Аннотация: Ферма Рози Малви нуждалась в мужских руках — причем настолько отчаянно, что красавица решила предложить загадочному Боуи Стоуну невероятную сделку. Условия были просты: Рози спасает Боуи от петли, он же помогает ей на ферме. Однако долго ли мог оставаться фиктивным брак мужчины и женщины, любовь которых предопределена небом?


---------------------------------------------


 Мэгги Осборн
 Его прекрасные жены



 Глава 1


  Округ Галливер, Канзас, 1880 год 
 Шериф Гейн, прищурившись, посмотрел на виселицу и сдвинул шляпу на затылок.
 — Ну что ж, парни, считайте, что вам сегодня повезло.
 Четверо мужчин со связанными за спиной руками стояли на скамейках. На шее каждого из них свободно болталась веревочная петля. Хотя год только начался и на дощатых тротуарах Мейн-стрит еще лежали сугробы, полуденное солнце припекало, и струйки пота стекали по лицам преступников и немногочисленных зевак, привлеченных бесплатным развлечением.
 — Значит, так. Власти округа Галливер постановили, что, если эти леди, — шериф указал большим пальцем назад, на стайку женщин, жавшихся за его спиной, — пожелают выйти замуж за кого-то из вас, сукины вы дети, вам удастся сохранить свои никчемные жизни, а приговор будет считаться приведенным в исполнение.
 Глаза четырех приговоренных устремились на женщин, которые пристально разглядывали их.
 Верхняя губа шерифа Гейна кривилась от отвращения к тому, что ему пришлось осуществлять правосудие столь противоестественным способом.
 — Тот, кого один из этих цветков Канзаса выберет в мужья, — он бросил угрюмый взгляд на висельников, — прямо с помоста проследует в суд для церемонии бракосочетания. Если какой-нибудь умник вздумает потом сбежать, сделка будет отменена. Мои ребята достанут его из-под земли и без проволочек повесят там, где найдут. Ну а тех, кто никому не приглянется, вздернут сейчас.
 Жители округа Галливер слышали такие речи и раньше. Шериф, однако, позволив приговоренным переварить возможность отмены приговора, пространно разъяснил, благодаря чему появилась эта лазейка в законе.
 Вначале по мужскому населению округа прошлась война, затем последовал набор рекрутов в кавалерию, и уцелевшие мужчины были мобилизованы на борьбу с индейцами. В итоге осталось так мало представителей сильного пола, что в Пэшн-Кроссинге, самом большом городе округа, действовал всего один салун, а единственный захудалый бордель мог предложить услуги только двух шлюх, едва сводивших концы с концами, да и те подумывали об отъезде. В Пэшн-Кроссинге не нашлось бы мужчин даже для доброй потасовки в субботу вечером.
 И что куда важнее, в городе не хватало рук для того, чтобы сеять зерно и собирать урожай, построить амбар или починить сооружения, приходящие в упадок. Короче говоря, в Пэшн-Кроссинге не было работников.
 Шериф Гейн закончил речь, ловко сплюнул табачную жвачку в замерзшую грязь и обратился к женщинам, намеревавшимся принять участие в выборе мужей.
 — Кто вытянул первый номер?
 — Я. — Рози Малви выступила вперед. Услышав смешки зевак, она вызывающе распрямила плечи. Пусть себе посмеиваются в платочки. То, что она, Рози Малви, решила обзавестись мужем, никому в Пэшн-Кроссинге не могло показаться более нелепым и невероятным, чем ей самой.
 — Не торопись, Рози. Приглядись к ним, расспроси, что к чему.
 Сдвинув назад свою мужскую шляпу, Рози вытерла со лба грязь и пот. Чтобы успокоить разгулявшиеся нервы, она извлекла из-за полей шляпы тонкую, купленную в магазине сигару и не спеша закурила, игнорируя респектабельных дам, которые презрительно морщились и сверлили ее взглядами. Затянувшись и удовлетворенно вздохнув, Рози в упор уставилась на почтенных матрон. Те вздернули подбородки и отвели глаза.
 Было время, когда их отношение задевало ее и вызывало жгучий стыд, но все это давно прошло вместе с желанием стать одной из них. Вспоминая об этом, Рози смущалась и злилась на себя. Тогда она носила юбки, изящные крошечные ботинки на пуговках и даже закручивала волосы на нелепые бумажные папильотки, специально выписанные из Канзас-Сити или Денвера. Подумать только, в те времена Рози еще не курила и не притрагивалась к спиртному!
 И что с того? Респектабельные жительницы Пэшн-Кроссинга проявляли ничуть не больше желания принять ее в свой круг, чем сейчас, когда она действительно пустилась во все тяжкие. Они отводили взоры от синяков, покрывавших лицо и тело Рози, словно винили ее самое за сломанную руку и треснутые ребра, ссадины и подбитый глаз. Похоже, эти леди искренне полагали, что она из кожи вон лезет, лишь бы оскорбить их деликатные чувства.
 Теперь по крайней мере Рози знала, почему встречает ледяные взгляды и высокомерное хмыканье. Время от времени она тешила себя тем, что совершала наезды в город, напивалась в стельку и упражнялась в стрельбе в единственном сохранившемся салуне. А иногда — как, например, сейчас — была не прочь поразвлечься, раскурив сигару и выпустив облако дыма в присутствии почтенной публики. Плевать ей на них всех, вместе взятых. Рози Малви уже никогда не бывать респектабельной особой, значит, скатится она на самое дно. Теперь-то все поймут, в том числе и сама Рози, почему ей не суждено стать столпом общества.
 — Рози? Ты что, передумала?
 — Уж и перекурить нельзя, — огрызнулась она. Засунув большой палец за портупею, Рози небрежно двинулась вперед, чтобы рассмотреть получше товар, выставленный на виселице.
 Выбор был незавидным. Все арестанты являли собой плачевное зрелище. Никто из них не отличался ни крепким сложением, ни выносливостью. Один был слишком стар для тяжелой работы, и Рози сразу отмела его. Над поясом другого нависало толстое брюхо, и в нем было больше жира, чем мускулов. Третий был куда ни шло, но совсем еще мальчик с пушком над верхней губой.
 Чувствуя, как тают ее надежды, Рози замедлила шаг, приблизилась к последнему кандидату и украдкой окинула его взглядом. Довольно высокий, не старый, но и не слишком молодой. И уж точно не жирный. Тощий, как гвоздь, мужчина был в серой фланелевой рубашке и мешковатых штанах, принадлежавших, похоже, кому-то поплотнее. На руках арестанта, связанных сзади, ей удалось разглядеть мозоли, и это свидетельствовало в его пользу. Зато через распахнутый ворот просвечивала полоска кожи, бледной, как свежее масло. Кожа заключенного, давно не видевшего солнца. Да, красавчиком его не назовешь.
 Не то чтобы красота имела значение. Если уж на то пошло, Рози и сама не подарок. И все же вчера вечером, решившись принять участие в жеребьевке и достаточно нализавшись, она ощутила тайную надежду, что ее муж будет радовать глаз. Впрочем, Рози не собиралась любоваться им, романтические отношения не входили в ее планы.
 Так или иначе, но после вчерашней попойки Рози едва ли была в состоянии оценить кого-либо. Потирая глаза, она щурилась на резкое зимнее солнце и досадовала, что не может получше разглядеть арестанта. К тому же из-за громадного синяка вся правая сторона его лица чудовищно распухла. Один глаз заплыл, свалявшиеся темные волосы свисали почти до носа, сливаясь с клочковатыми усами, которые, в свою очередь, переходили в бороду, похожую на крысиное гнездо и закрывавшую всю нижнюю часть лица.
 Рози никогда не видела дикобраза, но подозревала, что он очень напоминает этого человека своим острым носом и колючими глазами, проглядывающими сквозь завесу волос. Да, ей так и не удалось составить мнение о его внешности.
 Вдобавок ко всему она страдала от жестокого похмелья, мешавшего сосредоточиться. Даже если бы солнце перестало прыгать и сверкать сквозь колючки Дикобраза, Рози не смогла бы сфокусировать зрение и разглядеть его получше. К тому же при малейшей попытке напрячь зрение в голове у нее пускалась в пляс дюжина вращающихся лезвий.
 Щурясь и облизывая пересохшие губы, Рози тоскливо скользнула взглядом вниз по Мейн-стрит, туда, где виднелся квадратный фасад последнего салуна Пэшн-Кроссинга. Она отдала бы половину посевного зерна, лишь бы пропустить стаканчик у Харольда.
 — Рози? — Голос шерифа прорвался, как пушечный залп, сквозь пелену похмелья. — Сказав: «Не спеши», — я не имел в виду весь день.
 — Надо же мне подумать, — проворчала она, недовольная тем, что ее торопят в таком ответственном деле.
 Подняв глаза на висельников, Рози обнаружила, что и сама привлекла пристальное внимание Дикобраза, который уставился на нее единственным зрячим глазом.
 — Ты в фермерстве что-нибудь смыслишь? — прохрипела она наконец голосом заправского пьянчужки, напоминавшим скрежет железа. Если вырвавшиеся из ее горла звуки и смутили Рози, то ненадолго. Ведь она всю жизнь только и делала, что чего-нибудь стыдилась.
 — Никогда этим не занимался.
 Даже тон у Дикобраза был какой-то неживой. Возможно, ему врезали по горлу, поскольку шериф Гейн не церемонился с заключенными.
 Ответ Дикобраза поразил Рози до глубины души. Она никогда не слышала, чтобы приговоренные позволяли себе такое. Когда на кон поставлено: пастись ли тебе на травке или лежать под ней, любой поклянется, что отрастит розовые крылышки и взлетит, если это угодно женщине, задавшей вопрос.
 Она посмотрела на Дикобраза с пробудившимся интересом.
 — Это правда, что ты убил того типа?
 — Да.
 Рози едва устояла на ногах от подобной наглости. Она не верила своим ушам. И кажется, не одна она. Возмущенный ропот пронесся по толпе.
 — Так как же ты его подстрелил: спереди или со спины?
 Здоровый глаз Дикобраза сузился, а нижняя часть лица скривилась, будто он счел вопрос оскорбительным.
 — Спереди.
 Что ж, вполне справедливо. Рози не видела большой беды в том, что ее потенциальный муж убил человека, — некоторые люди ничего другого и не заслуживают. Ей ли не знать?!
 Рози покрепче ухватилась за ремень, распрямила плечи и сделала вид, что размышляет. Вихрь сверкающих точек кружился у нее перед глазами, расплывчатые контуры Дикобраза колебались в воздухе. В тысячный раз она дала себе обет никогда больше не пить. По крайней мере до вечера.
 — Но ты хотел бы научиться фермерству?
 Нахальства у Дикобраза было явно больше, чем полезно для здоровья. Уставившись на нее уцелевшим глазом, он не произнес ни слова. Любой на его месте, обладай он хоть крупицей здравого смысла, рассыпался бы в обещаниях и заверениях. Но Дикобраз вел себя так, будто его жизнь не стоит ломаного гроша. Он ничего не обещал.
 — Рози? — В голосе шерифа слышалось нескрываемое раздражение.
 — Ладно, я беру этого, — решилась Рози, качнув полями шляпы в сторону Дикобраза. Не бог весть что, но другие и того хуже.
 Небрежно пожав плечами, она повернулась, отошла от виселицы и остановилась у ворот на солнышке в ожидании, пока другие женщины сделают свой выбор. Рози закурила, выставив вперед подбородок и демонстративно игнорируя респектабельных дам.
 Впрочем, тем тоже было не до нее — всех слишком разочаровало, что на сей раз повешение не состоится. Коллективные свадьбы не интересовали никого, кроме их непосредственных участников.
 Скосив глаза, Рози созерцала, как помощник шерифа Сэндс снял петли с приговоренных и разрезал веревки на руках. Судя по всему, разобрали всех мужчин, хотя Рози не могла взять в толк, кому понадобился старый хрыч или жирное пузо. То, что кто-то покусился даже на такие жалкие подобия мужчин, лишний раз свидетельствовало о бедственном положении в округе Галливер. Похоже, весь расчет сводился к тому, что любой мужчина лучше никакого. Да и что на это возразишь? Как одинокой женщине справиться с севом или собрать урожай? Как содержать в порядке дом, надворные постройки и бесконечные изгороди?
 Покачав головой — и тут же пожалев об этом, — Рози раздавила окурок каблуком сапога и зашагала в ногу с Дикобразом, когда шериф повел приговоренных и их новоиспеченных невест в здание суда.
 Внутри оказалось еще холоднее, чем снаружи на солнце, но стены хотя бы защищали от ветра. Помещение имело невзрачный, серый вид, присущий, по-видимому, всем судам.
 Отец Паулсон, стоявший рядом со скамьей судьи, бросил на Рози осуждающий взгляд поверх очков.
 — Сними-ка шляпу, Рози.
 С очевидным неодобрением священник оглядел грубую мужскую рубаху, пояс с револьвером и грязные кожаные штаны. Когда Рози сняла шляпу и спутанная копна потемневших от пыли волос упала ей на спину, он вздохнул и приступил к исполнению обязанностей, за которые округ Галливер платил ему жалованье.
 — Возлюбленные мои, мы собрались здесь…
 Стоя рядом с Дикобразом среди сочетающихся браком пар, Рози вдруг подумала, что должна бы что-то почувствовать. Но разве о таком грезит юная девушка? Давным-давно, когда Рози еще умела мечтать, до появления в ее жизни его, она представляла день своей свадьбы во всех деталях, за исключением разве что нареченного. Эта часть всегда была несколько туманной, но неизменно подразумевалось, что будущий муж недурен собой и влюблен в нее. Поделом ей за такие дурацкие мечты.
 — Чтоб ты сгорел, ну и несет же от тебя! — с отвращением пробормотала Рози, отодвигаясь подальше от Дикобраза. Нарушая общественный порядок и не раз сама попадая по пьянке за решетку, она сразу различила знакомую вонь, правда, запах никогда не казался ей настолько омерзительным и резким.
 — Прошу прощения, мэм. Знай я, что сегодня женюсь, непременно надушился бы перегаром за ушами, — процедил Дикобраз, не глядя на нее.
 — Уж лучше перегар, чем тюремная вонь, — прошипела Рози. Куда катится этот мир, если приговоренный убийца смеет дерзить своей невесте, женщине, которая только что спасла его жалкую шкуру?
 Отец Паулсон бросил на них грозный взгляд, призывая к тишине.
 — Берете ли вы, джентльмены, этих леди в законные супруги?
 Все, кроме Дикобраза, с воодушевлением разразились единодушным «Беру».
 Дикобраз молчал с задумчивым видом, пока Рози не ткнула его локтем под ребра. Он смерил ее здоровым глазом, выдержал долгую паузу и наконец пробормотал:
 — Беру, прости меня Господи.
 То, что Дикобраз размышлял, не предпочесть ли браку с ней виселицу, было неслыханным оскорблением.
 — Берете ли вы, леди, этих джентльменов в законные мужья?
 Чтобы отплатить ему той же монетой и напомнить, каково ощущать петлю на тощей шее, Рози не спешила с ответом.
 Отец Паулсон приподнял брови и вопросительно уставился на нее поверх очков:
 — Рози?
 Покачиваясь на каблуках, она изучала жестяной потолок, притворяясь, что мучится сомнениями. Глубокомысленно втянув щеки, Рози даже слегка покачала головой, хотя это движение отозвалось резкой болью в ее черепе. Зная, что все замерли в ожидании и не сводят с нее глаз, Рози подняла руку и начала задумчиво изучать свои ногти.
 — Рози Малви, берешь ли ты этого мужчину в законные мужья?
 Она позволила напряженному молчанию затянуться до предела, ожидая от Дикобраза умоляющего взгляда или другого признака нервозности. Ничего. Наконец, крайне недовольная, Рози махнула рукой в надежде, что ей удалось изобразить равнодушие, и неохотно проговорила:
 — Видимо, придется. Беру.
 — Объявляю вас мужем и женой. Джентльмены, можете поцеловать новобрачных.
 Рози с интересом увидела, как старый хрыч, толстое брюхо и парнишка вцепились в своих жен, как утопающие в брошенные им веревки.
 Положив руку на один из своих револьверов, Рози повернулась к Дикобразу, вздернула подбородок и смерила его взглядом прищуренных глаз, который недвусмысленно говорил о том, что она скорее пристрелит «мужа», чем стерпит поцелуи.
 Нечесаные волосы почти закрывали лицо Дикобраза, но не вызывало сомнений, что он тоже не горит желанием целоваться с ней. Скрестив взгляды, они как бы предоставляли друг другу возможность рискнуть и сделать первое движение.
 Рози искренне наслаждалась этой схваткой взглядов, хотя и испытывала некоторые неудобства. Дикобраз был выше, чем ей казалось вначале. Она едва доставала ему до носа, и это давало ему кое-какие преимущества. Рози приходилось смотреть на него снизу вверх, что было тяжким испытанием для ее похмельной головы. Вращающиеся лезвия сместились к затылку и прошлись по позвоночнику. К счастью, подобное состояние было не в новинку Рози, и она старалась не обращать на него внимания. Рози стиснула зубы и не отводила свирепого взгляда от единственного открытого глаза Дикобраза.
 Этот глаз вызывал в ней смутное беспокойство. При ближайшем рассмотрении он оказался голубым, слишком голубым для мужчины. Цвет его приводил на память анютины глазки или ягоды созревшей голубики.
 — Только сунься с поцелуями — и схлопочешь пулю в предмет своей гордости. — Глаза ее нещадно резало и жгло.
 — Последнее, что мне сейчас нужно, — так это целоваться с тобой.
 — Отлично. Значит, у нас есть кое-что общее. — Они продолжали сверлить друг друга взглядами, тогда как остальные пары, обойдя их, рука об руку чинно двинулись к дверям. Крайне раздраженная, Рози признала, что Дикобраз достойный противник, когда дело доходит до игры в гляделки. Его единственный глаз покраснел — как, надо полагать, и ее глаза — и начал слезиться, но он не моргал и не отводил взора. Как, впрочем, и она, хотя ей казалось, что между веками насыпали и растерли песок.
 — Считаю до трех, и мы оба поворачиваемся к двери, — процедила Рози сквозь зубы.
 — Идет.
 Ей так хотелось выиграть, что она решила слукавить и не отводить взгляд на счет «три». Однако Дикобраз проделал то же самое, и это так поразило Рози, что, не сдержавшись, она расхохоталась. Правда, прежде чем рассмеяться, Рози с размаху ткнула его кулаком в живот; Дикобраз резко втянул воздух и моргнул, принеся ей желанную победу.
 Почувствовав себя немного лучше, она прошествовала к двери и вышла. Ослепленная снегом, Рози зажмурилась и застонала. Нахлобучив шляпу до самых ресниц, она размашисто зашагала к своей повозке, стоящей перед магазином. Все представление было чистой бравадой. Каждый шаг отдавался у нее в голове нестерпимой болью.
 — Это твоя лошадь? — Дикобраз приблизился к Айвенго, прошелся руками по его бокам, затем передвинулся вперед и, потрепав лошадь по холке, подверг ее тщательному осмотру. — Отличная лошадь. Слишком хороша, чтобы таскать упряжку.
 — Айвенго — все, что у меня осталось. Армия конфисковала почти всех лошадей пару лет назад. — Нахмурившись, Рози забралась в повозку и взяла в руки вожжи. — Залезай. — Когда они миновали виселицу, которую помощники шерифа уже разбирали до следующего раза, она продолжила: — У меня нет денег на тягловую лошадь, даже если бы ее можно было купить.
 — Просто позор использовать такую лошадь в обозе.
 Догадка вспыхнула как молния, и Рози тут же поняла, откуда у Дикобраза такая осанка и отношение к лошади. Скользнув по нему взглядом, она наконец заметила, что его вылинявшие форменные брюки были когда-то голубыми, а пояс украшает медная пряжка с изображением орла в серебряном венке.
 — Кавалерия, — проговорила Рози. — Судя по пряжке, ты офицер.
 Ее умозаключения не получили ни подтверждения, ни отрицания.
 — Ну? — Она не выдержала и резко повернулась к нему после того, как они молча проехали добрую половину мили. — Если ты военный, где же твой китель? И почему тебя судили в гражданском суде?
 Дикобраз даже ухом не повел. Он сидел, сложив руки на груди, и смотрел на бескрайние заснеженные поля. Холодный ветер трепал его волосы, открывая разукрашенный синяками лоб. Теперь Рози видела, что он жестоко избит и только гордость заставляет его держаться. Похоже, чтобы Дикобраз приносил какую-то пользу, его придется подлечить.
 — Ты мог бы рассказать о себе, — примирительно проговорила Рози, стараясь сдержать растущее раздражение. — Ведь мы как-никак женаты, и я вправе знать, с кем связалась.
 — Ты хорошо знаешь, почему я согласился жениться. А тебе-то это зачем?
 Уклончивость Дикобраза только усилила недовольство Рози, но она не могла не признать, что его недоумение вполне понятно.
 — Мне нужна дешевая рабочая сила, — объяснила она, пожав плечами. — Здесь вообще некого нанять, тем более дешево. Выйти замуж за осужденного — лучший — да нет, единственный способ управиться с моей фермой.
 Дикобраз не отличался излишней разговорчивостью. Он снова надолго замолчал, погрузившись в созерцание прерии и как будто надеясь там что-то увидеть. И напрасно. Ничто не нарушало однообразного пейзажа. Одинокий ястреб парил над уходящей за горизонт равниной, поросшей припорошенной снегом травой. Лишь кое-где вздымались голые серо-зеленые холмы. Даже деревья появятся не раньше, чем они доберутся до фермы Рози, где вдоль берегов Пэшн-Крик растут тополя.
 — Кого же ты убил? — спросила Рози, когда они проехали еще одну милю. Вообще-то ей было все равно, но лучше проводить время за разговором, чем разглядывать прерию. Может, тогда удалось бы отвлечься от мыслей о похмелье и забыть о тысяче игл, вонзавшихся в ее голову при каждом рывке и толчке.
 — Ты слышала о резне при Стоун-Тоусе?
 — Пэшн-Кроссинг еще не край света. — Бессовестная ложь, честно говоря. — Конечно, до нас дошли новости о Стоун-Тоусе. — Нахмурившись от усердия, Рози тщетно рылась в памяти. — Где-то возле Денвера, верно? Грандиозное сражение, как я слышала. — Она слышала кое-что еще, но головная боль мешала ей вспомнить.
 — Грандиозное сражение, — повторил Дикобраз. Из-за горечи его голос прозвучал слишком резко. — Индейцы не сделали ни одного выстрела. Две роты ворвались в ущелье Стоун-Тоус и истребили целую деревню, где оставались только женщины и дети. Ни одного воина не было в радиусе шести миль. Мужчины ушли на охоту.
 Рози слегка подвинулась, чтобы лучше видеть его.
 — Кажется, вначале говорили, что в Стоун-Тоусе армия оскандалилась. Но потом прошел слух, что это никакой не скандал, а героическая битва. Ты был там?
 — Да.
 — Ну и?..
 Он запустил пальцы в нечесаную гриву волос.
 — Кое-кто не может смириться с тем, что войны с индейцами уже в прошлом и славные денечки миновали. Им хочется острых ощущений, вот они и ищут драки, пренебрегая законом. — Его здоровый глаз сверкнул как голубое солнце. — Индейцы в Стоун-Тоусе имели разрешение разбить лагерь на той территории.
 Невольно заинтересовавшись, Рози предоставила Айвенго самому себе и обратила все внимание на Дикобраза. Лошадь найдет дорогу домой и без ее помощи.
 Вот если бы только ветер изменил направление! От Дикобраза нестерпимо несло, и он был избит и изранен больше, чем ей показалось вначале. К тому же так раскачивался, что в любую минуту мог свалиться с повозки.
 — Так. Значит, вы совершили налет на деревню с безоружными женщинами и детьми? — Вопрос прозвучал грубо, но Рози это ничуть не смутило.
 Дикобраз скорчился на сиденье, обхватив колени руками с такой силой, что побелели суставы пальцев.
 — Я отказался выполнить приказ и увел свою роту.
 Рози глубоко вздохнула. Она догадывалась, чем это кончилось для него, по крайней мере в общих чертах. Военные не погладят по головке офицера, не подчинившегося приказу.
 — Тебя судил военный трибунал. Разжаловали и уволили.
 Он опять отвернулся, подставив лицо холодному ветру прерии.
 — А какое это имеет отношение к человеку, которого ты убил?
 — Ты всегда задаешь столько вопросов?
 — Сказать по правде, мистер, мне плевать на вас и вашу историю. — Краска ударила ей в лицо. — Но спорю на вашу жалкую шкуру, что еще до заката в округе Галливер не останется ни души, которая бы не знала всю вашу подноготную. Поэтому не грех просветить и меня. Иначе, если кто-то и распустит язык в моем присутствии, откуда мне знать, должна ли я выбить ему зубы или проглотить оскорбление как ни в чем не бывало? Мне нет дела, кто ты и откуда взялся. Но я хочу знать то, что известно всем, чтобы принести в жертву не больше гордости, чем необходимо. По-моему, это справедливое требование.
 Решив, что не дождется ответа, Рози окончательно рассвирепела и вот-вот взорвалась бы, но тут Дикобраз соизволил заговорить:
 — Я был капитаном в одиннадцатом кавалерийском полку. Я отказался выполнить приказ вышестоящего офицера и был уволен из армии за действия, порочащие честь и достоинство. — Откинув голову, он посмотрел в холодное небо. — Если бы мой начальник не выдвинул обвинение, правда о Стоун-Тоусе никогда не вышла бы наружу и все они ходили бы в героях. Но получилось так, что «Роки-Маунтин ньюс» вела репортаж из зала суда, и все обнаружилось. Общественное мнение резко изменилось. Люди начали плевать вслед тем, кого еще вчера превозносили.
 — Они заслужили эти плевки за то, что сотворили.
 Минуту-другую Дикобраз молча смотрел на нее, но Рози не знала, что у него на уме.
 — Если ты задумал уничтожить волчий выводок, недостаточно убить вожака. Нужно также убить волчицу и волчат. Именно так многие военные оценивают события в Стоун-Тоусе. Большинство моих сослуживцев считало, что именно по моей вине противники хладнокровного убийства женщин и детей подвергли их осуждению. Один из солдат, поклявшись отомстить мне, взял отпуск и последовал за мной на восток. — Он пожал плечами. — Лютер Рэдисон ранил меня в ногу, а я попал ему в грудь. Он умер.
 — Но разве это не самозащита? Если ты говоришь правду, почему тебя обвинили в убийстве?
 — Тебе виднее, ты лучше знаешь округ Галливер.
 Рози переваривала услышанное, накручивая вожжи на руки.
 — Я читала об этом процессе. В газетах писали, что негодяй, изгнанный из армии за недостойное поведение, убил героя войны, бумажник которого был набит вырезками из газет с описаниями его подвигов. В общем, судья так представил это дело.
 Дикобраз ничего не сказал, только его рука судорожно дернулась к горлу.
 Теперь они ехали молча, наклонившись вперед, чтобы укрыться от пронизывающего ветра. Их бедра тесно соприкасались на узком сиденье повозки, но они не смущались этим: так было теплее.
 Еще через полмили Дикобраз снова заговорил:
 — Я должен сказать тебе кое-что.
 — Валяй. — Холод пробирал Рози до костей, в голове непрерывно стучал молот, вторивший скрипу колес. Все ее помыслы устремились к бутылке виски на полке в гостиной.
 Дикобраз дождался, когда впереди появилась ферма, прежде чем выложить то, что было у него на уме. Он с трудом выталкивал из себя слова:
 — Я в долгу перед тобой — ты спасла мне жизнь.
 — Пожалуй.
 Он повернул лицо навстречу ветру, разглядывая ферму и ветхие строения вокруг. По крайней мере там были деревья. Гнущиеся от ветра тополя льнули к берегам Пэшн-Крик, крошечного притока Арканзаса. Эти деревья позволяли сохранить рассудок среди плоского пространства бесконечной прерии.
 — Ты говорила, что тебе нужна помощь на ферме.
 — Стала бы я взваливать на себя мужа, если бы сама могла посеять и собрать урожай! Но как ни крутись, в одиночку прибыль не получишь.
 — Я помогу с севом и уборкой. Это я тебе задолжал. — Повернувшись на деревянном сиденье, Дикобраз убедился, что она слушает. — А потом мне придется уехать.
 Рози ощетинилась, как задубевшая на солнце шкура:
 — Мы так не договаривались, приятель.
 — Роуз — тебя ведь так зовут, да? — у меня есть обязательства там, на востоке. — Что-то, похожее на боль, затуманило его здоровый глаз. — Дело в том, что я должен вернуться.
 — Мы женаты.
 — Это ненастоящий брак. Мы заключили сделку. Тебе нужны рабочие руки, а я согласен предоставить их в уплату за спасение моей жизни. По крайней мере на время.
 — Твои обязательства на востоке закончились в тот момент, когда помощник шерифа Сэндс надел петлю на твою лисью шею! Теперь у тебя есть обязательства только передо мной! — Рози выразительно положила руку на револьвер. — Условия сделки не предусматривают того, чтобы ты убрался отсюда, — намотай это себе на ус. Если попробуешь смыться, прежде чем я соберу приличный урожай, пеняй на себя. Клянусь, я найду тебя и пришью на месте! — Она скрипнула зубами, и ее сузившиеся глаза сверкнули. — Эта ферма должна приносить прибыль. Понял? Если не в этом году, то в следующем. А если не в следующем, значит, через год. — Рози с такой силой сжимала «кольт», что заныла рука. — Когда мы соберем хороший урожай, проваливай, я глазом не моргну. Сама доставлю тебя к поезду, если тебе так хочется на восток. Но посмей только смыться раньше, чем ферма начнет приносить прибыль! Клянусь, я доберусь до тебя и спущу с тебя шкуру, даже если мне придется угробить на это остаток моей несчастной, нелепой жизни!
 Подозревая, что сгоряча наговорила лишнего, Рози дернула вожжи, и лошадь перешла на быструю рысь. Всматриваясь в приближавшуюся ферму и стараясь увидеть ее глазами Дикобраза, она подставила ветру раскрасневшееся лицо.
 Ферма выглядела более чем скромно. Главное здание было деревянным и покоилось на фундаменте из дерна. Проиграв три года назад битву с палящим солнцем, Рози перестала красить дом, амбар и прочие постройки, и теперь ее небрежность сказалась: длинные полосы досок имели убогий вид.
 В столь же жалком состоянии пребывали курятник и кладовки, их крыши за зиму просели под тяжестью снега. Ограждение в буквальном смысле слова пришло в упадок. Ветер и отбившийся от стада скот повалили целые секции изгороди. Даже тополя, стоявшие вдоль ручья, казались непристойно голыми и дополняли общую картину запустения.
 Рози окинула взглядом свои владения и удрученно вздохнула, страстно желая выпить.
 Когда повозка остановилась перед домом, с крыльца спустился Джон Хоукинз и направился к ним, чтобы взять лошадь под уздцы. Высокий и прямой, как жердь, он поглядел на Дикобраза, и его умудренные жизнью старые глаза выразили интерес. Рози отметила, что в честь торжественного события Джон Хоукинз приоделся. Длинные, до плеч волосы прикрывал цилиндр, по куртке прошлась щетка. Лодиша, должно быть, вычистила его кожаные бриджи, и они сверкали, как масло, в лучах заходящего солнца. Рози почувствовала нежность к нему, и ее лицо смягчилось. Старый индеец был одной из немногих светлых сторон ее жизни. Так же как и Лодиша, бывшая рабыня и лучшая повариха в Канзасе.
 Когда Рози обошла вокруг повозки, Джон Хоукинз и Дикобраз, разделенные несколькими ярдами, настороженно приглядывались друг к другу.
 Подойдя поближе к Джону Хоукинзу, она заметила следы краски на его сморщенных щеках и подумала, что ее замужество не стоило подобных хлопот.
 — Это Джон Хоукинз, — сказала Рози Дикобразу. — Он индеец и, сколько себя помню, всегда находился рядом. — Так как Джон Хоукинз придавал большое значение соблюдению формальностей, она старалась говорить монотонно, без всякого выражения. Потом посмотрела на Дикобраза. — Джон Хоукинз, это…
 Рози растерянно нахмурилась и замолчала.
 Она была замужем полдня, но до сих пор не знала имени своего мужа.




 Глава 2


 — Боуи Стоун.
 — Капитан Боуи Стоун, — поправил Джон Хоукинз.
 — Теперь уже нет.
 Изумленная, Рози взглянула на Джона Хоукинза:
 — А ты откуда знаешь?
 — Если бы я был по-прежнему индейцем, то обнял бы вас как брата, — торжественно заявил Джон Хоукинз. — Теперь я просто обычный мужчина и сочту за честь пожать вам руку.
 Смутившись, Боуи сжал руку старика. Он уловил в выражении лица Джона Хоукинза нечто такое, с чем уже сталкивался. Индеец считал, что пережил свое время. Живи он по законам предков, то выбрал бы безоблачный день и уединенное место и лег в ожидании смерти.
 Рози не сводила жесткого взгляда с Джона Хоукинза.
 — Откуда ты знаешь Боуи Стоуна?
 Старик все еще сжимал руку Стоуна, пристально вглядываясь в его глаза сквозь лохмы растрепанных волос.
 — Хорошо, — промолвил он наконец и, не сказав более ни слова, повел Айвенго к амбару.
 Ветер, дувший со стороны заснеженных полей, пробирался под брюки и рубаху Боуи. События минувшего дня притупили его чувства, и он только сейчас осознал, что на нем нет ни куртки, ни шляпы. Засунув руки в карманы, капитан раскачивался на каблуках, переводя взгляд с ветхих строений на покосившуюся изгородь, которая с пьяным упрямством извивалась по прерии. Когда Рози Малви заявила, что нуждается в помощи, он и не представлял себе, какие грандиозные планы роятся в ее голове. Восстановить ферму и превратить иссушенную, твердую как камень прерию в цветущий оазис — непосильное и безнадежное дело.
 Боуи не понимал, как можно любить эту убогую ферму и негостеприимную землю настолько, чтобы выйти замуж за незнакомца, приговоренного к смерти, в надежде добиться здесь успеха.
 К тому же он не мог взять в толк, что представляет собой Рози Малви. Капитан сразу обратил на нее внимание — Рози нельзя было не заметить. Она отличалась от женщин Пэшн-Кроссинга, как чертополох от фиалок. Стоуну случалось видеть взбалмошных женщин в отдаленных гарнизонах, но в обжитых городах подобные экземпляры встречались редко.
 Капитан поразился, что способен испытывать интерес к Рози или вообще к чему-либо. То, что он остался жив, само по себе было чудом. Стоун еще не до конца разобрался, что чувствует по этому поводу. Капитан приготовился к смерти, принял ее как желанную альтернативу жизни без чести и цели. И вот теперь, вместо того чтобы лежать мертвым, он стоит посреди двора запущенной фермы, которую ему предстоит восстановить.
 И помимо всего прочего, Стоун добавил к своим грехам женитьбу на чудаковатой женщине. Слишком много для одного дня.
 — Ну разве это не чучело?!
 Резко вскинув голову, Боуи повернулся на голос, прозвучавший с крыльца. Плотная негритянка вытирала руки о безупречно чистый передник, устремив на него строгий, оценивающий взор.
 — Знакомься, это Лодиша, — объяснила Рози, ухмыльнувшись. — Когда Лодиша не занята уборкой или готовкой, она любит покомандовать и заставляет всех ходить по струнке.
 Негритянка мигом скатилась со ступенек и, недовольно прищелкивая языком, придирчиво ощупала его руки и талию.
 — Боже, до чего же тощий арестант попался! — бормотала она себе под нос, неодобрительно покачивая головой. — Не вздумайте появляться в этих ботинках и тряпье в моей гостиной, сэр. Отправляйтесь-ка на кухню через заднюю дверь да захватите корыто в пристройке. Сначала надо вытравить из вас тюремную вонь, а там посмотрим! — И, подняв юбки, она деловито засеменила в дом.
 Улыбка Рози стала еще шире.
 — Лучше делай, что она говорит. Ее не переспоришь. Лодиша с тебя живого не слезет, пока своего не добьется.
 — Только после вас.
 Рози мгновенно ощетинилась, сведя брови в хмурой гримасе.
 — Я войду не раньше, чем сочту нужным. Ты мне не начальник, а я тебе не подчиненная, ясно?
 Налитые кровью глаза, дрожащие руки и пересохшее горло новобрачной не оставляли сомнений в том, что больше всего ей хочется ринуться к заветной бутылке. Лучшее лекарство от похмелья — глоток того же яда. Но Рози упрямо стояла посреди двора в сгущающихся сумерках, грозным взглядом почти физически подталкивая капитана за угол дома.
 Стиснув зубы, Боуи решил, что похмелье не его проблема, двинулся вдоль выложенного дерном фундамента и вскоре обнаружил вход в кухню и пристройку, прилепившуюся к стене дома, а рядом бочку с водой. Постояв, чтобы перевести дыхание, капитан прислушивался к шуму ветра, и ему показалось, будто он уловил голос Рози.
 Движимый любопытством, Боуи миновал кухонную дверь и завернул за дальний угол дома. Там, между домом и шеренгой голых тополей, он увидел Рози. Она стояла над темным прямоугольником могилы, расчищенной от снега и выложенной по периметру камнями.
 Угасающий свет смягчил ее черты, и Боуи подумал, что Рози Малви выглядела бы совсем неплохо, если бы уделила себе чуточку внимания. Небрежно заправленные под пропотевшую шляпу волосы настолько пропитались пылью и грязью, что оставалось только гадать об их истинном цвете. Кожаные штаны обрисовывали упругие ягодицы и стройные ноги, но грудь была надежно скрыта под необъятной мужской рубахой и видавшим виды пончо.
 Белки тусклых карих глаз покрывала сетка красных прожилок. Слипшиеся ресницы, возможно, были в нормальном состоянии длинными и пушистыми, но Боуи не мог за это поручиться.
 К тому же исходивший от Рози запах оставлял желать лучшего. От нее несло смесью виски, табака и застарелого пота. В сущности, Боуи ничуть не сомневался, что единственная надежда Рози на брак была связана с лазейкой, предусмотренной законом округа Галливер. И все же он удивлялся, почему она делала все, чтобы выглядеть так неприглядно. Боуи впервые встретил женщину, не желавшую быть привлекательной. Рози разговаривала с могилой.
 — Ну вот, я вышла замуж, — сообщила она надгробию, подровняв ногой камень, выбившийся из бордюра. — Тебе бы такое и в голову не пришло, верно? Я и сама не ожидала. Но дело сделано, и теперь я доведу все здесь до ума. Вот увидишь, я соберу такой урожай, какой этой ферме и не снился!
 Боуи испытал такую неловкость, будто подглядывал за чем-то глубоко личным. Вернувшись к пристройке, капитан вытащил облупленную ванну. Тяжелая и громоздкая, она напомнила ему о том, насколько сильно он избит и изранен. Теперь, когда нервное напряжение спало, Боуи чувствовал себя слабым, как новорожденный щенок.
 Когда наконец он взгромоздил ванну на крыльцо, кухонная дверь распахнулась и коричневая рука втащила его внутрь.
 Казалось бы, двенадцать лет, проведенные в армии, должны были искоренить свойственную ему когда-то излишнюю стыдливость. Но армейские нравы не имеют ничего общего с правилами цивилизованного общества. Боуи чуть не сгорел от смущения, когда Лодиша решительно раздела его, ловко, как ребенка, поворачивая в нужном направлении, и подтолкнула к ванной, наполненной горячей водой.
 — Рванье, — презрительно отозвалась она о его одежде, прежде чем бросить ее в печь. — Даже на заплатки не годится. — Лодиша придирчиво прошлась глазами по его голому телу. — Полезайте-ка в корыто, кэптин.
 Джон Хоукинз появился в кухне в тот момент, когда Боуи садился в ванну. По пути к кофейнику, посвистывавшему на плите, он остановился и подверг израненное тело Боуи тщательному осмотру.
 Капитан выругался про себя, чувствуя, как темная волна румянца заливает его лицо. Никогда еще он не чувствовал себя таким беспомощным и уязвимым и благодарил Бога за то, что хоть Рози отсутствует. Войди она сейчас, то удостоилась бы сомнительной чести лицезреть капитана голым, так как вопреки его ожиданиям кухня и гостиная составляли одну большую комнату. Гостиная, куда Лодиша запретила ему входить, представляла собой часть комнаты, примыкавшую к передней двери. К кухне относилось пространство возле задней двери. Насколько Боуи мог судить, деление комнаты на две части существовало лишь в воображении обитателей дома.
 Только после того как он погрузился в воду и тепло начало творить чудеса с его истерзанным телом, Боуи стал различать невидимую линию, отделявшую кухню от гостиной.
 Гостиная была заставлена разнородными стульями и скамеечками для ног. На дощатом полу лежал плетеный ковер. Обстановку завершали стол с лампой и книжный шкаф.
 Скамейки для ног были обиты тем же выцветшим ситцем, что и занавески на окнах. Рози или Лодиша развесила по стенам цветные обложки журналов. Возле лампы Боуи заметил вазу с высохшими подсолнухами.
 Не успел он закончить осмотр, как вместе с порывом холодного ветра через переднюю дверь вошла Рози. Повесив на ходу пончо и шляпу на крюк, она прямиком двинулась к полке в гостиной и щедрой рукой плеснула виски в жестяную кружку. Закрыв глаза, Рози запрокинула голову, залпом проглотила виски и удовлетворенно вздохнула.
 Сообразив, что она направляется к нему, Боуи подскочил и лихорадочно огляделся вокруг в поисках полотенца, надеясь хоть чем-то прикрыться. Вода успела остыть, и пар больше не поднимался над ней. Бросив взгляд вниз, Боуи понял, что открыт взору как новорожденный младенец.
 — Хочешь выпить? — осведомилась Рози, подойдя и уставившись на него.
 Боуи погрузил руки в воду и закрыл ладонями причинное место от ее оценивающего взгляда.
 — О, ради Бога! Меня ничуть не интересует твоя конструкция. — Рози с ухмылкой наблюдала, как он смущенно ерзает в воде. — Дьявол, — фыркнула она, — если ты видела интимные части одного мужика, считай, что видела их всех. По мне, так ни одному из вас нечем особенно хвастаться. Так хочешь выпить или нет?
 Сдержав свой гнев, Боуи выдавил из себя «да». Взяв у Ло-диши кружку, Рози плеснула из бутылки солидную дозу и протянула капитану виски. Ее рассмешило, что он не сразу решился отвести руки от интимного места и взять кружку.
 Боуи мысленно выругался. Похоже, ей доставляет удовольствие дразнить его.
 Еще утром он не подозревал о существовании этих людей. А теперь сидит в ванной в чем мать родила в присутствии двух женщин и мужчины, которые без тени смущения рассмотрели его во всех деталях и занялись как ни в чем не бывало своими делами. Лодиша, напевая, возилась с горшками на плите. Джон Хоукинз восседал за столом и пил кофе, погрузившись в изучение пожелтевшей газеты, которую держал вверх ногами. Рози Малви с таким невозмутимым видом стояла над ванной с бутылкой в одной руке и кружкой в другой, будто посторонние мужчины каждый вечер принимали ванну у нее на кухне.
 Сердито хмурясь, Боуи вытащил руку из воды и взял кружку. Запрокинув голову, проглотил спиртное и с угрюмым видом протянул ей кружку за следующей порцией. Обычно он пил немного, но это был чертовски тяжелый день.
 Наполнив кружку, Рози с бесстыдством бывалой шлюхи из Сан-Франциско склонилась над ванной и не спеша оглядела капитана с ног до головы.
 — Что, черт побери, ты себе позволяешь? — заорал Боуи, пытаясь прикрыться. Кровь бросилась ему в лицо.
 Лодиша и Джон Хоукинз только вскинули на него глаза и вернулись к своим занятиям.
 Рози оседлала скамью напротив Джона Хоукинза и сделала хороший глоток из кружки.
 — Кто-то здорово тебя отделал, приятель. Как я погляжу, ты сплошная ходячая рана. Это, случайно, не шериф Гейн постарался? Или этот подонок, помощник Сэндс?
 Боуи испепелял ее взглядом. Капитана захлестнула ярость. Еще бы, ведь она грубо пренебрегла его достоинством в тот момент, когда он был настолько уязвим! Вместе с тем ее очевидное безразличие задевало гордость Боуи.
 — Какое тебе дело?
 Рози пожала плечами.
 — Нужно же мне знать, когда ты будешь в состоянии работать. Мы должны починить изгородь, прежде чем наступит время пахоты.
 — Капитан сможет выполнять легкую работу на следующей неделе, — сообщил Джон Хоукинз, поднимая глаза от истрепанной газеты.
 — Я так и думала, — проговорила Рози, ничуть не интересуясь мнением самого Боуи.
 Лодиша налетела на него как черный смерч. Прежде чем он сообразил, что у нее на уме, она намылила его грудь, плечи и спину куском щелочного мыла, которое, продравшись через многодневные слои тюремной грязи, проникло во все поры. Рози и Джон Хоукинз от души забавлялись, наблюдая за этим процессом.
 — Поднимайтесь, кэптин. Давайте-ка сюда ноги и спинку. — Сильные руки выдернули Боуи из воды, и Лодиша принялась за его ягодицы, икры и бедра прямо на глазах у Джона Хоукинза и Рози Малви.
 Унизительная процедура, когда тебя драят, как ребенка, в присутствии зрителей, привела Боуи в состояние растерянности и тупой покорности.
 — Кожа да кости, — прокомментировала Рози и замолчала, бесстрастно изучая его бедра и ягодицы. Вдруг на щеках у нее проступили красные пятна, и она резко встала из-за стола. — Пойду покурю.
 Руки Лодиши на секунду замерли на теле Боуи, и он понял, что та не одобряет поспешного бегства Рози. Кухонная дверь с шумом захлопнулась, и Лодиша, толчком усадив капитана в ванну, ополоснула мыло и приступила к голове. Мыльная пена попала в воспаленные глаза, и Боуи чуть не завопил от боли.
 — Я и сам справлюсь, — процедил он, протягивая руку за полотенцем.
 Лодиша бесцеремонно шлепнула его по рукам, насухо вытерла и вручила ему рубашку и брюки. В плечах рубаха оказалась впору, но брюки не держались на бедрах, и Боуи пришлось прихватить их поясом, собрав ткань в многочисленные складки.
 — Получше тех, что были на вас, — заявила Лодиша.
 — Я здесь не единственный, кому не мешало бы помыться, — съязвил он.
 — Что правда, то правда, кэптин, — согласилась Лодиша, вздохнув. — Но у нас с Рози уговор. Она согласна мыться после того, как переночует в тюрьме, если я не буду приставать к ней в других случаях.
 Наблюдая, как Лодиша водит бритвой по ремню, Боуи предпринял очередную попытку:
 — Я сам могу побриться.
 — Конечно, если вы умеете делать это с закрытыми глазами. В этом доме нет зеркал.
 Удивленный Боуи не нашелся что возразить. Две женщины — и ни одного зеркала? Даже завалящего осколка? Вздохнув, он покорно отдал себя в руки Лодиши.
 — Ну-ка поглядите, что тут у нас, — радостно провозгласила она, сбрив бороду и усы и подровняв ему волосы. — Как по-твоему, Джон Хоукинз? Похоже, красивый чертенок прятался под этими лохмами. Ладно, подождем, пока сойдет опухоль, тогда и узнаем наверняка.
 Джон Хоукинз, с интересом наблюдавший за бритьем и охотно помогавший Лодише советами, степенно кивнул.
 Боуи снял полотенце с шеи и оглянулся на дверь, через которую в кухню вихрем влетела Рози. Смерив его тяжелым взглядом, она накинулась на Лодишу.
 — Где ты взяла эту одежду?
 — Сама знаешь где. — Лодиша не дрогнула, хотя Рози была в ярости. — Не могла я одеть его в те вонючие лохмотья, в которых он заявился. — Она пожала плечами. — Должен же кэптин в чем-то ходить. Я никому не позволю бегать здесь с голым задом.
 — Джон Хоукинз…
 — Нет, нечего требовать от Джона Хоукинза, чтобы он отдал свою одежу, когда у нас полный сундук стоит без пользы. И ты знаешь, что я права!
 С горящим лицом, вся дрожа, Рози ринулась к полкам над плитой, протянула руку и схватила жестяную коробку. Отбросив крышку, она отсчитала несколько монет и швырнула их на стол перед Джоном Хоукинзом.
 — Отправляйся завтра в город и купи ему что-нибудь из одежды. — Рози повернулась к Лодише: — А то, что на нем, ты выстираешь, выгладишь и снова положишь в сундук!
 — Мы берегли эти деньги на сахар и кофе, да мало ли что еще понадобится.
 — Обойдемся! — В несколько шагов Рози пересекла кухню, схватила бутылку виски и, выскочив через дверь гостиной, с грохотом захлопнула за собой дверь.
 — Что это с ней? — спросил Боуи, нарушив тяжелое молчание.
 Джон Хоукинз и Лодиша обменялись взглядами и неодобрительно поджали губы. Он вернулся к газете, она — к плите.
 Рози не вышла из своей комнаты к ужину.
 — Подчищайте-ка тарелки, — распорядилась Лодиша, накладывая в выщербленные миски вторую порцию сочной тушеной оленины. — Больше вам оленины не видать.
 — Роуз Мэри отдала почти всего оленя семьям Хадсонов и Гринов. Это хороший поступок. В их домах нет мужчин, — пояснил Джон Хоукинз. Его цилиндр покоился на скамейке рядом с ним, из-за воротника туго накрахмаленной сорочки торчала ситцевая салфетка.
 Пока мужчины ели, Лодиша сновала вокруг, предлагая добавить мяса и подкладывая куски пирога с сушеными яблоками.
 Покончив с едой, Боуи улыбнулся замершей в ожидании Лодише:
 — Я уже и забыл, когда так славно ел. Благодарю вас, мэм.
 — Никакая я вам не мэм, — просияла та, принимаясь за посуду. — Лодиша, и все тут.
 Джон Хоукинз поднялся.
 — Лодиша разрешает курить в доме только в метель. Пойдемте во двор.
 Он водрузил на голову цилиндр и, прихватив теплую куртку, висевшую на крюке возле кухонной двери, сделал Боуи знак последовать его примеру.
 Холодный, колючий мрак окружил их со всех сторон. Над бескрайними просторами прерии нависал мерцающий звездами черный балдахин. Боуи вдохнул ледяной воздух полной грудью и устремил взгляд на гряду облаков, медленно плывущих над головой. Радостное чувство захлестнуло его. Он не надеялся снова увидеть ночное небо.
 Джон Хоукинз раскурил две сигары и протянул одну ему. Он заговорил не раньше, чем на конце его сигары образовался внушительный слой тлеющего пепла.
 — Когда я был индейцем, то знал законы и обычаи. В своей новой жизни я многого не понимаю, особенно того, что связано с браком. — Джон Хоукинз затянулся и выпустил струйку дыма в черное небо. — Если это не противоречит обычаям, я хотел бы выступить от лица семьи невесты и кое-что объяснить.
 Неоспоримым свидетельством плачевного состояния Боуи было то, что он отчаянно мерз, хотя ему не раз приходилось ночевать на голой земле при температуре ниже нуля. Капитан охотно променял бы сигару и беседу на манящее тепло дома, но гордость и любопытство заставили его, невзирая на холод, кивнуть.
 — Вначале я поведаю о семье невесты. Отец Роуз Мэри работал в газете. Он был честным и мужественным человеком. Эти качества вы найдете и в его дочери. Правда, Оливер Малви был чересчур упрям и не отличался гибкостью. И эти качества унаследовала его дочь.
 Ее мать всегда напоминала мне мою первую жену. Эта красивая женщина расцвела от внимания мужчин. Такой черты нет у Роуз Мэри. К тому же Сэди Малви была слабой и глупой. В ее дочери нет и тени слабости, хотя малая толика глупости найдется. Сэди Малви поступила очень неразумно, выйдя замуж после смерти Оливера Малви за жестокого человека. Тот бил ее за глупость. Конечно, женщину необходимо время от времени наказывать, но необязательно убивать. — Бросив на Боуи многозначительный взгляд, Джон Хоукинз продолжил: — Думаю, вы заметили, что Роуз Мэри не похожа на других женщин. У нее щедрое сердце, она охотно делится припасами с теми, кто, встретив ее в городе, отворачивается. Роуз держится сама по себе и не сплетничает о других. Тот, кто завоюет ее расположение, найдет в ней преданного друга на всю жизнь. Она умна, сильна и не чурается тяжелой работы. Роуз Мэри крепкая женщина и родит здоровых детей.
 — Роуз Мэри Малви — пьяница, — заметил Боуи, стряхивая пепел с сигары.
 — У Роуз Мэри есть недостатки, — согласился Джон Хоукинз. — Но она достойная женщина. — Он посмотрел на плывущие по небу облака. — Если бы нашелся кто-нибудь, уполномоченный представлять вас, что он сказал бы о вашей семье?
 — У меня нет ни малейшего желания говорить о моей семье, — отрезал Боуи. Рано или поздно ему придется вернуться к мыслям о востоке и бесчисленных проблемах, связанных с женитьбой на Рози. Но не сейчас.
 — Это никуда не годится. — Джон Хоукинз нахмурился. Поняв, что Боуи не намерен ничего объяснять, он проговорил: — Я спросил бы вашего уполномоченного, насколько терпелив капитан Боуи Стоун. Я бы спросил, обладает ли капитан Боуи Стоун тем пониманием и сочувствием, о которых говорят его свершения.
 Несколько долгих минут они молча курили. Потом Боуи ответил:
 — Не стоит делать из меня героя только потому, что я отказался убивать женщин и детей. Я далеко не герой. Немало индейцев погибло и от моей руки. Я воевал с апачами на юго-востоке, с сиу в Дакоте. Принимал участие в сражении под Роузбадом в семьдесят шестом. Двенадцать лет своей жизни я посвятил безопасности Запада и обитателей таких же ферм, как эта, а это означало уничтожение враждебно настроенных индейцев. И я считал, что поступаю правильно.
 — Вы и сейчас считаете, что убивать индейцев необходимо?
 Боуи запустил сигару в снежный сугроб.
 — Я уже не знаю, как считать. Правительство мошенничает, лжет и нарушает договора. Мы истребили или загнали на бесплодные земли целые племена, присвоили их владения, поставив в зависимость от наших подачек. Должен сказать, что и индейцы нарушали договоренности, угоняли лошадей, воровали оружие, зверствовали по отношению к безобидным поселенцам. И с той и с другой стороны было допущено немало зла. — Он бросил взгляд на бесстрастное лицо Джона Хоукинза. — Несомненно одно — переселенцев не остановишь. Справедливо это или нет, но племенам придется с этим смириться.
 — Вас это тревожит.
 Боуи вспомнил разведчиков-шошонов, которые были у них проводниками на реке Роузбад. В течение нескольких недель он жил и сражался вместе с ними. Этих славных и достойных людей капитан уважал так же, как и других индейцев, с которыми сталкивался за время службы в кавалерии. Но, уступая белым в численности и вооружении, они пасовали перед непонятной им культурой. Прогресс неумолимо обрекал индейцев на вымирание, как и основной источник их питания — бизонов, которых практически не осталось. И Боуи отлично это понимал.
 — Все, во что я верил, развеялось как дым. В последние месяцы я совершал поступки, о каких раньше не мог даже помыслить. Я лишился чести и уважения, убил человека и женился на Рози Малви. Даже не знаю теперь, что представляет собой настоящий Боуи Стоун. — И он не хотел этого знать.
 — Мне понятны ваши чувства, — кивнул Джон Хоукинз. — Если бы у вас был уполномоченный, я бы спросил его, может ли человек с поверженным духом стать хорошим мужем для Роуз Мэри.
 — В данный момент я недостаточно хорош даже для самого себя.
 — Не обижайте Роуз Мэри.
 Роуз Мэри Малви казалась самой неуязвимой женщиной из всех, которых встречал Боуи. Он здорово сомневался, что кто-то вообще способен задеть ее чувства.
 — Я обещал Рози, что помогу ей с урожаем. Похоже, это очень важно для нее. Я обязан ей и намерен уплатить свой долг. После этого мы квиты. У меня есть другие обязательства, и они требуют моего внимания.
 «Не смей, — одернул себя Боуи, — Не позволяй себе думать о сенаторе, Сьюзен, Нэйте, о крушении карьеры. Не думай ни о чем, кроме настоящего момента».
 Темные облака неслись с Запада, стремительно затягивая звезды. Ветер усилился, редкие снежинки вырывались из мрака и кружились в воздухе. Температура резко падала.
 Поежившись, Боуи обхватил себя руками и встряхнул головой.
 — Как, прости Господи, она может любить эту унылую землю?
 — Любить? — Джон Хоукинз удивленно повернулся к нему. — Роуз Мэри не любит эту ферму, капитан Боуи Стоун. Она ненавидит ее. Эта ненависть, как гадюка, засела в груди Роуз. Она отравляет ее. — Он схватил руку Боуи, быстро пожал и скрылся в темноте, шагая через снежные вихри к конюшне.
 Рози подскочила в постели, когда дверь отворилась и узкая полоска света упала на кровать. С затуманенными от усталости глазами, еще не проснувшись окончательно, она кое-как села и нашарила под подушкой револьвер.
 — Пошел вон! — В дверях стоял мужчина, но Рози не видела ничего, кроме темного силуэта на фоне струившегося из гостиной света. На одно ужасное мгновение одурманенный виски мозг перенес ее в прошлое, и Рози показалось, что это он. Ее сердце отчаянно забилось, в горле пересохло, как в августовском пруду, и револьвер дрогнул в руке. Тут Стоун заговорил, и она с облегчением перевела дух.
 — Где мне положено спать?
 — Сделай еще один шаг, и получишь дырку размером с окно! — Рози крепче сжата револьвер, стараясь держать его на свету. Пусть Стоун не сомневается, что шутки с ней плохи.
 — Да у меня и в мыслях нет напрашиваться к тебе в постель, — раздраженно бросил он. — Я просто спрашиваю, где мне спать.
 — Можешь ночевать в конюшне с Джоном Хоукинзом.
 Прислонившись к дверному косяку, Боуи размышлял над ее предложением.
 — Нет, — сказал он наконец, переведя взгляд с ее распухшего лица на пустую бутылку из-под виски, которая стояла на полу рядом с кроватью. — Я буду спать в доме. В соседней спальне.
 Сердце Рози бешено рванулось. Глаза распахнулись так широко, что чуть не выскочили из орбит.
 — Откуда ты знаешь, что рядом спальня?
 — Я заглянул туда.
 — Ты открыл ту дверь? — Она растерянно уставилась на него, не в силах поверить, что такое возможно. Рози могла поклясться, что даже в полумертвом состоянии услышала бы скрип петель той двери. Во всем Канзасе не хватило бы спиртного, чтобы заглушить этот скрип. Отбросив одеяло и не обращая внимания на оглушительные взрывы, раздававшиеся в ее голове при каждом резком движении, она сорвалась с постели и в панике ринулась к двери. — Прочь с дороги!
 Проскочив мимо него, Рози бросилась ко второй спальне и обнаружила, что дверь приоткрыта. Судорожно сглотнув и изо всех сил стараясь унять колотившую ее дрожь, она распахнула настежь дверь и позволила скудному свету от лампы в гостиной проникнуть в комнату. Перегнувшись через порог, Рози обшарила комнату безумным взглядом.
 — Ты трогал здесь что-нибудь? Что-нибудь взял?
 — Успокойся, только приоткрыл дверь и все.
 Рози тяжело осела, прислонившись к дверному косяку, и закрыла глаза.
 — Только посмей еще раз сунуться сюда! Слышишь? Нечего тебе здесь делать. — Открыв глаза, она заметила, что Стоун изучает ее обвисшее трико и кальсоны. Его лицо ничего не выражало, он просто смотрел. Возможно, с некоторым любопытством. А может, с удивлением. — Перестань пялиться на меня.
 — Никогда не видел женщину, которая спит в мужском белье.
 — Теперь увидел. — Осторожно, стараясь не переступать порог комнаты, Рози наклонилась вперед и притворила дверь во вторую спальню. Скрип петель пробрал ее до костей и отозвался в сознании беззвучным криком. Спотыкаясь, она побрела в кухню, смутно понимая, что Стоун идет следом. — Надо мне выпить воды. Господи! У меня во рту так пересохло, будто целое стадо техасских лонгхорнов [1] протопало через него.
 — Если тебе так плохо от спиртного, зачем столько пить? — Стоун наблюдал, как она, шатаясь, натыкается на мебель. Наконец она добралась до кухни и широкой полки, где стояло ведро с ковшом.
 Поставив ведро на стол, Рози тяжело рухнула на скамью. После нескольких неудачных попыток она зачерпнула воды и жадно выпила, затем опрокинула ковш воды на лицо, намочив при этом свое ночное одеяние.
 — До сих пор не могу поверить, что не слышала, как ты открыл ту дверь, — пробормотала Рози, уставившись в одну точку. Ее глаза отдыхали в полутемной кухне, освещенной лишь тусклыми отблесками тлеющих в духовке угольков. Из комнатушки за кладовой доносилось мерное похрапывание Лодиши.
 — Чья это спальня? — Стоун уселся напротив, критически разглядывая Рози. Теперь, когда его лицо больше не скрывала густая растительность, она ясно видела, что оно выражает отвращение.
 — Ничья.
 — Но там висит одежда, на бюро я видел бритвенные принадлежности.
 — Проклятие, да забудь ты об этой комнате! Тебя это не касается.
 Раздраженная его вопросами, Рози выпила еще один ковш воды, с шумом прополоскав вначале рот. Она чувствовала, что поступила опрометчиво, выбравшись из постели. Кухня начала медленно кружиться у нее перед глазами, постепенно набирая скорость. Дрожащими руками Рози ухватилась за стол.
 — Зачем ты так себя мучаешь? — спросил Стоун. Должно быть, он говорил тихо, но его голос прогрохотал у нее в голове, и она болезненно поморщилась.
 — Отстань. Нет у тебя никакого права всюду совать свой нос и приставать ко мне.
 — Разве? — Под его жестким взглядом она смущенно поежилась. — Я пошарил по книжным полкам, Рози. Гете, Шиллер, Лессинг, Шелли, Байрон, сэр Вальтер Скотт. Может, хватит дурака валять? Ты не какая-нибудь невежественная пастушка с фермы.
 Внезапно ее личность раздвоилась. Одна Рози Малви сидела, притулившись к кухонному столу, пьяная, как индеец на фактории. Другая парила под потолком, с отвращением взирая вниз. Эта Рози Малви видела Боуи Стоуна, сдержанного, чисто выбритого, со всеми волнующими признаками мужчины, о котором можно только мечтать. Видела она и горькую пьяницу, развалившуюся напротив, в грязном нижнем белье красного цвета, со свалявшимися, сальными волосами и заплывшими глазами — такими же, как подбитый глаз Стоуна. Вторая Рози находила эту брачную ночь чертовски странной.
 Краска бросилась ей в лицо, слезы подступили к глазам. Душа Рози корчилась от стыда.
 — Еще никто не умер от пары глотков, — пробормотала она, скрывая за бравадой смятение.
 — Ты называешь парой глотков целую бутылку за один присест? Нужно быть на короткой ноге со спиртным, чтобы уговорить в одиночку бутылку виски и оставаться на ногах.
 Что-то взорвалось в черепе Рози, вспыхнув белым ослепительным пламенем. Когда к ней снова вернулась способность видеть, они со Стоуном стояли посреди кухни и она, раскачиваясь из стороны в сторону, как безумная орала на него:
 — Да провались все к дьяволу! Этот проклятый скрип, ветер, прерия, эта ферма, а главное — я сама! Если бы можно было повернуть время вспять! Как бы я хотела улететь отсюда, нетронутая и чистая! — Подняв руки, Рози зажала уши ладонями. — Я не могу больше думать, не хочу ничего помнить. Не желаю слышать этот скрип. Они все знали, я видела это по их глазам. Но ничего не делали, а я не смела попросить. — В ее глазах застыло дикое выражение, словно она видела что-то ужасное и не могла отвести взгляд. — А потом этот паводок, и он умер раньше, чем я была готова. Он надул меня!
 — Рози? — Стоун потянулся к ней, но она отскочила, оттолкнув его руки и сожалея, что револьвер остался в спальне.
 — Не прикасайся ко мне! — пятясь, взвизгнула Рози и обхватила грудь руками. — Я омерзительна! Грязная и уродливая! Не дотрагивайся до меня!
 — Ради Бога! Позволь мне только…
 Слезы хлынули потоком, соленые и жгучие, унижая ее почти так же, как непрошеные слова, срывавшиеся с губ.
 — Это я должна была стоять на виселице сегодня! Там мне самое место.
 Комната вращалась все быстрее, желчь устремилась к горлу, когда она, безуспешно пытаясь удержаться на ногах, вскинула руки. Пол взмыл вверх, краски смешались в бешеном вихре, сливаясь в привычный мрак, суливший забвение. На мгновение перед Рози мелькнуло хмурое лицо Стоуна, разукрашенное желтыми, зелеными и лиловыми синяками, она ощутила укол стыда и провалилась в черноту.
 Прежде чем Рози грохнулась о жесткие доски пола, Боуи поймал ее и подхватил на руки, удивляясь, как мало она весит. Длинные пряди сальных волос свисали с его руки, из открытого рта вырывалось пропитанное винными парами дыхание. Пуговица отлетела от ворота трико и покатилась по полу. Стараясь не смотреть на обнажившиеся округлости груди, совершенно растерянный, Боуи стоял посреди кухни и не знал, что делать.
 — Несите-ка ее в постель, — распорядилась Лодиша, материализовавшись из теней. В наброшенной поверх ночной сорочки шали, неслышно ступая в комнатных туфлях без каблуков, она подошла ближе и удрученно покачала головой. — Уж как мы с Джоном Хоукинзом надеялись, что сегодня она не напьется, в свою-то брачную ночь! Видно, эта одежа ее доконала. — Тяжкий вздох всколыхнул ее полную грудь, и она зашаркала через гостиную, махнув Боуи рукой, чтобы следовал за ней.
 Боуи осторожно опустил Рози на кровать и повернул на бок, чтобы она не захлебнулась, если ее вырвет во сне. Свет лампы, горевшей в гостиной, падал на лицо женщины, и неожиданно он представил себе, как бы она выглядела, сложись все иначе. В других обстоятельствах Рози Малви была бы сногсшибательной красавицей. В ее чертах сочеталась сила и утонченность, тело было женственно округлым и гибким. Боуи не понимал, с чего он взял, будто она уродлива. Изрядно запущенна, но далеко не уродлива.
 Он с любопытством оглядел крошечную комнатку, отметив отсутствие каких бы то ни было женских принадлежностей. Комната была голой и пустой, словно пристанище солдата. Ничто не говорило о том, что это спальня молодой женщины.
 Положив револьвер на прикроватный столик, Лодиша укрыла Рози, откинула с ее лба волосы и прошлепала к двери.
 — Раз все равно не спим, давайте выпьем горячего кофейку с остатками пирога.
 Стоун последовал на кухню за Лодишей, на спине которой забавно подпрыгивала заплетенная на ночь коса, и сел за стол.
 — Неужели так каждый вечер?
 — Почти. — Лодиша налила кофе в оловянные кружки, подтолкнула к нему кусок пирога и, перекинув косу через плечо, уселась напротив. — А мы-то с Джоном Хоукинзом надеялись, что муж немного успокоит ее. Да, видно, зря. — Нахмурившись, негритянка повернулась к занесенному снегом окну.
 — Почему она пьет?
 — Некоторые пьют, чтобы забыть, ну да не мне судить об этом.
 Боуи доел пирог, чтобы не обидеть Лодишу. Есть ему не хотелось, и он в раздумье вертел кружку между ладонями.
 — Роуз Мэри была замужем?
 — Вот уж нет, кэптин. Рози не любит мужчин ни под каким видом. А почему вы спрашиваете?
 — Просто интересно. Могила во дворе. Спальня. Мужская одежда. Я подумал, что это принадлежало бывшему мужу. Тогда кому же?
 Лодиша помедлила, явно колеблясь, потерла себя по груди и вздохнула.
 — Наверное, большой беды не будет, если я скажу. Все, что вы заметили… все это Фрэнка Блевинза, отчима Рози. — Ее добродушное лицо исказилось ненавистью и глубоким презрением. — Он теперь в земле, и слава Богу!
 Ее тон и слова удивили Боуи. Ему хотелось задать еще несколько вопросов, но Лодиша встала, собрала кружки и тарелки и опустила их в ведро с холодной водой. Прикрывая рот ладонью, она широко зевнула. Боуи понял, что разговор окончен.
 — Где мне спать? — спросил Стоун.
 Лодиша растерянно вытаращила глаза и фыркнула.
 — Господи! Никто и не подумал об этом. — К громадному облегчению Боуи, ей даже не пришло в голову, что муж должен спать с женой. Не упомянула она и о второй спальне, словно это было столь же немыслимо. — Подождите, кэптин, пока я разыщу одеяла и подушку.
 Стоун провел ночь скорчившись на двух стульях, сдвинутых вместе. Он все еще ощущал тяжесть петли на шее и не переставал удивляться превратностям судьбы, поставившей его перед лицом смерти и нежданно-негаданно вернувшей жизнь в придачу с женой. Ему не давали заснуть беспокойные мысли, холодный воздух из окон и храп новобрачной.




