Аннотация: Изысканная, как алмаз, хрупкая, как тонкое стекло, Риба Фаррел существовала словно в унылом сером тумане, пока не встретила неутомимого искателя сокровищ Чанса Уокера. Откуда ему было знать, что в Долине Смерти его ждет самая драгоценная находка из всех, что удалось сделать за всю жизнь? Только он мог спасти эту грустную чувственную красоту, и только она могла научить его любить.


---------------------------------------------


 Элизабет ЛОУЭЛЛ
 ДЕРЗКИЙ ЛЮБОВНИК


  Моему редактору Патриции Смит, чей ум, юмор и такт помогают мне не сбиться с пути наслаждений 
  Спасибо 



 Глава 1


 – Миссис Фаррел, – осведомилась фотограф. – Куда поставить белое нефритовое блюдо – рядом с виноградной гроздью из барочных <Жемчужины неправильной формы. – Здесь и далее прим. перев.>жемчужин или возле статуэтки из слоновой кости?
 Риба Фаррел грациозной походкой направилась по руслу высохшего ручья к фотографу. Острая галька скрипела под сандалиями. Зайдя фотографу за спину, она нагнулась и заглянула в видоискатель. Прядки светлых волос цвета меда выбились из небрежно скрученного узла на затылке, и Риба, рассеянно откинув их с лица, выпрямилась и начала сосредоточенно перелистывать бумаги на пюпитре, пытаясь придать себе профессионально-уверенный вид. Больше всего ей сейчас хотелось забиться в какой-нибудь угол и хорошенько выплакаться.
 – Группа восемь? – спросила Риба, невольно отмечая, что ее обычно спокойный низкий голос звучит резко и почти визгливо.
 – Да, – кивнула фотограф, сверившись со своими заметками.
 Риба оглянулась на бесценные раритеты, расставленные на скалистом выступе. Светлые мраморные глыбы, отполированные водой и временем, выдолбившими в них причудливые впадины, возвышались по обеим сторонам русла ручья. Вкрапления бледно-желтого, кремового, золотисто-серого и беловатого цветов вились по мрамору, придавая атласной поверхности глубину и необычно тонкую текстуру. И над всей этой красотой возвышались крутые, изъеденные ветром холмы, поражавшие буйством красок – пурпурной, черной и шоколадной – скалы вулканического происхождения, образовавшиеся так недавно, что солнце еще не успело выжечь яркие цвета.
 Контрасты Мозаичного Каньона приковывали глаз, завораживали, казались почти чарующими. Стены из полированного мрамора, которым мог бы позавидовать любой дворец, странно и неожиданно сочетались с нагромождением иззубренных скал и обломков, возникших после многочисленных извержений вулкана.
 Разбитые, наклонившиеся, опрокинутые мраморные плиты с узорами из переплетающихся полос казались ошеломляюще, невероятно гладкими. И этот первозданный хаос служил превосходным фоном для изящных, безупречно гармоничных изгибов нефритового блюда. Однако барочные жемчужины каким-то образом не вписывались в общую картину. Что же касается изогнутого, покрытого тончайшей резьбой мостика из слоновой кости…
 – Сфотографируйте только блюдо на мраморе. А жемчуг попытайтесь разложить в одной из впадин, – решила Риба, показывая на одну из бесчисленных дыр, уродовавших монолит, но создававших опоры для ног и рук в восьмифутовой стене.
 – Мне кажется, мостик будет лучше контрастировать в сочетании с более темным мрамором и вулканическими скалами в русле ручья.
 Ассистент фотографа, следуя указаниям, расставил все по местам, отрегулировал освещение и отступил. Фотограф, прищурившись, посмотрела в видоискатель, поправила белые зонтики и отражательные панели и начала снимать.
 Риба с напускным спокойствием, ежеминутно грозившим исчезнуть так же легко, как едва заметные капли пота на лбу под свежим ветерком, наблюдала за происходящим, прекрасно понимая, что ее непонятное желание сорваться и накричать на окружавших ее людей по меньшей мере абсурдно. Фотограф была профессионалом высшего класса. Охранники не лезли на глаза и держались как можно незаметнее, если так позволено выразиться о вооруженных до зубов людях. Два страховых агента старались ни во что не вмешиваться. Различные помощники, ассистенты и посыльные действительно были готовы помочь, чем могли, и ни в коем случае не раздражали и не надоедали. Если не считать Тодда Синклера, все вели себя именно так, как и ожидалось. Правда, и Тодд не казался особенным исключением из общего правила и выглядел таким же невоспитанным хамом, как и при жизни деда.
 Риба, стараясь сдержать слезы, отвернулась от прекрасных предметов искусства, собранных Джереми Бувье Синклером за долгую жизнь. Прошел месяц со дня его смерти, но Риба так и не смогла смириться с мыслью о том, что больше никогда не увидит старика. Даже в восемьдесят лет он оставался высоким стройным красавцем, чей ум был по-прежнему острым, а глаза – зоркими. Именно он со своим безупречо-изящным французским выговором ввел Рибу в мир, который никогда бы не принял ее без протекции старика.
 Полувековая разница в возрасте не помешала искреннему взаимопониманию, такому же редкому, как и материалы, с которыми они работали. Риба, которая выросла, не зная отца, отдала Джереми горячую дочернюю любовь. И он отвечал ей тем же, с родительской гордостью и радостью наблюдая, как неприкаянная молодая разведенная женщина, не имеющая определенного положения в обществе, становится утонченной и опытной собирательницей антиквариата. Он щедро делился с Рибой своими необъятными знаниями о необработанных и обработанных драгоценных камнях и предметах, созданных из редких и ценных материалов, учил ее всему и ничего не требовал взамен, наслаждаясь лишь ее восторгом от очередных необыкновенных находок.
 Наконец для Рибы настало время прокладывать собственную дорогу в жизни и открывшемся для нее мире, и Джереми дал ей свое благословение. Его непреклонная уверенность в ее умении, вкусе и честности послужила неоценимой поддержкой среди коллекционеров и собирателей в обществе, где единственными узами и обязательствами служили цельность личности и порядочность человека… но даже это было неизмеримо менее ценным, чем любовь Джереми. И вот теперь он мертв.
 – Миссис Фаррел? – обратилась к ней фотограф тоном человека, повторившего вопрос не менее десяти раз. – Как, по-вашему, не стоит ли вернуться к устью каньона, чтобы снять Зеленый Комплект? Мне кажется, эти оттенки зеленого плохо сочетаются с мрамором. Может, лучше солончаки или дюны?
 – Эй, милашка! – вмешался Тодд, прежде чем Риба успела ответить. – Проснись! Адвокаты все разъехались. Больше тебе незачем и некого дурачить своей великой скорбью по старому козлу!
 Риба взглянула на Тодда золотисто-карими глазами, такими же ясными и жесткими, как светло-коричневый бриллиант, подаренный Джереми на ее тридцатилетие. Камень блеснул многоцветной молнией, когда она сжала и тут же медленно разжала пальцы. Сегодня ей последний день приходится выносить общество Тодда Синклера, однако Риба еще не раз задастся вопросом, как мог джентльмен, подобный Джереми, приходиться близким родственником этой мерзкой жабе в человеческом обличье.
 Не обращая внимания на Тодда, Риба повернулась к фотографу:
 – По-моему, дюны лучше.
 И, взглянув на часы, добавила:
 – Давайте, сделаем перерыв. Встретимся в дюнах через полчаса.
 Она выждала, пока люди соберут оборудование и направятся к устью Мозаичного Каньона, и только когда последний человек исчез за поворотом, закрыла глаза, борясь с подступившими слезами. Работы осталось немало. Условия завещания Джереми требовали, чтобы коллекция была продана. Риба выполнит последнюю волю старика и даже примет пять процентов комиссионных, а деньги потратит на издание полного каталога с цветными иллюстрациями. Альбом станет памятником Джереми, данью его безупречному вкусу и безошибочным суждениям.
 Но сначала нужно собраться с силами и прожить этот день, как и все остальные с той минуты, как ушел из жизни Джереми, не поддаваясь отчаянию и душевной пустоте.
 Риба повернулась и прижалась щекой к мраморной стене, наслаждаясь прохладой. Даже в апреле в Долине Смерти гуляли иссушающие ветры, и черные голые скалы мрачно вырисовывались на безоблачном синем небе.
 Риба не хотела приезжать сюда. Само название действовало на нервы. Однако, оказавшись здесь, она не могла не поддаться очарованию бесплодной голой земли. Ни одна травинка не скрывала бесконечного разнообразия цветов и оттенков, так много говорящих искушенному глазу.
 Редкие и обыкновенные минералы перемешались здесь в вихре красок как попало, в хаосе и беспорядке, ясно говоривших о том, сколько катастроф видела эта долина на своем веку. Землетрясения, ручьи раскаленной лавы, жестокие засухи и бурные наводнения, селевые потоки, подтачивающие горы, вырастающие в мгновение ока скалы, проваливающиеся под землю глыбы, тонущие, рухнувшие, расколотые… все происходившее здесь было запечатлено неведомой гигантской рукой на твердой поверхности земли.
 Все окружавшее Рибу говорило о тщете и бренности человеческой жизни по сравнению с вечностью. Словно горсть золотой пыли, пущенная по свирепому ветру, которая мелькнула в воздухе и безвозвратно исчезла…
 Риба услышала шаги и обернулась, раздраженная тем, что ее уединение так бесцеремонно нарушили. По руслу ручья навстречу ей направлялся Тодд Синклер. Модные туфли и ленивая походка выглядели странно-неуместно в этом первобытном окружении.
 – Что тебе нужно? – резко спросила она.
 – То же, что ты давала старику Джереми, – бросил Тодд, пытаясь как можно быстрее подобраться к ней. Подошвы поехали по гальке, и Тодд, споткнувшись, выругался и замедлил шаг. Риба, презрительно фыркнув, встала, чтобы обойти его, но Тодд ловко преградил ей дорогу.
 – Ну же, милашка, – процедил он, улыбаясь и протягивая руки. – Все ушли. Не стоит притворяться, что не хочешь этого так же сильно, как и я.
 Риба с кошачьей грацией отступила, но тут же уперлась спиной в мраморную стену. При одном взгляде на Тодда к горлу подступила тошнота. Высокий, темноволосый, красивый, богатый. Идеальный принц из волшебной сказки. Но она скорее бы поцеловала жабу.
 – Знаешь, Тодд, мне осточертело быть с тобой вежливой, делать вид, что не замечаю гнусных двусмысленных намеков и «случайного» лапанья. От тебя я хочу лишь одного – заверений, что больше ты ко мне не притронешься. Я достаточно ясно выражаюсь или лучше прислать тебе документ, заверенный у нотариуса?
 – Жаль, беби, жаль. Мне не терпится узнать, что старый козел нашел в тебе такого, что стоит пяти процентов от семи с лишним миллионов. Между прочим, – добавил Тодд, грубо схватив ее, – если мне понравится, могу и больше отстегнуть!
 Риба выпрямилась и внезапно изо всех сил толкнула его в грудь. Тодд, не ожидавший сопротивления, пошатнулся, отступил на несколько шагов и приземлился задом прямо на гальку. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы опомниться и вскочить, осыпая Рибу проклятиями.
 – Ну все, Фаррел! Я собирался быть с тобой помягче, но настала пора дать тебе урок и показать, что место шлюхи в этом мире – под мужчиной!
 Риба развернулась, чтобы выбежать из каньона, но натолкнулась на кого-то и упала на колени. Незнакомец. Его присутствие повергло ее в полнейшее оцепенение. Она не слышала ничьих шагов, не видела никого… но вот он перед ней, неизвестно откуда взявшийся, неподатливый и громоздкий, как стена каньона.
 Мужчина поднял Рибу, поставил себе за спину и спокойно воззрился на взбешенного Тодда. Он не сказал ничего, просто стоял, выжидая, такой же неумолимый и грозный, как черные скалы.
 Риба уставилась в спину незнакомца, слишком удивленная, чтобы попытаться, заговорить, захваченная мгновенными впечатлениями – теплом жестких рук, почти небрежной силой, с которой он поднял ее, блеском холодных глаз. Он был не так высок и не столь тяжеловесен, как Тодд, однако двигался с почти львиной грацией, говорившей о силе и редкостной координации движений. Кроме того, во всем его облике сквозила бесконечная уверенность, с которой ей еще не приходилось сталкиваться.
 Тодд шагнул было к Рибе, но тут же остановился, поскольку, даже обозлившись, не потерял головы. К тому же его нельзя было назвать дураком.
 – Это тебя не касается! Убирайся! – прошипел он.
 Мужчина ничего не сказал, не шевельнулся, просто ждал с почти пугающим терпением. Тодд сделал еще шаг вперед, но, заметив едва уловимое изменение в позе незнакомца, отпрянул, грубо выругался и устремился назад по дну высохшего ручья, остановившись только затем, чтобы крикнуть через плечо:
 – Ни одна шлюха этого не стоит!
 Мужчина смотрел ему вслед, пока Тодд не скрылся из виду, и лишь потом обернулся к Рибе. Та уставилась на него, завороженная цветом этих глаз – светло-зеленых, с серебристым отливом, поразительно выделявшихся на темно-бронзовой коже. Тугие завитки выбивались из-под полей темной ковбойской шляпы. Густые черные усы оттеняли скульптурную четкость губ. Рубашка-«сафари» цвета хаки с короткими рукавами, заправленная в выцветшие джинсы, почти не скрывала мощи мужского тела.
 С широкого кожаного ремня свисал геологический молоток, тупой с одного конца и заостренный с другого. И хотя незнакомец мог использовать его как оружие против Тодда, он даже не положил руку на рукоять.
 – Благодарю, – прошептала Риба. – Вы спасли меня от кросса по пересеченной местности.
 На темном загорелом лице ослепительно блеснула ленточка зубов. Риба, прищурившись, оглядела мужчину с головы до ног. Вряд ли ему больше тридцати пяти… нелегкие, жестокие годы… Это было ясно по его лицу и спокойной уверенности, обратившей в бегство человека моложе и выше ростом.
 – Когда в следующий раз захотите побыть одна, – заговорил он, – лучше отправиться в пустыню. Там так тихо, что можно слышать шуршание песчинок, пересыпающихся в дюнах.
 Он говорил глубоким низким голосом, чуть растягивая слова в манере жителей Запада. Но в речи слышался еще какой-то, чуть более резкий акцент, происхождение которого Риба не смогла определить.
 – И кроме того, – сухо добавил ее спаситель, – на открытом пространстве вас не так-то легко схватить.
 – Но откуда вы узнали, что мне хотелось побыть одной? – спросила Риба, закладывая прядку волос за ухо. Коричневый бриллиант переливался и сверкал при каждом движении ее руки.
 – Так же легко, как понял и то, что вы не просто разыгрываете недотрогу с этим красавчиком. Язык тела никогда не лжет.
 – Именно поэтому вы стояли здесь, выжидая, пока Тодд нападет первым, и были настолько уверены в себе, что не коснулись молотка за поясом?
 Светло-зеленые глаза чуть сузились; незнакомец окинул Рибу задумчиво-оценивающим взглядом, мгновенно вобравшим желтоватый цвет шелковой блузки, красновато-коричневые шорты, кожаные итальянские сандалии, рассыпающий сноп искр коричневый бриллиант на правой руке и, главное, изящные изгибы тренированного женского тела, привыкшего к сложным гимнастическим упражнениям.
 – Он не очень-то хорошо знает вас, правда? – тихо поинтересовался незнакомец.
 – Правда.
 – И вряд ли узнает, – кивнул мужчина, скорее утверждая, чем спрашивая.
 – Особенно если это будет зависеть от меня, – согласилась Риба, чувствуя себя с этим человеком так легко, как ни с одним мужчиной в мире, кроме Джереми.
 Под черными, как смоль, усами неожиданно вновь мелькнула улыбка, смягчая резкие черты лица.
 – Если согласны пойти со мной, могу показать другой выход из каньона.
 – Но как вы догадались, что Тодд именно из тех людей, которые могут подстерегать меня на обратном пути?
 – Точно так же, как знал, что не придется пустить в ход молоток. Инстинкт.
 – Часто приходилось попадать в переплет? – шутливо осведомилась Риба, шокированная однако, его небрежным упоминанием о молотке. По-видимому, он не задумался бы пустить его в ход и поставить Тодда на место. И если у Рибы возникли раньше какие-то сомнения относительно того, что незнакомец такой же твердый орешек, каким кажется, теперь эти сомнения развеялись. Мужчина, чуть нахмурившись, снова смерил ее взглядом и резко кивнул:
 – Бывало. Ну как, все еще хотите пойти со мной?
 – Да, – поспешно согласилась Риба и удивилась. Обычно она гордилась собственной сдержанностью настоящего профессионала, вооруженного и защищенного против эмоциональных ловушек жизни. Но смерть Джереми все изменила, расколов тщательно воздвигнутый фасад, словно бесценный алмаз, распавшийся на сотни никому не нужных осколков под резцом неосторожного гранильщика. Спокойная сила незнакомца притягивала ее так же властно, как красота этой голой земли.
 Мужчина понаблюдал за ней еще мгновение, подняв темные брови в молчаливом вопросе, но тут же отвернувшись, пошел вперед и исчез за поворотом. Риба последовала за ним и восхищенно застыла, глядя, как тот поднимается по стене из отполированного мрамора, словно по широкой лестнице, передвигаясь от одной опоры к другой в четком ритме, с легкостью, говорившей о годах, проведенных в этой необжитой стране. По крайней мере теперь она знала, откуда он так внезапно появился. Скорость, с которой он бесшумно, словно кошка, двигался, поистине впечатляла.
 Риба сняла сандалии, зная, что скользкие кожаные подошвы сильно затруднят восхождение по гладкому мрамору, и, перекинув ремешки через левую руку, подождала, пока незнакомец доберется до широкого карниза, где мрамор сменился более темной породой, составлявшей вулканическую скалу.
 Несколько раз глубоко вздохнув, словно готовясь выполнить головоломное гимнастическое упражнение, Риба определила подходящие опоры для рук и ног и начала карабкаться вверх, позволяя расположению впадин определять ритм. Наиболее трудным оказался последний участок; она была дюймов на шесть ниже незнакомца, а на верхних четырех футах не было ни одной ямки.
 – Поднимите руки, – велел тот. Риба беспрекословно повиновалась. Мужчина нагнулся и подхватил ее подмышки. Риба чуть поежилась, когда заскорузлые от мозолей ладони царапнули нежную кожу. Незнакомец так быстро втянул ее наверх, что времени на возражения не осталось. Риба пошатнулась, но мужчина поддержал ее, взял сандалии и встал на колени, чтобы натянуть их на ее голые ноги.
 Риба испуганно вскинулась, как только сильные пальцы сомкнулись вокруг щиколотки и подъема ступни, и, боясь упасть, поспешно оперлась о спину незнакомца, ощущая упругое сопротивление перекатывавшихся под пальцами мышц. Теплая рука держала ее ногу, смахивая острые камешки прежде чем надеть сандалию. Он действовал так быстро, так уверенно, что к тому времени, как Рибе захотелось запротестовать, подходящий момент уже прошел.
 Поэтому ей ничего не оставалось делать, как в ошеломленном молчании наблюдать за незнакомцем, застегивавшим пряжку второй сандалии.
 – Ну что ж, худшая часть подъема позади, – подытожил он, распрямившись одним гибким движением, и, заметив ее смущение, слегка улыбнулся: – Красавчик ошибался и насчет этого.
 – Насчет чего?
 – Вы не шлюха! Шлюхи привыкают к прикосновениям незнакомых мужчин.
 Он повернулся и зашагал прочь по уступу. Прежде чем пойти следом, Риба несколько секунд глядела ему в спину, соображая, сколько еще всего удалось незнакомцу подслушать из тирады Тодда. Краска бросилась ей в лицо и тут же отхлынула при воспоминании об обвинениях, брошенных Тоддом. Странная пустота вновь охватила душу. Ей больше, чем когда-либо, не хватало Джереми, его веры в нее как в человека, достойного дружбы и любви. Никто не обращался с ней так раньше, до встречи с Джереми, ни мать, ни муж. Никто…
 Слезы жгли веки, туманя глаза и застилая дорогу. Риба нетерпеливо вытерла соленые капли. Не сейчас. Сегодня вечером, после того, как будет сделан снимок последнего экспоната коллекции Джереми и последний человек уедет в Лос-Анджелес, она запрется у себя в комнате и поплачет.
 Риба неожиданно сообразила, что незнакомец остановился и дожидается ее, что от взгляда этих серебристо-зеленых глаз не ускользнули ее короткие рыдания.
 Вызывающе подняв подбородок, Риба шагнула к нему, собираясь с силами, чтобы вернуть прежнюю уверенность, оградиться ею, словно непроницаемой скорлупой, и скрыть бушующие в душе эмоции.
 Незнакомец чуть поколебался, как будто желал заговорить или протянуть ей руку, но не сделал ни одного движения.
 Вместо этого он повернулся и бесшумно зашагал через полуразрушенные вулканические скалы. Риба покорно пошла за ним, осторожно переставляя ноги. Она чувствовала, как он напряженно сжимается, тревожась за нее, стоило ей лишь ступить на самые трудные участки пути, и как облегченно вздыхает, видя, что она преодолевает осыпи с уверенностью и спокойствием, выработанными многими часами упражнений на бревне. Она по-прежнему молчала, опасаясь встречаться с ним глазами, не в силах вынести мысли о том, что еще кто-то, кроме нее, слышал гнусные оскорбления Тодда.
 Но по мере того как они шли все дальше, спокойствие и первобытная красота каньона проникали в душу, смягчая гнев, стирая из памяти унижение и заполняя пустоту. С возрастающим любопытством Риба наблюдала за неосознанной грацией движений незнакомца, отмечая, как внимательные глаза точно оценивают высоту каждой скалы и обрыва, как он настороженно прислушивается к каждому звуку и шороху. Ее спаситель был похож на дикого зверя, осторожного, хитрого, сильного, бесшумно ступающего по этой каменистой земле.
 Мужчина остановился, дожидаясь, пока она подойдет к черной глыбе, выраставшей из земли.
 – Докембрийский период, – пояснил он, вытаскивая молоток и ударяя по камню. Раздался громкий, почти хрустальный звон. Молоток не оставил ни малейшей царапины. – Одна из самых древних скал на земле. Тогда не было жизни, ничего, кроме камней и воды, молний и ветра. Только по прошествии нескольких сот миллионов лет появилось одноклеточное растение. Водоросль. Не так уж много для начала, но все же жизнь. Водоросли выделяли в качестве побочного продукта кислород таким же образом, как мы выдыхаем двуокись углерода. Они делились и размножались и наконец так сильно загрязнили атмосферу кислородом, что сами убили себя.
 – Загрязнили? – удивилась Риба.
 – Да, – иронически скривил губы незнакомец, – по их стандартам. Зато оставили после себя фантастически богатую кислородом среду обитания.
 – Plus ca change, plus c'est la meme chose, – мягко ответила она.
 Незнакомец криво улыбнулся, однако мгновенно перевел:
 – Чем больше происходит перемен, тем дольше все остается неизменным. Совершенно верно. Четыре миллиарда лет, и все осталось почти как прежде.
 Он снова постучал по скале, прислушиваясь к глухому звону металла о камень.
 – Иногда я гадаю, что будет после нас.
 – Кто-нибудь унаследует этот мир точно так же, как мы унаследовали его от водорослей, – медленно протянула она, глядя на невероятно древнюю черную скалу.
 Миллионы лет… жизнь возникает, умирает, изменяется… развивается по спирали, время завершает цикл, начиная новый, и существование и гибель уравновешены так же гармонично, как кристаллическая решетка идеального алмаза. Ничто не теряется окончательно, одна форма перетекает в другую. Жизнь и смерть – части одного и того же континуума, различные грани на поверхности времени.
 Сама того не сознавая, Риба глубоко вздохнула. Ледяной ком, осевший в желудке в ту ночь, когда скончался Джереми, начал таять. Стоять здесь, понимать, что вечность сгустилась в черном камне, слышать звуки этого глубокого мягкого голоса означало хоть ненадолго проститься с одиночеством.
 – Мысль о полном вымирании не тревожит вас? – осведомился он, не сводя с нее ставших неожиданно прозрачными глаз.
 – Это не вымирание, а всего лишь очередная перемена, – медленно выговорила Риба. – Птицы были когда-то динозаврами.
 Его смех оказался таким же удивительным, как огонь, вспыхивающий в черном опале.
 – Следовало бы ожидать, что встречу здесь еще одного геолога.
 Риба покачала головой, так что солнечный свет заиграл переливами в густых золотистых волосах.
 – Всего лишь любитель естественной истории, – пояснила она, вспомнив, как ее муж-профессор смеялся над увлечением «холодными науками», в то время как он открывал жене мир романских языков, а вернее говоря, просто вдалбливал их насильно и неумолимо. К тому времени как был оформлен развод, Риба читала и понимала по-испански, португальски, итальянски и прекрасно владела французским.
 Но она не пользовалась ни одним этим языком и не получала удовольствия от бесполезных знаний до встречи с Джереми. Он упорно отказывался выучить язык своего отца-англичанина, человека, соблазнившего и покинувшего его мать. Риба впервые увидела Джереми на станции техобслуживания, когда тот, размахивая руками, безуспешно пытался на пальцах объяснить механику, что случилось с машиной.
 Риба вызвалась перевести взволнованную речь незнакомца и впервые ощутила трепет человека, понявшего, что может проникать сквозь языковые барьеры, объясняться с людьми разных национальностей.
 И когда Джереми ответил ей на прекрасном французском с безупречным парижским выговором, Риба инстинктивно осознала красоту языка как средства общения, а не бесконечного ряда скучных академических упражнений.
 – И лингвист, – сказал незнакомец.
 – Что? – переспросила Риба, почему-то испуганная совпадением ее собственных мыслей с его словами.
 – Любительница естественной истории и лингвист, n'est-ce pas <Не так ли? (франц.)>? Правда, мое произношение не так безупречно, как ваше, но большинство французов, с которыми мне приходилось разговаривать, тоже не кончали Сорбонну. – И, заметив ее удивление, улыбнулся.
 Риба, рассеянно накручивая на палец светлую прядку волос, изучала незнакомца, неожиданно задавшись вопросом, кто он и откуда, и поэтому заметила, как взгляд зеленых глаз скользнул по ее кольцу.
 – Это он подарил вам бриллиант, правда?
 – Он? – переспросила она, пораженная тем, как точно незнакомец определил камень, золотисто-оранжево-коричневый оттенок которого был настолько необычен, что очень немногие люди знали о существовании алмазов подобного цвета.
 – Кто?
 – Мужчина, в чью постель так не терпится забраться красавчику.
 Рука Рибы упала, а сама она отступила, рассерженная и почему-то задетая неосторожными словами.
 – У нас с Джереми были вовсе не такие отношения!
 Незнакомец мгновенно заметил произошедшую в ней перемену и, немного помедлив, кивнул:
 – Но ведь он подарил вам кольцо!
 – Почему вы так уверены в этом? – сухо осведомилась она, не спуская с него глаз.
 – Коричневые алмазы либо слишком темные, либо слишком светлые, и не очень красивы. Этот же крайне редкий, поистине прекрасен и точно соответствует оттенку ваших глаз и так же блестит. Только человек… очень… близкий, мог подарить вам подобный камень. Должно быть, он очень долго искал такой.
 Горло Рибы снова сжалось при воспоминании о словах Джереми, когда он дарил ей кольцо.
 – Семь лет, – прошептала она. – Он разыскивал камень семь лет.
 Рука незнакомца взметнулась так быстро, что у Рибы не хватило времени отстраниться. Удивительно нежные пальцы отвели с лица взлохмаченные обжигающим ветром локоны медово-золотистых волос.
 – И этот бриллиант стоил каждой минуты поисков, – прошептал он, переводя взгляд с кольца на ян-тарно-карие прозрачные глубины ее глаз.
 – Именно так и сказал Джереми.
 Голос Рибы оборвался, когда нежданные слезы заиграли на ресницах. Риба заморгала и отвернулась, не в силах вынести проницательного взора незнакомца. Странно, что ни одна слезинка не покатилась по щеке…
 Риба посмотрела на часы:
 – Через четверть часа я должна быть у дюн.
 Длинный палец приподнял ее подбородок:
 – Вы уверены, что способны выдержать натиск красавчика?
 Риба, не мигая, уставилась в прозрачные зеленые озера на лице незнакомца.
 – Он меня волнует меньше всего, – вздохнула она, думая о Джереми и ледяной пустоте потери. – Ну конечно, способна. Другого выхода у меня просто нет.
 Мужчина пристально уставился на нее, прежде чем кивнуть:
 – Хорошо.
 Отвернувшись, он обошел основание древней черной скалы.
 Риба шла за ним, завороженная дикой первобытной землей, и невольно думала о человеке с жестким упрямым лицом, мягким голосом и добрыми руками. В своих путешествиях за редкостями Риба встречала многих мужчин, образованных и не очень, закончивших престижные университеты, известные во всем мире, и прошедших школы уличного выживания, но никогда еще не встречала похожего на того, кто шел сейчас впереди. Сочетание ума и стойкости было для нее новым и таким же тревожащим, как и смесь силы и нежности, скрытая в его прикосновении.
 Вслед за ним Риба обошла взрыхленный темный язык старого оползня и увидела расстилающуюся внизу долину. Незнакомец вывел ее к маленькой грязной автостоянке, расположенной в начале устья Мозаичного Каньона. На площадке остались всего две машины: «мерседес» Тодда и ее двухдверный «БМВ». Риба огляделась, но нигде не заметила Тодда.
 – Несомненно, он ждет вас выше по каньону, – уверенно сообщил незнакомец.
 – Вы правы, – вздохнула Риба, больше не удивляясь тому, насколько совпадают их мысли, и, вытерев тыльной стороной ладони крупные капли пота на лбу, добавила: – Надеюсь, он изжарится.
 – Только не в апреле. В июле дело другое, – возразил мужчина, мрачно улыбаясь. – В июле здесь такое пекло, что пятки обжигает даже сквозь обувь. – Иногда такое бывает в подобной глуши, в Австралии.
 – В Лайтнинг Ридж, – добавила она, почувствовав совершенно бессмысленное удовлетворение от его почти встревоженного взгляда.
 – Откуда вы знаете?
 – Большинство людей посчитали бы этот камень либо топазом, либо цирконом, – вместо ответа заметила Риба, глядя на кольцо.
 – Слишком сильно преломляет свет, чтобы быть чем-то иным, кроме бриллианта, – пожал плечами мужчина.
 – Что лишь доказывает мою правоту. Вы разбираетесь в камнях. А для охотника за камнями «глушь» означает лишь одно – опалы. И поскольку вы показались мне одним из тех, кто не станет тратить время на что-либо, кроме самого лучшего, значит, разыскиваете черные опалы, а это, в свою очередь, означает Лайтнинг Ридж. Кроме того, вы и выглядите так… – она немного поколебалась, –…ну, словом, достаточно закаленным, чтобы выжить в опаловых копях.
 – О, там не так уж плохо, – заверил он, улыбаясь Рибе, но губы его тут же сжались в тонкую линию, а глаза заиграли всеми оттенками старого серебра. Да, его воспоминания вряд ли назовешь приятными. – Алмазные копи в Южной Африке куда хуже.
 Глаза Рибы невольно расширились. На языке вертелись сотни вопросов, но ее удерживало несомненное сознание того, что незнакомец вряд ли захочет отвечать. Южноафриканские алмазные копи были чем-то вроде войны во Вьетнаме – мужчины, прошедшие через этот ад, меньше всего имели желание рассказывать о нем.
 – Вы сразу пойдете к дюнам? – поинтересовался незнакомец.
 – Да.
 – И пробудете там остаток дня?
 – Возможно.
 – У вас в машине случайно не осталось воды?
 – Я думала, что в апреле она мне не понадобится, – покачала головой Риба.
 – В пустыню воду нужно брать всегда.
 Незнакомец сунул руку за пояс и отстегнул фляжку в брезентовом чехле. Потом вынул из кармана кожаный ремешок и привязал к нему фляжку:
 – Возьмите.
 Риба облизнула сухие губы, переводя взгляд с фляжки на замкнутое лицо незнакомца, предлагавшего ей единственный источник влаги на много миль вокруг.
 – Но как же вы?
 – Вы сами сказали, сейчас апрель. И кроме того… – Нежно улыбнувшись, он коснулся кончиком пальца все еще влажных ресниц Рибы: – Вам она нужна сейчас гораздо больше, чем мне.
 – Я… – выдохнула Риба и, не находя больше слов, молча уставилась в необычные глаза. Чистые, почти прозрачно-зеленые, с серебристым отливом. – Я рада, что не мне выпало искать камень в тон вашим глазам, – раздумчиво выговорила она. – На это могла бы уйти целая жизнь.
 И не успели слова сорваться с губ, как Риба, потря-сенно осознав их смысл, покачала головой и беспомощно улыбнулась:
 – Простите. Обычно я не так… не настолько откровенна.
 Она отвела взгляд от этих удивительных глаз и с силой встряхнула фляжку. Полная. Риба открутила колпачок, отпила несколько глотков и, закупорив фляжку, протянула хозяину:
 – Теперь я продержусь. Спасибо.
 Незнакомец, продолжая пристально смотреть на Рибу, последовал ее примеру и, напившись, отдал фляжку обратно. Несколько мгновений она могла думать лишь о том, что его рот касался того места, где только что были ее губы, и эта мысль возбудила в ней странные ощущения. Риба старалась отвернуться, опустить голову, но почему-то не могла.
 – Мята, – пробормотал мужчина, – как приятно.
 – Мята?
 И тут Риба сообразила, что, должно быть, оставила привкус любимых конфет на горлышке фляги.
 – О… мята, – повторила она, поднося ладони к пылающим щекам. – Господи, что вы только подумаете обо мне!
 Мужчина снял шляпу и пригладил густые черные волосы:
 – Думаю, что вы в любое время можете попросить у меня воды, – усмехнулся он. – Буду рад услужить.
 Риба неожиданно поймала себя на том, что гадает, действительно ли его волосы так же упруго-шелковисты на ощупь, как выглядят?
 Незнакомец неожиданно улыбнулся ей, словно знал, о чем Риба думает, и был очень этим доволен. Риба прерывисто вздохнула. Ни один из знакомых ей мужчин не действовал на нее так странно, не тревожил душу, не смог затронуть сердца.
 – Я опаздываю, – поспешно выпалила она и уже собралась уходить, но тут же, вспомнив что-то, оглянулась. – Спасибо за то, что помогли мне.
 Улыбка ее спасителя стала еще шире:
 – Не будь на вас этих дурацких сандалий, я позволил бы вам загнать красавчика до полусмерти и с удовольствием посмотрел бы, как он упрется носом в эти скалы, – сообщил он, глядя на изящные изгибы стройных ног, сильных и одновременно женственно-грациозных. – Вы в гораздо лучшей форме, чем он. Неудивительно, что ему не терпится обнаружить, так ли вы хороши в объятиях мужчины, как это кажется с виду.
 – Интересно, появляются ли у вас когда-нибудь невысказанные мысли? – ехидно осведомилась она.
 – Постоянно, – хрипловато пробормотал незнакомец, упорно разглядывая ее рот, груди, выступающие под облегающим шелком блузки, голые ноги и узкие ступни, которые сам только что обул в крохотные сандалии. – Вам лучше уйти, прежде чем я начну думать вслух.
 Риба наклонила голову набок, испытующе оглядывая его:
 – Не боитесь, что я могу врезать вам как следует?
 Почему от этой ленивой улыбки внутри разливается нестерпимый жар?
 – Хотите попробовать?
 На какое-то безумное мгновение Рибе захотелось поддаться инстинкту. Но хотя рассудок восторжествовал, незнакомец успел уловить в ней этот буйный порыв и ответить на него едва заметным движением, напомнившим Рибе о молниеносной перемене, произошедшей в нем, когда Тодд выглядел так, словно вот-вот бросится в атаку.
 Мускулы напряглись и перекатываются под гладкой кожей, хотя на вид обманчиво-расслаблены, серебристые глаза пристально устремлены на противника, тело приготовилось отразить нападение. Незнакомец ждет ее решения.
 Риба закрыла глаза и вздрогнула, неожиданно поняв, что не доверяет самой себе. После смерти Джереми она окончательно потеряла контроль над собой и теперь боялась, что ее самые сокровенные чувства готовы каждую минуту вырваться наружу. А этот дерзкий незнакомец, по-видимому, обладает сверхъестественной способностью проникать в эти чувства и даже каким-то образом разделять их с Рибой, словно касаясь души осторожной рукой. Но каким бы легким ни было это прикосновение, оно пугало Рибу. Вот уже много лет она не ощущала себя столь уязвимой. И это ей ничуть не нравилось.
 Открыв глаза, она поняла, что незнакомец наблюдает за ней. Напряженность, всего минуту назад такая сильная, сейчас исчезла, сменившись почти ощутимой нежностью.
 – Он умер, верно? Тот человек, которого не терпелось заменить красавчику?
 – Да. Месяц назад.
 Незнакомец поднял руку, но тут же опустил, так и не дотронувшись до Рибы.
 – Первые недели самые ужасные, – просто пояснил он.
 – Надеюсь, – прошептала в ответ Риба. – Я больше не могу так жить, когда каждый нерв обнажен. Меня словно вывернули наружу.
 – Вы по-прежнему боретесь с этим. Когда перестанете сопротивляться, начнется исцеление.
 – Вчера я сказала бы: никогда! Но сегодня, когда вы показали мне скалу такую же древнюю, как время…
 Риба порывисто коснулась кончиками пальцев щеки незнакомца и легко провела сверху вниз.
 – Спасибо.
 Быстро повернувшись, она зашагала к машине. Один раз Риба все же оглянулась, сообразив, что по-прежнему держит его фляжку. Но сзади уже никого не было. Он исчез так же незаметно, как и появился. Не будь в руке фляжки, она могла бы подумать, что все это ей приснилось.
 Однако всякие сомнения относительно реальности незнакомца рассеяло присутствие Тодда, успевшего добраться до дюн. Он не вмешивался в разговоры и съемку, зато постоянно маячил на горизонте, словно грозовое облако в поисках места, куда бы пролиться дождем. Риба старалась держаться от него подальше. И когда ей удалось в третий раз ловко и незаметно избежать общества Тодда, явно стремившегося застать ее одну, Риба припомнила слова незнакомца: «На открытой местности не так-то легко застать человека врасплох».
 Риба терпеливо ждала, пока фотограф вновь и вновь переставляла последние вещи из Зеленого Комплекта на краю дюны. Заходящее солнце отбрасывало на землю длинные причудливые тени, подчеркивающие извилистые узоры, образованные непрерывно изменяющим форму песком.
 Обработанные камни и кристаллы в жильной породе сверкали на темно-коричневой почве, переливались всеми возможными оттенками зелени. Изумруды, цавориты, хризолиты и диопсид, корунд и топазы, бриллианты и даже потрясающая кристаллическая друза бразильского турмалина, придающая новое значение слову «зеленый».
 Риба невольно улыбнулась, в который раз оглядывая турмалин. Это по крайней мере единственное, что время не сможет у нее отнять, единственное, что осталось от ее детства, – право на владение половиной Чайна Куин, заброшенной турмалиновой шахты в районе Пала округа Сан-Диего.
 Шахта досталась ей от ее прапрабабки. В завещании говорилось, что она должна переходить к старшей дочери в роду, в день ее двадцатишестилетия. И все шло своим чередом, пока в семье не родились девочки-близняшки, одна из которых стала впоследствии матерью Рибы. Роды случились прямо на заднем сиденье автомобиля, и к тому времени, когда бабку Рибы с новорожденными доставили в больницу, никто не мог сказать, какая из дочерей родилась первой. Поэтому мать Рибы получила половину шахты, а тетка – другую. Тетка вышла замуж за австралийца и навеки исчезла в необжитой глуши, увозя свои права на наследство.
 Когда-то Риба мечтала вновь начать разработки в Чайна Куин и отыскать там волшебные сокровища, которые не удалось найти прежним хозяевам. Иногда она даже задавалась вопросом: уж не детские ли грезы побудили ее избрать путь охотников за драгоценными камнями, пойти за Джереми, чтобы воплотить фантазии в реальность. Но что касается самой шахты… детство осталось позади. Требовались невероятно огромные средства, чтобы вновь начать разработки и восстановить шахту хотя бы до прежнего состояния. За восемьдесят лет Чайна Куин, должно быть, почти совсем разрушилась. И кроме того, Риба с самого детства не была там.
 – Миссис Фаррел? Мы уже все сложили. Вы готовы ехать?
 Риба подняла глаза на обладательницу терпеливого голоса.
 – Простите, – пробормотала она. – Зеленый Комплект всегда заставляет меня грезить наяву.
 Фотограф едва заметно поморщилась, наблюдая, как последние экспонаты исчезают в специально сделанных для них ящиках.
 – Зато у страховых агентов начинаются кошмары. Они не могут дождаться, когда очутятся в Лос-Анджелесе и поскорее упрячут все в стальные сейфы. А этот парень, болтающийся тут, в дюнах, тоже не улучшает их настроения.
 Обернувшись, Риба увидела неподалеку силуэт мужчины, четко обрисованный на фоне вечернего неба лучами заходящего солнца. Гибкий, лениво-грациозный, излучающий мощь и опасную силу даже в состоянии покоя. Да, это несомненно он, незнакомец, чья фляга, словно напоминание о сегодняшнем дне, при каждом движении Рибы билась о бедро.
 – Передайте охранникам, что для тревог нет причин, – успокоила она. – Этот человек видел на своем веку больше редких камней, чем гид в Смитсоновском институте <Комплексное научное учреждение, основанное на средства, завещанные английским химиком и минералогом Дж. Смитсоном.>.
 – Скажите это мистеру Синклеру. Он пытался уговорить охранников прогнать парня.
 – Долина Смерти – национальный заповедник. Он имеет столько же прав быть здесь, как и мы.
 – Именно это и сказал один из охранников. И не один раз. – Фотограф пожала плечами и отвернулась. – Позвоню вам, когда проявлю и отпечатаю снимки.
 Риба с вершины дюны наблюдала, как люди, разделившись на маленькие группы, медленно возвращались на дорогу по собственным, уже занесенным песком следам. Она поспешно оглянулась, ожидая увидеть незнакомца. Гребень холма был пуст. Ничего, кроме ветра и песка. Снова обернувшись, она заметила Тодда, решительно карабкавшегося на дюну и явно собиравшегося на этот раз достичь цели.
 Риба легко сбежала вниз по противоположному склону, и к тому времени, когда Тодд добрался до того места, где она только что стояла, Риба оказалась уже в нескольких дюнах от него, двигаясь с невероятной легкостью, которой Тодд никак не ожидал от столь хрупкой женщины. Пусть попробует догнать ее!
 Звуки в пустыне разносятся очень далеко, но отдаются лишь бессвязным эхом, так что смысла слов почти невозможно разобрать. И Риба безмерно обрадовалась этому, поскольку вовсе не горела желанием узнать, что Тодд о ней думает.
 И хотя она направлялась туда, где совсем недавно стоял мужчина, вокруг по-прежнему не было видно ни единой души. Пришлось взобраться еще на несколько дюн, прежде чем Риба снова оглянулась, но заметила лишь Тодда, освещенного последними багровыми лучами солнца и медленно шагавшего к машинам, выглядевшим не крупнее, чем камни в один карат, рассеянные по узкой дороге.
 Риба подождала, пока Тодд сядет в машину и включит зажигание. В воздухе заметно похолодало, стоило солнцу опуститься за горизонт. Она медленно обошла очередную дюну. Ничто не шевельнулось, кроме ее тени и ветра. Никого. Ни одного человека, только груды песка в багряном свете. Вокруг лишь покой и красота.
 На западе горы казались мерцающими глыбами черного хрусталя на фоне рубинового неба, а на востоке светились нагромождениями прозрачного розового льда, устремленными вверх острыми шпилями и башнями, переливающимися в сумерках. Каждый цвет и оттенок обладал ясностью и чистотой драгоценного камня, словно буйная огненная сердцевина непроницаемо-черного опала.
 И Риба находилась в самом центре хаоса красок.
 Она не поняла, когда начала плакать. Сначала слезы падали теплым летним дождем, но вскоре превратились в бурный поток, немилосердно сотрясавший ее тело, бросивший Рибу на колени. Она пыталась взять себя в руки, перестать рыдать, но так и не смогла. Куда девались самоконтроль и железная воля, так поддержавшие Рибу после смерти Джереми! Все пропало, смылось, а на их место пришли ледяная пустота и жгучая тоска. Риба рухнула на песок и беспомощно всхлипывая, обняла себя, как ребенок, лишь смутно сознавая, что ее поднимают руки незнакомца. Только оказавшись у него на коленях, она поняла, что ее нежно укачивают, а мягкий глубокий голос шепчет на ухо утешительные добрые слова.
 Риба пыталась заговорить, рассказать о Джереми, но смогла выдавить сквозь слезы лишь несколько слов:
 – Я л-любила его и теперь он м-мертв.
 – Pauvre petite <Бедная малышка (фр.).>, – тихо пробормотал он, и голос его был словно теплый бархат, окутавший волосы. Знакомая французская фраза разрушила последний бастион сдержанности, так тщательно возводимый Рибой. Невнятно, прерывисто застонав, она обняла незнакомца и дала волю скорби. Его пальцы запутались в ее волосах, осторожно вынимая резной гребень из слоновой кости, скреплявший тугой узел на затылке. Медово-золотистые пряди рассыпались по ее плечам и рукам мужчины. Он медленно гладил шелковистые локоны, удерживая ее сильными руками, утешая, безмолвно сочувствуя.
 Прошло много-много времени, прежде чем слезы иссякли и Риба вновь смогла спокойно дышать. Незнакомец закутал ее в свою куртку и осторожно обмыл заплаканное лицо из фляги. В лунном свете его глаза переливались расплавленным серебром, но лицо оставалось все таким же непроницаемо-бесстрастным. Здравый смысл подсказывал женщине, что следовало бы остерегаться: она в дюнах наедине с дерзким незнакомцем, даже имени которого не знает. Однако, глядя на него, Риба ощущала лишь покой и уют.
 Риба устало положила голову ему на грудь, не в силах ни о чем думать связно. Мужчина молча притянул ее к себе и прижал покрепче. Сильные пальцы медленно растирали ее спину и шею, расслабляя мускулы, вот уже много недель стянутые в тугие узлы. Риба прошептала что-то и, вздохнув, обмякла. Силы постепенно возвращались к ней, словно она брала их у незнакомца.
 – Лучше? – мягко спросил он.
 Риба кивнула, и золотистые пряди затрепетали, словно живые, в лучах лунного света, облившего серебром ночную пустыню.
 Мужчина встал, увлекая ее за собой, и некоторое время подержал на весу, пока Риба не смогла стоять самостоятельно.
 – Я провожу вас к машине.
 – Не стоит. Я и сама справлюсь, – пробормотала она. Но голос совсем охрип от рыданий, а лицо было таким же бледным, как лунный свет. – Я уже совсем пришла в себя.
 – Уверен, что это так и есть. Однако на вашем месте я бы не пробовал, – покачал головой незнакомец и, взяв ее за руку, повел навстречу поднимавшейся луне. На черно-серебристой почве не было слышно шагов, ничего, кроме шороха песчинок, скользивших по склону дюн. Оба молчали, не желая тревожить хрупкую тишину.
 Когда они наконец добрались до машины, незнакомец повернулся к Рибе, пропустил пальцы сквозь ее волосы и осторожно оттянул ее голову назад, так что лунный свет заскользил по лицу. И лишь потом медленно нагнулся, давая ей время уклониться от поцелуя.
 Риба, оказавшись в нежном плену его пальцев, увидела, как широкие плечи заслонили луну, почувствовала теплое дыхание, а затем ее глаза закрылись, молчаливо принимая его ласку. Поцелуй ощущался приятным теплом, разлившимся по телу, сладостным утешением, против которого она была бессильна. Губы ее инстинктивно полураскрылись, словно безмолвный знак того, что она отдается на волю этого, еще несколько часов назад чужого человека, почти молит его о ласках.
 Он целовал ее с нежной сдержанностью и самозабвением, вырвавшими у нее невольный стон.
 И тут он мгновенно изменился, стискивая ее с голодной жадностью, такой же мрачной, как ночь, и резкость и властность были забыты, и остались лишь они двое и это темное небо.
 Риба, охнув, прижалась к нему, сотрясаемая ознобом и одновременно охваченная огнем, отвечая ему, как никогда не отвечала ни одному мужчине.
 И когда он наконец поднял голову, она пошатнулась, почти не в силах стоять. Незнакомец долго глядел на нее, тяжело дыша, и только спустя несколько минут, хрипло, почти резко бросил:
 – Если вы любили его, он умер счастливым.
 И, повернувшись, ушел в ночь, исчез в лунных тенях дюны, оставив ей куртку и свой собственный голод, горящий в ее крови.




