Аннотация: У красавицы Ронни Ханнигер, молодой жены сенатора, было все, о чем может мечтать женщина, – все, кроме любви… до тех пор, пока она не встретила Тома Куинлана. Они знают, что могут потерять все: он – карьеру, она – роскошную жизнь. И все же Ронни готова на развод, но в этот критический момент убивают сенатора, в газетах печатают компрометирующие фотографии Ронни в объятиях ее любовника. Вся Америка уверена в виновности красавицы-вдовы. И только Том понимает, что самой Ронни грозит смертельная опасность…


---------------------------------------------


 Карен Робардс
 Чужая жена



 ГЛАВА 1




 Четверг, 10 июля 1997г. 

 – Какой же это хот-дог, мальчик? Ни-ни! Тут, по-моему, сарделька!
 Девица была пьяна. Пьяна мертвецки. И наширялась бог знает чем к тому же. В общем, она уже улетела очень далеко и не соображала, что болтает. Он видел это и все же невольно бросил взгляд на предмет, вызвавший ее интерес. Только что он пообещал засунуть этот дурацкий хот-дог ей в задницу.
 Она оказалась права. Перед ней лежала маленькая сморщенная сарделька в булочке.
 – Пип-пип! – Она захихикала, оглядываясь через плечо на стоящего в изножье кровати мужчину. – Тебя зовут Пип-пип? Нет? Жаль, тебе идет. Пип-пип!
 Эта девица, что лежала сейчас привязанная к кровати, обслуживала всех участников вечеринки. Ее уже дважды за вечер использовали, и ей, судя по всему, это нравилось. Берег был недалеко, и огни казино “Билокси” освещали ее матовую кожу. Глаза ее сверкали из-под сбившихся черных прядей. Белые зубы были отчетливо видны в полумраке. Она была совершенно обнажена, как и он. Она лежала на животе, а раскинутые в стороны руки и ноги были привязаны к койке шелковыми шарфиками, которые она принесла с собой. Ее полные белые ягодицы, искусанные одним из пылких мужчин, побывавших здесь в эту ночь, казалось, призывали его поскорее заняться делом.
 Судя по всему, она относилась к редкому типу шлюх, которые получают удовольствие от секса. Как ни странно, его расхолаживала ее слишком явная готовность приступить. Как будто она таким образом перехватывала у него инициативу. А как она стонала, когда ее обрабатывал Клей! Он жадно вслушивался в доносящиеся из-за закрытой двери каюты звуки и с нетерпением ожидал своей очереди. Плоть входила в плоть, женщина кричала от наслаждения, а он ощущал мощную эрекцию.
 Сейчас же он был не на высоте.
 – Ты только посмотреть пришел, дорогой? – проворковала она. – А может, сделаешь чего-нибудь?
 – Заткнись.
 Он с силой шлепнул ее ладонью по ягодице. Она охнула и дернулась, делая вид, что ей очень больно. Он ударил ее еще раз, она рванулась сильнее, и он почувствовал приятное возбуждение.
 А потом ее хихиканье все испортило.
 – Заткнись, – повторил он, забрался на койку и попытался оседлать ее сзади.
 – Котик, ты просто посмотри на меня. Может, тебе все равно будет приятно. Эта твоя штука сегодня не сработает. Она как будто из ваты.
 Ее трясло от безумного смеха. Ему вдруг пришло в голову, что там, за дверью, кто-то внимательно прислушивается, точно так же, как только что прислушивался он сам. Кто пожелает, тот все услышит.
 Он-то сам слышал не хихиканье.
 – Хватит ржать, – прошипел он, вдавил ее голову в подушку и прикрыл другой подушкой, чтобы заглушить позорящий его звук. Желаемого эффекта он этим не добился, полузадушенное хихиканье продолжалось, но, по крайней мере, его теперь не слышно в коридоре.
 “Плевать, – сказал он себе. – Надо сосредоточиться”.
 Осторожно и ласково он погладил себя. Тщетно.
 Он напомнил себе, что ни в чем не виноват. Это все она. Ее глупый смех.
 – Я же сказал – хватит ржать!
 Его массивная туша взгромоздилась на нее, и руки придавили подушку к ее голове. Это наконец помогло. Хихиканье прекратилось, во всяком случае, он уже ничего не слышал, а больше ему ничего и не требовалось.
 Вот и славно.
 Он поерзал немного и нашел позу, в которой мог прочно удерживать ее и в то же время делать свое дело. Она извивалась под ним ужом, но в конце концов у него все получилось.
 Ему нравилось входить с черного хода.
 Пока он трудился, она брыкалась под ним, как бешеная, словно он отчаянно хлестал ее плеткой.
 – Дура, – бормотал он.
 Однако движения ее тела сыграли свою роль, и он подошел к оргазму, молясь про себя, чтобы хихиканье из-под подушки не разрушило его настроя. Еще две минуты – и все было кончено. Теперь он неподвижно лежал на ней, и вместе с ровным дыханием к нему возвращалось чувство собственного достоинства.
 Все позади. Еще раз ему удалось остаться на высоте.
 Он лежал и думал о том, что ради дальнейших мужских побед ему, вероятно, стоило бы отказаться от алкоголя. Или от наркотиков. Или от того и другого. Или не нужно ни от чего отказываться. Черт возьми, наркотики и алкоголь дают больше кайфа, чем бабы.
 Захихикает она опять, если убрать подушку? Тогда он зарежет ее: в коридоре могут услышать.
 Наконец он поднялся. Она не шевелилась. Он оделся. Ноги плохо держали его – из-за смеси попавших в его кровь напитков, только что испытанного оргазма и легкой качки.
 Кто-то постучал в дверь:
 – Ты там как, старик? У тебя все?
 – Не спеши снимать штаны, – весело откликнулся он.
 К нему уже вернулось хорошее настроение. Он справился, и справился хорошо, она изнурена, лежит неподвижно, как макаронина. Он имеет полное право покинуть каюту с гордо поднятой головой. Он – истинный мужчина, как все они. Он нащупал босыми ногами шлепанцы, ущипнул девушку за зад, убрал с ее головы подушку и открыл дверь каюты.
 – Следующий, – произнес он, широко улыбаясь.
 Мимо него в каюту проковылял Ральф; он едва держался на ногах.
 – Как она? – спросил его Ральф, оборачиваясь и одновременно расстегивая ширинку.
 Он пожал плечами. Весь мир вновь лежал у его ног. Он направлялся на палубу, где продолжали веселиться прочие гости. Веселая музыка, голые девочки, первоклассная выпивка, бесплатные наркотики.
 Чего еще может пожелать душа?
 Из-за закрытой двери каюты до него донеслось глухое восклицание Ральфа:
 – Боже милостивый!
 Затем послышался поток ругательств.




 ГЛАВА 2




 Понедельник, 14 июля. Джексон, штат Миссисипи 

 – Послушай, у меня идея! Может, она у нас забеременеет?
 Том Куинлан не сразу отреагировал на полушутливое предложение своего компаньона. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, и хмуро смотрел на телеэкран. Он только что включил рабочую видеозапись, вроде тех, которые при подготовке к матчам используют футбольные тренеры. Изящная рыжеволосая женщина произносила речь на приеме, данном сенатором в честь автомобильных магнатов и их жен.
 Том при возможности всегда старался заочно изучить будущих клиентов, прежде чем знакомился с ними лично. Это позволяло ему составить о них беспристрастное представление.
 Он не ожидал, что эта женщина окажется именно такой. Было очевидно, что на этот брак сенатора подвигла некая часть тела, расположенная весьма далеко от головного мозга. Вторая супруга сенатора была чуть выше среднего роста, молода и очень красива. В век телевидения подобные внешние данные являются немалым преимуществом. Но не в этом случае. Прежде всего она непременно вызовет зависть у избирательниц.
 По мере того как она говорила, складка на лбу Тома делалась все глубже. Оратор из этой женщины неважный: она говорит чересчур сухо, деревянным тоном. К тому же она зачем-то вцепилась обеими руками в края кафедры, как будто боится упасть. Наметанный взгляд Тома сразу заметил в ее манере держаться почерк предыдущего консультанта.
 Итак, первые выводы: блеклая речь, суховатый стиль, монотонные фразы. Впрочем, работать с ней тем не менее можно. Внешность – десять баллов по десятибалльной системе, но, увы, требуется от нее вовсе не то. Для достижения максимального результата на выборах ей надо бы выглядеть баллов на шесть-семь. Чуть лучше, чем посредственно. Да и постарше быть не мешает.
 Том опустил подбородок на руки и задумался. Длинные, до плеч волосы так и пылают. Хорошо хоть они не морковного цвета. Но – ярко-рыжие. Интересно, краска это или натуральный цвет? В любом случае необходим менее кричащий оттенок. Рыжие волосы в глазах обывателя ассоциируются с девицами легкого поведения; перед выборами такой образ супруги кандидата совершенно ни к чему.
 И одета она неправильно. Черный жакет с вырезом на груди, расшитый серебром. Большие стразовые пуговицы. Такой жакет жена видного политического деятеля могла бы надеть на вечерний прием с черными зауженными брюками и туфлями на высоких каблуках. Сейчас же костюм выглядит чересчур открытым, хотя тело, следует признать, заслуживает восхищенных мужских взглядов. Юбка тоже недопустимо коротка, на четыре дюйма выше колена. А хуже всего то, что костюм выглядит оскорбительно дорогим. Такой наряд может стоить примерно две месячные зарплаты среднего избирателя.
 Когда на экране возник более общий план, Том заметил, что остроносые туфли с ремешками выглядят излишне сексуально, а каблуки должны быть несколько пониже. Драгоценности подобраны со вкусом, но и они могут только испортить впечатление. Серьги размером с десятицентовик, ожерелье… Бриллианты не просто выглядят как настоящие, скорее всего они Настоящие. А главное, аудитория непременно решит, что они настоящие. Нет, не стоит второй жене сенатора и мультимиллионера Льюиса Р. Ханнигера-четвертого носить такие драгоценности, если она хочет привлечь голоса избирателей в его пользу.
 В двух словах проблема заключалась в следующем: шикарная женщина, извлекшая массу выгод из своего положения жены пожилого, вдвое старше ее, и очень богатого человека. Теперь Тому предстояло изменить ее образ, сделать ее ближе и милее тем дамам, в чьих голосах так нуждался ее муж. Их интересы: дети, работа, муж, домашнее хозяйство. “Наши работающие женщины – это прежде всего мамаши, – повторял про себя Том. – Мамаши. Значит, она должна стать похожей на каждую из них”.
 Только в этом случае сенатор может рассчитывать на рост популярности.
 Когда предварительные выводы были сделаны, Том почувствовал себя несколько легче.
 – Беременность – неплохая идея, – заметил он. – Избирательницам такие штуки нравятся. Они умиляются, когда женщина переваливается, как утка, а живот выпирает так, что она собственных ног не видит. Хорошо, Кенни, давай действуй.
 Компаньон Тома фыркнул:
 – Действовать должен ты. Я женат, на случай если ты забыл. Да и эта фифочка тебе даже не улыбнется, если у тебя на счету нет хотя бы миллиона “зеленых”.
 – Да, значит, мы оба не годимся, – сказал Том, улыбаясь.
 На его счету в последнее время имелась всего лишь трехзначная, да и то не самая внушительная цифра. Материальное положение Кенни было примерно таким же. Они были счастливы, когда им достался этот заказ. Все прочие мелкие заказы, всяческая закулисная возня и тому подобная ерунда, едва позволяли сводить концы с концами и не приносили дохода.
 – В общем, над этой дамой предстоит поработать, тут, я думаю, ты согласишься. Рыжие волосы должны исчезнуть. Бриллианты тоже. То же самое относится к одежде.
 Кенни ухмыльнулся:
 – Послушай, да она же и так голая.
 На эту не слишком удачную шутку Том ответил невеселой усмешкой.
 – Ладно, Кенни, хватит. Между прочим, мы обязаны у-ва-жать своих клиентов.
 – Да, я знаю. Где клиент, там и бабки. А мне хочется кушать.
 – Кушать всем хочется. – Том опять посмотрел на экран. – У нее дети есть?
 Кенни покачал головой:
 – У нее нет. У него – от первого брака. Все они старше ее. Говорят, они ее не обожают.
 Том поморщился. Он знал семью сенатора и потому ожидал услышать что-нибудь в этом роде. Впрочем, за восемнадцать лет многое могло перемениться.
 – А собака? – Кенни опять покачал головой, и Том принялся спрашивать дальше, причем надежда в его голосе звучала все слабее: – Кошка? Птичка? Хомячок?
 – Не-а.
 – Короче говоря, нам не с чем работать?
 – В общем, да, – согласился Кенни. – Разве что сама мадам.
 – Трудная у нас задача, брат, – вздохнул Том.
 – Значит, возвращаемся к беременности?
 – Проще завести собаку, – заметил Том. – По доброте душевной она спасает от гибели собачку с помойки и пригревает ее у себя. Большая такая, лопоухая очаровашка. Или маленькая пушистая очаровашка. Последнее слово главное.
 – Так чего мы ждем?
 – Вперед! Найди любую очаровашку, которую она могла бы спасти от смерти.
 – Да? А почему я?
 – Потому что я – старший компаньон. Пока ты будешь подыскивать собаку, я займусь хозяйкой. И вообще это ты придумал.
 – Я придумал сделать ей ребенка. Про собаку заговорил ты.
 Том пропустил колкость мимо ушей.
 – Надо будет снять несколько клипов. Она, почтенный джентльмен и псина. Они гуляют с ней по полям, бросают ей палки и так далее. Что-нибудь такое теплое, семейное.
 – Так ты серьезно насчет собаки?
 – Угу.
 – И ты считаешь, что сенатор согласится?
 – При таком падении рейтинга? Естественно, согласится.
 – Кстати, после выборов собачка вполне может вернуться на родную помойку, – сухо добавил Кенни.
 – А вот это уже цинизм. По-моему, ты, дружок, чересчур долго занимаешься приукрашиванием действительности.
 Том, улыбаясь, завел руки за голову и откинулся на спинку кожаного кресла. Как и прочая мебель, это кресло было взято напрокат Рабочий кабинет консультанта по связям с общественностью должен свидетельствовать о процветании его обитателя. В политике, как, впрочем, и в других областях жизни, следует выглядеть победителем. Проигравшие не интересуют никого.
 Наверное, сейчас ему придется грызть землю, чтобы выползти из ямы, но он все-таки уже ползет.
 – Том, я же знаю людей. Если рейтинг Ханнигера упадет еще на сколько-то пунктов, он на коленях приползет к тебе и станет умолять обрюхатить его жену. В таких случаях все средства хороши.
 – Все средства хороши, – повторил, рассмеявшись, Том. – Наверное, нам надо написать этот девиз на визитных карточках:  “Куинлан и Гудмен. Политические консультации. Все средства хороши”. 
 – Девиз неплохой.
 Кенни поднялся из-за стола и взял очередной пончик. Утром он принес в контору дюжину пончиков. Сейчас, к десяти тридцати, их число уменьшилось на пять. Том не съел ни одного.
 – У тебя, кажется, диета, – усмехнулся Том. – А год назад у тебя был сердечный приступ.
 – Легкий сердечный приступ, – обиженно уточнил Кенни. – Так, звоночек. И пончики тут ни при чем. Во всем виновато нервное перенапряжение.
 – Ну да, правильно.
 Про себя Том подумал, что, если бы нервное перенапряжение могло приводить к сердечным приступам, он сам был бы давно в могиле. А он бодр и свеж в свои тридцать семь, и даже события последних четырех лет его не доконали. Кенни старше всего на несколько лет, но у него нездоровый цвет лица и излишний вес, и он страдает повышенной потливостью.
 У Тома было не так много близких друзей, и он беспокоился за Кенни. И не забывал, что именно он был виновником того самого нервного перенапряжения, о котором Кенни только что упомянул. Нет, разумеется, Кенни никогда не упрекал его в своей болезни. Зато Том упрекал себя. Это его действия привели к тому, что партнеры потеряли почти все, что у них было.
 – Когда мы встречаемся с мадам? – поинтересовался Кенни и потянулся за следующим пончиком.
 Том отвел его руку, взял коробку с пончиками и поставил себе на колени. Кенни недовольно нахмурился.
 – Увидим ее сегодня. Она выступает на ярмарке в Нешобе. Я хочу посмотреть на нее живьем, прежде чем мы приступим.
 – Это правда, что публика ее не любит?
 – Она у него как камень на шее. Он сравнительно популярен, а ее избиратели терпеть не могут. Им нравилась Элеонор, его первая жена. Многие сторонницы сенатора пришли в ярость, когда появилась ВЖМ.
 – ВЖМ? – удивленно переспросил Кенни.
 – Вторая жена миллионера. У прекрасного пола аллергия на этот биологический вид.
 – Их можно понять, – вздохнул Кенни, глядя на экран. Запись все еще шла. – У мадам на лбу написано, что она способна увести мужа от жены.
 – Следовательно, наша задача – сделать из нее мамашу. – Ловким движением Том отразил атаку Кенни на коробку с пончиками. – Она станет мамашей, пусть и не в буквальном смысле. Ко дню выборов миссис Ханнигер будет простой добродушной южанкой, как все женщины, которые должны отдать голоса за ее супруга. Они захотят голосовать за него именно потому, что он женат на ней.
 – Вижу, ты возомнил себя всемогущим богом. Лично я буду считать, что мы добились успеха, если нам удастся смягчить ненависть к ней.
 – Этого мало, – возразил Том, положил коробку с пончиками в мусорное ведро и придавил ее ногой. При виде страдальческой гримасы Кенни он рассмеялся и нажал на кнопку на пульте дистанционного управления. Телеэкран погас. – У нас вполне определенный заказ. А это значит, что мы заставим избирателей полюбить ее, пусть даже ради этого нам придется поджарить себе задницы. Пойми, ключ к победе на выборах –  она. Ладно, Кенни, пошли к шефу.
 – Иду-иду, – проворчал Кенни, но Том уже выводил его из кабинета. Кенни оставалось лишь бросить последний тоскливый взгляд на раздавленную коробку.




 ГЛАВА 3


 Нигде в июле не бывает так жарко, как в штате Миссисипи, с горечью думала Вероника Ханнигер. Было уже 94 градуса [1] в тени, и температура продолжала подниматься. Если станет еще чуть жарче, будет уже невозможно дышать. Белый полотняный тент прикрывал миссис Ханнигер от прямых солнечных лучей, но не более того.
 На ней было короткое платье без рукавов, очень легкое, и тем не менее ей казалось, что на ней надето слишком много. Чулки, казалось, были сделаны из свинца и совершенно не пропускали воздух. Лифчик вызывал зуд. Широко разрекламированное средство против пота длительного действия не оправдало своей репутации: по спине текли струйки пота, она ощущала влагу под мышками. У ее ног стоял небольшой электрический вентилятор, принесенный сюда специально ради нее, но жизни он нисколько не облегчал.
 – Господа, помните: отдавая голос за моего мужа, вы голосуете за просвещение, а просвещение – это мост, связывающий штат Миссисипи с двадцать первым веком.
 Этими словами Ронни, как обычно, завершила свою речь. Последние три минуты она думала вовсе не о просвещении, а о надоедливой мухе. Отмахиваться от мухи, произнося публичную речь, было бы нелепо; это она твердо усвоила, так как многочисленные советники Льюиса регулярно снабжали ее видеокассетами с записями выступлений других ораторов, и ей приходилось их все просматривать. На мух отвлекаться нельзя. Нужно улыбаться и твердо держаться за края кафедры, чтобы не думать, куда девать руки… С тех пор как она стала женой Льюиса, ей довелось выслушать столько советов, что ее от них давно тошнило.
 Закончив говорить, она улыбнулась, на этот раз искренне, и приветственно помахала собравшимся. Но не успела она сойти с кафедры, как гости уже вновь занялись десертом. Они не то чтобы забыли о ней, она для них просто не существовала.
 Ей было известно, что ее не любят. Ей никогда не стать одной из них. Она с Севера, за глаза ее называют “ковровой сумкой”. Молодая красотка бог знает из какой семьи, окрутившая человека вдвое старше себя, богача и видного уроженца штата Миссисипи, который врос корнями в местную почву так же глубоко, как и пятисотлетний дуб Дружбы, символ и гордость штата.
 Хозяйка приема – ее звали Мэри, фамилию Ронни не расслышала – подошла к ней, тронула за локоть и провела к главному столу, за которым, как водится, восседали крупнейшие спонсоры избирательной кампании. А ее научили быть приветливой со спонсорами.
 – Миссис Ханнигер, это Элизабет Чонси…
 Ронни с улыбкой протянула руку старой даме, и та немедленно сообщила ей, что знакома с ее свекровью, и обстоятельно поведала, при каких обстоятельствах состоялось знакомство. А Ронни слушала, улыбалась, вставляла в нужных местах реплики.
 Знакомство со всеми гостями заняло больше часа. Ронни пожимала руки, шутила с потенциальными спонсорами и состоятельными избирателями. К исходу этого часа у нее болела голова, правая рука ныла, и она чувствовала себя до крайности измученной.
 Эта неотъемлемая часть существования жены сенатора была ей, конечно, ненавистна. Снова и снова встречаться с избирателями и очаровывать их. Без передышки. Улыбаться, несмотря на настроение и самочувствие. Сегодня, например, ей было по-настоящему плохо. Она мечтала только о том, как окажется дома, примет душ, выпьет пару таблеток тайленола и ляжет в постель.
 Черта с два это будет скоро.
 – Все прошло отлично, – сказала ей Tea, пресс-секретарь.
 Они уже пробирались в сопровождении служителей ярмарки к выходу, у которого дежурил полицейский штата.
 Tea Кембридж недавно исполнилось тридцать лет, то есть она была всего на год старше Ронни. Эта привлекательная, коротко стриженная, худенькая брюнетка обладала отменным вкусом. Она работала с Ронни уже два года и успела с ней подружиться.
 Выбравшись из шатра, Ронни остановилась. Ее встретила жаркая стена раскаленного воздуха, яркого света, пыли и тошнотворной смеси запахов. Жареные сосиски, удобрения, цветы, бензин… Солнечный свет на мгновение ослепил ее. Она беспомощно моргала, поджидая свою свиту.
 Июль в Миссисипи – адская пора. Если бы не трижды проклятые опросы общественного мнения, приносившие неутешительные для Льюиса результаты, Ронни отдыхала бы сейчас в Мэне, в коттедже, принадлежащем Льюису. После женитьбы она ездила туда каждое лето. Едва ли не больше всего в своей нынешней жизни она ценила этот коттедж.
 И больше всего страдала из-за июля в Миссисипи.
 – Миссис Ханнигер?
 Густой, тягучий, как домашний мед, мужской голос растягивал гласные на южный манер. Глаза Ронни еще не адаптировались к свету, поэтому она решила, что до нее добрался репортер – просто потому, что журналисты всегда оказывались около нее именно в те минуты, когда ей меньше всего хотелось с ними общаться. Тем не менее она изобразила на лице дежурную улыбку.
 – Да, это я, – ответила она, все еще почти ничего не видя.
 – Меня зовут Том Куинлан. А это Кенни Гудмен. Куинлан и Гудмен, консультанты. Будем работать на вас во время избирательной кампании.
 – В самом деле?
 Глаза постепенно привыкали к солнцу, и Ронни уже различала две мужские фигуры в легких летних костюмах и белых рубашках. Один из новых знакомых был невысок и коренаст. Он показался ей болезненно бледным. Полы его светло-голубого пиджака развевались на ветру, узел галстука был ослаблен. Человек этот немилосердно потел. Его товарищ, тот, что заговорил с ней, был значительно выше и стройнее.
 Его светлые волосы слегка начинали редеть на висках. Судя по ровному загару, он много времени проводил под открытым небом. На нем был серый костюм, аккуратно застегнутый. Галстук также был завязан как положено, и вообще он производил впечатление более подтянутого и собранного человека, чем его компаньон.
 – Очень рада с вами познакомиться, – сказала Ронни и протянула руку блондину, а затем его другу.
 Tea и полицейские настороженно наблюдали за церемонией знакомства. Разумеется, жена сенатора обязана располагать к себе избирателей, но, с другой стороны, всякий разговор с незнакомыми людьми – это риск. Маньяк может объявиться где угодно и под любой личиной, а жена публичного политика – всегда потенциальная жертва.
 Впрочем, эти двое явно не собирались угрожать Ронни. Но кто они такие? Судя по их лицам, они считают, что их имена должны быть ей известны. Может, это спонсоры? Может быть, даже крупные спонсоры? Неужто она обязана помнить их фамилии? Из офиса Льюиса ей регулярно присылали обновлявшийся перечень имен, которые ей следовало держать в памяти.
 Однако Ронни была почти уверена, что Куинлан и Гудмен в том списке не фигурировали. Тем не менее она улыбнулась еще шире – на всякий случай. С самых первых дней совместной жизни Льюис не уставал повторять, что деньги – движущая сила политики. Льюису, как и другим политикам, было хорошо известно, что “плати чистоганом” – это не пустая фраза, которая говорится для красного словца. Это способ существования. Единственный путь к выживанию. Ронни была убеждена, что политик живет только тогда, когда занимает должность. Место в сенате и все атрибуты сенаторского звания необходимы Льюису не меньше, чем воздух, полагала она. Ему нужно постоянно находиться в центре внимания. Власть для него – то же, что для других хлеб и вода.
 Жаль только, что до замужества ей это не было известно.
 – Миссис Ханнигер, с сегодняшнего дня нам поручено работать с вами, – объяснил блондин, когда с рукопожатиями было покончено.
 Его тон явственно говорил о том, что попытки Ронни скрыть свою забывчивость были безуспешны. Впрочем, ее это мало заботило. От этих людей требуются дельные советы, а не голоса на выборах. С тех пор как она стала женой сенатора, она перевидала такое количество консультантов, что люди этой профессии представлялись ей чем-то вроде назойливых оводов.
 – Ах, вот как.
 Улыбка Ронни тут же пропала. После марафона в обеденном павильоне у нее болели лицевые мышцы, и она была рада дать им хотя бы короткий отдых. К тому же у нее опять немилосердно разболелась голова.
 Она укоризненно взглянула на пресс-секретаря.
 – Утром пришел факс из Вашингтона, – виновато пояснила Tea. – Я не успела его тебе показать. Мы не знали, что консультанты прибудут так быстро.
 Tea знала, как Ронни относится к консультантам. После того как один из них посоветовал ей набрать фунтов двадцать (“Помните, как выиграла Опра, когда изменила вес?” – сказал он тогда), Ронни дала себе зарок не слушать больше этих людей.
 К ним приблизилась полная женщина в ярком платье, расшитом громадными розами. Благодаря платью Ронни вспомнила имя этой женщины: Роза. Она нередко применяла этот нехитрый мнемонический трюк, чтобы запоминать имена. Ей внушили, что непременным качеством жены политического деятеля является способность запоминать множество имен.
 – Миссис Ханнигер, через пять минут начинается конкурс “Мисс Нешоба”. Вы возглавляете жюри, – напомнила Ронни женщина.
 – Спасибо, Роза.
 Ронни улыбнулась, и Роза просияла. Она была польщена тем, что супруга сенатора помнит ее имя, хотя видела ее всего один раз несколько часов назад. Что ж, Ронни уже научилась помогать людям считать себя значительными. Еще один способ завоевывать голоса. А голоса избирателей – это конечная цель игры.
 – Ничего, если мы присоединимся к вам? – спросил блондин – Куинлан: его фамилию ей тоже удалось запомнить.
 Легким наклоном головы она выразила согласие и направилась вслед за Розой к павильону, где должен был проходить конкурс. Tea, полицейский штата и один из служителей ярмарки шли рядом, помогая ей прокладывать путь среди шумной толпы. Вокруг сновали держащиеся за руки пары, женщины с детскими колясками, крикливые подростки в шортах, старухи в цветастых платьях… Ронни рассеянно улыбалась всем. Некоторые улыбались в ответ.
 Очень немногие.
 В такие минуты Ронни казалось, что ее ненавидит весь штат Миссисипи.
 Все случилось в ту самую секунду, когда они подошли к крытому парусиной павильону, расположенному сразу за автоматом, продающим сахарную вату. У входа висела украшенная воздушными шарами афиша, гласившая: “Мисс Нешоба. Начало конкурса в 14 часов”. Сопровождающие, как всегда, провели Ронни к заднему входу, где ее уже с нетерпением поджидали трое служителей.
 Та женщина возникла из ниоткуда. Точнее, она выбежала из-за автомата с сахарной ватой. Выбежала, выкрикивая что-то бессвязное. Высокая грузная женщина в чересчур обтягивающих шортах и полосатой майке. Ее красное лицо блестело от пота.
 – Шлюха! – вопила она, брызгая слюной.
 Ронни отшатнулась от нее и инстинктивно вскинула вверх руку, прикрывая лицо, она еще успела заметить серебристый блеск в воздухе и почувствовать резкий запах. Какой-то тяжелый предмет ударил ее в локоть и отлетел. И во все стороны брызнула густая холодная жидкость.
 “Боже правый”, – мелькнуло в мозгу Ронни.




 ГЛАВА 4


 Жидкость попала на лицо и одежду Ронни. Она крепко зажмурилась и принялась лихорадочно тереть лицо ладонями. До нее доносились крики, топот, шум борьбы. Она оступилась, потеряла равновесие.
 С ней случилось то, что она видела в самых жутких ночных кошмарах.
 Она не упала только потому, что ее подхватили чьи-то сильные руки. Через секунду Ронни почувствовала, как ее поднимают и несут куда-то.
 Она ничего не видела, ничего не понимала и была беспомощна, как младенец.
 – Все в порядке, ничего страшного, – сказал у нее над ухом мужской голос.
 Почему-то она поверила, что с его стороны ей ничего не угрожает, и не стала вырываться.
 – Где туалет? – громко крикнул тот же мужчина.
 Наверное, ему показали, так как Ронни вдруг почувствовала на лице горячие солнечные лучи; значит, ее несут прочь от павильона. И тут же она оказалась в каком-то темном, прохладном месте.
 – Можете стоять?
 Не дожидаясь ответа, невидимый покровитель опустил ее на пол. Она пошатнулась, так как боялась открыть глаза, боялась, что непонятная жидкость попадет в них. У нее кружилась голова, ей было плохо. И жутко. Что-то твердое вдруг уперлось ей в живот, и она вскрикнула от неожиданности. Поверхность неизвестного предмета была холодной, гладкой и округлой. Зашумела струя воды, и Ронни догадалась, что оказалась возле умывальника. Рука неведомого избавителя по-прежнему поддерживала ее за талию, и она откинулась назад, на его теплую грудь. Если бы не он, Ронни наверняка потеряла бы сознание.
 – Сейчас я подставлю вашу голову под струю. Промойте глаза.
 Его ладонь нажала на ее затылок, и она послушно наклонилась вперед, держась обеими руками за края раковины. Мужская ладонь отвела назад ее волосы и придержала их. Прохладная вода смочила ее лоб, веки, щеки… Сразу стало легче.
 Боже, неужели это кислота? Неужели она ослепнет? Неужели на лице на всю жизнь останутся шрамы?
 Новая волна ужаса охватила ее.
 – Открывайте глаза. Их нужно промыть как следует.
 Ронни подчинилась, застонала, но вода опять принесла облегчение, и уже через мгновение она видела свет и какие-то тени. Слава богу, она не ослепла.
 – Так. – Бумажное полотенце прикоснулось к ее лицу. Еще раз, еще. – Хорошо. Можете выпрямиться. Покажитесь-ка мне.
 Ронни повернулась лицом к своему спасителю. Слабость все еще не прошла, и она прислонилась к раковине, чтобы не упасть, и яростно заморгала. Она все видела, но пока еще смутно. Его пальцы осторожно дотронулись до ее подбородка, и свежее бумажное полотенце промокнуло слезящиеся глаза. Убрав волосы назад, он вытер ей щеки, затем намочил новое полотенце и провел им по ее правому предплечью.
 – Господи, так это не кислота? – хриплым голосом выговорила Ронни.
 Наконец она увидела своего спасителя. Блондин, с которым она познакомилась несколько минут назад. Куинлан, консультант. Он стоял перед ней и сосредоточенно тер ее руку.
 – Нет, не кислота. Это краска. Как ваши глаза?
 Красная краска. Теперь Ронни увидела ее следы на одежде. Жакет испорчен, как и костюм Куинлана: он испачкался, пока нес ее сюда.
 Сюда? Очевидно, в туалет. Три кабинки, две не очень чистые раковины, (к одной из которых Ронни прислонилась), треснутое зеркало на стене. Возле двери – переполненная мусорная корзина. Не слишком резкий, но ощутимый неприятный запах.
 Мужской туалет.
 Так как она не ответила на его вопрос насчет глаз, Куинлан терпеливо повторил:
 – Как ваши глаза?
 Ронни моргнула. Смысл его слов не сразу дошел до нее.
 – Немного жжет, но я все вижу. Скорее всего глаза в порядке. – Она содрогнулась при мысли о том, как легко могла сегодня ослепнуть. – Ох, простите, меня сейчас вырвет.
 Она вошла в ближайшую кабинку, рухнула на колени перед унитазом, и все содержимое ее желудка изверглось наружу. Затем она с усилием поднялась и увидела, что Куинлан наблюдает за ней с порога.
 – Сядьте, – властно сказал он. Она опустилась на сиденье унитаза, положила руки на колени и бессильно опустила голову.
 – Никуда не уходите.
 Куинлан вышел, но быстро вернулся, подошел к ней и присел на корточки.
 – Вот.
 Он протянул ей влажное бумажное полотенце. Ронни протерла лицо, и тошнота отступила, остался только мерзкий привкус во рту. Ей вдруг смертельно захотелось глотнуть воды.
 – Вам лучше? – мягко спросил Куинлан, как только она подняла голову.
 Глаза их встретились. Ронни заметила, что у него голубые глаза и темные ободки вокруг радужки, а в уголках появились первые мелкие морщинки. Густые ресницы и брови, чуть выгоревшие на солнце. Прямой нос, тонкие, но решительно очерченные губы. Удлиненный овал скуластого лица придавал ему вид аскета. Ронни подумалось, что этот человек никогда не станет предаваться чревоугодию и прочим излишествам и осудит каждого, кто уступит соблазнам.
 – Со мной все в порядке.
 Ронни понимала, что это было неправдой, но поднялась на ноги, держась за стенку кабинки. Куинлан тоже выпрямился. Когда она пошатнулась, в его глазах промелькнула тревога.
 – На вашем месте я бы еще немного передохнул.
 – Я хочу пить.
 Он посторонился, пропуская ее. Придерживаясь за стенку, она двигалась довольно уверенно, но одолеть несколько шагов, отделявших ее от умывальника, оказалось непосильной задачей. Ее немедленно повело в сторону. Она даже удивилась, что настолько нетвердо держится на ногах. Подгибающиеся колени, вернувшаяся тошнота, ноющая боль в руках и ногах… В общем, она явно поторопилась заявить, что с ней все в порядке.
 Он поддержал ее за локоть, чтобы не дать ей упасть, и приобнял за талию. С его помощью Ронни доковыляла до умывальника. Куинлан включил холодную воду, она подставила горсть, прополоскала рот, потом сделала несколько глотков, глубоко вздохнула. Вода настолько привела ее в чувство, что ей удалось сполоснуть лицо.
 – Извините, – пролепетала она, когда он уже протягивал ей сухое полотенце.
 Выпрямившись, Ронни взглянула в зеркало. Куинлан стоял сзади, готовый подхватить ее, если она вдруг опять станет терять равновесие. Большой, широкоплечий; яркий контраст с ее хрупкой фигуркой. Он был на несколько дюймов выше Ронни – несмотря на ее трехдюймовые каблуки. Его рука все еще лежала на ее талии.
 Ее острый женский глаз машинально отметил, что Том Куинлан привлекательный мужчина.
 – За что вы извиняетесь? За то, что в вас плеснули краской? Вы ни в чем не виноваты.
 Их взгляды в зеркале встретились. Его голос, по-южному растягивающий слова, звучал приторно-сладко.
 – Мне казалось, политический консультант не обязан играть роль сиделки.
 Она едва не всхлипнула.
 – Мы привыкаем ко всему. – Он улыбнулся, и морщинки в уголках его глаз на мгновение сделались глубже. – Мы на все готовы ради достижения цели.
 – Господи, неужели меня вырвало?
 – При шоке это естественно. Думаю, вы не очень пострадали. Физически, я хочу сказать.
 Ронни и самой так казалось. Она сделала глубокий вдох, чтобы поскорее опомниться и взять себя в руки, и вгляделась в свое отражение в зеркале. Почувствовав, что она твердо стоит на ногах, Куинлан убрал руку с ее талии и отступил на шаг.
 Веки Ронни слегка припухли, но глаза не были повреждены. Зрачки уже сузились до обычного размера, и к ней быстро возвращалось нормальное, ясное зрение. Правда, внешность ее оставляла желать много лучшего. Волосы ее вымокли и прилипли к щекам, вода с них стекала на плечи. Спереди они топорщились наподобие гребня попугая. На лице, на ушах, на шее, на руках, на одежде все еще оставались ярко-красные пятна краски. На бледном лице остатки размазавшейся косметики выглядят просто нелепо. Карие глаза покраснели и слезятся, полные губы дрожат. Более жалкий вид даже трудно придумать, платье из ирландского льна от Анны Сюи испорчено бесповоротно. Высыхающая краска стекает по ногам, пачкая босоножки.
 Краска запачкала всю ее одежду, за исключением разве что нижнего белья.
 Взгляд Ронни упал на дорогое жемчужное ожерелье, которое Льюис подарил ей вскоре после свадьбы, и она в ужасе воскликнула:
 – Краска попала на жемчуг!
 Она нащупала замочек ожерелья, но не смогла его открыть. Руки как будто налились свинцом, пальцы не слушались ее.
 – Подождите, дайте мне.
 Куинлан приблизился к ней, отвел в сторону ее волосы и расстегнул замочек. Прикосновение теплых рук к шее оказалось приятным. Ронни подставила жемчужины под струю воды, но Том забрал у нее ожерелье, промыл его сам.
 – Проверьте и серьги.
 Она последовала совету, глянула в зеркало и обнаружила, что и в серьгах жемчуг заляпан красным. Ее пальцы не сладили и с серьгами.
 – Вы не могли бы мне помочь? – взмолилась Ронни, едва не плача.
 Куинлан поднял голову, увидел в зеркале, в чем состоит трудность, положил ожерелье на край раковины и занялся серьгами. На этот раз его пальцы были холодными и мокрыми.
 Когда он ловко вынул серьги из ее ушей, Ронни предупредила:
 – Не уроните их в раковину. Жемчуг настоящий.
 – Не сомневаюсь, – сухо отозвался Куинлан. – Краска попала вам в уши.
 Ронни повернулась в профиль и посмотрела в зеркало. Он был прав. Она смочила бумажное полотенце и тщательно протерла ушные раковины, думая только о том, как бы не выказать свою слабость. Ей не хотелось, чтобы он заметил, что она находится на грани истерики.
 Красные пятна на мокром полотенце были очень похожи на кровь. Слава богу, все-таки это не кровь. Враг подстерег ее не с револьвером, а всего лишь с банкой краски.
 Уже не в первый раз Ронни задумалась о том, что цена всего, к чему она всю жизнь стремилась, оказалась слишком высока.
 Она хотела удачно выйти замуж, и ей это удалось. Она мечтала о богатстве и обрела его. Ей нравилось быть в центре внимания, и она стала знаменитостью, пусть и местного масштаба. Исполнились все-все ее детские грезы.
 Но в действительности все оказалось вовсе не таким чудесным, как в фантазиях. Да, она добилась всего, к чему стремилась, – и к ней не пришло то счастье, на которое она рассчитывала.
 А сегодня она и подавно не назвала бы себя. счастливой.
 Ей пришло в голову, что все это время ее грызло ощущение пустоты. От этой мысли у нее опять засосало под ложечкой.
 – Я не могу идти туда, – прошептала Ронни, не отрывая взгляда от зеркала. Ее пальцы, намертво вцепившиеся в края раковины, так и не выпустили использованное полотенце. – Просто не могу.
 – Я полагаю, что сегодняшнюю программу вы выполнили. – Куинлан завернул вымытые серьги и ожерелье в новое бумажное полотенце. – Между прочим, вам нужно показаться врачу.
 – О боже, – вздохнула Ронни, – ведь все это попадет в газеты!
 Она с ужасом вообразила кричащие заголовки завтрашних номеров. Никакой ее вины в происшедшем нет, но газетчики непременно сделают все, чтобы выставить ее в самом дурном свете. Телевизионщики тоже вечно над ней измываются. Все ее называют “второй миссис Ханнигер” и криво улыбаются при этом.
 Куинлан собирался что-то ответить, но в эту секунду дверь туалета распахнулась, и Ронни увидела, что все ее худшие страхи оправдываются.
 – Ронни!
 Tea на миг замерла на пороге, ничего не видя в полумраке после яркого солнца; потом она разглядела Ронни и бросилась к ней. За Tea следовала целая толпа: Роза, трое полицейских, служители с оранжевыми бляхами и еще какие-то люди.
 Ронни застыла в напряженной позе.
 – Господи, мы не знали, где тебя искать! Ты в порядке?
 Tea сжала ее локоть и быстро оглядела с головы до ног.
 Ронни успела только кивнуть. Вспышка заставила ее зажмуриться. Конечно, это репортеры. Слетелись, как мухи на дохлятину. Или как стервятники. Стервятники везде вынюхивают смерть, а стервятники от прессы вынюхивают сенсации.
 – Нет!
 Она вскинула руку, стараясь защититься от вспышек фотоаппаратов. Некоторое время назад Ронни точно таким же жестом – и столь же безуспешно – пыталась защититься от выплеснутой ей в лицо краски. Воистину ирония судьбы.
 Оба раза ей не удалось защититься от насилия.
 – Миссис Ханнигер, расскажите… Она не услышала окончания фразы. Они наседали, прижимая ее к раковине. Ронни отступила и больно ударилась копчиком о ее край. Желудок ее снова болезненно сжался, колени подогнулись. Вспышки слепили ее со всех сторон; они почему-то показались ей похожими на фейерверки на гуляниях в День Четвертого июля. Слова гремели у нее в ушах, но их смысл оставался неясен для нее. Они загнали ее в ловушку, как охотники загоняют зверя.
 – Ронни, боже мой, как ты?.. Может, вызвать “Скорую”?
 Tea потрогала платье Ронни, сразу же отдернула руку и уставилась на красное пятно на пальце.
 – Нет, – прошептала Ронни пересохшими губами. – Все нормально.
 А фотоаппараты все щелкали. Вопросы репортеров звенели все громче, все настойчивее.
 – Миссис Ханнигер, нам очень жаль…
 К ней с извинениями приблизился служащий ярмарки. За его спиной вдруг вспыхнул мощный прожектор и ослепил ее.
 – Нет, пожалуйста…
 – Оставьте ее в покое! – выкрикнула Tea, поворачиваясь к репортерам.
 – Миссис Ханнигер, объясните, что произошло!
 Еще один настырный журналист. Тоже с фотоаппаратом.
 Ронни покачала головой. Ей хотелось исчезнуть, сбежать, но путь к бегству был отрезан. Она в ловушке. Она окружена.
 – Я не могу…
 – Пожалуйста, оставьте ее в покое, – повторила Tea, стараясь перекричать толпу.
 – Это краска?
 – Как по-вашему, что означает красный цвет? Не считаете ли вы, что цвет краски имеет особое значение?
 – Вы с ней знакомы?
 Они атаковали ее вопросами. Ронни чувствовала себя так, словно ее публично раздевали. Всем им уже известно, что именно случилось, завтра во всех газетах появятся сенсационные репортажи, и в каждом из них будет фигурировать слово “шлюха”.
 Невыносимо. Ронни чувствовала, как дрожат ее губы, и ничего не могла с этим поделать.
 – Так, господа, хватит! – раздался над ее ухом мужской голос. Тягучий южный выговор никуда не делся, но сейчас в голосе Куинлана звучали суровые, повелительные нотки. – Миссис Ханнигер сейчас не может с вами беседовать. Позднее вы получите ответы на все интересующие вас вопросы.
 Куинлан решил взять командование парадом на себя. Он растолкал всех и встал перед Ронни, лицом к журналистам. Несколько толчков, гневный взгляд, повелительный тон – и враг стал отступать. На протесты Tea и самой Ронни репортеры не обращали внимания, а Куинлана, похоже, игнорировать не могли. Почему? Неужели только потому, что Куинлан – мужчина? Ронни отогнала от себя подобные мысли. Какая разница? Достаточно того, что он со своей задачей справляется.
 Ронни напомнила себе, что Куинлан сейчас работает на нее. Точнее, на избирательную кампанию Льюиса. Еще полчаса назад она мысленно проклинала его, теперь же чувствовала к нему искреннюю благодарность.
 – Никаких съемок! – неожиданно рявкнул Куинлан.
 Ронни глянула поверх его плеча и увидела, как в дверь туалета протискиваются Кристин Гвен из местных теленовостей и оператор с камерой. Эта блондинка тридцати с лишним лет обладала отличным нюхом на кровь и считалась на телестудии города Джексона главной акулой.
 – А вы кто такой? – воскликнула Кристин, жестом указывая оператору, с какой точки лучше вести съемку. Внезапно ее тон переменился: – Если не ошибаюсь, вы, кажется, Том Куинлан? Разве вы теперь работаете на сенатора Ханнигера?
 Толпа журналистов немедленно загудела, опять защелкали затворы фотоаппаратов. Резким движением головы Куинлан показал, что не намерен отвечать. За его спиной Ронни вдруг показалась себе очень маленькой и хрупкой.
 – Прощу очистить помещение, – распорядился Куинлан, обращаясь к одному из полицейских.
 Тот кивнул, и его товарищи начали оттеснять репортеров.
 – Это общественное место, – возразила Кристин.
 – Вы правы, мэм, но мы вынуждены попросить вас покинуть помещение, – ответил один из полицейских, наступая на нее. – Просьба ко всем выйти.
 – Вам известно, что у нас в стране свобода прессы?
 С этими словами один из репортеров нацелился объективом на Ронни, но Куинлан ловко загородил ее.
 Другой репортер громко запротестовал:
 – Вы не выгоните нас! Общественность имеет право знать подробности!
 – Билл, камера работает? – раздался пронзительный голос Кристин.
 Оператор, по-видимому, ответил утвердительно, так как Куинлан пробормотал себе под нос что-то неразборчивое и повернулся к Ронни.
 – Бесполезно. Надо смываться отсюда.
 Прошептав ей на ухо эти слова, Куинлан стянул с себя пиджак и набросил ей на голову. Ронни не стала возражать, понимая, что таким образом ее защитник спасает ее от глаза телекамеры.
 Сегодня на всех телеэкранах штата появится ее белое, искаженное от страха лицо.
 – Миссис Ханнигер, скажите, пожалуйста, что вам крикнула та женщина? – услышала она голос репортера, доносившийся от входа.
 – Шлюха! – немедленно отозвался другой репортер.
 Воцарилась напряженная, неловкая тишина. У Ронни все оборвалось внутри. Эта омерзительная история сорвет избирательную кампанию. И Льюис в своем провале будет винить ее.
 – Мы не разобрали слов, – попыталась вмешаться Tea, но голос ее прозвучал так неубедительно, что никто не обратил на нее внимания.
 – Я все слышала. – Роза выступила вперед. – Все правильно, она крикнула: “Шлюха!”
 – Вы были на месте?
 Репортеры немедленно занялись Розой. Кристин отдавала приказания оператору, одновременно отбиваясь от полицейского, пытавшегося вытолкать ее наружу.
 – Вы готовы к побегу? – спросил Куинлан, наклонившись к Ронни.
 Момент действительно был удобный, Роза отвлекла на себя журналистов.
 Ронни взглянула на Куинлана из-под полы его пиджака. Колени ее дрожали, и она страдала от нового приступа тошноты. В нормальных обстоятельствах она захотела бы прилечь. Но сложившаяся обстановка была далека от нормальной, и Ронни была готова на все, лишь бы оказаться отсюда подальше. Если для этого требуется бежать, она согласна.
 Она кивнула.
 – Идемте, – скомандовал Куинлан.
 Слегка обняв ее за плечи, он торопливо вывел ее из туалета, вывел туда, где она оказалась вне поля зрения камеры. Это не стоило ему никаких усилий, если не считать нескольких точно рассчитанных толчков.
 Почувствовав жаркое дыхание солнца на коже, они побежали. Уже через несколько секунд вся свора мчалась в погоню.




 ГЛАВА 5


 – Спасибо вам, мистер Куинлан.
 – Пожалуйста, миссис Ханнигер.
 Он повернул голову и улыбнулся; морщинки в уголках глаз разбежались веселыми лучиками. Ронни улыбнулась в ответ.
 Принадлежащий Куинлану кремовый “Бьюик-Регал” последней модели с обитыми коричневым велюром сиденьями мчался прочь от Нешобы посреди залитых солнцем зеленых полей. Но мчался он на восток, тогда как Джексон остался на западе.
 – Простите, но мне кажется, вам следует знать, что мы едем по неверной дороге. Если вы, конечно, везете меня домой.
 – Я везу вас не домой.
 – Да?
 Ронни удивленно вскинула голову.
 Между сиденьями лежала кучка скомканных бумажных полотенец со следами красной краски. Оказалось, что в отделении для перчаток Том Куинлан возит бумажные полотенца. В течение первых нескольких минут пути Ронни старательно стирала с кожи краску, не обращая внимания на дорогу.
 – Угу.
 – Почему?
 В голове у нее пронеслись смутные образы: похищение и что-то еще худшее. Но она быстро отогнала их. Строго говоря, Ронни была знакома с этим человеком немногим более часа и знала только его фамилию и профессию. Однако она уже безгранично доверяла ему. Он выручил ее из беды, позаботился о ней, защитил от натиска прессы. “Наверное, – подумала Ронни, – так верят друг другу солдаты, вместе прошедшие через сражение”.
 – Только что вы смотрели на меня как на нового Джека Потрошителя.
 Он с улыбкой взглянул на нее, как бы радуясь тому, как точно прочитал ее мысли.
 – Да, мелькнуло такое подозрение.
 Она опять откинулась на спинку кресла. Прохладный воздух из кондиционера приятно овевал ее лицо.
 Придорожные канавы с обеих сторон высохли и поросли сорной травой. Жара стояла уже давно, и даже листья на деревьях заметно пожелтели и поникли.
 – Куда же, интересно знать, вы меня везете? Мне как-никак нужно принять душ и переодеться.
 Бумажные салфетки Куинлана были пропитаны спиртом, отчего кожа на ногах Ронни пересохла и зудела. Впрочем, до конца оттереть краску с чулок ей так и не удалось.
 – Как по-вашему, куда должна направиться эта банда шакалов?
 – А-а…
 Об этом Ронни не подумала. Седжли, семейное владение Ханнигеров, где они с Льюисом жили, когда приезжали в Миссисипи, уже наверняка окружено репортерами. Садясь в “Бьюик”, она невзначай обернулась и увидела, как они рассыпались по своим машинам. Несомненно, они помчались за ней вслед. Если Куинлан сумел от них оторваться – а она очень надеялась, что ему это удалось, – они помчатся в Седжли.
 Наверное, они уже рыщут вокруг особняка довоенной постройки, шныряют по дубовой аллее… Окружающий поместье каменный забор не остановит и шестилетнего ребенка, тем более он не станет серьезным препятствием для неистовой толпы репортеров, жаждущих сенсации.
 – Надо бы предупредить Дороти. – Ронни указала взглядом на висящий на крючке мобильный телефон. – Можно воспользоваться?
 – Пожалуйста. Кто это – Дороти?
 – Моя свекровь. Она сейчас в Седжли.
 Она набрала номер.
 – Ах да, бабушка.
 После второго гудка трубку взяла Селма, женщина, с давних пор служившая в Седжли экономкой. Ронни знаком попросила Куинлана молчать.
 – Селма, говорит миссис Льюис. Миссис Ханнигер дома?
 – Нет, мэм.
 Ронни тотчас предположила, что Дороти отправилась на обед к одной из своих многочисленных приятельниц. Тем лучше, пусть Селма первой сообщит неприятные новости ее суровой свекрови.
 – Вы можете связаться с ней? Она не оставила вам номер телефона?
 – Она у миссис Черри.
 Гонория Черри была одной из самых старинных подруг Дороти. Семейство Черри, как и клан Ханнигеров, сколотило немалое состояние на табаке. Их гнездо находилось недалеко от Седжли, в Уэйвленде.
 – Селма, будьте добры, позвоните ей и скажите, что на ярмарке какая-то женщина плеснула в меня краской, но я не пострадала. В Седжли наверняка вот-вот появятся журналисты. Мне хотелось бы предупредить об этом.
 – Пусть она говорит, что ничего не знает, если ее будут спрашивать, – прошептал Ронни в ухо Куинлан. – И бабушка пусть отвечает так же.
 – Селма говорит, репортеры уже звонят, – тихо сообщила ему Ронни, прикрывая ладонью трубку. – А у заднего крыльца стоит какая-то машина, и в ней никого нет.
 – Наверное, кто-то уже добрался до дома и снимает его или ищет, у кого бы взять интервью. Передайте Селме то, что я вам сказал. Ей ничего не известно.
 Ронни повторила слова Куинлана, Селма подтвердила, что она все поняла, и повесила трубку.
 – Теперь надо звонить Льюису.
 Ронни со вздохом набрала номер его сотового телефона и с облегчением услышала механический голос, сообщавший, что абонент временно недоступен. Когда Льюис узнает последние новости, он будет, мягко говоря, расстроен.
 – Абонент компании “Белл Саут” не может вам ответить, – повторила она, имитируя интонации автоответчика, и набрала номер офиса Льюиса в Вашингтоне.
 Когда секретарша Льюиса Мойра Адамс подошла к телефону, Ронни пересказала ей новости и попросила передать их Льюису при первой возможности. Исполнив эту неприятную обязанность, она отключила телефон и повесила его на крючок.
 – И что же теперь? – обратилась она к Куинлану. – Домой ехать нельзя.
 – Думаю, вам лучше всего поехать со мной.
 Его глубокий голос как-то успокаивающе действовал на нее, хотя вообще ее раздражал южный акцент. Возможно, дело было в том, что специфический выговор появлялся у Льюиса, как только его самолет входил в воздушное пространство штата Миссисипи, а в Вашингтоне немедленно пропадал. Зимой, когда они с Ронни постоянно жили у себя в Джорджтауне, выговор Льюиса вовсе не выдавал его происхождения. Наверное, из-за этой особенности Льюиса южный акцент представлялся ей неестественным и у других.
 – Это не годится, – все же возразила она. – Представьте себе, как за это ухватятся газеты. “Жена сенатора скрывается в доме политического консультанта!” Они представят дело так, как будто я сбежала с любовником!
 В ее голосе звучала досада. Но Куинлан по-прежнему невозмутимо смотрел на нее.
 – У меня квартира в Джексоне, и вы совершенно правы, везти вас туда не стоит. Хотя бы потому, что они туда рано или поздно тоже явятся. Я имел в виду дом моей мамы.
 – Дом вашей мамы?
 – Она живет под Де-Кальбом. Это милях в тридцати отсюда. Никому не придет в голову искать вас там. У вас будет возможность привести себя в порядок и передохнуть, а потом мы решим, как быть дальше.
 – Так вы родились в Миссисипи?
 Ронни сама не знала, что ее так удивило. Чтобы догадаться, что Куинлан – южанин, достаточно было раз услышать его голос. Но ей почему-то всегда казалось, что политические консультанты являются издалека. Они не сидят на месте, они вечно летают из города в город, из штата в штат, всякий раз они заняты в новой избирательной кампании. Трудно вообразить, что у такого человека есть корни, тем более в Миссисипи.
 – Ну да. Я прожил тут почти всю жизнь. Кстати, я учился вместе с Марсденом в “Оул Мисс”. Один год мы даже жили в одной комнате.
 Марсденом звали старшего сына Льюиса и его первой жены, Элеонор Праведной. Этот Марсден был на восемь лет старше мачехи.
 – О-о, это, безусловно, безукоризненная рекомендация, – с иронией протянула Ронни и почувствовала, как ее доверие к Куинлану вдруг дало трещину. – Раз вы дружили с Марсденом, этого достаточно, чтобы поручить вам работу со мной.
 – Вы, я полагаю, не очень-то ладите с Марсденом?
 Он насмешливо взглянул на нее.
 – Мастерски вы подобрали невинную формулировку. Помимо прочего, Марсден считает, что я разрушила семью его отца. Он ненавидит меня. И можете мне поверить, я отвечаю ему полной взаимностью.
 – Он прав?
 – В чем? В том, что я разрушила семью Льюиса? Нет.
 Ронни замолчала. Как много можно рассказать этому человеку? Только что она чувствовала, что готова доверить ему все, что угодно, но факты – упрямая вещь. А факты таковы: Куинлан – политический консультант, которому платят, чтобы он “управлял” ее поведением, и в колледже Куинлан жил в одной комнате с Марсденом.
 И на оба эти невысказанные соображения он немедленно ответил:
 – Вы сами знаете, что так считает весь штат.
 Куинлан произнес это с легким сожалением, как бы извиняясь за горькую правду.
 Ронни с отвращением посмотрела на испорченное платье.
 – Это уж точно.
 – И это мнение мы изменим. Доверьтесь мне, сударыня, и через полгода вас будут любить не меньше, чем попкорн во время киносеанса. Это я вам обещаю.
 Ронни невольно рассмеялась.
 – Иначе деньги возвращаются заказчику?
 – Естественно. – Он улыбался. – Понимаете, все дело в шаблонном мышлении избирателя. Он привык видеть в общественных фигурах не живых людей, а стереотипы. Ему проще жить, не думая. В вашем случае стереотип прост: “Другая женщина”. Хороший человек прожил много лет с преданной и любящей женой, и тут являетесь вы, молодая и привлекательная, и уводите его с собой. Встаньте на точку зрения обывателей, и вы поймете, за что вас не любят.
 – Но это же неправда. Честное слово. Я не уводила Льюиса из семьи. Когда наш роман начался, Льюис был уже разведен.
 Ронни не могла больше сдерживаться. Ей было необходимо внести ясность хотя бы в этот вопрос.
 – И когда это произошло?
 – Примерно шесть лет назад. Я уже несколько лет работала в его офисе, но личные отношения между нами появились только после того, как его брак с Элеонор окончательно распался.
 – Расскажите, как вы познакомились?
 – Мне было девятнадцать лет, я училась на последнем курсе Американского университета в Вашингтоне. Льюис как-то прочитал у нас лекцию. Тема мне показалась интересной, и я задала ему несколько вопросов. После лекции он подошел ко мне в холле и сказал, что в его офисе появилась вакансия и он может предложить мне работу на неполный день. Я подала заявление, и меня приняли. Сначала я была чем-то вроде секретарши, потом постепенно продвинулась по службе.
 – Значит, вы работали у него.
 Ронни кивнула и, задумавшись на мгновение, решила, что вполне может вкратце рассказать Куинлану историю своих отношений с Льюисом. В конце концов, ей стыдиться нечего. Пусть Марсден и избиратели штата этому не верят. Она не станет рассказывать, с какой настойчивостью Льюис домогался ее с самого начала. В этой части истории правда не сыграет на руку ее мужу. А правда состояла в том, что Льюис упорно приглашал ее в рестораны с тех самых пор, как она, девятнадцатилетняя студентка, впервые появилась в его офисе. В конце концов она согласилась. Пожалуй, эти факты не следует предавать огласке.
 – Когда я получила степень бакалавра, он предложил мне место ассистента по юридическим вопросам. Я перешла на полный рабочий день. К тому времени они с Элеонор уже не жили вместе, хотя до поры до времени не объявляли о расставании, опасаясь, что развод снизит его шансы на выборах. Через некоторое время мы с Льюисом стали встречаться. Тогда у Элеонор уже кто-то был. Так обстояли дела во время последней предвыборной кампании Льюиса, когда они с Элеонор по-прежнему вместе появлялись на публике. А после выборов Элеонор быстро получила развод, и мы с Льюисом поженились. Он решил, что за шесть оставшихся до выборов лет избиратели привыкнут ко мне. Но прошло уже три года, а общественное мнение настроено ко мне все так же враждебно. По-моему, сегодня мы получили ясное тому подтверждение.
 – Да, на поздравление с Днем святого Валентина это мало похоже, – согласился Куинлан и бросил на нее быстрый взгляд. – Вы с сенатором не планируете завести детей?
 – Что?!
 Ронни подскочила в кресле. Она не верила своим ушам. Неужели этот человек решился задать ей такой интимный вопрос?
 – Поймите, рождение ребенка сразу смягчит сердца избирателей. Молодую маму с малышом на руках любят все без исключения. Если вы вообще хотите иметь детей, вам стоило бы подумать об этом до выборов. У вас еще есть время.
 – Если я и захочу иметь детей, то уж не ради победы на выборах!
 – Я только высказал свои соображения.
 Куинлан явно не испытывал неловкости. Он просто размышлял вслух. Ронни вдруг пришло в голову, что ей неизвестно, как много этот Куинлан знает о Льюисе. Возможно, немало, раз в колледже он дружил с Марсденом. С другой стороны, очень немногие по-настоящему знают Льюиса. Не исключено, что даже Марсден не относится к этим немногим.
 – А вы были близки с Марсденом? – осторожно спросила она.
 – Когда-то мы были друзьями. Сейчас я бы назвал его просто знакомым. Не беспокойтесь, в мои обязанности не входят периодические отчеты перед Марсденом о вашем поведении. Я работаю не в его интересах, а в ваших.
 Куинлан улыбнулся ей.
 – Рада, что вы это сказали.
 Он притормозил у знака “Стоп” и свернул на боковую дорогу, еще более узкую, чем та, по которой они ехали до сих пор. На этой дороге двум легковым машинам, чтобы разъехаться, пришлось бы свернуть на покрытую гравием обочину, да и в этом случае водителям нужно было бы соблюдать предельную осторожность.
 Вдоль дороги по обе стороны тянулась изгородь, за которой открывались обширные пастбища. Пятнистые коровы жались к редким деревьям в поисках прохлады. В грязной речушке плескались четыре свиньи; только их головы торчали над водой. В траве у самой дороги бродили гуси. Фермер в джинсовом комбинезоне и соломенной шляпе, сидевший за рулем трактора, помахал Куинлану рукой. Куинлан приветственно просигналил в ответ.
 – Вы его знаете?
 Ронни удивилась, что элегантный Куинлан и трудяга-фермер приветствуют друг друга, как добрые приятели.
 – Я всех здесь знаю. Многие поколения моих предков жили на этой земле. Вот мы и приехали.
 “Бьюик” свернул на гравиевую дорогу, ведущую к дому. Ронни бросился в глаза металлический почтовый ящик, прибитый к потемневшему от времени столбу. Ее взору открылся двухэтажный фермерский дом с узкими окнами, обитый белыми досками. Дом, по-видимому, отнюдь не роскошный, зато уютный. На газоне перед ним рос старый раскидистый дуб. Второго входа не было видно за стволами серебристых кленов, неподалеку от которых примостился стол для пикников.
 В стороне на небольшом возвышении расположился покосившийся сарай. Саму подъездную дорогу едва ли правильно было бы так называть.
 Обычная деревенская дорога, огибающая дом и ведущая в поле, к рощице каких-то деревьев. Справа от дороги – фруктовый сад, слева – птичий двор и еще какие-то хозяйственные постройки.
 Куинлан подъехал к дому, поставил машину в тени кленов и выключил мотор.
 На боковом крыльце показался паренек в шортах цвета хаки и белой майке. Увидев машину Куинлана, он замер на верхней ступеньке. Дверь за его спиной с грохотом захлопнулась.
 Куинлан выбрался из машины.
 – Привет, Марк. Ты почему бездельничаешь?
 Марк ничего не ответил, только пожал плечами. Когда Ронни вышла из “Бьюика”, к дому подъехала другая машина, и ее водитель дал длинный гудок. Парень в шортах снова пришел в движение. Он кинулся к новой машине, дверца которой со стороны водителя открылась.
 – Пока! – крикнул парень Куинлану и забрался за руль, а светловолосая девушка, только что подъехавшая к дому, перебралась на пассажирское сиденье.
 – В десять часов, – напомнил парню Куинлан.
 – В двенадцать, – отозвался тот и захлопнул дверцу.
 – В десять, – строго повторил Куинлан, но если Марк и услышал его, то не подал виду.
 Он уже дал задний ход, и машина покатилась по гравию. Манера вождения Марка отличалась скорее бесшабашностью, нежели осторожностью. Добравшись до дороги, он дал гудок, помахал Куинлану рукой, как и его подруга, и машина скрылась за поворотом.
 – Лорен позвала его купаться, и он немедленно сказался больным, – услышала Ронни женский голос.
 Она огляделась по сторонам и только тут заметила, что на боковое крыльцо, где только что стоял Марк, вышла пожилая дама в белой блузе и просторных полосатых брюках. Судя по внешности, ей было далеко за шестьдесят. Седые волосы были коротко подстрижены. Она недовольно хмурилась.
 – Этого следовало ожидать, – ухмыльнулся Куинлан. – Эта девчонка вечно нам обедню портит. – Вдруг Куинлан, по-видимому, вспомнил о существовании Ронни. – Мама, познакомься, это миссис Льюис Ханнигер, супруга нашего сенатора. Миссис Ханнигер, это моя мама, Салли Макгир.
 – О-о! – Миссис Макгир сошла с крыльца и протянула гостье руку. – Очень рада с вами познакомиться, миссис Ханнигер. Я знаю вашего… как это называется?.. пасынка, верно? Я говорю о Марсдене. Точнее будет сказать, знала раньше. В общем, я вам очень рада.
 – Благодарю вас.
 Ронни изобразила на лице профессиональную улыбку сенаторской жены и протянула старой даме руку. Та с удивлением глянула на Ронни и перевела взгляд на сына.
 – Боже, что это? – ахнула она. – Неужели кровь?
 – Нет, мы по дороге вляпались в краску. Мама, миссис Ханнигер нужно принять душ, переодеться, а потом она, наверное, захочет перекусить. У тебя найдется что-нибудь вкусное?
 – Конечно, разве ты не знаешь? – Миссис Макгир вошла вслед за Куинланом и Ронни в прохладный холл, обставленный на старомодный манер. У одной из стен Ронни увидела небольшой орган. – У меня есть индейка и ветчина, если только Марк ее не доел. Он вполне на такое способен. И я только что испекла пирог. “Красный бархат”.
 – Кухня моей мамы – лучшая в штате, – с гордостью заметил Куинлан и обнял мать. – Попробуете ее “пирог” и скажете то же самое. Но сначала самое необходимое. Душ наверху. Вторая дверь направо.
 – Полотенца на вешалке чистые, – добавила миссис Макгир. – Шампунь на полочке. Не стесняйтесь, пользуйтесь всем, что вам понадобится.
 – Спасибо.
 Ронни замялась; ей казалось не совсем удобным вот так запросто идти в душ, едва войдя в дом. Но по лицам матери и сына ей стало ясно, что они не ждут от нее церемоний. Поэтому она прошла к лестнице, ведущей на второй этаж, чувствуя на себе изучающие взгляды хозяев.
 Что Куинлан станет рассказывать матери?
 Несомненно, всю эту дикую историю.
 Ронни содрогнулась. Унизительно сознавать, что тебя ненавидят. Вдвойне унизительно, что ненавидят вот по такой причине.