 Глава 3


 Едва рассвело, Рози накинула халат и, покачиваясь, побрела на кухню, где на плите закипал кофейник. Голова гудела, словно по ней прошелся табун лошадей. Добавив в кружку щедрую порцию виски, она на одном дыхании выпила обжигающий кофе.
 — Доброе утро.
 Рози подскочила от неожиданности, выплеснув на руку остатки горячего кофе.
 — Не смей орать, — сказала она Стоуну, наблюдавшему за ней из-за стола.
 — Никто и не орет. Пить надо меньше.
 — А тебе-то что? — Его осуждающий тон действовал ей на нервы. Недовольная тем, что утро начинается с пустой болтовни, Рози налила вторую кружку, но тут заметила, как дрожит рука, и взбесилась еще больше. — До тех пор пока я тяну свой воз, это никого не касается.
 — Меня-то уж точно, — буркнул Стоун, глядя, как она осторожно усаживается на скамью, зажав в ладонях кружку с кофе.
 Они молчали, и Рози отчаянно пыталась припомнить события прошлой ночи. Она испытала шок, обнаружив, что Стоун открывал дверь в ту спальню. Кажется, потом он пошел за ней на кухню. Должно быть, она наговорила немало лишнего.
 — Где ты спал? — осведомилась она.
 — Давай решим этот вопрос. Я больше не намерен спать на стульях. — Боуи поднял руку, заранее отвергая ее предложение ночевать в амбаре. — Нет, когда есть свободная спальня. Если ты так дорожишь этой комнатой, бери ее себе, а я займу твою.
 Ее глаза потемнели от животного ужаса, плечи конвульсивно дернулись.
 — Нет, — прошептала Рози, мотая головой так, что мозги запрыгали в голове, как шарики в погремушке. Поскольку Стоун не сводил с нее глаз, она не решалась схватиться за голову и застонать, но, видит Бог, ей этого хотелось. — Нет.
 — Так или иначе, Рози, но на стульях я больше не ночую.
 — Лодиша?..
 Негритянка повернулась от плиты и уперлась кулаками в широкие бока.
 — Нет, маленькая леди, на мою постель не рассчитывай! Не я сломя голову понеслась в город и обзавелась мужем. Так что даже не пытайся умаслить меня этим жалобным голосочком: «Лод-и-и-ша». Я свою постель не уступлю, и все тут. — Она с негодованием отвернулась и так грохнула сковородой с печеньем о плиту, что новые спазмы боли пронзили многострадальную голову Рози.
 — Ладно, поразмыслю на досуге, — пробормотала она. Сейчас Рози была не в состоянии ничего решить. Она чувствовала себя как лепешка коровьего помета. Ее сокрушала мысль о том, сколько нужно переделать за день.
 Настроение Рози не улучшилось, когда она заметила, что Стоун выглядит свежим и бодрым, несмотря на бессонную ночь. Рози чуть не подавилась, обнаружив, что в плечах его рубаха пришлась Стоуну как раз. Если он нарастит мясо на костях, так вполне может оказаться крупным мужчиной. Возможно, даже крепким и красивым. Почему-то это предположение вызвало в ней тревожное чувство.
 Опухоль на изможденном лице Стоуна заметно спала, синяки бледнели прямо на глазах, обозначились высокие скулы. Сидя прямо перед ним, подстриженным и без бороды, Рози видела высокий гладкий лоб и упрямую челюсть. Да и рот, неохотно признала она, заслуживал внимания: широкий и решительный, а зубы — ровные и белые. В форме кавалериста Стоун, наверное, являл собой впечатляющее зрелище и, конечно, разбил немало сердец на своем боевом пути.
 Бессознательным движением Рози откинула с лица длинную прядь. От давно немытых волос несло пылью, жиром и табачным дымом.
 Стоун молча закончил завтрак, который подала ему Лодиша, потом встал и потянулся, упершись ладонями в поясницу. Не удостоив Рози взглядом, он направился к двери.
 — Пойду посмотрю, что к чему. Может, помогу Джону Хоукинзу в амбаре.
 — Не переусердствуйте там, кэптин, — предостерегла его Лодиша. — Подождите, пока поправитесь, иначе от вас не будет проку, слышите? — Она последовала за ним к двери и помогла надеть теплую куртку. — Сверните лучше шею старой курице нам на ужин, если только Джон Хоукинз не добудет зайца, что здесь объявился. Я его опять видела нынче на рассвете.
 Кухонная дверь захлопнулась с грохотом, подобным небольшому взрыву. Рози крепко, до боли, стиснула в руках кружку и позволила себе застонать.
 — Тебе должно быть стыдно, Роуз Мэри Малви, — заявила Лодиша, не успел Стоун выйти. — Теперь у тебя есть муж и новая жизнь. А ты что вытворяешь? — Она с остервенением шлепнула тесто на посыпанный мукой край кухонного стола. — Напиваешься в стельку, вот что ты делаешь. Не пойму я, что у тебя с головой, девушка. Ведь он, похоже, хороший парень.
 — Он не подчинился приказу старшего офицера и был подвергнут суду военного трибунала. И если тебе этого мало, убил человека.
 — У всех есть прошлое, не только у кэптина. Может, ему тоже нужно начать новую жизнь. — Лодиша раскатала тесто, сбила его в комок и снова раскатала. — Ты только посмотри на себя. Самый что ни на есть жалкий вид.
 Рози опустила голову.
 — Я это всю жизнь слышу. — Она уставилась в кружку с кофе. — По-моему, прошлой ночью никто ко мне особенно не приставал с ухаживаниями, верно?
 Выражение лица Лодиши смягчилось.
 — Ах ты моя голубка! Забудь, что говорила твоя мама и этот дьявол Блевинз. Ты такая же хорошенькая, какой была она. Ну а приведешь себя в порядок, так будешь и того краше.
 — Да не хочу я быть красивой! — Рози передернуло. — Что принесла маме ее красота, кроме него и ранней могилы? — Она оттолкнула нетронутый завтрак.
 — Рано или поздно, но тебе придется исполнить долг жены, солнышко. — Лодиша с преувеличенным усердием принялась месить тесто.
 — Если Стоун прикоснется ко мне, я прикончу его.
 Кивнув, негритянка попыталась подойти к проблеме с другой стороны:
 — Но тебе нужна помощь кэптина, раз уж ты вбила себе в голову, что из этой грязной дыры выйдет что-нибудь путное. Ты ведь не хочешь, чтобы он сразу же задал деру, а?
 Рози резко вскинула голову, сузив глаза.
 — Он сказал, что смоется?
 — Пока нет. Но сколько, по-твоему, кэптин выдержит, если днем ему придется любоваться на замызганную жену, а вечером — укладывать в постель пьяную?
 — Ты хочешь сказать, что единственный способ заставить его сдержать слово — это позволить ему объезжать меня?
 — Он твой муж, голубка.
 Паника вспыхнула в глазах Рози.
 — Это не входило в условия сделки! Я могла спасти ему жизнь, а следовательно, свою ферму, только выйдя за него замуж! Но в нашем уговоре замужество не главное. Оно ничего не значит, и ему это прекрасно известно.
 Лодиша разделила тесто на части и вылепила караваи.
 — По крайней мере постарайся выглядеть поприличней, вот и все, о чем я прошу.
 — Но тогда он точно набросится на меня! — Рози содрогнулась от ужаса, и кофе выплеснулся из кружки на стол.
 — Просто поразмысли над этим, голубка моя.
 Стараясь не поддаваться панике, Рози сгорбилась над чашкой кофе и предалась мрачным раздумьям.
 Стоя на кухонном крыльце, Боуи полной грудью вдыхал кристально чистый утренний воздух. Вместе с холодом в него вливалась бодрость. Ночью снегопад прекратился, и теперь, куда ни кинь взгляд, безбрежные белые волны струились по океану прерии. Он сомневался, что способен полюбить это плоское пространство, но сегодня утром, кажется, понял, что в нем находят другие.
 При свете дня он лучше разглядел ферму Рози, и то, что увидел, не внушало ему оптимизма. Над всеми постройками нависла угроза неминуемого разрушения. Состояние изгороди было еще хуже, чем полагал Боуи. Работы хватило бы, чтобы занять делом дюжину мужчин на пару сезонов. Если Рози ненавидит ферму так сильно, как утверждал Джон Хоукинз, то почему она не бросила все давным-давно, не вернула этой дикой природе ее достояние? Он не находил здесь ничего, за что стоило бы держаться.
 Когда холод стал пробираться под одолженную куртку, Боуи медленно зашагал к могиле, находившейся на полпути от дома к тополиной роще. Более чем странно, что в огромной прерии она не нашла для могилы лучшего места, чем на заднем дворе, прямо перед окнами дома.
 К своему удивлению, Боуи не обнаружил на надгробном камне ни имени, ни дат. Перед ним был гладкий, без надписи валун, однако бордюр выложили булыжниками так ровно, словно кто-то присматривал за этим местом.
 Двинувшись дальше к ручью, Боуи посмотрел на прихваченную льдом темную ленту воды. Ручей с каменистым дном был не более двенадцати футов в ширину. Многочисленные следы животных испещряли снег, лежавший по берегам. Боуи подумал, что в разгар лета высокие тополя и развесистые ивы дают здесь тень и прохладу. Пока из всего, что он видел, только это место показалось ему приятным.
 По пути к амбару капитан миновал покосившуюся кладовую, полуразрушенный курятник, свинарник и просевший вход в погреб для хранения корнеплодов.
 Внутри амбара было тепло, в воздухе висел густой запах сена, лошадей и коров, толпившихся у кормушек. Джон Хоукинз, в той же истертой, что и накануне, одежде, доил лохматую коровенку.
 — Доброе утро, Джон Хоукинз.
 — Доброе утро, капитан Боуи Стоун.
 Капитана влекло как магнитом к Айвенго. Подойдя к нему, он протянул к бархатистому носу жеребца полную горсть овса. Айвенго заржал, тряхнул гривой и зарылся мордой в ладонь Боуи.
 — Хорошее утро для прогулки верхом, — заметил Джон Хоукинз.
 Боуи охватило страстное желание проскакать на великолепном коне по заснеженной прерии, подставив лицо ветру. У него даже перехватило дыхание. Боже, как ему не хватает кавалерии! Он тосковал по утренней побудке и добродушному ворчанию своих солдат. Скучал по лошадям, по терпкому запаху мыла и полировки для седел. С болью в душе капитан вспоминал голубые мундиры, сверкавшие медью на военных смотрах, и чувство гордости своим подразделением. Из его жизни ушла радость, которую приносили порядок, армейская дисциплина и строгий комфорт военного мундира. Горечь невосполнимой утраты разъедала Боуи изнутри.
 — Может, через несколько дней, — проговорил Боуи, поглаживая лоснящуюся шею Айвенго. Он сознавал, что слишком слаб и истощен для той бешеной скачки, о которой мечтал. Прекрасный конь заслуживал достойного наездника. Капитан на минуту прижался лбом к шее Айвенго, впитывая его тепло и запах, затем вышел из стойла, остановился рядом с Джоном Хоукинзом и прислушался к посвистыванию струй молока, равномерно ударявших в стенки ведра.
 — Во дворе могила матери Рози?
 — Нет, Фрэнка Блевинза, отчима Рози.
 — Расскажите мне о нем.
 — Когда белый человек умирает, все забывают о его грехах и говорят не о том, каким он был, а каким мог быть. Я много размышлял об обычае белых людей не поминать умерших недобрым словом. Это странный обычай, но в нем есть свой смысл. Мертвых белых либо превозносят, либо о них молчат. Может, это не так уж и плохо.
 — Иными словами, вам нечего сказать о Блевинзе?
 — Этот фермер был вторым мужем Сэди Малви. Ферма принадлежала ему. — Джон Хоукинз выпрямился на табурете и задумался. — Если следовать обычаю, это все, что я могу сказать.
 — Вчера вечером вы говорили, что Фрэнк Блевинз бил Сэди Малви.
 — Прошу извинить меня за то, что отозвался плохо о мертвом белом человеке.
 — Он бил Рози?
 Джон Хоукинз молча посмотрел на Боуи.
 — Видимо, это значит «да».
 — Боюсь, мое молчание красноречивее слов. Следовательно, я нарушил обычай. В некоторых отношениях индейцем быть легче. Впрочем, я согласен с вами — у индейцев нет будущего.
 Боуи снял стул с гвоздя, вбитого в стену конюшни, и поставил его рядом с одной из коров.
 — Давненько я этого не делал. — Он прислонился щекой к теплому боку коровы. — И когда же вы перестали быть индейцем?
 — Уже много лет я не более чем мужчина. Иногда бываю в резервациях или выкуриваю трубку с городскими индейцами. С ними есть о чем поговорить. Индейцы замечают многое, чего не видит белый человек. Можно только сожалеть, что время индейцев прошло.
 Двое мужчин в молчании закончили дойку коров, затем Джон Хоукинз сходил за цилиндром и теплым шерстяным пончо в комнатушку рядом со стойлом Айвенго.
 — Я еду в город, надо купить вам одежду. Может, еще что-нибудь захватить?
 — Я бы не отказался от зеркала для бритья.
 Нерешительность промелькнула на изборожденном морщинами лице.
 — Роуз Мэри не допустит, чтобы в доме появилось зеркало.
 Боуи понял, что поставил Джона Хоукинза в неловкое положение, заставляя выбирать между порядками, заведенными Рози, и желаниями новоявленного мужа.
 — Не стоит беспокоиться. Я куплю зеркало сам, как только выберусь в город.
 Стараясь скрыть облегчение, Джон Хоукинз поспешно повернулся к стене, снял с полки «винчестер» и протянул его Боуи.
 — Если, конечно, вы в силах, Лодиша с удовольствием приготовит жаркое из зайца.
 Примериваясь к «винчестеру» и ощущая в руках его тяжесть, Боуи угрюмо смотрел на тусклые блики, скользившие по стволу в полумраке амбара. Выстрелив в последний раз, он убил Лютера Рэдисона.
 — Вы возьмете Айвенго? — спросил Боуи, опустив ружье.
 — Пойду пешком. До Пэшн-Кроссинга всего пять миль.
 Давно уже Боуи не чувствовал себя таким бодрым, как в тот момент, когда вернулся с двумя подстреленными зайцами. Впервые, с тех пор как увел свое подразделение из ущелья Стоун-Тоус, он ощутил, что занимался полезным делом и преуспел в нем. Лодиша получит своих зайцев на ужин, а главное — два выстрела отделяли теперь Боуи от того, последнего, который стоил жизни Лютеру Рэдисону.
 Подходя к дому, он заметил Рози и замер в изумлении. Она колола на дрова кругляки из тополя, размахивая топором с неожиданной для женщины ловкостью. Понаблюдав за ней несколько минут, Боуи пришел в восхищение. Рози не только успешно справлялась с тяжелой, изнурительной работой, но, даже страдая от похмелья, заставляла себя трудиться, хотя все в ней, несомненно, сопротивлялось этому. Удары топора, врубавшегося в дерево, отзывались дрожью в руках, а в мозгу оглушительными взрывами.
 Прервавшись, чтобы утереть пот со лба и шеи, Рози неприязненно посмотрела на него:
 — Чего тебе?
 — Ты решила наконец, где мне спать? — Воодушевленный удачной охотой, Боуи хотел благополучно разрешить свою самую насущную проблему.
 — Займись этим сам. У меня слишком много дел, чтобы тратить время на тебя.
 — Рози, что касается прошлой ночи…
 Краска залила ее лицо.
 — Забудь об этом.
 — Думаю, нам нужно поговорить.
 — Не о чем тут говорить, Стоун. — Она бросила на него свирепый взгляд. — Просто пойми… это ненастоящий брак. Мне нужны были рабочие руки, а тебе — избавление от петли. Мы заключили сделку, вот и все. Так что выбрось из головы дурацкие мысли.
 Подняв топор, Рози занесла его над головой и с размаху обрушила на толстое полено. Боуи постоял с минуту, наблюдая за ней, затем вошел в дом.
 Оказавшись в обволакивающем тепле кухни, капитан почувствовал, как силы покидают его: колени подкосились, в голове стало пусто и легко. Видимо, он переоценил свои силы, отправившись на охоту.
 Поднявшись из-за маслобойки, Лодиша взяла зайцев и внимательно посмотрела на его побледневшее лицо.
 — На вашем месте, кэптин, я бы немного погодила. Вы пока не в лучшей форме. — Пожевав нижнюю губу, она нехотя решилась. — Думаю, вам надо соснуть часок-другой на моей постели.
 Вопрос о том, где и на чьей постели ему спать, вдруг показался Боуи до смешного нелепым. И все это при том, что в доме есть никому не нужная отличная кровать.
 — Не дадите ли мне корзину? — попросил он.
 — Конечно, дам. — Озадаченная Лодиша зашла в кладовую и вскоре вернулась с большой плетеной корзиной в руках. Взяв у нее корзину, Боуи направился к двери во вторую спальню. Поняв, куда он идет, она ахнула, прижала руки ко рту и бросилась за ним. — Кэптин, кэптин, туда нельзя! Даже не думайте, эта кровать не годится. Кэптин…
 Боуи распахнул дверь и нахмурился, услышав скрип петель.
 — Дайте мне немного масла.
 — Господи спаси и помилуй! — С вытаращенными от ужаса глазами Лодиша заламывала руки и бессознательно комкала в руках передник.
 Увидев, что она приросла к полу, Боуи сам сходил на кухню за тряпкой и кусочком только что взбитого масла.
 — Господи, что же это делается! — причитала Лодиша, беспомощно наблюдая, как Боуи смазывает петли. Он успокоился, только убедившись, что дверь открывается и закрывается без скрипа.
 Войдя в комнату, капитан прежде всего раздвинул занавески. Сквозь облако взметнувшейся пыли он увидел работавшую во дворе Рози. Уловив движение в окне, она вскинула голову, застыла с разинутым ртом, на мгновение зажмурила глаза, затем что-то крикнула, уронила топор и метнулась к дому. Боуи решительно провел рукой по крышке бюро, сметая туалетные принадлежности Фрэнка Блевинза в корзину, затем начал выбрасывать туда же содержимое ящиков, которые методично опустошал один за другим.
 Рози остановилась в дверях, тяжело дыша и полыхая от ярости.
 — Выметайтесь из этой комнаты, мистер, и поживей! — Когда она поняла, что делает Боуи, в ее глазах отразился неподдельный ужас.
 — Ты сказала, чтобы я сам решил, где спать. Так я и поступил. Я займу эту комнату. — Сорвав с крючков плотную рубаху и рабочие штаны, он сложил их и сунул в один из ящиков. Одежда была изрядно поношена, но выбирать не приходилось.
 — Прекрати! Не смей ничего трогать, или, клянусь, я тебя прикончу! — Руки Рози так тряслись от ярости, что ей не сразу удалось вытащить револьвер из-за пояса. — Стоун, я не шучу. — Даже голос ее дрожал от гнева. — Считаю до трех, и либо ты выметаешься отсюда, либо ты покойник.
 — Это Фрэнк Блевинз — покойник. Уже три года. Хватит устраивать мавзолей из его комнаты. Его нет, Рози. Что бы там между вами ни произошло, все закончилось.
 — Раз. — Частое дыхание вырывалось из ее груди, лицо горело, в глазах застыло дикое выражение.
 Тусклая, покрытая пылью картина на стене не вызвала у Боуи особого восторга и тоже полетела в корзину.
 — Два… Катись отсюда, ты, жалкий сукин сын!
 Он приподнял крышку тронутого плесенью сундука и заглянул внутрь. Там хранились дешевые романы в пожелтевших обложках, древний альманах, что-то вроде кошелька, пара рабочих сапог, стопка носков и носовых платков.
 — Три!
 Пули засвистели вокруг капитана, выбивая из стен штукатурку.
 Грохот стрельбы продолжал звучать у Боуи в ушах, когда он невозмутимо извлек из сундука рабочие сапоги и поднес их к окну. «Еще послужат», — рассудил он и оставил их.
 — Ты! Ты… проклятая, грязная свинья! Дезертир, убийца, сучий выродок! — в истерике визжала Рози. Повернувшись, он увидел, что слезы бешенства хлынули из ее глаз. — Лучше бы тебе вообще не рождаться на свет! Жаль, что я не дала тебя повесить! Видеть не могу твою гнусную рожу! — вопила она.
 — Придется здесь кое-что изменить, Рози, — тихо проговорил Боуи. Он даже вообразить не мог такой неистовой реакции и не знал что сказать. — Ты же не думала, что все останется как прежде, когда решила привести сюда мужа. — Невменяемое выражение ее лица свидетельствовало о том, что она вряд ли способна разумно мыслить, тем не менее Боуи снова попытался ее убедить: — Разве ты не понимаешь, что не пользоваться этой комнатой — чистый идиотизм?
 Вместо ответа Рози подняла руку, прицелилась, для устойчивости прислонив револьвер к локтю другой руки, и выстрелила. Пуля пролетела настолько близко, что капитан почувствовал, как она чиркнула по волосам, прежде чем вонзиться в стену за его спиной. Лодиша вскрикнула и закрыла лицо руками.
 — Если ты способна убить человека только за то, что он претендует на никому не нужную кровать… тогда хватит валять дурака, кончай с этим. — Боуи твердо встретил ее дикий, свирепый взгляд. В комнате висел дым, запахло порохом. Капитан удивлялся, что все еще стоит на ногах. — Чего ты ждешь? Давай, стреляй.
 Злобно оскалившись, Рози яростно смахнула рукой слезы.
 — Я желаю, чтобы эта комната была мавзолеем, ты, вонючая лепешка коровьего дерьма! Чтобы здесь все оставалось, как при нем. Чтобы каждый раз, проходя мимо этой проклятой двери, я повторяла клятву свести с ним счеты! Я никогда не забуду, что он сделал с мамой и со мной!
 Она снова выстрелила в Стоуна. На этот раз пуля задела его, и он почувствовал что-то вроде пчелиного укуса в мочку уха. Лодиша, с зажатым в зубах краешком передника и круглыми, как угольные плошки, глазами, осела, притулившись к косяку. Боуи удивленно потрогал кровоточащее ухо, гадая: то ли Рози Малви — лучший стрелок в округе Галливер, то ли — самый худший.
 Он твердо встретил ее полыхающий ненавистью взгляд.
 — Что бы ни произошло, пора тебе предать это забвению. С искаженным гневом лицом Рози рубанула револьвером воздух.
 — У тебя на все есть ответы, да? — Она перешла на крик. — Ты являешься туда, где тебя никто особенно не ждал, и начинаешь с умным видом рассуждать о переменах, будто ты сам Господь Бог! Так вот, не тебе судить! Проваливай из этой комнаты! Вон отсюда!
 — Нет.
 Ураган пуль засвистел вокруг него. Штукатурка посыпалась со стен вместе с осколками разлетевшегося оконного стекла. Боуи услышал, как за его спиной вместе с куском потолка обрушился карниз со шторами. Патроны в обойме кончились, но Рози продолжала жать на курок, направив щелкающий револьвер прямо ему в грудь.
 — Фрэнк Блевинз мертв. Его больше нет. И пока я здесь живу, это моя комната.
 Она запрокинула голову и завыла как животное — долго и протяжно. Волосы зашевелились на затылке у Боуи. В душераздирающем вопле слились убийственная ярость и щемящая тоска.
 Наконец со сдавленными рыданиями Рози выбежала из дома. Несколько минут спустя она как ветер пронеслась мимо окон, приникнув к спине Айвенго. Боуи смотрел ей вслед, пока Рози не превратилась в крошечное пятнышко на фоне заснеженной прерии.
 — Господи Иисусе! — выдохнула Лодиша от двери, обводя потрясенным взглядом разгромленную комнату.
 — Если у вас найдутся тряпки, чтобы заткнуть окно, я разведу немного штукатурки и подлатаю что можно.
 Когда стремительно несущаяся точка исчезла за горизонтом, капитан приступил к восстановлению завоеванной комнаты, напряженно размышляя о том, что же такое он, черт возьми, наделал.
 К тому времени когда Рози добралась до города, у нее не оставалось больше слез и горло саднило от крика на холодном ветру. Ее душила бессильная ярость. Внутри все кипело при мысли о том, что Стоун посмел осквернить комнату. Рози корчилась, сознавая, что у нее не хватило духу пристрелить его, как он того заслуживал. В последнюю, решающую секунду она не смогла начинить свинцом безоружного человека, хотя его поступок вогнал кол в ее сердце.
 Скрежеща зубами и кляня все на свете, Рози перезарядила револьверы, ногой распахнула двери салуна Гарольда и вошла внутрь.
 Стены были задрапированы красным ситцем с золочеными фестонами. Темное дерево придавало помещению мрачный вид, но впечатление несколько смягчали немногочисленные зажженные канделябры и зеркала за стойкой. И все же, несмотря на все потуги, заведение Гарольда и вполовину не тянуло против того, что являло собой несколько лет назад, когда в Пэшн-Кроссинге было больше мужчин.
 Салун казался заброшенным, как памятник минувших времен. С тех пор как три года назад последний музыкант покинул это гиблое место, к пианино никто не прикасался, и клавиши покрывал толстый слой пыли. Две потасканные, не первой молодости девицы, еще остававшиеся при баре, со скукой потягивали напитки, ничуть не смущаясь тем, что чулки их заштопаны, а некогда сверкавшие костюмы обвисли и потускнели от грязи. В салуне было только три посетителя.
 Рози подошла прямо к бару, привычным движением зацепила ботинком за поручень для ног и заняла свое излюбленное место между вазой с сигарами и банками с заспиртованными персиками. Это было одно из немногих мест возле стойки, откуда она не видела свое отражение в зеркале.
 — Дай мне бутылку и стакан, — злобно бросила она Гарольду, налила двойную порцию и залпом опрокинула, чтобы хоть немного облегчить душу.
 — Вот те раз! Неужто наша новобрачная собственной персоной? — Лем Сорренсон, местный кузнец, навис над своим стаканом на другом конце стойки, лениво разглядывая ее. — Непохоже, чтобы ты почистила перышки по случаю медового месяца. А может, по-твоему, слой грязи тебе более к лицу? — Он рассмеялся, довольный собственным остроумием.
 — Что случилось, Рози? — покосился на нее Скотчи Мор рис. — Твой арестант выкинул тебя из постели?
 Эйси Джеймс ухмыльнулся:
 — Может, этот ублюдок обнаружил, что она и не женщина вовсе. Я сам иногда сомневаюсь.
 Опрокинув еще один стакан, Рози почувствовала, как жидкость обжигает ей горло и разливается пламенем в желудке. Она взяла сигару и прикурила, чиркнув спичкой, которую Лем Сорренсон перебросил ей вдоль стойки.
 — Так и будешь молчать, Рози? — поинтересовался Лем, подмигнув остальным. — Каково это — стать настоящей женщиной?
 — И это настоящая женщина? — Скотчи ткнул пальцем в сторону Рози и хохотнул. — Ну, старик, очки тебе точно не помешают.
 Рози усмехалась их шуткам и хмыкала, как делала всегда. Но сегодня они ранили больнее, чем обычно. Она снова наполнила стакан, глядя на уменьшающийся уровень в бутылке с единственным желанием — поскорее забыться. Это была одна из немногих вещей на свете, которая никогда не подводила ее. Выпей сколько нужно — и боль пройдет.
 — С музыкой здесь было лучше, — пробормотала Рози. Иногда ей удавалось отвлечь их от бесплатного развлечения за ее счет.
 Но не сегодня. Парни скучали, мечтая найти хоть иллюзорные приключения, о которых можно будет посудачить завтра. Эти парни отлично знали, что, если завести ее да хорошенько напоить, она начнет буянить и наутро они пустят по городу еще одну байку про выходки Рози. Чтобы ускорить события, они, как она и ожидала, вызвались платить за выпивку.
 — Эй, Рози! — Скотчи широко ухмыльнулся, обнажив дыру, зиявшую на месте двух зубов. — Почему бы тебе не разрешить наши сомнения раз и навсегда, а? Просто подними рубаху и покажи, что там у тебя.
 — Отвали, Скотчи. — Смертельная усталость внезапно навалилась на нее. Помимо ощущения бессмысленности жизни вообще, Рози угнетало вторжение в ее жизнь незнакомого человека. Она противилась этому всей душой. Замужество оказалось чудовищной ошибкой. Слишком пьяная или страдающая от похмелья, Рози не представляла себе всех последствий такого шага. В одном Боуи, безусловно, прав: муж означает перемены. Она не желала перемен.
 Ей не нужен мужчина ни в доме, ни в жизни. Рози не хотела ни разговаривать по утрам, ни чувствовать себя никчемной, ни испытывать стыд. Чем-чем, а этим она сыта по горло. Рози не желала, чтобы нарушалось привычное течение жизни. А более всего, черт побери, не желала, чтобы кто-то спал в его постели. Слезы ярости и отчаяния сверкнули у нее в глазах, и она отвернулась, чтобы никто не заметил их.
 И что хуже всего, ее грызло ужасное подозрение, что, выйдя замуж за Боуи Стоуна, она откусила больше, чем способна проглотить. Как можно добиться чего-нибудь от человека, который отказывается подчиниться, даже когда в него стреляют практически в упор? Как, черт возьми, справиться с мужчиной, которому наплевать на собственную жизнь?
 Знакомое чувство полной беспомощности нахлынуло на нее, той же унизительной беспомощности, какую Рози испытывала, когда он был жив. Человек, которого она ненавидела, распоряжался ее жизнью, диктовал свою волю, заставляя подчиняться, и Рози была не в силах остановить его. Более того, она сама навлекла на себя несчастье. Даже мысль об этом была невыносима.
 Постепенно до Рози дошло, что парни перестали обсуждать ее персону и теперь развлекались, высмеивая ее благоверного. Даже Гарольд, по обыкновению полировавший стаканы, придвинулся поближе, прислушиваясь к разговору.
 — …чертов любитель индейцев. Говорят, этот желтопузый трус поджал хвост и дал деру, как только началась пальба.
 — До того струсил, что и стрелять разучился. — Лем с отвращением плюнул на посыпанный опилками пол. — По мне, так следовало придушить его прямо в Стоун-Тоусе.
 — Все было не так, — выпалила Рози, прежде чем сообразила, что делает.
 — Да ну? — Все трое повернулись к ней. — Может, тогда расскажешь, что же там случилось?
 — Стоун не сбежал с поля боя. Он отказался убивать женщин и детей. В Стоун-Тоусе не было воинов, все мужчины охотились. Ничего себе сражение! Геройский рейд против женщин и детей. К тому же индейцы получили разрешение разбить там лагерь. Они никому не мешали.
 Скотчи равнодушно пожал плечами.
 — Эти индианки нарожают новых индейцев. Или ты думаешь, что из тех крошек вырастут китайцы? Как говорится, хороший индеец — мертвый индеец.
 Парни дружно ухмыльнулись, подначивая ее. Остатки здравого смысла подсказывали Рози, что надо уступить. Стоун ничем не заслужил ее заступничества. Она ненавидела его. Последние пятнадцать минут Рози мучительно сожалела, что не пристрелила подонка, хотя имела такую возможность.
 — Боуи Стоун не трус, — медленно произнесла она, не веря сама, что эти слова срываются с ее уст. То, что ей пришлось защищать Боуи Стоуна, было ужасно и служило лишней причиной презирать его черную душу.
 — Он выстрелил в безоружного и убил его, это чистая правда. Судья и присяжные так и заявили. Что ты на это скажешь, Рози Малви?
 — То, что здесь правдой и не пахнет. Человек, которого застрелил Стоун, преследовал его, намереваясь убить. Рэдисон был вооружен и выстрелил первым. Если бы судья позволил рассказать все, с начала и до конца, присяжные поняли бы, что это была просто самозащита.
 — Это тебе Стоун наплел? Эй, ну разве любовь не слепа?! Оказывается, убийство — это самозащита. — Посмеиваясь, парни подлили ей виски в стакан. — Значит, вот почему судья приговорил твоего желтопузого муженька к повешению, да, Рози? «Потому что он осуществил самозащиту».
 Рози поняла, что они не успокоятся, пока не втянут ее в очередное представление. Собрав все свои силы и предельно сосредоточившись, она вытащила из-за пояса шестизарядники, отскочила от бара и принялась палить из обоих револьверов.
 Скотчи кинулся прочь, приплясывая на ходу, поскольку пули стучали по полу в опасной близости от его поношенных сапог и взметали фонтанчики опилок. Благодарная публика ревела от восторга, гикая и хлопая себя по ляжкам.
 — Черт бы тебя побрал, Рози! — заорал Скотчи, подпрыгивая. — Смотри, что делаешь. Ты же прямо по ногам лупишь.
 Девушки тоже заметно повеселели и зааплодировали, вообразив на минуту, что вернулись старые добрые времена.
 — Мне так не хватает музыки! — тоскливо прошептала Рози, чувствуя себя бесконечно усталой. Она не выпускала перепуганного Скотчи из-под прицела, но делала это без души. На сей раз виски не принесло облегчения, ей было грустно и хотелось плакать.
 Наконец, не обращая внимания на мольбы Гарольда, Рози пальнула по висевшей над пианино картине, изображавшей обнаженную Венеру. Она надеялась, что взбешенный Гарольд вызовет Гейна, а тот явится и заберет ее в тюрьму, где ей удастся хоть ненадолго найти уединение.
 Похоже, ветер все-таки не совсем осушил ее слезы.