 Глава 2


 «Обже д'Арт» – маленький магазинчик, один из многих, располагавшихся вдоль Родео Драйв, был буквально опутан новейшей электронной сигнализацией, хотя покупатели и клиенты этого, конечно, не замечали: Риба терпеть не могла бесчисленные провода и решетки, привычные для ломбардов. Ее лавка была оборудована невидимыми оптиковолоконными приборами, проводками толщиной в волосок, скрытыми в тяжелых стеклянных дверях и косоугольных окнах. Сегодня Риба выставила несколько экземпляров из Зеленого Комплекта – образцы минералов и великолепных ограненных камней, помещенных на прозрачные пьедесталы или полускрытых складками шелка. Светильники были размещены под самыми неожиданными углами, посылая снопы света на черный матовый шелк, торговую марку Рибы.
 На ней был наряд из такого же шелка – простая блузка с длинными рукавами и слаксы. Черные босоножки на высоких каблуках позволяли казаться выше. Блестящая масса волос цвета темного меда, обрамляла бледное лицо. Два идеально подобранных черных опала мрачным огнем переливались в ушах. Единственной драгоценностью, кроме них, было кольцо Джереми, которое она не снимала с прошлого дня рождения.
 Но стоило взглянуть на коричнево-оранжевое сверкание бриллианта, как перед глазами возникал не Джереми, а незнакомец. И хотя прошло уже десять дней, воспоминания о том, как ее держали в объятиях, словно ребенка, а потом целовали, как единственную женщину на Земле, рождали в Рибе неведомые доселе ощущения.
 – Да здесь все оттенки зеленого, – заметил Тим.
 – Не совсем, – рассеянно покачала головой Риба, не глядя на помощника. – Есть еще серебристо-зеленый, который…
 Она осеклась и постаралась вернуться к реальности.
 Боже, да она ведь даже не знает имени мужчины, как, впрочем, и он ее. Незнакомец исчез навсегда, словно вчерашний день. Ах, если бы только он мог так же испариться и из ее воспоминаний! Но ничего не получалось. Он помог ей заполнить одну пустоту только затем, чтобы оставить вместо нее другую – острую тоску, страстное желание, безумное томление, казавшееся абсурдным, неразумным, непонятным. Как можно тосковать по тому, чего никогда не было?
 – Когда у нас первый посетитель? – сухо осведомилась Риба.
 Тим перелистал записную книжку:
 – В одиннадцать.
 – И кто он?
 – Тодд Синклер.
 – Что ему нужно? – поморщилась Риба.
 – Зеленый Комплект.
 – Он получит его в тот день, когда ад замерзнет.
 Тим поднял глаза, карие, проницательные, оценивающие.
 – Хочешь сказать, ты решила?
 Риба усилием воли проглотила нетерпеливый ответ.
 Кажется, полмира только и стремится узнать, какие два экспоната коллекции Джереми выберет для себя Риба. Коллекционеры, музеи, газеты, журналы, адвокаты и Тодд Синклер не оставляли ее в покое с того момента, когда условия завещания стали известны широкой публике. Люди, которые не знали Рибу и никогда не узнают, если это, конечно, будет зависеть от нее, спорили между собой и в печати, какова истинная природа ее отношений с Джереми Бувье Синклером. Конечно, она его протеже… но, возможно, было что-то еще? Что-то более интимное? И какую часть коллекции своего так называемого наставника решит сохранить Риба? Погонится ли за деньгами или за сентиментальными воспоминаниями?
 Тим выставил вперед руки, словно защищаясь от ударов:
 – Не бейте меня, босс! Я совсем, как остальные простые смертные, снедаемые любопытством.
 Риба раздраженно оглядела плотно сбитого молодого человека. Тим был ее неоценимым помощником, знатоком камней, обладавшим инстинктивным чутьем на подделки. Под легкомысленной внешностью скрывались знание человеческой натуры и всех тонкостей торговли драгоценностями. И в довершение всех достоинств Тим был по уши влюблен в жену. Он обращался с Рибой, как со всеми камнями, проходившими через его руки, – с уважением, признательностью и полным отсутствием желания завладеть дорогой вещью. За два года совместной работы между ними возникли чисто родственные отношения, нечто вроде дружбы брата с сестрой, что было для Рибы столь же ценным приобретением, как и его неистощимый юмор.
 – Я оставляю Зеленый Комплект себе, – объявила она.
 Тим издал воинственный клич, но тут же полуиспуганно огляделся:
 – Я только что выиграл тысячу баксов!
 – Кто проиграл?
 Тим злорадно ухмыльнулся:
 – Ублюдок по имени Синклер.
 Уголки губ Рибы приподнялись в невольной улыбке:
 – На твоем месте я не рассчитывала бы на это, пока Тодд не выпишет чек.
 – Не волнуйся, он заплатит, – заверил Тим, – даже если придется выбивать из него каждый доллар! Синклер был так уверен, что ты оставишь себе Туз Бубен. Или это так и есть?
 – Он прекрасен, – покачала головой Риба, – но это всего лишь огромный бриллиант.
 – Всего лишь… босс, да ведь этот бриллиант в последний раз оценили в миллион восемьсот пятьдесят штук зелеными, а это было два года назад! Ты могла бы продать его, выгодно вложить денежки и провести остаток дней в стрижке купонов!
 – Предпочитаю зарабатывать деньги старомодным способом.
 Тим пристально взглянул на Рибу.
 – Не хочешь, чтобы говорили, будто ты подлизывалась к старику Джереми ради его денежек?
 – Оставь это, Тим, – бесстрастно произнесла Риба. – А если люди будут спрашивать, объяснишь, что, по моему мнению, Туз слишком аляповат.
 Тим быстро дотронулся до ее руки.
 – Извини, Риба. Я знаю, что значил для тебя Джереми. Просто он был таким сукиным… – Тим неловко кашлянул. – Он был настоящим исчадием ада со всеми, кроме тебя.
 – Я говорила по-французски, – вздохнула Риба, вспомнив, как гордился Джереми ее прекрасным знанием его родного языка.
 – Я тоже, – проворчал Тим.
 – С невыносимым акцентом, – вставила Риба.
 – Это все мелочи, – объявил Тим и, захлопнув записную книжку, положил ее в карман желтовато-коричневого шерстяного пиджака.
 – А что ты еще выбрала?
 – Что мне в тебе нравится, – ехидно заметила Риба, так это неизменный такт. Попробуй угадать.
 – Ни за что. Признавайся.
 – Еще пари?
 Тим улыбнулся.
 – Тигриный Бог, – сдалась Риба.
 – Что?
 – Статуэтка из тигрового глаза.
 – О-о…
 Тим тихо выругался.
 – Откуда она знала?
 – Кто?
 – Джина. Побилась об заклад, что ты выберешь именно эту вещь.
 – И сколько ты проиграл на этот раз? – весело поинтересовалась Риба. Джина была секретарем, бухгалтером и делопроизводителем в магазине. Кроме того, она была еще и женой Тима.
 – О, это не совсем такое пари, когда кто-то по-настоящему проигрывает, – сообщил он, хищно ухмыляясь.
 Риба улыбнулась в ответ, надеясь, что Тим не заметит в ней эту ледяную пустоту. Много бы она отдала, чтобы почувствовать такую же близость к кому-то, близость, в которой нет ни проигравших, ни победивших, что бы там ни случилось. Каково это, очутиться в объятиях любовника, умирать «малой смертью» и вновь рождаться каждое утро? Каково это, чувствовать и знать, что кто-то готов отдать все на свете ради тебя? По сравнению с этим редчайшие драгоценные камни казались чем-то вроде пригоршни песчинок, скользящих по склону дюны.
 – Риба, с тобой все в порядке?
 – Лучше не бывает, – тупо пробормотала она, – просто голова немного болит.
 И еще воспоминания, неустанно, безжалостно преследующие ее, воспоминания о песчаных дюнах, лунном свете и жарком теле человека, чьего имени она не знала.
 – Пойду разложу снимки коллекции Джереми. Когда явится красавчик, проводи его ко мне в кабинет.
 – Красавчик?
 – Синклер, – пояснила Риба, досадуя на собственный болтливый язык. Только один человек называл Тодда Синклера «красавчиком».
 Тодд окинул ее задумчивым взглядом.
 – Синклер здорово допекал тебя в Долине Смерти?
 – За то и получил по заслугам! – сухо объявила Риба.
 – Жаль, меня там не было, – ухмыльнулся Тим. – По-моему, он так и напрашивается на хорошую трепку.
 – Боюсь, до сих пор никто на это не отважился, – покачала головой Риба.
 Но могло быть, сделай Тодд еще хотя бы шаг. Воспоминание о кошачьей ленивой грации хищника одновременно пугало и успокаивало Рибу. Какое облегчение сознавать, что мужчина готов был помочь ей, а не просто воспользоваться ее физической слабостью, как пытался сделать Тодд. Даже когда Риба совсем обессилела от тоски, незнакомец всего-навсего держал ее в объятиях, пока она исходила слезами.
 – Думаю, мне стоит сегодня пойти обедать попозже, – небрежно бросил Тим, хотя обычно он брал перерыв с одиннадцати до двенадцати. Тодд намеревался прийти в одиннадцать.
 – Это совсем не обязательно, – запротестовала Риба.
 – Я поздно завтракал, – соврал Тим и, прежде чем Риба успела возразить, быстро добавил: – Хочешь, чтобы Джина сделала пресс-релиз насчет твоего выбора?
 – Бедная Джина. Все на нее валится.
 – Она просто обожает это. Честно. Собственно говоря, если ищешь кого-нибудь, чтобы сделать подписи к снимкам в каталоге коллекции Джереми, можешь попросить ее, – заявил Тим, пристально глядя на Рибу карими глазами и даже не пытаясь скрыть, как заинтересован в ее ответе.
 Склонив голову набок, Риба рассеянно заправила выбившуюся прядку волос в узел на затылке.
 – Мне это нравится, – решительно сказала она наконец. – Да. Правда, придется нанять нового бухгалтера. В ее положении нельзя переутомляться.
 Тим испуганно вскинулся:
 – Она сказала тебе, что беременна? Я сам узнал только на прошлой неделе.
 – Но я же не слепая, Тим. У меня есть глаза.
 Глаза, и то, как нежно ласкал Тим чуть располневшую талию Джины, когда думал, что его никто не видит.
 – Не волнуйся, я никому не скажу, хотя, откровенно говоря, не понимаю, почему ты стремишься держать это в тайне. Будь я на месте Джины, напечатала бы объявления на всю страницу в лос-анджелесской «Тайме».
 – Тебе следовало бы выйти замуж, – полушутливо сообщил Тим, хотя на самом деле был вполне серьезен.
 – Я была замужем.
 Тим ошеломленно уставился на Рибу.
 – Это было давным-давно, – равнодушно бросила она.
 – И что случилось?
 – Я стала взрослой. А ему это не понравилось.
 – Прости, – неловко пробормотал Тим.
 – Да нет, я ни о чем не жалею. Он был паршивым мужем, но чертовски хорошим учителем французского. Не будь его, я никогда бы не познакомилась с Джереми.
 Зазвонил телефон. Тим поднял трубку, послушал и, закрыв ладонью микрофон, прошептал:
 – Синклер. Он хочет увидеться с тобой сейчас.
 – Хорошо, – пожала плечами Риба. – По крайней мере ты сможешь пообедать в обычное время.
 Том убрал руку:
 – Можем втиснуть вас между двумя клиентами, если приедете через десять минут.
 И нажал на рычаг, прежде чем Тодд успел ответить.
 – Это было чрезвычайно грубо с твоей стороны, – заметила Риба, стараясь не улыбаться.
 – Благодарю. Надеюсь, по пути сюда его оштрафуют за превышение скорости.
 – И не мечтай! Бог хранит дураков и пьяниц.
 – И под какую категорию подпадает Синклер?
 – Под обе.
 Риба открыла дверь, и первое, что увидела, войдя в свой кабинет, – восемнадцатидюймовый осколок крокидолита <Тигровый глаз, минерал золотисто-желто-коричневого цвета с переливами.>, найденный в шахте Капской провинции в Южной Африке. Немецкий резчик взял редкостный образчик тигрового глаза и преобразил его в статуэтку – изображение мужчины.
 Тигриный Бог стоял в расслабленной позе, совершенно обнаженный, с длинным луком из чистого золота за плечами. В руке он держал золотую стрелу; треугольный наконечник резко контрастировал с изгибом мускулистого бедра. Глаза, тоже из золота, были сужены и слегка скошены. Статуэтку вырезали так, что цветные, перетекающие друг в друга полосы минерала шли по диагонали, придавая мужчине неотразимый, ошеломляющий вид зверя, захваченного в неуловимое мгновение между покоем и готовностью немедленно броситься в атаку. Свет переливался на поверхности могучего тела Тигриного Бога тысячью незаметных переходов от ярко-золотого до густо-коричневого.
 Риба выбрала эту статуэтку не только за исключительную красоту и излучаемую силу. Нет… если признаться, великолепная физическая мощь, уверенность в себе Тигриного Бога напоминала о незнакомце, той темной ночи и поцелуе, открывшем ей, что в объятиях настоящего мужчины и она может стать истинной женщиной.
 Риба услышала зуммер, звучавший каждый раз, когда дверь «Обже д'Арт» открывалась. В дверь ее кабинета был вставлен светофильтр, позволяющий видеть все, что делается в магазине, оставаясь при этом незамеченной.
 Выглянув, она заметила высокую фигуру Тодда, направлявшегося к кабинету и, пробормотав проклятие, поставила статуэтку на письменный стол, села и нажала кнопку электронного замка. Дверь автоматически приоткрылась на несколько дюймов. Придется так и оставить ее на все время, пока красавчик пробудет в кабинете.
 – Осточертела мне эта хренотень, Фаррел! – грубо заявил Тодд, без приглашения бросившись в кресло напротив письменного стола. – Начинай продавать проклятую коллекцию! Остаток имущества старого козла после продажи не покроет даже гонораров адвокатам! Мне нужны деньги, и как можно скорее!
 Риба сложила руки и откинулась на спинку кресла, холодно оглядывая Тодда из-под длинных пушистых ресниц. Она продолжала молча изучать его, пока он не заерзал, грязно выругавшись при этом. Запах алкоголя и немытого тела ударил в ноздри.
 – Неудачные лошади и плохие карты? – равнодушно осведомилась она.
 Тодд покраснел, подтвердив тем самым точность ее наблюдений.
 – Заткнись, – хрипло пробормотал он.
 Глаза Рибы сверкнули ледяным блеском, совсем как бриллиант в ее кольце. Она по опыту знала, что Тодду фатально не везет в карты, а пить он совершенно не умеет. Джереми раз и навсегда приказал, чтобы телохранители не впускали его внука, когда тот бывал пьян. Год назад Тодд в припадке пьяной ярости набросился на деда. Но все эти раздумья нисколько не смягчили гнев, превративший обычно нежные, женственные губы Рибы в тонкую брезгливую линию.
 – Нечего рассиживаться здесь с таким гордым неприступным видом, миссис Задавала, – прорычал Тодд. – Ты всего-навсего дешевая шлюха, которую старый ублюдок вытащил из уличной канавы!
 Зуммер снова зажужжал: по-видимому, пришел новый посетитель. Но не было никакой возможности взглянуть, кто это. Широкие плечи Тодда загораживали обзор. Возможно, это Джина вернулась с делового совещания.
 – Скажи хоть что-нибудь, черт тебя возьми!
 – Сначала реши, что же тебе все-таки хочется, – спокойно бросила Риба. – То заткнись, то говори. Выбирай, что тебе нужно. Я не могу одновременно делать и то, и другое.
 – Ах ты, наглая сучонка! – взвился Тодд, вскакивая на ноги и пытаясь дотянуться до Рибы. Но она увернулась, словно призрак, с неуловимой грацией, еще больше обозлившей Тодда. Он резко толкнул стол, пригвоздив Рибу к стене. Тигриный Бог пошатнулся. Риба схватила статуэтку и, даже поняв, что ее можно использовать как оружие, все-таки не в силах была представить, что эта сверкающая красота придет в соприкосновение с головой такого гнусного слизняка, как Тодд Синклер.
 Но тут в комнату ворвался Тим с дубинкой в правой руке:
 – Если дотронешься до нее хотя бы пальцем, я сломаю твою толстую шею!
 – Для этого тебе придется стать в очередь! – раздался холодный спокойный голос из-за его спины.
 И Тим, и пьяный Тодд замерли, словно пригвожденные к месту. Рибе хотелось плакать и смеяться одновременно, а еще громко позвать на помощь человека, имени которого по-прежнему не знала. Незнакомец вошел в комнату бесшумной походкой хищника, схватил Тодда, одним движением развернул и влепил в стену. Тодд выругался и, мгновенно отрезвев, потряс головой, не на шутку испугавшись.
 – Я сломаю тебе шею не сразу, – мертвенно-тихим голосом продолжал незнакомец, словно клещами сдавив шею Тодда. – Сначала перебью тебе пальцы. Потом ноги. Потом каждую косточку в теле, до самых плеч. Не спеша, по одной. К тому времени, как доберусь до глотки, будешь молить меня поскорее тебя прикончить. Слышишь, красавчик?
 Тодд издал задушенный звук, долженствующий, вероятно, означать согласие.
 Незнакомец повернул голову и взглянул на Рибу. Суровое выражение лица смягчилось.
 – Он прикоснулся к тебе хотя бы пальцем, chaton?
 Риба ошеломленно покачала головой, не в силах выговорить ни слова от переполнявших ее чувств, пробужденных опасным незнакомцем и нежным французским словом, означавшим одновременно «котенок» и «камень в оправе».
 Незнакомец снова обратился к Тодду:
 – Еще раз попробуешь пальцем ее коснуться, красавчик, и с тобой все будет кончено. Пошел отсюда!
 Пальцы с безжалостной сноровкой впились в кожу. Незнакомец снова развернулся и неожиданно отпустил Тодда, толкнув его при этом с такой силой, что тот, спотыкаясь, вылетел в открытую дверь кабинета. Мужчина, молча поглядев, как Тодд ковыляет через магазин и выбирается наружу, заявил, все еще стоя спиной к Тиму:
 – Если не собираешься пустить в ход эту дубинку, лучше спрячь ее.
 Тим взглянул на Рибу.
 – Все в порядке, Тим, – поспешно заверила она, не отводя взгляд от незнакомца, словно боялась, что тот исчезнет так же неожиданно, как появился.
 Незнакомец встал лицом к Тиму, по всей видимости, ожидая, что предпримет молодой человек. Тим смерил мужчину долгим, оценивающим взглядом и легким, почти небрежным движением, предполагавшим, что оружие может так же быстро появиться, сунул складную дубинку в карман.
 Стоило дубинке исчезнуть, как в позе незнакомца произошли едва заметные изменения: тело чуть расслабилось, словно он позволил жесткому самоконтролю на несколько мгновений исчезнуть.
 – Почему бы тебе не представить меня, Тим? – предложил он, показав на Рибу. Странная улыбка кривила губы, отчего-то больше не казавшиеся тонкими и жесткими.
 Тим, испуганно вскинув голову, уставился на мужчину:
 – Эй, ты сказал, что знаком с ней!
 – Совершенно верно, – тихо засмеялся незнакомец. – Только вот она не успела узнать, как меня зовут.
 Тим недоверчиво взглянул на Рибу.
 – Боюсь, он прав, – призналась она. – Это долгая история…
 Голос ее постепенно стих.
 Тим раздраженно фыркнул.
 – Риба Фаррел, познакомься, это Чанс Уокер. Чанс, это Риба. Ну а теперь, не будет ли кто-нибудь из вас так добр объяснить, что здесь происходит?
 Чанс, не обращая внимания на Тима, улыбнулся.
 – Привет, Риба Фаррел, – сказал он глубоким голосом с интригующим акцентом и, несильным толчком вернув письменный стол на прежнее место, осторожно вынул у нее из пальцев Тигриного Бога и повернул статуэтку из стороны в сторону, восхищаясь игрой красок.
 – Ну нет, просто стыд и позор пытаться проломить истинным произведением искусства толстый череп красавчика.
 Риба ошеломленно засмеялась:
 – Представляете, я подумала то же самое, когда схватила ее.
 Чанс взглянул на женщину, отметив мерцание волос цвета темного меда и чувственные изгибы, обтянутые черным шелком.
 – Ты словно ночь, – тихо выговорил он, – и создана, чтобы носить черное. Прекрасный chaton.
 Риба ощутила, как нежные слова пронизывают ее насквозь, разливаясь по телу теплом. Она никогда не считала себя хорошенькой, а тем более прекрасной, но под взглядом Чанса чувствовала, как преображается в самую ослепительную женщину на свете. Тигриный Бог улыбался ей, обдавая чувственным пламенем глаз. Тим тихо кашлянул, и Риба, поняв, что совершенно неприлично глазеет на Чанса, нерешительно объявила:
 – Чанс… то есть, мистер Уокер…
 – Чанс, – решительно поправил Тигриный Бог.
 – Чанс, – пробормотала она, наслаждаясь звуками необычного имени <Шанс, счастливый случай, возможность (англ.).>.
 Тим снова кашлянул.
 – Чанс уже однажды имел дело с Тоддом в Долине Смерти, – поспешно пояснила она. – А после позволил мне…
 Риба беспомощно взглянула на Тима, не зная, как объяснить, что выплакала скорбь по Джереми в объятиях совершенно незнакомого человека.
 – Я тосковала по Джереми. Чанс… все понял. О, черт! – внезапно взорвалась она. – Я рыдала у него на плече, как ребенок! Он был очень терпелив и нежен, гораздо более чем я заслужила.
 Тим с сомнением взглянул на человека, без всякого труда, жестко и хладнокровно, превратившего огромного буйного пьяницу в трезвую смирную груду заготовок для гамбургеров.
 – Нежный, говоришь? Терпеливый? Ну да, еще бы. Рад, что не встретил никого такого же мягкого и терпеливого, как Чанс, пока зарабатывал на обучение, вкалывая барменом.
 – Именно там ты и выучился орудовать дубинкой? – осведомился Чанс.
 – Ага.
 – Некоторые бармены предпочитают револьверы.
 – Бывают случаи, когда дубинка куда более эффективна, – сухо пояснил Тим.
 Чанс одобрительно кивнул молодому человеку и посмотрел в сторону Рибы:
 – Он принадлежит тебе, chaton?
 Вопрос был тихим и столь неожиданным, что Рибе потребовалось несколько мгновений, чтобы понять его истинное значение.
 – Тим? Мой? Господи Боже, конечно, нет! У него чудесная жена!
 Чанс, повернувшись, протянул Тиму руку.
 – Рад познакомиться, Тим. И чертовски счастлив, что ты женат.
 Тим отрывисто рассмеялся.
 – И я тоже. Ни за что не хотел бы встать между тобой и той, кого ты добиваешься.
 – Тим! – охнула Риба, шокированная столь недвусмысленным определением характера Чанса.
 – Все верно, – кивнул тот. – Мне нравятся люди, достаточно сообразительные, чтобы не лезть в грозу под высокое дерево.
 Тим, ухмыльнувшись, потряс руку Чанса.
 – Рад познакомиться, Чанс. Ты первый человек, который может заставить моего упрямого босса попотеть за собственные денежки. Bonne chance, – пожелал он, почти до неузнаваемости искажая французские слова, но, видя, как болезненно поморщилась Риба, постарался перевести: – Желаю удачи. – И, поколебавшись, добавил: – Кажется, я сейчас скаламбурил?
 – Нет. Это моего брата звали Лак <Удача (англ.).>, – чуть сузив серебристо-зеленые глаза, с самым серьезным видом сообщил Чанс, очевидно, отгоняя неприятные воспоминания.
 Продолжения не последовало, и Тим не осмелился переспросить. В Чансе Уокере было нечто такое, что отбивало всякое любопытство.
 Снова зазвенел зуммер. Приглядевшись, Тим заметил маленькую рыжеволосую женщину, терпеливо выжидающую у парадной двери, и поспешил открыть, улыбаясь во весь рот, как довольный малыш.
 – Его жена? – понимающе спросил Чанс.
 – Да. Джина – настоящая драгоценность. – Риба кивнула и сухо добавила: – У нее лишь один недостаток. Всякая женщина рядом с ней выглядит трехногой жирафой.
 Два скользящих прыжка, и Чанс оказался так близко, что Риба почувствовала исходящий от него жар.
 – Не каждая, – заверил он, усмехнувшись.
 Риба подняла на него глаза и тут же вспомнила мгновения, когда лежала в его объятиях, а обжигающее тепло этого мужского тела заставляло ее плавиться как драгоценный металл в тигле ювелира. Это воспоминание посещало ее в самые неожиданные моменты, заставляя ее трепетать и вибрировать, словно по нервам шел электрический ток.
 Никогда еще Риба не испытывала в мужских объятиях ничего подобного. Она вышла замуж за человека, питавшего пристрастие к девственницам, и уже после нескольких недель брака он потерял к ней всякий интерес. Ласки его становились с каждым днем все менее пылкими, все более безразличными.
 После развода она встречалась со многими мужчинами, но не нашла никого, кому бы доверяла настолько, чтобы откликнуться. Она уже начала тревожиться, боясь, что с ней что-то неладно… до тех пор, пока единственный поцелуй незнакомца не научил ее гораздо большему, чем просто быть женщиной. Все годы после унылого брака без любви она не жила, а существовала.
 Риба не могла понять, почему так отзывается на каждое прикосновение Чанса Уокера. Она встречалась с мужчинами куда красивее, богаче, выше по положению в обществе, но только поцелуй этого дерзкого незнакомца сумел проникнуть через ее холодную внешность к самой сердцевине женской сущности, выпустить на волю огонь, таившийся под ледяной поверхностью.
 – О чем вы думаете? – спросил Чанс.
 Легонько коснувшись ее волос, он начал медленно гладить жесткими ладонями нежные щеки, наблюдая за мгновенной сменой выражений на лице Рибы. Странные ощущения вновь рождались в ней, заставляя задыхаться. Риба хотела избежать прямого ответа, отделаться уклончивыми отговорками или просто молчанием, но тут же поняла, что Чанс вряд ли будет шокирован, что бы она ни сказала и ни сделала. Он, очевидно, тот мужчина, который многое повидал в жизни. Тот, кого ничем не удивить.
 – Не могу понять, чем вы так привлекаете меня, – честно сказала она.
 Губы под густыми усами раздвинулись в улыбке, и в неярком свете блеснула полоска белоснежных зубов.
 – А ты меня, chaton.
 Риба утонула в бездонных глубинах его глаз, но тут черные ресницы веерами опустились на щеки. Он завладел ее губами с потрясающей, невероятной смесью голода и нежности. Она почувствовала, как гребень, скреплявший узел волос на затылке, скользит вниз под пальцами, ласкающими шелковистые, раскинувшиеся по плечам пряди. Кончик языка обвел ее рот, поддразнивая, изводя, пока Риба, вздохнув, не приоткрыла губы.
 Руки Чанса, нежные, но такие сильные, зарылись в густые волосы, не давая Рибе повернуть голову. Полусопротивляясь, она положила ладони на его плечи, мощные и твердые, как камень, без слов говорившие о силе и самообладании человека, обнимавшего ее. Он мог бы без усилий подчинить ее, вынудить ответить на поцелуй, которого так нетерпеливо добивался.
 Но Чанс не сделал этого. Он держал ее, словно нечто бесконечно хрупкое, скорее уговаривая, чем требуя, чтобы она разделила наслаждение от близости. Никогда она не чувствовала себя в такой безопасности, такой защищенной.
 Риба ощутила бархатистую шершавость его языка на своем, и ее ладони застыли на его плечах. Она откликнулась на ласку, сначала нерешительно, потом с большей уверенностью, ощущая тепло губ, гладкость зубов, все восхитительные оттенки поцелуя. Риба почувствовала, как его тело напряглось, когда одна рука сжала густые локоны, а другая скользнула по спине под тяжелый шелк волос, притягивая ее к широкой мужской груди.
 Наконец Чанс с видимой неохотой поднял голову. Руки его дрогнули, нежно прижимая, убаюкивая, а не захватывая в плен.
 – Я слишком голоден, чтобы довольствоваться крошками, – хрипло пробормотал он.
 – Но я не… – с трудом выдохнула она.
 – Знаю. Дело во мне. Я думал, что поцелую тебя лишь один раз, чтобы посмотреть, так ли это хорошо, как мне запомнилось… – Его глаза словно обвели контуры мягко очерченных губ. – Оказалось, все гораздо лучше. Настолько лучше, что я хочу еще и еще.
 Чанс быстро нагнулся, завладев губами Рибы в бешеном, обжигающем поцелуе, заставившим ее прильнуть к нему, чтобы не упасть.
 – И теперь пожелаю гораздо большего. Сорвать с тебя одежду и разорвать на клочки, такие мелкие, чтобы они никогда не смогли вновь прикрыть твое тело. Целовать тебя и чувствовать, как ты раскрываешься под моими губами, пока не начнешь задыхаться от безумной потребности в моих ласках. И только потом, когда твои волосы станут под моими пальцами шелковистой рекой, взять тебя.
 Риба закрыла глаза, и задрожала от странной слабости, охватившей тело, от слов, зажегших в сердце буйное пламя. Она подняла на Чанса ошеломленные золотисто-карие глаза, неуверенная в себе и почти боясь его.
 – Чанс…
 Он снова нежно поцеловал ее, словно стараясь успокоить.
 – Для тебя и Тима, пожалуй, на сегодня достаточно потрясений, – объявил он, кривовато улыбаясь.
 Реальность мгновенно вернулась к Рибе. Господи, что это с ней? Стоит посреди кабинета и, не обращая внимания на распахнутую дверь, страстно целуется с человеком, которого едва знает. На скулах появились алые пятна.
 – Дверь, – пробормотала Риба, пытаясь отступить от Чанса.
 – Тим закрыл ее, – шепнул Чанс, снова сжимая ее в объятиях. – Удивительно тактичный молодой человек, этот твой Тим.
 – Не мой, Джины.
 – И это прекрасно, – кивнул Чанс, прикусывая ее нижнюю губу, так чувственно, что Риба, мгновенно ослабев, вновь пошатнулась. – Не хотел бы я тащить такого милого юношу в пустыню и там оставлять на съедение стервятникам.
 Говоря это, Чанс улыбался, но глаза его отливали холодным блеском.
 – Тим мне вроде брата, которого у меня никогда не было, – пояснила Риба, вцепившись в плечо Чанса, и страстно желая, чтобы он понял. – Только и всего.
 И, слыша собственные слова, осеклась, терзаемая одновременно раздражением и смущением. Почему она обязана объяснять Чансу свои отношения с кем бы то ни было? Независимо от того, какие бы сильные чувства ни пробуждал он в ней, они почти не знакомы.
 – Правда, – бесстрастно добавила она, – мне кажется, вряд ли вам есть дело до моих чувств к Тиму.
 – Ты сама этому не веришь, правда ведь? – спокойно осведомился Чанс.
 Риба долго смотрела на него, прежде чем покачать головой, отчего темно-золотые пряди вновь упали на лоб и щеки.
 – Нет, не верю. Но будь я проклята, если понимаю, почему. Мы едва знаем друг друга, Чанс Уокер, но когда я с вами, то совершенно перестаю разбираться даже в собственных мыслях.
 – Стоит мне лишь подумать, как ты уже высказалась, – протянул он. – Ну что ж, как по-твоему, не стоит ли нам получше узнать друг друга, играя в вопросы и ответы за ланчем? Что-то вроде детской игры в «Двадцать вопросов»?
 Риба не могла не улыбнуться при мысли о возможности сыграть в детскую игру с таким человеком, как Чанс Уокер.
 – Хорошо. Чур, я первая! – согласилась она, ловко собирая волосы в узел.
 – Почему? – весело осведомился он.
 – Вы гораздо выше и сильнее меня, поэтому пусть хоть в этом у меня будут преимущества.
 Погладив ее щеку, Чанс испытующе взглянул в карие глаза с золотистыми искорками:
 – Не бойся меня, chaton.
 Чувствуя странную уязвимость за этими спокойными словами, Риба чуть повернула голову и поцеловала его жесткую ладонь.
 – Я не боюсь твоей силы. Просто мне не по себе от твоих вопросов. – И, улыбнувшись в его ошеломленное лицо, добавила: – Неужели у тебя нет тайн, о которых ты предпочел бы не говорить?
 Глаза вновь посветлели, рука опустилась, а взгляд стал непроницаемым. Он опять превратился в незнакомца, жестокого, уверенного в себе, неуязвимого.
 – Ты имела в виду какие-то вполне определенные вопросы? – невозмутимо поинтересовался он. Темные усы не могли скрыть резких черт лица и проницательно-немигающего взгляда, которым он молча оценивал ее. Вызывающий, непобедимый, опасный Тигриный Бог, вырезанный из твердого неподдающегося камня.
 – Нет, – пробормотала Риба.
 В комнате несколько долгих минут царила мертвая тишина, пока наконец напряжение не покинуло Чанса. Его сжатое, словно стальная пружина, тело медленно расслабилось, и он снова коснулся ее щеки.
 – Да, существуют вещи, о которых я предпочел бы умолчать.
 – Именно те, которые и имеют хоть какое-то значение, не правда ли?
 – У тебя есть жакет? – осведомился он вместо ответа. – На улице холодный ветер.
 Риба уже хотела повторить вопрос, но вовремя вспомнила, что он сказал Тодду: «Еще раз попробуешь сделать такое, красавчик, и с тобой будет покончено!»
 Нет, она не станет давить на него. С человеком, подобным Чансу, это не только опасно, но и ни к чему не приведет. С таким же успехом можно пытаться столкнуть с места гору.
 Если он когда-нибудь будет доверять ей, сам все расскажет.
 Да, если Чанс Уокер вообще способен кому-то доверять. Но ему придется это сделать, ведь без доверия ничего невозможно достичь, ни наслаждения, ни дружбы, ни, конечно, любви.
 С чувством, близким к страху, Риба поняла, что жаждет изведать все это с Чансом, все и больше – то, для чего у нее не было названия, только осознание голода такого же безумного, как его поцелуи в тени, отбрасываемой дюной. Мысль об этом желании потрясла Рибу, шокировала и испугала.
 – Кажется, я потеряла гребень, – небрежно бросила она, но рука, придерживающая узел волос, еле заметно дрожала.
 Чанс улыбнулся и, сунув руку в карман тесно облегающих шерстяных слаксов, вытащил что-то и протянул ей. На ладони оказался простой гагатовый гребень, которым она сегодня сколола волосы.
 – Этот? Или…
 Он порылся в кармане жемчужно-серой замшевой рубашки.
 – Этот?
 В левой руке он держал еще один гребень из полированной слоновой кости, оставленный Рибой в Долине Смерти. Она взглянула на него, вспоминая ночь и дюны, где она почувствовала себя в достаточной безопасности, чтобы смять все, возведенные самой же барьеры, которыми думала отгородиться от мира, и плакать в его объятиях, пока не ослабела до того, что не могла стоять. Потом его поцелуй… и все окружающее исчезло, когда они прижимались друг к другу и открывали заоблачные высоты страсти, которых, как считали, вообще не существовало на свете.
 – Гагат, я думаю, – решил Чанс, видя, что Риба молчит, и, вставив гребень в блестящую массу волос, свернутых узлом, легко провел ладонью по ее голове.
 – Просто позор скрывать такую красоту. Правда, есть и преимущества.
 Зубы чуть прикусили мочку маленького уха.
 Риба закрыла глаза, дрожа от властно заполонивших ее ощущений; горло сдавило, в груди с каждой минутой все сильнее разгоралось пламя. Когда язык пробрался в раковину уха, Риба издала невнятный звук и ухватилась за его плечи, пытаясь сохранить равновесие в этом бешено вращающемся мире. Она ощутила дрожь, пронизавшую Чанса, жар и напряженность тела, прижимавшегося к ней.
 Чанс, тихо выругавшись, отстранился.
 – Ланч, – хрипло пробормотал он.
 – Если, конечно, в меню нет тебя… Почему я испытываю такое странное чувство, будто меня преследует тигр? – спросила Риба со смехом, хотя вовсе не намеревалась шутить.
 Чанс хмыкнул и, чуть наклонившись, коснулся губами ее виска.
 – Здесь нет поблизости ресторанов, в которых подают свежих мэнских омаров?
 – Ну и ловок же ты менять темы, верно?
 Чанс весело улыбнулся.
 – Если ты не любишь омаров…
 – Обожаю мэнских омаров, – прервала его она.
 – Я тоже, только вот уже семь лет их не пробовал. – И увидев каким любопытством загорелись глаза Рибы, расхохотался. – Из тебя вышла бы превосходная кошка, – отсмеявшись, пробормотал он, – такая рыжевато-коричневая, гибкая, грациозная и на редкость любопытная.
 – Когда-нибудь лесть тебе дорого обойдется.
 – И что же я получу?
 Риба улыбнулась совсем по-кошачьи и, не отвечая, вышла из кабинета.




 Глава 3


 Ресторанчик был маленьким, не претендовавшим на роскошь. Его владелец строго следовал принципу, гласившему, что посетители предпочитают тратить денежки на хорошую еду, а не на шикарную обстановку. В результате «Хаймиз» не пользовался вниманием туристов, искавших известные и куда более бросавшиеся в глаза пастбища.
 Атмосфера в ресторане была располагающей, список вин – ограниченным, но хорошо подобранным, а клиентам не нравилось, когда на них глазеют посторонние люди. «Хаймиз» был одним из самых любимых ресторанов Джереми.
 – Что случилось? – тихо спросил Чанс, почувствовав мгновенную перемену в Рибе, как только та оглядела зал.
 – Джереми любил это место, – не повышая голоса, ответила она.
 – Может, пойдем куда-нибудь еще? – предложил Чанс, сжимая ее ладонь обеими руками.
 – Нет, – она покачала головой, чувствуя его тепло и скрытую силу. – С того дня в Долине Смерти… мне понемногу становится легче. Я уже могу смотреть на его снимок. Могу вспоминать все, что мы делали вместе, и при этом не плакать. Думаю, я смирилась с тем, что Джереми мертв.
 Она взглянула на Чанса:
 – Спасибо тебе. Я бежала от жизни, словно ослепнув, пока ты не отыскал меня в дюнах. Еще немного, и я споткнулась бы и сломала шею.
 Чанс поднес ее руку к губам. Усы шелковистой щеткой пощекотали ее ладонь.
 – Ты обязательно выжила бы. Поверь, ты сильнее, чем думаешь.
 Риба слегка улыбнулась. Глаза, сияющие непролитыми слезами, казались еще больше.
 – Конечно, – почти всхлипнула она. – Я настоящая кошка и всегда ухитряюсь приземлиться на все четыре лапы. Ты просто застал меня в тот момент, когда я потеряла равновесие.
 Появившийся официант проводил Чанса и Рибу к столику. Чанс сел рядом с Рибой, отмахнулся от меню и заказал омары. Потом просмотрел список вин и вопросительно взглянул на Рибу.
 – Никаких австралийских вин, – сухо объявил он. – И если у тебя не возникло лучшей идеи, я закрою глаза, ткну наугад в любое белое вино и стану молиться.
 – У меня слабость к шардонне, – призналась Риба, быстро пробежав глазами листок, и, в свою очередь, посмотрела на Чанса из-под густых темно-каштановых ресниц. – Но, может, ты предпочитаешь что-нибудь послаще?
 От медленно расплывшейся по его лицу улыбки внутри у Рибы мгновенно стало жарко.
 – То, чего я на самом деле хочу, нет в списке вин, – тихо протянул он, пожирая ее губы голодными серебристо-зелеными глазами.
 – Балверн шардонне, – поспешно велела она официанту, наблюдая как тот изо всех сил старается не улыбаться.
 Чанс засмеялся, и звук этого голоса показался ей таким же мягким и бархатистым, как его замшевая рубашка.
 – Вопрос номер один, – решительно начала Риба. – Где ты родился и жил в детстве?
 – Это два вопроса, – возразил Чанс.
 – Где ты жил с самого рождения? – поправилась Риба, торжествующе улыбаясь, поскольку ухитрилась втиснуть оба вопроса в один.
 Чанс молча отсалютовал ей, восхищаясь столь молниеносной сообразительностью.
 – Я родился на границе штатов Нью-Мексико и Техас. Никто не знает точно, в каком месте, потому что мать не могла идти дальше и легла у обочины, когда начались схватки. Отец обычно таскал ее с одного места на другое в поисках мифических сокровищ, вооруженный, как всегда, попавшей к нему невесть откуда современной копией карты семнадцатого века, запечатлевшей очередной идиотский план очередного лгуна.
 Чанс пожал плечами, но глаза приняли бледный зеленоватый оттенок ледникового льда.
 – В моем паспорте местом рождения указан Нью-Мексико.
 Риба напряженно слушала, всматриваясь в почти незаметную смену выражений на лице Чанса.
 – В конце концов мы оказались в Лайтнинг Ридж. Я почти ничего не помню из того времени – был слишком мал. Но считал Австралию чем-то вроде дома. Когда отец терпел неудачу в одной части света, мы возвращались в Лайтнинг Ридж, пока не находили достаточно опалов, чтобы купить новую проклятую карту острова сокровищ!
 Чанс мрачно улыбнулся себе под нос.
 – Нет на свете большего психа, чем уроженец Техаса с такой картой, да еще помешанный на богатстве… разве только сын этого техасца, свихнувшийся на том, чтобы доказать, какой он настоящий мужчина.
 – Ты? – мягко спросила она.
 Чанс пожал плечами.
 – Я думал о Лаке, но, полагаю, описание вполне подходит и ко мне, четырнадцатилетнему.
 – Сколько лет Лаку?
 Чанс долго молчал и наконец нехотя выдавил:
 – Лак мертв.
 Риба положила ладонь на руку Чанса. Его пальцы сжали эту маленькую ладошку, безмолвно принимая сочувствие Рибы.
 – Мне было почти пятнадцать, когда он умер, – продолжал Чанс, но уже без прежнего протяжного и тягучего выговора. – Лаку исполнилось двадцать четыре, но старше не означает умнее. Он нарушил первый и единственный закон южноамериканских джунглей: никогда не пей с охотником за алмазами. Когда как-то ночью он не вернулся домой, я отправился на розыски. Лака не нашел, зато обнаружил того горняка, который перерезал ему горло.
 Риба молча ждала, но Чанс больше ничего не сказал.
 – Потом Глори – моя старшая сестра – продала алмазы, полученные от горняков, и увезла меня в Австралию. Отец не захотел покидать Венесуэлу. Он услышал откуда-то, что в Гуантанамо, в нескольких милях от города, на одном из притоков реки Ориноко нашли месторождение алмазов еще богаче. Глори не стала спорить с отцом, просто вытащила меня из джунглей и даже не оглянулась назад. Мы отправились в Лайтнинг Ридж, потому что это место оказалось единственным, куда мы постоянно возвращались. Глори начала небольшой бизнес и стала продавать питьевую воду искателям опалов.
 – А что делал ты?
 – Тоже искал опалы – с теми, что поприличнее, – сардонически усмехнулся Чанс. – Эта страсть бушует в крови хуже малярии.
 Он взял Рибу за подбородок и чуть откинул ее голову, так, что свет засиял в серьгах, которые она сегодня надела.
 – Может, именно я вырвал эти опалы из земли, – мягко сказал он. – Потея и истекая кровью от многочисленных царапин в тесной черной дыре, и все для того, чтобы ты смогла носить камни, оттеняющие твою красоту. Только ничто не сможет по-настоящему с ней сравниться, – пробормотал он, щекоча ее ухо мягкими усами и улыбаясь, когда она вздрагивала от его прикосновений.
 Появился официант с двумя блюдами. На каждом возлежал огромный красный омар, окруженный хрустящим салатом и горшочками янтарно-прозрачного масла. Соблазнительный запах ударил в ноздри Рибы.
 Официант налил немного вина в бокал Чанса. Тот отпил глоток, кивнул и передал бокал Рибе.
 – В конце концов это твой выбор, – сказал он, улыбаясь. – Ты должна иметь возможность одобрить или отвергнуть его.
 Риба попробовала вино и обернулась к официанту.
 – Да, именно такое я и просила.
 Некоторое время оба молчали, и тишину нарушало лишь легкое потрескивание скорлупы омара, пока они с аппетитом поедали сочное мясо. Риба давным-давно поняла, что омара нельзя есть осторожно, соблюдая все правила этикета. Нет, в подобных случаях лучшим инструментом считались пальцы. Она, правда, старалась не причмокивать губами, зато время от времени незаметно облизывала кончики пальцев.
 Случайно подняв глаза, Риба обнаружила, что Чанс наблюдает за ней.
 – Когда в следующий раз захотим поесть омаров, – объявил он, – будем делать это, оставшись наедине.
 – Неужели мои манеры настолько ужасны? – полушутя осведомилась она.
 – Нет, – мягко шепнул Чанс, – просто хотел бы сам облизывать твои пальцы.
 Риба снова испытала новые, однако с каждой минутой становившиеся все более знакомыми ощущения тепла и электрического тока, пронизывающего тело.
 – Чанс Уокер, – выдохнула она, – ты поистине самый невероятно-неукротимый мужчина из всех, кого я знаю.
 В его смехе не послышалось ни малейшего протеста.
 – Доедай омара. Я просто наслаждаюсь, глядя, как ест самая неукротимая женщина на свете.
 – Вовсе я не неукротимая, – пробормотала она, – и ты не ответил до конца на мой первый вопрос.
 – Перу, Венесуэла, Аляска, Мадагаскар, Чили, Австралия, Бразилия, Северозападные территории, Шри-Ланка, Бирма, Колорадо, Калифорния, Африка, Монтана, Япония, Афганистан, Невада, Остров Святого Иоанна, Колумбия, Финляндия и Кашмир. Правда, не обязательно в таком порядке, зато в некоторых из этих мест пришлось побывать не однажды.
 Она окинула его сердитым взглядом золотисто-карих глаз. Но Чанс только улыбнулся и снова поднес к губам бокал с вином.
 – Ты же сама спросила, где я жил, с тех пор как родился, – рассудительно заметил он, отставляя бокал. – Правда, я мог забыть парочку стран. – Он пожал плечами. – Но несколько недель то тут, то там вряд ли считаются.
 – А что ты делал после того, как уехал из Лайт-нинг Ридж?
 – Когда? Кажется, я то и дело покидаю Лайтнинг Ридж, сколько себя помню.
 – Нет, в тот раз, когда сестра вытащила тебя из джунглей.
 – Некоторое время искал опалы. Глори работала и пыталась вдолбить мне, что в жизни есть гораздо более достойное занятие, чем пьянство, драки и шлюхи.
 – Но тебе еще не было и пятнадцати, – в ужасе охнула Риба.
 – Я выполнял мужскую работу с десяти лет. И уже в тринадцать был такого же роста и с такими же плечами, как сейчас. Но стал взрослым задолго до того, – спокойно и жестко пояснил Чанс. – В джунглях нет такого понятия, как ребенок. Только те, кто стараются выжить.
 – А где сейчас твоя семья?
 – Глори вышла замуж, – еле заметно улыбнулся Чанс. – В Лайтнинг Ридж появился старатель, бросил на нее всего лишь один взгляд и поклялся, что нашел единственную женщину, с которой готов провести оставшуюся жизнь. Когда он впервые объявил это, Глори рассмеялась. Потом пошла прогуляться с ним в пустыню, а когда вернулась, уже стала его женщиной. Это случилось так быстро… – он щелкнул пальцами, – зато осталось постоянным и вечным, как горы. Я никогда не мог понять, что это на них накатило… не мог все это время… если не считать последних десяти дней.
 Риба внезапно подняла глаза от своего омара, но лицо Чанса было повернуто так, что тени от светильника на столе скрывали его глаза.
 – Мой отец, – продолжал Чанс, все так же не поворачиваясь, – по-прежнему где-то в Африке, ищет голубые гранаты.
 – Таких в природе не бывает, – возразила Риба, вытирая пальцы салфеткой и отодвигая тарелку, на которой не осталось ни кусочка бело-розового мяса.
 – Тебе это известно и мне тоже, но отцу? Попробуй только намекнуть! Ведь у него есть карта! – резко рассмеялся Чанс.
 – Твоя мать тоже с ним?
 Чанс сделал знак официанту убрать посуду. Риба долго ждала ответа, но наконец поняла, что ничего не добьется.
 – Это одна из тех тем, на которые ты предпочитаешь не говорить? – спокойно поинтересовалась она.
 Чанс молча заплатил по счету и заговорил только, когда они подошли к машине:
 – Ты должна сразу же возвращаться?
 Риба подумала о том, что предстояло ей сегодня – о телефонных звонках из музеев, от коллекционеров и репортеров, которым не терпелось вновь разжечь старый скандал – Джереми и женщина моложе его на пятьдесят лет. Сама мысль об этом заставила ее вздохнуть и отвернуться. Все это время со дня смерти Джереми Риба неустанно трудилась, хотя Тим и Джина умоляли ее поехать куда-нибудь отдохнуть. Но теперь Риба стремилась лишь закончить каталог коллекции Джереми и узнать побольше о непостижимом, загадочном и захватывающем человеке, стоявшем так близко, почти касавшемся ее, ожидавшем ответа…
 Но пока что новой работы с каталогом не предвидится. Что же касается мужчины…
 – Хочешь поехать на пляж? – спросила Риба.
 – Это один из твоих двадцати вопросов? – отпарировал Чанс, улыбаясь, но тут же кивнул: – Я провел так много времени во всех пустынях мира, что вода притягивает меня. Даже когда я не могу ее пить, – загадочно добавил он.
 – Здесь рядом уединенный пляж. Ну… конечно, не совсем, – призналась Риба. – В южной Калифорнии на мой вкус нет ни одного достаточно уединенного пляжа. Но там по крайней мере можно сидеть и прислушиваться к шуму волн, и при этом тебя никто особенно не побеспокоит.
 – Звучит неплохо, – решил Чанс, открывая Рибе дверцу ее красного «БМВ». – Я не привык находиться в самом центре двухмиллионного города.
 Он усадил Рибу в машину, сам устроился на пассажирском сиденье и стал внимательно наблюдать, как Риба ловко пробирается в потоке автомобилей, запрудивших мостовую, и сворачивает к шоссе.
 – Неплохо, – похвалил он, когда Риба на повороте сбросила скорость, и машина ответила низким рычанием сильного, но укрощенного зверя. – Я и забыл, каким удовольствием могут стать гладкая дорога и хороший автомобиль. Там, где я побывал, представление о лимузине сводится к потрепанному «лендроверу» двадцатилетней давности.
 – Хочешь сесть за руль?
 – Может быть, на обратном пути. Сейчас я получаю огромное наслаждение, просто наблюдая за тобой.
 Риба быстро взглянула на Чанса и, увидев по его лицу, что тот говорит правду, улыбнулась, обрадованная тем, что он не принадлежит к тем мужчинам, которым во что бы то ни стало нужно занять место водителя. Она купила «БМВ» лишь потому, что этот автомобиль – для людей, которые любят сидеть за рулем. На шоссе встречались более роскошные, дорогие и мощные машины, но немногие из них доставляли большую радость любителям быстрой езды.
 Через несколько минут они добрались до железной ограды частного пляжа. Охранник широко распахнул ворота, и Риба медленно подъехала к парковочной площадке, пытаясь найти место, чтобы поставить машину. Наконец ей удалось втиснуться между «мерседесом» и сверкающим черным «феррари». Чанс, молчавший все то время, пока она проезжала мимо десятка свободных мест, расположенных поближе к пляжу, испытующе взглянул на нее.
 – Правило номер один для водителя в Южной Калифорнии, – пояснила Риба. – Никогда не ставить машину рядом с такой, которая смотрится хуже вашей. – Она показала на дорогие автомобили по обе стороны от «БМВ». – Зато можно быть уверенной, что владельцы этих машин так же опасаются поцарапать на них краску, как я – на своей.
 – Искусство выживания в городе, – восхищенно покачал головой Чанс. – Я бы никогда не подумал о таком.
 Риба вышла, открыла багажник и вытащила вылинявшее бежевое одеяло. Чанс поднял темную бровь.
 – Еще один закон выживания? Ты часто делаешь это?
 Холодная отстраненность тона заставила ее повернуться и посмотреть на него.
 – Что именно?
 – Привозишь мужчину и расстилаешь для него одеяло на частном пляже?
 На какое-то мгновение Риба была так потрясена, что слова не шли с языка. Щеки гневно вспыхнули. Швырнув одеяло обратно в багажник, она с силой захлопнула крышку и круто развернулась, очевидно, намереваясь сесть в машину и укатить. Но Чанс рванулся вперед с пугающей скоростью, отсекая ей путь. Риба пригвоздила его к месту свирепым взглядом суженных глаз. Он проигнорировал ее усилия протиснуться мимо и удержал на месте с легкостью, еще больше взбесившей женщину.
 – Отпусти меня! – резко бросила она.
 – После того, как ты ответишь на мой вопрос.
 – И о чем же, черт тебя возьми, ты спрашивал?
 – Если не Тим, тогда кто?
 – Что значит «кто»?!
 – Кто твой мужчина?
 Риба уставилась на Чанса, слишком пораженная, чтобы ответить.
 – Такая женщина, как ты, просто не бывает одинокой, – отрывисто пояснил он. Куда девалась нарочито ленивая, медлительно-растянутая речь…
 – Только не эта.
 – Почему? – без обиняков осведомился он.
 Это был именно тот вопрос, на который Рибе не хотелось отвечать. Однако гнев помог прийти в себя. А она ужасно обозлилась.
 – Ни один мужчина никогда не хотел меня, только меня. Им всегда было нужно что-то совсем другое. Моему бывшему мужу – наивная девственница-студентка с широко распахнутыми на мир глазами. А после него… большинство мужчин, которых я встречала, искали лишь теплое тело в постели, да мягкую грудь, на которой можно было бы выплакать все беды и неудачи. А для этого сойдет любая женщина. И ничего особенного здесь нет.
 Позже, после того как я долго и упорно трудилась, а Джереми так многому меня научил, мужчины начали стремиться воспользоваться моими связями или деньгами.
 Но сама я никому не была нужна. Никогда.
 В таком было нелегко признаваться. Гнев и унижение Рибы невольно проникли в душу Чанса. Его пальцы, мгновенно став нежными, медленно скользнули по ее рукам, наслаждаясь их теплом под черными шелковыми рукавами.
 – Но я не твой бывший муж, chaton, – пробормотал он. – Меня никогда не интересовали девственницы.
 Риба смотрела словно сквозь Чанса, отказываясь видеть его, желая только вырваться на свободу.
 – Взгляни на меня, – грубо приказал он. – Думаешь, я похож на других мужчин, которых ты знала?
 Ее глаза наконец остановились на нем, ясные, жесткие, холодные.
 – Нет, – не повышая голоса, выговорила она. – Не думаю. Ты, по всей видимости, ничего необычного от меня не желаешь. Сомневаюсь, что твоя постель вообще когда-нибудь остывает, разве что ты предпочтешь остаться в одиночестве. Ты слишком уверен в себе, чтобы нуждаться в лести и сочувствии, и, подозреваю, что вряд ли смогу научить тебя чему-то касающемуся поиска драгоценных камней – здесь ты слишком хорошо изучил все тонкости. Что же касается денег…
 Чанс стоял, не шевелясь, словно прикованный к месту, и испытующе глядел на Рибу. Лицо его напряженно застыло.
 – Что касается денег, – резко бросил он, – у меня их достаточно. Или не веришь?
 – Мне все равно, – просто ответила она. – Там, в Долине Смерти, ты не знал, кто я такая, и все-таки хотел меня. Поэтому я и поверила тебе сразу и без оглядки. Ты не знал меня и все же помог, держал в объятиях, пока я плакала, и потом поцеловал. Ты хотел меня. Такого со мной никогда не случалось раньше.
 Она смотрела в его лицо, жесткое, мужественное: черные волосы, словно блестящее руно в крупных завитках, глаза цвета неизвестного Рибе драгоценного камня, изгиб губ – твердый, однако такой чувственный, что Риба с трудом удерживалась, чтобы не привстать на цыпочки и не почувствовать тепло этих губ своими. Она поспешно отвела взгляд.
 – Я ответила на твой вопрос. Теперь отпусти меня.
 – Не могу, – покачал головой Чанс, наклоняясь все ниже, пока она не почувствовала дуновение его дыхания. – Для меня случившееся в Долине Смерти было подобно прогулке по высохшему руслу ручья, во время которой я отыскал огромный алмаз, сверкающий на солнце. Мысль о том, что ты делишь это ослепительное пламя еще с кем-нибудь, приводит меня в бешенство.
 Чанс отрывисто рассмеялся.
 – Позволь мне выразиться яснее. Теперь, когда я узнал тебя, мысль о том, что любой мужчина, кроме меня, прикоснется к тебе, вызывает во мне желание убивать. Это неразумно, невежливо, некрасиво, но это так.
 Риба снова взглянула на Чанса и не заметила в его глазах ни нежности, ни ласки. Переливающийся золотым огнем Тигриный Бог. Первобытная необузданная страсть, едва прикрытая внешней сдержанностью. Что-то глубоко похороненное в ее душе шевельнулось и, просыпаясь, подняло голову. И когда Риба заговорила снова, в мягком голосе звучала стальная решимость.
 – Не хочу чтобы какой-то мужчина, кроме тебя, прикасался ко мне.
 Напряжение медленно покинуло Чанса. Мускулы, бугрившиеся под мягкой рубашкой, вновь расслабились. Не пытаясь протянуть руки к Рибе, он нежно поцеловал ее, пока губы женщины не смягчились. Когда их языки сплелись, из горла Чанса вырвался нечленораздельный звук. Он рывком притянул Рибу к себе, сжимая в объятиях, словно она стала водой, скользившей сквозь пальцы, и он должен напиться сейчас или вечно умирать от жажды.
 Когда Чанс наконец поднял голову, оба задыхались.
 – Если согласишься разделить свой пляж со мной, – хрипловато протянул он, – обещаю вести себя прилично.
 – У тебя нет иного выбора. На пляже не так уж мало людей!
 Он повернулся, чтобы снова вынуть покрывало из багажника, но ее голос остановил его.
 – Чанс…
 Он оглянулся.
 – Я впервые приехала сюда с кем-то.
 – Знаю, – кривовато усмехнулся он. – Я привык думать, что старая пословица насчет зеленых глаз и ревности лжет. Значит, ошибался. Просто до сих пор не смог найти никого достойного ревности.
 Чанс открыл багажник, перекинул одеяло через плечо и взял Рибу за руку, продев ее пальцы сквозь свои. Едва ощутимая шероховатость ладони, так же как нервное напряжение и постоянная настороженность к любому малейшему движению вокруг него, стали напоминанием о том, какую жизнь он вел. Этот человек обитал и трудился в глуши, в заброшенных шахтах, и это было заметно во всем, даже в загрубевшей коже. Однако в нем не было ничего грубого, неотесанного. Риба встречала мужчин, оскорблявших ее вульгарностью, хотя нога их никогда не ступала в более опасное, нецивилизованное место, чем песчаная полоска на берегу реки в местном загородном клубе.
 Чанс был не таким. Под необработанной поверхностью крылась сверкающая прочность алмаза. Они прошли несколько шагов, прежде чем Риба вспомнила.
 – Туфли! – поспешно воскликнула она, вновь подбегая к машине и таща за собой Чанса.
 Чанс с молчаливой усмешкой наблюдал, как Риба скидывает черные босоножки на высоких каблуках.
 – Я собирался напомнить о них, но ты, казалось, знаешь, что делаешь.
 – Ты обладаешь способностью отвлекать меня, – весело объявила Риба, швыряя босоножки в багажник.
 Чанс, улыбаясь, тоже снял туфли и носки, и властно протянул руку. Риба опять крепко стиснула его ладонь, потрясенная тем, что стоять здесь, посреди парковочной площадки, босиком и держаться за руки кажется ей сейчас самым естественным на свете.
 Она повела Чанса мимо многолюдного общего пляжа, где женщины, намазанные душистыми маслами и кремами, в купальниках от известных модельеров лежали, закрыв тщательно подведенные глаза, под лучами яркого весеннего калифорнийского солнца. Дети, слишком маленькие, чтобы ходить в школу, бегали, вопили и смеялись, с одинаковым самозабвением гоняясь за волнами и чайками. Вода была холодной и необычно спокойной. Низкие длинные волны, лениво скручиваясь, ложились на песок, словно не желая яростно обдавать берег пенными брызгами.
 Начался отлив, оставлявший за собой растущую влажную полосу слежавшегося песка. Чанс шел за Рибой по границе земли и моря, наблюдая, как она грациозно скользит, прокладывая путь среди валунов, разбросанных у основания мыса, служившего северной оконечностью пляжа.
 Вода разделила самый конец мыса на множество длинных, словно пальцы, полуостровков. Между «пальцами» скрывались крохотные песчаные полоски, не больше внутреннего дворика в маленьком домишке. Риба продолжала идти, пока не добралась до такого миниатюрного пляжа, укрытого от нескромных взглядов и незатейливого внимания толпы.
 – Только бы не пропустить прилив, – озабоченно сказала она, пока Чанс расстилал одеяло. – Тогда можно спокойно провести здесь часок.
 – Именно поэтому ты и приходишь сюда? В поисках покоя?
 Риба посмотрела мимо Чанса на безбрежное сапфировое море, переливающееся под теплыми лучами.
 – Я так много времени провожу среди людей, – тихо ответила она. – И когда весь этот шум и телефоны окончательно доводят меня, ускользаю сюда, чтобы побыть одной.
 – Если не считать сегодняшнего дня.
 Риба удивленно подняла брови.
 – Ты не одна, – пояснил Чанс.
 – Но я не возражаю, – улыбнулась Риба. – Мне еще нужно задать кучу вопросов. Девятнадцать, если быть точной.
 – Шестнадцать, – поправил Чанс.
 – Поглядите-ка, он считает! – с невинным видом вставила Риба.
 Чанс хмыкнул и плюхнулся на одеяло. Поджав под себя ноги, он снова поглядел на Рибу. Густые усы не скрывали твердости черт загорелого лица и чувственно очерченных губ.
 За ошеломляющей серебристой зеленью его глаз скрывался ум, взвешивающий каждую мелочь на древних, как мир, весах. Несмотря на дорогую одежду и снисходительную усмешку, Чанс был истинным сыном этой дикой земли, прекрасной и пустынной. В Чансе Уокере чувствовалось неотразимое притяжение, динамическое равновесие противоположностей: стремление держаться на расстоянии и подойти поближе, опасность и спасение, возбуждение и спокойствие, плен и освобождение – все сплеталось в его душе, поминутно изменяясь и переходя друг в друга.
 Чанс взмахнул рукой перед лицом Рибы.
 – Эй! Неужели у меня внезапно выросли рога и появился нимб?
 – Кроме тебя такое никому не удалось бы, – согласилась Риба, усаживаясь рядом. – Какой у тебя был отец?
 – Без всякого чертова нимба.
 – Я не это имела в виду, – фыркнула Риба.
 – Тогда что именно? – поддразнил Чанс. – Поясни.
 – Для этого придется задать слишком много вопросов.
 Чанс покачал головой:
 – Умный маленький котенок, – шепнул он, проводя костяшками ее пальцев по своей щеке. – Отец родился в западнотехасской грязи, где даже кактусы не растут. С шести лет он начал охотиться за сокровищами. Убежал из дому в тринадцать и больше не вернулся. Жил в Богом забытых местах, в поисках Богом забытых сокровищ дольше, чем любой человек на земле.
 – И нашел хоть что-нибудь?
 Чанс рассмеялся; сухой, неприятный звук ударил по нервам.
 – Он потерял величайшее сокровище, которое ему досталось, и даже не узнал об этом.
 Холод в голосе Чанса больше любых слов сказал Рибе, что к отцу он любви не питал. Несколько мгновений Чанс глядел на море суженными невидящими глазами и только потом стиснул руку Рибы, словно стремился почувствовать что-то живое и теплое.
 – Между путешествиями за сокровищами, па искал золото, алмазы, полудрагоценные камни, уран, – пожал он плечами. – Все, за что платят деньги.
 – Другой вид охоты за кладами, – мягко выдохнула Риба, думая о собственных бесконечных посещениях бесчисленных коллекционеров в попытках найти уникальный экспонат, ценимый настоящими покупателями на вес алмазов. – Азарт заразителен.
 – Хуже любого наркотика, – согласился Чанс.
 – А у тебя были хорошие находки?
 – Несколько.
 Лицо его мгновенно изменилось, в голосе зазвенело, казалось, забытое волнение, глаза осветились необыкновенной радостью.
 – Это ни с чем нельзя сравнить. Ни с чем. Не существует слишком большого риска, слишком тяжелого труда, слишком великой жертвы, если наградой служит неожиданная драгоценная находка.
 Риба заметила эту молниеносную перемену и почувствовала что-то вроде ревности. Нет, она вовсе не стремилась проникнуть в сердце земли, чтобы вырвать оттуда золото или алмазы, – именно страсть и восторг, пронизавшие его тело, вызвали в ней эти ощущения. Она хотела обрести волшебную способность захватить его в плен так же безоговорочно, заставить томиться по ней мучительной тоской, словно по глубоко запрятанному в горной породе драгоценному камню.
 – Ты ничем не отличаешься от отца. Почему, в таком случае, ты ненавидишь его?
 Даже в ушах Рибы ее собственный голос звучал осуждающе. Взгляд Чанса едва не заставил ее вскочить и бежать куда глаза глядят.
 – Мой отец знал о минералах достаточно, чтобы отличить золото от пирита, но не понимал разницы между грязью и алмазами, если речь шла о людях. И Лак был такой же.
 Все, найденное ими, было проиграно в карты, украдено шлюхами и перекупщиками камней. Пока я был слишком мал, чтобы постоять за себя, отец просаживал в карты даже выручку от моих маленьких находок. Он верил в честную игру так же свято, как в карты с обозначением места, где спрятаны клады, и потаскух с сердцами из чистого золота. Он так и не вырос. Навеки остался ребенком.
 Голос Чанса зазвенел закаленной сталью.
 – Зато я стал взрослым, – продолжал он. – Научился отличать засаду от обычной встречи. Понял, что все планы и карты с сокровищами – гнусные фальшивки, и большинство торговцев камнями – просто мошенники. Узнал, что все карты, которые я не купил и не сдаю сам, – наверняка меченые, а в рукаве у банкомета всегда припрятан лишний туз. Сообразил, что шлюхи ложатся с клиентами не для удовольствия, а ради денег. Усвоил, что никогда никому не стоит доверять. Уяснил, что вовремя полученные сведения – это все, что отделяет человека от внезапной гибели. Если ты знаешь что-то важное, лучше держать это при себе. И самое главное, – закончил он, пронизывая Рибу взглядом горящих глаз, – я осознал, что ни в коем случае не нужно быть таким, как отец; не женился и не таскал порядочную женщину за собой в самые мерзкие адские дыры на земле. Никогда не заставлял семью голодать и ходить в отрепьях, чтобы купить очередную карту – приманку для идиотов. Никогда не отправлялся на поиски кладов и не оставлял семилетнего сына в джунглях одного с умирающей от неизвестной болезни матерью.
 Некоторое время вокруг царила тишина, прерываемая только резкими криками охотившихся чаек. Риба неожиданно поняла, что качает головой, молчаливо протестуя против страданий, причиненных Чансу ее вопросом. Она не замечала, что плачет, пока не почувствовала влагу на щеках, а опустив глаза, увидела, как прозрачные капли падают на руки Чанса.
 – Я не хотел пугать тебя, – сказал он, смягчившись и сжимая ее стиснутые ладони. – Не плачь, chaton. Я больше не сержусь.
 – Я не поэтому плачу.
 Он приподнял ее лицо, так что Риба смогла взглянуть ему в глаза.
 – Тогда почему?
 Она взяла его руку и прижала к своей щеке, а потом поцеловала.
 – Не могу вынести мысли о том, что тебя так мучили, – шепнула она.
 Чанс притянул Рибу к себе, сжимая в объятиях со свирепой нежностью, от которой по ее телу прошла дрожь.
 – Никто и никогда не плакал раньше из-за меня, – хрипловато пробормотал он, целуя ее ресницы, на которых повисли слезы. – Иногда соль почему-то становится сладкой.
 Риба обняла Чанса, притянула к себе, снова чувствуя странный контраст твердого тела и ласковых рук. Его сердце билось гулко и ровно под ее щекой, и с каждым вздохом она ощущала, как сжимаются мышцы на груди под замшевой рубашкой. Постепенно его тепло согрело ее словно солнечный свет, и они безмолвно слились в жарких объятиях.
 – Расскажи о себе, – тихо попросил Чанс. – Хочу знать, что за женщина страдает из-за меня.
 – Моя жизнь по сравнению с твоей ужасно унылая.
 Чанс снова запустил пальцы ей в волосы, вынимая гребень.
 – В тебе не может быть ничего унылого, – заметил он, сгребая непокорные пряди и взвешивая их на ладони, словно золотой песок, сверкающий на солнце, а потом, оттянув ее голову, поцеловал в губы, медленно, крепко. – Расскажи, – пробормотал он, опять прижимая ее к груди.
 – У меня никогда не было отца. Собственно говоря…
 Риба, поколебавшись, пожала плечами. Вряд ли такого человека, как Чанс, могут шокировать ее слова.
 – Думаю, я незаконнорожденная.
 – Дитя любви, – весело поправил он, пытаясь снять копившееся в ней напряжение.
 Риба коротко рассмеялась.
 – Хороша любовь! Мать так и не открыла его имени. Иногда мне кажется, она сама его не знала.
 – Не нужно, котенок. Если очень больно, не рассказывай.
 Риба потерлась щекой о его рубашку.
 – Мать воспитывала идеального ребенка. Другие девочки могли испачкаться, но только не я. Другие девочки могли злиться, но не я. Другие девочки могли ходить на рождественские танцы и целоваться под омелой. Другие девочки могли ходить на свидания и встречаться с мальчишками и даже обниматься в машинах. Но не я. Мать была просто помешана на том, чтобы не давать соседям повода для сплетен. Безупречность. Вот ее Эльдорадо и самый большой в мире алмаз.
 – Но ты вышла замуж!
 – Мать сама выбрала его. В восемнадцать я была слишком наивна, чтобы понимать, что к чему. Он был моим преподавателем французского в колледже. Достаточно стар, чтобы годиться мне в отцы. Думаю, именно этого я и хотела. Отца. А ему была нужна маленькая девочка, всегда готовая смотреть на него снизу вверх. Но у маленьких девочек есть ужасная привычка становиться взрослыми.
 – Особенно у умных маленьких девочек, – пробормотал Чанс, гладя ее по голове. – Я рад, что ты выросла, Риба.
 – И я тоже. Мать, однако, была не очень довольна. После развода она отказалась разговаривать со мной. Вот уже семь лет.
 Чанс передвинулся так, чтобы взглянуть в глаза Рибы.
 – Почему?
 – Я больше не была идеальной, – бесстрастно ответила Риба. – Мать никогда по-настоящему не любила меня. Она любила ту, выдуманную, которую хотела создать. И когда обнаружила, что я совершенно другая, она меня совсем разлюбила. То же самое произошло и с мужем. Он любил не меня, не такую, какой я была на самом деле. Никто не любил меня до Джереми Синклера.
 Чанс на какую-то долю мгновения застыл.
 – Расскажи о нем, – попросил он без всякого выражения, прикрыв глаза.
 Риба поколебалась, не зная, с чего начать.
 – Я встретилась с ним случайно. Как-то у меня кончился бензин, и я заехала на автозаправку и неожиданно услышала настоящие потоки французского, изливающиеся из соседней машины. Присмотревшись, я увидела седоволосого мужчину, пытавшегося объяснить на французском причины неполадок сбитому с толку механику-американцу, вчетверо младше Джереми.
 Чанс издал странный заглушенный звук.
 – Что? – спросила она, поднимая глаза.
 – Сколько лет, – осторожно сказал он, – было Джереми?
 – Когда мы познакомились? Семьдесят три.
 Впервые с момента их встречи Риба увидела, что Чанс совершенно ошеломлен.
 – Ты не поверил, когда я говорила, что я и Джереми не были любовниками?
 – Ты никогда этого не говорила. Сказала только, что красавчик ошибается насчет ваших отношений. Он считал тебя потаскухой. Но ты совсем не такая. Хотя, впрочем, это не означает, что ты не могла быть любовницей Джереми. Откуда мне знать? Кроме того, – добавил Чанс, глядя на ее губы жадными зелеными глазами, – любой мужчина, достаточно молодой, чтобы дышать, захотел бы взять тебя.
 – Но с Джереми было совсем по-другому, – не повышая голоса, ответила она.
 – Верю, – кивнул Чанс, неожиданным толчком укладывая ее на одеяло рядом с собой. – Но я все равно хотел бы тебя, независимо от того, сколько бы мне было лет.
 Руки Чанса скользили по телу Рибы, без слов говоря, как сильно он желает ее сейчас. Риба попыталась снова сесть, досказать правду о том, что было между ней и Джереми.
 – Не противься мне, – пробормотал Чанс в ее душистые волосы. – Я просто хотел обнимать тебя, пока ты говоришь о человеке, которого любила.
 Оцепенение медленно покинуло Рибу.
 – Я стала переводчиком, секретарем и водителем Джереми. Я жила в его доме вместе с кухаркой, горничной и дворецким.
 Положив руки на грудь Чанса, она взглянула в его лицо. Но в нем не было ни сомнения, ни недоверия, лишь неутолимый голод, зажегший глаза изумрудным светом.
 – У Джереми была процветающая экспортно-импортная контора, но очень немного наличных. Он все тратил на коллекцию. Жена оставила его очень давно, а сын умер. Единственным оставшимся родственником Джереми была эта безмозглая груда мяса, называемая Тоддом Синклером.
 Риба остановилась передохнуть. Чанс улыбнулся, снова блеснув белоснежными зубами. Пальцы, пробравшись под шелк волос, неустанно массировали кожу на голове, посылая озноб наслаждения по позвоночнику.
 – Продолжай, – пробормотал он.
 – Осталось совсем немного. Коллекция Джереми заворожила меня. Я начала задавать вопросы. Он ответил на все до последнего. Через пять лет я получила достаточно знаний, чтобы открыть собственное дело. Джереми помог мне войти в мир антикваров, встать на ноги, относился ко мне как к собственной дочери и представил меня всем людям, которые любят редкости. Иногда я думаю, что он наслаждался моими успехами куда больше меня самой.
 Риба закрыла глаза, снова ощущая неверие и отчаяние, ошеломившие ее, когда она поняла, как сильно болен Джереми.
 – Шесть недель назад у него случился удар. Все это время я была с ним в больнице. И чувствовала себя такой ненужной. Он столько сделал для меня, учил, любил, помог начать уважать себя за то, что я есть, а не за то, кем хотели меня видеть другие. Он так много дал мне… а все, что могла сделать я – держать его за руку и наблюдать, как он медленно умирает. Иногда, – добавила Риба сдавленным, хриплым голосом, – иногда при одной мысли об этом хочется кричать.
 – Скоро станет легче, – заверил он, гладя ее по голове.
 – Правда? – спросила она, наблюдая за Чансом потемневшими глазами. – И я наконец забуду?
 – Нельзя забыть, как на твоих глазах умирает тот, кого ты любишь, – покачал головой Чанс. – Просто научаешься жить с этим. Научаешься не позволять смерти управлять собственной жизнью. Но не забудешь никогда.
 – Ну и милая мы парочка, не правда ли? – хрипло сказала Риба. – У тебя ничего не осталось от детства, кроме грустных воспоминаний и жажды к поискам камней. А у меня… – она горько усмехнулась, – только грустные воспоминания о детстве и права собственности на половину ничего не стоящей турмалиновой шахты. Да, мы встретились не по простому совпадению.
 Напряжение прошило тело Чанса, словно электрический разряд, заставляя мышцы затвердеть.
 – Что ты имела в виду? – требовательно спросил он.
 – Ничего, – выдохнула она, глядя на него с явным удивлением. – Господь, должно быть, обладает неплохим чувством юмора. Только и всего.
 Она не поняла ни причины мгновенной холодности его взгляда, ни внезапно усилившейся хватки пальцев, больно впившихся в кожу. Медленно, очень медленно он расслабился. Риба потерла руки.
 – Что-то неладно? – спросила она, не в силах понять причину боли, гнева и других эмоций, которые, очевидно, бурлили под оцепенелым спокойствием.
 – Ничего. – Чанс тихо, злобно выругался. – Я последний дурак, потому что лежу здесь, с тобой, задавая вопросы и получая печальные ответы, заставляя тебя грустить, когда ты так чудесна в моих объятиях. Позволь мне просто держать тебя, котенок, – прошептал он. – Целуя твои губы, я верю, что все возможно.
 Его желанию невозможно было противиться. Риба забыла о его странном испуге при упоминании о том, что она владеет половиной давно заброшенной шахты, забыла о боли в руках, там, где его пальцы оставили следы на коже, и отдалась на волю его чувств без всякой боязни и сдержанности, обнимая его и замирая в его объятиях, пока не осталось ничего, кроме его низкого голоса, бормочущего слова на странном, тягучем языке. Его ладони скользнули под шелк блузки, вминая Рибу в мускулистое тело, пока она не превратилась в мягкий покорный комок тепла.
 Он быстро перевернулся, навис над ней, накрывая собой в одной долгой безумной ласке. Руки Рибы инстинктивно взлетели к его плечам, поползли по мышцам спины, разминая жесткую плоть с чувственной негой, столько лет похороненной под воспитанной с детства сдержанностью. Чанс обнимал ее, пытаясь научить, каким сладким может быть буйство страсти. Язык неустанно ласкал ее губы, Риба трепетала под ним, издавая нечленораздельные крики, охваченная таким же свирепым голодом.
 Чанс медленно поднял голову – но только для того, чтобы вновь осыпать ее мелкими поцелуями-укусами, и Риба снова застонала. Чанс чуть привстал, так, чтобы увидеть ее мягкие губы, почувствовать теплое дыхание, вырывавшееся изо рта. Когда он припал губами к бившейся на горле голубой жилке, Риба откинула голову и выгнулась, прижимаясь к Чансу.
 Он что-то говорил, тихо, несвязно, бормоча странные певучие, похожие на ласку слова. Его губы прильнули к шее, открытой вырезом блузки. Кончик языка коснулся выпуклости груди, рука скользнула по соску. Риба издала какой-то странный звук и уставилась на Чанса ошеломленными золотисто-карими глазами.
 – Когда ты касаешься меня… не понимаю, что со мной… Чанс?..
 – Я дурак, – прошептал он, – проклятый дурак.
 И его рот снова прижался к ее губам, наполняя Рибу своим жаром и голодом.
 Только гораздо позже, слишком поздно, она вспомнит эти слова – о том, какой он дурак. И тогда горько рассмеется, зная, что в тот день на пляже из них двоих дураком был отнюдь не он.




