосковать по той ночи, которую они могли бы провести вместе?
 Всю последнюю неделю Мэри умом – своим истинным "я"– понимала, что счастлива с лордом Гудричем, и предвкушала более определенные отношения с ним, но ее тело мечтало о лорде Эдмонде.
 После того как лорд Эдмонд оставил ее в тот вечер, Мэри много плакала и в какой-то безумный миг убедила себя в том, что он действительно любит ее, и даже в том – о ужас! – что и она сама его любит.
 Злодей! Он все это спланировал заранее и теперь очень ловко избегает встреч с ней. Куда бы она ни шла, Мэри всюду непроизвольно искала лорда Эдмонда, но нигде его не заметила. Все это он подстроил умышленно, зная, что как только она снова увидит его, то сразу же вспомнит, каков он на самом деле, и освободится от него. Время шло, и в конце концов Мэри начала бояться, что ей это никогда не удастся.
 Светский сезон окончился, и Лондон быстро пустел, высшее общество разъезжалось по водам, морским курортам и загородным поместьям. Мэри пригласила тетю лорда Эдмонда, леди Элинор, посетить свой следующий, и последний в этом сезоне, литературный салон. Леди Варли ответила согласием и добавила, что с нетерпением ждет этого вечера.
 «Возможно, лорд Эдмонд будет сопровождать свою тетю», – подумала Мэри, в то же время надеясь, что этого не случится, и убеждая себя не рассчитывать на такое. Уж если он в течение почти целой недели держал свое слово, то и сегодня, безусловно, не придет, если только ему не захочется посмотреть, какой эффект произвело на Мэри его недельное отсутствие.
 Леди Элинор приехала без провожатых. В гостиной она сидела и слушала одного из двух приглашенных Мэри поэтов, а потом включилась в долгую оживленную дискуссию, последовавшую за его выступлением.
 – Великолепный вечер, дорогая леди Монингтон, – сказала она, подойдя к Мэри. – Я давно не получала такого удовольствия. Как жаль, что здесь нет Эдмонда.
 – Я не видела его уже почти неделю, – откликнулась Мэри.
 – На следующий день после моего приема в саду он уехал в свое поместье, – объяснила леди Элинор. – Разве вы не знали? В другое время я была бы этому рада, потому что он мало внимания уделяет своей усадьбе и ему следует бывать там почаще, но, должна признаться, я очень огорчена, что мое предположение оказалось неверным – я подумала, что вы симпатизируете друг другу.
 – О нет. – Мэри почувствовала, что краснеет.
 – Очень жаль. Простите мои слова, дорогая мой, но вы именно та женщина, которая ему нужна. Только вы смогли бы вернуть ему самого себя. И та атмосфера, которая царила здесь сегодня, могла бы помочь ему вернуться. Если он вообще сможет вернуться, ведь прошло уже так много времени. Я знаю, большинство людей считает его неисправимым, а что думаете вы, леди Монингтон?
 – Я не понимаю вас, мадам. – Мэри, нахмурившись, вопросительно взглянула на свою гостью.
 – У меня такое впечатление, что вы очень близко знакомы с Эдмондом. Или, напротив, вы почти ничего о нем не знаете. Прошу прощения, но, видите ли, я полагала, что вы вообще не были бы с ним, если бы не знали его хорошо. Боюсь, его шокирующая репутация вполне закономерна.
 – Мое знакомство с лордом Эдмондом весьма поверхностно, мадам.
 – Ах, тогда я молчу. – Но, вздохнув, леди Элинор все же заговорила вновь:
 – В юности Эдмонд очень много времени проводил дома. Не исключено, что он мог бы стать украшением вашего салона, леди Монингтон, хотя, несомненно, его стихи были бы написаны на латыни или на греческом, и вряд ли кто-нибудь смог бы их оценить. Он был большим любителем чтения и не вылезал из библиотеки. Мой брат и его жена очень тревожились за сына. «Он никогда не сможет жить в реальном мире», – всегда говорили они. Его главным желанием было изучить богословие, и он этим усердно занимался, хотя и не посвятил себя церкви. Служение церкви должно было стать уделом среднего из трех братьев. Их отец всегда считал, что благодаря доброте и мягкости Ричарда из него получится идеальный священник, хотя у меня на этот счет были свои сомнения. Но потом Эдмонд резко изменился. – Она невесело усмехнулась. – Но пожалуй, он тоже не был бы хорошим священником, он совсем не знал жизни. Бедный Эдмонд. Он всегда был моим любимцем, хотя все остальные больше любили Ричарда.
 Мэри слушала Элинор с недоверием, глядя на нее во все глаза. Неужели Эдмонд, о котором рассказывала леди Элинор, был тем самым лордом Эдмондом, которого она знала? Этого не могло быть, здесь какая-то ошибка. Но как могла ошибаться леди Элинор, его тетя?
 – В то время я хотела, чтобы он был более земным, – продолжала леди Элинор, – а сейчас оглядываюсь в далекое прошлое, чтобы увидеть снова того сдержанного, серьезного, поглощенного науками мальчика. Если бы не тот несчастный случай! Вы слышали о нем, леди Монингтон, или все, что я рассказываю, для вас новость?
 – Вы имеете в виду смерть его брата?
 – Ах, значит, слышали. Но если у вас с моим племянником лишь мимолетное знакомство, я, наверное, утомила вас своими разговорами, дорогая. И к тому же отвлекла от гостей. – Леди Элинор хотела отойти, но Мэри, коснувшись ее локтя, остановила свою гостью.
 – Вы сказали, что произошел несчастный случай. Вы просто так выразились или это на самом деле была случайность?
 – Похоже, Эдмонд рассказал вам свою обычную историю, – взглянув на Мэри и чуть усмехнувшись, ответила леди Элинор, – ту, которая берет корни из городских сплетен. Что он убил брата и прочую чушь? Это такая же ложь, как и то, что рассказывали мой брат и мой старший племянник. Правда в том, леди Монингтон, что Ричард, будучи не лучшим наездником, поскакал вслед за братом, глупо и без надобности рискуя собой, и в результате погиб. Виноваты все – и никто. Это был просто несчастный случай, но он изменил всю жизнь Эдмонда – полностью и самым невероятным образом. И я, кажется, зря надеюсь, что когда-нибудь он снова станет самим собой.
 – Как же… – начала было Мэри, но ее прервало появление виконта Гудрича, который, подойдя сзади, с улыбкой взял ее под руку.
 – Мадам, – поклонился он леди Элинор, – надеюсь, вы остались довольны вечером. Леди Монингтон на этот раз превзошла себя. Каждый горел желанием одновременно принять участие в дискуссиях обеих групп, – обратился он к Мэри, и она улыбкой поблагодарила его.
 Леди Элинор поздоровалась с виконтом.
 – Я всегда открываю для себя что-то интересное в самый последний момент. Впрочем, это не страшно, в следующем году я надеюсь стать завсегдатаем ваших салонов, леди Монингтон, дорогая.
 – Ужин, должно быть, уже готов. Простите, мне нужно пойти проверить, – извинилась Мэри.
 – Позвольте мне это сделать. – Виконт стиснул локоть Мэри и решительно вышел из комнаты.
 – Значит, вот в чем дело. – Леди Элинор улыбнулась Мэри. – Я понимаю вас и удивлена, что мне в голову пришла мысль о вашей дружбе с Эдмондом. Хотя, признаюсь, разочарована, что у вас с ним ничего нет. Но хватит об этом. Вы на лето остаетесь в городе?
 – Да, я не собираюсь никуда уезжать.
 – Тогда мы еще увидимся. Я пришлю вам приглашение и скорее всего включу в него и Гудрича. Это не будет неприлично?
 – Спасибо, – вспыхнув, поблагодарила Мэри.
 Кивнув ей, леди Элинор направилась к группе, которой еще не успела уделить внимания.
 И в этот же вечер, позднее, виконт Гудрич в первый раз поцеловал Мэри и попросил ее выйти за него замуж.
 Последней из гостей ушла Пенелопа, которая, насмешливо взглянув сначала на Мэри, потом на виконта, пожала плечами и пожелала им спокойной ночи. Обернувшись, Мэри вопросительно взглянула на оставшегося с ней в холле виконта Гудрича. Явно не собираясь повторять свое предложение недельной давности, он, взяв ее под руку, повел обратно в гостиную подальше от взглядов слуг и плотно закрыл двери.
 – Леди Монингтон, думаю, вы не можете не замечать моих чувств к вам. – Он сжал ее руку, но Мэри только молча взглянула на него. – Я высоко ценю вас и, возьму на себя смелость добавить, питаю к вам самые нежные чувства.
 – Благодарю. – Она переплела свои пальцы с его. – Благодарю вас, милорд.
 – И если у вас есть какие-то сомнения относительно моих намерений, позвольте мне прояснить их не откладывая. Они вполне благородны. Я хотел бы, чтобы вы стали моей женой, мадам.
 Мэри, не отвечая, продолжала смотреть на виконта Гудрича. Итак, он собирается стать ее мужем. Она должна будет узнать о нем все – узнать его манеры, его привычки так же хорошо, как свои собственные; она должна будет жить с ним в постоянной близости, как когда-то жила с Лоуренсом. Умом Мэри чувствовала удовлетворение, даже радость. Это будет удачный брак, именно такой, о каком она мечтала уже несколько лет и какого у нее никогда не могло бы быть с Маркусом.
 – Что скажете? – Обеими руками виконт сжал ее руку. – Вы окажете мне честь, леди Монингтон?
 «Он был любителем чтения… Его главным желанием было изучить богословие… Он совсем не знал жизни. Бедный Эдмонд… Сдержанный, серьезный, поглощенный науками мальчик». Эти слова, произносимые голосом леди Элинор, с самого начала ужина, не переставая, звучали в голове Мэри, и она никак не могла прогнать их от себя; ей хотелось бы, чтобы виконт Гудрич выбрал более удачное время для своего предложения.
 – Я… я не знаю, – в полной растерянности ответила Мэри, но она знала, точно знала, что хочет выйти замуж; она хотела стать женой, хотела иметь детей.
 – Ах! – Он сжал ей руку. – Я слишком быстро требую ответа. Вам нужно время подумать.
 – Да. – Она благодарно улыбнулась виконту. Ей нужно было время, чтобы выбросить из головы тот странный и незнакомый образ лорда Эдмонда Уэйта, который был создан его тетей. – Немного времени, если не возражаете, милорд.
 – Я могу подождать, леди Монингтон, если вы заверите, что у меня есть надежда. Вы разрешите мне называть вас просто по имени?
 – Конечно, – чуть склонившись в его сторону, Мэри поняла, что делает это специально, чтобы прогнать прочь все лишние видения и убедить себя, что лорд Эдмонд для нее ничего не значит, – называйте меня Мэри.
 – Мэри. – Выпустив ее руку, виконт Гудрич обнял ее и, наклонив голову, поцеловал.
 Это не был горячий поцелуй, виконт даже не сделал попытки ни приоткрыть ей рот, ни привлечь ее к себе. Мэри же хотелось, чтобы виконт прижал ее к себе, чтобы она своим телом почувствовала его тело, почувствовала его губы на своих губах, ей безумно хотелось вернуть те ощущения, которые она испытала с лордом Эдмондом. Мэри нужно было удостовериться, что виконт Гудрич именно тот человек, которого она хочет физически, а не просто один из приятных мужчин. Мэри надеялась умом выбрать себе мужа и убедить себя, что физические ощущения одинаковы с любым мужчиной.
 Глупое желание! Она не могла испытывать одно и то же с каждым мужчиной. Объятия лорда Эдмонда были… незабываемы.
 – Пожалуй, мне лучше уйти. – Подняв голову, виконт взглянул на Мэри горящими глазами. – Иначе я вообще не смогу оставить тебя, Мэри.
 Мэри с немым удивлением смотрела на него. Неужели он говорит правду? Неужели он нашел их объятия возбуждающими? Она – нет, ни в малейшей степени, ее они даже не взволновали.
 – Мэри? – Он пристально посмотрел на нее. – Ты действительно хочешь, чтобы я ушел?
 – Да, пожалуйста, милорд.
 – Саймон, – поправил ее виконт.
 – Саймон, – повторила Мэри.
 – Тогда спокойной ночи, Мэри. – Он нагнулся и снова поцеловал ее. – Завтра утром пойдем гулять в Сент-Джеймсский парк?
 – С нетерпением жду этой прогулки.
 – И я тоже.
 Мэри вышла в холл проводить виконта, а потом, поднимаясь по лестнице, задумалась над тем, почему она сразу не дала согласия виконту. Нет, в этом не было ничего странного, она точно знала причину. Как сказала леди Элинор? Он изменился полностью и… Как? Самым невероятным образом. Он был сдержанным, поглощенным науками, слишком не от мира сего. Он хотел быть священником и учился ради этого. Лорд Эдмонд Уэйт?! Нет, этого не может быть. О, конечно, этого не может быть! Он писал стихи на латыни и на греческом. Лорд Эдмонд Уэйт?!
 Лорд Эдмонд уехал в свое поместье, вот почему она нигде не встречалась с ним после того дня, когда они вместе были на приеме в саду у его тети.
 Он был причиной того, что Мэри пока не дала своего согласия виконту Гудричу – Саймону. Она не могла не думать о лорде Эдмонде, и теперь все стало даже хуже, чем было раньше. Теперь Мэри начала понимать, что когда-то, вероятно, существовал совершенно другой Эдмонд, а тот лорд Эдмонд, которого знала она, по-видимому, был сотворен из чувства вины, собственной никчемности, горя и многого другого, о чем она и не догадывалась.
 Но Мэри не хотела об этом думать, она решила выйти замуж за лорда Гудрича, мечтая о постоянстве и спокойствии, Мэри хотела, чтобы у них были дети, пока она еще не слишком стара. Она совсем не хотела думать о лорде Эдмонде Уэйте.
 Но, изо всех сил стараясь настроиться на размышления о будущем, которое ей было предложено в этот вечер, Мэри, беспокойно ворочаясь в постели, могла думать только о лорде Эдмонде, а когда наконец уснула, видела сны только о нем – странные, пугающие сны. В одном из них он, сидя верхом на лошади, смеялся над ней, когда она прыгала через высокий барьер, который он сам только что взял. А в другом сне она падала с лошади, а он бежал к ней – он был без лошади, – чтобы не дать ей упасть, но бежал медленно, слишком медленно. Но Мэри проснулась раньше, чем узнала, коснулась она земли или его протянутых к ней рук.


* * *

 Прошло две недели, две недели, во время которых в городе стояла невыносимая жара и которые для Мэри были не слишком веселыми. Обе ее подруги – и Ханна, и Пенелопа уехали, одна на север, другая – в Брайтон, но виконт оставался в Лондоне, и они продолжали встречаться почти ежедневно. Хотя за это время он не повторил своего предложения, они оба вели себя так, как будто Мэри дала согласие.
 Леди Элинор, сдержав свое слово, прислала приглашение на обед и Мэри, и лорду Гудричу. На обеде присутствовал, кроме них, всего один гость, пожилой баронет, старый знакомый леди Элинор, которого она пригласила для четного числа – так пояснила хозяйка, не имея в виду обидеть этим своего друга.
 Вечер прошел приятно, и за ним последовала такая же приятная поездка домой. И когда коварный мозг Мэри начинал делать сравнения, она строго ставила его на место. Она начала привыкать к непрошеным образам и воспоминаниям, научилась не обходиться с ними чересчур безжалостно, а терпеливо и решительно заменяла их другими и считала, что ей это успешно удается.
 Но в одно прекрасное утро, просматривая почту, заметно поубавившуюся с окончанием сезона, когда иссяк поток приглашений, она обратила внимание на незнакомый почерк на конверте и обнаружила, что письмо пришло из Гемпшира, где было поместье лорда Эдмонда. Трясущимися от нетерпения руками Мэри сломала печать и, развернув письмо, положила его перед собой на стол. Ее взгляд прежде всего метнулся вниз страницы к подписи, крупной и четкой, – «Эдмонд».
 Успев заметить, что письмо было недлинным, Мэри закрыла глаза и, сделав глубокий вдох, снова открыла их.
 «Моя дорогая Мэри, – прочла она и сделала паузу, прежде чем читать дальше, – вопреки тому, что ты можешь подумать, сообщаю, что я этого не подстраивал и ничего сам не знал, пока сегодня утром не получил приглашение. Я решил принять его, потому что это моя тетя и она всегда была добра ко мне. И у нее будет всего один день шестидесятилетия, если, конечно, в нарушение законов природы время не остановится. Однако если ты уже приняла приглашение или собираешься его принять, но не хочешь снова видеть меня, я придумаю какое-нибудь правдоподобное извинение. Например, всех моих арендаторов и слуг может поразить оспа или случится еще какое-либо подобное несчастье. Могу я просить твоей милости немедленно дать ответ? Твой покорный слуга, Эдмонд».
 Что за загадочное приглашение от его тети на торжественный обед в честь ее шестидесятилетия? Мэри, нахмурившись, перебрала оставшуюся пачку писем, нашла его и, распечатав конверт, надписанный уже знакомой рукой, прочла записку.
 Это было не просто приглашение на обед или на вечерний прием, ей предлагалось провести неделю в Рэндалл-Парке, загородном поместье леди Элинор в Кенте, и отпраздновать шестидесятилетие его хозяйки. Леди Элинор поясняла, что там соберется несколько членов семьи и друзья, в числе которых она очень надеется увидеть и леди Монингтон. «Виконту Гудричу я тоже послала приглашение», – добавляла в конце леди Элинор.
 Глядя в пространство, Мэри сложила приглашение и накрыла его ладонью.
 Зная, что новая встреча с лордом Эдмондом будет утонченной пыткой, Мэри понимала, что ей не следует соглашаться, ведь легко найти подходящий повод для отказа, даже не прибегая к эпидемии оспы, охватившей вдруг всех ее слуг. При этой мысли она невольно улыбнулась. Но если она согласится принять приглашение леди Элинор, она неминуемо встретится с лордом Эдмондом на ограниченном пространстве усадьбы, а этого Мэри хотелось меньше всего.
 Но если бы она снова увидела лорда Эдмонда, если бы провела целую неделю в его обществе, она, безусловно, смогла бы наконец покончить с некоторыми видениями, смогла бы безошибочно удостовериться, что, каким бы он ни был до смерти своего брата, сейчас он был человеком, который не заслуживает уважения – и любви.
 И Мэри решила, что еще подумает и обсудит приглашение с Саймоном, когда он заедет за ней, чтобы повезти за покупками и в библиотеку, но она уже знала, каким будет ее ответ, каким ему следует быть.
 А до конца дня она должна написать лорду Эдмонду, нельзя же заставлять его ждать.
 Кажется, прошло так много времени – Мэри закрыла глаза, – так много времени с тех пор, как она в последний раз видела лорда Эдмонда.




 Глава 10


 Высаживаясь из экипажа и обнимая тетю Элинор, лорд Эдмонд не особенно радовался всему происходящему. Конечно, ему всегда приятно было видеть свою тетю, и при других обстоятельствах он был бы счастлив неделю своего времени посвятить празднованию ее дня рождения, тем более что собиралось интересное общество. Несколько раз, когда еще был жив его дядя, а сам он был мальчишкой, лорд Эдмонд проводил лето в Рэндалл-Парке, и у него остались о той поре самые приятные воспоминания.
 Но ему оказалось трудно покинуть Уиллоу-Корт, когда он только что обосновался там и обнаружил, что жизнь в провинции в собственном доме, когда тебя обслуживают собственные слуги, имеет определенную прелесть и, помимо всего прочего, оказывает благотворное влияние на раненую душу.
 А сейчас он снова должен был встретиться с Мэри, после того как выставил себя круглым идиотом в день памятного приема в саду. Она не прислушалась к его намеку на то, что ей следует отказаться от приглашения, ведь он как племянник леди Элинор чувствует себя обязанным быть на дне рождения своей тети. Мэри в ответ на его письмо написала, что не имеет ничего против встречи с ним в Рэндалл-Парке, если у него нет возражений.
 Нет возражений! Неужели у нее не хватает здравого смысла – или интуиции, – чтобы понять, что он охотнее встретился бы с дьяволом, чем с ней? «А еще этот Гудрич! Целую неделю его любовнице и побочному выводку придется обходиться без него», – с отвращением подумал о виконте лорд Эдмонд. Обручилась ли с ним Мэри? Если еще нет, то вряд ли это произойдет в ближайшее время. Но – странная мысль! – вдруг эта неделя за городом окажется подходящей для объявления о помолвке?
 – Эдмонд! – воскликнула леди Элинор, обнимая племянника и целуя его в щеку. – Не могу поверить собственным глазам! Ты прибыл надень раньше, хотя имеешь, обыкновение опаздывать.
 – Скажи еще лишь слово, и я развернусь и подожду в деревенской гостинице до завтрашнего утра, – засмеялся лорд Эдмонд. – Есть там новенькие горничные?
 – Ты останешься здесь под моим присмотром, – усмехнулась леди Элинор. – Входи в дом, милый. Для меня радость побыть целый день вдвоем с тобой, пока не стали собираться гости. Быть может, мне удастся вложить тебе ума-разума.
 – Звучит очень ободряюще. – Лорд Эдмонд обнял тетю за талию, и они вместе пошли вверх по ступенькам подковообразной лестницы к двустворчатым дверям в дом. – Скажи, на кой черт ты вместе с приглашением прислала мне еще и частичный список гостей?
 – Что за выражения, милый! Я подумала, что, возможно, тебе будет приятно узнать, что я пригласила и леди Монингтон тоже.
 – А вдобавок и Гудрича. Я едва устоял, чтобы не отказаться от твоего приглашения, когда узнал, что он тоже приглашен. Он принял приглашение?
 – Они оба приняли мое приглашение. Уверена, они очень подходят друг другу, и для Мэри это будет удачная партия.
 – Да, она получит черт знает сколько внимания от него при двух его законных сыновьях, любовнице и пяти незаконных выродках. Ты что, о них не знала?
 – Я всегда считала недопустимым употреблять такое слово в отношении детей, рожденных вне брака, ведь дети не виноваты, что появились на свет. Очевидно, он хорошо заботится о них и готов обеспечить будущее каждого.
 – Раз ты все знаешь, тогда какого черта говоришь, что он будет великолепным мужем для Мэри? Любая женщина заслуживает лучшей судьбы.
 – Боже мой, твой язык никуда не годится. Очень может быть, что ей известно о его второй семье, но, знаешь, многие женщины не возражают против такого положения вещей, и это не мешает им пользоваться всеми преимуществами брака без, гм, излишеств.
 – Только не Мэри, – усмехнулся лорд Эдмонд, – поверь мне, это не для нее.
 – Ну что же, милый, – леди Элинор с интересом взглянула на племянника, – вероятно, тебе кажется, что ты больше подходишь ей в мужья?
 – Я? – Он рассмеялся. – Бедная Мэри. Ты не считаешь, что она оказалась между Сциллой и Харибдой? Во всяком случае, у Гудрича хватает порядочности, чтобы особенно не распространяться относительно своей второй жизни, и поэтому с ней, конечно, можно смириться.
 – Налей себе чего-нибудь выпить, милый, – предложила ему тетя, проводив племянника в нижнюю гостиную. – Все же интересно, кто Сцилла и кто Харибда?
 – Нет, спасибо, я предпочел бы чай, тетя. Конечно, если это не сложно.
 Ничего не сказав и лишь удивленно пожав плечами, леди Элинор подошла к звонку и дернула за шнурок.
 – Я и раньше подозревала, что ты к ней неравнодушен, а теперь твердо убеждена в этом.
 – К леди Монингтон? – насмешливо произнес лорд Эдмонд. – Неравнодушен? С какой стати, тетя, ты вбила себе в голову такую чушь?
 – Я видела, как ты смотрел на нее, когда вы были у меня в Ричмонде, и вижу, с какой враждебностью ты относишься к джентльмену, которого мы оба считаем положительным и как нельзя более годящимся ей в мужья.
 – Глупости! Любой приличный человек придет в ужас при мысли, что несчастная женщина собирается выйти замуж за человека, даже не подозревая о его прочных, почти семейных отношениях с женщиной другого класса.
 – Эдмонд, уже много лет я не слышала от тебя выступлений с моральными осуждениями, – улыбнулась леди Элинор. – С возвращением домой, милый.
 Он нахмурился, но ничего не сказал, так как в этот момент дверь открылась, и вошли дворецкий и служанка, несущая чай и пирожные.
 – И давай поговорим о доме, – продолжила леди Элинор, когда они с лордом Эдмондом снова остались одни. – Расскажи мне, чем ты занимался в Уиллоу-Корте в последние недели. Полагаю, знакомился со своими владениями и поражал управляющего своим интересом к делам. И сядь, пожалуйста, милый, когда ты стоишь, ты похож на крестоносца.
 И лорд Эдмонд послушно сел.


* * *

 «Честно говоря, лучше было бы не делать этого», – призналась себе Мэри, когда экипаж, проделав длинный путь через парк, свернул к подковообразной лестнице. В другое время Мэри была бы рада возможности в августовскую жару провести неделю за городом, тем более в доме человека, который ей нравился.
 Но там ей снова придется встретиться с лордом Эдмондом и как раз в тот момент, когда она уже почти убедила себя, что выбросила его из своей памяти, в тот момент, когда – она была уверена – Саймон готовился повторить свое предложение, а она согласится на него.
 Мэри собиралась принять предложение виконта, непременно принять.
 – Наконец-то мы прибыли, – сказал сидевший рядом с Мэри виконт Гудрич. Мэри согласилась ехать вместе с ним, так как добраться из Лондона до Рэндалл-Парка можно было за один день. – Уверен, ты не прочь освежиться и выпить чая.
 – Да. – Мэри тревожно выглянула из окошка кареты. Двустворчатые двери наверху лестницы были чуть приоткрыты, но никто еще не появился, – день выдался для слуг хлопотным.
 Виконт уже помог Мэри выйти из кареты, когда к ним по лестнице спустилась леди Элинор в сопровождении сэра Гарольда Райта, того самого джентльмена, который вместе с ними был на обеде в Ричмонде, и больше не появился никто, кроме слуг, что сразу успокоило Мэри.
 – Как замечательно! – Улыбнувшись виконту Гудричу, леди Элинор обняла Мэри. – Теперь все в сборе, но еще не подошло время пить чай, так что пока гости могут пообщаться друг с другом.
 Мэри подала руку сэру Гарольду, а тот вежливо поинтересовался у Гудрича, как прошло путешествие.
 – Пойдемте в дом, дорогая. – Леди Элинор взяла Мэри под руку. – Я сама провожу вас в вашу комнату, и у вас будет время привести себя в порядок. Ведь правда, после поездки всегда приятно сменить платье и умыться? Тем более в такой жаркий день. Разве не чудесная погода? Надеюсь, она продержится эту неделю, и все получат массу удовольствия от пребывания на свежем воздухе. Ну вот и хорошо, идет ваша служанка с багажом. А это камердинер виконта?
 Улыбаясь, Мэри с интересом оглядывала изящно отделанный изразцами холл особняка. Она всегда мечтала иметь загородный дом, но Лоуренс, хотя и оставил ей приличное состояние, никогда не был богачом.
 – Вы приехали не самыми последними из гостей, которых я ожидаю, но остальные должны прибыть через пару дней, а кто они – пока секрет, – загадочно улыбаясь, сообщила леди Элинор. – Шестидесятилетний возраст, леди Монингтон – мне хотелось бы называть вас Мэри, если вы не возражаете, – делает человека смелым, человек осознает, что его век небеспределен и что некоторые вещи должны быть сделаны сейчас, иначе они вообще никогда не будут сделаны. Сюда, дорогая. Я поместила вас в комнату, выходящую окнами в парк перед домом, потому что сама предпочитаю этот пейзаж холмам и деревьям с противоположной стороны, хотя многим больше нравится дикая природа. Вот ваша комната.
 – Как здесь чудесно! – Мэри обежала взглядом китайские обои и ширмы в китайском стиле, полог над кроватью и шторы с цветочным рисунком.
 – Я знала, что вам понравится. Теперь я вас оставлю, а через полчаса пришлю свою экономку проводить вас в гостиную к чаю.
 – Благодарю вас. – Мэри признательно улыбнулась хозяйке дома и, оставшись одна, подошла к окну.
 За английским парком проходила абсолютно прямая подъездная дорожка, по обе стороны которой располагались холмистые лужайки и группы деревьев. Все было зеленым и очень красивым. И Мэри внезапно решила, что у нее обязательно будет загородный дом, если она выйдет замуж за Саймона. «Нет, – поправила она себя, – когда я выйду замуж за Саймона».
 Леди Элинор сказала, что некоторые гости должны прибыть через пару дней, вероятно, в их число входит и лорд Эдмонд, значит, сегодня Мэри не придется встречаться с ним, и какое-то время она может чувствовать себя свободно.
 Эта мысль и успокоила Мэри, и в то же время по необъяснимой причине вызвала у нее болезненное разочарование. Мэри хотелось, чтобы встреча уже состоялась; уж если ей суждено было случиться, то пусть она произойдет сейчас.
 Появление ее горничной и слуги, несущего багаж, отвлекло Мэри от этих мыслей, и она занялась приготовлением к чаю.