 Глава 4


 Боуи провел бессонную ночь, подложив под спину подушки и прислушиваясь, не вернулась ли Рози.
 — Раз не пришла домой, значит, отсыпается в камере после попойки, — сообщила за завтраком Лодиша. — Так что Джону Хоукинзу опять идти в город и платить штраф, да и за ущерб тоже, не то шериф ее не выпустит. Ешьте печенье, кэптин. Нужно вас подкормить. И чтоб мне никаких пятен на новой рубашке и брюках, слышите?
 Допивая вторую чашку кофе, Боуи наблюдал, как Джон Хоукинз снимает одну из жестяных коробок с полки над плитой, открывает ее и отсчитывает несколько монет.
 — Это наш банк, — объяснила Лодиша, махнув зажатой в руке кофейной кружкой в сторону полки. — Первая жестянка — для самого необходимого, скажем, зерна для посева. Вторая — для штрафов и ущербов. Третья — для непредвиденных расходов. Четвертая — для всякой роскоши. Только там пусто. Мы уж и забыли, когда последний раз видели здесь роскошь.
 — Я пойду с вами, — решился Боуи, следуя за Джоном Хоукинзом к двери.
 — Рано вам еще шагать пять миль туда и пять обратно, — проворчала Лодиша, однако налила горячий кофе в три фляги и завернула в платок больше еды, чем требовалось старому индейцу и женщине, страдающей от похмелья.
 Поблагодарив ее за завтрак и провизию, Боуи прихватил одну из курток с крючка за дверью, надвинул на лоб шляпу и шагнул в холодное утро, такое сверкающее и яркое, что он замер на мгновение. Капитан испытывал блаженство от одного сознания, что жив и видит это великолепие.
 Догнав Джона Хоукинза, он приноровил свой широкий шаг к ровной поступи индейца. Прошагав целый час в дружелюбном молчании, они передохнули возле оврага и хлебнули из фляжек, горячего кофе. Боуи предположил, что остановка сделана только ради него, поскольку Джон Хоукинз ничуть не запыхался.
 Все так же молча они добрались до Пэшн-Кроссинга и окружной тюрьмы в конце Мейн-стрит.
 Помощник шерифа Сэндс подпирал крыльцо, ковыряя в зубах перочинным ножиком.
 — Не мог не прийти, а, Стоун? Соскучился по нашему гостеприимству? — Он прошелся глазами по свежевыбритому лицу Боуи, чистой одежде, задержал взгляд на побледневших синяках. — Похоже, небольшая выволочка пошла тебе на пользу. Чего не скажешь о твоей новобрачной.
 — Она там?
 — Будь моя воля, я бы точно упек ее туда за глупость, чтобы отбить охоту защищать трусливых убийц. — Ухмылку как ветром сдуло с его лица. — Ты, Стоун, лучше не зарывайся. Слишком много народу считает, что тебе самое место в могиле. Позволишь себе лишнего, и мы с парнями будем только рады сделать всем одолжение и воздать тебе по заслугам.
 Стоун замер в дверях тюрьмы.
 — Говоришь, она меня защищала?
 Помощник шерифа плюнул Боуи под ноги.
 — Это свихнувшееся ничтожество пыталось убедить старину Лема и Скотчи, что ты невинная жертва. Обстреляла заведение Гарольда и устроила Скотчи танцы в твою честь. Может, тебе и удалось охмурить такую безмозглую пьяницу, как Рози, но все остальные в городе знают, что к чему. Так что поосторожней там, мистер!
 Боуи устремил на него тяжелый взгляд.
 — Если еще раз оскорбишь мою жену, будешь сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Ее зовут миссис Стоун. Назовешь иначе, и я разорву тебя на части.
 Джон Хоукинз встал между ними.
 — Я пришел заплатить штраф за миссис Стоун и возместить ущерб, помощник шерифа Карл Сэндс. Если вас не затруднит, окажите нам любезность и приведите Айвенго.
 Оглядев его с ног до головы с притворным изумлением, Сэндс снова привалился к крыльцу.
 — Я не из тех, кому индейцы могут отдавать приказы, Джон Хоукинз. Тебе следовало бы знать.
 — Я приведу Айвенго, — процедил сквозь зубы Боуи. Он оставил Джона Хоукинза платить за Рози и пошел к конюшне, находившейся за зданием тюрьмы. Когда он вернулся к фасаду суда с оседланным Айвенго, Сэндса не было видно, а Рози и Джон Хоукинз ждали на крыльце.
 Вид и запах Рози превосходили все, с чем Боуи сталкивался до сих пор. Неизменная мужская шляпа, нахлобученная по самые уши, скрывала лицо. От покрытой грязью одежды нестерпимо несло засохшей блевотиной. Если бы Боуи видел ее впервые, то ни за что бы не догадался, что перед ним женщина. Она напоминала безработного бродягу, каких уважающие себя люди обходят стороной.
 Он молча протянул ей поводья, но тут неожиданно вмешался Джон Хоукинз.
 — Я устал, — натянуто обронил он, не глядя на них. — И предпочел бы ехать домой верхом.
 Челюсть Рози отвисла.
 — Ты? Устал? — Она тут же сунула поводья в руки Джона Хоукинза. — Бери. Джон Хоукинз… ты, случайно, не заболел?
 Боуи не подозревал, что Рози Малви способно взволновать что-то, кроме фермы и собственной персоны. Ее искреннее беспокойство и забота были для него откровением.
 — Я не болен. — Джон Хоукинз одним махом оказался в седле и ускакал по Мейн-стрит, не вдаваясь в объяснения.
 Глаза Рози прятались под полями шляпы, но Боуи видел, что уголки ее рта опустились в недоверчивой гримасе.
 — Будь я проклята! — растерянно протянула она. — Никогда не видела Джона Хоукинза в седле. Он всегда твердил, что это не по нем. И впервые в жизни слышу, что он жалуется на усталость.
 — Джон Хоукинз — старик, — рассудительно заметил Боуи, хотя никаких признаков того, что возраст как-то сказывается на поведении индейца, не наблюдалось. Пятимильная прогулка совсем не утомила старика: он вступил в город таким же бодрым и свежим, каким покинул ферму. Боуи заподозрил, что Джон Хоукинз преднамеренно оставил его наедине с Рози.
 В любом случае протестовать было слишком поздно. Засунув руки в карманы, Боуи двинулся обратно тем же путем, каким пришел. Он не собирался делать никаких уступок этой развалине в образе женщины, несмотря на то что она определенно маялась от похмелья. Боуи широко шагал, предоставив ей либо идти с ним в ногу, либо тащиться сзади. Уверенный, что голова Рози раскалывается от боли, он полагал — и надеялся, — что она останется далеко позади.
 Этого, однако, не случилось. Рози не отставала ни на шаг, двигаясь мелкими перебежками, чтобы угнаться за его длинными ногами. Пройдя с милю, Боуи покосился на нее с невольным уважением. Кем бы ни была Рози, она явно обладала исключительной силой воли. Девушка не просила поблажек, а держалась наравне с ним, не жалуясь ни на заданный им темп, ни на сверкающий на солнце снег, ни на головную боль.
 Прошагав с той же скоростью еще полмили, Боуи сжалился над ней:
 — Лодиша дала нам кофе. Выпьешь?
 — Боже, да!
 С благодарным вздохом она присела на камень, терпеливо ожидая, пока Боуи снимет висевшие на шее фляги. Когда он протянул ей одну, Рози отвернула колпачок и задержала лицо над поднимавшимся из горлышка паром, прежде чем сделать большой глоток. Приглушенный возглас удовольствия вырвался у нее из горла. Она высоко подняла флягу, запрокинула голову и жадно начала пить, вытирая подбородок тыльной стороной руки.
 Боуи смотрел на далекую линию горизонта, недоумевая, как можно по своей воле жить среди этого унылого, ничем не нарушаемого однообразия бескрайних просторов.
 — Незачем было меня защищать. Впредь не делай этого.
 — Да мне при одной мысли, что надо тебя защищать, становится тошно. Но ты мой муж. Это мне тоже поперек горла, только куда теперь денешься. Ты виски, случайно, не прихватил, а?
 — Нет. — Без тени сочувствия он смотрел на ее поникшие от разочарования плечи. — Я серьезно, Рози. Не создавай себе лишних проблем. Лично мне все равно, что обо мне говорят.
 Откинув голову, она заглянула ему в лицо из-под полей шляпы:
 — Ты ночевал в той комнате?
 — Теперь это моя комната.
 — Ублюдок! — Уронив голову, Рози закрыла лицо руками и начала раскачиваться взад и вперед. — Ты, никчемный кусок лошадиного дерьма! Подонок! Дрянь! Чтоб ты сдох!
 Боуи невозмутимо закрутил крышку своей фляги и двинулся вперед, даже не взглянув на нее. Минуту спустя он услышал шаги за спиной. Рози следовала за ним в некотором отдалении, сыпля проклятиями и оскорблениями. Они прошли почти милю, прежде чем она догнала его и пристроилась рядом.
 — Слушай, я не из тех, кто привык просить, но умоляю тебя не спать в той комнате. Пожалуйста, Стоун, послушайся меня! Прошу тебя!
 Боуи резко остановился и повернулся к ней с выражением крайнего раздражения на лице. Однако Рози едва ли это заметила, поскольку он обращался к макушке ее продавленной шляпы.
 — Я буду спать в той комнате, потому что больше негде. И я не намерен спать на стульях или на полу, когда в нескольких футах от меня есть свободная кровать. Если ты не можешь с этим смириться, я немедленно уеду из Пэшн-Кроссинга. Ты этого добиваешься?
 Они стояли лицом к лицу, две песчинки на прорезавшей прерию снежной колее. Холод забирался в ботинки Боуи, ледяной ветер срывал шляпу с головы.
 Рози несколько раз в бешенстве ударила себя кулаками по бедрам и издала протяжный вопль отчаяния:
 — Ты не можешь уехать, тебе придется остаться, но я буду вечно ненавидеть тебя за то, что ты занял его комнату!
 Она понимала, что ее ненависть не пугает его. Всей ненависти было мало, чтобы заставить Боуи спать на двух стульях. И ненависти было недостаточно, чтобы удовлетворить ее страстное желание наказать его. Они яростно сверлили друг друга глазами.
 — Почему ты столько пьешь?
 — Почему тебе наплевать, жив ты или мертв?
 Окончательно зайдя в тупик, они зашагали дальше в сердитом молчании, не желая удовлетворить любопытство друг друга.
 На горизонте уже показалась ферма, когда они снова остановились перехватить кофе с сыром и испеченным Лодишей пирогом. Рози сосредоточенно созерцала струйку дыма, поднимавшуюся из трубы.
 — Я должна больше знать о тебе, — угрюмо проговорила она, ясно давая понять, что если бы не суровая необходимость, то предпочла бы остаться в неведении.
 — Что ты хочешь знать?
 Рози неопределенно пожала плечами, закутанными в грязное пончо.
 — Ну вроде как познакомиться. Сколько тебе лет? Откуда ты? Есть ли у тебя семья? И все такое прочее.
 Было видно, что Лодиша вышла из дома и направилась к свинарнику с ведром помоев.
 — Мне тридцать пять. Я вырос в Вашингтоне. — Боуи явно не хотел распространяться. — У меня был брат. Он умер почти четыре года назад. Еще есть вопросы?
 — Твои родители живы?
 — Моя мать давно умерла.
 На этот раз Рози первая двинулась дальше, предоставив ему возможность догонять ее.
 — Мне двадцать три. Вся моя жизнь прошла в округе Галливер. Лодиша и Джон Хоукинз — вся моя семья. Единственное мое желание — сделать эту ферму прибыльной.
 — Тебе только двадцать три? — Он не мог в это поверить.
 Рози остановилась и повернулась к нему:
 — А сколько же, по-твоему?
 Боуи недоверчиво уставился на нее.
 — Я думал, ты приблизительно моего возраста.
 — Вот дьявол! Ты решил, что мне тридцать? Самодовольная свинья! Не понимаю, как только ты командовал ротой! Ты же ни черта не смыслишь.
 Резко развернувшись на каблуках, она с возмущенным видом направилась к дому. Неожиданная вспышка женского тщеславия так поразила Боуи, что он даже зажмурился. Ей безразлично, как она выглядит или пахнет, но Рози задело, что он считает ее старше, чем она на самом деле. Покачав головой, Боуи медленно последовал вслед за ней.
 Двадцать три, столько же, сколько Сьюзен. Эти две женщины имели так мало общего, что, казалось, относились к разным видам живых существ. Капитан замедлил шаг, когда черты Сьюзен возникли перед его мысленным взором.
 Уже несколько недель назад она должна была получить письмо, в котором он сообщал, что приговорен к повешению. Прикрыв глаза, Боуи потер лицо ладонью. Если бы не Нэйт, он не устоял бы перед искушением позволить Сьюзен и отцу по-прежнему считать себя мертвым. Так было бы проще для всех. Но Нэйт существовал, а обещания надо выполнять. Рано или поздно ему придется вернуться.
 Увидев, как они поднимаются по дороге, Лодиша поспешила встретить их на крыльце. Загородив входную дверь своим грузным телом, она скрестила руки на груди поверх шали.
 — Нет, маленькая леди, — непреклонно заявила негритянка, устремив суровый взгляд на Рози. — Нечего делать в моей гостиной тому, кто воняет тюрьмой или чем похуже. Нет, сэр, не выйдет. Вы знаете уговор, мисс. — Черный палец указал за дом. — Неси корыто.
 — Сначала мне надо выпить, — упрямо возразила Рози, вызывающе выставив вперед подбородок. — Впусти меня на минуту.
 — Нет. — Монументальная фигура Лодиши не двинулась с места, черные глаза сверлили Рози. — Ты получишь свою похмелку только в корыте, и это мое последнее слово.
 Рози с проклятиями сорвала с головы шляпу и швырнула ее на землю.
 — Как, по-твоему, я притащу ванну из пристройки, если я слаба, как новорожденный теленок? Дай мне один крошечный глоточек, чтобы впрыснуть силы в мои мускулы, и я принесу тебе эту проклятую ванну.
 Боуи улыбнулся.
 — Я принесу. — Он подмигнул Лодише. — Отлично, держите оборону. Не сдавайтесь. Интересно будет посмотреть, что там, под всей этой грязью и сажей.
 — Не лезь не в свое дело, черт бы тебя побрал!
 Лодиша не спускала глаз с Рози.
 — Я не из тех, кто сдается, кэптин. Никогда не сдавалась и не собираюсь впредь. Иди с кэптином, голубушка, — велела она Рози. — Когда корыто будет готово, я тебя впущу. Но не в этих вонючих тряпках. Оставишь их снаружи. — Негритянка с отвращением повела носом.
 Ругаясь на чем свет стоит, с остервенением поддевая ногами слежавшийся снег, Рози обошла вслед за Боуи вокруг дома. Потом остановилась, угрюмо наблюдая, как он распахнул дверь пристройки, вытащил жестяную ванну и втащил ее на крыльцо.
 Лодиша открыла кухонную дверь. Выражение ее лица ничуть не смягчилось.
 — Снимай одежу.
 — Да снимаю я!
 Сбросив шляпу и пончо, Рози плюхнулась на крыльцо, вытянула ноги, прищурилась и посмотрела на Боуи:
 — Что это тебя так развеселило? Займись лучше делом и помоги мне снять сапоги.
 Ухватив сапог за каблук и носок, Боуи дернул. Когда тот слетел с ноги вместе с носком, Боуи чуть не задохнулся от вони. Ругаясь про себя и стараясь не дышать, он стянул второй сапог и поспешно отскочил назад.
 Рози встала, стащила с себя мужскую рубаху и провонявшие кожаные штаны, швыряя все прямо на вытоптанный снег возле крыльца. Добравшись до белья, она поежилась от холода и бросила вопрошающий взгляд на Лодишу.
 — И это тоже, — твердо сказала та, кивком головы указывая на трико и кальсоны.
 — Ну ладно. — Боуи кашлянул и попятился, поглядывая на обвисшее трико. — Схожу-ка я на конюшню и посмотрю, как там Джон Хоукинз, а заодно проверю, в порядке ли Айвенго.
 Он сделал еще шаг назад. Рози стояла спиной к нему, неподвижная, как мраморное изваяние.
 Только повернувшись и зашагав к амбару, капитан сообразил, что розовый отсвет на лице Рози не был отражением красного нижнего белья. Она покраснела от смущения.
 Помедлив возле погреба, он задумался над столь удивительным фактом и испытал мрачное удовлетворение. Значит, все же есть в этом мире что-то, заставляющее краснеть Рози Малви. Вспомнив, как она изощренно унижала его, когда он мылся, Боуи круто развернулся и пошел назад к дому.
 При появлении капитана со стороны ванны раздался шумный всплеск, вслед затем бешеная возня, и потоки воды хлынули на деревянные половицы.
 — Пошел к дьяволу! — заорала Рози. — Лодиша, ради Бога, брось мне полотенце!
 Усмехнувшись, Боуи не спеша проследовал мимо нее в гостиную, вернулся с бутылкой и плеснул виски в кружку.
 — Хочешь выпить?
 Рози съежилась в ванной, прижав колени к груди. Но когда ее взгляд упал на кружку в его руке, смертельная ярость, полыхавшая в ее глазах, сменилась страстным желанием выпить.
 — Давай сюда, — потребовала она и сглотнула, облизнув пересохшие губы.
 Боуи стоял там же, где стояла Рози, когда в ванне был он. И так же всматривался в воду. Капитан предположил, что ему повезет меньше, так как вода уже замутилась от грязи.
 — Нечего пялиться!
 — Из-за чего такой шум? Тот, кто видел тело одной женщины, считай, видел их всех! — провозгласил он. Удовлетворенно ухмыльнувшись при виде ее ошарашенного лица, Боуи позволил ей выхватить у него кружку, после чего небрежной походкой подошел к плите, налил себе кофе и уселся за стол.
 Рози проглотила виски, блаженно прикрыв глаза, и дрожь облегчения волной прокатилась по ее телу. Спустя минуту она открыла глаза и свирепо воззрилась на него:
 — Марш отсюда, Стоун. Нечего тебе здесь делать.
 Полагая, что Лодиша тоже нуждается в напоминании, Стоун улыбнулся и сказал:
 — Я твой муж, а следовательно, имею полное право находиться здесь.
 — Это точно, — пробормотала Лодиша, надвигаясь на Рози с куском щелочного мыла и мочалкой. — Начнем с твоей грязной шеи и спустимся потихоньку вниз. Господи всемогущий, на кого же ты похожа, девушка! Посмотри только, грязь просто скатывается с тебя!
 Вне всякого сомнения, Рози Малви стеснялась. Ее лицо пламенело. Боуи не спеша пил кофе, демонстративно наблюдая за ней. Он получал мрачное удовольствие от ее очевидного смущения и сторицей возвращал Рози то, что вытерпел сам.
 Но улыбка мгновенно исчезла с его лица и в горле пересохло, когда Лодиша выдернула Рози из ванны и, поставив спиной к нему, начала тереть бедра и ягодицы. Боуи не верил своим глазам. У Рози Малви было великолепное тело. Такого он, пожалуй, и не видывал. Он и представить себе не мог ничего подобного. Кружка с кофе замерла в воздухе на полпути ко рту. Капитан не отвел бы взгляд от Рози, даже если бы его жизнь была поставлена на карту.
 Длинные смуглые ноги плавно переходили в маленькие упругие ягодицы, над которыми нежным изгибом поднималась осиная талия. Прямая линия позвоночника рельефно выделялась на гладкой стройной спине. Мыльная пена медленно стекала по телу, обнажая кожу цвета слоновой кости, отсвечивающую розовым и золотистым.
 Поглощенная своим делом, Лодиша не обращала внимания на Стоуна и повернула Рози лицом к нему. Боуи шумно втянул воздух.
 Полные, высокие груди увенчивали вишенки сосков, похожие на нераспустившиеся бутоны. Изящная талия переходила в округлые бедра и плоский, упругий живот. Глаза Боуи невольно опустились на бронзовый треугольник между ее ногами, и он судорожно сглотнул.
 Великий Боже! Да она само совершенство. Боуи Стоун повидал на своем веку немало красивых женских тел, но ни одно из них не произвело на него такого впечатления.
 Он опомнился, только когда Лодиша, снова усадив Рози в ванну, сунула ее голову в воду. Захлебываясь и отплевываясь, Рози наконец вырвалась и начала, хватая ртом воздух, тереть руками глаза, пока Лодиша усердно намыливала ей голову.
 Боуи растерялся. Намерение отплатить Рози той же монетой обернулось против него самого. Он испытывал крайнее смущение, понимая, что должен уйти, но опасался, как бы его возбуждение не стало очевидным. Поэтому капитан все так же сидел за столом, не в силах отвести взор от девушки.
 Когда лицо Рози показалось из-под полотенца, которым Лодиша энергично насухо вытирала ей волосы, щеки девушки горели, в глазах стояли слезы. Боуи не мог оторвать взгляда от буйной копны кудрей, которые расчесывала Лодиша.
 Волосы Рози оказались не грязновато-каштановыми, как ошибочно полагал Боуи. Теперь он понял, что, высохнув, они засияют шелковистым блеском, переливаясь в лучах солнца всеми оттенками бронзы, золота и пламенно-каштанового.
 Лодиша помогла Рози выбраться из ванны, завернула в большое латаное полотенце и легонько подтолкнула к плите:
 — Постой здесь, в тепле, пока я поищу тебе чистую одежку.
 С низко опущенной головой, вся дрожа, Рози стояла возле плиты, судорожно кутаясь в полотенце. Мокрые локоны падали на чистое сияющее лицо. Глаза были закрыты, длинные ресницы темными полукружиями лежали на высоких скулах.
 — Ты невероятно красива, — прошептал Боуи, не сводя с нее глаз. — Это преступление, что ты доводишь себя до такого состояния.
 Рози покачнулась. Слезы заструились по ее щекам.
 — Ты уже достаточно отомстил мне, — проговорила она сдавленным шепотом. — А теперь уходи. Прошу тебя.
 — Рози, я просто…
 — Если дотронешься до меня или приблизишься ко мне, я выцарапаю тебе глаза.
 Мука, исказившая черты Рози и сделавшая хриплым голос, не оставляла сомнений, что присутствие капитана оскорбляет ее. Выражение лица и съежившаяся фигурка живо напомнили ему индейских женщин в Стоун-Тоусе. Не понимая, что с ней творится, Боуи чувствовал, что она глубоко страдает.
 — Я совершил ошибку и прошу меня простить. — Он в несколько шагов пересек кухню и, терзаясь стыдом и раскаянием, тихо притворил за собой дверь.
 За ужином никто не проронил ни слова.
 Рози давилась тушеной курицей, чтобы угодить Лодише, но есть ей не хотелось. Каждый раз, вспоминая обжигающий взгляд Боуи на своем теле, она тянулась к стоявшей рядом с ее тарелкой бутылке виски.
 Стоун перехватил ее руку.
 — Хватит, — тихо, но твердо сказал он, глядя на нее через стол.
 Боуи впервые намеренно дотронулся до нее, и на какое-то мгновение Рози замерла, словно ее парализовало. Опомнившись, она выдернула руку и с вызывающим видом схватила бутылку.
 — Ты мне не указывай. — Заметив, что Джон Хоукинз наблюдает за ней, Рози одарила его не менее свирепым взглядом. — Мне это необходимо.
 Благодушная как никогда Лодиша нарушила затянувшееся молчание:
 — Ну разве наша голубка не выглядит сегодня как цветочек? — Протянув руку за печеньем, она по пути нежно потрепала Рози по волосам. — Красивее тебя, крошка, я отродясь никого не видывала.
 Джон Хоукинз кивнул с важным видом. Стоун продолжал смотреть на нее как на мираж в прерии.
 — Да заткнитесь вы все! — Рози казалось, что в комнате не хватает воздуха. Она задыхалась.
 — Жаль, что здесь нет зеркала, — тихо проговорил Стоун тем голосом, который странным образом нервировал ее. — Хотел бы я, чтобы ты увидела своими глазами, как красива.
 — Прекрати! — заорала Рози и, вскочив на ноги, обвела всех диким взглядом. — Я прекрасно знаю, как выгляжу, и нечего мне врать!
 Стоун поднялся:
 — Думаю, нет, раз ты даже не понимаешь…
 Жаркая волна ударила ей в голову, Рози попятилась от него, лихорадочно шаря на поясе в поисках револьверов, но их она оставила в своей комнате.
 — Не приближайся ко мне!
 Ей хотелось кричать, выть, швырять все что ни попадя, ударить кого-нибудь. Она хотела рвать на себе волосы, расцарапать щеки и вываляться в грязи. Приглушенный стон, возникнув где-то в глубине ее измученной души, вырвался из груди. Подавив рыдание, Рози кинулась в свою комнату, захлопнула за собой дверь, забилась на кровать и застыла, сжимая в руках револьверы, направленные на дверь.
 — Нужно осмотреть изгородь и выяснить, насколько она повреждена, — заявила Рози за завтраком, не поднимая глаз от тарелки.
 Что-то неладное творилось с ней этим утром, но она не понимала, что именно, и даже не знала, плохо это или хорошо.
 Рози смаковала вторую кружку сладкого кофе, восхищаясь его вкусом, когда вдруг сообразила, в чем дело. Она не испытывала похмелья. Рот ее от удивления приоткрылся, брови взметнулись. Рози уже забыла, когда последний раз начинала день, не чувствуя себя ни на что не годной развалиной.
 Как чудесно не испытывать головной боли, по-настоящему ощущать вкус кофе и еды, но вместе с тем как… непривычно! И вина за все лежала на Боуи Стоуне.
 Вчера, слишком поспешно ретировавшись в свою комнату, она не сообразила прихватить с собой бутылку. Страх предстать перед Боуи возобладал над желанием выпить, и это о многом говорило. Трясясь с ног до головы, Рози спрятала голову под подушку и молилась о том, чтобы заснуть, прежде чем скрипнет дверь в его спальню.
 Стоун опять не сводил с нее глаз, и она бессознательно дотронулась до волос, перетянутых сзади тесемкой. Господи, Рози терпеть не могла мыться! Ванна растворяла слои грязи, под которыми она пряталась, и теперь девушке казалось, что она обнажена и беззащитна.
 — Перестань пялиться на меня! — Она вскочила, повернулась к нему спиной и устремилась к крючкам за дверью. Нахлобучив шляпу и натянув тяжелую бесформенную куртку, Рози почувствовала себя более или менее прикрытой. — Ты идешь или намерен болтаться здесь весь день?
 Не дожидаясь Боуи, она вышла наружу и глубоко вдохнула холодный прозрачный воздух. И снова поразилась, что солнечные лучи, отражавшиеся от тающего снега, не слепят ее и не режут глаза. Радуясь, что не испытывает боли и тошноты, Рози, однако, так растерялась, будто лишилась чего-то важного, жизненно необходимого.
 Едва хлопнула кухонная дверь за спиной, она направилась к восточной секции изгороди, говоря Стоуну через плечо:
 — Нам нужно решить, сколько акров мы сможем засеять. Незачем тратить последние силы на починку ограждения вокруг площадей, которые мы не в состоянии обработать. Надо оградить только пахотный участок. Как по-твоему, со сколькими акрами мы управимся?
 Стоун поравнялся с ней, но Рози, ускорив шаг и глядя себе под ноги, устремилась вперед.
 — Тебе решать, — ответил он. — Это твоя ферма.
 — В таком деле я бы не отказалась от совета.
 — Кажется, в последнее время я принимаю не самые лучшие решения. Ты ведь не собираешься запрягать Айвенго в плуг?
 Рискнув взглянуть на него, она обрадовалась, что не видит его глаз, скрытых под низко опущенными полями шляпы.
 — Вообще-то я собиралась запрячь тебя.
 Боуи резко вскинул голову:
 — Вот оно что, так я твоя тягловая лошадь?
 — У нас нет выбора, ведь ты же согласен, что заставить Айвенго тащить плуг — значит погубить его? — Рози направилась вперед по полю, обходя грязные проталины. — Ты потащишь плуг, а я буду направлять его. Джон Хоукинз, следуя сзади, будет сеять. — Гробовое молчание было ответом на ее предложение. — Не знаю, как это сделать иначе.
 Стоун шагал за ней по полю по другую сторону изгороди. Почти вся земля была еще скована морозом, но кое-где их сапоги вязли в холодной жидкой грязи.
 За три часа они обошли семь акров, которые Рози решила возделать, и обследовали повалившуюся ограду, оценили расположение участка.
 Они остановились возле лежавшей на земле секции изгороди, наполовину погребенной под снежными сугробами, и выпили кофе из одной фляжки.
 — Сегодня ты выглядишь на свои двадцать три, — заметил Боуи, глядя на ее поднятое к солнцу лицо. — Почему ты так настроена против зеркал в доме?
 — Потому что у меня нет ни малейшей охоты смотреться в них, — огрызнулась Рози. — И не приставай ко мне с этим. — Они отлично ладили друг е другом, обсуждая состояние фермы и планы на весну. Однако Боуи все испортил именно тогда, когда она начала немного оттаивать.
 — Кое-чего я все же не понимаю. Какого дьявола ты решила, что уродлива?
 — Почему бы тебе не заткнуться? — Мужчины вечно лезут куда их не просят, полагая, что имеют право распоряжаться не только собственностью и телом женщины, но и контролировать ее мысли. Скрипнув зубами, Рози пнула ногой снежный ком и двинулась прочь. Перешагнув через поваленную ограду, Боуи последовал за ней.
 — Это Фрэнк Блевинз сказал тебе, что ты уродлива?
 Ее глаза невольно метнулись к надгробию, торчавшему между домом и тополями. С такого расстояния камень был едва различим, но Рози физически ощущала, что он все слышит и наблюдает.
 — Значит, он был слеп или солгал.
 — Заткнись, черт бы тебя побрал! Не напоминай мне о нем! — Рози слышала гулкое уханье сердца под толстой курткой и чувствовала, как пот проступил на ладонях и шее. Сдернув перчатки, она вытерла о куртку влажные ладони.
 Стоун остановился в нескольких шагах от нее.
 — Что Блевинз сделал тебе, Рози?
 Горло ее обожгло огнем, в груди стало тесно и больно дышать. При одном упоминании его имени она ощутила вкус пепла в пересохшем рту.
 — Забудь о нем. Тебя это не касается.
 — Почему бы тебе не забыть его?
 — Я никогда не забуду… — В течение трех лет Рози ни разу не произнесла его имя вслух и не собиралась делать этого теперь. — Его. Никогда!
 Она стремительно пошла к дому, приостанавливаясь лишь для того, чтобы вытащить сапоги из вязкой, хлюпающей грязи. Они были уже в полумиле от амбара, когда Рози вдруг засмеялась. Хриплый, горький смех резанул его слух.
 — Ты и я… ну и парочка, а? — Подбоченившись, она запрокинула голову и мрачно уставилась в небо. — У тебя ничегошеньки нет, и у меня тоже. Все, чем мы владеем, — это замаранное прошлое и погубленная репутация. Ни друзей, ни семьи, ни будущего. Мы с тобой, Стоун, стоим снаружи и смотрим на мир в окошко. Я пьяница, а ты ходячее привидение. Ни у кого из нас нет причин жить.
 Он шагнул к ней, и Рози увидела, что его глаза потемнели, как предгрозовое небо.
 — Не в моих силах изменить обстоятельства, в которых я оказался, но ты-то можешь изменить свою жизнь. Перестань пить. Брось эту грязную ферму, уезжай из округа Галливер и начни все сначала в другом месте. Тебе незачем стоять в стороне и смотреть, как жизнь проходит мимо.
 — Ты не понимаешь, о чем говоришь. — Рози сжала кулаки, ее лицо напряглось. — Подумай сам. Мы — то, что есть. Такие, какими видим себя. Джон Хоукинз был индейцем. Лодиша — рабыней. Ты привык считать себя офицером кавалерии. А я была чистой и трезвой. Ни у кого из нас нет будущего. Переехать куда-то — вовсе не значит измениться. Себя не переделаешь.
 Отвернувшись, Рози двинулась дальше, но Боуи схватил ее за руку и рывком развернул лицом к себе. Пристальный взгляд голубых глаз, казалось, прожигал насквозь. Темные брови сошлись на переносице, зубы были крепко сжаты.
 — Ты права. Я не знаю, что за всем этим стоит. Поэтому тебе придется меня просветить.
 Как только его большие ладони легли на плечи Рози, паника, словно пламя, обожгла ее изнутри.
 — Пусти меня!
 — Почему ты так не любишь себя, Рози? Что Фрэнк Блевинз сделал с тобой?
 Отведя руку, она с размаху ударила его по щеке так, что Боуи едва устоял на ногах. Рози попыталась ударить его еще раз, но он успел схватить ее за руку, одновременно уклонившись от удара коленом, нацеленным ему в пах. Они сцепились. Точнее, Рози набросилась на Боуи, а он оборонялся как мог.
 Озверев от желания наказать капитана за все, что он сделал с тех пор, как вошел в ее жизнь, Рози прыгнула на него, и они повалились на землю, катаясь в грязи и снегу. Рыча и брызгая слюной, она готова была выцарапать ему глаза, ударить и изувечить.
 Прерывисто дыша, совершенно выбившись из сил, Боуи наконец одолел ее, подмял под себя, навалился сверху и прижал к грязной земле запястья разведенных рук. Оба хватали ртом воздух, их груди тяжело вздымались.
 — Ради Бога, Рози, прекрати! Я не хочу причинить тебе боль.
 Вспотев и дрожа, сверкая глазами, Рози смотрела на нависшее над ней исцарапанное лицо, голубые глаза, ощущала дыхание Боуи и горячую тяжесть его тела, вжимавшую ее в холодную грязь.
 Тяжесть сильного мужского тела.
 Охваченная паническим ужасом, она отчаянно рванулась. Задыхаясь, Рози боролась и извивалась под ним, пока не осознала всю тщетность своих усилий. Бедра и торс Стоуна надежно удерживали ее. Тепло его тела прожигало Рози насквозь, и она сдалась, испуганная и беспомощная. Слезы бессильной ярости потекли по ее щекам.
 Тяжело дыша, Стоун смотрел на нее.
 — Что сделал?..
 — Изнасиловал меня! — крикнула Рози ему в лицо, уверенная, что ей снова предстоит это испытать. — Три раза в неделю в течение четырех лет я слышала скрип двери его комнаты, потом он тащил меня за волосы в свою спальню и насиловал!
 — О Боже!
 — Он бил меня, ломал кости и насиловал! Ты это хотел знать? Теперь доволен?
 Внезапно Стоун скатился с нее и сел рядом, подтянув колени.
 — Мне следовало догадаться.
 Он не собирается насиловать ее. Чувство безмерного облегчения затопило Рози, лишив последних сил. Она лежала в холодной грязи как тряпичная кукла, прижав к бокам сжатые кулачки, не в силах пошевелить пальцем и вытереть слезы.
 Наконец Рози заговорила безжизненным, лишенным всякого выражения голосом:
 — Это началось после того, как он избил маму так сильно, что она умерла. Тогда он принялся за меня. Он заставлял меня делать такие вещи… — Рози закрыла глаза. — Джон Хоукинз и Лодиша пытались помочь мне, но что они могли сделать. Он говорил, что убьет их, если они вмешаются или кому-нибудь расскажут. Ничто не остановило бы его.
 — О Господи!.. Мне очень жаль.
 — Он говорил, что я уродлива и ни один мужчина, кроме него, не пожелает меня. Потом мне уже было все равно, уродлива я или нет. — Рози повернула голову и посмотрела на Боуи. — Я хочу быть уродливой, лишь бы мужчины не делали это со мной опять. Я не желаю, чтобы хоть один из них так смотрел на меня или прикасался ко мне.
 — Рози…
 — И я задумала убить его. Все рассчитала. Вначале пришлось украсть деньги, чтобы купить револьвер. Свой он запирал на замок. Затем нужно было достать пули. — Она перевела взгляд на небо и снова сжала кулаки, впившись обломанными ногтями в ладони. — Эти мысли поддерживали во мне жизнь, благодаря им я сохранила рассудок. Он затаскивал меня к себе в комнату, а я отключалась от всего, представляя себе, что я сделаю с ним, прежде чем застрелю. Я все продумала.
 И тут, за неделю до того, как все было готово, всего за неделю, ручей разлился. Он спустился к воде, чтобы вытащить на берег какую-то глупую корову. Корова выжила, а он утонул. Я думала, что сойду с ума. Этот сукин сын надул меня. Умер прежде, чем я успела сказать, как ненавижу его. Прежде чем смогла отомстить и прикончить его. То, что он и минуты не страдал, как мы с мамой, точит меня изнутри. Я думаю об этом каждую секунду, кроме тех моментов, когда напиваюсь до беспамятства.
 Рози села и устремила на Боуи пылающий взгляд.
 — Он должен заплатить за то, что сделал с мамой и со мной. Он должен знать, что я лучше его. Мне необходимо одержать над ним верх, Боуи, чтобы заставить его страдать!
 Боуи посмотрел на нее, и она прочитала в его глазах пронзительную жалость, которая ранила ее больнее, чем удар. Он заговорил мягким глухим голосом:
 — Рози, Фрэнк Блевинз мертв. Нельзя отомстить покойнику.
 Ее глаза сверкнули в лучах зимнего солнца.
 — Ошибаешься. Можно, и я знаю, как это сделать. И ты мне поможешь.




 Глава 5


  Вашингтон, 1880 год 
 В дом на Пенсильвания-авеню тянулся непрерывный поток посетителей, желавших отдать дань уважения и оставить карточки с загнутым в знак соболезнования левым уголком. Этикет запрещал частные визиты, пока тело находится в доме, и ни один из посетителей не решился пройти дальше вестибюля. Только слуги были свидетелями безутешного горя Сьюзен.
 С покрасневшими глазами, теребя в руках отделанный черным кружевом платочек, Сьюзен Боннер-Стоун беспокойно мерила шагами пестрый ковер в гостиной, время от времени останавливаясь возле гроба сенатора с выражением ужаса и смятения на лице.
 Она не понимала, почему в одно мгновение судьба вдруг стала так сурова к ней и непредсказуема. Сенатор Стоун слыл сильным и энергичным человеком, надежным, как скала. Когда Боуи оставил Сьюзен на попечение отца, она ничуть не сомневалась, что сенатор здоров и проживет еще много лет. Но теперь он умер, и будущее благополучие, которое Сьюзен считала предрешенным, обернулось пугающей неизвестностью.
 Она не знала, что делать. Как жить без мужчины, ни на кого не опираясь? У нее не осталось родных, а теперь один за другим скончались ее муж и тесть. Впервые в жизни испытав полное одиночество, Сьюзен цепенела от страха. Кто позаботится о ней и Нэйте? Кто подскажет, что делать?
 Беды, обрушившиеся на нее, были непомерно велики и столь ужасны, что Сьюзен боялась даже думать о них. Опустившись на сиденье перед гробом, она разгладила дрожащими руками черное шерстяное платье, поправила креповый воротничок. Как же быть? Этот вопрос назойливо звучал у нее в ушах, не находя ответа.
 На секунду вспышка ярости обожгла ее и горло перехватило от негодования. Это Боуи виноват в смерти сенатора и в том, что она оказалась во власти стихии без поддержки мужчины.
 Вначале пришла ужасная весть о том, что Боуи уволен из кавалерии за недостойное поведение. Скандал, старательно раздуваемый врагами сенатора, пронесся по Вашингтону как пожар. Хотя сенатор высоко держал голову, не обращая внимания на презрение и проклятия, бесчестье состарило его за одну ночь. Он потерял двух сыновей, посвятивших себя военной карьере. Один погиб в нелепом дорожном происшествии, другой покрыл себя несмываемым позором. Душевные страдания глубоко ранили сенатора, и он приказал убрать из дома всякое напоминание о Боуи. Сенатор не скрывал, что ему трудно даже находиться в одной комнате со Сьюзен и Нэйтом. Их присутствие служило живым напоминанием о том, что его сыну нет прощения.
 Затем последовал второй удар — известие о том, что Боуи, обвиненного в убийстве сослуживца, повесят в каком-то заштатном городишке в Канзасе, — и это сразило сенатора. Через неделю после того, как Сьюзен надела траур, сердце сенатора не выдержало. Он умер в своей библиотеке, перечитывая сообщение о том, что приговор над бывшим капитаном Боуи Стоуном приведен в исполнение.
 Теперь у Сьюзен не осталось никого, кто мог бы направлять ее, заботиться о ней, нести за нее ответственность. Перед ней разверзлась ужасающая бездна.
 Невольная вспышка гнева вызвала у Сьюзен чувство вины, и она постаралась не думать о Боуи. О том, чьи бездумные, эгоистичные поступки стоили жизни ему самому и его отцу, о том, кто обещал всегда заботиться о ней и Нэйте. Прижав платок к глазам, Сьюзен заставила себя сосредоточиться на других проблемах и переключилась на мелкие женские заботы. С ними было легче справиться.
 В час смерти сенатора она остановила часы в гостиной, распорядилась задернуть зеркала черным крепом и привязать черную ленту к замку на парадной двери. Разослала приглашения на похороны. Поручила кухарке приготовить закуски для похоронной трапезы. Сьюзен предстояло еще посетить мистера Дюбейджа, поверенного сенатора, но все остальное она сделала.
 Однако главные вопросы оставались нерешенными. Как жить? Как вырастить трехлетнего сына без поддержки мужчины? Она не разбиралась в финансах, ничего не знала об экипажах и каретах. Все, что относилось к сфере деятельности мужчин, было для нее за семью печатями. Сьюзен не имела планов на будущее — свое и сына.
 Она безвозвратно утратила свое общественное положение. Сьюзен перестала быть женой капитана Боуи Стоуна, хозяйкой большого дома и невесткой сенатора Уильяма Стоуна. Она стала самым несчастным из созданий — одинокой женщиной. Какое место в обществе она займет по прошествии двух лет траура?
 Слезы, вызванные жалостью к себе и страхом, заструились по щекам. Дом сенатора, теперь ее дом, превратился в корабль без капитана, потерявший ориентиры.
 — Миссис Стоун? — Мистер Джонс вошел в гостиную с серебряным подносом в руках, на котором высилась горка визитных карточек. Бросив почтительный взгляд на гроб сенатора, он быстро отвел глаза. — Если позволите… Опять пришел каменщик. Просит, чтобы ему сказали, какую надпись нужно высечь на надгробии. Могильщик ждет вашего решения относительно того, кто понесет гроб. — Джонс прочистил горло. — Генерал Морли прислал книги и бумаги капитана Стоуна, оставшиеся после трибунала. Миссис Холстед хотела бы получить указания по поводу того, что делать с ящиком. Пока он на кухне, но кухарка хочет, чтобы его убрали.
 Сьюзен едва дышала, а уж тем более не могла думать. Как избежать подобных проблем, ведь никто не учил ее принимать важные решения? При мысли, что придется брать ответственность на себя, Сьюзен ощутила тошноту и головокружение.
 — Миссис Стоун? Что прикажете ответить каменщику и могильщику?
 — Не знаю, — прошептала она. Ее голос дрогнул от мучительной нерешительности. — Я… скажите каменщику… скажите ему… мне нужно еще подумать. Я не знаю!
 В этот момент в гостиную в состоянии крайнего возбуждения ворвалась растрепанная миссис Холстед.
 — Скорее, миссис Стоун, скорее! Молодой мистер Нэйт выскочил на улицу и угодил прямо под копыта лошади угольщика. Он весь исцарапан, и няня требует, чтобы послали за доктором Рикартом. Правда, кухарка считает, что молодой мистер Нэйт не слишком пострадал, хотя и ревет так, будто ему здорово досталось. Угольщик подрался с кучером и порвал ему ливрею, а когда чинить, ведь надо везти гроб сенатора в церковь. Никто не знает, как быть! Миссис Стоун, пойдите и распорядитесь.
 Чувствуя, что голова идет кругом, Сьюзен, шатаясь, поднялась на ноги.
 — Мы… я только… я не могу этого сделать, — еле слышно пролепетала она.
 Вихрь слепящих точек завертелся у нее перед глазами и слился в темное пятно, поглотившее свет. Ноги Сьюзен подкосились, и она упала без чувств в черную волну шерстяных юбок.
 Впервые после похорон Сьюзен ощутила, что в силах встать с постели и одеться для приема посетителей. Каким-то чудом она выдержала похороны и поминки. Хуже всего пришлось во время погребения. Сенатора похоронили между могилами его сыновей: майора Натана Эбнера Стоуна и той, что ждала тело Боуи. На гладкой поверхности надгробий сенатора и Боуи еще не было надписей. Прочитав надпись на памятнике Натана Стоуна, Сьюзен разрыдалась.
 В дверь спальни постучала миссис Холстед:
 — Мистер Дюбейдж ждет в гостиной, миссис Стоун.
 — Спасибо. Пусть мистер Джонс подаст шерри и печенье. Я сейчас спущусь.
 «Может, немного припудриться или я и без того слишком бледна?» На фоне закрытого черного платья ее щеки и губы казались совсем бескровными. Значит, никакой пудры.
 Сьюзен тоскливо вздохнула. Еще целых два года придется носить черное, серое или белое. Между тем только яркие краски оживили бы светло-голубые глаза и оттенили светло-русые волосы.
 Сьюзен смотрела в зеркало на бесцветное существо с покрасневшими глазами и едва верила, что лишь несколько недель назад все считали ее красавицей. Неужели она когда-то флиртовала, кокетливо обмахиваясь веером, и танцевала, переходя от одного партнера к другому?
 Неужели это та самая женщина, которая, забыв об осторожности и приличиях, кинулась в объятия возлюбленного, шептавшего ей ласковые слова? Сьюзен казалось, что все это случилось тысячу лет назад или привиделось во сне.
 Поднявшись из-за туалетного столика, она вошла в соседнюю комнату, кивнула Гэсси, няне Нэйта, и постояла над постелью спящего сына, погруженного в безмятежный детский сон.
 Нэйт так походил на отца, что каждый раз при взгляде на него у Сьюзен щемило сердце. Тот же высокий лоб и упрямый рот, те же непокорные кудри. Нэйт унаследовал от отца темно-голубые глаза и, как и все Стоуны, уже проявлял интерес к исследованиям и приключениям. Нэйт воплощал в себе все, что оставалось у Сьюзен от человека, которого она любила так страстно и так неосмотрительно. Сказать, что она обожала сына, значило бы недооценить ее любовь. Нэйт был единственным, чем Сьюзен дорожила в жизни.
 Она предпочла бы посидеть с сыном и подождать, пока он проснется, чем идти к мистеру Дюбейджу. Ведь он, как и все другие, начнет говорить с ней о том, чего Сьюзен не хотела слышать и не могла понять.
 При ее появлении мистер Дюбейдж встал и склонил голову в церемонном поклоне. Внешней суровости и властным манерам поверенного вполне соответствовала его одежда. Темный сюртук и жилет с серебряной нитью были, пожалуй, слишком официальными для утреннего визита, но отличались безупречным покроем и отвечали последним веяниям моды. Его борода всегда напоминала Сьюзен президента Хейса, чей портрет висел в библиотеке.
 Она заметила, что поверенный не притронулся к шерри, стоявшему на подносе рядом с его креслом.
 — Может, вы предпочли бы чай или кофе?
 — Благодарю вас, нет. Я опаздываю на другую встречу и хотел бы перейти прямо к делу.
 — Разумеется. — Опустившись в кресло напротив него, Сьюзен чинно сложила руки на коленях. — Я уже сказала вам во время службы, что ничего не смыслю в делах. Поэтому надеюсь, что вы согласитесь по-прежнему вести дела семьи Стоунов и представлять наши интересы — мои и моего сына.
 — Полагаю, наша беседа будет не слишком сложной для понимания, — сухо заметил мистер Дюбейдж. Он взял с широкого подлокотника папку и, разложив ее на коленях, вытащил пачку бумаг. — Начнем с имущества вашего мужа. Поскольку он наследник своей матери и брата, его состояние весьма значительно. Как только все дела будут приведены в порядок, вы убедитесь, что вам и вашему сыну гарантирован более чем приличный доход. — Мистер Дюбейдж нахмурился. — Существует, однако, одна проблема, из-за которой утверждение завещания может быть отложено.
 — Уверена, что вы наилучшим образом разрешите все проблемы, мистер Дюбейдж.
 — Моим служащим не удалось получить от властей Пэшн-Кроссинга в Канзасе свидетельство о смерти вашего мужа. В ответ на наш первый запрос поступило сообщение о том, что мистер Боуи Стоун был приговорен к повешению и приговор приведен в исполнение. Дальнейшие запросы на предмет получения свидетельства о смерти остались без ответа. Нам также не удалось решить вопрос о доставке тела.
 Сьюзен проглотила комок в горле и поднесла к носу флакон с нюхательной солью.
 — Нам необходимо обсуждать это? — спросила она слабым голосом.
 — Поймите, суд по делам о наследстве наложит арест на деньги вашего мужа до тех пор, пока не получит свидетельство о смерти. Это вам ясно, миссис Стоун? Вы не сможете пользоваться средствами вашего мужа, пока завещание не будет официально утверждено в суде, а суд не состоится без свидетельства о смерти. Честно говоря, я не представляю себе, сколько это займет времени, ведь в округе Галливер игнорируют наши запросы.
 Сьюзен тоскливо посмотрела в окно. Ее охватило отчаяние от того, что приходится все это слушать.
 — Если бы средства были доступны, я послал бы в Канзас человека за бумагами и организовал доставку тела вашего мужа. Но как я уже заметил, вы не располагаете свободными деньгами для подобного предприятия.
 Сьюзен в замешательстве нахмурилась.
 — Но сенатор наверняка позаботился о нас. Нельзя ли воспользоваться этими средствами?
 Не поднимая головы, мистер Дюбейдж перебирал разложенные на коленях бумаги. К немалому удивлению Сьюзен, его суровое лицо приняло несвойственное ему смущенное выражение.
 — Увы, мне выпала неприятная обязанность уведомить вас, что сенатор Стоун оставил вам и вашему сыну всего лишь сорок долларов. — Поверенный оттянул пальцами воротничок. — Он распорядился, чтобы вы освободили дом через неделю после получения этого письма. С собой вы можете взять только те вещи, которые принадлежали вам до брака с капитаном Стоуном.
 — Прошу прощения? — Потрясенная, Сьюзен замерла в кресле, как черное изваяние. На губах ее застыла любезная полуулыбка. — Не могли бы вы…
 Мистер Дюбейдж неторопливо повторил свои слова.
 — Это какое-то недоразумение, — пролепетала Сьюзен неестественно пронзительным голосом. Она прижала руки к планкам корсета, чувствуя, что ей не хватает воздуха. — Отправляясь на Запад, Боуи оставил нас на попечение сенатора, и тот обещал заботиться о нас.
 — Сенатор Стоун не сомневался, что вы поймете соображения, которыми он руководствовался, принимая подобное решение.
 — Но я не понимаю! Я вообще ничего не понимаю! — Судорожно сцепив перед собой дрожащие руки, она смотрела на мистера Дюбейджа с видом утопающего, который потерял последнюю надежду. Ее зубы стучали, пальцы, казалось, превратились в ледышки.
 — Возможно, это письмо что-нибудь прояснит.
 Сьюзен уставилась на конверт кремового цвета, не сразу сообразив, что это такое. Ее мозг отказывался принять ту простую мысль, что их выкидывают на улицу.
 С самого начала сенатор держался отчужденно, не отвечая на попытки Сьюзен расположить его к себе. Он не позволил ей называть себя отцом, как она того желала. Но ведь сенатор дал обещание Боуи! Он принял Сьюзен и Нэйта в свой дом, доверил ей обязанности хозяйки, щедро обеспечивал ее и неизменно был любезен. Она отнесла его холодность на счет сдержанности. Сьюзен никогда не предполагала, что сенатор питает к ней такую глубокую неприязнь. Ей и в голову не приходило, что он способен прогнать ее и собственного внука из дома, который она привыкла считать своим.
 Ошеломленная тем, что была объектом такой ненависти, Сьюзен смотрела перед собой невидящим взором. Сердце ее неистово колотилось. Дрожащей рукой она держала письмо сенатора, но ей не удавалось сфокусировать на нем зрение.
 — Пожалуйста, я не могу… — прошептала Сьюзен. — Прошу вас, прочитайте мне его.
 Мистер Дюбейдж бросил на нее испытующий взгляд и сломал красную печать на конверте.
 — Вы уверены, миссис Стоун? Письма такого рода обычно носят личный характер.
 Сьюзен поднесла к носу флакон с нюхательной солью. Мысли ее пришли в полное смятение, и она, собрав последние силы, взмолилась о том, чтобы Бог избавил ее от этого кошмара.
 — Пожалуйста, прочтите мне письмо.
 Мистер Дюбейдж вынул из конверта два листочка, убористо исписанных четким почерком сенатора, и надел очки.
  «Миссис Стоун. 
  Выполняя обещание, данное сыну, я крайне неохотно предоставил вам и вашему незаконнорожденному ребенку имя и средства Стоунов. Теперь, когда мой сын мертв, я не могу позволить алчной авантюристке и далее пятнать имя Стоунов. Столь гнусный обман необходимо немедленно пресечь…» 
 Смертельно бледная Сьюзен жадно хватала ртом воздух.
 — Этого не может быть! — Она была сражена.
  «…Мне известно, что Боуи Стоун не отец вашего ребенка. Из расследования, проведенного по моему поручению, я выяснил, что мой сын встретил вас за неделю до того, как вы бессовестным образом женили его на себе. Через семь месяцев после этого брака родился ребенок, которого вам удалось внедрить в нашу семью. Полагаю, что именно ваш обман вынудил моего сына отправиться на Запад; видимо, по той же причине он предпочел не брать вас и вашего бастарда с собой на место службы. Обнаружив, что женился на безнравственной авантюристке, мой сын, вероятно, помутился в рассудке. Думаю, этим и объясняются недостойные поступки, которые привели его к смерти…» 
 — Боже мой! Невероятно! Мистер Дюбейдж, клянусь вам всем святым! Мой сын Натан — родной внук сенатора Стоуна!
 Поверенный продолжал читать, не глядя на нее.
  «…Пока мой сын был жив, я считал себя связанным обещанием принять вас в своем доме и обеспечить всем необходимым, хотя это и причиняло мне жестокую боль. То, что женщине подобного сорта предстоит унаследовать состояние моего сына, противоречит всем нормам морали. Но от меня вы не получите ничего. Я сойду в могилу, горько сожалея о том, что из-за доверчивости моего сына достойное и уважаемое имя досталось отродью другого мужчины и лживой, распущенной женщины. Требую, чтобы вы освободили мой дом в течение недели, взяв с собой только те вещи, которыми владели до того, как поймали в ловушку моего сына». 
 Глаза Сьюзен закрылись, и она соскользнула на пол.
 Сплетни были хлебом насущным для Вашингтона. По городу моментально разнеслась молва, что сенатор Стоун исключил из завещания жену своего опозоренного сына и выставил ее из дому.
 Никто из друзей и знакомых Сьюзен не откликнулся на ее отчаянные записки и мольбы. К середине недели она поняла, что Вашингтон пирует за дверями, отныне закрытыми для нее, и перемывает ей кости. Очевидно, никто не верил, что ее восьмифунтовый сын появился на свет преждевременно, и страх снова вернулся к Сьюзен. Теперь стало совершенно ясно, что ее приняли в обществе только благодаря влиянию сенатора. Лишившись его покровительства, она превратилась в персону нон грата.
 Измученная бессонницей, с покрасневшими от слез глазами, обезумевшая от тревоги, Сьюзен ходила взад и вперед по своей спальне, когда миссис Холстед объявила, что, откликнувшись на просьбу миссис Стоун, прибыл мистер Дюбейдж.
 — Вы должны мне помочь! — воскликнула она, входя в гостиную. — Я не знаю, что делать! Мне некуда идти и не к кому обратиться! Мистер Дюбейдж, умоляю вас, помогите мне!
 Поверенный нахмурился и отступил на шаг назад.
 — Мистер Джонс уведомил меня, что вы до сих пор не готовы покинуть дом сенатора. — Он смущенно кашлянул, наблюдая за тем, как молодая женщина мечется по комнате и заламывает руки. — Мне чрезвычайно неприятно, мадам, но, как поверенный сенатора, должен напомнить, что у меня осталось всего три дня, в течение которых вам придется подыскать себе другое жилье.
 Сьюзен рухнула в кресло и, разразившись рыданиями, уткнулась в носовой платок.
 — Я не могу содержать себя и сына на сорок долларов! Через неделю мы окажемся на улице! Умрем! Во имя милосердия, мистер Дюбейдж, умоляю вас, скажите, что мне делать!
 — Ну-ну, успокойтесь, — грубовато пробормотал мистер Дюбейдж. Вид плачущей женщины поверг его в полную растерянность. Ему хотелось поскорее оказаться где-нибудь подальше.
 — Никто не откликнулся на мои просьбы. Все двери в Вашингтоне закрылись передо мной! — Сьюзен смотрела на свои пальцы, нервно отрывавшие кружево от мокрого платка. — У меня никого нет, мистер Дюбейдж. Ни мужа, ни отца, ни семьи. Что делать? Куда идти? Подскажите мне, как спасти себя и сына. Умоляю вас, скажите, что делать!
 Он сказал первое, что пришло ему в голову:
 — Отправляйтесь на Запад, миссис Стоун.
 — На Запад? — Она уставилась на него полными слез глазами.
 — Простите за столь поспешный ответ. — Вздохнув, мистер Дюбейдж окинул удрученным взглядом ее тонкие черты и хрупкую фигуру. — Я не могу принимать за вас решения. — Он развел руками. — Все, что в моих силах, — это продлить на неделю ваше пребывание в доме сенатора, на что я иду крайне неохотно, поскольку это противоречит желаниям моего клиента. — Поверенный направился к двери. — Мне очень жаль, но я вынужден настаивать, чтобы вы с сыном освободили дом к концу следующей недели.
 Прежде чем удалиться, мистер Дюбейдж напомнил Сьюзен, что она должна сообщить ему свой новый адрес, куда он направит уведомление, если получит свидетельство о смерти ее мужа. Увидев, что он уходит, Сьюзен снова разразилась рыданиями.
 Выплакав все слезы и охрипнув от рыданий, она уронила голову на спинку кресла и начала обдумывать совет мистера Дюбейджа. Это было все, чем располагала сейчас Сьюзен. Собравшись с силами, она позвонила мистеру Джонсу, попросила его принести утренние газеты и разложила их на коленях.
 Отправиться на Запад. То немногое, что Сьюзен знала о новых территориях, не внушало ей желания познакомиться с ними поближе. Но она помнила, как офицеры, служившие в Вашингтоне, сетовали на то, что на границе мало женщин. На территориях, возможно, нет театров, оперы, шикарных ресторанов и модных променадов, но там более чем достаточно мужчин. А Сьюзен отчаянно нуждалась в мужчине, который придет ей на выручку и обеспечит ее будущее.
 Довольно быстро она нашла нужные страницы. Водя дрожащим пальцем по колонкам, Сьюзен просматривала одно за другим объявления. Их помещали жившие на границе мужчины в надежде найти жену или экономку. Все они были готовы оплатить дорожные расходы.
 Объявления привлекали и пугали Сьюзен. При мысли, что нужно ответить на одно из них, ей чуть не сделалось дурно. Переждав с закрытыми глазами, пока улягутся спазмы в желудке, она глубоко вздохнула и начала внимательно перечитывать объявления.
 Все они имели много общего. Подыскивая невесту или экономку, мужчины, как правило, хотели, чтобы женщина была крепкой, независимой, предприимчивой и жизнерадостной. Многие нуждались в женщинах, умеющих обращаться со скотом. Сьюзен сомневалась, что найдется женщина, наделенная всеми этими редкими достоинствами. Готовить она не умела, а значит, не отвечала главным запросам большинства мужчин. Не подходила Сьюзен и тем, кто искал женщин, готовых жить в отдаленных и уединенных местах. Даже мысль об этом повергала ее в ужас.
 Проведя два дня в колебаниях и тревоге, Сьюзен остановилась наконец на одном из объявлений:
  «Адвокат, фермер-поселенец, желающий вступить в брак, ищет образованную женщину. Предпочтение отдается крепким девушкам от двадцати до двадцати пяти лет, не боящимся тяжелой работы. В перспективе могу предложить небольшой дом и ферму. Дорожные расходы будут оплачены. Обращаться с ответом к Грэшему Харту, Оулз-Бьютт, территория Вайоминг». 
 Еще два дня Сьюзен носила объявление в кармане. Время от времени она доставала и с замиранием сердца перечитывала его. Только мистер Харт искал образованную женщину, да и сам он, судя по его объявлению, был не чужд некоторой учености. Правда, Сьюзен несколько смущала фраза о физическом труде и крепком телосложении. Ведь ей, стройной и хрупкой, никогда не приходилось делать ничего более обременительного, чем выбирать обеденное меню.
 Но поскольку адвокат наверняка принадлежит к числу наиболее влиятельных жителей города, он, конечно, может позволить себе нанять слуг для работы по дому. Оказавшись в безвыходном положении, Сьюзен быстро убедила себя, что упоминание о крепком сложении и тяжелом труде по ошибке затесалось сюда из предыдущего объявления.
 Сьюзен горько оплакивала свою судьбу. Просто невероятно, но ей придется выйти замуж за совершенно незнакомого мужчину, который живет в каком-то далеком, полудиком краю. Два часа она рыдала, металась, поносила и проклинала Боуи Стоуна за то, что покинул ее и обрек на такую участь. Если бы не Нэйт, она предпочла бы голодать на улицах Вашингтона, но не отдалась бы на милость незнакомца.
 Теперь же ей оставалось одно: ухватиться за единственную возможность выжить.
 На следующий день миссис Стоун и миссис Холстед отбыли в карете сенатора на телеграф. Сжимая в руках флакон с нюхательной солью, Сьюзен отправила телеграмму мистеру Грэшему Харту в Оулз-Бьютт, Вайоминг, и, понурив голову, присела в ожидании ответа. Она отчаянно молила Бога, чтобы мистер Харт согласился принять ее, поскольку не имела другого шанса выжить. Вместе с тем в душе Сьюзен страстно надеялась, что он уже нашел невесту и откажет ей.
 Наконец получив телеграмму, она вскрыла ее дрожащими руками и прочла:
  «Мисс Стоун, Вашингтон точка сядьте на поезд в Денвере, затем отправляйтесь дилижансом до форта Вашаки точка там сделайте пересадку на дилижанс до Эбан-Коннерс-Уинд-Ривер точка оператор телеграфа выдаст вам билеты необходимые для проезда точка жду вашего прибытия точка Грэшем Харт, Оулз-Бьютт, территория Вайоминг конец сообщения». 
  — О Боже! — прошептала Сьюзен. Телеграмма выпала из ее ослабевших пальцев, в глазах застыли страх и отчаяние.
 — Я выхожу замуж.
 Миссис Холстед поджала губы, бросив взгляд на траурные одежды Сьюзен. Всем своим видом она порицала молодую женщину. Однако, увидев даты на билетах Сьюзен, миссис Холстед с долей сочувствия заметила, что времени в обрез и надо срочно укладывать вещи.
 — Но, миссис Холстед, он не прислал билеты для Нэйта! — Не умея улаживать досадные недоразумения, Сьюзен не представляла себе, как решить эту проблему.
 Миссис Холстед задумчиво посмотрела на нее.
 — Поскольку Нэйт еще совсем крошка, можете держать его на руках. Ему не нужен билет.
 Через два утомительных дня, подавленная, испуганная и растерянная, Сьюзен сидела, прижимая к себе сына, в поезде, увозившем их на Запад.




