---------------------------------------------


 Джин Флей
 Чудачка, стоящая внимания



 ГЛАВА 1. ЗНАКОМСТВО


 Когда я вошла, секретарши на месте не оказалось. Я постояла, подождала, но она не появилась, между тем минуло целых пять минут против оговоренного срока. Дверь к ее шефу, цели моего посещения, была приоткрыта, и я туда двинулась, но, слава богу, не вошла, поскольку картина, внезапно возникшая передо мной, заставила меня отшатнуться в смущении и замереть на пару минут. Но совсем уйти я не могла: мне назначено, да и дело не терпит отлагательства.
 Крадучись на цыпочках, я вернулась к входной двери и сильно хлопнула ею. Ну, теперь можно. Надо быть абсолютно глухим, чтобы этого не услышать. Для подстраховки, топая как буйволица, я прошла к той двери, приостановилась, подняла и уронила стул, хотела и со столом так же круто обойтись, но засомневалась в собственной мощи, вследствие чего ограничилась двумя решительными ударами в дверь и вошла.
 Но, увы, ни весь этот гром, ни мое появление не произвели ни малейшего впечатления на моего жениха и его пассию. Они продолжали также самозабвенно целоваться, попутно изучая строение тела друг друга.
 В этой пикантной ситуации мне не оставалось ничего другого как робко кашлянуть. И это наконец-то возымело свое действие. Энтони Камерон, мельком взглянув на меня веселыми синими глазами, не очень охотно убрал ладонь с ее округлостей. Чмокнув блондинку напоследок, он проводил тоскующим взглядом ее покачивающиеся бедра и соизволил указать мне на кресло.
 – Что вам угодно, мисс? – спросил он, плюхаясь в свое.
 – Я Элизабет Таррел, мы с вами вчера назначили встречу на это время.
 – Припоминаю, вы – моя будущая жена.
 – Да, к сожалению.
 Он усмехнулся и сказал:
 – Кажется, и вы не в восторге от предприятия, в которое втравил нас старик мой сумасбродный. Но ничего не поделаешь. Я предлагаю совершить неизбежные брачные церемонии завтра в десять, думаю, они не займут много времени; чем раньше мы поженимся, тем скорее получим свободу и деньги.
 – В общем я согласна, но у меня есть несколько предварительных условий, ради них, собственно, я и пришла к вам. Они следующие: церемония должна быть скромной, без приглашенных, после чего мы расстаемся, живем раздельно, вы не вмешиваетесь в мою, а я в вашу жизнь, и, конечно, не может быть никакой речи о физической близости. Это, к сожалению, нельзя записать в контракте, но я полагаюсь на ваше слово.
 – Рискните. Я иногда поступаю очень благородно и даже с барышнями.
 Я встала.
 – До свидания, мистер Камерон!
 – До свидания, Лиз! Постойте, не могли бы вы снять очки? Из-за их темных стекол, боюсь, завтра я не смогу васузнать.
 – Нет, нет, я сама найду вас.
 – Как хотите, – ухмыльнулся он.
 Эта нахальная девица, его секретарша, не удосужилась подождать, пока я выйду, а сразу юркнула к нему в кабинет. Хотелось бы мне знать: я первая их застукала, или это в порядке вещей в его офисе? Кстати, чем здесь занимаются в промежутках между сексом? Вывеска мне ничего не подсказала, зато обстановка и прочее говорили, что дело прибыльное.
 Но досада – это еще не повод, чтобы так хлопать дверью, тем более что они оба глухие. Я же знала в общих чертах, к кому шла.
 Этот красавчик ничуть не смутился и даже не извинился передо мной. А почему он должен извиняться? Его отец Эд Камерон обошелся с ним еще хуже, чем со мной: вместо того, чтобы оставить все ему, он навязал меня в жены, а я только племянница леди Джейн, которую он любил так, что решил соединить своего сынка узами брака, оставив дурацкое завещание, по которому мы получаем его миллионы в том случае, если поженимся, и только по прошествии пяти лет можем развестись, поделив их поровну. В случае расторжения брака до этого срока виновник лишается всего и деньги переходят к пострадавшей стороне.
 Хорошо хоть леди Джейн не дожила до последней шутки своего обожаемого Эдди, который в юности бросил ее в погоне за удачей, а она не вышла ни за кого, хотя и могла. Но и его не простила, и когда, разбогатев, он хотел вернуться к ней, даже на порог не пустила. Правда, потом чуть не умерла с горя, прочитав в газетах о его женитьбе. Единственным утешением для нее с тех пор стало то, что он часто менял своих жен. Может…
 На этом мой внутренний монолог был внезапно прерван появлением блюстителей порядка, которые прижимали своей машиной мою, приказывая мне немедленно остановиться.
 Без сомнения, я опять вляпалась. Снимать очки, или так обойдется?
 – Я опять что-то нарушила?
 – Да, мисс, вы должны показать свои права.
 Я порылась в сумке, в карманах, в бардачке. Может, упали? Нет, не видно.
 – Что вы сказали? В багажнике? Нет, там, кроме трупа в хорошем состоянии, ничего нет.
 Странно. Поверил вахлак. Придется открыть. Я открыла и сразу вспомнила.
 – Они в другом кармане дома, – растерянно призналась я, сняла очки и лучезарно улыбнулась – другого выхода не было.
 Ну вот, всегда происходит одно и то же: сначала они глупо таращатся, затем улыбаются, и уже потом зависит от индивидуальности: одни несут чушь, другие дают волю рукам, некоторые и тому и другому одновременно. У этого появились проблемы с речью. Ну, наконец-то.
 – Простите, мисс, я вынужден проверить вас в центральной. Как ваше имя?
 – Элизабет Таррел.
 Мог бы отвернуться, а не передавать напарнику через плечо, я еще не отпетая гангстерша.
 – Все в порядке, мисс Таррел.
 – Но что же я нарушила?
 – У вас не горит левый поворот, и вы не заметили несколько знаков. Если хотите, мы могли бы проводить вас до ближайшей мастерской.
 – Нет, к сожалению, я спешу, мне здесь недалеко, и левый поворот уже не понадобится. Обязуюсь замечать все знаки. Я могу ехать?
 – Да, мисс.
 На этот раз не соврала. Осталось действительно сущие пустяки до дома. А парень все же увязался за мной. Теперь может узнать, где живу, и это совсем ни к чему. Потом долго не отвяжется. Надо что-то предпринять.
 Я припарковала машину, нырнула в супермаркет и осторожно выглянула из-за банок. Тип оказался настырным и решил выслеживать меня по всем правилам детективных погонь: осталось вытащить пушку убойного калибра и потрясти ею перед восхищенными налогоплательщиками. Ага, чуть не засек. Я пригнулась и перебежала за другой стеллаж, потом еще за один и так перебралась ко второму выходу за углом. И то ли меня предали, то ли сама не убереглась, но молодчик неосторожно высунулся из-за угла. Ну, погоди! Я направилась прямо к нему.
 – Что вам вздумалось преследовать меня?
 Этот тип к тому же краснеет!
 – Я, мне…– замялся он.
 – Увы, вечером я занята, а завтра и вовсе выхожу замуж, так что выбросьте этот вздор из головы, я сожалею, что так получилось. Надеюсь, вы будете благоразумны и не станете больше шпионить за мной. Прощайте.
 А теперь быстро и не оглядываясь. Слава богу, отстал.




 ГЛАВА 2. САМЕЦ, НЭНСИ И ЗАНУДА


 Дверь была не заперта, я толкнула ее и вошла.
 – Нэнси, ты здесь?
 Спит, наверно. Ну да, вон пятки торчат, если не шуметь, то она не проснется.
 Я осторожно прошла в другую комнату и упала в кресло. В ту же секунду дверь отворилась и появилась красивая, хорошо сохранившаяся женщина, моя мать Нэнси. Она запахнула халат, настороженно посмотрела на меня и спросила:
 – Ты ездила к нему?
 – Да.
 – Ну и что?
 – Завтра в десять.
 – О, как я рада, дорогая! Ну как он тебе?
 – Три эс: самовлюбленный, современный самец, не теряющий даром времени.
 – Но он хоть симпатичный?
 – О, да! Красавчик!
 – Вот здорово!
 – Да, и чем дальше, тем сильнее мне хочется послать все к черту!
 – И не думай даже! У нас нет ни гроша.
 – Я пойду работать.
 – А я что, по-твоему, должна отправляться в богадельню?
 – Почему? Я вполне обеспечу нас обеих.
 – Жалкими грошами?! Ты же знаешь, что я не привыкла жить в нищете, мне сорок пять, я еще не стара, но и не так молода, чтобы без труда заарканить подходящего мужа. И еще этот негодяй Фил не оставил ничего.
 – Не надо было выходить за этого сосунка, моего ровесника.
 – Он был на три года старше тебя!
 – Подумать только, на целых три года!
 – Что ты понимаешь?! – взорвалась Нэнси. – Ты, старая дева, которая ухитрилась еще ни разу ни с кем не переспать! Что ты можешь знать об этом?
 – К счастью, ничего. И знать не хочу.
 – Эгоистка!
 – Может быть.
 – Я знаю, это все из-за леди Джейн, это она превратила тебя в бесчувственную колоду, из тебя теперь даже слезинки не выбьешь. А каким очаровательным добрым ребенком ты была, ты так радовалась каждому моему приезду…
 – Которому ты удостаивала меня раз в один-два года, чаще всего после очередного развода. Ты приезжала к нам, чтобы отоспаться, похудеть, в общем, набрать форму; надо сказать, тебе это блестяще удавалось, через месяц ты возрождалась как Феникс из пепла и опять бросала меня, чтобы пуститься в погоню за очередным любовником или мужем. В чопорный дом леди Джейн ты вносила веселье и что-то вольное, отчего я балдела. В это время мне разрешалось делать все, я обожала тебя и, когда ты спала, сидела под дверью твоей спальни. Ты выдумывала массу интересного, до чего я бы сама не додумалась. Помнишь? Ты привела откуда-то живую лошадь и поселила у нас в гараже; а воздушный шар, а клоуны? Да! Ты была неподражаема! И когда ты, оперившись, уезжала внезапно, не простившись, я плакала от страшной тоски недели две подряд. Не знаю, как леди Джейн, такая мудрая женщина, позволяла тебе приезжать к нам? Она же видела, чего мне это стоит. Правда, в двенадцать лет у меня что-то сломалось внутри и я уже не так страдала.
 – Твоя леди Джейн была обыкновенная ханжа и лицемерка, такая же, как ты сейчас; я просто вижу ее, когда ты так вскидываешь голову. Вылитая. Да сними ты свои чертовы очки и этот ужасный балахон, здесь некого опасаться, ты нарочно их носишь, чтобы не подвергаться искушению, ты прекрасно знаешь, чего стоишь. Ты гораздо красивее меня и леди Джейн тоже. Тебе достаточно взглянуть на мужчину своими глазищами, и он твой со всеми потрохами, но ты не делаешь этого, потому что ты синий чулок, зануда и романтическая дура, напридумала себе всякого и боишься рискнуть.
 – Да, я не хочу страданий и напрасных разочарований, эти типы все одинаковы, у меня есть два отличных примера: ни тебе, ни леди Джейн не удалось удержать ваших мужчин. Мои глаза они будут замечать не больше недели, все остальное несколько месяцев, ну год, а потом что-нибудь найдут на стороне.
 – Ну, если тебе на себя наплевать, подумай обо мне. Слышишь, я отравлюсь, если ты не выйдешь за него замуж. Лиз, такие деньги! Ты можешь, наконец, не спать с ним, если тебе не хочется. Он же видел тебя в очках и балахоне, а ты в этом как чучело, абсолютно не заметна, у него не должно быть на тебя никаких видов. Ну, Лиз? Ну что тебе стоит? Хочешь, я перед тобой на колени встану?
 – Нет уж, уволь от этой комедии. Успокойся, хоть и воротит меня от этого, но я выйду за него, чтобы обеспечить тебе роскошную старость, я не могу представить, как бы мы жили вместе. И потом, лишать тебя того, к чему ты привыкла, было бы жестоко даже для меня, бесчувственной колоды.
 – О, Лиз, спасибо. Как думаешь, что мне надеть для завтрашней церемонии?
 – Халат. Ты останешься дома. И не возражай.
 – Но как же?
 – Никак. Все произойдет быстро и просто, мы распишемся и тут же расстанемся.
 Утром следующего дня я подъехала за пятнадцать минут до начала церемонии.
 Уф, к счастью, его еще нет. Я опустилась в кресло, взяв под прицел входную дверь. А вот и он, принаряженный, во всем белом, по-моему, даже подметки белые.
 – Эй, мистер Камерон, – позвала я и помахала рукой, так как, не обнаружив сходного по окраске пятна, он собирался поискать его в другом месте.
 – А, Лиз, я не заметил вас, вот примите эти белые розы, тогда хоть что-то в вас будет такое же, как и у меня.
 – Надеюсь, мой костюм не разочаровал вас настолько, чтобы отменить предстоящее действо?
 – Конечно, нет, мне абсолютно все равно.
 Выйдя из дверей после окончания церемонии, Энтони от избытка чувств хотел поцеловать меня, но я увернулась и сказала:
 – Нет, мистер Камерон, не забывайте наше соглашение.
 – Как хотите, Лиз, но я это из благодарности как самой непритязательной из жен. Кстати, этот месяц я проведу во Флориде, но оставлю необходимые распоряжения на ваш счет. Прощайте.
 Энтони легко сбежал к ожидающей его шикарной машине, где уже сидела не вчерашняя блондинка, а другая цыпочка.
 Я села в свою и поехала домой. Дверь мне открыла Нэнси. Очень быстро, наверно, караулила. Она была нетерпелива.
 – Что?
 – Все в порядке, завтра ты получить деньги и сможешь их опять изводить.
 Нэнси взвизгнула от восторга и повисла у меня на шее.
 – Ты меня задушишь, – пискнула я, невольно улыбаясь.
 – Я поеду, поеду, опять туда! – пропела и закружилась Нэнси. – Может быть, и тебя забрать с собой?
 – Ни в коем случае, я остаюсь.
 – А что ты будешь делать?
 – Работать, у меня же университетский диплом.
 – Как?! Обыкновенной учительницей с твоими деньгами?
 – По правде сказать, я не считаю их своими, они должны были бы принадлежать одному Энтони, и я не собираюсь их тратить, кроме как на тебя. Ты одна вполне способна пробить огромную брешь в любом состоянии, себя обеспечу я сама, не напрасно же я корпела над книгами все эти годы.
 – Это уж точно. Наверное, ни один человек в целом штате не проглотил их столько, сколько ты, да еще эти картины, которые ты малюешь с утра до вечера. Ты пошла в своего папочку Джулиана, такая же заумная, как все эти Таррелы. В тебе моего-то одни ноги да грудь, но зато какие! Ты помнишь Джулиана? А впрочем, что я говорю, тебе было только три года, когда он разбился. Леди Джейн тогда как с ума сошла. Она сказала, что это из-за меня, как будто я настлала тот ужасный туман. Мне кажется, она бы свихнулась, если бы я не оставила тебя у нее, очень уж она горевала о Джулиане, ведь она заменила ему мать. Но что-то я заболталась. У меня куча неотложных дел: нужно зайти к массажисту, доктору, парикмахеру, ну и к остальным тоже. Хочешь, я свезу тебя к Джеймсу? Он подберет тебе что-нибудь получше, чем этот зализанный верх и унылый пучок сзади. Нет? Ну как знаешь, крошка, я убегаю.
 Беги, беги. Я села в кресло и задумалась, вернее на меня нахлынули воспоминания.




 ГЛАВА 3. ПЕРВАЯ РАЗБИТАЯ ГОЛОВА


 Леди Джейн – это прозвище Джейн Таррел, старшей сестры отца, оно приклеилось к ней в детстве, да так и осталось на всю жизнь, но она действительно была настоящей леди, в ней чувствовалось что-то такое, что заставляло окружающих сразу почтительно выделять ее. Может, это порода, ведь Таррелы потомки древнего рода, правда, давно утратившие титулы и богатство.
 Нэнси не права: мне далеко как до леди Джейн, так и до нее самой. Я не обладаю ни благородством и твердостью первой, ни самоуверенностью и смелостью второй. Вполне заурядная личность, витающая в облаках, непоследовательная и нерешительная, что приводит к постоянным сделкам с совестью и нелепым ситуациям. Единственное, что леди Джейн передала мне вполне, так это страсть к живописи и книгам. Они для меня то же, что песок для страуса, помогают спрятаться от действительности и ничего не предпринимать.
 В пригороде, где находился дом леди Джейн, кроме нас обитали одни старики и собаки. Там на редкость не было детей, а если и появлялся кто-нибудь, то лишь на каникулы, а я из-за своей отчаянной застенчивости не успевала ни с кем познакомиться, хотя мне это страстно хотелось. По существу, я была очень одинока. Общество леди Джейн и Кэрол, прослужившей верой и правдой у леди Джейн тридцать лет, не могло заменить мне сверстников. Очень хорошо помню один эпизод, как к Джонсонам приехали их внучки Пэт и Мэг.
 Слоняясь по дороге, я вдруг услышала детские голоса, сердце мое затрепетало, и я припустила в ту сторону, откуда они исходили. Раздвинув кусты, я осторожно высунулась из них и увидела двух очень похожих друг на друга девочек, это поразило меня настолько, что я застыла, забыв всякую осторожность. Они заметили меня и, побросав своих кукол, подбежали ко мне.
 – Ты кто такая? – требовательно спросила Пэт, она была у них заводилой.
 – Лиз, – еле выдавила я.
 – А мы Пэт и Мэг, хочешь играть с нами в магазин?
 Я кивнула, потому что не могла говорить от волнения.
 Мое счастье длилось целую неделю, пока не появилась хохотушка Мэри. Она не выносила сидячих игр, приводя всех в движение. Куклы и магазин были заброшены, и я вместе с ними, так как была неуклюжа, тихоходна, неувертлива и не могла никого поймать или метко бросить мяч, зато сама все время попадалась и падала, короче, мешалась под ногами и портила игру.
 Они играли, а я, притаившись где-нибудь поблизости, подглядывала за ними. Это сделалось моей потребностью. Потом я подглядывала и за другими детьми, пока один мальчишка не вытащил меня из кустов и, обозвав презренной шпионкой бледнолицых, хорошенько не поколотил. Я долго плакала; было как-то обидно и противно, я ненавидела сама себя, с тех пор уже не осмеливалась на подобное и даже нарочно уходила к нашему дому, когда появлялись дети.
 В школе первые три года я, как и следовало ожидать, совсем потерялась и была самой забитой, тупой маленькой девчонкой; за всю последующую жизнь я не получила столько толчков, обидных прозвищ и синяков, сколько в это время. Леди Джейн наконец почувствовала неладное и перевела меня на четвертом году в другую школу. Там я неожиданно нашла свою первую и последнюю подругу Кэти Полак. Это случилось так. По какой-то причине леди Джейн высадила меня не рядом, а несколько дальше от школы. Помахав ей рукой, я подождала, пока она отъедет, повернулась и побрела к ненавистной школе. Ужас, отразившийся на моем лице, уловила девочка, оглянувшаяся зачем-то назад. Она остановилась, разглядывая меня черными смышлеными глазами, и бойко спросила:
 – Боишься?
 Я кивнула.
 – Ты что, новенькая?
 Я опять кивнула.
 – Я тоже новенькая, но ни капельки не боюсь, пусть только попробуют, я ка-ак дам, запросто могу убить.
 Мои глаза округлились от удивления и почтения.
 – Вот потрогай, какие у меня мускулы, – она согнула свою руку. – Трогай, трогай.
 Не дождавшись, пока я решусь на это, она схватила меня за пальцы и ткнула ими в маленький бугор.
 – Ну как? – самодовольно спросила она.
 – О! – восхищенно пролепетала я.
 – Это еще что, к концу года, вот увидишь, я побью их всех. Я стащила у Барни, моего брата, такие железки, поднакачаюсь, и у меня здесь будет во!
 Кэти до предела оттянула рукав своей курточки.
 И произошло чудо: мы попали с ней в один класс, сели рядом и не разлучались ни на минуту.
 Острый язычок Кэти и ее бойкий воинственный нрав отбил у большинства охоту задирать нас, а для особо настырных у нас нашлись аргументы повесомее.
 Как-то раз Дэн Кроуфорд, противный лопоухий мальчишка, выбегая после уроков из дверей школы, нарочно врезался в меня, да так, что я отлетела, и очень прилично. Когда я встала, на земле, поднимая тучи пыли, катались сцепившиеся Дэн и Кэти и этот гад одерживал верх. Не знаю, что со мной случилось, но, когда я увидела, как его кулачище опускается на мою Кэти, я дико взвизгнула, сорвалась с места и, схватив сумку, что было силы обрушила ее на его круглую ненавистную голову. Он дрыгнул ногами и затих.
 Скинув с себя неподвижного Дэна и вытирая разбитые губы, Кэти медленно поднялась, встряхнулась, окончательно оторвала разорванный рукав и с интересом уставилась на Дэна, который не выказывал никаких признаков жизни.
 Она опустилась опять на колени и, прижав ухо к его груди, оповестила собравшихся, что этот гад, к сожалению, еще не сдох.
 Подошедший мистер Райт оказал Дэну первую помощь и отвез к врачу.
 На следующий день в школу впервые была вызвана леди Джейн. После продолжительной беседы у директора она долго и удивленно смотрела на меня и, не найдя на моем лице никаких признаков раскаяния, впервые заметила отчаянную решимость и не приставала ко мне, ограничившись тем, что спросила, не перевести ли меня в другую школу. Я наотрез отказалась, потому что не могла потерять Кэти, это было бы для меня равносильно смерти. В то время никто в целом мире не был мне так нужен, как эта веселая выдумщица, которая никогда не унывала и не ведала страха. Рядом с ней я становилась другим человеком, я также никого не боялась, все делалось легким и простым, во мне что-то сдвинулось, и я стала хорошо учиться.
 Я ее часто видела во сне и, когда наступали каникулы или праздники и Кэти куда-нибудь уезжала, тосковала безмерно, так же сильно, как по матери.
 До тринадцати лет я была невзрачной, худой как щепка коротышкой. К пятнадцати годам я значительно подросла и округлилась. Кэти тоже изменилась. В том злосчастном году в нашем классе появился новичок Терри Дуглас.
 Войдя в класс, Кэти вдруг застыла на месте, я дернула ее за рукав, но она не отозвалась. Удивленная этим обстоятельством, я проследила ее взгляд, в конце которого обнаружила высокого незнакомого парня, который, похохатывая, что-то рассказывал Питу. Я подумала, что новичок не из слабаков, и села за стол. Кэти опустилась рядом. Я хотела что-то спросить, но она опять на что-то загляделась, я обернулась и наткнулась на пристальный взгляд новичка.
 «Что он так уставился? – с досадой подумала я. – Может, испачкалась где-нибудь?»
 Кэти осмотрела и ничего не нашла. Я успокоилась и все забыла.
 После окончания занятий мы как обычно забежали в туалет. Там Кэти вдруг выудила из сумки расческу, тушь и губную помаду, позаимствованные, как оказалось, у признанного школьного авторитета кокетки Лоретты Симпсон.
 – Зачем тебе? – удивилась я.
 – Отстань, – отмахнулась она, неумело рисуя себе губы и глаза. – Ну как? – победно улыбаясь, спросила она.
 – Блеск, – польстила я.
 Кэти выпрямилась, расправила и отвела назад плечи, отчего ее грудь рельефней обрисовалась под платьем. Когда, толкнув дверь, мы выходили из школы, от стены отклеился новичок и ленивой походкой направился к нам. Я бы не заметила этого явления, если бы не странное поведение Кэти: она вдруг остановилась и как кролик на удава смотрела на этого парня.
 Я разглядывала ее заалевшее лицо, когда подошедший ощутимо толкнул меня в плечо и сказал:
 – Эй, детка!
 Я непонимающе уставилась на него.
 – Я Терри Дуглас.
 – Ну и что?
 – А не прогуляться ли нам сейчас?
 Я захлопала глазами и недоумевающе посмотрела на Кэти, но она уже усиленно изучала кончики своих туфель.
 – Пошел к черту, нет желания, – буркнула я, смутно чувствуя: что-то здесь не так.
 С этого дня Кэти как подменили. У нее все время было плохое настроение, она нервничала, иногда не отвечала на мои вопросы, отчего-то злилась и, сославшись на какие-то дела, не прогуливалась как бывало со мной после школы, а убегала домой.
 Вот так однажды, уныло бредя после занятий, я остановилась у витрины с игрушками; не видя их, я задумалась о странном поведении Кэти.
 – Как тебе нравится та мартышка? – вдруг раздался рядом чей-то голос.
 Я увидела сначала отражение, а затем самого ухмыляющегося Терри.
 – Наконец-то твоя подруга поняла, что здесь лишняя, – сказал он.
 – Кто лишняя? – переспросила я.
 – Кэти, она втрескалась в меня по уши.
 – Ты врешь! – я не могла поверить в страшную правду.
 – Нет, я всегда знаю, когда девчонки клюют на меня, у меня есть опыт, но ты не бойся, ты мне больше всех нравишься, я балдею от тебя.
 – Гад, – задохнулась я от ярости, связав наконец все причины и следствия. – Козел вонючий, если ты когда-нибудь еще раз подойдешь ко мне, я не знаю, что с тобой сделаю!
 Для вящей убедительности я толкнула его в грудь и плюнула ему под ноги.
 – И не смей больше пялиться на меня, урод паршивый!
 Я в сердцах отвернулась, но он схватил меня за плечи, развернул к себе и, покраснев от злости, прошипел:
 – Что ты сказала?
 – Я ненавижу тебя, какого черта ты появился у нас, ты все испортил!
 Я чуть не плакала, он оторопел и выпустил меня. Я побежала, чувствуя, что слезы вот-вот хлынут из глаз.
 Немного успокоившись, я решила сходить к Кэти объясниться, она поймет, и у нас будет все по-прежнему. Подгоняемая надеждой, я подлетела к ее дому и позвонила. Дверь открыла Кэти, но не впустила, а сурово спросила:
 – Зачем явилась? Я тебя не звала.
 – Кэти, впусти меня, я должна важное сказать, – умоляюще попросила я.
 – Проваливай, – буркнула она и хотела закрыть дверь, но я навалилась, не давая ей сделать это, тогда она не церемонясь оттолкнула меня и захлопнула дверь.
 Я ошеломленно посмотрела на закрытые ворота в рай и отчаянно забарабанила в них обеими руками.
 – Кэти, открой, я тебя очень прошу, – кричала я, но она не открывала.
 Уяснив, что она не откроет, я медленно сползла по двери и, усевшись прямо на пол, горько заплакала.
 Я не слышала, как дверь открылась, но Кэтин голос вдруг сказал:
 – Не реви как корова. Ладно уж, заходи.
 Продолжая всхлипывать, я вошла. Толкнув меня в кресло, она скоро вернулась со стаканом воды. Судорожно всхлипывая и клацая зубами, я сделала глоток и, поперхнувшись, сильно закашлялась.
 – Ну вот, ничего как следует делать не умеешь, – проворчала она, хлопая меня по спине.
 Отдышавшись, я поспешно начала:
 – Кэти, я послала этого дурака к черту, он больше не будет приставать ко мне. Точно, не будет. Его просто нет, не думай о нем. Он теперь меня ненавидит.
 С трепетом и надеждой я ела ее глазами, но она не смотрела на меня, избегая моего взгляда.
 – Лиз, дело не в нем. Понимаешь, ты стала слишком красивой. Рядом с тобой я кажусь замухрышкой, но не только я, ни одна девчонка в нашей школе в подметки тебе не годится. Ты не замечаешь, я знаю, но все парни теперь пялятся на тебя. Я не могу дружить с тобой. Это нестерпимо, когда ты пустое место. Я вообще уйду в другую школу.
 – Кэти, возьми меня с собой. Я что-нибудь сделаю, и на меня никто больше не будет пялиться, я стану совсем незаметной.
 – Что же ты сделаешь? – с интересом спросила она.
 – Я надену черные очки и что-нибудь такое, что меня не будет видно.
 Кэти рассмеялась и замотала головой.
 – Нет, Лиз, этот маскарад не по мне, я все равно буду знать, какая ты на самом деле, и буду всегда как обязана тебе чем-то. Нет, это не годится. Нам лучше расстаться.
 – Но можно мне хоть навещать тебя, а? – с последней надеждой спросила я.
 – Нет, – отрезала Кэти.
 Я видела по ее упрямому выражению, что упрашивать бесполезно, но продолжала сидеть, надеясь на чудо. Но чудо не произошло. Она встала и открыла дверь.
 В свою школу я больше не вернулась, а перешла в другую, перед этим впервые надев очки с темными стеклами, длинную юбку, широкую блузу и туфли самого топорного очертания.
 С Кэти я больше не встречалась, но даже сейчас иногда вижу ее во сне.
 После Кэти у меня не было подруг, кроме леди Джейн и Кэрол, с которыми я особенно сблизилась. Тогда-то я и пристрастилась к книгам и живописи. Уж чего-чего, а книг было предостаточно: мой дед, профессор древней истории, набил ими весь дом.
 С леди Джейн и Кэрол я рассталась первый раз, когда поехала в университет.
 В университете особенно и вспомнить нечего, я была прилежной и замкнутой, там даже никто по-настоящему и не приставал, впрочем, очки и мой особый стиль как-то не вдохновляли на подвиги, к тому же вполне хватало хорошеньких сговорчивых девушек.
 Два года назад неожиданно умерла леди Джейн, а через полгода Кэрол, и я осталась совсем одна. Вначале было тяжело, я долго не могла смириться с этим, но пережила, я оказалась вынослива.
 Деньги от продажи дома и небольшой капитал леди Джейн Нэнси очень быстро промотала на последнего хлыща, и нам пришлось бы туго, учитывая привычки Нэнси, но тут, как в сказке, позвонили изодной известной адвокатской конторы и попросили приехать к ним. Я прибыла, и мне прочитали завещание Эда Камерона. Так все и закрутилось.




 ГЛАВА 4. ЮЛИЙ ЦЕЗАРЬ И ПАПА РИМСКИЙ


 Мой диплом не произвел никакого впечатления на директора и владельца престижной частной школы, кругленького мистера Кауфмана. Он еле взглянул на него и, не утруждая себя ни вводными, ни заключительными предложениями, сказал, как выплюнул:
 – Вы нам не подходите.
 Бросив диплом в сумочку, я успела сказать себе: «Спокойно, Лиз, в школе мистера Хама тебе действительно не место». Встала и закрыла дверь с другой стороны.
 Эта школа стояла у меня первой в списке, наверное, поэтому оказалась блином, который комом. Я ее вычеркнула и, зажмурившись, ткнула пальцем наугад: далековато, но зато не частная и судьба велит. Не раздумывая, я поехала туда.
 Юлий Цезарь был сопливым щенком по сравнению с Гарри Форманом, директором этой школы. Одной рукой он очищал складки одежды шмыгающего носом разочарованного паренька от дорогих его юному сердцу банки с пиявками, дохлой мыши (патентованных средств от воображал), кнопок, пистолета, мотка бечевки, магнита, трубочки с набором шариков и других совершенно необходимых вещей, второй рукой накручивал диск телефона. При этом он смотрел то на меня, то на начавшуюся внизу потасовку, рот тоже был при деле, он гонял сигарету из конца в конец и много чего говорил, например, специалист моей квалификации нужен им позарез, я могу приступать завтра же; что он проверял: платок вместо пальцев для носа полезнее; что миссис Уокер будет потрясена успехами младшенького; ах, она не может посетить их, очень жаль, тогда он сам посетит мистера Уокера. Разве не надо? Хорошо, он согласен подождать до завтра. В это время незанятый глаз его подмигивал мне, указывая на расписание.
 Бросив трубку, он подтолкнул разукомплектованного и разочарованного паренька к двери и выпрыгнул в окно. Это был второй этаж, но все равно эффектное приземление сорокалетнего, еще крепкого, тела мистера Формана впечатляло и даже где-то захватывало дух, тем более оно сразу перешло к активным действиям по рассеиванию орущей толпы.
 Не считая аудиенцию оконченной, я терпеливо дождалась возвращения триумфатора. Он появился не с пустыми руками, а рассортировав добычу по углам, подошел ко мне, без лишних церемоний освободил от очков, присвистнул, вернул назад и попрощался.
 Примерно через месяц, ближе к концу урока, чем к его началу я была оглушена внезапным восторженным ревом моих подопечных, до того еще вполне мирно склонявших свои озадаченные головы к тетрадям.
 Я оглянулась и увидела среднего роста крепкого юношу, на невозмутимом красивом лице которого не отразилось никаких ответных эмоций. Добросовестно изучив мои ноги, неспешно миновав все остальное, взгляд прибывшего задержался на моем лице без очков. После чего сам он упругой небрежной походкой прошел за свободный стол, который моментально скрылся за спинами всех присутствующих, исключая мою и Дика Сэливана, который на робкие протестующие действия в виде междометия «эй!» и взмаха руками как-то очень торжественно огласил:
 – Рэй Мэрфи!
 И я поняла, что это почти папа римский, а может быть, и больше, поэтому уже никак не протестовала и благоразумно закончила урок пораньше.
 Остальные разъяснения я получила из уст математички Майры Филипс и из других, которые все как один говорили восторженно и взахлеб.
 Из всего этого становилось ясно, что Рэй Мэрфи, несмотря на свои восемнадцать лет, так густо оброс мифами и легендами, что Джорж Вашингтон, Аль Капоне и остальные знаменитости Соединенных Штатов, даже вместе взятые, не могли составить ему конкуренцию в среде учащихся и учителей нашей школы, а также жителей прилегающих районов.
 Природа щедро одарила Рэя, дав ему помимо всего прочего феноменальную память, аналитический склад ума, силу, решительность, а также благосклонность фортуны. Все это и явилось солидным залогом его небывалых подвигов, которыми он изводил полицию, учителей и других пострадавших горемык. И те и другие давно поняли, что он им не по зубам, и относились к нему как к стихийному бедствию, то есть отказались от всякой борьбы, устраняя лишь последствия.
 В утешение каждый сообщил, что Рэй ненадолго, он только посадит кого-нибудь из учителей в лужу и отвалит; он это делал методом контраста, обнаруживая такие блестящие знания, на фоне которых любые другие заметно тускнели, несмотря на то, что были учительские. Трое самых нестойких жертв его, не выдержав этого испытания, разочаровались в выбранной профессии и оставили эти стены.
 Отец и мать Рэя давно умерли, есть брат, на его средства и существуют, и та новенькая спортивная штучка на четырех колесах – его собственная.
 Перспектива оказаться в упомянутой луже меня совсем не радовала, я была настороже и, несмотря на принятое решение, против воли с беспокойством и опаской посматривала на Рэя. Но он был тих, как-то задумчив, он просто смотрел на меня и не раскрывал рта. Опровергая все прогнозы, он стал ходить на занятия регулярно и никого не задирал. На этот счет сложилось несколько версий, самая правдоподобная из которых утверждала, что он наконец-то вырос и остепенился. Я успокоилась и перестала замечать его. И напрасно.




 ГЛАВА 5. НАПАДЕНИЕ, ИЛИ ВТОРАЯ РАЗБИТАЯ ГОЛОВА


 Я вышла из ванной и, подойдя к зеркалу за щеткой для волос, вдруг обнаружила там кроме своего отражения еще и восхищенный взгляд, не принадлежащий мне. Он заставил меня стремительно повернуться. Замешательство мое было столь велико, что несколько секунд я простояла с открытым ртом, пока до меня дошло, что мне не мешает куда-нибудь удалиться, поскольку стоять голой даже перед Рэем Мэрфи, который удобно устроился в кресле и внимательно разглядывает меня, не совсем прилично. Что я тотчас и сделала.
 Но очень скоро уже в халате я выскочила назад. Любопытство, стыд и ярость одинаково дружно распирали меня:
 – Как вы здесь оказались?
 – Обычно, через дверь.
 – А где ключ взяли?
 – Ваш замок откроет ребенок.
 – Но как вы вообще посмели?
 – Я кое-что подозревал и рад, что не ошибся. Выпревзошли все мои ожидания.
 – И что же дальше?
 Он, казалось, задумался и медленно сказал:
 – Дальше я займусь с вами любовью.
 – Вы с ума сошли?
 – Нет, я был бы действительно дураком, упустив такую возможность, вы фантастически мило выглядите, Лиз Камерон.
 С этими словами он встал и двинулся ко мне. Я поняла по его алчному взгляду, что он совсем не шутит. В моем мозгу прошелестели самые черные страницы его легенд, и к ярости, бушевавшей во мне, стал примешиваться страх, который я не хотела обнаруживать и, пятясь назад, как можно тверже произнесла:
 – Рэй Мэрфи, немедленно убирайтесь вон, пока я…– больше мне ничего не удалось сказать, он уже достал меня.
 Я пыталась его оттолкнуть, но с таким же успехом я могла бы отталкивать статую Свободы. Очень скоро мы оказались вместе на кровати. Он – с нетерпеливым желанием освободить меня от излишней, по его мнению, одежды, а я с не менее нетерпеливым – освободиться от него самого.
 И не знаю, как я дотянулась, но настольная лампа точно опустилась на его красивую голову. Рэй успокоился, потому что вырубился. Сбросив его с себя, я села, тяжело дыша, пытаясь запахнуть разорванный халат. Я боялась взглянуть на него. Он дышал. Слава богу. И крови, кажется, нет. Дрожащей рукой я провела по его голове. Наверно, будет шишка, и большая. Это заставило меня сходить на кухню за льдом.
 Потом я опустилась на край постели и принялась лихорадочно соображать, что же мне с ним делать. Эти размышления склонили меня найти номер его домашнего телефона. К счастью, он отыскался.
 Набрав номер, я терпеливо ждала, так как было уже около часа ночи, наконец гудки прекратились и не самый ангельский голос выдал мне серию проклятий. Пока он набирал воздуха для следующей, я успела вклиниться:
 – Мистер Мэрфи? Это миссис Камерон, учительница вашего брата Рэя, не могли бы вы приехать сейчас ко мне?
 – Это не самое лучшее время для родительского собрания, – резонно рявкнул он.
 – Но вы должны забрать Рэя.
 – Что, он сам не может добраться домой?
 – Нет, я его стукнула по голове, и вот он лежит и не шевелится.
 В трубке на мгновение замолчали, потом голос, в котором явственно слышалась угроза, пообещал:
 – Эй, детка, если с Рэем что-нибудь серьезное, я оторву тебе голову.
 – Хорошо, – согласилась я и назвала свой адрес, затем сменила халат и села на краешек кровати.
 Свет падал сбоку на бледное лицо Рэя, которое от этого казалось еще тоньше и привлекательнее. Красота всегда рождает желание запечатлеть ее, и сама собой рука моя нашла карандаш и блокнот. Я набросала уже основные линии и принялась за растушевку, когда на плечо мне опустилась тяжелая рука.
 Я вздрогнула и обернулась. Второй Рэй Мэрфи, постарше лет на пятнадцать, на полголовы выше и на два размера больше, сердито смотрел на меня, затем склонился к Рэю, ощупал его голову и опустился в кресло, которое жалобно скрипнуло под его тушей. Не спуская с меня глаз, он закурил и буркнул:
 – Почему вы не сдали его в полицию?
 – Он ничего не успел сделать, и я его учительница.
 – Как он к вам попал? – Он чем-то открыл замок. – Где ваш муж?
 – Во Флориде.
 – Что он там делает?
 – Развлекается.
 – Без вас?
 Я пожала плечами.
 – Вы что разъехались?
 – Мне кажется, это вас не касается, – как можно мягче сказала я.
 – Не уверен, еще ни один Мэрфи не вламывался в квартиру, чтобы переспать с хорошенькой девочкой, обычно они сами затаскивали их туда, тем более не обрушивали тяжести в благодарность за удовольствие.
 – Не хотите ли вы сказать, что это я затащила вашего брата в постель? – оторопела я.
 – Нет, вот это и удивительно, потому-то я и задаю столько нелепых вопросов.
 Он поднялся, подошел к шкафам, открыл их, захлопнул, затем обыскал весь дом. Я следовала за ним по пятам, помогая ему: все-таки интересно узнать, что ищем и вдруг да найдем?
 Наконец, заглянув в холодильник, он выпрямился, повернулся ко мне и уверенно заключил:
 – Вы не живете со своим мужем, и на сегодняшний день у вас нет парней.
 – Но…– начала я, что там должно быть дальше, осталось тайной как для него, так и для меня оттого, что вся фраза обычно оформлялась у меня по частям по мере ее произнесения, а здесь процесс был прерван.
 Я хотела его оттолкнуть, но это было еще более безнадежно, чем с младшим. Рука моя потянулась к вазе, стоящей на холодильнике, но он оказался проворнее и смахнул ее на пол. Когда он, наконец, оторвался от моих губ, я все же влепила ему самую увесистую пощечину, но она привела его в хорошее настроение. Он рассмеялся и сказал:
 – Как тебя зовут, недотрога?
  – Лиз, – ответила я, дуя на ушибленную руку.
 – Лиз, я теперь знаю, кто в этом деле главный: виновник.
 – Неужели? – ехидно удивилась я.
 – Ты сама, детка.
 – Что?! – меня от возмущения немного подбросило внутри.
 – Да, твои удивительные глаза и все остальное, а главное, ты не должна позволять целовать себя, после этого чертовски трудно остановиться, представляю, каково было бедному братишке. Но не бойся, я ему вправлю мозги.
 Он вернулся в спальню, легко вскинул Рэя на плечо и пошел, у двери остановился и сказал:
 – Твоего мужа необходимо хорошенько вздуть, чтобы приглядывал за тобой и не вводил в искушение горячих парней, а если он не в состоянии, так пусть проваливает и предоставит такую возможность другим. Кстати, меня зовут Фрэнк.
 – Очень приятно. (Остатки воспитания леди Джейн).
 – Да? – приостановился он, с интересом взглянув на меня. – Ну раз так, то не расстраивайся, еще свидимся, – обнадежил он меня и закрыл дверь.
 Я подошла к окну. Бросив Рэя на сидение, Фрэнк выпрямился, по-приятельски помахал мне рукой, прыгнул в машину и укатил.
 Некоторое время я в задумчивости бродила по дому, силясь представить, к чему приведет это происшествие. Рассудив, что к особенно хорошему вряд ли, но и для паники нет серьезных оснований, я решила сменить замок и поставить внутреннюю задвижку.




 ГЛАВА 6. НЕЖДАННЫЙ ПОСТОЯЛЕЦ


 Рэя Мэрфи я не видела ровно месяц, вплоть до сегодняшнего дня. Новый замок и задвижку я, конечно, не поставила, о чем сразу вспомнила и пожалела, когда, войдя в комнату, обнаружила его сидящим в том же самом кресле. Одно утешение: в этот раз я была при очках и одета по всей форме – наглухо. Может быть, поэтому я чувствовала себя гораздо увереннее и совсем не испугалась. Вполне светским тоном я начала:
 – Добрый день.
 – Привет, – ответил Рэй.
 – Чему обязана?
 – Я не мог больше не видеть вас.
 Что дальше? Я уже не решилась спросить, памятуя первую нашу встречу, и ограничилась классическим:
 – Не хотите ли чаю?
 – Нет, я бы предпочел что-нибудь покрепче.
 – Увы, но у меня есть содовая.
 – Валяйте, мне все равно.
 После того, как я принесла ее, а он ее выдул, возникла пауза, которую первым нарушил Рэй.
 – Снимите очки.
 Я заколебалась, но все-таки – гость, и сняла, после чего находчиво сказала:
 – Сегодня прекрасная погода.
 – Я вас люблю, – подхватил Рэй, мрачно глядя на меня.
 Я захлопала ресницами и усомнилась:
 – Не может быть.
 – Я пытался забыть вас целый месяц, но не смог.
 – Вы не знаете меня, значит, это не любовь, это вожделение, вам надо завести подружку и всю эту любовь как рукой снимет, – тоном женщины с пропастью прожитых лет снисходительно сказала я.
 – У меня их было до черта, и старался я вовсю, они остались довольны, в общем, я тоже, но все равно вы сидели здесь, – он ткнул в левую сторону груди. – И мне было больно, я терпел, пока хватило сил.
 Как ни странно, но я поверила.
 – Вы хотите, чтобы я с вами спала?
 Иногда эта страсть ставить все точки на «и» прямо-таки изводила меня.
 – Конечно, но не только, я хочу, чтобы вы всегда были рядом.
 – Я не люблю вас. Или вам это все равно?
 – Нет, но вы бы могли полюбить меня.
 – Я не могу полюбить так вдруг, по заказу незнакомого человека.
 – А если вы узнаете меня? – с надеждой спросил он.
 Я пожала плечами.
 – Я красив, Лиз, вы не знаете, сколько женщин сходит с ума из-за меня.
 – От скромности вы не умрете, потом вы забыли, что я старше вас.
 – Это не имеет значения. Лиз, я останусь здесь.
 Это было сказано таким тоном, что я забеспокоилась.
 – Как это здесь?
 – Так вы лучше узнаете меня.
 – Но…
 – Не бойтесь, если вы не захотите, я пока не трону вас.
 – Я конечно благодарна, но я как-то привыкла жить одна.
 – Лиз, не упирайтесь, я не буду мешать вам, здесь полно места для двоих.
 – Нет, вы уйдете.
 У него странно посерело лицо и в глазах появилось выражение такого безграничного отчаяния, что у меня нехорошо засосало под ложечкой, и я вдруг услышала собственный предательский голос:
 – Ладно, оставайтесь.
 Детский восторг выбросил его из кресла, перевернул в воздухе как акробата и травмировал ликующим воплем мои барабанные перепонки.
 В два часа ночи меня разбудил телефонный звонок. Спросонья я не сразу сообразила, что это за Фрэнк такой.
 – Он сбежал, – сообщил голос в трубке.
 – Кто? – зевая, спросила я.
 – Рэй.
 – Я знаю, – промямлила я с закрытыми глазами
 – Боюсь, что он поехал к тебе.
 – Ага, он уже здесь, спит, – согласилась я.
 Пауза.
  – С тобой?
 – Нет, в другой комнате.
 Вздох.
 – Он ничего тебе не сделал?
 – Нет.
 – Странно, Лиз, ты не бойся, я приеду завтра и увезу его.
 – Я не боюсь, он сказал, что не тронет меня, а увезти его, похоже, не удастся, он совсем перебрался ко мне.
 – Ничего не понимаю. Ну ладно. До встречи, детка.
 Я положила трубку, села и, потирая виски, спросила себя:
 – Лиз, ты не свихнулась?
 Сколько-нибудь твердого и внятного ответа я так и не услышала, хотя очень старалась разобрать. На всякий случай я зашла в соседнюю комнату. Рэй действительно был там и спал, сбросив одеяло на пол. Я нагнулась, укрыла его и вернулась к себе.
 Будильник заставил вскочить меня как ошпаренную, я специально ставила его на самый крайний срок, грешным делом любила поспать. Набросив халат, я заскочила в ванную. Когда я вошла на кухню, натягивая свитер, то увидела красивого парня с сияющими глазами, который ставил на стол что-то шипящее на сковородке. Я застыла, тупо соображая, почему он здесь, наконец в голове у меня прояснилось и я села за стол. Завтрак прошел в полном молчании, я привыкала, время от времени озадаченно поглядывая на него.
 Благоразумие ко мне вернулось, правда, не надолго, когда Рэй хотел сесть в мою машину, я сказала:
 – Нет, Рэй, мы не можем ехать в одной машине.
 Он кивнул. Забрался в свою и почетным эскортом сопроводил меня до школы.
 Благоразумие, кажется, вернулось и к Рэю, во всяком случае, в учительскую он за мной не вошел, а остался в коридоре, прислонившись к стене, которую перестал подпирать, когда я направилась на урок, мы чуть было так вместе и не вошли, но я ухитрилась сообразить, что курс, изучаемый в этом классе, Рэй прошел по меньшей мере два года назад. Я притормозила и поделилась с ним своим открытием, он согласился и остался за дверью.
 Домой мы вернулись вместе. Из своей комнаты я вышла только к обеду, так как не выйти было нельзя, уж очень заманчивый запах пробивался в щели плотно закрытой двери, тем более в нее смиренно постучали и самым учтивым образом позвали к столу. Я отбросила свои сомнения и самобичевания, которыми усердно травила себе душу и, положившись на авось, явилась. У него был несомненный кулинарный талант (в отличие от меня), который подкупал, и я сказала, что еду на выставку. Рэй, естественно, попросился в мою компанию, а я, естественно, согласилась.
 Когда мы вернулись домой, я обнаружила в злополучном кресле старшего Мэрфи. Пока я думала, как это они ухитряются попадать в одно и то же кресло, ведь есть же и другие в доме, он вскочил, подошел ко мне и, улыбаясь, сказал:
 – Здравствуй, Лиз.
 – Здравствуй, Фрэнк, – ответила я.
 – Как ты согласилась на это? – Он уже не улыбался.
  – Он сказал, что любит меня.
 – А ты?
 – Нет.
 – Так какого черта ты согласилась?
 – Он был огорчен и надеется, что я его полюблю, если узнаю.
 – Ты уверена, что он не сделает тебе ничего такого?
 Я пожала плечами.
 – Он мой брат и замечательный парень, но я знаю, как ему трудно будет удержаться, и поэтому я увезу его, – твердо сказал Фрэнк.
 – Бесполезно, ты уже увозил.
 – Но я все же попытаюсь.
 Фрэнк пошел на кухню, где Рэй готовил ужин. Когда через некоторое время я вошла туда, братья по-волчьи, исподлобья смотрели друг на друга. И тишина стояла такая, что ее хотелось чем-нибудь взорвать, поэтому я спросила:
 – Ужин готов?
 Мои слова привели в действие Рэя, и на столе появился неплохой аппетитный натюрморт.
 Я уже думала, что все обойдется, но Фрэнк-таки нашелся и радостно сообщил:
 – Лиз, мы забыли о твоем муже, он не допустит, чтобы Рэй жил здесь.
 – Он не должен вмешиваться в мою жизнь, мы договорились, – призналась я. Я всегда была правдива в самый неподходящий момент.
 – Давно вы знакомы, чтоб так надоесть друг другу? – не унимался Фрэнк.
 – С месяц.
 – Он что, инвалид или старик?
 – Ему тридцать, и он совсем не инвалид.
 – Может, идиот?
 – Нет, нормальный человек.
 – Мне надо его увидеть, он, должно быть, необычный парень.
 – Самый заурядный, – заверила я его.
 – Тогда я ничего не понимаю, но ты, Рэй, здесь все равно не останешься.
 – Я никуда отсюда не уйду, – отрезал Рэй.
 Я почувствовала, что если сию минуту что-нибудь не сделаю, то они вцепятся друг в друга. Я кашлянула и решительно, во всяком случае мне бы так хотелось, сказала:
 – Фрэнк, я могу постоять за себя, ты это знаешь, и потом я хочу, чтобы Рэй остался здесь.
 Выдержать яростный взгляд Фрэнка было нелегко, но мне удалось.
 Когда мы подошли к окну, от Фрэнка и его машины остались сизый дым и затихающие вдали звуки. У своего уха я почувствовала дыхание Рэя и его проникновенное:
 – Спасибо, Лиз.
 Мы молча поужинали и разошлись по своим комнатам.




