Аннотация: Юная Розамонд Маршал, воспитанная при королевском дворе, обучилась всему, что положено знать и уметь истинной благородной невесте: искусству вести беседу, науке петь, танцевать и покорять мужчин своей воле, превращая их в покорных рабов.
 Однако поможет ли это девушке, предназначенной в жены бесстрашному рыцарю Роджеру де Лейберну? Сумеет ли отважный воин оценить искренность и глубину чувств блистательной красавицы и полюбить ее со всей неистовой силой жаркой страсти?..


---------------------------------------------


 Вирджиния Хенли
 Брачный приз


 Моему старшему внуку Дэрилу Джейсону Хенли



 ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА


 Розамонд Маршал (вымышленный персонаж) — племянница покойного Уильяма Маршала, первого мужа принцессы Элеоноры Плантагенет.
 Сэр Роджер де Лейберн — управитель принца Эдуарда Плантагенета.
 Принц Эдуард Плантагенет — известен как лорд Эдуард, наследник короля Генриха III.
 Принцесса Элеонора Кастильская — жена принца Эдуарда Плантагенета.
 Симон де Монфор — известен как великий военачальник, граф Лестер, второй муж принцессы Элеоноры, избранный вождем английских баронов.
 Элеонора де Монфор — урожденная принцесса Элеонора Плантагенет.
 Графиня Лестер — сестра короля Генриха III и Ричарда Корнуэльского.
 Демуазель де Монфор — дочь Элеоноры и Симона де Монфор.
 Король Генрих III Плантагенет — король Англии.
 Королева Элеонора Прованская — королева Англии, жена Генриха III.
 Ричард Корнуэльский — брат Генриха III и принцессы Элеоноры (де Монфор).
 Гарри Олмейн — сын Ричарда Корнуэльского и покойной Изабеллы Маршал, единокровный брат Ричарда де Клара.
 Ричард де Клар — граф Глостер, первый пэр Англии, единокровный брат Гарри Олмейна.
 Гилберт де Клар — известен как Гилберт Рыжий, сын Ричарда де Клара.
 Алиса де Клар — жена Гилберта де Клара, дочь Гая де Лузиньяна, единокровного брата короля Генриха.
 Роджер Байгод — граф Норфолк, маршал Англии.
 Хамфри де Боун — верховный судья Англии.




 ПРОЛОГ


  Замок Кенилуорт, Уорвикшир 
  Май 1253 года 
 По дороге в библиотеку замка Кенилуорт двенадцатилетняя Розамонд Маршал испуганно цеплялась за руку своей попечительницы, Элеоноры де Монфор. Как и накануне, девочка была одета в простое серое траурное платьице. Бледное, осунувшееся личико, на котором сияли казавшиеся неестественно большими глаза, почти сливалось с белоснежным полотняным платком, покрывавшим ее светлые волосы. Невидящим взглядом она обвела собравшихся в комнате людей. Сейчас девочка и в самом деле никого не замечала: потрясение оказалось слишком велико. Три дня назад ее брат Джайлз, которому едва исполнилось четырнадцать, по роковой случайности был убит на турнире.
 Однако едва леди Элеонора стиснула пальцы девочки, та послушно присела перед королем Генрихом, братом своей высокородной попечительницы. Муж леди Элеоноры, Симон де Монфор, стоял рядом с королем, а принц Эдуард, четырнадцатилетний наследник престола, ожидал в стороне вместе со своим другом Роджером де Лейберном.
 Составленный по всем правилам брачный контракт, закрепляющий помолвку леди Розамонд Маршал с сэром Роджером де Лейберном, лежал на дубовом столе. В нем не было лишь подписей присутствующих. Леди Элеонора обмакнула гусиное перо в чернильницу и, вручив Розамонд, приказала:
 — Подпиши здесь, дорогая.
 Даже не потрудившись поднять глаза на жениха, королевская воспитанница словно во сне начертала на пергаменте свое имя. Девочка почти не осознавала, что происходит. Слишком остра была боль незажившей раны.
 А взрослые торопились. Торопились отдать оставшуюся совершенно одинокой богатую наследницу под опеку достойного, как им казалось, мужа. Розамонд послушно выполняла распоряжения своей покровительницы, без единой жалобы смирившись с ее решением.
 Принц Эдуард подтолкнул друга, и тот, подойдя к столу, последовал примеру нареченной, поставив на документе размашистую подпись.
 Нужно признать, что сэр Роджер, несмотря на молодость, привлекал благосклонные взоры многих придворных дам. Сейчас вид у него был серьезный и даже несколько скованный, что соответствовало важности происходящего. Судя по поведению, де Лейберн охотно, хотя и без особого рвения согласился на брак.
 Затем свои подписи поставили король, принц и чета де Монфор, после чего леди Элеонора и Розамонд покинули библиотеку. Едва двери за ними закрылись, Эдуард ободряюще заметил другу:
 — Роджер, ты не пожалеешь! Розамонд Маршал — самая завидная невеста в Англии.
 Принц нисколько не преувеличивал. Приданое юной невесты действительно было огромным. Король Генрих хотел выдать Розамонд за сына своего единокровного французского брата Жоффре Валенсийского. Но Симон де Монфор без обиняков заявил монарху, что если еще одну богатую английскую наследницу отдадут чужеземцу, бароны вооружатся и поднимутся против короля — сколько же можно раздаривать деньги, земли и замки иностранцам? Вот почему Генрих хоть неохотно, но позволил своему сыну Эдуарду выбрать мужа для Розамонд Маршал.
 Зато следующие пять лет он упорно игнорировал растущий гнев и недовольство баронов, назначая иностранцев на высшие государственные должности и созывая парламент, только когда оказывался в весьма стесненном финансовом положении. При этом он направо и налево раздавал обещания, которые заведомо не собирался выполнять.
 Наконец чаша терпения баронов переполнилась. Избрав своим предводителем Симона де Монфора, они предъявили королю Генриху ультиматум: либо он передаст власть совету самых знатных английских пэров, либо пусть готовится к гражданской войне.
 Король тут же присмирел и подписал Оксфордские провизии об ограничении власти монарха, в которых согласился со всеми требованиями баронов. Единокровные братья короля, жившие в безделье и роскоши, сбежали на континент, а дворяне искренне поверили в то, что спасли страну от разорения.
 Упоенные победой, приграничные бароны немедленно отправились подавлять мятеж в Уэльсе. К ним присоединился и двадцатилетний принц Эдуард, только что вернувшийся из Гаскони. Сам Генрих Английский пересек Ла-Манш, чтобы подписать договор с Людовиком Французским относительно спорных провинций. Но втайне он лелеял совсем другой замысел, намереваясь при первой же возможности восстановить утерянную власть в государстве, а для этого попросить папу освободить его от клятвы следовать Оксфордским провизиям. Он покажет баронам, кто в Англии хозяин! Король, и только король!




 Глава 1


  Замок Кенилуорт 
  Ноябрь 1258 года 
 Волна невыразимого ужаса охватила Розамонд Маршал и стиснула грудь, не давая дышать. Она метнулась прочь в ту минуту, как увидела незнакомого всадника, догадавшись, что он непременно станет преследовать ее. Неумолимо. Жестоко. Лицо всадника было скрыто темнотой. Она рассмотрела лишь смутный силуэт. Но больше всего Розамонд опасалась коня — гигантского черного чудовища.
 Ледяной озноб змеей прополз по ее спине. Золотистые волосы разметались по плечам. Она подобрала юбки, приоткрыв длинные стройные ноги, в отчаянной попытке ускользнуть из-под огромных копыт. Горячий воздух обжигал готовую вот-вот разорваться грудь, в ушах барабанным боем отдавался стук сердца. Еще один шаг… всего шаг — и она будет спасена…
 Девушка поспешно оглянулась и, широко распахнув глаза, пронзительно закричала при виде нависшей над ней зловещей глыбы. С воплем покатилась она под копыта жеребца. Беспомощная. Беззащитная…
 Розамонд пошевелилась и открыла глаза, медленно приходя в себя. Кажется, она в своей постели. Волосы спутались, ночная сорочка облепила голые ноги. Вздохнув с облегчением, она села.
 — Что случилось, Розамонд? — всполошилась Демуазель де Монфор и, отбросив одеяло, босиком метнулась к подруге через просторную спальню.
 Розамонд отбросила со лба золотистые локоны и постаралась успокоить расстроенную Демуазель:
 — Все хорошо, Деми.
 — Но ты кричала, — возразила темноволосая девочка. — Опять тот кошмар?
 — Нет, разумеется, нет, — солгала Розамонд.
 Ей уже исполнилось семнадцать, и она была на три года старше Демуазель  [1] , как любовно прозвали домашние молодую Элеонору де Монфор. Необычное прозвище дала ей еще кормилица-француженка, поскольку мать и дочь носили одинаковые имена.
 — Не волнуйся, Деми, все в порядке! Меня не так легко испугать! — с наигранной храбростью заверила Розамонд.
 — Не могли бы мы зажечь свет? — спросила Демуазель. Она боялась темноты, и потому Розамонд всегда спала с ней в одной комнате, расположенной в Женской башне.
 — Прости, что потревожила тебя, Деми, — покаянно вздохнула Розамонд и, уложив подругу, зажгла большую свечу из душистого воска в металлическом подсвечнике. Забравшись в постель, она прочла про себя молитву, поблагодарив Господа за то, что здесь, в замке Кенилуорт, ей ничего не грозит. Тишина и покой — вот все, чего она просит. И здесь для нее самое подходящее место. Выстроенный в срединном графстве страны, Уорвикшире, в восьмидесяти милях от Лондона, замок стал ее убежищем, приютом, где она чувствовала себя полностью защищенной от жестокого, грубого мира.
 Розамонд долго лежала, следя за пляской теней на стене. Ее давно не тревожил этот кошмар, и она надеялась, что навсегда от него избавилась. Очевидно, надежды оказались напрасными. Хотя Розамонд знала, что стало причиной тревожных сновидений, все же никогда и ни с кем не делилась своими бедами.
 Поскольку родители Розамонд и ее брата Джайлза умерли очень рано, они стали королевскими воспитанниками. Джайлз, почти одних лет с принцем Эдуардом Плантагенетом, был взят ко двору и стал одним из дюжины юнцов благородного происхождения, повсюду сопровождавших принца. Розамонд отдали в дом сестры короля, Элеоноры де Монфор, графини Лестер, по закону родства: девочка приходилась племянницей покойному Уильяму Маршалу, первому мужу принцессы Элеоноры.
 Однако брат и сестра часто виделись — Симон де Монфор, крестный отец принца Эдуарда, счел нужным обучать юного наследника воинскому искусству. Сам принц был счастлив иметь наставником человека, слывшего самым могучим воином во всем христианском мире.
 К пятнадцати годам лорд Эдуард, как его прозвали придворные, был уже на целую голову выше окружающих. Его спутниками и приятелями были пылкие, необузданные молодые люди, не всегда склонные к благоразумию. А его кузены из Прованса и Лузиньяна вообще считали, что на них не распространяются никакие правила и законы. Несмотря на запрет короля выходить на ристалище, юноши отправились в Уэйр, где устраивался турнир. Именно в тот роковой день Джайлз Маршал лишился жизни. Глупая, жестокая случайность. Розамонд тогда посчитали слишком маленькой, чтобы посвящать в детали трагедии, но она все же услышала шепоток о том, как полудикий, неприрученный боевой конь растоптал ее брата.
 Сначала кошмары мучили ее каждую ночь, но со временем стали менее частыми и за последние два года посетили ее только один раз.
 Розамонд припомнила, как тогда, сразу после гибели Джайлза, все были добры к ней. Приятели Джайлза раскаивались и осыпали ее знаками внимания. Некоторые даже просили ее руки, но по настоянию лорда Эдуарда девочку обручили с Роджером де Лейберном, ближайшим другом принца, занимавшим завидную должность королевского управителя при дворе принца. И все-таки Розамонд продолжала испытывать тайную неприязнь к Эдуарду и его бесшабашным друзьям.
 Девушка вздохнула. Прошло уже пять лет, а она по-прежнему считала принца и его приятелей надменными, спесивыми, избалованными дьяволами. Все они ни в чем не знали удержу и постоянно напрашивались на неприятности. А старшие братья Демуазель, Генри и Симон де Монфор, ближе всех к наследнику, и они ничем не лучше! Их мысли заняты только оружием, лошадьми и аппетитными служанками. Не то что достойный рыцарь сэр Рикард де Берг, сын богатого благородного Фокона де Берга, лорда Коннота! Сэр Рикард имел брата-близнеца и, по слухам, обладал мистическим даром предвидеть будущее. И возраст у него достойный. Он не какой-то распущенный юнец, а мужчина средних лет, и зрелость только подчеркивала его грубоватую привлекательность. Правда, густые темные волосы чуть серебрились на висках, зато блестящие зеленые глаза смешливо щурились, а голос, приятный, с переливами ирландского акцента, покорил сердце Розамонд в ту минуту, как она его услышала. С самой первой встречи девушка втайне вздыхала по рыцарю.
 Для Розамонд сэр Рикард де Берг был воплощением благородства и отваги, ибо он дал обет защищать и оберегать принцессу Элеонору Плантагенет, когда та трагически овдовела. Поговаривали, что он оставался холостяком, поскольку ни одна женщина не затронула его сердца. В мечтах Розамонд часто воображала себя этой счастливицей. У нее голова кружилась при одной мысли о рыцаре леди де Монфор. Душа пылала благоговейным восхищением к красивому ирландцу.
 Утром Розамонд совершенно забыла о страшном сне, узнав от служанок, что граф Симон вернулся из Уэльса с большим отрядом рыцарей. Увидев, как радость преобразила черты Деми, изгнав привычную тревогу за отца, Розамонд возблагодарила Бога за то, что ей самой больше не приходится жить в парализующем страхе. На свете нет ничего хуже, чем любить и потерять родного человека.
 Демуазель не терпелось увидеть отца, а Розамонд, надеявшаяся на приезд сэра Рикарда, вспыхнула от смущения. Только бы он не задержался в одном из своих валлийских замков!
 Девушки накинули длинные вуали, поднесенные служанками, забыв о своем положении, подхватили юбки и, подобно девчонкам-озорницам, сбежали вниз, в большой зал.
 По размерам и стратегическому положению замок Кенилуорт ничем не уступал королевским резиденциям. Сейчас он шумел как пчелиный улей. Челядь суетилась, бегая по бесчисленным поручениям, а над всем, словно королева пчел, царила Элеонора де Монфор, графиня Лестер. Она была сестрой короля Генриха Английского, но гордилась титулом мужа не меньше, чем тем, что был дан ей при рождении. Годы и заботы о детях не убавили ее красоты. Кроме того, она была слишком тщеславна, чтобы позволить времени посеребрить ее волосы цвета воронова крыла. Элеонора поднимала их наверх, закалывая пряди шпильками, усыпанными драгоценными камнями, или укладывая короной. С такой прической она казалась значительно выше своих пяти футов. Графиня не чуждалась румян и помады и подводила ошеломляюще красивые сапфирово-синие глаза сурьмой.
 Элеонора гордилась своей стройной фигурой. Талия оставалась почти такой же тонкой, как и до родов, а вырезы платьев неизменно приоткрывали упругие груди. В каждом ее жесте сквозила надменность. Она была истинной аристократкой, хотя любила повеселиться почти так же сильно, как примерять новые наряды и выбирать драгоценности. Муж не только обожал ее, но и бесконечно ей доверял.
 Увидев дочь, Симон подхватил ее огромными ручищами и, закружив, подбросил в воздух.
 — Неужели эта молодая дама — моя дорогая малышка? Демуазель, да ты стала совсем взрослой! И ничуть не уступаешь по красоте своей матушке! Остается надеяться, что не вырастешь такой своевольной злючкой, как она!
 Взгляд темных глаз Симона напомнил жене о страсти, которую они делили во мраке ночи, когда он переступал порог их спальни. Несмотря на то что Симону перевалило за пятьдесят, его мужская сила не истощилась. На мускулистом теле закаленного солдата не было ни унции лишнего жира. Высокий, с обветренным суровым лицом, Симон де Монфор излучал уверенность, которая притягивала молодых людей подобно магниту.
 Дочь расцвела в улыбке и поцеловала отца в обе щеки.
 — Замок казался пустым без тебя, отец.
 — Сейчас он заполнится до отказа, дай только всем воинам вернуться из Уэльса. И тут станет еще теснее, когда прибудет твой кузен Эдуард..
 — Лорд Эдуард приезжает? — осведомилась графиня Элеонора, чуть приподняв идеально тонкую бровь. Ее брат король Генрих и Симон де Монфор не выносили друг друга.
 — Я — крестный отец Эдуарда, Элеонора. Хотя мы с его отцом ни в чем не можем согласиться, это еще не означает, что мы с Эдуардом не станем друзьями.
 — Согласна, дорогой. Ты во многом помог ему. Был прекрасным наставником, и мой племянник Эдуард будет прекрасным правителем. Бьюсь об заклад, он затмит отца и деда, когда придет его час взойти на трон.
 — Несмотря на репутацию забияк и буянов, Эдуард и его приближенные неплохо проявили себя в валлийской кампании.
 — Ах уж эти озорные мальчишки! — снисходительно обронила Элеонора.
 — Ошибаешься, они далеко не мальчишки. Выросли и стали мужчинами.
 Розамонд возвела глаза к небу, а Деми хихикнула, представив гордо напыжившихся, избалованных сорванцов, воображающих себя мужчинами. По правде говоря, Розамонд давно их не видела: через месяц после ее помолвки королевское семейство отправилось в Испанию, где принц Эдуард, наследник престола, обвенчался с десятилетней Элеонорой Кастильской. Политический союз укрепил дружбу Англии и Испании. Сразу после церемонии принц Эдуард со свитой уехал в Гасконь, где был объявлен правителем. В девятнадцать лет, вернувшись в Англию, лорд Эдуард сделал своей резиденцией Виндзор, специально выстроенный для него замок. Злые языки утверждали, что молодые дворяне, окончательно развращенные вольной жизнью, потеряли всякий стыд. Теперь Эдуард командовал большим отрядом молодых гасконцев и так рвался в бой, что не было никакой возможности помешать ему отправиться в Уэльс.
 Садясь за стол вместе с подругой, Деми призналась:
 — Знаешь, а я почти не помню Эдуарда, если не считать его золотистых волос и прозвища Длинноногий. Он был выше всех моих знакомых.
 Розамонд, настойчиво искавшая взглядом долгожданного рыцаря, рассеянно воззрилась на Деми:
 — Это потому, что мы не видели его почти пять лет… И слава Богу.
 Деми, рассмеявшись, покачала головой:
 — И еще, я совсем забыла лица его придворных… нет, правда, забыла!
 — Считай, тебе повезло, — хмыкнула Розамонд. — Это была свора совершенно неуправляемых щенят, затевавших потасовки по любому поводу. Единственный, кого я могла выносить, — это Гарри Олмейн, и то лишь потому, что его мать — Изабелла Маршал, а значит, мы в родстве.
 — А как насчет Роджера де Лейберна? — вскинулась Деми.
 — При чем тут де Лейберн? — удивилась Розамонд, безразлично пожав плечиком.
 — Но он — твой нареченный!
 — Ничего, скоро все переменится! Я избавлюсь от этого уродливого дьяволенка! — беспечно бросила девушка, слизывая с пальцев мед.
 — Он в самом деле так уродлив? — сочувственно осведомилась Деми.
 — Знаешь, мы виделись так давно, что не могу сказать наверняка, — рассмеялась Розамонд.
 Позавтракав, подруги поспешили на занятия. Элеонора де Монфор была строгой наставницей и ни за что не позволила бы дочери пропустить уроки даже в день возвращения отца. Они изучали языки с братом Адамом, просвещенным монахом-францисканцем, помогавшим составить кенилуортскую библиотеку. Обе молодые дамы прекрасно говорили по-французски, и недавно Розамонд увлеклась испанским, а Деми — валлийским. Кроме того, они занимались историей, музыкой и изящными искусствами. Помимо всего прочего, девушки учились вести дом, чтобы стать достойными хозяйками замка — управлять поварами, прачками, челядью, варить мыло и. делать свечи. Монахини из монастыря Непорочной Невесты показывали им, как готовить лекарственные снадобья, зашивать и перевязывать раны.
 Но для Розамонд важнее всего была обретенная за все эти годы уверенность в себе. Она уже не та беззащитная, уязвимая, запуганная девочка. Принцесса Элеонора стала для нее образцом во всем, недосягаемой богиней. Розамонд подражала сверкающему остроумию Элеоноры, изысканной манере одеваться, величественной походке и умению держать себя. Принцесса могла осыпать непристойными ругательствами провинившегося конюха и ледяным взглядом пригвоздить к месту королеву Англии, и Розамонд Маршал на глазах превращалась в такую же блистательную аристократку, какой была графиня Лестер.
 На следующее утро Розамонд выбрала лиловое платье в тон глазам, богато расшитое по рукавам и квадратному вырезу речным жемчугом. Красивая одежда не только доставляла ей удовольствие, но и позволяла держаться с достоинством. Захватив журнал, в котором записывала медицинские свойства трав и растений, Розамонд поспешила в кладовую, где пыталась приготовить из ягод восковницы и лаврового листа снадобье для облегчения болей при родах и сокращения продолжительности схваток.
 Монахини рассердились, застав Розамонд за чтением медицинского трактата из Кордовы, в котором содержались сведения не только о болеутоляющих растениях, но и о зельях, препятствующих зачатию. Монахини твердили, что болеутоляющие средства предназначаются только для раненых. Но Розамонд возражала, что роженицы страдают не меньше, если не больше раненых. Христовы невесты, однако, считали, что боль это естественная и сам Господь повелел женщинам страдать. Розамонд пришлось замолчать. И все же она не сдалась, продолжила свои опыты втайне от остальных и стала снабжать женщин Кенилуорта успокаивающими настоями.
 Отложив книгу, Розамонд проверила, как сушатся собранные ею ягоды восковницы. Удостоверившись, что ни одна не сгнила, она сделала пометку в книге и начала составлять духи из розовых лепестков, цветов абрикоса и миндального масла. Аромат ей понравился, и она растерла несколько капель между грудями, а потом, поддавшись внезапному порыву, взобралась на стену замка, чтобы посмотреть, как возвращаются в Кенилуорт последние воины.
 Перегороженная дамбой река Эйвон огибала замок, куда можно было пройти по земляной насыпи. Утреннее солнце бликами ложилось на воду, и Розамонд это место показалось самым прекрасным на земле. Сердце ее пело от счастья. Наконец-то война закончилась!
 Она прикрыла глаза от яркого света, пытаясь рассмотреть гербы на трепещущих стягах, но с такого расстояния трудно было что-то различить, поэтому ей пришлось спуститься вниз и запастись терпением. Ничего, скоро она увидит сэра де Берга!
 Поняв, что опаздывает на урок, Розамонд поспешила по верхнему проходу, ведущему к каменной лестнице, а оттуда в библиотеку и вдруг увидела сэра Рикарда, шагавшего впереди. Она на миг замерла от радости, но тут же пришла в себя и, рванувшись к нему, едва слышно выдохнула:
 — Сэр Рикард!
 Мужчина не обернулся, и Розамонд сообразила, что ее не услышали. Она чуть замялась, не зная, прилично ли поступать подобным образом, но тут же решила, что вполне уместно приветствовать вернувшегося из похода воина, и вновь окликнула его, уже погромче. На этот раз он обернулся, и сердце Розамонд затрепетало при виде широченных плеч, обтянутых кольчугой, смоляно-черных волос и зеленых глаз. Только эти зеленые глаза были совсем чужими, а выражение их таким дерзким, что она возмущенно воскликнула:
 — Вы не сэр Рикард!
 — Увы! — развел руками незнакомец, раздевая ее глазами, задерживая оценивающий взгляд на бледном золоте волос.
 Глаза девушки переливались оттенками фиолетово-голубого, а пухлые губки были созданы как для смеха, так и для чувственной гримаски. Высокие груди дерзко приоткрывал глубокий вырез дорогого платья.
 Он невольно улыбнулся.
 — Смогу ли я его заменить, милая?
 Розамонд надменно воззрилась на наглеца.
 — Боюсь, нет, сэр! — процедила она, возмущенная сходством этого нахала с благородным рыцарем, героем ее грез. — Как вы смеете пялиться на меня столь непристойным образом?!
 Глаза мужчины весело блеснули.
 — Я лишь отдаю должное твоей несравненной красе, дорогая.
 — А по-моему, нет! Вы таращились на меня, словно…
 — Словно намереваюсь затащить вас в постель? Какое самомнение! По-моему, вы — ледяная дева, сердце которой следует растопить. Я направлялся в купальни, так что, если хотите присоединиться, буду рад. Думаю, горячая вода — лучшее для вас лекарство.
 Розамонд занесла руку, намереваясь пощечиной стереть вызывающую ухмылку, но незнакомец в мгновение ока перехватил ее пальцы и поднес к губам.
 — М-м-м… миндаль и абрикосы… просто съесть хочется. — Он приоткрыл рот, будто собирался укусить ее. Блеснули белоснежные зубы.
 — Немедленно отпустите меня, грубое животное, или я закричу!
 — В надежде, что достойный сэр Рикард примчится спасать вас? — издевательски бросил он.
 — Вы гнусный ублюдок! — взорвалась Розамонд — Я не нуждаюсь ни в чьей помощи!
 Она вскинула колено, коснувшись гульфика, защищавшего его мужское достоинство. При мысли о том, что могла натворить строптивица, в глазах рыцаря вспыхнуло изумрудное пламя. Розамонд ответила сладчайшей улыбкой и, прежде чем уйти, опустила многозначительный взгляд вниз, к его бедрам, плотно обтянутым шоссами.
 — Думаю, горячая вода — лучшее лекарство для подобных недугов.
 Он посмотрел вслед спускавшейся по каменным ступенькам стройной девушке и покачал головой, одновременно разгневанный и восхищенный ее неукротимым нравом.
 — Ничего, моя прелестная ведьма, погоди, мы еще сведем счеты.
 Ярость исчезла так же неожиданно, как и появилась, и мужчина, рассмеявшись, последовал за Розамонд.
 В конце дня женщины, по обычаю, собрались в соляре  [2] . Графиня имела портниху и дюжину швей, но и все служанки прекрасно владели иглой и могли вышить рукава или починить шпалеру, а молодых девушек обучали этому искусству. Для них это было лучшим временем дня, ведь в соляре женщины могли вдоволь поболтать и обменяться сплетнями. На этот раз они взволнованно трещали, перебивая друг друга. Розамонд скоро узнала, что в замок прибыл наследник престола, и, судя по описанию, лорд Эдуард напоминал юного бога. А спутники его были настолько красивы, что банщицы едва не подрались, споря, кому их мыть.
 Взгляды присутствующих обратились за подтверждением к Берте, молодой дородной матроне. Берта не могла дождаться своей очереди немного приукрасить всю историю.
 — Лорд Эдуард называл одного из мужчин Диком, а другого Родом  [3] . Ну до чего же подходящие имена, лучше не придумаешь!
 Уголки губ Розамонд чуть приподнялись в улыбке.
 — А я думала, что о мужчинах судят по их уму, — заметила она.
 Ее служанка Нэн подмигнула:
 — Предпочитаю мускулы мозгам в любое время суток! Пойдем, мой ягненочек, пора одеваться. Сегодня вы должны выглядеть первой красавицей!
 Войдя в спальню, Розамонд увидела, что Демуазель уже нарядилась в новое темно-красное платье-сюрко. На рукавах нижнего платья из белого шелка были вышиты цветы фаната, оттенявшие смуглое лицо и темные волосы девушки. Покружившись перед Розамонд, Деми объявила:
 — Матушка хочет, чтобы я была рядом с ней. Придется поспешить.
 — Все потому, что она гордится тобой! Ты выглядишь изумительно, и не забудь войти величественно и с достоинством.
 В свои четырнадцать лет Демуазель уже многое знала о женском могуществе.
 Хорошо понимая, что женщины Кенилуорта наденут лучшие наряды, Розамонд выбрала для себя платье из переливчатого синего бархата с небольшим шлейфом. Нэн расчесывала ей волосы, пока они не стали потрескивать, и прихватила легкие пряди серебряным венцом с аквамаринами.
 Не успела Розамонд выйти за дверь, как услышала громкие голоса, доносившиеся снизу. У входа в зал Нэн оставила ее, чтобы присоединиться к остальным слугам, сидевшим за нижними столами. Розамонд сразу увидела наследника, беседовавшего с леди Элеонорой, одетой в королевский пурпур, и Демуазель. Рядом с Эдуардом обе женщины казались совсем крохотными.
 Внешность принца потрясла Розамонд. Он был великолепен в алом плаще, на котором красовались три вышитых золотых льва. Мягкие кожаные сапоги обтягивали длинные ноги. Да, его больше не назовешь неуклюжим юнцом — широкие мускулистые плечи, мощный торс, сильные руки, коротко подстриженная золотистая бородка, голубые глаза, горящие неукротимой энергией и жаждой жизни.
 Заметив подопечную, Элеонора махнула рукой. Розамонд послушно приблизилась, ощущая силу, исходившую от принца.
 — Верь или нет, но это Розамонд Маршал, — представила ее Элеонора.
 Эдуард потрясенно уставился на скромно потупившуюся девушку.
 — Боже всемогущий, роза расцвела! — воскликнул он. взяв ее за руку. — Что случилось с чумазым сорванцом, передравшимся со всеми мальчишками на конюшне?!
 — Я и сейчас иногда награждаю их крепким словцом, мой господин, но должна заметить, что ваше преображение тоже можно назвать чудом.
 Элеонора громко рассмеялась:
 — Верно! Он настолько ослепителен, что невольно поверишь в легенду о божественном происхождении королей!
 — Неудивительно, что Симон обожает тебя! Всему причиной твой медовый язычок, — объявил Эдуард и, обняв Розамонд за талию, добавил: — Могу я украсть тебя на несколько минут?
 Взгляды собравшихся обратились на красивую пару. Весь зал не сводил с них глаз.
 — Представляю себе его лицо, когда он впервые тебя увидит!
 — Кто?
 — Род.
 Перед глазами девушки возникла описанная банщицей сцена, до того живая, что ее щеки мгновенно заполыхали.
 Небольшая группа людей, окружавших Симона де Монфора, почтительно расступилась перед принцем. Только теперь Розамонд заметила мужчину, погруженного в беседу с графом Симоном. Она должна была догадаться, что зеленоглазый дьявол, с которым они так «мило» побеседовали утром, и есть тот самый Род, повергнувший в трепет всех служанок.
 — Розамонд Маршал, мне доставляет невыразимое удовольствие вновь познакомить тебя с твоим нареченным — сэром Роджером де Лейберном, — провозгласил принц.
 Они ошеломленно воззрились друг на друга, однако Роджер оправился от потрясения первым. Судя по лицу, новость весьма его обрадовала. Он выглядел человеком, только что нашедшим прекрасную жемчужину в неприметной раковине. Она же не могла отвести от него глаз. Боже! Да он почти так же высок, как лорд Эдуард и граф Симон! И одет по последней моде — в изумрудный плащ, на котором золотом вышит орел. На длинных ногах мягкие кожаные сапоги.
 Розамонд безмолвно приняла его поклон и обязательный поцелуй руки. Зеленые глаза полыхали торжеством. Белые зубы блеснули в улыбке, и Розамонд снова показалось, что Роджер де Лейберн собирается ее укусить.
 — Госпожа моя, я очарован!
 Да он издевается над ней!
 Розамонд страстно захотелось стереть с его лица самодовольное выражение.
 — Нареченный? Нет-нет, я ни за что не стала бы ловить сэра Роджера на слове! Не стоит наказывать его столь жестоко за благородный поступок, сделанный пять лет назад с единственной целью — утешить несчастного ребенка!
 Глаза Роджера настороженно сузились. Сильные пальцы властно сжали ее запястье.
 — Но, госпожа, я связан словом чести.
 — Господин мой, я освобождаю вас от обета, — прошипела Розамонд, вырывая руку и небрежно откидывая ногой шлейф. Это был жест окончательного отказа.
 — Девушка играет с нами, Род! — расхохотался лорд Эдуард. — Она знает, что мне угоден этот брак!
 Остро ощутив свое бессилие, Розамонд послала графу Симону отчаянный взгляд, но тот, к величайшему ее раздражению, промолчал. Понимая, что спорить с принцем невозможно, она попыталась выйти из щекотливого положения.
 — Господа, надеюсь, вы меня извините? Я должна найти кузена Гарри. К своему стыду, я совершенно о нем забыла.
 — Разумеется, Розамонд, но за ужином ты сядешь с нами за высоким столом, — распорядился принц.
 Девушка опять попыталась вывернуться.
 — Но Гарри… я хотела ужинать с ним…
 — Ты забываешь, что в жилах нашего кузена Гарри Олмейна тоже течет королевская кровь. Он будет ужинать вместе со мной.
 Она проиграла! Ничего не поделаешь, принц Эдуард умеет настоять на своем.
 Кипя от злости, Розамонд тем не менее покорно пробормотала:
 — До встречи, господа.




 Глава 2


 При первой же возможности Симон де Монфор отвел в сторону Роджера де Лейберна. Род боготворил графа Симона еще с тех пор, как был мальчишкой. Репутация величайшего воина во всех христианских королевствах была вполне заслужена Симоном. Кроме того, де Монфор импонировал молодым рыцарям-идеалистам своей непоколебимой приверженностью делу, которое считал правым. По сравнению со слабым и беспомощным королем Генрихом граф казался истинным воплощением доблести и славы в сверкающих доспехах. Недаром бароны избрали его своим предводителем, и даже те, кто, подобно Ричарду де Клару, графу Глостеру, поддерживал короля, недавно перешли на сторону Симона де Монфора.
 — Благодарю вас, Род, за то, что убедили Эдуарда приехать в Кенилуорт.
 — Он нуждается в ваших наставлениях, господин граф. У него прирожденные способности полководца и больше энергии, чем у всех его придворных, вместе взятых. Вы сделали из него великого воина, а если он научится следовать вашим советам, то со временем станет великим королем.
 — Да, если пойдет по правильному пути и не свернет в сторону, Эдуард станет величайшим правителем Англии. У него для этого все задатки.
 — Он не позволит никому и ничему встать на своем пути, — улыбнулся Род. — И сделает все возможное, чтобы достичь поставленной цели.
 — Это единственно верный способ добиться успеха, — кивнул де Монфор, внимательно изучая лицо де Лейберна. — Но подозреваю, вы очень похожи.
 Род с подозрением взглянул на Симона:
 — Видно, моя решимость жениться на Розамонд Маршал оскорбляет вас, господин мой?
 — Господи, разумеется, нет! Не вижу ничего дурного в том, что человек с честолюбием и амбициями вознамерился взять в жены богатую наследницу. Я сам так поступил. Розамонд Маршал — завидная невеста. Ее приданое — два богатых поместья, доход от которых ежегодно увеличивается. Я от души поздравляю вас.
 — Спасибо, господин мой.
 — Когда свадьба? Скоро?
 — Я женился бы на Розамонд завтра, будь она готова к этому, но, похоже, ее еще предстоит уговорить. Все же я хотел бы сделать ее своей женой до возвращения в Лондон.
 — И тут ты совершенно прав. Пока король Генрих во Франции, его наследнику разумнее всего вернуться в столицу. Как будущему монарху, ему до открытия сессии парламента полезно познакомиться с Советом Пятнадцати, назначенным по условиям Оксфордских провизии.
 Род прекрасно разбирался в перипетиях политической борьбы между де Монфором и королем Генрихом. Судя по всему, Симон хотел перетянуть лорда Эдуарда на свою сторону в преддверии очередного конфликта.
 — Принц Эдуард — человек проницательный и не совершает неосмотрительных поступков, поэтому всегда можно рассчитывать на его мудрые действия.
 — Ваша глубокая преданность Эдуарду заслуживает всяческих похвал.
 — Спасибо, господин граф.
 Розамонд с трудом отыскала кузена Гарри в переполненном зале. Тот почтительно склонился над рукой своей тетки Элеоноры де Монфор. Девушка с облегчением заметила, что Гарри почти не изменился. По сравнению с удивительно возмужавшим кузеном Эдуардом Гарри, с его розовыми щеками и непокорными каштановыми локонами, казался моложе своих лет. Как он похож на свою мать Изабеллу! Но Розамонд никогда не скажет ему этого из опасения разбередить старые раны, ибо прекрасная Изабелла Маршал давно мертва. Отец, Ричард Корнуэльский, брат короля Генриха, женился второй раз на чужеземной принцессе.
 — Гарри! Слава Богу, война закончена, и ты невредим!
 — Вздор! Я солдат, и война — мое ремесло. Теперь я командую полком корнуэльцев! Нет ничего лучше Уэльской кампании, чтобы превратить юнца в мужчину! Кстати, ты видела Эдуарда?
 — Да, он очень изменился, но далеко не так, как Роджер де Лейберн… Я его не узнала!
 — Род на два года старше Эдуарда и повзрослел раньше всех нас. Дамы без ума от него.
 — Я! Я смогу устоять! Его внимание неприятно мне, и я хочу, чтобы ты сидел рядом со мной за ужином! Иначе мне не удержать сэра Роджера на расстоянии!
 — Да ты, должно быть, не в себе, Розамонд. Все любят Рода. У него нет врагов, а каждый, кто хоть раз поговорит с ним, становится его другом. Род великодушен, щедр и благороден. Он любимец Эдуарда и предводитель всех неженатых рыцарей. Ты должна считать себя счастливейшей из женщин, если удостоилась его взгляда!
 — Ничего не поделаешь. Я собираюсь разорвать помолвку.
 — Да ты не в себе! Что за бред несешь?! Род может получить любую женщину, какую только пожелает, и совсем не обязан довольствоваться одной тобой, Розамонд!
 — Довольствоваться мной одной? — Девушка надменно вскинула брови. — Гарри, у тебя язык без костей! Мне следовало бы надрать твои чертовы уши!
 Гарри по-мальчишески улыбнулся:
 — Не забывай, я тебе еще понадоблюсь за ужином!
 И тут на его плечо опустилась тяжелая рука.
 — Веди себя прилично, младший братец! — пожурил его Ричард де Клар, граф Глостер. — Помни, я за, тобой присматриваю!
 Ричард, старший сын Изабеллы от первого брака, с Гилбертом де Кларом, искренне любил Гарри, своего единокровного брата, отпрыска второго мужа Изабеллы, брата короля Ричарда Корнуэльского. Хотя оба унаследовали белую кожу и каштановые волосы матери, румяные щеки Ричарда багровели, стоило ему дать волю своей знаменитой вспыльчивости.
 — Ричард! — воскликнула Розамонд, целуя его в щеку. — Я и не знала, что ты здесь. Думала, ты сразу отправился в Глостер!
 — Я здесь, чтобы доказать свою дружбу Симону. Скоро сюда съедутся рыцари со всего королевства, и имена собравшихся в Кенилуорте будут перечислены королю. Если он поймет, что мы объединились и стоим на своем, то не осмелится творить беззакония.
 Сверкающие глаза Розамонд затуманились. Ну почему они не могут жить в мире? Не успели подавить один мятеж, как тут же затевают очередную распрю!
 Она задумчиво нахмурилась. Если де Монфор и король снова собирают союзников, что здесь делает наследник престола? Неужели принц Эдуард способен выступить против отца? Немыслимо! А если он и его люди приехали в замок по поручению короля?
 И тут Розамонд осознала, что этого не может не понимать и де Монфор. Он слишком умен, чтобы позволить стае надменных волчат перехитрить себя!
 Надежды Розамонд разгорелись с новой силой. Если дело дойдет до открытой стычки, Симон и Элеонора вряд ли допустят, чтобы их воспитанница стала женой Роджера де Лейберна, который, разумеется, окажется во вражеском лагере.
 Вздохнув с облегчением, в полной уверенности, что свадьбе не бывать, Розамонд положила ладошку на руку кузена Гарри. Они приблизились к высокому столу. Увидев их, де Лейберн с поклоном отодвинул для Розамонд стол, но та проплыла мимо, словно не заметив этого.
 Гарри подвел ее к лорду Эдуарду, намереваясь усадить между собой и принцем, но, заметив грозно сдвинутые брови его высочества, немедленно вывернулся:
 — Род, надеюсь, ты займешь мое место рядом с Розамонд? Меня зовет Глостер. Смотри, он машет мне!
 — Будь ты проклят, кузен! — прошипела юная леди, потрясенная таким предательством. Неужели друзья ему дороже родственницы?
 Глаза Эдуарда заискрились смешинками.
 — Да, язык у тебя острее меча! Настоящая Маршал, ничего не скажешь! — Подмигнув своему другу, он добавил: — Род, похоже, дорожка для тебя уже выстлана, но работа предстоит нелегкая! Приручить дикую кошку — дело нелегкое. Я тебе не завидую.
 — Зато, готов биться об заклад, все остальные мужчины в зале хотели бы оказаться на моем месте, — отозвался де Лейберн, но дьявольский блеск зеленых глаз яснее слов сказал Розамонд, что он наслаждается вызовом и жаждет накинуть на нее узду.
 — Необъезженная кобылка нуждается в сильной руке и шпорах, — немилосердно издевался Эдуард.
 — А диким жеребцам не помешает хлыст, — парировала Розамонд.
 — Сдаюсь! Господин мой, леди остроумна и находчива, даже вы должны это признать, — одобрительно кивнул Род, делая знак своему оруженосцу Гриффину налить им вина и приветственно поднимая кубок.
 Розамонд неохотно сделала глоток и провела по губам кончиком языка.
 — Поверьте, чтобы препираться с безмозглыми болванами, совсем не обязательно быть находчивой.
 — Должно быть, она имела в виду тебя, Род. Назвать принца крови безмозглым болваном — значит совершить государственную измену, — объявил Эдуард, явно наслаждаясь происходящим.
 Роджер широко улыбнулся:
 — Скорее всего вы правы. При нашей первой встрече с леди я действительно вел себя не слишком умно. Что ж, тогда мне было всего семнадцать.
 Как ей сейчас! Неужели чертов наглец хочет ее оскорбить?
 — Видите ли, я совсем вас не помню. Может, вы что-то помните обо мне?
 Роджер скривил губы в злорадной усмешке:
 — Вы вечно бегали наперегонки со сворой собак, ныряли в ров и выглядели настоящей оборванкой. Однажды Гарри назвал вас мокрой крысой, и вы забросали нас камнями.
 — Изрыгая при этом самые грязные ругательства, — кивнул Эдуард.
 Розамонд вспыхнула.
 — Если мои манеры были столь отталкивающими, очевидно, вас привлекло мое приданое, — бросила она, с удовлетворением заметив, как оцепенел Роджер: оскорбление явно попало в цель.
 Эдуард тоже перестал улыбаться.
 — На что это ты намекаешь, черт возьми? — спросил принц.
 — Иначе зачем ему было делать предложение? Ответ ясен: из-за моего богатства, — выпалила Розамонд.
 — Нет, ты ошибаешься, — раздраженно возразил принц. — Это я попросил его. Такой союз устраивал всех. Бароны жаловались на то, что самые богатые наследницы достаются чужеземцам, вот я и постарался, чтобы тебя отдали англичанину.
 Розамонд опустила ресницы, стараясь не показать, как унижена. Она сама навлекла на себя позор. Опять ее проклятая неуверенность в себе! Ощущение собственной неполноценности преследовало ее с детства. Потеря родителей и брата заставляла ее чувствовать себя недостойной иметь семью. Недостойной любви.
 Чья-то рука легла на ледяную ладонь Розамонд, согревая уютным теплом.
 — Поверьте, вы были самой драгоценной в мире наградой. Я считаю огромной честью для себя породниться с благородной фамилией Маршал.
 Чистосердечен ли Роджер де Лейберн или просто смеется над ней? Но его слова по крайней мере вернули принцу хорошее настроение.
 Розамонд увидела, как Эдуард снова улыбнулся.
 — Я единственный женатый мужчина в обществе холостяков. Пора кому-то присоединиться ко мне, — объявил он.
 — Но ваш брак — одно название, — дерзко заметила Розамонд.
 Роджер предостерегающе сжал ее пальцы.
 — Скоро все изменится. Элеоноре Кастильской вот-вот исполнится шестнадцать. В Виндзоре для нее уже приготовлены роскошные покои.
 — Неужели вы ее еще помните?
 — Во всяком случае, память моя сохранила картину пышного празднества в Кастилии — ослепительные краски, живописные костюмы. А какие турниры были устроены в мою честь! Сам король Альфонсо посвятил меня в рыцари и подарил великолепного боевого коня! Этот конь верно послужил мне на ристалище! Я смог выбить из седла всех противников.
 При упоминании о коне Розамонд выдернула руку.
 — Что ж, раз уж невеста не сумела произвести впечатления, хорошо хоть жеребец запомнился, — дерзко бросила она.
 К счастью, лорд Эдуард отвлекся созерцанием десерта, специально приготовленного для него леди Элеонорой. Слуги внесли в комнату серебряные блюда с огромными сливовыми пудингами, плававшими во взбитых сливках с вином и сахаром. Когда к ним поднесли факел, вино тут же загорелось синеватым пламенем. Музыканты заиграли в честь победы над мятежниками.
 Все радовались, пили, болтали. Роджер всем своим существом остро ощущал присутствие сидевшей рядом женщины. Украдкой он изучал ее точеный профиль в мерцающем голубом свете, гадая, о чем она думает. Боги, наверное, были благосклонны к нему в тот день, когда устроили помолвку с незаметной двенадцатилетней девчонкой. Эдуард благословил этот союз, желая наградить своего друга, потому что Розамонд Маршал была богатой наследницей. Но кто мог тогда подумать, что она превратится в надменную красавицу с горячим нравом — неотразимо соблазнительное сочетание! Роджер понимал, что она не желает иметь с ним ничего общего и сделает все, чтобы избежать их брака, но ему были совершенно безразличны ее устремления. Увидев Розамонд, он вознамерился ее получить. И чем скорее, тем лучше.
 Роджер перевел взгляд на принца. Граф Симон верно подметил: они с Эдуардом очень похожи. Обоих природа наградила непомерными амбициями. Возможно, именно поэтому их дружба так крепка. И еще потому, что они поверяли друг другу свои тайны и готовы были сохранить их любой ценой.
 Любой ценой…
 Слова эхом отзывались в мозгу, пока Роджер обводил глазами зал. Кто из собравшихся здесь людей пойдет на все, чтобы достичь цели? На любые жертвы? Только двое: Симон де Монфор и Эдуард Плантагенет.
 А он сам?
 В темных глубинах его души уже был готов ответ. К этим именам вполне можно прибавить его собственное. Его можно обвинить во многом, но только не в праздности. Этим грешил его отец, доведший своим бездействием семью до нищеты. Слава Богу, хоть дядя оказался достаточно честолюбив! Употребив влияние и связи при дворе, он добыл племяннику место пажа и сказал Роджеру, что будущее — в его собственных руках. А теперь он не мыслит свое будущее без непокорной красавицы.
 Род улыбнулся. Ну уж нет, он не даст Розамонд Маршал выскользнуть из его сети!
 Разговоры о браке расстроили Розамонд, и, едва слуги стали убирать со столов, она поспешила исчезнуть. На выходе ее перехватила сгорающая от любопытства Демуазель.
 — О, Розамонд, он так красив! Что он тебе сказал?
 — Лорд Эдуард? — притворилась непонимающей Розамонд.
 — Нет, глупышка, Роджер де Лейберн!
 — Ты считаешь его красивым?
 — О да! Смуглые брюнеты просто неотразимы! Стоит мне посмотреть в его зеленые глаза, как у меня колени слабеют и сердце замирает!
 — Да, и у меня тоже. В желудке неладно, и тошнота подступает к горлу.
 — Ах, Розамонд, ты просто невыносима! — засмеялась Деми.
 — Знаю. Я намеренно обвинила его в том, что он женится на мне из-за денег.
 — Но это единственная причина, по которой мужчины берут нас в жены. Дочери благородных семейств никогда не выходят замуж по любви. Может, ты именно об этом втайне мечтаешь, Розамонд?
 — Любовь? — фыркнула та. — Очень надо! Мне и думать об этом не хочется! — Больше она никогда не позволит себе испытывать к кому-нибудь глубокие чувства. — Ни за что не сяду рядом с ним завтра вечером, — поклялась она. — И найду способ разорвать проклятую помолвку! Он, конечно, постарается настоять на своем, но если воображает, что я выйду за него и покорно преподнесу приданое, его ждет жестокое разочарование!
 Покои Симона и Элеоноры были расположены наверху, в главной башне замка Кенилуорт, именуемой башней Цезаря. После ужина Симон поспешно поднялся наверх и увидел, что жена успела зажечь свечи из душистого воска и поставить перед пляшущим в очаге пламенем.
 Кровь Симона закипела в предвкушении горячих ласк. Элеонора всегда велела зажигать в спальне огонь, чтобы они могли ходить обнаженными.
 Сердце Симона неистово забилось. В чреслах сгустилась тяжесть, когда он увидел Элеонору, вошедшую сквозь смежную дверь. Она успела снять драгоценности и наряд, оставшись в чулках и сорочке, чтобы он смог ее раздеть сам.
 Симон распахнул объятия, и жена бросилась ему на шею.
 — Добро пожаловать домой, Сим! — Она всегда называла его так, когда они оставались наедине.
 Симон прижал ее к своему сердцу и пробормотал:
 — Ты сделала мою жизнь полной. — Отстранив ее, он стал жадно вглядываться в любимое лицо, пораженный тем, что после стольких лет его потребность в ней была все так же велика, как в тот день, когда он убедил ее тайно с ним обвенчаться. — Ты не представляешь, как я скучал по тебе!
 — Еще как представляю! Ведь не случайно ты ворвался домой в середине ночи. Теперь моя очередь показать тебе, как тосковала я, — шутливо бросила она, пытаясь скрыть силу обуревавших ее эмоций.
 Каждый раз, провожая Симона на очередную войну, она боялась, что больше никогда его не увидит. С годами Элеонора привыкла не выказывать страха. Как может он поверить в свою неуязвимость, если она усомнится в нем?
 Элеонора прильнула к возлюбленному так, словно опасалась потерять, зная в глубине души, что однажды он не вернется с победой. Но сейчас неподходящий миг для грустных мыслей.
 — Я всегда забываю, как ты велик! — рассмеялась она.
 — Позволь мне освежить твою память, — многозначительно предложил он и дрожащими от нетерпения руками стянул с нее сорочку и снял чулки. — Пройдись по комнате, — попросил он.
 Элеонора вынула из волос шпильки, и роскошный водопад обрушился на ее плечи. Гибкой кошачьей походкой она шествовала по комнате, зная, что, несмотря на возраст, навсегда останется молодой и прекрасной в глазах Симона.
 Он поспешно сбросил одежду и последовал за женой, не в силах противостоять искусительнице.
 — Отнеси меня на кровать, — прошептала она, и муж подхватил ее на руки. Элеонора нежилась в лучах его страсти. Каждый раз, когда Симон уходил на войну, ей приходилось быть мужественной и сильной, но теперь рядом с ним на гигантском ложе она могла позволить себе быть мягкой, нежной и женственной. Все, что он проделывал с Элеонорой, вселяло в нее восхитительную слабость. Его руки касались всех чувствительных местечек; он точно знал, как распалить ее чувства губами и пальцами, и она купалась в желании, пробуждаемом в ней его мощным мускулистым телом.
 Симон поспешно подмял ее под себя и с чисто мужской уверенностью заполнил истомившееся лоно.
 — Сим! Сим! — стонала Элеонора.
 Услышав сорвавшееся с губ любимой свое имя, Симон задрожал.
 — Я люблю тебя, драгоценность моего сердца, — шепнул он.
 Элеонора коснулась его губ своими. Она никогда не любила его сильнее, чем в эту ночь.
 Следующий день был отмечен прибытием новых гостей. Братья де Уоррен — Линкольн и Джон, граф Суррей, — привели с собой целый полк рыцарей. Часа через два появился Гилберт, сын Ричарда де Клара, со своей женой.
 Отец не позволил ему участвовать в валлийской кампании, потому что ему было всего пятнадцать лет, но доверил управлять Глостером в свое отсутствие.
 Розамонд и Деми искренне обрадовались рыжеволосому Гилберту, которого знали с детства. Покончив с приветствиями, обе, не веря собственным глазам, уставились на красавицу брюнетку, стоявшую рядом. Завидуя огромному состоянию де Кларов, король Генрих пять лет назад поспешил выдать за Гилберта свою племянницу-чужеземку, но девушки увидели ее впервые.
 Гилберт поздоровался с хозяйкой и тут же улизнул на поиски своего друга Гарри Олмейна. Если Элеонора де Монфор и удивилась приезду молодой женщины, то ничем этого не выказала.
 — Это Алиса де Клар, жена Гилберта. Позволь представить тебе мою дочь Демуазель и Розамонд Маршал.
 — Добро пожаловать, леди Алиса, — улыбнулась Деми. Взгляд Алисы безразлично скользнул по девочке и остановился на Розамонд.
 — Неужели еще одна Маршал? Похоже, им нет конца, — обронила она с пикантным французским акцентом.
 Розамонд, негодующе сверкнув глазами, открыла было рот для достойного ответа, но Алиса ее упредила.
 — Нет-нет, пожалуйста, не трудитесь объяснять степень родства с моим мужем. Это чересчур сложно. Его кузены столь же многочисленны, как глостерские овцы, — фыркнула она и снова обратилась к графине: — Леди Элеонора, надеюсь, вам известно, что мы с Гилбертом спим в разных комнатах и у каждого свои покои?
 Элеонора пристально посмотрела ей в глаза:
 — Мне известно все.
 В этот момент в зал, спотыкаясь, вошел оруженосец Гилберта, сражавшийся с огромным сундуком.
 — А это часть моих вещей, — протянула Алиса. — Но прежде всего мне нужна ванна.
 — Прежде всего тебе нужна ванна, — бесстрастно повторила Элеонора, стараясь не рассмеяться. — Пойдем со мной наверх.
 — Спешит смыть запах глостерских овец! — объявила Розамонд, не потрудившись понизить голос.
 К сожалению, король выдал замуж сестру своего единокровного брата Алису Ангулемскую за отпрыска самого богатого английского рода, не посчитавшись с тем, что Гилберту де Клару в то время было всего десять, а шестнадцатилетняя Алиса расцвела и могла считаться настоящей женщиной.
 — Бедняга Гилберт, — прошептала Деми. — Как, должно быть, ужасно — он женился на взрослой особе, которая долгие годы ждет, пока он вырастет!
 — Она считает его недостаточно зрелым, чтобы делить с ней ложе, но готова разделить с ним богатство, — отрезала Розамонд.
 — Да, я заметила, что ее плащ подбит горностаем.
 — Старается поведать всему миру о своем родстве с королями. Неудивительно, что бароны ненавидят чужеземных родичей Генриха. Они как саранча, готовая сожрать все, до последней былинки.
 — Мама определенно была с ней холодна, — хихикнула Деми. — Готова поклясться, она наденет свой лучший наряд, лишь бы затмить наглую девицу.
 Лорд Эдуард провел первый из длинной череды дней с Симоном де Монфором. Они могли беседовать часами, обмениваясь мыслями и делясь секретами военного искусства, к которому Эдуард питал особый интерес. Обсуждали они также новые пути и методы управления страной.
 Граф Симон, исполненный решимости привлечь наследника на сторону баронов, пускал в ход все способы убеждения в надежде, что принц Эдуард поймет его правоту. На этот раз знать, приехавшая в Кенилуорт, намеревалась вынудить короля исполнить обещания, данные в Оксфорде. Высшие государственные посты должны занять не чужеземные родственники и фавориты Генриха, а английские аристократы.
 Симон не забыл похвалить Эдуарда за участие в валлийской кампании.
 — Насколько я понял, Ллевелин Уэльский согласился подписать перемирие на два года лишь потому, что мы были заодно. Плантагенет вместе с баронами — неодолимая сила.
 Эдуард признавал правоту Симона и с каждой минутой все больше понимал меру ответственности за то наследство, которое ему предстояло получить. Симон считал, что король должен исполнять свой долг по отношению к подданным, и не ленился подробно объяснить, в чем этот долг заключается. Хотя он знал, как горячо принц любит отца, все же надеялся, что Эдуард видит и недостатки короля.
 Симон подробно разбирал каждый пункт Оксфордских провизий, подписанных Генрихом под давлением баронов, и подчеркивал, что они достаточно разумны и смогут обеспечить систему справедливого правления, дающего определенные преимущества как знати, так и простолюдинам, и сделать Англию сильнее.
 Эдуард и Симон часто спорили, но всегда находили общий язык и соглашались по многим политическим и военным вопросам.
 Позже к ним присоединился Ричард де Клар, граф Глостер, первый пэр Англии. Его имя стояло первым на пергаменте с Оксфордскими провизиями, хотя всем было ясно, что ведущей силой и вдохновителем борьбы баронов был Симон де Монфор.
 Когда подошло время ужина, леди Элеонора по требованию принца пересадила гостей так, чтобы по обеим сторонам от Эдуарда сидели Симон де Монфор и Ричард де Клар. Скоро троица так увлеклась беседой, что больше никого не замечала. Симон и Ричард спорили по очередному политическому вопросу. Ричард считал, что привилегии Оксфордских провизии должны касаться исключительно знати, а де Монфор настаивал на том, чтобы их получили и другие. Лорд Эдуард внимательно выслушивал мнение каждого.
 Сегодня леди Элеонора блистала в темно-синем наряде. На шее сверкали ее знаменитые сапфиры. Мало того, через служанку Бетт она передала Деми приказ надеть белоснежное платье.
 — Бетт, но в белом я кажусь совсем девочкой, — посетовала Деми. — Я хочу красное! Алиса де Клар непременно выберет что-нибудь яркое, чтобы привлечь всеобщее внимание!
 — Послушай совет матери, она умнее нас обеих, вместе взятых, — уговаривала подругу Розамонд. — В белом ты будешь выглядеть девственно чистой, чего Алисе ни за что не добиться.
 — Розамонд права, мой ягненочек, — проворковала Бетт. — Позволь мне вплести жемчужные нити в твои красивые волосы!
 Деми сдалась и села перед зеркалом. Бетт вооружилась щеткой.
 — А ты, Розамонд? В чем будешь ты? — полюбопытствовала дочь Элеоноры.
 — Надеюсь, у меня найдется что-нибудь унылое и бесцветное, — отмахнулась Розамонд. — Не желаю, чтобы кое-кто за мной ухаживал. И явлюсь в зал, когда все уже рассядутся.
 Через полчаса она стояла перед серебряным зеркалом, дожидаясь, пока Нэн завяжет последние тесемки серовато-коричневой туники.
 — Идеально! — объявила Розамонд, когда служанка покрыла ее голову платом.
 — Омерзительно и уродливо, — запротестовала Нэн, зная, что красивая одежда прибавляет Розамонд уверенности. — У вас еще есть время переодеться. Я достану нефритово-зеленый наряд, в котором ваши волосы просто сверкают!
 — Нет уж, спасибо, — заупрямилась девушка. — Иди лучше есть, а то все места займут.
 После ухода служанки Розамонд задержалась еще ненадолго, а потом неспешно спустилась в зал, пытаясь сообразить, каким образом избежать обязательного ужина за высоким столом, рядом с де Лейберном.
 «Если лорд Эдуард будет настаивать, ничего не поделаешь, но я по крайней мере заставлю их ждать, а мой наряд подскажет Роджеру де Лейберну, что я не намереваюсь соблазнять его или ублажать!» — подумала она.
 Розамонд еще никогда не видела, чтобы зал был так переполнен. Пока она искала место, слуги пробегали мимо с полными подносами, едва не отталкивая ее с дороги. Ни один оруженосец или паж не выступил вперед, чтобы помочь ей. Девушка подняла глаза на высокий стол, где ужинала прошлой ночью. Там ярко горели факелы и восковые свечи, заливая сиянием великолепные одежды и драгоценности почетных гостей Кенилуорта.
 Оказалось, что лорд Эдуард не подумал приберечь для нее место. Он и не заметил ее, занятый разговором с графом Симоном и Ричардом де Кларом. Рядом с мужем величественно восседала леди Элеонора, озаренная синим блеском сапфиров. Демуазель выглядела как принцесса из сказки, и Гилберт де Клар не сводил с нее восторженного взгляда.
 Розамонд заметила своего кузена Гарри Олмейна, тоже забывшего о ней. Пропади пропадом этот негодник! Сидит как ни в чем не бывало, потягивает вино и смеется над каким-то замечанием сидящей рядом леди.
 И тут Розамонд потрясение охнула. Да это Алиса де Клар! А ее внимательным соседом с другого бока был не кто иной, как сэр Роджер де Лейберн! Бесстыдница дерзко флиртовала со смуглым дьяволом, призывно улыбаясь, игриво хлопая его по руке и что-то шепча на ухо.
 На память пришли слова Гарри: «Он может получить любую женщину, какую только пожелает, и совсем не обязан довольствоваться одной тобой, Розамонд».
 Пресвятая Дева, эта женщина сидит на ее месте, кокетничая с ее нареченным, и в добавление ко всем оскорблениям напялила ярко-зеленый наряд!
 Розамонд с тоской окинула взглядом свою тунику и попятилась к выходу. Никогда еще она не чувствовала себя столь непривлекательной, незначительной, нежеланной, никогда еще так горько не жалела себя. Похоже, никто в зале так и не заметил ее отсутствия.




 Глава 3


 Алиса де Клар по праву могла гордиться черными как ночь волосами, ниспадающими до плеч, белоснежной кожей и темными глазами, которые казались еще больше и глубже благодаря искусной подводке сурьмой, привезенной из Египта за большие деньги. Она уже успела изучить все тонкости флирта и пыталась соблазнить всех знакомых мужчин, кроме собственного мужа.
 Сейчас ей был двадцать один год, но даже в шестнадцать, только прибыв из Ангулема, она ухитрилась обвести своего дядюшку короля Генриха вокруг пальца и заставить его плясать под свою дудку. Король в приступе великодушия выдал ее замуж за богатого наследника семьи де Клар. Алиса, поняв свою выгоду, и не подумала возражать, хотя Гилберту в то время было всего десять лет. В один прекрасный день ему предстояло стать графом Глостером. Отцу Гилберта Ричарду де Клару льстил союз с родственницей короля, но многие бароны открыто выражали недовольство тем, что еще одной чужеземной авантюристке удалось запустить алчные руки в английские сундуки.
 Алиса опустила пальчик в кубок с вином и, многозначительно взглянув на соседа по столу, принялась посасывать.
 — М-м-м… восхитительно!
 Роджер де Лейберн вопросительно приподнял бровь:
 — Тебе известно, что это мое вино?
 — Разумеется! Что за удовольствие мочить палец в собственной… чаше?!
 — Ты прирожденная кокетка, и к тому же ненасытная, — проворчал Род.
 — И сгораю от нетерпения, — добавила она, дразня его розовым язычком.
 Род с веселой снисходительностью покачал головой:
 — Держи это во рту!
 — О, бьюсь об заклад, ты говоришь это каждой женщине, которую удастся затащить в постель!
 — Мне нет нужды долго их убеждать, — ухмыльнулся Род.
 — Род… Род… В твоем имени есть что-то такое… волнующее. Я его просто обожаю. Такое греховное и манящее.
 — А по-моему, это относится скорее к тебе, Алиса.
 — Да, у нас немало общего.
 — Именно, дорогая, — согласился он, поднимая кубок и лукаво подмигивая. — Но прошу тебя потерпеть еще немного и вести себя прилично.
 Алиса подала знак Гриффину, оруженосцу сэра Роджера, убрать со стола и постучала по столу длинными ногтями.
 — Говорят, предвкушение только укрепляет удовольствие, да?
 — Усиливает, — поправил Род, — хотя, пожалуй, первое более справедливо.
 Алиса с трудом отвела взгляд от красивого лица Роджера и обернулась к Гилберту.
 — Перестань жевать, — прошипела она, хлопнув его по руке, — иначе мы никогда отсюда не уйдем.
 — Просто у всех разные аппетиты. Кое-кому не терпится набить живот, — смеясь, пояснил Род.
 Зато у Розамонд аппетит исчез совершенно — ей было безразлично, что подавали на ужин. Смахнув с головы уродливый плат, она заметалась по комнате, пытаясь сорвать гнев на тех, кто безжалостно нарушил ее покой. Перед глазами стояла Алиса, с ее прекрасными волосами, модным нарядом, красивая, неотразимо влекущая.
 — Ну почему она так чертовски изящна? — вопрошала Розамонд, хотя никто не мог ее услышать. — И почему заявилась в Кенилуорт? — И тут же громко, отчаянно громко ответила: — Да потому, что тут полно мужчин, а Алиса жить без них не может!
 Что ж, пусть она их получит! Всех! Розамонд была вполне довольна жизнью, пока сюда не прибыли лорд Эдуард со своим похотливым управителем, чтобы напомнить о помолвке и напрочь уничтожить ее тихий мирок.
 В мыслях Розамонд Алису сменил Роджер де Лейберн, смуглый красавец, неотразимый рыцарь, и она вдруг отчетливо поняла, почему жена Гилберта примчалась в замок.
 — О Боже! Да ведь этот зеленоглазый дьявол спит с замужней женщиной, хотя связан клятвой со мной!
 Еще через несколько мгновений Розамонд осознала, что это поможет ей избавиться от нежеланного жениха. Она пойдет к нему и прямо попросит освободить от данного слова. При сложившихся обстоятельствах он вряд ли откажет, особенно если она застанет его с Алисой.
 Розамонд даже не знала, какие покои отвели принцу Эдуарду и его рыцарям, но именитые гости наверняка поселились в одной из пяти основных башен Кенилуорта. Неприступная башня Цезаря остается царством Элеоноры и Симона, они с Деми живут в Женской башне. Скорее всего молодые дворяне расположились в башне Уорвика, которая была больше остальных и к тому же находилась ближе к купальне.
 Розамонд порылась в сундуке и разыскала плащ с капюшоном, полностью скрывшим ее золотистые волосы. Проходы и коридоры замка в этот час почти не освещались, но она не хотела, чтобы ее увидели вблизи рыцарских покоев, а волосы непременно ее выдадут.
 Накинув темно-фиолетовый плащ, она старательно убрала каждую прядь в капюшон. Снизу, из зала, доносилась музыка. Значит, у нее хватит времени подняться на стену замка до того, как закончатся вечерние развлечения.
 Обогнув караульную и держась в тени, Розамонд сумела проскользнуть незамеченной мимо ночной стражи и добралась до башни Уорвика. Там она взобралась на парапет, откуда можно было наблюдать за происходящим сквозь амбразуру, и, поплотнее завернувшись в плащ, стала ждать.
 Прошло немало времени, прежде чем лорд Эдуард поднялся по каменным ступенькам в сопровождении своих друзей, среди которых был и Роджер де Лейберн. Розамонд заметила, что он занимал комнату по соседству с принцем. Оставалось набраться терпения и подождать, пока оруженосцы и слуги выполнят последние распоряжения молодых дворян. Когда все наконец стихло, Розамонд засомневалась, стоило ли ей приходить сюда. Разве какая-нибудь леди отважится проникнуть в этот оплот мужской силы в столь поздний час? Сама Розамонд до этого вечера никогда не осмеливалась так поздно выходить из замка. Судя по всему, полночь уже близка.
 И тут она увидела ее. Дама накинула плащ, но прикрыть волосы забыла, так что ошибки быть не могло — именно Алиса де Клар спешила на свидание. Темноволосая ведьма дважды постучала в дверь Роджера де Лейберна и в мгновение ока исчезла внутри.
 Род, улыбнувшись стройной красотке, снял плащ с ее плеч.
 — Алиса, а я уже посчитал, что ты передумала.
 Привстав на цыпочки, Алиса поцеловала рыцаря.
 — По-моему, ты достаточно хорошо знаешь меня, дорогой. Куда лучше, чем все окружающие, вместе взятые. Сегодня моя страсть горит еще жарче, чем пять лет назад!
 — Предвкушение укрепляет удовольствие, — хмыкнул Род и, задув свечи, услышал соблазнительное шуршание шелка в темноте. Он шагнул к кровати и невольно вспомнил ту незабываемую ночь.
 Союз Алисы Ангулемской и Гилберта де Клара был освящен в Вестминстерском дворце, где отец невесты жил в роскоши и безделье.
 Замужество королевской племянницы стало знаменательным событием и праздновалось целую неделю за счет Генриха, жаждавшего произвести впечатление на своих единокровных братьев-французов.
 Темноглазая невеста получила фамилию де Клар, едва ли не самую благородную во всей стране, фамилию, которая принесла ей неслыханные богатства. Гилберту же, десятилетнему жениху, достался в утешение лишь охотничий пес. Однако Род помнил, что тогда посчитал проигравшим не только его, но и себя. Всю неделю невеста безбожно флиртовала с ним. В шестнадцать лет она вполне созрела для близости с мужчиной. Очевидно, она не собиралась дожидаться, пока ее супруг повзрослеет, чтобы осуществить свои законные права. Род решил утолить жажду Алисы — вкусить запретный плод и одновременно получить в награду невинность истомившейся девственницы.
 И сейчас он с веселой усмешкой воскрешал в уме подробности их первой встречи. На Алисе тогда было платье из тонкого кремового кружева. Они поили друг друга вином. Кормили сладостями. Смеялись над опьяневшими гостями. Когда Алиса стала открыто ласкать его, Роджер поднял ее на ноги и повел лабиринтами Вестминстера в свою спальню.
 Ах, как долго он снимал с нее платье, прежде чем распахнуть смежную дверь, ведущую в апартаменты пятнадцатилетнего принца Эдуарда!
 — Господин мой, позвольте представить вам несчастную покинутую невесту. Она отчаянно нуждается в вашем утешении. Знаю, что вы, как принц и благородный человек, не оставите ее в беде. — И, галантно поцеловав ее руку, добавил: — Алиса, передаю тебя рыцарю, которого ты никогда не забудешь.
 И сейчас, лежа на кровати с подложенными под голову руками, Род удовлетворенно улыбался в темноте. Через день после того, как лорд Эдуард провел ночь с Алисой, он назначил Рода управителем своего двора.
 Розамонд ждала за дверью, решив дать любовникам побольше времени. Пусть полностью скомпрометируют себя! Она не станет стучать — учтивость здесь неуместна. Просто распахнет дверь и предстанет перед слившимися в объятиях грешниками.
 Собравшись с духом, она сжала железное кольцо и всем телом налегла на дубовую створку. К ее досаде, в комнате было совершенно темно и царило полное молчание. Тяжело вздохнув, Розамонд нерешительно шагнула через порог. Постепенно глаза привыкли к темноте, и она заметила тонкий луч света, пробивавшийся из-под смежной двери. Поняв, что парочка в соседней комнате, Розамонд подкралась поближе и прислушалась. До нее донесся чувственный женский смех.
 Но тут чья-то сильная ладонь запечатала ей рот. Розамонд от неожиданности едва не лишилась сознания и, несомненно, взвизгнула бы, но, увы, это оказалось невозможным.
 — Не смей открывать рот, Розамонд.
 Угрожающий шепот был таким тихим, что она не разобрала бы ни слова, если бы жесткие губы не касались ее уха. Розамонд сразу поняла, кто пленил ее, и попыталась вырваться. Но не тут-то было. Стальная рука обвилась вокруг ее талии, удерживая на месте.
 — Молчи! — повелительно приказал Род, и Розамонд ничего не оставалось делать, кроме как покориться. Шорох и смех подсказали, что жена Гилберта даром времени не теряет.
 — Эдуард, у тебя и впрямь самое длинное копье во всем королевстве! — воскликнула Алиса.
 — Копье? Это королевский скипетр, моя маленькая бесстыдница!
 — Ничего не скажешь, грозное оружие. Спрячь его в ножны, пока я не сомлела!
 — Клянусь Богом, я заставлю тебя сомлеть, — свирепо прорычал принц, вонзаясь в нее.
 До Розамонд донеслись крики Алисы, мерные ритмичные удары в дверь, продолжавшиеся, казалось, бесконечно и сопровождавшиеся стонами и вздохами.
 — О, я так люблю, когда ты прижимаешь меня к двери и берешь грубо, поспешно, сгорая от нетерпения!
 Розамонд почувствовала, как горячо стало щекам. Как тепло распространяется по шее… груди… до самого низа живота. Ее всегда ограждали от разговоров и пересудов о плотских наслаждениях, и теперь происходящее за дверью потрясло ее.
 — Сейчас, сейчас, о, пожалуйста, Эдуард, сейчас!
 — Ты так мило молишь, Алиса, как мне устоять?
 Удары все учащались и становились громче, пока из груди женщины не вырвался вопль. После непродолжительного молчания Алиса попросила:
 — Твои губы дарят ни с чем не сравнимое наслаждение… отнеси меня в постель.
 Смех игривой пары постепенно удалялся: очевидно, они и в самом деле отошли от двери. Наконец опять стало тихо. Розамонд слышала только биение собственного сердца. Закрыв глаза, она бессильно обмякла в руках Роджера. Господи, да ведь Алиса де Клар согрешила с принцем Эдуардом! Какое распутство!
 Роджер отнял ладонь от ее губ, молча повел к дальней стене комнаты и зажег висевший на стене факел. И только потом он сбросил с Розамонд капюшон. Волнистые пряди накрыли ее плечи и грудь. При одном взгляде на ее побледневшее лицо и дрожащие губы он понял, что испытывает девушка, и, налив вина, поднес ей кубок.
 — Откуда ты узнал, что это я? — прошептала она.
 — Твой аромат неповторим. Выпей, — мягко попросил он, усаживая ее на стул.
 Розамонд подчинилась, чувствуя, как в груди расцветает огненно-красная роза.
 — Розамонд, ты проникла в тайну, о которой не знает никто, кроме тебя и меня.
 — Я… я считала, что она с тобой.
 — Так и было задумано. Не только ты, но и все остальные думают так уже пять лет. Каждый готов смотреть сквозь пальцы на маленькие шалости молодых людей. Но не дай Бог, если кто-то проведает, что лорд Эдуард спит с женой Гилберта де Клара! Ты и словом не должна обмолвиться об этом опасном секрете.
 Только сейчас Роджер как следует рассмотрел взволнованное лицо Розамонд Маршал. Да она совсем невинна… по крайней мере была невинна до сегодняшней ночи! Вознамерилась поймать его с Алисой, но подслушанные вольные речи, очевидно, выбили ее из колеи.
 — Пойдем, я провожу тебя в Женскую башню, — предложил он, потянувшись к ее капюшону, но Розамонд испуганно отпрянула, словно боялась запачкаться. Щека Роджера нервно дернулась, но он лишь молча открыл дверь и вышел на залитую лунным светом крепостную стену.
 Проходя мимо стражника, Розамонд надвинула капюшон пониже, а Роджер обменялся с воином тихими приветствиями, будто для него было совершенно естественно разгуливать с женщиной по замку ночью.
 Наконец они добрались до Женской башни. Розамонд попыталась проскользнуть внутрь, но не тут-то было. Род остановился и прислонился плечом к двери, преградив ей дорогу. Розамонд растерянно подняла глаза и обнаружила, что рыцарь буквально навис над ней, так, что их тела почти соприкасались.
 — Так ты сохранишь тайну?
 Она не ответила. Молчание длилось, становясь все более напряженным. Роджер приподнял ее подбородок, вынуждая встретиться с ним взглядом.
 — Ты будешь нема? — допытывался он.
 — А ты разорвешь нашу помолвку?
 Роджер ошарашенно уставился на нее:
 — Ты смеешь торговаться со мной?!
 — Если тебе нужно предотвратить скандал, то…
 — Не скандал, а убийство! Ты знаешь, как вспыльчив Ричард Глостер, как неуемно горд! Он воспримет все это как личное оскорбление! Его ссора с принцем может закончиться смертью одного из них.
 — Ладно, я поклянусь не выдать их, но и ты освободишь меня от моего обещания.
 Роджер с силой сжал ее плечи мощными руками.
 — Нет, Розамонд, я никому тебя не отдам. И ты станешь моей любой ценой.
 Гримаска отвращения на ее лице больно ранила Роджера. Похоже, рыцарские шпоры и высокая должность при дворе ничего для нее не значили.
 — Почему ты не хочешь выйти за меня? — взорвался он.
 — А почему я должна держать слово, данное глупой двенадцатилетней девчонкой? — вызывающе парировала Розамонд. Ей совсем не хотелось менять свою безмятежную жизнь. Но в то же время смуглый рыцарь, возвышавшийся над ней подобно сказочному великану, пугал и притягивал ее. Отдав состояние и будущее в руки этого человека, она потеряет власть над собственной судьбой.
 — Дай мне немного времени… позволь поухаживать за тобой… может, ты и передумаешь, дорогая, — уговаривал он.
 Глядя в его глаза, Розамонд снова и снова вспоминала о пылких излияниях, доносившихся из чужой спальни. На какое-то мгновение ей показалось, что Роджер де Лейберн сейчас подхватит ее на руки, завладеет губами, и тогда ее сопротивление будет сломлено.
 Все чувства обострились, она словно впервые ощутила его силу, мужской запах, безжалостную решимость. Сердце Розамонд забилось в предвкушении того, что сейчас случится. Мысли путались, голова шла кругом. Да что это с ней такое? Наверное, зря она пила вино на пустой желудок.
 Но Роджер без дальнейших слов распахнул дверь, и Розамонд поспешила скрыться.
 Стараясь не разбудить Деми, она тихо прокралась в спальню, хотя воздуха ей по-прежнему не хватало и она дышала так тяжело, будто несла непомерный груз. Раздевшись в темноте и сложив тунику и плащ в изножье кровати, она скользнула под одеяла. Но сон не шел. Розамонд перебирала в памяти события прошедшего вечера, дрожа от унижения и гнева. Впрочем, злилась она в основном на себя. Почему она так упряма, так порывиста? Зачем пошла к Роджеру? Теперь ее покой нарушен навеки, прежней ей уже не стать. Если бы только она могла повернуть время вспять и начать все сначала, то надела бы лучшее платье и с радостью спустилась в парадный зал к ужину. Ей совсем ни к чему чужие тайны, особенно те, что связаны с принцем.
 В конце концов, решив выкинуть из головы Роджера, принца и Алису, она погрузилась в сон.
 В ноздри проник присущий ему одному запах.
 — Нет! — выдохнула она, но он подхватил ее на руки, завладел ртом, словно подтолкнув к сопротивлению.
 Когда она стала вырываться, он притиснул ее к жесткой дубовой двери, просунул упругое мускулистое бедро между ее ногами и впился губами в губы. Она, ослабев, прижалась к нему. То ли он наказывал ее так, то ли давал понять, что ей не устоять перед ним. Утвердив свое господство, он поднял голову.
 Опаленная изумрудным сверканием его глаз, она вдруг осознала, как приятно ощущать спиной твердые доски, а грудью — прижавшийся к ней мускулистый торс.
 — Скажи еще раз, — прошептала она.
 — Я никому тебя не отдам. И ты станешь моей, любой ценой.
 Огненное возбуждение охватило ее. Он хочет ее не на одну ночь. Навсегда. Хочет жениться не только ради приданого. Ради нее самой. Как это восхитительно — заставлять его ждать, молить, заклинать… жаждать свершения!
 Ее пальцы скользнули по тому месту, где на его горле бешено билась жилка, очертили контур губ. У него самый требовательный, самый красивый рот на свете. Неужели этот человек способен лгать ? Он клялся, что желает ее, именно ее, а не денег, не наследства Маршалов… О, как ей хотелось поверить ему! Поверить, что и ее можно любить.
 Розамонд задохнулась и вздрогнула, опьяненная его близостью. И поспешно опустила длинные ресницы, чтобы он не сумел разглядеть в ее глазах безумного желания. Его руки скользнули по ее телу, погрузились в пышные волосы, удерживая Розамонд на месте те бесконечные минуты, пока он терзал губами ее губы. Пил сладостный нектар. Пожирал со свирепой неукротимостью. И Розамонд пропала. Пропала…
 Она открыла рот, приветствуя безжалостные толчки его языка, приникая к нему всем телом, так, что и он наконец затрепетал.
 — Я больше не ледяная дева, которой нужно оттаять… Люби меня, Род, люби меня!
 Розамонд открыла глаза. В окна пробивался серый предутренний свет. Перед глазами еще стояли обрывки странного сна. Припомнив все откровенные подробности, Розамонд покраснела. Какое бесстыдство! Как могла она позволить ему целовать себя и ласкать, пусть хотя бы и во сне? Ах, во всем виноват вчерашний вечер! Она вовсе не находит де Лейберна привлекательным и сейчас сгорает от стыда при одной мысли о том, чему стала свидетельницей. Положение в тысячу раз ухудшается тем, что любовниками оказались лорд Эдуард и леди Алиса де Клар.
 Это открытие шокировало Розамонд, и она попыталась найти убежище в гневе: не будь этого негодяя де Лейберна, она никогда бы не узнала о скандальной связи.
 Взгляд упал на фиолетовый плащ, и щеки зарделись еще ярче. Что это на нее нашло! Закутаться в плащ и явиться в комнату де Лейберна в темноте ночи! Пора забыть о прежней беспечности и прислушаться к голосу разума. Она пойдет к единственному человеку, который ей поможет. К даме, ставшей для нее матерью и ангелом-хранителем. Роджеру де Лейберну ни за что не сладить с графиней Элеонорой де Монфор!
 — Леди Элеонора, можно поговорить с вами о том, что с некоторых пор не дает мне покоя? — осведомилась Розамонд.
 Хозяйка замка, только что закончившая завтракать и готовая покинуть зал, молча села на прежнее место и, вопросительно взглянув на подопечную, кивнула:
 — Ясно. Это насчет твоей помолвки, не так ли, Розамонд?
 — Да! Как вы догадались?
 — Ты желаешь поскорее выйти замуж?
 — Нет! Я хочу поскорее разорвать помолвку, а не выходить замуж!
 — Розамонд, дорогая, тебе уже семнадцать. Ты получила образование, отлично усвоила знания и станешь прекрасной женой и хозяйкой.
 — Я не хочу выходить за Роджера де Лейберна! Не хочу покидать Кенилуорт!
 — О, милая, боюсь, мы слишком усердно ограждали тебя от мира. Зря я не предлагала тебе почаще навещать твои владения и учиться управлять ими. Понятно, что наш замок стал твоим убежищем с самого детства. Но теперь ты взрослая. Жду не дождусь, когда ты расправишь крылья и займешь подобающее тебе место в обществе.
 — Роджер де Лейберн охотится только за наследством Маршалов!
 — Розамонд, это неправда! Должность управителя очень доходна, и сэр Роджер уже приобрел значительное состояние. Если тебя угнетает мысль о суматошной жизни в королевском дворце, забудь о своих тревогах. Ты привыкнешь к новому положению. Вестминстерский дворец расположен в самом центре Лондона, а Виндзор — чудесное место прямо на реке Темзе.
 — Меня угнетает не это, а мысль о сэре Роджере, — призналась Розамонд.
 — Но, дорогая, сэр Роджер сегодня завтракал со мной и неустанно восхвалял тебя. Он просто голову потерял! Прими мой совет и не противься замужеству, как я в свое время. Ничего хорошего это тебе не принесет: этот рыцарь сумеет настоять на своем.
 — Будь он проклят! — воскликнула Розамонд. — Этот хитрый дьявол опять перебежал мне дорогу, подольстившись к вам! Он не потерял голову, а просто притворяется.
 — Розамонд, ты сама не представляешь, как красива! Волосы — чистейшее золото, а глаза — фиалки. Ты напоминаешь длинноногую газель, которую я когда-то видела. А твое негодование подсказывает мне, что ты совсем не так равнодушна к Роду, как хочешь показать. Умная женщина вроде тебя сумеет поладить с ним. Познай свою женскую власть, Розамонд, и не бойся пользоваться ею.