 ГЛАВА 6




 15 часов 30 минут. Билокси 



НАЙДЕНО МЕРТВОЕ ТЕЛО ДОЧЕРИ ТЕЛЕПРОПОВЕДНИКА

  В пятницу около четырех часов вечера в водах Мексиканского залива недалеко от Оленьго острова было обнаружено тело 23-летней дочери известного евангелистского проповедника Чарли Кея Мартина. Как сообщил нашему корреспонденту сержант Конни Лотт из полиции Билокси, коронер подозревает, что причиной смерти девушки послужил не несчастный случай. Сюзан Мари Мартин уже давно покинула семью и в последнее время проживала в Билокси. Мистер Мартин пока отказывается комментировать случившееся, а его супруга, как он выразился, “убита горем”. Сержант Лотт сообщает, что местная полиция ведет расследование. 
 Эту маленькую заметку в ежедневной газете Марла Беккер наверняка пропустила бы, если бы ее поместили не под рекламным объявлением туристического агентства, предлагавшего трехдневную поездку в Лас-Вегас по баснословно низкой цене в 199 долларов, причем в эту сумму включалась стоимость авиабилетов и завтрака. Марла давно задумала съездить в Вегас. Она считала, что именно в этом городе ее мечты могут стать реальностью.
 Такая поездка стала бы для Марлы не только увеселительной прогулкой. Марла полагала, что в Вегасе привлекательная длинноногая блондинка имеет все шансы встретить обеспеченного солидного господина, который приобщит ее к той жизни, что снилась ей в розовых снах.
 Но у Марлы была Лиззи. Марла страстно любила дочь, несмотря на то что само ее существование служило препятствием для осуществления мечтаний Марлы. Какой, скажите на милость, солидный господин захочет обзавестись любовницей, у которой на руках семилетний ребенок? И даже если такой солидный господин и существует в природе, кто присмотрит за Лиззи, если Марла умчится в Лас-Вегас на поиски счастья?
 Тем не менее Марла верила, что в один прекрасный день мечта ее сбудется, поэтому она жадно читала все рекламные объявления, связанные с турами в Вегас. Только поэтому она случайно узнала о судьбе Сюзан.
 Что случилось с Сюзан, было написано черным по белому на газетном листе, и все-таки Марла отказывалась поверить, что Сюзан умерла. В последние три дня она очень беспокоилась о подруге и соседке по квартире, но такого она никак не ожидала.
 Она с Сюзан жили в небольшой трехкомнатной квартире. Одну спальню занимала Сюзан, во второй теснились Марла и Лиззи. В последний раз Марла видела Сюзан в четверг вечером. Сюзан часто посещала разного рода вечеринки и порой не приезжала домой на выходные, но в таких случаях она всегда звонила Марле. А в этот раз не позвонила.
 Марла облизнула пересохшие губы, взяла в руки газету и, к своему удивлению, обнаружила, что не может читать, потому что газета трясется.
 Как и ее руки.
 Слава богу, Лиззи вернется домой только в пять. Подруга позвала ее купаться, а мать подруги обещала отвезти Лиззи домой. Марле не хотелось, чтобы дочь увидела ее в таком состоянии.
 Господи, как же рассказать Лиззи про Сюзан? Лиззи очень любила Сюзан и называла ее “тетей”, хотя никакого родства между ними, разумеется, не было.
 Лиззи уже знает, что такое утрата. И вдруг еще и Сюзан.
 “Сюзан умерла”. Марла намеренно облекла эту мысль в слова, но это не помогло ей примириться с чудовищной новостью.
 Как же могло случиться такое?
 Марла рассталась с Сюзан в четверг примерно в шесть вечера, когда высадила ее и Клэр Ансон у дверей городского яхт-клуба. По словам девушек, им предстояла прогулка с какими-то богатыми мужиками на яхте… “Солнечный день”? Или “Солнечный луч”? Марла не могла припомнить название яхты, но у нее появилось ощущение, что это название имеет значение. Во всяком случае, первое слово там – “Солнечный”. В этом она была уверена.
 Сюзан рассчитывала получить за эту “прогулку” приличные деньги. Марла еще сказала ей шутя: “Попробуй не привези”. Сюзан задолжала квартплату за два месяца, хотя, в общем-то, не была в том виновата, а Марла не могла без конца платить за нее. Она должна думать о Лиззи. Как бы хорошо она ни относилась к Сюзан, деньги Марла зарабатывала для дочери, а не для подруги.
 Марла выронила газету, поднялась и прошла на кухню к телефону.
 Нужно позвонить Клэр. От волнения Марла не смогла вспомнить номер телефона Клэр, и ей пришлось заглянуть в красную записную книжку Сюзан, лежавшую возле аппарата. Дотронувшись до записной книжки, она почувствовала себя так, как если бы ей пришлось прикоснуться к трупу Сюзан.
 Ох, Сюзан. Марла прожила с ней два года. За это время они сменили три квартиры. Невозможно представить себе, что больше она никогда не увидит Сюзан. Марла, Лиззи, Сюзан – они были семьей. Иного слова не подобрать.
 После четвертого звонка Марла услышала веселый голос Клэр;
 – Наверное, меня нет дома. А может, я в ванной или сплю. Короче, сейчас я не могу говорить. Оставьте сообщение, и я вам перезвоню.
 Марла назвала себя, продиктовала телефон и добавила, что у нее срочное дело.
 После чего надолго застыла возле телефона.
 Сюзан мертва, ее холодное тело в пятницу выловили в Мексиканском заливе. В газете говорилось, что полиция сомневается в несчастном случае. Значит, возможно, Сюзан убили.
 Да, но кому понадобилось убивать Сюзан?
 Марла задумалась о том, что ей следует делать.
 Позвонить в полицию и рассказать все, что ей известно? Нет. Слишком велик риск. Несколько лет назад, когда ей стало ясно, что судья на бракоразводном процессе склонен решить дело в пользу религиозного до фанатизма правого консерватора, каким был ее муж, а не в пользу малолетней авантюристки, периодически употреблявшей наркотики, она подхватила Лиззи и сбежала из дома. Марла так и не узнала, чем закончился тот процесс, но не сомневалась, что выиграл его ее муж (теперь, конечно, бывший). И ей не было до этого дела. Лиззи принадлежит ей, и она принадлежит Лиззи. И никому не удастся их разлучить.
 Может быть, связаться с родными Сюзан? Марла никого из них не знала, да и не испытывала желания познакомиться, так как доверяла словам подруги. Скорее всего их не особенно расстроила смерть Сюзан. Было очевидно, что Сюзан разорвала все связи с ними. Отец Сюзан, Чарли Кей Мартин, был звездой телевидения. Он вел еженедельную программу “Час семейной молитвы”, в которой потрясал кулаками и изрыгал проклятия в адрес грешников. Марле он напоминал отца Лиззи. Вполне естественно, что Сюзан стала ярким примером того, что происходит с девушками, воспитанными в атмосфере агрессивной религиозной нетерпимости.
 Выходит, к родным Сюзан обращаться не стоит.
 К кому же тогда?
 Марла сняла трубку, намереваясь позвонить в агентство моделей, в котором работала вместе с Сюзан и Клэр. Конечно, моделями их можно было назвать лишь условно.
 Мысль о том, что их называли “моделями”, вызвала у Марлы горькую улыбку.
 Билли, женщина, которая устраивает их “прогулки”, знает, что делать. Может быть, это она и организовала ту “прогулку” на яхте в четверг. Марла не участвовала в ней из-за Лиззи – она не имела возможности выезжать по ночам.
 В тот самый момент, когда рука Марлы легла на телефонную трубку, послышался стук в дверь. Необычный стук. Друзья обычно молотили в дверь кулаками, выстукивали какие-нибудь условные знаки и вообще дурачились вовсю. Квартирная хозяйка стучала резко и решительно. А Лиззи обязательно крикнула бы что-нибудь.
 Кто же тогда стучится в дверь Марлы в понедельник посреди дня? Может быть, пришел коммивояжер, чтобы всучить ей пылесос или какую-то другую ерунду.
 Марла хорошо понимала, что испуг ее вызван сообщением о смерти Сюзан, и сама удивилась, насколько ей не хотелось подходить к двери. Внутренний голос настойчиво шептал ей: “Будь осторожна”.
 Босые ноги Марлы беззвучно ступали по мягкому бежевому ковру. Когда она подошла к двери, нежданный гость постучал еще раз. Сердце Марлы ушло в пятки. Сделав глубокий вдох, она набралась мужества и прильнула к “глазку”.
 За дверью стоял мужчина в серой футболке и бейсбольной кепке с надписью “Оул Мисс”. Если бы Марлу попросили описать его в ту минуту, она ответила бы, что описать его невозможно.
 Он нетерпеливо озирался по сторонам.
 Затем Марла увидела, как он достал из кармана ключ Сюзан и вставил его в замочную скважину.




 ГЛАВА 7




 16 часов 00 минут. Джексон 

 Ронни долго стеснялась спускаться к хозяевам. У двери кухни, из-за которой доносились голоса Куинлана и его матери, она помедлила, считая неудобным прерывать их беседу. Но задерживаться в гостиной или в холле было глупо, так как через некоторое время миссис Макгир или ее сын отправились бы ее искать. Поэтому ей оставалось только принять уверенный вид и войти в кухню.
 Ей было бы не так неловко, будь у нее возможность воспользоваться губной помадой, пудрой или хотя бы электрическими бигуди. Но сумочку с косметикой она потеряла в Нешобе. Следовательно, ей оставалось только протереть лицо лосьоном, который она нашла в ванной комнате. Не имея ни мусса, ни геля, ни кондиционера, она не могла ничего сделать с мокрыми волосами, поэтому ей пришлось просто высушить их и расчесать.
 Но поскольку другого выхода у нее не было, Ронни толкнула дверь кухни и вошла.
 Куинлан с матерью сидели за круглым дубовым столом под большим, украшенным витражами окном, выходящим во двор. Кухня, как и холл, имела старомодный вид. Пол был покрыт золотистыми и белыми квадратами линолеума, кое-где протершимися. На белом рабочем столике стояла деревянная хлебница. Желтые шторы крепились на простых латунных карнизах. Возле раковины стояла кофеварка, из ее трубки капали темные капли, наполняя кухню ароматом кофе, который смешивался с другим запахом, происхождение которого Ронни была не в состоянии определить, но который неопровержимо свидетельствовал о том, что ужин уже готов.
 Ронни, пожалуй, не ожидала увидеть столь идиллическую картину домашнего очага.
 И мать, и сын при ее появлении подняли головы. Куинлан уже сменил испачканный краской костюм на футболку и джинсы. Волосы его были слегка влажными; очевидно, он тоже успел принять душ.
 – Вам лучше? – участливо спросила миссис Макгир.
 Куинлан молча улыбнулся, завидев ее. Ронни вдруг почувствовала себя так, словно ее выставили на посмешище. На ней были широкие штаны в желтую и голубую полоску и желтая теннисная майка примерно четырнадцатого размера, тогда как Ронни носила шестой. Брюки ни за что не удержались бы на ней, если бы на них не было ремня.
 – Вы замечательно выглядите, – помолчав, заявил Куинлан, глядя ей прямо в глаза.
 – Спасибо.
 Она саркастически усмехнулась. Он-то был одет в подходящую по размеру одежду, наверняка свою собственную, которая хранилась на всякий случай в доме заботливой матери. Ему везет.
 – Нечего ерничать, – сурово сказала ему мать, поднялась из-за стола и спросила у Ронни: – Пирога желаете? Со стаканом молока? Или вам лучше кофе?
 – Спасибо, я с удовольствием поем. Пирога с молоком, если можно.
 Метнув на Куинлана уничтожающий взгляд, она отодвинула стул и присела.
 – Превосходное сочетание, – одобрила ее выбор миссис Макгир и сняла стеклянную крышку с блюда с пирогом.
 – Благодарю вас за одежду, – сказала Ронни, обращаясь к хозяйке дома.
 Та поставила перед Ронни тарелку с громадным куском пирога, залитого мороженым.
 – Ну, что вы! Жаль, у нас не нашлось ничего вашего размера. – Наливая молоко в стакан, миссис Макгир неожиданно улыбнулась. – Ах, если бы мы могли есть пироги и не толстеть, хорошо бы было! Как вы считаете?
 – Конечно, это было бы здорово, – вежливо согласилась Ронни и погрузила свою вилку в пирог. В ноздри ей ударил пряный запах, от которого закружилась голова. Ронни редко позволяла себе сладости, но в этот день она не находила в себе сил, чтобы противостоять искушению. – Какой красивый пирог! Знаете, я редко ем сладкое.
 – Это видно, – вполголоса заметил Куинлан.
 Ронни видела, что он оценивающе осматривает ее. Впрочем, она могла гордиться своей фигурой. Чтобы сохранить стройность, она старательно ограничивала себя в еде, плавала при первой возможности и трижды в неделю занималась в тренажерном зале.
 Нежный пирог буквально таял во рту. Ронни даже прикрыла глаза, наслаждаясь редкостным вкусом.
 – Что-то удивительное, – проговорила она, беря на вилку еще кусок.
 – “Красный бархат” – слава и гордость мамы. Его нельзя забыть, раз попробовав.
 Куинлан уже уничтожил половину своего куска, который был вдвое больше, чем у Ронни, и продолжал уписывать пирог. Ронни подумала: как он умудряется сохранять форму, если его часто так кормят?
 Она положила в рот небольшой кусочек, смакуя его. Ронни привыкла к курятине, рыбе и салатам. Сладкий пирог оказался для нее настоящим праздником, и ей хотелось растянуть удовольствие. Она перехватила внимательный взгляд Куинлана.
 – Миссис Макгир, это восхитительно, – сказала Ронни совершенно искренне. – Никогда не пробовала ничего подобного.
 – Это рецепт моей бабушки. Я все еще чувствую вкус сырного крема ее пирогов. Вот это была пища богов.
 Миссис Макгир поставила на стол тарелку и стакан молока для себя.
 – Вряд ли пироги вашей бабушки могли быть вкуснее, – возразила Ронни.
 – Кстати, я чуть не забыл. Возьмите ваш жемчуг.
 Куинлан извлек из кармана джинсов серьги и ожерелье, завернутые в бумажное полотенце. Ронни поблагодарила его, развернула полотенце, положила ожерелье в карман, а серьги надела. Это не вызвало никаких затруднений, так как ее пальцы теперь опять двигались уверенно.
 – Какие красивые серьги! – ахнула миссис Макгир.
 Куинлан также внимательно посмотрел на жемчужины, но ничего не сказал.
 – Спасибо.
 Миссис Макгир улыбнулась.
 – Вы тоже родом из Миссисипи? – поинтересовалась она, принимаясь за пирог. Ронни покачала головой:
 – Нет, из Массачусетса. Я выросла в Бостоне.
 – Ваши родные по-прежнему живут в Бостоне?
 – Только отец и сестра. Другая сестра с семьей живет в Делавэре. А мама второй раз вышла замуж и переехала в Калифорнию. Так что все разлетелись кто куда.
 – Так вас в семье три сестры? У нас тоже! Я, между прочим, старшая.
 – А я – младшая.
 Ронни с сожалением положила в рот последний кусочек пирога. Бог знает, сколько еще времени пройдет, прежде чем ей доведется поесть чего-нибудь столь же калорийного. Не один месяц, это уж точно.
 – А сколько вам лет? – спросил вдруг Куинлан и как-то исподлобья посмотрел на нее.
 – Двадцать девять, – ответила Ронни, не обращая внимания на неодобрительный взгляд миссис Макгир, адресованный сыну.
 – Выглядите вы моложе, – заметил Куинлан. Миссис Макгир все-таки не удержалась и сделала сыну замечание, что невежливо задавать даме вопрос о возрасте, но Куинлан отмахнулся. Ронни пошла в контратаку:
 – А вам, должно быть… тридцать семь.
 Она догадывалась, о чем сейчас думают Куинлан и его мать: о шестидесятилетнем Льюисе, который, следовательно, более чем вдвое старше ее. Ей пришлось даже напомнить себе, что Куинлан работает на нее, а значит, она вовсе не обязана отчитываться перед ним.
 – Какая точность! Вам надо было поработать прорицательницей на ярмарке. – Он улыбался так добродушно, что Ронни вдруг перестала чувствовать себя как на перекрестном допросе. – Как вы догадались?
 – Очень просто, – ответила она. – Марсдену тридцать семь. Вы вместе учились в колледже. Естественно предположить, что вы с ним примерно одного возраста.
 По-видимому, в ее тоне зазвучали какие-то новые нотки, потому что миссис Макгир всплеснула руками.
 – Как, дорогая, неужели вам не нравится Марсден? Мне он всегда казался исключительно воспитанным молодым человеком.
 – Он всегда называл маму “мэм”, – пояснил Куинлан. – И делал ей комплименты.
 – Марсден сделал все, чтобы не допустить женитьбы отца на мне, – сказала Ронни, обращаясь к миссис Макгир. – Я не успела отдать должное его воспитанности.
 – А с Джоанн вы ладите? А с Лорой? – быстро спросил Куинлан.
 Он уже покончил с пирогом и теперь попивал кофе.
 – Боюсь, они всецело на стороне Марсдена.
 В первый год после свадьбы Льюиса обе его дочери вели себя с Ронни на грани грубости и не переходили эту грань только потому, что не могли себе этого позволить в присутствии отца. Время немного смягчило их, и теперь они держались всего лишь отчужденно. Впрочем, им не так уж часто доводилось видеться с молодой мачехой. Обе они жили неподалеку от Седжли, но Ронни видела их только на Пасху, в День благодарения и на Рождество. И, конечно же, в дни рождения Льюиса. Льюис родился в августе, а значит, через месяц в его поместье съедется, как всегда, куча гостей.
 – Мне особенно нравилась Джоанн, – сообщила миссис Макгир. – Было время, когда…
 Она вдруг осеклась, бросив взгляд на сына.
 – Чего уж там, мама, выкладывай семейные тайны, – рассмеялся Куинлан. – Было время, когда я встречался с Джоанн. Мама надеялась, что у нас что-нибудь выйдет.
 – Правда? – Ронни преувеличенно нежно улыбнулась ему. Чем больше ей становилось известно об отношениях Куинлана с детьми Льюиса, тем сильнее ослабевало ее недавнее абсолютное доверие к этому человеку. – Как жаль, что у вас не сложилось. Вы могли бы быть моим пасынком.
 – Дико звучит, да? – беззаботно отозвался Куинлан, словно не заметив ее сарказма. – Ну и ладно. С тех пор много воды утекло. Я женился, Джоани вышла замуж. Я не вспоминал о ней семнадцать лет. Есть у нее дети?
 – Да, двое. Мальчик и девочка.
 – У Марсдена тоже двое. А у Лоры? – живо спросила миссис Макгир.
 – У нее дочь Джилли. Ей шесть лет.
 – Значит, вы, по сути дела, приходитесь им бабушкой, – подытожил Куинлан таким тоном, словно только что осознал значение этого факта и ужаснулся и развеселился одновременно. – И дети зовут вас бабушкой?
 – Они называют меня Ронни, когда встречаются со мной, а это происходит нечасто, – сухо ответила Ронни. – Можете мне поверить, что жизнь нашей семьи мало напоминает телесериал.
 Наступило неловкое молчание. На лбу Куинлана пролегла складка. Он явно обдумывал полученную информацию с точки зрения своих профессиональных обязанностей.
 – Думаю, с общими семейными фотографиями поиграть не получится, – изрек он наконец. – Ну, с такими, где дедушка с бабушкой в окружении толпы малышей. Такие снимки не вызывают умиления, когда бабушка моложе детей. – Прищурившись, он смотрел на Ронни. – Во всяком случае, нам надо постараться сделать вас более зрелой дамой. Чтобы ваша блестящая юность не так бросалась в глаза. Бабушки из вас в любом случае не выйдет, но вы должны по крайней мере стать похожей на мать семейства.
 – Я пока еще не мать семейства. Я предпочитаю оставаться такой, какая я есть.
 Ронни подперла кулаком подбородок и вызывающе посмотрела на Куинлана. Прежние ее консультанты не раз заговаривали о том же. Их всех хлебом не корми, только дай переделать ее на свой лад. Она устала от этих советов. Почему они не желают смириться с тем, что она молода и красива?
 Куинлан и его мать внимательно изучали ее лицо. Ронни вдруг увидела, что их глаза очень похожи. Миссис Макгир, как и ее сына, природа наградила глубоко посаженными голубовато-серыми глазами, густыми темно-коричневыми бровями и длинными ресницами. У обоих красивые глаза. И тяжелый взгляд.
 – Публичная политика – это искусство играть определенную роль, – негромко заговорил Куинлан. – Ваша задача – сыграть такую роль, которая помогла бы вашему супругу в его карьере.
 Он отодвинул тарелку, поставил локти на стол и сжал виски руками.
 – К чему вы клоните? – недоверчиво спросила Ронни.
 Не торопясь с ответом, Куинлан еще раз оглядел ее. Ронни казалось, что он тщательно анализирует каждую ее черточку и делает неутешительные для нее выводы.
 – Вы красите волосы?
 – Что?
 Голос Ронни сорвался от неожиданности. А Куинлан повторил вопрос, как будто нет ничего более естественного, чем спросить у женщины, красит ли она волосы.
 – Нет! – вырвалось у возмущенной Ронни, а миссис Макгир с упреком заметила:
 – Такие вопросы не задают дамам!
 – Не может этого быть, – недоверчиво протянул Куинлан, внимательно изучая ее волосы. – Оттенок слишком… интенсивный.
 – Прошу прощения, – обиженно вскинула голову Ронни. – Я полагаю, вы можете мне верить. И вообще, вам не должно быть дела до цвета моих волос. Вы мой консультант, и только.
 – Томми… – опять начала миссис Макгир, но сын жестом остановил ее.
 – Послушайте меня, миссис Ханнигер, – заговорил он, сверля ее взглядом. – Меня наняли специально для того, чтобы добропорядочные жители штата Миссисипи пожелали проголосовать за вашего мужа на предстоящих выборах. Сенатор Ханнигер популярен, его повсеместно уважают, у него прекрасная репутация. Его шансы на переизбрание высоки. Главный же его минус – вы. Именно вас нам предстоит сделать привлекательной для избирателей. Вам должно быть известно, что вас здесь не любят. Если вы нуждались в доказательствах, то сегодня вы их получили. Вы сами, видимо, полагаете, что причина нелюбви к вам кроется в том, что люди считают, будто вы похитили сенатора у его законной жены. Что ж, в этом объяснении есть своя логика. Но и ваша внешность работает против вас. Вы каждым своим появлением словно нарочно сыплете соль на раны общественности. Вы похожи на женщину, способную увести мужа из семьи. Вы чересчур молоды и чересчур сексуальны для супруги политического деятеля. Во всяком случае, для супруги шестидесятилетнего миллионера.
 – О боже. – Миссис Макгир перевела взгляд с раскрасневшейся от ярости Ронни на жесткое, решительное лицо сына. – Наверное, вам лучше наедине обсудить ваши дела. Томми, не распускай язык. Я тебя прошу.
 С этими словами она поднялась, поставила свою тарелку и стакан в раковину и вышла.
 Поединок взглядов между Ронни и Куинланом не прекращался ни на миг, причем консультант вовсе не был похож на проигравшего.
 – Ничего у вас не выйдет, – прервала затянувшуюся паузу Ронни. – Я намного моложе Льюиса, и вас это беспокоит. А меня беспокоит то, что вы ведете себя столь беспардонно и к тому же тесно связаны с детьми Льюиса. Мне неприятно с вами работать. Хотя я очень вам благодарна за вашу помощь, но должна сказать, что наши деловые отношения на этом заканчиваются. Извините меня.
 Она встала и собрала со стола свою посуду. Куинлан по-прежнему сидел, наблюдая за ней.
 – Итак, вы сообщаете мне, что я уволен?
 Казалось, он не был ни рассержен, ни раздосадован.
 – Что ж, вы весьма сообразительны.
 Ронни одарила его ослепительной улыбкой и направилась к раковине.
 Он заговорил – мягко и чуть насмешливо:
 – Дорогая миссис Ханнигер, работу мне поручили не вы, а комитет по переизбранию сенатора. И только комитет вправе разорвать контракт.
 Ронни резко повернулась к нему. Щеки ее горели.
 – Я не стану с вами работать. Я не доверяю вам. И поверьте мне, если я говорю, что вы уволены, так оно и есть. Льюис обязательно меня поддержит.
 Брови Куинлана сошлись над переносицей. Он медленно поднялся из-за стола, по всей вероятности, обдумывая ответ. Взгляды их скрестились, и лицо Куинлана вдруг прояснилось.
 – Нам с вами ни к чему петушиться, – весело сказал он и сделал шаг в ее сторону. – Я полагаю, что ваши волосы естественного цвета. Этот оттенок отражает ваш характер. Но политика – это игра, и для победы иногда приходится идти на некоторые жертвы. Я знаю, вы хотите, чтобы сенатор победил на выборах. Я могу помочь вам сыграть ему на руку, а не против него. Вы же сами этого хотите.
 Не обращая внимания на ее гнев, он тронул ее локоть и подвел к двери в дальнем конце кухни. Ронни увидела, что за этой дверью находится чулан, в котором в беспорядке свалены какие-то мешки, сапоги и разнообразная рабочая одежда. Пройдя через чулан, они вышли на крыльцо, спустились по ступенькам и оказались на газоне, усыпанном ярко-желтыми цветами.
 – Вы хотите помочь ему выиграть выборы? – спросил Куинлан, и она против воли ответила:
 – Да. Но…
 Они шли теперь к деревянным качелям, висящим в тени высокого дуба.
 – Тогда давайте кое-что обсудим.
 Ронни уселась на качели, опять-таки не вполне по своей воле. Легкий прохладный ветерок тронул ее лицо, и она почему-то обрадовалась. Над ее ухом пролетел крупный шмель. Ветер усиливался, принося долгожданную прохладу. Рука Куинлана толкнула качели и тут же остановила их.
 – Я на вашей стороне, – серьезно заговорил он, склоняясь к ней. – Да, я знаю и Марсдена, и Джоанн, и Лору, но это ничего не меняет. Меня пригласили, чтобы я помогал вам. Содержание всех наших разговоров останется строго между нами, в этом вы можете быть уверены. Вы, конечно, вправе отклонить любое мое предложение, но мне платят деньги именно за то, чтобы я предлагал вам что-то. А теперь подумайте и решите для себя, по-прежнему ли вы хотите моего отстранения. Если да – я покорюсь. Но если вы решите, что мы с вами могли бы сотрудничать, несмотря на то, что я знаком с семьей вашего мужа, что мне ваши волосы кажутся чересчур яркими и что вы необыкновенно привлекательны, я сделаю для вас все, что в моих силах. И да будет мне позволено заметить, что в моих силах многое. – Он помолчал. – Выбор за вами.




 ГЛАВА 8


 Гнев Ронни успел уже остыть. Она всегда легко вспыхивала и быстро успокаивалась.
 Том Куинлан смотрел на нее, хитро прищурившись.
 – Вы в самом деле уйдете, если я этого захочу? – спросила Ронни лишь затем, чтобы не сдаваться без боя.
 – Обещаю.
 – В любой момент?
 – Вам стоит только сказать.
 – И вы не станете становиться в позу, если я откажусь следовать вашим советам? Не побежите к Льюису, или Марсдену, или в избирательный штаб жаловаться на меня?
 – Нет.
 – Если вы пожалуетесь кому-нибудь, я вас уволю, – очень жестко сказала Ронни.
 – Ясно.
 – Тогда давайте попробуем.
 Итак, Ронни, пусть и с мрачным видом, капитулировала.
 – Благодарю, – сказал Куинлан и вдруг спросил: – Как я понимаю, вариант с беременностью отпадает?
 Ронни вздрогнула. Ее зрачки сузились.
 – Шучу. – Куинлан засмеялся. – Значит, отпадает. Больше к этому разговору не возвращаюсь. И вы не желаете перекрасить волосы в какой-нибудь неброский цвет?
 – Разумеется!
 На самом деле в кухне Ронни сказала ему не всю правду. Хотя темно-рыжий цвет ее волос был натуральным, парикмахерша ежемесячно тонировала его. Однако Ронни сочла, что эту деталь Куинлану знать необязательно.
 – Что вы скажете насчет одежды?
 – А что вам не нравится в моей одежде? – вскинулась Ронни.
 – Она чересчур…
 Он замялся. Она вдруг заметила, как в его глазах блеснул насмешливый огонек.
 – Что – чересчур?
 Выразительного движения бровей было достаточно, чтобы она поняла, что он имеет в виду.
 – Договаривайте.
 – Сексуальна, – произнес Куинлан. – Бога ради извините меня, но это правда.
 – Сегодня на мне было совсем простое платье, – запротестовала она. –  Льняное. Я его купила в Вашингтоне у Сакса.
 – А, значит, вот в чем проблема. Оно выглядит по-вашингтонски. Не местный стиль.
 – Господи, это же смешно!
 – Женщины, с которыми вы сегодня общались, были так же одеты?
 Ронни задумалась. Ей вспомнилась Роза, ее цветастое платье.
 – Н-нет…
 – Вот что вы должны понять. Чтобы отдать вашему супругу свои голоса, они должны вам симпатизировать. А человеку свойственно любить тех, кто на него похож. Вам нужно одеваться так, как одеваются женщины в нашем штате. Пусть несколько тщательнее, но в том же стиле.
 – На мне было совершенно нормальное льняное платье, – упрямо возразила Ронни.
 – Хорошо, давайте разбираться. Задайте себе вопрос: какую реакцию вызвало ваше платье у избирателей? Все верно, на вас было простое летнее платье, с этим спорить невозможно. Охотно верю вам на слово, что оно льняное. Зато оно красное, облегающее и без рукавов. Увидев вас в нем, молодые мужчины наверняка подумали: “Ого, вот так штучка”. То же самое могло бы прийти в голову и людям постарше, только они еще наверняка отметили про себя, что их жены так не одеваются и выглядят похуже. Женщины в возрасте, несомненно, вспомнили бы Элеонор, сравнили вас с ней – и не в вашу пользу. Они посочувствовали ей. А молодые женщины вашего, скажем, возраста, которым такое платье пошло бы, задумались над тем, что они себе не могут такого позволить, а вы можете – только потому, что вышли замуж за богатого старика. Следовательно, ваше платье не принесло сенатору дополнительных голосов.
 – Значит, вы считаете, что мне нельзя модно одеваться?
 – Нет, почему же? Вам противопоказаны короткие, обтягивающие, одним словом, сексуальные платья. Я считаю, что вы должны быть женственной, привлекательной, но в то же время консервативной. Длина юбки – до колена или ниже. Никаких глубоких вырезов. Платье не должно слишком подчеркивать фигуру. Вам следует одеваться так, как одеваются мамы, когда идут на собрание Ассоциации учителей и родителей. Представьте себе учительницу воскресной школы, и вы меня поймете.
 – Иными словами, я должна стать серой мышкой.
 Голос Ронни звучал очень сухо.
 – Вы должны победить, – поправил ее Куинлан. – В частности, победить на выборах.
 – Вы в самом деле уверены, что моя одежда играет такую большую роль?
 – Некоторую роль играет.
 – Хорошо. Я учту ваше мнение. Это вас устраивает?
 – Только этого я и добиваюсь. – Он взглянул на часы. – Знаете, уже шестой час. Нужно подумать о том, как доставить вас домой.
 Ронни сама удивилась тому, насколько ей не хочется возвращаться в Седжли. При одной мысли о доме ей стало грустно. Слишком отчетливо вспомнились события дня. Все станут обвинять ее в случившейся катастрофе. И к тому же в Седжли ее подстерегают готовые к прыжку репортеры.
 Меньше всего ей это сейчас нужно.
 – Подождите, – попросила она, судорожно изобретая предлог, чтобы задержать его. – Присядьте рядом. Давайте поговорим. Никаких советов мне больше не нужно, – торопливо добавила она. – Просто поговорите со мной.
 Куинлан подумал секунду, потом отпустил качели, сел рядом с Ронни и оттолкнулся от земли ногой. Ронни заметила, что на нем были те же лакированные туфли, что и днем.
 – О чем будем говорить?
 Ронни улыбнулась, довольная успехом своей уловки.
 – О вас. Вы задали мне кучу вопросов, так что теперь моя очередь. Вы давно женаты?
 – А я не женат.
 Он смотрел прямо перед собой, на табачную плантацию, и Ронни хорошо видела его профиль: высокий лоб, прямой нос, четко очерченный подбородок. Красивый профиль, мужественный, аскетичный.
 – Но вы сказали…
 Ронни вспомнился его рассказ о завершившихся ничем отношениях с Джоанн.
 – Я развелся.
 – А-а. – Ронни задумалась. Вдруг ей пришел в голову новый вопрос: – У вас есть кто-нибудь?
 – А что?
 Он настороженно взглянул на нее, и она подметила неуверенность в его глазах.
 – Это не ответ.
 – Другого придумать не успел.
 – Tea свободна. Правда, красивая женщина?
 – Кто это – Tea? – мрачновато, как показалось Ронни, спросил Куинлан.
 – Это мой пресс-секретарь. Вы ее сегодня видели.
 Куинлан помолчал.
 – Короткие черные волосы, серая юбка, красивые ноги?
 – Точно. Как по-вашему, ее юбка не слишком коротка?
 – Нет.
 – А ведь наши юбки одинаковой длины! – торжествующе воскликнула Ронни.
 Куинлан покачал головой.
 – Правда? Не забывайте, она – не жена члена сената Соединенных Штатов, баллотирующегося на очередной срок. У вас разные социальные роли. Длина ее юбки никого не волнует. Общественность судит не ее.
 – Ненавижу политику за эту публичность, – вырвалось у Ронни неожиданно для нее самой. – Я постоянно на виду, все имеют право обо мне судить.
 – Об этом вам следовало подумать, когда вы выходили замуж за сенатора. А кстати, вы вышли замуж по горячей любви?
 Ронни едва удержалась от искреннего ответа.
 – Послушайте, мы сейчас говорим о вас, а не обо мне. Вы-то сами женились по любви?
 – Конечно. – Он улыбнулся, и Ронни, увидев его морщинки, не могла не улыбнуться в ответ. Этот человек, подумала она, обладает даром успокаивать других. Во всяком случае, ему удается успокаивать ее. – Я был тогда здорово влюблен. Мне только что исполнился двадцать один год, я учился на предпоследнем курсе колледжа. Мы вместе учились. И были без ума друг от друга. Она забеременела, и мы поженились. Но брак не удался.
 – И долго вы прожили вместе?
 – Двенадцать лет. На пятый год все было уже кончено, но мы оставались вместе ради ребенка.
 – Так у вас есть ребенок?
 Ронни не смогла бы сказать, почему этот факт так ее удивил. Вполне естественно предположить, что у человека в тридцать семь лет есть ребенок. У Марсдена, например, двое.
 – Вы его видели, – ответил Куинлан, не понимая ее удивления. – Помните Марка?
 – Ах вот как… – Теперь Ронни открылся смысл перепалки между Куинланом и Марком. – Я не догадалась, что это ваш сын. Сколько же ему лет?
 – Скоро будет семнадцать. А он полагает, наверное, что ему все тридцать, – мрачно добавил Куинлан.
 – Он живет с вами?
 У Ронни сложилось впечатление, что Марк постоянно живет здесь, с миссис Макгир. Может, и Куинлан живет здесь же?
 Но Куинлан отрицательно покачал головой.
 – Постоянно – нет. Приезжает на Рождество, проводит тут лето, наезжает на выходные примерно раз в три недели. По-разному бывает. Он знает, что я всегда к его услугам.
 – Значит, вы живете с мамой?
 – Ну как вам сказать… Я часто приезжаю сюда, навещаю Марка. У него напряженные отношения с матерью, и я не люблю оставлять его одного у себя в квартире. Надо полагать, живу я в городе, потому что большинство моих вещей там. Но я ведь несколько месяцев в году провожу в разъездах. Ничего не поделаешь, издержки профессии.
 – Давно вы занимаетесь этим делом?
 Ронни внезапно захотелось узнать, как люди становятся политическими консультантами. В колледже такую специальность приобрести нельзя.
 А Куинлан наверняка известен в своей области, раз Кристин Гвен сразу его узнала. Куинлан насмешливо прищурился.
 – Хотите выяснить, насколько я опытен? Уверяю вас, я высоко котируюсь. Я консультирую политические кампании со студенческих лет.
 Не то чтобы Ронни вдруг усомнилась в его правдивости, но одно обстоятельство ее смущало. Политические консультанты – большие шишки, они получают заоблачные гонорары, в год нередко зарабатывают шестизначные суммы. А Куинлан явно цепляется за эту работу, а значит, нуждается в деньгах.
 Ей хотелось продолжить допрос, но тут на боковом крыльце дома появилась миссис Макгир.
 – Томми!
 – Я здесь, – отозвался он. Миссис Макгир повернула голову и увидела сына на качелях.
 – Тебя к телефону, – сказала она. – Это Кенни.
 Куинлан помрачнел.
 – Извините.
 Когда он ушел в дом, миссис Макгир подошла к Ронни.
 – Наверное, будет гроза.
 На севере действительно собирались тучи. Ветер налетал порывами, это тоже предвещало перемену погоды.
 – И слава богу, – вздохнула Ронни. – Хоть немного бы отдохнуть от жары.
 – А мне жара, пожалуй, нравится, – с легкой улыбкой призналась миссис Макгир. – Наверное, потому, что жара означает лето. Мы с отцом Томми переехали сюда как раз летом. А на следующее лето родился Томми. А его брат – три года спустя, тоже летом. Пока мальчики росли, летом здесь у нас не прекращался футбол, купания, всяческая кутерьма.
 – Похоже на идиллию, – заметила Ронни.
 – Идиллия это или нет, но нам тут было хорошо. А потом умер отец Томми, и все переменилось. – Она вздохнула. – Хотя… такова жизнь. Мы можем быть уверены только в одном: все переменится.
 Вдалеке хлопнула дверь. Ронни оглянулась и увидела Куинлана, торопливо шагающего в их сторону. Он был явно озабочен, что встревожило Ронни. Что случилось?
 – Что-нибудь не так? – спросила она, когда Куинлан подошел к качелям.
 – Мама, извини, пожалуйста, у меня есть разговор к миссис Ханнигер.
 Миссис Макгир удивленно взглянула на него, но затем согласно кивнула:
 – Конечно, я вас оставлю. Не дожидаясь, пока она войдет в дом, Ронни спросила:
 – Что такое?
 От предчувствия неминуемой беды ее пробирала дрожь.
 – Мой компаньон Кенни Гудмен только что разговаривал по телефону с репортером из “Глоб”. Может, вам эта газетка не попадалась? Типичный бульварный листок.
 – Я знаю “Глоб”, – перебила его Ронни. Пальцы ее судорожно сжимали колени. Она видела, что Куинлан не решается перейти к делу.
 – Эти ребята хотят взять у вас интервью по поводу некоторой информации, которую они намерены опубликовать. – Он замолчал и смущенно потер подбородок.
 Ронни молча смотрела на него. Опять подступила тошнота. Взгляд Куинлана встретился с ее взглядом.
 – Они откопали какую-то женщину – проститутку, которая утверждает, что находится в давней интимной связи с вашим мужем. Ее откровения будут напечатаны на следующей неделе.




 ГЛАВА 9


 – Все это может оказаться неправдой, – поспешно добавил Куинлан, увидев, как напряглась и побледнела Ронни.
 У нее кружилась голова. Она чувствовала, как кровь отливает от лица.
 – Вы хорошо себя чувствуете?
 Куинлан присел рядом с ней на качели. Она по-прежнему молчала. Она была не в состоянии говорить. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. И все.
 Куинлан повторил вопрос. На этот раз ей удалось кивнуть.
 – Не забывайте, это же желтая пресса. Они платят людям определенного сорта за сплетни. Этой женщине пообещали крупненькую сумму за то, что она обольет грязью вашего мужа. Я же сказал вам, это вполне может оказаться неправдой.
 Но Ронни знала, что это правда. Знала нутром – и не сомневалась в этом ни секунды. Промелькнула нелепая мысль: а где находится это самое “нутро”? От этой мысли ей вдруг захотелось истерически захихикать.
 Наверное, ее состояние отразилось у нее на лице, так как Куинлан взял ее за руку. Теплая ладонь, длинные сильные пальцы. Другая ладонь накрыла ее руку сверху.
 – Миссис Ханнигер…
 – Ронни. – Она с трудом повернула голову, чтобы посмотреть ему в глаза, и едва заметно улыбнулась. – Называйте меня по имени, ведь мы уже через многое вместе прошли.
 – Хорошо, Ронни. – Куинлан крепче сжал ее руку. Лицо его выражало теперь не только озабоченность, но и сострадание. – Я понимаю, как вам тяжело. Жаль, что именно мне пришлось сообщить вам дурные вести. Но скрывать это от вас было нельзя. Когда та газетенка выйдет, репортеры набросятся на вас, как бешеные псы. Вам нужно быть сильной и знать, что говорить.
 Ронни едва дышала. Можно ли моральный удар сравнить с нокаутом? Руки друга – вот последний источник тепла в мире, вмиг заледеневшем.
 – Репортеры. Я не выдержу. Честное слово, не выдержу.
 Куинлан чуть отодвинулся от нее, чтобы посмотреть ей в глаза. Их колени соприкоснулись. Он был очень серьезен.
 – Представляю, что вы сейчас чувствуете.
 Она безнадежно махнула рукой.
 – Не верите? Зря. Я испытал подобный удар, когда узнал, что моя жена путалась с половиной парней графства, пока я ездил по стране. После этого мой брак распался. Я знаю, как вам сейчас больно. Но на карту поставлено больше, чем одно лишь семейное счастье.
 Он ласково погладил ее руку.
 – Выборы, – безжизненным голосом произнесла Ронни.
 Он долго молча смотрел на нее.
 – Верно, выборы. И если есть хоть какая-то надежда выпутаться из этой истории, ваш долг – оставаться рядом с мужем. Вы должны стоять с гордо поднятой головой и говорить, что поддерживаете мужа, невзирая ни на что. От вашего поведения будет зависеть, как расценят этот скандал избиратели: как грязную газетную сплетню или как политическую смерть сенатора. И помните: все это может оказаться неправдой.
 “Это правда”, – чуть не сказала Ронни, но удержалась.
 – А если у нее есть доказательства? – с горечью заговорила она. – Если она докажет в “Глобе”, что действительно… встречалась с Льюисом? Они не рискнули бы печатать такое, не будь у нее вообще никаких доказательств.
 Голос ее дрожал, но в голове постепенно прояснялось. Теперь она удивлялась, почему заявление проститутки вызвало у нее такое отчаяние. Ей давно было известно, что Льюис готов лечь в постель с любой женщиной.
 Сгоряча она едва не поведала об этом Куинлану. Удержало ее чувство долга. Как бы ни складывались ее отношения с Льюисом, он остается ее мужем. Он влиятельный человек, он пользуется немалым авторитетом. Она может как угодно сердиться на него, но выставлять его неисправимым бабником она не имеет права даже перед Куинланом. К тому же у нее есть гордость.
 – Все это неважно, – возразил ей Куинлан. – Замять можно любой скандал. Все зависит от выбранной нами тактики. Пусть у нее есть доказательства, рано или поздно мы это узнаем. Можно пойти по стопам четы Клинтонов. Вы стоите на том, что сейчас ваш брак крепок, а все проблемы, которые между вами возникали, давно разрешены. В самом худшем случае господин сенатор признает, что совершил ошибку, пустит слезу и поклянется не грешить впредь. А вы проявите великодушие и простите его. В таком случае удар не будет смертельным, и он все-таки сможет идти на выборы.
 – А если я решу послать избирательную кампанию ко всем чертям?
 Голос Ронни все еще слегка дрожал. Она-то считала, что давно свыклась с патологической неверностью Льюиса, но оказалось, что правда ранит очень больно, когда ее швыряют в лицо.
 Разве он когда-нибудь ее любил?
 Вопрос был столь ужасен, что Ронни похолодела. Может быть, она так переживает оттого, что вскоре прилюдно будет раскрыта позорная тайна, которую до сих пор удавалось скрывать от посторонних глаз. Публичное унижение – вот чего она боится больше всего на свете.
 Она отдернула руку, рывком встала с качелей и нетвердой походкой побрела прочь. Едва она вышла из тени дуба, Куинлан уже догнал ее.
 – Все зависит только от вас, – твердо сказал он, отвечая на ее последний вопрос.
 Ронни ускорила шаг. Она не чувствовала жарких солнечных лучей, не слышала скрипа гравия под ногами, не заметила, как вышла на асфальт. Она не видела висящего в горячем еще воздухе марева. Она была слепа. Ей представлялось, что она в вакууме, а окружающий мир – призрак, и люди, населяющие его, – тоже призраки.
 В детстве ее никогда не покидало ощущение безысходного отчаяния, царившего в ее семье. Родители и дети не разговаривали друг с другом по душам, не смеялись вместе, не обнимались, не целовали друг друга, и их общение ограничивалось обменом мнениями по мелким житейским поводам. У родителей не было времени ни на что, кроме зарабатывания денег, да и это не слишком им удавалось. Их скромный домик на ранчо неподалеку от Бостона был точно таким же, как все дома в округе. Она смотрела на сестер, мечтавших поскорее выйти замуж и убежать из этого дома, на вечно недовольную мать и дармоеда-отца, и убожество их жизненных устремлений ужасало ее. Ей хотелось другого. Большего. Ей хотелось быть счастливой. Как добиться счастья – вот вопрос.
 Что нужно для счастья? Деньги – вот ключ ко всему на свете, решила она, видя, как ожесточенно борются с безденежьем ее родители. И любовь. Больше всего она стремилась быть любимой. Короче говоря, она хотела жизни, непохожей на унылое существование родителей.
 Ронни жадно глотала книги о мире богатых, о роскошных апартаментах, головокружительных карьерах, экзотических курортах и всепожирающих страстях – и тосковала. Герои книг были счастливы и любимы. Их жизнь казалась волшебной по сравнению с ее собственной жизнью и жизнью всех ее знакомых. У книжных богов было все, чего может пожелать душа: роскошь, наслаждения, любовь.
 Ее решение крепло день ото дня: она тоже может так жить. Она будет жить именно так.
 В школе Ронни была очень разборчива в дружбе с мальчиками. Легкий флирт не должен был отвлечь ее от главной цели.
 В Американском университете она училась очень прилежно и мало с кем сходилась. Романы у нее бывали, но Ронни соблюдала осторожность, помня, сколько женщин вынуждены были поставить крест на своих планах из-за забот о семье и детях. Она твердо решила не обременять себя семейными узами, пока не добьется своего.
 Она подумывала о профессии юриста, врача, тележурналиста – как Диана Сойер или Барбара Уолтерс. Все было ей доступно, все в ее власти. Все, что угодно.
 А потом в ее жизнь вошел достопочтенный сенатор Льюис Р. Ханнигер-четвертый. У него было все: деньги, известность, успех. Красивый, представительный мужчина ирландского типа, плотный, крепкий. Он обладал чувством юмора. Даже его возраст в ее глазах свидетельствовал только о его солидности, надежности. А чувства надежности ей не хватало давно, с момента развода родителей.
 Ронни привлекла его внимание. Она знала об этом с первой их встречи.
 Но у него была Элеонор. Ронни понимала, что становиться любовницей женатого мужчины – большая глупость. Не к этому она стремилась с ранней юности.
 А когда Элеонор оставила Льюиса и он стал всерьез добиваться Ронни, положение изменилось. Льюис умел быть обворожительным, и влюбиться в него было нетрудно. И выйти за него замуж.
 Нетрудно было стать второй миссис Льюис Р. Ханнигер.
 После свадьбы она сочла, что все, абсолютно все мечты ее сбылись.
 Как же получилось, что спустя каких-то три года все ее надежды пошли прахом? Почему сверкающий алмаз обернулся пеплом?
 Ответ прост: она приобрела отнюдь не алмаз.
 “Нет, – напомнила себе Ронни, – жизнь идет своим чередом. У меня по-прежнему есть все – ну почти все, о чем я грезила в убогом родительском доме”.
 Она – жена сенатора Соединенных Штатов Америки. Ее приглашают на блестящие приемы в Вашингтоне, она вхожа даже в Белый дом. Она богата и знаменита, на нее нацелены объективы телекамер. Она – одна из тех, о ком с завистью читала когда-то в светской хронике.
 Да, жизнь развенчала ее принца. Так что же? Многие женщины проходят через такое. Реальность не всегда совпадает с идеалом, рожденным в голове несмышленой девчонки. Трагедии, из-за которой рушится жизнь, нет. Нельзя позволить страстям взять верх над трезвым рассудком. Отдаться минутному порыву – значит потерять все.
 “Держись! – приказала она себе. – Тебе есть что терять”.
 Она остановилась и подняла голову. Зрение вернулось к ней. Черный асфальт дороги широкой лентой уходил вдаль. Канавы по обе стороны дороги заросли бурьяном. На зеленых полях гуляют коровы.
 Рядом с ее тенью на земле лежала еще одна тень, большая, широкая. Это тень Куинлана. Он смотрел на нее, щурясь от яркого света. У него бронзовый загар, а светлые волосы отливают золотом, отметила Ронни.
 А он красив.
 Их взгляды встретились, и Ронни увидела, что от ее решения зависит и его будущее, не только ее собственное. Успех кампании для него означает деньги. Множество чеков от множества клиентов. И сейчас в ее власти сорвать кампанию, лишить его надежд.
 – Я останусь с ним, – сказала она.
 – Мудрое решение.
 Явно довольный ее благоразумным поведением, Куинлан улыбнулся. В эту секунду Ронни почувствовала презрение к нему. Для него, как и для Льюиса, нет ничего святого, кроме политической карьеры. Его Величество Успех стоит любых жертв.
 – Мы организуем интервью с вами для воскресного приложения. Вы расскажете о вашей семейной жизни, намекнете, что не все в браке бывает гладко, важно уметь прощать, забывать обиды. Ничего конкретного. Главное – общий тон беседы. Не исключено, что таким образом мы убьем двух зайцев: подорвем позиции сплетников и приукрасим ваш образ.
 – Счастливая мысль.
 Куинлан сделал вид, что не заметил горечи в ее усмешке. Он размышлял. Он разрабатывал тактику.
 Ронни повернулась и зашагала обратно к качелям.




 ГЛАВА 10




 17 часов 30 минут. Билокси 

 Бледная, едва ли не трупного оттенка, рука приподняла край темно-розового покрывала. Тот, кто вторгся в квартиру, надел резиновые перчатки, потому-то его рука показалась Марле рукой трупа. Когда она поняла это, сердце ее подпрыгнуло в груди или даже выпрыгнуло наружу, потому что она уже не ощущала его биения после того, как увидела на мгновение лицо мужчины.
 Она скорчилась под тахтой в самом дальнем, самом темном углу. Полупрофиль незнакомца – черные волосы, кустистые черные брови, глубоко посаженные глаза – под столь непривычным углом должен был бы показаться забавным. Но Марла не испытывала желания улыбаться.
 Если он увидит ее, ей конец. Наверняка.
 Слава богу, Лиззи нет дома.
 Она не двигалась, старалась не дышать. Голову она прикрыла руками, чтобы бледное пятно лица в темноте не выдало ее присутствия. Высветленные волосы упали на лоб и мешали ей как следует разглядеть незваного гостя. Марла безумно боялась, что он почувствует на себе ее напряженный взгляд, но не могла не смотреть на него. Она была загипнотизирована, как птица, к которой подобралась змея. Тот, кто может вскоре стать ее убийцей, неодолимо притягивал к себе ее взгляд.
 Она даже силилась не моргать, чтобы не оказаться с закрытыми глазами в тот момент, когда он увидит ее и нанесет смертельный удар.
 Прошел страшный миг, долгий, как год, и край покрывала опустился. Но Марла не шевелилась и почти не дышала. Ужас душил ее. Легкие настоятельно требовали глубокого, полноценного вдоха, но она боялась, что он услышит. Его ухо может уловить даже те мелкие осторожные вдохи, которые Марла вынуждена была делать.
 Он по-прежнему оставался около кровати. Неужели он знает, что она здесь? Может, он каким-то образом почуял ее? Может, застывшие от перенапряжения и страха нервы испускают какие-то флюиды? И он сейчас играет с ней, как кошка с мышью?
 Больше всего ей хотелось с пронзительным криком выскочить из-под кровати и рвануться к входной двери. Положить конец этой пытке, этому леденящему кровь страху, оборвать эту сцену из фильма ужасов.
 Ничего глупее нельзя придумать.
 Он ее непременно схватит. У нее нет ни малейшей возможности выбраться из-под кровати, проскочить через спальню и гостиную к двери, открыть ее и удрать. Квартирка такая крошечная, что, куда бы он ни отошел, она должна будет пробежать мимо него.
 Ее единственный шанс – лежать неподвижно и тихо.
 Заскрипели пружины.
 Марла не дышала.
 Он сел на ее тахту.
 Что-то глухо шлепнулось на пол. Подушка. Без наволочки. Уголок наволочки свешивался с покрывала, красноречиво свидетельствуя о происходящем. Он что-то искал.
 Плед, одеяло, простыни полетели на пол. Марла видела растущую на полу кучу через щель, в том месте, где покрывало задралось, зацепившись за подушку.
 Кровать вздрогнула, и на пол упало что-то тяжелое. Матрас.
 Сейчас он вспорет обивку и начнет рыться внутри.
 Без всякого сомнения. Совершенно очевидно, что он что-то ищет. Разумеется, он не забудет поискать внутри тахты.
 А когда он выбросит поролон, то сквозь пружины увидит ее. Это также совершенно очевидно.
 Марла услышала треск, и глаза ее округлились от страха. Сквозь щель она увидела свой желтый матрас, который приподняли за один конец. В ее поле зрения попала нога в черной кроссовке, над которой она увидела темно-синюю штанину. А затем появилась рука в белесой резиновой перчатке, сжимающая нож.
 Нож пропорол грубую ткань без видимого усилия, как бумагу.
 Так же легко этот нож войдет в горло Марлы.
 До Марлы донесся непонятный дробный стук, и она не сразу поняла, что это стучат ее зубы. Тогда она плотно, до боли сжала челюсти.
 Ей осталось жить несколько секунд, и спасти ее может только чудо.
 Марла не верила в бога. В детстве она возносила всевышнему горячие молитвы, которым научила ее восторженно верующая мать. Но мать умерла, когда Марле было десять лет, и ее вера ушла. Она не верила уже четырнадцать лет.
 Но сейчас, в минуту крайнего ужаса, какой-то инстинкт, заложенный в далеком детстве, когда мать таскала ее в церковь дважды в неделю и она слушала ежевечерние молитвы, подсказал ей, что настало время обратиться к богу.
 Но она – давно уже не маленькая девочка, и ей хорошо известно, что слушать молитвы некому.
 Незнакомец покончил с матрасом, так как край его упал на пол. Матрас был изрезан вдоль и поперек.
 Покрывало взмыло в воздух и приземлилось в дальнем углу возле шкафа.
 Теперь Марле открылся обзор комнаты примерно на два фута. Она видела кучу постельного белья на полу, загубленный матрас, гору одежды, выброшенной из платяного шкафа.
 И две ноги в черных кроссовках возле кровати.
 И отражение самой Марлы в зеркальных дверцах шкафа.
 Ужас с новой силой сковал ее. Ему стоит повернуть голову, и он ее обнаружит.
 Зазвонил телефон в гостиной. Марла меньше всего ожидала услышать пронзительный звон, поэтому она непроизвольно вздрогнула.
 Второй звонок. Третий.
 Автоответчик заговорил голосом Сюзан. Было что-то одновременно доброе и зловещее в том, что Марла еще раз услышала знакомый голос. Послышался какой-то скрежет – автоответчик вечно барахлил, – щелчок, затем – короткий гудок.
 Незнакомец быстро вышел в гостиную, чтобы расслышать оставляемое сообщение.
 Сердце Марлы опять подпрыгнуло. Вот он, ее шанс. По всей вероятности, последний.
 Она бесшумно выбралась из-под тахты и проползла на коленях несколько футов, отделявших ее от платяного шкафа – единственного в этой комнате мыслимого укрытия.
 Между тем звонивший говорил:
 – Сюзан, это Пол. Где ты была в субботу? Я тебя ждал до десяти. Перезвони мне. Пока.
 Пол, парень Сюзан. Приятный молодой человек; должно быть, как раз поэтому он Сюзан никогда по-настоящему не интересовал.
 Думая об этой особенности характера подруги и вспоминая свои собственные любовные истории, Марла иногда приходила к мысли, что все женщины одинаковы. Почему бы иначе их всех так неудержимо влечет к негодяям?
 Щелчок – Пол повесил трубку. Марла прикрыла дверцу шкафа, но не совсем, так как ее противник мог вспомнить, что вначале дверцы были слегка приоткрыты.
 Звук шагов сообщил ей, что незнакомец вернулся в спальню.
 Желудок Марлы болезненно сжался, в горле встал ком. “Спокойно, – скомандовала она себе. – Спокойно”.
 Вся одежда в шкафу была сброшена с вешалок, сумочки, перчатки и прочая мелочевка выкинута из верхнего отделения. Марла опустилась на груду ее любимых летних платьев, сжалась в комок, насколько это было возможно, и закрыла глаза.
 Звук мягкого удара и треск разрезаемой материи заставил ее вздрогнуть. Не оставалось сомнений в том, что острый нож вспорол обивку тахты.




 ГЛАВА 11




 Пятница, 1 августа. Тьюпило 

 – Конечно, я не безгрешен. Но ведь я прошу вас всего лишь избрать меня сенатором Соединенных Штатов, а не причислить к лику святых.
 Ответом на заключительные слова выступления Льюиса Ханнигера был здоровый смех аудитории.
 Это повторялось каждый раз в последние две с лишним недели, прошедшие после выхода скандального номера “Глоб”. В избирательном штабе сенатора это событие называли “Большим ударом”. “Большой удар” совершенно заслонил неприятный эпизод с женой сенатора на ярмарке в Нешобе, имевший место пятью днями ранее. За пять дней Куинлан так проинструктировал Ронни, что она, разбуди ее среди ночи, без запинки повторила бы нужные слова.
 Льюис одарил слушателей широкой сердечной улыбкой, помахал им рукой и прошел к своему стулу, не забыв пожать руки губернатору и прочим высшим чиновникам штата, восседавшим в президиуме.
 Ронни казалось, что ее искусственная улыбка больше походит на гримасу. Увы, ей приходилось сидеть на виду у всех в президиуме собрания, рядом с пустым стулом Льюиса. Ей было предписано с замиранием сердца внимать каждому произнесенному с трибуны слову, горячо аплодировать после завершения речи сенатора и… улыбаться, улыбаться, улыбаться.
 Ее тошнило. Все здесь было фальшивкой. И она сама – фальшивка.
 Тактика, сформулированная в тот памятный июльский день Куинланом, сработала блестяще. Куинлан, Кенни, Марсден и прочие члены предвыборного штаба довели ее до совершенства. Признай свою вину, и ты уже не виноват.
 На их языке это называлось “играть Клинтона”. Злосчастный президент продемонстрировал всему миру данный стиль поведения в щекотливой ситуации, и нельзя было не признать, что эта тактика практически гарантировала успех. Льюису, естественно, пришлось попотеть. Он давно не разъезжал по штату так много, как сейчас, но пикантность ситуации только придавала ему сил. Он был на коне.
 Основную линию можно было охарактеризовать так: да, в то время как его молодая супруга сохраняла домашний очаг в Миссисипи, он в Вашингтоне навещал какую-то проститутку; так что с того? Ну, характер у него такой, и ни при чем здесь нравственность. Он совершил не предательство, не измену, а ошибку. Ничто человеческое ему не чуждо, в конце концов. Мужское естество требует своего.
 Избиратели мужского пола понимающе ухмылялись и в глубине души завидовали Льюису. Молодая жена и связь на стороне – черт возьми, не так плохо для шестидесятилетнего сенатора. Лишнее доказательство мужской силы. Ну конечно, жена поначалу разозлилась, но все ссоры уже позади, и семья сенатора Ханнигера крепка как никогда.
 Во всяком случае, так следовало думать публике.
 Короче говоря, громкий скандал быстро переродился в повод для безобидных шуток. Льюис в своих выступлениях сам охотно смеялся над собой.
 А Ронни слушала его, сохраняя на лице неизменную улыбку. А что она чувствовала? Не ярость, нет. Пустоту.
 Льюис занял место рядом с ней и поднес ее руку к губам. Его карие глаза (в которых когда-то она видела доказательство честности и благородства его натуры) встретились с ее глазами, и он улыбнулся. Ронни понимала, что публичное целование руки – тоже дань политической тактике. Сенатор и его обманутая жена по-прежнему вместе на сцене, по-прежнему улыбаются в ярком свете прожекторов…
 Ронни улыбнулась в ответ. Как восторженная поклонница. И помертвела.
 Слишком ей хотелось плюнуть ему в лицо и выбежать из зала, чтобы никогда больше его не видеть.
 Да, она добилась всего, о чем мечтала, но цена оказалась непомерно высокой.
 В десять часов торжественный ужин закончился , и Ронни – вместе с Льюисом – покинула зал. Лучезарная улыбка застыла на ее лице. Голова кружилась от бесчисленных знакомств с совершенно неинтересными ей людьми. Пальцы болели оттого, что она слишком часто стискивала их.
 – Вы бесподобно держитесь, – прошептала ей на ухо жена одного из сторонников Льюиса и поцеловала ее в щеку.
 Жена судьи, только как же ее зовут? Ага, Джо-Энн Хиллс. Они уже встречались однажды, и в тот раз миссис Хиллс говорила с Ронни ледяным тоном.
 Она была сверстницей и приятельницей Элеонор.
 Нельзя не признать, что публичный скандал заметно смягчил отношение местных дам к Ронни. Они стали смотреть на нее с сочувствием, особенно жены других политиков. Ронни иногда казалось, что этим несчастным женщинам точно так же приходится постоянно лицемерить. Лицемерие каждый день. Давным-давно кто-то мудрый заметил, что политика – дело грязное.
 Во всяком случае, если воспользоваться терминологией Куинлана, она стала “одной из них”. Женщина, которой живется так же нелегко, как и всем прочим.
 Прощаясь, Льюис радушно пожал руку Джону Хейдену, магнату пищевой индустрии, а Марта Хейден запечатлела на щеке Ронни обязательный ритуальный поцелуй. Ронни настолько привыкла к своей роли, что смогла произнести все необходимые по сценарию слова на автопилоте.
 – Льюис, не забудь напомнить им там об инспекции, – весело прокаркал Хейден, хлопая сенатора по спине.
 – Джон, я затем и еду в Арканзас.
 Ронни против воли залюбовалась Льюисом, излучавшим дружелюбие и обаяние. Высокий, широкоплечий, он всегда казался добродушным, одним словом, своим парнем. Да он таким и был. Но сторонний наблюдатель не смог бы догадаться, насколько пуст внутри этот человек, насколько он не способен к глубоким человеческим отношениям.
 У Льюиса есть только внешность. И напрочь отсутствует душа.
 Разумеется, он не стал подавать на развод. Ситуация, в которой он оказался, вполне его устраивала.
 Наконец они миновали массивную дубовую дверь и спустились с крыльца. Их уже поджидали автомобили, два больших черных лимузина.
 На одном из них Льюис отправится на аэродром, откуда ему предстоит вылететь на частном самолете в Литл-Рок, на совещание, посвященное животрепещущим проблемам птицеводства. На втором лимузине Ронни со своей свитой поедет в отель “Хайетт”, где уже забронированы номера. На следующий день было запланировано ее выступление на официальном завтраке для дам в университете. Во второй половине дня она даст интервью местной газете и телевидению.
 – Солнышко, я тебе завтра позвоню.
 Льюис небрежно поцеловал Ронни в щеку и обнял ее за плечи. Губы его были теплыми, рука – сильной. Но он все делает напоказ. Публичная демонстрация супружеской любви. Ронни чувствовала, что после разоблачения Льюис стал относиться к ней несколько внимательнее. Впрочем, ей было все равно. Он может быть доволен ее поведением. Ради его карьеры она не плакала, не осыпала его упреками, не грозила разводом, не устраивала сцен. На людях – улыбка, наедине – молчание.
 Вот и сейчас она с нежной улыбкой пожелала ему счастливого пути.
 – Ребята, берегите мою жену!
 Эти слова были адресованы Тому и Кенни, которые, как и Tea, должны были вместе с Ронни ночевать в Тьюпило, чтобы обеспечить успех завтрашних мероприятий. Льюис помахал им и уселся в лимузин. Сопровождающие его советники последовали за ним. Дверца захлопнулась, и машина поехала прочь.
 Водитель в униформе дожидался Ронни возле открытой дверцы второго лимузина. Ронни уселась в машину, откинула голову на спинку сиденья и прикрыла глаза. Том, Кенни и Tea заняли свои места.
 – Ронни, как ты? – тихо спросила Tea.
 Ронни была очень благодарна своему пресс-секретарю за неизменную поддержку. Tea, женщина и к тому же подруга, естественно, чувствовала настроение Ронни, хотя сама Ронни ничего ей не говорила. Даже со своими она выдерживала хорошую мину при плохой игре. Всегда следует помнить, что каждый человек в принципе способен выйти на контакт с прессой.
 – Я просто устала.
 Ронни даже не открыла глаз. Она не чувствовала себя в силах говорить с людьми.
 Как ни странно, Куинлан раздражал ее едва ли не сильнее, чем Льюис. В конце концов, проклятая “тактика” – это его изобретение. Это Куинлан убедил ее жить фальшивой жизнью. Куинлан вечно распоряжается: что надеть, о чем говорить на собраниях. Он даже определял, с какими ласковыми словами должны обращаться друг к другу на людях супруги, чей брак летит в тартарары. Это он решил, что Льюис должен называть ее “солнышком”, так как “дорогая” звучит чересчур чопорно, а “милая” и “родная” – чересчур интимно. Сама Ронни за две недели выдавила из себя “солнышко”, пожалуй, раза два. Нежные слова буквально застревали у нее в горле; она боялась поперхнуться. А если это все же случится, в этом будет виноват Куинлан.
 Итак, Ронни не открывала глаз, изо всех сил убеждая себя, что она одна в машине. Словно не замечая ее состояния, Куинлан начал инструктаж:
 – Если на завтраке вас кто-нибудь спросит про Дорин Купер…
 Вашингтонскую проститутку по имени Дорин Купер Льюис навещал примерно раз в неделю в течение года, когда оказывался в столице. Эта Дорин Купер записывала на пленку все свои разговоры с ним. Дорин Купер подробно довела до всеобщего сведения особенности интимного поведения сенатора Льюиса Р. Ханнигера.
 – …скажите, что считаете все, что произошло, проверкой брака на прочность. Повторите, что ваша семья после этого испытания стала крепче, чем прежде.
 – Я знаю, что мне говорить.
 Ронни открыла глаза и мрачно посмотрела на сидящего рядом с водителем Куинлана. А тот успокаивающе улыбнулся ей.
 Руководство ее поведением – это его работа, и он выполняет ее добросовестно.
 – Не сомневаюсь, что вы все знаете, – сказал он. – Вы прекрасно справляетесь со своей задачей. Но завтра вам впервые после скандала предстоит обратиться к аудитории с речью. Вам нужно повторять одно и то же, варьируя слова. Никакой брак не обходится без конфликтов. Наша семья прошла проверку на прочность. Мы сами узнали, насколько необходимы друг другу. Все проблемы теперь позади. Вот ключевые слова: “проверка на прочность” и “позади”.
 – Может, мне на ладони написать эти слова, чтобы ненароком их не забыть? – язвительно спросила Ронни.
 Она с неприязнью смотрела на него. Ей надоело, что он пичкает ее словами, которые она должна повторять, как попугай.
 Но на него ее сарказм не действовал. Куинлан не терял хладнокровия, как бы Ронни ни сердилась. Он “руководил” ею, и от одной мысли об этом кровь вскипала в ее жилах.
 – Ваша задача – не спасовать перед неприятными вопросами.
 – Том, может, поговоришь с ней завтра? – вмешалась Tea. – Она же устала!
 Tea и Том давно подружились и много времени проводили вместе. Конечно, Tea не могла не радоваться разразившемуся скандалу, поскольку благодаря ему в ее жизнь вошел Том. Ох, как славно она будет рассказывать историю своего знакомства с ним: “Представляете, этот сенатор целый год обманывал свою идиотку жену, и тогда…”
 – Правда, Том, дай же ей передохнуть.
 Кенни толкнул своего компаньона локтем в бок. Кенни оказался добрым человеком, и у Ронни нередко возникало ощущение, что он ее искренне жалеет. Зато Куинлан был беспощаден. Скажи то, пойди туда, надень это. Возьми сенатора за руку. Пусти слезу. Держись с достоинством. Улыбайся.
 Ей как-то пришло в голову, что первая строчка песенки Тэмми Уайнетта “Стой рядом с ним, подруга” могла бы стать девизом избирательной кампании, подобно девизу кампании Трумэна “Вернулись счастливые дни”. Всякий раз, когда Куинлан открывал рот, Ронни представляла себе Тэмми Уайнетта.
 – Ладно, – сдался Куинлан.
 Tea улыбнулась ему. Ронни вновь закрыла глаза.
 В отеле ее ожидала огромная корзина с фруктами. Войдя в номер, Ронни сразу же увидела ее и обрадовалась, так как чувствовала голод. Она не могла есть на публичных обедах, подобных тому, на котором ей довелось только что побывать. Она играла роль, а это не способствует пищеварению.
 Корзина была действительно очень большой и явно дорогой. Такое количество апельсинов, винограда, грейпфрутов ей одной не съесть и за месяц. Наверное, эту корзину прислал университет, который она завтра должна посетить.
 Она сбросила туфли (высота каблука – два дюйма, так распорядился Куинлан) и поспешила к корзине. Конверт с карточкой обнаружился под гроздью винограда. Сунув одну виноградину в рот, она вынула карточку.
 Виноград оказался кислым. Поморщившись, Ронни машинально положила в рот вторую виноградину.
 На карточке было написано незнакомым почерком:  “Солнышко, ты молодец. Люблю. Льюис”. 
 Фрукты? От Льюиса? Ронни с трудом подавила желание истерически расхохотаться.
 Никогда в жизни он не делал ей подобных подарков.
 Дурацкий подарок от кающегося мужа обманутой жене.
 Конечно, он поручил заняться этим кому-то из членов своей команды. А может быть, умный советник подсказал ему эту мысль. Как порадовать женщину и поощрить ее к дальнейшему исполнению роли.
 Только не забыть: обратиться к ней как к “солнышку”.
 Не исключено даже, что за этим подарком стоит Куинлан. Конечно, считается, что он в команде Ронни, но совершенно очевидно, что он заботится не столько о ней, сколько о Льюисе.
 Нет, конечно, это придумал не Куинлан. Слишком прямолинейный неуклюжий жест. Куинлан провел бы исследование и выяснил бы, что лучший подарок от оступившегося сенатора преданной жене – это роскошный драгоценный камень или что-нибудь в этом роде.
 Ронни прошла в ванную. Зеленый мраморный пол приятно холодил ее подошвы. Она включила воду; в последнее время ее стала мучить бессонница, и она обнаружила, что горячая ванна вечером помогает заснуть. Повернув голову и глянув в зеркало, она застыла.
 Она сильно изменилась. Хотя тонкие, точеные черты лица как будто те же. И волосы по-прежнему темно-рыжие, и глаза шоколадные. Но под ними появились темные круги, которых прежде не было, а вертикальная складка над переносицей не исчезала даже тогда, когда Ронни не хмурила брови. Она поднесла руку (лак для ногтей бледно-розовый согласно указанию Куинлана; сама она предпочитала более яркие тона) ко лбу и постаралась разгладить морщину. Да, она явно осунулась. Сказывается возраст? Но в двадцать девять лет можно было бы выглядеть намного моложе! Или всему виной нервное напряжение? Отчасти, наверное, можно грешить на бледно-розовый лак и бледную же косметику. Сама она ни за что не выбрала бы такие цвета, но их посоветовал приглашенный Куинланом стилист.
 И бежевый костюм тоже рекомендован кем-то из людей Куинлана. Опросы общественного мнения показали, что избирателям штата Миссисипи больше всего нравятся пастельные тона.
 Что ж, да здравствуют избиратели штата! Лично ей пастельные тона не идут, но она тем не менее носит их.
 Ничего странного нет в том, что она сама не похожа на себя. Просто она перестала быть собой. Она превратилась в существо, выдуманное Куинланом, Льюисом и штабом. Идеальная жена политического деятеля, в.которой все, от цвета костюма до содержания речей, определяется вкусами избирателей.
 Они превратили ее в куклу.
 “Точнее, – поправила себя Ронни, – я сама позволила превратить себя в куклу”.
 Умная, яркая, красивая, рисковая Вероника Сибли перестала существовать. Ее место заняла супруга сенатора Льюиса Р. Ханнигера-четвертого.
 Вот, значит, какую цену заплатила Ронни за “место под солнцем”. Она перестала быть сама собой.
 Миссис Льюис Ханнигер не более реальна, чем кукла Барби. Пластмассовая штука, с которой хозяин может делать все, что угодно.
 Когда она в последний раз действительно что-то чувствовала? Когда она в последний раз искренне смеялась? Когда обнимала человека просто потому, что ей этого хотелось? Когда испытывала страсть в постели?
 Куклам чувства не нужны.
 А Ронни почему-то их не хватало.
 Хватит быть куклой Барби. Ей захотелось вновь стать настоящей.
 Она снова хочет чувствовать.
 Еще несколько секунд Ронни смотрела на свое отражение в зеркале, затем решительно отвернулась, выключила воду и прошла в комнату, к чемодану.
 Штаб в Седжли помнил, что в поездках у Ронни может быть свободное время, поэтому наряду с парадными платьями в ее вещах всегда была обычная одежда.
 Ронни извлекла из чемодана футболку и джинсы, разложила их на кровати и выпрямилась. У нее не было сейчас настроения надевать джинсы. Ей хотелось быть в чем-нибудь… вызывающем. Она задумалась, затем приняла решение.
 Среди ее вещей обязательно имелась шкатулка со швейными принадлежностями. Пришла пора ей явиться на свет божий. Ронни вытащила из шкатулки ножницы и подошла к кровати, чуть улыбаясь.
 Пятнадцать минут спустя от гостиничного номера к лифту шла уверенным шагом отнюдь не та элегантная дама, которая недавно вошла в отель.
 Дверь за ее спиной с шумом захлопнулась.