 ГЛАВА 7. РАЗВОД


 Китайские церемонии и молчанку я разводила еще примерно месяц, после чего мы перешли на ты и начали понемногу разговаривать.
 Я вообще-то молчалива от природы и воспитания, поэтому больше говорил Рэй, помимо этого он готовил, ходил по магазинам, мыл посуду, убирал в доме, порывался стирать мои вещи, я еле отстояла это исконное право за собой, подстригал газоны, сопровождал меня на этюды, выставки, в библиотеки, школу и другие места, куда я выходила, за три месяца нашего совместного существования мне только два раза удалось избавиться от него. Я уже разрешала ему заходить в мою комнату и мастерскую, где он проводил все время, кроме сна. Спал он по-прежнему у себя в комнате. И совершенно перестала его опасаться, и особенно не жалела, что оставила. Вот только зачем? Толком я не знала, но где-то в глубине души смутно маячило некое предерзостное педагогическое намерение пообтесать молодого варвара до состояния, не очень опасного для общества и его отдельных законопослушных граждан.
 Из рассказов Рэя отец его рисовался сложной личностью, он был преуспевавшим автогонщиком и дельцом, пока смерть жены, а затем и алкоголь не доконали его. Рэю исполнилось шесть лет, когда у него не осталось никого, кроме брата. Фрэнк сделался главным в семье, заменив ему отца и мать и заодно кормильца, потому что не дал небольшой фирме отца по воздушным и другим перевозкам захиреть без хозяина, ему это было не трудно: он умел лихо управляться со всем, что ездит, плавает и летает.
 Рэй обожал Фрэнка, который в свое время наделал немало глупостей и, как всякий младший брат, не смог предать семейные традиции забвению, в чем и преуспел. Братья никогда не ссорились и первый раз попробовали из-за меня. Фрэнк продолжал финансировать Рэя, но за три месяца сам не позвонил ни разу и не приехал. Это делал Рэй.
 Как уже говорилось, господь щедро одарил Рэя всем, чем только мог, и это производило сильное, почти удручающее впечатление на нормального человека, заставляя грустно задумываться о собственном несовершенстве. Да, должна сознаться, там, где я сидела час, он справлялся за значительно более короткий несопоставимый срок, да еще повадился читать то же, что и я, но я была рада этой его проснувшейся тяге к изящной словесности, надеясь на ее благотворное влияние.
 Но вот живопись его не увлекла, она осталась моей исключительной монополией, хотя он все равно торчал в мастерской все то время, пока я портила очередной холст. Это вначале меня отвлекало, не давало сосредоточиться, но уж слишком он огорчался, когда я отсылала его, и я смирилась. В общем, что ни говори, я привязалась к нему.
 Как-то, вернувшись домой, я застала мирно беседующих Нэнси и Рэя. Нэнси вся лучилась, и Рэй очень старался быть любезным и понравиться ей. Нэнси вскочила, поцеловала меня и весело защебетала свои обычные глупости, состоящие из совсем не интересных для меня вещей, как-то: последние скандалы побережья, новое в мире моды, последние достижения медицины в области омоложения и т.д. и т.п.
 Наконец, посчитав, что достаточно нас просветила и уже можно, она подхватила меня под руку и уединилась со мной в комнату, где сразу, как только закрыла дверь, спросила без обиняков:
 – Ты спишь с ним?
 – Нет.
 – Так я и знала, ты круглая идиотка.
 Я пожала плечами.
 – Да ты посмотри на него, он же красив как бог и втрескался в тебя по уши. Что тебе еще надо?
 Мои плечи опять пришли в движение. Я бы и сама хотела это знать
 – А я так радовалась, когда увидела его здесь. Ну, думаю, проснулась спящая красавица. А ты! – горестно воскликнула Нэнси и решительно добавила: – Все, я сегодня же зайду к доктору посоветоваться о твоем феномене.
 – Прекрати, ты забываешь, что я уже давно выросла и знаю, что мне делать, лучше скажи, как твои дела.
 Нет вернее средства переключить Нэнси, как напомнить о ней самой.
 – Прекрасно, выхожу замуж за Тома Глебски.
 – Надеюсь, он не очень моложе меня?
 – Увы, на целых пять лет старше твоей матери.
 – О, не может быть, что тебя заставило сделать такой невероятный выбор?
 – Сама не знаю, может, захотелось прислониться к надежному плечу старого друга, мы с ним знакомы бездну лет, он еще помнит, как я выступала, а может, для разнообразия, учитывая, что два последних были несколько моложе меня (легко сказано), или из-за денег, он богат и, кажется, любит меня!
 – Поздравляю.
 – Кстати, он познакомил меня с твоим мужем; я, конечно, не призналась, что я твоя мать и, пользуясь случаем, присмотрелась к нему. Он бесспорно недурен, но этого мало, в нем есть что-то настоящее мужское, он умеет добиваться своего, если захочет; там был такой скандальчик из-за него. Энтони соблазнил молоденькую жену местного воротилы, тот узнал, что рогат, и велел своим парням проучить счастливого любовника. И что ты думаешь? Энтони уложил этих монстров, а их было трое. Правда, и ему досталось, но тем бедолагам больше. Том очень хорошо отзывался о нем как о дельце, он считает, что у него мертвая хватка и большое будущее, а уж Том кое-что понимает в этом. Лиз, милая, может, тебе стоит поближе познакомиться со своим мужем, а?
 – Нет, я его видела, и потом подвиги этого супермэна не располагают к близкому знакомству.
 – Ну, тебя, я вижу, ничем не переубедишь, как была старой девой, так и останешься. Ах, черт, опять здесь затикало, теперь голова будет раскалываться сутки, а все из-за тебя, дрянная девчонка.
 Перед тем как хлопнуть дверью, Нэнси сердито посмотрела на меня и более милостиво на Рэя. Но он все равно виновато спросил:
 – Она рассердилась из-за меня?
 – Нет, напротив, ты ей ужасно понравился, мы поспорили об Энтони.
 – Кто это? – насторожился он.
 – Мой муж.
 – Я забыл, что он есть у тебя, – лицо Рэя на глазах мрачнело.
 – К сожалению.
 – Зачем ты за него вышла?
 – По слабости, мне не надо было, но так уж случилось.
 – Он что, – Рэй сглотнул, – принуждал тебя?
 Я рассмеялась.
 – Вовсе нет, я ему была так же не нужна, как и он мне.
 – Не могу в это поверить.
 – И не надо, я не хочу больше говорить о нем, давай лучше обедать.
 – Лиз, а ты не могла бы развестись с ним? – с надеждой спросил Рэй.
 – Пока нет, а там посмотрим, – утешила я его.
 Кто бы мог подумать, что деловые способности Энтони мне придется ощутить на собственной шкуре, и притом очень скоро…
 В тот же день приятный женский голос прожурчал мне нижайшую просьбу мистера Камерона посетить его в офисе завтра часов эдак в три после полудня.
 В назначенное время та же нахальная девица проводила меня в знакомый кабинет.
 Энтони был не один, там находился худой лысый мужчина с неприятным взглядом маленьких буравчиков.
 – Добрый день, – сказала я.
 – Добрый день, Лиз, позвольте представить вам моего адвоката Дональда Кребса.
 Мы обменялись с ним положенными любезностями. После небольшой паузы Энтони начал:
 – Лиз, мне неприятно говорить, но у меня есть свидетельские показания и фотографии, уличающие вас в супружеской измене, этого достаточно, чтобы развестись с вами.
 Если бы не очки, которые скрывали вытаращенные глаза, у меня был бы законченный вид ошарашенной идиотки, а так только отвисшая челюсть свидетельствовала, насколько сильно я была поражена.
 – Что?! – вырвалось у меня.
 – Вот, смотрите.
 Он протянул мне пачку фотографий, где я увидела Рая и себя: мы выходим из дома, мы в магазине, Рэй склонился ко мне и нежно смотрит на меня (что-то не припомню, чтобы он был так близко). Вот еще одна: моя голова покоится на его плече (кажется, машину тогда занесло и меня прижало к нему), но ни за что не скажешь, что все так прозаично: судя по снимку, мы просто блаженствуем. А вот и окно, в котором видна комната Рэя, и он сам в известном платье короля. Себя, к счастью, в таком же изысканно простом наряде я не обнаружила, и на том спасибо. Я отодвинула фотографии и призналась:
 – Убедительно.
 – И даже очень, – поддакнул Энтони.
 – Я согласна на развод.
 – Но вы будете виновной стороной и потеряете все деньги.
 – Мне все равно, я подпишу что нужно, лишь бы это было побыстрее, без огласки и волокиты.
 – Вы не собираетесь бороться?
 Я мотнула головой.
 Моя стремительная капитуляция поразила их настолько, что мистер Кребс заерзал в кресле от сомнений, а Энтони подозрительно воззрился на меня и, кажется, хотел попросить, чтобы я сняла очки, дабы не пропустить подвоха, но я опередила.
 – У вас есть необходимые бумаги?
 – Нет, мы не думали, что они прямо сейчас понадобятся, но завтра бумаги будут готовы и ваш адвокат сможет ознакомиться с ними.
 – Хорошо.
 Всю обратную дорогу домой я размышляла о человеческой подлости и лицемерии, и не то чтобы жалела эти деньги, нет, я не считала их своими, но Энтони Камерон стал мне омерзителен. На настойчивые попытки Рэя узнать, в чем дело, я отговорилась тем, что все прекрасно и ерунда, просто у меня голова разболелась, и чтобы он оставил меня в покое.
 Через неделю я была разведена и Энтони сделался единоличным владельцем отцовых миллионов. Нэнси я позвонила, когда все уже было позади. Она минут пятнадцать метала громы и молнии, норовя испепелить меня подчистую, а если не удастся, то хотя бы обжечь как следует, но я была начеку и в безопасности, отложив трубку подальше от себя. Затем, когда там поутихло, я посоветовала ей самой быть благоразумнее и крепче держаться за нового мужа, иначе ей придется держаться за мою зарплату. От Нэнси вырвался вздох, стон, шипение, а затем и вовсе гудки.
 Я облегченно вздохнула. Кажется, пронесло. Восторг Рэя, когда он услышал о разводе, несколько приободрил меня. Сразу подумалось, как это люди по-разному реагируют на одно и то же событие.




 ГЛАВА 8. ПЕРВЫЙ ВЫХОД В СВЕТ, ИЛИ ТРЕТЬЯ РАЗБИТАЯ ГОЛОВА


 Однажды ко мне подкатился Гарри Форман и коварно спросил, патриотка ли я своей школы? Я опрометчиво, тряхнула головой.
 – В таком случае вы, Лиз, должны помочь ей, – безапелляционно заявил он.
 – Как? – не удержалась я.
 – Сегодня вам необходимо пойти со мной на вечеринку.
 – Что?!
 – Выслушайте, не торопитесь. Это будет почти официальный вечер, на котором ожидается присутствие очень влиятельных людей, в их власти дать или не дать нам дополнительные средства из фондов «Прескотт» и других.
 – Но зачем я вам?
 – Лиз, вы очень хороши, и одно ваше присутствие может склонить чашу весов в нашу пользу, заметьте, у нас много конкурентов.
 – Гарри, это совершенно невозможно.
 – Лиз, вам ничего не придется делать, вы только будете сопровождать меня.
 – Нет.
 – Что вас смущает?
 – Все, и потом кто-нибудь станет мне надоедать.
 – Никто, я гарантирую, это будет костюмированный вечер, я представлю вас под вымышленным именем, как мою приятельницу, которая прилетела на несколько дней из Европы и скоро улетает обратно.
 – Нет, я не могу.
 – Если б вы знали, Лиз, сколько изобретательности и труда стоило мне раздобыть приглашения на этот вечер, а все ради чего? Ради наших детей. Святое дело.
 – Но…
 – К сожалению, Рэй не сможет пойти с нами.
 Я остолбенела, а Гарри улыбнулся.
 – Я давно заметил, что сей юноша сделался чем-то вроде тени для вас. Я не осуждаю, помилуй бог, вы подходите друг другу, вы самая красивая пара в городе.
 – Никакая мы не пара, просто живем рядом, и все, – с досадой сказала я и добавила, отпираясь: – При чем здесь он, я его и спрашивать не стану, он посторонний. У меня нет костюма, значит, я поэтому не могу идти на этот ваш вечер.
 – Это не проблема, – просиял Гарри, почувствовав мою слабину. – Я достану самый шикарный и пришлю его вам.
 Промаявшись с полчаса, я, наконец, решилась и как бы между прочим сказала:
 – Рэй, ты сегодня ужинаешь без меня.
 В комнате повисла тишина.
 – У меня сегодня с мистером Форманом деловая встреча.
 Тишина стала сгущаться, и если так пойдет дальше, ее можно будет потрогать.
 – Послушай, Рэй, – не выдержала я, – мы не можем взять тебя туда, просто нет еще одного билета. Это будет официальный вечер с влиятельными людьми, которые либо дадут, либо нет деньги для школы из своих фондов.
 – И ты будешь приманкой, – мрачно констатировал он.
 – Не говори глупостей. Я буду просто сопровождать Гарри для представительности и даже не под своим именем.
 Рэй отвернулся.
 – Ты можешь отвезти меня туда и подождать, если хочешь, – подсластила я пилюлю, но он стоял как каменный.
 – Ну как знаешь, – в сердцах сказала я и пошла к себе.
 И почему я должна его уговаривать? Мальчишка!
 Навязался на мою голову, мало ему, что мелькает у меня все время перед глазами, так еще и оправдываться заставляет. Конечно, ни одно доброе дело не остается безнаказанным, так мне и надо. Я еще некоторое время продолжала в том же духе, но не могла избавиться от прескверного чувства, что поступила не по-товарищески.
 В дверь позвонили, это принесли коробки.
 Платье было великолепное, и даже мое не охочее до нарядов сердце вздрогнуло в восхищении. К нему были присовокуплены парик, фальшивые драгоценности, перчатки, веер, переливчатая крохотная сумочка, туфли и чулки. Удивительно, но все оказалось впору.
 Когда Гарри просигналил, я была готова снаружи и совершенно не готова внутри, потому что отчаянно трусила. Это был мой первый выход в свет, усугубленный необычным костюмом. Просто сказать, что я млела – значит ничего не сказать, я находилась на грани обморока. Пришлось по научной методике посчитать до двадцати и обратно и для закрепления результата топнуть ногой, как учила меня когда-то Кэти. Это уж самое верное средство от робости и неуверенности. Зеркало подтвердило, что с привидением меня уже не спутаешь, и я открыла дверь, у которой на корточках сидел Рэй.
 Он приподнялся, но не успел выпрямиться, так и застыл, когда увидел меня. Я отчаянно покраснела, это от дурацкого характера: я не люблю, когда на меня обращают внимание, мне становится очень не по себе. Его восхищение не доставило мне никакого удовольствия. Я с тоской подумала, что мне еще предстоит, но делать нечего. Гарри устоял, хотя и не без труда, присвистнул и осчастливил кучей комплиментов, которые я пропустила мимо ушей, чтобы совсем не расстраиваться.
 Следом за машиной Гарри (я села к нему), двинулась машина Рэя, но ей не удалось въехать за чугунные в завитушках ворота, которые охраняли дюжие ребята, внимательно проверяющие билеты.
 Подъезд к особняку был ярко освещен и утопал в зелени, музыке и роскошных лимузинах, из которых выходила не менее роскошная публика.
 Слава богу, мы были не одни такие чудные. Забыла сказать, Гарри вырядился джентльменом позапрошлого века. В роль свою он еще не вошел и не знал, куда ему деть массивную трость с золотым набалдашником, как, впрочем, и я свой веер и сумочку.
 Высокий хорошо сохранившийся пират и юная дама в розовом встречали прибывающих гостей. Гарри шепнул мне, что это сам знаменитый Стив Гордон.
 Я спросила:
 – Чем он знаменит?
 Оказалось – редкой удачливостью, крутым характером и деньгами, и, как следствие, успехом у женщин.
 Эта знаменитость впилась в меня своим разбойным взглядом. Потом он уверенно завладел моей рукой, которую медленно со значением поцеловал, я смутилась от этого его пристального взгляда и оттого, что он, похоже, решил весь вечер так простоять. Гарри пришлось раза два позвать его, прежде чем он заметил моего спутника. Пользуясь этим, я вернула свою правую (все-таки она мне еще понадобится) и посмотрела на его даму, которая на мою растерянную улыбку как-то очень странно, кисло улыбнулась.
 Наконец мы оторвались от четы Гордонов. В зале было полно народа. Гарри довольно хихикнул, что-то пробормотал и лихо принялся за дело, переходя от одной компании к другой. Мужчины оживлялись при нашем появлении, сыпали комплиментами, я мило улыбалась, Гарри представлял меня как Мюриэл Фицджеральд, художницу, опрокидывал в себя виски, острил , нес чушь и ни слова о школе. Я не выдержала и спросила:
 – Гарри, почему вы ни разу не обмолвились о действительной нашей цели?
 – Лиз, вы новичок и не знаете всех правил игры. Здесь не принято говорить о делах, но будьте покойны, мы выиграли, эти акулы не забудут вас, вы только посмотрите, как они пялятся на вас, вы произвели фурор, их красотки ничто перед вами, представляю, как поносят бедные дамы вас про себя.
 – Не выдумывайте.
 – Нет, Лиз, правда.
 – Но даже если и так, вам-то что с того?
 – А то, что боссы не забудут вас и меня заодно, и когда я обращусь к ним, они не смогут отказать, не позволит ваш светлый образ и смутная надежда снова увидеться с вами.
 – Гарри, я с вами больше никуда не пойду, мне все это не нравится, я хочу домой.
 – О, Лиз, потерпите еще немного; тихо, к нам направляется сам мистер Гордон.
 Этот пират действительно держал курс прямо на нас.
 – Мисс Фицджеральд, – сказал он, – позвольте проводить вас в галерею, там кое-что есть для настоящего ценителя.
 Я на минуту заколебалась, но соблазн был слишком велик, и я оперлась на предложенную мне руку.
 Подумать только, Матисс, Сезанн, Ван Гог и другие великие! Они привели меня в восторг и заставили забыть обо всем на свете, в том числе о мистере Гордоне, пока он не напомнил о себе.
 – Мюриэл, а вы действительно художница, признаться, я не поверил, вы слишком хороши, чтобы быть ею. Ваши глаза не только прекрасны сами по себе, но и способны видеть прекрасное. Это не так часто встречается в жизни. Ни одна из моих жен не была способна на это, они замечали только себя. Мюриэл, выходите за меня замуж.
 – Нет, – ответила я без всякой дипломатии.
 – Почему?
 Он, кажется, не поверил собственным ушам.
 – Вы женаты уже.
 – Это не проблема, я стану опять холостым, мне не привыкать.
 – Все равно я не пойду за вас.
 – Мюриэл, вы, наверное, не знаете меня и не знаете, сколько у меня денег.
 – Знаю, много.
 – Нет, не много, их очень много, я способен купить все, что захочу.
 – Но не меня, давайте прекратим этот бессмысленный разговор, я ценю ваше предложение, но нет, извините, я пойду.
 Я повернулась, но он вдруг грубо схватил меня за руку, и глаза его вспыхнули нехорошим огнем.
 – Стойте, ни одна женщина еще не отказывала Стиву Гордону.
 – Мне-то что за дело, отпустите.
 – Вы удивительны даже в гневе.
 – Отпустите сейчас же, – топнула я.
 – Я не могу этого сделать, это выше моих сил.
 Он рванул меня к себе и, когда добрался до меня, моя рука добралась до вазы, и она опустилась на голову мистера Гордона. Похоже, это было сделано профессионально, но все равно я очень испугалась и еле удержала его тело, которое с трудом опустила на пол и привалила к стене. После чего примчалась к Гарри и сразу покаялась.
 – Гарри, я разбила вазу об его голову, он там в галерее валяется вместе с осколками.
 До него не сразу дошло, о чем собственно речь, а я не обратила внимание на его собеседника. В возникшую паузу мы поправились, до него дошел смысл моего сообщения, а я увидела, что стою перед Энтони, который восхищенно уставился на меня, но сейчас мне было не до него.
 Молодчина Гарри не стал задавать лишних вопросов, а повернул прямо в галерею.
 Мистер Гордон, к сожалению не испарился, на что втайне я надеялась, а сидел там, где я его оставила.
 Гарри оттянул ему веко, ощупал голову (крови и в этот раз, к счастью, не было), посмотрел на меня и спросил:
 – Он что, приставал к вам?
 Судорожно вздохнув, я кивнула.
 – Старый козел, – выругался он и растерянно спросил: – Но что же нам с ним делать?
 – Оставлять хозяина дома на полу невежливо, тем более сюда могут войти, лучше, если он окажется в постели, она здесь, в двух шагах.
 Это был голос Энтони. Мы с Гарри удивленно взглянули на него. Он чуть поклонился и сказал:
 – Я думаю, что буду полезен вам.
 Они перетащили мистера Гордона в спальню и уложили на громадную кровать, в которой можно было заблудиться.
 – Может быть, вызвать врача? – неуверенно предложила я.
 – Не стоит, парень он крепкий, очухается, пойдемте, – сказал Энтони.
 – Вы идите, а я останусь, ему может сделаться дурно, кто-то должен быть рядом с ним, пока он не придет в себя, – уныло произнесла я.
 – Ну уж нет, здесь останусь я, – решительно заявил Гарри.
 – Но…– слабо запротестовала я.
 – Никаких но, я втравил вас в эту историю, я и буду отвечать, Энтони отвезет вас домой, вы не должны оставаться в доме этого разбойника, у него слишком буйный нрав, он может еще что-нибудь выкинуть, а со мной он ничего не сделает, тем более сам в дерьме и не решится поднимать лишнего шума. Идите, Лиз.
 В дверях я оглянулась, Гарри помахал мне рукой, после чего плюхнулся в кресло, вытянул ноги и, закурив, отдался судьбе в лице потерпевшего.
 Когда мы вошли в зал, к Энтони подбежала высокая хорошенькая девушка и промурлыкала:
 – Тони, дорогой, я на тебя сердита, сам завез меня сюда, а потом бросил ни за что. Кто это?
 Что уж он ей ответил, я не слышала, потому что не стала дожидаться.
 Он нагнал меня, когда я уже выходила.
 – Я доберусь сама, вам нет необходимости сопровождать меня, – сказала я.
 – Но я обещал Гарри, он надеется на меня, сейчас поздно, и с вами опять может что-нибудь приключиться.
 Я не стала тратить лишнее время на бесполезные споры, мне сейчас больше всего хотелось домой, и села к нему в машину.
 Рэй чуть-чуть опередил нас. И помог мне выбраться из машины.
 – Спасибо, вы можете возвращаться, прощайте, – сказала я Энтони.
 Он как-то странно посмотрел на Рэя, потом на меня, опять на Рэя и опять на меня и вдруг неудержимо расхохотался.
 – О, боже, вы моя жена, – задыхаясь, выговорил он.
 – Теперь уже нет, отчего вы смеетесь?
 Его смех действовал на мои и без того расстроенные нервы.
 – Кажется, я был настоящим ослом.
 Я пожала плечами, ему виднее, и пошла к дому.
 Конечно, это было не очень гостеприимно, но я не стала возражать, когда Рэй перед самым носом Энтони захлопнул дверь, просто у меня для этого не осталось сил, я прошла к себе в комнату, сбросила роскошный наряд и рухнула на кровать. «Хорошо еще хоть завтра не на работу», – подумала я, проваливаясь в черную пустоту. Мгновенно засыпать при всяких жизненных неурядицах было счастливым свойством моей натуры.




 ГЛАВА 9. ЭНТОНИ, КОТОРЫЙ ВЗБЕСИЛСЯ ОТ МОЕГО ЯДА


 Утром следующего дня, разлепив глаза, я сразу вспомнила вчерашние прискорбные события и бросилась к телефону. Гарри не отзывался, я позвонила Энтони в контору, может быть, он что-нибудь знает, но его секретарша ответила, что мистера Камерона нет. Я положила трубку, посидела несколько минут и отправилась в ванную, рассудив, что если меня арестуют, то за решетку идти лучше чистой. Иногда я очень здорово рассуждаю, вот только нечасто. Я была еще там, когда Гарри и Энтони ввалились в дом. Им пришлось подождать.
 Когда я вошла в мастерскую, Гарри и Рэй сидели, а Энтони сравнивал портрет Рэя с оригиналом.
 – Доброе утро, – сказала я.
 – Привет, – вразнобой отозвались они.
 На мой вопросительный взгляд Гарри ответил:
 – Все в порядке, Лиз. Стив как очухался, не поверишь, дико хохотал и сказал, что ты сказочная девушка, что никто в жизни не осмеливался разбивать о его голову антикварные вещицы. Кстати, ваза была действительно уникальная.
 – У меня не оставалось времени выбирать подходящую, – пыталась оправдаться я.
 – Он тебя прощает, но не прощает себя и надеется загладить неблагоприятное впечатление, он еще долго говорил о тебе всякие хорошие вещи, не забывая выспрашивать о прекрасной незнакомке, похоже, ты поразила беднягу не только в голову.
 – И ты? – похолодела я.
 – Не волнуйся, я не сказал ему ни слова правды, я сказал, что ты испугалась и в ту же ночь улетела к себе домой в Париж. Он тотчас успокоился, когда я заверил его, что передам тебе его извинения. Так что все в порядке. Кстати, гости ничего не узнали.
 Я облегченно вздохнула и случайно посмотрела на Рэя. Он был бледен как полотно, а глаза его горели тем же диким огнем, как тогда в баре, когда он чуть не забил до смерти двух парней, осмелившихся сказать мне пару не очень пристойных комплиментов.
 – Рэй, ты что? – встревожилась я.
 – Я убью эту старую скотину, – задумчиво пообещал он.
 – Рэй, не смей! – выпалила я.
 – Как он решился дотронуться до тебя? И ты, Гарри, как ты мог отпустить ее одну? – взорвался он, яростно глядя на Гарри.
 – Рэй, немедленно прекрати, одна я во всем виновата, мне захотелось посмотреть его картины, я пошла с ним, но он не сразу полез ко мне, сначала он предложил мне выйти за него замуж, но я отказалась и слишком резко, он рассердился и поцеловал меня. Мне надо было отказаться поделикатнее, но уж так вышло. Он ничего мне не сделал, только поцеловал.
 – Если б ты его не остановила, то у него возникли бы другие желания.
 В этом бреде надо было немедленно ставить точку, но у меня сорвалась безобразная клякса.
 – Не все такие, как ты, – сказала и прокляла себя: на него стало страшно смотреть, повернувшись, он деревянной походкой вышел из мастерской. Я бросилась за ним.
 – Рэй, милый, прости меня, прости, – умоляла я, пытаясь заглянуть ему в глаза, но он не смотрел на меня. – Рэй, я не хотела, я сказала глупость, я так не думаю, прости меня.
 Я протянула руки, наклонила его голову и в первый раз поцеловала его. Он вздрогнул, схватил меня и впился в мой рот, но потом вдруг оторвался от меня, круто повернулся и ушел к себе в комнату.
 Я постояла, повздыхала и пришла в себя.
 В мастерской никого уже не было. Я покраснела, когда поняла, что они, верно, видели, как мы целовались. Это было неприлично и неприятно.
 От Рэя мне удалось добиться обещания, что он ничего не сделает мистеру Гордону и выкинет все это из головы. Отношения наши не изменились, то есть, мы больше не целовались. Я уже стала забывать эти неприятности, жизнь вошла в прежнюю колею. Энтони я не видела, правда, пару раз я как будто замечала в самых неожиданных местах его машину, впрочем, мне скорее всего показалось, я не очень хорошо запомнила ее.
 Но однажды в дверь позвонили, я открыла и увидела на пороге улыбающегося Энтони с замечательным букетом цветов. С места в карьер он сунул его мне и сказал:
 – Вам привет от вашей матушки.
 Как впоследствии я узнала, это была его излюбленная тактика с ходу ошеломить противника и, пока тот приходит в себя, занять подходящий плацдарм. Он его занял в комнате в любимом кресле Мэрфи, пока я ставила цветы в воду.
 – Лиз, присядьте, мне многое вам надо сказать, я долго ждал, пока ваш цербер уберется отсюда (Рэй действительно уехал к Фрэнку). Мне не хотелось причинять вреда этому парнишке. Лиз, Нэнси мне все рассказала.
 – Как вы узнали, что она моя мать?
 – Когда я очень захочу, для меня нет невозможного, – скромно ответил он.
 – Что вы знаете?
 – Все с момента вашего рождения и до настоящего времени. Она рассказала м… о некоторых особенностях вашего характера.
 Я покраснела от ярости и от стыда, потому что знала безжалостный язычок Нэнси, и, не соображая, что говорю, выпалила:
 – Она вам сказала, что я бесчувственная колода, зануда, романтическая дура и старая дева?
 Он кивнул, хотя мог бы из приличия опровергнуть это, и я взорвалась:
 – Это правда, за исключением последнего. Она еще не знает, но я уже не девственница.
 Я не могла не соврать в эту минуту. Это, похоже, его не обрадовало, во всяком случае, сияние его несколько померкло.
 – Это не имеет значения, – сказал он, не глядя на меня.
 – Врете, имеет.
 – Вы правы, я бы предпочел, чтобы вы принадлежали только мне одному.
 – Что?!
 – Да, Лиз, я прошу вас стать моей женой.
 – Но я уже была ею и не имею ни малейшего желания повторять свою ошибку. И потом, по-моему, это вы были инициатором нашего развода.
 – Лиз, я кретин, но вы не дали мне ни одного шанса узнать вас.
 – Ха, вы не очень-то и старались заполучить его. Помнится, тогда вы были полностью поглощены изучением прелестей вашей секретарши.
 – Лиз, я виноват, но вы уж были очень хорошо замаскированы, а я предубежден против навязанной мне жены и от этого так глупо вел себя.
 – А стоило бы вам увидеть мою смазливую физиономию, и все было бы по-другому?
 – Да.
 – Я так и знала, вы отвратительное современное животное, самец, вам не нужен человек, вам подавай кусок мяса, да поаппетитнее.
 – Лиз, это не совсем так.
 – Так, именно так, помимо того, что я видела собственными глазами, я еще наслышана о ваших подвигах, короче, вы будете последним человеком, за которого я выйду замуж.
 Энтони не из тех, кто пропускает удары, не дав сдачи.
 – Но вы сами, Лиз, живете с красивым куском мяса, вы почти не знаете его, но это не помешало вам спать с ним.
 Я не сразу нашлась.
 – В отличие от вас он не животное. Он любит меня и не так, как вы думаете.
 – Вы уверены? – насмешливо спросил Энтони и добавил. – Я видел, как он смотрел на вас, да он сгорает от бешеного желания.
 – Нет, вы все врете, мы прожили уже почти полгода и…– я запнулась, потому что Энтони очень явно просиял, я не сразу поняла почему, а когда догадалась и добавила, – до недавнего времени, – то было уже поздно и он не поверил, продолжая сиять.
 – Зря улыбаетесь, теперь он мой любовник, вот, – сердито сказала я.
 – Пусть будет так, но почему вы несправедливы?
 – Я?!
 – Да, вы разрешили Рэю не только ухаживать, но даже жить с вами под одной крышей, а мне отказываете во всем?
 – Потому что, потому что я знаю вас, вы низкий тип, ради денег вы способны на подлость, а Рэй нет.
 Я была довольна, что достала его, в общем-то, я не кровожадна, но сейчас мстительно радовалась. У меня еще была свежа в памяти наша последняя встреча в его офисе.
 – Действительно, деньги были важнее всего для меня.
 – Ага! – торжествуя, вскричала я.
 – Но сейчас не только они. Лиз, дайте мне шанс, я добьюсь, вы поверите мне и полюбите меня.
 – Нет, Энтони, вы опоздали, я уже люблю.
 – Этого мальчишку?! – взревел он.
 – Да, вы видели, как мы целовались, и не станете же вы отрицать, что он необыкновенно красив, и потом он великолепен в постели, думаю, вам до него далеко.
 Уж этого точно мне бы не следовало говорить, он просто взбесился от моего яда.
 – Так вы сомневаетесь, смогу ли я удовлетворить вас? – осипшим голосом спросил он и добавил:
 – А вот мы сейчас посмотрим.
 Я не успела к двери, он настиг меня. Я не кричала, это отняло бы у меня силы, я отчаянно пыталась выбраться из его железных рук. Он поднял меня, вышиб ногой дверь в спальню и бросил на кровать. В панике я подумала, что на этот раз мне не уйти, я не купила вторую лампу и вазу поставила не сюда. Я даже бросила сопротивляться от безысходности, я была как парализована, пока он стаскивал с себя и меня одежду, но когда я почувствовала на себе его горячее голое тело и эти его настойчивые руки и губы, отчаяние и страх придали мне силы и я почти освободилась от него, но, увы, только на мгновение. Я опять оказалась в полной его власти, и он сделал со мной, что хотел, мне было все равно, уж теперь-то я была точно как бесчувственная колода. Я слышала, что он что-то говорит ласковое и успокаивающее, но смысл слов не доходил до моего сознания.
 Его смех возмутил меня и вернул способность думать, слышать, говорить и двигаться. Я хотела что-то сказать, и уже брови сошлись в одну линию, но он нагнулся и закрыл мой рот своим, и так повторялось всякий раз, как только я хотела излить на него поднявшуюся во мне волну гнева. Наконец он закрыл мой рот рукой и сказал:
 – Лиз, будьте умницей, не ругайтесь, уже ничему не поможешь. Я люблю вас, вы не знаете, как вы прекрасны, ваше тело создано для любви. Я научу вас этому, и вы узнаете наслаждение, я завтра женюсь на вас.
 Это было последней каплей, я больно укусила его руку, вскочила и, задыхаясь от ярости, сказала:
 – Энтони Камерон, вы грязная свинья и самоуверенный негодяй, вам удалось удовлетворить свои гнусные желания, но никогда вам не удастся заставить меня выйти за вас замуж, я скорее стану женой последнего бродяги с улицы, и никогда еще раз вы меня не затащите в постель. Надеюсь, никогда я не увижу вашу отвратительную личность, меня воротит от нее.
 Лицо Энтони застыло, и затем на нем проступило циничное насмешливое выражение, он издевательски расхохотался и сказал:
 – Лиз, я сказал вам неправду, я наврал из гуманных соображений, но вижу, что вы можете обойтись и без этого, у вас достаточно злости. Я не люблю вас и не собираюсь жениться на вас, бесспорно вы хороши, но этого недостаточно, чтобы потерять свободу и терпеть ваш сварливый нрав старой девы, и потом я получил, что хотел, и теперь вы не представляете для меня никакой ценности, да и как любовница вы пока не многого стоите, пройдет уйма времени, прежде чем вы научитесь разным премудростям, а я не люблю ждать, в мире полно хорошеньких умелых женщин, почитающих за счастье доставить мне и себе удовольствие.
 Я нагнулась и запустила в него свою туфлю, но не попала, а только рассмешила его. Это уж я не могла вынести и побелевшими от бешенства губами прошипела:
 – Чтоб вы сдохли, – и выскочила из комнаты, я не могла больше видеть его наглую ухмылку, его бесстыдное голое тело, которое он нарочно выставлял напоказ, впрочем, и я стояла голая перед ним, но я-то не владела собой, а он вполне отдавал отчет в своих действиях.
 Через пять минут дверь хлопнула. Я плакала, как никогда в жизни, вообще-то плачу я очень редко, но сейчас я превзошла даже шестилетнюю Лиз, которую отлупил веснушчатый апачи за шпионаж в пользу презренных бледнолицых. Потом уснула. Спала долго, когда проснулась, все вспомнила, меня затопил стыд, но ярости уже не было, я с беспокойством подумала, не вернулся ли Рэй, прислушалась, но было тихо. Я посмотрела в зеркало: удивительно, но не скажешь, что со мной случились всякие такие вещи, хотя бы круги под глазами появились или там лицо осунулось. Ничего абсолютно, наоборот: глаза невинно блестят, цвет лица не ухудшился, одни губы немного припухли – в общем, безобразие, верь после этого романам и фильмам. Но, с другой стороны, это неплохо. Рэй ни о чем не догадается, надо еще убраться там.
 Я нерешительно вошла в спальню. Да! Беспорядок на этой кровати не оставлял никаких сомнений в том, чем здесь занимались. Я покраснела и принялась за дело и не сразу заметила клочок бумаги на зеркале, но когда увидела, меня чуть не разорвало от бессильной ярости. Там было написано: «Дорогая Лиз, когда ваша злость пройдет, позвоните мне. Я, может быть, соглашусь, если под рукой не окажется более опытной девицы, продолжить ваше обучение на новом поприще». Я разорвала это гнусное послание на тысячу маленьких клочков и хотела изничтожить заодно и его букет, но рука не поднялась. Художник, засевший во мне, не дал совсем разыграться пещерным инстинктам.
 Когда вернулся Рэй, ничего в доме и во мне не напоминало о случившейся драме. В мастерской я пробовала перенести на холст краски, свежесть и аромат букета Энтони. Конечно, может, это и преувеличение, но когда я смотрю на цветы, сотворенные рукой мастера, мне кажется, что я ощущаю их аромат.




 ГЛАВА 10. ШАНТАЖ


 Я припарковала свою машину возле шикарного роллс-ройса с одной гориллой внутри и другой снаружи и подумала: «Ба, какая шишка к нам пожаловала!»
 У двери нос к носу я почти столкнулась с выходящим из школы мистером Гордоном и чуть было не вскрикнула от неожиданности, но бог миловал. Скользнув своим холодным взглядом по моему оторопевшему, но закамуфлированному очками лицу, он прошел мимо. Я юркнула в освободившийся проем и, перескакивая через две ступени, помчалась к Гарри. Влетев к нему в кабинет, я выпалила:
 – Что ему здесь надо было?
 Гарри поморгал, сунул в рот сигарету и сказал, не глядя на меня:
 – Он разыскивает тебя.
 – Зачем?
 Гарри пожал плечами и добавил:
 – Он несет что-то несусветное, но мне кажется, просто влюблен, как Ромео в Джульетту. Я тебе не хотел говорить, но после того вечера мне телефон оборвали, пытаясь выяснить твои координаты. Я кое-как отбился, но не от этого. Он учинил настоящий розыск, сначала узнал, что никакая Мюриэл Фицджеральд не покидала пределы страны, о чем сообщил мне, но я поклялся успеваемостью наших ребятишек, что ты все же улетела в Париж, что я тебя не очень хорошо знаю и, может быть, твое имя и не Мюриэл Фицджеральд, но ты точно художница и живешь в Париже. Это дало мне передышку, а сейчас он заявил, что перевернул весь славный город, но тебя не нашел. Я посочувствовал ему, но был стоек, несмотря на баснословные посулы за информацию о тебе, так что, Лиз, с тебя причитается, я мог бы стать богатым человеком и уйти на покой.
 – Только этого мне не хватало. Я сейчас столкнулась с ним в дверях.
 – И он?
 – Нет, не узнал, я же в очках. Боже мой! Чувствовала я, что мне не надо было тащиться на тот злосчастный вечер. Не пошла бы, не было ни вазы, ни Энтони, ни этого пирата.
 – Что Энтони?
 – Ничего, – отмахнулась я.
 – Лиз, не расстраивайся, я тебя не выдам, ничего он не узнает.
 Но он недооценил Стива Гордона, а я была слишком легкомысленна.
 Как-то в газете я прочитала, что в городской галерее состоится показ шедевров мировой живописи из собрания мистера С. Гордона. И на следующий день я отправилась туда вместе с Рэем. Как же упустить такую возможность! На выставке яблоку негде было упасть от жаждущих приобщиться к искусству. Я опять получила огромное удовольствие.
 Очень скоро после этого в дверь позвонили, и на пороге я увидела мистера Гордона собственной персоной и тоже с цветами. Пока я хлопала глазами, он сказал:
 – Лиз, я наконец нашел вас, нам надо поговорить, разрешите мне войти.
 Я подозрительно посмотрела на его взволнованное лицо, надо сказать, оно не было ни красивым, ни безобразным, это было лицо незаурядного человека, который в данную минуту хотел понравиться. На всякий случай я выдвинула ультиматум:
 – Вы будете вести себя тихо, благопристойно и не станете лезть ко мне!
 – Даю слово, – усмехнулся он.
 Я провела его в мастерскую, потом прошла в спальню и поставила цветы в самую тяжелую вазу на тумбочке у кровати, так, чтобы можно было дотянуться. Рэй и на этот раз отсутствовал.
 – Лиз, а у вас талант, – сказал он, оборачиваясь ко мне.
 – Э, не двигайтесь, – крикнула я, хватаясь за блокнот и карандаш. У него был необыкновенный сплав осанки и движения, что-то надменно-властное и вместе с тем мягкое и хищное, как у ягуара. Не все, конечно, но основную линию мне удалось схватить.
 – Можете садиться, – наконец разрешила я. Он взял блокнот.
 – Я польщен.
 Он сел, я тоже.
 – Почему вы так смотрите? – спросила я.
 – Не могу поверить, что нашел вас и вы рядом.
 – Как вам это удалось?
 – Я правильно рассчитал, что если вы в городе, то обязательно посетите выставку. Я приказал установить скрытую камеру и снимать каждого входящего. На одной фотографии я увидел девушку в темных очках, с которой столкнулся у Гарри Формана, это могли быть только вы, тем более, я узнал ваши губы.
 – Изобретательно!
 – Да. Лиз, я люблю вас.
 – Вам не надоело повторять этот вздор всем вашим многочисленным женам и любовницам?
 – Я это не говорил никому. Я их просто брал. Вы совсем другое дело. Я знаю о вас все. Мои детективы собрали самую полную информацию…
 – Начиная от рождения и до сегодняшнего дня, – перебила я его. – А не кажется ли вам, что вынюхивать о человеке непорядочно? Вы всегда так поступаете?
 – Но я должен был все знать о вас.
 – Вы что, господь бог? Я сама о себе не все знаю и иногда просто с ужасом догадываюсь, а здесь заявляются всякие самоуверенные самозванцы и утверждают, что якобы все обо мне знают, – сердито сказала я.
 – Значит, кто-то еще был? – нахмурился он.
 – Представьте себе.
 – Кто?
 – Какая вам разница? Вас это не касается, – отмахнулась я.
 – Ошибаетесь, с тех пор как я увидел вас, меня касается все, что связано с вами, вы станете моей женой.
 – Ну вот, опять одно и то же. Я не буду вашей женой.
 – Лиз, послушайте, я, может быть, не с того начал. Я действительно люблю вас так, как пишут в романах. Ничего подобного со мной еще не было. Вы созданы для меня. Я ждал вас всю жизнь и сделаю все, чтобы заполучить вас честным или бесчестным путем и даже ценою преступления. Меня ничто не остановит. Со мной бесполезно бороться, я всегда выигрываю. Соглашайтесь, Лиз.
 – Нет, я не люблю вас.
 – Я знаю, но это пока не важно. У вас будет время узнать меня.
 – Мистер Гордон, я не хочу, чтобы вы оставались здесь, я уже все сказала. Рэй не должен увидеть вас.
 Я встала.
  – Садитесь!
 Сейчас его властный голос был до такой степени гипнотически повелителен, что мои колени тотчас ослабели сами собой и я послушно села, как в первом классе, ровненько сложив руки и подняв на него широко открытые детские глаза, в которых, боюсь, уже не было той первоначальной взрослой уверенности и независимости.
 – Мне не доставляет удовольствия, но у меня нет выхода. Рэй не приедет, он сейчас меняет колесо и устраняет другие неполадки, о которых позаботились мои люди. Он вообще может не вернуться, если вы не согласитесь. С ним произойдет несчастный случай. Лиз, его жизнь зависит от вас, и даже если вы не согласитесь, я увезу вас силой и вы станете моей, но Рэй будет мертв и его не воскресишь. Я вынужден был пойти на это, потому что хорошо знаю, что вас не купить, вы отказались от миллионов Камерона как от безделицы, но вы не допустите, чтобы из-за вас погиб человек.
 У меня пересохло во рту, и сердце гулко стучало не только в груди. Я не сомневалась, что он говорит правду, он так и сделает, он был один из тех невозможных, невероятных людей, которые способны на что угодно, в том числе на самое страшное, чтобы удовлетворить свою прихоть. Я вдруг очень ясно увидела, как машина Рэя вылетает за обочину, падает и взрывается огненным шаром, ослепительным и ужасным.
 Я, наверно, сильно побледнела в тот момент. В глазах его мелькнуло беспокойство.
 – Я согласна, – отчаянно сказала я.
 Он облегченно вздохнул, подошел ко мне, поцеловал мою руку и повел за собой.
 Он увез меня в свой особняк. У него там было все готово: белое платье, стоящее целого состояния, и все, что полагается к нему. Меня одели, причесали и вывели к жениху. Я до этого как-то не очень верила в реальность происходящего, но когда увидела его, как он с жадностью и восторгом смотрит на меня, я поняла неотвратимость и всамделишность предстоящего и хлопнулась в обморок. Это на какое-то время отсрочило брачную церемонию, но она все-таки состоялась. Я стала миссис Гордон. Когда мы выходили и репортеры щелкали своими аппаратами, он шепнул мне:
 – Этот день я запомню на всю жизнь и исполню любое ваше желание.
 Я ничего не сказала, но в машине я подняла на него глаза (до этого я избегала смотреть на него) и спросила для верности:
 – Любое?
 Он рассмеялся.
 – Конечно, кроме желания вернуть вам свободу.
 – Я так много не попрошу. Я хочу домой – увидеть Рэя. Я должна сама ему все сказать.
 – Лиз, знайте: каждый мужчина, шатающийся возле вас, вызывает во мне неудержимое желание свернуть ему шею, и, чтобы не вводить себя в искушение, я сделаю так, что у них будет мало шансов приблизиться к вам, но напоследок я разрешу вам переговорить с ним.
 – Спасибо, но я хочу без свидетелей.
 – Нет, он может что-нибудь сделать с вами.
 – Он слишком любит меня, он не причинит мне зла. Вы обещали, что выполните! – Я умоляюще посмотрела на него.
 Он нахмурился, но сказал:
 – Когда вы так смотрите, вам невозможно отказать, но я буду поблизости.
 Когда мы подъехали, Рэй сидел на крыльце у распахнутой настежь двери. Он вскочил и бросился ко мне, но не добежал, он как наткнулся на что-то. Я ужаснулась, когда увидела его помертвевшее лицо. Я взяла его за руку и повела в дом, и не дала войти туда Стиву.
 – Рэй, я вышла замуж, я уезжаю.
 – Зачем ты это сделала?
 – Так надо.
 – Я умру без тебя, Лиз.
 – Нет, ты уедешь к Фрэнку и забудешь меня, ты встретишь другую девушку и полюбишь ее, ты молод, у тебя вся жизнь впереди.
 – Мне она не нужна без тебя. Ты была всем в моей жизни. Мне теперь незачем жить.
 – Да правда ли, что любишь меня?
 – Зачем ты спрашиваешь?
 – Я не верю, это все слова, если б ты любил, то был бы счастлив моим счастьем, а я счастлива и люблю своего мужа, но ты хочешь, чтобы я страдала из-за тебя. Скажи, ты этого хочешь?
  — Нет . 
 Это было жестоко, но я должна выдержать, я не должна отвести глаз от его страдающего лица.
 – Рэй, обещай мне, что уедешь к Фрэнку, что постараешься забыть меня, что будешь как все, что не сломаешься, потому что если с тобой что-нибудь случится, я не смогу простить себе и ты и меня убьешь.
 – Лиз!
 Это был вопль смертельно раненного человека. Меня забила дрожь.
 – Обещай! А если нет, то уж лучше убей сейчас.
 На какое-то мгновение в его лице появилось что-то безумное, все его тело налилось нечеловеческим напряжением. Я подумала, что точно убьет, но не испугалась, но что-то сделалось с моим лицом, Рэй обмяк и испугался сам.
 – Лиз, что с тобой?
 У меня подкосились ноги, я, наверное, упала бы, не подхвати он меня, я второй раз скрылась в обмороке.
 Когда Стив вышибал дверь, я пришла в себя. Не знаю как, но я успела встать между ними.
 – Нет, не смей! – крикнула я Стиву, и он опустил пистолет. Я обернулась и с отчаянием вцепилась в Рэя.
 – Обещай мне!
 – Обещаю, – глухим еле слышным голосом сказал Рэй.
 Я как-то дошла до машины. У меня еще хватило сил попросить Стива позвонить Фрэнку и оставить своего охранника присматривать за Рэем, пока не приедет Фрэнк. После чего в третий раз хлопнулась в обморок. Я оказалась настоящей кисейной барышней, а Стив – джентльменом и не трогал меня в ту ночь.