 Глава 4


 Всю следующую неделю Симон де Монфор и Эдуард Плантагенет были неразлучны и проводили вместе целые дни. Симон, очевидно, пытался убедить принца принять сторону баронов. Он был из тех людей, кто, видя цель, стремится к ней, невзирая на преграды. Вскоре два могущественных воина обнаружили, что имеют много общего. Оба обладали неиссякаемой энергией и непомерным честолюбием. Они могли охотиться с рассвета до заката, всю ночь обсуждать тактику и стратегию военного искусства, прошлые кампании, а утром с огромным энтузиазмом принимались обучать своих людей и лично показывали лучший способ владения двуручным мечом, булавой или боевым топором.
 Симон указывал, что качества вождя, необходимые для того, чтобы вести людей в битву, подобны тем, что потребны для управления страной, и включают в себя мужество, отвагу, дар предвидения, решимость, целеустремленность, настойчивость и непоколебимую веру в собственное великое предназначение. Все эти черты в избытке имелись у Эдуарда, и Симон признавал, что проницательность и ум принца равны его собственным. У принца были все задатки великого повелителя. Возможно, очень скоро лорд Эдуард воспользуется своим неотразимым магнетизмом и огромным обаянием, привлечет людей к себе и заставит их отвернуться от Симона. Прежде чем Эдуард распознает данные ему Богом мощь и силу, де Монфор должен вынудить его подписать клятвенное обещание следовать Оксфордским провизиям.
 Поэтому граф отправился на поиски Роджера де Лейберна, которого уважал за острый ум. В отличие от своего повелителя молодой человек оставался верен делу английских баронов.
 — Род, — начал он, — ты ближе Эдуарду, чем остальные его приятели. Скажи, смогу ли я убедить его поддержать нас?
 — Принц хотел бы уладить разногласия между баронами и сторонниками короля во имя благоденствия страны. Постоянные распри ведут к недовольству и злобе людской. Эдуард не возражает против того, чтобы парламент регулярно собирался, издавал законы и обсуждал важнейшие государственные дела. Он надеется, что сильное правительство будет разрешать сложнейшие проблемы, и согласен с вами в том, что советники короля должны быть англичанами. Наши соотечественники станут вести мудрую политику, поощрять развитие торговых союзов и откажутся от изнурительных войн за рубежом, которые истощают казну.
 — Я тоже считаю, что он не будет противиться провизиям, но мне нужно больше, — покачал головой Симон. — И прежде чем парламент соберется к Сретенью, я хотел бы получить подпись принца Эдуарда на документе, свидетельствующем о том, что он признает каждый пункт провизии.
 — Попытаюсь сделать все, что смогу, граф Симон.
 — Ты хороший человек, Род. Кстати, день свадьбы уже назначен?
 — К сожалению, невеста не горит желанием идти к алтарю, — с грустью усмехнулся Роджер. — Леди Элеонора советует мне не слушать отказов, но, похоже, «нет» — единственное слово, которое Розамонд приберегла для меня.
 Симон громогласно расхохотался:
 — И ты спасовал? Да знаешь ли ты, сколько препятствий пришлось в свое время преодолеть мне? Элеонора приняла обет безбрачия, поэтому нам пришлось пожениться тайно. Узнав обо всем, церковь признала брак незаконным. Ничего не оставалось, кроме как ехать в Рим и подкупить самого папу! А ты не способен убедить одну ма-а-аленькую женщину! — Хлопнув Рода по спине, Симон заключил: — Если все остальное не поможет, ты, разумеется, знаешь испытанный метод, как заставить даму передумать. Награди ее ребенком!
 Розамонд нашла Демуазель в кладовой, где та давила красные ягоды можжевельника, чтобы добавить в воск для рождественских свечей. В воздухе разливался приятный аромат. Розамонд объявила:
 — Я решила посетить свои владения в Першоре!
 На самом деле ей хотелось сбежать от Роджера де Лейберна, а замечание леди Элеоноры подсказало прекрасный выход. То, что покровительница приветствовала и одобряла ее скорейший брак с Роджером, тревожило и мучило девушку, но она упорно отказывалась смириться. Визит в Першор поможет оттянуть свадьбу и даст время найти предлог разорвать помолвку.
 Вынув пестик из ступки, Деми удивленно уставилась на подругу:
 — Мама тебе разрешила?
 — Мало того — предложила сама! — весело сообщила Розамонд, втайне убеждая себя, что это лишь невинная ложь. — Напомнила мне, что я взрослая женщина и мне давно пора управлять своей собственностью.
 — Наверное, она права. Какое волнующее приключение! Першор всего милях в двадцати отсюда! А в свой замок Дирхерст заглянешь?
 Розамонд поморщилась. Дирхерст принадлежал Джайлзу, и она не бывала там после смерти брата. Теперь замок, разумеется, перешел к ней, но она вряд ли найдет в себе силы поехать туда.
 — Сомневаюсь, что хватит времени, если я хочу вернуться в Кенилуорт к Рождеству.
 — О, разумеется! Ты должна присутствовать на всех праздничных пиршествах, ведь я слышала, что после Рождества мы все поедем в Лондон.
 — Верно, — вздохнула Розамонд. Мозг ее работал с лихорадочной быстротой. — На Сретенье соберется парламент!
 Лорд Эдуард и его рыцари скоро отправятся в Лондон… Возможно, они уедут, прежде чем она вернется из Першора… Хорошо бы там задержаться.
 Вечером Розамонд надела великолепный наряд из гвоздично-красного бархата и отыскала в парадном зале Ричарда де Клара. Она давно усвоила, что если женщина хочет чего-то добиться от мужчины, ей следует выглядеть как можно привлекательнее.
 — Не позволите мне сесть с вами за ужином, господин мой?
 — С радостью, сердце мое. Ты блистаешь неземной красой, Розамонд. Но что тебе нужно от меня? Нет-нет, не возражай, если женщина первая подходит к мужчине, значит, жди просьб.
 Девушка одарила его ослепительной улыбкой. Хотя ему уже перевалило за тридцать (он был на добрых двенадцать лет старше своего единокровного брата Гарри), Ричард унаследовал красоту своей матери, Изабеллы Маршал, и годы еще не наложили на него свою печать.
 — Я отправляюсь в свое поместье Першор и нуждаюсь в эскорте, — сообщила она.
 — Ну, это легко устроить. Каждый день в Глостер возвращаются рыцари и воины, а дорога проходит совсем близко от Першора.
 — Спасибо, Ричард. Я знала, что могу на вас рассчитывать. Только не говорите Гарри — он обязательно проболтается этому дьяволу де Лейберну.
 — Ого, ссора влюбленных, не так ли?
 — Да, — кивнула Розамонд, — что-то в этом роде.
 Именно в эту минуту зеленые глаза пронзили ее пристальным взглядом. Хотя сегодня вечером в зале собралось более двух сотен людей, сэр Роджер ухитрился заметить появление Розамонд. Она не только оказалась самой высокой из женщин, но и единственной, кто мог похвастаться сверкающей массой золотистых волос. Когда она направилась к Ричарду Глостеру, Род затаил дыхание.
 «Она не осмелится на столь легкомысленный поступок!» — свирепо твердил он себе. Но Розамонд осмелилась. Род наклонился к лорду Эдуарду и что-то тихо сказал. Принц знаком подозвал оруженосца, стоявшего за его резным стулом, и послал к Глостеру.
 — Лорд Эдуард просит об удовольствии поужинать в обществе дамы, господин мой, — сказал оруженосец Ричарду.
 Услышав это, Розамонд злобно прошипела:
 — Эдуард никогда не просит, он приказывает!
 — Но просьбами принца невозможно пренебречь — у королевской семьи свои привилегии, — усмехнулся Глостер.
 Розамонд закрыла глаза и ощутила, как кровь отливает от щек.
 — Кровь Господня, Ричард, вы и понятия не имеете…
 За высоким столом ей уже приготовили место между принцем и его управителем. Едва Род галантно поднялся и отодвинул для нее стул, принц весело объявил:
 — Сэр Роджер жаждет вашего присутствия.
 — С каких это пор? — фыркнула Розамонд и, бросив раздраженный взгляд на смуглое лицо жениха, сразу поняла, почему ее отвлекли от разговора с Глостером. — Не настолько я доверчива! Неужели вы отказываете мне хоть в малом умишке?
 — Ах, красота, ум и пылкий нрав — опасное сочетание. Я сказал бы, легко воспламеняющееся.
 — Да, попробуйте подойти ближе — обожжетесь!
 Род принял вызов, накрыв ее руку ладонью. Розамонд ужасно хотелось вонзить в него кинжал, но она смогла лишь ущипнуть его. Род даже не поморщился, только угрожающе прищурился:
 — Ты чересчур порывиста. Советую для твоего же блага быть немного сдержаннее. Тебя давно пора укротить.
 Его глаза и чресла полыхали желанием, которое он не считал нужным скрывать.
 — Собираешься взять эту обязанность на себя? — съязвила она, гневно откидывая назад волосы.
 — Розамонд, — прошептал ей на ухо принц Эдуард, — до меня доносится каждое слово вашей перебранки.
 Девушка вызывающе повела плечом.
 — Нам по крайней мере нечего скрывать! — выпалила она и тут же осеклась, готовая откусить предательский язык.
 Род больно сжал ее пальцы, но она понимала, что заслужила куда более суровое наказание.
 Удостоверившись, что Розамонд поняла предостережение, он поспешно сменил тему, чтобы выручить ее:
 — Советую завтра подняться на крепостной вал. Тебя ждет незабываемое зрелище. Граф Симон предложил воинам переплыть ров в полном вооружении.
 — И ты тоже намереваешься участвовать?
 — Разумеется.
 — Прекрасно! Прыжок в ледяную воду может оказаться лучшим лекарством для этой опухоли, — объявила она и, лукаво подмигнув, пояснила: — На твоей руке.
 Нет, он не допустит, чтобы последнее слово осталось за ней! Род навел справки о рыцаре по имени Рикард и узнал, что это не кто иной, как Рикард де Берг, чей богатый ирландский род владел всеми землями к западу от реки Шаннон. Услышав это от своего оруженосца Гриффина, Роджер едва не задохнулся от зависти — зависти к такому отцу и столь обширным владениям. Розамонд Маршал таяла, произнося имя Рикарда, и в груди Роджера поселилась змея ревности.
 — Твой странствующий рыцарь, сэр Рикард де Берг, насколько мне известно, вернулся в Ирландию.
 — В Ирландию? — заволновалась Розамонд. Роджер с притворным участием покачал головой:
 — Поговаривают о свадьбе. Невеста, разумеется, ирландка. Что ж, нет ничего разумнее, чем жениться на соотечественнице.
 Нет, этого не может быть! Не может быть!
 Розамонд ощутила, как сжимается сердце. Кажется, оно вот-вот остановится!
 Она сникла, охваченная мучительной тоской, безразличная ко всему окружающему, сознавая только, что боль с каждой минутой становится сильнее. Горло перехватило, она едва могла дышать. Слезы жгли веки, а в ушах стоял оглушающий рев.
 Роджер, не сводивший с нее взгляда, понял,, что творится в душе его невесты. Он пылал злорадством, сообщая ей новость, но сейчас совесть не давала ему покоя. Первым его порывом было утешить Розамонд, но это было бы по меньшей мере глупо. Будь он проклят, если станет поощрять чувства своей невесты к другому мужчине, особенно к безупречному Рикарду де Бергу!
 Розамонд не знала, долго ли она просидела неподвижно, тупо уставясь в пространство. Наконец она немного пришла в себя и с облегчением увидела, что слуги убирают со столов. Она честно боролась с безумным желанием сорваться с места и убежать и при этом сознавала, что если не останется одна, попросту сойдет с ума. Словно во сне Розамонд поднялась, поклонилась лорду Эдуарду и величаво выплыла из парадного зала.
 Но даже когда она очутилась в спальне, желание куда-нибудь скрыться не исчезло. Поэтому Розамонд решила, что уедет в Першор на рассвете. Завтрашний день — самое подходящее время ускользнуть из Кенилуорта незаметно, пока всеобщее внимание будет приковано к переплывающим ров рыцарям. Она сказала о поездке Нэн, и обе допоздна укладывали вещи. Беседу с леди Элеонорой лучше отложить до утра.
 Когда все приготовления были закончены, Розамонд, донельзя измученная, легла в кровать и мгновенно заснула.
 Утром она все еще терзалась тревожными мыслями, хотя Элеонора одобрила ее намерения.
 «Несомненно, она знает, что я убегаю, — подумала Розамонд, — убегаю от Роджера де Лейберна. Но убегаю я также и от себя, и от той муки, которая меня терзает. Не могу вынести известия о женитьбе сэра Рикарда. Я не в силах оставаться в Кенилуорте. Мне необходимо уехать».
 — Не забудь взять с собой конюха, дорогая, и любых слуг, которые тебе понадобятся. Думаю, неплохо захватить чистое белье и перины с подушками, — сказала леди Элеонора.
 Путешественники, выехавшие из замка с первыми лучами солнца, рассчитывали прибыть в Першор до полудня. Всю дорогу Розамонд, погруженная в собственные мысли, ничего не замечала вокруг. Как она могла быть столь глупой и наивной, чтобы влюбиться в сэра Рикарда де Берга? Да, он может считаться идеалом рыцаря, но до чего же смехотворным было ее стремление завоевать сердце ирландского воина!
 Всякая любовь означает потерю, так было и будет. Скольких родных ей людей она уже потеряла! Когда наконец она усвоит эту простую мудрость? Она так рьяно охраняла свое сердце, что же заставило ее столь легко сдаться? Неужели Деми права? Неужели она втайне мечтает о любви? В таком случае надо немедленно положить конец этим бредням, ибо единственная награда за любовь — сердечные раны. Кому, как не Розамонд, знать, что женщина может погибнуть от разбитого сердца. Так произошло с матерью, когда отец погиб в бою. Нет, она закует свое сердце в железные латы, хотя даже это не исцелит раны, нанесенные ей женитьбой сэра де Берга.
 Впереди показались ворота Першора. Розамонд предложила рыцарю, командовавшему воинами, свое гостеприимство, но тот отказался, объяснив, что хочет добраться до Глостера, пока не стемнеет. Девушка тепло поблагодарила мужчин за помощь и вместе с Нэн и молодым конюхом, ведущим в поводу вьючных лошадей, въехала в ворота Першора.
 Во дворе два беспородных пса гонялись за курами и гусями. Четверо мужчин расселись в тени у бочонка с элем. Увидев прибывших, они ошеломленно уставились на Розамонд, не выказав ни малейшего уважения хозяйке. Розамонд пришла в бешенство.
 — Кто здесь главный?! — взвизгнула она.
 Один из мужчин нехотя поднялся и, покачиваясь, двинулся вперед. Розамонд с ужасом осознала, что он пьян… Впрочем, как и остальные.
 — Ах вы, грязные бездельники! Я Розамонд Маршал! Где мой управитель?
 Не получив ответа, она спешилась и бросила конюху поводья своего любимого белого коня.
 — Нед, отведи коней в конюшню, напои и. накорми, а я тем временем отыщу этого чертова управителя!
 В обеденном зале собрались не только управитель, но и вся челядь. Количество и разнообразие еды на столе поразило госпожу. Перед этими людьми стояло столько же блюд, сколько перед знатью Кенилуорта по вечерам. Днем сам граф с женой обедали скромнее.
 Управитель встал, очевидно, раздраженный непредвиденной помехой. На широком круглом лице крохотные водянистые глазки казались переваренными горошинами, зато туника была сшита из лучшего бархата, а с жирной шеи свисала золотая цепь.
 — Изложите ваше дело, — буркнул он, нагло оглядывая женщин.
 Розамонд гордо вздернула подбородок:
 — Я Розамонд Маршал и приехала проверить свои владения, сэр. Но то, что я вижу, мне не по нраву!
 — Жаль, но ничего не попишешь. Мне доверена вся власть в здешних местах.
 — Я хозяйка Першора.
 — А я Даймок, хозяин Першора. Ты же всего лишь девчонка с пожилой нянькой. Неужели всерьез вообразила, что можешь заявиться сюда и отдавать приказы?
 — Так вот, мастер Даймок! Я немедленно увольняю вас за дерзость и нахальство!
 — Да неужели? — пренебрежительно рассмеялся тот. — Ну что ж, леди Вонючка из Дерьмового замка, ничего не выйдет. Я назначен на эту должность графом Глостером, который предоставил мне право управлять Першором, как я считаю нужным. За три года правления я не получил ни одной жалобы!
 В этот момент в зал вбежал конюх Розамонд:
 — Госпожа, конюшни так грязны, что стойла не очистишь и за месяц! Главный конюх не дал мне овса и не отвел места лошадям.
 Девушка возмутилась, заметив подбитый глаз бедняги.
 — Неужели ублюдок ударил тебя, Нед?! — завопила она. — Я сама посмотрю, что там творится! А пока, мастер Даймок, усадите эту даму и позаботьтесь о ее завтраке. Садись, Нэн, я могу задержаться.
 Не успела Розамонд открыть дверь конюшни, как в нос ударила едкая вонь навоза и гнилой соломы. Поколебавшись, она решительно переступила порог. Оказалось, что Нед ничуть не преувеличил. В стойлах находилось с полдюжины лошадей, но полы были невыносимо загажены. Похоже, когда первые шесть стойл переполнялись отбросами, коней просто переводили в соседние, а потом все повторялось с самого начала. Розамонд рвала и метала, проклиная себя за то, что захватила лишь одного слугу. Как она могла не послушаться леди Элеонору, предлагавшую ей сколько угодно людей?!
 Приняв властный вид, она обратилась к единственному конюху, здоровенному верзиле с тупой красной физиономией:
 — Я Розамонд Маршал, и Першор принадлежит мне. Советую понять, что я не потерплю такого обращения с моим слугой. У меня пять лошадей, включая две вьючных, и всем нужна вода, корм и убежище.
 — Даймок сдерет с меня шкуру, если я накормлю вашу скотину, — пробурчал он, скрестив руки на широченной груди.
 Розамонд, потеряв голову от ярости, взмахнула хлыстом, но мясистая лапища в два счета вырвала у нее единственное оружие.
 — Не успеешь оглянуться, как брякнешься на зад в кучу дерьма, а твоему слуге я подкрашу второй глаз, если немедленно не уберетесь из конюшни!
 — Мерзкая свинья, чтобы тебе задохнуться в этом смраде! Пойдем, Нед, я помогу тебе натаскать воды.
 — Я сам… Госпожа, простите, что не смог с ним сладить.
 — Я помогу тебе, Нед. Нужно же на чем-то сорвать гнев, прежде чем он меня задушит. Я начинаю понимать, что женщины не пользуются тут никаким уважением. И хотя я владею каждым дюймом этой земли, каждой палкой и камнем, эти люди не желают выполнять моих повелений. Во имя Господа, как это леди Элеонора ухитряется править Кенилуортом?
 — Прошу прощения, госпожа, она делает это не именем Господа, а именем Симона де Монфора. Если за спиной леди стоит властный и сильный мужчина, все беспрекословно ей подчиняются.
 Поднося воду своему коню Нимбусу, Розамонд размышляла над словами конюха.
 — Придется стреножить лошадей на лугу за конюшней, Нед. Ночь будет холодной, но они хотя бы смогут пощипать сена из вязанок. Завтра мы уезжаем.
 Обиходив коней, Розамонд помогла Неду внести вещи и велела следовать за ней в обеденный зал. Даймока нигде не было видно, но остальные по-прежнему сидели за столом. Перед Нэн не было еды, очевидно, ее так и не покормили. И тут Розамонд взорвалась. С воинственным видом она двинулась к столу.
 — С меня хватит! Сыта по горло!
 Одним махом она смела все на пол. Расплющенные пудинги, залитые соусом, упали рядом с кусками сыра, гусиные потроха плавали в винных лужах, оловянные блюда и кубки покатились по каменным плитам.
 — Если нам не видать еды, то и вам ничего не достанется! — прошипела она и зашагала к кухне, приказав Нэн и Неду следовать за ней.
 Великанша кухарка была счастливой обладательницей трех подбородков и соперничала цветом лица с громилой на конюшне.
 — Тут мое место! Убирайся! — нагло бросила она, но Розамонд схватила тяжелую медную ложку с длинной ручкой и взмахнула перед носом толстой бабищи.
 — Отойди, жирная сука, или я подвешу тебя над огнем и вытоплю все сало! Мы сами себя покормим, что не составит никакого труда при том количестве еды, которой завалена кухня! В жизни не видела подобной гнусной расточительности! Нэн, приготовь три тарелки! Нед, наполни корзину сыром, фруктами и вином, мы отнесем ее наверх. — Презрительно ткнув вертелом в живот кухарки, она добавила: — Твои дни в этой кухне сочтены! А теперь прочь с глаз моих!
 Бродя по дому, они повсюду видели следы запустения: грязь и мусор, сломанную мебель. Занавеси сгнили от сырости, каменные стены были в разводах плесени. Только в комнатах слуг царили порядок и уют.
 Все трое трудились целый день, чтобы сделать обитаемой спальню с альковом. Нед нарубил дров, Нэн помогла госпоже просушить перины у огня и выскребла полы, пока хозяйка смывала плесень со стен и протирала окна.
 — Слава всем святым, что надоумили леди Элеонору напомнить мне о белье. Клянусь, отныне никогда не буду без него путешествовать. Нед, тебе придется лечь в алькове. Боюсь, спать в разных комнатах нам опасно.
 Они поели там же, у огня, и Розамонд зажгла пару душистых свечей, которые привезла с собой.
 — Придется завтра же вернуться в Кенилуорт. Мой кузен Ричард непременно во всем разберется. Он наверняка не имеет представления о том, что тут творится! И спасибо вам за помощь. Я до сих пор в себя не пришла!
 — Успокойтесь, ягненочек мой! — нежно сказала Нэн. — Хорошо, что я захватила теплые пуховые одеяла. Вы, похоже, измучены до смерти.
 Розамонд долго лежала, наблюдая за игрой теней на стене и проклиная себя. Она понимала, что именно на ней лежит львиная доля вины за все, что происходило в Першоре. Сколько лет она пренебрегала своими обязанностями, позволяя другим управлять землями и владениями Маршала!
 Гнев сменился отчаянием. Никогда еще Розамонд не чувствовала себя столь беспомощной, бесполезной и ничтожной. Она имела меньше власти, чем беспризорные псы во дворе — те хотя бы могли гонять гусей. Меньше всего на свете Розамонд хотелось с позором возвращаться в замок Кенилуорт, но ничего не оставалось, кроме как смирить гордость и попросить помощи.
 Господи, что за дни настали! Только вчера При мысли о сэре Рикарде у нее горло перехватывало. Сегодня же события в Першоре грозили окончательно сломить ее дух.




 Глава 5


 В Кенилуорте рыцари целый день были заняты тренировками во рву и вокруг него. Выяснилось, что некоторые даже не умеют плавать, так что пришлось их обучать. Лорд Эдуард и сэр Роджер заметили, что валлийцы ничуть не устали после нескольких часов, проведенных в воде, и приступили с расспросами к своим оруженосцам из Уэльса. Гриффин, высокий и светловолосый в отличие от большинства своих низкорослых темноволосых соотечественников, широко улыбнулся:
 — В нашем краю столько бурных рек, что если не научишься их одолевать, попросту утонешь.
 — Я восхищаюсь умением валлийцев управляться с большим луком, — добавил принц Эдуард, сбрасывая кольчугу. — Я намереваюсь научиться этому сам и обучить своих людей и даже заказал шестифутовые луки для своих гасконцев. Мне кажется, это оружие лучше арбалетов.
 — Да, но только в том случае, если оно попадает в руки искусных лучников, — смеясь, возразил Род.
 — Это верно, господин, — согласились Гриффин и Оуэн, оруженосец принца. — Требуются годы тренировок, господин.
 — В таком случае нам лучше начать поскорее, — ухмыльнулся Эдуард. — Вели поставить вязанки сена взамен мишеней на том поле, за рвом, и я попрошу Симона выделить нам валлийских лучников. Пусть покажут, как это делается.
 — Эдуард, я понимаю, что вы неутомимы и поэтому забываете — другие могут уставать, — запротестовал Род. — Бедняги полдня провели в ледяной воде! Неужели тренировки не могут подождать до завтра? — Он снял тяжелую кольчугу и отдал Гриффину.
 Эдуард добродушно рассмеялся.
 — Слабаки вы все! — фыркнул он, стаскивая влажную полотняную рубаху. Род последовал его примеру.
 С крепостных валов послышались восторженные женские крики, и двое полуобнаженных воинов подняли удивленные глаза. На стенах толпились женщины.
 — Ах, будь я проклят! Как по-твоему, они на все согласны? Я смело могу выбирать? — спросил Эдуард.
 — Вне всякого сомнения, господин мой, — кивнул Род, задумчиво хмурясь. Где, черт побери, его ледяная дева? Могла же она забыть на время о мнимых обидах и прийти посмотреть, как он атакует ров, хотя бы для того, чтобы насладиться его муками? Как пробиться сквозь надежные барьеры, которыми она окружила свое сердце? Судя по норовистому характеру, в ней пылает всепожирающее пламя.
 И тут его плоть, невзирая на мокрые, прилипшие к телу шоссы, набухла и поднялась. Эдуард с удивлением уставился на свидетельство мужской силы друга:
 — Вот это да! А я сморщился до размеров червяка!
 — Скорее одноглазой змеи, но уж никак не червяка, — усмехнулся Род.
 Он поспешил переодеться, предвкушая обед с Розамонд. Ему казалось, что ей нравится обмениваться с ним словесными уколами, оттачивая остроумие.
 Род надеялся на встречу, даже когда подали первую перемену, зная, что она вполне способна опоздать ему назло. Заметив его невнимание, Алиса де Клар мило надула губки. Обычно это лишь забавляло его, но сегодня невыносимо раздражало.
 Когда слуги убрали последние блюда, Род приблизился к леди Элеоноре, стоявшей рядом с дочерью.
 — Прелестная Розамонд избегает меня. Не могли бы вы убедить ее поужинать сегодня со мной?
 — Боюсь, это будет весьма затруднительно. Розамонд ужинает в Першоре.
 — Мама! Она не хотела, чтобы кто-то об этом знал! — упрекнула Элеонору Деми.
 — Вздор. Любая дама бежит ради того, чтобы за ней погнались! По крайней мере я всегда так делала! Нет большего удовольствия, чем сознавать, что тебя преследует поклонник!
 Род поблагодарил леди Элеонору. Она не просто намекнула, а недвусмысленно благословила его на поездку в Першор. Она явно предлагала ему немедленно взять в свои руки управление собственностью, которая скоро перейдет к нему. Увы, сегодня он не может выехать: Эдуард предупредил, что назначил свидание Алисе, но завтра… завтра ничто не удержит его в Кенилуорте.
 Сэр Роджер велел Гриффину готовиться к отъезду на рассвете и, поднявшись к себе, стал укладывать вещи. Когда наконец появился Эдуард, Род изложил ему свой план.
 — Ха, неукротимая девчонка решила поводить тебя за нос! Похоже, времена легких побед для тебя прошли! По всему видно, ты встретил достойную противницу.
 — Скорее, это леди Розамонд встретила достойного противника, мой господин.
 — Матерь Божья, да тебе не терпится ринуться в битву!
 — Грешен, — сознался Род, — хотя я-то знаю, кто выйдет победителем!
 — Безжалостный дьявол, ты бросаешь меня на произвол судьбы, не заботясь о том, что я могу погибнуть от неутоленной жажды плоти!
 — Сомневаюсь, господин мой. Я отправляюсь в путь не раньше завтрашнего утра, что дает вам достаточно времени для одной-двух постельных схваток.
 Ближе к полуночи Род в весьма игривом настроении открыл дверь Алисе.
 — С чего это ты вообразила, будто Эдуарду не терпится ублажить тебя после целого дня, проведенного в ледяной воде?
 — Ты, никак, смеешься, дорогой? Я тоже умею играть в такие игры!
 Она приподнялась на носочки, припала к его губам и бесстыдно сжала мужскую плоть, чувствуя, как она поднимается и твердеет.
 — Всякий раз, когда Эдуарду будет не до того, — прошептала она, лаская языком его ухо, — ты вполне сумеешь его заменить. Никогда не забывай, что я выбрала тебя первым, мой прекрасный Род.
 Род шутливо шлепнул ее по ягодице и проводил к двери смежной комнаты. Если уж он устоял перед чарами расцветшей шестнадцатилетней красавицы, то теперь это сделать еще легче.
 Раздевшись, он лег в кровать, радуясь, что прохладный ветерок, дувший сквозь амбразуры башни Уорвика, овевает разгоряченную плоть. Несмотря на тяжелый день, сна не было. До него доносились звуки любовных сражений, но все-таки Род, беспокойно метавшийся по постели, пытался отрешиться от грешных мыслей. Сначала это казалось невозможным… до тех пор, пока он не вспомнил о Розамонд Маршал. Перед глазами встал ее образ. Он увидел ее такой, как в последний раз: гвоздично-красный бархатный наряд, фиалковые глаза, обрамленные густыми золотистыми ресницами, нацелованные солнцем щеки и сочный рот такого же ярко-красного оттенка, как платье. Вот кончик языка медленно лизнул верхнюю губу, и к чреслам Рода прилила горячая кровь. Роскошные волосы Розамонд ласкали ее плечи, ниспадая вдоль спины, касаясь талии и закручиваясь на бедрах. О, она отлично знала, как притягивает его шелковистая волнующаяся масса, иначе не откинула бы ее кокетливым жестом, не наклонилась бы вперед — так, что густые пряди рассыпались по груди, маня дотронуться.
 А гортанный грудной смех, звучащий настоящей музыкой! Зовущий, чувственный, такой чувственный, что, каждый раз слыша его, он только и думал, как бы подмять ее под себя. Соблазнительный смех — один из самых возбуждающих даров, которые может принести женщина в мужскую постель. Как лукаво она улыбнулась, уверяя, что купание в ледяной воде может излечить опухоль…
 Его фаллос дернулся.
 «Купание в ледяной воде — лучшее лекарство от опухолей, но я предпочитаю твой горшочек с медом…»
 Аромат роз и миндаля окружал его, и Род ощутил безумное желание испробовать ее на вкус. Стоило закрыть глаза, как рот наполнился сладким абрикосовым соком. Чресла приятно напряглись..
 Она дразнила его чересчур долго, и теперь, если в ближайшее время не разденет ее и не проведет рукой по крепкому телу, он просто сойдет с ума.
 …Род обнял ее, развязал тесемки платья и жадно наблюдал, как гвоздично-красный бархат медленно сползает к ногам. Иисусе, он даже не представлял, как она прелестна! Совершенные груди, высокий холмик, поросший золотистыми завитками, и самые длинные ноги, которые он когда-либо видел…
 Боль внизу живота вдруг стала такой острой, что Роджер скорчился и с грязным ругательством вскочил с постели, потянувшись к кувшину с вином. Что ж, может, хоть хмельной напиток немного уймет ненасытное желание, пробужденное образом Розамонд.
 Розамонд и Нэн разбудил громкий храп Неда. Они растолкали его только после того, как оделись, собрали и сложили белье и одеяла. Все трое позавтракали хлебом, фруктами и вином, оставшимися в корзине. Розамонд готовилась к встрече с нахальными слугами, зная, что не уедет, пока не выскажет им все, что думает, и не предупредит о печальной судьбе, грозящей им в самом ближайшем будущем.
 Она сразу направилась в кухню и в ужасе остановилась на пороге, потрясенная невиданным разгромом. Грязная посуда, оставшаяся со вчерашнего дня, валялась на столах, остатки еды так никто и не убрал, и в помещении стоял запах гнили и кислятины. Кухарки нигде не было видно, только бледная молодая судомойка пыталась разжечь огонь в очаге.
 — Где кухарка? — разозлилась Розамонд.
 — Она в постели, мэм, — испуганно пролепетала судомойка.
 — Но уже почти девять, — возразила Розамонд.
 — Она никогда не встает раньше десяти, — прошептала девочка.
 — Как тебя зовут? — уже мягче осведомилась Розамонд, поняв, что та боится всех и каждого.
 — Эдна, — выдохнула судомойка, нервно вытирая руки о грязное платье.
 — Вот что, Эдна, кухню нужно хорошенько вымыть. Это твоя работа?
 — Да, мэм. Поэтому я и развожу огонь. Чтобы воду вскипятить.
 — Но ты же видела, сколько работы осталось со вчерашнего вечера! Следовало начать пораньше!
 — Я так и сделала, мэм, — оправдывалась девушка. — Пришлось собрать хворост в лесу и натаскать воды из колодца.
 — Но это не твое дело! Для чего же существуют мальчишки-подручные? Или ты единственная судомойка?
 Эдна кивнула:
 — Да, но я не жалуюсь, мэм, правда, не жалуюсь.
 — Вижу, та жирная дрянь напугала тебя на всю жизнь, но обещаю, Эдна, что скоро все переменится.
 С этими словами Розамонд отправилась в кладовую добыть припасов в дорогу. Завернув в салфетку несколько каплуньих ножек, она велела Нэн принести яблок и мех с красным вином. Когда они вошли в зал, управитель спускался вниз.
 — Мы уезжаем, мастер Даймок, — объявила Розамонд, стараясь не показывать своего страха, — но предупреждаю: ваши дни здесь сочтены. Я намереваюсь обо всем доложить своему кузену, графу Глостеру, перечислить ваши упущения и открыть ему глаза на ваше наглое поведение.
 Вместо ответа Даймок бросил на нее столь издевательский взгляд, что Розамонд стало не по себе. Неужели он знает нечто такое, о чем она не имеет ни малейшего понятия?
 Не подавая виду, что встревожена, она величественно прошествовала мимо него с надменным видом.
 Выйдя во двор, Розамонд поежилась. Дыхание перехватило от холода. По-видимому, ночью был мороз, и она ощутила внезапную тревогу за коней, оставшихся под открытым небом. Закутавшись поплотнее в плащ, она объявила:
 — Давай отдадим бедным животным наши яблоки, Нэн.
 Они пересекли двор, обогнули конюшню, но, выйдя в поле, увидели, что лошади исчезли. Повернувшись, Розамонд едва не столкнулась с конюхом. Тот злорадно ухмылялся.
 — Где наши лошади?! — взорвалась Розамонд, борясь с ужасом, охватившим ее.
 Негодяй пожал плечами:
 — Может, кто-то их украл?
 На какой-то миг Розамонд охватила ярость.
 — Готова биться об заклад, к этому приложил руку мерзавец Даймок!
 Но в следующее мгновение ледяной страх стер все следы гнева. Это ловушка. Безжалостные негодяи избавились от лошадей, и кто теперь помешает им избавиться от седоков?
 — О, мой ягненочек, что же нам теперь делать? — запричитала Нэн.
 — Пойду проверю в конюшне, госпожа, — сказал Нед.
 Он положил седельные сумки и прошел мимо краснолицего конюха, рискуя получить очередной фонарь. Скоро Нед вернулся — поникшие плечи и унылый вид говорили сами за себя.
 У Розамонд задрожали колени, но присутствия духа она не потеряла. Нужно как можно скорее выбраться отсюда. Ее терзало беспокойство за Нимбуса, но она понимала, что сейчас главное — позаботиться о собственной безопасности.
 — Придется идти пешком. Здесь мы не останемся. Нужно бросить вещи и искать большую дорогу. В нескольких милях отсюда есть деревня. Там мы найдем лошадей, — решила Розамонд, пряча отчаяние, грозившее сломить ее.
 Они одолели не больше мили, и ноги у Розамонд нестерпимо ныли, но она по крайней мере чувствовала их, чего нельзя было сказать о руках. Пальцы стали такими же холодными и онемевшими, как ее сердце.
 Неожиданно вдали появился одинокий всадник. Розамонд показалось, что она бредит, но тут силуэт быстро раздвоился, и у девушки закружилась голова. Только услышав удивленное восклицание Нэн, она наконец поверила, что все это происходит на самом деле. Сердце ее исполнилось робкой надежды. Неужели перед ними сэр Рикард де Берг, рыцарь в сверкающих доспехах?
 Когда вороной конь оказался ближе, волна ужаса подхватила Розамонд, на миг лишив дыхания. Повернувшись, она пустилась бежать, инстинктивно понимая, что всадник станет ее преследовать.
 Она не рассмотрела лица рыцаря, но знала, что он темен как ночь. И больше всего ее страшил огромный черный жеребец.
 Ледяной озноб пополз по ее спине. Спутанные волосы разметались по плечам. Розамонд высоко подняла юбку, приоткрыв длинные стройные ноги, в отчаянной попытке спастись от гигантских копыт. Грудь, казалось, вот-вот разорвется от недостатка воздуха. Сумеет ли она убежать?
 Кровь колотилась в ушах, оглушая ее, и все же она попыталась оглянуться. Из горла вырвался пронзительный вопль. Потеряв сознание, она беспомощно покатилась под убийственные копыта.
 Роджер де Лейберн едва успел свеситься вниз и подхватить свою невесту. Что с ней такое? От кого она убегает?
 Он снял шлем, рассудив, что если Розамонд узнает его, то быстрее придет в себя, но, к своей досаде, ощутил, что она обмякла у него на руках как тряпичная кукла. Да она в обмороке!
 — Тело Христово, почему это вы бродите по дорогам, как нищие?!
 Нед вкратце рассказал ему о пропаже лошадей и наглости конюха. Нэн добавила свое, подробно описав печальные события в Першоре и прием, который был им оказан.
 Род не верил собственным ушам. С каждым новым словом его ярость разгоралась все сильнее. Взглянув на девушку, лежавшую на его руках, Род заметил, что ее ресницы чуть дрогнули и поднялись.
 — Сэр Роджер, — с облегчением прошептала Розамонд. Его глаза гневно сверкнули.
 — Почему ты бежала от меня?
 — Я… я не поняла, что это ты. Испугалась твоего гигантского вороного жеребца. Боялась, что он меня затопчет. Почувствовала себя такой же бессильной, как в Першоре, где мне показали, насколько я уязвима и ничтожна.
 Род с недоумением уставился на нее. Он не предполагал, что она боится лошадей или чего бы то ни было. Он неизменно восхищался ее хладнокровием и выдержкой, но теперь стал уважать еще больше за то, с какой отвагой она скрывала неуверенность в себе и душевные муки. Должно быть, воля у нее невероятно сильная.
 И тут его неожиданно осенило: Розамонд, сама того не желая, обнаружила свое слабое место, дав ему в руки ключ от тщательно охраняемой двери, за которой прятала сокровенные мысли и чувства.
 Роджер де Лейберн стал прекрасным знатоком человеческой природы, начав изучать ее совсем рано, еще во времена пажеской службы. Это позволило ему выжить и возвыситься. И теперь он обладал способностями воздействовать, убеждать, управлять и даже властвовать над окружающими, ухитряясь при этом не вызвать неприязни к себе. Сэр Роджер поставил себе целью завоевать Розамонд, и теперь оказалось, что это совсем просто. Все, что для этого необходимо, — заставить ее почувствовать, что она лучшая и самая необыкновенная женщина на свете.
 — Тебе плохо, Розамонд?
 — Нет-нет, все в порядке, господин мой. Буду вечно благодарна вам, если отвезете меня в Кенилуорт, чтобы я смогла подать жалобу своему кузену Ричарду Глостеру.
 — Гриффин, посади Нэн сзади. Нед, тебе придется идти пешком, — сказал Род, пришпоривая коня.
 — Господин, вы едете не туда! — в тревоге воскликнула Розамонд. — Мне нужен кузен Ричард!
 — Во имя Господа Бога, к чему тебе Глостер? Першор принадлежит не ему, а тебе! Я сам все улажу.
 Въехав во двор Першора, сэр Роджер отметил, что у ворот нет стражи. Повсюду валялись бочонки из-под эля, бегали бродячие псы и носились куры. Двор зарос сорняками, придававшими ему неухоженный и неряшливый вид.
 Род спрыгнул на землю и, дождавшись Гриффина, бросил оруженосцу поводья жеребца Стиджиена.
 — Присмотри за дамами, — наказал он и, вынув из седельной сумы латную рукавицу, направился к конюшне.
 Глаза мгновенно заслезились от мерзкого смрада, ноздри брезгливо раздулись. Грузный детина отставил кружку с элем и медленно поднялся ему навстречу. Де Лейберн смерил конюха презрительным взглядом и, натянув рукавицу, двумя шагами перекрыл разделяющее их расстояние. Негодяй и оглянуться не успел, как стальной кулак врезался ему в челюсть. Конюх рухнул как подкошенный, а Лейберн придавил его к земле ногой в высоком сапоге со шпорой.
 — Кажется, тебе нравятся фонари под глазами, и к вечеру их у тебя будет два, если не вычистишь стойла, — прошипел Род и, подняв лопату, бросил конюху. — Воспользуйся ею, чтобы убрать навоз либо вырыть себе могилу — выбирай сам.
 Выйдя из конюшни, он увидел Розамонд и Нэн, понуро сидевших на вещах. Гриффин деловито поил лошадей.
 — Набери овса и покорми животных, но сначала привяжи их здесь, — велел он оруженосцу. — Конюх умоляет нас немного потерпеть, пока он расчищает стойла.
 Молодой Нед, только что добравшийся до Першора, подбежал к Роджеру, спрашивая, чем может помочь.
 — Иди за мной и внеси вещи в дом. Пойдемте, леди. Думаю, вам следует согреться.
 Стащив окровавленную рукавицу, он подал руку Розамонд. Взгляды их встретились, и Род дал молчаливую клятву ограждать ее от любой беды.
 Приняв его руку, Розамонд встала, и они вместе направились в дом.
 Вперед торжественно выступил Даймок, настороженно оглядывая могучего рыцаря. Сэр Роджер молча прошел мимо, ничем не показав, что заметил управителя, подвел Розамонд к мягкой скамье у огня и подождал, пока она сядет. Усадив рядом Нэн, он наконец соизволил обратить внимание на управителя.
 — Назови свое имя.
 — Я Даймок, хозяин Першора. А кто вы?
 Прежде чем ответить, Род бросил рукавицу на стол, выхватил двуручный меч из ножен и положил рядом.
 — Есть только один хозяин Першора — сэр Роджер де Лейберн. И это я.
 Даймок поспешно опустил глаза, чтобы не показать таившегося в них страха. Роду было хорошо известно, что в поединке между двумя людьми один всегда берет верх, а другой покоряется.
 — Три года назад граф Глостер назначил меня управителем. У него не было причин жаловаться.
 Лейберн надменно усмехнулся.
 — Сэр Роджер, — подсказал он.
 — У Глостера не было причин жаловаться, сэр Роджер.
 — В таком случае Глостер — безмозглый болван. К счастью, он не имеет никакой власти над Першором. Дама, которая украшает зал своим присутствием, обручена со мной и вскоре станет леди Розамонд Маршал де Лейберн. Советую немедленно приветствовать ее, как подобает слуге.
 Даймок тут же приблизился к даме и с величайшим подобострастием склонился в поклоне.
 Розамонд едва заметно кивнула. Даймок неохотно вернулся к закованному в доспехи рыцарю, рядом с которым стоял оруженосец.
 — Лошади госпожи немедленно вернутся в Першор, — объявил сэр Роджер.
 Воцарилось неловкое молчание. Наконец управитель кивнул. Только после этого сэр Роджер добавил:
 — Созови челядь и принеси расходные книги.
 Управитель съежился и облизнул враз пересохшие губы.
 — Это все, что угодно господину?
 Сэр Роджер удивленно приподнял черные брови:
 — Все? Это только начало. Я не привык объяснять свои намерения всякой мелкой сошке, но сейчас сделаю исключение. Знай: ты из кожи вылезешь, чтобы превратить Першор из свинарника в приличный дом в самые короткие сроки.
 Он дождался кивка управителя.
 — А потом, господин?
 — Потом я тебя повешу, — преспокойно объявил сэр Роджер.




 Глава 6


 — Господин мой, могу я поговорить с вами? — выдавила Розамонд, встревоженная угрозой сэра Роджера. Разумеется, Даймок непростительно нагло вел себя с ней, но это еще не причина лишать его жизни. Она не смеет взять на душу такой грех.
 — Потолкуем позже, с глазу на глаз, — отрезал сэр Роджер.
 Он спас ее и слуг, за что Розамонд была ему благодарна. Более того, поставил управителя на место, вынудив подчиниться. Ни в коем случае нельзя противоречить сэру Роджеру на людях и умалять его власть. Поэтому Розамонд мудро промолчала.
 Род тем временем едва слышно объяснил оруженосцу:
 — Гриффин, Даймок — твой пленник. Позволишь ему отходить только по нужде, да и то не слишком далеко. Едва он распорядится вернуть лошадей и принесет расходные книги, посади его под замок.
 В зал робко проскальзывали слуги. Высокий мрачный рыцарь в кольчуге излучал ауру силы, которой они не смели противостоять. Когда сэр Роджер знаком подозвал Розамонд, она пересекла комнату и встала рядом с ним.
 — Я сэр Роджер де Лейберн, управитель принца Эдуарда, наследника престола, — громко объявил он. — Имею честь представить вам леди Розамонд Маршал, хозяйку Першора, которая скоро станет леди де Лейберн. Вы будете беспрекословно слушаться ее во всем. Любое ее желание должно немедленно выполняться. Старайтесь угождать ей в любое время дня и ночи. Вместе мы не только вернем Першору былую славу, но и сделаем его предметом зависти целого графства.
 Розамонд старалась улыбаться, хотя невольно сжала кулаки, услышав, что ей предстоит стать леди де Лейберн. Девушке до смерти хотелось хорошенько лягнуть Рода за столь вопиющую самоуверенность, но пришлось набраться терпения и подождать, пока они останутся одни.
 Обведя взглядом челядь, Розамонд подумала, что по сравнению с опрятными, трудолюбивыми слугами Кенилуорта все эти люди выглядят жалкой швалью. Увидев краснолицую кухарку, она надменно вздернула подбородок:
 — Через час я приду проверить кухню. Надеюсь, к тому времени ужин уже будет готовиться. Пока я не нашла тебе замену, придется обходиться без Эдны. Она станет помощницей моей служанки. — Разделавшись с кухаркой, Розамонд обратилась к остальным: — А вы немедленно начинайте уборку. Все вымести, вымыть и протереть до блеска, комнату за комнатой. Если буду довольна вашей работой, может, и оставлю вас на службе. В противном случае выгоню за ворота. И чтобы в каждом помещении развели огонь. А теперь идите.
 Собравшиеся исчезли. Нед поднял сумку и велел Эдне взять вторую.
 — Мы отнесем это в ту спальню, которую вы выбрали прошлой ночью.
 Оставшись наедине с сэром Роджером, Розамонд гневно откинула волосы и обратилась к нему нарочито робким голоском:
 — Прошу разрешения обратиться к вам, господин мой.
 Глаза Рода весело заискрились.
 — Я могу запугать любого, кроме тебя, моя Розочка. Думаю, ты все равно выскажешься, с разрешения или без.
 — Что ж, поскольку я вот-вот стану леди де Лейберн, можно, пожалуй, и не стесняться, — язвительно бросила она.
 — Для того чтобы добиться полного повиновения, я должен быть объявить, что стану их новым хозяином. Ты же сама понимаешь необходимость такого шага.
 — Если буду довольна вашей работой, — с деланной суровостью повторила Розамонд, — может, и оставлю вас на службе. В противном случае выгоню за ворота.
 — Ты была великолепна! — ухмыльнулся он, и она вдруг пожалела, что он не видел ее вчера, когда она смела все со стола.
 — Теперь я понимаю, что ты был вынужден пригрозить управителю виселицей, чтобы заставить его подчиниться.
 Всякие следы веселости мигом исчезли.
 — Нет, Розамонд, это не угроза. Я действительно намереваюсь повесить Даймока.
 — Но я не хочу его смерти! Это не даст покоя моей совести. Наглость — это не повод для казни!
 Род отвел ее к очагу, усадил, а сам прислонился к стене.
 — Мои приказы — на моей совести, не на твоей. Но может, ты хочешь привлечь его к суду? Приговор останется таким же, но твоя душа будет чиста.
 — Н-не понимаю, — выдохнула Розамонд.
 Род поколебался, не желая грубо вторгаться в ее невинный мирок, но все же решил, что невесте пора раскрыть глаза на истинное положение вещей.
 — Розамонд, управление Першором и его землями было отдано в руки продажного мерзавца, единственной целью которого стало собственное обогащение не только за твой счет, но и за счет твоих крестьян. Ты не представляешь, какое отчаяние они испытывали, какой ужас Даймок вселял в тех, кто трудился на твоей земле.
 — О нет! До чего же я была беспечна!
 — Тебе не обязательно было знать обо всем. Виноват не только Глостер, но и мы с принцем Эдуардом. Вернувшись с континента и осматривая королевские замки, мы вывели на чистую воду некоторых управителей, набивавших карманы, обманывая владельцев. Они превращали селян в рабов, доводили непосильным трудом до смерти, морили голодом, избивали, насиловали и даже вешали за малейшую провинность. Неудивительно, что столько англичан ненавидят короля и его семью и видят спасение в Симоне де Монфоре.
 — Но вы смогли исправить содеянное?
 — Да. Перед тем как отправиться в Уэльс, я целый год переезжал из одного замка в другой, назначая на главные должности надежных людей и наказывая тех, кто совершил гнусные преступления.
 — Сэр Роджер, вы и в Першоре наведете порядок?
 — К этому меня обязывает рыцарская честь.
 Розамонд вспомнила, как он уже говорил это и как холодно она его отвергла. С ее стороны будет грубостью не поблагодарить его.
 — Сэр Роджер, я ценю вашу помощь в наведении порядка в Першоре.
 Хотя… вряд ли он делает это ради нее. Скорее всего заботится о своей будущей собственности. Ясно, что слуги отныне станут пресмыкаться перед ним, но Розамонд все равно не желает признавать Роджера своим повелителем и уж тем более склоняться перед его желаниями.
 Она гордо подняла голову, исполненная намерения показать, что они равны.
 — У нас нет причин враждовать, господин мой. Мы можем стать друзьями.
 Род улыбнулся, борясь с желанием дотронуться до нее. Ничего, она еще будет жаждать его прикосновений. Мысленно он поклялся, что они станут больше чем друзьями, больше чем мужем и женой. Им предстоит сделаться любовниками, пылкими и страстными.
 — Позже, когда твоих лошадей приведут, а Даймок окажется под надежным замком, я поеду в замок Вустер. Это милях в семи-восьми от Першора. Привезу слуг, которые быстро превратят Першор в образцовое хозяйство, и воинов, чтобы охранять твои владения.
 — Но ты уверен, что Вустер одолжит нам своих людей?
 — Вустер — королевский замок, — рассмеялся Род, — а я — королевский управитель и имею право использовать людей Вустера как сочту нужным.
 — Простите мое невежество, господин, — чуть раздраженно бросила она. — Возможно ли, что вы вернетесь сегодня?
 Она изо всех сил старалась не показать, как боится оставаться здесь одна, без него.
 — Я оставлю тебе Гриффина. Можешь смело доверить ему свою жизнь. Обещаю приехать сегодня, хотя бы среди ночи.
 Радость охватила Розамонд, но она сухо процедила:
 — Спасибо, господин. Я очень ценю вашу доброту.
 А в это самое время Симон де Монфор тревожно хмурился. До него дошли слухи, что король Генрих не собирается возвращаться в Англию к открытию сессии парламента. У Симона было немало осведомителей при дворе короля, а торговые суда добирались с континента до Англии всего за четыре дня.
 Пункт о регулярной работе парламента был первым и главным условием Оксфордских провизии и, очевидно, больше всего уязвлял непомерную гордость Генриха. До сих пор созыв представителей знати был исключительной прерогативой короля. Он оправился от паники, заставившей его подписать Оксфордские провизии, и теперь желал править единолично, без Совета, диктующего ему, как поступать.
 Симон был вне себя от бешенства. Следовало заранее знать, что Генрих использует французский договор как предлог задержаться на континенте. Он не желал возвращаться к открытию сессии. Упреждая послания монарха к верховному судье и другим дворянам с просьбой об отсрочке, граф Симон решил вызвать всех в Лондон к Сретенью. Придется заверить баронов, что принц Эдуард Плантагенет на их стороне.
 Оставалось надеяться, что Роджер де Лейберн скоро вернется в Кенилуорт. Этот неглупый молодой человек способен оказать Англии неоценимую услугу — упросить Эдуарда заменить короля в парламенте, если Генрих и в самом деле откажется вернуться вовремя.
 Алиса де Клар сходила с ума от негодования. Подумать только, де Лейберн исчез, даже не попрощавшись! Теперь свидания с Эдуардом стали невозможными, так что не было смысла оставаться в Кенилуорте под презрительным взором Элеоноры де Монфор.
 Алиса нацарапала записку и велела Оуэну, оруженосцу принца, единственному, кому могла довериться, отнести ее Эдуарду.
 «Любовь моя, постараюсь уговорить Ричарда вернуться в Глостер, а сама оттуда отправлюсь в Лондон и остановлюсь в Вестминстере, в покоях отца. Очень хотелось бы, чтобы ты вернулся в Виндзор до Рождества и мы могли провести праздник вместе. Но если ничего не выйдет, я примчусь к тебе, как только позовешь».
 Таков был уговор между ними. Алиса часто навещала многочисленные замки де Кларов, расположенные рядом со столицей, наслаждаясь вольной жизнью подальше от надоевшего чересчур юного мужа. Они с Гилбертом видеть друг друга не могли, поэтому были счастливы, только когда жили в разных местах, предпочтительнее всего в противоположных концах страны. Алисе не нравилась дружба Эдуарда с де Монфором, но она мудро не выражала своего мнения на этот счет. Уж лучше при первой возможности поделиться своими опасениями со свекром, Ричардом де Кларом.
 На следующий день Эдуард с трудом сдержал смех, когда Ричард де Клар прощался с ним.
 — Я слишком надолго забросил Глостер, — объяснил Ричард. — Гилберт решил погостить в Кенилуорте еще немного: он просто поклоняется Симону. А меня призывает долг. Вы обязаны приехать погостить у нас, насладиться отдыхом.
 — Спасибо за великодушное приглашение, Ричард, я, разумеется, навещу тебя.
 Тем временем Розамонд пробовала каждое поданное блюдо. Еда оказалась вкусной, и она смогла вдоволь насладиться ею еще и потому, что в кухне теперь царил безупречный порядок. Розамонд и Нэн вдвоем устроились за высоким столом. Челядь расселась на почтительном расстоянии.
 — Нужно отдать им должное — они заработали свой ужин, — заметила Розамонд.
 — Да, просто удивительно, как быстро они поняли, где их место, — кивнула Нэн. — Трудно поверить, что еще вчера нас так унижали. Дай Бог здоровья сэру Роджеру.
 — Ничего не скажешь, у королевского управителя твердая рука.
 — Уверяю, госпожа, не занимай он этой должности, результат был бы таким же. Все подчиняются мужчине, а не должности.
 — Да, этот мир создан для мужчин, и я больше никогда в этом не усомнюсь. Вся власть в их руках.
 — Если женщине повезет выйти за могущественного человека и если она окажется достаточно умной, чтобы покорить этого человека, вся его власть перейдет в ее руки, — напомнила Нэн.
 — Да, как произошло с леди Элеонорой де Монфор. Я поняла тебя, Нэн, и не забываю о том, что помолвлена с сэром Роджером де Лейберном.
 Нэн лукаво усмехнулась:
 — Он напоминает вам об этом каждый раз, когда смотрит своими сатанинскими зелеными глазами. Неужели при мысли об этом в вашей крови не загорается огонь, ягненочек мой?
 — Ни в коем случае! — объявила Розамонд, хотя внутренний голос упрекнул ее во лжи.
 — Вы замечали когда-нибудь отчетливое сходство между сэром Роджером и сэром Рикардом де Бергом? — с невинным видом осведомилась Нэн.
 — Да… Нет… Не знаю, о чем ты толкуешь.
 — Оба сложены одинаково — высокие, широкоплечие, волосы чернее ночи, глаза как изумрудные озера искушения, в которых с радостью утонет любая женщина. Тот же низкий бархатистый смех, от которого озноб идет по коже. Неотразимые красавцы, способные заманить в постель даже монахиню.
 Розамонд попыталась представить Рикарда де Берга, но перед глазами вставал Роджер, напрочь заслоняя рыцаря леди Элеоноры, того, кто еще совсем недавно царил в ее грезах и мечтах. Девушка вздрогнула, ибо Роджер де Лейберн был человеком из плоти и крови. Вот уж в ком нет ничего неземного!
 Едва она успела осушить кубок, как в зал вошел Гриффин, сопровождаемый Недом.
 — Госпожа, ваши лошади благополучно возвращены. Нед только что напоил их и накормил.
 — Чудесная новость! Я так люблю Нимбуса! Хорошо бы посмотреть на него. На улице уже стемнело?
 — Да, госпожа, но я возьму факел, так что вы все увидите. Только вам понадобится плащ — ветер просто ледяной.
 — Сейчас принесу, госпожа, — вызвался Нед. — Вы будете довольны чистотой в конюшне. — Парень почти выбежал из зала, спеша угодить хозяйке.
 — Гриффин, вам с Недом лучше поужинать. Я могу пойти на конюшню и завтра, — возразила Розамонд.
 — Нам не терпится показать вам, какие чудеса сотворил тот негодяй со стойлами. Еда покажется вкуснее, если мы увидим ваш одобрительный взгляд.
 Розамонд даже растерялась немного. Мысль о том, что ее радость может доставить кому-то удовольствие, возвысила девушку в собственных глазах, заставила почувствовать себя особенной, необыкновенной.
 Переступив порог конюшни, она сразу бросилась к своему коню, и Нимбус приветствовал хозяйку тихим ржанием. Погладив по носу ткнувшегося к ее руке коня, Розамонд с наслаждением вдохнула запах свежего сена.
 — Трудно поверить, что можно столько сделать за полдня!
 — У сэра Роджера репутация человека, способного сдвигать горы!
 Розамонд рассмеялась. У Гриффина весьма своеобразное чувство юмора, ничего не скажешь, ибо сэр Роджер, отдав приказ конюху, действительно передвинул горы конского навоза!
 Пересекая двор, она подняла глаза к сверкающим звездам. На небе ни одного облачка, и так холодно — вот-вот ударят морозы.
 Она плотнее стянула полы плаща и снова подумала о де Лейберне. Вряд ли он выманит сегодня людей из тепла и уюта Вустера. Нет, он обещал вернуться сегодня просто затем, чтобы она не боялась.
 Розамонд в тревоге огляделась. Где прячутся громила-конюх и те бездельники, что вчера пьянствовали во дворе?
 В темноте всплыло изрытое оспинами лицо Даймока, и Розамонд дрожащими руками запахнула плащ. Ей пришелся по душе Гриффин, и Роджер предупреждал, что ему можно безгранично доверять, но она все равно не чувствует себя в безопасности.
 К этому времени крыло, где была спальня Розамонд, уже вычистили, вымыли и проветрили, в каждой комнате развели огонь. Сегодня Розамонд собиралась спать одна. Нэн заняла смежную каморку, а Нед решил ночевать в рыцарских покоях вместе с Гриффином.
 Готовясь ко сну, Розамонд представляла, какой станет ее спальня, когда она отдаст все необходимые распоряжения. Пушистый ковер на полу, богатые, искусно вышитые шпалеры на стенах. Овечьи шкуры перед очагом добавят уюта, а темно-красные шторы на окнах создадут впечатление изысканной простоты.
 Розамонд любила яркие тона. Рассеянно погладив алые прикроватные занавеси и теплое одеяло из гусиного пуха, она еще раз мысленно поблагодарила леди Элеонору за совет взять с собой белье и постельные принадлежности.
 Повинуясь внутреннему импульсу, девушка подошла к окну в неясном порыве увидеть де Лейберна, но, кроме мрака и звезд на небе, ничего не рассмотрела. Она легла в постель и стала перебирать в памяти невероятные события прошедшего дня. Розамонд не помнила, чтобы раньше падала в обморок, и не могла объяснить, почему это произошло. Почему она позволила ночному безумию взять, над собой верх при свете дня?
 Неужели всему виной чрезмерные волнения и усталость? Устрашающий вороной конь стал воплощением ее страха. Если ей удастся его побороть, сны, в которых она летит под копыта обезумевшего жеребца, вероятно, прекратятся.
 Постепенно веки отяжелели. Розамонд медленно погружалась в сон, когда откуда-то послышались тихие раскаты. Гром? В такую пору? Нет, для грозы слишком холодно. Скорее… Да, это грохот копыт по замерзшей земле, приближающийся с каждой минутой. Волна ледяного ужаса окатила Розамонд, стиснула горло…
 Обитатели Вустера восторженно встретили Роджера де Лейберна. Замок всегда был королевской твердыней, где он и Эдуард принимали молодых баронов из приграничных земель. В прошлом году многие бароны постарше умерли, оставив земли и титулы сыновьям, а те были почти одних лет с принцем.
 Из огромного штата слуг сэр Роджер выделил дюжину самых надежных — им предстояло навести порядок в Першоре. Кроме того, он отыскал опытных распорядителей, которым можно было поручить надзор за фермами арендаторов, а также хорошо обученных стражей и конюхов. На место Даймока он назначил человека по имени Хаттон, служившего ранее помощником вустерского управителя. Род пообещал, что жена Хаттона, Лиззи, станет старшей экономкой, главной над всеми служанками. Польщенная Лиззи помогла ему отобрать мебель из обширных кладовых замка.
 К тому времени как телеги были нагружены, подошло время ужина. Род предоставил Хаттону распоряжаться и велел завтра же отправляться в путь. Хотя холод стоял невыносимый, рыцарь помнил о своем обещании Розамонд вернуться, пусть и ночью. Ему и в голову не пришло поступить иначе. Он оставил в Першоре вместо себя Гриффина, но ответственность за безопасность Розамонд — чересчур тяжелая ноша для одного оруженосца. В замке полно обозленных слуг, которым слишком долго позволяли своевольничать.
 Он успел приехать в Першор еще до полуночи. Растер Стиджиена и повел в небольшое стойло, устланное соломой. Подкладывая коню сена, он одобрительно оглядывал полутемную конюшню. Нос лучше всяких глаз подсказывал, что его приказ выполнен.
 Гриффин, ожидавший господина, сопроводил его в комнату, где горел огонь, на постели лежало чистое белье, а на столе стоял кувшин с вином. Как раз в этом Род больше всего сейчас нуждался. Он узнал, что пропавших лошадей вернули, что все на удивление спокойно, а Даймок надежно заперт в каморке за кладовой. Указав на стопку счетных книг, оруженосец удалился.
 Род стащил сапоги и тяжелый кожаный камзол и протянул руки к огню. Почувствовав, что немного согрелся, он налил себе вина. Взгляд упал на книги, и Род, взяв одну, отнес к очагу. Вот допьет вино и просмотрит книгу, хотя прекрасно представляет, что там увидит.
 Неожиданно за стеной раздался душераздирающий вопль, от которого мороз прошел по коже. Род мгновенно узнал голос Розамонд и, сжимая рукоять клинка, ринулся на помощь.
 Но в спальне никого не оказалось, кроме его невесты. Голова ее металась по подушке, волосы спутались, ночная рубашка сбилась до бедер. Роджер сел на край кровати и схватил девушку за плечи.
 — Розамонд, проснись, милая, у тебя дурной сон!
 Она вздрогнула, широко раскрыла полные ужаса глаза и издала еще один пронзительный вопль. Темный силуэт, нависший над ней, отсекал свет свечей, горевших в углу комнаты, и она, охваченная страхом, принялась отчаянно сопротивляться, пытаясь выцарапать ему глаза. Род стиснул ее руки.
 — Розамонд, это я, Род!
 Тихий ласковый голос постепенно проник в ее сознание.
 — Де Лейберн?! — поразилась она.
 В комнату ворвалась Нэн, но остановилась как вкопанная, увидев странную сцену.
 — Кровь Христова, что вы с ней творите, сэр Роджер?! Хотите взять силой?
 — Ей просто приснился страшный сон. Я сам позабочусь о Розамонд. Можешь идти спать.
 — А… как она… — нерешительно начала Нэн. — Розамонд, ты согласна?
 — Все… в порядке…
 Дрожащий голос не слишком убедил служанку, но у сэра Роджера был такой властный, не допускавший возражений вид, что бедняжке волей-неволей пришлось уйти, оставив молодых людей одних.
 — Расскажи, что тебя пугает?
 Девушка покачала головой. Сил осталось только на то, чтобы отчаянно цепляться за него. Ощутив, как она трепещет, Род крепче прижал ее к себе. Интуиция подсказывала ему не добиваться ответа — в эту минуту ей нужны лишь его тепло и надежность. Он слышал стук ее сердца, чувствовал, как вздымаются пышные груди, в ушах звучало прерывистое дыхание. Аромат юного тела, гладкость кожи и трогательная беспомощность вернее всякого афродизьяка пробудили в нем неукротимое желание, но Роджер решительно подавил его.
 Оказавшись в неразрывном кольце мужских рук, Розамонд постепенно успокоилась и стала дышать ровнее. Мало того, вдруг поняла, что никогда еще не ощущала такого покоя и всеобъемлющего душевного равновесия. Кажется, этот человек способен защитить ее от любых невзгод. Мысль показалась заманчивой, и ей захотелось навсегда остаться в его объятиях. Тепло Рода согревало ее заледеневшую душу, и ей вдруг захотелось рассказать о своих кошмарах. Кто знает, может, Род сумеет навсегда стереть их из памяти?
 — Я… я все время вижу один и тот же сон, — прошептала она.
 — Поделись со мной, — попросил он, гладя ее растрепавшиеся волосы.
 Под ее щекой мерно билось его сердце. Теперь она не боялась говорить о своей тайне.
 — Меня топчет конь. Всегда один и тот же. У всадника нет лица, но я знаю, что он темен. Однако больше всего я страшусь коня… Он гигантский, черный и стремится раздавить меня. — Ее вновь затрясло от пережитого ужаса. — Я холодею от страха, зная, что всадник будет преследовать меня до конца… но все же отчаянно пытаюсь увернуться от страшных копыт… Бегу быстрее и быстрее, задыхаюсь и, кажется, вот-вот лишусь сознания, но все напрасно. Оглядываюсь и вижу вздыбленного коня… Я кричу и качусь под копыта…
 Род умел слушать, и именно поэтому у многих возникала потребность исповедаться ему. Умение слушать было настоящим искусством: он никогда не лез со своими советами и не пытался помочь, если его об этом не просили. Род молчал и ждал, пока собеседник выскажется. И сейчас он понимал, что если сделает за Розамонд то, что она должна сделать сама, ее страхи усилятся, а уверенность окончательно ослабеет. Он притянул ее ближе.
 В надежном убежище его объятий Розамонд вдруг ясно увидела то, что до сих пор отказывалась воспринимать разумом.
 — Ну конечно, — догадалась она, — вороная лошадь означает смерть! Я бегу от смерти… моих родителей… моего брата… Я так и не смирилась с гибелью Джайлза. И каждый раз, когда мне что-то угрожает, этот сон снова и снова терзает мою несчастную душу.
 Роджер стал нежно укачивать девушку. Губы осторожно коснулись пушистых завитков на ее виске.
 — Кошмары начались, когда до меня дошли слухи о том, что Джайлза затоптала на турнире взбесившаяся лошадь.
 В этот момент Роджер де Лейберн возблагодарил небо за то, что Розамонд Маршал не видит его помрачневшего лица. Джайлза Маршала убила вовсе не лошадь. Он встретил смерть от руки человека.
 Род закрыл глаза, думая о том, что ему следует жениться как можно скорее. До того, как она узнает, кто убил ее любимого брата. До того, как темный всадник из ее снов откроет свое лицо.




 Глава 7


 Поскольку Нэн явилась одеть Розамонд на час позже обычного, та сразу поняла, что служанка деликатно дает сэру Роджеру время удалиться на случай, если тот провел ночь в спальне нареченной.
 — Прости, что потревожила тебя прошлой ночью, Нэн. Вчера, когда сэр Роджер уехал в Вустер, мне стало не по себе. Я никак не могла успокоиться, а когда заснула, меня снова мучил кошмар. Увидев, что де Лейберн все-таки вернулся, я забыла о страхах.
 — Мне хотелось остаться, мой ягненочек, но он прогнал меня, а я не посмела противиться.
 — Да, знаю, он кого угодно способен запугать, но, как ни странно, больше я не придаю этому особого значения. Честно говоря, я не раз говорила ему колкости, всячески пыталась унизить, но он не возмутился, а только посмеивался.
 — Возможно, он так снисходителен, потому что вы еще не женаты. Неизвестно, что бы сказал сэр Роджер, посмей ему дерзить супруга.
 — Ты непоследовательна, Нэн. Вчера подталкивала меня к замужеству, а сегодня отговариваешь, — усмехнулась Розамонд. — Лучше выбери мне подходящий наряд — утром прибудут новые слуги из Вустера.
 Немного позже Розамонд спустилась в зал в темно-зеленой тунике поверх белой камизы из тонкого льна. Под грудью и на бедрах перекрещивалась золотая цепь, унизанная нефритовыми бусинами, волосы были уложены в узел, из которого выбивались длинные волнистые пряди, ниспадавшие ниже талии.
 Увидев сэра Роджера, девушка залилась румянцем.
 — Доброе утро, госпожа, — приветствовал он ее с дружеской улыбкой, в которой не было ни малейшего намека на вчерашнюю интимную сцену, и Розамонд с облегчением вздохнула. Роджер подал знак женщине, стоявшей на другом конце зала, и та приблизилась к ним. — Это Лиззи Хаттон. Думаю, она станет прекрасной экономкой и сумеет достойно управлять слугами Першора, но только с вашего одобрения, госпожа. Лиззи, это Розамонд Маршал, хозяйка Першора.
 — Я сделаю все, чтобы заслужить вашу похвалу, госпожа, — сказала Лиззи с почтительным поклоном. — Что бы вы хотели на завтрак?
 Розамонд Лиззи понравилась сразу. У нее было приятное добродушное лицо и безупречно чистая одежда.
 Получив распоряжения, Лиззи направилась на кухню. Розамонд прошептала:
 — Думаю, она прекрасно подойдет. Не ожидала, что она приедет так рано.
 — Клянусь, я им ничем не угрожал. Думаю, новые слуги просто хотели понравиться тебе и показать, что рады работать здесь. Советую взять на место Даймока мужа Лиззи. Но решение за тобой. Если после разговора с ним не согласишься, мы подыщем другого человека.
 — Если ты рекомендуешь Хаттона, значит, он достаточно хорош для меня. У тебя в таких делах больше опыта.
 «Господь в небесах! — мысленно одернула она себя. — К чему я завела речь про его опыт? Он посчитает это грубой лестью!»
 Но Роджер серьезно кивнул:
 — Я хорошо их знаю. Надежные, порядочные люди. Они привезли с собой мебель из замка Вустер, чтобы хоть как-то обустроить Першор.
 — Ты уверен, что не преступаешь границ своей власти? Это позволено?
 — Да. Я сам отдаю распоряжения, и теперь можешь наслаждаться уютом и покоем.
 Уголки ее губ чуть приподнялись.
 — Ну как я могу отказаться от столь заманчивого предложения?
 — О, ты на это вполне способна, Розамонд — поддел он. Она вспомнила нежность его объятий и опустила ресницы.
 «Я не отказалась от твоей силы… это единственное, чего я от тебя хочу… единственное, в чем нуждаюсь», — мысленно твердила она, и внутренний голос ответил ей: «Если согласишься стать его женой, эта сила станет твоей».
 «Да, но он захочет больше, чем я готова дать», — так же безмолвно возразила она.
 — Боюсь просить тебя, Розамонд, чтобы ты не чувствовала себя обязанной, но не согласишься ли проехаться со мной к фермам арендаторов? Если откажешься, я отправлюсь один.
 Ей понравилось, что Род спрашивал ее мнение, независимо от того, выбирал ли управителя или навещал арендаторов. До его появления здесь она ощущала себя полнейшим ничтожеством, но теперь все изменилось.
 — Разумеется, я поеду. — И добавила: — Это для меня дело чести.
 — Спасибо. Пока ты завтракаешь, я оседлаю твоего коня и подожду тебя во дворе.
 Ох уж этот де Лейберн! Не перестает удивлять ее! Неужели действительно сам оседлает Нимбуса, вместо того чтобы отдать приказ груму? Все, что он делает, заставляет ее ощущать свою значительность и неповторимость.
 После завтрака Розамонд поднялась к себе за плащом и перчатками, но застыла с открытым ртом на пороге, не узнав своей комнаты. Здесь появились не только лохань для купания и прелестное зеркало из полированного серебра, но и восточный ковер темно-красного цвета и богатые шпалеры. Роджер де Лейберн снова поразил ее — она начала понимать, что этот мужчина обожает делать дамам сюрпризы и украшать их жизнь.
 По дороге на первую ферму в обществе Роджера и Хаттона, уже назначенного главным управителем, Розамонд долго благодарила жениха за заботу.
 — О, мне это доставило невыразимое удовольствие! И потом, многие знатные красавицы принимают подобные вещи как должное.
 Розамонд коснулась темно-коричневой куньей опушки своего плаща из зеленого бархата, гадая, действительно он находит ее красивой или же старается быть учтивым. По сравнению с ним она казалась неестественно бледной.
 Неожиданно подумав о том, что каждый раз, когда она откидывает на спину длинные шелковистые пряди, его глаза сверкают вожделением, Розамонд покраснела. И тут же вспыхнула еще больше под его пристальным взглядом. Господи, она едва ли не впервые в жизни чувствует себя желанной!
 Проезжая через буковую рощу, они вспугнули семейство ланей и потревожили лесных птиц. Добравшись до первой фермы, Род спешился и снял Розамонд с седла. Девушка, не привыкшая к мужскому вниманию, нашла его поступок чрезвычайно галантным.
 На всех шести фермах арендаторы смертельно испугались посетителей, и у Розамонд едва не разрывалось сердце, когда она видела вопящих, стремящихся спрятаться детей. Оборванные, тощие селяне трудились с рассвета до темноты, недоедали и недосыпали.
 Пока Хаттон определял, сколько материалов потребуется для ремонта жилищ и хозяйственных построек, де Лейберн разговаривал с людьми. Очевидно, ему уже не раз приходилось встречаться с арендаторами, и Розамонд была искренне благодарна ему за помощь. Она слушала душераздирающие истории, и каждая оказывалась трагичнее предыдущей. Выяснилось, что овцы дали в этом году больше шерсти, чем в прошлом, однако бедняги, настригшие эту шерсть, голодали. Даймок, которому безнаказанность развязала руки, повесил фермера, осмелившегося забрать тушку павшего ягненка и поделиться мясом с соседями. Двенадцатилетнего мальчишку избили до смерти за охоту в лесах Першора.
 После первого же подобного рассказа Роджер де Лейберн повернулся к Розамонд и спросил, не хочет ли она сама судить Даймока. Когда она согласилась,» он посоветовал ей выслушать арендаторов завтра. В большом зале.
 — Господин мой, лучше, если ты будешь их расспрашивать. Они слишком напуганы, чтобы вручить свою судьбу женщине, даже если эта женщина — владелица Першора.
 Де Лейберн велел всем прийти и свидетельствовать против управителя, пообещав, что воздаст преступнику по справедливости, если арендаторы будут присутствовать на судилище.
 — Пожалуйста, приходите и приводите детей, — обратилась Розамонд к женщинам. — Когда суд закончится, вы сможете поужинать с нами.
 На обратном пути Род не смог скрыть своего восхищения.
 — Ты молодец, Розамонд! Все правильно сделала!
 — О, я недостойна похвал! Подумать только, столько лет забывала о них, оставляя во власти негодяя и вора!
 — Никаких угрызений совести! Они бесполезны — не оживят мертвых, не наполнят животы живых, но могут убить счастье.
 Зато Алисе де Клар само понятие «совесть» было незнакомо. Она запахнула плащ собольего меха, подбитый красным бархатом, и улыбнулась скакавшему рядом свекру, Ричарду Глостеру. Она и в самом деле неплохо к нему относилась — именно такой человек способен удовлетворить ее женское тщеславие. Правда, особым умом он не отличался, зато был нетерпелив и вспыльчив. Алиса старалась никогда не задевать его и не давала повода сорвать на ней гнев. Кроме того, его непомерному тщеславию льстило внимание красивой невестки из королевского рода.
 — Мне всегда казалось, что Симон де Монфор завидует вашему положению первого пэра Англии.
 — В самом деле? — удивился Глостер.
 — Его честолюбию нет пределов. Он стремится подчинить себе баронов, но теперь еще задумал влиять на вас и принца Эдуарда.
 — Не стоит забивать свою прелестную головку политикой, дорогая.
 — О, я и не собираюсь, господин мой! Просто не хочу, чтобы вы попали в немилость к королю.
 Теперь, когда семена посеяны, можно сменить тему, решила Алиса. Рано или поздно Ричард вспомнит об этом разговоре.
 — Не хочешь остановиться на ночь в Першоре? — спросил Глостер. — Он принадлежит моей юной родственнице Розамонд Маршал, а поскольку именно я назначил тамошнего управителя, нас ждет теплый прием.
 — Я бы предпочла сразу поехать в Глостер, господин. Знаете, ваша маленькая кузина с первого взгляда меня невзлюбила.
 Ричард кивнул, одобряя решимость невестки остаться в седле.
 — Возможно, причина такой холодности — Роджер де Лейберн. Он бесстыдно флиртует с тобой, Алиса.
 Она ответила неприкрыто манящим взглядом.
 — И не только он. Почти все мужчины флиртуют со мной. Согласитесь, во французских женщинах есть нечто такое, против чего не может устоять никто.
 — Ты лакомый кусочек, Алиса, ничего не скажешь. Клянусь, даже король почти влюблен в тебя. Знаю, каким тяжким испытанием была твоя супружеская жизнь с мальчишкой. Но Гилберту скоро шестнадцать, и, думаю, он достаточно взрослый, чтобы наконец осуществить ваш брак, — ухмыльнулся Ричард. — Гилберт нуждается в наследнике, Алиса. Ты не заставишь меня слишком долго дожидаться внука, милочка?
 Алису едва не передернуло. Рыжий Гилберт с его пылким нравом был для нее сущим проклятием. На свете жил только один человек, которому она хотела бы родить сына, — ее кузен, принц Эдуард. Беда в том, что он слишком умен и, хотя обожал их постельные игры, ни разу не пролил в нее своего семени. Ничего, при следующей встрече, возможно, она заставит его забыть о предосторожности.
 — Самое мое заветное желание — подарить вам и Гилберту наследника для Глостера, и как можно скорее, господин мой, — заверила Алиса, кутаясь в плащ и думая об алмазах и изумрудах, которые потребует в награду за согласие произвести на свет наследника де Кларов. Подумать только, она рискует красотой и стройностью ради сопливого младенца! Раньше она об этом и не помышляла, но теперь сообразила, что если Глостер получит внука, Рыжий Гилберт сразу станет лишним в ее игре. — Алиса одарила свекра сияющей улыбкой. — Я желаю провести Рождество в Вестминстере, в уютных покоях своего отца, господин мой. Когда забеременею, придется заказывать новый гардероб, а единственное место в королевстве, где есть портнихи-француженки, — это Лондон. Вы не будете слишком возражать, если я немного побалую себя, прежде чем стать матерью, Ричард? — Она кокетливо надула губки. Вряд ли хоть один мужчина смог бы отказать ей!
 В полдень арендаторы Першора вместе с семьями потянулись в замок. Суд происходил в обеденном зале, и Роджер посоветовал Розамонд заодно позвать всех слуг. Пусть те, кто помогал и потакал тирану Даймоку, увидят, что на свете есть справедливость и за всяким преступлением неминуемо следует наказание.
 Когда все собрались, де Лейберн велел Гриффину привести Даймока, а потом вместе с Розамонд внимательно выслушал жалобы арендаторов. Список обид оказался так длинен, что сердце Розамонд все больше ожесточалось против бывшего управителя. Слушая обвинения крестьянина, сын которого был повешен Даймоком лишь за то, что осмелился поймать в лесу кролика, Розамонд невольно поискала глазами мать мальчика. В этот момент она поняла, что способна без всяких колебаний повесить управителя. Ясно, почему женщины предоставляют принимать подобные решения мужчинам — власть и право накладывают немалую ответственность.
 Розамонд не стала дожидаться, пока сэр Роджер вынесет приговор, и, поднявшись, обратилась к Даймоку:
 — Столь гнусные преступления заслуживают смерти. Поэтому тебя повесят. Если понадобится исповедник, чтобы облегчить душу от тяжести грехов, тебе его позовут. — Оглядев ошеломленные лица собравшихся, она добавила: — Те, кто недоволен другими слугами Першора, могут изложить свои обвинения. Я готова вас выслушать.
 Она не посмотрела в сторону сэра Роджера, хотя чувствовала его одобрительный, полный уважения взгляд.
 Оказалось, что двое так называемых стражников часто насиловали женщин. Розамонд прогнала их прочь и строго предупредила остальных мужчин, что если что-то подобное повторится, она велит казнить преступника.
 Не услышав больше жалоб, девушка вдруг вспомнила еще об одном деле и обернулась к стоявшей в стороне Эдне:
 — Ты не хочешь пожаловаться на кухарку, Эдна?
 Глаза судомойки стали круглыми от страха, но она все же отрицательно покачала головой. Несколько бесконечных минут кухарка ежилась под ледяным взглядом хозяйки, размышлявшей, что с ней сделать.
 — Не желаю видеть тебя в своей кухне еще и потому, что наши понятия о чистоте никогда не совпадут. Думаю, ты справишься с работой прачки. Для того чтобы орудовать вальком, нужна немалая сила, а я по крайней мере смогу быть уверена, что отныне твои руки всегда будут чистыми.
 По залу прокатился взрыв смеха, и Розамонд покраснела, поняв, что произнесла столь уничтожающую реплику с высокомерием, подобающим скорее графине. А ведь по справедливости она должна покаяться перед этими людьми.
 Она подняла руки, призывая всех к молчанию, и громко объявила:
 — Я глубоко сожалею обо всех ужасах и страданиях, которые вам пришлось перенести. Поверьте, до приезда в Першор я была в полном неведении о том, что здесь творилось. Клянусь, я сделаю все возможное, чтобы вам помочь. Можете собирать хворост в лесу, и я даю вам разрешение охотиться на дичь. Предупреждаю, что если леса оскудеют, придется подождать до тех пор, пока олени и птица снова не появятся в достаточном количестве, но, будьте, уверены, на ваших столах мясо не переведется. Я назначила нового управителя, по имени Хаттон, ранее он служил в королевском замке Вустер. Хаттон с завтрашнего дня начнёт ремонтировать фермы, так что не стесняйтесь обсуждать с ним ваши нужды. Судя по вашему виду, до наступления зимы всем понадобятся теплая одежда и обувь. Ткани и кожа будут немедленно доставлены. А теперь прошу всех за стол. Огонь горит ярко, еды и эля хватит всем.
 Сэр Роджер стиснул ее руки и поднес к губам.
 — Ты раскраснелась от своих пылких речей, дорогая, и недаром. Сегодня ты пересекла мостик от девичества к зрелости, и это пошло тебе на пользу.
 — Но чем я заплачу за все то, что пообещала? — встревоженно прошептала она. — У меня нет денег!
 — Сундуки Першора ломятся от золота, и, к счастью, мы с Гриффином сумели разузнать, где они спрятаны. Позже я покажу тебе. А теперь иди и прими подобающие тебе знаки почтения. Ты их заслужила, дорогая.
 Он отошел, но Розамонд продолжала смотреть ему вслед. Сэр Роджер отвел в сторону тощего смуглого мальчонку, и она из любопытства подошла ближе. Де Лейберн предлагал мальчику должность пажа в Першоре, рисуя открывающуюся перед ним перспективу когда-нибудь сделаться управителем.
 Посмотрев на угрюмого оборванного юнца, Розамонд подумала, что со стороны сэра Роджера не слишком красиво заманивать ребенка столь несбыточными мечтами, ибо, по ее мнению, на роль пажа он явно не годился.
 — Он не умеет ни читать, ни писать, не обучен этикету, — пробормотала она.
 — Его можно научить, — возразил Роджер. — Хочу, чтобы у него появился шанс выбиться из нищеты… ну а потом все будет зависеть от него. Он напоминает мне парнишку, которого я когда-то знал. Понимаю, следовало бы раньше спросить тебя, но ничего, я возьму мальчика к себе на службу, если сочтешь его неподходящим для Першора.
 Розамонд улыбнулась парнишке, не по возрасту серьезные глаза которого, казалось, видели то, свидетелем чего не подобало быть ни одному ребенку.
 — Иди найди Лиззи Хаттон и скажи, что отныне ты мой личный паж. Она найдет тебе одежду, но предупреждаю: скорее всего Лиззи заставит тебя вымыться и остричь волосы.
 Смуглый мальчишка, чуть поколебавшись, широко улыбнулся и умчался. Розамонд сразу поняла, что де Лейберн видел в нем себя в юности.
 Еще до окончания пиршества на землю спустилась тьма. Хозяйка замка позволила арендаторам остаться на ночь в зале. Когда Розамонд и Нэн поднялись наверх, Род последовал за ними и пригласил невесту в свою комнату, чтобы показать найденные сокровища.
 Розамонд потрясенно рассматривала сундуки с золотом.
 — Как ты узнал, что управитель прячет деньги?
 Род ответил довольно уклончиво, зная, что Розамонд не стоит сообщать, как он добился от Даймока признания.
 — Он делал поддельные записи в книгах, из которых было ясно, что владения не приносят дохода. Получалось, что доходы от продажи шерсти и баранины равнялись расходам, чего просто не может быть, поскольку Даймок ничего не тратил на содержание дома и ферм.
 — Здесь хватит на все, что я пообещала купить?
 — С избытком. В лесах полно дерева для починки домов, и крестьяне сделают всю необходимую работу сами: урожай уже собран, овцы острижены и забиты на мясо. Завтра я устрою охоту, дичь засолим на зиму. Хаттон предложил купить свиней: они сами могут себя прокормить в дубовых и буковых рощах. Кроме того, многие женщины умеют валять сукно. Я велел фермерам разбросать по полям горы навоза, что возвышаются за конюшней. Представляю, каким будет урожай следующим летом!
 — Ты полон сюрпризов, господин мой.
 Он словно приковал ее к месту своим взглядом.
 — А ты любишь сюрпризы, Розамонд?
 Она нерешительно прикусила губу, поняв истинный смысл вопроса.
 — До сих пор не очень любила, потому что все сюрпризы были довольно неприятными. Но теперь я должна признать, я, как все женщины, тщеславна, так что спасибо за новую лохань и зеркало.
 Род проводил ее до двери и поклонился. Розамонд на мгновение показалось, что он вот-вот ее поцелует. Ее никогда еще не целовали мужчины, и она затаила дыхание, гадая, каково это — ощущать, что к твоим губам прижимаются мужские губы. Но когда Род открыл дверь, Розамонд со стыдом осознала, что о поцелуях мечтала она одна.
 — А мне кажется, ты необыкновенная женщина, — тихо признался он. — Не такая, как все.
 Розамонд зажмурилась от удовольствия. «Может, так и есть», — подумала она. Раздеваясь, она случайно взглянула на кровать и заметила на подушке веточку омелы. Как она сюда попала?
 Может, Нэн положила? Нет, конечно, нет! Совершенно ясно, чья это работа, и это, вне всякого сомнения, доказывало, что не она одна мечтала о поцелуях.
 Оставив горящей одну свечу, Розамонд легла в постель и принялась мысленно перебирать события минувшего дня. Решения, которые ей пришлось принимать, придали сил и уверенности. И эти решения дались легче, потому что рядом постоянно был де Лейберн.
 Она поднесла к носу омелу и вдохнула. Аромат совсем слабый, но до чего приятный! Ей стало легко, совсем как прошлой ночью, когда Роджер пришел к ней и долго держал в своих объятиях.
 Розамонд озабоченно сдвинула брови. Хоть бы сегодня кошмар пощадил ее! Но если надежды на это не сбудутся, она найдет утешение в том, что Роджер де Лейберн спит в соседней комнате и всегда придет ей на помощь.
 Она блаженно улыбнулась.
 А может, стоит притвориться, что она снова видит дурной сон? Все, что для этого необходимо, — крикнуть погромче, и жених снова заключит ее в объятия.
 От столь крамольной мысли щеки ее полыхнули. Господи, и об этом думает она, которая никогда никого не обманывала!