* * *

 Они приехали, приехали вместе. Наблюдая из верхнего окна, лорд Эдмонд видел, как они, выйдя из экипажа, поздоровались с леди Элинор и сэром Гарольдом. «Они очень подходят друг другу», – сказала тетя. Что ж, отлично.
 Лорд Эдмонд, удобно устроившись в самом дальнем от двери уголке гостиной, обменивался воспоминаниями с Питером и Эндрю Шелбурнами, племянниками его дяди, не имевшими с самим лордом Эдмондом никакого кровного родства. Он часто встречался с ними в Рэндалл-Парке, когда еще все они были мальчишками. Дорис, жена Питера, молча сидела рядом с мужем, и лорд Эдмонд, вообразив, что она его осуждает, сделал то, что всегда делал в подобных случаях – не отрывал от нее пронизывающего взгляда до тех пор, пока Дорис не потупилась, и с удовлетворением решил, что теперь она тоже будет его побаиваться. Как легко было запугивать женщин!
 Приглашен был двадцать один гость, включая сэра Гарольда Райта, который был верным другом леди Элинор еще задолго до смерти ее мужа. Ходили слухи, что когда-то давно они были любовниками, но если это и было правдой, они были очень осмотрительны. После смерти мужа леди Элинор они не стали вступать в брак. «Возможно, они были просто хорошими друзьями, – подумал лорд Эдмонд, – а все эти сплетники не могли примириться с чем-то столь непривычным для них, как платонические отношения. Во всяком случае, это не мое дело».
 Народу собралось больше, чем ожидал лорд Эдмонд. Но для него было тем лучше, чем больше людей, тогда ему будет легче держаться в стороне от Мэри. Если не считать ее присутствия, ничего неприятного для него сегодня не было. Лорд Эдмонд всегда опасался, что на одном из тетушкиных приемов неожиданно столкнется с кем-нибудь из членов своей семьи. Но леди Элинор поступала тактично, стараясь никогда не принимать его отца или старшего брата в одно время с ним. И сегодня он был единственным гостем из их семьи. Между прочим, тетя всегда, даже тогда, когда он был маленьким, заумным и неинтересным мальчиком, всегда говорила, что любит его больше, чем остальных племянников. Благослови ее, Господи!
 И когда лорд Эдмонд, растроганный давно забытыми воспоминаниями детства в разговоре с Питером и Эндрю, позволил себе расслабиться, в комнату вошла Мэри. Он безошибочно почувствовал это, хотя в тот момент не смотрел на дверь, а повернув голову в ту сторону и моментально встретившись с ней взглядом, отметил, что она пришла в гостиную одна – без своего сторожевого пса.
 Лорд Эдмонд смотрел на Мэри ничего не выражающим взглядом, не в силах преодолеть презрения к себе за то, как ушел от нее в последнюю их встречу. Глядя на него, Мэри вздернула подбородок и слегка кивнула, но не улыбнулась.
 «Что ж, – подумал лорд Эдмонд, возвращаясь к разговору с друзьями детства, – что было, то было». Теперь он снова увидел Мэри и чувствовал себя относительно нормально, во всяком случае, потолок не обрушился ему на голову. Многие из присутствующих – к примеру, Дорис Шелбурн – получили бы огромное удовольствие, узнав, что он со страхом и дрожью ожидал появления маленькой, отнюдь не красивой леди. Ладно, это уже позади.
 Лорд Эдмонд вспомнил об одной проделке, которая в давние времена доставила им с Питером много неприятностей, – о проделке, которую надутая Дорис вряд ли найдет пристойной – и начал о ней рассказывать. «Черт с ней, с этой женщиной, – подумал лорд Эдмонд про жену друга, – если она ожидает от меня грубости, я с превеликим удовольствием сделаю ей одолжение».
 Вошедший в комнату Гудрич уже стоял рядом с Мэри, почти касаясь ее плеча, улыбался ей с чувством собственника и, казалось, в любой момент мог положить руку ей на талию. «Если только он посмеет это сделать, то весь остаток жизни ему придется обходиться без одной руки», – решил лорд Эдмонд. Поймав ускользнувшую было нить рассказа, он с удвоенной энергией принялся за свою историю, стараясь, чтобы она звучала как можно более грубо, и Питер с Эндрю уже хихикали, а Дорис даже не улыбнулась.
 «Проклятие! – выругался про себя лорд Эдмонд, когда рука виконта Гудрича легла на талию Мэри, чтобы повернуть ее навстречу подходившей поздороваться паре. – Тысяча чертей!» Неужели ему всю неделю придется наблюдать подобное? Что-то буркнув своим собеседникам, он решительными шагами пересек комнату.
 – А, Мэри, – как можно развязнее произнес лорд Эдмонд, нагло игнорируя виконта и подошедшую пару и не заботясь о том, какое впечатление произвел на них, – значит, и ты приехала пожить в деревне?
 – Я не стала бы это так называть, если человек приезжает на неделю за город принять участие в празднике, где будет еще больше двадцати гостей, – ответила Мэри, повернувшись к лорду Эдмонду и стараясь, чтобы его грубость не так явно бросалась в глаза остальным.
 – Неужели? А как же это тогда называется? Большой перерыв? Он удерживает тебя вдали от твоих книг, поэтов и политиков и должен казаться тебе непростительной тратой времени.
 – О небо! Какое странное впечатление сложилось у вас обо мне, милорд. Жизнь может предложить гораздо больше, чем только книги и содержательные беседы. И больше, чем пустые развлечения. У нее в запасе бесконечное множество различных интересных занятий, и я с удовольствием знакомлюсь с ними.
 – Со всеми? – Широко открытыми глазами он выразительно посмотрел на ее губы.
 – Ну, хорошо, со многими, – вспыхнула Мэри. – Мне следует осторожнее подбирать слова, раз вы позволяете себе недостойные намеки.
 – А я хотел бы, чтобы ты имела в виду все. – Лорд Эдмонд откровенно ласкал Мэри взглядом.
 – Вы стараетесь вогнать меня в краску, милорд, – тихо заметила она.
 – И по-моему, успешно. Ты плакала, Мэри?
 – Плакала? – Она вопросительно взглянула на лорда Эдмонда.
 – Единственное, о чем я сожалею, – тихо и серьезно произнес он, – что мне не дано невидимкой проскользнуть за тобой в дом. Но могу держать пари, что ты плакала. Как мне известно, женщина не может не рыдать над разбитым сердцем, особенно если думает, что это она его разбила.
 – Но вы же сами не верите ни слову из того, что сказали, не так ли? – спросила Мэри.
 – Ты так думаешь? – Он приподнял брови. – Бедная Мэри. Если я должен был стерпеть унижение, получив отказ, то было бы только справедливо, если бы и ты понесла небольшое наказание. Я добился успеха?
 – Вы себе льстите. Мне было абсолютно ясно с самого начала нашего знакомства, что вы совершенно не способны испытывать какие-либо благородные чувства, не говоря уже о любви. Ваша загадочность не может убедить даже слабоумного.
 – Мастерица ядовитых уколов. – Склонив набок голову, лорд Эдмонд отметил про себя, что удивительные серые глаза, пылающие негодованием, придают очарование всему ее облику. – В эти дни ты непременно должна дать мне пару уроков.
 – Но мы больше не имеем никаких дел друг с другом, и вы обещали об этом помнить. Я думаю, этот праздник достаточно многолюдный, и мы сможем избежать необходимости вести беседы, милорд.
 – Теперь, полагаю, я посрамлен и должен уползти обратно в свой угол. Мэри, Мэри, когда же ты поймешь, что у распутника и негодяя нет чести? В течение нескольких недель мне необходимо было присутствовать в моем поместье, этого требовали всякие скучные дела, вот и все. Я не переставал зевать с тех пор, как покинул город. Неужели ты действительно подумала, что я держу данное тебе обещание?
 – Да, – ответила Мэри, – я так подумала, и это было тем малым – очень малым, – за что я вас могла бы уважать.
 – Ты думаешь, что этой краткой речью сможешь шантажировать меня? – Он покачал головой. – Мэри, ты же знаешь, мне не нужно твое уважение, меня оно нисколько не волнует. – Он понизил голос. – Мне нужно твое тело. Кампания продолжается, дорогая. Ты не забыла, что на обратном пути из Ричмонда у меня были дополнительные основания убедиться, что ты тоже хотела меня, и, как мне помнится, очень сильно.
 – Похоже, у меня лучше актерские данные, чем у вас, милорд. Значит, я вас убедила?
 – Мэри, тебе это не идет. – Он неожиданно засмеялся. – Лучше и не пытайся играть, ты просто делаешь из себя дурочку. – Лорд Эдмонд с удовольствием отметил, что она покраснела.
 – К чему было присылать письмо? – спросила Мэри после короткой паузы. – Зачем было предупреждать меня, если вы решили вести себя таким бессовестным образом?
 – Я немного разбираюсь в людях, Мэри, и подумал, что письмо разожжет твое любопытство и ты не сможешь устоять, чтобы не взглянуть на мужчину, погибающего от любви к тебе. Так смотри, смотри на меня, твоего снедаемого любовью поклонника.
 – Вы отвратительны, милорд. Прошу меня извинить, но здесь есть и другие люди, с которыми мне хочется поговорить.
 Словно получив команду, виконт Гудрич именно в этот момент закончил разговор с еще одной парой и, покровительственно просунув руку Мэри себе под локоть, холодно кивнул лорду Эдмонду.
 – Советую вам, Гудрич, не отходить от нее ни на шаг, – доверительно сказал лорд Эдмонд. – В мои планы входит изнасиловать ее прямо посреди тетушкиной гостиной.
 – Ваши слова грубы сами по себе и, уж конечно, не предназначены для ушей леди, – ответил ему виконт. – И я имею представление о ваших планах, Уэйт. Забудьте про них. Я здесь с Мэри, чтобы защитить ее, и сделаю это, невзирая на то, что мне было бы крайне неприятно устроить ссору во время праздника по случаю дня рождения вашей тети.
 – Но ссора без свидетелей вам не была бы неприятна? – Лорд Эдмонд сжал губы и на мгновение задумался. – И мне тоже. Ее можно устроить в любое удобное для вас время, Гудрич.
 – Прошу вас. – Мэри говорила тихо, но лорд Эдмонд понимал, что она крайне рассержена, хотя внешне этого никак не проявляет. – Довольно. Из-за меня не будет никаких ссор и никаких драк. Вы словно два школяра, собирающихся пустить в ход кулаки без всякой причины! А я что, юная красавица, из-за которой вы собираетесь драться? Лорд Эдмонд, вы все это затеяли нарочно, но ваш номер не удался. Саймон, не будете ли добры проводить меня к подносу с чаем?
 Глядя им вслед, лорд Эдмонд видел прямую спину Мэри и ее непроизвольно, но очень заманчиво покачивающиеся бедра под свободными складками муслинового платья.
 Он не мог понять, что на него нашло и какой злой дух лишил его рассудка, ведь он не собирался говорить Мэри ничего из того, что сказал, да и все сказанное было абсолютной ложью.
 «Боже мой, – подумал лорд Эдмонд, – разумнее всего мне упаковать вещи и вернуться в Уиллоу-Корт как можно быстрее. Иначе неизвестно, до какой позорной низости я могу дойти по отношению к Мэри или какой дурацкой дуэлью закончу перебранку с Гудричем. А может, даже опущусь до того, что расскажу Мэри о толстой любовнице и куче незаконных детишек, чтобы потом всю жизнь презирать себя за это».
 – Ах, Эдмонд, – обратилась к нему тетя, беря его под руку, – я не хотела отвлекать тебя, пока ты разговаривал с Мэри, но теперь, когда ты опять один, ты непременно должен встретиться с преподобным Сэмюелом Ормсби и его женой – она кузина Филиппа, если ты помнишь. Сэмюел говорит, что вы с ним в одно и то же время учились в Оксфорде.
 – О Боже, – вздохнул лорд Эдмонд.
 – Это правда, дорогой, и я была удивлена, что он тебя узнал.
 Вместо того чтобы выбежать из комнаты и упаковать свои вещи, лорд Эдмонд позволил проводить себя к джентльмену в церковном одеянии, который по мере приближения к нему становился все более знакомым.
 О Боже, это было что-то из совсем другой жизни, из другой эры, из совсем другого мира.


* * *

 – Какой чудесный аромат! – Мэри, закрыв глаза, втянула в себя воздух. – Но уже чувствуется вечерняя прохлада.
 Чаепитие закончилось, и большинство гостей разошлись по своим комнатам, а Мэри с виконтом Гудричем отправилась прогуляться по парку.
 – Я знал, что он племянник леди Элинор, – сказал виконт, – но не предполагал, что он может быть в числе гостей. Я ожидал от леди Варли большего такта и не думал, что она пригласит его вместе с приличными людьми. Поверь, я ни за что не привез бы тебя сюда, если бы знал. Мне очень жаль, Мэри.
 – Но не ты привез меня сюда, каждый из нас получил отдельное приглашение, – напомнила ему Мэри. – Саймон, я думаю, будет лучше, если ты не станешь так открыто проявлять свою неприязнь к лорду Эдмонду. Мне кажется, это побуждает его быть более грубым, чем он есть на самом деле.
 – Я буду непримирим с любым, кто относится к тебе без должного уважения, – возразил виконт, и Мэри признательно улыбнулась ему. – Нет, самый лучший выход, Мэри, не откладывая объявить о нашей помолвке. Уверен, он не посмеет оспаривать права жениха.
 – Весьма странная причина для помолвки, – заметила Мэри.
 – Я произвел на тебя плохое впечатление? – Остановившись, он взял обе руки Мэри в свои руки. – Но ты же все понимаешь, Мэри. Ты знаешь, что я выбрал тебя как женщину, которую хочу видеть рядом с собой до конца своих дней как жену. И мне кажется, что теперь ты готова принять мое предложение, так? Я почувствовал это в последние недели. Так почему не объявить об этом официально сейчас, когда для этого есть подходящий повод?
 – Но это праздник леди Элинор, ее день рождения, – возразила Мэри. – Мы не должны отвлекать внимание гостей от нее, Саймон.
 – Но все же в твоих словах я улавливаю положительный ответ. – Он стиснул руки Мэри. – Могу я считать, что ты не говоришь мне «нет», а просто находишь неподходящим время?
 – Да, – ответила Мэри, немного подумав, – пожалуй, я именно это имела в виду.
 – Значит, ты выйдешь за меня замуж?
 – Да, думаю, да.
 – Думаешь?
 – Ты должен меня понять. – Она сделала глубокий вдох. – Я очень долго жила без мужа, и мысль о том, чтобы сделать такой шаг, добровольно отказаться от своей свободы, откровенно говоря, пугает меня, Саймон.
 – Тогда не будем спешить с браком. Я дам тебе время свыкнуться с этой мыслью. Ты согласна?
 – Согласна, – ответила Мэри после недолгого колебания. – Но, Саймон, я не думаю, что нам следует о чем-то объявлять на этой неделе.
 – Только если появятся проблемы с Уэйтом. Если он опять проявит себя, Мэри, разреши мне прямо сказать ему, что ты моя невеста и что на любые, даже самые незначительные оскорбления в твой адрес он получит ответ от меня. Ты согласна?
 – Согласна, – опять немного помедлив, ответила Мэри. – Но по-моему, лучше всего просто не обращать на него внимания, Саймон. Ему доставляет удовольствие любое внимание, которое ты ему уделяешь.
 – Предоставь эту проблему мне. – Виконт еще крепче стиснул руки Мэри. – Отдыхай и веселись.
 – Хорошо, – улыбнулась она ему.
 – Значит, мы помолвлены, – заключил виконт, с удовлетворением глядя на нее. – Я счастлив, Мэри.
 – И я тоже.
 Виконт Гудрич нагнул голову и целомудренно поцеловал Мэри в губы.




 Глава 11


 До конца дня и на следующее утро Мэри чувствовала себя счастливой. То, что – как она надеялась – должно было закончиться в течение этой недели, казалось, закончилось в самый первый день ее пребывания в Рэндалл-Парке.
 Ей предстоит выйти замуж и стать виконтессой Гудрич, а ее основным местом жительства будет загородное поместье. Там ее ожидает спокойная счастливая жизнь с человеком, который ей нравится и которого она уважает. Ей всего тридцать лет, и у нее будут дети – двое, а может быть, даже трое. Ей хотелось иметь сына, правда, у Саймона уже есть наследник, и дочь – по крайней мере одного сына и одну дочь.
 Мэри радовалась, что виконт Гудрич повторил свое предложение и что у нее хватило решимости сказать «да», вечером она даже пожалела, что попросила его пока держать в тайне их помолвку. Она не могла скрывать радостное возбуждение и готова была поделиться новостью со всеми.
 А еще, как казалось Мэри, она избавилась от чар. Снова увидев Эдмонда Уэйта, она еще раз убедилась, что он собой представляет, и почувствовала, что освободилась от влечения к нему.
 Мэри была очень довольна, что не отказалась от приглашения леди Элинор и приехала, даже зная, что лорд Эдмонд тоже будет здесь. Правда, он заявил, что по-прежнему будет ее преследовать, но теперь ее это не пугало. Когда он узнает, что она обручилась с Саймоном, ему не останется ничего другого, как только уйти из ее жизни. Кроме того, теперь, когда для нее закончился этот ужасный кошмар тоски по нему, она сможет вытерпеть его назойливые ухаживания.
 На протяжении всего остального вечера лорд Эдмонд больше не искал общества Мэри. За обедом он сидел за противоположным от нее концом стола, а потом, когда Мэри и еще несколько леди играли на фортепиано и пели, ограничился несколькими насмешливыми взглядами, брошенными через всю гостиную. Его внимание было направлено на Стефани Уиггинс, молоденькую застенчивую девушку, дочь кого-то из друзей леди Элинор. И Мэри подозревала, что это внимание вызвано исключительно тем, что мать девушки следила за ним, не скрывая своей тревоги.
 На следующее утро, когда сэр Гарольд организовал для гостей верховую прогулку к дальнему холму, с которого открывался чудесный вид на окрестности, лорд Эдмонд предпочел бильярд, и Мэри, ехавшая рядом с виконтом, чувствовала себя удивительно легко. Она пришла к выводу, что те грубые слова были сказаны лордом Эдмондом специально, чтобы подразнить ее, теперь же он, похоже, решил держать себя в рамках приличий.
 День был изумительным, как и все дни в последние три недели, но Дорис Шелбурн мрачно заметила, что еще придется расплачиваться за такие чудесные дни июля и августа тем, что зима обязательно наступит рано. Мэри молча улыбнулась. За недолгий срок своей семейной жизни она научилась тому, что нужно пользоваться мгновениями счастья. Конечно, впереди будут трудности, так всегда бывает, но будет еще и счастье. И зачем наслаждение от счастливого времени омрачать страхом перед грядущими несчастьями?
 – Не могу представить себе ничего более красивого, чем эти окрестности, – с улыбкой обратилась Мэри к виконту.
 – Ты не была нигде, кроме Англии, если не считать Испании. Существуют еще лучший климат и гораздо более красивые пейзажи, Мэри.
 – Думаю, ничто не доставит мне большего удовольствия, чем Англия.
 – Это типичное ограниченное суждение, – улыбнулся Гудрич. – Я постараюсь, чтобы ты изменила свое мнение. Во время нашего свадебного путешествия я намерен показать тебе все уголки Европы. Мы уедем подальше от английских берегов по меньшей мере на целый год, а может быть, и на два или три. Париж, Вена, Рим, Венеция – ты увидишь все эти города, и не только их.
 – M-м, – вздохнула Мэри. – Это будет так чудесно. Я должна буду ущипнуть себя, чтобы поверить, что все это не сон.
 – О, все это будет на самом деле, обещаю тебе.
 – Но ты преувеличиваешь, Саймон, – рассмеялась Мэри. – Целый год? Тебе, безусловно, не понравится так долго жить вдали от дома. А как же твои сыновья?
 – Они в школе, у них есть родственники, у которых можно провести каникулы, и потом, они уже вышли из того возраста, когда требуется нянька. Я никогда не поощрял в них стремления зависеть от меня.
 – И все-таки ты должен считаться с ними. – У Мэри вытянулось лицо. – Это же твои сыновья, Саймон. Знаешь, ты напрасно чувствуешь себя обязанным везти меня в далекое свадебное путешествие. Для меня будет счастьем просто жить с тобой в твоем доме.
 – Ах, Мэри, – с улыбкой возразил он, – цель моей жизни – сделать тебя счастливой. Мы поедем путешествовать, а когда вернемся, обязательно будем жить в самом фешенебельном месте, где для тебя всегда найдутся развлечения.
 – Саймон, мне уже тридцать лет. Ты это знаешь? Несомненно, знаешь, потому что я не скрываю свой возраст. – Она покраснела. – Я не могу слишком долго тянуть, если хочу подарить тебе детей.
 – У меня уже есть дети. Ты не должна беспокоиться об этой утомительной обязанности. Мэри, я вовсе не собираюсь обременять тебя детьми.
 – Обременять? – удивленно повторила Мэри. – О нет, Саймон, для меня это было бы не бремя, а радость.
 Они не стали продолжать эту тему, потому что ехали в большой компании и их отвлекли другие разговоры, а кроме того, их помолвка состоялась совсем недавно, и они понимали, что на обсуждение таких вопросов у них еще будет время. «Я смогу, – решила Мэри, – убедить виконта, что семейные радости для меня – это загородный дом, муж и мои собственные дети».
 И все-таки утро утратило маленькую частицу своей прелести. А что, если они совсем по-разному представляют себе семейное счастье? Мэри постаралась прогнать эту мысль.