 ГЛАВА 11. БОИНГ


 На следующее утро мне вместе с завтраком принесли в постель фотографии Рэя и Фрэнка, как они идут от дома и садятся в машину. Рэй выглядел лучше, чем я ожидала, а Фрэнк – наоборот.
 Дверь отворилась, и появился улыбающийся очень элегантный человек. Он подошел и поцеловал мою руку. До встречи с ним у меня ее никто не целовал, но ему я ее давала очень естественно, как будто всю жизнь только этим и занималась, или он так действовал на меня, или во мне проснулись предки по линии Таррелов. Но все же я смутилась, когда поймала его взгляд где-то в вырезе своей рубашки. Брауны, со стороны Нэнси, даже хотели спровадить меня под одеяло, но тут вмешалась я сама. Чего уж теперь-то! И осталась сидеть.
 Стив рассмеялся.
 – Почему вы смеетесь? – заносчиво спросила я, потому что видела: он заметил мои колебания.
 – Я думал, что этого уже нет на земле, – загадочно ответил он.
 Я пожала плечами и на всякий случай не стала уточнять, чего именно.
 – Вы видели фотографии? – спросил он.
 – Да.
 – Все в порядке?
 – Ага.
 – В таком случае вставайте, мы улетаем на Неприступный.
 – Куда?
 – На мой остров, где мы будем жить и где никто нам не будет мешать.
 – Хорошо.
 Я выжидательно посмотрела на него. Он опять рассмеялся, но все же вышел. Я вскочила, как заяц, на цыпочках подбежала к двери и закрыла замок и, уже не торопясь, пошла в ванную. Такую красоту как-то жалко было нарушать, но я решилась, попробовала ногой воду и прыгнула. И наплевать на брызги.
 Вытираясь, я вернулась в спальню и пожалела, что полотенце недостаточно велико, чтобы в него можно было укрыться всей, так как большая часть оказалась неприкрытой, как я ни старалась. И этот тип, то есть муж, был доволен, ему осталось что разглядывать.
 – Как вы сюда попали? – спросила я.
 – Вон оттуда, – указал он и добавил, – та дверь соединяет наши спальни. – Я присмотрелась. Действительно, там что-то такое проступало.
 – Я хотел вам помочь, вы еще не знаете всего здесь.
 Явно лицемерит! Его выдавали радостные огоньки, пляшущие в глазах.
 – Мне не нужна ваша помощь. Я сама как-нибудь разберусь. Идите, Стив.
 Держу пари, таким величественным взмахом руки Елизавета Английская выпроваживала своего лорда-канцлера. Он послушался, нет – повиновался.
 – И постучитесь в следующий раз.
 Он чуть склонил голову и вышел. Мне кажется, он опять хотел расхохотаться.
 Естественно, я закрыла на замок и ту дверь и, не найдя других, сбросила полотенце и пустилась на поиски во что бы мне здесь одеться. И нашла, да так много, что непонятно: зачем столько? К сожалению, все оказалось бракованным и никуда не годным, какие-то сплошные лепестки и дыры. Я уже отчаялась, но, наконец, мне повезло. Я откопала длинное малиновое платье, в нем даже рукава имелись и только один вырез сзади! Но ничего, с этой бедой я справилась с помощью одной штуки сомнительного цвета. Туфли, конечно, тоже не ахти: все как одни на спицах вместо каблуков. Но я рискнула, самоуверенно засунула ноги и приковыляла к зеркалу.
 Не знаю, что бы сказала Нэнси по поводу моего вида, она почему-то вбила себе в голову, что я в этом деле, несмотря на свои претензии к форме и цвету, ничего не смыслю. Но, по-моему, ничего, сойдет. Да чего там особенно присматриваться!
 Когда я предстала, наконец, перед мужем, он успел сказать странный комплимент перед тем, как согнуться пополам от смеха.
 – Лиз, вы чучело, но даже так вы неотразимы.
 Пока я искала подходящий предмет, чтобы половчее запустить в него, он оправился и подошел ко мне. Я вздохнула, с сожалением отложив покушение до следующего раза, и пошла с ним, то есть, сделала несколько неуверенных шагов, пока нога совсем не забастовала, предательски подвернувшись. Но что же делать? Босой, что ли?
 Стив положил конец моим размышлениям. Он просто взял меня на руки. Мне это совсем не понравилось. Но он заверил, что обыкновенно не ест смешных растерянных девочек, нетвердо стоящих на ногах. Я и успокоилась.
 Он донес меня до машины, потом до самолета и даже не запыхался. Неудивительно, он был очень силен, этот Стив Гордон. Гарри еще тогда что-то такое говорил.
 В самолете нашлась пара отличных старых тапок штурмана. Я была этому очень рада и привязала их к ногам наподобие снегоступов. Все лучше, чем передвигаться на руках Стива.
 Огромный «боинг» на одного человека производил странное впечатление. Это был уже не самолет с привычным рядом кресел, это был летающий дом. Я не решилась осмотреться как следует, присутствие Стива сковывало меня. Я только немного повернула голову, как бы так, между прочим, но он уловил мое любопытство и подошел ко мне.
 – Идемте, Лиз, я покажу наш боинг.
 Я пробовала отпираться, дескать, мне неинтересно, но он не внял и почти силком стащил с кресла.
 Комнат оказалось несколько, самых разных, и даже спальня с кроватью, куда я не вошла, а только ногу занесла через порог и, как увидела, – сразу назад. В них было все: мебель, одежда, книги, аппаратура и другие мелочи, призванные скрасить нелегкую жизнь человека, обремененного огромным состоянием.
 Когда мы вернулись, стюард уже накрывал стол. Нечто, лежащее на моей тарелке, было мне совсем не знакомо. Я не знала, как к нему подступиться, и сомневалась, стоит ли заводить близкое знакомство. Я не привередлива, но за прожитые годы привыкла к определенному набору без затей.
 – Смелее, это вкусно, – подбодрил меня Стив.
 Я отковыряла маленький кусочек и, стараясь не дышать, как в детстве, когда Керол засовывала в меня горькое лекарство, отважно проглотила и, чтоб не казаться деревенщиной, с грехом пополам осилила третью часть.
 Потом я пошла в комнату, где видела книги и журналы, и задумчиво разглядывала их без единой мысли в голове, и не слышала, как подошел Стив, да и немудрено: он легко двигался, и еще ковер был в сговоре с ним. Я вздрогнула, почувствовав его руки на своей талии, а дыхание на щеке.
 – О чем вы задумались, Лиз? – вкрадчиво спросил он.
 – Ни о чем.
 Это была уже неправда, я замерла и в панике молча кричала.
 – Вот, началось! Боже, помоги мне!
 – А знаете, что я думаю?
 – Нет, – пролепетала я.
 – Я думаю, вы не очень будете сопротивляться, если я поцелую вас.
 – Нет, то есть, да.
 Он засмеялся, быстро повернул меня и закрыл мой рот своим, чтобы я не могла уточнить свой ответ. Когда он чуть отпустил меня, я взмолилась:
 – Нет, Стив, пожалуйста, не надо, только не сейчас, не в самолете.
 Он тяжело дышал и смотрел на меня.
 – Хорошо, но вы не знаете, чего мне это стоит, – наконец вымолвил он.
 Я схватила первый попавшийся журнал и выскочила туда, откуда пришла. Я упала в кресло и закрылась журнальным щитом, с трепетом ожидая его появления, но не дождалась, слава богу. Я мало-помалу успокоилась и восстановила нормальное положение журнала, позволяющее читать его, не вставая на голову. Журнал был толст, и его хватило, пока не появился Стив.
 – Скоро идем на посадку, – сказал он, упаковывая меня в ремни.
 Я выглянула в иллюминатор. Посредине океана, может, и не ровно посередине, но явно не с краю, потому что кругом плескалась вода, возвышался остров, точнее верхушка огромной скалы. Он был непреступен со всех сторон, согласно названию, кроме маленькой, еле заметной бухточки с юга, где покачивалась игрушечная белая яхта. Ветер и господь затупили земную твердь для удобства обитания деревьев, цветов, травы, животных, птиц и человека, который соорудил еще для себя нечто похожее на дворец со службами, ангар и взлетно-посадочную полосу. Мы благополучно приземлились.




 ГЛАВА 12. НА НЕПРИСТУПНОМ


 Стив помог мне отвязаться от ремней, взял за руку и уже не отпускал, пока не привел, минуя все, в спальню.
 Он был нетерпелив. Я не сопротивлялась: это было уже бессмысленно, и чем скорее все произойдет, тем лучше. Он запрокинул мне голову и жадно целовал меня. Я не видела, как он перенес меня на кровать, как его руки и губы блуждали по моему телу, как неумолимо он вошел в меня. И тогда неизвестный мне восторг затопил меня, заставив широко распахнуть глаза и увидеть склоненное надо мной лицо счастливого мужчины. Я недоверчиво смотрела на него, неужели это он…
 – Лиз, почему у вас сомнение в глазах? – спросил он, улыбаясь.
 – Стив, это были вы? – сейчас я ничего не могла скрыть, в том числе свою глупость.
 – Что вы имеете в виду?
 – Странно, со мной что-то такое сейчас, но я же не люблю вас.
 – Я доставил вам удовольствие?
 – Да.
 – Я намерен доставлять его вам всегда. Вы привыкнете ко мне и, может быть, даже полюбите меня. Я очень хочу этого. Я люблю вас. И безумно рад, что вы новичок в любви. Мне сорок лет, у меня было много женщин, и я уже мало что ждал от жизни, но, когда я увидел вас, понял, что пропал. Вы были фантастически хороши и единственны. Вы не кокетничали и не ловили восхищенные взгляды сраженных вами мужчин. Вам это было не нужно. Вы хотели сбежать. И когда вам это удалось, жизнь потеряла всякий смысл для меня, я ничего не мог делать, вы стояли у меня перед глазами, я искал вас и не находил, я был в отчаянии, я испугался, что не найду вас, и готов был на все. Еще немного, и из Гарри я просто бы выбил сведения о вас, но я нашел вас, и теперь вы моя, и я счастлив. Вы еще лучше, чем я предполагал, ваше удивительное тело создано для меня, я ни от кого не получал такого наслаждения, но мне этого мало, я хочу вашу душу, тогда вы будете безраздельно моя. А пока вы недоверчиво смотрите на меня, у меня возникает тревожное чувство, что я не устерегу вас, и вы однажды исчезнете, как сон. Наверное, мне не следовало говорить, какую власть вы получили надо мной, любая женщина использовала бы это против меня, но не вы.
 – Стив, мне лестно, но должна вас разочаровать. Я не такая, я самая обыкновенная, у меня масса недостатков, я даже вру иногда, правда, правда. И я не знаю, смогу ли полюбить вас. Я чувствую себя мошенницей.
 – Нет, Лиз, я не идеализирую вас, я слишком старый волк, но даже один ваш недостаток не променяю на достоинства всех женщин мира. А теперь, моя дорогая мошенница, не хотите ли подкрепиться?
 – Хочу, только не предлагайте мне того с самолета, сейчас я не способна на отчаянные поступки.
 Стив дотянулся до стены, на что-то нажал, створки раскрылись, и он придвинул к кровати столик, уставленный всякой всячиной.
 Есть в постели мне не приходилось, не считая недавнего завтрака (неужели это было сегодня?) и раннего детства, когда я болела. Я завернулась в простыню и села. Стив притянул меня к себе и не отпускал, хотя ему было неудобно есть самому и обнимать меня, но я не решилась высвободиться, уж слишком это ему нравилось.
 Потом он сказал:
 – Пойдемте, я хочу показать наш дом.
 Прежде всего, мы попали ко мне в спальню, которая оказалась через стенку. Я заметила, что на двери, отделяющей наши апартаменты, не было вообще никакого замка. Стив перехватил мой взгляд и, усмехнувшись, сказал:
 – Да, здесь нет замка, я велел его снять, и вы не сможете запереться от меня.
 Он наклонился ко мне.
 – Лиз, вы еще хотите этого?
 Я замешкалась с ответом. Он долгим поцелуем припал к моим губам, отчего у меня закружилась голова, и опять вкрадчиво спросил:
 – А сейчас?
 И я, то ли прогоняя остатки кружения, то ли бог знает почему, покачала головой.
 Он был доволен и несомненно пошел дальше Нэнси, он не только не разделял моей уверенности в способности без посторонней помощи выбрать подходящий наряд, но и надеть его на себя. Но хотя и я продвинулась в своем развитии достаточно далеко за сегодняшний день, но не до такой степени, и, несмотря на его просьбы, выставила Стива за дверь, напомнив ему заодно, что хотела бы видеть его не только в набедренной повязке. Для надежности с юбкой и блузкой я перебралась в ванную. И правильно сделала, потому что, когда я вошла, он как ни в чем не бывало околачивался в моей спальне.
 Дом оказался огромным и роскошным, ну, самым типичным дворцом в несколько десятков комнат, с залами, бассейнами, террасами и даже башней с казематами, в которой, верно, водились привидения. Надо будет в дурную погоду послушать, как они звенят цепями.
 Конечно, мрамор, мебель, роспись, гобелены, дубовый паркет, люстры были великолепны, слов нет. Они возбуждающе действовали на мои эстетические рецепторы, но я не могла отделаться от стойкого чувства, что вдруг увижу служителя в музейной робе и надпись «Руками не трогать!», поэтому на всякий случай вела себя чинно, как и подобает в музее.
 Одна из комнат оказалась художественной мастерской. Я уважительно спросила Стива:
 – Вы занимаетесь живописью?
 – Я? Нет.
 – Значит, кто-то из ваших близких подвержен этой страсти?
 – Да, вы.
 Соображаю я всегда нескоро, злые языки сказали бы туго, и прошла целая минута, прежде чем я отреагировала.
 – То есть, это моя мастерская?
 – Да и холсты тоже ваши, я думал, вам захочется кое-что закончить или просто увидеть.
 Откинув полог, я сразу признала собственную манеру письма, организацию пространства, колорит и прочее. Что ни говори, это было мило. Я подскочила к Стиву и благодарно поцеловала его в щеку, но этого ему показалось мало, и он красноречиво посмотрел на мои губы. Я хотела не догадаться, но он же действительно сделал мне подарок. Я вернулась и робко ткнулась в его губы. Он прижал меня к себе и показал, как это надо делать на самом деле.
 Помимо картин Стив привез и мои книги, это был второй приятный сюрприз. Он чуть было не стал последним в моей жизни, потому что после того, как я отблагодарила Стива известным образом, он вдруг решил, что осматривать все остальное мне будет удобнее у него на руках. Я пробовала его разубедить, но бесполезно, он сказал, что для того и женился на мне, чтобы носить на руках. Но я зря боялась, что Стив надорвется, несмотря на свою силу, так как донес он меня только до бассейна, где вдруг выбросил в воду. Может, он одумался и хотел избавиться от свидетельницы опрометчивого обещания? Я смирилась с приговором и безропотно камнем канула на дно. Иначе и быть не могло, я совсем не умела плавать, а барахтаться и кричать караул было стыдно. Когда я очнулась, то не сердилась, он и без того был бледен, как я в первом классе.
 – Лиз, как вы себя чувствуете? – взволнованно спросил он.
 – Прекрасно!
 – Почему вы не крикнули?
 – Зачем?
 – Но я чуть не утопил вас.
 – И правильно бы сделали, я не подарок и рада, что вы это наконец поняли.
 – Это была дурацкая шутка, я не знал, что вы не умеете плавать.
 – Значит, ваши детективы поработали не очень добросовестно и осталось что-то, чего вы не знаете обо мне. Кроме этого я еще не умею делать массу других полезных вещей и не люблю валяться на солнцепеке, обычно я загораю в тени. Так что, не сочтите за труд, перенесите меня в другое место.
 Стив с величайшей осторожностью поднял хрустальный сосуд моего тела, наполненный под завязку водой, и отнес в спальню. Я велела ему оставить меня одну, заверив, что со мной все в порядке, просто я хочу самостоятельно прийти в себя. Как ни странно, он подчинился. Я встала, добрела до туалета и вылила остатки застрявшей воды, потом отдышалась, прополоскала горло, почистила зубы, скинула мокрую одежду, вытерлась и завернулась в халат.
 Вскоре в сухой юбке и майке я зашла к Стиву. Он лежал, казнился и курил. Увидев меня, он как-то вдруг оказался передо мной, крепко обнимая меня. И я была вынуждена заметить:
 – Э, Стив, на этот раз вы раздавите меня.
 – Простите, Лиз, с вами нельзя обращаться как с другими. Вы хрупкая драгоценность, а я, идиот, чуть собственными руками не погубил вас. Вы не сердитесь на меня?
 – Нет, и если вы не против, то хотела бы продолжить нашу экскурсию. Я подожду вас там, пока вы не переоденетесь.
 – Я сейчас, – обрадовался он.
 До конца дня мы успели осмотреть почти все. За это время нам не попалась ни одна живая душа. Я спросила его:
 – Мы здесь одни?
 – Да, я отпустил всех, чтобы они не путались под ногами сегодня. Они живут там в своих бунгало. Я потом познакомлю вас с ними.




 ГЛАВА 13. ПОПАЛАСЬ!


 Эту ночь Стив провел у меня, и я не была против, потому что он был моим мужем и имел на меня все права, как и я на него. И мне опять было удивительно хорошо, и я улыбалась во сне. О чем мне сообщил Стив, едва я открыла глаза. Кажется, он не спал, а смотрел на меня всю ночь напролет. Я покраснела. Он рассматривал меня как диковинку. И рассердилась: все же я не совсем музейный экспонат, хотя и нахожусь в музейной обстановке.
 – К чему привели ваши изыскания? – сердито спросила я.
 – Лиз, вы самое прекрасное существо на Земле, – убежденно сказал он. – А ведь я мог и не встретить вас и прожил бы вполне довольный, не зная, что живу зря и так и не узнал счастья. А вы счастливы, Лиз?
 Я молчала, прислушиваясь к себе.
 – Ну, хоть немного? – умоляюще спросил он.
 – Не знаю, – ответила я и протянула руку. Мне вдруг захотелось дотронуться до его лица. Оно было красиво в своей незаурядности. Как я раньше этого не видела? И колюче от острого ищущего взгляда и щетины, которая выросла за эту ночь, и у него нежные губы, странные и притягательные. Определенно, они мне нравились этой ночью. И даже сейчас, вспомнив их прикосновение, я покраснела от удовольствия и, наверное, слишком пристально смотрела на них. Стив что-то почувствовал и очень естественно приблизил их вплотную ко мне и заодно всего себя. И от этого наше утро перестало отличаться от ночи, кроме, может быть, света, но он смущал меня только вначале. И все же я выпроводила Стива восвояси и не разрешила ему помочь мне, хотя он опять набивался в горничные.
 Когда я была готова, он повел меня завтракать. За громадным столом нас было только двое, не считая настоящего английского джентльмена в перчатках, с седыми бакенбардами, с бесстрастным лицом и изысканными манерами. Это был наш дворецкий, мистер (чуть не сказала сэр) Хьюго Конвей, который прислуживал нам во время трапезы. Я робела, и мне было неудобно.
 В зале, куда затем мы вошли, я растерялась еще больше, потому что там оказалась пропасть народу. Я машинально вскинула голову, как леди Джейн. У меня это был детский приемчик, таким образом я старалась не потеряться совсем.
 При нашем появлении установилась глубокая тишина, которую нарушил Стив, торжественно возвестив:
 – Я собрал вас здесь, чтобы представить вам мою жену миссис Элизабет Гордон. Отныне на Неприступном и во всех других моих владениях она – главное лицо. Ее распоряжения и желания должны выполняться, как мои, и даже лучше. Она теперь ваша хозяйка.
 И т. д и т. п. Во время этой тронной речи я лихорадочно припоминала, что должно делать владетельной особе после того, как верные селяне крикнут: «Ура!». Ага, кажется, полагается брать с подноса медные или золотые монеты и бросать прямо в толпу. Но подноса-то нет! Тогда, может быть, просто помахать рукой, но, увы, и она намертво приросла к туловищу, которое вообще одеревенело. Слава богу, селяне ограничились аплодисментами, а я – робкой улыбкой.
 После чего мне были представлены все присутствующие. Всех, конечно, я не запомнила, но некоторых успела. Так, например, секретаря Стива, его правую руку, Кена Трэйси, который выделялся своим смышленым интеллигентным лицом, доктора Майкла Челси, добряка и увальня, шефа охраны Боба Дугласа с цепким неулыбчивым взглядом и фигурой, не оставляющей никаких надежд злоумышленникам, капитана яхты «Красавица» Грега Уилсона, голубоглазого очень загорелого блондина, командира боинга Лесли Вильямса, принадлежащего к редкой категории симпатичных людей, оказывающихся рядом в трудную минуту. Из женщин была одна Бриджит Конвей, солидная сорокалетняя дама очень достойного вида, моя горничная и жена нашего дворецкого.
 После окончания церемонии Стив сказал:
 – Знаете, Лиз, а я ведь первый раз так представил свою жену. Я хочу, чтобы вы были хозяйкой не только моего сердца, но и всего, что принадлежит мне.
 – Я тронута, но вы забыли о подносе.
 – О подносе?
 – Да, с монетами, я должна была их разбрасывать согласно ритуалу.
 Стив озадаченно, без тени улыбки посмотрел на меня и сказал:
 – А что, неплохая мысль. Они обязаны запомнить этот день. Я прикажу Кену выдать всем премию и повысить жалованье в вашу честь.
 У меня чуть было не сорвалось: «А салют и залп из всех орудий?» – но удалось прикусить свой длинный язык.
 В море мы тем не менее вышли. Снасти скрипели, ветер надувал паруса и мою юбку, обдавая нас солеными брызгами. Стив хотел напялить на меня на всякий случай спасательный жилет, но я категорически отказалась становиться посмешищем для команды. Тогда он запретил мне подходить к фальшборту, ну и для верности держал за руку или обнимал, ссылаясь на опасный крен судна.
 И я вдруг поняла, что мне отчего-то очень нравится вот так стоять с ним рядом, прижавшись к его крепкому телу, и будь моя воля, я бы совсем не спешила выбираться из тесного кольца его рук. Я улыбалась.
 – Вы довольны? – спросил он, наклоняясь к моему Уху.
 – Да! – чистосердечно призналась я.
 – Поцелуйте меня, – попросил он.
  – Не сейчас.
 – Почему?
  – Мы не одни.
 – Разве?
 – Да, у нас здесь куча ревнивых свидетелей, не считая команды.
 – Например?
 – Например, это солнце, этот ветер, эти волны, это синее небо. Они не хотят, боятся, что мыперестанем их замечать.
 – Тогда я украду вас у них.
 – Украдите, – согласилась я.
 И уже без свидетелей, в каюте, я целовала его, а он меня, и весь мир куда-то пропал, и уцелели только мы вдвоем, и у меня не возникло сожаления по поводу этой катастрофы, а был восторг и ощущение чуда. И не знаю, как это случилось, но я сказала ему:
 – Я люблю вас!
 Он замер, и неистовая радость вспыхнула в его глазах, он поверил.
 – Скажите это еще, Лиз, – охрипшим голосом попросил он.
 – Я люблю вас! – покорно повторила я.
 – Нет, скажите: «Я люблю вас, Стив Гордон», – потребовал он опять.
 – Я люблю вас, Стив Гордон!
 Мне самой хотелось повторять и слушать, как это великолепно звучит, и совершенно правда, потому что все во мне было согласно с этим утверждением. Он крепко прижал меня к себе и смеялся, глядя на мое счастливое лицо.
 Вот так я попалась, и было решительно наплевать на свои прошлые сомнения и предубеждения. Они ничего теперь не значили перед тем, что внезапно распустилось у меня в груди.
 Вечером Стив велел мне идти к себе и слушаться Бриджит. Она отправила меня в ванную, потом принесла коробки, из которых извлекла то самое великолепное платье, в котором я была с Гарри, и все остальное к нему. Единственное изменение коснулось драгоценностей. Они были уже не фальшивые. Она помогла мне одеться и повела за собой. Указав на ярко освещенное крыльцо, она сказала:
 – Вам туда, – и удалилась.
 Небо, усыпанное яркими звездами, сгущало черноту ночи, сверчки мирно подыгрывали тишине на своих скрипочках, и я, еле сдерживая нетерпение, пошла в указанную мне сторону. Когда я поднялась по ступенькам, из темноты ко мне шагнул знакомый пират. Он церемонно поклонился, поцеловал мою руку и сказал:
 – Вы появились в точности, как тогда. Неожиданно. Неправдоподобно прекрасная и таинственная, вас никто не знал, но все вдруг почувствовали, что вероятность необычного резко подскочила вверх и что жизнь не такая уж скверная штука. И когда вы исчезли, то разбили не только вазу, но и мое сердце, и дюжину других в придачу. Идемте, любовь моя, эту ночь мы будем одни, вы, я и музыка. Так однажды привиделось мне, и я бесконечно счастлив сейчас.
 Он ввел меня в огромный зал, где действительно были только мы вдвоем вместе с завораживающей тихой музыкой, вызывающей обвал в душе, и без того потрясенной. Я танцевала, не чуя под собой ног, Нэнси была бы довольна безнадежной ученицей, потому что я была трансе от его сияющих глаз, в которых блаженно окончательно утонула.
 Просыпаясь утром, я с удивлением спрашиваю себя: «Неужели эта история приключилась с тобой, Лиз? Откуда взялась эта невероятная нежность, которая затопляет тебя всякий раз, стоит только взглянуть на этого сильного человека, который лежит сейчас рядом с тобой?» Он еще не проснулся, но его беспокойная рука ищет меня и, найдя, притягивает к себе. Я благодарна за этот собственнический жест, за этот плен и, не удержавшись, целую его. И как ни легко прикосновение моих губ, он улыбается и открывает глаза. А в них что-то такое, отчего у меня замирает сердце, и я абсолютно уверена, что я самая счастливая женщина на Земле. Он целует меня, в нем пробуждается страсть, которая захватывает и меня, заставляя трепетать мою плоть в предвкушении невыразимого блаженства, которое неумолимо приближается и, настигнув, исторгает стон из моей души.
 Потом он встает, я любуюсь его стройным телом, пока он не скрывается за дверью; он возвращается, берет меня на руки и несет в ванну; он оставляет меня, чтобы принять потом в большое лохматое полотенце; он ждет, когда высохнут мои волосы, когда я надену то, что он выбрал для меня сегодня, и я уже не сопротивляюсь всему этому, потому что он сказал, что я его маленькая девочка, его дитя и ему нравится заботиться обо мне, для него теперь это самое главное в жизни.




 ГЛАВА 14. КОЕ-ЧТО О СТИВЕ И ОБО МНЕ


 Кроме того, ему нравится лежать со мной на песке, чтобы моя голова покоилась на его груди, и расспрашивать о моей жизни и рассказывать свою. Оказывается, они с Энтони были приятелями. Стив сказал:
 – Я знал об оригинальном завещании отца Энтони. Он был против навязанной ему жены, которую сразу записал в страшилища. Я ему посочувствовал. После первой вашей встречи настроение его заметно улучшилось, вы показались ему совершенно бесцветной и безобидной. Ведь он опасался, что вы, как все прочие, кинетесь ему на шею, и поэтому решил сразу дать вам понять, что она и так изрядно перегружена, и для наглядности позволил уцепиться за нее своей секретарше.
 – Значит, это был спектакль?
 – Не совсем, но лучше всех сыграли вы сами, просто блестяще. Вы провели не только этого сердцееда, но и меня, я тоже прошел мимо вас. И мне немного жаль беднягу. Он потерпел полное фиаско. Он упустил свое счастье. Он так и не увидел вас.
 – Нет, он видел, – вздохнула я.
 – Когда?
 – На том же вечере, он помог Гарри и проводил меня домой.
 Стив вдруг сел и, схватив меня за плечи, пристально глядя мне в глаза, спросил:
 – Он узнал вас?
 – Да.
 Я только сейчас начала соображать, что молчание золото. К сожалению, алхимиком я не была.
 – И он?
 – Смеялся, Рэй не дал ему войти в дом.
 – Но он все же не оставил своих попыток?
 – Да, он пришел, когда Рэй уехал к Фрэнку.
 – Рассказывайте, – властно потребовал он.
 – Он хотел, чтобы я опять стала его женой.
 Как пронизывающе и напряженно он смотрит на меня. Господи! Почему я должна все это рассказывать?
 – Я отказала ему, но наговорила всякий вздор, и он взбесился.
 – Дальше, – почти прошептал Стив, встряхнув меня за плечи.
 Это было уж слишком, в я с досады выпалила:
 – Он овладел мною против моей воли.
 – Значит, не Рэй был вашим первым мужчиной?
 – Рэй не был моим любовником вообще, – отрезала я.
 – Это был Энтони?
 – Да, но только один раз.
 – Я убью его.
 – За что?
 – За то, что этот негодяй учинил над вами насилие.
 – Он был моим мужем.
 – Нет, вы были уже разведены, у него не осталось на вас никаких прав.
 – А у вас еще не появились.
 – Все равно, он поплатится.
 – Нет, если вы хоть пальцем тронете его, вы больше никогда не увидите меня.
 Мы уже вскочили и яростно смотрели друг на друга. Это, наверно, было немного комичное зрелище. Здоровенный верзила с крепко сжатыми кулачищами против не очень высокой пигалицы с гораздо меньшими, но такими же крепкими. И, как ни странно, рефери в этой схватке вскинул меньший кулачок, потому что Стив отвернулся первым. Я пробовала взглядом просверлить небольшую дыру в его упрямой широкой спине, но не удалось, и с досады тоже отвернулась и села на песок, обхватив руками колени. Я уже стала заключать с собой пари, сколько времени Стив Гордон будет играть роль соляного столба, но не угадала, он дотянул аж до тридцати минут, потом медленно, тяжело ступая, пошел прочь. Я призвала на помощь всю наличную гордость, в тот момент не отказалась бы и подзанять на любых условиях и даже заякорилась одной рукой в песок, чтобы не сорваться вслед за ним. Это был единственный разумный поступок в море сегодняшней моей глупости, потому что я дождалась, я услышала торопливые возвращающиеся шаги. Он опустился рядом и обнял меня.
 – Вы ничего не сделаете Энтони? – для порядка спросила я.
 – Нет, – после паузы с трудом выдавил он. – Но пусть этот негодяй держится от меня подальше, если бы не он, вы были бы только моей.
 – Я и так принадлежу вам. И глупо ревновать к прошлому. Вы всех своих женщин изводили ревностью?
 – Я вообще не знал этого страшного чувства. Они никогда не играли для меня никакой роли. Я был снисходителен к их слабостям. Вы – совсем другое дело, я ревную вас не только к прошлому, но и к будущему. Лиз, вы не измените мне?
 – Нет.
 – И не разлюбите?
 – Нет.
 – Не гневайтесь, но я должен вам сказать, что если это случится, я не смогу удержаться и уничтожу их, и они умрут страшной смертью, потому что вы мое сокровище, я не могу вас потерять.
 Это была первая наша размолвка. Потом Стив с какой-то ненасытной жадностью выспрашивал мельчайшие подробности моей жизни. Он требовал, чтобы я рассказывала с самого первого детского впечатления. Мои рассказы удивительно действовали на него, он принимал их слишком близко к сердцу и высказывал странные суждения. Так, например, он заявил, что моя мать поступила очень правильно, отдав меня леди Джейн (в моей интерпретации она меня попросту бросила, так как сама могла только испортить меня). Кроме леди Джейн его расположения удостоились Кэрол, Кэти и Гарри, последних он решил щедро облагодетельствовать. Кэти – за то, что защищала меня и, главное, за то, что перестала со мной дружить. Это превратило меня в то, чем я являюсь сейчас, и сохранило меня для него. Гарри – что уговорил и привел на тот вечер.
 Он несомненно страдал, когда я ему рассказывала о бедах маленькой Лиз. Это было видно по его глазам и как он вдруг прижимал меня к себе, словно хотел защитить задним числом. Он очень смеялся, когда я рассказала, как вырубила Дэна, а потом Рэя, здесь я слукавила, уготовив эту суровую кару Рэю всего лишь за поцелуй. Он сказал, что если бы знал заранее, то поостерегся бы. Оказывается, я могу постоять за себя, особенно, если под рукой есть что опустить на буйную голову. Наученная опытом, я обелила Рэя как только могла. Но тем не менее Стив хмурился и подозрительно смотрел на меня. Он никак не мог понять, как это Рэй выдержал и не затащил меня в постель, он не показался ему пай-мальчиком. Я предположила, что он очень молод и действительно любил, и жизнь еще не испортила его. Стив неопределенно хмыкнул. Я добавила, что Рэй несколько раз защищал меня от разных приставал, в том числе и мистеру Гордону грозили большие неприятности, не вступись я за него. Стив смягчился, улыбнулся и поцеловал меня. Рэй был частично реабилитирован, но ему все равно запрещалось подходить ко мне в будущем ближе, чем на пушечный выстрел, как, впрочем, и всем остальным мужчинам.
 Я выказала точно такую же дотошность в рассмотрении обстоятельств его жизни, за исключением его любовных связей и законных женитьб. Я не собиралась никого убивать, но все-таки не стала рисковать. Кто знает, на что я способна, памятуя о вазах и головах. И велела все это опускать, но иногда он нарочно ввертывал несколько одобрительных словечек о какой-нибудь своей красотке, я затыкала уши и расстраивалась. Он хохотал и целовал меня.
 Жизнь Стива Гордона прямо просилась в какой-нибудь авантюрный роман. Он происходил из состоятельной семьи. Окончив престижный университет, он с сотней тысяч долларов и с непоколебимой уверенностью в себе отправился завоевывать мир. Удача первый раз улыбнулась ему после пяти лет опасных скитаний в Южной Америке, когда он обнаружил месторождение очень редких минералов. С тех пор капризная леди Удача проявляет редкую благосклонность к Стиву Гордону. Ему удалось договориться с правительством и начать разработку, затем расширить дело, попутно вкладывая деньги в разные перспективные проекты. У него был какой-то нюх на них, и деньги рекой текли к нему. Он, как Мидас, превращал в золото все, к чему прикасался. Правда, для этого ему пришлось работать по двадцать пять часов в сутки, исколесить полмира, рисковать капиталом, собственной шкурой и бессмертной душой. Я видела шрамы, оставленные на первой. Удивительно, как еще он остался жив. Он из тех несносных бродяг, которым сам черт не страшен и которые вечно лезут на рожон. Шрамы на душе тоже имелись, он лишился почти всех иллюзий. Но это не угомонило его, и он опять куда-то собирается.
 Я села и, похватав ртом воздух, заикаясь, спросила:
 – Как? В-вы уезжаете?
 – Да, но еще не скоро.
 – А как же я?
 Он засмеялся, притянул меня к себе и сказал:
 – Неужели вы думаете, что я оставлю вас одну? Нет, не надейтесь. Я намерен возить миссис Гордон за собой по всему свету, вам с этим придется смириться, потому что я совсем не могу без вас; максимум, на что способен, – это два часа без вашего милого общества. Кроме того жизнь научила меня кое-чему. Вы еще очень молоды и подвержены различным влияниям. Боюсь, что, оставив вас одну на волю времени и случая, вернувшись, я не найду вас, я потеряю вашу любовь, слишком вы хороши и притягательны. В вас есть что-то такое, от чего самые хладнокровные мужчины теряют головы, вы пробуждаете в них мечту, неудовлетворенность и надежду обрести счастье еще на этом свете. Но я не отдам вас никому. И поэтому я намерен обучить вас некоторым полезным вещам, которые могут пригодиться в наших будущих путешествиях.




 ГЛАВА 15. МОЯ ПОДГОТОВКА, МАЛО ЧЕМ УСТУПАЮЩАЯ ВЕСТ-ПОЙНТСКОЙ


 У Стива слово никогда не расходилось с делом, и начал он с бассейна. Он был терпелив, но неумолим. Воды я нахлебалась столько, что она признала меня за свою и стала держать на поверхности и даже продвигать в нужном направлении.
 Верховая езда была также в программе моей подготовки, мало чем уступающей Вест-Пойнтской. В белых бриджах, высоких лаковых сапогах, приталенном жакете, маленькой шапочке, перчатках и хлысте я произвела должное впечатление на Стива. Его глаза сверкнули, он почтительно поцеловал мне руку и сказал, что мои благородные Таррелы возродились во мне в полном блеске. Но несколько безуспешных попыток забраться на смиреннейшую Инфанту показали беспочвенность выданных мне авансов, так как чучело, потирающее синяки на разных частях тела, в заляпанных штанах и полуоторванном рукаве, не могло иметь никакого отношения к тем самым Таррелам.
 Наконец общими усилиями Стив забросил меня, а Хьюго не дал сползти, я была водружена на Инфанту. Там оказалось очень высоко, неустойчиво и страшно, и еще эта кобыла, потеряв всякое терпение, вдруг бодро поскакала куда-то. Стив не ожидал от нее такой прыти и отстал. Я поняла, что мне придется рассчитывать на собственные силы и разумение, и начала дергать всеми конечностями с криками «тпру» и «ну», но это дало обратный эффект. Инфанта неодобрительно заржала (интересно, что она хотела этим сказать?) и припустила во всю прыть. Я бросила бесполезные попытки поладить с ней и, судорожно вцепившись во что попало, умирала от страха. Через пять минут бешеного галопа она вдруг дернулась, вздыбилась и остановилась. А я услышала:
 – Слезайте, мадам.
 Я неуверенно перекинула ногу и мешком свалилась в чьи-то руки.
 – Спасибо, вы спасли меня, – сказала я, стаскивая шапочку, которая во время скачки милосердно сползла мне на нос.
 Мой избавитель оказался среднего роста крепыш с ослепительной белозубой улыбкой на смуглом лице, который сначала воскликнул:
 – Сто чертей мне в глотку! – и лишь потом, тряхнув черными кудрями, представился: – Поль Дюморье – штурман с «Красавицы».
 – Очень приятно, Лиз Гордон.
 Я не знала, что там полагается дальше, чувствовала себя неловко и обрадовалась появлению Стива. Он соскочил с коня и тревожно спросил:
 – С вами все в порядке?
 – Да! – пискнула я, заключенная в его медвежьи объятия. Вот так он всегда, не замечает никого, а я не выношу никакой публичности.
 – Стив, здесь мистер Дюморье, он остановил мою лошадь, – напомнила я.
 Стив взглянул на него и сказал:
 – Благодарю вас, вы оказали мне неоценимую услугу. Я не забуду это.
 – Не стоит благодарности, сэр.
 – Кто вы? Я не знаю вас.
 – Поль Дюморье, новый штурман с «Красавицы».
 – Я рад, что вы у меня служите.
 – Я тоже.
 Он кивнул и удалился.
 Три дня после этого я была избавлена от общества Инфанты и ее сородичей, на четвертый, несмотря на мои ахи и причитания, Стив, посмеиваясь, натянул на меня сапоги и закинул на Розину. Инфанта получила отставку за свое коварство. И удивительно, я зацепилась с первого раза! Это несколько приободрило меня, и я прокаталась полчаса. Амазонкой я, безусловно, не стала, но через две недели изнурительных занятий уже не падала и была способна после заездов переставлять ноги, не очень страдая при этом.
 Но программа отнюдь не была исчерпана, в нее также входили стрельба и теннис.
 Пистолет в руке Стива как бы органически завершал ее, и пули ложились точно туда, куда он приказал им: по окружности, квадрату, сердцу с аккуратной дырочкой посередине и, наконец, просто одна в другую. Так что, если он разорится, то этим аттракционом сможет несколько поправить свое финансовое положение.
 Я с опаской взяла тяжелую смертоносную игрушку и пробовала следовать инструкции, то есть, вытянула обе руки, затаила дыхание и нажала на крючок. Грянул выстрел, я присела от неожиданности и отдачи. Стив похвалил меня:
 – Неплохо, осталась самая малость: не закрывать оба глаза перед выстрелом и возможно даже зацепить мишень.
 Я понятливо кивнула, так я кивала еще две недели, пока Стив не сжалился над собой, уж очень он расстраивался, и не отменил огневую подготовку ввиду полной моей несовместимости с разными системами оружия, пулями и мишенями. Мы все просто не попадали на одну прямую линию. Я утешила его, заявив, что в случае смертельной опасности в человеке появляются скрытые, не свойственные ему способности, и у меня, я уверена, они обнаружатся, и, когда надо, пальну не в белый свет. В дополнение к сказанному я поцеловала Стива и попробовала рукой разгладить его нахмуренный лоб. Это мне удалось, он даже выронил последнюю штуковину с длинным стволом.
 Мистер Коллинз был великолепен, как всегда, его новая книга по Теккерею захватила меня целиком, и я забыла о теннисе.
 – О, Стив, отдайте! – потянулась я за неожиданно вспорхнувшей книгой.
 – Ну там же самое интересное сейчас.
 Он пробежал страницу по диагонали, пожал плечами, закрыл книгу, с решительным видом сунул ее под мышку и сказал:
 – Самое интересное будет сейчас на корте.
 Я вздохнула и отдалась в его руки, которые стащили меня с любимого дивана, и повели переодеваться.
 Бесполезно просить, он не вернет, он считает, что теннис должен заменить мне эти самые физические упражнения, в которых якобы нуждаются мои мышцы, хорошо еще он не заставил повисаться на перекладине, отжиматься и бегать по пересеченной местности, хотя сам делал это с удовольствием. И что некоторые находят в этом дурацком теннисе? Под палящими лучами гонять мяч туда-сюда, туда-сюда. Бр-р. Если, конечно, еще попадают по нему. Мне так это пока не удается. А все-таки уважаемый профессор ошибся на этот раз. Упомянутый случай произошел вовсе не в Эссексе. И основная на нем цепочка предположений разваливается, как… как, заело, не могу подобрать подходящего эпитета.
 – Лиз, у вас отсутствующий вид, о чем вы думаете? – ревниво спросил Стив, завязывая шнурки на моих тапочках.
 – Да так, об одном Эн Джи Коллинзе.
 – Что это за тип? – насторожился Стив.
 – Лекции читал у нас, и я у него стажировалась.
 – Надеюсь, у этого Эн Джи куча внуков, он лыс, подслеповат и глух на оба уха?
 – О, вовсе нет, – засмеялась я. – Он отнюдь не старик, очень привлекателен, блестящий ученый и любимец студенток, которые валом валили на его лекции.
 – Он ухаживал за вами?
 – Увы, нет, он ухлестывал за другой девицей.
 – Не может быть!
 – Тем не менее это так. Она была прекрасна, умна, иронична, бездна обаяния. А какая репутация и известность! Соперничать с ней я не могла при всем моем желании.
 – Вы меня заинтриговали. Надо бы взглянуть на это чудо природы. Так как же звали эту девицу?
 – Ее звали…– я уставилась в потолок, как бы припоминая, умело растягивая паузу как театральный премьер. – Ее звали, какая незадача! Забыла, помню, что имя начиналось с буквы Л.
 Стив забыл о теннисе и назвал с десяток имен на эту букву, но я их отвергла, и когда, замучив свой затылок, он сдался и сказал, что больше не знает имен, остались одни клички, которые он не решается мне сказать, я встала, как бы в задумчивости подошла к двери, обернулась и вспомнила:
 – Имя ее было необычное, Литературой нарекли, фамилия Английская, да именно Литература Английская.
 Я успела юркнуть за дверь, но он все равно догнал, и мне пришлось нелегко, а потом еще этот теннис. Кстати, в конце концов я стала попадать по мячу и появилось что-то похожее на азарт. Стив был доволен и сказал:
 – Мне хочется что-нибудь подарить вам, но это нелегко сделать, вы невозможная маленькая девчонка, вам не нужны ни деньги, ни драгоценности, ничего такого, за что простые смертные продают души дьяволу, но все же я знаю, чем вас порадовать!
 Это был Матисс. Я ахнула. Знаменитая картина, и мне? В этом было что-то противоестественное.
 – В чем дело, Лиз? Вы не рады?
 – О нет, рада.
 – Так что же?
 – Я не знаю, но это не может принадлежать одному человеку. Миллионы людей были бы счастливы увидеть этот шедевр.
 Стив рассмеялся.
 – Девочка моя, если бы я не купил ее, она оказалась бы у другого, спрятанная где-нибудь глубоко в сейфе, и никто бы не взглянул на нее, а так она будет принадлежать вам и вы будете радоваться, а это для меня главное, и, наконец, вы можете время от времени выставлять ее. Я развеял ваши сомнения?
 Я кивнула. Он всегда мог убедить меня, тем более, если находится так близко.




 ГЛАВА 16. ГРОЗА


 Кен Трэйси оказался злым гением. Он забирает у меня Стива. И они запираются теперь в его кабинете из-за дел, которые не могут ждать. Сначала Стив пытался брать меня с собой, но, несмотря на то, что я сидела тихо как мышь, он не мог сосредоточиться, путался, отвечал невпопад и, наконец, послав к черту Кена, сгребал меня в охапку и убегал. Кен что-то кричал вдогонку, а Стив смеялся и отвечал, чтоб он отстал от него, его нет и пусть поступает по своему усмотрению. Но потом все же Кен Трэйси победил, он заманивал Стива в кабинет и закрывал дверь на ключ.
 Я, послонявшись около нее, уговаривала себя прекратить бранить беднягу Кена, а лучше заняться чем-нибудь, брала подрамник, краски и отправлялась на этюды, благо натуры было хоть отбавляй. Неприступный оказался достаточно большим и живописным. Я забиралась подальше, и скоро красота какого-нибудь дикого уголка зажигала во мне вдохновение, я увлекалась и даже забывала самого Стива Гордона. Пока, освободившись от своих дел, он коршуном не налетал на меня, чтобы подбросить пару раз. Это он нарочно, чтобы я взвизгнула и вцепилась в него обеими руками. Видите ли, ему нравится, когда я так цепляюсь за него и умоляю не сходить с ума и отпустить, я еще не докончила. Он соглашается при условии, что я его поцелую и скажу, что люблю. Приходится подчиняться. Он отпускает меня. Я возвращаюсь к мольберту, он ложится на траву и, закинув руки за голову, глядит в небо, потом на мой холст, отпускает одобрительные или ехидные ахи или эхи. Я пытаюсь разговорить его о том, чем они сегодня занимались с Кеном. И, если мне это удается, то я могу ни о чем не беспокоиться и продолжать работу, если нет, то надо быть начеку, потому что он как-то ухитряется незаметно подобраться ко мне, пока его рука не сможет дотянуться до моих ног. Тут уж надо бросать все и спасаться бегством, потому что, если я замешкаюсь, то оказываюсь в траве рядом со Стивом и, несмотря на мои протесты, что нас могут увидеть, он совсем теряет голову и я вслед за ним.
 Ну вот и сегодня, обозвав Кена презренным разлучником и захватив свои принадлежности из мастерской, я побрела на вчерашнюю стоянку.
 Было душно, и неимоверно пекло. Не дай бог, гроза будет. Первые капли застали меня врасплох, еще этот винт заело. Я уже хотела, не складывая, тащить все как есть и тут услышала:
 – Позвольте, мадам.
 Это был мой давешний спаситель. Он мгновенно уговорил упрямый винт. И через считанные секунды мы все, включая мои пожитки, укрылись под густой кроной ближайшего дерева.
 – Спасибо, мистер Дюморье, вы опять выручили меня, – поблагодарила я.
 – Я счастлив услужить вам, – ответил он.
 Тут громыхнуло так близко и непереносимо громко, что я инстинктивно присела, крепко обхватив свою голову руками, скорее всего я боялась, что ее может так же запросто расколоть, как только что небесный свод, который немилосердно дробился на глазах у мистера Дюморье. Мои были зажмурены, и все равно всполохи проникали на колбочки. Меня обуял первобытный ужас, я вообще-то трусиха и боюсь грозы, а уж такой неистовой и подавно. Бежать было некуда, поскольку в двух шагах из-за ливня ничего не было видно, и я в панике самочинно уткнулась в ближайшую надежную мужскую грудь.
 Не знаю, сколько времени мы так простояли, я только раз приоткрыла один глаз и увидела странное, какое-то блаженное выражение лица мистера Дюморье. Я хотела поинтересоваться, что с ним такое, но сверкнувшая молния снова повергла меня в панику, и я вмиг забыла увиденное лицо и вопросы к нему.
 Внезапно меня что-то вырвало из моего убежища и отшвырнуло на несколько шагов прямо под открытое небо и водопад, низвергающийся с его высот. Это было очень неожиданно и заставило меня открыть глаза.
 И что же я увидела? О, боже! Стив и мистер Дюморье молотили друг друга кулачищами. Вокруг них скакал Кен Трэйси и предлагал джентльменам успокоиться и разойтись, время от времени выкрикивая тонким голосом Боба Дугласа на помощь. Дерующиеся не на жизнь, а на смерть плевать хотели на его призывы, они хотели уничтожить друг друга. И Стив несомненно был ближе к заветной цели, потому что был сильнее; его противник уже выдыхался и старался только увернуться от чудовищных ударов, обрушивающихся на него. Никакой человек не мог бы их долго выдержать. И мистер Дюморье вдруг рухнул как подкошенный, он был без сознания или на том свете. Наконец, стряхнув оцепенение, я повисла на руке Стива, не дав ей опуститься на поверженное тело. Стив хотел отбросить меня опять, но я вцепилась намертво, теперь ему бы пришлось стукнуть и меня, чтобы избавиться. Господи! Что у него было за лицо! Странно спокойное и совершенно беспощадное. Появление Боба Дугласа, возможно, сохранило мне жизнь, а уж бедному мистеру Дюморье – наверняка, потому что Стив взглянул на Боба и приказал:
 – В камеру негодяя, и глаз с него не спускать!
 Боб взвалил на плечо неподвижное тело и куда-то понес. Мы проводили его взглядами, пока он не скрылся за стеной дождя. Затем Стив осторожно разжал мои пальцы и, не взглянув на меня, тоже ушел.
 Все это было нелепо и катастрофично. Я уже не замечала грозы, правда, она значительно удалилась, и растерянно, вопрошающе смотрела на Кена. Он не выдержал и сердито и вместе с тем жалостливо ответил:
 – Что ж вы хотите, Лиз? Началась гроза, и мы пошли искать вас. Стив очень беспокоился. И что в итоге мы видим? Вы стоите, обнявшись с этим парнем, который совсем не скрывает своего восторга по этому поводу. Я никогда не видел Стива в такой дикой ярости. Вы не должны были этого делать.
 – Но я ничего не делала, мне было очень страшно. Он помог перетащить мои вещи, и потом как началось, и вот я сама…
 Я беспомощно развела руками.
 – Что теперь будет?
 – Не знаю, но лучше бы этому болвану оказаться за тысячу миль отсюда, – проворчал Кен.
 – О-он, что, может действительно убить его?
 – Боюсь, что так, Лиз, вы же видели его.
 – О, нет, Кен, нет, нельзя допустить этого, – я умоляюще заглядывала ему в глаза. Он опустил свои и буркнул:
 – Но что я могу сделать?
 – Куда Боб потащил его?
 Кен пожал плечами.
 – Наверно, в башню, в подвал, там я видел подходящее местечко для этого.
 Кен цветисто выругался, указав тем самым серьезность случившегося и свое потрясение.
 – Последний парень сидел там на цепи недолго, какие-то триста лет и был выпущен на свободу лет двадцать назад. Кстати, его окольцевал ревнивый маркиз за дельце, похожее на наше. Да… Не даром говорят, что история движется по кругу. Куда вы? – схватил он меня за руку.
 – Туда, я не могу, я поговорю с ним.
 – Стойте, вам нельзя показываться ему на глаза, пока он не остынет, он может причинить вам вред.
 – Мне все равно, – я выдернула руку.
 – А мне нет. Вы отправитесь к себе в мастерскую и не выйдете оттуда, пока я не скажу.
 – Но как же…
 – Я схожу, разведаю, что к чему.
 – Хорошо, но если скоро вы не вернетесь, я пойду сама.
 – Договорились, скоро – это полчаса, давайте вашу руку, я выведу вас из этой мокрой преисподней, здесь ни черта не видно.
 – Нет, я сама как-нибудь, я вас вижу.
 Не без труда, но мы добрались. Кен сразу ушел.
 Время тянулось мучительно медленно. Я ходила по комнате. В голове мелькали разрозненные картины недавних событий, слова и неотвязно возникало страшное лицо Стива. Я проклинала себя и ужасалась. Что я наделала?! Он точно убьет его! Боже! Мне надо что-то предпринять! Стив не может стать убийцей! Я объяснюсь с ним, это недоразумение. Он должен поверить мне. Ах! Почему я позволила тому обнять себя? Я боялась – это так, я не помнила себя, но лучше бы мне вовсе провалиться к чертям собачьим, или чтоб молния поразила меня, чем допустить это! Малодушие часто рождает преступление!
 Я хотела уже бежать, как появился Кен.
 – Что?!
 – Успокойтесь, Лиз, на вас лица нет, – с тревогой сказал он, усаживая меня на диван.
 – Не томите! Говорите!
 – Как я и предполагал, парня посадили в подвал, его сторожит Боб, и пока не трогают.
 – А Стив?
 – Его я не видел, он заперся у себя в кабинете. Не смотрите на меня так, с ним ничего не произойдет. По-моему, он сам себя запер, чтобы немного остыть.
 – А что потом?
 – Черт его знает, но арестованному я не завидую.
 Тут меня осенило:
 – Его надо увезти отсюда! И немедленно! Вы сейчас же пойдете и от имени Стива потребуете передать вам мистера Дюморье, а я побегу к Грегу Уилсону и скажу, чтобы он готовил яхту к отплытию. Как только вы приведете его туда, они отчалят.
 – Согласен. Похоже, это единственный шанс для нас всех.
 Я неслась к причалу, почти как олимпийский чемпион, и только пару раз поскользнувшись, шлепнулась в грязь. От этого Грег не сразу узнал меня, но зато сразу уловил суть дела и, не задавая лишних вопросов, приказал помощнику свистать аврал.
 Я еле дождалась Кена. Он поддерживал мистера Дюморье, который шел и улыбался. Лицо его распухло, один глаз заплыл, но второй блестел за двоих.
 – Мистер Дюморье, я сожалею! Во всем виновата я. Вам необходимо покинуть Неприступный и постараться исчезнуть на какое-то время. Стив не должен обнаружить вас. Прощайте! Не поминайте лихом!
 – Мадам, я жалею, что не осмелился поцеловать вас, но все равно, это было черт знает что такое! Я молил бога, чтобы гроза никогда не кончалась. Я не забуду вас никогда! После этого умереть совсем не страшно!
 – Пойдем, говорун, считай, что тебе несказанно повезло, если ты отделаешься только тем, что уже схлопотал. Забудь поскорее миссис Гордон и никогда больше не делай таких глупостей. Это вредно для здоровья.
 Кен почти тащил его. А он шел и оглядывался. Как только мистер Дюморье ступил на палубу, яхта отчалила. Я облегченно вздохнула.
 – Рано радуетесь, Лиз, – проворчал Кен.
 – Самое страшное позади.
 – Не уверен. Что-то будет, когда Стив узнает?
 – А-а! – махнула я рукой. – Лучше скажите, как вам удалось обставить Боба.
 – Я ему напомнил кое-что, и он решил прикинуться дуриком и поверить, что я якобы от Стива. Он открыл каземат, а тот, бедолага, уже очухался, но, видно, не до конца. Уж очень радостно выглядел. Я еле удержался, чтобы не заехать ему по второму глазу, но вовремя сообразил, что тогда мне придется тащить его на себе.
 В эту ночь Стив не пришел ко мне. Я долго ждала, прислушиваясь к ночным звукам, но у него как вымерло, я не выдержала и распахнула дверь к нему в спальню. Никого! Я присела на край постели и тихонько заплакала. Я была несчастна, покинута, и отчаяние подступало к моим ногам и все прибывало, грозя поглотить меня целиком. Он не простит! Это ясно. Он разлюбил меня, потому что не верит. Я ему не нужна. Он разочарован. Я не оправдала его надежды. Я низкая тварь.
 Не выдержав, я бросилась вон, к его кабинету, на ходу размазывая слезы по щекам.
 Из-под двери пробивался свет. Я на цыпочках подошла к ней и услышала звон разбившегося стекла, чертыхание, шаги, потом все стихло. Я еле успела спрятаться за колонну, когда дверь распахнулась и из нее вышел Стив. Он шел тяжело, его изрядно покачивало. Лица Стива я не видела, но спина мне была хорошо видна. И она страдала! У меня перехватило дыхание, и я еле удержалась, чтобы не броситься к нему. Я его очень любила и готова была на что угодно ради него. Я даже кралась за ним! Самым недостойным образом. Это я-то! Он подошел к двери моей спальни и остановился. Рука его потянулась к ней. Ах, если б ты вошел, ну же! Что тебе стоит! Нет, не входи! Там меня нет. Я умру от унижения, если ты узнаешь, как я воровато подглядываю сейчас за тобой.
 Стив убрал руку и засунул обе в карманы, для верности. Он долго стоял так, затем круто повернулся на каблуках и пошел в кабинет. Вот тогда-то я мельком увидела его лицо, лицо человека, уязвленного в самое сердце. Но он не согласен. Он в ярости и способен на борьбу и скорее всего победит, то есть он попросту выбросит меня и забудет. Я это ясно поняла. Приговор был подписан и обжалованию не подлежал. Отчаяние накрыло меня с головой, я перестала сопротивляться. Если б он сейчас обернулся, то увидел бы меня, но он не обернулся и скрылся в кабинете.
 Я пошла к себе, свалилась на кровать и мгновенно уснула, в горе я всегда быстро засыпаю, я уже говорила это.
 Ну, вот и утро, и постель рядом со мной не смята, я сейчас закрою глаза крепко-крепко и – и умру, чем так мучиться. Но, увы, я вынослива как буйвол, а может быть, мул? Мне все нипочем, я встаю, иду в ванную, одеваюсь и не знаю, что делать дальше. Да чего там, знаю. Это я прикидываюсь, надеюсь на чудо, что дверь сейчас распахнется, и увижу его. Но его нет! Он разлюбил! И мне нужно проваливать ко всем чертям. Да, я сейчас уйду, только посчитаю до десяти и пойду. Все, десять! Я открываю дверь – пусто, никого. Я и потом никого не встретила до самого Лесли Вильямса. Я сказала ему, что мне нужно срочно улететь. Он спросил: «Куда?». Я ответила: «Во Фриско». Он кивнул.
 И вот мы уже в воздухе. А во мне одна тупая сверлящая боль. Как же так?! Как же я буду теперь без него?! Я спустилась по трапу, миновала аэропорт и все чего-то ждала. Я даже не сразу взяла такси.
 – Куда едем, мэм?
 – А! Что?
 – Куда едем, спрашиваю.
 – Не знаю.
 – С вами все в порядке?
 – Да, я сейчас, я подумаю. Нет, домой я не поеду.
 – Вы что, действительно не знаете?
 – Да.
 – Может, в отель?
 – Нет, мне, наверно, надо снять квартиру.
 – Вам повезло, я знаю здесь подходящую.
 Три дня после этого я сидела почти безвылазно, на четвертый не выдержала. Мне надо было что-то делать, кроме как плакать в подушку, вспоминать и успешно продвигаться в направлении тихого помешательства. Во-первых, необходимо сходить к врачу (меня последнее время часто тошнило) и потом возвращаться домой, надо жить, искать работу.
 Симпатичная докторша радостно сообщила, что я беременна, и уже два с половиной месяца. Значит, ребенок от Энтони. Мне пришлось сесть на скамейку, когда до меня дошло это, и вернуться, чтобы переспросить:
 – Вы уверены, – я сглотнула. – Что два с половиной месяца, а не меньше?
 Она засмеялась.
 – Конечно, ошибки не может быть никакой! Поздравляю вас!
 – Спасибо, – жалко улыбнулась я.
 Ну вот и все. Прощайте, Стив Гордон. У меня больше нет надежды, никакой, даже на самом донышке, потому что там ребенок, и не ваш. Этого уж вы никогда не простите.
 Я позвонила адвокату и попросила его связаться со Стивом, я согласна на все, пусть быстрее подготовит необходимые бумаги, я подпишу. Он порывался что-то сказать, но у меня не было терпения, и я повесила трубку.
 Я шла по дорожке к дому. Неужели я уехала отсюда только два месяца назад? Не верится! Столько всего случилось. Замок не открывался, потому что был не заперт. Я толкнула дверь и вошла, и – и увидела его. Он стоял и смотрел. Ох, как же он смотрел! Он любил меня! Но теперь-то это нельзя! Я стала сползать по стене вниз вместе с черной мукой, гнездившейся во мне. Но мой милый подхватил меня. Он целовал меня. Как было бы заманчиво умереть сейчас у него на руках! Когда он так крепко прижимает меня к себе и говорит:
 – Я люблю тебя, я почти сошел с ума, когда узнал, что ты улетела. Я же остался совсем один! Ты понимаешь, Лиз, совсем один во всей Вселенной! Это невероятно жестоко. Никогда больше не делай этого. Где ты была?
 – Я сняла квартиру. Стив, мне надо тебе сказать. Мы должны расстаться.
 Ну вот, опять эта страшная бледность и горящие глаза с молниями внутри и хриплый голос:
 – Ты не любишь меня? У тебя кто-то есть?
 – Нет, не в этом дело. У меня будет ребенок, и не твой.
 – А чей?
 – Энтони, ему уже два с половиной месяца, я сегодня узнала.
  – Уф, прямо гора с плеч, но это же ничего!
 – Т-ты хочешь сказать, что…– ошеломленно сказала я, не смея поверить.
 – Что из-за такого пустяка не дам тебе развода, я его тебе вообще никогда не дам, я приставлю охрану, и тебе уже никогда не удастся сбежать от меня, а ребенок родится и будет моим, потому что ты моя и больше ничья до самой смерти. Лиз, скажи скорее, что ты любишь меня.
 – Я люблю тебя.
 – И больше не сбежишь?
 – Нет.
 – И на развод не подашь?
 – Нет.
 – И у тебя никого нет, кроме меня?
 – Никого.
 – И тебе никто не нужен, кроме меня?
 – Да, и я промочила подушку с двух сторон, думала, что ты меня разлюбил, и я тебя никогда не увижу.
 – А я искал тебя, был у твоей матери, она сказала, что ты всегда очень боишься грозы, это у тебя с детства, когда на твоих глазах загорелось дерево. Прости меня, родная! Я был дураком и жестоко поплатился за это. Бели б ты знала, в каком я был отчаянии. Я дошел до того, что хотел дать объявление о твоем розыске, потому что мои люди не нашли тебя, и даже звонил Энтони. И он примчался ко мне, а у самого глаза от радости блестели. Я потом боялся, что он найдет тебя первым. Лиз, поклянись, что не уйдешь от меня, что бы ни случилось.
 – Клянусь, я никогда не уйду от тебя.
 Я не могла насмотреться на его лицо, оно похудело, заросло щетиной, на нем появились новые борозды. Вот этой точно не было и этой, но ничего, я буду любить эти отметины и для начала поцелую их, и эти горящие любящие глаза, и эти замечательные губы. Тут хлопнула входная дверь, и Кен со словами:
 – Стив, она позвонила адвокату, мы найдем ее, – вваливается в комнату. А мы целуемся, и нам до лампочки. И одновременно машем ему руками, чтоб он сгинул. Он некоторое время таращит обалделые глаза, потом догадывается, бормочет по-французски:
 – Пардон, – закрывает дверь с той стороны. И остается на страже, отгоняя всех посторонних, к нам сейчас нельзя, мы должны быть только вдвоем, мы и так потеряли слишком много драгоценного времени, мы только страдали, потому что были разъединены, а любовь – ведь она для двоих, ей необходимо присутствие двух любящих сердец, чтобы они были рядом и стучали в унисон.