 Глава 8


 На следующий день Розамонд отказалась ехать на охоту, но проводила мужчин до поворота, радуясь возможности размять кобылку в прохладный солнечный денек. Янтарного цвета плащ развевался за спиной, открывая наряд для верховой езды оттенка спелых абрикосов. Юная леди отлично знала, что он выгодно оттеняет ее медово-золотистые волосы. Этим утром ей хотелось выглядеть как можно лучше, и, судя по тому, как Роджер пожирал ее глазами, ей это удалось.
 Першор стоял на берегу реки Эйвон, уже успевшей замерзнуть, и Розамонд было непривычно перебираться по льду на другую сторону. Когда они очутились под высокими деревьями, легкий снег, белым кружевом припорошивший ветки, стал слетать вниз, и она подняла лицо навстречу пушистым хлопьям.
 Увидев оленя, охотники помчались за добычей, а Розамонд, помахав им вслед, повернула коня и медленно вернулась в Першор.
 В зале царила суета. Слуги украшали стены остролистом и можжевельником в честь святок. Розамонд и Нэн принялись укреплять зеленые ветви с ярко-красными ягодами над очагом. В воздухе разливались дразнящие запахи пекущихся в печи пирогов с мясом, с изюмом и миндалем. Розамонд захватила из кладовой сушеной гвоздики, чтобы отлить душистые свечи.
 Позже, когда воск затвердел, она решила отнести одну свечу де Лейберну, но тут же вспомнила, что, когда рассматривала шкатулки, набитые монетами, его комната показалась ей чересчур скудно обставленной. Осмотревшись, она снова удивилась, что Роджер не велел принести сюда ничего из привезенной мебели. А ведь, судя по одежде, он не чужд роскоши.
 Немного подумав, она принесла свои тонкие простыни и застелила постель — ее жених наверняка, любит чистое постельное белье. Она хотела было положить на подушку веточку омелы, но передумала и сунула побег за вырез платья из бархата.
 Охотники вернулись только в сумерках. Они добыли с дюжину оленей, несколько десятков зайцев и даже забили диких кабанов. Ничего не пропадет, все пойдет в ход: шкуры выдубят, кабаньи клыки и рога оленей станут рукоятками для ножей и инструментов. Даже копыта выварят на мыло, клей и желатин.
 Приведя себя в порядок и переодевшись, сэр Роджер спустился в зал к ужину.
 — Чувствуется приближение Рождества, — заметил он Розамонд. — Если не ошибаюсь, пахнет пирогами и жареным гусем.
 — С каштановой начинкой, — кивнула Розамонд. — Не правда ли, зал стал таким уютным!
 Сэр Роджер многозначительно воззрился на веточку омелы в вырезе ее платья.
 — Еще бы! Всякий мужчина ценит теплый прием независимо от того, возвращается он с охоты или с поля боя. Если дама ждет его с улыбкой и готова похвалить за отвагу, жизнь кажется намного приятнее.
 Да он ухаживает за ней!
 Сердце Розамонд забилось сильнее.
 Ужин прошел как нельзя лучше. Розамонд не могла не признать, что общество де Лейберна ей приятно.
 Когда слуги убрали со стола и наполнили кубки, все в зале дружно запели старую валлийскую песню:
 Пусть везде царит веселье,
 Фа-ла-ла-ла-ла-ла-ла.
 Праздник, шутки, смех и пенье,
 Фа-ла-ла-ла-ла-ла-ла.
 Девушкам к лицу наряды,
 Фа-ла-ла-ла-ла-ла-ла.
 Поцелуя ждут в награду,
 Фа-ла-ла-ла-ла-ла-ла.
 Древний мы псалом затянем,
 Фа-ла-ла-ла-ла-ла-ла.
 Господа Христа восславим,
 Фа-ла-ла-ла-ла-ла-ла.
 Эй, лютнист, играй смелее!
 Фа-ла-ла-ла-ла-ла-ла.
 Рождество, гряди скорее!
 Фа-ла-ла-ла-ла-ла-ла.
 Дождавшись, пока хор смолкнет, Розамонд взяла свою чашу и уселась на скамью у очага. Род устроился рядом, протянув длинные ноги к огню.
 — Ты выглядишь такой довольной, что я боюсь даже упомянуть о Дирхерсте, — заметил он.
 — Я не была там со дня… смерти Джайлза. Господи Боже мой, надеюсь, дела там ведутся не так, как в Першоре!
 — Дирхерст гораздо ближе к Глостеру, так что тамошний управитель, возможно, не смеет воровать под носом у Ричарда де Клара. Но ничего особенно хорошего ждать не приходится, — пояснил Род и многозначительно добавил: — Есть только один способ узнать все наверняка. — Розамонд отвела глаза, но он не унимался: — Я бы отправился в Дирхерст без тебя, если не можешь решиться на эту поездку. Ты там жила в детстве?
 — Да. Дирхерст принадлежал моему отцу, — задумчиво кивнула она.
 — Иногда детские воспоминания могут стать непереносимой пыткой, — шепнул он, накрыв ее ладонь своей.
 — Нет, я была счастлива, пока отца не убили в сражении, — призналась Розамонд и вдруг поняла, что Роджер говорил о собственном детстве.
 — Как далеко отсюда Дирхерст?
 — Восемь… ну не более девяти миль к югу, вдоль по реке. — Розамонд покачала головой. — Вряд ли справедливо требовать от Нэн, чтобы она присоединилась к нам, особенно если замок так же заброшен, как Першор.
 Род сжал ее пальцы.
 — Мы могли бы поехать вдвоем.
 Предложение показалось ей соблазнительным, но она постаралась все хорошенько взвесить. Разумеется, ей необходимо посетить Дирхерст. Она обязана сделать это не только ради арендаторов, но отдавая долг памяти Джайлзу и родителям. С другой стороны, поездка в компании сэра Роджера — еще один шаг к браку. Впрочем… Может, тут нет никакого подвоха? Кроме того, так приятно, когда за тобой ухаживают — это нечто вроде волнующей игры.
 Теперь Розамонд была вынуждена признать, что находит Роджера чрезвычайно привлекательным. Но ему все равно придется немало потрудиться, чтобы убедить ее пойти под венец.
 — Когда? — порывисто спросила она.
 — Завтра.
 Она заметила, что его взгляд задержался на побеге омелы (или на ее груди?), поднялся чуть выше, остановился на ее губах.
 Розамонд затаила дыхание, сообразив, что вела себя неосторожно. Неужели Род вообразил, что ему позволено поцеловать ее?
 Когда же он всего лишь коснулся губами кончиков ее пальцев, она ощутила нечто вроде разочарования.
 «Клянусь, он делает это нарочно, — подумала она, — ласкает меня глазами, чтобы я думала о его грешных поцелуях! Ничего, в эту игру и двоим не грех сыграть!»
 Розамонд медленно поднесла чашу ко рту, пригубила и, подняв ресницы, взглянула прямо в зеленые глаза. Кончик языка зазывно обвел губы. Упругие груди взволнованно вздымались. Удостоверившись, какое действие это произвело, она впилась глазами в его губы. Результат сказался незамедлительно: глаза Роджера загорелись неприкрытым желанием. Но в то мгновение, как он опустил голову, пытаясь поцеловать ее, она вскочила:
 — О, если мы выезжаем на рассвете, нужно собираться! Доброй ночи, господин.
 Род сжал кулаки и тихо выругался, глядя вслед строптивой невесте. Он недооценил Розамонд: она умна и сообразительна.
 Покачав головой, рыцарь неожиданно рассмеялся. Что ж, по крайней мере Розамонд не осталась равнодушной к его вниманию!
 Розамонд надела самое теплое платье из тех, что привезла с собой, и закуталась в плащ изумрудного бархата с отделкой из куньего меха. С собой она почти не взяла нарядов, рассудив, что лучше захватить побольше постельного белья.
 Род подсадил ее в седло, и она с улыбкой вспомнила понимающие взгляды Нэн, когда та узнала, что остается дома. Все уверения Розамонд, что это делается ради ее спокойствия, ничуть не подействовали на служанку.
 — Я знаю, что вы задумали, — твердила она, — но помните: вы невинны, а он на пять лет старше и жил при развратном королевском дворе в Гаскони! Вы в его руках как идущий на заклание ягненочек.
 — Но это Гасконь, а не Гоморра, Нэн, — возразила Розамонд.
 — Судя по тому, что я слышала, разницы никакой, — фыркнула служанка.
 — Нэн, ты себе противоречишь! То вместе со всей Англией ожидаешь, что я выйду за де Лейберна, то возражаешь, когда я остаюсь с ним наедине! Пойми же, несмотря на то что я нахожу сэра Роджера привлекательным и мои чувства к нему изменились, я не собираюсь падать в его ладони подобно спелой сливе, — с улыбкой заверила ее Розамонд. — Может, он человек опытный. Но думаю, на этот раз нашел достойного противника.
 Выезжая со двора, она услышала переливчатый звон серебряных колокольчиков, которые де Лейберн прикрепил к сбруе Нимбуса, и растроганно улыбнулась. Еще один милый сюрприз!
 Он уделяет такое внимание мелочам, а для женщины это много значит.
 Она тут же подумала, что он слишком уж хорошо знает, как угодить женщине, и спросила себя, действительно ли это ее трогает.
 И честно призналась себе: трогает, и очень.
 — В твоем коне течет кровь знаменитых белых валлийских лошадей. Из таких жеребцов выходят прекрасные боевые кони. Мой вороной — французской породы, славящейся своей резвостью. Надеюсь, ты его не боишься?
 — Нет, пока поводья у тебя в руках. Но сесть на него я бы не решилась, — покраснев, прошептала она. Даже масть коней была словно специально подобрана для седоков: его жеребец темный и мощный, ее — светлый и длинноногий. Но почему рядом с Роджером у Розамонд возникают мысли о страстных ласках? Она поспешно опустила голову, боясь, что он поймет, о чем она думает, и сменила тему: — Если окажется, что слуги в Дирхерсте плохо выполняют свои обязанности, где мы возьмем других?
 — Это совсем несложно. Замок Тьюксбери всего в двух милях оттуда.
 — Но ведь он принадлежит королю!
 — Уже нет. Теперь он мой.
 — Твой? — удивилась она.
 — Король наградил меня за верную службу, — пояснил Роджер.
 Розамонд смутилась. Обвинив Роджера в том, что он женится на ней ради приданого, она и знать не знала, какие богатые владения ему принадлежат.
 — Прости, что возвела на тебя напраслину и несправедливо упрекнула в корысти и алчности.
 — Почему же? Любой честолюбивый человек, имеющий один замок, хочет заполучить и второй, а приобретя второй, стремится завладеть третьим.
 Такого Розамонд не ожидала.
 — Весьма лестно, ничего не скажешь! Ты и не думаешь скрывать, что женишься на моих деньгах!
 — Я был бы лицемером, если бы заявил, что это не так, но у тебя есть нечто большее, чем замки и земли.
 — Что именно? — выпалила она и тут же сообразила — вопрос выдал ее с головой.
 — Древнее благородное имя, образование, ум и прекрасное воспитание. Ты остроумна, горда, невинна и головокружительно красива. Все это — редкая награда для мужчины.
 Фиалковые глаза Розамонд широко раскрылись. Ей никто еще не говорил комплиментов, и она растерялась, не зная, как ответить.
 — Позволь напомнить, что эту награду ты еще не получил, — холодно бросила она.
 Он промолчал. Они уже проехали пять-шесть миль, и Роджер крикнул, перекрывая вой ветра:
 — Ты не замерзла, Розамонд?
 Если она ответит утвердительно, может, он посадит ее в седло, чтобы согреть?
 Розамонд вздрогнула, представив, как их тела соприкасаются. Что лучше — прильнуть к нему или бросить вызов?
 Она избрала последнее и, откинув голову, звонко рассмеялась:
 — Я люблю ветер, он меня бодрит!
 Ее капюшон упал на плечи, и волосы золотым стягом заструились по ветру.
 — Знаешь, растрепанная ты куда соблазнительнее, но я понимаю, только высокомерие не позволяет тебе признаться, что ты промерзла до костей. Думаю, стоит остановиться в Тьюксбери на ночь.
 Так вот что он задумал!
 Розамонд вспомнила предостережения Нэн.
 — Это ни к чему, господин мой, — ледяным тоном заметила она, пришпорив Нимбуса. Кажется, он сказал, что дорога идет вдоль реки?
 Впереди, в месте слияния двух рек, Эйвона и Северна, чернела громада Тьюксбери.
 Неожиданно Нимбус наступил на волчий капкан, занесенный снегом, и железная ловушка сомкнулась на копыте. Конь в страхе заржал и бросился по речному льду. Капкан он ухитрился стряхнуть, но, совершенно обезумев, летел вперед.
 Де Лейберн знал, что Северн никогда не промерзает зимой и тонкий лед не выдержит веса лошади и всадника.
 — Розамонд! Нет! — испугался он. — Стой! Стой!
 С бешено колотящимся сердцем он увидел, как Нимбус проломил копытами прозрачную корку, на мгновение исчез под водой, потом снова показался на поверхности и повернул к берегу. К ужасу Рода, седло оказалось пустым.
 — Помогите! Помогите! — завопила Розамонд, но ледяная вода сомкнулась над ней, заглушив крики. Плащ и сапожки тянули вниз, вниз, вниз… Подошвы коснулись дна, и она забила руками, мучительно пытаясь подняться на поверхность. Течение отнесло ее далеко от дыры, пробитой копытами, но когда голова ударилась о лед, он сразу треснул.
 У Розамонд даже не было времени помолиться. В голове не осталось ни одной связной мысли. Безумная паника охватила ее. Как ни старалась она ухватиться за кромку, лед неумолимо обламывался.
 Розамонд в жизни не было так холодно. Черная вода словно проникала под кожу, в кровь, замораживала плоть и кости, заливалась в горло, не давая дышать. И все же она ухитрялась кричать.
 — Розамонд! Успокойся! — бросил Род, вынимая веревку из седельной сумки.
 — Я тону! — взвизгнула она.
 — Сними плащ! — приказал он, лихорадочно соображая, что делать. Он понимал, что лед не выдержит его, даже если лечь на живот и ползти. Но и времени терять нельзя: Розамонд утонет или умрет от холода.
 Он прикрепил один конец веревки к дереву, другой обвязал вокруг пояса и бросился в реку. По сравнению с водами реки ров Кенилуорта казался теплым прудом в летний день. Но прежде чем Род успел дотянуться до Розамонд, она снова ушла на дно, и ему пришлось нырнуть. Он проплыл довольно большое расстояние, однако не сумел найти девушку. Подавив охватившую его панику, он всплыл на поверхность глотнуть воздуха. Веревка оказалась не слишком длинной и не пускала его дальше. Придется нырять еще раз. Он уже набрал в грудь побольше воздуха, когда голова Розамонд в очередной раз показалась на поверхности.
 — Розамонд! Я здесь! Плыви ко мне! — велел он.
 Понимая, что нужно добраться до нее, Род отвязал веревку, обмотал вокруг мощного запястья и сверхчеловеческим усилием дотянулся до ее платья.
 — Милая, держись, — уговаривал он, слыша плач. — Ты такая смелая! — Род закашлялся и замолчал. Нужно беречь силы. Они еще ему понадобятся.
 Розамонд уже ни на что не была способна. Руки и ноги ее онемели и потеряли чувствительность. Она так измучилась, что была готова сдаться. Еще немного — и она лишится чувств.
 Род из последних сил держал ее и пытался плыть к берегу, казавшемуся невероятно далеким. Но он не допускал мысли о поражении. Он спасет ее любой ценой.
 Неожиданно Род сообразил, что Нимбус все еще бьет ногами где-то рядом — вода хлестала им в лицо, затрудняя движение. Приходилось что было мочи держать Розамонд и цепляться за веревку. Внезапно ткань подалась у него под руками, затрещала, он отчаянным рывком притянул девушку к себе и обхватил ее талию.
 Наконец Роджер, буквально выкинув Розамонд на берег, выполз сам. Бросился перед ней на колени и увидел, что она уже не дышит.
 Стараясь не потерять присутствия духа, Роджер перевернул ее лицом вниз и несколько раз нажал на ребра. Розамонд поперхнулась, закашлялась и исторгла струйку воды. Ее еще долго рвало, но все же она постепенно задышала, хоть и не открыла глаз.
 Род подхватил ее и прижал к груди. Ее нужно согреть, и немедленно!
 Он свистнул и сразу ослабел от облегчения, когда Стиджиен оказался рядом.
 — Молодец… хороший мальчик… Стой спокойно, — уговаривал он коня, вскакивая в седло. Умный жеребец словно понимал каждое слово и, когда Роджер пришпорил его, рванул галопом к замку. Крикнув стражнику в барбакане [4] опустить подъемный мост, де Лейберн промчался через ворота, краем уха услышав топот за спиной.
 Не успел он ворваться во внутренний двор, как навстречу выбежали конюхи. Роджер, не выпуская Розамонд, спешился и бросил поводья дюжему парню. Рассеянно повернул голову и заметил Нимбуса. Слава Богу, хоть не придется объяснять Розамонд, что ее конь утонул! Но сейчас некогда! Он кинулся к замку, успев скомандовать на ходу:
 — Проверьте ногу этого жеребца:  он попал в волчий капкан!
 Раздавая направо и налево приказы, Род переступил порог и направился к лестнице под ошеломленными взглядами челяди.
 «Надеюсь, в очаге вовсю пылает огонь, иначе придется кого-то нещадно выпороть!» — мрачно думал он, перескакивая через две ступеньки и ногой открывая дверь своих покоев. Огонь и в самом деле горел. Род уложил Розамонд перед очагом, стащил с кровати меховое покрывало и встал на колени, чтобы сорвать с нее обледеневшие обрывки одежды. Завернув обнаженную девушку в рысью шкуру, он выпрямился и только сейчас ощутил, как дрожат ноги.
 Берк, кастелян, вошел в комнату с полотенцами и кувшином бренди.
 — Вам нужно поскорее переодеться, господин, — посоветовал он, вынимая сухую тунику. — Сейчас принесу из кухни горячего супа. Может, желаете еще чего-то?
 Род покачал головой:
 — Нет, Берк, я справлюсь.
 — Как всегда, господин.
 Род принялся осторожно вытирать лицо Розамонд. Та на мгновение открыла глаза и тут же снова закрыла. Слава Богу, кажется, начинает приходить в себя!
 Он наскоро высушил ее волосы полотенцем и закрепил его в виде тюрбана. Кожа Розамонд посинела. Нужно что-то делать, иначе она не выдержит!
 Род нетерпеливо сорвал с себя мокрую одежду, швырнул в сторону и приподнял покрывало. Розамонд показалась ему такой хрупкой и худенькой, что у него сжалось сердце, захотелось защищать ее, ограждать от любых бед. Странно…
 Роджер цинично усмехнулся, чтобы скрыть растерянность. Он впервые в жизни испытывал к женщине что-то, кроме похоти или презрения.
 Де Лейберн плеснул теплого бренди в ладонь и стал растирать ее тело, начиная с плеч. Энергичными круговыми движениями он обводил ее груди, живот, бедра, разминая застывшие мышцы. Наконец дошла очередь и до ног, оказавшихся куда длиннее, чем он представлял в своих дерзких фантазиях. Неожиданное возбуждение охватило его. Он никогда раньше не делал такого с женщиной и сейчас сообразил, каким удовольствием может быть подобный массаж. Надо запомнить это на будущее и обязательно повторить, как только Розамонд оправится.
 Кровь прилила к чреслам, мужское достоинство поднялось, отвердело и стало подрагивать, не опустившись даже после прихода Берка. Тот не моргнув глазом опустил поднос с супом и сдобрил куриный бульон сливками. Роджер поспешно натянул покрывало на Розамонд, прикрыв ее наготу.
 — Я не стану кормить ее, пока не придет в себя, — решил он.
 — Суп для вас, господин, но, может, вы еще недостаточно разогрелись? — Род бросил на Берка предостерегающий взгляд, но тот продолжил: — Вы в жизни не упустили ни одной женщины, господин. Кто она?
 — Розамонд Маршал.
 — Иуда Искариот! Почему сразу не сказали? Продолжайте растирать ее, а я сейчас пришлю служанку.
 — Никаких служанок! Я сам о ней позабочусь. Убирайся отсюда!
 После ухода Берка Род положил Розамонд себе на колени, снял с ее головы полотенце и сжал сильными руками щеки.
 — Розамонд, Розочка моя, открой глаза!
 Словно повинуясь приказу, ее веки дрогнули и приподнялись. Не сразу, но она вспомнила, что случилось, и жалобно простонала:
 — Мне… так… холодно…
 Обняв ее одной рукой, Роджер налил бренди в бульон и поднес миску к ее губам.
 — Пей медленно.
 Розамонд подняла дрожащую как осиновый лист руку, но даже это усилие утомило ее. Она сделала несколько глотков и закрыла глаза.
 — Отдохни немного, — велел Роджер и терпеливо держал миску, пока она отдышалась.
 Еще два глотка — и девушка отвернулась.
 Роджер уложил ее в кровать, взбил под головой подушки и завернул в рысье покрывало. Лицо Розамонд едва заметно порозовело, но вокруг губ все еще синела зловещая полоска.
 — Все будет хорошо, милая! Немного теплее?
 Она с тоской взглянула на него. Руки и ноги были тяжелее камня.
 — Холоднее…
 Де Лейберн не задумываясь откинул покрывало, лег рядом с ней и притянул к себе. Другого способа согреть ее он не знал. Осталось только покрепче растереть ее, что он и сделал. Его покрытые мозолями руки царапали шелковистую кожу. Когда Розамонд тихо застонала, он понял, что она постепенно согревается.
 Неугомонный мраморно-твердый жезл восстал, но его руки по-прежнему скользили по ее спине. Род пытался не замечать красноречивых признаков возбуждения, но чем больше он старался, тем больше терял голову. Постоянное трение его напряженного копья о ее нежную кожу обдавало жаром не ее, а Роджера.
 Розамонд испуганно заплакала, и он принялся уговаривать:
 — Нет, нет, не бойся! Доверься мне, Розамонд! Если ты чувствуешь мои прикосновения, это хорошо. Что ты испытываешь?
 — Больно! — воскликнула она. — Так больно…
 Слава Богу, она плачет не от страха, а от боли, потому что его вздыбленный фаллос подобно мечу вонзается в ее кожу.
 Быстро повернув Розамонд спиной к себе, он угнездил свое непокорное достоинство в расселину между ее ягодицами и стал массировать торс и бедра.
 Он и без расспросов видел, что Розамонд согревается. Прижимая ее к себе, Род чувствовал, как обжигающий жар его тела проникает в нее. У Розамонд не осталось ни энергии, ни желания противиться ему. Она полностью лишилась воли, утопая в океане восхитительных ощущений. Его руки исцеляли. Хоть бы это никогда не кончалось!
 Веки ее опустились, и она заснула в теплом убежище объятий своего жениха. Роджер старался не шевелиться, чтобы не потревожить ее. Постепенно свет за окном померк, сгустились сумерки. Но Лейберн не мог заснуть. Тело пылало нерастраченной страстью и желанием к женщине, лежавшей на его груди.




 Глава 9


 Род безошибочно уловил мгновение, когда проснулась Розамонд. Она тут же отодвинулась и повернулась на спину, подальше от него. Оба молчали. Подробности вчерашнего происшествия немедленно всплыли в памяти девушки. Лейберн лег рядом, чтобы согреть ее, и в довершение всего на обоих ни единой нитки! И хотя скромность была оскорблена, Розамонд, как ни странно, не сердилась, скорее, наоборот — была благодарна ему за здравый смысл и сообразительность. Он поделился с ней теплом своего тела и наверняка спас от тяжкой болезни, а может, и смерти.
 Однако Розамонд все-таки было не по себе. Вернее, она сгорала от стыда. Неизвестно, сколько она пролежала в его объятиях, но за окнами стояла ночь, а на покрывале протянулась серебристая полоса лунного света. Наконец она все же обрела голос и прошептала:
 — Господин мой, я оказалась в крайне странных обстоятельствах. Похоже, мы спали вместе! Всякий назовет меня распутницей, хотя, клянусь, ни один мужчина не целовал мои уста.
 Род порывисто сел и склонился над ней.
 — А вот это легко исправить.
 Видя, что его голова опускается все ниже, Розамонд глубоко вздохнула и закрыла глаза, отдаваясь мужской воле. Его поцелуй был крепким, но не алчущим, по крайней мере сначала. Ее губы чуть приоткрылись, как бы призывая Рода к более смелым ласкам. И тут он словно обезумел. Желание бурлило в его крови, требуя немедленного удовлетворения. Род неистово прижал ее к себе. Не сознавая, что делает, охваченная страстью, Розамонд обхватила его шею. Поцелуй продолжался и продолжался, никому не приходило в голову прервать его первым. Их губы разъединились одновременно.
 — Можешь отныне считать себя опытной женщиной, Розочка, — пошутил Род, не отводя глаз от прелестного личика. — И как ты чувствуешь себя после столь тяжкого испытания?
 — Какого именно? Испытания рекой или поцелуем?
 — Так поцелуй стал для тебя мукой? — допытывался Роджер, с притворным изумлением приподняв брови.
 Она улыбнулась:
 — Скорее, такой же катастрофой, как и падение в реку.
 — Позволь усомниться, дорогая. Когда я вытащил тебя на берег, ты была без чувств. Что-то я не заметил, чтобы ты упала в обморок от поцелуя.
 — Возможно, следует попробовать еще раз. Я уже почти теряю сознание, — начала Розамонд, и Род припал к ее губам, заглушив дальнейшие признания.
 Он сходил с ума от возбуждения, ему хотелось задушить ее в своих объятиях. Пламя безрассудства охватило его, и он уже готов был пойти дальше, но внутренний голос подсказывал, что Розамонд еще слишком наивна в делах любви. Роджер понимал — в такой момент совратить ее легче легкого, но, потеряв девственность, позже она глубоко пожалеет о своей минутной слабости и обвинит его в том, что он воспользовался ее беззащитностью.
 Сверхъестественным усилием воли Роду удалось взять себя в руки. Правда, его непослушная плоть по-прежнему бунтовала, но с этим он ничего не мог поделать, пока они, обнаженные, лежали в одной постели. Пытка оказалась настолько сладостной, что он не мог от нее отказаться.
 Приподнявшись, Род стащил покрывало до самых ее бедер.
 — Я хочу взглянуть на тебя, — прошептал он. Розамонд неудержимо покраснела, когда его жадный взор впился в нее.
 Фиалковые глаза были обрамлены густыми золотистыми ресницами, которые отбрасывали дрожащие тени на высокие скулы. Губы припухли от поцелуев и казались еще более чувственными и соблазнительными. Длинные волосы спутались после вынужденного купания. Груди, округлые и полные, напоминали Роду сочные фрукты, так и просившиеся в рот.
 Он взял в ладонь упругое нежное полушарие, погладил с трепетным благоговением, надавил большим пальцем на розовую маковку, превращая ее в твердый драгоценный камешек. Второй груди он уделил еще больше внимания и, не в силах устоять, припал губами к горошинке соска. Розамонд задохнулась от неожиданности. Белоснежные холмики тяжело вздымались под его нетерпеливым ртом.
 Когда его пальцы скользнули по животу до того места, где рысий мех перепутался с золотистыми завитками, Розамонд, как он и ожидал, что-то протестующе воскликнула. Но Род не подумал отстраниться.
 — В том, что мы делаем, нет ничего плохого, Розочка, — жарким шепотом убеждал он. — Это лишь любовная игра. Обещаю, ты по-прежнему останешься девушкой и никак себя не опозоришь.
 Мысли Розамонд путались, но она все же пыталась понять, можно ли ему довериться. Она вручила этому человеку свою жизнь, и только его сила и решимость спасли ее, но что, если ее добродетель навеки погибнет? И, что еще важнее, может ли она положиться на собственную стойкость? Сегодняшняя ночь принесла ей не испытанные доселе наслаждения, усилившиеся сознанием их запретности. Или она старается вознаградить Рода за спасение? А что, если просто стремится узнать тайну отношений между мужчиной и женщиной, о которой столько слышала?
 Род сорвал покрывало, отбросил и словно завороженный уставился на воплощение женской прелести.
 — Ты само совершенство, Розамонд! Совсем как та лилия из «Песни песней». — Приникнув губами к ее пупку, он продолжал восхищаться ею: — Я все время представляю, как эти стройные ноги обовьются вокруг меня, когда мы станем любить друг друга… Только не сегодня, сердце мое, обещаю.
 И Розамонд, нежась под этим зеленым сиянием, внезапно ощутила себя красавицей. Ей, не привыкшей к безраздельному вниманию мужчин, такие комплименты казались более чем лестными. Ей смертельно хотелось протянуть руку и погладить рельефные мышцы его плеч и груди, обвести пальчиком плоские соски, потеребить жесткую поросль волос. Но она сдержалась, понимая, что возбуждать его опасно. Когда Род погладил высокий холмик внизу живота, Розамонд ахнула и изогнулась всем телом.
 — Нет!
 Он мгновенно отстранился и, взяв Розамонд за руку, притянул ее пальцы к тому месту, которое она всегда считала запретным.
 — Насладись ощущениями, проникнись собственным наслаждением, милая, — прошептал он, прижимая подушечки ее пальцев к чувствительной точке между складками душистой плоти.
 Легкий стон подсказал Роду, что она впервые захвачена водоворотом чувственности. Нагнув голову, он впился в ее губы, проник языком в рот. Ритмы движений языка и пальцев слились в единое целое, и он почти сразу почувствовал, как ее лоно увлажнилось. Роджер не спешил, медленно, уверенно обводя набухшую изюминку, не ускоряя темпа, хотя и знал, что именно этого жаждут женщины. Но чем неспешнее ласки, тем дольше и острее удовольствие.
 В самом средоточии ее женственности разлилось жаркое напряжение, языки огня метнулись к животу, захватили мгновенно затвердевшие груди. Обжигающие нити поднимались все выше и выше, пока она не рухнула с невероятной высоты, разлетевшись на миллионы восхитительных осколков экстаза.
 Род отнял руку и, сжав ее венерин холмик, сильно надавил, пережидая долгие моменты, пока она трепетала. И только после этого он сжал ее в объятиях и крепко держал, чтобы она могла насладиться каждым мгновением их близости. Но сам он изнывал от сладострастия. Слишком долго ему пришлось сдерживаться, и теперь буйная страсть грозила вырваться наружу и смести остатки благоразумия. Он жаждал оседлать ее, вонзиться в шелковистые ножны и укротить эту женщину, чтобы сделать своей навсегда.
 Потребность была столь велика, что Род вздрогнул. Если он сейчас же не получит разрядки, значит, возьмет Розамонд силой!
 Как мог осторожно, он взял ее руку и, не выпуская, помог обхватить мраморно-твердую плоть. Уже через несколько секунд он глухо застонал, извергая семя, и поспешно набросил на себя мягкую простыню. Как жаль, что он не может излиться в нее! Но это удовольствие подождет того момента, когда она станет его законной женой.
 Розамонд приникла лицом к его плечу, стесняясь и одновременно испытывая странную радость от того, что они разделили.
 — Прости, Розамонд, — обронил он, опустошенный и все же неудовлетворенный, не утоливший желания. — И пожалуйста, поверь, я сделал это не только ради своего блага, но и для тебя.
 Проснувшись, она увидела, что сэра Роджера нет рядом. В дверь осторожно постучали, и Розамонд, поспешно осмотревшись, увидела на полу длинный халат из серого бархата. Пришлось встать с кровати, прикрыть наготу и только потом впустить стучавших. Ими оказались двое слуг, вкативших самую поразительную ванну, какую ей приходилось видеть. Вырезанная из дерева в форме корабля викингов, она была выкрашена ярко-красной краской, на носу возвышалась фигура дракона.
 Позади шествовал Берк с серебряной корзиной, наполненной губками, мочалками, экзотическими маслами для ванн и горшочками с мылом.
 — Если вам что-то еще понадобится, госпожа, пожалуйста, дайте мне знать. У нас всего в достатке, есть и служанки, но сэр Роджер отверг мой совет позвать одну из них. Сказал, что сам поухаживает за вами.
 — Вы очень добры, мастер Берк, жаль только, что вы не мой управитель, — ослепительно улыбнулась Розамонд. — Я смогу обойтись без служанки, но если вас волнуют приличия, боюсь, уже поздно.
 — О, никогда, госпожа, — заверил он и, отвесив учтивый, исполненный достоинства поклон, удалился.
 Розамонд покачала головой. Яснее ясного, что этому человеку можно доверить любые тайны. Де Лейберн может спать спокойно.
 Солнечный свет струился в высокие окна, и Розамонд наконец получила возможность хорошенько осмотреться. Она сразу поняла, что находится в спальне Роджера и провела ночь в его массивной резной кровати. Комната была обставлена с вызывающей роскошью. Очаг сложен из серого сланца, очевидно, привезенного из Уэльса. Занавеси на окнах — из алого бархата. На мягком сером ковре вились красные персидские узоры, стены покрыты фламандскими шпалерами таких же тонов. Вдоль стен стояли сундуки, а перед окнами красовались столы черного дерева, инкрустированные красной испанской кожей. На одном столе она заметила шахматную доску с фигурами греческих богов и богинь из белого и черного мрамора. Розамонд решила, что обстановка комнаты может многое сказать о сэре Роджере де Лейберне. Несомненно, вкус у него есть, хотя и страсти к роскоши он не скрывает. Очевидно, де Лейберн умеет ценить радости жизни и любит окружать себя красивыми вещами.
 Розамонд подошла к ванне и уже хотела сбросить с себя одеяние, когда в ноздри ударил непривычный аромат. Откуда это манящее благоухание?
 В углу стояла серебряная ваза, наполненная алыми цветами, но у них был другой запах. Розамонд понюхала руку. Интересно, так пахло одеяние или кожа де Лейберна? Необычно и пробуждает непристойные мысли. Воспоминания о прошлой ночи.
 Розамонд покраснела от смущения и поскорее опустилась в воду.
 Она уже намылилась, когда дверь открылась и на пороге появился Роджер. Розамонд поспешно скрылась под водой.
 — Ты не постучал! — вознегодовала она.
 — Не привык стучаться в собственную спальню, — улыбнулся он. — И поскольку на тебе не осталось ни единой нитки, решил помочь.
 Род явно был в шутливом настроении, и Розамонд с облегчением вздохнула, поняв, что он не собирается напоминать об их близости.
 — Ты настоящий дьявол, де Лейберн. Но по правде говоря, я совсем забыла, что вся моя одежда погибла, — с усмешкой призналась она.
 Роджер открыл принесенную с собой большую шкатулку.
 — У меня есть бархат аметистового цвета, его хватит на плащ и платье. А пока мы беседуем, женщины уже шьют для тебя камизу.
 Розамонд восхищенно ахнула, увидев дорогую ткань:
 — О, да это французский бархат! Где ты достал такое сокровище?
 — По всей вероятности, во Франции, — с серьезным видом сообщил Род.
 — И спальня великолепна! У тебя истинная страсть к роскоши.
 — Таким уж я уродился. Стоит мне увидеть что-то по-настоящему прекрасное, как жажда завладеть им становится всепоглощающей. — Он пристально смотрел на ее губы… шею… Взгляд опустился еще ниже…
 Щеки Розамонд окрасились нежным румянцем. Сэр Роджер, вне всякого сомнения, находит ее привлекательной, и нет смысла лгать себе: она тоже находит его неотразимым. Ее тянет к нему как магнитом. Род оказался человеком куда более сложным, чем она считала вначале. Розамонд заинтригована им. Знай она наверняка, что ему нужно не только ее богатое приданое, но и она сама, без оглядки пошла бы с ним к алтарю.
 Из задумчивости ее вывел стук в дверь. Это оказалась служанка с подносом.
 — О Боже, — сокрушенно промолвила Розамонд, — я хотела вымыть голову, но тогда все остынет…
 Род придвинул к ванне маленький столик, взял поднос и поставил поближе к Розамонд.
 — Я бы накормил тебя, но такая трапеза неминуемо кончится тем, что я тоже полезу в воду, — объявил он, но тут же подмигнул своей невесте, давая знать, что шутит. — Швея принесет камизу и снимет мерки для платья. Ешь на здоровье. Здесь грушевый компот и медовые соты из моего сада.
 Часа через три Розамонд вышла из комнаты, сознавая, что новая туника идеально сидит на ней, оттеняя глаза. Серебряное зеркало подсказало ей: только что вымытые волосы сверкают золотой канителью. Она нашла в сундуке Роджера блестящую цепь и перехватила ею тунику в талии. Судя по всему, это настоящее золото. Она наконец сумела распознать экзотический запах. Сундук сделан из сандалового дерева!
 Проходя по коридорам и заглядывая в двери комнат, Розамонд убедилась, что Тьюксбери переполнен сокровищами. Повсюду стояли мраморные статуи, доставленные из Италии, трапезные столы и диваны, обтянутые красной кожей, — их приобрели в Кордове, лежали египетские ковры, вероятно, привезенные из крестовых походов. Стоявшие в роскошных вазах хризантемы, должно быть, выращивались в теплицах.
 Она нашла де Лейберна за разговором с кастеляном. Мастер Берк, извинившись, отошел, оставив их вдвоем, чем понравился Розамонд еще больше.
 — Никто бы не поверил, что только вчера ты едва не утонула, — улыбнулся Род, поднося к губам ее руку и целуя ладонь.
 Она ощутила сводящий с ума запах сандала и смущенно потеребила цепочку.
 — Я взяла ее… на время.
 — Оставь себе — без нее туника не будет такой красивой.
 — Но это настоящее золото.
 — Ничто другое не достойно тебя.
 Розамонд рассмеялась:
 — Цветистые речи, господин мой, но мне больше нравится, когда вы не так словоохотливы.
 — А я? Я тебе нравлюсь, Розамонд? — вырвалось у него. Сердце девушки замерло. Похоже, она и в самом деле начинает ему верить.
 — Да, и я ничего не могу с этим поделать.
 — Что ж, пока неплохо. Но только пока.
 — Тьюксбери так же полон сюрпризов, как и ты, господин мой, — заметила она. — Ты собирал красивые вещи по всему свету.
 — Это моя страсть. Лорд Эдуард называет ее манией. Я коллекционирую мечи из Шотландии и Толедо, греческую и финикийскую керамику, венецианское стекло. Куда бы я ни поехал, обязательно отыщу что-то интересное.
 — Уверена, в Першоре ты ничего не нашел, — поддразнила она.
 — Наоборот, я хочу получить этот замок целиком, вместе с землями и хозяйкой.
 — Ты и в самом деле одержимый, — усмехнулась она.
 — Я когда-то говорил — ни за что тебя не отпущу. И сдержу слово.
 Почему в его присутствии она чувствует себя самой необыкновенной, самой прекрасной женщиной на земле? Когда они вместе, Роджер ни на кого больше не смотрит, и это не может не льстить Розамонд. Однако она твердила себе о необходимости быть начеку, ибо столь искушенный мужчина, долго живший при дворе, вполне способен быть опасен.
 — Ну как, ты готова посетить Дирхерст? Это всего в двух милях отсюда.
 «Ты и его возжелаешь, как только увидишь», — подумала Розамонд, но вслух ответила:
 — Да, у нас не слишком много времени. До Рождества осталось менее двух недель, и в Кенилуорте наверняка уже гадают, что с нами стряслось.
 — Но такая женщина, как ты, вольна сделать любой выбор и диктовать собственные правила игры. Элеонора де Монфор всегда так поступала, и того же она ожидает от тебя, Розамонд.
 — Леди Элеонора — принцесса и графиня, — возразила девушка.
 — Леди Элеонора прежде всего женщина, как и ты, дорогая.
 Розамонд засмеялась. Слова Роджера неизменно вселяли в нее уверенность в себе.
 — Я должна проведать Нимбуса: вчера он ужасно напугался. Слава Богу, хоть копыто себе не повредил.
 — Мы отправляемся через час. Я попросил мастера Берка проводить нас в Дирхерст, если не возражаешь, конечно.
 — Не возражаю, — улыбнулась Розамонд.
 Когда впереди показался замок Дирхерст, у Розамонд сжалось сердце. Как могла она так долго оставаться вдали от родного дома? Но радость сменилась острой тоской при мысли о Джайлзе, ушедшем из мира живых в расцвете лет. Неужели боль никогда не уймется и никогда не забудется?
 Розамонд тяжело вздохнула, пытаясь успокоиться, и попыталась вспомнить счастливые дни детства.
 Де Лейберн не сводил с нее глаз, вероятно, пытаясь понять, о чем она думает. И все же ни единым словом не нарушил ее молчания, не вторгся в невеселые размышления.
 Они въехали во двор, и Розамонд заметила, что трава чисто выполота, собаки привязаны, а вокруг царит порядок. Навстречу выбежал конюх и взял лошадей под уздцы. Через минуту появился управитель, мастер Гор, оказавший гостям почтительный прием. Он послал слуг привести в порядок комнаты и передал кухарке, чтобы готовила праздничный ужин в честь хозяйки и ее нареченного. Пока они грелись у огня, служанка принесла сидр с пряностями. Мастер Берк сунул в угли кочергу, раскалил добела и опустил в кубки Розамонд и Роджера, мгновенно согрев душистый напиток.
 Пока сэр Роджер и Берк просматривали счетные книги, Розамонд прошлась по замку, посидела в комнате родителей, немного поплакала о былом и наконец заставила себя войти в спальню Джайлза. На столе все еще лежали рисунки, изображавшие его любимую собаку, но пергамент уже побурел и скоробился. Розамонд осторожно провела пальцем по угольным штрихам. Чернила в чернильнице высохли, перья поломаны… Джайлз не любил писать письма.
 Когда она, открыв сундук, отыскала его детскую одежду, слезы сжали горло. Он, как истинный Маршал, предпочитал неяркие тона: темно-зеленый, серовато-бежевый и черный.
 Она решила взять на память камзол и шоссы: до сих пор у нее не было ни одной веши, принадлежавшей брату. Аккуратно все сложив в изножье кровати, Розамонд перебрала безделушки на маленьком столике. Кинжал с серебряной рукояткой… оловянная шкатулка, вероятно, с юношескими сокровищами. В ней и в самом деле оказалась целая коллекция дамских подвязок. Растерявшаяся Розамонд все же улыбнулась сквозь слезы, сообразив, что самые невероятные слухи, ходившие о лорде Эдуарде и его приятелях, не лишены оснований.
 Обедали они в главном зале, и Розамонд настояла, чтобы мастер Берк сидел с ними за одним столом. Меню оказалось не столь роскошным, как в Тьюксбери, но еда была вкусной, и после обеда Розамонд отправилась на кухню потолковать с кухаркой и ее помощницами. Пожилая женщина низко поклонилась хозяйке.
 — Я испекла вам имбирную коврижку, госпожа. Сэр Джайлз любил ее когда-то.
 Розамонд не смогла ответить сразу. Гнев сжал ее горло. Джайлз должен был обедать сегодня с ними! Будь проклята судьба! Почему смерть так рано его забрала?
 Сделав над собой усилие, она взяла кусочек коврижки и улыбнулась:
 — Я съем это за него
 Сегодня она не хотела шумного общества, предпочитая остаться в компании призраков Дирхерста Пожелав мужчинам спокойной ночи, Розамонд поднялась к себе и долго смотрела в огонь. Неожиданно сердце болезненно сжалось, и из глаз хлынули слезы. Она рыдала громко, навзрыд, и некому было утешить ее. Наступающая ночь пугала. Что, если во сне вороной конь затопчет ее?
 В дверь тихо постучали, и Розамонд оцепенела, хотя ожидала этого. Если мужчина, особенно такой дерзкий, как де Лейберн, хоть раз побывал в постели женщины, он наверняка возомнит, что отныне та примет его с распростертыми объятиями.
 — Розамонд, открой!
 — Пожалуйста, оставьте меня в покое, господин.
 — Ты плакала?
 — Нет… Я хочу остаться одна.
 — Ты плакала. И не думай, что я позволю тебе остаться сегодня в одиночестве. Немедленно открой! — прогремел Роджер.
 Розамонд, испугавшись, что обитатели Дирхерста все услышат, распахнула дверь и встала на пороге.
 — Я больше не собираюсь спать с тобой!
 Но ее гнев мгновенно исчез, когда она увидела крошечного щенка на руках у Роджера.
 — Я со своей стороны тоже не собираюсь спать с тобой, дорогая: это слишком опасно, а муки поистине невыносимы, — усмехнулся он.
 — Заходи, дьявол ты этакий, и постарайся поменьше шуметь.
 — Я принес тебе сучку. У Джайлза был валлийский терьер, и она, по всей вероятности, из его потомства. Такие собаки ловят мышей в конюшнях, но кроме того, терьеры — самые верные друзья.
 Розамонд осторожно взяла собачку.
 — Спасибо, сэр Роджер, вы очень добры.
 — Ты не можешь называть меня Род?
 Розамонд вспыхнула до корней волос. Как она может произнести это имя — у нее язык не повернется! Слишком уж очевиден неприличный подтекст!
 Род обжег ее горящим взглядом, в котором светилось неприкрытое желание, и она на мгновение задохнулась.
 Почему он так уставился на ее губы?
 — Завтра с утра мы объедем фермы. Спокойной ночи, Розочка!
 Он схватил ее в объятия, быстро, жадно поцеловал и исчез.
 У Розамонд закружилась голова. Осторожно поставив щенка на пол, она задумчиво протянула:
 — И как же тебя назвать? Что-нибудь валлийское? Как насчет «Чирк»?
 Собачка согласно залаяла. Розамонд немного развеселилась, когда Чирк, звонко тявкая, старалась ухватить ее за подол камизы. Они долго резвились, и Розамонд с удивлением заметила, что от грусти не осталось и следа. Она обрадовалась, что после стольких лет нашла в себе храбрость приехать в Дирхерст.
 Стоило ей лечь в постель, как Чирк легла рядом и, устроившись в простынях, свернулась клубочком.
 — Роешь норку? Наверное, твои предки были волками, — засмеялась Розамонд.
 Щенок быстро заснул, но его хозяйка еще долго бодрствовала. А когда наконец закрыла глаза, ей приснился не вороной конь, а Гарри Олмейн и их тогдашний разговор.
 — Его внимание неприятно мне, и я хочу, чтобы ты сидел рядом со мной за ужином! Иначе мне не удержать сэра Роджера на расстоянии!
 — Да ты, должно быть, не в себе, Розамонд. Все любят Рода. У него нет врагов, а каждый, кто хоть раз поговорит с ним, становится его другом… Ты должна считать себя счастливейшей из женщин, если удостоилась его взгляда.
 Внезапно она увидела де Лейберна. Они были одни. Он, закутанный в волчьи шкуры, со шлемом на голове, нес ее на корабль викингов. Но корабль как по волшебству превратился в кровать, и Розамонд в самом деле почувствовала себя счастливой.
 — Я хотела, чтобы ты пришел, — прошептала она, увидев в его глазах желание, далеко превосходившее ее собственное. — Ты возьмешь меня?
 — Если это единственный: способ тебя заполучить.
 Он сорвал с нее камизу, припал к ее плоти обжигающими жадными губами и стал неторопливо ласкать.




 Глава 10


 Побывав на фермах, Розамонд и Роджер не услышали ни единой жалобы. Хотя дети казались тихими и чересчур застенчивыми, они совсем не пугались чужих и не бежали прятаться. Берк расспрашивал каждого арендатора о делах и о Горе, главном управителе. Дома и хозяйственные постройки не нуждались в ремонте. Сравнивая Дирхерст с Першором, Розамонд испытывала облегчение.
 К тому времени как они вернулись в замок, уже стемнело. Розамонд протянула руки к огню, с наслаждением вдыхая запах жареного мяса. Род передал ей чашу нагретого сидра.
 — Ты поужинаешь вдвоем со мной, Розамонд? Я бы хотел кое-что обсудить.
 Ей вдруг стало не по себе.
 — Опять хочешь кого-то судить?
 — Нет, вряд ли это необходимо.
 — Прекрасно, а то я начала волноваться. Что-то неладно?
 — Не совсем. Поговорим, когда останемся наедине.
 Хотя его слова отнюдь не развеяли тревоги, Розамонд кивнула и поднялась наверх, спеша умыться. У нее нет других нарядов, но можно почистить этот и расчесать спутанные ветром волосы.
 Вскоре появился де Лейберн в сопровождении двух слуг, несших тяжелые подносы.
 — Можете идти. Теперь мы справимся сами, — сказал он, отпуская слуг.
 Дождавшись их ухода, Розамонд улыбнулась Роджеру. Она с нетерпением ждала этого свидания, наверное, потому, что начинала верить ему. Сердце забилось сильнее, когда она подумала о его прикосновении. Сегодня это обязательно произойдет, решила Розамонд.
 Роджер поднял крышку серебряного блюда. Она взглянула на его сильные руки и вздрогнула. Интересно, заметил ли он?
 Розамонд опустила глаза и постаралась сосредоточиться на еде. Суп из лука-порея был густо сдобрен сливками. За супом последовало седло барашка с овощами. Род поставил блюдо на маленький столик у огня и отодвинул стул для Розамонд. Показалось ли ей, что он легонько дотронулся до ее плеча, прежде чем сесть напротив, или это действительно произошло?
 Чувственное напряжение росло с каждой минутой, но они молчали. Наконец Роджер поднял кубок:
 — Выпьем за Дирхерст, вернее, за его будущее.
 Розамонд взялась было за кубок, но тут же нахмурилась:
 — Будущее?
 — И замком, и его землями неплохо управляют. Но я хотел бы видеть детей арендаторов смеющимися и пухленькими, пастбища — зелеными, стада — многочисленными, а комнаты — обставленными значительно лучше. Розамонд, мы могли бы сделать Дирхерст процветающим!
 — Мы? — Розамонд затрепетала.
 — Мой замок в Тьюксбери совсем близко, и если править этими владениями совместно, можно получить большой доход. Берк был бы кастеляном сразу двух поместий, и вскоре Дирхерст стал бы соперничать с Тьюксбери. Это будет великий союз… наш союз!
 Смысл его слов был более чем ясен. Мысли Розамонд лихорадочно заметались. Она пригубила вина, чтобы выиграть время. Роджер не скрывал желания получить ее богатства и почти убедил, что заодно хочет и Розамонд.
 Из чувства противоречия она решила подвергнуть его испытанию.
 — Я не возражаю видеть мастера Берка моим кастеляном, но не могли бы мы стать не мужем и женой, а тайными любовниками?
 Если Роджер действительно добивается ее, наверняка не сможет устоять перед предложением. А вот если ему нужно только приданое…
 Де Лейберн задумчиво прищурился, пытаясь по глазам невесты прочесть ее истинные намерения. Он был слишком умен, чтобы спросить, почему она отказывается выйти за него. Ее дерзкие слова свидетельствовали о том, что она желает его. Что ж, придется показать ей, какие изысканные радости таит в себе супружеская жизнь.
 — Ты права, мы в самом деле можем стать любовниками, красавица моя, — кивнул он и, поднявшись из-за стола, протянул ей руку.
 Розамонд тихо ахнула и едва не выронила кубок, мысленно проклиная свой несчастный язык. Однако она все же вложила руку в его ладонь и не успела оглянуться, как он подхватил ее и оторвал от земли.
 — Открой ротик, дорогая, я хочу, чтобы ты ощутила меня в себе.
 Его губы убеждали ее уступить ему, и в ней полыхнула ответная страсть. Поцелуй пронзил ее ударом молнии. Внизу живота загорелось пламя, охватив лоно. Больше нельзя отрицать ее потребность в ласках Роджера. Его чувственное притяжение лишает ее сил.
 Род чуть отстранился и прошелся кончиком языка по белоснежной шее. Розамонд тихо застонала, и он понял, что добился своего.
 Лизнув ее ушко, он лукаво прошептал:
 — А что, если будет ребенок, любовь моя?
 Розамонд мигом отрезвела и, вздрогнув, в ужасе уставилась на него. Господи милостивый, она и не думала ни о чем подобном! Дети так беззащитны! Сколько их умирает еще в младенчестве! Она никогда не рискнет родить ребенка, любить… чтобы потом все потерять?!
 Девушка глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Может, именно поэтому она так стремилась разорвать помолвку? Боялась супружества и материнства?
 Раньше она никогда не считала себя нерешительной, но теперь ее одолевали сомнения. Значит, она так страшится смерти, что даже запрещает себе любить и быть любимой?
 Роджер нежно сжал руки Розамонд, поцеловал и встал перед ней на колени.
 — Розамонд, любимая, ты станешь моей женой?
 Вопрос застал ее врасплох. Раньше Роджер никогда не просил ее выйти за него. Наоборот, высокомерно принимал как должное, что завидная невеста уже принадлежит ему.
 Его нежные слова растопили девичье сердце. Она чувствовала, как в нее вливается его сила, и хотела этой силы. Мучительно хотела, жаждала. Может, в его объятиях она ощутит себя в безопасности, защищенной от ударов судьбы.
 — Стану, — услышала она свой голос. Слово сорвалось с языка прежде, чем сомнения и тревоги одолели ее.
 Роджер, не поднимаясь, притянул ее к себе и уложил перед огнем, не в силах скрыть торжества. Он захватил замок, сдавшийся почти без боя! Настало время насладиться победой.
 Но не в полной мере — остерег он себя. Розамонд Маршал может еще передумать, пока они обменяются клятвами верности. Значит, нужно ласкать ее пылко, но так, чтобы оставить неудовлетворенной. Пусть захочет большего. Пусть мечтает о том, что будет после свадьбы!
 Он стал целовать ее жадно, властно, утверждая свое господство. Почти теряя сознание, она цеплялась за него. Оба забыли об окружающем мире… Его рука дерзко проникла под складки аметистовой туники, медленно скользнула по колену к мягкой плоти бедра и к драгоценной цели его желания.
 Розамонд тихо застонала, когда кончики его пальцев обвели заветный бугорок. Он дразнил, играл и теребил ее плоть, пока не почувствовал неукротимое возбуждение любимой. И только тогда отнял руку. Протестующий стон прозвучал музыкой в его ушах, подсказав, что теперь она позволит раздеть себя. Роджер расстегнул золотую цепь и стянул с Розамонд сначала тунику, потом камизу.
 Она лежала перед ним на рысьей шкуре во всем своем великолепии. Отблески пламени танцевали на ее груди и светлом треугольнике волос. Черные чулки и подвязки резко контрастировали с белой кожей, придавая Розамонд невыразимо чувственный вид. Сейчас она, должно быть, кажется себе куда более распутной, чем полностью обнаженная.
 — Ты так невероятно красива, что я боюсь тебя коснуться. Может, лучше просто смотреть и не трогать? — спросил он, наблюдая, как поднимаются и опускаются ее груди. — Я хочу навсегда запомнить это прелестное видение, чтобы воскрешать в памяти во время разлуки.
 Он раздвинул ее колени и горящим взором окинул пунцовый бутончик между розовыми створками плоти. Молча опустил голову и поцеловал медовые локоны.
 — Нет! — вскрикнула она, но Род понял, что она не противится, а просто потрясена тем, что мужчина может так ласкать женщину. Охваченный ликованием, он счастливо вздохнул. Господи, до чего ему повезло! Его женой станет сама невинность! Он будет ее первым мужчиной!
 — Да, Розамонд, — пробормотал Роджер, легко подув на крутые завитки, чтобы подразнить и возбудить ее. — Я хочу вкусить твоей сладости.
 Розамонд казалось, что все происходит во сне: на самом деле такого не бывает!
 Но едва его губы коснулись ее, она вздрогнула от удовольствия, убедившись, что не грезит. Бесстыдно разведя бедра, она выгнулась навстречу его жадному рту. И когда ощутила, что его язык скользнул внутрь, кружа вокруг враз затвердевшего бугорка, чуть не закричала. Она чувствовала жар огня в очаге, но язык Рода был более обжигающим, чем любое пламя.
 Впервые она осознала, что может отдаваться ему, не даря сердца, и это стало для нее откровением. Она способна испытывать страсть без любви! Утонуть в ощущениях, которые он пробуждал в ней, и позволить ему раскрыть чувственные тайны, которые подарят наслаждение им обоим. Они соединятся в браке. Все станет общим — имя, земли, замки, жизнь и постель, но Розамонд сумеет утаить частичку души.
 Род старался быть крайне осторожным, проникая в нее языком. Он сохранит ей девственность по крайней мере до тех пор, пока не будет заключен брак. По древнему обычаю, на следующее утро после свадьбы простыню с брачной постели вывешивали на всеобщее обозрение, и горе невесте, если полотно окажется чистым! Он не хотел позорить Розамонд. Пусть гордится и своим замужеством, и супругом!
 Розамонд изогнулась в пламени экстаза и громко закричала. Роджер накрыл ее своим телом, впился в рот и сжал в объятиях.
 — Я… чувствую свой вкус у тебя на губах, — потрясенно прошептала она.
 Ее слова воспламенили его. Он хотел подмять ее под себя и погрузиться в медовый грот.. Его плоть напряглась так болезненно, что кровь застучала в висках. Род поднял Розамонд и понес к кровати, но едва она стала снимать с него камзол, послышался негромкий стук.
 — Дьявол!
 Кто посмел тревожить его?
 Он прокрался к двери и прислушался. Раздался странный скребущий звук. Род выхватил кинжал и осторожно приоткрыл дверь. Чирк мгновенно ворвалась в комнату. Перед Родом возник Берк.
 — Прибыл Гриффин с посланиями. Как только вы удалитесь в свою спальню, я пришлю его.
 Де Лейберн кивнул и захлопнул дверь. Чирк виляла хвостиком. Очевидно, ей не терпелось прыгнуть в постель, но собачка побаивалась Роджера. Он сел на край кровати и поцеловал руку Розамонд.
 — Мой вездесущий оруженосец уже тут. Ты готова вернуться в Кенилуорт завтра?
 Розамонд нерешительно улыбнулась, вспомнив, что по возвращении она станет женой этого человека.
 — Поскольку никаких вещей со мной нет, я поеду налегке.
 На обратном пути они остановились в Першоре, собрали все необходимое и, прихватив Нэн и Неда, продолжали путешествие. Оказалось, что Роджеру за это время пришло два письма с просьбами немедленно прибыть в Кенилуорт: одно — от лорда Эдуарда, другое — от Симона де Монфора.
 Принц искренне обрадовался своему управителю и другу. Хорошо зная Эдуарда, Род видел, что наследник престола горит от нетерпения поделиться каким-то секретом.
 — Род, до меня дошли слухи, что отец не собирается возвращаться к открытию сессии парламента.
 Роджер понимал: если король все же приедет и попытается оспорить Оксфордские провизии, в стране начнется война. Поэтому Генрих предпочтет держаться от Англии подальше и шаг за шагом сводить на нет пункты оксфордского договора.
 — Симон де Монфор полон решимости созвать парламент. Если король откажется от своего слова, последствия могут быть ужасны, — предупредил Род.
 — Граф Симон обязательно настоит на своем. Если отец не появится, я займу его место и стану действовать заодно с Симоном.
 Род кивнул, зная, что де Монфор без всяких колебаний пойдет на замену. Эдуард придвинулся ближе и долго напряженно смотрел в лицо друга, прежде чем едва слышно прошептать:
 — Я чувствую, что Симон хочет посадить меня на трон еще до смерти отца и сделать королем Англии.
 Роджер де Лейберн ничем не выдал потрясения. Лицо его оставалось каменно-бесстрастным.
 «Иисусе сладчайший, а я-то воображал, что меня ничем не проймешь, что я самый циничный ублюдок, который когда-либо появлялся в этой стране, — думал он. — Значит, есть человек еще хуже меня. Я вижу Эдуарда насквозь, но почему же мне так не по себе?»
 Род глубоко вздохнул. Много лет назад он присягнул на верность наследнику престола и теперь не нарушит клятву.
 — Никогда больше не повторяй это вслух, — посоветовал он принцу. — Даже у стен есть уши. — И, намеренно сменив тему разговора, сообщил: — У меня тоже новости. Розамонд Маршал согласилась стать моей женой.
 — Молодец! — радостно воскликнул Эдуард. — Может, каждый из нас сумеет достичь цели!
 После беседы с Эдуардом Род натолкнулся на Симона де Монфора, и тот пригласил его в свои покои. Мужчины отправились в башню Цезаря.
 — Мне донесли, что король Генрих не вернется к открытию парламентской сессии, — начал Симон, прикрыв за собой дверь.
 Род ничем не выдал, что уже знает об этом.
 — Король никак не может унять свою гордость, когда-нибудь она его задушит.
 — Или станет причиной падения. Предполагая, что король в качестве предлога использует проволочки при подписании договора с французами, я написал верховному судье, маршалу и дворянам, созывая их на февральскую сессию. И при этом взял на себя смелость заверить, что лорд Эдуард будет на нашей стороне, — сообщил Симон и, посмотрев в глаза де Лейберну, спросил. — Могу я рассчитывать на Эдуарда?
 — Эдуард там будет, сэр Симон.
 — Я хочу, чтобы принц поставил свою подпись под Оксфордскими провизиями и выступил в парламенте в защиту баронов. Сумел бы ты убедить его?
 Роджер не отвел взгляда, сознавая, что идет по тонкому льду Неужели Симон действительно решил свергнуть короля Генриха и короновать его сына? Или честолюбие Монфора простирается настолько далеко, что он сам мечтает о короне?
 У Роджера хватило ума не задавать опасных вопросов. Граф старается убедить Эдуарда, что намерен возвести его на трон. Ничего не скажешь, тонкая игра, а ее участники, Эдуард и Симон, с их ненасытными амбициями и острым умом, несомненно, друг друга стоят.
 — Думаю, вместе нам это удастся, граф Симон.
 — Великолепно! Чем я могу тебя отблагодарить?
 — Розамонд Маршал и я решили пожениться. Не позволите ли отпраздновать свадьбу в Кенилуорте?
 — Ты мог бы и не спрашивать! Элеонора с меня шкуру спустит, если я позволю устроить торжество в любом другом месте! Кому, как не мне, быть посаженым отцом? Правда, Розамонд находится под опекой короны, и эту обязанность должен взять на себя член королевской семьи, но, думаю, Эдуард захочет стать шафером жениха. Поздравляю! — воскликнул граф и добавил: — Думаю, ради Першора и Дирхерста стоит потерпеть такое неудобство, как жена.
 — О, дорогая, я в полном восторге! Наконец пришел твой черед идти к алтарю! Но что заставило тебя передумать? — восклицала Элеонора де Монфор.
 — Я поняла, какую неоценимую помощь может оказать мужчина в управлении поместьями! — пояснила Розамонд. — Кроме того, я нахожу сэра Роджера очень привлекательным, даже несмотря на то что пока не вполне доверяю этому красивому повесе.
 Элеонора обняла девушку и, поцеловав в щеку, отступила.
 — Да ты просто светишься, — заметила она, любуясь подопечной. — Помяни мое слово — замужество пойдет тебе на пользу, Розамонд! Но времени остается мало: свадьба назначена на канун Рождества… Значит, у нас всего одна неделя. После праздников мы отправимся в Лондон. Остановимся в Дарем-Хаусе, а сэр Роджер, по всей вероятности, отвезет тебя в Виндзор или Вестминстер.
 — Спасибо, леди Элеонора, за то, что разрешили справить свадьбу в вашем замке.
 — Кенилуорт так долго был твоим домом! Помни: здесь тебе всегда будут рады. Мы очень тебя любим, Розамонд.
 — Я тоже вас люблю — вы стали мне второй матерью, госпожа.
 — Поскольку вы с Родом долго находились вдвоем без всякого присмотра, он, разумеется, взял на себя труд посвятить тебя в тайны плотских радостей?
 Розамонд стыдливо зарумянилась.
 — Да .. То есть нет. Я все еще девственна. Но в брачную ночь… когда муж берет жену… Как я слышала… это больно, и кровь идет…
 — О, дорогая, я единственная в мире женщина, к которой тебе не стоило бы обращаться по этому поводу. Мой первый опыт был просто убийственным… — Элеонора осеклась, увидев полные ужаса глаза Розамонд. — Садись, и я расскажу тебе. Поверь, ты почувствуешь искреннее облегчение, узнав, что твоя брачная ночь никоим образом не будет похожа на мою.
 Розамонд, сгорая от любопытства, уселась рядом с Элеонорой на мягкую скамью у очага.
 — Мой отец, король Иоанн, умер, когда мне исполнился год. Его мне заменил Уильям Маршал, твой дядя. Я не просто любила, а боготворила его. Он был для меня всем, и мы поженились, когда мне было девять лет. Бедный Уильям! Великий воин, маршал Англии, тридцатилетний опытный мужчина…
 Он отказывался взять меня к себе, пока мне не исполнилось пятнадцать. Эти годы оказались самыми длинными в моей жизни. Я обитала в Виндзоре и прилежно училась в надежде стать идеальной женой Уильяму. Но даже когда мы стали жить под одной крышей, чувство чести не позволяло Уильяму сделать меня женщиной, пока, по его мнению, я не достигла зрелости, чтобы выносить дитя.
 Элеонора, вздохнув, покачала головой.
 — Когда мне было шестнадцать, сестра Уильяма Изабелла вышла замуж за Ричарда Корнуэльского, и Уильям наконец решил, что время нашей брачной ночи пришло. Я была так взволнована, что едва не вопила от радости. В молодости я была ужасной собственницей. Моя любовь к Уильяму постепенно переросла в одержимость.
 Венчание состоялось в Вестминстере, нам с Уильямом отвели одну из башен, где было две комнаты, одна над другой. Я поднялась в спальню и приготовилась ко сну. Уильям оставался внизу так долго, что у меня лопнуло терпение. Я пошла к нему, и он отнес меня в постель. У него было тело настоящего солдата, упругое, мускулистое, сильное. Господи помилуй, я все еще помню каждую мелочь…
 Синие глаза Элеоноры повлажнели от непролитых слез.
 — Мы легли в постель. Счастье горело во мне… я словно попала в рай. Уильям был нежен, боясь меня обидеть, и, когда мы соединились, на краткий миг я ощутила боль. Он заполнил меня собой, и я задыхалась от радости. Наслаждение охватило меня ослепительной жгучей вспышкой, и я потеряла голову от невыразимого блаженства, жара его тела, бурных ласк. Кажется, я вскрикнула, но он отчего-то вторил мне. Постепенно я осознала, что он чересчур тяжело навалился на меня. Я что-то спросила, но он не ответил и не пошевелился. Мне показалось, что Уильям заснул, но разбудить его не удалось. Тут я поняла: творится нечто неладное. Мне почудилось, будто он лишился сознания, не перенеся возбуждения. Но он… он был мертв. Неведомый враг отравил его. Не знаю, сколько я пролежала, окаменев от ужаса, прежде чем начала истерически вопить. Сэр Рикард де Берг пришел мне на помощь и снял с меня мертвеца. Сэр Рикард всегда был рыцарем без страха и упрека. Не знаю, что бы я без него делала.
 Розамонд сочувственно коснулась ее руки.
 — Леди Элеонора, я ничего не знала.
 Элеонора вытерла глаза и рассмеялась:
 — Как видишь, если я могла вынести все это в первую брачную ночь, значит, и ты вытерпишь пылкого Роджера де Лейберна.
 — Я не хотела выходить за него замуж, потому что воображала себя влюбленной в сэра де Берга, — призналась Розамонд.
 — Сэр Рикард — само благородство и очень красив, но не подходит тебе по возрасту, дорогая. Ты отдала ему свое сердечко, потому что он казался тебе похожим на отца, как мне — Уильям Маршал. Я поняла это, лишь страстно влюбившись в Симона. Так будет с тобой и Родом.
 «Нет. Я выйду за Роджера, но не позволю себе влюбиться. Твои слова только доказывают, что любить кого-то означает потерять. Больше я никогда этого не допущу», — подумала девушка.
 Оставшись наедине с Деми, она рассказала подруге, что все-таки согласилась стать женой сэра Лейберна. Деми восторженно заахала и стала расспрашивать, что заставило Розамонд передумать. Та поведала ей, что едва не утонула в реке и только отвага Роджера спасла ей жизнь. Разумеется, она и словом не обмолвилась о последовавшей за этим ночи и ласках, которые они друг другу дарили. Не стоит посвящать ее в такие подробности, тем более что Демуазель еще почти девочка.
 Чирк служила для девушек источником постоянного веселья. Они любили играть с ней, а Деми не возражала против того, чтобы щенок жил в их спальне. Озорная собачка была чистоплотна и хорошо обучена..
 Теперь у Розамонд не было ни одной свободной минуты. Швеи леди Элеоноры трудились над приданым и подвенечным платьем, а невеста много времени проводила в соляре, помогая в приготовлениях к свадьбе. Сегодня ей и сэру Роджеру предстояло ужинать за высоким столом вместе с лордом Эдуардом, леди Элеонорой и графом Симоном. Нэн помогла ей надеть платье из переливчатого бархата с небольшим шлейфом.
 — Кстати, Рикард де Берг вернулся из Ирландии. Ты его еще не видела? — спросила Деми, следя, как служанка вплетает ей в волосы жемчуга.
 — Рикард де Берг… привез с собой жену? — выдохнула Розамонд, стараясь овладеть собой. Не подобает невесте выказывать чувства к другому!
 — Но сэр Рикард не женат, Розамонд.
 — Но… но я думала, он поехал в Ирландию за женой…
 — Нет, ты все перепутала. Это его брат-близнец Майкл! Мик де Берг взял себе жену-ирландку!
 У Розамонд подкосились ноги. Она почти рухнула на кровать. Кровь медленно отлила от лица. Потрясение сменилось яростью. Роджер де Лейберн обманул ее!
 Она так и кипела гневом, требовавшим выхода. Он сделал это намеренно! Решил, что если она поверит, будто сэр Рикард де Берг дал слово другой, то перестанет по нему вздыхать и поддастся на уговоры жениха.
 Вне себя от бешенства, Розамонд бросилась на поиск Роджера.