 Глава 4


 Риба сидела за письменным столом в «Обже д'Арт», бесцельно глядя на Тигриного Бога, вместо того чтобы углубиться в изучение оценочных ведомостей и счет-фактур. Свет гипнотически-таинственно разливался по поверхности скульптуры, создавая бесконечный узор из сливающихся, переходящих друг в друга полос золотого и мерцающего коричневого цвета, завораживающих и бесконечно чувственных. Неизвестный мастер сумел воплотить в камне сущность мужской мощи и грации.
 А под всем этим, под атласной полировкой и прихотливыми изгибами, крылись первобытная дикость, сила и буйство, говорившие с ней на языке таком же древнем, как любовь и желание.
 Риба закрыла глаза, по-прежнему ощущая всепо-давляющее присутствие Тигриного Бога. Перед ее мысленным взором статуэтка менялась, глаза светились серебристой зеленью, темные густые волосы казались под ладонью такими мягкими, упругие мускулы бугрились под гладкой кожей, нежные руки своим прикосновением рождали сладостную боль, заставляя Рибу томиться неведомой доселе жаждой, которую было невозможно утолить.
 Она вновь ощущала, как Чанс накрывает ее своим телом, как мир стремительно сужается, пока не остались лишь он и она да отдаленные крики чаек над морем. До сих пор она не ведала что это такое – хотеть мужчину. Это когда ты во власти безумия и томления, неотвязной потребности подарить ему наслаждение и одновременно опалить безумной страстью. Желания и чувства разрывали Рибу на части, пока она не теряла способности думать и рассуждать и лишь беспомощно содрогалась под ним, забыв обо всем, о том, кто он и кто она, и покоряясь лишь вкусу его губ и ощущению тяжести мужского тела.
 Когда Чанс внезапно оторвался от Рибы и откатился подальше, словно опасаясь прикоснуться к ней, она почувствовала, что сбита с толку, окончательно растеряна. Но потом, вспомнив, где находится, не знала, плакать или смеяться. Подумать только, они с Чансом обнимаются на пляже, словно парочка подростков!
 И, словно прочитав мысли Рибы, Чанс осторожно сжал ее руку. Слабая дрожь, пронизавшая его, когда их пальцы соприкоснулись, подсказала Рибе, что сдержанность и самоконтроль даются ему нелегко. Риба не одинока в том головокружительном новом мире, открытом для нее Чансом.
 Она не хотела возвращаться в «Обже д'Арт». Он не хотел провожать ее туда. Но в этот вечер Риба больше не видела Чанса – ей было необходимо встретиться с клиентами, собиравшимися посмотреть часть коллекции Джереми, и, поскольку те прилетели из Египта, не могло быть и речи о том, чтобы опоздать на переговоры. И отказаться невозможно…
 Потенциальные покупатели ушли лишь в два часа ночи, и, конечно, звонить Чансу в отель было уже слишком поздно. Но она едва удерживалась, чтобы не набрать номер.
 С девяти часов утра, как только Риба открыла магазин, в двери хлынул поток коллекционеров, охранников и издерганных, нервничающих страховых агентов. Не было ни времени, ни возможности позвонить Чансу – она ни на минуту не оставалась одна.
 К четырем часам для Рибы стало очевидным, что «Обже д'Арт» слишком мал, чтобы вместить всех любителей антиквариата, заинтересовавшихся коллекцией Джереми. У нее не осталось ни сил, ни энергии объясняться с клиентами, отвечать на одни и те же бесконечные, монотонно повторяемые вопросы.
 Только в четыре часа она избавилась от последнего посетителя и еще целый час вела переговоры об условиях очередного показа коллекции на следующей неделе в «Хотел дел Колорадо» городка Сан-Диего. Днем назначена демонстрация экспонатов, потом последуют ужин, вечерний аукцион и полуночный бал. Джереми, конечно, одобрил бы все это. Он любил сочетание утонченности шампанского и примитивного соперничества коллекционеров, охваченных нерассуждающим желанием приобрести одну и ту же редкость.
 Мягко улыбаясь, Риба провела кончиками пальцев по Тигриному Богу. Даже с закрытыми глазами она могла видеть мощные формы статуэтки. Она вовсе не была идеализированным изображением гиганта Геракла, высеченным из камня. Нет, перед ней был настоящий мужчина – широкие плечи, узкие бедра, мускулистые руки и сильные ноги, в каждом изгибе – чисто мужские непринужденность и уверенность. Лицо было скорее волевым, чем красивым, скорее завораживающим, чем идеальным.
 Интересно, подумала она, если бы Тигриный Бог сумел заговорить, был бы его голос глубоким, низким, с чуть тягучим выговором?
 – Можно? – лениво протянул низкий глубокий голос.
 Глаза Рибы широко распахнулись, с губ сорвалось испуганное восклицание. Перед ней стоял Чанс Уокер, протягивая к статуэтке руку. Риба безмолвно отдала ему Тигриного Бога. Чанс медленно перевернул фигурку, восхищаясь превосходным образчиком тигрового глаза и искусством мастера. Загорелые пальцы медленно скользили по атласной поверхности статуэтки, осторожно обводя контуры.
 – Потрясающе, – тихо пробормотал он, отдавая статуэтку Рибе. – Никогда не видел экземпляра лучше. Ни трещинки, ни смещения, ни единого недостатка. Камень, стоящий художника, обработавшего его.
 – Это часть коллекции Джереми, – пояснила Риба, ставя Тигриного Бога в нишу за письменным столом. Погладив его в последний раз, она повернулась к Чансу.
 – Рад, что это всего лишь камень, – объявил он.
 – Что ты имеешь в виду?
 – Будь он живым, его было бы трудно увезти подальше в пустыню и оставить там, – едва заметно улыбаясь, пробормотал Чанс. – С таким нелегко сладить. Однако он не коварен. Никаких засад, ударов в спину, только встреча лицом к лицу в честном поединке. Ему ни к чему хитрость. Он силен и знает это. И пошел бы охотиться на самого дьявола с этим золотым луком. Кстати, он продается?
 Риба покачала головой.
 – Завещанием мне дано право выбрать два экспоната из коллекции Джереми. Тигриный Бог – мой.
 – Тигриный Бог, – мягко повторил Чанс. – Это имя ему подходит. Его назвала так ты?
 – Да.
 Чанс, едва прикасаясь, провел кончиками пальцев от бровей до подбородка Рибы.
 – Никогда не думал, что стану ревновать к проклятому камню, – почти грубо бросил он.
 – Не нужно, – зачарованно выдохнула Риба, не отрывая взгляда от серебристо-зеленых озер его глаз. – Я выбрала статуэтку и придумала название после Долины Смерти.
 Она почувствовала перемену в нем, как только Чанс понял смысл ее слов. Его глаза закрылись, а пальцы застыли на изгибе ее подбородка. Когда Чанс снова посмотрел на Рибу, она задохнулась. Во взгляде светилась почти физически ощутимая напряженность.
 – Chaton, – пробормотал Чанс, наклоняясь, чтобы поцеловать ее. – Нам нужно поговорить. Я должен что-то…
 Но в этот момент в кабинете появился Тим, громко объясняя на ходу:
 – Босс, старик Мерсер считает… О, черт, прошу прощения. Дверь была открыта.
 Он повернулся, чтобы выйти.
 Чанс разразился негромкими проклятиями, но все же язвительно усмехнулся и отступил. Риба про себя вторила ему, но пришлось обернуться к Тиму.
 – Все в порядке, – сказала она, тоном, явно противоречившим вежливым словам, и, услышав собственный голос, сокрушенно воздела руки: – Все в порядке, хотя на самом деле это совсем не так.
 – Ну да, – улыбнулся Тим, – понимаю, о чем ты толкуешь. – Он протянул руку. В ладони уютно умостился крошечный, вызывающе розовый китайский флакончик. – Мерсер считает, что цена слишком высока.
 Чанс перевел взгляд с прозрачного пузырька на Рибу.
 – Не стесняйся, – кивнула она.
 Тот взял бутылочку с ладони Тима. Убедившись, что крохотная пробка надежно сидит на месте, Чанс повернул галогенную лампу на столе Рибы так, чтобы рассмотреть пузырек на просвет. Сразу же выявилась тончайшая сетка трещин, рассеивавших и преломлявших свет; мгновение, и флакончик наполнился горячим розовым сиянием, столь характерным для камня, из которого был вырезан.
 – Турмалин из Палы, – кивнул Чанс и начал медленно поворачивать безделушку, подставляя лучам каждый изгиб. – Превосходный образец. Единственный в своем роде. Трещин как раз хватает, чтобы подтвердить подлинность, но недостаточно, чтобы угрожать целостности самого пузырька. Цвет идеальный. Нет другого рубеллита – розового турмалина – в мире, который мог бы сравняться с найденными в северном округе Сан-Диего. Абсолютно уникален.
 Чанс взял со стола Рибы большую лупу и снова стал рассматривать прозрачную сверкающую бутылочку.
 – Я не очень много знаю о китайском искусстве резьбы по камню и не могу точно определить возраст бутылочки. Скорее всего, вторая половина девятнадцатого века. Вдовствующая императрица Китая была просто одержима турмалинами из Палы. Вся добыча из рудников Палы покупалась только ею. Она владела мировой монополией на розовый турмалин. После ее смерти в 1908 году спрос на турмалины из Палы почти полностью исчез.
 Чанс наклонился и еще раз внимательно рассмотрел резьбу.
 – Прекрасная работа. Оригинальная пробка, острые края, симметричный и элегантный рисунок – не простая рыночная поделка. И в идеальном состоянии. Владелец флакончика, очевидно, берег его. Все остальные, которые мне приходилось видеть, потускнели, были покрыты сколами или реставрированы. Кроме того, сам цвет очень чистый и без примесей.
 Риба молча протянула ему оценочную ведомость на флакончик из розового турмалина, которую успела составить. Чанс быстро просмотрел ведомость.
 – Достаточно справедливая цена, – заметил он и, лениво улыбнувшись, вручил флакончик Тиму. – Если клиент откажется покупать, я знаю коллекционера в Австралии, почти такого же одержимого розовым турмалином, как вдовствующая императрица. Ред Дей отдаст, сколько запросите, и еще поблагодарит за находку.
 – Ты просто осчастливил меня, – ухмыльнулся Тим. – Мерсер – богатый, занудливый жлоб и скуп, как сам бес. – И, кивнув на прощание, вышел, с демонстративным старанием прикрыв за собой дверь.
 – Моя великолепная шахта, – объявила Риба шутливо, предлагая и Чансу посмеяться вместе с ней, – не так далеко от рудника, в котором нашли этот камень. Те же географические координаты, такое же геологическое строение. Только по-настоящему Ценных розовых турмалинов не хватит, чтобы наполнить детский кулачок. Все, что получали от Чайна Куин женщины семейства Фаррел, – тяжелый труд своих мужей, опасность и как раз столько камней, чтобы наградить последующие поколения горячкой охоты за турмалинами.
 Выражение лица Чанса едва заметно изменилось, черты лица заострились, хотя подбородок был по-прежнему упрямо выдвинут вперед.
 – У тебя тоже эта лихорадка в крови? – спросил он с небрежностью, противоречащей сковавшему его напряжению.
 – Конечно! Правда, я не давала ей ходу. И не была на шахте с самого детства, когда мать пыталась вновь начать разработки. Она скопила достаточно, чтобы вновь отрыть вход в шахту. Но деньги быстро кончились, а нашла она всего несколько кристаллов, так сильно растрескавшихся, что они распадались в руках. Мусор.
 – А ты? Не пыталась открыть шахту?
 – Подумывала, – призналась Риба. – Сны, которые я видела… горы сверкающих турмалинов, груды нетающих ледяных кристаллов всех оттенков розового и зеленого.
 Она тихо рассмеялась над собой.
 – Реальность оказалась куда более отрезвляющей. Как только я расплатилась с адвокатами за развод и возвращение своей девичьей фамилии, сразу же наняла геолога, чтобы определить стоимость работ по укреплению выработок в Чайна Куин. Оказалось, что нужно выложить больше ста тысяч долларов, да и то при условии, что там никогда раньше не производились взрывы. Если потребуются взрывные работы, придется заплатить в три-четыре раза больше.
 Риба пожала плечами.
 – Я не могла найти банк, который одолжил бы мне тысячу долларов, не то что в сто раз больше. Правда, банки не за что осуждать. Какой человек в здравом уме даст такую сумму юной мечтательнице, владеющей половиной шахты, в которой никогда не находили камней больше, чем на несколько сотен долларов?
 – Тогда почему бы не продать Чайна Куин? – осведомился Чанс.
 Риба подняла голову, удивленная интонациями в его голосе.
 – Это все равно что продать мечту. Любые полученные мной деньги не возместят всего того, что я потеряла. – Она криво усмехнулась. – Знаю, это глупо, но у меня особое чувство к Чайна Куин.
 – Хотя ты давным-давно там не бывала?
 – Да.
 Риба поколебалась, тщательно выбирая слова, пытаясь заставить Чанса понять, почему бесполезная шахта так важна для нее.
 – Это все, что осталось от детства. Настоящей семьи у меня не было. Даже не знаю имени отца. Мать и я всегда шли разными дорогами. Я никогда не бывала У дедушки с бабушкой, они выгнали мать из дома до моего рождения. Сестра – близнец матери – живет в Австралии, где-то в глуши. Я никогда ее не видела. Они с матерью не переписываются. Даже открытки на Рождество друг другу не посылают. У тетки есть дочь Сильвия, моего возраста. Это все, что мне известно о родственниках. – Улыбка Рибы увяла. Поглядев на сцепленные на коленях руки, она договорила: – Эти воспоминания и половина заброшенной шахты – мое наследство. Может быть, я никогда не отыщу розовые кристаллы в Чайна Куин, но половина шахты принадлежит мне. Целая сотня акров, плюс права разработок на нескольких квадратных милях. Поверь, это прекрасная местность. Дикая и каменистая, бархатисто-зеленая зимой и невыносимо жаркая летом. Когда-нибудь я построю там дом. Ну а пока довольствуюсь тем, что знаю: земля ждет меня. Ждет, когда я вернусь домой.
 Подняв голову, Риба заметила, что Чанс пристально, суженными глазами изучает ее. На его лице сменяли друг друга гнев, печаль и бессильное раздражение.
 – Ты никогда не продашь ее?
 – Нет, – вздохнула Риба и быстро добавила: – Это не такое уж безумие, как кажется, Чанс. Налоги самые что ни на есть ничтожные и… и я могу отдыхать там, когда захочу.
 – И часто ты там отдыхаешь? – осведомился он.
 – Н-нет, конечно, нет. Однажды, после развода, я даже добралась до поворота на шахту. Но дорога выглядела ужасно. Я побоялась ехать по ней одна. Правда, вряд ли что-то случилось бы. – И, немного подумав, добавила: – Да, уверена, что все обошлось бы. Скоро я сделаю вторую попытку.
 – Только не одна, – резко бросил он. – Это опасно.
 – Откуда ты знаешь?
 Чанс запнулся, но овладев собой, пояснил:
 – Тебе захочется спуститься в шахту. Кроме того, такая дикая местность всегда опасна для одинокой женщины. Но вместе с человеком, привыкшим к опасности…
 Неожиданная улыбка совершенно преобразила его лицо.
 – Хочешь раскинуть там лагерь?
 Глаза Рибы восторженно загорелись. Вместе с Чан-, сом не придется вскакивать при каждом шорохе, шарахаться от каждой тени, бояться даже посидеть на солнышке, закрыв глаза.
 Мысль о том, чтобы разделить тишину и молчание горной страны с Чансом, опьяняла. Она улыбалась своему Тигриному Богу, как ребенок в Рождественское утро.
 – Да, очень, – выдохнула она.
 – За такую улыбку, котенок, я возьму тебя в любое место на земле.
 Его губы были такими же теплыми и нежными, как солнечный свет. Риба выдохнула его имя, скользя ладонями по могучим плечам и шее, пока его язык дразнил уголки ее улыбающегося рта. Риба наслаждалась мягкостью его волос, запахом мужского тела и вкусом губ, от которых голова шла кругом. Она чувствовала, как напряжено его тело, делила с ним поцелуи, застенчиво и робко отвечая на ласки.
 Зазвонил телефон. Никто не обратил на него внимания.
 Зажужжало переговорное устройство.
 – Дьявол! – взвилась Риба. – Это что, заговор? Все, чего я хочу…
 Она резко осеклась. Ей нужно больше, чем всего лишь поцелуй. Нет, она желает чего-то более сложного и ошеломительного, чем простое утоление голода, загоравшегося в ней, стоило Чансу взглянуть на нее, коснуться, прижать к себе.
 Ее рука с силой опустилась на клавишу переговорного устройства.
 – Ну что там?!
 – Клиент, которому назначено на пять часов, ждет уже пятнадцать минут, – сообщил Тим.
 – Миссис Маккери? – быстро сообразила Риба.
 – Совершенно верно.
 – Дай мне минуту, – попросила она, отключая селектор, и взглянула на Чанса. – Миссис Маккери прилетела с Таити, когда узнала, что я уже выбрала два экспоната из коллекции. Ей восемьдесят лет. Одна из лучших и самых старых друзей Джереми.
 – Долго она пробудет?
 – Не меньше нескольких часов. И это не последний клиент.
 Чанс выругался на неизвестном языке, и Риба даже обрадовалась, что ничего не поняла. Когда он сердит, голос звучит совсем не так музыкально.
 – Завтра в полдень заеду за тобой. Раскинем лагерь в Чайна Куин.
 Риба мысленно переделала свое расписание на следующий день.
 – Не знаю, как мне удастся, но буду здесь, звеня золотыми колокольчиками от нетерпения.
 – В одних колокольчиках? – пробормотал он очень тихо. – Хотел бы я увидеть это.
 И неожиданно Риба сообразила, как легко можно неправильно истолковать ее поспешное согласие отправиться с ним на пикник.
 – Я поеду, но не обещаю…
 Она смущенно осеклась.
 – Заниматься со мной любовью? – докончил Чанс.
 Пронизывающие глаза вглядывались в нее, безошибочно распознавая нерешительность и стыд. Выражение его лица изменилось.
 – Ты так же невинна, как кажешься, верно? – мягко спросил он. – За кем ты была замужем? За чертовой ледяной глыбой?
 Риба оцепенела. Ей не доставляло удовольствия вспоминать свою семейную жизнь.
 – Пойми, – так же мягко, но настойчиво продолжал Чанс. – Во мне не осталось невинности. Я хочу тебя. И сделаю все, чтобы заставить тебя испытывать такое же желание. Но я никогда не смог бы принудить тебя, chaton, – шепнул он, касаясь ее губ кончиком пальца. – Тебе нужны походные башмаки и одежда попроще. У тебя есть все это?
 – Нет, – покачала головой Риба.
 – Я позабочусь об этом, – пообещал Чанс, целуя Рибу с нежной сдержанностью, успокоившей ее.
 Но вместе с уверенностью нахлынули жар и желание, которые она всегда связывала с прикосновениями Чанса. Он был одновременно жестким и нежным, и очень мужественным. И каждый раз, лаская ее, учил познавать собственное тело, собственные желания, пробуждая глубоко в душе что-то буйное и сильное, жадно тянувшееся к нему. Зуммер прожужжал. Несколько раз.
 – Этот Тим всегда так чертовски пунктуален? – отрывисто выдохнул Чанс, наконец отрывая губы от ее рта, и, прежде чем Риба сумела ответить, развернулся и тремя кошачьими шагами выскочил из комнаты.
 – Полдень, – повторил он, не оглядываясь. – И все равно, будешь ты готова или нет.


* * *

 В полдень Риба сидела за письменным столом, прислушиваясь к бесконечному монологу человека, никак не способного поверить тому, что других людей меньше, чем его самого, интересуют воспоминания о прошлом. Она часто поглядывала на часы, надеясь, что посетитель поймет намек. Но это было все равно, что намекать булыжнику, что неплохо бы подняться и станцевать джигу.
 Ровно в полдень появился Чанс.
 – Готова? – осведомился он, игнорируя мужчину, сидевшего напротив Рибы.
 Она взглянула на сорочку-»сафари», походные ботинки, зашнурованные до колен, потертую ковбойскую шляпу, потерпевшую поражение в битве с густой гривой вьющихся волос. Ей страстно захотелось вскочить и немедленно выйти с ним из комнаты.
 – Не совсем, – пробормотала она вслух, кивнув посетителю, нетерпеливо ожидавшему, чтобы промямлить конец истории о приеме по случаю его пятидесятилетия.
 – Который час? – спросил Чанс клиента.
 Тот неторопливо открыл крышку огромных серебряных часов, инкрустированных аризонской бирюзой.
 – Семнадцать минут первого.
 – Верно, – кивнул Чанс и, обойдя вокруг стола, подхватил Рибу на руки и объяснил перепуганному старику: – Я сказал Рибе, что заеду за ней в полдень. Слово нужно держать.
 И широкими шагами направился к двери, прижимая к груди смеющуюся Рибу. Тим испуганно вскинулся, поднял оттопыренные большие пальцы в знак одобрения и распахнул переднюю дверь.
 – Счастливого путешествия, – пожелал он им вслед, кланяясь, как швейцар в испанской гостинице, и прошептал на ухо Рибе: – Я позабочусь о старом зануде. Не торопись назад.
 Риба ожидала, что, как только они окажутся на тротуаре, ее поставят на ноги. Но Чанс ни разу не остановился. Люди, завидев их, улыбались и начинали оглядываться в поисках операторов и съемочной группы, поскольку любое из ряда вон выходящее явление на Родео Драйв объяснялось натурными съемками.
 – Можешь отпустить меня, – со смехом в голосе посоветовала Риба.
 Чанс продолжал идти. Риба, поддавшись порыву, стащила с него шляпу и взъерошила волосы.
 – Неужели ты не заметил выражения лица мистера Дж.Т. Левингтон-Смайта? Потрясающе! Господи, сколько лет мне хотелось сделать то же самое! Он всегда отнимает вдвое больше времени, чем назначено! Каждый раз, когда приходится слушать его, я гадаю, уж не находится ли скука в списке адских мук?!
 – Напомни мне узнать у дьявола, когда я в следующий раз окажусь в Венесуэле.
 – Разве дьявол живет там?
 – Когда не разыскивает алмазы в Бразилии.
 Риба несколько минут рассматривала профиль Чанса, наслаждаясь бескомпромиссно-мужественными чертами.
 – Когда тебя несут вот так, плохо только одно.
 – Боишься высоты? – поинтересовался он, улыбаясь.
 – Нет, – покачала головой Риба, легко касаясь его губ кончиками пальцев. – Не могу как следует поблагодарить тебя за спасение.
 Ее так внезапно перекинули с руки на руку, что Риба только и успела охнуть. Рот под густыми усами завладел ее губами в крепком поцелуе, выказавшем, сколько сдержанности скрыто под его улыбкой. После первого мгновенного изумления, она вернула его поцелуй с жадностью, не знавшей утоления с тех пор, как он пробудил ее в Рибе, в полумраке и тишине Долины Смерти.
 – Мы остановили движение, – пробормотал Чанс, прикусывая губами мочку ее уха, наслаждаясь пробегавшей по ее телу дрожью желания.
 – Все просто ждут, пока режиссер крикнет «стоп» и потребует снять второй дубль, – немного задыхаясь, предположила она.
 – Больше всего на свете не хотел бы разочаровать их, – ответил Чанс, снова припадая к ее губам и обводя контуры рта легкими движениями языка. Лишь через несколько долгих минут он поднял голову и улыбнулся в ее раскрасневшееся лицо.
 – Никогда не знал, что быть актером – это так здорово!
 Покачивая головой, Риба полушутливо-полусерьезно взглянула на него.
 – Ну что с тобой делать? Ты явно не… не…
 – Не приучен к домашнему уюту? – предположил он с залихватской улыбкой.
 Риба снова потрясла головой, тихо смеясь.
 – Не волнуйся, – заверил ее Чанс, направляясь к ближайшей автостоянке. – Ты совсем не заметишь этого, как только мы раскинем лагерь.
 Чанс поставил Рибу рядом с «тойотой». Запыленная синяя машина с привинченной спереди лебедкой, запасными канистрами для воды и бензина, установленными сзади, и походным скарбом за передним сиденьем. Мелкая гибкая сеть надежно удерживала груз на месте.
 – Уверен, что не хочешь взять мою машину? – спросила Риба, с сомнением оглядывая спартанские внутренности «тойоты» и жесткую подвеску. – В ней будет гораздо удобнее.
 – На шоссе, – согласился Чанс, открывая для нее дверцу. – Но на дороге к шахте твой автомобиль попросту не выдержит. Камни, валуны, выбоины, промоины, оползни.
 – Откуда ты знаешь? – выпалила Риба, раздраженная столь пренебрежительным отзывам о ее машине.
 Чанс на мгновение застыл, но тут же вкрадчиво продолжал, подсаживая Рибу в машину:
 – Логика. Заброшенная шахта, забытая дорога. Однако, если хочешь, следуй за мной на своем «БМВ». Я сумею вытащить тебя из любой беды, в которую можешь попасть на автомобиле с низкой посадкой.
 – Нет, спасибо, – отказалась Риба, вздрагивая при мысли, во что может превратиться ее машина, если острые камни начнут рвать днище. – Поверю тебе на слово. Ты эксперт по плохим дорогам и глухим местам.
 Чанс легонько сжал ее подбородок, пытаясь удержать Рибу.
 – Помни это. И если прикажу тебе сделать что-то, не спорь. Делай, как велено. Не всегда хватает времени на объяснения.
 Его глаза стали светло-зелеными, внимательными, выжидающими. Он явно хотел услышать ответ на свои слова. В Чансе не чувствовалось никакого нетерпения: он ясно понимал, что Риба не привыкла к приказам.
 – Ты что-то от меня скрываешь, – решила она наконец.
 Глаза Чанса сузились, превратившись в крошечные щелочки. Пальцы чуть крепче стиснули ее подбородок, но тут же ослабели.
 – Что ты хочешь сказать? – спросил он наконец, не повышая голоса.
 – Ты все время не договариваешь, скрываешь что-то от меня. Слишком уж уверен, что шахта и местность опасны.
 Несколько долгих секунд Чанс не шевелился.
 – Заброшенные шахты всегда опасны.
 Риба ничего не ответила, ожидая продолжения, понимая, что Чанс, в свою очередь, выжидает. Но он захлопнул дверцу, обошел вокруг и устроился на водительском сиденье.
 – Я никогда ничего не делаю очертя голову, – объяснил он немного погодя. – Я был возле Чайна Куин. Дорога – хуже не бывает, как я, впрочем, и думал. Правда, не ожидал встретить там кучу подозрительных личностей. Зато, проведя несколько часов в местных барах и прислушиваясь к сплетням, я все понял. Теперь в этой глуши перевалочный пункт торговцев марихуаной. Оттуда ее переправляют в другие районы. И, поверь, лучше с этими типами не встречаться. Кроме того, там немало нелегальных беженцев из Мексики. Они работают на полях и плантациях авокадо, но как только сезон кончается, они раскидывают лагерь подальше от посторонних глаз, потому что сидят без денег и боятся, что их кто-нибудь заметит.
 Чанс пожал плечами.
 – Они молоды и скучают. Проводят время за выпивкой, а когда дерутся, пускают в ход ножи. Некоторые из местных жителей, когда идут на плантации, берут с собой револьверы. – Окинув Рибу долгим взглядом, Чанс добавил: – Ты ведь не знала об этом, правда?
 Риба безмолвно тряхнула головой.
 – Как и большинство людей на свете. Если такого не происходит в городе, значит, просто не бывает на самом деле. Ну так вот, мы уезжаем из города, Риба. Если, конечно, ты по-прежнему этого хочешь.
 – Действительно все так опасно? По-настоящему опасно?
 Чанс слегка улыбнулся.
 – Нет, просто достаточно непредсказуемо, чтобы быть интересным. Ни за что не поставил бы тебя в подобное положение, если бы считал, что нам грозит опасность. Правда, прогулка не будет такой спокойной и безмятежной, как по Родео Драйв.
 – Ха! Можно подумать, я в жизни не видела продавца наркотиков, мистер Уокер!
 – Да, в городе тебя не проведешь, не то что в деревне, так ведь?
 – Несомненно. Я давно уже не верю в злых фей и добрых волшебниц, – добавила Риба, улыбаясь, но вполне серьезно. – И доверяю твоему суждению, Чанс. Если считаешь, что это безопасно, я еду.
 – На свете не существует такой вещи, как стопроцентная безопасность, даже если сидеть в собственном доме за семью замками.
 – Пытаешься сказать, что не желаешь ехать со мной? – спросила Риба.
 – Нет. Просто стараюсь объяснить, что шанс попасть в катастрофу на этих сумасшедших шоссе не в меру велик, но мы все равно по ним ездим.
 Риба нахмурилась.
 – Конечно. Нужно делать все, чтобы уменьшить риск, но в остальном от нас немногое зависит. Кроме того, не настолько уж мы и рискуем.
 – То же самое на плохих дорогах и в дикой мест-ности. Однако там необходим еще и немалый опыт.
 – Тут-то ты и пригодишься.
 – Верно.
 – И?
 – Я скорее раскину лагерь в самой, что ни на есть глуши, чем окажусь на шоссе в час пик, – сухо объявил Чанс.
 – Тогда отправляемся в поход.


* * *

 Двухрядное шоссе вилось мимо элегантных домов загородного клуба «Фолбрук» и перестроенных коттеджей начала века. Площадки для гольфа и лошадиные загоны уступили место отвесным гранитным скалам, покрытым густыми зарослями чапараля. Спутанная трава, отягощенная семенами, покачивалась на апрельском ветерке. Через несколько недель земля станет ржаво-коричневой, выжженной солнцем южной Калифорнии. Тогда настанет время покоя и жара, отражающегося от гранитных склонов, время, когда выживает лишь чапараль, шепча своими листьями ненадежные секреты обжигающему полдню.
 Но этот день был теплым и ясным, и на суровом граните зеленела нежная трава, как всегда бывает ранней весной в округе Пала. По обеим сторонам дороги росли деревья авокадо. Стайки этих же деревьев взбегали на каменистые склоны холмов с такими узкими и крутыми террасами, что казалось невероятным, как там могло укорениться что-то, кроме сорняков. Однако, авокадо прекрасно приживались в суровой почве. В сезон сбора плодов ветки гнулись от темно-зеленых фруктов.
 Чанс неустанно обшаривал взглядом окружающий пейзаж, отмечая каждую крошечную перемену, каждую новую тень, показывая Рибе ястребов, с голодным видом устроившихся на заборах или паривших в небе, земляных белок, шнырявших в траве и внбзапно замиравших, чтобы сбить с толку хищников, стороживших всякое их движение, стервятников в необозримой вышине, расправивших почти прозрачные крылья и выжидавших подходящего момента, чтобы ринуться на добычу, олениху с двумя оленятами, спокойно наблюдавших за машиной из-под прикрытия чапараля на обочине дороги.
 Радость, которую доставляла Рибе поездка, значительно увяла, как только Чанс свернул с шоссе на грязную дорогу и подъехал к шахте. Здесь скалы казались выше и круче, незаметно переходя в настоящие горы. Сама дорога была не чем иным, как полузаброшенной двухколейной тропой, вьющейся через гранитные отроги и ныряющей в каньоны, усыпанные булыжниками и поросшие кустарником. Промоины, выбоины, камни, трещины и оползни встречались на каждом шагу. И, не замечай Риба время от времени узкой колеи далеко впереди, она могла бы поклясться, что здесь не пройдет ни одна машина. Да и сейчас продвижение вперед казалось крайне сомнительным.
 Чанс, не теряя спокойствия, ехал по почти непроходимой дороге, сжимая руль с той небрежной уверенностью, какую она сама выказывала на забитом машинами шоссе. И постепенно Риба пришла в себя, разжала кулаки и расслабилась, доверяя его умению точно так же, как он доверялся ей. Оказалось, что ей нравится просто наблюдать за ним, отмечать его сосредоточенность и скорость рефлексов, силу мышц, бугрившихся под загорелой кожей, пока он удерживал ревущую «тойоту» на почти непроходимой дороге.
 – За поворотом особенно трудный отрезок, – заметил Чанс, не отрывая глаз от тропы. – Может, хочешь пройтись?
 – А ты?
 Губы под густыми усами изогнулись в усмешке:
 – Всегда находится круглый дурак, которому нужно сидеть за рулем.
 – Если ты круглый дурак, значит, я полосатая гадюка, – ехидно ответила она. – Спасибо большое, я останусь в машине. Не очень-то спешу сразу же порвать ботинки, которые ты мне купил.
 Риба взглянула на ботинки, подаренные Чансом. По его настоятельной просьбе она переоделась в походный костюм, когда они остановились пообедать. Лично ей казалось, что ботинки ужасные – тяжелые, неуклюжие и темно-коричневые, цвета засохшей грязи.
 Однако кожа была мягкой, и подошвы не скользили. Джинсы, тоже купленные Чансом, не носили ярлыка знаменитого модельера, однако сидели как влитые. Блузка плотно облегала изгибы тела, словно была специально сшита для нее. Мягкая, из хлопчатобумажного трикотажа, такого же темно-синего цвета, как джинсы, с бесчисленными крошечными пуговками и петельками. В высокий воротничок была вшита не бросающаяся в глаза этикетка очень дорогого дома мод.
 Когда Риба, сменив костюм, вернулась к столу, Чанс окинул ее одобрительным взглядом, заставившим ее почувствовать себя привлекательной, молодой… словом, настоящей женщиной. Правда, она заикнулась, что хотя блузка была потрясающей, все же вряд ли могла считаться подходящей для подобного путешествия.
 Но Чанс только улыбнулся и объяснил, что блузка достаточно темная, грязь на ней не видна и к тому же хорошо стирается, чего же еще хотеть? Кроме того, всегда можно прикрыть ее ветровкой, тоже купленной им специально для Рибы.
 «Тойоту» подбросило и откинуло к обочине. Риба подняла глаза, мгновенно вернувшись к реальности, и, когда увидела, где оказалась машина и куда направляется Чанс, стиснула зубы, пытаясь удержать вопль. Тропа исчезла. Ничего. Ничего, кроме невообразимой мешанины грязи и камней, расплескавшейся вниз с крутого горного склона и стекавшей в черный провал далеко внизу.
 Оглушительно взревел мотор, и «тойота», подпрыгивая, оседая на выбоинах, разбрызгивая грязь, скрежеща тормозами на скалистом грунте, двинулась вперед. Машина передвигалась толчками, в любую минуту готовая перевернуться. Временами Рибе казалось, что еще немного – и они полетят в пропасть.
 Каждый раз, когда «тойота» вот-вот готова была проиграть безнадежную битву с природой, ногти Рибы глубже вонзались в ладони. Очередной захлебнувшийся рывок, когда машина подскакивала, но тут же с размаха приземлялась на все четыре колеса, заставлял ее стискивать зубы, пока жилы на шее не заныли от постоянного напряжения.
 В какую-то минуту Риба осознала, что если для нее движения машины были совершенно непредсказуемы и пугающи, то Чанс ни на секунду не терял присутствия духа. Он точно знал, где под колеса подвернется очередной булыжник, как удержать машину под определенным углом, чтобы не произошло катастрофы, когда вцепиться в руль, когда подчиниться силе мотора или подчинить ее себе, какую скорость сохранять. Он напоминал Рибе виденного в Голландии гранильщика алмазов: каждое движение быстрое и верное, ни малейшего колебания, ни одного резкого жеста, сочетание полной сосредоточенности и невероятного умения.
 Но даже при всем этом Риба была рада, когда опасный участок оказался позади. Вздохнув, она почувствовала, что Чанс смотрит на нее.
 – Ну как, захочешь еще раз отправиться сюда? – осведомился он.
 – А таких мест тут еще много?
 – Одно или два.
 – Ну что ж, оно того стоит, – скорчила Риба гримаску.
 – Что именно?
 – Перепугаться до смерти, лишь для того, чтобы оценить тебя по достоинству. Вы чертовски хороший водитель, мистер Уокер.
 – А ты чертовски хороший пассажир. Честно говоря, я боялся, что будешь визжать.
 – Я боялась, что это тебя отвлечет, – призналась она.
 – Так же умна, как и красива, – одобрительно кивнул Чанс и, взяв ее руки, поцеловал красные отметины от ногтей. – Нужно было заставить тебя надеть перчатки, которые я купил.
 – Перчатки? Но сейчас не холодно.
 – Кожа прочнее ногтей, – пояснил он, снова пристально вглядываясь в дорогу. – И камни тоже. В Чайна Куин тебе понадобятся перчатки, если, конечно, не хочешь, чтобы твои ладони стали такими же уродливыми, как мои.
 – Вовсе не уродливые, – запротестовала Риба, вспомнив, с какой нежностью эти руки ласкали ее. – Они совсем, как ты – сильные, жесткие и чувствительные. Но не уродливые. И не смей так говорить.
 «Тойота» внезапно остановилась. Чанс отстегнул ремень безопасности, нагнулся и начал целовать Рибу, пока та не задохнулась. Но прежде чем она успела опомниться, Чанс снова пристегнул ремень и снова сосредоточился на непроходимой дороге. Риба глубоко вздохнула и приготовилась с честью встретить «один или два» опасных участка, ожидавших ее впереди.
 Чанс постарался отвлечь ее, рассказывая о геологическом строении области, о тектонических плитах, скользивших с тяжеловесной грацией вдоль разломов и время от времени сотрясающих мир, когда земная кора сжималась, а магма накапливалась и затвердевала гранитными массами, в муках землетрясений рождались горы, расплавленные камни двигались в глубинах, словно огромный, ворочающйся во сне дракон. Небольшие подвижки земной коры, ощущаемые лишь самыми чувствительными механизмами, созданными человеком, происходили ежечасно. Но иногда огонь в недрах разгорался сильнее. Сотни, тысячи землетрясений оживляли землю, словно бессознательные содрогания чудовищного дракона, пока еще спавшего под твердой поверхностью. И каждый раз, когда страшный зверь переворачивался с боку на бок, происходила очередная катастрофа, несущая смерть и разрушение.
 Чанс направил машину на участок, усыпанный гранитной щебенкой, где некогда массивные плиты потеряли скрепляющий их «клей» под воздействием солнца, дождя и ветра. Камни еще сохраняли бледно-оранжевый цвет и легко разрушались, превращая землю в скользкую, как грязь, массу осколков.
 – Кажется, я скоро возненавижу гранит, – заметила Риба, когда Чанс осторожно съехал по склону и, описав широкую кривую, ловко затормозил.
 – Как насчет пегматита?
 – А что это такое?
 – О, это что-то вроде гранита, – уголком рта усмехнулся Чанс. – И попадается старателям в жильных породах. И, глазное, это неизменный спутник турмалинов.
 – Я начинаю любить пегматит.
 – Я так и думал.
 – Где он?
 – Что именно?
 – Пегматит.
 – Мы, возможно, проезжаем сейчас над целыми залежами.
 Риба выглянула из окна на очередной крутой обрыв.
 – По мне все это кажется обыкновенной грязью.
 – Под грязью и находится пегматит.
 – Но где, где?
 Чанс рассмеялся.
 – Знай я это, поверь, сам бы подал заявку на разработки. Но мне известно лишь, что область Пала округа Сан-Диего… – Он широким жестом обвел окружающий пейзаж, –…богата пегматитом, и в некоторых разрушающихся пластах находят кристаллы рубеллита, иначе говоря, турмалина, обладающего совершенно уникальной окраской. На земле нет ничего подобного розовым турмалинам Палы.
 – Ты много знаешь об этом, – заметила Риба, вспомнив его точную оценку китайского флакончика. – Историю, геологию, ценность этого участка. Все.
 Какое-то мгновение Чанс выглядел таким же сурово-неумолимым, как сама здешняя земля, но тут же небрежно улыбнувшись, ответил:
 – Турмалины Палы известны во всем мире. Любой хоть сколько-нибудь стоящий этого звания охотник за камнями знает об этом.
 И прежде чем Риба смогла сказать что-то еще, «тойота» обогнула холм, и впереди появилась проделанная бульдозером колея, отходящая от основной дороги, и кончавшаяся прямо у входа в шахту – рваной дыры у основания крутого обрыва. Но не шахта привлекла внимание Рибы, а потрепанный грузовик-пикап, стоявший у самого разворота.
 Кто-то успел первым добраться до Чайна Куин.