 ГЛАВА 12


 Том не знал, в котором часу в его номере зазвонил телефон. Его разум блуждал в то время в темных лабиринтах сна.
 – Какого…
 Но он уже проснулся, поэтому нашарил на столике трезвонящий телефон, едва не опрокинув лампу и будильник. В номере было темно, как в могиле.
 Куинлан поправил лампу и поставил на место электронный будильник, на экране которого светились цифры: 2:25. Наконец он сумел снять трубку, и его усилия немедленно были вознаграждены: трели звонка прекратились.
 – Алло, – пробормотал он в трубку.
 – Ты спишь? – спросил его Кенни. Том издал недовольное рычание.
 – Уже нет, – ответил он и лег на спину. – Что случилось?
 – Возникла проблема.
 – Я почему-то не удивлен, – со вздохом признался Том. – Ну что там? Наш достопочтенный отыскал очередную пассию?
 – Нет. Проблема с миссус.
 – Миссус? – На мгновение Том растерялся, потом его глаза округлились и вытаращились в темноту. – Миссис Ханнигер?
 – Она в “Желтом псе” – это бар в центре города. Пьет, как губка, и танцует со всеми подряд. Надо полагать, у нее в одном месте зачесалось.
 – Что?! – заорал Том, сел, нащупал кнопку и включил лампу. Остатки сна моментально слетели с него. – Как ты узнал?
 – Одному журналисту показалось, что он узнал ее, и он позвонил в отель, чтобы выяснить, на месте ли миссис Ханнигер. Она не ответила, и звонок был переадресован ко мне.
 – Боже! – ахнул Том. – Может, это все-таки не она? Ты проверил?
 – Проверил. Она выехала примерно через полчаса после прибытия. Взяла такси. Швейцар услышал, как она расспрашивала водителя о ночных заведениях в Тьюпило. Думаю, вероятность обнаружить ее в “Желтом псе” равна девяноста девяти и девяти десятым процента.
 – Боже мой, – застонал Том, отбросил одеяло и спустил ноги с кровати. – Надо ехать за ней. Черт побери, что ей в голову взбрело? Что ты сказал тому журналисту?
 – Я сказал, что миссис Ханнигер у себя в номере и спит как младенец.
 Том опять застонал и потер переносицу, тщетно надеясь отогнать подступающую головную боль.
 – Это их ненадолго задержит. Жди меня в холле через десять минут.
 – Гм… Том.
 – Что еще?
 Он уже вскочил на ноги и держал в руках костюм, с которым расстался каких-нибудь два часа назад. Костюм висел на спинке стула, поэтому оставалась надежда, что он не слишком мятый. Но Тома это заботило меньше всего. Самое главное – как можно скорее запереть сумасбродку в номере, чтобы никто не смог ничего доказать. Чтобы никто не успел ее сфотографировать в баре в непотребном виде.
 При последней мысли ему стало нехорошо.
 – Я… в общем, я занят.
 – Ты занят?! Посреди ночи? Когда вот-вот может произойти катастрофа? Ради всего святого, объясни мне, чем именно ты занят.
 Том зажал трубку плечом и принялся натягивать брюки.
 – Я… не один.
 – Ты не один? – В течение доли секунды Том ничего не понимал. Осознав, что имеет в виду Кенни, он резко выпрямился. – Ты с женщиной? У тебя в номере женщина? А как же Энн?
 Том хорошо знал Энн, жену Кенни. Час от часу не легче. А что, если сгустился туман, самолет не вылетел, и в следующую минуту сенатор явится в отель и пожелает узнать, чем занимается его жена?
 – Давай завтра поговорим, – вкрадчивым голосом сказал Кенни.
 – Черта с два мы поговорим завтра! – Все-таки Том опомнился и надел брюки. – Как ты мог?
 – Я тебе сейчас не нужен. Ситуация, как мне представляется, весьма деликатная. Будет лучше, если ты один выведешь ее из бара. Так она меньше привлечет внимания, даже если кто-то и увидит. А утром мы все сделаем вид, что не знаем о ее похождениях.
 – Кто это – мы все? А, ладно. Я ничего не хочу знать. Кенни, ты женатый человек, и у тебя больное сердце. Знаешь, я тебе всыплю утром.
 Том швырнул трубку на рычаг. Невероятно. Невероятно от начала и до конца.
 Ровно через пять минут Куинлан сидел за рулем. К счастью, ему не пришлось терять время на то, чтобы поймать такси. Готовясь к предстоящим мероприятиям, он взял машину напрокат. Очень, как оказалось, кстати.
 Не желая привлекать внимания сотрудников отеля к цели своей поездки, он отъехал на приличное расстояние, отыскал круглосуточную заправочную станцию и там узнал, как можно проехать к “Желтому псу”. Сонный рабочий растолковал ему дорогу и прибавил, что “Желтый пес” – это самое известное заведение в городе.
 Как выяснилось, найти его действительно не составляло труда. Огромный неоновый пес желтого цвета над кубическим двухэтажным строением не оставлял никаких сомнений.
 Место на переполненной стоянке все же нашлось. Не обращая внимания на парочку, занимающуюся любовью на капоте автомобиля, и на другую парочку, предававшуюся тем же утехам прямо на тротуаре, Том пересек улицу и распахнул стеклянную дверь бара.
 Музыка, которая доносилась до него еще на улице, так оглушила его на входе, что он чуть не попятился.
 – С вас пять долларов! – прокричал ему в ухо толстый парень, похожий на культуриста, судя по возрасту, едва закончивший колледж.
 Том посторонился, давая пройти выходящим из бара юным девицам в мини-юбках и джинсовым ребятам столь же нежного возраста, извлек пятидолларовую купюру и протянул толстому парню.
 – Закрываемся через час! – проорал парень извиняющимся тоном и поставил на ладонь Тома печать со светящимся изображением скалящейся собаки.
 Над головой парня висели часы. Они показывали два часа пятьдесят минут.
 А в девять часов утра Ронни должна держать речь перед аудиторией университетских дам. На двенадцать назначено интервью.
 Господи Иисусе!
 Том кивнул и прошел в темный, танцующий, пульсирующий зал.
 – Вы один?
 Официантка, изящная блондинка в мини-юбке и короткой, не закрывающей живот курточке, подняла вверх указательный палец. Ей тоже приходилось перекрикивать музыку.
 Том кивнул и направился вслед за ней в глубь зала. Насколько ему удалось разглядеть, танцевальная площадка помещалась в центре и была полна людей. Но теснота, похоже, никого не смущала. Пары плясали повсюду, даже перед стойкой бара, даже на столах. Через неравные промежутки времени на секунду вспыхивал слепящий, как вспышка фотоаппарата, прожектор.
 К счастью, освещение не позволяло даже отличить мужчину от женщины на расстоянии больше пяти футов. Узнать же кого-либо в такой толчее не было никакой возможности. Понятно, почему тот журналист пожелал убедиться, что Ронни в отеле нет.
 А вдруг это все-таки какая-то ошибка? Последняя надежда еще не совсем оставила Тома. Может, он направился по ложному следу. Или Кенни разыграл его.
 Хоть бы это было так!
 Официантка подвела его к маленькому столику с мраморной поверхностью. Для проформы Том присел на неудобный стул кремового цвета и заказал порцию “Хайнекена”. Посреди царящей в баре какофонии он сумел выговорить только одно это слово, которое тут же растворилось в ужасающем шуме. Но официантка, по-видимому, умела читать по губам в темноте, так как она кивнула и скрылась.
 От грома музыки можно было сойти с ума. Тому вспомнилась фраза из какой-то книги: “Он не слышал собственных мыслей”. Она как нельзя лучше подходила к данной обстановке. Своих мыслей Том не слышал.
 Он тряхнул головой, чтобы в ней прояснилось, отогнал желание зажать уши ладонями и принялся методично осматривать зал. Искал он не только свою клиентку, но и репортеров, которые могли вести за ней наблюдение. Разумеется, узнать он мог только кого-то из знакомых журналистов.
 Том с самого начала отметил про себя, что узнать здесь кого-нибудь практически невозможно, поэтому о репортерах он сразу перестал думать. Уже через две минуты он понял, что сможет выполнить свою задачу, только если будет ходить между столиками и танцующими парами и заглядывать в лицо едва ли не всем женщинам. Исключить можно лишь толстых и коротко стриженных. Впрочем, Ронни могла собрать волосы в пучок и надеть, предположим, бейсбольную кепку.
 Все может быть.
 Официантка положила перед ним салфетку и поставила на нее бокал с пивом. Крикнув: “Спасибо!” – Том достал из бумажника купюру и протянул официантке, жестом показав, что сдачу она может оставить себе. Она осветила купюру крошечным фонариком, висевшим у нее на запястье. По ее довольной улыбке Том понял, что вручил ей не пять, а десять или даже двадцать долларов. Досадно. У него не так много денег, чтобы швыряться ими.
 Но не об этом сейчас нужно думать.
 Том залпом проглотил полбокала пива. Пора подниматься на ноги и приступать к серьезным поискам. Пора убедиться…
 Она здесь. Ошибиться невозможно. Луч прожектора выхватил из темноты знакомую рыжую гриву.
 Она танцевала с каким-то парнем в джинсах. Этот пацан, наверное, не старше Марка. В ультрафиолетовых лучах ее зубы ослепительно блестели. На ней были обрезанные – значительно выше колен – джинсы, облегающие бедра, черная футболка и босоножки на высоченных каблуках, отчего ее ноги казались значительно длиннее. Кенни был прав, когда сказал, что у нее в одном месте зачесалось. Она была по-настоящему разгорячена. И как следует вскружила мальчишке голову.
 Том встал. Его вдруг охватил безудержный гнев, словно она изменила ему. Очень глупо. Она не жена его, а клиентка.
 Он допил пиво, тем временем обдумывая дальнейшие действия. В первую секунду ему захотелось броситься к ней и вытащить ее из бара за волосы. Но такой сценарий не годится. Во-первых, они привлекут к себе внимание, а во-вторых, он не может себе позволить грубо обращаться с женщиной, которая должна стать для него мостом, ведущим обратно в большую политику. Дело прежде всего.
 Чтобы увести Ронни отсюда, не привлекая нежелательного внимания, придется прибегнуть к хитрости. Прежде всего следует избавиться от пацана, чьи руки по-хозяйски сжимают ее талию. Том не сомневался, что через минуту-другую этот парень станет тискать ее грудь. И ей это, судя по всему, понравится.
 Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: миссис Льюис Р. Ханнигер прибыла в “Желтый пес” с намерением подцепить мужчину.
 “Прости, дорогая”, – подумал Том, и саркастическая усмешка тронула его губы. Он двинулся вперед.
 Когда он приблизился к ней, она обняла мальчика за шею. Танцевала она так, что при виде ее грязные мысли возникли бы и у монаха. А от монашеского обета ее кавалер был явно далек.
 Том тронул его за плечо. Парень не отреагировал, что не слишком удивило Тома, Том сильнее потрепал парня по плечу и сбросил с его шеи узкую ладонь Ронни.
 Увидев его, она изумленно моргнула. Мальчишка резко повернулся к нему, лицо его исказилось от ярости.
 Том не стал бы его винить. Он тоже убил бы кого угодно, если бы его оторвали от танца с такой… девкой.
 – Что тебе… – начал пацан.
 – Это моя жена! – рявкнул Том, хватая Ронни за руку.
 – Да? – Лицо мальчишки забавно вытянулось. Он опустил руки и отступил на шаг, всем своим видом выражая капитуляцию. – Прости, друг. Она не сказала, что замужем.
 Том кивнул, и пацан исчез в толпе танцующих.
 Ронни прильнула к Тому, и он уловил легкий аромат дорогих духов. Она была близкой, женственной, чувственной и очень, очень сексапильной. Чувствуя, что теряет контроль над собой, Том положил обе руки на ее талию и погрузился в глубину манящих шоколадных глаз.




 ГЛАВА 13


 – Лжец, – прошипела Ронни.
 Она все еще танцевала; прижимаясь к нему, она чувствовала твердость его мускулов. Ее пальцы гладили его теплую шею. Она не ожидала увидеть его здесь, в “Желтом псе”, но решила, что сюрприз ей не неприятен. Еще в первый день знакомства она поняла, что ее личный консультант – весьма и весьма привлекательный мужчина.
 – Здесь есть репортер, – прошептал Куинлан ей на ухо. От него слегка пахло пивом. – Нам надо уходить.
 Ронни воспользовалась тем, что он наклонил голову, и крепче прижалась к нему. Ей было с ним хорошо. Он такой сильный и надежный. Его щетина возбуждающе покалывает ее кожу. Его крепкие руки сжимают ее талию. На нем тот же костюм, что и вечером, темно-синий, в полоску. Еще во время обеда у Джона Хейдена она отметила, что костюм выгодно подчеркивает его фигуру – размах плеч, плоский живот, узкие бедра. В его облике ей не нравилось только то, что он был слишком чопорен, подтянут, в прямом и переносном смысле застегнут на все пуговицы. А сейчас он слегка небрит, верхняя пуговица сорочки расстегнута. И на нем нет галстука.
 Ронни почувствовала сильное возбуждение.
 – Вы слышали, что я сказал?
 В его голосе звучали нетерпеливые нотки. Она покачала головой и прижалась к нему еще сильнее.
 – Я хочу танцевать.
 Том попытался посмотреть ей в глаза, но она самозабвенно двигалась в такт музыке.
 Он опять шептал ей в ухо, уже не скрывая своего раздражения:
 – Вы выпили.
 Это уже было обвинение, брошенное со сдержанной яростью. Оно только рассмешило Ронни.
 – Вы не ошиблись.
 Она сжала его в объятиях. Том отвел ее чуть в сторону, чтобы избежать столкновения с танцующей слева от нее парой. Люди в “Желтом псе” обращали внимание друг на друга ровно настолько, чтобы воздерживаться от публичных половых актов.
 Ни один из бесчисленных молодых людей, приглашавших ее на танец в этот вечер, не возбуждал ее в такой степени. По правде говоря, ни с одним из них она не хотела бы провести ночь. А вот Куинлан вполне годится для этого.
 Ей захотелось узнать, каков он в постели. При этой мысли на нее нахлынула горячая волна желания.
 Очень давно ее не тянуло к мужчине так неодолимо.
 – Я должен отвезти вас в отель.
 Теперь он говорил мягко и вкрадчиво. Ей это понравилось. Еще, еще ближе.
 – Может быть, – произнесла Ронни. – А пока потанцуем.
 – Ронни…
 Впервые со дня знакомства он назвал ее по имени. Обычно он вообще никак к ней не обращался, только пудрил ей мозги своими “предложениями”. А когда ему приходилось все-таки к ней обращаться, он называл ее “миссис Ханнигер”, причем из-за южного акцента это звучало почему-то издевательски, и ей каждый раз хотелось его ударить.
 Сейчас же она немедленно вознаградила его, нежно погладив его шею. Он напрягся.
 Его руки по-прежнему лежали на ее талии. После ее невинной ласки его пальцы слегка нажали на ее бока. Ей показалось, что он пытается отстраниться.
 Ронни не дала ему ни малейшего шанса. Ее руки обвили его шею. Бедра прижались к бедрам. Эта сумасшедшая близость волновала его не меньше, чем ее.
 Она с самого начала понравилась ему. Слишком часто она ловила восторженные мужские взгляды и не могла ошибиться.
 – Том, – промурлыкала она. Ее языку понравилось произносить его имя. Точно так же ее рукам нравилось обнимать его. Опять назойливый шепот на ухо:
 – Нам надо идти.
 – Иди, если хочешь. Я еще немного потанцую.
 Они уже не танцевали даже, а только ритмично покачивались. Тонкая ткань его костюма приятно щекотала ее голые ноги и руки. Ощущение было такое, как если бы он, полностью одетый, обнимал ее, совершенно обнаженную. Двигаться в этой толчее было почти невозможно. Но все настолько были увлечены своими партнершами, что никто никого не замечал.
 Неожиданно Ронни обнаружила, что Том каким-то образом увлек ее в темный угол, и они оказались недалеко от двери с надписью “Выход”. В баре были сотни людей, но Ронни не могла отделаться от сильного ощущения, что они с Томом совершенно одни. Только она и он.
 Ее руки крепко обвивали его шею. Ее пальцы беспрестанно ласкали его затылок. Его широкие плечи заслонили от нее весь мир, и соскам было так сладко прижиматься к его груди. И только его руки, удерживавшие ее талию, мешали ей окончательно слиться с ним.
 Ей захотелось сказать ему, что сопротивление бесполезно.
 Ронни прижалась к нему так, что каждый дюйм ее тела касался его, убрала руки с его шеи и провела ими по его плечам. Предплечья, запястья… Она сняла его руки с талии и завела их себе за спину. Том не стал сопротивляться, хотя чувствовалось, что сдается он неохотно. “Жаль”, – подумала она, отдаваясь наслаждению. Довольная улыбка тронула ее губы, и она склонила голову ему на плечо.
 – Вы отдаете себе отчет в том, что сейчас три часа? А в девять вам нужно выступать перед аудиторией.
 Пусть он бранит ее, пусть; ведь ее уху тепло от его дыхания. И руки его – вопреки словам – все еще сжимают ее, не отпускают.
 – Может быть, – сказала она и с улыбкой посмотрела ему в лицо.
 Ее нос коснулся его небритого подбородка. Его руки опять твердо сжали ее талию.
 – Что значит – “может быть”? – услышала Ронни его злой шепот.
 Он терся щекой о ее щеку. Его щетина царапала ее.
 – Может быть, я не захочу возвращаться.
 Она наклонила голову и уперлась щекой в его подбородок. Какой-то легкий, едва уловимый запах. Наверное, лосьон. Как будто пахнет мятным. Ей захотелось коснуться его кожи губами, и она закинула назад голову. Неизвестно, как это случилось, но через секунду Ронни уже самозабвенно целовала его.
 Том издал какой-то неопределенный звук, тряхнул головой, опять обхватил ее за талию. На этот раз ему удалось чуть отстранить ее от себя.
 Не сразу, но он сумел вновь обрести самообладание. Он глубоко вздохнул – раз, другой. Ронни заглянула в его непроницаемые глаза, и он выдержал ее взгляд. Его нижняя челюсть слегка выпятилась, и тогда Том опять склонился к ее уху.
 – Хватит, слышите? Я понимаю, вам нелегко было эти две недели. Вам захотелось расслабиться. Это естественно. Завтра вы все увидите в другом свете. А сейчас давайте поедем в отель…
 Его интонации показались ей почему-то необычайно смешными, и она расхохоталась. “Не обманешь, – мелькнуло у нее в мозгу, – можешь не стараться. Ты так же горишь, как и я”.
 – В отель? И что потом?
 Она захватила зубами мочку его уха и легонько прикусила. Подбородок у него твердый, а ухо мягкое и теплое.
 – Прекратите, Ронни!
 Том мотнул головой, чтобы она отпустила его ухо. Что ж, зато открылась шея. Она улыбнулась, и ее губы коснулись его горла.
 – Сколько вы выпили? – грубо спросил он.
 Она чувствовала, как ходят ходуном его мускулы. Пальцы его с силой впились ей в бока. И какая-то жилка на горле пульсировала под ее губами.
 – Не так уж много…
 Ей пришлось встать на цыпочки, чтобы прошептать ему в ухо ответ. Она провела языком по загорелой коже. Он вздрогнул.
 – Все. Мы уходим.
 Ну и самообладание!
 Стальная воля. Вот уже ее руки, обвивавшие шею, отброшены.
 – Не хочу никуда идти, – капризно проговорила Ронни. Он прижал ее запястья к груди, чтобы оторвать ее от себя. Взгляды их встретились. – Если ты попробуешь увести меня силой, я закачу сцену. Не хочешь со мной играть – не надо. Я найду другого партнера.
 – А, значит, вам хочется играть?
 Том стоял неподвижно, уже не делая вид, что танцует. Глаза его сверкали в темноте. Он был взбешен.
 Ронни послала ему нежную, соблазняющую улыбку. И кивнула.
 Лицо его окаменело. Потом он пробормотал что-то неразборчивое, скорее всего ругательство. Рука его крепче сжала ее запястья, и губы их слились.




 ГЛАВА 14


 Ронни уже забыла, что такое настоящий поцелуй. Губы у него, оказывается, горячие, сухие, сердитые. Жадные, жадные губы. Она приоткрыла рот и отдалась на волю жаркой страсти.
 Том оторвался от нее и посмотрел сверху вниз, его глубоко посаженные глаза сверкали. Она мечтательно улыбнулась.
 – Повторим?
 – Все. Больше я на публике играть не буду, учитывая, что где-то здесь шныряет газетчик. Идемте.
 – Куда?
 – Как – куда? В отель, конечно.
 Он весь пылал.
 – Отлично.
 Ронни улыбнулась и перестала сопротивляться. “В отель” означало определенные перспективы. Он повел ее к выходу.
 Они вышли из боковой двери в пустынный переулок. Крепко держа Ронни за руку, Том провел ее за угол, затем они пересекли улицу и оказались на стоянке. Там царила темнота, которую не могли рассеять фонари, расположенные по углам площадки. По пути Куинлан постоянно озирался. Кого он боялся увидеть? Газетчика, о котором твердил ей в баре? Ронни было безразлично.
 На улице были и другие парочки, явно только что покинувшие “Желтый пес”. Они обнимались прямо на стоянке, среди машин. Ронни с завистью смотрела на них. Ее губы все еще ныли после поцелуя Тома.
 Ей хотелось, чтобы он повторил. И она позаботится о том, чтобы он это сделал. И далеко не только это.
 Том подвел Ронни к светло-голубой машине, открыл дверцу, почти втолкнул ее в салон и наклонился над ней, чтобы застегнуть ремень. Она тут же воспользовалась представившейся возможностью: отбросила в стороны полы его пиджака и погладила его грудь. Белая сорочка была гладкой и прохладной, но под ней угадывалось теплое, твердое тело.
 Застегнув ремень, Том быстро поцеловал ее в губы. Ронни даже не успела ответить, как он уже выпрямился, захлопнул дверцу и обошел машину спереди. Она проводила его взглядом.
 Он уселся рядом с ней, захлопнул дверцу, пристегнулся и бросил на нее суровый взгляд.
 – Том.
 Она еще раз попробовала на вкус его имя.
 – Ронни, – отозвался он, вовсе не столь призывно. И тут же добавил: – Вы представляете себе, что будет, если нас кто-нибудь сейчас снимает? Завтра эти фотографии появятся в газетах.
 С этими словами он повернул ключ зажигания.
 – А, это когда ты меня целовал?
 Ронни решила про себя, что у него в самом деле красивый профиль. Том невероятно красив. В особенности рот. Почему она раньше не замечала, какие у него чувственные губы?
 – И это, и все остальное.
 Он бросил на нее взгляд, значения которого она не поняла.
 Машина выехала со стоянки.
 – Если та сцена, когда ты меня целуешь, появится в газетах, люди решат, что у нас роман, – беззаботно откликнулась она. – А больше ничего не было. Мы только танцевали.
 – Вы уверены? – Голос Тома звучал очень сухо. – Хорошо еще, что в этом заведении так темно. Сомневаюсь, что при таких условиях можно сделать хоть сколько-нибудь четкий снимок. Ронни, ну как вы не понимаете, что новый скандал поставит крест на кампании!
 Пропетляв некоторое время среди машин, они наконец выехали со стоянки.
 – А мне все равно.
 Он опять посмотрел на нее. Ей показалось, что взгляд его бесстрастен, но эта сдержанность наверняка стоила ему больших усилий.
 – Утром вы будете думать по-другому. Когда протрезвеете.
 – Я же сказала тебе, что выпила не так много.
 – Да, вы так сказали, – жестко произнес Том.
 – Так ты мне не веришь?
 – Нет.
 – Значит, ты считаешь, я пристаю к тебе, потому что пьяна? – очень медленно, взвешивая каждое слово, спросила она.
 – Да, что-то в этом роде.
 – А ты пьян?
 – Я выпил бокал пива.
 – Выходит, ты не пьян?
 – Нет.
 – А ты поцеловал меня. Два раза.
 Его яростный взгляд должен был бы испепелить Ронни на месте. Вместо этого она небрежно закинула ногу на ногу и улыбнулась.
 – Послушайте меня, миссис Ханнигер. Ситуация такова: совсем недавно предвыборной кампании был нанесен чувствительный удар, связанный с супружеской изменой. Избиратели как будто склонны простить вашему мужу его грех, так что в целом он потерял не так много. Главное сейчас – и вам, и вашему супругу держаться на высоте. А ваше появление в ночном баре – это несомненный скандал. Репортеров интересует все на свете, и можете быть уверены, что по крайней мере один из них вас уже вычислил. Просто он не был уверен на сто процентов, что видел именно вас. Но я готов последний доллар поставить на то, что он явится в отель, чтобы узнать наверняка, ночевали вы у себя в номере или развлекались где-то до четырех утра. А может быть, он уже каким-то образом установил вашу личность. В любом случае завтрашние газеты выйдут с громкими заголовками, и кампании конец.
 На перекрестке он повернул налево. Ронни поерзала на сиденье и поменяла положение ног. Результатом этих манипуляций был быстрый косой взгляд Тома.
 – У тебя есть женщина? – спросила Ронни. Том понял, что возможные последствия бесшабашного поведения абсолютно ее не волнуют.
 – А в чем дело?
 – Просто мне интересно.
 – Я только что пытался объяснить вам кое-что. Вы меня слышали?
 – Каждое слово. А я, между прочим, задала вопрос и не получила ответа. У тебя есть женщина?
 Глаза Тома превратились в узкие щелочки.
 – Спрашиваете ради Tea?
 Ронни покачала головой.
 – Нет. Ради себя.
 Пальцы Тома крепче стиснули руль, губы сжались. Ронни показалось, что он обдумывает варианты ответа.
 – Да, у меня есть женщина.
 – Как ее зовут?
 Он помолчал.
 – Диана.
 – Она из Миссисипи?
 – Она живет в Де-Кальбе, недалеко от дома моей матери.
 – Почему я никогда ее не видела? Последние три недели ты практически живешь с нами.
 – Потому что для меня профессиональные обязанности – это одно, а частная жизнь – другое. Вы удовлетворены?
 – И твоя частная жизнь никогда не пересекается с работой?
 – Нет, если только этого можно избежать.
 – А когда избежать нельзя? – тихим вкрадчивым шепотом спросила Ронни.
 – Избежать можно всегда, – отрезал Том. Он притормозил у светофора. Справа их обогнал полицейский автомобиль.
 – Она красивая?
 – Кто?
 – Твоя подружка. Диана.
 – Да. Красивая.
 – Красивей меня?
 Том вновь сжал губы.
 – Нет, она не красивей вас. Вы прекрасно знаете, что это невозможно. А теперь, пожалуйста, помолчите и не мешайте мне вести машину. Нам нужно проскочить незамеченными.
 Он опять был резок с ней. Ронни послушно замолчала.
 В этот поздний (или ранний?) час улицы города были совершенно пустынны. Свет горел только на круглосуточной автозаправке. Когда она осталась позади, Ронни увидела многоэтажный прямоугольник. Отель “Хайетт”.
 – Приехали, – прошептала она.
 – Слава богу.
 – Тебе как будто не терпится избавиться от меня.
 – Я буду страшно рад, если вы окажетесь в своей комнате и никто вас не встретит в таком виде.
 Куинлан остановил машину возле боковой двери и выбрался наружу. Ронни терпеливо ждала, пока он откроет перед ней дверцу. Но и когда он открыл ее, Ронни не шелохнулась. Тогда он сердито посмотрел на нее и отстегнул ремень.
 – Идемте, – сказал он и взял ее за руку.
 – Вы не чувствуете себя конвоиром, сопровождающим узницу в тюрьму? – спросила Ронни, кисло улыбаясь, но вышла из машины.
 – Нет. Я чувствую себя консультантом, которому неслыханно повезло, так как он дорогой ценой благополучно избавил клиентку от грандиозного скандала. Надеюсь, что избавил.
 Он захлопнул дверцу автомобиля и повернулся к ней, не выпуская ее руки. Ронни неожиданно обнаружила, что нетвердо держится на ногах. Ей пришлось прислониться к машине. Том позаботился о том, чтобы припарковать машину на приличном расстоянии от фонарей, и только луна освещала местность. Голубоватая луна на усыпанном яркими звездами небе.
 Дул теплый ветерок. Прядь волос упала на губы Ронни. Она отбросила волосы назад. Том наблюдал за ней, чересчур пристально, как ей показалось. Взгляды их встретились, пальцы переплелись, и губы соединились.
 Ронни не успела ничего сказать, а Том уже отвернулся и потянул ее за собой к слабо освещенной боковой двери.
 – Почему мы пошли здесь?
 Ронни вдруг поняла, что идти на трехдюймовых каблуках довольно трудно.
 – Затем, что в холле вас могут поджидать, чтобы заснять на пленку. Возвращение жены сенатора под утро, да еще в таком виде.
 – Я об этом не подумала.
 – Неудивительно.
 Том открыл дверь при помощи магнитной карточки от своего номера и пропустил Ронни вперед. Дверь захлопнулась за ними с негромким щелчком.
 Они оказались в длинном коридоре, по обе стороны которого располагались двери. Неяркие полукруглые лампы освещали волнистые бежевые и зеленые полосы на обоях. Ярко-зеленый ковер под ногами скрадывал звук шагов. В здании стояла такая тишина, что Ронни мысленно сравнила отель с замком Спящей красавицы, куда вошли два живых человека – она и Том.
 Том держал ее за руку, ведя по коридору. Она понимала, что он не выпускает ее руки не потому, что ему хочется прикасаться к ней. Просто он опасался, что она может внезапно развернуться и убежать. А она была рада тому, что ее рука утонула в его большой, широкой ладони.
 Она хотела его. И она его получит. Может быть, его разум будет некоторое время сопротивляться, но тело у..се завоевано. Он сгорает от желания, как и она. Ронни была в этом уверена так же, как в том, что в Миссисипи жаркое лето.
 Главные лифты отеля находились в центральном холле, но и в каждом из трех крыльев здания тоже были лифты. Том подвел Ронни к одному из боковых лифтов и нажал на кнопку. Несколько секунд спустя двери кабины открылись. Том ступил внутрь, Ронни послушно проследовала за ним.
 – Мой номер на седьмом, – напомнила ему Ронни, когда увидела, что Том нажал на кнопку шестого этажа.
 – С шестого на седьмой мы поднимемся по лестнице. На всякий случай. Если журналист – профессионал, ему не составит труда выяснить, в каком номере вы живете. Я не удивлюсь, если он подстерегает нас возле лифта.
 – Какие мы осторожные!
 – Того же и вам желаю.
 Ронни вдруг потеряла равновесие и покачнулась. Том немедленно поддержал ее.
 – Вы все еще утверждаете, что выпили не так много?
 Ронни упрямо кивнула, но ей пришлось вцепиться в руку Тома, чтобы не упасть. Она сама не понимала, почему ноги не держат ее.
 Его рука случайно коснулась ее обнаженного бедра. По телу Ронни пробежала дрожь, и он это почувствовал. Она поняла по его глазам.
 – Господи, как вы одеты!
 Его взгляд скользнул по джинсовым шортам и ниже, по голым ногам. Ронни отлично знала, что у нее красивые ноги – длинные, ровные, загорелые. И изящные длинные ступни ее, почти не прикрытые плетеными босоножками, тоже хороши. Особенно коралловый лак на ногтях.
 – Я бы назвала это короткими брюками, – усмехнулась она.
 Лифт остановился, и двери кабины открылись.
 – Здесь вы правы, они действительно короткие. – Лицо Тома потемнело. – В самый раз для жены сенатора.
 – Жены сенаторов – такие же женщины, как и остальные.
 – Вы ошибаетесь. Их мужьям необходимы голоса избирателей.
 Они вышли в коридор шестого этажа. Том, увидев дверь со светящейся табличкой “Выход”, вывел Ронни на лестничную площадку. Ронни покорно последовала за ним. Впрочем, у нее не оставалось выбора.
 Когда она увидела перед собой два лестничных пролета, которые предстояло преодолеть, колени ее задрожали.
 – Послушай, ну зачем это? – простонала она. – Мы же не в фильме о Джеймсе Бонде.
 – Лучше принять меры предосторожности, чем впоследствии жалеть.
 Он отпустил ее руку и жестом велел ей идти вперед. Ронни со вздохом шагнула на первую ступеньку. Двигалась она очень медленно. Каждый шаг давался ей труднее предыдущего. Металлические перила холодили руки, но Ронни невольно все крепче сжимала их. Шаги по бетонным ступеням гулко отдавались в тишине. Том не сводил глаз с ее спины и голых ног.
 Добравшись до седьмого этажа, Ронни обернулась.
 Наверное, Том почувствовал на себе ее взгляд, так как сразу поднял голову. В его глазах на миг сверкнуло неприкрытое желание.
 Ронни поджала пальцы ног, почувствовав дуновение холодного воздуха из-под двери.
 – У вас есть ключ? – услышала она хриплый голос.
 Она кивнула, расстегнула прикрепленную к поясу сумочку и вынула магнитную карточку. Он взял ее, знаком показал Ронни, что она должна стоять тихо, и приоткрыл массивную металлическую дверь в коридор. Он явно увидел то, чего очень не желал видеть.
 Железная дверь закрылась почти бесшумно.
 – Что такое? – прошептала Ронни.
 – Уже торчат у вашей двери. Мужчина и женщина. Наверное, писака и фотограф. У-у, черт!
 – Ты смеешься.
 – По-твоему, так смеются? – Его лицо сказало ей все. – Надо отдать им должное, хватка у них бульдожья. Если бы они дожидались в холле, вы могли бы проскользнуть мимо. Мы проскользнули бы. Но если вы отсутствовали, то к себе в номер рано или поздно поднялись бы. А если мирно спали, то утром вышли бы. Их позиция беспроигрышна. Если вас сейчас нет, значит, когда-нибудь вы войдете. И они добиваются своего. Черт!
 – Если они не сфотографировали меня в баре, как они смогут доказать, что я там была? Может, я пошла прогуляться?
 – Романтическая прогулка в три часа ночи по романтическому городу Тьюпило? В таком вот виде? – Он поморщился, потом взял ее за руку и повел вниз. – Пошли.
 – Куда?
 Собственно говоря, Ронни спросила это машинально. Она пошла бы за ним куда угодно. И о поджидавших ее репортерах она вовсе не думала с ужасом. Какая разница? Ей почти хотелось поставить на избирательной кампании Льюиса крест. Ей до смерти надоело лицемерить.
 – Ко мне в номер. Куда же еще?
 В голосе Тома не чувствовалось энтузиазма.
 Его номер находился на четвертом этаже. Они спустились по лестнице, так как Том не хотел, чтобы шум работающего лифта привлек излишнее внимание, и прошли по пустынному коридору к его номеру. Только тогда он отпустил ее руку, вставил в замок магнитную карточку и отступил на полшага, пропуская ее вперед.
 В отличие от апартаментов Ронни, номер Тома представлял собой обыкновенную комнату, какую можно встретить в заурядной провинциальной гостинице: коричневый ковер на полу, кремовые стены, телевизор, два неудобных, судя по виду, стула, круглый стол у единственного окна, цветастые шторы, узкая кровать. Покрывала нет, простыни смяты, одна подушка валяется на полу; значит, эта кровать уже успела послужить Тому. Торшер у изголовья горел.
 – Как мило! Ты приготовил мне постель! – проворковала Ронни.
 Она стояла посредине комнаты между кроватью и телевизором, всего в нескольких шагах от Тома. А он покачивался на каблуках и не отрываясь смотрел на нее.
 – Прости за беспокойство.
 – Присядьте. – Кивком он указал ей на стул. – Мне надо подумать, как выкрутиться из этой ситуации.
 Ронни улыбнулась ему. Как же он устал и как он смущен! Волосы его всклокочены, лицо из-за щетины кажется еще темнее, чем обычно.
 Она не стала садиться, а приблизилась к нему. Том прищурился, вынул руки из карманов, но в остальном сохранял удивительное самообладание.
 Ронни остановилась в полуметре от него.
 – Мы можем просто выждать, – предложила она. – Не могут же они торчать там вечно.
 – Вечно им торчать не придется, – сухо возразил Том. – Вы не забыли, у вас на девять часов запланировано публичное выступление? Если вы не выйдете утром из номера в полной готовности, они смогут определенно утверждать, что вы не ночевали у себя.
 Ронни пожала плечами:
 – Ну и что в этом ужасного? А если я ночевала где-то еще?
 – Вопрос, где и с кем, – пояснил Том. – Поверьте мне, они приложат все усилия, чтобы докопаться до истины.
 – Может, они напишут, что я провела эту ночь с тобой, – Ронни беззаботно пожала плечами.
 – После вашей комедии в “Желтом псе” это отнюдь не исключено.
 – А я бы не возражала. – Она расстегнула пуговицу его рубашки. – А ты?
 – Я возражаю, и очень серьезно. – Том взял ее за руку, так как она явно намеревалась продолжить это занятие. – Особенно когда это неправда.
 – Так пусть это будет правдой.
 Она шагнула к нему, почти прижавшись, и нежно погладила по щеке. Большой палец дотронулся до уголка его рта.
 – Ронни! – Он предостерегал ее. – Перестаньте.
 Она ничего не ответила, встала на цыпочки и впилась губами в его губы.




 ГЛАВА 15


 Какое-то время Том стоял неподвижно, но Ронни это не смущало. Из-под полуопущенных век она наблюдала за его реакцией. А он не отрываясь смотрел ей в лицо. Он вздрогнул, когда ее язык скользнул между его неплотно сжатых губ. В каждой клеточке его тела она чувствовала сопротивление. Ее ладони проникли под ткань рубашки и стали гладить теплую кожу. В то же время его нижняя губа оказалась между ее зубами.
 Ронни одержала победу. Он издал неопределенный звук, выпустил ее руку, прижатую к груди, обнял за талию, привлек к себе и завладел инициативой с таким пылом, что у нее перехватило дыхание. Он обнимал ее и целовал с жадностью изголодавшегося дикаря, и она дрожала от удовольствия. И целовала его в ответ, обнимая за шею.
 Поцелуи Тома кружили голову. Крепкие руки сжимали ее. Мужское тело такое сильное, мускулистое, горячее. Короткие, шелковистые волосы, их так приятно ерошить…
 Когда он вскинул голову, она заглянула ему в глаза. Том внимательно изучал каждую черточку ее лица. Ее груди прижимались к его груди; он не отпускал Ронни. Ее желание разгоралось от близости его бедер. Ей передавалось его нетерпение; казалось, что им отпущено лишь краткое мгновение.
 – Том, – шепнула она.
 Его глаза потемнели, морщины в уголках обозначились резче.
 – Ронни.
 Это прозвучало как эхо, словно Том передразнивал ее – или себя самого. Но она слышала еще и страсть, и нежность в его шепоте.
 Она попыталась стянуть пиджак с его плеч. Том опять заколебался, словно намереваясь протестовать, но затем отпустил ее на мгновение, чтобы сбросить пиджак, и он упал на пол. Ронни начала расстегивать рубашку, рука ее скользнула под белую ткань и принялась гладить волосатую грудь.
 – Ронни.
 Теперь его голос звучал ниже, глубже, и в нем слышался оттенок предостережения. Но Том не остановил ее. Ему нравилось, как она прикасается к нему.
 Его кожа горяча, чуть влажная от пота. Все мышцы напряжены. Глаза блестят, а руки опять крепко сжимают ее талию.
 Расстегнув пуговицы на рубашке, она сунула руку под брючный ремень.
 Он перевел дыхание, перехватил ее руку и извлек наружу. На короткий миг Том застыл, как статуя; только у статуй не бывает такого огня в глазах. Потом он отпустил ее запястье, обнял и поцеловал. Ронни откинулась на его сильную руку и ответила на поцелуй еще более жадным поцелуем.
 Вдруг он рывком подхватил ее на руки. Голова у Ронни закружилась, как от шампанского, и она обвила шею Тома руками. Том отнес ее к кровати, одной рукой отбросил покрывало и осторожно уложил Ронни. Она не отпускала его шею, поэтому он присел на край кровати, склонился к ней и принялся целовать – губы, шею, ухо, ключицу.
 – Господи, какой запах, – восхищенно выдохнул он.
 Ронни улыбнулась. Он красив, он сексуален. Он – идеал мужчины.
 Ронни стянула с себя футболку и отшвырнула ее в сторону. Сейчас ей хотелось только одного – остаться обнаженной в его объятиях.
 – Ты прекрасна.
 Теперь его взгляд был прикован к ее груди. На ней был обыкновенный белый лифчик, ничего особо сексуального. У Ронни были красивые груди, округлые, упругие и не слишком большие.
 Сейчас соски ее затвердели и были отчетливо видны под тонким кружевом.
 Том опять посмотрел ей в глаза. От его тела исходил жар. Глаза блестели.
 Не говоря ни слова, он вдруг поднялся.
 – Том! – застонала Ронни и потянулась к нему.
 – Не надо ложиться в постель в обуви, – усмехнулся он.
 Ронни вцепилась ногтями в края матраса, чтобы унять охватившую ее дрожь, а Том подошел к изножью кровати, расстегнул ремешки на ее босоножках, приподнял одну ее ногу и поцеловал узкую ступню. Остро и сладко поцелуй отозвался во всем теле. Том повторил то же самое с другой ногой. Ронни чувствовала, что плавится изнутри.
 С босоножками в руках Том вернулся к изголовью кровати. На его пылающем лице было написано вожделение – и что-то еще. Что-то слишком важное для Ронни, чтобы она могла разобрать, что именно.
 Он отнес босоножки к двери, очень аккуратно поставил их на полочку для обуви и обернулся. Его рубашка была расстегнута, и Ронни увидела, как играют мускулы на заросшей темными волосами груди. Одна пола рубашки выбилась из брюк. Ронни сдвинулась к краю кровати, красноречиво приглашая Тома лечь рядом. Взгляды их скрестились.
 – Ты изумительна, ты блистательна, я до безумия хочу тебя, – с каким-то отчаянием пробормотал он.
 Отчего же столько отчаяния в его голосе?
 – Том, иди ко мне.
 Ронни дотянулась до его руки и потянула ее к себе. Ей было не до тонкостей интонации.
 – У меня есть еще одно дело. Он мягко отстранил ее руку – вроде бы для того, чтобы укрыть Ронни.
 – Какое еще дело! – воскликнула Ронни и села на постели.
 – Ты забыла про репортера?
 Секунду поколебавшись, Том наклонился к ней и поцеловал в губы, а потом взял ее руки в свои, помешав ей кинуться ему на шею.
 – Том!
 – Я прогоню стервятников и вернусь.
 Он выпрямился.
 – Не оставляй меня!
 – Это займет минут пятнадцать, не больше, – пообещал Том. – До утра еще долго.
 Ронни почувствовала досаду. Ей хотелось убить Тома за то, что в такую минуту он в состояний думать о чем-то еще. Но он обещал скоро вернуться, а она верила ему.
 – Закрой глаза и подумай о чем-нибудь приятном, – посоветовал ей Том. – Договорились?
 – Пятнадцать минут.
 Она смотрела на него с негодованием.
 – Это недолго, честное слово. – Он поцеловал ее ладони и выпустил их. – Я скоро буду с тобой.
 Том отошел от кровати, поднял валявшийся на полу пиджак и надел его. Через несколько минут негромкий щелчок замка сообщил Ронни, что Том вышел из номера. Она взглянула на электронный будильник со светящимся табло. 4:20. Пятнадцать минут…
 Ронни не могла унять дрожь страсти. Не помогла и мягкая подушка, в которую она уткнулась лицом. Все члены ее отяжелели. Голова шла кругом.
 Пятнадцать минут. В самом деле, не так много. А за то, что он заставил ее ждать, он заплатит, но ему понравится эта плата: она не даст ему заснуть остаток ночи.
 А пока лучше всего – последовать его совету. Она прикрыла глаза.
 Проснулась она от пронзительной трели телефона над ухом. И сразу острая боль пронзила мозг. Ронни перекатилась на спину и открыла глаза. Полумрак, незнакомая комната. Звон продолжался, и она, собравшись с силами, запустила подушкой в ту сторону, откуда он, по ее мнению, доносился. И вдруг она увидела Куинлана, который подошел к ночному столику, обогнув кровать в изножье.
 – Доброе утро, Спящая красавица.
 Улыбнувшись ей, он снял трубку. Ронни сразу заметила, что на нем только серые брюки, а торс обнажен и на шее висит полотенце. Половина лица покрывала мыльная пена, вторая половина была чисто выбрита.
 Воспоминания стали возвращаться к ней.
 – Отлично. Спасибо, – сказал Том в трубку и положил ее на рычаг.
 Ронни посмотрела на часы. Семь ноль пять.
 – Пятнадцать минут, – пробормотала она, приподнявшись на локте.
 Том смотрел на нее и криво улыбался.
 – Вы спали, а я не стал вас будить, – сказал он. – Одевайтесь. – Он подобрал с пола что-то темное и передал Ронни. Она увидела, что это ее футболка. – Вам нужно вернуться к себе в номер. Сейчас звонили из службы охраны отеля. Наших преследователей только что вывели из здания.
 Ронни посмотрела на футболку, и до нее дошло, что выше пояса на ней надет только лифчик. Впрочем, она ничего не имела против того, чтобы показаться Тому в таком виде – но в случае, если он не ограничится созерцанием.
 Он подошел к окну, отдернул шторы и вернулся в ванную. Яркий солнечный свет залил комнату.
 Ронни со стоном прикрыла глаза ладонью. Мириадами режущих частиц свет вонзился в ее мозг. Правда, через некоторое время боль чуть отступила, и она опустила руку, чтобы натянуть мятую футболку. Из ванной доносился шум воды.
 Зрение Ронни все еще не обрело обычной четкости, но она села и спустила ноги с кровати. Все вокруг покачнулось и поплыло, а рот как будто наполнился ватой. И опять нахлынула головная боль.
 – Возьмите.
 Том уже стоял перед ней, протягивая стакан с водой и две таблетки аспирина. Рубашки на нем по-прежнему не было, и Ронни залюбовалась ровным загаром. Теперь он был тщательно выбрит.
 – Пожалуйста, задерни занавески.
 Морщась, она взяла у него аспирин и воду.
 – Голова болит? – спросил он сочувственно и в то же время чуточку злорадно, однако послушно подошел к окну и наполовину задернул занавески.
 – Угу.
 Она проглотила таблетки и запила их глотком воды. Подняв голову, Ронни увидела, что Том уже застегивает белоснежную сорочку. Его взгляд рассеянно скользнул по ней.
 Держась за спинку кровати, она медленно поднялась. Голова тут же закружилась так, что захотелось сесть обратно. Она охнула, и Том немедленно оказался рядом с ней.
 – Все в порядке.
 Ронни отступила от него на шаг, не позволяя ему поддержать ее, и очень осторожно двинулась по направлению к ванной комнате.
 Она умылась с мылом ледяной водой, прополоскала рот освежающей жидкостью, которую обнаружила на полочке под зеркалом, и кое-как причесалась расческой Тома. После всего этого она почувствовала себя несколько лучше.
 Посмотревшись в зеркало, она подумала, что к ней очень подходит популярное определение “после вчерашнего”: лицо бледное, под глазами темные круги, волосы свисают безжизненными патлами. Черная футболка измята до крайности. Хорошо хоть кожаная сумочка, которую Ронни носила на поясе, осталась при ней, и Ронни нашла в ней губную помаду и пудреницу. Сначала она аккуратно стерла  с губ следы вчерашней помады и уже наносила на лицо пудру, когда раздался стук в дверь.
 – Эй, вы не спите?
 – Сейчас выхожу.
 Ронни убрала косметику в сумочку, застегнула “молнию” и вышла. Том уже поджидал ее у двери. Он был полностью одет, и теперь на нем был красный галстук. В руке он держал ее босоножки.
 – Пора идти. Как-никак вам через… – он взглянул на часы, – через полтора часа выступать.
 – Не надо мне напоминать об этом.
 Она взяла босоножки и в ту самую секунду вспомнила, при каких обстоятельствах они были сняты с ее ног. По искре, мелькнувшей в его глазах, Ронни поняла, что он тоже вспомнил.
 – Том…
 – Потом поговорим. Вам надо подняться к себе и подготовиться к выходу.
 Не давая ей времени на ответ, Том отпер дверь номера и выглянул в коридор. Затем, приобняв ее за талию, он торопливо вытолкнул ее в коридор и повел к лестнице. Для Ронни каждый шаг отдавался болезненным толчком, тем более что ей приходилось почти бежать, чтобы не отстать от Тома.
 Несмотря на головную боль, сухость во рту и ватные колени, Ронни чувствовала себя счастливой, а этого с ней не случалось уже очень давно. Отчего это? Она смотрела на широкую спину идущего перед ней мужчины и повторяла про себя ответ. Том.




 ГЛАВА 16


 – Ты ее привез в целости и сохранности, как я погляжу, – сказал Кенни.
 Он стоял рядом с Томом, прислонившись к стене просторного зала Баннинг-Крикского клуба. Зал был арендован женской организацией университета для торжественного завтрака, поэтому в нем стояли длинные столы, покрытые белыми скатертями, и вдоль одной из стен было оборудовано обтянутое синей материей возвышение. Все билеты были проданы, и Ронни встретили теплыми аплодисментами. Том мысленно поздравил себя с успехом, его усилия приносили очевидные плоды.
 – Это была не она.
 Том едва не поверил в собственную ложь. Женщина, которая чуть ли не всю ночь пила и развлекалась, не могла выглядеть столь безукоризненно.
 – Что?!
 Кенни вытаращился на него.
 – Я сказал – это была не она. И говори, пожалуйста, потише.
 Том не заметил, что сказал это слишком резко.
 Похоже, ему свыше суждено защищать репутацию этой женщины. Он понимал, в каком направлении работает мысль Кенни. Он и сам на месте товарища подумал бы то же самое, как и всякий мужчина, пожалуй. Замужняя женщина, которая в одиночку отправляется в бар и танцует с кем попало, – шлюха. Тем более – рыжеволосая красавица с такой фантастической фигурой, что при виде ее восстанет мертвец. А Тому не хотелось, чтобы Кенни или кто-нибудь другой счел Ронни шлюхой, пусть даже она того заслуживает.
 – Но… – начал Кенни, еще не оправившись от шока.
 – Ты, приятель, разбудил меня в два часа ночи и отправил по ложному следу. Битый час я присматривался ко всем рыжим бабам и потом всю ночь места себе не находил. Только в семь утра я постучался к ней, и, представь себе, она мне открыла. Кенни, она отключила звонок у телефона. Всю ночь она проспала сном праведника.
 – Черт возьми, Том, не знаю, что и сказать, – смущенно проговорил Кенни. – Я считал, что у меня надежная информация.
 – И ты оказался не прав.
 Том удостоил его только хмыканьем. Ронни уже говорила, и, как всегда, довольно неудачно. Если Тому и удалось изменить содержание ее речей, то манера говорить осталась прежней. Она все так же сжимала обеими руками трибуну, хотя Том десятки раз умолял ее отказаться от этой привычки и репетировал с ней жесты, которые могли бы сделать ее маловыразительную речь ярче.
 Держалась она чересчур прямо, как деревянная кукла. Как ни странно, Тому вдруг показалось, что неловкость Ронни при публичных выступлениях делает ее более… ранимой, что ли, а оттого более привлекательной.
 На ней был легкий желтый костюм консервативного покроя (юбка – до колена) и туфли на каблуках в два дюйма, меньше всего похожие на ее ночные босоножки. Эти вещи Том лично извлек час назад из стенного шкафа в ее номере.
 Он еще испытывал тупую боль внизу живота, оттого что не совершил ночью того, к чему Ронни так упорно призывала его. Даже тогда, когда он собрался с духом и вышел из номера в коридор, потаенные мысли не оставили его. Не оставили настолько, что он едва не повернулся на каблуках и не вернулся обратно. Однако вступить в любовную связь с миссис Льюис Р. Ханнигер было бы крайне неразумно и небезопасно. Если узнает достопочтенный сенатор – да вообще, если хоть кто-нибудь узнает, – обоим придется плохо. Очень плохо. И Ронни, и Тому.
 Поэтому он довольно долго гулял по коридору. В голове у него прояснилось, нытье в паху ослабло, и он разработал план избавления от газетчиков, засевших у двери Ронни.
 Том позвонил в службу безопасности отеля и попросил выпроводить незваных гостей. Естественно, не в четыре часа, так как в это время ни самой миссис Ханнигер, ни ее помощникам не полагалось разгуливать по отелю, и увидеть своих недоброжелателей кто-либо из них мог лишь в том случае, если сам отсутствовал в номере. Том дождался семи и сделал вид, что только что обнаружил журналистов в холле. Короче говоря, ему стоило сделать всего один телефонный звонок.
 Очень просто.
 Гораздо сложнее было рассчитать время так, чтобы пробыть в коридоре достаточно долго, прежде чем возвращаться к себе в номер. Однако и это ему удалось. Когда он открыл дверь своего номера, Ронни, как он и предполагал, крепко спала, зарывшись лицом в подушку.
 Она настроилась решительно, но выпила она все-таки слишком много.
 Простыня, которой Том накрыл ее, упала на пол. Принимая во внимание, как мало на ней оставалось одежды, можно было сказать, что она спала почти голая. Джинсовые шорты прикрывали совсем немного. Глядя на ее блестящую в лунном свете кожу, Том почувствовал, насколько он ошибся, когда решил, что ему удалось полностью обуздать греховное вожделение.
 Но в конце концов Том поступил по-джентльменски, то есть разумно. Он прилег на полу. Когда он проснется и разбудит ее утром, у нее времени хватит только на то, чтобы вернуться к себе, принять душ, одеться, выпить кофе, выслушать его инструкции и отправиться в клуб.
 Том намеренно рассчитал так, чтобы Ронни не успела затеять разговор о ночных событиях, хотя и понимал, что этим только оттягивает неизбежное объяснение. Все утро Ронни бросала на него такие взгляды, что он не мог не понять: леди не готова оставить его в покое и относиться к похождениям прошедшей ночи как к пройденному этапу. А он-то надеялся, что когда она трезвыми глазами и при свете дня увидит вещи такими, какие они есть, то будет рада сделать вид, что ничего особенного не произошло. Но его надеждам не суждено было сбыться. Она откровенно жаждала продолжения, следовательно, ему, умному и хладнокровному человеку, предстояло образумить ее.
 Ему невероятно хотелось лечь с этой женщиной, Ронни Ханнигер, в постель, но на такую глупость он не пойдет. Когда держишь в руке динамитную шашку, не следует подносить к ней зажженную спичку. А в противном случае не стоит удивляться, что ты очнулся инвалидом.
 Глаза их встретились в тот момент, когда она заговорила о том, что дети – это будущее штата. И одного ее взгляда оказалось достаточно, чтобы все благие намерения Тома полетели к чертям, и кровь его закипела в жилах. Он по-прежнему подчинялся холодному разуму, но тело его взывало к ней и стенало от боли.
 Том отвернулся.
 – С кем ты провел ночь? – ворчливо спросил он у Кенни только для того, чтобы отвлечься.
 Кенни виновато взглянул на него, покраснел и пожал плечами.
 – Как же теперь Энн? – насел на него Том. Добродушная толстушка Энн в глазах Тома представляла собой одну из тех женщин, для которых определение “жена и мать” является исчерпывающим.
 – Пойми, это получилось случайно. Энн ничего не узнает, я не хочу ее огорчать.
 – Недурно сказано, – иронически отозвался Том.
 – Да я и не собирался… Она сама… зашла ко мне… И вот…
 Том слишком хорошо помнил, как провел ночь, поэтому уже не сердился на компаньона. Разумеется, сам он, в отличие от Кенни, не был женат и к тому же отнюдь не согрешил с замужней женщиной.
 Но все могло обернуться иначе.
 Выступление Ронни подошло к концу. Раздались дружные аплодисменты, и Том хлопал вместе со всеми, но у него было неспокойно на душе, так как настало время для вопросов и ответов. Когда маленькая пышка спросила, что Ронни подумала, когда узнала о связи мужа с проституткой, Том подобрался, словно перед прыжком. Что ответит Ронни?
 Однако Ронни работала с блеском.
 – Мне это не понравилось, – сказала она. – И сейчас не нравится. Но совершенство редко встречается в нашем мире. И наша семья, наверное, далека от совершенства. Но мы оба хотим быть вместе. Мы готовы быть вместе. Я полагаю, что случившееся стало проверкой нашего брака на прочность. Теперь это тяжкое испытание позади.
 “Браво!” – едва не закричал Том. Наконец-то она к месту использовала все фразы, которые он заставлял ее зубрить.
 Аудитория аплодисментами выразила свое одобрение ее ответу, а она повернула голову в сторону Тома. Том поднял вверх два больших пальца и горделиво улыбнулся.
 Ему пришло в голову, что так же должен был чувствовать себя Франкенштейн [2] , когда созданный им монстр стал подавать первые признаки жизни.
 Вслед за завтраком пришел час для интервью, и оно также прошло без сучка, без задоринки. Затем их лимузин остановился на обочине, чтобы они смогли перекусить гамбургерами из “Макдоналдса”. Tea и Кенни, расположившиеся на заднем сиденье, обменивались колкостями, Ронни громко смеялась.
 Том был неразговорчив. Он сидел за рулем, а Ронни – рядом. Она не прикасалась к нему, даже ни разу не обратилась прямо к нему, но все равно: она была рядом. Он ежесекундно ощущал ее присутствие, как если бы они стояли вплотную друг к другу в набитом битком автобусе. Разумеется, он смотрел только на дорогу, но боковым зрением видел каждое движение ее длинных ног, замечал каждый взгляд, брошенный в его сторону.
 Кондиционер работал на полную мощь, но Том все равно чувствовал, что тело его горит.
 – Что-то ты сегодня притих, – обратился к нему Кенни и дружески ткнул в плечо кулаком.
 – Не выспался, наверное, – буркнул Том и тут же спохватился. Ронни негодующе посмотрела на него, и он торопливо добавил: – Кенни разбудил меня посреди ночи и послал решить одну проблему. Потом выяснилось, что он ошибся и никакой проблемы не было.
 – Знаешь, Ронни, Кенни вдруг решил, что ты сбежала в ночной бар, – вмешалась Tea. – Вот он и послал Тома на выручку.
 – Кенни ошибся, – упрямо повторил Том, а Ронни выдавила улыбку, как бы удивившись абсурдности такого предположения.
 Тому вдруг стало ясно, что Кенни провел эту ночь с Tea. Иначе откуда бы ей все знать? А ведь две недели она буквально не расставалась с ним. Что ж, выходит, эта девушка весьма неразборчива в своих увлечениях.
 В самолете Том чувствовал себя не спокойнее, чем в машине. Самолет был маленький, арендованный Льюисом специально для нужд избирательной кампании, и шум моторов мешал светской беседе. Тем не менее Том сразу откинул спинку кресла назад и притворился спящим. Но Ронни сидела слишком близко и время от времени случайно касалась его рукой. Когда она закидывала ногу на ногу, он слышал шуршание чулок. И вдыхал запах духов.
 Тот самый волнующий запах.
 Когда самолет приземлился, Том был настолько возбужден, что едва смог встать и идти.
 Tea, Кенни и Том оставили свои автомобили в аэропорту Джексона. Лимузина же, заказанного для Ронни, нигде не было видно.
 – Ронни, давай я тебя подвезу, – предложила Tea.
 Том непременно вынул бы из кармана мобильный телефон и устроил разнос компании по прокату автомобилей, но у него были заняты руки: он нес свои вещи и чемодан Ронни. Кенни пыхтел под тяжестью чемодана Tea.
 Оставалось только надеяться, что никому не придет в голову обратить внимание на подобное разделение труда.
 – Спасибо, Tea. Может быть, Том сможет меня отвезти? Мне хотелось бы с ним поговорить, – сказала Ронни.
 Слова ее прозвучали так, как будто желание поговорить с Томом было самым естественным на свете. Однако Том слишком хорошо представлял себе, о чем Ронни будет с ним разговаривать.
 – Да, конечно, – отозвался он.
 Увы, отказ вызвал бы крайнее удивление присутствующих, и к тому же разговор все равно неизбежен, и он хотел оттянуть его исключительно из трусости.
 Собравшиеся на западе тяжелые тучи могли бы послужить символом его настроения.
 Ронни прошла вместе с ним к его машине. Она не сказала ему ни слова, но он видел, что она крайне довольна. Ее настроение было безоблачным.
 В воздухе стояло предгрозовое затишье. Даже флажок на столбе, указывающий направление ветра, безжизненно свисал вниз.
 Ронни помахала Tea. Том поставил чемоданы на асфальт, отпер багажник, открыл дверцы машины, вставил ключ зажигания в замок и включил кондиционер. Только после этого он уложил чемоданы в багажник. Ронни уже сидела в машине.
 Садясь за руль, Том чувствовал себя человеком, которого ведут на казнь.




 ГЛАВА 17


 Несмотря на легкое похмелье и почти бессонную ночь, Ронни чувствовала себя великолепно. Она перестала быть куклой Барби. Она окунулась в жизнь и вновь обрела себя. У нее завязались отношения с Томом, и нельзя сказать, чтобы это вышло случайно.
 Том посмотрел на нее. Морщинки вокруг глаз и в уголках губ сделались резче, чем обычно. Сдерживая улыбку, Ронни подумала, что мрачный вид Тома вызван бессонной ночью.
 – Я позвонила из отеля и отменила лимузин, – сказала она небрежно. – Ты еще не наорал на них?
 Тон его отрывистого ответа не понравился Ронни. Она нахмурилась.
 Тучи уже затянули все небо. На стекло упали первые капли дождя.
 – Тебе не трудно отвезти меня домой?
 Вопрос прозвучал скорее как утверждение. Ронни знала, что ему не трудно. Странная близость, возникшая между ними в первый день знакомства, пустила корни и окрепла. Он стал ее союзником, другом, доверенным лицом и даже – почти любовником. Ей казалось, что она может читать его мысли.
 Том опять глянул в ее сторону и покачал головой. Капли застучали чаще. Том включил “дворники”. Благодаря кондиционеру в машине становилось прохладно.
 – Ты очень благородно поступил, когда никому ничего не рассказал. Спасибо.
 – Не стоит.
 Прошло еще две минуты. Ронни заговорила опять:
 – Ты молчальник, да? За весь день ты и двух фраз не сказал.
 – Ронни… – сказал он и умолк.
 Дождь теперь лил как из ведра, и асфальт как будто кипел под беспрестанными ударами тяжелых капель.
 На повороте с Брандон-роуд на шоссе машина встала у светофора, так как горел красный свет.
 – Нет, я ничего не имею против. Молчальники всегда притягательны. А ты, на мой взгляд, притягателен в любом случае, молчальник ты или нет.
 Ронни говорила ласково и чуточку насмешливо. А его лицо словно окаменело. Пользуясь случаем, она отстегнула ремень, встала на одно колено, обвила его шею рукой, повернула его голову к себе и крепко поцеловала. Том застыл на мгновение, потом поцеловал ее в ответ. Его язык проник в ее рот, пальцы запутались в длинных волосах.
 Сзади раздались нетерпеливые гудки. Пока они целовались, загорелся зеленый сигнал светофора. Том резким движением усадил Ронни на место и нажал на газ.
 – Зря ты не разбудил меня ночью, – улыбаясь, сказала Ронни и вновь застегнула ремень.
 – Перестань, Ронни. – Она снова ничего не могла прочесть на его лице. – Я не собирался тебя будить.
 Улыбка Ронни, весь день не покидавшая ее губ, погасла.
 – Я знаю, ты считаешь, что ночью у нас с тобой начался роман. Это не так. Я выполнял свои обязанности.
 – Что-о? – Ронни не знала, должна ли она верить столь абсурдному замечанию. – Ты хочешь сказать, что в твои обязанности входит целовать меня, раздевать и нести в постель?
 – Это ты меня целовала, ты сняла с меня рубашку. А я отнес тебя в постель потому, что тебе было необходимо поспать хоть немного, чтобы наутро нормально выглядеть.
 Почему-то Ронни поняла, что слова Тома – отнюдь не неудачная шутка. Он был серьезен.
 Машина двигалась теперь сквозь сплошную пелену дождя.
 – Я тебе не верю!
 – Это правда, – сказал он ледяным тоном.
 – Хорошо, я первая тебя поцеловала, там, в баре, но потом ты растаял как масло! Вот как сейчас! И ты только что меня поцеловал. Не надо мне говорить, что ты притворялся! Я все знаю!
 На этот раз она поняла смысл его взгляда. Он обдал ее холодом.
 – Ронни, ты очень красивая женщина. Естественно, твое поведение привело к тому, что я захотел тебя. Я мужчина из плоти и крови. Но заниматься с тобой сексом я не буду. Меня наняли, для того, чтобы я корректировал твое поведение на публике, чем я и занимаюсь.
 Ронни вспыхнула. Жгучая ярость слепила ее.
 – Ты… сволочь! – проорала она и влепила ему пощечину.
 Взвизгнули тормоза, и машину вынесло на встречную полосу. Но Том справился с управлением, съехал на обочину, остановил машину и поставил ее на ручной тормоз. Лицо его было белым как мрамор, тогда как щеки Ронни пылали. Глаза его излучали гнев, на щеке выступил красный след от ее ладони.
 Быстрым движением освободившись от привязного ремня, он схватил Ронни за плечи и прижал спиной к дверце.
 – Объяснить тебе, почему я не сволочь? – проговорил он сквозь зубы. – Я был бы сволочью, если бы обесчестил женщину, которая спьяну пожелала близости. Я был бы сволочью, если бы переспал с замужней женщиной. А я этого не сделал. И не сделаю, хотя очень и очень хочу. Ты спросишь – почему? Да потому, что мне придется дорого за это заплатить. Ты не стоишь такой цены.
 Он отпустил ее, уселся на водительское место и завел мотор. Лицо его казалось вырезанным из гранита. Руки сжимали руль с такой силой, как будто они сомкнулись на ее горле. Около уголка рта пульсировала жилка.
 Ронни скорчилась на сиденье, дрожа от ярости, пронзая Тома гневным взглядом и потирая предплечья. Он, конечно, не сделал ей больно, но ей хотелось, чтобы он почувствовал себя виноватым. Впрочем, судя по выражению его лица, он был чрезвычайно далек от раскаяния.
 Они ехали в полном молчании минут пятнадцать. Как всегда в часы “пик”, машин на центральных улицах было очень много. Было без пятнадцати шесть вечера, но из-за дождя казалось, что на город уже опустились сумерки.
 Когда Ронни несколько пришла в себя и обрела дар речи, она заговорила:
 – Может быть, я не должна этого говорить, но я все-таки скажу. Вы уволены.
 Том невесело рассмеялся.
 – Я же говорил вам, вы меня уволить не вправе.
 – Вы обещали, что покинете меня сразу же, как только я скажу вам об этом.
 – Я солгал.
 Ронни поперхнулась от неожиданности.
 – У вас богатый опыт, да?
 Лицо его уже обрело нормальный цвет, и след от пощечины почти исчез. Он, по-видимому, вновь обрел контроль над собой. Ронни же по-прежнему готова была метать громы и молнии, хотя изо всех сил старалась сдерживаться. Гордость не позволяла ей дать Тому понять, как глубоко он ее оскорбил.
 – У вас завтра в два интервью для “Женского домашнего журнала”, – равнодушно начал Том. – Я приеду около часа, и мы с вами все обсудим. И было бы хорошо завтра сфотографировать вас по пути в церковь. Вас с мужем.
 – Я больше не буду с вами работать.
 Он покосился на нее. Сейчас он держался почти как всегда, если не считать несколько более жесткой линии рта и более сурового выражения глаз.
 – Работать со мной вы будете. Потому что я делаю для вас очень много, даже если вы этого не признаете. Благодаря мне прегрешения сенатора забыты избирателями, а ваша собственная популярность растет день ото дня. И я один из немногих людей в вашем окружении, кто на вашей стороне, а не на стороне вашего супруга. На вашем месте я бы задумался об этом.
 – Иди к черту! – бросила Ронни.
 Они уже подъехали к Седжли. Машина свернула на дубовую аллею, ведущую к усадьбе. Седые деревья плакали под дождем. Сквозь пелену Ронни с трудом разглядела белый греческий портик и несколько человеческих фигур.
 Том откинул вниз козырек над пассажирским сиденьем, чтобы Ронни могла посмотреть на себя в зеркало.
 – У вас размазалась губная помада, – сказал он.
 Ронни молча привела себя в порядок, насколько это было возможно, и подняла козырек. Машина въехала на полукруглую бетонную площадку перед домом.
 – Сидите. У меня сзади есть зонтик.
 Том выключил зажигание. Ронни, не обращая внимания на его слова, выскочила из машины. Она не оборачивалась, но благодаря хлопку дверцы и шагам за спиной знала, что Том следует за ней по пятам.
 – Ронни, солнышко, ты еще успеешь попрощаться с Фрэнком Китом. Господи, да ты вся промокла! Фрэнк, ты помнишь мою жену?
 Льюис обнял Ронни одной рукой.
 Кроме Кита и его жены, Ронни увидела свекровь и Марсдена. Она вымучила улыбку, пожала руки заместителю губернатора и его супруге и выговорила все приличествующие случаю банальности. Все это время она не забывала о присутствии Тома.
 – Приветствую! Как дела?
 Марсден шагнул мимо Ронни, протягивая руку Тому. Он был невысок и коренаст. Его можно было назвать уменьшенной и размытой копией отца, хотя он был начисто лишен обаяния Льюиса.
 – Мамочка еще не довела тебя до слез?
 Том не успел ответить, как попал в объятия Дороти. Несмотря на восемьдесят один год, мать сенатора выглядела на удивление моложавой, и лишь на очень близком расстоянии можно было разглядеть густую сеть морщин, покрывавших ее лицо. Она все еще сохраняла стать и завидную энергию.
 – Здравствуй, Том. Как живешь? Сто лет мы с тобой не виделись! Поужинай с нами!
 – Спасибо, миссис Ханнигер, я сегодня никак не смогу остаться.
 Том широко улыбнулся Дороти, и тут им завладел Льюис.
 – Фрэнк, познакомься, это Том Куинлан. Я тебе о нем рассказывал, – говорил Льюис, обращаясь к заместителю губернатора. – Они с Марсденом учились вместе, а сейчас он специализируется…
 – С вашего позволения, господа, я пойду переодеться, – негромко проговорила Ронни.
 Никто из присутствующих не обратил на нее особого внимания. Льюис немедленно убрал руку с ее плеч.
 Общий разговор вернулся к политике.