 Глава 11


 — Ублюдок! — взвизгнула она, стоя на пороге спальни де Лейберна. Сейчас она казалась настоящей фурией — глаза сверкают, руки уперты в бедра, подбородок высоко поднят. — Ты, мерзкая свинья! — продолжала она сыпать ругательствами. — Нагло обманул меня, уверяя, что сэр Рикард де Берг отправился в Ирландию за невестой! Ну так вот, он вернулся в Кенилуорт один, без жены.
 — Розамонд, мне не по душе крепкие выражения в устах дамы, особенно если эта дама — моя жена, — прогремел Роджер, мрачно хмурясь.
 Но на Розамонд это ни в малейшей степени не подействовало.
 — Гореть бы тебе в аду! — завопила она и, повернувшись, ногой откинула шлейф с надменностью истинной аристократки.
 Роджер схватил ее за руку и развернул к себе.
 — Никогда больше не смей показывать мне спину, госпожа. Если желаешь помериться силами, имей смелость сражаться лицом к лицу. Кстати, какая разница, женат сэр Рикард или нет?
 Розамонд потупилась. Он пытается вытянуть у нее признание. Ну что ж, сам напросился!
 — Уберите руку, сэр! Столь хозяйские жесты неприличны, тем более что вы никогда не завладеете даже самой крохотной частичкой моей души.
 Но вместо того чтобы послушаться, Роджер крепче стиснул ее плечи.
 — Завладею, — поклялся он, — завладею.
 Поняв, что ей не совладать с ним, Розамонд решила ранить Роджера словами.
 — Ты никогда не получишь моего сердца! — рассмеялась она. — Оно давно отдано сэру Рикарду, и ты знаешь это, иначе никогда не решился бы солгать!
 Род прищурился, пытаясь скрыть ревность.
 — Пусть хранит твое сердце! С меня хватит твоего тела и… твоих замков!
 — Ты и в самом деле дьявол, де Лейберн! И спятил, если воображаешь, будто я теперь выйду за тебя, — свадьба отменяется!
 — Не тешь себя глупыми надеждами, Розамонд, ты будешь моей женой!
 А тем временем Симон де Монфор разложил список Оксфордских провизий на черном дубовом столе и придержал, чтобы края свитка не сворачивались. Лорд Эдуард склонился над столом и, обмакнув перо в чернила, поставил размашистую подпись — Эдуард Плантагенет.
 Роджер перевел задумчивый взгляд с лорда Эдуарда на графа Симона. Кто из этих двоих возьмет верх? Они используют друг друга, чтобы достичь цели. Но в любом случае один властвует, второй покоряется, один ведет, второй следует. Пока сэр Симон сумел выдвинуться вперед, но де Лейберн знал Эдуарда лучше, чем кто бы то ни было, и поэтому не сомневался, что именно он выйдет победителем. Ну а пока испытанный боевой конь и молодой жеребец составляли прекрасную упряжку. Род понимал: никто не действует исключительно в собственных интересах. Оба думают о будущем страны. О лучшем будущем. Они твердо верили, что цель оправдывает средства, и Роджер до какой-то степени был с этим согласен.
 — Если это согласуется с вашими планами, я хотел бы отправиться в Лондон на следующий день после Рождества, — объявил Симон.
 — Если бы не свадьба сэра Роджера, мы отпраздновали бы Рождество в Уиндзоре. Придется отметить там Новый год. Я размещу своих гасконцев в лондонском Тауэре.
 — Тут вы правы: лучше держать людей поближе, — одобрительно кивнул граф. — Беспорядки в столице могут вспыхнуть в любую минуту.
 Род не упомянул о том, что Розамонд снова отказалась выйти за него. У него осталось два дня, чтобы заставить ее изменить решение.
 Спускаясь вместе с другом с башни Цезаря, принц тихо заметил:
 — Я еще больше укрепился во мнении, что де Монфор намерен сделать меня королем. Мне хотелось бы как-то вознаградить его. Не просто дорогим подарком на Рождество, а чем-то таким, что он запомнит на всю жизнь. Что можешь предложить?
 — Почему бы не посвятить в рыцари кого-то из его сыновей? — сообразил Род. — Он сочтет это огромной честью.
 — Слава Богу, ты всегда знаешь, что делать. Которого сына? Симон — его тезка, зато Генри — наследник. Я посвящу его в рыцари на твоей свадьбе.
 Однако Род напомнил себе, что, если немедленно не предпринять что-то, ни о какой свадьбе не может быть и речи.
 Попрощавшись с лордом Эдуардом, он отправился на поиски де Берга. Ирландский воин стал той крепостной стеной, которая разделила его и Розамонд, и теперь следовало разрушить эту стену. Род и раньше завидовал де Бергу, но сейчас был вынужден признать, что к зависти примешалась ревность.
 — Хильда сказала, что ты отказываешься примерять подвенечное платье. Что на тебя нашло, Розамонд? Завтра твоя свадьба! — с нескрываемым раздражением воскликнула леди Элеонора. Дел сегодня было по горло: предстояло не только готовиться к Рождеству, но и складывать вещи для переезда в Дарем-Хаус в Черинг-Кросс, неподалеку от Лондона.
 — Я отменила свадьбу, леди Элеонора, поскольку не могу выйти замуж за Роджера де Лейберна.
 — Что за вздор! Отступать поздно — все распоряжения отданы. Понимаю, виной тому — предсвадебная лихорадка: все невесты чего-то пугаются накануне венчания.
 — Сэр Роджер солгал, воспользовался моей доверчивостью, чтобы заставить согласиться на брак.
 — Розамонд, все мужчины проделывают нечто подобное, чтобы добиться своего, да и женщины тоже. Такова природа человеческая. Ты не можешь нарушать свое слово и играть чьими-то чувствами, то соглашаясь на брак, то отказываясь от него. Вы уезжали вместе и в глазах всего света стали любовниками. Если ты сейчас устроишь скандал, ни один мужчина не согласится взять тебя в жены.
 Розамонд покраснела. Как можно отрицать, что они стали любовниками, после того, как делили постель?
 — Ему нужны только мои замки, — прошептала она.
 — Это доказывает, что он — человек тщеславный: качество, достойное всяческих похвал. Розамонд, ты думаешь только о себе. Ваш брак угоден графу Симону и принцу Эдуарду. Он поможет скрепить их союз, исключительно важный для будущего страны. Я хочу, чтобы ты прямо сейчас поднялась в соляр и в последний раз примерила платье.
 Розамонд опустила ресницы, чтобы скрыть вызывающий блеск глаз. Как неприятно чувствовать себя пешкой в чьей-то борьбе за власть!
 Она направилась к лестнице, но вместо того, чтобы выполнить приказ, поднялась на стену замка, где зимний ветерок охладил ее голову. Она должна все обдумать!
 Глубоко вдыхая бодрящий воздух, Розамонд смотрела на унылый пейзаж. Между голыми деревьями лежали островки снега.
 Над ее мыслями властвовал Роджер де Лейберн. Почему он солгал ей? Неужели ревнует к Рикарду де Бергу?
 Ее сердце сжалось. Если Род ревнует, значит, его чувства к ней гораздо сильнее, чем она предполагала. Нет, не может быть! Он просто стремится завладеть ее богатством!
 — Розамонд… моя госпожа… — Бархатный голос с ирландским выговором, раздавшийся за спиной, вывел ее из раздумий.
 Обернувшись, девушка потрясенно воззрилась на говорившего.
 — Сэр Рикард! — поразилась она, окончательно растерявшись.
 Неужели она накликала его появление? Недаром ходили слухи, что он колдун, обладающий особым даром. Но как похож на де Лейберна! Такие же зеленые глаза и черные волосы, такая же гибкая мощная фигура. Розамонд вздрогнула.
 — Позвольте мне, леди… — Сэр Рикард сбросил плащ и осторожно накинул на ее плечи.
 Розамонд впервые заметила глубокие морщины вокруг глаз и губ рыцаря, серебряные нити в его смоляных прядях.
 — Вы пройдетесь немного со мной, Розамонд?
 Его манеры были столь безупречны, что она зачарованно кивнула.
 — Вы… вы недавно вернулись из Ирландии, сэр Рикард? — заикаясь, вымолвила она.
 — Да. Отвез послания к своему отцу от графа Симона.
 — Верно, что ваш брат женился? — не выдержала она.
 — Да, Мик наконец стал женатым человеком, — кивнул он. — Насколько я понял, и вы завтра выходите замуж?
 — Нет! То есть собиралась, но передумала.
 — Как ни печально, таково исключительное право дамы. Надеюсь, у вас есть важная причина для отказа, Розамонд. Причина, надеюсь, никак не связанная со мной?
 Розамонд в ужасе отпрянула. Кто донес, что она неравнодушна к нему? Деми? Леди Элеонора?
 — Я… действительно питала к вам нежные чувства, сэр Рикард… вы такой благородный рыцарь… Но все это были лишь девичьи фантазии, — призналась она. — К сожалению, я узнала, что мой жених намеренно ввел меня в заблуждение, утверждая, будто вы отправились в Ирландию за невестой. — Помолчав, она добавила: — Я воображала, что сердце мое навеки разбито, но, поверьте, волноваться нет причин.
 Сэр Рикард ободряюще сжал ее пальцы.
 — Де Лейберн не солгал, дорогая моя. Я действительно решил жениться.
 Розамонд остановилась и вгляделась в его смуглое лицо.
 — Но когда вернулся в Коннеот, моя дама объявила, что не сможет жить с человеком, наделенным сверхъестественными способностями. В мое отсутствие она, кроме того, успела влюбиться в моего брата-близнеца.
 — О, господин мой, мне так жаль! — воскликнула Розамонд. — Я знаю, что это такое — потерять того, кого любишь!
 — Нет, Розамонд, никакой трагедии не было. Я давным-давно отдал сердце другой. Той, которая никогда не станет моей.
 Розамонд посмотрела ему в глаза и неожиданно все поняла.
 — Это леди Элеонора, верно?
 — Принцесса Элеонора в то время уже была женой маршала Англии. После его смерти она приняла обет целомудрия и едва не постриглась в монахини, — кивнул рыцарь.
 — А потом сэр Симон женился на женщине, которую вы любили, — вздохнула девушка.
 — Я ликовал, узнав об этом. Она нуждалась в человеке, достаточно сильном, чтобы устоять против короля, епископов и даже папы.
 — Но вы любили ее, сэр Рикард.
 Губы рыцаря тронула улыбка — добрая, почти неземная.
 — Когда истинно любишь кого-то, желаешь ему счастья. Граф Симон подарил Элеоноре истинное счастье. — Он поднес к губам ее пальцы. — Поверьте, Роджер де Лейберн станет вам прекрасным мужем.
 Девушка затаила дыхание. Похоже, она единственная не уверена в необходимости этого брака.
 — Откуда вы знаете? — встрепенулась она. — Вы сейчас говорите со мной как ясновидящий?
 Рикард де Берг тихо рассмеялся:
 — Некоторые считают мой дар проклятием. Не хотелось бы пугать вас, дорогая, но будущее несет с собой много бед. Сила и положение де Лейберна дадут вам безопасность и защиту. Для всех нас дорога будет тяжелой и ухабистой, но вы не только выживете, но и расцветете.
 Розамонд заметила, что де Берг и де Лейберн смотрят на нее совсем по-разному. Взгляд де Берга устремлен не на нее, а словно сквозь нее, будто ему открылось некое видение. Де Лейберн же вечно раздевает ее своим дерзким взглядом! Недаром леди Элеонора твердила, что, хотя сэр Рикард — благородный рыцарь, он чересчур стар для нее. Может, Розамонд и вправду видела в нем давно потерянного отца?
 — Спасибо за то, что были со мной искренни, сэр Рикард. Я обдумаю ваши слова, — пообещала она и, отдав рыцарю плащ, спустилась со стены.
 Войдя в комнату, она увидела лежавшее на постели подвенечное платье. Очевидно, Хильда, потеряв терпение, дошила его без примерки. Наряд был очень дорогим и предназначался не только для свадьбы, но и для дворцовых приемов. Розамонд осторожно дотронулась до шелка цвета незабудок, от всей души желая, чтобы платье исчезло, а Роджер де Лейберн никогда не появлялся в Кенилуорте. Это из-за него в ее мыслях царил хаос, покой был непоправимо нарушен, а уверенность в себе окончательно исчезла. Он настоящий дьявол, хитростью старающийся подчинить ее своей воле.
 А после всего, что наговорила леди Элеонора относительно необходимости скрепить союз между де Монфором и принцем, Розамонд окончательно почувствовала себя марионеткой. Кроме того, кто-то наверняка попросил сэра Рикарда найти ее и склонить к браку с де Лейберном.
 Она решила не спускаться в зал к ужину, остаться в своей комнате до следующего дня, избегая встреч с посторонними. Если она не покажется в церкви в назначенный час, все поймут, что свадьбе не бывать. У Розамонд достаточно сильный характер, чтобы показать всем: никто не сумеет дергать за ниточки, желая заставить ее повиноваться!
 Вечером Деми и Нэн оставили ее одну, понимая, что Розамонд волнуется, как всякая невеста накануне свадьбы. Они не хотели мешать ей провести в замке последнюю ночь перед замужеством. Перед тем как уйти, Нэн, уже успевшая сложить почти всю одежду, белье и другие вещи госпожи, с любовью оглядела питомицу. Чирк лежала на коленях девушки и, блаженно прикрыв глаза, позволяла почесывать себя за ушком.
 «Надеюсь, замужество ее будет счастливым», — подумала служанка, тихо прикрывая дверь.
 Еще до рассвета в Кенилуорте поднялась суматоха. Часовню украшали к предстоящему венчанию и Рождеству. Из кухни доносились восхитительные ароматы: хлеб уже испекли, и место в печи заняли пироги с фруктовой начинкой, на вертелах жарились туши оленей и кабанов, на столах громоздились горы устриц — традиционное свадебное блюдо. Из пивоварни выкатывали бочонки октябрьского эля, привезенное из Гаскони красное вино подавали из погребов наверх.
 Дверь между комнатами Эдуарда и Роджера была полуоткрыта. Оруженосцы, Оуэн и Гриффин, метались, облачая рыцарей в праздничные одеяния. Лорд Эдуард был в прекрасном настроении и то и дело отпускал непристойные шутки, советуя другу, как лучше избавить девицу от надоевшей невинности. Род, однако, не сдавался, напомнив Эдуарду, что скоро в Виндзоре появится его собственная девственная невеста.
 — Тебе чертовски везет, Роджер, — вздыхал принц. — Получаешь богатую наследницу, а ведьмы-тещи у тебя не будет! Не пойму, что нашла Розамонд в таком уроде, как ты! Ей следовало бросить тебя перед самым алтарем!
 Ледяное предчувствие стиснуло сердце Рода. С тех пор как Розамонд пожелала ему сгореть в аду, они больше не виделись. Он уверял себя, что она обязательно придет в часовню, не посмеет ослушаться. Но тревога его крепла. Розамонд горда и сильна духом, а кроме того, строптива v вспыльчива.
 Чтобы избежать публичного унижения, Род решил взять дело в свои руки. Зайдя к принцу, он протянул ему кольцо
 — Вот, возьми и попытайся не потерять.
 — Массивное кольцо с выгравированной по кругу надписью «Розамонд — Роджер» было из червонного золота.
 — Прости, мне нужно спешить. Скоро буду!
 — Наслаждайся последним часом свободы! Скоро тебя свяжут по рукам и ногам, — поддел Эдуард, сунув кольцо в камзол, расшитый львами Плантагенетов.
 Чтобы ни с кем не встречаться, Род поднялся на вал Кенилуорта, по нему добрался до Женской башни и спустился по лестнице, ведущей к двери Розамонд.
 С самого пробуждения Розамонд терзалась сомнениями. Нэн принесла ей завтрак с наказом поспешить.
 — Я никуда не пойду, — спокойно объявила девушка.
 Знакомая с упрямством своей питомицы, служанка прибегла к хитрости.
 — Своевольная девчонка! Сейчас мне будет плохо! — вскрикнула она и, зажав рукой рот, исчезла в гардеробе  [5] .
 Затем проснулась Деми и, обняв подругу, стала уговаривать поторопиться. На этот раз Розамонд мудро промолчала. Еще до того как вылили воду из лохани, начались визиты. Похоже, все женское население Кенилуорта стремилось повидаться с невестой. Все охали и ахали, любуясь подвенечным платьем, шепотом давали советы относительно супружеской жизни и особенно брачной ночи. Розамонд, хорошо представляя, какой скандал разразится, если она объявит о своем намерении, не раскрывала рта. Они и сами скоро все узнают, ведь она не появится в часовне.
 Первые укоры совести пробудились, когда Деми надела прелестный наряд из серебристого газа. Ей предстояло быть подружкой невесты, и девушка буквально бурлила от возбуждения. Еще хуже стало, когда прибыла леди Элеонора со своей служанкой Бетт, которой было поручено уложить волосы Розамонд.
 Нэн вернулась с поджатыми губами, и Розамонд заподозрила, что именно она позвала графиню.
 — Поскольку ты подопечная короны, мы с Симоном будем вместе вручать тебя жениху, — с поистине королевским величием заявила леди Элеонора.
 «Иначе говоря, пожертвуете пешкой», — подумала девушка, пытаясь разжечь в себе гнев, но сознание вины перевешивало. Она, как была, в полотняной камизе, послушно ждала, пока Бетт расчешет ей волосы и скрепит венцом из шелковых подснежников. Женщины безостановочно трещали, не замечая смятения Розамонд. Но когда Элеонора, Деми, Бетт и Нэн одновременно потянулись к платью, Розамонд словно очнулась.
 — О, пожалуйста, нет! Не могу ли я хоть недолго побыть одна? — взмолилась она.
 Все, если не считать Нэн, посчитали это предсвадебным волнением. Леди Элеонора задержалась у порога.
 — Розамонд, натри щеки розовыми лепестками, — посоветовала она, — ты слишком бледна. Нэн, постарайся, чтобы она не опоздала.
 Едва графиня удалилась, оставив Розамонд и Нэн в неловкой тишине, девушка стремительно подошла к окну. Ах, как же ей не по себе!
 Нэн принялась деловито собирать туалетные принадлежности хозяйки, новую ночную сорочку и халат, чтобы перенести в покои для новобрачных, приготовленные в башне Клинтона, названной так в честь Джеффри де Клинтона, который выстроил Кенилуорт в двенадцатом веке.
 Когда в дверь снова постучали, терпение Розамонд лопнуло.
 — Пожалуйста, уходите! — крикнула она.
 Однако дверь с шумом распахнулась, ударившись о стену. На пороге стоял сэр Роджер де Лейберн в темно-синем камзоле.
 — Тебе нельзя быть в женских покоях! Это запрещено! — заволновалась Розамонд.
 — Обожаю делать все, что запрещено, — усмехнулся он и, бросив на Нэн многозначительный взгляд, кивком указал на дверь.
 Служанка, обрадованная тем, что не ей придется уламывать строптивицу, исчезла.
 Увидев надменного рыцаря, Розамонд ощутила, как ее охватывает гнев.
 — Как ты посмел вломиться в мою спальню, когда я в одной камизе? — вспылила она.
 — Позволь помочь тебе нарядиться в свадебное платье, — вкрадчиво предложил он.
 — Нет!
 Роджер спокойно осмотрел ее с головы до ног.
 — Надень платье, или я сам его натяну!
 — Попробуй только коснуться меня!
 — Клянусь Богом, я коснусь тебя в любое время и в любом месте, какое выберу! — рявкнул Род и, схватив ее за плечи, рванул к себе.
 Она попыталась расцарапать ему лицо, но он сжал ее запястья и поднял руки над головой. Она попыталась вырваться, но только сильнее прижалась к нему. Род нагнул голову, намереваясь утихомирить ее властным поцелуем, и Розамонд впилась зубами в его губу. Выругавшись, он поднял ее, швырнул на пустую кровать Деми, а сам бросился сверху, чтобы не дать ей сбежать.
 Розамонд так отчаянно сопротивлялась, что не заметила, как камиза сползла с плеч, обнажив груди. Она лежала под ним, задыхаясь, невыразимо потрясенная охватившим ее желанием. Теплое дыхание овеяло нежные холмики, и она застонала, когда горячие губы втянули ее сосок и принялись жадно сосать. Слишком поздно она поняла, что возбудила в нем не только ярость, но и похоть. Он лихорадочно шептал мрачные, жаркие, бесстыдные слова, оскорблявшие ее невинность.
 — Перестань! Прекрати! — задыхаясь, заклинала она, боясь, что еще минута — и назад уже не повернуть.
 Род поднял голову и обжег ее свирепым взглядом:
 — Ты наденешь платье?
 Розамонд молчала, застигнутая врасплох бешенством, полыхнувшим в его глазах. Потом все же кивнула, и Род, встав с кровати, предложил ей руку.
 — Чтоб тебе провалиться в пекло! — воскликнула она, вскочив и подтягивая камизу, чтобы прикрыть груди. Волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Отступив, Розамонд надменно вскинула подбородок.
 — Либо ты сама наденешь платье, либо я отнесу тебя в церковь прямо в камизе. Выбор за тобой, — процедил Род.
 Розамонд вздрогнула. Он не шутит. И это не пустые угрозы.
 — Будь выбор действительно за мной, сэр, я осталась бы старой девой. Но от меня ничего не зависит. Де Монфоры, принц и вы заманили меня в ловушку!
 Род вздохнул. Придется урезонить ее.
 — Розамонд, ты красива, знатна и ничем не хуже Элеоноры де Монфор. Но тебе нужен сильный мужчина, чтобы ты смогла занять подобающее место в обществе. Разве я не навел порядок в Першоре? Замужество как раз то, что тебе необходимо. — И, глядя ей в глаза, тихо добавил: — Пойми, Розамонд, то, что ты испытываешь, — не гнев, а страх.
 Она обожгла его негодующим взглядом, но не опровергла обвинений. Род осторожно сжал ее руку.
 — Расскажи, чего ты опасаешься, сердце мое.
 — Ничего! — Она ощущала, что его тепло проникает в нее. Как трудно лгать… отрицать очевидное… — И меньше всего тебя!
 Зеленые глаза зажглись весельем.
 — В таком случае докажи это, Розамонд. Надень свадебный наряд и спускайся в часовню.
 Что ей оставалось делать?
 Она твердила себе, что согласилась на брак лишь потому, что Роджер спас ей жизнь, а теперь не вольна в своих поступках. Решения ей диктуют сильные мира сего, и она просто вынуждена идти к алтарю.
 Не ручаясь за себя, Розамонд молча стояла перед ним, всем своим видом выражая дерзкий вызов.
 — Ты упрямая, своевольная маленькая ведьма! Я заставлю тебя повиноваться, чего бы это ни стоило!
 Схватив с кровати платье, Роджер принялся натягивать его на Розамонд, несмотря на сопротивление. Когда он наконец отступил, она задыхалась от бешенства.
 — Ты настоящий дьявол, де Лейберн! Но погоди, я еще покажу, на что способна! Превращу твою жизнь в кошмар! Пусть наш брак неизбежен и ты получишь мои замки, зато я никогда не сдамся!
 Сэр Роджер открыл дверь и негромко велел Нэн:
 — Приведи в порядок ее волосы. Розамонд, я подожду за дверью. И если снова начнешь капризничать, клянусь, положу тебя себе на колено и как следует отполирую зад.
 Через короткое время дверь опять открылась, и невеста выплыла из комнаты. Она никогда еще не выглядела красивее. Голубое платье с широкими летящими рукавами и шлейфом поразительно оттеняло золотистые, ниспадавшие до бедер волосы. Розамонд протянула руку, и Роджер поцеловал тонкие пальчики. Нэн подняла шлейф, и они проследовали к часовне. Глаза Розамонд поблескивали аметистовым льдом.
 — Жених не должен видеть невесту перед свадьбой. Это сулит беду.
 — Ничего, я сам творец своего счастья, — усмехнулся Род.




 Глава 12


 Завороженная сиянием высоких свечей на алтаре, Розамонд безучастно стояла рядом с женихом. Внезапно в сознание проник монотонный голос священника:
 — Обещаешь ли ты повиноваться ему, любить, почитать его, быть рядом в здравии и болезни, богатстве и бедности, радости и горе и оставаться верной, пока смерть не разлучит вас?
 Розамонд заколебалась. Повиноваться? Любить? Ей вовсе не хотелось ни того, ни другого, но выхода, кажется, нет.
 — Обещаю, — пробормотала она.
 — Кто отдает эту женщину в жены этому мужчине?
 Элеонора и Симон де Монфор выступили вперед.
 — Мы, — хором объявили они.
 Розамонд, широко раскрыв глаза, смотрела, как лорд Эдуард кладет тяжелое золотое обручальное кольцо на раскрытую книгу, протянутую священником. Сэр Роджер взял ее левую руку и надел кольцо на безымянный палец.
 — Этим кольцом обручаюсь с тобой, телом своим почитаю тебя, и все свои земные богатства дарую тебе.
 Розамонд представила, как он дарит ей ванну в виде корабля викингов, и едва не рассмеялась.
 — Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучит. Объявляю вас мужем и женой! — провозгласил священник. — Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь.
 Розамонд тщетно боролась с охватившей ее паникой.
 Эти люди заставили ее совершить чудовищную ошибку!
 Она едва заметно поежилась, когда сэр Роджер наклонил голову и коснулся губами ее губ.
 «Все совершилось, и ничего не исправить. Он мой венчанный муж, но останется таковым только по имени!» — думала она.
 Голоса валлийских оруженосцев взмыли к небу ангельским хором. Розамонд взволнованно повертела кольцо на пальце. Голова кружилась от запаха свечей и ладана. Она краем глаза увидела, как Деми наклонилась и подхватила ее шлейф. Сильная рука мужа увлекла ее к проходу.
 Едва они вышли из часовни, как торжественно зазвонили колокола. Испуганная стайка голубей поднялась с крыши. Розамонд проследила за ними, страстно желая быть такой же свободной.
 Приняв многочисленные поздравления, новобрачные под восторженные крики гостей направились в тепло и уют кенилуортского замка. Празднично украшенный зал, способный вместить четыреста человек, был переполнен до отказа. Кроме слуг, дам и рыцарей, оруженосцев и местных крестьян, здесь присутствовали валлийские лучники графа Симона, гасконцы лорда Эдуарда и корнуэльские воины Гарри Олмейна. Приехали и юный Гилберт де Клар со своими рыцарями, и братья Уоррен из Суррея со своими отрядами.
 Глядя вниз, на море лиц, с возвышения, Розамонд пыталась улыбнуться. Сейчас необходимо забыть о своих бедах и невзгодах, по крайней мере до тех пор, пока она не окажется наедине с сэром Роджером. Она слишком горда, чтобы позволить кому бы то ни было заподозрить, будто ее принудили к браку.
 Когда Гриффин подошел, чтобы наполнить кубки, Розамонд растянула губы в сияющей улыбке, не осветившей, однако, ее глаз. Ей в самом деле нравился оруженосец де Лейберна. Не стоило его огорчать.
 Лорд Эдуард призвал всех к молчанию.
 — Позвольте мне поднять чашу за счастливую пару. Уверен, что все в Кенилуорте согласятся со мной. Желаем вам много радости. Плодитесь и размножайтесь!
 Тост был встречен оглушительным смехом и топотом. Но когда встал жених, собравшиеся мгновенно затихли.
 — Сегодня я счастливейший из смертных, ибо наконец исполнилось мое заветное желание. Моя жена — высочайшая в мире награда, и для меня огромная честь породниться с благородным семейством Маршалов. Дамы и господа, прошу выпить за мою красавицу жену леди Розамонд де Лейберн.
 «Леди де Лейберн! Язык не поворачивается выговорить такое», — со злостью подумала Розамонд, видя, как все в зале дружно поднимают кубки. Пришлось ослепительно улыбнуться и пригубить вина. Но вместо того чтобы поблагодарить мужа, она предложила собственный тост:
 — За леди Элеонору и сэра Симона, которые всегда любили меня как дочь.
 Услышав это, Род понял, что Розамонд сдалась только из-за глубоких чувств, которые питала к де Монфорам. Непомерная гордость де Лейберна была уязвлена. Значит, долгожданный приз все же ему не достался. Придется снова осаждать крепость и, возможно, брать штурмом стены, прежде чем она капитулирует.
 Гости продолжали пить и преподносить новобрачным дорогие дары, вроде великолепных серебряных тарелок с монограммами от лорда Эдуарда Плантагенета, роскошных шпалер от де Монфоров и серебряных чаш, усаженных рубинами, от Демуазель. Ричард Глостер прислал шелковый восточный ковер, привезенный из последнего крестового похода, а Гарри Олмейн позаботился о столовом сервизе из корнуэльского олова.
 Потом начался пир. Одно блюдо сменялось другим, пока не насытились даже самые завзятые обжоры. И все это время Розамонд ощущала собственнический взгляд мужа. Сегодня у него был вид голодающего, готового проглотить ее целиком, и от этого Розамонд становилось еще неспокойнее. Она не знала, чего боится больше: церемонии проводов жениха и невесты в опочивальню или неизбежной ссоры, которая разгорится, как только они останутся одни.
 Невероятным усилием воли выбросив из головы тревожные мысли, Розамонд залпом осушила кубок и улыбнулась.
 Вскоре прибыли музыканты, но прежде чем слуги убрали раскладные столы, лорд Эдуард вышел вперед и подозвал юного Генри де Монфора. В зале воцарилась тишина. Эдуард вынул меч из усыпанных драгоценными камнями ножен.
 — На колени! — приказал он.
 Юноша опустился на одно колено, и принц прикоснулся лезвием меча к его плечам.
 — Генри де Монфор, дарую тебе рыцарство за верную и отважную службу. Встань, сэр Генри!
 Когда Эдуард преподнес Генри золотые шпоры, зал разразился приветственными криками.
 Розамонд обратила восхищенный взор на принца, и, когда он вернулся на свое место подле нее, не выдержав, прошептала:
 — Как великодушно с вашей стороны почтить де Монфоров!
 — Это Род предложил, — признался Эдуард.
 Она удивленно приподняла брови, и Род с виноватым видом отвернулся. О каком великодушии может идти речь? Все это — лишь тонкий политический расчет, цель которого — еще больше расположить к себе Симона.
 Но угрызения совести мигом исчезли, когда Род увидел, как счастливы и горды Элеонора и Симон. Для них это был день триумфа: старший сын получил рыцарские шпоры из рук самого наследника престола, а прелестная питомица удачно вышла замуж за человека, находящегося в большой милости у принца.
 Симон, взяв маленькую ручку Элеоноры, нежно спросил жену:
 — Тебе это не напоминает нашу свадьбу, любимая?
 Элеонора лукаво улыбнулась:
 — Что ты! Мы поженились тайно, среди ночи, потому что ты неустанно преследовал меня и бесстыдно соблазнил!
 Симон положил ее ладошку на свое мускулистое бедро.
 — А ты, маленькая распутница, пылко отвечала на мои ласки.
 — Но, господин мой, если не ошибаюсь, мы провели брачную ночь порознь!
 — Ничего, — усмехнулся Симон, — сегодня я возмещу тебе все потери.
 Элеонора шутливо стиснула его бедро:
 — Чванливый французишка!
 — Видишь, — прошептал он, — ты не можешь меня выпустить из рук!
 — Это все вино! Слишком уж крепкое, — рассмеялась Элеонора, — к тому же оно делает меня абсолютно ненасытной!
 Симон подозвал пажа и велел наполнить кубок жены.
 Танцы начались только к концу дня. Новобрачные по обычаю открывали бал. Затем честь покружиться с невестой оспаривали лорд Эдуард, граф Симон, Гарри Олмейн и Гилберт де Клар, так что у Розамонд даже голова закружилась. Или она просто чересчур много выпила? Но тут ее увлекли в танце сильные руки темноволосого зеленоглазого рыцаря.
 — Сэр Рикард, мне почудилось, что это мой муж! — поразилась она.
 — Вы мне льстите, леди Розамонд! Я завидую его молодости и прелестной невесте.
 Розамонд залилась краской и опустила ресницы, не замечая, что муж следит за каждым ее движением, каждым вздохом, каждой застенчивой улыбкой, которые она дарит ирландскому рыцарю. Только когда де Лейберн очутился рядом, она будто опомнилась. Сэр Рикард галантно передал ее мужу, и сердце Розамонд учащенно забилось. Она вспомнила свои слова: «Ты никогда не получишь моего сердца! Оно давно отдано сэру Рикарду, и ты прекрасно это знаешь!»
 Розамонд ожидала упрека или уничтожающей реплики, но Роджер молчал, пожирая ее жадным взглядом.
 — Не смотри на меня так, — потребовала она.
 — Как именно? Словно мне не терпится уложить тебя в постель? Но это так и есть, дорогая.
 Те же слова, что он сказал при первой встрече! Слова, усилившие их неодолимое чувственное притяжение! Глаза девушки гневно сверкнули.
 — Отродье сатаны!
 — Недаром говорят, что новая мода носить шлейфы привлекает дьяволов: они обожают кататься на дамских хвостах.
 Розамонд вызывающим жестом откинула волосы и тряхнула головой:
 — Я не уступлю никакому дьяволу!
 Губы Рода дрогнули в улыбке, но он и не подумал уступить.
 — Что же до этих широких рукавов… — Он просунул руки внутрь, добрался до ее обнаженных плеч, привлек к себе и поцеловал.
 Окружающие приветствовали дерзкую выходку жениха смехом и аплодисментами.
 Розамонд задрожала. От его прикосновений ее бросало то в жар, то в холод. Она твердила себе, что не боится никого и ничего, но теперь приходилось признать, что он страшит ее. Может, Нэн права: до сих пор Род все прощал ей, потому что они не были женаты, а с законной супругой позволено обращаться по-другому. Правда, друзья считали его человеком уживчивым и добродушным, но под маской невозмутимого лощеного придворного Розамонд всегда ощущала бездонные глубины, скрывавшие бог знает какие мрачные тайны.
 Поцелуй послужил своеобразным сигналом. Холостые приятели Рода окружили новобрачных и увели жениха. Розамонд, стараясь не позволять панике вонзить в нее железные когти, повернулась к Демуазель и леди Элеоноре. Деми впервые позволили присутствовать при церемонии укладывания новобрачной в постель, и она раскраснелась от волнения. Дамы, посмеиваясь и перешептываясь, увели невесту из зала и проводили в свадебные покои.
 Раскатистый мужской хохот, доносившийся из соседней комнаты, побудил женщин как можно скорее избавить Розамонд от пышных нарядов. Нэн позаботилась о платье, остальные поспешно стянули камизу и чулки. Леди Элеонора подхватила с постели белую шелковую сорочку, вышитую золотыми бантами — узлами любви, и едва успела продеть руки невесты в рукава, как в комнату ворвалась развеселая компания подвыпивших молодых людей. Распевая непристойную песенку, они втолкнули в спальню голого, в чем мать родила, жениха. Дамы завизжали, притворяясь, что страшно шокированы, но при этом глаз не сводили с могучей фигуры рыцаря. Розамонд, изнемогая от страха и стыда, поспешно повернулась спиной к мужчинам, а леди Элеонора, не опустив подола сорочки, откинула длинные волосы невесты, открыв ее бедра и округлые ягодицы, желая показать, что на белоснежной коже нет ни единого пятнышка.
 Род немедленно очутился рядом и отнял руку леди Элеоноры, так что волосы золотистым занавесом скрыли обнаженную плоть. Взгляд жениха красноречиво говорил, что невеста ложится в брачную постель невинной.
 Пока Деми прикрывала Розамонд от нескромных взоров, Эдуард и Гарри стянули подвязки новобрачной, чтобы позже повязать на рукава. Род не стал возражать, но решительно кивнул им на дверь. Громко сетуя, что не увидит супружескую пару в постели, Эдуард все же выпроводил остальных. Зная, что вскоре и ему предстоит уйти, принц решил не доводить до того момента, когда игривое настроение сменится бесстыдно-непристойным.
 Элеонора, расстелив постель, поцеловала невесту. Деми порывисто обняла подругу и с тревогой прошептала:
 — Все будет хорошо?
 Горло Розамонд так сдавило, что она только сумела кивнуть, но при этом одарила Деми ободряющей улыбкой.
 Дождавшись, пока уйдут дамы, Род задвинул засов и повернулся к жене.
 Розамонд поспешно отвела от него взгляд.
 — Жаль, что этот день не стал для тебя более счастливым, — заметил он.
 — Не пойму, о чем ты. День прошел как нельзя лучше, — с ледяным сарказмом бросила она, по-прежнему принужденно улыбаясь.
 — Ты вышла за меня по неверным мотивам. Хотела угодить Элеоноре и Симону, а не ради нас с тобой.
 Она и не подумала отрицать правоту его слов.
 — А ты? Женился по верным мотивам?
 — Абсолютно, — уверенно кивнул он.
 Розамонд прикусила губу, снова вспомнив, как грозилась, что он никогда не получит ее сердца. И его ответ поднял в ней бурю негодования. «Я удовольствуюсь твоим телом… и твоими замками…» Вот они, его мотивы!
 — Что ж, как бы ни было, а брак заключен, на счастье или беду! — рассмеялась Розамонд, чтобы скрыть боль обиды, и, нагнувшись к туалетному столику, стала разбирать вещи, принесенные Нэн. — Странно, — пробормотала она, подняв кинжал брата, найденный в Дирхерсте. — Почему Нэн принесла это сюда?
 Подошедший Род взял у нее серебряный клинок.
 — Твоя служанка посчитала, что он тебе понадобится.
 Розамонд непонимающе уставилась на него. Он объяснил:
 — Нэн, очевидно, уверена, что ты подарила мне свою невинность. — Приблизившись к кровати, Род полоснул кинжалом по пальцу: несколько капель алой крови упали на белое полотно. — Она не понимает, что ты не желаешь ничего отдавать мне.
 — Я вышла за тебя, принесла приданое, но не жди, что так же добровольно позволю взять свое тело! — прошипела Розамонд.
 Род обжег ее изумрудным сиянием глаз.
 — Я хочу, чтобы ты пришла ко мне, не просто исполняя долг. Хочу, чтобы ты сгорала от желания.
 — Никогда! — вскрикнула она. — Никогда!
 Мужская гордость Рода была задета столь решительны отказом, однако он не повысил голоса.
 — А вот тут, любовь моя, ты жестоко ошибаешься.
 Он шагнул к ней, бесшумно, грациозно, как хищник, загоняющий выбранную добычу. Розамонд хотелось сбежать и спрятаться, но гордость приковала ее к месту. Род же набросился на нее, только взял руку и, запечатлев на ладони поцелуй, сложил ее пальцы в кулачок. Кончиком языка обвел место на тонком запястье, где бешено бился пульс, скользнул выше по руке. Розамонд затрепетала, и Род вдруг ощутил, как она боится.
 — Если ты силой овладеешь мной, клянусь, что возненавижу тебя!
 — Честь рыцаря не позволит мне изнасиловать ни одну женщину, тем более собственную жену. Куда приятнее обольстить ее, дорогая.
 — Вероятно, другие женщины не могут перед тобой устоять, но я на них не похожа!
 — Нет, ты ледяная дева, сердце которой необходимо растопить, норовистая кобылка, нуждающаяся в твердой руке и шпорах! — покачал головой Род, решив умолчать о том, что ей нечего его бояться. Тем слаще будет победа! — Взгляни на меня, Розамонд!
 Видя, что она не собирается подчиниться, он подошел ближе, упершись вздыбленной плотью в шелковую сорочку, словно требуя впустить его. Услышав, как новоиспеченная супруга судорожно вздохнула, он заметил, что она все же посмотрела вниз. Розамонд с ужасом взирала на длинный шрам на внутренней стороне бедра, тянувшийся от паха до колена.
 — Ты получил его в бою?
 — Это всего лишь старая рана, мы не станем об этом говорить.
 Он протянул к ней руки, но не попытался снять сорочку, а только нежно погладил по спине. Ощутив, как она напряжена, Род сжал ее груди, стал поглаживать и ласкать, пока трущаяся о гладкую кожу скользкая ткань не нагрелась. Все это время набухший фаллос упирался ей в живот, касаясь и дразня в чувственном танце совокупления. Жар его рук и мужской плоти обжигал ее сквозь тонкий шелк.
 Розамонд уперлась ладонями ему в грудь, но с таким же успехом могла сражаться с каменными стенами замка. Она чуть не упала, когда его пальцы спустились к самому лону. Полупрозрачная материя оказалась ненадежной преградой, а предательское тело словно обрело собственную волю. Из горла Розамонд едва не вырвался вопль, вопль мучительной жажды. Шелк, лишь слегка прикрывающий венерин холмик, стал влажным, потом мокрым, а женский запах, разлившийся в тепле, выдал тайну ее желания.
 Господи, хоть бы он не целовал ее!
 Губы, к которым он не прижимался с того времени, как они гостили в Дирхерсте, ныли. Розамонд пыталась изгнать воспоминания о его поцелуях, но все было напрасно. Никогда, никогда не забыть той ночи! Муж, смуглый, властный, сильный, возбуждал ее до такой степени, что хотелось кричать. Отчаянно пытаясь скрыть очевидное, Розамонд нашла выход в гневе и, не в силах справиться с мужем, попросту укусила его в плечо. Глаза Рода сверкнули яростью. Он занес руку, и Розамонд в ужасе сжалась, вообразив, что он собирается ударить ее. Но Род обвел ее губы кончиком пальца.
 — Это второй любовный укус, которым ты наградила меня сегодня. Он говорит о твоей страстной натуре, mon amour  [6] , — прошептал он.
 Потом он совершил нечто совершенно необычное: медленно погладил ее по щеке с таким благоговением, будто касался святыни. Затем его пальцы погрузились в ее волосы, играя с легкими прядками. Род жадно вдыхал ее нежное благоухание, поднося золотистые локоны к губам, пробуя их на вкус.
 Розамонд и упивалась, и ненавидела его ласки. До этих пор она не испытывала ничего подобного. Он словно заворожил ее, растопив ожесточение и заставив жаждать новых и новых ощущений. Она одновременно боялась и ждала момента, когда он разденет ее, осыплет поцелуями, и все же мысленно умоляла оставить ее в покое. Ее тело судорожно выгнулось в неутоленном желании, но он продолжал играть на ней, как музыкант на лютне, пробуждая, волнуя и воскрешая ее чувственность.
 Род медленно развязал тесемки сорочки, просунул руки в шелковистые складки и снова стал ласкать ее обнаженную плоть. Твердые губы прижались к ее губам, заставляя розовый цветок раскрыться. Ее упорное сопротивление длилось несколько долгих, невыносимо томительных секунд, но она уже понимала, что этого поединка ей не выиграть. Победила настойчивость Рода. Его язык глубоко окунулся в ее медовую сладость и стал двигаться в ритме, имитирующем тот, который ему хотелось бы избрать для их сокровенной близости.
 Магия его нежности покорила Розамонд. Она почти потеряла способность мыслить, утонув в океане ощущений. Наверное, это вино лишило ее решимости и воли. В голове промелькнула последняя связная мысль: нужно бороться либо с его желанием, либо со своим. Но даже это оказалось невыполнимым. Сил хватило лишь на то, чтобы поднять руки, обвить его шею и прижаться к широкой груди. В его объятиях она чувствовала себя хрупкой, легкой и бесконечно женственной. Она подалась к нему. Род подвел руки под ее попку и поднял на свое стальное копье. Оно послушно улеглось вдоль заветного входа в ее лоно, и когда он медленно направился к кровати, жаркое скользящее трение заставило ее охнуть от нарастающего желания. Он бросился на постель, увлек Розамонд за собой, продолжая держать на весу. Ее волосы рассыпались по его груди и плечам, и Род вздрогнул от удовольствия. Она действительно редкостный приз, который он получил. Род не солгал, утверждая, что, увидев нечто прекрасное, испытывает неодолимую потребность завладеть им, однако понимал, что даже если возьмет Розамонд, все равно не ощутит истинного удовлетворения. Ибо сердце супруги для него закрыто.
 Розамонд медленно приблизила губы к его рту, и дрожь пронзила ее, когда он страстно ответил на поцелуй, не в силах устоять перед ее чарами. Она зажмурилась, когда жесткие волоски на его груди царапнули соски. Аромат сандала, смешанный с терпким мужским запахом, показался ей невыразимо чувственным и подействовал как афродизьяк. Воспламененная желанием и потребностью ощутить его в себе, она медленно приподнялась, готовясь опуститься на любовное копье. Но Род в мгновение ока повернулся и подмял ее своим телом, внезапно охваченный странным желанием сохранить ее невинность. Его неукротимая гордость желала всего или ничего. Он хотел, чтобы она любила его безгранично и беззаветно в тот момент, когда станет его женой в полном смысле этого слова.
 Он втиснул между ее ногами мраморно-твердое бедро, и она с тихими всхлипами стала тереться о него.
 — Тише, сердце мое, я знаю, что тебе нужно.
 Его пальцы безошибочно нашли воспламененный бугорок, стали потирать медленными, уверенными движениями, унося все выше и выше, пока она не взорвалась.
 Род властно сжал ее холмик и держал, пока не утихла сладостная дрожь.
 — Розамонд, как ты прекрасна в своей страсти! Назови меня по имени: я хочу вкусить его с твоих губ.
 Его слова шокировали ее, мгновенно приведя в чувство. Она позволила ему взять над собой власть! Ее сопротивление растаяло, как снег под жарким солнцем. Неужели она настолько изголодалась по любви и вниманию, что он сумел совратить ее?
 — Род, — прошептал он, прикоснувшись губами к ее губам.
 — Дьявол! — прошипела она.
 Он лукаво рассмеялся. Губы погладили изгиб ее шеи, проложили жаркую дорожку к упругим грудям, набухшим от чувственного возбуждения. Пылающий рот обжег ее пупок, прежде чем продвинуться ниже, к заветной цели. Он знал, что она вскрикнет, когда кончик языка проникнет в лоно и коснется крохотного бутона, но такого вопля не ожидал.
 — Прекрати, сатана! — взвизгнула она, извиваясь под его порочно-прекрасным, обжигающим ртом. Но он продолжал лизать и дразнить ее, намеренно возбуждая снова, и понимающе улыбнулся, когда она приподняла бедра.
 — Род, — подсказал он, приблизив губы к изнывающей плоти.
 Розамонд плотнее сжала губы.
 — Род, — соблазнял он, целуя пульсирующее местечко. Молчание длилось целую минуту, прежде чем она с прерывистым вздохом прошептала:
 — Ублюдок! — И отдалась на волю его неумолимых губ. Несколько часов он держал ее на пике возбуждения, а когда больше не смог выносить чувственной пытки, когда плоть его взбунтовалась и заныла от бесконечных любовных игр, в которых находила удовлетворение лишь Розамонд, настал момент найти облегчение.
 Приподнявшись, он сжал ногами ее талию, вонзил свое копье в ложбинку между ее гордо торчавшими грудями и, стиснув округлые холмики, рванулся вперед.
 — Господин, что ты делаешь? — протестующе пробормотала Розамонд.
 Но Роду уже было не до слов. Несколько яростных выпадов, и бархатистую кожу Розамонд залил фонтан его семени.
 Но самое поразительное произошло потом. Он крепко прижал ее к себе и не выпускал, пока сон не смежил его веки. Если он так дорожит ею, почему не сделал своей? Неужели только потому, что она утаила от него часть своей души? Невероятно! Она сумела сдержать обет — их брак по-прежнему одно название!
 Природная честность не позволила ей заблуждаться. Все происходящее не имеет ничего общего с ее решимостью. Она отдала бы ему свою девственность, но он не захотел этого, и сейчас она чувствовала, что проиграла в этой битве полов. Лежа в его объятиях, она вынуждена была признать, что сэр Роджер де Лейберн так и остался для нее загадкой. Взял над ней верх и дал ясно понять, что только он будет решать, когда и где сделать ее своей женой.




 Глава 13


 Розамонд пробудилась от негромкого стука в дверь. В комнату вплыла Нэн с ярко-зеленым платьем, перекинутым через руку. За ней следовали две служанки, внесшие лохань, и еще две — с ведрами горячей воды. Розамонд, удивленная тем, что уже утро, с облегчением вздохнула, поняв, что Роджера де Лейберна рядом нет.
 — Доброе утро, ягненочек мой, — пропела Нэн, облачая ее в сорочку.
 Служанки тем временем сняли с кровати простыню. Розамонд покраснела, заметив на ней высохшие темные капли. До чего же хитер де Лейберн!
 — Скорее, мой ягненочек, купайтесь, пока есть время. Леди Элеонора и Деми готовят поднос с особыми блюдами, и Бог знает, кто еще попытается проникнуть к вам сегодня утром! Всем любопытно увидеть новобрачную! Гости гадают, какими окажутся простыни.
 — Господи, до чего же это омерзительно! — поморщилась Розамонд. — Постарайся удержать их за дверью! Я хочу хотя бы одеться спокойно!
 Нэн успела натянуть на нее зеленое платье и уложить волосы к тому времени, когда появились первые визитеры. Бетт внесла огромный поднос, а леди Элеонора поцеловала Розамонд в лоб. Деми тоже обняла подругу:
 — Ты какая-то совсем другая!
 Элеонора понимающе рассмеялась:
 — Она никогда уже не станет прежней. Клянусь, наша девочка чувствует себя старше и мудрее. Замужество преображает. Дорогая, ты просто светишься!
 Могучая фигура Роджера заполнила дверной проем. Сегодня он надел богато вышитое сюрко поверх кольчуги. Дамы разахались, а Роджер добродушно рассмеялся.
 — Я пришел отдать своей прелестной женушке свадебный подарок, — объявил он и, вложив в руку Розамонд бархатный мешочек, галантно поцеловал пальчики.
 Сохраняя внешнее спокойствие, Розамонд открыла мешочек и вынула из него золотое ожерелье-гривну с изысканной кельтской резьбой и гигантским изумрудным кабошоном в центре. Увидев такое сокровище, женщины не смогли скрыть зависти и потребовали, чтобы Розамонд сразу надела украшения. Оказалось, что камень точно соответствует цвету платья. Сейчас, с высоко поднятыми волосами и обнаженной шеей, она выглядела настоящей принцессой. Взгляды Розамонд и Роджера столкнулись в зеркале, и она оцепенела, увидев, с каким свирепым видом собственника он взирает на нее. Неожиданно она вспомнила, как учитель говорил ей, что подобные гривны служили рабскими ошейниками древним кельтам. Она уже подняла руку, чтобы снять ожерелье, но муж оскорбленно нахмурился.
 — Пожалуйста, оставь! Я хочу, чтобы ты носила его, пока меня не будет, — тихо попросил он.
 — Не будет?
 — Я королевский управитель, милая, — вздохнул он, — и должен ехать вперед, чтобы все подготовить к приезду лорда Эдуарда и его людей. А ты насладись как следует своим последним Рождеством в Кенилуорте, а потом поедешь в столицу вместе с леди Элеонорой.
 Род делал вид, что заботится о ее удобствах, но на самом деле больше не мог вынести ни одной ночи в супружеской постели, не требуя при этом осуществления своих законных прав.
 — Пойдемте, леди, — решительно велела Элеонора своим спутницам. — Молодоженам нужно попрощаться без посторонних.
 Оставшись наедине с мужем, Розамонд мысленно вознесла благодарственную молитву за то, что успела одеться. Красивое платье придавало ей уверенности в себе, и она приготовилась к очередному сражению, первой пойдя в атаку.
 — Ты настоящий интриган! — воскликнула она. — Вчера я слишком много выпила, и ты не преминул этим воспользоваться!
 Роджер заметил, как прямо держится Розамонд. Она снова спряталась за невидимой стеной, думая так защититься от него.
 — Розамонд, ты прелестная маленькая лгунья, — весело возразил Роджер. — Ночью ты бросила мне вызов, решив помериться силами. Вспомни, хотя ты клялась, что не отдашься мне, я сумел покорить тебя и растопить лед. Ты просто не желаешь признать, что проиграла.
 — Но сохранила невинность!
 — Это и есть доказательство моей победы, — сверкнул белозубой улыбкой Роджер.
 — Ты все-таки дьявол, де Лейберн!
 — Хитрый, порочный и пронырливый дьявол, — согласился он.
 Розамонд выглядела такой беззащитной, что у него сжалось сердце. Ему хотелось заключить ее в объятия, но он боялся, что она в ужасе отпрянет от него, как от дикого зверя!
 — Лорд Эдуард доставит тебя в Виндзор. Отсюда до замка примерно восемьдесят миль, так что путешествие займет несколько дней. — Увидев ее просветлевшее лицо, он прикусил губу. — Розамонд, когда мы встретимся вновь, надеюсь, сможем все начать сначала. — Не получив ответа, он подошел к двери, но помедлил. — Возьми с собой Чирк, чтобы не было так одиноко.
 После его ухода она вдруг почувствовала себя покинутой и одинокой. Будь он проклят, почему предпочел сохранить ей невинность? Почему ни разу не сказал, что любит ее? Ответ очевиден — она ему безразлична. Теперь, когда Роджер де Лейберн завладел ее землями, ему незачем разыгрывать влюбленного.
 Король Генрих рвал и метал. До него дошли слухи, что наследник престола вступил в нечестивый союз со злейшим врагом короны Симоном де Монфором. В страхе, что его могут свергнуть, Генрих решил действовать. Он попросил брата, Ричарда Корнуэльского, немедленно отправиться в Лондон и заручиться содействием пасынка Ричарда, графа Глостера. Генрих велел также созвать Совет в составе Ричарда Корнуэльского, графа Глостера, и верховного судьи Англии Хамфри де Боуна, графа Херефорда.
 — Ричард, передашь моему изменнику-сыну, что я сделаю наследником его брата Эдмунда, если он не положит конец предательскому заговору с этим сукиным сыном де Монфором.
 Ричард Корнуэльский сочувственно покачал головой:
 — Советую тебе получить от папы буллу отпущения грехов, даже если для этого придется удвоить подкуп. Если церковь объявит Оксфордские провизии незаконными, большинству баронов придется согласиться с таким решением, и ты сохранишь власть и корону, особенно если за твоей спиной будет стоять большое войско наемников.
 Супруга Генриха решила как можно скорее вернуться в Англию и взять с собой жену принца Эдуарда, шестнадцатилетнюю Элеонору. Хотя королева с годами растолстела, а ее золотистые волосы выцвели, тщеславия в ней не поубавилось, как, впрочем, не истощилась и склонность к интригам и жажде власти. Трудно придумать лучшую приманку для Эдуарда, чем молодая красавица!
 Королева выразила желание плыть вместе с Ричардом Корнуэльским, поскольку тот владел самым быстроходным судном.
 По прибытии королева оставила деверя в Вестминстерском дворце, вместе с принцессой Элеонорой села в барку и прибыла в Виндзорский замок.
 Сэр Роджер и его оруженосец тоже приехали туда, чтобы приготовить апартаменты для принца Эдуарда. Заодно он намеревался обставить и свои комнаты — для приема Розамонд. Роджер с величайшим трудом скрыл изумление, увидев появившихся на следующий день дам. Королева сразу набросилась на управителя, требуя объяснить, где Эдуард.
 Де Лейберн галантно поклонился королеве, придумывая тем временем, как избежать ее гнева. Род хорошо знал, что она недолюбливает и его, и остальных буйных юнцов из свиты принца.
 — Лорд Эдуард будет здесь через несколько дней, ваше величество. Он с нетерпением предвкушает встречу с вами.
 — Я спросила, где он сейчас!
 — Возвращается из Уэльса после успешной кампании. Мы сражались бок о бок с приграничными лордами с валлийской стороны, и они радушно принимали нас у себя.
 Все, что угодно, лишь бы не упоминать Кенилуорт!
 — Займись покоями принцессы Элеоноры! Отныне это не холостяцкий дом! — предупредила королева.
 — Совершенно верно, ваше величество. Я и сам теперь человек женатый, и моя жена будет счастлива служить принцессе Элеоноре. Для нее это огромная честь.
 — На ком ты женился?
 — На Розамонд Маршал, если вашему величеству будет угодно.
 Королева прищурилась. Такой брак совсем ей не угоден! Если фамилия невесты Маршал, значит, она наследница огромного состояния. Де Лейберн становится чересчур богат, а богатство означает власть! Но ничего, она найдет способ избавиться от этого выскочки!
 Роджер незамедлительно отправил принцу послание с Гриффином. Эдуард терпеть не мог сюрпризов. Более того, Род знал, что Эдуард и Алиса договорились встретиться в Вестминстере и вволю порезвиться. Роджер также написал Розамонд, предупреждая, что принцесса Элеонора уже в Виндзоре. Ему было известно, что принц сделает последнюю остановку в Беркемстеде, и он велел Гриффину дожидаться королевской кавалькады именно там.
 Роджер приказал доставить в Виндзор необходимые припасы и мебель и объявил слугам о скором приезде наследника. Необходимо было убрать комнаты, проветрить постельные принадлежности, нарубить дров, наносить в стойла сена и овса. Удовлетворившись сделанным, Род отправился в Вестминстерский дворец, где тоже предстояло немало работы.
 Там его ожидал очередной сюрприз. Узнав о появлении Ричарда Корнуэльского, Роджер заподозрил, что король что-то задумал. Роджер решил, что узнает куда больше, если о его приезде станет известно немногим, занял комнату в крыле напротив просторных королевских апартаментов и поговорил кое с кем из слуг. Те рассказали ему, что королева и принцесса Элеонора плыли на одном корабле с Ричардом, и судно стоит теперь на Темзе на якоре. Сведения оказались достаточно скудными. Но вечером, подойдя к окну, он увидел, как во двор въезжает Хамфри де Боун, верховный судья Англии, в сопровождении отряда стражи.
 Сэр Роджер встревожился еще больше. Очевидно, судью призвал в Лондон приказ короля. Сообразив, что сторонники монарха собираются помешать Симону де Монфору и принцу Эдуарду созвать парламент, Род решил встретить Эдуарда и предупредить об опасности.
 Во время рождественских праздников и долгого путешествия из Кенилуорта у Розамонд было время поразмыслить о своем замужестве и переменах, которое оно внесет в ее жизнь. Впервые за последние дни она получила возможность рассуждать здраво и быть честной с собой. Трудно забыть, как храбро Роджер пришел ей на помощь в Першоре и в одиночку сумел восстановить там порядок. При этом он старался учитывать ее желания и во всем советоваться с ней. По правде говоря, он обращался с ней как с ровней. А потом он спас ей жизнь, после чего они провели в постели жаркую ночь и она позволила ему немало вольностей. Розамонд припомнила, какую уверенность он в нее вселял. Пусть он даже специально делал все, чтобы она почувствовала себя особенной, но это ей нравилось!
 Сердце ее сжалось, когда она подумала, что завтра навеки распростится с привычным уютом замка де Монфоров и отправится вместе с лордом Эдуардом в Виндзор. Перед ней два пути: либо она со страхом будет ждать будущего, либо бросит ему вызов.
 Распрямив плечи, Розамонд пришпорила Нимбуса и догнала Элеонору. Ей нужен совет. Если она хочет избежать одиночества и несчастья, муж должен стать ее другом.
 — Леди Элеонора, как вам удалось сохранить любовь мужа после стольких лет?
 — Скорее всего мы просто нашли друг друга, — засмеялась Элеонора. — Кроме того, я не боюсь спорить с ним и высказывать свое мнение. Умная женщина обладает немалой властью, которой должна пользоваться крайне осмотрительно. Я люблю поставить на своем, и Симон часто мне потакает, но ни на секунду не сомневайся, Розамонд: в доме хозяин он. Я научилась уступать… и ничуть об этом не жалею.
 Розамонд знала, что Элеонора делит с мужем славу и власть. Как добиться того же?
 — Я буду скучать о вас, госпожа.
 — Вздор! Теперь ты вышла из моей тени, получила свободу, остается лишь расправить крылья. Не успеешь оглянуться, как наберешь силу.
 В этот момент мимо них промчался принц Эдуард. С неутомимой энергией он каждый день по нескольку раз проезжал вдоль кавалькады, проверяя состояние духа своих людей, часами беседуя с графом Симоном.
 Розамонд проследила за взглядом Элеоноры, смотревшей на Эдуарда. Солнце золотило волосы принца и латы, превращая его в бога света.
 — Поразительно, как мой братец произвел на свет такого великолепного сына, — заметила графиня. — Слава Богу, Эдуард решил объединиться с Симоном! И ты сыграла в этом не последнюю роль, Розамонд. Я от всего сердца благодарна тебе за то, что отбросила в сторону сомнения и помогла нам скрепить дружбу Эдуарда и Симона.
 Розамонд внезапно ощутила гордость за то, что сумела выполнить свой долг по отношению к де Монфорам. Когда-нибудь принц взойдет на трон. Он и сейчас выглядит истинным королем. Природа одарила его красотой, силой, энергией, умом и обаянием. Если он мудро воспользуется всеми этими качествами, ему не будет равных среди других монархов!
 Прибыв в Беркемстед, Розамонд очень обрадовалась, увидев едущего навстречу Гриффина. Тот протянул ей письмо. Она зарделась, поняв, от кого послание. Правда, она не нашла в нем слов любви, но тон был дружеским. Муж уведомлял о приезде принцессы Элеоноры и добавлял, что выбранные для них покои очень уютны.
 — Какая она, принцесса? — полюбопытствовала Розамонд.
 — Я ее не видел, госпожа.
 Она поняла, что Роджер послал оруженосца к принцу, а записка к ней была лишь жестом учтивости.
 Сидя в обеденном зале Беркемстеда, Эдуард поделился новостями с Симоном. Письмо породило больше вопросов, чем ответов. Как долго королева и принцесса пробыли в Виндзоре? Если королева вернулась, последует ли за ней король Генрих? Симон больше тревожился о сессии парламента, тогда как мысли Эдуарда обратились к кастильской принцессе.
 Наутро, после отъезда из Беркемстеда, дороги путников разошлись. Де Монфоры отправлялись в Черинг-Кросс, предместье столицы, а остальные двигались на юг, в Виндзор. Розамонд со слезами попрощалась с леди Элеонорой и Деми.
 — Хотелось бы мне увидеть принцессу Элеонору, — сказала Деми.
 Леди Элеонора решила не говорить Элеоноре о мерзком нраве королевы. Бедняжка скоро увидит сама.
 — Будешь жить в Вестминстере, не забудь навестить Дарем-Хаус, — велела она.
 В середине дня Розамонд увидела скачущего навстречу всадника и с замиранием сердца узнала Роджера. Как галантно с его стороны выехать им навстречу!
 Он приветствовал ее первой и, казалось, не видел никого вокруг, кроме жены. Розамонд впервые не съежилась, когда вороной конь надвинулся на нее, хотя было немного страшно. Муж поднял ее затянутую в перчатку руку к своим губам и взглянул в глаза.
 — Добро пожаловать, Розамонд! Ты прекрасна как никогда.
 Она зарделась от удовольствия.
 — Спасибо, господин.
 Де Лейберн развернул жеребца и поскакал к лорду Эдуарду. Гриффин последовал за ним. По правилам, Роджер должен был сначала приветствовать принца, и Розамонд была польщена столь тонким обхождением. Наблюдая за погруженными в беседу мужчинами, она вновь и вновь втайне восхищалась красотой Роджера де Лейберна и его дружеским обращением с принцем. Он и Эдуард действительно тесно связаны, и такой дружбой можно гордиться!
 К счастью, она не подозревала о предмете беседы и тех знаменательных событиях, которые уже начали разворачиваться.
 — Спасибо, что прислал Гриффина предупредить меня о внезапном появлении матушки и жены.
 — К сожалению, у меня еще одно неприятное известие, лорд Эдуард. Вчера я отправился в Вестминстер, чтобы приготовить ваши покои, и узнал, что там находится Ричард Корнуэльский. Я постарался избежать встречи с ним и расспросил обо всем слуг, правда, без особого успеха. Но уже к концу дня во двор ворвался Хамфри де Боун с большим отрядом.
 — Господи, да там целый заговор! Плохо, что ты не застал сэра Симона.
 — Я могу немедленно пуститься в путь и передать ему ваше письмо.
 Эдуард задумчиво свел брови:
 — У де Монфора повсюду шпионы: уверен, что, не успев приехать, он уже обо всем узнает.
 Подозвав оруженосца, Эдуард велел ему позвать Гарри Олмейна и, едва тот появился, сообщил:
 — Твой отец в Вестминстере.
 — Отец? — Гарри побледнел.
 — Может, тебе удастся убедить его присутствовать на сессии вместе с тобой, Симоном и баронами?
 — Я? Да я стараюсь избегать его как чумы! Я лучше отведу воинов в Тауэр, пока ты направляешься к Вестминстеру!
 — Сегодня мы остановимся в Виндзоре. Завтра повидаюсь с Ричардом. Один, если у тебя не хватает духу. Пусть Род поскачет в Дарем-Хаус и узнает, что думает де Монфор по поводу столь поспешного приезда судьи. Интересно, зачем его вызвали в Лондон так срочно?
 Когда Розамонд увидела Виндзорский замок, у нее перехватило дыхание. Какое прекрасное зрелище! Внушительная Круглая башня, построенная королем Генрихом II из красивого бедфордширского камня, купалась в багряных лучах заходящего солнца. Кавалькада проникла за внешние стены через ворота Комендантской башни и очутилась в Нижнем дворе. Навстречу высыпали конюхи и слуги, почтительно приветствовавшие принца.
 Розамонд, никем не замеченная, спешилась, помогла Нэн спуститься на землю, вынула Чирк из дорожной корзины и поставила на брусчатку. Роджер и Гриффин поспешили помочь Розамонд, но та великодушно отказалась.
 — У вас столько дел, — покачала она головой. — Мы справимся сами.
 — У меня нет заботы важнее, чем ты и твое благополучие. Нэн, пожалуйста, покажи Гриффину, где ваши вещи.
 Род поклонился Розамонд, подхватил Чирк и протянул руку:
 — Позволь проводить тебя в наши покои. Как только я сдам тебя на руки слуг, у тебя останется немало времени, чтобы искупаться и отдохнуть, пока я займусь делами.
 Новая башня, сложенная из местного камня, соответствовала всему, что слышала о ней Розамонд. Комнаты были светлыми, просторными и богато обставленными. Апартаменты состояли из четырех помещений — двух больших и двух поменьше. Одно, самое маленькое, отводилось под гардеробную, где уже находился резной деревянный чан для купания. В спальне стояла массивная кровать с зелеными бархатными занавесками, такая высокая, что к ней вела лесенка. Розамонд отвела взгляд от кровати и подошла к высокому окну со скругленным верхом, выходившему на огражденный стеной сад.
 Сэр Роджер поставил Чирк на пол, предоставляя собаке обнюхать новое жилище, и шагнул к Розамонд:
 — Отсюда открывается прекрасный вид на долину Темзы и Чилтернские холмы. Когда придет весна, они заиграют всеми цветами радуги. Королевские покои занимают два верхних этажа башни. Король и королева живут выше всех. Чуть ниже обитает лорд Эдуард, а смежные апартаменты предназначены для принцессы Элеоноры.
 Розамонд обернулась, и глаза их встретились. Он сказал, что надеется на новое начало в Виндзоре, и ей неожиданно захотелось того же. Она устремилась к нему, но Роджер вежливо отступил, и она поняла, что невидимый барьер по-прежнему их разделяет.
 — Если тебе что-то понадобится, Розамонд, стоит лишь попросить.
 Розамонд пронзила негодующим взглядом спину удалявшегося мужа. Она как нельзя лучше поняла намек!
 Схватив сапожок, она с силой швырнула его в закрывшуюся дверь.
 — Попросить? Черта с два! Еще посмотрим, кто взмолится первым!
 Эдуард Плантагенет никогда не уклонялся от брошенного вызова. Передав боевого коня оруженосцу, он пересек Нижний двор, вошел в новую башню, и, перепрыгивая через две ступеньки, помчался в свои покои. Предвкушение схватки с матерью горячило кровь. Принц послал низко кланявшихся слуг за горячей водой, решив привести себя в порядок и смыть дорожную пыль, прежде чем просить аудиенции у королевы. Но прежде всего налил себе чашу эля, чтобы утолить жажду и промочить спекшееся горло. Осушив ее, он налил другую и тут заметил, что дверь соседней комнаты открылась. Шуршание ткани привлекло его внимание.
 Эдуард обернулся и замер. Перед ним стояла сама красота, от которой дух захватывало. Темно-розовое платье изумительно оттеняло смуглую кожу. Каштановые локоны ниспадали до самых бедер. Крохотные вьющиеся прядки обрамляли лицо. Миндалевидные глаза в бахроме густых длинных ресниц были влажно-карими. Легкий румянец красил девически округлые щеки, а полные красные губки раздвинулись в смущенной улыбке, открывшей жемчужные зубки. Налитые груди и самая тонкая талия, какую ему когда-либо доводилось видеть, довершали восхитительную картину.
 Эдуард потерял дар речи, увидев расцветшую, как роза, девушку. Он не мог поверить в свою удачу. Неужели это ослепительное видение — его жена? Все его чувства так обострились, что он просто не мог ошибиться.
 — Элеонора?
 Хотя ее взгляд по-прежнему оставался застенчивым, в глазах сияла робкая радость, смешанная с обожанием.
 — Эдувард… Англичане зовут меня Элинор.
 Принц восторженно рассмеялся, услышав, с каким милым акцентом звучит в ее устах его имя.
 — Нет, Элеонора — это прекрасно. Или Нора — тоже неплохо. И очень подходит его обладательнице, — выпалил он и добавил: — Элинор — имя моей матери.
 Девушка звонко рассмеялась, и ее смех прозвучал для него музыкой. Он двумя шагами перекрыл разделявшее их расстояние. Они не сговариваясь протянули друг другу руки, и их пальцы соприкоснулись. Словно молния проскочила между молодыми людьми, и Эдуард увидел, как взволнованно вздымается ее грудь. Наклонившись, он нежно поцеловал ее руку.
 — Элеонора, сердце мое!
 — Эдувард, — выдохнула она, — я шесть долгих лет ждала, чтобы прийти к тебе.
 Его губы скользнули по ее запястью, а неистовое биение ее пульса подсказало, что она к нему неравнодушна.
 — Ожидание окончено, — многозначительно прошептал он.
 — Ни в коем случае! — вмешалась королева, вплывая в комнату. — Элинор, немедленно наверх. Все, что я желаю сказать моему вероломному сыну, не предназначено для твоих нежных ушей!
 Но Эдуард только крепче сжал руку прелестного создания.
 — Я рад видеть тебя, матушка, — язвительно бросил он, — но сейчас желаю остаться наедине с женой.
 — Она станет твоей женой, только когда брак будет осуществлен на деле — ни минутой раньше. А до тех пор Элинор находится под моей опекой и покровительством!
 Эдуард увидел, как глаза невесты наполнились слезами. Тронутый до глубины души, он выпустил ее руку, и девушка бросилась бежать.
 — Это таким образом ты наслаждаешься своей властью? Унижаешь мою жену, пользуясь ее беззащитностью? — вспылил Эдуард, но, внезапно поняв истинные мотивы приезда матери, осекся. — Ты… ты использовала ее как приманку! Устроила так, чтобы я застал ее одну, и тут же прогнала, чтобы заставить меня плясать под твою дудку!
 — На тебя давно пора надеть узду! Спелся с изменником де Монфором! Будто не знаешь, чем это обернется! Брат твоего отца приехал в Вестминстер, чтобы привести тебя в чувство.
 — Насколько мне известно, ни он, ни вы, мадам, пока еще не правите Англией. Если король недоволен моими политическими воззрениями, пусть сам об этом скажет. Я не собираюсь подчиняться ни одной женщине, будь она даже моей матерью или королевой!




 Глава 14


 — Долго ли мой муж будет занят? — спросила Розамонд Гриффина, внесшего последний сундук.
 — Не менее четырех часов, госпожа. Вам придется ужинать без него.
 — Нет, — покачала головой Розамонд. — Я подожду и поужинаю здесь, с сэром Роджером, если ты будешь так добр принести нам еду попозже, Гриффин.
 Она решила прогуляться с Чирк в саду, прежде чем опустятся сумерки. Искупается потом.
 Завернувшись в подбитый мехом плащ и взяв терьера на руки, Розамонд спустилась вниз и пошла по вьющейся тропинке. Высокие стены загораживали свет, и под деревьями было почти совсем темно. Она поставила Чирк на землю и решила не выпускать собаку из вида.
 — Malo perro! Противный пес! — прозвучал нежный женский голос.
 Розамонд увидела клубок белого меха, катившийся прямо к ней.
 — О, я не заметила вас из-за черного плаща! — воскликнула она. — Я тоже вывела собаку в сад. — Подхватив мальтийскую болонку, она вручила ее хозяйке.
 — Спасибо! Он такой непослушный! Я нахожу свою новую страну чересчур холодной, но ему здесь нравится.
 Розамонд уже поняла по нескольким брошенным словам, что перед ней испанка, и угадала ее имя.
 — Вы принцесса Элеонора, невеста лорда Эдуарда! Для меня большая честь познакомиться с вами. Я Розамонд де Лейберн, жена его друга и управителя.
 В этот момент вернулась Чирк, воспылавшая неподдельным интересом к мальтийскому красавцу.
 — О, я так счастлива, что и у тебя есть маленькая собачка, Розамонд. Похоже, королева терпеть не может моего Бебе. Надеюсь, Эдувард любит собак.
 — Очень! Ваше высочество, вы замерзли, вам нужен меховой плащ. Возьмите мой! — воскликнула Розамонд, сбрасывая плащ и закутывая дрожащую принцессу.
 — Не стоит, Розамонд! А как же ты?
 — Ничего страшного. Давайте скорее войдем в башню!
 Вдоль лестницы горели зажженные факелы, что позволило обеим леди как следует рассмотреть друг друга. Розамонд восхищенно взирала на принцессу.
 — Вы все еще дрожите, — заметила она.
 — От волнения, потому что увидела Эдуварда!
 Любовь и обожание сияли в огромных глазах Элеоноры, и Розамонд внезапно охватило дурное предчувствие. Ей хотелось предостеречь новую подругу, посоветовать получше охранять сердце, чтобы не обжечься. Но она не могла заставить себя омрачить счастье Элеоноры.
 — Доброй ночи. Мы обязательно встретимся за завтраком.
 Вернувшись к себе, Розамонд сказала Нэн, что сама закончит раскладывать вещи, и велела служанке отдохнуть. Как ни странно, она не чувствовала ни малейшей усталости, наоборот — ощутив прилив энергии, стала увлеченно развешивать роскошные платья в гардеробной. Найдя в сундуке белую ночную сорочку из тонкого шелка и свечу с розовым маслом, она положила и то и другое около высокой кровати. Потом потребовала горячей воды для купания и попросила принести еще несколько ведер, когда придет сэр Роджер.
 Помывшись, Розамонд надела сорочку, красный бархатный халат и подбросила дров в камин. Она решила взять инициативу в свои руки. Ей давно пора стать женщиной. Конечно, он обучил ее чувственным радостям, а она оказалась хорошей ученицей. Сколько раз он искушал ее, заставляя чувствовать себя особенной, но сегодня их роли переменятся! Она сумеет настоять на своем.
 Наконец в комнату вошел Роджер в сопровождении Гриффина.
 — Я прикажу принести воду, господин, — сказал оруженосец, снимая с хозяина кольчугу.
 Розамонд зажгла душистую свечу.
 — Не стоит, Гриффин. Я сама позабочусь о муже, — заговорщически подмигнула она. — Принеси ужин примерно через час.
 Она поймала недоумевающий взгляд Роджера, но не потеряла уверенности, зная, как красиво лежат ее волосы на красном бархате. Прежде чем он успел что-то сказать, появились слуги с горячей водой.
 — Ты хорошо вышколил челядь, господин мой, — заметила Розамонд и, поблагодарив дюжих парней, поспешила выпроводить их. — Не присоединишься ко мне… в раздевальной? — хрипловато спросила она.
 Пораженный, Род молча последовал за ней, сгорая от любопытства и желания. Он присел на край чана и затаил дыхание, когда она подошла ближе и принялась развязывать тесемки полотняной рубахи, которую он носил под кольчугой. При первом же ее прикосновении его плоть восстала, а когда игривые пальчики запутались в темной поросли на груди, Род едва не потерял голову. Розамонд продолжала дразнить его, проводя ладошками по твердым мышцам.
 Потеряв дар речи, он наблюдал, как она становится на колени, чтобы снять с него сапоги. Когда Розамонд наклонила голову и светлые волосы рассыпались по его бедрам, щекоча тугую выпуклость под черными шоссами, он поспешно освободился от остальной одежды и с облегчением вздохнул. Сердце бешено забилось, едва Розамонд сбросила халат, оставшись в одной сорочке.
 — Жалко мочить бархат, — с невинным видом объяснила она.
 Роджер ступил в воду, втайне надеясь, что Розамонд действительно захочет вымыть его. Садясь, он не сводил с жены глаз и замер в сладостном предвкушении, когда она встала на колени, выбрала длинную жесткую мочалку и потерла между ладонями. Она до того распалила его, что во рту пересохло.
 — Ты очень велик, — заметила она, глядя в воду. Роджер услышал собственный стон.
 Розамонд намылила мочалку, поднялась и обошла кругом, так, что он оказался спиной к ней. Она начала усердно тереть ему спину уверенными движениями. Роджер закрыл глаза, отдаваясь удовольствию, чувствуя, как уходит напряжение, сводившее мускулы, как растет другое напряжение, сладостное. Настоящий рай… истинный ад!
 Розамонд ополоснула мочалку и пустила по воде. Стряхнула капли с рук и белого шелка, ставшего прозрачным от влаги. Роджер почти обезумел, когда она снова опустила пальцы в воду, достала мочалку и при этом случайно задела головку его фаллоса. Он понимал, что для нее это игра, и готов был стать пылким партнером.
 Чтобы омыть его плечи и шею, ей пришлось податься вперед. Кончики волос дразнили его, касаясь и щекоча. Руки ее скользнули ему под мышки, и она, ослабев, закрыла глаза, словно дотронулась до запретного местечка. Потом Розамонд смыла пену и помедлила, нерешительно сжимая мочалку. На миг воцарилось полнейшее молчание, но Роджер мысленно умолял ее перейти к нижней части его тела.
 Розамонд облизнула губы.
 — Если тебе что-то понадобится, Роджер, стоит лишь попросить.
 Он мгновенно понял, куда она клонит. Значит, предстоит борьба характеров, опасная игра, которой он искренне наслаждался, и хотя ему не хотелось мыться самому, он все же взял у нее мочалку и быстро завершил мытье. Стоило ему выйти из воды, как Розамонд возобновила игру, подхватив полотенце и подступив ближе. Сначала она тщательно растирала его, затем ее руки стали задерживаться в самых интимных местах. Когда дело дошло до спины, пальцы нырнули в расселину между ягодицами, вызвав лихорадочную дрожь, которую он не смог сдержать. Потом, встав перед ним, она окинула взглядом его блестящую мокрую грудь. Прежде чем коснуться его полотенцем, Розамонд начала снимать языком капельки воды, поблескивавшие на сосках. Он ощутил, как соски тут же затвердели, а мужская плоть восстала, словно умоляя о поцелуях. Жидкий огонь пробежал по жилам, когда строптивая прелестница опустилась перед ним на колени, но восторг сменился разочарованием, стоило ей приложить полотенце к его ногам. Опустив глаза, он увидел, что она рассматривает серебристый шрам, бегущий по его бедру. Розамонд поспешно подняла взгляд и снова облизнула губы.
 — Если тебе что-то понадобится, Род, стоит лишь попросить.
 Она впервые назвала его Родом, и он потерял голову. Больше всего на свете он жаждал, чтобы она ласкала губами его плоть, касалась поцелуем пульсирующей головки его напряженного фаллоса, втянула его в жаркую влажную пещерку, хотел делать выпад за выпадом, пока не истощит себя в бурном экстазе, но он был слишком горд, чтобы просить ее об этом.
 Несколько долгих минут Розамонд оставалась в той же позе, но потом встала, с лукавым смехом повесила полотенце на его вздыбленное достоинство и, покачивая бедрами, проследовала в спальню. На ходу она откинула медово-золотистые волосы и посоветовала:
 — Подойди к огню, согрейся, чтобы не одеваться.
 Роджер отбросил полотенце и кинулся за ней. Розамонд стояла у камина, и яркое пламя обрисовывало сквозь тонкую ткань ее силуэт. Повернувшись спиной к огню, она стала медленно приподнимать подол сорочки, обнажая ноги. Его взгляд обжигал ее, а запах роз заставлял ноздри раздуваться. Роджер сходил с ума, воображая, как эти длинные стройные ноги обвивают его, пока он вонзается в алчущее лоно. Он шагнул к ней, но она повелительно подняла руку:
 — Если тебе что-то понадобится, Род, стоит лишь попросить.
 — А как насчет тебя, Розамонд? Тебе тоже что-то нужно? Ты готова окунуться в море наслаждения?
 Ее смех сопровождался шорохом откинутых волос.
 — Я могу и сама себя ублажить, если это все, о чем ты способен думать. Хочешь посмотреть?
 Еще выше приподняв белый шелк, она маняще потеребила завитки на венерином холмике.
 Это оказалось последней каплей, переполнившей чашу его терпения. Род подхватил ее на руки, намереваясь покорить поцелуями. Розамонд не осталась равнодушна к ласкам и отвечала поцелуем на поцелуй, прикосновением на прикосновение, возбуждая их обоих до предела.
 Неожиданно она вырвалась и, взбежав по ступенькам, ведущим к кровати, сбросила сорочку. Окунув пальцы в кубок с вином, умастила соски кроваво-красной жидкостью. Роджер в мгновение ока метнулся к ней, решительно привлек к себе, и каменно твердый фаллос опалил ее мягкий живот. Требовательный рот завладел ее губами, языки вступили в нежный поединок, рождая безумное желание гладить, ласкать и пробовать на вкус.
 Темные чувственные ощущения воспламенили страсть до такой степени, что Род был способен думать лишь о ее криках в то мгновение, когда он утонет в ней и почувствует, как ее тугие бархатистые ножны сжимают его неукротимый меч.
 Уложив жену на постель, он навис над ней.
 — Розамонд, — прошептал он, проводя пальцами по ее щеке, — я прошу.
 Розамонд пристально посмотрела в его глаза.
 — Род, — ответила она, коснувшись его прекрасных губ, — я сдаюсь.
 Он схватил ее в объятия и прижал к постели мощным телом. Ее бедра раскрылись, приглашая истомившуюся плоть найти блаженство в заждавшемся лоне. Он сжал ее ягодицы и потер нежный холмик о свой могучий пенис. Розамонд тихо застонала, и Роджер, приподнявшись, одним резким рывком проник в нее.
 Она пронзительно вскрикнула, хотя была готова к боли, почти сразу сменившейся восхитительным ощущением заполненности.
 Когда Род замер, дожидаясь, пока Розамонд привыкнет к новым ощущениям, ей вдруг показалось, будто глубоко внутри у нее бьется его сердце. Тихие слова полились из его уст:
 — Моя красавица, мое золотое сокровище, обхвати меня ногами.
 Розамонд решительно отбросила опасения. Ей нужны его сила и мощь, а это единственный способ их получить.
 Она повиновалась и скрестила щиколотки у него на спине, захватив в сладкий плен.
 — Изведай меня! — смело предложила она, и волны наслаждения, сначала медленно, потом все быстрее, стали захлестывать ее.
 Она погрузила пальцы в черные волосы и начала извиваться всем телом, подхватив ритм его выпадов. Ногти впились в его плечи, спина выгнулась, кровь билась в висках, желание нарастало, и Розамонд отдавалась безумным ласкам, покоряясь властному напору, подчиняясь упоительной страсти.
 Ощущения, пробуждаемые им, становились все острее, и она со всхлипом сдалась, взорвавшись палящим клубком пламени, рассыпавшимся на миллионы искр. Розамонд закричала и тут же почувствовала, как Род извергся в нее потоком раскаленного семени. Она застонала, изнемогая от блаженства.
 Они были слепы и глухи ко всему и всем, кроме друг друга: окружающий мир пропал, осталась лишь кровать с задернутыми занавесками. Они не слышали, как Гриффин, принесший ужин, постучал в дверь. Наконец обоим стало понятно, что ни один из них не проиграл — оба вышли победителями.
 Крепко обнявшись, влюбленные погрузились в сон. Розамонд впервые за много лет почувствовала себя в безопасности. Улыбаясь, она прижалась к мужу. Кажется, она начинает ему верить.
 Еще до рассвета Род поднялся и оделся. Розамонд поежилась от холода и приоткрыла глаза. Он тут же оказался рядом и тихо сказал, откидывая с ее лба растрепанные волосы:
 — Спи, моя красавица. Мы с Эдуардом едем в Вестминстер, но к вечеру я вернусь. Может, ты сегодня увидишь принцессу Элеонору.
 — Мы уже встречались. Она милая, прелестная и безумно влюблена в мужа, помоги ей Господь.
 Роджер пошутил:
 — Если любовь носится в воздухе, это, наверное, заразно.
 — Не проси невозможного, Роджер, — улыбнулась Розамонд. — С Богом. Увидимся вечером.
 Эдуард Плантагенет вместе с Роджером де Лейберном и Гарри Олмейном скакал впереди отряда рыцарей и воинов. Им предстояло преодолеть двадцать пять миль до столицы. Хотя принц всю ночь не сомкнул глаз, энергии у него ничуть не убавилось. Лежа в постели и зная, что наверху спит прекрасная принцесса, он сгорал от неудовлетворенного желания. Сколько раз он вскакивал, чтобы взбежать по лестнице и предъявить свои права на нее! И столько же раз останавливался при мысли о скандале, который непременно затеет его матушка. Нет, Эдуард не боялся проиграть, даже не думал ни о чем подобном, но знал: если возьмет верх над королевой, оскорбленная гордость сделает ее опасной. Если же проявить терпение, запасы которого угрожающе иссякали, возможно, он сумеет достичь цели без злобной ссоры, которая, вне всякого сомнения, расстроит Элеонору.
 — Люди ждут жалованья, — объявил Гарри.
 Эдуард и Роджер, погруженные в размышления о своих супругах, встрепенулись. Эдуард кивнул и рассеянно бросил:
 — Когда они обоснуются в Тауэре, я раздам деньги.
 — А корона заплатит моим корнуэльцам? — оживился Гарри.
 Эдуард усмехнулся:
 — Твой отец — настоящий Мидас, его сундуки переполнены, в то время как король совсем обнищал.
 Привыкший к бесконечным подначкам и шуточкам насчет тугих кошелей Ричарда Корнуэльского, Гарри безмятежно ответил:
 — В таком случае можешь попросить золота у моего папаши, когда доберешься до Вестминстера.
 — Ты меня поражаешь, Гарри. В бою тебе нет равных, но когда дело доходит до отца, тут же прячешься в кусты.
 Оказавшись в Ричмонде, всадники проследовали вдоль по течению реки до самого Вестминстера. Как было уговорено заранее, Гарри Олмейн вместе с отрядом повернул к Тауэру, а Роджер де Лейберн направился вверх по Темзе в Дарем-Хаус. Эдуард наказал ему после разговора с де Монфором обязательно приехать в Вестминстер, откуда они вместе поскачут в Тауэр.
 Эдуард въехал во двор, спешился и поприветствовал дядюшку. Родственники обнялись. Эдуард, выше и шире в плечах, еще сохранял золотистый отсвет юности, но и Ричард в свои пятьдесят лет по-прежнему оставался красивым и величественным мужчиной.
 — Надеюсь, отец намеревается вернуться к парламентской сессии? — осведомился Эдуард.
 — Никакой сессии не будет. Симон де Монфор еще не король Англии.
 «Пока», — подумал Эдуард.
 — Де Монфор непреклонно стоит на своем и выражает общее мнение баронов, — возразил он вслух. — Король подписал Оксфордские провизии, и я последовал его примеру.
 — Ты глупец, Эдуард! Генрих просил папу дать ему буллу отпущения на право отречься от провизии!
 — Черт побери, Ричард! Оксфордские провизии обеспечивают систему справедливого правления, которая сделает Англию сильной и процветающей.
 Ричард с сожалением покачал головой:
 — Ты просто повторяешь слова де Монфора. Вспомни, что в твоих жилах течет кровь Плантагенетов. Как ты можешь думать о том, чтобы уступить кому-то собственные права? Твой отец грозится сделать наследником Эдмунда, если выступишь против него.
 — У меня своя голова на плечах! Англия — мое наследие, и его не отнимет у меня никто: ни отец, ни Эдмунд! Я люблю свою страну! И хотя мой отец — король, все его друзья и любимцы — французы. Он предан Франции, а я стану истинно английским правителем. Когда придет мое время взойти на трон, страна будет не разрозненной, а объединенной.
 — Если воображаешь, будто на трон тебя возведет де Монфор, жестоко ошибаешься. Его ненасытное честолюбие известно всем!
 Эдуард стал горячо уверять, что и в мыслях не имел ничего подобного. Теперь он понял, почему отец прислал Ричарда в Англию и срочно призвал верховного судью. Генрих боится, что потеряет корону.
 Принц поспешно сменил тему:
 — Моим людям нужно выплатить жалованье за валлийскую кампанию.
 — Королевская казна пуста, — развел руками Ричард. — Однако я всегда могу найти деньги для родного племянника.
 — Очередная морковка, — вспылил Эдуард. — Первую подвесила мать. Но я не чертов осел, и зарубите это на носу!
 — Нет, все мы знаем, что ты — истинный лев, — успокоил принца Ричард и заговорил о другом: — Я слышал, Гарри прекрасно показал себя в бою. Странно, что он не приехал с тобой.
 — Гарри повел людей в Тауэр. Я обещал присоединиться к ним, но позже вернусь, чтобы подробнее обсудить вопрос о парламенте. Не сомневайся, я привезу с собой Гарри, а уж вместе мы устоим против тебя.
 С этими словами Эдуард вышел, решив подождать Роджера у конюшни. Он надеялся узнать, сколько человек привел с собой судья Боун. Принц насчитал семьдесят лошадей — значительно больше, чем ожидал.
 К конюшне подъехал Роджер и принялся поить лошадь. Эдуард молча указал на заполненные стойла. Род кивнул, но не произнес ни слова, пока они не отошли подальше. Только убедившись, что их не подслушают, он прошептал:
 — Как вы и подозревали, Симон уже знает о приезде Ричарда Корнуэльского. Он считает это умным ходом, поскольку Ричард куда лучше, чем Генрих, умеет убеждать людей.
 Эдуард кивнул и цинично добавил:
 — Да и денежек у него побольше. Кстати, ты сказал ему, что судья привел с собой целый отряд?
 — Да, но и это он уже пронюхал. Граф Норфолк прислал ему письмо.
 — Значит, маршал в отличие от судьи хранит нам верность.
 Роджер кивнул:
 — Симон предвидит, что если дело дойдет до войны, среди баронов произойдет раскол. Он намерен потолковать с вами по этому поводу.
 — Это может подождать денек — у нас много неотложных дел. Прежде всего, для выплаты жалованья денег нет. Ричард хотел меня подкупить, но я не польстился на приманку.
 — В таком случае нужно отвлечь людей. Можно устроить пиршество в Тауэре с таким количеством еды и выпивки, какого они и за год не видели. Как управитель, я могу выделить немного золота, да и торговцы откроют нам кредит.
 — Позаботься об этом. Да не забудь привести шлюх. Какой пир без шлюх? Женщины — более заманчивое развлечение, чем выпивка.
 Роджер в сопровождении полудюжины слуг из кухонь Тауэра объехал рынки, закупив все: от рыбы до устриц, от жирных голубей до маринованных свиных ножек. Он приобрел несколько бочонков эля из пивоварни и вино с корабля, пришвартованного у пристани Тауэра. В лондонском Ист-Энде не было недостатка в борделях, и сэр Роджер нанял всех потаскух, торговавших своими прелестями на Дог-энд-Бич-лейн.
 К десяти часам пир превратился в настоящую оргию. Наблюдая за проделками пышногрудых шлюх, Роджер предавался тоскливым мыслям о Розамонд, ожидавшей его в Виндзоре. Если он не приедет, она снова перестанет ему доверять. Двадцать пять миль дороги ему нипочем, но он не может оставить Эдуарда.
 А тем временем две сестрицы затеяли драку из-за принца. Пухлые блондинки таскали друг друга за волосы и обменивались мерзкими ругательствами.
 — Ты, подлипала, шваль толстозадая! Он меня первую увидел!
 — Рябая плоскомордая сучка! Поцелуй мой толстый зад!
 — А ты лижи мою щелку, пока не отполируешь!
 Эдуард покатывался со смеху:
 — Фанни, Фанси, не стоит ругаться! Я все улажу и сохраню мир в семье! — Поднявшись, он разнял их, взял за руки и повел наверх.
 Род проводил их взглядом и осушил чашу, прикидывая, стоит ли незаметно ускользнуть. Но тут перед ним словно по мановению волшебной палочки возник принц.
 — Как почти все твои замыслы, Род, этот имел несомненный успех. Но нас с тобой ждут в Виндзоре дамы несравненной красоты.
 Род благодарно улыбнулся.
 — Куда, черт побери, ты девал Фанни и Фанси?
 — Как куда? Отвел в спальню Гарри, разумеется!