 Глава 6


 Трехнедельное путешествие обернулось сущим кошмаром. Так как мистер Харт не удосужился снабдить их билетами в спальный вагон, Сьюзен и Нэйт спали на жестком деревянном сиденье поезда, трясясь и подпрыгивая, дыша сажей и едким дымом. По ночам Сьюзен думала, что к утру они замерзнут, а днем задыхалась в душном, прокуренном вагоне, пропитанном кислым запахом немытых тел.
 Поскольку мистер Харт не счел нужным обеспечить их деньгами на непредвиденные расходы, Сьюзен пришлось тратить свои быстро таявшие средства и покупать еду на промежуточных станциях. Эти убогие селения, разбросанные на бескрайних просторах, свидетельствовали о варварской деятельности человека и низменных свойствах его натуры — жадности и бессердечии. Возмутительно дорогая еда всегда была жирной и холодной, и если не пережаренной, то полусырой. Чая не было и в помине, а бурда, выдаваемая за кофе, походила на жидкую грязь. Молоко, купленное для Нэйта, многократно процеженное и разбавленное водой, не имело ничего общего с исходным продуктом.
 Сьюзен мечтала о дне отдыха в Денвере, надеясь хоть немного прийти в себя после изнурительного путешествия, но между прибытием поезда и отправлением почтовой кареты, на которой предстояло следовать дальше, было не более четырех часов. Когда, сдерживая слезы и шатаясь от усталости, Сьюзен добралась до почтовой станции, у нее в запасе оставалось лишь несколько минут.
 Мучительная поездка в дилижансе, рассчитанном на девять человек, оказалась во сто крат ужаснее, чем предполагала Сьюзен. Грязные, дурно пахнущие пассажиры бранились и яростно сражались за каждый дюйм свободного пространства. Ящики и мешки с почтой постоянно падали на Сьюзен. При каждом толчке дилижанса попутчики наваливались на нее, нередко сплевывая табачную жвачку на подол ее платья. Через несколько часов пути Сьюзен уже казалось, что Нэйт весит не меньше тонны. Когда ночью она выбиралась из дилижанса, на ней не оставалось живого места. Слишком измученная, Сьюзен не могла взять в рот отвратительную пищу, предлагавшуюся во время ночных остановок. Спальные принадлежности повергли ее в ужас. Поскольку спать на грязных простынях в кишевших паразитами постелях было немыслимо, она проводила ночи, сидя у очага со спящим на коленях Нэйтом, и смотрела перед собой невидящим взором.
 За это время Сьюзен открыла для себя нечто такое, о чем прежде не догадывалась: ее трехлетний малыш оказался на редкость энергичным и беспокойным. Она всем сердцем тосковала по няне Гэсси. Чем можно занять скучающего ребенка? Или удержать его, когда ему хочется скакать по проходу движущегося поезда? Как успокоить ребенка, плачущего по ночам? Почему никто не предупредил ее, что трехлетняя кроха способна внезапно исчезнуть? Не подозревала она и о том, что маленькие мальчики не выносят умываться. Так или иначе, но обожаемый сын вымотал ей все нервы и истощил терпение. Слушая его бесконечную болтовню, Сьюзен готова была на все, только бы он на секунду замолчал.
 Наконец дилижанс замедлил ход и остановился, и Сьюзен услышала, как кучер выкликнул то, чего она с нетерпением и страхом ждала:
 — Оулз-Бьютт! Те, кто следует в Джексон, должны вернуться сюда через двадцать минут.
 Во рту Сьюзен пересохло, а сердце гулко забилось. Секунду она не могла сдвинуться с места, затем лихорадочно поправила сбившуюся шляпку, разгладила помятую накидку и попыталась привести Нэйта в порядок.
 — Не дергайся, малыш. Мама причешет тебе волосики и вытрет личико. — Она поплевала на платок и вытерла ему подбородок. Нэйт же извивался и бешено сопротивлялся.
 — Мы уже приехали? — спросил он, изнемогая от усталости и скуки.
 — Да, дорогой, — прошептала Сьюзен, наблюдая за тем, как пассажиры покидают тесное пространство переполненного дилижанса. — А теперь постарайся хорошо себя вести. Мы должны произвести благоприятное впечатление на мистера Харта. Это очень важно. Не ерзай и не глазей на него, как бы он ни выглядел и что бы ни сказал. Говори только когда к тебе обратятся. Будь паинькой, если любишь свою маму. — Она чмокнула его в щечку и, выбравшись вслед за сыном из дилижанса, шагнула в снег, точнее, в грязное месиво, удобренное табачной жвачкой и замерзшим лошадиным навозом.
 Было так холодно, что изо рта вырывался пар и яркий румянец расцвел у нее на щеках. Увидев гряду заснеженных горных вершин, острые пики которых вонзались в хмурое небо, Сьюзен ахнула. Неужели все это не плод ее воображения? Величие гор Вайоминга поразило ее.
 Сьюзен перевела взгляд на Оулз-Бьютт, и сердце ее болезненно сжалось. Главная улица утопала в грязи и снегу, по обеим сторонам тянулись уродливые прямоугольные фасады некрашеных зданий. Она видела фургоны, повозки, обтянутые шкурами, однолошадные двуколки, но ни одного приличного экипажа. На глаза ей попалась только одна женщина в латаном пальто, вышедшем из моды лет десять назад. Испуганно озирая унылые ряды домов, Сьюзен ощущала свинцовую тяжесть на душе.
 — Этот весь ваш багаж, мэм?
 Она обернулась, чтобы пересчитать коробки, сваленные рядом с сундуком, и рассеянно кивнула. Взяв Нэйта за руку в крошечной рукавичке, Сьюзен, осторожно ступая, пробралась через грязный снег к своему сундуку. Она лихорадочно обдумывала, хватит ли ей денег, чтобы совершить в той же карете обратный путь в Вашингтон.
 Из отеля позади нее выскочил мужчина и окликнул кучера. Сьюзен судорожно проглотила комок в горле и сжала руку Нэйта. Шестое чувство подсказывало ей, что это ее будущий муж.
 Она сразу заметила, что Грэшем Харт намного ниже Боуи Стоуна: его рост составлял не более пяти футов и шести дюймов. На нем были очки в железной оправе, но он казался моложе, чем полагала Сьюзен, — лет тридцати с небольшим. Темный суконный костюм и пальто, давно вышедшие из моды, лоснились, однако благодаря хорошему покрою ладно сидели на нем. Надетая чуть набекрень шляпа придавала ему молодцеватый вид. Если бы не толстые перчатки и теплые ботинки, Грэшем Харт вполне сошел бы за одного из тех молодых людей, что сновали по улицам больших городов, выполняя самые разнообразные поручения.
 — Я жду молодую даму, — обратился он к кучеру. Его взгляд, скользнув по Сьюзен и Нэйту, остановился на двух ее попутчиках, садившихся в карету. — Может, мисс Стоун опоздала к отправлению? Или отошла куда-нибудь?
 Кучер указал пальцем через плечо.
 — Ничего не слышал о мисс Стоун, но миссис Стоун и ее сын вон там.
 Когда мистер Харт повернулся к ней, Сьюзен увидела, что глаза у него темные, так же как усы и коротко остриженные волосы. Она поняла, что мистер Харт далеко не красавец: нос слишком выдается, челюсть слишком массивная, глубокие морщины прорезали лоб над густыми бровями. Но в целом лицо у него было приятное и, пожалуй, даже доброе. Сьюзен искренне надеялась, что морщинки вокруг глаз свидетельствуют о смешливости, а не о вспыльчивости нрава.
 Он заморгал и уставился на Сьюзен так, будто не верил своим глазам. Потом, медленно обведя взглядом ее черный дорожный костюм, задержался на личике робко взиравшего на него Нэйта. Посмотрев на сундук, на коробки, сваленные у ног Сьюзен, Харт встретился с ее встревоженными глазами.
 — Мистер Харт? — Голос Сьюзен задрожал, как у маленькой девочки. — Я Сьюзен Стоун, а это мой сын Натан Стоун.
 — Мама, не жми так сильно ручку, — взмолился Нэйт.
 — Видимо, произошла ошибка, — вымолвил наконец мистер Харт. — Я имел в виду девушку. Незамужнюю. Я написал, что мне не подходит женщина с детьми, и в телеграмме не упоминалось о ребенке.
 — Я вдова, мистер Харт.
 — Теперь я вижу, миссис Стоун. — Он присел на корточки и заглянул Нэйту в лицо. — Держи монетку, сынок. Сбегай в отель и попроси у миссис Алдер кусочек ее знаменитого пирога. Нам с твоей мамой нужно поговорить наедине.
 Нэйт вопросительно взглянул на Сьюзен, и она, молча кивнув, посмотрела ему вслед. Когда мальчик скрылся в отеле, Сьюзен повернулась к Грэшему Харту:
 — Я понимаю, что поступила неправильно, не упомянув о сыне, но боялась, что вы мне откажете из-за ребенка.
 — Зимой я занимаюсь юридической практикой, миссис Стоун, а эта профессия, как известно, требует тишины и покоя. Лето я провожу на своей ферме за городом, где строю дом. В моей жизни нет места ребенку. У меня нет ни времени, ни терпения, необходимых для воспитания резвого мальчугана. У меня нет ни опыта общения с детьми, ни желания приобрести его в данный момент.
 Сьюзен, заломив руки, не сводила с него умоляющих глаз.
 — Нэйт — очень спокойный ребенок и прекрасно себя ведет. Я присмотрю за тем, чтобы он не беспокоил вас и не мешал вашим занятиям. Поверьте, с ним не будет никаких проблем.
 Между тем кучер щелкнул кнутом по спинам лошадей, карета тронулась и, набирая скорость, двинулась вниз по Мейн-стрит в сторону далеких гор.
 — Скажите, давно ли вы овдовели, миссис Стоун?
 — Мой муж умер девять недель назад.
 — Девять недель! — Пораженный, мистер Харт приподнял брови.
 Сьюзен закусила губу и вспыхнула от смущения.
 — Я знаю, что неприлично так скоро снова выходить замуж, но у меня не было выхода.
 Харт присмотрелся к ее шляпке и накидке. Грязная и измятая за время путешествия, одежда явно была дорогой и хорошего покроя.
 — Глядя на вас, не подумаешь, что ваш муж бедствовал.
 — Мой муж был капитаном в девятом кавалерийском полку, но он… — Сьюзен запнулась. Несмотря на холод и нервную дрожь, Сьюзен сознавала, что рассказывать об обстоятельствах гибели Боуи преждевременно. — По причинам, пока не совсем ясным, мы с сыном остались без средств к существованию. — Это признание далось ей с трудом. Она сжала в руках модную плетеную сумочку и кивнула на сундук и коробки. — То, что вы видите, — это все, чем я владею в этом мире.
 — Понимаю. — Раскачиваясь на каблуках, Харт мрачно смотрел на гряду гор, затянутых пеленой облаков. — Позвольте взглянуть на ваши руки, миссис Стоун? — попросил он после продолжительной паузы.
 — Простите?
 — Ваши руки. Не могли бы вы снять перчатки?
 Озадаченная подобной просьбой, Сьюзен тем не менее выполнила ее и тут же почувствовала промозглый холод. Мистер Харт подошел, внимательно осмотрел гладкие белые ладони Сьюзен и, отступив назад, покачал головой.
 — Простите меня за прямоту, но эти руки никогда не знали физического труда. Сомневаюсь, что вам приходилось скрести полы, миссис Стоун, или стирать белье. Едва ли вы хоть раз в жизни принесли ведро воды, забили гвоздь или подняли утюг.
 Сьюзен, наконец догадавшись, в чем дело, поспешно натянула перчатки.
 — Я играю на фортепьяно, — тихо сказала она. — Немного рисую и умею изящно вышивать, могу принимать гостей и вести большой дом.
 — Это весьма похвально, но здесь граница. У меня нет пианино, и я не устраиваю приемов. Мне нужна жена, способная справиться со старой, негодной плитой, способная содержать в порядке мой дом и контору зимой, а летом помогать на строительстве дома.
 — Я научусь, — с отчаянием проговорила Сьюзен, судорожно сцепив кисти рук. — Я научусь делать все, что вы пожелаете, мистер Харт.
 Он покачал головой.
 — Мне очень жаль. Я не могу жениться на женщине, лишь два месяца назад потерявшей мужа. В мои планы совсем не входит иметь жену, не умеющую убирать, стирать, гладить и вообще делать что-нибудь полезное. Боюсь, вы напрасно предприняли это утомительное путешествие. Я бы посоветовал вам вернуться к семье.
 Приподняв шляпу, он повернулся и направился к Мейн-стрит.
 — Мистер Харт! — Конвульсивно сглотнув, Сьюзен кинулась за ним. — Умоляю вас! У меня нет ни семьи, ни денег, и мне некуда идти. Я приехала к вам, и вы не можете вот так бросить меня. Прошу вас, сэр, помогите мне!
 Харт обернулся.
 — Вы приехали в Оулз-Бьютт, утаив правду, миссис Стоун. И я не считаю себя обязанным обеспечивать ваше существование в будущем. Сожалею, что вы попали в подобную ситуацию, но вовсе не должен заботиться о вас и вашем сыне. — Увидев слезы в ее голубых глазах, Харт поджал губы. — Я не требую, чтобы вы вернули расходы на дорогу. Но это все, что я могу для вас сделать, миссис Стоун. Наши отношения на этом заканчиваются. — Он снова приподнял шляпу и, не обращая внимания на то, что она снова и снова окликает его, не оглядываясь, пошел прочь.
 Плечи Сьюзен поникли, и она закрыла лицо руками. Сьюзен смутно сознавала, что подол ее платья вымок и пропитался грязью, шляпка сбилась, волосы упали на лицо. С пугающей четкостью она поняла, что они с Нэйтом оказались совсем одни в забытом Богом месте и не имеют возможности выбраться отсюда, а также надежды на то, что кто-то придет им на помощь. Сьюзен безнадежно смотрела невидящими глазами на первые снежинки, предвещавшие снегопад, и не знала, что делать дальше.
 — Эй, вы там… миссис Стоун! — Рука Сьюзен скользнула по лицу к губам. Она обернулась и увидела высокую сухопарую женщину в белом фартуке, стоявшую в дверях единственного в городе отеля. — Войдите внутрь, пока до смерти не окоченели. — Женщина поманила ее рукой. — Ваш сын зовет вас, такой шум поднял. Я миссис Алдер, вдова, как и вы, — сообщила она, разглядев сквозь снег траур Сьюзен. Выпрямившись, миссис Алдер крикнула в глубину дома: — Фред, занеси в дом вещи миссис Стоун. Миссис Стоун? Да входите же, пока ваш подол не примерз к снегу.
 Раскрасневшись от пережитого унижения, Сьюзен размышляла о том, много ли слышала миссис Алдер из ее разговора с мистером Хартом. Сьюзен вся дрожала от холода, а душа ее, казалось, заиндевела. Измученная до предела, она забыла о гордости, приподняла подол платья и медленно пошла к дому, переступая через замерзающие лужицы табачных плевков.
 Миссис Алдер помогла Сьюзен подняться на крыльцо и укрыться под его козырьком от повалившего снега.
 — Отнеси вещи миссис Стоун в комнату номер три, — велела она долговязому подростку с таким же узким лицом и ярко-рыжими волосами, как у нее самой. — Ваш мальчуган на кухне, — пояснила миссис Алдер, проводя Сьюзен через небольшую уютную гостиную мимо регистрационного стола. — Самое теплое местечко в доме. Сейчас заварю свежий кофе, да и печенье осталось после ленча. Давайте-ка сюда накидку и шляпу. Пусть подсохнут.
 Сьюзен молча выполняла все, что требовала миссис Алдер.
 Кухня, просторное, теплое помещение в задней части дома, оказалась первой чистой комнатой, которую Сьюзен видела с начала своего путешествия. Над плитой висели чугунные кастрюли и сковородки, вдоль стен тянулись полки, заставленные керамической посудой. Здесь восхитительно пахло сдобными пирогами и настоящим кофе.
 Нэйт спал, свернувшись калачиком на скамье. Рядом стоял пустой стакан из-под молока и тарелка с крошками пирога. Миссис Алдер укрыла его толстым полотенцем и откинула со лба темные кудри.
 — Такой вежливый малыш. Так и сыплет «пожалуйста» да «спасибо». Присаживайтесь за стол, миссис Стоун. Не успеете и глазом моргнуть, как я соображу вам что-нибудь поесть.
 — Я… я не хочу есть, — пролепетала Сьюзен, вспомнив, как мало у нее денег, и не ведая, на сколько дней их придется растянуть. — Но если можно, я бы не отказалась от чашечки кофе. — Закрыв глаза, она стиснула руки и откинулась назад на деревянном стуле, пока миссис Алдер не поставила перед ней сверкавшую от чистоты, тяжелую керамическую кружку с дымящимся кофе.
 — Так вот. — Миссис Алдер, налив себе кофе, расположилась за столом напротив Сьюзен. — Следующая карета будет не раньше чем послезавтра. Ужинать в такой буран вряд ли кто заявится, так что вам самое время рассказать свою историю. — На коленях у нее появилась корзинка со штопкой, и игла замелькала в ее руках, когда она начала пришивать заплатки к протертым локтям и порванным коленкам.
 Тепло разморило Сьюзен, горячий кофе отогрел изнутри. Ей хотелось свернуться на скамейке, как Нэйт, и спать, спать и спать до тех пор, пока судьба снова не проявит к ней благосклонность.
 Она быстро заморгала, не поднимая глаз от кружки.
 — Мой муж умер, затем через неделю скончался тесть. Мне было не на что жить и некуда идти. Поэтому я ответила на объявление в газете и приехала сюда, чтобы выйти замуж за мистера Харта, но он отказался жениться на мне, так как я вдова, да и из-за Нэйта. К тому же я не умею готовить, стирать, гладить и вообще делать что-нибудь полезное.
 — Ну и ну, — вздохнула миссис Алдер. — Сдается мне, вы попали в переделку. Что же собираетесь делать?
 Паника вспыхнула с новой силой, и кофе показался Сьюзен безвкусным.
 — Не знаю, — еле слышно прошептала она. — Может, в Оулз-Бьютт есть другие мужчины, которым нужна жена?
 — Полно! — Не успела Сьюзен приободриться, как миссис Алдер покачала головой. — Территории совсем не похожи на штаты, миссис Стоун. Здесь мужчине нужна женщина, способная тянуть лямку наравне с ним да еще выполнять чисто женские обязанности. У мужчин на Западе много надежд, но мало денег. Они полагают, что жена способна одна везти воз, в который мужчина нгг востоке запряг бы дюжину женщин. Что касается вашего сына, то, если бы маленький Нэйт был постарше и мог работать, с ним не возникло бы проблем. И еще: будь вы замужем за кем угодно, а не военным, ваше недавнее вдовство также не стало бы помехой. Но здесь, на Западе, каждый знает, что обязан своей землей и безопасностью храбрым солдатам, сражающимся с дикарями. Ни один мужчина в Вайоминге не женится на вдове военного, пока не пройдет положенный срок траура.
 — Значит, у меня нет никакой надежды.
 — Надежда всегда есть, миссис Стоун. Но вы встретите серьезные препятствия, если попытаетесь искать здесь мужа.
 Сьюзен уставилась в кружку и переключила свой усталый мозг на самую животрепещущую проблему:
 — Сколько стоит проживание в вашем отеле?
 — Доллар в день. Сюда входит завтрак и ужин каждый день, кроме воскресенья. В воскресенье полагается дополнительная плата. Стирка, починка и утюжка также за дополнительную плату.
 Сьюзен сосредоточилась. Если тратить доллар в день, отказаться от ленча, не есть в воскресенье, не тратить ничего сверх положенного, то они с Нэйтом могут прожить в отеле девятнадцать дней, прежде чем Алдеры выкинут их на улицы Оулз-Бьютта. Или можно купить билеты на почтовую карету до Колорадо и появиться в Денвере с семью долларами в кошельке.
 Впрочем, не все ли равно, где голодать и погибать от холода — на улицах Денвера или здесь, в Оулз-Бьютте.
 Низко склонив голову, она сморгнула слезы, теперь почти не просыхавшие.
 — Так тяжело остаться без мужчины, на которого можно положиться и который скажет, что делать!
 — И не говорите. Я до сих пор ежечасно вспоминаю своего Генри.
 Сьюзен вскинула голову:
 — Вы сами управляетесь с отелем? Без мужчины?
 Миссис Алдер пожала плечами.
 — Сын Фред помогает, да и дочь Хетти. Иногда приходится трудно, но пока справляемся. В Оулз-Бьютте теперь уже двести тридцать душ. Население растет, и когда-нибудь этот отель будет чего-то стоить. Будущее не застанет меня врасплох, — добавила она не без гордости.
 Сьюзен с изумлением смотрела на нее.
 — Вы сами заботитесь о своем будущем? Без мужчины?
 — Иногда у женщины нет другого выхода.
 — А вы не думали о том, чтобы снова выйти замуж?
 — Фу ты, конечно, нет. Ни один мужчина в Оулз-Бьютте и в подметки не годится моему Генри. — Лицо миссис Алдер, изрезанное лучиками морщин, смягчилось. — Я никогда не была такой хорошенькой, как вы, миссис Стоун. Но мой Генри всегда говорил, что у меня глаза олененка и красивые волосы. — Она коснулась узла волос на шее. — Так. Чем бы таким вам заняться, чтобы заработать на жизнь для себя и малыша?
 Сьюзен опустила глаза.
 — Я выросла в окружении слуг. И до тех пор пока не оказалась в поезде, идущем на Запад, ни разу сама не одевалась и не причесывалась. — Сьюзен подняла вверх ладони. Всю свою жизнь она мазала руки кремом, прятала их от солнца и непогоды, гордилась формой ногтей и гладкой, безупречной кожей. Здесь, в Вайоминге, Сьюзен с горечью поняла, что ее руки едва ли покажутся красивыми. Здесь предпочитают мозоли.
 Глаза миссис Алдер недоверчиво расширились, и игла застыла в руке.
 — Никогда не встречала женщину, не умеющую причесываться и одеваться. Боюсь, это осложняет дело. И без лишних слов ясно, что готовить и стирать вы тоже не умеете. А жаль. Женщина не останется без куска хлеба, если возьмется за старку, особенно в таком месте, как это. Мужчина охотно заплатит, чтобы при случае отведать домашнего пирога или переодеться в чистое.
 Мягким движением миссис Алдер поставила Сьюзен на ноги.
 — Что вам сейчас нужно, так это хорошенько выспаться. Берите своего мальчугана и идите наверх. Утром все выглядит не так мрачно.
 Поскольку никто не предложил отнести Нэйта наверх, Сьюзен сделала это сама. Она с трудом взбиралась по лестнице со спящим сыном на руках, волоча за собой мокрый подол платья.
 Миссис Алдер отвела им комнату с высоким потолком и веселыми обоями с узором из пышных роз. Было довольно холодно, но простыни на кровати оказались восхитительно чистыми и похрустывали от крахмала. Сьюзен раздела Нэйта, сняла с себя выпачканную в дороге одежду, расстегнула корсет и как подкошенная рухнула на постель рядом с сыном.
 Когда через двенадцать часов она проснулась, Нэйта в комнате не было. Встревоженная, Сьюзен вскочила с кровати, наспех оделась и бросилась вниз, придерживая дрожащими руками лиф платья.
 — Где мой сын? — закричала она, чуть не налетев на миссис Алдер, которая, стоя на четвереньках, драила перила лестницы.
 — Я отправила Фреда к кузнецу починить утюг. Нэйт увязался за ним. Маленький плутишка заявил, что вы ему разрешили.
 Сьюзен опустилась на нижнюю ступеньку и уронила голову на руки. Если с Нэйтом что-то случится, она этого не переживет.
 — Я чувствую себя такой никчемной и подавленной. И знаете, что хуже всего? — Сьюзен понимала, что жаловаться и пускаться в откровения с кем-либо, кроме членов семьи, дурной тон, признак низкого происхождения, но слова просто полились из нее. — Я постоянно думаю о своем муже и временами просто ненавижу его за то, что он умер и оставил нас. Вот это хуже всего. А потом меня мучает совесть из-за того, что плохо думаю о покойнике. От этого я злюсь еще больше и снова начинаю ненавидеть его. Как он мог так поступить с нами? — Сьюзен ударила кулаком по ступенькам. — Как мог покинуть нас и заставить страдать?
 Миссис Алдер бросила в ведро жесткую щетку, откинула с лица прядь рыжих волос и задумчиво посмотрела на Сьюзен.
 — Похоже, вы не слишком верите в себя, миссис Стоун.
 Сьюзен изумленно уставилась на нее и рассмеялась. Она сама поразилась тому, как горько прозвучал ее смех.
 — Разве это не очевидно, миссис Алдер? Без мужчины я ничто. Мне нужен муж, который заботился бы обо мне и руководил мной. Сама я не способна ни на что. Я не умею принимать решения, справляться с трудностями и даже не в состоянии спасти собственного сына.
 — Фу-у. Вы недооцениваете себя. Вы куда сильнее, чем вам кажется, миссис Стоун. Впрочем, это заблуждение свойственно всем женщинам.
 — Едва ли. Я совершила только один смелый поступок, но это было тысячу лет назад.
 — Разве вы не приехали на Запад? — мягко спросила миссис Алдер. — Что, по-вашему, сказали бы ваши шикарные друзья — там, на востоке, — о женщине, которая забралась так далеко, да еще с трехлетним малышом в придачу? Конечно, сейчас все проще, чем было в те времена, когда мы с Генри приехали сюда, но все равно иначе как отчаянным предприятием это не назовешь. И все же вы справились без помощи мужчины, верно?
 Сьюзен озадаченно моргнула и выпрямилась.
 Позже, уложив Нэйта спать после обеда, Сьюзен набросила накидку и вышла на крыльцо отеля, чтобы получше рассмотреть Оулз-Бьютт.
 Унылые деревянные строения, тянувшиеся вдоль главной улицы, оскорбляли ее утонченный взор, как и убогие домишки, теснившиеся на соседних улочках. По-прежнему было ветрено, и Сьюзен предположила, что для Оулз-Бьютта это обычное явление.
 Но когда она подняла глаза, великолепие и дикая красота Титонских гор наполнили ее благоговением. Сложив ладонь козырьком, Сьюзен долго смотрела, как ветер кружит снежные вихри на фоне сверкающего неба и суровых гор, высившихся на горизонте с начала времен. Ничто не властно над ними. Осознав это, она прониклась их Силой, безмятежностью и величием.
 Внезапно в груди у нее словно развязался тугой узел. В самый черный момент своей жизни пораженная Сьюзен ощутила покой и робкую надежду. Ее мысли вернулись к словам миссис Алдер.
 Бог свидетель, она действительно сама приехала на Запад. Одна, без чьей-либо помощи. Глаза Сьюзен расширились от изумления, искорка гордости вспыхнула в душе.
 Слишком занятая своей бедой, она предалась страху и жалости к себе, поэтому не оценила всю грандиозность затеянного ею предприятия, Сьюзен слишком волновалась, чтобы обдумать свои действия. Но миссис Алдер права. Она, Сьюзен Стоун, совершила нечто невероятное. У нее перехватило дыхание, когда она осознала это.
 Зернышко надежды пустило корни в груди Сьюзен. Неужели она и в самом деле обладает качествами, о которых даже не подозревает? Если так, то у нее есть восемнадцать дней, чтобы выяснить, какие это качества, прежде чем кончатся деньги.
 Последняя мысль уничтожила без остатка крохотные ростки оптимизма.




 Глава 7


 Тяжелые хлопья мокрого снега медленно кружились за ажурными занавесками на окнах столовой миссис Алдер. Время от времени угловая печь начинала весело потрескивать и пощелкивать, как бы вторя приглушенным голосам посетителей, коротавших воскресный вечер за трапезой и беседой.
 Сьюзен сидела в углу спиной ко всем, сложив на коленях руки, и наблюдала, как Нэйт гоняет по тарелке свой ужин и взахлеб рассказывает о животных, которых видел в Оулз-Бьютте. Кусочки жареной свинины плавали в картофельном пюре, сдобренном густым сметанным соусом. Сьюзен прикусила губу, опасаясь лишний раз напомнить сыну, что нужно съесть все до последней крошки, поскольку за воскресную еду полагается дополнительная плата.
 — Миссис Стоун?
 Услышав голос мистера Харта, Сьюзен встрепенулась и оторвалась от грустных размышлений о том, сколько еды она извела понапрасну в течение своей жизни.
 Грэшем Харт стоял рядом с их столом, теребя в руках шляпу. Разделенные прямым пробором волосы темными завитками падали на лоб, касаясь оправы очков. На нем был все тот же лоснящийся суконный костюм, в котором он встречал их карету, и накрахмаленная рубашка с потертым от долгой носки воротничком.
 — Привет, юноша. — Мистер Харт улыбнулся Нэйту, и Сьюзен с удивлением отметила, что у него чудесная улыбка. Черты лица смягчились, лучики морщин разбежались в уголках глаз. Линия усов изогнулась, открыв полную нижнюю губу.
 — Я слышал, ты вчера чуть не поймал поросенка миссис Стивенсон.
 Нэйт радостно рассмеялся.
 — Да, сэр. — Он рассказал бы подробно об этом необыкновенном приключении, сопровождавшемся купанием в грязи, если бы не предостерегающий взгляд матери.
 — Если позволите, миссис Стоун, я присоединюсь к вам с чашечкой кофе и пирогом.
 Щеки Сьюзен порозовели, руки в нерешительности дрогнули. Несколько недель назад она, возмущенная подобной дерзостью, не задумываясь, осадила бы его ледяным взглядом. Но это был Запад, и Сьюзен быстро усваивала, что здесь свои правила поведения.
 — Как угодно, мистер Харт, — натянуто вымолвила она и, не удержавшись, добавила: — Должна признаться, ваша просьба несколько озадачивает меня. Мне казалось, что наши отношения закончены.
 Он нервно подергал воротничок рубашки и нахмурился:
 — Я полагал, что вы уедете со следующей каретой. Но поскольку вы не… довольно сложно прекратить всякие отношения в городке размером с Оулз-Бьютт.
 Оба вздрогнули, когда Хетти Алдер вдруг появилась возле их стола. Перебросив через плечо косу, она улыбнулась Нэйту и потрепала его по руке.
 — Ма делает карамельки на кухне. Хочешь попробовать?
 Прежде чем Сьюзен успела возразить, Нэйт сорвался со стула и помчался на кухню. Хетти вприпрыжку последовала за ним. Сьюзен украдкой бросила голодный взгляд на оставшуюся на тарелке еду и стиснула зубы. Если бы мистера Харта не было рядом, она бы охотно доела ужин Нэйта.
 Миссис Алдер подошла к ним с кофейником свежезаваренного кофе и так невинно улыбнулась Сьюзен, будто не имела никакого отношения к тому, что Хетти весьма кстати увела Нэйта.
 — Еще кофе?
 — Мне понадобится другая чашка, свою я оставил за моим столом, — сказал мистер Харт. — Не принесете ли нам того пирога из черемухи, что подавали мистеру Весселу?
 — Я не голодна, — поспешно проговорила Сьюзен. — Мне не нужен пирог.
 Грэшем Харт посмотрел на тарелку Нэйта и одинокую чашку кофе, стоявшую перед ней.
 — Я заплачу за два куска, — обратился он к миссис Алдер, хотя Сьюзен заподозрила, что на самом деле его слова предназначаются ей. — Если миссис Стоун не захочет, я съем ее кусок.
 — Вам не следовало этого делать, — покраснев от смущения, прошептала Сьюзен, когда миссис Алдер отошла. — Вы же ясно дали мне понять, что не считаете себя ответственным за меня и моего сына.
 — Я не изменил своего решения. Это обычная вежливость, а не одолжение. — Некоторое время они молчали. — Я обдумал нашу ситуацию, миссис Стоун. Пожалуй, мы оба виноваты. Мне следовало дать более точное объявление.
 — Я бы никогда не ответила на него, если бы вы исключили вдов с детьми.
 — А почему вы все-таки ответили, миссис Стоун? — Откинувшись назад, мистер Харт подождал, пока миссис Алдер поставила перед каждым из них по солидному куску пирога с расплавившейся пенкой сыра сверху. — То есть почему выбрали из всех объявлений мое?
 Сьюзен заметила, что из всех мужчин в комнате только Грэшем Харт положил салфетку на колени, а не заткнул ее за воротник рубашки.
 — Вы упомянули образование. Возможно, у меня нет других достоинств, мистер Харт, но читать я умею. У меня были замечательные учителя, и я посещала школу миссис Хевер-шем для благородных девиц, — сухо сообщила она, но тут же сжалась от стыда, поскольку ее изголодавшийся желудок громко заурчал. Сьюзен стоило немалых усилий изящно откусывать от пирога маленькие кусочки, а не проглотить его в три приема. — К тому же вы адвокат, и я полагала, что вы в состоянии предложить мне более привычный образ жизни, чем фермер или владелец ранчо.
 Мистер Харт нахмурился.
 — Поверьте, мне небезразлично, что с вами будет. Я сожалею, что вы попали в такое положение, но не считаю себя в ответе за это.
 — В таком случае зачем вы хотели меня видеть?
 — Я вовсе не хотел вас видеть, — натянуто возразил он. — Уже четыре года я каждое воскресенье ужинаю у миссис Алдер. — Мистер Харт бросил взгляд на стол перед окном, за которым обычно сидел. — То, что мы встретились, — чистая случайность. Мне показалось невежливым находиться в одной и той же комнате и не общаться. Положение, конечно, щекотливое, но нельзя же отрицать, что мы знакомы.
 — А-а.
 На какое-то мгновение у Сьюзен вспыхнула трепетная надежда, что он передумал и готов жениться и спасти ее. Она начала убеждать себя, что в его карих глазах светится доброта, а выдающийся вперед нос имеет благородные пропорции и свидетельствует о сильном характере.
 — Миссис Стоун, мне не хотелось бы, чтобы вы заблуждались на мой счет. Я не считаю, что обязан обеспечивать вас. — Мистер Харт наблюдал, как она, закрывая глаза, задерживает во рту кусочки пирога, прежде чем проглотить. Подумав, он пододвинул к ней свою тарелку. — Я не так голоден, как мне казалось.
 Сьюзен с ужасом уставилась на него, униженная тем, что ее голод столь очевиден.
 — Нет, благодарю вас, — холодно бросила она, стараясь не смотреть на предложенный кусок. Сьюзен почти ощущала, как тает во рту сыр, чувствовала сладкий привкус ягод.
 — Я хотел бы знать, каковы ваши планы на будущее.
 В этот момент Сьюзен была в состоянии думать только о пироге, который он, судя по всему, не собирался есть. Она никогда не предполагала, что ей придется страдать от голода. И никогда впредь не отнесется к пище как к чему-то обычному, повседневному.
 — Миссис Стоун?
 — Простите. Что вы сказали?
 С прямотой, показавшейся Сьюзен грубой, а вместе с тем очаровательной, мистер Харт отодвинул ее пустую тарелку и поставил перед ней свой пирог. Затем посмотрел в глаза Сьюзен и коротко сказал:
 — Ешьте.
 — Если вы настаиваете. — Она деланно вздохнула, надеясь, что ее голос прозвучал достаточно равнодушно. — Было бы жаль выбрасывать его. — Весь ее мир, казалось, сосредоточился в пироге.
 — Настаиваю, — подтвердил он, уставившись в потолок. Потом, опустив глаза, мистер Харт увидел, как она старается не проглотить весь кусок одним махом. — Я был уверен, что вы вернетесь к своей семье на восток.
 — Если бы даже я располагала необходимыми средствами, чтобы вернуться в Вашингтон, едва ли в этом есть смысл. У меня нет семьи, и ничто больше не связывает меня с востоком. — Пирог исчез, и Сьюзен деликатно промокнула губы салфеткой. — Моя мать умерла, когда я была еще ребенком. Отец скончался незадолго до того, как я вышла замуж за капитана Стоуна. — Она уже не испытывала головокружения от голода, но пирога явно было недостаточно, чтобы удовлетворить желудок. Сьюзен быстро сосчитала, сколько часов осталось до завтрака, который входил в плату за жилье.
 — Значит, вы решили остаться в Оулз-Бьютте? — Похоже, подобная перспектива встревожила его.
 — У меня нет выбора, — устало ответила Сьюзен, понурив голову. — Я молюсь о чуде, мистер Харт.
 Он тут же положил салфетку на стол и поднялся.
 — Вынужден подчеркнуть еще раз, что вам не следует рассматривать меня в качестве возможного чуда или средства для разрешения ваших проблем. Я сверился с законом. Наша ситуация предельно ясна. Объявление не является контрактом. Закон никоим образом не обязывает меня обеспечивать вас.
 В этот момент в столовую вбежал Нэйт с вымазанным карамелью ртом и искрящимися от веселья глазками.
 — Мама! — воскликнул он, протягивая Сьюзен кулачок с зажатыми в нем слипшимися конфетами. — Это тебе. — Он разжал другой кулачок и протянул такой же комок Грэшему Харту. — А это вам, сэр.
 — Благодарю вас, молодой человек. — Грэшем осторожно взял конфеты и решительно надел шляпу. — Спокойной ночи, миссис Стоун. На тот случай, если мы больше не увидимся, позвольте пожелать вам всего доброго.
 — Спасибо за пирог, мистер Харт, — не глядя на него, еле слышно вымолвила Сьюзен и помогла сыну забраться к ней на колени. Зарывшись лицом в его кудри, она поцеловала Нэйта.
 Грэшем уже прошел полпути по Мейн-стрит, когда до него дошло, какую глупость он только что сморозил. Если миссис Стоун не уедет из Оулз-Бьютта — а она явно не собиралась этого делать, — скорее всего они встретятся опять. В сущности, все эти дни мысли о миссис Стоун постоянно преследовали его, Он не мог выбросить ее из головы, она прилипла к его совести, как вязкая конфета к ладони.
 Недовольно хмурясь, мистер Харт напомнил себе то, о чем не раз уже заявлял миссис Стоун, — что не несет абсолютно никакой ответственности за нее и ее сына. Он высказался предельно ясно по этому поводу.
 И все же она застряла в Оулз-Бьютте не без его участия. И судя по всему, сегодня у нее не было ни крошки во рту.
 Выругавшись, мистер Харт пнул ногой замерзшую кучку конского навоза.
 Останься он на востоке, и, вполне вероятно, стал бы ухаживать за Сьюзен Стоун. Определенно, она прехорошенькая малютка: стройная и гибкая, с глазами цвета бледного весеннего неба. Его пленили ее золотистые волосы, сиявшие в освещенной масляными лампами столовой. Мистер Харт не сомневался, что, останься он в Коннектикуте, его адвокатская практика процветала бы и приносила солидный доход, который позволил бы ему содержать большой дом со слугами. Это соответствовало бы привычному для миссис Стоун образу жизни и было бы достойно круга, к которому она наверняка принадлежала.
 Но Запад тянул к себе как магнит. В глубине души Грэшем Харт был пионером, его влекли нетронутые пространства. Владевшую им жажду самоутверждения он не мог утолить в более цивилизованных, благоустроенных местах. Его восхищали честность и прямота поселенцев, обживавших границы. Мысль построить своими руками дом на девственной земле воодушевляла и захватывала Харта. Он гордился тем, что участвует в освоении дикого края, полагая, что именно этому краю принадлежит будущее. Здесь ему удавалось также удовлетворять свою страсть к закону и порядку, занимаясь юридической практикой, что делало его жизнь более совершенной.
 Грэшем Харт нуждался в одном: чтобы рядом с ним была честолюбивая женщина, способная разделить его мечты и трудиться с ним плечом к плечу. Но зачем ему такое никчемное и зависимое создание, как Сьюзен Стоун? К тому же он не желал брать на себя ответственность и тратить усилия на воспитание ребенка другого мужчины в тот решающий период, когда закладывались основы его собственной жизни.
 То, что Харт отказал ей, было не только правильным решением, но и единственно возможным. Ему нужна крепкая молодая жена с мускулами на костях и мозолями на ладонях. Женщина, умеющая отличить кастрюлю от втулки колеса, перестелить крышу, сшить одежду, вырастить сад, зарезать поросенка и проделать все это бодро и весело, без лишней суеты.
 Сияющим кудрям, гладким белым ручкам и беспомощным голубым глазкам просто не было места в его планах и мечтах.
 Неделю спустя миссис Алдер постучала в дверь Сьюзен.
 — К вам посетитель, — объявила она и улыбнулась Нэйту. Примостившись под рукой матери, он рассматривал картинки в книге, пока та читала ему. — Мистер Харт хочет поговорить с вами в гостиной.
 Насторожившись, Сьюзен отложила книгу.
 — Странно. — Она задержалась на минуту перед туалетным зеркалом, провела рукой по волосам и расправила юбку. Беспокойство и усталость проложили вертикальную бороздку у нее на лбу, и Сьюзен попыталась разгладить ее кончиками пальцев. Ожидание неизбежной катастрофы было для нее мучительным и гнетущим испытанием.
 — Не хочу совать нос не в свое дело, миссис Стоун, но меня беспокоит та телеграмма, что вы получили на днях. Надеюсь, новости неплохие.
 Сьюзен сдержала улыбку. На Западе все постоянно лезли в дела друг друга. Подобное поведение в штатах сочли бы непозволительно грубым, здесь же это называлось вести себя по-соседски.
 — Это телеграмма от моего поверенного в Вашингтоне. Я полагала, что дело с имуществом моего мужа улажено, но, к сожалению, это не так.
 По меньшей мере дюжина вопросов промелькнула в глазах миссис Алдер, но она оставила их при себе.
 — Хетти чистит картошку на кухне. Она присмотрит за малышом, пока вы будете разговаривать с мистером Хартом.
 — Благодарю вас.
 Когда Сьюзен вошла в гостиную, мистер Харт стоял у окна спиной к ней. У него начисто отсутствовали лоск и солидность, присущие большинству известных ей адвокатов. Если у него и есть другая одежда, кроме неизменного потертого костюма, то Сьюзен еще не видела ее. Худощавая фигура мистера Харта излучала силу, что также отличало его от мягкотелых собратьев по профессии, которых Сьюзен встречала в Вашингтоне. У него был плоский, подтянутый живот, довольно широкая для мужчины такого роста грудь, мускулистые бедра, руки и плечи.
 Сьюзен откинула со лба волосы и кашлянула в ладонь.
 Сняв шляпу, мистер Харт повернулся, кивнул и заговорил:
 — С вашего разрешения, миссис Стоун, я перейду прямо к делу. У меня сложилось впечатление, что вы намерены обосноваться в Оулз-Бьютте. Я не ошибся?
 — Что ж, я тоже не намерена ходить вокруг да около, — решилась Сьюзен, несмотря на внутренний протест. Открыв для себя с недавних пор, насколько заразительна привычка говорить то, что думаешь, она все же испытывала неловкость и желание извиниться за каждый приступ откровенности. — У меня нет денег, чтобы уехать из Оулз-Бьютта. Впрочем, это не важно. Я пришла к выводу, что одно место ничем не лучше другого. — Сьюзен вздохнула. — Семь долларов — это все, что у меня есть, мистер Харт. Когда они кончатся, я останусь без копейки. Миссис Алдер бьша настолько добра, что кое-чему научила меня за последние две недели. Однако я не тешу себя иллюзиями, что смогу заработать этим на жизнь. Я не справилась с плитой, и моя единственная попытка помочь со стиркой закончилась полной катастрофой. — При одном упоминании о собственных неудачах ее охватила паника, и во рту разлилась желчь.
 — Понимаю. Как и где вы собираетесь жить, когда не сможете платить за отель?
 Сьюзен присела на краешек стула, набитого конским волосом, и молча поклялась, что не разразится беспомощными рыданиями, во всяком случае, перед человеком, отвергшим ее.
 — Я бы не хотела это обсуждать.
 — Мне очень жаль, но, боюсь, придется.
 Подвергать сомнению слова мужчин было не в характере Сьюзен. Всю свою жизнь она получала от них указания и послушно следовала им. Ненавидя Харта за то, что он заставляет ее унижаться, Сьюзен понурила голову.
 — Я не допущу, чтобы мой сын замерз или умер от голода. Когда будет потрачен последний доллар… — Она замолчала, собираясь с силами перед тем, как произнести немыслимые слова. От нестерпимого стыда ее голос снизился до едва внятного шепота. — Я обращусь к миссис Хаук и попрошу ее взять меня на работу.
 Грэшем Харт выронил шляпу и ошарашенно уставился на нее:
 — Вы намерены продавать себя?
 Плечи Сьюзен поникли, и она скорчилась, услышав столь прямую оценку своих намерений.
 — Что еще мне остается? — спросила она дрожащим голосом. — Продавать себя — единственный выход для женщины, у которой нет ни денег, ни талантов, ни мужчины, который мог бы позаботиться о ней. Иначе мой сын умрет с голоду. — Сьюзен отвернулась, чтобы он не видел ее слез.
 Грэшем Харт пристально посмотрел на нее.
 — Миссис Стоун, думаю, вам надо кое с кем познакомиться. Не возражаете, если я вас подвезу?
 — Уверена, что уже знакома со всеми в Оулз-Бьютте, — безразличным тоном возразила она, чувствуя себя больной и измученной.
 — Вы не встречались с миссис Уинтерс. Она живет в Каунти-Крик. Это в четырнадцати милях отсюда. Миссис Уинтерс — удивительная женщина. Возможно, она сумеет помочь вам.
 Сьюзен бросила взгляд в окно. День был великолепный: ветреный и холодный, но ясный. Небо сияло такой пронзительной голубизной, что хотелось плакать. Воздух был так чист и прозрачен, что, казалось, его можно пить. Сьюзен уже забыла, когда в последний раз от души наслаждалась прогулкой.
 На минуту она крепко прижала к глазам подушечки ладоней и затем спросила, уставившись в пол:
 — Почему вас интересуют мои дела, мистер Харт?
 Он нахмурился:
 — Вовсе не потому, что я чувствую себя обязанным по отношению к вам.
 В других обстоятельствах Сьюзен, возможно, улыбнулась бы. Упрямство, с каким мистер Харт отрицал невидимую связь между ними, печалило и забавляло ее.
 — Если это снимет тяжесть с вашей души, я готова заявить вслух, что не считаю вас ответственным за то положение, в которое попала. В моих бедах виноват кто угодно, но не вы. Я перестала упрекать вас еще неделю назад.
 Его брови недовольно сошлись на переносице.
 — Жаль, что вы вообще обвиняли меня. Мы оба ошиблись.
 — Полагаю, что так. — Сьюзен подняла руку и бессильно уронила ее на колени.
 — Вы согласны поехать со мной к миссис Уинтерс? — Не дождавшись от нее ничего, кроме косого взгляда, Харт нагнулся, чтобы поднять с пола шляпу, и выпрямился с очередной хмурой гримасой. — Хотя я ничем не обязан вам, миссис Стоун, похоже, вы намерены остаться в Оулз-Бьютте, и поэтому вполне естественно, что я чисто по-соседски обеспокоен вашим благополучием. На Западе, знаете ли, принято протягивать соседу руку в случае нужды.
 Сьюзен повернулась к окну, размышляя о том, как было бы славно сбежать из своей комнаты, от всех забот и тревог, и провести несколько часов на свежем воздухе. Может быть, Хетти присмотрит за Нэйтом. Поездка по крайней мере позволит ей проветрить залежавшуюся шляпку и накидку.
 — Надеюсь, вы позаботились о том, чтобы нас кто-нибудь сопровождал?
 Он невольно рассмеялся, и жесткие линии вокруг глаз превратились в крошечные лучики.
 — Ах, простите, миссис Стоун! Я совсем забыл, что вы новичок в наших краях и местные нравы и обычаи кажутся вам грубыми и низменными. Здесь, на Западе, ни у кого нет ни времени, ни терпения на такую чепуху, как компаньонки. Во всяком случае, не для таких зрелых людей, как мы с вами. Ваша репутация ничуть не пострадает, если вы поедете со мной.
 Его иронический тон свидетельствовал о том, что ему смешна ее забота о приличиях. Тем более что через неделю она собиралась предложить свое тело любому мужчине, который пожелает заплатить пятьдесят центов за час продажной любви.
 — Глупо, да? Надо же, упомянуть о компаньонке!
 Интересно, сколько раз она уже выставила себя полной идиоткой, слепо подчиняясь этикету вместо того, чтобы немного подумать. Какой все-таки высокомерной дурочкой она была! Неудивительно, что сенатор Стоун относился к ней как к надоедливому ребенку.
 Мистер Харт пригладил усы и расправил плечи.
 — В моем обществе вашей чести ничто не угрожает. Мое единственное желание — помочь вам, насколько это в моих силах. Честно говоря, миссис Стоун, больше всего я хотел бы снять этот груз со своей совести и избавиться от вас раз и навсегда.
 Сьюзен поджала губы и удивленно вскинула брови. Легкая улыбка заиграла на ее губах.
 Мистер Харт покраснел и сжал свою шляпу, безжалостно смяв поля.
 — Я по-прежнему утверждаю, что не несу за вас ответственности, но это не значит, что моя совесть спокойна.
 — Пойду договорюсь с Хетти насчет Нэйта, мистер Харт, и захвачу свои вещи. — Сьюзен поднялась со стула с изяществом, которое привело бы в восторг ее старую учительницу миссис Хевершем. — Я не заставлю вас ждать.
 Сьюзен села в фургоне подальше от мистера Харта, который расположился на другом краю. Все пространство между ними занимала корзинка с ленчем.
 Время от времени она украдкой поглядывала на Харта, надеясь, что совесть заставит его предложить ей руку и сердце и спасти в последнюю минуту.
 Сьюзен уже слышала все городские сплетни и знала практически все о каждой живой душе, обитавшей в Оулз-Бьютте. Грэшем Харт, как выяснилось, родился в солидной английской семье. Оставшись без родных, он своими руками проложил себе дорогу и окончил без посторонней помощи юридическую школу. Не гнушаясь самой черной и унизительной работы, Харт заплатил за обучение. Отсутствие влиятельных связей с лихвой возмещалось его редким честолюбием и целеустремленностью. В Оулз-Бьютте он пользовался всеобщим уважением. Жители городка считали, что им крупно повезло, и гордились тем, что имеют собственного адвоката. Сьюзен даже подслушала однажды, как владелец бакалейной лавки расписывал Грэшема Харта какому-то приезжему словно местную достопримечательность.
 Она также узнала, что он имел обыкновение мыться каждый день — любопытный факт по здешним меркам, — его манеры выгодно отличались от поведения большинства мужчин на Западе, и, вне всякого сомнения, у Харта была совесть. Первое впечатление о его характере оказалось верным.
 — Я никогда не женюсь на вас, миссис Стоун, — вдруг заявил он, когда они в полном молчании проехали очередную милю.
 Сьюзен подняла лицо к горным вершинам в надежде вобрать в себя хоть частичку их каменной мощи.
 — Я знаю. — Ее фантазии взмыли в воздух и рассеялись, подхваченные ветром, трепавшим ее шляпку и накидку.
 — Мне пришло в голову, что вы, возможно, продолжаете надеяться, что я изменю свое решение и избавлю вас от незавидной судьбы. — Харт упорно смотрел прямо перед собой, не отрывая взгляда от лошадиных голов. — У меня есть определенные планы. И я совершенно точно знаю, какая мне нужна жена: сильная, независимая, привычная к трудностям и, что очень важно, стремящаяся работать во имя будущего. Конечно, я предпочел бы образованную жену, но готов отказаться от этого требования, если придется выбирать между образованием и способностью позаботиться о себе.
 Сьюзен повернулась навстречу ветру, налетавшему со стороны заснеженной гряды.
 — Вы что, опять плачете? — Он наклонился и заглянул ей в глаза.
 — Я ничего не могу с собой поделать, — прошептала Сьюзен, прижимая платок к глазам. Она знала, что мужчины не выносят слез. Когда женщины плачут, они либо сдаются, либо сердятся, как это случилось однажды с Боуи, либо приходят в состояние холодного раздражения, как мистер Харт.
 — Проклятие! Как вас угораздило отправиться на Запад? Вам здесь не место!
 — Мне посоветовал это мой поверенный в Вашингтоне, — пролепетала она в носовой платок.
 — А вы, конечно, не могли немного подумать или разузнать, что к чему. Клиент вовсе не обязан принимать на веру каждое слово адвоката. Окончательное решение всегда за клиентом.
 — «Отправляйтесь на Запад» — так сказал мистер Дюбейдж.
 — Миссис Стоун, — Харт покачал головой, — ваше будущее внушает мне серьезные опасения.
 — Мне тоже, мистер Харт. — Она шмыгнула носом в платок. — О, мне тоже.
 Каунти-Крик оказался больше Оулз-Бьютта и мог похвастаться судом, тюрьмой и церковью, увенчанной настоящим шпилем. Мистер Харт обменивался кивками с многочисленными знакомыми, встречавшимися на Мейн-стрит, тогда как Сьюзен со сдержанным интересом рассматривала витрины. Речка, давшая название городу, протекала сразу за домами, поэтому здесь было больше деревьев, чем в Оулз-Бьютте. Но пятнадцать миль заметно сказались на окружающем ландшафте, и жителям Каунти-Крика не представлялась возможность любоваться прекрасным видом горного хребта Титон, который Сьюзен успела полюбить.
 Мистер Харт свернул с Мейн-стрит налево и, прищелкивая языком, направил лошадей к бревенчатому дому.
 Сьюзен молча ждала, пока он остановил фургон и привязал лошадей.
 — Мне следовало бы поинтересоваться раньше, кто такая миссис Уинтерс.
 — Миссис Уинтерс — суперинтендант всех школ в этом округе.
 С расширившимися от изумления глазами Сьюзен уставилась на него.
 — Женщина — суперинтендант школ? — Это не укладывалось у нее в голове.
 — Вайоминг считает делом чести придерживаться прогрессивных взглядов. Как известно, дети занимают главное место в жизни женщин, а следовательно, женщины должны принимать активное участие в их образовании.
 Сьюзен все так же недоверчиво смотрела на него.
 — Но предоставить женщине пост, наделяющий ее властью и ответственностью?
 — Вам это не по душе? — осведомился Харт.
 — Нет. Просто я никогда не слышала ни о чем подобном.
 Ее поражало и восхищало то, что женщина добровольно взвалила на свои плечи столь тяжелую ношу. Сьюзен даже заподозрила, что мистер Харт подшучивает над ней, выдумав такую невероятную историю.
 — Разве миссис Уинтерс не приходится принимать важные решения?
 — Уверяю вас, эта леди вполне справляется со своей задачей.
 Спустившись с помощью мистера Харта на землю, Сьюзен поправила юбки и накидку и посмотрела на него.
 — Так это правда? Вы не шутите?
 — Разумеется, нет.
 — Почему вы привезли меня сюда? — Предстоящая встреча с такой необычной женщиной нервировала Сьюзен. Наверное, миссис Уинтерс похожа на мужчину своей внушительностью и напористостью. Да и как ей быть другой? Вряд ли они найдут, что сказать друг другу. Сьюзен не понимала, с чего мистер Харт взял, что им нужно встретиться.
 — В Оулз-Бьютте есть здание школы, — объяснил мистер Харт, наблюдая за выражением ее лица. — Это однокомнатный дом, расположенный в полутора милях от города. Бывшая учительница, мисс Абрахам, вышла замуж два года назад и переехала в Ларами. С тех пор в Оулз-Бьютте нет учительницы.
 Озарение постепенно снизошло на Сьюзен, и она ахнула.
 — Вы… вы считаете, что я могла бы преподавать в школе?
 — Вы образованны. Мне кажется, преподавание все же лучший способ зарабатывать на хлеб и кров, чем продавать себя в борделе миссис Хаук.
 Облизнув губы, Сьюзен быстро повернулась к бревенчатому дому.
 — Я никогда никого не учила. Мне это даже в голову не приходило. — Она проглотила комок в горле. — Не знаю, получится ли у меня. И согласится ли миссис Уинтерс дать мне эту работу?
 Он осторожно взял ее за локоть и подтолкнул вперед.
 — Я договорился о собеседовании. Что из этого получится — зависит от вас.
 — Но как, по-вашему, я смогу? Мне следует попытаться?
 Харт нахмурился:
 — Миссис Стоун, пожалуйста, не рассчитывайте, что я буду принимать за вас решения. Вы взрослая женщина и должны сами знать, чего хотите.
 Пока они стояли перед дверью в ожидании, когда кто-нибудь отзовется на стук, мистер Харт внимательно посмотрел на Сьюзен.
 — Полагаю, что, устроив вам это собеседование, я могу считать себя свободным от всяких обязательств по отношению к вам.
 Нервная дрожь пробежала по телу Сьюзен. Возможно, это то самое чудо, о котором она молилась, спасение, на которое перестала надеяться. Сердце ее гулко билось, во рту пересохло. Она подняла лицо к мистеру Харту:
 — Посмотрите на меня! Моя прическа в порядке? Локоны не развились от ветра?
 — По-моему, ваши волосы в полном порядке. Впереди завитушки. Полагаю, так и должно быть, — удивленно ответил он.
 — Я не слишком бледна? Черное всегда бледнит меня! — Сьюзен начала лихорадочно щипать себя за щеки. — Почему вы не предупредили меня заранее? Я бы надела шелковое платье, а не шерстяное! О Боже, я так нервничаю, что сейчас упаду в обморок!
 — Только не это! — встревожился он. — Миссис Стоун, вы прекрасно выглядите, и я просто уверен, что собеседование пройдет наилучшим образом. — Однако Харт вовсе не казался уверенным.
 Дверь широко распахнулась, и на пороге появилась приветливо улыбающаяся невысокая женщина.
 — Мистер Харт, как приятно вас видеть! А вы, должно быть, миссис Стоун? Прошу вас, входите.
 Пораженная, Сьюзен уставилась на нее. Миссис Уинтерс совсем не соответствовала ее ожиданиям. Такая же миниатюрная и женственная, как и Сьюзен, она была в хорошо сшитом темно-бордовом платье. Шею ее украшала камея, жемчужные капельки свисали с ушей. Пышные пепельные волосы, уложенные на затылке в незамысловатый пучок, оставляли открытым круглое лицо. Простой, но элегантный стиль обличал в ней женшину решительную и с чувством собственного достоинства. Миссис Уинтерс явно обладала этими качествами.
 Проводив мистера Харта в боковую комнату, миссис Уинтерс пригласила Сьюзен в залитое солнцем помещение в задней части дома и предложила ей сесть перед столом, на котором царил идеальный порядок.
 Миссис Уинтерс тоже села, облокотилась о стол и улыбнулась.
 — Я не привыкла вести пустые разговоры, миссис Стоун, поэтому перейдем сразу к делу, если не возражаете.
 Сьюзен стиснула на коленях дрожащие руки.
 — Надеюсь, вы извините меня, но я никак не привыкну к мысли, что женщина может быть суперинтендантом школ!
 Миссис Уинтерс решительно отмахнулась от этого замечания.
 — Вайоминг отчаянно нуждается в учителях, миссис Стоун. В отличие от многих областей мы не требуем, чтобы учителя были мужчинами или незамужними женщинами. Здесь, на Западе, мы платим самую высокую зарплату.
 — А… какова эта зарплата?
 — Если я решу взять вас на работу, Вайоминг будет платить вам пятьдесят долларов в месяц; помимо этого, мы предоставим вам мебель и жилье. Это на десять долларов больше, чем получают учителя в Денвере.
 — О Господи милосердный! — Слезы облегчения и благодарности навернулись на глаза Сьюзен. — Жилье и пятьдесят долларов в месяц — это же Божья благодать!
 — Предполагается, что вы обеспечите своих учеников книгами, грифельными досками и учебными пособиями. Город предоставит дрова и выполнит необходимый ремонт школы. Опоздания и неоправданные пропуски занятий совершенно недопустимы. Я жду от своих учителей активной общественной позиции, миссис Стоун.
 — Активной позиции? — неуверенно повторила Сьюзен.
 — Полагаю, если я возьму вас на работу, вы примете участие во всех общественных начинаниях и сможете защитить интересы учеников, отстаивая свое мнение по всем вопросам, касающимся детей. В спорных случаях можно, разумеется, обращаться ко мне.
 — Я? — недоверчиво прошептала Сьюзен. — Вы думаете, что я способна отстаивать свое мнение? Перед мужчинами и городским советом?
 — Если понадобится, то да, миссис Стоун. Именно этого я жду от вас. А теперь я хотела бы больше узнать о вашей квалификации. Как бы я ни стремилась обеспечить детей Вайоминга учителями, я не намерена доверять столь ответственный пост кому попало Вы должны соответствовать нашим требованиям.
 Никогда прежде Сьюзен не встречала женщину, подобную Генриетте Уинтерс. Ее было нетрудно представить себе во главе стола в светском собрании, но в решительности и деловитости она не уступала мужчинам. Приятная улыбка не сходила с мягких губ миссис Уинтерс, однако произносимые ими слова звучали жестко и конкретно. Она смотрела в упор, не отводя взгляда. Сьюзен подумала, что эта леди могла бы командовать армией и никто не подверг бы сомнению ее полномочия.
 Испуганная и подавленная, Сьюзен коротко вздохнула и перечислила все учебные заведения, где училась.
 — Ваша квалификация выше всяких похвал, — удовлетворенно заметила миссис Уинтерс.
 — У меня нет никакого опыта; я никогда не думала, что буду работать, не говоря уже о преподавании в школе. Я не имею ни малейшего представления, с чего начать, и совсем не уверена, что справлюсь. Видимо, вначале следует пройти подготовку.
 — Нет. — Пронзительный взгляд миссис Уинтерс задержался на судорожно сжатых руках Сьюзен. — Вы выбрали неудачный момент, чтобы продемонстрировать свою скромность. Настоятельно прошу вас не изображать сомнений, если вы не испытываете их на самом деле. Вы должны отстаивать свои интересы и говорить, разумеется искренне, о своих достоинствах. Я готова смириться с тем, что у моих учителей нет опыта, но мне необходимо знать, что они добьются успеха. Может быть, попробуем еще раз? — Она улыбнулась. — Вы уверены, что сможете держать в руках целый класс и дать образование своим подопечным?
 — Не знаю, — сдавленно прошептала Сьюзен.
 Миссис Уинтерс вздохнула:
 — Как бы вы поступили, миссис Стоун, если бы старший ученик, скажем, мальчик лет пятнадцати, принялся тиранить младшего ребенка, ну, скажем, восьми лет?
 Сьюзен прикусила губу, испытывая мучительную нерешительность.
 — Полагаю, я бы попросила старшего мальчика прекратить, — наконец вымолвила она.
 — А если бы он не послушался?
 — Думаю… я поговорила бы с его отцом.
 — В серьезных случаях вмешательство родителей оправданно в качестве крайней меры. Но вы единственный взрослый человек в классе, миссис Стоун. Вам следует самой решить эту проблему.
 Сьюзен, не в силах найти ответ, взмокла от напряжения, и под мышками проступили влажные пятна.
 — Предположим, что вашего ученика укусила гремучая змея. Что бы вы сделали?
 Сьюзен ахнула и содрогнулась:
 — О Господи! Неужели такое возможно?
 — Слава Богу, ни с кем из наших учеников этого пока не случилось, но гремучие змеи иногда заползают в школы.
 При одной мысли о подобной возможности Сьюзен ощутила головокружение и полную беспомощность.
 — Я бы, наверное, упала в обморок, — вырвалось у нее.
 — Понятно. — Подумав, миссис Уинтерс поднялась из-за стола. Лицо ее выражало искреннее сожаление. — Благодарю вас за то, что нашли время посетить меня, миссис Стоун. Я хотела бы предложить вам эту должность, но главное для учителя — стойкость, решительность, изобретательность, уверенность в себе и независимость. Никто не должен усомниться в том, что он всегда вполне владеет ситуацией. — Обойдя вокруг стола, миссис Уинтерс положила руки на плечо Сьюзен. — Думаю, вы согласны со мной, что преподавание не может быть результатом случайного выбора.
 Сьюзен кивнула, борясь с охватившей ее безнадежностью. Сквозь слезы, застилавшие глаза, она видела раскрашенных женщин перед окнами борделя миссис Хаук. На следующей неделе Сьюзен станет одной из них. Ее сын будет расти в публичном доме.
 Онемев от ощущения собственного ничтожества, она последовала за миссис Уинтерс в переднюю часть дома. И, только увидев, как хозяйка обменялась разочарованным взглядом с мистером Хартом, Сьюзен обрела дар речи.
 — Нет! — Она коснулась локтя миссис Уинтерс. Щеки ее загорелись, отчаяние придало силу голосу. — Прошу вас, миссис Уинтерс, измените свое решение. Обещаю вам, что я справлюсь с этой работой! Если змея заползет в класс, я убью ее. — Как — Сьюзен не знала. Но если истребление змей входит в обязанности учителя, ей придется набраться для этого храбрости. — Если старший мальчик не перестанет задирать младшего, я накажу его или выгоню из класса. — Она встретила изумленный взгляд миссис Уинтерс. — Если вы дадите мне шанс, я стану лучшей учительницей из всех, кого вам приходилось нанимать! Я буду стараться больше, чем кто-либо другой!
 После секундного колебания миссис Уинтерс взяла Сьюзен за руку и снова повела в залитый солнцем кабинет.
 — Простите, мистер Харт. Кажется, мы с миссис Стоун еще не закончили собеседование.
 Спустя два часа раскрасневшаяся и потрясенная собственным триумфом Сьюзен выплыла из двери и позволила мистеру Харту помочь ей забраться в фургон. Она так дрожала, что ей не удавалось спокойно держать руки на коленях.
 — Я буду учительницей! — возбужденно прошептала Сьюзен, когда мистер Харт сел рядом и взял в руки вожжи. Ее глаза потемнели от беспокойства. — Знать бы только как. — Она глубоко вздохнула, стараясь преодолеть волнение. — Как-нибудь справлюсь. Это ведь временно.
 — Временно?
 Сьюзен положила затянутые в перчатку пальцы ему на локоть и тут же отдернула руку.
 — Пожалуйста, не говорите миссис Уинтерс, но я не собираюсь преподавать дольше чем пару месяцев.
 — А что же произойдет в конце этих двух-трех месяцев?
 — Я намерена экономить каждый полученный цент, — тихо проговорила она, думая о примитивных условиях жизни в Оулз-Бьютте. Теперь, когда перед ней забрезжил выход, жалкий городишко представлялся ей вполне терпимым, не более чем неприятной интерлюдией. — Скопив достаточно денег, я найму человека, чтобы он съездил в Канзас и доставил тело моего мужа в Вашингтон.
 — Безусловно, это похвальное намерение, — заметил, нахмурившись, мистер Харт. — Но каким образом его выполнение связано с окончанием вашего контракта?
 Солнце сверкнуло в ее возбужденном взгляде.
 — Как вы не понимаете? Тогда суд по делам о наследстве снимет арест с имущества капитана Стоуна, и у нас с Нэйтом появятся деньги, чтобы уехать из этого жуткого места! У меня снова будет дом и слуги. Много еды и никаких забот. Все станет как раньше. — Она прижала кончики пальцев к глазам. — Я хочу этого больше всего на свете.
 Скоро у нее появятся средства, чтобы обойти мистера Дюбейджа и обеспечить свое и Нэйта будущее. Все, что ей нужно, — это свидетельство о смерти Боуи или его тело. Теперь Сьюзен видела возможность получить и то и другое.