 ГЛАВА 17. РАЗРЕШЕНИЕ ОТ БРЕМЕНИ


 На Неприступный мы не полетели, а остались во Фриско, так как Лесли с экипажем были уволены, кроме того, меня необходимо было показать медицинским светилам. Предстоящее событие – дело очень серьезное и ответственное и требует соответствующей подготовки, так считал Стив.
 Я пробовала вступиться за Лесли, чтобы Стив вернул его, но он твердо стоял на своем: он не может этого сделать, его люди должны запомнить раз и навсегда, что все, замешанные в бегстве его жены, будут караться со всей беспощадностью независимо от степени соучастия.
 Тогда я спросила Кена:
 – Что можно сделать для Лесли?
 Он замахал руками и сказал:
 – Ничего! Лучше не упоминать всуе его имени. Вы не знаете, что было, когда Стив узнал о вашем побеге. Мне до сих пор не по себе, как вспомню. Бобу досталось так, что доку пришлось с ним изрядно повозиться, чтобы привести в чувство и божеский вид. Разделаться с Лесли ему помешало только то, что надо было немедленно выбираться с острова. Даже мне немного перепало, он просто взбесился от страха потерять вас, но на него и сердиться-то нельзя было по-настоящему, ему пришлось хуже всех. Вам надо быть с ним, как бы это сказать, осторожнее, что ли, вы слишком много для него значите. Вы, несомненно, его прикончите, если уйдете, и он это знает, он будет стеречь вас, как не знаю что, поэтому постарайтесь избежать второго Дюморье. Знаю, знаю, вы не виноваты, но помните, что малейшая оплошность с вашей стороны может стоить какому-нибудь парню жизни, а Стиву неприятностей на том свете.
 Так я и не смогла ничего сделать для Лесли, хорошо еще Грег Уилсон не пострадал.
 Светила меня осмотрели, отметили хорошее здоровье, заверили Стива, что оснований для беспокойства нет, и выписали ворох всевозможных общеукрепляющих пилюль, особый режим и процедуры. Я пробовала уклоняться и выбрасывать все потихоньку, но, застигнув как-то раз меня на месте преступления, Стив вошел во все предписания и самолично скрупулезно следил за их выполнением. И, несмотря на это, я родила на удивление легко и благополучно здорового горластого мальчугана, в котором моими были одни глаза, а все остальное Энтони. И тем не менее Стив похудел, почти как я за время родов. Он с интересом смотрел на малыша, а я на него, вот только у меня руки вспотели от вины и душа замирала в тревоге: уж очень они были разные. Самый пристрастный доброжелатель никогда не назовет их родственниками, даже седьмой водой на киселе. Смуглое лицо Стива с тяжеловесными чертами было абсолютно чуждо бело-розовому ангельскому личику в тонких льняных завитках.
 Стив в своей обычной манере, немного исподлобья взглянув на меня, усмехнулся и сказал:
 – Отличный парень, настоящее произведение искусства. Гордонам повезло: у них наконец появился представитель, который подправит породу.
 В моем носу защипало, и я прилагала героические усилия.
 – Ну, что ты, Лиз?
 Стив привлек меня к себе.
 – Неужели ты думаешь, что я не рад ему? У него твои глаза и будет мой характер, уж об этом я позабочусь. Он наш, я его отец и хочу назвать своего сына Майком. Сдается мне: Майк Гордон – это то, что надо.
 Что тут говорить – у меня самый лучший муж в мире!




 ГЛАВА 18. МАЙК И НЭНСИ


 Майк меня занимал чрезвычайно. Оказывается, материнский инстинкт и все такое прочее – отнюдь не миф. Беспокойство мое улеглось только тогда, когда Майк поселился в нашей спальне, поскольку Стив не хотел, чтобы я бегала посредине ночи в детскую. И вообще спальня стала самым обитаемым местом в доме. А из Стива вышла прекрасная нянька. Мэри сказала, что ей совестно получать такое жалование, так как купает малыша мистер Гордон, кормит и пеленает миссис Гордон, гуляют те же лица вместе, ей остается бить баклуши, а занятие сие утомительное и сокрушительно действует на ее нервную систему, поэтому вся стать прибавить ей жалованье за вредность. Это было резонно, и Стив увеличил его вдвое. Нэнси посмеялась над нами, заявив, что она, конечно, знала, что ее дочь с приветом, но не предполагала, что это так заразно и свалит такого здоровяка, как Стив Гордон. Естественно, эта сентенция была ехидно высказана мне одной, потому что у Нэнси со Стивом сложились отношения не то чтобы из рук вон. О, нет. Но и не ах, душа моя. Они только терпели друг друга. И это странно, ведь Нэнси всегда хотела, чтобы я завела любовника или хотя бы мужа, и вот когда я не только вышла замуж, но и родила ей внука, она заявила, что обманулась во мне, она уже так привыкла к моей непробиваемости, и вообще она бы предпочла иметь зятем Энтони, тем более, Майк – его сын. Я захлопала глазами и расстроилась:
 – Неужели это так заметно?
 – А ты как думала, моя дорогая?
 Я пожала плечами, все-таки я надеялась.
 – Кстати, ты не хочешь сказать ему о сыне?
 – Нет, это невозможно.
 – Отчего же?
 – Стиву не понравится. Да и зачем он Энтони?
 – Как знать, может, и есть зачем.
 – Не думаю, этому типу вполне хватает девиц для забав.
 – Действительно, этого добра у него полно. Ты не слышала о его последней красотке? Да где уж тебе! Сидишь как отшельница и мужа обратила в свою веру, а ведь здесь когда-то был самый приличный дом. Стив любил повеселиться и общества не чурался. Знаешь, что говорят о вас? Говорят, что Стив заполучил невиданную красавицу и стережет ее как восточный деспот. Все жаждут увидеть тебя, и я как твоя мать стала очень популярна. Досадно до слез, ты всегда приносила мне неприятности, ведь я еще сама хороша, чтобы так оскандалиться. Ну да от тебя ничего другого ждать не приходится. Так состарить меня! Так состарить! Просто ужас какой-то! Нет, дети всегда не подарок, а взрослые совершенно невыносимы. Слушай, Лиз, а ты ведь точно дьявольски хороша, неудивительно, что Стив ходит, как очумелый. Ты хоть заметила, как он на тебя смотрит? Э, да ты и сама в таком же состоянии. Стив, конечно, мужик и крепкий, но по мне так Энтони лучше. Он гораздо красивее, моложе и характером не слабее будет. Красотка его весьма эффектная девица, стерва, каких свет не видел. В общем, парочка будь здоров! То он ее скрутит, то она его. Поговаривают, что ей почти удалось заарканить его и их свадьба не за горами. Она из клана МакГрегоров. Это для тебя пустой звук, поэтому поясняю: она наследница энного количества миллионов, семейных традиций и связей, которые могут так много, что интересно было бы узнать, что им не по силам. И все же Энтони иногда захаживает ко мне и к мужу, у них какие-то совместные дела, и о тебе справляется регулярно. Он говорил, что заходил к вам, хотел поздравить, но его выпроводили без лишних церемоний, сославшись на то, что не велено тебя беспокоить и хозяина тоже. Ничего не скажешь, очень любезно! Тем не менее он просил меня передать тебе его поздравления, всяческих благ и надеется увидеться с тобой, чтобы вспомнить и посмеяться над последним происшествием. Он думает, что ты уже понимаешь это и простила его.
 – Подлец, – кротко сказала я.
 – Конечно, не без этого, но у кого нет недостатков? Все-таки, может, сказать ему о сыне?
 Я так замотала головой, что Нэнси, боясь, что она у меня совсем оторвется, больше не возвращалась к этому вопросу.
 Я спросила, не нужно ли ей денег. Но она поджала губы и заявила, что от Стива Гордона она не возьмет ни гроша, пусть не надеется. У нее пока есть муж, и к тому же Энтони ее выручает, и щедро, ему это не трудно с его миллионами, которые ее дочь подарила ему так, за здорово живешь.
 Здесь вошел Стив. Нэнси встала и с надменным видом процедила:
 – Лиз, надеюсь, ты соизволишь почтить присутствием родную мать завтра?
 Мне ничего не оставалось, как заверить ее, что я обязательно приеду.
 Стив проводил ее до самой машины, он был с ней всегда, особенно вежлив, потом вернулся и, поцеловав меня, настороженно спросил:
 – Что она хотела от тебя?
 – Ничего, рассказывала всякие сплетни.
 – Ты поедешь к ней завтра?
 – Увы, надо, она обижается.
 – Я сам тебя отвезу.
 – Но…
 – Я не буду заходить к ней, я только привезу и через час заеду за тобой.
 – Хорошо, как ты думаешь: Майк еще спит?
 – Спит, я заходил, все в порядке, парень сосет палец и еще сух, у нас с тобой есть время. Я соскучился по тебе.
 – Я тоже. Стив, но сюда же могут войти.
 – Плевать, это наш дом. Лиз, ну будь хорошей девочкой, не противься, я приказал стучаться, нас никто не побеспокоит.
 – Да, в прошлый раз ты то же говорил, но все равно мы оскандалились.
 – Мэри не успели предупредить.
 – Ну, раз ты уверен…
 – Уверен, никто не осмелится помешать Стиву Гордону заняться любовью с собственной женой в его доме.
 И, несмотря на это самоуверенное заявление, в самый неподходящий момент дверь отворилась и на пороге застыла с раскрытым ртом и неподдельным интересом во взоре вернувшаяся за чем-то Нэнси. Я закрыла глаза, пытаясь провалиться от стыда, а Стив, наоборот, яростно сверкнул своими, и Нэнси испарилась.
 На следующий день Стив сказал:
 – Не бери в голову, дело самое обычное, смелее.
 Ему легко говорить, он не знает ядовитого язычка Нэнси. Я растерянно оглянулась, он ободряюще помахал мне рукой. Я вздохнула и пошла к дому. Помешкала в передней, долго поправляла волосы, наконец, набрав в грудь побольше воздуха, толкнула дверь.
 Вот уж злосчастный день! Я напоролась на Энтони, который в этот момент выходил.
 – Лиз, вы!
 Я сделала непроизвольное движение, очень смахивающее на паническое бегство, но он успел схватить меня за плечи и втолкнуть в комнату, да так ловко, что я не могла помешать ему. Мы стояли друг против друга. Его спина упиралась в дверь, а руки оставляли синяки на моих плечах, так он крепко вцепился в них. Но я уже успела прийти в себя и решительно высвободилась. Вскинув голову, я сердито посмотрела на него. Он улыбался и смотрел на меня во все глаза.
 – Опять вы смеетесь, – с досадой вырвалось у меня.
 – А вы опять гневаетесь. Признайтесь, вы это делаете нарочно, так как знаете, что это вам к лицу.
 – Что?!
 – Ого, какие глаза! Фейерверк! Я ни у кого не видел подобных. Вы необузданная натура, Лиз. Стиву, наверное, приходится не легко с вами. Не отворачивайтесь, я хочу видеть вас.
 – А мне плевать, что вы хотите.
 – Вы теперь не девчонка, а солидная дама, мать семейства, так что извольте соответствовать своему положению. Я поздравляю вас с благополучным разрешением от бремени. Младенец, наверное, вылитый Стив, и папаша рад до безумия.
 Я невольно обернулась, не смеется ли? Странно, кажется, нет, даже наоборот – поскучнел.
 – Лиз, как ему удалось завладеть вами? Я спрашиваю потому, что его опыт может пригодиться мне, я собираюсь тоже жениться.
 – На мисс МакГрегор?
 – Да, а вы, оказывается, интересуетесь мною?
 – Ничуть, это просто так. Нэнси сказала.
 – Печально, я уже хотел обрадоваться, но все же, как ему это удалось?
 Я пожала плечами.
 – Не хотите говорить? Значит, дело нечисто, как я и предполагал. А сейчас вы его любите?
 – Вам-то что за дело?
 – Просто любопытно, как-никак я тоже был вашим мужем, к сожалению, мне только раз удалось выполнить свой супружеский долг.
 – Вы непорядочный человек, могли бы хоть раскаяться за это время.
 – Это я-то непорядочный? Да, я играл с вами в открытую, а вы безбожно водили меня за нос, прикидываясь бесцветной дурочкой. Ну ладно, я вас простил. Это не имеет никакого значения. Но я хочу знать, любите ли вы его сейчас?
 – Люблю, если вас это так интересует.
  – Тогда почему вы сбегали от него?
 – Я больше не буду отвечать на ваши дурацкие вопросы, и вообще вы не должны подходить ко мне, это для вас может плохо кончиться.
 – Значит, Стив ревнует, – усмехнулся Энтони. – Он что? Не уверен в вас? Боится, что вы наставите ему рога? Если вам это захочется, я всегда к вашим услугам.
 Ярость лишила меня дара речи, и я уставилась в его дерзкие глаза, но ему хоть бы что: стоит себе и в ус не дует, а напротив, улыбается. И в эту-то драматическую минуту моего праведного гнева Нэнси крикнула из соседней комнаты:
 – Тихоня задрипанная, ты уже пришла? Скажи, вы всегда со Стивом занимаетесь любовью прямо в гостиной?
 Энтони покачнуло, как от удара, сморщило и разобрало неудержимым хохотом, а у меня на глазах выступили слезы, и я отвернулась к окну, не хватало только разреветься.
 – Ах, это вы, Энтони, я думала, что вы уже ушли, – выплыла Нэнси.
 – Я ухожу, до свидания, Лиз.
 Голос мне еще не повиновался, и я ничего не ответила и не обернулась, а вот он обернулся, когда шел по дорожке, и послал воздушный поцелуй, наглец, и я моментально вспомнила самое крепкое школьное выражение – «козел вонючий».
 – Как ты могла?! – накинулась я на Нэнси.
 – Что? – удивленно спросила она.
 – Говорить такие неслыханные вещи в присутствии постороннего человека!
 – Но что я сказала? – невинно вытаращила глаза Нэнси.
 – Ах, что с тобой говорить! – бросила я.
 – Как ты смеешь так махать, дрянная девчонка, я сказала сущую правду, то, что видела собственными глазами. И Энтони совсем не чужой, он отец твоего ребенка и вполне может знать, чем занимается его бывшая жена на досуге, тем более он давно вышел из младенческого возраста, лицемерка противная.
 Отповедь Нэнси, как ни странно, благотворно подействовала на меня. Действительно, что я так разошлась, ничего же не случилось. Я имею полное право заниматься любовью с собственным мужем где хочу и когда хочу. И потом, что мне этот негодяй?
 С Нэнси я помирилась и, во искупление терпеливо выслушав всю подноготную двух ее приятельниц, наконец откланялась, с радостью унося ноги.




 ГЛАВА 19. ЭКСПЕРИМЕНТ


 Майк пускал пузыри и гукал от удовольствия, ловя рукой яркий шарик, которым я развлекала его. Зубы нашего ангела перестали мучить, проклюнулись, и он опять стал прежним жизнерадостным младенцем.
 – Хозяйка, вам пора одеваться, – напомнила Мэри.
 Да, пора. Мы сегодня идем в оперу на знаменитого тенора. Я встала и потянулась.
 Жюльет сотворила маленький шедевр, пряди лежали свободно, но художественно, и стоило тряхнуть головой, задорно разлетались. Платье принесли еще вчера. Оно немного пугало меня, я же таких никогда не носила, но Стив сказал, что я его непременно должна надеть. Я засомневалась, но он добавил: «Ради меня», а ради него я и не на такое способна. Между прочим, я даже, выучилась ходить на каблуках и проколола уши! Стив уже в смокинге успел застегнуть мне колье и браслет, прикоснуться губами к моему голому плечу и прошептать:
 – Я всегда был дьявольски удачлив, но самый главный мой выигрыш – ты.
 Со Стивом мне ничего не было страшно, так только, самую малость, – руки холодели. Я вполне выдержала любопытные взгляды и светские разговоры, которые обычно начинались со слов: «Стив, куда вы пропали? Представьте скорее меня вашей очаровательной спутнице…» и т.д. и т.п. Все это стоило потрясающего голоса и блестящей постановки.
 В антракте к нам подошла Нэнси под руку с этим к-к, короче, с Энтони. Я с тревогой посмотрела на Стива. Ох, слава богу! Ответил на его расшаркивания, правда, сухо и с ледяной вежливостью, но ответил. А тот улыбается и смотрит, да так дерзко, что мне уже и Стив не помогает, и я опять вспоминаю про платье. Ну негодяй же, что с него возьмешь! До встречи с ним я полагала, что флегматична, но, оказалось, совсем не так: при виде его я вспыхиваю как порох и еле удерживаюсь, чтобы не разуться, освободив тем самым метательные снаряды. Скорее бы звонок!
 Нэнси виртуозно заморочила нам головы своей болтовней, и мы могли не утруждать собственные голосовые связки. Стив вежливо внимал ей, я старалась не смотреть на Энтони, рассеянно скользя взглядом по снующей толпе, но все равно время от времени как-то получалось, что наши глаза встречались. Я сердилась, а он был доволен, и что-то очень похожее на насмешку плескалось в его глазах, раз только мелькнуло серьезное выражение, да и то, видно, померещилось под влиянием романтической музыки Верди.
 После спектакля, когда мы выходили из театра, чей-то пристальный взгляд заставил меня повернуть голову. Это был Фрэнк. Он стоял, глубоко засунув руки в карманы куртки, и курил. Я обрадовалась и, пользуясь тем, что Стива на минуту кто-то отвлек, подошла к Фрэнку. Он, кажется, не ожидал, растерялся и от этого рассердился.
 – Привет, – сказала я.
 – Привет, – буркнул Фрэнк.
 – Как Рэй?
 – В порядке, в Гарварде сдает два курса за год.
 – Он сильно переживал?
 – Да уж, детка, присушила ты его, но Мэрфи сломать не просто, оклемался. Что это за тип, буравящий меня взглядом?
 – Это Энтони, мой бывший муж.
 – Тот, что развлекался без тебя?
 – Да.
 – Парень, похоже, теперь жалеет?
 – Нет. Никогда бы не подумала, что ты любишь оперу.
 – Я пришел не из-за нее, а из-за тебя и твоего мужа, хотелось увидеть человека, которого ты предпочла Рэю.
 – Ну и как?
 – Ничего мужик, с характером. Ну, иди, не то дома тебя поставят в угол.
 – Сейчас. Я очень рада, что с Рэем все в порядке. Прости меня, я не должна была тогда оставлять его у себя.
 – Ладно уж, дело прошлое и забытое.
 – Прощай, Фрэнк.
 – Постой, ты счастлива?
 – Да.
 – Тогда прощай, Лиз.
 Дома я привстала на цыпочки, взяла в ладони мрачное лицо Стива и отважно поцеловала, несмотря на сердитые глаза.
 – О чем ты с ним говорила? – насупившись, спросил он.
 – О Рэе. С ним все в порядке, он в Гарварде. Еще Фрэнк спросил меня, счастлива ли я.
 – И что ты ответила?
 – Ответила – счастлива, а потом мы попрощались. Ты напрасно сердишься.
 – Я сержусь на себя, потому что неблагодарный стервец, заполучил тебя и хочу еще, чтобы на тебя не заглядывались.
 – Ну, это легко поправить, – засмеялась я. – Просто буду одеваться, как хочу, нацеплю очки – и никаких проблем.
 Стив вздохнул.
 – Но я еще и тщеславный дурак к тому же, черт бы меня побрал.
 – Тогда страдай, – посочувствовала я.
 – Придется, – опять вздохнул Стив и спросил с надеждой: – Как думаешь, может, привыкну?
 Я задумалась и хлопнула себя по светлому лбу:
 – Придумала! Тебе надо утром говорить натощак: «Как бы кто ни заглядывался, Лиз принадлежит только мне одному, так как любит и будет любить меня по гроб жизни». А еще я напишу тебе памятку, и ты будешь носить ее в кармане и при случае пошуршишь ею, и бесы ревности оставят тебя в покое.
 Стив похвалил меня, сказав, что я умница и мою идею надо непременно запатентовать. А потом, когда было все готово, с благодарностью принял мой рескрипт, над которым я трудилась, высунув язык, целый день. Сначала я разошлась аж на семь страниц и, оросив свое творение слезами, с трепетом передала в собственные же безжалостные редакторские руки, которые, достав платок, помогли высморкнуться разнюнившемуся носу и решительно приступили к правке сентиментальной чуши. Понапишут же такое! В результате осталось три слова, но зато каких! Влюбленные всего мира повторяют их друг другу.
 Вскоре представился случай провести полевые испытания. Мы отправились на один прием. Я нарочно отцепилась от Стива и с хозяйкой дома прогулялась в толпе приглашенных, наконец вернулась к Стиву и спросила:
 – Ну как, действует?
 Он кивнул.
 Тогда я решила ужесточить условия эксперимента и пару раз нарочно улыбнулась ближайшим кроликам, то бишь джентльменам, и даже поболтала о погоде и еще о такой же вечной теме, о морковке, то есть об экзотической кухне, которой нас потчевали. Отыскав затем Стива, я спросила, понизив голос:
 – А сейчас?
 Он сказал: «Все в порядке, хоть бы что». Разойдясь не на шутку, я позволила подобраться к себе Энтони.
 – Привет, Лиз, вы ослепительно хороши сегодня, впрочем, как всегда.
 – Угу, – согласилась я, взглянув на Стива. Сейчас улыбнусь. Так, полез в карман.
 – Неужели это вы мне дарите свою улыбку?
 – Дарю.
 То ли еще будет. Сейчас руку положу. Интересно. Зашкалит, или нет?
 – Лиз, да вы ли это?
 Стив заметно побледнел. Не дослушав Энтони, я бросилась к нему.
 – Ну? – выдохнула я. – Держишься?
 – Да, но рука – это уж слишком.
 – Ясно, это предел. Я больше не буду прикасаться к Энтони.
 Посчитав, что для первого раза достаточно, я уже больше не отходила от Стива. Талисман выдержал испытания, хотя и имел пределы своего использования.
 Правда, потом, когда я зашла к Нэнси и опять столкнулась с Энтони, мне пришлось нелегко.
 – Что это вы вытворяли у Гаррисонов? – спросил он.
 – Я?
 – Да, вы. С какой стати вы мне улыбались?
 – Нельзя, что ли? – пятилась я от него.
 – Нет, подобным образом улыбаются известные дамы, когда заманивают клиентов в постель. Вам что, Стив надоел?
 – Как вы смеете?!
 – Смею! А рука? Отвечайте!
 – Просто так, случайно.
 Я отвернулась и хотела отойти от него, мне надоело пятиться, но он схватил меня и, развернув к себе, с какой-то яростью сказал:
 – Случайно! Вы подаете человеку надежду, а потом самым бессовестным образом увиливаете. Да знаете ли вы, что за такие эксперименты надо платить?
 – Как вы догадались? – глупо вырвалось у меня, я хотела бы вернуть эти слова назад, но было уже поздно. Энтони нехорошо улыбнулся, ему было невесело, но он все равно потешался и, кажется, над собой. Он вдруг дернул меня к себе и впился в мои губы.
 Моя затрещина немного опередила появление Нэнси, но она, слава богу, не обратила внимания, почему нам не хватает кислорода, я оттираю губы, а Энтони – щеку. Но он не ушел, а настырно пробыл все то время, пока я была у Нэнси, и вел себя как ни в чем не бывало. Я испугалась, что он нарочно ждет появления Стива, чтобы учинить что-нибудь провокационное. И когда пришло мое время, я с ужасом услышала:
 – Нэнси, не беспокойтесь, я провожу Лиз.
 Я не успела возразить. Он ловко взял меня под руку и почти потащил к двери. В прихожей я отчаянно дернула руку и удивленно обнаружила, что он меня больше не держит. Я взглянула на него.
 – Не бойтесь, я не доведу дело до логического конца. Я не хочу, чтобы Стив посадил вас под арест и запретил бывать здесь. До свидания, моя радость.




 ГЛАВА 20. НЕВЕСТА ЭНТОНИ


 Патриция МакГрегор была очень хороша собой, ее властная красота завораживала. Мне невольно захотелось написать ее портрет или хотя бы зарисовать на скорую руку, я пожалела, что ничего не прихватила с собой, потому что эта красавица обладала помимо всего прочего незаурядным умом, который время от времени прорывался, несмотря на все старания скрыть его.
 Когда она окинула меня умным взглядом своих прекрасных глаз, мне показалось, что меня раздели, разъяли, просеяли по фракциям, не забыв пронумеровать, систематизировать и оценить оптом и в розницу. Я поежилась и, вскинув голову, пыталась набить цену. Правда, я ни на что не претендовала. Во всем мире мне нужен один Стив Гордон, а он и так мой. Вот он стоит рядом и беседует с рыжим джентльменом и не обращает на вас, мисс, ни малейшего внимания, а вы лучше охмуряйте Энтони и других, которые роем вьются вокруг вас. Господи, и зачем Энтони тащит ее к нам.
 – Лиз, позвольте представить вам мою невесту мисс Патрицию МакГрегор.
 – Не обращайте на него внимание, дорогая. Этот самоуверенный тип выдает желаемое за действительное. Зовите меня просто Пэт. Надеюсь, вы не против моей фамильярности?
 Я качнула головой.
 – Прекрасно! Я осмелюсь похитить у вас вашего мужа на несколько минут.
 Я не успела возразить, как она с уверенностью красивой женщины, которая привыкла к раболепному подчинению, увела у меня мужа. Я растерянно смотрела им вслед, пока насмешливый голос Энтони с какой-то вкрадчивой интонацией не заставил меня поднять на него глаза. Его лицо неожиданно оказалось очень близко, и такое, как у того самого змия-искусителя.
 – Как вам Пэт? Не правда ли, сногсшибательная женщина? Говорят, перед ней не может устоять ни один мужчина, даже меня она захомутала. Я еще брыкаюсь, но, кажется, только больше запутываюсь в ее постромки.
 – О чем они говорят? – перебила я его.
 Почему Стив улыбается ей? Он не смеет так улыбаться!
 – У них есть что вспомнить, говорят, Стив когда-то волочился за Пэт. Куда вы?
 Я уже мчалась к Стиву, как «скорая помощь» по вызову, не хватало только сирены.
 – Стив, я хочу домой! – сразу выпалила я. Он удивленно посмотрел на меня и, поцеловав ей руку, повел меня к выходу.
 – Что случилось, дорогая? – обеспокоенно спросил он, помогая мне одеться.
 – Ничего, просто, просто хочу, и все.
 Стив улыбнулся и поцеловал меня в щеку, как своевольное дитя.
 В машине я постепенно успокаивалась.
 И что я так испугалась? Ну, поговорили они, да Стив все время с кем-нибудь беседует, в том числе с хорошенькими женщинами. Так что, теперь из-за этого рвать волосы и посыпать голову пеплом? А все этот негодяй Энтони, раз уж обневестился, то и держал бы ее при себе.
 – Стив, ты знаком с ней?
 – С кем?
 – С Пэт.
 – Когда-то давно мы с ней встречались.
 – Не правда ли, она очень красива?
 – Да, редкая красавица и дьявольски умна.
 – И что она красивее меня? – голос мой был тих и звенел от напряженного ожидания.
 Стив удивленно взглянул на меня и рассмеялся.
 – Лиз, да ты никак ревнуешь?
 – Ты мне не ответил.
 – У нее великолепные волосы, классические черты лица и все остальное достойно восхищения самого привередливого ценителя женской красоты, но все-таки ей далеко до Лиз Гордон.
 – Правда?
 – Правда!
 – А почему?
 – Потому что красивых женщин много, но ты единственная и моя.
 Он поцеловал меня. Я удовлетворенно вздохнула и успокоилась.




 ГЛАВА 21. РАЗЛУКА


 Однажды, когда я сидела на коленях у Стива, легкомысленно болтая ногами и мешая ему просматривать газеты, в комнату без стука ворвался Кен. Он запыхался и силился что-то сказать, наконец, это ему удалось:
 – Стив.
 – Что случилось?
 – Ох, сейчас помру, не встану.
 – Многообещающее начало.
 – Пойдем в кабинет.
 Стив спровадил меня с колен. Я двинулась вслед за ними, но он закрыл дверь перед самым моим носом, успев дернуть за него. Я погрозила ему кулаком и даже хотела лягнуть дверь, но пожалела розовую ни в чем не повинную пятку: уж очень дверь была массивная. И пошла к зеркалу посмотреть, сильно ли удлинился мой любопытный нос. Слава богу, не очень, так только, посизовел маленько. Я взъерошила волосы, сделала зверское лицо при помощи подручных средств, стащила скатерть, художественно обвязалась ею, скинув лишние предметы туалета, и, схватив ба-альшущий кинжал, села в засаду, припоминая нанесенные мне обиды, чтобы как следует взыграть боевой дух, он уже поднялся на небывалую высоту. Я потрясала обеими руками, пела «И-охо-хо и бутылка рома», отбивая такт босою ногой. Как дверь отворилась, и не я, а проснувшийся демон мщения с криком, от которого в добрые старые времена посыпалась бы штукатурка с потолка, бросился на самого главного обидчика, приставил кинжал к его могучей шее и потребовал:
 – Молись, несчастный, пришел час расплаты!
 Но этот коварный тип каким-то неуловимым движением выудил меня из-за спины и прижал к себе так, что я не могла шелохнуться, где уж мне сладить с ним. Зато он перепачкался! Я удовлетворенно изучала его разноцветное лицо, пока не наткнулась на его глаза. Они как-то странно, ну как в последний раз, смотрели на меня жадно и ненасытно, стараясь запомнить навек.
 – Ты что, Стив? – предчувствуя недоброе, спросила я.
 – Лиз, я улетаю.
 – Как улетаешь? А я?
 – Ты останешься. Майк еще слишком мал. Две недели, максимум месяц, и я вернусь.
 – Месяц! – ошеломленно взметнулись руки. – Стив, милый, возьми меня с собой! А Майк с Мэри останется, – взмолилась я.
 – Нет, Лиз, не могу.
 – Но ты же сам говорил, что будешь возить меня с собой. Я уже плаваю, скачу, и еще теннис…– голос мой безнадежно падал, пока не затих совсем. Я видела, что он уже решил.
 – Когда ты летишь?
 – Сейчас.
 – Прямо, прямо?
 – Да.
 – Я буду ждать, я люблю тебя.
 Стив крепко прижал меня к себе, отпустил и, не оглядываясь, быстро вышел. Он так и сел в машину с испачканным лицом, только на мгновение задержав дверцу, чтобы взглянуть на окно, за которым осталась я одна горевать.
 Кен на мои вопросы туманно отвечал, что Стив полетел по обычным делам, которых накопилось так много, что не было никакой возможности тянуть более с их разрешением. И потом, на месте виднее. Место сие – наши интересы в Аргентине. Оснований для беспокойства нет, обычная инспекционная поездка. Стив возложил все текущие дела на него, так что, если что-нибудь понадобится, он расшибется в лепешку. Еще Стив просил передать, что вернется при первой возможности, а пока надо набраться терпения.
 Шмыгнув распухшим носом, я согласилась набраться, но только на две недели. Начертив на этот срок календарь, я зачеркнула этот день и засунула бумажку под подушку. Потом каждый раз перед сном я вытаскивала ее и с удовольствием уничтожала дни нашей разлуки. Только странно: от Стива не было никаких известий, будто в этой Аргентине телефон и телеграф были еще не изобретены, а письма отправлялись исключительно в бутылках по морю. Я сунулась за разъяснением в энциклопедию. Ага, вот она, голубушка. Да-а, конечно, может быть, действительно, ну да, что уж осталось-то – два дня! Но Стив не приехал, а я нарядилась и сидела у окна, и выбегала на улицу – все без толку. Нет как нет. Призванный к ответу Кен вышагивал по комнате, разводил руками, пожимал плечами, засовывал руки обратно в карманы, возводил глаза к потолку и много говорил, убеждая меня, что все в порядке, он приедет со дня на день, а уж через неделю или две обязательно. Еще целых две недели! Я шлепнулась в кресло. Кен поморгал и, поправив очки, вскинул указательный палец:
 – Максимум! Но, возможно, даже и завтра.
 Чертить теперь я ничего не стала, просто сидела, подперев голову рукой, и смотрела на его фотографию. Когда ты приедешь, а? Я же извелась совсем. Так нельзя! Нельзя пропадать, чтоб ни слуху, ни духу. Вот только появись, видишь кулак перед твоим носом? Я не знаю, что с тобой сделаю, на всю жизнь запомнишь.
 Но Стив Гордон бесстрашно улыбался, спустив ковбойскую шляпу на затылок, и, засунув руки за пояс, помалкивал.
 Ну, уж ладно, не бойся, прошу, только приезжай скорее или хотя бы позвони. А Майк-то начал ходить! Вот ты пропадаешь неизвестно где и не знаешь этой замечательной новости. Да еще как! Трудно угнаться! Ты приедешь, сядешь тут, и вдруг дверь открывается и на пороге, кто бы вы думали? Он!
 Я еще долго и неоднократно разговаривала со Стивом, убеждая его вернуться подобру-поздорову, но, несмотря на доходчивую убедительность моих слов, он не вернулся ни завтра, ни послезавтра, ни даже через две недели. И полный молчок. Я уже перестала приставать к Кену и впала в апатию, как осенняя муха, пока, наконец, у Кена не лопнуло терпение, и он не сказал, что летит за Стивом. Я обернулась и с интересом посмотрела на него. Он покраснел, но вид его был решительный. Но эта Аргентина оказалась черной дырой и для него. Прошло уже три дня, как она поглотила его, на четвертый я заказала себе билет; на следующий день и зашла к Нэнси.
 – Зачем ты летишь туда, несчастная?! – вскричала она. – Это же такая страна! Такая! Цивилизация еще не испортила ее до привычных условий обитания. Ты там пропадешь!
 – Нет.
 – А как же Майк?
 – Я думаю, Мэри с ним справится, и было бы неплохо, если б ты иногда заходила к нам.
 – О, конечно, но право же я не хочу, чтобы ты туда летела.
 Я чмокнула растерянную Нэнси в щеку и ушла.
 Утром, поглядев для бодрости на спящего Майка, я тихонько выскользнула из нашего дома, на мне были опять очки, туфли на низком каблуке, широкая юбка, бесформенная блуза и плащ. Мне стоило труда пройти незаметно мимо похрапывающего Боба, я не хотела брать в свою экспедицию никого, в том числе охранника. На столе я оставила записку с последними распоряжениями.




 ГЛАВА 22. Я ОТПРАВЛЯЮСЬ НА РОЗЫСКИ ПРОПАВШИХ БЕЗ ВЕСТИ


 Самолет, взревев, быстро набирал высоту. Осталось терпеть недолго, несколько часов, и я узнаю причину странного молчания и увижусь со Стивом!
 Я была огорчена не на шутку, когда вынырнула из толпы встречающих. Меня-то никто не встретил, правда, и не должен был (я прибыла сюрпризом), но на чемодан не села, превозмогла себя.
 В такси, порывшись в сумочке, я выудила записную книжку и прочитала адрес конторы нашей фирмы. Я почти влетела туда, но секретарша никак не отреагировала, а продолжала быстро, с жаром говорить по телефону, отчаянно жестикулируя незанятой рукой и ногой, верхней из двух, лежащих на столе. Я ждала минут пятнадцать, но она не замечала меня. Я кашлянула. Эффект тот же. Тогда я двинулась к двери ее шефа. Может быть, у них здесь запросто? Но ошиблась. Ее внушительная фигура командором встала у меня на пути.
 – Простите, я… мне нужен мистер Гордон или мистер Трейси.
 Она подозрительно оглядела меня с головы до пят и буркнула:
 – Их здесь нет.
 – А где они?
 Она взмахнула руками. Фр-р. Это, похоже, означало: «Понятия не имею».
 – То есть, вы хотите сказать, что они уехали?
 Она пожала плечами, удивляясь моей настырности и бестолковости.
 В это время дверь отворилась, и из нее вышел ничем не примечательный мужчина, ее шеф, и спросил:
 – Чем могу быть полезен?
 – Стив Гордон или Кен Трэйси приезжали сюда в этом месяце?
 – Нет.
 – Вы точно знаете?
 – Разумеется, наш филиал – единственный в стране, но, может быть, я смогу вам чем-нибудь помочь?
 – Послушайте… Ах, нет, извините, прощайте.
 Я постаралась как можно скорее покинуть помещение, потому что меня так и подмывало сказать, что или Стив Гордон вместе с Кеном Трэйси, или присутствующие лица – лжецы, и не исключено, что даже отъявленные.
 Обратный рейс был только завтра, и я приехала в отель в настроении, близком к гневу и задумчивости.
 Я могла бы пройти мимо, но не прошла, а остановилась как вкопанная, так как горничная выносила из соседнего номера чемодан, небольшой такой, потрепанный, ярко-желтый, с пятном в виде лошадиной головы.
 – Эй, постойте! Куда это вы его? – кинулась я к ней.
 Она удивленно посмотрела на меня. Вот уж не ожидала от себя такой прыти! Я молниеносно извлекла из сумки купюру, вцепилась в чемодан и опешившую сеньору и затащила их к себе в номер.
 Пока жертва терроризма раздумывала, не позвать ли ей на помощь или же подкупиться, я осмотрела чемодан. Он не открылся, но зато незаметно повернулась пимпочка, хитрый гвоздик. Я почувствовала, что в мою руку что-то упало. Повертев чемодан для порядка еще несколько секунд, я с виноватой улыбкой вернула его, дескать, извините, не мой.
 Когда дверь закрылась, я раскрыла ладонь. Вот это да! На ней лежало нечто, завернутое в черную бумагу, сразу ясно: микропленка, как в шпионских фильмах. Сунув находку в сумочку, я опомнилась, вытащила ее и спрятала в надежное место на себе, согласно последним правилам конспирации и вековым женским традициям.
 Портье, к которому я тотчас же спустилась, сообщил, что 302 номер снимал мистер Эдуард Кардиган. Номер был оплачен на три дня, и администрация вынуждена освободить его, несмотря на отсутствие постояльца. Он оставил вещи и в отеле больше не появился. Да, сеньор приехал четыре дня назад, он худощав и светловолос, а брови действительно такие, как описывает сеньора, неожиданно черные на светлом лице. Вещи сеньора будут храниться, пока владелец не пришлет за ними. Нет, он не говорил, куда собирался. Мистер Стив Гордон? Минуточку. Нет, такой здесь не останавливался. И этот сеньор с фотографии тоже, у него профессиональная память на лица. О, сеньора, большое спасибо, он всегда готов помочь хорошим людям. Хосе, перенеси вещи сеньоры из 303 в 302.
 Этот номер на первый взгляд ничем не был примечателен, особенность его состояла только в том, что здесь остановился Кен Трэйси под именем Эдуарда Кардигана. И это точно! Можно спутать человека, но не чемодан. Во-первых, пятно в виде головы, а во-вторых, тайник! Однажды Кен показывал мне его и хвастался, что приобрел по случаю в какой-то лавке и продавец утверждал, что он от резидента русских, тому не хватило денег на подкуп, и он его заложил, да так и не пришел. Но тогда в тайнике пленки точно не было. Надо осмотреть номер, может, еще что-нибудь спрятано. К сожалению, ничего не нашлось ни за картинами, ни под матрацем и подушками, ни под ковром, даже в сливном бачке никакой пакетик не был приклеен жевательной резинкой к поплавку.
 Делать нечего, спущусь в ресторан, там, возможно, что-нибудь узнаю, и перекусить не мешает. Мне повезло: официант помнил Кена, а швейцар сказал, что сеньор сел в такси к Луису, да вот же он стоит, две семерки.
 Качая серьгой, Луис сообщил, что отвез сеньора на частный аэродром к Себастьяну. Сеньор вернулся расстроенный, и они поехали в «Континенталь». Там он его отпустил, но Луис случайно видел, как сеньор садился у отеля в шевроле цвета мокрого асфальта. С ним, кажется, было двое. Нет, сеньора с фотографии он никогда не видел.
 Я села к нему в машину, и мы поехали к Себастьяну. Владелец находился в ангаре. Задрав голову, он осматривал нос самолета, и что-то в его выражении ему явно не нравилось.
 – Мистер Себастьян, – позвала я.
 Он обернулся и хмуро посмотрел на меня.
 – Извините, что я отрываю вас от дел, но не могли бы вы мне сказать, о чем вы говорили с мистером Кардиганом четыре дня назад.
 То ли он был глухонемой, хотя нет, он же обернулся, тогда с причудами. Он не ответил, а нахмурил еще больше кустистые брови, выбил толстыми пальцами дробь у себя на груди и опять отвернулся.
 Я сняла очки и забежала вперед. Мое появление не произвело на него никакого впечатления, да и не могло, мой рост был недостаточно велик, чтобы я сразу попала в поле его зрения, но я не дерзнула дергать его за рукав и опять надоедать словесно, я изловчилась, подпрыгнула и попала, потому что голова его опустилась вслед за мной вниз. Я примирительно улыбнулась и повторила вопрос, на который он тотчас прорычал:
 – Какого черта я должен вам отвечать? Вы что, из полиции?
 – Нет, но мне очень нужно знать. Мистер Кардиган куда-то пропал, и еще, может быть, вы видели этого человека?
 Я извлекла из сумочки фотографию Стива вместе с долларами. Мистер Себастьян взял и то и другое и, пожевав немного губами, буркнул:
 – Сеньор спрашивал о нем, – он указал на Стива.
 – Значит, вы видели его? – обрадовалась я.
 – Да, это Дастин Джонсон, он взял у меня вертолет несколько недель назад и не вернулся.
 – Как не вернулся?!
 Он пожал плечами.
 – Не вернулся, и все. Передатчик на вызовы не отвечал, мы искали в предполагаемом районе, но не нашли никаких следов катастрофы. Э, сеньора, вам плохо? Не надо так расстраиваться, может, еще отыщется, если не удрал за границу с моей стрекозой. Он не злостный алиментщик? Ну, тогда о чем беспокоиться? Шансы есть, отыщем в конце концов. Куда он полетел? Да черт его знает. Он не взял моего пилота, у него был свой, он попросил лишь карты. Район большой, трудный, чего там только не понатыкано, немудрено, что не нашли. Но вот погодите немного, кто-нибудь из моих орлов появится, и опять начнем поиск. Нет, сейчас нельзя никак, ну сами подумайте: один в отпуске, другой заболел, третий женится, четвертый разводится, пятый борется с зеленым змием, а сам я не могу. Остальные бандиты совсем перестанут работать, вон полюбуйтесь на того фраера, час делает вид, что трудится, вспотел аж, а толк есть? Я вас спрашиваю? Нет, вот то-то и оно. Если хотите, могу дать вам машину, а уж пилота сами где-нибудь достаньте.
 Он что-то кричал мне вслед, но я не слышала, скорее в «Континенталь». Стив под именем Дастина Джонсона действительно остановился там, его узнал портье по фотографии, он пробыл только день и с тех пор не возвращался, срок оплаты еще не истек, и его вещи остаются в номере.
 Я вернулась к себе в отель; что-либо предпринимать сегодня было уже поздно, завтра начну поиски; свалилась на постель и тупо уставилась в потолок в какой-то прострации. Скоро уснула и проснулась часа через четыре как от толчка. Фрэнк! Вот кто мне нужен!
 Трубку он взял не сразу, я испугалась, что его нет дома. Наконец гудки прекратились, и, как тогда, последовала серия крепких выражений по поводу пробуждения честного человека среди глубокой ночи, но я не выслушала ее всю, а перебила.
 – Фрэнк! Это я, Лиз.
 – Лиз!
 – Да, я, – у меня получился всхлип.
 – Ты плачешь? Что случилось?
 – Стив! – еле выдавила я.
 – Он обидел тебя?
 – Не-ет, – замотала я головой, щедро разбрызгивая крупные капли.
 – Я сейчас же приеду к тебе, где ты находишься?
 – В Аргентине, – икнула я.
 – Где-где?
 – Буэнос-Айрес, отель «Риц», 303 номер. Фрэнк, Стив пропал, полетел и не вернулся, давно, его не нашли. О-о-о. Фрэнк, миленький, ты мне нужен.
 – Лиз, я прилечу первым же рейсом, не плачь. Ты там одна?
 – Да.
 – Тогда выпей чего-нибудь и ложись спать, утром я буду обязательно. Жди меня и ничего не предпринимай. Ты поняла?
 – Да.
 – И никуда не уходи. Я уже лечу. До скорого, детка.