 ГЛАВА 18




 Понедельник, 4 августа. Билокси 

 Марла была сильно напугана. Веселая музыка телевизионного мультика, наполнявшая комнату, не поднимала ей настроения. Она чувствовала себя мышью в комнате, полной кошек. Ей все время казалось, что кто-то страшный спрятался от нее и затаился, готовясь к прыжку.
 Накануне вечером в выпуске местных теленовостей прошел небольшой сюжет, посвященный Сюзан. Он назывался “Жизнь и смерть дочери пастыря”. Молодая журналистка по имени Кристал Медоуз рассказывала о том, как Сюзан “опустилась”, пристрастилась к наркотикам, бросила колледж и стала вести жизнь проститутки. Она описывала душераздирающие подробности (не имеющие ничего общего с действительностью, если верить Сюзан; а Марла подруге верила) горя и отчаяния святого семейства. Отец Сюзан плакал навзрыд перед камерой.
 Затем Кристал Медоуз заговорила о смерти Сюзан. Медицинская экспертиза показала, что девушка была задушена, а перед тем избита. Ее отец, знаменитый проповедник Чарли Кей Мартин, грозил геенной огненной всем, кто будет препятствовать тому, чтобы убийцы его дочери предстали перед судом и ответили по всей строгости закона.
 Кристал Медоуз завершила репортаж словами: “Для департамента полиции Билокси настали тяжелые дни”.
 На самом деле тяжелые дни настали для Марлы.
 – Мам, хочешь хлопьев?
 Лиззи лежала на животе поперек кровати, смотрела мультсериал “Скуби-ду” и поглощала кукурузные хлопья, запивая их кока-колой из стоящей на полу банки. Какой-никакой, а завтрак, пусть и не слишком питательный.
 – Спасибо, моя радость. У Марлы кончались деньги. Сбережений ее надолго не хватит. Она сняла на три недели номер на втором этаже местной гостиницы, что влетело ей в копеечку. Еда для вечно голодного семилетнего ребенка тоже стоила недешево. Дальше так жить было невозможно, но Марла не представляла себе, что ей делать. Инстинкт самосохранения подсказывал ей, что нужно прятаться.
 Клэр исчезла. Во всяком случае, Марла никак не могла с ней связаться. Она регулярно звонила Клэр и оставляла сообщения на автоответчике до тех пор, пока кассета не кончилась и автоответчик не отключился. Однажды она явилась к Клэр домой и колотила в ее дверь до тех пор, пока не выглянул сосед и не поинтересовался, что происходит. Управляющий домом, где Клэр снимала квартиру, ничего не знал о ее судьбе и не особенно интересовался, так как квартирная плата была внесена по пятнадцатое августа включительно.
 Агентство моделей после двух лет работы внезапно закрылось. Телефоны в его офисе были отключены, а сам офис опустел. Марла знала об этом, поскольку как-то заглянула в окно.
 Марла не могла даже предположить, куда подевались Билли, временами подменявшая ее Джой и глава агентства Рик.
 Все они попросту исчезли.
 При одной мысли об этом по спине Марлы пробегал холодок.
 Люди пропали, и никому нет до них дела.
 Если она не будет соблюдать осторожность, то вскоре отправится следом. Вместе с Лиззи. Тот, кто добрался до ее подруг и работодателей, явится и за ней.
 Она сбежала из своей квартиры в тот же день, когда там побывал таинственный гость. После этого она побывала там всего один раз, чтобы побросать в чемодан кое-какие вещи для себя и для Лиззи, и провела в своей комнате пятнадцать жутких минут. Ее напряженные до предела нервы говорили ей, что отныне находиться в этом месте небезопасно.
 Сюзан мертва. Клэр исчезла. И не только она, но и Билли, Джой и Рик. Насколько Марла знала, связывала всех этих людей только прогулка на яхте в тот памятный четверг.
 И она сама имела отношение к той прогулке. Это она привезла Сюзан и Клэр на набережную. И ей было известно, что Сюзан отправилась на борт яхты, название которой начиналось со слова “солнечный”, – и не вернулась.
 Всякий раз, как она вспоминала об этом, в ее горле вставал ком и она едва могла дышать.
 Человек, проникший тогда в квартиру, отпер дверь ключом Сюзан, в этом не было сомнения. У этого ключа был прямоугольный брелок – рамка с фотографиями: на одной стороне – Сюзан в купальнике, на другой – Сюзан и Марла делают вид, что штудируют учебник. Марла увидела этот брелок в руке негодяя и даже разглядела собственное лицо.
 Коль скоро у него оказался ключ Сюзан, не нужно быть Эйнштейном, чтобы понять: именно этот человек убил Сюзан или по крайней мере непосредственно связан с убийством. И Марла его видела. Она может его опознать. Его лицо навеки отпечаталось в ее памяти.
 И когда она вспоминала его, ее охватывал леденящий ужас.
 Но он-то не знает, что она его видела. Не может он этого знать. Если бы он догадался в тот день о ее присутствии в квартире, ее бы уже не было в живых.
 Возможно, он даже не знает о ее существовании. С чего бы ему интересоваться ею?
 Марлу передернуло. Она встала со стула, подошла к занавешенному окну, отодвинула край шторы и выглянула на улицу. Несмотря на ранний час, было уже жарко, а после вчерашнего дождя влажность воздуха здорово повысилась. Яркое солнце заливало узкую улочку. Гостиница помещалась в одном из беднейших кварталов Билокси. По улице медленно двигался старый, ржавый, помятый “Шевроле”. Одинокий мужчина переходил дорогу. Его лысина ярко сверкала на солнце.
 Словно почувствовав на себе взгляд, он поднял глаза. Марла застыла на мгновение, потом в страхе отпрянула от окна.
 Этот человек приходил в ее квартиру и открывал дверь ключом Сюзан.
 На этот раз он пришел за ней.




 ГЛАВА 19




 Понедельник, 4 августа, 13 часов. Джексон 

 Ронни растянулась в шезлонге возле бассейна, подставив спину теплым солнечным лучам. Рядом не было ни души, кроме некоего Джона, рабочего, который чистил бассейн. Он появлялся в Седжли раз в неделю на протяжении всех лет, что Ронни жила здесь.
 Плеск воды в бассейне не помешал Ронни услышать отдаленные шаги по гравиевой дорожке за воротами усадьбы. Она вздрогнула, потом глубоко вздохнула, стараясь расслабить напрягшиеся мышцы, и улыбнулась про себя. Том, как всегда, пунктуален.
 Ронни прикрыла глаза и отвернула голову от дорожки, ведущей от железных ворот Седжли к бассейну, и притворилась спящей. Потом ей пришла в голову одна мысль. Она завела руку за спину, расстегнула лифчик купальника, стряхнула с плеч лямки и улеглась в прежней позе.
 Вода в бассейне негромко плескалась. Это означало, что Джон продолжал работу по очистке бассейна. Услышав скрип, Ронни поняла, что Том открывает калитку.
 Шаги замерли. Ронни улыбнулась – она представила себе, как Том стоит у калитки, пораженный открывшейся его взору сценой. Кирпичная стена в шесть футов высотой, густые заросли жимолости, окружившие бассейн. Джон, одетый в коричневый комбинезон, удивленно оглядывается на нежданного посетителя. И она – в ярко-красных трусиках, причем крошечных; рыжие волосы спадают на плечо, открывая молочно-белую кожу.
 Наконец она услышала звук, которого ожидала: глухие шаги по бетону. Том приближался. Вот он подошел к шезлонгу и остановился.
 Ронни не двигалась, силясь подавить смех. Она воображала выражение его лица: брови нахмурены, нижняя челюсть воинственно выдвинута вперед. Ох, как он ее осуждает!
 Зато он хочет ее.
 Ну и пусть. На этот раз она не станет предлагать ему себя.
 – Ронни.
 По крайней мере у него хватило ума не возвращаться к лицемерно-слащавому “миссис Ханнигер”. В этом случае она сбросила бы с себя верхнюю часть купальника и упала бы в его объятия на глазах у Джона. Пусть потом великий специалист в области “тактики” объясняется с кем положено.
 Она шевельнулась, словно просыпаясь, и повернула голову. Каждое ее движение было намеренно соблазняющим.
 – Ронни, – повторил он раздраженно.
 Ронни удержалась от улыбки. Она намеревалась подольше подразнить его, помучить, свести с ума – и удалиться. Пусть знает, что она не шутила, когда заявила о нежелании работать с ним.
 Она вскинула ресницы, как будто не зная, откуда доносится голос и кому он принадлежит. Так как день выдался жаркий, Том надел льняной костюм в белую и голубую полоску. Под пиджаком на нем была белая рубашка и галстук под цвет глаз. Он щурился от слишком яркого солнца. Волосы его отливали золотом, а лицо – бронзой. Высокий, стройный, красивый. И злой. До безумия злой.
 – А, это вы, – скучающим тоном протянула Ронни и снова прикрыла глаза и отвернулась.
 Она кожей чувствовала его ярость. По ее телу как будто пробегал электрический разряд. Его злоба приносила ей неизъяснимое наслаждение.
 Тихий плеск воды немного смягчал все усиливающуюся напряженность в атмосфере. Птицы пели в кронах деревьев, жужжали пчелы. Запах крема для загара щекотал ей ноздри, смешиваясь со сладковато-пряным запахом жимолости. Махровое пляжное полотенце, которое Ронни расстелила на шезлонге, было приятно теплым. Но Ронни не могла ни на секунду забыть о том, что Том пялится на ее голую спину и наливается злобой.
 Скрежет металла по бетону дал ей знать, что Том пододвинул стул к ее шезлонгу и уселся на него.
 – Вас могут спросить, не мешает ли вам то обстоятельство, что ваши приемные дети старше вас, – заговорил Том ровным голосом. Очевидно, он решил игнорировать ее попытки спровоцировать ссору. – Удачный ответ поможет вам завоевать голоса женщин, находящихся в вашем положении. На мой взгляд, вам надо будет сказать…
 – Я их презираю, они меня ненавидят, так что мы – плохая семья, – нараспев произнесла Ронни, не поворачивая головы и не открывая глаз; она понимала, что ее поза бесит Тома едва ли не сильнее, чем слова.
 – Очень смешно.
 Ронни едва не рассмеялась. Сейчас она не могла не взглянуть на Тома и не насладиться своей маленькой победой. Она открыла глаза, села и спустила ноги на теплый бетон. При этом лямки верхней части ее бикини сползли с плеч. Молниеносным движением Ронни подхватила их.
 Из-под опущенных ресниц она внимательно наблюдала за Томом.
 А он откровенно пожирал ее глазами. Взгляд его скользнул по ногам Ронни, по животу и остановился на ее груди. Лифчик прикрывал грудь ровно настолько, чтобы ее нельзя было назвать совсем обнаженной.
 – Ой! – насмешливо воскликнула Ронни и очень, очень медленно водворила лямки на место.
 – Какого дьявола вы тут лежите? – спросил Том.
 Говорил он очень тихо, чтобы его не услышал рабочий. Глаза его сверкали, рот кривился.
 – Загораю, – беспечно отозвалась Ронни, нарочно не понижая голоса.
 – Может, лучше валяться совсем голой?
 Его уже неконтролируемая ярость немало забавляла Ронни.
 – Случается и такое, – с легкой улыбкой сказала она, застегивая лифчик на спине.
 Ронни встала, сунула ноги в босоножки на каблуках и помахала Джону:
 – Увидимся через неделю!
 Она зашагала по направлению к спортивному комплексу, расположенному у противоположной стороны бассейна.
 – Удачи вам, миссис Ханнигер! – прокричал в ответ Джон.
 Том следовал за Ронни по пятам. Она чувствовала на себе его испепеляющий взор. Она понимала, что ее наряд – алый лоскуток, едва прикрывающий ягодицы, – предоставляет ему упоительное зрелище.
 Она надела именно этот купальник, максимально открывающий тело, помня о визите Тома.
 “Поруководи-ка теперь моим поведением”, – злорадно подумала она и слегка ускорила шаг.
 Когда-то возле бассейна стоял домик для гостей, а лет десять назад его переоборудовали в спортивный комплекс. Здесь хранился весь спортивный инвентарь Ронни, от батута до снаряжения для подводного плавания. В домике имелась спальня, небольшая кухня, просторная душевая и гостиная, которая впоследствии была превращена в небольшой гимнастический зал. Одна стена была полностью зеркальной, а на полу лежал большой ^разноцветный мат.
 Ронни открыла стеклянную раздвижную дверь, ведущую в гимнастический зал, и вошла, не потрудившись закрыть дверь за собой. В помещении работал кондиционер, и Ронни немедленно покрылась гусиной кожей. Том вошел вслед за ней и закрыл дверь.
 – Вам нравится, когда рабочие вот так пялятся на вас?
 Вопрос был задан не просто с раздражением, а с неподдельным гневом.
 – Как – так?
 Ронни даже не удостоила Тома взглядом, а сразу направилась в душевую.
 – Как в стриптизе.
 – А что, Джон на меня пялился?
 – Если Джон – это человек, который чистит ваш бассейн, то он пялился, можете мне поверить. Когда я подошел, он буквально исходил слюной.
 – А кстати, что вы тут делаете? – невинным тоном осведомилась Ронни.
 – Я предупреждал вас, что приеду в час, чтобы обговорить некоторые нюансы интервью для “Женского домашнего журнала”. Интервью начинается в два часа, вы не забыли?
 Он едва не скрежетал зубами.
 – А, интервью… – Ронни остановилась на пороге душевой, повернула голову и лучезарно улыбнулась. – Я его отменила.
 Дверь душевой захлопнулась перед носом Тома.
 – Что-о? – заревел Том, давая выход накопившемуся гневу, но Ронни притворилась, что не слышит его за шумом воды.
 Когда Ронни через двадцать минут появилась на пороге, Том сидел в углу зала на плетеном стуле и листал иллюстрированный журнал. Ронни с удовлетворением отметила про себя, что из-за нее этот человек дошел до чтения модных журналов. Когда он поднял голову, она сразу увидела, что он доведен до крайности. Журналом, своим положением и самой Ронни.
 – Вы еще здесь? – небрежно бросила Ронни и прошла через зал на кухню.
 Теперь на ней был теннисный костюм: белая юбка, прикрывающая только ягодицы, майка без рукавов и теннисные туфли с белыми носками. Рыжие волосы она перевязала белой лентой.
 Она прекрасно выглядела и сознавала это. Теннисный костюм делал ее ослепительной.
 – Вы хотите сказать, что отменили интервью для “Женского домашнего журнала”?
 Его широкие плечи перегородили дверной проем между залом и кухней.
 Ронни достала из холодильника пакет со сливками, налила в миксер, поставила пакет обратно в холодильник и только после этого удостоила Тома вниманием.
 – Ну да, отменила. Короче, сказала, чтобы они не приезжали.
 Она отрезала несколько ломтиков банана и опустила их в сливки.
 – Вы позвонили в “Женский домашний журнал” и сказали, чтобы корреспондент не приезжал?
 Том говорил так, словно услышал нечто абсолютно невероятное.
 – Ну, звонила Tea. По моей просьбе.
 Ронни добавила в миксер клубники.
 – Tea… – Том замолчал. Ему как будто не хватало воздуха. – Должен вам сказать, мне нелегко было уговорить “Женский домашний журнал” проявить интерес к вашей персоне. Все звезды высшего света почитают за честь дать интервью для этого журнала. Я пустил в ход старые связи и договорился о визите к вам корреспондента. Этот материал при правильно выбранной тактике принес бы ощутимую пользу кампании. Вам. А вы интервью отменили.
 – Точно, отменила, – охотно согласилась Ронни.
 Она добавила в миксер несколько кубиков льда из холодильника и включила аппарат. Его гудение помешало Тому ответить немедленно.
 – Вы когда-нибудь слышали старую притчу о человеке, который попросил вырвать ему глаз только ради того, чтобы соседу вырвали оба? – спросил он, когда миксер выключился.
 Он стоял, прислонившись к дверному косяку и скрестив руки на груди. Голубой его галстук отражался в его глазах, которые теперь напомнили Ронни голубизну воды в бассейне. Уже не в первый раз она подумала о том, как хороши его глаза, даже если они мечут молнии.
 Но она не собиралась отступать от первоначального плана из-за его красивых глаз.
 – При чем тут?..
 Окинув Тома скучающим взглядом, Ронни перелила приготовленный ею коктейль в стакан и сделала глоток.
 – При том, что, отменив интервью, чтобы насолить мне, вы навредили исключительно себе.
 – Я уже сказала, что не намерена работать с вами. – Ронни опять отпила из стакана. – И я говорила серьезно.
 Глаза их встретились, и ни один не отвел взгляда.
 – Уродство сатаны ничто пред злобной женщины уродством [3] , – задумчиво продекламировал Том.
 Лицо Ронни потемнело, а костяшки пальцев, сжимающих стакан, побелели.
 – Сегодня вас что-то потянуло на классику, – проговорила она, криво улыбаясь, и хотела добавить что-то еще, но вдруг услышала звук открывающейся двери гимнастического зала.
 – Ронни! – окликнул ее мужской голос.
 – Я здесь! – крикнула Ронни и добавила, обращаясь к Тому: – Прошу прощения. Я иду на корт.
 Она поставила в раковину (почти полный) стакан и подошла к Тому с гордо поднятой головой. Он был вынужден посторониться.
 В гимнастическом зале ее поджидал высокий черноволосый молодой человек с ракеткой в руке. Увидев Ронни, он широко улыбнулся.
 – Привет, Майкл.
 Ронни изобразила улыбку.
 – Вы готовы? – спросил Майкл, с любопытством глянув на Тома.
 – Вполне.
 Она вышла из кухни, и Майкл последовал за ней. Ронни даже не потрудилась представить мужчин друг другу.
 – Что это за парень? – поинтересовался Майкл, когда они вдвоем вышли за порог.
 – Да, в общем, никто, – ответила Ронни, зная, что Том слышит ее. – Вокруг Льюиса много всяких крутится. Как твое колено?




 ГЛАВА 20




 Понедельник, 4 августа, 17 часов 

 – Мам, куда мы едем?
 – Подожди, увидишь.
 Хороший вопрос задала Лиззи. Они находились в дороге уже несколько часов. В Джексоне они остановились, чтобы перекусить в “Макдонадцсе”. Потом Лиззи немного повозилась на игровой площадке, после чего Марла усадила ее в машину и выехала на федеральное шоссе 55. Она не знала, куда именно направляется. Знала она только одно: надо бежать, и как можно скорее.
 Слава богу, у нее хватило ума припарковать машину не возле гостиницы, а в двух кварталах оттуда. Наверное, у нее было предчувствие. Нет, не предчувствие – страх. Марла боялась, что тот, кто обыскивал ее квартиру, увидит на улице ее машину, стоящую возле гостиницы, сложит два и два и поймет, куда она сбежала. Еще вчера эти страхи вполне можно было приписать развивающейся паранойе. Но оказалось, что напрасная вроде бы предосторожность спасла жизнь и Марле, и Лиззи.
 Увидев того человека из окна гостиницы, она взяла Лиззи за руку, схватила свою сумочку и выскочила из номера. Лифт был занят (может, негодяй уже поднимался на второй этаж?), поэтому они с Лиззи помчались вниз по лестнице. В номере по-прежнему горел свет, по телевизору шел мультсериал, а хлопья высыпались на пол в ту секунду, когда Марла стащила девочку с кровати.
 Конечно, она напугала Лиззи. Когда малышка громко запротестовала, Марла велела ей молчать. Можно было подумать, что за ними гонится сам дьявол.
 В какой-то мере так оно и было. При первых звуках голоса Марлы Лиззи побледнела, и даже зрачки ее расширились. Вспомнив эту картину, Марла мысленно извинилась перед дочкой. Но им удалось по крайней мере спастись.
 Когда они оказались в машине, Лиззи принялась приставать к ней с вопросами. В конце концов Марла нашла верный ответ: “Нас могут арестовать за неуплату”.
 И Лиззи ее поняла. Что такое неуплата, она знала очень хорошо.
 Марла не могла открыть ребенку истину: неизвестный лысый человек преследует их, чтобы убить.
 Почему-то она знала, что иного исхода быть не может. Она доверяла своим инстинктам.
 Коль скоро этот тип нашел их в паршивой дешевой гостинице, значит, он знает свое дело. Значит, он в состоянии выследить их. Уже нельзя сомневаться, что он знает о существовании Марлы, хотя и неизвестно откуда. Он наверняка знает ее фамилию, и вообще он много чего знает. Внешность ее тоже известна ему – по фотографии на водительском удостоверении.
 Что должен был сделать профессионал, охотящийся за нею? Обратиться в автомобильную инспекцию и обзавестись копией ее водительского удостоверения. Наверняка он установил, какая у нее машина. Может быть, ему уже известен и номер ее кредитной карточки. Лишь накануне вечером Марла воспользовалась кредитной карточкой в магазине в двухстах метрах от гостиницы. Неужели ее преследователь выяснил и это обстоятельство?
 Ее охватила паника. Им некуда ехать. Нет в этой стране места, где они с Лиззи будут в безопасности. У них почти нет денег. Марла боялась трогать те гроши, что остались на ее счету.
 Придется обратиться в полицию. Но тогда у нее отнимут Лиззи. Она не перенесет разлуки с девочкой.
 И все же это лучше, чем погибнуть. Вместе с ребенком.
 Вероятно, он уже гонится за ними.
 – Мам, я писать хочу.
 Марла пообещала, что скоро они где-нибудь остановятся.
 – А куда мы едем?
 Лиззи практически никогда не ныла, но сегодня выдался особенный день.
 – Мы с тобой путешествуем, – ответила Марла, думая о том, что ей уже надо определить конечный пункт этого “путешествия”. – Вдвоем. Разве тебе не нравится?
 – Ты опять выписала неправильный чек? – спросила Лиззи строго, как мамаша у непутевой дочери.
 – Нет! – возмутилась Марла.
 – Так почему мы удираем?
 – Что за слова? Никуда мы не удираем. Просто нам нужно кое с кем встретиться.
 – С кем?
 Марла не знала, сердиться на дочь или радоваться ее цепкому уму.
 Позади осталась зеленая табличка, извещавшая, что до Поупа пятьдесят миль. И тут Марле пришла в голову мысль.
 Есть человек, который в состоянии им помочь.
 Она уверенно взглянула на Лиззи и ответила:
 – С одним моим старым другом.
 – Почему сам он не приехал к нам?
 – Потерпи, почемучка, и ты все поймешь.
 – Мам, у нас даже зубных щеток нет, – продолжала реветь девочка, – мы все вещи оставили в гостинице.
 – Ничего страшного.
 – Я хочу писать.
 Доехав до Поупа, Марла остановилась возле местного универмага, отвела Лиззи в туалет, а сама прошла в телефонную будку на автостоянке и принялась листать телефонную книгу. Отыскав знакомое имя, она опустила двадцать пять центов в щель и набрала номер, не переставая испуганно озираться.
 Про себя она повторяла: “Господи, пожалуйста, пусть он ответит”. Трубку снял мужчина.
 – Джерри? – Марла не могла унять дрожь в голосе.
 – Я.
 – Это Марла.
 – Какая Марла?
 – Помнишь Марлу из Билокси? Агентство моделей?
 – Боже мой, Марла, это ты? Выкладывай, зачем звонишь?
 Марла облизнула губы.
 – Джерри, у меня неприятности. Мне нужна помощь.




 ГЛАВА 21




 Вторник, 5 августа, 10 часов. Джексон 

 – Вчера Том наорал на меня из-за “Женского домашнего журнала”, – сообщила Tea.
 Она занимала одно из двух кожаных кресел у камина, а Ронни сидела в таком же кресле за письменным столом. Эта комната на втором этаже дома в Седжли с некоторых пор превратилась из второй гостиной в рабочий кабинет Ронни. Камин окружали книжные полки, занимавшие все пространство стены до потолка в двенадцать футов высотой. Два узких окна, задернутые желтыми шторами, располагались напротив камина и выходили на задний двор.
 Кабинет Ронни был оформлен в мажорных тонах, стены оклеены обоями в розовую и белую полоску; потолок, камин, подоконники и оконные рамы были окрашены в белый цвет. Восточный ковер с голубыми и розовыми узорами покрывал почти весь пол. Всякому вошедшему сразу бросался в глаза массивный письменный стол Ронни, выполненный из красного дерева. Этот стол был гордостью Льюиса в те времена, когда он стоял в кабинете Льюиса в здании сената.
 Сейчас Ронни сосредоточенно, с карандашом в руках изучала план мероприятий на неделю.
 – Правда? – равнодушно бросила она.
 – И еще Том распорядился, чтобы я не вносила никаких изменений в планы, не проконсультировавшись с ним, – сообщила Tea.
 – Вот как?
 На это раз Ронни оторвалась от лежавшей перед ней бумаги.
 Tea весело улыбнулась:
 – Он мне нравится, когда выходит из себя.
 – Помни только, что ты работаешь в моей, а не в его команде.
 – Да-да, я ему так и сказала.
 – И что он?
 – Тогда-то Том и взбеленился. Поджал губы, прищурился. Не сомневаюсь, что он припомнил все известные ему ругательства. А потом рявкнул: “Я с тобой завтра поговорю” – и вышел. Да не вышел – выбежал. Через минуту я услышала, как он отъезжает. Рванул так, что следы от резины остались на асфальте.
 Ронни хмыкнула и вновь погрузилась в лежащий перед ней машинописный лист. Ей не хотелось проявлять излишний интерес к Тому и его реакциям. Ей и вправду было безразлично.
 – Тебе никогда не хотелось затащить его в постель? – спросила Tea.
 Этим вопросом Tea настолько попала в точку, что Ронни невольно вскинула голову. Tea поспешила добавить:
 – Ну да, ты-то замужняя женщина. А вот меня он волнует. Он разведен, ты знаешь?
 – Да?
 Ронни занесла карандаш, чтобы вычеркнуть из списка церемонию вручения наград победителям на конкурсе школьников штата по орфографии, но вдруг задумалась. Разумеется, эта церемония включена в план Томом. Он постоянно твердил, что непрестанное внимание к проблемам школы должно привлечь на ее сторону симпатии образованных дам. Но ей не захотелось разочаровывать детей даже ради того, чтобы разозлить Тома. Так что, поколебавшись, она оставила этот пункт в плане.
 – Кенни говорил, что у Тома есть подружка, и вовсе не исключено, что они в ближайшие дни поженятся, – продолжала Tea. – Они вроде бы встречаются не первый год. – Tea усмехнулась. – Правда, Кенни – лапочка? Хоть он и не такой яркий, как Том.
 – Да, мне тоже нравится Кенни, – произнесла Ронни.
 У нее засосало под ложечкой при мысли о предстоящей женитьбе Тома на старой подружке.
 Она сказала себе, что женитьба – это скорее всего не более чем праздный домысел. В ту незабываемую ночь Том сказал, что она, Ронни, красивее, чем его подруга. Разве мужчина может так отозваться о своей невесте?
 – Кенни рассказывал, что раньше у них с Томом была очень серьезная имиджмейкерская фирма, но Том ввязался в какое-то темное дело, они погорели и обанкротились. Теперь им во что бы то ни стало нужно выкарабкаться, и для них жизненно важен успех нашей кампании.
 Теперь, когда Tea увела разговор в сторону от интимной жизни Тома, Ронни решилась поднять глаза. То, о чем говорила Tea, объясняло многое: и очевидное материальное неблагополучие Тома, и отчаянный энтузиазм в работе.
 – Что еще за темное дело? – вырвалось у Ронни.
 Tea пожала плечами:
 – Не знаю. Кенни ничего не говорил, а я не спрашивала. Может…
 Внезапно на столе Ронни вдруг зазвонил телефон.
 – Подойти?
 Tea поднялась с места еще до того, как Ронни успела кивнуть.
 – Офис миссис Ханнигер. Нет, сейчас ее нет. – Tea слушала сообщение, постукивая пальцами по столу, что обычно означало нервозность. – Завтра в девять сорок пять? Обязательно передам. Отлично. Пока, Мойра.
 – Что такое? – нетерпеливо спросила Ронни.
 – Это Мойра из Вашингтона, – зачем-то пояснила Tea и, поколебавшись, сказала: – Интервью для “Женского домашнего журнала” перенесено на завтра, на десять утра. Надо полагать, Том перезвонил им, сказал, что произошло недоразумение, и они согласились прислать человека. Но теперь они хотят говорить не только с тобой, но и с сенатором. С вами обоими. Мойра сказала, что сенатор не сможет сегодня быть дома, но завтра он будет ждать тебя в библиотеке в девять сорок пять. Он будет в темно-синем костюме. Голубая рубашка и желтый галстук. Подбери что-нибудь подходящее. Так сказала Мойра.




 ГЛАВА 22




 Среда, 6 августа, 9 часов 30 минут 

 Спустившись по центральной лестнице дома в холл, Ронни увидела Тома.
 Матовые стекла по обе стороны входной двери пропускали яркие лучи утреннего солнца. Хрустальная люстра сверкала, и золотые пылинки плясали в воздухе. Отделанные мрамором стены сияли чистотой, и немудрено: Селма старательно вымыла их накануне.
 Оглядевшись, Ронни убедилась, что Том был один. Он стоял у входа, засунув руки в карманы. На нем был темно-серый костюм и тот же галстук, что и в понедельник. Этот галстук отлично гармонировал с цветом его манящих глаз.
 При виде его Ронни ощутила новый прилив ярости. Накануне вечером она пообещала себе, что будет вести себя с Томом сдержанно и холодно, несмотря ни на что, но выполнить обещание оказалось так же невозможно, как взлететь.
 – Надоедливая скотина, – пробормотала она вполголоса.
 – Доброе утро, миссис Ханнигер.
 Тягучее произношение, любезная улыбка и издевательское “миссис Ханнигер” немедленно вывели ее из себя.
 – Как вы посмели через мою голову обратиться к моему мужу, чтобы интервью, которое я уже отменила, состоялось?
 Она приближалась к нему, грозно наставив на него указательный палец. По опыту Ронни знала, что этот прием заставляет мужчин отступить, но с Томом он почему-то не сработал. Том продолжал стоять и смотреть ей в глаза.
 – Вам никто не мешает отменить его вновь. Правда, на этот раз о причинах такого решения вам придется объясняться с мужем.
 Он перехватил направленный на него указательный палец и задержал его в руке, теплой и твердой. Жесткая усмешка тронула его губы.
 – Едва ли вы захотите выложить ему все как есть: вы захотели меня, я вас отверг, и вы в отместку готовы на что угодно, лишь бы уязвить меня. – Том помолчал, сверля ее взглядом. – Кстати, позавчера вы с вашим Майклом играли только в теннис? Или вам удалось вовлечь его в другую игру?
 Ронни вспыхнула и отдернула руку. В ту же минуту входная дверь отворилась, и вошел Кенни. На нем были брюки со стрелками, но поверх рубашки он накинул зеленую спортивную куртку. На поводке он вел неуклюжее приземистое существо, скорее всего помесь пуделя с сенбернаром. От головы до кончика хвоста животное было покрыто крупными черными и белыми пятнами. Черных глаз почти не было видно из-за длинной кудрявой шерсти.
 – Это еще что? – выдохнула Ронни.
 – У нас в Миссисипи такие штуки обычно называют собаками, – насмешливо отозвался Том.
 Ронни не успела отомстить за издевательский ответ уничтожающим взглядом, так как на лестнице показался Льюис. На нем, как и говорила Tea, был темно-синий костюм с желтым галстуком. Его серебристые волосы были тщательно зачесаны назад. Никто не решился бы отрицать, что у него представительный вид. Ронни пришло в голову исчерпывающее определение: государственный муж.
 В последний раз она видела Льюиса в воскресенье утром. Потом он улетел в Вашингтон, и нельзя сказать, что Ронни по нему скучала.
 – Как дела, солнышко?
 Льюис обнял жену за плечи и поцеловал в щеку. Она улыбнулась и вдруг поняла, что давно не улыбалась Льюису так тепло. Выходит, Том добился своего.
 Улыбка тут же увяла.
 – А, собака уже тут? У нее есть кличка? – спросил Льюис у Тома.
 Том кивнул на Кенни, и тот ответил:
 – Его зовут Джефферсон Дэвис [4] , господин сенатор.
 – Мы его нашли в приюте для бездомных животных, – объяснил Том. – Тактика следующая: миссис Ханнигер увидела его там, пожалела, заплатила за него деньги и привезла в Седжли. И спасла таким образом собаку от неминуемого усыпления.
 Ронни неодобрительно посмотрела на Тома. Выходит, теперь он предлагает ей солгать насчет приобретения этой… собаки.
 – Пожалуйста, извините меня, – выдавила из себя Ронни и направилась в комнату, где должно было состояться интервью.
 Эта комната некогда представляла собой нечто вроде салона. Обставлена она была старинной мебелью. На стенах висели картины. Восемь окон высотой от пола до потолка делали ее торжественной и светлой. Всякий раз, когда Ронни входила в эту комнату, ей чудилось, что она попала в музей или павильон, где снимается исторический фильм. Да и никто из домочадцев, за исключением Дороти, не представлял себе, что в такой комнате могут обитать обыкновенные люди. Обычно эта комната служила для торжественных приемов. Кроме того, с ее помощью Льюис успешно пускал пыль в глаза многочисленным посетителям, прежде всего журналистам.
 – Имя для собаки я тоже сама придумала? – бросила через плечо Ронни. – Как ее там? Джефферсон Дэвис?
 – Такое имя должно польстить избирателям вашего супруга, – пояснил Том. – Видите ли, мы все здесь – южане, а поскольку вы прибыли с Севера, то вам важно показать, что вы близко к сердцу принимаете наши интересы…
 Льюис двинулся вслед за Ронни. За ним – Том. Кенни с собакой на поводке замыкал шествие.
 – Его можно звать просто Дэвисом, – сказал Кенни. – Он отзывается.
 Ронни фыркнула.
 – Он на любую кличку отзовется. Вы не пробовали называть его собачкой?
 – Знаешь, Ронни, – заговорил Льюис, – мы тут поговорили с Томом, и ему пришла в голову одна мысль, на мой взгляд, очень удачная. Эта собака должна привлечь на нашу сторону симпатии всех избирателей Миссисипи. Том советует тебе рассказать, что ты увидела эту вот собаку в приюте для бездомных животных, пожалела ее и привела к нам. И назвала ее в честь героя Юга. Ты сразу станешь как бы ближе жителям штата. И вообще я давно везде говорю, что хочу завести собаку.
 Ничего подобного на памяти Ронни Льюис не говорил. В течение тридцати восьми лет ни о каких собаках в Седжли не могло быть и речи, так как Элеонор страдала аллергией на собачью шерсть. Судя по всему, всех обитателей дома такое положение вполне устраивало. Но ради Его Величества Успеха Льюис готов был предоставить кров хоть слону.
 – Хорошо. Как скажешь, – буркнула Ронни.
 Злоба на Тома застилала ей глаза. Не желая выдать себя, она поспешно открыла тяжелую дверь полированного красного дерева и вошла в комнату, где на розовом парчовом диване сидела Дороти, элегантная дама в летнем зеленом костюме.
 – Доброе утро, Дороти, – с улыбкой сказала Ронни.
 – Здравствуй, Ронни.
 – Здравствуй, мама.
 При виде вошедшего вслед за женой Льюиса лицо Дороти осветила улыбка.
 – Сынок, ты сегодня ослепительно выглядишь.
 Льюис ничего не сказал, а только наклонился к матери и поцеловал ее в щеку. Когда он выпрямился, Дороти взглянула на Ронни, которая отошла к столику возле окна, чтобы налить себе чашку кофе.
 – Ты, Ронни, тоже хороша сегодня.
 – Спасибо, Дороти. И вы великолепно выглядите.
 Ронни знала, что свекровь не льстит ей. На ней было бледно-желтое, почти кремовое платье (его подобрал для сегодняшнего интервью один из советников Тома), облегающее фигуру, но не вызывающее, с небольшими вырезами спереди и сзади. На шею она надела тройную жемчужную нитку, подаренную в свое время Льюисом. Кожаные туфли бежевого цвета на двухдюймовых каблуках дополняли наряд.
 В таком платье и Дороти выглядела бы столь же безупречно.
 – Боже мой, что это за чудовище? – воскликнула Дороти при виде входящего в комнату Дэвиса.
 Когти собаки громко стучали по паркету.
 Кенни, державший пса на поводке, хотел было ответить, но его опередил Льюис:
 – Мама, мы решили взять собаку специально для интервью. Это идея Тома, и она мне понравилась. Собак любят все. А еще Том придумал для моей кампании забавный девиз. – Он обернулся к Тому: – Повтори, пожалуйста.
 – ХРУ, – отозвался Том. – Ханнигер Разобьет Уорда.
 – ХРУ, – повторил Льюис, обращаясь к матери. – Ханнигер Разобьет Уорда. Мы выпустим наклейки для бамперов с этим лозунгом.
 Джордж Уорд был когда-то депутатом законодательного собрания штата. Согласно опросам общественного мнения, его популярность заметно выросла после второй женитьбы Льюиса, когда сенатор стал терять очки. Судя по всему, именно Уорд должен был стать главным соперником Льюиса на выборах в сенат.
 – Уорда мы разобьем без труда, если будем продолжать в том же духе, – улыбнулся Том.
 – Я тоже так считаю, – покровительственно произнес Льюис.
 – Как его зовут? – поинтересовалась Дороти, имея в виду пса.
 – Джефферсон Дэвис, – сухо ответила Ронни. – Можно звать просто Дэвис.
 Услышав свое имя, Дэвис вильнул хвостом и едва не смахнул с низкого столика фарфоровую пастушку. Ценная вещица была спасена только благодаря быстроте реакции Кенни.
 – Хорошая собака, – сказал Льюис и погладил Дэвиса.
 – Господин сенатор, миссис Ханнигер, миссис Льюис! Прибыла мисс Кембридж, а с ней мисс Топал и мистер Фолджер из журнала, – объявила возникшая в дверях Селма.
 Все головы повернулись к ней. Первой в комнату вошла Tea, за ней мужчина с собранными в хвостик волосами и с фотоаппаратом через плечо и дама средних лет, одетая в бежевый костюм делового покроя и очень тщательно причесанная. В одной руке у нее был кожаный чемоданчик, в другой – надкушенный жареный пирожок.
 Дэвис молнией метнулся к пирожку. Мисс Топал взвизгнула и выронила портфель. Настольная лампа полетела на пол. С пирожком во рту Дэвис устремился в холл. Кенни, Tea и Селма бросились в погоню.
 – Возьмите, – прошипел Том на ухо Ронни и сунул ей в руку что-то холодное и скользкое.
 Ронни взглянула на этот непонятный предмет и поморщилась. Том передал ей кусочек ветчины, снятый с одного из бутербродов.
 Какого черта?..
 Она непонимающе взглянула на Тома. Удивление ее было так велико, что она даже позабыла про свой гнев.
 – Дэвис, ко мне! – донесся из холла голос Кенни.
 Когти застучали по паркету, и несколько секунд спустя пес опять появился в комнате. Несчастная мисс Топал едва успела отпрыгнуть от двери, пропуская животное и его преследователей.
 Собака задержалась на пороге, огляделась, понюхала воздух, после чего уверенно направилась к Ронни.
 Как загипнотизированная, Ронни следила за ней.
 – Позовите его по имени, – прошептал Том так требовательно, что она не могла не послушаться.
 – Дэвис! – выдавила она из себя.
 Собака немедленно остановилась перед ней, вильнула хвостом и принялась лизать ее ладонь. Фотограф извлек свой аппарат из футляра.
 – Улыбнитесь, – услышала Ронни последнее наставление Тома, и затвор защелкал.




 ГЛАВА 23


 – Сынок, с собакой ты гениально придумал!
 С веселым смешком сенатор хлопнул Тома по плечу. Они входили в столовую, где Селма уже накрывала на стол.
 Том сразу отметил про себя, что столовая не изменилась ни на йоту по сравнению с теми временами, когда он гостил у своего товарища по колледжу, а с тех пор минуло почти два десятилетия. На стенах оставались все те же обои, какие-то сказочно дорогие китайские обои, расписанные вручную. Высокие окна скрывались за золотыми парчовыми шторами, отделанными бахромой. Темная массивная мебель – стол на десять персон, буфет, стулья – была украшена резьбой. Даже тарелки на столе стояли как будто те самые, какие подавались в давние времена. Белая фарфоровая посуда с золотой каймой была такой старой, что казалась почти прозрачной. Том припомнил, как он, бедный студент, садясь за стол с могущественным семейством своего друга, страшно боялся поцарапать ножом тарелку. Мясо он резал с чрезвычайной осторожностью, а с овощами обращался так, словно они были начинены нитроглицерином.
 Годы сделали Тома другим человеком, а над Седжли они оказались не властны.
 Сенатор жизнерадостно добавил:
 – Материал выйдет отменный. А какие снимки! Ронни с собакой – это колоссально!
 – Я рад, что все прошло удачно, – скромно ответил Том, остановившись перед стулом, на который радушным жестом указал ему сенатор.
 Сам Льюис прошел к своему законному месту во главе стола.
 Когда интервью было закончено, он пригласил Тома, Кенни и Tea отобедать в семейном кругу, и все трое охотно приняли приглашение.
 А теперь, оказавшись за столом напротив Ронни, Том внутренне пожалел о том, что согласился остаться. Даже в очень простом платье от Нордстрома Ронни выглядела роскошной и невероятно привлекательной. При свете люстры ее волосы приобрели рубиновый оттенок. Кожа на вид была гладкой и нежной, такой, какой ее навсегда запомнил Том. Бледно-розовая помада не скрадывала, а, наоборот, подчеркивала полноту губ, как и платье скромного покроя подчеркивало фигуру. Глаза, совсем чуть-чуть тронутые тенями, казались глубокими и исполненными тайны. На ней было то самое жемчужное ожерелье, которое Том расстегивал на ней в день их знакомства. И он мог бы поклясться, что чувствовал легкий призывный запах тех самых духов – хотя, конечно же, на таком расстоянии уловить запах невозможно.
 Злоба полностью захватила ее. Когда она видела Тома, глаза ее метали искры, яркие, как фейерверки в День Четвертого июля. Тому оставалось надеяться, что никто, кроме него, не замечает ее состояния.
 Сейчас она смотрела прямо на него. Она стояла, положив руки на резную спинку стула, и смотрела ему в глаза.
 – ХРУ… – произнесла она тихо, чтобы никто ее не услышал. – Джефферсон Дэвис… Никогда не поверю, что вот этим вы зарабатываете на жизнь.
 Том пожал плечами.
 – У каждого своя профессия, – сказал он и опустился на стул.
 Для себя он принял решение: никакой конфронтации. Ни сегодня, ни завтра, ни вообще когда-либо. Пусть бьет по левой щеке – он будет подставлять правую, пока не пройдет время и бушующее внутри ее пламя ненависти не остынет.
 После этой вспышки Ронни попросту игнорировала его, и он решил, что это лучшее, на что он может рассчитывать при данных обстоятельствах. Но по ее напряженному выражению лица он видел, что Ронни едва сдерживает готовый вырваться наружу гнев. Если бы здесь оказался хоть один зрячий человек, он понял бы смысл происходящего мгновенно.
 Слава богу, за столом в Седжли собрались слепцы.
 Внимание Тома отвлекла Селма, вкатившая в столовую тележку с дымящимися тарелками супа. Обед – вот на чем следует сосредоточиться. Вкусная еда – в ней нет недомолвок и подводных течений. Томатный суп-пюре со сметаной и веточкой укропа.
 Рубиновый и кремовый – цвета Ронни.
 Не надо об этом. Это суп, не более того.
 Роскошный суп, если судить по соблазнительному запаху. К тому же этот запах, сильный и острый, перекрывает аромат любых духов.
 Изумительный суп. Теперь его надо съесть.
 Взяв ложку, Ронни заговорила язвительным тоном:
 – Бедная собака сыграла свою роль в политической игре. После этого, как я понимаю, мы должны отправить ее обратно в приют. Тебе не кажется… – Она подчеркнуто обращалась только к мужу; на лице Тома ее взгляд, больно хлестнувший его, остановился не более чем на секунду. – Тебе не кажется, что это было бы жестоко?
 Яд в ее голосе предназначался исключительно для Тома. Том был в этом абсолютно уверен. Только бы больше никто не догадался!
 Он окинул взглядом стол. Если кто-то из присутствующих догадался о том, что Ронни только что сделала выпад против Тома, ему нужно присудить премию Театральной академии за мастерское притворство.
 Нет. Таких блестящих актеров за этим столом нет.
 – Ронни, солнышко, у нас в Седжли достаточно места. Если хочешь, давай оставим собаку у нас. Она никому не будет мешать, а тебя развлечет.
 Говорил Льюис спокойно, мягко и улыбался жене, хотя от его улыбки напряженное Выражение с ее лица не сходило.
 Далеко не в первый раз за последние дни Том задумался над вопросом, каковы в действительности отношения Ронни с сенатором. Невольно он перевел взгляд с Льюиса на Ронни. Она разговаривает с мужем холодно, а он ведет себя так, как если бы он был молодым человеком, добивающимся ее благосклонности. Том напомнил себе, что все это вполне естественно в свете последних событий. Сенатора уличили в супружеской неверности, поэтому понятно, что Ронни держится отчужденно, а провинившийся муж старается быть к ней особенно внимательным.
 А может, ее поведение по отношению к Тому вызвано желанием отомстить мужу за измену?
 Эта мысль окончательно испортила Тому настроение. Он хмуро посмотрел на Ронни, не отдавая себе в том отчета, и спохватился только тогда, когда Ронни ответила ему таким же взглядом.
 Сандвич с цыпленком-гриль ничем не уступал супу.
 Льюис и Ронни явно не похожи на любящих супругов, пусть и переживающих кризис в отношениях. Когда они рядом, между ними не чувствуется… пыла.
 А Ронни свойственен пыл – Том знал об этом по собственному опыту.
 И вновь Том оказался в тупике: что представляет собой интимная жизнь супругов Ханнигер? Сенатор – пожилой человек, у него молодая жена, следовательно, он наверняка желает получить…
 Том с силой нажал на нож, которым разрезал сандвич. Нож проскрежетал по тарелке.
 Он тряхнул головой, чтобы избавиться от посетивших его мыслей.
 – Не люблю, когда в доме собака, – заговорила Дороти, и Том понял, что за столом уже довольно долго продолжается обсуждение вопроса о дальнейшей судьбе Джефферсона Дэвиса. – Собаки линяют.
 – Если хотите, я собаку заберу, – вступил Том в разговор, делая вид, что внимательно следил за развернувшейся дискуссией. – Я отвезу ее к своей матери. Там у нее хватит места для Дэвиса.
 Взгляд Ронни вдруг встретился с его взглядом, и Том подумал, что если с сенатором Ронни неизменно холодна, то с ним самим – иное дело. Она… пылает. Он послал ей молчаливый сигнал: осторожно! Как ему, так и ей придется несладко, если досточтимый сенатор – или кто-нибудь из его окружения – узнает, что миссис Ханнигер связывают с Томом Куинланом не только деловые отношения.
 – У вашей матери… – протянула Ронни.
 Для уроженки Бостона она здорово сымитировала южный выговор, и Том мысленно поздравил ее с победой. Теперь лицо ее сделалось мягче, и Том знал, что она вспоминает вечер, проведенный на ферме миссис Макгир. В тот вечер они были друзьями.
 – Прекрасная мысль! – радостно воскликнул Кенни. – Там ей будет хорошо. Она будет жить на ферме, – пояснил он для непосвященных.
 – Мне бы не хотелось обременять вашу маму, – возразила Ронни и опять посмотрела Тому в глаза. Ненависть с прежней силой вспыхнула в ее взгляде. Затем она повернулась к сенатору и почти нежно проговорила: – Льюис, очень мило с твоей стороны, что ты не возражаешь против собаки. Я хочу оставить собаку.
 Том удивился ее елейному тону. Впервые он понял, что до сих пор Ронни была учтива с мужем – и только.
 Но они – муж и жена. Иногда, при каких-то обстоятельствах они должны быть страстными любовниками.
 Сенатор уже был немолод, когда Том учился в колледже. Во всяком случае, Том тогда воспринимал его как старика. Для Тома он был богатым и влиятельным отцом друга. В течение какого-то времени Том смотрел на него как на возможного тестя. Но ни в каком сне ему бы не приснилось, что Льюис Ханнигер станет для него мужем женщины, которую ему самому безумно хочется затащить в постель.
 Даже учась в колледже, и Том, и Марсден, и его сестры называли Льюиса “стариком”. Теперь Том не мог вообразить старика, занимающегося любовью с Ронни. Не стоило и пытаться.
 Но беда в том, что мысли об этом навязчиво преследуют его.
 То, что сенатор и его жена делают – или чего не делают – в постели, Тома Куинлана не касается.
 Льюис ответил Ронни лучезарной улыбкой. Так улыбается человек, перед которым забрезжил свет в конце тоннеля. И еще кое-что понял Том: слащавый тон Ронни в обращении с сенатором на самом деле предназначен для него, Тома.
 Молния пронзила его мозг: если он не уйдет из жизни Ронни, катастрофа рано или поздно разразится.
 Он слишком сильно желает ее. Хуже того, он знает, что и ее столь же страстно влечет к нему.
 – Ронни, ты уверена, что в самом деле хочешь собаку? – с сомнением спросила Дороти. – Ну что ж, давайте попробуем.
 – Ну, собака замечательная, – оживился Кенни. – Вы ее полюбите.
 – Она нуждается в дрессировке, – заметила Tea.
 – Будем водить ее к кинологу. – Ронни улыбнулась. – Кенни, сможете устроить нас в кинологическую школу? У вас ведь все получается.
 Она взмахнула длинными ресницами – и ошарашила Кенни, не ожидавшего внезапной и мощной атаки на него как на мужчину.
 Да эта женщина – чума! Подумать только, она способна флиртовать с добрым, безобидным Кенни только ради того, чтобы уязвить Тома!
 Тому захотелось встряхнуть ее так, чтобы лязгнули зубы. Зацеловать ее до полусмерти. Вернуться в прошлое, в Тьюпило, в отель. Рухнуть в постель рядом с ней и входить в нее до тех пор, пока она не запросит пощады.
 Но хотя у него заныло в паху, мозг отдал четкий приказ: убираться от нее подальше.




 ГЛАВА 24


 Прошло уже две недели с тех пор, как Том испарился из жизни Ронни. Его место неизменного советника и спутника занял Кенни. Он появлялся вместе с ней практически на всех многочисленных официальных мероприятиях. И Tea, как правило, не покидала Ронни. В присутствии этой парочки Ронни порой ощущала себя третьей лишней. Она была очень одинока, несмотря на то что ее так часто окружала толпа. Особенно тогда, когда ее окружала толпа.
 Ронни твердила себе, что только дура предпочла бы работать не с Кенни, а с его компаньоном. Трудно было бы найти двух людей, столь непохожих друг на друга. Кенни всегда пребывал в хорошем настроении. Он не критиковал стиль ее одежды, ее макияж, прическу, манеру держаться, содержание выступлений. Он вообще не делал ей никаких замечаний. Иногда он говорил ей, что хорошо бы во время предстоящей речи упомянуть о том-то и о том-то, но он только предлагал, а не приказывал. К тому же он не скупился на похвалы, преподнося свои советы.
 Кенни был ей добрым, заботливым, понимающим товарищем.
 Он нравился ей, но ни малейшего влечения к нему она не чувствовала.
 Дни шли, и единственный вопрос все больше занимал ее мысли: куда делся Том?
 В конце концов Ронни настолько устала от неизвестности, что переступила через свою гордость и спросила про Тома у Tea – разумеется, между прочим.
 – Кенни сказал мне, что у них появились новые клиенты, и Том занимается ими, – ответила пресс-секретарь. – Разрабатывает для них стратегию. Наверное, он решил, что с тобой все в порядке, популярность неуклонно растет, так что он тебе уже не особенно нужен.
 “Но он мне нужен”.
 Эта фраза едва не сорвалась у Ронни с языка. К черту кампанию Льюиса. Ей нужен Том.
 Насколько ей было известно, объявился он только однажды. Ронни сидела за столом у себя в кабинете, когда раздался телефонный звонок. Звонил ее личный телефон; на звонки по обычному домашнему телефону отвечала Селма. День клонился к вечеру. Tea уже ушла домой.
 Вначале Ронни хотела прослушать сообщение на автоответчике, решив, что ее, должно быть, хотят пригласить на очередную публичную церемонию, но в последнюю секунду передумала. Впрочем, она решила сделать вид, что отвечает не она сама, а секретарь.
 – Алло, – осторожно сказала она в трубку.
 – Ронни?
 Этот глубокий, тягучий голос она узнала бы, донесись он хоть с края света. Пальцы ее стиснули трубку.
 – Том.
 Она понимала, что должна сказать что-то еще, но сейчас ее хватило лишь на то, чтобы выдохнуть в микрофон его имя.
 – Почему вы сами отвечаете?
 “Это же мой телефон”, – хотела она сказать, но губы произнесли:
 – Tea ушла домой.
 – А-а.
 Она слышала его медленное, ровное дыхание. Том не торопился продолжать разговор, она тоже не торопилась. Правда, она смертельно боялась, что он положит трубку.
 – Как у вас дела? – спросил он.
 – Нормально. Я здорова. – Глупый ответ, но Ронни была совершенно не в состоянии поддерживать сколько-нибудь осмысленную беседу. – Как вы?
 – У меня все хорошо. – Том вздохнул. – Знаете…
 – Где вы? – задала она поспешный вопрос и прижала трубку плотнее к уху. Сейчас эта трубка была единственной связью между ней и Томом.
 – В Неваде. – Ронни голову дала бы на отсечение, что он улыбнулся. – Готовимся к губернаторским выборам. Пропасть работы.
 – На кого работаете?
 – Некто Мэтт Гролин. Соперник нынешнего губернатора. Пожалуй, у него хорошие шансы.
 – Хорошие, раз вы рядом.
 Том вновь помолчал.
 – Почему-то сегодня вы необыкновенно любезны.
 – Я умею быть любезной.
 – Помню, – хрипло отозвался он.
 – Том.
 – Да?
 – Вы консультируете самого претендента… или его жену?
 – То его, то ее, то обоих вместе – по необходимости.
 Ей стало неприятно, что он, может быть, дает советы другой женщине – какие туфли надеть, о чем говорить с избирателями…
 – Миссис Гролин красивая?
 Он рассмеялся, и от этого смеха, такого знакомого, Ронни почувствовала щемящую тоску.
 – Она великолепно выглядит – для шестидесяти двух лет.
 Теперь улыбнулась и Ронни.
 – Ах… Хорошо.
 – Ронни…
 Он умолк.
 – Что? – нетерпеливо переспросила она.
 – Кенни хорошо справляется?
 Тон его едва заметно изменился. Ронни не сомневалась, что Том хотел сказать не это.
 – Он меня никогда не ругает, – заметила она.
 – Боже, какое счастье.
 Он опять засмеялся.
 – Я получила пробный экземпляр “Женского домашнего журнала”. Получился хороший материал.
 – Я не сомневался. Как там Дэвис?
 – Большой. Лохматый.
 Во рту у Ронни пересохло. Прожорливый. Совсем другие слова вертелись на языке.
 – Он по-прежнему в Седжли?
 – Да. Селма водит его к кинологу. У него блохи, и он постоянно норовит вспрыгнуть ко мне на колени. И вечно меня облизывает. Наверное, ищет, где я прячу ветчину.
 Снова искренний смех.
 – Умный пес.
 – Вы бы так не сказали, если бы он прыгал на вас.
 – Где все?
 – Tea ушла, как я вам сказала. И Кенни тоже. Дороти уехала к подруге поиграть в бридж. Селма дома, насколько я знаю. А Льюис… Сейчас взгляну… Он во Фрайарс-Пойнт на освящении какого-то памятника.
 – Как у него дела?
 И опять голос Тома стал другим. Едва упомянув Льюиса, она воздвигла между собой и Томом барьер. Ей тут же захотелось взять обратно свои слова.
 – У него все хорошо.
 – Честно говоря, я позвонил из-за него.
 – Вот как?
 Ледяная нотка в голосе.
 – Да. Как только мы с вами закончим разговор, я отправлю ему по факсу образец статьи для рекламной кампании в прессе. Он просил меня подготовить кое-какие материалы, которые мы могли бы использовать против Уорда.
 – Если вам нужен Льюис, почему вы не позвонили ему? – спросила Ронни. – У него три телефона. В Седжли, в Джексоне и в Вашингтоне.
 – Я звонил. Ни один из трех не отвечает.
 – Понятно. – Ронни глубоко вздохнула. – Значит, поэтому вы набрали мой номер. Хорошо, что вы меня застали.
 – Да. Это очень хорошо.
 – Наверное, нам нужно прощаться, чтобы вы поскорее отправили ваш факс.
 – Ронни…
 – Что такое?
 Он заговорил не сразу:
 – Вы правы. Нам пора прощаться.
 – Хорошо. До свидания.
 – Пока.
 Ронни отвела трубку от уха и с минуту молча смотрела на нее. Она хотела… А что, собственно, она хотела сказать? “Когда ты вернешься? А ты вообще вернешься?”
 Она не могла. Ведь он даже не ради нее позвонил. Он не желал иметь с ней дела, поскольку она замужем, а он не сволочь.
 Сволочь.
 Она опустила трубку на рычаг и едва не расплакалась.
 Едва. Потому что она не позволит такой сволочи, как Том Куинлан, довести ее до слез.
 Далеко не все занятия Ронни были связаны с избирательной кампанией. Вместе с Льюисом она летала на похороны коллеги Льюиса по сенату – он погиб в авиакатастрофе. Она была членом попечительских советов некоторых общественных организаций и посещала заседания. Много времени отнимали дела, связанные с очередным Международным конкурсом балета, который должен пройти в Джексоне в 1998 году.
 Кроме того, вовсю развернулась подготовка ко дню рождения Льюиса. Кто-то должен был взять на себя организацию праздничного приема, а поскольку Дороти стала быстро утомляться (еще в прошлом году она была значительно энергичней), заботы хозяйки праздника полностью легли на плечи Ронни. Создавалось впечатление, что у Ронни совершенно не было времени на то, чтобы думать о Томе Куинлане.
 Ошибочное впечатление.
 Она считала – точнее, надеялась, – что Том не пропустит дня рождения сенатора. Она была почти уверена, что он приедет. Приглашения Льюиса практически никогда не отклонялись.
 Торжества были назначены на субботу, а в среду пришла карточка, извещающая, что Том подтверждает свое присутствие. В этом году было решено упростить корреспонденцию и рассылать карточки для ответов вместе с приглашениями, как это делается перед свадьбой.
 Мистер Томас С. Куинлан получил приглашение на два лица.
 В ответе говорилось, что в субботу они прибудут”.
 Ронни спрашивала себя, привезет ли Том свою подружку, на которой, по словам Tea, он вскоре собирался жениться. Ей было не по себе. Она отдавала себе отчет, что ревнует к женщине, которую никогда в жизни не видела. К подружке. У нее темнело в глазах, когда она мысленно произносила это слово.
 По крайней мере, он приедет.
 Черт побери, пусть он явится в сопровождении эскорта из девушек в бикини, лишь бы приехал сам.
 Ее враждебность по отношению к нему уже давно растаяла. Ронни могла думать только об одном: как замечательно будет увидеть его снова.




 ГЛАВА 25




 Суббота, 23 августа 

 Настал торжественный день. Ронни готовилась к вечеру как никогда долго и тщательно. Ее не смущало, что в Седжли соберется больше пяти сотен гостей, что ожидается, как обычно, присутствие прессы, что миллион непредвиденных случайностей может испортить праздник.
 И о собственной внешности ей не приходилось беспокоиться. Она знала, что выглядит безупречно. Она надела огненно-красное платье из джерси от Айзека Мицрахи, усыпанное бриллиантами, которые переливались при каждом ее движении. Платье от груди и почти до колен облегало ее тело как вторая кожа, а ниже оно рассыпалось в бесчисленных алых складках в стиле фламенко. Платье это и само по себе любая женщина назвала бы сногсшибательным. Огненно-красные же атласные босоножки на трехдюймовых каблуках, бриллиантовое ожерелье и серьги делали Ронни совершенно неотразимой.
 Пожалуй, Том сказал бы, что такой наряд слишком сексуален – для жены сенатора. И Ронни признала бы, что в этом случае он был бы прав.
 Осмотрев себя в огромном зеркале, целиком занимавшем одну из стен туалетной комнаты, Ронни осталась довольна.
 Волнистые блестящие волосы красиво обрамляли лицо. Она смело подвела глаза, как делала это прежде, пока Том не приговорил ее к блеклым тонам. Кожа ее оставалась молочно-белой, и только щеки были слегка подрумянены. Губную помаду она подобрала в тон платью.
 Короче говоря, она была неотразима.
 Она еще не успела покинуть туалетную комнату, когда заиграл оркестр. Только что стемнело. Стоял чудесный августовский вечер. Все было готово к празднику.
 Ронни знала, что Льюис будет встречать гостей у входа. Словоохотливый от природы, он в подобных церемониях представал во всем своем великолепии.
 Дороти наверняка рядом с ним, также принимает поздравления. Ронни никогда не сыграть роль хозяйки торжества с таким достоинством и величавостью. Марсден, его жена Эванджелина, Джоанн, Лора и их мужья будут весь вечер сновать по дому, проявляя заботу о гостях. За долгие годы все родичи Льюиса выучили назубок свои роли.
 Ронни еще не имела достаточного опыта участия в традиционных семейных торжествах. Если она вовсе не выйдет из своей комнаты, гости и не обратят внимания на ее отсутствие.
 Нет. Она успела побывать на многих церемониях и знала, что оценивающих взглядов ей не избежать. Девяносто процентов тех, кто явится сегодня в Седжли, когда-то поддерживали хорошие отношения с Элеонор.
 Однако в своей комнате она не останется, и пусть хоть двадцать сумасшедших фанатичек швыряют в нее банки с краской.
 Она отворила дверь, вышла в коридор и начала спускаться по парадной лестнице. Платье тихо шуршало при каждом шаге. Возбуждение с каждой минутой возрастало.
 Сегодня здесь будет Том.