 Глава 8


  Округ Галливер, Канзас 
 Боуи трудился от зари до захода солнца, работая больше, чем когда-либо в жизни, кроме первых лет, проведенных в армии. Он помогал Джону Хоукинзу восстанавливать мили поверженной изгороди, закреплять осевшие за зиму крыши, чистить колодец и колоть дрова, справляясь в полной мере со своей долей дневных забот. В непогоду, когда по равнинам гуляла метель, Боуи и Джон Хоукинз хозяйничали в амбаре, чинили прохудившиеся кастрюли для Лодиши, дубили шкуры, ремонтировали фермерские инструменты.
 Работа была благом, закалявшим тело и притуплявшим мысль. Тяжелый физический труд давал выход гневу, отчаянию, чувству вины и так некстати ожившим сексуальным потребностям.
 Вечером после ужина мужчины играли в шашки за кухонным столом, а Лодиша шила, штопала или терла сковороды песком и уксусом. Рози читала им вслух, то и дело прикладываясь к бутылке. Когда же речь ее становилась невнятной, она тихо сползала на пол со своего стула возле лампы и Боуи относил ее в постель.
 Большую часть воскресных вечеров Рози проводила в Пэшн-Кроссинге, напиваясь до бесчувствия и обстреливая заведение Гарольда. Затем — как, например, сегодня — Боуи отмахивал пешком пять миль до города и выкупал ее из тюрьмы.
 Он не выносил вида Рози после очередной попойки и возмущался тем, что она творит с собой. Но еще больше его раздражала необходимость общаться с помощником шерифа Карлом Сэндсом.
 Боуи поднял глаза и заметил на крыльце тюрьмы Сэндса. Тот, пригревшись на солнце, лениво наблюдал, как Боуи по колено в грязи пробирается через Мейн-стрит. Когда капитан наконец добрался до тюрьмы, Сэндс перебросил зубочистку с одной стороны ухмыляющегося рта в другую.
 — Ну что, трус? Что ж ты за мужик, если не можешь удержать дома пьяную жену?
 — Сколько я должен? — Боуи извлек из кармана брюк деньги, взятые из коробки для штрафов и ущерба. Если бы не скудные средства, вырученные Лодишей за яйца, им пришлось бы оставить Рози в тюрьме. Иногда, как с неудовольствием признавался себе Боуи, мысль предоставить Рози собственной судьбе казалась ему весьма заманчивой.
 Уплатив штраф и три доллара за ущерб, он направился к конюшне за Айвенго и фургоном. Когда Боуи вернулся к фасаду здания, Сэндс, ухватив Рози за шиворот, выволакивал ее наружу. Подтолкнув девушку к ступенькам, он наподдал ей сзади сапогом и громко заржал, когда она приземлилась на четвереньки в грязь.
 С быстротой молнии Боуи соскочил с сиденья фургона, подбежал к крыльцу, вцепился Сэндсу в горло и с силой прижал его к стене. Сверкая глазами, он склонился над Сэндсом и ощутил его зловонное дыхание.
 — Только попробуй тронуть ее еще раз, и я переломаю тебе руки! Клянусь, Сэндс.
 Помощник шерифа ударил его в живот, и они повалились на землю, размахивая кулаками, хрипя и круша все вокруг. Наконец шериф Гейн растащил их и встал между ними, переводя дуло револьвера с одного на другого.
 — Что, черт побери, здесь происходит?
 — Этот сукин сын напал на представителя закона!
 — Вот как? Тебе есть что сказать, Стоун?
 Рози как вихрь взлетела на крыльцо тюрьмы, стряхивая с рук и ботинок холодную грязь.
 — Сэндс ногой столкнул меня со ступенек, а Стоун всего лишь пытался меня защитить! — Рози бросила на Боуи взгляд, красноречиво говоривший, что он вел себя как последний дурак и что она не потерпит вмешательства в свои дела.
 Из толпы, собравшейся при первых признаках драки, выступил Лем Сорренсон, один из собутыльников Рози. Он сдвинул шляпу на затылок.
 — Старушка Рози верно говорит, шериф. — Некоторое время Лем задумчиво взирал на Боуи. — Уж не знаю, какой мужик станет отсиживаться в сторонке, когда его жену валяют в грязи. Хоть и не по душе мне поддерживать труса и убийцу, но что было, то было.
 Боуи стиснул зубы, стараясь не обращать внимание на боль в разбитой губе, и заговорил, повернувшись к толпе:
 — Здесь нет никакой «старушки Рози». Это миссис Стоун, и я буду признателен, если вы впредь станете обращаться к ней соответствующим образом и с уважением.
 — Ах, простите, бес попутал, — протянул Сорренсон с ошарашенным видом. — Я что-то иногда забываю, что ваша в тюрьме повенчанная жена теперь уважаемая дама.
 — Извольте обращаться к ней как к миссис Стоун, — повторил Боуи, сузив глаза. — В тот день, когда вы начнете называть жену преподобного Паулсона Минни, можете мою жену звать Рози.
 — О, ради Бога! — Рози вытерла рукой подбородок, оставив на нем грязное пятно, и свирепо уставилась на шерифа. — Теперь-то мы можем идти домой? У меня голова гудит, как барабан Четвертого июля [2] .
 — Попридержи свой норов, понял? — Шериф приблизил лицо к Боуи. — Лед под твоими ногами ох как тонок. На этот раз я, так и быть, не стану вмешиваться, — он бросил косой взгляд на своего помощника, — но на твоем месте я не связывался бы с законом. Ты меня хорошо слышишь, Стоун?
 — Мне лишние проблемы ни к чему. — Боуи в упор посмотрел на Сэндса через плечо шерифа. — Единственное, на чем я настаиваю, — чтобы к моей жене относились с тем же уважением, что и к любой женщине в округе Галливер.
 Сэндс было хохотнул, но шериф успокоил его грозной гримасой.
 — Ты мне не нравишься, Стоун. Будь моя воля, тебя бы повесили, как ты того заслуживаешь. Но полагаю, в твоей просьбе есть свой резон. — Он выразительно посмотрел на сальные пряди, свисавшие из-под шляпы Рози, и ее грязную одежду. — Может, это и смешно, но не в том суть. — Шериф повернулся к толпе с видом, свидетельствовавшим о том, что он сам не в восторге от происходящего, да что поделать. — Роз… то есть миссис Стоун, не бог весть что, и все мы это знаем. Но тут многие ей обязаны, а это что-нибудь да значит. Правда и то, что она теперь замужем. Так что ничего ужасного не случится с городом, если обращаться к ней по фамилии мужа. Передайте это остальным при случае. — Повернувшись к Стоуну, он добавил: — Я не хотел бы видеть тебя в городе некоторое время, понял?
 Боуи попытался помочь Рози сесть в фургон, но она, одарив его неприязненным взглядом, оттолкнула. Поджав губы, он обошел вокруг Айвенго и влез на свое сиденье с другой стороны.
 Помощник шерифа Сэндс сплюнул на крыльцо и крикнул им вслед:
 — Не думай, что тебе это сойдет с рук, Стоун!
 — Угораздило же тебя сунуться! — воскликнула Рози, как только они выехали из города и покатили по прерии. — Что, черт подери, на тебя нашло? — Опустив голову, она прижала пальцы к вискам и застонала. — Господи! Сегодня весь день будет солнечно! Снег сверкает, словно из него торчат иголки.
 — Меня бесит, что никто в Пэшн-Кроссинге не считает нужным обращаться к тебе как к замужней даме. Это простая вежливость, в которой не отказывают ни одной женщине в округе, — процедил Боуи сквозь зубы. Ребра немилосердно ныли, а из губы сочилась кровь каждый раз, как он пытался что-то сказать.
 — Ха! Еще немного, и ты потребуешь, чтобы я надела юбку и шляпку с перьями! Так вот, не надейся. А если думаешь, будто в этом городе меня начнут уважать только потому, что ты так велел, то на это тоже Не слишком-то рассчитывай. — Она вытерла грязные руки о брюки. — У тебя есть виски? — Не дождавшись ответа, Рози ударила его ногой по голени. — Проклятие! Сколько раз говорить тебе, чтобы ты брал с собой бутылку, когда приезжаешь за мной?! Наверное, и курева нет!
 — Я не намерен помогать тебе губить свое здоровье. — Боуи протяжно вздохнул и посмотрел на нее, пытаясь представить себе, как она выглядела после ванны. — Пьянство не изменит прошлого. Пора забыть все, что было, и начать жить с чистого листа.
 — Меня тошнит от твоих нравоучений! Не пей, не кури, не выражайся, ничего не помни… Да мне проще перестать жить! — Рози уставилась на его крепко стиснутую челюсть. — Все никак не можешь понять, да? Если я чего и хочу в этом жалком мире, так это забыть, что он сделал со мной! И я бы забыла, будь у меня шанс высказать ему все и пристрелить ублюдка! Все было бы иначе!
 — Поздно думать о мести. Ты вбила себе в голову, что Фрэнк Блевинз все еще видит и слышит тебя. Он умер, Рози. Блевинз уже три года как мертв. Мне жаль, что ты ничего не высказала ему. И еще мне жаль, что жизнь несправедлива, но теперь уже ничего не изменишь. Все в прошлом.
 Рози поерзала на сиденье, набираясь сил для новой схватки в непрерывной баталии, которую они вели с того момента, как она рассказала Боуи о Фрэнке Блевинзе. Темный румянец разлился по ее щекам.
 — Он работал на этой ферме одиннадцать лет. Одиннадцать лет! И ни разу не получил дохода. Но при этом умудрялся считать себя лучшим фермером всех времен. Ладно, я докажу ему, что я лучше! Вот как я намерена победить, Стоун, вот как я покончу со всем этим. Я докажу ему, что могу управлять этой трижды проклятой фермой лучше, чем он! В этом моя месть! И клянусь, он все увидит и услышит! Не зря же я зарыла его здесь, во дворе, перед полями, где одолею его!
 Ничто не могло заставить Рози отступиться от ее навязчивой идеи. И как ни странно, в глубине души Боуи понимал, что ею движет. Месть — могучий стимул. И едва ли найдется много способов отомстить покойнику. Черт его знает, может, она и права. Может, собрав хороший урожай, она удовлетворит потребность в мести и ненависть умрет. Может, тогда Рози перестанет пить и к ней постепенно вернется самоуважение.
 — А что, если тебе не удастся сделать ферму прибыльной?
 — Удастся рано или поздно, потому что я лучше его.
 Он попытался зайти с другой стороны.
 — Ну ладно, допустим, ты отомстишь… а что дальше? — Рози посмотрела на него пустым взглядом, словно не поняла вопроса. — Ты что, совсем не думала о будущем?
 — Черт, Стоун, у меня будущего не больше, чем у тебя. — Она повернула заляпанное грязью лицо в сторону тающих островков снега, разбросанных по прерии. — Степные собачки выбрались из нор, — рассеянно заметила Рози, глядя на выводок, расположившийся справа от дороги, и повела рукой. — Возможно, покончив с этим, отправлюсь в Калифорнию, где всегда тепло. Куплю клочок земли и буду выращивать лимоны и апельсины. Зачем думать об этом заранее? — Помолчав, она устремила на Боуи пронизывающий взгляд. — После первого приличного урожая можешь сматываться на все четыре стороны, но не раньше. Ты ведь не собираешься сбежать, не дождавшись, а?
 — Я уже сказал, что задолжал тебе один урожай. Как только зерно будет продано, я уезжаю.
 — А я говорю, что ты останешься, пока мы не соберем урожай, который принесет доход.
 Грязь облепила колеса, и они вылезли из фургона, чтобы сбить тяжелые комья и облегчить нагрузку на Айвенго. Как обычно, Рози работала наравне с Боуи, лишь изредка морщась от боли. Это и не сходившая с лица хмурая гримаса напоминали о том, что она не ела со вчерашнего дня и что голова у нее раскалывается. Они снова забрались в фургон, и Боуи зацокал языком, натягивая вожжи.
 — Я думала, что стала тебе немного нравиться, — вдруг выпалила Рози. Ужаснувшись собственным словам, она округлила глаза, быстро отвернулась и натянула шляпу на самые уши, чтобы скрыть вспыхнувший на щеках румянец.
 Боуи удивленно посмотрел на нее:
 — А тебя волнует, как я к тебе отношусь?
 — Конечно, нет! — Рози скрестила руки на груди и, вздернув подбородок, уставилась вдаль. — Дело в том, — заговорила она, когда колеса фургона отмерили не менее полумили, — что мы уже три месяца женаты и я начала к тебе привыкать. Я даже не возражаю против твоей болтовни по утрам. Да и свою долю работы, признаться, ты честно выполняешь. Если бы еще перестал учить меня жить, мы бы отлично поладили. Но меня бесит, когда ты начинаешь говорить об отъезде. Ты мой муж и должен помочь мне отомстить, сколько бы времени это ни заняло. К тому же в армии ты больше не нужен, а ничего другого у тебя нет. Мы с тобой похожи, Стоун, тебе тоже некуда податься.
 Он крепче сжал вожжи, глядя вперед.
 — На востоке у меня есть определенные обязательства перед семьей.
 — Судя по тому, что ты говорил, твоему отцу, сенатору, наплевать, увидит он тебя или нет. Отец вычеркнул тебя из своей жизни в ту минуту, как услышал о твоем увольнении.
 Хотя Боуи и сам так считал, но слова Рози полоснули его по сердцу. Отец никогда не простит ему позорного увольнения, какова бы ни была истинная причина. Сенатор смирился бы с убийством Лютера Рэдисона, но не с увольнением из армии за недостойное поведение.
 — Ты права, — согласился Боуи. — Но у меня есть и другие обязательства.
 — Например?
 — Я не могу тебе этого сказать, Рози. Может быть, со временем.
 — Не важно, — заявила она, равнодушно пожав плечами. — Ты все равно никуда не уедешь.
 Чем дольше Боуи оставался в Пэшн-Кроссинге, тем не-разрешимее становилась его дилемма. Он считал непростительным по-прежнему позволять Сьюзен и отцу считать его мертвым. Вне всякого сомнения, они отслужили панихиду, и Сьюзен носит траур, отказавшись от балов и развлечений, которые так любит. Едва ли она чрезмерно горюет по Боуи — в сущности, они толком и не знали друг друга, — но вдовство для нее серьезное испытание.
 Что касается сенатора… наверняка в его сердце отыщется крошечный уголок, который скорбит о смерти второго сына. Боуи ненавидел себя за причиненную им боль. Но не мог сообщить им, что остался жив, не объяснив при этом, почему сразу же не вернулся домой. Горькая улыбка тронула его губы. Боуи представил себе ужас Сьюзен и негодование сенатора при известии, что он добавил двоеженство к своим преступлениям. Если военный трибунал и обвинение в убийстве не погубили окончательно репутацию Стоунов, то скандал, связанный с двоеженством, определенно довершит дело.
 Часто по ночам Боуи не мог заснуть, размышляя о сложившейся ситуации. Он пытался придумать способ, как сообщить семье, что его не повесили, и вместе с тем выполнить обязательства перед Рози Малви.
 Честь не позволяла Боуи бросить Рози. Каковы бы ни были ее побуждения, она спасла ему жизнь. И хотя он часто сожалел об этом, но теперь считал себя в долгу перед ней. Самое меньшее, что мог сделать Боуи, — так это сдержать свое обещание и помочь Рози вырастить желанный урожай.
 Он согласился на условия Рози только потому, что был твердо уверен: Сьюзен и Нэйту обеспечена спокойная и безбедная жизнь. Как бы сенатор ни презирал сына за то, что он навлек на семью позор и бесчестье, Боуи не сомневался: отец сдержит слово. Защитит Сьюзен и Нэйта и позаботится о них.
 — В тот первый день, — завидев на горизонте дом, Боуи с трудом вернулся в настоящее, — я и представить себе не мог, что когда-нибудь найду в тебе что-нибудь, достойное восхищения.
 — О, заткнись!
 — Теперь я думаю иначе. У тебя много качеств, которыми я искренне восхищаюсь.
 — Правда? — Рози приподняла ногу и, наклонившись, отодрала комок глины, прилипший к каблуку. — Не сказала бы, что подобная чепуха меня интересует. Но если тебе не терпится сообщить мне это, видимо, придется выслушать тебя.
 Боуи помолчал, вглядываясь в дом. Лодиша наверняка греет воду для традиционной ванны Рози после тюрьмы. Сегодня за ужином ее золотистые волосы будут переливаться как шелк в свете лампы, лицо — сиять цветами слоновой кости и клубники, а кожа — благоухать смесью щелочного мыла и розовой воды, которую Лодиша добавляет в ванну. Сегодня Боуи ждет одна из бессонных ночей, когда он будет ворочаться в постели, стараясь не думать, как давно не спал с женщиной.
 — Я восхищаюсь твоим трудолюбием, — наконец вымолвил он. — Мало кто из знакомых мне мужчин способен на такое. И ты никогда не жалуешься. Твоей силы воли хватило бы на десяток проповедников, и ты порядочная женщина.
 Рози закатила глаза и издала сдавленный звук, напоминающий не то восторженный всхлип, не то приглушенный смешок.
 — Порядочная? Едва ли кто-нибудь согласится с тобой.
 — Рози, посмотри на меня. — Она даже не повернула головы. — Почему ты взяла фургон, а не поехала в город верхом на Айвенго?
 — Ты знаешь почему. Я собиралась купить пару мешков муки и немного сахара для Лодиши.
 Боуи дернул головой в сторону пустого фургона.
 — Так где же они? Мешки с мукой и сахар?
 Он заметил ее смущение.
 — Ну? — Боуи наклонился и заглянул ей в лицо. — Я не слышу. — Впрочем, он догадывался, каков будет ответ. Рози не впервые раздавала провизию.
 Она понурилась.
 — Помнишь того толстобрюхого типа, которого собирались повесить вместе с тобой? Джошуа Уилси? На него в амбаре свалилась копна сена и чуть не вышибла из него дух. В полубессознательном состоянии он заблудился в метель и отморозил ноги в ручье. Скотчи Моррис ампутировал ему ногу по колено.
 — Скотчи Моррис? Парикмахер?
 — Никого ближе к доктору здесь все равно нет. Как бы там ни было, миссис Уилси истратила все до копейки на виски для операции и настойку опия. Да и Скотчи, знаешь ли, не станет резать ноги даром.
 — Поэтому ты отдала муку и сахар миссис Уилси? Разве она не из тех особ с поджатыми губами, что не удостаивают тебя ни кивком, ни приветствием на улице?
 — Черт, при чем здесь это? — Засмеявшись, Рози отмахнулась от него. — Если обижаться на всех, кто не сказал мне «здрасьте», придется безвылазно сидеть на ферме, верно?
 Боуи взял ее рукой за подбородок и повернул лицом к себе, удивляясь тому, какая упругая, а вместе с тем мягкая и податливая у нее кожа.
 — Проклятие, да выслушай же меня! Кто будет уважать тебя, если ты сама себя не уважаешь? Вряд ли в Пэшн-Кроссинге найдется семья, которой ты так или иначе не помогла. Однако с тобой обращаются так, будто ты заразная! Пора это прекратить!
 Рози дернула головой, вывернулась, и ее карие глаза сверкнули.
 — Если думаешь, будто в Пэшн-Кроссинге передо мной начнут снимать шляпы только потому, что ты пригрозил отделать каждого, кто не пожелает называть меня миссис Стоун, значит, ты глупее, чем я предполагала. Я не собираюсь меняться. И мне все равно.
 — Тебе совсем не все равно.
 — Заткнись, Стоун. Заткнись, дьявол тебя забери!
 — Перестань унижаться и научись ходить с поднятой головой.
 Рози выхватила вожжи из его рук и направила Айвенго к амбару.
 — Я чертовски устала от твоих лекций, меня тошнит от них! Оставь меня в покое!
 Было что-то невероятно трогательное в том, что ее маленькая фигурка вытягивалась, становясь выше, когда она сердилась. В карих глазах полыхало пламя, и казалось, вокруг Рози сверкают молнии. Боуи не мог представить себе Рози Малви степенно сидящей во главе чайного стола со сложенными на коленях руками, впрочем, как и разодетой в шелка.
 — Поскольку разговор перешел на твои недостатки, — вкрадчиво продолжил он, глядя на ее напряженное лицо, — я хотел бы заметить, что недоволен твоим чтением.
 — Только не начинай опять! Мне необходимо смачивать горло через пару-другую страниц. От чтения вслух рот пересыхает, как сушеная вобла.
 — Я имею в виду целые пассажи, явно принадлежащие не автору. Тебе ведь отлично известно, что никакой чародей не воскрешал Ромео и Джульетту. И виллу на Средиземноморском побережье они не покупали, чтобы жить там долго и счастливо.
 Рози позвала Джона Хоукинза, чтобы тот открыл дверь амбара.
 — Ну и что? Мне нравятся счастливые концы. А если у тебя шило в штанах от моего чтения, читай сам, пока я буду играть в шашки с Джоном Хоукинзом. — Уголки ее губ приподнялись. — Я по крайней мере его обыграю.
 — Черта с два! Никто не может обыграть Джона Хоукинза в шашки!
 Так как это было для Рози делом чести, она первая соскочила с облучка и начала распрягать Айвенго.
 — Иди-ка ты в дом. — Вздохнув, Боуи взял поводья Айвенго. — Лодиша заждалась тебя. — Он не сомневался, что Рози не терпится приложиться к бутылке и выкурить свою коротенькую сигару.
 — Ты мне не указывай! — взвилась она.
 Гордость заставляла ее сопротивляться, и Рози не сразу позволила уговорить себя. Боуи с улыбкой наблюдал, как она не спеша выходит из амбара с равнодушным видом, который не обманул бы и городского дурачка.
 Поскольку в Рози было не больше обаяния, чем у кусачего насекомого, Боуи не понимал, почему испытывает к ней симпатию. Однако чем больше узнавал ее, тем больше она ему нравилась. Рози проявляла щедрость к подонкам, не стоившим ее великодушия. Ее преданность Лодише, Джону Хоукинзу — да и ему самому — не знала границ. Ни один батрак не работал больше, чем Рози. Она ворчала по пустякам, но никогда не жаловалась, если что-то ущемляло ее интересы. В тех редких случаях, когда что-либо забавляло Рози, она смеялась легко и заразительно и недовольная гримаса сменялась чем-то таким очаровательным, что у Боуи перехватывало дыхание.
 После ванны она казалась ему самой красивой и желанной женщиной из всех, кого он видел. А временами Рози бывала так уязвима, что даже ребенок мог обидеть ее.
 Тряхнув головой, Боуи повел Айвенго в стойло и начал тщательно вытирать его. Он вспомнил вырвавшуюся у нее фразу: «Я думала, что немного нравлюсь тебе», — и что-то болезненно сжалось у него в груди.
 Странная, израненная женщина, на которой Боуи не имел права жениться, постепенно проникала ему в душу.
 Рози откинулась назад в душистой воде, испытывая удовольствие, в котором никому не могла признаться. В одной руке она сжимала крепкую черную сигару, в другой — стакан виски. Улыбаясь, Рози вдохнула аромат тушеного окорока и сливочного печенья и решила, что в жизни бывают хорошие минуты.
 Ее ничуть не тревожило, что Боуи может появиться в кухне. После первого ужасного опыта они пошли на взаимные уступки и теперь позволяли друг другу уединяться. Оба всячески избегали случайных прикосновений, старались не попадаться на глаза полуодетыми, да и вообще не встречаться без особой нужды. Проведя три месяца в напряжении, Рози наконец немного успокоилась и поверила, что Боуи не появится ночью в дверях ее спальни и не накинется на нее.
 Как ни странно, ее замужество оказалось куда удачнее, чем она могла надеяться. Рози заполучила лучшего батрака во всем Канзасе, к тому же он в общем-то знал свое место. Кое-что в браке, как, впрочем, и в самом Боуи Стоуне, не устраивало ее, но это были пустяки, и она с ними мирилась. Так почему, если все так прекрасно, Рози не чувствовала себя счастливой, как заяц на клеверном поле?
 Она тяжело вздохнула.
 — Катись оно все к дьяволу!
 — Попридержи язык, девушка, — одернула ее Лодиша, стоявшая у плиты. — Чтоб никаких таких выражений в моем доме! И кэптин этого не любит.
 Рози резко села, выплеснув воду на дощатый пол. Изогнувшись, она посмотрела на Лодишу через плечо.
 — Это еще что такое? Ругань тебе раньше не мешала.
 — А теперь мешает. — Лодиша сверкнула глазами. — Кэптину это не нравится. Он тебе не кто-нибудь, а муж, голубка. Придется чуток подтянуться.
 — Что?!
 — Больше никакой брани. Будешь скандалить — не видать тебе ванны. Меня-то не проведешь, тебе понравилось мыться. Давай-давай, ругайся. Только ни чистой одежи не получишь, ни штопаных носков. Ни пирожков, ни твоих любимых цыплят с клецками.
 Отплевываясь, Рози помахала сигарой.
 — Так вот почему ты разрешила мне покурить в доме. Хотела навязать новое правило? Ну и сукин сын!
 Лодиша обошла ванну, в упор посмотрела на Рози, перевернула противень и вывалила пирог на кухонный стол.
 Глаза Рози стали огромными, как блюдца.
 — Ты испортила пирог! Не верю собственным глазам! Ты перевела продукты! — За пятнадцать лет она ни разу не видела, чтобы Лодиша выбросила хоть один пригодный для еды кусочек.
 — Кэптину не нравится, когда леди выражаются. Так что впредь мы здесь браниться не будем. Заруби себе это на носу.
 Рози уронила сигару в ванну и ожесточенно стукнула кулаком по воде.
 — Проклятие, вы со Стоуном пытаетесь вывернуть меня наизнанку! Я этого не потерплю, слышишь? — Приятные мысли о браке тотчас вылетели у нее из головы. — Вы все у меня в печенках сидите! Я не могу насладиться крошечным глоточком виски без того, чтобы три пары глаз не вонзились в меня как кинжалы! Мне уже нельзя повеселиться в городе, потому что ваша троица будет изводить меня потом целый день молчаливыми укорами. Мне даже покурить не дают в доме. А теперь, прости Господи, уже и разговаривать не позволено! — Ее грудь всколыхнулась от страдальческого вздоха. — Ты отдала Стоуну его одежду, его комнату. Что дальше? Раз ты в таком восторге от капитана, может, дашь ему и его ремень, чтобы было чем избивать меня?
 Черные глаза Лодиши смягчились.
 — Неужто ты не знаешь, что кэптин не станет охаживать тебя ремнем?
 — Иногда ему этого очень хочется! А на моей стороне кто?
 — Мы все на твоей стороне, голубка. — Лодиша соскребла со стола в ведро для помоев испорченный пирог. — Против тебя только ты сама.
 Рози залпом проглотила остатки виски и сползла в ванну, раскрасневшаяся и негодующая. Спорить с Лодишей не имело смысла. Приняв решение, та бывала неколебима, как скала.
 — К дьяволу, гори все огнем!
 Лодиша вздохнула и, встав перед ванной, демонстративно оторвала лоскут от трико Рози.
 — Захочешь починить, рассчитывай на себя.
 Рози запрокинула голову и завопила, совершив тем самым явную ошибку. Воспользовавшись моментом, Лодиша схватила ее за волосы и погрузила в воду. Когда разъяренная Рози, отплевываясь, вынырнула, сильные пальцы Лодиши уже намыливали ей голову.
 — Так, голубка, а теперь пора поговорить о том, что вы с кэптином спите в разных комнатах. Это неестественно.
 — Что-что?! — Вертясь и извиваясь, Рози пыталась вырваться из рук Лодиши, но та не ослабляла хватку. — Да я лучше сдохну с голоду, чем позволю ему трахать себя! Да я скорей пущу себе пулю в лоб!
 — Для мужчины неестественно не трахать, — изрекла Лодиша, продолжая драить голову Рози. Затем ловким движением она окунула ее в воду, чтобы смыть мыло.
 Рози вынырнула, кашляя и отплевываясь от попавшей в рот мыльной пены.
 — Джон Хоукинз, к примеру, не норовит трахнуть каждую юбку!
 — Джон Хоукинз — старик и не женат. К тому же откуда тебе знать, чем он там занимается, когда навещает своих дружков на индейской территории.
 Рози охватила дрожь.
 — Ни один мужчина больше не причинит мне боль таким гнусным способом!
 — Это не всегда больно. Есть леди, которым очень даже нравится, когда их трахают, не говоря уж о шлюхах. Сдается мне, что кэптин знает, что к чему в этом деле. Как иначе ты собираешься заиметь ребенка? Подумай сама.
 — Я бесплодна. Если бы я могла забеременеть, это случилось бы уже давно! — При одной мысли о том, что она могла носить его ребенка, к горлу ее подступила тошнота.
 — Дело не всегда в женщине. Есть мужчины, неспособные заронить семя, как бы они ни старались. Правда в том, что ты не знаешь, можешь ли родить.
 — Да не хочу я ребенка! — Рози извернулась и бросила на Лодишу недоверчивый взгляд. — Неужели ты думаешь, что мне нужен ребенок, если у меня все мозги пропитались виски?
 — Ну, кое-кто здесь хочет ребенка. А о мамаше с пропитыми мозгами мы поговорим в другой раз. Сейчас речь идет о постели. Твой муж выказал больше терпения, чем деревянный святой. Но кэптин — мужчина, голубка. Если ты не пустишь его в свою постель, рано или поздно он отправится в город и заплатит денежки какой-нибудь жалкой девке в заведении у Мод. Тебе понравится, если языки начнут трепать по городу, что твой муж шастает за удовольствиями к Мод?
 Глаза Рози расширились от ужаса. Она живо представила себе хитрые взгляды, ехидные улыбочки, насмешки и сплетни, распространяющиеся со скоростью пожара. А что скажут парни у Гарольда? Да она не переживет этого.
 К страху примешивалось тайное сознание того, что в последнее время ее стали посещать мысли о мужчине. Эти мысли были неприятны Рози, и она не понимала, что, черт побери, заставляет ее думать о столь отвратительных вещах.
 Но все чаще и чаще Рози мучила бессонница, сколько бы виски она ни вливала в свое горло. Разгоряченная и нервная, Рози лежала на кровати, испытывая беспокойство, непонятный трепет во всем теле и прислушиваясь к тому, как ее муж ворочается за стеной. Когда Стоун только появился, эти звуки вызывали в ней ужас и тошноту. Теперь от тех же самых звуков сердце Рози екало, внутри вспыхивал жар, а во рту пересыхало.
 Мало того. Когда они работали на солнце, Стоун порой скидывал куртку, и Рози видела, как рубашка облегает его широкие плечи. Если же Боуи напрягался, чтобы поднять упавшую ограду или поправить осевшую стену, линии его бедер отчетливо проступали под грубой тканью рабочих штанов. От этих мимолетных наблюдений Рози пронзало такое странное чувство, будто она подхватила лихорадку. Раз или два девушка поймала себя на том, что разглядывает рот Боуи, мысленно обводя его контуры.
 Позже она задумалась над тем, все ли мужчины одинаково трахаются и неужели не получают удовольствия без побоев и боли. Эти мысли удивили ее.
 Слезы растерянности и смущения заблестели в глазах Рози. Блевинз обладал ею, и она знала, насколько это мерзко и болезненно. Но, наблюдая за Боуи Стоуном и встречая его взгляд, Рози невольно думала, что, возможно, в этом деле есть что-то, неведомое ей.
 Столь безумные мысли испугали ее и окончательно запутали, доведя до головокружения.
 — Господи! Да ты, никак, плачешь? — Лодиша изумленно уставилась на нее.
 — Ничего подобного!
 Вытащив Рози из ванной, негритянка завернула ее в чистое сухое полотенце и заключила в свои теплые объятия.
 — Все будет хорошо, вот увидишь. Будем все делать потихонечку, шажок за шажком, и не успеешь оглянуться, как ты у нас начнешь петь и танцевать. Да, сэр. И нечего бояться. Всего-то один крошечный шажок!
 — Ни за что! — простонала Рози, уткнувшись в широкое плечо Лодиши. — Все равно Стоун меня не хочет, и пусть так все и остается!
 — Всего один крошечный шажок, голубка.




 Глава 9


 — Чего уставился? — Отодвинув лампу, Рози смерила мужа свирепым взглядом.
 — Ты сегодня очень хорошенькая.
 Джон Хоукинз пробормотал что-то одобрительное, а Лодиша просияла.
 — Это Лодиша прицепила ленту к моим волосам, а не я. — Наградив Лодишу хмурым взглядом, Рози наполнила стакан виски, а затем с каменным выражением лица повернулась к Стоуну: — Наверное, ты не прочь трахнуть меня сейчас.
 Боуи опрокинул чашку с кофе. Джон Хоукинз поднял голову, и его вилка застыла на полпути ко рту. Лодиша кинулась за полотенцем и вытерла разлитый кофе.
 — Так вот — и не надейся. Эта дурацкая лента никакой не сигнал, что можно запрыгнуть ко мне в постель! — Ее плечи поникли, и она содрогнулась.
 Боуи не верил своим ушам. Рози, казалось, жаждала перерезать ему горло. Лодиша и Джон Хоукинз с ожиданием посматривали на него.
 Подыскивая ответ, он глубоко вздохнул и промокнул салфеткой кофейные пятна на рубашке и брюках.
 — То, что ты хорошенькая, еще не повод для того, чтобы броситься на тебя или начать приставать.
 — Вполне достаточный повод. Женщина может избежать этого, только если она законченная уродина.
 — Ошибаешься. — Боуи посмотрел на нее в упор. — Далеко не все мужчины животные, не способные управлять своими страстями. Большинство мужчин в состоянии оценить красивую женщину, не принуждая ее ни к чему силой.
 — Ответь лучше на вопрос. Ты намерен трахать меня? — требовательно спросила Рози, шаря по его лицу сузившимися глазами.
 Боуи перевел взгляд с Джона Хоукинза на Лодишу. Оба взирали на него с нескрываемым интересом.
 — Конечно, нет. Не намерен, — неохотно выдавил он.
 Джон Хоукинз снова занялся едой. Лодиша разочарованно вздохнула.
 — Даже если Лодиша будет прятать заговоренные узелки и украшать мои волосы лентами?
 Поднявшись из-за стола, Боуи подошел к плите и налил себе кофе. Он не знал, что и думать об этом нелепом разговоре, крайне смущавшем его.
 — Даже если ты разоденешься в платье с кружевным лифом, обольешься с головы до ног духами и покроешь себя слоем пудры. — Боуи вздохнул. — Даже если ты будешь разгуливать в своем трико. — Представив себе Рози, надушенную и напудренную, он почувствовал спазм в желудке. Боуи сомневался, что Рози понимает, как она хороша с шелковистой гривой волос и свежевымытым лицом. Ее кожа сияла, янтарно-карие глаза сверкали от ярости. Даже свободная мужская рубаха не скрывала изящных очертаний высокой груди.
 Когда Боуи вернулся к столу, Рози все так же буравила его настороженным взглядом. Вся ее фигура выражала крайнее напряжение.
 — Видимо, рано или поздно ты галопом поскачешь в заведение Мод, чтобы переспать с одной из ее шлюх. — Красные пятна вспыхнули у нее на щеках.
 — Черт бы тебя побрал, Рози! — Боуи заметил, что Джон Хоукинз едва сдерживает улыбку. Лодиша шлепнула на тарелку капитана еще один кусок тушеного окорока, делая вид, будто ей нет дела до этого разговора. — Нам что, необходимо обсуждать это сейчас?
 — Полагаю, это означает, что ты собрался к Мод.
 Темный румянец залил его шею.
 — Пока не думал об этом. Такой ответ тебя устроит? — Боуи обвел всех возмущенным взглядом. — В любом случае это никого не касается.
 — Еще как касается, гореть мне в аду! У одной из девиц Мод сифилис. Все знают об этом!
 Возможно, глаза Рози увлажнились, но на выяснение этого обстоятельства просто не было времени. Лодиша как смерч сорвалась со стула, выхватила у Рози тарелку с ужином, мгновенно пересекла кухню и бросила пищу в помойное ведро.
 — В моем доме никаких выражений. Кэптин этого не любит.
 Рози издала негодующий вопль.
 — Он тоже выражался! — Она возмущенно ткнула пальцем в Боуи.
 — Воспитанные молодые леди не бранятся как ковбои, — отрезала Лодиша.
 — Но это несправедливо. Я не воспитанная молодая леди, я… — Вскочив, Рози пнула ботинком ножку кухонного стола, схватила с крючка куртку и с грохотом захлопнула за собой дверь.
 Боуи положил на стол забытое печенье, которое держал в руке на протяжении всей сцены.
 — Что, черт возьми, сейчас произошло?
 — Это хорошо, — умиротворенно проговорил Джон Хоукинз, принимая из рук Лодиши печенье. — Роуз Мэри задумалась о том, что пора стать женой.
 Лодиша вздохнула и поставила миску с печеными сливами возле лампы.
 — Ей долго еще блуждать по этой дороге. Но один шаг вперед мы сделали.
 Сигнал тревоги прозвучал в голове Боуи.
 — Лодиша, я ценю ваши усилия в этом… э-э… направлении, но есть вещи, которые лучше оставить как есть.
 — Неестественно, когда муж и жена не спят вместе. Детишек тогда не видать. Нипочем не видать.
 Боуи в ужасе уставился на нее.
 — С Рози чудовищно обошлись. Вы оба это знаете. Меньше всего на свете я хотел бы причинить ей боль. — Его плечи напряглись. — Я много чего сделал в своей жизни, но никогда не навязывался женщинам против их воли.
 Джон Хоукинз мазал печенье маслом, будто от его усилий зависел завтрашний восход солнца.
 — Помните день сразу после вашего приезда, капитан Боуи Стоун? Вы отправились в поле с «винчестером» и подстрелили двух зайцев.
 Эти два выстрела отделили Боуи от того рокового, что стоил жизни Лютеру Рэдисону. Теперь, когда капитану случалось уложить зайца или фазана, он всегда вспоминал о дичи, которую принес Лодише в прошлый раз. Лицо Лютера Рэдисона больше не стояло перед дулом его ружья.
 — Вам было полезно застрелить тех зайцев, — продолжил Джон Хоукинз. — Теперь вы часто приносите дичь.
 — Я понимаю, что вы хотите сказать, Джон Хоукинз, — вымолвил Боуи. Однако он не считал себя способным вытеснить ужасные воспоминания Рози. У него нет на это права. Боуи отложил салфетку и встал. — Мы с Рози не можем жить как муж и жена. Это было бы неправильно.
 Капитан повторял эти слова каждую ночь, когда лежал, уставившись в потолок, прислушивался, как Рози ворочается в постели, и представлял себе, как она выглядит после купания. Вспоминал, как брюки облепили ее круглые ягодицы, когда Рози нагнулась, чтобы разрубить полено. Заново ощущал мягкое женское тепло, как в тот день, когда лежал на ней на земле. Вспоминал груди с вишенками сосков и бронзовый треугольник волос на своде ног, которые предстали перед его глазами, когда она поднялась из жестяной ванны.
 Боуи проглотил тугой ком в горле.
 — Ужин был прекрасный, — сказал он, проходя мимо Лодиши к кухонной двери. Прихватив куртку и шляпу, Боуи вышел во двор.
 Дни стали заметно длиннее. Далеко на западе горизонт окрасился в розовые и оранжевые тона. На бледном, холодном небе появились первые звезды, такие близкие, что, казалось, их можно поймать, взмахнув шляпой.
 Он нашел Рози возле могилы Фрэнка Блевинза. Она стояла, засунув руки глубоко в карманы куртки. В волосах уже не было ленты, и ночной ветер трепал ее локоны, свободно ниспадавшие почти до талии. Подавив острое желание ощутить шелковистую прядь между большим и указательным пальцем, Боуи тоже сунул руки в карманы.
 — Я не обижу тебя, — тихо проговорил он. — Ты красивая, желанная женщина, Рози, и я хотел бы, чтобы ты это знала. Знай также, что незачем прятать красоту под мужской одеждой и слоями грязи, стараясь защититься от меня или кого-то еще. Разумеется, в Пэшн-Кроссинге есть мужчины, которые мне не нравятся, но большинство из них порядочные и богобоязненные люди. Они не станут приставать к тебе, если ты позволишь им увидеть, какова ты на самом деле. Так же, как и я.
 — Ты не можешь поручиться за каждого мужчину в Пэшн-Кроссинге. — Рози подтолкнула валявшийся в стороне булыжник к надгробному камню Фрэнка Блевинза.
 — Я готов поручиться за большинство. Главное, не вини себя в том, что сделал Фрэнк Блевинз. Он обидел тебя вовсе не потому, что ты носила юбку или как-то по-особому причесывалась, не из-за твоей походки или красоты. Блевинз обидел тебя, потому что был слаб и жесток, труслив и подл, а может, даже порочен. Причина в нем, Рози, не в тебе. Твоей вины здесь нет.
 В угасающем свете дня Боуи заметил слезы на ее щеках, и сердце у него защемило. Одни женщины добивались слезами своего, другие плакали от боли или жалости к себе, третьи — по пустячным поводам, недоступным мужскому разумению. Но Боуи видел, как Рози Малви, не проронив слезинки, выдернула из большого пальца зазубренную занозу, видел, как спокойно реагировала она на насмешки и грубость. Она не пыталась никем манипулировать и никогда даже в мыслях не пожалела себя. Рози Малви могла заплакать только от настоящей и глубокой боли, и наблюдать за этим было мучительно.
 — Ты действительно… веришь в это? В то, что сейчас сказал? — прошептала она, не глядя на него.
 — В каждое слово. В том, что сделал с тобой Фрэнк Блевинз, нет ни капли твоей вины. Я совершенно уверен в этом. Думаю, в глубине души ты тоже это понимаешь.
 Боуи вдруг захотелось подойти и обнять ее. Словно почувствовав это, Рози отошла от могилы Блевинза и повернулась к темным полям.
 — Джон Хоукинз говорит, что будет еще одна морозная ночь. После этого можно приступать к пахоте.
 — Ты доверяешь мне, Рози? — Едва ли хоть одна живая душа могла довериться ему, поскольку он сотворил такое со своей никчемной жизнью. Но в этот момент Боуи было необходимо знать, что она доверяет ему.
 — Может быть, — вымолвила наконец Рози.
 — Тогда повторю еще раз: ты невинная жертва. Тебе нечего стыдиться. Ты можешь ходить с высоко поднятой головой, как любая женщина в этом округе. Тебе не следует считать себя грязной или уродливой. Ты замечательная, сильная и порядочная. Ты достойная личность, Роуз Мэри Малви, и заслуживаешь уважения и восхищения.
 Почти стемнело, но Боуи разглядел выражение ее лица, когда она подняла голову. Рози казалась настолько хрупкой и уязвимой, что он мог уничтожить ее одним словом.
 — О Боже! — Голос ее дрогнул. — Неужели ты говоришь это обо мне?
 Осторожно и медленно, чтобы не спугнуть ее, он коснулся ее щеки кончиками пальцев. Она напряглась и задрожала под его рукой, но не отпрянула.
 — Ты чудесная и порядочная, Рози.
 — Я пью, курю и сквернословлю. Я уродлива.
 — Ты не уродлива. Ты щедрая и великодушная.
 — Пожалуйста, — прошептала она, отступая на шаг, — не говори таких слов обо мне.
 — Я знаю, какая ты.
 И тут Рози сделала то, чего не сделала бы ни одна другая женщина на ее месте. Сжав кулак, она со всей силы ткнула Боуи в живот и побежала к дому.
 Удар был настолько неожиданным, что капитан согнулся. Несмотря на невысокий рост, Рози нанесла удар с силой и ловкостью, не уступающими мужчине. Ругаясь и держась за бок, Боуи наконец выпрямился и крикнул в темноту:
 — Подумай о том, что я сказал!
 Когда удрученный Боуи вернулся в дом, Рози нигде не было видно. Лодиша вытирала посуду, а Джон Хоукинз делал вид, что читает старую газету.
 — Роуз Мэри оставила это вам. — Джон Хоукинз кивнул на стакан виски, стоявший на столе.
 — Видно, крепкое словцо вы сказали ей во дворе, кэптин, — промурлыкала Лодиша, рассматривая тарелку. — Наша голубка не часто делится выпивкой.
 Боуи это прекрасно знал. Рози не предлагала ему спиртного из своих запасов с памятного дня его появления в доме. Он молча достал еще два стакана с полки и разлил виски всем поровну. Потом поднял свой стакан.
 — За женщин. Похоже, я чертовски мало знаю о них.
 — Может, оно и к лучшему, — заметил Джон Хоукинз, перед тем как проглотить свою порцию.
 Лодиша держала свой стакан, изящно отведя мизинец.
 — Надо бы вам, кэптин, вести себя примерно. Мне здесь брань ни к чему.
 Внезапно Боуи рассмеялся — впервые за восемь месяцев. Сидя в убогой кухне, он выпивал в компании индейца и чернокожей женщины, осведомленных об интимных подробностях его жизни. Мало того, ему только что врезала исподтишка всеми презираемая красотка, запросто рассуждавшая о сексе за ужином и, возможно, в этот самый миг напивающаяся в постели до чертиков.
 Даже в самом фантастическом сне Боуи не привиделись бы ни эти люди, ни подобная ситуация.
 — А знаете, — он усмехнулся, — сейчас, пожалуй, во всем мире не найдется места, которое я предпочел бы этому.
 Через три недели Боуи изменил свое мнение. Он охотно оказался бы где угодно, лишь бы не тащить плуг по иссохшей канзасской прерии.
 Мозоли появлялись на ладонях Рози и лопались, оставляя кровавые следы на рукоятках плуга. Хотя по утрам было еще прохладно, в полдень солнце, как огромная печь, полыхало на небе, высасывая влагу из твердой серой почвы, по которой ступала Рози. Она заливалась потом и выбивалась из сил.
 Когда Боуи остановился, Рози повалилась вперед, чудом уклонившись от наточенного ножа плуга.
 — Иисусе! — воскликнул он, утирая пот со лба. Сорвав рубаху, капитан швырнул ее на уже засеянные ряды. — Да сейчас не меньше тридцати семи градусов!
 Едва они прекратили работу, Рози почувствовала, что пот быстро высыхает, холодя кожу.
 — Не больше десяти. — Она посмотрела на его рубаху, размышляя, хватит ли у нее сил поднять ее и заставить Боуи одеться. Если он заболеет, можно считать, что сезон закончится, не успев начаться.
 — Роуз Мэри, этот ряд слишком отклонился влево, — заметил Джон Хоукинз.
 Рози передвинулась, посмотрела на вспаханную сзади землю, затем попыталась заглянуть вперед через спину Боуи. Плечи его дрожали под пристегнутыми к плугу кожаными постромками, на шее вздулись вены от напряжения. В лучах солнца казалось, что его блестевшее от пота тело смазано маслом.
 — Ты опять слишком приблизился к засеянным рядам, — сказала Рози, удивляясь, что еще способна говорить внятно. Холодная пыль набилась в горло и ноздри. Горло пересохло, как выбеленная солнцем кость. Она отдала бы все на свете, лишь бы скинуть рубаху и забросить ее подальше. Пот ручьями струился по ее телу.
 Боуи поправил кожаную упряжь на поясе и плечах, на минуту прикрыл глаза и уперся ногами в борозду.
 — Я готов.
 — Пошел.
 Нажимая на рукоятки плута и стараясь ровно держать нож, Рози, спотыкаясь, двинулась следом. Ботинки застревали в свежевспаханной земле, пот застилал глаза. Это была мучительно тяжелая, однообразная и бесконечная работа.
 Через час Джон Хоукинз крикнул, что у него кончились семена. Остановившись, они упали на землю там, где стояли. Прикрыв глаза рукой, Рози посмотрела на небо и прикинула, сколько времени осталось до наступления темноты.
 — Рано уходить, — бросил Боуи. Стиснув зубы, он молча высвободился из упряжи и двинулся по полю в сторону кладовой, расположенной рядом с амбаром. Туда и обратно была миля ходьбы.
 — Я могу принести семена, — мрачно объявил Джон Хоукинз.
 — Мы это уже обсуждали, — отрезала Рози. — Бушель зерна весит шестьдесят фунтов. Ты старый человек, Джон Хоукинз. Я не хочу, чтобы ты повис у меня на шее, прежде чем мы соберем урожай.
 Рози постоянно волновалась за него. Джон Хоукинз сетовал на то, что ему досталась самая легкая работа, но наклоняться целый день, перетаскивая бушель с семенами, и втыкать их по одному в землю было совсем не легко. Вечером старик не мог разогнуться, колени его сводило, а суставы трещали, когда он садился за стол ужинать.
 Они сидели на земле, ощущая исходящий от нее холод, и ждали. На тополях у реки проклюнулись почки, и кое-где в прерии зазеленела трава, но весна явно запаздывала.
 Вернувшись, Боуи положил мешок с семенами рядом с Джоном Хоукинзом и слегка коснулся его плеча. Он бросил взгляд на небо и, пройдя мимо Рози, нагнулся к постромкам.
 — Не хочешь подсобить?
 Помогая ему надеть упряжь, Рози оставляла на его мокром теле грязные следы. Струйка крови сочилась по спине Боуи там, где ремень ободрал кожу.
 — Мне очень жаль! — пробормотала Рози. — Может, нам следовало взять Айвенго?
 Глаза Боуи ожили и сверкнули на утомленном лице.
 — Айвенго — единственная стоящая вещь, которая у тебя есть. Нельзя губить прекрасное животное, запрягая его в плуг!
 Рози молча уставилась на него, чувствуя комок в горле. Сглотнув, она встала на свое место за рукоятками плуга.
 Ряды вспаханной земли тянулись от ограды до ограды, акр за акром. Они потеряли день, когда повалил мокрый снег, что было хорошо для семян, но плохо для пахоты. Еще день пришлось ждать, пока снег растает и земля подсохнет. Затем их мучения возобновились.
 Работая в поле, они отмеряли слова, как капли воды, ибо были слишком усталы и измученны, чтобы произнести лишний звук. Несмотря на отчаянные усилия Лодиши, все потеряли в весе, от них остались кожа да кости.
 В конце дня, добравшись кое-как до дома, они без сил падали на кухонное крыльцо, изнуренные и отупевшие настолько, что не могли говорить.
 Руки Рози напоминали сырое мясо, так же как спина и плечи Боуи. Он спал сидя и был не в состоянии вынести даже прикосновения простыней к израненной спине. Джон Хоукинз ел, согнувшись над низкой скамеечкой, — он не мог разогнуться. Рози хлебала свой суп прямо из миски: руки, покрытые кровавыми мозолями, уже не держали ни вилки, ни ложки. Бывали вечера, когда она не выпивала больше одного стакана виски.
 Лодиша потчевала их весенним настоем и втирала в раны лечебный бальзам. Сразу после ужина они безропотно валились на свои постели, дрожа от утомления и с ужасом ожидая наступления следующего дня.
 — Ой-е-ей, вы только посмотрите на это!
 Рози выпустила рукоятки плуга, вытерла кровь с ладоней, потом пот, заливавший глаза, прищурилась и посмотрела вдаль через ровные ряды вспаханной земли.
 Помощник шерифа Сэндс и два его закадычных дружка стояли на краю поля, прислонившись к столбам ограды и передавая друг другу бутылку. Рози, слишком отупевшая и усталая, не слышала приближения их лошадей.
 — Я готов, — тихо сказал Боуи. — Берись за плуг.
 — Сейчас. — Собравшись с силами, Рози крикнула: — Что вы хотите? Нечего вам здесь делать.
 — Да вот слышал, что ты раздобыла себе тягловую лошадку… миссис Стоун. Хотел посмотреть на зверюгу собственными глазами, — ухмыльнулся Сэндс.
 Его приятели загоготали.
 — Выметайтесь отсюда! — Рози сжала кулаки, кляня себя, что оставила револьверы дома.
 — По мне, так твой новый коняга больно тощий. А, парни? Может, пристрелить его, чтобы не мучился? — Сэндс нацелил свой «кольт» на Боуи, но, слегка повернув дуло, выстрелил ему под ноги. — Вот жалость, парни, промахнулся.
 Капитан поправил упряжь на плечах.
 — Давай, Рози. Если мы будем стоять, то никогда не закончим.
 Рози задрожала от ярости.
 — Но они же стреляют в тебя! Неужели тебе наплевать на то, что эти сукины дети заявились сюда посмеяться?
 — Нет.
 — Эй, Стоун! Эй, трус! Как тебе в шкуре лошади? — Сэндс ткнул под бок одного из своих дружков и заржал. — А твоя старушка и в постели тебя объезжает? — Его приятели зашлись от хохота, согнувшись пополам и хлопая себя по ляжкам.
 — Катись к дьяволу, Сэндс! — заорала Рози.
 — Шевелись, парень! А ржать ты умеешь? — Сэндс снова выстрелил в землю в нескольких футах от ботинок Боуи.
 — Ладно, Сэндс. Повеселился и будет. Убирайся с моей земли!
 — А если не уберусь… миссис Стоун? Натравите на нас своего доходягу? — Приятели Сэндса гикали и визжали, утирая выступившие от смеха слезы.
 Боуи уперся ногами в землю и наклонился вперед.
 — Давай, Рози. Скоро ужин. Нужно закончить этот ряд.
 Побелев от злости и стараясь не обращать внимания на насмешливые выкрики и взрывы хохота, Рози ухватилась за рукоятки плуга и уставилась в напряженную спину Боуи, по которой стекала струйка крови. Она больше не смотрела на Сэндса и его приятелей, поэтому заметила, что те исчезли, лишь когда дневные труды закончились и они побрели через поля к дому.
 Они сидели на крыльце, набираясь сил перед тем, как вымыться и войти в дом. Наконец, отдышавшись и снова обретя способность думать, Рози повернулась к Стоуну. Он сидел рядом на ступеньке, свесив голову на руки.
 — Скажи мне честно, как на духу: тебя действительно не волнует, когда над тобой насмехаются?
 Боуи поднял голову и устремил взор в сумеречные поля.
 — Не могу поверить, что ты рассчитывала справиться с этим одна. Господи Иисусе!
 — Я бы убила их на месте!
 Он перевел взгляд на нее.
 — Какая тебе разница, что думает Сэндс?
 — Но они же потешались над тобой! Высмеивали тебя! Я знаю, каково это! — Она вперила в него тяжелый взгляд. — Странность вот в чем: я просто убеждаю себя, что мне это все равно, а для тебя… это действительно не важно.
 — Забудь об этом.
 — Они даже пару раз пальнули в тебя, Господи помилуй! — Не получив ответа, Рози заглянула ему в лицо. — Ты наказываешь себя. Ведь это так? Вот почему ты скрипишь зубами, но улыбаешься, когда Лодиша натирает тебя бальзамом, хотя тебе дьявольски больно. Вот почему тебе плевать на Сэндса. Ты считаешь, что заслужил все эти унижения. Оттого что остался жив? Потому что тебя не повесили в тот день?
 Эта мысль раньше не приходила ей в голову. Она испытала настоящее потрясение, поняв, что Боуи все равно, жив он или умер. Боуи был готов сражаться со всем городом, когда оскорбляли его жену, но ради себя не пошевелил бы и пальцем. Рози могла загнать Боуи до смерти в полях и не услышала бы ни единого протеста или жалобы. Смерть не имела для него значения.
 — Любой порядочный человек поступил бы так же в Стоун-Тоусе. И убийство Рэдисона было самозащитой. Поэтому ты больше не в кавалерии. Ну и что с того? Ты нужен здесь.
 — Перестань, Рози. — Он потер лицо ладонью.
 — Предположим, что Сэндс не шутил… Ты что, так и стоял бы и позволил этому подонку убить себя? Будто он делает тебе одолжение? Вот как это выглядело. Ты даже ухом не повел.
 Рози смотрела ему вслед, когда он с усилием поднялся и заковылял к конюшне.
 Наступил день, когда они наконец вытащили плуг с поля в последний раз. Пахота и сев закончились. Они стояли у крайнего ряда, глядя на результаты своих трудов и на лохматые весенние снежинки, медленно падавшие с тяжелых облаков.
 — Снег! — закричала Рози, подняв к небу перевязанные ладони. — Давай, вали, чтоб тебе… — Она осеклась и испуганно посмотрела, нет ли поблизости Лодиши. — Вали, снег, как безумный! Здоровенными мокрыми хлопьями! Давай, снег!
 — Это хорошо, — обронил Джон Хоукинз. Усмехнувшись, он положил руки на поясницу и попытался выпрямиться.
 — Невероятно! — Боуи окинул взглядом засеянные поля, постепенно скрывающиеся под белым покровом, и широко улыбнулся. — Мы сделали это. — Он опустил глаза на Рози. — Проклятие, Рози! Мы сделали это!
 — Ты чертовски прав! Целых семь акров! — Запрокинув голову, она громко расхохоталась и закричала от восторга, когда Боуи, обхватив ее за талию, увлек за собой в танце по двору. Джон Хоукинз забыл, что он уже не индеец, и пустился в пляс посреди хоровода снежинок, распевая песнь победы.
 Лодиша вышла на крыльцо посмотреть, что происходит, и вытерла руки о посудное полотенце.
 — Давайте-ка в дом, дурни несчастные. — Она радостно усмехнулась. — Мне надо смыть с вас эту канзасскую прерию раз и навсегда, накормить хорошенько, подлечить и уложить спать на целый день.
 — Мы сделали это! — крикнула Рози, едва сдерживаясь, чтобы не застучать перевязанными кулачками по плечам Боуи. Смеясь, она крутилась и крутилась в безумном танце под снегопадом, пока не зацепилась за камень и не упала Боуи на грудь.
 Поймав Рози, он крепко стиснул руками ее талию, заглянул в поднятое к нему лицо, и улыбка исчезла из его глаз. Взгляд Боуи опустился на ее полураскрытые губы.
 Смех замер на устах Рози. Она ощутила прикосновение его тела, и тут же усталость сменилась внезапным напряжением. Ее глаза расширились, и дыхание прервалось.
 Руки Боуи оторвались от ее талии, обхватили лицо, приподняли подбородок.
 — Поздравляю, — тихо сказал он, наклонился, потом легко и нежно поцеловал ее в губы. Казалось, молния сверкнула и исчезла.
 Неожиданный поцелуй поверг Рози в такое смятение, что она замерла. Девушка смотрела на него, застыв как изваяние, и сердце ее бешено колотилось.
 — Ты была просто великолепна там. — Боуи поднес ее руки к губам и поцеловал перевязанные пальцы. — Я не знаю ни одной женщины, способной на такое. Я горжусь, что знаком с тобой, Роуз Мэри Малви. И черт побери, надеюсь, что ты получишь урожай, который заслуживаешь.
 Боуи считает, что она великолепна. Гордится, что знаком с ней.
 Горячие слезы обожгли ее веки, и она задохнулась. Никто никогда не говорил Рози ничего подобного. Искреннее чувство в глазах Боуи странным образом отозвалось в ней. Рози охватила слабость. Радость, боль и недоверие теснились в ее груди.
 — Ничего у меня не получилось бы без тебя, — прошептала Рози, не сводя глаз с его губ, вслушиваясь в гулкие удары своего сердца, раздававшиеся в ушах. Они стояли так близко друг к другу, что она чувствовала тепло его тела. Охваченной смятением Рози хотелось то ударить Боуи и броситься прочь, то снова поцеловать его. Как только она осознала эту мысль, ее глаза потемнели от ужаса. Но вместе с тем Рози изумляло, что поцелуй может быть таким нежным и мягким. Она не подозревала, что такое возможно.
 Его руки снова скользнули на талию Рози, и он снова медленно наклонился, глядя в ее широко распахнутые глаза.
 На этот раз, целуя Рози, Боуи слегка прижал ее к себе. И поцелуй опять был таким невесомым, нежным и мягким, что ей захотелось плакать. Рози уперлась каблуками в землю, уже приготовившись ударить Боуи и бежать, но не сделала ни того ни другого. Она приняла его поцелуй, следя широко раскрытыми глазами за выражением лица Боуи в ожидании, что животная страсть изуродует знакомые черты и превратит их в нечто чудовищное и чуждое.
 Но ничего подобного не случилось. Боуи остался самим собой — красивым и независимым, тем мужчиной, который потребовал, чтобы округ Галливер оказал Рози уважение, обращаясь к ней как к замужней женщине. Это был тот, кто, истекая кровью, таскал ради Рози плуг. Человек, который ни разу не обидел ее. Тот, кто считал ее великолепной и гордился знакомством с ней.
 Словно вулкан опалил Рози своим жаром, когда она почувствовала прикосновение его мягкого, теплого рта к своим губам. Странная лихорадочная дрожь пронзила ее с ног до головы.
 Смутившись, Рози неуклюже отступила назад и стерла с губ след его поцелуя.
 — Пожалуйста, никогда больше не делай этого, — прошептала она.
 Сердце Рози неистово колотилось, она едва держалась на ногах. Рози и вообразить не могла, что поцелуй мужчины может быть таким ласковым и волнующим. Она вдруг с ужасом осознала, как далеко зашла на пути к саморазрушению: ей хотелось, чтобы Боуи снова обнял и поцеловал ее.
 Охваченная смятением, Рози судорожно сглотнула. Ее горло сжалось от ужаса. Она стремительно повернулась и помчалась к дому.
 — Это хорошо. — Джон Хоукинз приблизился к Боуи в сгущающемся снегопаде. — Роуз Мэри не попыталась убить вас и даже не поставила вам синяк под глазом.
 Боуи сжал кулаки и подбросил снег носком сапога.
 — Я не собирался целовать ее. Просто вдруг забылся.
 Закрыв глаза, Боуи напомнил себе, что Сьюзен, а не Рози его законная жена. В конечном счете, хочет он того или нет, ему придется вернуться на восток и выполнить свои обязательства. Боуи окажет всем большую услугу, если впредь постарается не забывать об этом.
 Подняв голову, он следил сквозь падающий снег за фигуркой Рози, которая появилась в кухонном окне. В свете лампы ее волосы отливали пламенем и солнцем.
 Бормоча проклятия, Боуи пнул ногой надгробие Фрэнка Блевинза и последовал за Джоном Хоукинзом к дому.
 К тому времени когда ужин был готов, Рози уже принялась за спасительную бутылку. Молча поглядывая на Боуи, она пила стакан за стаканом. Наконец ее смущение и настороженность исчезли и она в беспамятстве свалилась на ковер.
 Боуи поднял ее на руки.
 — Ты разбиваешь мне сердце, — тихо проговорил он и отнес Рози в постель.