 ГЛАВА 23. КО МНЕ ПРИБЫВАЕТ ПОДКРЕПЛЕНИЕ


 Меня разбудил нетерпеливый стук в дверь. Я не сразу сообразила, где нахожусь и отчего этот гром. И когда подошла к двери, ее, похоже, собирались высаживать.
 Повернув ключ, я оказалась в объятиях Энтони, который, бросив свои пожитки, крепко прижал меня к себе, пытаясь на ходу дела поймать мой рот своим, но он все ускользал от него, потому что я отчаянно вертела головой, а он смеялся и вопил от счастья:
 – Лиз! У меня сын! О боже! От вас! Он вылитый я в молодые годы да еще с вашими чудесными глазами! Мой сын…
 – Нет, он не ваш, немедленно выкиньте это из головы и отпустите меня!
 – Как бы не так! Кстати, у меня в кармане его фотография.
 – В каком?
 – В этом, – указал он взглядом и чуть ослабил свои объятия, чтобы я могла достать.
 Майк обнимал своими ручками Энтони, и они были как две капли воды похожи.
 – Ну что вы на это скажете? – самодовольно улыбнулся он.
 – Это, – прижала я фотографию к груди и широко открытыми правдивыми глазами посмотрела на него, – ничего не значит!
 – Да-а? – насмешливо протянул он. – А где Стив? Я хотел бы объясниться с ним. Он украл у меня жену, но сына я ему не отдам.
 Я заморгала, потому что в переполохе забыла о своей беде, лицо мое жалко сморщилось и уткнулось ему в грудь. Я заревела. Он тут же выпустил меня, и я бросилась на кровать.
 – Лиз, успокойтесь, я не варвар и не собираюсь отнимать Майка у вас. Я хочу только, чтобы вы признали мое отцовство и разрешали видеться с ним и заботиться о вас.
 Голос Энтони, кажется, первый раз был серьезен и растерян.
 – Где Стив?
 – Не знаю, он полетел, и его вертолет пропал.
 Энтони схватил меня, посадил и, пристально глядя мне в глаза, принялся дотошно расспрашивать. Я ему рассказала все без утайки и даже пленку отдала, он что-то хмыкнул и сунул ее к себе в карман.
 В этот момент в дверь опять постучали.
 – Я открою, – сказал он.
 Я соскочила с кровати и побежала к двери, поскольку, открыв ее, Энтони застыл, уставившись на кого-то такого же молчаливого за ней.
 – Это не Стив, – бросил он мне через плечо и добавил: – Оденьтесь, ваш вид неприличен.
 Я остановилась и присмотрелась. Действительно, эту рубашку никак нельзя назвать пуританской, но халат куда-то пропал, скорее всего он в чемодане, и я накинула покрывало с кровати. Оно было длинное и волочилось за мной наподобие мантии.
 Это был Фрэнк. Он мерил Энтони взглядом, как и тот его.
 – Заходи, Фрэнк, – сказала я, гостеприимно пытаясь отодвинуть плечом Энтони с дороги. Это удалось, но не сразу, он вдруг сам отошел.
 Я пропустила Фрэнка и, когда обернулась, то увидела, что Энтони непринужденно растянулся на моей кровати и с задумчивой благожелательностью смотрит на нас, агрессор.
 Я попросила Фрэнка присесть и подождать, а сама начала собирать свои вещи. Чулки оказались под Энтони, и он с любезным видом передал их мне.
 Я покраснела и, наверно, слишком резко повернулась, из-за этого вконец запуталась в своей мантии и грохнулась оземь, да так чудно, что понадобилось усилие Фрэнка и Энтони, чтобы распутать меня и поставить на ноги.
 – Ты в порядке, Лиз? – хором спросили они.
 Я с достоинством кивнула и удалилась в ванную одеваться, прихрамывая и потирая вновь приобретенные синяки.
 Когда я вернулась, джентльмены не разговаривали и не замечали друг друга, пришлось их представить.
 – А теперь, детка, расскажи, что у тебя стряслось, – сказал Фрэнк, закуривая сигарету. Я рассказала. – А что этот тип здесь делает? – спросил он, кивнув на Энтони.
 Я не знала, что ответить, и вопросительно посмотрела на Энтони: может, подскажет.
 – Позвольте, дорогая, я сам объясню этому джентльмену, – пошел он мне навстречу.
 – Да будет вам известно, Стив – мой друг, и я намерен приложить все усилия по его розыску, вы удовлетворены?
 Фрэнк кивнул.
 – А вы, я догадываюсь, человек, которого наняла Лиз.
 В его ухмылке и тоне было что-то оскорбительное для Фрэнка, и я ринулась на его защиту.
 – Вовсе я не нанимала, Фрэнк – мой друг.
 – Ну что ж, прекрасно, двух друзей с обеих сторон должно вполне хватить для розыска Стива и Кена. Итак, проясним ситуацию. Первым же рейсом, вы, Лиз вернетесь домой и будете терпеливо ожидать результатов нашего расследования.
 – Что? – возмутилась я.
 – Послушайте, дорогая, здесь вам не место: дело, похоже, не простое, а может и совсем обостриться.
 – Нет, я никуда не поеду без Стива!
 – Он не был бы в восторге от вашего упрямства.
 – Все равно я останусь, и не надейтесь сплавить меня.
 – Это неразумно, но переупрямить женщину еще никому не удавалось, поэтому я оставляю бесплодные попытки, но вынужден заметить, что если вы действительно хотите встретиться со своим мужем, вам придется слушаться меня беспрекословно.
 – Почему вас? – вмешался Фрэнк.
 – Потому что в команде не может быть двух капитанов.
 Фрэнк что-то буркнул.
 – Вы, кажется, сомневаетесь в моем праве занять мостик, возможно, в этом есть резон, но у вас будет случай сместить меня, если нас будут преследовать неудачи. Итак, продолжим, Стив и Кен приехали сюда под чужими именами, не зашли в контору. Если даже предположить, что со Стивом произошло несчастье, то куда пропал Кен? Слишком много неясного и сомнительного в этом деле, поэтому до выяснения всех обстоятельств попробуем обойтись собственными силами. Пленку, морги, полицейские участки и филиал я беру на себя, вы, Фрэнк, займетесь больницами и подготовкой полетов, а вы, Лиз, позвоните во Фриско, кто там у вас остался, чтобы они срочно известили здешнее отделение о лояльности в отношении меня. Нам потребуется их информация, причем самая конфиденциальная. Идемте, Фрэнк, через полчаса встречаемся в ресторане.
 Я осталась одна и подошла к зеркалу. Оно отразило мой распухший нос, покрасневшие глаза, судорожно сжатые губы и телефон, который продолжал хранить упорное молчание, несмотря на то, что вчера я сообщила домой свои координаты на случай, если от Стива или Кена поступят какие-нибудь известия.
 Телефон. Что-то надо сделать. Энтони сказал. Я пробовала собраться с мыслями, нервно потирая руки. Ну как это можно забыть!
 С Фриско меня соединили в одну минуту.
 – Фил, здравствуйте! Это Лиз. Я прошу вас срочно позвонить в нашу контору в Буэнос-Айрес, чтобы они оказали всяческое содействие мистеру Энтони Камерону и предоставили любую информацию, которая ему потребуется. Это очень важно. Нет, обо мне пока говорить не стоит. И не забудьте, если появится хоть что-нибудь от Стива, сразу звонить сюда. Как Майк? Хорошо. Со мной все в порядке. До свидания.
 В ресторане я для вида потыкала вилкой, что привело к неодобрительному покачиванию головы Энтони, но я не могла себя заставить, кусок не лез в горло, кроме того, меня охватило неудержимое желание действовать.
 Наконец-то мы вышли. Они как по команде закурили. А я озиралась по сторонам, может, найду Луиса? Что-то не видно. Но тот, в желтой рубашке, вчера разговаривал с ним.
 – Послушайте, сеньор, вы не видели Луиса? – спросила я, сбежав по ступенькам вниз к нему.
 – Нет, сегодня его не было. Но я не хуже этого парня.
 – Возможно, но мне необходимо спросить его кое о чем.
 – Так в чем же дело? Садитесь, я доставлю вас к нему.
 Я уже хотела так и сделать, но услышала:
 – Далеко собрались?
 – Я сейчас вернусь, – сказала я, не оборачиваясь, устремляясь в недра такси, но не тут-то было, две руки схватили меня за талию и не церемонясь вынули обратно.
 – Эй, вы чего? – спросила я Энтони с неудовольствием.
 – Ничего, но пока вам придется пускаться в авантюры не одной.
 – Ладно, садитесь, – досадливо сморщила я нос.
 – Вообще-то я предпочитаю действовать один, а сегодня присутствие бесполезного балласта будет особенно обременительно. Фрэнк, идите сюда, вам придется работать в паре с Лиз.
 Я посверкивала и отодвигалась, уступая место Фрэнку, когда этот тип нагнулся и нахально добавил:
 – Фрэнк, вам будет нелегко, но постарайтесь присмотреть за Лиз.
 Рванувшись к окну мимо Фрэнка (он успел вжаться в спинку сидения), я выпалила:
 – Сами за собой лучше присматривайте, а я давно вышла из детского возраста, и потом Фрэнк не нуждается в ваших подсказках.
 Не знаю, долетели ли мои слова до ухмыляющегося Энтони, но я сама долетела до Фрэнка, потому что машина резко тронулась с места, быстро набирая ход.
 К сожалению, Луис, которого мы все же отыскали, прочесав пять баров, не обратил внимания на номер шевроле цвета мокрого асфальта и совсем не запомнил, как выглядели спутники Кена.
 Потом мы поехали к Себастьяну. Там Фрэнк получил карты, задал владельцу несколько специальных вопросов, подписал необходимые бумаги, заплатил по счету и велел приготовить машину на завтра, после этого объехали все больницы, но безрезультатно.
 К вечеру, усталые, мы приплелись в отель. Энтони уже вернулся и приветственно замахал нам руками, когда мы вошли в ресторан.
 – Что вы узнали? – нетерпеливо спросила я.
 – Всего понемногу. Но о деле потом, не здесь, позвольте, я закажу вам по собственному выбору.
 Я кивнула.
 – А вам, Фрэнк?
 – Валяйте.
 Энтони подозвал официанта и что-то сказал ему.
 Принесенное оказалось вполне съедобным, я поела с аппетитом и похвалила Энтони.
 У меня в номере он сообщил, что ни морги, ни полицейские участки, к счастью, не имели ничего общего с нашими без вести пропавшими. Пленка оказалась картой какой-то местности со странными значками и серией цифр, по всей видимости, – текст. В конторе ему удалось выяснить, что дела филиала идут неплохо, никаких чрезвычайных событий за последнее время не произошло, а их коды не подходят для расшифровки текста на микропленке, поэтому придется слетать во Фриско, он уже заказал билеты на сегодня. Наш отчет выслушал с интересом и потребовал карты. Но сравнение их с картой микропленки ничего не дало, нельзя было с уверенностью утверждать, ни что на микропленке часть этого района, ни обратное.
 – Не стоит так огорчаться, Лиз, я уверен, мы расшифруем текст и определимся с местностью. Фрэнк, вы готовы завтра начать облет района?
 – Да.
 – Прекрасно, желаю вам удачи!
 – К черту.
 – Собирайтесь, Лиз, я зайду за вами через полчаса.
 Я задержала Фрэнка. Он был высок для меня, и мне пришлось чуть запрокинуть голову, чтобы хорошенько взглянуть ему в глаза и сказать:
 – Постарайся не пропасть и отыщи мне его!
 – Не беспокойся, детка, все будет в порядке, – улыбнулся он.




 ГЛАВА 24. ВО ФРИСКО


 Во Фриско мы прилетели глубокой ночью. Мне никого не хотелось будить, и я отыскала в сумочке ключи, когда, хлопнув дверцей, такси укатило.
 – Позвольте, дорогая, помочь вам, – вдруг рядом раздался голос Энтони.
 Я вздрогнула и выронила сумочку вместе с ключами.
 – Какая вы неловкая. Чего вы так испугались? Да, я остался и собираюсь провести остаток ночи в вашем доме, я сознательно иду на эти жертвы, чтобы скорее приняться за дело, конечно, если вы не возражаете, – сказал он, отыскивая внизу ключи и сумочку, в ответ на мою растерянность.
 Я еще раздумывала, когда он открыл калитку, взял мой чемодан и уверенно, не взглянув на меня, зашагал к дому.
 Остается развести руками и последовать за ним. Интересы дела превыше личных симпатий, то есть антипатий.
 – А вы хорошо знаете дом, – была вынуждена признать я, когда он, не включая света, привел меня прямо в спальню и, оставив чемодан, выжидательно посмотрел на меня.
 – Естественно, я неоднократно бывал здесь в отсутствие Стива.
 – И в этой кровати? – поразилась я.
 – Да, вы догадливы.
 – А Стив знал об этом?
 – Несомненно, но тогда он был абсолютно неревнивым парнем и расставался после этого со своими крошками без всяких сожалений и скандалов. Я всегда удивлялся этому, казалось, у него было каменное сердце, но вы его успешно расколдовали и превратили в обычное, человеческое, которое болит и трепыхается.
 – Вот ключи от кабинета. Вы чего-то ждете?
 – Да, сейчас вы пойдете к нашему сыну, и я был бы не прочь составить вам компанию.
 – И все?
 – Ну, если вам кажется, что этого на сегодня недостаточно, то мне хотелось бы еще…
 Он сделал шаг ко мне, но я отскочила и поспешно сказала:
 – Нет, достаточно, идемте в детскую.
 Там должна быть Мэри! Пусть-ка лучше идет впереди, а я уж как-нибудь за этим разбойником. Но не тут-то было, он остановился и прямо спросил:
 – Вы меня боитесь?
 – Я?
 – Да, вы, – усмехнулся он.
 – Еще чего?!
 – Так какого же черта вы плететесь сзади и шарахаетесь от меня?
 – Ничего подобного, я даже могу идти впереди, вот.
 – Такого героизма от вас не требуется, дайте вашу руку, в темноте удобнее двигаться вместе, а то вы с вашей «ловкостью» непременно разобьете себе нос и наделаете переполоха, представьте, что подумают о нас ваши люди.
 Последнее было заявлено таким вкрадчивым противным шепотом, что я не мешкая протянула ему руку и также шепотом отрезала:
 – Ничего они не подумают!
 – Неужели? – остановился он.
 – Ах, идите, несносный вы человек!
 Слава богу, спорить он больше не стал и до детской мы дошли без препирательств и происшествий.
 Майк спал, раскинув ручки и столкнув одеяло себе под ноги. Мне почему-то показалось, что его волосы слишком отросли за время моего отсутствия, и я машинально провела рукой по таким же у Энтони. Он повернул голову и спросил:
 – Лиз, мне показалось или нет?
 – Что? – не поняла я.
 – Ну, это самое!
 – Показалось, то есть, я хотела спросить, часто вы их стрижете?
 – Часто, боюсь, у нас могут быть проблемы, маленьким я не выносил блеска ножниц у себя над ухом, и они отрастали до невозможности, как у девчонки, пока, наконец, отец, выпроводив мать и невзирая на мой рев, не отхватывал мою красоту под корень.
 – Надеюсь, этот недостаток не передается по наследству. И отпустите мою руку.
 Я была вынуждена это сказать, потому что он продолжал делать вид, что мы еще не пришли. А мне она уже понадобилась, я собиралась поправить одеяло. Наконец-то я поправила и осторожно поцеловала Майка. Нет, ну обязательно повторять, да? Вот, а теперь из-за него Майк заворочался, сейчас проснется и разбудит Мэри, а она так славно храпит. Стоять бы и стоять здесь целую ночь и ни о чем не думать, а завтра бы Стив приехал. Господи, сделай так! Я больше никогда ничего не попрошу и не пожелаю! Честное слово!
 – Эй, Лиз, почему вы шевелите губами и закатываете глаза?
 – Вы верите в бога?
 – Нет, а вы?
 – Не знаю, но если исполнится завтра, что я попросила, то поверю сразу и безоглядно.
 – Что вы…
 – Нет! – затрясла я головой. – Не спрашивайте, а то не сбудется. Идемте. На третьем этаже – комнаты для гостей, вы можете в них расположиться.
 – Я бы предпочел остаться в кабинете у Стива, кажется, там был превосходный диван.
 Мы подошли к кабинету. Я заколебалась, но вошла туда.
 – Все осталось по-прежнему, – сказал Энтони, осматриваясь. – Впрочем, нет. У Стива никогда ничего не стояло на столе, а теперь на нем ваша фотография. Значит, он предпочитает именно эту? Потому что в этом сказочном наряде вы сразили его наповал? Признаться, я и сам тогда потерял голову, а без нее как-то не спалось. Вы первая женщина, удостоившаяся такой чести, правда, следующую ночь я спал как всегда, при голове, но все-таки это несомненное достижение, и в ознаменование оного я возьму на память это ваше изображение.
 Реакция у него была не в пример моей. И пока я собиралась и прыгала впустую, он взял рамку, извлек из нее фотографию и, прикрываясь корпусом, спрятал ее к себе во внутренний карман, из которого что-то выпало. Но здесь уж я не сплоховала. Я первая поймала оброненное и спрятала за спину в ответ на его торжествующую ухмылку. Но он сказал:
 – В отличие от некоторых я не жадный и великодушно дарю вам то, что вы так судорожно и победно прячете сейчас.
 Я осмотрела трофей (да уж он вряд ли мне на что-нибудь сгодится), и раздосадованно бросила мисс МакГрегор на стол, там она не задержалась, а скользнула на пол.
 – О, как вы небрежны, моя невеста не заслужила такого обращения.
 – Отдайте мою фотографию.
 – Увы, не могу, я вообще-то беспринципный парень, но даже у меня есть пара правил, которым я стараюсь следовать по мере сил, и одно из них состоит в том, что я во всем потакаю себе, и в данном случае я хочу иметь этот ваш снимок.
 – Зачем?
 – Может быть, чтобы похвастаться своим внукам, что и дед был малым не промах, а может быть, чтобы подразнить Пэт, она тогда с досадой признала, что вы стоите внимания, а я давно заметил, что ревность способна творить чудеса. Лиз, бросьте хмуриться, вы поставите сюда такую же. А мне она поможет сделать Пэт немного сговорчивее. Надеюсь, вы не хотите, чтобы ваш бывший муж второй раз упустил свое счастье. Знаете, что мне вдруг сейчас пришло в голову? Не попросить ли и мне кое-что у того всемогущего парня наверху? И за ценой я не постою, например, брошу бегать за юбками и сделаюсь унылым добропорядочным отцом семейства. У вас нет желания спросить, о чем может просить такой закоренелый грешник, как я? Да еще за такую непомерную цену? Нет. Что же, я бы вам соврал. Но вы не любопытны, вы вообще странная женщина. Спокойной ночи, странная женщина. Завтра будет новый день и, может быть, исполнится ваше желание, а может, мое?
 Но завтра Стив не приехал и не позвонил, бог не услышал меня, наверно, я выбрала неподходящее время для беседы с ним.
 Утром я проснулась оттого, что кто-то гладил мое лицо. Это был Майк. Я поцеловала его пухлую ладошку и увидела вместо Мэри Энтони, он умело делал вид, что имеет полное право находиться в моей спальне и беззастенчиво разглядывать только что проснувшегося чужого человека, испуганно натягивающего одеяло к самым ушам.
 – Давно вы здесь? – поинтересовалась я, когда как следует упаковалась.
 – Не знаю, разве это так важно?
 – В некотором роде.
 – Ну, может, с полчаса.
 – Вы не находите, что это не совсем прилично?
 – Вы придираетесь ко мне. Я тут гулял с Майком и, проходя мимо, зашел по-соседски. Вы сегодня разоспались, и вас давно пора было будить, но я, исполненный милосердия, добавил вам тридцать минут да еще не позволил вашему одеялу и дальше валяться на полу. Уверяю, было совсем не легко поступать так благородно.
 – Кажется, я еще должна вас поблагодарить?
 – Настоящие леди обычно поступают именно так.
 – Может, и поцеловать заодно?
 – Можно, – согласился он, скромно потупив глаза.
 – Ага! А как вы сюда попали? Я же закрыла дверь на ключ!
 – Ну, это совсем просто – через соседнюю спальню. Я еще вчера заметил, что замок на той двери снят. Очевидно, Стив не хотел, чтобы когда-нибудь вы могли отказать ему в том, на что он вправе рассчитывать. Кажется, он учел мои ошибки и не давал себя одурачить. Он…
 – Довольно, я сыта вашим бесстыдством и наглостью! В следующий раз я закрою абсолютно все двери.
 – Не означает ли это, что мне разрешено остаться здесь еще на одну ночь?
 – Это означает, что если вы немедленно не уберетесь отсюда, то я… – я задохнулась в негодовании и просто потрясла обеими руками.
 – Хорошо, хорошо, я только заберу Майка. Идем отсюда, сынок. Твоего старика здесь незаслуженно обижают и не понимают, но когда твоя мамочка одумается, она, возможно, раскается и прольет море слез, но боюсь, будет поздно.
 – Эй, что вы там бормочете?
 – Да так, сокрушаюсь, кстати, пока вы спали, я бодрствовал и откопал кое-что в бумагах Стива, и если вы поторопитесь, то, возможно, получите почти всю информацию.
 – Постойте! – рванулась я, но этот негодник нарочно мигом ретировался за дверь.
 Никогда в жизни я так быстро не приводила себя в порядок и спешила не зря, так как, усадив меня за стол, Энтони раскрыл передо мной толстую зеленую папку.
 – Здесь собраны материалы о разведке некоего месторождения одного минерала. Она велась скрытно, группой геологов, связанных непосредственно с центральной штаб-квартирой во Фриско, скорее всего напрямую с Кеном и Фрэнком. Группе удалось обнаружить залежи руды, и немалые. Все шло хорошо, отчеты присылались регулярно, как вдруг они перестали поступать, вначале, судя по всему, это не очень их встревожило, но когда был пропущен третий срок, Стив вылетел туда.
 – Но почему не под своим именем, и зачем такая секретность?
 – Находка сулит очень и очень большие деньги, а любая утечка информации может значительно осложнить получение лицензии на разработку месторождения. Такие операции проворачиваются стремительно и без шума.
 – А карты и текст?
 – Это район месторождения и сопроводительная записка к нему.
 – И вы установили координаты?!
 – Да.
 – Но тогда…– вскочила я.
 – Сядьте, Лиз, вам не надо никуда торопиться. Вы останетесь здесь. Я вылетаю через час и завтра сообщу все подробности.
 – Неужели вы думаете, что я останусь здесь, когда… Нет, невозможно, через пять минут я буду готова.
 Энтони порывался еще что-то сказать, его хлебом не корми, а дай попрепираться, но я в этом не пошла ему навстречу и, заткнув уши, выскочила вон.
 Мы не опоздали, успели на тот рейс. Энтони был не очень разговорчив, и, чтобы пришпорить время, я уснула.
 И снился мне удивительный сон. Будто иду я по полю, а кругом сумерки, почти ночь, и на поле том геометрические предметы разбросаны, вроде цилиндров. И вот прохожу я мимо какого-нибудь, а он вдруг оживает, начинает светиться и превращается в маленького зверька, который совсем не боится меня, а напротив – рад и даже знает меня, но дело у него неотложное, и он убегает. А я спешу, мне надо пройти скорее это огромное поле, потому что на его краю мой дом и меня в нем очень ждут и любят, и там, я знаю это, наверное, необыкновенный свет и тепло душевное, и я счастлива и в нетерпении, я уже вижу дверь и должна открыть ее, как обнаруживаю, что за мною идет человек, который нож за своей спиной прячет. Но я так счастлива и рада, что совсем не боюсь его, и просыпаюсь оттого, что опора под моей головой пришла в движение.
 Потеряв ее, моя голова перекатилась и стукнулась во что-то твердое прямо перед собой, оказавшееся рукой Энтони, привязывающей меня.
 – Я сама могу, – промямлила я с закрытыми глазами.
 – Можете, можете, – примирительно сказал Энтони, пристраивая мою болтающуюся голову к себе на плечо. Это самоуправство заставило меня почти проснуться.
 – Вы чего это? – подозрительно спросила я.
 – Я хочу быть до конца любезен, и если вы храпели у меня на плече столько часов подряд и ощутимо отдавили его, то почему бы не позволить вам и последние несколько минут?
 – Вы должны были разбудить меня.
 – Ну уж нет, когда еще представится такой случай? Вам тоже было приятно, вы улыбались.
 – Я вовсе не поэтому улыбалась, мне сон снился.
 – Ну вот, видите, мое самоотверженное плечо прекрасно справилось со своей ролью. На вашем месте я бы сказал: «Спасибо, старина Энтони!».
 Я вздохнула и выдавила:
 – Спасибо.
 – Пожалуйста, рад оказать вам еще какую-нибудь услугу, оставьте в покое ваши глаза, вы размажете всю косметику.
 – Вы меня очень обяжете, если не будете лезть ко мне со всякими услугами и указаниями. У меня нет косметики, – веско сказала я и для наглядности послюнявила палец, провела несколько раз по ресницам и гордо выставила его на обозрение.
 Энтони сказал: «Хм», – вздернул брови и качнул головой от удивления и оттого, что шасси нашего самолета коснулись земли.




 ГЛАВА 25. ДВА МЕРТВЕЦА


 Фрэнк слетал безрезультатно, но завтра, завтра мы уже полетим не на авось. Перевернув подушку и поставив будильник на нужное время, я уснула с надеждой и верой, загнав тревогу и дурные предчувствия в самый дальний угол души.
 Вертолет был мал, симпатичен и до жути стеклянен, поэтому первые пятнадцать минут полета я сидела с крепко зажмуренными глазами и побелевшими костяшками пальцев, которые приросли к креслу.
 Постепенно зашедшийся дух стал возвращаться ко мне, и я начала различать крупные формы проносящегося внизу ландшафта, а потом и его подробности.
 Мы были почти у цели, когда мотор первый раз чихнул на подлете к озеру и окончательно заглох на его середине. Вертолет падал, и мы вместе с ним. Фрэнк совсем не ругался, он спокойно посоветовал:
 – Прыгайте!
 Энтони выдернул меня из кресла и, крепко обхватив, выпал из кабины вместе со мной, нашему примеру последовал Фрэнк. Удивительно, но испугалась я в этот раз значительно меньше, чем в начале полета. «Наверно, иммунитет выработался, в следующий раз совсем не будет страшно, – облегченно подумала я, выныривая на поверхность.
 – С вами все в порядке? – спросил Энтони.
 – Да, – ответила я, хватая ртом воздух и отплевываясь.
 Слава богу, голова Фрэнка поплавком покачивалась поблизости от нас.
 Берег был далековат, но мне помогли, и на сушу мы выбрели, шатаясь, обессиленные, но невредимые и счастливые. Все-таки приятно второй раз родиться, да еще сразу компанией. И место хорошее: песчаный пляж с пальмами.
 Полчаса блаженных вздохов и выдохов, после того как мы повалились на горячий песок, вернули нас к реальной действительности.
 – Необходимо добраться до ближайшего человеческого жилья, – сказал Энтони.
 Фрэнк согласно кивнул и добавил:
 – В двадцати милях на юго-запад мелькнуло большое ранчо.
 – А сколько до лагеря по карте? – спросила я.
 – Миль десять, не больше.
 – Так это совсем рядом! – ахнула я.
 – Но, Лиз, – пытался что-то возразить Энтони.
 – Не хочу ничего слушать, – отмела я его попытку.
 – Лиз, у нас нет ничего: ни пищи, ни снаряжения, – неожиданно поддержал его Фрэнк.
 – Они нам не понадобятся, это не Гималаи, два часа ходу всего-то, – авторитетно заявила я.
 – Это хуже, – не уступал Фрэнк.
 – В таком случае, вы оба можете оставаться пока здесь, я сама схожу и вернусь.
 Я встала, отряхнулась и, нарочно, не взглянув на них, двинулась в нужном направлении, которое Фрэнк скорректировал сразу градусов на пятьдесят.
 Густая влажная тень не дает нас поджарить до хрустящей корочки, но все равно это никак нельзя назвать праздной прогулкой по ботаническому саду. Фрэнк и Энтони, сменяя друг друга, прокладывают путь в густых зарослях кустарника. Я плетусь следом за ними, стараясь особенно не отставать, повнимательнее ставить ногу и беречь глаза от торчащих во все стороны веток. Опять споткнувшись, я улыбаюсь в ответ на их вопросительные взгляды, встаю и только потом отпускаю лицо, которое болезненно морщится, мысленно бодро похлопываю себя по плечу: «Вперед, бродяга! Тебе ведь все нипочем, что значат эти мелкие неприятности перед тем, кого ты очень скоро увидишь! Ты скажешь ему, что больше не отпустишь от себя, куда он – туда и ты, да так всегда и было. Жена должна следовать за мужем как нитка за иголкой и разделить все превратности судьбы, потому что я люблю тебя!».
 Заросли постепенно начали редеть. Мы вышли на открытое место. Первым вертолет заметил Фрэнк, его опытный глаз различил очертания машины на фоне валунов почти такого же цвета. Мы побежали. Но зачем Энтони повернул обратно?
 – Лиз, вам нельзя туда! – пытался он преградить мне дорогу.
 Что он такое несет? Почему нельзя?
 Я увернулась, но налетела на Фрэнка, который схватил меня в свои лапищи. Да что они, в самом деле, взбесились, что ли? Голубые глаза Фрэнка с жалостью смотрели на меня.
 Внезапный всепоглощающий страх на мгновение парализовал меня.
 И откуда только сила взялась? Я вырвалась из его рук и все-таки добежала до вертолета.
 Там, там, откинувшись на спинки кресел, сидели два мертвеца в побуревшей от крови одежде.
 – Но это не Стив! Вы что, не видите? Совсем не похож, ни капельки! И как вы только могли подумать такое? Кольцо! Где? Его нет! Ага! А медальон? Он всегда его носил, там моя фотография. Нет! Их нет! Это кто-то другой!
 Я еще что-то говорила быстро, запальчиво, почти весело, пока внутри какая-то важная жила не лопнула от напряжения, и я упала замертво.




 ГЛАВА 26. ПРОБУЖДЕНИЕ


 Не знаю, сколько времени продолжалось мое беспамятство. Верно, долго.
 Тук-тук, тук-тук. Стучали крохотные молоточки у меня в голове. Они стараются давно, неотвязно и монотонно, выстукивая скачущий галопом ритм.
 Я открыла глаза. Опять это бледное лицо с черными горящими глазами, которые жгут меня. Зачем оно наклоняется ко мне? Его губы слишком красные и холодные. А-а, он хочет выпить мою кровь и дыхание! Да, да! Он вампир! Странно. О чем я сейчас думала? Опять все плывет. Ну и пусть! Благодатная тьма поглотила меня.
 Вынырнула я в совершенно незнакомой комнате, красивой и хорошо обставленной. Жалюзи отбрасывали полосатые тени на великолепный ковер ручной работы. Диковинные звери на нем были вытканы мастерски, их мускулистые тела, казалось, дрожали, а хвосты били в нетерпении перед прыжком. И еще тонкий свежий аромат от тех цветов. Они вздрогнули оттого, что дверь отворилась.
 Кто это?
 – Доброе утро, миссис Гордон. Кажется, вы пошли на поправку. Разрешите представиться: Доминик Корсан, хозяин этого дома. Мне было угодно, и мои люди вовремя нашли вас. Вы были очень плохи, но, к счастью, все обошлось.
 Я слушала этого хорошо сложенного сорокалетнего мужчину, заворожено глядя на его лицо, которое пересекал ужасный шрам, но не он притягивал мое внимание, а глаза. Черные, мрачные, в беспокойном блеске своем они таили несомненную угрозу. И губы – ярко-красные и слишком чувственные. Это было лицо дьявола или ангела, который наделал много ошибок: не красивое, но обворожительное и совсем не доброе.
 – Почему вы так смотрите на меня? – спросил он, надменно вскинув голову.
 Я не успела ничего ответить, он вдруг одним гибким движением нагнулся и, приблизив свое темное лицо, прошептал, в упор глядя на меня:
 – Я некрасив, не правда ли? Но зато вы, леди, до странности хороши. Я не могу удержаться!
 Его губы жадно прильнули к моим. И я не скоро выговорила еле слышно и гневно:
 – Вы не смеете!
 – Смею, вы – моя добыча, трофей в некотором роде и полностью в моей власти.
 – Бред.
 – Отнюдь, но не будем спешить, дорогая, вы еще слишком слабы, вы будете сейчас спать, спать и спать, а потом, потом посмотрим.
 Он положил свою прохладную ладонь на мой пылающий лоб, и это неожиданно успокоило меня, и я уснула.
 В тот раз мне захотелось встать. Я спустила ноги на ковер и с минуту посидела, усмиряя бешеный стук сердца, наконец, встала и, переставляя ватные ноги, дотащилась до окна.
 Бросив поводья босоногому мальчишке, с вороного легко соскочил давешний человек из сна. С каким-то болезненным любопытством я принялась наблюдать за ним. Он был превосходно, даже щегольски одет, но под этой элегантной упаковкой угадывалось хорошо развитое, сильное тело с движениями непринужденными и точными. Он стоял, немного склонив голову, и слушал подошедшего к нему совершенно разбойного вида громилу, коротко что-то приказал ему, и тот, кивнув, послушно исчез. Потом, задумчиво похлопывая хлыстом по голенищу высокого сапога, он прохаживался по дорожке, поскрипывая гравием, остановился у куста с гроздьями бело-розовых цветов, постоял, вдыхая их аромат, и неожиданно повернулся. И я не успела спрятаться за портьеру. Он строго и хмуро взглянул на меня, и меня залила краска с головы до пят. Этот дурацкий румянец еще не прошел, когда он появился в комнате.
 – Добрый день, миссис Гордон. Вы уже встали. Прекрасно! Хотите в парк?
 Я ничего не ответила в замешательстве, не знаю, что было тому причиной, испуганно, не мигая, смотрела на него, изо всех сил уцепившись за занавес, чтобы не упасть.
 Сочтя мое молчание за согласие или вовсе не считаясь ни с чем, он подхватил меня на руки и снес вниз.
 Опустив меня в кресло, он поставил прямо перед ним стул, сел на него верхом, налил в хрустальный затейливой резьбы бокал вина и отпил мелкими глотками, не спуская с меня глаз.
 – Ваш муж не умер, милая леди, он жив и пребывает у себя дома во Фриско, – вдруг резко сказал он хорошо модулированным низким голосом.
 Я задохнулась от ослепительной радости и поэтому не сразу спросила:
 – А Фрэнк и Энтони?
 – Уже месяц, как они вернулись домой, скорбя о вашей безвременной кончине.
 – Но разве я…– неуверенно начала я.
 – Нет, конечно! – мрачно усмехнулся он. – Вы еще живы для меня, но для всего остального света вы покончили с собой, уверившись в смерти любимого мужа. Вот прочтите.
 Он положил мне на колени газеты. Я медленно открыла первую. Буквы скакали и расплывались у меня перед глазами, но я справилась с ними и прочитала заметку до конца. В ней говорилось, что имеется два надежных свидетеля трагического происшествия: мистер Энтони Камерон и мистер Фрэнк Мэрфи. Они сообщили, что миссис Элизабет Гордон бросилась вниз со скалы. Тело найти не удалось, по всей видимости, его унесло сильное течение.
 – Этот спектакль устроили мои люди согласно моему сценарию. Все просто до обыденности. Они отвлекли внимание ваших друзей и унесли вас. Потом джентльмены услышали шум, между деревьями мелькнуло пятно, схожее по окраске с вашей одеждой. Они бросились за ним, но не догнали. Всплеск внизу и ваша туфелька наверху повергли их в шок и отчаяние. Мне даже показалось, что один из них последует за вами, то есть за сброшенным камнем, но второй, более благоразумный, его удержал. Ну, ладно, на сегодня хватит.
 Я не могла его оттолкнуть из-за слабости и только закрыла глаза, вид его в эту минуту был непереносим. Он подхватил меня на руки и отнес в ту же комнату, на кровать. Я не открыла глаза и тогда, когда он, отведя пряди с моего лица, прикоснулся губами к моему лбу. «Целует как покойницу», – мелькнуло в голове и погасло.
 Когда я проснулась, то с ужасом поняла, что все это не дурной сон, а сон то, что сию минуту приснилось мне: будто я иду по дорожке, а навстречу мне спешит Стив с Майком на руках. Я застонала и опять провалилась в милосердное небытие.




 ГЛАВА 27. МИСТЕР ЧУДОВИЩЕ


 Прошло две недели или около того. Медленно, но неуклонно я выздоравливала. За мною заботливо ухаживали. Чаще всего я видела Алиссию, еще не старую полную женщину, которую мне ни разу не удалось разговорить как следует. На мои вопросы она односложно отвечала, что хозяин уехал, когда вернется, не знает.
 Ходила я везде беспрепятственно, за исключением нескольких комнат, которые оставались всегда закрытыми, возможно, из-за установленных там телефонов.
 Дом был большой, старинный. Не менее двух столетий насчитывали его толстые стены, с которых взирали его надменные хозяева, мистер Корсан был несомненным их отпрыском. Об этом свидетельствовали тот же аристократический овал лица и изящный нос, вот только губы его совершенно не походили на узкие щели с полотен, и, конечно, глаза. Ни на одном портрете я не видела таких необычных.
 Как-то я решилась и, дойдя до ворот ограды, ступила за них, – ничего не произошло. Я пошла быстрее – никто меня не окликнул. Я оглянулась – никого. Я побежала изо всех сил, но увы, они скоро иссякли, я была вынуждена присесть и закрыть глаза, чтобы избавиться от разноцветных кругов и точек, мелькающих у меня перед глазами. На какое-то время я, наверно, отключилась, потому что когда открыла глаза, увидела мистера Корсана. Он стоял рядом, заложив руки за спину, и почти сочувственно смотрел на меня.
 – Вы вернулись, – разочарованно вырвалось у меня.
 – Да. А вы, милая леди, пустились в бега. Я рад, что вы уже настолько окрепли. Но, чтобы не утомлять вас больше бесполезными попытками, взгляните.
 Он свистнул, и как из-под земли выросли два внушительных охранника, сплошь увешанные равным оружием.
 – Ребята неназойливы, но дело свое знают.
 – То есть, они запросто могут пристрелить меня?
 – Естественно, но не раньше, чем я прикажу им, пока они только следуют за вами.
 Мы шли с ним по дороге и молчали. У меня роились разные вопросы, но задавать их сейчас я не собиралась, я была слишком огорчена, и сил для гнева еще не накопилось в достатке.
 – Вы что-то опять побледнели, моя милая, и дышите тяжело.
 Он опять свистнул, и из-за поворота показалась его лошадь. Я удивилась: точно как в сказке, но промолчала: не хотелось подбрасывать лишних щепок в костер его тщеславия.
 Он вскочил на вороного и усадил меня перед собой. Я попробовала немного отстраниться, но он нарочно еще крепче прижал меня к себе, и стоило мне оставить свои бесполезные попытки, как его объятия тотчас ослабли.
 – Умница, вы, кажется, быстро осваиваетесь, – сказал он, склоняясь к моему уху, – и сейчас мы закрепим урок.
 Его губы скользнули к тому месту, где у меня пульсировала жилка на шее. Я вздрогнула, но сдержалась и была вознаграждена тем, что продолжения не последовало.
 Доехали мы молча. Он помог мне спуститься, потом церемонно поклонился и пропал опять на неделю.
 Прошедшая неделя полностью восстановила мои силы, правда, голову я сломала, причем всю, обдумывая свое странное положение, что не могло не привести меня в состояние крайнего нетерпения.
 И я почти обрадовалась сообщению Алиссии, что хозяин приехал.
 Толкнув дверь, я решительно вошла в его кабинет. Он стоял у окна и курил. Он не обернулся при моем появлении и, кажется, не собирался этого делать. Я стояла и с досады кусала губы, пока не выдержала и выпалила в раздражении:
 – По какому праву вы меня здесь держите?
 Он, наконец, соизволил обернуться и невозмутимо ответил:
 – По стариннейшему праву силы.
 – Но, послушайте, сейчас уже двадцатый век, и вы не дикарь.
 – Нет, конечно, но закон этот никто не отменял, наоборот, он стал более действен и изощрен.
 – Вы хотите получить за меня выкуп?
 – Нет, деньги и прочие материальные выгоды никогда не интересовали меня, тем более сейчас, я от рождения слишком богат.
 – Но тогда зачем? – я не могла подобрать нужных слов, это не поддавалось никакому словесному описанию, но он понял.
 – Когда-то давно я встретил вашего мужа, и он явился причиной многих моих несчастий. Сейчас моя очередь, я собираюсь отыграться. Как видите, обыкновенное дело – месть, долго лелеемая.
 В самом начале я хотел убить его, но быстро отказался от этой бессмысленной затеи. Что значит смерть тела? Всего лишь краткий миг страданий, смерть души – много занимательнее и уж куда болезненней и продолжительней. Но вот в чем загвоздка – души у него как будто бы не было, а если и была, то до нее невозможно было добраться, правда, пока не появились вы.
 До меня стали доходить интересные сведения. Чтобы проверить их, я посетил один из приемов, на котором присутствовали вы оба, и видел все: как он смотрел на вас, как с неохотой отпускал вас от себя, как все время старался удержать вас в поле своего зрения, как тревожился, когда вы скрывались из вида, как внутренне ощетинивался при приближении к вам мужчин, как гордился вами, как был доволен, что может, наконец, забрать вас домой, где уже не придется ни с кем делить ваше общество. Я возликовал. Это то, чего так долго я ждал. Через вас я наконец смогу покарать его, ввергнуть в пучину отчаяния и жестоких страданий, потому что вы – единственное дорогое ему существо.
 И что интересно, операция возникла у меня в мозгу сразу, вдруг во всех деталях, по-видимому, подсознание давно проработало различные варианты. Осталось воплотить один из них в жизнь. Для этого пришлось навести его людей на месторождение, я думал, что Стив сам займется им, как обычно, ведь оно сулило весьма значительный куш, но просчитался: вы крепко держали его, пришлось перехватывать сообщения группы, только тогда Стив всполошился и прилетел.
 Здесь произошел первый досадный сбой, хотя Стива мои люди взяли без особых хлопот у реки (он был без оружия), но парни его, на свою беду, начали палить и убили одного из моих людей. К сожалению, я не мог воспрепятствовать, так как не участвовал в захвате, но остальные пристрелили их обоих. Стива изолировали. Кена тоже.
 После того как вас доставили сюда, им дали сбежать. Естественно, они не догадываются обо мне и о настоящем положении дел, их пленение было обставлено таким образом, что они уверены, что стали жертвами местных гангстеров с целью получения выкупа, – им устроили несколько правдоподобных спектаклей.
 Второй сбой – авария вашего вертолета, но Себастьян уже понес наказание, его халатность могла все испортить.
 Третий сбой – ваша неожиданная болезнь, к счастью, вы выздоровели. Но в целом первая часть операции несомненно удалась. Вы – здесь!
 Мой шпион доносит: Стив думает, что вы погибли, и страдает так, как мне и хотелось. Он в полном отчаянии, заперся у себя и пьет горькую с утра до вечера, выкидывая всех, кто пытается сунуться к нему.
 Майка забрал ваш первый муж, кажется, он его отец. Стив не препятствовал этому. Окружающие боятся, что он близок к помешательству, потому что временами он говорит с вами и зовет вас. Но это маловероятно. Стив, надо отдать ему должное, крепкий парень и не сорвет мне вторую, главную, часть такого превосходного плана…
 – В чем она заключается?
 – Я намерен сделать вас своей любовницей и известить Стива об этом. Когда рана его начнет затягиваться и останется светлое воспоминание о вас, тут самое время ударить и рассеять даже это эфемерное утешение. Вот тогда он действительно дойдет.
 Все, что он наговорил, было так фантастично и ни на что не похоже, что я изумленно спросила:
 – Вы сумасшедший?
 – Вряд ли.
 – Тогда чудовище?
 – Пока нет, но, скорее всего, стану им. Но не бойтесь, насильно я не возьму вас, вы сами захотите и будете рады: я умею обращаться с женщинами.
 – Может, с кем-то вы и умеете, но со мной у вас ничего не получится, мне плевать на ваши таланты. Я удеру отсюда при первой возможности или найду способ сообщить Стиву, и вам не поздоровится!
 – Вы дерзкая девчонка, но я люблю преодолевать препятствия, это развлекает меня. Что же касается побегов и прочего, то Стив будет немедленно убит, его убийца находится при нем, если по нелепой случайности вам удастся что-нибудь сделать.
 – Шантаж, значит?
 – Вынужденный, так что воздержитесь от опрометчивых поступков.
 – Слушайте, что я вам сейчас скажу, мистер Чудовище. У вас никогда ничего не выйдет! Я скорее умру, чем поддамся вам!
 – Это только слова и ничего более.
 Я круто повернулась и выскочила вон, сильно хлопнув дверью, выместив на ней часть своей ярости. Влетев к себе, я не сразу села, в гневе бегая по комнате. Никогда еще я не была так близко к преднамеренному убийству. Попадись мне в руки в тот момент одна из тех огнестрельных штук, на которых меня учил Стив, я бы непременно попала, причем точно в изобретательную злодейскую голову.
 Плакала я до полного отупения и бесчувствия. Две недели никуда не выходила из своей комнаты. Мучитель мой не появлялся, и вообще – никого, кроме Алиссии.