* * *

 Его тетя, этакая сводница, старалась сосватать их. Лорд Эдмонд заподозрил это еще в день приема под открытым небом в Ричмонде, когда она неожиданно предложила им остаться на обед. Ей понравилась Мэри, и она по какой-то ей одной известной причине решила, что Мэри будет ему хорошей женой.
 Эти подозрения еще больше укрепились, когда он вместе с приглашением провести неделю в Рэндалл-Парке получил от тети записку, в которой она специально сообщала о том, что пригласила и Мэри вместе с Гудричем. А приехав в Рэндалл-парк и поговорив с тетей, лорд Эдмонд еще больше уверился в своих догадках.
 Могло бы показаться странным, что леди Элинор, желая свести своего племянника и Мэри, пригласила еще и Гудрича, который, по ее собственным словам, был бы очень подходящим мужем для Мэри. Но у его тети просто была такая манера действовать, она предпочитала решать проблемы в открытую. Приглашая за город всех троих, она надеялась, что лорд Эдмонд лишит Гудрича расположения Мэри и докажет ей, что сам он намного лучше виконта.
 Ха, намного лучше!
 То, что делала его тетя, вынуждало лорда Эдмонда притворяться даже более плохим, чем он был на самом деле.
 После той грубой выходки он старался, изо всех сил старался, держаться от Мэри подальше. Он даже порыскал среди незамужних женщин из числа тетиных гостей в поисках какой-нибудь жалкой поживы и попытался проявить вежливый интерес к мисс Уиггинс, которая была настолько юной, что годилась ему в дочери. Утром он лишил себя удовольствия верховой прогулки только из-за того, что Мэри приняла в ней участие.
 Однако днем лорду Эдмонду все-таки не удалось избежать общества Мэри. Его тетя собрала гостей, желавших посмотреть в соседней деревне древнюю нормандскую церковь и церковный двор, и, схитрив, предложила Гуд-ричу место рядом с собой прежде, чем он успел сообразить, что поедут только те, кому досталось место в экипаже, и что Мэри среди них нет.
 Тем, кто остался, леди Элинор посоветовала прогуляться к озеру через пастбище и рощу, мимо нескольких беседок. «Хитрая женщина, – смекнул лорд Эдмонд, – она даже не намекнула на свое желание видеть нас с Мэри среди гуляющих, как будто об этом и не помышляла». Но вся сцена была сыграна великолепно, это нужно было честно признать. Поймав на себе взгляд Гудрича, сопровождавшего его тетю к ожидавшему их экипажу, лорд Эдмонд слегка кивнул ему и, к своему величайшему удовольствию, заметил, как виконт сжал зубы.
 А все остальное было уже предрешено. Из отправлявшихся на пешую прогулку лорд Эдмонд одним из первых спустился вниз, а Мэри была первой незамужней женщиной, попавшей в поле его зрения. Вероятно, он мог бы вернуться наверх и предложить руку мисс Уиггинс или вдовствующей леди Кэткарт, которая раньше была замужем за двоюродным братом его дяди. Но Мэри совершила ошибку – она взглянула на лорда Эд-монда и высоко вскинула голову. Чувство собственного достоинства заставило его пересечь холл и решительно подойти к ней.
 – Мэри, ты собираешься на прогулку и тебе не на кого опереться? Позволь мне предложить свою руку, – произнес лорд Эдмонд, сопроводив свою речь изысканным поклоном.
 – Благодарю вас, но я не уверена, что нуждаюсь в чьей-либо руке, – холодно отозвалась Мэри, а он, приподняв одну бровь, взглянул ей в лицо. – Ну, хорошо. – Она носком туфли постучала по светлому рисунку на изразце. – Благодарю вас, милорд.
 Постепенно в холле собралась большая и шумная группа.
 – Дорис и я пойдем впереди, – объявил Питер Шел-бурн. Это тропа многих наших детских приключений. Эндрю, Эдмонд, вы помните? Я найду ее с закрытыми глазами.
 – Весьма бессмысленное, хотя и впечатляющее заявление, – буркнул лорд Эдмонд. – Вперед, Питер. Леди Монингтон и я пойдем замыкающими и поможем отставшим или сбившимся с пути.
 – Очень тонкий ход, – высказала свое мнение Мэри, когда они позади всех спустились по лестнице. – Полагаю, вы намерены отстать как можно больше, чтобы я оказалась в полном вашем распоряжении.
 – Великолепная идея, но она не приходила мне в голову, пока ты не подсказала.
 – И, думаю, это вы устроили так, чтобы Саймон уехал без меня, и я осталась без защиты.
 – Очень далеко от истины. У меня до сих пор дрожат коленки после некоего ночного визита, который мне нанесли прошлой ночью.
 Мэри вопросительно взглянула на своего спутника.
 – Я должен держать свои руки, глаза и прочие части тела подальше от тебя, так как теперь ты чужая собственность. – Увидев, как Мэри стиснула зубы, он не прочь был бы узнать, на кого направлен ее гнев. – Я сделал вывод, что мои челюсти, нос и некоторые другие органы рискуют пострадать, если я буду вести себя вызывающе. И я уверен, что даже пуля в сердце или в висок не будет считаться чрезмерным наказанием.
 – Отлично. Во всяком случае, теперь вы все знаете.
 – Ну конечно. Мэри, неужели ты и вправду собираешься за него замуж?
 – Собираюсь. Я достаточно долго вдовствую и хочу найти в браке спокойствие и удовлетворение.
 – А я-то думал, он будет новым любовником, которого ты себе подыскивала. Неудивительно, что ты отвергла меня, Мэри. Мне следовало сделать тебе предложение.
 – Какая ерунда! – Она презрительно взглянула на лорда Эдмонда. – Как будто я согласилась бы выйти за вас замуж, даже если бы вы и сделали мне предложение. Вы совершенно не способны выполнять обязательства, которые предполагает брак. Например, соблюдать верность.
 – Ты так думаешь? Хотя, возможно, ты и права. Я совершенно не собирался хранить верность Доротее, женись я на ней. И она была достаточно цивилизованным человеком, чтобы не ожидать от меня этого. Подозреваю, она предпочла бы, чтобы всеми амурными делами я занимался с любовницей. С другой стороны, я был твердо намерен оставаться верным леди Рен. Она была самым очаровательным созданием из всех, кого мне довелось знать, включая и тебя.
 – Спасибо. У меня никогда не было иллюзий относительно собственной внешности.
 – Тем не менее я мог бы хранить тебе верность. – Он пожирал глазами Мэри. – Не думаю, что у меня когда-нибудь появилось бы желание изменить тебе, Мэри.
 – Чушь! У нас нет абсолютно ничего общего.
 – Нет, кое-что есть.
 – А почему мы бродим по парку, вместо того чтобы пройти через него, как все остальные? – спросила Мэри, оглядываясь по сторонам.
 – Не стоит задавать вопрос, когда ответ так очевиден, Мэри, – ответил лорд Эдмонд, до этого момента и сам не замечавший, что они не идут вслед за остальными. – Конечно, мы могли сильно отстать.
 – Если вы намерены соблазнить меня, то получите по рукам, милорд, – непослушными губами предупредила она.
 – Большое искушение, но предлагаю вести себя культурно. Давай поговорим, Мэри. Расскажи, понравился ли тебе дом и что ты видела в парке.
 Она немного расслабилась, когда они обогнули край английского парка и вслед за остальными направились к изгороди перед дорожкой через пастбище.
 – О, мне он очень понравился. Не представляю себе, как люди, имеющие дома в провинции, могут бросать их, чтобы жить в городе.
 – Они ищут удовольствия и общества. Или стремятся убежать от себя. Среди шума городских развлечений не приходится так часто сталкиваться лицом к лицу с самим собой.
 – Поэтому и вы тоже все время живете в городе?
 – Как всегда, Мэри, ты безошибочно знаешь, чем больнее ранить. Ты думаешь, мне неприятно смотреть на себя?
 – А разве это не так?
 Освободив свою руку, лорд Эдмонд перебрался через изгородь и повернулся к Мэри. Помогая ей, он не сдержался и, опуская ее на землю, прижал к себе. Мэри вспыхнула, но, ничего не сказав, вполне спокойно расправила платье и снова приняла предложенную ей руку.
 – Почему я должен быть неприятен себе? – возобновил разговор лорд Эдмонд. – Я имею все, что человек может просить у жизни. У меня есть состояние, недвижимость и положение в обществе. Жизнь доставляет мне удовольствие.
 – А душевное спокойствие? А самоуважение? А место, которое можно назвать домом, и заполняющие его любимые люди?
 – О, Мэри, достаточно.
 – Нет, – покачала головой Мэри, взглянув на него, – абсолютно недостаточно, потому что всегда, когда я с вами, милорд, я делаю то, против чего вы возражаете. Я наношу вам раны, если вы еще в состоянии чувствовать боль. Я ваша совесть. Вы очень ошибаетесь, если думаете, что будете со мной счастливы.
 – Кажется, моя слабая попытка поддержать легкий разговор на общие темы не увенчалась успехом? – Лорд Эдмонд вздохнул. – Мы опять вернулись к пререканиям. Скажи мне, почему именно ты выходишь замуж за Гудрича? Ты просто считаешь, что в твоем возрасте уже нельзя откладывать? Или ради спокойствия и удовлетворения? Какие-то бесцветные слова. А любовь, огонь, волшебство – их нет?
 – Причины моего поступка касаются только меня, – ледяным тоном ответила Мэри.
 – Из твоих слов я заключаю, что в ваших отношениях нет ни одного из перечисленных мной элементов. А ты не из тех женщин, Мэри, которые могут всю жизнь прожить хотя бы без одного из них.
 – О, – рассердилась Мэри, – как вы можете делать вид, что знаете обо мне что-то? Вам известно только то, что я панически боюсь грозы и, когда она начинается, совершенно теряю рассудок.
 – Я знаю тебя, Мэри. Знаю очень хорошо, поверь мне.
 – Все уже миновали пастбище и вошли в лес, – проворчала Мэри. – Думаю, с вашей стороны, милорд, неприлично так задерживать меня.
 – С одной стороны, ты настойчиво повторяешь мне, что я не джентльмен, а с другой – требуешь, чтобы я вел себя прилично. Он собирается обосноваться с тобой в поместье? Тебе это должно понравиться.
 – Он хочет повезти меня путешествовать. Хочет, чтобы после свадьбы мы провели год, а может быть, и больше, путешествуя по Европе. Говорит, что теперь цель его жизни – сделать меня счастливой.
 – Тогда ты должна быть в восторге. Почему же этого не чувствуется?
 – Я хочу иметь дом, – ответила Мэри, глядя вдаль на лес вековых деревьев вокруг озера. – Во время своего первого брака я только и делала, что путешествовала. У нас никогда не было другого дома, кроме палатки и изредка комнат, в которых нас расквартировывали. Правда, сейчас у меня в Лондоне есть дом, но в нем по временам так одиноко.
 – Значит, путешествие тебя не привлекает. Если действительно твое счастье – его главная задача, Мэри, тогда все, что тебе нужно сделать, – это просто сказать ему о своем желании.
 – Но он настаивает на своем, он настроен на то, что удовольствие должно быть главным в нашей совместной жизни. Я хочу иметь семью, но он говорит, что не станет обременять меня детьми.
 – Он настроен на то, чтобы доставлять удовольствие себе и не обременять себя, Мэри, – спокойно пояснил лорд Эдмонд.
 – Ох! – Она бросила на него быстрый взгляд и порозовела. – Как вам это удается? Что заставляет меня признаваться вам в таких вещах? Вам, а не кому-нибудь другому?
 – Иногда сочувствующее ухо может развязать даже накрепко завязанный язык.
 – Сочувствующее! – Она неприязненно посмотрела на него. – Интересно, как вы используете это мое признание. Думаю, поделитесь со всеми и сделаете из меня посмешище. Саймон придет в негодование.
 – Я когда-нибудь делал всеобщим достоянием то, что знаю о тебе? – резко спросил он, повернув Мэри к себе и сжав ее плечи. – Уж от этого обвинения избавь меня, Мэри. И разве есть что-то позорное в том, что ты хочешь иметь дом и детей с человеком, за которого собираешься замуж?
 – Во всяком случае, – коротко усмехнулась Мэри, – вы должны быть мне благодарны, что каким-либо образом я не спровоцировала вас сделать мне предложение.
 Что может быть хуже, чем жизнь с женщиной, имеющей такие низменные стремления?
 – У меня есть загородный дом, который я мог бы предложить тебе. Он уединенный и уютный, как тебе и хочется, Мэри. Он понравился бы тебе. Я пренебрегал им много лет, и вот только что прожил в нем несколько недель. Его нужно полностью отремонтировать и заново обставить, ему нужна женская рука, Мэри. Он не такой большой, как Рэндалл-Парк или дом Гудрича, но, могу поручиться, он очень уютный. Это самое маленькое поместье из принадлежавших моему отцу как раз подходящее, чтобы отделаться от меня. Я мог бы предложить его тебе.
 – Значит, вы тоже могли бы так от меня отделаться? Что за ерунду вы говорите?! Иногда мне кажется, что вы сами верите своим словам. Неужели вы себя так плохо знаете?
 – И ты могла бы принять мое семя, – отпустив ее плечи, лорд Эдмонд нежно провел косточками пальцев по щеке Мэри, как это было однажды ночью. – И у нас могли бы быть общие дети, Мэри.
 Мэри открыла рот, собираясь заговорить, но почувствовала, что мышцы лица отказываются ей повиноваться.
 – Только вы способны сказать такую непристойность леди, которая даже не помолвлена с вами, – удалось ей произнести в конце концов.
 – Это мы могли бы изменить. Если бы только я встретил тебя лет пятнадцать назад. Ты тогда была еще совсем ребенком, верно? Да и я тоже, Мэри. Я был совершеннейшим младенцем до своего двадцать первого дня рождения и стал взрослым на следующий же день. Так пришло совершеннолетие, одарив меня тяжелым бременем последующих лет.
 – Вы просто пожинали плоды пьянства.
 – Да. – Он убрал руку от ее щеки. – Именно так. В этом ты права. – Опустив руки, лорд Эдмонд резко повернулся и зашагал по тропинке.
 – Почему вы не остановились после несчастья? – спросила Мэри, едва поспевая за ним. – Неужели оно не послужило вам уроком?
 Внезапно ему захотелось уйти от Мэри, захотелось остаться одному, но он не мог бросить ее здесь. Они были среди деревьев, и им предстояло по узкой тропинке пробраться к беседке Аполлона, где стояла круглая скамейка и откуда открывался вид на озеро.
 – Мэри, если бы ты убила брата, ты что, просто шлепнула бы себя по руке и пообещала никогда больше такого не делать? Пообещала бы до конца жизни быть хорошей девочкой? Когда твой брат мертв в двадцать три года? Когда он не оживет, и рассчитывать на это нечего? А для тебя эта единственная ошибка обернулась адской жизнью, ужасом до самой смерти.
 – Одна ошибка. Это был единственный раз, когда вы напились допьяна? Или это был единственный раз, повлекший за собой тяжкие последствия?
 – Это был единственный раз. – Лорд Эдмонд чувствовал, что готов расплакаться, что-то до боли сжало ему горло и сдавило грудь, и он больно стиснул за спиной руки. – Первый раз. Ты не представляешь себе, Мэри, каким я был. Невинным. Рассудительным. Книжным червем. Моралистом. Я витал в облаках, и они решили в мой день рождения напоить меня. Не Дик, другие – Уоллес, мой отец, друзья. Они добились того, о чем даже не мечтали. Я был еще пьян даже на следующее утро, когда, подняв Дика с земли со сломанной шеей, гладил его по голове, говорил, что все будет хорошо, и ругал за то, что ему пришла в голову такая глупость – пытаться взять это препятствие.
 Остановившись, Мэри смотрела на лорда Эдмонда широко раскрытыми глазами.
 – Ты смотришь так, словно увидела привидение. Не хочешь ли снова взять меня под руку?
 – О, не знаю. Хотя я, возможно, начала догадываться. Значит, это правда? Вы действительно были другим до того несчастного случая? Вы учились в университете? Собирались стать священником?
 – Шутка века, верно? – усмехнулся лорд Эдмонд.
 – И вы так и не смогли простить себя? – Мэри с трудом перевела дыхание.
 – За убийство? – Он пожал плечами. – Это было давным-давно, Мэри, и я такой, какой есть. Вероятно, это к лучшему, что ты так презираешь меня. Если бы я хоть немного тебе нравился, ты постаралась бы переделать меня. Женщины этим славятся, верно? Но мне уже тридцать шесть лет, меня поздно переделывать.
 – Это не было убийством. Остальные тоже виноваты, включая и самого Дика. Ваша тетя была права, объясняя мне некоторые вещи, – это была просто ужасная случайность.
 – Погладь меня по головке, Мэри, и мне сразу станет легче, – криво усмехнулся он. – Где же, черт возьми, все остальные?
 Добравшись до беседки, они обнаружили, что там никого нет, но откуда-то доносились голоса.
 – Они впереди, – сказала Мэри. – Вы специально устроили все так, чтобы мы тащились сзади.
 – Вот как. Может, я планировал украсть у тебя поцелуй?
 – Возможно.
 – Я, вероятно, и так уже навлек на себя гнев твоего суженого, – сказал лорд Эдмонд, первым усаживаясь на каменную скамейку внутри беседки, – так что, по-моему, имею полное право оправдать его возмущение. Если ты соизволишь подойти чуть ближе, Мэри, я отважусь на этот поцелуй.
 – Значит, я все-таки была права? Вы себя ненавидите.
 – Пропади все пропадом. – Потянувшись, лорд Эдмонд крепко схватил Мэри за руку. – К чему этот разговор? Что из того, если я не в восторге от себя? Во всяком случае, таким образом я поддерживаю единодушное мнение общества.
 Мэри очень удивила лорда Эдмонда тем, что вдруг, даже не пытаясь выдернуть свою руку, вплотную придвинулась по скамье к нему.
 – Мне очень жаль Дика и больно за те страдания, которые вы перенесли после его смерти. Я раскаиваюсь во всех отвратительных и бесчувственных словах, которые говорила по поводу того, что случилось. Но ад не может длиться вечно, если только человек сам не обрек себя на это. Ваш брат любил вас?
 – Дик? Он заслуженно был всеобщим любимцем. У него не было ни одной плохой черты. Как ты думаешь, почему он поскакал за мной? Ведь больше никто этого не сделал. Они все со смехом наблюдали за мной, и только Дик бросился спасать меня, глупый.
 – Он бросился спасать вас, так разве он приговорил бы вас пятнадцать лет, а может быть, и всю жизнь жить в аду?
 – Довольно, Мэри. – Лорд Эдмонд резко поднялся на ноги. – Кто говорил про ад? Я? Иногда я склонен чересчур все драматизировать. Разве ты не замечала этого за мной? Знаешь, многие отдали бы правую руку в обмен на тот ад, в котором я живу. – Он протянул Мэри руку, приглашая ее встать.
 – Да, самые глупые.
 – Он тебя целует? – неожиданно спросил лорд Эдмонд. – А ты отвечаешь ему, как отвечала мне?
 – Нет, – она покачала головой, – пожалуйста, не нужно.
 – Что не нужно? Задавать вопросы или целовать тебя?
 Но Мэри не стала противиться, когда он привлек ее к себе. Ее грудь прижалась к его сюртуку, руки, чуть сжатые в кулаки, уперлись ему в плечи, и, закрыв глаза, Мэри подняла к нему лицо.
 Лорд Эдмонд поцеловал ее глаза, легко, как перышком проведя по ним губами, потом коснулся губами ее губ, упиваясь их нежностью и теплотой и в то же время ненавидя себя за любовь к этой женщине. А когда Мэри, открыв глаза, взглянула на него с выражением полной беззащитности перед ним, он понял, что в это мгновение она принадлежит ему. Искушение было слишком велико.
 – Итак, Мэри, что ты ответишь на мой вопрос? Он тебя целует? Он пробуждает в тебе страсть? Он спит с тобой?
 – Прошу вас, не смотрите так на меня. Лорд Эдмонд не знал, как именно он смотрит на Мэри, но знал, что поборол искушение.
 – Не смейтесь, – сказала Мэри, – но иногда мне кажется, что за вашим взглядом прячется кто-то – кто-то удивительный, кто мог бы мне понравиться. Но, наверное, я ошибаюсь? Возможно, он был, был когда-то давно, а теперь его больше нет. Мне хотелось бы, чтобы у меня этого не было.
 – Этого?
 – Этого влечения, – пояснила Мэри, – этого страстного желания, чтобы вы поцеловали меня по-настоящему, а не так сдержанно, как это было только что. – Она резко отодвинулась от него и расправила ленты шляпы. – Где же все? Мы будем их догонять?
 – Хорошая мысль и очень смахивает на приглашение, Мэри. Ты очень быстро можешь вернуться на землю и потом горько сожалеть об отсутствии у меня сдержанности. Если ты меня хочешь, то это произойдет. Только скажи слово, и мы все устроим. Но я люблю проводить время с любовницами в цивилизованной обстановке.
 – В алой комнате? – с презрительной усмешкой уточнила Мэри. – Вы сказали «любовница»? О женитьбе уже не идет речи?
 – Зачем жениться на тебе, Мэри, если ты вполне доступна и без церковного благословения?
 Она внезапно шарахнулась от него и торопливо направилась по дорожке к следующей беседке, имитировавшей превратившуюся в руины башенку. Мисс Уиггинс с опаской стояла на самом верху, вцепившись в руку Эндрю Шелбурна, а остальные либо наблюдали за ними, либо смотрели на озеро, которое было совсем близко.
 – Я на много лет потерял вас из виду, – обратился к лорду Эдмонду преподобный Сэмюел Ормсби, – с тех самых пор, как вас совершенно несправедливо отчислили из Оксфорда.
 – Едва ли это было несправедливо, – откликнулся лорд Эдмонд. – Если помните, я оскорбил такую почитаемую личность, как глава колледжа.
 – Все знали, что в то время вы были вне себя от горя из-за трагедии с вашим братом и смертельной болезни матери. Несколько человек написали петицию в вашу защиту, но, видимо, это не помогло. Чем вы занимались все это время?
 – Может быть, лучше сначала вы расскажете о себе? – предложил лорд Эдмонд.
 Обернувшись, чтобы взглянуть на Мэри, он увидел, что она присоединилась к группе гостей, отправившейся дальше вдоль берега озера на поиски большого павильона, спрятавшегося среди деревьев.




 Глава 12


 На следующее утро нескольких любознательных гостей, в основном дам, леди Элинор пригласила прогуляться по оранжереям. «Правда, сейчас, летом, когда сады пестрят цветами, не так уж тянет в оранжереи, – сказала она, – зато в зимние холода, когда в саду все голо, бывает так приятно побродить по теплым зданиям и насладиться красотой живой природы».
 Мэри, чуть отстав от других гостей, которые, выйдя из последней оранжереи, направились в розарий, остановила хозяйку поместья.
 – Мадам, можно мне кое о чем спросить вас?
 – О чем, Мэри, дорогая? – Улыбнувшись, леди Элинор закрыла дверь.
 – Мне нужно знать… – Мэри водила пальцем по бархатистому листку герани. – Понимаете, в моих сведениях есть некоторые пробелы… Конечно, это меня не касается, но… Мне нужно знать, – беспомощно закончила она.
 – Ну, конечно, дорогая. – И, взяв Мэри под руку, леди Элинор пошла с ней обратно по проходу оранжереи. – Иногда мы не в силах устроить свою жизнь так, как нам хотелось бы, я права? Мы стремимся обеспечить себе счастье, строя радужные планы, но жизнь не всегда благосклонна к нам. С одной стороны, ты все как следует спланировала и надеешься на успех, а с другой – задаешь себе вопрос, как это получается, что ты не чувствуешь себя счастливой. Разумеется, тебе следует многое выяснить.
 – Вы все знаете?
 – Для меня это было совершенно очевидно с первого раза, когда я увидела вас вместе. Совсем недавно я невольно подслушала, как одна леди сказала про вас: «Странная пара», и держу пари, она не единственная, кто так говорит. Но для того, кто давно знает и любит Эдмонда, вы не такая уж и странная пара.
 – Я хотела бы совсем его не знать, – призналась Мэри, – я борюсь с его настойчивостью и со своими собственными чувствами.
 – Я удивилась бы, если бы было иначе. Среди всех украшающих ныне ряды высшего света Эдмонд, вероятно, пользуется самой дурной репутацией. Ему еще везет, что его все-таки принимают в обществе. Уверена, что только титул и богатство спасают его от остракизма. Ни одна леди, будучи в здравом уме, не влюбится в него.
 – Я не сказала, что влюблена в него, – поспешно перебила ее Мэри. – Просто я…
 – Если бы ты знала, сколько лет я ждала, чтобы Эдмонд встретил тебя, Мэри, – леди Элинор похлопала Мэри по руке, – или кого-то похожего на тебя. Я уже почти потеряла надежду. Доротея, конечно же, совсем ему не подходила. И леди Рен тоже, хотя я слышала, что он был ей предан и поначалу все шло хорошо. Она красивая женщина, и, должно быть, ее жизнь с мужем, который намного старше ее, довольно скучна, однако я никогда не слышала, чтобы с ее именем были связаны какие-нибудь скандальные истории. Но она и мистер Рассел любили друг друга, а Эдмонд не хотел этого понять.
 – Простите, – снова остановила ее Мэри, – но мне не хотелось бы давать повод подумать, что я собираюсь…
 – Разумеется, нет. – Оказавшись в конце оранжереи, леди Элинор повернулась, и они пошли по проходу в обратном направлении. – Что именно тебе нужно было узнать?
 – Вчера, – ответила Мэри, – лорд Эдмонд рассказал мне о несчастном случае с братом почти в точности то же самое, что говорили вы. Он только добавил, что его отец и старший брат специально напоили его. Это оказалось легко, потому что, как сказал лорд Эдмонд, прежде он никогда не пил.
 – Очень вероятно, что это правда.
 – Они смеялись, когда на следующее утро он настоял на прогулке верхом. Им все это казалось великолепной шуткой, несмотря на то что он еще не протрезвел.
 – К сожалению, дорогая, мы часто потешаемся над пьяными, нам кажется смешным, когда люди ведут себя не так, как обычно. Им, должно быть, казалось забавным увидеть Эдмонда пьяным. Он всегда был таким серьезным, всегда контролировал себя.
 – Но если все это правда, они гораздо больше виноваты, чем он.
 – Я всегда так и считала, – согласилась с ней леди Элинор, – хотя не была там в тот момент и не знаю, как именно все произошло. В их семье никто ни с кем не враждовал, они были дружны и любили друг друга, хотя мне всегда казалось, что Эдмонд страдал от того, что Ричард пользовался всеобщей благосклонностью. Эти два брата были в чем-то похожи – оба тихие, оба домоседы, оба обожали мать, а Уоллес и мой брат были для них образцами героев. Из них двоих Эдмонд был гораздо сообразительнее, но Ричард обладал мягкостью, которой у Эдмонда никогда на было. Я думаю, Эдмонд немного завидовал Ричарду.
 – И следовательно, чувствовал себя еще больше виноватым, как будто в глубине души желал брату смерти.
 – О да, дорогая, полагаю, все это вполне возможно. Эдмонд всегда слишком требовательно относился к себе и был очень ранимым.
 – От него избавились, так он сказал. – Мэри нахмурилась. – Семья отреклась от него. Но ведь это была не его вина; во всяком случае, он был виноват не больше, чем кто-либо из остальных. Как они могли столь жестоко обойтись с ним?
 – В трагических случаях всегда ищут козла отпущения, – ответила леди Элинор. – На первый взгляд, конечно, должно казаться, что виноват исключительно Эдмонд. Только он один был пьян и ничего не соображал, это он не прислушался к уговорам Ричарда. И все свалили на него. Естественно, это было жестоко, несправедливо и негуманно. Но в такое время людям трудно поступить правильно. Но не они, а он сам взвалил на себя всю вину.
 – Неужели они не понимали? – Мэри с удивлением осознала, что не в состоянии говорить спокойно. – Неужели они не понимали, что губят его? Неужели они так и не поняли, что в тот ужасный день потеряли обоих братьев?
 – О, если говорить о настоящем времени, то, думаю, сейчас уже поняли. Но в то время они были поглощены своим горем и очень беспокоились за жену моего брата, которая тяжело болела и быстро угасала. А бегство Эдмонда, его отчисление из Оксфорда и отсутствие на похоронах брата и матери не улучшили его положения. То, что он не приехал на похороны, даже меня тогда возмутило. Трудно понять и простить человека, когда собственные переживания разрывают сердце.
 – А теперь? Они так и не будут с ним знаться?
 – Думаю, много лет назад делались попытки примирения. Я не читала писем, которыми они обменивались, но если говорить о человеческих характерах, Мэри, то я очень хорошо знаю и своего брата, и Эдмонда. Полагаю, с обеих сторон было слишком много гордости и слишком сильное желание принять вину на себя у одной стороны и не менее сильное желание отрицать свою вину – у другой. А потом, как часто случается в поссорившихся семьях, прошло слишком много времени.
 – И с тех пор они ни разу не встречались?
 – К моему большому огорчению, обе стороны категорически не желают этого. Негласно решено, что Лондон – место обитания Эдмонда, а мой брат и Уоллес большую часть времени проводят в северной Англии. Рассылая приглашения, я всегда должна тщательно следить за тем, чтобы члены семьи не оказались у меня в одно и то же время. На протяжении многих лет мой брат всегда интересовался, пригласила ли я Эдмонда, а Эдмонд всегда спрашивал, будут ли у меня его отец или Уоллес. Правда, некоторое время назад они перестали задавать этот вопрос, твердо уверовав, что я не доставлю им неприятности, неожиданно пригласив одновременно.
 – Должно быть, обеим сторонам очень нужно залечить раны. Очень нужно. Но возможно, уже слишком поздно.
 – Обидно упускать возможность подышать свежим воздухом. – Открыв дверь оранжереи, леди Элинор жестом пригласила Мэри выйти на зеленую лужайку. – Ведь неизвестно, долго ли еще простоит такая чудесная погода.
 – Это самое хорошее лето из всех, что я помню.
 – На этот раз я избавлена от необходимости лгать, – сказала леди Элинор, а Мэри в недоумении взглянула на нее. – Спроси меня кто-нибудь из них, будет ли другая сторона присутствовать на моем дне рождения, я была бы вынуждена солгать, – пояснила она. – Мне уже шестьдесят лет, точнее, будет всего через несколько дней, мой брат старше меня на четыре года. Мы стареем, и больше нельзя откладывать.
 – Он приедет сюда? – Мэри испуганно раскрыла глаза. – Отец лорда Эдмонда?
 – И Уоллес с семьей. Они должны приехать завтра. Возможно, я поступаю не правильно, Мэри, тем более когда в доме полно других гостей. В любой момент может вспыхнуть пожар. Но я убеждена, что уже давно пришла пора это сделать. Ну вот, теперь скажи мне, что я права, – попросила леди Элинор, не дождавшись от Мэри ни слова. – Пожалуйста, скажи, что я поступила правильно. Мне очень важно знать твое мнение.
 – Да. – Мэри сделала глубокий вдох. – Вы правы, мадам. Каков бы ни был результат, вы поступили правильно. Я не знакома ни с герцогом Брукфилдом, ни с его старшим сыном, я даже не знаю его титула.
 – Граф Уэлвин, дорогая.
 – С ними я не знакома, но что касается лорда Эдмонда, то я уверена, что хуже уже некуда, а попытаться сделать лучше, конечно, стоит.
 – Ты чудесный человек, дорогая. – Леди Элинор сжала локоть Мэри. – Я затаив дыхание ждала твоего приговора, так как очень боялась, что сделала ошибку. Возможно, так и есть; возможно, завтра они даже не выйдут из экипажей, если откроется, что здесь Эдмонд. И вполне может быть, что Эдмонд, заметив их, вскочит на первую попавшуюся лошадь и галопом умчится в Лондон. Кто знает? Но попробовать стоит.
 – Да, – согласилась Мэри и после минутного колебания спросила:
 – Ваше приглашение мне тоже часть этого плана?
 – Признаюсь, это рискованная игра, – немного грустно усмехнулась леди Элинор. – Мне просто хотелось, чтобы ты в течение недели понаблюдала за обоими своими поклонниками. Мэри, я хотела понять, почему ты ведешь войну со своим сердцем. И кажется, мне это удалось. Но, опять же, я не знаю, правильно ли поступила. Что, если твое сердце одержит победу, но ты не обретешь счастья? Это вполне возможно. Я не уверена, что Эдмонд способен на серьезные любовные отношения.
 – Я не хочу, чтобы вы чувствовали себя виноватой. Должна сказать вам, что, будучи уже здесь, я приняла предложение виконта Гудрича выйти за него замуж, – улыбнувшись хозяйке, сообщила Мэри. – Я уверена, что для меня это лучший вариант. А лорд Эдмонд, как вы знаете, никогда не предлагал мне ничего, кроме «карт-бланша». Вы поражены? Я не приняла бы от него ни этого, ни брачного предложения. Я не могу быть счастлива с ним – как и он со мной. Но по крайней мере я больше не презираю его, как прежде, и очень этому рада. Это произошло отчасти благодаря вам, мадам, и я вам очень признательна. И за чудесную неделю за городом. Иногда я так тоскую по природе.
 – Ты очень добра, дорогая. Очень.
 Н-да, «карт-бланш». Он что, потерял рассудок, если предложил такое? Или он думает только об удовлетворении своих потребностей? О мужчины! Иногда мне хочется их уничтожить.
 При этих словах Мэри улыбнулась.


* * *

 Лорд Эдмонд был недоволен собой, но это было не самое страшное, потому что, знай он всю правду о том, что его ожидает, он наверняка немедленно вернулся бы в Уиллоу-Корт. Он никогда не видел особой пользы в своем загородном поместье, находя жизнь вдали от города слишком пресной, но в прошедшие недели нашел в ней умиротворение, и его тянуло снова оказаться там – одному, подальше от людей, подальше от Мэри.
 В последние несколько дней подтвердились самые худшие его подозрения. Он не просто был влюблен в Мэри, он ее любил, а это меняло все, с чем он прожил пятнадцать лет – всю свою взрослую жизнь.
 С того самого дня после смерти матери, когда он засунул себе в рот дуло дуэльного пистолета и потел, и дрожал, и, в конце концов, отшвырнув его от себя, заплакал и плакал до тех пор, пока уже не осталось ни слез, ни чувств, – с того самого дня он решил для себя, что любовь, семья, обязательства перед другими людьми не могут принести ничего, кроме боли и страданий. Поэтому лорд Эдмонд жил только для того, чтобы получать от жизни удовольствия. Удовольствие стало единственным критерием, которым он измерял свои жизненные успехи. Если ему чего-то хотелось, он добивался того, чего хотел, а если полученное доставляло удовольствие, крепко держал его, пока не пресыщался.
 Вероятно, за все эти годы наиболее бескорыстен он был, когда успокаивал Мэри в Воксхолле. Даже овладев ею там, он сделал это не из-за эгоистичного желания получить удовольствие, а из-за безрассудной потребности спасти Мэри от ее собственного страха. Он был так близко к ней, как только могут быть близки два человека.
 Лорд Эдмонд проклинал тот день, когда ему прислали это приглашение в Воксхолл, и собственный каприз, подтолкнувший его принять это приглашение, потому что они изменили его жизнь так же резко, если не сказать драматично, как и смерть Дика. А он не хотел, чтобы его жизнь снова менялась, она его вполне устраивала, он был почти счастлив.
 Лорд Эдмонд любил Мэри и поэтому больше не мог даже пытаться просто овладеть ею, хотя легко мог это сделать. Она откровенно сказала о своем влечении к нему, и ее тело многое говорило ему всякий раз, когда он касался Мэри. Как только он встречался с ней взглядом, ее глаза говорили ему о том же, несмотря на то что она сама старалась казаться холодной. Он мог получить ее, если бы захотел, и это потребовало бы лишь ничтожных усилий с его стороны. Он это знал абсолютно точно.
 Черт побери, он мог получить ее!
 Но Мэри не хотела общения с ним, все в ней, кроме чистой физиологии, испытывало к нему отвращение. «И вполне справедливо», – признал лорд Эдмонд. Он не может быть ей интересен. А если даже она любит его или думает, что любит, ему придется вывести ее из этого заблуждения, потому что он не может позволить себе обречь ее на жизнь с собой. Он любил ее и был бы последним подонком на земле, если бы сделал это.
 Праздник должен был продлиться еще четыре дня, и лорд Эдмонд чувствовал себя обязанным оставаться в Рэндалл-Парке, несмотря на страстное желание уехать. Впереди еще четыре дня, когда Мэри будет с ним встречаться и, возможно, продолжать мучить его своим непроизвольным влечением к нему; четыре дня, в течение которых он должен бороться с искушением попытаться снискать ее расположение.
 Утром, пока Мэри вместе с другими гостями осматривала оранжереи, лорд Эдмонд в одиночестве совершал прогулку верхом и размышлял над тем, что, возможно, для него правильнее всего было бы поддаться первому побуждению и пофлиртовать с Мэри, как это в определенной степени было накануне днем, и выставить себя в самом неприглядном свете – это для него не составит большого труда, он мастер вызывать отвращение к себе.
 Вчера он так много рассказал Мэри о себе и видел, что пробудил в ней сочувствие. Странно, ведь никогда прежде у него не возникало желания рассказать кому-то о том самом черном дне своей жизни, никогда не возникало потребности оправдаться, и он еще никому не давал возможности заглянуть в свой ад. Никому, кроме Мэри. Да, он любил ее, и вопреки всем обстоятельствам и всем доводам своей совести – если она у него еще осталась – он хотел, чтобы и Мэри его любила.
 Но в то же время он не хотел ни ее привязанности, ни ее сочувствия. Будет невыносимо знать, что ее отношение к нему потеплело. Гораздо лучше, если она будет так же презирать и ненавидеть его, как и прежде. А добиться этого можно только единственным способом.
 Лорд Эдмонд горько усмехнулся, подумав, что, вероятно, он кончит дуэлью с Гудричем еще до завершения праздника. Но замысел того стоил. Если он заставит Мэри окончательно его возненавидеть, она освободится от него, а он от нее.
 Удовлетворенно улыбнувшись, лорд Эдмонд пустил лошадь в галоп через вспаханное поле, не заботясь о том, что может угодить в кроличью нору или какую-нибудь другую яму. «Если бы здесь был высокий барьер, – с мрачным юмором подумал лорд Эдмонд, – я не задумываясь перемахнул бы через него, потому что сейчас никто не скачет за мной вслед, чтобы повторить мое безрассудство и сломать себе шею».
 А ведь на сей раз он был совсем не пьян!