 Глава 10


 Каждый день, бросая свои дела, они отправлялись в поле взглянуть на крошечные зеленые ростки и молча молили их тянуться вверх. Жизнь вращалась вокруг того, пойдет дождь или нет.
 Прерия постепенно оживала, и на тополях распустились серебристо-зеленые листочки. Боуи и Рози посадили огород, побелили дом и часть амбара, вычистили погреб для овощей, помогли Лодише наварить щелочного мыла и пополнить запасы сальных свечей.
 Сегодня они расчищали берега ручья от завалов высохших сучьев, чтобы освободить проход для скота и заодно запастись дровами.
 — Поедешь вечером в город? — поинтересовался Боуи и прервал работу, чтобы утереть пот со лба и шеи.
 — Может быть, — с вызовом бросила Рози.
 В этом году весна, казалось, обошла прерию стороной. После холодов сразу началась жара, промежуточной стадии не было. Рози посмотрела на белесое солнце, полыхавшее в безоблачном небе. Ничто не предвещало дождя.
 — Куда приятнее видеть тебя дома в субботу вечером, чем потом тащиться в город выкупать тебя из тюрьмы.
 Рози, воинственно вздернув подбородок, почувствовала, как щеки заливает румянец.
 — Ну не всегда же дело кончается тюрьмой.
 — В большинстве случаев.
 — Я поеду в город вечером, — заявила она, внезапно решившись. Слишком часто последнее время Рози шла на маленькие уступки, чтобы угодить Боуи. Осознав, что делает, она поняла, что постепенно, шаг за шагом отрекается от себя. Поэтому временами Рози было необходимо убеждаться в том, что она по-прежнему существует.
 Нагнувшись, девушка подхватила связку сухих ветвей ивы и потащила ее к дому. Охваченная крайним раздражением, она швырнула сучья в ящик для растопки.
 Теперь ей придется ехать. Рози становилось не по себе при одной только мысли о том, что придется провести вечер, слушая, как Лем, Скотчи и Эйси перебрасываются идиотскими шуточками. По какой-то необъяснимой причине идея обстреливать заведение Гарольда потеряла свою былую привлекательность.
 Прислонившись к стене дома, Рози наблюдала за тем, как Боуи принес последнюю охапку сухих сучьев и свалил их рядом с поленом для рубки дров. Зачерпнув воду из бочки, он напился и плеснул воды на лицо и шею, прежде чем начать рубить тополиные ветви под размер ящика для дров.
 Боуи больше не пытался поцеловать ее. Ни один из них не упоминал о дне, когда закончилась пахота.
 Но Рози думала об этом. Часто. Непрестанные мысли о том поцелуе мешали ей нормально жить и работать. Глядя за ужином через стол на Боуи, она вспоминала, как он целовал ее. Видя, как Боуи объезжает поля на Айвенго, она тоже представляла себе, как он целует ее. Прислушиваясь, как Боуи ворочается в своей постели, она вся горела при воспоминании о том поцелуе.
 — У тебя ведь есть зеркало в амбаре, да? — вдруг спросила Рози. Первым делом по утрам он шел в амбар и выходил оттуда свежевыбритым.
 Боуи только глянул на нее поверх полена для рубки дров и ничего не ответил.
 Рози вознамерилась учинить шум по поводу зеркала, но, к величайшему ее неудовольствию, с губ сорвались совсем другие слова:
 — Только не приноси его в дом.
 Она посмотрела на его рот и снова вспомнила о том поцелуе.
 Негодуя на себя за то, что думает о подобной чепухе и идет на уступки, о которых и не помышляла, Рози отвернулась и пристально, всмотрелась в облако пыли, которое тянулось за направлявшейся к дому повозкой.
 Она не понимала, что с ней творится. Каждый день по меньшей мере дюжину раз Рози открывала рот, чтобы надерзить Боуи, но слова и тон звучали мягче, спокойнее, чем ей того хотелось. Она всерьез опасалась за свой рассудок.
 — Ты кого-нибудь ждешь? — глядя на приближающуюся повозку и промокнув вспотевший лоб, спросил Боуи.
 — Это мисс Эвелин Бакнер. — Рози нахмурилась, когда повозка остановилась перед домом. Нахлобучив шляпу и подтянув штаны, она двинулась вперед, слыша за собой шаги Боуи.
 — Здравствуйте, Рози, мистер Стоун. — Эвелин улыбнулась капитану из-под широких полей соломенной шляпки. На ней была пестрая юбка и короткий жакет под цвет ее янтарных глаз. Полевые цветы в очаровательном беспорядке лежали у Эвелин на коленях.
 — Здравствуйте, Эвелин, — сказала Рози. — Что привело вас сюда?
 Боуи снял шляпу и улыбнулся:
 — Кажется, у Лодиши найдется лимонад. Не хотите ли выпить? Сегодня жарко.
 Рози мрачно взглянула на него. Ей не понравились улыбочки, которыми обменялись он и Эвелин. Заметив, как они оглядели друг друга, Рози почувствовала себя так, словно проглотила что-то несвежее.
 — О, благодарю вас, мистер Стоун! — Эвелин потупила взор в явном волнении. Рози, прикрыв глаза, вознегодовала еще сильнее. Боуи всего-навсего лишь предложил этой дурехе лимонад, он же не просил ее бежать с ним в Хейес-Сити. — Была бы счастлива выпить с вами лимонаду, но, боюсь, придется отложить это удовольствие. — Длинные светлые ресницы запорхали вверх и вниз над розовыми щеками. — Мне надо сделать еще полдюжины остановок, прежде чем мои старые кости смогут отдохнуть.
 Рози заметила усмешку Боуи. Костям Эвелин было не более двадцати лет от роду, и их покрывали весьма пышные округлости. Непонятно почему Рози вдруг возмечтала о белокурых кудрях, пухлых губках и крошечных желтых туфельках. Она охотно стащила бы Эвелин с повозки и окунула ее хорошенькое личико прямо в грязь.
 — Что вам нужно, Эвелин?
 Та неспешно прошлась взглядом по пропотевшей рубашке и мужским штанам Рози. С трудом подавив отвращение, она сморщила носик и бросила на Боуи выразительный взгляд. Эвелин явно полагала, что они оба одинаково брезгливо относятся к Рози и ее внешнему виду.
 — Дамское общество устраивает ситцевый бал по случаю завершения сева. Мне поручено пригласить вас. Вечером в следующую субботу. Дамы приготовят пунш, лимонад и пирожные.
 — Мы с удовольствием примем приглашение, мисс Бакнер, — ответил Боуи, по-прежнему улыбаясь. В его низком голосе звучали бархатные нотки.
 Эвелин так радостно захлопала затянутыми в перчатки ладошками, словно капитан исполнил ее самую заветную мечту. Ее глазки игриво заблестели.
 — Вы ведь не передумаете? Я могу рассчитывать на вас? Как восхитительно! У нас будет еще двое мужчин!
 Рози вытащила из кармана сигару, чиркнула спичкой о каблук и выдохнула дым в сторону Эвелин Бакнер, пока та изливала Боуи свои чувства. Усмешка кривила губы Рози каждый раз, когда Эвелин кашляла и отмахивалась от дыма. Она даже не помахала в ответ, когда Эвелин наконец взялась за вожжи.
 — Как тебя угораздило согласиться пойти на эти дурацкие танцы? — накинулась Рози на Боуи, как только повозка Эвелин выехала со двора.
 Он задумчиво смотрел на оседавшую за повозкой пыль.
 — Никогда не встречал женщину, которая не любит танцевать.
 — Считай, что встретил, — огрызнулась Рози. Они вернулись к полену для рубки дров. Теперь Рози взяла топор и, размахнувшись, опустила его на тополиные сучья.
 — Что за странное замечание об еще двух мужчинах? — поинтересовался Боуи, глядя на нее. — Как это нужно понимать?
 Рози занесла топор высоко над головой и с силой обрушила его вниз.
 — Дамское общество приглашает меня на танцы по одной причине: в Пэшн-Кроссинге не хватает мужчин. Разве что кто-то из женщин согласится нацепить на руку голубую повязку и изображать кавалера.
 Его брови сошлись на переносице.
 — Я так и подумал. Мисс Бакнер рассчитывает, что ты явишься на бал в качестве мужчины.
 — Для этого они и пригласили меня. — Чувствуя на себе его взгляд, Рози взмахнула топором и яростно рубанула по сучьям. — Мне все равно. — Она вздернула подбородок. — Я хожу слушать музыку.
 Этим вечером Рози заняла свое обычное место за стойкой бара рядом с коробкой для сигар и заспиртованными персиками. Гарольд подтолкнул к ней бутылку вдоль стойки и даже улыбнулся, довольный тем, что в последнее время она все реже обстреливала его заведение.
 — Что-то ты сама на себя не похожа с тех пор, как окрутилась, — не без сожаления заметил Лем, глядя на Рози с другой стороны стойки.
 Рози потрогала кончиками пальцев грязь, которой обмазала лицо перед тем, как войти в салун.
 — Заткнись! Я не намерена говорить о своем браке или муже.
 — Этот город умирает, — обронил Скотчи, откинув назад голову и рассматривая люстру над головой. — Раньше можно было надеяться, что хоть старушка Роз… миссис Стоун внесет немного оживления. Теперь все.
 Рози посмотрела в свой стакан с выпивкой и вообразила, что видит лицо Эвелин.
 — Как по-вашему, парни, Эвелин Бакнер хорошенькая?
 — Хорошенькая, как новорожденный щенок!
 — Самая хорошенькая девушка в округе Галливер.
 — Скотчи должен знать. Крутится вокруг нее как больной кот, — сообщил Эйси, и они с Лемом рассмеялись.
 Горячая темная волна затопила Рози, оставив неприятный привкус во рту. Так как раньше она никогда не испытывала ревности, то едва ли поняла, что с ней творится. Просто в животе забегали мурашки, и Рози внезапно прониклась презрением к Эвелин Бакнер. Гоняя стакан с выпивкой кругами по стойке, она вспоминала, как Эвелин хлопала перед Боуи ресницами и как тот стоял посреди двора, красивый и высокий, и глупо улыбался ей.
 — Ну а по-моему, ничего в ней нет, — пробормотала наконец Рози.
 Вздохнув, она похлопала по портупее. Гарольда ждет разочарование. Похоже, это все-таки будет ночка из серии перестрелять-бы-их-всех.
 — Что здесь происходит? — требовательно спросила Рози. В ее округлившихся глазах застыло настороженное выражение.
 Как только Лодиша убрала посуду после ужина, Боуи и Джон Хоукинз поднялись из-за стола. Все трое стояли, решительно глядя на нее. Рози ухватилась за край стола, встревоженная выражением их лиц.
 Боуи бросил взгляд на Лодишу и Джона Хоукинза.
 — Пора.
 Они дружно кинулись на нее и прижали к стене. Сильные руки вцепились в нее. Рози не знала, что именно у них на уме, но инстинкт подсказывал ей, что позволять им этого никак нельзя. Она дралась, шипела и вырывалась. Прежде чем Боуи удалось схватить ее за ноги, Рози успела пнуть его в живот. И тут железная хватка Джона Хоукинза сомкнулась на ее запястьях, положив конец неравной борьбе.
 — Что вы делаете? Какого дьявола? — выкрикивала Рози, пока они волокли ее в центр кухни.
 — Лучше перестань выражаться, — спокойно сказала Лодиша. Боуи и Джон Хоукинз держали Рози, а Лодиша снимала с нее одежду. Когда Рози осталась в одном белье, Лодиша кивнула Боуи: — Я приготовила веревку и прокладки.
 — Веревку? Это еще зачем? — Рози извивалась и лягалась что было сил, но не могла вырваться. Ухватив девушку за руки и за ноги, они внесли ее в спальню и бросили на кровать, продолжая удерживать. Обернув мягкой прокладкой запястья и лодыжки Рози, Лодиша привязала их к столбикам кровати. Ужас обуял Рози, и она забилась в своих путах.
 — Ну, голубка, хватит дергаться, только поранишься. Здесь тебе все только добра желают.
 Проверив узлы и добавив прокладку под веревки, Боуи выпрямился с выражением мрачной решимости:
 — На завтрашние танцы ты пойдешь трезвая.
 Рози брыкалась и вырывалась из веревочных петель, визжала и вопила:
 — Вы не имеете права! Сейчас же развяжите меня! Мне надо выпить!
 Джон Хоукинз проверил веревки.
 — Это хорошо, — сказал он с довольным видом. — Тебе понравятся танцы, Роуз Мэри. — С удовлетворенными улыбками он и Лодиша вышли из комнаты.
 Их уход сопровождался воплями Рози, обзывавшей их предателями, если не хуже.
 — План таков, — сообщил Боуи, невозмутимо наблюдая, как она бьется, натягивая узлы. — Ты останешься здесь, привязанная, до завтрашнего полудня, затем примешь ванну. Этим вечером не поедешь в город и не надерешься. И если надеешься напиться в ту же минуту, как мы тебя развяжем… Лодиша и Джон Хоукинз сейчас прочешут дом и посмотрят, чтобы не осталось ни единой щели, где ты могла бы прятать пузырек со спиртным. Через час на этой ферме не будет ни капли виски.
 Жажда убийства полыхнула в глазах Рози. Она выкрикивала самые чудовищные проклятия, какие только знала, пока Лодиша не ворвалась в комнату и не воткнула ей в рот носовой платок.
 — Извини, голубка, но так нельзя говорить! Это приличный дом. — И негритянка величественно удалилась, шелестя темными юбками.
 Слезы ярости и отчаяния навернулись на глаза Рози.
 Боуи склонился к ней и вытер слезы большим пальцем.
 — Мне очень жаль, Рози, но это необходимо. — Он взял бутылку со стола и пошарил под кроватью. — Ты пойдешь на эти танцы, и пойдешь как женщина. А теперь отдохни. Увидимся завтра.
 Гнев, бушевавший в ее груди, не давал ей заснуть. Полночи она сражалась с веревками, но потом, измученная, забылась беспокойным сном.
 Когда Рози проснулась, было уже позднее утро. Яркое солнце заливало ее маленькую комнатку.
 — Развяжи меня! — потребовала она, открыв глаза, и свирепо уставилась на Лодишу, которая сидела на стуле возле кровати.
 Тут Рози заметила платье, разложенное на коленях Лодиши, и глубоко вздохнула. Такого красивого платья из голубого ситца в мелкий белый цветочек она отродясь не видела. С розовым поясом и настоящим кружевом у ворота и манжет. Широченные нижние юбки висели на крючках, торчащих из стены, воздушные и белые, как морская пена.
 Рози разинула рот, не веря своим глазам.
 — Это еще не все, — радостно сообщила Лодиша. — Только глянь на эти туфельки для танцев! Голубые — под платье. А какие панталоны и сорочка! И это не все. Порадуй свои глазки! На-стоя-щий французский корсет!
 Рози лишилась дара речи. Она смотрела на изделие из шелка и атласа, которое Лодиша гордо выставила на обозрение. Розовая лента проходила через планки, и крошечные вышитые розочки украшали лиф. Ни о чем подобном Рози Малви и не мечтала.
 — Не надену я этот дурацкий корсет!
 — А я говорю: наденешь! Ни одна воспитанная молодая леди не ходит на танцы без корсета, пора тебе знать это. Ты пойдешь на танцы одетая как полагается, сверху до самой твоей шкурки!
 — Откуда все это? — Голубые туфли сияли на солнце, как в волшебной сказке. В таких туфельках ноги, наверное, летают, едва касаясь земли.
 — Кэптин выписал все из Канзас-Сити. — Увидев немой вопрос в глазах Рози, она добавила: — Нет, кэптин не брал деньги из твоей жестянки для штрафов и ущерба. Деньги из кошелька, что был в сундуке. Из его спальни.
 — Как это он успел? — спросила Рози, облизнув губы. Запрещая себе думать, что деньги принадлежали Блевинзу, она не могла оторвать глаз от платья. При каждом движении Лодиши платье издавало приятный хрустящий звук.
 — Поехал в город в тот же день, что мисс Эвелин здесь побывала. Видать, по телеграфу заказал.
 Рози стиснула зубы и велела себе отвести взгляд от платья.
 — Я буду чувствовать себя как дурочка, если нацеплю всю эту мишуру. Я этого не надену. — Она закрыла глаза. — Господи, мне нужно выпить!
 Рози отчаянно хотелось принять хорошую дозу спиртного. Ей ни за что не совладать с французскими корсетами и накрахмаленными оборками. Если она появится в общественном месте, разряженная в нижние юбки и блестящие голубые туфли, ей этого просто не пережить. Город будет потешаться над ней до Судного дня.
 Поднявшись со стула, Лодиша извлекла из кармана нож и перерезала веревки, которыми были связаны запястья и лодыжки Рози.
 — Спиртного не ищи. Бутылку под половицей мы нашли. Даже ту, что в кормушке в хлеву была припрятана, тоже отыскали. — Она выгнула темную бровь. — И на город не надейся, если не хочешь, конечно, показаться на Мейн-стрит в нижнем белье.
 Рози села, растерла запястья и повертела головой, разрабатывая затекшие суставы.
 — А что с моей одеждой? Что вы с ней сделали?
 — Твоя одежа так запрятана, что тебе ее не сыскать. Все, что нужно, голубка моя, здесь. — Лодиша подняла голубое платье. Отделанный оборкой подол закружился вокруг ее колен. — В этом платье ты будешь похожа на сон наяву. Эвелин Бакнер покажется толстой коровой рядом с тобой. На нее никто и не взглянет, да, сэр!
 Рози протянула руку и потрогала ткань. В те дни, когда она еще носила платья — сто лет назад, — ей перешивали одежду матери. Насколько Рози помнила, у нее никогда не было собственного нового платья. Украдкой, из-под ресниц, она окинула взглядом нижние юбки, шелковый корсет и почувствовала, как в животе что-то тает. «Интересно, — подумала Рози, — есть ли у Эвелин Бакнер настоящий французский корсет и такое количество белых нижних юбок».
 — Я этого не надену, — повторила она слабым голосом. Облизнув губы, Рози задалась вопросом, будут ли видны голубые туфли из-под подола платья.
 — Наденешь. Ну-ка давай. Ванна готова.
 — Не надену. — Она стояла, созерцая великолепные обновки, и безумная радость охватила ее. До этой минуты Рози даже не подозревала, что с самого рождения грезила о голубом, отделанном кружевом ситцевом платье. В самом тайном уголке ее сердца жила мечта о голубых туфельках для танцев. От одного взгляда на французский корсет Рози пронзила дрожь, настолько острым было желание обладать им. Она никогда не предполагала, что у нее могут быть такие прекрасные вещи, и чувствовала себя как скупец, пересчитывающий золото. Эта новая одежда принадлежит ей.
 — Он не забыл про чулки? — тихо спросила Рози, злясь на себя за то, что предательский румянец залил ее щеки.
 — Кэптин ничего не забывает. Даже ленты для волос припас и голубые сережки из перламутра. И махонькую бутылочку сиреневой воды. — Лодиша лукаво улыбнулась. — У меня тоже есть чем тебя порадовать. Испанские румяна для щечек и губ и немного пудры на носик.
 Рози отвела душу, изображая крайнее недовольство всем, пока брела на кухню, где ее ждала ванна. Она охотно продала бы часть своей бессмертной души за сигару и глоток виски для храбрости. Неужели не понятно, что она будет выглядеть как идиотка, нацепив это барахло? Джон Хоукинз и тот в такой оснастке смотрелся бы лучше.
 — Не знаешь, Эвелин Бакнер наденет новое платье на бал? — осведомилась Рози, удобно устроившись в теплой душистой воде.
 Господи всемогущий! Да что это с ней делается? Такого глупого девчачьего вопроса она не задавала себе с двенадцатилетнего возраста.
 — Ну? — требовательно спросила Рози, когда Лодиша начала намыливать ей голову. — Что, по-твоему, наденет Эвелин Бакнер?
 Вместо ответа Лодиша широко ухмыльнулась.
 Боуи провел рукавом туго накрахмаленной сорочки по полям шляпы и поправил шарф на шее. Тщательно осмотрев носки ботинок, отполированных до зеркального блеска, он взглянул на Джона Хоукинза и Лодишу, и те дружным кивком выразили свое одобрение.
 — Ну, кэптин, скажу я вам! Вы не поверите своим глазам. Голубка? — в очередной раз позвала Лодиша. — Пора бы тебе показаться. Кэптин готов вести тебя на танцы.
 Приглушенное бормотание донеслось из комнаты Рози. Боуи приподнял брови и, подмигнув своим верным сообщникам, повторил изящные ругательства, долетавшие из комнаты Рози:
 — Фу! Пух и перья! Гром и молния!
 Лодиша усмехнулась и зашикала.
 — Видно, есть что-то в нижних юбках и корсетах, что делает из женщины леди. Наша голубка не знает приличных ругательств, вот и придумывает свои. Роуз Мэри? Поторопись. Сколько еще кэптину ждать?
 Дверь спальни приоткрылась на дюйм, закрылась и снова открылась. Наконец Рози вступила в гостиную с зардевшимся, как вишневый джем, лицом.
 — Я чувствую себя как последняя дура!
 Долгий, протяжный звук вырвался из груди Джона Хоукинза. Лодиша сияла, улыбаясь от уха до уха. Боуи ахнул и потерял дар речи.
 Рози Малви выглядела как картинка в модном журнале. Она была безупречно красива.
 Лодиша убрала ее темно-золотые волосы с лица и уложила на затылке в высокий, отливающий шелком узел. Розовые и голубые ленты струились меж длинных локонов, кокетливо подрагивающих на плечах, и вокруг изящных перламутровых сережек. Лиф платья идеально облегал высокую грудь, сужаясь к тоненькой талии. Кружево обрамляло вырез, повторяя округлости груди. Широкая юбка колыхалась над стройными лодыжками, облаченными в тонкие белые чулки.
 — Ты меня так затянула, что я задыхаюсь, — заявила Рози, избегая взгляда Боуи.
 — Я знал, что ты красива, — произнес Боуи, когда к нему наконец вернулся голос. — Но и вообразить себе не мог, что так хороша. — Уловив аромат пудры и сиреневой воды, он догадался, что Рози подкрасила губы и слегка подвела брови.
 — Не выдумывай!
 — Рози, взгляни мне в глаза и увидишь правду. Ты так красива, что дух захватывает.
 Осторожно и робко она все же решилась посмотреть на Боуи. Долгую минуту Рози вглядывалась в его лицо, потом опустила ресницы, еще гуще покраснев.
 — Я стану посмешищем!
 — Поверь мне, Рози, — проговорил Боуи севшим голосом. — Никому и в голову ни придет смеяться над тобой. — Он сделал знак Джону Хоукинзу.
 — Извини меня, Роуз Мэри, но это необходимо. — Шагнув вперед, старый индеец вытащил из-за спины и поднес к ее лицу зеркальце для бритья.
 — Это мама! — ахнула Рози, отпрянув назад. Все краски исчезли с ее лица, и она задрожала.
 — Нет, голубка, это не твоя мама, — вздохнула Лодиша. Взяв зеркальце у Джона Хоукинза, она вложила его в дрожащую руку Рози и снова подняла его к лицу девушки. — Это ты, голубка. Ну разве не красотка! Ты теперь куда красивей своей мамы.
 — Боже мой! — прошептала Рози. Глядя в зеркало, она дрожащими пальцами прикоснулась к своему отражению. — Это я?
 Боуи откашлялся. Ему было больно видеть ее изумление.
 — Когда ты в последний раз смотрелась в зеркало? — ворчливо поинтересовался он.
 Рози обратила на него взгляд широко открытых глаз, затем снова посмотрела в зеркало, хмурясь и словно не веря тому, что видит.
 — Не знаю. Семь или восемь лет назад. — Она коснулась подбородка и губ. — О Боже! Я выросла.
 Лодиша вытерла глаза уголком передника и улыбнулась:
 — Да, голубка. Это уж точно.
 — И… я не уродина! — вырвалось у Рози. Сомнение мелькнуло в ее глазах. — Правда?
 — Слава Богу, нет. Ты определенно не уродина! — Улыбнувшись, Боуи предложил ей руку. — Если Лодиша принесет твой веер и зонтик, я буду счастлив сопровождать самую красивую женщину в округе Галливер на танцы. Вас, миссис Стоун.
 — С ума сойти, у меня есть зонтик и веер! — Много лет добровольно отказываясь от зеркала, теперь Рози не желала выпускать его из рук, наклоняла так и эдак, чтобы рассмотреть прическу и перламутровые сережки. — О, Боуи! — Она подняла на него сияющие глаза. — Я не могу поверить! Я выгляжу…
 — Красивой, — подсказал он, положив ее руку себе на локоть. — Ты невероятно красива!
 — Вдруг — о Боже — и я красива! — благоговейно произнесла Рози, словно признаваясь в чем-то захватывающем и вместе с тем пугающем. — Джон Хоукинз, ты что, плачешь?
 — Соринка в глаз попала!
 — Ничего, зато я плачу за двоих, — прочувствованно пробормотала Лодиша, шмыгая носом и утирая слезы. — Ну идите, повеселитесь там как следует. Я вас до рассвета не жду.
 Боуи вывел Рози из дома и подсадил в повозку. Ошеломленная, она двигалась как во сне. Он забрался на свое место и пристроил на голове шляпу. Рози, натянув кружевные перчатки, раскрыла зонтик над своей весенней шляпкой.
 — С тобой все в порядке? — спросил Боуи, когда они проехали молча около мили.
 — Представляешь, я решила, что это мама, — вымолвила она наконец стесненным голосом. Рози отвернулась и взглянула на рябь, пробегавшую по бледно-зеленым просторам прерии. — Мама была тщеславной, глупой женщиной, Стоун. И едва ли питала ко мне очень нежные чувства. Но я любила ее. Она была красива и всегда так чудесно пахла.
 — Уверен, она тоже любила тебя. — Боуи взял ее за руку.
 — Нет. — Рози напряженно выпрямилась. — Может, она любила бы меня, будь я мальчиком.
 Боуи стиснул зубы и хлестнул вожжами Айвенго. Слишком много разрушительных сил сказалось на жизни Рози Мал-ви. Увидев сегодня воочию, какова она, Боуи внутренне скрежетал зубами; в нем все кипело из-за несправедливости, выпавшей на ее долю. Он горячо надеялся, что, если ад существует, Сэди Малви и Фрэнк Блевинз поджариваются там.
 Когда они остановились позади множества фургонов перед зданием холла [3] , где должен был состояться бал, уже стемнело и сгустились сиреневые сумерки. Вдруг Рози вцепилась в его руку ледяными пальцами.
 — Я боюсь, — прошептала она, и в ясных карих глазах мелькнул ужас. — Без выпивки мне с этим не справиться. — Облизнув губы, Рози бросила жадный взгляд на заведение Гарольда. — Знаешь, без спиртного все чувства как-то обостряются.
 Боуи приподнял ее лицо к своему.
 — Послушай, Рози. Ты должна сделать одно: войти туда и получить удовольствие от жизни. Ты каждый день делаешь куда более сложные вещи.
 — О нет, — возразила она с отчаянием в глазах. — Пожалуйста, Боуи! Если я тебе не совсем безразлична, давай вернемся домой. Умоляю тебя. Я не могу войти туда в таком виде. Они…
 Он встряхнул ее.
 — Ты пойдешь на эти танцы, даже если мне придется перекинуть тебя через плечо и внести в зал, вопящую и брыкающуюся. А теперь слушай. Ты самая смелая женщина из всех, кого я знаю. Неужели тебя волнует, что думают эти люди? — Боуи махнул рукой в сторону холла.
 Ему не слишком нравилось играть на ее гордости, но, раз уж они зашли так далеко, он хотел во что бы то ни стало затащить ее в холл. Если Рози войдет в зал, такая красивая и нарядная, никогда уже Эвелин Бакнер и другие не посмеют смотреть на нее с пренебрежительной ухмылкой.
 — Рози? Ты же всегда утверждала, будто тебе нет дела до того, что думают люди. Это правда?
 — О! Гром и молния! Святые угодники! — Рози прикусила губу, и Боуи заметил, что она дрожит.
 Такой Боуи никогда не видел ее. Робкая, краснеющая, испуганная и неуверенная. Женщина до мозга костей, загадка, уязвимая, но могущественная в своей красоте.
 — Нет, — тихо проговорила она. — Не пойду я на эти дурацкие танцы. Не стану изображать из себя…
 Когда Рози схватила вожжи, их руки встретились. Ее неожиданное прикосновение как током пронзило Боуи и вызвало немедленную и инстинктивную реакцию. Взяв Рози за руки выше локтей, он притянул ее к себе в объятия, и его рот жадно и твердо накрыл ее губы. Остановиться было не более в его власти, чем изменить судьбу, которая свела их вместе. Боуи жаждал ощутить губы Рози под своими, а ее тело у своей груди. В его поцелуе не было нежности. Он забыл историю Рози и свою собственную. Боуи целовал ее как мужчина, неодолимо стремящийся к желанной и прекрасной женщине.
 Когда он оторвался от ее губ, в его чреслах бушевало пламя. Да, Боуи желал эту женщину, как никакую другую в жизни.
 — Прости меня, — хрипло пробормотал он. — Я не мог удержаться.
 Но Рози не отталкивала Боуи. Застыв на месте, она склонилась к нему, глядя широко открытыми глазами на его рот. Ее губы дрожали.
 — Ничего не понимаю, — прошептала Рози. — Никогда не думала, что захочу поцелуя мужчины. Но мне нравится, когда ты целуешь меня. Я испытываю такое странное чувство и жар внутри, но в этом нет ничего плохого. И тогда я начинаю думать… о других вещах, которые были… я никогда не подозревала…
 С зачесанными назад волосами она казалась беззащитной и ранимой, озадаченной, взволнованной и до боли прекрасной. Боуи посмотрел на ее влажные полуоткрытые губы и стиснул зубы. Похлопав Рози по руке, он соскочил на землю.
 Выждав секунду и придя в себя, Боуи помог ей спуститься из фургона, заметил стройную лодыжку, вдохнул аромат Рози и ее теплый женский запах.
 Взяв Рози под руку и прижав к себе, он повел ее сквозь сумерки на звуки скрипок, доносившиеся из открытых дверей зала. Боуи услышал, как она резко втянула воздух, и ощутил пробежавшую по ее телу дрожь.
 Когда Рози, распрямив плечи, вошла в дверь, Боуи понял, что стал свидетелем события, требующего не меньшего мужества, чем вспахать семь акров земли окровавленными руками.




 Глава 11


 Первые возгласы узнавания прозвучали, когда Рози сложила зонтик и сняла шляпку.
 — Батюшки! Не верю своим глазам. Да это же Рози Малви!
 — Клянусь Богом, она! Смотрите-ка, Рози!
 Перешептывания и переглядывания, словно пожар, пронеслись по залу, оправдывая самые мрачные предчувствия Рози. Лицо ее горело, и она дрожала так сильно, что не могла сдвинуться с места. Скрипки взвизгнули и замолкли, танцоры сбились с такта и остановились. В наступившей гулкой тишине все замерли как статуи, уставившись на нее. Рози готова была обратиться в бегство, но Боуи как тисками сжал ее руку и заставил повернуться лицом к ошарашенной толпе.
 — Добрый вечер, — произнес он любезным тоном, обводя лица окружающих настороженным взглядом голубых глаз, который сулил угрозу незадачливым шутникам.
 Минни Паулсон, жена проповедника, первой вспомнив о хороших манерах, выступила вперед и заговорила в полной тишине:
 — Рози? — Бросив обеспокоенный взгляд на Боуи, она по-птичьи всплеснула руками. — Я хотела сказать «миссис Стоун». Это вы, не так ли? — Минни так вглядывалась в лицо Рози, словно сомневалась в этом. — Вы прелестно выглядите. — Мягким движением она отстранила Боуи и взяла Рози под руку. Вряд ли от Минни укрылось, как та дрожит. — Пойдемте выпьем с дамами лимонаду.
 Рози обратила на Боуи умоляющий взор.
 — Я не думаю…
 — Не бойтесь, дорогая, — вполголоса проронила Минни Паулсон, похлопывая ее по руке. — Пэшн-Кроссинг ждал этого момента много лет. — Она посмотрела на Боуи с благодарной улыбкой. — Не сомневаюсь, что кто-нибудь здесь догадывался, какая вы красавица. Вы преподнесли нам замечательный сюрприз.
 Следуя примеру Минни Паулсон, респектабельные дамы Пэшн-Кроссинга окружили Рози. Они не скупились на одобрительные фразы и комплименты. И тут Рози поняла, что находится в центре внимания, хотя это не имело ничего общего с тем интересом, коего она удостаивалась до сих пор. За всю свою жизнь Рози не слышала столько лестных замечаний, сколько за последние десять минут.
 Так начался самый волшебный вечер в жизни Рози Малви.
 Когда скрипки снова зазвучали, Скотчи Моррис и Лем Сорренсон материализовались перед ней, умоляя о первом танце.
 — Сукин ты сын, Роз… миссис Стоун! Да ты прям как ангел! Я и понятия не имел! — У Скотчи был такой ошеломленный вид, что Рози рассмеялась. — У тебя, оказывается, грудь что надо! И тонюсенькая талия!
 Лем выглядел не менее озадаченным.
 — Будь я проклят, если когда-нибудь видел более красивую женщину! У меня чуть глаза на лоб не выскочили! И ты столько лет прятала себя в мешке! Немного мыла, щипцы для завивки и платье сотворили чудо с тобой, женщина!
 Пока они старались превзойти друг друга в комплиментах, Билли, сын вдовы Джеймс, поклонился Рози, и они закружились в танце. Он держал ее так, словно она была из фарфора и могла сломаться у него в руках, и не сводил с нее глаз.
 Пару раз Рози споткнулась, не имея привычки танцевать за женщину, но затем дело пошло. Постепенно она успокоилась и с изумлением обнаружила, что каждый мужчина в зале претендует на следующий танец с ней. Несмотря на всю эту суету, Рози постоянно сознавала, что Боуи стоит у стены и с усмешкой наблюдает за ней. Через несколько минут она уже не нуждалась в его ободрении, нр все же украдкой поглядывала на него, желая убедиться, что он смотрит на нее.
 Когда Боуи вклинился между ней и Лемом Сорренсоном, запыхавшаяся Рози повисла на нем; ее глаза сияли как сигнальные огни.
 — Подумать только, все хотят танцевать со мной! Я и не подозревала, что на танцах так весело! — возбужденно прошептала она, дрожа в его руках. От радостного волнения ее лицо и шея порозовели.
 Он улыбнулся Рози, глядя на локоны и ленты, развевавшиеся вокруг пылающих щек.
 — Ты первая красавица на этом балу.
 — О Боуи, похоже, что так! — От счастливого смеха она затрепетала в его объятиях. — Разве это не чудо?! — Когда он закружил ее, Рози рассмеялась, как юная девушка, потерявшая голову от успеха. — Это самая удивительная ночь в моей жизни, и всем этим я обязана тебе.
 — Здесь нет ни одного мужчины, который не завидовал бы мне, — искренне возразил Боуи, не сводя с нее глаз. Лицо Рози светилось, влажные губы изогнула взволнованная улыбка. Она сияла и сверкала, как взошедшая звезда.
 — Ты здесь лучший танцор, — доверительно сообщила Рози, приложив свои розовые губки почти к самому его уху, когда Боуи в следующий раз пригласил ее на танец. На мгновение их дыхание смешалось, и Рози сбилась с ритма. Румянец залил ее щеки, и она задрожала как осенний лист на ветру.
 Руки Боуи крепче сжались вокруг Рози. Зачарованный ее красотой и восторгом, он смотрел на нее, не в силах отвести взгляд. Этим вечером она вся светилась. В лице Рози сквозило бесконечное изумление; она поражалась самой себе ничуть не меньше, чем удивила остальных. Боуи чувствовал, как Рози трепещет в его руках.
 — Каждый третий танец мой, миссис Стоун, — напомнил он охрипшим голосом. — Кстати, постарайтесь разбить поменьше сердец. Я не хочу выбираться отсюда с боем.
 Рози запрокинула голову и восторженно засмеялась. Она смотрела на него так, как будто видела впервые, — почти кокетливо. Сегодня они были другими людьми. Он, высокий, красивый и уверенный в себе, явно гордился ею; она — в своей новой удивительной сущности — хрупкая, женственная и очаровательная.
 — Благодарю тебя за сегодняшний вечер, — мягко проговорила Рози. Слезы благодарности заблестели в ее чудесных, ясных глазах, когда она подняла голову и встретила его восхищенный взгляд. Рози посмотрела на его рот и вспыхнула.
 Глядя друг другу в глаза, Рози и Боуи вальсировали по залу, забыв обо всем на свете, а между тем шестьдесят человек обменивались понимающими улыбками: Рози Малви влюбилась в своего мужа.
 Боуи смерил свирепым взглядом Сэндса, когда тот вклинился между ними, но, поскольку шериф Гейн наблюдал за происходящим, решил не устраивать сцены. Неприязнь между ним и Сэндсом была более чем ощутима, но ни один из них не хотел портить первое общественное событие лета. С видимой неохотой Боуи уступил Рози и усмехнулся, когда та, повернувшись спиной к Сэндсу, втащила Скотчи в круг. Багровый от стыда, Сэндс разбил другую пару.
 Выходя из круга, Боуи заметил женщин, взиравших на него с надеждой, но он не хотел танцевать ни с кем, кроме своей жены. По сравнению с Рози все женщины округа Галливер казались не более чем смутными тенями.
 Прислонившись к косяку двери, Боуи наблюдал за раскрасневшейся, улыбающейся Рози, которую мужчины один за другим кружили в танце. Он гордился ею и наслаждался ее успехом.
 Рози Малви переживала первый триумф в своей жизни. Она бы не поверила, скажи ей Боуи, что столь же головокружительный успех ждал бы ее и в Вашингтоне, и в любом другом месте. Трезвая и нарядно одетая, она являла собой пример редкой и яркой красоты, превращавшей других женщин в невидимок. И сейчас, окрыленная своим триумфом, Рози сияла как ослепительное видение и притягивала все взоры. Этот вечер принадлежал ей одной.
 Увидев, что Рози пригласили на виргинскую кадриль, Боуи вышел подышать прохладным воздухом и выпить крепкого сидра из бочки под старым тополем. Всполохи зарниц освещали темное небо над прерией.
 — Мистер Стоун! — Эвелин Бакнер последовала за ним на крыльцо. Несколько бесцветная, она выглядела, однако, очень мило в желтом платье с янтарным поясом. — Вы не танцуете?
 Он поклонился, но вежливо отклонил ее довольно прозрачное предложение.
 — Сегодня, мисс Бакнер, только со своей женой. — Боуи встретил ее взгляд. — Мне показалось, что миссис Смайли свободна. — У миссис Смайли на руке красовалась голубая повязка кавалера.
 Побагровев от злости, мисс Бакнер развернулась на каблуках и метнулась в зал. Боуи извлек жестяную кружку из фургона Корда Блута и плеснул себе сидра.
 Воздух казался густым и плотным. Частые молнии разрывали небосвод, вдали грохотал гром. Его позабавило, что он настолько превратился в фермера и теперь даже надеется, что молния предвещает дождь.
 Мужчина в красных подтяжках поверх крахмальной сорочки, внимательно оглядев Боуи, подошел к нему и остановился в круге света, падавшего через открытую дверь зала. До них доносились музыка, топот и шарканье каблуков по дощатому полу, — Меня зовут Клив Рассел. Я работаю клерком в суде, когда не убиваю себя, пытаясь что-нибудь вырастить на этой проклятой Богом земле.
 — Приятно познакомиться, мистер Рассел. Меня зовут Боуи Стоун.
 — Я знаю, кто вы. Наводил о вас справки.
 Боуи быстро поднял голову и жестко посмотрел на Рассела.
 — Какого рода справки?
 — Для одного поверенного с востока, по имени Дюбейдж. Ему, знаете ли, не терпится получить свидетельство о вашей смерти и ваше тело в придачу.
 Боуи запрокинул голову и проглотил свой сидр, наблюдая за молниями, рассекавшими черный бархат небес. Александр Дюбейдж, поверенный сенатора Стоуна, видимо, пытается разобраться с имуществом Боуи.
 — Вы проинформировали Дюбейджа о том, что я жив?
 — Сообщил, что приговор приведен в исполнение. Ну а потом просто выбрасывал все запросы. Решил, что это меня не касается. — Клив Рассел пожал плечами. — Этот парень, Дюбейдж, начал проявлять нетерпение. Может, есть что-то, о чем вам следует позаботиться. — Рассел качнулся на каблуках назад и уставился в небо. — Если хотите, конечно.
 Боуи видел, как Рози проносится в танце мимо дверей зала, сияя от удовольствия и возбуждения.
 — Если получите еще запросы, вышвырните их вслед за предыдущими. Буду весьма признателен за это.
 — Вот что я вам скажу, Стоун. — Клив Рассел продел большие пальцы под подтяжки. — Слышал, что вы помогли Рози с севом. Народ здесь не всегда поступал с ней по совести. Она не такая, как все. Но Рози одна из нас, и ей пришлось туго. Люди в этом городе рады, что она нашла себе мужа и помощника. Некоторые из нас довольны, что вас не повесили.
 После того как Клив Рассел отошел, Боуи проведал Айвенго и вернулся мыслями к Александру Дюбейджу и его попыткам распорядиться его собственностью. Если бы существовало хоть малейшее подозрение, что Сьюзен и Нэйт испытывают денежные затруднения, Боуи немедленно телеграфировал бы Дюбейджу. У него не осталось бы выбора. Но их материальное благополучие, слава Богу, не вызывало сомнений. Сьюзен не нужны его деньги. Отец позаботится о ней и Нэйте.
 Боуи потер ладонью лицо и перевел угрюмый взгляд на зигзаги молний, пронзавших теплое ночное небо.
 В возрасте Нэйта дети растут быстро, меняясь с каждым днем. Боуи сомневался, что узнает мальчика, когда снова его увидит. А Сьюзен… Он даже не мог вспомнить ее лицо. Они были женаты совсем недолго до того, как его направили на Запад. За все это время Боуи только один раз был в Вашингтоне. Казалось, так лучше, проще для них обоих.
 Он постоял у дверей зала, наблюдая, как двое мужчин оспаривают право танцевать с Рози, которая поглядывала на них из-за веера. Невольная улыбка тронула его губы и исчезла.
 Боуи все окончательно запутал, женившись на ней. В самом начале ситуация не казалась такой неуправляемой. Он собирался расплатиться с Рози, оставшись до конца уборки урожая, и затем вернуться в Вашингтон к своим обязательствам.
 У него и в мыслях не было влюбляться в Рози Малви. Дьявол, да вначале Боуи готов был поклясться, что в нее просто невозможно влюбиться.
 От этой мысли сердце его сжалось, а лицо приняло мрачное выражение. Боже! Только одного ему не хватало ко всем прочим бедам — любить Рози. Но Боуи смотрел на нее и испытывал желание. Он хотел защищать ее, разнести в клочья клетку, в которую она заключила себя. Видя, как Рози улыбается ему, Боуи сожалел, что его опустошенная душа может дать ей так мало.
 Выругавшись, он с досадой поддал ногой колесо повозки. Все заинтересованные лица только выгадали бы, если бы Рози позволила повесить его.
 Рози хотелось, чтобы этот волшебный, сверкающий вечер никогда не кончался. Вот какой была бы ее жизнь, если бы мать не вышла замуж за Фрэнка Блевинза и тот не отравил их существование. Может, теперь жизнь станет такой. Рози поражалась собственным мыслям.
 Настоящим чудом был Боуи Стоун и то, что он сделал для нее. Он купил ей платье, туфли и воздушные нижние юбки, в которых она почувствовала себя женственной и прекрасной. Это Боуи привязал ее к кровати, чтобы она была трезвой и могла насладиться своим триумфом. Именно Боуи принес на ферму зеркало и заставил ее впервые за много лет посмотреться в него и убедиться, что она вовсе не уродлива.
 С момента своего появления на ферме Боуи прошелся резцом по всему, что Рози думала о себе и во что верила. День ото дня она превращалась в нечто новое и удивительное. Он изменял ее жизнь.
 Этим вечером, радостно возбужденная своим женским триумфом, Рози всем сердцем любила его за это.
 Каждый танец доставлял ей наслаждение, но душа ее стремилась к Боуи. Танцуя с другими мужчинами, она чувствовала на себе его взгляд и специально для него смеялась и встряхивала кудрями, молясь, чтобы Боуи считал ее красивой и немного ревновал. От радостного сознания, что он ни с кем, кроме нее, не танцует, сердце Рози громко стучало в груди.
 А когда Боуи обнимал ее в танце под звуки музыки, ей казалось, что Лодиша затянула корсет на два размера туже, чем нужно. Она не могла дышать, не могла говорить. Странное тепло разливалось по телу Рози, и кожу пощипывало там, где он касался ее.
 Она лишь покорно отдавалась восторгу, пронзавшему ее от кончиков ног до макушки, когда его сильные руки сжимали ее. При воспоминании о поцелуе в повозке колени Рози подгибались, а пульс учащался. Странные мысли посещали ее.
 С первого их поцелуя Рози тайком размышляла, каково ощутить его тело рядом со своим. Более всего девушку смущало то, что подобные мысли уже не внушают ей ужаса и отвращения. Физическая близость все еще пугала Рози, но не так, как раньше. До того, как Боуи поцеловал ее.
 Рози сознавала, что меняется, и гадала почему. Она не понимала, отчего ее, казалось бы, незыблемые, проверенные временем убеждения начали вдруг рушиться по всем фронтам.
 Как произошло, что еще вчера она была уродливой, а сегодня стала красивой? Неужели можно танцевать несколько часов подряд и не наведаться к бочке крепкого сидра под старым тополем? Как можно так радоваться дурацкому корсету и паре туфель для танцев?
 И что самое невероятное: как можно даже думать о том, чтобы допустить Боуи в ее постель, то есть совершить то, чего она поклялась не позволять ни одному мужчине, сколько бы ни прожила на свете?
 И все же сегодня, порхая в руках Боуи, Рози вспоминала его обнаженное тело и чувствовала, как внутри у нее разгорается жар. Вместо того чтобы вызвать в ней естественное отвращение, память и размышления о Боуи зажигали внизу живота медленное пламя, и дыхание Рози учащалось.
 — Спасибо, — проворковала она преподобному Паулсону, пригласившему ее на следующий танец, — но мне надо передохнуть.
 Рози нужно было время, чтобы разобраться в смятении, направлявшем ее мысли в опасное русло. Подняв юбки, она проскользнула мимо стола для закусок и двинулась к двери на дамское крыльцо. Снаружи вспышка молнии озарила небо, и снова спустилась мгла.
 Рози моргнула, ослепленная ярким светом, и задержалась в дверях, чтобы привыкнуть к темноте.
 — Она нас всех позорит! Просто стыд, что себе позволяет! — Яростное шипение Эвелин Бакнер отчетливо доносилось со стороны стульев, стоявших справа от двери.
 — Так-так, — заметил кто-то. — Кажется, мы ревнуем?
 — Ревную? К этой пьяной корове? Не смешите меня! Попомните мои слова. Из свиного уха не сошьешь шелкового кошелька. Завтра Рози Стоун опять будет валяться пьяная, грязная и омерзительная, как всегда. Неужели она полагает, что несколько лент и новое платье кого-то обманут? Хороша штучка! Она как была, так и осталась полным ничтожеством, что бы из себя ни корчила!
 Рози ахнула, схватившись рукой за сердце.
 — Что она о себе воображает? — Голос Эвелин разносился в темноте. — Ее пригласили только потому, что не хватает мужчин и она согласилась прийти как мужчина! Зачем еще Рози Малви нужна иа вечеринке? И что она делает? Является накрашенная и разодетая, как одна из шлюх Мод! И уводит всех мужчин!
 — Меня сегодня пригласили только два раза, — согласился чей-то кислый голос.
 — Они танцуют с ней только из жалости. Так, чтобы поразвлечься, да она слишком тупа, чтобы это понять. Изображает из себя примадонну, только этому не бывать! Она отребье. И ее муж не лучше!
 Рози попятилась назад, побледнев как полотно. От унижения кровь, казалось, заледенела в жилах.
 О Боже! Она закрыла лицо руками. Они смеются над ней. Все, все участвовали в этой шутке. Они наблюдали, как Рози кокетничает, смеется и ведет себя как королева бала, и все это время хихикали, прикрываясь руками, посмеиваясь над тем, что она выставляет себя такой дурой.
 — Тише, Эвелин! Она стоит в дверях!
 — Пусть слушает. Она должна была прийти как мужчина! Это ей следует стыдиться — вырядилась и испортила всем остальным вечер.
 Рози с обливающимся кровью сердцем подняла юбки и выбежала во мрак с бокового крыльца. Она ничего не видела перед собой. Молния осветила небо, когда Рози ринулась к фургонам, стоявшим перед зданием. Она увидела изумленное лицо Боуи, услышала, как он окликнул ее, но не остановилась.
 Ослепнув от слез и жестокого разочарования, Рози бежала по дороге в темноту ночи. Одна туфля соскочила с ноги, и она бросила ее. Кляня все на свете, Рози выдернула из волос ненавистные ленты и швырнула их навстречу поднимающемуся ветру. Она выбросила бы платье и корсет, если бы это было возможно.
 Когда сбоку на платье лопнул шов, Рози остановилась. Прижав руку к ребрам, она побрела дальше, спотыкаясь, ругаясь и рыдая от унижения. При мысли о том, что она действительно поверила, будто красива и имеет успех, ей хотелось провалиться сквозь землю. Все это время все смеялись над ней.
 Боже, необходимо выпить! Она продала бы душу за стакан виски, полстакана! Рози хотела напиться и заглушить боль, напиться так, чтобы на всех было наплевать и мысли о том, какого она сваляла дурака, став для всех объектом насмешек и презрения, не преследовали ее.
 Когда первые тяжелые капли дождя ударили по земле, она услышала за спиной громкий топот копыт.
 — Рози!
 Черт бы побрал эту прерию! Здесь негде спрятаться. В полном отчаянии она опустилась на колени в стороне от дороги, сминая широченные юбки, и смахнула слезы унижения. Лучше лечь и умереть, чем встретиться с Боуи.
 Из стены дождя появился Айвенго и остановился как вкопанный, когда Боуи спрыгнул с него. Подбежав к Рози, Боуи поднял ее на ноги и обнял.
 — Жена Клива Рассела рассказала мне, что произошло. Рози, посмотри на меня. — Его пальцы сомкнулись вокруг ее подбородка, заставив ее поднять к нему лицо. Капли дождя падали на щеки Рози. — Эвелин Бакнер — мелочная, ревнивая, глупая сучка! В том, что она говорила, нет ни слова правды. Никто не смеялся над тобой. И не танцевал с тобой из жалости. Слышишь, Рози? Сегодня ты была прекрасна. Ты всех покорила!
 Она покачнулась в его руках, чувствуя дурноту.
 — Я хочу домой. Пожалуйста, Боуи! Мы захватим фургон завтра.
 — Идет дождь.
 — Мне все равно. Пожалуйста, поедем домой! Я не могу вернуться туда.
 Он вскочил на Айвенго и, оторвав Рози от земли, посадил перед собой.
 — Черт бы побрал эту Эвелин Бакнер! — Прижав ее к себе, он вонзил каблуки в бока Айвенго.
 Рози обвила шею Боуи и, прислонившись к его сильной теплой груди, закрыла глаза. «Это реально, — сказала она себе. — Холодный дождь и сильные руки Боуи, обнимающие меня. Танцы были иллюзией. Волшебство исчезло, как яблоко, изъеденное червями».
 К тому времени когда Боуи соскочил со спины Айвенго, чтобы открыть ворота амбара, оба промокли до нитки. Ситцевое платье свинцовой тяжестью свисало с бедер Рози. Локоны распрямились, и мокрые пряди волос струились по спине. Сорочка облепила тело Боуи как вторая кожа.
 Отведя Айвенго в стойло, он поднял руки к Рози. Вялая, как охапка соломы, она соскользнула со спины коня в руки Боуи и прижалась лбом к его груди.
 — Я сваляла дурака, — прошептала Рози. — Они сказали, что я выглядела как одна из шлюх Мод.
 — Да пошли они к дьяволу! Ты была прекрасна! — Его ладони обхватили ее мокрое лицо, голубые глаза сверкнули. — Не позволяй ревнивой сучке лишить тебя триумфа! Рози, это был триумф! Ты была великолепна!
 Отчаявшись найти нужные слова, Боуи поцеловал ее, прильнув горячим ртом к холодным, пахнущим дождем губам, обхватив теплыми руками мокрую талию и спину.
 Когда их губы соприкоснулись, вдруг, непостижимым образом, Рози стало совершенно не важно, что думает Эвелин Бакнер или кто-либо другой в округе Галливер. Все сосредоточилось на Боуи Стоуне и этом мгновении, на жарком безумии, охватившем их. Этот удивительный, сказочный великан изменил Рози, открыв в ней нечто, чего она сама не понимала, что притягивало, волновало и в то же время ужасало ее.
 Когда Боуи медленно оторвался от губ Рози и отстранился, чтобы взглянуть на нее в тусклом свете конюшни, трепет восторга прокатился по ее телу. Во рту пересохло, Рози била дрожь. Неповторимое и глубокое чувство сверкнуло в их скрестившихся взглядах. Когда Боуи легко коснулся ее шеи, она закрыла глаза. Низкий стон сорвался с губ Рози, и она покачнулась.
 И тут Рози совершила немыслимое. Она прижала руку Боуи к губам и поцеловала ладонь, пытаясь выразить свою бесконечную благодарность за его преданность, за веру в нее. Но этого было недостаточно. Обжигающая, беспокойная энергия пульсировала в ней, требуя выхода.
 — Рози! — Боуи застонал и, сомкнув руки вокруг девушки, покрыл поцелуями ее лицо, виски и ресницы. Дрожа как осиновый лист, она стояла в его объятиях и чувствовала, как странное тепло поднимается внутри нее, а в жилах закипает кровь, и прислушивалась к гулким ударам сердца. — Тебе холодно, — хрипло проговорил он. — Ты вся дрожишь.
 — Я знаю, чего ты хочешь, — вздрогнув, прошептала Рози. Она ощущала его возбуждение через слои мокрых нижних юбок. — Я тоже этого хочу, но боюсь, — добавила она, цепляясь за него и не доверяя собственным ногам.
 Боуи издал низкий, исполненный боли и томления звук и с сокрушительной силой прижал Рози к груди, чувствуя, что его желание и пугает, и возбуждает ее. Никогда еще она не была в таком смятении.
 — Ты веришь мне? — спросил он, целуя ее. Его рот скользил по ее лицу, осыпая поцелуями скулы, виски и снова возвращаясь к губам. Рози почти лишилась чувств от настойчивых прикосновений его языка. Волны чувственности крушили преграды в сознании Рози, отдавая ее во власть противоречивых эмоций.
 — Да.
 Последний очаг сопротивления пал. Она действительно доверяла ему. Боуи никогда не лгал, ни разу не нарушил данного слова, не причинил ей вреда. Впервые в жизни Рози смотрела в глаза мужчине, доверяясь ему. Она была испугана и дрожала с ног до головы.
 — Тогда поверь: я никогда не обижу тебя, — глухо пробормотал он. Взяв Рози за руку, Боуи повел ее на сеновал и поднялся вслед за ней по деревянной лестнице в теплый закуток под крышей. Он бросил на сено одеяло и притянул Рози к себе. — Успокойся, — прошептал он у самых ее губ.
 Скользнув ладонями вверх, по рукам Рози, и затем вниз, по изгибу спины, он притянул ее к себе. Она замерла, вцепившись в его мокрую рубашку и чувствуя, как пальцы Боуи расстегивают длинный ряд крючков на спине.
 — Только скажи, и я остановлюсь, — пообещал он. Обхватив ладонями ее ягодицы, Боуи притянул Рози ближе и начал целовать, медленно, осторожно и настойчиво. Она застонала и расслабилась в его руках, отвечая на его поцелуи, вначале робко, а затем с растущим пылом и жадностью.
 Осторожно и нежно Боуи снял с Рози мокрое платье, нижние юбки, а потом повернул к мерцающим молниям, чтобы посмотреть на нее в корсете и белье.
 — Ты так прекрасна, Рози! — выдохнул он. — Само совершенство. Пышная и изящная.
 Не сводя с нее глаз, Боуи распахнул свою сорочку и прижал ее ладони к своей влажной твердой груди. Рози ахнула и покачнулась. Кожа была теплой и упругой. Она чувствовала ладонью удары его сердца, ощущала покалывание жестких волос, покрывавших широкую грудь Боуи.
 Опустившись с ней вместе на солому, он скинул ботинки и отбросил их в сторону. Затем расстегнул брюки, помедлил, взглянув на нее, и стянул их с длинных ног.
 Рози уставилась на его плоть, твердую и налитую, ахнула и напряглась, готовая сорваться и бежать. Какая-то ее часть кричала, что она этого не хочет. Но ведь это Боуи, неторопливый и осторожный, нежный и терпеливый. В нем нет ни капли жестокости или требовательности. И помоги ей Боже, другая часть Рози мечтала покоиться в его объятиях и познать его. Та часть, которая хотела верить, что соитие с мужчиной — это не только боль и унижение.
 Ослабев от нерешительности, дрожа от опасения и страха, Рози упала на солому, отвернулась от Боуи и спрятала лицо в ладонях. Она не может этого сделать. Она желает его, но…
 Боуи вытянулся вдоль спины Рози, повторяя изгибы ее тела, отодвинул в сторону ее волосы и начал целовать шею и плечи. Теплое дыхание щекотало кожу Рози, кончики пальцев Боуи порхали по ней. Невесомыми прикосновениями он нежно обводил линию ее плеча, спускаясь к талии и бедрам.
 Бесконечно терпеливый, Боуи гладил ее трепещущее тело, пока Рози, стиснув зубы, сражалась с безотчетным страхом. Она ахнула, почувствовав его пальцы на шнурках корсета.
 Лицо ее вспыхнуло, и она прикрыла грудь руками, оглушенная гулкими ударами собственного сердца. Отдаваясь в ушах, они сливались с шумом дождя, который барабанил по крыше амбара.
 — Я не могу, — прошептала Рози, подумав о том, что он видит при бледном свете молний. — Я боюсь.
 — Ш-ш. — Повернув Рози, он прижал ее обнаженное тело к своей голой груди, и она резко втянула воздух, когда ее кожа воспламенилась от соприкосновения с ним. Боуи покрывал поцелуями ее лоб, брови, нос, уголки губ, а его руки скользили по спине Рози, приручая и согревая ее. Она ощутила тяжелое, горячее давление его возбужденной плоти на своем животе.
 Зажмурив глаза, Рози сжала кулаки и напряглась в ожидании, что он войдет в нее.
 — Ляг на спину, — прошептал Боуи ей в шею, к удивлению Рози, продолжая гладить, ласкать и мягко прижимать ее к соломе. Его ладони скользнули от талии и обхватили ее груди. Большими пальцами он водил по напрягшимся соскам и вокруг них, пока у Рози не вырвался крик удовольствия и удивления.
 Это было так странно и невероятно волнующе, совсем не похоже на то, что Рози испытывала раньше. Блевинз срывал с нее брюки и таранил ее, разрывая протестующую плоть. Иногда он грубо мял грудь Рози через рубашку, заставляя ее кричать от боли.
 Она не подозревала, что прикосновения мужчины бывают такими нежными и вызывают такое желание, такое ощущение жгучей пустоты. Рози стонала и извивалась на соломе, выгибалась под ним, жаждала чего-то, не сознавая, чего именно, пока его рот не сомкнулся на ее соске. Тут она почувствовала, что он нежно сосет, перекатывая языком сосок, который вдруг поднялся, твердый и дрожащий.
 — О Боже! — прошептала Рози, тяжело дыша. Погрузив пальцы в его волосы, она передвинула голову Боуи к другой груди, и ее охватил трепет восторга от прикосновения его губ. Рука Боуи проникла внутрь ее панталон, и Рози выгнулась и задохнулась от ощущения его пальцев на нежной коже.
 Рыдание сорвалось с ее губ, когда эта рука скользнула между ногами и обхватила ее, не двигаясь, просто давая привыкнуть к своему теплу и весу. Затем ее бедра сами приподнялись, и она прижалась к этой загадочной и сильной руке, в смущении ощутив влагу на его пальцах, но все же не оттолкнув Боуи.
 Он приподнялся над ней.
 — Ты так прекрасна!
 — Теперь можно, — быстро прошептала Рози, боясь передумать. — Можешь войти в меня.
 Улыбнувшись, Боуи прильнул к ее трепещущим губам.
 — Пока нет.
 Его обжигающие поцелуи так воспламенили Рози, что она перестала сдерживаться. Обвив руками шею Боуи, Рози пылко отвечала на его страстные поцелуи и прикосновения.
 Он двинулся вниз по ее обнаженному телу, целуя груди, дразня их своим языком, покрывая поцелуями талию и бедра. Затем пальцы Боуи скользнули вниз по внутренней стороне ее бедер, приближаясь к сокровенному месту и ускользая вновь.
 Неожиданно его рот оказался на месте пальцев, и Рози вскрикнула, пытаясь вырваться. Но Боуи, обхватив ладонями ее ягодицы, удерживал Рози, пока его язык и губы исследовали средоточие ее женственности.
 Мир раскололся и померк в сознании Рози. Она больше не слышала ни шума дождя, ни дыхания животных в стойлах под ними. Вся Вселенная сконцентрировалась на ощущениях, на влажной, теплой мгле, где не было ничего, кроме сотрясавшего ее восторга. Волны наслаждения накатывали на нее. Она билась, извивалась и стонала, а Боуи гладил и дразнил ее проснувшееся тело, доводя до ослепительного чуда наслаждения.
 — Боже мой! — снова прошептала Рози сонным голосом, когда он двинулся вверх по ее телу, целуя и слизывая бисеринки пота, выступившие между грудями. — Боуи, что-то случилось со мной. Я…
 Но он накрыл ее губы своим ртом, давая почувствовать ей собственный теплый вкус. Когда его возбужденная плоть, твердая и настойчивая, уперлась ей в живот, Рози вдруг ощутила потребность, чтобы он заполнил ее.
 — Да, — простонала она, касаясь губами его шеи. — Да, да, да!
 Рози открылась ему, обхватив потный торс Боуи ногами. Когда он вошел в нее, она вскрикнула от наслаждения, чувствуя, как ее плоть смыкается вокруг него и втягивает глубоко внутрь.
 Боуи старался быть нежным. Это Рози, и он должен изгнать терзавших ее призраков прошлого, вдохнуть в ее тело жизнь и страсть. Она читала это в его глазах. Покрывшись потом, мотая головой, вскрикивая, Рози двигалась под ним, встречая его удары. Ее руки лихорадочно метались по обнаженному телу Боуи, притягивая его ближе, теснее, пока он не выкрикнул ее имя. Его плечи содрогнулись, и она почувствовала, как Боуи взорвался внутри нее.
 Его мокрая голова склонилась ей на плечо, он задыхался. Боуи упал рядом с Рози и, притянув ее к себе, сжимал в объятиях, пока они оба не отдышались.
 — Ну как ты? — встревоженно спросил он.
 Рози зарылась лицом в волосы на его груди, вдыхая терпкий мужской запах.
 — У меня такое чувство, словно я скакала на диком мустанге, — прошептала она, улыбаясь. — Я не знала, что такое бывает между мужчиной и женщиной. Даже не догадывалась. — Закрыв глаза, Рози еще теснее прижалась к его теплой коже. — Я чувствовала себя… дикой и безумной. Внутри было так горячо и пусто… я чуть с ума не сошла от желания. Я никогда не подозревала, что такое возможно. — Рози сглотнула и заставила себя признаться: — Это было чудесно.
 — Ты была чудесна! — нежно пробормотал Боуи, гладя ее. Она уловила улыбку в его сонном голосе. — У тебя вкус, как у летних яблок.
 Рози положила голову ему на грудь, прислушиваясь к стуку дождя по крыше и ровному биению его сердца.
 То, что случилось, было настоящим чудом. Рози не только прошла через это, но разделила восторг. Сознание того, что она ответила на его страсть, наполнило ее благоговением. Ей хотелось плакать и кричать от радости, потому что их тела и души вместе взмыли к сияющим вершинам. То, чего им удалось достичь, было восхитительно, волшебно и волнующе. Слишком взбудораженная своим открытием, она не могла заснуть.
 Акт, который Рози считала отвратительным, приносящим только боль и унижение, мог, оказывается, быть благословением и наслаждением.
 Осознание этого перевернуло весь ее мир.
 Осторожно, стараясь не побеспокоить Боуи, она выскользнула из его объятий. Опершись на локоть, Рози посмотрела на спящее лицо и коснулась кончиками пальцев его щеки. Слезы выступили у нее на глазах.
 — Ты самое лучшее, Боуи Стоун, что было в моей жизни, — прошептала она. — И это пугает меня. Я счастлива, и это пугает меня еще больше.
 Обхватив руками поднятые колени, Рози попыталась разобраться во всем, что случилось с ней за этот день. Но смятение возобладало над логикой. Она поняла: счастье тоже может причинять страдания, так как не доверяла тому, что испытывала крайне редко.
 Рози знала только один способ справиться с сумятицей в мыслях. К этому способу она всегда прибегала, сталкиваясь с болью и тягостными вопросами.
 Укрыв Боуи одеялом, Рози прокралась к одежде, накинула сорочку и панталоны и спустилась по лестнице. Захватив пончо, висевшее на вбитом в стену крюке, она накинула его, взяла лопату, выскользнула из амбара и пригнула голову под холодным моросящим дождем.
 Шлепая босиком по холодной грязи, Рози направилась через двор к могиле. Мокрая земля была мягкой, и она без труда откопала бутылку, зарытую перед надгробием Фрэнка Блевинза.
 — Ты ошибся, — сказала она, обращаясь к Блевинзу. — Мужчина захотел меня. Замечательный мужчина. И он считает меня красивой! Я одолею тебя, слышишь, ты, грязная свинья! Вот увидишь!
 Пристроившись с бутылкой на крыльце, Рози смотрела на светлеющий горизонт, прихлебывала из горлышка и пыталась разобраться в обуревавших ее чувствах.
 Когда ее мозг начал затуманиваться, она с сомнением взглянула на зажатую между коленями бутылку. Рози вдруг заподозрила, что не найдет ответов в бутылке виски. Если честно признаться, до сих пор виски не помогло решить ни одной проблемы. В сущности, пьяные выходки только добавляли ей проблем.
 И не обладая глубоким умом, можно понять: виски — жалкая замена тому, что произошло между ней и Боуи в амбаре. Это было настоящим. Таким настоящим, что тепло его ласк все еще согревало Рози и она светилась от неведомого ей ранее чувства завершенности и удовлетворения. Виски никогда не давало ей ничего подобного.
 Поднеся бутылку ко рту, чтобы сделать очередной глоток, она вдруг опустила ее. Открытия минувшей ночи были слишком, неожиданными и хрупкими, чтобы решиться на серьезные перемены. Поэтому Рози не выплеснула содержимое бутылки прямо с крыльца, но, заткнув горлышко пробкой, отставила ее в сторону. В этот момент она не нуждалась в забвении. Ей хотелось погрузиться в воспоминания и грезить о том, что произошло между ней и Боуи.
 Рози сознавала, что ее жизнь изменилась и ей долго еще предстоит искать свой путь. Но как ни странно, это совсем не пугало Рози. Вместо вполне понятного страха она испытывала нетерпение. Потому что рядом был Боуи.
 Обхватив руками колени, Рози сидела на крыльце, наблюдая, как постепенно стихает дождь, солнце поднимается над горизонтом и разгоняет облака.
 Она увидела восход нового дня, и удивленное выражение застыло в ее глазах. Боуи Стоун — ее муж. Пока смерть не разлучит их. Впереди вся жизнь, наполненная чудесными ночами, подобными прошлой. Впервые, насколько Рози могла припомнить, у нее появилось то, ради чего стоило жить, к чему стремиться. Боже милосердный! Она выздоравливает. И этим обязана своему мужу, Боуи Стоуну.
 Рози любила его невероятно сильно, до боли в груди. На мгновение эта мысль ужаснула ее. Но она стиснула зубы и заставила уняться беспокойное сердце. Боуи не обидит ее. Они муж и жена, и она доверяет ему.
 Со слезами надежды и счастья в глазах Рози смотрела на восходящее светило.