 ГЛАВА 28. НЕСЧАСТЛИВЫЙ


 Однажды она вошла и сказала:
 – Хозяин велел вам одеваться и спускаться вниз, он будет ждать.
 Я проигнорировала ее сообщение, продолжая созерцать потолок, но Алиссия не ушла.
 – Миссис, вам бы лучше послушаться, не то хозяин рассердится.
 – Мне плевать на него, так и передай!
 – Что вы?! Что вы?! Да у меня язык не повернется сказать ему такое! – замахала она руками. – Худо вам будет, если не послушаетесь.
 – Хуже, чем сейчас, не бывает.
 – Бывает, бывает, уж поверьте мне: это дьявол!
 – Знаю.
 – Знаете, а не слушаетесь. Ему нельзя перечить.
 Последние слова Алиссия выговорила испуганным шепотом, выпучив глаза. Наверно, почувствовала приближение этого негодяя.
 Дверь отворилась, и появился он.
 – Так я и думал. Вы бунтуете. Ну что ж, Алиссия, вы свободны, я сам помогу нашей леди одеться.
 Алиссию как ветром сдуло.
 Я еще не верила и следила, как он извлек из шкафа что-то голубое и изящное.
 – Это подойдет? – спросил он. Я промолчала.
 – А теперь, дорогая, будем одеваться.
 Он подошел к кровати, бесцеремонно схватил меня, поставил перед собой, насмешливо улыбнулся и сказал:
 – Кажется, вы забыли, леди, придется вам напомнить.
 Он нагнулся и завладел моим ртом.
 – Но вы же сказали, что не прибегнете к насилию?! – гневно выпалила я, после того как получила такую возможность.
 – Это касалось только постели, так сказать, завершающего акта, в остальном я не хочу лишать себя удовольствия, чем больше вы будете мне противиться, тем больше вольностей я буду позволять себе по отношению к вам, пока страсть не захлестнет вас и не отдаст мне.
 Его рука тотчас потянулась к поясу моего халата.
 – Нет, я сама!
 Я схватила платье и выскочила с ним в ванную. Прислоняясь к двери, я перевела дух, оттолкнулась, смахнула две злые слезинки и начала переодеваться.
 – Немного великовато, но не дурно, – сказал он, когда я вышла, выпуская клубы дыма и скользя прищуренным медленным взглядом по мне, как по табурету бесчувственному.
 – Вы забыли причесаться, – напомнил он.
 Я деревянной походкой подошла к зеркалу и тщательно причесалась. Он в это время стоял рядом, с любопытством наблюдая за мной, потом открыл дверь, приглашая меня.
 Я старалась держать дистанцию, чтобы быть подальше от него и в то же время не спровоцировать этого негодяя.
 Мы прошли главную аллею из конца в конец, затем свернули на боковую и еще на одну, и все молча. Он, казалось, забыл о моем присутствии, шагая медленной, размеренной походкой. Наконец мы вернулись.
 – Я оставлю вас, но вечером жду к ужину, и не забудьте переодеться, милая леди. Все необходимое вам принесут, я предпочитаю хорошо одетых женщин.
 Пока он поднимался по лестнице, я с таким чувством смотрела ему в след, что он непременно должен был бы рассеяться-изничтожиться в прах и пыль, но, увы, он благополучно достиг двери, ни разу не споткнувшись.
 Мне ничего не оставалось, как повернуться на каблуках и идти, почти бежать куда глаза глядят. Остановилась я у небольшого пруда. Берега его сплошь заросли высокой травой, но мне удалось найти проход и забраться на толстый поваленный ствол.
 Вода была как зеркало, в ней безмятежно отражались густые кроны деревьев, высокое небо, медленно плывущие облака и мое перевернутое заплаканное лицо, которое все же постепенно успокаивалось.
 Солнце отодвинуло тень, скрывающую меня от его безжалостных лучей, и, спасаясь, я скользнула в воду прямо в платье. Вода своей прохладной ласковостью совсем успокоила меня.
 – Ну что ж, мистер, посмотрим, кто кого! Я принимаю правила вашей игры, в которой, в конечном счете, вы проиграете. А Стив выдержит, он сильный. Я вернусь к нему. И мы забудем этот кошмар.
 Решение было принято.
 Я старалась сохранить пришедшую ко мне бодрую ясность духа, не давая сомнениям и страхам опять загнать меня в угол. Я уже позволила Алиссии помочь мне уложить волосы, надеть великолепное вечернее платье и застегнуть большой ценности изумрудное колье.
 От возбуждения и отваги меня немного лихорадило. Я вздохнула и шагнула в залитую светом большую залу.
 Чудовище в этот раз обернулось сразу и на минуту удивленно застыло, но вот по губам его скользнула обычная язвительная усмешечка, он подошел ко мне и рассыпался в комплиментах:
 – Должен сказать, что вы потрясающе хороши сейчас, никогда не видел такой красавицы. Что за дивные глаза! Вот только губы, если бы они были не так упрямо и решительно сжаты, я мог бы поздравить себя, но всему свое время. Садитесь, дорогая! Выпейте немного, это поможет вам расслабиться.
 Я глотнула и, конечно, подавилась. Растяпа! Кашель задушил меня. Лицо сделалось красным как кумач, а на глазах выступили слезы от ярости и унижения. Еще этот тип наклонился и хлопает по спине. Чтоб тебе провалиться вместе с твоей нарочито сочувственной физиономией и любезно протянутой салфеткой.
 Я кое-как оправилась, выпрямилась и покосилась на его руку, которая что-то не спешила убираться с моего голого плеча.
 – Простите, забыл, – сказал он, поправляясь. Остальное время он меня потчевал сведениями о тонкостях букетов разных вин, он был знатоком.
 Я же старательно пережевывала пищу, осторожно пила, глотала и молчала. Когда он неожиданно умолкал, а это у него случалось время от времени, я вскидывала на него глаза, он несколько секунд всматривался в них, потом отводил свои и продолжал с прежним пылом. По окончании он сказал:
 – Я не хочу сегодня так просто отпускать вас. Идемте.
 И он повел меня в зеленую гостиную.
 – Вы любите Равеля? – спросил он, поворачиваясь ко мне.
 Я не успела ничего ответить, он усадил меня на диван в стиле ампир, а сам сел за фортепьяно. Играл он здорово, ничего не скажешь, – как профессионал, притом талантливый.
 Когда последний чистый звук аккорда растаял в тишине, он встал и подошел ко мне.
 – А вы, оказывается, чувствуете музыку, милая леди. Не хотите потанцевать? Нет? Браво! После этого не танцуют. Танцевать мы будем завтра, вам придется потерпеть, а сегодня я вас больше не задерживаю.
 Я уже была на полпути, когда он сказал:
 – Постойте! Я еще раз хочу взглянуть на вас, вот так, а теперь уходите.
 «Нет, он все-таки очень странный», – думала я, вынимая шпильки из волос: «Такой злодей и артист. Противоестественное сочетание. Что за выражение у него было, когда он играл?! Жаль, бумаги не оказалось под рукой. Но здесь где-то был клочок, вот он».
 Я набросала по памяти. Кажется, получилось. Засунула карандаш за ухо, удовлетворенно полюбовалась своей работой, потянулась, соскочила со стула, на котором стояла на коленях, и остолбенела, потому что обнаружила оригинал изображения у себя за спиной.
 – Как вы так тихо? Я не слышала.
 – Ну, это один из моих многочисленных талантов. Мне захотелось продлить удовольствие и еще раз увидеться с вами.
 – Увиделись? – спросила я, независимо отбрасывая пряди с лица.
 – Да. Не хотите ли прогуляться? Смотрите, какой замечательный вечер.
 – Мне, конечно, нельзя отказаться?
 – Конечно, нельзя. А я у вас неплохо получился. Я не знал, что вы художница. Вы, наверно, скучаете без работы? Завтра у вас будет все необходимое, а сейчас прошу вас.
 Мы вышли. Вечер был, действительно, прекрасный – свежий и тихий. Сумерки быстро сгущались, вскоре мое платье сделалось неразличимым, и только ослепительно белая рубашка моего спутника одна еще белела в темноте.
 – Кажется, пора возвращаться? – вздохнул он.
 Мы повернули. Он проводил меня до двери моей комнаты, постоял немного, коротко и остро взглянул мне в глаза, потом, совсем не стесняясь, на мою не очень закрытую грудь, поклонился и удалился.
 Слава богу, сдержалась и не залепила ему пощечину, а ведь он нарочно напрашивался, подлец, чтобы повод был. Надеюсь, больше не явится.
 С опаской посматривая на дверь, я быстро разделась и юркнула в постель, не зажигая свет.
 Внизу заурчал мотор, и тотчас шины зашуршали по гравию. Кто-то уехал, счастливец!
 Утром следующего дня Алиссия сказала, что хозяин отбыл вчера. Я обрадовалась, потому что уже устала от его общества и была не прочь опять его лишиться, хотя бы на несколько дней. Я даже стала напевать свою любимую и строить планы на день, который собиралась провести с пользой, в изучении местности. Эти знания могли мне пригодиться. Говорят же, что не бывает безвыходных ситуаций.
 Я нахлобучила шляпу и выбежала из дверей. Итак, выберем сегодня северо-запад. Эта сторона света оказалась труднопроходимой, но я проявила настойчивость, и мне показалось, что продвинулась черт знает как далеко.
 Интересно, следит кто-нибудь за мной или нет? Я резко повернулась, но ничего подозрительного не заметила, ни один лист не шелохнулся.
 Хорошо! Однако передохнем. И я с удовольствием растянулась в спасительной тени.
 Летящие облака всю жизнь чрезвычайно занимали мое воображение. Я любила смотреть на них, особенно вот так, когда никого вокруг, кроме запутавшегося высоко в ветвях ветра, тягучего жаркого марева и шмелей, натужно жужжащих от цветка к цветку. Я проследила за слоном, потом за головой учителя истории, потом за парусами бригантины, затем не знаю, что бы это могло быть, потом за обрывом с самоубийцей на нем, на старушке глаза мои стали слипаться и скоро совсем закрылись.
 И как всегда (это, кажется, становится дурной традицией), проснувшись, увидела мистера Корсана. Он сидел рядом и, судя по всему, устроился удобно и давно. Шляпа его была сдвинута на лоб, одна рука свободно покоилась на согнутом колене, другая придерживала травину, которую он покусывал, не спуская с меня изучающего взгляда.
 – Жаль, что я не художник. Вы сейчас были очень живописны – спящая красавица среди буйств земных красок.
 Я поспешно села, собрала рассыпавшиеся волосы и заправила их под шляпу. Затем встала и настороженно посмотрела на него.
 – Куда вы спешите, милая леди? Садитесь! Суета мира теперь не для нас с вами.
 Пришлось чинно присесть на торчащий рядом пенек.
 – О чем вы думаете сейчас? – спросил он.
 Я пожала плечами. Мысли кое-какие бродили у меня в голове, но не было твердой уверенности, стоит ли их сообщать ему.
 – Почему бы вам не спросить меня, за что я решил покарать вашего мужа?
 – Считайте, что спросила.
 – А надо ли вам знать, милая леди? Эта история совсем не украсит вашего мужа, из-за которого вы решили сражаться со мной не на жизнь, а на смерть.
 – Все равно, я хочу знать.
 – Ну что ж, тогда слушайте. Я не всегда был чудовищем. Когда-то давным-давно я был обыкновенным юнцом, полным надежд и красивых иллюзий. Во что только я не верил. Страшно подумать! Даже в мировую гармонию! Этот вздор поселился во мне благодаря моим родителям, которые делали все от них зависящее, чтобы реальный мир не был допущен за порог нашего дома, а я выпущен за него. Частные преподаватели вполне справились с поставленной перед ними задачей – образовали меня по своим предметам, не привнеся никакой скверны в юную душу. И вот такая-то овца отправилась завершать образование в Йельский университет, где и попалась Стиву Гордону. В нем было все, чего в то время так или иначе не хватало мне: уверенность в себе, настойчивость, знание жизни, умение манипулировать людьми и событиями и кроме того – блестящая способность в мгновение ока превращать белое в черное и наоборот, в зависимости от минутной прихоти и трезвого расчета. Естественно, он сделался моим кумиром и другом. Незаметно, но быстро я менялся. Я предался всем порокам, с которыми, по мнению Стива, должен свести короткое знакомство всякий сильный человек, чтобы нарастить мускулы, способные противостоять нокаутирующим ударам реальной действительности. Я стал циником во всем, кроме отношений со Стивом, с родными и со своей девушкой. Да, как ни странно, тогда я еще мог любить пылко и романтично. И девушка, казалось, стоила того. Причем главное, что меня привлекало в ней, – это ее наивная доброта, доверчивость и кротость, редчайшие качества в наши дни. Я был восторженным и болтливым влюбленным, а Стив снисходителен ко мне. Близились последние каникулы перед выпуском, Стив не очень хотел, но я уговорил его поехать на это время ко мне домой.
 Родители, которые давно не видели единственное чадо, были, конечно, рады и не мешали нам весело проводить время: мне, Стиву, Сессилии и еще человекам трем-четырем из нашей компании. Это были самые счастливые дни моей жизни. Еще бы: впереди маячила долгая безоблачная жизнь и любимая девушка в придачу. Но все кончается, и скорее всего – счастье.
 Мы уехали в Штаты. Через три месяца я получил страшную телеграмму: «Сессилия умерла. Похороны состоятся через два дня». Я отказывался верить. Этого не могло быть! Я любил Сессилию! Она не могла меня оставить, она ничем не болела. Это какая-то злая шутка! Недоразумение!
 Но, увы! Это была правда. И какая! Сессилия скончалась от заражения крови, которое получила во время неудачной операции по извлечению плода тайной страсти. И не я был его виновником, я еще не имел с ней физической близости, потому что до смешного боготворил ее. Так кто же? Чтобы выяснить это, я стащил ее дневник, который она вела с завидной аккуратностью, и не сразу решился открыть его, как будто предчувствуя разгадку.
 В отличие от меня Стив был напорист, а она… Ну да бог с ней! В первый же вечер он получил то, о чем я не смел подумать. Они встречались каждый вечер, все время каникул. А я-то, дурак, думал, что он ездит к Дороти, и даже благословлял его на подвиги. Как он, наверно, потешался!
 Рассудок мой омрачался от дикой ярости, как подумаю об этом и о том, как она с невинным видом подставляла мне свою розовую щечку, чтобы через пару часов встретиться с ним.
 Стив все понял, когда увидел меня. Он рассмеялся и сказал, что ему давно надоели мои россказни о добродетельной Сессилии, и он решил проверить, так ли это на самом деле, но она оказалась как все, обыкновенной уступчивой девкой и ничего более. Так что не стоит особенно убиваться. У него есть на примете пара девочек получше, он может уступить любую по дружбе. Потом он добавил несколько непристойностей о ней и хотел развить эту тему как следует, но я уже дошел и двинул его правой. Он увернулся и посоветовал мне подобрать сопли и продолжать пережевывать их где-нибудь в другом месте, горюя о своей потаскушке.
 Не помня себя от бешенства, я бросился на него, но он был хладнокровен и отделал меня по всем правилам, жестоко и методично.
 Пришел в себя я от холода на каком-то пустыре. Ночь ясная, звезды с тарелку, а вставать надо, несмотря на то, что в черепке взрывается не один десяток гранат при малейшем движении.
 Но я все-таки поднялся и дотащился до первой попавшей забегаловки. Она была грязна и отвратительна, но завсегдатаев толпилось достаточно много. Я направился к стойке и случайно, меня сильно шатало, толкнул одного парня, он был уже на взводе и попытался в отместку достать правой, но меня в этот момент повело в другую сторону, и он промахнулся; раздосадованный своей неудачей, он удлинил руку на величину лезвия ножа. К этому моменту в голове у меня прояснилось, а на душе – наоборот. Этот парень стал олицетворением всех моих несчастий. Я не с ним дрался, а со Стивом и судьбой. Схватка была короткой. И его же рукой я всадил нож ему по самую рукоятку.
 Он умер еще до приезда полиции. Я не пытался бежать. Я с тупым ужасом следил, как необычайно обильно и долго льется кровь. Никогда бы не подумал, что ее так много. Как у него закатываются глаза и останавливается дыхание, как внезапная дрожь пробегает по его телу и наступает смерть.
 У меня были самые лучшие адвокаты, которые выхлопотали мне десять лет.
 Вы знаете, в тюрьмах сидит мало сынков миллионеров. Наверно, поэтому их там особенно не жалуют. Мне это сразу дали понять. Свое украшение я получил там, когда доказывал, что не такой уж я сынок, как кажется. Короче, для ада на том свете я вполне подготовлен, меня уже вряд ли чем удивишь.
 Когда я вышел пять лет назад, то был несказанно обрадован, что Стив Гордон жив, здоров и процветает. Я-то грешным делом боялся, как бы с ним чего не случилось, пока я загораю. Но хоть в этом мне повезло. А дальше, дальше вы знаете…
 Он надолго замолчал, пережидая, пока прошлое отпустит его.
 – Вам еще на захотелось помочь восторжествовать справедливости?
 – Если она восторжествует, как вы ее задумали, тогда вы совсем пропадете.
 – Это казуистика! – раздраженно воскликнул он. – Вы просто не хотите, вы любите его, хотя убей меня бог, не знаю за что. Но у нас будет еще время. Я начинаю привыкать к вам, ваше общество совсем не тяготит меня, вы необычны, Стив всегда понимал толк в женщинах, но любая женщина – всего лишь женщина, милая леди. Идемте домой, я кое-что привез для вас.
 Он легко поднялся. Я тоже встала и пошла за ним.
 Я шла и смотрела на него. И мне вдруг стало пронзительно жалко этого несчастливого человека и… и… Стива. Я сразу поверила в эту ужасную историю. Стив, конечно, виновен, и… не виновен! Это все дьявольские гримасы судьбы.
 Корсан, наверно, что-то почувствовал и обернулся. Наши глаза встретились, и целая гамма чувств мелькнула в его глазах: удивление, растерянность, гнев, который прикрыл его всегдашний насмешливый прищур.
 Он шагнул ко мне и нарочно больно поцеловал.
 – Вот так гораздо лучше, теперь вы сердитесь и не жалеете меня. Запомните. Я не выношу этого. С чего вы взяли, что меня нужно жалеть? За пять лет я успел многое наверстать, например, по количеству женщин я вряд ли уступаю Стиву. Сейчас мне тридцать семь – прекрасный возраст. Я очень богат, не сегодня-завтра женюсь на какой-нибудь юной красавице, у меня будут дети, и, наконец, у меня есть вы, и я могу сделать с вами все, что захочу. Я уже отнял у вас мужа, сына, свободу, осталась одна честь, но и ее я заберу в конце концов. Про Стива не говорю: он – конченый человек. Вы не можете жалеть такое чудовище.
 Он еще с минуту придирчиво изучал выражение моихглаз, но что-то в них все равно его не устраивало. Он с досадой отвернулся и пошел прочь, пытаясь взять себя в руки.
 Ему это удалось, когда мы вошли в комнату, которую он мне предназначил под мастерскую.
 Я была рада и не скрывала это, так как слишком давно не держала в руках кисти. Я хотела поблагодарить его, но он уже вышел, и я не стала его догонять, потому что если поспешу, то еще смогу захватить те пятна теней у пруда. Не мешкая, я схватила все, что нужно, и пулей выскочила из дверей: я боялась, что солнце уйдет.
 Я успела, но ничего не получилось. Ну не выходили у меня эта таинственность и зловещая бездонность! Хоть ты тресни. Может, кобальта добавить? Да, уже лучше. Но вот здесь… здесь, явно чего-то не хватает. А если туман напустить и девушку в белом поставить? Она судорожно ухватится обеими руками за эти стволы, волосы ее повиснут и станут тянуть, тянуть страдалицу в глубину омута.
 – Иду! Иду же! – крикнула я Алиссии, которая третий раз проявляет жуткую настырность.
 – Ну, что ты кричала?
 – Да как же не кричать? Сорок минут всего осталось.
 – До чего?
 – До ужина! Забыли? Хозяин прислал ворох всего! Не успеть вам к сроку.
 – Не причитай, успеем. Бежим!
 Меня можно призывать в армию, так быстро еще ни один новобранец не собирался на парад. Пятнадцать минут на душ, пятнадцать минут на все остальное. Туфли я надела у самой двери в залу.
 Корсан, похоже, начинал терять терпение, но лицо его разгладилось, когда я подошла к нему и сказала:
 – Я не успела поблагодарить вас в мастерской.
 – Пустяки. А как вам работалось?
 – Ничего не вышло.
 – Не огорчайтесь, завтра получится. Вы ели когда-нибудь это?
 – Да, в самолете, когда Стив увозил меня на Неприступный, к счастью, больше не приходилось.
 – Жаль. На Неприступный вы полетели сразу после регистрации?
 – Почти.
 – Вы были там счастливы?
 – Да.
 На этом разговор наш прервался и возобновился только потом, когда мы танцевали. Корсан вдруг спросил меня:
 – Почему вы надели одну серьгу?
 Действительно, одна. Точно помню, что вдевала обе. Наверно, плохо застегнула и она упала, когда туфли надевала или платье.
 – Я сейчас схожу и найду.
 – Нет, останьтесь.
 – Она может пропасть.
 – Вам жалко?
 – Ну, она, кажется, дорогая?
 – Да, эти рубины не из последних.
 – Вот, и вы можете их лишиться.
 – Почему я? Это теперь ваше. Я обычно дарю не на один вечер, а навсегда.
 – Не хотите же вы сказать, что эти колье и прочее…
 – Ваша собственность.
  – Но это же целое состояние?
 – Я покупаю дорогих женщин.
 – Я не продаюсь.
 – Все в этом мире продается и покупается.
 – Вы напрасно потратитесь, я равнодушна к украшениям.
 – А я нет. И кому же их носить, если не вам? У кого есть еще такая гибкая соблазнительная шея и изумительная кожа?
 – А еще зубы! Вы забыли, – ехидно добавила я.
 Когда тебя вслух разбирают по статям, то трудно удержаться, несмотря на принятое решение – избегать острых ситуаций, чтобы у него не было поводов.
 – Простите, я, кажется, был неловок, – усмехнулся он. – Тем не менее, я буду дарить вам то, что сочту нужным, а вы будете доставлять мне удовольствие, надевая их. Это ведь не обременительно для вас?
 – Нет, конечно, но все это бессмысленно.
 – Вы любили Стива, когда выходили за него замуж?
 – Нет.
 – Тогда что заставило вас выйти за него?
 – Я не могу вам сказать.
 – Нет, вы должны, мне это важно знать.
 – Зачем?
 – В некотором роде я стану преемником Стива. Так за сколько же он купил вас?
 – Ни за сколько. Стив знал, что я не продаюсь ни за какие деньги.
 – Но что-то же он вам предложил? И вы согласились! Согласились лечь в постель с нелюбимым человеком! Стать его собственностью! Что же? Говорите! Черт бы вас попрал! Я приказываю.
 Мы остановились, и он почти кричал.
 – Вы можете прибить меня, но я вам не скажу, – решительно ответила я.
 Мне показалось, что он сейчас же этим и займется, но он вдруг почти оттолкнул меня и сказал:
 – Немедленно уходите.
 В замешательстве я не сразу среагировала.
 – Убирайтесь вон! – прорычал он.
 Я повернулась и, стараясь не очень спешить, покинула залу со всем достоинством, на которое была способна.
 «Сумасшедший! Грубиян! Невежа! Чудовище!» – клеймила я его, пока немного не остыла.
 А! Впрочем, этого надо было ожидать! Он десять лет просидел в тюрьме и, естественно, растерял там хорошие манеры. Теперь у него могут быть срывы. Я старалась быть объективной и совсем успокоилась.
 И вообще это даже к лучшему, что сегодня наше рандеву так внезапно и быстро закончилось. Можно еще поработать.
 Я так и сделала. Девушка получилась тоненькая, хрупкая, и сразу видно: не жилец на этом свете.
 Я сильно вздрогнула, когда, толкнув дверь, в мастерскую буквально ворвался Корсан.
 – Вы здесь! – облегченно вздохнул он.
 Я пожала плечами: дескать, где же мне еще быть?
 – Я заходил к вам, но вас там не оказалось, я подумал, что вы сбежали, как-то совсем забыл про мастерскую. Вы меня простите за мою несдержанность? Сам не знаю, что на меня нашло. И в знак примирения, пойдемте, прогуляемся. Сегодня потрясающая луна!
 Он проговорил это быстро, на одном дыхании, схватил меня за руку и повел, нет – потащил, за собой, да так, что я еле поспевала за ним. Удивительно, как еще где-нибудь не растянулась! Но уж по лестнице я отказываюсь так спускаться. Я вырвала руку.
 Он стремительно повернулся. Я попятилась и наткнулась на стену. Это ловушка! Мне некуда было деться! В отчаянии, из последних сил я уперлась обеими руками в его ходящую ходуном грудь.
 – Нет! – вскричала я, с ужасом понимая, что пропала, что его нельзя остановить, потому что он потерял голову от страсти.
 Лицо его было неузнаваемо и страшно! Одни безумные глаза чего стоили! Они одновременно униженно просили и яростно приказывали мне, как и его хриплый глухой голос:
 – Почему нет?! Вы же видите, что с ума меня сводите! Вы слишком, непростительно хороши! Вы должны уступить, я хочу вас! Я приказываю! Я доставлю вам удовольствие! Но почему вы не хотите уступить? Не говорите, что вы не любите меня! Вы же уступили Стиву без любви, просто так!
 – Он был моим мужем.
 – Но это пустая формальность.
 – Нет, для меня нет, вспомните, что вы обещали.
 – Я могу передумать.
 – Но тогда ваш план станет бессмысленным, вы удовлетворите свое минутное желание и ничего не добьетесь, разрушите то, о чем мечтали столько лет.
 Это был удар не по правилам, но мне не оставалось ничего другого. Это был единственный довод, который еще мог на него подействовать. И он сработал.
 Корсан закрыл глаза и отпустил меня. Я выскользнула из-под его рук. Я еще не верила, что спаслась, и отступала к двери, готовая в любую секунду задать стрекача.
 Он стоял, опершись руками на стену, тяжело дышал и мотал головой.
 Я застыла на месте.
 Но вот он выпрямился. И я поразилась. Его лицо было абсолютно спокойным, и на нем играла его обычная язвительная усмешка!
 – Увы, не получилось! А я-то думал, что вы уступите. Хотелось, знаете ли, несколько ускорить ход событий, поддался искушению. Мне казалось, ни одна женщина не устоит против такого натиска, но вы меня удивили. Ну что ж, еще не все потеряно. Что вы стоите? Представление окончено, милая леди! Ступайте.
 Я постаралась вложить все презрение, которое отыскала, во взгляд, которым очень тщательно смерила его. Но, верно, этого зелья оказалось недостаточно, потому что он даже не шелохнулся, не говоря уже о том, чтобы убиться наповал, как было задумано.
 У себя я еще долго переживала, припоминая происшествие, наконец, обозвав его в заключение бездарным паяцем, стянула платье и пошла в ванную. Когда я легла, внизу опять уехал какой-то счастливец, имеющий возможность беспрепятственно покидать этот провинциальный театр.




 ГЛАВА 29. НОВЫЕ ДРУЗЬЯ


 Корсан отсутствовал три месяца. Начался четвертый, но он не появлялся.
 За это время я определила длину своей цепи, она оказалась что-то около трех миль. Всякий раз, стоило мне переступить эту невидимую границу, объявлялись два головореза, которые без разговоров давали предупредительные очереди у меня над головой. Это уже был не театр!
 Я приуныла, поплакала, взбодрилась, взяла себя в руки и окончательно положилась на авось и другие случайности, могущие изменить мою участь к лучшему.
 А пока я завязывала контакты со своим окружением. С Алиссией мы давно сдружились, она сочувствовала мне и охотно болтала о чем угодно, кроме обстоятельств моего пленения и всего, что касалось ее хозяина, впрочем, как и все остальные. У меня сложилось впечатление, что он у них вызывает сложное чувство, схожее с религиозным. Они, несомненно, любили и боялись его и были преданы ему до крайности.
 Главными моими друзьями стали повар Ван, конюх Джо, дворецкий Жорж и постреленок Билли.
 Выяснив как-то в разговоре, что я не знаю, что такое… и даже… и вообще ничего не смыслю в приготовлении таких широко известных во всем цивилизованном и не очень цивилизованном мире блюд, как… которые надлежало знать каждой особе женского пола, независимо от чина, звания и толщины кошелька ее мужа, Ван соболезновал мне целых двадцать минут, причем в очень изысканных выражениях, которые я записала, чтобы впоследствии щегольнуть ими в обществе знающих людей. После чего вознамерился рассеять мрак моего невежества. И поскольку времени у меня было хоть отбавляй, я неожиданно согласилась и даже вошла во вкус в прямом и переносном смысле. Особенно мне нравилось вырезать разные фигурки из овощей и фруктов. Пожалуй, в этом я превзошла самого мэтра, а также придумывать новые блюда и давать им названия. Здесь приходилось как следует пошевелить мозгами, если еще с самим блюдом мэтр, скрепя сердце, соглашался, ссылаясь на то, что при определенных обстоятельствах можно съесть что угодно, то уж к названию был особенно придирчив. Так же, как Джо к своим портретам в моем исполнении.
 Его уже не устраивал ни поясной портрет, ни во весь рост. Подавай на коне, потому что тщеславие Джо не имело границ. Он был самым лучшим в мире наездником и вдобавок самым красивым парнем. И чем больше он смотрелся в зеркало, тем больше в этом убеждался. Его не могли смутить ни маленький рост (а куда больше), ни кривые ноги (зато сильные), ни вся его нескладная фигура (вот уж неправда – ловкая и жилистая), ни рябое рыжее лицо с косящим глазом (всякому видно, соколиным). Короче, конфетка! Так бы и расцеловал сам себя. Послав последний воздушный поцелуй, Джо наконец оторвался от созерцания своего зазеркального двойника, вывел вороного, и, не касаясь стремян, взлетел на него и застыл каменным идолом. Ну, как здесь отказать? Тем более что наездник он был действительно замечательный. Каких только штук не выделывал: и стоя, и лежа, и под брюхом, и все это на полном скаку. В его исполнении мне особенно нравилась одна вещь, когда, не слезая с несущейся лошади, он исхитрялся нарвать букет и точно бросить восторженно ревущей публике, которую обычно составляли я и Билли. Вот здесь наступала моя очередь показать ловкость, так как если я не успевала поймать летящий букет, его перехватывал мой соперник и, зажав его зубами, колесом укатывал прочь. Цирк, одним словом.
 Билли в свои неполных десять лет был проказлив, лукав как бес и солидных женщин, вроде меня, ни в грош не ставил. Например, когда Джо разрешил нам покататься на какой-нибудь лошадке, вороной был священен и неприкосновенен как его личная собственность, ну и хозяина тоже, то этот мальчишка претендовал именно на Крошку, серую в яблоках красавицу, мою любимицу, на которой мне складнее всего было ездить. Приходилось подбрасывать монетку, которая непостижимым образом всегда опускалась не той стороной, и в результате он не только забирал Крошку, но и ставил мне щедрый щелчок. На равных мы резались только в ножички, – очень азартная и увлекательная игра, особенно, если на деньги. Правда, в наших карманах не очень бренчало, но нам хватало. Капитал у меня был весь заемный, одолжила несколько у Алиссии до лучших времен. А еще в обмен на краски и прочее Билли разрешал мне покататься на его плоту и, уж если совсем расщедрится, брал на рыбалку, и скоро я сама могла накопать наживку и умело насадить ее на крючок. Вставать только рано, но уж если он сказал, то, будьте покойны, обязательно свистнет под окном. И вообще у нас с ним оказалось много общего, он даже стал нос задирать в последнее время, про покровительственный тон я уже не говорю. Он им всегда грешил с первого дня нашего знакомства. Правда, это, может, оттого сталось, что был моим основным учителем местного диалекта, притом строгим, больше двух раз не исправлял, на третьем выписывал жирную единицу. У меня в тетради из них целый частокол образовался. И никаких поблажек, несмотря на мою математику, в которой он делал определенные успехи, с тех пор как я начала с ним заниматься, а вот с чтением было похуже, полная катастрофа.
 Джо приходился Билли родным дядей и единственным родственником. Четыре года назад их обоих Корсан привез сюда вместе с вороным из Австралии. Джо беспечно предоставил племяннику полную свободу действий, нимало не заботясь ни о его пропитании, ни о его обучении, справедливо полагая, что с добряком Ваном трудно умереть с голоду или мало-мальски похудеть. А что читать и писать – то, конечно, нужно. Парень уже знает алфавит и читает некоторые слова, через год-другой начнет читать все остальные. А куда торопиться?
 Единственным врагом Билли был дворецкий Жорж. У них наблюдалось что-то вроде игры: один не пускает и ловит, другой все равно проскальзывает и прячется. Чистюля и аккуратист, Жорж приходил в ужас от одного только вида патлатой, не чесанной с прошлого года и столько же специально немытой головы этого исчадья ада. Об одежде и говорить не приходится: одна мерзость и фуй. И этот-то фрукт так и норовил пробраться на хозяйскую половину, пробежать, а где и прокатиться по зеркальной глади паркета или мрамора. Прокатиться эдак чертом, да и схорониться где-нибудь в укромном месте. Ищи его потом, надрывайся. Не было такого закутка, который не ознакомился с ним. В шкафах был, в каминах сидел, на портьерах висел, в рыцарских доспехах ножку ставил, даже фонтан осчастливил, распластавшись на дне на манер краба какого-то. Вот раз случилось, ну, все подчистую обыскали, а он, змей, в рояль заполз; когда выносили, передразнивал ноту ре, которую, по несчастию, придавил. Вот такой занятный паренек, чтоб ему ни дна, ни покрышки. Один хозяин на него влияние имеет, да и то только когда находится в непосредственной близости. Стоит отойти ему на несколько ярдов, нет уж того эффекта. Так обычно говаривал Жорж, скорбно покачивая в такт седой головой, когда мы с Алиссией заходили к нему поболтать и выпить по чашечке чая.
 Жорж начал служить в этом доме лет с семнадцати, и если учесть, что сейчас ему шестьдесят пять, то становится понятна его преданность семейству Корсанов и стенам, в которых прошла вся его жизнь и представителей славного рода, о которых он знал множество историй и охотно их рассказывал.
 Возьмем хотя бы дона Хосе, того чернявого, третьего слева. Злодеем числился, упокой господь его грешную душу, истинным злодеем. Уж и набедокурил он на своем веку, восемь жен извел, на девятой споткнулся, вон на той добренькой старушке в чепце и жемчугах. И ведь ничего не представляла собой поначалу пигалица эдакая: ни тебе фигуры, ни росту, ни характеру особенного – полный штиль во всем. За богатства и сиротство взял, думал, как и с остальными: запугает, а сам в разгул пустится. Ругнул он ее первый раз для острастки за пустяк какой-то. Она на него глазами зырк-зырк да в пол опустила и тихо так говорить с ним начала, и почувствовал он какое-то беспокойство, вроде как смущение, – отродясь такого не испытывал. А намерения у него были самые решительные – прибить ее, как всегда делал с ее предшественницами, когда они огрызаться станут иль неповиновение окажут, да как теперь прибить, вроде не за что. Настроение не то, с горя дома остался, а уж она рада стараться, не знает, чем угодить, личико сияет, глазки звездочками горят. Вот лучик один в левый глаз попал и в самом сердце застрял. Ну дело известное – влюбился насмерть злодей. Пошло от них три сына и две дочки, за всю жизнь супруги ни разу так и не поссорились и умерли, как водится, в глубокой старости – в один и тот же день. Вот такая байка занятная.
 Но о последнем Корсане Жорж ничего существенного не рассказывал, скажет только: господин нынешний небезгрешен, но вполне достоин благородного имени своего. Когда же я особенно наседала, он вставал, поправлял бабочку, сбрасывал пару несуществующих пылинок, провожая их взглядом до самого успокоения, и вспоминал о срочном деле в буфетной.
 Вот кого я старалась совсем не замечать, так это охранников: не могла себя преодолеть. Я как бы рассеивала их взглядом, чтобы не расстраиваться. Правда, они были ненавязчивы и старались не мелькать перед глазами без нужды. Но все-таки!




 ГЛАВА 30. КОГДА ДО НЕБА ДАЛЕКО И ДО ЗЕМЛИ НЕ БЛИЗКО


 К этому утру я уже многое умела, одного лазанья по деревьям еще не освоила, если на них ветки не торчат через каждые десять дюймов. К сожалению, низ этого совсем не ветвился, до безобразия голый ствол, а лезть надо. На самой верхушке этот негодник запрятал, вон висят мои кисти, в отместку за то, что вчера я весь кон у него выиграла.
 На стуле не достанешь, вот если подставить стол, стул и табурет сверху, то, если чуть подскочить, ухватишься. Но Жорж не даст портить мебель. Тогда, тогда – эврика! Голова моя садовая, бывают затмения, но не до такой же степени. Лестница! Именно! Та, что у Джо в конюшне стоит.
 А она ничего, не такая уж тяжелая, как кажется.
 Я дотащила ее, поставила и, оглянувшись вокруг (разумная предосторожность: среди моих многочисленных туалетов не сыскать ни одних брюк, даже таких незначительных, как шорты), полезла наверх, борясь с душой, которая норовила от страха дезертировать в пятки и там отсидеться в безопасности.
 По веткам карабкаться ничуть не хуже, чем по лестнице, а даже и ловчее.
 Я благополучно достигла нужной высоты, отвязала свое имущество и уже освоилась, с победным видом озирая окрестности. Последним в поле моего зрения должно было попасть окно на втором этаже дома, его я собиралась рассмотреть особенно хорошенько, поскольку за ним простиралась терра-инкогнито – комната Корсана. Я повернула голову и не поверила глазам своим – прямо на меня в упор смотрел сам Корсан. Я зажмурилась и замотала головой: дескать, сгинь нечистая сила, но сгинуть пришлось мне, и немедленно. Это обычно случается, когда теряешь равновесие, но земли я не достигла, потому что каким-то чудом успела ухватиться руками за толстую ветку. Открываю глаза и вижу – до неба высоко и до земли не близко, да еще ветка качается и сомнения одолевают. Привиделось, или нет? Одним словом, ситуация отчаяния и звать на помощь неудобно: спят еще все. Я первая проснулась, чтобы росу нарисовать. А еще говорят: тем, кто рано встает, тому бог подает. Мне бы сейчас совсем не помешало подать небольшой стог сена или хотя бы пруд. Но бог все-таки бог, он не оставил меня и подал Корсана. Значит, не привиделось, а жаль.
 – Падайте! – крикнул он. – Я вас поймаю!
 – Не могу! Руки не расцепляются! – ответила я.
 Он молчит, соображает, что посоветовать, и я молчу, пока до меня наконец доходит, что это он с таким интересом разглядывает. От этого любые руки расцепляются сами собой, даже такие упрямые, как мои.
 Корсан меня поймал, красную как рак, готовую провалиться куда-нибудь подальше, хоть в Австралию, только чтобы не с ним вместе.
 – Почему вы смеетесь? – заносчиво спросила я – единственно, что мне осталось в этой плачевной ситуации.
 – Потому что приключение вышло забавное!
 – Отпустите меня!
 – Руки не расцепляются, – ехидно ответил он.
 – Я серьезно вам говорю, – самым строгим учительским тоном сказала я.
 – И я серьезно. Когда вы падали, я боялся, что не удержу вас, вот и сцепились они намертво.
 А может, он не шутит? Мои-то, правда, не расцеплялись.
 – Что же, мы так и будем стоять?
 – Некоторое время придется. А пока давайте поболтаем. Как вы жили здесь без меня, милая леди? Не скучали?
 – Нет! Жила прекрасно!
 Я уже поняла, что сморозила глупость и он, конечно, не преминет ее подчеркнуть. Так и вышло.
 – Что я слышу! Я не смел надеяться, и вдруг такой подарок. Вам нравится мой дом, может, вам теперь понравится и его хозяин?
 – Бросьте паясничать! Вы прекрасно знаете, что я хотела ответить на ваш дурацкий вопрос.
 Он тотчас наклонился и поцеловал меня. Ну вот! Все начинается сначала.
 – Это вам за дурацкий вопрос, – пояснил он, чтобы я не терялась в догадках. – Кажется, вы забыли, что являетесь моей добычей? Кто привязал ваши кисти?
 – А зачем вам знать?
 – Я должен наказать виновника. Он подверг вас неоправданному риску. Я мог бы не приехать сегодня, и вы бы сломали себе шею.
 – Я сама их повесила… сушиться.
 – М-да! Врать вы совсем не умеете, и вот же вам за это и за то, что вы стали еще очаровательнее.
 Он опять меня поцеловал, и гораздо дольше, чем в первый раз. Понятно, за две провинности сразу.
 Наконец он оторвался от моих губ и как-то медленно, ну, как в замедленной съемке, разжал руки и отступил, серьезно и немного отстраненно глядя на меня; нет, у него был взгляд глубокий, как будто он решал что-то очень важное про себя. Он шел и все время оглядывался именно таким взглядом, пока не скрылся в дверях, а я вместо того, чтобы собирать с земли рассыпавшиеся кисти, глядела ему вслед и думала, что он решал.
 Но, ни до чего не додумавшись, вздохнула, собрала последние кисти, встала, отряхнула их и пошла ловить радужные блики.




 ГЛАВА 31. ВАРИАНТЫ


 Я уже наносила последние мазки и, кажется, не совсем бездарные, как меня по-свойски в бок толкнул грязноватый маленький кулачок. По манерам, грязи и размеру он мог принадлежать только Билли.
 – Привет, – сказала я. – Что так рано?
 – Рыбалил, – солидно ответил Билли. – Во, видишь?
 – Что там у тебя?
 – Ты что, слепая?
 – Как сказать.
 – Ну ясное дело! Опять малюешь и ничего не видишь и ничего не слышишь. Достала-таки! Шустрая. В следующий раз нипочем не сможешь, я так подвешу, так подвешу, что тебе придется до самого неба лезть!
 Эта нешуточная угроза заставила меня взглянуть на него. Опираясь на локти и пятую точку опоры, он полулежал на траве, закинув нога за ногу, качая верхней, босой и пыльной, не забывая вызывающе посматривать на меня: мол, ну что ты против меня можешь сделать, малявка.
 Я присела перед ним на корточки и, заглядывая в его лукавые глаза, начала:
 – Билли!
 – Да, милая леди.
 Это он подражает Корсану, и небезуспешно.
 – Знаешь, Корсан приехал. Он рассердился, когда увидел, как я лезу за кистями, и хочет наказать того, кто их туда повесил.
 – И ты разболтала ему обо мне?!
 Билли вскочил, он не мог поверить в такое подлое предательство.
 – Нет, я сказала, что сама это сделала.
 Я встала, собрала пожитки. И мы пошли: я по траве, а Билли по середине дороги, там пыли погуще.
 – Ладно, – сказал он, усиленно загребая то левой, то правой, чтобы она столбом стояла. – Я не буду привязывать твои кисточки так, чтобы ты лазила за ними, я привяжу пониже, разбежишься посильнее, подпрыгнешь и сцапаешь.
 – А нельзя их совсем не привязывать? – робко спросила я.
 – Нет! – категорически отрезал он. И таким тоном, что сразу понимаешь, что предложение сие несуразное, и скажи спасибо, что так легко отделалась.
 – Слышь? – это он мне опять.
 – Да.
 – Я тебе Крошку дам.
 Я остановилась и забеспокоилась.
  – А ты?
 – Веселую возьму, только давай сразу – кусок в зубы. И айда, смотри, ждать не буду.
 – Хорошо.
 – Я пойду их седлать, а ты к Вану смотайся.
 Ван все понимает с полуслова, и пара лепешек у него всегда имеется, да еще обязательно сверху что-нибудь подкинет для питательности и красоты. Удивительно это у него получается, как на полотнах Бонара. Надо будет попросить еще такие же сделать. Натюрморты у меня никогда не выходили. Может, с этими что-нибудь получится?
 Я бы их, несомненно, выронила, потому что как же удержишь, если идешь с вытянутыми, притом разведенными руками, на которых лежат эти Вановы бугорки, любуешься им, и тут – хлоп: на повороте натыкаешься на ничего не подозревающего человека. Хорошо, реакция у Корсана оказалась такая, как надо, поймал один, а я другой не упустила.
 – Спасибо! – потянулась я за первым, ну да у него так просто не получишь, а подпрыгивать не буду: не поможет.
 – Отдайте! Я тороплюсь.
 – Куда?
 – Ну там, – неопределенно махнула я.
 – Хорошо, возьмите.
 Странно! Но черт с ним. Если я не поспешу… Я не стала додумывать, что стрясется, а просто припустила что есть мочи и еле успела.
 Билли грозно ходил взад и вперед большими шагами, уперев руки в бока, маленький и сердитый. Он ничего не сказал, кроме короткого и выразительного: «Эхма!». Но я сразу почувствовала себя кругом виноватой и, более не мешкая, отдала ему бутерброд, и зацепив зубами свой, вскочила на Крошку. Да, именно, вскочила! Я здесь за эти месяцы сделалась лихой наездницей и вообще почти сорвиголовой. Что ножик кинуть, да так, чтоб непременно воткнулся, что в банку из-под пива попасть с двадцати шагов, что другие необыкновенности совершить, – это теперь раз плюнуть, наверно, воздух повлиял деревенский, здоровый, ну и отсутствие телевидения, радио и всех остальных средств массовой информации сказалась. Корсан тогда говорил, что у них в семье замкнутый образ жизни, и в эти пределы не допускается мерзость реальной действительности, и заодно вся она целиком как таковая. В этом, безусловно, есть что-то привлекательное.
 – Эй, Лиз, смотри, к нам кто-то едет.
 Я обернулась. Из-за поворота показался всадник на вороном. Но с такого расстояния не видно, кто это.
 – Хозяин, – первый узнал Билли. – Ты оставайся, тебе нельзя, а я улепетываю.
 Я с завистью смотрела ему вслед, как он бесследно исчезает в придорожных кустах. А может, и мне последовать его примеру? В случае чего можно придумать оправдание немудрящее, вроде того, что он мне ничего не говорил. А-а! Уже поздно! Надо было раньше решаться.
 – Как любезно с вашей стороны, что вы не удрали, как вам того хотелось, и правильно сделали, потому что я бы все равно вас догнал и наказал.
 – Вы что, мысли читаете?
 – Некоторые удается. Мне кажется, за время моего отсутствия вы изменились.
 – Я думаю, это от воздуха и затерянности. Вы сами не скучаете здесь?
 – Нет, а теперь тем более.
 – Но как же вы обходитесь без газет, радио и прочего?
 – А зачем они мне?
 – Ну, я не знаю, новости там, сплетни разные, происшествия, политика, бизнес.
 – Вот видите, ничего привлекательного для человека, у которого достаточно средств к существованию, и познавшего изнанку жизни. Я почти уверен, что и вам этот бред не нужен. Я прав?
 – Да, но как же вы обходитесь без книг?
 – Почему вы думаете, что обхожусь?
 – Но я не видела их у вас.
  – Странно, у меня обширная библиотека, и я люблю читать.
 – А телефон? Узнавать – так все.
 – Не надейтесь, его нет.
 – Жаль! – призналась я.
 – Кажется, я был плохим хозяином и не ознакомил вас с домом, заставив питать напрасные иллюзии, придется по возвращении исправить это упущение.
 – А зачем вы уезжали, если не скучаете здесь и ничего вас не связывает с тем миром?
 – Ну, не совсем ничего, кое-что есть, женщины, например.
 – Значит, вы из-за них уезжали?
 – Не только, из-за вас тоже. После поражения, которое вы мне нанесли, я должен был, скажем так, зализать раны. Когда тебе отказывает одна женщина, нет ничего лучше, как найти другую.
 – И нашли?
 – Конечно, и, должен признаться, не одну.
 – Мистер Корсан, – начала я, но он поморщился и перебил меня:
 – Это слишком официально и не по-дружески. Я бы предпочел просто Доминик.
 – Хорошо, Доминик, вы ничего не передумали в отношении меня?
 – Нет, милая леди, наоборот, укрепился в своих намерениях, я же не бесчувственный чурбан, ваше неотразимое обаяние действует на меня, и очень сильно, я почти влюблен в вас.
 – Значит, у меня нет никаких шансов? И отсюда я могу выйти или вперед ногами, или вашей любовницей?
 – Точно так! Но будем надеяться, что первое не произойдет, поскольку подписывает смертный приговор вашему мужу, верные супруги должны умирать в один и тот же день.
 – Предположим, если я вам уступлю, вы отпустите меня сразу или я буду вашей любовницей еще какое-то время?
 – Вот здесь в моих планах произошли изменения. Для Стива достаточно самого факта вашей добровольной неверности, он чудовищно ревнив по отношению к вам. Вначале и для меня этого было бы достаточно, но сейчас я не в силах отпустить вас так скоро, вы будете у меня до тех пор, пока не надоедите мне, но должен вас огорчить: я очень непостоянен.
 Я все равно огорчилась, но виду не подала и плакать больше не стану! Я выпрямилась в седле и с вызовом ему так улыбаюсь самой обольстительной улыбкой, дескать, смотри, ирод, на свою погибель, и бойко говорю:
 – Но есть еще варианты!
 – Какие же?
 – Вы в меня почти, влюблены, сами говорили.
 – Не буду отрицать.
 – Ага! Ну так вот! Вы влюбитесь в меня совершенно и по доброй воле отпустите и будете просить прощение за причиненное зло. А если вы влюбитесь, но не раскаетесь и возьмете меня силой, то, погубив меня и Стива, погибнете сами, потому что я изведу вас как своего раба!
 Все это было сказано с очень явным торжеством, к сожалению, недолгим.
 – Страшное будущее вы мне наворожили. Но и у меня есть в запасе вариант. Вы, милая леди, забудете вашего мужа и других мужчин и предадитесь мне всей душой. Но я не буду так жесток, как вы, я оставлю вас при себе в качестве комнатной собачки. Я разрешу вам видеть меня и за хорошее поведение и преданность в качестве награды иногда, не очень часто, чтобы не слишком баловать, буду удовлетворять вашу страсть ко мне.
 Такой вариант мне в голову не приходил. Он озадачил меня до крайности. А когда это со мной случается, я перестаю следить за собой и имею самый дурацкий вид. Один открытый рот чего стоит! Не считая вздернутых бровей и вытаращенных глаз, которые часто мигают. Вот Корсан чуть и не вывалился из седла от хохота. Хорошо, я машинально придержала, не позволив убиться.
 Всю обратную дорогу у него было превосходное настроение, в отличие от моего. И если бы не библиотека, я бы не скоро избавилась от мрачной ипохондрии, напавшей на меня.
 В библиотеке было море книг, а я, когда начинаю листать их, как-то забываюсь и перестаю замечать постороннее, тем более, когда я тысячу лет не сидела на лестнице в излюбленной позе комочком, но чтобы одна нога непременно болталась на свободе. Так мне удобно, и ничего с собой поделать не могу. Это еще с детства такая привычка укоренилась, несмотря на борьбу с ней леди Джейн, Кэрол, Нэнси и Стива. Кажется, к ним решил подсоединиться и Корсан. Вон также за ногу ухватился.
 – Эй, милая леди, вы там навсегда обосновались?
 – А что, мешаю вам?
 Эгоист несчастный! Кабинет большой, места видимо-невидимо, вон же еще одна лестница. Нет, вытурить человека хочется по вредности характера.
 – Нет, можете приходить сюда в любое время и сидеть на своем насесте сколько хотите, но уже четвертый час пошел, и вам не мешает подкрепиться. Слезайте. К обеду я разрешаю вам не переодеваться.
 – А потом я вернусь сюда?
 На всякий случай не мешает уточнить, если нет, надо сразу прихватить ту стопку.
 – Ну, если хотите.
 – Хочу, хочу, – поспешно заверила я, с неохотой спускаясь вниз.
 Весь обед я боялась, что он передумает и под каким-нибудь благовидным предлогом не пустит меня к себе, и поэтому хотела опередить его. Проглотив наспех несколько кусков, я поднялась и, пробормотав что-то неразборчиво-оправдательное, хотела бежать занимать место, но он успел схватить меня за руку и усадить обратно, причем это все одновременно с нудной лекцией о вреде непережеванной пищи и сентенциями о правилах хорошего тона. Ладно уж, посмотрим, как ты сам будешь их нарушать, когда не сдержишь своего слова.
 Но мне не пришлось выговаривать ему свои ехидные заранее заготовленные колкости, потому что он не только не захлопнул дверь перед самым моим носом, но широко распахнул ее передо мной.
 Я мигом забралась на свое место и отключилась до того, как он опять схватил меня за ногу и велел спускаться.
 – Что, опять есть надо? – спросила я.
 – Нет, до ужина у вас еще два часа, чтобы проветрить мозги и одеться.
 Я взяла свою стопку и неуклюже полезла вниз. Эх! Мне бы догадаться и держать ее покрепче, да увернуться, ведь знала, с кем имею дело. Но я прозевала момент. Он отобрал ее у меня и не церемонясь выставил за дверь, даже препираться не захотел. А еще джентльмена из себя разыгрывает. Несколько книг пожалел!
 Я с неудовольствием и досадой смотрела на нелюбезно закрытую дверь, когда она опять распахнулась и появившийся Корсан грозно спросил:
 – Как?! Вы еще здесь?!
 Пришлось спешно уносить ноги, и только за углом, где он не мог ничего увидеть, потрясти кулаком: дескать, и воздается же тебе когда-нибудь по заслугам – трепещи!
 Но делать нечего, пошла натягивать форму. Она была опять новая и такая же великолепная, украшения – тоже. Если так пойдет дальше, то миллионы Корсана неминуемо перейдут к ювелирам и портным.
 Пусть себе разоряется! Чего его жалеть? Он-то никого не пожалел.
 – Эй, Лиз! – услышала я голос Билли. Обернулась и махнула ему рукой.
 – Залезай, если уж маячишь в окне.
 – Ты где пропадала? – спросил он.
 – В библиотеке.
 – А что ты там делала?
 – Читала.
 – Все время? – поразился он.
 – Угу.
 – Во даешь! Это же сколько надо терпения иметь! И чего ты там вычитала?
 – Ну, разное, например, об одном человеке, который написал много книг, о его друзьях, родных, врагах, завистниках, некоторых обстоятельствах его жизни, как это потом превращалось в то, что он писал.
 – Понятно, а я, пока ты прохлаждалась, шалаш поставил на озере, вместительный. Завтра утром увидишь.
 Все время нашего разговора Билли не стоял на месте, не тратил даром время. Он сделал круг, открывая по ходу дела все, что открывалось, не найдя ничего стоящего, остановил свое внимание на самом блестящем и заманчивом – на украшениях. Первым он взял кольцо, которое повертел в руках, посмотрел через него одним глазом на себя в зеркало, потом приладил его на нос. Там оно плохо держалось, но на большом пальце – значительно лучше, здесь и осталось, и, чтобы не обижать остальные четыре, украсил и их тоже. Потом попались серьги; не найдя дырочек в ушах, он нашел все равно за что им зацепиться рядом, в роскошной шевелюре. Места оказалось в избытке, и на ней прекрасно разместилось все остальное: колье, браслеты и прочее.
 И как всегда, когда человеку хорошо и весело и он вертит головой от удовольствия в разные стороны, чтоб лучше блестело, ворвется какая-нибудь вредоносная личность, которая все испортит. Эту неблагодарную роль взяла на себя Алиссия.
 Сначала она остолбенела, потом перевела свой вопрошающий взгляд на меня. А я в это время лежала на животе поперек кровати и соучаствовала в этом вопиющем безобразии тем, что ничего не делала и, мало того, улыбалась в поощрение. Она сразу поняла, что я ей не помощница, и энергично принялась отлавливать Билли, так кошкой сразу и бросилась и, естественно, не поймала. Хотела бы я посмотреть на такого ловкача, которому это удалось бы. Но Алиссия не смирилась, немного присев и раскинув пошире руки, опять пошла на штурм. Билли отступал организованно, даже как бы с песнями и с заманиванием превосходящих сил противника согнутым пальцем с громадным бриллиантом. Вот он уже в углу. Спасенья нет. Алиссия сделала отчаянный прыжок и почти схватила его, но он нырнул под захлопывающийся капкан ее рук, вскочил на подоконник, подмигнул ей в утешение (ну не любил он, когда из-за таких пустяков люди расстраиваются) и был таков.
 Она звала, бранилась, высунувшись до половины из окна, попеременно сулила кнуты и пряники, но ничего не подействовало. Он не отозвался. Наконец Алиссия оборотила свое рассерженное лицо на меня, но я успела отвернуться, продолжая хихикать, несмотря на предпринимаемые усилия, и зловеще изрекла:
 – Вам весело!
 Я, отпираясь, замотала головой, но плечи еще предательски тряслись.
 – А что хозяин скажет?
 Вопрос интересный и актуальный. Смех прошел сам собой. Я призадумалась. Вернуть в оставшееся время сбежавшие сокровища нечего и пытаться. Дело безнадежное. И вообще придется подумать, как их выудить у Билли обратно, но раньше, чем завтра, меня вряд ли осенит. А пока что ж? (Вздох мой тоскливый и глубокий). Надо одеваться и как-нибудь выпутываться.
 Чтобы не сразу бросалась в глаза моя преступная нагота, я закамуфлировалась шарфом и волосы распустила.
 «Кажется, ничего!» – подтвердило отражение в зеркале.
 Я не стала подходить к Корсану, издали поприветствовала и сманеврировала сразу к столу. Корсан был молчалив, против обычного, и только загадочно поглядывал на меня, но вполне мирно. Я уже думала, что пронесло, и расслабилась, но оказалось, рано, потому что в зеленой гостиной, куда он привел меня вслед за этим, он очень ловко стащил с моей шеи шарф, прежде чем я успела уцепиться за него, и, сверкнув глазами, спросил:
 – Что вы можете сказать в свое оправдание?
 – Я?!
 Этот бестолковый вопрос нужен, чтобы потянуть время в целях мобилизации.
 – Да, вы.
 – Они мне не понравились, то есть они не идут сюда.
 – Разве?
 – Ну да! Не та форма.
 – Странно, а не могли бы вы принести их? Я хочу сам убедиться, какая такая форма вам не подходит.
 – Прямо сейчас?
 – Да.
 – А может быть, завтра? Я так хочу, чтобы вы что-нибудь сыграли.
 – Нет, сейчас!
 Я поплелась к двери, у нее остановилась, постояла, подумала. А-а! Все равно погибать! Повернулась и с геройским вызовом сказала:
 – У меня их нет!
 – А где же они? Позвольте вас спросить.
 – Нет, и все.
 – У вас их украли?
 – Я их где-то потеряла, взяла с собой и обронила.
 – Все скопом?
 – Да.
 Некоторое время мы стояли молча, глядя друг на друга. Я с плохо скрываемым беспокойством, а он задумчиво.
 – Не бойтесь, – наконец сказал он. – Идите сюда.
 Я подошла, он взял меня за руку, подвел к зеркалу и вывалил из кармана все мои украшения. Выудив из груды колье, он приказал:
 – Поднимите волосы.
 Я повиновалась, он ловко застегнул его, подал мне серьги, застегнул браслет, и все – молча.
 Я подняла руку, чтобы поправить волосы, и вдруг наткнулась в зеркале на его взгляд. Он был, как нынешним утром, глубокий и серьезный, только сейчас это был взгляд человека, решившего бесповоротно что-то очень и очень важное.
 Это особенное выражение не пропало, и когда я повернулась к нему, и когда он играл, да так, что я забыла все, даже свою несвободу и печальные обстоятельства, ей сопутствующие, и когда он проводил меня до дверей, где он меня все-таки поцеловал, но как-то так легко и без страсти, что я не испугалась и не рассердилась.