 Глава 15


 Далеко за полночь Эдуард и Роджер вошли в новую башню Виндзора.
 — Хорошо тебе, — жаловался Эдуард, — жена уже ждет в теплой постельке! А мою сторожит огнедышащий дракон с целой ордой дракончиков.
 — Ничего, твой меч крепок, так что ставлю на тебя, святой Георгий! — ухмыльнулся Род и подождав, пока Эдуард поднимется, открыл дверь своих покоев. Чирк радостно завиляла задом и вцепилась ему в ногу. — Ш-ш-ш… я хочу удивить ее.
 Розамонд, лежавшая без сна, и в самом деле удивилась: она давно перестала его ждать. Ее доверие к нему медленно возвращалось.
 Перина просела под весом Рода. Он прижался к Розамонд, но та, ощутив запах дешевых духов и дорогого вина, с возмущением вырвалась.
 — Не смей до меня дотрагиваться!
 — Не сметь? — рассмеялся Род. — Да ты знаешь, сколь ко миль мне пришлось проскакать?
 — И скольких же шлюх ты успел объездить?
 Род оскорбленно отодвинулся. И это награда за верность?
 — Я никогда не плачу женщинам!
 — Ну а теперь заплатишь целое состояние за право находиться со мной в одной комнате, не говоря уж о постели.
 — Право? — зловеще прошипел он. — Это моя комната, моя постель и моя жена.
 Чирк в отличие от Розамонд вовремя почуяла опасность. Громкий стук в дверь мигом заставил ее забраться под кровать. Род яростно выругался и, откинув одеяло, в чем мать родила прошествовал к двери.
 — Какого черта вам нужно?
 — Впусти меня.
 Род узнал голос Эдуарда, исполненный раздражения. Открыв дверь, он вынул из настенного кольца факел, чтобы осветить комнату.
 — Птичка улетела! Чертовы королевские покои пусты! Временами мне страшно хочется придушить свою матушку. Злобная стерва!
 — Назови женщину, которая не была бы таковой.
 Розамонд встрепенулась было, но, не успев накинуть халат, поспешно прикрылась простыней.
 — Розамонд, ты видела сегодня королеву? А Элеонору? Не знаешь, когда и куда они уехали? — сыпал вопросами Эдуард.
 — Я так хотела снова поговорить с принцессой! Целый час гуляла в саду в надежде, что и она придет, но все напрасно. За обедом ее тоже не было. Вернувшись к себе, я нашла под дверью записку от нее. Подбежала к окну и увидела, как королевская барка плывет вниз по реке, к Лондону. Это было около двух часов дня.
 — Где записка? — взволнованно прошептал Эдуард. Розамонд достала пергамент из-под подушки и протянула принцу.
 «Увы, я должна немедленно уехать. Будь у меня выбор, я осталась бы. Душа моя тоскует. Одного взгляда на него недостаточно. Я слишком долго ждала и молю Бога, чтобы Эдуард испытывал те же чувства. Пожалуйста, передай ему, что он один в моих мыслях и сердце.
 Элеонора (Нора)».
 — Ты видела ее? Говорила с ней? — допытывался принц.
 — Мы виделись вчера вечером, когда вывели собак на прогулку в сад. Я отдала ей свой меховой плащ.
 — Разве она не самое изысканное создание на свете?
 — Да, леди Элеонора необычайно красива, лорд Эдуард.
 — Красива и скромна! Ты видела ее роскошные волосы и кожу? Губы похожи на лепестки роз, а кожа цвета темного меда! Должно быть, смешение французской и испанской крови породило такой цветок! Ах, она так восхитительно мила и невинна!
 Роджер в изумлении слушал, как Эдуард превозносит скромность и невинность — качества, ранее не слишком его привлекавшие. Должно быть, Элеонора и в самом деле лакомый кусочек!
 — Она говорит, что я в ее мыслях и сердце.
 — Пожалуйста, оставьте записку себе, принц Эдуард.
 — Спасибо, Розамонд, — поблагодарил принц, целуя ее руку.
 Розамонд снова ощутила запах вина и духов. Очевидно, мужчины развлекались вдвоем. Принцу давно пора иметь жену: может, хоть она отучит его повесничать и распутничать!
 — Не обращайте на меня внимания — я само терпение, — пробурчал Роджер, прислонясь к кроватному столбику.
 — Иди к черту, — отмахнулся Эдуард. — Мы хотим потолковать об Элеоноре. Расскажи что-нибудь еще, Розамонд.
 Она бросила на мужа веселый взгляд, искренне радуясь его досаде. Не без усилий отведя глаза от его скульптурно вылепленного тела, она вновь обратилась к Эдуарду:
 — У нее есть маленький песик. Она сказала, что королева его не терпит, и спросила, нравятся ли вам собаки. Я заверила ее, что вы их обожаете.
 — Говорил же я, что моя мамаша — настоящая стерва! Использует Элеонору как приманку, чтобы согнуть меня.
 — Все женщины могут быть настоящими стервами, — изрек Род.
 Поняв, в чей огород брошен камешек, Розамонд парировала:
 — Судя по запаху, сегодня вы перепробовали немало таковых!
 — Вот как? Кажется, я появился не вовремя? — съехидничал Эдуард, довольный тем, что не ему одному приходится страдать и что друг тоже найдет сегодня холодную постель. Дождавшись, пока Роджер проводит его до двери, Эдуард под мигнул: — Не печалься, до рассвета уже недалеко.
 Ричард де Клар отправился в Лондон вместе со свое невесткой Алисой. Хотя та предпочла бы ехать одна, граф Глостера призвал в столицу его отчим Ричард Корнуэльский, и Алисе ничего не оставалось, кроме как принять предложение свекра. Граф оставил сына Гилберта управлять Глостером и с небольшим отрядом рыцарей примчался в Вестминстерский дворец. Алиса поселилась в роскошно обстав ленных покоях, принадлежавших ее отцу, Гаю де Лузиньяну прежде чем проклятые бароны изгнали его из Англии
 Преданные слуги доложили ей, что королева привезла с собой невесту лорда Эдуарда, и обе выехали в Виндзор.
 Глостер тем временем встретился с отчимом. Мужчины дружески приветствовали друг друга.
 — Ричард, король разгневан вероломным заговором Симона де Монфора и Эдуарда! Как вы могли взять сторону изменника де Монфора и предать своего монарха?
 — Никакого заговора! — запротестовал Глостер. — Генрих подписал Оксфордские провизии, а первым пунктом там стоит созыв парламента.
 — Ты слеп, Ричард, или опять хитришь? Замыслил посадить Эдуарда на трон?
 Тут Глостер дал волю своей знаменитой вспыльчивости.
 — Это наглая ложь! Я первый пэр Англии и никогда не посмел бы плести заговоры против короля! Но моя обязанность — следить за исполнением Оксфордских провизий.
 — Эти провизии — дело спорное. Папа дал Генриху буллу отпущения и разрешил отказаться от клятвы. Настало время Плантагенетам объединиться и показать баронам, кто главный в стране!
 — Но я де Клар, — напомнил Глостер.
 Ричард Корнуэльский, с любовью посмотрев на пасынка, покачал головой:
 — Таковы твое имя и титул, но по крови ты Плантагенет. Мой первенец, мой настоящий сын. Как думаешь, почему твоя мать, моя возлюбленная Изабелла, назвала тебя Ричардом?
 Глостер потрясенно взирал на него. Да… пожалуй, это объясняет многие загадки его детства. Он унаследовал прославленные гордость и вспыльчивость Плантагенетов.
 — Почему ты держал это в тайне? — хриплым от нахлынувших чувств голосом выдавил он.
 — Твоя мать была женой Гилберта де Клара. Я не мог навлечь бесчестье на нее и на тебя, Ричард. Не хотел, чтобы тебя называли королевским ублюдком. Когда де Клар погиб в бою, ты унаследовал его титул и стал графом Глостером.
 Ричард налил вина себе и сыну и поднял кубок в безмолвном тосте.
 — Король приказал мне собрать малый совет, состоящий из меня, тебя и верховного судьи Боуна, — продолжал Ричард Корнуэльский. — Мы созовем на него баронов, верных короне. Необходимо закрыть ворота Лондона для Симона де Монфора и его сообщников, а также воспрепятствовать открытию сессии парламента. Если Монфор не отступит, это означает войну.
 — А как насчет лорда Эдуарда?
 — Наш долг — рассорить его с де Монфором. Я уже сказал принцу, что Генрих сделает своим наследником Эдмунда, а королева привезла невесту принца, Элеонору Кастильскую, чтобы заманить его обратно в лоно семьи.
 — Насколько я знаю Эдуарда, его не возьмешь ни угрозами, ни подкупом.
 — Но он умен, и ему нужны деньги. Я послал за ним соглядатаев. Сегодня принц узнает, что в Лондон ему нет доступа и он отрезан от своих людей, размещенных в Тауэре. Когда Эдуард увидит, что многие бароны остались нам верны, а за спиной Генриха стоит войско из трехсот французских наемников, он задумается и взвесит шансы. Я рассчитываю на его ненасытные амбиции, присущие всем Плантагенетам.
 — Ты забываешь о всеобъемлющем честолюбии и магнетизме личности де Монфора.
 — Ни на минуту, Ричард. Раньше или позже Эдуард поймет, что у страны должен быть только один правитель.
 Лорд Эдуард и сэр Роджер выехали из Нижнего двора Виндзора, не заметив всадника, ожидавшего в тени Комендантской башни.
 — Поедем прямо в Дарем-Хаус, — решительно велел Эдуард. — Потом захватим Гарри, если он еще дышит. Ну а Вестминстер оставим напоследок. Королева, вне всякого сомнения, держит Элеонору именно там, и я намереваюсь забрать свою жену в Виндзор.
 Они проехали едва ли не половину пути, и Роджер услышал топот копыт в отдалении. Когда они приблизились к поселку Вестминстер, звук словно приблизился и стал громче.
 — По-моему, нас преследуют, — предостерег он Эдуарда. Они тут же сменили направление и, свернув к реке, спрятались за старую дворцовую стену.
 Эдуард схватился за узду лошади, а де Лейберн ловко стащил подъехавшего всадника с седла и приставил к его горлу кинжал.
 — Говори, если не хочешь отправиться на тот свет!
 Маленький жилистый человечек съежился от страха и обмочился.
 — Ты шпион де Монфора? — рявкнул Эдуард.
 Ощутив теплую струйку крови, ползущую по шее, мужчина лихорадочно закивал. Конь, которого удерживал Эдуард, словно обезумев, встал на дыбы. Подкованные копыта молотили над их головами, и рыцари отпрянули. Соглядатай воспользовался этим, чтобы броситься в Темзу и исчезнуть из вида.
 —. Следовало сразу прикончить сукина сына, — выругался Род, сунув клинок в ножны и придерживая коней, пока Эдуард усмирял перепуганное животное. — Жаль, что мы не взяли оруженосцев!
 — Отведем клячу в Дарем-Хаус и спросим, кому она принадлежит. Кровь Христова, неужели де Монфор мне не доверяет?
 — Он слишком мудр, чтобы доверять вам, господин.
 Они благополучно прибыли в Дарем-Хаус, и Эдуард поинтересовался у конюха, принявшего поводья:
 — Чья эта лошадь? Она из твоей конюшни?
 — Трудно сказать, лорд Эдуард.
 — Какой же ты конюх, черт возьми, если не узнаешь собственного коня?
 — Простите, лорд Эдуард, но из Кенсингтона привели столько скакунов, что я до сих пор не могу отличить одного от другого.
 — Даже чертовым конюхам приказано держать рот на замке, — заметил Эдуард.
 Однако когда Симон де Монфор вышел навстречу царственному гостю, тот ни словом не упомянул о неприятном инциденте. Они проследовали за хозяином в зал, где леди Элеонора предложила мужчинам еду и вино. Она поцеловала племянника и осведомилась у Роджера о здоровье Розамонд.
 — Я оставил ее… несколько взволнованной, госпожа.
 Элеонора рассмеялась:
 — Твоя жена, похоже, еще не привыкла к узде и все норовит закусить удила!
 Род поцеловал руку Деми. Та явно расстроилась из-за отсутствия подруги.
 — Почему вы не привезли Розамонд, сэр Роджер?
 — Дорогая, — вмешалась ее мать, — мужчины собрались, чтобы обсудить важные дела. Нам следует поскорее удалиться и оставить их одних.
 — Я передам письмо Розамонд, — с улыбкой пообещал Род.
 На щеках Деми появились задорные ямочки.
 — Спасибо, господин.
 Дождавшись, пока за женщинами закрылась дверь, Симон спросил:
 — Что сказал вам Ричард Корнуэльский?
 — Заявил, что никакой сессии не будет, но я объяснил ему, что вы не собираетесь уступать и, как неоспоримый предводитель баронов, будете правы. И что я добавил свою подпись к Оксфордским провизиям.
 — А он?
 — Ответил, что мой отец просил папу освободить его от клятвы. Я возразил, что провизии объединят, а не разделят Англию.
 — Ричард скрыл от тебя правду. Генрих уже получил папскую буллу и спешит домой. Сейчас он, должно быть, в Дувре.
 Эдуард подумал о своем брате Эдмунде, командующем Дуврской крепостью.
 — Когда приедет король, обещаю поговорить с ним. Уверен, сумею убедить его в необходимости соблюдать провизии. Мой отец не желает войны. Он всегда отступал, стоило баронам бросить ему вызов, а если к их голосам присоединится и мой, он скорее всего образумится.
 — А если нет, Эдуард?
 — В таком случае Англии пора сменить повелителя. Стране нужен сильный монарх, который никогда не выкажет слабости. Англия — мое наследие.
 Роджер де Лейберн затаил дыхание, жалея, что Эдуард так поспешно открыл карты. Граф Симон спокойно ответил:
 — Я реалист. Возвращение короля расколет баронов. Я составляю список тех, на кого могу рассчитывать.
 Эдуард и Роджер прочли список. Первым стояло имя Симона де Монфора, графа Лестера. За ним шли маршал Байгод, граф Норфолк; де Уоррен, граф Суррей; Джон де Вески, граф Нортамберленд; два воинственных епископа, Эли и Вустер, и три приграничных барона, Клиффорд, Хей и Монтгомери.
 — Вы забыли Ричарда Глостера и Гарри, — напомнил Эдуард.
 — Неужели? — цинично усмехнулся Симон. — Я давно не полагаюсь на особ королевской крови. Слишком часто они меняют свои убеждения.
 — Именно поэтому вы и послали за мной соглядатая! — вспылил Эдуард.
 — Но я ничего подобного не делал, хотя, может, и следовало бы!
 Роджер поспешил вмешаться:
 — Это моя вина — я позволил негодяю улизнуть! Думаю, это был наемник Ричарда Корнуэльского.
 Леди Элеонора ошеломленно застыла в дверях.
 — Ричард? Мой брат Ричард в Лондоне?
 — Он в Вестминстере — я вчера с ним говорил, — сообщил Эдуард.
 Элеонора обратила на мужа осуждающий взгляд.
 — Ты намеренно скрыл это от меня, Симон!
 — Черт возьми, Эдуард, неужели вы не могли придержать язык? — бросил граф и, обернувшись к Элеоноре, добавил: — Скажи я, что Ричард здесь, ты помчалась бы в Вестминстерский дворец. Не хватало еще, чтобы ты вмешивалась в дела мужчин!
 — Как ты смеешь обращаться со мной как с ничтожеством?! — возмутилась Элеонора. Принцесса крови, сейчас она держалась так, словно была властительницей вселенной.
 — Плантагенеты воображают, что правят миром, их гордость граничит с безумием. Меня всегда поражает, как легко вы забываете, кто хозяин в доме, мадам!
 Элеонора, уже готовая ответить уничтожающей репликой, заметила, каким суровым стало лицо мужа, и опустила ресницы, чтобы скрыть гнев.
 — Эдуард посчитает нас дикарями.
 — Я тоже Плантагенет и привык к подобным поединкам, — заверил Эдуард.
 — Не стоит ли вернуться к списку? — вставил Роджер. — Приграничные бароны, запад страны и вся округа Кенилуорта на нашей стороне.
 Граф Симон кивнул:
 — Как и Нортхемптон: там замок моего сына Симона. Трудно сказать насчет пяти портов, но они жизненно необходимы, если мы хотим обеспечить выход к морю. После открытия сессии парламента я созову военный совет.
 — Нет! — запротестовал Эдуард. — Сначала я потолкую с королем. Переговоры лучше объявления войны.
 — Никаких поблажек! — бешено вскинулся граф. — Время уступок и компромиссов прошло! В стране может быть только один вождь, тот, кто отдает приказы и ждет повиновения. Этот человек — я!
 Багровая ярость застилала глаза Эдуарда. Мужчины стояли друг против друга, обмениваясь решительными взглядами. Ни один не желал уступать. Неожиданно осознав, что де Монфор не намерен уступать ему трон, принц с трудом обуздал гнев.
 — Парламент решит, — обронил он.
 — Да, — кивнул граф, — бароны уже съезжаются.
 Отъехав на почтительное расстояние от Дарем-Хауса, Эдуард поделился своими мыслями с Роджером:
 — Он носит в душе глубоко укоренившуюся ненависть к Плантагенетам. Я думал, им движет любовь к Англии, но, очевидно, ошибался.
 — Он не питает к вам ненависти, господин мой, — возразил Роджер.
 — Но и любви тоже.
 — Граф Симон уважает ваше воинское искусство, способность вести за собой людей, видит энергию, ум, честолюбие и понимает, что скоро вы станете во всем ему ровней. Вам не хватает лишь его многолетнего опыта. Может, он завидует и боится вашей молодости.
 — Если он станет моим врагом, пусть бережется!
 Добравшись до Ладгейта, западных ворот Лондона, рыцари увидели, что они закрыты.
 — Эй, там! Отворите ворота! — крикнул Эдуард стражникам.
 — Нельзя! Въезд в город запрещен.
 — По чьему приказу? — спросил Эдуард, заметив, что стражники вооружены до зубов.
 — По приказу короля.
 — Я Эдуард Плантагенет, откройте ворота! — скомандовал он.
 — Городские ворота закрыты для графа Лестера, лорда Эдуарда и любого их союзника, — последовал ответ.
 — Это люди судьи, они носят гербы Боуна, — подсказал Роджер и, осмотрев стену, заметил расставленных на ней воинов.
 — Поехали к другим воротам. Я назовусь другим именем, — предложил принц.
 — Тебя знает каждый, Эдуард. Пойди поищи другого гиганта с золотистыми волосами и бородой!
 Но и все остальные ворота также оказались запертыми. Стража не желала ничего слушать. Эдуард и Роджер в бессильном гневе наблюдали, как обыскивают каждую крестьянскую телегу. Пришлось пришпорить коней и помчаться к Тауэру. Они все еще отказывались верить, что Лондон для них закрыт.
 Но Тауэр оказался совершенно неприступен. Обычная охрана была усилена людьми Боуна, и рыцари наконец поняли, что их весьма умело отсекли от войска Гарри Олмейна и даже оруженосцев. Эдуард проклинал всех — от судьи до короля.
 — Дарем-Хаус или Вестминстер? — спросил Роджер.
 — Вестминстер. Шпионы Симона уже обо всем ему донесли.
 К тому времени как они въехали во двор старого дворца, взмыленные кони еле плелись. Они отдали поводья груму с наказом дать им остыть и напоить, а сами отправились на поиски Ричарда Корнуэльского. Его нигде не было видно, но мужчины постарались унять нетерпение, зная, как обширен дворец. Эдуард решил подняться в покои королевы. Кровь его кипела, и в таком состоянии никто не мог помешать ему встретиться со своей женой.
 Королевские апартаменты были пусты, ни камеристки, ни даже фрейлины. Эдуард рвал и метал. Он был уверен, что найдет здесь мать и жену!
 Выйдя из комнаты, он зашагал в свои покои, чтобы расспросить слуг, но, получив в ответ непонимающие взгляды, приказал принести эля
 Дверь смежной комнаты открылась, послышались легкие шаги. Эдуард обернулся, и его озаренное надеждой лицо мгновенно омрачилось.
 — Дорогой, откуда ты так быстро узнал, что я здесь? До чего же ты порывист, Эдуард, я приехала только утром!
 — Алиса, какого дьявола ты здесь делаешь? — буркнул он.
 — Принесла вам эль, господин, чтобы утолить нестерпимую жажду.
 Род покачал головой, гадая, почему даже слово «эль» в ее устах звучит как чувственная ласка.
 — Где все? Где Ричард Корнуэльский? А королева? Где моя мать?
 В своем кроваво-красном наряде с раскинутыми по плечам черными волосами Алиса казалась волшебницей из сказки. Ее губы дрогнули в призывной улыбке. Она думала, что Эдуард забавляется в Виндзоре со своей девчонкой-невестой, но, к счастью, ошиблась.
 — Как много вопросов! Но тебе придется потрудиться, чтобы получись ответы Какими средствами ты воспользуешься, чтобы развязать мой язык? — томно прошептала Алиса, облизывая соблазнительные губки.
 — Может, хорошей трепки будет достаточно? — пригрозил Эдуард.
 — Может… если твоя палка по-прежнему крепка, — простонала Алиса.
 Эдуард взглянул на Роджера поверх ее головы, безмолвно взывая о помощи. Роджер пожал плечами и кивком указал на спальню. Мгновенно поняв, что к чему, принц повел Алису в спальню.




 Глава 16


 Розамонд помогла Нэн разобрать сундуки Роджера и повесить одежду в гардеробной. Запах сандалового дерева щекотал ноздри, стоило прикоснуться к дорогим тканям.
 — У него прекрасная фигура: камзолы не нуждаются в подплечниках, — размышляла вслух Нэн, поглядывая на хозяйку. Она слышала, как вчера ночью новобрачные обменялись резкими словами.
 Но Розамонд не спешила удовлетворить любопытство Нэн.
 — Поскольку королева уехала, лучшей возможности осмотреть королевские покои не представится. Не хочешь пойти со мной?
 — Нет, слуги любят сплетничать, а мне там нечего делать. У вас есть право, как у жены управителя А я пока распакую постельное белье, госпожа.
 Следующие два часа Розамонд бродила по покоям короля с королевой и принца Эдуарда. Роскошь казалась невероятной. Леди Элеонора де Монфор была права: Виндзорский замок действительно великолепен. Надев плащ, Розамонд отправилась в церковь, а потом разыскала кладовую, с потолка которой свисали связки трав. Выйдя, пересекла средний двор и через ворота, охраняемые двойными башнями, зашагала к реке, туда, где вчера наблюдала за королевской баркой. Не прошло и нескольких минут, как она столкнулась с оруженосцами Гриффином и Оуэном. Бедняги, насквозь промокшие и жалкие, низко поклонились.
 — Леди Розамонд! — хором воскликнули они. Она ошарашенно смотрела на них.
 — Где это вы были?
 — Поднялись по реке на лодке, госпожа.
 — Скорее уж плыли от самого Лондона!
 — Пришлось окунуться в воду, — признался Гриффин.
 — А сэр Роджер и лорд Эдуард тоже плыли вместе с вами? — спросила Розамонд.
 Гриффин кивнул, а Оуэн покачал головой. Из ее расспросов оруженосцы поняли, что их надежды напрасны — рыцарей в Виндзоре не было.
 — Вне всякого сомнения, им пришлось окунуться как следует, чтобы избавиться от запаха спиртного и шлюх, — ехидно бросила Розамонд, не скрывая раздражения.
 По ее словам оруженосцы поняли, что лорд Эдуард и сэр Роджер вчера возвращались сюда.
 Гриффин был приучен держать рот на замке и ничем не выдавать своего настроения. Он и словом не обмолвился о беде, в которую попали оба рыцаря из-за своего союза с де Монфором. Проснувшись, валлийские оруженосцы обнаружили, что заперты в Тауэре, а стража не пускает в город никого из союзников де Монфора. Тогда они бросились в Темзу, переплыли на другой берег, а потом наняли лодку до Виндзора.
 Поскольку Гриффин ничем не мог помочь хозяину, то решил по крайней мере смягчить сердце госпожи. Заговорщически понизив голос, он объяснил:
 — Обязанностью сэра Роджера как управителя было доставить людям еду и вино, чтобы отпраздновать победу валлийской кампании и Новый год, но ни он, ни лорд Эдуард не остались на пир, леди Розамонд. Выпив по чаше вина, они оставили нас и вернулись в Виндзор. Сознаюсь, головы у нас были маленько затуманены, но холодная вода в два счета их прояснила.
 — Вижу, — кивнула умиротворенная Розамонд. — Но вы свалитесь с лихорадкой, если немедленно не переоденетесь, молодые глупцы!
 Она повела парней в новую башню. На сердце стало немного легче. Почему, спрашивается, Роджер не потрудился ничего объяснить? Наверное, слишком горд, чтобы оправдываться перед женщиной, особенно если эта женщина — его жена.
 Розамонд улыбнулась.
 Когда Роджер вернется, она загладит обиды, причиненные ее острым языком, и сумеет вознаградить его за вчерашнее терпение.
 — Отец! — заплетающимся языком пробормотал Гарри Олмейн, пытаясь сесть на разворошенной постели. Ладони его уперлись в чьи-то мягкие животы. Фанни открыла глаза, а Фанси просто скатилась на пол.
 — Подумать только, — зевнула Фанни.
 Гарри, покачиваясь, поднялся и вспыхнул до корней волос, увидев отца. За его спиной стоял Глостер.
 — Ричард! — хрипло выдавил бедняга.
 Хотя на Глостера явно произвел впечатление размах оргии, но, покосившись на отца, он поспешно изобразил негодование. Ричард Корнуэльский, однако, пришел в негодование.
 — Фу, какой смрад! Немедленно одевайся и иди вниз, — приказал он, поворачиваясь.
 Пойманный на месте преступления, Гарри беспрекословно повиновался.
 — Отец, позволь мне объяснить…
 — Я не прошу тебя объяснить присутствие шлюх, мне нужно знать, почему ты предал кровь Плантагенетов, которая течет и в твоих жилах!
 — Я не предатель! — горячо возразил Гарри.
 — Ты стакнулся с врагами короля, своего отца и всей семьи, поддерживая де Монфора!
 — Граф Симон выступает от имени баронов, пытаясь заставить Генриха следовать провизиям. Ричард, ты тоже был в Кенилуорте, скажи ему, что мы не замышляли ничего плохого!
 — Обстоятельства изменились, Гарри. Папа освободил короля от клятвы, и Генрих возвращается в Англию. Он призвал сотню верных баронов готовиться к войне. Судья Боун уже в Лондоне, он закрыл ворота перед де Монфором и его приспешниками.
 Гарри недоверчиво уставился на брата.
 — Ты отступник! — воскликнул он.
 — Ричард — первый пэр королевства, — поправил отец. — И теперь он возглавляет новый тайный совет. Это ты — жалкий ренегат, Гарри. Похоже, ты совершенно забыл о принадлежности к роду Плантагенетов.
 Гарри поперхнулся желчью. Вчерашняя выпивка явно просилась обратно.
 — Как насчет Эдуарда? Он наследник престола и все же заключил союз с сэром Симоном.
 — Эдуард проницательнее и предусмотрительнее тебя, Гарри, — спокойно заметил отец. — Он уже отступился от де Монфора. — Ричард пристально наблюдал за сыном. Проглотил ли он наживку? Не заподозрил ли лжи?
 Гарри в отчаянии обернулся к Глостеру. Тот не опустился до прямого обмана, но косвенно все же подтверди, слова отца:
 — Кровь гуще водицы, особенно кровь Плантагенетов.
 Гарри с отвращением оглядел сводного брата.
 — Твой собственный сын Гилберт никогда не отречется от Симона. Он сделан из теста покруче!
 — Какая разница, чью сторону примет Гилберт, — отмахнулся Глостер. — Не он поведет людей в бой, да и некого ему вести. Войска у него все равно нет.
 — Кстати, о войске: я привез деньги для твоих людей, сообщил Ричард.
 Услышав о деньгах, Гарри повел себя по-другому. Распрямив плечи, он торжественно объявил:
 — Я сам поеду и скажу графу Симону, что не предам свою семью, но заверю также, что никогда не подниму оружия против него.
 Отец дружески ударил его по плечу.
 — Чего у тебя не отнять, так это благородства. Я горжусь тобой, Гарри. А теперь убери шлюх из Тауэра. Королева и принцесса Элеонора поселились в королевских покоях.
 Он вышел, но Ричард не последовал за отцом. Ему не терпелось удовлетворить любопытство.
 — Гарри, насчет шлюх…
 — Они сестры и обычно делят одного клиента на двоих. Не мог же я разбить идеально подобранную упряжку, — смущенно объяснил Гарри.
 — Женщины! — презрительно бросил лорд Эдуард сэру Роджеру, выезжая из Вестминстерского дворца. — Двухчасовые труды — и никаких сведений! Она ухитрилась не произнести ни одного лишнего слова! Ее губы сомкнуты крепче, чем устричная раковина, широко раздвинуты только бедра.
 — Так она ничего не сказала?
 — Есть только плохие новости, — мрачно обронил Эдуард. — Глостер сопровождал Алису. А вызвал его Ричард Корнуэльский.
 — Иисусе! Глостер нас предал!
 — Совершенно верно. Симон был прав, не доверяя ему. Глостер оценил обстановку и перебежал на сторону Плантагенетов. За ним, вне всякого сомнения, потянутся остальные бароны, — заключил Эдуард.
 Роджер де Лейберн, превосходный знаток человеческой натуры, мгновенно понял, что лорд Эдуард сейчас колеблется, решая, как поступить.
 — Алиса знает, куда королева увезла твою жену?
 — Клянется, что понятия не имеет, но мы с тобой знаем, какая она лживая сучка. И гадать бесполезно: у нас столько резиденций, что мать могла спрятать Элеонору где угодно.
 — Куда теперь? В Виндзор или в Дарем-Хаус?
 — В Дарем-Хаус, — решительно велел Эдуард.
 Де Монфора не оказалось дома. Он сам отправился к городским воротам посмотреть, насколько крепко Лондон заперт для него. Пока они дожидались его возвращения, Демуазель де Монфор передала сэру Роджеру письмо для Розамонд.
 — Хорошо бы она приехала! Мы могли бы вместе посмотреть Лондон.
 Выходит, Деми ничего не знает!
 Род, галантно улыбнувшись, сунул письмо за пазуху.
 — Розамонд будет счастлива получить твое послание.
 Сэр Симон вернулся примерно через час. Он был в ярости, и сэр Роджер заметил, что его глаза фанатично блестят. Лицо казалось мрачным и осунувшимся.
 — Глостера вызывали в Вестминстер, — сдержанно сообщил Эдуард.
 — Да, — прошипел Симон, — и меня уже успел навестить Гарри Олмейн, его жалкий братец. Объяснил, что долг перед отцом и королем не позволяет ему присоединиться ко мне, но он никогда не пойдет и против меня, — невесело рассмеялся Симон.
 — Значит, они добрались до Гарри, черти бы его унесли!
 Симон взирал на Эдуарда с таким видом, словно перед ним стоял сам сатана.
 — Он по крайней мере имел мужество сказать мне это в лицо, ты же ударишь меня в спину!
 — Ложь! — прогремел Эдуард.
 — Сегодняшняя ложь завтра станет истиной! Твой отец высадился в Дувре, и его наемники покоряют морские порты вдоль Ла-Манша! Поскольку Лондон для меня закрыт, я проведу военный совет в Оксфорде. Вас же, лорд Эдуард, я туда не приглашаю. Не хватало еще ожидать удара кинжалом от подлых Плантагенетов!
 Эдуард смерил его холодным взглядом.
 — Ты пользовался полной моей поддержкой, и вдруг все разительно переменилось. Надеешься выиграть войну против отца, чтобы самому управлять слабым королем? Значит, понял, что никогда не сумеешь добиться этого, если на троне буду я.
 Роджер в изнеможении прикрыл глаза. Два умнейших и самых могущественных человека в стране на его глазах разорвали дружбу. Он хотел бы принять сторону графа Симона, потому что тот, как человек прямой и неподкупный, намеревался бороться против несправедливости и бед, причиненных стране бессильным монархом. Но его долг — служить Эдуарду. К тому же де Монфор не станет уважать перебежчика.
 На обратном пути Эдуард Плантагенет и Роджер де Лейберн не обменялись ни словом. Оба были погружены в невеселые мысли. Принц строил планы на будущее, управитель же думал о более земных вещах. Он представлял, в какое отчаяние придет Розамонд, узнав о ссоре принца с де Монфором, ее любимым опекуном.
 Роджер долго мучился, прежде чем решил, что в его интересах как можно дольше держать жену в неизвестности.
 Розамонд вернулась в кладовую Виндзорского замка за драконовым семенем — травой, предохраняющей от зачатия. Самое главное, чтобы не узнала Нэн: как большинство женщин, она считала стремление уберечься от беременности большим грехом. Нельзя сказать, что Розамонд не хотела ребенка, но она боялась родить малыша, а потом потерять. Лучше с самого начала избегать риска!
 Выкупавшись, она надела светло-зеленое нижнее платье. В нем она показалась себе такой женственной, что решила обойтись без темно-зеленой туники. Открыв сундучок с драгоценностями, она сразу увидела кельтскую гривну. До сих пор Розамонд ее не носила, но сейчас великолепный изумруд словно подмигивал ей, и к тому же Роджер будет доволен, увидев на ней свой подарок.
 Подойдя к окну, она заметила принца и Роджера, въезжавших в Нижний двор. К ним уже бежали конюхи. За ними мчались оруженосцы. Они принялись что-то горячо втолковывать господам, и все четверо направились в башню. Розамонд позвала слугу и велела принести ужин для себя и сэра Роджера, а сама зажгла душистые свечи и принялась ждать.
 Однако прошло не менее часа, прежде чем она услышала шаги. Подбежав к порогу, Розамонд нетерпеливо распахнула дверь, но увидела только слугу с подносом. Пришлось набраться терпения и гадать, не случилось ли чего.
 Наконец он пришел, и в первую минуту Розамонд показалось, что все беды мира обрушились на плечи мужа. Когда же он увидел ее, его лицо просветлело. Розамонд не двигалась, маня его взглядом. Роджер шагнул к очагу и коснулся сначала ее волос, золотых в отблеске пламени, потом зеленого камня.
 — Ты так прекрасна, что у меня дух захватывает.
 — Прости за прошлую ночь. Гриффин сказал, ты не остался на праздник. Роджер, я стараюсь поверить в тебя…
 Роджер едва сдержал тяжелый вздох. Она выбрала не тот день!
 — Не воображай меня святым, Розамонд, потому что перед тобой дьявол!
 — Я приказала принести ужин.
 Роджер с трудом выдавил улыбку.
 — Ты хорошая жена… утоляешь все мои аппетиты…
 Он коснулся ее губ губами и, когда она приникла к нему, крепко поцеловал.
 Они сели у очага, поставив перед собой огромный поднос. Подняв серебряные крышки, Роджер принялся за пирог с голубями, жареную оленину и йоркширский пудинг. Когда он потянулся к артишокам, Розамонд рассмеялась:
 — Я думала, что-то неладно, но, судя по тому, как ты голоден, видно, ошиблась.
 — Ты чересчур проницательна, любовь моя. Я ем только потому, что у меня крошки не было во рту со вчерашнего дня. Артишоки — хорошие афродизьяки, — поддразнил он. — Не желаешь попробовать?
 Она взглянула на него сквозь полуопущенные ресницы:
 — Как насчет вина?
 И без того возбужденный, Роджер ощутил, что его плоть напряглась, когда он вспомнил о том, как она умащивала вином соски.
 — Вино не афродизьяк, оно просто притупляет сознание, согревает кровь и заставляет забыть о скромности, — сказал он.
 — Я не знала, что таково действие вина… думала, это ты так умело меня соблазняешь.
 — А я не знал, что ты способна так ловко льстить! Снова пытаешься меня соблазнить?
 Розамонд покачала головой:
 — Нет, мне нравится, когда это делаешь ты…
 Он обжег ее страстным взглядом. Глаза его скользнули к ее груди, и Розамонд заметила, как его губы сжались.
 Она ощутила, как внизу живота запылал огонь. Род вытер руки салфеткой и обошел вокруг стола, и она задрожала, зная, что муж сейчас коснется ее.
 Он приподнял ее и опустился на стул, так что она оказалась у него на коленях, жар его твердых бедер начал проникать через тонкую ткань платья.
 Его нетерпеливые пальцы скользнули под юбку и погладили белоснежную кожу.
 — У кого самые длинные, самые красивые ноги в мире? — прошептал Род.
 — У меня, — застенчиво пробормотала Розамонд.
 — А у кого между стройными ножками спрятан золотой клад?
 — У меня, — выдохнула она, когда он накрыл ладонью ее холмик.
 — А кто отыщет это сокровище? — поддразнил он.
 — Оно зарыто глубоко и достанется только самому храброму. — Сунув руки под его камзол, чтобы погладить грудь, она нащупала пергамент. — Неудивительно, что ты нашел его сразу: у тебя есть карта, дьявол ты этакий!
 Род мысленно проклял себя. Он совсем забыл о письме! Розамонд развернула записку и с радостной улыбкой стала читать.
 — Ты был в Дарем-Хаусе? Спасибо, Род, ты такой заботливый. Все время думаешь обо мне.
 О, как она ошибалась! В его мыслях царили обман, двуличие, хитрость… хорошо, что он в .совершенстве постиг искусство притворства!
 Роджер взял записку и небрежно положил на поднос.
 — Не пытайся отвлечь меня от грешных мыслей!
 — Я не сдамся без борьбы, — прошептала она.
 — Подобные обещания лишь разжигают мой пыл, — хрипловато засмеялся он, готовый предаваться любовным играм хоть всю ночь.
 Он спустил Розамонд на пол, поставил туда же поднос и медленно снял камзол и рубашку. Потом стащил с жены платье, посадил ее на стол и устроился между ее шелковистыми бедрами.
 — Род!
 Род отстегнул гульфик, и его распаленная плоть восстала во всем великолепии.
 — Подходящее прозвище, не так ли? — Он запустил пальцы в ее волосы и завладел губами. — Какой сладостный аромат…
 — А от тебя пахнет сандаловым деревом и… жеребцом, что возбуждает куда сильнее любых артишоков.
 — Я провел в седле почти весь день.
 — Бедный Род, сумеешь выдержать последнюю скачку?
 Он одарил ее широкой улыбкой.
 — Если я помогу тебе взобраться на рыбака, можешь погонять меня хоть до утра.
 — Когда-то я заявила, что непокорные молодые жеребцы нуждаются в хлысте. Не боитесь меня, господин?
 — Боюсь. Боюсь, что потеряю разум, сердце и душу, зачарованный твоим колдовством.
 — Я жажду твоей силы и власти, а не сердца, господин.
 — Не стоит недооценивать меня, Розамонд. Боюсь, ты совершаешь ошибку.
 Она провела пальцами по заросшему щетиной лицу мужа и, к своему удивлению, поняла, что даже сейчас находит его неотразимо привлекательным.
 Подведя руки под ее мягкую попку, Род насадил Розамонд на свой жаждущий клинок.
 — Держись, красавица, — пробормотал он и почувствовал, как она сжимает его плечи, пока он медленно входит в ее тесные обжигающие ножны. Род замер в ожидании ее первого толчка.
 Но стоило Розамонд начать двигаться, как Род, не вынеся пытки, стал врываться в нее яростными неистовыми выпадами. Чувственное исступление нарастало с такой силой, поцелуи были так сладострастны, что оба достигли вершины гораздо раньше, чем им того хотелось. Розамонд бессильно рухнула на Рода, обхватив его шею и прижавшись щекой к тому месту, где билось сердце.
 Он, властно притянув ее к себе, поднял и понес к кровати. Когда Розамонд уже лежала на подушках, он рассыпал по белой ткани золотые волосы и долго смотрел на жену, дивясь ее красоте, страстности и беззащитности. Бедняжку глубоко ранит разрыв Эдуарда и Симона. Но что он мог поделать? Только любить ее.
 И он любил Розамонд. Нежно, бережно, наслаждаясь и даря наслаждение ей.
 Позже, когда Род заснул, так и не выпустив ее из объятий, Розамонд лежала и думала о своей замужней жизни. Все оказалось лучше, чем она ожидала. Она потихоньку привыкала к разлуке с семьей де Монфор и чувствовала себя сильнее и увереннее. Нужно ли благодарить за это сэра Роджера де Лейберна?
 Розамонд улыбнулась. Вне всякого сомнения, именно он заставил ее почувствовать себя красивой и вселил веру в свои силы. Да, она все еще настороженно относится к мужу, но он делает все, чтобы завоевать ее доверие.
 Новый год… новая жизнь… И Розамонд вдруг захотелось, чтобы их союз оказался счастливым.




 Глава 17


 Розамонд проснулась поздно и обнаружила, что в спальне, кроме нее, никого нет. Должно быть, Роджер давно уехал. Решив, что сегодня она поедет на прогулку и вволю накатается по обширным паркам и лесам Виндзорского замка, она быстро умылась и отправилась в гардеробную. Ей сразу попались на глаза вещи брата, привезенные из Дирхерста. Подумав, что лучшего костюма для верховой езды ей не найти, она натянула шоссы и камзол Джайлза.
 — Гриффин, где, черт возьми, сэр Роджер? — раздался за спиной голос принца.
 Розамонд растерянно обернулась.
 — Господи помилуй, Розамонд, я принял тебя за оруженосца! С твоими длинными ногами ты и впрямь похожа на мальчишку, а я уж точно не ожидал встретить даму, одетую в мужской костюм!
 — Прошу простить меня, лорд Эдуард, это одежда Джайлза.
 Заметив его неодобрительную гримасу и поджатые губы, Розамонд виновато вспыхнула.
 — Роджера здесь нет. Я смогу чем-то помочь?
 — Да, дорогая. Я намереваюсь привезти сюда жену и надеюсь, что вы подружитесь.
 — Мы уже подружились, лорд Эдуард. Вы узнали, куда уехали королева и принцесса?
 — Да. Оуэн сказал, что королевская барка пришвартована у пристани Тауэра, очевидно, они там и живут. Крепость неприступна, но мать не приняла в расчет моей решимости. Кстати… — Он окинул Розамонд, задумчивым взглядом. — Тело Христово, какая мысль! Не переодевайся, пока я не найду твоего мужа!
 Эдуарду потребовалось немало сил и времени, чтобы убедить Роджера принять его план. Сначала управитель безоговорочно отказался позволить своей жене участвовать в такой, по его мнению, вздорной затее, но когда увидел, что Розамонд вполне может сойти за Гриффина, все же заколебался. Сама же она пришла в полный восторг от подобной перспективы. Роджер, исполненный сомнений и дурных предчувствий, отвел принца в соседнюю комнату поговорить с глазу на глаз.
 — Как мы проберемся за городские ворота, а тем более в Тауэр?
 — Остановимся в Вестминстере и захватим с собой Ричарда Корнуэльского. Это он велел не впускать меня. Пусть отдаст другой приказ!
 — Послушай, не стоит говорить Розамонд о том, что ты больше не поддерживаешь де Монфора.
 — Рано или поздно она сама обо всем узнает, друг мой. Тебе так или иначе придется ей все рассказать.
 — Только не сейчас. Она точно не поможет тебе, если узнает! Элеонора и Симон для нее все равно что мать и отец.
 — Я нем как рыба. Ведь мы всегда свято хранили секреты друг друга, — поклялся Эдуард.
 Все было улажено. Розамонд переодели в шоссы и камзол Гриффина, чтобы в случае чего они смогли сойти друг за друга. Когда небольшой отряд прибыл в Вестминстер, Роджер направился к конюшне вместе с Розамонд и обоими оруженосцами, а лорд Эдуард занялся поисками своего дяди.
 Он отсутствовал около часа, но, разумеется, почти все это время Ричард рассыпался в благодарностях племяннику за разрыв с де Монфором и возвращение в лоно семьи. Ричард Корнуэльский был более чем счастлив отвезти племянника в Тауэр в собственной барке, чтобы принц смог увидеться с Элеонорой и уверить королеву в своем повиновении.
 Розамонд, следуя наставлениям мужа, оставалась на корме, стараясь скрыть лицо от Ричарда Корнуэльского. Роджер не хотел, чтобы Розамонд подслушала разговор Эдуарда с дядей, поэтому стоял рядом, показывая ей самые красивые здания Лондона.
 — Которое из них Дарем-Хаус? — расспрашивала она. Роджер вытянул руку, показывая:
 — У них свой причал. Когда я соберусь навестить Деми, скорее всего возьму лодку вместо того, чтобы скакать целых двадцать пять миль! — Спеша сменить тему, он показал на возвышающиеся здания: — Все это — Нью-Темпл. Там ведут дела менялы и золотых дел мастера. Они ссужают деньги, а в залог берут товары или имущество.
 Розамонд невольно задалась вопросом, занимал ли и он когда-нибудь у ростовщиков, но прикусила язычок. Ее не должно касаться его прошлое. Пора думать о настоящем и будущем.
 Перед ними лежал великий город Лондон, его бесконечные улицы, многочисленные переулки и строения. От воды несло таким смрадом, что Розамонд поспешно зажала нос. Река, донельзя грязная, пестрела маленькими лодками. На поверхности плавал мусор и вздутые трупы животных. Над головами с криками носились чайки, выуживая дохлую рыбу и отбросы.
 — О, это так…
 — Омерзительно? — сочувственно поинтересовался Род.
 — Нет! Завораживает… Потрясает. Никогда не видела ничего подобного! — Розамонд в волнении привстала.
 — Садись и держись покрепче, мы вплываем под Лондонский мост.
 Роджер дернул Розамонд за камзол, и она схватилась за шляпу, боясь, что ее снесет ветром. Барка набрала скорость и закачалась на волнах прилива. Лодочники старались, чтобы ее не развернуло против течения. Барка влетела под мост, едва не столкнувшись с каменной аркой, и почти сразу перед ними возникла громада Тауэра, выстроенного когда-то норманнами.
 Когда Ричард Корнуэльский велел лодочникам плыть через Ворота изменников, Роджер всмотрелся в лицо Эдуарда, пытаясь понять, мучает ли принца совесть, но тот и бровью не повел. Род долго гадал, способен ли он вообще испытывать подобные чувства.
 Оуэн последовал за своим господином. Сзади шествовал Роджер вместе с Гриффином и переодетой женой. Взбираясь по каменным ступеням, Розамонд, не привыкшая носить оружие, споткнулась и едва не упала. Пришлось послать мужу извиняющийся взгляд.
 — Неуклюжий олух! — пробормотал он. — Смотри под ноги, а не глазей по сторонам, валлийская деревенщина!
 Розамонд поспешно опустила голову и, упорно глядя в пол, добралась до верхнего этажа. Ричард вошел в королевские покои, оставив спутников за дверью. Вернувшись, он объявил:
 — Королева согласна тебя принять, Эдуард. Советую изобразить раскаяние.
 Он привел их в маленькую приемную, и Эдуард шагнул к двери справа. Он заранее описал Розамонд расположение помещений, и она, понимая, что нельзя терять времени, проскользнула в левую дверь и с уверенным видом пересекла еще две комнаты, хотя в душе дрожала от страха. Маленькие окна почти не пропускали света, и Розамонд обрадовалась, заметив мальтийскую болонку Элеоноры. Песик подбежал к ней, виляя хвостом, но Розамонд уже увидела двух фрейлин, занятых вышиванием в компании принцессы. Элеонора поднялась, подхватила болонку и извинилась перед оруженосцем.
 Розамонд стащила шляпу.
 — Это я, Элеонора! Меня прислал принц Эдуард!
 Принцесса поспешно отпустила дам. Оставшись наедине с Розамонд, она повела мнимого оруженосца в спальню и плотно прикрыла дверь.
 — О, как ты храбра, что решилась на такое ради меня!
 — Нет, это вам следует быть храброй. Эдуард прибыл, чтобы увезти вас в Виндзор. Скорее поменяйтесь со мной одеждой и уходите с мужем под видом одного из оруженосцев.
 — Но как можно наряжаться мужчиной? — отпрянула Элеонора.
 — Если смогла я, значит, и вам не зазорно. Считайте это веселой игрой, — настаивала Розамонд. — Хотите, чтобы я вернулась и объяснила Эдуарду, что вы струсили?
 — Нет-нет! Но что станется с вами, когда вас найдут?
 — Ничего страшного. Я леди де Лейберн, им придется меня отпустить. Я привезу ваших фрейлин и песика в Виндзор, — пообещала Розамонд.
 Она сбросила плащ и помогла принцессе освободиться от платья. Потом стащила сапоги, развязала шоссы, и Элеонора нерешительно попыталась натянуть их на свои округлые бедра. Розамонд завязала тесемки и накинула на нее широкий свободный плащ.
 Сапоги оказались слишком большими для маленьких ножек принцессы, но она вышла из положения, быстро отыскав свои собственные сапожки для верховой езды. Розамонд низко нахлобучила шляпу на голову принцессы, чтобы никто не увидел цвета волос оруженосца. Удовлетворенная делом своих рук, она надела платье Элеоноры и спрятала светлые волосы под кружевной мантильей.
 — Смотрите под ноги, чтобы не споткнуться о меч, — наставляла Розамонд принцессу, сжимая ее дрожащую руку. — Все будет хорошо. Помните, это только игра.
 Она провела Элеонору через бесконечный лабиринт помещений и подтолкнула к двери, за которой ждал Роджер. Оруженосцы окружили принцессу, а де Лейберн с ободряющей улыбкой поднес палец к губам.
 Следуя совету дяди, Эдуард принял покаянный вид, но не сумел долго выносить высокомерия и чванливости собственной матушки. Уже через несколько минут он заметался по комнате, как пойманный лев.
 — Сомневаюсь, чтобы отец простил тебе предательство, разве что на коленях станешь молить о милости, — повторяла она.
 — Этому не бывать! — вскинулся Эдуард. — Королю нужны не мои колени, а сильные руки. Кстати, я увожу своих людей и Элеонору в Виндзор.
 Королева злобно прищурилась:
 — Генрих приедет, ему и решать, возьмешь ты людей или нет.
 — Думаю, вполне можно отпустить его воинов, — вмешался Ричард Корнуэльский. — Теперь, когда он покинул Симона де Монфора, граф может мстить. Негоже оставлять принца без охраны.
 — Так и быть, но Элеонора останется здесь — на случай, если ты задумал очередное вероломство, — изрекла Элеонора и с ехидной усмешкой добавила: — Как видно, приманка оказалась лакомой!
 Эдуард мысленно молился, чтобы Розамонд удалось найти принцессу. Ах, он все отдал бы, чтобы увидеть лицо мамаши, когда та узнает, как ловко сын выкрал даму своего сердца у нее из-под носа!
 Оставшись одна, Розамонд заперлась и вытянулась на кровати. Как она ни пыталась, все же не сумела расслабиться — низкие потолки и мрачные стены Тауэра угнетали ее. Постаравшись выбросить из головы мысли о том, что сулит ей разоблачение, она утешилась присутствием песика и ласково погладила его пушистую шерстку.
 Прошло не менее часа, прежде чем в дверь постучала одна из фрейлин. Ничего не оставалось делать, кроме как открыть. Увидев вместо своей госпожи неизвестную женщину, перепуганные дамы подняли тревогу. Обе, зарыдав, бросились к королеве. Розамонд прижала к себе песика и, трепеща, стала ждать.
 Королева прибыла в окружении придворных дам и грозно уставилась на Розамонд, успевшую снять мантилью.
 — Кто ты и где принцесса Элеонора?
 — Я Розамонд Маршал, то есть Розамонд де Лейберн, ваше величество.
 — Маршал? Маршал?! — прошипела королева, отлично знавшая, сколько земель в Англии, Ирландии и Уэльсе когда-то принадлежало ненавистной семейке. — Не та ли Маршал, что жила в Кенилуорте с этой сукой Элеонорой?
 Песик залаял и ощерил крохотные зубки.
 — А этого мерзкого пса давно пора повесить! Где, черт побери, моя невестка? Похищена проклятыми де Монфорами? Эй, стража!
 Сердце Розамонд тревожно забилось.
 — Ваше величество, принцесса в полной безопасности. Де Монфоры тут ни при чем! Лорд Эдуард отвез свою жену в Виндзор, и, должна сознаться, я им помогла.
 Королева, размахнувшись, ударила Розамонд по лицу.
 — Де Лейберн, говоришь? Тот негодяй, которого Эдуард назначил управителем? Его репутация развратного мошенника известна всем! Ни одна женщина не может считать себя в безопасности, когда он рядом. Де Лейберн позорит моего сына и плохо на него влияет, а теперь еще вдобавок ко всему взял в жены потаскуху Маршал! Позвольте предупредить, мадам, что, когда начнется война, мы уничтожим де Монфоров и тебя вместе с ними! — Повернувшись к стражнику Тауэра, она скомандовала: — Уберите ее и проклятую собаку тоже! Да позаботьтесь, чтобы она была под надежной охраной!
 Впервые в жизни Розамонд получила пощечину и была вне себя от стыда и унижения. Королева ясно дала понять, что считает ее и Роджера своими врагами. Мало того — велела арестовать!
 Розамонд поежилась от страха.
 Вооруженный стражник проводил ее вниз по лестнице и, остановившись, спросил:
 — Госпожа, вы супруга Роджера де Лейберна?
 — Да, — пробормотала она, крепко сжимая песика.
 — Он назначил меня на это место, как только стал управителем лорда Эдуарда. Все любят сэра Роджера, госпожа. Я по долгу службы добросовестно исполню приказ. Королева потребовала увести вас, что я и сделал. Кроме того, она потребовала посадить вас под надежную охрану. Думаю, нет ничего надежнее, чем защита мужа.
 Розамонд с робкой надеждой взглянула на него. Стражник продолжил:
 — Сэр Роджер только что покинул Тауэр вместе с гасконцами лорда Эдуарда. Сейчас мы посмотрим, нет ли здесь отставших солдат, которые могут проводить вас в Виндзор.
 Розамонд горячо поблагодарила воина, посмевшего исказить приказы королевы. Но Тауэр до смерти страшил ее, здесь она чувствовала себя как в капкане и не смела думать о том, что было бы с ней, попади она в подземелье.
 Первым, кого она увидела внизу, был Гриффин. Слезы хлынули из глаз Розамонд.
 — О, Гриффин, спасибо! Огромное тебе спасибо!
 — Для меня высокая честь служить вам, госпожа, — ответил он, закутывая ее в свой плащ. — Вечерами на реке холодно.
 — Она сумела ускользнуть? — нетерпеливо выдохнула Розамонд.
 — Лорд Эдуард и Оуэн взяли на службу нового оруженосца. Правда, одежда на нем так и висит. Бедняжке, наверное, не терпится получить обратно свое платье.
 Маленькая лодка причалила к Виндзору уже в сумерках. На ступеньках, ведущих от воды, уже ждали Роджер и Чирк. Не успели ноги Розамонд коснуться земли, как Роджер схватил ее в объятия.
 — Слава Богу, ты невредима! Я уже проклял себя за то, что послушался Эдуарда! — воскликнул он, помогая ей подняться по лестнице. — Гриффин, ты молодец.
 Розамонд подняла свою собачку, которая принялась радостно облизывать ей лицо.
 — Я встретилась с королевой и горько об этом сожалею. Роджер, она такого наговорила! Мне нужно срочно расспросить тебя, что она имела в виду.
 — Не сейчас, любимая, принцесса волнуется за тебя и наверняка обрадуется, увидев своего песика.
 Когда они прибыли в Виндзор, он сразу же повел ее в покои лорда Эдуарда. Войдя, Розамонд увидела супружескую чету, заканчивающую ужинать.
 — Ваше высочество, я сумела привезти песика, но ваши дамы остались в Тауэре.
 — О, Розамонд, как я благодарна тебе! Пожалуйста, зови меня Элеонорой! — попросила принцесса и, взяв у Роджера своего любимца, поцеловала. Тот стал вырываться, очевидно, куда больше интересуясь Чирк.
 Розамонд спустила ее на ковер, и собачки убежали, весело повизгивая. Элеонора смущенно одернула чересчур широкую тунику.
 — У вас нет здесь одежды, сейчас принесу свою. — вызвалась Розамонд.
 Лорд Эдуард взял ее руку и поднес к губам.
 — Как мне благодарить тебя? Ты была такой отважной, дорогая, и сумела внушить храбрость Элеоноре.
 — Но я буквально тряслась от страха!
 — В этом и заключается мужество — преодолеть страх и смело идти вперед. Моей милой Норе пришлось надеть платье королевы, но оно ей чересчур велико. Я умоляю одолжить ей несколько твоих, пока не сошьют новые наряды.
 — Сейчас принесу.
 — Можно пойти с тобой, Розамонд? — покраснев, про шептала Элеонора.
 Брюнетка и блондинка мгновенно подружились, воспылав друг к другу искренней симпатией. Обе оставил позади свое прошлое и начали новую жизнь.
 Нэн, понятия не имевшая, чем весь день занималась Розамонд, поклонилась принцессе.
 — Фрейлины леди Элеоноры еще не приехали, но ты, разумеется, будешь счастлива услужить ей чем можешь, — сказала Розамонд, прежде чем отвести принцессу в гардеробную.
 Та восхищенно ахнула, увидев роскошные наряды.
 — Возьмите что пожелаете. Я высокая, и платья будут вам длинноваты. Но этот переливчатый бархат идеально пойдет к вашим волосам.
 — Нет, оно со шлейфом. Я перекинусь.
 — Хотите сказать — опрокинетесь? — засмеялась Розамонд.
 Элеонора коснулась красного бархата.
 — Великолепно!
 — Да, и будет еще великолепнее, когда его наденете вы. Выберите еще, — настаивала Розамонд.
 — А вот это лиловое, расшитое жемчугом, можно?
 — Конечно! Кстати, как насчет сегодняшней ночи? Вам понадобятся ночная сорочка и теплый халат.
 Элеонора покраснела.
 — Что… что, если я переночую с тобой, Розамонд?
 — О, дорогая, лорд Эдуард захочет, чтобы вы были с ним. Неужели вы не желаете того же?
 — Ах да… Я ждала шесть лет… но сейчас боюсь.
 «Иисусе сладчайший, неудивительно, ведь лорд Эдуард — настоящий великан», — подумала Розамонд.
 — Понимаю, — кивнула она, протягивая принцессе халат из белой овечьей шерсти и шелковую ночную сорочку, — я тоже совсем недавно замужем. Вот, берите это, а я понесу платья.
 — Розамонд, я не могу раздеться… перед Эдуардом.
 — Тогда… тогда почему бы вам не надеть все это прямо сейчас, а я помогу вам? Халат очень скромный и прикроет вас от шеи до пят. Я тоже надену свой.
 Элеонора застенчиво кивнула.
 — Я так люблю Эдуарда, Розамонд, что сердце рвется в погоню.
 — Из груди, — поправила Розамонд. — Это Эдуард пустился за вами в погоню. Только не говорите, что любите его, пока он первым не откроет свои чувства.
 — О, стоит Эдуарду приблизиться, как я теряю дар речи!
 Они поднялись в покои принца, отнесли платья в смежные комнаты, отведенные для принцессы, и развесили в гардеробной. Розамонд позвала Чирк, и та мгновенно примчалась, преследуемая песиком Элеоноры Бебе. Роджер знаком показал жене, что пора оставить молодых вдвоем. Пожелав им доброй ночи, супруги ушли.
 Эдуард захлопнул тяжелую дубовую дверь, задвинул засов и повернулся к Элеоноре. У него захватило дух. Перевидав множество женщин, он мог с уверенностью сказать, что никогда не встречал такой прелести. Шелковистые локоны Элеоноры доходили до бедер, огромные миндалевидные глаза и смуглая кожа придавали ей особое, экзотическое очарование. Но больше всего привлекали в ней невинность и необычайная свежесть.
 У Эдуарда сердце перевернулось. Он порывисто протянул руки:
 — Элеонора… Нора… иди ко мне.
 Какое-то кратчайшее мгновение она колебалась, и Эдуард понял, что она боится. Но Элеонора все же шагнула к нему и доверчиво вложила в его ладони свои. Неистовое желание защитить, уберечь ее охватило принца. Ни одна женщина до этого момента не пробуждала в нем столь нежных чувств.
 — Моя радость, не бойся! Я никогда, никогда не причиню тебе боли! И всегда буду любить и лелеять, — истово поклялся он, целуя ее руки.
 Элеонора вскинула голову, дивясь, какой крошечной кажется рядом с этим златовласым великаном. Его мужественность, сила и мощь резко контрастировали с ее нежной женственностью. Эдуард тоже заметил это и ощутил новый порыв посвятить ей всю свою жизнь.
 Изящные ручки принцессы дрожали, и Эдуард, испугавшись, что ей холодно, прошептал:
 — Пойдем, я тебя согрею, любимая.
 Они подошли к огню и уселись на скамью. Эдуард властно обнял ее за талию и начал говорить в надежде развеять ее страхи. Он неожиданно осознал, что его рост и положение могут пугать юную девушку, никогда не остававшуюся наедине с мужчиной. Поэтому он, поцеловав Элеонору в лоб, стал говорить о том, как она прекрасна. Она смотрела на него с обожанием, и Эдуард понял, что боги были милостивы к нему, одарив столь драгоценным сокровищем. Короли редко женятся по любви, но он был очарован ею с первого взгляда… вернее, со второго — во время венчания он едва рассмотрел десятилетнюю девочку.
 Элеонора расслабилась; голова опустилась на его плечо, веки смежились: очевидно, усталость взяла верх.
 Сердце Эдуарда переполнилось нежностью. Теперь Элеонора под его попечительством, и он сделает все для ее счастья.
 Принц осторожно поднял жену, прижал к груди, отнес в постель и укрыл одеялом.
 А тем временем Розамонд призналась мужу, снимавшему дублет:
 — Если бы ты знал, что я пережила! Век бы мне не видеть королеву! Узнав, кто я, она пришла в бешенство. Особенно же разъярилась, когда ей стало ясно, что я воспитанница четы де Монфор. Почему она так ненавидит леди Элеонору?
 Род тяжело вздохнул.
 — Когда молодой король Генрих женился на Элеоноре Прованской, у ее семьи не было ни единого су. Увидев принцессу Элеонору, увешанную драгоценностями, одетую по последней моде, королева едва не сгорела от зависти. Принцесса была избалована и привыкла считать себя первой дамой в королевстве. Неудивительно, что обе дамы невзлюбили друг друга.
 — Нет, это не просто неприязнь, — покачала головой Розамонд. — Она ненавидит леди де Монфор. Узнав о побеге Элеоноры, королева обвинила в ее похищении графа и графиню. Я попыталась разубедить ее, объяснив, что Эдуард увез жену в Виндзор, а я им помогла.
 Роджер затаил дыхание. Упомянула ли королева о ссоре Эдуарда с графом Симоном?
 — И королева дала мне пощечину.
 — Эта сука посмела ударить тебя? — разгневался Род. — Тебе следовало сказать, что теперь твое имя — де Лейберн.
 — Я так и поступила. Но она назвала тебя развратником и закричала, что твоя плохая репутация общеизвестна. Королева считает, ты плохо влияешь на Эдуарда, а теперь еще взял в жены потаскуху.
 — Не могу передать, как мне жаль, что она набросилась на тебя, Розамонд.
 — Не это меня волнует, а ее злобные угрозы, — призналась Розамонд, крепко сжимая руку Рода, — Королева пообещала, что вот-вот начнется война и они уничтожат всех де Монфоров и нас заодно.
 Роджер крепко обнял ее, и Розамонд умоляюще взглянула на него:
 — Война и вправду будет?
 Он прижал ее к себе, и глаза его затуманились.
 — К несчастью, вероятно, до этого дойдет, Розамонд.
 — Но мы победим, верно? Как мы можем проиграть, если на стороне графа Симона лорд Эдуард и мой кузен Ричард Глостер?
 Сейчас самый подходящий момент признаться ей… Нет, лучше не сегодня. Ему так хочется ее ласк!
 «Никаких разговоров о войне», — эгоистично решил он.
 — Пойдем в постель, Розамонд, и потолкуем о вещах более приятных.