 Глава 12


  Оулз-Бьютт, Вайоминг 
 Если дни Сьюзен были заполнены волнениями и хлопотами, то ночи просто ужасали. Ее чуткие уши улавливали все чуждые звуки на расстоянии нескольких миль от коттеджа, от воя койотов шевелились волосы на затылке. Когда солнце скрывалось за горными вершинами, она особенно остро ощущала уединение и одиночество. Городок Оулз-Бьютт, расположенный в полутора милях от коттеджа, мог с таким же успехом находиться в другой стране.
 — Ты слышал? — Склонив набок голову, Сьюзен подняла глаза от кубиков с буквами, которые Нэйт раскладывал на полу. Вот… опять это царапанье за дверью. Ее сердце сжалось от страха.
 Хуже всего, что ради Нэйта Сьюзен приходилось изображать несвойственную ей храбрость, А между тем она была самой большой трусихой, какую когда-либо видел свет. Сьюзен встала и, вооружившись метлой — жалким, но единственным ее средством защиты, — в несколько шагов пересекла хижину, которая состояла из одной комнаты. Набрав полную грудь воздуха, она взмолилась о том, чтобы не обнаружить на пороге медведя, голодного койота или бандита, стремящегося удовлетворить свою жажду к насилию и убийствам, и распахнула дверь.
 И чуть не споткнулась о корзину с едой.
 Ослабев от безмерного облегчения, Сьюзен едва не рассмеялась над своими напрасными страхами. Осмотревшись вокруг, она разглядела в вечерних сумерках мужчину, который быстро направлялся к привязанной возле школы лошади.
 — Мистер Харт!
 Запихнув в дом метлу, Сьюзен поспешно пригладила фартук и заправила в узел на шее выбившиеся пряди волос. В эту минуту она сожалела, что у нее не хватает времени и терпения завивать волосы и укладывать их в более изысканную прическу.
 Грэшем Харт остановился возле коновязи, и Сьюзен услышала, как он приглушенно выругался, прежде чем нехотя двинуться назад.
 — Добрый вечер, миссис Стоун. — Он улыбнулся Нэйту, который выглядывал из-за юбки Сьюзен. — Привет, юноша.
 — Я догадывалась, что это вы приносите еду. Благодарю вас. — Сьюзен нагнулась за корзиной. — В этом нет необходимости, но ценю вашу щедрость по достоинству. — Больше, чем думает мистер Харт, хотя, может, он и знает. После покупки школьных принадлежностей ее кредитоспособность скатилась до опасной черты, а до первой получки оставалось еще восемь дней.
 — Я решил, что скромная помощь окажется поначалу нелишней. — Смущенный Харт шагнул в луч света, падавший с крыльца, и снял шляпу со взлохмаченных волос.
 Они молча смотрели друг на друга, но вдруг Сьюзен, вспомнив о пятне на рукаве в форме утюга, поспешно спрятала руку за спину.
 — Вам не следовало оставлять еду на пороге, — заметила она. — Лучше было постучать и поздороваться.
 Он поиграл цепочкой от часов, свисавшей из кармашка на жилете, что обычно делал, как успела заметить Сьюзен, когда чувствовал себя неловко.
 — Не хотелось беспокоить вас.
 Корзина оказалась тяжелой. Через салфетки пробивался аппетитный запах жареных цыплят и ветчины, и у Сьюзен потекли слюнки. Если корзина такая же, как те, что мистер Харт уже оставлял на ее крыльце, там должен быть еще свежеиспеченный хлеб и, возможно, кекс с изюмом и молоко для Нэйта. Сьюзен догадывалась, что корзину собирает миссис Алдер.
 — Мы собирались ужинать. — Искренне благодарная ему, она вздохнула и бросила взгляд в сторону лошади на темной дороге. — Не присоединитесь ли к нам?
 — Если не помешаю… — Грэшем замолчал, посмотрев на Нэйта, который все так же выглядывал из-за юбки Сьюзен.
 — Буду признательна вам за компанию.
 — В таком случае… в корзине хватит на троих.
 — Думаю, лучше оставить ее на завтра. Я приготовила рагу. — При этих словах, к ее неудовольствию, Грэшем Харт споткнулся. Наверное, он еще не знает, что она научилась готовить. Что ж, его ждет сюрприз.
 Отойдя от двери, но оставив ее открытой, Сьюзен вошла в коттедж, стараясь увидеть комнату глазами Грэшема Харта. Слава Богу, она хоть завесила простынями продавленную кровать, на которой спала с Нэйтом! Сьюзен не отважилась бы пригласить в дом мужчину, если бы неубранная постель оставалась на виду. Ее критерии еще не настолько снизились.
 Весь коттедж был немногим больше ее спальни в доме сенатора Стоуна. В нем едва хватало места для плиты, кухонной полки и исцарапанного деревянного стола, к которому были придвинуты два разномастных стула. На полу лежал плетеный коврик, а три окна были украшены белыми кружевными занавесками, подаренными миссис Алдер.
 — У вас очень уютно. — Грэшем оглядел вазы с шалфеем и сухими листьями, расставленные там и здесь, и развешанные по стенам семейные фотографии.
 — В свободное время я делаю салфетки на стулья и угловой столик. — Сьюзен закрыла крышкой коробку с игрушками Нэйта и сняла стопку книг с одного из стульев. — Прошу вас, садитесь.
 — Это фотография вашего мужа? — поинтересовался он, приглядевшись к одной.
 — Боуи в центре, между отцом и братом.
 На мгновение ее глаза тоже задержались на фотографии, и она подавила вздох. Сьюзен уже поняла, что копить деньги гораздо сложнее, чем ей казалось. Потребуется куда больше времени, чем она рассчитывала, чтобы отправить кого-нибудь в Канзас.
 Грэшем сел, положив на колени шляпу, прежде чем Сьюзен догадалась взять ее у него и повесить на крюк за дверью. Тотчас же Нэйт вскарабкался к нему на колени.
 — Вы мне почитаете? — с надеждой спросил мальчик, вкладывая Грэшему в руки книгу.
 — Может, попозже. — Грэшем подмигнул ему из-за очков.
 Смущенная Сьюзен забрала Нэйта с его колен. Кончики ее пальцев коснулись жилета Харта, и она вдохнула приятный запах его помады для волос. Временами Сьюзен поражалась, что сочла этого человека не слишком привлекательным при первой встрече. На самом деле Грэшем Харт был на редкость красив.
 — Пора умываться перед ужином, — велела она Нэйту. Быстро поцеловав сына в макушку, Сьюзен подтолкнула его к тазику, стоявшему за экраном, и заметила у него на рубашке след от утюга. Протяжный вздох вырвался из ее груди. Порой она сомневалась, что вообще когда-нибудь научится справляться с домашними делами.
 Грэшем кашлянул и оттянул воротник.
 — Похоже, вы неплохо устроились. Хотя, полагаю, этот коттедж сильно отличается от того, к чему вы привыкли.
 Испытывая неловкость и стараясь спрятать пятно от утюга на рукаве, Сьюзен подошла к плите, чтобы проследить за булочками.
 — Люди очень добры ко мне. По-моему, каждый в Оулз-Бьютте внес свой вклад: одни дали строительный материал, другие приняли участие в ремонте школы. Ну а кое-кто пожертвовал утварь для моего хозяйства.
 — Пожалуй, тесновато.
 Она спокойно встретила его взгляд.
 — Но это лучше, чем каморка у миссис Хаук. — Его улыбка заставила Сьюзен покраснеть и отвернуться. — Не стану отрицать, здесь не хватает комфорта, к которому я привыкла, но, как ни странно, мне нравится, — проговорила она, сама только что осознав это. — Иногда по ночам бывает страшно… но я плачу за жилье своим трудом. — Ее глаза расширились от удивления при мысли о том, что она зарабатывает себе на жизнь. Сьюзен всегда считала, что пропадет без поддержки мужчины, но, похоже, ошибалась. — Никогда не думала, что смогу обеспечить себя. Это делает мой коттедж особенным. Он мой в значительно большей степени, чем какой-либо другой дом. Понимаете меня?
 Грэшем Харт улыбнулся и покосился в сторону отгороженного простыней уголка, откуда доносились шумные всплески и фырканье.
 — Я бы сказал, что вы прониклись духом первопроходцев, миссис Стоун.
 Румянец расцвел на ее щеках, и она повернулась к плите, чтобы помешать рагу. Заметив, что рагу приобрело странный цвет И запах, Сьюзен тревожно нахмурилась и задумалась, так ли уж умно поступила, пригласив Грэшема разделить с ними трапезу.
 — Ну и как ваши успехи в преподавании? — Он наблюдал за тем, как она, озабоченно поглядывая на рагу, ставит на стол еще один прибор.
 — Меня пугает ответственность. В классе пять девочек и два мальчика, и я даже не знаю, удается ли мне научить их чему-нибудь. Я стараюсь и иногда испытываю подъем и радость, а временами впадаю в отчаяние и злюсь. На днях я отправила мистеру Дюбейджу брошку моей матери. Попросила продать ее и купить книги по преподаванию и прислать их мне.
 — Кто такой мистер Дюбейдж? — Грэшем бросил взгляд на фотографию Боуи, Натана и сенатора Стоуна.
 — Мистер Дюбейдж — поверенный семьи. — Вздрогнув, Сьюзен кинулась к духовке, из которой валил дым. Извлеченные из плиты приплюснутые разнокалиберные булочки заметно почернели снизу. Она все еще ошарашенно смотрела на них, когда Нэйт подбежал к столу и с грохотом вытащил стул. Удрученная Сьюзен высыпала булочки в корзинку.
 — А мама обожгла руки, — сообщил Нэйт, когда они сели за стол. — Покажи мистеру Харту, мама.
 Сузив глаза, она строго взглянула на сына.
 — Дай мне свою тарелку, — сказала Сьюзен, потянувшись к поварешке, торчавшей из супницы. Из-под салфетки, прикрывавшей корзинку, виднелась булочка, похожая на закопченный кусок древесного угля.
 — Так что же случилось с вашими руками? — спросил Грэшем, изучая багровые пятна, покрывавшие ее руки и запястья и уходившие выше под манжеты.
 — Ошпарилась при стирке, — коротко ответила Сьюзен, не глядя на него. Боль была такая, что у нее перехватило дыхание и слезы хлынули из глаз. Даже мятное масло, которым она смазала ожоги, не слишком помогло. — Теперь уже не больно.
 Боже, как Сьюзен хотелось, чтобы на ней была не эта блузка с пятном от утюга и чтобы булочки получились пышными, с золотистой корочкой снизу! Почему из всех людей именно Грэшем Харт должен стать свидетелем ее полной несостоятельности? Сердце Сьюзен окончательно упало, когда она разложила рагу по тарелкам. Жидкая масса сероватого оттенка отдавала корытом для стирки белья.
 Нэйт тут же запустил в рагу ложку, но Грэшем явно не спешил. Он уставился в свою тарелку с горестным недоумением.
 — Булочку, мистер Харт? — уныло спросила Сьюзен, протягивая ему корзинку.
 Он выбрал булочку поменьше, словно взвешивая ее в руке. Подгоревшая и жесткая, она была слишком тонкой, чтобы разрезать ее пополам. Сьюзен отвернулась, чувствуя, как щеки багровеют от стыда.
 — А я пойду в школу, — радостно сообщил Нэйт, зачерпывая рагу. — Я изучаю азбуку и учусь считать. Мне вот столько почти. — Он показал четыре пальца. — Мама говорит, что на мой день рождения мы пригласим гостей. Вы тоже приходите. Больше всего мне хочется иметь щенка. У вас есть щенок, мистер Харт?
 Сьюзен с отчаянием наблюдала, как Грэшем отложил булочку, осторожно погрузил ложку в рагу и выловил большой кусок мяса из серой массы.
 — В твоем возрасте я имел щенка, — ответил он, с сомнением рассматривая лежавшее в ложке мясо. — Его звали Отелло.
 — Какое смешное имя! — засмеялся Нэйт. — Я назову своего щенка Волк. Или Банки. Я пока не решил.
 Грэшем Харт положил кусок мяса в рот и начал сосредоточенно жевать. Спустя некоторое время, все еще продолжая жевать, он осведомился:
 — Простите, миссис Стоун, нет ли у вас соли?
 Сьюзен поставила солонку поближе к нему. Щеки ее пламенели. Она готова была провалиться сквозь землю. Мясо по вкусу напоминало резину и было таким же жестким. Картошка и репа превратились в пюре. Серая клейкая жидкость не имела никакого вкуса.
 — К сожалению, нет вина и десерта, — безжизненным тоном проговорила Сьюзен. Даже Нэйт не покушался на подгоревшие булочки. Все трое деликатно игнорировали корзинку и блюдце с кружочком масла.
 Съев половину рагу, Грэшем отодвинулся от стола, похлопал себя по животу и выдавил улыбку.
 — Наелся так, что больше не лезет. Это было… э-э…
 — Ужасно, — подсказала Сьюзен, встретившись с ним глазами. — Мясо жесткое, овощи слишком разварились. Рагу ужасное.
 — Верно, — не сразу согласился он и улыбнулся. — Но зато кофе жидкий и булочки подгорели.
 Сьюзен изумленно уставилась на него, а затем расхохоталась.
 — Мне очень жаль. Я все убеждаю себя, что научилась готовить, но увы. Видели бы вы пирог, который я спрятала от вас!
 Грэшем понимающе усмехнулся.
 — Прошу вас, только не пирог!
 Они улыбаясь смотрели друг на друга, и неожиданно Сьюзен поняла, что Грэшем ей очень нравится и она рада его приходу. Рагу действительно получилось несъедобное, и нечего притворяться, что это не так. Куда важнее, что он заставил ее смеяться, чего с ней давно уже не случалось.
 — Я пытаюсь освоить много нового, мистер Харт, и, похоже, у меня это не слишком получается. — Двумя пальчиками Сьюзен оттянула подпаленный рукав и продемонстрировала ожоги на руках. Вздохнув, она снова улыбнулась. — Верите или нет, я все-таки добилась кое-каких успехов.
 — Ничуть в этом не сомневаюсь, — мягко заверил он ее. — Нужна изрядная отвага, чтобы что-то начать, миссис Стоун, и не сдаваться, когда сталкиваешься с трудностями.
 — Вы считаете меня отважной? — удивилась Сьюзен. Она никогда не считала себя смелой. Ее бывшие друзья в Вашингтоне сочли бы весьма забавным подобный отзыв о ней.
 Но Запад изменял Сьюзен, формируя из нее женщину, совсем не похожую на ту, какой она была.
 — Да, я так считаю.
 От сознания, что Грэшем Харт оценил ее усилия и отнес их за счет отваги, Сьюзен прослезилась. Она не отдавала себе отчета в том, насколько важно для нее, чтобы кто-то заметил, как она старается и как ей тяжело. Быстро поднявшись, Сьюзен убрала со стола на полку посуду и столовые приборы и постояла над ними, выжидая, пока слезы не перестанут слепить глаза.
 Она слышала, как у нее за спиной Грэшем беседует с Нэйтом об игрушках. Вдруг он предложил:
 — Давай присядем у лампы, я почитаю тебе, пока мама вымоет посуду.
 Обернувшись, удивленная Сьюзен увидела, что Нэйт свернулся калачиком на коленях у Грэшема и склонил голову ему на плечо. Грэшем, водрузив на нос очки, начал громко читать. Он прерывался, чтобы Нэйт мог рассмотреть картинки, потом переворачивал страницу. Грэшем поднял глаза, улыбнулся, встретившись взглядом со Сьюзен, и продолжил чтение.
 Проглотив ком в горле, Сьюзен повернулась к полке. Она соскребала остатки рагу в помойное ведро, но перед ее внутренним взором стояла семейная сценка у нее за спиной. Сценка, которую Сьюзен часто представляла себе, но не слишком надеялась увидеть наяву.
 Хотя она всегда верила, что Боуи позаботится о них с Нэйтом, но не знала, как он относится к отцовству. В сущности, брак не вызвал ни в одном из них желания создать настоящий семейный очаг. Теперь Сьюзен понимала: она и Боуи с самого начала и до конца оставались чужими друг другу и видели только то, что лежит на поверхности.
 Погрузив руки в воду для мытья посуды, Сьюзен задумчиво смотрела в окно. Порой ей становилось страшно при мысли, что она никогда не узнала бы Нэйта по-настоящему, если бы Боуи не умер и не оставил ее без помощи няни и горничной. Печально сознавать, но только смерть мужа сблизила ее с собственным сыном. Останься Боуи жив, кто-нибудь другой учил бы Нэйта азбуке и укладывал вечером в постель. Теперь же именно Сьюзен была центральной фигурой в жизни сына, так же как и он был источником радости, озарявшей ее существование.
 Закончив с посудой, она бросила на Грэшема вопросительный взгляд, но он покачал головой и продолжал читать, не выпуская Нэйта из рук. С ощущением счастья в душе Сьюзен села на стул рядом с ними и занялась подготовкой к завтрашним урокам. Наконец она заметила, что Грэшем перестал читать.
 — Нэйт заснул, — прошептал он.
 — Дайте его мне, — предложила Сьюзен, вставая.
 — Позвольте, я сам.
 Грэшем отнес Нэйта за перегородку из простыней и осторожно опустил на кровать. Отступив на шаг, он наблюдал, как Сьюзен сняла с сына одежду и натянула на него ночную рубашку. На секунду Нэйт приподнялся, чтобы поцеловать мать, и, сонно улыбнувшись Грэшему, протянул к нему руки. Удивленный, Грэшем тем не менее наклонился над постелью и подставил щеку для поцелуя.
 Внезапно оба остро осознали, что стоят рядом с кроватью, и поспешно вернулись в освещенную часть комнаты.
 — Вечер довольно теплый. Не хотите ли немного пройтись? — спросил он, рассматривая свои карманные часы.
 Кивнув, СьюЗен взяла шаль, и они вышли на крыльцо в прохладную тьму.
 — Для человека, который не любит детей, — вымолвила она, украдкой взглянув на него, — вы к ним слишком добры.
 — Я никогда не говорил, что не люблю детей. Я сказал, что не готов принять на себя ответственность за ребенка. — Помолчав, Грэшем добавил: — Нэйт мне очень нравится.
 Они медленно шли по тропинке, которая вела от коттеджа Сьюзен к школьному крыльцу. В лунном свете колокольня отбрасывала длинную тень, которая пролегла перед ними. В темноте стрекотали цикады.
 — Миссис Уинтерс заезжала несколько раз в первое время. На следующей неделе собирается побывать на уроке. — Сьюзен смотрела на подол своего платья, взметавшийся при ходьбе. — После этого она решит, предлагать ли мне постоянный контракт.
 Грэшем остановился и, качнувшись на каблуках, сосредоточенно посмотрел на коттедж.
 — Кажется, вы решили задержаться в Оулз-Бьютте только на время? Нужен ли вам постоянный контракт?
 Сьюзен подняла на него глаза.
 — Нужен. Полагаю, отчасти дело в гордости… но мне пришло в голову, что я должна обеспечить себя на тот случай, если не получу наследства. — При мысли о подобной возможности ей становилось дурно.
 Грэшем нахмурился.
 — Наверняка имущественные вопросы решатся со временем.
 — Что-то здесь не так, — задумчиво проговорила Сьюзен. — Не должно быть таких сложностей с получением свидетельства о смерти. — Откинув голову, она устремила взгляд на колокольню. — Вообще-то мне очень нравится преподавать. Дети просто замечательные. — Морщинка прорезала ее лоб. — Но меня беспокоит Эдди Мерсер.
 Сьюзен объяснила Грэшему, что у Эдди сложности с чтением, и поинтересовалась, как, с его точки зрения, следует бороться с растущим разочарованием мальчика в учебе.
 — Помнится, мы договорились, что вы сами будете решать свои проблемы, миссис Стоун, — мягко укорил он ее.
 Вспыхнув, Сьюзен с досадой пнула камень. Опять она обратилась к мужчине за помощью. Что-то было такое в Грэшеме Харте, отчего просто расцветали ее недостатки. «С другой стороны, — подумала Сьюзен со вздохом, — я изменилась настолько, что уже считаю недостатком просить совета у мужчины».
 — Мне нужна должность учителя, мистер Харт. Не знаю, что меня ждет, если я потерплю неудачу. Меня это постоянно тревожит. Я хочу добиться успеха в преподавании больше, чем хотела чего-либо в жизни. Я просто обязана справиться.
 — Значит, так и будет, миссис Стоун.
 Они стояли возле коня Грэшема и поглаживали его по шее. Когда их руки случайно соприкоснулись, оба вздрогнули и двинулись дальше, держась на расстоянии друг от друга и глядя на далекие огни города.
 — Я взял на себя смелость навести справки о вашем муже, — сообщил Грэшем, когда они повернули к ее коттеджу. — Мне прислали вырезки из «Роки-Маунтин ньюс» и «Галливер-Каунти таттлер».
 Сьюзен остановилась, посмотрела на него и почувствовала, как жар заливает шею. То, что Грэшем Харт узнал о позоре ее мужа, смутило Сьюзен и задело ее гордость.
 — Зачем вы это сделали, мистер Харт?
 Он пожал плечами, глядя на свои пальцы, игравшие цепочкой от часов.
 — Наверное, из любопытства. — Грэшем поднял голову. — Ваш муж — замечательный человек.
 Сьюзен изумленно уставилась на него. Меньше всего она ожидала услышать выражение восхищения.
 — Мой муж был уволен из армии за недостойное поведение, поскольку нарушил приказ вышестоящего офицера. После этого он убил человека, мистер Харт, за что его и повесили.
 — В подобных обстоятельствах я бы тоже не подчинился приказу. Уволить должны были не вашего мужа, миссис Стоун, — так следовало поступить с тем офицером, который отдал приказ. Именно этот сукин сын должен был предстать перед военным трибуналом.
 — Простите? — Сьюзен уставилась на Грэшема, пытаясь получше разглядеть его лицо в темноте. — Мистер Харт, о чем вы толкуете?
 Он смотрел на нее с не меньшим удивлением:
 — Неужели вы даже не знаете, что произошло в ущелье Стоун-Тоус?
 — Я знаю только то, что сенатор Стоун нашел нужным мне сообщить. Он сказал, что Боуи погубил свою карьеру и обесчестил семью.
 Взяв Сьюзен под руку, Грэшем подвел ее к крыльцу коттеджа и, усадив на ступеньки, рассказал все о засаде в Стоун-Тоусе и безжалостном истреблении индейских женщин и детей.
 — Боже милосердный! — прошептала Сьюзен, когда он закончил, и прижала к глазам краешек шали. — Я думала…
 Гнев захлестнул ее. Сенатор Стоун прекрасно знал, что случилось, но его волновало только позорное увольнение, пятно на имени Стоунов. Сенатор никогда бы не признал, что Боуи действовал по велению чести и совести.
 После долгой паузы Сьюзен коснулась рукава Грэшема и быстро убрала руку.
 — Расскажите мне об убийстве.
 — Капитан Стоун действительно убил Лютера Рэдисона. Тот выслеживал капитана Стоуна до округа Галливер в Канзасе. Он поклялся убить вашего мужа. На суде двое свидетелей под присягой показали, что капитан Стоун неожиданно выстрелил в Рэдисона и хладнокровно убил его. Они утверждали, что Рэдисон был безоружен.
 Сьюзен поникла и закусила губу. Именно эту историю она слышала от сенатора.
 — Дело кажется достаточно простым, если бы…
 — Что?
 — Эти свидетели были друзьями Рэдисона. Оба находились в Стоун-Тоусе, когда ваш муж на суде обнародовал правду. Кроме того, Стоун был ранен в бедро. — Грэшем нахмурился. — Возможно, против вашего мужа составили заговор. Теперь уже ничего не докажешь, но, боюсь, вашего мужа приговорили к повешению за акт самозащиты.
 Сьюзен уронила голову и прижала к глазам ладони.
 — Я ничего не знала, — прошептала она.
 — Я считаю, что необходимо дальнейшее расследование. — Грэшем помолчал. — Сообщения в газетах кончаются заметкой, что приговор приведен в исполнение. Но в отчетах нет ни слова о том, что вашего мужа действительно повесили.
 — Разумеется, Боуи повесили, — возразила Сьюзен, стряхнув слезы. — Иначе он давно вернулся бы ко мне и Нэйту. — Она уставилась в темноту. — Я поверила сенатору на слово и решила, что Боуи сошел с ума.
 Грэшем неловко обнял ее за плечи, и она уткнулась ему в грудь, тихо плача.
 — Вы должны гордиться своим мужем, миссис Стоун. Капитан был исключительным человеком, человеком чести.
 Осознав, что губы Грэшема касаются ее волос, Сьюзен зарделась, выпрямилась и отстранилась от него. Глубоко вдохнув, она положила руку на грудь и с удивлением обнаружила, что ее сердце колотится, а та сторона лица, по которой скользнули его губы, онемела.
 — Боуи был еще более исключительным человеком, чем вы полагаете, — сказала она после минутного молчания, радуясь тому, что их окружает непроглядная тьма.
 Затем прерывающимся голосом, перемежая свою речь глубокими вздохами, Сьюзен поведала ему обстоятельства рождения Нэйта.
 Сидя верхом на лошади, Грэшем смотрел сквозь сумрак ночи на коттедж Сьюзен Стоун и размышлял о прошедшем вечере.
 Сьюзен наверняка считает, что он потрясен ее историей. На самом деле удивлен, пожалуй, но не более того. Мало что на свете поражало Грэшема, хотя реакция на то, что он узнал о Боуи Стоуне, показалась ему неожиданной.
 Он хотел бы испытывать неприязнь к Боуи Стоуну, обвинять его в том, что тот оставил жену и ребенка без средств к существованию. Вместо этого Грэшем восхищался им, и его приводила в негодование совершенная по отношению к нему несправедливость. Он даже испытал приступ беспричинной ревности, вспомнив, как смягчился голос Сьюзен, когда она говорила о своем муже.
 Насколько знал Грэшем, его самого ни одна женщина еще не называла исключительным. Ни одна голубоглазая женщина не украшала стены его фотографиями.
 Сьюзен казалась такой беззащитной и трогательной, когда припала к нему в порыве горя. Он ощутил электризующее прикосновение ее мягкой груди, аромат волос, благоухавших солнцем и лимоном.
 Вздохнув, Грэшем повернул лошадь по направлению к Оулз-Бьютту и стиснул ее бока.
 Ну почему бы не выбросить Сьюзен Стоун из головы раз и навсегда? Отчего его тянет к ней и постоянно преследует чувство ответственности за нее?
 Грэшем думал об ожогах на руках Сьюзен, о следах от утюга на ее рукаве и рубашке Нэйта, о несъедобном рагу и подгоревших булочках. Думал о ее мягких русых волосах, уложенных по-новому в простой узел, о тесном коттедже, которым она, видимо, гордилась. Пытался представить себе ее в классе, полном непоседливых детей.
 Сьюзен Стоун притягивала и раздражала его. Грэшем сочувствовал ее бедам и восхищался ее стойкостью. Совершенно не приспособленная к жизни, она была слишком горда, чтобы смириться с поражением. Обладая живым умом, Сьюзен предпочитала, чтобы мужчины решали все за нее. Его бесконечно раздражала ее беспомощность. Грэшем подозревал, что противостояние Генриетте Уинтерс было единственной попыткой самоутверждения, предпринятой Сьюзен за всю жизнь. Она ни по каким статьям не подходила ему.
 Почему же он не может перестать думать и беспокоиться о ней? Сьюзен Стоун сводила его с ума. У нее были самые голубые глаза, какие ему доводилось видеть, и мягкий пухлый рот, моливший о поцелуях. У Сьюзен были округлые формы и осиная талия. Ее волосы благоухали солнцем. Даже ее сын, юный Нэйт, нравился ему.
 — А, пропади все пропадом!
 С указкой в руке Сьюзен стояла за столом, слушая, как Хетти Алдер читает вслух абзац, написанный учительницей на доске. Остальные ученики прилежно трудились над своими заданиями. Только Эдди Мерсер, сын мэра, угрюмо глазел в окно на порхавшую птичку. На одеяле, постеленном на полу возле бачка с водой, тихо посапывал Нэйт. Если не считать мрачного, невнимательного Эдди, все шло гладко.
 Это было очень кстати, потому что у стены на стуле восседала, внимательно наблюдая за всем, миссис Уинтерс и вершила суд. Ничто не ускользало от ее зорких глаз. Плоская соломенная шляпка, строгого покроя зеленый костюм, чопорно сложенные на ручке желто-зеленого зонтика руки придавали ее облику вес и значительность.
 Сьюзен нервно облизнула губы и возблагодарила небеса за то, что хотя бы ее белая блузка не носит на себе следов общения с утюгом. Спрятав дрожащие руки в складках темной юбки, она улыбнулась Хетти.
 — Спасибо, Хетти, очень хорошо. Займись теперь задачкой по арифметике. Я проверю ваши доски после того, как послушаю Эдди. — Этого момента Сьюзен боялась больше всего. — Эдди, пожалуйста, прочитай свое сочинение по истории. Можешь отвечать со своего места.
 Эдди Мерсер бросил затравленный взгляд на миссис Уинтерс, затем посмотрел на Сьюзен. Темный румянец залил его лицо.
 — Нет, — выдавил он, понурив голову.
 — Прошу прощения? — Сьюзен уставилась на него, и сердце у нее замерло. Она молча взмолилась о том, чтобы он не противоречил ей в присутствии миссис Уинтерс.
 — Не буду я читать вслух, — пробормотал Эдди.
 Сьюзен судорожно сглотнула, запретив себе смотреть на миссис Уинтерс в надежде получить руководящие указания. Инстинкт подсказывал ей, что, если она обратится за помощью, это погубит ее.
 — Если бы ты хорошо умел читать, то не сидел бы здесь, — ласково заметила Сьюзен. — Никто не ждет от тебя совершенства, но нужно попробовать. Это единственный способ научиться.
 С упавшим сердцем она смотрела, как румянец на лице Эдди становится гуще, и от души сочувствовала ему. Четырнадцатилетний Эдди Мерсер был самым старшим из ее учеников, но читал как первоклассник. Мало того что младшие ученики дразнили его, демонстрировать свое невежество перед посторонними было для Эдди сущим наказанием. Если бы Сьюзен могла избавить его от этого, она так и поступила бы. Но миссис Уинтерс ничего не упускала. Она считала недопустимыми любые поблажки.
 — Эдди?
 — Не буду. — Сжав кулаки, он упрямо нагнулся над столом и низко опустил голову.
 Наступила тишина, и Сьюзен поняла, что другие дети с пристальным интересом наблюдают за происходящим. Оставив свои задания, они вертелись на стульях, бросая любопытные взгляды то на учительницу, то на Эдди.
 С поразительной ясностью Сьюзен поняла, что ее будущее зависит от этих нескольких минут. Либо она утвердит свой авторитет и добьется доверия учеников, либо потеряет их уважение, должность учителя и пусть маленькое, но благополучие. Не будет ни коттеджа, ни зарплаты.
 — Эдди, — побледнев, тихо проговорила Сьюзен. — Я требую, чтобы ты прочитал вслух свое сочинение. Приступай.
 — Нет, — прошептал он несчастным голосом, не глядя на нее.
 Уголком глаза Сьюзен видела, что миссис Уинтерс бесстрастно наблюдает за ней. Только слегка приподнятая бровь свидетельствовала о решающем значении этого момента.
 — Если не выполнишь моего распоряжения, придется тебя наказать.
 Она умоляюще смотрела на Эдди, молча призывая его подчиниться. Он был на два дюйма выше ее и весил на тридцать или сорок фунтов больше. Если она не способна заставить Эдди читать, как же удастся наказать его? Ситуация ужасала Сьюзен и становилась с каждой минутой все хуже.
 Он поднял голову:
 — Пожалуйста, не заставляйте меня читать вслух.
 — Тебе отлично известно, что я не делаю ни для кого исключений. Будь любезен, прочитай свое сочинение. — «Пожалуйста, пожалуйста, — молча заклинала Сьюзен. — Нельзя допустить, чтобы дело зашло слишком далеко. Сделай то, о чем я прошу».
 Эдди смял сочинение в комок и швырнул к ее ногам. Устремленные на учительницу глаза выражали страдание и вызов.
 Время словно остановилось. Пот выступил у нее на лбу и под мышками. В почти осязаемой тишине Сьюзен, казалось, слышала частые удары сердец всех присутствующих, ощущала на себе взгляды, чувствовала напряженное ожидание.
 — Отлично, — тихо проговорила она. Уголки ее губ дергались, руки дрожали, кровь отлила от лица. Сьюзен качнулась, как бы под непосильным бременем того, что вопреки всем ее принципам предстояло сделать. Она надеялась, что сможет через это пройти. — Протяни руки.
 Эдди нахмурился, не совсем понимая, что ей нужно.
 Сьюзен лихорадочно припоминала, что миссис Уинтерс говорила ей в тот день, почти месяц назад. Она единственный взрослый человек в классе и должна держать все под контролем. Если ученики не будут ее уважать, Сьюзен ничему их не научит. Необходимо овладеть ситуацией, и к тому же немедленно. Она воспользуется тем, что Эдди привык слушаться взрослых.
 — Протяни руки! Я жду!
 В ее голосе прозвучали искренний гнев и отчаяние. Сьюзен злилась на Эдди Мерсера, втянувшего ее в этот кошмар, злилась на себя за то, что боится. Злилась на миссис Уинтерс, невозмутимую и отстраненную, за то, что та не протянула ей руку помощи. Злилась на детей, с интересом наблюдавших за всем и ухмылявшихся, и возмущалась, что четырнадцатилетний подросток едва умеет читать. Она злилась на Боуи Стоуна за то, что тот умер, и на Грэшема Харта за то, что не женился на ней и не избавил тем самым от этого тяжкого испытания.
 Она ударила указкой по столу Эдди. Резкий звук заставил всех вздрогнуть, даже саму Сьюзен.
 — Вставай, Эдди, сию минуту, и протяни руки! Ну же!
 Мальчик поднялся под гневным взглядом учительницы. Когда он вытянул руки, они дрожали так же сильно, как и у Сьюзен.
 Глубоко вздохнув и изо всех сил стараясь не упасть в обморок, Сьюзен, ни разу в жизни не поднявшая ни на кого руку, размахнулась линейкой и ударила Эдди по рукам. Щелчок линейки и красная полоска, вспухшая на его пальцах, ужаснули ее.
 — Ради Бога, Эдди! — прошептала она помертвевшими губами. — Прочитай это чертово сочинение!
 Он побледнел так, что его веснушки стали похожи на брызги коричневой краски.
 — Нет.
 Зажмурившись, борясь со слезами, Сьюзен снова ударила Эдди по рукам. Как в тумане она заметила, что Нэйт проснулся и плачет в своем углу возле бачка для воды. Сьюзен так дрожала, что едва держалась на ногах.
 — Ты поставил нас в безвыходное положение, Эдди, — пробормотала она дрожащим голосом. — Ты же не хочешь, чтобы твой отец узнал, что ты исключен из школы? Потому что именно это я собираюсь сделать. Пожалуйста, Эдди! Ты должен прочитать сочинение.
 Он посмотрел на нее сквозь слезы, нагнулся, поднял измятый листок и развернул его дрожащими, покрасневшими руками. Затем невнятно, едва слышно, запинаясь прочитал вслух злосчастное сочинение.
 Сочинение, неточное и небрежно написанное, пестрело грамматическими ошибками. Все еще дрожащая Сьюзен стояла рядом с мальчиком, не делая никаких замечаний. Она поклялась себе, что предложит Эдди позаниматься с ним.
 — Спасибо, — сказала Сьюзен, когда он закончил и сел. Она подошла к своему столу и, положив линейку, заметила, что ее края врезались в ладонь и оставили глубокие следы. Повернувшись, Сьюзен увидела, что ученики во все глаза смотрят на нее.
 — Мы закончим сегодня пораньше, — проговорила она упавшим голосом. — Хетти, не погуляешь ли немного с Нэйтом?
 Как только дети вышли из класса, Сьюзен рухнула на свой стул и уронила голову на руки. Ей казалось, будто ее публично подвергли порке и унижению.
 — В следующий раз — если нечто подобное повторится — будет легче. Возможно, это еще не осознано вами, но именно сегодня вы стали учителем, — подбодрила ее миссис Уинтерс.
 — Никогда еще мне не было так трудно. — Откинув голову, Сьюзен невидящим взором уставилась в потолок. — Я в жизни никого и пальцем не тронула. Даже сына не шлепаю.
 — Побережешь розгу — испортишь ребенка, — назидательно заметила Генриетта Уинтерс. — Вы поступили абсолютно правильно. Ученики должны понимать, что вы здесь главная, и признавать ваш авторитет. Уверена, что в будущем у вас не возникнет особых проблем с юным мистером Мерсером. — Миссис Уинтерс сверилась с карманными часами.
 — Надеюсь, — с жаром ответила Сьюзен.
 — К сожалению, дети два года были без должного руководства и, надо признать, это плачевно сказалось на их развитии, — продолжила миссис Уинтерс. — Вы смогли бы проводить занятия летом?
 Сьюзен запрещала себе даже думать о предстоящем лете, как и о том, что лишится жалованья и права жить в коттедже. Она надеялась, что все решится само собой. Предложение миссис Уинтерс избавляло ее от необходимости что-либо решать самой.
 — Совершенно согласна с вами: детям нужно больше заниматься. — Сьюзен наконец поняла, что успешно выдержала испытательный срок. Ощутив удовлетворение и гордость, она расправила плечи и выпрямилась.
 — Отлично, — улыбнулась миссис Уинтерс. — Тогда, надеюсь, вам удастся убедить в этом городской совет.
 — Вы хотите, чтобы я обратилась в городской совет? И убедила всех, что школа должна работать летом? — От ее гордости не осталось и следа, во рту пересохло. Представить, как она дает рекомендации городскому совету, было просто невозможно для Сьюзен.
 — Весьма вероятно, что вы встретите некоторое сопротивление. — Миссис Уинтерс встала и натянула перчатки. — Родители хотят, чтобы дети помогали им летом по хозяйству. Совет может не пожелать платить зарплату за лишние три месяца. Но убеждена, вы преодолеете эти препятствия.
 — Вы уверены?
 — Я устрою вам встречу с советом через неделю. — Миссис Уинтерс пожала руку Сьюзен. — Всего хорошего, миссис Стоун. Считаю, что вы вполне справляетесь со своими обязанностями.
 Потрясенная Сьюзен все еще сидела в оцепенении, когда Генриетта Уинтерс выплыла из классной комнаты и направилась через двор к своей двуколке.
 Обратиться к членам городского совета. Убедить их, что школа должна быть открыта летом. Не зная, как к этому подступиться, Сьюзен задумчиво уставилась на танцевавшие в воздухе пылинки.
 У нее ничего не получится! При мысли об этом сердце у Сьюзен затрепетало, а голова пошла кругом.