 ГЛАВА 32. ПОСЛЕ РЫБАЛКИ


 О рыбалке я забыла и продолжала крепко дрыхнуть как ни в чем не бывало, когда Билли внизу свистнул. Ему пришлось залезть в окно и свистнуть в самое ухо, тогда лишь я проснулась, но сразу сообразила, несмотря на временную глухоту, что к чему, и уже через пять минут мы вылезали из окна.
 Я зачерпнула воды и хотела повторить, чтобы прогнать остатки сна, от которых часто и неудержимо зевалось, но Билли не позволил, сердито прошептав, что я так весь косяк распугаю.
 Поймали мы в этот раз семь рыбин: четыре он и три я. Это было не много и не мало, а средне.
 На обратном пути Билли рассказал вчерашнее злоключение. Дело вышло следующим образом:
 – Спрыгнул я – и в кусты, след запутывать. Запутал. Опасности никакой. Иду и смеюсь, а сзади – бе-бе, бе-бе, бе-бе: Алиссия надрывается. Зычная тетка. Далеко ушел, а все слыхать. Вдруг рука на мое плечо – бац! Дернулся я, но куда там! Поднимаю голову – хозяин, и строгий – жуть. Где взял, – спрашивает. Я сказал, что ты дала поносить. Он нахмурился и велел следовать за ним. Но я не боялся, ты же знаешь: меня ничего не берет, только не хочется что-то идти, я же в другую сторону собрался. Ну, пришли мы, значит, к нему, он велел отцепить твои побрякушки, а потом рукой махнул, мол, мотай отсюдова, парень, пока не передумал; но я, конечно, упрашивать себя не заставил. Живо смотался. Все! Больше не подсовывай свои стекляшки, нипочем не возьму!
 Я сказала: не буду, и в компенсацию предложила во что-нибудь сыграть, но он не согласился, потому что сразу прощать не привык. «Больно хитренькая!». Но рыбу свою он все-таки разрешил мне снести. Я так и сделала.
 Предоставив Вану чистить ее, я сказала, чтобы он больше ничего с ней не делал, у меня одна идея есть, и отправилась к себе наводить утренний глянец.
 Идея только наполовину принадлежала мне, а наполовину одному французу, тем больше шансов на благополучный исход. Но сначала надо еще отыскать ту книгу. Корсан был у себя и помог найти ее, без него я вряд ли вспомнила бы, где вчера с самого начала обосновалась.
 Рецепт отыскался быстро, на двадцать седьмой странице; если учесть, что в книге их всего триста восемьдесят, то мне и улову здорово повезло.
 Повязав фартук и нацепив колпак, без этого облачения Ван не разрешал священнодействовать на вверенной ему территории, я принялась за дело. Кое-каких мелочей, как водится, не хватало, ну так на то мы и творцы, чтоб заменить их чем придется. Заменила, поставила, засекла время и стала томиться в ожидании, выйдет – не выйдет, а если получится, как окрестить: «Белое безмолвие» – отверг Ван, «Когда луна отражается в застывших водах» – Корсан, в результате все сошлись, что «Воспоминание о днях юности» – скромно, поэтично и запоминающе, то, что надо. Наконец пришло время снимать пробу. Я волновалась, так как это был мой первый публичный опыт, обычно результатами своих кулинарных изысканий я потчевала одного Вана, а тут и Корсана придется. А он не так снисходителен, да к тому же имеет большой опыт, вон сколько наговорил о разных экзотических кухнях, я даже записала некоторые его догадки.
 Мне понравилось, но мне все свое нравится, это не показательно. Я наложила Вану и Корсану. Ван сразу закивал – одобряет, а Корсан все распробовать не может: то на меня взглянет, то на потолок, задумается, а уж мне сил нет, знать хочется. А по лицу его ничего не узнаешь, сколь пытливо ни вглядывайся. Наконец-то тарелку отставил, губы промокнул. И-и пошел, ни слова не сказав! Ну как же так?! И дверь открыл. Не понравилось, что ли? Но он вдруг остановился, медленно повернулся и, взглянув на меня, бросил сакраментальное:
 – Есть можно, сразу не умрешь.
 Ну, это же совсем другое дело! Наше с Ваном ликование дошло до всеобщего «Ура!» и выбивания туша на кастрюльных крышках. Даже Корсан улыбался весело и без ехидства.
 Я бы еще ударила по паре бутылок для звону, если бы в окно не заглянул Билли, привлеченный суматохой, которая почему-то случилась без него. Он, конечно бы, с удовольствием внес в нее свою лепту, и не малую, если б не Корсан, а так он только знак мне подал – на выход. Я спешно отвязала фартук, скинула колпак и не разобрала, что мне вслед Корсан крикнул.
 Выигранный вслед за этим кон примирил Билли со мной. И он согласился прочитать несколько абзацев, сошлись на трех, но по его выбору. Естественно, он пал на самые короткие, но нет худа без добра. Желание учиться еще не пропало совсем, и он согласился, после моего краткого повествования о подвигах одноглазого грозы морей, сообразить, сколько сундуков потребовалось пирату Кидду, чтобы перевезти сокровища в безопасное место на остров Трех Мертвецов, если известно общее количество награбленного и вместимость одного сундука.
 Он еще сосредоточенно шевелил губами и манипулировал с пальцами обеих рук с поглядом на их нижних братьев, когда за мной прислал Корсан с приглашением составить ему компанию за обедом. Билли на мой вопросительный взгляд махнул рукой. Иди, не мешай. Потом сообщу, сколько. Когда я оглянулась, он еще имел крайне сосредоточенный вид. Надо отдать ему должное: раз он решился на что-нибудь, то пока не справится, к другому не приступит.
 Весь обед я обдумывала, согласится Корсан или нет исполнить то, что я собиралась у него попросить. И надо ли мне вообще у него просить? С одной стороны, не надо, так как у нас с ним война, но, с другой стороны, это же не для меня, а для Билли, и Корсан как его хозяин обязан заботиться о мальчике. Он, должно быть, не видит, что Билли до крайности поизносился и дикие заросли на его голове нуждаются в ножницах. Но даром Билли не дастся, нечего и пытаться. Вот если бы у меня было что-нибудь исключительное: дудка или ножик, или еще что-нибудь такое же привлекательное для его девятилетнего сердца и ума, – тогда, возможно, удалось бы не только его остричь, но даже вымыть.
 За обедом я не решилась, но уже была близка к тому и последовала за Корсаном в кабинет; там сделала вид, что вовсе не собираюсь с духом и не выжидаю удобного момента, а просто так, смотрю книги. Эх! Кажется, два уже упустила, когда, опершись головой на согнутую руку, он стоял у окна и курил и когда садился за стол, а теперь вот что-то пишет и головы не поднимает. На деловые бумаги не похоже, на письма – тоже: слишком убористо, и зачеркивает много.
 Я не успела вернуть свою вывернутую от любопытства голову в ее естественное положение, как Корсан отшвырнул ручку и хватил кулаком по столу так, что я вместе с некоторыми предметами испуганно подскочила. Но он не удовольствовался этим. Он подошел ко мне, развернул и грозно спросил:
 – Ну?!
 – Что? – в замешательстве переспросила я.
 – Это я вас спрашиваю: что вам от меня надо?
 – Мне ничего.
 – Значит, вы весь обед не таращились на меня, не тащились сюда и не подглядывали за мной вот уже битый час?
 – Ну, в общем, я хотела вас просить привезти для Билли что-нибудь из одежды.
 – И все?
 – Нет, еще, если вам не трудно, что-нибудь такое, за что он согласится подстричься, ну дудку там или ножик, или еще что-нибудь хорошенькое.
 – Хм, что-то я не припомню, чтобы в детстве был таким прожженным дельцом. Кажется, этот малый нуждается в некоторых воспитательных процедурах.
 – Вы с ума сошли! Не вздумайте! Как вам в голову могло такое прийти? Лучше бы я совсем вам ничего не говорила.
 – Ну, хорошо, не кипятитесь. Ваш протеже не пострадает, как того заслуживает. Что еще вам требуется?
 Я прикидывала, стоит говорить или для первого раза хватит? И, наверное, остановилась бы на последнем, если бы не Корсан, который зловеще прошептал:
 – Я начинаю терять терпение, милая леди.
 – Еще учебники для первого класса.
 – Вы, кажется, решили заняться самообразованием?
 Я проигнорировала эту колкость и пошла, и только у двери вспомнила, хорошо, что он еще не сел, а смотрел мне вслед.
 – Да, вот еще что. Одежда Билли должна быть попроще, ну такая, чтобы он в ней не чувствовал себя стесненным незнакомцем. И потом, привезите мне джинсы, у меня нет ни одних.
 – И не будет, я предпочитаю женщин в юбках, особенно, если они лазают по деревьям.
 Я не хлопнула дверью, хотя очень хотелось.




 ГЛАВА 33. КАК Я ОТБИРАЛА ХЛЕБ У ОТЦА НЕБЕСНОГО


 Билли поджидал меня с правильным ответом и кучей вопросов относительно славного капитана и его товарищей. Мы пошли на наше место, где никто не мог нам помешать, так как, чтобы пробраться туда, надо или знать тайный лаз, или пожертвовать своим платьем, поскольку оно неминуемо раздерется о колючки кустарника, но таких охотников пока не находилось.
 Повествование заняло у меня немало времени, потому что, разойдясь не на шутку, я почти разыграла в жестах, прыжках и лицах весь толстенный роман. Такого благодарного зрителя свет еще не знал, я – тем более, он был так очарован, что даже чесаться перестал. Только случайный взгляд на положение теней остановил поток моего красноречия. Если через пять минут я не буду у себя, то меня ждут большие неприятности: я не успеваю на вечернюю церемонию.
 Не через пять, а через пятнадцать минут я влетела к себе, но Алиссии не было, как и нового туалета. Бежать к ней у меня сил не осталось, я свалилась в кресло и просто позвонила. Когда она пришла, я уже смогла выговорить:
 – Где платье? Опаздываем!
 – Платье в гардеробной, но оно вам сегодня не понадобится: хозяин уехал.
 – Как уехал?
 – Как обычно, на машине.
 – Надолго?
 – Кто его знает.
 – Он ничего не велел мне передать?
 – Нет.
 – Странно.
 Алиссия пожала плечами и ушла.
 Я барабанила пальцами по подлокотнику кресла и злилась.
 Уехал, значит. А я-то перед ним дрожала и распиналась. Бурбон противный. Опять к этим своим подался, и неизвестно, на сколько времени.
 Было как-то очень досадно. Появись он в эту минуту, я бы ему все высказала, ни на что не поглядела. А когда у меня такое зверское настроение, это уж все пропало, ничего не поможет и лучше всего лечь спать.
 Я так и сделала, но часа в два ночи проснулась, попыталась снова заснуть. Да куда там! Нет, до утра мне не дотерпеть. Я решительно встала, натянула халат и босиком, чтобы не шуметь, отправилась на кухню.
 В доме было тихо и сонно, одни часы бодрствовали. Я никого не разбудила, бежала на цыпочках и свет не включала. Но на кухне пришлось, так как налетела на сковороду и наделала грохоту, но, к счастью, никто не отозвался. Но я не весь зажгла, а только одну свечу – знала, где лежит.
 Открыв холодильник, я радостно потерла руки. Ван, голубчик ты мой! Я уже вытащила кое-что и высматривала, чтобы еще прихватить повкуснее, когда голос Корсана мне посоветовал:
 – «Воспоминание» тащите.
 Вытащить-то я вытащила по инерции, но поставить не сумела, чуть не выронила, хорошо, он подхватил.
 – Э, да что с вами? Я не привидение, можете потрогать.
 – Но вы же уехали? – Я еще сомневалась.
 – И вы что же, полагали, навсегда? Нет, милая леди, как ни прискорбно для вас, но я вернулся, и только что, и страшно голоден, так что вытаскивайте все на стол.
 Я все и поставила и свет хотела включить, но Корсан запретил.
 – Не включайте, со свечой гораздо уютнее и необычайней. Такой полумрак рождает иллюзии. Садитесь.
 Я села и принялась с не меньшим аппетитом, чем он, уничтожать Вановы запасы. Мы уплели все, включая «Воспоминание», и почти не разговаривали, обмениваясь короткими репликами типа:
 – Попробуйте это…
 – Наложить вам еще…
 – Что вы думаете о…
 и т. д. и т. п. Обычными репликами двух старых друзей, которые согласны во всем, даже в гастрономических пристрастиях.
 Действительно, в этом освещении что-то есть. И мне совсем не страшно и свободно. И когда он откинулся на спинку стула и закурил, я решилась спросить:
 – Что вы сегодня писали в кабинете?
 – А вы как думаете?
 – Не знаю, на письма не похоже, на деловые бумаги тоже, слишком много исправлений. Похоже, как если бы вы что-нибудь сочиняли.
 – Вы угадали, я иногда мараю бумагу.
 – Правда?! – ахнула я.
 – Чему вы так обрадовались? Я не настоящий писатель и не собираюсь им становиться.
 – Все равно это здорово. И что вы пишете?
 – Рассказы, пробую переложить некоторые жизненные впечатления.
 – А как вы начали?
 – Случайно, когда я вышел, я был очень одинок, родители умерли, друзей старых растерял, новых заводить не хотел, а выговориться кому-нибудь надо, многое накопилось, вот и доверился чистому листу, он, как известно, все стерпит. И знаете, помогло. А потом как-то втянулся.
 – Вы кому-нибудь показывали ваши рассказы?
 – Нет, и не имею такого желания.
 – А вчера вы о чем писали?
 – О старике Шоне, удивителен был, да… потрепала его жизнь… потрепала.
 Он задумался. Я не вытерпела и попросила:
 – Расскажите!
 – О чем?
 – Ну, о Шоне.
 – Нет, милая леди, это не для вас, и вообще вам пора спать. Завтра вас ждет трудный день: вы будете отнимать хлеб у нашего отца небесного, а это всегда нелегко.
 – Значит, вы привезли, что я вас просила?
 – Конечно, зачем же я, по-вашему, ездил?
 – Неужели за этим? А я думала…
 – Что вы думали?
 – Так, ничего.
 – Нет уж, извольте ответить.
 – Я думала, что вы опять к своим женщинам.
 – Одно другому не мешает, я действительно заехал к одной хорошенькой леди.
  – Так что же она вас не покормила?
 – Я еще не был голоден, вернее, был, но в другом роде, и уж его-то она утолила, как и я ее; в общем, мы получили массу удовольствий.
 – Могли бы остаться у нее на всю ночь, и их было бы еще больше.
 – Вы правы, но если бы я был таким эгоистом, то вы бы не имели свои заказы утром и лишились бы этого чудесного ужина, вам ведь понравилось, милая леди, не отпирайтесь. (Это в ответ на мое яростное мотание головой). Вы съели гору всякой всячины, выудили из меня разные сведения, в том числе щекотливые, и глаза ваши блестели, и вы не боялись меня, хотя никогда еще так соблазнительно не выглядели. Этот халат, безусловно, вам идет. Ну зачем вы его запахнули? Все было так мило, по-домашнему, мне даже стало казаться, что мы старинные любовники, сидим себе на кухне и болтаем о разных пустяках. Я же говорил, что это освещение рождает иллюзии. Не убегайте, я вас провожу.
 Он, конечно, проводил и поцеловал, да так, что когда я заскочила к себе, то долго стояла, прислонившись к двери, вслушиваясь в грохот собственного сердца и тишину за дверью, пока она не была нарушена звуками удаляющихся шагов.
 «Это все от освещения!» – повторяла я как заклинание перед тем, как уснуть.
 Утром Алиссия принесла целую гору разных вещей и остального исключительного, Корсан вспомнил свои девять лет и расстарался. Теперь остается найти Билли и приступить к делу.
 Я обыскала все, но не нашла, осталось озеро. И действительно, он оказался там.
 Повязав один глаз тряпкой, другим он зорко вглядывался в даль, время от времени выкрикивая разные команды и ругательства. Его фрегат в гордом одиночестве бороздил необозримые просторы.
 Я крикнула:
 – Билли!
 Он даже не шелохнулся, но я сообразила:
 – Капитан!
 Он чуть повернул ко мне одноглазую голову.
 – У меня важное донесение! – замахала я руками, подпрыгивая от нетерпения.
 Это был уже кое-что, и, сделав лево руля, он развернул свой корабль ко мне.
 – Чего тебе?
 – Билли…
 – Я теперь не я, а капитан Кидд.
 – Но ты не можешь им быть.
 – Почему?
 – Потому что ты нисколько не похож.
 – А тряпка?
 – Этого недостаточно, капитан был джентльменом, его все называли сэр.
 – И я заделаюсь джентльменом.
 – Это трудно, у тебя не получится.
 – Ты что, спятила? Как это не получится? Да я… Говори, что для этого надо?
 – Ну, во-первых, подстричься, у капитана была очень короткая стрижка, и он любил расчесываться, он говорил, что на нечесаную голову ему хуже думается, ничего злодейского не приходит; во-вторых, вымыться с пят до головы включительно, и не просто, а с мылом и мочалкой; в-третьих, переодеться, капитан был щеголь и в грязных лохмотьях не ходил, он их презирал из-за того, что они бы уронили его капитанское достоинство. Вот видишь, это все слишком не выполнимо. Нет, не быть тебе Киддом, не быть, никто взаправду не примет.
 – Врешь ты все! Еще как буду! У тебя ножницы есть?
 – Есть.
 – Чего стоишь тогда?
 Я бросилась, но (куй железо, пока горячо) остановилась и спросила:
 – А мыло и мочалку?
 – Ладно, давай!
 Я летела радостная и довольная. Как ловко дельце сварганила! Куда там Пестолоцци!
 Нахваливала я себя всю дорогу и, наверно, переусердствовала, потому что спускающийся по лестнице Корсан что-то насмешливо проворчал в ответ на мое «доброе утро». Больше я ничего, не хотела ему говорить, но не выдержала, обернулась на радостях и торжествующе пропела:
 – Получилось! И без всякой мзды!
 И понеслась дальше.
 Билли стоически выдержал все: и получасовую стрижку, и пятикратное намыливание головы с переходом на остальные участки тела до пояса, дальше он не позволил и драился сам не менее тщательно, и сожжение его лохмотьев с заменой их новой одеждой, приличествующей его новому званию и достоинству, которая якобы случайно отыскалась у Алиссии. Одни только сандалии были отвергнуты сразу и навсегда. Но и без них это был совсем настоящий джентльмен приятной наружности. И я с удовольствием под его руководством лазила по реям, брала на абордаж, посыпала палубу песком, чтобы не скользить, когда кровь зальет ее сплошняком, рубилась, падала за борт и тонула, пока не появился Корсан и не крикнул, чтобы я немедленно плыла к нему.
 Когда я вышла на берег, он сердито спросил:
 – У вас что, нет купальника?
 – Есть.
 – Так какого дьявола вы прямо в платье ныряете?
 – Для натуральности, чтоб пузырилось как у утопленницы, которую скинули за борт. Очередная жертва кровавого деспота.
 – Даже так.
 – Ага, ну, я поплыла обратно.
 – Нет, я запрещаю вам кувыркаться с тех бревен.
 – В платье?
 – В чем угодно.
 – Но почему?
 – Просто как деспот не хочу, чтобы вы падали за борт и изображали утопленницу. Очень у вас натурально получается, я уже хотел палить из пушек, чтобы всплыло ваше тело.
 – Ладно, я не буду падать.
 – Куда вы?
 – Туда, – я махнула рукой в сторону нашей посудины.
 – Я же вам запретил!
 – Но я и не буду, только доплыву, и все.
 – Уже поздно, пора идти обедать.
 Я крикнула Билли, что скоро вернусь, и пошла за Корсаном, отжимая на ходу волосы и юбку, но воды все равно оставалось достаточно, и она капала и лилась на траву и цветы. Я крутанулась оттого, что настроение было прекрасное. Сорвала цветок и протянула Корсану, который в этот момент остановился и оглянулся.
 – Это мне? – удивился он.
 – Да, вам.
 – За что же? Уж не влюбились ли вы в меня, милая леди?
 – Нет, я дарю просто так, из-за того, что у меня сегодня все получилось и вы этому помогли.
 – Надо признать, кое-какие таланты у вас имеются помимо хорошенького личика.
 – Лучше бы оно было обыкновенным.
 – Кокетничать изволите?
 – Совсем нет, от этого все сложности, мне жилось гораздо легче и проще, когда я ничем не выделялась.
 – Во сне?
 – Отнюдь, несколько лет назад.
 – Куда же вы дели свою красоту?
 – Очень просто, немного камуфляжа, и нет проблем. Снимите ваш пиджак, давайте-давайте, и очки тоже.
 Я надела пиджак, он был великоват, и рукава длинны, но это мелочи, волосы приглаживать не пришлось, они были мокрые и зализанные, нацепила очки и торжествующе спросила:
 – Ну как?
 – Поразительно.
 – То-то же! Я так Энтони провела, а Стива не удалось, он все равно меня узнал.
 – А я-то никак не мог понять, почему ваш первый муж так легко с вами расстался.
 – До развода он меня видел всего четыре раза: в офисе – первый раз, потом во время бракосочетания, потом, когда он обвинял меня в супружеской измене, ну и во время развода – и все в очках и прочем.
 – Зачем же он женился на вас?
 – Чтобы получить деньги отца по завещанию.
 – А вы?
 – Тоже, конечно. Мне не следовало это делать, но Нэнси очень наседала, и потом я поставила условие, что жить мы будем раздельно, а когда он обвинил меня, все отдала ему.
 – А как же Майк?
 – Ну это уже потом, после того вечера у Стива, я там была без очков, и Энтони узнал, что я его бывшая жена.
 – Вы согласились компенсировать его ротозейство?
 – Нет, он просто сам взбесился.
 – Его можно понять: так провести беднягу! Но вы что же, действительно изменили ему?
 – Нет.
 – Вот почему он так убивался, похоже, что он любил вас.
 – Энтони?
 – Да.
 – О, нет. Он легкомысленный повеса и если любит кого-нибудь, кроме себя, то лишь свою невесту мисс Мак-Грегор.
 – Сомневаюсь. А как вы познакомились со Стивом?
 – На вечере у него в доме.
 – И он предложил вам выйти за него и поцеловал вас.
 – Откуда вы знаете?
 – Стив не теряет зря времени. И вы согласились.
 – Нет, я отказала и сбежала.
 – Что-то не верится.
 – Тем не менее это так.
 – Но он не оставил вас в покое и на следующий день пришел к вам.
 – Нет, он не знал моего имени и где я живу. Он нашел меня только через месяц, я пришла смотреть его картины, и он узнал меня.
 – Здесь он уже не сплоховал и увез к себе.
 – Да.
 – Значит, вы виделись с ним один раз, а на второй все же уступили, согласились стать его женой. Почему?
 – Я не скажу.
 – Вы упрямы, но я догадываюсь, он чем-то вас шантажировал. Чем? На вашем месте я бы сказал. Молчите. Тогда я сам попробую угадать. Ваша семья? Ваше прошлое? Ваш любовник? Ну вот и попались, милая.
 – Ничего подобного! Рэй не был моим любовником!
 – Но именно на нем он вас подловил. Сейчас соображу как: парень проштрафился, и он грозился сдать его в полицию? Тогда он сказал, что прикончит Рэя, если вы не уедете с ним? – в яблочко! Я же говорил, что узнаю. Ну, ну, милая леди, зачем так расстраиваться? Такие огромные глаза, и, кажется, из них сейчас брызнут слезы.
 – Нет! – я отвернулась и успела смахнуть самые предательские, потом повернулась к нему и запальчиво сказала: – Это ничего не значит! Я все равно люблю Стива!
 – Любите, любите, успокойтесь.
 Веселье мое пропало, и вообще все ни к черту. Многое бы я сейчас отдала, чтобы разговора этого никогда не существовало. Я чувствовала себя, как будто разделась перед ним догола и буду вечно теперь бродить в таком неприглядном виде, и ничего мне не поможет.
 Я с трудом высидела обед, молча, глядя в свою тарелку. На озеро уже не пошла, а скрылась в мастерской.
 Я загрунтовала один холст, потом второй, на третьем дверь отворилась и появился Корсан. Я хотела его не заметить, но разве можно это сделать, когда он стоит прямо перед тобой за холстом и насмешливо щурится. Я не выдержала и спросила:
 – Что вам?
 – Жду, пока вы обратите на меня внимание.
 – Ну обратила, дальше что?
 – Дальше, вы, кажется, хотели, чтобы я рассказал о старике Шоне?
 – Теперь не хочу.
 – А я все-таки оставлю историю, но не его, а другую. Может быть, вы передумаете.
 Онположил свернутые трубочкой листы на стол и ушел, не оглядываясь.
 Я не сдвинулась с места и запретила себе смотреть в ту сторону. Догрунтовала холст, тщательно вытерла кисти, руки, все сложила, не спеша подошла, выждала сколько-то и (пропади все пропадом!) взяла.
 История была жестокая до какой-то ярости и захватывающая. Я прочитала ее на одном дыхании, после чего долгое время сидела в тяжком оцепенении. В мастерской было тепло, но мне стало зябко и захотелось выглянуть в окно и убедиться, что все на месте: деревья, небо, цветы, и так же беззаботно и благополучно суетится птица на зеленой ветке.
 Боже мой! Какой ад он носит в душе! Мне нужно его увидеть!
 Я не знала зачем, но выскочила из мастерской и побежала к нему, но его не было. Жорж сказал, что видел, как он седлал вороного. Я сбежала вниз, прошла всю главную аллею, часть дороги, но бесполезно, даже пыль уже осела.
 Я свернула к пруду. Вода всегда меня выручала. Надо только сесть поудобней, ноги поджать и затаиться, слиться со старым стволом, и тогда что-то в тебе открывается и начинает казаться, что ты уже здесь тысячу лет и все эти кусты и деревья хорошо знакомы и сродни, и понятна их тайная жизнь, шелест листьев, и гомон птиц, и рябь, пробегающая по поверхности, и медленный танец стрекоз, и все это было и будет и останется неизменным и прекрасным, и ничто не в силах изменить и разрушить этот естественный ход вещей, эту гармонию. И беды мои отступали, душа успокаивалась, и казалось, что я обязательно вернусь домой, увижу Стива и Майка и мы заживем прежней счастливой жизнью. Надо только потерпеть. Я не знала, как все разрешится, но во мне крепла смутная надежда.
 Но, увы, надо идти, возвращаться. Вон уже солнце куда закатилось.
 На дороге меня нагнал Корсан на вороном и усадил перед собой. Он молчал, и мне не хотелось говорить.
 И за ужином, и потом мы не проронили ни слова, потому что они были неуместны и не нужны, только у двери моей комнаты он внезапно потребовал:
 – Поцелуй меня!
 И я поцеловала. А ужаснулась уже потом – у себя.
 Боже мой! Что я наделала?! Зачем?! Все пропало! Я преступница, я предала Стива! Все пропало, проносилось у меня в мозгу.
 В изнеможении я присела и повалилась на постель. Недоумение и отвращение, испытываемые к самой себе, доходили до какого-то исступления. Плакала я долго и отчаянно, пока в голове не забрезжила простая, спасительная мысль: «Но почему я так плачу? Почему все пропало? Я же люблю Стива! А поцелуй – это же так, какое-то минутное помрачение из-за его требовательных, неотступных глаз, которым я подчинилась, и из-за впечатления от его рассказа и настроения, и больше ничего, ровным счетом ничего, он мне совсем безразличен и ничего не значит».
 Потом я подготовила целую речь, которую завтра скажу ему, и только после этого заснула.
 Утром я разом все вспомнила, вспыхнула от стыда и заторопилась. Надо немедленно с ним объясниться! Боже! Что он теперь думает про меня!
 Я влетела к нему в убийственном смущении и испуге. Видит бог, я не знала, чего боялась, но тем не менее это так, я едва владела собой и поэтому в отчаянии сразу выпалила:
 – Я вас больше не буду целовать! Я люблю Стива!
 И все! Дальше я ничего не могла произнести, еще немного, и я попросту грохнулась бы в обморок, если бы не Корсан. Он подошел, взял мои ледяные руки и улыбнулся, но совсем не так, как обычно, а по-доброму, и глаза у него были другие, совсем не колючие, а какие-то незнакомые.
 – Отчего вы так всполошились, милая леди? Продолжайте любить его и дальше. Что же касается ваших поцелуев, то я теперь не буду требовать их у вас, это слишком сильно выбивает вас из колеи, вы потом врываетесь ко мне в спальню насмерть перепуганная, еле одетая и ни свет ни заря. Ну? Вы успокоились немного?
 Я, судорожно вздохнув, кивнула и высвободила свои руки.
 – Вы прочитали мой рассказ?
 Я опять кивнула.
 – И как он вам?
 – Он потрясающий и слишком жестокий.
 – Как жизнь.
 – Но с таким грузом невозможно жить.
 – Я его написал пять лет назад, теперь все это в прошлом, время – самый лучший лекарь.
 Какое-то время после этого мы молчали, пока до меня дошло, что это странно и, наверно, неприлично вот так стоять, смотреть друг на друга и ничего не говорить. И я в замешательстве спросила:
 – Ну, я пойду?
 Он кивнул, и пока я шла, я чувствовала, что он стоит и смотрит мне вслед.
 Вернулась я к себе в лучшем состоянии, но еще неспокойная и в разброде. Только к полудню я уговорила себя, что все нормально, да и Корсан это подтвердил: за обедом он был как всегда и ехидно подтрунивал над моим зверским аппетитом: еще бы, одни волнения, и ни крошки со вчерашнего вечера.




 ГЛАВА 34. СОКРОВИЩА ЧЕРДАКА


 Билли, казалось, не заметил мое суточное отсутствие, он так же был великолепен и грозен и наносил большой урон проходящим мимо караванам судов, невзирая на их флаги, пушки и заячью прыть. Дел было много, еле управились и на чтение с математикой времени не осталось, да я и не заикалась, понимая, что такому блестящему капитану заниматься этим вовсе не пристало, и коли взбрела в голову такая вздорная идея, то надобно прибегнуть к хитрости и тонкой дипломатии, а и возможно, даже на лесть не поскупиться, хотя это противу всех правил педагогики. Кое-какие наметки у меня уже появились: потребуются карта и сундук.
 Если бы не ужин, карта была бы готова, осталось чуть-чуть подрисовать.
 За ужином я болтала без умолку, несла всякую околесицу, в которую втянула Корсана, потому что стала опасаться длинных пауз, и договорилась до того, что предложила сыграть в шахматы. Он рассмеялся, но согласился. И все остальное время мы с умными лицами и без лишних эмоций следили за ферзевыми флангами, прорывом королевской пешки и проигрывали в мозгу возможные последствия атаки слоном. Все-таки леди Джейн научила меня кое-чему, и сдаваться сразу я не собиралась, а даже при случае способна наделать неприятностей.
 Партию мы не докончили, я успела сделать коварный ход, и, пока Корсан раздумывал над ним, сделать второй, смылась к себе без провожатых. В таком хорошем настроении я давно не ложилась спать.
 Его хватило и на утро. Я сбегала к озеру, сделала необходимые замеры, вернулась в мастерскую, и вскоре карта была готова во всех подробностях. Осталось сундук спросить.
 Корсан вспомнил, что на чердаке лет двадцать назад стоял подходящий. Я увязалась за ним, несмотря на разные намеки на фамильные привидения, но я заверила, что, кроме грозы, мышей и стеклянных вертолетов, ничего не боюсь, включая нечистую силу.
 Да! Вот это чердак так чердак! Огромный, мрачный, в паутине, и чего здесь только нет! Наверно, еще со времен конкистадоров осело. Эта кираса точно их, и шлем. Смотри-ка, как раз. Да здесь и плащ, траченный молью. Ага, а вот и славная кочерга. Чем тебе не рапира? Выпад, еще один, и чтоб мне сдохнуть! Там что-то блеснуло. Оказалось, всего лишь зеркало. А я неплохо выгляжу, очень воинственно. Я не успела нарисовать себе усы и бороду, потому что меня позвал Корсан. Я заторопилась и, конечно, наступила на плащ и грохнулась. Пришлось приостановиться и подуть на содранную коленку. Когда я до него дотащилась, волоча кочергу и прихрамывая, Корсан усмехнулся и сказал:
 – Вы, я вижу, зря времени не теряли: ведро на голову надели, проткнули пару животов и растянулись. Недурно для леди, но это, я думаю, подойдет вам больше.
 Он вытащил из большого сундука настоящее испанское платье с фижмами, расшитое жемчугом, и гофрированным воротником, освободил меня от шлема, плаща, кочерги и помог справиться с платьем. А это, я скажу вам, не фунт изюму, а скорее фунт крючков. Там еще отыскались перчатки-раструбы и что-то на голову, как корона. И это была уже не я, а молодая царственная особа времен Елизаветы, в голове даже что-то такое заклубилось: держава наша, королевство, подвластные народы и прочее, один Корсан не вписывался в этот хор, хотя он и поклонился, и руку мне поцеловал, и глядит по-вассальски восторженно, смиренно, но нет, его джинсы и рубаха цвета хаки никуда не годятся, надо его во что-нибудь обрядить. О, да здесь же настоящий Клондайк. Во-первых, колет.
 – Надевайте, сударь, он как на вас сшит.
 Во-вторых, плащ, в-третьих, берет с пером и перчатки.
 – Ну вот! Вы теперь вылитый кастильский барон, не помню какой, кажется, третий, только без бороды, и я хочу запечатлеть вас таким.
 – Хорошо, но прежде вы напишите собственный портрет в этом платье.
 – Идет.
 Я не жеманилась, потому что автопортретов не писала, и он наверняка не выйдет, но пусть это будет сюрпризом.
 – Нет, ничего не снимайте, по крайней мере до обеда, и никаких возражений, я вам приказываю.
 – Да я и не хочу, я не прочь еще покрасоваться, но мне в нем не спуститься.
 – Об этом я позабочусь.
 Он хотел взять меня на руки.
 – А сундук? – напомнила я.
 Пока он ходил, я откопала бороду, усы и накладной нос с бровями и спрятала в складках платья, как чувствовала, что понадобятся. Сундук оказался обыкновенным ларцом, но мне сгодится для предприятия.
 Корсан снес меня к себе и все не мог найти достойного места для моей особы (его слова), пока не усадил, то есть водрузил, на такую высокую подставку-постамент, на которой ваза пребывала до меня. Он ее небрежно скинул, сам уселся внизу и принялся разглядывать меня и, похоже, устроился надолго, судя по ногам на столе и зажженной сигаре.
 Надо принимать срочные меры. И я с самым невинным видом сказала:
 – Я хочу пить, воды, пожалуйста, и поскорее.
 Ему ничего не оставалось, как отправиться за ней.
 Он ее выронил вместе со стаканом, когда меня увидел, потому что я была уже в роскошных усах, с великолепным сизым носом, лохматыми бровями и бородой до пояса.
 Было от чего расхохотаться. Тем более что стащить с меня мое украшение он не мог, просто не доставал, а на все его просьбы я отрицательно качала головой, уверяя, что я так лучше выгляжу и он сам это скоро поймет, когда получше присмотрится, так что пусть не мешкает, а садится и любуется, раз ему так подфартило.
 Но он не соглашался, он ходил и что-то бурчал, сердито поглядывая на меня, наконец не выдержал, подошел и сказал:
 – Сдаюсь, ваши условия, страшилище.
 – Вы меня снимаете отсюда и даете самое джентльменское слово, что с вазой больше не спутаете, и я, так уж и быть, расстанусь с этой роскошностью, хотя мне это и не легко.
 – И отдадите мне?
 Я с минуту подумала, поболтала ногами и кивнула. Он тотчас снял меня, почти выхватил мою растительность и с довольным видом выбросил в окно.
 – Это давно надо было сделать, – сказал он. – Чертовщина дяди Гастона первый раз напугала меня года в три, потом лет до шести я закрывал глаза руками, когда он надевал ее и начинал откалывать разные номера. Тот сундук с костюмами – дань его театральным увлечениям, он даже женился на актрисе, но не вынес ее многочисленных романов и застрелился, прихватив с собой ветреную супругу и ее любовника.
 – Он что, не мог просто развестись?
 – Нет, у него был взрывной темперамент.
 – И давно это произошло?
 – Лет двадцать назад, но не пугайтесь, эта кровавая драма разыгралась не здесь, а в Париже.
 – А платье это его жены?
 – Нет, он приобрел его еще до женитьбы, оно принадлежало какой-то знаменитости, она играла в нем Марию Стюарт.
 – То-то я вдруг о подвластных народах забеспокоилась еще там наверху.
 – Неужели?
 – Представьте себе.
 В это время я подошла к окну и не смогла удержаться от смеха: Билли в полном выброшенном комплекте важно прогуливался внизу, еще и трубку где-то прихватил.
 – Эй, капитан! – крикнула я.
 Он поклонился и юркнул в кусты, потому что поймал грозный взгляд Корсана.
 – Надеюсь, милая леди, вы не уподобитесь этому прохвосту и не наденете еще раз эту чертовщину.
 – Не уверена, возможно, бес попутает.
 – В таком случае, я вам запрещаю становиться страшилищем в моем присутствии.
 – Хорошо, я передам это бесу.
 – Почему бы вам просто не согласиться со мной?
 – Потому, потому что мы как суверен, как венценосная особа никогда не уступим притязаниям Испании без достаточных на то оснований.
 – Ах, вот как.
 – Да, сеньор барон, именно так.
 – Куда вы?
 – Писать свой портрет.
 – Тогда идите, но к обеду приходите еще венценосной, кстати, я поставил вам мат.
 Я пробормотала:
 – Увы мне, увы, – и скрылась.
 Я и правда собиралась в мастерской набросать что-нибудь на скорую руку, которая занудливо чесалась: сумею я передать упругую тяжесть складок и бархатистую фактуру ткани или нет? Но там были еще жемчуга и кружева, и в конце концов я увлеклась так, что этот день и последующие, пока не закончила портрет, проходила венценосной без перерыва и даже к ужину не переодевалась. Корсан не возражал, напротив, был доволен, и я, в общем, тоже, потому что то ли вошла в роль и действовала на него, то ли он вошел и я ему подыгрывала, но я была по-королевски проста и только чуть надменно-снисходительна, а он почтительно послушен, до того, что я его просто отсылала взглядом от моих покоев и вообще командовала им как хотела.
 Портрет он не видел, хотя и порывался, но я была непреклонна, и вот, наконец, скинув царственную личину и натянув платье попроще, рано утром я пробралась к нему в кабинет, его, слава богу, не оказалось, водрузила на злополучную подставку портрет и смылась, прихватив сундук-ларец; надо было срочно заняться капитаном, я его совсем забросила, боюсь, как бы опять не одичал.
 Сундук я закопала вовремя, еще даже время осталось следы замести, когда на «Беспощадном» пробили склянки. На капитанские громы, молнии и намеки на пеньковый галстук за дезертирство я оправдалась тем, что находилась в плену у наших заклятых врагов, но мне удалось бежать, и не просто, а еще и похитить один важнейший адмиралтейский пакет, в котором должно быть что-то сверхсекретное, потому что за мною была наряжена громадная погоня, пришлось загнать дюжину лошадей и поубивать массу преследователей.
 Капитан, не мешкая, выхватил у меня пакет, сломал печать и погрузился в изучение гербовых бумаг как минимум до обеда. Дело выходило не простое, чтобы добраться до сундука с барка «Святой Антоний», потерпевшего крушение в здешних опасных водах, надо разгадать несколько головоломок, составленных покойным капитаном барка. Его милость наотрез отказались от моих услуг и списали меня на берег, пока они сами не решат закавыку. Когда придет время действовать, они пришлют нарочного. Ну что же, ничего не оставалось, как подчиниться.