 ГЛАВА 26


 Когда он увидел ее, солист джаз-банда надрывался: “И я задохнусь, увидев тебя…”
 Слова песни до смешного точно описывали состояние, в котором оказался Том. Вот только смеяться ему не хотелось, поскольку чувствовал он себя так, как если бы лошадь лягнула его в солнечное сплетение.
 Вылетая в Джексон, он считал, что достаточно защищен перед встречей с Ронни. Явившись в Седжли, он сразу понял, как жестоко ошибался.
 При первом взгляде на нее он захотел ее до боли.
 Он задыхался в буквальном смысле слова. Глядя на нее, он забывал дышать.
 Несколько секунд она стояла на ступенях, положив одну руку на перила и наблюдая за веселящейся публикой. Затем спустилась к гостям. Держалась она очень прямо, шла, высоко вскинув голову. Фотовспышки, сверкающие со всех сторон, и сотни японских фонариков, развешанных на деревьях, выхватывали из темноты ее платье и делали ее фигуру похожей на движущийся столб пламени. Волосы ее развевались, открывая тонкие плечи. Бриллианты на шее и в ушах сверкали. Лед и пламень. Такой в этот вечер была Ронни.
 – Это еще кто? – спросила Диана.
 Она тоже смотрела – с легким неодобрением – на Ронни; должно быть, она проследила за направлением застывшего взгляда Тома. Милая, дорогая Диана – она тоже была прекрасна. Только днем она побывала в салоне красоты, и голубое вечернее платье шло к ее пышным белокурым волосам.
 – Миссис Ханнигер, – отрывисто ответил Том, едва сумев отвести взгляд от Ронни и посмотреть на свою спутницу. – Хочешь еще выпить?
 – Миссис Ханнигер? Жена сенатора?
 Голос Дианы прозвучал на октаву выше, чем обычно. Она проигнорировала предложение выпить, словно понимая, что оно было сделано лишь для отвода глаз. Когда она повернула голову, Том понял, что она следит за передвижением Ронни среди толпы. Вдруг она хихикнула.
 – Ну да, это она. Понятно, что о ней кое-что рассказывают. На фотографиях она выглядит… куда скромнее.
 – Наверное, сегодня у нее отказали тормоза. – Том старался говорить безразлично и не смотреть больше в сторону Ронни. – Потанцуем?
 Не дожидаясь ответа, он поставил свой стакан на ближайший столик и потянул Диану на танцевальную площадку. Организаторы празднества устроили в Седжли три танцплощадки, и все они постепенно заполнялись парами.
 И я задохнусь, увидев тебя…
 Нет, он не задыхался, видя Диану. Его не волновало ее тело, ее грудь, прижимающаяся к его груди, ее бедра, касающиеся его бедер. Он не чувствовал ничего. Nada [5] .
 Им владело одно лишь чувство: жаркое стремление к Ронни.
 К счастью, он уже не видел ее в толпе.
 Вновь Том увидел ее лишь через два часа.
 Том с Дианой в обществе Кенни и Энн бродили по площадкам – скорее зрители, а не участники торжества. Тому удалось незаметно увести своих друзей от главного шатра, где резали именинный торт и произносили тосты. Том понимал, что ему требуется время, чтобы собраться перед неизбежной встречей с Ронни.
 Он бы немедленно уехал, если бы только у него нашелся подходящий предлог. Но предлога не находилось.
 Вечер был теплый и ясный, угощение выше всяких похвал, танцевальная музыка подобрана со вкусом. На заднем газоне были разбиты шатры; в левом – буфет, в правом – бар, в центре – стол с праздничным тортом. Джаз помещался на каменном дворике недалеко от дома, но сложная акустическая система разносила звуки по всему саду. Между шатрами и вдоль зарослей жимолости были проложены дорожки, вымощенные кирпичом. Повсюду горели ароматические светильники, придающие романтическую таинственность пейзажу и одновременно отпугивающие комаров. С центральной танцплощадки доносилось журчание фонтана.
 Именно там Том и нашел Ронни.
 Он прогуливался по одной из дорожек, когда его кто-то окликнул. Обернувшись, он увидел своего старого школьного товарища Марсдена, его жену Эванджелину, пышнотелую блондинку, с которой он встречался много лет назад, но так и не познакомился ближе, и Джоанн с мужем.
 – Том! – завопила Джоанн и заключила его в объятия.
 Странно было думать о том, что когда-то он едва на ней не женился. Сейчас он едва припомнил ее. Ей, должно быть, уже лет тридцать пять. Волосы ее сохранили вороной отлив, хотя были теперь коротко подстрижены. Ее тело казалось еще более поджарым и мускулистым, чем в юности.
 – Отлично выглядишь, – сказал Том, когда Джоанн отпустила его, и даже не покривил душой.
 Она кинула на него быстрый оценивающий взгляд.
 – Ты тоже. Помнишь Сида?
 Ее долговязого, улыбчивого мужа Том совершенно не помнил, однако кивнул и в свою очередь представил Диану, Кенни и Энн.
 В течение нескольких минут трое старых друзей обменивались информацией о своих семьях и детях, издавая при этом удивленные восклицания.
 Затем Марсден толкнул Тома локтем и отвел чуть в сторону от компании.
 – Хочешь кое-что увидеть? – прошипел он Тому на ухо.
 Том взглянул туда, куда указывал Марсден, и внутри у него во второй раз за вечер все перевернулось.
 Ронни танцевала, повернувшись спиной к нему. Бумажный светильник над ее головой заливал ее мягким желтым светом. Рыжие волосы при таком освещении превратились в расплавленное золото, кожа приобрела матовый отлив, бриллианты сияли, платье, казалось, состояло из отсветов пламени, рассыпаясь внизу пышным веером. Каждое ее движение было откровенно призывным.
 Партнером ее был плотный мужчина среднего роста, широкоплечий, коротко, по-военному подстриженный. Том был уверен, что уже видел этого человека, хотя и не мог вспомнить, кто он такой. Одной рукой он обнимал Ронни за талию, другой сжимал ее пальцы. Нагло посматривая на нее, он плотоядно ухмылялся.
 – Что это за тип? – спросил Том, стараясь не выдать раздражения.
 – Бо Хилли, сенатор из Техаса. Председатель комитета по транспорту. Скорее всего республиканцы выдвинут его в двухтысячном году, так что перед тобой, возможно, следующий президент Соединенных Штатов. – Марсден негромко фыркнул. – Тупой козел. Одиннадцать часов, а он пьян, как свинья. Тебе не кажется, что он готов распластать мою мачеху прямо здесь, на площадке?
 Том не пожелал впрямую отвечать на вопрос, на который ответил бы всякий, у кого есть глаза. Вместо этого он спросил Марсдена:
 – Он ведь, кажется, женат? Где его жена?
 Том никогда не имел заказов от сенатора Хилли, но встречался с ним и много о нем слышал, что вполне естественно для тесного мира большой политики. Этот человек самостоятельно сколотил многомиллионное состояние, в верхней палате конгресса зарекомендовал себя с самой лучшей стороны, он был амбициозен и трудолюбив. Все в один голос отмечали две его слабости: алкоголь и женщины. Сейчас он демонстрировал и то, и Другое.
 – Его жена? Вон там, с моим отцом.
 Марсден кивком показал налево. Том без труда узнал сенатора Ханнигера, танцующего с симпатичной блондинкой в темно-синем платье.
 – Вот тварь, а? Не сомневаюсь, она бы и с деревом перепихнулась, если б нашла сучок на нужной высоте.
 Том непонимающе посмотрел на Марсдена, и только через долю секунды до него дошло, что слово “тварь” относится к Ронни. И, увы, он не имел права вступиться.
 – По-моему, она всего лишь танцует.
 Это был упрек, несмотря на невинный тон.
 В обычной обстановке Том поостерегся бы возражать Марсдену. Марсден хмыкнул:
 – В общем, понятно, почему папа на ней женился. Эта тварь так себя ведет, что у всех от нее слюни текут. Да ты бы и сам от нее не отказался, не будь она женой моего отца.
 – Она его жена.
 Том сделал еще одно отчаянное усилие, чтобы не ответить Марсдену грубостью. Кровь кипела у него в жилах. Он редко выходил из себя, но сейчас был на грани срыва. Руки его сжались в кулаки, и он убрал их за спину, чтобы не поддаться искушению и не нанести Марсдену удар в скулу, а потом проделать то же самое с пьяным партнером Ронни.
 Марсден вздохнул.
 – Послушай, по-моему, надо положить этому конец. Нам ни к чему портить отношения с Хилли, а я, честно говоря, достойного выхода не вижу. Если “матушка” даст ему от ворот поворот, он разозлится. Если же она подпустит его к себе – а она, я уверен, подпустит к себе любое существо в штанах – и папа узнает об этом, можешь себе представить, что ее ждет. В любом случае нам проблемы не нужны. Здесь пресса и спонсоры.
 Марсден сделал шаг по направлению к танцплощадке. Том положил руку ему на плечо.
 – Лучше это сделаю я.
 Том отлично понимал, что совершает ошибку. Но не пойти он не мог, как не мог остановить собственное сердце. Он знал, что Марсден дотронется до Ронни, только если перешагнет через его труп. Никто не должен прикасаться к Ронни. Кроме него.
 Тронув за рукав изнывающего от похоти сенатора, Том испытал ощущение deja vu [6] .
 Хилли с досадой обернулся.
 – Извините меня, сенатор, – сказал Том. – Вас срочно просят к телефону.
 – Срочно?
 – Срочно, – повторил Том и взял Ронни за руку.
 Ее ладонь была холодной и мягкой. Он слегка притянул Ронни к себе и немедленно почувствовал все тот же проклятый запах духов.
 Хилли посмотрел на дом.
 – Простите, Ронни, я подойду к телефону и сразу же вернусь. Только никуда не уходите.
 – Хорошо, сенатор.
 Ронни уже кружилась в объятиях Тома.
 – Бо. Зовите меня Бо.
 – Хорошо, Бо.
 Ронни послала ему улыбку через плечо, а Том уже уводил ее в сторону.
 – Вы флиртуете со всеми мужчинами подряд? – тихо, но раздраженно спросил Том.
 Глаза их встретились.
 Ладонь Тома лежала на гибкой талии Ронни, его пальцы ощущали упругость кожи под тонкой тканью платья. Его грудь горела от прикосновения ее сосков. И он ни на секунду не имел права забыть о многочисленных зрителях, от которых необходимо было скрыть суть происходящего.
 – Ревнуешь?
 Она насмешливо вскинула брови.
 – Да.
 Том произнес это короткое слово неожиданно для самого себя и понял, что означает оно капитуляцию. Он сильнее сжал ее талию, только чтобы удержаться и не прижать ее к себе со всей мыслимой силой. “Мы не одни”, – твердил он про себя.
 Он не имел права выдавать свои чувства. Не имел права подвергать опасности ни Ронни, ни себя.
 – Отлично, – отозвалась она, и на губах ее показалась едва заметная, завораживающая улыбка. – Привет, Том.
 От этой улыбки у Тома перехватило дыхание, словно его внезапно ударили в живот. И все-таки нужно было продолжать танцевать.
 – Привет, Ронни. Все еще сердишься?
 Она покачала головой:
 – Мне тебя не хватало.
 – Ты сказала, что Кенни тебя не бранит.
 – Верно. Но мне не хватало тебя.
 – Рад это слышать. – В танце Том повернулся спиной к дому, опасаясь, что внимательный зритель прочтет его чувства на лице. – Ты изумительно выглядишь.
 – Спасибо. Ты не считаешь это платье чересчур сексуальным?
 Он усмехнулся, осматривая ее с головы до ног.
 – Естественно, считаю.
 – Что же ты не орешь на меня?
 – У меня сегодня выходной.
 – А-а, – протянула Ронни. – А сенатору Хилли действительно кто-то позвонил?
 – Нет.
 – Я так и подумала.
 Она опять улыбнулась. Том заглянул ей в глаза, и сердце его провалилось в немыслимую пропасть. Ронни была прекрасна, он умирал от желания, все это так. Но ему вдруг показалось, что она принадлежит ему.
 Она ему не принадлежала.
 – Вся эта орда пялила глаза на вас с Хилли, и можешь плюнуть мне в лицо, если они сейчас не пялятся на нас. Так что будь осторожна.
 Разве возможно давать советы и призывать к осторожности, когда хочешь только одного: сжать женщину в объятиях и зацеловать до полусмерти?
 – Мне надоело быть осторожной.
 – К сожалению, порой без этого не обойтись.
 – Почему ты уехал?
 Том засмеялся, но смех вышел невеселым. Он мог бы ответить, что у него появились неотложные дела, но это было бы неправдой. И она это знала.
 – Ответ тебе известен.
 – Тогда зачем ты вернулся?
 – Я не мог иначе.
 Вот в этих словах было больше правды. До сих пор Том обманывал себя, что ему можно приехать, ибо опасность миновала и он уже в состоянии властвовать над своими чувствами. А на самом деле он просто воспользовался представившейся возможностью, так как устал находиться вдали от Ронни.
 Ему необходимо было видеть ее.
 – Я видела твою девушку.
 Том не заметил, чтобы Ронни смотрела на Диану, а он мог бы поклясться, что не упустил ни единого движения Ронни, когда она была в поле его зрения. Наверное, она заметила Диану, когда Марсден отвел Тома в сторону, чтобы обратить его внимание на поведение Хилли.
 – Ревнуешь? – спросил он точно так же, как она его.
 – Да.
 – Отлично.
 Медленно двигаясь в сторону от галереи, Том все сильнее сжимал талию Ронни и улыбался, глядя ей в глаза.
 – Она очень красивая.
 – Спасибо.
 – Могу спорить, что она добрая.
 – Да, добрая.
 – Ты женишься на ней?
 Улыбка Тома поблекла.
 – А ты как думаешь?
 – Я думаю, что если ты женишься, то совершишь ошибку.
 – Почему?
 – Потому что она не зажигает тебя.
 Ее глаза ласково грели его лицо. Легкая улыбка играла в уголках ее губ. Ему казалось, что ее рука, лежащая на его плече, сделана из жидкого огня и прожигает насквозь и пиджак, и рубашку.
 – Откуда ты знаешь?
 – А разве не так?
 – Я тебе не скажу.
 – Я права. – Опущенные ресницы Ронни взметнулись вверх, и их глаза снова встретились. – Скажи мне правду, Том.
 Она убивала его своей настойчивостью.
 – Ронни, давай сейчас не будем говорить о Диане.
 – А почему?
 – Потому что она никак не связана вот с этим.
 – С нами?
 – Ты меня поняла.
 – А разве есть мы?
 – Похоже, что есть.
 – Ты как будто этому не рад.
 – Я не был рад, когда в детстве заболел ветрянкой. Но я ничего не мог поделать, и мне оставалось только чесаться.
 Ронни весело улыбнулась.
 – Значит, я для тебя все равно что ветрянка?
 – Гораздо хуже. Тогда я выздоровел через неделю.
 – Том.
 Ее голос чуть-чуть переменился. И едва заметная морщинка легла между бровей.
 – Что?
 – Льюис идет сюда. Думаю, он намерен тебя сменить.
 Том инстинктивно сжал ее талию крепче, будто защищая свою собственность. Но у него не было выбора.
 Ему придется уступить женщину, от которой он без ума, мужчине, который является ее мужем.
 И улыбаться при этом.




 ГЛАВА 27


 Том выпустил Ронни и принял у Льюиса его партнершу, миссис Хилли. Однако музыка через два такта умолкла. Ронни с облегчением отошла от Льюиса и направилась к краю танцплощадки, где стояли дети ее мужа в обществе Кенни и его жены. И – подружки Тома.
 Том двинулся в ту же сторону вслед за Льюисом. Ронни не нужно было оглядываться, чтобы догадаться об этом. Теперь все ее нервные окончания извещали Ронни о присутствии Тома.
 Подруга оказалась красивой. Ронни, впрочем, так и предполагала. На ней было закрытое голубое платье без рукавов с блестящей каймой у горла. На шею она надела единственную ниточку жемчуга. Ее прямые волосы слегка вились у концов. Полные губы были, пожалуй, главным ее козырем, а вот близко посаженные глаза несколько портили внешность. Ронни могла бы поклясться, что они голубые, хотя подошла еще недостаточно близко, чтобы разглядеть.
 Голубоглазая блондинка в голубом платье. Надежная. Предсказуемая. Скучная.
 Том заслуживает большего.
 Жена Кенни – тоже блондинка, но ее волосы длиннее и пышнее, под стать пышным формам. Она была одета в широкое платье без пояса, черное вверху и белое внизу. Ронни решила про себя, что платье пошло бы ей больше, если бы цвета были расположены наоборот. Кенни как раз что-то говорил ей, и она смеялась. Ее рука по-хозяйски лежала на его запястье.
 Когда Ронни, а вслед за ней Льюис приблизились, глаза Марсдена сверкнули, а губы чуть скривились. Ронни знала, как Марсден относится к ней; знала она также, что Марсдену весьма хотелось бы затащить ее в постель. Только это случится, надо полагать, не раньше, чем власть на Земле захватят маленькие зеленые человечки из космоса. Ронни презирала Марсдена не меньше, чем он ее. Нет, даже больше, так как, в отличие от него, не испытывала никакого сексуального влечения к нему.
 Жена Марсдена Эванджелина, во всем единая с мужем (так она, во всяком случае, считала), наморщила носик, увидев Ронни, как будто учуяла скверный запах.
 В глазах Сида отразилось откровенное восхищение, а в глазах Джоанн – легкая ревность и задумчивость; она перевела взгляд с Ронни на Тома. Ронни вспомнила, что дочь Льюиса когда-то крутила любовь с Томом; возможно, во всем, что касается Тома, она сверхчувствительна. Не исключено, что она обратила внимание на силовые линии, возникшие в этот вечер между Томом и Ронни.
 Льюис поравнялся с ней и обнял за талию. Ронни подавила желание сбросить его руку и улыбнулась.
 В последнее время она едва переносила прикосновения Льюиса.
 – Привет, папа! – Джоанн положила руку Льюису на рукав и встала на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку. – Я не была в шатре, когда резали именинный торт. Прости. И вообще, с днем рождения тебя.
 Ронни не могла не признать, что Льюис, пусть и плохой муж, был исключительно нежным отцом. И все трое детей платили ему любовью и преданностью.
 – Знаешь, пап, у Картер сегодня опять разболелось ухо. Просто напасть какая-то.
 Картер – это четырехлетняя дочь Джоанн.
 – Бедная девочка.
 – Вы знакомы с миссис Хилли? – спросил Том, подойдя ближе.
 Он обошел Ронни, встал рядом с Дианой и взял ее под руку. В нескольких шагах от Ронни.
 Ронни сама удивилась, насколько ей стало неприятно.
 Вся компания приветствовала миссис Хилли.
 – Диана, Энн, вы еще не знакомы с сенатором и миссис Ханнигер. Это Диана Олбрайт. Супруга Кенни Энн Гудмен, – продолжал Том.
 – Здравствуйте.
 Ронни пожала руки обеим женщинам. Льюис же, поприветствовав Энн, повернулся к Диане и обратился к Тому:
 – Значит, мисс Олбрайт с тобой? У тебя по-прежнему хороший вкус, как я вижу.
 Диана рассмеялась.
 – Благодарю вас, сенатор.
 Том едва улыбнулся.
 Ронни, задетая внезапной ревностью, сказала Энн:
 – Мне очень приятно работать с вашим мужем.
 Кенни усмехнулся.
 – Это потому, что я неисправимый льстец. Не стану спорить.
 Ронни ласково улыбнулась.
 – Вы – очень милый льстец.
 Льюис повернулся к Тому.
 – Я слышал, что Том тут слишком сильно закрутил гайки.
 – Пап, для этого мы его и пригласили, – вмешался Марсден.
 – Я бы свою деятельность так не характеризовал, – возразил Том.
 – Давайте лучше спросим у Ронни. – Джоанн посмотрела на мачеху. – Уж она-то должна знать. И как ты думаешь? Том закручивал гайки?
 Вопрос прозвучал довольно игриво, и Ронни опять пришло в голову, что Джоанн могла учуять нечто особое в отношениях между ней и Томом.
 Ронни взглянула на Тома, как бы задумавшись над вопросом Джоанн. Он был ослепительно красив в этот миг: строгий вечерний костюм, волосы светлые, выгоревшие на солнце, ярко-голубые глаза. Лицо его было бесстрастно, но напряглось чуть-чуть, когда он перехватил взгляд Ронни. Усилием воли она запретила себе улыбаться ему.
 – Несомненно, – произнесла она, чувствуя, что уклончивый ответ был бы ошибкой. Том криво усмехнулся:
 – Большое вам спасибо.
 – Всегда к вашим услугам.
 Взгляды Тома и Ронни скрестились, затем Том повернулся к миссис Хилли и стал расспрашивать о ее семье.
 Ронни опять обратилась к Энн Гудмен:
 – Ваш муж не льстец. Просто он настоящий джентльмен.
 – А какую собаку он нам приволок! – вступил в разговор Льюис.
 – Он привел вам собаку? – удивилась Энн.
 – Огромную! Кличка – Дэвис. Она и Ронни понравилась.
 При виде испуганного лица Энн Ронни засмеялась.
 – По правде говоря, я очень благодарна Кенни за эту собаку. Дэвис мне очень нравится. Он, наверное, бродит сейчас тут где-нибудь.
 – Я запер его в подвале, – сказал Марсден. – Селма пожаловалась, что он атаковал буфет.
 – Очень даже может быть, – заметила Ронни, – он всегда голоден.
 Все это время она непринужденно болтала и улыбалась, но ни на мгновение не забывала, что Том здесь и их разделяет не больше трех футов. Время от времени она чувствовала на себе его обжигающие взгляды.
 Он все еще держал Диану под руку. Но и Льюис обнимал Ронни за талию.
 Ронни подумала: может быть, Тому так же неприятно прикасаться к Диане, как ей неприятны прикосновения Льюиса.
 – Вообще-то собака – это идея Тома, – признался Кенни. – Мне он поручил черную работу.
 – Это так похоже на Тома – переваливать черную работу на других, – сказала Джоанн. Она вспомнила какой-то случай из прошлого, так как переглянулась с Марсденом. – Помнишь, Том потерял тетрадь по химии накануне выпускного экзамена, и тебе пришлось врать профессору, что он уехал домой, потому что его мать сбила машина?
 Марсден захохотал.
 – Еще бы я не помнил!
 – Не надо, ребята, вспоминать про колледж, – с шутливой угрозой в голосе сказал Том, – иначе я найду чем вам отомстить.
 Все трое обменялись понимающими взглядами, потом заулыбались. Ронни напомнила себе, что Тома связывает с Марсденом и Джоанн давняя дружба. Об этом обстоятельстве она предпочла бы забыть.
 – А вы давно знаете Тома? – вежливо спросила она у Дианы.
 – Лет десять. Я работала с…
 Диана вдруг умолкла и виновато посмотрела на Тома.
 – С Сандрой, – закончил за нее Том. – Все в порядке, Диана. Ты вполне можешь говорить о моей бывшей жене.
 Ронни и не знала, что жену Тома звали Сандрой. Она вдруг почувствовала укол любопытства.
 – Вы работали вместе? А чем вы занимаетесь?
 – Я учительница. Работаю в четвертом классе.
 – Потрясающе!
 Значит, бывшая жена Тома – учительница.
 Ронни метнула на Тома быстрый взгляд.
 – Ничего особенно хорошего. Двадцать десятилетних бандитов здорово действуют на нервы. Я надеюсь, что скоро уйду из школы.
 – Правда?
 С языка у Ронни едва не сорвался вопрос: “Когда выйдете замуж за Тома?”
 “Интересно, – подумала она, – рассчитывает ли она выйти за него замуж”.
 Ладонь Тома, привычно лежащая на руке Дианы, ответила Ронни на ее невысказанный вопрос: разумеется, рассчитывает. Они уже так давно вместе.
 Оркестр вновь заиграл.
 – Люси, не желаете потанцевать? – спросил Льюис у миссис Хилли.
 – Спасибо, Льюис, идемте. Я была очень рада с вами познакомиться.
 Миссис Хилли одарила всех улыбкой, и Льюис увел ее на танцплощадку.
 – Извините, что напоминаю вам, – сказал Том, обращаясь к Марсдену, – но и тебе, и Джоанн, и Ронни нужно постоянно быть среди гостей. Вы сегодня как бы на работе.
 – Это верно, – согласился Марсден. – Эванджелина, идем. Вдруг мы вправду можем быть полезны. – Он взял жену за руку. – Еще увидимся.
 Джоанн вздохнула.
 – Действительно, у нас сегодня тяжелый вечер. Пошли, Сид. Болтать в самом деле некогда.
 Ронни осталась в обществе своих политических консультантов и их половин. Энн уже притопывала в такт музыке.
 – Родная, пойдем потанцуем, – сказал ей Кенни, небрежно извинился и утащил Энни на площадку.
 Том взглянул на Ронни. Ему ничего не нужно было говорить вслух, все его мысли она читала в его глазах.
 Ему страшно хотелось танцевать с ней, но он был обязан танцевать с Дианой.
 “Трус”, – без всякой обиды подумала она. И улыбнулась Диане.
 – Оставляю вас наедине. Я пока пойду в дом, что-то разболелась голова. – Она пристально посмотрела Тому в глаза. – Как ни странно, во время шумных сборищ уютнее всего я чувствую себя в кабинете.
 Том все понял, это было ясно по его глазам. Станет ли он действовать? Да, если только он не меньше, чем она, хочет поговорить с глазу на глаз.
 – Мне было очень приятно познакомиться с вами, – с явным облегчением произнесла Диана.
 – Зовите меня Ронни. И я очень рада с вами познакомиться. Друзья Тома…
 Не договорив, она помахала Диане, метнула на Тома последний серьезный взгляд и пошла в дом.
 На кухне она перекинулась парой фраз с буфетчицами, которые вновь наполняли тарелки под бдительным надзором Селмы, и налила себе воды в стакан.
 – Ваш вечер удался, – заявила Селма и улыбнулась. – Музыка выше всяких похвал.
 – Селма, вы бы тоже пошли потанцевать, – сказала ей Ронни.
 – А я уже там была, – ответила Селма. – И еще пойду. Только надо проследить, чтобы креветки были холодными, а горячие бутерброды – горячими. А то эти дуры меняют посуду как бог на душу положит. В прошлый раз они положили креветки на неохлажденные тарелки.
 – Ну хорошо, Селма. Спасибо, что вы обо всем позаботились.
 Ронни допила воду и поставила стакан на стол.
 – Не беспокойтесь, все будет сделано на высшем уровне, – серьезным тоном заверила ее Селма.
 Ронни улыбнулась ей и вышла из кухни. На лестнице она не встретила никого. Напевая себе под нос, Ронни стала подниматься к себе в кабинет, чувствуя, как жар разливается по телу.
 А что, если Том не придет?
 Внизу хлопнула дверь, послышались мужские голоса. Ронни глянула вниз и увидела мужа, направлявшегося к своему кабинету, расположенному в восточном крыле дома, в сопровождении Бо Хилли. Оба сенатора, по всей видимости, были поглощены серьезной беседой, но Ронни не стала прислушиваться, ее вовсе не интересовала тема их разговора. Она поспешила наверх.
 – Ронни, это ты, солнышко? – окликнул ее Льюис.
 Ронни поняла, что проскользнуть незамеченной ей уже не удастся, поэтому она остановилась на верхней ступеньке и послала двум замершим внизу мужчинам ослепительную улыбку.
 – Льюис? Я вошла на минутку, чтобы присмотреть за кухней. Вы не скучаете, сенатор Хилли?
 – Бо, – поправил ее Хилли, ухмыляясь.
 Ронни хорошо знала, что означает подобное выражение на лице мужчины. Однако она продолжала улыбаться. Сенатор Хилли пьян и похотлив, но он влиятельный политик и друг Льюиса. Так что пусть смотрит, лишь бы не распускал рук.
 – Бо, – послушно повторила она.
 – Так вот, я тут говорил Льюису: я пришел в дом, а ни про какой звонок никто не слышал. Будьте спокойны, я потребую у вашего парня объяснений.
 – Наверное, он что-то перепутал, – сказала Ронни. – Прошу прощения, не буду мешать вашей беседе. Мне еще надо кое-что сделать.
 – Мы через пару минут освободимся, – объявил Хилли. – Пойдете танцевать? Оркестр – первый сорт. Льюис, ты не говорил Ронни, что она превратится в зануду, если не будет развлекаться время от времени?
 – Много раз говорил, – улыбнулся Льюис.
 – Спасибо вам, Бо, что вы так обо мне заботитесь. – Ронни наклонила голову. У нее сложилось впечатление, что сенатор Хилли – полный кретин. Может, виноват алкоголь? Горе Америке, если ею управляют подобные законодатели. – У меня еще есть дела. Давайте встретимся там же, на танцплощадке, скажем, через час. Идет?
 – Мне назначают свидание! – сияя, воскликнул Хилли и посмотрел на часы. – Значит, в двенадцать тридцать? Не забудьте!
 – Не забуду, – пообещала Ронни.
 Она задержалась на верхней ступеньке, прислушиваясь к удаляющимся голосам и с досадой думая о том, что им с Томом придется искать другое место для уединения. Нельзя допустить, чтобы Хилли – или Льюис – явился к ней в кабинет и застал там Тома.
 Ронни вошла в кабинет, затворила дверь, прислонилась к ней и прикрыла глаза. Измученная, взволнованная, счастливая.
 Господи, только бы он пришел…
 Хотя окна были закрыты, до нее доносились звуки музыки. Ронни подошла к окну. Свет она не зажигала, так что снаружи ее никто не увидит. Благодаря бесчисленным японским фонарикам открывающийся из окна пейзаж приобрел сказочный вид. Особое очарование ночи придавали высокие светильники, расставленные в саду. Дамы в разноцветных платьях и мужчины в вечерних костюмах дефилировали по петляющим дорожкам, танцевали на площадках, толпились возле длинных столов с напитками и закусками.
 Ронни увидела, как из дома решительным шагом выходит Селма.
 Что ж, Селма следит за угощением, Льюис, его мать и дети развлекают гостей, так что отсутствие Ронни останется незамеченным. Вся ночь в ее распоряжении.
 В коридоре послышались быстрые шаги. Ронни отпрянула от окна, быстро задернула штору и замерла. Сердце ее готово было выскочить из груди.
 Шаги сделались громче и замерли возле двери кабинета, которую Ронни предусмотрительно не заперла. Дверная ручка повернулась. В освещенном дверном проеме Ронни увидела мужской силуэт.
 Улыбаясь, она шагнула ему навстречу.
 Теперь не время для слов.




 ГЛАВА 28


 Том шел к дому, негромко подпевал солисту и криво усмехался. Наверное, в этот вечер между ним и солистом установилась телепатическая связь.
 Солист исполнял романтическую балладу, исполненную страсти, и тело Тома остро отзывалось на каждое слово.
 Его пронизывало одно всепоглощающее желание, пульсирующее во всех жилах. Он был побежден, захвачен в плен теплым ветром, звездным небом и женскими чарами.
 К черту нравственность, осторожность, здравый смысл. Справиться с собой невозможно.
 В эту ночь он получит то, что ему нужно. И плевать на последствия.
 – Привет, Том!
 Tea махала ему с веранды. Том уже подходил к парадному входу, так что до веранды было футов тридцать. Поэтому он, не останавливаясь, помахал в ответ.
 На Tea было облегающее черное платье, расшитое блестками.
 Том видел, что ему стоит только поманить ее пальцем, и через двадцать минут она будет с ним в постели. И никаких угрызений совести впоследствии, никакой катастрофы. Старый добрый секс, тот, что доставляет удовольствие и мужчине, и женщине.
 Плохо одно: ему не нужна Tea. Он равнодушен к ней. И всегда был равнодушен. Она не зажигала его.
 Как и Диана.
 Как и все женщины, за исключением Ронни.
 Может быть, его возбуждают рыжие волосы.
 А может быть, все дела в больших карих глазах, или чувственных губах, или белой, как фарфор, коже; или в пропорциях тела, или в аромате духов и трехдюймовых каблуках.
 Или просто все дело в Ронни.
 Как бы то ни было, ему нужна только Ронни.
 Это не детская ветрянка. Это во сто крат сильнее.
 Поднимаясь на крыльцо, Том подумал, что у Tea кто-то уже есть. Даже когда она махала ему, она висла на руке у какого-то парня. Вот и хорошо. Не стоит Энн замечать, что между Кенни и Tea что-то было.
 Злая ирония: он упрекал своего лучшего друга за супружескую измену, думая о том, как бы соблазнить замужнюю женщину.
 И бесполезно убеждать себя в том, что его случай – это другое дело.
 Он сейчас испытывает естественное животное влечение и не в силах ему противостоять.
 Да, это аморально. Но он не станет противиться природе. Хватит. Бессмысленно. Он уже проиграл – а может быть, победил. В любом случае у него нет сил, необходимых для отказа.
 Том вошел в дом, огляделся, не заметил ни души и поспешно поднялся по лестнице на второй этаж. Он знал, где находится ее кабинет.
 Том знал, что они не станут терять времени на разговоры. Он сразу обнимет ее, задушит поцелуем…
 Он был уже в холле второго этажа, когда услышал сдавленный крик.
 Тогда Том ускорил шаг. Крик повторился, за ним последовал звук глухого удара, потом ему показалось, как будто что-то тяжелое упало на пол. Он побежал.
 Дверь кабинета Ронни была распахнута. Свет в кабинете не горел.
 При скудном свете, льющемся из коридора, Том прежде всего заметил разметавшиеся рыжие волосы, а потом увидел, как две ноги в босоножках на высоких каблуках отчаянно от кого-то отбиваются.
 Он бросился на помощь Ронни. Все было ясно: какая-то скотина – Том мог бы поклясться, что скотину зовут Бо Хилли, – распластала Ронни на ее собственном столе и покрывала грязными поцелуями. Она извивалась и молотила насильника кулаками, стараясь вырваться.
 Случаи, когда Тому не шутя хотелось кого-нибудь убить, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Сейчас к этим случаям прибавился еще один.
 Не говоря ни слова, Том обхватил подонка за шею и оттащил от Ронни. Тот не ожидал нападения и не успел обернуться, как Том нанес ему такой удар правой, что ему позавидовал бы сам Майк Тайсон.
 С хриплым стоном негодяй осел на пол.
 – Том!
 В одно мгновение Ронни соскочила со стола и оказалась в его объятиях. Он прижал ее к себе, чувствуя, как она дрожит и прерывисто дышит. Ее руки обвили его шею. Он ласкал ее, целовал в шею, шептал на ухо, успокаивал ее – и вдыхал ее манящий, завораживающий запах.
 Вдруг взгляд его упал на распростертого на полу мужчину, и он застыл на месте.
 – Господи!..
 Том даже забыл на секунду о женщине, которую только что страстно обнимал. Несколько мыслей одновременно пронзило его мозг. И главная из них: мощным хуком справа он вывел из строя досточтимого сенатора Льюиса Р. Ханнигера-четвертого в его собственном доме за попытку заняться любовью с его собственной женой.
 – Что такое?
 Не отпуская его, Ронни подняла голову.
 – Это твой муж, – зачем-то сказал Том, как будто Ронни сама этого не знала.
 Он все еще обнимал ее, но уже не прижимал к себе.
 – Ну да.
 Естественно, она знала.
 – Да что же это такое?
 Голос Тома дрожал – от смущения, растерянности и растущей ярости.
 – Что значит “что такое”?
 Эти зловещие нотки в ее голосе были уже знакомы Тому. Они предвещали бурю. Что ж, если Ронни потеряет голову, он составит ей компанию. Он уже был вне себя. Он терпеть не мог ощущать себя дураком – или мерзавцем. А в создавшейся ситуации он почти наверняка оказывался либо тем, либо другим.
 Тому уже как-то приходило в голову, что Ронни затеяла игру с ним только ради того, чтобы вернуть заблудшего супруга. Но это предположение Том не рассматривал всерьез, слишком уж несомненно подлинным было возникавшее между ним и Ронни физическое притяжение. Такое, как ему казалось, невозможно подделать.
 Значит, он ошибся.
 – Вот что это значит! Он должен был застать тебя со мной или же я должен был застать тебя с ним? – Против воли Том почти рычал. – Или ты ненароком забыла, что предлагала мне зайти?
 – Что-о? – Ронни задохнулась, не находя слов. – Ты что, не понял, что Льюис на меня накинулся?
 – Он твой муж, – ледяным тоном ответил Том.
 Ронни отступила от Тома, так как сенатор со стоном пошевелился. Том инстинктивно сжал кулаки. Костяшки на правой руке болели.
 Ронни глянула на пол, затем опять перевела взгляд на Тома.
 – До свидания, Том, – устало произнесла она, повернулась на каблуках и вышла из комнаты.
 Сенатор повернулся на бок и сел, ошалело тряхнув головой.
 Том не знал, следует ли ему бежать за Ронни или же оказать помощь пострадавшему. Все-таки он решил, что сенатор заслуживает внимания, и опустился около него на одно колено.
 С Ронни, в сущности, ничего не случилось. A sot Льюис, возможно, получил серьезные повреждения. Все-таки он далеко не молод, а удар удался на славу.
 Том чувствовал себя трусом и предателем.
 – Извините, сенатор. Вы в порядке?
 – Это ты, Том?
 Льюис недоуменно моргнул. Он был очень пьян. От запаха спиртного у Тома едва не щипало в глазах.
 – Это я, сенатор. Челюсть двигается?
 Том дотронулся до скулы Льюиса и убедился, что вывиха нет.
 – Знаешь, она мне так и не дала. – Сенатор потер ладонью подбородок. – Она мне уже больше года не дает. Даже завела отдельную спальню. Чего ради, спрашивается, я на ней женился?
 – Значит, она с вами не живет? – осторожно переспросил Том.
 – А с виду горячая штучка, правда? Я заметил, и ты к ней неровно дышал. Черт побери, я тоже. А на самом деле она ледышка. Ей этого не надо. Я пытался… Послушай, я даже пытался ее уговаривать! Отказывается! Не говори только Марсдену, что я тебе рассказал, – вдруг спохватился Льюис.
 – Не буду, – пообещал Том и еще раз ощупал нижнюю челюсть сенатора. Уже появилась небольшая припухлость, но кость как будто была в порядке.
 – У меня, между прочим, есть права на нее. Я пытался ей это втолковать. А она заявила, что уйдет от меня, если я ее заставлю. Приперла меня к стенке. Понимает, что второй развод мне ни к чему. Мне и первый сам знаешь как сшиб рейтинг.
 – Сенатор, я бы сказал, что вы не вправе ее заставлять, – все так же осторожно возразил Том. – С юридической точки зрения, это было бы изнасилованием.
 – Чушь! Нельзя изнасиловать законную жену!
 – Времена меняются, и меняются законы. Насколько я понимаю, если женщина – даже если она ваша законная жена – говорит “нет”, ее слово свято, и у вас нет права ее принудить.
 – Господи, да что за издевательство! – Теперь сенатор явно взывал к мужской солидарности Тома. – Послушай, мне повезло, что ты явился. Я ведь пришел затем, чтобы получить то, на что имею полное право. Она могла застрелить меня – при ее-то темпераменте. Или вызвать полицию, и меня бы арестовали. Даже не знаю, что хуже. Представляешь, какой был бы скандал! Мои соперники такого не упустят.
 – Можете подняться?
 Том выпрямился и помог сенатору встать. Тот слегка покачнулся, но скорее всего вследствие попойки, а не удара. Все же для страховки Том придержал его за локоть.
 – Что-то у меня пропало желание праздновать, – проговорил сенатор и потер челюсть. – Пойду спать.
 – На вашем месте я бы не стал больше насиловать жену, – сказал Том.
 Льюис гордо, но слегка пошатываясь, вышел в коридор. Том следовал за ним.
 – Я больше и не собираюсь, – мрачно бросил Льюис. – Только объясни, что мне делать? Жена не желает меня удовлетворять, а как только меня застукали с другой женщиной, поднялся шум на весь мир. А потом всякие придурки будут кричать, что миром правят мужчины!
 – Вы совершенно правы, сенатор.
 Том проводил Льюиса в спальню, где сенатор немедленно рухнул лицом вниз на постель, даже не потрудившись сдернуть покрывало. Не прошло и минуты, как он захрапел. Том постоял над ним, засунув руки в карманы, потом снял с сенатора галстук и стащил с его ног туфли. Затем, решив, что достаточно позаботился о сенаторе Ханнигере, он покинул комнату и не забыл закрыть за собой дверь.
 В глубокой задумчивости он спустился по лестнице.
 Десять минут назад он едва не вышиб мозги из человека, от которого не видел ничего, кроме добра, который предложил ему работу, когда он отчаянно в ней нуждался, и на которого он с ранней юности привык смотреть снизу вверх.
 С другой стороны, этот человек регулярно изменял жене, после чего попытался ее изнасиловать.
 Изнасиловать женщину, к обладанию которой Том по-прежнему горячо стремился. Дикая, немыслимая ситуация, в которой Том застрял по самые уши.
 То, что возникло между ним и Ронни, никуда не денется.
 Он может уйти – но не надолго.
 Он знал себя и потому считал, что никакая, даже самая железная воля не заставит его уйти навсегда. Пусть он уедет сейчас. Через неделю он вернется.
 Один раз он уже попытался сбежать и оборвать все, и вот к чему привела его попытка. К тому, что пожиравший его огонь разгорелся с еще более смертельной силой.
 Следовательно, придется посмотреть правде в глаза.
 И прежде всего – поговорить с Ронни.
 Приняв решение, он вышел на крыльцо. Справа, за дорическими колоннами, за столетней магнолией, растущей у угла дома, продолжались гулянья. Звучала музыка, доносились голоса, звенел смех. И сотни светлячков – то бишь японских фонариков – вокруг.
 Звезды сверкали на полуночном небе. И бледная, как призрак, луна светила из перистых облаков.
 Том спустился с крыльца. Найти Ронни в одиночестве, должно быть, не составит труда.
 Он взглянул в сторону шатров, надеясь увидеть рыжие волосы и красивое платье.
 Что-то блеснуло на дорожке. Осколок стекла? Нет. Нечто очень маленькое, причем правильной формы.
 Нахмурившись, Том наклонился. И сразу же узнал предмет, который тут же положил в карман.
 Впереди, футах в десяти, поблескивал еще один.
 Подобно Гансу и Гретель [7] , отмечавшим дорогу хлебными крошками, Ронни, хоть и непреднамеренно, отметила свой путь бусинами, сорванными с платья.
 Он нашел четыре штуки. Впрочем, чтобы понять, куда направилась Ронни, ему хватило и двух. Он догадался, где она.
 Том вздохнул и зашагал в темноту, в сторону от танцплощадок. Ему казалось, что он чувствует легкий запах ее духов, хотя умом он понимал, что этого не может быть.




 ГЛАВА 29


 Услышав скрежет калитки, Ронни оглянулась. В бассейне, окруженном крепостной стеной жимолости, было темно, но все же не настолько, чтобы она не могла разглядеть широкоплечий мужской силуэт. Она вздрогнула, но тут лунный луч упал на голову мужчины, и она поняла, кто пришел.
 – Уходи, – сказала она и поплыла прочь.
 Том не различал ее в темноте, однако сразу понял, что на ней только трусы. Платье, чулки, лифчик лежали на стуле возле бортика.
 – Прошу прощения за все, что я там, в доме, наговорил, – сказал Том.
 Он шел вдоль бортика бассейна, а она медленно плыла.
 – Твои извинения не принимаются. Уходи.
 – Мне это нелегко, как тебе известно.
 Она встала на ноги. Глубина бассейна составляла не более пяти футов, следовательно, стоя на дне, Ронни могла держать голову над водой. Ее макияж практически не пострадал, и волосы оставались сухими, за исключением кончиков, выбившихся из-под заколки.
 Том откинул полы пиджака за спину и засунул руки в карманы брюк.
 – Один вопрос остался неразрешенным.
 Ронни невесело рассмеялась.
 – Не надо лицемерия, Том. Ты хочешь секса. Вся проблема в том, что тебя удерживает разум.
 Несколько секунд Том молчал, потом задал встречный вопрос:
 – Хорошо. Позволь тогда спросить тебя, чего именно хочешь ты?
 Ронни замерла. Над этим вопросом она почему-то до сих пор не задумывалась. Она, разумеется, знала, что ей-то хочется не секса как такового – ей нужен Том.
 Она опять поплыла, и Том зашагал вперед по бетонной кромке бассейна.
 – Ронни, что тебе от меня нужно? Секс?
 – Мне нужно, чтобы ты ушел, – тихо ответила она.
 – Это не поможет. Я вернусь. Мы с тобой уже убедились в этом.
 Она молча плыла вперед.
 – Ронни, с этим нам придется считаться, – спокойно добавил Том.
 Ронни встала на дно и яростно повернулась к нему.
 – Не понимаю, каким образом я должна с этим считаться. Для тебя проблема состоит в том, что я замужем. Тут я ничего не могу поделать. Я действительно замужем.
 – А ты не думала про развод? – тихо спросил Том.
 – Нет.
 Ронни опять поплыла.
 – Следовательно, ты хочешь оставаться женой сенатора и иметь меня под боком? Я тебя правильно понял?
 Ронни с вызовом глянула на него.
 – Почему бы и нет?
 – Я не считаю это возможным.
 – Тогда уходи.
 Она подплыла к бортику, коснулась его рукой и поплыла в противоположном направлении. Том тоже развернулся и зашагал рядом.
 – Можешь ты наконец вылезти из воды? Давай обсудим все серьезно.
 В его голосе она услышала оттенок нетерпения.
 – Нечего нам обсуждать. Раз тебя останавливает тот факт, что я замужем, возвращайся к Диане и занимайся любовью с ней. Она свободна.
 – Да и ты бы могла позаниматься любовью с сенатором. Только почему-то мне кажется, что ни тебе, ни мне этот вариант удовольствия не доставит.
 Ронни молча плыла.
 – Ронни, прошу тебя, выйди из этого проклятого бассейна. Поговори со мной.
 Он не на шутку разозлился. Ронни встала в воде и посмотрела на него.
 – Сотни, тысячи мужчин и женщин изменяют супругам.
 – Это известно тебе по опыту? – мрачно усмехнулся Том.
 – К твоему сведению, у меня за три года семейной жизни любовников не было. Но в один прекрасный день Льюис изменил мне, поэтому я не думаю, что обязана хранить супружескую верность.
 – Это верно. Просто мне не улыбается стать тем человеком, с которым ты изменишь мужу.
 – И почему же?
 – Потому что внебрачная связь – сложная штука. Потому что сегодня, танцуя с тобой, я должен был усиленно делать вид, что ничего особенного не испытываю, иначе кое-кто мог бы догадаться, что между нами что-то происходит. Потому что мне может прийти в голову пригласить тебя в кино или в ресторан. Потому что мне не хочется встречаться с тобой урывками.
 – Может, нам удастся встречаться не урывками.
 – Иначе не получится.
 – Это известно тебе по опыту?
 Ронни произнесла эти слова точно с такой же интонацией, с какой их произнес Том несколькими минутами ранее.
 – Возможно.
 – О, значит, я обязана признаваться тебе во всем, а ты – нет?
 – Ронни, очень трудно разговаривать, когда ты там, а я здесь.
 – Ты не ответил на мой вопрос.
 – Это ты уводишь разговор в сторону.
 – В сторону от чего? Мы должны решить, будем мы спать вместе или нет? Насколько я поняла, ты только что дал отрицательный ответ.
 Ронни опять поплыла. Том остался стоять, скрестив руки на груди. Она оглянулась и увидела только бесформенную темную фигуру, выделяющуюся на более светлом фоне. Она повернулась и поплыла к нему. Приблизившись, она увидела, что он хмурится.
 – Ты не спишь с ним больше года, – жестко сказал Том.
 Ронни встала в воде.
 – Откуда ты знаешь?
 – Он сам мне сказал. Только что. В кабинете.
 – Обменялись интимным опытом?
 Голос Ронни звенел от гнева.
 – Он был пьян. Мы поговорили с ним… о том, что он намеревался сделать. И я отвел его в постель.
 – О, так вы все обсудили!
 – Он не любит тебя.
 Несколько секунд Ронни ошеломленно смотрела на Тома, потом опять поплыла, бросив только:
 – Да?
 Она прекрасно знала, что Льюис не любит ее и никогда по-настоящему не любил. Это знание пришло к ней не сразу, но теперь она ничуть в этом не сомневалась. Он женился на ней потому, что иного способа затащить ее в постель не было. Получив желаемое, он стал пастись на стороне. Впрочем, он, естественно, хотел время от времени иметь близость с женой.
 – Черт побери, Ронни, нам необходимо об этом поговорить. Он не любит тебя. И ты не любишь его, это для меня столь же очевидно, как и то, что завтра солнце взойдет на востоке. Зачем же тебе оставаться его женой?
 Она продолжала плыть.
 – Ронни!
 Она встала на ноги и посмотрела ему в глаза.
 – Ты уверен, что хочешь это знать? Хорошо, я тебе скажу: я выросла под Бостоном в убогом доме, среди таких же убогих домов. Мой отец работал на станции проката автомобилей, и большая часть его времени уходила на то, чтобы выцарапывать деньги у клиентов. Мои родители постоянно боролись за кусок хлеба. Когда мне было четырнадцать лет, моя мать встретила человека, который предложил ей лучшую жизнь, и оставила моего отца с тремя дочерьми. Я была младшей в семье. Мои сестры вышли замуж, а отец окончательно разорился, потому что стал работать спустя рукава. В начале третьего курса я пришла в университет в платье, купленном на распродаже поношенной одежды за пятнадцать долларов. И тогда я решила, что не буду нищенствовать всю жизнь. Мне хотелось другого.
 Она замолчала, переводя дыхание. Собственный рассказ вывел ее из равновесия. Том опустился на корточки и заглянул ей в глаза.
 – Может быть, ты вылезешь наконец из воды?
 Ронни покачала головой. Когда она заговорила, голос ее звучал вполне спокойно:
 – Ты хочешь знать, ради чего я остаюсь женой Льюиса.
 Она подняла руку и протянула ее Тому. В лунном свете блеснул большой бриллиант.
 – Видишь? Мой отец в год не зарабатывал столько, сколько Льюис заплатил за это кольцо. Оглянись вокруг, Том. Посмотри на Седжли. Дом моих родителей был не больше вон того спортивного комплекса. У Льюиса три дома. Я покупаю любую одежду – заметь, дорогую одежду. Я посылаю своим родным такие подарки, которых они сами не могут себе позволить. Я имею возможность путешествовать. У меня достаточно денег. У меня есть драгоценности. У меня есть машина. Даже не одна. Мы состоим в клубах.
 – Хватит, Ронни! Ты плачешь? Умоляю тебя, вылезай!
 – Я не плачу. Я объясняю тебе. Я остаюсь женой Льюиса потому, что у жены Льюиса есть все, о чем мечтала студентка, одетая в платье за пятнадцать долларов.
 “Все, кроме любви”, – подумала она, но не решилась сказать вслух. Вернее, она хотела это сказать, но слова застряли у нее в горле, и Ронни крепко зажмурилась, чтобы не расплакаться.
 Слезами горю не поможешь.
 Том пробормотал ругательство. Ронни ни разу прежде не слышала от него бранных слов. Открыв глаза, она увидела, что он решительным шагом идет прочь, к лесенке бассейна.
 Он спустился по ступенькам, не потрудившись скинуть туфли и пиджак, и оказался по грудь в воде.
 Неожиданно для себя Ронни почувствовала, как по ее щекам текут горячие слезы, и поспешно стерла их.
 – Не плачь, пожалуйста, – проговорил Том, приблизившись.
 Его голос прозвучал до странности нежно. Он обнял ее и прижал к груди. Глубокий вздох Ронни прозвучал подозрительно похоже на всхлип, и ее руки обвили его шею.




 ГЛАВА 30


 – Ты рвешь мое сердце на части. Пожалуйста, перестань.
 Том откинул голову назад.
 – Я не плачу, – упрямо повторила Ронни.
 Она уткнулась ему в плечо, зажмурила глаза и часто задышала, стараясь подавить слезы. Ей стало невыразимо грустно при мысли о несчастной студентке, которая не знала, что значит быть любимой.
 Она не знала этого и сейчас.
 – Ронни, посмотри на меня.
 Она не могла посмотреть на него. Да, она поднимет голову, когда уйдут слезы. Ей было так хорошо рядом с ним, что не хотелось двигаться. Верхняя часть его пиджака оставалась сухой. Она прижималась к нему. Пуговицы рубашки; пряжка ремня; теплое, сильное тело под мокрой тканью; гладкие кожаные туфли у ее босых ног.
 – Ронни.
 Теперь она взглянула на него, заглянула в его сверкающие от возбуждения глаза.
 – Том.
 Ничего другого она не могла сказать в эту минуту.
 Губы их встретились, слились в бесконечном поцелуе. У него горячие, влажные губы. Ронни почувствовала на них легкий вкус виски. Он сжимал ее так, что она едва дышала.
 И ей было хорошо.
 Под водой его ладони погладили ее по спине и легли на талию.
 – Ты голая? – выдохнул он почти ей в ухо.
 – Не совсем, – прошептала она, не отводя губ от солоноватой кожи его шеи.
 – Сейчас будешь.
 Он издал звук, похожий на короткий смешок. Но он не смеялся, когда впился губами в ее губы, а его пальцы с силой сжали ее грудь. Внутри у нее все перевернулось. Сердце ее как будто остановилось, дыхание замерло, а кровь вскипела.
 Прежде его пальцы ни разу не касались ее интимных мест. Она вдруг поняла, что до сих пор одни ее поцелуи заставляли ее пылать и тянуться к нему. А она мечтала о нем, о его любви. Но никакие мечты не обещали ей такого. Он с силой сжимал и ласкал ее сосок – и колени ее подгибались.
 Ронни поймала себя на мысли: так вот что такое мужчина!
 – Давай выбираться отсюда, – услышала она хриплый шепот.
 Даже подняв ее на руки, Том не переставал целовать ее.
 Он двинулся к лесенке. Она прильнула к нему, обхватила его талию ногами, а руками держалась за его шею. И целовала, целовала его в ответ. Он теплый, надежный, добрый. Она сжала его еще сильнее и еще крепче впилась в его губы.
 – Господи, – простонал Том, оторвавшись от ее губ, и усадил на бетонный бортик бассейна.
 На ней не было ничего, если не считать черных шелковых трусиков. Вода стекала с одежды Тома ручьями.
 Она слегка наклонилась вперед, и ее упругие груди скользнули по коже Тома. Соски затвердели от прохладного ветра – и от близости Тома. Молочно-белая кожа блестела в лучах луны.
 Долгим взглядом Том оглядел ее, от прически, все еще элегантной, несмотря на купание, до щиколоток. Затем он оперся ладонью о голубой желобок для стока воды и поднялся на парапет.
 С его одежды стекала вода. Он протянул Ронни руку, помог ей встать и тут же подхватил на руки. Она прижалась к его груди, улыбнулась, глядя ему в глаза, и поцеловала его.
 Она все еще целовала его, когда он локтем открыл железную калитку. Она все еще целовала его, когда он уже шел по направлению к спортивному комплексу.
 Стеклянная раздвижная дверь не была заперта, и Том с Ронни на руках вошел в холодную стену кондиционированного воздуха.
 Ронни вздрогнула и оторвалась от его губ, чтобы попросить отнести ее в постель или к термостату, одним словом, куда-нибудь, где тепло.
 – Ах черт!..
 Нога Тома зацепилась за что-то, он потерял равновесие и упал. Ронни взвизгнула, почувствовав, что летит вниз. И тут же приземлилась на что-то холодное, упругое, мокрое. На Тома.
 Несколько мгновений она лежала неподвижно, оглушенная неожиданным падением. Она упала на спину, раскинув ноги в стороны. Когда он шевельнулся под ней, она скатилась с него на пол, точнее, на толстый гимнастический мат, о который и споткнулся Том.
 Ронни перевернулась на живот и приподнялась на локтях, чтобы посмотреть, не слишком ли пострадал Том.
 Глаза его были широко открыты и смотрели на нее.
 – Ты в порядке? – произнесла она, стараясь сдержать смех.
 – На затылке будет огромная шишка. Копчик, возможно, сломан. Самолюбие уязвлено. В остальном – полный порядок. А ты как?
 – Мягкая посадка. Даже больно не было.
 – Рад за тебя.
 Он повернулся на бок и подпер голову рукой, их разделяло несколько дюймов, Ронни лежала на животе и смотрела ему в глаза. На губах Тома появилась кривая усмешка. Ронни вдруг вспомнила, как на протяжении последних недель грезила об этих губах. И тут же просунула между ними указательный палец.
 Новый приступ смеха напал на нее.
 Он легонько прикусил ее палец и отпустил.
 – Ты всю ночь будешь ржать?
 – Возможно, – безмятежно отозвалась Ронни.
 Том перевернул ее на спину и навис над ней. Теперь они оба оказались на резиновом мате, просторном и неожиданно удобном.
 – Раз ты ушиб затылок, значит, у тебя не совсем дубовая башка, – заявила Ронни и от души расхохоталась.
 – Очень смешно.
 Он снова поцеловал ее. Мягкий, горячий язык скользнул в ее рот. Его ладонь легла ей на грудь, и Ронни вдруг заметила, что ей больше не хочется смеяться. Она прикрыла глаза и запустила пальцы в его шелковистые волосы.
 В воображении она уже целовала его таким образом десятки раз. Но действительность оказалась лучше воображения.
 Том сбросил пиджак. Ронни провела ладонями по его широким плечам. Том осторожно лег на нее сверху. Его рубашка и брюки промокли насквозь и были холодны как лед. А ладонь, лежащая на ее груди, согревала. Ее пальцы захватили его сосок. Она прогнулась, теснее прижимаясь грудью к его сильной ладони, ласкаясь к нему, как кошка, которая жаждет, чтобы ее погладили.
 Дыхание Тома участилось.
 Очень не скоро его губы оторвались от ее губ.
 Ронни открыла глаза и увидела, что Том пристально смотрит на нее, и взгляд его скользит по ее телу. Она купалась в свете луны, проникавшем сквозь широкую стеклянную дверь. Его ладонь все еще лежала на ее груди.
 Она погладила мокрый рукав его рубашки, под которым угадывались тугие мускулы. Его вечерний костюм – белая рубашка с запонками, черная бабочка, ремень, черные брюки с атласными полосами по бокам, черные носки и лакированные туфли – составлял волнующий контраст с наготой Ронни.
 Она взглянула ему в глаза. Лицо его было напряжено так, что резче обозначились скулы. Когда-то ей уже приходило в голову, что этот человек, должно быть, неукротим в те минуты, когда им овладевает греховная страсть.
 И она оказалась права, во всяком случае отчасти. Он сопротивлялся до последнего, до того момента, когда сопротивление стало невозможным.
 Неожиданно для Ронни взгляды их встретились. “У него чувственные глаза, – подумала она вдруг. – И тяжелые ресницы”.
 – Я часто представлял тебя раздетой, – услышала она его голос. – Не понимаю, как у меня мозг не расплавился. Всякий раз, как мы встречались, я мысленно раздевал тебя. А потом мне уже необязательно было тебя видеть. Представляешь, у меня было выше головы работы по кампании Мэтта Гролина, а я ловил себя на мыслях о том, какой у тебя пупок.
 Усмехаясь, он положил руку ей на живот и получил ответ на свой вопрос. У Ронни перехватило дыхание.
 – Значит, я мешала тебе работать.
 Ронни погладила его по щеке. Пальцы ее коснулись гладкой кожи – наверное, он побрился перед отъездом в Седжли.
 – Да уж, мешала.
 Он ткнулся лицом ей в ладонь. Ноги его задвигались, и Ронни поняла, что он скидывает туфли. Она принялась развязывать его бабочку.
 – Не двигайся.
 Он вскочил и стал ловко, быстро, нетерпеливо раздеваться. Сначала полетела на пол бабочка, с которой Ронни уже успела справиться; за ней последовал ремень. Сердце Ронни заколотилось сильнее, когда Том расстегнул запонки. Она подумала о том, что Том без рубашки нравится ей еще больше. Затем его руки дотронулись до пуговицы на брюках, и Ронни замерла в ожидании. Она с силой вцепилась в края гимнастического мата.
 А Том тем временем освобождался от брюк. Оказалось, что на нем спортивные трусы из плотной голубой ткани. Он поднял одну ногу, потом другую, и черные носки упали рядом с рубашкой. И теперь на нем оставались только трусы. А вот и их уже нет. У Ронни пересохло во рту. Теперь настал ее черед рассматривать его: широкие плечи, мощная волосатая грудь, узкие бедра спортсмена, мускулистые ноги.
 Даже в ее воображении, он не бывал так хорош.
 Он удостоил ее единственного быстрого взгляда, но она прочитала его безошибочно. Том изголодался по ней. Его тело излучало жадное желание.
 В следующее мгновение он был уже рядом с ней. Ее руки протянулись ему навстречу, скользнули по его плечам, невероятно, как показалось ей, крепким. Он опустился на мат, одну руку просунул под ее затылок, другой отбросил с ее лица прядь волос.
 Ронни улыбнулась ему. Он быстро поцеловал ее в губы.
 – Чувствуешь, как дрожат руки? – с напускной страстью спросил он. – Так они у меня дрожали, когда мой отец строил сарай, а я должен был целый день таскать кирпичи. Мне было шестнадцать лет.
 – И много ты кирпичей перетаскал?
 Она погладила его плечи, гладкие и теплые.
 – Немало. Правда, руки быстро перестали дрожать.
 Улыбаясь, Том смотрел на нее, но, когда пальцы добрались до островка курчавых волос в паху, глаза его потемнели, и он перестал улыбаться.
 Ронни закрыла глаза в тот момент, когда ее губы встретились с губами Тома.
 Теперь в нем не осталось и следа былой мягкости. Он превратился в алчного зверя, и его волчий голод мгновенно передался ей.
 Его пальцы ласкали ее повсюду, но до сих пор не побывали там, где она больше всего желала ощутить их. Том уже лежал на ней, и она извивалась под ним и молча умоляла его сделать то, чего так долго ждало ее тело.
 А он почему-то заставлял ее ждать.
 Наконец свершилось чудо: его рука скользнула под ее трусики.
 Сгорая в пламени страсти и умирая от ожидания, она целовала его повсюду, куда только могла дотянуться: в ухо, в шею, в плечо…
 – Пожалуйста, Том, – простонала Ронни и открыла глаза, чувствуя, что вот-вот произойдет взрыв.
 Тогда он посмотрел на нее. Щеки его горели, глаза превратились в узенькие сверкающие щелочки. Медленно, дьявольски медленно он стянул с нее трусы, одновременно покрывая ее тело жадными поцелуями. Она чувствовала себя так, что больше не могла ждать ни секунды. Том наблюдал, как меняется ее лицо по мере того, как его умелые пальцы проникают внутрь ее тела.
 – Ронни, – шептал он, – сколько же я об этом мечтал!
 Ее бедра сжали его, и он, большой, твердый, горячий, вошел в нее, заполняя ноющую пустоту.
 Ронни совсем потеряла рассудок. Длинные ногти впились в спину Тома, и она в беспамятстве выкрикнула его имя.




 ГЛАВА 31




 23 августа, полночь. Поуп 

 Когда Джерри Файнмен появился в дверях гостиной, Марла сидела, поджав под себя ноги, в углу дивана и смотрела телевизор. На Джерри была старенькая майка без рукавов – он всегда любил такие – и те же брюки, что и днем. По нему было видно, что он только что выбрался из постели и наспех оделся.
 – Что смотрим, Марла?
 Марла повернула голову и улыбнулась.
 – “Почтальон”. Я тебя разбудила? Прости.
 – Да что ты…
 Он прошлепал к дивану и уселся рядом с Марлой. Пружины заскрипели под ним.
 Ему исполнился пятьдесят один год, и после развода с женой он вот уже десять лет жил бобылем. Красавцем его никто бы не назвал; рост – не выше пяти футов девяти дюймов, лысина, “пивной” животик.
 Когда-то Джерри Файнмен служил в полиции Билокси, именно он задержал Марлу, только что прибывшую в город. Она стояла тогда на перекрестке, надеясь заработать на кусок хлеба для Лиззи. Он едва не посадил ее в кутузку, но потом пожалел, дал ей взаймы пятьдесят долларов и даже отвез к машине, в которой они с Лиззи жили в то время. Короче говоря, он помог Марле мало-мальски встать на ноги, и она платила ему своим телом – совершенно бесплатно и как только он пожелает.
 Около двух лет назад Джерри уехал из Билокси, и ни он, ни Марла не думали, что им доведется встретиться снова.
 Марла рассказала Джерри обо всем, что случилось с тех пор, как она высадила Сюзан и Клэр у городского яхт-клуба. Он скептически отнесся к известию о том, что все, кому было известно о визите Сюзан и Клэр на яхту, исчезли либо погибли. Он усомнился даже в том, что за Марлой охотится убийца.
 Однако он пообещал ей выяснить все обстоятельства и предложил пожить вместе с дочерью у него, раз уж она боится возвращаться в Билокси. Рано или поздно, мол, все устроится.
 Со дня приезда Марлы в Поуп прошло уже почти три недели. Она решила принять предложение Джерри, потому что поверила ему. Поверила, что он пустит в ход старые связи в полиции, чтобы выследить человека, который убил Сюзан, а возможно, и Клэр, и всех остальных. Поверила, что под его защитой они с Лиззи будут в безопасности. Поверила, что он не проговорится о сомнительности ее родительских прав.
 – Хочешь поесть?
 Марла спустила ноги на пол, собираясь встать.
 Джерри посмотрел на нее и усмехнулся. “Наверное, – подумала Марла, – почтальон отпустил очередную плоскую шутку”.
 – Что? Это после того ужина, что ты приготовила? Да я осоловел от сытости.
 Он погладил свой округлый живот.
 – Хочешь, принесу тебе пива?
 Улыбка Джерри пропала.
 – Ты не обязана меня обслуживать.
 – Мне это нетрудно.
 – Послушай меня, Марла. – Джерри уже не смотрел на экран. – Я не собираюсь выставлять тебя с ребенком из дома. И не надо суетиться вокруг меня.
 – Я не…
 Марла умолкла, поняв, что с самого дня приезда она только и делала, что суетилась вокруг Джерри. Она слишком хорошо понимала, что никто, кроме Джерри, не сможет ей помочь.
 – Перестань хлопотать, – повторил Джерри. – Я помогаю тебе как друг, и я не нанимал тебя кухаркой или прачкой.
 Марла посмотрела на него. Ей не сразу удалось заговорить, потому что она вдруг ощутила комок в горле.
 – Джерри Файнмен, ты хороший человек [8] , – сказала она с улыбкой, встала с дивана, опустилась на колени и дотронулась до ширинки на брюках Джерри.
 Марла решила оказать ему ту единственную услугу, от которой он бы не отказался.