 Глава 18


 — Для этой кампании нужно набрать новых солдат, — заявил Эдуард Роджеру.
 — В Виндзоре может разместиться целое войско, но наша казна пуста. Нужны деньги, мы даже гасконцев не удержим, если они не получат жалованья.
 — Ты прав, ничто так не укрепляет верности, как деньги. Мы должны раздобыть их как можно скорее. Я учился воинскому искусству у самого Симона де Монфора, а он наставлял, что скорость и яростный натиск всегда помогают выиграть сражение.
 — Единственное место, где водятся денежки, — это Нью-Темпл, но что вы дадите в залог?
 — Они уже заграбастали все, что было у матери, и даже некоторые драгоценности короны, которые та отдала в обмен на золото за последние два года… — рассеянно пробормотал Эдуард, поднимая голову.
 Неистовый блеск голубых глаз мгновенно открыл Роджеру намерения принца.
 — Тебе нужны будут помощники, — ухмыльнулся он, увлеченный дерзким планом. — Позовем Гарри — у него такое честное лицо.
 Они не успели послать за Гарри — он сам появился в Виндзоре со своим отрядом.
 — Помяни черта — и он тут, — заметил Роду Эдуард и, решив посыпать солью раны кузена, добавил: — И где ты обретался с тех пор, как перебежал в другой лагерь?
 Гарри вспыхнул.
 — Места себе не нахожу! Я был связан словом чести с Симоном, но отец, брат Глостер, а потом и ты ополчились на него, и я понял, что мой долг — защищать семью. — Он кисло поморщился. — Кроме того, я сделал ошибку, отправившись в Вестминстер.
 — Ошибку? — резко переспросил Эдуард.
 Гарри покраснел еще гуще. !
 — Там оказалась Алиса де Клар, она уговорила проводить ее в Виндзор.
 — Кровь Христова, Гарри! У тебя не больше мозгов, чем у вши, — взорвался Род.
 — Я сказал ей, что Розамонд здесь, с тобой, но она обещала быть осмотрительной и благоразумной, — промямлил Гарри.
 — Боюсь, благоразумие не относится к ее достоинствам, — сухо заметил Род. — Я пойду к дамам и попытаюсь предотвратить беду. Лорд Эдуард, постарайтесь пока убедить Гарри, что нам необходима его помощь.
 Роджер нашел женщин в соляре. Алиса была облачена в платье королевского пурпура, а Элеонора надела сиреневое платье, расшитое речным жемчугом. Род невольно подумал, что они похожи на злую ведьму и волшебную принцессу из сказки.
 — Род, сколько лет, сколько зим! — промурлыкала Алиса, окидывая его манящим взглядом. — Дорогой, я хочу как следует рассмотреть тебя!
 Бросив торжествующий взор на Розамонд, она встала на носочки, чтобы поцеловать де Лейберна.
 — Алиса, чем вызван твой визит? Есть какие-то новости? — вкрадчиво осведомился Род.
 — Ах, милый, ты ведь знаешь, как меня обхаживали, чтобы выпытать все, когда вы с Эдуардом явились в Вестминстер.
 Сообразив, что она вышла из себя, увидев красавицу Элеонору, Род остерег:
 — Чрезмерная болтливость может быть опасной.
 Алиса торжествующе улыбнулась:
 — Но я обожаю опасные игры, Род, и ты тоже любишь поиграть со мной!
 Розамонд уже была готова вцепиться ей в волосы, но когда Роджер многозначительно посмотрел ей в глаза, все поняла. Это представление не имело никакого отношения к Роду. Алиса де Клар просто умирала от нетерпения дать Элеоноре знать о том, что именно она — любовница Эдуарда.
 — Нэн, не отведешь ли леди Алису в мою спальню? Помоги ей привести себя в порядок — краска вокруг глаз размазалась.
 Алиса схватилась за щеки и одарила Розамонд взглядом, от которого кровь стыла в жилах, но все же покинула комнату в сопровождении невозмутимой Нэн.
 Розамонд же обратилась к принцессе:
 — Алиса не может не флиртовать с любым мужчиной, который имеет несчастье приблизиться к ней, — это для нее действительно всего лишь игра. На самом деле она явилась в Виндзор, чтобы увидеть вас, Элеонора.
 — Леди Алиса так прекрасна! Королева сказала мне, что король Генрих очень любит ее, — улыбнулась принцесса.
 Розамонд переглянулась с мужем.
 — Не стоит волноваться, господин, я вполне способна потушить любой пожар, который устроит Алиса.
 Роджер кивнул и уже повернулся к двери, но тут в комнате вновь появилась Алиса.
 — Что за умница твоя жена, Род! Пользуется драконовым семенем, чтобы предотвратить зачатие! Не поделишься своими травами со мной, Розамонд?
 В комнате стало тихо. Розамонд побледнела, слишком поздно сообразив, что оставила драконово семя на столе. Только человек, хорошо знающий свойства трав, мог открыть секрет Розамонд. Даже Нэн считала, что она выводит веснушки. Розамонд ощутила осуждающие взгляды присутствующих. Элеонора была шокирована, Нэн — возмущена, но она видела только сэра Роджера, глаза которого загорелись яростью.
 — Я очищаю настойкой кожу, леди Алиса. А вы что применяете? У вас кожа как лепестки роз.
 — Мне кажется, измельченные семена морозника лучше, но, как и драконово семя, он может стать смертельным ядом, не так ли? — пропела Алиса.
 Роджер сухо поклонился.
 — Увидимся вечером, мадам.
 Кажется, ей не удалось его одурачить! Черт возьми, он слишком хорошо знает женщин!
 Не успел Роджер уйти, как Алиса обратилась к принцессе:
 — Мне хотелось бы посмотреть покои, которые король Генрих обставил для вас, Элеонора, а вы должны побывать в моих, в Вестминстерском дворце. — И, повернувшись к Розамонд, добавила: — Мы могли бы поехать в Лондон вместе.
 — Спасибо, но я поеду в Лондон со своей подругой, Демуазель де Монфор, — холодно уведомила Розамонд.
 Алиса рассмеялась ей в лицо.
 — Это невозможно: лондонские ворота закрыты для де Монфора и его сообщников! — торжествующе объявила она. — Какое счастье, что Эдуард вовремя отрекся от изменника!
 Розамонд похолодела.
 Алиса лжет! Этого не может быть!
 Ледяные пальцы стиснули ее сердце и продолжали сжимать все сильнее. Если это действительно произошло, Роджер непременно сказал бы ей!
 Розамонд затрясло. Муж обязательно бы все объяснил, ведь она и вышла-то за него в основном потому, что от нее требовалось укрепить союз лорда Эдуарда и графа Симона. Если их дружбе пришел конец, ее жертва теряет смысл! Пешку отдали просто так, ради пустой прихоти!
 — Мой кузен и ваш свекор Ричард Глостер… на чьей он стороне? — тихо спросила она.
 — Он с Плантагенетами, разумеется. Ричард — первый пэр Англии, он стоит за короля и наследника. Когда появится король Генрих с войсками, Симон де Монфор будет разгромлен!
 Розамонд вновь вспомнила угрозы королевы. Что ж, она по крайней мере понимает, что Розамонд останется верной графу, даже если лорд Эдуард и этот дьявол де Лейберн его предали!
 Розамонд была вне себя. Отчего мужчины так подлы? Она начала верить Роджеру, несмотря на сомнения в его честности. Господи, неужели все мужчины так вероломны?
 Голова кружилась, и Розамонд из последних сил боролась с тьмой, угрожавшей поглотить ее. Но тут она заметила жалостливый взор Нэн, и горечь обратилась в гнев.
 — Пойдемте, леди Алиса, — вежливо пригласила принцесса, — мои покои и вправду роскошно обставлены. В Тауэре так темно, что вышивать невозможно, а здесь свет струится сквозь прекрасные высокие окна.
 — Вышивать? Вам это нравится? — усмехнулась Алиса. — Должно быть, Эдуард немало развлекается подобным занятием.
 — Мужчинам вообще свойственно развлекаться весьма странными вещами: войной… шлюхами… — издевательски бросила Розамонд. — До чего же у них извращенные вкусы! Пожалуйста, извините меня, леди. Нэн, останься с принцессой Элеонорой: она нуждается в тебе больше, чем я.
 Она выбежала из комнаты, бросилась в спальню и задвинула засов. Ей хотелось разбить что-нибудь, дать выход гневу.
 Розамонд подошла к окну и потерла виски, чтобы успокоиться. Перед глазами стояло лицо де Лейберна.
 «Увидимся вечером, мадам».
 Он был рассержен, но его злость — ничто по сравнению с яростью, которую она обрушит на него сегодня!
 Алиса кипела от зависти, увидев, каким богатством окружил Эдуард свою жену. Исподтишка пнув Бебе, она выглянула из окна. Внизу о чем-то беседовали Эдуард, Роджер, Гарри и их оруженосцы. Потом мужчины вскочили в седла, очевидно, намереваясь отбыть. Как посмел Эдуард уехать, не увидевшись с ней? Будь она проклята, если останется здесь с этой скучной испанкой!
 Алиса повернулась к принцессе:
 — Эдуард покидает Виндзор! Я должна спешить, он проводит меня в Вестминстер. О нет, не стоит ревновать: вы — его невинная невеста, а я — всего лишь любовница.
 Троица решила, что лучше не брать большой отряд и обойтись оруженосцами. Шестеро мужчин возбудят меньше подозрений, чем целое войско.
 Проехав немногим больше мили, они услышали стук копыт.
 — Дьявол ее побери! — пробурчал Эдуард, увидев несущуюся во весь опор Алису.
 — Прости, — вздохнул Гарри без особого раскаяния.
 — Куда это вы так торопитесь, господа? — обманчиво приветливым голосом осведомилась Алиса.
 — Спешим найти жену для Гарри, — пошутил Род. — Холостяков больше не принимают в обществе.
 — Беги со всех ног, Гарри: женитьба — это смертный приговор.
 — Скорее пожизненное заключение, — уточнил Род. Алиса втиснулась между Эдуардом и Роджером и, глядя вперед, так, чтобы Гарри не понял, к кому она обращается, прошипела:
 — Ты обошелся со мной как с ничтожеством! Могу я хотя бы надеяться на встречу в Вестминстере?
 Род не пытался объяснить, куда они направляются. Сама скоро поймет, когда они оставят ее у ворот.
 — Ни Вестминстер, ни Виндзор не устроят нас, дорогая. В первом поселился твой свекор, во втором — наши жены, так что могут возникнуть неприятности. Может, тебе лучше навестить свой замок Тонбридж? Он в тридцати милях отсюда, и там тебе никто не помешает.
 — Тонбридж… — вмешался Эдуард. — Возможно, я смогу набрать там солдат. Уроженцы Кента считаются храбрыми воинами.
 Однако Алиса почувствовала подвох. От нее хотят отделаться!
 — Предпочитаю Лондон, но, может, кентские мужчины сумеют меня развлечь…
 Когда они прибыли в Вестминстерский дворец, Роджер без обиняков заявил:
 — Здесь мы расстанемся, Алиса. Увы, нас ждут дела. До свиданья, дорогая.
 Алиса злобно прищурилась, но, лишенная возможности устроить сцену, гордо проследовала через ворота.
 — Никогда не видел, чтобы кто-то так ловко отделывался от женщины, — восхитился Гарри. — Род, у тебя особый дар обращаться с дамами! Жаль, что у меня такого нет.
 — Алиса не дама, — усмехнулся Род, и мужчины дружно рассмеялись, но тут же стали серьезными, вспомнив о том, что ждало впереди.
 Как только они миновали церковь, Гарри занял место рядом с Эдуардом, а Род чуть отстал. Повернув коней, они поскакали к Нью-Темплу. Там их встретил один из евреев-смотрителей, сразу узнавший Эдуарда Плантагенета.
 — Ваше высочество, какая честь! Чем можем служить?
 — Доброе утро. Со мной мой кузен, Гарри Олмейн, сын Ричарда Корнуэльского.
 Гарри одарил смотрителя поистине ангельской улыбкой. Тот снова поклонился, довольный вниманием столь знатных особ.
 Эдуард указал на остальных:
 — Это оруженосцы. Я пришел убедиться, что вещи королевы в полной безопасности.
 — Разумеется, ваше высочество. Я с радостью покажу вам хранилища, где лежат драгоценности королевы Элеоноры.
 Требование принца считалось вполне законным, и, едва всадники спешились, хранитель отправился за ключами. Потом он повел посетителей к тому месту, где находились хранилища. Определив то, в котором лежали вещи королевы, он вставил огромный ключ в замок и повернул. И в то же мгновение ощутил у горла холод стали.
 — Прошу прощения, — шепнул Род, улыбаясь мрачной улыбкой Люцифера.
 Гарри завладел ключами, а Эдуард выгреб все, что лежало в хранилище, прибавив к драгоценностям королевы десять тысяч фунтов, оставленных на хранение лондонскими торговцами. Набив до отказа седельные сумки, принц и его люди уехали. Род же не отпускал несчастного хранителя, пока воры не скрылись из вида.
 Огромный обеденный зал Виндзора звенел смехом и песнями. Воины лорда Эдуарда пили за здоровье своего предводителя. Впервые за целый год в их карманах зазвенело золото, и большинство гасконцев вознамерились поиграть в кости. Принц и сэр Роджер хотели провести вечер со своими прелестными женами, однако дамы не соизволили спуститься.
 Эдуард послал за Элеонорой пажа, но когда тот не принес ответа, золотистые брови принца озабоченно сошлись на переносице.
 Поднявшись в королевские покои, друзья увидели, что за время их отсутствия успели прибыть фрейлины принцессы и в коридорах полно сундуков.
 — Похоже, мать на этот раз решила сдаться. Кровь Христова, нужно усвоить важный урок: свершившийся факт уже не изменишь!
 Эдуард направился к двери в личные апартаменты Элеоноры, но она оказалась запертой.
 — Элеонора, где ты, милая? — вопрошал он, дергая ручку. — Кто-нибудь отворит мне, черт возьми?
 Не добившись своего, принц с удвоенной силой стал трясти дверь. За его спиной кто-то откашлялся. Повернувшись, Эдуард увидел Нэн.
 — Я пришел, чтобы отвести Элеонору на ужин: не попросишь ли кого-нибудь из ее чертовых фрейлин открыть дверь?
 Нэн очень не хотелось открывать принцу неприятную правду, но что она могла сделать? Женщина смущенно откашлялась.
 — Принцесса Элеонора приказала запереть ее, лорд Эдуард.
 — Ну а я велю ее открыть! — распорядился принц. Голос Нэн задрожал:
 — Этим вы ничего не добьетесь, лорд Эдуард. Ваша жена нездорова и отказывается видеть вас.
 — Силы Господни, если она больна, я должен быть с ней!
 Служанка Розамонд поджала губы и молча уставилась в пол.
 — Нэн, будь добра, объясни, что здесь происходит, — потребовал Роджер.
 — Принцесса расстроена — фрейлины уложили ее в постель.
 — Что ей наговорили? — вспылил Эдуард. — Или это моя проклятая матушка?
 — Нет, лорд Эдуард, ей стало нехорошо еще до прибытия фрейлин.
 — Нэн, ради Бога, выкладывай все! — не выдержал Роджер.
 Нэн покраснела.
 — Это… Алиса де Клар.
 — Иисусе! — застонал Эдуард.
 — Где Розамонд? — спросил Роджер.
 — Внизу, господин… в своих покоях.
 — Извини, Эдуард, — тихо обронил Род, прежде чем спуститься вниз.
 Этим утром он рассердился, узнав, что его жена пользуется драконовым семенем, но сейчас решил не упоминать об этом. Если она страшится забеременеть, лучше поговорить с ней позже, не поднимая скандала, и попытаться развеять ее страхи.
 Но, увидев супругу, Род сразу понял — дело неладно. Розамонд так и пылала яростью, что придавало ей особенную красоту: голову она держала высоко, щеки горели, глаза сверкали. Роджер подавил порыв схватить ее, отнести в постель и превратить бешенство в обжигающую страсть. Сначала он думал, что она сердится из-за Алисы де Клар, но первые же ее слова вонзились в него острыми стрелами, и Род понял, что разоблачен.
 — Это правда? Неужели Эдуард действительно изменил Симону?
 — Просто каждый пошел своей дорогой, — пробормотал он.
 — Ты намеренно утаил это от меня! — воскликнула она.
 — Я знал, что тебе это не понравится, Розамонд.
 — Не понравится? Я была возмущена, оскорблена, убита горем, что Эдуард способен на столь гнусное деяние, а ты его поддерживаешь! Как ты мог перебежать в другой лагерь и покинуть Симона? Где твоя честь?
 — Розамонд, война, особенно гражданская, несовместима с понятием чести. Эдуард — Плантагенет, законный наследник английского трона. Если победит Симон де Монфор, он захочет провозгласить королем себя. Эдуард не потерпит ничего подобного — принц не из тех, кто покоряется.
 — Зато ты не Плантагенет! Неужели отступишься от клятвы поддерживать Симона?
 — Я прежде всего слуга Эдуарда и приносил присягу на верность ему. Независимо от того, к кому примкнет принц, я дал обет преданности ему. Наш союз никому не разорвать.
 — А как насчет нашего брачного союза? Я согласилась выйти за тебя, чтобы скрепить связь лорда Эдуарда и графа Симона. Получается, что все мои жертвы напрасны!
 Жестокость ее слов покоробила Роджера.
 — Твои жертвы? Что ж, приходится мириться с тем, чего нельзя исправить. Что сделано, того не вернешь. У меня нет времени спорить с тобой. Мы с Эдуардом вот-вот пойдем в бой. Если предпочтешь жалеть себя и дуться в нашу последнюю ночь, я найду себе компанию повеселее, — буркнул Род и, помедлив на пороге, добавил: — Когда Гриффин придет за моим сундуком, надеюсь, ты хотя бы его не будешь изводить своим нытьем!
 Розамонд хотелось швырнуть в мужа чем-нибудь тяжелым, но, не найдя ничего под рукой, она лишь воскликнула:
 — Иди к дьяволу, де Лейберн!
 Род присоединился к кружку солдат, игравших в кости. Скоро к ним подошел Эдуард:
 — Я с радостью придушил бы Алису! Элеонора рыдает и заперлась от меня! Как, по-твоему, Розамонд сумеет утихомирить бушующие воды?
 — Розамонд сама рвет и мечет, — сухо сообщил Род.
 — Иисусе, подумать только — и это после того, как мы ловко провернули дельце в Нью-Темпле! Похоже, нам все по плечу, пока не свяжемся с чертовыми бабами! Ну скажи, пожалуйста, почему прекрасный пол выбирает самый неподходящий момент, чтобы обрушиться на тебя? — Эдуард глотнул эля и нетерпеливо пожал плечами: — Так или иначе, мне некогда утешать обиженных леди. Власть короны — прежде всего. И ради этого я горы готов свернуть.
 Род молча усмехнулся. До чего они все-таки похожи!




 Глава 19


 Взмыленная лошадь влетела во двор Виндзора уже далеко за полночь. Посланец проскакал тридцать пять миль из самого Оксфорда с известием о том, что объединенная армия баронов и Симона де Монфора выступила в поход.
 — Черт побери, он направляется на запад, чтобы перейти реку Северн и сговориться с приграничными баронами, которые сражались с нами в Уэльсе! — возмутился Эдуард. Принц, спавший на удивление мало ? еще не ложился.
 — Не все приграничные бароны сочувствуют де Монфору. Мортимер, Клиффорд и, возможно, Хей встанут на нашу сторону, — возразил Роджер. — Ты вверил наших людей Ричарду Корнуэльскому, но мне нужен небольшой отряд, чтобы отправиться к приграничным баронам. Я возьму людей из Тьюксбери и помчусь к Хею.
 Уже через час де Лейберн с Гриффином и восемью воинами поскакал в замок Тьюксбери, а оттуда — в приграничный район между Англией и Уэльсом. Эдуард жаждал присоединиться к Роджеру, но сумел побороть порыв, ибо утром явился еще один гонец с сообщением, что король прибыл в лондонский Тауэр.
 «Кто же этот человек, за которого я имела несчастье выйти замуж?» — спрашивала себя Розамонд, метавшаяся по комнате словно разъяренная тигрица. Нетерпеливо откидывая гриву золотистых волос, она пыталась решить, что делать.
 «Приходится мириться с тем, чего нельзя исправить…»
 Насмешка жестоко ранила ее гордость. Нет, она не станет мириться! Если они окажутся по разные стороны в этой войне, ее браку конец — она не будет жить с бесчестным отступником!
 Подумав, Розамонд поняла, что лучшим выходом будет бегство к де Монфорам. Нэн, пожалуй, не стоит брать: принцесса Элеонора не сможет без нее обойтись. Позже Нэн сама решит, у кого служить. Кроме того, надо оставить Чирк в Виндзоре — и так бедняжка полжизни провела в дорожной корзинке.
 Розамонд взяла с собой несколько платьев, зеркальце и щетку. Леди Элеонора и Деми одолжат ей все необходимое. Розамонд велела слуге передать Нэн, что уезжает, выскользнула в средний двор с первыми лучами солнца и направилась в конюшню. Игнорируя любопытные взгляды конюха, седлавшего Нимбуса, она поискала взглядом вороного жеребца Роджера. Стойло оказалось пустым. Розамонд с облегчением вздохнула — не хватало только столкнуться с мужем!
 Она поскакала вдоль реки, поеживаясь от холода и жалея, что не взяла у Элеоноры свой подбитый мехом плащ. Слава Богу, впереди показался Вестминстерский дворец! Отсюда совсем недалеко до Дарема.
 Стражник без расспросов впустил Розамонд, но, к ее удивлению, двор казался непривычно пустым. Из конюшни выбежал конюх и взял лошадь под уздцы.
 — Разве де Монфоров нет дома? — осведомилась Розамонд, не в силах скрыть тревоги.
 — Граф Симон уехал в Оксфорд несколько дней назад, госпожа.
 — А леди Элеонора и Деми? Я приехала в Дарем погостить немного.
 — Они на пути в Кенилуорт — лорд Симон опасается за их безопасность. Вчера с первыми лучами солнца они отправились в путь.
 У Розамонд замерло сердце. Ей оставалось либо вернуться в Виндзор, либо попытаться догнать леди Элеонору. Мысль о возвращении была невыносима, значит…
 — Не будешь ли так добр напоить мою лошадь? Я возьму еды на кухне и попробую перехватить леди де Монфор.
 Розамонд знала, что путники непременно остановятся в Беркемстеде, огромном замке, где обычно ночевали по пути на север. Однако ее расчет оказался неверен. Когда стало совсем темно, ей пришлось искать убежища в сельской церкви. Розамонд привязала Нимбуса под крытым проходом на кладбище, покормила овсом, а сама прокралась внутрь и легла на деревянную скамью. В каменном строении царил ледяной холод. Розамонд боялась призраков, хотя и упрекала себя за разыгравшееся воображение: скорее, следует опасаться живых. Здесь, в глуши, она совершенно беззащитна. Кроме того, не исключено, что ей опять приснится прежний кошмар.
 Розамонд вспомнила, как прогонял ее страхи Роджер, как наполнял своей силой, и неожиданно теплая постель в Виндзоре, где ждет муж, показалась ей самым уютным местом на свете. Она стала молиться Святому Иуде, покровителю обиженных:
 — О Святой Иуда, апостол и мученик, сподвижник Иисуса Христа, верный заступник тех, кто нуждается в покровительстве твоем в минуту нужды! К тебе я взываю и смиренно прошу тебя, которого Господь наделил могуществом, прийти мне на помощь, а в благодарность обещаю прославлять твое имя.
 Постепенно Розамонд начала согреваться, обрела спокойствие и уверенность. Завтра она непременно увидится с леди Элеонорой и Деми.
 Она и в самом деле нагнала кавалькаду, но только в замке Беркли, в тридцати милях от Беркемстеда. Элеонора долго сокрушалась, что подопечная осмелилась пуститься в столь опасный путь в одиночку.
 — Не думала я, что у тебя хватит ума болтаться по незнакомым местам без охраны! Неужели не понимаешь, что могло с тобой случиться? Надеюсь, тебе известно, что в стране война?
 — Да, разумеется… Поэтому я и хотела вернуться с вами в Кенилуорт. Я не могу изменить вам и графу Симону.
 — А твой муж об этом знает, Розамонд?
 — Да, я все ему высказала! Не могу жить с таким бесчестным человеком! — страстно вскричала Розамонд.
 — Я давно поняла, что женские представления о чести разительно отличаются от мужских. Ты ошиблась: де Лейберн — человек благородный, просто это иное благородство, не то, что под этим словом понимаешь ты.
 — Когда я согласилась стать женой сэра Роджера, вы обещали, что я смогу в любое время вернуться в Кенилуорт, — напомнила Розамонд.
 — Я люблю тебя, дитя мое, и желаю тебе только самого хорошего.
 — Лучшего места для меня, чем Кенилуорт, не придумать. И самое главное — я смогу быть рядом с вами! — воскликнула Розамонд.
 Роджер де Лейберн встретился с лордом Эдуардом в Уоллингфорде, на обратном пути из Кенилуорта. Принц и Ричард Корнуэльский командовали большим королевским войском и прибыли в Уоллингфорд в надежде вступить в бой с силами де Монфора вблизи Оксфорда.
 — Мне посчастливилось застать Мортимера и Клиффорда в поместье Хея. Они держали военный совет. Все три барона поклялись в верности королю при том условии, что ты будешь на стороне отца. Новости не слишком хорошие: де Монфор захватил в плен епископа Херефордского, а его армия ворует скот, чтобы прокормиться. Бароны наводнили западные графства, требуя дани у землевладельцев, преданных королю. У тех, кто противится, сжигают поля.
 — Не поверишь, — прошипел Эдуард, — но этот маленький негодяй Гилберт де Клар открыл ворота Глостера де Монфору. Ричард де Клар призвал к себе рыжего щенка!
 — Гилберт боготворит графа Симона. Не стоило недооценивать юнца. Где сейчас армия де Монфора? — осведомился Род.
 — К западу от Оксфорда, — сообщил Ричард Корнуэльский. — Мы должны перехватить их завтра!
 — Нет, господин, мы проезжали Оксфорд. Город опустел — де Монфор ускользнул от вас.
 — Иисусе сладчайший! — воскликнул Эдуард. — Он передвигается с невероятной скоростью! Должно быть, попытается занять Лондон. Нужно отрезать его до того, как он достигнет долины Темзы.
 — Необходимо перебросить армию в Ридинг, и немедленно! — заключил Ричард.
 Добравшись до Ридинга, они обнаружили, что снова опоздали. Симон де Монфор уже пошел на Лондон.
 — Думаю, Симон, прежде чем осадить Лондон, нападет на королевские войска, которые удерживают морские порты Суррей и Кент, — предположил де Лейберн.
 — Лондон должен принадлежать ему, если он замыслил править Англией, — настаивал Ричард Корнуэльский.
 — Но выход к морю жизненно важен. Подкрепления из Франции могут прибыть только через пять портов: Дувр, Хаит, Гастингс, Ромни и Уинчелси, — возразил Род.
 — Симону придется взять Кент, чтобы добраться до портов. А Кент всегда был верен королю, — вмешался Эдуард.
 Но он ошибся. Де Монфор направился к Ромни, и горожане Кента поддержали его, а бароны пяти портов открыли ворота без сопротивления.
 Оказалось, что даже самые верные сторонники короля, такие, как архиепископ Кентерберийский, сбежали на континент вместе с другими советниками Генриха, почувствовавшими опасность. Жители Лондона стали затевать уличные беспорядки. Король с королевой благодарили Бога за неприступные стены Тауэра, когда толпа восстала против чужеземцев и евреев, неизменно снабжавших монарха деньгами на борьбу с баронами. У Генриха не было ни сил, ни воли противостоять де Монфору. Стоило графу въехать в Кент, как король сдался и послал своего брата Ричарда Корнуэльского признать победу де Монфора, а также согласиться на все предложенные условия.
 У графа Симона ушло всего три дня на то, чтобы установить собственное правление в Лондоне. Он назначил нового верховного судью на смену Хамфри де Боуну, закрывшему некогда ворота для графа и его сторонников, и отдал Большую государственную печать на хранение епископу Николасу.
 И теперь Симон, водворившись в Дарем-Хаусе, обсуждал с сыновьями свои планы.
 — Я намерен избрать новых управителей для всех королевских замков. Симон, тебя я назначаю в Нортхемптон, рядом с Кенилуортом. Это покажет нашу силу всем центральным графствам! — Он смерил властным взглядом старшего сына. — Генри, ты поведешь своих людей в Дувр охранять подступы к Ла-Маншу. Я издал официальный приказ, повелевающий младшему сыну короля принцу Эдмунду освободить Дуврский замок.
 — Мне заключить его под стражу? — осведомился Генри.
 — Нет, Ричард Корнуэльский выговорил свободу для себя и королевских отпрысков. Только король Генрих будет содержаться под арестом в Тауэре. С Плантагенетами покончено. Уверяю, больше они не поднимут голову, — удовлетворенно объявил Симон.
 Лорд Эдуард был вне себя от бешенства, узнав о капитуляции отца. Боевой дух не позволял ему сдаться. Несмотря ни на что, решимость Эдуарда бороться не ослабла. Умный и проницательный, он отлично знал слабые места обороны противника. Вернувшись в Виндзор, принц стал тайно собирать войско.
 Не успел сэр Роджер переступить порог своих покоев, как Чирк восторженно бросилась к нему. Подняв собачку, Род определил, что у нее будут щенята. Странно, когда она успела…
 Не сумев найти Розамонд, он позвал Нэн.
 — Куда она отправилась? — неверяще переспросил он.
 — В Дарем-Хаус, господин, — прошептала служанка, перебирая складки платья. — Но я сразу послала за ней, умоляя вернуться.
 — И что? — зловеще прошипел Род.
 — Гонец вернулся без ответа, господин. Ему сказали, что леди Элеонора отбыла в Кенилуорт.
 — Матерь Божья! Моя жена в доме врага! — Род немедленно отправился к лорду Эдуарду просить позволения поехать за женой.
 — Розамонд в Кенилуорте? — поразился Эдуард. — Но если попадешь во вражеский лагерь, тебя возьмут в плен!
 — Меня ничто не остановит, Эдуард, никакие земные силы не помешают мне вернуть блудную жену в Виндзор.
 Эдуард пожал плечами:
 — Быть по сему, друг мой. Когда привезешь свою жену, может, и с моей что-нибудь сумеешь сделать. Принцесса Элеонора знать меня не желает.
 Роджер взял с собой только Гриффина. Оба были хорошо вооружены, надели панцири и шлемы, поскольку предстояло проехать занятую врагом территорию. Род обогнул стороной замки Беркемстед и Беркли, предпочитая спать на открытом воздухе, тем более что погода стояла довольно теплая. Они миновали высокие стены Нортхемптона и увидели, что на твердыне серого камня гордо развевается флаг де Монфоров. Род узнал, что замок находится в руках сына графа Симона и его кузена Питера.
 До Кенилуорта оставалось еще тридцать миль, и де Лейберн добрался туда к закату. Приблизившись к замку, он стал размахивать белым флагом. Стражник у подъемного мостика спросил, кто он и с какими намерениями прибыл в Кенилуорт. Род терпеливо ждал, пока слуга разыщет леди Элеонору.
 — Не отходи от меня, — предупредил он оруженосца. Розамонд, вместе с сэром Рикардом де Бергом стоявшая на стене замка, увидела мужа и тоже помчалась на поиски леди Элеоноры.
 — Пожалуйста, не впускайте его, госпожа! — взмолилась она. — Мне нечего сказать ему!
 — Очевидно, у него есть что сказать тебе, Розамонд. Я не могу лишать его права поговорить с тобой. В конце концов, он твой муж.
 Элеонора де Монфор могла позволить себе великодушие, особенно теперь, когда ее собственный муж завладел Лондоном.
 Розамонд в отчаянии повернулась и бросилась к себе, не зная, что делать. Невозможно отрицать — втайне она была польщена его приездом, но все же страшно подумать, как он накажет ее за побег.
 Элеонора де Монфор вместе с сэром Рикардом терпеливо выслушали требования сэра Роджера о свидании с женой.
 — Можете потолковать с ней, господин, — изрекла она наконец. — Оставьте свои мечи в зале. Сэр Рикард вас проводит.
 Увидев сэра де Берга, Род замер. Однако в присутствии рыцаря не было ничего удивительного. Ирландский воин принес обет служения Элеоноре де Монфор и, естественно, охранял свою даму.
 Сэр Рикард вытянул руку, указывая на лестницу. Он с детства был приучен не поворачиваться спиной ни к кому, кроме верного оруженосца. Но несмотря на все меры предосторожности, де Лейберн умудрился в мгновение ока приставить кинжал к его горлу.
 — Если заришься на мою жену, сначала тебе придется убить меня, — процедил Роджер.
 Ирландец ответил невозмутимым взглядом.
 — Я когда-то сказал Розамонд, что ее судьба связана с твоей, но она не хотела меня слушать. Мы оба знаем, что спор еще не окончен. Но ее жизнь зависит от твоей силы и мощи, де Лейберн.
 Роджер свирепо воззрился на него:
 — Я намереваюсь увезти ее с собой.
 Де Берг оценивающе посмотрел на собеседника и кивнул.
 — Прости, мне нужно проверить стражу на стенах.
 Когда он ушел, Род спрятал кинжал под кольчугой.
 — Немедленно объяснись! — потребовал он, врываясь в спальню жены.
 Та вызывающе откинула волосы.
 — Мои действия говорят сами за себя. Я отказываюсь жить с бесчестным человеком!
 — А как насчет твоей чести, Розамонд? — вкрадчиво осведомился Роджер. — Ты клялась любить, почитать и повиноваться мне. Клялась перед Господом Богом. Я не жду любви, но заставлю тебя почитать супруга и повиноваться, жена!
 — Только такая спесивая свинья, как ты, могла явиться сюда и отдавать приказы! Ты перебежал в другой лагерь и проиграл! А теперь проваливай, оставь меня в покое, негодяй!
 — Раздевайся и надень костюм Гриффина, — спокойно велел он.
 — Ты спятил!
 — Я безумен, как дикий бык, мадам, так что советую не спорить!
 Розамонд, не веря своим глазам, наблюдала, как Гриффин снимает шлем и панцирь.
 — Если сейчас же не уберетесь, я позову стражу.
 — Или своего верного рыцаря сэра де Берга? — издевательски бросил Роджер. — Я заткнул ему рот и связал, словно тушу оленя перед тем, как насадить на вертел. Если ты все еще неравнодушна к бедняге, лучше покорись мне, Розамонд, иначе свое зло я сорву на нем.
 Впервые за все это время она опустила руки и попыталась урезонить его:
 — Я не выдержу веса кольчуги и панциря!
 — Ничего, выдержишь! Снимай платье.
 Она заметила, что Гриффин стоит совсем голый, даже без шоссов, и медленно подняла подол платья. Тон Роджера чуть смягчился:
 — Чирк будет рада тебе. Она скоро ощенится.
 Розамонд ахнула и едва не прикрыла ладонью живот, но вовремя опомнилась. Ну уж нет, она не выдаст своего секрета дьяволу де Лейберну!
 Едва она натянула шоссы, как Роджер помог ей влезть в кольчугу, панцирь и нахлобучил на голову шлем. Розамонд пошатнулась под тяжестью доспехов, но Род решительно подавил желание поддержать ее. Он выхватил кинжал Гриффина и протянул оруженосцу:
 — Если она издаст хоть звук, иди к де Бергу и оскопи его.
 Роджер де Лейберн спустился в большой зал, взял меч, коротко кивнул управителю Кенилуорта и, не оглядываясь, направился туда, где были привязаны лошади. Сам он остро сознавал присутствие высокого стройного юнца, неотступно следовавшего за ним, но никто другой не уделял ни малейшего внимания оруженосцу в доспехах, даже когда тот с величайшим трудом неуклюже взобрался в седло. Всадники стремительно вылетели за ворота.
 Наконец Роджер позволил себе обернуться. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как Розамонд, лишившись чувств, медленно валится на землю под копыта гнедого мерина. Он молниеносно спешился и встал перед ней на колени, вне себя от волнения. Наносник закрывал пол-лица, но Роджер видел, что глаза Розамонд закрыты. Род снял с нее шлем и потрясенно воззрился на смертельно бледное лицо. Ему хотелось задать ей трепку за то, что она вынудила его пойти на крайние меры, но в то же время он ощутил яростную потребность защитить ее, пусть и ценой собственной жизни.
 Род стащил с нее панцирь и кольчугу и легонько встряхнул. Розамонд открыла глаза.
 — Розамонд, ты упала без чувств… наверное… заболела?
 — Нет, — поспешно заверила она, — чертовы доспехи едва меня не раздавили. Почему ты пошел на эту поистине сатанинскую хитрость? Если с сэром Рикардом что-то случится, я разделаюсь с тобой, помоги мне Боже!
 Роджер был так зол, что едва не наградил ее оплеухой. Подумать только — она без единого слова пошла за ним лишь потому, что испугалась за ирландца!
 — Похоже, ты ничуть не волнуешься за беднягу Гриффина, который жизнью рисковал, помогая мне спасти тебя.
 — Спасти? Это настоящее похищение, ничего больше! Гриффин заслуживает своей участи!
 Роджер осторожно пригладил ее взлохмаченные волосы.
 — Думаю, все мы заслужили свою участь, даже ты.
 Он приторочил доспехи Гриффина к седлу гнедого, а потом привязал его поводья к своему вороному. Вынув из седельной сумки плащ, закутал в него свою дрожащую жену. Осталось посадить ее перед собой и пришпорить Стиджиена.
 Уже стемнело, и Роджер понимал, что нужно как можно скорее устроить Розамонд на ночлег. Пришлось направиться в Давентри, где у барона Бассингберна был дом. Роджер не знал, к какому лагерю принадлежит барон, но все же решился просить его гостеприимства.
 Уоррен де Бассингберн оказался дома и предложил сэру Роджеру и его супруге убежище на ночь. Молодой барон унаследовал земли и титул перед началом валлийской кампании, и хотя его отец был твердым сторонником де Монфора, сам он пока не принял чью-то сторону. Роджер мигом уловил, что может приобрести нового союзника, и, проводив Розамонд в маленькую спальню, где слуги разожгли огонь и подали еду, спустился поужинать с молодым бароном.
 — Вы ведь управитель лорда Эдуарда, не так ли, сэр Роджер? Я удивился, узнав, что он порвал с Симоном де Монфором.
 — Не в природе Эдуарда подчиняться кому-то, даже графу Симону. Он будет королем, следующим законным правителем Англии, когда Генрих освободит трон. И король, и Симон уже немолоды. Будущее принадлежит людям нашего поколения, Уоррен.
 Барон понял, к чему клонит де Лейберн, но перед глазами встали обширные земли и богатые замки.
 — Вы считаете, что война в стране все же разразится, сэр Роджер?
 — Уверен. Насколько я понял, Давентри довольно близок к Кенилуорту и Нортхемптону, поэтому вам легче присоединиться к де Монфору. Но награда в таком случае будет не столь велика. Позвольте мне пригласить вас в Виндзор. Лорд Эдуард примет вас с распростертыми объятиями.
 Поднявшись наверх, Роджер застал Розамонд у очага. Она так и не сняла плаща.
 — Тебе давно следовало лечь, завтра предстоит долгий путь.
 Она, не отвечая, отвернулась и снова уставилась на угасающие огоньки.
 Поняв, что жена не желает иметь с ним ничего общего, Род, неплохо знавший женщин, все-таки не ушел. Он понимал: скоро здесь станет нестерпимо холодно, и Розамонд сама будет рада лечь в теплую постель.
 Но она все не шевелилась. «Уж лучше превратиться в сосульку, чем делить постель с де Лейберном», — думала она, потеряв представление о времени…
 Проснувшись, Розамонд обнаружила, что прижимается к мускулистому телу мужа. Должно быть, когда она заснула в кресле, Роджер раздел ее и перенес на кровать. Розамонд едва не вскочила, но тут же поняла, что от холода пострадает только она одна из глупой гордости и упрямства. Лучше притвориться, что она крепко спит.
 Розамонд лежала, стараясь не шевелиться, гадая, правду ли он сказал. Неужели она действительно заслужила свою участь? Драконово семя не помогло — она забеременела. Правда, была такая ночь… самая первая… когда она не пила отвар. Конечно, это судьба! Она не хотела иметь ребенка из страха полюбить его и потерять, как случалось со многими женщинами. Почему, ну почему Роджер де Лейберн ворвался в ее спокойную, упорядоченную жизнь, чтобы перевернуть все вверх тормашками?
 Ее рука скользнула по животу. Она уже безмерно любила своего малыша. Она, которая поклялась никогда никого не любить, ибо это означало неминуемую потерю. И тут ее осенило: чувствами невозможно управлять, невзирая ни на какие клятвы.
 Розамонд глубоко вздохнула и прильнула к мужу.
 — Я так рад, что ты пробудилась, дорогая, — послышался глубокий, мягкий, как темный бархат, голос. Приподняв ее подбородок, он припал к розовым губкам. — Когда-то я сказал, что никогда тебя не отпущу. Может, теперь ты поверишь, что я не лгал. — Он властно запустил руки в тяжелую массу локонов. — В следующий раз, упрямая сучка, я притащу тебя домой за волосы, а если вздумаешь сбежать к де Бергу, прикончу его!
 Он выпалил это с такой безумной ревностью, что дрожь непонятной радости охватила Розамонд. Безрассудное, неразумное счастье согрело душу. Она знала, что сейчас он возьмет ее, поставив клеймо своего обладания. Розамонд отвернулась, чтобы не сдаться сразу. Но теперь все самые беззащитные, самые потаенные местечки ее тела были открыты его нетерпеливым рукам, и она призналась себе, что жаждет его прикосновений. Одна его близость уже заставляла ее сердце колотиться пойманной птичкой.
 Его ловкие пальцы оказались между ее ногами, гладя атлас внутренней стороны бедер легчайшими движениями. Род продолжал ласкать упругую плоть от коленей до лона снова и снова, прежде чем пробрался сквозь волоски на венерином холмике и погрузился внутрь. Она распалилась и истекала влагой. Он завладел ее грудью, потеребил сосок, и Розамонд обнаружила, что стала невероятно чувствительной к каждому его прикосновению. Она втянула в себя воздух, и его ласки стали еще нежнее. Теперь он ласкал два бутона: один вверху, другой внизу. Она в беспамятстве выкрикнула его имя, то самое, которое он больше всего любил слышать в такие минуты:
 — Род! Род!
 Отвечая на отчаянный призыв, он прижался к ней всем телом и вошел сзади, хищно сжимая груди. Розамонд вскрикнула от полузабытых ощущений, но Роджер ободряюще прошептал ей на ухо:
 — Милая, откройся мне до конца.
 И Розамонд с глубоким вздохом отдалась ему. С каждым выпадом он поднимал ее на такие высоты, которых она никогда не могла достичь раньше. Он продолжал ласкать ее соски, одновременно врезаясь все глубже, пока из ее горла не вырвался вопль. Розамонд вцепилась в простыню, охваченная нестерпимым желанием поскорее унять неистовую пульсацию внутри.
 До нее донесся стон Роджера, и оба достигли пика наслаждения одновременно. Розамонд снова пронзительно вскрикнула, а потом бессильно обмякла под ним, упиваясь его тяжестью. До сих пор Розамонд не подозревала, что ее желание было так же сильно, как его. И… и кажется, Роджер знал, как она жаждет его объятий.




 Глава 20


 Алиса де Клар поселилась в роскошных покоях своего отца Гая де Лузиньяна, изгнанного баронами из Англии. Она, ничего не замечая, металась по комнате, готовая от злости вопить и швыряться всем, что попадется под руку. Эдуард ни разу не пришел к ней! Мало того, ее свекор призвал Гилберта и Глостера. Юный сорвиголова открыл ворота замка де Монфору, и теперь ему не миновать нагоняя от папаши!
 Алиса ненавидела мужа и сумела избежать встречи с ним, уехав в Лондон. Теперь же Гилберт будет делить с ней спальню, поскольку граф Глостер наверняка скажет сыну, что ему пора обзавестись наследником. Алиса, мечтавшая избавиться от вспыльчивого Гилберта, прикована к нему, пока смерть их не разлучит.
 Смерть?!
 Вот оно, самое простое решение!
 Алиса подошла к туалетному столику и открыла ящик с притираниями. Там в крошечной шкатулке хранились семена морозника, которые она растирала вместе с калужницей, чтобы убирать морщинки и пятна со своей нежной кожи. Вынув четыре длинных черных семечка, она раздавила их и высыпала порошок в кувшин красного гасконского вина, стоявший на столе у очага. Когда явился Рыжий Гилберт, она сделала вид, что рада мужу. Свекор вместе с Ричардом Корнуэльским отправился в Тауэр, чтобы обсудить с королем открытие сессии парламента, созываемой Симоном де Монфором в следующем месяце.
 Алиса приказала принести молодому мужу горячий обед и налила в кубок вина. Гилберт жадно съел все, что было подано, но послал оруженосца за элем. Вернувшись, тот уведомил господина, что его отец только что прибыл в Вестминстер и желает немедленно видеть сына. Гилберт не подумал послушаться, а лишь продолжал пить эль из огромного кувшина. «Черт возьми, до каких пор отец будет обращаться со мной как с младенцем?» — думал он.
 Когда дверь со стуком распахнулась, Гилберт уже был готов к сражению. Увидев багровую от ярости физиономию свекра, Алиса поспешно ретировалась в спальню.
 — Ты безмозглый, безголовый олух! Когда этот сукин сын де Монфор подошел к Глостеру, ты посмел открыть ворота моего города и пригласил ублюдка войти! Еще чудо, что не повел его в сокровищницу и не предложил набить карманы!
 — Симон де Монфор — признанный вождь баронов. Я счастлив, что он выиграл войну! Он на стороне справедливости, а значит, и я тоже. Король Генрих — жалкий, ничтожный слабак, нарушивший все обещания, которые когда-либо давал!
 — Я — Ричард Глостер, первый пэр королевства! Представляешь ли ты степень моего унижения, когда моя плоть и кровь помогла де Монфорам взять мой город?! — завопил Ричард, отвесив сыну оплеуху. — Христос всемогущий, мне следовало бы повесить тебя за измену! — Тяжело дыша, весь в поту, Глостер схватил кубок и осушил одним глотком. — Давно пора перестать играть в солдатики и наградить жену ребенком!
 — Эту французскую потаскушку, которую ты мне навязал? Она недостойна быть матерью моих детей! — взорвался Гилберт, краснея еще гуще, чем отец.
 Внезапно Ричард схватился за живот и в судорогах свалился на пол. Из его горла вырывались мучительные стоны.
 — Отец!
 Гилберт упал на колени. Ярость исчезла, сменившись тревогой. Он схватил отца за руки, но Глостер вдруг застыл. Ноги дернулись в последний раз, и жизнь покинула его.
 — Помогите! Помогите! — вскрикнул Гилберт.
 В комнату ворвался его оруженосец. Из спальни выбежала Алиса. Ее черные глаза в ужасе расширились.
 — Что случилось?
 — Мой отец… Выпил вина… Схватился за живот…
 Алиса ловко подхватила с пола упавший кубок как раз в тот момент, когда еще двое слуг, сопровождаемые Ричардом Корнуэльским, переступили порог.
 — Сила Господня, что тут творится? — прогремел Ричард.
 — Гилберт с отцом поссорились, — сообщила Алиса, — и мой свекор внезапно схватился за грудь, словно в приступе сильной боли. Должно быть, у него сердце разорвалось. О Господи милостивый, вы же знаете, что за буйный нрав у де Кларов!
 Она разрыдалась, ломая руки. К своему удивлению, отравительница обнаружила, что скорбь ее неподдельна. Ее дорогой свекор мертв, в то время как гнусной рыжей свинье хоть бы что!
 Ричард Корнуэльский отчаянно, но безуспешно пытался вернуть к жизни своего первенца. Ах уж эта вспыльчивость! И при чем тут де Клары? Это фамильная черта Плантагенетов!
 Вскоре весь Вестминстер облачился в траур. Отправили гонцов в Тауэр, к королю Генриху, и в Виндзор, к принцу Эдуарду. Гилберт тайно послал человека к де Монфору в Дарем-Хаус, заверяя в своей неизменной преданности. Он согнулся под гнетом собственной вины и угрызений совести, считая себя виновником смерти отца, а попытки жены утешить его только разжигали в нем злобу.
 — Прочь с глаз моих! — процедил он сквозь зубы. — Не желаю жить с вами под одной крышей, мадам! Много лет вам удавалось дурачить моего бедного отца, но мне давно открыли глаза на вашу истинную природу. Можете сложить вещи и удалиться в Тонбридж, пока я не решу, что с вами делать дальше.
 Алиса не стала спорить: она и сама была счастлива поскорее покинуть место преступления. Гилберт стал графом Глостером и, следовательно, первым пэром королевства. Хотя план ее потерпел полный крах, все же она находила утешение в том, что превратилась в графиню Глостер. Разве не ради этого она вышла замуж за десятилетнего мальчишку?
 Так и быть, она поживет в Тонбридже, но прежде заедет в Виндзор.
 Нэн с облегчением вздохнула, когда Розамонд вернулась вместе с мужем в Виндзор, но никто не радовался больше принцессы Элеоноры.
 — О, Розамонд, я была так удручена: тебе следовало взять меня с собой. Эдуард не любит меня. Он увлечен этим мерзким созданием — Алисой.
 — Нет-нет, Элеонора, вы ошибаетесь! Я уже говорила, что Алиса де Клар готова флиртовать с первым встречным.
 — Розамонд, она сама назвалась его любовницей, — всхлипнула Элеонора. — Больше я не впускаю Эдуарда в свои покои… и закрыла для него свое сердце!
 — Алиса де Клар — злобная тварь, она наслаждается, когда другие страдают. Она будет вне себя от восторга, узнав, что вы ожесточились против Эдуарда.
 — О, Розамонд, мне ненавистна мысль о том, что они любовники!
 — Но это неправда! — солгала Розамонд. — Я поделюсь с вами тайной, если обещаете никому не рассказывать. Ее возлюбленный — мой муж, Роджер де Лейберн.
 Элеонора ахнула и поспешно прикрыла рот ладонью.
 — Ах, Розамонд, и ты тоже? Поэтому и убежала от него?
 — Нет… да… это одна из причин, ваше высочество.
 — Зови меня Элеонора, прошу тебя.
 Розамонд кивнула.
 — Я хочу, чтобы вы были счастливы, Элеонора. Думаю, вы с Эдуардом идеально подходите друг другу. Когда-нибудь он станет королем Англии, а вы — его королевой. Я знаю, как вы любите его. Почему бы не позволить ему доказать свою любовь?
 Элеонора печально покачала головой:
 — Он женился на мне, поскольку так решили наши семьи. Из политических соображений. С тобой было то же самое? Ты можешь полюбить своего мужа?
 Розамонд поколебалась, подыскивая нужные слова.
 — Да, мне придется это сделать, если я хочу счастливо жить в браке, — сказала она, отчаянно гадай, есть ли хотя бы крупица правды в сказанном. — Вы дали обеты перед Господом и поклялись любить и почитать друг друга, — напомнила она.
 — Тогда мы были детьми, — вздохнула Элеонора. В этот момент в дверь постучали.
 — Могу я поговорить с Розамонд? — спросил у фрейлины сэр Роджер.
 Розамонд услышала голос мужа и с удивлением поняла, что тот говорит по-испански. Она сама вышла к нему и по лицу сразу поняла: что-то неладно.
 — Что случилось? — встревожилась она.
 — Плохие новости, дорогая. Из Вестминстерского дворца только что прибыл гонец с известием о внезапной кончине твоего кузена, Ричарда Глостера.
 — Ричарда?!
 Розамонд вспомнила свою последнюю встречу с кузеном. Не может быть! Мужчина в расцвете лет, воплощение силы и здоровья!
 — Как он умер? — потрясенно спросила она.
 — Говорят, только что из Глостера прибыл его сын Гилберт. Они поссорились… и у Ричарда, кажется, сердце лопнуло.
 — Мне нужно сходить в церковь…
 — Я отведу тебя, Розамонд, — мягко предложил Роджер.
 — Нет, хочу побыть одна.
 — Я провожу и подожду у двери, — настаивал он.
 Верный своему слову, он задержался у порога, а она встала на колени перед алтарем, молясь за душу Ричарда и его матери Изабеллы, доброй и милой женщины. От Элеоноры де Монфор Розамонд узнала, что Изабелла не любила своего первого мужа, Гилберта де Клара, зато во втором браке, с братом принцессы, принцем Ричардом Корнуэльским, была головокружительно счастлива. Они страстно любили друг друга.
 Розамонд вздохнула. В ее замужестве страсти хватает, а вот любви…
 Ричард Глостер отрекся от Симона де Монфора, но Розамонд сообразила, что новый граф Глостер твердо держит его сторону. Неужели это рука Господа покарала Ричарда за предательство?
 Она вздрогнула. Лучше назвать это судьбой, хотя и очень странной.
 Услышав шаги за спиной, она гневно обернулась. Но это оказался не Роджер, а принц Эдуард, прибывший в церковь, чтобы тоже помолиться за Глостера. В сиянии свечей его волосы и бородка отливали золотом. Боится ли он Господней кары за измену?
 Розамонд поняла, что Эдуард Плантагенет ничего не страшится. Он — законный наследник английского трона. Олицетворение силы, он будет овеян славой!
 За стенами церкви послышался шум, и Розамонд, как и Эдуард, узнала голоса — Роджер препирался с Алисой!
 — Я графиня Глостер и имею право увидеть его!
 Эдуард поднялся и направился к двери. Розамонд неохотно последовала за ним.
 — Эдуард! — громко возопила Алиса. — Это Гилберт виноват! Он убил отца! Какой ужас! Оба были взбешены… Гилберт пил и кричал… лицо Ричарда побагровело… он схватился за грудь и упал на пол. Тогда Гилберт сорвал злость на мне…
 Алиса разразилась слезами, и Эдуард, обняв ее, привлек к себе.
 — Тише, дорогая моя, я знаю, как ты расстроена.
 — О, Эдуард! Он всегда был так добр ко мне, и я его искренне любила. У меня сердце разрывается от горя. Я не могу оставаться в Вестминстере. Завтра же уеду в Тонбридж, но хотя бы сегодня разреши переночевать здесь!
 — Разумеется, дорогая, тебе нельзя быть одной! Роджер велит приготовить вам покои.
 Алиса смерила Рода и Розамонд самодовольным взглядом. Розамонд поспешно удалилась к себе и дождалась прихода Роджера.
 — Если Элеонора узнает, что Алиса де Клар здесь, с Эдуардом, она с ума сойдет от горя. Алиса посмела заявить ей, что она — любовница Эдуарда, и Элеонора закрыла перед ним не только двери своей спальни, но и сердце… По крайней мере так она утверждает. Я сделала все возможное, чтобы разубедить ее, даже сказала Элеоноре, что Алиса — твоя любовница. Это не такой уж большой грех, все равно многие так думают.
 — И ты тоже, Розамонд?
 Она долго смотрела ему в глаза, прежде чем улыбнуться:
 — Нет, милорд, полагаю, у вас более тонкий вкус.
 Судя по тому, как блеснули глаза Роджера, он остался доволен ее ответом.
 — Я поместил Алису на верхний этаж, в апартаменты королевы.
 — Но это прямо над комнатами Эдуарда, а ты ведь знаешь, какова она! Алиса сделает все, чтобы Эдуард провел с ней ночь, и обязательно найдет способ похвастаться этим перед Элеонорой!
 Род тихо выругался.
 — Надеюсь, ты не требуешь от меня провести ночь с Алисой, чтобы удержать ее подальше от Эдуарда?
 Розамонд приподняла брови:
 — Что за странное предложение! Скорее, тебе следует провести несколько часов с Эдуардом, чтобы уберечь его от Алисы. Или ты предпочитаешь что-то другое?
 Род схватил ее в объятия и поцеловал.
 — Ты лучше всех знаешь, с кем бы я хотел провести ночь, Розамонд.
 Он видел, как подействовала на жену смерть Ричарда Глостера, и не хотел, чтобы ей снились кошмары.
 — Я немного посижу с Эдуардом, но он вряд ли будет этим доволен. Принцы не слишком любят, когда их уединение нарушают, и Эдуард не исключение. К тому же нас не касается, с кем он спит.
 Как и предрекала жена, Род, поднявшись наверх, увидел Алису в обществе Эдуарда.
 — Тебе не следует быть наедине с лордом Эдуардом, — упрекнул он. — Куда пристойнее вам встречаться в замке Тонбридж!
 Алиса наградила Роджера взглядом, полным яростной злобы.
 — Не позволяй ему разговаривать со мной в подобном тоне, Эдуард! Он мне не хозяин!
 — Очень жаль, Алиса. Будь я твоим опекуном, ты неделю не смогла бы сесть! — усмехнулся де Лейберн.
 — О, Эдуард, ты слышишь? — взвизгнула она.
 — Слышу и целиком с ним согласен, — бросил Эдуард. Прибытие Гарри Олмейна предотвратило неминуемый скандал. Молодой человек был вне себя от расстройства. Растрепанные волосы беспорядочно падали на лоб, растерянный взгляд блуждал. Эдуард и Род бросились к нему.
 — Это правда? — с трудом выдавил Гарри, рассеянно приглаживая каштановые пряди.
 Эдуард налил ему чашу вина.
 — Выпей, Гарри.
 — Лучше скажите, что случилось с моим братом, — попросил он, осушив чашу.
 — У него было что-то вроде удара, — объяснил Роджер, — сразу после появления Гилберта в Глостере. Говорят, у Ричарда сердце разорвалось. Судя по всему, он не страдал — все было кончено в мгновение ока.
 — О Боже, на глазах у Гилберта? — ужаснулся Гарри.
 — Он бессовестно оскорблял отца! — вмешалась Алиса. На этот раз она не посмела обвинить Гилберта в смерти Глостера, зная, что Гарри был ближайшим другом мужа.
 — Я должен мчаться в Вестминстер, — расстроенно сказал Гарри. — Эдуард, на ближайшие несколько дней я оставлю своих людей под твоим командованием.
 Принц кивнул.
 — Передай отцу, что завтра мы приедем выразить наши соболезнования.
 Розамонд сидела у огня, гладя довольную Чирк.
 — Глупая девчонка, как ты позволила Бебе наградить тебя щенятами? — пробормотала она, поглаживая вздутое брюшко собачки.
 Рождение и смерть… Жизнь — это постоянный круговорот рождения и смерти… И кончина Ричарда — еще одно звено нескончаемой цепи…
 Теперь все ее родственники, если не считать кузена Гарри, лежат в могилах.
 Неожиданно ощутив тревогу за Гарри, Розамонд быстро перекрестилась, чтобы прогнать дурное предчувствие. Не стоит предаваться мрачным мыслям.
 «Я должна отделить смерть от рождения, иначе щенята будут обречены… И мое дитя тоже!»
 Она не слышала тихого стука в дверь. Зато Нэн поспешила открыть. На пороге стояла принцесса Элеонора. Нэн с поклоном пригласила ее войти.
 — Розамонд, я очень сожалею о твоем кузене Ричарде, — вымолвила она. Карие глаза блестели от слез.
 Розамонд была рада видеть Элеонору. Принцесса отвлечет ее, поможет развеять тоску.
 — Это событие заставило меня понять, какой короткой может быть жизнь. Мы не должны тратить драгоценное время на ссоры с теми, кого любим, да еще из-за воображаемых обид… —, Элеонора застенчиво продолжила: — Думаю, мне следует пойти к Эдуарду — мы слишком долго были врозь.
 — Нет!
 Мысли Розамонд лихорадочно метались. Нельзя, чтобы Элеонора увидела Эдуарда с Алисой, иначе их отношения будут окончательно испорчены.
 — Это Эдуард должен прийти к вам, Элеонора! Ему следует вас уговаривать! Женщины бросаются принцу на шею лишь потому, что он наследник престола! Вы должны вести себя иначе — вы принцесса и знатная дама. Немного равнодушия ему не помешает! Так он скорее отдаст вам свое сердце.
 — Розамонд, как хорошо ты знаешь мужчин!
 «Господи, если бы только это было правдой! Я совсем не знаю своего мужа и даже боюсь сказать, что ношу его ребенка!» — с ужасом подумала Розамонд. Вслух же она сказала:
 — Возвращайтесь к себе, а я поднимусь наверх, притворяясь, будто ищу Роджера, который наверняка сидит у Эдуарда. Я шепну вашему мужу, что если он придет к вам, вы не будете чрезмерно строги.
 Глаза Элеоноры зажглись счастьем.
 Покои принца сторожил Оуэн, но он согласился впустить Розамонд. Дверь внутренней комнаты открыл ее муж. Увидев жену, Роджер недовольно нахмурился. Но Розамонд набралась храбрости и, проскользнув мимо него, направилась к Эдуарду и Алисе, занятым интимной беседой. Розамонд набрала в грудь побольше воздуха и начала:
 — Простите за вторжение, лорд Эдуард, но я должна поговорить с вами… насчет вашей супруги.
 — Жены обычно воображают, будто навек завладели мужьями, — фыркнула Алиса, бросив на нее презрительный взгляд. — И потом сами же страдают, бедняжки.
 — С Элеонорой все хорошо? — насторожился Эдуард.
 — Это зависит от вас, господин мой.
 — В таком случае желаю тебе доброй ночи, Алиса. Роджер, прошу, проводи графиню в приготовленные для нее покои, — велел Эдуард решительным, не допускающим возражений тоном.
 Алиса стиснула кулаки. Губы вытянулись некрасивой ниточкой, однако у нее хватило ума не спорить с могущественным принцем. Мысленно она поклялась отплатить сучонке Маршал за наглое вмешательство. Проплыв по комнате, она фамильярно взяла Роджера под руку.
 — Дорогой Род, ты всегда умел позаботиться обо мне, и я платила тебе тем же, не так ли?
 Розамонд демонстративно повернулась спиной к мужу, провожавшему Алису к выходу.
 — Они не любовники, Розамонд, — тихо заверил Эдуард.
 — Знаю, господин мой. Ее любовник — вы. Роджер мне ничего не говорил, — быстро добавила она. — Я все поняла сама.
 Голубые глаза Эдуарда опасно блеснули.
 — Кто еще знает?
 — Ваша жена. Алиса получила искреннее наслаждение, бросив ей в лицо правду.
 — Сила Господня, неудивительно, что Элеонора закрыла дверь перед моим носом! Зачем эта подлая тварь сотворила такое?
 — Из ревности, конечно. Она завидует красоте и невинности Элеоноры. Алиса похваляется вами как законной добычей, боясь, что ее власти скоро придет конец, ведь ваша девственная жена поселилась в Виндзоре.
 — Я думал, Элеонора что-то подозревает, но такого не представлял!
 — Я поклялась принцессе, что это ложь. Уверяла, что Алиса — любовница Роджера. Почти все считают, что они любовники.
 — И Элеонора поверила?
 — Повторяю, все зависит от вас. Она знает, что ваш брак заключен по политическим причинам, и твердит, будто вы не любите ее. Вам придется убедить ее в обратном, Эдуард. Идите к ней, пока не поздно!
 После ухода Розамонд Эдуард принялся мерить шагами комнату, обдумывая услышанное. Как человек, привыкший действовать решительно, он подошел к двери, которая вела в покои Элеоноры, постучал и стал ждать, хотя терпением никогда не отличался. К его невыразимой радости, дверь открыла принцесса.
 — Входи, Эдуард, — выдохнула она.
 — Элеонора… Нора… я не спрашиваю, почему ты не хотела меня видеть. Скажу только, как счастлив, что ты наконец изменила решение, — нежно улыбнулся принц, галантно поднося к губам ее руку. — Я не хочу, чтобы мы жили в разных покоях. Не желаю больше видеть закрытых дверей, милая.
 Элеонора смущенно покраснела, и Эдуард заметил, что ей к лицу румянец.
 — Сегодня ты особенно прекрасна, моя Нора.
 — Спасибо, просто мне идет персиковый цвет.
 — О, ты неотразима в любом наряде с этими роскошными волосами и сияющими глазами.
 Он осторожно попытался ее обнять и ощутил легкое сопротивление.
 — Мои фрейлины увидят, — пробормотала она. Эдуард рассмеялся:
 — Им придется привыкнуть к этому!
 — Прежде всего мне придется привыкнуть к этому: нам нужно получше узнать друг друга.
 — Поближе, — уточнил принц, властно обнимая ее. Когда он завладел ее губами, голова закружилась от сладостного вкуса. Никогда еще женские губы не казались ему такими манящими.
 — Нора, проведи ночь со мной… Настало время стать супругами, осуществить брак на деле.
 — Эдуард… я не чувствую себя замужней женщиной.
 — Дорогая, это потому, что мы до сих пор не делим ложе.
 — Мы поженились не по любви, — грустно напомнила она.
 — Нора, родная, но я люблю тебя. Приехав в Виндзор и увидев тебя, я был поражен. Ты завоевала мое сердце… навеки… — Сейчас ему больше всего на свете хотелось увидеть радость на лице возлюбленной, сделать ее счастливой. — Да, нас действительно поженили по расчету, но теперь, когда тебе шестнадцать, я полюбил тебя.
 Неожиданная мысль пришла ему в голову, и Эдуард со свойственной ему решимостью немедленно принялся за дело:
 — Давай поженимся снова… сегодня… позволь мне позвать священника.
 — О, Эдуард, это так романтично!
 — Это ты делаешь меня романтиком! Нора, любимая, ты выйдешь за меня?
 — Да, Эдуард, да, да!
 Лорд Эдуард отправил Оуэна за священником, но, поскольку они уже были обвенчаны, решил, что в свидетелях нет необходимости. Королевская чета обменялась обетами в покоях Эдуарда при свете десятков свечей. Поцеловав невесту, Эдуард снял с камзола застежку с золотой розой, своей эмблемой, и приколол к платью Элеоноры.
 — Такая же роза расцвела в моем сердце, — прошептал он.
 — Я всегда буду ее хранить, — поклялась она. Священник удалился вместе с Оуэном, который вернулся в приемную, чтобы всю ночь охранять покой господина. Эдуард взял Элеонору за руку:
 — Загадай желание, и мы вместе задуем свечи.
 Когда последний огонек погас, он увлек ее в спальню, освещенную только пламенем очага и большой квадратной свечой, усадил на высокую кровать и, раздвинув длинные ноги, привлек Нору к себе. Она не сопротивлялась, и он, благоговейно сжав ладонями ее лицо, стал осыпать поцелуями — легкими, нежными, огненными, опьяняющими, упоительными, дразнящими… Элеонора, вздохнув, закрыла глаза, и он поцеловал уголки ее губ.
 Ловкие пальцы развязали тесемки платья. Медленно-медленно оно сползло с плеч. Его губы коснулись ее шеи, ключицы, скользнули чуть ниже.
 Улыбаясь, Эдуард снял с нее тунику, под которой оказалась скромная камиза. Едва сдерживая нетерпение, он раздел новобрачную. Элеонора поспешно спрятала лицо у него на груди. Эдуард приподнял ее подбородок и заставил посмотреть ему в глаза, чтобы она увидела светившееся в них обожание.
 Мягкие полушария ее грудей были самим совершенством. Полные и соблазнительные, они заполнили его широкие ладони. Он поцеловал их, и короткий, почти неслышный возглас подсказал ему, что она трепещет от предвкушения новых ласк. Эдуард медленно провел по ее талии, задержался на пупке, поражаясь женственности изгибов ее фигуры. Почему он некогда находил привлекательной худобу Алисы?
 Теперь он твердо знал, что больше никогда не посмотрит в ее сторону.
 Высокий венерин холмик покрывали черные завитки, и Эдуард прикоснулся к ним. Скромность Элеоноры восхищала его, и он снова и снова ласкал ее, поражаясь смущению, которое пробуждал в ней. Потом он испробовал ее на вкус… повсюду, где только мог, и она застенчиво опустила длинные ресницы. Однако когда он стал раздеваться, она, забыв обо всем, зачарованно посмотрела на него.
 Элеонора благоговейно взирала на его мускулистую грудь, поросшую густыми волосами. Ее забавлял контраст между светлой и смуглой кожей, черными и золотистыми локонами. Обнаженный, Эдуард снова прижал ее к себе. Элеонора не сопротивлялась, когда он уложил ее на постель и сам лег рядом. Она казалась себе ужасно смелой, когда протянула руку, чтобы коснуться его бородки, обвести кончиком пальца идеально очерченные губы, и рассмеялась, потому что он сделал вид, будто вот-вот ее укусит.
 Эдуард был совершенно заворожен своей прелестной женушкой. Ее невинность стала для него самым драгоценным даром на свете. Красота, манера говорить, смех, изящество, исходившее от нее благоухание сводили его с ума. Принц мысленно поклялся лелеять ее, быть верным ей и защищать, не щадя собственной жизни. О, скорее бы она родила ему сына! Именно такой и должна быть мать — милой, доброй, умной и любящей.
 «За что мне такое счастье?» — не переставал спрашивать он себя.
 Осторожно, едва прикасаясь, он принялся возбуждать ее. Никогда еще он не был так нежен с женщиной. Принц вдруг приобрел терпение, мягкость и, самое главное, великодушие. Эдуард был так велик, что представлял, какую боль ей придется вытерпеть, когда он сделает ее женщиной. Он пообещал себе, что все исправит той любовью, которую обрушит на нее.
 И, верный своему слову, он любил ее. Всю ночь напролет.




 Глава 21


 Один за другим молодые дворяне стали навещать Эдуарда в Виндзоре. Первым прибыл Уоррен де Бассингберн, за ним последовали приграничные бароны Мортимер и Клиффорд. После похорон брата вернулся Гарри Олмейн, чтобы принять командование над своими людьми. Роджер понял: их силы выросли настолько, что не останутся не замеченными оппозицией.
 — С каждым днем все больше людей становятся под наши знамена, Эдуард. Ты должен обосноваться вне Виндзора, чтобы мы могли тайно вербовать солдат.
 — Да, я и сам об этом думал. Поскольку я учился стратегии у великого полководца, придется последовать примеру Симона и собрать армию в Оксфорде, как всегда делал он.
 Род кивнул:
 — От Оксфорда дороги ведут во все концы страны. Это хороший выбор. Только нельзя ждать долго: не век же набирать войско, пора начинать войну.
 — Знаю, друг мой. Быстрота и натиск — вот способ победить. Но Мортимер говорит, скоро здесь будут Хей и Монтгомери. Пошли гонца перехватить их с приказом ждать в Оксфорде.
 — Я отправлю Гриффина — вчера он явился на коне Розамонд. Бедняга, я ожидал увидеть его в женском платье, поскольку оставил в Кенилуорте в чем мать родила!
 — Род, ты был там недавно. По-твоему, мы сможем взять Кенилуорт?
 — Нет, потому что он окружен рвом и доступен только со стороны дамбы. Вряд ли это возможно без долгой осады, а у нас нет времени. Но если приложить силы, думаю, мы сумеем захватить Нортхемптон.
 — А ты как считаешь, есть хоть малейший шанс уговорить твоего дружка Гилберта Глостера перейти на нашу сторону? — обратился Эдуард к своему кузену Гарри Олмейну.
 Гарри покачал головой:
 — Гилберт очень предан Симону.
 — Что ж, попробую убедить Джона де Уоррена, молодого графа Суррея, покинуть лагерь де Монфора и присоединиться к нам. Столь честолюбивый молодой человек просто не сможет противиться моему роковому обаянию.
 Род согласился с ним.
 — Если сумеешь перетянуть на свою сторону Джона, считай, что и его брат, Линкольн де Уоррен, тоже наш, — добавил он.
 Первым делом Гриффин постарался найти леди Розамонд.
 — Госпожа, — умоляюще попросил он, — надеюсь, вы найдете в своем сердце решимость простить мои прегрешения.
 — Что с сэром де Бергом? Надеюсь, ему не причинили зла?
 — Нет, госпожа. Де Берг слишком грозный воин, чтобы бояться кого-то вроде меня.
 — Не пойму, почему ты с такой слепой преданностью исполняешь приказы де Лейберна, — сухо заметила Розамонд, — но я учусь мириться с тем, чего нельзя исправить. Спасибо за то, что благополучно привел домой Нимбуса.
 Вечером она ожидала, что Род расскажет ей о своих планах, но, к ее досаде, он упорно молчал. Только от лорда Эдуарда она узнала, что они уезжают завтра. Когда Розамонд повела Чирк на прогулку в сад, Эдуард подошел к ней:
 — Розамонд, я буду у тебя в вечном долгу, если присмотришь за Элеонорой, пока меня не будет. Она считает меня непобедимым, и это, разумеется, весьма лестно, но бедняжка понятия не имеет, какой опасности мы подвергаемся.
 — Элеонора стала моей дорогой подругой. Вместе мы сможем утешать друг друга, господин мой.
 — Ты сильна и отважна, Розамонд. Позаботься о Норе, я очень ее люблю.
 Розамонд озабоченно сдвинула брови.
 — Лорд Эдуард, вы должны пообещать мне, что вернетесь. Я никогда не сумею утешить Элеонору, если с вами что-то случится.
 Эдуард расправил плечи и сказал ей то, что она жаждала услышать:
 — Даю слово, что вернусь.
 Едва Розамонд поднялась к себе, как вошел Роджер и стал собирать вещи. Все еще стискивая Чирк, она пронзила мужа обвиняющим взглядом:
 — Ты уезжаешь завтра, возможно, на бой, и не сказал мне ни единого слова!
 — Боялся, что стоит мне отвернуться, как ты тут же сбежишь к врагу.
 — Похоже, я это заслужила, — призналась Розамонд. — Господи, Роджер, а вдруг с тобой что-то случится?
 Род с притворным удивлением приподнял брови:
 — Дорогая, неужели ты начинаешь питать ко мне нечто вроде нежных чувств?
 — Нет! — воскликнула она поспешно. Чересчур поспешно. — Но ты мне нужен. Что мне делать, когда Чирк начнет щениться? Она может погибнуть. И за тебя я боюсь.
 Род засмеялся было, но тут же осекся, сообразив, как тревожится Розамонд.
 — С Чирк все будет в порядке, милая. — Он погладил терьера и посадил на ковер. — Рождение — это начало жизни. Меня тут не будет, зато останешься ты и, если случится неладное, поможешь бедняжке. Смерть — такая же часть жизни, как и рождение, но страх смерти не должен мешать тебе жить. Я знаю, скольких любимых ты потеряла, но позволь прошлому уйти и смирись с тем, что не имеешь власти над завтрашним днем. Все, что у нас есть, — это сегодня… одна ночь.
 Розамонд не могла отвести от него глаз. Его пристальный взгляд почти пугал ее, но, несмотря на покрытые щетиной щеки и подбородок, он никогда не казался ей красивее, чем в эту минуту.
 — Отнеси меня в постель и люби, Род.
 Он иронически усмехнулся:
 — Ты и в самом деле ожидаешь, что я погибну.
 — Нет! Матерь Божья, не говори так!
 — Значит, все же любишь меня? — допытывался он.
 — Нет! Просто меня совесть замучит, если с тобой что-то случится. Все, кого я люблю, умирают!
 — Прекрати!
 Он подхватил ее на руки и понес к постели.
 — Ты будешь любить меня, клянусь Богом, так, как только женщина способна любить мужчину, а когда я приеду, полюбишь еще сильнее!
 На третий день апреля королевская армия, собранная Эдуардом, двинулась из Оксфорда мимо Чилтернских холмов на Нортхемптон. Каким-то чудом воины всего за день прошли тридцать пять миль. Эдуард приказал атаковать Нортхемптон, зная, что, если застать врага врасплох, он сдастся без боя.
 Сам Эдуард, как всегда, был неутомим, но его пропыленные солдаты валились с ног, и силы де Монфора легко отразили атаку. В эту ночь, когда безутешный принц сидел в своем шатре, к нему явился Роджер вместе со священником.
 — Это верный слуга короля, Эдуард. Монастырь Святого Андрея находится на углу городской стены у северных ворот, и там прорыт тоннель, ведущий прямо в город.
 К рассвету город заполнили воины принца. Молодой Симон де Монфор и его кузен Питер мужественно обороняли замок, но были взяты в плен, а гарнизон сдался. Король Генрих, все еще отсиживавшийся в Тауэре, отдал своих наемников под команду брата, Ричарда Корнуэльского, и теперь они разоряли страну.
 Эдуард не стал засиживаться на одном месте, считая, что должен закрепить победу. Молодые дворяне и приграничные бароны, чувствуя себя триумфаторами, отправились на юг, где взяли портовый город Уинчелси. Следующей настала очередь Тонбриджа, где находился замок, принадлежавший Гилберту. Алиса де Клар приказала открыть Эдуарду ворота, и принц объявил ее своей пленницей. Естественно, не слишком приятная забота о ее охране выпала на долю Роджера, поскольку он единственный знал о романе принца и графини Глостер.
 Этой ночью Алиса долго сидела в ванне с квасцами, чтобы сузить ставший чересчур свободным женский грот. Раз уж Эдуард приобрел вкус к девственницам, придется использовать средство, которое подсказала ей мать-француженка.
 Накинув прозрачное одеяние, она вышла из спальни в соседнюю комнату и громко объявила:
 — Я готова.
 — К чему именно? — непонимающе осведомился Род, хотя прекрасно знал, чего ожидает Алиса. Она надеется, что он проводит ее к Эдуарду.
 — Ублюдок! Как ты смеешь не пускать меня к нему?
 — Я всего-навсего выполняю приказ, Алиса.
 — В таком случае позволь мне переубедить тебя, красавчик мой, — рассмеялась она и, подойдя, обняла его, привстала на цыпочки и попыталась поцеловать, но так и не сумела дотянуться. Сам же Род и не подумал нагнуть голову.
 Немного уязвленная, Алиса стала тереться об него всем телом, пытаясь обольстить.
 Род ощутил невыразимое отвращение, глядя на женщину, которой ничего не стоило изменить мужу с первым встречным. Впервые он не смог скрыть своего презрения.
 — Ты самая соблазнительная женщина на свете, Алиса, но я не стану гоняться за объедками с королевского стола.
 Не помня себя, Алиса ударила его по лицу.
 — Сука, на которой ты женился, держит тебя на коротком поводке! Предупреждаю: я опасный враг и к тому же многое знаю о тебе, Роджер де Лейберн!
 — Видишь ли, Алиса, я люблю свою жену. Впрочем, тебе этого не понять. Ты ненавидишь мужа с такой силой, что не задумалась бы отравить его… Возможно, Глостер выпил вино, предназначенное для Гилберта? Все мы можем поведать ужасные истории, Алиса… если не хватит ума держать язык за зубами.
 Вскоре Алиса была вынуждена отправиться под надзор королевы. И хотя она купалась в роскоши, все же изнывала от скуки: при дворе было не веселее, чем зимой на кладбище. Алиса обвиняла в своих злосчастьях Роджера де Лейберна и поклялась уничтожить его вместе с женой, белокурой мерзавкой Розамонд Маршал.
 Стратегия Эдуарда Плантагенета оказалась удачной. Он знал, что тот, кто владеет Суссексом и Кентом, правит Англией. Если сторонники короля сумеют удержать земли к югу от Лондона, значит, дорога для французских солдат, завербованных королем Генрихом, будет открыта. Поскольку пять портов были захвачены Симоном де Монфором, Эдуард зашел с тыла и намеревался брать город за городом.
 Война разгорелась с новой силой. Главная дорога от побережья к столице проходила от Дувра к Кентербери, а потом от Рочестера в Лондон. Войска баронов взяли Рочестер. Узнав об этом, король Генрих сбежал из Лондона, чтобы присоединиться к сыну. Армия Эдуарда направилась по дороге, проходившей от Гастингса к Льюису, а оттуда к столице.
 У Симона не хватало людей, чтобы охранять обе дороги, так что, когда разведчики доложили о продвижении вражеских войск к Лондону, он приказал своим людям направиться к Флетчингу, находившемуся в девяти милях от Льюиса. Там, вблизи Уилда, он спрятал солдат и стал ждать, как хищник в засаде.
 Эдуард Плантагенет повел армию к Льюису, где он и его рыцари остановились в замке, принадлежавшем Джону де Уоррену. Его шпионы уверяли, что королевские силы превосходят численностью армию баронов. Неиссякаемая энергия побуждала принца ринуться в бой. Наступило тринадцатое мая. Ровно месяц и десять дней с тех пор, как они покинули Оксфорд.
 А тем временем де Монфор под покровом темноты перевел своих людей под высокий гребень холмов Дауне, в графстве Суссекс, к северу от Льюиса. Великий полководец надел на кольчугу простое сюрко, а бароны носили на спинах белые кресты — символ крестовых походов в знак справедливости своего дела. Вверх по откосу вели две дороги: одна, почти вертикальная, поднималась между пиками Блэк-Кэп и Маунт-Гарри. Другая, подлиннее, но более безопасная, вилась вокруг Маунт-Гарри. Пехотинцы и лучники Симона карабкались по первой дороге. Конные рыцари и тяжеловооруженные воины шли по второй.
 Симон де Монфор рискнул всем, чтобы занять Дауне и напасть на королевскую армию до того, как она соединится с чужеземными наемниками, которые разбежались, когда он занял Лондон. Наконец его солдаты добрались до вершины. Рассвет красил серое небо розовым, перед ними предстала прямая дорога на Льюис.
 Королевская армия только просыпалась, и появление врага застало людей врасплох. Эдуард, Роджер и Гарри вскочили на коней и принялись с бешеной скоростью раздавать приказы. Каким-то чудом Эдуард успел построить своих людей в боевом порядке, прежде чем армия баронов собралась для удара.
 Отец Эдуарда, король Генрих, настоял на своем командовании центром. Эдуард и Ричард Корнуэльский пытались разубедить его, но Генрих настоял на своем. Принц Эдуард, исполненный яростной воли к победе, чувствовал, что было бы безопаснее, если бы он взял командование всем войском на себя. Неохотно уступив отцу, он повел правый фланг, а Ричард — левый, оставив центр Генриху.
 Симон де Монфор поручил центр новому графу Глостеру, неистовому Гилберту де Клару, правый фланг — сыновьям Генри и Симону, на левом же были рыцари, распоряжавшиеся отрядами лондонских солдат. Сам Симон командовал большим отрядом конного резерва, выжидавшего на вершине холма момент, когда в обороне противника появится слабое звено.
 Эдуард Плантагенет, полный яростного нетерпения, бросился на врага, двигавшегося с восточного гребня. Роджер де Лейберн, скакавший впереди конных рыцарей, подумал о шестнадцатилетних мальчишках, идущих в свой первый бой. Он хорошо помнил собственную растерянность и потрясение, когда очутился в центре битвы, где приходилось убивать, чтобы не погибнуть самому.
 Но тут началась кровавая бойня, и для мыслей времени не осталось. Войска схлестнулись под оглушающий грохот копыт, бряцание мечей и дикие вопли. Конные рыцари и пешие солдаты врага, не устояв перед натиском воинов Эдуарда, стали отступать за перевал. Погоня растянулась на четыре мили.
 Симон де Монфор ничем не мог помочь левому флангу, но когда люди Эдуарда исчезли за перевалом, граф увидел счастливую возможность спуститься с холма и атаковать центр всеми своими силами.
 Чаши весов то и дело опускались в разные стороны. В воздухе свистели окровавленные мечи, булавы и боевые топоры. Убитые падали под копыта боевых коней, повсюду лежали раненые, вопя от боли. Оборона Ричарда Корнуэльского уступила натиску противника, а сам он был взят в плен. Потом и центр оказался разбит, а король Генрих ретировался в монастырь Льюиса, где нашел убежище.
 Уничтожив бегущего противника, Эдуард стал собирать своих растянувшихся на четыре мили людей и повел их обратно на поле боя. К несчастью, времени на это ушло слишком много. Когда Эдуард вознамерился бросить свою победоносную кавалерию на резервные силы баронов, оказалось, что сражение уже проиграно. Жажда крови взыграла в сердце Эдуарда, и, несмотря на то что силы были явно неравны, он стремился продолжить бой. Роджер де Лейберн хладнокровно объяснил принцу, что в этом случае он потеряет всех своих людей, но ничего не добьется. Куда умнее отдать приказ пехотинцам бежать в безопасные места и ждать там нового приказа вновь встать под знамена принца.
 Признав правоту друга, Эдуард последовал его совету, а сам вместе со своими рыцарями укрылся в замке Джона де Уоррена.
 Улицы Льюиса, заваленные мертвыми телами и усеянные ранеными, походили в ту ночь на скотобойню. Симон де Монфор окружил монастырь и замок, но решил обойтись без дальнейшего кровопролития и потребовал капитуляции. Всю ночь посредники сновали между монастырем, замком и лагерем де Монфора, обсуждая условия заключения перемирия.
 Эдуард сидел поодаль от своих рыцарей, никого не желая видеть. Эта ночь стала самой унизительной в его жизни. Он был уверен, что может помериться силами с крестным, у которого учился воинскому искусству, но проиграл битву, увлекшись погоней за врагом. В эту минуту он ненавидел себя и с еще большей силой ненавидел непобедимого воина Симона де Монфора.
 Только один рыцарь посмел приблизиться к лорду Эдуарду, так и не снявшему окровавленных доспехов.
 — Не вини себя, Эдуард, ты храбро сражался, — тихо обронил Роджер.
 — Кого мне еще винить? — мрачно буркнул тот. — Только слабый кивает на соседа, объясняя собственные неудачи его происками. Сегодня я сделал немало ошибок. Но урок не пройдет даром. Больше это не повторится! — поклялся он.
 Род никогда еще не восхищался Эдуардом сильнее, чем в миг поражения.
 — Соглашаясь на условия капитуляции, думай о будущем, — напомнил он.
 — Пусть мой отец обещает все на свете, но со мной такое не пройдет! — Он посмотрел в сторону Гарри, неподвижно сидевшего в углу, и сделал ему знак подойти. — Гарри, ты вместе со мной согласишься стать заложником? Я хочу, чтобы освободили моих рыцарей: Роджера, де Уорренов и, самое главное, приграничных баронов. Их ни в коем случае нельзя оставлять в плену. Я скажу де Монфору, что без них валлийцы снова затеют мятеж.
 — Мы попробуем заставить Симона отпустить вас обоих, — заверил Роджер, — а если ничего не получится, устроим побег! — На смуглом лице блеснули белые зубы: Род был способен улыбаться даже в такой ситуации.
 Принц Эдуард, Ричард Корнуэльский и Гарри Олмейн были переправлены сначала в Дуврский замок, а в конце мая, поскольку бароны опасались, что эти сиятельные особы могут сбежать во Францию через Ла-Манш, их переселили в Кенилуорт. Симон де Монфор отвез короля в Лондон, в собор Святого Павла, где нашла убежище королева. Сам он образовал новое правительство, объявив себя лордом-протектором, но, как человек мудрый, не издавал ни одного указа без королевской подписи.
 Теперь замок Кенилуорт, где безраздельно правила леди Элеонора, напоминал королевский двор. То и дело его посещали самые знатные люди государства. Трое курьеров непрерывно курсировали между Дарем-Хаусом и Кенилуортом. Часто наведывался и сам хозяин во главе отряда из ста пятидесяти рыцарей. Вот и сегодня, едва проехав под опускной решеткой, Симон обвел взглядом стены в поисках жены. Ему сразу стало легче при виде Элеоноры. Принцесса, как всегда, открыла ему свои объятия.
 — Я горжусь тобой, Симон, — прошептала она.
 — Нет, любимая, это я горжусь тобой. Я никогда не победил бы без твоей любви и поддержки. Хотя ты принадлежишь к семье Плантагенетов, все же не предала меня, и я чувствую, что недостоин тебя. Даже кажусь себе униженным и смиренным.
 — Смиренным? Какой вздор! — рассмеялась она. — Ни один из нас не способен на что-то подобное!
 Элеонора прекрасно знала, насколько честолюбив супруг. Но ведь и она желала многого.
 — Ты неизменно давала мне мудрые советы, Элеонора. Я никогда не говорил тебе этого, но всегда считал тебя ровней. Отныне я желаю видеть твою подпись на всех официальных документах.
 Принцесса была безмерно польщена словами мужа и предвкушала момент, когда увидит свою подпись рядом с подписью графа Симона де Монфора, протектора Англии.
 Восхищенно улыбнувшись, Элеонора коснулась его щеки:
 — Я твоя… навсегда.
 Де Монфор захватил королевские замки и поставил своего сына Генри править Херефордом, а второго сына, Симона, — командовать силами Суррея и Суссекса. Кроме того, он отправил своих людей на восточное побережье следить, чтобы зять короля Генриха, Людовик Французский, не вторгся в Англию.
 Пытаясь заключить мир с Уэльсом, Симон пригласил самозваного валлийского короля Ллевелина в Кенилуорт в надежде заключить с ним мирный договор на два года. Великий военачальник постепенно становился государственным мужем, занятым делами с рассвета до заката. Но при этом он ни на минуту не забывал о принце Эдуарде. В битве при Льюисе Симон впервые понял, что воспитал достойного ученика. Он увидел его умение сражаться, силу, решимость и энергию. Но более всего де Монфора тревожил дар Эдуарда вести за собой людей. Оставалось лишь гадать, долго ли выдержит молодой лев в заточении.