 Глава 5


 Чанс начал разворачивать «тойоту», пока она не оказалась капотом к тому направлению, откуда они приехали. Наконец он нажал на тормоз, но мотор не выключил. Свободной рукой он откинул сетку, удерживавшую вещи на месте, пока машину швыряло из стороны в сторону. Открыв тяжелую крышку ящика с инструментами, он вытащил помповое ружье. Ствол был достаточно короток, чтобы не вызвать нареканий блюстителей закона, но вполне достаточен, чтобы охотиться на дичь. Чанс управлялся с оружием так же легко и просто, как с машиной. Сняв ружье с предохранителя, он вставил патроны в магазин. Риба вздрогнула от неожиданно-резкого металлического звука.
 – Ты знаешь, как обращаться с ним? – спокойно спросил он, протягивая ей ружье.
 – Нет. – Риба, покачав головой, отстранилась.
 – Черт возьми, действительно, в городе – как рыба в воде, а в деревне, как младенец-несмышленыш.
 Он быстро наклонился к зеркальцу заднего обзора, осматривая вход в шахту. Ни единого человека.
 – Если я не вернусь через четверть часа или если увидишь, что из шахты вышел кто-то, не очень приятного вида, уезжай как можно быстрее и добирайся до шоссе. Примерно в миле к востоку отсюда есть маленькое ранчо. Оттуда можешь позвонить Тиму.
 – Может, лучше просто вызвать шерифа?
 – Шериф – не владелец Чайна Куин.
 И прежде чем Риба успела возразить, Чанс выпрыгнул из «тойоты», унося ружье. Пикап находился всего в нескольких шагах от заднего бампера их машины, а вход в шахту – в нескольких футах ниже грузовика. Чанс сунул руку в открытое окно пикапа, вытащил оставленные в зажигании ключи, и сунул в карман. Если Рибе придется уехать, никто не станет ее преследовать.
 Риба взглянула на часы, потом еще и еще раз. Они не остановились, просто время внезапно замедлило ход, назло стремившемуся вырваться из груди сердцу.
 Она посмотрела в зеркальце заднего обзора. Чанс исчез в темном провале Чайна Куин. «Тойота» слегка вибрировала под ногами Рибы, словно живая. Риба отстегнула ремень безопасности и, пересев на место водителя, снова посмотрела на часы. Прошло всего полторы минуты. Нетерпеливо бормоча что-то, она следила, как секундная стрелка ползет по циферблату. Можно поклясться, что она вообще крутится в противоположном направлении! При такой скорости Риба поседеет и лишится зубов, прежде чем пройдут четверть часа.
 Она старалась не думать о том, что сейчас происходит в шахте, иначе можно было окончательно потерять голову, а это уж точно не доведет до добра. Риба чувствовала себя так, словно шла по гимнастическому бревну: если думать о самом плохом, всякое может случиться. Нужно все как следует решить для себя, прежде чем ступить на бревно, а уж потом просчитывать каждое мгновение по очереди, одно за другим. Пытаться угадать будущее, значит призывать на свою голову несчастье.
 Она несколько раз глубоко вздохнула, желая успокоиться. Тело немедленно ответило напряженной готовностью, всегда предшествующей разминке. Но на этот раз не было ни брусьев, ни «коня», ни бревна, никаких снарядов, ожидающих, чтобы она показала на них свое мастерство. Оставалась только внушенная годами тренировок дисциплина, успокаивающий, вселяющий уверенность самоконтроль.
 Пять минут.
 Риба не сводила глаз с зеркала, наблюдая за входом в шахту, и убеждала себя не думать ни о чем, кроме как о секундах, отсчитывающих время в ее голове, время, разделенное на маленькие, неподвижные отрезки.
 Восемь минут. Ничто не изменилось у входа в шахту. Дыра выглядела очень черной на фоне хаотически разбросанных по крутому откосу гранитных валунов. Риба неожиданно подумала, как было бы весело скакать с булыжника на булыжник, словно дети играющие в «классики»…
 Где Чанс? Что если он ранен?!
 Риба решительно запретила себе думать о подобных вещах, еще раз глубоко вздохнула и посмотрела на часы. Десять минут сорок три секунды.
 Одиннадцать.
 Подняв глаза, она увидела, как пыльный четырехколесный мастодонт с огромными вездеходными шинами ползет вокруг подножия горы и останавливается в нескольких футах от переднего бампера «тойоты», отсекая ее машине путь назад.
 Риба несколько раз ударила кулаком по клаксону, надеясь, что Чанс услышит и почувствует неладное, а потом, вырвав ключ из зажигания, помчалась к груде камней, не обращая внимания на окрики двоих мужчин, появившихся из фургона.
 Первый валун оказался высотой не менее четырех футов.
 Она одним ловким прыжком оказалась на вершине, на секунду замерла, словно удерживая равновесие на бревне, определила на глаз расстояния и углы и снова прыгнула. Она то и дело меняла направление, карабкаясь по отвесным скалам быстро и уверенно, как кошка. И прежде чем преследователи добрались до подножия каменистого холма, Риба уже успела подняться на тридцать ярдов. С каждым четким движением она увеличивала расстояние между собой и мужчинами.
 Уже через несколько секунд она исчезла из вида и забившись в дыру между валунами, услышала донесший ся снизу выстрел, леденящий звук досылаемого в мага зин патрона и голос Чанса.
 – Запомните, это предупреждение – первое и единственное, – спокойно объявил он. – Вы, двое, в скалах. Слезайте и идите сюда. Немедленно.
 Риба подобралась ближе к кольцу огромных камней, скрывающих ее от посторонних взглядов, и всмотрелась в узкую щель между двумя валунами. Отсюда хорошо просматривался вход в шахту.
 Она ожидала увидеть Чанса и тех двоих, что преследовали ее. Однако незнакомцев оказалось не двое, а пятеро. Трое стояли почти совсем рядом с Чансом, заложив руки за головы. У одного шла кровь из развороченной губы. Другой выглядел так, словно его сунули головой в кучу щебня. Третий хромал.
 Те двое, что бежали за Рибой, медленно сокращали расстояние, отделявшее их от приятелей, вынуждая Чанса делить внимание между пятью противниками. Мужчины, появившиеся из шахты, переглянулись и безмолвно изменили позы, постаравшись растянуться в более длинную линию. Неожиданно тот, что хромал, бросился на землю, размахивая руками и пытаясь сбить Чанса с ног. В то же мгновение остальные двое бросились на Чанса.
 Он с неожиданной силой пнул в голову лежавшего, выведя его из строя, прежде чем накинуться на остальных. Ствол ружья блеснул на солнце, когда Чанс едва не раздробил приклад о плечо второго. Тот перегнулся и обмяк, уже ничего не сознавая. Чанс развернулся, взмахнул ногой и отточенным ударом уложил третьего, потерявшего сознание еще до того, как рухнуть в грязь. Чанс немедленно развернулся к оставшимся двоим, наставив на них ружье.
 Быстрота его реакции ошеломляла так же, как умение мгновенно ориентироваться. Мужчины, гнавшиеся за Рибой, застыли. Чанс поспешно огляделся, заметил пустую «тойоту» и скользнул к ним с хищной грацией, такой же леденящей, как его голос:
 – Где она?
 – Кто? – спросил один из мужчин.
 Чанс сбил его наземь одним небрежным ударом. Тот распластался на камнях, и Чанс приставил холодное дуло ружья к его горлу.
 – Где моя женщина? – переспросил он спокойно, кладя палец на спуск.
 – Ради всего святого, – задохнулся незнакомец. – Когда я в последний раз видел ее, она была на полпути в Мексику. С таким же успехом можно было гнаться за проклятым оленем!
 Чанс отступил, держа обоих под прицелом.
 – Риба! – крикнул он, не оглядываясь. – Ты меня слышишь?
 – Да, – откликнулась она из своего убежища между валунами.
 – С тобой все в порядке?
 – Да! – снова ответила она, стараясь говорить так же спокойно, как Чанс. Однако голос звучал так, словно принадлежал кому-то другому, сдавленно и резко. – Ничего не случилось. Они ко мне и близко не подошли.
 Казалось, убийственное напряжение частично покинуло Чанса.
 – Оставайся там, где стоишь, пока не скажу тебе спускаться.
 Мужчина, которого он ударил прикладом ружья, застонал и попытался подняться на ноги. Чанс, прищурившись, оглядел его.
 – Лежать!
 Мужчина перекатился на бок и согнулся, все еще не в силах прийти в себя от страшного удара.
 – Лицом вниз, ноги расставить, – коротко приказал Чанс единственному, все еще стоявшему на ногах человеку.
 Быстро переступив через лежащих, он тщательно обыскал их. Ржавый складной нож, пачка бумажных денег и кисет с мелочью – вот и все, что он нашел. Подбросив на ладони монетку, Чанс так же быстро рассовал все это по карманам мужчин.
 – Не двигаться!
 Пикап стоял всего в нескольких футах от «тойоты». Чанс открыл дверцу грузовичка, скользнул внутрь и, не отводя взгляда от распростертых на земле противников, обшарил кабину. Под передним сиденьем оказался обрез, а в отделении для перчаток – пистолет. В фургоне было обнаружено спрятанное ружье. Вынув ключи из зажигания, Чанс сложил оружие в «тойоту» и вернулся к мужчинам, пытавшимся поймать Рибу.
 – Встать!
 Те, пошатываясь, кое-как встали на ноги.
 – Швырните этот мусор в кузов грузовика, – приказал Чанс, показывая большим пальцем на троих из пещеры.
 Когда все было кончено, Чанс бросил ключи от джипа одному из мужчин:
 – Сесть в джип и не шевелиться!
 Незнакомец молча повиновался.
 Чанс перекинул ключи от фургона второму:
 – Возвращайтесь в любое время, как только почувствуете, что вам повезет и схватка кончится в вашу пользу, – нарочито медленно протянул он.
 Мужчина попытался встретиться глазами с Чансом, но, не дождавшись, сдался и полез в фургон.
 Чанс проследил, пока он выведет машину, объедет подножие горы и уберется подальше от шахты. Джип, переваливаясь на камнях, протиснулся мимо «тоиоты» и последовал за фургоном. Когда шум моторов затих, Чанс поставил ружье на предохранитель, подошел к основанию груды валунов и окликнул Рибу:
 – Теперь можешь спускаться.
 Риба перегнулась через огромный булыжник.
 – Не могу! – отозвалась она, дрожа так сильно, что слова было почти невозможно разобрать.
 – Что?!
 Чанс выругался и в мгновение ока, со скоростью и силой большой кошки очутился у самых валунов.
 – Ты где?!
 – Здесь, – пробормотала она, пытаясь опереться о шершавый обломок гранита.
 Чанс смог увидеть Рибу, только когда встал на вершину неровного круга из валунов, за которыми она пряталась.
 Он опустился на землю рядом с ней. Лицо его было мрачным.
 – Следовало бы прикончить этих ублюдков, – резко бросил он, подхватывая Рибу в тот момент, когда она пошатнулась, – но ты сказала, что не ранена и все в порядке…
 – И это чистая правда, – нервно засмеялась она. – Просто перепугалась до смерти.
 Его руки сомкнулись вокруг нее, обнимая, поддерживая.
 Чанс держал Рибу, шепча в ее волосы слова сочувствия.
 – Прости, – выдохнула она наконец прерывающимся голосом, – я чувствую себя такой дурой.
 – Ты предупредила меня, схватила ключи, удрала и сумела найти прекрасное укрытие, – покачал он головой и пропуская густые пряди сквозь пальцы, начал растирать теплую кожу. – Не вижу в этом ничего глупого.
 – Но меня трясет так сильно, что стоять не могу!
 – Вполне естественная реакция, – пожал плечами Чанс, приподнимая ее подбородок и нежно улыбаясь. – Ты не сдалась, пока худшее не кончилось, И это самое главное, chaton.
 – Ты так чертовски с-спокоен, – пробормотала Риба, стараясь отдышаться.
 – У меня больше практики в такого рода вещах.
 Она вспомнила его молниеносную реакцию и убийственное спокойствие, когда трое мужчин распластались на земле, а Чанс держал под прицелом еще двоих, и, глубоко вздохнув, перестала бороться с собой и припала к широкой мужской груди. Его руки снова обвились вокруг ее плеч. Даже почувствовав, что дрожь унялась, Чанс не отпустил ее, просто стоял с закрытыми глазами, зарывшись лицом в медовое благоухание волос.
 – Уже все прошло, – наконец сказала Риба, чуть пошевелившись в его объятиях.
 – Уверена? – шепнул он ей на ухо.
 По телу Рибы прошел озноб, но не от страха.
 Его усы, словно шелковистая щетка, щекотали чувствительную кожу.
 – Да.
 – Ты все еще дрожишь, – покачал головой Чанс, глядя в ее широко раскрытые испуганные глаза. – Хочешь, чтобы я отвез тебя назад, в город?
 – А… а эти люди вернутся?
 – Возможно, но не обязательно. Чайна Куин для них значит меньше, чем опасность встречи со мной.
 – Они охотились за турмалинами?
 – Нет. Использовали шахту как тайник.
 – Наркотики? – заморгала Риба.
 – «Золото Акапулько», – сухо пояснил он. – Травка высшего сорта.
 – В Куин? – повысила голос Риба. – Значит, они вернутся!
 – Сомневаюсь. Кто-то разлил бензин на их запасы, сжег все и удрал.
 – Кто?
 Чанс поколебался.
 – Они не сказали.
 И прежде чем она успела задать очередной вопрос, Чанс поцеловал ее, наслаждаясь вкусом губ, словно редкостным вином.
 – Хочешь вернуться? – спросил он хрипловато.
 – Я хочу увидеть Куин, – настаивала Риба, сказав лишь полуправду. Другая половина была такой же простой и понятной, хотя человек, державший ее в объятиях, еще ничего не подозревал. Она не желала его покидать.
 Чанс поглядел на небо, откуда лилось жаркое золотое свечение.
 – Никакой Куин сегодня. Как только волнение окончательно уляжется, ты с ног начнешь валиться. Я хочу к этому времени раскинуть лагерь.
 Быстро поцеловав Рибу в последний раз, он отпустил ее, поднял ружье, выкинул патрон из патронника и вновь поставил оружие на предохранитель.
 – Возьми, – велел он, вручая Рибе ружье.
 Она протестующе замотала головой.
 – Похоже, ты никак не отучишься от городских привычек, – заметил он.
 Риба глубоко вздохнула и с очевидной нерешительностью взяла оружие, необычно тяжелое, несмотря на то, что оно удобно улеглось в ее ладонях.
 – Держи его стволом вниз, – бросил Чанс, повернувшись, вскочил на верхушку ближайшего валуна и улыбнулся женщине, стоявшей внутри маленького неровного каменного кольца, словно коричневый алмаз среди барочных жемчужин.
 – Chaton, – мягко сказал он, – я уже говорил, как ты прекрасна?
 Задохнувшись, Риба улыбнулась ему, отлично зная, что вовсе не красива, но при этом охваченная нерассуждающей радостью. Да, сейчас она чувствовала, как прекрасна в его глазах.
 – Дай мне ружье, – попросил он, наблюдая за Рибой загоревшимися глазами; улыбка неожиданно преобразила жесткие черты его лица. Риба привстала на цыпочки и вручила ему ружье, старательно направляя ствол в сторону от них обоих.
 – Ты вполне профессионально сделала это! – одобрительно воскликнул Чанс, осторожно кладя ружье в выбоину. – Держись за мои запястья, – велел он, показывая, как лучше это сделать. – А теперь иди вверх по скале, пока я не подниму тебя. Готова?
 Чанс подхватил Рибу с легкостью, почти испугавшей ее. У женщины едва хватило времени сделать два легких шага по склону скалы, прежде чем она снова очутилась в его надежных объятиях. Чанс взглянул поверх ее головы на осыпь, хаосом булыжников спускающуюся до самой чернеющей внизу Чайна Куин.
 – Как, черт возьми, тебе удалось так быстро взобраться туда? – удивился он, измеряя взглядом высоту валунов у подножия холма.
 – Шаг за шагом, – объяснила она.
 – Ничего себе шаги! Ты, кажется, не заметила, какие это огромные камни!
 – Заметила, – заверила Риба. – Но большинство из них не выше гимнастического бревна у меня дома.
 – Бревна?
 – Ну да, гимнастического, – повторила она. Чанс поднял черную бровь.
 – Неудивительно, что ты гибкая, как тростинка, – пробормотал он, пробегая ладонями по рукам Рибы с чувственным восторгом, заставившим ее снова задохнуться, и тихо рассмеялся. – Я бы хотел когда-нибудь увидеть тебя на бревне. Собственно говоря, мне не терпится увидеть, какая ты дома, в постели, на улице… Любоваться каждый день и каждую минуту.
 – Что-то мне не хочется подробно расспрашивать, что ты имеешь в виду, – покачала она головой, едва заметно улыбаясь.
 – Боишься оказаться слишком шокированной? – осведомился он, поддразнивая, но на самом деле вполне серьезно. И прежде чем она успела ответить, Чанс поднял ружье, легко взлетел на другой валун и обернулся, ожидая, что Риба последует его примеру.
 Ноги Рибы все еще немного дрожали, но валун оказался совсем небольшим, и, когда она приземлилась, Чанс обнял ее свободной рукой.
 – Все в порядке? – спросил он, видя ее нерешительность.
 – Хорошо бы у меня были крылья.
 – Один комплект крыльев сейчас будет. Подожди здесь.
 Чанс спустился вниз с гибкой грацией и силой, которым невольно позавидовала Риба. Прислонив ружье к валуну, он вернулся к тому месту, где стояла Риба, и свел ее к подножию нагромождения камней, выбирая самый легкий маршрут и ни на секунду не выпуская ее. Она обнаружила, что силы понемногу возвращаются, и к концу спуска почти пришла в себя.
 – Последний, – сказал Чанс и, ловко спрыгнув на землю, протянул руки Рибе, снял ее с валуна и медленно притянул к груди. Она увидела его улыбающиеся губы, совсем близко от ее губ, а широкие сильные плечи заслонили солнце и небо, и тепло тела окружило ее, наполняя радостью мир. Ее руки невольно поднялись вверх, и пальцы запутались в густых темных волосах.
 – Ты больше не боишься? – шепнул он, целуя ее щеки, глаза и лоб быстрыми легкими поцелуями, заставившими ее пальцы судорожно вцепиться в мягкие пряди.
 – Нет, – выдохнула она. – Нет, когда ты так меня держишь.
 Он тихо усмехнулся, и низкий звук показался Рибе грудным мурлыканьем хищника.
 – Тогда остается лишь продолжать обнимать тебя, не так ли?
 Руки Рибы мгновенно конвульсивно сжались. Она улыбнулась Чансу, застенчиво, почти смущенно. Отголоски пережитого страха все еще бились в ней, рождая неуверенность в себе, уязвимость, невероятную непривычную чувствительность к любому его прикосновению. Она снова ощущала себя шестнадцатилетней, и сердце колотилось с той же силой, как в тот день, когда мальчик, существование которого она старательно скрывала от матери, проводил ее на урок английского, и с улыбкой вручил портфель.
 – Если будешь смотреть на меня, как сейчас, – сдавленно пробормотал Чанс, – то имей в виду, что я собираюсь воспользоваться твоим неуравновешенным состоянием, злоупотребить доверием и любить тебя, пока не потеряешь голову.
 Риба отвела взгляд от серебристо-зеленых глаз.
 – Я… Чанс… я не обещала, что…
 Чанс поцеловал ее в лоб и отстранился.
 – Знаю. Ты попросила старателя взглянуть на шахту, и тебе вовсе не нужен любовник, даже если некому согреть твое прелестное гибкое тело. – И, криво улыбнувшись, вздохнул: – Не волнуйся. Я не буду гоняться за тобой по скалам, хотя, думаю, ты очень скоро захотела бы, чтобы я тебя поймал. И не только ты. Я тоже.
 Риба молча пристально смотрела на него, зачарованная чувственным обещанием, горевшим в глазах. Она очень хотела узнать, что кроется за этим обещанием, но боялась. Все было так просто и так обескураживающе. Чанс – человек, который проходит по жизни, нигде не задерживаясь надолго, ни в одном месте. Человек, который ищет сокровища, один, в глухих, заброшенных местах. Если она отдастся Чансу, он разобьет ее сердце. Разумом она понимала это, но чувства и эмоции бушевали в душе с такой безумной силой, что пугали ее. Кто она? Слабая ранимая женщина… против Тигриного Бога, вырезанного из камня, неумолимого и несгибаемого.
 Риба безмолвно наблюдала, как Чанс, выгружает вещи из «тойоты» и разбивает лагерь, легко, без видимых усилий, такими скупыми движениями, что она невольно почувствовала себя неуклюжей неумехой. Просто поразительно, как много успел сделать Чанс за такое короткое время! Прошло всего несколько минут, а дрова для костра уже сложены, металлическая решетка положена на наскоро сложенный из камней очаг, а под ней весело пляшет огонь. Рядом возвышается горка принесенных из машины продуктов, спальные мешки ждут, чтобы их развернули.
 – Дождь вряд ли пойдет, – сообщил Чанс, подходя сзади так бесшумно, что Риба охнула, – но, если хочешь, я поставлю походную палатку.
 – Ты часто так делаешь?
 Чанс, слегка улыбнувшись, покачал головой:
 – Только если погода уж очень плохая. В большинстве случаев они не стоят такого труда.
 – Обойдусь без палатки, – решила Риба, глядя в безоблачное небо.
 Солнце зашло за зубчатые холмы. По земле протянулись тени, создавая нечто вроде ранних сумерек, которые не уйдут и не исчезнут, пока солнце не окунется в раскинувшееся на горизонте море, забирая с собой свет и краски, оставляя бархатную тьму.
 Чанс снова подошел к Рибе, держа ружье. Разрядив магазин, он проверил, не осталось ли там патронов, а потом вновь собрав ружье, протянул ей. Немного поколебавшись, Риба взяла оружие, и следуя подробным наставлениям Чанса несколько раз сняла и поставила его на предохранитель, поработала затвором, досылавшим патроны в патронник, несколько раз переломила ружье, чтобы проверить, пуст ли магазин, и спустила курок.
 – Не прижимай его к плечу во время выстрела, – посоветовал Чанс, показывая, как упираться прикладом в бедро. – С таким коротким стволом почти невозможно попасть в цель. Однако для самообороны вполне годится. Если вздумаешь стрелять, постарайся подобраться ближе к цели. Не дергай стволом, когда стреляешь, держи ружье неподвижно и плавно нажимай спусковой крючок. Вот так.
 Он заставил ее снова и снова повторять все с самого начала, пока Риба не выучила последовательность действий. Потом, снова зарядив ружье, поставил его на предохранитель и прислонил к коробке с едой.
 – Если не знаешь, заряжено ли ружье, передерни затвор. Лучше зря потратить патрон, чем дождаться осечки. Иногда второго шанса выстрелить тебе просто не представится.
 Чанс отвернулся и принялся выкладывать припасы из коробки. Расстелив на земле скатерть, он расставил тарелки, чашки из толстого фаянса, разложил вилки и остро наточенные ножи.
 – А чем я могу помочь? – спросила Риба, наблюдая, как Чанс выбирает место, куда положить спальные мешки.
 – Улыбайся мне, – объявил он, поднимая глаза от груды камешков и веточек, аккуратно сметенных в сторону, чтобы освободить место для толстой подкладки под спальный мешок Рибы.
 – Но это не так много, – запротестовала она, улыбаясь.
 – Для меня – очень.
 Он взглянул на нее – мгновенный блеск серебристой зелени на смуглом неулыбающемся лице. Риба поняла, что Чанс говорит правду, что ее единственная улыбка может творить чудеса. Она медленно приблизилась к нему, словно притягиваемая невидимой нитью, опустилась на колени и коснулась его щеки.
 – Мы такие разные, – прошептала она. – Думаю, именно поэтому я и… боюсь.
 Она вздохнула и сразу почувствовала себя лучше, признавшись в собственных страхах.
 – Мы можем быть в Лос-Анджелесе еще до полуночи, – сказал он без всякого выражения.
 – Я не это имела в виду.
 Чанс оторвался от своего занятия, жадно оглядывая разметавшиеся волосы, смущенное лицо и губы – розовые, как турмалины из Палы.
 – Что же ты имеешь в виду?
 – Нас. Ты справился с сегодняшней передрягой так легко, словно поссорился с другим водителем на шоссе из-за небольшого столкновения: может, все это и слегка опасно, но нет поводов для беспокойства.
 Чанс не отвечал, ожидая продолжения, но Риба ничего больше не сказала.
 – Тебя не это беспокоит, верно? – спросил он наконец.
 Риба испытующе заглянула ему в глаза.
 – Тебе ведь вовсе ни к чему это ружье, так? Ты можешь легко расправиться с ними голыми руками?
 – Да.
 Чанс легко вскочил на ноги и принялся за работу. Риба подошла к костру и снова начала наблюдать за ним поверх огненных языков, восхищаясь неосознанной грацией его движений и одновременно пугаясь ее. Разница между Чан-сом Уокером и остальными знакомыми ей мужчинами была примерно такой же, как разница между тиграми из джунглей и из лос-анджелесского зоопарка. Ничего не скажешь, мускулы Чанса словно налиты какой-то первобытной силой.
 Риба уставилась в огонь, пытаясь привести в порядок собственные хаотические мысли. Вокруг стояла зачарованная тишина, прерываемая лишь потрескиваньем хвороста и шепотом ветра в зарослях чапараля. Но тут Риба неожиданно поняла, что солнце совсем скрылось, а Чанса нигде нет.
 – Чанс?
 Из быстро густеющего мрака до Рибы не донеслось ни звука. Она встала и быстро огляделась. Вокруг никого.
 Риба подошла ко входу в шахту. Впереди лишь непроглядная чернота.
 – Чанс! – снова позвала она.
 Никакого ответа, даже эха не слышно.
 Риба вернулась к огню, притягиваемая изменяющимися световыми рисунками. Пламя металось и танцевало, словно приветствуя ее. Рыжие отблески пробегали по стволу ружья. Риба долго смотрела на оружие.
 Тишина, сгустившаяся за огненным кругом, накатывала зловещим черным приливом, поднимавшимся вокруг Рибы, угрожая поглотить ее. Она скорчилась рядом с костром, подтянув ближе ружье, и обняла руками колени, мысленно повторяя последовательность движений. Вот она снимает ружье с предохранителя, приводит в действие затвор, досылая патрон. Одна, в центре тьмы, она неожиданно увидела в оружии что-то вроде друга.
 Она больше не пыталась звать Чанса. Звук ее голоса в темноте казался более пугающим, чем молчание.
 Риба снова нетерпеливо вскочила. Сидеть и трястись от страха, а тем более предаваться невеселым мыслям – не в ее характере. Она и после развода не очень-то грустила.
 Подойдя к переносному холодильнику, она начала рассматривать его содержимое с помощью карманного фонарика, оставленного Чансом у вязанки хвороста. Еды в холодильнике хватило бы на несколько обедов. Риба выбрала бараньи отбивные, помидоры, грибы и салат-латук. Конечно, может, она и не бывалый путешественник, однако часто готовила барбекью <Мясо, жаренное на вертеле или на гриле, обычно на открытом воздухе>. Какая разница – решетка гриля или походный костер?
 Рис и картофель Риба отыскала во второй картонке, вместе с мукой, солью, сахаром и другой бакалеей. Мыло, полотенца и кастрюли со сковородками оказались в третьей картонке. Поколебавшись, Риба решила, что вряд ли сможет хорошо сварить рис на огне, а вот картофель – дело другое. Порывшись в коробке, она отыскала маленькую кастрюльку и даже ухитрилась наполнить ее водой из пятигаллонной канистры, оставленной Чансом у холодильника.
 – Не так аккуратно, как вышло бы у него, – пробормотала она, глядя на расплескавшуюся по джинсам и ботинкам воду, – но ведь и сил у меня меньше. – Риба коротко рассмеялась. – Весьма слабо сказано.
 Вымыв руки в тазике с холодной водой, она принялась готовить ужин. Вскоре картофель уже кипел, салат был вымыт и просушен, помидоры и грибы нарезаны. Конечно, такой роскоши, как салатница, ожидать не приходилось. Однако за нее прекрасно сошла другая кастрюля. И, что важнее всего, Риба отыскала среди хозяйственной утвари бутылку «каберне совиньон». Правда, штопора не нашлось, но она решила не сдаваться и что-нибудь придумать.
 Риба почти влезла головой в третью картонку, когда почувствовала, что кто-то стоит сзади, и, не задумываясь, шарахнулась в сторону и схватилась за ружье. Но в следующее мгновение узнала Чанса.
 – Что это я делаю? – удивилась она, глядя на оружие, которое сжимала в руках.
 – Только то, что должна была, – спокойно кивнул Чанс. – Я не хотел тебя пугать. В следующий раз, попытаюсь вести себя более шумно.
 – Более? – почти взвизгнула она. – Да ты ни единого проклятущего звука не издал!
 Отставив ружье, Риба продолжала трясущимися руками рыться в картонке.
 – Ты был в шахте?
 – Нет. Просто побродил вокруг, проверил как и что.
 – И?
 – Напротив шахты протекает ручей, спрятанный в чапарале. Повсюду следы енотов, рыси и кроликов. Олени приходят на водопой. Иногда с холмов спускаются койоты. Вот-вот выйдет полная луна.
 Риба, спрятав лицо в ладонях, начала смеяться. Чанс наблюдал за ней, вопросительно подняв черную бровь.
 – Я осталась одна, в темноте, перепуганная до смерти, представляя всяческие ужасы, и тут ты преспокойно возвращаешься и представляешь все, словно в диснеевском мультике.
 Она покачала головой, смеясь над собой, несмотря на то, что сердце было готово вот-вот вырваться из груди.
 – Я говорил, что ненадолго уйду.
 – А я тебя не слышала.
 – Знаю. О чем ты так сильно задумалась?
 Риба повернулась и взглянула на Чанса; в глазах цвета корицы отражались бесчисленные огоньки костра.
 – О многих вещах, – прошептала она.
 Чанс ждал, что будет дальше, но Риба добавила только:
 – Надеюсь, тебе понравится вареный картофель с бараньими отбивными. Я не смогла найти салатной приправы. И штопора тоже.
 Чанс вытащил из кармана складной нож, отогнул штопор и взял из картонки бутылку вина. Несколько быстрых поворотов, рывок и пробка с тихим треском вылезла из горлышка.
 – Надеюсь, ты не станешь возражать против того, что придется пить вино из кружек, – осведомился он.
 – Из чего угодно, лишь бы эти кружки были под рукой. Не ожидала найти в меню это чудесное каберне.
 – Не такой уж я дикарь.
 Что-то в голосе Чанса заставило Рибу быстро поднять глаза.
 – Я не это хотела сказать.
 – Разве? – осведомился он, ставя открытую бутылку на скатерть и глядя на нее сверху вниз. Необъяснимая грусть омрачила его лицо. – Я сделал ошибку, привезя тебя сюда. Думал, что если поедешь, не станешь считать меня варваром, будешь меньше бояться. И тут эти проклятые наркоманы… нужно же им было подвернуться… чтобы показать, каков я на самом деле, – человек совсем не твоего круга.
 Чанс отрывисто рассмеялся, но тут же выругался, тихо и так злобно, что Рибе захотелось протестующе вскрикнуть.
 – Неважно, – покачал он головой, протянув руку, чтобы коснуться ее щеки, но тут же отстранившись, прежде чем почувствовал шелковистое тепло нежной кожи. – После ужина я отвезу тебя назад, в город.
 – Но разве ты привык к Лайтнинг Ридж за один день? – спросила она, с трудом выдавливая слова из пересохшего горла, обуреваемая эмоциями, которые так старалась сдержать.
 – Нет, – мягко сказал он.
 – Тогда почему ожидаешь этого от меня?
 – Вовсе нет.
 – Однако хочешь поскорее увезти меня отсюда.
 Чанс уставился поверх пламени в густую тьму горного склона. Серебристый свет мерцал над гребнем, возвещая о скором появлении луны.
 – Мне наплевать, если остальные смотрят на меня, как на дикого зверя. Но знать, что ты боишься меня.. – Он смотрел на нее глазами человека, видевшего в жизни слишком много насилия, слишком мало любви. – Боже мой, да я бы скорее отрубил себе руки, чем причинил тебе зло.
 Риба слепо, не замечая ничего вокруг, поднялась и шагнула к нему.
 – Я напугана, но не тобой и не тем, о чем ты говоришь. Да, ты суров, привык действовать быстро и беспощадно. Но ты вовсе не дикий зверь. И мог бы убить этих людей, но не убил. Ты достаточно силен, чтобы не убивать. И так нежен со мной. Бояться тебя? – Риба нерешительно улыбнулась. – Чанс, мне никогда и ни с кем не было так хорошо, как с тобой в твоих объятиях.
 – А мне еще никогда не было так хорошо, как с тобой, – прошептал он, подхватывая ее на руки, поднимая, снова и снова бормоча ее имя, покрывая поцелуями лоб, щеки, горло, глаза. – Ты для меня – чудо и волшебство, котенок. И снова заставляешь чувствовать себя живым.
 Она зарылась лицом в мускулистую шею, желая утешить его и себя, исцелить рваные шрамы, оставленные на нем жизнью, прижималась к нему изо всех сил, наслаждаясь ощущением тесного кольца мужских рук. Прошло немало времени, прежде чем кто-то из них шевельнулся или заговорил. Услышав глубокий вздох Рибы, Чанс осторожно поставил ее на землю, разжимая руки с неохотой, говорившей больше любых слов.
 – Ты скоро с ног начнешь валиться, – объяснил он.
 Риба начала было протестовать, но тут же поняла, что Чанс прав. Вместе с облегчением пришла усталость, не похожая ни на что, испытанное прежде, словно силы утекали из нее, как песок из песочных часов.
 – Опасность заставила тебя взлететь на этот холм, но потом за все приходится платить, – улыбнулся Чанс.
 – Хорошо хоть потом, – ответила она, подавив зевок.
 – Что ж, всему свой срок. Главное, конечно, выжить. Кстати, какие предпочитаешь отбивные? Хорошо прожаренные?
 Риба непонимающе моргнула, но не удержалась от улыбки:
 – С кровью. Полусырые. Я не так цивилизованна, как выгляжу. Просто опыта не хватает.
 Чанс искоса взглянул на нее; в полумраке сверкнула белозубая улыбка:
 – Ничья. Ты молодец.
 Риба уселась, скрестив ноги, наблюдая, как Чанс заканчивает приготовления к ужину. Он работал как всегда, не напрягаясь, не спеша, не делая лишних движений. Она была зачарована его мужской силой и ловкостью. Как легко Чанс поднимает тяжелую канистру с водой – словно маленькую кастрюльку с картофелем!
 – Я не нашла салатной заправки, – пожаловалась она.
 – Скажу тебе, где она, если нальешь мне вина.
 Чудесный аромат каберне ударил в ноздри Рибы. Ей вдруг страшно захотелось попробовать каково вино и на вкус.
 – Не стесняйся, налей себе, – предложил Чанс, не отрываясь от своего занятия.
 – У тебя что, действительно глаза на затылке? – раздраженно выпалила она, застигнутая врасплох.
 – Подойди и увидишь.
 Риба направилась к костру, села на корточки рядом с Чансом и вручила ему кружку. Пока он медленно пил вино, она сняла с него шляпу, швырнула рядом с тарелками и пробежала теплыми пальцами по густым темным волосам.
 – Никаких лишних глаз? – осведомился он, тихо смеясь.
 – Ни одного. Я ошиблась. Какая жалость!
 Чанс, улыбнувшись, снова пригубил вино.
 – Тебе нравится каберне?
 – Из-за тебя я и попробовать не успела, – пожаловалась Риба.
 Чанс быстро сделал еще глоток, отставил кружку и, потянувшись к Рибе, обнял ее и потерся губами о губы.
 – Пробуй, – хрипло велел он.
 Озноб прошел по спине Рибы, при виде этого чувственного рта, в углу которого еще таилась красная капелька. Она нерешительно обвела его кончиком языка. Губы приоткрылись, словно прося о новых ласках. И, ощущая вкус вина, она проникла глубже, сквозь преграду зубов, завороженная бархатистым теплом этого рта, сжав ладонями его щеки, пропуская сквозь пальцы густые пряди. Страсть вспыхнула в ней ярким пламенем.
 Риба почувствовала мгновенную перемену в Чансе: голод, пожиравший его, бесконечную нежность пальцев, гладивших ее шею. Это мучительное желание, крывшееся под внешней сдержанностью, опьяняло больше капель вина, украденных с его губ.
 Жир брызгал в огонь и трещал, предупреждая о том, что отбивные вот-вот сгорят. Риба медленно отстранилась.
 Руки Чанса на мгновение застыли, но он тут же отступил.
 – Ну как, оставим бутылку, – тихо спросил он, – или велим официанту унести?
 – Оставим, – шепнула она. – Это прекрасное каберне, крепкое, но не резкое, с очень тонким букетом, неожиданным в винах такого сорта.
 Он снова выдохнул ее имя, тихо, нежно поцеловал, словно коснулся губ лучом лунного света, серебрившего гребень.
 Бараний жир по-прежнему трещал в костре, кругом сыпались искры. Чанс, с негромким проклятием оторвался от Рибы и ловко перевернул отбивные.
 – Посмотри в холодильнике пластиковую бутылку, – велел он.
 Риба отыскала маленькую пластиковую желтую бутылку.
 – Эта?
 – Другой там нет. Салатная заправка.
 – А написано «горчица».
 – Это как венесуэльский алмаз, – пояснил Чанс, сдвигая отбивные к краю решетки. – Нельзя сказать, что внутри, пока не снимешь крышку.
 Риба отвинтила колпачок, понюхала и объявила:
 – Салатная заправка.
 И, слизнув капельку, одобрительно кивнула:
 – М-м-м, лимон и укроп. Кстати, что ты имел в виду насчет венесуэльских алмазов?
 – Их нельзя найти, как африканские или австралийские. Иногда венесуэльские алмазы покрыты зеленоватой коркой, и такие по большей части оказываются самого низкого сорта. Но некоторые… – Его рука замерла, а взгляд был устремлен куда-то вдаль. – Некоторые из них, большие и чистые, сияют, как целая жизнь грез, воплощенных в одном кристалле.
 Он выложил отбивные на металлические тарелки, гревшиеся у огня.
 – Неудивительно, что человек может пойти на все, чтобы отыскать и сохранить такой алмаз, даже на убийство. Особенно в Южной Америке. В золотых шурфах – просто вырытых в земле ямах, и bombas – алмазных месторождениях – старатели кишат словно черви, роют чуть ли не на головах друг друга, и человеческая жизнь дешевле пригоршни воды, а дождь там идет каждый день…