 ГЛАВА 32


 Когда Ронни пришла в себя и открыла глаза, Том все еще лежал на ней – довольный и невообразимо тяжелый. Тела их по-прежнему составляли единое целое. Его руки обнимали ее, а лицом он уткнулся в ложбинку между ее плечом и шеей.
 Она повернула голову и поцеловала его в щеку.
 – Том, пойдем отсюда. Я замерзла.
 Том пошевелился и поднял голову. Глаза его сверкнули, и он усмехнулся.
 – Ты, – проговорил он, – самая замечательная женщина на свете. Другой такой нет. Самая лучшая, самая сладкая. Я мог бы заниматься с тобой любовью ночь напролет. Неужели в моих объятиях ты можешь чувствовать холод?
 Она ощутила, как что-то шевельнулось у нее внутри. Том явно еще не насытился, он как будто готовился к следующему прыжку. Его глубокий вздох и напрягшиеся мышцы неопровержимо свидетельствовали о его намерениях.
 – Я не просто чувствую холод, я заледенела. У нас тут мощный кондиционер.
 – Две минуты назад тебе не было холодно.
 – Неужели тебе не холодно?
 – Любимая, ты так разогрела меня, что я навсегда забыл, что такое холод.
 Ронни насмешливо взглянула на него.
 – “Лю-бима-ая”, да? Мне нравится, как ты тянешь: “Лю-бима-ая”.
 Том расплылся в улыбке.
 – Давай теперь послушаем тебя.
 – Любимый.
 – Конечно же, по-северному холодно. Чуть не враждебно. Скажи-ка вначале “Том”.
 – Том, любимый.
 – Так лучше. – Опять она почувствовала, как что-то шевельнулось внутри. – Мягче немного. Попробуй еще.
 – Том, любимый.
 – Потренируйся как следует, и у тебя получится.
 Он приподнялся, оперся на локти, частично перенося на них вес тела, и вошел вглубь, не отрывая при этом глаз от ее лица.
 – Том, любимый, – почти беззвучно выдохнула она.
 – Теперь почти получилось.
 Он опустил голову и взял в рот один из ее сосков. Ронни, следуя ритму его движений, вцепилась ему в плечи и уже не уловила его последней фразы.
 Когда Ронни очнулась во второй раз, пригвожденная к мату его обмякшим телом, ей показалось, что стало еще холоднее.
 – Том, – жалобно простонала она, – в другой комнате есть кровать. С одеялом.
 Том приподнял голову.
 – Все хнычешь? Ну хорошо, пошли.
 На удивление легко, словно вовсе не был вымотан, он вскочил на ноги, протянул руку и рывком помог ей подняться. На мгновение они замерли друг против друга, обнаженные, залитые лунным светом. Глаза их встретились, и на губах Тома появилась улыбка. Ронни наклонилась вперед и припала к его широкой груди.
 “Это мой Том”, – подумала она. Эта мысль ласкала ее. Сбываются все ее дневные грезы и ночные фантазии.
 Его руки, теплые и сильные, в общем, удивительные руки крепко обняли ее. Она чувствовала, что вся покрылась гусиной кожей, и все ее члены онемели от холода.
 – Кстати, у тебя фантастическая задница, – объявил Том, исследуя на ощупь упомянутую часть тела.
 Оба они замерли, услышав негромкий писк. Том убрал руки, как только понял, что пищали его наручные часы. Он нажал на кнопку, и звук прекратился. Ронни хихикнула.
 – Наверное, водонепроницаемые.
 – Должно быть.
 – Сколько времени?
 Том поднял руку к свету.
 – Три часа. Как ты считаешь, когда тебе надо выйти к гостям, чтобы тебя не хватились и не начали искать?
 – Не знаю. Наверное, с рассветом. – Она вздрогнула и направилась в другую комнату. – Когда светает?
 – Примерно в пять тридцать. – Ни разу за эту ночь его голос не звучал так уверенно. – Давай считать, что немного раньше. Для страховки.
 Кровать стояла у дальней стены соседней с гимнастическим залом комнаты. Простая односпальная кровать с простым покрывалом и горкой декоративных подушек. За все время, что Ронни жила в Седжли, на этой кровати никто не спал, и тем не менее она была застелена.
 – Выключи, пожалуйста, кондиционер. Термостат вон там, на стене.
 Ронни сбросила с кровати покрывало и все подушечки.
 – Вижу.
 Ронни обернулась. Том осветил крохотным красным фонариком стену, отделяющую комнату от гимнастического зала, нашел термостат и отключил его. Они как будто договорились – хотя не было произнесено и слова – не включать свет. Да он и не был нужен. Луна достаточно освещала комнату, так как шторы не были задернуты.
 – Итак, Золушка превращается в тыкву на рассвете, а не в полночь, – отчетливо, чересчур резко проговорил Том и подошел к Ронни.
 – Это карета превратилась в тыкву, а не Золушка, – поправила его Ронни, забралась в кровать и натянула одеяло до подбородка.
 Про себя она решила, что не стоит обращать внимания на резкость его тона, и тогда эта резкость, наверное, пропадет сама собой.
 – Не все ли равно?
 Ронни била дрожь, только теперь не от холода, а оттого, что она видела Тома обнаженным.
 Вдруг ей пришла в голову мысль, и она откинула одеяло, словно собираясь встать.
 – Что такое? – насторожился Том.
 – Повесь костюм в сушилку, если не хочешь появиться перед гостями в мокром.
 – Обязательно. Накройся. Я же сказал, мне-то не холодно.
 Он повернулся и вышел из комнаты, но Ронни успела насладиться видом его широкой спины и упругих ягодиц. На спине проступили следы от ее ногтей. Ронни вспомнила, при каких обстоятельствах оставила эти отметины, задрожала от удовольствия и закуталась в одеяло. Раздался звучный голос Тома:
 – Где сушилка?
 – В душевой.
 Через минуту до нее донесся стук дверцы, затем – гул машины.
 – Надеюсь, ткань не сядет, – сказал Том, входя в комнату.
 – Вряд ли. – Ронни сверкнула белозубой улыбкой. – Правда, может потерять фактуру.
 – Понял.
 Том скользнул под одеяло, и кровать ощутимо прогнулась под ним. Ронни отодвинулась, чтобы дать ему возможность устроиться поудобнее, потом прильнула к нему. Он лег на спину и пододвинул в свою сторону единственную подушку. Его большое, мощное тело сразу согрело Ронни. Она положила голову ему на плечо и принялась медленно гладить его грудь.
 Вдруг она вскрикнула, вспомнив еще о чем-то:
 – Ой!
 – Что случилось?
 – Твоя подружка еще здесь?
 – Диану я отправил домой на такси, – сухо отозвался Том. – Сказал ей, что что-то случилось в Неваде и мне нужно немедленно лететь туда.
 – А-а. – Ронни повернула голову, чтобы взглянуть на его лицо. – А мы-то, оказывается, умеем врать.
 – Да. Когда вынуждают обстоятельства.
 – Ты скоро с ней увидишься?
 – Ты увидишься с мужем раньше.
 Ронни вздохнула, и ее ладонь замерла у него на груди.
 – Ты жалеешь, да?
 – О чем я должен жалеть? О том, что ты лежишь голая рядом со мной? – Он помотал головой, и она увидела на его губах кривую усмешку. – Любимая, с тобой я сегодня побывал на небесах. Такого счастья, как с тобой, я никогда не испытывал. Как же я могу жалеть о таком?
 – Ты раскаиваешься. Я знаю.
 – Я ни о чем не жалею.
 Том повернулся так, что оказался лицом к лицу с Ронни, и подложил правую руку под голову. Ее длинные волосы давно разметались по плечам. Том взял в руку прядь и потер двумя пальцами, как будто щупал материю перед покупкой.
 – Помнишь, мы однажды с тобой говорили о таком понятии, как “другая женщина”? – внезапно спросил он. – Так вот, я не уверен, что создан для того, чтобы быть “другим мужчиной”.
 – Том…
 Ронни насупила брови.
 – Ш-ш-ш.
 Он закрыл ей рот поцелуем. К пяти часам оба насытились и у обоих слипались глаза.
 – Пора вставать, – сказал Том и слегка похлопал Ронни по ягодицам.
 Она лежала на нем, и ноги их переплелись.
 – Я так измучена, двинуться не могу, – сонно пробормотала она.
 Том невесело улыбнулся.
 – Рад слышать. Это расплата за то, что ты продержала меня без сна всю ночь.
 – Я продержала тебя?
 Ронни настолько устала, что у нее даже не получилось как следует обозначить негодование в голосе.
 – Ладно, не обижайся. Мы продержали друг друга. Значит, оба и расплатимся. Славное воскресенье после бессонной ночи.
 Ронни застонала.
 – В двенадцать у меня теннис.
 – С Майклом?
 Он снова был резок.
 Ронни отодвинула Тома от себя ровно настолько, чтобы быстро поцеловать в губы.
 – Знаешь, как я догадываюсь, что ты злишься? – спросила она. – Ты перестаешь растягивать слова. Твой голос делается по-северному холодным. Почти враждебным.
 Она с насмешкой повторила его собственные слова, но он не оценил шутки.
 – Я враждебно настроен, – ответил он. – Значит, ты играешь в теннис с этим хлыщом Майклом?
 Одного взгляда на лицо Тома было достаточно, чтобы понять: сейчас неподходящее время, чтобы дразнить его.
 – Майкл – это муж моей близкой подруги Кэти Блаунт, – объяснила Ронни. – Они с братом (в школе они вроде бы были чемпионами по теннису в своей возрастной группе) играют против нас с Майклом. Смешанные пары. Они выигрывают у нас… скажем, девять раз из десяти. Вот как я играю с Майклом. В тот день, когда он зашел сюда за мной, Кэти ждала нас в машине.
 – А-а…
 – Вот именно. А-а… – передразнила она его.
 – В тот день ты намеренно заставила меня предположить иное.
 – В тот день ты этого заслуживал.
 – В самом деле?
 – Да.
 Они взглянули друг на друга, и Том неохотно изобразил улыбку.
 – Может, и так, – признал он, сжал ее в объятиях и лег на нее сверху.
 Когда они выбрались из кровати, было уже больше половины шестого. Том поспешно оделся; его костюм высох, но помялся и потерял вид. Бабочку он засунул в карман. Ронни надела футболку и велосипедные шорты, в которых обычно занималась физическими упражнениями, и пошла за оставленной возле бассейна одеждой.
 Она намеревалась принести ее в спортивный комплекс и оставить в шкафу, а потом тайком переправить в дом. Ронни сочла, что, если кто-нибудь встретит ее в таком виде, она сможет объяснить, что делала утреннюю зарядку. Или предутреннюю – в зависимости от того, известно ли, что она провела ночь не у себя в спальне.
 Ей никогда раньше не приходилось прятаться, и сейчас она пожалела, что не имеет в этом опыта. Впрочем, Тому она не призналась в своих чувствах. Она знала, что он думает о тайных свиданиях, и у нее не было желания вновь поднимать этот вопрос.
 Когда она вернулась и затолкала платье в шкаф, Том предложил ей:
 – Давай я провожу тебя к дому. Хотя бы полпути пройдем вместе.
 Он стоял в дверном проеме между гимнастическим залом и комнатой, где находилась кровать. Несколько верхних пуговиц его рубашки все еще были расстегнуты, и на щеках выступила щетина. Он был так хорош, что Ронни опять почувствовала внутренний жар.
 Держась за руки и не сознавая этого, они вышли из зала и направились к дому по вымощенной кирпичом дорожке, по обеим сторонам окруженной зарослями. Уже светало, хотя солнце еще не показалось. На траве бриллиантами сверкала роса. В воздухе сильно пахло жимолостью. Царил полный штиль, словно Седжли еще не проснулся.
 Они остановились у подъездной дороги под старым раскидистым дубом, поросшим серым мхом. Ронни смотрела на открывшееся ее взору белое здание усадьбы, на деревья, кустарники и клумбы, на крыши шатров. Погасшие японские фонарики и дымящиеся факелы свидетельствовали о том, что празднество закончилось совсем недавно. Все, что она видела перед собой, говорило о богатстве и роскоши поместья и о беззаботной жизни его обитателей. Она повернулась к Тому.
 – Мне надо идти, – сказала она.
 – Я знаю.
 – Зайдешь попозже?
 Он сжал ее руку.
 – В два часа у меня самолет.
 – Как? Нет! – ахнула Ронни. В легких у нее как будто не осталось воздуха. – Куда ты летишь?
 – В Неваду. Потом в Калифорнию и в Теннесси. Сюда я прилетел только на праздник.
 Ронни почувствовала, что не перенесет внезапной разлуки.
 – И долго тебя не будет?
 – Наверное, с неделю.
 – Целую неделю!
 Она могла таким же тоном воскликнуть: “Целый год!”
 – Думаешь, ты будешь скучать?
 – Том!
 Ее голос не оставлял никаких сомнений. Она встала на цыпочки и обвила его шею руками. Он поцеловал ее, коротко, но страстно, и откинул голову. Взгляды их встретились, и Том поцеловал ее еще раз.
 Наконец ему удалось оторвать ее от себя.
 – Иди в дом, – сказал он. – Я тебе позвоню. Ты не звони сама, я все время буду мотаться.
 – Том…
 – Иди. Уже светло.
 Он был прав. Солнце уже всходило, и небо на востоке окрасилось в розовато-лиловые тона. Нужно идти в дом. Выбора у нее нет.
 Едва ли когда-либо прежде у Ронни было так же тяжело на душе. И все же она оставила Тома в тени дуба и торопливо зашагала к дому.




 ГЛАВА 33


 В течение следующих дней Ронни была занята по горло. Она выступала перед избирателями, посещала заседания попечительских советов и блистала на публичных обедах. Отъезд в Вашингтон был назначен на пятницу после Дня труда [9] , так что времени на подготовку оставалось мало. Впервые за все годы, проведенные с Льюисом, Ронни с сожалением думала о том, что вскоре ей придется променять более или менее скучную жизнь в Седжли на изысканные приемы Капитолия [10] . Раньше она при известии о переезде в столицу начинала с нетерпением считать дни.
 Должно быть, в какой-то мере чувство сожаления было связано с Томом. Да что там, единственной причиной возникновения этого чувства был, естественно, Том. Ронни почему-то казалось, что уехать в Вашингтон означает оставить в невозвратном прошлом Тома. Нелепо, конечно; конец двадцатого столетия – эра авиации, поэтому в Вашингтоне Ронни, вероятно, будет видеться с Томом не реже, чем в Джексоне.
 Однако видеться с ним – мало.
 Один раз он позвонил ей – на мобильный телефон. Это случилось в первый день учебного года, и Ронни была тогда в поездке по школам дельты реки Миссисипи. Как выяснилось, школьные здания в штате находятся в плачевном состоянии, а учащиеся по большей части бедны, как церковные мыши. Кенни задумал этот тур по школам как доказательство особого интереса жены сенатора к проблемам образования. Ронни же была искренне поражена, в какой нищете прозябают храмы науки.
 Когда раздался звонок, рядом с Ронни находились двое полицейских штата, Tea и два репортера, освещавшие ее вояж, так что ей поневоле пришлось отвечать односложно. И тем не менее, услышав голос Тома, она от всей души пожелала, чтобы дети, учителя, Tea и все прочие провалились сквозь землю хотя бы на несколько минут и оставили ее с Томом наедине. Слова, которые она хотела ему сказать, предназначались исключительно для его ушей.
 Когда она закончила разговор, Tea подозрительно спросила:
 – Это не Том?
 Ронни подтвердила, что звонил Том. В это время она всем своим видом показывала, что ее внимание поглощено развешанными на стенах глиняными масками, которые дети изготовили на уроках изобразительного искусства.
 – Что ему нужно? – недоверчиво допытывалась Tea. Насколько ей было известно, прежде Том ни разу не звонил Ронни напрямую. – Я должна ему перезвонить? Почему он звонит не в офис?
 Ронни удалось сохранять невозмутимый вид.
 – Он спрашивал, не стану ли я возражать против интервью для другого женского журнала.
 Этим ответом Ронни по праву могла бы гордиться, поскольку у всех в памяти была свежа история с отменой интервью для “Женского домашнего журнала”. Любопытство Tea сразу же потухло.
 А Ронни с удвоенной силой затосковала по Тому. Даже время оказалось на этот раз плохим доктором: с каждым часом ей все острее не хватало его.
 Он планировал вернуться в субботу, однако случилось так, что он появился в Миссисипи в пятницу в середине дня. Ронни в этот день прибыла на традиционный воздушный парад, посвященный Дню труда. Сказав несколько общих слов об истории праздника, она должна была открыть парад, разрезав красную ленточку. Ей уже передали ножницы, когда она увидела Тома, стоявшего в первом ряду среди зрителей.
 Она не сразу его узнала. На нем были джинсы и футболка, и он наблюдал за ней из-под козырька бейсболки. Она же заметила просто высокого, атлетически сложенного мужчину, по всей видимости, нагловатого, так как он буквально сверлил ее взглядом.
 А потом глаза их встретились, и она поняла, кто перед ней.
 Улыбка мощностью в тысячу киловатт осветила ее лицо, и она запнулась на полуслове.
 – Увидели знакомых, миссис Ханнигер? – весело спросил ее Чип Вайнс, главный организатор мероприятия, с которым она только что беседовала.
 Вопрос привел Ронни в чувство.
 – Да-да, – торопливо отозвалась она.
 Бросив быстрый взгляд на Кенни и Tea, стоявших чуть поодаль рядом с телохранителем, она заметила, что они усиленно машут Тому, но тот не замечал их. Все его внимание целиком было поглощено ею.
 – Я хотела бы подойти поздороваться, если больше от меня ничего не требуется, – добавила она и протянула Вайнсу ножницы.
 – Конечно, мэм. Мы все вам очень признательны за участие.
 Церемония закончилась. Влиятельные лица, стоявшие на трибуне, сошли с нее, и трибуну тут же увезли. Ронни, ее свита и полицейские стали пробираться в передние ряды зрителей.
 Первый из военных самолетов выкатился из ангара на взлетную полосу. Толпа взорвалась ликующими криками.
 Том встретил Ронни радостной улыбкой. Ронни едва не поддалась порыву и не бросилась ему на шею, и по глазам Тома она видела, что ему хочется обнять ее и уже не отпускать от себя, никогда. Но она удержалась, просто протянула ему руку и сказала:
 – Привет, Том.
 Глаза ее сказали ему намного больше. Он задержал ее руку в своей намного дольше, чем принято.
 – Привет, Ронни. – Он глянул на Tea и Кенни. – Привет, Кенни, привет, Tea. Хорошо поработали над речью. Милые дамы, вы знакомы с моим сыном?
 Только сейчас Ронни заметила, что Том не один. Рядом с ним стоял рослый парень лет восемнадцати.
 – Марк, это миссис Ханнигер. Мисс Кембридж.
 – Здравствуйте, – сказал Марк и кивнул вначале Ронни, а потом Tea.
 – Очень приятно.
 Ронни с улыбкой протянула Марку руку. Tea последовала ее примеру. Кенни – он, разумеется, давно знал Марка – дружески его приветствовал. Ронни тоже видела паренька в июле, в тот день, когда ей довелось побывать на ферме у матери Тома; впрочем, тогда Том не представил ей сына. Марк был почти одного роста с Томом, и сходство их черт, в первую очередь рта и подбородка, не оставляло сомнений в их близком родстве. Марка можно было назвать светлым шатеном, тогда как Том был блондином. Как и отец, Марк был строен, но не худ.
 С легким удивлением Ронни обнаружила, что Марк восхищенно смотрит на нее, хотя в его взгляде, конечно же, не было ничего от мужского вожделения.
 Ронни перевела взгляд на Тома. Ей стало любопытно, как Том отнесется к несомненному интересу к ней Марка. Но Том беседовал о чем-то с Tea, поэтому ничего не заметил.
 – Чего это ты явился сегодня? Разве ты не собирался приехать в субботу?
 Кенни задал Тому именно тот вопрос, который занимал Ронни.
 – Марк решил выбраться сюда на выходные, так что я постарался закончить дела пораньше.
 Толпа опять взревела от восторга, так как на взлетную полосу вырулил второй самолет.
 – Он только час назад прилетел, и вдруг ему вздумалось побывать на авиапараде, – вставил Марк. – Если б я знал, то попросил бы бабушку его встретить.
 Том весело переглянулся с Ронни.
 – Ну слабость у меня к военной авиации. – Он беззаботно пожал плечами. – А ты, Марк, можешь не бурчать. Успеешь ты на свидание.
 – Я должен заехать за Лорен в шесть тридцать.
 – Я сказал – успеешь.
 – Не в моих правилах отбиваться от компании, – вступила в разговор Tea, – но мне нужно ехать. У меня сегодня тоже свидание.
 – Тодд Фарбер? – слегка удивленно спросила Ронни, вспомнив имя молодого человека, которого Tea притащила с собой на день рождения Льюиса.
 Tea кивнула.
 – Тогда, наверное, и мне лучше уехать, – проговорила Ронни.
 Изо всех сил она старалась не показать, насколько ей не хочется покидать Тома. Может быть, лучше было вообще его не видеть, чем увидеть на несколько минут на глазах у сотен людей.
 – Мы вас проводим до машины, – предложил Том.
 – По-моему, только что ты хотел смотреть авиапарад! – возмущенно воскликнул его сын.
 – Парад мы увидим и оттуда, – с легким раздражением возразил Том.
 Вся компания двинулась в сторону автостоянки. Ронни едва подавила улыбку.
 Полицейские штата прокладывали им путь в толпе. Марк, Tea и Кенни шли за ними. Том придержал Ронни за руку, и они чуть отстали.
 – Скучала? – очень тихо спросил он.
 Она взяла его под руку и сжала пальцами запястье. Увы, никак иначе она не могла к нему прикоснуться. Многие из присутствующих знали ее в лицо, на празднике присутствовали представители прессы, и она не могла позволить себе рискованные поступки, хотя всеобщее внимание было сейчас приковано не к ней, а к самолетам.
 – Ты же сам знаешь, что да.
 Небольшой предмет скользнул в ее руку. Взглянув, Ронни увидела, что это сложенный вчетверо конверт. Внутри прощупывалось что-то твердое. Она вопросительно посмотрела на Тома.
 – Это ключ от моей квартиры. Марк уедет самое позднее в шесть тридцать.
 Сердце Ронни бешено забилось, в глазах мелькнули веселые искры.
 – Так ты приглашаешь меня на ужин?
 – Вроде того.
 – Папа, давай быстрее!
 Голос Марка заставил их вздрогнуть и ускорить шаг, чтобы присоединиться к остальным.
 В семь тридцать Льюис должен был выступать на совещании владельцев табачных плантаций. Предполагалось, что Ронни будет его сопровождать, но она сослалась на непереносимую головную боль и осталась дома. Дороти принимала гостей – около двадцати пожилых дам явились в Седжли поиграть в бридж. Это означало, что Дороти не заметит отсутствия Ронни.
 Однако Ронни не рискнула выбираться из дома тайком; в этом случае кто-нибудь мог все-таки хватиться ее или же встретить при возвращении. Так что она объявила Селме, что поедет куда-нибудь прогуляться, потому что голова скорее всего пройдет на свежем воздухе.
 Таким образом она, не таясь, села за руль белого “БМВ” и выехала с территории поместья.
 Том жил в Белхейвене, на северном конце Фор-тификейшн-стрит. На конверте с ключом она нашла адрес и указания, как удобнее проехать.
 Белхейвен считался престижным районом. Здесь на каждом шагу встречались старые кряжистые деревья и столь же старые просторные дома. Архитектуру Белхейвена отличало разнообразие стилей.
 Ронни подъехала к трехэтажному кирпичному особняку викторианской эпохи, впоследствии превращенному в кондоминиум [11] . Том занимал здесь весь третий этаж.
 Она свернула в близлежащий переулок и остановилась там – чтобы кто-нибудь (хотя кто бы это мог быть?), проезжая по улице, не узнал ее машину.
 Было еще светло, стоял по-летнему теплый вечер. Людей на улице было немного, и Ронни не боялась быть узнанной, тем более что оделась она так же, как Том во время авиашоу: футболка, джинсы, бейсбольная кепка.
 Тем не менее она не стала мешкать, а быстро направилась к подъезду, вошла в дом и поднялась по лестнице. Возле дубовой двери третьего этажа висела табличка в латунной рамочке, на которой тушью было выведено: “Том и Марк Куинланы”.
 Она нажала на кнопку звонка.
 Дверь открыл Том.
 Ронни вошла.
 Том запер дверь и молча прижал ее к себе.
 Ее бейсболка упала на пол.
 Некоторое время спустя, когда Том и Ронни отчасти утолили страсть, разгоревшуюся за время разлуки, Том поднялся и прошлепал на кухню, чтобы организовать ужин, и потащил Ронни за собой. Он заявил, что умирает с голоду, так как израсходовал весь запас энергии в спальне. Ронни присела к столу со стеклянной поверхностью, стоявшему в углу кухни, и принялась наблюдать, как Том шарит по полкам. Улыбаясь, она отметила про себя, что он только натянул джинсы, но не позаботился ни о рубашке, ни об обуви.
 – Что скажешь про сандвич с ветчиной? – Том достал с нижней полки холодильника большой кусок ветчины, завернутый в фольгу. – Сандра считает, что я не кормлю Марка как следует, вот и прислала нам ветчину и банку фасоли. – Он издал смешок. – Вообще-то она права. Мы с Марком обычно питаемся готовой пиццей.
 – Сандвич с ветчиной? Отлично, – отозвалась Ронни и тут же спросила нарочито небрежным тоном: – А вы с Сандрой в хороших отношениях?
 – В целом да. Ради Марка. Мы оба очень его любим. Конечно, когда слушалось дело о разводе, я бы тебе ответил несколько иначе.
 Том достал нож, тарелки, хлеб и принялся резать ветчину.
 – Значит, вы разошлись из-за того, что ты часто уезжал, а она тем временем заводила любовников?
 Ронни не забыла, что Том рассказывал ей в первый день знакомства.
 – Угу.
 – Неужели ты действительно ничего не подозревал?
 Ронни в самом деле не могла в это поверить. Она-то подозревала Льюиса с самого начала. Нет, не подозревала. Она знала о его изменах.
 – Ничего. И в мыслях ничего подобного не было. Просто однажды я вернулся домой из очередной поездки – средь бела дня, – вошел в квартиру и застукал их. Не очень красиво получилось.
 Не в первый раз Ронни подумала, что Том – мастер невинных формулировок.
 – Наверное, это было отвратительно.
 – Ну да. – Он повернул голову. – Горчицы?
 – Нет, спасибо. Ничего не надо.
 – А майонеза?
 – Нет.
 Том подошел к столу с двумя бумажными тарелками в руках. Когда одна из тарелок оказалась перед Ронни, она поразилась. Сандвичи были такими огромными, что каждого из них хватило бы на троих.
 – Спасибо, Том.
 Том опустился на стул напротив нее и откусил кусок сандвича.
 – Значит, развод с Сандрой был ошибкой? – спросила Ронни, вытягивая из сандвича ветчину.
 – Желаешь знать все перипетии? – Том усмехнулся. – Знаешь, я сказал бы, что да, будь я умнее. Я много работал, а значит, много времени проводил далеко от дома. Естественно, в ходе работы я иногда встречал женщин и…
 Он не закончил фразу, а вместо этого выразительно поднял брови.
 – Спал с ними, – мягко договорила за него Ронни.
 – Ну, если честно, да. Женился я в двадцать один год, а Сандру разлюбил года два спустя.
 – Понятно. – Ронни откусила от сандвича. – Но тем не менее ты был удивлен, когда узнал, что твоя жена спит с другим.
 – Нет, не удивлен. – Том отложил сандвич, взял банку колы, подержал ее в руке и, не отпив, поставил на стол. – Я обезумел. Его встряхнул так, что чуть не сломал ему шею, до смерти напугал Сандру и уехал. Бракоразводный процесс длился почти два года. Сандра боролась за раздел всего: дома, машин, страховок, Марка… Пока процесс не закончился, я не мог сосредоточиться на работе, и дела конторы шли все хуже и хуже. В конце концов нас обвинили в незаконном получении крупных сумм для одного из наших клиентов. Мы не были ни в чем виноваты, но это обстоятельство не сыграло роли. Об этом раструбили во всех газетах; даже странно, что ты ничего не слышала. Нам пришлось выплатить огромную неустойку, и фирма обанкротилась. Нам с Кенни пришлось все начинать сначала. – Он улыбнулся. – Ты стала нашим шансом на спасение. Мы опять пошли в гору. Должен, правда, сказать, что этот опыт многому меня научил.
 – Том…
 Ронни запнулась. Ее позабытый сандвич одиноко лежал на тарелке.
 – Что?
 – Ответь мне на один вопрос: какое место отведено мне? Я подпадаю под категорию женщин, с которыми ты встречался по долгу службы? Или ты все еще “руководишь моим поведением” в интересах избирательной кампании?
 Том вскинул голову и отложил сандвич в сторону. Глаза его сузились.
 – К твоему сведению, связи, которые я имел на стороне, будучи женатым, были абсолютно случайными. Никаких чувств. Моим партнершам ничего не было нужно от меня, мне – от них. И секс с клиентками не входит в число моих методов работы.
 – Хорошо, что большинство твоих клиентов – мужчины.
 Том немедленно повеселел.
 – Да, это хорошо.
 Ронни поднялась, Том тоже встал, положил руки ей на плечи и заглянул в глаза.
 – Итак, ты желаешь знать, какое место отведено тебе? Я правильно понял твой вопрос? Отвечаю: не отведено никакого. Ты для меня – неразрешенная проблема. Мне казалось, что моя жизнь только-только стала налаживаться. Ты для меня – причина профессионального самоубийства. Ты – повод для такого скандала, о каком мне не хочется думать. И все это – в невероятно роскошной оболочке. Я делал все возможное, чтобы избежать такого вот оборота. И ничего не смог сделать. Я думаю о тебе целыми днями, а по ночам вижу тебя во сне. Когда я вижу тебя, это означает, что после затяжного дождя показалось солнце.
 Пока он говорил, взгляд ее постепенно прояснялся, а складка над переносицей разглаживалась.
 Помолчав, Том добавил:
 – Мне представляется, что теперь от тебя зависит, какое место будет тебе отведено.
 Ронни встала на цыпочки и поцеловала его. И в ту же секунду, когда их губы сомкнулись, громко хлопнула входная дверь.




 ГЛАВА 34


 – Папа!
 Том и Ронни отскочили друг от друга, словно их обдали ушатом холодной воды, и замерли, не сводя глаз друг с друга.
 – Пап, ты на кухне? Представляешь, что она сделала?
 Ронни захотелось спрятаться куда-нибудь. Абсурдная, конечно, мысль. Единственная дверь из кухни вела в гостиную, которую как раз пересекал Марк. А в кухонном шкафу она при всем желании спрятаться не могла.
 Оставалось только ждать.
 Марк, пышущий гневом, появился в дверях кухни и замер, растерянно переводя взгляд с отца на Ронни и обратно.
 Ронни представила себе эту сцену глазами Марка: его отец, босой, без рубашки, в одних джинсах, и Ронни (по выражению лица Марка было ясно, что он ее узнал), слава богу, полностью одетая, в джинсах и ярко-желтой футболке с изображением восходящего солнца, но тоже босая, с распущенными волосами и без всякой помады на губах. Том застыл возле холодильника, а Ронни – примерно в ярде от него, у стола, на котором стояли две банки колы и две бумажные тарелки с остатками сандвичей.
 – Извини, пап, я не знал, что у тебя… – Марк запнулся, но все же договорил: – Свидание.
 – А вот и мой сын, Ронни, – непринужденно сказал Том. – Марк, ты помнишь миссис Ханнигер?
 – Да, конечно. Добрый вечер.
 Марк не мог оторвать от нее взгляда.
 – Привет, Марк.
 Никогда в жизни два простых слова не давались ей с таким трудом.
 – Насколько я понял, вы с Лорен поссорились? – обратился Том к сыну.
 Ронни не могла не восхищаться Томом, его хладнокровием и самообладанием. Вопрос, разумеется, был отвлекающим маневром, и весьма эффективным.
 – Она вернула мне кольцо! – выпалил Марк.
 Он все еще пылал от ярости, и Ронни подумала, что ему, должно быть, неловко так явственно обнажать свои чувства перед чужим человеком.
 Он засунул руки в карманы брюк – точь-в-точь как Том! – и прислонился к дверному косяку.
 – А я и не знал, что ты дарил ей кольцо, – заметил Том.
 – Ну да, это было в начале лета. Все было хорошо. И вот тебе на!
 Он поднял левую руку, и на мизинце сверкнуло серебряное колечко.
 – Что ты стоишь, Ронни? Ты ведь еще не поела, – сказал Том, открыл холодильник, извлек оттуда бутылку апельсинового сока и протянул ее сыну. – Присядь, Марк. Ты голодный? Хочешь сандвич с ветчиной?
 – Нет.
 Марк отвинтил крышку бутылки, отпил примерно половину несколькими большими глотками и сел к столу.
 Бросив взгляд на Тома, Ронни тоже села. Если она уйдет немедленно, это только усугубит двусмысленность ситуации.
 А вдруг Марк не догадался?
 Не может этого быть. Ронни вспомнила, какими глазами Марк смотрел на нее на аэродроме. Он не настолько наивен и невинен.
 – Так что произошло?
 Том уже сооружал новый сандвич с ветчиной.
 – Мы поехали в “Пиццу-хат”. Там она заявила, что хочет встречаться с другими парнями, и отдала мне кольцо.
 Ронни откусила кусок сандвича и попыталась его прожевать.
 – Лорен красивая.
 С этими словами Том поставил перед Марком тарелку с таким же колоссальным сандвичем.
 – Правда?
 Марк откусил огромный кусок от сандвича, от которого только что отказался.
 – Да. Но на свете есть много красивых девушек, и многие из них еще красивее Лорен. Подумал бы ты о них.
 – Не исключено, – вяло отозвался Марк, продолжая жевать.
 Ронни отодвинула тарелку и вступила в разговор:
 – Послушайте, Марк, можно вам дать один совет?
 – Да, конечно, – ответил Марк.
 – На вашем месте я сделала бы вид, что вам наплевать на Лорен. Встречайтесь с другими девушками прямо с завтрашнего дня. Гарантирую вам, что она не останется равнодушной.
 – То есть надо заставить ее ревновать? – переспросил Марк. – А в этом что-то есть. Думаете, сработает?
 – Что бы вы сами почувствовали, если увидели вашу девушку с другим молодым человеком?
 – Убил бы его на месте, – решительно ответил Марк.
 – Ревность Куинланов, – заметил Том.
 Губы его тронула усмешка, Ронни улыбнулась в ответ, но тут же вспомнила, что они с Томом не одни, и попыталась сделать вид, что ее улыбка не относится ни к кому из присутствующих. Неизвестно, насколько ей это удалось.
 – В День труда будет дискотека, – задумчиво произнес Марк. – Наверное, я приглашу Элизабет Картер. Или Эми Рубенс.
 – Правильно, – одобрил Том. Ронни взглянула на большие настенные часы и поднялась.
 – Наверное, невежливо уходить вот так сразу, но мне действительно пора, – сказала она.
 Вдруг она сообразила, что уйти невозможно: ее кроссовки остались там, где она их сбросила, то есть в спальне Тома.
 Как же незаметно добраться до них?
 Том тоже встал и вопросительно посмотрел на нее. Он заметил ее замешательство.
 – Не вставай, Том, я сейчас вернусь. Можно воспользоваться ванной?
 В квартире было две ванных комнаты: одна напротив кухни, другая – около спальни Тома. Комната Марка помещалась возле спальни отца, но, насколько Ронни знала, ванной там не было.
 Ронни вышла в коридор, с шумом захлопнула дверь ванной, а сама по-воровски, на цыпочках прошла в спальню Тома. Вид смятой постели ни у кого не оставил бы сомнений в том, чем в ней занимались. Ронни быстро поправила покрывало, присела на кровать и натянула кроссовки. Затем она прокралась обратно к ванной и еще раз хлопнула дверью.
 Если даже Марк и догадался, что произошло между Ронни и его отцом, все-таки не стоит оставлять неопровержимых улик.
 Ронни вернулась в кухню. Отец и сын о чем-то оживленно разговаривали, но при ее появлении умолкли.
 – Теперь я готова, – объявила она. Том и Марк подняли головы, и она опять поразилась сходству их глаз.
 – Я провожу тебя. – Том поднялся из-за стола. – Только оденусь.
 Возвратился он так быстро, что Ронни и Марк успели лишь обменяться смущенными улыбками. При появлении Тома Марк поднялся и проговорил:
 – Пап, прости, что помешал тебе. Ты сказал, что будешь дома, и я понял так, что…
 Непроизнесенное слово угадал бы кто угодно: один.
 – Марк, я очень рада, что мне представилась возможность с вами познакомиться, – сказала Ронни. Она решила про себя, что будет делать вид, что все происходящее совершенно естественно. – Ваш папа часто о вас говорит.
 – Разве?
 Марк недоверчиво глянул на отца.
 – Так, иногда, – сказал Том. – Марк, я быстро.
 Ронни и Том молча вышли из квартиры и молча спустились по лестнице. Лишь когда они оказались на улице, Ронни нетерпеливо спросила:
 – Он догадался?
 Том шел рядом с ней, но они не осмеливались прикасаться друг к другу. Давно стемнело, и на улице, похоже, никого уже не было. В вечернем воздухе стоял густой аромат жареного мяса – видимо, кто-то во дворе дома готовил барбекю.
 – О да, – проворчал Том. – Между прочим, он считает, что ты конфетка.
 – Значит, вы меня уже обсудили?
 – Как только ты вышла с кухни, Марк сказал: “Теперь до меня доходит, с чего ты помчался на авиапарад”. И так далее, и тому подобное.
 – Нет!..
 Том пожал плечами.
 – Это факт, и перед ним мы бессильны. Я еще с ним поговорю. Объясню ему, что в некоторых вопросах не может быть однозначных суждений. Что в мире есть не только черная и белая краски. Насколько я понимаю, родители всегда так говорят, когда дети ловят их на чем-нибудь нехорошем.
 – Том, неужели тебе придется выступать в такой роли?
 – А что мне остается?
 Они подошли к машине Ронни и остановились, глядя друг на друга.
 – Мы завтра увидимся?
 У Ронни неожиданно сел голос.
 Том покачал головой.
 – У Марка бейсбольный матч. Официальный турнир в Меридиане. Завтра мы весь день будем там и вернемся только в воскресенье к вечеру.
 – Ты помнишь, что в пятницу мы уезжаем в Вашингтон?
 – Конечно. Я лечу в Калифорнию во вторник.
 – Значит…
 Том задумался.
 – Понедельник?
 – День труда. Во второй половине дня я должна быть на выставке. Вместе с Льюисом. А вечером я, наверное, смогу выбраться.
 – Марк пойдет на школьную дискотеку. По крайней мере, я так думаю.
 – Естественно, твоя квартира исключается.
 – Естественно. – Неожиданно губы Тома тронула улыбка. – На двадцатом шоссе есть один мотель. “Роббинс-инн”. Когда я учился в школе, то водил туда девушек. Мотель на отшибе, и вряд ли мы рискуем напороться на кого-нибудь из знакомых. Я предлагаю встретиться на стоянке в понедельник в восемь часов. Идет?
 – Постараюсь.
 Том взял ее руку и прижал к губам.
 – Не беспокойся насчет Марка. Я беру его на себя.
 Они поцеловались, и Ронни села за руль.
 В понедельник у них состоялось свидание в мотеле. Во вторник Том улетел в Калифорнию. На этот раз он оставил ей номер телефона, так что она могла позвонить ему – ночью, когда никто не услышит.
 А в пятницу Льюис и Ронни уехали в Вашингтон.
 Их трехэтажный кирпичный дом в Джорджтауне по размерам значительно уступал Седжли, но ничуть не менее красноречиво свидетельствовал о богатстве и аристократическом происхождении хозяев. Потолки высотой в четырнадцать футов были украшены фризами. Камины почти во всех комнатах. Паркетные полы покрыты восточными коврами розовых и голубых тонов. На стенах висят картины представителей самых разных стилей и направлений – Сарджент, Сезанн, Эндрю Уайет [12] … Мебель обита парчой и шелком. Практически каждый стул или шкаф представлял собой музейный экспонат.
 Именно в этот дом Ронни вошла когда-то в качестве невесты Льюиса. Здесь она всегда дома. В Вашингтоне ей было уютно, а в Миссисипи – никогда. В Вашингтоне она чувствовала себя в своей тарелке. Хотя она была моложе большинства сенаторских жен, но она принадлежала к их кругу. В Вашингтоне никто не называет ее “второй миссис Ханнигер”. Во всяком случае, в ее присутствии.
 Сразу по приезде Ронни с головой окунулась в бесконечные приемы, обеды, ужины… Она болтала с приятельницами по телефону, посещала парикмахера, ездила по магазинам. Вместе с Льюисом она побывала в Белом доме на обеде, данном в честь президента Заира, прибывшего в Штаты на переговоры о финансовой помощи. Сходила на последнюю театральную премьеру. Возобновила посещения так называемого “девичьего клуба”, организованного женой президента; этот “клуб” собирался в просторном, светлом солярии Белого дома.
 И все же вашингтонская жизнь радовала ее далеко не так, как весной, до отъезда в Миссисипи. Она не получала удовольствия от дорогих платьев, роскошных приемов, общения с денежными мешками и разного рода знаменитостями. Даже завтрак с первой леди не произвел на нее особого впечатления.
 Потому что ей не хватало Тома.
 После встречи в мотеле они не виделись, зато по ночам разговаривали по телефону. Во время этих разговоров для Ронни во всем мире существовала только телефонная трубка, из которой доносился его голос. А если она возвращалась слишком поздно и не могла ему позвонить, то ложилась и выла в подушку от тоски. А следующий день представлялся ей блеклым и унылым.
 В пятницу они с Льюисом посетили Билла Кеннета, сенатора от Теннесси; его совсем недавно ввели в состав комитета по транспорту, членом которого был и Льюис.
 Прием начинался в девять – по вашингтонским меркам рано. Ронни надела короткое черное платье и черные туфли на высоких каблуках. Волосы ее были распущены, в ушах сверкали бриллиантовые серьги. Короче говоря, глянув на себя в зеркало, она осталась вполне довольна своей внешностью.
 Они вошли в дом Кеннета примерно в девять сорок пять (никогда не следует приходить рано!). Льюис, одетый в темный костюм и белоснежную рубашку, был, как всегда, величав и импозантен. Он заметно гордился женой, однако уже через несколько минут покинул ее и вступил в оживленную беседу с двумя старыми друзьями. Ронни занял разговором перуанский посол.
 – Ой, Ронни! Как поживаете? Дорогая моя, как же вы прекрасно выглядите! А серьги! Чудо!
 Восторженная худощавая шатенка в платье от Армани оказалась Лейси Кеннет, женой Билла. Она была на семь или восемь лет старше Ронни, но выглядела значительно моложе своих лет.
 Ронни обернулась к ней, запечатлела на ее щеке непременный для жен политических деятелей поцелуй, и вдруг у нее перехватило дыхание. Ее взгляд встретился со взглядом так хорошо знакомых голубых глаз.




 ГЛАВА 35


 Лейси взяла Тома за локоть и подвела к Ронни.
 – Ронни, милая, вы, наверное, знакомы с Томом Куинланом? Он тоже из Миссисипи.
 Том, высокий, широкоплечий, очень элегантный в темно-синем костюме и шелковом галстуке, улыбнулся ей.
 – Да, мы встречались. – Он пожал протянутую руку Ронни. – Здравствуйте, Ронни.
 – Здравствуйте, Том.
 Комната вдруг преобразилась, когда Том коснулся ее руки. Она засверкала яркими, живыми красками, наполнилась упоительными запахами и звуками, от которых у Ронни кружилась голова. Ей захотелось по-детски смеяться и прыгать. А нужно было взять себя в руки и скрыть лихорадочный блеск глаз.
 Лейси Кеннет с любопытством смотрела на них.
 – Летом я работал в Миссисипи с сенатором Ханнигером, – сообщил ей Том. – Так что мы с Ронни, можно сказать, старые друзья.
 – А сейчас Том консультирует нас, – сообщила Лейси. – Положение у Билла сейчас непростое.
 – До выборов еще много времени, – заметил Том. – Мы успеем все наладить. – Он обратился к Ронни: – Вы рады, что вернулись в Вашингтон?
 Они поболтали о том о сем – о достоинствах и недостатках жизни в столице в разные времена года, о погоде, об угрожающем росте преступности в некоторых районах. Подозрения Лейси, если только они у нее возникли, как будто рассеялись. Когда к их группе присоединился кто-то еще, Лейси взяла Тома под руку и увела его.
 Ей нужно было с кем-то его познакомить.
 Глядя, как Лейси держит Тома под руку, как касается его плечом, Ронни вдруг почувствовала резкую неприязнь к женщине, которую до недавнего времени считала своей подругой.
 Ей было ясно, чего хочет от Тома Лейси Кеннет.
 Позже, улучив минуту, Ронни подошла к Тому и прошептала:
 – Если ты с ней спишь, я выколю тебе глаза.
 Он сделал глоток золотистого напитка из стакана, который держал в руке, и прищурился:
 – Ревнуешь?
 – Да.
 – Что я, по-твоему, должен чувствовать, когда вижу тебя с сенатором?
 – Ты про нас с Льюисом знаешь.
 – И тем не менее твой муж – он.
 – Ты уходишь в сторону.
 – От чего?
 – От сути. Лейси Кеннет.
 Том ласково поглядел на Ронни.
 – Родная моя, единственная женщина, с которой я хочу оказаться в постели, – это ты. Как ты думаешь, зачем я приехал в Вашингтон?
 – Зачем же?
 – Чтобы увидеть тебя.
 – Почему же ты не предупредил?
 – А я только сегодня утром решил ехать. Думаю, я не пережил бы еще одну ночь вдалеке от тебя.
 Ронни поняла его, вспомнив, какие страсти разбудил в ней их предыдущий разговор.
 – Ты надолго?
 – Утром уеду.
 – Завтра?!
 – Том, так вот вы где! Ронни, вы совсем завладели нашим Томом. А он ведь еще не попробовал salmon en croute [13] . Том, у вас сейчас слюнки потекут. А вас, Ронни, ищет Льюис.
 – Хорошо, я иду к нему.
 С фальшивой улыбкой на лице Ронни смотрела, как от нее в который раз уводят Тома.
 А ей придется идти к Льюису. Пора уходить от Кеннетов, так как в одиннадцать они приглашены к одному крупному промышленнику.
 Через несколько минут ей удалось еще раз поговорить с Томом наедине.
 Точнее, это Том сообразил, как это устроить.
 Он решительно подошел к ней на глазах у всех, и она поняла, что это и есть единственный способ не выглядеть виноватым. Увы, Ронни часто об этом забывала.
 – Рад был с вами встретиться, – сказал он и добавил чуть слышно: – Отель “Ритц-Карлтон”. Номер семьсот пятнадцать.
 – Я тоже рада, Том. – Она с улыбкой протянула ему руку. – Я постараюсь.
 Льюис подошел к ним и дружески хлопнул Тома по плечу.
 – Брат, будь поосторожней в Вашингтоне, слышишь? А когда в следующий раз надумаешь приехать, позвони и живи у нас.
 – Спасибо, сенатор.
 Льюис обнял Ронни и повел к выходу. Ронни шла с мужем и чувствовала спиной Тома.
 Домой они вернулись только в три часа ночи, следовательно, было уже поздно отправляться к Тому. Невозможно изобрести предлог, оправдывающий ее уход из дома в такой час. И позвонить Тому она не могла. Льюис еще не спал, когда она отправилась к себе. Он сидел в библиотеке, а там стоял телефонный аппарат, на котором загоралась красная лампочка, когда кто-нибудь снимал трубку параллельного телефона. Ронни боялась, что Льюис возьмет трубку и услышит разговор.
 Раздосадованной Ронни оставалось смириться.
 Будильник прозвонил в шесть часов. Ронни встала и надела спортивные трусы и футболку, как будто готовясь к утренней пробежке. Обычно она не вставала так рано, но плавать ей в Вашингтоне было негде, поэтому она иногда бегала по утрам. Ее уход на пробежку не должен вызвать вопросов. Скорее всего, ее отсутствия даже не заметят. Мэри, женщина, ведающая хозяйством, приходит только в девять, а Льюис будет думать, что она еще спит. Он никогда не поднимается к ней в спальню. Незачем.
 На Потомаке лежал густой туман. Серое одеяло окутало резиденции государственных мужей и приглушило шум автомобилей, доносящийся с близлежащих улиц. Ронни трусцой пробежала до угла и не встретила никого, кто мог бы ее узнать; туристы-то шатаются по Джорджтауну двадцать четыре часа в сутки. За углом Ронни поймала такси.
 Несмотря на ранний час, в холле “Ритц-Карлтона” толпились люди, дожидающиеся своей очереди на регистрацию; в основном, конечно, бизнесмены. Ронни настороженно огляделась по сторонам, убедилась, что никто не обращает на нее ни малейшего внимания, и направилась к лифту.
 Прежде чем постучать в дверь 715-го номера, она опять огляделась. Маловероятно, что именно в этот час именно в этом коридоре именно этого отеля ее увидит кто-нибудь из знакомых. Маловероятно, но возможно. Вашингтон – небольшой город, временами он казался Ронни едва ли не меньше Джексона. У нее складывалось ощущение, что здесь все знают всех.
 На осторожный стук никто не отозвался. Она постучала опять, на этот раз чуть громче. И снова тщетно. Похоже, Тома в номере нет. Вероятно, он вовсе не ночевал в отеле.
 Тогда остается открытым вопрос: где он провел эту ночь? Перед глазами Ронни немедленно возникло лицо Лейси Кеннет. А может, Том, как Льюис, отдает предпочтение проституткам? Если так, то в Вашингтоне у него богатый выбор.
 Даже простой перебор вариантов вызвал у Ронни прилив бешенства, и она стукнула в дверь кулаком. Такой удар поднял бы и мертвеца. Если же Том спал с другой женщиной, он может распрощаться со всякой надеждой на продолжение отношений.
 К тому же она, Ронни, убьет его.
 Она не успела ударить в дверь обоими кулаками и, возможно, ногами. Дверь открылась. Том, небритый, босой, в гостиничном махровом халате, смотрел на нее сонными глазами.
 Было очевидно, что она разбудила его.
 Не говоря ни слова, он посторонился, пропуская ее. Запер дверь. Положил руки на ее талию, притянул к себе. Она подняла голову, заглядывая ему в глаза.
 – Где ты была?
 – Мы вернулись домой только в четвертом часу, – виновато сказала Ронни. Ее рука скользнула под халат. Когда она поняла, что Том не спал с другой женщиной, от гнева не осталось и следа. – Я не могла ни поехать к тебе, ни позвонить.
 – Черт возьми, я же волновался.
 – Прости меня.
 Небрежно завязанный пояс халата упал на пол. Ронни прижалась к Тому. На нем были спортивные трусы – ясно, он спал в них. Такой заспанный, колючий, встрепанный, теплый, родной. Она потерлась носом о его грудь.
 – У меня встреча в десять часов.
 Ворчливый голос. А ведь его руки уже проникли под ее футболку и гладят ее по спине. Ронни вздохнула.
 – Вечно у нас нет времени. Как я от этого устала.
 – Ты хотела роман на стороне? Ты его получила.
 Он не ворчал, он прямо-таки брюзжал. Взглянув на его лицо, Ронни увидела, что он все еще хмурится.
 Но она знала, что делать.
 – Я скучала, – прошептала она, поглаживая его грудь.
 Его проворные пальцы расстегнули на ней лифчик.
 – Готова кончить, да? Я тоже.
 Ронни отстранилась от него. Откровенная грубость настолько не в стиле Тома, что ей показалось, будто она ослышалась.
 – Что с тобой? Мне неприятно, Том, – сказала она с упреком.
 Между тем пальцы Тома скользнули под лифчик и захватили сосок.
 И сразу ей стало хорошо. Все дни после последней встречи с Томом она мечтала о том, чтобы его рука вот так легла ей на грудь.
 Он сжал сосок, и она застонала.
 – Я не настроен быть приятным, – сказал Том.
 Такого тона Ронни никогда от него не слышала. Она неуверенно взглянула на него, но он как ни в чем не бывало освобождал ее от одежды.
 Раздев ее, Том на мгновение замер. Он стоял и смотрел на ее обнаженную грудь.
 Затем, не говоря ни слова, он подхватил ее на руки и отнес в кровать.
 Действовал он сосредоточенно и яростно, опять-таки как никогда прежде. Он властвовал над ней, и она покорялась. Он едва ли не насильно заставлял ее отвечать на его бурные ласки и свирепо проникал все глубже. Он овладевал ею почти грубо, и она лишь извивалась под ним, стонала и выкрикивала его имя.
 Неистовый оргазм потряс их обоих. И тут же он начал снова.
 Когда все было кончено, Том секунду неподвижно лежал на ней, потом соскочил с кровати и направился в ванную. До Ронни донесся шум воды. Никогда прежде Том не вел себя так.
 Не требовалось выдающегося ума, чтобы догадаться, что Том зол. За что? За то, что она заставила его поволноваться? Наверное, так.
 Ронни села на кровати, спустила ноги на пол, потянулась. Грудь ее зудела от прикосновений его колючей щетины. Должно быть, на тех местах, которые она сможет увидеть только в зеркало, остались следы его пальцев. И все же она блаженствовала, как сытая кошка.
 Улыбаясь, она проследовала к двери ванной. К ее удивлению, дверь оказалась заперта. Тогда она подошла к запасному умывальнику возле двери, глянула на себя в зеркало и поправила прическу. Потом она вернулась в комнату, закуталась в халат Тома и уселась с ногами на кровать, размышляя, в чем же дело.
 Да, Том в этот раз пребывал в крайне скверном настроении. Редкостное зрелище.
 В ванной он провел минут десять и вышел оттуда причесанный, чисто выбритый. На нем были светло-серые брюки и белая рубашка, застегнутая на все пуговицы, за исключением верхней. На шее болтался незавязанный синий галстук. Он даже успел надеть ботинки.
 Войдя в комнату, он исподлобья посмотрел на Ронни. Губы его были плотно сжаты. Ронни глянула на него в ответ, удивленно вскинув брови.
 – Что же все это значит? – решительно спросила она.
 Лицо Тома потемнело еще больше. Он отвернулся от нее и подошел к окну.
 – Секс, – коротко бросил он и потянул за шнурок; шторы раздвинулись. В комнате стало светло, причем свет был неярким из-за тумана. Ронни моргнула. – Ради этого мы встретились здесь, разве не так? Мы пришли сюда, чтобы кончить.
 Он стоял к ней спиной и смотрел в окно. Ронни вздохнула.
 – Том…
 Он резко повернулся к ней.
 – Ронни, я так не могу. Я знал с самого начала, что не смогу. Я не создан для того, чтобы быть партнером для интрижки на стороне. Или ты уходишь от мужа и подаешь на развод, или наши отношения закончены.
 Ронни непонимающе воззрилась на него. Она ожидала чего угодно, только не такого ультиматума.
 – Том…
 – Я говорю всерьез. – Он подошел к кровати. – Тебе предстоит выбирать: я или он. – Том остановился в изножье кровати, и Ронни заметила, что он сжал кулаки. – Если ты выберешь меня, ты знаешь, как меня найти. Если нет, желаю тебе всех благ!
 – Том! Подожди, Том!
 Она еще не успела вскочить, как дверь за Томом захлопнулась.




 ГЛАВА 36


 Следующую неделю Ронни провела на автопилоте. Она посещала приемы и банкеты и не знала, что ест и кто присутствует. Она оживленно болтала на разного рода официальных мероприятиях и тут же забывала тему разговора. Она играла в теннис так плохо, что друзья спросили ее, нормально ли она себя чувствует. Она разъезжала по магазинам и не могла выбрать даже пару туфель.
 Дважды она ночью поднимала трубку, собираясь звонить Тому, и дважды опускала ее на рычаг, не набрав номера.
 Сомнений быть не могло: Том говорил всерьез. Ронни поняла это, поняла еще там, в отеле. Пожалуй, с самого начала она знала, что такой день настанет. Он был абсолютно прав, говоря, что не создан быть партнером для интрижки на стороне.
 Том из той породы людей, для кого – или все, или ничего.
 Ронни твердила себе, что преодолеет это. Одолеет его. Если ее отношения с Льюисом и не улучшатся – а этого не будет, она содрогалась при одной мысли о том, чтобы лечь с Льюисом в постель, – у нее остается ее образ жизни, к которому она так долго стремилась. Останутся дома, автомобили, кредитные карты, драгоценности, вещи.
 Разве не это для нее главное?
 Твердо, как собственное имя, она усвоила простую истину: отношения между мужчиной и женщиной эфемерны. Любовь приходит и уходит.
 Вот наконец она и произнесла мысленно это слово. Итак, где-то посреди долгого пути от дня знакомства с Томом в Нешобе до утреннего свидания в номере вашингтонского отеля она влюбилась в него до беспамятства.
 И ей делается плохо при мысли о том, что она больше его не увидит.
 Что за чушь! Разумеется, она еще увидит его. Он по-прежнему выполняет обязанности консультанта. Она будет с ним встречаться. Даже разговаривать. Он еще долго будет рядом.
 Возможно, она даже сумеет убедить его иногда ложиться с ней в постель. Ронни знает по опыту, насколько он податлив в сфере интимных отношений с ней.
 И все же: что она приобретет таким образом? Ей мало того времени, которое находится у них с Томом для тайных встреч.
 Да, она хочет заниматься с ним любовью, но она хочет засыпать и просыпаться в его объятиях. Завтракать, обедать и ужинать с ним, играть с ним по субботам в теннис, а по воскресеньям ходить в церковь. Помогать ему быть отцом взрослого сына, ездить в гости к его матери, быть ему опорой в делах.
 Она хочет войти в его жизнь.
 Но так ли велико ее желание, в состоянии ли она отказаться от своей нынешней жизни? От недвижимости, денег, положения в обществе?
 Она подписала брачный контракт. В то время ее не беспокоили его условия. Она убедила себя в том, что любит Льюиса. Что с того, что в случае развода она получала лишь малую толику денег? Она знала, что развода не будет. Ничто на свете, думала она тогда, не заставит ее согласиться на развод. Пусть даже уйдет любовь – брак сохранится. Она добилась того, к чему стремилась, и у нее хватит ума сохранить приобретенное.
 Она не учла, что может полюбить другого.
 Упрямого ревнивца, не согласного на вторые роли.
 Том не сможет дать ей ничего, что дает Льюис. Сколько он зарабатывает, неизвестно, но пусть даже его доход исчисляется шестизначной цифрой, все равно он ни в какое сравнение не может идти с миллионами Льюиса.
 Том принадлежит тому миру, который она оставила позади. Миру закладных, счетов за электричество и сандвичей с ветчиной на кухне.
 Разве можно даже думать всерьез о том, чтобы отказаться от всего, что дал ей Льюис, и вернуться в тот мир?
 Разве какой-нибудь мужчина стоит такой жертвы?
 А Том?
 Ответ пришел к Ронни в четверг, когда они с Льюисом летели обратно в Джексон.
 Небольшой реактивный самолет был предоставлен для нужд избирательной кампании корпорацией “Иноба”, заинтересованной в поддержке Льюиса при прохождении экологических законопроектов. Кресла были обиты мягкой кожей цвета слоновой кости, борта самолета – винилом цвета слоновой кости, на полу лежал толстый ковер цвета слоновой кости. Шум моторов совершенно не был слышен в салоне, и к услугам пассажиров всегда была стюардесса. Этот самолет был оборудован всеми мыслимыми предметами роскоши. Ронни так привыкла летать на нем, что уже ничего не замечала.
 Кампания Льюиса шла полным ходом, поэтому сенатор не упускал любой возможности пообщаться со своими избирателями. И потому он решил дважды в месяц наезжать на выходные в Миссисипи. Пятница, суббота и воскресенье как для Ронни, так и для Льюиса были расписаны по минутам.
 Вспомнив о том, что ей предстоит, она почувствовала изнеможение, откинулась на спинку кресла и стала смотреть в окно на проплывающие внизу облака.
 Льюис, как всегда в самолете, разговаривал по сотовому телефону, коротко поддакивая собеседнику. Он говорил, что телефонные переговоры позволяют ему “держать руку на пульсе”. Обычно Ронни попросту отключалась от него.
 Но сейчас по обрывку какой-то фразы она вдруг поняла, что Льюис говорит с Томом.
 – Да-да, завтра едем на пикник. Как по-твоему, что я должен сказать прессе? – Он сосредоточенно помолчал, вслушиваясь. – Ах, вот как? Теперь я понял: избирателей волнует не то, что ты сделал, а то, что ты собираешься сделать.
 Льюис умолк, прислушиваясь. До Ронни доносился неясный шорох из трубки, но она при всем желании не могла расслышать слов и даже самого голоса Тома.
 – Да, хорошо, так я и сделаю, – сказал Льюис. – И Ронни будет говорить об образовании. Тебе нужно что-нибудь ей сказать?
 Сердце Ронни на мгновение остановилось.
 – Хорошо, потом еще поговорим. Береги себя, парень.
 Льюис отключил телефон.
 Ронни смотрела на черный аппарат и чувствовала, что внутри у нее все переворачивается.
 Несколько секунд назад в этой трубочке слышался голос Тома.
 Льюис повернулся к ней и начал что-то говорить, скорее всего передавать ей советы Тома, но она не воспринимала слов.
 Она могла думать только про Тома. И про то, от чего она должна отказаться.
 Самолет подлетал к Джексону. Ронни пошла переодеваться. Вечером ей предстояло произносить речь на собрании Женского комитета штата Миссисипи, куда она была приглашена в качестве почетного гостя. Льюис должен был присутствовать на заседании клуба “Ротари”.
 Лимузин затормозил у крыльца дома в Седжли в десять тридцать. Ронни поднялась на крыльцо и помахала на прощание водителю – и по совместительству телохранителю.
 Когда красные задние огни лимузина пропали из виду, она направилась к двери.
 Но остановилась и опять спустилась с крыльца. Стоял теплый тихий вечер. Стрекотали кузнечики и цикады, неумолчно трещали лягушки. В воздухе пахло жимолостью. Ронни подумала, что сентябрь в Миссисипи мало чем отличается от июля. Ночью на улице приятнее, чем днем.
 Ей захотелось прогуляться. Она должна побыть одна. Подумать.
 Неизвестно откуда с радостным визгом выскочил Дэвис, и Ронни рассеянно погладила его по голове. Она привязалась к псу, но сейчас он ей, пожалуй, мешал. Слишком живо Дэвис напоминал ей про Тома.
 Однако отсылать собаку, как Ронни давно знала, бесполезно, так же как и водить ее к кинологу. На Дэвиса не действует ничего.
 Что ж, придется погулять в его обществе.
 Дэвис ринулся в кусты, а Ронни медленно побрела прочь от дома. Ей хотелось поплавать, но она боялась, что бассейн оживит в ней воспоминания.
 А ей нужна ясная голова, так как она должна сейчас принять самое важное решение в своей жизни.
 Ей предстоит сделать выбор между Льюисом и Томом. Она едва не рассмеялась. На первый взгляд, вопроса вообще нет. Если речь идет о выборе мужчины, то она выбирает Тома, только Тома и еще раз Тома.
 Любовь или деньги – вот истинный выбор.
 Прошло некоторое время, и она выбрала любовь. Вопреки всяким представлениям о практичности. Вопреки здравому смыслу.
 Она оставит Льюиса и уйдет к Тому.
 Она повернула голову и увидела огромный дом, символизировавший все, чего она добивалась в жизни. Вдруг к ней пришло ощущение невероятной легкости, как будто тяжкий груз сняли с ее плеч.
 Огни в холле еще горели. И окно кабинета Льюиса было освещено. Это означало, что Льюис дома и он не спит.
 Сейчас она войдет в его кабинет и потребует развода.
 А потом позвонит Тому и сообщит ему о принятом ею решении.
 Дэвиса внезапно что-то заинтересовало, и он устремился за угол. А Ронни поднялась на крыльцо, вошла в холл и направилась к кабинету Льюиса. Она даже не взглянула на хрустальные люстры и дорогой антиквариат, который отныне не будет ей принадлежать.
 Это всего лишь вещи.
 Люди – важнее. Во всяком случае, один человек.
 Она негромко постучала и повернула ручку двери кабинета.
 Льюис уснул за столом. Ронни вгляделась. Его седовласая голова и широкие плечи покоились на ярко освещенной поверхности стола красного дерева.
 – Льюис!
 Ронни осторожно вошла в кабинет. Никогда на ее памяти Льюис не засыпал за столом.
 – Льюис!
 Да что с ним? Может, ему плохо? Сердечный приступ? Инсульт? Как-никак он немолод…
 Она тронула его за плечо, решила обойти стол, но споткнулась о какой-то предмет, валяющийся на ковре.
 Глянув под ноги, она увидела пистолет. Серебристый пистолет, который Льюис хранил в верхнем ящике стола. Или очень похожий.
 Ронни наклонилась и взяла пистолет в руки.
 Холодный и тяжелый.
 Она опять посмотрела на мужа.
 – Льюис!
 Она выронила пистолет и принялась трясти Льюиса за плечо.
 И тогда увидела, что его голова лежит в густой луже липкой крови.




 ГЛАВА 37




 12 сентября, 18 часов. Поуп 

 – Отличный бифштекс. – Сытый и довольный, Джерри поднялся из-за стола, приоткрыл заднюю дверь и кинул взгляд на маленькую девочку, играющую на заднем дворе. – И картошка хорошая. У тебя все замечательно получается.
 – Спасибо, Джерри.
 Марла принялась убирать со стола. Все тарелки она поставила в посудомоечную машину и включила воду.
 – Похоже, Лиззи тут нравится, – произнес Джерри.
 – Ты очень к ней добр.
 Марла быстро протерла стол и встала рядом с Джерри возле задней двери. Лиззи забралась высоко, футов на двадцать, на дерево и вела серьезную беседу с котенком, который только что поднялся к ней. Ее длинные худые ноги свисали с ветки, на которой она устроилась.
 – Придется снимать ее, – вздохнула Марла. – Если упадет, сломает шею.
 – Да оставь ты ее, – отмахнулся Джерри. – Ей хорошо.
 Лиззи в самом деле выглядела счастливой. У нее был дом, двор, котенок. И Джерри она полюбила. Это он два дня назад подарил ей котенка – приволок его из овощной лавки. Лиззи пришла в полный восторг, ведь у нее никогда прежде не было животных. Котенка она нарекла звучным именем Бу.
 Котенок служил ей большим утешением, так как она еще не вполне поладила с девочками в школе. Джерри настоял, чтобы ребенка отдали в школу, хотя Марла горячо возражала, опасаясь, что убийца доберется до Лиззи в школе. Но Джерри успокоил ее, Лиззи отчаянно просилась в школу – она обожала учиться, – и Марла сдалась.
 Она чувствовала себя неловко из-за того, что села Джерри на шею.
 Дети в школе отказались принять Лиззи в свой круг. Кровь вскипала у Марлы в жилах всякий раз, как она об этом вспоминала. Они не желали обедать с ней за одним столом, не играли с ней на переменах. Почти все они знали друг друга с детского сада и не терпели чужаков.
 – У меня для нее сюрприз, – сказал Джерри. Марла повернула голову.
 – Что такое?
 – Она будет заниматься танцами. Я записал ее в балетный кружок. Первое занятие завтра, сразу после уроков.
 – Что-о?
 – Все девочки должны учиться танцевать. Я все устроил.
 Марла не могла прийти в себя от изумления.
 – Но… понадобится специальная одежда. Обувь. Джерри, я даже не знаю, сколько это может стоить, а…
 – Я обо всем позабочусь. – Он опять смотрел на Лиззи, болтающую с котенком. – Я хочу, чтобы она занималась тем же, что и другие девочки. Так ей легче будет с ними подружиться.
 – Джерри, мы же не собираемся оставаться надолго…
 Джерри посмотрел на нее.
 – Не загадывай, Марла.