 Глава 22


 Розамонд раздирали противоречивые эмоции. Из послания мужа она узнала о случившемся, и теперь разум твердил, что нужно радоваться победе Симона де Монфора при Льюисе. Но непослушное сердце ныло и страдало за Эдуарда и Роджера. Что будет теперь, когда все члены королевской семьи стали пленниками?
 Розамонд каждую минуту ожидала возвращения мужа. Она была уже на шестом месяце, и хотя широкие одеяния скрывали беременность, талия раздалась, а груди налились. Когда муж увидит ее обнаженной, сразу же все поймет!
 В начале мая Чирк ощенилась тремя крохотными созданиями. Розамонд была вне себя от тревоги, опасаясь за жизнь собачки. Но, к ее огромному облегчению, все обошлось, зато теперь она боялась, что щенята не выживут. Беспокоилась, что их разорвут большие собаки, растопчут лошади или кто-нибудь из троицы свалится в колодец, но Чирк усердно оберегала их от опасности, и Розамонд успокоилась.
 Наступил прекрасный месяц июнь. Солнце безмятежно сияло на голубом небе, с деревьев плавно слетали лепестки боярышника, когда в Виндзор въехал Роджер де Лейберн. Розамонд и Элеонора играли с собаками у озера и, увидев его, поспешили навстречу. Хотя принцесса пыталась быть храброй, все же разразилась слезами, когда управитель отдал ей записку от мужа.
 — Мне не вынести разлуки! Бедный Эдуард! Каково ему приходится в плену!
 — Он предложил себя в заложники, чтобы освободить своих рыцарей, — объяснил Роджер.
 — Ах, он так храбр! — всхлипнула Элеонора.
 — Вы должны учиться мужеству у него. Принца отвезли в Кенилуорт вместе с Гарри и Ричардом Корнуэльским. Графиня Элеонора примет их как почетных гостей, хотя и велит охранять денно и нощно.
 Розамонд знала способность Роджера всегда найти правильные слова и не удивилась, когда Элеонора перестала плакать и даже улыбнулась. Она не могла отвести глаз от мужа: он был куда выше, чем она помнила, и вдвое красивее.
 Первым делом Розамонд взволнованно оглядела его, боясь увидеть рану или увечье.
 — Ты здоров, господин мой?
 — Твоя тревога меня радует, хотя я надеялся, что ты подбежишь и бросишься в мои объятия, — лукаво усмехнулся он. — Но уверяю, все члены моего тела невредимы.
 Фиалковые глаза задорно сверкнули.
 — Все такой же дьявол! Но мне нравятся твои потуги на остроумие, хотя и не так, как редкие попытки помолчать.
 Посмотрев на щенят, он понимающе кивнул и обратился к Бебе:
 — Так вот кто совратил нашу Чирк! Видишь, к чему приводит неразборчивость в связях! Пусть это послужит тебе уроком!
 — Они прекрасны! — горячо запротестовала Розамонд, но, тут же поняв, что Роджер ее дразнит, осознала, как рада видеть его. Она безумно тосковала по мужу.
 Едва они остались одни, Род, по своему обыкновению, насмешливо изогнул бровь:
 — Если бы я не знал тебя довольно хорошо, то вообразил бы, что ты счастлива меня видеть.
 — Но так и есть! Ты мне очень нужен… — Глаза ее внезапно наполнились слезами.
 Род обнял жену и только сейчас, внимательно присмотревшись к ее фигуре, понял все.
 — О, дорогая! У тебя будет ребенок! Розамонд, какие чудесные новости! Я никогда не был так счастлив!
 Розамонд судорожно вцепилась в его руки.
 — Я боюсь! — призналась она. Муж поцеловал ее в лоб.
 — Понимаю, милая. Роды — это всегда боль, и женщины обычно страшатся, особенно в первый раз.
 Она взглянула на него широко раскрытыми глазами.
 — Роджер, я боюсь не родов! Ради Господа Бога, когда это я не могла вынести боли! Но как подумаю, что могу потерять малыша… Сколько их появляется на свет уже мертвыми и погибает в раннем детстве! — Единственное, что сейчас могло спасти ее от рыданий, был гнев. Она нашла спасение в том, что принялась яростно бить мужа кулачками в грудь. — Это ты во всем виноват! Я не хотела выходить замуж! Не хотела ребенка!
 Проглотив ругательство, он сел и притянул ее себе на колени. Роджер всегда знал, что Розамонд боится смерти. Кроме того, ему рассказывали о том, что беременных женщин постоянно одолевают странные фантазии, поэтому постарался как можно осторожнее выбирать слова.
 — Розамонд, нам каждый день приходится рисковать, но все же мы живем и наслаждаемся жизнью. Опасаться смерти просто глупо. Если бы я думал о чем-то подобном перед битвой, страх мгновенно сковал бы меня, и тогда первый же бой оказался бы роковым. Я усвоил, что страх может стать твоим союзником, если встретить его лицом к лицу! В твоем теле созревает чудо новой жизни, и я хочу, чтобы ты отбросила все сомнения и радовалась этому! — Его мускулистая рука властно скользнула по ее животу. — Наше дитя будет крепким и здоровым!
 Роджер де Лейберн был так силен, так могуч, так непоколебим в своей уверенности, что Розамонд почувствовала, как передается ей его спокойствие. В волнении крутя на пальце обручальное кольцо, она молилась, чтобы муж оказался прав.
 Род поднял ее руку и, сняв кольцо, показал надпись: «Роджер — Розамонд».
 — Не думай о том, что жизнь имеет начало и конец. Представь кольцо. Оно бесконечное, и буквы наших имен бегут по ободку, соединенные, как мы с тобой. — И, надев ей кольцо, нежно поцеловал.
 Розамонд с трепетной улыбкой взглянула на него:
 — Постараюсь.
 — Не хочешь поехать в Кенилуорт, навестить леди Элеонору и Деми? Расскажешь о ребенке. Они будут так довольны, что вряд ли запретят мне посетить Эдуарда.
 Розамонд рассмеялась сквозь слезы:
 — Два месяца назад ты украл меня из Кенилуорта и пригрозил, что в следующий раз вытащишь оттуда за волосы. Неужели действительно отвезешь?
 Роджер поцелуями осушил ее слезы.
 — Я готов на все ради матери моего ребенка.
 Он не открыл ей, что ему жизненно необходимо увидеться с Эдуардом.
 — А Элеонора? Ей можно поехать с нами?
 — Ни в коем случае! Эдуард с меня шкуру сдерет, если я подвергну его любимую жену такой опасности. Мы вступаем на занятую баронами территорию: Элеонору могут взять в заложники и потребовать выкуп или выставить невыполнимые условия. Завтра я посажу ее на барку и отправлю в Лондон. Пусть живет вместе с королевой в соборе Святого Павла.
 — А если она откажется? Элеонора не любит королеву.
 — Не откажется. Она послушная жена и не помышляет о том, чтобы ослушаться приказа мужа.
 — Это намек на мое непокорство, де Лейберн?
 Роджер беззаботно улыбнулся:
 — Беременность делает тебя особенно проницательной. Кстати, ты уже придумала, как назвать малыша? Мне нравится Эдуард, сильное и благородное имя, — объявил он. И поспешно добавил: — Если, разумеется, родится мальчик.
 — Ничего подобного, — отпарировала Розамонд. — Симон ничуть не хуже. — Заметив, как помрачнел муж, утешила: — Но мое любимое имя — Джейсон.
 — По мне хорошо любое, — усмехнулся Роджер. — Лишь бы ты была довольна.
 Симон де Монфор еще не прибыл из Лондона, и в его отсутствие Элеонора де Монфор и ее брат Ричард восседали рядом за высоким столом в парадном зале Кенилуорта, как подобало их высокому положению. Однако лорд Эдуард предпочел ужинать за дальним столом вместе со своим управителем Роджером де Лейберном. Гарри Олмейн жаждал присоединиться к ним, но по тайному знаку Рода остался на возвышении подле отца. Розамонд сидела за другим столом со своей дорогой подругой Демуазель.
 — Розамонд, я так счастлива за тебя! Вот видишь, а у тебя было столько сомнений в отношении этого брака! И посмотри, ты цветешь как роза!
 — Еще бы, ведь у меня будет ребенок.
 — О, как чудесно! Когда? Ты уверена? На первый взгляд совсем не похоже, что ты беременна, — удивилась Деми, пристально оглядывая подругу. Очевидно, она сгорала от любопытства, как и все незамужние девушки, которым еще предстояло познать таинство брака.
 — Уверена, Деми. Моя связь с луной прервалась сразу после свадьбы, а сейчас середина июня. Мне осталось еще около трех с половиной месяцев. Меня тошнило по утрам, а однажды я даже лишилась чувств. Груди налились и очень чувствительны к прикосновениям. — Розамонд вспыхнула, вдруг поняв, что невольно сказала лишнее. — Я никому не сказала об этом, кроме тебя и Роджера.
 — Уверена, он уже проговорился Эдуарду. Из разговоров своих братьев я поняла, что мужчины очень гордятся, когда им удается наградить жену ребенком.
 А за дальним столом рыцари, погруженные в беседу, не замечали ничего. И говорили о чем угодно, только не о женах и детях.
 — Все приграничные бароны тайно поклялись нам в верности: Мортимер, Хей, Монтгомери и Бассингберн. Собираться будем в Тьюксбери, поближе к Херефорду и Вустеру.
 — Хамфри де Боун, граф Херефорд, никогда не простит де Монфору того, что тот отнял у него должность верховного судьи. Вустер был королевским городом, теперь же его захватили бароны.
 Эдуард с сожалением покачал головой:
 — Простой люд на стороне Симона де Монфора: он умеет завоевать их преданность.
 — Эдуард, у простых людей нет ни собственности, ни денег. Мы должны перетянуть на свою сторону богатых землевладельцев. В среде знати уже произошел раскол: северные бароны чуждаются графа Симона и могут отказаться приехать на открытие парламента.
 Голубые глаза Эдуарда пристально изучали друга.
 — Ты известный знаток человеческой натуры. Почему считаешь, что они откажутся?
 — Видишь ли, хотя большинство из них против слабого расточительного короля, но все же не желают возвышения человека, равного им. Пока Симон был одним из них, его восхваляли, перед ним преклонялись. Но как только он присвоил себе право приказывать высокородным дворянам, все изменилось. Этого они не потерпят. — Род смешливо развел руками. — Природа человеческая такова, тут ничего не попишешь.
 Эдуард согласно кивнул:
 — Де Монфор сделал тактическую ошибку, завладев всеми королевскими замками. Это баронам тоже не нравится. Готов побиться об заклад: даже гордость Гилберта Глостера скоро поднимет свою огненную голову.
 — Гилберт стал первым пэром королевства, но граф Симон почти не допускает его к управлению государством — слишком парень молод. Пожалуй, я потолкую с Гилбертом.
 — Думаю, приграничные бароны стоят за меня, потому что мы ровесники. Они смотрят в будущее.
 — Снова человеческая природа, — ухмыльнулся Род. — И король Генрих, и граф Симон стареют. Приграничные бароны знают, что скоро ты станешь их королем, и не желают тебя гневить.
 — Их руки уже тянутся к землям и замкам, — проницательно заметил Эдуард.
 — Да, Мортимер Уигморский с нами, потому что женился на Мод де Браоз. Ее мать и Элеонора де Монфор — смертельные враги. Мод должна была унаследовать обширные земли в валлийском Бреконшире, но выяснилось, что они принадлежат Маршалам. После смерти первого мужа Элеонора оспорила права де Браозов на Бреконшир.
 — Похоже, ты хорошо знаешь каждое владение Маршалов, — восхищенно заметил Эдуард.
 — Еще бы! Вспомни, на ком я женился. Перед свадьбой поставил себе целью все выведать! Надеюсь, и во мне немало честолюбия!
 Увидев, как Эдуард весело хлопнул друга по плечу, Розамонд, естественно, предположила, что муж хвастается будущим наследником.
 — Я должна все рассказать твоей матушке, — сказала она Деми, — прежде чем весь Кенилуорт узнает о моей тайне.
 — Тебе понадобится новый гардероб! Мама заказала мне прекрасные наряды, потому что все знатные люди королевства съедутся в Кенилуорт посоветоваться с отцом. Вероятно, уже до конца года я буду обручена, — весело сказала Деми.
 — На тебе изумительное платье. Никогда не видела ткань, где шелковые нити, переплетаясь с золотыми, образуют цветочный узор.
 — Она называется «парча». Ее привозят из Сирии. Погоди, вот увидишь прозрачный шелк, вернее, шелковую тафту! Выглядит так, словно в нитях запутались солнечные лучи.
 — Я не могу носить ничего прозрачного! — объявила Розамонд.
 — Глупая, к нему полагается подкладка! А еще тебе необходим новый пояс с драгоценными камнями.
 — Увы, теперь мне придется носить только свободные одеяния, и никаких поясов.
 — Знаешь, в моду вошла головная повязка, усеянная драгоценными камнями. Ее называют «филит». Она бы отвлекла внимание от твоей талии.
 Как только слуги убрали со столов, Элеонора подошла приветствовать воспитанницу нежным поцелуем. Графиня, казалось, стала еще прекраснее с тех пор, как ее муж возвысился. Розамонд подумала, что Элеонора теперь смеется чаще, глаза ее сверкают ярче и выглядит она моложе, чем раньше.
 — Мне нужно кое-что сказать вам, леди Элеонора.
 — Ты в положении! А если нет, то следовало бы после пяти месяцев брака с этим великолепным вороным жеребцом. Скажи честно, он побил тебя после того, как умыкнул из Кенилуорта?
 Розамонд обнаружила, что может смеяться над своими тогдашними бедами.
 — Нет, но пригрозил притащить меня за волосы, если я вздумаю убежать снова.
 — И все же ты здесь, — усмехнулась Элеонора.
 — Роджер сам предложил мне навестить вас. Он надеется, что вы сумеете развеять мои страхи. Иногда я боюсь, что ребенок родится мертвым, — призналась Розамонд.
 — В таком случае он правильно сделал, взяв тебя с собой. У меня четверо взрослых детей и чудесная дочь. Дети вознаградили меня за волнения и страдания. Я хорошо знаю тебя, Розамонд, ты обладаешь большей отвагой, чем думаешь. Ребенок поможет тебе понять, что такое жизнь и что надо смотреть в будущее, не страшась смерти.
 Подошедший Роджер низко поклонился графине.
 — Спасибо, что позволили нам приехать, леди Элеонора. Я вернусь за Розамонд через две недели. Завтра мне нужно побывать в Тьюксбери и Дирхерсте. Не стану обременять вас своим присутствием.
 Он надеялся, что она не заподозрит ничего дурного в его приезде и разговорах с лордом Эдуардом, хотя знал, что Элеонора де Монфор чрезвычайно умна.
 Розамонд удивленно воззрилась на него, но догадалась промолчать.
 — Позвольте поздравить вас, сэр Роджер. — И, глядя ему в глаза, добавила: — Теперь, когда вы вот-вот станете отцом, стоит забыть бесшабашные забавы юности.
 Розамонд задыхалась от гнева, но все же сумела дотерпеть до той минуты, когда они остались одни в спальне.
 — Негодяй! А я-то тешила себя мыслью, что ты делаешь это ради меня! Значит, все ради каких-то коварных замыслов! До чего же наивной вы находите меня, сэр Роджер. К счастью, леди Элеонора намного проницательнее. Я поняла ее намек.
 — Ты воображаешь невесть что, Розамонд!
 — Невесть что? А я-то вообразила, будто ты заботишься обо мне. Оказывается, тебе нужен был только Эдуард Плантагенет!
 — Все, что я делаю для Эдуарда, отзовется пользой для тебя, дорогая.
 — Да, много пользы мне будет, если тебя убьют!
 Роджер задохнулся от радости. Значит, он ей небезразличен! Неужели чувства Розамонд к нему глубже, чем она хочет показать? Он отнесет ее в постель и все узнает! С громким торжествующим смехом он подхватил ее на руки и понес к кровати.
 — Милая, я намереваюсь умереть либо в бою, либо в собственной постели, а не из-за какого-то безрассудного плана, который, по-твоему, мы с Эдуардом замыслили.
 Он поспешно раздел ее, подогреваемый желанием увидеть жену обнаженной. Ее губы, искусительно близкие, словно умоляли о поцелуе. Он втянул розовый кончик ее языка в свой рот, вкушая его сладость. Прошло немало времени, прежде чем он поднял голову и, задыхаясь, спросил:
 — Знаешь ли, как ты прекрасна сегодня?
 Розамонд, вовсе не ощущавшая себя прекрасной, покачала головой:
 — Я больше не стройна, как прежде.
 — Нет, но теперь ты еще желаннее! Твое тело такое сочное, что возбуждает меня до безумия. Позволь показать тебе!
 Он поднял ее на ноги и поставил перед зеркалом. Розамонд зачарованно наблюдала, как его смуглая рука обвила ее плечи, сжала голую грудь; подушечка большого пальца провела по чувствительному соску. Розамонд затаила дыхание, едва огненная стрела пронзила ее от груди до округлившегося живота и прожгла дорогу к сути ее женственности. Род медленно притянул ее спиной к себе, так, что его возбужденная плоть уперлась в мягкую попку. Розамонд не могла отвести взгляда от его пальцев, медленно, благоговейно обводивших линии ее тела. Розамонд тихо застонала, когда он развел ей ноги и коснулся горящего бугорка.
 Мало-помалу она осознавала, какая буря чувственности поднимается в ней, когда она видела свое обнаженное тело. Род продолжал ласкать ее, и она бессознательно выгнула спину, наслаждаясь искушающим ритмом его движений, потирая ягодицами о рубиновый наконечник его копья, пока он не затрепетал. Ей вдруг стало ясно, что в глазах Рода она действительно прекрасна. Их отражения — его, темного и сильного, и ее, светлой и женственной, — позволили ей увидеть чувственную первобытную красоту, о которой она ранее не подозревала.
 Он снова сжал ее пышную грудь, гладя шелковистый холмик, пока она не застонала, сжигаемая неутоленной жаждой. Когда их взгляды встретились в зеркале — ее умоляющий, его горящий, Розамонд задрожала и с силой налегла на его пальцы.
 — Ты несравненна в своей страсти, — прошептал он.
 — Это ты делаешь меня такой.
 Он отнес ее на постель и рассыпал по подушке золотым венцом волосы. А сам, опаляя ее взором, стал быстро раздеваться. Затем он бросился к Розамонд, стремясь поскорее коснуться ее и попробовать на вкус все те местечки, которых коснулся его взгляд.
 И Розамонд почувствовала, как истосковалась по нему. Подставив губы, она притянула мужа к себе, раздвинула бедра и обвила его ногами. Она горела словно в бреду, прижимаясь к нему все теснее, и пронзительно вскрикнула, когда он погрузился в ее опаляющий жар.
 Он дал волю неистовому желанию, которое пожирало его много часов, и она закричала:
 — Род… Род!
 Этот возглас воспламенял Рода так, как ничто на свете. Он громко застонал и стал шептать любовные слова — исступленные, бредовые слова, сводившие Розамонд с ума. Она упивалась его запахом, и все ее тело пульсировало в ожидании очередного неумолимого выпада.
 Роджер был на седьмом небе от счастья. Он поклялся заставить жену желать его, но даже в самых заветных мечтах не представлял такого успеха. Именно такой он хотел ее: стонущей, охваченной безумием желания, бьющейся под ним в экстазе.
 Они достигли пика одновременно и льнули друг к другу в порыве отчаянной страсти. Потом Род властно прижал жену к груди. Розамонд вздохнула от удовольствия, положив голову ему на плечо.
 — Род, как бы я хотела поверить, что ты ничего не замышляешь… как хотела бы доверять тебе!
 Он еще крепче стиснул ее в объятиях.
 — Знай, милая: если ты подаришь мне свое доверие, я никогда его не предам. Тебе известно, как я берегу то, что считаю драгоценным, а наше дитя — величайшее сокровище, которое ты можешь мне подарить. Я целую твое сердце, Розамонд.
 Утром он уехал, и Розамонд долго смотрела ему вслед из окна спальни. Род вскочил на вороного, помедлил и обратил взор к высокой башне. Коснулся губ пальцами, прижал их к сердцу и помчался по кенилуортской дамбе.
 Проехав милю, Роджер встретил Симона де Монфора во главе большого вооруженного отряда. Мужчины натянули поводья. Они уважали друг друга, несмотря на то что оказались в разных лагерях, и Род посчитал нужным объяснить свое появление.
 — Господин граф, я привез Розамонд погостить у леди Элеоноры. Моя жена носит ребенка и просит у госпожи графини совета и ободрения.
 Строгое лицо де Монфора смягчилось.
 — Поздравляю, сэр Роджер. Розамонд мне как дочь, и ей навсегда отведен уголок в моем сердце. Постарайтесь хорошо заботиться о ней.
 Роджер молча кивнул, глядя в темные глаза военачальника.
 — Розамонд — настоящий дар небес, клянусь, что буду защищать ее ценой собственной жизни.
 Нэн и Гриффин приехали в Тьюксбери еще раньше Рода. Он велел им молчать, не желая, чтобы Розамонд раньше времени узнала о его планах. Он намеревался использовать Тьюксбери и соседний Дирхерст как место сбора для войск, верных Плантагенетам.
 В течение последующих двух недель приграничные лорды Мортимер, Хей, Клиффорд и Монтгомери приехали на встречу с де Лейберном и привели своих воинов, валлийских лучников и кавалерию. К ним присоединились западные бароны Боун и Бассингберн, а также Линкольн де Уоррен, брат которого, Джон, в это время набирал рекрутов во Франции. Рыцари считали своим первейшим долгом освобождение принца Эдуарда.
 — Взять Кенилуорт штурмом невозможно, — сообщил сэр Роджер. — Симон де Монфор сейчас там, он пригласил к себе Ллевелина Уэльского. В замке полно солдат, кроме того, к нему нет доступа, кроме как через дамбу.
 — Если спасти принца невозможно, придется организовать побег, — заявил темноволосый лорд Мортимер. — Я предлагаю свой замок Уигмор в качестве убежища для него.
 Роджер благодарно кивнул.
 — Побег из Кенилуорта более чем затруднителен. Будет легче подготовить его, если Эдуарда переведут в другое место. Посмотрим, может, мне удастся содействовать его отъезду из Кенилуорта.




 Глава 23


 В конце июня Роджер вернулся в Кенилуорт и столкнулся лицом к лицу с Симоном де Монфором, развлекавшим Ллевелина Уэльского.
 — Господин граф, спасибо, что позволили мне навестить Розамонд. Я обещал вернуться к этому времени.
 — Поскольку сегодня полнолуние, принимаю твое объяснение, хотя инстинкт подсказывает мне держать тебя подальше от лорда Эдуарда.
 — Так он еще здесь? — притворно удивился Роджер.
 — Еще? — резко переспросил Симон.
 — Вы не собираетесь увезти его отсюда?
 Граф тут же заподозрил, что друзья замыслили устроить побег принца.
 — Почему тебе нужно, чтобы лорд Эдуард остался в Кенилуорте? — стал допытываться он.
 Род сделал вид, что лихорадочно пытается придумать правдоподобный ответ.
 — Я… просто подумал, что Эдуарду будет лучше здесь, в компании с Гарри и Ричардом.
 Отговорка показалась Симону столь неубедительной, что его сомнения только усилились.
 — Ллевелин Уэльский приехал, чтобы подписать мирный договор. В отсутствие войн обе страны начнут процветать. Все только выиграют, если станут жить в дружбе.
 — Да, если вы доверяете Черному Волку Сноудона, — льстиво заметил Роджер.
 — Я не доверяю никому, — многозначительно бросил Симон.
 Роджер поспешно попрощался и повел своего скакуна в конюшню, чтобы растереть и задать корма. Там, в стойле Нимбуса, он застал жену.
 — О, Роджер, спасибо, что вернулся…
 Она обняла его, и в этот момент сын толкнулся в его ладонь. Роджер вознес к небу молчаливую молитву.
 — Готовься перебираться в другой замок, — предупредил Роджер Эдуарда. — Побег отсюда немыслим.
 — Знаю. Будь это по-другому, меня бы здесь только и видели! Моя жена по-прежнему в соборе? Она в безопасности?
 — Да, и по уши в тебя влюблена.
 — А я — в нее. Она не такая, как другие женщины.
 — В этом и кроется тайна твоего влечения. — Роджер понизил голос, хотя вокруг вроде бы никого не было. — Мортимер предлагает тебе скрыться в его замке Уигмор на валлийской границе. Если тебя перевезут в другое место, мы оставим поблизости свежих лошадей и будем дожидаться удобного момента, чтобы осуществить побег. Все верные нам войска переброшены в замок Ладлоу, в семи милях к северу от Уигмора.
 Эдуард понимающе кивнул, но тут же, выругавшись, прошипел:
 — Ллевелина принимают как настоящего короля, коим он себя вообразил!
 — Симон де Монфор понимает — он не сможет одновременно справиться с нами и Уэльсом, вот и носится с Ллевелином.
 — Меня от всего этого тошнит! Старый лев, король Генрих, мой прапрадед, покорил Уэльс сто лет назад, и с тех пор наши приграничные бароны удерживали эти владения, подавляя восстания, беспорядки и мятежи! Теперь же чертов Монфор преподносит его Ллевелину на серебряном блюде.
 — Вот станешь королем и снова покоришь Уэльс, — беспечно отмахнулся Род.
 Эдуард пронзил его ледяным взглядом.
 — Будь уверен, друг мой. Я объединю Англию и Уэльс.
 У Роджера не было ни малейших сомнений в том, что
 Эдуард сдержит слово.
 — Но сначала придется вернуть себе Англию, — ухмыльнулся принц.
 За обедом в парадном зале Кенилуорта Розамонд заметила, что смуглолицый Ллевелин постоянно следит взглядом за Демуазель, игнорируя остальных дам. Розамонд подумала, что он напоминает голодного волка, преследующего добычу. Розамонд, вздрогнув, решила предупредить подругу, когда все встанут из-за стола. Но не успела — Демуазель сама поспешила к ней, задыхаясь от возбуждения.
 — Что ты о нем думаешь?
 — О ком? — притворилась непонимающей Розамонд, предчувствуя и страшась ответа подруги.
 — О принце Уэльском, глупышка! Он такой смуглый и на вид ужасно опасен. Каждый раз, как взгляну на него, ноги подгибаются! Какое счастье, что я выучила валлийский! Отец велел мне сегодня за ужином сесть рядом с ним на возвышении!
 — Ты увлечена им потому, что он уже немолод! Совсем как я — сэром Рикардом, — пожурила девушку Розамонд. — Но не забывай, что Ллевелин — враг Англии.
 — Я знаю, но все это так волнующе!
 Деми облизнула губы, а Розамонд возблагодарила Бога, что подружка слишком молода для серьезных отношений со зрелым мужчиной.
 Этим вечером Розамонд наблюдала за сидевшими вместе Ллевелином и Деми, полностью поглощенными друг другом. Обернувшись к мужу, она заметила, что и его взгляд устремлен на эту парочку.
 — Деми без ума от него, — призналась Розамонд. — Когда он уедет, сердце бедняжки будет разбито.
 — Вряд ли, если их обручат.
 — Обручат? Но Деми только исполнилось пятнадцать. Неужели Симон способен отдать дочь врагу?
 — Почему бы и нет? Плохо ты знаешь де Монфора! Ллевелин — самозваный принц Уэльский, почти король, как сам Симон. Так что они равны. Узы брака укрепят мир между Англией и Уэльсом.
 Розамонд с отчаянием посмотрела на леди Элеонору, державшуюся с истинным величием принцессы крови, а потом на графа Симона. Впервые она увидела их глазами Роджера. Поняла, что оба жаждут власти. Если им представится возможность выдать дочь за принца, пусть и врага своей страны, они на это пойдут. Деми, как и ее когда-то, принесут в жертву жажде власти и политическим амбициям.
 Розамонд порывисто сжала руку Роджера:
 — Я не хочу оставаться в Кенилуорте. Не могли бы мы вернуться в Виндзор?
 Роджер взглянул жене в глаза.
 — Еще рано, любимая. Я отвезу тебя в Тьюксбери, откуда ты сможешь часто ездить в свой замок Дирхерст.
 — О да, пожалуйста, это будет восхитительно!
 Он нежно поцеловал ее руку.
 — Пойдем наверх.
 Едва начав раздеваться, Розамонд ощутила на себе взгляд мужа и смутилась. С тех пор как они в последний раз ласкали друг друга, ее беременность стала еще заметнее.
 — Позволь мне раздеть тебя, — тихо попросил он.
 — Я… мое тело потеряло стройность, господин.
 Он в мгновение ока очутился рядом.
 — Ошибаешься, Розамонд. Ты никогда не выглядела прелестнее, чем в эту минуту.
 Он взял тунику, которой она прикрывала живот, и отшвырнул к изножью кровати, а сам сел и поставил ее между своими расставленными ногами.
 — Твои груди и чрево — как спелые плоды. — Он провел ладонью по тонкой ткани ее камизы и ощутил легкую дрожь, а когда приподнял подол, она попыталась отвернуться, но Роджер не позволил. Его руки скользнули по атласной спине, губы коснулись нежной кожи. — Твоя красота и зрелость возбуждают меня, Розамонд. Поцелуй меня.
 Ощутив трепет желания, она обняла его и приблизила губы к его рту. После первого поцелуя она ощутила ненасытный голод и почти сорвала с него одежду. Роджер уложил ее на постель.
 — Когда ты прижимаешься ко мне, твоя кожа кажется горячим шелком. Обожаю ее вкус и запах, — хрипло прошептал он.
 — Род, я тоже хочу знать твой вкус, — прошептала Розамонд, впервые осмелившись открыть свою тайную мечту.
 Она приподнялась над ним, жадно оглядывая его мускулистое сильное тело, затем медленно втянула в рот его сосок. Когда светлые волосы рассыпались по его груди, Роджер едва сдержал вопль восторга.
 Сегодня его смелость и сила стали черной магией, возбуждавшей в ней чувственность, которая до сих пор не находила выхода. Но теперь Розамонд дала волю безумию. Роджер был для нее самым красивым мужчиной на свете, а его зеленые глаза и смоляные волосы просто завораживали. И то, что он находил ее прекрасной даже в таком состоянии, стало мощным афродизьяком. Все запреты, все ограничения куда-то исчезли, а пламя жаркой страсти взметнулось до самого неба, угрожая поглотить ее.
 Она ласкала его плоский живот и наклонилась, чтобы окунуть язык в пупок, и тут услышала стон наслаждения. Взгляд Розамонд остановился на его мощном копье, и она дразняще улыбнулась.
 — Я так давно хотела это сделать, — призналась она, обводя губами контуры длинного шрама на бедре, лаская серебристый рубец, пересекавший плоть от колена до паха.
 — Розамонд! Не нужно!
 Ответом был низкий чувственный смех.
 — Это часть тебя, а я нахожу все части твоего тела просто неотразимыми… Род.
 Она осторожно сжала тяжелый мешочек, перекатывая яички в ладони, неожиданно накрыла губами головку его мужского естества и стала обводить языком. Она сосала его осторожно, ритмично, словно поглощая… Постепенно едва ли не половина гигантской плоти исчезла у нее во рту.
 Род зачарованно наблюдал, как она ласкает его. Ее волосы гладили его бедра, скрывая от взора те откровенные ласки, которые она ему дарила, и он в который раз возблагодарил Бога за то, что получил в подарок эту женщину. Если он сумел пробудить в ней такую страсть, значит, когда-нибудь она его полюбит.
 Почувствовав, что сейчас извергнется, Род попытался отстраниться, но Розамонд повелительно подняла руку, и он отдался экстазу.
 Позже, когда она подняла голову, он коснулся губами ложбинки между ее грудями.
 — Я целую твое сердце, Розамонд.
 — Я счастлива, когда ты это делаешь, — выдохнула она. Род завладел ее ртом и ощутил на губах свой вкус.
 — Я люблю тебя, Розамонд.
 Он впервые признался в этом и вдруг подумал, что не так уж важно, произнесет ли она те же слова. Почему-то Роду показалось, что она уже любит его, но боится признаться в этом даже себе самой.
 — Тогда покажи мне это!
 Ей хотелось почувствовать его в себе. Как никогда нужны были его сила и пыл чувственного исступления. Пусть он силен, но восторжествовала сегодня она!
 Когда Розамонд прощалась с Деми, подруга по секрету сказала, что отец действительно обсуждал с Ллевелином возможность помолвки. У бедняжки Деми глаза сияли полуночными звездами, а у Розамонд не хватило духу омрачить счастье подруги.
 — Вспомни, Деми, мое обручение растянулось на много лет. Не слишком спеши покинуть Кенилуорт ради Уэльса.
 Роджер настоял, чтобы по пути они остановились в Першоре, и Розамонд удостоверилась, что при новом управителе поместье процветает. По чести говоря, ей следовало бы поблагодарить за это мужа.
 Прибыв в Тьюксбери, Розамонд с восторгом увидела Нэн и Чирк.
 — О, мой ягненочек, да вы ждете малыша! Сэр Роджер и словом не обмолвился! Должно быть, вы устали с дороги! Не стоило ехать верхом… немедленно идите в постельку… отдохните…
 — Нэн, ты еще хуже Роджера. Путешествие было долгим лишь потому, что мы тащились как улитки! Но я с удовольствием полежала бы в этой невероятной ванне-корабле!
 Пока Розамонд раздевалась, Нэн не сводила с нее глаз.
 — Когда появится малыш?
 — Сама не знаю, — ответила Розамонд, поняв, что Нэн может заточить ее в замке до рождения ребенка. — Месяца через четыре, наверное.
 На самом деле она была уже на седьмом месяце, но не признаваться же в этом служанке!
 В комнату вошел Роджер и попытался отделаться от Нэн:
 — Я сам поухаживаю за Розамонд, Нэн.
 — Но мне нужно развесить ее чудесные платья, господин. Нельзя же, чтобы они помялись!
 Род лукаво подмигнул Розамонд:
 — Платье можно назвать чудесным, только если мужчине хочется его снять с хозяйки! Придется довольствоваться поцелуем, раз уж Нэн отказывается оставить нас наедине.
 — Судя по моей госпоже, вы и без того оставались наедине чересчур часто, — пошутила Нэн.
 Едва Род получил свою награду и ретировался, Нэн заметила:
 — Господин, естественно, хочет, чтобы его сын родился в принадлежащем ему замке.
 Розамонд, лежа в ароматной воде, размышляла над словами Нэн. Когда-нибудь великолепный замок, полный сокровищ, будет принадлежать их ребенку, как и Першор с Дирхерстом. Впервые она поняла и одобрила честолюбивые замыслы мужа. Земельные владения означают богатство, власть и безопасность. Она хотела для своего малыша всего самого лучшего.
 Отпечаток его губ еще горел на груди в том месте, где он целовал ее сердце. Поразительно, как быстро изменились их отношения и как смягчились ее чувства по отношению к нему. Как он уверял ее, смеясь: «Милая, я намереваюсь умереть либо в бою, либо в собственной постели, а не из-за какого-то безрассудного плана, который, по-твоему, замыслили мы с Эдуардом».
 А она еще сомневалась, может ли ему доверять! Род поклялся, что если она доверится ему, он ни за что ее не предаст.
 Розамонд счастливо вздохнула, любуясь фигуркой дракона. Вероятно, и дракона можно усмирить.
 Но на следующий день Розамонд убедилась, как жестоко ошиблась. Во двор замка то и дело въезжали молодые дворяне, и Роджер подолгу запирался с каждым.
 В конце концов Розамонд спросила мастера Берка, кто они такие, и тот стал называть одно имя за другим:
 — Тот, смуглый, — это лорд Мортимер. Его замки расположены вдоль границы с Уэльсом в Уигморе. Тот, хмурый коренастый мужчина, — лорд Хей, а красавец — Монтгомери.
 — Можете больше не продолжать, мастер Берк. Все это приграничные бароны, я о них слышала.
 — Верно, госпожа, если не считать рыжеватого молодого человека. Это Линкольн де Уоррен, семья которого владеет замками в Льюисе и по всему Суррею. А теперь прошу меня простить, госпожа. Мне нужно проверить, как дела на кухне. Сэр Роджер приказал приготовить не баранину, а оленину.
 Когда Роджер пришел в семейные покои сменить тунику, Розамонд набросилась на него.
 — Какие тайные заговоры ты вынашиваешь? — рассерженно взвизгнула она.
 — Я рассказал бы, дорогая, не будь они тайными, — отшутился он.
 — Не смей обращаться со мной как с младенцем! — взорвалась Розамонд. — Ты снова солгал мне! Утверждал, что я это все напридумывала! — Она бросилась к нему и замолотила кулачками по груди. — А ведь ты клялся мне!
 Род накрыл ее кулачки широкими ладонями.
 — Я клялся никогда не предавать твое доверие и сдержу слово. Но вот ты, очевидно, так и не удостоила меня своим доверием.
 — Господи, ты пошел на войну и проиграл! Неужели не можешь смириться?
 — Мы не войну проиграли, Розамонд, а всего лишь одно сражение.
 — Да ты, должно быть, спятил! Неужели только и можешь думать что о войнах? Симон де Монфор — человек чести. Он добивается, чтобы Оксфордские провизии исполнялись. Он созвал парламент и стремится заключить мир с Уэльсом.
 — Позволь мне кое-что объяснить, Розамонд. Теперешняя Англия — это рассерженный улей раздоров и свар. Симон де Монфор использует ничтожного слабеющего короля как куклу, чтобы вбивать свои идеи в головы баронов. Но он быстро забывает свои обещания. После битвы при Льюисе Симон обещал обменять пленных, а сейчас требует выкупа с каждого дворянина. Приграничные бароны слышали от валлийских шпионов, что он согласился на самые позорные уступки Ллевелину. Мало того что Уэльс теперь получит независимость, ходят слухи, будто Симон позволит Ллевелину сохранить все, что тот захватил в приграничье. Ты сама видела — граф прочит валлийца себе в зятья! Почему Симон настаивает на том, чтобы в парламенте заседали простолюдины? Понимает — они всегда помогут ему деньгами. Все бароны Севера отреклись от него, опасаясь, что любой пивовар получит столько же прав, сколько титулованный граф. Он прибирает к рукам все владения принца Эдуарда: Бристоль, Честер, Ньюкасл, Ноттингем. Отдал одному сыну Дувр, а второму — замок Херефорд. Оттолкнул от себя высокородных лордов вроде Гилберта Глостера, помогавшего ему в битве.
 — Не верю! — воскликнула Розамонд. — Ты выгораживаешь Эдуарда, потому что он твой друг.
 — Я на его стороне, потому что он наш будущий король. Трон Англии — его божественное право. Он правитель страны, а не граф Симон.
 Розамонд демонстративно заткнула уши и встала к мужу спиной. Роджер схватил ее за руку и повернул лицом к себе. Голос его был обманчиво мягок, но глаза горели зеленым пламенем.
 — Можешь говорить что хочешь, Розамонд. Считай, что спор окончен. Однако вечером ты наденешь лучшее платье, изобразишь самую милую улыбку и спустишься в зал, чтобы приветствовать гостей. Ты — леди Розамонд де Лейберн, хозяйка Тьюксбери, и будешь вести себя как подобает.
 Розамонд откинула волосы и вызывающе вздернула подбородок. Щеки горели румянцем ярости, но она не посмела пренебречь приказом мужа.




 Глава 24


 Алиса де Клар с тоской смотрела в окно. Жизнь под покровительством королевы стала невыносимой. Когда она вырвется отсюда?!
 До приезда прекрасной принцессы Элеоноры Алиса находила благодарную слушательницу в королеве, которую засыпала жалобами на сэра Роджера де Лейберна. Королева ненавидела сыновнего управителя, которого обвиняла во всех бедах принца, а заодно и в краже своих драгоценностей из Нью-Темпла. Когда Алиса предположила, что управитель разбогател, запуская руки в королевскую казну, королева назначила проверку счетов и поклялась конфисковать Тьюксбери с земельными владениями.
 Кроме того, королева гневалась на Гилберта де Клара, упорно поддерживавшего вероломного Симона де Монфора. Поэтому она и приказала Алисе вернуться в Глостер и перетянуть Гилберта на сторону короля. Алиса, поразмыслив, согласилась. Теперь, когда она стала графиней Глостер, ее место — рядом с богатым могущественным мужем. Мальчишка Гилберт скоро станет мягким воском в ее руках!
 Алиса собрала вещи и слуг и покинула Лондон.
 Этим летом Роджер редко бывал в Тьюксбери. Он был вне себя от радости, узнав, что перед возвращением в Лондон к открытию сессии парламента Симон де Монфор перевез принца Эдуарда из Кенилуорта в замок Херефорд, поручив охрану своему сыну Генри.
 Гасконцы Эдуарда, сбежавшие во Францию после битвы при Льюисе, вернулись обратно, высадившись в Пемброке. Воины Гарри Олмейна, скрывавшиеся.в Ирландии, тоже постепенно подтягивались в Англию. Роджер вместе с приграничными баронами собирал войско в замке Ладлоу, в семи милях от Уигмора, принадлежавшего барону Мортимеру.
 Роджер де Лейберн решил, что настала пора поговорить с Гилбертом де Кларом. У первого пэра Англии под командой было больше людей, чем у любого другого барона, и Роджер знал: гордость юноши жестоко задета пренебрежением де Монфора. Роджер провел в Глостере неделю, где льстил, убеждал и уговаривал Гилберта перейти в лагерь короля, как сделал его отец.
 — Надеюсь, ты не отдашь замок Глостер в руки короля, как он приказывал? — спросил Род.
 — Ни за что на свете! Де Монфор всего лишь граф Лестер, а Лестеры всегда были ниже Глостеров! Если он назначит новых управителей моих владений, я их повешу на первом же суку!
 Роджер заподозрил, что Гилберт не хочет присоединиться к ним из-за сплетен и слухов о его отношениях с Алисой, но когда попытался намекнуть на это, Гилберт равнодушно отмахнулся:
 — О женщинах мы говорить не будем!
 Род решил, что определение «женщина» вряд ли сулит что-то хорошее Алисе де Клар. Зато Гилберт взорвался, узнав о помолвке Демуазель де Монфор с Ллевелином Уэльским. Род вспомнил, с какой тоской смотрел Гилберт на Деми во время своего последнего визита к графу в прошлом году. Похоже, Гилберт вообразил себя влюбленным в дочь Симона.
 Перед тем как покинуть Глостер, Роджер намекнул, что Эдуард Плантагенет, взойдя на трон, намеревается выполнить условия Оксфордских провизии, и это перевесило чашу весов. Гилберт согласился на тайную встречу с Эдуардом, как только принца освободят.
 Роджер вернулся в Тьюксбери за день до отъезда в Лондон на открытие сессии парламента. Розамонд держалась с ним холодно, и хотя Роджеру хотелось совсем иного, у него совсем не осталось времени вновь завоевать ее. Хорошо еще, Розамонд больше не одолевали страхи за ребенка, которого она носила. Роджер пообещал себе, что вернется в Тьюксбери до родов.
 Розамонд делила время между замками Тьюксбери и Дирхерст. Мастер Берк, как главный управитель обоих хозяйств, часто сопровождал ее и давал советы, касающиеся всяких нововведений. Теперь Дирхерст мог соперничать с Тьюксбери по количеству стад и процветающих ферм. Особенно Розамонд гордилась кладовой, в которой хранились различные травы. Теперь она понимала, насколько Род был прав, предложив объединить хозяйства. По правде говоря, она признавала правоту мужа во многих вещах, включая их брак. Но она так и не смогла смириться с его замыслами и заговорами с приграничными баронами. Симон де Монфор выиграл войну и правит Англией. Почему же де Лейберн не может жить спокойно? Почему Роджер постоянно стремится насолить ее опекуну? А сама она? На чьей стороне?
 Розамонд не знала.
 Днем ее отвлекали бесконечные хлопоты, но вечерами, когда она вместе с Нэн шила крохотные одежки для малыша, все ее думы были только о Роджере, об этом загадочном, непонятном человеке. Она жестоко тосковала о нем и мечтала о его возвращении. Розамонд сожалела о том, что жестоко обошлась с ним, и признавалась себе, что его преданность лорду Эдуарду достойна восхищения. Она проводила ладонью по животу, лаская растущее в нем дитя, и понимала, что маскировала гневом страх перед грядущими битвами. Страх за жизнь мужа. И хотя она любила Элеонору и Симона, в глубине души сознавала: ее преданность должна быть отдана супругу, отцу ее ребенка. Более того, нельзя отрицать, что Эдуард — законный наследник престола и когда-нибудь станет великим королем.
 Августовское утро выдалось теплым и солнечным, а в воздухе пахло только что скошенной травой. В полдень, услышав цокот копыт, Розамонд бросилась во двор, готовясь кинуться на шею мужу. Но сердце упало, когда она увидела Алису де Клар и ее слуг в сопровождении полудюжины тяжело груженных вьючных лошадей. Постаравшись скрыть досаду, Розамонд вежливо приветствовала гостей и велела конюхам напоить лошадей.
 — Доброе утро, леди де Клар.
 Алиса с завистью уставилась на тяжелый живот Розамонд.
 — Я спешу домой, в Глостер, и заглянула сюда лишь затем, чтобы передать моему дорогому другу Роду слова королевы.
 — Сэра Роджера нет дома, госпожа, но позвольте мне предложить вам погостить немного.
 — До чего забавно! — рассмеялась графиня.
 — О чем вы? — бросила Розамонд, ожидая уничтожающей реплики.
 — Ненавижу сообщать плохие известия, тем более что вы на сносях, но королева решила конфисковать Тьюксбери и все имущество королевского управителя, — злорадно выпалила Алиса.
 Больше всего в эту минуту Розамонд хотелось швырнуть гостью на брусчатку двора и выдрать все волосы, но она стояла словно пригвожденная к месту, не в силах вымолвить ни слова.
 — Поскольку Рода здесь нет, я тоже не останусь, — продолжила Алиса. — Глостер всего в нескольких милях отсюда, и меня зовет уют моего дома!
 Розамонд не шевельнулась, пока последний всадник не исчез из вида. Почувствовав, что мастер Берк коснулся ее локтя, она обернулась, боясь, что упадет в обморок, но гнев, как всегда, спас ее. Неожиданно она пришла в такое бешенство, что глаза застлала багровая пелена.
 — Мастер Берк, я желаю, чтобы все вещи из замка перевезли в Дирхерст! И немедленно!
 Ярость подстегивала ее, и она понеслась по замку, отдавая приказы. Поставила Нэн распоряжаться горничными, велев им разобрать все кровати и сложить постельное белье. Мастер Берк отправил конюха в Дирхерст к мастеру Гору передать, что скоро прибудет обоз из Тьюксбери, послал к крестьянам за телегами и стал помогать слугам выносить мебель и сворачивать бесценные ковры. Два дня ушло на то, чтобы снять шпалеры, занавеси и завернуть дорогие безделушки, собранные по всему свету. Телега за телегой тянулась к Дирхерсту и обратно, пока в Тьюксбери почти ничего не осталось. Розамонд с помощью Нэн сложила свои платья и одежду Роджера. Гигантская резная кровать исчезла вместе со столиками из черного дерева, обтянутыми испанской кожей. Осталась только перина на полу, но ее и не собирались выносить.
 Они вышли во двор. Нэн забралась в телегу. Розамонд передала ей Чирк и щенят.
 — Было бы куда лучше, если бы и вы с нами поехали, — настаивала Нэн.
 — С мастером Берком мне ничто не грозит! Поезжайте и приготовьте нам постели. Я не задержусь. Пока нагружают последнюю телегу, пройду по комнатам, посмотрю, не оставили ли в спешке чего-нибудь ценного.
 Поднимаясь по лестнице, Розамонд потерла ноющую спину. До сих пор она была слишком занята, чтобы обращать внимание на неотвязную боль. Пожалуй, сегодня нужно подольше полежать в ванне. Кстати, а где она?
 Розамонд поспешила обратно, к мастеру Берку, который вместе с погонщиком нагружал последнюю телегу.
 — Мы забыли красную ванну! У вас есть место?
 — Есть, и много. Положим ее сверху и привяжем, — заверили мужчины.
 Розамонд держала лошадей под уздцы, пока они ходили за ванной. Мастер Берк взвалил ее на плечи, а погонщик взобрался на телегу. Розамонд с удивлением наблюдала, как легко дюжий крестьянин управляется с тяжелой ванной. Неожиданно бедняга пошатнулся и свалился вниз.
 Розамонд и управитель встали на колени, чтобы осмотреть корчившегося в муках парня.
 — Он сломал ногу! — воскликнула она. — Это я виновата!
 — Нужно наложить шину, и лучше всего это сделать в Дирхерсте. Я сам буду погонять лошадей, — решил мастер Берк, взваливая крестьянина на телегу.
 — Скорее! Приедете за мной, когда позаботитесь о нем!
 Розамонд смотрела им вслед, чувствуя себя виноватой.
 Случившееся так ее расстроило, что голова закружилась. Она решила посидеть немного. Войдя в замок, Розамонд опустилась на ступеньки. Неожиданно резкая боль словно кинжалом ударила в спину и, охватив все тело, стиснула мышцы живота. Розамонд с ужасом осознала — начались схватки, хотя внутренний голос монотонно повторял: «Слишком рано… слишком рано…»
 Паника овладела ею. Каждый звук эхом отдавался в пустоте замка. Никого. Она совсем одна.
 Когда боль утихла, она попыталась успокоить себя:
 — Я всего в двух милях от Дирхерста. Можно дойти пешком.
 Розамонд с трудом встала и побрела к обитой железом двери, но раздирающая боль вернулась так быстро, что едва не разорвала ее надвое. Нет, она не сумеет добраться даже до конюшни. Розамонд вцепилась в дверной косяк, чтобы не упасть, а когда стало немного легче, поползла к лестнице.
 Она безумно любила свое дитя и сейчас судорожно хваталась за живот, думая не о себе, а о том, выживет ли ребенок. Какая горькая ирония в том, что она спасла все сокровища мужа, но из-за этого потеряла самое дорогое на земле! Если бы она так не надрывалась, малыш не просился бы на свет раньше срока. Почему же она сделала это? Ответ прост: эти вещи были дороги для Роджера. А Роджер безмерно дорог ей.
 Эта мысль стала для нее настоящим откровением. Розамонд постоянно отрицала, что любит его, боясь признать очевидное. Но любовь не скроешь. Она расцвела в душе вопреки желанию, наполнила сердце, и теперь каждая частичка ее существа горит любовью к Роджеру и их ребенку.
 Страх снова поднял свою уродливую голову. Любить кого-то означает потерять!
 — Нет, — поклялась Розамонд. — На этот раз — нет! Я до последнего дыхания буду бороться, чтобы спасти своего ребенка!
 Она вспомнила о перине наверху и умудрилась проползти еще две ступеньки, прежде чем началась очередная схватка. Когда ее отпустило, она немного отдохнула. Каким-то образом Розамонд нашла в себе силы добраться до лестничной площадки, но следующая схватка окончательно вымотала ее. Она прилегла, кусая губы от боли. Неожиданно вспомнив о чудесной восковнице, которую сама давала роженицам, чтобы облегчить страдания, Розамонд смахнула слезы. Ей не нужна восковница.
 И тут ее скрутила еще более жестокая боль. Розамонд выкрикнула:
 — О Боже, кто бы дал мне восковницу!
 Время, казалось, замерло на месте. Похоже, прошло много часов, но никто не явился за ней. Она помогала роженицам достаточно часто, чтобы знать: начались потуги, вот-вот покажется головка.
 Розамонд надавила на свой набухший живот и поняла: головки внизу нет. Помощь! Ей необходима помощь!
 Все напрасно. Никто не придет.
 Перед глазами замелькали страшные картины: умирающие женщины… младенцы, так и не увидевшие света Божьего…
 Розамонд тряхнула головой, пытаясь прийти в себя. Нет, смерть не заберет ее ребенка!
 Она начала истово молиться, припоминая слова псалма Давидова:
 — И будет Господь прибежищем угнетенному, прибежищем во времена скорби… — Но слова переросли в вопль, когда боль захлестнула ее и милосердно погрузила в пучину беспамятства.
 Торопясь вернуться в Тьюксбери, Роджер де Лейберн обогнал своих рыцарей и оруженосца Гриффина, которому поручил заботиться о большой деревянной колыбельке, на которой были вырезаны львы. Де Лейберн был рад, что побывал на сессии парламента. Все его подозрения подтвердились: там присутствовали в основном простолюдины и священнослужители, но едва ли двадцать баронов явились предложить поддержку де Монфору. Король Генрих тоже прибыл, хотя с трудом высидел положенное время, безучастный ко всему. Он выглядел настолько состарившимся и ветхим, словно от него осталась одна оболочка.
 Въехав во двор, Род поднял забрало, осмотрелся и не увидел ни одного человека. Замок словно вымер. Неестественная тишина висела над ним. Охваченный дурным предчувствием, Роджер спешился. Неужели на Тьюксбери напали?
 Внезапно мучительный вопль разорвал тишину. Род выхватил меч и ворвался в замок.
 В комнатах не было ни людей, ни мебели, и Род, ничего не понимая, решил подняться наверх, но замер на полпути, увидев…
 — Матерь Божья, Розамонд! — Он выронил меч. Отбросив шлем, подхватил жену на руки, поднял с холодного камня и наконец понял, что она рожает. — Тише, любимая, я здесь… Я здесь…
 Роджер был вне себя от злости на слуг, покинувших Розамонд. Но сейчас не время гневаться. Он еще успеет все выяснить и покарать виновных.
 Род отнес жену в их покои, тоже оказавшиеся пустыми, и бережно уложил на перину.
 Опыт и воля помогли ему справиться с паникой.
 — Я помогу тебе, — тихо говорил он. — Мы все сделаем вместе.
 Розамонд вцепилась в его руки, и Род представил, какие муки она терпит. Потом она обмякла, снова уносимая водоворотом беспамятства.
 — Розочка, не покидай меня! — вскрикнул он.
 Ее ресницы на миг затрепетали, но тут же опустились. Во рту Рода пересохло, когда он увидел, что ребенок идет вперед попкой!
 Какой-то инстинкт подсказал ему верное решение. Он с силой нажал на живот жены — вниз и назад.
 Розамонд завопила, и у него сжалось сердце. Бедняжка! Он только усилил ее терзания. Зато ребенок каким-то чудом перевернулся!
 Заметив головку, Роджер приказал:
 — Тужься, любимая, тужься!
 Она повиновалась, но минуты текли невероятно медленно. И все это время Род говорил с ней, ободряя, восхваляя, уговаривая, а когда она уже была готова сдаться, он потребовал:
 — Покажи мне свою ярость, Розамонд.
 Она вскрикнула в последний раз, и ребенок упал в подставленные ладони. Пуповина обмоталась вокруг его шеи. Роджер трясущимися пальцами распутал ее, больше всего на свете боясь, что придется сказать Розамонд о смерти ребенка.
 — Успокойся. Успокойся… — повторял он.
 Ребенок, захлебываясь, вдохнул и запищал, и Роджер с облегчением засмеялся. У него был нож, чтобы перерезать пуповину, и обрывок камизы Розамонд, но он не спешил — слишком дрожали руки.
 Рыцари прибыли в Тьюксбери почти одновременно с мастером Берком и Нэн, вернувшимися за Розамонд. Нэн первая заметила Роджера, стоявшего на коленях подле жены с сыном на руках. Она быстро перевязала пуповину, а Роджер взмахнул ножом и с радостью положил малыша на руки матери. Нэн помчалась за водой обмыть мать и новорожденного. Род присоединился к управителю и своим людям, оставшимся внизу.
 — Какого черта тут творится, Берк?
 — Алиса де Клар принесла весть о том, что королева решила конфисковать Тьюксбери и все ваше имущество. Леди Розамонд тут же приказала перевезти все ценности в замок Дирхерст.
 Ругательство сорвалось с губ Роджера.
 — У королевы нет никаких прав конфисковать что бы то ни было! Пока Англией правит Симон де Монфор!
 — Переправить все обратно, сэр Роджер?
 — Вернуть людей и мебель несложно, но Розамонд скорее всего правильно сделала, что вывезла сокровища Тьюксбери, ведь граф Симон завладел всеми королевскими замками. Кто знает, что ему в голову взбредет!
 Сверху донесся детский крик, и мужчины, не веря собственным ушам, подняли головы. Род радостно улыбнулся:
 — У меня сын! Гриффин, принеси-ка колыбель!
 Мужчины разразились приветственными криками, и дюжина нетерпеливых рук протянулась, чтобы помочь оруженосцу нести колыбель. Остальные зажгли факелы, разгоняя тьму.
 На пороге спальни мужчин встретила Нэн:
 — Им нужна постель, белье, еда и…
 Роджер повелительно поднял руки:
 — Сегодня нам не нужно ничего, кроме друг друга.
 Войдя в комнату, он закрыл дверь перед носом Нэн. Увидев Розамонд с сыном у груди, Роджер замер от переполнявших его чувств. Розамонд неуверенно улыбнулась.
 — Спасибо, что пришел. Мне нужна была твоя сила, — прошептала она.
 Роджер покачал головой:
 — Ты намного сильнее меня.
 Сбросив плащ, он укрыл жену, разделся, лег рядом и одним пальцем погладил темную головку новорожденного.
 — Спасибо за то, что подарила мне сына, Розамонд. Я целую твое сердце.
 — Я люблю тебя, Роджер де Лейберн.
 Он коснулся губами ее виска.
 — Мое сердечко, я давно это знаю.
 Лежа рядом с женой, державшей их сына, Роджер чувствовал себя счастливейшим человеком на всей земле.




 Глава 25


 За время своего заключения в замке Херефорд принц Эдуард умудрился приобрести расположение всех, кому было поручено его охранять. Он был идеальным заключенным, ни разу не давшим своему кузену, молодому Генри де Монфору, повода для подозрений. Они часто играли вдвоем в детстве и дружили до сих пор. Мало того, Генри получил рыцарские шпоры из рук лорда Эдуарда, которым он искренне восхищался, и полностью доверял данной принцем клятве оставаться в заложниках.
 Но Эдуард Плантагенет был исполнен такого всепоглощающего желания взяться за оружие и уничтожить человека, правившего ныне Англией, что решился сбежать из Херефорда и присоединиться к друзьям, собиравшим армию всего в нескольких милях от замка. Эдуард, Генри и его люди каждый день проводили на ближайшем лугу, проминали лошадей, устраивали скачки, чтобы скоротать время, и каждый день Эдуард наблюдал за лесом и ждал сигнала.
 И когда заметил поданный знак, он, не теряя ни минуты, пришпорил коня, легко обогнав и Генри, и стражу. На опушке принца поджидал Линкольн де Уоррен со своими воинами и свежими лошадьми, так что Генри и его тяжеловооруженный эскорт не смогли угнаться за резвыми скакунами. Принц и его спутники направились в Уигмор, где Мод, жена Мортимера, предложила наследнику престола кров, еду и одежду. Хотя Уигмор находился всего в двадцати милях от Херефорда, мало кто осмеливался сунуться в буйное, неспокойное приграничье. Под покровом темноты беглецы пробрались в замок Ладлоу, расположенный на берегу реки Джаг, где собиралась королевская армия.
 Роджер де Лейберн спокойно жил в Тьюксбери, проводя все время с женой и сыном и занимаясь домашними делами в ожидании вожделенной минуты, когда ему сообщат о побеге принца Эдуарда. Сознавая, что это лишь временное затишье, он пользовался каждым мгновением, желая насладиться созерцанием новорожденного сына и побыть рядом с Розамонд. Она довольно быстро оправилась от тяжкого испытания и расцвела в лучах обожания, которое изливал на нее муж. Всем окружающим было яснее ясного, что эти двое влюблены друг в друга, ибо они почти не разлучались, часами говорили о чем-то, перешептывались, пересмеивались и даже целовались. У Рода вошло в обычай каждый вечер вносить Розамонд в холл на руках, после того как она покормит и уложит на ночь сына.
 Нэн, вошедшая в комнату, чтобы последить за спящим младенцем, выразительно закатила глаза при виде Рода, подхватившего жену на руки.
 — Я сама пойду, — воспротивилась было Розамонд, но Род, словно не слыша, крепче прижал ее к груди.
 Спустившись вниз, он заботливо усадил любимую на возвышение, безразличный к ухмылкам рыцарей. Розамонд покраснела.
 — Род, у меня есть ноги, причем совершенно здоровые, — пробормотала она.
 Он шутливо прикусил мочку ее уха.
 — М-м… знаю. Ты и не представляешь, сколько раз я воображал эти обнаженные ножки, когда ты разыгрывала ледяную деву! Впервые увидев их, я глазам не поверил, насколько они длинны и стройны. По-моему, я только из-за них в тебя и влюбился.
 Розамонд послала в его сторону манящий взор.
 — А я думала, из-за волос, — мурлыкнула она и тут же заметила, как в его глазах проскочила зеленая искра.
 — И из-за них тоже, — признался Род, теребя шелковистую прядь. — После того как я отнесу тебя наверх и раздену, стану их причесывать, пока они не упадут золотыми волнами. Тогда я завернусь в них и попрошу тебя обхватить меня твоими несравненными ножками.
 Любовники разделили кубок вина, торопя миг, когда ужин закончится и они смогут удалиться в тишину спальни.
 На следующий вечер, едва спустились сумерки, одинокий всадник принес весть, которую давно ждал Роджер де Лейберн. Розамонд оказала посланцу гостеприимство, усадила за ужином на почетное место рядом с мужем и попросила мастера Берка приготовить комнату. Оставшись наедине с Роджером, она все же спросила:
 — Ты получил новости насчет лорда Эдуарда?
 Род не пожелал ее обманывать.
 — Да, — тихо признался он.
 — Посланник — человек Мортимера… Значит, Эдуард сбежал?
 Род поднял на жену изумленные глаза. Такой проницательности он не ожидал.
 — Да, — кивнул он.
 — Итак, началось. — Она взяла его руку и потерлась о нее щекой. — Спасибо за то, что не утаил от меня правду.
 Род сжал ладонями ее лицо.
 — Я безгранично верю тебе, Розамонд. Верю в твою силу и любовь. Без колебаний я оставляю на тебя наше дитя, уходя в бой, из которого могу не выйти живым. Ты сумеешь воспитать его достойным имени де Лейбернов и Маршалов. — Осторожно сняв слезу с ее щеки, он добавил: — Вопрос в том, доверяешь ли ты мне.
 Розамонд дважды доверилась ему, когда судьба не дала ей иного выбора, и оба раза он спас ей жизнь.
 — Да, муж мой, — ответила она. — Ты однажды сказал, что если я доверюсь тебе, ты никогда меня не предашь. Все так и вышло.
 — Завтра я еду в Глостер. Гилберт согласился встретиться с лордом Эдуардом. Я уверен, он к нам присоединится.
 Всю ночь Розамонд нежилась в объятиях любимого, зная, что утро их разлучит. Роджер не стал будить ее, но когда постель без него показалась пустой и холодной, Розамонд встала и метнулась к окну. Он уже сидел в седле, готовый пришпорить коня, — времени броситься во двор у нее не осталось. Однако Роджер помедлил, поднял голову, и на сердце стало чуть легче, когда он прижал пальцы сначала к губам, а потом к сердцу.
 Алисе и в самом деле приходилось нелегко. Муж обращался с ней с ледяным безразличием. Она прибыла в Глостер в его отсутствие и к тому времени, как он вернулся, устроилась со всеми удобствами, засыпая требованиями слуг, которых считала чем-то вроде грязи под ногами. Гилберт быстро спустил ее с небес на землю.
 — Мадам, можете приказывать только своим личным служанкам. Здесь, в Глостере, вы не хозяйка.
 — Но я твоя жена… Я графиня Глостер! — запротестовала она.
 — Неужели? Не помню, чтобы брак был осуществлен. Если я и терплю тебя здесь, то лишь из милости, — бросил он, сурово глядя ей в глаза.
 После этого Алиса сменила тактику и стала воплощением покорности и услужливости. Днем Гилберт чаще всего отсутствовал, но когда возвращался, она постоянно вертелась перед ним, меняя наряды и стараясь завлечь многозначительными взглядами и нежными улыбками. Равнодушие Гилберта только заставило ее удвоить усилия.
 Проезжая через лес Дин по пути в Глостер, Роджер заметил, что Гилберт собрал большое войско. С самим же хозяином Глостера ему удалось увидеться очень скоро. Гилберт обрадовался вести о побеге лорда Эдуарда и с готовностью согласился встретиться с наследником престола в замке Ладлоу.
 — Слухи разлетаются быстро, — заметил Гилберт. — Я узнал, что на открытии сессии парламента было очень мало баронов.
 — Симон наверняка был поражен тем, что ты не приехал.
 — После того пренебрежения, каким он меня окатил? Вряд ли. Я со дня на день ожидаю его в Глостере. Представляю, как де Монфор набросится на меня, требуя объяснений, почему я не явился в Лондон поддержать его.
 — А если он прибудет, то убедится собственными глазами, что Глостер превращен в военный лагерь. Это явная демонстрация силы, Гилберт.
 — Пусть поймет, что без меня он вряд ли сможет получить перевес в численности войска. Предсказываю, что число моих сторонников удвоится, когда распространятся новости о побеге Эдуарда.
 За ужином Алиса устроилась рядом с Роджером, словно они по-прежнему оставались близкими друзьями. Ей вдруг пришло в голову, что она, возможно, сумеет использовать визит Роджера де Лейберна, чтобы вызвать ревность Гилберта.
 Род втайне мечтал удавить эту дрянь за все, что она натворила в Тьюксбери. Подумать только, ведь Розамонд могла умереть!
 Но он придержал язык, не желая ссоры с вспыльчивым Гилбертом, и лишь вежливо кивнул Алисе.
 — Твоя жена уже сделала тебя счастливым папашей? — осведомилась она, кокетливо проводя пальчиком по ободку его кубка.
 — Да, у нас родился сын, — коротко ответил Род, отодвигая кубок.
 — Поздравляю, Роджер, и желаю счастья! — воскликнул Гилберт. — Пью за здоровье малыша!
 Алиса положила руку на рукав Рода, погладила и многозначительно сжала.
 — Только настоящий мужчина способен производить на свет сыновей. Ты не завидуешь, Гилберт?
 — Завидую только такой прелестной жене, как Розамонд.
 Вместо ответа Алиса принялась чертить пальцем замысловатые узоры на груди Рода, одновременно бросая на мужа призывные взгляды.
 — Может, стоит попросить Рода дать тебе урок? Пусть объяснит, как нужно делать наследников! — дерзко парировала она.
 Лицо Гилберта стало ярко-алым. Выхватив кинжал, он воткнул его в стол перед Алисой.
 — Прикоснись к де Лейберну еще раз — и лишишься пальцев!
 Алиса от неожиданности подскочила.
 — О, ты смеешь угрожать мне?! Род, разве не видишь, как он со мной обращается? Я не стану сидеть здесь и терпеть унижения!
 Она покинула зал, сопровождаемая своими камеристками. Роджер едва ли не впервые в жизни растерялся, не зная, как уладить дело и смягчить разгневанного хозяина.
 — Гилберт, прошу извинения за…
 — Нет, друг мой, это я должен извиниться за неприятную сцену. Но что возьмешь с французской шлюхи?
 И он стал деловито обсуждать подробности завтрашней поездки в Ладлоу, явно желая показать Роджеру, что эта женщина абсолютно ничего для него не значит.
 Перед тем как пойти спать, Гилберт поднялся к Алисе:
 — Завтра на рассвете я уезжаю, а когда вернусь, чтобы тебя здесь не было. Я намереваюсь отделаться от тебя навсегда. Ты недостойна стать матерью моих детей.
 Алиса подбежала к мужу и умоляюще положила руки ему на плечи:
 — Гилберт, клянусь, я никогда не изменяла тебе с Роджером де Лейберном. Я ненавижу эту надменную свинью!
 — Женщина, мне совершенно безразлично, с кем ты спала, но у меня есть законное право развестись с тобой.
 — Развод? Ты не можешь так поступить! Я — графиня Глостер! — в отчаянии повторяла Алиса.
 — Развод или смерть, — мрачно предупредил Гилберт. — Так или иначе, но я от тебя избавлюсь.
 Кого Розамонд не ожидала снова увидеть в Тьюксбери, так это Алису де Клар. Когда мастер Берк с каменной физиономией объявил о прибытии графини Глостер, Розамонд отдала сына Нэн и попросила отнести его наверх, а сама спустилась во двор встречать ненавистную гостью. К величайшей досаде Розамонд, Алиса, едва увидев ее, разразилась слезами.
 — Что случилось? — сухо осведомилась хозяйка.
 — Леди де Лейберн… Розамонд… я прошу гостеприимства.
 Розамонд перевела взгляд на унылых камеристок и лошадей, нагруженных вещами.
 — Я всего на одну ночь… Пожалей меня! — рыдала Алиса.
 Поскольку солнце уже садилось, Розамонд пришлось согласиться.
 — Мастер Берк, велите приготовить покои для дам, — попросила она и, проводив всех в просторный зал, предложила вина.
 Алиса осушила чашу и начала свою грустную повесть:
 — Муж выбросил меня из дома и запретил возвращаться. Я не сделала ничего, абсолютно ничего, чтобы заслужить такую жестокость! Розамонд, тебе ведь известно, как он вспыльчив! Гилберт угрожал убить меня, а ведь по его вине уже умер отец! Он клялся развестись, и я… Мне больше не быть графиней Глостер.
 — А что вызвало такую вспышку гнева? — уже мягче спросила Розамонд.
 Смахнув слезы, Алиса злобно прошипела:
 — Всему виной этот распутник де Лейберн. Гилберт и я были счастливы, пока он не появился и не стал меня домогаться…
 — Ложь! — возмутилась Розамонд. — Ты вешаешься на шею кому ни попадя! Роджер никогда не сделал бы ничего подобного: слишком хорошо тебя знает! Мой муж любит меня, и я верю ему безгранично.
 Алиса зашлась истерическим смехом:
 — Любовь? Доверие? Бедная помешанная дурочка! Всякий мужчина — эгоистичная, бессовестная скотина, воплощение зла и подлости!
 — Только не Роджер де Лейберн, — твердо ответила Розамонд.
 — Меня тошнит от твоей наивности! Разве ты не знаешь, что именно Роджер де Лейберн убил твоего брата Джайлза?
 — Лживая сука! — вскинулась Розамонд, покраснев от ярости.
 — Род ненавидел Джайлза — на турнирах они всегда затевали драку!
 Розамонд размахнулась и ударила Алису по лицу. Та набросилась на нее. Длинные ногти пропахали на щеке Розамонд пять кровавых борозд.
 — За несколько месяцев до турнира в Уэйре твой брат снял защитный наконечник с копья и пронзил бедро Рода. Шрам остался на всю жизнь!
 Розамонд сжала руки в кулаки и, развернувшись, сшибла Алису с ног. Та упала на колени.
 — Заткни свой грязный рот! Ревность окончательно помутила твой рассудок! Все пытаешься уничтожить наш счастливый брак!
 — Тот брак, что принес ему Першор и замок твоего брата? Де Лейберн замыслил гибель Джайлза, чтобы удвоить твое приданое! Эта алчная свинья не удосужилась и дня подождать, прежде чем просить у Эдуарда разрешения обручиться с юной наследницей! — злорадно ухмыльнулась Аписа.
 Рука Розамонд, уже поднятая для очередной пощечины, опустилась.
 — Откуда ты знаешь?
 — Я была с Эдуардом и его компаньонами после того турнира! И слышала, как они замышляли скрыть от тебя правду.
 Розамонд выпрямилась во весь рост и гордо вскинула подбородок.
 — Не верю ни одному слову! Все это гнусное вранье. Можешь остаться на ночь — мне жаль женщин, которым приходится тебе прислуживать. Но завтра постарайся убраться на рассвете, потому что, если я спущусь вниз и увижу тебя здесь, спущу собак.
 Она поднялась к себе, и встревоженная Нэн бросилась ей навстречу:
 — Ягненочек мой, у вас все лицо в крови!
 — Ничего страшного, Нэн…
 «Хуже, что мое сердце истекает кровью…» — подумала Розамонд.
 — Я промою ранку!
 — Нет, Нэн, дай мне ребенка и уходи. Я хочу побыть одна.
 Она уселась на высокий стул, прижимая ребенка к сердцу. Лишь одно слово звучало в мозгу: «Ложь, ложь, ложь…»
 Но что, если это правда?
 Ужаснувшись, Розамонд отбросила предательскую мысль и стала укачивать сына, чтобы немного успокоиться. Постепенно ей это удалось. Она развязала тесемки туники и дала малышу грудь, нежно улыбнувшись, когда тот стал сосать.
 Дитя мирно заснуло, но Розамонд еще долго сидела не шевелясь. Наконец она бережно уложила его в колыбель и укрыла одеяльцем, а сама разделась и легла. Она долго смотрела во мрак, гладя подушку мужа. Алиса лжет, ибо если Роджер убил Джайлза, жизнь кончена.
 Волна ужаса охватила Розамонд, лишив дыхания. Она пустилась бежать в тот момент, когда увидела темную лошадь и всадника, инстинктивно осознав, что они кинутся в погоню. Станут преследовать ее. Неумолимо. Жестоко. У всадника не было лица… Она могла различить лишь смутный силуэт. Но больше всего страшилась коня — гигантского черного чудовища.
 Ледяной озноб змеей пополз по спине. Золотистые волосы беспорядочно разметались по плечам. Розамонд подобрала юбки, обнажив длинные стройные ноги, в отчаянной попытке ускользнуть из-под огромных копыт. Горячий воздух обжигал готовую разорваться грудь, в ушах барабанным боем отдавалось биение крови. Еще один шаг… всего шаг… и она будет спасена.
 Розамонд поспешно оглянулась и, широко распахнув глаза, закричала — над ней нависла зловещая глыба. И тут она увидела лицо всадника, сверкающее красой дьявола, обрамленное темными волосами, встретила взгляд его зеленых глаз.
 Она снова вскрикнула и беспомощно покатилась под копыта вороного жеребца.
 Розамонд вздрогнула и проснулась, медленно приходя в себя. Она лежала в постели, волосы спутаны, ночная рубашка задрана до самых бедер.
 Громко всхлипнув, она села. Кошмар вернулся! Но на этот раз у смерти было лицо — лицо Роджера де Лейберна.
 Два дня спустя в Тьюксбери прибыли Роджер и Гилберт де Клар. Роджер первым делом посмотрел на стены замка и, заметив Розамонд, приветственно поднял руку. Сейчас она сбежит во двор и бросится в его объятия.
 Так и не увидев жены во дворе, он предположил, что она, как подобает хозяйке замка, готовится встретить гостя.
 Войдя в зал, Роджер и в самом деле обнаружил Розамонд подле мастера Берка. Вне себя от радости, он подхватил ее, закружил и наградил страстным поцелуем.
 — Господин мой, пожалуйста, — укоризненно пробормотала Розамонд.
 — О, Гилберт нас простит! Не стоит так волноваться, тем более что он приехал посмотреть на нашего чудесного сына.
 Розамонд сухо поклонилась рыжеволосому юноше, которого знала совсем мальчиком.
 — Господин граф, добро пожаловать в Тьюксбери. — Она, как полагалось, поцеловала его в знак приветствия и сказала: — Я поднимусь — посмотрю, проснулся ли малыш. Пожалуйста, садитесь и выпейте вина.
 Когда Роджер последовал за Розамонд наверх, она заволновалась, ибо не хотела оставаться с ним наедине. Вот уже два дня она ходила как опоенная дурманящим зельем, не в силах думать ни о чем, кроме ужасных обвинений Алисы. Розамонд то отвергала сказанное ею как наглые измышления, то предавалась сомнениям. Твердила себе, что, как только увидит мужа, сразу поймет правду, а если нет, прямо спросит, как все было. Но Роджер приехал с Гилбертом.
 Муж подошел сзади и обнял ее.
 — Милая, мне так тебя недоставало! Зато встреча Эдуарда и Гилберта закончилась благополучно. Гилберт согласился перейти на нашу сторону, и по стране, как лесной пожар, распространяется весть о том, что Эдуард бежал из плена. Позже я расскажу тебе, как ему это удалось.
 Он поднял сына из колыбели, и когда любовь и нежность осветили его смуглое лицо, сердце Розамонд затрепетало. Он так осторожно держал малыша! Не может быть, чтобы эти же руки убили Джайлза!
 Розамонд снова заверила себя, что Алисой руководила зависть.
 Они спустились вниз, чтобы показать свое сокровище, и Гилберт пришел в восторг, вызвавшись стать крестным отцом мальчика и предложив, чтобы одним из имен ребенка было «Гилберт», хотя волосы новорожденного были не рыженькими, а темными. После ужина Розамонд унесла сына кормить, а Роджер остался внизу, с гостем. Она надеялась, что они засидятся допоздна и что Роджер придет, когда она заснет. Розамонд совсем обессилела, чувствуя себя безмерно усталой и измученной.
 Едва Роджер вошел в спальню, как она притворилась спящей, но незаметно наблюдала, как он долго стоял над колыбелью, покачивая младенца. Боже, какими ласковыми словами осыпал Роджер сына! Она могла бы снова влюбиться в него, не будь ее сердце сковано ледяной тоской.
 Он осторожно, чтобы не разбудить ее, лег рядом, и, только услышав его размеренное дыхание, она с облегчением вздохнула и погрузилась в дремоту.
 Очень скоро она с воплем проснулась. Роджер вскочил и прижал ее к груди, стараясь успокоить, но Розамонд продолжала вырываться.
 — Все хорошо, любовь моя, я здесь, я здесь!
 Прерывистое рыдание сорвалось с ее губ.
 — Я снова упала под копыта!
 Роджер пригладил ее волосы.
 — Расскажи, — тихо попросил он.
 — На этот раз я увидела его лицо! Всадник — это ты!
 Увидев боль и сожаление в его глазах, Розамонд все поняла. Роджер быстро отвел взгляд, но она уже знала: наступила минута, которой он так боялся.