 Глава 6


 Чанс вручил Рибе тарелку с отбивными и вареным картофелем.
 – Не возражаешь, если будем есть из одной салатницы? – спросил он.
 Риба покачала головой, больше заинтересованная разговором, чем ужином. Шестым чувством она понимала, что Чанс не любит говорить о прошлом. Вот и сейчас он молча сел рядом и принялся есть. Риба уже хотела возобновить расспросы, но тут он снова заговорил:
 – Мы нашли достаточно алмазов, чтобы выжить, но не более того. Отцу и Лаку было все равно, но Глори хотела увидеть в жизни больше, чем грязные лагеря старателей в самых гнусных дырах на земле. Я был слишком молод, чтобы знать, как к этому относится мама. Она следовала за отцом повсюду, пока это не убило ее. Наверное, это и есть ответ, и другого уже не дождаться.
 Несколько секунд он безмолвно отхлебывал из кружки.
 – Мне не очень нравилась Южная Америка, во всяком случае, тогда. И не сейчас. Со смерти Лака я ни разу не был в Венесуэле. Австралийская глушь – это совсем другое. Хорошая страна. Суровая. Иногда безжалостная. Зато чистая, дикая и прекрасная. Только в такой стране можешь понять себе цену. Некоторые люди не выдерживают. Зато многие обнаруживают, что стоят гораздо больше, чем сами считали.
 Риба медленно ела, слушая, разглядывая игру теней на лице Чанса, жадно впитывая его слова, пытаясь поскорее узнать о том, что помогло сделать таким сидевшего рядом мужчину.
 – Горные территории в Америки похожи на австралийскую глушь, – продолжал он. – Больше земли, чем людей, больше возможностей, чем законов. – И, слегка улыбнувшись своим мыслям, добавил: – Однако никаких черных опалов. Я бы хотел повезти тебя в Лайт-нинг Ридж. Теперь это легче, чем двадцать лет назад. Тогда приходилось ехать из Сиднея поездом, двадцать шесть часов, и по дороге встречались лишь разбросанные кое-где деревушки, стада кенгуру, стайки эму да красные пустынные плоскогорья. Остаток пути приходилось либо просить подвезти на попутном грузовике с почтой, либо отыскать добродушного фермера, собиравшегося добраться до дома.
 Чанс помолчал несколько минут, вспоминая.
 – Во время первого путешествия в джунгли у Глори со мной было много хлопот. Однако она справилась. Хорошая женщина, эта моя сестра. Делала все, что считала своим долгом, и никогда не жаловалась.
 Он вновь уставился во тьму, но через несколько минут повернулся лицом ко входу в Чайна Куин, скрытому густым покровом тьмы.
 – По крайней мере к Чайна Куин можно не подводить воду. И меня не приходится спускать на ветхой лебедке в шурф, чуть пошире моего тела. В Лайтнинг Ридж в поисках сокровищ приходится все время продираться и прорываться сквозь землю, словно кротам. Кротам… от них мы отличались лишь тем, что всегда были вооружены, потому что те, у кого не было оружия, давно мертвы.
 – Судя по твоим словам, там не лучше, чем в джунглях, – покачала головой Риба, – а может, и хуже.
 – Нет, в джунглях «партнер» – это тот, кто пока еще не ударил тебе в спину. Два «партнера» могут отправиться в джунгли и отыскать горсть алмазов. Но иногда возвращается только один и объясняет, что второй утонул, или погиб от укуса змеи, или был съеден каннибалами или пираньями.
 Чанс пожал плечами.
 – Всякое может случиться. Забавно, однако, что такое бывает лишь после находки. В Австралии охотники за опалами убивают только «рэттеров» <От слова rat – крыса (англ.).>, а не партнеров.
 – Рэттеров?
 – Мародеров. Тех, кто тайком пробираются на чужие участки, пока честные старатели спят. Если старатель поймает такого рэттера, обычно врежет как следует и посадит на следующий поезд в Сидней. Но иногда просто сбрасывает в шахту, как в могилу.
 Вилка Рибы лязгнула о тарелку. Чанс взглянул на нее поверх кружки, сделал глоток и отставил ее вместе с тарелкой.
 – Старатели рискуют жизнью, спускаясь каждый день под землю, в узкие, ничем не укрепленные тоннели. На поверхности нет знаков, обозначающих: «внимание, опалы». На любом участке можно найти месторождение или остаться ни с чем. Либо повезло, либо нет. Тоннель либо заваливает, либо нет. И думать об этом не стоит, поэтому, если веришь сказкам, что обвалы случаются лишь между полуночью и часом, держись в это время подальше от шахты. Ну, а дни и ночи проводи в яме чуть пошире твоих плеч, взмахивай киркой, глотай пыль и грязь, и, затаив дыхание, вслушивайся, не раздастся ли скрежет железа о камень. Ну, а когда такой скрежет раздастся, сразу поймешь, что нашел друзу, только неизвестно, будут ли в ней опалы. Соскребаешь глину ногтем или маленьким ножом, медленно, осторожно, даже если руки дрожат от волнения, а потом щипцами откалываешь крохотный уголок породы. Если в фонаре отразилась вспышка света, кладешь друзу в мешок. Ты так и не узнаешь, что там, пока не отчистишь до конца, уже поднявшись на поверхность. Чаще всего встречаются крохотные камешки. Но раз в жизни попадается сгусток черного огня величиной с кулак.
 Он, сузив глаза, взглянул на Рибу.
 – Именно тогда приходят рэттеры. И именно тогда кто-нибудь погибает.
 Риба уставилась на Чанса, пытаясь проникнуть в столь непривычный мир.
 – Это кажется таким чуждым… – наконец прошептала она. – Опасность… смерть…
 – Разве? – спокойно осведомился он.
 – Что ты хочешь сказать?
 – Возьми опасность. Какое мужество или глупость требуется, чтобы мчаться по бетонному треку рядом еще с шестью гоночными машинами, среди тонн непрочного металла и ежеминутно готового взорваться топлива, отделенного от других меньше чем метром воздушного пространства, надеясь на удачу и искусство, свое и других водителей. Если говорить об опасности, то на обычных шоссе я видел столько же насилия и смертей, сколько в самых глухих местах, на алмазных месторождениях. Дело в том, к чему привыкаешь.
 Он одним легким прыжком вскочил с места.
 – Доедай. Я пойду проверю окрестности еще раз. Прежде чем вернуться в лагерь, окликну тебя.
 И не успела Риба что-то ответить, как Чанс растворился во тьме. Она прислушивалась изо всех сил, но до ушей доносился только стук собственного сердца. Чанс исчез бесшумно, как тень. Риба медленно докончила ужин, почти не чувствуя вкуса пищи, вся уйдя в мысли о том, что рассказал Чанс. Наконец она отставила тарелку и пригубила вино, вспоминая, каким сладким оно казалось на губах Чанса.
 Над кастрюлей с водой, поставленной Чансом на решетку, поднимался пар. Риба быстро избавилась от остатков ужина, вымыла и убрала посуду и, переделав все дела, налила в кружку еще немного каберне и села у костра.
 Постепенно она сообразила, что больше не боится и не опасается окружающей темноты, хотя и осталась одна.
 Она знала: Чанс где-то там, за кругом света, передвигается быстро, уверенно, стараясь убедиться, что поблизости никого нет. Сама мысль об этом ободряла и успокаивала. Даже если и существует какая-то опасность, Чанс обнаружит ее и все уладит. Она здесь в такой же безопасности, как и за закрытыми дверями собственного дома, а может, и в большей.
 Риба лениво потянулась, чувствуя себя свободнее и счастливее, чем за всю прошлую жизнь. Интересно, каково это – бесшумно скользить в ночи, стать частью тишины, лунного света и черных гор, поднимающихся к звездам.
 – Риба!
 Голос звучал низко, тихо и совсем рядом. Риба, улыбаясь, обернулась. Чанс вышел из мрака в дрожащий золотистый свет пламени.
 – Ты не слишком устала для короткой прогулки? – спросил он.
 – Я только сейчас гадала, что там, в темноте.
 – Мирно. Спокойно. Чудесно, – Чанс развернул спальный мешок и накинул его на плечо, – но и довольно прохладно. Ветер поднялся. Захвати куртку.
 Риба надела ветровку.
 – Я готова.
 – Не совсем.
 Он обнял Рибу за плечи и отвел от костра.
 – Не смотри пока на огонь, чтобы глаза привыкли к лунному свету.
 – Именно поэтому ты сам никогда не глядишь в огонь?
 – Да, он ослепляет.
 – Зато такой красивый!
 – Как и ночь.
 Риба закрыла глаза, наслаждаясь теплом рук Чанса на своих плечах, его близостью, дыханием, шевелившим волосы. Она расслабилась, позволяя себе проникнуться ощущением ночи.
 – Видишь вон там, на гребне, валун? – спросил Чанс после долгого молчания.
 Риба открыла глаза и удивилась, что может разглядеть почти все.
 –Да.
 – Вообрази, что перед тобой часы. Что видишь на том месте, где должна быть цифра «три»?
 – Заросли чапараля.
 – Откуда ты знаешь, что это не горный гребень?
 – Слишком светлый. Дело не в цвете, а в ощущениях. Гребни гораздо более плотные.
 Руки Чанса одобрительно стиснули ее плечи.
 – Да ты прекрасно обойдешься без карманного фонарика!
 Чанс сунул фонарь в петлю на поясе и взял ружье. Он относился к оружию как к чему-то обыденному, повседневному, обычному устройству, без которого трудно выжить в глуши, да еще в ночное время. Когда он протянул руки Рибе, та, не колеблясь, их сжала.
 Он повел ее через поляну перед шахтой и вокруг зарослей чапараля. К разочарованию и злости Рибы, она производила слишком много шума по сравнению с Чан-сом, хотя, конечно, вовсе не казалась такой уж неуклюжей. После первой сотни ярдов она подладилась под ритм походки Чанса, его осторожные, но твердые шаги. По-видимому, привычка к опасности заставляла его непременно проверять твердость почвы под ногами, прежде чем ступить дальше.
 Риба старалась подражать Чансу, как могла, шагая осторожно, словно по гимнастическому бревну. Внезапно она обнаружила, что двигается куда быстрее и тише.
 Чанс тоже немедленно заметил перемену и, прижав к губам ее ладонь, прошептал:
 – Ты рождена для гораздо большего, чем городские улицы.
 Риба последовала за ним по небольшому откосу, пробираясь между валунами, выплывавшими из тьмы и лунного света, словно огромные барочные жемчужины. Верхушка скалы была скругленной, голой, без единой травинки. Земля казалась менее каменистой, почти мягкой, аромат весенней травы наполнял ночь.
 – Взгляни налево, – тихо попросил Чанс.
 Риба повернулась и замерла: зубчатые, высокие, бесконечные, величественные вершины и гряды, переливаясь в лунном свете бесчисленными оттенками черного, уплывали вдаль, к далекому невидимому морю. Их контуры отчетливо вырисовывались на фоне сверкающих бриллиантов звезд.
 Чапараль темным кружевом украшал отвесные склоны. Беловатые облачка тумана поднимались из долин. Контраст лунного света и теней, темнеющая трава, блестящий, словно обсидиан, чапараль, призрачно-серые валуны, сама луна, льющая серебристое сияние, – все это казалось почти ошеломляющим.
 – Никогда не знала, что у ночи так много цветов, – шепнула Риба.
 – Глори часто говорила, что только шахта и сердце шахтера поистине черны, – отозвался Чанс, притягивая Рибу на черный спальный мешок, который успел расстелить на траве, – еще один оттенок ночи.
 Риба вздрогнула.
 – Замерзла? – встревожился Чанс.
 Но Риба, не ответив, в свою очередь, спросила:
 – Ты шахтер. Неужели Глори и тебя считала таким?
 Чанс снял с пояса фонарик и нож и, подложив под подбородок кулак, лег на бок, глядя на скалистую, суровую черно-серебристую землю.
 – Нет, – тихо выдохнул он наконец. – А ты?
 – Нет, – повторила Риба, встав на колени рядом с Чансом, всматриваясь в ставшее таким дорогим лицо.
 – Уверена?
 – Ведь я здесь, – ответила она просто.
 – Почему ты кажешься такой близкой, – прошептал он, – и одновременно чертовски далекой?
 Он с неожиданной быстротой обнял ее за шею, притягивая к себе, и хрипло пробормотал:
 – Всего лишь поцелуй. Не бойся, chaton. Я даже не притронусь к тебе, если не захочешь.
 Риба почувствовала дрожь, сотрясшую тело Чанса, когда он коснулся губами ее губ. Пальцы Чанса соскользнули с шеи, вынули из ее волос гребень, и сверкающий водопад волос омыл его плечи. Чанс шептал что-то на незнакомом певучем языке, никогда не слышанном Рибой раньше.
 – Что это означает? – пролепетала она, почти не отрываясь от его губ.
 – Точно не скажу, – признался он, вновь пропуская медовые пряди сквозь пальцы. – Мерцание воды на рассвете… блеск опала в свете горняцкой лампы… та самая красота, от которой хочется кричать, смеяться и плакать.
 – Чанс, – выдохнула она, не в силах больше вымолвить ни слова, целуя уголки его рта, ощущая ставшими внезапно такими чувствительными губами гладкость усов, запуская пальцы в густую гриву черных волос. Потом с глубоким вздохом вновь припала к его рту, раскрыв губы, безмолвно умоляя его сделать то же самое. Чанс мгновенно повиновался, и Риба начала целовать его, медленно, наслаждаясь каждым оттенком ласки, каждым мгновением все растущей близости.
 Ее руки выскользнули из волос Чанса, спустились к плечам, рукам, упругому торсу. Риба медленно, словно во сне, опускалась на землю, пока не оказалась лежащей рядом с Чансом, продолжая обнимать и целовать его, опьяненная ощущением сильного мужского тела. И чем дольше длился поцелуй, тем больше ей хотелось разделить с Чансом свое наслаждение единственным известным ей способом – коснувшись его.
 Чанс тихо застонал и подвинулся совсем близко, прижимаясь к ней, судорожно вцепившись в концы ее волос. Риба чувствовала, как сильно он хочет сжать ее в объятиях, познать ее тело так же глубоко, как эту землю и ночь. Но несмотря на снедавшую его жажду, стоило Рибе остановиться, как Чанс немедленно разжал кулаки и чуть отстранился.
 Его неизменная сдержанность, как ничто другое, успокоила и придала Рибе сил. Она снова опустила голову, коснувшись кончиком языка его губ.
 – Обними меня, – прошептала она.
 Его руки медленно сомкнулись за ее спиной, сильные, теплые и жесткие. Озноб наслаждения пронизал Рибу. Чанс ощутил это. Руки его словно застыли, но тут же разжались, прежде чем Риба почувствовала себя в ловушке. Но она поняла лишь, что желанна. Разница между этими ощущениями была простой и одновременно ошеломляющей. Она отдала бы все, чтобы ответить Чансу такой же нежностью.
 – Chaton, – прерывисто пробормотал он, – да знаешь ли ты, что делаешь со мной?
 Риба задрожала, когда рука. Чанса скользнула по ее спине, притягивая к жаркому мужскому телу.
 – Не бойся, – простонал он.
 – Я не боюсь. Только…
 – Только что? – помолчав, спросил Чанс, целуя ее в лоб.
 – Я лишь сегодня поняла, что никогда не занималась любовью с мужчиной… то-есть, по-настоящему. Конечно, я была замужем и давно не девушка, но единственным, кто когда-либо коснулся меня, был муж. А он… – Риба поколебалась, глядя в лучистые глаза Чанса, такие близкие, такие напряженные. – Он никогда не хотел меня так, как ты. И никогда не вызывал во мне никакого желания. Но ты… – Она поцеловала Чанса, упиваясь его мгновенным откликом на ласку. – Ты заставляешь меня испытывать такое страстное желание, что я чувствую себя совершенно беспомощной.
 – И это не пугает тебя? – тихо спросил Чанс, целуя ее веки, уголки губ, лихорадочно бившуюся на шее жилку.
 – Больше не пугает. Просто не знаю, что делать. Я хочу дать тебе блаженство, но не знаю, как.
 – Позволь мне любить тебя, – сказал Чанс, покусывая чувствительную мочку маленького ушка, нижнюю губу, подбородок. – Я постараюсь быть очень нежным, словно это твоя первая ночь. И в каком-то отношении это действительно так. Ты сама не знаешь, сколько женской страсти таишь глубоко в душе.
 Вместо ответа Риба вздохнула, чуть шевельнулась, и это легкое движение без слов сказало Чансу, что мыслями она уже отдалась ему. Риба почти угадала судорогу, скрутившую его тело, прежде чем Чанс сумел взять себя в руки. Она наконец осознала, что ей нечего бояться его страсти, а впереди лишь ослепительное блаженство.
 Чуть заметно улыбаясь, Риба коснулась его щеки.
 – Люби меня, – прошептала она, прося о большем, чем просто прикосновение, утоление жажды или мужская сила.
 – Да, – кивнул он, неустанно лаская ее. – Ничто не сможет остановить меня сейчас… кроме тебя самой. Ты всегда сможешь сделать это, котенок, – пробормотал он, целуя ее в ложбинку у горла. – Для этого тебе достаточно лишь сказать «нет». Я услышу, как бы сильно ни хотел тебя.
 Чанс медленно отстранился, давая ей время запротестовать, но, не услышав ни слова, перекатился так, что Риба оказалась под ним. Луна лила серебристый свет на ее лицо. Его руки отыскали тепло под прохладными струйками медовых волос. Чанс прошептал имя Рибы, заметив, что ее губы раскрылись для него.
 Его поцелуй покорял ее нежно и властно, неспешные толчки его языка словно предвосхищали все, что произойдет между ними через несколько минут.
 Риба остро ощутила, как меняется ее тело, как незнакомое пламя взрывается в нервных окончаниях, о существовании которых она не подозревала. Тихо охнув, она обмякла под ним, безмолвно взывая к возлюбленному на древнем языке, существовавшем гораздо раньше любой цивилизации. Он ответил жгучим поцелуем, почти обезумев от необходимости сдерживаться. Осторожно скользнув по переливчатой глади ее волос и медленно расстегнув ветровку, провел чуть шершавыми ладонями от горла до талии. Риба закрыла глаза и улыбнулась, наслаждаясь его прикосновением, как никогда в жизни.
 – Когда я увидел эту блузку, – пробормотал Чанс, не переставая ласкать ее плечи и шею, – сразу понял, что должен ее купить для тебя.
 Его пальцы расстегнули первую из длинного ряда крошечных пуговок, идущих от выреза с левой стороны по всей длине.
 – Маленькие пуговички, похожие на драгоценные камни. Не мог дождаться, пока увижу ее на тебе. А когда увидел, не мог дождаться, пока смогу раздеть тебя. Теперь… – Он коротко, почти резко рассмеялся. – Теперь мои руки так дрожат, что я едва сумею с ними справиться.
 Сама мысль о том, что она имеет над ним такую власть, заставила Рибу задохнуться. Чанс навис над ней, сияя серебристыми глазами, переливающимися в лунном свете.
 Риба видела мужчину… дерзкого, сурового, опасного, возбужденного… и такого нежного, что она никогда не чувствовала себя в большей безопасности… такой дорогой и близкой кому-то, такой счастливой.
 – Все хорошо, – сказала она, поворачиваясь, чтобы поцеловать его руку. – Я сделаю все, что ты хочешь. Я верю тебе, Чанс. Научи, как любить тебя.
 Горячее дыхание вырвалось из уст Чанса.
 – Боже, – хрипло пробормотал он. – Ты уже знаешь, что такое любовь, и гораздо лучше, чем я когда-нибудь смогу показать тебе.
 Его губы снова завладели ее губами в исступленном поцелуе, пославшем огненные стрелы по телу Рибы.
 – Но я научу тебя всему, что знаю о наслаждении, chaton. Обещаю.
 Его руки продолжали скользить над пуговицами, ловкие пальцы больше не дрожали. Темная блузка расходилась все больше, открывая теплую плоть.
 В лунном свете ее кожа сияла чистотой и отблеском драгоценной жемчужины. Он уже понял, что под тонкой тканью ничего не было, но не ожидал обнаружить такую красоту.
 Риба почувствовала внезапную неподвижность Чанса.
 – Что случилось? – спросила она, с беспокойством вглядываясь в его лицо.
 – Ничего, – выдохнул он, едва касаясь усами маковки ее груди и чувствуя, как набухает в ответ розовый холмик. – Ты так совершенна, упругая и шелковистая, и стоит прикоснуться к тебе, расцветаешь. Да, моя женщина, будь всегда такой… ради меня.
 Риба попыталась сказать, что только его ласки заставляют ее забыть обо всем на свете, но губы Чанса осторожно сомкнулись на ее груди. Безумные ощущения охватили Рибу. Она задрожала, пока не почувствовала, как он осторожно обводит сосок языком, и, застонав, вцепилась в густые темные волосы, забыв о прохладе ночи, хотя блузка была расстегнута до конца. Осталась лишь его близость, жар рта, прильнувшего к ее груди. Он нежно покусывал сосок, подвергая ее восхитительным мукам, а когда поднял голову, Риба что-то протестующе забормотала, требуя большего. Он тихо засмеялся и продолжал дразнить ее языком, но тут же снова завладел губами с такой силой, что Риба инстинктивно выгнулась, пожираемая буйным пламенем.
 Его рука отыскала вторую грудь, начала ласкать, медленно, мучительно медленно скользя по соску, пока он не затвердел. И только потом Чанс начал перекатывать розовый кончик между пальцами, наслаждаясь судорогами, пробегавшими по телу Рибы.
 Его губы не отрывались от ее груди – целуя, впиваясь, припадая, дразня, пока Риба, теряя голову, не начала горячечно извиваться под ним. Но Чанс безжалостно продолжал терзать ее нежной мукой, лаская ее груди, страстно завладев губами. И когда Риба снова выгнулась струной, Чанс слегка сдвинулся, оказавшись между ее ногами, и поднял голову, чтобы взглянуть ей в лицо. На лице Рибы сияла древняя мудрая улыбка первой женщины на земле.
 – Благодарение Богу, – вздохнул Чанс, осыпая ее быстрыми поцелуями-укусами. – Некоторым женщинам нравится, когда их ласкают и гладят, но мужское желание их отпугивает. Я не считал тебя такой, но это объясняло бы, почему со времени развода ты не спала с мужчиной.
 На лице Рибы промелькнуло мгновенное, тут же исчезнувшее удивление, и она вновь провела ладонями по спине Чанса, наслаждаясь упругостью кожи и нескрываемой силой его тела.
 – Я просто не хотела мужчин, которые хотели меня. Но ты… я хочу тебя, Чанс. И счастлива оттого, что желанна тебе.
 – Правда? – тихо спросил он, глядя в ее глаза.
 – Да, – прошептала Риба. – Да.
 И медленно расстегнула верхнюю пуговицу его рубашки, потом вторую, третью и остальные… пока Чанс не отодвинулся и не стащил сорочку одним ловким движением тела. Его загорелая кожа отсвечивала матовым блеском под угольно-черными волосами, курчавившимися на груди. Лунный свет переливался над выпуклостями и буграми мышц, создавая игру теней, которые она нежно обводила кончиками пальцев. Когда ногти Рибы слегка царапнули крохотные холмики сосков, дрожь желания сотрясла тело Чанса.
 – Тебе нравится это, – охнула она, счастливая своим открытием. – А это? Тоже нравится?
 Она пробежала языком по темному соску, слегка стиснув его зубами, потянула, припала поцелуем, отвечая ласками на ласки. Безумное желание, державшее его в тисках, было для Рибы таким же отчетливо-ясным, как причудливый рисунок лунного света на груди. Риба тихо засмеялась и продолжала изводить его утонченными пытками, пока Чанс не вскинулся и мгновенным рывком не придавил ее к земле.
 – Во второй раз можешь делать со мной все, что хочешь, – пообещал Чанс, блеснув белоснежными зубами под темной полоской усов, – но не сейчас. Слишком много я хочу показать тебе в нашу первую ночь. Я умираю от жажды, Риба, и не могу больше ждать.
 Казалось у него выросло сразу десять рук, и все одновременно ласкали ее, незаметно снимая одежду, наслаждаясь женственными изгибами, шелковистой упругостью тела. Когда Риба осталась обнаженной под полной луной, Чанс жадно оглядел ее прищуренными горящими глазами. Несколько долгих минут он не делал попытки прикоснуться к ней, изо всех сил стараясь сдержать пожиравшую его жажду.
 – Чанс? – шепнула Риба.
 – Все хорошо, – хрипло заверил он. – Только не знал, что вот так могу хотеть женщину. Зато теперь знаю.
 Он поспешно сорвал с себя одежду и лег рядом, едва заметно притронувшись к ней дыханием ласки, пронизавшим Рибу с головы до ног, заставившим желать большего, еще и еще. Она вновь в молчаливой мольбе затрепетала под его ладонями, и Чанс ответил опьяняющим поцелуем, обжегшим ее губы. Его рука скользнула по груди, животу, холмику, покрытому упругими волосками. Чанс смаковал атласные изгибы талии, бедра, дразня ее, пока Риба, вздохнув, не прижалась к нему, открывшись для новых ласк.
 Пальцы Чанса проникли в теплую тьму между ногами Рибы, ощутили влажную мягкость, жар и шелковистую гладь, и лишь теперь он твердо понял, убедился в том, что она хочет его. Чанс касался ее неспешно, знакомясь с тончайшими оттенками ее желания, гладя, лаская, и Риба наконец вскрикнула, излившись теплым дождем. Мелкие капельки пота усыпали его кожу, едва Чанс ощутил глубинные ритмы ее наслаждения.
 Тело Чанса, натянутое словно тетива, налитое напряжением и желанием, блестело над ней в лунном свете отполированным драгоценным камнем.
 Риба открыла глаза, ошеломленная ощущениями, охватившими ее.
 – Тигриный Бог, – потрясенно прошептала она, лихорадочно скользя ладонями по упруго-твердому мужскому телу, стараясь коснуться каждого дюйма кожи.
 Он что-то простонал и накрыл ее своим телом, пропуская ее волосы сквозь пальцы, как горячий шелк. Перед глазами Рибы стоял сверкающий Тигриный Бог, наслаждение усиливалось, разливалось с каждым его движением, пока она, вскрикнув, не обмякла в его руках. Куда девалась его неизменная сдержанность? Он разделил с Рибой ослепительный экстаз и, забыв обо всем, унесся в безбрежное небо, найдя там освобождение и утолив ее голод.
 Они долго лежали, не размыкая объятий, пока дыхание снова не успокоилось. Чанс снова и снова нежно, без конца целовал Рибу, словно стремился запомнить губами ее лицо. Она удовлетворенно вздохнула. Чанс, обняв Рибу, прижал к себе и перекатился на бок, ухитрившись при этом не отстраниться.
 – Знай я, что это может произойти, – пробормотал он, прикусывая мочку ее уха, – принес бы подстилку под спальный мешок. Страшно подумать, что твое прелестное тело все покрыто синяками.
 – Я и не заметила, – покачала головой Риба, стараясь сильнее прижаться к теплому телу, снова слиться с ним воедино.
 Чанс, улыбнувшись, осторожно обвел ее ухо кончиком языка.
 – Скажешь мне, когда начнешь замерзать.
 – И что ты тогда сделаешь? – лениво осведомилась она, разглаживая ладонью густую поросль волос на его груди.
 – Снова одену тебя.
 – Лучше уж немного померзнуть, – убежденно объявила Риба, уверенная в том, что она дала Чансу такое же наслаждение, как и он ей. Для нее это стало совершенно новым чувством, словно она только что побывала в неведомой сказочной стране.
 Безмолвный смех сотрясал грудь Чанса.
 – Тогда позволю тебе одеть меня, – предложил он.
 Риба состроила гримаску.
 – Но ты мне больше нравишься без одежды.
 – Как и ты мне, – объявил он и потерся всем телом о ее тело. Неожиданно-чувственная ласка заставила ее задохнуться. – В жизни еще мне не приходилось касаться столь прекрасного создания, chaton.
 Она с нескрываемым наслаждением отдалась его объятиям. Ее губы приоткрылись под его губами; языки сплелись в чувственном танце, ненасытно лаская друг друга. И когда поцелуй наконец кончился, Риба свернулась калачиком у его плеча, вбирая живое тепло. Некоторое время оба лежали спокойно, неподвижно, и лишь ладонь Чанса гладила изящные изгибы ее тела. Ветер прошумел в чапарале на склоне холма. Трава гнулась и трепетала в лунном свете.
 – Тебе холодно, – сказал Чанс, чувствуя, как ее кожа покрывается мурашками под прохладным ветерком.
 Риба не ответила, не желая вырываться из кольца его рук, пробуждаться от ослепительных грез, наполнявших сердце. Грез, погрузивших ее в наслаждение, такое жгучее, что она смогла лишь тихо вскрикнуть и прижаться к нему.
 Чанс, припавший к ее губам долгим нежным поцелуем, наконец слегка отстранился и собрал ее одежду.
 – Нет, – покачал он головой, когда Риба потянулась к джинсам, – позволь мне.
 Бордовое кружево ее белья выглядело сейчас почти черным. Он пригладил топорщившиеся складки, едва прикоснувшись губами, поцеловал в ямку пупка, а потом, натянув джинсы ей на ноги, застегнул молнию. Потом поднял блузку, и крошечные граненые пуговки, переливаясь, заблестели. Он осторожно продел ее руки в рукава и начал застегивать блузку снизу доверху. Дойдя до груди Рибы, он остановился, нагнулся, стал ласкать каждый холмик зубами и языком, прошептав еще одну непонятную певучую фразу, и лишь через несколько минут выпрямился с очевидной неохотой.
 – Теплее? – спросил он тихо, погладив ее щеку костяшками пальцев.
 – Да, – ответила она слегка дрожащим голосом, – но не уверена, что это из-за одежды.
 На темном лице блеснули в улыбке ослепительные зубы. Отступив на шаг, он уже хотел собрать свою одежду. Но Риба оказалась проворнее. Она молниеносно схватила все, что смогла заметить, и встала перед ним на колени, прижимая к себе его одежду. Чанс вопросительно взглянул на нее.
 – Я думала, ты собирался позволить мне одеть себя.
 – Гораздо интереснее меня раздевать, – лениво протянул Чанс.
 – Я это запомню, – серьезно пообещала Риба, наугад вытаскивая из охапки рубаху Чанса. Отложив остальное, она поднялась, продела его руки в рукава и, стоя совсем близко, погладила его грудь под складками мягкой ткани, наслаждаясь прикосновением жестких волос, ощущением бугрящихся под гладкой кожей мышц. Наконец она начала застегивать сорочку, привстав на цыпочки и целуя его, когда последняя пуговка скользнула в петлю.
 Его руки сомкнулись вокруг нее, стиснули, с силой сжали. Когда пальцы чуть ослабли, Риба выскользнула из его объятий, снова встала на колени перед Чансом, поколебалась и разжала пальцы.
 – Нет… еще нет, – прошептала она, проводя ладонью по сильной колонне его ноги, чувствуя, как напрягаются и вновь расслабляются мышцы Чанса, перекатываясь под кожей, загоревшей дотемна под солнцем пустынь и джунглей всего мира. Вставать, почему-то совсем не хотелось, и Риба обхватила обеими руками мускулистую икру, еле заметно улыбаясь, закрыла глаза, передвинула руку чуть выше, к напряженному мощному бедру, и, словно притягиваемая магнитом, прижалась к нему щекой. Под загрубевшей обветренной кожей таилось животворное тепло.
 Снова пронесся порыв ветра, раздувая ее волосы, так, что шелковистые пряди обвились вокруг его ног, лаская их, словно прохладное пламя. Риба опять потерлась щекой о его бедро, проводя пальцами по контурам и изгибам, безразличная ко всему на свете, кроме необыкновенных, удивительных ощущений, кроме этого великолепного, мощного мужчины, ее Тигриного Бога. И внезапно Рибу одним рывком подняли на ноги, и шершавые жесткие пальцы почти впились в плечи.
 – Что случилось? – охнула она. – Разве тебе не нравится…
 Слова замерли в горле, как только она встретилась со взглядом горящих глаз Чанса. Его губы сомкнулись на ее губах с требовательной силой, час назад испугавшей бы ее, но теперь лишь пославшей по телу огненные стрелы. Она зарылась руками в копну темных волос и начала целовать его, сжигаемая тем же безумным желанием, которое переняла от него. Его руки взметнулись над Рибой, сбрасывая одежду, которую он так тщательно натянул на нее всего несколько минут назад.
 Риба дрожащими пальцами расстегнула несколько пуговиц на его рубашке. Кончики ее грудей коснулись манящей шероховатости завитков волос, покрывавших торс. Его руки легли на ее плечи, скользнули ниже, сжимая бедра, поднимая Рибу, пока она не оказалась лежащей у него на груди. Тихий жалобный звук вырвался у нее, наслаждение, просьба и капитуляция… все вместе, все сразу. Луна, казалось, покачнулась в небе, разбрызгивая белесый свет, когда Чанс осторожно положил Рибу на землю и глубоко проник в ее сокровенную плоть, и долго ловил губами с ее губ крики наслаждения, отдаваясь ей с такой же самозабвенной неистовостью, как она ему.
 Когда Чанс снова смог дышать спокойно, он сжал ладонями лицо Рибы, не давая шевельнуться, глядя на нее так, словно никогда не видел раньше, а потом с бесконечной осторожностью нагнулся над ней, осыпая поцелуями, легкими, как лунный свет. Певучие слова, которые он бормотал, не нуждались в переводе, они стали частью ночи и тепла и нежных рук, баюкавших ее. Риба медленно шелохнулась, все еще прислушиваясь к эху наслаждения, отголосками отдававшемуся в теле.
 – Я люблю тебя, – пробормотала Риба, гладя его щеки. Но вместо ответа получила лишь еще один поцелуй и снова оказалась в жарких объятиях.
 – Я недостаточно знаю о любви, чтобы употреблять это слово, – сказал он наконец. – Понимаю только, что для меня на земле нет другой такой женщины.
 Риба обвела контуры чувственных губ кончиком пальца, постаралась проглотить застрявший в горле комок и закрыла глаза, надеясь, что Чанс не увидит слезы, повисшие на ресницах. Только несколько долгих минут спустя, уверившись, что голос ее не подведет, Риба спокойно выговорила:
 – Значит, пока я лучшая из всех. Это уже что-то.
 – Chaton….
 – Это не имеет значения, – кивнула Риба, закрывая ему рот пальцами, не желая слушать никаких оправданий, никаких слов, которые он может сказать ей вместо тех, что она так страстно ждала услышать. – Я уже большая девочка, Чанс, и не нуждаюсь в пустых утешениях. Мы дарим друг другу наслаждение. Этого достаточно, – шепнула она, касаясь губами его рта.
 Его руки вновь застыли в ее волосах, словно Чанс почувствовал, что Риба отдаляется от него. Он начал целовать ее с жадностью, не имевшей ничего общего со страстью. Риба неустанно гладила его, бессознательно утешая, словно не ее, а его ранили в самое сердце.
 – Риба, – хриплым от только что пережитых ощущений голосом пробормотал Чанс, – нам нужно поговорить.
 – Не волнуйся, – спокойно ответила она, – теперь, когда я все поняла, больше не стану ставить тебя в неловкое положение разговорами о любви.
 Он взглянул на нее; разочарование и раздражение заставило губы сжаться в тонкую линию. Она рядом, в его объятиях, обнаженная, и все же никогда не была дальше от него, чем в эту минуту. На какое-то мгновение Чансу страстно захотелось не отпускать ее, любить снова и снова, пока она не потеряет голову, не забудет обо всем в его объятиях. Непреодолимое искушение на миг исказило чеканные черты лица.
 – Ты очень дорога мне, как ни одна женщина на свете, – выговорил Чанс наконец, заглядывая в ее глаза, словно в поисках чувств, так ослепительно блиставших там всего несколько минут назад, и нежно поцеловал ее в не желавшие смягчиться жесткие губы. – Черт возьми, Риба, ты для меня неизмеримо больше, чем теплое тело в постели! – добавил он.
 – И, очевидно, неизмеримо меньше, чем настоящая любовь, – криво усмехнулась Риба. – Все в порядке, Чанс. Я уже давно знаю, что это такое – быть нелюбимой. Обойдусь и сознанием того, что могу кому-то дарить наслаждение. Только не сейчас ладно? Дай мне немного отойти.
 Чанс понимал, что имеет в виду Риба: конечно, она не просит дать ей время опомниться от страсти. Нет, если он скажет еще хоть слово о том, что произошло между ними, Риба отдалится еще больше. Поэтому, поцеловав ее в последний раз, Чанс отступил. Риба молча протянула руку за собранной им с земли одеждой, и Чанс немного поколебался, давая понять, что снова предпочел бы одеть ее. Но Риба быстро натянула джинсы и блузку, путаясь в петлях и пуговицах, так нравившихся Чансу, а потом уселась и, надев тяжелые ботинки, начала возиться с незнакомыми застежками.
 Чанс был уже одет и, обрисованный лунным светом, стоял неподвижно с фонариком в одной руке и ружьем в другой, дожидаясь Рибу.
 В зарослях чапараля, чуть ниже по склону, громко треснула ветка. Чанс молниеносно развернулся, упер приклад в бедро и передернул затвор. Из фонарика вырвался конус золотистого света. Захваченный неожиданным сиянием молодой олень замер, подняв переднюю ногу. Чанс погасил фонарь, освободив животное. Олень одним летящим прыжком исчез в чапарале.
 Риба, затаив дыхание, прислушивалась к удалявшемуся топоту. Перед глазами стоял образ Чанса. Скорость его реакции, умение, с которым он держал фонарь над ружьем, чтобы всякий, кто попал в полосу света, оказался под прицелом… Однако он не спустил курок.
 Риба сомневалась, что она в подобных обстоятельствах оказалась бы настолько проницательной. Внезапный шум, донесшийся из темноты, заставил бы сердце лихорадочно забиться. Да она попросту умерла бы от страха, вообразив, что откуда-то подкрадываются торговцы наркотиками, наконец-то получившие возможность отомстить. Даже сейчас ее руки тряслись.
 Чанс опустился на колени, зашнуровал ботинки Рибы и сразу же встал, подняв ее на ноги и прижав к себе. Она, немного поколебавшись, тоже обняла его. Кем бы ни оказался или не оказался Чанс, что бы ни говорил или не говорил, он всегда был с ней нежен. И этого пока достаточно. Должно быть достаточно.




 Глава 7


 Риба села с бешено колотящимся сердцем. Ночь, непроглядная тьма окружала ее, и даже луна куда-то исчезла. Ни лучика не прорезало темный бархат.
 Мириады звезд холодно мерцали в неоглядной выси. Риба вздрогнула, не понимая, что ее разбудило.
 – Спи, chaton, – раздался за спиной глубокий голос. – Тревожиться не о чем. Просто дракон дернул хвостом.
 – Что? – переспросила Риба, но тут же поняла. – Ах, да. Землетрясение.
 И по голосу Чанса поняла, что он улыбается.
 – Да. Немного больше трещин в турмалине, похороненном под нами.
 Риба, зевнув, снова легла. Чанс потянулся к ней, притягивая к себе. Прошлой ночью, несмотря на ее протесты, он соединил два спальных мешка в один, и теперь Риба радовалась теплому гнездышку. Она положила голову ему на плечо, руку – на грудь и, почувствовав себя в полной безопасности, снова зевнула.
 Чанс, тихо рассмеявшись, поцеловал маленькое ушко.
 – Что тут смешного? – сонно осведомилась она.
 – Ты. Только житель Лос-Анджелеса может пугаться оленей и зевать, узнав о землетрясении.
 – Да это просто крохотный толчок, – пробормотала Риба. – Но и олень был не очень большим.
 Так и не успев придумать подходящего ответа, Риба уснула. Во сне она несколько раз начинала беспокойно ворочаться, потревоженная вторичными толчками, последовавшими за первым, самым сильным, однако так и не проснулась до рассвета.
 Первое, что она осознала, медленно вынырнув из глубин сна, было тепло Чанса, его руки, ласкавшие ее, дарившие наслаждение, заставлявшие тело растворяться в сладостных волнах. Он властно гладил нежную плоть, опаляя сухим жаром, лишавшим рассудка и дыхания. Еще в полузабытьи-полуяви, открытая и беззащитная перед его прикосновением Риба могла только извиваться – беспомощно, томно, лениво – под безжалостными ласками Тигриного Бога.
 И когда он наконец вошел в нее, Риба сумела только вскрикнуть в сладостной муке, которой мог положить конец только он. Чанс двигался медленно, мощными толчками, врываясь все глубже и погружая ее в океан наслаждения, потрясшего так, что Риба, обессиленная, забыла обо всем, отдавшись ему безоглядно, полно, страстно… И только тогда, отозвавшись на песнь сирены, он утонул в ее мягкости и тепле и забылся в экстазе.
 Долгое время спустя Чанс снова баюкал Рибу в своих объятиях, нежно лаская губами и руками ее тело. Риба лежала молча, ошеломленная тем, что сейчас произошло. Она медленно возвращалась в реальный мир, сознавая, что ее взяли без просьб и предупреждений, не дав ни малейшей возможности отказаться. Но могла ли она, только сейчас побывав на седьмом небе, сердиться на него?
 – Прости меня, – шепнул он, не отнимая губ от ее щеки. – Но я должен был знать, не отпугнул ли тебя прошлой ночью, знать, что таится у тебя в душе, в сердце, а не в том налете цивилизации, полученном от людей, которым либо все равно… либо… может, они просто не видели лучшего. Теперь я понял. Что бы ни было сказано или не сказано между нами, ты хочешь меня так же сильно, как я тебя.
 Риба подумала про себя, не относится ли и любовь к тому «налету цивилизации», о котором упомянул Чанс. Однако не спросила ни о чем – ведь она обещала больше не говорить о любви. Тот день, когда клятва будет нарушена, станет днем, когда она уйдет от него и не оглянется, чего бы это ей ни стоило.
 – Риба? – спросил Чанс, сжимая ладонями ее лицо и глядя в карие глаза, переливающиеся золотистыми искорками. – Ты все еще сердишься из-за прошлой ночи, котенок?
 – Нет, – покачала она головой, целуя Чанса, прежде чем он успел заметить терзающую ее душу тоску. – На что тут сердиться? Ты подарил мне… красоту.
 Чанс с хриплым стоном прижал ее к себе, крепко, сильно, до боли. Она, не протестуя, прижалась к нему. В это утро Риба узнала, простую, ошеломляющую правду: лучше желание такого человека, как Чанс Уокер, чем любовь всякого другого мужчины.
 – Только за это, – сказал он несколько минут спустя, неохотно разжав руки, – ты получишь завтрак в постель.
 – Не вижу, откуда можно позвонить в гостиничный сервис.
 – Никаких звонков. Чистое волшебство.
 – Верю.
 – Правда?
 – Конечно, – кивнула Риба, едва удерживаясь от смеха. – Я легла спать в одежде, а проснулась в твоих объятиях. Какое еще можно найти объяснение, кроме волшебства?
 Чанс раздвинул губы в хищной усмешке.
 – Я объясню тебе позже, каждую интимную мелочь. Очень интимную.
 Он расстегнул молнию спального мешка и поднялся, обнаженный и прекрасный, ее Тигриный Бог. Золотистые лучи рассветного солнца обливали его, словно медом, растекались по коже, подчеркивая силу его тела переливами бархатистых теней.
 – Я была не права, – тихо пробормотала Риба.
 Он обернулся к ней с хищной кошачьей грацией, не отрывая от Рибы взгляда прозрачно-зеленых глаз.
 – Ты гораздо прекраснее Тигриного Бога.
 В Чансе произошла мгновенная перемена, словно какие-то сильные эмоции боролись в его душе. Лишь через несколько минут он смог заговорить.
 – Закрой глаза, моя женщина, – хрипло выдохнул он, – или получишь вместо завтрака только мои ласки.
 Темные ресницы медленно опустились, скрыв сияющие янтарно-карие глаза Рибы. Она снова погрузилась в дремоту, пока не услышала стук тесака о дерево. Приподняв голову, она увидела Чанса. Он стоял всего в нескольких футах, в джинсах, черной фланелевой сорочке и кожаной куртке – обычный походный костюм для горной местности. Повернувшись спиной к Рибе, он рубил дрова. Риба невольно восхитилась небрежной ловкостью, превратившей тяжелый труд лесоруба в простую игру. Неожиданно, почувствовав ее взгляд, Чанс повернул голову.
 – Кофе будет готов через несколько минут, – объявил он. – Как ты относишься к бифштексу и яйцам?
 – Как голодный тигр, – заверила Риба, по-кошачьи потягиваясь, и тут же поспешно сунула руки в спальный мешок. – Бр-р-р. Я слышала об отелях, экономящих на отоплении, но это просто смехотворно!
 Раздраженно фыркнув, она натянула спальный мешок до самых глаз.
 – Придется поговорить насчет этого с управляющим! – пообещал Чанс, улыбаясь себе под нос.
 – Поговори, да побыстрее. Да, кстати, узнай в прачечной, что сталось с моей одеждой.
 – Попытайся пошарить на моей стороне спального мешка.
 Риба последовала совету и, отыскав джинсы с блузкой, встряхнула их и осмотрела на свет.
 – Твоя одежда совсем чистая, – обиженно объявила она, – а моя – вовсе нет.
 – Мне пришлось спуститься к «тойоте».
 Риба торжествующе улыбнулась:
 – Так и знала, что ты поймешь.
 Ухмыльнувшись, Чанс покорно отправился к машине, отыскал смену одежды для Рибы, отдал ей и стал ждать. И не разочаровался. Как только холодная ткань коснулась кожи, Риба, взвизгнув, подпрыгнула.
 – Согрей вещи в спальном мешке, пока я бреюсь, – вмешался Чанс, скрывая улыбку.
 Риба, сердито ворча себе под нос, все же сделала, как было велено, и, лишь когда смогла без дрожи дотронуться до вещей, торопливо оделась. Вторая пара джинсов, купленная для нее Чансом, сидела так же хорошо, как первая. Рубашка, однако, оказалась куда практичнее вчерашней блузки. Фланелевая, с длинными рукавами, в оранжево-красновато-коричневых тонах, она была такой теплой, что Риба сразу же согрелась и с удовольствием потерлась щекой о мягкую ткань. Огонь потрескивал, посылая в небо жар и светло-серебристый дым. Закончив бриться, Чанс оглянулся – как раз вовремя, чтобы увидеть эту мирную сцену. Улыбнувшись, он подошел к Рибе:
 – Теперь тепло?
 Риба кивнула.
 – Осталось только одно, – сообщила она, откидывая со лба тяжелую прядь волос.
 – А именно?
 – Никак не могу вспомнить, куда горничная сунула щетку, когда убирала комнату.
 – Эту? – осведомился Чанс, вытаскивая из кармана куртки красивую щетку с ручкой из слоновой кости.
 – Откуда ты знаешь? – сухо спросила она.
 – Янтарная инкрустация точь-в-точь такая же, как на нем, – объяснил Чанс, вынимая из другого кармана гребень из слоновой кости, выложенный янтарем.
 – Я уже стала беспокоиться, что с ней случилось. Все мои гребни приобрели странную особенность просто прилипать к твоим пальцам.
 Чанс с интересом осмотрел свои ладони.
 – Да… я как-то не задумывался, что успел собрать целую коллекцию твоих гребешков. – И, встав перед ней на колени, добавил: – Зато я постараюсь загладить свою вину.
 Риба улыбнулась, лаская густые черные волосы.
 – Я удовлетворюсь и завтраком.
 Чанс, подняв медово-золотистые пряди, припал к ее шее долгим нежным поцелуем. Усы слегка щекотали кожу, посылая озноб по спине. Пробормотав проклятие, он разжал пальцы и начал расчесывать длинные светлые волны. Стон чувственного удовольствия сорвался с губ Рибы. Она закрыла глаза, отдаваясь головокружительным ощущениям. Чанс продолжал расчесывать ей волосы, пока они не превратились в сияющую массу, стекавшую почти до пояса. Даже когда последние пряди были распутаны, Чанс продолжал водить щеткой сверху вниз, нежно и в то же время твердо, наслаждаясь мерцанием и блеском ее волос.
 – Можешь украсть все мои гребни до единого, – вздохнула наконец Риба. – По правде говоря, я на этом настаиваю.
 Низкий мурлыкающий стон, вырвавшийся у Чанса, вновь заставило ее вздрогнуть. Собрав в кулак гриву волос, он начал заплетать их в одну длинную косу.
 – Сегодня никаких причесок, моя женщина. Здесь чем проще, тем лучше, особенно в Чайна Куин.
 Он быстро доплел косу, завязал ее вместо ленты сыромятным ремешком и отступил на шаг, восхищаясь собственной работой.
 – Да, я зарыл в землю свое призвание. Следовало бы стать горничной у богатой дамы.
 Риба едва не поперхнулась, представив Чанса Уо-кера в дамской гардеробной. Он позволил ей еще несколько минут повеселиться, прежде чем осторожно потянул за косу, так что Риба упала ему на грудь. Чанс целовал ее до тех пор, пока она не задохнулась, и всякие мысли о веселье не улетучились, а потом решительно запихнул обратно в спальный мешок и снова принялся готовить завтрак.
 Запах жарившегося на открытом огне бифштекса заставил Рибу вспомнить, как ужасно она проголодалась.
 – Какие яйца ты больше всего любишь?
 – Приготовленные по возможности самым быстрым способом, – взмолилась она, прислушиваясь к урчанию в желудке.
 – Проголодалась? – спросил он, стараясь казаться серьезным.
 – Сейчас умру, – призналась Риба – Должно быть, ночной воздух и все такое.
 – Особенно «все такое».
 – Ах, какая скромность, – ехидно заметила Риба.
 Чанс взглянул на Рибу; в его глазах плясали крошечные огоньки.
 – Такая искренность, – спокойно ответил он. – Я никогда не солгу тебе, даже в шутку. В точности, как ты не лгала мне.
 Риба хотела было сказать, что она не сказала ему всей правды и не скажет, с тех пор как тема любви стала запретной, но объяснить все это означало нарушить обещание, данное ему и себе. Поэтому она просто улыбнулась и заговорила о другом:
 – Когда мы спустимся в Чайна Куин?
 Чанс резко вскинул голову, сузив глаза; его лицо мгновенно напомнило Рибе суровые беспощадные горы. Он пристально, холодно вглядывался в Рибу, словно пытаясь обнаружить, что скрыто за ее улыбкой. Она поняла это и нахмурилась, гадая, почему он так вскинулся при одном упоминании о шахте.
 – Что случилось? – встревожилась она.
 – Я никак не мог понять, почему ложь и Чайна Куин каким-то образом связаны в твоем мозгу, – без обиняков ответил он.
 Риба, сбитая с толку, какое-то время колебалась.
 – Вовсе нет, – наконец ответила она, откровенно, хотя и несколько смущенно. – Может, это ты связываешь их?
 Чанс перевернул бифштексы, прищурившись от мельчайших капелек жира, летевших в лицо и шипевших на огне.
 – Два яйца или три? – спросил он, открывая холодильник.
 – Два, – тихо ответила Риба, поняв, что Чанс не собирается отвечать на ее вопрос. Ни лжи, ни уверток, одно лишь молчание.
 Через несколько минут Чанс принес Рибе тарелку, вернулся за своей и сел рядом.
 – Когда-нибудь, – бесстрастно сказал он, – я отвечу тебе. Но не теперь. В некотором отношении ты знаешь меня лучше, чем кто-либо еще, а в других – не знаешь совсем. И, конечно, можешь неправильно понять все, что я сказал бы сейчас.
 Он взял ее руку и прижал ладонь к губам, быстро, почти свирепо.
 – Какой кофе ты любишь? Со сливками или с сахаром? Или то и другое?
 – Черный, как сердце шахтера.
 Глаза Чанса на мгновение сузились, но он тут же, словно против воли, улыбнулся.
 – Черный, так черный.
 Он выпустил ее руку и, отойдя к огню, вернулся с двумя кружками дымящегося черного кофе.
 – Осторожно, – предупредил он, когда Риба потянулась за кружкой. – Он горячий и крепкий, как любовь одной женщины.
 Рука Рибы дернулась, но тут же застыла.
 – Похоже, его совсем невозможно пить, – небрежно бросила она, взяв кружку, но тут же отставила ее. – Пусть немного остынет.
 – Некоторые вещи никогда не остывают, – заметил Чанс, приподнимая пальцем ее подбородок, пока Риба наконец не была вынуждена встретиться с ним взглядом. – Солнце. Ядро земли. Ты. Я. Дай нам время, chaton.
 Она посмотрела в любимые глаза и сказала единственное, что могла ответить:
 – Да.
 В молчании, казавшемся таким же естественным, как солнечный свет, струившийся по неровным гранитным откосам скал, возвышавшимся над Чайна Куин, они доели завтрак и прибрали мусор. Когда последняя тарелка была убрана, последний уголек зарыт и припасы заперты в машине, подальше от мелких животных, Чанс повернулся к Рибе:
 – Готова спуститься в Чайна Куин?
 Глаза Рибы взволнованно сверкнули.
 – Я думала, ты никогда не спросишь.
 Чанс улыбнулся и объяснил, как пользоваться принесенным оборудованием, особенно горняцкой лампой.
 – Комплект батарей повесишь на пояс. Этот переключатель приводит их в действие. Переключатель трехпозиционный. Большей частью мы используем только самое слабое освещение. Как только включишь лампу, не направляй ее на меня, когда мы начнем разговаривать. Таким образом мы не ослепим друг друга.
 Кроме шлемов с вделанными в них лампочками, Чанс вынул ружье в кожаном чехле, два фонарика, две фляжки с водой, два молота-кирки, лопату, два охотничьих ножа в чехлах и маленький кожаный рюкзак. Чанс сунул один фонарь, молоток и нож в карманы на широком ремне, похожем на ремень плотника, застегнул пояс на талии Рибы, увидел, что он слишком свободный, и покачал головой.
 – Подумать только, так худа и так вынослива, – заявил он, покачав головой, и, достав из чехла нож, проделал еще одну дыру и снова затянул пояс. На этот раз он плотно сидел на бедрах.
 – Сначала тебе будет неловко, но вскоре привыкнешь.
 – А что, мы разве будем держаться не вместе? – встревожилась Риба, видя, что он экипирован точно так же.
 – Ты обычно застегиваешь ремень безопасности, потому что ожидаешь несчастного случая? – сухо спросил он.
 – Понимаю. А что здесь? – поинтересовалась она, показывая на единственный рюкзак.
 – Еда.
 – Нам не понадобится два рюкзака?
 – Без еды можно жить неделями. Вода – другое дело. И свет тоже. Мужчины не раз сходили с ума от темноты, прежде чем умереть от жажды.
 Риба неловко поежилась.
 – Не очень приятная мысль, – вздохнула она наконец.
 – Как и столкновение машин на скорости сто километров в час.
 – Твоя взяла, – вздохнула Риба.
 – Все еще хочешь спуститься в шахту?
 – Да.
 Чанс сжал ладонями лицо Рибы:
 – Есть еще кое-что.
 Риба ждала продолжения, не отводя взгляда от серебристо-зеленых глаз.
 – Что именно?
 – Когда мы окажемся в шахте, ты должна беспрекословно слушаться меня. Как только скажу «стоп», останавливайся. Если велю прыгать – прыгнешь. Если не разрешу копать, уберешь лопатку. Если прикажу замереть на месте – замрешь. Договорились?
 Риба всмотрелась в напряженное лицо, понимая, что он требует полного повиновения не из простого каприза.
 – Хорошо, – спокойно ответила она.
 Его поцелуй был одновременно безжалостным и нежным.
 – Я предпочел бы вообще не видеть тебя в шахте, – хрипло признался он. – Шахты могут быть так же непредсказуемы, как пьяные водители. Не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.
 – Не позволю, чтобы меня заворачивали в вату и держали на пыльной полке, – не повышая голоса, объявила она. – Довольно я натерпелась этого в детстве. Как только мы окажемся в шахте, Чанс, я стану повиноваться твоим приказам, но лишь потому, что я взрослый человек, а не ребенок.
 – Мне ли не знать, – пробормотал он. – Настоящая женщина. Моя женщина.
 Большие пальцы обеих рук медленно ласкали скулы Рибы, но несколько минут спустя он со вздохом отпустил ее, надел на плечо ремень ружейного чехла, закинув его за спину, словно лук со стрелами, поднял рюкзак и сказал:
 – Давай трогаться в путь, пока я не решил, что предпочитаю исследовать нечто гораздо более заманчивое, чем заброшенную норовистую старую шахту.
 – Норовистую? – спросила она, шагая рядом с Чансом. – Говоришь о ней, как о живом существе.
 – Это когда она в хорошем настроении, – категорично объяснил Чанс, глядя в горящие любопытством золотисто-карие глаза Рибы. – Шахты все равно, что корабли, – пояснил он. – У каждой свой характер.
 – И, как корабли <Несмотря на то, что в английском языке почти нет деления на роды, англичане считают, что слово «корабль» – женского рода.>, шахты тоже женского рода, не так ли?
 – Да, – кивнул Чанс, улыбаясь уголками губ, – потому что большинство шахтеров – мужчины.
 – И ты считаешь Чайна Куин капризной?
 – Настоящей стервой, – убежденно заверил Чанс. – На нее очень долго не обращали внимания, и это ей не нравится.
 – Вполне понятная реакция, – серьезно согласилась Риба.
 Чанс хмыкнул, но ничего не ответил и пошел вперед ко входу в Чайна Куин, зажег лампу и встал, ожидая, пока Риба зажжет свою. Лучики света, сияющие с их шлемов, выглядели бледно-желтыми дорожками в белом сверкании солнечных лучей, водопадом вливающихся в черное отверстие.
 – Как только мы пройдем чуть дальше, – сказал Чанс, легко шагая по грязному, усыпанному булыжниками полу, – может показаться, что гора нависает над твоими плечами, грозя свалиться и вот-вот раздавить тебя. Если это чувство не пройдет, скажи мне. Тут нечего стыдиться. Иногда подземелья влияют на людей таким образом.
 – Клаустрофобия.
 – Называй, как хочешь. Лучше уж сразу повернуть назад, чем вынести тебя из шахты, кричащую, всю в поту.
 – Тебе приходилось делать это? – еле выговорила Риба внезапно пересохшими губами.
 – Несколько раз. Правда, никогда не выносил одного и того же человека дважды. Как только они теряют веру в мать-землю, ни один не хочет возвращаться обратно.
 – Да, в старательском деле кирки и лопаты еще не все, верно?
 – Чертовски верно, – подтвердил Чанс.
 Последний дневной свет незаметно растаял. В непроглядной тьме лучи света, сиявшие со шлемов, казались твердыми конусами ослепительного сияния, прорезавшего мрак. Свет отражался от лица Чанса, очерчивая жесткие контуры скул и подбородка. Глаза блестели морозным серебром. Стены тоннеля поглощали свет, отдавая лишь малую его часть. И хотя Риба ничего не сказала, она все же почувствовала неожиданное разочарование. Она ожидала чего-то более красочного, блеска или искр, какого-то намека на богатство, таящееся под землей.
 Тоннель раздвоился. Правая развилка была шире левой, и стены состояли из более светлого камня.
 – Пегматитовая жила, – пояснил Чанс, направив фонарь на стены. Чешуйки слюды и еще каких-то блестящих минералов подмигивали им, создавая сверкающий гобелен, превосходящий яркостью звездную ночь.
 – Ой! – ахнула Риба.
 – Лучше, чем ты ожидала? – спросил Чанс, взяв ее за руку.
 – Да. Как прекрасно!
 – Большинство шахт уродливы, всего-навсего дыры, наспех вырытые в этой неприветливой земле. Турмалиновые шахты – одни из немногих рудников, которые соответствуют нашим детским фантазиям и изобилуют волшебно-сверкающими камнями, спрятанными в черной чешуе дракона.
 – А вдруг это алмазный рудник семи гномов?
 Чанс коротко рассмеялся.
 – В жизни не встречал ничего более отвратительного, чем африканская алмазная подземная разработка. Правда, золотые прииски немногим лучше.
 – Но кварцевые кристаллы прекрасны, – возразила Риба.
 – В кварцевых жилах находят чертовски мало золота. Как-то я видел богатый «карман» драгоценных кристаллов кварца, перемежавшихся золотыми самородками. Зрелище было потрясающее, почти ошеломительное, но весь карман поместился бы в твоей кухонной раковине. Золото по большей части добывается унциями из темного камня.
 Лампа Чанса осветила сверкающие стены тоннеля.
 – Но здесь, – признал он, – все такое яркое.
 Он осторожно коснулся стены заостренным концом молотка. На пол посыпался блестящий порошок.
 – Рад, что не собираюсь работать здесь с динамитом, – покачал он головой. – Вибрация в мгновение ока уничтожит шахту.
 Риба взглянула на стену, но ничего не ответила, прислушиваясь к шороху частиц пегматита, медленно осыпающихся на землю. Она чувствовала, что Чанс изучает ее, пытается определить, как она себя чувствует под землей, в месте, оказавшемся более предательским, чем она предполагала.
 – Со мной все в порядке, – спокойно сказала Риба. – Просто трудно поверить, будто из этой мешанины минералов может родиться нечто большее, чем мой ноготь.
 – Турмалины Палы – настоящее чудо, – согласился Чанс. – Ты когда-нибудь видела турмалины в друзах из шахты Эмприс?
 – Однажды. В музее. Розовые кристаллы длиной с мою руку в материнской породе из полупрозрачного кварца. Можно увидеть трещины в турмалине, сотни линий, однако основная структура камня осталась нетронутой. С того времени меня преследует мечта найти в Чайна Куин нечто подобное, – тихо призналась Риба, вертя головой, так что свет лампы прихотливо играл на грубых неровных стенах тоннеля.
 – Турмалин из шахты Эмприс редко остается в друзах – они легко распадаются. Поэтому те, которые сохранились целыми, поистине бесценны. Нельзя найти ничего равного ни в одной шахте на земле, – объяснил Чанс.
 Риба мгновенно распознала странное волнение в, казалось бы, спокойном голосе и поняла, что для человека, подобного Чансу, спуститься в Чайна Куин, оказаться в месте, где можно отыскать небывалые сокровища, означало осуществить давнюю мечту. Чего только не сделаешь ради этого? Конечно, даже риск оказаться под обвалом не остановит его.
 – Риба?
 Мгновенно вернувшись к реальности, Риба вздрогнула, повернулась к нему, но тут же быстро отвела глаза, поняв, что направила лампу прямо ему в лицо.
 – С тобой все в порядке? – спросил он.
 – Просто думаю.
 – О стенах тоннеля?
 – Нет. О тебе. Сегодня ты, спустившись сюда, каким-то образом осуществил мечту всей жизни.
 Чанс слегка повернул голову, осветив ее лицо белым резким лучом лампы, и долго глядел на Рибу, ничего не говоря. Потом так же молча отвернулся и провел фонарем по светлым стенам тоннеля.
 – Да, ты права. Я уверен, что здесь есть турмалины, Риба. Турмалины, которые ждут миллионы лет, чтобы их нашли. И Я НАЙДУ ИХ!
 Спокойная категоричность его обета на мгновение лишила ее дара речи и способности двигаться.
 – Это слишком опасно, Чанс, – наконец сказала она. – Даже для человека твоего опыта. Никто не даст мне взаймы достаточно денег, чтобы восстановить Чайна Куин и сделать ее безопасной для работы, особенно если в качестве залога я могу предложить лишь половину заброшенной шахты. Сомневаюсь, что даже всей шахты будет достаточно.
 – Можно найти способ, – упрямо возразил он, медленно шагая по уходящему вниз тоннелю и внимательно осматривая стены. – Когда чего-то очень хочешь, всегда можно найти способ.
 Риба наблюдала, как медленно уплывает лампа на шлеме Чанса, и старалась сдержать протестующий крик. Она начинала понимать, что имел в виду Чанс, когда сказал, что старательская лихорадка горит в крови хуже любой малярии. Сейчас он почти не замечал присутствия Рибы. С таким же успехом она могла быть одна в шахте.
 Риба медленно провела лучом лампы по части тоннеля, оставшейся позади. Стены переливались радужными огоньками, которые тонули во мраке, прежде чем снова привести к солнечному свету.
 Когда Риба снова взглянула вперед, Чанс казался всего лишь узким светящимся конусом, удалявшимся от нее в темноту, мрачную, совершенно непроглядную, подобную которой ей еще не приходилось встречать. Риба сомневалась, что Чанс заметит ее отсутствие, даже если она немедленно повернется и покинет шахту, оставив его в одиночестве. И может, стоит сделать именно это. Какое право имеет она вмешиваться в его мечту, отвлекать глупыми вопросами, неопытностью, неуклюжими повадками и… ревностью. Потому что Риба ревновала к Чайна Куин, к власти шахты над Чансом, к невероятной глубине эмоций, рожденных в нем вечной ночью, царившей в шахте и волшебными обещаниями ослепительных сокровищ, скрытых в ее глубинах.
 – Риба?
 Голос был мягким, ободряющим, таким же теплым, как ладони, гладившие ее руки, сжимавшие пальцы.
 – Пора возвращаться в лагерь, котенок, – шепнул Чанс, поднимая ее на руки. – Все в порядке, – пробормотал он нежно, сделав несколько шагов в направлении, откуда они пришли. – Закрой глаза. А когда откроешь их, вокруг не будет ничего, кроме солнечного света.
 Руки Рибы обвились вокруг его шеи.
 – Дело совсем не в этом. Я не боюсь шахты. Во всяком случае, не так, как ты думаешь.
 – Тогда чего ты пугаешься? – осторожно спросил он. – И не говори, что ты не боялась. Я видел твое лицо.
 – Я наблюдала за тобой.
 Риба поколебалась.
 – Я рада, что ты не знал, кто я, когда мы встретились в Долине Смерти. Иначе так и не поняла бы, хочешь ли ты меня или мою шахту.
 – НЕ ГОВОРИ ЭТОГО! – Голос Чанса звучал свирепо, почти бешено, пальцы больно впивались в кожу. – ДАЖЕ НЕ ДУМАЙ ОБ ЭТОМ!
 Он уставился на нее серебряными жесткими глазами. Свет, льющийся с его шлема, заставил ее сжаться, словно удар исподтишка.
 – Слышишь меня? Слышишь?
 – Да, – выдохнула Риба, опустив веки, не в силах вынести ослепительного сверкания его глаз.
 Она услышала два отчетливых щелчка, но тут же забыла обо всем, как только его губы вжались в ее губы головокружительным поцелуем. Риба была слишком ошеломлена, чтобы сказать что-то. Но Чанс, хрипло застонав, вынудил ее приоткрыть рот. Забыв обо всем, он жадно вбирал сладостное тепло.
 На какое-то мгновение Риба застыла, захваченная первобытной силой его поцелуя, но тут же обмякла под безудержным напором, отвечая на ненасытное желание, рожденное мужским вожделением.
 Почувствовав перемену в Рибе, Чанс снова застонал на этот раз тише, а губы из требовательно-жестоких стали нежными, словно он стремился разделить с ней нежность, а не покорять и владеть. Он слегка разжал пальцы, позволяя Рибе соскользнуть по его телу, и снова заключил ее в кольцо теплых и сильных рук, вбирая в себя с каждым вздохом, каждым содроганием, каждым трепетом желания, пробегавшим по телу.
 Голова Рибы откинулась назад. Тела их будто слились в одно существо. Прижимаясь к Чансу, она безмолвно давала ответ, которого тот так настойчиво искал, каждым прикосновением подтверждая, что, принадлежит ему.
 Лишь спустя долгое-долгое время он чуть отстранился.
 – Чанс, – неуверенно выговорила Риба, все еще боясь открыть глаза. – Я не…
 – Нет, – перебил он, снова завладев ее губами, наслаждаясь их вкусом, нежно, жадно, свирепо. – Я не хочу слышать об этом. Никогда.
 Риба подняла ресницы, но увидела только окружающую ее непроницаемую тьму. Никогда еще она не сталкивалась с таким полным отсутствием света. И если бы Чанс не обнимал ее, она не поверила бы, что он здесь.
 Мрак становился словно бы живым существом, обладающим весом и формой, подавлявшими все, чего касался… а касался он всего. Эти бесшумные первобытно-безжалостные волны черноты накатывали на нее, пытаясь растворить, унести. И Риба обреченно поняла, почему мужчины сходили с ума, прежде чем умереть от жажды.
 – Чанс, что случилось с нашим светом? – осторожно спросила Риба, запинаясь: голос отказывался повиноваться.
 – Закрой глаза, – пробормотал он и прикрыл мозолистой рукой ее глаза, желая убедиться, что она послушалась. Риба снова услышала два щелчка.
 – Открой глаза, – велел он, осторожно пригибая ее голову набок.
 Риба послушно распахнула веки. Шахту снова освещали два белых конуса. Она вздохнула и облокотилась на Чанса.
 – Прости, – сказал он, гладя усами щеку Рибы. – Я думал, ты поймешь, что я выключил свет. Не хотел ослепить тебя.
 Его губы нащупали бешено бьющуюся на шее жилку.
 – С тобой все в порядке?
 – Да. – Теперь, когда в шахте вновь сиял свет, она чувствовала себя полной идиоткой. – Я просто никогда не видела ничего подобного, то есть совсем ничего не видела. Даже в самую темную ночь на небе появляются одна-две звезды.
 – Так всегда бывает впервые, – объяснил Чанс, взяв Рибу за руку и ведя дальше в глубь шахты. – Через три дня после смерти матери отец взял меня в шахту и выключил лампы. Без предупреждения… а вокруг одна темнота, словно конец мира. Я вопил, не помня себя. Лак схватил меня и прижал к себе, пока я не замолчал. А потом врезал отцу, что было сил. В первый и последний раз я видел, чтобы Лак так обозлился на отца.
 После этого я начал поклоняться Лаку. Неважно, как бы брат ни дразнил меня, когда я стал постарше, все равно он был моим идолом. Я всегда хотел отплатить ему добром за добро. Но когда это время пришло, я был в руднике. Лак умер, так и не узнав, что брат спешит ему на помощь.
 Пальцы Рибы замерли в руке Чанса. Она хотела объяснить, заставить его понять, как сожалеет, как страдает за него, но любые утешения звучали банально. А единственные слова, которые могли бы согреть его душу, слова «я люблю тебя», были ему не нужны.
 – Не нужно так грустно смотреть на меня, – пробормотал он, обводя ее губы кончиком пальца. – Это было двадцать лет назад. Давным-давно.
 – Но все еще больно, правда? – тихо спросила она.
 –Да.
 – Тогда это все равно, словно только сейчас случилось. И повторяется снова и снова.
 – Но теперь боль потихоньку проходит и не появляется так часто.
 Чанс поднес ее руку к губам, целуя душистую кожу, и, только сейчас вспомнив что-то, испуганно охнул.
 – Где твои перчатки?
 – Я сняла их, чтобы почесать голову. От этого шлема все чешется.
 – Вспомни о них, когда начнем копать, – хмыкнул он.
 – Рада, что ты упомянул об этом.
 – О перчатках?
 – О том, что все-таки собираемся копать. Когда и где?
 – Терпение – наивысшая добродетель.
 – Скажи это своему зеркалу, – съехидничала она.
 – Придется пройти еще несколько изгибов и поворотов. Твоим предкам не повезло – они неверно определили направление пегматитовой жилы. Часть неудач кроется в рельефе самой территории. Землетрясения печально известны тем, что после них бесследно исчезают самые богатые жилы, так что даже дьявол не сможет их отыскать.
 – А в чем кроется другая часть?
 – Невежество, – резко бросил Чанс. – Судя по виду этих тоннелей, здесь никогда не работал ни один настоящий горняк. Ну… может, один и был, да только давным-давно.
 – Прадед Митчелл, – тут же подсказала Риба. – Или прапрадед? Так или иначе, семейная легенда гласит, что он был истинным закаленным шахтером из Южной Африки. Он и купил то, что потом превратилось в Чайна Куин, плюс права на разработки окружающей земли. Однако ему недолго довелось заниматься шахтой.
 – Обвал?
 Риба охнула, услышав, как небрежно Чанс говорит о возможности гибели в шахте.
 – Нет. Холера.
 – Да, вот уж правда, истинный шахтер, – пробурчал Чанс.
 Плохая земля, плохая вода, плохие друзья, дурная удача.
 – Я ничего не знаю о друзьях…
 – Тихо!
 Риба застыла, повинуясь не столько команде, сколько судорожному пожатию руки Чанса. Откуда-то из темноты слышался шорох множества песчинок, скользивших вниз по стене. Через несколько мгновений его хватка чуть ослабела.
 – Чувствуешь? – тихо спросил он.
 – Что?
 – Как дергается драконий хвост. Совсем незаметно.
 Скорее содрогание воздуха, чем что-то еще.
 Рибу передернуло.
 – Я ничего не чувствую.
 Втайне она была рада этому. Пока они остаются в шахте, сама мысль о землетрясении тревожила куда больше, чем самая страшная катастрофа наверху, где она могла всегда спастись в объятиях Чанса.
 – Нам грозит опасность?
 И тут же она поняла, что все может случиться, несмотря на то, что Чанс небрежно пожал плечами.
 – Кто может знать? Это землетрясение не было достаточно сильным, чтобы произошел обвал, если хочешь знать. Однако, что касается следующего, не могу дать никаких гарантий. Хочешь подняться на поверхность?
 – Хочу, чтобы землетрясения убрались подальше, – твердо объявила Риба.
 – Прости, – серьезно ответил Чанс, – я могу зажечь и выключить свет, но что касается остального, это не в моих силах.
 – Но ты совсем не кажешься обеспокоенным.
 Чанс поколебался.
 – Я всегда тревожусь, когда спускаюсь в шахту, которую не знаю. Правда, я был здесь раньше и осмотрел Чайна Куин очень быстро, только чтобы убедиться, что это не чертова мышеловка, готовая захлопнуться. Тут есть несколько тоннелей, куда я тебя не поведу. И лишь один, куда не пойду сам.
 – Где это?
 – Левое ответвление, куда мы сначала попали. На полпути с потолка тоннеля свисает огромная плита. Она была там тогда, когда тоннель был впервые прорыт, но я бы и песчинки не поставил на то, что она окажется там завтра. С другой стороны, плита все еще может висеть, даже когда остальные тоннели засыплет настолько, что они превратятся в кротовьи норки. Шахты – вещь ненадежная, Риба. Ты просто выкладываешь карты на стол и играешь честно, так, как тебе подсказывает твое чутье.
 – Похоже на шоссе во время первых дождей сезона, – заметила Риба. – Именно тогда бензин и смазочное масло, затекшие в трещины покрытия за все сухие месяцы, выдавливаются водой наружу. Масло растекается по дороге. Само скользкое время в Городе Ангелов <буквальный перевод названия «Лос-Анджелес».>.
 – А ты в это время держишься подальше от шоссе? – с любопытством осведомился Чанс.
 – Нет… всего лишь подальше от тормозов. Главное, не давить на педали. Тише едешь, дальше будешь, как говорит пословица.
 Свет резко метнулся по стенам, когда Чанс, наклонившись, быстро и крепко поцеловал Рибу.
 – Ты чертовски хороший горняк. Именно так и нужно обращаться с шахтой – осторожно, нежно, пока не изучишь ее нрав. Тогда можешь размахивать киркой как и сколько угодно.
 Светлые стены тоннеля неожиданно потемнели. Риба остановилась, стараясь получше осветить дорогу.
 – Что случилось?
 – Неоднородность структуры, – пояснил Чанс, нетерпеливо потянув ее за руку. – Давным-давно это было поверхностью земли. Но пегматит выветрился или был вымыт дождями, а позже на этом слое грязи осел новый, потом еще и еще, а постоянные землетрясения все сместили, наклонив некоторые слои, разрывая другие и похоронив остальные под грудой породы.
 – Но в этой грязи нет ничего ценного? – настаивала Риба.
 – Нет, разве только ты захочешь вырастить хороший урожай.
 – Нет, спасибо. Я убиваю растения быстрее любого дефолианта и, поверь, уже успела приобрести печальную известность во всех питомниках. В последний раз, когда я там была, продавец подарил мне на память красивый камешек и попросил больше не возвращаться.
 Громкий смех Чанса эхом отдался в тоннеле.
 – Определенно, настоящий шахтер, – кивнул он, щекоча усами костяшки ее пальцев. – И определенно моя женщина, – мягко добавил он. – Нагни голову. Твои родственники не позаботились вырыть достаточно глубокий лаз. Правда, это к лучшему. Здесь слишком непрочная порода.
 Риба подождала, пока Чанс нырнет в непримечательную маленькую боковую дыру в стене тоннеля. Предварительно он выдолбил киркой две линии на правой стороне небольшого отверстия. Осмотрев лежащий впереди путь, Риба заметила еще несколько таких же ходов, ведущих в разных направлениях, и попыталась угадать, почему Чанс выбрал именно этот.
 – Идешь? – донесся до нее его голос.
 – Сейчас, – вздохнула Риба.
 Согнувшись в три погибели, она пробиралась все дальше и дальше, как ей казалось, целую вечность, хотя не прошла и сотни шагов. Пол был неровным, Риба то и дело спотыкалась о выбоины, оставленные тележками давно погибших шахтеров. Постепенно стены тоннеля посветлели, грязь смешалась с минералами, словно пегматитовая жила рассыпалась, растворяясь в обычной почве. Наконец земля почти исчезла, а ее место заняли минералы.
 – Теперь можешь выпрямиться, – окликнул Чанс откуда-то справа.
 Риба встала и повернулась, наклонив голову, чтобы случайно не ослепить его лучом лампы.
 – О!
 Она медленно повернулась кругом, пытаясь определить размеры неожиданно открывшейся пещеры, но в конце концов сдалась, не в силах измерить расстояние в изменчивом свете. Больше, чем любая гостиная, уж это точно. Вдвое? Втрое? Впятеро? Нет, невозможно сказать, не обойдя весь участок, потому что грубые земляные колонны поддерживали потолок в самых неожиданных местах, разбивая световой конус на яркое сияние и глубокие клиновидные тени. Стены переливались сотнями блесток так, что самая дальняя была почти белой.
 – Гранит, – пояснил Чанс, видя направление света ее лампы. – Сплошная скальная порода и никаких турмалинов. В этом направлении больше ничего не встретится.
 – Жаль, – вздохнула Риба. – Мои бедные предки сражались с горой, выискивая крохотные сверкающие камешки, которых на самом деле вовсе не существовало.
 – Турмалины могут залегать над головой, под ногами, в колоннах, в стенах.
 Риба повернулась, чтобы видеть лицо Чанса.
 – Ты не шутишь, верно?
 – Конечно. Вокруг пегматит, – убежденно, хотя и взволнованно сказал он. – Нельзя быть ближе к турмалинам, разве что они упадут тебе на ладонь.
 Откинув голову, Риба начала рассматривать потолок. Свет, отразившийся от большого белого пятна, упал на нее.
 – Не шевелись, – внезапно велел Чанс, но тут же успокаивающе произнес: – Все в порядке. Только не двигайся.
 Риба замерла. Чанс медленно водил лампой по потолку, пока два луча света не соединились.
 – Ладно, теперь можешь двигаться. Не хотел терять белую ведьму, которую ты нашла.
 – Попытайся объяснить еще раз, – попросила Риба. – Только на английском, пожалуйста.
 – Видишь то гнездо лапидолита около колонны, белое и сверкающее, а чешуйки слюды яркие, как твоя улыбка?
 Риба проследила за направлением света.
 – Вижу.
 – Значит, ты ближе к турмалину, чем когда-либо.
 Свет от фонаря Рибы дернулся, но тут же снова застыл.
 – Что ты имеешь в виду?
 – Турмалиновая друза, – спокойно объяснил Чанс, но под видимой сдержанностью, крылось явное возбуждение, смешанное с любопытством. – Интересно, почему я не видел ее в последний раз, когда был здесь. Направь лампу на гнездо.
 Он подождал, пока не убедился, что Риба застыла на месте, прежде чем осветить собственной лампой сначала белую заплату на потолке, а потом стены до самого пола, как раз под лапидолитовым карманом, и тихо рассмеялся, поняв, что недавние толчки вызвали небольшой обвал потолка, открывший «белую ведьму».
 – Спасибо, дракон, – пробормотал Чанс, подходя к стене и быстро становясь на колени.
 Белый луч скользнул по небольшому бугорку, упавшему с потолка. Быстрыми уверенными движениями Чанс нащупал рассыпающуюся друзу, отстегнул флягу, налил в ладонь немного воды и улыбнулся.
 – Иди сюда, chaton.
 Риба быстро приблизилась к нему. Усевшись на корточки, он протянул сжатую в кулак руку.
 – Что это? – спросила она.
 Чанс разжал пальцы. На ладони сверкали ослепительно-розовые осколки. Среди них выделялась совершенная по форме крохотная иголочка турмалина. Единственная.