 ГЛАВА 38




 12 сентября, 19 часов. Джексон 

 Сенатор лежал в большом круглом зале здания законодательного собрания штата. Том и следующий за ним по пятам Кенни протискивались сквозь толпу репортеров к входу. К счастью, прессу они сегодня не интересовали. Все объективы, микрофоны, взгляды были направлены к тяжелым дверям; ожидалось появление значительных лиц. Сейчас в зал допускались лишь родные, близкие друзья и сотрудники покойного, а также политические шишки. Завтра утром, в середине дня и вечером зал будет открыт в общей сложности в течение шести часов для доступа широкой публики.
 Один из полицейских, дежуривших у дверей, узнал Тома и Кенни и пропустил их в зал. По толпе журналистов зашелестели разговоры: “Кто это?” – “Вы видели?” – “Тоже члены семьи?”
 Тяжелые двери закрылись за консультантами предвыборной кампании, и шум снаружи стих.
 Том сразу же увидел гроб, стоящий на помосте для ораторов. Гроб, привезенный на родину покойного, убедил всех в истинности случившегося: достопочтенный сенатор мертв. Он играл не слишком большую, но значительную роль в жизни Тома. Знакомство Тома еще в ранней юности с сенатором Соединенных Штатов, безусловно, повлияло на выбор профессии. В те давние времена Том смотрел на сенатора снизу вверх и даже восхищался им. Кроме того, сенатор был – теперь воистину “был” – мужем Ронни.
 Господи, как все запутано в этой жизни!
 Огромный стеклянный купол потолка, окаймленный золотой полосой, придавал месту действия должное величие. Приглушенный свет лился через матовое стекло, и интерьер казался принадлежащим к потустороннему миру. Люди в строгих костюмах стояли возле гроба небольшими группами и вполголоса переговаривались. По периметру зала стояли полицейские штата в парадной форме. Похоронное безмолвие царило над сценой.
 Том обвел взглядом собравшихся. Сейчас его интересовал один-единственный человек.
 – Вон миссис Ханнигер, – прошептал Кенни.
 Том повернул голову в указанном направлении, но увидел не ту миссис Ханнигер, которую ожидал увидеть. Перед ним стояла Дороти, одетая в черное, в обществе двух дам столь же преклонного возраста. Она тяжело переносила утрату и внезапно стала выглядеть на свои восемьдесят с лишним лет. Том также заметил Марсдена в дальнем углу зала, тот с кем-то разговаривал. Он тоже, по-видимому, сильно переживал смерть отца.
 Наконец Том заметил знакомую рыжеволосую фигурку. Ронни сидела спиной к нему на одном из золоченых стульев в первом ряду возле гроба. Около нее стоял губернатор Блейк. Он гладил ее по руке и говорил слова соболезнования.
 – Я иду туда, – шепнул Том, кивая в сторону Ронни.
 Неторопливой походкой, приличествующей месту и ситуации, Том подошел к Ронни.
 Утром он находился в Раисе, штат Калифорния. Незадолго до восьми утра Кенни позвонил ему и сообщил о смерти сенатора Ханнигера. Ему удалось добраться из Калифорнии до Джексона всего за десять часов, хотя это оказалось нелегкой задачей. Кенни сказал, что сенатор убит выстрелом в голову. Самоубийство или убийство? Вопрос оставался открытым.
 Наверняка Том знал одно: он нужен Ронни. Причем не только он лично, хотя и это было важно, но и его профессиональные услуги. Он опасался, что местная пресса будет здорово давить на Ронни, учитывая, какое сложилось общественное мнение в отношении второго брака Льюиса.
 Подойдя ближе, он заметил рядом с ней нескольких женщин и обрадовался. Те, кто должен был бы – по логике вещей – помогать ей, то есть члены семьи покойного и его друзья, сейчас не на ее стороне. Марсден открыто ее ненавидит. Его сестры, вероятно, тоже. Том подозревал, что и Дороти не питает к невестке добрых чувств. И если пойдут нежелательные разговоры, большая часть жителей Миссисипи не пощадит Ронни.
 Откровенно говоря, Ронни могла рассчитывать на искреннюю поддержку очень немногих.
 Губернатор отошел от нее, когда Том поравнялся с последним рядом стульев. С ней заговорил другой мужчина. Том узнал его, хоть и не сразу – это был Эд Хьюнан, председатель законодательного собрания штата. Том подождал, пока Хьюнан закончит разговор, и после этого приблизился.
 – Ронни, – негромко сказал он, опустился перед ней на корточки и положил ладонь на ее руки, сложенные на одном колене.
 Ее пальцы были холодны как лед.
 – Том!
 Против ее воли в этом возгласе послышались благодарность и радость. На мгновение Тому показалось, что сейчас она вскочит со стула и бросится в его объятия. Но она справилась с собой, откинулась на спинку стула и сжала его руку.
 – Том, я так рада, что вы приехали!
 – Мне очень жаль Льюиса, – сказал Том, помня, что окружающие Ронни женщины прислушиваются к разговору. – Ужасное событие.
 – Да, – согласилась она. Лицо ее побелело, глаза расширились, и под ними легли темные круги. На ней было длинное черное платье и черные же туфли. – Ох, Том, ведь это я, я нашла его! Льюиса… Тело…
 Она прикрыла глаза и содрогнулась при воспоминании.
 – О боже.
 Дела принимали скверный оборот. Ронни выглядела так, как будто могла вот-вот упасть без чувств.
 Женщина, сидевшая рядом с Ронни, довольно красивая блондинка примерно одних с Ронни лет, ласково погладила ее по плечу, не сводя при этом глаз с Тома. Оглядевшись, он впервые заметил, что все женщины пристально изучают его. Узнал он только Tea и кивнул ей. И она смотрела на него с тем же задумчивым выражением. Казалось, что все они улавливают действие силовых линий между ним и Ронни и размышляют, в чем тут дело.
 Неужели настолько заметно, что между ними что-то происходит? Не дай бог. Тем более здесь, у гроба сенатора.
 – Вы сегодня что-нибудь ели? – тихо спросил Том.
 Она открыла помутневшие глаза.
 – Да… Утром пила кофе. С булочкой. Не помню.
 – Вы давно здесь?
 – Не знаю.
 Судя по всему, она действительно не знала.
 – С пяти часов, – подсказала Tea. Блондинка, сидящая рядом с Ронни, согласно кивнула.
 – Кстати, меня зовут Кэти Блаунт, – сказала она.
 Том назвал себя и спросил у Tea:
 – И долго еще?
 – Думаю, закончим в десять. Том обратился к Ронни:
 – Вы не высидите здесь еще три часа. Вам надо поесть и лечь. Позвольте проводить вас домой.
 Ронни опять вздрогнула.
 Кэти Блаунт склонилась к Ронни и тронула ее руку.
 – Ронни, он прав. Поезжай домой. Тебе надо отдохнуть. Если хочешь, я отвезу тебя.
 Ронни попыталась улыбнуться подруге. У нее получилась жалкая гримаса.
 – Спасибо, Кэти. Тебя ведь ждут дети. Спасибо, что ты приехала. Я, наверное, в самом деле поеду домой. Том меня отвезет.
 – Точно?
 Кэти Блаунт окинула ее оценивающим взглядом. Ронни кивнула. И только сейчас Том понял, что все еще сжимает ее руки. Черт возьми, да ведь и губернатор держал ее за руку. В этом жесте нет ничего интимного. Он взял вдову за руку, чтобы утешить ее.
 Именно для этого.
 – Tea, может, поедешь с нами? – предложил Том.
 Пусть с ними будет Tea, если уж нельзя остаться вдвоем.
 – Хорошо, Том.
 Том поднялся и помог Ронни встать. Она побледнела еще больше. Том снова испугался, что она может упасть в обморок. Он придержал ее за локоть. Ему хотелось обнять ее за талию, и все же он удержался.
 – Вы нормально себя чувствуете? – спросил он.
 Она кивнула.
 Они двинулись к выходу. Том по-прежнему придерживал Ронни за локоть. Tea шла рядом с Ронни с другой стороны. Таким образом, если бы Ронни стало нехорошо, они успели бы подхватить ее. Том вовремя вспомнил о караулящих под дверью репортерах и повел Ронни к боковой двери. Кенни, по всей вероятности, наблюдал за ними, так как он тут же прервал свой разговор и присоединился к ним.
 – Уходим? – тихо спросил он.
 – Я отвезу ее домой, – так же тихо отозвался Том. – Она держится из последних сил.
 – Это шок, – сказал Кенни и добавил чуть громче, обращаясь к Ронни: – Мне очень жаль, Ронни.
 Ронни кивком поблагодарила его. Кенни вместе с Tea пошел впереди.
 Через некоторое время Ронни сказала:
 – Сегодня полиция три раза меня допрашивала.
 Она говорила почти шепотом.
 – Почему?
 Том пристально посмотрел на нее.
 – По-моему, они не верят в самоубийство.
 – Но зачем допрашивать тебя?
 – Я же сказала, тело нашла я. Они так мне объяснили: надо, мол, допросить меня, потому что я его нашла. Они меня долго не отпускали. Кажется, они считают, что Льюиса убили. Они думают, что, возможно, это сделала я.
 – Что?
 – Такое у меня… впечатление.
 – Не может этого быть!
 Чтобы добраться до боковой двери, им нужно было пройти мимо Марсдена. Тот, казалось, был поглощен беседой, но при их приближении повернул голову. На нем был черный костюм и черный широкий галстук. Как и Ронни, он был бледен, и глаза его покраснели. Он сделал шаг навстречу.
 “Берегись”, – подумал про себя Том и послал Марсдену предупреждающий взгляд.
 Марсден не обратил на него никакого внимания.
 – Что, за сучкой приехал, а, Том? – прошипел он в ухо бывшего приятеля.
 Лицо его исказилось от ненависти.
 – Что ты сказал?
 Пару секунд Том не верил своим ушам, потом до него наконец дошло, что он действительно слышал то, что слышал, и горячая волна гнева захлестнула его. Ронни вздрогнула и сжала его руку. Мрачный взгляд Тома остановился на лице Марсдена.
 – Черт возьми, Том, тебя я ни в чем не обвиняю, но мы тут добыли кое-какую любопытную информацию, которая помогла бы папе добиться развода. А когда он ей об этом сказал, она его убила. Том, эта шлюшка убила папу!
 И тогда Том ударил его. Марсден покачнулся, ударился затылком о стену и грузно рухнул на мраморный пол. А Том не обращал внимания ни на многочисленных свидетелей, которые, безусловно, не слышали разговора, но не могли не заметить его последствий, ни на бросившихся к месту происшествия полицейских и местных политиканов, опустился на одно колено возле Марсдена, схватил его за галстук и оторвал его голову от пола.
 Красные глаза Марсдена еще оставались мутными после удара, но Том был слишком зол, чтобы обращать внимание на такие мелочи.
 – Не смей, не смей больше говорить о ней в таком тоне, слышишь? – прорычал он. – Иначе я…
 – Том! Том!
 Кенни уже оттаскивал Тома за руку от распростертого на полу Марсдена.
 – Том! Дождешься, что тебя арестуют! – шептал он Тому на ухо.
 Уже несколько пар рук тащили Тома прочь. Кто-то помог Марсдену подняться на ноги.
 Один из полицейских штата крепко ухватил Тома за запястье.
 – Пустяки, небольшая размолвка между старыми друзьями, – прохрипел Том.
 Полицейский ему, по-видимому, не поверил, но его товарищ, знавший Тома, кивнул, и полицейский неохотно отпустил Тома. Том поправил галстук, не удостоив Марсдена даже взглядом, подошел к Ронни и Tea и бросил:
 – Идем.
 Том, Ронни, Кенни и Tea вышли через боковую дверь на залитую ярким электрическим светом улицу – и попали в лапы арьергарда прессы. Их ослепили вспышки и оглушил град вопросов.
 – Она! Вот она! Миссис Ханнигер!
 Крики слышались со всех сторон. Репортеры, дежурившие у главного входа, ринулись наперерез, размахивая микрофонами и направляя на них объективы телекамер.
 Том на мгновение растерянно замер на месте. В голове у него мелькнуло, что вот так же, должно быть, чувствует себя лисица, загнанная в ловушку опытными охотниками.
 Ронни инстинктивно уткнулась ему в плечо. Том обнял ее, а Кенни и Tea держались рядом с ними, пробивая себе дорогу к машине. Выкрики и фотовспышки прекратились лишь тогда, когда двигатель автомобиля взревел, и машина со скрежетом рванулась вперед.
 В Седжли им пришлось немногим легче. Кенни, понимая, что к главным воротам пробиться невозможно, остановил машину у заднего подъезда.
 Там в засаде притаилось лишь несколько человек, но они немедленно облепили машину, догадавшись, что на заднем сиденье находится Ронни. Стараясь заслониться от вспышек, она закрыла лицо руками. Том прижал ее голову к груди, прикрывая ее полой пиджака, в то время как Кенни объяснял стоявшим на страже полицейским, что привез миссис Ханнигер.
 Наконец они получили разрешение на въезд. Репортеры остались за воротами, дожидаясь нового шанса.
 Пока машина подъезжала к дому, голова Ронни по-прежнему покоилась у Тома на груди. Кенни ежесекундно бросал на них взгляды в зеркальце заднего вида. Tea повернулась было назад, чтобы что-то сказать, но, увидев Ронни и Тома, передумала.
 Кенни обогнул дом, подъехал к парадному входу, увидел несколько машин у крыльца и покачал головой.
 – Ронни, может, выйдете тут? – бросил он через плечо. – Вам остается пройти всего два шага.
 – Да, я выйду, – отозвалась Ронни. Голос ее сейчас чем-то отдаленно напоминал ее обычный голос. Но она вцепилась в воротник рубашки Тома, словно боялась оказаться отдельно от него.
 – Мы все идем в дом. – Том глянул вперед, убедился, что Кенни и Tea не смотрят на него, быстро оторвал пальцы Ронни от рубашки и поспешно поднес их к губам. Она улыбнулась. Улыбка вышла неуклюжая, неловкая, и все-таки это была улыбка. – Кенни, мы с Ронни и Tea выйдем сейчас. Поставь машину и приходи.
 – Конечно, – с наигранной бодростью откликнулся Кенни и опять глянул в зеркало заднего вида.
 Поднимаясь по ступеням рядом с Ронни, Том заметил над дверью огромный черный венок. Не успели они приблизиться, как дверь открылась, и на пороге показалась пожилая пара.
 – Передайте Дороти, что мы с Сэмом приезжали. Слышите, Селма? – бросила через плечо старая дама и вышла на крыльцо в сопровождении очень старого джентльмена.
 – Обязательно передам, миссис Черри.
 В дверном проеме показалась Селма. Она сразу же заметила Ронни, Тома и Tea и что-то сказала тому, кто стоял у нее за спиной.
 Заметив Ронни, миссис Черри и ее спутник остановились на крыльце, чтобы выразить ей приличествующие соболезнования. Ронни любезно поблагодарила их и прошла в дом.
 В холле тоже царило гнетущее молчание. Сам дом как будто знал, что хозяина больше нет в живых.
 Ронни остановилась у двери, глядя на широкую лестницу, ведущую на второй этаж, как на гору Эверест. Потом она повернулась к Тому.
 – Ты останешься до завтра? – спросила она.
 Том кивнул. Она наклонила голову и пошла к лестнице. Черное платье делало ее фигуру особенно тонкой и хрупкой.
 Она казалась такой одинокой, что Том должен был собрать всю свою силу воли, чтобы опрометью не кинуться за ней. Ему пришлось изо всех сил ущипнуть себя, чтобы не потерять голову окончательно.
 “Оставить Ронни на милость Седжли – все равно что оставить Даниила на милость львов во рву” [14] , – подумал он с досадой.
 Но он не мог остаться с ней или увезти ее отсюда. Пока не мог. В прошлом она была женой сенатора, а теперь стала его вдовой. Еще на несколько дней. А потом, возможно, удадтся все начать сначала.
 – Tea, может, ты поднимешься с ней? – обратился он к пресс-секретарю. – Проследи, пожалуйста, чтобы она легла.
 – Конечно, Том.
 Выражение лица Tea ясно дало ему понять, что в течение последнего часа она пришла к правильным выводам относительно характера его чувств к Ронни. Однако Tea не произнесла больше ни слова, а поспешила наверх.
 Селма все еще стояла возле двери.
 – Селма, миссис Льюис сегодня еще ничего не ела после утреннего кофе, – обратился к ней Том. – Пришлите ей, пожалуйста, ужин, хорошо?
 Селма кивнула. Глаза у нее были красными, а веки распухли – по-видимому, она плакала. Том вспомнил, что Селма прослужила в Седжли более тридцати лет.
 Немудрено, что она огорчена смертью сенатора. Черт возьми, да все они выбиты из колеи, и даже, как это ни нелепо, сам Том.
 – Я распоряжусь, – пообещала Селма и добавила, понизив голос: – Обыск в кабинете сенатора еще продолжается. Меня спрашивали про вас. Когда я сказала, что вы приехали, они попросили передать вам, чтобы вы поднялись.
 Том нахмурился, но кивнул и пошел в сторону восточного крыла, где располагался кабинет Льюиса. Сердце его неприятно сжалось. Он представлял себе, для чего мог понадобиться полиции, и молил бога о том, чтобы его догадки оказались неверными.
 Если Марсден что-либо подозревал об их отношениях с Ронни, его подозрения стали известны полиции в первую очередь.
 Однако Том и не подозревал, насколько плохо обстоят дела.
 Следствие вел детектив по имени Алекс Смитт; Том его немного знал. Алекс пристально посмотрел на него, протянул руку и изобразил подобие улыбки.
 – Я должен вам кое-что показать, – сказал Алекс и провел Тома в комнату, расположенную напротив кабинета сенатора.
 Дверь в эту комнату была распахнута, но проход был перекрыт лентой желтого цвета, что означало, что доступ в комнату запрещен для всех, за исключением официальных лиц.
 В центре комнаты стоял карточный стол, а на нем были разложены фотографии. Алекс жестом предложил Тому ознакомиться с ними.
 Том взглянул на фотографии, и кровь застыла у него в жилах.
 На этих фотографиях были изображены он сам, Ронни, он и Ронни вместе.
 Фотографий было множество. Среди них немало откровенно эротических. И каждая из них могла бы шокировать кого угодно.
 Поцелуй в “Желтом псе”. Поцелуй за углом его дома в Джексоне. Поцелуй на автостоянке возле “Роббинс-инн”. Опять “Роббинс-инн”: Том и Ронни входят в номер, держась за руки. Он в мокром вечернем костюме, она в одних трусиках у него на руках на краю бассейна в Седжли. Дюжина фотографий, сделанных той же ночью через стеклянную дверь спортивного комплекса: Том и Ронни на гимнастическом мате.
 Взгляд Тома встретился с решительным взглядом Алекса Смитта.
 – Надеюсь, вы согласитесь, что у меня есть основания сделать вывод, что у вас роман с миссис Ханнигер?
 Разумеется – ответ лежал на карточном столе.
 Даже слепой не мог бы ошибиться. Но у Тома хватило самообладания не допустить ошибки и не признать очевидного.
 – Поговорите с моим адвокатом, – резко сказал он, повернулся на каблуках и вышел.




 ГЛАВА 39




 13 сентября 

 – Прежде всего: держись от нее подальше, – предостерегающим жестом Дэн Осборн поднял над письменным столом шариковую ручку и направил ее острие в грудь Тома. – Серьезно тебе говорю, Том, держись от нее подальше.
 Ронни было отлично известно, что в субботу утром Осборна всегда можно найти на поле для гольфа. Однако в эту субботу он принимал у себя в кабинете видную клиентку – миссис Веронику Ханнигер.
 Осборн считался лучшим в Джексоне адвокатом по уголовным делам.
 Ронни ни за что не хотела верить, что ей требуются услуги адвоката по уголовным делам, однако Том убедил ее. Осборн, похоже, был заодно с Томом.
 – У Тома нет причин сторониться меня, – сказала она упрямо.
 Она сидела в массивном кожаном кресле напротив дубового письменного стола Осборна. Том стоял спиной к окну, выходящему на новое здание законодательного собрания. Ронни быстро взглянула на него и опять обратилась к адвокату:
 – Мистер Осборн, я не убивала своего мужа.
 Осборн тяжело повернулся к ней. Седые волосы адвоката – ему было около шестидесяти пяти лет – растрепались, а вечно недовольное лицо чем-то напоминало бульдожью морду. Ронни уже несколько раз встречала его, в основном на днях рождения Льюиса. Тома же он знал хорошо. Сейчас он внимательно рассматривал Ронни – ее волосы, аккуратно собранные в пучок, ее ноги в черных облегающих брюках, туфли на высоких каблуках. К каким выводам он пришел в результате осмотра, догадаться было невозможно.
 – Миссис Ханнигер, если бы я в это не верил, то не взялся бы представлять ваши интересы. Тем не менее невиновность – это одно, а доказательство ее – совершенно иное. Вчера вечером Том позвонил мне и попросил заняться вашим делом. Я успел навести некоторые справки, благо я знаком кое с кем в окружной прокуратуре и в департаменте полиции, и понял, что на сегодняшний день подозрения, падающие на вас, выглядят довольно серьезными.
 Он сделал многозначительную паузу.
 – Вы обнаружили тело; на орудии убийства имеются ваши отпечатки пальцев; от того момента, когда вы, по словам водителя лимузина, вышли у дверей вашего дома, и до той минуты, как вы позвали на помощь, прошло около двадцати пяти минут; у вас был роман с Томом, и полиция располагает неопровержимыми доказательствами в виде фотоснимков; Марсден, сын покойного сенатора Ханнигера, утверждает, что его отец собирался подавать на развод по причине вашей неверности. Вы подписали брачный контракт, согласно которому в случае развода вам отходит совсем небольшая сумма. А вот в случае смерти сенатора вы должны унаследовать значительную долю его недвижимости. Налицо орудие преступления, мотив и возможность для осуществления убийства. Должен вам сказать, что во многих случаях обвинительный приговор выносится и тогда, когда улики менее весомы.
 – Дэн, да не убивала она его, – вмешался Том.
 Он по-прежнему стоял у окна. Видимо, беспокойство снедало его, и он не мог усидеть на месте.
 – Вы, мой друг, в то время находились в Калифорнии, поэтому ничего не можете утверждать наверняка. Насколько я знаю, в нашем распоряжении нет свидетелей, подтверждающих алиби миссис Ханнигер. – Он взглянул на Ронни. – Или вы можете представить таких свидетелей?
 Она покачала головой и невесело улыбнулась.
 – Разве что Дэвис.
 Ронни вдруг подумала, что она еще способна внешне легкомысленно относиться к обвинениям только потому, что в глубине души воспринимает их не очень серьезно. Ей казалось невероятным, что люди действительно могут верить, будто она убила Льюиса. Она даже не успела свыкнуться с мыслью, что он мертв. Убит. Она представляла себе, что ей снится какой-то сюрреалистический кошмар. Все, что происходит с ней, немыслимо в реальной жизни.
 – Это собака, – ответил Том на невысказанный вопрос Осборна и внезапно выпрямился. – Кто сделал снимки?
 Ронни этих снимков не видела. Том кратко – чрезвычайно кратко – охарактеризовал их, и она решила, что ей не стоит их видеть.
 – Совершенно очевидно, что сын сенатора несколько месяцев назад нанял частного детектива, чтобы сенатор получил возможность развестись с миссис Ханнигер и остаться чистым, во всяком случае, в глазах избирателей. Следовательно, детектив должен был собрать доказательства неверности миссис Ханнигер. Однако ничего не удавалось найти – пока на сцене не появился ты.
 Последняя фраза Осборна прозвучала весьма сухо.
 Том поморщился.
 – Тебе не кажется, что налицо вторжение в частную жизнь?
 – Согласен. – Адвокат наклонил голову. – Однако, учитывая сложившуюся ситуацию, я не думаю, что суд откажется рассматривать эти снимки в качестве улик.
 – Если у нас и был роман, отсюда еще не следует, что мы убили сенатора.
 Том подошел ко второму кожаному креслу и облокотился на него сзади. В начале разговора он сидел в этом кресле, однако, по всей видимости, нервничал настолько, что не мог долго оставаться без движения.
 – Вот это верно, – согласился Осборн. – На это мы и должны упирать. Не вижу смысла отрицать сам факт любовной связи – при наличии таких улик это было бы просто глупо. Значит, нам нужно изобразить это как можно более невинными красками: роман, не больше и не меньше. Мимолетная связь, которая уже закончилась и никак не могла повлечь за собой убийство. Итак, Том, возвращаюсь к тому, с чего начал: держись от нее подальше. – Он перевел взгляд на Рон-ни. – Миссис Ханнигер, в интересах дела он не должен приближаться к вам даже на полмили. Вы меня слышите?
 Ронни и Том переглянулись. Осборн сказал, что она не должна видеть Тома; значит, она не должна дышать? Значит, она должна умереть?
 – А долго? – тихо спросила она. Осборн пристально посмотрел на нее, потом на Тома, опять на нее.
 – Миссис Ханнигер, по-моему, вы не вполне осознаете тяжесть вашего положения. Вам собираются предъявить обвинение в тягчайшем из преступлений: в преднамеренном убийстве при отягчающих обстоятельствах. Улики против вас настолько серьезны, что меня попросили предложить вам не покидать пределы штата. Очень возможно… да что там, почти наверняка прокурор потребует для вас смертной казни, если обвинение вам будет официально предъявлено.
 В этом случае перед нами встанет задача убедить двенадцать присяжных в том, что вы не убивали мужа. Даже сейчас, едва начав действовать, мы не имеем права забывать об этих двенадцати обывателях. Прокурор не преминет отметить, что вы стремились сохранить любовника – и деньги мужа. Принимая во внимание условия брачного контракта, способ добиться своего у вас был только один – убийство мужа. Простите меня за откровенность, но вам самой хорошо известно, насколько вы непопулярны в штате. Увы, у вас с самого начала сложилась определенная репутация. Внебрачная связь жены сенатора с консультантом непременно произведет негативное впечатление на присяжных. С такими вещами не шутят. Сенатор даже еще не в могиле. Извините, нам не нужно, чтобы в газетах появились ваши фотографии, где вы рядом с Томом. Присяжные не прилетают в суд с другой планеты. Им свойственны те же предрассудки, та же косность мышления, что и прочим людям. Они и так предубеждены против вас, и не надо усугублять их предвзятость.
 Осборн умолк. Ни Ронни, ни Том не произносили ни слова. Мужчины глядели на Ронни, она же переводила взгляд с одного на другого.
 Наконец Том заговорил:
 – Я буду держаться от нее подальше. Но во время похорон и позже ей нужен человек, который будет на ее стороне. Я не оставлю ее на милость друзей и родственников сенатора, как не выпустил бы канарейку в комнату, полную котов.
 – Насколько мне известно, ты вывез ее из Седжли уже после того, как она отправилась спать.
 Осборн опять говорил крайне сухо. Ронни заметила, что теперь он обращался исключительно к Тому, словно ее в кабинете не было. Она сама удивилась, что это нисколько ее не задевало. С самой первой минуты она чувствовала себя лишней при этом разговоре. Она еще не осознала до конца, что Льюис мертв, а ее подозревают в убийстве.
 – Мне кажется, у меня не было выбора, – возразил Том. – С одной стороны, Алекс Смитт со своими фотографиями, с другой – шныряющие повсюду родные и близкие сенатора. Как я мог оставить ее в Седжли в такой обстановке? Я не мог допустить, чтобы ее вытащили из постели и повели на допрос. Или чтобы Марсден окончательно свихнулся и набросился на нее. У меня есть стойкое ощущение, что эта команда на все способна, лишь бы расправиться с Ронни.
 – Кажется, я тебя понимаю.
 Осборн обратил на Тома задумчивый взгляд.
 – Я отвез ее к своей матери, – резко бросил Том в ответ на взгляд адвоката.
 Ронни сразу же вспомнила, как тепло приняла ее Салли Макгир, как приготовила ей ужин, ванну и постель, и все это без единого вопроса, во всяком случае, обращенного к ней. Ронни не сомневалась, что Том вполне удовлетворил любопытство матери, когда сама она отправилась спать.
 – К своей матери? К Салли?
 Осборн как будто испугался, а Ронни подумала, что он, должно быть, хорошо знаком с миссис Макгир.
 – Я понимал, что мне не следует везти Ронни к себе домой. Дом моей мамы – единственное место, где она была бы в безопасности. Раз уж Ронни нельзя покидать Миссисипи, она, я полагаю, могла бы пожить там, пока не закончится вся эта бодяга. Пресса до нее там не доберется, а мама о ней позаботится. – Том мрачновато взглянул на Ронни. – Мне кажется, она сейчас не вполне адекватна.
 – Ты хочешь сказать, что я не в себе? – откликнулась Ронни с обидой в голосе. Том ласково улыбнулся.
 – Да, вроде того. Это просто шок. Не волнуйся.
 – Я сам отвезу ее на похороны и куда потребуется, – отрезал Осборн.
 На предложение Тома он не ответил, но Ронни поняла, что он не возражает.
 Наверное, они правы, думала Ронни. Наверное, она не до конца пришла в себя после шока. Тогда понятно, откуда у нее это грызущее, ноющее чувство.
 Она не любила Льюиса, но он был ее мужем. И вот она находит его в кабинете… Она содрогнулась при воспоминании.
 А Том, глядя на нее, заговорил глухим голосом:
 – Послушай, Дэн, нам надо провести частное расследование. Полиции нужно одно: громогласно объявить о раскрытом преступлении. И проще всего повесить убийство на Ронни. С какой стати они будут искать другого подозреваемого? Но мы-то знаем, что она не убивала. Если сенатора убили – а я, зная его и его семью много лет, в самоубийство не верю, – убийца ходит на свободе. И его нужно найти.
 – Насчет частного расследования я с тобой согласен, – протянул Осборн. – Но ты отдаешь себе отчет, на кого падет подозрение, если мы исключим миссис Ханнигер? – В его голосе послышалось раздражение. – Наиболее вероятный кандидат в убийцы – это ты, Том. И мотивы у тебя практически те же, что могли бы быть у миссис Ханнигер. Кстати, если ты не представишь пятьдесят надежных свидетелей, которые подтвердят, что ты в момент убийства находился в Калифорнии, не сомневаюсь, что полиция постарается проследить каждый твой шаг. В любом случае можно предположить, что ты нанял убийцу. Или что ты состоял в заговоре с миссис Ханнигер. Том, тебе нужен собственный адвокат. Вас обоих я представлять не могу, так как, если дело дойдет до суда, нам, возможно, придется строить альтернативные версии. А ты в качестве альтернативной версии перспективен.
 Том смотрел на адвоката в полном недоумении.
 – Я его не убивал. Она его не убивала. Мы не подсылали к нему убийц, и заговора у нас не было.
 Осборн тяжело вздохнул.
 – Я просто объясняю тебе, что должно в первую очередь прийти в голову следствию.
 – А детектор? – спросил Том. – Если Ронни пройдет испытание на детекторе, разве это не будет означать, что она невиновна?
 – Я никогда не рекомендую своим клиентам полагаться на детектор лжи.
 – Так что же ты предлагаешь? – с нетерпением спросил Том.
 – Я предлагаю затаиться, – отчеканил Осборн. – Лечь на дно, и ничего больше. Вначале мы должны понять, куда ветер дует. Заранее ничего невозможно предсказать. Вдруг они все же вынесут вердикт о самоубийстве? Миссис Ханнигер, отныне вы должны разговаривать с представителями полиции, прессы, вообще с кем-либо исключительно в моем присутствии. Вы меня хорошо поняли? Какие бы вопросы вам ни задавали, адресуйте их своему адвокату. Том, я не шучу насчет адвоката для тебя. Могу рекомендовать Брайана Хьюза.
 Он нацарапал на листе бумаги номер телефона и протянул его Тому.
 – А теперь, миссис Ханнигер, я хотел бы прояснить одно обстоятельство. По вашим словам, водитель высадил вас в Седжли, и вы пошли прогуляться. Гуляли вы с десяти тридцати пяти – до? Приблизительно до одиннадцати? Ронни кивнула.
 – Приблизительно.
 – Затем вы вошли в дом и сразу же направились в кабинет мужа, верно?
 – Да.
 Ронни отчаянно старалась выбросить из головы картину, которую увидела в этом кабинете, но у нее ничего не выходило. Голова Льюиса в луже крови… Усилием воли она вернулась к действительности.
 – Вы всегда шли к мужу, вернувшись с публичного мероприятия? В кабинет или куда-либо еще?
 – Нет.
 – Тогда почему же в тот вечер вы поступили именно так?
 – Я хотела с ним поговорить.
 – О чем?
 Коротко переглянувшись с Томом, Ронни храбро посмотрела Осборну в глаза.
 – Я хотела сообщить ему, что собираюсь подавать на развод.
 Краем глаза она заметила, как Том вздрогнул и напрягся.
 – Что привело вас к такому решению именно в тот день?
 Она едва заметно улыбнулась Тому, в чьих глазах в эту минуту можно было прочесть все его чувства.
 – Том не захотел встречаться со мной украдкой, как мы встречались до сих пор. При нашей последней встрече он предложил мне сделать выбор: Льюис или он. И в тот вечер я выбрала. Его.
 Осборн с треском швырнул ручку на стол.
 – Господи, да это же готовый мотив, поднесенный прокурору на блюдечке! Ради всего святого, больше никому об этом не говорите! С таким же успехом вы могли бы подписать признание в убийстве и сесть на электрический стул.
 – Дэн, – выдохнул Том, – ты не мог бы оставить нас ненадолго? Очень тебя прошу.
 Осборн недоверчиво глянул на обоих.
 – А, черт… Ладно, Том. Пять минут и ни секунды больше. Потом вы выйдете отсюда, и ты не увидишь миссис Ханнигер до конца дела. Ты слышал?
 – Слышал, – отозвался Том. Осборн посмотрел на Ронни. Она выдержала его взгляд.
 Адвокат поднялся из-за стола.
 – Пять минут, – повторил он и вразвалку вышел из кабинета.
 Тогда Том подошел к Ронни, опустился на корточки возле ее кресла и поднес к губам ее руку. Она улыбнулась ему.
 – Ты не убивала Льюиса.
 Том не спрашивал, а утверждал.
 Ронни кивнула головой.
 – Ты подписала контракт, где говорилось, что в случае развода ты не получишь почти ничего.
 Ронни кивнула.
 – И все-таки ты решилась на развод.
 Последовал очередной кивок.
 – Ради меня.
 Легкая улыбка.
 – Точно.
 – Но почему?
 Два голубых сапфира сияли перед ее глазами. Она провела пальцем по его щеке, по волевому подбородку. У него гладкая и теплая кожа.
 – Потому что я влюбилась в тебя.
 Он долго смотрел ей в глаза, потом стащил с кресла, поставил перед собой на колени, обхватил обеими руками и поцеловал так, словно намеревался выпить ее душу.
 Ронни обвила его шею руками и впилась в его губы.
 И услышала повелительный стук в дверь.
 Том оторвался от нее и с ошалелым видом оглянулся.
 Ронни едва воспринимала окружающее.
 – Пяти минут не прошло, – пробормотал Том.
 Когда дверь открылась, оба они еще стояли на коленях. Осборн метнул на них неодобрительный взгляд и прошел к столу.
 – У тебя часы спешат, – проворчал Том, поднимаясь на ноги и помогая подняться Ронни.
 Он слегка раскраснелся. Его сильные пальцы не отпускали ее ладонь.
 Осборн равнодушно взглянул на обоих, не замечая, что они держатся за руки. Или игнорируя это обстоятельство.
 – Звонит твой партнер. Кенни Гудмен, правильно? Говорит, что дело срочное.
 Том еще крепче сжал руку Ронни, затем выпустил ее. На его лице мелькнула тревога. Ронни помнила, что срочные звонки Кенни не предвещают ничего хорошего.
 – Можно здесь взять трубку?
 Осборн кивнул. Том подошел к его столу, снял трубку и нажал на кнопку.
 Глядя на лицо Тома, Ронни поняла, что ее опасения оправдались в полной мере: Кенни сообщил Тому плохую новость.
 – Спасибо, Кенни. Пока.
 Том повесил трубку, посмотрел в глаза Ронни и с усилием повернулся к Осборну.
 – В желтую прессу попали фотографии, которые я видел вчера. Ну, ты понял какие. Завтра утром они появятся на первых страницах. – Рот его скривился. – Спасибо тебе за совет избегать встреч.




 ГЛАВА 40




 14 сентября 

 К началу церемонии похорон, то есть к четырем часам дня, фотографии появились буквально во всех изданиях. Даже на первой полосе солидной “Джексон дейли джорнэл” под заголовком “Разгадка смерти сенатора – адюльтер его жены?” появился мутный снимок, изображающий Тома и Ронни, целующихся взасос на автостоянке возле “Роббинс-инн”. На внутренних полосах помещались другие снимки, в том числе и значительно более откровенные.
 А уж бульварные газетки старались вовсю. Снимки, которые полиция не могла назвать порнографическими лишь потому, что некоторые их части были скрыты под специальной черной плашкой, располагались на их страницах под шапками типа “Убийца ли Ронни?” и “Секс-скандал в сенате”.
 Ронни узнала о всей глубине своего позора, как только появилась на пороге здания, где находился кабинет Дэна Осборна. Она держала под руку самого адвоката, а у подъезда их поджидал лимузин, готовый отвезти вдову в церковь. Едва увидев ее, репортеры принялись швырять ей в лицо газетные листы и требовать комментариев. Телохранители быстро оттеснили их, но Ронни успела увидеть больше чем достаточно.
 Их с Томом любовь, выплеснутая на газетные страницы, была отвратительной и грязной. Обнаженные тела и сладостные поцелуи хороши, когда они скрыты от посторонних глаз, и омерзительны, если выставить их на всеобщее обозрение.
 – Ронни, улыбочку!
 – Ронни, детка, пусти слезу!
 – Эй, Ронни, а с президентом слабо? Или с губернатором?
 – Правда, что мы тебя скоро в “Плейбое” увидим?
 – Ронни, а ты убила его?
 Идиотские, наглые вопросы летели со всех сторон. Даже когда они с адвокатом захлопнули за собой дверцы лимузина, репортеры тут же облепили машину, прикладывая к стеклам объективы фотоаппаратов.
 Еще ночью Ронни с ужасом осознала, что сделалась притчей во языцех, что ее имя в одночасье стало нарицательным обозначением падшей женщины, и в глазах обывателей Донна Раис и Дженнифер Флауэрс по сравнению с ней чуть ли не святые.
 Унижение сломало ее, тем более что она чувствовала его глубочайшую несправедливость. И тем не менее она вышла из лимузина с гордо поднятой головой, опираясь на руку Дэна Осборна.
 Выказать боль – значит позволить им всем взять верх над ней.
 Церемония была адом. Присутствовали президент и первая леди с соответствующей охраной. Присутствовали едва ли не все члены сената и палаты представителей США. Присутствовали все политические деятели штата, включая губернатора. Казалось, половина штата Миссисипи – да что там, половина Америки явилась проститься с достопочтенным сенатором. Епископальный храм Святого Андрея был переполнен. Сотни зевак запрудили примыкающие к храму улицы, где были установлены динамики, транслирующие траурные речи.
 Едва войдя в церковь, Ронни оказалась в центре внимания. Она была Хестер Принн с алой буквой А на груди [15] . Она была библейской блудницей, побиваемой камнями.
 Везде, где она проходила, все головы поворачивались в ее сторону, раздавались смешки и звучали обидные эпитеты.
 Не раз и не два до нее долетало слово “шлюха”.
 Атмосфера в церкви была страшно тяжелой.
 Люди, которых Ронни знала не первый год, глазели на нее и обменивались замечаниями, едва понижая голос. Она была одна, если не считать стаи атаковавших ее репортеров (впрочем, полиция скоро вытолкала их наружу) да ее собственных телохранителей и помощников.
 Когда она вошла, вся семья – Дороти, Марсден, Джоанн, Лора, их супруги и дети, а также первая жена Льюиса Элеонор – уже заняла центр первой скамьи. Высокие гости сидели рядом с ними, в порядке, строго соответствующем их положению в государственной иерархии. Адвокат Ронни, ее охрана и полицейские договорились, что Ронни отведут место на передней скамье, но с краю, ближе к выходу.
 Чтобы ее можно было быстро вывести в случае необходимости.
 Рядом с ее местом располагались места, предназначенные для ее отца и сестер, также прилетевших на похороны. Мать позвонила Ронни накануне вечером, выразила ей соболезнования и пообещала свою поддержку – в самых общих выражениях, однако сообщила, что не сможет присутствовать, так как ее муж болен. Ронни сочла, что это к лучшему. С тех пор как мать оставила семью, отношения между нею и Ронни отнюдь не отличались теплотой.
 По приказу сурового Дэна Осборна Том – как и его родные, и Кенни – на похороны не явился. Чтобы не давать прессе новых поводов для пересудов.
 Ронни понимала, что его появление рядом с ней на похоронах ее мужа выглядело бы вызовом всему обществу, полным безумием. Писаки не упустят столь благодатной почвы для злобных сплетен. И они будут навсегда пригвождены к позорному столбу.
 И все же он был ей нужен. Она молча, но отчаянно звала его.
 Ее отец Дейв Сибли, одетый в новый черный костюм, находился справа от нее, сестры Дебби и Лайза – слева. Дебби держала ее за одну руку, отец – за другую.
 Дэн Осборн и его супруга, поджидавшая мужа в церкви, разместились рядом с Дейвом. Tea села рядом с Лайзой. Здесь же поместились Кэти и Майкл Блаунт. Они прекрасно знали, что рискуют навлечь на себя гнев хорошего общества, появившись в церкви в обществе прокаженной второй миссис Ханнигер. Больше к Ронни не приближался никто, за исключением охранников.
 Она и ее близкие составляли как бы маленький остров, инородный в бурлящем вокруг океане.
 Когда служба началась, Ронни закрыла глаза и стала мысленно прощаться с Льюисом. Он не был безупречным мужем, но он заслужил доброе прощание. Ронни вовсе не относилась к нему плохо; просто она не любила его.
 Он не заслуживал смерти. Тем более такой смерти.
 Ронни вздрогнула, потому что перед ее глазами опять встала жуткая картина.
 Молись за нас, отче.
 Она склонила голову и вместе со всеми нараспев повторяла слова молитвы, но не могла отделаться от ощущения, что все вокруг смотрят на нее. Даже во время молитвы она – бельмо на глазу у других людей.
 Даже здесь, в церкви, она – пария.
 – Осборн не должен был ее пускать!
 Том смотрел репортаж о похоронах сенатора Ханнигера по большому телевизору, стоявшему в гостиной дома Кенни. Сам Кенни находился здесь же. Он сидел на диване, тогда как Том стоял перед экраном и грыз кулак.
 Ронни только что вышла из церкви после завершения службы. Едва она, опираясь на руку Дэна Осборна, спустилась по каменным ступеням на тротуар, жадные репортеры обступили ее, и охранявшим Ронни полицейским штата пришлось применить силу.
 – Эй, смотри! Господи Иисусе, да уберите же их! Они ее сожрут!
 На какой-то момент точеное лицо Ронни заполнило весь экран. Ее карие глаза обведены тенями. В углах мягких полных губ – залегли складки. Щеки бледны, как белая рубашка, и кажутся еще белее по контрасту с пламенеющими на ярком солнце волосами.
 Лицо испуганное и в то же время пугающее.
 – Невероятно, – пробормотал Том, вгрызаясь в собственный кулак.
 Он должен быть сейчас там, с ней, и к черту Дэна. Нет, он должен быть там  вместо нее, он должен принять весь ужас позора на себя.
 Он сходил с ума, видя прилюдное унижение Ронни.
 Наконец она добралась до лимузина. Дверца перед носом репортеров захлопнулась. Автомобиль тронулся.
 Передача прервалась рекламой.
 Том глухо выругался и отвернулся от экрана. Кенни с неодобрением смотрел на него.
 – Помнишь, у меня в прошлом году был сердечный приступ? – заговорил он.
 – Помню.
 – Причина – нервное перенапряжение. Так вот, друг, ты сейчас нервничаешь побольше моего.
 – А кто бы не нервничал на моем месте?
 Он прошел в угол комнаты и опустился на обтянутое желтой материей кресло. На экране телевизора появились поющие коты, он бросил на них беглый взгляд, взял дистанционный пульт и отключил звук.
 – Извини, Кенни, – сказал он, помолчав.
 – Ничего. Думаешь, мне нравятся кошачьи концерты?
 Шутка не удалась. Оба они слишком хорошо понимали, что Том имел в виду не телевизор.
 Том мрачно посмотрел на Кенни.
 – Дела только-только начали раскручиваться. Появились деньги. А теперь все опять летит к чертовой матери.
 – C'est la vie [16] , – отозвался Кенни.
 – Я бы предложил тебе выкупить мою долю в фирме, но после истории с Ронни она, насколько я понимаю, ничего не стоит.
 – Да уж, каша заварилась крутая.
 – Может, нам заняться консультированием корпораций? Да и денег в реальном бизнесе побольше, чем в политике. – Том посмотрел Кенни в глаза. – Что касается политики, я уже труп. Любой здравомыслящий политик обойдет меня – или фирму, к которой я имею отношение, – за милю.
 – Ладно, не казни себя. Я же знаю, как это бывает. Сам испытал. – Кенни оглянулся, как будто желая убедиться, что его никто, кроме Тома, не услышит. – Tea…
 – Я знаю про Tea, – перебил его Том.
 – Еще бы ты не знал.
 – Позволь тебе заметить, это нелепо. У тебя прекрасная жена, семья, а ты все ломаешь. Tea этого не стоит.
 – Уже все кончено.
 – На твоем месте я бы не возобновлял.
 – Простите за прямоту, господин пуританин, но вы…
 – Я не женат.
 – Зато она замужем. Была.
 – Да.
 Том глубже забился в кресло. Кенни встал и прошел на кухню. Вернулся он с двумя банками пива и протянул одну из них Тому.
 – Пойми, – серьезно заговорил Кенни, присаживаясь на край дивана, – я ни в чем тебя не обвиняю. Ронни действительно прекрасна. Насколько я понимаю, она намеренно свела тебя с ума. Это вполне естественно, Том. У меня с Tea было то же самое. Она положила на меня глаз, и я не смог противостоять. Правда, Tea – не жена сенатора. И нас никто не снимал в постели.
 – Все ты неправильно понял. – На экране возобновился репортаж из церкви. Том тут же поднялся и прошел в дальний угол комнаты, не глядя на Кенни. Звука никто из них не включил. – У нас с Ронни вышло совсем не так; Она не соблазняла меня, как и я ее. Все было взаимно и сразу. Мы… мы полюбили друг друга.
 Кенни удивленно вскинул брови.
 – Ты смеешься.
 Том поморщился.
 Некоторое время друзья молча смотрели на отъезжающие от церкви лимузины с государственными мужами во чреве. Затем Кенни медленно проговорил:
 – Послушай, Том, я ничего не имею против Ронни. Но пойми, она стоит миллионы. Я хочу сказать, что она привыкла к красивой жизни. А у тебя нет денег. В особенности сейчас.
 – Я знаю. Неужели ты думаешь, что я не отдаю себе в этом отчета?
 Кенни помолчал, уставившись в экран. Когда он опять поднял голову, Том заметил, что его лоб прорезала глубокая складка.
 – Том, скажи мне, тебе никогда не приходило в голову, что это Ронни застрелила сенатора?
 Том сунул руки в карманы и качнулся на каблуках.
 – Она его не убивала.
 – Ты в то время был в Калифорнии.
 – Она его не убивала.
 – Ты не можешь знать наверняка.
 – Она его не убивала.
 – Ладно. – Кенни откинулся на спинку дивана и взял в руки пульт. – Пусть так. Но необходимо продумать все варианты.
 Том не успел ответить. Кенни включил звук, и комната наполнилась голосами тележурналистов.




 ГЛАВА 41




 14 сентября, 18 часов 30 минут 

 Ничего интересного. Скучные похороны какого-то старого сенатора. Марла поднялась с дивана, чтобы переключить телевизор на другой канал (Джерри умудрился потерять пульт дистанционного управления) – и замерла на месте.
 Ведущая программы Кристин Гвен представляла зрителям эпизоды из жизни покойного.
 – Перед вами сенатор Ханнигер и его вторая жена Вероника в яхт-клубе Билокси на фоне их собственной яхты “Солнечный путь”. Как сообщают неофициальные источники, Веронике Ханнигер может быть предъявлено обвинение в убийстве сенатора…
 Яхт-клуб Билокси. “Солнечный путь”.
 – Джерри! – завопила Марла.
 Она метнулась на кухню и распахнула дверь. Джерри после ужина отправился с Лиззи на задний двор. Сейчас он красил купленный для девочки домик для игр. Им было хорошо вдвоем; солнце еще ярко светило, но тени удлинились, и воздух стал прохладнее.
 – Джерри!
 Джерри замер с кистью и банкой розовой эмали – оттенок исключительно по выбору Лиззи – в руках и обернулся.
 – Там… По телевизору… Яхта называется “Солнечный путь”! Идем скорее!
 Джерри опустил банку на землю, очень аккуратно положил на нее кисть и вошел в дом. Лиззи последовала за ним. Марла была настолько взволнована, что даже не потрудилась выпроводить дочку из комнаты.
 – И что теперь?
 На нем была белая майка, заляпанная в нескольких местах розовой краской, и потрепанные шорты цвета хаки, подчеркивающие его живот. Но Марла не обращала внимания на его непрезентабельный вид. Она приплясывала от возбуждения.
 – Та самая яхта! Она называется “Солнечный путь”. Это яхта того сенатора, а его теперь тоже убили! Джерри, ну как ты не поймешь? Все, кто имел отношение к той прогулке, погибли! Это же наверняка он! Это он в тот вечер вызвал Сюзан и Клэр на яхту! Смотри, вот он, “Солнечный путь”! – На экране появилась новая фотография. – Это его яхта! Значит, это он!
 Джерри недоверчиво щурился на экран и тщетно старался понять, о чем толкует Марла.
 – Марла, если этот сенатор, как ты говоришь, пригласил Сюзан и Клэр, а потом убил их, то кто же убил его самого? Теперь и он мертв.
 Простая логика враз остудила пыл Марлы. Джерри прав. Старик сенатор мертв. Убит. Как Сюзан и, без сомнения, Клэр. Как все сотрудники агентства моделей. Как была бы убита она сама, если бы ей не удавалось всякий раз на шаг опережать убийцу.
 Вглядываясь в смеющееся лицо сенатора, стоящего на борту яхты рядом с женой – предыдущей женой – и совсем еще молодыми детьми, она сообразила еще кое-что. Проник в ее квартиру и пришел за ней в гостиницу не сенатор. Совсем другой человек.
 Наемный убийца? Наверное, да. Но зачем же он в таком случае обратил оружие против заказчика?
 Где же здравый смысл?
 Вновь пошли кадры с похорон. На экране появилось лицо молодой вдовы, той самой, которую, по словам Кристин Гвен, подозревали в убийстве.
 Марла мало что понимала, но была до мозга костей уверена, что сенатора убила не эта женщина.
 Все, кто был хоть как-то связан с той ночной прогулкой, мертвы. Это не может быть простым совпадением.
 – Это та самая яхта. Я знаю, та самая, – упрямо повторяла Марла. – Сенатор был на борту, когда Сюзан и Клэр отправились туда. Он – один из Джонов… Ну, клиентов. И убил его тот же человек, который убил Сюзан и Клэр!
 – Так-так, Марла, – пробормотал Джерри.
 – Джерри, я знаю, о чем говорю. И я права. Я уверена. – Она умоляюще взглянула на него. – Пожалуйста, Джерри, узнай что-нибудь. Может, если полиция установит, кто был в ту ночь на борту, то станет ясно, кто охотится за мной.
 Опять на экране возникла вторая жена сенатора. Она опиралась на руку своего адвоката, а полицейские старались не подпустить к ней журналистов.
 Кристин Гвен комментировала:
 – Рядом с Вероникой Ханнигер – ее адвокат, Дэниел Осборн из Джексона. Осборн считается одним из лучших в штате Миссисипи адвокатов по уголовным делам. Его присутствие доказывает основательность слухов о том, что миссис Ханнигер находится под подозрением. Как ты считаешь, Берт?
 На экране появился Берт Холл, основной ведущий выпуска новостей.
 – Я ничего не думаю. Поживем – увидим. Если информация, появившаяся в газетах, правдива, значит, мотив у нее был. Нам удалось добыть копии фотоснимков, которые потрясли сегодня Америку.
 На экране замелькали фотографии Тома и Ронни в самых недвусмысленных позах. Марла поспешно прикрыла глаза Лиззи ладонью.
 Раздался щелчок. Джерри выключил телевизор.
 – Ну зачем ты, мам? Думаешь, я секс по телику не видела? – запротестовала Лиззи и отбросила руку Марлы.
 – Неужели эту мерзость можно показывать? – проворчал Джерри. – Лиззи, иди играть.
 Лиззи нехотя вышла на кухню. Джерри последовал было за ней, но Марла остановила его.
 – Джерри, ну что ты скажешь? Позвони в полицию, сообщи, пожалуйста. Говорю тебе, это та самая яхта.
 Лиззи со стуком распахнула заднюю дверь и вышла во двор. Джерри оглянулся на Марлу.
 – Марла, сегодня воскресенье, – терпеливо сказал он. – Завтра я позвоню нашим ребятам в Билокси и расскажу о твоих подозрениях. Но лично мне все это кажется притянутым за уши.
 – Джерри…
 – Пойду красить.
 Джерри улыбнулся Марле и вышел вслед за Лиззи.
 Марла от волнения не находила себе места. Она чувствовала, что не ошиблась. Она это знала. Но уже довольно давно у нее появилось ощущение, что Джерри не принимает эту задачу близко к сердцу. Он не стремится к разгадке.
 Он доволен, что Марла и Лиззи живут у него. Марла готовит, убирает дом, любит его, когда он пожелает, а в остальное время остается его добрым, неназойливым другом. От Лиззи он без ума, это сразу видно. Может быть, он считает, что если все оставить как есть, то Марла с дочерью останутся у него навсегда.
 А кроме Джерри, помочь некому.
 И вдруг она вспомнила красавицу вдову. Ее обвиняют в убийстве мужа.
 Вот кто заинтересован в разгадке.
 Вторая жена будет, безусловно, счастлива получить информацию, которая поможет ей оправдаться. И у нее есть деньги и влияние, следовательно, в полиции от нее не отмахнутся.
 Если только Марла сумеет каким-то образом связаться с ней.
 Она вспомнила имя знаменитого адвоката и улыбнулась.
 Секунду спустя Марла уже спрашивала у телефонистки номер справочного бюро Джексона.




 ГЛАВА 42




15  сентября, 0 часов 45 минут 

 Ронни лежала на кровати, в доме Салли Макгир и смотрела на освещенный лунным светом потолок. Дом утих, лишь изредка слышался скрип проседающих полов. Салли отправилась спать в половине двенадцатого – очевидно, она привыкла ложиться в этот час. Ронни слышала, как хозяйка поднималась по лестнице.
 Приехав на ферму после похорон, Ронни решила, что сможет заснуть, настолько она была измучена. Поэтому она отправилась в спальню довольно рано, почти не раздеваясь, рухнула на кровать и выключилась. Однако через два чдса она очнулась и с тех пор, как ни старалась, не могла вновь погрузиться в забытье.
 Чтобы провалиться в темноту, нужно освободиться от мыслей.
 А в голове, как на грех, крутилась всякая чепуха: обрывки детских воспоминаний, что-то про Льюиса, тоска по Тому…
 Заснуть вполне возможно – стоит только перестать думать.
 “Все считают, что я убила Льюиса…”
 Проснувшись, она приняла горячую ванну (пролежала в ней почти час) и покрыла лицо слоем увлажняющего крема.
 “Отец видел эти фотографии…”
 В конце концов Ронни выбралась из ванны, почистила зубы, причесалась и надела свою лучшую ночную рубашку – в полоску, длиной по щиколотки. Эту рубашку привезли из Седжли (накануне Селма прислала в офис Осборна два чемодана с одеждой Ронни), и она слегка пахла засушенной жимолостью, которую Ронни обычно держала в шкафу.
 Запах напомнил ей о Седжли.
 Комната для гостей на втором этаже оказалась на редкость удобной. Там стояла широкая кровать, крепкий дубовый платяной шкаф и низкое кресло в углу. Стены были выкрашены в небесно-голубой цвет. Потолок – белый. На большом окне – белые шторы. Они были сейчас раздвинуты, и лунный свет лился на кровать.
 Прежде ее отец и сестры гордились ею: как же, единственная из Сибли, она пробила себе дорогу в жизни. Вышла замуж за сенатора. А теперь на них упала тень ее позора.
 Сколько ни старайся, нельзя освободиться от мыслей. Заснуть – нельзя.
 Отец и сестры уже улетели домой. Сказали, что в случае необходимости явятся на суд. “Боже, неужели меня будут судить за убийство Льюиса? Кто же в это поверит?”
 На темно-синем полуночном небе мерцали таинственные светлые точки. В детстве Ронни верила, что добрые феи разбрасывают по небу волшебный светящийся порошок, чтобы подготовить приход нового дня.
 Ни отец, ни сестры ни слова не сказали ей про Тома. А фотографии они, безусловно, видели – да кто во всей Америке их не видел? Но так уж повелось в их семье – никогда не говорить о главном. Даже когда мать покинула их, ее уход никогда не упоминался в разговорах. Ни разу за много лет.
 Поскрипывание половиц сделалось как будто громче. И ритмичнее.
 Ронни прислушалась. Дом как будто тяжело дышал. Или кто-то поднимается по лестнице…
 Ронни села на кровати и затаила дыхание.
 Дверная ручка начала медленно поворачиваться.
 “Кто-то убил Льюиса. Теперь настал мой черед…”
 В дверном проеме возник мужской силуэт.
 Пальцы Ронни нашарили тяжелый будильник – ничего лучше под рукой не было. Она захотела набрать в грудь воздуха, чтобы закричать. Легкие вдруг отказались повиноваться.
 Лунный луч упал на волосы пришельца.
 – Том? – прошептала Ронни.
 – Я думал, ты спишь.
 Он беззвучно прикрыл за собой дверь и прокрался к кровати. Том ступал так тихо, что она догадалась, что он без туфель.
 – Том!
 Будильник упал на одеяло. Ронни выбралась из кровати и кинулась к нему, и он обхватил ее.
 – Ш-ш-ш… – Он сжал ее медвежьей хваткой, едва не сломав ребра. – Не надо будить…
 Маму, безусловно, хотел он сказать. Но не договорил, так как уже целовал ее губы. Его ладонь легла ей на макушку, пальцы взъерошили волосы. Ее руки привычно потянулись к его шее, и она поцеловала его так, словно вся ее жизнь вместилась в этот поцелуй.
 Только сейчас она ощутила, как же холодно и одиноко ей было без него, без его надежных, теплых рук.
 – Том, я так тебе рада, – прошептала она, когда он наконец оторвался от нее.
 – Я смотрел этот сволочной спектакль по телевизору. Прости, что меня с тобой не было.
 – Ты был мне нужен.
 – Я знаю.
 – Том…
 – Ш-ш-ш.
 Он вновь стал ее целовать.
 – Том, я боюсь.
 Даже самой себе до сих пор Ронни не признавалась в том, что боится.
 – Я люблю тебя. – Он сжал ее лицо в ладонях. – Я хотел тебе это сказать тогда, у Дэна, но он украл у нас четыре минуты.
 Она ахнула и впилась в его губы. Теперь Ронни обнимала его за талию. Ладони ее забрались под его футболку, дотронулись до его спины, и она вдруг ощутила неодолимую, безумную потребность любить его. Она задрала его майку, и он отпустил ее, чтобы она могла стянуть с него футболку через голову.
 Она провела губами по его шее, по волосатой груди, по плоскому животу и вдруг встретилась с брючной пуговицей. Тогда Ронни опустилась возле него на колени и уткнулась лицом в его живот. Его руки лежали на ее голове, но Том не предпринимал попыток оттолкнуть ее. А она не могла, уже не могла остановиться. Ее жадные пальцы расстегнули “молнию” на джинсах, скользнули под трусы и помогли члену выбраться на свободу. Он оказался большим, твердым, горячим. Она нежно прильнула к нему губами.
 Том глухо застонал. Потом его пальцы захватили прядь ее волос и отвели ее голову в сторону. Он сбросил джинсы, опустился на колени, уложил ее на спину в полосу лунного света и стянул с нее рубашку. А потом он улегся на нее, сжав коленями ее бока.
 Ронни вскрикнула, но он поцелуем заставил ее умолкнуть.
 Ковер сбился под ее спиной, когда Том вошел в нее. Она чувствовала холодные жесткие доски. Она подалась навстречу Тому, вцепившись пальцами ему в спину. На его горячей коже выступил пот, мышцы дрожали от напряжения.
 Он был уже глубоко внутри ее, он заполнил ее собой, он поджег ее. Она извивалась под ним, жарко дышала ему в рот, царапала его ногтями, со страстью отвечая на его властные требования.
 – Том, Том. Том! Том!!!
 Шепча его имя, она летела куда-то прочь из этого мира, в звездное пространство ночи. А он снова и снова вонзался в ее трепещущее тело.
 А потом Ронни долго лежала на спине, которая ныла от впившихся в нее ворсинок ковра. А тяжелый-тяжелый Том громоздился на ней, не давая дышать.
 Она знала, что ей неудобно лежать, но не чувствовала этого.
 Она была счастлива, потому что вновь жила.
 И она хотела быть у него. И чтобы он у нее был.
 Наконец он шевельнулся, поцеловал ее в ложбинку между шеей и плечом и приподнялся на локте.
 – Мне лучше, – шепнул он, улыбаясь одними глазами.
 – Мне тоже.
 Она пошевелилась, потому что ей стало уже больно под тяжестью его тела, и он послушно скатился с нее.
 – Тебе не кажется, что ты должна мне кое-что сказать? – спросил Том, помолчав.
 Он лежал рядом с ней, подперев голову ладонью, а другой гладил ее волосы.
 Ронни задумалась на мгновение.
 – Спасибо, Том, это было замечательно, – неуверенно произнесла она. Он широко улыбнулся.
 – Не спорю, было хорошо, но я не совсем то имел в виду.
 – Да?
 – Да.
 – А что ты хочешь от меня услышать?
 – Попробуй так: “Том, я люблю тебя”.
 – О-о.
 Глаза ее сразу потеплели. На его квадратном подбородке темнела щетина, а под глазами появились темные круги. Похоже, в последнее время со сном у него дела обстояли не лучше, чем у нее. Его волосы серебрились в лунном свете, и голубые глаза тоже казались серебристыми. Он нежно улыбался.
 – Том, я люблю тебя. Это в самом деле было так.
 – Ага. – Он мягко поцеловал ее в губы. – Я тоже тебя люблю, Ронни.
 Теперь настала ее очередь целовать. Она целовала его долго, обстоятельно, а когда отняла губы, ей в бедро ткнулась его твердая плоть.
 – Нет, не надо, – простонала она, когда он снова навис над ней. – Кровать к вашим услугам, сэр.
 Том повернул голову в сторону кровати, стоявшей в двух футах от них.
 – А вы, миледи, питаете слабость к кроватям, – заметил он с улыбкой.
 – А ты бы попробовал полежать на этом ковре.
 – А, спина чешется. – Он улыбнулся еще шире. – Виноват.
 – Не похоже, что ты осознал свою вину. По-моему, тебе смешно.
 – Любимая, мне совсем не смешно, когда ты страдаешь.
 Теперь он не шутил, и она поцеловала его. Том ответил ей нежным поцелуем, потом вошел в нее и одновременно перевернулся так, что он оказался внизу, а она сверху.
 Некоторое время спустя они все-таки переместились в кровать.
 Том покинул Ронни перед рассветом. Она задремала, когда он выпустил ее из объятий и попытался выскользнуть из-под одеяла.
 – Том, – сонно застонала она.
 – Я должен идти.
 Она знала, что это так.
 – Я люблю тебя.
 – Я тоже люблю.
 Он быстро поцеловал ее, оделся и вышел. Ронни уютно устроилась на нагретой им простыне и – впервые после смерти Льюиса – погрузилась в крепкий, без сновидений, сон.




 ГЛАВА 43




 19 сентября, 11 часов 45 минут 

 – Ронни, дорогая, мне очень жаль, но, по-моему, вам лучше выйти через заднюю дверь или подняться наверх. Мы здесь не одни.
 Салли только что выглянула из окна кухни, поскольку внимание ее привлек приближающийся шум мотора. Они с Ронни мирно сидели за дубовым кухонным столом. Ронни перебирала фасоль, а Салли чистила яблоки для пирога. В церкви, которую посещала Салли, вечером намечался ужин для прихожан, а поскольку кулинарные таланты Салли были широко известны в округе, то к ней обратились с просьбой порадовать паству чем-нибудь вкусным.
 – Боже! – ахнула Салли, еще раз выглянув из окна.
 Ронни тоже выглянула и увидела, как Марк захлопнул дверцу отцовской машины и побежал к дому.
 Салли невесело усмехнулась.
 – По-моему, они с отцом повздорили.
 Ронни, как испуганная кошка, метнулась к задней двери. Она выскочила на крыльцо в ту самую секунду, когда передняя дверь захлопнулась за Марком.
 – Бабушка! Бабушка, где ты? Представляешь…
 Услышав возбужденные возгласы Марка, Ронни вспомнила свою встречу с ним в квартире Тома и невольно улыбнулась. По-видимому, у Марка вошло в привычку врываться в дом и немедленно оглашать его громкими криками.
 Час спустя Ронни сидела на небольшом возвышении в тени тополя, прислонившись к его гладкому стволу. Ноги она опустила в прохладный ручеек. Время от времени она поглядывала в сторону машины Тома. Она ясно видела ее со своего наблюдательного пункта и была уверена, что никто в течение часа к ней не подходил. И в доме она не замечала никакого движения.
 Было еще рано, и Ронни понимала, что пока не стоит беспокоиться. И все-таки она уже задавалась вопросом, что ей делать в том случае, если Марк задумал переночевать на ферме.
 Внезапно она ощутила на себе чей-то взгляд и обернулась. Примерно в ста ярдах слева от себя она увидела Марка, который стремительно приближался. Наверное, он вышел из задней двери, и она не заметила, как он пересек поле. Что, в общем, неудивительно; она смотрела в сторону машины и предавалась размышлениям.
 Ронни хотела было вскочить, но передумала. Ни в коем случае нельзя подавать признаки нервозности. Он ведь всего-навсего ребенок. Ребенок Тома, вдруг подумала она и тут же ощутила сухость во рту. Том дорожит его мнением.
 Подойдя к ней достаточно близко, Марк остановился и засунул руки в карманы. Ронни улыбнулась: в такой позе и с таким выражением лица он показался ей копией Тома.
 – Привет, Марк.
 – Мой отец – дерьмо! – выпалил он. Ронни удивленно подняла брови.
 – Да? – отозвалась она совершенно невозмутимо.
 – Он получал удовольствие, а расплачиваться за это решил заставить меня.
 Ронни подтянула к себе колени и обхватила их руками.
 – Да? – повторила ода.
 – Вы, должно быть, себе не представляете, каким унижениям меня подвергали в школе в последние два дня. А он намерен заставить меня вернуться туда.
 – Ах вот как…
 Ронни вздохнула с облегчением, когда поняла причины плохого настроения Марка. Марк поднял на нее взгляд.
 – Поговорите с ним, прошу вас.
 – О чем?
 – О том, что я не могу вернуться в школу. Вас он послушает.
 – Нет, Марк. Боюсь, что в этом вопросе он не станет слушать никого.
 – Если вы не захотите с ним поговорить, я позвоню газетчикам, сообщу, где вы. Бабушка сказала, что вы держите это в секрете.
 Ронни взглянула на него с упреком.
 – Марк, шантаж – грязная вещь.
 – Не более грязная, чем то, что сотворили вы и мой отец.
 – Мы полюбили друг друга.
 Марк презрительно хмыкнул.
 – Ах, вы это так называете?
 – Может, поговорим, Марк? Подойди и присядь.
 Марк сердито посмотрел на нее. По-видимому, он не знал, как поступить. Все-таки в конце концов он приблизился на несколько шагов и опустился на землю в двух футах от Ронни, подогнув под себя ноги и упершись локтями в колени.
 – Ну, говорите.
 – Мне очень жаль, – заговорила Ронни, тщательно подбирая слова, – что тебе пришлось пострадать из-за того, что напечатали газеты. Многое там – пустые домыслы.
 – Фотографии – не домыслы.
 – Хорошо, фотографии подлинные, – признала Ронни. – Согласись, это было отвратительно. Мне, как и твоему отцу, стало жутко, когда мы их увидели. Но пойми, мы не знали, что нас фотографируют. Кто-то шпионил за нами и снимал нас на пленку, в то время как мы считали, что мы одни. Как бы ты сам себя чувствовал, если бы на всеобщее обозрение были представлены снимки, на которых все твои знакомые без труда узнали бы тебя и твою девушку? Если бы в газетах напечатали репортажи о том, что вы сами считали вашим сугубо личным делом?
 Этот аргумент, казалось, произвел на Марка впечатление. Однако после некоторой паузы он злобно произнес:
 – Вы были замужем. А мой отец стал вашим любовником.
 Он посмотрел ей в глаза. Ронни помолчала, не зная, должна ли она продолжать или же лучше предоставить Тому объясняться с сыном. Все же она решила идти до конца.
 – Послушай, Марк, кажется, тебе семнадцать лет?
 – Да. Исполнилось две недели назад.
 – Может быть, твой отец мне этого не простит, но я хочу объяснить тебе все, от начала до конца. Да, я была замужем, но к тому времени, как я познакомилась с твоим отцом, у нас с мужем не было интимных отношений более года. Ты меня понимаешь? А твой отец – чрезвычайно достойный человек. Он не желал вступать со мной в связь. Он боролся с соблазном, пока мог. А потом мы полюбили друг друга, и у нас не было больше сил бороться. Я решилась на развод, но опоздала… Родные моего мужа – а все его дети старше меня – меня невзлюбили и наняли частного детектива, чтобы он следил за мной. А мой единственный проступок состоял в том, что я полюбила твоего отца. По правде говоря, я не считаю, что это так уж плохо. Твой отец – прекрасный человек.
 – Бывает и так. – Марк глянул на нее исподлобья. – Говорят, вы убили своего мужа.
 – Я не убивала. Марк, даю тебе честное слово. Я его не убивала.
 – Кое-кто говорит даже, что вашего мужа убил мой отец.
 – И он ни в чем не виноват. Это невозможно. Он был тогда в Калифорнии.
 – Так он говорит.
 – Марк, ты должен ему верить. И не судить его слишком строго. Его ошибка лишь в том, что он полюбил меня. Да и в этом не он виноват.
 Марк оглядел ее: рыжие волосы, собранные в хвостик, изящную фигуру, босые ноги.
 – Да, – со вздохом признал он, – я допускаю, что он не смог устоять.
 Ронни улыбнулась ему.
 – Спасибо, Марк.
 – Ладно, пусть даже вы не так виноваты, как все вокруг твердят. Но я не собираюсь возвращаться в школу, где мне будут тыкать в нос этими фотографиями.
 Ронни сочувственно кивнула:
 – Да, я тебя понимаю. Ты, наверное, догадался, что на ферме у твоей бабушки я скрываюсь от всех.
 – Отец даже не сказал мне, что вы здесь.
 – Конечно. Это держится в тайне.
 – Так мне и бабушка твердила. Пресса, мол, готова душу из вас вынуть.
 – Правильно.
 Марк заметно повеселел.
 – Папа меня, наверное, убьет. Я уехал на его машине.
 Ронни усмехнулась, хотя изо всех сил старалась удержаться. На самом деле ей захотелось расхохотаться, когда она вообразила, как Том голосует где-нибудь на шоссе.
 – А сам он где был?
 – У моей мамы. – Марк вновь сделался мрачным. – Она позвонила ему, когда я сегодня утром отказался идти в школу. И попросила его “поруководить моим поведением”.
 Ронни в изумлении воззрилась на него.
 – Значит, он и твоим поведением “руководит”?
 – Ну да.
 – Мне это знакомо, – сказала Ронни с чувством.
 – Что-о? Он пытался помыкать вами?
 – Конечно! С самого первого дня. Когда я чувствую, что он мной “руководит”, мне хочется сразу же сделать что-нибудь ему наперекор.
 – Мне тоже.
 Они посмотрели друг на друга – уже менее враждебно, скорее как товарищи по несчастью. А затем Ронни бросила взгляд через плечо Марка на подъездную дорогу, и на лице ее отразилось беспокойство.
 – Марк, не хочется тебя расстраивать, но сюда едет твой отец.
 Марк оглянулся и в огорчении сплюнул. Кажущаяся отсюда крошечной фигурка взбежала по ступенькам на крыльцо и скрылась в доме. Седан цвета шампанского остался перед входом, рядом с собственной машиной Тома.
 – Чья это машина? – поинтересовалась Ронни.
 – Моей мамы. – Марк с отвращением поморщился. – Она тоже готова меня убить. Она ненавидит меня в те моменты, когда ей приходится звонить отцу и просить воздействовать на меня.
 Том опять появился на крыльце и огляделся по сторонам.
 – Может, помашешь ему? – предложила Ронни. – Или лучше я?
 – Да ладно, – сердито отмахнулся Марк. – Сейчас он вас увидит. Думаете, он не заметит вашу зеленую майку?
 Через долю секунды взгляд Тома остановился на ней. Марк оказался прав, махать и в самом деле не пришлось. В отличие от самой Ронни и Марка, Том не стал огибать забор, отделявший двор от поля. Он просто перемахнул через него и торопливо зашагал к тополю, под которым сидела Ронни.
 – Видно, что его достали, – злорадно сказал Марк.
 – Да.
 Если походка человека может свидетельствовать о чем-либо, то Марк был прав. Том мерил поле широкими шагами, и каждое его движение излучало гнев.
 – Вы когда-нибудь видели отца разъяренным? – осведомился Марк.
 – Один раз. Может, два.
 – Тогда приготовьтесь к третьей попытке.
 – Послушай, что ты такое сказал, когда садился в его машину?
 Марк смущенно взглянул на нее и покачал головой.
 – Ничего особенного.
 – Что-нибудь гадкое обо мне?
 – Ну, вроде того.
 – Ничего страшного, Марк. Я на тебя не сержусь. Я все понимаю. Кстати, как там Лорен?
 – Я теперь встречаюсь с Эми Рубенс.
 – Рада за тебя.
 Для дальнейшей беседы у них уже не оставалось времени. Том стремительно приближался.
 В последний раз Ронни видела его при свете дня в кабинете у Дэна Осборна, а после этого еще трижды, но по ночам. Он появлялся в ее спальне после полуночи и уходил до рассвета. После этого она спала сном младенца, а он, вероятно, нет. Ронни уже приходило в голову, что он является к ней, как вампир – исключительно под покровом ночи.
 Сейчас он слегка пошатывался, пересекая поле, и Ронни подумала, что это, вероятно, из-за хронического недосыпания. Еще ей очень хотелось знать, известно ли Салли о ночных визитах сына в дом. Во всяком случае, самой Ронни старая дама не говорила ни слова.
 Теперь Тома отделял от Ронни и Марка только ручей. Он весело журчал и сверкал на солнце. Легкий ветерок колыхал крону тополя, и неумолчный шорох листьев сливался с журчанием прозрачной воды. День был теплый и ясный. От палящего августовского зноя остались только воспоминания. Листва тополя уже начинала желтеть.
 Приблизившись, Том замедлил шаг. Он смотрел на сына и Ронни исподлобья. По лицу его было ясно, что он зол до крайней степени.
 Ронни решилась нарушить молчание первой:
 – Привет, Том.
 Марк насупился и молчал. Том остановился возле самого ручья. Он бросил еще один быстрый взгляд на Ронни и обратился к сыну. Две пары одинаковых голубых глаз вступили в молчаливый поединок.
 Ронни чувствовала, что вот-вот разразится буря. Поэтому она легко поднялась с земли, перескочила ручей, оказалась рядом с Томом, положила руку ему на плечо и поцеловала в щеку. Щека была теплой, гладко выбритой, и от нее исходил приятный запах хорошего одеколона.
 – Привет, Том, – повторила она чуть более серьезно.
 Том повернул голову. Выражение его лица немного смягчилось, и он улыбнулся.
 – Привет, Ронни.
 Он обнял ее и слегка прижал к себе, но не поцеловал. Он опять смотрел на Марка, а тот отвечал ему таким же исполненным враждебности взором. Ронни подумала, что через несколько лет, когда Марк окончательно возмужает, он станет почти точной копией отца.
 – Если мой сын наговорил грубостей, прошу извинения за него, – сказал Том, не сводя глаз с Марка. – Он обязательно тоже извинится. Позже.
 – У нас обошлось без грубостей, – поспешила возразить Ронни и прижалась к Тому.
 Никаких нежностей под пристальным взглядом Марка она не могла себе позволить. Ей хотелось перебороть недоброжелательство Марка, а не наживать врага в его лице.
 – Мы просто поговорили. Том, Марк кое в чем прав. Мы все оказались в неловком положении. Нам есть от чего краснеть. А ему?
 – Мне жаль его, но он обязан вернуться в школу. Ему придется научиться с этим жить. По крайней мере в ближайшее время он от них никуда не денется.
 – А что, шумиха не утихает?
 С тех пор как она переехала на ферму, единственный раз скандал непосредственно коснулся ее только во время похоронной церемонии. Ронни неожиданно поняла, что здесь, в доме Салли, она ни разу не держала в руках газеты и даже не смотрела телевизор. Ясно, ее оберегали от всего этого кошмара.
 – Пока нет.
 Отрывистый ответ Тома ясно дал ей понять, что положение по-прежнему скверно. Она вздрогнула.
 – Хорошо. Я прошу прощения. – Марк обращался к отцу. Голос его все еще был мрачен. – Беру назад все, что я сказал насчет… Ну, ты понимаешь.
 Ронни улыбнулась Марку. Вовсе не трудно было догадаться, что он имел в виду.
 – Вот так. – Том сразу же расслабился. – Но если ты еще раз возьмешь без разрешения мою машину, я спущу с тебя три шкуры.
 – Извини. Я погорячился.
 – Точно.
 Отец и сын обменялись настороженными взглядами.
 Ронни решила, что настала пора вмешаться.
 – Раз уж ты приехал, – сказала она, – может, мы поедим? Лично я умираю с голоду.
 Том повернулся к ней. Улыбка тронула его губы. Разумеется, он разгадал маневр Ронни.
 – Я тоже. – Теперь он окончательно успокоился. – Марк, идем обедать.
 Марк кивнул и перешагнул через ручей.