* * *

 – До того как погода изменится, нас еще ждут грозы, запомните мои слова, – позже вечером довольно громко убеждала Дорис Шелбурн собравшихся возле нее гостей. – А потом лето сразу кончится, осень будет ранняя. Не можем же мы наслаждаться такой чудной погодой и не расплатиться за это.
 – Грозы? – Миссис Лила Ормсби взглянула на мужа, стоявшего рядом с ее креслом. – Очень надеюсь, что их не будет. Дети ужасно боятся гроз.
 – Да, дети, как правило, боятся гроз, – отозвался виконт Гудрич, который стоял позади кресла Мэри, положив руку ей на плечо. – Самое лучшее лекарство – не обращать внимания ни на грозу, ни на их хныканье, тогда они быстро поймут, что бояться нечего.
 – Это легко сказать, но гораздо труднее сделать, – возразила Лила. – Когда дети плачут, и это ваши собственные дети, всегда хочется их успокоить.
 – Тогда, простите мои слова, мадам, это означает просто идти у них на поводу, – не согласился с ней Гудрич. – В детях нужно воспитывать силу духа.
 – Сомневаюсь, что силу духа можно воспитать таким путем, – тихо сказала Мэри. – Страх перед грозой – это жуткое чувство, и нельзя забывать, что этот страх вполне обоснован.
 – Чепуха! – ответил ей виконт. – Извини, Мэри, но я категорически не согласен с тобой. Некоторое развлечение в виде грома и молнии еще никогда никому не приносило вреда.
 – В Испании молния убила четырех солдат в палатке рядом с той, где были мы с мужем, – сказала Мэри, – и с тех пор я не отношусь к грозе так беспечно.
 – Действительно, в грозу ее охватывает панический ужас.
 Мэри бросила взгляд на лорда Эдмонда, который стоял, прислонившись к стене и скрестив на груди руки. На его губах играла полуулыбка, как бы говорившая, что у него и Мэри есть тайна, известная только им двоим. Это замечание, напомнившее ей, что у них действительно есть секрет, раздосадовало Мэри. Ведь только день назад он сказал ей, что у нее нет повода обвинять его в том, что он когда-либо может поделиться с кем-то тем, что знает про нее.
 – Я видел, как это бывает, – добавил он.
 Миссис Бигсби-Гор сосредоточенно играла на фортепиано для нескольких танцующих пар, а молодежь уговаривала леди Элинор скатать ковер, чтобы удобнее было танцевать.
 – Да. – Мэри вскинула голову. – Я боюсь гроз и хорошо понимаю ваших детей, миссис Ормсби.
 – Мэри, стыдись, – с насмешкой в голосе произнес виконт Гудрич, сжав ее плечо, – ты же не можешь всю жизнь при приближении грозы дрожать от страха только потому, что однажды тебе не повезло и ты оказалась рядом с людьми, которые по глупости позволили молнии убить себя. Да и вообще, что они и вы делали в палатках во время грозы?
 – Пытались остаться сухими. – Слова прозвучали более ядовито, чем Мэри того хотелось. – Это был бивак, Саймон, палаточный лагерь. Мы были частью армии на марше.
 – И армия не могла предложить вам ничего лучшего? Это позор. Несомненно, должны были существовать какие-то здания. Да и, помимо всего прочего, твой муж был офицером, и вы не должны были там находиться.
 – Да, конечно, я согласен, эти четверо несчастных, погибшие во время грозы, должны были бы постараться и найти другое место для смерти, – вставил лорд Эдмонд, и Мэри заметила, что он едва сдерживает гнев. – А что касается страхов Мэри, то вам, Гудрич, следует благодарить за них судьбу. В это время Мэри хочется, чтобы ее крепко держали… гм… очень крепко.
 Как он мог! Мэри бросила на лорда Эдмонда обжигающий взгляд, отлично отдавая себе отчет, как не по себе стало Лиле Ормсби и Дорис Шелбурн при его последних словах.
 – Я понимаю, это глупый страх, – сказала Мэри, – я изо всех сил стараюсь справиться с ним, и мне это почти удается, если я нахожусь внутри большого здания, но не иначе. – Она приветливо улыбнулась Дорис. – И пусть ваше предсказание все же не сбудется, миссис Шелбурн. Надеюсь, в одно прекрасное утро – еще очень не скоро – нас разбудит хороший английский дождик, и мы обнаружим, что наше славное лето незаметно сменилось осенью.
 К счастью, подошедший в этот момент сэр Гарольд Райт пригласил Мэри на танец, и она охотно приняла приглашение.
 Танцуя, Мэри несколько раз посматривала на лорда Эдмонда, который наблюдал за ней, все так же стоя у стены с полуулыбкой на губах. Мэри не нравилась эта улыбка, она казалась ей недоброй, тем более что он только что доказал, насколько коварен. Какая у него могла быть причина говорить о ее поведении во время грозы? То, что он успокоил ее в Воксхолле, было, пожалуй, единственным приятным воспоминанием о нем, а теперь и оно померкло.
 И Мэри рассердилась на себя, неожиданно обнаружив, что со вчерашнего дня, а точнее, после утреннего разговора с леди Элинор, она все время искала в лорде Эдмонде признаки исправления, искала что-то такое, чем можно было бы оправдать ее физическое влечение к нему.
 Мэри прекрасно понимала, что все это чрезвычайно глупо. Быть может, давным-давно он и был другим – несомненно, был, и, конечно, не только он один виноват в том, как сложилась его жизнь. Вероятно, ему можно посочувствовать, но все это не оправдывает его теперешнего хамского поведения и не пробуждает симпатии и уважения к нему.
 Накануне Мэри позволила чувствам затмить разум, но его комментарии по поводу ее поведения в грозу ей не понравились, совсем не понравились, и она решила, что никогда этого не забудет.
 Немного позже, когда она вместе с виконтом беседовала со священником и миссис Ормсби, лорд Эдмонд с улыбкой коснулся ее плеча.
 – Вальс, Мэри. Я слышу, миссис Бигсби-Гор играет вальс.




 Глава 13


 Это даже отдаленно не было похоже на бал, просто сидевшая за фортепиано леди с энтузиазмом, но без особого искусства играла, несколько пар танцевали на свободном пространстве гостиной, а другие гости стояли или сидели, наблюдая за танцующими и беседуя, и вся обстановка была совершенно не подходящей для ссоры.
 – Вы, наверное, уже раскаиваетесь в своем поведении? – придав своему лицу самое любезное выражение, обратилась Мэри к лорду Эдмонду.
 – Я, любовь моя? Спасибо, Мэри, что ты так хорошо обо мне думаешь, – ответил он все с той же полуулыбкой.
 – Что вы имели в виду, говоря, будто мне надо, чтобы меня крепко держали во время грозы? – Мэри хотелось бы – о да, она действительно этого очень хотела – пощечиной убрать эту улыбку с его лица.
 – Будто? – Опустив глаза, лорд Эдмонд посмотрел на ее губы. – Будто? Если я правильно помню – а я уверен, совершенно уверен, что не ошибаюсь, – я действительно очень крепко держал тебя во время одной грозы. Не знаю, мог ли я быть еще ближе к тебе, если бы даже очень постарался. Понимаешь, женское тело допускает только определенную степень погружения в него.
 – Вы омерзительны, – стараясь не покраснеть и не привлечь ничьего внимания, огрызнулась Мэри. – Вероятно, вы хотели бы вернуться к виконту и Ормсби и повторить эти слова для них. Вы упускаете великолепную возможность опуститься еще ниже в глазах общества. Нет, вероятно, вам еще больше хотелось бы остановить музыку и сделать публичное объявление. Ведь это такая захватывающая подробность, что грех делиться ею всего лишь с двумя-тремя людьми.
 – Улыбнись, Мэри. Если ты не хочешь, чтобы весь мир стал свидетелем твоего негодования, улыбнись. – Он говорил раздражающе протяжно, а Мэри ненавидела людей, растягивающих слова, в таком произношении было что-то неестественное.
 – Если бы я сейчас на минуту осталась наедине с вами, – улыбнулась она, – у вас в ушах зазвенело бы раньше, чем вы что-нибудь со мной сделали. Скажите спасибо, что мы не одни, милорд.
 – Спасибо? Я как раз мечтаю остаться с вами наедине. Но только дольше, чем на минуту, Мэри, значительно дольше. Не сомневаюсь, даже на известном тебе столе это заняло у меня больше чем минуту. Ну, улыбнись!
 – Я предпочитаю закончить этот разговор, мы будем танцевать молча, если вы будете так любезны. – Мэри опять улыбнулась.
 – Можешь считать, что у меня все же есть немного порядочности, и не опасаться меня. Я не стану публично объявлять о том, что мы вместе наслаждались абсолютной близостью. Нет, нет, закрой рот, ты же только что изъявила желание танцевать молча. Не нужно с язвительностью и высокомерием говорить: «Наслаждались!» Тогда ты, Мэри, наслаждалась с такой же страстью, с какой сейчас желаешь, чтобы того момента не было. Но нет смысла все отрицать, ведь, если помнишь, я был там.
 Стиснув зубы, Мэри снова изобразила улыбку.
 – Как будто я в состоянии все забыть, – продолжал лорд Эдмонд. – Я даже стал на твою сторону в разговоре. Какой же надо быть задницей, чтобы спрашивать тебя, что ты делала в грозу в палатке в Испании, зная, что ты была вместе с армией Веллингтона? Я чуть было не задал этот вопрос ему, но вовремя вспомнил, что у себя в гостиной ты возражала против употребления этого слова.
 – Прошу вас, не впутывайте моего жениха в этот разговор, нет, в этот монолог.
 – Как бы то ни было, «задница» гораздо больше подходит ему, чем его собственное имя. Он хорош, Мэри? Несомненно, он богат, если то, что говорят по этому поводу, правда. Ты уже переспала с ним? Я знаю, что не раз задавал тебе этот вопрос, но ты так ни разу на него и не ответила. Так переспала?
 Одарив лорда Эдмонда холодным презрением, Мэри с рассеянной улыбкой оглядела всю комнату.
 – И здесь ты спишь с ним? – не унимался лорд Эдмонд. – Если нет, может быть, ты соблаговолишь оставить незапертой дверь своей спальни? Кстати, Мэри, ты всегда ее запираешь? Я хочу сказать, что мог бы прийти к тебе ночью, чтобы ты узнала всю силу притяжения, которое, по твоим словам, испытываешь ко мне.
 Мэри сделала медленный глубокий вдох.
 – Это знак согласия? Сегодня ночью, Мэри? Мы могли бы проделать все то, что делали в небезызвестной тебе алой комнате, и еще многое, что я хочу показать тебе и сделать вместе с тобой.
 – Я помолвлена. – Это были единственные слова, которые у нее нашлись в этот момент.
 – Мне это не помешает. Я не стану об этом думать, когда мы будем делать наше дело. Я не любитель игры «трое в одной постели», но уверен, что смогу научиться делить тебя с другим при условии, что, когда приходит мой черед, мы с тобой будем в постели только вдвоем.
 – Этот разговор так и будет продолжаться до бесконечности? Он что, никогда не кончится?
 – О, кончится. Наберись терпения, Мэри. Придет ночь, и с ней приду я. Все, что тебе нужно, это немного терпения.
 – Я была дурой. – Мэри посмотрела ему прямо в глаза, забыв о необходимости улыбаться. – Полнейшей дурой. Весь прошедший день я старалась убедить себя, что если вы когда-то были порядочным человеком, то в глубине души должны им и остаться. Но ничего подобного. Теперь я поняла, что вчерашним разговором вы хотели пробудить во мне сострадание только для того, чтобы я бросилась к вам в постель утешать вас, я права?
 – Мэри, я никогда не хотел твоего сострадания. Всего остального – да, только не этого.
 – Теперь я презираю вас еще больше, чем когда-либо, В конечном счете мы сами полностью ответственны за свои слова и поступки, милорд. Да, обстоятельства меняют нашу жизнь, и, возможно, иногда нас можно простить за то, что мы не выдерживаем тяжести этих обстоятельств, однако истинная сила наших характеров проверяется нашей способностью идти по жизни несломленными, подняться выше обстоятельств. Я потеряла любимого мужа в бессмысленной жестокости войны. Я сама нашла его тело, он был голым на поле битвы, местные крестьяне успели раздеть и ограбить убитых и раненых. И моего мужа, который погиб за их свободу. Вы не один, кому в жизни довелось страдать.
 На мгновение лорд Эдмонд страшно побледнел, но только на одно мгновение, пока смотрел Мэри в глаза, а затем, отведя взгляд, он усмехнулся:
 – Значит, ты считаешь, что у тебя больше силы воли, чем у меня? Что же, не стану с тобой спорить, Мэри, ты, безусловно, права. Но могу держать пари, что получил от жизни намного больше удовольствий, чем ты.
 – Удовольствия! – воскликнула Мэри. – Для вас все сводится только к этому. Удовольствия! Не гордость, не честь, не радость, не счастье, главное – удовольствия.
 – Ты слышишь? – Властной рукой, лежащей на талии Мэри, он заставил ее прекратить танец. – Пока твои мысли были заняты другими проблемами, музыка подошла к концу. Время проходит, понимаешь? Значит, сегодня ночью, Мэри?
 – Я не стану запирать дверь, – ответила Мэри, глядя прямо ему в лицо, – и не буду ежиться от страха за запертой дверью. Но если вы хоть пальцем дотронетесь до ручки моей двери, милорд, я так громко закричу, что сбегутся все слуги, где бы они ни находились. И если вы думаете, что я испугаюсь вызванного этим скандала, что ж, попробуйте.
 – Очаровательно. – Лорд Эдмонд поднес к губам руку Мэри. – Она рассказывала вам что-нибудь из этих испанских историй, Гудрич? Благодарю за танец, Мэри.
 – Саймон. – Она улыбнулась виконту, который, подойдя к ней, покровительственно положил руку ей на талию.
 – Сегодня вечером все остальные танцы мои, Уэйт. Надеюсь, я ясно выразился? – многозначительно произнес виконт.
 – Я всегда ненавидел такую постановку вопроса, – откликнулся лорд Эдмонд. – Ответить «нет» совершенно невозможно, а сказав «да», чувствуешь себя в дурацком положении. Всегда хочется придумать какой-нибудь остроумный ответ. А, похоже, меня зовет тетя. Вы извините меня? Мэри? Гудрич? – И он направился вовсе не туда, где леди Элинор беседовала с сэром Гарольдом и леди Кэткарт, а совсем в другую сторону.
 – Я предупредил его, – сказал виконт, – и вопреки своему желанию сделал это тихо и вежливо, чтобы не устраивать ссору на виду у всех. Но этот тип, видимо, не знаком с приличиями. Он не позволял себе грубостей, когда ты танцевала с ним, Мэри?
 – Нет, Саймон, он вел себя вполне корректно. Но, по правде говоря, она кипела от возмущения и в то же время грустила. Возмущалась Мэри оскорбительным поведением лорда Эдмонда, в этот вечер превзошедшим все, от чего она страдала с самого начала их знакомства. А грустила она по любви, которая родилась и боролась за свое существование только для того, чтобы умереть именно тогда, когда казалось, что она все-таки выживет и расцветет. И Мэри укоряла себя за то, что допускала саму мысль о зарождении любви, когда это было абсолютно ни к чему. Но то, что однажды родилось, а потом умерло, все-таки какое-то время существовало, и Мэри грустила, расставаясь с ним.
 Один день Мэри любила этого человека, на один день она отбросила осторожность и любила его, и мечтала о будущем с ним.
 Как бы ни старалась Мэри теперь от всего отречься, она позволила себе и любить, и мечтать – пусть это длилось всего только в течение одного дня, но забыть этого Мэри уже не могла.


* * *

 «Вероятно, я устроил Мэри бессонную ночь», – подумал лорд Эдмонд, когда на следующее утро она с большим опозданием спустилась к завтраку. Ее лицо было бледным и немного осунувшимся, наверное, она не спала, прислушиваясь, когда его рука коснется ручки двери, но – Мэри есть Мэри – она, конечно, не стала запирать дверь, если пообещала этого не делать.
 Если бы только она знала, как долго он лежал без сна, борясь с искушением!
 Если бы он вошел и Мэри подняла крик, как обещала, разыгралась бы отвратительная сцена и он был бы вынужден уехать. У него появился бы повод вернуться в Уиллоу-Корт и покончить с этой женщиной раз и навсегда.
 Но если бы он вошел и она не закричала – а лорд Эдмонд не думал, что Мэри поднимет шум, – тогда они могли бы возобновить пререкания, и он нашел бы еще более оскорбительные слова, чтобы вызвать у нее отвращение. Он мог бы попытаться соблазнить ее и, возможно, даже добился бы успеха. Лорд Эдмонд был уверен, что обладает властью над ней и что она сдастся под его настойчивыми ласками. В любом случае, когда все было бы позади и Мэри пришла в себя, ее ненависть к нему только возросла бы, и его цель была бы достигнута.
 В то же время если бы он вошел и она не закричала, у него был бы еще один шанс поговорить с ней наедине, еще один шанс поцеловать ее, а может быть, и заняться с ней любовью. Возможно, даже стать отцом ее ребенка.
 Эта мысль разом положила конец его мечтаниям. Лорд Эдмонд вспомнил, что она хотела детей, но волновалась из-за своего возраста и что Гудрич не желал вешать себе на шею еще детей – ему было вполне достаточно семерых. «Но странно, когда Мэри заговорила о детях, – подумал лорд Эдмонд, – мне самому захотелось иметь детей – детей от нее, которые сделают счастливой ее и меня тоже». Раньше он всегда видел в ребенке только наследника и никогда не хотел иметь детей.
 Лорд Эдмонд не пошел к Мэри и обрек себя на бессонную ночь и мысли о том, как она тоже мучается без сна. И вот теперь, утром, он смотрел, как Мэри, взяв тарелку, наполняла ее едой с блюда на стойке, хотя слово «наполняла» было не совсем точным. Когда она поставила тарелку на стол – Мэри постаралась найти свободное место как можно дальше от него, – та была почти так же пуста, как и тогда, когда она ее брала.
 – Еще один солнечный день, – заметил Эндрю Шелбурн. – Неужели это Англия? Может ли это быть Англией?
 – И может, и есть, – уверенно ответила леди Элинор. – В прошлое воскресенье в своих молитвах я специально просила еще неделю хорошей погоды, так что можно отдыхать и наслаждаться ею. Такие молитвы всегда находят ответ, не правда ли, Сэмюел, дорогой?
 – Я не могу отвечать за Господа, – усмехнулся преподобный Ормсби, – но, со своей стороны, посчитал бы очень невежливым не обратить внимания на такую просьбу.
 – Видимо, Господь – вежливый джентльмен, – пошутил Эндрю.
 – Пусть так, – вступила в разговор Дорис, когда затих общий смех, – но я все равно сомневаюсь, что сегодня нам стоит отправляться на прогулку в Кентербери. Это четырнадцать миль. – Она нахмурилась. – В грозу это будет ужасное путешествие, а после такой длительной жары гроза разразится неминуемо, попомните мои слова.
 – Дорис будет ужасно расстроена, если ее предсказание не сбудется, – вставил ее муж с озорной искоркой в глазах.
 – А мои дети расстроятся еще больше, если она окажется права, – вздохнула Лила Ормсби, – тем более если меня не окажется рядом. Не лучше ли нам остаться, Сэмюел?
 – Так мы будем вечно сидеть дома, – засмеялся преподобный Ормсби. – У них есть няня, которая успокоит их, если погода вдруг неожиданно изменится, и к тому же в доме остается целая армия слуг.
 – И я тоже, дорогая, – добавила леди Элинор. – К сожалению, я не смогу поехать в Кентербери, хотя люблю это место больше всего на свете. – После этого заявления за столом раздался хор протестующих голосов, и хозяйка пояснила:
 – Именно сегодня я ожидаю еще гостей. Досадно, правда? Но я пригласила их и не могу не встретить, если не хочу показаться невежливой.
 – Это очень неприятно, – тихо сказала миссис Уиггинс. – Пожалуй, нам следует перенести прогулку на завтра.
 – Ни в коем случае, – возразила леди Элинор. – Поезжайте и веселитесь. Кроме того, я живу не так далеко и могу поехать в Кентербери в любой другой день.
 Намечалось, что путешествие продлится до самого вечера, и это было с энтузиазмом воспринято всеми гостями, разделившимися на две примерно равные группы; одну составили те, кого интересовали покупки, другую – те, кто хотел увидеть собор.
 Лорд Эдмонд не собирался никуда ехать, решив остаться вместе с тетей и радушно встретить ее гостей, но потом снова изменил свое намерение, подумав, что, вероятно, еще не окончательно убедил Мэри в своей низости. Возможно, она все же внушила себе, что его поведение накануне вечером было не таким уж беспардонным; вероятно, то, что он отказался от попытки ночью войти к ней в комнату, как-то оправдало его в глазах Мэри. Надо использовать еще и этот день, чтобы все-таки убедить ее, а затем он оставит ее в покое навсегда. Он будет держаться от нее так далеко, как это возможно, находясь в гостях в одном и том же загородном доме.
 – Что? – переспросил лорд Эдмонд, не расслышав вопроса мистера Бигсби-Гора. – О да, конечно, еду. Я ни за что на свете не пропущу такой интересной поездки.


* * *

 Оставалось еще два дня до юбилея леди Элинор и до большого праздника, который она устраивала по этому поводу, и потом еще один день до окончательного завершения праздника. Это было совсем не много и в то же время невероятно много. Мэри думала, что так долго она не выдержит, ей нужно уехать, вернуться в Лондон.
 Ближе к вечеру того же дня на обратном пути из Кентербери, сидя в экипаже, она чувствовала себя измученной, больной, совершенно неспособной прожить еще три дня в Рэндалл-Парке и почти не принимала участия в разговоре ехавших вместе с ней еще трех дам.
 Она не должна была этого делать, но оказалась настолько глупой, что любила его в течение одного дня, теперь же его назойливые и грубые ухаживания были ей не просто противны, они были невыносимы. Мэри хотелось бы уснуть и все забыть. Ей надо уехать, уехать из Рэндалл-Парка, уехать от лорда Эдмонда, да и от Саймона тоже. Она ни в чем больше не была уверена, ей нужно было остаться одной, чтобы подумать.
 День сложился очень неприятно. Они с Саймоном немного не поняли друг друга, и в результате, когда все прибыли в Кентербери и ей помогли выйти из кареты – леди путешествовали в экипажах, а джентльмены ехали верхом, – оказалось, что виконт уже взял на себя обязанность сопровождать группу, отправлявшуюся за покупками, в то время как Мэри присоединилась к тем, кто собирался осмотреть собор.
 Но это было просто маленькое недоразумение, не более, и, кроме того, даже когда они поженятся, нельзя ожидать, что они будут неразлучны друг с другом. И если он предпочитал делать покупки, а она тешить взгляд памятниками истории, то очень правильно, что на час-другой они расстанутся и каждый будет делать то, что ему хочется. И в этом, казалось, не было ничего страшного, потому что лорд Эдмонд, поступив, как всегда, совершенно невоспитанно, не присоединился ни к одной из групп, а, привязав лошадь, сразу же ушел куда-то один.
 Но, как Мэри и предчувствовала, он в конце концов появился в соборе и все время держался поодаль от нее, пока джентльмен, с которым она прогуливалась, не отошел от нее, чтобы послушать пояснения Стефани Уиг-гинс.
 – Мэри, тебе нравится это старое холодное заплесневелое сооружение? – спросил тогда лорд Эдмонд.
 – И вам, очевидно, тоже. – Мэри больше не поверит ни в его безразличие, ни в отсутствие у него вкуса. – Иначе вы не пришли бы сюда совсем один и совершенно добровольно.
 – Да, но я пришел сюда, чтобы быть с тобой, Мэри, полагая, что ты скорее выберешь старину, чем поход за покупками. Если бы я сразу открыл свои намерения, Гуд-рич был бы здесь и висел бы на тебе, как пиявка.
 – Что за мерзкое сравнение!
 – Ну, как сторожевой пес, – пожал он плечами. – Здесь что, похоронен Чосер?
 – Нет, – ответила Мэри, – он похоронен в Вестминстерском аббатстве, и я уверена, что вам это прекрасно известно. Вы вспоминаете «Кентерберийские рассказы»?
 – А-а, школьные дни и запретный «Рассказ мельника». Замечательное произведение. Ты его читала?
 – Вы становитесь весьма предсказуемым. Если бы я предложила вам назвать ваш любимый из «Кентерберийских рассказов», вы, несомненно, назвали бы именно этот. Что еще?
 – Ты даже не покраснела. Стыдись. На этом их разговор прервался, потому что вся группа собралась вместе, чтобы отправиться дальше осматривать все, что должно было быть осмотрено.
 Сначала ничего плохого не происходило – просто неожиданная встреча, одна из тех, к которым Мэри уже привыкла. Но дальше стало хуже, и особенно плохо было то, считала Мэри, что все это произошло в церкви. Когда все выходили, лорд Эдмонд, крепко схватив ее за руку, повернул так, что она оказалась прижатой спиной к массивной каменной колонне и никто не мог ее увидеть, если бы не начал специально разыскивать. Это было так неожиданно, что она не сделала ни малейшей попытки сопротивляться, когда он, прижавшись к ней всем телом, поцеловал ее тем поцелуем, который заставил ее рот приоткрыться так, что его язык свободно проскользнул в него.
 Сейчас, возвращаясь в экипаже в Рэндалл-Парк и полностью отключившись от разговора своих спутниц, Мэри вспоминала то объятие и не могла подобрать для его описания другого слова, кроме «плотское». Оно не походило ни на одно из его прежних объятий, в нем не было ни ласки, ни нежности, ни просьбы или требовательности, или… вообще ничего, кроме омерзительной, тошнотворной похоти. Его руки до боли сдавили ей грудь, его член прижался к ней, раздвинув ей ноги так, что она чуть не потеряла равновесие.
 – Теперь ты понимаешь, почему я хотел отделаться от этой пиявки? – Оторвавшись от ее губ, он горящими глазами посмотрел на Мэри. – Понимаешь, Мэри? Я хочу тебя. И ты хочешь меня. Признайся, Мэри.
 И она сделала то единственное, что еще способна была сделать: она заставила свое тело расслабиться, хотя лорд Эдмонд все еще крепко прижимался к ней, и без всякого выражения посмотрела на него.
 – Ты трусиха, Мэри. – На его лице опять появилась та же полуулыбка, за которую она ненавидела лорда Эд-монда. – Вместе мы могли бы получить такое удовольствие, что для его описания нам пришлось бы изобрести новое слово. Но ты боишься признаться в том, что считаешь неподобающим леди, – в плотском желании. Ты обычно употребляла слово «влечение», хотя это лишь слабый эвфемизм для описания того, что ты чувствуешь, любовь моя.
 – Мне нечего сказать вам, милорд, – слабым голосом произнесла Мэри. – У меня нет ни упреков, ни просьб, ни опровержений, ничего. Вы будете поступать так, как считаете нужным для своего удовольствия, но со мной вы этого удовольствия больше не получите. С таким же успехом вы можете преследовать рыбу. Так мы идем? Или вы намерены запечатлеть на мне еще несколько поцелуев, пока держите меня здесь в плену? Мне больше нечего сказать.
 – Мэри. – В голосе лорда Эдмонда звучала насмешка, но он отстранился от Мэри. – Если бы я захотел, то мог бы пробудить в тебе ответное желание, лишь щелкнув пальцами, но время и место не совсем подходящие, верно? Позже, любовь моя, позже.
 – Как скажете, милорд.
 Лорд Эдмонд раскланялся перед Мэри так, как будто все время обращался с ней самым изысканным образом.
 – Присоединимся к остальным? – спросил он. – Обопрешься на мою руку?
 – Если желаете. – Мэри повернулась к выходу. – Или если настаиваете, – добавила она, взяв его под руку.
 Сейчас она сидела в карете и, закрыв глаза, вспоминала этот ужасный, такой ужасный день. Больше она не выдержит, с нее довольно. Если еще раз повторится подобная сцена, она определенно сойдет с ума.
 Мэри чувствовала, что должна уехать. «Как бы это ни показалось грубо и как бы ни было неприятно омрачать юбилейный праздник леди Элинор, но я непременно должна уехать», – сказала себе Мэри.