 Глава 8


 Риба ошеломленно охнула, уставившись на фиолетово-розовое сверкание на ладони Чанса. В ее взгляде он прочел радость и изумление и, взглянув на россыпь мелких турмалинов, увидел происходящее ее глазами: осколки мечты, воплощенные в густо-розовые, пламенные камешки, переливающиеся, нашептывающие о небывалых сокровищах, ожидающих в подземных глубинах.
 Улыбнувшись, Чанс выбрал разбитые кристаллы из белого ложа раздавленной друзы. Бесчисленные чешуйки слюды липли к пальцам, казавшимися теперь такими же серебряными, как его глаза.
 – Протяни руку, – тихо попросил он, высыпая в мягкую ладошку горсть камней. Риба, вздохнув, повернула несколько раз ладонь, любуясь игрой света в розовых камешках, и, подняв глаза, заметила, что Чанс наблюдает за ней.
 – Знаю, знаю, – кивнула она, смеясь над собой. – Они и двух центов не стоят на распродаже уцененных товаров, но для меня…
 Голое ее замер.
 – Дорожные указатели по пути в страну Оз, – закончил за нее Чанс.
 – Да, – шепнула Риба, по-прежнему любуясь турмалинами. – Если бы только мы смогли добраться сюда пораньше.
 – Прежде чем дракон перевернулся и раздавил их?
 – Как ты догадался? – изумилась Риба.
 Чанс коснулся кончиком пальца ее носа, оставив на нем блестящую слюдяную пыльцу.
 – Надеюсь, ты почувствуешь себя лучше, узнав, что даже если бы мы появились здесь прошлой ночью, это ничего не изменило бы. Для этих бедных красавиц мы опоздали на миллион лет. Но не для этой.
 Он протянул тонкую, безупречную турмалиновую иголочку, зажав ее между большим и указательным пальцами.
 Длиной в дюйм и шириной в одну шестую дюйма, природной идеальной огранки, кристалл был слишком мал, чтобы приобрести густой розовый цвет больших обломков, однако даже в нем проглядывался отчетливый постепенный переход трех оттенков, присущий исключительно турмалинам из Палы. Кристалл был похож на вырезанный из арбуза клин. Девять десятых турмалина имели бледно-розовую окраску, потом шла прозрачно-белая полоса, тонкая, как кожица редкостного плода, а нижняя, утолщенная часть была ярко-зеленой, напоминая арбузную кожуру.
 Риба нерешительно дотронулась ногтем до кристалла, боясь, что камень исчезнет как сон при первом прикосновении реальности.
 – Он настоящий! – вздохнула она. – О, Чанс, он настоящий!
 – Совершенно верно, – согласился Чанс, – но и вполовину не так прекрасен, как твоя улыбка.
 И медленно завладев ее губами, положил кристалл в протянутую ладонь.
 – Добро пожаловать в страну Оз.
 Риба тихо рассмеялась, обдавая его лицо теплым, сладостным дыханием.
 – Спасибо. – И тут же, с нескрываемым возбужденным любопытством, она попросила: – А мы не можем порыться еще немного?
 Чанс с сожалением улыбнулся.
 – Слышу слова истинного старателя. Да, конечно, мы можем попробовать поискать здесь. Но сначала…
 Риба, повернувшаяся к осыпи белого лапидолита на полу, оглянулась:
 – Что сначала?
 Вместо ответа, он притянул ее к себе, обволакивая своим теплом. Риба закрыла глаза, отдаваясь изысканно-сладостным ощущениям, и зовуще приоткрыла губы в безмолвном приглашении, столь же естественном в его объятиях, как тревожный стук сердца. И когда он поднял голову, Риба успела забыть о розовых осколках и крохотном идеальном турмалине, по-прежнему зажатых в ладонях.
 – Спасибо, – выдохнул Чанс.
 – Еще неизвестно, кто кого должен благодарить, – заверила Риба, в чьем голосе смех боролся с желанием.
 – Не за поцелуй, – улыбнулся Чанс, – хотя он стоит всех благодарностей на свете.
 – Тогда за что же? – поинтересовалась она.
 – Ты, – просто пояснил Чанс. – Видеть Чайна Куин твоими глазами все равно, что вновь стать молодым, когда мир вокруг – новый, сверкающий, а впереди ждут лишь надежда и радость.
 И снова начал целовать ее неспешно, почти лениво, проводя руками по телу, словно хотел запомнить каждый изгиб и то мгновение, когда она почти слилась с ним и оба снова обнаружили, как идеально подходят друг другу. Прошло немало времени, прежде чем Чанс нехотя отстранился.
 – Если мы не остановимся, – предупредил он хрипло, – единственное, что ты отыщешь в шахте – меня.
 Риба улыбнулась. Узкая ладошка пробежала по широкой мужской груди, обводя мышцы под черной фланелевой рубашкой, помедлила у пояса, а потом скользнула ниже.
 За то мимолетное мгновение, прежде чем Чанс притянул ее шаловливую руку к губам, Риба услышала, как его дыхание внезапно пресеклось и стало учащенно-тяжелым. Чанс прикусил бугорок теплой плоти под большим пальцем, и Риба вздрогнула от внезапно пронизавшего ее чувственного томления.
 – Пол слишком шероховат для твоей атласной кожи, – покачал он головой, – кто бы из нас ни оказался наверху, когда я буду любить тебя.
 Ее глаза переливались желанием, любовью и весельем.
 – Пожалуй, это стоит нескольких царапин.
 Глаза Чанса потемнели. Он потянулся к Рибе, впившись в ее губы голодным, беспощадным поцелуем, от которого голова шла кругом. Он едва не раздавил ее, сжав стальной хваткой, но Риба не протестовала, желая быть как можно ближе, ощутить его в себе, стать с ним единым целым.
 – Не могу заставить себя быть нежным с тобой, – грубовато прошептал он, пожирая ее глазами. – Если я уложу тебя на пол, боюсь, так и не сумею позволить тебе встать. Один раз, два, три… это не имеет значения. Стоит мне взглянуть на тебя, и я снова изнемогаю от желания. Ты словно огонь в моей крови, chaton.
 Риба дрожащими пальцами обвела губы Чанса, чувствуя, как пылает ее тело, но с нескрываемым сожалением отступила на несколько шагов.
 – Турмалины. Ведь мы здесь для этого, не так ли? – решительно объявила она.
 Ответный смех был почти вызывающим.
 – Никогда не думал, что кому-то придется напомнить, зачем я здесь оказался, – признался он и глубоко вздохнул. – Турмалины. Будь по-твоему, – более твердо сказал он, хотя по-прежнему не отрывал глаз от этого гибкого тела.
 Риба встала на колени рядом с небольшой горкой лапидолита. Минерал обвалился с потолка рядом с одной из толстых колонн, оставшихся с того времени, как старатели вырыли пещеру.
 Когда Риба начала просеивать раздавленные и разбитые камешки, Чанс встал на колени рядом с ней. Вместе они отыскали еще несколько ярко-розовых осколков и даже довольно большой кристалл турмалина, вросшего в обломок лапидолита, но тоже отколотый от великолепного камня, раскрошенного неумолимым драконом, ворочавшимся в глубинах земли и старавшимся натянуть ее, как плащ, на могучие плечи. Но даже в таком уменьшенном виде контраст между ярко-розовым турмалином и холодным серебристо-белым лапидолитом ошеломлял.
 – На несколько миллионов лет раньше, – вздохнула Риба, когда ее пальцы добрались до конца белой горки и царапнули по твердому полу шахты.
 Чанс слегка улыбнулся и сунул горсть собранных кристаллов в карман на поясе. Он оставил бы здесь эти бесполезные блестящие обломки, но знал, что Риба не захочет этого. И вряд ли стоит ее винить. Даже на его скептический взгляд они выглядели каким-то особенным отражением ее радости.
 Чанс поднял Рибу на ноги и отвел немного в сторону.
 – Оставайся здесь, – велел он, вынимая из рюкзака большие прозрачные защитные очки. Натянув их, он вернулся к белому пятну на потолке.
 Острым концом молотка Чанс начал постукивать по лапидолитовому гнезду, находившемуся теперь всего в дюйме над его головой. Скоро лицо и плечи Чанса покрылись блестящей белой крошкой и сверкающими чешуйками слюды.
 Риба нетерпеливо шевельнулась, направив свет на то место в скале, где работал Чанс.
 – У тебя есть еще пара очков? – спросила она.
 Перед тем, как ответить, Чанс вытер рот рукавом. В усах переливались слюда и крохотные кристаллы.
 – Да. Но тебе я их не дам. До сих пор нам везло, но нельзя утверждать, чти так будет и впредь. Лапидо-лит – не что иное, как научное название скоплений минералов кристаллизующихся на определенном виде магмы. И единственное, что их скрепляет, – очень тесная близость. Ни за что не хотел бы видеть, как тонны камней обрушиваются на твою прелестную головку.
 Риба судорожно сглотнула.
 – Если это так опасно, почему ты это делаешь?
 – Для меня это не опасно, – сухо улыбнулся он. – Я просто вернее тебя определяю степень риска.
 И прежде чем Риба смогла придумать ответ, Чанс вернулся к исследованию линзообразного гнезда, время от времени останавливаясь, чтобы сбросить на пол пригоршню измельченного минерала. Вскоре он успел пройти короткое расстояние до верхушки ближайшей колонны. Ярко-белая линза шла дальше, врезаясь в колонну, но Чанс опустил молоток, снял очки, выплюнул зернистую пыль и обернулся к Рибе.
 – Собираешься помочь искать турмалины или взвалишь на меня всю работу? – с невинным видом спросил он.
 – Чанс Уокер, ты самый невыносимый… – начала Риба, но остаток пламенной речи заглушил громкий смех.
 Пробормотав довольно цветистое проклятие, Риба встала на колени и начала просеивать сброшенную Чан-сом породу.
 Он последовал ее примеру, время от времени прищелкивая языком. Риба намеренно игнорировала его, пока их руки не встретились под покровом блестящего белого порошка.
 Пальцы переплелись. Чанс припал губами к ее ладони.
 – Даже гравий на твоей коже имеет особый вкус, – тихо сказал он, сияя глазами.
 Риба покачала головой, так что луч света бешено заметался по стенам и потолку. Молниеносным движением она поднесла жесткую руку Чанса к губам. Кончик языка лизнул шершавую кожу, пробуя ее на вкус, и, прежде чем вновь скрыться, блеснул переливчатой слюдой.
 – Ты прав, – улыбнулась Риба. – На тебе даже пыль вкусная.
 – Опять соблазняешь меня, – вздохнул Чанс, наклоняясь, чтобы поцеловать ее. Когда он поднял голову, над ее губами, там, где их коснулись усы, сияли чешуйки слюды.
 – Моя женщина, – пробормотал он, – сверкает, как бриллиант, стоит лишь ее коснуться.
 Ее губы раскрылись в безмолвном приглашении, и Чанс, тихо выругавшись, снова занялся поисками турмалина. Они нашли множество обломков и несколько цилиндрических сегментов, бывших когда-то осколками турмалина, длиной и толщиной в палец Чанса, прежде чем многочисленные конвульсии земли не разрушили целостность розовых драгоценностей.
 – Ну, – вздохнула Риба, глядя на белую заплатку, ярко выделявшуюся на вершине колонны, – снова начнем с потолка?
 Чанс проследил за направлением света.
 – Нет.
 – Почему?
 – Позволь мне рассказать тебе одну историю о том, как мы «подрезаем» колонны, как это называли в Лайтнинг Ридж. На свете не бывает двух участков земли одинакового состава. Чайна Куин, например, напоминает многослойный фруктовый торт, наполненный самой разной начинкой, причем слои тоже неровные и расположены как попало. Вместе их держит крем, но в одних местах он тоньше, чем в остальных. Эти колонны могут быть всего-навсего гнездами лапидолита, скрепленного затвердевшей грязью.
 Риба с неприятным чувством оглядела колонны, разбросанные по всей подземной комнате.
 – С другой стороны, – продолжал Чанс, улыбаясь, – на дальнем конце шахты колонны могут быть тверды, как гранит. Я мог бы поработать киркой и выяснить, если ты хочешь, конечно.
 – Э-э, нет, спасибо, – пробурчала Риба, наклонив голову так, что свет залил соседнюю колонну. Теперь, когда она знала, что искать, сразу стали видны различия структуры. Конечно, они находятся в центре пегматитовой дайки, но пегматит – просто другое название для безумного смешения минералов.
 – Умница, – кивнул он. – Арабам до тебя далеко.
 – Каким арабам? – удивилась Риба.
 – Они вложили деньги, полученные от продажи нефти, в права на разработку единственной известной в мире цаворитовой шахты. Прекрасная сделка. Африканское правительство, владевшее этой шахтой обанкротилось.
 Риба нахмурилась.
 – Я что-то читала об этом…
 – И дочитала до конца? – сухо осведомился Чанс.
 – Нет.
 – Все очейь просто. Обычная человеческая алчность. Арабы решили, что не стоит тратить деньги на оборудование и развитие шахты, и велели горнякам подрезать толстые опоры. Все пошло как по маслу. В колоннах оказалось так же много зеленых гранатов, как повсюду в этой шахте… пока не произошел обвал. Тогда остались лишь кровь и трупы. Конечно, заживо были погребены не подлые ублюдки, владеющие шахтой.
 – Думаю, – выдавила Риба, – что опоры Чайна Куин хороши в том виде, в каком они есть. Никакого подрезания. Никаких причесок. Даже ванны не надо.
 – Мудрое решение.
 Чанс медленно осветил лампой каждую колонну.
 – Всего лишь пять. Не очень-то много, если учесть энергию и неугомонность дракона Палы, не говоря уже о разрывах, провалах и той химической неразберихе, которая здесь считается скальной породой. – И, заметив встревоженное выражение лица Рибы, поспешил успокоить: – Я работал в куда худших шахтах. Но теперь, когда лучше познакомился с Чайна Куин, никогда больше не возьму тебя сюда.
 – Ненастолько я и напугана.
 – Никаких походов, пока я не увижу отчеты твоего геолога и не пойму, в каком состоянии шахта, – отрезал он, словно не слыша слов Рибы. – И, возможно, после этого я тем более не позволю тебе сюда и шагу сделать. Собственно… – он снова обвел лампой огромное подземное помещение, –…думаю, пора выводить тебя отсюда. Нас ждут обед и крепкий сон.
 – Мы не станем обедать здесь?
 – Не в этот раз.
 – А как насчет тебя? Собираешься сдаться и забросить Чайна Куин?
 – Порыскаю тут немного, пока ты отдыхаешь, – улыбнулся Чанс.
 – Если это безопасно для тебя, значит, безопасно и для меня, – спокойно, но упрямо возразила Риба, выдвинув вперед подбородок.
 – Я уже все объяснил, – небрежно бросил Чанс, поднимая Рибу на ноги. – Мои понятия о безопасности для тебя и меня немного различны.
 Она попыталась спорить, но Чанс закрыл ей рот поцелуем.
 – Хочешь вернуться в холмы, где трава мягка, как ветер? – пробормотал он, с каждым словом обводя контуры ее губ. – Но не так мягка, как ты, котенок… Боже, как я тебя хочу.
 Он с хриплым стоном притянул ее к себе, завладев ртом с той же жадностью, с какой мечтал завладеть телом.
 – Ты победил, – выдохнула Риба, когда Чанс наконец поднял голову. – Пойдем, отыщем эту вершину холма.
 Чанс нагнулся, пристегнул рюкзак и огляделся, желая убедиться, что они ничего не оставили, а потом, переложив кирку и лопату в левую руку, протянул ей правую и улыбнулся.
 – Не могу дождаться, когда стану любить тебя в солнечном свете, – тихо сказал он. – Всю тебя, жаркую, и сладкую, и мягкую, вобравшую меня в себя…
 Восхитительная дрожь томления прошла по телу Рибы. Ей хотелось потянуться и обвиться вокруг своего мужчины, подобно пушистой кошке медово-золотистого цвета, и мурлыкать признания в любви.
 – Чанс, – тихо пробормотала она, – до солнечного света так далеко…
 Но прежде, чем он успел ответить, почва под ногами чуть дрогнула. Сверху посыпались тонкие струйки пыли. Воздух словно завибрировал, гранитные плиты застонали – но слишком тихо, чтобы уши человеческие могли услышать их жалобу. Потолок, казалось, растянулся и слегка наклонился, сдвигая скалы и камни, скрытые под слоем грязи еще с той поры, как эта пещера была вырыта, больше чем полвека назад.
 Чанс пошатнулся и в падении сбил Рибу. Оба покатились по полу, к твердой гранитной стене в конце пещеры. Позади них потолок застонал снова, уже громче, и вздрогнул в момент высвобождения. Лавина камней с ужасающим ревом рухнула вниз, похоронив под обвалом то место, где только что стояли Риба и Чанс.
 Чанс закрыл Рибу своим телом, защищая ее единственным доступным ему способом. Грязь и каменная пыль взметнулись вверх, окутав их удушливой массой. Чанс чуть сдвинулся. Камни, размером с его кулак, скатились со спины и загрохотали по полу пещеры.
 – Риба, – взволнованно спросил он, – ты ранена?
 Его руки пробежали по ее трясущемуся телу в поисках ран и ушибов.
 – Синяки и царапины. Главным образом, испуг, – дрожащим голосом пробормотала она. – Что стряслось?
 – Толчок. Чуть более сильный.
 – Что-то вроде соломинки, сломавшей спину верблюда? – пошутила она, поднимая голову и стараясь улыбнуться.
 – Ну, да. Только нам, к сожалению, не повезло: оказались на этой самой спине этого самого проклятого животного, когда все случилось.
 – Ты ранен! – охнула Риба, заметив струйки крови, сбегающие по темной щеке Чанса.
 – Ерунда, задело камешком, – отмахнулся он.
 Конус света с его шлема побежал по телу Рибы. Ни одного пореза. Он сумел защитить ее от худшего. Правда, рубашка была порвана, и Риба не преувеличивала, говоря о царапинах и синяках, но все обошлось испугом. Облегченно вздохнув, Чанс сел и начал разыскивать инструменты, которые отбросил к гранитной стене, когда начался обвал. Они оказались рядом, засыпанные каменной крошкой, но все-таки острие кирки поблескивало светлым металлом из-под пыли.
 Чанс вытащил кирку и лопату и положил около Рибы.
 – Оставайся на месте, – велел он. – Если потолок снова начнет обваливаться, прижмись к гранитной стене. Это самое безопасное место.
 Риба наблюдала, как Чанс осторожно обходит подземное помещение. Сначала ей показалось, что пещера выглядит такой маленькой из-за пыли и гор щебенки, но тут же она поняла, что землетрясение почти целиком ее уничтожило. Страх обдал Рибу ледяной волной, но она все же нагнулась вперед, пытаясь разглядеть маленькое отверстие, через которое они вошли.
 Но от тоннеля не осталось ничего, кроме горы камней и гравия, возвышавшейся от пола до потолка. Лаз был похоронен под тоннами земли. Она и Чанс замурованы в шахте. Похоронены заживо.
 Паника пронизала Рибу, сотрясая тело, пока не застучали зубы. Задушенный звук сорвался с ее губ, но Риба решительно сунула кулак в рот, кусая пальцы, чтобы не застонать. Боль на время вернула ее к реальности, заставила забыть о безрассудном страхе. Риба судорожно втянула воздух в парализованные ужасом легкие, заставляя себя дышать глубоко и ровно, несмотря на сгущающуюся духоту, и постараться думать, прежде чем поддаваться безумию.
 Через несколько минут она немного успокоилась, паника начала отступать, оставив ее мокрой от пота и трясущейся, но снова вполне владеющей собой. Помогло наблюдение за Чансом. Его сила, спокойствие, то, как он неспешно обходил пещеру, пытаясь установить масштабы несчастья, ободрили ее. Если что-то можно сделать, Чанс сделает это. И что бы ни произошло, Риба не одинока. Он здесь. Надежность и свет двигаются к ней через тьму.
 Чанс легко опустился на колени перед Рибой, слегка наклонив голову набок, чтобы посмотреть на выражение ее лица и не ослепить при этом лучом нашлемной лампы. Он взял ее руку, заметил багровые следы от зубов, мертвенную бледность кожи, дрожь, пробегавшую по телу при каждом вздохе, и очень осторожно прижался губами к ее пальцам.
 – Могло быть хуже, chaton, – шепнул он. – Никто из нас не ранен. Воздуха хватит надолго и воды тоже. Но вход в тоннель завалило.
 Не дождавшись никакой реакции от Рибы, он сжал ее руку.
 – Ты уже знаешь это, так ведь?
 – Да…
 Ее голос оборвался. Риба сглотнула, хотя во рту не было слюны, и снова попыталась ответить:
 – Да, я видела.
 – Между нами и тоннелем не меньше шести метров каменной осыпи и грязи, и нет никакой гарантии, что сам лаз не исчез. Обвал начался в том конце пещеры.
 Риба выжидала, сжимая обеими ладонями его сильную руку.
 – Если придется, я прокопаю тоннель через этот завал, – спокойно продолжал Чанс. – Однако непонятно, к чему это приведет. Мне нечем укреплять края, а галька и щебень при малейшем толчке снова поползут вниз.
 Риба слегка кивнула, послав луч света по хаотическому нагромождению камней.
 – Думаю, у нас больше шансов, если я начну копать с этой стороны, – продолжал Чанс, поворачивая голову, пока луч фонаря не засиял на левой стене, кончавшейся светлым вкраплением гранита. – В нескольких метрах должен быть еще один тоннель, более узкий, который прорыли твои родственники в поисках пегматита.
 Риба поколебалась, изучая измазанное грязью лицо. Чанс, не дрогнув, встретил ее взгляд, но за его спокойствием явно что-то крылось.
 – Ты чего-то не договариваешь?
 Чанс, нахмурившись, прижался щекой к ее ладони.
 – Пойми, нет никаких гарантий, что тоннель, который я ищу, идет параллельно пещере и на этом же уровне, – признался он. – Это просто опасная игра, которую все-таки нужно вести.
 – Но все-таки менее опасная, чем раскопки вот этого? – спросила Риба, показывая на завал.
 – Да.
 – Делай, как считаешь нужным, – просто ответила Риба.
 – Chaton, – прошептал Чанс, – мне не следовало приводить тебя в эту проклятую дыру.
 – С тобой или без тебя я так или иначе когда-нибудь все равно спустилась бы в Чайна Куин. И если возможно выбраться отсюда, ты именно тот человек, который поможет нам выбраться. Будь я одна…
 Риба неожиданно обхватила руками Чанса, с удивительной силой прижавшись к нему, но тут же отпустила.
 – Я рада, что сейчас мы вместе, – прошептала она, прикасаясь к твердым губам дрожащими пальцами. – Что бы ни случилось, я предпочитаю быть с тобой, чем с кем-то еще.
 Чанс закрыл глаза, не в силах сдержать охвативших его чувств. И когда веки снова поднялись, эти бездонные глаза сверкнули чистейшим серебром. Без единого слова он поднялся и начал шагами измерять расстояние от завала до стены, через которую надеялся пробиться, чтобы найти тоннель, ведущий наверх, к солнцу.
 – Когда я раньше спускался в шахту, – сказал он наконец, постукивая по стене, переходящей в гранит, – то сразу определил, что здесь работали любители. Все эти тоннели, отходящие от основного, идут параллельно друг другу, и различаются только шириной. Настоящий горняк прорыл бы их вверх, вниз и в сторону в поисках потерянной жилы. В то время я просто посмеялся над этими параллельными тоннелями, а теперь чертовски благодарен, что твои родственники ни на грош не разбирались в старательском деле.
 Риба промолчала, понимая, что он не ожидает ответа и говорит просто для того, чтобы успокоить ее звуками своего голоса, и постаралась держать голову так, чтобы свет падал перед Чансом, пока тот исследовал состав стены.
 Он несколько раз обошел края завала и стену, измеряя опытным глазом углы и расстояния. Время от времени он неожиданно замирал, словно рассматривая или создавая одному ему видимую карту, и наконец выбрал участок всего в нескольких футах от того места, где земляная стена сливалась с гранитной. Перед тем как начать копать, Чанс подошел к Рибе и, встав перед ней на колени, медленно улыбнулся, блеснув белоснежными зубами на фоне загорелого, покрытого грязью лица.
 – Один поцелуй на удачу.
 Она почувствовала его губы, теплые и сладостные, прикосновение рук, твердых как гранит, услышала прекрасные певучие и непонятные слова… но тут Чанс неожиданно отстранился. Через мгновение до нее донеслись удары кирки и скрежет щебня о металл. Она осторожно прошла вдоль гранитной стены, пока не отыскала положение, откуда свет нашлемной лампы падал на руки Чанса, помогая ему в работе.
 Долго, очень долго в пещере слышались лишь грохот и звон. У ног Чанса постепенно росла горка земли. Он, ни на что не обращая внимания, ритмично и неустанно взмахивал киркой, как хорошо отлаженный автомат. Грязная, мокрая от пота рубашка липла к телу пропыленной оболочкой. Почти не прерывая работы, Чанс снял рюкзак, оружейный чехол и сорочку. Гора щебня продолжала расти.
 Риба вытащила из заднего кармана перчатки, надела их и взялась за лопату.
 – Если я стану слева, то смогу убирать мусор.
 Чанс внезапно повернул голову, стараясь разглядеть выражение лица Рибы. В каждом ее движении проглядывала решимость.
 – Старайся отбрасывать его лопатой как можно дальше, иначе придется всю работу делать заново, – немного поколебавшись, сказал он. – И, улыбнувшись, добавил: – Ты бы удивилась, узнав, сколько мусора может скопиться на нескольких квадратных метрах.
 Первые несколько минут Рибе пришлось сражаться с тяжелым неподатливым инструментом. В последний раз она имела дело с чем-то подобным, когда в детском саду играла в песочнице. С другой стороны, гимнастика развивает упорство, как и координацию движений. Не прошло и получаса, как она вошла в ритм, позволяющий управляться с лопатой, не тратя лишних усилий. Конечно, она и вполовину не была так сильна, как Чанс, зато обладала присущим гимнастам чувством равновесия, позволяющим рационально использовать любое усилие.
 Но несмотря на это, мышцы рук и ног скоро заныли от непривычного труда. Риба старалась не обращать на это внимания, зная по прошлому опыту спортивных тренировок, что эта боль еще не означает конец света. Когда ее мускулы сведет от напряжения, а дрожащие руки откажутся сжимать ручку лопаты, тогда Риба отдохнет. А пока сделает все от нее зависящее.
 К тому времени как Риба взглянула на часы, мышцы рук горели, как обожженные, – верный предвестник судорог. Она с удивлением обнаружила, что со времени обвала прошло уже больше часа. Опершись о лопату, Риба вытерла лицо рукавом фланелевой сорочки. На секунду она едва не поддалась искушению последовать примеру Чанса и тоже раздеться до пояса, но ограничилась лишь тем, что закатала рукава, расстегнула сорочку, оставив застегнутыми всего две пуговицы, и завязала полы узлом под грудью.
 – Выпей немного воды.
 Голос Чанса заставил Рибу встрепенуться. Она подняла голову. Чанс по-прежнему взмахивал киркой. Он не останавливался ни на минуту, лишь иногда отбрасывая слишком тяжелые для Рибы камни.
 – А ты? – спросила она, наблюдая, как перекатываются упругие бугры под загорелой кожей, когда кирка глубоко вонзалась в стену. Капельки пота блестели на волосах, отражая свет, словно десятки крошечных кристаллов, скатывались по покрытой пылью коже. В каждом его движении, в самом присутствии, решимости и гибкой грации проглядывала примитивная первобытная мощь Тигриного Бога.
 – Немного погодя, – кивнул он. – Я знаю свои пределы.
 Риба не могла понять, есть ли вообще предел его силам. Даже стоя на коленях, чтобы было удобнее добираться до уже выкопанной дыры, Чанс, казалось, по-прежнему был полон неуемной энергии.
 Сняв с пояса фляжку, она сделала всего несколько глотков, зная, как опасно работать лопатой на полный желудок. Вернув флягу на прежнее место, она растерла горящие плечи и снова подняла лопату.
 Вскоре она перестала смотреть на часы. Время измерялось интервалами от одной лопаты щебня до другой, секунды вызванивались сталью, ударявшей о камень, минуты – шорохом гальки, вылетавшей из прорытого Чансом тоннеля, часы – усталостью, окутывавшей ее тело серым плотным покрывалом. Риба превратилась в автомат: она видела лишь неуменьшающуюся гору камней и песка, следуя за движением конуса света, лившегося с ее шлема.
 Неожиданно сильные руки сжали ее плечи, разминая мускулы, прогоняя судороги, ставшие за последний час неотвязно-привычными, как и волдыри, вздувшиеся под перчатками. Дыхание Чанса холодным ветерком овеяло ее щеки.
 – Я бывал в десятках шахт с десятками мужчин, – спокойно сказал он, массируя ее усталые плечи, – но не мог и мечтать о лучшем партнере, чем ты. Откуда ты черпаешь такую храбрость?
 Риба прерывисто вздохнула и откинулась на его грудь.
 – В душе я громко рыдаю, – призналась она.
 Руки Чанса на мгновение замерли. Чуть задев Рибу шлемом, он поцеловал ее в плечо.
 – Я тоже.
 И, слегка сжав, отстранил ее.
 – Отдыхай. Мы больше не сможем работать вдвоем – слишком мало места. Если замерзнешь, накинь мою рубашку.
 – Замерзну? – неверяще спросила она.
 – Прислонись на несколько секунд к граниту и скажешь, жарко ли еще тебе.
 Отвернувшись, Чанс взялся было за кирку, но остановился.
 – Если это не слишком тебя расстроит, лучше бы выключить свет, пока ты сидишь. Но если тебе неприятно находиться в темноте, тогда не стоит.
 Риба, поколебавшись, потянулась к батарейкам, висевшим на поясе. Чанс не стал бы просить об этом без лишней необходимости. Раздался щелчок, и лампа на шлеме погасла. Мрак сомкнулся вокруг нее.
 – Ты не обязана делать этого, котенок, – мягко сказал Чанс.
 – Знаю.
 Чанс легко коснулся ее лица, пробормотав что-то на певучем непонятном языке, который она не слышала ни от кого, кроме него, и хотя Риба по-прежнему ничего не поняла, но почему-то сразу успокоилась.
 Когда свет исчез в норе, посылая назад всего лишь слабые белесые отблески, Риба прижалась лбом к коленям и закрыла глаза. По крайней мере так ей не придется вглядываться во тьму.
 Она несколько раз глубоко вздохнула и постаралась расслабиться, зная, что сейчас все равно не сможет ничего предпринять. Чансу нужна лопата, потому что тоннель слишком узок, чтобы размахнуться киркой.
 Через несколько минут Риба поднялась, включила свет и встала так, чтобы видеть тоннель, в котором работал Чанс. Он почти исчез в отверстии и, лежа на боку, продолжал вгрызаться в толщу стены.
 Риба снова выключила лампу и устремила взгляд на Чанса, вынуждая себя думать лишь о силе и решимости, с которыми он дюйм за дюймом пробивал дорогу, пользуясь лишь силой собственных плеч и острием лопаты.
 Мышцы Рибы дрожали от слабости, особенно теперь, когда она больше не работала. Но она старалась не обращать внимания на неприятные ощущения, зная, что они пройдут.
 Время от времени она делала несколько упражнений, сгибая и разгибая руки, чтобы их не свело судорогой. Чанс оказался прав. Сидеть на жестком полу Чайна Куин было ужасно холодно.
 Хриплый крик заставил Рибу вскочить. Спотыкаясь, она ринулась к тоннелю, лихорадочно нащупывая переключатель на поясе, и опустилась на четвереньки, стараясь втиснуться в узкое пространство.
 – Чанс! Ты не ранен?
 – Наоборот! Нам, кажется, повезло. Я добрался до какого-то лаза.
 Волна облегчения прошла по телу Рибы, оставив ее ослабевшей от радости. Хорошо, что она уже стоит на четвереньках, иначе упала бы!
 Она ждала, затаив дыхание, пока Чанс расширял проход.
 Через несколько минут стало ясно, что они едва не разминулись с тоннелем. Пол прорытого Чансом лаза сходился с потолком другого тоннеля под острым углом. Если бы Чанс начал рыть на несколько дюймов выше или правее, все было бы зря.
 Риба смотрела на отверстие, вздрагивая от запоздалого страха. Она только сейчас поняла, что Чанс играл наугад, вслепую. Он, должно быть, понимал, что пробиться сквозь завал невозможно. Хорошо, что Риба этого не знала. Было так утешительно верить, что если ничего не получится с первого раза, всегда есть второй шанс.
 – Что случилось? – удивился Чанс, освещая ее лицо. – Ты должна бы улыбаться.
 – Я только сейчас сообразила, как тонка соломинка, за которую мы цепляемся.
 Зубы вновь ярко блеснули под пыльными темными усами.
 – Чудеса всегда случаются в самые непредвиденные моменты, однако случаются все равно. – Длинные пальцы сжали ее подбородок. – Улыбнись для меня, моя женщина.
 Риба послушно улыбнулась, не обращая внимания на слезы, скатившиеся по грязным щекам на руку Чанса.
 – Конечно, это настоящая мышеловка, – сказал Чанс, меряя взглядом ромбовидное отверстие, и, просунув голову внутрь, осветил узкий лаз так далеко, как мог. Риба почувствовала внезапное напряжение, охватившее его, и хотела уже спросить, что случилось, однако, вовремя спохватившись, промолчала.
 – Лучше лезть туда ногами вперед. Я пойду первым. Ты передашь мне все инструменты, а потом полезешь сама. Сними сначала пояс. Он будет мешать.
 Риба послушно вылезла из тоннеля и последовала указаниям Чанса, и когда тот пролез в нору ногами вперед, собрала все, что было оставлено у завала, свалила инструменты перед собой и, отталкиваясь руками, начала пробираться к маленькой далекой дыре.
 Руки Чанса появились в отверстии, на миг испугав Рибу. Она вкладывала инструменты в его пальцы, наблюдая, как исчезает вещь за вещью. Под конец она протянула пояс и попыталась перевернуться, чтобы тоже вылезти вперед ногами, и только гибкость гимнастки позволила ей сделать это в тесной дыре.
 – Готова? – спросил Чанс, сунув голову в отверстие, и удивленно присвистнул, заметив, как ловко она успела перевернуться. – А я-то думал, что только кошка способна сделать нечто подобное в этой норе.
 Риба, лежа на животе, молча начала ползти к нему. Сильные руки Чанса сомкнулись вокруг ее щиколоток, помогая двигаться, и, когда Риба наполовину высунулась из лаза, он вытащил ее в обнаруженный тоннель, поставил на ноги, но не отпустил. Риба медленно повернулась, счастливая тем, что находится в его объятиях.
 Новый тоннель оказался на удивление большим, шириной в шесть футов, и почти таким же высоким, хотя выглядел странно-пустынным и одиноким. При каждом ее шаге с пола поднималось облачко белой пыли.
 – Я ожидала чего-то гораздо меньшего, – заметила Риба.
 – Я тоже, – бесстрастно ответил он.
 Риба обернулась, мгновенно встревожившись. Под этой странной сдержанностью явно крылось что-то недоброе.
 – Скажи мне, – прошептала она.
 – Это брошенный тоннель.
 Риба, не понимая, выжидала.
 – Тоннель закрыт с обоих концов, – спокойно объяснил Чанс. – Он никуда не выходит.