 ГЛАВА 44




 19 сентября, 13 часов 

 Когда раздался стук в дверь, Марла находилась в спальне. Они с Джерри только что позанимались любовью – к обоюдному удовольствию, и теперь Джерри собирался в овощную лавку, где работал охранником на половинной ставке.
 – Я открою! – крикнул он и сунул ноги в туфли.
 Стук повторился.
 Сейчас на Джерри была темно-синяя форма охранника, и он очень походил на того полицейского Джерри, который задержал когда-то Марлу в Билокси. Она уже говорила ему, что ей нравятся мужчины в форме. В общем-то, это признание и привело их в постель.
 Одеваясь, Марла слышала стук двери и приглушенные мужские голоса. Этот визит даже не вызвал у нее любопытства. Она уже привыкла к монотонному существованию в доме Джерри. Но ей нужно было пройти в ванную, а Джерри, судя по всему, впустил гостя в дом.
 Марла прошла в ванную, задержалась там, а потом, выходя, посмотрела в сторону открытой двери гостиной.
 Джерри разговаривал с человеком в полицейской форме. Полицейский стоял к Марле спиной.
 – Наверное, звонила моя знакомая, – сказал Джерри.
 – Понимаете, начальство требует от нас особого внимания к этому делу, – ответил полицейский. – Погибла дочь Чарли Кея Мартина, и он использует все свои связи, чтобы оказать давление на департамент полиции. Требует, чтобы мы нашли убийцу как можно скорее. Если вашей знакомой что-либо известно, а она именно так заявила адвокату, я был бы очень признателен, если бы она поделилась информацией со мной.
 – Хорошо, я думаю, вы можете с ней поговорить. – Тут Джерри заметил Марлу. – Марла…
 Полицейский резко повернулся, и Марла увидела его серые глаза на лице, которое навсегда врезалось в ее память.
 Этот человек что-то искал в ее квартире. Этот человек пришел за ней в гостиницу. В ее глазах Фредди Крюгер [17] был ангелом по сравнению с этим человеком.
 Кровь заледенела в ее жилах.
 – Джерри, это же он! Это он!
 С воплем Марла метнулась в кухню. “Полицейский” ринулся за ней. Джерри перегородил ему путь.
 Страх придал Марле сил. В мгновение ока она пересекла кухню. За ее спиной послышался шум борьбы, затем стук падения. А Марла, спасая свою жизнь, вылетела на задний двор, мысленно благодаря бога за то, что Лиззи играла с какой-то девочкой за углом. Была бы она во дворе, вдвоем они б не выбрались оттуда.
 Из заднего двора она выскочила в переулок и услышала, как за ее спиной хлопнула дверь. Глянув через плечо, она увидела, что за ней гонится враг.
 Значит, Джерри без сознания. Или мертв.
 Но некогда думать об этом, надо спасаться.
 Марла вдруг поняла, что, если она побежит по переулку, преследователь без труда настигнет ее. Поэтому она свернула за угол гаража. В этом квартале при каждом доме имелся отдельный гараж – как правило, деревянная хибара; несколько алюминиевых гаражей служили предметами особой гордости своих владельцев. Она увидела боковую дверцу, открыла ее и заперлась изнутри. Ей казалось, что пыльную тишину, царящую внутри гаража, нарушает только бешеный стук ее сердца.
 Марла прислонилась к стене, стараясь отдышаться.
 Не надо себя обманывать: рано или поздно он ее обнаружит. В самом лучшем случае она выиграла несколько минут.
 “Спокойно, – сказала себе Марла. – Спокойно. Паника тебя погубит”.
 Марла поняла, что оказалась в гараже миссис Диас, пожилой дамы, которой Джерри время от времени носил продукты из овощной лавки. У миссис Диас старенький, ржавый “Шеви-Нова”. Судя по его виду, он не трогался с места долгие годы.
 Ключ был в замке зажигания. Вот что значит маленький патриархальный городишко в штате Миссисипи.
 Марла уселась за руль.
 “Спокойно!” – приказала она себе, стараясь унять дрожь в руках.
 Прежде всего нужно убедиться, что машина на ходу. Она пыльная, и Марла ни разу не видела, чтобы миссис Диас куда-нибудь на ней выезжала. А если она все же на ходу, значит, нужно выскочить наружу, открыть ворота и выехать из гаража, причем достаточно медленно, чтобы не привлечь внимания.
 Марла не смогла бы сказать, что именно заставило ее бросить взгляд на ворота гаража. Они со скрипом приоткрылись, и Марла увидела руку и рукав форменного кителя полицейского. И сразу поняла, кто стоит снаружи.
 Она повернула ключ зажигания и начала молиться так истово, как никогда в жизни не молилась.
 Он уже тянулся к дверце машины.
 “Боже, нет. Прошу тебя, боже!”
 Мотор взревел. Марла изо всех сил вдавила педаль газа в пол. “Шеви-Нова” ринулся вперед, сбив с петель непрочные ворота гаража.




 ГЛАВА 45




 20 сентября, 10 часов 

 Ронни поняла, что случилось что-то нехорошее, как только вошла в кухню.
 Том ушел от нее перед рассветом. Она заснула с легкой улыбкой, думая о том, сколько раз за сутки ему пришлось мотаться между городом и фермой матери.
 Они с Марком оставались у Салли до пяти. Сначала они вместе с Ронни побродили по ферме, потом Ронни ушла, чтобы помочь хозяйке закончить приготовления к церковному ужину, дав Тому и Марку возможность решить свои разногласия наедине. Потом Марк вошел в дом, и Ронни предпочла побыть на воздухе.
 Они с Томом сидели на качелях, когда появилась Салли с кувшином чая со льдом. Целый час они вчетвером сидели под кленами, попивали холодный чай и болтали о том о сем, а в сущности, ни о чем. А потом Марк с отцом уехали.
 Провожая взглядом машины отца и сына, Ронни подумала, что до сих пор им с Томом не удавалось спокойно побыть вдвоем хотя бы пару часов. Скорее всего очень многие люди за всю свою жизнь так и не узнают, как ценно и быстротечно время.
 Ей безумно хотелось все время быть рядом с Томом, но это было невозможно, так что они должны были наслаждаться каждой минутой.
 И вдруг в мозгу отчетливо сверкнула мысль: отныне она не замужем.
 Она свободна.
 Ронни могла бы поклясться, что услышала, как тяжкий груз падает с ее плеч. Ее настроение немедленно взлетело до небес, как воздушный шар, наполненный легким гелием.
 Льюис, упокой господи его душу, мертв. Ронни уже ничем не обязана ему.
 Теперь у них с Томом есть в запасе вечность.
 И как только смехотворные подозрения в убийстве рассеются, они смогут быть вместе, когда пожелают. Никто и ничто не будет стоять у них на пути.
 Так думала Ронни до тех пор, пока не спустилась к завтраку и не увидела в кухне Тома и его мать за чашками кофе.
 – Что такое? – с тревогой спросила Ронни.
 – Дорогая, присядьте и поешьте. Том, пусть она сначала позавтракает, – сказала Салли, вставая из-за стола.
 – Что такое? – повторила Ронни требовательным тоном, глядя Тому в глаза.
 Салли вздохнула. Она явно была сильно расстроена.
 – Дэн просит тебя подъехать к нему в офис в двенадцать часов. – Том помолчал, но обмануть Ронни ему не удалось. О встрече с адвокатом не сообщают с таким лицом. Она молчала, ожидая продолжения. – Он отвезет тебя в полицейский участок. Утром ему позвонил окружной прокурор. Подписан ордер на твой арест по обвинению в убийстве Льюиса. Дэн упросил его не увозить тебя в наручниках. Он обещал, что сам доставит тебя, куда нужно. Тебе придется в час быть в участке.
 Ронни не сразу поняла, что ее собственные губы прошептали слово, которое она услышала:
 – Боже!
 Она прислонилась к дверному косяку, чувствуя, как кровь отливает от ее головы.
 Том поднялся из-за стола, подошел к ней, притянул к себе и крепко обнял.
 Она рухнула бы на пол, если бы он не поддержал ее.
 – А это… это надолго? В полицию? Там мне дадут что-нибудь подписать и отпустят? Или…
 – Не знаю.
 Том обнимал ее крепко, и она чувствовала, что ему так же тяжело не целовать ее, как и ей. Голос его показался ей чужим.
 Ее до безумия испугал его ответ.
 – Том, я не убивала его.
 – Я знаю, любимая. Знаю.
 Ронни задрожала. До нее начал доходить зловещий смысл ситуации.
 – Если меня арестуют, я же целый месяц оттуда не выйду. Или – целый год. Сколько времени идет процесс? Помнишь О. Джея [18] ? Только процесс длился больше года. И он, кажется, все это время сидел в тюрьме, да? А если они скажут, что я убийца… – Голос ее прервался. – Спаси меня, Том.
 – Ты невиновна. И мы это докажем. Мы найдем настоящего убийцу, и тогда…
 Он умолк. Ронни подняла голову и увидела, что он не может говорить.
 Он плакал.




 ГЛАВА 46




 20 сентября, 11 часов 50 минут 

 Марла и Лиззи провели беспокойную ночь в машине, так как у Марлы не было денег, чтобы заплатить за номер в мотеле. К счастью, у Лиззи в шортах нашлось два четвертака, а под водительским сиденьем Марла обнаружила долларовую купюру очень древнего вида. Этого хватило, чтобы купить пончиков и молока для Лиззи. Сама Марла утолила жажду водой.
 Она не знала, куда теперь ехать.
 Благополучно выехав из гаража миссис Диас, она свернула за угол, подхватила возмущенную Лиззи, затолкала ее в машину и на полном ходу помчалась прочь из города. Враг как будто не сел ей на хвост – в последний раз она видела его в гараже. Тем не менее она знала, что он ее преследует.
 По дороге к Джексону Марла остановилась только один раз – чтобы сообщить в полицию об убийстве и продиктовать адрес Джерри.
 Сейчас они с Лиззи сидели в машине на стоянке возле нового здания законодательного собрания штата. У Марлы не было ни денег, ни бензина, ни удачи. “Вторая жена” и ее высоколобый адвокат были ее последней надеждой. Если они ей не помогут, ей придется идти в полицию.
 Что ж, по крайней мере Лиззи будет в безопасности.
 Марла была уверена, что убийца не служит в полиции, хотя на нем был форменный мундир. И раньше он не казался ей полицейским – просто по манере держаться. А на полицейских у нее выработался нюх. Нет, он каким-то образом узнал, что Джерри раньше служил в полиции, и нацепил форму, чтобы внушить ему доверие.
 Но каким же образом он сумел найти Джерри?
 Марла не знала и не желала знать ответ на этот вопрос. Этот человек как будто всеведущ и всесилен. До сих пор она чудом ускользала от него. Но полоса удач не может длиться вечно.
 – Мам, я хочу писать.
 Лиззи заерзала на переднем сиденье. Она устала, была голодна и потому капризничала. Марла тоже устала, судя по тому, какое раздражение на нее нахлынуло. Вечно она хочет писать.
 – Так иди писай.
 – Щас вернусь.
 Лиззи выскочила из машины и затрусила к туалету.
 Марла попыталась сосредоточиться. Офис адвоката находился в здании, расположенном напротив станции техобслуживания. Она отыскала его адрес в телефонной книге. А в дороге Марла услышала по радио, что вторая жена должна посетить его в полдень – перед арестом по обвинению в убийстве мужа.
 Тротуар перед зданием, где помещалась юридическая контора, был уставлен телекамерами. Само здание было оцеплено полицией.
 Какая честь второй жене!
 Марла вышла из машины, зашла в телефонную будку и набрала номер адвоката. Звонок стоил ей предпоследнего четвертака. Она услышала автоответчик – как и утром. Правда, теперь она не могла оставить своего номера.
 – Меня зовут Марла. Я должна поговорить с мистером Осборном по поводу убийства сенатора. Я знаю, кто его убил. По крайней мере, думаю, что знаю. И я, безусловно, знаю, что его жена ни в чем не виновата. Я говорю из автомата напротив. Сейчас я войду в здание и прошу мистера Осборна меня принять.
 Марла повесила трубку.
 Она уже убедилась, что разговаривать с автоответчиком бесполезно. Скорее всего никто и не прослушивает сообщения. В первый раз она звонила из дома Джерри. Тогда она оставила свой номер.
 И никто ей не перезвонил.
 Белый автомобиль въехал на станцию техобслуживания и остановился у обочины в тени здания напротив, позади синего “Дампстера”. Марла не могла не обратить на него внимания, так как у нее уже развивалась мания преследования. Из той машины вышел какой-то человек, но явно не тот, кого она боялась. Плотный курчавый брюнет в синем костюме. Нерешительной походкой он вошел в магазинчик при станции.
 Марле показалось, что этого человека грызет какая-то проблема. В ней вдруг взыграло любопытство. Непонятно почему. В конце концов, ее собственная жизнь в последнее время превратилась в сплошной кошмар.
 И тем не менее она подошла к машине и глянула на сидящую на пассажирском сиденье женщину.
 Та подняла глаза. И Марла онемела от неожиданности.
 Голова той женщины была покрыта шарфом, и тем не менее – пусть не на сто, а на девяносто девять процентов – Марла была уверена, что перед ней вторая жена сенатора.




 ГЛАВА 47




 20 сентября, 11 часов 55 минут 

 У Ронни так пересохло во рту, что она едва разлепила пересохшие губы.
 – Кенни, вы не могли бы купить мне попить?
 – Да, Ронни, конечно.
 Кенни сочувствовал ей, и ему хотелось сделать все возможное, чтобы облегчить ту невыносимую ношу, которую Ронни пришлось взвалить на себя. Он был бы чрезвычайно рад хоть как-нибудь помочь ей. Это Том заставил его сесть за руль и отвезти Ронни в Джексон, так как самому Тому Дэн Осборн строго-настрого наказал держаться подальше от Ронни.
 Как бы то ни было, Ронни должна оказаться в кабинете своего адвоката ровно в полдень.
 До полудня оставалось пять минут. Ронни старалась оттянуть неизбежный миг, как только могла.
 Кенни въехал на территорию станции техобслуживания. Он специально завернул сюда, чтобы наверняка избежать встречи Ронни с падкими на тухлые запахи репортерами.
 На этой станции, как и на многих других, имелся магазинчик, где продавались кое-какие немудрящие закуски и безалкогольные напитки.
 При мысли о еде Ронни сделалось нехорошо. Она с самого утра маковой росинки во рту не держала, и ей казалось, что она никогда уже не сможет есть.
 Зато ей хотелось пить.
 – Только попить? Может, еще что-нибудь?
 – Нет, Кенни. Просто попить.
 Она почти совершенно лишилась голоса. Что неудивительно: она плакала на груди у Тома до тех пор, пока оставались слезы… И Том тоже плакал. Что, между прочим, свидетельствовало о крайней серьезности положения – чтобы разрыдался Том…
 Оказавшись в тюрьме, она вновь переступит ее порог через несколько месяцев, а то и лет. Она уверена в этом. И он это знает.
 И он никак не может спасти ее. И она ничем. не может помочь себе.
 Ей было плохо, жарко, страшно. Никогда раньше ей не приходилось быть под арестом. Да и не ареста она боялась, а дней, недель, месяцев несвободы. Потерянных для жизни месяцев, недель, дней.
 Как же это случилось как раз тогда, когда ей открылось значение времени?
 Кенни вышел из машины и скрылся за дверью магазина.
 Ронни смотрела прямо перед собой и ничего не видела. Стоял теплый солнечный день, но она застыла. Это невозможно. Увы, невозможно.
 Ее рука потянулась к ручке дверцы. Она еще может спастись. Убежать…
 Вдруг она услышала стук в окно.
 Молодая женщина с длинными светлыми волосами.
 Ронни была настолько отрешена от всего, что нажала на кнопку, и боковое стекло стало опускаться.
 И вдруг она вспомнила, кто она и где находится, и тут же вновь нажала на кнопку, чтобы поднять стекло.
 – Нет, подождите! Вы должны меня выслушать! Я знаю, кто все это устроил! Я знаю, кто убил вашего мужа! – тараторила неизвестная женщина.
 Палец Ронни замер у кнопки. Стекло было уже поднято на три четверти. Ронни уже поняла, что неизвестная женщина не принадлежит к журналистской братии. Она не показалась Ронни красивой, но, несомненно, была в своем роде привлекательной. Дешевое бледно-голубое платье. Ничем вроде бы не примечательное, но четко очерченное лицо. Очень загорелая кожа.
 И эта женщина утверждает, что знает, кто убил Льюиса. Не исключено, что она – сумасшедшая. И все же, что потеряет Ронни, если выслушает ее?
 Ронни решилась и опять нажала на кнопку. Стекло медленно поползло вниз.
 Секунду или две обе женщины молча смотрели друг на друга.
 – Вы сказали, что знаете, кто убил моего мужа? – осторожно начала Ронни.
 Она чувствовала себя очень глупо из-за того, что хваталась за соломинку – но разве у нее оставалась более надежная опора?
 – У него была яхта под названием “Солнечный путь”?
 Ронни кивнула.
 – Одна моя подруга – нет, две – пошли однажды вечером на эту яхту и не вернулись. Потом появилось сообщение, что найден труп одной из них. Помните дочь Чарльза Кея Мартина? Вы, наверное, видели телерепортаж.
 Ронни кивнула: она в самом деле смутно припомнила сообщения о гибели дочери какого-то телепроповедника.
 Женщина наклонилась к ней ближе. Ее пальцы с обкусанными ногтями вцепились в край стекла.
 – Все, кто в ту ночь был на яхте вашего мужа, погибли. Сюзан. Клэр. Наши знакомые, которые вызвали девочек. Ваш муж. И меня кто-то пытается убить из-за того, что я знаю! А…
 Чья-то фигура выросла за ее спиной. Резким движением тот человек ударил неизвестную женщину в бок. Послышался приглушенный хлопок, глаза женщины закатились, и она рухнула навзничь.
 Удивление и ужас парализовали Ронни. Она даже не вскрикнула.
 – Теперь твоя очередь, милашка.
 Мужская рука ухватила ее за волосы. Она дернулась и почувствовала резкую боль. Мужчина приложил к ее плечу какой-то предмет – как будто бы белый пластиковый прямоугольник размером с ладонь.
 На этот раз глухого хлопка не было.




 ГЛАВА 48




 20 сентября, полдень 

 – Что значит уехала?! – заорал Том.
 Он стоял на кухне в доме своей матери, прижимая к уху мобильный телефон. Салли стояла в трех футах от него. С момента отъезда Ронни она не отходила от сына, словно следя, чтобы ее ребенок как-нибудь случайно не поранился.
 Но он взрослый человек, ему уже поздно держаться за юбку матери. Он усмехнулся про себя. Он любит мать и благодарен ей за стремление помочь, но в жизни бывают ситуации, в которых матери бессильны.
 – Она уехала на твоей машине?
 Том не мог поверить в то, что втолковывал ему Кенни.
 Или Кенни сошел с ума, или сам он забыл родной язык.
 Том сделал глубокий вдох и попытался сосредоточиться.
 – Так, Кенни, давай-ка еще раз. По порядку.
 – Том, говорю тебе, она уехала! Да, в моей машине!
 Кенни уже срывался на крик.
 – Ронни?
 – Естественно, Ронни. Я, между прочим, о ней с тобой говорю. Ронни! Ронни уехала в моей машине! Надо полагать, она попросту сбежала.
 – Кенни, ты уверен, что машины поблизости нет? Может, еще раз посмотришь?
 – Том, ты думаешь, я плохо смотрел? Дело было так. Она сказала, что хочет пить, и попросила меня остановиться и купить бутылочку воды. Я заехал на станцию техобслуживания: там есть магазинчик. Я пошел туда. Когда я вернулся, машины не было. Ронни не было. Что ты на это скажешь?
 – Господи Иисусе! – Том прислонился к стене. – Мы обсуждали с ней вариант с побегом. Она знает, что ее легко найдут. Побег только ухудшит ее положение в глазах присяжных. Нет, Кенни, она не могла бежать.
 – Наверное, она потеряла голову в последнюю минуту. Она была совсем белая. По-моему, она до смерти перепугана.
 – Господи Иисусе, – повторил Том. – Ты где?
 Кенни назвал адрес.
 – Немедленно выезжаю. Позвони Дэну Осборну и обо всем ему расскажи. Постарайся не подпустить репортеров.
 – Есть, – сказал Кенни и повесил трубку.




 ГЛАВА 49




 20 сентября, 12 часов 30 минут 

 Сначала Ронни подумала, что ей приснился кошмар. У нее кружилась голова, она не могла понять, где находится. Мир вокруг нее почему-то раскачивался. И лицо ее прикрыто какой-то тряпкой, потому-то так трудно дышать и ничего не видно.
 Она попыталась убрать тряпку с лица и обнаружила, что руки ее связаны.
 Это было совсем уж невероятно. Ронни закрыла глаза, стараясь успокоиться и прийти в себя.
 И тогда она припомнила, что с ней произошло. Станция техобслуживания. Незнакомая блондинка. Мужчина просовывает руку в окно машины и хватает Ронни за волосы.
 А потом – жуткая, невероятная боль, как будто по ней проехал асфальтовый каток.
 Она похищена.
 Ее затрясло.
 Зачем?
 Та женщина говорила, что Льюиса вроде бы убили из-за яхты. Она не могла в точности вспомнить слова. Может, и ее похищение имеет отношение к Льюису?
 Ее руки заведены за спину и связаны ее собственным шарфом. А ноги связаны чем-то чуть более эластичным. Чулками. Ее собственными чулками.
 И туфель на ней не было.
 Она лежала на правом боку, с головы до ног прикрытая какой-то плотной тканью, источавшей кислый запах. Наверное, она находилась в машине, так как ощущалась тряска.
 Инстинкт самосохранения подсказывал Ронни, что следует лежать неподвижно.
 – Привет, это я.
 Незнакомый мужской голос раздался так неожиданно и так близко, что Ронни не могла не вздрогнуть. Нетрудно было догадаться, что он говорит по телефону.
 – У меня возникла проблемка. Мне пришлось забрать и вторую. Ну, жену сенатора.
 Из трубки доносились невнятные звуки. Ронни не могла разобрать слов, но по интонации было ясно, что кто-то орет на ее похитителя.
 – Так, а что мне оставалось? Она все успела рассказать, я сам слышал. И про яхту, и про то, что все умерли. Так что же я должен был делать? Я был вынужден забрать обеих.
 Телефон снова разразился невнятными криками.
 – Послушайте, я все устрою. Можете не волноваться. Никто их никогда не найдет, я вам гарантирую. Я…
 Он умолк. Должно быть, его собеседник говорил теперь нормальным тоном, так как Ронни не слышала ни звука.
 – Да, отличная мысль. Так я и сделаю. Нет-нет, я понимаю. Никаких следов на ней не останется. Не беспокойтесь, уже все. Эти две бабы были последними. Больше никого не осталось, кто бы знал. Да-да, конечно. Хорошо, я вам перезвоню.
 Он не попрощался. Ронни услышала щелчок и догадалась, что у ее похитителя мобильный телефон.
 Ронни собралась с мыслями. Что же можно извлечь из услышанного? Итак, ее похитили потому, что незнакомая блондинка рассказала ей, что Льюиса убили из-за того, что на яхте Льюиса однажды что-то случилось. И все, кто знал о случившемся, умерли.
 А теперь знает и она. Следовательно…
 Ее пробрала дрожь.
 Машина остановилась. Вместе с ней остановилось сердце Ронни. Она застыла.
 Открылась дверца. Тот человек вышел из машины. Зашуршала его одежда. Послышались удаляющиеся шаги.
 И – тишина.
 Остановка – это плохо. Что он сейчас предпримет? Наверняка он задумал убийство.
 Ронни отчаянно старалась найти путь к спасению, но ей не хватило времени. Он вернулся. Дверца возле головы Ронни открылась, и с нее стянули покрывало.
 Она лежала неподвижно, думая только о том, чтобы ровно дышать. Но он, по-видимому, не смотрел на нее. Он взял ее за ворот и рывком усадил.
 При подобных обстоятельствах только первоклассная актриса могла бы изобразить бессознательное состояние, но Ронни справилась с этой задачей.
 Он подхватил ее на руки и вынес из машины.
 Ронни приоткрыла глаза. Увидела она край рабочей куртки цвета хаки, ковер из прошлогодних листьев, сухие ветки, камни и толстые стволы деревьев.
 Значит, она в лесу. Здесь прохладно и пахнет мхом.
 Увидела она и машину. Это была машина Кенни. А ехала она на переднем пассажирском сиденье, спинку которого откинули так, что она лежала почти горизонтально.
 Похититель положил ее в багажник, как свернутый в трубку ковер. Чтобы она уместилась, он согнул ее колени. А затем пошел прочь.
 Ронни открыла глаза. Крышка багажника осталась открытой. Враг ушел – не представился ли шанс к бегству?
 Нет, ведь она связана. Может, закричать? Скорее всего здесь ее никто не услышит.
 Никто из тех, кто пришел бы на помощь.
 Опять послышались шаги. Ронни тут же закрыла глаза. Что-то навалилось на нее, и крышка багажника захлопнулась.
 Ронни открыла глаза. На ее лице лежали чьи-то волосы. Длинные, светлые, слегка пахнущие цветочным шампунем.
 Ронни попыталась стряхнуть волосы с лица. Безусловно, ее товарищем по несчастью оказалась та незнакомая женщина, что подошла к ней на стоянке. Сейчас эта женщина, по всей видимости, лежала без сознания. Она тоже была связана по рукам и ногам.
 Машина тронулась с места. А Ронни и неизвестной ей женщине оставалось лишь трястись в багажнике.




 ГЛАВА 50




 20 сентября, 12 часов 40 минут 

 Кенни поджидал Тома возле станции техобслуживания – низкого сооружения с двумя воротами. Бензоколонок здесь было шестнадцать.
 Узкая дверь вела в продуктовый магазинчик, где Кенни покупал воду для Ронни. Рядом с магазинчиком на самом краю автостоянки пристроился синий “Дампстер”.
 Кенни нервно переминался с ноги на ногу возле “Дампстера”. Увидев машину Тома, он кинулся к ней и заговорил, даже не дожидаясь, пока Том выйдет из машины.
 – Где Дэн? – спросил Том, выслушав историю исчезновения Ронни в очередной раз и воочию убедившись в том, что ни Ронни, ни машины в самом деле нет.
 – У себя в кабинете. Я говорил с ним по телефону. Он говорит, что не станет выходить, иначе на него набросится пресса. Все репортеры ждут не дождутся появления Ронни в полицейском участке в час.
 Глянув на толпу с фотоаппаратами и телекамерами, Том решил, что опасения Дэна небезосновательны.
 – Звони ему.
 Кенни указал на телефонную будку на тротуаре. Около нее стоял коричневый “Шеви-Нова”. Том обратил внимание на эту машину только потому, что в ней сидела маленькая девочка. Одна.
 Разговаривать по мобильному телефону в данных обстоятельствах было бы ошибкой, учитывая, что у репортеров имеется высокочувствительная звукозаписывающая аппаратура. Поэтому Том решил последовать совету Кенни, взял у него монету в двадцать пять центов и направился к кабине.
 Кенни, семеня рядом с ним, говорил:
 – Я долго не мог до него дозвониться. У него там автоответчик. Потом я додумался. Стал повторять: “Дэн, срочное сообщение. Дэн, срочное сообщение”. Он только тогда взял трубку. А твоего звонка он ждет.
 Том вошел в кабину, снял трубку, опустил четвертак в щель и, дождавшись гудка, набрал номер. Дэн ответил после первого же звонка.
 – Том, нам нужно ее вернуть, – заявил он, едва услышал голос Тома. – Если мы ее не вернем, это может обернуться катастрофой для нее. Представляешь себе картинку: фильм “Погоня” с миссис Ханнигер в главной роли?
 – Дэн, я не верю, что она удрала.
 Том сорок минут размышлял над этим вопросом и теперь был вполне уверен, что события развивались иначе.
 – Она удрала, Том. Других вариантов нет. Она послала твоего компаньона за водой, сама села за руль и смылась. Она боялась, что окажется в тюрьме, и я не могу ее за это осуждать. Но бегство здесь не поможет. Том, избежать ареста нельзя. Она должна посмотреть в глаза реальности. Ее необходимо вернуть.
 – Дэн, ты что, не слушаешь? Я не верю, что она удрала. Ей было страшно, но о бегстве она не помышляла.
 – Ну хорошо, если она не удрала, где же она? – скептически спросил Дэн.
 Том вздохнул и оглянулся. Новые и новые машины постоянно подъезжали к станции. Перед “Дампстером”, то есть на том месте, где Кенни оставил машину и Ронни, теперь разместился черный пикап. Два легковых автомобиля и мини-фургон стояли у бензоколонок. И еще три машины встали на газоне около “Шеви-Нова”.
 – Не знаю, – признался Том. – И я начинаю всерьез опасаться.
 – Чего? – раздраженно рявкнул Дэн.
 – Может быть, ее похитил сумасшедший. Вскочил в машину и был таков вместе с ней.
 – Ну да, конечно. И какова вероятность такого?
 – Может, что-то еще случилось.
 – Например?
 – Например, ее узнал какой-нибудь фанатичный поклонник сенатора и решил отомстить ей за якобы совершенное убийство.
 – В этом есть смысл, – признал адвокат.
 – Есть и другая версия. Вспомни, сенатор Ханнигер убит. Убила его не Ронни. Следовательно, убийца на свободе. Что, если он добрался до Ронни?
 – Чушь!
 – Ты считаешь это чушью только потому, что в глубине души ты убежден в виновности Ронни. Говорю тебе, убила сенатора не она. Черт побери, давай на минуточку  предположим, что она непричастна к убийству. Представил? А теперь задай себе вопрос: может ли убийца сенатора, кем бы он ни оказался, желать смерти Ронни?
 Дэн помолчал, потом уверенно произнес:
 – Здесь нет логики.
 – А в чем вообще ты видишь логику? Лично я – ни в чем. Но Ронни нет, машины нет, и я готов спорить на что угодно, что исчезла она не по своей воле. По-моему, нужно известить полицию.
 Дэн страдальчески застонал.
 – Дэн, я звоню.
 – Постой, Том. Послушай меня. Давай выждем какое-то время. Вдруг она появится сама? Если она все-таки удрала, мне бы очень не хотелось, чтобы об этом стало известно. Она в чьих угодно глазах будет выглядеть виновной. Как только прокурор узнает о ее исчезновении, Ронни сразу же будет объявлена в федеральный розыск. Предположим, машину увидят, она откажется остановиться. Тогда у полиции будет право стрелять. Подумай, Том.
 Том помолчал. Аргументы Дэна были весьма весомы, но Том не мог избавиться от стойкого ощущения, что что-то в рассуждениях адвоката неправильно.
 – Я все-таки позвоню в полицию, – сказал он. – Пусть объявят розыск. Я уверен, что за рулем не Ронни.
 Ответ последовал далеко не сразу. Том живо представил себе, как безупречно логический мозг адвоката перебирает варианты. Наконец он услышал:
 – Думаю, ты имеешь право принимать решения. Но если ты ошибаешься, последствия могут оказаться трагическими.
 – Я не думаю, что ошибаюсь.
 – Надеюсь, что не ошибаешься. – Дэн тяжело вздохнул. – Не суетись. В полицию я позвоню сам. Думаю, скоро мы все отправимся в участок.
 Том повесил трубку и повернулся к Кенни.
 – Он звонит в полицию.
 Кенни с досадой выругался.
 – Понимаешь, я не верю, что она решилась на побег.
 Кенни и Том вышли из кабины и двинулись к зданию станции. Девочка в “Шеви-Нова” пристально смотрела на них. Том не мог не заметить ее, несмотря на сильную тревогу за Ронни.
 Эта девочка сидит здесь уже довольно давно. Может, это дочь кого-то из полицейских или журналистов и ее не с кем оставить дома?
 Том приблизился к “Шеви”, наклонился и заглянул в открытое окно со стороны водителя.
 Глаза девочки округлились. Ну да, он чужой. Все дети боятся чужих. Том улыбнулся, давая ребенку понять, что у него нет ничего дурного на уме.
 – Скажи, пожалуйста, – заговорил он, – ты не видела здесь красивую женщину с рыжими волосами? Она приехала на белой машине. Мне очень нужно ее найти.
 Девчушка мотнула головой.
 – Не-а.
 – А вот этого господина ты видела? – Том указал на Кенни. – Он выходил из белой машины.
 Девочка посмотрела на Кенни и опять помотала головой:
 – Не-а.
 – Том, ты ее зря пугаешь, – вмешался Кенни. – Вряд ли она здесь так долго.
 – А вы не можете найти ту женщину? – поинтересовалась девочка.
 – Боюсь, не можем.
 – Моя мама тоже потерялась.
 – Потерялась твоя мама?
 Малышка кивнула, и ее рот капризно скривился.
 – Я пошла в туалет. Вернулась – а мамы нет. Уже долго.
 Том насторожился.
 – Значит, твоя мама была здесь, на станции, а потом куда-то делась, правильно?
 – Правильно.
 – Давно она потерялась?
 Сообразив, что говорит чересчур резко, Том улыбнулся, чтобы не напугать девочку.
 – Может, час назад.
 Том выпрямился.
 – Ты слышал, Кенни? – сказал он очень тихо, чтобы его не услышал ребенок. – Две женщины одновременно пропали из одного и того же места. Это не совпадение.
 – Что же случилось? – так же тихо отозвался Кенни. – Ее мать похитила Ронни?
 В любое другое время это предположение показалось бы Тому нелепым, но сейчас он был готов рассмотреть все возможности.
 – Откуда мне знать? Я только знаю, что Ронни не сбежала.
 В эту минуту к станции подъехал полицейский автомобиль.
 Оглянувшись, Том заметил, что толпа журналистов пришла в движение.
 – Слетаются коршуны, – буркнул Кенни.




 ГЛАВА 51




 20 сентября, 14 часов 

 В багажнике было жарко и душно. Тело Ронни затекло от неудобной позы, пот ручьем стекал со лба. Тонкий коврик, на который ее положили, вонял маслом.
 – Как у тебя? – спросила ее Марла. – Что-нибудь получается?
 Она пришла в себя совсем недавно, и теперь обе женщины лихорадочно старались развязать друг друга. Из салона доносилась песня Дебби Буи “Ты зажигаешь меня”.
 Ронни и Марла лежали спина к спине. Руки Марлы тоже были связаны – чулками. Узлы получились такие тугие, что пальцы Ронни безуспешно скользили по ним. И у Марлы ничего не выходило, узлы на шелковом шарфе оказались не менее надежными.
 Руки Ронни были влажными от пота, вызванного, пожалуй, не столько жарой, сколько страхом.
 Они в безопасности, пока машина движется. А когда она остановится…
 И Ронни, и Марта понимали, что остановиться она может в любой момент.
 Необходимо как можно скорее освободиться, но паника делу не поможет.
 Теперь мужской голос объявлял по радио о начале работы религиозного канала.
 – У меня есть идея, – сказала Ронни и повернулась так, чтобы оказаться лицом к Марле. – Можешь сдвинуться? Я попробую зубами.
 Марла послушно подвинулась, зажав голову между колен. Ронни вцепилась в узел зубами. Оказалось, что действовать таким образом не легче, поскольку узла все равно не видно – он слишком близко к глазам.
 Тем не менее ей показалось, что узел постепенно поддается. Она удвоила старания.
 В радиоэфире появилось сладкое сопрано Эми Грант.
 Руки Марлы дрожали.
 Машина резко свернула влево и замедлила ход. Судя по усилившейся тряске, она покинула асфальтированную дорогу и поехала по грунтовой. Вскоре она остановилась. Мотор заглох. Радио умолкло.
 Ронни яростно сражалась с узлом.
 Хлопнула дверца машины. Ронни тут же прекратила работу и улеглась в прежней позе. Нельзя допустить, чтобы тот человек догадался об их попытках освободиться.
 – Мама, помоги мне, – прошептала Марла. Пару секунд спустя Ронни услышала слова молитвы: – Отче наш, иже еси на небесех…
 Раздался удар. Похоже, тот человек стукнул кулаком по крышке багажника. Марла тут же замолчала.
 – Посмотрим, миленькие сучки, как вы плаваете, – послышался мужской голос, Ронни и Марла, вне себя от страха, глянули друг на друга. Они не знали, что стояло за его словами, но не сомневались, что в них скрывалась угроза их жизни.
 Мотор снова заработал, машина тронулась, быстро набирая скорость. Вдруг женщинам показалось, что машина взмыла в небо.
 – Боже! – ахнула Ронни. Она поняла, что машина падает. Обе они закричали и кричали до тех пор, пока машина с шумом не плюхнулась в воду.




 ГЛАВА 52




 20 сентября, 14 часов. Джексон 

 Алекс Смитт вошел в кабинет шефа полиции Ларри Керна. Том отвернулся от окна и с нетерпением взглянул на него. Он был до такой степени на взводе, что не мог сидеть на месте. Зато Кенни и Дэн Осборн с комфортом расположились на стульях с прямыми спинками возле стола шефа полиции.
 – Что у тебя? – поинтересовался Керн.
 – Мы установили личность женщины. Некая Марла Беккер из Билокси. 29 мая девяносто третьего года была арестована за проституцию. С тех пор она, видимо, работала девушкой по вызову, но арестов больше не было. А около двух месяцев назад она пропала. Интересная деталь: эта Марла Беккер жила в одной квартире с Сюзан Мартин. Может быть, вы помните дочь телепроповедника, которую нашли убитой пару месяцев назад?
 Керн уверенно кивнул.
 Том не помнил ничего подобного, но ему и не было до этого дела. Если, разумеется, какое-то давнее убийство не имело отношения к исчезновению Ронни.
 – Машина уже в розыске? – спросил он у Алекса.
 – Да, и миссис Ханнигер тоже. Вы хорошо понимаете, что ее могут остановить при попытке скрыться, скажем, в Мексику?
 – Прошу вас, найдите ее. Том облизал губы. Его буквально трясло от нетерпения.
 – Еще новости есть? – спросил Керн.
 – Есть еще кое-что интересное. Та девочка сказала нам, что они с матерью последнее время жили в Поупе у бывшего полицейского по имени Джерри Файнмен. Так вот, вчера кто-то напал на мистера Файнмена у него в доме и выстрелил в него. Сейчас он в больнице в критическом состоянии.
 – Выходит, что эта Марла Беккер замешана в одном убийстве, одном покушении на убийство и одном исчезновении, – подытожил Дэн. – Может, это она убила сенатора Ханнигера.
 – А ты соображаешь, Дэн, – хмыкнул Керн. Дэн пожал плечами, что означало: такая у меня работа.
 – Наш человек уже поехал в больницу к мистеру Файнмену, – сообщил Алекс. – Неизвестно только, разрешат ли ему говорить.
 – Послушайте, его необходимо расспросить! – взмолился Том.
 – Том, успокойся, – обратился к нему Дэн. – Все, что нужно, делается.
 – Естественно, мы не очень нажимаем на ребенка, – произнес Алекс, глянув на Тома, – но у нас сложилось впечатление, что девочка не боится матери. Так что я не уверен, что мисс Беккер склонна к насилию.
 – Может, нам стоит задуматься, где может быть Ронни? – перебил его Том.
 Его так раздражало хладнокровие всех, кто находился в этот час в кабинете, что он готов был колотиться в стену от ярости.
 – Мотив, орудие и возможность, – вполголоса напомнил ему Алекс.
 Том сжал кулаки, но тут же сказал себе, что дело не сдвинется ни на йоту, сколько ни наливайся злобой.
 – Хорошо бы наконец раскрыть убийство мисс Мартин. Старый Кей поднял шум на весь штат, – заметил Керн, потирая переносицу. – И я могу его понять. Я бы тоже рвал и метал, если б такое произошло с моим ребенком.
 – Примечательно, что дочь проповедника стала проституткой, – задумчиво протянул Дэн. – Наводит на размышления.
 – К черту проповедника! – снова не выдержал Том. – Прежде всего нам надо найти Ронни.




 ГЛАВА 53




 20 сентября, 14 часов 16 минут. Неподалеку от Джексона 

 Итак, машина с оглушительным шумом плюхнулась в воду. Ронни так сильно ударилась о крышку багажника, что из ее глаз посыпались искры. Марла упала на нее, и это немного смягчило удар.
 Машина накренилась, и обе женщины только тогда осознали, что плывут по поверхности воды.
 Нет, не плывут. Тонут.
 Значит, им суждено захлебнуться, лежа связанными в багажнике.
 Никаких следов не останется.
 Теперь ей открылся зловещий смысл слов, сказанных похитителем по телефону.
 Вода уже просачивалась в багажник. Она показалась Ронни теплой, обманчиво теплой. Доброй, не смертоносной.
 – Марла! Марла, ты в порядке? Надо нам с тобой отсюда выбираться.
 – Я стукнулась головой, а так… Мы же в воде!
 Марла вдруг заметила все усиливающуюся струйку воды, просачивающейся в багажник.
 – Машина с минуты на минуту затонет. Нам нужно выбраться наружу.
 – Господи, да как? Мы…
 – Если мы перевернемся на спину и ударим ногами, может быть, крышка откроется.
 Марла послушно легла на спину.
 – Мало места, – с сомнением сказала она.
 – Надо попробовать, – возразила Ронни. – Раз, два, три. Давай!
 Удар получился сильным, но – никакого результата.
 – Боже, что делать?
 – Еще раз. Раз, два, три. Давай!
 Все напрасно.
 Коврик уже промок насквозь.
 – Девочка моя, – проговорила Марла. Голос ее дрожал. – Я не имею права умирать.
 – Я тоже не хочу умирать.
 Ронни подумала про Тома. Он наверняка уже ищет ее.
 Она послала ему мысленный сигнал: “Торопись!”
 – Давай заглянем под коврик. Может, в “бардачке” есть инструмент.
 Ценой страшных усилий они сумели приподнять коврик и обнаружили “бардачок”. И в нем действительно нашелся рычаг.
 Теперь в мутной воде уже ничего нельзя было разглядеть. Марла сунула в “бардачок” ногу и захватила пальцами сумку с инструментами.
 Среди инструментов Ронни вдруг увидела нож. Небольшой ножик, напоминающий нож для разделки рыбы.
 – Ух ты! – выдохнула Марла.
 Повернувшись к сумке спиной, Ронни ухватила нож обеими руками. За несколько секунд она разрезала чулки, стягивавшие запястья Марлы.
 Меньше чем через минуту обе женщины избавились от пут. Ронни встряхнула онемевшими руками, чтобы хоть немного восстановить кровообращение. На большее времени уже не было, вода быстро прибывала.
 – Надо выбираться скорее, – сказала Ронни. – Иначе мы утонем.
 Беглый осмотр инструментов разочаровал их. Открыть багажник изнутри было нечем.
 Зато руки были свободны. Ронни опять пошарила в “бардачке”, и ее пальцы наткнулись на что-то твердое и длинное.
 – Ломик! – радостно воскликнула она. Марла молча приняла у нее ломик и вставила его зауженный конец в щель возле замка.
 – Три-четыре!
 Обе женщины навалились на ломик. Никаких результатов, только машина сильнее накренилась вправо.
 Если она перевернется, у Ронни и Марлы не останется ни малейшего шанса.
 – Давай еще раз, – проговорила Ронни. Марла взялась за ломик. – Раз, два, три. Давай!
 Крышка багажника с громким щелчком взлетела вверх. Ронни невольно зажмурилась, ослепленная ярким солнечным светом.
 Машина пока еще держалась на поверхности небольшого озера. Кроны деревьев на берегу уже тронула желтизна. С одной стороны в воду вдавался деревянный причал, с которого, вероятно, преступник спустил машину.
 – Умеешь плавать? – спросила Ронни, стараясь удержать равновесие в качающейся на воде машине.
 – Умею. – Марла выпрямилась, не выпуская из рук железный ломик. – Ой! Смотри!
 Она вцепилась в руку Ронни свободной рукой. Ронни повернула голову и оцепенела от страха.
 В их сторону быстро плыл мужчина. Нетрудно было догадаться, кто он.
 Он плыл, чтобы довести дело до конца.
 – Ронни! За мной!
 Марла уже выбралась из багажника на крышу машины. В одной руке она держала ломик и нож. Ронни последовала за ней. Когда она оказалась на крыше, Марла протянула ей нож.
 А машина постепенно погружалась, черпая воду и заваливаясь на правый бок. Невероятно, но радио продолжало звучать. Передавали песню “Чудо красоты”.
 – Иди сюда, иди, сволочь, – приговаривала Марла. – Я разобью тебе башку, гнида!
 Она стояла с ножом в руке на крыше тонущего автомобиля. С ее короткого голубого платья струями стекала вода.
 – Марла, может, мы успеем уплыть…
 Нет. Поздно. Никакой надежды уплыть от врага. Остается только встретить его так, как он того заслуживает.
 А он тем временем уже ухватился за ручку дверцы и подтянулся, взбираясь на крышу.
 Радио заиграло новую мелодию.
 Неожиданно Ронни услышала металлический стук: ломик выпал из руки Марлы. Она замахнулась на убийцу, однако он ловко перехватил ломик и толкнул Марлу в сторону. Она плюхнулась в озеро, и вода сомкнулась над ее головой.
 А мужнина уже вскарабкался на крышу.
 Ужас парализовал Ронни, но она все-таки не забыла про нож. Она выставила его перед собой – потому что обычно именно так поступали героини фильмов, когда оказывались в подобной ситуации.
 Все это происходило в полной тишине, если не считать музыки, все еще доносившейся из радиоприемника.
 – Красавица, не заставляй меня делать тебе больно. – Этот человек уже стоял на крыше машины в полный рост. – Давай разойдемся по-хорошему.
 За его спиной из воды показалась Марла. В одной руке она сжимала небольшой плоский предмет.
 – Убирайся.
 Ронни угрожающе взмахнула ножом. Только бы он не оглянулся!..
 Мужчина только рассмеялся в ответ.
 Юбка до колена – не идеальное облачение для рукопашного боя. Но выхода нет. Прыгнуть в озеро – значит оказаться у него в руках.
 Он принял боевую стойку. Ронни сделала полшага вперед и ударила его ножом. Он взвыл, но тут же выбил у нее нож и отбросил его в сторону.
 – Ах ты, сучка.
 Он уже вцепился в ее запястье. С его левого предплечья, куда ударил нож, капала кровь. Выражение его лица не оставляло простора для сомнений. Перед Ронни стоял человек, готовый ее убить. В течение одной очень долгой секунды она смотрела в его холодные серые глаза.
 А потом он странно дернулся и рухнул на крышу автомобиля.
 Ронни завопила, не понимая, что происходит, но Марла была уже рядом. Не теряя времени, она приложила белый прямоугольник к телу врага. Ронни услышала уже знакомый глухой хлопок. Тут же потянуло запахом горелого мяса.
 Ронни застыла, уставившись на него, а Марла занесла над головой мужчины ломик.
 Звук получился такой, как если бы спелый арбуз упал с балкона десятого этажа и раскололся. По белой крыше машины разлилась ярко-красная кровь.
 – А что это за штука? – машинально выговорила Ронни, указывая взглядом на пластиковый прямоугольник, мирно лежащий у ее босых ног.
 – Парализатор, – удовлетворенно объявила Марла. – Джерри… Ну, это мой парень… Этот подонок убил его вчера… Так вот, Джерри показал мне, как им пользоваться. А этот вырубил нас с его помощью, а потом оставил парализатор возле руля. Я его увидела, когда упала в воду. Получай, дорогой!
 Она вновь опустила ломик на голову мужчины.
 Ронни невольно содрогнулась при виде ее кровожадности.
 Марла напоследок ожесточенно пнула его под ребро.
 Когда все было кончено, Марла вцепилась в руку трупа. Ронни подхватила его ногу. И тело безжалостного убийцы грузно плюхнулось в озеро.




 ГЛАВА 54




 20 сентября, 15 часов. Джексон 

 – Мы их нашли!
 С этими словами улыбающийся Алекс Смитт вошел в комнату, где Кенни и Том пили кофе. Точнее, Кенни пил кофе, а Том тупо смотрел на полную до краев чашку. Дэн все еще оставался наверху, в кабинете шефа полиции.
 При появлении Алекса Том немедленно вскочил.
 – То есть как – нашли?
 – Полицейский патруль обнаружил вашу прекрасную леди и ее компаньонку в графстве Клейборн. Судя по их внешнему виду, они прошли через настоящее сражение. Наши ребята сказали мне, что они насмерть забили ломом какого-то парня.
 – Что? – ахнули в унисон Том и Кенни.
 – Что слышали. А я-то еще говорил, что кто-то из них не склонен к насилию.
 Алекс уже откровенно смеялся и шутливо грозил Тому пальцем.
 – Она в порядке?
 – Похоже, да. Этот парень, которого они убили, – профессиональный убийца. Он потрепал их маленько, не без того. Матерый волк, короче говоря. Должен заметить, та женщина, Марла Беккер, рассказывает чрезвычайно интересные вещи. После некоей вечеринки на яхте сенатора Ханнигера произошла целая серия убийств. Так что может статься, что ваша дама никого не убивала. Мы решили не арестовывать ее до окончательного выяснения обстоятельств.
 Алекс повернул ручку двери. Том рявкнул:
 – Вы куда?
 – В графство Клейборн на свидание с вашей дамой. Скоро я привезу ее. Ждите здесь.
 – Черта с два! – хмыкнул Том. Алекс повернул голову и прищурился.
 – Я говорю вам: ждите здесь.
 – Вы меня арестовали?
 – Нет.
 – Тогда я еду в Клейборн. На вашей машине или на своей – это как вам будет угодно. Но я еду.




 ГЛАВА 55




 20 сентября, 16 часов 30 минут 

 В результате в графство Клейборн отправился целый караван: машина Смитта с Томом и Кенни; машина шефа полиции с Дэном Осборном и Керном; пять или шесть патрульных машин и – снимающая и пишущая братия. Откуда журналисты узнали о местонахождении Ронни, осталось неизвестным. Но факт есть факт: они двинулись вслед за сыщиками.
 Оказавшись у озера (это озеро находилось в частном владении, и обычно сюда никто не забредал, кроме нескольких местных рыбаков), все сразу увидели белую крышу плавающего в воде автомобиля.
 – Моя машина, – вздохнул Кенни.
 А Том в этот момент увидел Ронни. Она стояла на гравиевой дорожке, ведущей к деревянной пристани. С ней была еще одна женщина и двое полицейских штата.
 Том рванулся к ней. Алекс Смитт бросился за ним. Следом семенил Дэн, только что выбравшийся из машины Керна.
 Репортеры постепенно прибывали на место.
 Выглядела Ронни далеко не блестяще. Мокрые пряди волос прилипли к вискам. Бросалось в глаза пятно грязи на одной щеке. Юбка разорвана сбоку. Ни туфель, ни чулок нет.
 Увидев Тома, она просияла, совершенно не думая о том, как плачевно выглядит.
 – Роскошная дамочка, ничего не скажешь, – проворчал себе под нос Алекс.
 Но Том его уже не услышал. Он кинулся навстречу Ронни.
 Когда они встретились и замерли, сжав друг друга в объятиях, Том выдохнул с облегчением. Ронни в безопасности и рядом с ним.




 ГЛАВА 56




 21 сентября, 19 часов. Поуп 

 Марла отпустила руку Джерри и выпрямилась. Да, Джерри уснул. Он еще слаб – как ни странно, пуля в голове не прибавляет сил, но врачи считают, что он довольно скоро поправится.
 – Мам, он спит?
 Марла улыбнулась дочери. Лиззи сама настояла на том, чтобы поехать вместе с матерью в больницу, а потом хлопотала вокруг Джерри больше, чем сама Марла. И Джерри был очень ей рад. По правде говоря, они уже стали настоящей семьей.
 Возможно, скоро этот факт будет зафиксирован официально.
 Зазвонил телефон, и Марла поспешно взяла трубку, боясь, что звонки разбудят Джерри.
 – Алло.
 – Марла?
 Ронни не было нужды называть себя. После бурных событий вчерашнего дня резковатый северный выговор Ронни навсегда отпечатался в памяти Марлы. Да, вторая жена немало удивила Марлу. Хладнокровие не изменило ей ни разу в критической ситуации, хотя по томному голосу можно было заключить, что эта женщина трижды в день ест красную икру серебряной ложкой.
 – Привет, Ронни.
 – Как твой парень?
 Марла с улыбкой взглянула на посапывающего в кровати толстого лысеющего мужчину.
 – Нормально. А как твой?
 – Отлично. Лиззи с вами?
 – Да.
 – Том говорит, что ему понравилась твоя дочка. Она очень миленькая.
 – Спасибо. Я ей передам.
 – У тебя телевизор работает?
 – Нет, а что?
 – Включай. Двадцать четвертый канал.
 – Сейчас.
 Марла взяла пульт дистанционного управления и уже через долю секунды увидела на экране себя и Ронни на берегу того самого озера.
 С горечью Марла отметила про себя, что Ронни, даже вымокшая и перемазанная грязью, значительно красивее ее.
 Перед камерой появилась тележурналистка средних лет.
 – Здравствуйте, с вами Кристин Гвен. В деле об убийстве сенатора Льюиса Ханнигера открылись новые обстоятельства. Прокурор округа объявил о снятии всех подозрений в убийстве с вдовы покойного Вероники Ханнигер. В эти минуты прокуратура готовится представить доказательства виновности другого подозреваемого. Напоминаю, что вчера в час дня Вероника Ханнигер должна была прибыть в полицейское управление Джексона, однако была похищена и увезена в неизвестном направлении вместе с другой женщиной по имени Марла Беккер.
 На экране возникла фотография Марлы.
 – Мам, это ты! – радостно воскликнула Лиззи.
 – Ш-ш. Тише.
 Кристин Гвен поведала зрителям леденящую душу историю о похищении. Кадры, изображающие белый автомобиль в озере, показались Марле особенно впечатляющими.
 Затем она увидела, как убитого укладывают на носилки. Лицо его уже было прикрыто простыней.
 Как только в выпуске новостей пошел другой сюжет, Марла подхватила телефонную трубку.
 – Ронни!
 – Да?
 – Знаешь, что я подумала?
 – Что?
 – Мы с тобой все сделали правильно.
 – Да, – откликнулась Ронни. – Я тоже так считаю.
 Они помолчали. Марла, как, наверное, и Ронни, думала о том, как хорошо все-таки жить. Потом Ронни заговорила снова:
 – Марла, как же ты теперь?..
 – У меня все будет хорошо! – воскликнула Марла. – Вчера я обрела веру, а где-нибудь через неделю выйду замуж. Если, конечно, уговорю Джерри.
 Услышав эти слова, Лиззи застыла с раскрытым ртом, после чего в восторге захлопала в ладоши.
 – Я рада за вас, – сказала Ронни.
 – А что у тебя?
 – У меня уже все хорошо. Я сейчас с Томом.
 – Я так и думала. Знаешь, я видела вас обоих на тех самых фотографиях в газете. Скажи Тому, что у него клевая задница.
 Лиззи кружилась по палате и явно больше не прислушивалась к разговору.
 Ронни расхохоталась.
 – Обязательно скажу. Ладно, Марла, счастья тебе! Не пропадай. Звони.
 – Ты тоже, – ответила Марла и опустила трубку на рычаг.




 ГЛАВА 57




 21 сентября, 19 часов 10 минут. Джексон 

 Том сидел у себя в квартире на диване и обнимал одной рукой Ронни. Она же во все глаза смотрела на Кристин Гвен, оповещавшую штат Миссисипи о последних новостях, и болтала по телефону со своей новой подругой Марлой Беккер, бывшей проституткой, а ныне невестой бывшего полицейского.
 Политика приводит к возникновению неожиданных связей между людьми. Тот, кто это сказал, был совершенно прав.
 Из кухни донесся писк мобильного телефона Тома.
 Звонил Алекс Смитт.
 – Хочу вам сообщить, – сказал сыщик, не тратя времени на приветствия, – что мы намерены предъявить обвинение в убийстве сенатора Ханнигера сенатору Бо Хилли. Думаю, вам стоит проинформировать об этом миссис Ханнигер. Я не смог до нее дозвониться, но почему-то мне кажется, что вы поддерживаете с ней контакт.
 – Я ей передам, – пообещал Том. – Она будет довольна. – До него не сразу дошел смысл сказанного Алексом. – Сенатор Хилли? Как так?
 – Десятого июля сенатор Ханнигер пригласил на свою яхту “Солнечный путь” сенатора Хилли, сенатора Клея Арнольда из Пенсильвании и члена палаты представителей Ральфа Смольски из Мэриленда. На борту яхты в тот вечер их обслуживали две проститутки – Сюзан Мартин и Клэр Ансон. Похоже, что сенатор Хилли расшалился настолько, что случайно убил Сюзан Мартин. Его товарищи по развлечениям пообещали молчать о случившемся. Они считали, что вторую девушку, Клэр Ансон, Хилли удалось подкупить. Но на самом деле Хилли велел своему помощнику по имени Вине Тейбор уничтожить ее. Клэр была убита там же, на яхте. Этот Вине называл себя садовником сенатора Хилли и любил повторять, что умеет рыть ямы. Он, мол, профессионал. Короче говоря, он исполнял самые грязные поручения сенатора Хилли. Между прочим, ваша леди и мисс Беккер вчера покончили с этим человеком.
 – Сукин сын, – пробормотал Том.
 – Прошу прощения?
 – Нет, ничего. Продолжайте.
 – Естественно, сенатор Хилли не верил, что его коллеги будут держать язык за зубами. Дело в том, что он, как вам известно, собирался выставлять свою кандидатуру на президентских выборах. Черт возьми, я и сам, наверное, проголосовал бы за него. Так или иначе, он заставил Винса подстроить серию происшествий. Сенатор Арнольд отнюдь не случайно погиб в авиакатастрофе. Байдарка конгрессмена Смольски отнюдь не случайно перевернулась на середине реки. Я считаю, что первоначально Вине и Хилли задумали инсценировать самоубийство сенатора Ханнигера, но тут всплыла ваша связь с его супругой, да к тому же она первой оказалась около тела. Скажем так – роковое стечение обстоятельств. Случается и нам ошибаться.
 – Да, – проворчал Том. Он подумал о том, через какие круги ада пришлось пройти Ронни из-за этой ошибки.
 – У Хилли оставалось одно слабое место: мисс Беккер. Она была соседкой Сюзан Мартин по квартире и наверняка многое знала. Но Винсу никак не удавалось добраться до нее. Когда по телевидению объявили, что адвокатом миссис Ханни-гер является Осборн, Вине организовал прослушивание его телефона. Таким образом он узнал о намерении мисс Беккер прибыть в его офис. Время ему также было известно. Сенатор Хилли был очень недоволен, когда Вине похитил миссис Хан-нигер вместе с мисс Беккер; у сенатора имелись вполне определенные виды на молодую вдову. Но мисс Беккер успела рассказать ей слишком много, поэтому сенатор с Винсом решили избавиться и от миссис Ханнигер. К счастью, их план не осуществился.
 – К счастью, – мрачно повторил Том. – Объясните ради бога, как вам удалось все это выяснить.
 – Долгая и кропотливая работа, – усмехнулся Алекс. – Представьте себе, Вине был педантичным до идиотизма. Он записывал на магнитофон все инструкции, которые давал ему сенатор Хилли. Портативный магнитофон был при нем даже в день смерти. Он оставил его вместе с одеждой на берегу озера, когда бросился в воду, чтобы покончить со своими жертвами. Мы прослушали кассету. На ней содержались подробные разъяснения, каким именно образом Вине должен был избавиться от обеих женщин. Вине записал свой телефонный разговор с сенатором Хилли.
 – Значит, вина Хилли не вызывает сомнений?
 – Абсолютно никаких. У нас даже есть фотография: Ханнигер, Хилли, Арнольд и Смольски на борту яхты в обществе Сюзан Мартин и Клэр Ансон. Этот снимок Сюзан Мартин переправила по факсу мисс Беккер прямо с яхты, а мисс Беккер засунула куда-то этот факс – датированный десятым июля! – и напрочь о нем забыла. Впоследствии Вине побывал у мисс Беккер дома, перерыл всю квартиру, но снимка не нашел.
 – Ладно, Алекс, поздравляю с раскрытием преступления.
 – Спасибо. Спокойной ночи, Том.
 – И вам спокойной ночи.
 – Послушайте, Том, на вашем месте я бы поостерегся. Видели бы вы, что эти две дамы сотворили с Винсом… Даже мне страшновато стало.
 – Идите вы к черту, Алекс!
 Широко улыбаясь, Том вернулся в комнату.




 ГЛАВА 58




 21 сентября, 19 часов 15 минут 

 – Кстати, Марла считает, что у тебя клевая задница.
 Ронни улыбнулась Тому, который только что вернулся с кухни после телефонного разговора.
 – В следующий раз передай ей, что я тронут комплиментом.
 Том опять опустился на диван и обнял Ронни. Оба они были в майках и джинсах, и оба босиком. Они уже поужинали пиццей и теперь сидели перед телевизором. Они все время были вместе, боялись расстаться даже на несколько минут.
 – С кем ты говорил? – поинтересовалась Ронни.
 Она, собственно, почти не смотрела телевизор. По правде говоря, она тихо наслаждалась жизнью. Она вбирала в себя возможность сидеть рядом с ним, говорить с ним, ласкать его. Смеяться немудреным шуткам, браниться с ним и мириться. И знать, что на это у них целая жизнь.
 – Это был Алекс Смитт.
 Том пересказал Ронни все, что узнал от детектива.
 – Не могу поверить, – выдохнула Ронни, когда обрела дар речи. – Хилли был одним из его лучших друзей.
 – Понимаешь, ему очень хотелось стать президентом. Политика накладывает определенный отпечаток на людей. Обретя власть, человек не может не стремиться расширить ее границы.
 – Мне жаль Льюиса, – тихо проговорила Ронни. – Он был плохим мужем, но человек он был хороший. Он не заслужил такой смерти.
 Они помолчали.
 На телевизионный экран вернулась Кристин Гвен и обрушила на головы зрителей очередную порцию пикантных новостей, связанных с главным событием дня. Ронни поежилась.
 – Что с тобой? – участливо спросил Том.
 – Ничего. Просто я рада, что все это кончилось.
 – Я тоже. – Он взъерошил ей волосы на затылке и поднес ее ладонь к губам. – А теперь, миссис Ханнигер, поделитесь-ка со мной вашими жизненными планами.
 Ронни улыбнулась, сияя.
 – У меня планов нет. А вот Марла собирается замуж.
 Том прижал ее ладонь к щеке и внимательно посмотрел ей в глаза.
 – У меня нет средств, – медленно произнес он.
 – Ты купил пиццу. Значит, ты еще не окончательно обанкротился, – беспечно улыбнулась Ронни.
 – Я серьезно говорю. – Он дотронулся до кольца с алмазом – подарка Льюиса. – Ничего подобного я тебе дать не смогу.
 – Знаешь, Том, я была замужем за человеком, который делал мне такие подарки. Драгоценности, дорогую одежду и все прочее. У него было три великолепных дома, а машинам я сама потеряла счет.
 – К чему ты мне это говоришь?
 Том выпустил ее руку и повернулся к экрану.
 – Для того говорю, чтобы ты не забывал: этот человек мог дать мне практически все, и я не была с ним счастлива. Потому что не любила его. А тебя я люблю.
 Он искоса глянул на нее и не сумел сдержать улыбки.
 – Ну что мне с тобой делать, Ронни?
 Она улыбнулась ему и опустила голову на его грудь.
 – Я никогда не забуду, как ты плакал, когда думал, что меня посадят в тюрьму.
 Том вздрогнул.
 – Не напоминай мне об этом, ладно?
 – Ладно. Но мы что-то уклонились от темы.
 – От какой темы?
 – С какой стати ты решил сообщить мне, что у тебя нет денег?
 – Тебе хорошо известно, к чему я это сказал, – снова помрачнел Ронни.
 – Да, допустим. Известно. Продолжай.
 – Что?
 – Произнеси наконец то, что собирался сказать.
 – С чего ты взяла, что я собирался сказать что-нибудь особенное?
 – Том…
 Она прищурилась. Он сжал ее и привлек к себе.
 – Ну да, я хотел спросить, как ты думаешь дальше строить свою жизнь. Переезжай ко мне, если у тебя нет более заманчивых перспектив.
 – Очень любезно с твоей стороны.
 – Ронни, ты по-настоящему богата. От Дэна я знаю, что тебе отошла треть имущества Льюиса. Это не один миллион долларов.
 – Значит, я смогу купить дом. И ты ко мне переедешь.
 Том улыбался, но что-то в его взгляде заставило Ронни настороженно умолкнуть. Он смотрел на нее… с тоской.
 – Я люблю тебя, – произнес он.
 Ронни стукнула его пальцем по кончику носа.
 – Это уже ближе к делу, – весело заявила она. – Дальше?
 – Что – дальше?
 – Сам знаешь. Продолжай.
 Том опять пристально посмотрел ей в глаза. Она нетерпеливо тряхнула головой.
 – Заклинаю вас, Том Куинлан, перестать валять дурака и сказать наконец все, что нужно.
 Том насупил брови.
 – Я же думаю о тебе.
 – Хватит, Том. Благодарю тебя за заботу, но я сама в состоянии подумать о себе. Я без ума от тебя, и если ты не скажешь то, что собирался сказать мне пятнадцать минут назад, я задушу тебя голыми руками.
 Он улыбнулся и еще крепче прижал ее к себе.
 – Ты без ума от меня? Любимая, мне это нравится, честное слово.
 – А мне нравится, как это у тебя получается: “лю-бима-ая”. – Ронни быстро поцеловала его в губы. – Я готова слушать это вечно.
 – Господи, как же я люблю тебя. – Он заглянул ей в глаза, и она заметила, что выражение тоски исчезло из его взгляда. – Ронни, я сдаюсь. Ты выйдешь за меня замуж?
 – Да, – ответила она. – Да, да. Да!
 Они поцеловались. А потом он подхватил ее на руки и отнес в спальню.
 Лунный луч, пробившийся сквозь неплотно задернутые занавески, упал на ее изумительный алмаз.
 Ронни взглянула в глаза Тома и увидела, что они сияют гораздо ярче.