 Глава 14


 У лорда Эдмонда были наипротивнейшие ощущения. К физической тошноте примешивалось отвращение к собственной персоне, и это чувство было для него совершенно новым. Он решил, что Мэри была права, сказав, что он себя ненавидит. Размышляя над ее словами, он вынужден был признать, что она попала в точку, хотя сознательно он не относился к себе так уже многие годы – во всяком случае, с тех пор, как затянулась живая рана от смерти Дика и матери. Лорд Эдмонд был уверен, что привычнее всего для него была насмешливая улыбка на лице, хотя он редко смотрел на себя в зеркало.
 Итак, отвращение к себе было ему в новинку. Даже с самой последней проституткой он не обошелся бы так грубо, как поступил с Мэри в Кентерберийском соборе – не где-нибудь, а в церкви! Но тогда он не мог упустить представившегося ему подходящего момента. Это была полная деградация и заключительный щелчок по носу всему миру, Богу и тому, что они сделали с его жизнью – вернее, тому, что он сам сделал со своей жизнью. И не к чему было обвинять Господа, лорд Эдмонд никогда прежде этого не делал, во всяком случае, никогда не начинал скулить.
 Свернув на дорожку, ведущую в Рэндалл-Парк, он поехал рядом с Эндрю Шелбурном, вплотную за ними скакали Питер и Бигсби-Гор, а впереди были две кареты, в одной из которых ехала Мэри.
 На: обратном пути лорд Эдмонд почти не принимал участия в разговоре. Собираясь уехать раньше времени, он чувствовал себя виноватым перед тетей. Он любил леди Элинор и не представлял себе, как смог бы выжить, если бы не ее поддержка, если бы все связи с семьей оборвались после той трагедии. Но до ее дня рождения оставалось еще двое суток – так долго он не выдержит, два дня – это целая вечность. И он не знал, как посмеет снова взглянуть Мэри в глаза.
 Подъезжая к дому, лорд Эдмонд немного придержал лошадь, чтобы оказаться позади всех. «Нужно будет помочь дамам выйти из экипажей, но впереди еще Гудрич и Райт, так что моя помощь, вероятно, не понадобится, – решил лорд Эдмонд, – возможно, мне удастся затеряться в толпе и отправиться прямо на конюшню. А кроме того, большинство леди и не ожидает от меня галантного поведения».
 Но прежде чем он успел привести в исполнение свои намерения, наверху подковообразной лестницы появилась его тетя, а с ней еще одна леди и два джентльмена – очевидно, гости, ради которых она осталась дома. Лорд Эдмонд мельком взглянул на них. Просто, но со вкусом одетая леди, одного возраста с ним или чуть старше, была ему не знакома. Он перевел взгляд на старшего из двоих мужчин, высокого и седовласого, а затем посмотрел на более молодого, у которого волосы только начали седеть на висках.
 В следующую секунду, спрыгнув с лошади и бросив кому-то поводья – он даже не видел кому, – лорд Эдмонд зашагал, сам не зная куда, в поисках неизвестно кого, в панике оглядываясь по сторонам. И, увидев Мэри, он мгновенно оказался рядом с ней, а его рука крепко вцепилась ей в запястье.
 – Пойдем со мной. – Он с такой силой потянул ее за собой, что Мэри едва не упала.
 – Уберите свою руку, – холодно приказала она.
 – О Боже, Уэйт, вы мне за это ответите, – тихо, со злостью прошипел виконт Гудрич. – Сейчас же оставьте Мэри в покое, или все собравшиеся станут свидетелями того, как я сломаю вам челюсть.
 – Пойдем, – повторил лорд Эдмонд, не слыша слов ни одного из них, – пойдем.
 – Все в порядке, Саймон, – успокоила виконта Мэри, взглянув на лестницу, а затем снова на лорда Эдмонда. – Я пойду с ним.
 – Мэри! – возмущенно запротестовал виконт.
 – Все в порядке, – подтвердила Мэри.
 Но лорд Эдмонд не слышал их разговора, его взгляд был прикован к углу дома в конце террасы. Он знал, что ему нужно добраться туда и завернуть за угол. Его рука как тисками сжимала запястье Мэри, но он этого не сознавал, и ей приходилось почти бежать, чтобы поспевать за ним.
 Ей следует упереться ногами в землю и остановиться, следует потребовать, чтобы он отпустил ее руку, следует накричать на него, на худой конец следует поколотить и исцарапать его; она сыта им по горло и даже больше – так считала Мэри, но ничего этого не делала.
 Увидев на лестнице двух незнакомых джентльменов с леди Элинор, она мгновенно все поняла, а взглянув на лорда Эдмонда, заметила, как он побледнел и как дико горят его глаза. Поэтому она не сделала ничего из того, что ей следовало сделать, а почти бегом обогнула вместе с ним угол дома и последовала дальше мимо розария через лужайку за домом к ближайшим деревьям.
 Сначала Мэри чувствовала боль в запястье, потом рука у нее онемела, в руку вонзилась тысяча булавок и иголок, но лорд Эдмонд не отпускал ее и не ослаблял своей хватки, и Мэри, ничего не говоря, старалась не отставать от него.
 Оказавшись наконец среди деревьев, они зашли за огромный ствол векового дуба, лорд Эдмонд прислонился к нему спиной и крепко прижал к себе Мэри, как стальным обручем обхватив одной рукой за талию. Другая его рука, развязав ленты шляпы и небрежно отбросив ее в сторону, легла ей на затылок. Лицо Мэри оказалось так плотно прижатым к шарфу лорда Эдмонда, что у нее не было возможности даже дышать.
 – Не сопротивляйся, – сказал он, хотя Мэри не сделала ни единого движения, – не сопротивляйся.
 Лорд Эдмонд слегка отклонился назад, к дереву, а Мэри, закрыв глаза и перенеся на него весь вес своего тела, расслабилась и, вдыхая тепло и мужской запах, слушала бешеный стук его сердца.
 Она не знала, сколько времени они так стояли; может быть, пять минут, а может, и десять, и все это время он так же крепко прижимал ее к себе, но его сердце понемногу успокаивалось.
 Мэри не заботилась о том, сколько прошло времени, хотя полностью отдавала себе отчет о происходящем. Она знала только одно – она была там, где нужна, где ей следовало быть и где ей хотелось быть. Не было ни паники, ни ужаса – они придут потом, в другое время и в другом месте. Сейчас же она знала только то, что должна быть с ним.
 Наконец рука, лежавшая у Мэри на затылке, расслабилась и перекочевала на талию, и Мэри, подняв голову, взглянула на лорда Эдмонда.
 Он стоял с закрытыми глазами, прислонившись к стволу дуба, его лицо было все таким же бледным, как в тот момент, когда он схватил ее за руку. Затем его светло-голубые глаза открылись, изумленно взглянули в ее глаза, ничего не видя. Постепенно его взгляд сфокусировался, и тогда он нагнул голову, чтобы поцеловать Мэри.
 Поцелуй длился очень долго, но это вовсе не был поцелуй страсти, в нем были нежность и мольба – мольба о человеческой близости и участии. И, обняв его обеими руками за шею, встретив его губы своими мягкими, податливыми губами, раскрытыми навстречу его прикосновению, Мэри в ответ подарила ему ласку, нежность и любовь.
 – Ты знала, что это готовилось? – наконец оторвавшись от нее и снова опершись на ствол, спросил лорд Эдмонд, глядя в пространство поверх ее головы.
 – Да. – Разомкнув объятия, Мэри положила ладони ему на плечи.
 – А-а, – протянул он без всякого выражения, – значит, это не случайность, а было задумано заранее? А ты, Мэри, знала обо всем и не предупредила меня? Хотя ты и не была обязана. Теперь ты, наверное, рада.
 – Нет.
 – Нет? – Лорд Эдмонд рассеянно пробежал пальцами по ее волосам. – И.что же теперь мне делать? Убежать, прихватив тебя с собой? Добавить к моим прочим преступлениям еще и похищение женщины? А ты будешь брыкаться и кричать всю дорогу? Мэри, почему ты сейчас не кричишь и не колотишь меня?
 – Пора возвращаться.
 – Эти слова можно толковать по-разному. – Он усмехнулся, но смех получился совсем не веселым. – Ты имеешь в виду возвращение к дому, Мэри?
 – Нет.
 – Пора возвращаться. Мы не можем идти назад, Мэри, мы идем только вперед. Возвращаться не имеет смысла, прошлое нельзя изменить. Мой брат не Лазарь, а я не Иисус.
 – Иногда приходится возвращаться. Бывает, мы теряем дорогу, и нужно вернуться назад.
 – По-твоему, это случилось со мной, мой мудрый, любящий поучать философ? – Лорд Эдмонд снова заглянул в глаза Мэри. – Я потерял дорогу, Мэри?
 – Да.
 – Пятнадцать лет назад. Это произошло слишком давно. Все дороги и тропинки густо заросли такими высокими сорняками, что их уже невозможно найти.
 – Эдмонд. – Она ласково коснулась его щеки тыльной стороной ладони. – Ты должен вернуться, впереди не будет ничего, если ты не вернешься.
 – Эдмонд? – повторил он. – В твоих устах это прозвучало очень мило, Мэри. Я заставил тебя покраснеть. Ты не поняла, что в первый раз назвала меня по имени? Неужели мой случай такой безнадежный? Ты добилась того, что я почувствовал себя заблудшей душой.
 – Ты и есть заблудшая душа.
 – Но ты говоришь о невозможном. – Он неторопливо улыбнулся. – Меня нельзя переделать в такого человека, который был бы достоин тебя, Мэри.
 – Я думаю не о себе. Я хочу, чтобы ты сам смог уважать себя. И не улыбайся, пожалуйста, так.
 – Как ты оказалась здесь вместе со мной? – продолжая улыбаться, спросил лорд Эдмонд. – Это я притащил тебя сюда?
 – В подтверждение могу продемонстрировать синяк. Взяв руку Мэри, он погладил пальцами еще красные следы у нее на запястье и снова заглянул ей в глаза.
 – В последние два дня я только и делал, что оскорблял тебя. Мэри, я должен уехать, уехать от них и уйти из твоей жизни. Именно это я собирался сделать по возвращении из Кентербери.
 – Нет. Ты должен вернуться. Должен.
 – Скажи мне, – попросил он, – они были так же удивлены, как и я? Или они знали, что я здесь?
 – Нет, не знали.
 – Значит, моя тетушка выступает в роли адвоката дьявола. Что ж, полагаю, нет причин, почему мы не можем быть вежливыми друг с другом. Ведь все это было давным-давно.
 – Да. Ты должен вернуться.
 – Только если ты пойдешь со мной. Мои ноги не будут слушаться, если ты не будешь держать меня за руку, Мэри. Ты должна пойти со мной. Ты пойдешь со мной?
 – Да.
 – И будешь держать меня за руку? Мне наплевать, каким станет лицо у пиявки при виде этого, – хмыкнул лорд Эдмонд.
 – Не нужно, он мой жених.
 – Да, конечно. – Лорд Эдмонд мгновенно помрачнел. – Но он заслуживает тебя, Мэри, не больше, чем я. Во всяком случае, я не скрываю свои грехи. Обещай мне, что тщательно приглядишься к его прошлому и к тому, что у него за душой, прежде чем выйти за него замуж.
 – Пойдем. – Мэри попыталась выпрямиться и отодвинуться от него, но лорд Эдмонд, обхватив ее за талию, снова притянул к себе.
 – Обещай мне, Мэри.
 – Если существует что-то, что мне следует знать о нем, ты должен рассказать. Но пожалуйста, не нужно злиться.
 – Обещай мне.
 – Ну, хорошо, обещаю. А теперь пойдем.
 Лорд Эдмонд отпустил ее, и Мэри, отойдя от него, разгладила складки на платье и, наклонившись, подняла шляпу, а он все так же стоял, прислонившись к дереву, и с тоской наблюдал, как она завязывает ленты под подбородком.
 – Мэри, ты хоть немного представляешь себе, как все это тяжело для меня? Я словно парализован и не уверен, что смогу встретиться с ними.
 Мэри протянула ему обе руки, и он, удивленно посмотрев на нее, взял их в свои.
 – Сможешь, потому что это нужно сделать.
 – Хорошо. – Лорд Эдмонд стиснул ее руки и, отпустив их, наконец выпрямился и отошел от ствола. – Возможно, ты права. И может быть, когда-нибудь в будущем ситуация повторится и уже я скажу тебе эти же самые слова, и ты так же покорно смиришься с ними, как я сейчас.
 – На это я не рассчитывала бы, – отозвалась Мэри.
 – А теперь пойдем и встретимся с неизбежным. – Но он не позволил ей взять себя под руку, а переплел пальцы Мэри со своими и крепко стиснул. – А после этого я с удовольствием задушу свою тетю.
 Они вышли из-под покрова деревьев и пустились в обратный путь через лужайку к дому.


* * *

 Двери в гостиную были открыты, и оттуда доносился гул голосов; гостям были поданы прохладительные напигки, так как для чая было уже слишком поздно, а для обеда еще слишком рано.
 – Ее светлость в доме? – спросил лорд Эдмонд, подойдя к слуге, с непроницаемым лицом стоявшему снаружи у двери.
 – Да, милорд, – с поклоном ответил тот.
 – Тогда будьте любезны, попросите ее выйти. – Пальцы лорда Эдмонда все еще были сплетены с пальцами Мэри.
 – Эдмонд, Мэри, – радостно обратилась к ним леди Элинор, почти тотчас же появившаяся на пороге, – куда же вы исчезли после такого долгого путешествия?
 – Они там? – отрывисто спросил лорд Эдмонд, кивнув в направлении гостиной.
 – Нет. – Радостное выражение мгновенно исчезло с лица леди Элинор. – Они наверху. Я сделала все, что могла, чтобы отговорить их немедленно вызвать экипаж и погрузить в него еще нераспакованные вещи. – Она чуть улыбнулась.
 – И ты должна благодарить Мэри, что я сейчас здесь, а не за двадцать миль отсюда, – ничуть не смягчившись, заявил лорд Эдмонд. – Почему ты так поступила, тетя?
 – Потому, что мне будет шестьдесят лет всего через два дня. – Она беспомощно посмотрела на Мэри, а потом снова на племянника. – Потому, что у меня один брат и два племянника. Ты понимаешь, что это значит, Эдмонд? Вероятно, нет.
 – Ладно. – Он холодно взглянул на тетю. – Теперь от этого не убежишь, верно? Тогда давай покончим с этим. Они встретятся со мной?
 – Они в моей малой гостиной, – уходя от прямого ответа на вопрос, сказала леди Элинор. – Ты прямо сейчас поднимешься туда, Эдмонд?
 – Сейчас или никогда. Это совсем нелегко, тетя, ты же должна понимать. Или ты думала, что все очень просто?
 – Нет, милый. Нет, я не ожидала, что для кого-нибудь из вас это будет легко, это нелегко даже для меня. Я не знала – и до сих пор не знаю, – не принесу ли я кому-либо еще большего страдания. Но дело сделано. – Она слегка улыбнулась Мэри и, повернувшись, направилась к лестнице.
 Мэри, оставшись на месте, попыталась высвободить руку, но лорд Эдмонд не отпустил ее.
 – Мэри пойдет со мной, – твердо заявил он, – без нее я с места не сдвинусь.
 – Хорошо, милый. – Леди Элинор с любопытством оглянулась. – Если Мэри не возражает.
 – Она уговорила меня на это, – мрачно сказал он, – так что ей лучше не возражать.
 – Очень вежливый способ обращаться с просьбой, милый, – проворчала его тетя, но Мэри снова придвинулась к лорду Эдмонду, подчиняясь движению его руки, и последовала за ним к лестнице.
 – Я пойду, – тихо сказала она.
 Леди Элинор шла впереди них по верхнему коридору мимо ряда комнат. Лорд Эдмонд не смотрел на Мэри и скорее всего почти не замечал ее присутствия, но точно знал, что, если она заберет у него свою руку, он лишится мужества. Открыв дверь в свою гостиную, тетя ступила внутрь, а лорд Эдмонд привлек к себе Мэри, и они так и вошли вслед за леди Элинор.
 «Прямо тщательно подготовленная живая картина», – пришла в голову лорду Эдмонду неуместная мысль. Его отец стоял спиной к нему и смотрел из окна вниз на английский парк, а брат застыл чуть поодаль возле легкого кресла, положив руку на плечо леди, которая, видимо, была его женой. Никто не пошевелился, не улыбнулся и не заговорил.
 – Ну вот, Мартин, – весело объявила леди Элинор, – Эдмонд наконец вернулся.
 Отец обернулся, чтобы взглянуть на сына, и лорд Эдмонд увидел, что он остался точно таким же, каким был, несмотря на прошедшие пятнадцать лет, только его волосы, прежде темные с серебристой сединой, теперь были совершенно белыми. Всегда говорили, что лорд Эдмонд похож на отца – высокий, худощавый, с узким аскетичным лицом, крупным носом и тонкими губами, его отец был образцом почтенного пожилого джентльмена.
 Внезапно лорду Эдмонду вспомнилось, как его отец, прямой и неподвижный, с суровым лицом, больше походившим на маску, стоял возле кровати Дика на следующее утро после смерти сына и смотрел через комнату на дверной проем, где появился его младший сын.
 – Убирайся, – процедил он тогда так тихо, что Эдмонд скорее угадал, чем услышал сказанное. – Убийца! Убирайся вон из комнаты моего сына!
 Это был последний раз, когда он видел отца, и это были последние слова, которые он от него слышал.
 – Сэр, – произнес он сейчас и, почувствовав, что Мэри чуть отступила от него, немного разжал пальцы, сжимавшие ее руку, а потом слегка наклонил голову, но, строго говоря, это нельзя было назвать поклоном.
 – Эдмонд. – Губы отца шевельнулись почти так же беззвучно, как в то утро в спальне Дика.
 – Уоллес тоже здесь, – сердечно сказала леди Элинор, – и Энн, его жена. Ты еще не знаком с ней.
 Лорд Эдмонд знал, что они поженились почти тринадцать лет назад, и хотя у них была пышная свадьба, он, конечно, не был на нее приглашен.
 – Он назвал меня убийцей. – Тогда Эдмонд, шатаясь, добрел до комнаты старшего брата и, не постучав, распахнул дверь. – Уолли, он назвал меня убийцей.
 – А как бы ты сам себя назвал? – Уоллес стоял у окна, опершись руками о подоконник, и его плечи вздрагивали от мучительных рыданий.
 Застывший и ошеломленный, Эдмонд постоял там несколько мгновений, а затем повернулся и ушел. Мать была слишком больна, чтобы принять его, во всяком случае, так сказала ее камеристка, но он слышал голос матери, когда она велела служанке не впускать его, она не желала больше никогда его видеть.
 Вот так он и уехал, не взяв с собой ничего, кроме лошади, кошелька и одежды, которая была на нем.
 – Уоллес. Мадам. – Лорд Эдмонд поздоровался с братом и его женой.
 – Эдмонд, – ответил ему брат.
 «Эта встреча нелепа», – сказал бы лорд Эдмонд, привыкший ко всему относиться с презрением и насмешкой. Однако сейчас он отнесся к ней совершенно серьезно.
 – Эдмонд. – Поднявшись, Энн пересекла комнату и подошла к нему. Она была чуть полновата, как отметил лорд Эдмонд, но одета просто и элегантно. Протянув ему руку и подняв голову, она посмотрела ему прямо в глаза. – Я очень рада наконец познакомиться с тобой.
 – И я тоже, Энн. – Теперь ему пришлось отпустить руку Мэри, чтобы поздороваться со своей невесткой.
 Улыбнувшись, Энн вопросительно взглянула на Мэри, и лорд Эдмонд, положив руку на талию Мэри, снова притянул ее поближе к себе.
 – Разрешите представить вам Мэри, леди Монингтон. Она мой друг. – Он бросил на отца колючий взгляд. – И это не иносказание для определения каких-то иных отношений.
 – У меня и в мыслях не было предполагать что-то другое. – Красивые брови отца чуть приподнялись. – Как поживаете, леди Монингтон?
 – Благодарю вас, ваша светлость. – Мэри сделала реверанс.
 – Мой отец, герцог Брукфилд, Мэри. Мой брат Уоллес, граф Уэлвин, его жена Энн, – представил лорд Эдмонд своих родственников.
 – Ну вот, теперь, когда неловкость первых минут миновала, может быть, мы сядем и я попрошу подать нам чего-нибудь выпить? – предложила леди Элинор по завершении официального обмена любезностями. – Не сомневаюсь, мои гости внизу часок могут сами себя поразвлекать.
 И каким бы невероятным ни показалось это лорду Эдмонду, они все действительно сели и стали вести разговор на разные общие вполне безобидные темы. Они беседовали, правда, немного натянуто, но тем не менее все принимали участие в беседе. Вероятно, в этом была большая заслуга женщин. Энн рассказала о своих детях, двух сыновьях и дочери, Мэри – о Кентерберийском соборе, а леди Элинор – об общих знакомых и о погоде. Лорд Эдмонд спросил отца о здоровье, а Уоллеса – об их путешествии. А они поинтересовались делами в Уиллоу-Корте.
 Все это казалось нереальным. Как они могли сидеть здесь, все трое, вежливо разговаривая об обычных вещах, если пятнадцать лет назад расстались, резко и полностью порвав прочные семейные узы? Неужели все это происходило сейчас на самом деле?
 «Значит, это правда? – подумал лорд Эдмонд, когда его тетя, встав, объявила, что пора разойтись по комнатам и переодеться к обеду. – Неужели смерть Дика и матери и прошедшие с тех пор пятнадцать лет значили так мало, что последние полчаса уничтожили всю горечь, все страдания, всю вину? Неужели больше не осталось ничего важного, что должно быть сказано и решено?» И лорд Эдмонд почувствовал невероятное облегчение после той жуткой паники, которая охватила его по возвращении из Кентербери, когда он, взглянув вверх на лестницу, увидел отца и брата, стоявших там вместе с его тетей.
 Однако когда Энн и Мэри, вместе выйдя из гостиной, направились в свои комнаты, у него возникло ощущение какой-то незавершенности. Короткое мгновение он смотрел вслед обеим женщинам, а потом быстро зашагал к себе в комнату, чтобы избежать необходимости идти по коридору вместе с отцом и братом, которые уже выходили из гостиной.
 Ничто еще не закончилось, ничто не разрешилось. Он, его отец и брат просто были культурными чужими людьми. А Мэри? Что произошло с Мэри в последние несколько часов? Два дня он в поте лица трудился над тем, чтобы вызвать у нее отвращение к себе, которое пересилило бы то влечение, которое она испытывала к нему. Однако как только он увидел, что всей защитной броне, которую он воздвиг вокруг себя за пятнадцать лет, угрожает опасность, он забыл обо всем на свете, кроме собственной персоны и непреодолимой потребности видеть рядом с собой Мэри.
 Даже его любовь к ней не могла служить ему оправданием. Эгоизм, по-видимому, прочно укоренился в нем, и он, несомненно, поставил Мэри в неловкое положение. «Мой друг», – сказал он отцу, положив руку ей на талию. И лорд Эдмонд не был уверен, что у него хватит сил провести еще этот вечер и весь завтрашний день, снова стараясь внушить ей отвращение к себе.
 «Просто я бессердечный эгоист, а моя любовь к Мэри, очевидно, недостаточно сильна», – решил лорд Эдмонд.




 Глава 15


 «Итак, интересно, что же со мной происходит?» – задала себе вопрос Мэри. Ее ненависть к лорду Эдмонду улетучилась так же, как и ее решение немедленно покинуть Рэндалл-Парк. Более того, каким-то образом она оказалась крепко связанной с лордом Эдмондом не только из-за того, что любила его, но и потому, что он в ней нуждался.
 Мэри не могла забыть, как он тащил ее за собой, даже не сознавая, что делает; и как держался за нее, словно она была единственной прочной и надежной опорой, оставшейся во всем мире, и как поцеловал ее, но не с той животной похотливостью, что в Кентерберийском соборе, а от всего сердца; и как надолго, очень надолго вцепившись в ее руку, даже повел на такую важную первую встречу с отцом и братом и там, представляя, назвал ее своим другом.
 Друг! Все это время она была для него кем угодно, но только не другом, и вдруг всего за несколько часов они, непонятно как, стали друзьями. «Разве такое возможно? – нахмурившись, подумала Мэри. – Разве существовало что-либо, что могло превратить меня и лорда Эдмонда в друзей?» И тем не менее это было так.
 Но теперь Саймон был на нее сердит – и Мэри должна была признать, он имел на то основания, ведь она была его невестой.
 – Мэри, мне неудобно вот так стоять здесь, пока ты где-то разгуливаешь с Уэйтом, – сказал ей виконт Гудрич, когда она и еще несколько гостей ждали в гостиной приглашения к обеду. – Как должны смотреть на это все остальные?
 – Но никто не знает, что мы помолвлены, – напомнила ему Мэри.
 – Но все, безусловно, понимают, что у нас с тобой есть определенная договоренность, поэтому неприлично проводить время с другим мужчиной. И скажи на милость, что можно было делать так долго?
 – Я уже объясняла. Лорд Эдмонд был ошеломлен, увидев родных после столь долгой разлуки, и перед встречей с ними ему нужно было прийти в себя. А потом он захотел представить меня им.
 – Почему? – Виконт Гудрич нахмурился. – Разве они не остаются? Немного погодя мы все будем представлены его светлости, а также графу и графине. Зачем понадобилось особое представление? Есть что-то такое, о чем ты мне не рассказываешь, Мэри?
 – Прости, Саймон. – Подавив минутное раздражение, Мэри снова напомнила себе, что он имеет право задавать такие вопросы. – Думаю, лорд Эдмонд считает меня в некоторой степени своим другом.
 – Другом? – Виконт Гудрич еще больше нахмурился, так что его брови сошлись на переносице. – У него странное представление о дружбе, и мне оно не нравится. Я хочу, чтобы ты держалась от него подальше. Ты слушаешь меня? И когда я начинаю выяснять с ним отношения, я не хочу, чтобы ты меня останавливала из-за того, что боишься скандала. Все равно, рано или поздно, скандал неизбежен, иначе люди будут думать, что я не знаю, как защитить свою собственность.
 – Саймон… – начала Мэри, положив руку ему на локоть, но в этот момент к ним подошли Дорис Шелбурн и мистер Бигсби-Гор.
 – Замечательный день, и какой величественный собор, не правда ли, леди Монингтон? Хоть это и может показаться странным, но я никогда раньше его не видел, – заговорил с ней мистер Бигсби-Гор, и Мэри с радостью ухватилась за новую тему разговора.
 Через несколько минут в комнату вошла леди Элинор под руку с братом, а вслед за ними граф и графиня Уэл-вин, и в гостиной снова возникло оживление, когда гостей представляли вновь прибывшим.
 – Лорд Эдмонд точная копия своего отца, – потихоньку заметила Дорис, обращаясь к Мэри. – Это правда, что они не встречались с тех пор, как лорд Эдмонд убил брата? Сегодняшняя встреча, должно быть, очень нелегка для его светлости. Вы думаете, они уже виделись друг с другом?
 – Я сказал бы, его светлость проявил большую милость, согласившись находиться в одном доме с лордом Эдмондом, – высказал свое мнение виконт, – учитывая ту беспутную жизнь, которую его сын вел после убийства брата.
 – Быть может, мы не вправе никого судить, не зная всего существа дела, – возразила Мэри, заработав холодный взгляд своего жениха.
 – Леди Монингтон! – Заметив Мэри, леди Уэлвин улыбнулась ей и убрала руку с локтя мужа. – Как приятно увидеть знакомое лицо, хоть мы и познакомились всего час назад. Боюсь, после замужества я так крепко осела в северной Англии, что почти никого не знаю на юге. Это просто какое-то наказание.
 – Но я очень рада, что вы приехали, – с улыбкой отозвалась Мэри.
 – Из-за Эдмонда? – прямо спросила Энн. – Я уверена, вы со мной согласитесь, что давно пора разобраться со старыми делами. А вы та самая леди Монингтон, которая славится своими литературными салонами в Лондоне?
 – Я так известна? – удивилась Мэри. – Да, я, как правило, приглашаю на свои еженедельные приемы литераторов или политических деятелей, и уже сложился определенный круг завсегдатаев моих вечеров.
 – Мне рассказывала о вас моя подруга Лидия Грейнджер. Какая вы счастливая, что живете в Лондоне. Иногда я тоскую по городской жизни, хотя мне грех жаловаться. Детям очень хорошо за городом, и у нас много близких друзей среди соседей. А почти каждый год мы с Уоллесом ездим в Харрогит на несколько недель, – рассказывала Энн, и Мэри все больше нравилась родственница лорда Эдмонда.
 К обеду лорд Эдмонд опоздал и появился в столовой, когда все уже сидели за столом и лакеи разносили первое блюдо.
 – Прошу извинить меня, тетя, – беззаботно помахал он леди Элинор рукой, утопавшей в кружевах, – моему камердинеру, кажется, не удалось как положено взбить мои волосы, так что моя прическа не по моде гладкая.
 Его слова заставили Стефани хихикнуть, а кое-кого из джентльменов рассмеяться, Мэри же готова была как следует встряхнуть лорда Эдмонда. Как она заметила, герцог сжал губы, а граф, нахмурившись, уставился в свою тарелку. «Если лорд Эдмонд хотел произвести хорошее впечатление на отца и брата, то неужели он не мог явиться вовремя на первую совместную трапезу? И зачем было нужно это фатовское извинение за свое опоздание?» – недоумевала Мэри.
 «Безусловно, – продолжала мысленно размышлять она, заставив себя вернуться к, разговору с джентльменом, сидевшим слева от нее, – все это лорд Эдмонд сделал нарочно, он специально ведет себя так, чтобы производить на людей неблагоприятное впечатление».
 Теперь Мэри уже нисколько не сомневалась, что лорд Эдмонд – это человек в маске, и еще она открыла для себя, почему любит его вопреки всему – она его знала настоящим, без маски.
 Мэри с интересом посмотрела на лорда Эдмонда, когда тот усаживался на свободное место между миссис Уиггинс и миссис Ормсби, а он, взглянув на нее через стол, подмигнул ей.
 Подмигнул! «О Боже, что теперь будет?» – подумала Мэри, но, бросив быстрый взгляд на виконта, немного успокоилась, убедившись, что он поглощен разговором с леди Кэткарт и ничего не заметил.