 Глава 9


 Риба вгляделась в глаза Чанса – узкие щелки на темном лице.
 – Где будем копать? – просто спросила она.
 Чанс на мгновение опустил ресницы. Она почувствовала, как кончики его пальцев обводят губы, щеки, глаза, словно он внезапно ослеп и хотел вновь узнать Рибу, уже на ощупь.
 – Такая храбрая… – выдохнул он, целуя ее с нежностью, вызвавшей мгновенно ожегшие веки слезы. Затем Чанс нагнулся и, подняв пояс, застегнул его на талии Рибы.
 Оказалось, что он уже успел надеть свой ремень и сорочку. Набросив на плечи лямки рюкзака и ружейного чехла, он взял в левую руку кирку и лопату и, протянув Рибе правую, безмолвно повел в тоннель.
 – Что позади нас? – спросила Риба.
 – Несколько метров прорытой дороги и гранитная стена.
 – А впереди?
 – Завал.
 Риба невольно споткнулась.
 – Тот же самый?
 – Старый.
 – Откуда ты знаешь?
 – В воздухе висит только та пыль, которую мы поднимаем ногами.
 Чем дальше они шли, тем неровнее становился пол тоннеля. Грязь и камни были хаотически разбросаны повсюду, словно шахтеры попросту перевернули тачки и ушли. Тоннель то расширялся до шести футов, то становился почти вдвое уже. Стены были темными, без вкраплений слюды или кварца. Здесь пегматитовая жила вновь ускользнула от предков Рибы, чтобы обнаружиться много лет спустя и на несколько футов правее.
 – Он похож на тот, через который мы проникли в большую выработку? – спросила Риба.
 – Тот же пласт, – согласился Чанс. – У тебя верный глаз. Я еще сделаю из тебя настоящего горняка.
 Он нежно сжал ее руку.
 – Но почему они прокопали этот тоннель таким большим, а другой – совсем маленьким?
 – Разные старатели, – коротко ответил Чанс. – Здесь работал оптимист, настолько уверенный в удаче, что прорыл достаточно широкий для тачек тоннель. Правда, он не слищком-то хорошо разбирался в горняцком деле.
 – Почему?
 – Чем шире лая, тем больше возможность обвала. Оглянись, этот тоннель начал разрушаться еще до того, как был полностью вырыт.
 Риба поняла, что груды земли и камней, разбросанные в тоннеле, образовались в результате небольших обвалов, а сам тоннель медленно оседает в землю.
 – Здесь было сильное землетрясение, – пояснил Чанс.
 Но Риба, оглядываясь по сторонам, увидела лишь новые груды щебня.
 – Откуда ты знаешь?
 – Подними голову.
 Риба немедленно послушалась и, увидев пирамидальную выемку в потолке с неровными краями, вздрогнула и зашагала быстрее.
 – Не спеши, – посоветовал Чанс. – Это самое безопасное место во всей проклятой шахте. То, что должно было упасть, уже упало.
 Тоннель сворачивал вправо и кончался огромным завалом. Чанс отпустил руку Рибы и начал исследовать стену из щебня. Оглядев ее, он поднялся вверх, насколько смог, и несколько раз воткнул в породу ручку лопаты. Палка вошла на треть длины. Чанс вытащил ее, перевернул и начал копать.
 Риба молча наблюдала как поднимаются в воздух облака пыли, и пыталась понять, что задумал Чанс. Через несколько минут она увидела, что он медленно скрывается за грудой камней. Внезапно, он снова появился и направил свет в ее сторону.
 – Отойди подальше.
 Риба молча послушалась. Кирка, рюкзак, пояс с инструментами сползли по склону завала. Чанс продолжал копать. Через несколько минут, единственными признаками его присутствия остались тусклый свет и шорох песка, сползавшего на пол тоннеля. Риба, поминутно глядя на часы, отнесла подальше его пояс и инструменты и села рядом. Подняв кирку, она почувствовала, как мышцы рук и плеч пронзили горячие иглы. Невозможно было представить, как у Чанса хватает мужества и сил продолжать рыть.
 – Риба, ты меня слышишь?
 Голос Чанса, искаженный расстоянием, прозвучал слабо и неестественно.
 –Да.
 – Я пробрался через завал и собираюсь пройти несколько шагов выше по тоннелю. Подожди там, где стоишь.
 Риба, подавив страх, проглотила просившиеся на язык протесты и спокойно сказала:
 – Я подожду.
 И против воли, сама не зная почему, добавила:
 – Три минуты.
 Ей показалось, что Чанс рассмеялся, но спустя мгновение, она сама засомневалась, так ли это. Засучив грязный рукав, Риба пристально наблюдала, как секундная стрелка ползет от деления к делению. Ровно сто одиннадцать секунд спустя, она услышала приближающиеся шаги Чанса и подняла голову, почти боясь спросить, что он обнаружил.
 – Я пока не знаю, – сообщил он, отвечая на безмолвный вопрос. – Метрах в восьмидесяти еще один завал.
 Риба медленно сняла пояс с инструментами, готовясь последовать за Чансом через гору щебня. Поднявшись на вершину, она поняла, что в отличие от этого завала, новый не доходит до потолка, так что остается достаточно пространства, чтобы пробраться через него, как только Чанс разровняет вершину.
 Она передала ему инструменты и скользнула в его объятия. Чанс прижал Рибу к груди, окутывая ее своим теплом и резковатым запахом мужского пота. Затем он отстранился и оглядел тоннель.
 – Да, прокопать его, должно быть, было чертовски трудно.
 Луч осветил несколько балок, вросших в пол тоннеля. Они напоминали толстые столбы, брошенные так близко друг от друга, что пробраться через них было нелегкой задачей. Другие брусья были сложены по бокам тоннеля, образуя что-то вроде стен. Все они выглядели старыми, выщербленными, сухими. Дерево, однако, было по-прежнему темным, поскольку давным-давно не видело солнечного света.
 Тоннель шел с ровным наклоном, достаточно пологим, чтобы горняк мог спокойно катить тачку. По дороге Риба и Чанс встретили другие деревянные ограждения, еще сдерживающие готовые вот-вот обрушиться стены шахтной выработки. Некоторые бревна сломались, пропуская осыпающийся щебень, остальные еще стояли, постепенно поддаваясь природе и времени. Тоннель казался Рибе живым организмом, существующим в иной временной шкале, где человеческая жизнь была немногим больше песчинки, скользившей по каменной стене.
 Один из укрепленных участков особенно заинтересовал Чанса. Он долго изучал стены и бревна, медленно освещая разрушающийся каменный пласт, словно пытался читать на стене мелкий шрифт, нанесенный неведомой рукой.
 Риба тоже присмотрелась, но увидела что скалистый слой проходил по стене неровной диагональной полосой.
 На обоих концах пласт казался темнее, очевидно, там он был более крепким.
 Наконец Чанс снова повернулся к Рибе. Она выжидала, но он ничего не говорил. Вместе они направились туда, где тоннель сворачивал влево, круто поднимался и кончался горой, усыпанной булыжниками.
 – Динамит, – наконец пояснил он, глядя на неровные осколки.
 – Откуда ты знаешь?
 – Сам не раз Использовал, – пожал плечами Чанс. – Но, конечно, не таким образом.
 – Каким?
 – Чтобы закрыть вход в шахту.
 – Что ты имеешь в виду?
 Нагнувшись, Чанс поднял обломок гранита. Даже после десятилетий тьмы, на нем отчетливо виднелось пятно, оставленное еще недавно живым лишайником.
 – Это свалилось с поверхности, – пояснил он, показывая на лишайник. – И взгляни на цвет самого гранита. Он побелел под солнцем, ветром и дождями.
 Чанс осмотрел нагромождение осколков, скрепленных темной землей. До солнца совсем недалеко, но в каком направлении идти? И как сдвинуть массивную гранитную плиту?
 – Так близко и так чертовски далеко, – пробормотал он и тихо, но злобно выругался, так что по спине Рибы прошел холодный озноб. После второго долгого осмотра он повернулся и направился вниз по тоннелю, туда, откуда они пришли, ведя за собой Рибу. Она шла медленно, понимая, что удаляется от солнечного света, сиявшего над толщей скал.
 – Готов побиться об заклад, он забросил шахту в 1908 году, когда китайская императрица умерла и розовые турмалины перестали покупать, – спокойно сказал Чанс, словно вовсе не впадал в ярость минуту назад. – Иисусе, как же он должно быть, ненавидел Чайна Куин!
 – Кто?
 – Человек, который зажег спичку, взорвал вход в шахту и ушел навсегда.
 Никто из них больше ничего не сказал до тех пор, пока Чанс не остановился перед той частью тоннеля, которая так заинтересовала его раньше. Сняв перчатки, он осторожно провел кончиками пальцев по стене, как раз над креплением. Риба безмолвно ждала, слишком ошеломленная, чтобы задавать вопросы. Сама мысль о том, что небо и солнце так близко, едва не сводила с ума, но Риба, осознав, что пустые волнения ни к чему не приведут, сосредоточилась на Чансе.
 – Я собираюсь кое-что попробовать, – сказал он наконец, отступив от стены. – Если это не сработает, поедим, отдохнем и потом решим, в каком месте пробивать вход в старом завале.
 Сняв рюкзак и ружье, он отложил их в сторону, прислонил к стене лопату и взял кирку. Потом посмотрел на Рибу и улыбнулся:
 – Еще один поцелуй на удачу?
 Риба молча бросилась в объятия Чанса, изголодавшись по его теплу, по чувству безопасности, всегда охватывающему ее в его руках. Она прижалась к нему, что-то неразборчиво бормоча, ощущая, как он окутывает ее своим телом, вливая силу и мужество, чувствуя на языке соленый вкус его пота, смутно сознавая, что и он, в свою очередь, упивается ее вкусом, ласкает ее с нежностью и голодом, пробудившими в ней желание никогда не покидать его объятия.
 – Если удача будет хотя бы вполовину такой ослепительной, как поцелуй, – прошептал Чанс, сжимая Рибу так крепко, что она не могла дышать, – считай, что мы уже выбрались отсюда.
 Он слегка разжал руки и осмотрелся.
 – Стой примерно в трех метрах выше по тоннелю, – велел Чанс, показывая назад, на гору обломков гранита. – Если крепление не выдержит, не хочу, чтобы ты набрала земли в ботинки, – добавил он, мрачно улыбаясь.
 Риба отошла на пять шагов, повернулась, и стала наблюдать. К ее удивлению, Чанс не подошел к стоявшим в ряд вертикальным подпоркам, а направился к брусьям, нагроможденным у твердой стены. Потом, встав спиной к опорам, он поднял кирку и вонзил ее в беспорядочную груду брусьев. Дерево, хотя и старое, оказалось на удивление крепким. Вопреки ожиданиям Рибы от бревна не отлетело ни единой щепки. Чанс с силой дернул за рукоятку кирки, пытаясь сдвинуть бревно. Толстый кусок дерева, чуть заметно вздрогнул, и с него полетели комья грязи. Чанс снова дернул. Под черной фланелевой сорочкой, натягивая ткань, напряглись мускулы. Еще рывок – и швы на спине разошлись. Зато бревно стронулось на несколько дюймов. Но Чанс упрямо продолжал тянуть снова и снова, вытаскивая тяжелую балку из многолетнего гнезда.
 Всего бревен было семь, и каждое такое же толстое и тяжелое, как первое. Как только одно покачнулось, угрожая сбить с ног Чанса, Риба метнулась вперед и попыталась остановить его. Бревно упрямо ползло вниз. Шесть футов длины, восемь дюймов ширины и, должно быть, немалый вес.
 В конце концов Рибе пришлось подпереть бревно камнем, чтобы удержать его на месте. Но Чанс ничего не замечал, занятый поединком с упрямым креплением; в случайной вспышке нашлемной лампы его глаза сверкнули кованым серебром. В длинной прорехе на спине было видно, как под блестевшей, как смазанный металл, кожей перекатываются мускулы.
 Риба стояла и смотрела, забыв о времени, о страхе, забыв обо всем, кроме Чанса, не в силах отвести от него глаз, завороженная первобытной силой и мощью. И когда Чанс сдвинул с места последнее бревно, стена тоннеля обрушилась. Чанс отпрыгнул в сторону, увлекая за собой Рибу. Они вместе молча наблюдали, как земля осыпается вокруг вертикальных опор, скрывая их едва ли не наполовину.
 – Чанс, – хрипло сказала Риба, чувствуя жар его вспотевшего тела, – вся твоя работа насмарку…
 Он легко коснулся ее щеки губами:
 – Ошибаешься, это сэкономило мне кучу труда.
 Чанс вернулся к почти уничтоженному креплению, осветив лампой провал на том месте, где земля осыпалась между установленными рядом вертикальными подпорками.
 – Выключи свет, – велел он.
 Риба без лишних вопросов щелкнула выключателем. Чанс сделал то же самое. Темнота, бездонная и непроглядная. Чанс снова включил свет, поднял кирку и врубился в стену с такой силой, словно это был первый удар за сегодняшний день, а не сотый. Капли пота скатывались по торсу, падали на землю. Это и тяжелое дыхание были единственными признаками того, как тяжело ему приходилось. Но ритм и сила ударов не менялись. Кирка, пробив грязь и камни, снова вонзалась в дерево. Что-то треснуло. Голубовато-белый луч проник в тоннель.
 – Что это? – удивилась Риба, подходя к нему.
 – Дневной свет, – спокойно пояснил Чанс, хотя голос его звенел веселым торжеством.
 – Но он такой голубой! – недоверчиво пробормотала Риба.
 – Он всегда кажется таким, после того как много времени проведешь в шахте с искусственным освещением.
 Чанс протянул руку между вертикальными подпорками, словно набирая солнечные зайчики в пригоршни.
 – Самый лучший цвет на земле, такой же прекрасный, как сама жизнь.
 Он тихо рассмеялся и начал снимать пояс с инструментами.
 – Как думаешь, сможешь протиснуться сквозь эти брусья, котенок?
 Риба повернулась к нему, едва смея поверить, что они действительно освободились от удушливых объятий Чайна Куин. Выражение глаз Чанса убедило ее. Именно такой серебристо-зеленый цвет они принимали в лучах солнца, когда Чанс смеялся.
 Она выбросила свой пояс на поверхность и проскользнула между двумя подпорками. Чанс выбрал брусья, расстояние между которыми было чуть побольше, и протиснулся в узкую дыру. Риба ждала немного поодаль, У самого выхода, подняв руки, и яркий свет окутывал ее золотистым покрывалом. Услыхав шаги Чанса, она обернулась к нему. Лицо светилось, улыбка была ослепительнее окружавшего ее сияния.
 – Это невероятно, – выдохнула она. – Словно оказываешься в центре огромного бело-голубого алмаза. Все такое совершенное, красочное, живое.
 Поспешно стащив шлем, она тряхнула волосами и, смеясь, протянула руки к нему, словно к солнцу.
 – Живое!
 Чанс подхватил Рибу на руки, высоко поднял, закружил, смеясь вместе с ней, жадно глядя в светло-коричневое сверкание ее глаз, на губы, розовые, как турмалины Палы. Смеющаяся, растрепанная, измазанная грязью и покрытая царапинами… самая прекрасная находка, которую он когда-либо вынес на свет из темного подземелья.
 Нагнувшись, Чанс припал к ней губами, словно жаждущий к источнику, впивая ее сладость и красоту, ощущая, как она тает и плавится в его объятиях, проникая сквозь плоть в самую душу.
 – Выходи за меня, – сказал он почти резко, хотя лицо его казалось одновременно молящим и требовательным. – Выходи за меня, chaton.
 Риба подняла голову: глаза затуманены, губы дрожат от страсти, излучаемой Чансом, как солнце излучает тепло и свет. Тигриный Бог, пылающий в ее объятиях.
 – Да? – выдохнула она. Нет. Она не могла отказать. Не ему. Она не могла отказать ему ни в чем, и меньше всего в этой просьбе. – Наверное, я не смогу жить без тебя.
 Чанс долго смотрел на нее горящими глазами. И только потом поцеловал – с благоговением, вызвавшим непрошеные слезы, переливчатыми капельками повисшие на ее ресницах.
 Она чувствовала себя утонченно-хрупкой, невероятно прекрасной, отданной во власть страсти и надежно защищенной. Ей очень хотелось признаться, как сильно она любит его, но Риба молчала. Потому что не было слов, кроме тех, которые она запрещала себе говорить.
 И разве слова действительно что-то значили? Они встретились со смертью лицом к лицу, и обычно текущее время превратилось в пыль, которую унес зловещий ветер, оставив лишь действительно надежные, исполненные значения вещи. Риба знала, что Чанс – мужественный, безжалостный, нежный, сдержанный, резкий, страстный, сильный, опасный – и рискнет жизнью, чтобы защитить ее.
 Он отыскал и высвободил женщину, скрытую в ней, открыл прячущийся под внешним спокойствием источник прекрасного буйства, безумия, которое лишь он мог вызывать к жизни. Чанс хотел ее, как никто и никогда в жизни. И она желала его с такой же силой. Риба любила его, и так ли уж нужны тут слова?
 – Пойдем со мной, моя женщина, – шепнул Чанс, улыбаясь с бесконечной нежностью, чуть касаясь губами ее губ. И, поставив Рибу на ноги, собрал инструменты и сложил их под темной аркой входа в Чайна Куин, оставив при себе только ружье.
 – Я собираюсь показать тебе, что делают старатели, когда выносят что-то особенно ценное и прекрасное на поверхность земли.
 – Куда бы ты ни пошел, я последую за тобой, – улыбнулась Риба, и голос ее был таким же теплым, как улыбка.
 Чанс снял перчатки, протянул руку и повел Рибу к солнцу и голубому небу.
 Начало дня выдалось жарким и ясным, пустынный ветер, пролетающий сквозь горные переходы на восток, нес с собой обещание летней жары. Чанс повел Рибу вокруг гребня горы к мелкой впадине, спускавшейся по склону неровного, усыпанного.камнями холма.
 Овраг был глубже, чем казался на первый взгляд, и не прошло и нескольких минут, как они скрылись в нем.
 Здесь чапараль был ростом с небольшие деревца, душистые ветки отбрасывали на землю изящные, сложные черно-белые узоры.
 – Это единственный ненадежный участок, – предупредил Чанс, вскакивая на отвесный гребень крошащегося гранита.
 Овраг расширился, превратившись в чуть наклонное природное углубление, а затем снова сузился и оборвался в глубокий каменистый каньон. Углубление было маленьким, чуть больше гостиной Рибы. Среди булыжников весело журчал ручеек, превращаясь в крохотную речку, пробиравшуюся по дну несколькими тонкими струйками, пробившими ложе в твердом камне. Между берегами речушки и отвесными стенами оврага росла трава, подрагивая на ветру и переливаясь под солнечными лучами.
 – Здесь прекрасно, – вздохнула Риба. – Как ты нашел это место?
 – По запаху.
 Риба недоверчиво уставилась на Чанса.
 – Здесь почти везде сухо, – пояснил Чанс, – а запах воды и травы – все равно что дорожные вехи на пути. Однако это подземные воды, они с трудом просачиваются на поверхность.
 Заметив ее удивление, Чанс рассмеялся.
 – Я много времени провел в пустынях, разве не помнишь?
 И поцеловав ее в кончик носа, осторожно подтолкнул на мягкую траву.
 – Отдыхай, пока я схожу принесу кое-какие вещи из машины:
 Его пальцы пробрались под волосы, начали осторожно массировать теплую кожу.
 – Сейчас вернусь, – наконец пробормотал Чанс, с трудом вынуждая себя покинуть ее, хотя бы и на несколько минут.
 Риба посмотрела вслед Чансу, исчезающему в затененном овраге, а потом, закрыв глаза, откинулась назад, подняв лицо к солнцу. Она ожидала Чанса без всякого нетерпения, впитывая кожей свет и тепло, чувствуя, как растворяются последние остатки тревоги и страха.
 Лишь через несколько мгновений Риба поняла, как устала и грязна. Мысль о купании манила ее все больше и больше. Но ближайшая ванна была во многих милях отсюда. Пришлось со вздохом отбросить соблазнительные картины льющейся прозрачной воды, смывающей грязь и пот с измученного тяжелым трудом тела. Риба вслушивалась в шорох веток, шепот ветра, звон ручья – в безмятежные и мирные звуки, говорившие о мире и покое.
 Еще до того как раздались шаги Чанса, Риба почувствовала его присутствие, и когда его пальцы начали расстегивать ее сорочку, приоткрыла глаза и лениво улыбнулась. Он стоял на коленях рядом с ней, обнаженный по пояс, и мощные мускулы плавно скользили под загорелой кожей.
 – Именно это делают старатели после тяжелого дня? – осведомилась она голосом, слегка хриплым от смеха и желания.
 – Это старая, освященная веками традиция, – заверил он, усмехаясь.
 – И как ты ее назвал бы?
 – Отмывка находки.
 Риба беззвучно засмеялась, глядя в его глаза, пока Чанс продолжал расстегивать красно-коричневую рубашку, купленную для нее им самим.
 – Это чистая правда. Первое, что делает старатель, поднявшись на поверхность, – отмывает найденное, – пояснил Чанс. – Кстати, – вкрадчиво продолжал он, – если это опал, большинство старателей просто слизывают грязь, чтобы увидеть, что под ней.
 Риба неожиданно задохнулась.
 – Если честно, – добавил он, чуть поднимая в улыбке уголки губ, – недаром говорится, что старателя всегда узнаешь по языку.
 – Ты все это придумываешь, – перебила она, разрываемая одновременно неудержимым смехом и кружившим голову желанием.
 Чанс, блестя глазами, улыбнулся ей, продолжая стягивать пропыленную фланелевую сорочку.
 – Каждое слово – чистая правда, – пробормотал он, расстегивая ее лифчик, – такая же истина, как то, что ты прекрасна.
 Нагнувшись, он коснулся влажным языком розового кончика ее груди.
 – Ты очень красива, – хрипло пробормотал он, – такая же розовая, как богатства Палы.
 Черные усы пощекотали нежную кожу, заставив Рибу вновь задохнуться. Его зубы осторожно сомкнулись на маленьком соске. Чанс втянул его во влажный жар рта, даская, пока Риба, вздрогнув, не выкрикнула его имя. Чанс неохотно поднял голову.
 – Я обещал себе подождать, – сказал он почти грубо, – и всегда держу слово. Всегда.
 Его ладонь нежно сжала грудь и скользнула вниз, чтобы расстегнуть ее джинсы.
 – К-какое обещание? – запинаясь, охнула Риба.
 – Что я смою с тебя и с себя все следы этой подлой твари Чайна Куин, прежде чем снова возьму тебя, – жестко сказал Чанс, блестя серебристо-зелеными, как весенняя листва, глазами. – Нам подарили вторую жизнь, котенок, и нужно принять крещение, прежде чем начнем эту новую жизнь.
 Раздев Рибу, он разделся сам и повел ее к озерцу. Вода, бурля, переливалась через камень крохотным водопадом, не выше роста Чанса и не шире руки Рибы. Она вздрогнула от первого ледяного прикосновения, но тут же отдалась вкусу и ощущению прохладной влаги, омывающей разгоряченную кожу. Жесткие и одновременно нежные руки Чанса касались ее тела, оставляя ее такой же чистой и сильной, как любовь к нему.
 – Моя очередь, – сказала она, улыбаясь Чансу и протягивая руку за принесенным из лагеря мылом. Он отдал ей душистый кусочек и ступил под крохотный каскад. Вода переливалась на темном теле миллиардами крохотных брызг. Сначала Риба вымыла его волосы, потом лицо, обводя пальцами контуры чувственных губ, мощную шею, плечи и руки, достаточно сильные, чтобы вырвать ее из мрачной смертельной ловушки и вынести к слепящему свету наверху.
 Риба осторожно повернула Чанса и, увидев на спине длинные кровавые царапины и синяки, затаила дыхание, боясь коснуться его. Она вспомнила то мгновение, когда он сбил ее с ног и закрыл своим телом от камнепада. Кончики пальцев легко, словно травинка, дотронулись до синяка.
 – Очень больно? – спросила она.
 – Только не когда ты меня ласкаешь.
 Риба дрожащими руками смыла грязь и засохшую кровь, но Чанс повернулся к ней с гибкой грацией, явно опровергавшей всякую мысль о боли.
 – Со мной все в порядке, – пробормотал он, приподнимая ее лицо, чтобы поцеловать. – Не нужно так бледнеть.
 – Но ты подвергал себя опасности… чтобы защитить меня.
 – Конечно, – кивнул Чанс, – ведь ты моя женщина. Я всегда буду защищать тебя.
 Слушая бархатисто-хриплый голос, Риба встала на колени перед Чансом, омывая сильные ноги от щиколотки до бедра, наслаждаясь теплом его плоти под покрывалом из мыльной пены и прозрачной воды, и когда ее руки поднялись выше, почувствовала пронизавшую его дрожь.
 Риба продолжала мыть Чанса так же осторожно, как он мыл ее, не чувствуя никакого смущения от этой близости, а только безмерное наслаждение и радость. Да, он ее мужчина, тот, кого она может коснуться, обнять, ласкать без всякой ложной скромности и сдержанности, чувствуя себя водой, солнечным светом и самой жизнью.
 Наклонившись, Чанс подхватил Рибу на руки, поцеловал с жадной настойчивостью, мгновенно возбудившей в ней желание раствориться в нем, растаять, словно мед на солнце. Он почувствовал мгновенную перемену в ней, готовность отдать свой жар и сладость. Бормоча странные певучие фразы, никогда не слышанные ею раньше, он прижал Рибу к телу так, что оба задрожали.
 Чанс молча понес ее прочь от камней и воды, к залитой солнцем лужайке, на которой чуть раньше расстелил соединенные спальные мешки, превратив их в переливчато-черное покрывало, и, осторожно положив на него Рибу, отступил, касаясь ее лишь обжигающим взглядом.
 – Если я возьму тебя сейчас, значит, не отпущу никогда, – почти грубо бросил он. – И неважно, что случится, неважно, что было сказано или не сказано, ты станешь моей навсегда, совсем и окончательно, и никакие обеты и клятвы не смогут связать нас крепче. Ты хочешь этого?
 – А ты будешь точно так же принадлежать мне? – спросила Риба, глядя на него с таким же напряжением, пытаясь отыскать то, что он не мог выразить словами, поскольку твердо верил, что ничего не знает о любви.
 – У меня нет выбора, – прошептал Чанс.
 – Так же, как и у меня, – кивнула Риба, протягивая ему руки. – И я не желаю ничего иного, кроме тебя, Чанс. Только тебя.
 – И ты получишь меня, – пообещал он, опускаясь рядом с ней. – Только меня.
 Он сжал ее в объятиях, притягивая к мускулистому телу, наслаждаясь мягкостью ее душистой плоти. Их губы встретились, словно впервые, в нежном, нетребовательном, легком, как солнечный луч, поцелуе. Кончик его языка скользнул по уголкам ее улыбающегося рта, поддразнивая и щекоча, пока Риба не рассмеялась, приоткрыв для него губы. Язык Чанса ласкал ее влажный рот, безмолвно соблазняя, призывая к любовной игре. Радость этого поцелуя словно молнией пронизала Рибу, и она, тихо застонав, покорилась его ласкам.
 – Да, – прошептал Чанс, нежно покусывая мочку ее уха, шею, плечи, грудь. – Иди ко мне.
 Риба вздрагивала под его прикосновениями, ощущая, как ее тело расцветает от упоительного желания. Груди набухли, словно безмолвно умоляя о поцелуях, и его язык медленно, тщательно обводил каждый затвердевший сосок. Припав губами к розовым маковкам, Чанс стал нежно посасывать их, пока Риба не начала с тихими стонами извиваться под ним. Его рот становился все более жестоким, почти причиняя боль. Жар внутри Рибы рос и рос, пока не стал нестерпимым, свиваясь в огненные змеи невыразимо острых ощущений. Ее руки судорожно сжимались и разжимались на его плечах. Она начала задыхаться.
 – Чанс, – умоляюще прошептала она, раскрываясь, словно лепестки цветка, – пожалуйста…
 Но Чанс лишь рассмеялся и скользнул вниз, дразня языком ямку пупка. Сильные руки сжали ее икры, щиколотки, пока зубы нежно покусывали мягкую кожу внизу живота. Чанс потерся щекой о жесткие завитки золотисто-медовых волос, и Риба, вздрогнув, почувствовала ответную дрожь. Усы коснулись гладкой кожи бедер, и Риба, почти потеряв голову, ощутила, как его язык проник в пылающую плоть.
 – Чанс…
 – Ш-ш-ш, моя женщина, – пробормотал он, не поднимая головы, сжимая ее бедра нежно, но крепко. – Ты так прекрасна, так совершенна. Позволь мне узнать всю себя.
 Те слова, которые собиралась сказать Риба, затерялись в водовороте безумных ощущений, уносившем ее все дальше от реальности. Жар и ошеломительная чувственность его ласк, наслаждение ее телом, которое Чанс столь откровенно испытывал, почти свели ее с ума. Риба отдалась ему бесповоротно, пожираемая жидким пламенем, вспыхивавшим все ярче с каждым его движением, каждым прикосновением шероховатого бархата. И когда его зубы сомкнулись на ее плоти, Риба выгнулась, словно лук, и прильнула к нему, вздрагивая, прерывисто вздыхая и тихо выкрикивая его имя.
 Все еще потрясенная постепенно замирающими волнами наслаждения, восхитительнее которого она до сих пор не ведала, Риба лишь широко раскрыла глаза, когда Чанс одним мощным рывком вонзился в нее, быстро и до конца, и замер, наслаждаясь своей властью над ней, и только потом новым резким толчком вошел в нее еще глубже, снова зажигая знакомый огонь. Риба вскрикнула и впилась ногтями в его плечи, сама не сознавая того, охваченная экстазом, почти неотличимым от боли. Чанс рассмеялся и начал двигаться, медленно, сильно, наблюдая, как с каждым движением Риба все больше забывается в остром блаженстве. Глаза сверкали почти нестерпимым блеском, лицо исказилось наслаждением таким же свирепыми и могучим, как овладевший ею мужчина.
 Он выкрикнул ее имя всего однажды, глухо, гортанно. Риба, затрепетав, излилась живительным потоком, проведя ногтями глубокие борозды до самых бедер, безмолвно умоляя его плыть вместе с ней по бушующим волнам экстаза. И Чанс, с хриплым стоном повиновался, забыв обо всем, отдавшись ей так же полно, как она ему.




 Глава 10


 Риба прошла три шага по узкому гимнастическому бревну, сделала медленный переворот назад, два переворота вперед, переворот боком в сторону – «колесо» и приземлилась на упругий мат, покрывавший пол комнаты. Тяжело дыша, смахивая со лба капли пота, она потянулась за полотенцем.
 – Закончила? – раздался с порога низкий голос.
 Риба быстро повернулась, как всегда немного испуганная бесшумным появлением Чанса.
 – Откуда ты приехал?
 – Из «Обже д'Арт». Оставил пресс-релиз о коллекции Джереми на журнальном столике. Джина хочет, чтобы ты одобрила его еще до закрытия магазина. Она просто вне себя из-за того, что не может всем объявить о свадьбе, – бесстрастно сказал Чанс.
 – Я же сказала, что мы обо всем объявим в «Хотел дел Коронадо», во время показа коллекции Джереми, – покачала головой Риба. – А до того не желаю постоянно терпеть чужое любопытство и гнусные намеки. Хочу наслаждаться тобой в мире и покое.
 Чанс пристально оглядел Рибу и наконец кивнул.
 – Понимаю. А я уже стал было гадать, не передумала ли ты насчет свадьбы.
 Риба быстро подбежала к нему, обняла и прижалась к сильному телу.
 – Ты так легко не отделаешься, – пообещала она, улыбаясь, и, мгновенно став серьезной, посмотрела в необычные, единственные на свете серо-зеленые глаза.
 – Я беспокоюсь не о себе. – Его жесткие, слегка шершавые ладони сжали ее лицо. – Дело в тебе, котенок. Вещи, которые слишком ясно понимаешь, когда оказываешься наедине со смертью, меркнут и бледнеют в безопасности и уюте. Чем дальше мы уходим от завала, чем дольше остаемся в городе, тем больше я боюсь, что ты откажешься стать моей женой.
 Риба, закрыв глаза, прижалась щекой к его сильной груди, проглядывавшей сквозь распахнутый ворот темно-зеленой рубашки. Прошло меньше двух дней с тех пор, как они вернулись из Чайна Куин, но Рибе казалось, что она вечно любила Чанса. У нее не осталось сомнений. Наутро они поженятся.
 – Завтра мой день рождения, – прошептала Риба, почти не отрывая губ. – И ты обещал мне единственный подарок, какой я хочу. Тебя. Ты не избавишься от меня, даже если придется запереть тебя в сейфе «Обже д'Арт» и никогда не выпускать.
 Смех Чанса ветерком коснулся ее щеки. Длинные пальцы начали вытаскивать костяные шпильки, не дававшие тугому узлу волос рассыпаться по плечам. Чанс начал массировать ей голову, и медовые пряди с тихим шорохом заскользили по его рукам. Кончик языка отыскал жилку, бешено бьющуюся на горле. Чанс ощутил, как пульс застучал еще быстрее, когда его рука скользнула вниз, наслаждаясь теплом и упругостью тела под фиолетовым трико.
 – Я твой, – хрипло прошептал он, – поженимся мы или нет. Помнишь, что я сказал, перед тем как любить тебя у ручья? Ты принадлежишь мне, с обетами или без. Но я все же хотел бы жениться на тебе. Хочу, чтобы ты носила мое кольцо и мое имя – Риба Фаррел Уокер. Пусть все мужчины знают, что ты моя.
 – И пусть все женщины, знают, что ты мой. – Риба чуть криво улыбнулась. – Я всем стану показывать твое кольцо.
 – Так ты собственница? – мягко спросил он; зеленые глаза не отрывались от ее лица, словно запоминая каждую черточку. Кончик языка Рибы соблазнительно мелькнул между белыми зубками, когда она кокетливо коснулась им нижней губы.
 Риба взглянула в глаза Чанса и ощутила, как знакомое пламя захлестнуло ее мощным ураганом чувств и эмоций, которые лишь он мог пробудить.
 – Я никогда не была такой раньше. Когда муж начал заводить романы со студентками, мне было не столько больно, сколько противно. Но если ты хотя бы посмотришь на другую женщину, Чанс Уокер, клянусь, я способна на все, вплоть до убийства.
 Чанс, хищно улыбнувшись, начал целовать Рибу, пока она не растаяла в его объятиях, обволакивая его своим теплом и мягкостью.
 – Не волнуйся, моя женщина. Если старатель хоть раз коснулся алмазов и золотого песка, он не удовлетворится меньшим.
 Он снова поцеловал ее, на этот раз куда более нежно, и нехотя разжал руки.
 – Если я немедленно не остановлюсь, обязательно предложу тебе помочь принять душ.
 Его взгляд и руки блуждали по ней, касаясь твердых сосков, соблазнительного изгиба бедер, потаенного местечка между стройными ногами.
 – А потом, – вкрадчиво пробормотал он, – я снова начну пробовать тебя, от маленьких розовых ушек, до пальчиков ног.
 Дыхание Рибы участилось; она невольно выгнулась от его прикосновений. Чанс, закрыв глаза, снова положил руки ей на плечи.
 – Но если я это сделаю, значит, так и не уйду, и мы завтра не сможем пожениться. Почему твое чертово правительство настаивает на таком ворохе документов?
 – Это и твое чертово правительство, – резонно заметила Риба, не пряча горевших желанием глаз.
 Чанс вздохнул и отступил.
 – Верно. Я повторяю себе это каждый раз, когда хочу просто схватить тебя в объятия и наплевать на все законы и правила.
 Кончики его пальцев разгладили темно-медовую бровь. Губы слегка коснулись губ.
 – Будь здесь, когда я вернусь.
 – Всегда.
 Риба посмотрела вслед закрывавшему дверь Чансу и призвала на помощь всю сдержанность, чтобы не окликнуть его. Сознание того, что вечером она снова очутится в его объятиях, совсем не заглушало сладостной томительной боли. Это было больше, чем простое желание; теперь она поняла, какой будет жизнь без Чанса – словно ничего не стоящий камешек – блеклой, невыразительной и унылой.
 Риба быстро приняла душ, наспех перекусила, сообразив, что совершенно позабыла пообедать, и, усевшись в гостиной, начала читать пресс-релиз Джины. Джина, как обычно, вложила максимум смысла и информации в самое минимальное количество слов. Дочитав до конца, Риба отложила бумаги, взяла трубку и набрала номер магазина.
 – Джина? Пресс-релиз превосходен. Сейчас же начни рассылку. Мне кто-нибудь звонил или ни одна душа не заметила, что я отлыниваю от работы?
 – Заходил Тодд Синклер. Я наконец сказала ему, что ты выбрала из коллекции. Надеюсь, ты не возражаешь. Это самый короткий способ избавиться от него, если не считать метода Тима.
 – Дубинки? – поинтересовалась Риба.
 – Совершенно верно, – сухо согласилась Джина, – правда, нельзя сказать, что я его осуждаю. Я и сама бы с удовольствием огрела его по голове.
 – Рада, что меня не было в кабинете.
 – Далеко не так, как Тодд. Он определенно испытал огромное облегчение, что ни тебя, ни Чанса не было поблизости. Кажется, твой мужчина сумел вселить страх Божий и в Тодда Синклера.
 – Хвала Господу. Может, эта жаба наконец отвязалась от меня.
 – Остальные звонки и визиты значения не имеют. Всем очень жаль, что нельзя увидеть коллекцию Джереми до выставки в «Хотел дел Коронадо», но Тим держится твердо. Никаких предварительных показов, все, как ты хотела.
 – Прекрасно. Если позволить одному, значит, остальным тоже нельзя будет отказать. Нет уж, я хочу спокойно провести медовый месяц.
 – Почему-то в моем представлении понятие покоя и Чанс Уокер плохо сочетаются.
 Улыбку Рибы нельзя было увидеть по телефону, но гортанно-чувственные нотки в голосе услышала даже Джина.
 – Не совсем так, – пробормотала она, вспоминая, как мирно и уютно она чувствовала себя в сильных объятиях Чанса. – Он может действовать на меня крайне успокаивающе.
 До Рибы неожиданно донеслись шум, какой-то спор, незнакомый женский голос. Тим что-то ответил.
 – Не клади трубку, Риба, – предупредила Джина.
 Раздался стук трубки, положенной на стол. Рибе волей-неволей пришлось ждать. Она набралась терпения, предположив, что Джину отвлекла очередная покупательница.
 – Риба? – спросил Тим.
 – Пока еще здесь, – вздохнула та. – Что не заладилось на этот раз?
 – Ничего. Приехала сестра Чанса, ищет его.
 – Как?! Глори здесь?
 – Так это ее настоящее имя <Слава (англ.).>? – спросил Тим, пытаясь сдержать смешок, и сказал потише, но так, что Риба все разобрала:
 – Извините, миссис Дей. Ваше имя показалось мне… э-э… несколько неожиданным. Кроме того, здесь полно незнакомых людей, пытающихся получить доступ к коллекции Джереми.
 Риба услышала шорох – очевидно, Тим передал трубку Глори. Послышался низкий голос с австралийским акцентом. В отличие от Чанса Глори полностью утратила американский выговор и произносила слова как типичная уроженка Австралии.
 – Чанс? – спросила она. – Наконец-то я тебя отыскала, черт возьми.
 – Не совсем. Это Риба.
 – Женщина Чанса, – удовлетворенно вздохнула Глори. – Значит, и он неподалеку. Давненько он искал тебя, Риба Фаррел. Могу я поговорить с ним?
 – Чанс собирает документы для завтрашней свадьбы.
 – Ах, дьявол, – пробормотала Глори. – Ну что ж, вернусь в отель, подожду его там.
 – Чанс не вернется в отель. Не знаю, когда он там будет. Почему бы Тиму не привезти вас ко мне? Подождем вместе.
 – С удовольствием, – хмыкнула Глори; резковатый голос напомнил Рибе о Чансе. – Меня так и разбирает любопытство насчет тебя, Риба. Куча девчонок ухлестывала за Чансом, но ни одна не нашла ничего, кроме твердого камня и сердечной боли.
 – Я ничем не отличаюсь от остальных, – сухо заметила Риба.
 Глори рассмеялась и отдала телефонную трубку Тиму, заверившему Рибу, что он немедленно привезет ее будущую родственницу. Риба попрощалась с Тимом, снова приняла душ, натянула черный кашемировый свитер, сняла несколько длинных золотистых волосков с мягких шерстяных слаксов и отправилась на кухню готовить кофе. Она сама слишком часто страдала от временного перепада после длинных перелетов и представляла, как нелегко приходится Глори после долгого путешествия из Австралии. Кроме того, погода снова стала холодной и облачной – типичная перемена для Лос-Анджелеса. Горячий кофе и теплый свитер – то, что надо сегодня, особенно когда ветер с океана свистит в окнах.
 Риба прошлась босиком по бордовому ковру, наслаждаясь теплом и упругостью ворса. Длинный низкий диван был обит тяжелым шелком с неярким восточным рисунком в кремовых, винных и темно-синих тонах.
 Такие же цвета и мотивы повторялись на хаотически разбросанных по дивану огромных подушках, мягких, в замшевых, кашемировых и шелковых наволочках, так и манивших прилечь. Кремовые парчовые обои слегка поблескивали, придавая комнате ощущение простора и одновременно уюта.
 За широкими окнами выл и свистел ветер, сотрясая деревья и дома. Западный ветер – редкость в южной Калифорнии, но уж когда задует – поднимается настоящий ураган. Из своего дома на вершине холма Риба видела, как волны цвета подчерненного серебра одна за другой свирепо накатываются на берег, сверкая белоснежными шапочками пены. На воде ни одной лодки. Сегодня Тихий океан не оправдывал своего названия. Риба села у окна, наблюдая за буйством волн, пока у входа не зазвонил звонок, предупредивший о приезде Глори. Она поспешила открыть дверь. Несколько мгновений женщины с одинаковым любопытством оглядывали друг друга.
 Сестра Чанса была лет на пятнадцать старше Рибы, примерно одного с ней роста и почти такая же стройная. Короткие черные волосы были зачесаны назад, открывая загорелое лицо. Кое-где в них серебрились седые пряди, сверкая на висках серебром. Большой рот словно был создан для улыбки. Светло-зеленые, хотя и без серебристого оттенка, как у брата, глаза излучали одновременно смех, грусть и силу, придавая ее лицу спокойствие и странную красоту.
 Риба, больше не задумываясь, улыбнулась и протянула руки, удивленная тем, что ее влечет к Глори так же интуитивно, как к Чансу. Выражение лица Глори мгновенно изменилось, и теперь на нем отражались искреннее облегчение, радость и неподдельное счастье.
 – Слава Богу, – выдохнула она, обнимая Рибу так же крепко, как та ее. – Я боялась, что Чанс влюбился в городскую девушку, у которой вместо сердца горсть камней.
 – А я опасалась, что любимой и совершенно особенной сестре Чанса не понравится ни одна женщина из тех, что пришлись по душе ее брату.
 – Любимой и совершенно особенной? – засмеялась Глори, опускаясь на мягкий диван, к которому подвела ее Риба. – Солнышко, да единственное, что во мне есть особенного – чертовы белые клинья в волосах.
 – Не может быть. Насколько мне известно, ты одна из немногих людей на земле, которых любит Чанс.
 – Он сказал тебе это?! – поразилась Глори.
 – Не словами. Просто, когда он говорит о тебе, голос и глаза выдают любовь.
 – Чанс не произносит слово «любовь». Никогда, – вздохнула Глори.
 – Знаю, – спокойно и сдержанно ответила Риба.
 Даже сознание, что она станет женой Чанса, не излечило сердечной раны, причинявшей невыразимые муки оттого, что Чанс ни разу не признался ей в любви.
 – Думаю, для Чанса да и для остальных было бы куда лучше, если бы он смог открыто говорить об этом, – пробормотала Глори, печально глядя куда-то вдаль. – Однако такому не суждено сбыться. – Светлые глаза остановились на Рибе. – Ты можешь с этим жить?
 – У меня нет иного выбора. Я люблю его.
 Глори снова вздохнула и прикрыла веки, устало откинувшись на спинку дивана.
 – Я знаю, он тебя любит. Ты единственная женщина, на которой он хотел жениться. Чансу так не терпится дать тебе свое имя, что он даже не захотел подождать еще всего-навсего неделю, черт возьми, как я ни умоляла. Пришлось перевернуть небо и землю и едва не убить мужа, и вот я здесь.
 Она зевнула.
 – Подумать только, с тех пор как тридцать четыре часа назад позвонил Чанс, я ни на минутку не сомкнула глаз. Надеюсь, он разинет рот от удивления, когда меня увидит. – И Глори, измученно улыбнувшись, добавила: – Это мой единственный свадебный подарок любимому брату.
 – И единственный, который что-то значит, – заверила Риба, весело засмеявшись. – Представляю себе лицо Чанса! Он из тех, кого нелегко удивить.
 Зевок Глори оборвался смешком.
 – Не очень-то надейся, солнышко. Чанса уже с четырнадцати лет никто не мог застать врасплох.
 – Это когда погиб Лак?
 Зеленые задумчивые глаза широко раскрылись.
 – Он рассказывал тебе об этом?
 – Не все. Просто признался, как страдает и чувствует себя виноватым, из-за того, что Лака убили, прежде чем Чанс успел что-то сделать. Правда, я не знаю, что в этом случае можно было ожидать от четырнадцатилетнего мальчика.
 – Никто ничего и не ожидал, и меньше всего, что случится подобное.
 Глори пристально посмотрела на Рибу.
 – А что рассказывал тебе Чанс о том дне?
 – Что он пришел слишком поздно. Лак уже был мертв. Тогда Чанс нашел шахтера, убившего брата.
 – А потом?
 Риба покачала головой:
 – Больше он ничего не захотел сказать. Но думаю… – Она вспомнила, как быстро и беспощадно расправился Чанс с теми пятерыми мужчинами в шахте. –…Думаю, будь Чанс постарше, наверняка убил бы его.
 – Ты почти права, – скорбно кивнула Глори, словно на глазах осунувшись. – Чансу было только четырнадцать, но он все равно прикончил того шахтера. Возраст и размеры никогда не имели для него особого значения.
 – Господи…
 Голос Рибы замер.
 – Если бы ты видела, что осталось от Лака, – мрачно объяснила Глори, – не стала бы осуждать Чанса. Я украла пистолет и сама отправилась на поиски проклятого негодяя. Только Чанс первым нашел его. У убийцы был нож. Правда, ему это не помогло. Чанс отнял у него оружие и убил собственными руками.
 Глори покачала головой.
 – Господи, столько времени прошло с тех пор, как я в последний раз вспоминала об этом. Я до сих пор не пойму, почему Чанс в тот день словно рассудок потерял.
 – Как-то раз, – медленно начала Риба, – когда твой отец выключил все фонари в шахте и Чанс испугался и заплакал, Лак обнял его и кричал на отца до тех пор, пока тот не включил свет.
 Глори, мгновенно вскинувшись, устремила на Рибу настороженный взгляд.
 – Когда это случилось?
 – После смерти вашей матери. Чанс всегда хотел чем-то отплатить Лаку за доброту.
 – И в жизни не говорил об этом даже после смерти Лака. – Глори задумчиво покачала головой. – Это многое объясняет. Отец никогда особенно не привечал Чанса. Тот даже в детстве был слишком независим. И ни на кого, кроме ма, не обращал внимания. Лак был совсем другой – сын своего отца. Но и Чанса тоже любил. Чертовски казалось странно наблюдать этих двоих вместе. Никогда не видела, чтобы такие разные люди были так близки. Конечно, Лак был само очарование, да только я никогда особенно его не любила. Чанс был совсем другой. Упрямый маленький оборванец с улыбкой, словно солнечный лучик.
 Глори снова зевнула и тут же извинилась:
 – Прости, крошка, это все из-за того, что в Австралии сейчас поздняя ночь и мне давно полагается спать.
 – Все в порядке. Перепад во времени действует на меня, словно свалившийся на голову кирпич. Хочешь кофе или приляжешь отдохнуть?
 – Кофе, – не задумываясь, попросила Глори.
 Риба отправилась на кухню и вернулась с большими кружками дымящегося кофе.
 – Сливки или сахар?
 – Спасибо, ничего, – улыбнулась Глори. – В этом я по-прежнему американка.
 Осторожно пригубив крепчайший напиток, она вздохнула:
 – Рай, Риба, настоящий рай. Кстати, у тебя красивое имя. Сокращенное от…
 – Ребекка.
 Глори взглянула поверх краев кружки.
 – Как в романе <Имеется в виду роман Дафны Дюморье «Ребекка».>?
 – Только в фантазиях матери. Действительность оказалась для нее сильнейшим разочарованием.
 – Да, родители могут быть чертовой занозой в заднице, – без обиняков заявила Глори. – Однако ты и не Бекки, правда?
 – К досаде бывшего мужа.
 Глори, изумленно моргнув, усмехнулась.
 – Вижу, тебе нелегко приходилось, правда, солнышко?
 – Думаю, как и всем.
 Глори, вздохнув, прикрыла глаза так надолго, что Рибе показалось, будто она уснула.
 – Ты именно то, что надо, Риба Фаррел. То самое. Благодарение Богу за это. Если хоть какой-то мужчина заслуживает счастья в жизни, так это Чанс.
 Ресницы Глори распахнулись, ясные зеленые озера сияли на утомленном лице.
 – Ты знаешь, что выходишь замуж за легенду?
 – Э-э-э… нет, – удивленно вскинулась Риба.
 – Чанс Уокер, человек, которому известно, где Господь запрятал все сокровища и где дьявол содержит самых страстных женщин. Чанс добыл больше денег из заброшенных и выработанных шахт, чем большинство старателей, проживи они хоть пятьдесят жизней. Несколько раз он нападал на настоящую богатую жилу, а уж просто счастливых находок и не перечесть. Так что мужчины выстраиваются в очередь, а за ними и женщины, надеясь, что он принесет им удачу. От женщин он берет, что хочет. Что же касается мужчин… – Глори пожала плечами. –…Чанс отыскал фантастические богатства для других, и все это за жалованье и небольшой процент от доходов.
 Проницательно взглянув на Рибу, она добавила:
 – Не пойми меня неправильно. Мой брат не глупец и не нищий. Просто он рожден с душой истинного старателя. Помешан на охоте за сокровищами. То, что ты еще не отыскал, мучит тебя, как невозможность поскрести там, где чешется. Старательская лихорадка кипит в крови хуже малярии.
 – Именно так Чанс и сказал. Однако от малярии не умирают, а в нормальном климате даже можно держать ее под контролем.
 – Хорошо, что ты станешь моей сестрой, Риба, – тепло рассмеялась Глори. – Ты обладаешь всем, чтобы мужчина, подобный Чансу, возвращался к тебе снова и снова. Пути Господа поистине неисповедимы. Кто бы мог подумать, что заброшенная турмалиновая шахта привела Чанса к единственной женщине, которую тот смог полюбить?
 – Значит, он рассказал тебе и о шахте? – еле заметно усмехнулась Риба.
 – Нечего тут было говорить, – фыркнула Глори. – Твоя тетка так обозлилась, когда Сильвия проиграла Чансу в покер свою половину шахты, что всякий и каждый в поселке слышал ее вопли. И уж кто не слышал ее, то уж твою кузину… Сильвия визжала, как баньши <злой дух по шотландским поверьям.>, особенно когда предложила вернуть свой проигрыш Чансу в постели, а тот послал ее куда подальше.
 Глори хмуро усмехнулась.
 – С тех пор как Чанс повзрослел, он стал чрезвычайно разборчивым в отношении женщин, чего никак не скажешь о Сильвии. Этой девице всегда было все равно, с кем спать.
 Но Риба, почти не слушая, очень осторожно поставила на столик кружку, отчаянно пытаясь скрыть, как потрясена словами Глори.
 ЧАНС ЗНАЛ О ЧАЙНА КУИН ЕЩЕ ДО ТОГО, КАК ВСТРЕТИЛ РИБУ.
 Осознание этой простой истины ударило Рибу словно взрывной волной огромной силы, совершенно уничтожив ее. Глори, ничего не заметив, снова зевнула, несмотря на выпитый кофе.
 – Господи, я просто на ногах не держусь. Видать, слишком стара, чтобы мотаться по миру, как спятивший кенгуру. Ты не очень расстроишься, если я все-таки, отправлюсь в отель и хорошенько высплюсь до возвращения Чанса?
 – Ты можешь отдохнуть здесь, – механически-вежливо отозвалась Риба, хотя в голове настойчиво билась лишь одна мысль: как пережить ужасную правду, мимоходом открытую Глори? Чанс все-таки хотел жениться на Рибе не ради ее самой, а ради Чайна Куин.
 – Спасибо, но все мои пожитки в отеле, – отказалась Глори, подавляя очередной зевок.
 – Я довезу тебя.
 – Тебе самой немного вздремнуть не помешает, – сказала Глори. – Вид у тебя тоже не очень, извини, конечно.
 – Да, – почти беззвучно согласилась Риба, – последнее время я почти не спала. – Сейчас вызову тебе такси.
 Позже Риба так и не смогла припомнить, о чем они с Глори говорили, пока не пришло такси. Еще долго, после того как за сестрой Чанса закрылась дверь, Риба стояла посреди гостиной, глядя на буйный серебристо-зеленый океан и пытаясь ни о чем не думать. Но потом все-таки осознала, что думать придется и тщательнее, чем когда-либо в жизни.
 Чанс владеет половиной Чайна Куин. Риба сказала Чансу, что никогда не продаст свою половину. Значит, единственный способ получить всю шахту – жениться на ней, Рибе.
 Следовательно, он так и поступит.
 И хотя Риба повторяла себе, что бесполезная, заброшенная турмалиновая шахта ничего не стоит, она вспомнила слова Глори. Чанс не раз извлекал сокровища из выработанных шахт. Легенда. Провел целую жизнь в поисках денег для других людей. Теперь его очередь.
 Как он говорил сам, ни одна жертва не будет слишком велика, если на карту ставятся огромные сокровища. Кроме того, брак – вещь непостоянная. Муж научил этому Рибу.
 Часть ее души безмолвно кричала, что этого просто не может быть, что Чанс никогда не поведет себя так нечестно. Другая часть – холодно, спокойно возражала. Достаточно вспомнить, с какой свирепой ревностью вел себя Чанс, стоило лишь упомянуть о Чайна Куин. Как человек с нечистой совестью? Возможно, как лживый, хладнокровный ублюдок?
 Думай. Думай. Сказал ли когда-нибудь Чанс хоть слово неправды? Говорил, что не знал, кого встретил в Долине Смерти, или что не знаком с кузиной Рибы и никогда не слышал о Чайна Куин? Ни разу. Он просто позволил ей верить во все это. Так что лжецом его трудно назвать. Но и от правды это чертовски далеко.
 Но всему должно быть объяснение. Что-то должно убедить Рибу в том, что она не была отчаянной, беэграничной дурой, когда влюбилась в человека настолько беспринципного и самоуверенного, авантюриста, которому было ничего не нужно от нее, кроме половины заброшенной шахты. Так что же все-таки убедит Рибу в том, что она сама достойна любви, независимо от того, владеет ли этой проклятой дырой в земле, называемой Чайна Куин.
 – ЧАНС…
 Риба не сообразила, что окликает Чанса по имени, до тех пор пока в комнате не раздался тоскливый вымученный звук ее собственного голоса. Вздрогнув, она постаралась взять себя в руки, несмотря на то, что истерзанные нервы почти ощутимо ныли. Какой смысл так распускаться? Должно найтись объяснение. Не может же она быть до такой степени идиоткой? Она стоит любви мужчины.
 Но что если Риба не права, если она действительно ничего не стоящая дура и не существует никаких объяснений…
 Риба отвернулась от окна и быстро подошла к телефону. Адвокат Джереми объяснит все, что необходимо знать. Он разрешил Рибе позвонить, если той понадобится совет. Ну что ж, она воспользуется этим разрешением.
 Когда адвокат подошел к телефону, Риба задала всего лишь один короткий вопрос, внимательно выслушала ответ и, извинившись, повесила трубку, как только тот стал, в свою очередь, задавать вопросы. Потом подошла к письменному столу и начала писать. Закончив, Риба подошла к вделанному в стену сейфу, вынула какой-то документ, положила в большой конверт вместе с исписанным листком бумаги и аккуратно, четко вывела на конверте имя Чанса.
 И только потом подошла к окну и долго стояла, глядя на бушующий океан, ожидая человека, ни разу не сказавшего, что любит ее.
 К тому времени, как вернулся Чанс, над водой расстилались сумерки, окутывая багровый свет мрачными серыми объятиями. Риба чувствовала себя этим светом – спокойным и недостижимым, таким же далеким, как синий остров, плавающий за свинцово-мутным горизонтом. Теперь она могла противостоять всему, сделать все, принять все. Другого выхода нет, разве что сломаться, а этого она не допустит.
 Входная дверь тихо открылась.
 – Риба? – донесся голос Чанса, такой же глубокий и мрачный, как наступающая ночь. – Что ты делаешь одна, в темноте?
 – Думаю о шестнадцати вопросах, которые так и не задала.
 – Что? А-а, «двадцать вопросов»!
 В гостиной вспыхнул свет – теплое золотистое сияние, превратившее высокие окна в зеркала. Риба наблюдала, как отражение Чанса направляется к ней. Что-то дрогнуло под возведенной ею стеной спокойствия, что-то такое же жгучее и первобытное, как расплавленная магма, кипящая под холодной земной корой. Риба поняла, что если хочет сохранить достоинство в следующие несколько минут, нельзя позволить Чансу коснуться ее.
 – Да, «двадцать вопросов», – почти весело согласилась она и попыталась оглянуться на Чанса через плечо. Но даже просто встретиться с ним лицом к лицу требовало невероятных усилий.
 – Кофе? – спросила она, направляясь в кухню, подальше от Чанса.
 Он остановился посреди комнаты, со внезапной настороженностью оглядывая Рибу.
 – Это один из оставшихся шестнадцати вопросов? – спросил он небрежно, хотя взгляд оставался напряженным, а глаза – суженными.
 – Конечно.
 – Я предпочел бы поцелуй.
 – В каждой жизни должно выпасть хоть немного дождя! – заявила она дерзко. – Или, в твоем случае, кофе. Черный, как сердце шахтера, верно?
 – Риба, что случилось?
 – Несправедливо, – пожаловалась она, наливая кофе в кружки. По правилам я должна задавать вопросы, а ты – отвечать.
 – Я не играю по правилам.
 – Кому это знать, как не мне, – вздохнула Риба, безуспешно пытаясь скрыть горечь, и вручила Чансу кружку, стараясь не встречаться с ним глазами, а сама повернулась к нему спиной и снова встала перед окном. Его отражение было совсем близко.
 – Совпадения – вещь ненадежная, – протянула она, забыв о дымящемся кофе. – Мы никогда бы не встретились, если бы одновременно не оказались в одной и той же части Долины Смерти. И добрый старый Тодд Синклер, конечно. Думаю, я должна быть ему благодарна за это.
 Она замолчала, но Чанс не сказал ни слова.
 – Никакого ответа? – пробормотала наконец Риба.
 – А был ли вопрос? – осведомился Чанс, так же сдержанно, как вел себя все это время.
 Взглянув на его отражение, Риба увидела уверенного в себе Тигриного Бога с золотым луком через плечо, готового отправиться на охоту за самим дьяволом. Он гораздо сильнее ее. И знал все ответы. У нее же были одни вопросы. Риба отдала ему все. Чанс же вознаградил ее одними уловками, полуправдой… Как он сам говорил… «если знаешь что-то, дающее тебе преимущество, старайся держать это при себе».
 Нельзя сказать, что Чанс ее не предостерег.
 Первобытное пламя в душе разгоралось все сильнее, проверяя на прочность ледяную броню, которой она окутала сердце и душу, пока ждала возвращения Чанса.
 – Есть и другое совпадение, – продолжала Риба, поднося к губам кружку, но почти не ощущая обжигающего жара. – Я владею половиной бесполезной шахты, а ты – человек, известный удачливостью в поисках сокровищ там, где другие люди сдаются.
 Поза Чанса слегка изменилась, дрожь хищной настороженности прошла по телу, сказав Рибе яснее любых слов, что он догадывается, куда ведут вопросы. Она замолчала, но Чанс не произнес ни слова, ничего не объяснил, не попытался убедить в своей невиновности. Он просто ждал.
 – Опять нет ответа?
 – Я по-прежнему не услышал вопроса, – не повышая голоса, отпарировал он.
 – Оказывается, ты знаешь мою австралийскую кузину, верно.
 – Да.
 – Ты владеешь второй половиной Чайна Куин?
 – Да.
 – И должен получить первую, прежде чем просить кредиты под разработку?
 Поколебавшись, Чанс пожал плечами.
 – Да.
 – Да, – машинально повторила Риба, не отрывая взгляда от волнующихся сумеречных волн, благодарная за холодный жесткий невидимый барьер, которым сумела окружить себя. Это все, что поддерживало ее сейчас.
 – Да, и да, и да.
 – Риба…
 – Нет, Чанс, пока еще моя очередь.
 Ее голос был таким же ледяным, как свинцово-серое море.
 Риба медленно повернулась, поставила кружку с кофе на низкий столик и подняла большой конверт. В глаза ей бросилось имя Чанса, но ровный четкий почерк подействовал на нее почему-то успокаивающе. Риба протянула конверт Чансу:
 – С днем рождения.
 – Но сегодня не мой день рождения.
 – Так все равно будет, раньше или позже, не так ли? – пожала плечами Риба. – Возьми его.
 Чанс взял конверт, открыл, прочел сухие официальные фразы, написанные ее рукой, увидел старый документ на право владения. С этого момента он становился единоличным хозяином Чайна Куин.
 – Почему ты делаешь это? – спросил он, сверкнув внезапно потемневшими глазами. – Как только мы поженимся, шахта будет нашей.
 – Мы не поженимся.
 Глаза Чанса сузились.
 – Почему нет? Ничего не изменилось, – жестко бросил он. – Ты сказала, что любишь меня. Помнишь? Я помню.
 – А ты так и не сказал, что любишь меня. Помнишь? Я помню. В этом ты по крайней мере был совершенно честен.
 Риба пристально наблюдала за ним, затаив дыхание, ожидая услышать подтверждение худшим страхам, – Я говорил тебе, – мягко заметил он, – что недостаточно хорошо знаю о любви, чтобы произносить это слово.
 – Верю, – прошептала Риба, словно наяву увидев, как серая пелена отчаяния медленно убивает краски ее жизни, и почувствовала, что ногти впились в ладони. – Есть старое китайское проклятие: «Да сбудется твое самое заветное желание». Всю свою жизнь я мечтала полюбить, полюбить по-настоящему. – Риба странно улыбнулась. – Я желала вовсе не того, что следовало бы, правда? Нужно было пожелать, чтобы любили меня.
 – Chaton…
 – Это новое, немного смягченное обозначение полной идиотки? – с мертвящим, вымученным спокойствием спросила она и поспешно добавила: – Нет, не отвечай. Ты уже сказал все, что я хотела узнать. Желаю удачи в Чайна Куин, Чанс.
 Она отвернулась от его отражения и пошла к выходу, спеша оставить комнату, покинуть Тигриного Бога.
 – И пусть сбудется твое самое заветное желание.
 Но Чанс последовал за Рибой длинными скользящими шагами, преследуя ее, не давая уйти. Почувствовав его близость, она обернулась, прежде чем он коснулся ее.
 – Нет, – предостерегающе сказал он, прежде чем Риба заговорила. – Нет, теперь моя очередь. Ничего не изменилось, Риба. Ни мои чувства к тебе, ни твои ко мне. Свадьба состоится завтра.
 – На это нет причин, – возразила она, впервые встретившись с ним глазами, и щелкнула по конверту, который Чанс по-прежнему держал в руке. – Ты получил все, что хотел.
 – Я хочу тебя.
 – Разве? – по-прежнему не повышая голоса, спросила Риба, стараясь держать в узде эмоции, бурлившие под внешним спокойствием. – В самом деле? Тогда избавься от проклятой шахты, прямо сейчас. Отдай ее первому, кто пройдет по улице.
 – И что, черт возьми, от этого зависит?
 Риба коротко и горько рассмеялась.
 – Если ты спрашиваешь об этом, значит, на земле не найдется ответа ни на одном языке.
 – В том, что ты говоришь, нет ни капли смысла, – свирепо прорычал Чанс. – Слушай, я понимаю, нужно было сказать тебе раньше. Господь знает, я пытался, но… – Он злобно выругался. – Дьявол все это побери! Все уже случилось, и нет смысла оглядываться назад. И даже отдай я шахту, все равно ничего не изменить.
 Он снова потянулся к ней.
 – Chaton…
 – Такая здесь больше не живет, – бросила Риба, отступая.
 Но Чанс оказался проворнее. Он всегда действовал молниеносно. Его руки сомкнулись на ее плечах, притягивая Рибу ближе. Ладонь скользнула по ее щеке.
 – Дай нам обоим время, моя сладостная женщина. То, что я сказал или не сказал, не имеет значения. Главное лишь это, – пробормотал он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее.
 – Нет! – резко отстранилась Риба, отталкивая его изо всех сил. – Шахта принадлежит тебе, но не я!
 Но он словно ничего не слышал, не чувствовал. Все ее попытки ускользнуть оказались безуспешными перед этой жестокой силой. До этой минуты Риба оставалась спокойной, слишком спокойной, исполненной решимости все уладить разумным, цивилизованным образом. Но стоило его губам коснуться ее рта, как едва сдерживаемая ярость буквально взорвалась вулканическим извержением.
 Брыкаясь, изворачиваясь, царапаясь, такая же свирепая в гневе, как щедрая в любви, Риба попыталась освободиться от его хватки.
 После первого момента потрясения Чанс неожиданной подножкой опрокинул Рибу на пол и придавил к ковру всем телом, беспощадно удерживая на месте, выжидая, пока ярость растратится в бесплодных усилиях сбросить его, вскочить и убежать.
 Риба, вздрагивая от озноба, наконец сумела взять себя в руки. Закрыв глаза, она начала дышать медленно, глубоко, но даже это оказалось непосильной задачей. Чанс был слишком тяжел, слишком силен, и она стала его пленницей, чувствуя, как теплое дыхание колышет волосы. Чанс накрывал ее телом, словно живым одеялом. Риба снова вздрогнула, ужаснувшись пронизавшему ее неожиданному теплу, невыносимо томительному желанию охватившему тело.
 И тут она почувствовала жар и твердость его мужской плоти и поняла, что Чанс хочет ее так же безумно, как она его.
 И, словно отвечая на ее мысли, он выдохнул ей в шею:
 – Я хочу тебя.
 Риба застыла под ним, отказываясь отвечать.
 – Я мог бы заставить тебя хотеть меня, – тихо процедил он, проводя усами по губам и шее Рибы, словно чувственно-мягкой щеткой, посылая по ее спине озноб.
 Но Риба по-прежнему молчала.
 Его губы скользнули ниже, пока не отыскали ее грудь, впились в вершинку упругого холмика. Черный кашемир не смог скрыть внезапно напрягшегося соска.
 – Именно это я имел в виду, когда мы вырвались из плена старой злобной суки Чайна Куин и мыли друг друга в ручье, – уверенно и твердо сказал Чанс. – Ты принадлежишь мне, Риба, и слова не имеют с этим ничего общего. Разве ты еще не знаешь этого?
 Его пальцы мягко сомкнулись на бугорке соска, натянувшего свитер.
 – Я мог бы взять тебя прямо сейчас, и ты вопила бы от наслаждения, – добавил Чанс, наблюдая, как Риба борется с желанием, пожирающим ее. – Разве не так, chaton?
 Риба молчала.
 – Ответь мне, – грубо велел Чанс, быстрым, почти свирепым рывком просовывая руки под ее свитер.
 – Да, – прошипела Риба, сверкая глазами, словно загнанный зверь, сгорая от ярости, смешанной с унижением.
 Чанс смотрел в пламенно-яростные карие глаза, давая Рибе узнать силу и жар его собственного желания, а потом вздохнул и нежно коснулся губ кончиками пальцев.
 – Но если я сделаю это, пройдет слишком много времени, прежде чем ты сможешь простить себя или меня.
 – Скорее всего, вечность.
 – Я женюсь на тебе не из-за шахты, – сказал он грустно и одновременно запальчиво. – Слышишь меня, маленькая дурочка?
 Риба рассмеялась, безудержно, горько, снедаемая раздиравшими ее стыдом и гневом. И еще желанием.
 – Ты не женишься на мне, – твердо объявила она, полуприкрыв затянутые горячечной дымкой глаза. Она смотрела сквозь него, куда-то в точку за спиной Чанса, словно он был всего-навсего отражением в оконном стекле.
 – Ты моя, со свадьбой или без, – резко бросил Чанс. – Но сегодня ты не в том настроении, чтобы признать это или поддаться доводам разума. Ни логика, ни любовь… Ты даже думаешь, что ненавидишь меня, так ведь? – спросил он, сузив похолодевшие глаза, такие же жесткие, как его улыбка. – Я приду сюда утром, еще до того, как ты проснешься, и тогда мы вместе обнаружим, что ты испытываешь ко мне – любовь или ненависть. Ты проснешься, улыбаясь мне, моя женщина. Обещаю. И, – добавил он, снова придавив ее к ковру разгоряченным, мощным телом, – тогда и настанет конец этому вздору насчет любви и Чайна Куин.
 И прежде чем Риба поняла, что свободна, Чанс вскочил и исчез. Но она еще долго лежала на полу, ощущая на коже, словно клеймо, его жар, силу и желание, не зная, кричать, смеяться или плакать. Поэтому Риба ничего не сделала, позволяя ознобу и противоречивым чувствам сотрясать тело, пока она наконец не успокоилась. И лишь тогда медленно, осторожно поднялась на ноги, уверенная лишь в одном: когда Чанс придет, ее здесь не будет. Неизвестно, что станется с Рибой, если она вновь окажется в объятиях Тигриного Бога.
 Любовь к нему уже сама по себе ужасна. Ненависть к нему уничтожит ее.