 Глава 26


 Когда Розамонд встала, Роджера в комнате уже не было. Она рассудила, что муж и Гилберт позавтракают вместе, поскольку им необходимо многое обсудить до отъезда в Глостер. Ночью, когда ей приснился кошмар, она не стала ничего объяснять, но теперь, при свете дня, поняла, что больше не может жить в неведении.
 Розамонд отправилась на поиски Гриффина и вскоре увидела его в кузнице. Оруженосец вместе с остальными воинами чинил доспехи и точил оружие. Она подозвала Гриффина и отошла вместе с ним в сторону.
 — Чем я могу помочь, госпожа?
 — Я знаю, ты служишь у сэра Роджера много лет, — начала она и, немного поколебавшись, спросила: — Он не желает говорить, каким образом получил рану на бедре… Это было в битве?
 — Нет, госпожа, на турнире. Рана от копья оказалась чрезвычайно опасной, он много недель не мог оправиться.
 — Значит, это было копье?
 — Да, госпожа.
 Розамонд боялась задать очередной вопрос и еще больше боялась ответа.
 — А копье держал мой брат Джайлз?
 Гриффин смутился, но все-таки ответил:
 — Да, госпожа.
 — Спасибо за то, что сказал мне правду, — кивнула она и словно во сне побрела к замку.
 Едва она попрощалась с Гилбертом, который во главе отряда рыцарей выехал со двора, Роджер шагнул к ней, и она остро ощутила бурлившую в нем энергию и готовность встретить брошенный де Монфором вызов. Глядя на него, Розамонд поняла, что в эти дни решается и его судьба, и судьба принца, которому он служил. Грядущие события, вполне вероятно, изменят историю Англии, но для Розамонд это уже не имело значения.
 — Я должна поговорить с тобой, Роджер.
 Роджер блеснул чарующей улыбкой:
 — Это не может подождать, милая?
 — Нет, господин, не может. Пожалуйста, поднимись со мной в соляр, где мы сможем остаться наедине.
 Роджер сразу помрачнел и насторожился. Оставалось надеяться, что жена не попросит его отказаться от честолюбивых замыслов. Он знал об опасности, мало того — приветствовал ее, но при этом помнил и о постоянно терзавшем Розамонд страхе смерти.
 — Это ты убил моего брата?
 Едва слышный шепот повис в воздухе.
 Роджер потрясенно замер. Такого он не ожидал… хотя разве не он опасался этого вопроса с тех пор, как Розамонд исполнилось двенадцать лет?
 — Кровь Христова! — выругался он, и мука исказила его лицо. — Розамонд, это был несчастный случай!
 Она отпрянула от него, словно обожглась. Роджер молча наблюдал, как краска медленно сбегала с лица жены, а вместе с ней исчезала и надежда.
 Он поморщился, как от боли, но упрямо повторил:
 — Это был несчастный случай… клянусь!
 О, как ему хотелось, чтобы она набросилась на него, попыталась выцарапать глаза, разразилась самыми затейливыми ругательствами, сорвала свою злость, кусаясь, лягаясь и царапаясь! Но Розамонд не пошевелилась. Она лишь неподвижно стояла, поглощенная ужасом и отчаянием.
 Род шагнул к ней.
 — Не прикасайся ко мне. И близко не подходи. — Она смотрела на него обвиняющим взглядом, словно он нанес ей смертельный удар.
 — Неужели ты не веришь мне? — вырвалось у него.
 — Я не знаю, чему верить.
 «Господи Боже, как я хочу верить тебе, потому что умираю от любви…»
 — Рыцарские поединки всегда опасны. На ристалищах нередко гибнут люди. Поэтому турниры объявлены вне закона. Король запретил Эдуарду проводить их, но принц ничего не хотел слушать: мы жаждали приключений. В тот день в Уэйре с копья свалился защитный наконечник. Джайлз умер мгновенно. Господи, Розамонд, ты должна поверить, что это вышло случайно!
 — Почему? Иначе я могу заподозрить, что ты убил его из мести за ту рану, которую он тебе нанес… или из жадности? Почему ты с самого начала не сказал мне правду?
 — Розамонд, даю слово, я был поражен, что ты ничего не знаешь. В то время все знали, что Джайлз умер от моей руки. Когда я обнаружил, что ты думаешь, будто его растоптал конь, я не рискнул открыть тебе, как все было на самом деле.
 — Да, и потерять все владения, ради которых ты прикончил человека?
 — Это чертовски жестокие и злые слова, Розамонд. И к тому же несправедливые.
 — А не жестоко ли было заставить меня влюбиться и выйти за тебя замуж при том, что мой брат погиб по твоей вине?
 — Я бы отдал все на свете, чтобы вернуть его, но не могу. Либо ты поверишь мне, либо нет. Либо будешь доверять, либо нет. Тебе решать, Розамонд.
 — И рада бы поверить, что произошел несчастный случай, но не знаю, что делать, — призналась Розамонд. — Меня разрывают сомнения. И нужно время подумать… вдали от тебя.
 — Я попрошу мастера Берка отвезти тебя в Дирхерст.
 — Дирхерст чересчур близко, а мне слишком тяжело будет жить в замке, которому предстояло стать домом Джайлза. Я отправлюсь в Першор, — с поистине царственным высокомерием объявила Розамонд.
 Роджер коротко поклонился, не сказав, что ей не нужно куда-то уезжать, поскольку скоро он отправится по стране набирать солдат и заготавливать припасы для грядущей войны. Он немедленно приказал своим людям отвезти в Першор Розамонд с ребенком.
 Роджер не принадлежал к тем людям, которые долго предаются душевным терзаниям, но сейчас он ощутил невероятную душевную пустоту. Он видел себя глазами Розамонд, ощущал ее боль. И чувствовал себя отчаянно виноватым во всем, таким виноватым, что едва не бросился за Розамонд, моля о прощении. Помешала несгибаемая гордость. Слишком поздно Роджер понял, что ему надо было сказать жене, как на самом деле погиб Джайлз Маршал. Может, тогда ее кошмары прекратились бы раньше. Но обвинения, брошенные Розамонд, поистине гнусны! Как она могла считать его подлецом, убившим Джайлза в отместку за полученную рану?! И, что еще хуже, как она посмела обвинить его в том, что он пронзил ее брата копьем, желая получить Дирхерст?
 Слепящая ярость поднялась в Роджере. У этой женщины хватило дерзости покинуть его и увезти сына! Ему следовало бы помчаться следом и притащить ее за волосы, призвать на помощь закон, показать, что ее место рядом с ним, господином и повелителем, которого она клялась любить, почитать и слушаться, что бы ни произошло!
 Но верх снова взяла гордость. Какой смысл жить с женщиной, которая тебе не верит?
 Роджер любил жену всей душой, глубоко, верно. Пусть она решает, как поступить. Пускай разберется в своих смятенных чувствах, прислушается к собственному сердцу. Если она в самом деле любит его, значит, поверит, что гибель Джайлза была случайной.
 Созывая парламент, Симон де Монфор надеялся принести в Англию мир. Однако с самого начала все пошло не так, как было задумано. Беды и неприятности сыпались со всех сторон. Вновь избранный понтифик, папа Клемент, открыто ненавидевший Симона, встал на сторону короля, издав буллу, в которой отлучал де Монфора от церкви. Это, разумеется, увеличило угрозу вторжения.
 В довершение ко всему Симон был потрясен тем, как мало баронов явилось на открытие парламента. Приехали только те, чьи владения находились на востоке. Западные бароны так и не показались. Приграничные же бароны восстали, и Симон понял, что следует как можно скорее нанести ответный удар и погасить пламя войны, иначе к мятежникам присоединится знать из западных областей. Он проклинал тот день, когда согласился сделать Эдуарда заложником в обмен на освобождение приграничных баронов. Симон недооценил ум врага, и теперь ему приходилось расплачиваться за это.
 Де Монфор рассчитывал на поддержку графа Глостера. Гилберт поможет ему подавить бунт приграничных баронов, а когда его войска перейдут Северн и углубятся в Уэльс, можно надеяться на Ллевелина, обещавшего предоставить в его распоряжение сотни валлийских лучников.
 Элеонора де Монфор к открытию парламента со своим двором перебралась в Лондон, но теперь Симон решил отослать жену в Дувр с отрядом из восьмидесяти человек под командой сэра Рикарда де Берга. Эта мера сохранит мир в восточных графствах, обеспечит лояльность пяти портов и преградит путь королевским наемникам из Франции. Поскольку сын де Монфора, Симон, командовал силами Суррея и Суссекса, поддерживавшими мир на юге, сам граф во главе армии направился на запад усмирять приграничных баронов. Прибыв в город Глостер, он с удивлением обнаружил, что замок там напоминает военный лагерь; более того, он нашел Гилберта де Клара в весьма воинственном настроении. Свирепый юнец злился на де Монфора, захватившего всю власть в Англии. В эту ночь небо освещали сотни походных огней, разведенных вооруженными всадниками, раскинувшими лагеря на поросших лесом холмах рядом с Глостером. Симон понял, что если он не улестит Рыжего Гилберта, дружбе между ними конец. Он пообещал Гилберту почести и богатство, но молодой граф остался равнодушным.
 На следующий день Генри де Монфор привез убийственную весть о побеге принца Эдуарда из Херефорда. Хотя Симон и упрекал сына за недосмотр и беспомощность, он все же признавал, что всегда боялся и предчувствовал подобное развитие событий. Эдуарда Плантагенета долго в клетке не удержишь!
 Он немедленно приказал солдатам идти на Херефорд, ибо если он оставит Эдуарда на свободе, число его сторонников станет увеличиваться не по дням, а по часам, и война снова охватит Англию. Однако прежде чем Симон успел двинуться в поход, лазутчики донесли ему, что Джон де Уоррен, граф Суррей, движется по Пемброку с огромным войском. Зная, что пять портов восточного побережья закрыты, они обогнули Англию, чтобы высадиться на западном побережье Уэльса.
 Симон де Монфор колебался, не зная, что предпринять: попытаться снова взять в плен Эдуарда или идти в Уэльс и с помощью Ллевелина стереть с лица земли армию де Уоррена?
 Он решил, что второе важнее, и потребовал от Гилберта де Клара присоединиться к нему. Гилберт вел себя недружелюбно, и Симон понял: отныне не стоит рассчитывать на его поддержку. Прежде чем перейти реку Северн, он послал сыну Симону настоятельный приказ собрать верные ему силы юга и востока и вести на соединение с основной армией.
 Тем временем в Ладлоу королевская армия действительно росла день ото дня. Эдуард Плантагенет, опьяненный свободой, был полон энергии и решимости, заражавшими каждого, кто переходил на его сторону. Теперь он разительно отличался от высокомерного неосмотрительного военачальника, сражавшегося в битве при Льюисе. Принц хорошо усвоил горькие уроки поражения и за долгие месяцы плена успел выработать стратегию наступления и планы отмщения.
 Ему не терпелось поднять оружие против врага и вернуть Англию короне. Сам великий воин твердил ему, что главное в битве — быстрота и натиск, но Эдуард понял, что битву можно выиграть еще до начала, тщательно спланировав атаку и правильно расставив войска на выбранном заранее поле боя. И еще следует иметь под своим началом хорошо обученных и дисциплинированных воинов, исполняющих приказы без рассуждений.
 Роджеру было поручено поддерживать связь между войсками и теми баронами, которые перешли на сторону короля. Обычно он разъезжал между замком Ладлоу и городами западных баронов, подсчитывая численность солдат. Новость о побеге лорда Эдуарда свершила чудо — теперь все западные области горели воинственным пылом.
 Роджер на своем вороном влетел во двор приземистого замка Ладлоу. За ним по пятам следовал Гриффин. В зале он застал принца, склонившегося над картой и о чем-то спорившего с Линкольном де Уорреном.
 — Лев и рысь, как я и надеялся! Я приехал от Гилберта де Клара с хорошими вестями!
 Линкольн налил Роджеру кружку эля — промочить горло от дорожной пыли, а Эдуард хлопнул друга по спине.
 — Симон де Монфор повел армию в Глостер, ожидая, что Гилберт присоединится к нему и поможет укротить приграничных баронов. Но как только узнал о твоем побеге, немедленно отдал приказ идти на Херефорд.
 Заметив выражение свирепого предвкушения в глазах Эдуарда, Роджер поднял руку:
 — Но прежде чем они вышли, лазутчики донесли о появлении в Уэльсе Джона де Уоррена с войском, и Симон перешел Северн, чтобы с ним сразиться.
 Эдуард злорадно рассмеялся:
 — Глупец! Должно быть у него мозги от старости ссохлись! Он сделал тактическую ошибку, отправившись в Уэльс! Ему следовало погнаться за мной! Сейчас у него людей больше, чем у меня! Он должен был прижать наш фланг к войску, которым командует молодой Симон, и захватить нас в капкан!
 — Может, в Ладлоу и не так много людей, но ты не видел, сколько человек Гилберт собрал в Глостере! Лес и холмы вокруг города покрыты шатрами! Вероятно, Симон был потрясен, узнав, что Гилберт не собирается идти с ним, — заметил Роджер.
 — Гилберт отрекся от Симона, и, должен признаться, в этом целиком твоя заслуга. Я обязан поблагодарить тебя, Роджер, за то, что помог убедить Гилберта изменить свои взгляды.
 В комнату ступил Мортимер.
 — Три дня назад твой брат Джон высадился в Пемброке с большой армией, — уведомил он Линкольна.
 — Да, и Лейберн сказал то же самое. Симон де Монфор пошел ему наперехват, — встревоженно добавил Линкольн.
 Мортимер ехидно ухмыльнулся:
 — Мои лазутчики в Пемброке повели их на север. Они приближаются к Уигмору и Ладлоу. Когда де Монфор приведет своих людей в долину, выяснится, что птичка уже улетела.
 Эдуард выпрямился и стукнулся головой о потолочную балку.
 — Святый Боже, нам нужны покои попросторнее! И нам совершенно ни к чему оставаться на границе. Поскольку Симон де Монфор пересек реку, я намерен захватить этот берег Северна. Мы будем патрулировать его по всей длине, от Вустера до Глостера!
 — В таком случае, господин мой, я сделаю все возможное, чтобы сделать Вустер нашим новым пристанищем, — пообещал Роджер.
 Никто из присутствующих не сомневался в его способности убедить жителей Вустера перейти на сторону принца.
 Розамонд обосновалась в Першоре, служившем наилучшим доказательством мудрости ее мужа. Хозяйство процветало под добросовестным управлением Хаттона и его жены Лиззи. Солнце, лившееся в окна, освещало безукоризненно чистые полы и натертую воском мебель. Кухня также была безупречной, а с потолочных балок кладовой свисали пучки трав.
 Молодые служанки были на седьмом небе от счастья, ведь в замке появился ребенок. Они наперебой просили у Розамонд разрешения выкупать малыша, переодеть или просто поносить на руках. Нэн приглядывала за ними, а заодно и за Розамонд, ставшей необычайно тихой, бледной и безучастной ко всему. Нэн настаивала, чтобы хозяйка больше времени проводила на свежем воздухе. Сады утопали в цветах позднего лета, а за деревьями безмятежно несла свои воды река Эйвон. Кругом царила атмосфера покоя и умиротворения.
 Першор стал для Розамонд убежищем, где можно было без помех разобраться в своих чувствах и эмоциях. Она все чаще вспоминала время, когда ей, двенадцатилетней девочке, принесли ужасную весть о гибели брата. Раньше она не смела предаваться воспоминаниям: слишком велик был страх и стремление как-то защитить себя. Теперь же перед глазами стояла леди Элеонора, объяснявшая, что произошла трагическая случайность и ее любимый брат погиб на турнире. Тогда она словно оцепенела от потрясения и не задала ни одного вопроса, но прислуга шепталась насчет опасного занятия, где противники часто падают под копыта боевых коней. Именно в те дни и начались ее кошмары. Скорбь была невыносимо тяжким бременем, и девочка убедила себя, что потеряла брата, потому что слишком сильно любила его.
 Все были добры к ней и участливы, но избегали говорить на эту тему. Непонятно только, почему она сама никого не пожелала расспросить и не узнала всех обстоятельств гибели Джайлза, когда стала старше. Вероятно, просто не осмелилась. Куда легче было спрятать ужас и боль в тайных глубинах души и стараться об этом не думать.
 А друзья Джайлза? Какой, должно быть, трагедией стало для них случившееся! Понимать, что из-за их своевольства и непослушания погиб их приятель! Как они презирали и ненавидели себя, как страдали! Каким потрясением это стало для пятнадцатилетнего лорда Эдуарда и для… Роджера де Лейберна!
 И тут Розамонд осенило: да ведь Роджер обручился с ней, потому что чувствовал себя в ответе за сироту! Джайлз Маршал погиб от руки де Лейберна, и поэтому он, подобно странствующему рыцарю, исполнил свой долг — обручился с младшей сестрой несчастного друга. Тогда его вела честь. Пять лет спустя, увидев ее во всем блеске, он влюбился…
 Розамонд наконец признала, что и ее с самой первой встречи влекло к дерзкому молодому рыцарю, чья красота казалась неотразимой. Сначала она отталкивала жениха, не желая больше страдать от мучительной боли потери. Но от Роджера де Лейберна не так легко было отделаться. Он поклялся, что никогда не отпустит ее, и она сдалась.
 Перед ее мысленным взором возник Роджер. Его могучее тело излучало силу. Розамонд вздрогнула при мысли о мощи его рук, привыкших орудовать мечом и копьем.
 Джайлз погиб от удара копьем, но эти же руки выхватили ее из бушующей реки и помогли появиться на свет их сыну. Роджер взял одну жизнь, но подарил миру другую, и Розамонд теперь знала, что Роджер никогда не пошел бы на преднамеренное убийство.
 Сомнения оставили ее, и она успокоилась. Пусть Розамонд и покинула Роджера, но он постоянно рядом. Гуляет с ней саду, согревает по ночам, помогает качать колыбельку. Спит она или бодрствует, он всегда с ней, в ее мыслях, а его любовь охраняет и бережет ее.
 Они навсегда связаны друг с другом, как неразделимы любовь и доверие. Одно невозможно без другого. Все удивительно просто. Любить означает верить, а верить — значит любить. Розамонд с новой силой осознала, что любит Роджера де Лейберна всем сердцем и душой и верит ему.
 Он поклялся, что смерть Джайлза была случайной, значит, так и было.
 Розамонд вспомнила мучительную боль в глазах Роджера. Как, наверное, ему тяжело нести тайное бремя вины! По нелепой случайности убить брата любимой женщины… Это, должно быть, невыносимо. Конечно, он жаждал ее прощения, но страшился ранить словами жестокой истины.
 А она? Разве может она жить без Роджера? Только с ним она чувствует, что мир вокруг расцветает.
 «Моя дальнейшая жизнь зависит от меня самой. И я выбираю счастье!» — сказала себе Розамонд. Куда только подевалась тоска? Бурлящая радость наполнила ее, теперь она знала, что любовь — самое большое чудо на свете. Взглянув на малютку сына, мирно дремавшего в колыбели, она подняла его и поцеловала.
 — Я решила назвать тебя Роджером!




 Глава 27


 Приехав в Вустерский замок, сэр Роджер удостоился теплого приема со стороны слуг, большинство из которых он нанял сам, когда вместе с лордом Эдуардом вернулся из Гаскони. Исключением был новый смотритель, назначенный Симоном де Монфором, прибравшим к рукам все королевские замки. Сэр Роджер с честью принял бой, и новый смотритель вскоре склонился перед властью могучего рыцаря. Бедняга принял мудрое решение, сбежав под покровом ночи.
 У Роджера де Лейберна в эти дни времени не оставалось не только на размышления, но даже на сон, но когда все было готово для приема Эдуарда и его армии, он долго стоял на стенах замка, с тоской глядя на Першор, находившийся всего в семи милях от Вустера. Роджер пытался не думать о Розамонд, но в редкие минуты отдыха его сердце ныло от тоски, а тело томилось желанием.
 Жажда увидеть ее, услышать звонкий смех, сжать в объятиях, дотронуться до золотых волос, прильнуть губами к атласно-гладкой коже, спеть колыбельную сыну становилась непереносимой. Он в досаде ударил кулаком по каменному парапету. Пожалуй, Першор чересчур близко, чтобы он сумел устоять. Решено! Он отправится к Розамонд!
 Роджер бросился к конюшне, но по пути сомнения снова одолели его. Больше он не хотел видеть, как Розамонд сжимается от его прикосновений, как от ее щек медленно отливает краска, а на лице гаснет надежда. Что, если прелестные аметистовые глаза осуждающе взглянут на него? Если губы задрожат от боли? Если ее сердце навсегда закроется для него?
 Розамонд сказала, что ей нужно время разобраться в своих чувствах. И она не отступится от данного слова. Их будущее зависит от решения Розамонд, и Роджер не хотел торопить ее.
 Отказавшись от намерения помчаться к ней, Роджер позвал Гриффина и послал его в Першор с запиской, в которой справлялся о здоровье сына. Он написал всего несколько вежливых слов, стараясь не казаться назойливым и в то же время желая дать знать Розамонд о своем пребывании в Вустере на случай, если он ей зачем-то понадобится.
 Увидев Гриффина, въезжающего во двор Першора, Розамонд встревожилась. Если у нее и были какие-то сомнения относительно силы любви к мужу, они развеялись в то мгновение, когда ей показалось, что с ним стряслась беда. Когда же Гриффин улыбнулся, у Розамонд отлегло от сердца.
 — Сэр Роджер посылает вам привет, госпожа.
 Гриффин вручил ей записку, которую она стиснула в руке, чтобы прочесть, когда останется одна. Он, конечно, написал ей любовное письмо, в котором признается, что больше не в силах жить без нее. Мысль о нежных словах, начертанных на клочке пергамента, окрылила ее и вызвала легкий румянец на щеках.
 Конюх выступил вперед, чтобы взять поводья, а Розамонд взяла Гриффина под руку и повела в замок.
 — Позволь выказать тебе гостеприимство Першора: здесь все изменилось к лучшему с тех пор, как ты приезжал. И ты, и твоя лошадь должны отдохнуть здесь, прежде чем отправиться обратно в Лондон.
 — Нет, госпожа, мы перебрались в Вустер.
 — В Вустер? — удивилась она. — Неужели господин не мог одолеть семь миль до Першора?
 — Он занят с утра до вечера, госпожа. Он правая рука лорда Эдуарда. Сэр Роджер незаменим!
 Розамонд почувствовала себя брошенной и одинокой. Они вошли в зал, и, пока Нэн хлопотала над Гриффином, Розамонд прочитала записку:
 «Будь добра уведомить Гриффина о здоровье моего сына.
 Р., замок Вустер».
 Послание оказалось столь коротким, что Розамонд почувствовала себя оскорбленной. А манера! Холодно-вежливая, словно письмо адресовано незнакомцу. Мало того, он написал «мой», а не «наш» сын!
 — Гриффин послан узнать, как поживает малыш, — сообщила она Нэн. — Пойду заберу его у служанок, пусть посмотрит на мальчика.
 Вскоре она вернулась с сыном и сунула ребенка растерявшемуся оруженосцу, которому в жизни не приходилось держать на руках младенца. Перекошенная паникой физиономия Гриффина выглядела так комично, что служанки покатились со смеху. Бедняга бросал на Розамонд молящие, полные отчаяния взгляды, и та, пожалев его, взяла малыша обратно. Гнев на мужа растаял, но она решила ответить ему в том же тоне и хорошенько разозлить. Пусть на своей шкуре почувствует, как ей было приятно!
 «Твой сын здоров и весел. Поражена, что ты, при всех своих делах и трудах, не дающих покоя ни днем, ни ночью, все же смог послать Гриффина с запиской, но поскольку Вустер и Першор почти рядом, когда в следующий раз захочешь узнать о здоровье своего сына, подойди к окну, я подниму его повыше, и ты сможешь тщательно осмотреть мальчика. Надеюсь, ты будешь счастлив знать, что я выбрала имя для твоего сына».
 Закончив писать, Розамонд, злорадно улыбаясь, свернула пергамент. Она, разумеется, и не подумала открыть Роджеру, какое имя выбрала. Пусть приедет и спросит сам.
 Все же, когда Гриффин собрался уезжать, Розамонд, стремясь убедить себя, что мужу пока не грозит опасность, робко спросила:
 — Я знаю, лорд Эдуард собирает войско. Как по-твоему, битва скоро начнется?
 — Сомнительно, госпожа. Симон де Монфор повел свою армию в Уэльс.
 В Вустер по всем дорогам стекались солдаты. Эдуард был поражен и обрадован тем, с какой скоростью растет число сторонников короля. Но на этот раз он не повторит прежних ошибок, не позволит самолюбию и жажде славы взять над ним верх.
 Он расставил войска по берегу реки Северн, от Вустера до Глостера. Оттуда люди Гилберта де Клара патрулировали Северн от Глостера до Бристоля.
 Принц постоянно ждал нападения де Монфора и поэтому был начеку. Он разослал во все стороны бесчисленных лазутчиков. Чтобы вернуться в Англию, Симону де Монфору пришлось бы переправиться через Северн, и Эдуард готовился к этому моменту. Принц отдал приказ захватить или уничтожить все лодки и отправил людей на поиски Симона-младшего, велев следить за всеми передвижениями его отрядов.
 Эдуард и его сподвижники собрались вокруг карты в Вустерском замке, когда прибыл курьер от Гилберта де Клара. Принц сломал печать и развернул свиток.
 — Гилберт передает, что Симон намеревался пересечь реку в том месте, где сливаются реки Аск и Уай перед впадением в Северн, но, увидев, что на его берегу нет ни одной лодки, а на противоположном ждет огромная армия, ничего не сумел сделать, кроме как повернуть войско на север.
 — Очевидно, он рвался к Бристолю, — предположил Род, — а добравшись туда, остановился бы и подождал, пока мы сами придем к нему.
 — Совершенно верно, — согласился Эдуард. — Он выбрал бы место боя и расставил бы солдат на самые выгодные позиции, как это сделали при Льюисе мы. Ну а потом дождался бы, пока его сын Симон двинется на нас с востока, и зажал бы нас между двумя армиями.
 — И все напрасно, — ухмыльнулся Роджер. — Молодой Симон получил приказ встретиться с отцом в Кенилуорте и сейчас не спеша направляется туда.
 — Сила Господня! Не пойму, как тебе это удается, да и знать не хочу. Это дает нам преимущество над обеими армиями. Граф направится в Херефорд по противоположной стороне Северна, а его сын — в Кенилуорт, так что шансов соединиться у них не осталось.
 — Особенно если мы вклинимся между ними, — кивнул Джон де Уоррен. — Позиция в Вустере дает нам преимущество.
 — Мои люди трудились не покладая рук, — сообщил Роджер принцу, — и сосчитали всех воинов, не только наших, но и чужих.
 — И?.. — нетерпеливо бросил Эдуард.
 — Вместе с солдатами де Клара нас большее, чем в обеих вражеских армиях. Так что мы устоим!
 По комнате пронеслись радостные крики. Эдуард написал послание Гилберту с приказом немедленно вести свой отряд в Вустер. Гонец ускакал, а Род по знаку принца поднялся вместе с ним на укрепления.
 Эдуард прошелся по стене замка, чтобы размять ноги, а вернувшись, обратился к другу:
 — Сам знаешь, битва будет не на жизнь, а на смерть. Победа или гибель в бою. Но я намереваюсь выиграть любой ценой.
 — Даже если для этого придется убить Симона? — тихо спросил Род.
 — О да. Я просто хотел узнать… если…
 — Нет нужды. Я с тобой, что бы ни случилось.
 Эдуард провел рукой по золотистым волосам и задумчиво протянул:
 — Симону около пятидесяти. Должно быть, он устал от непрерывной борьбы, хотя все еще страстно защищает правое дело, как он его понимает. Де Монфор горит безумной ненавистью ко мне.
 Роджер кивнул:
 — Он последний из прежних рыцарей без страха и упрека.
 — Симон научил меня всему, что я знаю о воинском искусстве, но у меня немало и своих идей. По-моему, не стоит целиком полагаться на кавалерию в тяжелых доспехах и оставлять пехотинцев присматривать за обозами. В моей армии каждый человек хорошо вооружен и готов к бою. Глупы те правила, которые гласят, что несправедливо нападать ночью и что простые солдаты должны держаться на расстоянии от конных рыцарей! В войне должно быть только одно правило: все средства хороши, чтобы убить как можно больше врагов.
 — А потом забрать их оружие и коней! — мрачно добавил Род.
 — Верно! — с удовольствием подтвердил Эдуард. — Когда юный Симон прибудет в Кенилуорт?
 — В его отряде графы Оксфорд и Суффолк, а судя по тому, как они медленно двигаются, не менее чем через два дня. Пока они раскинут лагерь и поставят шатры, пройдет еще немало времени: отряд из четырех тысяч человек вряд ли поместится в Кенилуорте.
 — Хочешь пари, дружище, что мы окажемся там раньше?
 — У меня пока хватает ума не биться с тобой об заклад, господин мой, ведь ты одержим единственной целью.
 В наступившей темноте Роджер де Лейберн и его люди терпеливо ждали приказа Эдуарда Плантагенета, хотя знали, что он придет за час до рассвета, когда большинство вражеских воинов, раскинувших лагерь вокруг города Кенилуорт, будет мирно спать. Роджер, чтобы скоротать время, перебирал в памяти события этого невероятного дня.
 Как только разведчики Эдуарда заметили приближение отряда Глостера, Эдуард созвал свои конные патрули, разъезжавшие по берегу Северна, и повел шеститысячную армию на север, в Кенилуорт. Они прошли тридцать миль за двенадцать часов — небывалое расстояние за столь короткое время — и прибыли на место в сумерках. Рассеялись по лесу и стали наблюдать. К их радости, вражеское войско разбило лагерь вокруг города, а не внутри неприступных стен Кенилуорта.
 Эдуард отдал строгий приказ идти в атаку за час до рассвета. И вот теперь решающий миг настал. Роджер де Лейберн надвинул шлем, вскочил на коня и высоко поднял меч. Этого сигнала и ждали его люди. Сопровождаемый Гриффином, он ринулся с холма вниз вместе с десятками всадников и сотнями пехотинцев, вооруженных пиками, топорами и короткими мечами.
 Неожиданное нападение застало врага врасплох. Сражением это было назвать трудно. Скорее, резней. Спящие воины, спотыкаясь, выбирались из шатров и либо бежали, либо умирали на месте. В хаосе угли от костров летели во все стороны, поджигая шатры и внося еще большее смятение в стан противника. Многие сторонники де Монфора были убиты, кое-кому удалось скрыться в лесу или переплыть ров Кенилуорта в отчаянной попытке найти убежище в замке.
 Роджер не считал, скольких противников ему удалось прикончить. Он просто прорубал себе дорогу, зная, что Гриффин надежно прикрывает его спину. Меч и правая рука стали единым кровавым оружием, рубившим, коловшим, пронзавшим, режущим, уничтожавшим. Щитом он отражал тяжелые удары врага. Сегодня он почти не встречал сопротивления. Тот всадник, что возник перед ним, был исключением. Их мечи соприкоснулись с громким звоном, кони, повинуясь, медленно двинулись вперед, скользя по залитой кровью земле. Когда они почти сблизились, Роджер увидел глаза противника и чуть не отпрянул, узнав молодого де Монфора.
 Рука его дрогнула, замерла на миг, и Симон воспользовался неожиданной возможностью, бешено атакуя. Род успел подставить щит, и меч вылетел из руки Симона. Роджер поднял наносник, чтобы открыть лицо. Симон в ужасе уставился сначала в сверкающие зеленые глаза, потом на меч, с которого капала кровь.
 — Проваливай в замок! — проревел Роджер и, пришпорив Стиджиена, помчался к рыцарю, державшему в руках баронский стяг.
 Когда взошло солнце, все было кончено: войска Симона больше не существовало. Эдуард запретил преследовать бежавших. Да и зачем? Больше они не посмеют пойти против него. Он лишил де Монфора чуть ли не половины армии. Победа была полной и безоговорочной: они захватили почти всех коней и тринадцать знамен.
 Проезжая по лагерю, подсчитывая потери и трофеи, Роджер с удивлением увидел графа Оксфордского, сидевшего на земле, среди изорванных знамен.
 — Чей ты пленник?
 — Я встретился лицом к лицу с принцем Эдуардом, — дрожащим голосом ответил тот. — Он поднял свой двуручный меч и едва меня не обезглавил! Но потом вдруг заявил: «Мне нужны мои бароны!» А потом взял меня в плен и передал оруженосцу.
 — Тебе повезло. Эдуард распорядился никого не щадить.
 Ворота Кенилуорта были заперты. Взять замок штурмом было немыслимо, для осады не оставалось времени. Все лошади были розданы пехотинцам, и Эдуард приказал незамедлительно возвращаться в Вустер. Медлить нельзя, самая главная битва еще впереди, и нужно быть к ней готовым. Королевские воины, празднуя победу, высоко вздымали захваченные стяги.
 — Сколько баронов было с Симоном? — спросил Эдуард Роджера.
 — Тринадцать, господин мой.
 — Глупцы! Разве они не знают, что тринадцать — несчастливое число?
 Розамонд нетерпеливо ждала приезда мужа, но он все не показывался. Подобное пренебрежение уязвляло, и она твердила себе, что если упрямец не желает видеть ее, то по крайней мере мог бы навестить сына. Он намеренно медлит, чтобы позлить ее. Что ж, будь она проклята, если станет сидеть и ждать! Пора осмотреть фермы Першора. Если повезет, она будет занята делами, когда появится надменный дьявол.
 Наутро она покормила ребенка, положила в колыбельку и велела Нэн и служанкам не спускать с малыша глаз, пока она вместе с управителем побывает на фермах. Розамонд выбрала красивую зеленую тунику и спрятала длинные волосы под сетку, усаженную изумрудными и жемчужными бусинами, натянула сапожки и встала перед зеркалом из полированного серебра. Довольная, что вновь обрела стройную фигуру, она захватила перчатки и направилась к конюшням.
 Конюх уже оседлал Нимбуса, и Розамонд вместе с мастером Хаттоном выехала со двора. Она молча слушала, как он рассказывает, что сделано на фермах. Но тут Нимбус тряхнул гривой и закусил удила, горя нетерпением пуститься в галоп. Розамонд украдкой посмотрела на своего степенного почтенного управителя, трусившего на костистом мерине, и, к своему восторгу, услышала:
 — Вперед, госпожа, промните хорошенько коня!
 — Спасибо, Хаттон! Я просто проеду вдоль реки.
 Розамонд пришпорила Нимбуса, и он прогарцевал сквозь заросли золотарника, топча пурпурные маргаритки, растущие в высокой траве на берегах Эйвона. На небе не было ни облачка, а на воде играли солнечные блики.
 Розамонд глубоко вздохнула, щурясь от ослепительного света. В воздухе разливался запах полевых цветов, слышалось птичье пение, и она остро чувствовала радость жизни. Какое счастье быть женщиной!
 Нимбус неожиданно замедлил шаг, и Розамонд заметила, как конь вздрогнул от страха. Значит, опасность близка!
 Она погладила жеребца, пытаясь успокоить, и осмотрелась. Может, лучше повернуть Нимбуса и помчаться к Хаттону?
 Странно… Вдали, милях в двух от того места, где она находилась, ощущалось какое-то движение.
 Розамонд прищурилась, пытаясь разобрать, что там творится. Черная линия, пересекавшая реку, состояла из коней… людей… телег…
 Дурное предчувствие сжало сердце. Эти люди похожи на воинов…
 Она подвела Нимбуса к берегу, чтобы лучше все рассмотреть, и заметила странный предмет, плывший по течению. Это был деревянный щит с баронским гербом!
 Все ясно — это Симон де Монфор со своим войском. Он не в Уэльсе! Граф обманул всех и сейчас движется на Вустер!
 Кровь похолодела в жилах, в висках стучало всего одно слово: Роджер!
 Она развернула Нимбуса и промчалась мимо испуганного Хаттона, крича на ходу:
 — Назад! Назад!
 Влетев на конюшню, Розамонд приказала оседлать самого резвого жеребца.
 — И быстро! — добавила она.
 У нее было такое отчаянное лицо, что молодые конюхи мгновенно бросились выполнять повеление. Розамонд взлетела на спину огромного вороного жеребца и вонзила шпоры в его бока, зная, что дорога каждая секунда. Нужно добраться до Вустера и предупредить мужа об опасности.
 Все холмы вокруг Вустера были покрыты шатрами, а улицы кишели солдатами. Розамонд не представляла, что армия Эдуарда так велика. Паника охватила ее: как она найдет в этой суматохе Роджера?
 Интуиция погнала ее к замку — нужно отыскать принца. Где он, там и Роджер.
 Она сумела добраться до двора, но тут дорогу ей преградили всадники, тянувшиеся сплошным потоком через северные ворота. Их сюрко и оружие были покрыты засохшей кровью, и Розамонд поняла, что где-то поблизости произошла стычка. Тревога за Роджера все росла. Что, если его уже нет на свете? Как ей жить с сознанием того, что они расстались в гневе? Роджер, ее любовь, ее счастье, где он?
 Оставаясь королевским управителем, Роджер де Лейберн старался навести некое подобие порядка во всем этом хаосе. Воины привели с собой столько лошадей, что во дворе замка и рядом с собором яблоку негде было упасть. Измученные люди могли спать среди могил, а для лошадей там найдется немало травы.
 Увидев прекрасную женщину в зеленой тунике, с распущенными по плечам золотыми волосами, Роджер растерянно воскликнул:
 — Розамонд! Розамонд, это ты!
 Каким-то чудом она расслышала свое имя в неумолкаемом гуле голосов и, приподнявшись в стременах, увидела мужа. Он спешился и, сняв ее с коня, крепко обнял.
 — Какого дьявола ты делаешь здесь? Что-то с малышом?
 — Нет, все хорошо. О, Роджер, слава Богу, ты не погиб…
 Она всегда забывала, как действует на нее его присутствие. Она мгновенно теряла разум и волю!
 Розамонд прижалась к мужу, завороженная, как всегда, его силой и мощью.
 — Роджер, прости за то, что сомневалась в тебе! — взмолилась она. — Дорогой, я хочу, чтобы ты знал: вся моя любовь, все доверие — твои, и только твои!
 Он ласково пригладил ее растрепавшиеся пряди и мысленно поблагодарил Господа за то, что она любит его настолько, чтобы простить.
 Роджер властно обнял Розамонд.
 — Милая, как ты не испугалась этого огромного жеребца?
 Она нетерпеливо тряхнула головой.
 — Я приехала предупредить тебя. Симон де Монфор со своей армией переходит Эйвон у самого Першора.
 — Любовь моя, это невозможно! Сначала ему нужно переправиться через Северн.
 — Роджер, клянусь жизнью! Я видела его войско собственными глазами.
 Отстранив жену, Роджер всмотрелся в прелестные фиалковые глаза, заклинающие отбросить сомнения. Перевел взгляд на вороного жеребца, и все вопросы оказались ненужными. Розамонд не только рисковала жизнью, но и преодолела свой неотвязный страх, чтобы спасти мужа. Значит, она все-таки определила, чью сторону принять в распре, раздирающей Англию!
 Роджер подхватил ее на руки, вскочил на Стиджиена и взял поводья коня, на котором она прискакала.
 — А теперь, моя отважная красавица, нам необходимо найти Эдуарда!




 Глава 28


 Парадный зал Вустера был переполнен воинами, которым впервые за три дня выпал случай поесть. Раскладные столы составили к стенам, чтобы освободить место для голодной орды. Даже лорд Эдуард и его военачальники, все еще в коже и кольчугах, ужинали стоя.
 Эдуард был в прекрасном настроении после блестящей победы и весело приветствовал Рода и его жену. В одной руке он держал олений окорок, а в другой — большую кружку эля.
 — Умираю от голода! Прости мои манеры, Розамонд, хотя я знаю, что, по твоему мнению, у принцев вообще нет манер! А ты удачлив, дьявол! Как бы я хотел, чтобы и Элеонора так же встречала меня после битвы!
 — Господин, Розамонд примчалась сюда, чтобы предостеречь нас! Армия Симона де Монфора переходит Эйвон у Першора.
 Эдуард отмахнулся:
 — Это невозможно: он еще не переправился через Северн! Гилберт отметил бы передвижение войск!
 — Но Гилберту всего шестнадцать! — вознегодовала Розамонд.
 — В шестнадцать твой муж уже был взрослым мужчиной, способным вести людей в бой!
 Род нахмурился:
 — Глостер со своими четырьмя тысячами солдат должен был помешать баронам переплыть Северн!
 — Кровь Христова! Оуэн, немедленно найди мне Гилберта де Клара! Если злосчастный щенок спал, пока мы сражались, я с него шкуру спущу! Меня не было всего три дня! Три проклятых дня, чтобы пойти на Кенилуорт, разбить баронов и вернуться в Вустер с их конями и знаменами! У Глостера под командованием четыре тысячи, а жизненно важные известия мне приносит женщина!
 Эдуард тут же разослал лазутчиков и распорядился собрать военный совет.
 — Велите солдатам готовиться к походу, — приказал он своим военачальникам.
 Роджер подозвал оруженосца и обратился к Розамонд:
 — Гриффин проводит тебя в Першор. Я продал бы душу дьяволу за час наедине с тобой, дорогая. И поверь, я люблю тебя больше жизни! — Он нежно коснулся губами ее губ и прошептал: — Я целую твое сердце, Розамонд.
 Она жаждала прильнуть к нему и умолять поберечь себя. Ни он, ни его люди не спали несколько ночей, а впереди их ожидала решающая битва. Нет, она должна быть сильной, убедить мужа, что считает его непобедимым, хотя в душе смешались ужас и отчаяние. Розамонд содрогалась от страха, что больше никогда его не увидит. И все-таки она подарила Роджеру сияющую улыбку и сказала то, что должно было сделать его счастливым:
 — Я решила назвать нашего сына Роджером!
 — Большей чести ты не могла мне оказать, любимая! — торжествующе воскликнул он.
 Лорд Эдуард посовещался с Мортимером, валлийские разведчики которого принесли неутешительные новости о том, что армия баронов перешла Северн в Кемпси, всего в четырех милях от Вустера. Очевидно, шпионы Симона донесли ему о том, что Эдуард передвинул войско к северу.
 Принц приблизился к столу с картами и окинул Гилберта негодующим взглядом.
 — Три дня назад, когда я отправился на Кенилуорт, люди Мортимера уведомили меня, что измученное войско де Монфора едва плетется к Херефорду. Я увел свою армию в полной уверенности, что твои солдаты станут непреодолимым препятствием на их пути. Сегодня же я из достоверных источников узнал, что де Монфор успел пересечь не только Северн, но и Эйвон. Объяснись, Гилберт!
 Вслушиваясь в уничтожающие слова, Роджер поежился. Не хотел бы он оказаться на месте Гилберта! Пусть у него вспыльчивый нрав, но не дай Бог оказаться объектом необузданной ярости Плантагенета, способной погасить любую вспышку непокорства!
 Гилберт сбивчиво оправдывался:
 — Я не говорю по-валлийски, вот шпионы Мортимера и не хотят иметь со мной дела! Смотрят свысока, считая совсем еще мальчишкой!
 — Им платят за сведения, не за то, чтобы они лизали задницы надменных английских графов. Но не отчаивайся, Гилберт, я дам тебе возможность загладить промахи.
 Тем временем Джон де Уоррен и Роджер изучали карту.
 — Перейдя реку у Першора, Симон де Монфор обнаружил место, где станет лагерем, — решительно заявил де Уоррен.
 — Эвершем, разумеется, тут и говорить нечего, — подтвердил де Лейберн и, когда Эдуард вновь склонился над картой, провел пальцем прямую линию через реки Северн и Эйвон к Эвершему.
 — Сколько их? — обратился Эдуард к Мортимеру.
 — Четыре тысячи, господин, усталые, голодные и плохо вооруженные. Не более двух сотен конных баронов и рыцарей, остальные пехотинцы, если не считать нескольких сотен валлийских лучников, которых неохотно выделил Ллевелин.
 — У нас вдвое больше сил и достаточно лошадей, чтобы посадить в седла еще три-четыре сотни солдат, — кивнул Роджер.
 — При таком очевидном преимуществе наши воины могут урвать несколько часов на сон, — с облегчением заключил Бассингберн.
 Кулак Эдуарда врезался в стол.
 — Успеют выспаться в могиле! Сражения выигрывают быстрота и натиск! Если мы задержимся до утра, Симон де Монфор-младший получит время собрать разбежавшихся солдат и прибыть на помощь отцу.
 Роджер посмотрел на свои руки, гадая, не отзовется ли бедой его милосердие по отношению к молодому Симону.
 — Подайте сигнал! — приказал Эдуард. — Будьте глухи ко всякому нытью и жалобам! Если вы хорошо вышколили своих людей, они пойдут за вами. Я желаю, чтобы еще до заката войско вышло на дорогу, ведущую к долине Эвершема. А теперь слушаю ваши предложения.
 Большинство военачальников принялись наперебой высказывать соображения, и только Гилберт де Клар помалкивал.
 Когда все утомились, Эдуард лукаво улыбнулся — впервые с того момента, как вошел в комнату.
 — Я сказал, что выслушаю вас, но послушаться не обещал.
 Его шутка немного сняла напряжение, становившееся невыносимым.
 — Мне необходимы крылья, чтобы преградить путь врагу. Мортимер, перебросишь две сотни приграничных баронов к востоку. Встаньте на лондонской дороге. Рыжий Гилберт, вместе с двумя тысячами воинов ты направишься на запад и воспрепятствуешь де Монфору отступить через Эйвон. Я же поведу остальные пять тысяч.
 — Симон де Монфор должен знать, сколько у нас человек. Наверняка он в полном отчаянии, не знает, что предпринять, — предположил Линкольн де Уоррен.
 — Не стоит его недооценивать, — возразил Эдуард. — Он закаленный в боях ветеран, ни разу не проигравший сражения. Ему известно, что мы сорвались с места и ушли. Он решился на этот поход лишь для того, чтобы соединиться со второй половиной войска баронов. Симон понятия не имеет, что мы успели побывать в сражении, выйти победителями и быстро вернуться, иначе никогда не пошел бы в пасть врагу.
 — Я полностью согласен с Эдуардом, — кивнул Роджер де Лейберн. — Симон де Монфор — смелый человек, отважный воин с храбрым сердцем. Он жесток, безжалостен и хитер, верит в свое дело и еще больше верит в себя! Граф никогда не колеблется перед сражением. И не обольщайтесь: бой будет кровавым и жестоким.
 Потребовались невероятные усилия принца и его военачальников, чтобы поднять людей, но к тому времени, как стемнело, армия была на пути в Эвершем. Под покровом ночи они добрались до того места, где два отряда должны были отделиться от основного корпуса и разойтись в разные стороны. Эдуард созвал последний военный совет, отдал необходимые приказы и обратился к Роджеру:
 — Ты взял знамена, которые мы захватили под Кенилуортом?
 Роджер давно ждал этого вопроса: Эдуард чересчур умен, чтобы забыть о знаменах.
 — Да, господин, — коротко ответил он.
 — Отдай их знаменосцам, пусть несут в передних рядах. Это хоть ненадолго, но обманет де Монфора: пусть вообразит, что это сын идет ему на помощь.
 Утро не принесло ни солнечного света, ни тепла. Хмурое небо, затянутое черными тучами, низко нависло над землей. Где-то ворчал гром, будя измотанных солдат де Монфора, едва успевших рухнуть на землю, закрыть глаза и насладиться сном. Когда армия Эдуарда перевалила через Грин-Хилл на северной стороне города, лазутчики Симона приняли ее за людей де Монфора-младшего и доложили графу, что его сын наконец прибыл. Надежда и радость, однако, сменились тревогой и отчаянием, едва обман был раскрыт.
 Пока бароны натягивали кольчуги и вооружались, графу принесли весть, что силы Мортимера преградили путь к отступлению на восток. Симон созвал своих военачальников вместе с сыновьями Генри и Гаем.
 — Вполне возможно, Эдуард вклинился между нашими армиями, — объявил он своим людям. — Нам следует врезаться в их центр, прорвать вражеское заграждение и встретиться с Симоном-младшим.
 — Почему бы не отступить через Эйвон? — взволнованно воскликнул Генри, видя, что королевские солдаты растянулись на добрых полторы тысячи ярдов и вдвое превосходят их войско в численности.
 — Эдуард наверняка перегородил западную дорогу, как раньше восточную. Его стратегия безупречна, недаром он учился у меня, — устало ответил Симон, вскочил на боевого коня и, обнажив двуручный меч, повел людей в бой.
 Первая же атака едва не прорвала линию обороны Эдуарда в центре, но его люди выстояли. Мало того — цепь прогнулась и сомкнулась по обе стороны баронов, поймав их в капкан.
 Над головами солдат сверкали молнии. Раскаты грома смешивались со звоном оружия, заглушая крики раненых, умирающих и ржание обезумевших лошадей. Самая свирепая битва разгорелась между конниками. Защищаясь щитами, рыцари безжалостно расправлялись с врагами. Удар боевого топора или меча, выпад пикой, взмах булавой, бросок копья уродовали, рвали, калечили живую плоть.
 Кровь была повсюду: алые липкие ручьи на скользкой земле, металлический запах в ноздрях и соленый привкус на языке. Почва, усеянная брошенным оружием, трупами лошадей и людей, промокла от крови, рвоты и мочи.
 Эдуард с титанической силой истинного колосса орудовал двуручным мечом, прорубая себе дорогу. Он сражался яростнее, чем любой воин. Воля к победе вела принца вперед. Роджер де Лейберн, бившийся рядом, увидел, как боевой конь принца упал на колени и перекатился на бок. Эдуард в мгновение ока спешился, и Роджер сделал то же. Он вручил Эдуарду поводья Стиджиена и, не дожидаясь, пока принц вскочит в седло, повернулся и взял лошадь Гриффина. Еще через час ее смертельно ранили, Роджер снова повернулся, но на этот раз Гриффина не было видно, и он был вынужден сражаться пешим. Рука, державшая меч, онемела и больше не чувствовала ударов. Боль в правой руке распространялась от плеча по спине. Роджер шатался от усталости, ноги отказывались его держать.
 Внимание его привлек гигантский боевой конь. Де Лейберн вытер пот со лба и увидел Симона де Монфора. Великий воин в расцвете сил представлял столь впечатляющее зрелище, что Роджер на секунду усомнился в способности Эдуарда одержать над ним победу. Но он прогнал тревожную мысль и вновь обрушился на врага.
 Битва продолжалась много часов, и постепенно королевские воины стали теснить небольшую армию баронов. Мортимер и Глостер, поняв, что у противника нет возможности бежать, ввели в бой свои силы. Рыцари и пехотинцы Эдуарда разделили армию Симона, продолжая методично уничтожать ее воинов. И когда мрачные тучи рассеялись и вышло солнце, люди Эдуарда подняли головы и узрели, что больше сражаться не с кем. Вокруг лежали лишь мертвые и раненые. Немногие уцелевшие противники молили о милости. Эдуард, по-прежнему сидя на Стиджиене, медленно объезжал поле битвы. Заметив едва стоявшего от усталости Роджера де Лейберна, он приблизился к другу и спрыгнул вниз. Глаза принца словно заволокло туманом.
 — Ты понимаешь, что это означает? — спросил Роджер.
 — Я победил, — хрипло ответил принц.
 Роджер поднял меч и прогремел:
 — Королевство, власть и слава твои!
 — Силы Господни, я победил! — завопил Эдуард и, обняв Роджера, оторвал его от земли.
 Вокруг раздались оглушительные приветственные крики людей, осознавших, что победа осталась за ними и битва закончена.
 Воинственная лихорадка вскоре сменилась сочувствием к побежденным. Друзья потребовали свежих лошадей и вместе с оруженосцами принялись за поиски раненых, одновременно подсчитывая потери обеих сторон. Когда они набрели на тяжело раненного Гая де Монфора, Эдуард приказал, чтобы его унесли с поля и позвали лекаря. Вскоре они наткнулись на тело Генри де Монфора, и на глаза Эдуарда навернулись слезы скорби по другу детства.
 Упоение победой Джона де Уоррена сменилось печалью, едва он узнал, что его брат Линкольн погиб. Принц и Роджер встретили его, когда он уносил тело брата.
 — Кровь Христова! У Линкольна двое ребятишек: если одному из нас суждено было умереть, почему не мне?
 — Теперь ты должен стать им отцом, Джон, — выдавил Роджер единственное, что пришло на ум.
 Люди Мортимера столпились там, где лежал труп Симона де Монфора. Ненависть к графу еще пылала в них вместе с жаждой крови, и они яростно расчленяли тело, не обращая внимания на приближение принца, возмущенного бессмысленной жестокостью. Друзей передернуло от ужаса и отвращения, когда они увидели отрубленную голову Симона.
 — Прекратить! — скомандовал Эдуард.
 Мортимер, сообразив, что вызвал гнев будущего короля, присмирел.
 — Мой господин, они требуют отмщения, — пояснил он.
 — Я не потерплю варварства! Роджер, присмотри, чтобы они приготовили к погребению останки великого воина. Мы сами отнесем его в Эвершемское аббатство и позаботимся, чтобы тело предали земле с соблюдением всех обрядов, — объявил Эдуард.
 Подъехавший Бассингберн доложил:
 — Господин, из ста шестидесяти баронов и рыцарей, сражавшихся за Симона, в живых осталось только двенадцать.
 Эдуард перекрестился.
 — Пусть Господь смилостивится над их душами. Но больше я не пролью крови тех, кто шел сегодня против меня: ни один пленник не будет казнен. Пусть все знают, что я умею прощать своих врагов.
 Звуки битвы доносились бы даже до Першора, если бы не ужасная гроза. Здесь разразился такой ливень, что носа нельзя было высунуть на улицу. Розамонд, зная, что Роджер скоро пойдет в битву, занялась чтением книги о целебных травах, чтобы не давать воли воображению. Ей пришло в голову, что скоро ее зелья могут пригодиться.
 Она созвала всех женщин замка и дала поручение каждой. Прачкам велела разорвать простыни на бинты, отвела молочниц в кладовую и показала, как растирать в порошок сухие корни, кору и семена. Некоторые растения могли унять боль, другие помогали заживлять раны. На кузне кипятили жир, воск и тысячелистник и заливали в горшочки. Полученная мазь облегчала боль, уменьшала кровотечение и прекращала воспаления. Потом Розамонд усадила за работу швей.
 На следующий день стражники, патрулирующие Першор, прислали гонца с сообщением, что сэр Роджер с отрядом вооруженных всадников, среди которых настоящий великан, возможно, сам лорд Эдуард, находится примерно в миле от замка.
 Розамонд едва успела переодеться и вымыть руки. Она взяла было сетку, украшенную бирюзой, но передумана и просто распустила волосы по плечам, подобрала юбки и пустилась бежать. Пересекла двор и, чтобы срезать дорогу, помчалась лугом, усеянным копнами сжатой травы.
 — Роджер! Роджер! — кричала она, не видя никого, кроме любимого мужа.
 Роджер правой рукой подхватил ее и посадил в седло, пожирая глазами. Задыхавшаяся от изнеможения Розамонд потеряла дар речи от близости своего темного воина.
 — Все кончено? — прошептала она, прижимаясь к нему.
 — Да. Дверь прошлого закрыта. Будущее начинается сегодня.
 Она повернула голову. Справа ехал Эдуард. Солнце позолотило его голову и львов на трепещущих флажках. Сегодня принц казался истинным властителем страны. Роджер был прав: он станет достойным королем и сделает все, чтобы никто не отнял у него законного наследия. Всякий, кто увидит его, сразу поймет: он непобедим.
 — Род де Лейберн, я всегда говорил, что ты счастливчик! — ухмыльнулся принц.
 — Вы не ранены? — всполошилась Розамонд. — Мы готовы излечить ваши раны и предложить вам гостеприимство, лорд Эдуард.
 — Нам чрезвычайно повезло, что монахи в Эвершемском аббатстве вызвались ухаживать за тяжелоранеными, но и вам работы хватит. Больше всего нам нужна еда, и твой муж предложил нас накормить. Наши боевые кони прикончат все имеющееся сено.
 — Это моя обязанность как королевского управителя. К счастью, на фермах Першора пасутся обильные стада.
 Едва они оказались во дворе, Род соскочил с седла, собрал вокруг себя людей и стал отдавать приказы. Конюхам было велено отвести лошадей на пастбище, не успевших вымыться воинов послали к реке, а мастер Хаттон перечислял фермы, на которых держали больше всего скота.
 — Как только повидаю сына, поедем на фермы, — сказал Роджер управителю.
 Лорд Эдуард спешился и снял Розамонд со Стиджиена.
 — Наконец и я увижу крестника. Надеюсь, он унаследовал золотистые волосы матери.
 — Нет, господин мой, он копия своего отца, — улыбнулась Розамонд.
 Позвав Лиззи Хаттон, она велела ей позаботиться о раненых и устроить лазарет в зале.
 Нэн с гордым видом вынесла младенца. Розамонд взяла сына и хотела передать отцу, но тот покачал головой:
 — Не могу.
 Только сейчас она заметила, как неловко он держит левую руку, и, отдав ребенка Нэн, велела мужу сесть.
 — Сначала избавимся от окровавленной кольчуги, — обратилась она к Эдуарду, и он тут же стащил с друга сетчатую тунику. Розамонд с тревогой осмотрела руку. Вряд ли что-то сломано, скорее, у мужа вывих.
 — Какого черта ты ничего не сказал? — рассердилась она.
 — Рука онемела еще в конце битвы, и я почти не чувствовал боли.
 — Зато теперь тебе плохо придется!
 Эдуард держал Роджера, пока Розамонд вправляла ему суставы. Боль оказалась резкой и неожиданной, и Род с трудом сдержал крик. За локтем настала очередь плеча. Род вскрикнул, но оказалось, что самое страшное уже позади. Теперь кости только ныли.
 — У кого ты научилась столь нежным ласкам? — язвительно осведомился он.
 — У монахинь, — засмеялась она.
 — О, это известные своей жестокостью стервы! — объявил Эдуард.
 — Ничего, Розамонд сотрет улыбочку с твоего лица, когда начнет зашивать порез на твоей руке, — пообещал принцу Род.
 — Да это просто царапина, — запротестовал тот.
 — Немедленно сбрасывайте кольчугу, господин, не хотите же вы оттолкнуть принцессу Элеонору уродливыми боевыми шрамами! Сейчас принесу иглы, а вы пока усаживайтесь поудобнее во дворе — там светлее!
 Розамонд вышла во двор с кубком бренди, сдобренного рутой, как раз в тот момент, когда Роджер вместе с управителем собрался на фермы.
 — Мастер Хаттон, не забудьте взять с сэра Роджера деньги за наш скот. Платит корона, и, уверена, теперь, встав во главе государства, лорд Эдуард позаботится о нашем достатке.
 Принц, сидевший на телеге с сеном, расхохотался и, взяв у Розамонд кубок, осушил его.
 — Ах, как же чудесно сидеть на солнышке, смеяться и болтать с прелестной хозяйкой замка! Знаешь, Розамонд, Роджер…
 — Слышала-слышала, — усмехнулась она, вынимая иглу, — Роджер — счастливчик!
 Эдуард внезапно стал серьезным.
 — Нет, Розамонд, я хотел сказать не это. Дорогая, это тебе повезло! Как только Роджер де Лейберн дает клятву в верности, ничто на земле не заставит ее нарушить: он предан до гроба. Род был со мной с самого начала. Я рос буйным, непослушным, норовистым мальчишкой и сделал немало того, что было ему не по душе. Но его неизменную преданность и веру в меня не могло поколебать ничто. Не знаю, как бы я добился своей цели, если бы не он.
 Розамонд зачарованно смотрела на Эдуарда. Впервые принц открывал ей душу, очевидно, рута развязала ему язык.
 — В молодости только Род мог помериться со мной силой. Но в нем была и другая сила — внутренняя. И я благодарю Бога за то, что помог и мне обрести ее. Я дорожу нашей дружбой. Между нами не было ни лжи, ни фальши, только правда и полная откровенность… И я должен кое в чем признаться тебе, Розамонд.
 Глаза их встретились.
 — Твой брат Джайлз погиб от моей руки. Случайность, проклятая случайность и небрежность с моей стороны!
 Голубые глаза принца потемнели. Он вспоминал о тех ужасных мгновениях.
 — Я поссорился с каким-то мальчишкой, дело дошло до драки. Сам не знаю, как это получилось, но я убил его голыми руками. Парень был простолюдином, я нарушил кодекс чести, вызвав его на поединок, и его смерть легла позором на гордое имя Плантагенетов.
 Розамонд облизнула внезапно пересохшие губы, боясь произнести хоть слово.
 — И когда на турнире от моей руки погиб еще один человек, я потерял голову. Ведь еще и месяца не прошло после той трагедии! Джайлз был моим другом и спутником, и это делало случившееся еще более ужасным! Но Роджер не задумываясь взял на себя мой стыд и взвалил на плечи мой грех. Ни у одного человека на свете не было друга вернее и надежнее.
 Глаза Розамонд наполнились слезами. Проглотив комок в горле, она вложила ладонь в руку Эдуарда.
 — Спасибо за то, что сказали правду, господин. Но умоляю, никогда не говорите Роджеру, что я тоже об этом знаю…
 Увидев, как его брови вопросительно приподнялись, она объяснила:
 — То, что сделал Роджер, — пример благородства и самопожертвования… Мы не должны отнимать это у него.
 Эдуард стиснул ее пальцы.
 — Да будет так. Можешь ты меня простить?
 Розамонд кивнула:
 — Что поделать, несчастный случай. Я примирилась с судьбой.
 Эдуард поднес ее руку к губам.
 — Роджер в самом деле счастливчик.
 Розамонд аккуратными стежками зашила длинный извилистый порез, тянувшийся от плеча до локтя принца, и заверила, что шрама не останется. Как и у нее в душе.
 — Обещайте, что приедете в Виндзор! — пригласил Эдуард. — Я не могу обойтись без Роджера, а моя Элеонора будет счастлива видеть тебя, Розамонд.
 Род связан с Эдуардом Плантагенетом клятвой на всю жизнь. И она дала обет быть верной мужу. Любимому мужу.
 — Вы оказываете нам большую честь, мой дорогой господин.
 Через две недели в аббатство Эвершем прибыла небольшая группа людей. Элеонора де Монфор добилась разрешения лорда Эдуарда посетить могилу мужа.
 Розамонд неподвижно стояла рядом с Роджером и Эдуардом, пока монахи показывали леди Элеоноре и двум ее сыновьям место, где упокоились разрубленные останки великого воина. Симон де Монфор был похоронен рядом со своим старшим сыном Генри. О, как, должно быть, невыносима боль жены и матери!
 Роджер, обняв жену, прошептал:
 — Симон как-то сказал, что ты занимаешь в его сердце особое место, и попросил заботиться о тебе.
 Его слова так глубоко тронули Розамонд, что она не сразу нашлась с ответом и молча взяла мужа за руку.
 Гай де Монфор, чьи раны только начали заживать, вместе с братом Симоном и сестрой долго стоял у могилы. Элеонора высоко держала голову, и ее маленькая фигурка была исполнена такой трогательной гордости, что Розамонд снова заплакала.
 Юный Симон, исполненный скорби и раскаяния в том, что чересчур поздно пришел на помощь отцу, упал на колени, умоляя о прощении. Но мать коснулась его плеча:
 — Поднимись, сын мой. Никогда не забывай, чье имя носишь. Симон де Монфор жив!




 Глава 29


 Леди Розамонд де Лейберн, держа на руках сына, стояла рядом с принцессой Элеонорой под сводами уютной церкви Виндзора. Священник в золотых ризах подошел к крестильной купели, вырезанной из цельного камня, почтительно ожидая, пока знатные господа займут места. Розамонд наградила опоздавших холодно-неодобрительным взглядом. Принц Эдуард, Гарри Олмейн и ее собственный муж встали на рассвете, чтобы предаться любимому занятию — охоте, и, разумеется, забыли о крестинах!
 Святой отец начал проповедь, наставляя высокородных особ в необходимости посещать дом Божий регулярно, а не только в дни свадеб и отпеваний. Потом завел было длинную латинскую молитву, но быстро перешел на простонародный английский, услышав нетерпеливое шарканье. Стоило Эдуарду многозначительно откашляться, как священник изложил суть дела:
 — Освящаю эту воду, предназначенную смыть грехи и даровать этому младенцу всю полноту милости Твоей. Дай ему навсегда остаться в числе верных и избранных детей Твоих, ради коих пострадал Господь наш Иисус Христос. Аминь.
 Розамонд осторожно сняла белую вязаную шаль и протянула священнику голенькое дитя. Священник взял его и поднес к купели.
 — Назови младенца.
 — Роджер де Лейберн, — прозвенел на всю церковь звонкий голос Розамонд.
 Священник окунул ребенка в купель.
 — Роджер де Лейберн, крещу тебя…
 Но тут вперед выступил сэр Роджер и объявил:
 — Его следует именовать Роджер Джейсон Лейберн. Розамонд ответила сияющей улыбкой, и фиалковые глаза ее повлажнели от непролитых слез. Он запомнил, что Джейсон — ее любимое имя!
 Глядя на их озаренные счастьем лица, принцесса Элеонора тихо заплакала.
 Священник снова окунул мальчика в воду.
 — Роджер Джейсон де Лейберн, крещу тебя…
 На этот раз церемонию прервал принц:
 — Его будут звать Роджер Джейсон Эдуард де Лейберн.
 Священник поморщился, всем своим видом запрещая кому бы то ни было вмешиваться в таинство крещения. Малыша пришлось опять опустить в купель.
 — Роджер Джейсон Эдуард де Лейберн, я крещу тебя… Но тут Роджеру Джейсону Эдуарду все это до смерти надоело. Да и какой нормальный ребенок может выдержать троекратное погружение в воду?! Побагровев и натужившись, он завопил во все горло, одновременно направив прозрачную струйку прямо в глаза несчастного клерика. Святой отец пробормотал богохульственное ругательство, которое ловко замаскировал подобающей случаю фразой:
 — Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь!
 Он начертил знак креста на лобике ребенка, пробормотал молитву, наставил крестных родителей в их обязанностях и сунул малыша мамаше.
 За торжественным завтраком Роджер положил сына в середину стола, где он стал центром всеобщего внимания. Элеонора, с умилением глядя на крошку, вытерла слезы.
 — В церкви у всех были мокрые глаза, — наивно заметила она, чем вызвала неудержимый хохот всего двора.
 — Сила Христова! — воскликнул Эдуард, поднимая кубок. — Да ваш сын только что изобрел новый тост: «Моча тебе в глаза!»
 Следующим вечером в Виндзоре устраивался большой пир в честь принца Эдуарда, фактически ставшего правителем страны, и принцессы Элеоноры, которую муж официально представлял придворным как будущую королеву. Короля вместе с женой убедили удалиться в замок Вустер, что почти в семидесяти милях от Лондона. Придворные уже именовали Генриха Старым королем. Все рыцари и бароны, сражавшиеся на стороне Эдуарда, были приглашены на праздник вместе с женами. Каждый ждал награды за верную службу. Алчные лорды мысленно уже составляли списки земель и замков, конфискованных у бедняг, которые имели несчастье остаться в лагере де Монфора.
 Супруги де Лейберн снова заняли просторные покои в башне, выстроенной для принца Эдуарда и принцессы Элеоноры. Теперь они состояли из трех роскошно обставленных комнат, помещений для слуг и детской для ребенка, которого Розамонд отказалась оставить дома. Она привезла из Першора одну из молодых служанок, поручив ей нянчить мальчика, а Нэн приступила к обязанностям камеристки.
 Она вынула рубиново-красное платье из венецианского бархата, а Розамонд продела руки в широкие рукава, отделанные по обшлагам золотой тесьмой. Вырез был чрезвычайно низок, чтобы показать дорогие украшения, и Розамонд долго стояла перед туалетным столиком, пытаясь решить, какое ожерелье выбрать. В этот момент из гардеробной показался Роджер в одном полотенце, небрежно завязанном на узких бедрах. Нэн, привыкшая видеть хозяина и не в таком виде, не обращала на него внимания, пока тот не указал ей на дверь. Вынув из сундука небольшую шкатулку, Роджер приблизился к жене. Розамонд увидела его в зеркале и, зная, что он не устоит перед ее чарами, чувственно улыбнулась. Уголки губ лукаво приподнялись. Она расцветала под его ласками, а его любовь заставляла ощущать себя особенной.
 Розамонд затаила дыхание — руки мужа скользнули к ее шее и стали возиться с застежкой ожерелья, которое он недавно заказал ювелиру. Глаза Розамонд широко раскрылись, когда она увидела великолепные камни, искрящиеся на шее и спускающиеся каскадом на грудь. Рубиновые розы с алмазными серединками выглядывали из изумрудных листьев.
 — Роджер, я еще не видела подобной красоты. Должно быть, стоит целого состояния!
 — Думаю, эта безделушка достойна графини!
 — Графини?
 — У меня есть все причины полагать, что Эдуард сделает меня графом Тьюксбери, — усмехнулся он, развязывая тесемки ее платья.
 — Роджер! Что ты вытворяешь?
 — Именно то, на что ты надеешься. Не сомневаюсь, ты умираешь от желания впервые в жизни залезть в постель с графом!
 Она ответила призывным взглядом из-под ресниц.
 — С чего это вдруг ты вообразил, будто станешь первым?
 Его руки мгновенно сжались, зеленые глаза зловеще сверкнули.
 — Клянусь Богом, мадам, вам плохо придется, если это не так!
 — Ты разорвешь платье! — засмеялась она.
 — Я куплю тебе другое.
 — Разумеется, мой ненасытный дьявол, еще одно, еще и еще… Рано или поздно поймешь, что графиня обходится дороже простой леди!
 — А ты узнаешь, что граф более требователен, чем простой королевский управитель! Сними тунику и камизу… Как же давно я не видел голенькую графиню!
 Розамонд понимала: он поддразнивает ее, хотя, вне всякого сомнения, перевидал в жизни немало обнаженных дам. Но стоит ли его винить? Его неотразимое очарование, красивое смуглое лицо и закаленное тело воина способны покорить любую женщину.
 Розамонд стояла перед ним в чем мать родила, если не считать варварского великолепия ожерелья. Она откинула волосы, ощутив, как концы прядей коснулись ягодиц, и дерзко вскинула подбородок:
 — Если расстанешься со своим полотенцем, господин граф, мы сможем начать наш танец соития.
 Род очертил кончиком пальца тонкую ключицу, украшенную рубиновыми розами, провел ладонями по изящным изгибам талии и бедер, и Розамонд показалось, что она вот-вот лишится чувств. Он гладил ее тело, не пропуская ни единого местечка, и наконец завладел губами. Пальцы его утонули в ее волосах, а губы и язык безмолвно требовали, чтобы она открылась для него. Другой рукой он сжал ее попку, и свидетельство его возбуждения скользнуло между ее бедрами. Поддерживая одинаковый ритм движений языком и вздыбленной плотью, он медленно делал выпад за выпадом в старой как мир игре мужчины и женщины, игре господства и подчинения.
 — Если хочешь чего-то, — поддразнила его Розамонд, — стоит лишь попросить!
 — Разреши мне войти, — прошептал он, и Розамонд приподнялась, позволяя ему вторгнуться в ее влажные глубины.
 Видя, что он не двигается, она укусила его в плечо.
 — Дьявол, ты заставляешь меня молить о том, чего желаю я?
 Его зеленые глаза требовали от нее выразить тайные мечты словами.
 — Род, я закричу, если ты немедленно не возьмешь меня!
 — И закричишь еще громче, если возьму, — многозначительно подмигнул он и с силой вонзился в нее, овладев решительно и требовательно.
 Розамонд отвечала лаской на ласку, жадно и пылко, все глубже вбирая его в себя. Наконец она глухо застонала, извиваясь в судорогах освобождения. Ноги подкосились, и Род, взяв ее на руки, понес к кровати. Он еще не излился и был полон чувственного исступления. Розамонд купалась в волнах удовольствия, готовая удовлетворить его сладострастные желания. Род ошеломленно наблюдал, как она вытянулась на перине, подняла руки над головой и по-кошачьи выгнула спину. Безумная страсть загорелась в нем, дикая и жаркая, и он предвкушал тот момент, когда она отдастся ему безудержно и безоглядно. Их слияние будет жарким, примитивным, бешеным, и только так они сумеют утолить свой голод. Следующее совокупление станет медленным, чувственным, нежным и позволит им выразить глубокую, безграничную любовь друг к другу.
 Они резвились, пока Розамонд не оказалась сверху. Она оседлала его бедра. Волосы в беспорядке рассыпались по груди. Губы раздвинулись в улыбке.
 — Графиня… — протянула она, словно пробуя слово на вкус. — Знаешь, мне нравится мое высокое положение.
 — Я покажу тебе новое положение, — пообещал он, оценив шутку и сжимая ее талию.
 — Позволь мне остаться так еще немного, я чувствую себя восхитительно раскованной.
 Она ощутила, как он затвердел, поднялся, и опустилась на его неутомимое орудие.
 — Теперь пускайся в галоп, я обещаю удержаться.
 Подавшись вперед, она схватила мужа за плечи, позволяя своим золотистым прядям соблазнительно скользить по его груди.
 — Похоже, тебе понравилось скакать на жеребцах. Но ты иногда позволишь и мне быть наверху, дорогая?
 — Это зависит от того, оправдаешь ты свое имя или нет!
 — Какое имя? Тьюксбери?
 — Вовсе нет. Не Тьюксбери, а Род!
 Род, свирепо зарычав, перевернулся и увлек Розамонд за собой. Ночь взорвалась сотнями ослепительных звезд, когда он покорял ее, безоглядно врываясь в нежное тело. Наконец Розамонд сдалась, признав себя побежденной, и он немного смягчился, вкушая свое имя на ее губах, зная, что он никогда ею не насытится.
 Когда они оба отдыхали, утомленные любовью, Розамонд обняла мужа и припала щекой к его сердцу.
 Каким долгим и полным событий был этот год! Год, подаривший ей столько счастья!
 Она едва заметно улыбнулась, вспомнив о своем девическом увлечении Рикардом де Бергом. Бледное подобие истинного чувства по сравнению с той всепоглощающей любовью, которую она испытывала к Роджеру. Значит, ирландский воин с его поразительным даром предвидения был прав, предрекая ей счастье.
 Тогда она не обратила внимания на его слова, но потом согласилась выйти за Роджера, чтобы укрепить его союз с де Монфорами. В то время Розамонд не подозревала, какой внутренней силой он обладает и как неистово она полюбит его.
 Она благоговейно коснулась щеки любимого.
 — Дорогой мой… — шептала она нежным, как бархат, голосом.
 Его любовь, безусловная и абсолютная, окружала и защищала ее точно магический покров. Подобно кругу, она никогда не кончалась, словно их имена в обручальном кольце.
 Опоздание иногда имеет свои преимущества. Глаза всех присутствующих были устремлены на Розамонд, на ее роскошное платье и великолепные драгоценности. Она подошла к Элеоноре, которая, как и подобает принцессе, была в белом с золотом.
 — О, я так рада, что ты здесь, Розамонд! Тут столько людей, что я снова начинаю путать слова!
 Розамонд сжала ее руку:.
 — Вы так прелестны сегодня, что вам и слова ни к чему. Только улыбайтесь чаще.
 Роджер галантно поклонился, поцеловал руку Элеоноры и присоединился к Эдуарду и дворянам, его окружавшим. Принц встретил друга веселым взглядом, сказавшим Роду, что ему понятно, почему супруги так задержались. Однако им предстояло многое обсудить, и мысли друзей быстро обратились от развлечений к делам. Необходимо было назначить новую дату созыва парламента, решить, какое наказание назначить не только сорока пленникам, взятым при Эвершеме и содержавшимся в Виндзоре, но и лорду-мэру Лондона и богатым городским торговцам, которые поддерживали врага.
 Эдуард был исполнен решимости навести порядок в стране. Он и его военачальники все еще вели военные действия, но от Дувра и пяти портов до Кенилуорта замки по одному продолжали сдаваться.
 Сам Эдуард собирался взять под свою опеку южные графства, а Гарри Олмейн получил во власть северные области. Мортимеру было отдано все валлийское приграничье, а Гилберта Глостера восстановили в правах и ввели в наследство.
 Эдуард не желал дальнейшего кровопролития, но намеревался опустошить кошельки тех, кто противостоял ему. Он назначил Лондону пеню в двадцать тысяч марок, а каждый пленник обязывался отдать свои владения и заплатить кругленькую сумму выкупа в обмен на свободу. Богатым епископам и главам аббатств предстояло купить прощение короны.
 Перед началом пира Эдуард занял место на возвышении, подле своей будущей королевы. Принцесса с благодарностью сжала руку мужа и покраснела, когда он что-то ей прошептал. Вскоре, однако, он и Роджер увлеклись беседой.
 Глаза принцессы, смотревшей на мужа, сияли радостью.
 — Я так счастлива снова оказаться в Виндзоре с Эдуардом: его мать не слишком приятная дама.
 — Я должна научить вас кое-каким крепким выражениям, — объявила Розамонд. — Королева — злобная стерва, и я счастлива, что они с королем проведут свои последние дни в Вустере. Эдуард никогда не позволит ей снова вмешиваться в вашу жизнь.
 Элеонора наклонилась ближе к подруге и прошептала:
 — Кстати, о стервах: скандал с Алисой де Клар взволновал весь двор. Это правда, Розамонд, что Гилберт обратился к церкви с просьбой о… — Элеонора долго колебалась, прежде чем закончить: — о разводе?
 — Чистая правда. Гилберт утверждает, будто брак так и не был осуществлен, хотя Алиса клянется в обратном.
 — Я слышала, ее дамы боялись, что она… она может повредить себе, не в силах вынести бремя унижения.
 Элеонора не посмела произнести страшное слово «самоубийство».
 Розамонд рассмеялась:
 — О, не стоит им верить! Алиса так страстно любит себя, что предпочтет бесчестье смерти. Гилберт уже угрожал убить ее, но, видимо, решил, что более сладостная месть — покрыть ее позором. Бедняжка Алиса! Не знаю, что ранит ее сильнее: потеря титула графини Глостер или огромного богатства и замков мужа.
 — Где она будет жить? — вздохнула добросердечная Элеонора.
 — Разумеется, не в Англии. Ославив жену на весь свет, Гилберт отошлет ее к отцу, Гаю де Лузиньяну. Кстати, последний уже просил принца вернуть ему поместья, но тот отказался. — Розамонд хватило деликатности не повторять Элеоноре слова Эдуарда. Тот был твердо уверен, что Англия и ее земли — для англичан, а чужеземцам здесь не место.
 — Я убедила Эдуарда позволить нам потанцевать. Пусть наш двор будет полон музыки и смеха! Ты любишь танцевать, Розамонд?
 — Обожаю! Какой смысл надевать роскошные платья и ослепительные драгоценности, если не можешь уговорить двух самых красивых мужчин в зале покружить нас под музыку и заставить остальных дам позеленеть от зависти?
 — Ах, какие мы счастливицы, Розамонд!
 — Фортуна благоволит дерзким, — провозгласила Розамонд и подалась вперед, чтобы поймать взгляд мужа. — Вы согласитесь потанцевать со мной следующий танец, господин?
 Час спустя Розамонд с радостью увидела, как в зал входит ее дорогая подруга, Демуазель де Монфор. Они обнялись. Сердце Розамонд сжалось от сочувствия к прелестной темноволосой девушке, которая совсем недавно потеряла отца.
 — Деми, что ты здесь делаешь? Я думала, ты во Франции!
 Подруги нашли укромный уголок, где могли поговорить спокойно.
 — Моя мать и братья действительно во Франции. Лорд Эдуард сам поехал в Дувр, чтобы проводить их. Он был так нежен и ласков с мамой! Позволил ей взять мебель и все вещи, какие она пожелает. Они отправились в наши нормандские поместья. Мой отец происходил из богатой и влиятельной семьи, и мои братья получат возможность пользоваться немалыми связями де Монфоров, а это не так плохо.
 — Как твоя матушка, Деми? Симон был ее жизнью, центром ее существования. Она безумно любила его. Моя душа болит за леди Элеонору.
 — Она очень сильна, Розамонд. Заставила лорда Эдуарда отправить всех наших слуг по домам и потребовала ежегодную пенсию в пятьсот фунтов за свои вдовьи земли, и Эдуард согласился. Но ее дух сломлен, а сердце разбито. И ничего уже не исправить.
 — А сэр Рикард де Берг тоже последовал за ней? — тихо поинтересовалась Розамонд, а когда Деми кивнула, радостно улыбнулась. — Поверь, сердце леди Элеоноры оживет, только дай срок. Сэр Рикард дал ей обет, когда оба были очень молоды. Он любил ее все эти годы. Его преданность беззаветна. Ей всегда будет на кого опереться — сэр Рикард никогда не подведет.
 — А ведь ты была влюблена в него, Розамонд.
 — Нет, все это девичьи фантазии. Я и понятия не имела, что такое любовь, пока не встретила Роджера де Лейберна. Он был моей судьбой, и я благодарю всех святых за такого мужа.
 — Я тоже замужем, Розамонд. Обвенчалась по доверенности с Ллевелином, принцем Уэльским, хотя боялась, что больше мы никогда не увидимся. Поэтому я и здесь. Эдуард сообщил Ллевелину, что если он приедет в Виндзор и подпишет мирный договор с Англией, то сможет забрать меня в Уэльс.
 — А он приедет?
 — О да, — убежденно кивнула Деми. — Мы любим друг друга, он явится за мной, Розамонд.
 Розамонд сжала руки подруги и поцеловала в лоб.
 — Я так счастлива за тебя! Ты обязательно должна посмотреть на моего сына. Как хорошо, что ты рядом, пусть и ненадолго!
 — Мне необходимо идти, я пришла только для того, чтобы увидеть тебя.
 — Завтра мы весь день проведем вместе. Познакомишься с принцессой Элеонорой, она такая же милая и прелестная, как ты, Деми.
 Попрощавшись с Деми, она обернулась и увидела мужа.
 — Ты сердишься, что Эдуард использует Демуазель как пешку в игре с Ллевелином, чтобы заставить плясать под свою дудку? — спросил Роджер.
 Розамонд пристально вгляделась в его лицо.
 — Ллевелин и Деми любят друг друга. Она добровольно идет на жертвы, совсем как я когда-то!
 — Ты? Добровольно? Ты была ледяной девой, которая с самого начала ожесточила свое сердце против меня, — поддел он. — Клянусь, еще ни одному мужчине не удавалось растопить такую глыбу льда!
 Розамонд на миг прильнула к нему.
 — Не воображай, что навеки покорил меня! Тебе придется вновь и вновь завоевывать мое сердце! — заверила она, призывно облизнув губы в предвкушении грядущей ночи.
 — Ну вот, посмотри, что ты наделала! И еще ожидаешь, чтобы я танцевал в таком состоянии?
 — Думаю, танец соития тебе удастся.
 Роджер обнял ее за талию и потянул к двери. Но тут раздался голос Эдуарда:
 — Минуту, де Лейберн! Отныне на придворных собраниях каждый должен соблюдать правила этикета!
 Роджер подвел Розамонд к резным позолоченным стульям, на которых восседали Эдуард и Элеонора, и отвесил изящный поклон.
 — Господин, вы извините леди де Лейберн и меня?
 Голубые глаза Эдуарда чуть сузились, но Розамонд разглядела в них веселые искорки.
 — Я знаю, куда вы сбегаете, весь Виндзор это знает. В кровать… если, разумеется, сумеете до нее добраться. Ты бессовестный, бесчувственный негодяй: мне придется торчать здесь еще часа два, прежде чем улечься с женой в постель!
 Элеонора спрятала вспыхнувшее личико за плечо мужа.
 — Будь я на вашем месте, господин, — улыбнулся Роджер, — не остался бы дольше чем на две минуты. Мы желаем вам спокойной ночи.
 — Стой! — Эдуард подался к другу и прошептал так тихо, что никто, кроме Рода, не услышал: — Запрещаю награждать Розамонд вторым ребенком, пока я не сравняю счет!
 Как только влюбленные вышли из зала, Розамонд подхватила юбки и пустилась бежать.
 — Догоняй!
 Он помчался следом и, подхватив жену на руки, подбросил вверх, а потом стал взбираться по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.
 — Что сказал Эдуард? — поинтересовалась она, задыхаясь от смеха.
 — Секрет, дорогая! Достаточно сказать, что он бросил мне вызов, перед которым я не смогу устоять.
 — Ты настоящий дьявол, де Лейберн! — простонала Розамонд, подставляя ему губы для поцелуя.
 Что ж, только таким она и желала его видеть! И просто желала…