* * *

 Ранним утром следующего дня лорд Эдмонд, верный своей привычке совершать в одиночестве верховые прогулки, с некоторым сожалением размышлял над тем, что, если бы не совершенно неожиданный приезд отца накануне, он сейчас уже был бы на пути к дому. Однако он не мог отрицать, что, возможно, все сложилось к лучшему. Подсознательное чувство всегда говорило ему, что не может же он прожить всю жизнь, так и не встретившись снова с отцом. Теперь эта встреча уже состоялась, и, кроме неизбежного смущения, не произошло ничего страшного.
 Они встретились, впервые провели вечер в одной и той же гостиной и были терпимы друг к другу. Один день оставался до дня рождения его тети и два дня до окончания этого загородного праздника. Если он и его родственники будут внимательны и корректны, они смогут прожить эти дни, не встречаясь один на один, зато в дальнейшем не будут жить в постоянном страхе столкнуться где-нибудь снова.
 Что же касается Мэри – скажем, это будут два дня, в течение которых он по возможности станет избегать ее или будет предельно вежлив, когда придется находиться в ее обществе. «Если твердо настроиться на это, задача окажется не такой уж трудной», – убедил себя лорд Эдмонд.
 Как нарочно, возвращаясь из конюшни, лорд Эдмонд встретил двух леди, прогуливавшихся в парке, и одной из них оказалась жена его брата, а лорд Эдмонд как-то не ожидал, что может встретить кого-нибудь из дам раньше полудня, тем более в такую рань. Заметив его, Энн подняла руку в знак приветствия и, что-то сказав леди Кэткарт, направилась к нему. «Что ж, – подумал лорд Эдмонд, – уже хорошо, что не видно ни отца, ни брата, а Энн еще вчера мне понравилась».
 – Доброе утро, – улыбнулась ему Энн. – Ты ездил верхом? Жалко, я не знала. Я поехала бы с тобой. Или ты предпочитаешь кататься в одиночестве?
 – Я был бы очень рад, если бы ты составила мне компанию, – галантно ответил лорд Эдмонд. – Ты всегда встаешь так рано?
 – О, всегда, – рассмеялась Энн. – Я провинциалка, Эдмонд, а не жительница города. Я в восторге от того, что твоя тетя приготовила этот сюрприз. Еще задолго до своей свадьбы я мечтала познакомиться с тобой.
 – Паршивая овца? – усмехнулся он. – Фамильный призрак? Гуляка, который не возвращается домой?
 – Потерянная часть семьи Уоллеса. Член семьи, о котором редко упоминали, но по которому постоянно скучали. Я всегда говорила, что Найджел похож на своего дедушку, и все охотно соглашались – Она засмеялась. – Теперь же я вижу, что он гораздо больше похож на своего дядю. Так похож, что я не могу сдержать смех, когда смотрю на тебя.
 – Найджел? – переспросил лорд Эдмонд.
 – Значит, абсолютная изоляция? – хмыкнула Энн. – И абсолютная глупость. Найджел наш старший сын, ему одиннадцать лет. Потом идут Ниниан девяти лет и Лаура шести. Они все здесь, с нами, и ты должен с ними познакомиться. Ты их единственный дядя с отцовской стороны.
 – Я знаю, что у Уоллеса есть дети, но, боюсь, не умею обращаться с ними, – несколько растерялся лорд Эдмонд.
 – Вовсе не обязательно подделываться под них, – усмехнулась Энн, – ведь все мы и сами немножко дети.
 – Только не я.
 – Ты всегда любил книги, правильно? – спросила Энн, пристально глядя на него. – Видишь, за долгие годы я кое-что узнала о тебе по некоторым случайно оброненным замечаниям. И ты не слишком увлекался играми.
 – С тех пор я наверстал это упущение. Достигнув совершеннолетия, я только и делал, что играл.
 – О да, но не нужно смотреть на меня таким нарочито циничным взглядом, Эдмонд. Поверь мне, слухи о твоей репутации докатились и до нашей северной Англии, и каждая подробность была как острый нож в сердце Уоллеса и твоего отца.
 – Как еще одно доказательство моей порочности? – Он пожал плечами. – Да, Энн, я таков. Надеюсь, ты не пытаешься найти во мне признаки исправления? У женщин есть утомительная склонность к этому.
 – О, дорогой, ни одна женщина не хотела бы, чтобы ее причислили к типичной посредственности. Но я имела в виду, что каждая деталь твоего… твоего необузданного поведения – полагаю, я должна назвать его так – напоминает им об их собственной вине, хотя они не признают этого, даже если инквизиция даст им отпущение грехов. Надеюсь, вы трое не собираетесь в эти два дня оставаться изысканно вежливыми друг с другом. Это был бы ужасный финал.
 – А я надеялся именно на это, Энн. Или ты предпочитаешь, чтобы я был груб с ними? Когда я хочу, я могу быть ужасно невоспитанным и ужасно раздражающим, Я с величайшей тщательностью развивал в себе эту способность.
 – Например, шокировать всех, явившись к обеду не причесанным как положено.
 – О да. Ты, наверное, не знаешь, что отступить от моды совершенно недостойно лондонского джентльмена.
 – Твоя тетя говорила, что сегодня свободный день и каждый может развлекаться как хочет, – отсмеявшись, сказала Энн, – и мы с Уоллесом, с детьми и с твоим отцом решили устроить пикник. Вы с Мэри придете?
 – Мы с Мэри?
 – Она мне нравится. Ты заметил, что мы с ней сразу перешли на ты? И если она твой друг, я не думаю, что ты совсем безнадежен. Она очень рассудительная и интересная женщина. И ты будешь впустую тратить время, стараясь шокировать меня или заставлять рассердиться на тебя. Я просто посмеюсь. Так вы придете?
 – Ты не правильно составила пару, Энн. Пара – это Мэри и Гудрич.
 – Виконт? – Повернув голову, Энн взглянула на лорда Эдмонда. – О нет. Ты уверен? Для меня это было бы разочарованием.
 – Мне персонально его собственными устами было сказано, что они помолвлены. И тебе, Энн, лучше не пытаться меня сосватать, Гудрич может вызвать тебя на дуэль.
 – О, как страшно! Надеюсь, выбор оружия будет предоставлен мне? Тогда я выберу вязальные спицы. Ну что ж! Мне придется пригласить на пикник их обоих и еще одну леди. Кого ты мне посоветуешь?
 – Никого. Я останусь дома и предложу кому-нибудь партию в бильярд.
 – Трус. Ты должен пойти уже хотя бы для того, чтобы познакомиться с племянницей и племянниками. И зачем ты вчера привел Мэри на встречу с нами, если она только твой друг, а помолвлена с кем-то другим? Было заметно, как ты до боли сжимаешь ей руку, Эдмонд.
 – Ты слишком многое видишь. – Прищурившись, лорд Эдмонд взглянул на Энн сверху вниз. – Признаюсь тебе, я был в ужасе, дрожал с головы до пят, у меня подкашивались ноги и стучали зубы. Если бы я не вцепился в руку Мэри, я, наверное, опозорился бы, споткнувшись о розу на ковре или допустив еще какую-нибудь подобную оплошность.
 – Твои отец и брат тоже ужасно нервничали, – с улыбкой успокоила его Энн. – Уоллес как тисками сжимал мне плечо, и в какой-то момент я подумала, кто из нас двоих – я или Мэри – первой закричит от боли. А твой отец мерил шагами комнату, едва не протоптав в ковре дырку, о которую ты и мог бы споткнуться. Ты должен участвовать сегодня в пикнике, Эдмонд. Время настало, ты это знаешь, и от этого уже не убежать.
 – Ты говоришь точно так же, как Мэри. – Он задумчиво посмотрел на Энн. – Если бы не она, я сейчас уже, вероятно, бежал бы куда глаза глядят, а теперь ты стараешься заставить меня прыгнуть прямо в осиное гнездо как раз тогда, когда я стал надеяться, что в последующие два дня мне удастся на цыпочках пройти мимо него.
 – И все-таки ты придешь, – снова улыбнувшись, уверенно сказала Энн. – И пикник нам надо устроить именно сегодня, потому что, если верить миссис Шелбурн, эта чудесная погода в любой момент может окончиться сотрясающей землю бурей.
 – Она уже надоела всем, твердя об этом с самого приезда сюда. Не понимаю, почему эта женщина не может просто наслаждаться отличной погодой.
 – Для некоторых людей счастье состоит в ожидании всяких жизненных неприятностей и преодолении всех, в этом они находят удовольствие, Эдмонд. Так ты действительно не хочешь, чтобы я пригласила Мэри?
 Лорд Эдмонд только молча искоса взглянул на Энн. Он абсолютно точно знал, что должен был ей ответить, и тем не менее ничего не сказал.
 – Так, я четко и ясно слышала твой ответ. Я поступлю по собственному выбору, и тогда любая вина за то, что происходит, обрушится на мои плечи. Отлично, они у меня широкие. Увы, теперь я не такая хрупкая, как тогда, когда выходила замуж. Эдмонд, мне с трудом верится, что мы наконец познакомились и я сейчас прогуливаюсь здесь с тобой как с нормальным человеком, а не с пугающим фамильным призраком, как ты недавно выразился. Добрая старая тетушка Элинор.
 – Старый друг, тетушка Элинор. Я, пожалуй, сказал бы так. Мне тоже приятно, что мы познакомились, Энн. Вижу, Уолли выбрал себе хорошую жену. Но, между прочим, он всегда был самым разумным из нас троих.
 – Мне пора идти к детям, – сказала Энн, когда они, гуляя, подошли к подковообразной лестнице, – но я с нетерпением буду ждать полудня, Эдмонд.
 – И я тоже. – Освободив ее руку, он отвесил Энн поклон.
 Однако в некотором роде лорд Эдмонд чувствовал себя как осужденный, который только что узнал, что приговор будет приведен в исполнение именно в этот день. Это произойдет сегодня днем, и при этом не будет присутствовать никто, кроме его семьи – отца и брата, с которыми он не виделся пятнадцать лет, двух племянников и племянницы, с которыми он никогда не встречался, и жены брата, которая ему нравилась, но которая, похоже, задалась целью свести их всех вместе. Возможно, будут еще и Мэри с Гудричем, хотя их общество для лорда Эдмонда не было бы желательным.
 «Возможно, – подумал он, – мне все же следовало утром уехать в Уиллоу-Корт».


* * *

 Мэри чувствовала себя немного виноватой, хотя, по правде говоря, ее вины не было в том, что она оказалась единственным посторонним участником семейного пикника, в то время как Саймон с несколькими гостями отправился обследовать разрушенный монастырь в шести милях от Рэндалл-Парка. Вернее, Мэри почти не была виновата в том, как сложился день.
 Графиня разыскала ее в кабинете, где Мэри писала письма, и пригласила принять участие в пикнике.
 – Я собираюсь пригласить и виконта Гудрича, – сказала ей графиня. – Я слышала, он твой жених?
 – О, это пока еще официально не объявлено. Окончательно ничего не решено. – Мэри стало немного досадно за вырвавшуюся у нее последнюю фразу, так как это не совсем соответствовало истине; она произнесла ее только потому, что по какой-то необъяснимой причине ей не хотелось, чтобы Энн знала правду.
 – А-а, значит, я услышала что-то не то, – отозвалась графиня, явно обрадовавшись непонятно чему. – Но тем не менее я и его приглашу. Ты придешь?
 – С удовольствием. – Однако, подозревая, что лорд Эдмонд тоже будет среди участников пикника, Мэри понимала, что ей следовало бы придумать какое-нибудь извинение и отказаться.
 Встретив перед самым завтраком виконта, она спросила, получил ли он приглашение на пикник.
 – Да, после того как я уже договорился отправиться к монастырю, – ответил виконт Гудрич. – Мне было несложно принести извинения и не принять приглашения. Конечно, приятно было бы поближе познакомиться с его светлостью, но, так как Уэйт должен быть на этой прогулке, я очень рад, что нас там не будет.
 – Но я собираюсь пойти, – возразила Мэри. – Я приняла предложение Энн, зная, что она собирается пригласить и тебя тоже.
 – Она пригласила, но слишком поздно. – Виконт помрачнел. – Но, Мэри, я сказал, что ты тоже пойдешь с нами к монастырю.
 – Мне очень жаль, Саймон, но я не могу взять обратно своих слов.
 Возник короткий спор, в результате которого виконт рассердился на Мэри за то, что она без его сопровождения пойдет на пикник, где будет лорд Эдмонд, а Мэри возмутилась тем, что он пытается распоряжаться ее жизнью еще до того, как они поженились, и оба остались верны своим первоначальным планам.
 И все же Мэри чувствовала себя виноватой: она-то знала, что Энн пригласила виконта Гудрича уже после того, как окончательно сформировалась группа, отправлявшаяся к развалинам монастыря. Но неужели Энн сделала это специально, чтобы разлучить их? Может быть, потому, что Мэри сказала, будто помолвка еще под вопросом? Мэри чувствовала, что Энн ей симпатизирует. И вот теперь все сложилось так, что она участвует в пикнике, а Саймон отправился к монастырю.
 Пикник было намечено устроить у озера, и его участники шли той же тропинкой, по которой несколькими днями раньше туда добиралась большая группа гостей, и только его светлость ехал более прямой и удобной дорогой в экипаже, который вез еду. На этот раз перебраться через изгородь Мэри помогал граф, а лорд Эдмонд и Энн с детьми уже шли впереди, и лорд Эдмонд вел какую-то серьезную беседу со старшим мальчиком, Найджелом.
 – Вы давно знаете моего брата, леди Монингтон? – осторожно спросил граф.
 – Не очень. Мы оказались вместе на одном вечере в Воксхолле этой весной. Потом лорд Эдмонд посетил один из моих литературных салонов, а через пару недель представил вашей тете, которая, оказывается, хотела со мной познакомиться и с тех пор стала приходить на мои вечера, а вот теперь пригласила меня сюда.
 – Эдмонд посетил один из ваших литературных вечеров? – немного удивился граф. – Разве это в его стиле?
 – Мистер Бисли излагал одну из своих самых радикальных теорий, – объяснила Мэри, – и лорд Эдмонд оказался единственным из присутствовавших гостей, кто решился ему возразить. Все остальные, мне кажется, раболепствовали перед славой мистера Бисли. В тот вечер шла очень оживленная дискуссия. – Мэри не могла точно сказать, почему говорила о том вечере так, словно поведение лорда Эдмонда было образцовым.
 – Он стал совершенно другим, леди Монингтон, я едва узнаю его. О нет, внешние изменения не столь велики, если не считать того, что он стал старше, как это и должно быть с человеком по прошествии пятнадцати лет. Я имею в виду совсем другое. Конечно, это не явилось для меня неожиданностью, мы достаточно наслышались всякого о нем, но я полагал, что, встретившись с ним, увижу прежнего Эдмонда.
 – А каким он был? – Мэри не смогла удержаться, чтобы не спросить об этом человека, прежде знавшего лорда Эдмонда.
 – Тихим. Серьезным. – Граф ненадолго задумался. – Он был увлечен книгами, писал стихи. Мне кажется, он больше жил в своем вымышленном мире, чем в реальном, хотя я все же не совсем уверен в этом. У него всегда было обостренное чувство чести и справедливости. Он всегда считал, что богатые и привилегированные несут большую ответственность перед бедными и обездоленными.
 – Он учился в университете, – подсказала Мэри.
 – Да. – Последовало еще несколько мгновений тишины, пока граф мысленно возвращался в прошлое. – Он, казалось, совсем не умел веселиться. Мы беспокоились за него и старались придумать что-нибудь, чтобы он испытал радость. – Он невесело рассмеялся. – Но нам не нужно было бы волноваться, если бы мы могли заглянуть в будущее, ведь так?
 – И вы придумали праздник в честь его совершеннолетия?
 – Да, мы все. – Граф в замешательстве взглянул на Мэри. – Нам казалось, будет гораздо правильнее, если он войдет в свою взрослую жизнь по-мужски, а не уткнувшись носом в книгу. К сожалению, леди Монингтон, он оказался не в состоянии перенести спиртное. Но довольно об этом. Ваш покойный муж воевал в Испании? А вы сопровождали его?
 И всю оставшуюся часть пути до озера они говорили об Испании, о Ватерлоо, о Веллингтоне и о заключенном мире.
 После короткого разговора о лорде Эдмонде Мэри пришла к заключению, что граф Уэлвин, вероятно, чувствует, что так же виноват в смерти Дика, как и младший брат. Если бы только они могли откровенно поговорить между собой, залечить раны друг друга! А они были так близко – снова вместе впервые с того дня после трагедии – и все же так далеко друг от друга.
 «Но это не мое дело», – напомнила себе Мэри, когда они подошли к озеру. Герцог уже сидел у воды и, улыбнувшись, кивнул внукам, совершенно не обратив внимания на младшего сына или, возможно, не зная, как приветствовать его, не поставив себя в неловкое положение.
 Мэри внезапно стало больно за Эдмонда, и она вдруг осознала, что давно уже в мыслях называет его просто по имени, без стоящего впереди титула.




 Глава 16


 Честно говоря, лорд Эдмонд чувствовал себя не в своей тарелке. И если он думал, что все самое трудное осталось позади после первой встречи, то теперь понял, что глубоко заблуждался. Он обнаружил, что в разговоре обращается только к Энн, племяннице и племянникам, преимущественно к старшему, Найджелу, который по дороге к озеру неизвестно почему вдруг заговорил с ним о латинской поэзии; быть дядей для лорда Эдмонда было непривычно. Но он все время искал и не мог найти слов для отца и брата, которые не прозвучали бы банально. И заговорить с Мэри он тоже не осмеливался и уж тем более не хотел оставаться с ней наедине.
 – Думаю, после такой длительной прогулки прежде нужно закусить, а уж потом обследовать берег озера, – объявила Энн, когда они все собрались возле герцога на лужайке.
 – Ура! – закричал Ниниан, и лорд Эдмонд, критически взглянув на него, отметил для себя, что мальчик, как и мать, расположен к полноте.
 Итак, на траве были расстелены одеяла, слуга, сопровождавший экипаж, принес корзины с провизией, и дети с нетерпением ждали, когда мать закончит все приготовления.
 Лорд Эдмонд мог сесть возле отца, рядом с которым по одну сторону сидела Лаура, а по другую оставалось свободное место, но вместо этого сел рядом с Мэри, не глядя на нее и продолжая обмениваться какими-то замечаниями с Энн.
 Так они и сидели в течение всей трапезы – рядом, но чуть отвернувшись один от другого и разговаривая не друг с другом, а со своими соседями. Еда показалась лорду Эдмонду безвкусной, как солома, хотя, вероятно, было бы несправедливо винить в этом тетиного повара. Говоря по правде, лорд Эдмонд вообще не чувствовал никакого вкуса и потом вряд ли бы мог вспомнить, что он ел.
 А затем, в самый разгар пиршества, опершись рукой об одеяло, он обнаружил там же руку Мэри, и их мизинцы слегка соприкоснулись. Лорд Эдмонд знал, что должен убрать руку, и ожидал, что Мэри отдернет свою, но ни один из них не пошевелился, пока через некоторое время их мизинцы совершенно определенно не прижались друг к другу. Лорд Эдмонд, стараясь сконцентрировать внимание на бокале с вином, вдруг открыл для себя, что соприкосновение двух пальцев может быть таким же эротичным, как самые интимные ласки. Сейчас он не мог бы предсказать, что могло бы произойти, если бы рядом не было такой большой компании.
 – Мама, можно я пойду играть? – нетерпеливо спросил Ниниан, видя, что взрослые все еще заняты едой.
 – Если только ты пообещаешь не подходить к воде. И пусть Найджел и Лаура пойдут с тобой. Иначе я не отпущу тебя, потому что ты непременно промочишь ноги.
 – Я хочу, чтобы дедушка тоже пошел с нами, – попросила Лаура.
 – Дедушка еще не закончил еду, – ответил ей отец.
 – Скорее, я просто наслаждаюсь кулинарным искусством повара, чем утоляю голод, – сказал герцог, медленно поднимаясь. – Куда пойдем, дети?
 У лорда Эдмонда было ощущение, что его отец с радостью воспользовался поводом, чтобы избавиться от натянутой обстановки, сложившейся за трапезой.
 И когда спустя еще несколько минут, после очередного выпитого бокала вина Энн предложила прогуляться к павильону, лорд Эдмонд мгновенно вскочил на ноги и, не глядя на Мэри, протянул ей руку, чтобы помочь встать. Он надеялся, что на прогулку они пойдут так же, как шли сюда, и ему не придется идти рядом с Мэри. В этот момент Энн обратилась к Мэри:
 – Ты уже видела павильон? Наверное, он такой же огромный и великолепный, как и дом. Куда нужно идти, Уоллес?
 – Вон туда. – Граф указал на заросли деревьев у небольшого заливчика. – Но ты преувеличиваешь, Энн. Я сказал бы, что павильон не составляет и одной десятой части дома.
 – Но он достаточно просторен для чая в честь дня рождения и вообще для праздников, – засмеялась Энн. – Пойдем, Мэри, проверим.
 Лорд Эдмонд, поняв, что ситуация оказалась еще хуже, чем он боялся, заложил за спину сцепленные руки и сжал губы. Обе леди уже двинулись вдоль берега озера в направлении, противоположном тому, в котором ушел его отец с детьми, и теперь он был вынужден идти даже не с Мэри, а с братом.
 – Конечно, тетю Элинор не могли устроить такие обыденные вещи, как обед и танцы в доме, – заметил граф Уэлвин.
 – Ее очарование в том, что она умеет устраивать всякие неожиданности, – поддержал разговор лорд Эдмонд. – Помнишь то время, когда у нее в доме выступала труппа бродячих актеров и потом они, оставшись еще на несколько дней, смешались с другими гостями, как будто это было для них само собой разумеющимся? Мама чуть не упала в обморок, узнав, что мы тоже участвовали в празднике. Думаю, она боялась, что кто-нибудь из актрис мог покуситься на твое целомудрие. О нас с Диком она не беспокоилась, мы были еще слишком малы и не интересовались такими вещами. – Граф воздержался от комментариев, и лорд Эдмонд продолжил воспоминания, прислушиваясь к своим словам так, будто они слетали с его уст независимо от разума и воли. – В конечном счете оказалось, что я был единственным, о ком ей следовало беспокоиться. По своему опыту могу сказать, что актрисы гораздо интереснее вне сцены, чем на сцене. – Он с некоторым злорадством отметил, что его брат поджал губы.
 – Вряд ли это подходящая тема для общей беседы, – перебил его Уоллес.
 – Общей? – Лорд Эдмонд удивленно взглянул на брата. – Но я разговариваю с тобой, Уолли. Ты обычно любил развлекать нас историями своих подвигов в Оксфорде и описанием всех удовольствий, которые ожидали нас там. Имелись в виду, естественно, не интеллектуальные.
 – Ради Бога, Эдмонд, – покраснев, остановил его брат, – тогда мы были молокососами, а сейчас мы солидные люди. На некоторых из нас лежит определенная ответственность, и мы должны вести себя в рамках приличий.
 – Солидные люди? – поморщился лорд Эдмонд. – Неужели это мы, Уолли? И мы больше не способны наслаждаться жизнью? Это то, что мы теряем с возрастом?
 – Очевидно, к тебе это не относится, – тихо, но с раздражением ответил граф. – У тебя, Эдмонд, страсть к излишествам, видимо, лишь возрастает с годами. Я только надеюсь, что ты не станешь пытаться развратить моих детей.
 – Да будет тебе известно, – ледяным тоном заговорил лорд Эдмонд с покрасневшим от обиды лицом, – что по дороге сюда я просвещал Найджела относительно удовольствий, которые Итон готов предложить ему – конечно, я не имел в виду женщин. На обратном пути я постараюсь провести подобную беседу с Нинианом. А что касается Лауры, я должен побыть с ней день-другой и дать ей первоначальные инструкции по поводу того, как отвлечь мужчину от куртизанки. Для девочек это никогда не будет слишком рано, не так ли?
 Но лорд Эдмонд вынужден был прервать свою речь, потому что брат, схватив его за шарф, повернул к себе.
 – Тебе, видимо, недостаточно, что ты убил бедных Дика и маму? – процедил сквозь зубы Уоллес. – Ты хочешь погубить и папу своими безумствами и скандалами. А еще тебе нужно попытаться запачкать мою семью продуктами твоей нечистоплотной жизни. Уезжай, Эдмонд. Сделай хоть что-нибудь порядочное в своей никчемной жизни, уезжай сегодня же.
 – Уолли, – тихо заговорил лорд Эдмонд, даже не пытаясь освободиться, – иногда, когда люди ожидают от человека определенного поведения, он идет им навстречу. Если ты ждешь от меня самого гадкого, так, черт возьми, ты его и получишь. Чего ожидали вы, и ты, и папа – да и мама тоже, хотя она не высказала этого словами, – когда назвали меня убийцей? Чего ожидали вы, когда выгнали меня из дому? Что я закончу учебу, стану священником и остаток своих дней буду приносить набожные покаяния? Этого вы ожидали?
 – Так поступил бы любой, имеющий совесть, – ответил граф.
 – Тогда, вероятно, у меня нет совести. – Лорд Эдмонд, рассмеявшись, сбросил руку брата, потому что из-за деревьев показались леди. – А у тебя?
 – Что ты имеешь в виду? – высокомерно переспросил граф.
 – Не мучила ли тебя твоя совесть за то, что ты впервые в моей жизни напоил меня допьяна и потешался над спектаклем, который я устроил? Простил ли ты себя за то, что позволил мне устроить эту скачку и даже видел в ней веселую шутку, и за то, что не остановил Дика, отправившегося вслед за мной?
 – О да. Все понятно, – закивал головой Уоллес. – Мне следовало этого ожидать. Я знаю, это весьма распространенное явление, когда виноватый старается переложить свою вину на чужие плечи.
 – Нет, я виноват и грешен. Безусловно, я убил и брата, и мать точно так же, как если бы взял пистолет и застрелил их. Но виноват не только я один, Уолли. И я вовсе не нуждаюсь в том, чтобы ты указывал мне, насколько никчемна моя жизнь. Мне это известно гораздо лучше, чем кому бы то ни было другому, ведь это моя жизнь. Но я не любитель заманивать младенцев в свой ад, так что твоим детям с моей стороны ничего не угрожает, можешь успокоиться.
 – Мы не выгоняли тогда тебя, Эдмонд, – виновато произнес граф, не понимая, куда вдруг делся его гнев, и, заложив руки за спину, переступил с ноги на ногу. – Ты сам ушел. Мы искали тебя, но ты пропал. Мы сообщили тебе о маминой смерти, ты мог бы приехать на похороны.
 – В письме было сказано, что потрясение от бессмысленной смерти Дика в результате моего пьянства привело ее к безвременной кончине. Едва ли это можно считать предложением вернуться домой, Уолли.
 – Но это и не приказ оставаться вдали и разбить папино сердце тем, что ты сразу предался беспутной жизни. Ты мог вернуться домой, Эдмонд, мог помириться с нами, мог увидеть, что мы были готовы простить тебя.
 – Вероятно, я не был готов простить вас, – нервно рассмеялся лорд Эдмонд.
 – Боже мой, Эдмонд! – Прерывающимся голосом воскликнул граф. – Откуда же нам было знать, что ты так легко опьянеешь? Тебе исполнился двадцать один год, и мы считали, что ты уже мужчина. Но оказалось, мы ошибались. Ты доказал, что абсолютно не способен контролировать ни свою выпивку, ни свою жизнь.
 Лорд Эдмонд снова рассмеялся.
 – Я был ребенком, маленьким книжным червем, наивным и доверчивым мальчиком. Мальчику нелегко резко изменить свою жизнь, неожиданно став убийцей и лишившись семьи. Вы были необходимы мне – ты, мама, папа. Мне нужно было, чтобы вы сказали мне, что все будет хорошо, даже несмотря на то что такого не могло быть после смерти Дика. Мне нужно было, чтобы вы сказали мне, что любите меня, несмотря на то что при моей роли в той трагедии это можно было сделать с большим трудом. Мне нужно было, чтобы вы убедили меня, что мы все равно остаемся одной семьей и ничто не сможет изменить этого, несмотря на то что Дика больше нет. Мне нужно было выплакаться. В конце концов я так и сделал в день маминых похорон в одиночестве. И если на свете есть что-либо более страшное, чем плач наедине с самим собой, скажи мне, Уолли, что это такое, чтобы в течение оставшейся жизни я мог направить всю свою энергию на то, чтобы избежать этого.
 – Если бы ты только написал нам обо всем этом, если бы ты просто пришел к нам, Эдмонд, – побледнев, воскликнул граф. – Неужели ты думаешь, что мы действительно выгнали бы тебя? Отношения могли быть натянутыми какое-то время, но мы всегда оставались бы семьей. Мы вместе прошли бы через все, но вместо этого нам оставалось только поверить в то, что тебя абсолютно ничто не волнует. Тебя исключили из Оксфорда, а потом последовало все остальное. И в конечном счете ты обманул леди Доротею и побежал за женщиной, которой был совершенно не нужен. Что мы должны были думать, Эдмонд? Все факты были против тебя.
 – Видимо, я ошибался, полагая, что у других людей такое же восприятие мира, как и у меня, – усмехнулся лорд Эдмонд. – Однако, Уолли, нам пора идти, а то леди решат, что мы оба утонули в озере.
 – Все это подстроила Энн, – сказал граф, – я слишком хорошо ее знаю, чтобы сомневаться в этом, Эдмонд. И можешь быть уверен, что еще до того, как ты уедешь отсюда, тебя ожидает подобная же очная ставка с папой.
 Энн не понимает, что после пятнадцати лет трещину в отношениях нельзя залатать.
 – Женщины неисправимые романтики. Они верят, что, если только удастся заставить двух людей поговорить, все их проблемы сразу же разрешатся. И Мэри точно такая же.
 – Ради всего святого, скажи, какое отношение она имеет к твоей жизни? – не удержался от вопроса граф. – Она же умная и порядочная леди, Эдмонд.
 – Благодарю, – сухо откликнулся его брат. – Но я не стану ждать, чтобы ты поспешно добавил, что не хотел придать своим словам того смысла, который в них прозвучал, потому что ты хотел сказать именно то, что сказал. Ты думаешь, она слишком хороша для меня? Чересчур хороша? На том и порешили. Эта леди не будет долго присутствовать в моей жизни. Когда я сказал, что не любитель совращать младенцев, я и ее тоже имел в виду. И если ты думаешь, что мне так легко отказаться от нее, позволь кое-что добавить. Я люблю ее. Ты понимаешь? И это не означает, что я увлечен ею и хочу переспать с ней. Я говорю, что люблю ее. – Лорд Эдмонд тотчас же пожалел, что гнев вынудил его произнести эти слова вслух. Его любовь к Мэри сугубо личное дело, и она должна быть спрятана в самых глубоких тайниках его сердца.
 – Я думал, от тебя прежнего ничего не осталось. – Уоллес глубоко вздохнул. – Кроме твоей внешности, безошибочно говорящей мне, что передо мной мой младший брат через пятнадцать лет после нашей последней встречи, я не нашел в тебе ничего знакомого, как будто кто-то совсем другой поселился в твоей оболочке. Но сейчас впервые заговорил Эдмонд. Вечный идеалист, вечный романтик.
 – Романтик? – Лорд Эдмонд озадаченно насупился.
 – Любить и отказаться от любви по самым благородным мотивам! Когда-то ты так же поступил со Сьюзи Томпсон. Помнишь?
 – Сьюзи? – В первый раз смех лорда Эдмонда прозвучал по-настоящему весело. – Со светлыми локонами, большими голубыми глазами и пухлыми губками?
 – Ты был глубоко, мучительно влюблен в нее, – напомнил граф. – Тебе было семнадцать, если я не ошибаюсь, а ей девятнадцать. Ты отказался от своей любви, потому что не мог предложить ей ничего более заманчивого, чем жизнь провинциального пастора, да и то в очень отдаленном будущем. Несколько дней, а может быть, и недель ты ходил с разбитым сердцем и написал кучу стихов.
 – А она даже не подозревала о моем существовании, – хмыкнул лорд Эдмонд. – Разве она не была расположена к тебе, Уолли? Знаешь, я не вспоминал об этой девочке много-много лет.
 Рассмеявшись, оба брата немного смущенно посмотрели друг на друга.
 – Да, частично это была моя вина, – очень серьезно сказал граф. – Ты думаешь, я не мучился от этой мысли? Только то, как ты потом повел себя, развеяло мои сомнения. Я убедил себя, что ты ступил на неверную дорожку, и мы уже ничего не можем с этим сделать, возможно, часть вины все-таки лежит на мне. Нет. – Он провел рукой по глазам. – Я не могу сказать «возможно», понимаешь? Мне хотелось увидеть тебя пьяным – увидеть, как степенный, серьезный Эдмонд превращается в идиота. Это была великолепная шутка. Вероятно, это полностью моя вина.
 – Я не должен был пить. Ни ты, ни папа, никто другой на том роковом празднике не держали меня и не вливали насильно мне в горло выпивку. Я пил потому, что хотел показать всем, что теперь я уже мужчина. Я хотел быть похожим на тебя – взрослым, уверенным в себе и пользующимся вниманием дам. Ты всегда был для меня героем – таким я никогда не мог быть. Мне оставалось только прятаться за своими книгами и делать вид, что такая жизнь меня великолепно устраивает.
 – О Боже! – Закрыв глаза, граф снова провел по ним рукой.
 – Мне было страшно, что я совсем не мужчина, – продолжал лорд Эдмонд. – Я был еще ребенком, несмотря на двадцать один год. Ребенком, который играл с огнем и обжегся.
 – Эдмонд, – устало обратился к нему брат, – как сделать, чтобы все вернулось назад? Прошло столько времени, и столько всего утрачено. И не только для тебя. В тот злосчастный день мы все лишились семьи. Ты потерял больше, чем папа и я, это правда. Но потеря была общей. Во всяком случае, так Энн говорила мне все эти годы. Можем ли мы вернуться назад?
 – Думаю, мы уже вернулись. Вероятно, ты никогда не представлял себе, как важно для меня было услышать, что ты тоже чувствуешь себя виноватым в смерти Дика. Ты не понимаешь, что значит для меня услышать, что я был не единственным, кто многое потерял. Это дает мне почувствовать, что по мне скучали и, возможно, я что-то значил в ваших жизнях.
 – Что-то?! – Граф с недоверием и мимолетным раздражением взглянул на брата. – О чем ты, черт возьми, говоришь?
 – В моем представлении ты был таким, как я тебе уже сказал, – пожал плечами лорд Эдмонд. – Дик во многом был похож на меня, но мягче и добрее – всеобщий любимец. А я – у меня не было ничего, за что меня можно было бы похвалить, кроме разве моего знания латыни.
 – Ты не знал, с каким благоговением мы все относились к твоим занятиям? – Уоллес в изумлении уставился на брата. – Ты не знал, как мама и папа чуть не лопались от гордости каждый раз, когда могли перед кем-нибудь похвастаться твоими успехами? Мы все грелись в лучах твоих успехов.
 – Ладно, ладно, – недоверчиво усмехнулся лорд Эдмонд.
 – Пожалуй, нам лучше пойти разыскать леди, пока мы не дошли до чего-нибудь такого, что приведет в замешательство нас обоих. Например, пока мы не бросились друг другу в объятия или не сделали еще чего-нибудь вроде этого.
 – Совершенно верно. Так ты говоришь, я должен пройти через нечто подобное с отцом?
 – Могу поспорить, что Энн это непременно устроит, – подтвердил граф; лорд Эдмонд поморщился. – Но все-таки можем же мы пожать друг другу руки? Ты сделаешь это, Эдмонд, хотя бы для того, чтобы показать, что прощаешь меня за мое не очень достойное поведение на протяжении стольких лет? Я допустил, чтобы ты пережил все в одиночку.
 Лорд Эдмонд показавшееся долгим мгновение смотрел на руку брата, а затем сжал ее, и они очутились в объятиях друг друга, с трудом сдерживая слезы, довершавшие их окончательное примирение.
 – Найджел помешан на классике, – нахмурившись, заговорил граф, когда они отпустили друг друга и каждый постарался сделать вид, что ничего сверхъестественного не произошло. – Я всегда ставлю ему в пример его дядю, который преуспевал в латыни. Он еще не приставал к тебе с этим, надеюсь?
 – Всю дорогу сюда, – усмехнулся лорд Эдмонд. – Но я не назвал бы его поведение «приставанием». По правде говоря, мне доставило большое удовольствие узнать, что я могу получить консультацию у знатока латыни. Мои городские приятели будут хохотать во все горло без остановки целую неделю.
 – Эдмонд… – начал Уоллес.
 – Я не собираюсь к ним возвращаться, – быстро перебил его лорд Эдмонд. – Во всяком случае, в ближайшее время. После праздника я поеду домой, Уолли. Перед приездом сюда я провел там несколько недель и довольно хорошо представил себя в роли провинциала. Я так и вижу, как обхожу свои владения с толстой палкой в руке, вонючей трубкой в зубах и с верным лохматым псом, следующим за мной по пятам. А кроме того, – продолжил лорд Эдмонд, оставив без внимания ироническую усмешку брата, – в городе живет Мэри.