 ГЛАВА 35. КРЕПОСТЬ, В КОТОРОЙ ПОЯВИЛИСЬ БРЕШИ


 Я не хотела, но ноги меня понесли прямо к Корсану, потому что авторское тщеславие – страшная штука, ему ничего не стоит пересилить все доводы рассудка.
 Дверь была приоткрыта, и я осторожно заглянула вовнутрь. Корсан сидел на краешке стола, сложив руки на груди. Его задумчивый взгляд был устремлен на подставку, то есть на мой портрет, и такой, что по нему ничего нельзя было прочитать: одобряет он или порицает, и если порицает, то за что именно.
 Войти я не решилась. Я постояла у двери, поколебалась, но все равно не решилась и, рассердившись неизвестно на что, пошла слоняться по дому и, наверное, черт меня надоумил, полезла на чердак.
 Одной там было жутковато, но я подбадривала себя уговорами, что на чердаках грозы очень редки и это не вертолет, а мыши – что ж, сразу не съедят, успею крикнуть напоследок, кажется, это возымело кое-какое действие, и я более уверенно пустилась исследовать пыль времен, скопившуюся здесь в изобилии. Больше всего меня заинтересовал чемодан с книгами и фотографиями. Они относились к девятнадцатому веку, его концу и уж одним только этим были привлекательны.
 Томные дамы в белых длинных платьях, шляпах и с зонтиками, господа в сюртуках, с тростями, при усах и цепочках, глядели безмятежно и празднично. И казалось, что они жили легко и беззаботно и не были так умудрены, как мы, и их не обуревали страсти и разочарования. Хотелось крикнуть им: «Господа! Послушайте! Вы не подозревали, какими вы были счастливцами!»
 Я нашла еще один альбом, раскрыла и замерла, потому что этот мальчик мне был хорошо знаком, и этот юноша тоже. Это был Корсан еще до своего несчастья. У меня даже дух захватило от его необыкновенного лица. Тонкое, изящных линий, и самое главное – глаза, а улыбка! Боже мой! Оно было слишком хорошо для нашего мира, слишком светло и одухотворенно. И еще с ним стояла тоненькая девушка. Я сразу поняла, что это его возлюбленная Сессилия, она была подобна ему. То были два ангела, которых жестокая судьба занесла не в их время. Но она исправила свою ошибку, одного забрала на небо, а по другому прошлась своим чудовищным катком.
 Я встала и захлопнула альбом оттого, что было невыносимо грустно, и, растяпа, выронила фонарь, и все погрузилось в непроглядный мрак под стать моему настроению. Как всегда! Я пошарила внизу, нашла фонарь, но он не зажигался. Посидела, глаза немного привыкли к темноте, встала и двинулась в предполагаемом направлении.
 Я добралась бы благополучно, если бы не страх, который внезапно напал на меня, мне померещился подозрительный шорох и писк. Я рванула, не разбирая дороги, на что-то наступила и полетела, и поняла, что значит искры из глаз от боли. Это как у меня сейчас. Все бы ничего, но нога! Я не могу встать и шевельнуть ею. Неужели сломала?! Я осталась сидеть в надежде, что боль поутихнет и смогу как-нибудь дойти, но она и не думала утихать. Я осторожно ощупала ступню и заплакала, потому что она была неестественно вывернута. Ну вот, доигралась! Фантазия у меня всегда рада стараться и услужливо набросала ближайшее будущее: два здоровенных санитара держат меня под белые руки, а седенький профессор громыхает зубастой двуручной пилой, потом они все стоят на высоком крыльце, машут мне платочками, а я бойко ковыляю на костылях. Ну что за дура, ей богу! Слезы у меня тут же высохли от досады, и я поползла к двери. Открыла ее и выбралась на площадку. Но по лестнице мне все равно никак не спуститься. Я ждала, но никто не появлялся, а кричать не хотелось, однако не век же мне так сидеть горемычной. Я разулась и с первого раза попала в металлическое чучело, рыцарь неодобрительно звякнул, но как-то не очень гневно и звонко, второй раз получилось значительно лучше и появился Жорж, осторожно выглядывающий из-за угла в надежде Билли зацапать.
 – Жорж! – позвала я.
 – Лиз, вы чего там сидите? – удивленно спросил он.
 – Я не могу спуститься, у меня что-то с ногой сделалось.
 – Ах ты, господи! Я сейчас хозяина позову.
 Корсан примчался тотчас, очень встревоженный.
 – Я, кажется, ее сломала, – виновато улыбнулась я, успокаивая его.
 Он взял меня на руки, отнес в мою комнату и там осмотрел.
 – К счастью, это всего лишь вывих. Вам сейчас будет больно, но придется потерпеть.
 Он приказал Жоржу покрепче вцепиться в меня и дернул.
 Я вскрикнула. Никто бы на моем месте не удержался. У меня из глаз не то что искры посыпались, а и слезы, причем крупные, как горох.
 – Ну, ну, милая леди, боль сейчас пройдет.
 Да-а, ему легко говорить, нога-то не его.
 – Ой, нет, не трогайте больше! – вскричала я.
 – Я не буду, но попробуйте сами шевельнуть ступней.
 Я попробовала. Больно, но терпеть можно. И хотела встать, но Корсан не разрешил.
 – Сейчас это делать не следует. У вас растяжение, и вам придется обходиться одной ногой несколько дней.
 Жорж принес бинт, и Корсан забинтовал мне пострадавшую.
 – Ловко вы это! – похвалила я его умелые руки.
 – Была кое-какая практика. А теперь, милая леди, расскажите, как это вас угораздило.
 – Просто фонарь погас, потом мыши померещились, я на что-то наступила, ну и вот, – я вздохнула.
 – И какая нелегкая вас туда понесла?
 – Ну там же интересно! Пыль веков осела!
 – Вы, наверно, в детстве были очень послушной, тихой маленькой девочкой.
 – Да, откуда вы знаете?
 – Догадался, потому что сейчас вы наверстываете упущенное.
 – Вы думаете, это плохо? – забеспокоилась я.
 – Нет, но сейчас вас уже нельзя поставить в угол и лишить сладкого за ваши проделки.
 – И не надо. Кстати, а что вы думаете о портрете?
 – Он очень не плох.
 – Правда?! – обрадовалась я.
 – Увы.
 – Почему?
 – Для хорошенькой женщины талант – преступление, она тогда забывает о своем главном предназначении.
 – О каком?
 – Одно в вас хорошо, милая леди, догадливостью вы не отличаетесь.
 – Говорите уж прямо, что я глупа как пробка.
 – Ну я бы не был так категоричен.
 – Я вас больше не задерживаю. Не вижу, чего ради вы тратите на меня свое время?
 – И тем не менее я задержусь здесь, когда вы сердитесь, то становитесь неотразимой.
 – Вы сейчас сказали, как Энтони, мы всегда с ним ссорились.
 – А со Стивом?
 – Нет, за все время мы поссорились только два раза.
 – Из-за чего?
 – Ну это не существенно, я опять наболтала вам много лишнего.
 – Вы мне не хотите сказать?
 – Нет.
 – Но я уже знаю, он ревновал вас. И было за что?
 – Нет, не было.
 – Не лгите, я уже говорил, что вы это не умеете.
 – Это не то, что вы думаете.
 – А что же я думаю?
 – Ну что я изменяла ему.
 – А разве нет?
 – Представьте себе!
 – Вы меня разочаровали, ну да ладно, пора обедать. Я вас понесу, милая леди, и не возражайте, не поможет, но прежде вам надо переодеться и смыть пыль веков.
 Он отнес меня в ванную и поддерживал, пока я мыла лицо и руки, потом вернул обратно и велел переодеваться в платье, которое достал, и добавил:
 – Не стесняйтесь, я отвернусь.
 Я успела одернуть юбку, когда он повернулся.
 – Вы готовы?
 Я кивнула.
 Опасения мои не сбылись: после обеда он принес меня в мою комнату и откланялся, но перед уходом сказал, что через два часа вернется и заберет на прогулку. И на том спасибо. Я немного поскакала на одной ноге, но очень-то не разбежишься, устала, забралась в кресло и уснула.
 Проснулась я у Корсана на руках.
 – Эй, милая леди, не вырывайтесь так яростно. Вы забыли, пока спали, что вы теперь одноногая леди. Я не причиню вам зла, я просто хочу покатать вас. Вам это будет полезно.
 – Вы должны были разбудить меня.
 – Зачем?
 – Так положено, и потом, вы напугали меня и могли выронить.
 – Это исключено, свою драгоценную ношу я удержу в любом случае, даже если она брыкается, как упрямая ослица.
 – Несите меня обратно!
 – Почему?
 – Раз я ослица, то не хочу обременять вас заботами о моей персоне.
 – Но я сам не прочь обремениться, держать в своих руках хорошенькую рассерженную персону – занятие заманчивое, но рискованное. Заманчивое понятно почему, а рискованное – потому что можно прислушаться к нашептыванию дьявола и заложить ему душу ради вашей благосклонности, но не беспокойтесь, я не поддамся на уговоры этой канальи.
 – Вы в этом уверены?
 – Да.
 – Жаль, а я видела вашу фотографию и Сессилии тоже.
 – Где вы ее раздобыли?
 – На чердаке, там один альбом нашелся.
 – Черт, забыл, надо будет сжечь.
 – О, что вы, не надо!
 Пока я ругала себя за длинный язык, Корсан взлетел на вороного и посадил меня перед собой. Некоторое время мы ехали молча, наконец я решилась и спросила:
 – Вы сердитесь?
 – Нет.
 Я повернулась: если бы не эта складка на лбу, это могло бы сойти за правду.
 – Что вы меня разглядываете, как картину? Очень я изменился с тех пор?
 – Нет, то есть да.
 – Ответ интересный.
 – Ну когда вы меня несли, вы были почти прежним, а сейчас другой.
 – Чем же другой? Если даже мой шрам вас не смущает.
 – Вот этим.
 Я провела пальцем по сердитой складке на лбу. Но вместо того, чтобы разгладиться, как я хотела, она углубилась, и вообще их стало две.
 – Я больше не буду.
 – Да уж, милая леди, вы меня провоцируете. Оставим живых в покое, эта публика ненадежная, а поговорим лучше о мертвых. Что вы думаете о юном Корсане и его невесте?
 – Они были похожи и созданы друг для друга, оба красивые и не от мира сего. И ужасно жаль их, и грустно. Вы, должно быть, до сих пор любите Сессилию.
 – Почему я должен любить ее?
 – Потому что ее нельзя не любить, она трогательно хороша.
 – Но вы путаете, человек, который любил эту девушку, умер пятнадцать лет назад, я уже не способен на такой безумный риск.
 – Жаль.
 – Почему?
 – Вы лишите себя счастья.
 – Наоборот, я уберегу себя от несчастья.
 – Но если бы вы полюбили кого-нибудь, то вы бы всех простили.
 – В том числе вашего мужа?
 – Да.
 – И значит, отпустил вас к нему?
 – Ага.
 – Ну, милая леди, вы так бесхитростно корыстны, что я так же прямо заявляю: я не отпущу вас.
 – И вы не передумаете?
 – Нет, откуда у вас появилась такая странная идея?
 – Вы изменились, вы не такой злодей, как были.
 – Ошибаетесь, тот же самый, и сейчас я вам докажу.
 Он повернул мою голову к себе и поцеловал. Но глаза! Я успела увидеть их выражение, оно было как у Стива, когда он целовал меня. Да! Да!
 Я не знаю, как мы не свалились, когда услышали аплодисменты и голос:
 – Браво, сеньоры, вы побили мировой рекорд по продолжительности.
 Это сказал худенький, какой-то верткий человек, весь увешанный фотоаппаратами. Он успел сделать несколько наших снимков, прежде чем Корсан сказал ему:
 – По какому праву вы шляетесь в моих владениях?
 – О, прошу прощения, я не знал, я здесь проездом, турист.
 Корсан направил вороного прямо на него, незнакомец отступал скорее от грозного Корсана, чем от его лошади.
 – Отдайте пленку, – голосом, от которого мне стало не по себе, приказал Корсан.
 Незнакомец как загипнотизированный разрядил свой аппарат, с поклоном передал пленку и бросился наутек.
 – Почему вы улыбаетесь?
 Я вздрогнула, этот вопрос застал меня врасплох, и я не удержалась:
 – Потому что в вашей крепости существуют бреши.
 – Но в них больше никто не войдет, их теперь не будет.
 Всю обратную дорогу я никак не могла решить: привиделось мне или нет? Ах, если б знать наверняка! Я не оглянулась, хотя мне очень хотелось, но когда он нес меня на руках, не могла оторвать от него любопытных глаз, пока Корсан не обратил на это внимание и не спросил:
 – Чем я вас так поразил сегодня, милая леди?
 Я не нашла ничего лучшего, как сказать:
 – Я хочу написать ваш портрет, вы мне обещали.
 – Хорошо, вы поправитесь, и я буду в вашем распоряжении.
 Но ждать еще целых два дня! Ну уж нет! И я сама напросилась к нему в кабинет.
 Он усадил меня в кресло, поставил еще одно, навалил туда книг, а я вместо того, чтобы наблюдать за ним, уткнулась в книги и забыла напрочь о цели своего коварного визита, согласно которой должна была разрешить свои сомнения. Так и следующий день, несмотря на благие намерения с утра. А вечером он не заставлял меня наряжаться, ввиду моей болезни, как он выразился, а просто уносил к ужину и возвращал после него обратно, и не делал никаких попыток поцеловать. Ну как тут узнаешь? Ладно уж, буду писать его портрет, тогда, может быть, прояснится что-нибудь.
 Нет, не тут-то было. Во-первых, он согласился позировать не больше двух часов в день и, во-вторых, сидел отсутствующим замкнутым истуканом.
 Я забеспокоилась и отступила от своих обычных правил, принялась рассказывать всякие истории, исключая наши со Стивом, привирая для складности. Он ожил, и его вполне можно было писать. Потом, после сеансов, мы не могли остановиться и еще долго болтали просто так. Я удивлялась самой себе, потому что думала, что от природы молчалива. Оказалось, ничего подобного, но это, наверно, из-за него: он умел слушать и задавать каверзные вопросы, и потом он сам много рассказывал и часто говорил такие возмутительные, неслыханные вещи, что их очень и очень хотелось слушать, прямо заслушаешься. Например, он ни в грош не ставил Фолкнера и Селинджера, я не говорю уж о Шекспире, он перещеголял в этом Толстого. Доводы его были убедительны, и мне трудно было их оспорить, я сердилась и о Теккерее благоразумно помалкивала, боялась за незыблемость собственной теории, надо же иметь хоть какие-то принципы.
 И вообще он был парадоксальным человеком. Ну вот, взять хотя бы то, как он работал, я ему ничуть не мешала, я могла бродить по кабинету, забираться на лестницу, двигать ее, ронять книги, и хоть бы что. Он думал о чем-то, писал, а мне так хотелось знать о чем, но он отвечал решительным отказом, а когда, наконец, уговорив Билли, я взялась серьезно за его обучение (он согласился, потому что не нашел сундука, не смог разгадать головоломку и был этим чрезвычайно задет, почти убит), то на следующий день явился Корсан, высыпал мне груду листков трубочками и исчез. В самом прямом смысле, уехал на несколько дней, но я не очень заметила это из-за того, что утонула в его рассказах и собственных переживаниях, по этому случаю пришлось даже Билли объявить временные каникулы.
 Это была блестящая проза, он имел все основания не признавать некоторые авторитеты, так как без труда сам мог бы стать одним из них. Но он никогда не опубликует их.




 ГЛАВА 36. ВЫСШИЙ КЛАСС НАХАЛЬСТВА, ИЛИ ЧЕТВЕРТАЯ РАЗБИТАЯ ГОЛОВА


 Он приехал ночью. И я огрела его вазой, когда он сел рядом и стаскивал рубашку, а потом склонился ко мне.
 Я осторожно сдвинула с себя его неподвижное тело, собрала осколки и цветы, села и в отместку не сразу перевернула его, потому что злилась, он даже не был пьян! Но все-таки перевернула и волосы ему поправила а потом поразилась его лицу. Око принадлежало тому юному Корсану, и шрам его совсем не портил.
 Проснулись мы, кажется, одновременно. Я открыла глаза и не сразу сообразила, почему у меня так затекли руки и шея и вообще почему я страдаю в этом кресле, а Корсан приподнялся на локтях, тряхнул головой, болезненно сморщился и упал на подушки.
 – Эй, как вас там, чем это вы меня покалечили? – ворчливо спросил он.
 – Вазой, и я милая леди (может, перестаралась и память отшибла?).
 – Нет, вы не милая леди, вы черт знает что такое, леди так не встречает зашедшего к ней мужчину с дружественными намерениями.
 – А как?
 – Она чуть посопротивляется, чтобы получше разжечь его, самая артистичная выдавит пару слезинок и получит удовольствие. И много черепов вы так раскроили?
 – Ваш идет под третьим номером.
 – Значит, профессионалка?
 – Ага.
 – Да-а, угораздило же меня! Но хоть компания пострадавших-то приличная?
 – Приличная, приличная. Вы вместе с Рэем и Стивом будете.
 – Ну тогда другое дело! Я умолкаю и убираюсь к себе залечивать раны. Помогите мне встать! Ну дайте же раненому руку!
 И я, простая душа, дала. А ему только этого и надо было: в мгновение ока он меня перебросил на кровать, и с прижатыми руками я оказалась пригвожденная, разъяренная и абсолютно беспомощная. Он, смеясь, нагнулся ко мне и поймал мои губы и только на мгновение со страстью прижался к ним. Я не поверила, но он отпустил меня! И я в него не попала: первый раз он, хохоча, увернулся от летящей в него подушки, а от второй просто успел скрыться за дверью.
 Чтобы меня не разорвало от ярости, я благоразумно бросилась в ванную и пустила холодный душ на полную мощность. Очень действенный метод. Я даже его галстук не выбросила, а просто сложила и убрала с глаз долой.
 Потом я зашла в мастерскую, чтобы прихватить все необходимое для этюдов, но они не состоялись, потому что он был там, как ни в чем не бывало, а я-то втайне беспокоилась, думала, как же он появится теперь передо мной? Оказывается, можно, да еще и выговаривать мне не постеснялся:
 – Опаздываете, дорогая, вот уже пятнадцать минут я здесь скучаю без вашего общества, на сегодня у вас осталось час и сорок пять минут.
 И так непринужденно держится, и глаза такие ласковые, со смешинкой. Убиться, да и только! Высший класс нахальства и самообладания! Но раз так, то и я не лыком шита!
 Усадила его, берет поправила и отработала в полном молчании плодотворно. Сеанса три-четыре всего осталось, и портрет готов, и, кажется, не хуже, чем в его фамильной галерее.
 Я не спеша все сложила, вытерла руки. Может, догадается убраться? Нет, не догадался, а за мной увязался.
 Но в комнату мою я его не впустила, он за дверью остался, ждет, думает, выйду. Ну жди, жди.
 Я собрала книги и полезла через окно, радуясь, как здорово его обставила. Но, увы, оказалось, преждевременно. Когда имеешь дело с этим прожженным типом, ни за что ручаться нельзя заранее, поскольку спрыгнула я прямо к нему в лапы, к его несомненному удовольствию.
 – Ну что вы злитесь?
 – Как это что? И вы меня еще спрашиваете?
 – Да, не могу понять. Это я должен злиться, ну сами посудите: вы нанесли мне второй раз жестокое поражение, причем не только моральное, но и физическое, вот можете потрогать.
 Я потрогала, но шевельнувшееся в душе раскаяние было подавлено в самом зародыше.
 – И у вас есть еще возможность отыграться на моем авторском самолюбии.
 – И отыграюсь!
 – Начинайте, я безропотно вас выслушаю.
 – Сначала отпустите меня!
 – Хорошо, но я буду держать вас за руку, чтобы вы не сбежали.
 И я начала, и задала ему жару! Не забыла ничего: ни длинноты, ни неудачные сравнения, ни банальности, ни неясности сюжетных линий, ни сомнительные эпитеты, ни схематизм и невнятицу, ни прочие недостатки, которые без труда можно найти у любого классика. Он терпел эту пытку молча и стойко, но вот, когда я дошла до философского осмысления действительности, он взорвался: отбросил мою руку, которую еще до того удерживал, обозвал псевдоученой курицей, которая так же разбирается в настоящей литературе, как он в членистоногих, и шагнул прямо в кусты напролом.
 Я прокричала ему вслед, что сам он индюк надутый, походила туда-сюда, но мало-помалу у меня зародилось беспокойство. Сначала я просто раздраженно отмахнулась от него, но оно стало расти, расти и разрослось до очень яркой картины: Корсан сжигает свои рукописи. Он прямо охапками бросает их в огонь, шурует кочергой, дико хохочет, потом берет пистолет и стреляется!
 Я зажмурилась и присела в момент предполагаемого выстрела. И понеслась во весь дух. По дороге я чуть не сбила Жоржа, кого-то еще. Боже мой! Только бы успеть! Только бы успеть! В доме его не оказалось, и он не уезжал, и не брал вороного, и никто его не видел. Я обежала всю округу и не нашла его! Как сквозь землю провалился окаянный! Все кончено! Я теперь убийца! Душегуб!
 У меня уже появились проблемы со зрением, но когда ноги принесли меня к пруду, я все же увидела его.
 Он сидел на утешительном дереве, живой и невредимый. Я бросилась к нему. Он заметил меня и вскочил.
 – Что случилось? – с тревогой спросил он. Я как дура улыбалась от уха до уха и ничего не могла с собой поделать, но что-то же надо.
 – Я должна вам сказать, что ваши рассказы мне очень понравились, – и опять беспомощно замолчала.
 – Несмотря на то, что вы мне недавно наговорили?
 – Да, они замечательные, и вы настоящий большой писатель, и я сняла бы перед вами шляпу, если бы она у меня была.
 Но мое признание не произвело на него никакого впечатления, он стоял такой же хмурый, насупленный и надменный.
 – А как же быть с длиннотами в «Бойце»? Интересно, где это вы их там откопали?
 Я объяснила, но он не согласился, он опроверг меня, не оставив камня на камне от моих доводов, но я тоже не согласилась, и так по каждому пункту моей недавней критической речи. Мы спорили, размахивали руками и стояли каждый на своем насмерть. Мы дошли до того, что уже яростно орали друг на друга, и неизвестно, к чему бы это нас привело, возможно, и к рукопашной, если бы я не топнула ногой от досады, не поскользнулась и не уцепилась за Корсана, которого утащила за собой в воду. Там было неглубоко, но вязко, и когда мы вынырнули, он был весь облеплен водорослями, илом, тиной и еще чем-то разноцветным. Я не удержалась и расхохоталась, но он тоже не остался в долгу, потому что я была не лучше. Мы смеялись до коликов. Я никогда так не смеялась, у меня даже сначала не было сил собрать с него эту зелень. И даже когда мы возвращались, мы еще смеялись. И вообще целый день, как посмотрю на него, как вспомню его бешеные непонимающие глаза, а на носу тот прилипчивый лист, так у меня губы самопроизвольно разъезжаются.
 Только вечером он, наконец, признал правоту некоторых отдельных моих доводов, а я, в свою очередь, что в его аргументах, возможно, есть свои резоны. Дело кончилось тем, что у двери моей комнаты он церемонно вручил мне еще одну трубочку рассказов и, пожелав спокойной ночи, удалился.
 Я открыла дверь и подошла к окну. Было утро. Свежий ветер чуть трогал занавески и приносил аромат неизвестных цветов, который был чуден и которому я не переставала удивляться. Мой взгляд, скользнув по ночному великолепию за окном, остановился на белых листах, которые я прижимала к груди. Я улыбнулась, медленно разделась, бездумно полежала в темноте и включил лампу.
 Читала я взахлеб до тех пор, пока не прочитала все рассказы, потом долго лежала и не могла освободиться от нахлынувших образов, слов, обрывочных недосказанных мыслей и восторгов, да, именно, потому что это было великолепно. Но мало-помалу усталость взяла свое, и я забылась коротким неглубоким сном.




 ГЛАВА 37. СТИХИЯ


 Проснулась от страшного грохота и хлопанья оконных рам. Я заставила себя встать, чтобы закрыть их, но это было нелегко: сильный шквалистый ветер бешено врывался в комнату, заливая ее потоками холодной воды, рамы были такие большие и тяжелые, а напор так силен, что я скоро промокла до нитки и отчаялась. Я не могла их закрыть, не доставала до верхнего шпингалета, а на одном нижнем они вряд ли удержатся. И еще эти бесконечные ужасающие всполохи и раскаты грома, от которых во мне поднимался безумный страх, еще немного – и он меня захлестнет, я потеряю голову.
 И это произошло, когда появился Корсан. Ничего не соображая, я бросилась мимо него на кровать и зарылась с головой в подушки и одеяло, но мне этого уже было мало, я все равно боялась и тряслась.
 Корсану пришлось отобрать у меня подушку, которую я прижимала к голове, чтобы до меня дошел его вопрос.
 – Лиз, что с вами?
 – Н-н-ни-чего, в-вы закрыли окна? – еле выговаривала я непослушными губами.
 – Да.
 – Ид-д-ди-те, я-я, у м-меня пройдет, я грозы б-боюсь.
 – Но я не могу оставить вас в таком состоянии.
 – Ид-дите, – больше я ничего не сказала, потому что тут как жахнуло, я вскрикнула и опять прижала подушку, но он опять отобрал ее у меня. Он извлек меня из-под моей спасительной груды и куда-то понес, мне было все равно куда, я умирала от страха. Там, куда он меня принес, полыхало и грохотало значительно меньше.
 – Послушайте меня, Лиз, вы заледенели, на вас нет сухой нитки. Я не хочу, чтобы вы заболели, поэтому вы сейчас сбросите все с себя, вытретесь и наденете вот это, потом заберетесь под одеяло и уснете. А я уйду и не буду вам мешать. Вы меня поняли?
 Я кивнула, так как говорить не могла, у меня зубы отбивали мелкую дробь. Он ушел, и я сделала все, как он мне велел.
 Когда я проснулась, грозы уже не было, но стихия продолжала свирепствовать. В первую минуту я не могла понять, почему нахожусь в чужой комнате, на этой огромной роскошной кровати и вдобавок в мужском халате. Я встала и угодила ногой во что-то мокрое, подняла: это оказалось моей рубашкой. Тут уж я вспомнила, охнула и села, прижимая находку к загоревшимся щекам. Опять так опозориться! Но что же я расселась? Я вскочила, заправила постель и в дверях столкнулась с Корсаном.
 – Вы уже убегаете, милая леди? Как спалось?
 – Спасибо. Хорошо.
 – Постойте, мне необходимо кое-что сказать вам. Я сейчас уеду, и, пока меня не будет, постарайтесь вести себя благоразумно, если опять случится гроза, позовите Алиссию.
 – Но как же вы поедете в такую непогоду?
 – Дела, милая леди, дела.
 – Но у вас нет дел, сами говорили, кроме…
 – Кроме чего?
 – Ну ваших этих.
 – В общем, вы правы.
 – Могли бы подождать, пока это светопреставление окончится. Никуда они от вас не денутся.
 – Увы, не могу. Вы ничего мне не пожелаете на дорожку?
 – Пожелаю, чтобы она была скатертью!
 Только к вечеру я узнала, что Корсан поехал вовсе не к девицам, как я думала, а за врачом, потому что на бунгало охранников свалилось громадное дерево, проломило крышу и несколько человек поранило, одного сильно. Корсан поехал один, но почему-то все были уверены, что с ним ничего не случится, он доедет и обязательно привезет доктора.
 Я бродила по комнате, стараясь не смотреть в окна, но время от времени все равно завороженно вглядывалась в бешеную круговерть. Я видела, как ветер сгибает в дугу вековые деревья и ломает их как спички, как хлещет и беснуется ливень, и мне делалось не по себе. И, не выдержав, я нервно выговорила Жоржу:
 – Зачем вы отпустили его одного? Вы что, не видели, что там творится?
 – Видел, но как же удержишь? Он решил ехать один, и правильно, эта работенка только ему по плечу.
 – А вдруг мотор заглохнет?
 – У него не заглохнет.
 – Ну а вдруг?
 – Да говорю вам, не заглохнет.
 Ах, ну что с ним говорить? Спокойный как танк, ничем не прошибешь.
 – Сядьте, Лиз, не кружите, ничего с ним не случится, вы его еще плохо знаете, это такой парень!
 – Ну какой такой? Самый обыкновенный!
 – Э, здесь вы ошибаетесь! Вот увидите!
 Но его все не было и не было. Я не легла и не разделась, а сидела в кресле как проклятая и ждала, вслушиваясь в завывания ветра и барабанную дробь ливня. И услышала! Я первая услышала, сорвалась и первая выбежала встречать их.
 Он меня заметил сразу, когда шляпу снимал, и застыл, он так с ней и стоял, держа ее на весу, пока Алиссия что-то ему не сказала. Он опомнился, усмехнулся, глянул опять на меня и отдал ей шляпу и плащ. Я неуверенно спустилась вниз. Доктор поклонился, и я пробормотала, что очень рада, что они благополучно доехали. Доктор был в возрасте, но бодр, вальяжен и весь в движении.
 – Ох, и настырный муж у вас, сеньора, буквально вытащил меня из постели. А дорога?! А ураган?! Бр-р! Но с таким водителем сам черт не страшен. Нуте-с, нуте-с, где тут у вас пострадавшие?
 Жорж пошел вперед, показывая дорогу. А я, осталась и смотрела им вслед, и Корсан опять обернулся и посмотрел на меня, как в первый раз: недоверчиво и с острым интересом.
 Я пошла к себе, легла и сразу заснула, проснулась поздно. Алиссия мне сказала, что хозяин несколько раз справлялся обо мне, но будить не велел и просил передать, как только я проснусь, что он меня хочет видеть. Я была заинтригована и собралась за считанные минуты.
 – Вы хотели меня видеть? – спросила я, едва переступив порог.
 – Да, у меня к вам дело, милая леди.
 – Какое?
 – Доктор пробудет у нас три-четыре дня, пока непогода не утихнет. Вы вчера неосторожно вышли нам навстречу, и он принял вас за мою жену, и теперь вам придется сыграть эту роль, пока он здесь.
 – Хорошо. А как ваши больные?
 – Удовлетворительно, их состояние не вызывает опасения.
 – Я должна сказать вам, что боюсь грозы.
 – Я это уже понял, к сожалению, я не могу разгонять грозовые тучи, но могу пообещать, что не оставлю вас одну нарастерзание вашим страхам.
 – Это у меня как болезнь, Нэнси говорит, что в детстве на моих глазах в дерево попала молния, и вот (я вздохнула) меня охватывает ужас и паника.
 – Что ж, бывает. Вы прочитали мои рассказы?
 – Да, еще той ночью. Они великолепные.
 – И в них нет недостатков?
 – Кое-какие есть.
 – Знаете, о чем я сожалею?
 – О чем?
 – О том, что так же хорошо не разбираюсь в живописи.
 – А если бы разбирались?
 – Ну тогда бы я внимательно присмотрелся и нашел быпарочку недостатков на ваших картинах, и мы были бы квиты.
 – И зря старались бы, у меня их нет.
 – Неужели?
 – Ну раз вы такой недоверчивый привереда, – я стащила свой портрет с подставки.
 – Куда это вы его?
 – Я забираю. Чего вы вцепились в него, вам же он не нравится?
 – Я этого не говорил, отдайте портрет.
 – Нет, я его унесу.
 – Но он мне нравится.
 – Нет, он вам не нравится, вы собрались выискивать в нем какие-то недостатки.
 – Послушайте, милая леди, я предлагаю вам меняться: вы отдаете мне этот портрет, в полную собственность и забираете тот, который будет скоро готов, оставляете его у себя и делаете с ним что хотите.
 – Ну вот, а я-то думала, что вы повесите его в своей галерее, значит, по-настоящему вам ничего не нравится, не цепляйтесь, я все равно его унесу.
 – Нет, вы меня совсем не поняли, мне нравится все, что вы делаете, и тот портрет обязательно будет висеть в галерее, скажу даже больше, этот ваш портрет помогает мне писать.
 – Как это?
 – Я смотрю на него, и приходят в голову всякие мысли.
 Я, может быть, потребовала бы дальнейших разъяснений и заверений, если бы в кабинет неожиданно не вошел доктор.
 – О чем спор, молодые люди?
 – Моей жене не нравится этот портрет.
 – Дайте-ка, дайте-ка взглянуть.
 Доктор надел очки, взял у меня портрет и принялся разглядывать его, мурлыкая что-то себе под нос.
 – Не нравится, говорите? Сколько вы за него хотите? Я его куплю.
 Я оживилась и хотела уже брякнуть, сколько, и даже выступила вперед, но Корсан уверенным жестом мужа положил мне руку на талию, оттащил назад и, не выпуская из своих рук, сладко сказал:
 – Нет, доктор, он не продается, это фамильная реликвия.
 – Жаль, очень жаль, все же поразительное дело эта наследственность. Вы, сеньора, как две капли воды похожи на свою прародительницу, сколько веков минуло, и поди ж ты, какое удивительное сходство. И чувствуется рука мастера, я не большой знаток, но чувствовать могу. Это не то, что современные мазилы, у них ничего не поймешь, и трепета сердечного никакого. Да! Чего я к вам зашел, до обеда есть еще время, не желаете в шахматишки сыграть?
 – Увы, доктор, не умею, но моя жена играет, и говорят, неплохо.
 – О, душевно рад такому очаровательному партнеру.
 Корсан небрежно поцеловал меня в щеку и, легонько подтолкнув, сказал:
 – Иди, дорогая, не ударь в грязь лицом.
 И что поделаешь? Пришлось идти. У двери только и оглянулась, он смотрел нам вслед, ехидно улыбался и ставил портрет на старое место.
 Но шахматами дело не окончилось. На все эти четыре дня я попала к Корсану в полную кабалу. Он как-то так устроил, что мне ни от чего нельзя было отказаться: я как его жена должна была не только заботиться о докторе, о его удобствах, столе, развлечениях (одних только партий было сыграно штук десять, не считая множества выслушанных мною докторских монологов на разные житейские темы и глубокомысленных рассуждений о временах и нравах), но также сносить выходки Корсана: он блестяще разыгрывал роль любящего мужа, ему бы на сцену аплодисменты сшибать: бывало, подойдет утром, небрежно поцелует в щеку и обязательно подставит свою, чтобы и я его так же поприветствовала, а отказаться невозможно – доктор-то смотрит, потом спеленает меня своими ручищами, при этом щека его обязательно прижмется к моей, а я стою и мило улыбаюсь, жду, пока они с доктором не наговорятся. Или вот еще, стоит мне только сесть в кресло, как он тут как тут, чтобы стащить меня с него, сесть самому и усадить меня к себе на колени, а уйти нельзя, потому что это только кажется, что его рука расслаблена и лежит просто так, я пробовала, ее нельзя было шевельнуть. И я перестала садиться в кресла, старалась на диван попасть.
 Все мои возмущения он отметал одним доводом: я сама виновата, никто не заставлял меня выскакивать им навстречу, так что придется потерпеть, милая леди. Я и терпела, и не могла дождаться, когда же выглянет солнце.
 И дождалась!
 – Ну что же, до свидания, молодые люди. Надеюсь еще раз увидеться с вами. Мне было очень приятно в вашем доме, потому что в нем наряду с красотою и мужеством поселилась любовь. Да, молодые люди, это редкое чувство горит в ваших сердцах, и я желаю, чтобы оно согревало вас всю жизнь!
 Он махнул нам шляпой, шофер закрыл за ним дверцу.
 Мы стояли и махали ему, пока машина не скрылась из виду. И тотчас рука Корсана отпустила мою талию, он ушел к себе и не оглянулся. А я стояла в полной растерянности и замешательстве, не зная, что мне делать. Я совсем не хотела идти к нему и высказывать, что я о нем думаю и что накипело у меня на душе, это теперь было дурно, пустяки и неправда.
 Я ушла в мастерскую и не вышла ни к обеду, ни к ужину, и он за мной не прислал и сам не пришел. А пришел вместо него Энтони той же ночью.




 ГЛАВА 38. СТРАШНОЕ ИЗВЕСТИЕ


 Я проснулась оттого, что кто-то целовал мое лицо.
 – Энтони?! Это ты?! – я не могла поверить своим глазам. Он кивнул, он, кажется, не мог говорить от волнения, но потом его вдруг как прорвало, он жарко, горячечно зашептал:
 – Лиз, ты живая! Это такое счастье! Боже мой! Такое счастье! Я тебя нашел! Я! И никто другой! Я пришел за тобой, я освобожу тебя!
 – Но как ты прошел?
 – Я оглушил его парня, там никого нет, путь свободен, нам никто не помешает, я убью всякого, кто попробует это сделать, идем, родная!
 – Нет, я не могу пойти с тобой, он убьет Стива.
 – Стив погиб три месяца назад, его самолет разбился.
 – Нет, не может быть! Ты врешь!
 – Это правда!
 – Поклянись!
 – Клянусь жизнью нашего ребенка! Идем, Лиз, у тебя есть сын, и он ждет тебя, ты ему нужна, очень нужна.
 Я была раздавлена, я ничего не чувствовала, как кукла, у меня даже слез не было. Я немного пришла в себя, лишь когда Энтони встряхнул меня за плечи как следует.
 – Ну что ты, детка, одевайся, нам надо спешить, – он повторил это несколько раз, раздельно, как глухонемой, бросил мне платье, и я натянула его, он подвел меня к окну, осторожно выглянул (никого не было), бесшумно и ловко спустился вниз и поймал меня. Пригибаясь и оглядываясь, мы миновали двор и побежали по боковой аллее. Нас никто не остановил до самой машины. Она завелась сразу, и мы поехали, вернее, понеслись с бешеной скоростью, но за нами не было никакой погони, ни одного огонька.
 По дороге Энтони рассказал, что узнал обо мне несколько дней назад, ему позвонил какой-то человек и попросил встречи; на ней он сообщил, что видел меня и даже сфотографировал, но пленку у него отобрали. В том, что это была я, он уверен, поскольку снимал меня когда-то для светской хроники. Он и Корсана узнал. Энтони добавил, что приехал бы раньше, если бы не тайфун, но теперь все позади, и этого Корсана он сотрет в порошок.
 – Нет, ты его не тронешь!
 – Но он тебя украл и держал силой, я все знаю, я заставил заговорить его охранника. Я его убью за это!
 – Нет, если ты не скажешь, что не причинишь ему зла, то я с тобой никуда не поеду!
 Он хотел возразить, но, увидев мою отчаянную решимость, согласился.
 – Ладно, Лиз, пусть будет по-твоему.
 – Энтони, ты меня сейчас не трогай и ничего не спрашивай, и не говори, – сказала я, опережая лавину вопросов, готовую сорваться с его уст, потому что сейчас это было нестерпимо.
 Я сидела и старалась ни о чем не думать, не разрешала себе; я смотрела на серую ленту шоссе, мелькание придорожных знаков, деревьев, полосатых столбов, и их навязчивая монотонная завеса не давала прорваться ко мне страшному известию и совсем убить меня. Доехали мы благополучно, и нам никто не помешал сесть на самолет Энтони.
 Во Фриско была ночь, и он меня привез к себе и не спрашивал; там был Майк. Он спал, когда мы вошли к нему, и, глядя на него, я вдруг поняла, что меня не было очень долго, потому что он здорово вырос, и вырос без меня, и вообще…
 Вот тогда я и заплакала. Энтони прижал меня к себе и увел. Я плакала, а он говорил, всякие утешительные вещи, которые я слушала и не слышала. Я не хотела, чтобы он уходил, я боялась остаться одна со своим несчастьем. Потом он сказал, что очень поздно, я должна отдохнуть, отвел в спальню и ушел.
 Энтони еще спал, когда я открыла глаза, крепко и спокойно в двух составленных креслах. Я закрыла глаза и опять уснула. Весь последующий месяц он спал в моей спальне, только кресла заменил ему диван. Он сказал, что не хочет оставлять меня одну, боится, что я опять куда-нибудь пропаду.
 Он вообще все время находился со мной безотлучно, но мы почти не разговаривали и никуда не выходили, мы только съездили на могилу Стива на следующий день.
 Майк не помнил меня, а я была слишком угрюма и печальна для него, и он отдавал явное предпочтение Энтони, тот в нем души не чаял, и малыш это чувствовал.
 Мы обычно уходили на пустынный пляж, они оставляли меня сидеть в старом плетеном кресле, а сами занимались своими делами, им вдвоем было хорошо, они прекрасно понимали друг друга. Я ничего не делала, смотрела на набегающие волны, на птиц, на облака, и мне этого было довольно.
 Часто приходила Нэнси, но я с ней почти не говорила, она приходила повидаться с Энтони и Майком, которых любила. Я видела, конечно, что ее распирает любопытство, но не испытывала никакого желания удовлетворить его, и, наверно, это ясно читалось на моем лице, а идти на приступ она не решилась.
 Но Нэнси есть Нэнси, и как-то раз, выпроводив Энтони и Майка из комнаты, она захлопнула дверь и заявила, уперев руку в бок:
 – Ну, моя милая, прошел целый месяц, срок достаточный; выкладывай, да побыстрей.
 – Что?
 – Все абсолютно, не собираешься же ты уморить собственную единственную мать до смерти. Я и так терпела черт знает сколько времени, вся состарилась из-за этого преждевременно. Что это за бандит, который стащил тебя у двух ротозеев?
 – Он не бандит. Стив сломал ему жизнь, и он собирался отомстить ему.
 – Ну дальше, дальше-то что? Что ему от тебя надо было?
 – Он хотел, чтобы я изменила Стиву, как это сделала когда-то его невеста.
 – Ох ты боже мой, все жилы ты из меня вытянула! Он добился своего?
 – Нет, я не стала его любовницей.
  – Правда, что ли?
 – Да.
 – Ну и лопух! Такой огород нагородить? И ради чего? Неизвестно! Но он хоть привлекательный?
 – Да.
 – Что ты собираешься делать?
 – Не знаю.
 – А ты знаешь, что Энтони признан законным отцом Майка?
 Я кивнула.
 – Все деньги из-за твоей кончины и кончины Стива перешли к Майку, и ты теперь без гроша. И вообще положение у тебя скандальное. Энтони, естественно, старается, стряпает тебе приличную легенду, как ты якобы заболела, добрые самаритяне тебя приютили, выходили, а он с Фрэнком просто ошиблись. Но все-таки какие у тебя планы?
 – Я уеду куда-нибудь.
 – А Энтони?
 – При чем здесь он?
 – Да ты что не видишь, он с ума по тебе сходит?
 – Не преувеличивай, у него невеста Мак-Грегор.
 – Она ему такая же невеста, как я папе римскому, он с ней так только проболтался, а когда узнал про Майка, он всех своих красоток распустил по домам, а после твоей кончины вообще монахом заделался.
 – Мне все равно.
 – Ах, тебе все равно! Скажите, пожалуйста! А о Майке ты подумала? Как он будет без отца или матери? Вот то-то же! Повздыхай, тебе полезно, эгоистка несчастная.
 На следующий день Энтони вытащил у меня из рук книгу, которую я вовсе не читала, и сказал:
 – Лиз, послушай, ты завтра должна выйти за меня замуж. Нет, не качай головой. Попробуй понять меня. Я был самоуверенным паршивцем до встречи с тобой, я считал, что между мужчиной и женщиной нет ничего, кроме голого секса, и это меня вполне устраивало, но только до того момента, когда я увидел тебя. Я был потрясен, ты была необыкновенно, сказочно хороша, но не это главное, ты была одна такая на всем свете, и я это понял и увязался за тобой, потому что уже не принадлежал себе, я не мог упустить тебя, я должен был узнать, кто ты, и узнал: ты была моей, а я по-идиотски отказался от тебя! Но я все равно был рад, я был в каком-то восторженном чаду, не спал всю ночь, еле дождался утра и поехал к Гарри, чтобы иметь возможность снова увидеть тебя. Ты была так же прекрасна и необыкновенна, и все это не сон, но ты целовалась с Рэем и не принадлежала мне, я должен был тебя завоевать. А потом как же я радовался, когда Нэнси мне все рассказала! Я приехал к тебе и наделал непростительных глупостей, я потерял свое хладнокровие, потому что был слишком влюблен и еще слишком самоуверен и думал, что ты от меня все равно не уйдешь. Рэя я уже не принимал в расчет, а про Стива забыл. И ужасно поплатился! Когда я увидел вашу фотографию в газетах, я был как громом поражен. Он не имел права, он украл тебя, я пришел в ярость и готов был убить его и, наверное, что-нибудь сделал бы отчаянное, если бы вы не улетели. Я не знал, что так можно страдать от ревности; как представлю, что ты находишься в полной его власти, ты, которую я взял первым, которая должна принадлежать мне, и никому другому, я просто с ума сходил и никогда так не напивался до полного бесчувствия. А потом ты от него сбежала, я искал тебя как бешеный, но напрасно. Стиву опять повезло. И я понял, что потерял тебя навсегда, потому что он никогда не отпустит тебя, это было видно по его обожающему взгляду, которым он смотрел на тебя, и ты тоже его любила. И несмотря ни на что, во мне теплилась надежда. Я приходил к Нэнси, чтобы узнать что-нибудь. Для меня все было важно, самые незначительные мелочи и, если посчастливится, увидеть тебя. Я гонялся за тобой, ходил во все места, которые вы посещали. Мне приходилось крепко держать себя в руках, чтобы никто не догадался о моей безнадежной любви. Одна Нэнси знала о ней, когда ты уехала, она рассказала о Майке. Это была невообразимая радость, у меня опять появились права на тебя. И потом, когда ты сказала, что Стив пропал, мне стоило большого труда, чтобы сдержаться. Помнишь, я тогда загадал желание, я молил бога, чтобы Стив не нашелся. Но он рассудил иначе. Если бы не Фрэнк, то я бы последовал за тобой туда. А потом безграничное отчаяние и мрак. И вот, когда свершилось чудо, ты жива, и я тебя нашел, ты должна стать моей, ни у кого нет на тебя прав, потому что никто так не страдал и не любил, как я…
 Я была поражена его признанием и не смогла отказать ему.
 Церемония свершилась быстро и скромно, кроме Нэнси и ее мужа, никто не присутствовал. Мы никуда не уехали.
 Когда Энтони в тот день привел меня в спальню, он опустился передо мной на колени и крепко обнял меня. А потом он утолял свой острый чувственный голод с каким-то исступлением и восторгом, я старалась дать ему облегчение, но ему было мало. Мы заснули тогда в полном изнеможении. Это был сумасшедший месяц, а Энтони сумасшедшим счастливым новобрачным.




 ГЛАВА 39. ТОСКА


 Все это время я не помнила о нем, как будто его никогда не существовало. Но однажды, когда мы ехали с Энтони к Нэнси, я вдруг очень отчетливо увидела тот его особенный взгляд, которым он смотрел на меня, когда уходил и оглядывался, а я собирала рассыпавшиеся кисти. Он знал уже тогда, что Стив разбился, и думал, что со мной делать. И он решил оставить меня! И ничего не говорить! Но зачем он это сделал?
 Этот вопрос мучил меня всю дорогу, он не оставил меня и потом, как и воспоминания, которые внезапно нахлынули вместе с ним. С их приходом в моей душе поселились беспокойство и какая-то беспричинная изматывающая тоска. Она не была связана со Стивом, потому что сердце мое смирилось и отболело, этого было не вернуть, это ушло безвозвратно, и ничего здесь не поделаешь.
 Энтони сразу почувствовал мою маяту. Он спрашивал меня, я отговаривалась, успокаивала его, стараясь сдерживаться, но это мне все хуже и хуже удавалось. Характер мой сделался очень неровен: я могла смеяться, а через минуту вспылить по какому-нибудь ничтожному поводу, заплакать, а потом замкнуться в себе до полной апатии, и так снова, по кругу. Я сама себя не понимала и не узнавала и ничего не могла объяснить Энтони. Я его иногда ненавидела до ожесточения, потом ужасалась себе и старалась загладить свое зло. Я жалела его и принималась просить прощения неизвестно за что и лихорадочно целовать. В такие минуты он прижимал меня к себе и укачивал, как маленькую девочку. Он показывал меня врачам, но они ничего серьезного не нашли и выписали всякие успокаивающие пилюли. Мы пробовали уехать, но мне делалось еще хуже, и мы возвращались домой.
 Это были обыкновенный день и обыкновенная ночь, и мы заснули удовлетворенные в объятиях друг друга, только проснулась я не прежней. Энтони уже встал и куда-то вышел, а я лежала и вспоминала необычайно яркий сон, который только что приснился мне. Там я была счастлива, потому что надо мной было его склоненное лицо. Он о чем-то говорил, но я не слышала его слов, я следила за солнечными бликами и тенями от листвы на его лице, они все время менялись и двигались из-за того, что он шел и нес меня на руках, как тогда, когда я подвернула ногу. И мне было необыкновенно хорошо под взглядом его лучистых глаз, которые любили меня. Да! Да! Любили! Но и я любила его! Вот отчего эта странная тоска. Боже мой! Как это могло случиться? Я не должна. Так не бывает.
 Я вздрогнула от прикосновения губ Энтони к моему плечу. Он повернул меня и внимательно посмотрел мне в глаза.
 – Что случилось, Лиз?
 – Мне он приснился!
 – Кто он?
 – Корсан! Я люблю его!
 – Нет.
 – Я все теперь поняла! Он оставил меня, потому что тоже любил!
 – Я в этом не сомневался, было бы странно, если бы этот негодяй устоял. Но ты его любить не можешь, он тебя разлучил со Стивом и держал силой.
 – Это все так, правильно! И я не знаю, но я люблю его!
 – Нет, это игра воображения, последствия твоего сна и болезненного состояния. Все рассеется, вот увидишь, детка. Вставай. Сейчас ты примешь ванну, мы позавтракаем, я тебя немного погоняю на корте, а потом ты нарядишься и мы поедем на выставку.
 Я встала и была послушна. Я делала все, как он хотел. Но душа-то, моя душа, она мне больше не принадлежала! И я не смогла ее вернуть, и Энтони не смог.
 Прошло три месяца, я сидела у окна, струйки дождя бежали по стеклу, но я не видела их и не слышала, как вошел Энтони, оттого что я была не здесь, я была там, у него. Я пришла в себя, только когда что-то разбилось.
 – Зачем ты ее разбил? – равнодушно спросила я, глядя на осколки вазы, которую он швырнул о стену. Он опять был пьян и еле стоял на ногах.
 – Я ее разбил, моя радость, потому что так больше продолжаться не может! Идем!
 Он схватил меня за руку и потащил за собой, натянул на меня плащ, нахлобучил шляпу, сунул в руки сумочку и сказал:
 – Все, детка, я отпускаю тебя к твоему милому! Но развода и Майка я не дам никогда! Я подожду, пока он тебе надоест. Я буду ждать год, два, десять – столько, сколько потребуется, но я дождусь тебя. А сейчас отправляйся!
 Он открыл дверь, вытолкнул меня и захлопнул ее. И я пошла, я купила билет и села в самолет.




 ГЛАВА 40. ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ


 Я его сразу заметила! Он стоял отдельно от всех и смотрел на меня. Когда я до него дошла, он взял мое лицо в ладони, и слова были не нужны, потому что наши глаза говорили восхитительные вещи. Потом наши губы встретились и мы перестали слышать рев реактивных двигателей, мы были заворожены неровным грохотом наших сердец.
 И только дома я спросила:
 – Как ты узнал, что я прилечу?
 – Я все про тебя знаю, потому что люблю тебя.
 – И ты знал, что я люблю?
 – Да, когда ты выбежала встречать нас с доктором, я прочитал это в твоих глазах.
 – Но тогда почему ты дал мне убежать?
 – Я боялся спугнуть тебя, ты еще не знала, что любишь меня.
 – Но значит, я предала Стива?
 – Нет, он уже погиб, не мучайся, так было суждено, мы должны были встретиться и полюбить друг друга. Когда тебя, больную, в горячке, принесли сюда, ты была беспомощна и необычайно красива. В моей ожесточенной душе что-то дрогнуло, и в ней не осталось покоя. Я часто приходил и смотрел на тебя, и целовал. Я удивлялся себе, но не мог удержаться. Это была еще не любовь, но и не та обыкновенная страсть, которую я знал до тебя, это было какое-то новое сильное чувство, и оно уже властно заявляло о себе, я мучительно ревновал. Помнишь? Тогда я накричал на тебя, мне была нестерпима мысль, что ты отдалась Стиву, она меня приводила в ярость и рождала бешеное желание овладеть тобой, и я не удержался, но ты мне ответила отказом. Я пришел в себя и увидел, что еще немного, и ты меня сделаешь своим рабом или негодяем. И я уехал, удрал. Я спасался от тебя. У меня были красивые женщины, и мне показалось, что я освободился от твоего наваждения, кроме того, я получил известие, что Стив разбился. Я вернулся, чтобы отпустить тебя. Но, когда увидел твое лицо, глаза и то их непередаваемое выражение детского испуга, интереса и веселья, я безумно обрадовался, я был так рад, что ты есть и в моей власти, что без труда смог убедить себя ничего тебе не говорить и оставить все как есть. У меня появилась надежда, ты изменилась, ты не была уже враждебна и меньше боялась меня. И чем больше я узнавал тебя, тем больше влюблялся, и мне все трудней было не выдать себя. Ах, ты не знаешь, чего мне стоило оторваться от твоих губ и уйти! В конце концов я запретил себе целовать тебя, потому что уже мог не выдержать. Ни одна женщина не изводила меня так! Но вот тогда, когда я не видел тебя несколько дней, я вошел, и не мог дотерпеть до утра; я хотел только увидеть тебя, и все, но ты спала, такая прекрасная. И мне вдруг показалось, что ты примешь меня, кровь бросилась мне в голову, и я решился, хотел взять тебя, а потом открыться, что люблю, но ты охладила мой пыл вазой и была права. Я буду благодарен тебе до конца дней моих, потому что время еще не пришло, я бы потерял тебя. А потом господь смилостивился надо мной и послал тот тайфун. И я получил в награду твой любящий сияющий взгляд. И целых четыре дня воображал, что ты действительно моя, а я твой муж и могу обнимать тебя и прижимать к себе, но ты сердилась, и во мне появилось беспокойство и неуверенность, что твой взгляд лишь привиделся мне. И когда доктор уехал, я боялся взглянуть на тебя, я сбежал. Когда тот человек пришел за тобой, мне доложили о нем, но я запретил вас трогать: меня как осенило, что я не должен вмешиваться в ход событий, иначе все пропало, я потеряю тебя. Мне было очень нелегко, я страдал так, что все, что я пережил за те десять лет, было ничто в сравнении с этим. А когда я узнал, что ты вышла за него, я был в таком отчаянии, что хотел застрелиться, меня спасла осечка. И, наверное, из-за новых моих мук бог опять сжалился надо мной и вернул мне тебя. И я благодарен ему за свою странную судьбу и не хотел бы никакой другой, потому что все мои беды и несчастья явились залогом встречи с тобой и теперь ты моя! Ты не знаешь, как я счастлив сейчас!
 Но я знала, потому что сама была так же счастлива.
 Наше счастье длится вот уже двенадцать лет. У нас родился сын. Доминик был очень рад ему и горд. И я настояла на том, чтобы наш сын был тоже Доминик, для меня это самое лучшее имя на свете. Вот только нашего малыша ему пришлось усыновить из-за того, что Энтони не дает мне развода и не разрешает увидеться с Майком.
 Живем мы так же уединенно и очень редко куда-нибудь выезжаем, нам это и не нужно, у нас есть все для счастья: любовь, сын, наш дом, лес, небо и пруд для мелких неприятностей и обид.
 Доминик-большой пишет свои рассказы, занимается с сыном, которого обожает, и мной. Да, я его всегда занимаю и никогда не мешаю, он даже пристроился со своим столом у меня в мастерской и не забыл прихватить мой портрет с подставкой, он утверждает, что для вдохновения ему необходимо присутствие нас обеих: венценосной и в халате, запачканном красками. Мы так же спорим о достоинствах и недостатках его рассказов, но он раздобыл где-то вредных книг, начитался всякой дребедени о живописи, да еще я, на свою голову, кое-что ему порассказала, и он уже может отвести душу, но я тоже не сдаюсь и защищаюсь очень стойко.
 Что же касается вечерних церемоний, то они не отменены по трем причинам: во-первых, это семейная традиция; во-вторых, перед своим господином (так он повелел) я должна появляться в шикарных туалетах и фамильных драгоценностях, которые мне были торжественно переданы в собственность (это было очень кстати, так как он тратится теперь только на мои платья); в-третьих, ему просто нравится снимать с меня всю эту роскошь, прежде чем уложить в постель. Когда я сказала, что он сноб, он согласился и добавил, что столько раз мечтал раздеть милую леди, что теперь обязан это делать, кроме того это самое интересное занятие на свете, не считая последующего, еще более интересного, потому что я оправдала его ожидания и не перестаю удивлять: чем больше он старается, тем больше ему хочется. Я сказала, что с первой встречи заметила, что губы у него слишком чувственные. Он ничего не ответил, он просто пустил их в дело, и я потеряла способность говорить, а потом только тихо вскрикивала и шептала что-то такое, что в другое время под расстрелом не согласилась бы повторить.
 Доминик-младший очень похож на своего отца, только глаза у него мои. Это, несомненно, устраивает Доминика-старшего, его вообще все в нем устраивает. Они спелись настолько, что я иногда спрашиваю себя: а что бы сказал Пестолоцци, когда увидел бы, как они, обнявшись, идут, размахивают руками и горланят песни сомнительного содержания. На мой вопрос, откуда такой изысканный репертуар, старший, не смущаясь, ответил, что жизнь подсказала, слова общие, музыка народная. Я ответила: «Ага» – и пошла к Вану, потому что мне был передан их улов и заказано «Воспоминание о днях юности».
 Доминик-младший рано начал читать и перенял мою излюбленную позу, и теперь я уже сама борюсь с ней, а у отца – способность к музыке, изобретательный ум и крепкое тело. Его образованием занимаемся мы сами, так как Доминик-старший сказал, что не доверит такое важное дело никому, даже я у него на подозрении, и он почти всегда присутствует на моих уроках. Я плачу ему той же монетой, но часто не выдерживаю, так хочется подсказать! И чтобы не получать нагоняй, благоразумно скрываюсь.
 Кстати, о Билли. Мои труды не пропали даром: он откопал-таки сундук с добром, и это его убедило в необходимости и пользе знаний, и он согласился поехать в колледж, а потом поступить в мореходку, там за ним закрепилось прозвище Кидд, поскольку он давно откликается только на это имя и письма подписывает только так.