* * *

 – Где ты, черт возьми? – взорвался Тим.
 Риба отвела трубку от уха и оглядела автостоянку небольшого торгового пассажа в Орегоне.
 – В другом штате, – коротко ответила она.
 Последовало продолжительное молчание.
 – Я думал, ты сегодня выходишь замуж, – наконец выдавил Тим.
 – Легко нажито, легко прожито.
 – Риба…
 – Нет.
 Слово вырвалось, холодное, категоричное и жесткое, точное отражение состояния Рибы.
 – Это звонок вежливости, Тим. Нет вежливости, нет звонка.
 Тим громко вздохнул:
 – Простите, босс. Чанс не отходит от меня, как кот от куска печенки.
 – Поэтому я не сказала тебе, где нахожусь. И не скажу.
 – Ты в порядке? – поколебавшись, спросил Тим.
 Риба резко рассмеялась, и в этом горьком смехе не было ни тепла, ни веселья.
 – Надеюсь, в «Обже д'Арт» ничто не требует моего немедленного присутствия?
 – Некоторые документы на посылки и страховые квитанции требуют твоей подписи.
 – Подделай ее.
 – Когда ты возвращаешься?
 – Не знаю.
 – А ты вообще вернешься?
 – Кто спрашивает, ты или Чанс?
 – Оба, – признался Тим. – Он с самого утра был моей тенью. Ты поговоришь с ним?
 – Он по-прежнему владеет Чайна Куин?
 Последовала короткая пауза и низкий голос сказал:
 – Chaton…
 – Ты по-прежнему владеешь Чайна Куин? – холодно перебила она, игнорируя слабость, от которой затряслись руки, так сильно, что Риба едва не уронила трубку. При звуке этого низкого красивого голоса она едва не умерла от желания очутиться в его объятиях, как тогда, в Долине Смерти, и плакать, пока лед не растает, а страдания забудутся. Но на этот раз именно он причинил ей такую страшную боль.
 – Ни лжи, ни отговорок. Только одно слово, да или нет. Чайна Куин по-прежнему твоя?
 – Да.
 – Прощай, Чанс.
 Риба очень осторожно положила трубку на рычаг.




 Глава 11


 Прошло несколько долгих минут, прежде чем пальцы Рибы перестали трястись настолько, что она обрела способность поискать телефонный номер в маленькой кожаной записной книжке, взятой из «Обже д'Арт». Не доверяя собственным рефлексам, она с необычной тщательностью набрала номер.
 – Джим Николе? Это Риба Фаррел. Знаю, неудобно сваливаться на голову без предупреждения, но получилось так, что я неожиданно оказалась в Орегоне, и хочу спросить, не найдется ли у вас время, показать мне эскимосские кикитуки, о которых вы упоминали в последнем письме.
 Риба записала, как проехать к дому Джима, повесила трубку и спустилась ко взятому напрокат автомобилю. Она ехала быстро, пытаясь не думать о том, что во время последнего посещения коллекционеров Западного побережья с ней был Джереми. Если она начнет вспоминать, как все было, окончательно расклеится. Если будет продолжать мучиться мыслями о Чансе, разлетится на осколки, как камень под рукой неопытного гранильщика. Поэтому Риба размышляла о работе, пытаясь отождествить знакомых собирателей с теми или иными редкостями и драгоценностями, собранными со всего света. Кикитуки Джима Николса, возможно, именно то, чего ищет богатый новозеландский коллекционер – предметы примитивного искусства из слоновой кости.
 Подойдя к входной двери, Риба почувствовала, как покалывают кожу иголочки знакомого возбуждения, всегда возникавшего перед тем, как предстояло увидеть сокровища другого собирателя. Занимательными были не только изделия из слоновой и моржовой кости. Как и множество коллекционеров, он всю жизнь менялся драгоценными приобретениями с собратьями по увлечению. Главное не в наживе, а в приобретении новых редкостей. В результате каждый коллекционер владел целым ворохом редких, прекрасных, а иногда и странных вещиц, полученных в обмен на не менее ценные. Иначе говоря, Риба знала, что в доме Джима Николса может отыскать все на свете.
 – Мистер Николс? – осведомилась Риба, протягивая руку.
 – Джим, – поправил мужчина, крепко, по-дружески стискивая ее пальцы широкой, сухой ладонью. Нелегкая жизнь путешественника и старателя на Дальнем севере оставила свои следы на канадском французе. Распухшие костяшки пальцев и негнущиеся колени без слов говорили об артрите, заставившем его переселиться на юг. – Вы называли меня Джимом, когда Джереми был жив.
 – Джим, – согласилась она, пытаясь не показать, какую боль причинило ей упомянутое мимоходом имя Джереми. Невольные слезы блеснули в глазах.
 – Не нужно так грустить, девочка, – утешил Джим прокуренным голосом, выдававшим слишком большого любителя виски. – Когда доживешь до моих и Джереми лет, смерть покажется чем-то вроде старого приятеля.
 Джим предложил Рибе кофе, усадил за изрезанный, и потертый пластиковый столик и сел рядом, стискивая в кулаке потрескавшуюся кружку. Риба невольно заметила, что вместо кофе там был налит шотландский виски.
 – Лучшее в мире лекарство от артрита, – прохрипел он. – И для воспоминаний очень полезно. Оставляет лишь самые хорошие.
 Риба с новым интересом взглянула на жгучую жидкость.
 – В самом деле? – пробормотала она. – Думаю, придется и мне к нему привыкать.
 – Подождите несколько лет, – сухо посоветовал он, похлопав ее по руке сморщенной ладонью. – Все образуется.
 Он вышел из комнаты и вернулся с картонной коробкой, наполненной кикитуками. С небрежной грацией человека, всю жизнь имевшего дело с драгоценными вещами, Джим вынул резные фигурки и начал выстраивать их на выщербленной крышке стола, указывая достоинства и недостатки каждой.
 Риба молча наблюдала, еле удерживаясь, чтобы не вздрогнуть. Ни одна из статуэток не была больше ее ладони, и каждая словно излучала атмосферу злобной жестокости, неотделимую от них, как матовое свечение желтоватой кости. Чем-то напоминавшие длиннотелых гиппопотамов с огромными клыками, кикитуки, открыв огромные пасти, глазели на нее.
 – Вы знаете связанную с ними легенду? – спросил Джим, вынимая последнего кикитука.
 – Да. Если отдать кикитука врагу, он пожирает его душу.
 Образ черного рта Чайна Куин, возник в мозгу Рибы. Словно злобный кикитук, высеченный из горы, она ждет человека, чтобы поглотить его душу.
 – Не очень-то они вам пришлись по душе, не так ли? – осведомился Джек.
 – Зато знаю коллекционера, который будет от них без ума, – сдержанно ответила Риба. – Он купил каких-то африканских демонов из слоновой кости, при одном взгляде на которых у меня кровь в жилах стынет. Так что кикитуки будут у него, как дома.
 – Мне самому не очень нравятся эти маленькие дьяволы. Но работа хороша, а моржовые клыки – превосходного качества. Эскимосы очень тщательно готовят планы мести.
 Риба механически договаривалась о ценах на эскимосских божков, пытаясь изгнать из памяти ужасающую картину Чайна Куин. Неужели Чанс отправится туда один? Что если земля снова дрогнет, навеки заключив его во мрак?
 Риба дрожащими руками выписала чек и отдала Джиму.
 – Я слышал, вы решили оставить себе Зеленый Комплект?
 – Да, – хрипло пробормотала она.
 – Подождите.
 Джим снова вышел и вернулся с пакетом из оберточной бумаги.
 – Удалось выменять это несколько месяцев назад, – сообщил он, сунув руку в пакет. – Собирался даже позвонить Джереми насчет этого.
 Он протянул Рибе найденный образец необычного минерала.
 В гнезде из ничем не примечательного серого камня сидел прозрачный серебристо-зеленый кристалл точного оттенка глаз Чанса. Риба судорожно втянула в себя воздух. Долго глядела она на восьмигранник невероятно красивого цвета, и только потом закрыла глаза и покачала головой. Невозможно. Просто невероятно. Алмаз в материнской породе – одна из редчайших находок для коллекционера. Если прибавить к этому уникальный цвет, можно твердо сказать, что этот камень поистине бесценен.
 – Парень, что нашел его, уверял будто это необработанный алмаз, – сказал Джим. – Я могу распознать хорошую кость за пятьдесят ярдов, но алмаз? – Он пожал плечами. – Думал, может, Джереми сумеет сказать точнее.
 – Можно посмотреть? – нерешительно спросила Риба, протягивая руку.
 – Конечно.
 Он протянул ей камень, почти не глядя, с потрясшей ее сердце небрежностью.
 Риба вынула из сумочки ювелирную лупу и начала тщательно осматривать камень под сильным освещением. Ни следа от клея, которым кристалл могли прикрепить к камню. Природные грани алмаза были неотшлифованы; к нему явно не прикасались ничьи инструменты. Никаких видимых трещин или дефектов. По приблизительной оценке, вес алмаза мог быть не менее трех каратов. Риба вернулась к столу.
 – Нужно проделать несколько тестов, чтобы сказать с полной уверенностью, но, по моему мнению, это действительно алмаз. Сколько вы хотите за него?
 – Это для одного из ваших клиентов?
 Пальцы Рибы конвульсивно сжались вокруг кристалла, отливающего цветом глаз Чанса Уокера.
 – Нет. На этот раз для меня.
 Джим осторожно похлопал ее по руке.
 – Тогда это подарок.
 – Мистер Николс… Джим… я не могу… он бесценен.
 – Значит, наш обмен справедлив, – просто сказал он. – Джереми и я часто сиживали вместе за бутылочкой виски, еще когда в нас было достаточно пороха, чтобы взорвать этот городишко. Однажды мы так кутили несколько дней, когда он неожиданно начал толковать о смерти. Сказал, что отдал бы все, чем владеет, если кто-то заплачет по нему, когда он умрет. Я так и не забыл этого.
 Выцветшие глаза Джима уставились в лицо Рибы.
 – Вы плакали по Джереми, когда его собственной плоти и крови, его родным, не терпелось поплясать на его могиле. Вот эта любовь поистине бесценна. Стекло, кварц или алмаз, этот камень – твой.


* * *

 Риба растянулась на слишком мягкой постели номера в мотеле и устало потерла глаза. Она знала, что отсюда отправится в другой город, к другому коллекционеру, что жизнь продолжается. Но больше сил не оставалось. Дни были чересчур длинны, ночи – бесконечны. Мысли беспорядочно метались, покой оставался недостижимым. Одиночество и ярость, бешенство и отчаяние разрывали душу. Сны населяли призраки Чайна Куин, ухмыляющегося мрачного кикитука, пожиравшего черными клыками душу Чанса.
 Вот уже пять дней Риба не звонила Тиму. Он, конечно, беспокоится о ней, но она не доверяла самой себе. Если Чанс все еще там, если она вновь услышит его голос, хватит ли у нее воли не побежать немедленно обратно, чтобы увидеть его хищную улыбку, согреться в коричневых от загара руках.
 Кто-то тихо постучал в дверь номера. Сердце Рибы подскочило за мгновение до того, как она сообразила, что это, конечно, не может быть Чанс. Он просто не знает, где она.
 – Кто там? – спросила Риба, мгновенно насторожившись.
 По всей комнате расставлены коробки с редкостями, а те, что не поместились, заперты в багажнике взятой напрокат машины. Жаль, что она не последовала примеру Джереми и не наняла телохранителей.
 – Это Глори, Риба.
 Риба, не задумываясь, метнулась к порогу.
 – Чанс с тобой? – выдохнула она, распахивая дверь. Карие глаза сверкали надеждой.
 Лицо Глори со времени их первой встречи сильно изменилось, усталость и печаль словно прибавили ей лет.
 – Я собиралась задать тебе тот же вопрос.
 – Что ты хочешь сказать?
 – Чанс пропал, – глухо пробормотала Глори. – Можно войти? Я с ног валюсь.
 Риба втянула Глори в комнату и, захлопнув дверь, машинально вылила в пластиковую чашку весь оставшийся в термосе кофе и молча вручила Глори. Та несколькими глотками выпила тепловатую жидкость и отдала ей чашку.
 – Спасибо, – вздохнула Глори, опускаясь на уродливый пластмассовый стул. – Может, мне еще Удастся выжить.
 Ясные зеленые глаза пристально глядели на Рибу.
 – Что, черт возьми, произошло между тобой и Чансом? – с без обиняков спросила она.
 – Он хотел получить Чайна Куин, – глухо пробормотала Риба, потрясенная глубиной разочарования, охватившего ее. Несколько безумных мгновений она надеялась, что Чанс тоскует по ней так же сильно, как она по нему. Но это, конечно, не так. Он даже не подумал ее искать. – Я отдала ему шахту.
 – Почему у меня такое чувство, словно ты скрываешь что-то? – осведомилась Глори, подозрительно сузив глаза. – Так вот, крошка. Я не собираюсь ничего утаивать. Шесть дней назад я проснулась, а на душе была такая теплынь оттого, что брату наконец повезло найти настоящую любовь. Но не успела я опомниться, как в комнату ворвался Чанс, злой, словно тысяча чертей. В жизни не видела его таким. В жизни. Даже, когда погиб Лак.
 Глори прикрыла глаза.
 – Господи милостивый, что ты с ним сделала, Риба?
 – Почему ты не спросишь, что он сделал со мной? – резко спросила Риба, гневно сверкнув глазам, вновь переживая стыд и боль.
 – И что же?
 – Он хотел Чайна Куин гораздо больше, чем меня. Поэтому я и исполнила его желание. Теперь он единственный владелец шахты.
 – Я все еще хочу знать.
 – Он мог выбрать, меня или Куин. Угадай, что он выбрал?
 Глори снова закрыла глаза.
 – Боже… что сделал тебе Чанс, отчего ты так его ненавидишь?
 – Я вовсе не ненавижу его, – напряженно пробормотала Риба.
 – Что-то мне так не кажется, – странно засмеялась Глори, пристально глядя на стоящую перед ней женщину. – Чайна Куин воплощает все, что Чанс, как он думал, хочет от жизни. А ты… – Она пожала плечами. –…ты – женщина, которую он искал всю жизнь. И стояла перед ним, гордая, как королева, и объявляла, что он может получить либо тебя, либо шахту, но не то и другое вместе. Ведешь себя, словно Чайна Куин – твоя соперница. Кем, черт возьми, ты себя вообразила?
 – Никем, – прошептала Риба дрожащим голосом. – В этом вся проблема. – Я никто. Но тебе этого не понять, верно? Есть мужчина, который хочет и любит только тебя, такой, как ты есть, не за то, чем владеешь или будешь владеть. Я считала, что Чанс хочет лишь меня, пока не явилась ты и не призналась, что ему нужна лишь вторая половина проклятой шахты.
 – О, нет, – выдохнула Глори, наконец-то поняв все. – Чудо, что Чанс не убил меня!
 Она вскочила и обняла Рибу.
 – Ты все еще любишь его, правда?
 Риба кивнула, не в силах говорить.
 – Тогда помоги найти его, пока он не выкинул что-нибудь от отчаяния. Я позвонила всем, кого смогла вспомнить, но никто о нем не слышал. Он не встречался с друзьями, уехал из отеля и не оставил никаких следов отъезда из Лос-Анджелеса.
 – Но ты же нашла меня, – возразила Риба. – И его отыщешь.
 – Солнышко, ты оставила след из оплаченных чеков и квитанций за обслуживание, так что только слепой не смог бы обнаружить тебя. Чанс словно под землю провалился.
 Холодный озноб прошел по спине Рибы.
 – Чайна Куин. Нет, – быстро добавила она, – он не мог! Это слишком опасно. Мы едва там не погибли.
 Но, уговаривая себя, Риба все же подбежала к телефону и набрала номер Тима.
 – Где ты? – спросил он. – Чанс с тобой?
 – Нет. Он не звонил?
 – Смеешься? Видела бы ты его после того, как повесила трубку! В жизни не видел такого… такого дикого бешенства. Джину все еще трясет при одном воспоминании об этом. И откровенно говоря, меня тоже.
 – Он никого не избил, ничего не вытворял? – спросила Риба, вспомнив, на что способен выведенный из себя Чанс. Однако именно страх за Чанса заставил голос задрожать.
 – Ничего подобного. Именно его спокойствие и пугало больше всего. Он ни с кем, кроме Джины, не говорил. На ней был крест, подаренный тобой на Рождество. Чанс остановился перед ней, коснулся креста и спросил: «Ты не возражаешь? Мне он понадобится там, куда я отправляюсь». Потом он разорвал цепь одним движением, словно гнилую нитку, забрал крест и ушел.
 – Ушел в Чайна Куин, – тупо пробормотала Риба.
 Чанс выбрал, но выбрал не ее. Она отдала ему Чайна Куин, и он, не задумываясь, принял дар. О чем же теперь говорить?
 Риба машинально объяснила Тиму, где находится, и повесила трубку.
 – Ну? – спросила Глори.
 – Твой брат, без всякого сомнения, решил посмотреть на свои владения, – сообщила Риба.
 – Это очень опасно?
 – Да, – шепнула Риба, – очень.
 – Тогда немедленно вытащи его оттуда!
 Несмотря на то, что на темных ресницах повисли капли слез, Риба рассмеялась.
 – И как же мне удастся это, Глори? – И, охваченная внезапной яростью, обернулась к сестре Чанса. – Неужели не понимаешь? Он не хочет меня. Он оставил Чайна Куин себе!
 Глори, как ни старалась, не смогла проникнуть за холодную броню, которой оградила Риба свое сердце. Они вместе вылетели в Лос-Анджелес, и Риба нарушила молчание лишь однажды, чтобы объяснить, как добраться до Чайна Куин. Сама она наотрез отказалась поехать туда с Глори. Чанс сделал выбор, и больше говорить было не о чем. Закрыв глаза, напрягшись всем телом, Риба сидела в самолете и думала о человеке, который хотел эту неподатливую землю больше, чем ее.


* * *

 Через несколько дней ярость улеглась, но ледяная раковина, в которой было заключено сердце Рибы, осталась нетронутой. По ночам она перебирала снимки коллекции Джереми, вспоминая Долину Смерти и двух мужчин, которых так по-разному любила… и все равно потеряла. Воспоминания причиняли боль, но это все же было лучше, чем просыпаться по ночам, выкрикивая имя Чанса, пытаясь предостеречь его насчет прожорливого жадного кикитука, с глазами из растрескавшихся розовых кристаллов.
 Она не видела Глори вот уже две недели, с тех пор как они расстались в аэропорту. Та позвонила всего лишь раз, чтобы подтвердить догадку Рибы: Чанс был в Чайна Куин и пробирался сквозь тьму в поисках несравненных розовых турмалинов Палы. Мысли о Чансе, одиноком, в бесконечной подземной ночи, беззащитном перед малейшим толчком неугомонной земли, посылали холодный озноб по коже, а сердце было готово вот-вот остановиться.
 Она надеялась, что приезд в «Хотел дел Коронадо», сможет заставить ее ненадолго забыться, охладить эмоции, которые удавалось скрыть лишь безмерным усилием воли. Распродажа коллекции Джереми поможет положить конец этому отрезку ее жизни, конец тоске и несбывшимся желаниям, попыткам найти ответ, почему лишь один добрый старик посчитал ее достойной любви. Но в душе продолжал тлеть страх за Чанса, страх и бешенство. Несколько долгих минут Риба сидела не шевелясь, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, и думала о Долине Смерти и Чансе.
 Стук в дверь заставил ее встрепенуться. Риба моргнула и оглядела комнату, пытаясь понять, где находится. Только увидев просторный номер с обоями из золотой парчи и старомодной мебелью, она все вспомнила. «Хотел дел Коронадо», Сан-Диего. Коллекция Джереми. Аукцион. Огромный успех. Цены взлетели до небес. Все было продано. Разочарованные претенденты, которым ничего не досталось, ринулись к ней со списками, завалив заказами и обеспечив «Обже д'Арт» известность, славу и богатство. Магазин в скором времени начнет приносить по-настоящему неплохие прибыли!
 Снова стук.
 – Риба, – спросил Тим, – ты готова?
 Нет. Но она не могла сказать этого. Придется встать и вновь быть спокойной, сдержанной и профессиональной. Нужно идти вниз и танцевать с незнакомыми мужчинами, когда одна лишь мысль о том, что ее может коснуться кто-то, кроме Чанса, заставляла ее съеживаться. Что может он отыскать в холодной, непроглядной темноте Чайна Куин, равноценное живому теплу влюбленной женщины?
 Может, он будет стоять внизу, ждать ее? Что если время, проведенное в ледяных объятиях Куин, заставило Чанса понять, что Риба любит его?
 Риба встала, подошла к двери и повернула ручку. Тим шагнул через порог и остановился как вкопанный, оценивающе, по-мужски, свистнув.
 Ее платье из шелка цвета золотого песка было скроено по косой. Матовая поверхность задерживала и усиливала почти незаметные переливы света, обрисовывавшие линии ее тела. Элегантное, идеально скроенное, оно обнажало правое плечо Рибы и ниспадало с левого плеча на пол, соблазнительно-таинственно шурша при каждом движении ее тела. На платье сверкала лишь одна застежка – идущий сверху вниз ряд из бриллиантов-»слезок» чуть пониже левого плеча. Такие же бриллианты переливались в ушах. Густые медового цвета волосы были забраны наверх; блестящие пряди удерживались невидимыми золотыми гребнями.
 – Хорошо, что я люблю свою жену, – вздохнул Тим. – Ты выглядишь куда прекраснее и эффектнее, чем все, что мы распродали сегодня на аукционе.
 Уголки рта Рибы поднялись в короткой печальной улыбке.
 – Спасибо.
 Она хотела надеть наряд из черного шелка – эмблемы «Обже д'Арт», но не стоило надевать траур на бал в честь Джереми. Она взяла под руку Тима:
 – Пойдем, покончим со всем этим.
 – Эй, ты ведь идешь на бал, а не на похороны!
 Риба ничего не ответила. Сегодня – последняя ночь, когда коллекция Джереми будет собрана вместе. Она даже выставила Тигриного Бога и Зеленый Комплект вместе с серебристо-зеленым алмазом в горной породе. Да, это оказался действительно алмаз, вне всякого сомнения, как и чувствовала Риба. Он неярко блестел среди бесчисленных оттенков зеленого, но бесценные свойства заставляли его превращать свет в сверкающую серебряно-зеленую красоту. Кристалл такой же уникальный, как человек, которого она любила.
 Приглушенные голоса элегантно одетых людей легким шелестом разносились в строго обставленном вестибюле отеля. Пробиваясь сквозь молчание Рибы, Тим проводил ее в обставленный в стиле Георга Седьмого бальный зал, где должны были состояться танцы. Потолок зала высотой в тридцать футов был покрыт отполированными вручную сосновыми панелями. Парчовые обои и тяжелые золотистые занавеси создавали ту викторианскую атмосферу, которой так славился отель.
 Обычно этот зал использовался как ресторан, но сегодня здесь давался вечер памяти Джереми Синклера. Почти треть комнаты занимали стеклянные витрины и выложенные бархатом ящики, в которых огромным ожерельем сверкала коллекция Джереми. Женщины в роскошных нарядах скользили между витрин в сопровождении мужчин в смокингах. Среди приглашенных, не привлекая внимания, бродили хорошо одетые люди; прекрасно сшитые пиджаки из черного шелка надежно скрывали оружие.
 Риба не смогла скрыть подавленности, окутавшей хрупкие плечи и потянувшей в непроглядную тьму, когда оглядела зал в поисках человека с серебристо-зелеными глазами и дикой грацией и не увидела его. Чанс должен знать, что она здесь, воздает последнюю дань Джереми Бувье Синклеру. Если бы он хотел ее видеть, обязательно пришел бы.
 Но среди всех этих людей не было ни одного, хотя бы отдаленно напоминавшего Чанса Уокера.
 – Какого черта?! – выпалил Тим, глядя туда, где находилась коллекция Джереми. Риба повернулась и увидела рыжеволосого великана, несущего под мышкой словно коробку для завтрака, оправленный в металл стеклянный ящик. Не обращая внимания на любопытствующие взгляды собравшихся, мужчина поставил ящик на пол и спокойно открыл его. За его спиной стоял другой мужчина с волосами рыжевато-песочного цвета, чьи мощные плечи и покрытые шрамами руки лучше всяких слов говорили о нелегкой профессии шахтера. Он держал картонную коробку. Рядом оказался и третий: он окидывал толпу оценивающим взглядом человека, знавшего в жизни немало бед.
 Внезапно сжавшие ее ладонь пальцы Тима побудили Рибу направиться к странной троице. Что-то в их суровой, не располагающей к шуткам внешности напомнило ей о Чансе. Она сообразила, что уже видела их раньше. Собственно говоря, с самого ее появления в «дел Коронадо» с коллекцией Джереми она натыкалась на них буквально на каждом шагу. Они не только до самого конца присутствовали на аукционе, но и номер их оказался почти напротив ее комнаты.
 – Может, позвать охрану? – тихо спросил Тим.
 Риба покачала головой, неотразимо привлеченная аурой напряженности и возбуждения, исходившей от мужчин.
 Рыжеволосый незнакомец открыл картонку толстыми ловкими пальцами и сунул туда руки.
 – Подожди, – спокойно ответила Риба. – Давай посмотрим, что они… Ох!
 Но ее голос затерялся во взволнованных восклицаниях окружающих. В огромных ладонях мужчины лежа,-ла друза турмалина Палы в материнской породе кристаллов кварца. Розовые отростки были покрыты трещинами, причиненными неустанными подвижками земной коры, однако камни не рассыпались и торжествующе сверкали, спасенные от гибели и вынесенные на поверхность. Драгоценные кристаллы размером с кисть Рибы и длиннее сверкали как фейерверк буйно-розового цвета с трепещущими, словно живыми зелеными маковками.
 Чайна Куин вновь возродилась под жесткими и нежными руками Чанса.
 Видение затуманилось, а на смену ему пришли слезы, обжегшие глаза Рибы. Она никогда не сможет состязаться со сверкающей роскошью кристаллов турмалина, их розовой тайной. Чанс сделал достойный выбор. И-самое худшее в том, что она не могла его осуждать. Видеть эти камни, их светящееся совершенство – значит, полностью и окончательно понять, почему мужчины рискуют жизнью в темных подземных тоннелях. Красота, а не богатство. Красота богов.
 И рядом с ней Риба была ничем. Совсем ничем.
 Подняв голову, Риба заметила, что рыжеволосый мужчина наблюдает за ней. Рука его поднялась в коротком странном приветствии, потом он нагнулся, поднял пустую картонку и молча вышел. Но слов и не нужно было. Турмалины оказались достаточно ясным посланием. Чанс выиграл. Она проиграла. Все кончено. Только сейчас Риба осознала, что до этого момента под страхом и яростью таилась уверенность, что ее Тигриный Бог вернется и предъявит права на свою женщину. Так была уверена и… так ошибалась.
 – Здесь нет имени владельца, – заметил Тим, возвращаясь к Рибе. – Никакой метки, только маленькая карточка с тремя буквами: «НДП».
 – Не для продажи, – пробормотала Риба. – Что же касается имени владельца…
 Она грустно вздохнула.
 – Неужели ты еще сомневаешься?
 – Чанс?
 – Кто еще мог бы это, сделать? – хрипло спросила она. – Тигриный Бог.
 Ни один из тех, кто слышал ее сейчас, не мог бы сказать нежное ли это слово или просто эпитет. Да и сама Риба в этот момент ни в чем не была уверена.
 Она набрала в грудь воздуха, медленно выпустила его. Риба отдала бы весь Зеленый Комплект, кроме одного камня, лишь бы найти в себе силы повернуться, выйти из зала, из отеля, из собственной кожи. Но это невозможно. В память о Джереми она обязана пить шампанское, танцевать и смеяться над жизнью и собственными потерями так же холодно, как это делал Чанс. И именно это она намеревается делать, пока выдержат нервы.
 – Ну что, открываем бал? – спросила Риба, обращаясь к Тиму: спина гордо выпрямлена, голова высоко поднята, светло-карие глаза блестят от слез, которым она не позволяла пролиться.
 Тим поднял руку Рибы к губам, поклонился и повел ее на середину зала. Она повернулась лицом к возвышению, на котором ожидали музыканты, кивнула дирижеру и снова обернулась к Тиму. На несколько минут это свободное пространство принадлежало им, но тут же появились другие пары, привлеченные прекрасной музыкой и грациозными движениями женщины в платье цвета золотой пыли.
 В конце танца Риба положила руку на плечо Тима и позволила увести себя прочь, величественная, словно настоящая королева. Он посадил ее за один из столов у окна, выходившего на расстилающийся внизу газон отеля.
 – Спасибо, Тим. Теперь возвращайся к Джине.
 Риба улыбнулась, смягчая приказной тон и заставляя его звучать почти как приглашение.
 Тим нерешительно помялся:
 – Уверена, что хочешь побыть одна?
 – Совершенно. Найди Джину, потанцуйте и постарайтесь хорошо провести время.
 – А что будешь делать ты?
 – Пить шампанское, – сказала она, подав знак проходившему официанту.
 – Риба…
 – Иди, – мягко, но непреклонно сказала она.
 Тим снова поколебался, но все же отошел, наткнувшись при этом на рыжеволосого великана. Риба взглянула на незнакомца, поняла, что тот наблюдает за ней, и подняла в молчаливом вопросе брови цвета темного меда. Гигант, немного выждав, приблизился к ней.
 – Ред Дей, мэм. Муж Глори. Не хотите потанцевать?
 – Не очень, – холодновато ответила Риба, поднося к губам бокал с шампанским и глядя на великана с вежливым любопытством. Хотя Реду было уже лет пятьдесят, он выглядел достаточно крепким, чтобы гнуть руками листовую сталь.
 – Слава Богу, – вздохнул Ред, усаживаясь на стул напротив. – Из меня танцор, как из э-э-э… грязи пуля.
 Риба вновь присмотрелась к нему, гадая, где могла слышать это имя раньше. Нет, не как мужа Глори, но в связи с турмалинами… Да-да, в тот день, когда Чанс держал в руках китайский флакончик и яркое розовое свечение переливалось и сияло глубоким озерцом, когда низкий голос рассказывал о вдовствующей императрице, одержимой турмалинами Палы.
 – Вы коллекционер. Собираете рубеллиты, если я верно помню.
 – Чистая правда, – кивнул Ред; голубые глаза зажглись энтузиазмом. – Вы…
 – Эта турмалиновая друза ваша? – перебила она, не желая отвечать ни на один вопрос о себе.
 – Хотел бы. Чертовски красивая штука, верно?
 – Чертовски верно, – саркастически согласилась Риба, салютуя Реду бокалом с шампанским, и, сделав очередной глоток, поморщилась. Именно в эту ночь ей хотелось напиться, забыть обо всем, ничего не чувствовать, а дорогое шампанское имело вкус золы. Но ничего нельзя было поделать, приходилось глотать мерзкую бурду.
 – Может, Чанс согласится продать ее вам.
 Ред медленно покачал головой.
 – Я предлагал ему все что угодно, угрожал, что после смерти он обязательно окажется в аду.
 – Если вам нужно помочь осуществить эту угрозу, – пробормотала Риба, блеснув белоснежными зубами, – у меня всегда наготове несколько предложений.
 Смех Реда громовым раскатом прокатился по залу.
 – Где Чанс отыскал вас, маленькая леди?
 – В Долине Смерти. А потом, – сухо добавила Риба, – он променял меня на шахту, называемую Чайна Куин.
 Ред почти испуганно встрепенулся:
 – Но он сказал, что шахта не его.
 – И солгал. В этом ему нет равных.
 Риба немного резко поставила бокал, так что янтарная жидкость расплескалась.
 – Чанс Уокер в жизни слова неправды не сказал, – покачал головой Ред, неловко ерзая на маленьком стуле. – Он также не крадет и не мошенничает. Правда, сомневаюсь, что он свято следует остальным заповедям Господним.
 Риба ничего не могла сказать на это, кроме молчаливого «аминь». Долгое время они с Редом безмолвно сидели, прислушиваясь к музыке, томной и медлительной, как лунный свет, играющий на жемчужинах, наблюдая, как женщины, словно многоцветные переливающиеся камни сверкают в темных оправах мужских рук.
 Неожиданно совсем рядом незнакомый мужской голос спросил:
 – Нельзя ли пригласить вас на танец?
 Голова Рибы резко дернулась. Мужчина, стоявший чуть сзади, был еще выше Чанса – ростом не меньше шести футов шести дюймов, сложен, как Геракл, и красив, как Аполлон. Она невзлюбила его с первого взгляда, не за то, кем он был… скорее, за то, кем не был. Он не был Чансом.
 – Нет, – ответил за нее Ред, – ей не хочется танцевать.
 – Ошибаетесь, – почти рявкнула Риба, немедленно решив, что примет приглашение, – леди только и мечтает о том, чтобы потанцевать.
 Ред перевел взгляд с рассерженного лица Рибы на победно улыбающуюся мужскую физиономию.
 – Позволь для ясности объяснить, Мелбурн. Леди протанцует с тобой. Один танец. Ты меня слышишь?
 Мелбурн равнодушно пожал плечами и протянул Рибе руку. Риба грациозно поднялась с кресла, и Мелбурн повел ее на середину зала. Для такого широкоплечего великана он двигался удивительно легко, хотя, казалось, слишком крепко прижимал ее к себе. Риба деликатно отстранилась, намекая на то, что ей хотелось бы быть чуть подальше от партнера. Но ладонь Мелбурна скользнула по спине, притягивая ее ближе. На этот раз Риба с силой оттолкнула его.
 – Это вальс, а не борцовская схватка, – сухо заявила она, глядя в глаза Мелбурна, синие, ярко сияющие на загорелом лице, обрамленном каштановыми волосами.
 – Тогда перестаньте вырываться, – посоветовал он, терпеливо улыбаясь. – Уж очень трудно держать даму на вытянутой руке.
 Риба проглотила запальчивый ответ, поняв, что он прав, она пыталась отстраниться от него как можно дальше и сама удивилась собственной инстинктивной реакции. Неужели она действительно сошла с ума?! Бал, веселье, роскошный зал, она танцует с одним из самых красивых мужчин, когда-либо виденных в жизни, а между тем ей едва удалось подавить тошноту, когда его рука легла ей на бедро. С Рибой в жизни такого не бывало.
 – Простите, – извинилась она, пытаясь побороть безрассудное неприятие близости к любому мужчине, кроме Чанса.
 – Где он? – вздохнул Мелбурн.
 – Кто?
 – Мужчина, которому вы принадлежите. Это не Ред. Он заполучил Глори, и Господь знает, о лучшей женщине ни одному мужчине мечтать не приходится.
 – Что заставляет вас думать, будто я вообще принадлежу какому-то мужчине? – сухо осведомилась она. – На дворе двадцатый век, неужели не помните?
 Мелбурн покачал головой и рассмеялся.
 – Возможно, но некоторые вещи никогда не меняются. Стоило мне положить руку вам на плечо, как я сразу понял: вы кому-то принадлежите. Язык тела не лжет, этому научил меня один человек, преподав жестокий урок.
 Риба оцепенела. Чанс сказал это в Долине Смерти. И неожиданно она ясно поняла, кто преподал урок Мел-бурну. И вместе с этим пришло ошеломительное осознание того, что Чанс вновь оказался прав. Язык тела не лжет. Она принадлежала ему, но он вовсе не желал сделать ее своей. Риба с трудом, хотя душа ныла и хотелось плакать, боролась против собственных глубинных инстинктов, вынуждая тело расслабиться в руках человека, который не был Чансом Уокером.
 Конечно, ей не совсем это удалось, но она по крайней мере больше не пыталась заставить Мелбурна отстраниться от нее как можно дальше. Музыка смолкла. Начался другой танец, и Мелбурн, заглянув ей в глаза, спросил:
 – Хотите проверить, под стать ли нрав Реда его шевелюре?
 Риба попыталась выдавить ответную улыбку, искренне жалея, что не может ответить Мелбурну в том же легком, небрежном, поддразнивающем тоне. Но она не могла. Сам Тигриный Бог предъявил на нее права, хотя больше ее не хотел. Печально усмехнувшись, Риба покачала головой:
 – Нет. Я думаю просто оставить вас в покое, чтобы дать возможность скрасить жизнь какой-нибудь счастливицы. – И тут же почувствовала, как великан напряженно вздрогнул, поняв, что ему отказано. Он задумчиво поглядел на Рибу, но ничего не сказал и повел ее к столу, за которым ожидал Ред, очевидно, с каждой минутой терявший терпение.
 – А ты смышленее, чем выглядишь, – заметил он, улыбаясь.
 Несмотря на колкость, было очевидно, что он питал искреннюю симпатию к молодому человеку. Просто ему не понравилось, что Мелбурн танцевал с Рибой.
 – Для кого ты ее сторожишь? – вскинулся тот, решив, очевидно, выяснить все раз и навсегда.
 Ред неловко помялся, поглядывая на Рибу, точно определил, что она далеко не так спокойна, как кажется.
 – Я ей не опекун.
 Мелбурн пробормотал под нос что-то неразборчивое, понятное лишь Реду.
 – Слушай, приятель, – продолжал Мелбурн, куда более внятно, – она сама сказала, что не принадлежит никому. Но ты, Тед, и Йан липли к ней, словно дурная репутация. Вышибли людей из того номера, что напротив ее комнаты, следовали за ней повсюду, кроме разве туалета, а ты, да-да, именно ты, спал по ночам на ее пороге, как преданная овчарка. И даже пытался приказать, словно паршивому щенку, сколько раз я могу пригласить ее на танец!
 – Это не мой приказ, – вздохнул Ред, смущенно поглядев на Рибу, прежде чем вновь обратиться к Мелбурну. – Чанса Уокера.
 Мелбурн, выпрямившись, уставился на Рибу с внезапным интересом, не имеющим ничего общего с ее женскими достоинствами.
 – Гром и молния! Да он в жизни ни одну леди не приревновал.
 – Когда-нибудь надо же начинать, – вздохнул Ред.
 – Будь я проклят!
 Мелбурн, улыбнувшись Рибе, низко поклонился, снова выпрямился и одарил ее братским поцелуем в лоб.
 – Спасибо за танец. – И, смерив ее долгим, оценивающим взглядом, слегка ухмыльнулся: – Если бы не язык тела, меня бы так и подмывало сказать: черт с ним, с Уокером.
 Ред поспешно вскочил:
 – Мелбурн…
 – Не волнуйся, – успокоил тот. – Я хорошо усвоил урок.
 Он с сожалением покачал головой и добавил:
 – Не мог никак поверить, что Уокер так же уверен в себе, как выглядит, и что вообще осмелится с голыми руками выйти против человека моих размеров.
 – Но ты, кажется, выжил, – пробурчал Ред, – так что нечего жаловаться.
 Мелбурн, рассмеявшись, отошел и смешался с толпой. Риба со всевозрастающим недоверием долго смотрела ему вслед, но наконец отвернулась и почти рухнула на стул напротив Реда. Тот краем глаза поглядывал на нее, очевидно, заметив, как бросилась ей в лицо краска гнева.
 – Взгляните на это с другой точки зрения, – тихо сказал он. – Чанс не так уж не прав. Сегодня здесь собралось много людей, но под этими модными шелковыми сорочками не всегда скрываются честные души, и Чансу прекрасно это известно. Пока они будут считать вас женщиной Уокера, ни к вам, ни к этой шикарной коллекции никто и на пять шагов не подойдет. Ни один человек не осмелится встать на пути Чанса. Подобный поступок по меньшей мере неразумен.
 Но Риба не обратила внимания на утешительные слова, остро ощущая лишь одиночество и гнев. Ее ногти невольно впились в ладони.
 – Почему Чанс делает это со мной? – напряженно спросила она. – Он и близко никого ко мне не подпускает, но готов променять любовь на несколько акров грязи! Получил Чайна Куин, обнаружил сокровище, о котором любой старатель может мечтать всю жизнь, но так и не отыскать до самой смерти. Кем, спрашивается, он себя вообразил?
 – Он чертовски несчастен, – раздался голос Глори за ее спиной.
 Сестра Чанса уселась рядом с Редом; ярко-оранжевое платье резко выделялась на фоне его строгого черного смокинга. Жесткий взгляд зеленых глаз был неотступно устремлен на Рибу.
 – Отдав Чансу эту шахту, ты подарила ему могилу. Он день и ночь там роется.
 Риба, побелев, схватилась за стол: комната вертелась в странном танце, вокруг все потемнело, мрак сгущался, превращаясь в жадный черный рот Чайна Куин, кикитука с глазами из раздавленных розовых кристаллов.
 – Я не этого желала, не это имела в виду, – прошептала она.
 – Эта шахта – настоящий убийца, – не повышая голоса пояснил Ред. – Чанс даже мне не позволяет спуститься в нее, а уж Богу известно, мы с ним не раз рылись в настоящих адских дырах.
 – И для чего? – вмешалась Глори. – Ради денег? Чанс не продал, не поменял и не отдал ни одного проклятого кристалла! Только приносит полные мешки турмалинов, отдает нам и снова спускается в эту чертову лисью нору! И зачем ему это, Риба, если не для того, чтобы каждый час искать смерти?
 Риба взметнулась из-за стола и тут же слегка покачнулась, сознавая лишь, что ее кошмар неожиданно обернулся реальностью. Она должна бежать к Чансу, найти его, прежде чем Чайна Куин захлопнет жадную пасть и поглотит человека, которого она любит.
 Она начала протискиваться сквозь толпу в огромном бальном зале, не замечая взглядов и приветствий, слыша лишь беспощадные слова Глори.
 Добравшись до вестибюля, она побежала, придерживая подол элегантного платья, перепрыгивая через две ступеньки, потому что лифт поднимался слишком медленно. Не обращая внимания на испуганные возгласы окружающих, Риба взлетела по широкой изгибающейся лестнице на второй этаж, где находился ее номер. Подбежав к двери, она вздернула платье до колен, и вытащила из-за атласной подвязки ключ от комнаты. Руки дрожали так, что вставить его в скважину оказалось невозможно.
 – ЧЕРТ!
 Риба несколько раз глубоко вздохнула, рывком вставила ключ, ворвалась в номер, с силой захлопнув за собой дверь и, промчавшись через гостиную, влетела в спальню…
 И очутилась в сказочной пещере.
 Черный матовый шелк, фирменная марка Рибы, был наброшен на каждое кресло, каждый стол, на кровать и даже на пол. И на этих темных покрывалах, подсвеченные шахтерскими лампами, сверкали гроздья и друзы и солнечные взрывы турмалинов Палы. Только на постели ничего не было, кроме переливающегося в огнях шелка.
 На мгновение Риба почувствовала себя так, словно очутилась в огромном драгоценном камне, мечте ошеломительной красоты и блеска, многогранном мире, таком же сложном, как и человек, превративший обыкновенный гостиничный номер в мечту и магический дворец. Ключ выпал из пальцев, и Риба медленно обернулась, пытаясь найти Чанса, но видела лишь красоту турмалинов, окружающую ее, увеличенную во много раз непролившимися, стоявшими в глазах слезами. Но нигде не нашла своего мужчину, воплощение мужской силы и грации, человека, которого полюбила.
 – Чанс, – прошептала Риба, слепо протягивая руки, – пожалуйста, будь здесь.
 Она почувствовала его присутствие за мгновение до того, как услышала тихий стук двери спальни. Мужские руки коснулись ее плеч, руки жесткие и нежные, теплые, как солнечный свет. Пробормотав что-то неразборчивое, она повернулась, стремясь обрести его тепло, и только сейчас осознала, что эти большие руки уверенно, крепко держат ее. Риба судорожно прижалась к нему, не в состоянии говорить, боясь, что проснется и все исчезнет. Его губы скользили по душистой коже, осыпая ее тело поцелуями.
 – Всю мою жизнь я был одержим поисками сокровищ, – сказал наконец Чанс глубоким, чуть дрожавшим от обуревавших его эмоций голосом. – И это было так, словно если я буду искать по-настоящему, трудиться день и ночь, наверняка отыщу что-нибудь ошеломляюще великолепное, необыкновенно редкое, такое же могущественное, прекрасное и вечное, как сама земля. Но что бы я ни находил, это не оправдывало моих ожиданий. Неважно, каким бы оно ни было красивым, ценным или редкостным…
 Он снова нашел ее губы. Язык обводил очертания ее улыбки, пробуя на вкус слезы, деля с ней дыхание, наполняя сладостную мягкость ее рта, пока Риба льнула к нему в поцелуе, больше любых слов говорившем о мучительной жажде.
 –…и потом я поцеловал тебя в Долине Смерти, и мой мир перевернулся, – продолжал Чанс, осторожно проводя кончиком пальца по линии ее шеи и руки.
 – Я мог отнять Чайна Куин у Сильвии, но не у женщины, доверившейся мне настолько, чтобы рыдать в моих объятиях, а потом целовать меня так, словно для нее не было и не будет другого мужчины.
 Он осторожно снял одинокую слезинку, ползущую по щеке Рибы.
 – Я никогда не верил, что ты можешь быть второй Сильвией. Но пытался. Потому что хотел Чайна Куин больше всего на свете. Я знал, твердо знал, чего искать в шахте. Но потом вошел в твой кабинет и увидел, как этот пьяный ублюдок тянет к тебе лапы. – Руки Чанса невольно сжались. – Хорошо, что Тодд не успел коснуться тебя, chaton. Иначе я просто прикончил бы его.
 Риба затрепетала; водоворот чувств, захвативших ее, не давал вымолвить слова, вздохнуть, пошевелиться. Она была не в силах отвести взгляда от светящихся нежностью глаз Чанса, прислушивалась к низкому голосу, не в силах поверить, что он наконец рядом.
 – Я пытался рассказать тебе о шахте при второй встрече, – продолжал Чанс, едва прикасаясь к бриллиактовой застежке на левом плече, – но Тим не вовремя вмешался. Потом ты взяла меня с собой на пляж, а когда мы добрались до автостоянки, сказала, что ни один мужчина в мире не хотел тебя ради тебя же самой. Ты была так горда и прекрасна… и я понял, что если попытаюсь завести разговор насчет Чайна Куин, ты просто возненавидишь меня. Поэтому я и сказал себе, что если мы проведем достаточно времени вместе, я смогу заставить тебя понять: независимо от того, почему я появился в Долине Смерти, в Лос-Анджелес меня привели совершенно иные причины.
 Его ладони сжали ее щеки. Чанс с почти неслышным стоном нагнулся, чтобы снова завладеть ее губами.
 Эта стальная сдержанность, почти нестерпимый жар тела, нескрываемое желание, потрясли Рибу точно так же, как то мгновение, когда она, шагнув в спальню, обнаружила всю эту фантастическую красоту, окружавшую ее.
 И когда он подхватил ее на руки и понес к покрытой шелком постели, Риба все же попыталась сказать ему о своей любви, но смогла лишь отвечать на ласки, нежные, скорее молившие, чем требовавшие ответной страсти. Чанс осторожно поставил ее на ноги, поцеловал в глаза и губы, не переставая говорить; голос и слова словно обволакивали ее такой же чарующей чувственностью, как и ласки могучих рук, обнимавших ее.
 – И с каждой проведенной наедине с тобой минутой я хотел тебя все больше, – пробормотал Чанс; теплая ладонь опустилась на ее плечо, откидывая шелк, хранивший ее тепло и благоухание.
 Дрожь желания прошла по телу Чанса, безмолвно говоря Рибе, как по-прежнему сильно он хочет ее, а может быть, еще сильнее, чем раньше. Ее пальцы побежали по пуговицам накрахмаленной сорочки, – Рибе не терпелось ощутить жар его обнаженной кожи на своей. Она зарылась губами в поросль жестких волос, пока ее платье медленно скользило на пол, разлившись у ног блестящей лужицей. Риба осталась лишь в атласном поясе с подвязками и золотистых кружевных трусиках.
 Губы Чанса прижались к чувствительному местечку на шее, чуть пониже бриллиантовой сережки.
 – Золотой песок и алмазы, – хрипло прошептал он, и прежде чем Риба успела ответить, впился губами в ее губы, покоряя, побеждая, владея… его язык проникал все глубже, медленно, неспешно, а руки ласкали красоту, еще недавно скрытую под тонким шелком вечернего наряда.
 Почувствовав, какие перемены совершаются в ней под его прикосновениями, Чанс, простонав что-то, неожиданно оторвал ее от пола, поднося ее груди к своему жадному рту. Риба тихо вскрикнула, когда Чанс со свирепой сдержанностью впился губами в розовый сосок, зубами и языком превращая нежную плоть в тугой бутон, Огненная буря страсти захватила Рибу, заставив таять как воск в его объятиях. Теперь ей было все равно, любит ее Чанс или нет. Он хотел ее, и это главное.
 Чанс опустил ее на постель и одним грациозно-сильным движением, заставившем Рибу умирать от желания коснуться его, держать в объятиях, любить до беспамятства, избавился от сорочки, а потом раздел Рибу, оставив на ней лишь серьги. Поспешно сбросив с себя одежду, он выпрямился, глядя на нее сверкающими глазами.
 – После того, как мы выбрались из завала, оказались на поверхности, и ты, смеясь, повернулась ко мне, деля радость жизни и солнечный свет, я понял, что не смогу рискнуть сказать тебе правду. Не смогу рискнуть потерять тебя. Я думал, что если мы поженимся, все, что случилось раньше не будет иметь значения. Мы все начнем заново, с того момента, как мыли друг друга в ручье. Но тут появилась Глори и двумя словами развеяла в прах мою мечту.
 Подняв голову, Риба увидела боль, скрытую за упрямо сжатым ртом и нахмуренными бровями. Она попыталась заговорить, сказать что-то, не в силах видеть его страданий, но Чанс продолжал, напряженно, глухо.
 – Я не поверил, что ты сможешь уйти от того, что было между нами. Конечно, ты была взбешена. Я так безжалостно тебя ранил. Но подумал, что если ты лишь позволишь мне коснуться тебя, любить, ласкать, я сумею заставить понять, что никогда и никого не хотел обманывать.
 Чанс лег рядом, не дотрагиваясь до нее, несмотря на то, что едва не терял рассудок от нетерпения, заполнявшего каждую частицу существа, и одновременно необходимости сдерживать себя. Его глаза на мгновение закрылись, но тут же распахнулись снова – грустные, словно глядевшие куда-то вдаль.
 – Но потом ты убежала от меня, не оставив ничего. Поэтому я и спустился в эту подлую тварь-шахту и начал копать так, словно если проникну достаточно глубоко, достаточно быстро, достаточно далеко, каким-то образом сумею вернуть потерянное – женщину и любовь. И все, что получил взамен, – кристаллы, холодные и твердые, утешение глупца. Но кому нужен подобный глупец? Кто его захочет?
 Горечь, звучавшая в голосе Чанса, болью сдавила сердце Рибы.
 – Чанс… – прошептала она прерывающимся голосом, – Но ты не хотела говорить со мной, видеть меня, – тоскливо продолжал он. – Я знал, что сегодня ты обязательно будешь на балу в память Джереми. Поэтому и пришел.
 Рука Чанса взметнулась, но вместо того чтобы коснуться Рибы, пальцы сомкнулись на листке бумаги, лежавшем между их телами, словно осколок льда на черном шелке.
 – Я не понимал, почему ты просила меня отказаться от Чайна Куин, – тихо пробормотал он. – Зато понимаю сейчас. Когда-то я мог бы удовлетвориться холодными сокровищами Чайна Куин. Но теперь… теперь я не могу жить без твоего живого тепла, смеха, рук, обнимающих меня. Ты – единственная найденная мной драгоценность, которая становится все красивее под моим взглядом, храня магическую красоту во мраке и солнечном свете, и никакими словами, сравнениями и рассуждениями нельзя понять и объяснить, как дорого то, что мне посчастливилось отыскать. Всю свою жизнь я пробирался сквозь тьму, разыскивая тебя в глубинах земли, и даже не подозревал об этом.
 Риба, выдохнув его имя, сжала ладонями любимое лицо, но Чанс осторожно отнял ее руки и положил в них листок бумаги.
 – Прочти, – велел он.
 Риба попыталась разобрать слова, но слезы застилали глаза.
 – Не могу.
 – Это право владения на Чайна Куин. Шахта твоя, Риба, только твоя. И была твоей с тех пор, как ты меня покинула.
 – Не нужна мне никакая Чайна Куин, – с отчаянием простонала Риба и, смяв бумагу, отбросила куда-то во тьму. – Неужели не понимаешь?!
 И тут она снова вскрикнула, но уже по другой причине. Ладони Чанса вновь скользнули по ее телу, зажигая огонь своими прикосновениями, воспламеняя острое, почти болезненное желание. Риба закрыла глаза. Издавая нечленораздельные звуки, она извивалась под его ласками, не помня себя от счастья. Но Чанс порывисто приподнялся и заглянул ей в глаза.
 – Если хочешь, я отдам Чайна Куин первому человеку, который пройдет по коридору, – свирепо прошептал он. – Я избавлюсь от нее прямо сейчас, выброшу все до последнего проклятого кристалла. Отдам все, о чем попросишь. Кроме тебя. Этого я не сделаю, не смогу. Я наконец понял, что такое любовь. И никогда ее не предам. Я люблю тебя, Риба.
 Ее глаза широко открылись, огромные, удивленные, переполненные хаосом чувств. Озноб прошел по телу Чанса, озноб, грозивший лишить его последних сил – слишком тяжелым испытанием оказалась близость женщины, которую он полюбил.
 – Скажи что-нибудь, chaton. He заставляй мучиться мыслями о том, действительно ли я потерял твою любовь навсегда.
 – Сохрани Чайна Куин, – прошептала Риба.
 Лицо Чанса мгновенно изменилось; боль, какая-то странная беззащитность и отчаяние проступили в резких чертах.
 – Для наших детей, – быстро добавила Риба, улыбаясь и плача одновременно, мгновенно сообразив, что он не так ее понял. Она спрятала лицо у него на груди, обнимая его изо всех сил, так, что заныли руки.
 – Ты никогда не сможешь потерять мою любовь, Чанс. Я буду вечно любить тебя.
 Его пальцы зарылись в ее волосы, отыскивая прячущиеся в густых прядях золотые гребни. Медовые локоны скользнули вниз с тихим шорохом, таким же сладостным, как слова, которые Чанс повторял вновь и вновь, словно, один раз заговорив о любви, не мог остановиться, говоря ей каждым вздохом, каждой лаской, как бесконечно она дорога ему. Его слова смешивались с ее признаниями, когда Риба повторяла в ответ, все, что он сказал ей.
 И потом они стали одним целым, слились, и в объятиях Рибы горело страстью жаркое, блестящее тело Тигриного Бога, явившегося, чтобы навеки остаться с ней.