* * *

 – Он поистине великолепен, и удивительно, что кому-то пришло в голову построить его здесь, между небом и землей, непонятно где, такой восхитительный и дивный, как само это «непонятно где». Ты согласна со мной, Мэри?
 – О да. И чудесно, почти не правдоподобно, подходящий для празднования дня рождения.
 – В последние пятнадцать минут мы говорили о чем угодно, кроме самого главного. Как ты считаешь, не пора ли нам перейти к тому, о чем мы на самом деле думаем? – с улыбкой спросила Энн.
 – Они не идут сюда? Они вернулись обратно?
 – В любом случае их отсутствие вселяет в меня надежду. Если бы они чувствовали себя неловко вместе и молчали, набрав в рот воды, они постарались бы не отстать от нас из боязни остаться вдвоем, или я ошибаюсь?
 – Ты думаешь, они поговорили? И нашли общий язык?
 – Или разбили друг другу носы, – ответила Энн со смехом, который прозвучал немного нервно. – Я так давно хотела этой встречи, Мэри, что уже не смела и надеяться, что она произойдет. Уоллес никогда не был до конца счастлив. Всегда, даже в самые радостные моменты нашей жизни – во время свадьбы, при появлении на свет детей, при их крещении и при некоторых других событиях – я всегда чувствовала, что ему что-то мешает. Я достаточно давно знаю Уоллеса, чтобы понять, что такое это «что-то». Это вина и горе. Мэри, горе по умершему постепенно утихает. Ты вдова, тебе это известно. Но оно не исчезает, если человек, по которому ты горюешь, жив.
 – Я не так уж давно знакома с лордом Эдмондом и не стану делать вид, будто хорошо его знаю или понимаю, но я уверена, что чувство вины и семейный раскол… ну, что это они не позволяют ему стать тем человеком, которым он мог бы быть.
 – Ты ведь любишь его, правда? – быстро спросила Энн.
 – Я помолвлена с… – начала отвечать Мэри, смущенно взглянув на Энн, но та остановила ее движением руки.
 – О да. Но это же несерьезно, Мэри. Я думаю, ты не сделаешь ошибки и не выйдешь за него замуж. Должна признаться тебе в собственном грехе. Я специально все подстроила так, чтобы он отправился к монастырю, а ты пошла с нами. Ну разве я не чудовище? Ты ведь любишь его?
 – Лорда Эдмонда? – Мэри немного помолчала. – Мне он нравится все больше и больше.
 Энн хмыкнула, но тут же стала серьезной.
 – О, они идут сюда. Мэри, нужно притвориться, что мы восхищаемся этой колонной. Это коринфская? Я никогда не могла запомнить, какому типу колонн какое соответствует название.
 – Да, это коринфская колонна.
 Они обе с любопытством взглянули на подошедших мужчин, продолжая излишне восторженно восхищаться и обсуждать сначала колонну, а потом весь круглый купольный павильон, в котором завтра должен был праздноваться день рождения леди Элинор.
 Спустя пять минут лорд Эдмонд, сжав запястье Мэри почти так же крепко, как вчера в момент возвращения из Кентербери, потащил ее за собой из павильона вниз к озеру.
 – Ну вот, Мэри, ты настаивала, чтобы я вернулся. Вчера я вернулся и сегодня продолжаю оставаться там же.
 – И?
 – И я убедился, что у меня есть еще брат. – Лорд Эдмонд так сжал запястье Мэри, что ее рука начала терять чувствительность, но Мэри, ничего не сказав, только сделала глубокий вдох. – И еще у меня есть одна чересчур деловая родственница. Кажется, ничто на свете не помешает ей устроить мне подобное тяжкое испытание с участием моего отца.
 Взглянув на него, Мэри улыбнулась.
 – Что, черт побери, ты хочешь сказать этой дурацкой ухмылкой?
 – Это улыбка. А ваш язык, милорд, хорош для помойки.
 – Именно там я живу и там ему обучился. Но что, сегодня мы опять вернулись к «милорду»?
 – Да, милорд.
 – А-а. – Несколько минут лорд Эдмонд молча смотрел на озеро. – Впрочем, так лучше. Если бы ты опять назвала меня по имени, я, наверное, попытался бы снова украсть у тебя поцелуй или что-нибудь посущественнее. А этого не положено делать, когда достойный, богатый мужчина ждет, чтобы повести тебя к алтарю. Я прав, Мэри?
 – Да.
 – Спасибо тебе. – Прежде чем отпустить руку Мэри,. лорд Эдмонд поднес ее к губам. – Спасибо, что заставила меня вернуться.




 Глава 17


 Этот чудесный летний день, когда леди Элинор справляла свое шестидесятилетие, просто не мог быть более солнечным, более безоблачным и более теплым. Все признавали, что для праздничного дня ничего лучше не может быть. Все утро слуги сновали взад-вперед между домом и павильоном, наводя окончательный блеск и доставляя еду и напитки. Из Кентербери прибыл оркестр – неожиданное приятное добавление к празднику, – и музыканты, которым были предложены прохладительные напитки, направились к озеру.
 «Еще до конца дня соберется гроза, ею просто пропитан воздух», – все время повторяла Дорис Шелбурн, но гости или не обращали на нее внимания, или вежливо соглашались, что это вполне вероятно, но скорее всего произойдет не сегодня, а в другой день.
 Большинство гостей отправились к павильону пешком, и лишь некоторые поехали в экипажах; в числе приглашенных был и кое-кто из соседей леди Элинор. По дороге через пастбище леди Кэткарт пожаловалась Мэри, что никак не может подобрать подходящее название для этого праздника. Это определенно не чай, так как предполагалось оставаться в павильоне до сумерек, а возможно, и дольше. И конечно, это не обед, потому что не планировалось подавать горячие блюда; но, несмотря на то что пиршество будет происходить вне дома, гости, конечно же, не умрут от голода. Леди Кэткарт поинтересовалась, согласна ли с ней леди Монингтон?
 Да, леди Монингтон была согласна.
 – Для пикника все слишком официально, – высказала свое мнение леди Кэткарт. – Но это и не бал, правда? Для бала недостаточно гостей и к тому же они в обычных нарядах, а не в вечерних туалетах. Но с другой стороны, прибыл оркестр. Просто чтобы развлекать гостей, пока те будут наслаждаться едой и беседовать? Или будут танцы? Не слышали ли вы что-нибудь об этом, леди Монингтон?
 Нет, леди Монингтон об этом ничего не слышала.
 – Очень досадно. Всегда нужно знать, как называется то мероприятие, в котором принимаешь участие, – заявила леди Кэткарт. – Не правда ли, леди Монингтон?
 – Как бы оно ни называлось, – с улыбкой ответила Мэри, – мы все ему рады. Уже сама погода и чудесные окрестности могут поднять настроение. А если к этому добавить еще павильон и оркестр, еду и приятное общество, то я сказала бы, что леди Элинор превзошла саму себя.
 – Вы уверены? – с сомнением спросила леди Кэткарт.
 Мэри улыбнулась в ответ, хотя далеко не была убеждена в том, что говорила. Да, конечно, здесь было все, чтобы приятно провести время, и, безусловно, никому на этом празднике не должно было быть скучно. Но для себя Мэри не ждала ничего хорошего от предстоящего вечера.
 Она осознавала, что поступила слишком опрометчиво. Конечно, она хотела снова выйти замуж и наслаждаться спокойствием, которое может принести брак. Если в ее браке с Лоуренсом на первом месте стояла любовь, то в своих штанах на второй брак она не уделяла ей большого внимания. Но сейчас не это беспокоило Мэри. Хуже всего, что она приняла предложение Саймона во многом потому, что хотела убежать от чувств, в которых не признавалась даже самой себе.
 Правда, публичного объявления о помолвке не было, но свое согласие Мэри дала. Теперь же она жалела об этом. О да, она могла только мечтать о такой удачной партии; этот брак должен был обеспечить ей то, о чем она всегда мечтала, – спокойствие, загородный дом и мужа, который, несомненно, будет заботиться о ней. Вероятно, у нее будет все, кроме детей. Мэри больше не заговаривала с Саймоном на эту тему и боялась, что они никогда не придут к согласию, так как он считал, что для семьи вполне достаточно его двух сыновей.
 «Нужно быть сумасшедшей, – убеждала себя Мэри, – чтобы разорвать помолвку из-за расхождения во взглядах, пусть и достаточно серьезных». Единственной веской причиной для такого поступка могло послужить только то, что она любит другого. И мысленно произнеся эти слова, Мэри вынуждена была признать, что это и была та главная причина, из-за которой она хотела расторгнуть помолвку.
 Итак, помолвку необходимо расторгнуть. Но Мэри не хотелось, чтобы это произошло в день празднования юбилея леди Элинор. В то же время, окончательно укрепившись в своем решении, Мэри чувствовала, что не сможет целый день держать его в себе, да и нечестно было скрывать это от Саймона, он имел право знать об изменении ее планов.
 Однако подходящего случая для разговора не представлялось до середины вечера. С самого начала праздник имел большой успех. Там было все: хорошая музыка для услаждения слуха, вкусная еда для подкрепления сил, напитки для утоления жажды и интересная беседа для удовольствия. А позднее можно было потанцевать или прогуляться вдоль берега озера. Обстановка была совершенно непринужденная, и для разговора наедине не представлялось никакой возможности.
 Весь вечер Мэри старалась держаться подальше от лорда Эдмонда, что ей удавалось без особого труда, так как он, видимо, тоже был настроен избегать ее. Но по возможности она старалась оставаться в стороне и от виконта, признаваясь себе, что трусит и намеренно оттягивает момент, который неизбежно наступит.
 И когда виконт Гудрич в конце концов поймал ее за руку и предложил прогуляться по роще вместе с четой Ормсби, Стефани Уиггинс и одним из соседей, Мэри поняла, что время серьезного разговора наступило, хотя и оставалась крохотная надежда уклониться от него из-за большого числа спутников. Улыбнувшись, она взяла виконта под руку, и они все вместе двинулись мимо беседок к краю рощи и началу пастбища.
 – О, вы только взгляните! – Лила Ормсби указала на запад. – Вот почему до сих пор невыносимо душно и жарко, хотя уже почти вечер.
 Но Мэри не нужно было и показывать; было трудно не заметить тяжелые темные облака, скапливавшиеся в западной части неба.
 – Дождь – это неплохо, но он мог бы подождать хотя бы до завтра. Возможно, тучи все-таки пройдут мимо, – заметил преподобный Ормсби.
 – Поверьте мне, это дождевые облака. – Мистер Вебер, прищурившись посмотрел на небо.
 – Во всяком случае, не похоже, чтобы сбылись предсказания Дорис, – поддержал его преподобный Ормсби. – Нет ни малейшего дуновения ветерка.
 – Именно это и заставляет меня ожидать бури, – возразила ему жена. – Как ты думаешь, Сэмюел, не лучше ли нам поторопиться домой, чтобы быть с детьми?
 – И не увидеть продолжения праздника? – засмеялся он. – В доме так много слуг, любовь моя, что наше присутствие будет совершенно излишним. Я предлагаю просто вернуться в павильон, чтобы не попасть под дождь.
 – Я превращусь в пугало, если намокну. – Стефани повернула обратно, увлекая за собой мистера Вебера.
 Чета Ормсби последовала за ними, а Мэри и виконт Гудрич по обоюдному молчаливому согласию двинулись дальше по пастбищу.
 – В последние дни я так мало был наедине с тобой, – заговорил виконт. – Загородные приемы не лучшее место для наслаждения недавней помолвкой, тем более что она наполовину тайная.
 – Нет, Саймон… – начала Мэри, но он не дал ей договорить.
 – Я эгоист, Мэри, и хочу, чтобы ты была только со мной, а Уэйт проводит с тобой больше времени, чем я. Ты уверена, что он не утомил тебя вчера? Я был очень расстроен тем досадным случаем, который развел нас по разным направлениям.
 – Это был приятный семейный пикник, и лорд Эдмонд большую часть времени провел с братом, – пояснила Мэри. – Кажется, они помирились, и я только рада этому.
 – Видимо, да, потому что сегодня утром они вместе поехали на прогулку верхом. Но я не могу побороть чувство, что Уэйт просто дурачит Уэлвина.
 «Как легко оттянуть неприятный момент, если нужно сообщить что-то плохое», – подумала Мэри, ухватившись за спасительную соломинку разговора.
 – Саймон…
 – Я думаю, ты не получаешь особого удовольствия от этого праздника, Мэри? – перебил ее виконт, накрыв рукой лежавшую на его локте руку Мэри. – Во всяком случае, я ожидал чего-то более блистательного и торжественного. Давай вернемся в дом и проведем немного времени только вдвоем.
 Мэри заметила, что они уже дошли почти до середины пастбища, и в этот же момент вдали, среди низких облаков она увидела вспышку молнии.
 – Собирается гроза. – В Мэри проснулся прежний ужас, ее дыхание участилось. – Ты видишь?
 – Тем лучше, – улыбнулся ей виконт Гудрич, – гости останутся в павильоне, пока гроза совсем не кончится, и дом будет в полном нашем распоряжении, если не считать слуг.
 Раздался раскат грома, но такой далекий, что его можно было скорее угадать, чем услышать.
 – Может, нам лучше вернуться и быть вместе с остальными? – предложила Мэри.
 Их лиц коснулась прохлада, и деревья справа от них у края пастбища закачались под ветром.
 – Глупости! – хмыкнул виконт. – Неужели, Мэри, ты и вправду боишься грозы? Ты же знаешь, что я защищу тебя. Для меня это будет истинным удовольствием.
 Живые, яркие воспоминания о Воксхолле пронеслись у Мэри в мозгу при следующей вспышке молнии.
 – Саймон, давай вернемся, – попросила она; настроившись вести себя разумно, Мэри пыталась убедить себя, что не мечтает об утешениях лорда Эдмонда.
 – Посмотри, мы уже возле изгороди, – смеясь, сказал виконт. – Пойдем, Мэри. Мы будем в доме раньше, чем сюда придут тучи и начнется гроза. К тому времени я спрячу и согрею тебя в своих объятиях. – Пренебрегая камнями, положенными вместо ступенек, он перебрался через изгородь и протянул руку, чтобы помочь Мэри.
 – Саймон, – Мэри осталась стоять со своей стороны изгороди, нервно теребя руками платье, – всю дорогу, пока мы шли через пастбище, я собиралась тебе кое-что сказать, но никак не могла решиться.
 Опустив руку, лорд Гудрич пристально посмотрел на Мэри.
 – Боюсь, я должна взять обратно свое обещание. Я не могу выйти за тебя замуж. Я так и не смогла свыкнуться с этой мыслью, и было бы нечестно выходить за тебя замуж только ради спокойствия, которого я страстно желаю.
 Несколько мгновений виконт стоял неподвижно, глядя на Мэри, а потом снова протянул ей руку, и Мэри, послушно взяв ее, аккуратно перекинула подол платья через верхнюю перекладину.
 – Перебирайся сюда, глупо вести серьезный разговор в таком положении. Ты убеждена, что хочешь этого? – Он помог Мэри и, когда она оказалась с его стороны изгороди, привлек к себе и поцеловал.
 – Не нужно. – Она отвернулась. – Прости, Саймон. Я знаю, что поступила нехорошо, но не существует достойного способа расторгнуть помолвку. Прости.
 – Это из-за Уэйта? – Его голос дрожал от негодования. – Мэри, ты предпочитаешь погрязнуть в болоте, вместо того чтобы выйти за меня замуж?
 – Прошу тебя, не нужно грубостей.
 – Я собирался взять тебя в жены, несмотря на твою не столь блестящую репутацию, и отвергнут из-за закоренелого лондонского распутника? И ты ожидаешь, что я улыбнусь и пожелаю тебе счастья, Мэри?
 – Мою не столь блестящую репутацию? – Мэри замерла.
 – Все знают, что ты была для Клифтона проституткой, но я был готов закрыть на это глаза.
 – Вероятно, тебе не стоило этого делать, – спокойно произнесла Мэри. – Разве ты не знаешь, что от проститутки нельзя ожидать пристойного поведения.
 – Очевидно, ты права. – Виконт посмотрел вверх на небо, и Мэри проследила за его взглядом.
 Тучи быстро надвигались, легкий ветерок переходил в настоящий ветер, и прямо перед их глазами сверкнула молния.
 – Мы не успеем вернуться в павильон, – упавшим голосом сказала Мэри, – нужно бежать к дому.
 – Да, – мрачно согласился виконт, и они быстро пошли рядом, не касаясь друг друга, по направлению к дому и добрались туда как раз вовремя, потому что гроза уже была прямо над ними и вот-вот должен был хлынуть дождь.
 – Боюсь, Саймон, нам было бы лучше вернуться в павильон, – обратилась Мэри к своему спутнику, когда они уже были в холле. – А теперь ты застрянешь надолго в доме со мной и слугами, да еще и в плохом настроении из-за истории с помолвкой. Не могу представить себе ничего хуже. Мне очень неприятно, Саймон.
 – Что касается меня, Мэри, я не намерен отказываться от праздника и возвращаюсь в павильон.
 – Но ты же промокнешь. – Она в изумлении взглянула на него.
 – Возможно. – Он пожал плечами. – Но, думаю, до того, как дождь пойдет всерьез, еще есть немного времени. Я предпочитаю вымокнуть, а не оставаться здесь, чтобы скучать весь вечер.
 – Значит, мне придется остаться совсем одной, – глубоко вздохнув, произнесла Мэри.
 – Как говорили, в доме полно слуг, – без всякого сочувствия напомнил Гудрич.
 – Да, так оно и есть. – Несмотря на страх перед грозой, Мэри неожиданно обрадовалась, что нашла в себе мужество отказать этому человеку, она поняла, что жизнь с ним не была бы легкой, он не выносил, если ему перечили.
 Но сейчас, когда входная дверь закрылась за виконтом и Мэри осталась одна, холл показался ей огромным, мрачным и страшным. Слуги были или в павильоне, или в своих комнатах, отдыхая в отсутствие гостей и хозяев.
 Быстро поднявшись к себе в спальню и плотно закрыв дверь, Мэри успокоила себя тем, что в любой момент может позвать свою горничную и не останется совсем одна. Но тем не менее она была твердо настроена попытаться пережить грозу без посторонней помощи. «В огромном, надежно построенном особняке я в полной безопасности», – говорила себе Мэри, надеясь на этот раз победить свой страх.
 За окном сверкнула молния, и Мэри, стоя посреди комнаты, выпрямилась, прижала к груди руки и стала медленно считать, ожидая, когда раздастся удар грома.


* * *

 Все произошло почти так, как и ожидал лорд Эдмонд. Он был бы очень удивлен, если бы день закончился без происшествий.
 Он танцевал с Энн, и по окончании танца она, улыбнувшись, взяла его за локоть.
 – Какой теплый вечер. Может быть, пройдемся к озеру, Эдмонд? – предложила она.
 Он не стал возражать, отлично понимая, к чему все идет, словно это была написанная им самим пьеса.
 – С удовольствием, – согласился лорд Эдмонд и, тоже улыбнувшись, предложил Энн руку.
 Лорд Эдмонд усмехнулся, заметив, как Энн сделала вид, что не сразу увидела своего свекра, сидевшего недалеко от двери и беседовавшего с сэром Гарольдом, и уже готова была пройти мимо него.
 – Отец! – вдруг радостно воскликнула Энн, словно только что увидев его. – Как хорошо, что вы здесь. Мне нужен еще один джентльмен для моей второй руки. Пойдемте погуляем у озера.
 Его отец, кажется, так же обрадовался этому приглашению, как и сам лорд Эдмонд. Но что же было делать, если Энн оказалась интриганкой – доброжелательной, несомненно, но тем не менее интриганкой. И скоро они оба, как марионетки, вышагивали к берегу озера, держа под руки Энн.
 И конечно – ну конечно же – не прошло и пяти минут, как Энн, поежившись, несмотря на удушливо-теплый вечер, пожалела, что не захватила с собой шаль, и попросила разрешения сходить за ней. Но и Эдмонд, и его отец знали, что она не вернется.
 – Думаю, она права, – сказал герцог, поглядывая на запад. – Подул прохладный ветер, и оттуда приближаются дождевые облака. Надеюсь, это не кончится тем, что нам придется провести здесь ночь. Элинор была бы несказанно счастлива.
 Лорд Эдмонд, взглянув на небо, признал, что погода может измениться, а учитывая душный вечер и посвежевший ветер, сказал, что будет не просто дождь, а разразится гроза. И несмотря на замешательство от того, что он остался наедине с отцом, его мысли метнулись к Мэри. Приближалась гроза, и Мэри будет в ужасе. Лорд Эдмонд видел, что она ушла гулять с Гудричем и еще несколькими парами, и надеялся, что у виконта окажется больше здравого смысла, чем было у него самого в Воксхолле, и они вернутся в павильон еще до начала грозы. Ему не хотелось думать, что Мэри найдет убежище в одной из маленьких садовых беседок – и именно с Гудричем.
 – Будет гроза, – сказал лорд Эдмонд. – Похоже, предсказания Дорис сбываются. И еще она предупреждала нас, что гроза продлится всю ночь и весь завтрашний день.
 – Эдмонд, – тихо произнес его отец, – ты должен знать, что я никогда не переставал любить тебя.
 Лорд Эдмонд замер, все так же продолжая смотреть на запад.
 – Но у меня не было сил прийти поговорить с тобой в эти дни, – продолжал герцог. – Я понимал, что на мне лежит страшная вина, я живу с ней все эти годы, но, не видя тебя, было легче переносить вину. Я не помню тех слов, которые сказал тебе и которые заставили тебя бежать из дому. Должно быть, это было что-то ужасное.
 – Ты назвал меня убийцей, – тихо сказал лорд Эдмонд.
 – А-а… – Последовала короткая пауза. – Да, это я знал, только надеялся, что этого не было. Я набросился на тебя из-за собственной боли и вины. А потом, когда ты ушел и все так закрутилось, я постарался убедить себя, что ты и в самом деле был виноват. Во всяком случае, мне почти удалось это.
 – Это давняя история, и лучше всего ее забыть.
 – Нет, – возразил герцог. – Я разрушил твою жизнь, мой мальчик. Все эти годы в душе я понимал это, но эгоизм не позволял мне честно в этом признаться. А теперь слишком много времени прошло, слишком много сделано ошибок. Как мне просить прощения за тот безмерный вред, который я причинил тебе? Прости, мой мальчик. Завтра я должен уехать отсюда и оставить тебе будущее, которое, как я могу только надеяться, будет более счастливым, чем прошлое.
 – Скажи мне еще раз то, что ты сказал в начале этого разговора, – попросил лорд Эдмонд, повернувшись к отцу. – Повтори те слова.
 – Что я никогда не переставал любить тебя? – Герцог заглянул в глаза сыну. – Эдмонд, ты хочешь моей любви? После всего, что я тебе сделал?
 – Да. – Лорд Эдмонд напряженно вглядывался в лицо отца.
 – Я люблю тебя. Ты мой сын. Сможешь ли ты когда-нибудь меня простить?
 Лорд Эдмонд несколько секунд в нерешительности пристально смотрел на отца, а затем обнял его еще крепче, чем накануне обнимал брата. На целую минуту они позабыли о людях, проходивших мимо них, и об Энн, которая на мгновение появилась в дверях павильона и снова исчезла.
 – Ты должен приехать домой, – наконец сказал герцог. – Ты должен вернуться домой, мой мальчик. Тебя так долго не было.
 – Я собираюсь домой, папа, – улыбнулся лорд Эдмонд, – в Уиллоу-Корт. Я как раз сейчас учусь быть землевладельцем. Но конечно, я приеду навестить тебя и Уолли, и Энн, и моих племянников. Вероятно, это будет на Рождество. – Он засмеялся. – Или, быть может, вам всем удастся приехать ко мне. Неужели все это происходит в реальности?
 – Это так, мой мальчик. – Герцог снова взглянул на небо. – И гроза тоже будет настоящей. Тучи надвигаются быстрее, чем я думал. Слышишь гром?
 Они вернулись в павильон и при ярком свете свечей с некоторым удивлением посмотрели друг на друга, смущенно улыбнувшись.
 – Когда вчера Энн увела тебя и Уолли, я знал, что и меня это не минует, – усмехнулся герцог. – Моя сноха просто сокровище, Эдмонд. Может быть, я когда-нибудь получу еще одну?
 – Может быть, – уклончиво ответил лорд Эдмонд.
 Но в этот момент леди Кэткарт предложила его светлости сыграть в карты, пока молодежь танцует, и увела его от сына.
 – Похоже, непогода может продолжаться всю ночь, – обратилась к Эдмонду леди Элинор, не скрывая, что такая возможность, как он и думал, доставляет ей удовольствие. – Дорис уже с гордостью сообщает всем, что была права. Как тебе кажется, гроза будет сильной?
 Леди Элинор отошла поговорить еще с кем-то из гостей, и лорд Эдмонд оглядел комнату. Ормсби, ушедшие на прогулку вместе с Мэри и Гудричем, сейчас танцевали. Стефани, которая, если он не ошибался, тоже гуляла с ними, сидела со своей матерью в противоположном конце комнаты. Но ни Мэри, ни Гудрича не было видно, а по узким высоким окнам уже стучал дождь.
 Черт бы побрал этого Гудрича! Вся надежда была на то, что он и Мэри укрылись в одной из беседок, а не прятались где-нибудь под деревом. Не могли же они быть такими дураками!
 Но в следующее мгновение лорд Эдмонд вздохнул с величайшим облегчением, заметив у двери виконта, стряхивавшего с рукавов сюртука дождевые капли, и успокоился, решив, что они вернулись как раз вовремя. Снаружи дождь превратился в настоящий ливень, и многие гости, оторвавшись от своих занятий, смотрели в окна. При вспышке молнии по комнате прокатился гул возбужденных голосов.
 «Интересно, будет ли леди Монингтон испытывать такой же страх, находясь среди толпы», – подумал лорд Эдмонд и попытался взглядом отыскать Мэри среди гостей, но ее нигде не было видно. Он еще раз тщательно осмотрел всю комнату, а затем подошел к виконту, смеявшемуся над чем-то, что рассказывала ему миссис Бигсби-Гор.
 – Где Мэри? – без всякого вступления прервал их разговор лорд Эдмонд.
 – Леди Монингтон? – Виконт высокомерно взглянул на него. – Где-то в доме, как я полагаю.
 – В доме? – Лорд Эдмонд нахмурился. – Но дом совсем в другой стороне. Что она там делает?
 – Откуда мне знать, – пожал плечами виконт. – Вы же видите, что я здесь, а не там. К тому же, Уэйт, как мне представляется, поступки леди Монингтон вас не касаются. Мадам, – обратился он к миссис Бигсби-Гор, – не хотите ли потанцевать?
 – Она осталась там одна? – Лорд Эдмонд бесцеремонно схватил виконта за локоть. – Вы оставили ее одну, а сами вернулись сюда?
 – Дом полон прислуги. – Виконт Гудрич выразительно посмотрел на руку, сжимавшую его локоть.
 – Она панически боится гроз, – лорд Эдмонд, прищурившись, смотрел прямо на виконта, – и для этого есть причина, вам это хорошо известно.
 – Детский каприз! Если вы будете столь любезны, Уэйт, что уберете свою руку, мы с леди сможем пойти танцевать.
 – И зная это, вы оставили ее одну, – дрожащим от возмущения голосом повторил лорд Эдмонд и, словно обжегшись, убрал руку с рукава Гудрича, – оставили одну свою невесту.
 – Леди Монингтон мне никто, – уточнил виконт и отвернулся.
 Совсем неподалеку раздался удар грома, и лорд Эдмонд большими шагами пересек комнату, но у самой двери чья-то рука придержала его за рукав.
 – Эдмонд, – смеясь сказала его тетя, – не вздумай выходить туда, милый. Боюсь, нам придется пробыть здесь несколько часов. Ну разве это не ужасно? – И она озорно улыбнулась.
 – Я должен вернуться в дом. Мэри там одна.
 – В доме? – Улыбка сбежала с лица леди Элинор. – Но ведь виконт Гудрич здесь.
 – Этот подонок оставил ее там одну, прекрасно зная, как она боится грозы.
 – О! – Тетя была поражена, но явно не подбором слов своего племянника, и быстро отпустила его рукав. – Тогда иди, Эдмонд, поторопись, милый. И не спеши возвращаться сюда.
 Он вышел без лишних слов, плотно закрыв за собой дверь, а леди Элинор, прежде чем вернуться к гостям, удовлетворенно улыбнулась закрытой двери.




 Глава 18


 Расхаживая по комнате, Мэри сухим языком облизывала пересохшие губы и время от времени поглядывала на шнур звонка. Достаточно один раз дернуть за него, и в считанные минуты ее служанка будет с ней, но Мэри его не дергала. «Нужно просто переждать грозу, – убеждала она себя, – грозы никогда не длятся бесконечно и, как правило, прямо над головой не висят больше нескольких минут, молнии не ударяют в большие каменные особняки и не причиняют вреда укрывшимся внутри людям».
 Мэри старалась вспомнить, что обычно чувствовала во время грозы, когда была ребенком, но ей на память приходил только голос Лоуренса, бормочущий скорее для себя, чем для нее в их палатке в Испании, что молния определенно попадет в кого-нибудь, и дикое ржание лошадей, а потом… все остальное. Мэри вытерла о платье руки – ладони мокрые, а во рту пересохло.
 Сверкнула молния, и Мэри, успев досчитать только до восьми перед тем, как загрохотал гром, снова взглянула на шнур звонка, и тут у нее словно гора свалилась с плеч. Она быстро повернулась к двери, подумав, что служанка услышала, что она вернулась в дом, и пришла, не дожидаясь вызова.
 – О, – облегченно произнесла Мэри, но когда после легкого стука дверь в комнату отворилась, к чувству облегчения добавилось изумление. – Вы похожи на утопленную крысу. – Она рассмеялась, но смех прозвучал нервно, почти истерически даже для ее собственных ушей.
 – Хм. Ты должна была бы воскликнуть что-нибудь вроде «Мой спаситель!» и броситься мне в объятия.
 – Правда? – Прикусив губу, Мэри нерешительно улыбнулась лорду Эдмонду. – Что вы здесь делаете?
 – Капаю на твой ковер, – ответил он, глядя вниз.
 – Вы пришли из-за меня?
 – Я, видишь ли, вспомнил, что во время грозы тебя легко соблазнить. Конечно, Мэри, я пришел из-за тебя.
 – Не нужно, – жалобно, попросила она, – не нужно говорить таким тоном, он всегда сопутствует вашей маске.
 – Маске? – Он в недоумении поднял брови.
 – О, Эдмонд, пойди и переоденься, если не хочешь заболеть.
 Один особенно громкий удар грома заставил Мэри непроизвольно сделать несколько шагов в сторону лорда Эдмонда, но она остановилась и снова облизнула губы. Поморщившись от прикосновения мокрой одежды, лорд Эдмонд сбросил с себя сюртук, развязал шарф на шее и начал расстегивать сорочку.
 – К тому времени как я схожу в свою комнату, переоденусь, сделаю прическу, подходящую для мокрых волос, и надену пару бриллиантов, чтобы произвести на тебя впечатление, – говорил он, стягивая сорочку, – гроза успеет кончиться, и я упущу свой шанс. И кроме того, за это время, Мэри, гроза может свести тебя с ума. – Он ухмыльнулся. – Скоро гроза будет над нами. Думаю, лучше, чтобы мои руки были сухими и готовыми принять тебя, когда это произойдет. У тебя уже начинают стучать зубы.
 Судорожно проглотив комок в горле, Мэри крепко стиснула зубы, а когда Эдмонд, сняв сапоги, потянулся к пуговицам панталон, быстро отвернулась.
 – Я принесу несколько полотенец из гардеробной, – предложила Мэри, но последовавшая вслед за этими словами вспышка молнии пригвоздила ее к месту.
 – В этом нет нужды, вполне подойдет одеяло с кровати. Уверяю тебя, Мэри, я вполне пристойно сумею завернуться в него. Если ты не хочешь наблюдать за этой процедурой, тебе лучше снова ненадолго отвернуться.
 Мэри подошла к кровати, чтобы вытащить одно из одеял, и, не оборачиваясь, подала его лорду Эдмонду, а когда обернулась, он уже успел завернуться в него. Гроза приближалась, гром становился громче, дождь сильнее.
 – Подойди немного ближе, у меня есть кое-какие задние мысли по поводу тех сухих рук, которые будут держать тебя, Мэри. Все это раздевание догола и разговор об обольщении сделали меня опасным. Я уже не говорю об определенных восхитительных воспоминаниях о той грозе. Просто подойди поближе, и мы обсудим, что нам делать в разгар грозы.
 Мэри подошла к нему, сжав кулаки.
 – Тебе не кажется, что мне нужен лавровый венок на голову и, быть может, веревочные сандалии на ноги? Так обувались древние римляне? – спросил лорд Эдмонд. – Ты не находишь, Мэри, что это одеяло во многом напоминает тогу? Как они закрепляли эти штуки на себе? Ты не знаешь? Безусловно, они не разгуливали по улицам Рима, держа их так, как это вынужден делать я. Как они пожимали друг другу руки? А римляне вообще обменивались рукопожатиями? А что, если налетал капризный порыв ветра? Ты не думаешь, что все это могло быть слегка неудобно? Знаешь, Мэри, это несправедливо, я задал достаточно вопросов, чтобы создать основу для пятнадцатиминутной беседы, а ты не ответила ни на один из них. Хватит, теперь твоя очередь.
 – Вы знаток классики и должны знать все ответы.
 – Я просто следую методам Сократа. Он никогда ничего не рассказывал своим ученикам, он просто задавал бесконечные вопросы. Да, она близко, правда? – спросил лорд Эдмонд, увидев, что Мэри съежилась от страха. – Я должен тебя обнять? Не доверяй мне, Мэри, я сам себе не доверяю. – Его светлые голубые глаза пытливо заглянули в глубину ее глаз, когда Мэри посмотрела на него.
 – Я так старалась, – сказала она, едва сохраняя рассудок от страха. – Я понимаю, я должна его преодолеть.
 Едва она успела договорить, одновременно со вспышкой молнии прогремел гром, и Мэри обнаружила, что крепко прижимается к теплой обнаженной защите и сильные руки, обнимая, закутывают ее в одеяло, и уткнулась лицом в волосы на теплой груди.
 – Все хорошо, Мэри, – приговаривал лорд Эдмонд, положив щеку ей на макушку. – Я защищу тебя, любимая. С тобой не случится ничего плохого.
 Еще минут пять, пока гроза была прямо у них над головой, он укачивал Мэри, а она прислушивалась к дождю, барабанившему по окнам, и к мощным ритмичным ударам сердца своего защитника. И неожиданно ужас исчез. Мэри почти с наслаждением внимала ярости стихии, расслабившись в теплом живом коконе. Откинув голову назад, она взглянула на лорда Эдмонда.
 – Нет, Мэри, это большая ошибка. – Положив руку ей на голову, он снова, на этот раз не очень нежно, прижал ее к своей груди. – Отвернись. Когда ты не смотришь на меня, я могу представить себе, что ты напуганная служанка, или моя племянница, или моя невестка, или какая-то пожилая вдова. Если ты не смотришь на меня, все гораздо проще.
 – Эдмонд.
 – О Господи! Это не богохульство, Мэри, это горячая молитва. Куда подевался «милорд»? Скажи мне «милорд».
 Сквозь тонкий муслин платья Мэри ощутила растущее возбуждение Эдмонда и напряжение в собственной груди. Она стояла не шевелясь.
 – Кстати, Мэри, чья это была идея взять одеяло? Что мне нужно было сделать – но мы всегда задним умом крепки, – так это отвести тебя к себе в комнату и попросить отвернуться, пока я переодевался бы в сухую одежду… в надежную броню. Полагаю, ты достаточно хорошо знакома с мужской анатомией, чтобы безошибочно понять, что сейчас здесь может произойти? Нет, ничего не отвечай. Ты могла бы постараться быть тактичной и сказать: «Нет, я ничего не заметила», но это был бы болезненный удар по моей мужской гордости. Ну почему только я один все время болтаю?
 – Эдмонд? – Мэри, снова подняв голову, опять заглянула ему в глаза.
 – Значит, у тебя нет никакого уважения к моему титулу? – Он вздохнул. – Послушай, Мэри, если ты не хочешь, чтобы произошло то, что готово произойти, тебе лучше набраться мужества и освободиться из этого одеяла. Я хочу сказать, освободиться немедленно, а еще лучше было бы, если бы ты сделала это пять минут назад. Уверен, гроза ушла. Проклятие, я ведь человек. Боюсь, черт возьми, что я всего лишь человек.
 – И я тоже, я тоже, черт возьми, всего лишь человек.
 – Ну и язык. – Наклонив голову и закрыв глаза, лорд Эдмонд добавил, почти коснувшись ее губ:
 – Боже, Мэри, я не хотел, чтобы это случилось вообще когда-нибудь. Я старался сделать хоть что-то порядочное. Но видимо, человек все же не может изменить себя, если много лет был эгоистом и все себе прощал.
 – Тогда давай считать, что я соблазнила тебя. – Мэри обвила руками его шею. – А ты лишь моя жертва.
 – Мэри, я только что сделал открытие, – со стоном сказал лорд Эдмонд. – Есть одна вещь, еще более возбуждающая, чем твое нагое тело, прижатое к моему, – это твое одетое тело рядом с моим нагим. Я ничего не могу поделать с собой. Клянусь, ничего.
 – Я знаю. – Откинув голову, Мэри раскрыла губы, приглашая его к поцелую, и он без колебаний принял ее приглашение.
 Целуя ее в губы, лорд Эдмонд провел языком по ним и за ними, так, что Мэри вздрогнула как от острой боли, потом его язык, скользнув глубже в ее рот, стал ласкать ее язык, пока в конце концов не установилось ритмичное движение его языка туда и обратно, обещавшее то, что должно было произойти.
 – Мне всегда нравились у женщин длинные волосы. – Лорд Эдмонд, дыша в шею Мэри, ласкал пальцами ее волосы. – Мне нравилось, чтобы они окутывали грудь и спускались до талии. Но твои короткие кудри сводят меня с ума. Никогда не отращивай их, Мэри.
 Его руки, блуждая по телу Мэри, нащупали затвердевшие соски, спустились к тонкой талии и замерли на бедрах. А руки Мэри, следуя их примеру, ощупали мускулистые плечи и выпуклые мышцы спины, скользнули к талии и узким бедрам, а затем к упругим твердым ягодицам.
 – По-моему, я должен признать свое окончательное поражение, раздеть тебя и уложить на эту кровать. Так, Мэри?
 – Да.
 – И ты не будешь помогать мне. – Он покрыл поцелуями ее лицо.
 – Нет.
 – Значит, так и будет. – Просунув руки под платье Мэри, он снял его с плеч и стал медленно опускать вниз по рукам, пока оно, уже распущенное в талии, не упало на пол. – Ах! – Он снова привлек Мэри к себе и вздохнул у самого ее рта. – Пожалуй, я должен взять назад свои слова об одетых телах, Мэри. – К этому моменту одеяло уже тоже лежало в куче одежды у их ног.
 Мэри медленно перевела дыхание. Она гораздо лучше отдавала себе отчет в том, что происходит, чем тем вечером в Воксхолле. Сейчас она чувствовала Эдмонда каждой частицей своего тела. Он был великолепен, и она любила его.
 – Эдмонд, – шепнула Мэри, положив руки ему на плечи и прижавшись щекой к его щеке.
 – Ты меня убедила. Больше не нужно ничего говорить. На кровать, любимая.
 Он откинул покрывало, Мэри послушно легла на кровать и, нежась, вдруг задумалась, понял ли лорд Эдмонд, как только что назвал ее. Но даже если это вырвалось у него непроизвольно, этого было уже достаточно, ей было достаточно даже случайного слова.
 – Мэри. – Он мгновенно оказался на ней, его руки поглаживали ей бока, а рот искал ее губы. – Я не хочу больше ждать, а ты? Скажи, что тоже не хочешь.
 – Не хочу.
 – Хорошая девочка. Мне нравятся послушные женщины. Я уже сказал тебе, как ты мне нравишься?
 Нравишься! Мэри печально улыбнулась, не отстранившись от него, ее тело тянулось к нему, ее любовь жаждала физически насытиться им – пусть всего еще один лишь раз.
 – Вот так. – Эдмонд коленями широко раздвинул ей ноги. – Вот так. – Он удобно устроился между ними, и Мэри услышала, как стучит ее собственное сердце. – Вот так, Мэри. – Он вошел в нее и замер, только когда был уже в самой глубине. – Вот так ты мне нравишься. А я тебе нравлюсь? Ну хоть немного? Скажи, что я хоть чуть-чуть нравлюсь тебе. Иначе ты мне этого не позволила бы, верно? – При свете свечей светло-голубые глаза заглянули в ее серые, и в них за страстью угадывалась тревога.
 – Нравишься. Вот так. – Улыбнувшись, Мэри подняла ноги и обвила ими его бедра. – И вот так. – Упершись в матрац, она поднялась к нему, так что он глубже погрузился в нее. – И еще вот так. – Она напрягла внутренние мышцы, продвигая его еще глубже.
 – О святые небеса! – простонал лорд Эдмонд, зарываясь лицом в ее волосы. – Ты стараешься доказать, что я могу вести себя еще и как неотесанный школяр? После этого мне нужно несколько минут передышки. Ты позволишь?
 Расслабившись под ним, Мэри предоставила его телу играть со своим, отвлекая желание, позволила ему сосредоточиться и зажечься, а когда уже не могла больше контролировать себя, двигая бедрами, направила его еще глубже в себя, чтобы он дал ей облегчение, которого она жаждала.
 – Эдмонд, – с мольбой прошептала Мэри.
 – Да, любимая. – Он снова нашел губами ее рот. – О да, да!
 И они вместе достигли его, того центра вселенной, который доступен только любящим в момент наивысшего блаженства. Ее тело еще продолжало вздрагивать, когда он перенес вес своего тела с нее на постель.
 – Ну и ну, – произнес лорд Эдмонд минут через пять и, придвинувшись к Мэри, положил ее голову себе на плечо. – Да, переделки характера в таких условиях просто не могло произойти. Я очень сожалею, но искушение было слишком велико.
 – Да, слишком.
 – Я честно старался побороть его. Виноват дождь, от которого моя одежда стала чертовски мокрой. Возможно, моя железная воля осталась бы непоколебимой, если бы мне не пришлось раздеться.
 Мэри хмыкнула.
 – А вообще-то это совсем не смешно. Когда гроза кончится… Правда, мне кажется, она уже закончилась. Когда ты слышала последний гром? Во всяком случае, когда закончится этот вечер, ты поймешь, как и в прошлый раз, что только твой страх толкнул тебя на это. И снова я оказался здесь, чтобы разыграть сцену обольщения. Во время следующей грозы тебе лучше заранее убедиться, что мы с тобой на разных континентах и между нами океан.
 – Эдмонд. – Мэри, повернувшись на бок, нежно коснулась пальцами его щеки. – Не нужно так переживать, это не было соблазнением.
 – Но меня-то уж точно не приглашали к тебе в спальню, не так ли? Ты хочешь, чтобы я вызвал на дуэль Гудрича? Скажи «да». Мне ничего так не хочется, как получить возможность вправить ему мозги.
 – Я разорвала нашу помолвку. Боюсь, я очень плохо обошлась с ним. У него была вполне обоснованная причина сердиться на меня.
 – Значит, еще существует такая вещь, как храбрость. Неужели ты это и вправду сделала, Мэри? Во всяком случае, весьма приятно узнать, что я сейчас занимался любовью не с чьей-то невестой.
 – У тебя был разговор с отцом?
 – Мы плакали и распускали слюни друг перед другом, – поморщился лорд Эдмонд. – Это было в духе лучших сентиментальных мелодрам, Мэри.
 – Но все хорошо?
 – Он просил, чтобы я его простил. Чтобы я простил его – представляешь?
 – Я очень рада за тебя. Я просто счастлива.
 – Правда?
 Улыбнувшись, Мэри кивнула.
 – Почему у тебя опускаются веки и слова замирают на губах? Что, я был не очень хорош? Скажи мне, что я был хорош.
 – Ты был хорош, – сказала Мэри, закрыв глаза. – А теперь ты должен вернуть мне комплимент и сказать, что ты такой же сонный и что я была хороша.
 – Я разговариваю уже во сне, а ты была… ну просто превосходна.
 Мэри продолжала улыбаться. Она любила лорда Эдмонда и нравилась ему. Интересно, что он сказал бы, если бы она призналась ему в своих чувствах, изменило бы это что-нибудь? Но несомненно, разумнее держать рот на замке. Она всегда знала, что они чужды друг другу, во всем, кроме физического влечения. Конечно, того, что произошло за эти дни, недостаточно, чтобы между ними могли возникнуть какие-то отношения. Он прав, это гроза виновата в том, что все казалось возможным, безусловно, только гроза – и удовольствие от занятий любовью.
 И Мэри погрузилась в сон, не успев решить, стоит ли произнести вслух свои выводы.


* * *

 Лорд Эдмонд не спал. Он лежал, глядя на колеблющиеся узоры теней, образовывавшиеся при свете свечей, и прислушивался к постепенно утихавшему снаружи дождю и далеким раскатам грома. Он лежал без сна, вспоминая прикосновения Мэри, чувствуя ее запах и сожалея о потраченных впустую пятнадцати годах – годах, сделавших его изгоем общества. У него не осталось ничего, что он мог бы предложить порядочной женщине, женщине, которую любил. Единственное, что ему оставалось, – это исправить свои ошибки в будущем, сделав хоть что-то стоящее в оставшиеся годы. В конце концов, это могла быть даже женитьба и дети, несмотря на то что ему уже стукнуло тридцать шесть. Быть может, он в итоге заслужит это.
 Но женится он не на Мэри, для брака с Мэри он уже упустил время. И эта мысль не принесла ему успокоения.
 – Ты не спишь, – потянувшись и открыв глаза, улыбнулась ему Мэри.
 – Мэри. – Он поцеловал ее в губы, пробуя ее вкус и вспоминая его. – Это «прощай». Ты ведь это понимаешь? Пройдет еще день, и я уже больше не буду докучать тебе. И на сей раз я сдержу свое обещание.
 Все так же улыбаясь, Мэри снова заглянула в глубину его глаз.
 – Скажи мне кое-что. – Лорд Эдмонд хотел бы об этом не думать, но от действительности не уйдешь. – Есть ли вероятность, что у тебя может быть от меня ребенок?
 Мэри смутилась, но не отвела взгляда и, немного подумав, сказала:
 – Да.
 Лорд Эдмонд выругался.
 – Ну и язык, – заметила Мэри.
 – Послушай, Мэри, если выяснится, что это так, ты должна написать мне. Обещаешь? Я приеду к тебе в Лондон и женюсь на тебе. Я понимаю, для тебя это будет ужасная судьба, и очень сожалею, но альтернатива будет еще хуже. Ты обещаешь, что напишешь мне? Ведь я все равно узнаю.
 – Напишу, – пообещала Мэри после долгой паузы.
 – Дождь перестает, но все равно пройдет еще несколько часов, прежде чем все остальные начнут возвращаться в дом. Мысль очень заманчивая.
 – Да.
 Внимательно посмотрев на Мэри, лорд Эдмонд безошибочно определил, что Мэри еще пребывает в том состоянии расслабленности после грозы, в каком была в его алой комнате в ночь после Воксхолла. Искушение было почти непреодолимым – она тоже этого хотела, еще раз, еще один только раз. Еще один раз и еще один шанс заронить в нее свое семя.
 Лорд Эдмонд поцеловал Мэри, отвернулся и, больше не глядя ей в глаза, вытащил руку у нее из-под головы.
 – Бог мой, мокрая одежда или римская тога – что выбрать? – Он рывком сел на край кровати. – Если я выйду отсюда, с головы до ног закутанный в тогу, слуги наверняка выстроятся в шеренгу у твоей двери, чтобы полюбоваться таким зрелищем.
 Он нагишом пересек комнату, чувствуя взгляд Мэри, прикованный к своей спине, и с некоторым отвращением посмотрел на груду своей одежды, еще несомненно мокрой. Панталоны лежали немного в стороне от остальных вещей, но тоже были сырыми, сырыми и холодными; однако он, скривившись, натянул их на себя.
 – Как раз то, что нужно, чтобы охладить мой пыл, – пошутил лорд Эдмонд. – Гроза прошла, и я не думаю, что она вернется. С тобой все будет з порядке, Мэри? – Обернувшись, он увидел, что она с пылающим лицом и восхитительно растрепанными кудрями сидит на кровати в синем шелковом халате.
 – Со мной все будет в порядке, – заверила она его.
 – Тогда спокойной ночи. – Собрав свою мокрую одежду, он решительно открыл дверь и, перешагнув через порог, закрыл ее за собой, не позволив себе оглянуться.


* * *

 Мэри долго стояла у окна, глядя в темноту. Прекратились даже далекие вспышки молний, не сопровождавшиеся громом. Дождь совсем перестал, и скоро, видимо, начнут возвращаться экипажи, если только дождь не был таким сильным, что дороги стали слишком скользкими.
 Когда-то лорд Эдмонд хотел, чтобы Мэри стала его любовницей, его подругой по постели, его забавой, но с тех пор он изменился. В последние дни он пережил несколько эмоционально напряженных моментов; разрыв с семьей, видимо, был преодолен, и вместе с этим ушли ожесточенность и чувство вины, отравлявшие всю его взрослую жизнь. Теперь он стал другим, казалось, хотел, чтобы произошедшие с ним перемены остались навсегда. Теперь ему не было нужно, чтобы она была его любовницей; то, что сейчас он отказал себе в удовольствии заняться с ней любовью, доказало это, и Мэри уже стала думать, что, возможно, она и в самом деле соблазнила его.
 Однако не было и никаких оснований предполагать, что лорд Эдмонд хотел бы сделать ее своей женой. Мэри нравилась ему, он произнес это слово, занимаясь с ней любовью. Но «нравилась» не означало, что он любил ее. Ясно, что Мэри привлекала его, но влечение – это совсем не любовь. Он сказал, что женится на ней, если окажется, что у нее будет ребенок, однако это совсем не означало, что он этого хочет.
 «Правильнее будет оставить все как есть, – решила Мэри, – это лучше, чем поставить его в неловкое положение, дав ему понять, что я его люблю и что вопреки всему мечтаю о будущем с ним, но не в роли любовницы, а в роли жены». Возможно, он счел бы себя обязанным сделать ей предложение, намекни она на что-нибудь подобное.
 Но вдруг его отказ от нее, его «прощай» вызваны уверенностью в том, что ей от него ничего не нужно? Вдруг лорд Эдмонд считает, что, отказываясь от нее, он благородно поступает по отношению к ней?
 Что, если, не правильно поняв друг друга, всю оставшуюся жизнь они проживут порознь просто из-за того, что ни у кого из них не хватило смелости открыть свое сердце? С этой мыслью Мэри не могла примириться. «Значит, – решила она, – нужно мне отважиться и намекнуть на это лорду Эдмонду».
 Стоя у окна, Мэри снова – уже по меньшей мере в десятый раз – обдумала все доводы и снова пришла к тому же решению. Она не могла ждать до утра, когда, возможно, увидит все в ином свете, когда бесчувственный голос разума может заставить ее молчать. Если ее любовь решает сделать еще одну попытку, даже если Мэри суждено получить отказ и испытать унижение, тогда это должно произойти сейчас.
 Решительно отвернувшись от окна, Мэри направилась к двери, но не успела сделать и трех шагов, как раздался легкий стук, вслед за которым дверь немедленно отворилась и лорд Эдмонд точно так же, как незадолго до этого, вошел к ней в спальню, только на сей раз на нем был парчовый халат, немного более темного синего цвета, чем у Мэри.
 – Мэри, ты знаешь, я очень опасный человек, – заговорил он, закрыв дверь. – Ненадежный и совершенно не заслуживающий доверия. Если бы меня разыгрывали в тотализатор в клубах, я не получил бы ни единой ставки, ни один человек добровольно не поставил бы на меня. Шанс, что я сделаю что-то стоящее в своей жизни, очень сомнителен. Ведь ты согласна со мной?
 Мэри вздохнула, но ничего не ответила.
 – Нужно быть дураком, чтобы доверять мне и страдать по мне.
 – Эдмонд, – перебила его Мэри, – я шла к тебе в комнату. Почему ты вернулся? Что ты пытаешься объяснить мне?
 – Я уезжаю домой, Мэри, в Уиллоу-Корт, чтобы остаться там. Я не знаю о нем ничего, кроме того, с чем успел познакомиться за те несколько недель, которые прожил там. Я не знаю ничего ни о сельском хозяйстве, ни об арендаторах, ни об арендной плате, ни об осушении, вообще ни о чем таком. Но я намерен все это изучить и собираюсь стать этаким скучным английским типом – провинциальным джентльменом. Обидно, что еще по меньшей мере год все будут презрительно смеяться просто при упоминании моего имени. – Он улыбнулся Мэри, и она попыталась улыбнуться в ответ. – Дом невероятно запущен, и сад тоже. А я совершенно не представляю, как обращаются с домами и садами. Я только знаю, что сейчас все это выглядит заброшенным, необжитым и неуютным. Там нужна женская рука. – Мэри молча облизнула губы, и лорд Эдмонд продолжил:
 – И дому нужны дети, шумные, веселые, непослушные детишки с грязными ногами и с испачканными вареньем губами.
 – Эдмонд, я люблю тебя.
 Но он, ничего не слыша, спешил высказать то, ради чего пришел:
 – Я не могу представить никаких доказательств, что мое решение стать другим и в самом деле приведет к каким-либо результатам. Быть может, Мэри, я потерплю полный провал. Возможно, все это только мечты. Я не завидую женщине, которая будет так добра, что решится дать мне шанс. Не исключено, что ее постигнет разочарование. Думаю,^ прав, как ты считаешь? Любая женщина оказалась бы в дураках.
 – Эдмонд, я люблю тебя, – повторила Мэри.
 – Но что касается тебя, Мэри, – не обращая ни на что внимания, горячо продолжал лорд Эдмонд, – я хочу, чтобы ты поехала со мной. У тебя будет загородный дом, дети, если я способен произвести их на свет, и муж, который будет стараться всегда любить тебя так, как сегодня, и сделать твою жизнь счастливой. Ты поедешь со мной? Уверен, любой посоветовал бы тебе сказать «нет». – Он замолчал и в упор посмотрел на Мэри. – Что ты говорила?
 – Я люблю тебя.
 – Это просто из-за грозы, она делает тебя немного-странной, ты должна это признать, Мэри.
 – Значит, ты тоже должен будешь рискнуть. А мне придется повторять эти слова и завтра, и на следующей неделе, и через год, и через двадцать, тридцать, сорок лет. Будущее – это всегда риск, но он и есть самое чудесное и возбуждающее в жизни. Когда я должна поехать с тобой?
 – Ты говоришь «да»? – Не веря, лорд Эдмонд смотрел на Мэри. – После всего, что я тебе сделал? Несмотря на неприязнь, которую ты питала ко мне в Лондоне?
 – Я боялась. Боялась, что в ответ на свою любовь получу лишь вожделение, да и то лишь на короткое время. Эдмонд, не могу выразить словами, как я мечтаю о таком доме в провинции и детях. Пусть их будет несколько, хорошо? О, надеюсь, да. И все это я хочу иметь с тобой, а не с кем-то другим. Только с тобой.
 – А я рисовал себе картину того, как удираю из этой комнаты через две минуты после моего появления в ней, получив резкий отпор, хорошую пощечину и, возможно, туфлю вдогонку, – засмеялся лорд Эдмонд, – но, Мэри, я должен был прийти. Я не мог потерять тебя только из-за того, что боялся задать тебе самый важный вопрос. Ты выйдешь за меня замуж?
 – Да. – Подойдя к нему, Мэри положила руки ему на плечи. – Когда, Эдмонд? Прошу тебя, пусть это будет поскорее. Пожалуйста, поскорее.
 – Ровно через месяц. И в самом худшем случае наш первый ребенок появится на свет не меньше чем через восемь месяцев после свадьбы. Можно будет сказать, что он родился раньше времени, и надеяться, что он не будет весить двадцать фунтов. Как ты думаешь, Мэри, сегодня плохое время для тебя или хорошее?
 – Я думаю, самое хорошее.
 – Боже, это правда, Мэри? Правда?
 – Да. – Просунув руку под шелковый воротник его халата, Мэри потянулась поцеловать его в ухо. – Это означает, что ночь после нашей свадьбы тоже будет самым хорошим временем.
 – Но ты же не собираешься снова соблазнить меня? – Обняв Мэри за талию, он прижал ее к себе. – Знаешь, Мэри, ты обладаешь поразительными способностями к этому.
 – Эдмонд, – крепче обхватив его руками за шею, она подняла к нему лицо, – ты сказал, что хочешь всегда любить меня так, как любил сегодня. Скажи, как сильно ты меня любишь.
 – Если пожелаешь, любимая, завтра я напишу об этом поэму. На латыни. А сегодня не будет ли лучше, если я просто покажу тебе это?
 – Да, – улыбнулась Мэри после секундного раздумья, – люби меня, Эдмонд!