 Глава 13


 — Эй, есть кто живой? Миссис Стоун?
 — Смотри, мама, мистер Харт! — Нэйт с быстротой молнии пронесся по двору к повозке Грэшема, который привязывал коня перед коттеджем. Болтая без умолку, мальчик последовал за гостем во двор за коттеджем. — Мама ударила Эдди, — возбужденно сообщил Нэйт, все еще находившийся под впечатлением от этого события. — Она совсем не хотела, но ей пришлось. Как хлопнет линейкой. Ужас что было!
 — Я уже наслышан об этой истории.
 — Правда? — Сьюзен откинула со лба прядь волос и оперлась на лопату. Ну почему Грэшем Харт всегда застает ее в таком растерзанном виде? Сегодня на ней были обгоревший передник, надетый поверх самого старого платья, и пара мужских ботинок, которые она нашла в коттедже. Лицо Сьюзен раскраснелось от работы, из узла на затылке выбивались локоны.
 — Ваши акции растут, миссис Стоун. Большинство горожан сомневались, что у вас хватит духу задать взбучку ученику. Признаться, вы меня удивили. — Грэшем посмотрел на землю, которую она мотыжила лопатой. — А чем это вы заняты?
 — Сажаю огород. — Сьюзен осторожно потерла большим пальцем мозоли на ладони. — Это все равно что проложить борозду в глыбе мрамора.
 Опустившись на корточки, Грэшем осмотрел пакетики с семенами, потом поднял на нее глаза.
 — Горох, бобы и тыкву следует сажать в новолуние. Сейчас можно посадить морковь и свеклу. Они взойдут, когда луна пойдет на убыль.
 Сьюзен недоверчиво уставилась на него. Определенно, в жизни нет ничего простого. Это не переставало удивлять ее.
 — Какое отношение луна имеет к огороду?
 — Предполагается, что увеличение луны способствует росту растений над землей. Луна на ущербе влияет на развитие клубней под землей.
 — Никогда не слышала ничего подобного. — Прикусив губу, Сьюзен смотрела на вырытую ею неглубокую бороздку. — Неужели это правда?
 Грэшем нахлобучил свою шляпу Нэйту на голову и улыбнулся.
 — Я еду к себе на ферму и решил спросить, не согласитесь ли вы с Нэйтом составить мне компанию. У меня в фургоне есть провизия.
 — Спасибо, но…
 — В ручье там полно рыбы, и она только и ждет, чтобы ее поймали, — добавил он, подмигнув Нэйту. — Кажется, я прихватил с собой пару удочек.
 С сияющими от возбуждения глазами Нэйт схватил мать за руку.
 — Я никогда не удил рыбу! Мы можем поехать? Ну скажи «да», пожалуйста!
 Сьюзен вздохнула.
 — Огород сам по себе не вырастет, мистер Харт. Мне не помешают овощи к столу.
 Лицо Нэйта вытянулось.
 — Я заеду завтра и вскопаю вам землю.
 Сьюзен, опять потрогав пальцем мозоли, заметила, что на месте одного уже образовался волдырь.
 Нэйт дернул ее за юбку.
 — Мама, пожалуйста!
 — Пожалуйста, миссис Стоун, — с улыбкой повторил за ним Грэшем.
 Засмеявшись, Сьюзен подняла руки.
 — Похоже, что вас большинство. А вы не забудете своего обещания?
 Грэшем приложил руку к сердцу.
 — Честное слово, мэм. — Он усмехнулся Нэйту, и тот просиял.
 — Дайте мне несколько минут, чтобы переодеться и найти шляпу. Если хотите, можете пока немного покопать. — Сьюзен подала Харту лопату и залилась румянцем, когда их пальцы соприкоснулись. Мурашки пробежали по ее телу, и на минуту Сьюзен застыла, глядя в глаза Грэшема. Затем, повернувшись, чуть не споткнулась и поспешила к коттеджу.
 Когда она вернулась, Грэшем, сбросивший пиджак и закатавший рукава, уже успел вскопать почти половину отмеченной ею площадки. Сьюзен посмотрела на мышцы, вздувшиеся на его руках, и легкий вздох всколыхнул кружево ее блузки Мужчинам все просто.
 — Я испекла кекс, — осторожно сообщила она.
 — У меня есть все, что нужно, — поспешно заверил ее Грэшем.
 В центре кекс провис как кратер, глазурь так и осталась липкой и ни капельки не блестела. Сьюзен с облегчением вздохнула, поняв, что не придется показывать Грэшему Харту этот кошмар. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы он думал о ней хорошо.
 Грэшем помог ей взобраться на сиденье, Нэйта они усадили между собой. День был ясный и теплый, но не слишком жаркий. Раскрыв зонтик, Сьюзен подумала, что прогулка на свежем воздухе — именно то, что им с Нэйтом нужно. Возможность провести день с Грэшемом необычайно радовала ее. В последнее время он безраздельно завладел мыслями Сьюзен.
 Они разговаривали о всяких пустяках — о прекрасной погоде, о труппе, гастролировавшей в Оулз-Бьютте, о празднике на озере, намечавшемся в честь Четвертого июля. Когда Нэйт, притулившись к матери, задремал, Грэшем заметил, что все оценили по достоинству обращение Сьюзен с Эдди Мерсером.
 — Это было ужасно, — тихо призналась она, опустив глаза. — Мне было так жаль Эдди, да и себя тоже! Но отчасти я рада, что так случилось.
 Сьюзен терпеть не могла публичные наказания, но понимала, что инцидент с Эдди вселил в нее уверенность в себе и помог завоевать авторитет. Никогда больше не испытает она такого потрясения, как в тот момент, когда решилась ударить мальчика. Что-то изменилось. Теперь Сьюзен наконец поняла, что никто ничего не решит за нее, никто не поможет ей.
 — Все только и говорят о собрании, которое состоится в субботу вечером. — Грэшем бросил на нее быстрый взгляд поверх головы спящего Нэйта. — Полагаю, вы должны знать, что общество не разделяет вашего мнения.
 — Так вы пригласили нас сегодня, чтобы сообщить мне о решении, уже принятом советом?
 Хорошее настроение Сьюзен мгновенно улетучилось. Плечи ее поникли, и она потупилась, крайне разочарованная тем, что Грэшем руководствовался вовсе не желанием повидать ее и Нэйта.
 От напоминания о предстоящем собрании на душе у Сьюзен стало совсем скверно. Сердце опустилось, а к горлу подступила тошнота. Удрученная и встревоженная, она опасалась, что не сомкнет глаз на этой неделе.
 — Миссис Уинтерс прямо ничего не сказала, но я почти уверена, что мое будущее зависит от того, будет ли школа открыта летом, — тоскливо проговорила Сьюзен.
 Лишь усилием воли она подавила желание попросить Грэшема, чтобы он помог ей подготовиться к выступлению. Другим мужчинам, возможно, польстила бы подобная просьба, но Грэшем Харт счел бы это признаком слабости. Его восхищали женщины, умеющие полагаться только на себя.
 Он удивился бы, узнав, как часто Сьюзен вспоминала его слова о том, что она храбрая. Эти слова поддерживали ее, вселяли в Сьюзен мужество. Она дорожила мнением Грэшема Харта, более того, его вера в нее действительно придавала ей силы.
 Однако Сьюзен сомневалась, что реакция членов городского совета будет положительной. Более того, в глубине души знала, что не сможет убедить совет не закрывать школу на лето.
 Грэшем потрогал кармашек для часов, кашлянул и украдкой взглянул на нее.
 — Вы сегодня прекрасно выглядите. Особенно мне нравится ваша шляпка. Кстати, у вас щеки порозовели от солнца, — добавил он.
 Внезапно настроение Сьюзен улучшилось. Она посмотрела на него с радостным удивлением.
 — Грэшем Харт! Уж не ухаживаете ли вы за мной?
 От этого вопроса, невольно слетевшего с ее губ, оба побагровели, как перезрелые сливы. Руки Сьюзен в панике взметнулись ко рту, словно она готова была отдать полжизни, только бы вернуть назад свои слова.
 — Я просто отметил очевидный факт, — недовольно возразил Грэшем. — Сделал вам комплимент, как положено джентльмену в подобной ситуации. — Помолчав, он снова заговорил: — По-моему, мы постепенно становимся друзьями, и я ценю эту дружбу. Мне доставляет удовольствие общение с вами, и я восхищаюсь некоторыми вашими качествами. Надеюсь, я могу изредка сделать вам комплимент, не опасаясь, что вы меня неправильно поймете.
 Румянец горел на ее щеках.
 — Простите, что ошибочно истолковала ваши слова, — натянуто проговорила Сьюзен, благодаря Бога за то, что Нэйт спит и не видит ее разочарования.
 Надув щеки и шумно выдохнув пару раз, Грэшем пошевелил вожжами.
 — Я хотел бы услышать ваше мнение по поводу резюме, которое подготовил к диспуту по законотворчеству. Позволите рассказать вам об этом?
 — Прошу вас, — неуверенно вымолвила Сьюзен, но не услышала ни единого слова из его пространных объяснений.
 Почему она не может смириться раз и навсегда с тем, что Грэшем Харт не отвечает на ее привязанность и не бросается на помощь по первому зову? Как, впрочем, и никто другой. Ей и Нэйту придется прокладывать собственный путь, не полагаясь на то, что найдется мужчина, который направит и обеспечит их. Почему бы не принять это как должное?
 — Мы уже на моей земле, — сообщил Грэшем минут через тридцать и повернул фургон на изрезанную колеями дорогу. Пологие холмы окружали солнечную долину, круто взмывая вверх вдалеке. Высоко над ними поднимались величественные пики, все еще покрытые белыми шапками снега. Грэшема распирало от гордости, но голос его прозвучал так робко, будто он испытывал неуверенность.
 — Вам нравится?
 — О, мистер Харт, как здесь красиво! — Восторженно вздохнув, Сьюзен сцепила руки. Пораженная, она созерцала открывшуюся перед ней великолепную и величественную картину.
 Бурный поток несся с высоких гор вдоль левой стороны долины, извиваясь и сверкая на солнце бриллиантовыми брызгами. Сосны, ели и осины спускались к сочным лугам, поросшим дикими цветами. Лоси, пасшиеся в отдалении, подняли головы и через минуту скрылись в чаще деревьев.
 Грэшем натянул вожжи, и повозка остановилась.
 — Уже приехали? — Нэйт сел и протер глаза кулачками.
 Грэшем рассмеялся и помог Сьюзен и мальчику выбраться из фургона.
 — А вот и мой дом, уж какой есть.
 Он повел их к осиновой рощице, где виднелся фундамент дома, и показал, где будут располагаться печи, спальни, кухня и кладовая.
 — Отсюда прекрасный вид, — мечтательно проговорила Сьюзен, стоя перед будущими окнами фасада. При взгляде на заснеженные горные вершины и пышные луга у их подножия на душе у нее стало так легко, словно она вернулась домой.
 Наклонив зонтик и спрятав за ним лицо, Сьюзен вздохнула.
 — Ваш дом будет больше, чем я предполагала.
 Грэшем пошарил в кармашке для часов и посмотрел на камни, очерчивающие контуры стен.
 — Надеюсь, когда-нибудь у меня будет большая семья.
 Сьюзен поникла. Ей хотелось бы, чтобы Грэшем думал о ней, говоря о доме и семье. Она мечтала, чтобы в его будущем нашлось место для нее и Нэйта.
 Неловкое молчание прервал Нэйт. Он подбежал к Грэшему, размахивая удочками.
 — А где рыба?
 Грэшем рассмеялся и последовал за ним на берег ручья. Сьюзен, взяв корзинку с едой, присоединилась к ним.
 Расстелив одеяло на густой траве, она воткнула в землю зонтик и устроилась в его тени. Впервые за последние недели напряжение покинуло ее. Книга и сумка со швейными принадлежностями, предусмотрительно захваченные из дома, лежали на одеяле. Сьюзен даже не прикоснулась к ним.
 Вместо того чтобы читать или заняться делом, Сьюзен смотрела, как Грэшем учит Нэйта забрасывать удочку и вытаскивать ее из воды, как они оживленно беседуют о том, что интересно только мужчинам. Они говорили о ружьях и войнах с индейцами, о фургонах и поездах, об охоте и рыбалке, о школе и животных.
 — Так когда ты надеешься получить своего щенка? — спросил Грэшем, закинув удочку в воду. Он сбросил пиджак и жилет, закатал рукава и подвернул брюки. Сьюзен завороженно смотрела на его широкую сильную спину.
 — Мой день рождения будет… — Нэйт неуверенно оглянулся. Он уже потерял свою шляпу, и солнце бросало золотистые отблески на его взлохмаченные кудри.
 — В августе, — с улыбкой подсказала Сьюзен. Ее сердце пело. Она с удивлением и восторгом смотрела на мужчину и мальчика, самозабвенно занимавшихся рыбной ловлей на берегу ручья.
 — А август скоро наступит? — взволнованно обратился Нэйт к Грэшему.
 — По-моему, да. Расскажи мне подробнее о щенке, которого тебе подарят. Какой он и как ты собираешься его назвать?
 Тяжкий вздох вырвался из груди Сьюзен, и она уронила голову. До боли в сердце она желала быть такой женщиной, какая нужна Грэшему Харту.
 Как было бы замечательно провести с ним всю оставшуюся жизнь, жить на его земле, в доме, заполненном озорными мальчишками и веселыми девчушками, видеть улыбку в теплом взгляде мужа за семейным ужином! Как, должно быть, прекрасно, когда тебя любит такой человек, как Грэшем Харт!
 Слезы сверкнули на ее ресницах, и она подняла лицо к ласковому солнцу.
 Сьюзен следовало бы думать о предстоящем выступлении, а не о широких плечах, улыбающихся глазах, твердой линии рта и изящных руках. Грэшем Харт являлся ей даже по ночам, в удивительных, романтических сновидениях. И она пробуждалась, разгоряченная и охваченная трепетом. Некогда Сьюзен уже совершила роковую ошибку, полюбив человека, за которого надеялась выйти замуж, но так и не вышла.
 Сьюзен нервно ходила по крыльцу отеля миссис Алдер, с нарастающим смятением наблюдая, как люди заполняют городской холл, расположенный неподалеку. Предстоящее выступление перед городским советом уже само по себе приводило Сьюзен в состояние оцепенения, но при мысли, что слушать ее будет большая аудитория, ей становилось дурно.
 — Я не смогу, — прошептала она, заламывая руки.
 — Рада бы приободрить вас, но… — Выйдя на крыльцо, миссис Алдер расправила шаль с бахромой на плечах Сьюзен и тревожно вгляделась в ее побледневшее лицо. — Все же я хотела бы послушать вас. — Она сочувственно улыбнулась. — С вами все в порядке? Вы едва держитесь на ногах.
 — Мне проще съесть паука, чем войти в городской холл!
 Заприметив Грэшема Харта, направлявшегося к ней по Мейн-стрит, Сьюзен закрыла глаза и с облегчением вздохнула. Никому в жизни она еще так не радовалась. Интуиция подсказывала Сьюзен, что Грэшем на ее стороне. По крайней мере там будет хоть одно благосклонное к ней лицо.
 — Добрый вечер, дамы. — Приподняв шляпу, он протянул Сьюзен букетик полевых цветов. — На счастье.
 — Спасибо, — промолвила она, когда миссис Алдер приколола букетик на лацкан ее жакета. По случаю сегодняшнего ответственного события Сьюзен надела деловой костюм из серого льна — самое подходящее, что нашлось в ее гардеробе. Волосы, прикрытые сейчас плоской соломенной шляпкой, она перетянула светло-серой лентой. Серые ботинки были куплены Накануне отъезда из Вашингтона.
 — Готовы? — спросил Грэшем, предлагая руки дамам.
 Сьюзен бросила взволнованный взгляд на двери отеля и прикусила губу.
 — Может, мне следует…
 — Хетти прекрасно справится с Нэйтом, — возразила миссис Алдер, взяв Грэшема под руку.
 Сьюзен, приняв предложенную Грэшемом руку, нерешительно шагнула вперед. Пока они медленно шли по Мейн-стрит к ярко освещенным окнам городского холла, ей казалось, что она идет на собственную казнь.
 — Вы приготовили речь? — спросил Грэшем, прижимая ее руку к своей груди.
 — Да. — Свернутый листок она засунула за перчатку, чтобы случайно не потерять. Сьюзен перечитала речь десятки раз, но сомневалась в успехе своего выступления. Теперь она понимала: речь слишком коротка, чтобы привлечь внимание, и смиренна по духу. Страх поражения угадывался в каждом слове.
 Когда они добрались до холла, Сьюзен едва передвигала ноги. Из зала доносился шум голосов, напоминавший растревоженное осиное гнездо. Сердце Сьюзен колотилось так громко, что она ничего не слышала.
 — Удачи вам, — пожелала ей миссис Алдер, направившись к двери. Голос ее звучал бодро, но слова были просто обычной любезностью. Миссис Алдер хотела, чтобы Хетти помогала летом по дому, а не посещала школу.
 — Я едва дышу, — призналась Сьюзен, прижав руку к груди. Ей явно не стоило так затягиваться. — Кажется, мне сейчас станет дурно.
 Грэшем огляделся. Убедившись, что никто за ними не наблюдает, он взял ее за подбородок и посмотрел в глаза.
 — Секрет публичных выступлений состоит в том, чтобы говорить от души. Если вы действительно считаете, что школа должна работать летом, заставьте поверить в это других. Говорите искренне, миссис Стоун, не по бумажке. Пусть они проникнутся вашей убежденностью!
 Сьюзен замерла, почувствовав на щеке его пальцы. Он стоял так близко, что она ощущала тепло его дыхания на своем лице. От этой неожиданной близости сердце Сьюзен забилось еще неистовее.
 Ей неудержимо захотелось броситься в объятия этого сильного человека. Слабая и нерешительная, она жаждала, чтобы Грэшем унес ее отсюда и спас от неминуемого позора.
 Опустив руку, он улыбнулся Сьюзен. В его теплом взгляде она видела спокойную, непонятно на чем основанную веру в нее. Грэшем делал вид, что не замечает кругов у нее под глазами и посеревшего лица.
 — Вы прелестно выглядите, речь готова, и вам известно, что правда на вашей стороне. Осталось только поверить в себя, — посоветовал он.
 — Никогда еще мне не было так трудно. Услышав смех Грэшема, Сьюзен нахмурилась и удивленно уставилась на него.
 — Миссис Стоун, вы утверждаете это каждый раз, когда собираетесь что-то сделать. — Выражение его лица стало серьезным. — Но в этом и состоит жизнь, не правда ли? В преодолении одной трудности за другой.
 Она сделала шаг назад.
 — Мне не нужны советы, как закалять характер. По крайней мере сейчас!
 Грэшем снова рассмеялся и повернул Сьюзен к двери городского холла.
 — Ну-ну, не сердитесь. Я лишь хотел напомнить вам о тех трудностях, которые вы уже преодолели. У вас все получится сегодня.
 Сьюзен судорожно сцепила перед собой руки.
 — Не говорите так, — тихо попросила она. — Я не хочу, чтобы вы разочаровались во мне.
 — Это важно? — спросил он, удивленно выгнув бровь.
 — Да. — Сьюзен подняла голову.
 Грэшем смотрел на нее с напряженным выражением, значения которого она не поняла. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но в этот момент из дверей выглянула миссис Алдер.
 — Вас ждут, миссис Стоун.
 Волнуясь, Сьюзен расправила юбки, пригладила волосы и осторожно извлекла свою речь из перчатки. Обмирающая от страха Сьюзен заставила себя сделать шаг вперед.
 — Вы победите, — сказал ей вслед Грэшем.
 Помедлив минуту, она вошла в зал. Теперь все зависело только от нее.




 Глава 14


  Округ Галливер, Канзас 
 Любить мужчину было чем-то новым и не во всем приятным. Любовь меняет человека.
 Отчасти любовь дала Рози силы, сделав ее жизнь осмысленной и основательной. Дни стали заполненными и спокойными, будто она нашла ответы на многие свои вопросы, хотя и не подозревала об этом. Более всего Рози поражало, что она испытывает радость, находясь с Боуи в одной комнате или просто глядя на него. Звук его голоса умиротворял и успокаивал ее, а от его улыбки Рози охватывал трепет восторга.
 С другой стороны, ее раздражало то, что она стала слабой как никогда, мягкосердечной и ранимой. Устоявшийся образ Рози трещал по всем швам. По особым случаям она накручивала волосы, и у нее вошло в привычку щеголять по субботам в новых юбках и корсажах, которые сшила неутомимая Лодиша. Теперь Рози регулярно мылась, не забывая добавлять в воду розового масла. Время от времени она даже надевала корсет.
 Проблема состояла в том, что мужчина, ради которого Рози старалась, с удовольствием отмечал происходившие с ней изменения, делал комплименты… но больше не пытался заняться с Рози любовью.
 Она прервала работу и, выпрямив ноющую спину, вытерла пот, заливавший глаза. Опираясь на лопату, она устремила взгляд поверх рядов пшеницы — туда, где виднелась обнаженная спина Боуи. Пот стекал по нему ручьями, оставляя мокрые пятна на рабочих штанах. Глядя на гладкие мышцы, играющие под загорелой кожей, Рози чувствовала, как тает изнутри, превращаясь в теплый мед.
 Вздохнув, она промокнула шею и взглянула на раскаленное добела небо. Июльское солнце полыхало как огромная печь. Земля трескалась. Волны горячего воздуха колыхались над полями.
 Отлепив от тела мокрую рубаху, Рози взялась за мотыгу, хотя на ладонях вздулись волдыри. Борьба с чертополохом и сорняками на семи акрах земли была жестокой и бесконечной, но иного выхода не оставалось. Мучительнее всего было видеть, что сорняки пышно разрастаются там, где ростки пшеницы никнут и погибают от беспощадной, иссушающей жары.
 Нахмурившись, Рози смотрела на хилые стебли и недоумевала, почему Боуи больше не хочет ее. Она так упорно размышляла об этом и так тревожилась, что последние силы покидали ее.
 Произошло еще одно изменение. В ту волшебную ночь представления Рози о близости с мужчиной совершенно преобразились. Памятуя о своем прошлом, Рози считала чудом то, что ночь, проведенная с Боуи в амбаре, стала самым замечательным событием в ее жизни, даже более приятным, чем роль первой красавицы на балу.
 Несмотря на стыд и смущение, она жаждала повторить этот опыт. Рози заподозрила, что близость с мужчиной прекрасна всегда, и это интриговало ее и потрясало воображение. Но на беду, у Рози не хватало духа сказать Боуи, что она хотела бы заняться этим еще разок, а он не спешил проявлять инициативу.
 Самым скверным, что сопутствовало любви, была полная беспомощность. Она мечтала, чтобы Боуи снова занялся с ней любовью, но не знала, как его к этому побудить.
 Рози открыла флягу, висевшую на шее, и сделала глоток. Тепловатая вода не умерила жара солнца, обжигавшего кожу, и не облегчила изнурительного труда по прополке полей. Сквозь гул в голове Рози вообразила, как злорадно смеется Фрэнк Блевинз, видя ее пшеницу, погибающую от засухи.
 Согнувшись, Рози набросилась на жесткую поросль дикой горчицы. Ожесточенно размахивая мотыгой, она с каждой минутой чувствовала себя все более раздраженной и беспомощной.
 Какая несправедливость! Боуи, преодолев страх и отвращение Рози, показал, насколько восхитительна и волнующа близость, а теперь отвернулся от нее и держит на расстоянии вот уже несколько недель. Мог хотя бы сказать, что между ними произошло нечто действительно замечательное.
 Зачем все эти быстрые прикосновения, случайные объятия, комплименты, слова о том, какая она чистая и нарядная, если Боуи не намерен перейти к делу? Рози ждала этого напряженно и лихорадочно. Мысль о близости стала для нее такой же навязчивой идеей, как и о дожде.
 К тому времени, когда прозвучал гонг, возвещая о том, что Лодиша подает ужин на стол через час, Рози была озлоблена и раздражена, как голодная кошка. Отшвырнув мотыгу, она последовала за Джоном Хоукинзом к прибрежным тополям.
 Догнав ее, Боуи вытер шею и посмотрел на небо:
 — Если и дальше не будет дождя, урожай пропал.
 — Думаешь, я этого не знаю? — Рози нагнулась и скинула ботинки, собираясь войти в ручей. Окунувшись, она прислонилась спиной к каменной стенке запруды. Чистый поток омывал опаленные солнцем руки и босые ноги, избавляя от пота и обжигающей боли в мышцах.
 — Иногда мне жаль, что я отказался от жизни индейца, — со стоном признался Джон Хоукинз, тяжело опускаясь в воду рядом с Рози. Боуи погрузился с другой стороны. — Я предпочел бы быть охотником, а не фермером. Фермерство ломает хребет и выжигает душу.
 Упираясь спиной в каменистый берег, Боуи обмахивал лицо шляпой и смотрел на первые звезды в сумеречном небе.
 — Ни облачка.
 — Ночью будет дождь, — устало обронил Джон Хоукинз.
 — Дай Бог, чтобы ты был прав, но я в этом здорово сомневаюсь. — Рози окунула в воду волосы, почувствовала упоительную прохладу и через силу сказала вслух то, о чем думали все: — Боюсь, в этом году урожая нам не собрать. — Подобная перспектива убивала ее.
 Фрэнк Блевинз, гореть в огне его черной душе, опять победит. Грудь ее сдавило, руки сжались в кулаки. Паническая мысль об очередном потерянном урожае внушила Рози желание утопиться.
 Джон Хоукинз со стоном выбрался из воды, устало махнул рукой и побрел к амбару переодеться в сухое.
 Боуи пошевелился и коснулся в воде бедра Рози своим. Она подпрыгнула так, словно он поддел ее вилами.
 — Ладно, — вздохнул Боуи. — Давай поговорим. Ты уже несколько недель нервничаешь. Это из-за урожая?
 — Конечно, меня до смерти волнует урожай. Но не это стоит у меня поперек горла. — Рози не сводила глаз с темнеющего небосвода.
 — Хотя многие женщины думают, что мужчины умеют читать мысли, это не так. Если тебе есть что сказать — говори.
 Рози молчала так долго, что Боуи начал подниматься и поглядывать в сторону дома.
 — Дело в траханье, — выпалила она.
 Заметив, как вспыхнули ее смуглые щеки, Боуи снова погрузился в воду.
 — Так что там насчет траханья? — спросил он, не глядя на нее. На его скулах заиграли желваки.
 Несколько минут Рози подыскивала слова и набиралась решимости. Она тоже избегала его взгляда.
 — Я ничего не понимаю, — проговорила она. Лицо ее горело от стыда. — Я думала, ты понял, что мне понравилось, как у нас все получилось. Совсем не так, как раньше. Ты не сделал мне больно, и после этого я не чувствовала себя грязной. Мне было… так хорошо! Это было чудесно. — Боже! Она и не подозревала, что способна говорить о чем-то подобном. Проклиная себя за то, что затеяла этот разговор, Рози ринулась вперед очертя голову: — Так что если ты все еще считаешь, будто я боюсь, возражаю или что-нибудь еще в этом роде… Ну так знай, я не против.
 — Я рад, Рози.
 — Вот, решила тебе сказать. На случай, если, по твоему мнению, ничего не изменилось. — Украдкой взглянув на него, Рози с удивлением заметила, что он нахмурился и печален. Может, она плохо объяснила? — Раньше я говорила, что скорее перережу себе глотку, чем позволю себя трахнуть. Ну так вот, это не так. По крайней мере мне так кажется, хотя для полной уверенности не хватает опыта.
 Боуи снял шляпу и взъерошил волосы. Рози видела, что ему неловко, но не винила его. Кое-какие вещи непросто обсуждать. У нее самой пылали щеки. Наклонившись вперед, она уставилась на большие пальцы ног, которые торчали из воды. Поскольку Боуи молчал, Рози поняла, что он решил оставить все как есть. Проклятие!
 Она еще ниже склонила голову.
 — Я пытаюсь объяснить, что хочу заняться с тобой любовью. — Сказать такое мужчине было так унизительно, что ей хотелось умереть.
 — Мне очень жаль, Рози, — отозвался Боуи, — но мы больше не можем заниматься любовью.
 Внутри у нее все замерло, словно превратилось в камень. Причина казалась очевидной, но она должна была спросить. Ее голос прозвучал пронзительно и как будто издалека:
 — Тебе не понравилось, да? Ты больше не хочешь меня?
 Протянув руку, Боуи вцепился в ее подбородок и поднял ее лицо. Глаза его сверкали.
 — Я хочу тебя каждую проклятую минуту. Я не сплю, вспоминая, как ты двигалась и лежала подо мной. Я никогда не забуду ту ночь, Рози. — Его голос звучал глухо и напряженно. Он посмотрел ей в глаза. — Сколько бы ни прожил на свете.
 Рози перевела дух, и сердце ее воспарило от этого признания.
 — Почему же тогда мы не можем снова заняться этим?
 Боуи потер ладонью подбородок.
 — На то есть причины.
 — Какие? — Иногда он вот так замирал, словно обращая свой взор внутрь и глядя на что-то неведомое Рози. В такие моменты Боуи казался ей таким же чужим, как в тот день, когда она впервые увидела его. — Ответь, Боуи, я должна знать.
 — Я не могу сказать тебе всего.
 — Скажи что можешь.
 Он посмотрел на нее.
 — В ту ночь, в амбаре… ты была трезвой. Извини, но пьяная женщина не вызывает и тени желания.
 — Я почти не пью с тех пор! И трезвая сейчас.
 — Это правда, ты не валяешься теперь пьяная, и я рад этому. Но не проходит дня, чтобы ты не пропустила несколько стаканчиков.
 — Совсем маленьких!
 — Может, ты и не пьяная, но трезвой тебя тоже не назовешь.
 — Подожди. — Рози нахмурилась. — Ты хочешь сказать, что не можешь трахнуть женщину, от которой разит виски? Это что, ультиматум? — Не получив ответа, она села и уставилась на него.
 — Я не прошу тебя бросить пить. У меня нет на это права.
 — Как бы не так! Ты совершенно определенно заявляешь, что либо выпивка, либо траханье, но не то и другое вместе!
 — Ты предпочитаешь напиваться до бесчувствия, и я не собираюсь лишать тебя права выбора. — Боуи встал и зашлепал по воде к берегу.
 — Да я ни разу не отключалась вот уже больше месяца! — возмущенно закричала Рози. — Когда в последний раз ты был в городе и выкупал меня из тюрьмы?
 Выйдя из воды, Боуи нагнулся за ботинками, затем посмотрел на нее.
 — Если ты хочешь допиться до смерти, прекрасно. Это твой выбор. Если я хочу заниматься любовью с женщиной, которая будет помнить об этом утром, — это мой выбор.
 Кипя от негодования, Рози проводила его взглядом до кухонной двери, потом откинулась головой на камни и уставилась на звезды.
 Любить мужчину чертовски трудно, впрочем, еще тяжелее с ним жить. Любовь связывает женщину по рукам и ногам и толкает на несвойственные ей поступки. Любовь размывает ее принципы и делает беззащитной перед любой дурацкой прихотью мужчины.
 Муж или виски! Что за дьявольский и чертовски несправедливый выбор! Мысль о том, что ей никогда больше не придется лежать в объятиях Боуи, разрывала душу Рози ничуть не меньше, чем сознание необходимости навсегда отказаться от того единственного, что приносило облегчение и покой.
 На виски всегда можно положиться. Бутылка виски уносила Рози в неведомые дали, туда, где не было памяти, боли и тревоги. Она совершенно точно знала, что может спиртное, а что нет.
 . Но довериться мужчине? Поверить в призрак счастья? Это значило ступить на неизведанную территорию, почти как броситься в пропасть.
 По ее мнению, Боуи не имел никакого права выдвигать подобное требование. Рози встала и стряхнула воду с волос. Она подружилась с бутылкой намного раньше, чем встретила Боуи Стоуна.
 — Пропади ты пропадом! — Ее глаза сверкнули от ярости, но она точно не знала, клянет Боуи за ультиматум или за то, что он занимался с ней любовью.
 На пути домой Рози по обыкновению остановилась возле могилы Блевинза и пнула ногой гранитный памятник. Если бы ей удалось отомстить ублюдку при жизни, тогда, возможно, не пришлось бы утешаться бутылкой виски. Тогда, возможно, она не была бы отравлена страхом и безумной идеей превзойти его.
 — Я тебя больше не боюсь! — прошипела Рози сквозь зубы, почти веря в это, и плюнула на надгробный камень. — Ты провалился как фермер, провалился как муж, провалился как отчим! Ты был гнилой, подлый, насквозь трухлявый. Я не такая никчемная, как ты утверждал, и не уродливая. Есть мужчина, который желает меня!
 Однако муж не желал ее такой, какой она была. Он требовал, чтобы Рози изменилась, и самым коренным образом. Боуи хотел, чтобы она отказалась от единственного укрытия, за которым ей удавалось спрятаться от жестокости мира. Ему недостаточно, чтобы Рози пила меньше. Нет, он настаивал, чтобы она бросила пить вообще.
 Эта мысль испугала ее до полусмерти.
 Ее разбудил гром. Подскочив в постели, Рози заморгала и вздрогнула, когда вспышка молнии озарила комнату мерцающим светом и угасла. Послышались новые раскаты грома. Легкий стук по крыше сменился барабанной дробью проливного дождя.
 Ее распирало от радости, она задыхалась. Рози откинула одеяло и, путаясь в ночной сорочке, в которой спала с недавних пор, выбежала в коридор и замолотила кулаками по двери Боуи. Дверь распахнулась от ее ударов.
 — Просыпайся! Слышишь? Дождь! Урожай…
 Молния озарила окно и высветила темную фигуру, полусидевшую в постели. Рози замерла, волосы зашевелились у нее на затылке. Во рту пересохло от страха, сердце бешено заколотилось. Он!
 — Я не сплю, входи, — прозвучал тихий голос.
 Рози попятилась, не сводя глаз с неясного силуэта на кровати. Еще минута — и он встанет и возьмется за ремень. Она почти слышала угрожающее похлопывание ремня по ладони, представляла себе его волосатое голое тело с грозно вздыбившимся орудием. В ожидании неминуемого унижения и побоев она шарахнулась назад.
 — Нет! — Горло перехватило от панического страха.
 Гром грянул над головой, сотрясая дощатый пол у нее под ногами. Некуда бежать, негде спрятаться. Если она попытается скрыться, будет только хуже. Эта наука стоила ей трещины в ребре и сломанной руки.
 — Рози? — послышался голос Боуи. Рози в смятении оглянулась, не понимая, где он, и снова с ужасом уставилась на фигуру на кровати. — Фрэнк Блевинз мертв. Его здесь нет.
 — Есть! — Сдавленное рыдание вырвалось из ее груди. Блевинз в комнате. Она ощущала его мрачное присутствие, его темную массу, слышала похлопывание ремня по ладони.
 Глубокий голос Боуи, прорвав паутину страха, настойчиво и страстно пробивался через мощные заслоны памяти:
 — Борись с этим, Рози, похорони ублюдка раз и навсегда! Войди в его комнату и вышвырни его отсюда. Ты можешь!
 Боже, ей необходимо выпить! Злой дух Фрэнка Блевинза окутал Рози, иссушая кожу и сжигая внутренности. Мучительные воспоминания кинжалами впивались в нее, кромсая тело и мозг.
 — Я не могу, — выдохнула она, схватившись за дверную ручку.
 Но ведь это голос Боуи зовет ее, не Блевинза. Блевинз умер и похоронен во дворе. Она сама закопала его там. Он не может причинить ей зло. Но проклятие, он здесь. Она слышала, как он пыхтит, поджидая ее.
 — У меня не хватит сил, — всхлипнув, прошептала Рози и согнулась от страха.
 — Ты самая сильная женщина из всех, кого я знаю.
 — Нет!
 — Я не могу помочь тебе, Рози, ты должна пройти через это сама. — Его тихий голос звал, убеждал ее. — Ну же, Роуз Мэри, иди ко мне.
 Паника когтями вгрызалась в ее внутренности. Он не знает, о чем просит. Нужны нечеловеческие силы, чтобы войти в эту камеру ужасов. Каким-то уголком сознания Рози понимала, что Боуи прав. Нечего и надеяться обрести покой, пока она не предъявит права на эту комнату, вырвав ее у Фрэнка Блевинза. Но Боже, как предстать перед ним снова? Страх и нерешительность разрывали ее на части.
 — Рози, здесь нет никого, кроме меня.
 Вспышка молнии осветила комнату, залив ее призрачно белым сиянием. Она увидела кровать и бюро Блевинза, его сундук и вешалку, где обычно висел ремень. Дрожь пробирала ее до костей. Ноги подкашивались, Рози тошнило, пальцы выбивали дробь по деревянной ручке двери, но Рози ничего не замечала.
 Ее оглушала какофония звуков: раскаты грома и разрывы молний, монотонный стук дождя по крыше дома, удары ремня по телу, воспоминания о криках и мольбах, мужском ворчании и подлом смехе.
 — Борись, Рози! Ты сильнее его. Ты способна одолеть его. Пусть в этой комнате поселятся другие воспоминания.
 — Я… не могу!
 — Ты сильная и отважная. Ты победишь.
 Голос мужа звал ее, голос человека, которого она любила, которому верила. Боуи не предаст ее, не причинит ей вреда.
 — Давай, Рози!
 Не в силах унять дрожь, чувствуя, как сердце мечется в груди, обезумевшая Рози уставилась на кровать. Она ждала вспышки молнии, желая убедиться, что там действительно Боуи. Когда еще одна вспышка озарила небо, Рози увидела Боуи, увидела его напряженный, сочувственный, заботливый взгляд. Она увидела родную обнаженную грудь и протянутые к ней руки.
 — Боуи!
 Собрав все свое мужество, Рози, дрожащая с головы до ног, напряглась и рванулась вперед. Едва касаясь половиц босыми ступнями, она нырнула в постель и чуть не потеряла сознание. Боуи схватил ее и неистово прижал к себе.
 — Все в порядке, — прошептал он, касаясь губами ее волос. Его руки гладили Рози по спине, стараясь унять озноб. — Ты со мной, и тебе ничто не угрожает. Никто не обидит тебя.
 Ошеломленная, Рози смотрела на него невидящими, остекленевшими глазами. Она была в постели Фрэнка Блевинза. В его постели. Желчь разлилась в горле, Рози задыхалась. Сердце упало и замерло. Она обхватила Боуи за плечи и уткнулась лицом в шею, отчаянно пытаясь спрятаться, раствориться в нем. Беззвучный крик эхом отзывался у нее в ушах.
 — Это ты! — дрожа повторяла она. Не он. — Это Боуи. Это ты.
 — Не бойся. — Его руки двигались по ее ночной сорочке, гладя, успокаивая, лаская. Он почти прикрыл своим телом Рози, защищая от всех напастей.
 Она не знала, долго ли пролежала, вцепившись в него. Рози старалась сосредоточиться на Боуи, его руках, голосе, запахе. Лишь через какое-то время она осознала, что ночная сорочка задралась до талии и ее обнаженные бедра прижимаются к бедрам мужа. Его естество, твердое и горячее, упиралось в ее живот.
 Тотчас же паника и безумие захлестнули Рози с новой силой, и она рванулась из его рук. И тут Рози услышала тихие слова утешения, узнала спокойные глаза и загорелое лицо, склонившееся над ней. Это был Боуи, ее муж, и она любила его.
 Обвив руками его шею, Рози прижималась к нему, пока паника не утихла. Она с благодарностью принимала нежный дождь поцелуев, струившийся по ее вискам, векам, лбу и щекам. Когда теплые ладони Боуи, очертив изгиб спины, обхватили ее ягодицы и теснее прижали к своему телу, она глубоко вздохнула, подняла к нему бедра, позволила своему телу сделать выбор между прошлым и будущим и отдалась гложущей потребности слиться с ним.
 Никогда эта комната не ведала нежности, ласкового шепота, слов утешения и сердечной привязанности. Под ее сводами не расцветали любовь, доброта и искренняя забота.
 Вся трепеща, Рози гнала из памяти мучительные призраки. Плотно зажмурив глаза, она яростно сосредоточилась на ласковой силе рук Боуи, на его нежности, на возбуждающей магии льнущих к ее шее губ.
 Чутко наблюдая за Рози, Боуи уловил момент, когда ее ужас начал отступать. Ногти больше не впивались ему в спину, судорожная хватка рук ослабла. Ее тело содрогнулось и исторгло отвратительные воспоминания. Теперь в мышцах зародилось совсем другое напряжение, и, когда Рози шевельнулась под ним, Боуи узнал здоровое напряжение желания, а не страха.
 Медленно и осторожно, глядя ей в глаза и желая убедиться, что она согласна, Боуи снял с Рози ночную сорочку и освободил бронзовую массу волос. Теперь он видел ее при вспышках молний, сверкавших за окном.
 Солнце позолотило ее кожу, оставив на шее темную стрелу, направленную на кремовые полушария грудей. Благоговея перед этой совершенной красотой, Боуи нежно провел ладонью по груди и почувствовал, как напрягается сосок, твердый и крепкий. Затаив дыхание, он опустил руку ниже, обвел кончиками пальцев контуры талии и живота, и наконец его ладонь замерла на треугольнике кудрявых волос. Низкий стон прозвучал в его ушах, когда Рози изогнулась под его руками в непроизвольном призыве, свидетельствующем о нарастающей жажде.
 Великолепно сложенная, маленькая, но сильная женщина была невыразимо прекрасна в своем женском могуществе и тайне. Внезапное озарение снизошло на Боуи: он понял, что никогда не пресытится Рози, ему никогда не наскучит смотреть на нее и обладать ею. Боуи знал, что не свободен, а поэтому не вправе считать Рози своей женой, но не мог более противиться ее зову. Он нуждался в ней едва ли не больше, чем она в нем.
 — Не спеши, — нежно прошептал Боуи, когда Рози прильнула к нему, а ее ногти впились ему в спину. — Не спеши.
 Он взял ее руку и, поцеловав мозоли на ладони, положил к себе на грудь. Рози колебалась, и Боуи услышал, как она судорожно вздохнула, прежде чем позволила ему потянуть свою руку вниз. Глядя Рози в глаза, он сомкнул ее пальцы вокруг своего естества. Его охватил неудержимый порыв немедленно предъявить на нее права. Но Боуи подавил этот порыв. Рози должна понять, что ей незачем его бояться. На мгновение она напряглась в его руках, затем постепенно успокоилась, и кончики пальцев двинулись, поглаживая, познавая. Испарина выступила у него на лбу. Боуи почувствовал, что становится тверже, когда ее пальцы сомкнулись вокруг него и слегка сдавили, вызывая безумное, нестерпимое возбуждение.
 — Он мягкий, — с удивлением прошептала Рози.
 — Надеюсь, что нет, — улыбнулся Боуи.
 Она засмеялась и широко раскрыла глаза, внезапно осознав, что смех и секс вполне совместимы.
 Боуи целовал Рози, осторожно и проникновенно, снова и снова, возбуждаясь от ее вкуса, отвечая на огонь, полыхавший в ее глазах, на прикосновение упругого, гладкого тела.
 Только когда его пальцы удостоверились, что она готова, Боуи вошел в нее. У него перехватило дыхание, когда обволакивающее женское тепло увлекло его во влажную таинственную глубину. Сдерживаясь, он двигался медленно и ритмично. Когда Рози почти достигала вершины, Боуи останавливался, дразня ее, унося с собой в головокружительном вираже чувственности. Оба тяжело дышали и покрылись испариной. Наконец Рози забилась под ним, с рыданием повторяя его имя.
 Только тогда, когда ее ногти прочертили борозды на его спине и ягодицах, когда в мерцании молний Боуи увидел испарину на ее шее и груди, когда почувствовал, что дрожит от напряжения и больше не в силах контролировать свою страсть, только тогда он вонзился в нее со всей мужской мощью и жаждой утоления.
 Но лишь после того как Рози, рванувшись ему навстречу, исторгла крик радости, он позволил себе взорваться внутри ее.
 Потом она лежала в его объятиях, и они слушали, как дождь стучит по крыше, и вдыхали теплый, мускусный запах своих остывающих тел.
 — Демонов больше нет, — изумленно прошептала Рози, когда молния на мгновение осветила бюро и кровать. Сжав плечо Боуи, она огляделась.
 — Это просто комната. Ничего больше.
 — Да. — Ее волосы источали чистый аромат, напоминающий о лучах солнца и воде в ручье. Она так удобно устроилась в его объятиях, словно ее сотворили специально для Боуи.
 Ему будет немыслимо трудно покинуть ее.
 — О чем ты думаешь? — нежно спросила Рози и потерлась щекой о его грудь.
 — Об урожае, — солгал он. — Когда мы соберем урожай, ты навсегда освободишься от этого сукина сына.
 — Боуи? — тихо окликнула она, прервав его неглубокий сон. Ее настойчивый тон сразу разбудил его. Склонившись над ним, Рози заглянула ему в глаза: — Я больше не буду пить, ни капли.
 Боуи пытливо смотрел в ее серьезное лицо.
 — Такое обещание ты даешь себе, Рози, не мне. Ты должна сделать это для себя. Ни для кого другого.
 Колеблясь, она облизнула губы.
 — Понимаю.
 При одной только мысли о том, чтобы покончить с выпивкой, ее душа загорелась от жажды. Но виски давало лишь временное облегчение. С Боуи у нее появлялся шанс получить нечто постоянное. Отрезая пути к отступлению, Рози перечислила ему места, где прятала бутылки, и попросила уничтожить их. Она никогда не подойдет к его постели, распространяя запах спиртного.
 Дрожь начала бить ее в полдень и продолжалась несколько дней. Боль топором врубалась в затылок, скручивала желудок. Руки так тряслись, что она не могла держать вилку, выпить кофе или лимонад, не залив рубашку. Совсем больная, она страдала бессонницей, слонялась по двору и швыряла камни в надгробие Фрэнка Блевинза. Иногда бродила по полям пшеницы, сражаясь с искушавшими ее демонами, которые назойливо нашептывали, что до салуна Гарольда на лошади рукой подать.
 Работа помогала, но Рози не удавалось ни на чем сосредоточиться. Мотыга выскальзывала из дрожащих рук. Солнце иссушало мозги. Ей следовало бы радоваться зеленеющим полям, но она едва их замечала.
 Каждая клеточка тела вопила от боли, требуя виски и забвения. Желудок отказывался принимать пищу, и Рози корчилась от сводивших его судорог. Каждая минута была мучительным поединком между ее волей и нестерпимой жаждой.
 Джон Хоукинз взял на себя все хлопоты, связанные с поездками в город, Лодиша готовила любимые блюда Рози, Боуи подставлял плечо и помогал справиться с повседневными обязанностями. Погруженная во всепоглощающую борьбу, Рози ничего не замечала.
 Она не могла есть, спать, читать, работать. Виски занимало все ее помыслы. Рози в отчаянии рыскала по ферме, обыскивая ее вдоль и поперек, но Боуи добросовестно выполнил свою миссию. Ни одной бутылки не осталось. В ту ночь, когда Рози поняла, что на ферме действительно нет ни капли спиртного, она погрузилась в ручей и зарыдала. Когда же иссякли слезы, она пришла в состояние полного изнеможения. В этот момент Рози ненавидела Боуи Стоуна, как никого на свете.
 Ее поражала собственная выдержка. Каким-то чудом она удержалась от того, чтобы вскочить на Айвенго и помчаться на поиски облегчения. Будь бутылка под рукой, Рози отметила бы это удивительное достижение изрядной дозой. Но так как этого не произошло, она работала все больше и пила галлоны лимонада Лодиши.
 Любовь к Боуи помогла ей пережить эти ужасные дни. Когда Рози доходила до предела и осознавала, что бежит по двору к конюшне, намереваясь оседлать Айвенго, она заставляла себя остановиться и отправлялась на поиски Боуи.
 Отыскав его, Рози стояла в отдалении и наблюдала, как он работает. Ее раздирали противоречивые эмоции: неприязнь и любовь, гнев и восхищение. Как правило, Рози было достаточно смотреть на Боуи и знать, что он существует на самом деле, а не привиделся ей во сне. Рози согревало сознание, что ночью она будет спать в его объятиях и ее дыхание не будет отравлено спиртным.
 Проведенные с ним ночи помогали выносить бесконечные дни. В любви к нему она черпала силу и решимость. Одобрение и гордость, которые Рози видела в его глазах, укрепляли ее решимость и волю.
 В минуты тяжких раздумий она сознавала, что никогда не бросила бы пить, если бы была предоставлена самой себе. Рози приняла бой и пошла на мучения только потому, что хотела делить постель с Боуи Стоуном, жаждала его любви. Она хотела слышать его признания и произносить свои, не ощущая удушающих испарений виски.
 Дни тянулись медленно, превращаясь в недели. Пшеница созревала на полях, наливаясь спелым золотом.
 Наконец наступил момент, когда Рози, разогнувшись над мотыгой, вдруг поняла, что уже несколько дней не вспоминает о спиртном. Как и о куреве. С тех пор как она перестала пить, курение потеряло всякую привлекательность.
 Зато все остальное обрело смысл и доставляло радость. Ужин Лодиши казался манной небесной. Выяснилось, что вода имеет терпкий вкус, хотя она не ощущала этого годами. По утрам солнце не резало глаза сверкающими осколками. Рози больше не просыпалась с тяжестью в желудке и с горечью во рту. Мозги не сотрясались в голове от резких движений…
 Через три недели, улучив момент, когда все занимались своими делами, Рози прокралась в конюшню и рылась там, пока не нашла зеркальце Боуи для бритья.
 Собрав все свое мужество, она поднесла его к лицу. Яркие живые глаза смотрели на нее — кружочки чистого шоколада, окруженные голубоватыми белками. Румянец цвел под слоем загара. Кожа сияла здоровьем, и золотистые искры сверкали в волосах.
 Положив зеркало, она закрыла лицо руками и глубоко вздохнула. Потом вошла в стойло Айвенго и прислонилась лбом к его лоснящемуся черному боку.
 Она победила демонов! Битва почти выиграна.
 На следующий день Боуи въехал в конюшню. На спине Айвенго лежала лань. Рози поджидала его. Улыбнувшись, он направил к ней лошадь.
 — Ты прелестно выглядишь, — проговорил он, медленно переводя взор от стройных бедер и точеной талии к прядям волос, вырванным из пучка жарким ветерком.
 — Мне нужно в город. — Рози бросила на него быстрый взгляд, глубоко вздохнула и облизнула губы. — Я должна съездить в салун Гарольда.




 Глава 15


 Боуи растерянно уставился на нее:
 — Ты многого добилась. Зачем же сдаваться теперь?
 — Это совсем не то, что ты думаешь, — возразила Рози. — Мне страшно показаться в городе, понимаешь? Я боюсь, что ноги сами отнесут меня к Гарольду и, не успев оглянуться, я окажусь у стойки со стаканчиком в руке, как делала это тысячу раз. Я так и вижу себя за этим занятием. Мне это даже снится. — Она подняла на него умоляющий взор, с тоской признавая, что есть нечто пугающее ее. — Мне необходимо убедиться. Я должна войти туда, сесть рядом с бутылками, почувствовать запах виски и сказать «нет». Не проверив, способна ли я на это, я не узнаю наверняка, победила или нет.
 — Это твоя война, — вымолвил Боуи после долгой паузы. — Поступай как знаешь.
 Они не разговаривали на всем пути до Пэшн-Кроссинга, но Боуи видел, как напряжена Рози. Ему сотни раз приходилось наблюдать подобное состояние нарастающего возбуждения у солдат перед кровопролитным сражением. Вначале бравада, затем молчание и, наконец, безрассудная отвага. Он чувствовал, как нервы Рози закручиваются все туже с каждым поворотом колес. К тому моменту как Боуи привязал Айвенго перед заведением Гарольда, она вытянулась в струнку и сцепила перед собой дрожащие руки.
 Он помог Рози выбраться из повозки и сжал ее плечи.
 — Что бы ни случилось… знай, я горжусь тобой, Роуз Мэри Малви.
 Мелькнувшая в ее глазах благодарность сменилась разочарованием. Она хотела от него большего, того, что он не имел права ей дать.
 Рози облизнула губы и сглотнула. Сейчас она ничего не замечала. Вдова Барнс громко приветствовала ее, но Рози была слишком поглощена происходящим в ее душе. Она бросила нервный взгляд на вращающиеся двери салуна.
 — Возможно, я тронусь там умом и сорвусь с катушек.
 — Возможно. — Боуи чувствовал, как она дрожит. — Но не думаю, что ты это сделаешь.
 — Спасибо, что так веришь в меня, — прошептала Рози. — Иногда только это и помогает мне продержаться. — В темной юбке и белой блузке, с убранными под соломенную шляпку темно-золотистыми волосами, Рози казалась юной и прелестной и выглядела на десять лет моложе, чем в тот день, когда он встретил ее. Грязная, отверженная всеми бродяжка исчезла без следа.
 — Готова? — мягко спросил Боуи, вглядываясь в сиявшие влагой глаза. Она часто заморгала, плотно сжала губы и кивнула. Взяв Рози под руку, Боуи тесно прижал ее к себе, распахнул вращающиеся двери и вошел в заведение Гарольда. Они постояли у входа, привыкая к полумраку. Густой, дурманящий запах виски и свежих опилок окутал их. В приглушенном свете люстры сверкали и переливались ровные ряды стаканов и бутылок.
 В начале лета одна из девушек Гарольда собрала свои вещи и отбыла в другие края в поисках лучшей доли. Другая, приняв Рози за респектабельную молодую даму, подскочила от удивления и прикрыла руками глубокое декольте. Сообразив, кто перед ней, она криво усмехнулась, устроилась рядом с давно молчавшим фортепьяно и углубилась — за неимением других занятий — в изучение дырок на своих чулках.
 Возле лестницы играли в карты, пара запыленных гуртовщиков склонилась над баром, из завсегдатаев был только Зйси Джеймс. По привычке он расположился возле стойки, поставив ногу на поручень. Завидев их, Эйси широко ухмыльнулся и сделал приглашающий жест.
 — Да ты просто бальзам для усталых глаз, Рози, девочка! Давно не виделись.
 — Как поживаете, мистер Джеймс? — Она изобразила подобие улыбки. — Так как я теперь замужем, полагаю, вам лучше называть меня миссис Стоун.
 Горечь невосполнимой утраты отразилась в глазах Эйси, когда он прошелся взглядом по ее шляпке, перчаткам и аккуратной темной юбке.
 — Похоже, вы правы, миссис Стоун. Не хотел вас обидеть.
 — Я так и поняла. — Они обменялись взглядами и вспомнили минувшие деньки, проведенные вместе. — Времена меняются, — с достоинством заметила Рози. — И люди тоже.
 Удивленно поглядывая на нее, Боуи подвел Рози к столику рядом с баром и выдвинул стул. Насколько ему было известно, она впервые потребовала, чтобы к ней обращались как к замужней женщине, потребовала уважения, с ее точки зрения, незаслуженного.
 Из-за бара появился Гарольд и услужливо поставил перед Рози бутылку дешевого виски и стакан. Теплый янтарный напиток сулил все, о чем прежде мечтала Рози. Ее руки дернулись, но она снова опустила их на колени. Во взгляде появилось зачарованное выражение.
 Стиснув зубы, Боуи наблюдал за ней. Дыхание Рози участилось, лоб покрылся испариной. Он непроизвольно сжал кулаки. Ему до смерти хотелось сбросить бутылку со стола и унести Рози из этого места. Но он был бессилен ей помочь. Куда бы она ни шагнула, решать ей самой.
 Судорожно сглотнув, Рози откинулась на стуле, закрыла глаза, вытащила из рукава платок и вытерла лоб.
 — Я бы выпила сарсапарели [4] , Гарольд, — еле слышно пробормотала она. — Забери это.
 Боуи протяжно выдохнул и, разжав кулаки, положил ладони на стол. Он не сознавал; что затаил дыхание.
 — Две сарсапарели.
 Брови Гарольда удивленно взлетели вверх.
 — А как же насчет выпивки, Роз… миссис Стоун?
 — Достаточно сарсапарели. Можешь добавить имбирь, если есть. Я завязала и не собираюсь начинать все сначала.
 — Господи Иисусе! — вытаращил глаза Эйси. — Ну и дела! — Жестом руки он попытался привлечь внимание гуртовщиков, увлеченных беседой. — Слышали, парни? Ад только что замерз. Рози Малви завязала. — Гарольд недоверчиво посмотрел на нее. — И похоже, не курит. Куда, к дьяволу, катится этот мир? Ни на что нельзя положиться.
 — Ты в порядке? — спросил Боуи, увидев, что Рози с подозрением рассматривает пену поверх напитка.
 — Жутко хочется выпить, — ответила она тихим, напряженным голосом. — Отказаться было чертовски тяжело, но все же легче, чем я думала. Пока справляюсь. — Рози опустила голову и обеими руками вцепилась в стакан с сарсапарелью.
 Немного успокоившись, Боуи сделал вид, что ни на минуту не сомневался в твердости ее решения. Откинувшись на стуле, он потянулся и скрестил ноги. Салуны никогда не привлекали его. Боуи предпочитал частные клубы, где можно выпить и сыграть с друзьями, не опасаясь, что за твоей спиной вспыхнет ссора, хотя временами такое случалось. Он припомнил случай в офицерском клубе, в месте его последнего назначения, когда Эван Дуган разнес заведение на части и…
 К горлу его подступил комок, грудь стиснуло от тупой боли. Эти дни, закончившиеся военным трибуналом, миновали навсегда.
 Рози встрепенулась и бросила взгляд в сторону бара.
 — Слышишь, что говорят гуртовщики? — Тревожная морщинка прорезала ее лоб.
 — Нет, я задумался.
 Не успел Боуи догадаться о ее намерениях, как она встала и подошла к бару, автоматически зацепив каблуком за поручень.
 — Прошу прощения, джентльмены, верно ли я расслышала? Неужели вы действительно намерены прогнать стадо лонг-хорнов через Пэшн-Кроссинг?
 Боуи вздохнул и поднялся. Рози потрясающе изменилась, но все же осталась самой собой. В ее маленьком теле не появилось и толики смирения. Встав у нее за спиной и скрестив на груди руки, он грозно смотрел на гуртовщиков до тех пор, пока насмешливые ухмылки не сползли с их лиц.
 — Да, мэм, вы верно расслышали.
 — Тогда вам лучше изменить свои планы. Пэшн-Кроссинг лежит не на тропе, — заявила Рози, стряхнув руку Боуи со своего плеча. — Здесь нельзя прогонять скот. Это фермерское поселение.
 — Ну, положим, на этой тропе пока я главный, и никто мне не указ. Мы тут с Баком прикинули, что сократим путь на восемьдесят миль, если прогоним скот через здешние места. Едва ли, мэм, вам удастся помешать нам.
 Темные глаза Рози сузились.
 — Покажите мне, где вы собираетесь сойти с тропы, — потребовала она. — Дайте сюда карту.
 Гуртовщики убрали ноги с поручня и выпрямились, переводя сердитые взгляды с раскрасневшейся Рози на Боуи. Только шорох нарушил тишину в салуне. Это Эйси придвинулся поближе, опасаясь пропустить что-то интересное.
 — Моя жена хочет взглянуть на новый маршрут, джентльмены. Не угодно ли вам мирно и дружески обсудить ваши планы?
 Пока гуртовщики оценивающе разглядывали Боуи, все остальные прикидывали, велики ли его шансы в случае заварушки.
 Старший гуртовщик огляделся и пожал плечами. Напряжение спало.
 — Дьявол, почему бы не показать им маршрут, который мы обсуждаем? — Разочарованный вздох донесся от карточного стола, и игра возобновилась.
 Гуртовщик налил лужицу виски из своего стакана на поверхность стойки, обмакнул в нее палец и провел мокрую линию.
 — Вот Арканзас, отсюда вытекает Пэшн-Крик. Это тропа из Техаса, а здесь конечный пункт в Додж-Сити. Эта выпуклость пусть будет Пэшн-Кроссинг.
 Сладкий, дурманящий запах виски повис в воздухе. Крепко зажмурив глаза, Рози покачнулась. Зубы сжались, озноб пробежал по телу. Она заговорила, не разжимая зубов и прижав руки к бокам:
 — Так где же вы, парни, собираетесь сойти с тропы?
 В тот момент, когда кончик пальца старшего гуртовщика коснулся линии, обозначавшей тропу, Боуи увидел то, что следовало заметить раньше, не будь он так озабочен состоянием Рози. Услышав, как Эйси Джеймс шумно втянул воздух, Боуи понял, что не ошибся. Эйси резко отодвинулся от бара и быстро пошел к вращающимся дверям.
 Расправив плечи, Боуи прищурился.
 — Если вы прогоните здесь скот, то уничтожите урожай нескольких семей по обе стороны от города.
 — Ну, это не наша забота.
 — Советую вам подумать об этом, — прорычал Боуи.
 Рози сглотнула и оторвала взгляд от лужицы виски.
 — Большое стадо? — осведомилась она и провела по бедру в поисках портупеи, которой на ней не было.
 — Порядка семи сотен голов или что-то в этом роде, в зависимости от того, сколько отбившихся животных мы подберем по пути. — Небрежным, но многозначительным движением гуртовщики откинули плащи, чтобы продемонстрировать оружие и обеспечить быстрый доступ к нему в случае необходимости.
 Рози приблизила полыхающие гневом глаза к самому лицу одного из гуртовщиков.
 — Мне через несколько дней собирать урожай, ясно? И два таких жалких писуна, как вы, хотят загубить все мои труды. Да я пристрелю каждого, кто попытается вытоптать мои поля!
 Ироническая улыбка искривила губы гуртовщика.
 — Вы когда-нибудь видели перегон скота? Если вам удастся застрелить одного из наших быков до того, как он поднимет вас на рога, можете оставить его себе на ужин. Застрелить охваченного стадным чувством лонгхорна совсем не простое дело.
 Гуртовщик по имени Бак усмехнулся:
 — Поскольку мы здорово сэкономим на сокращении маршрута, можем позволить себе потерять пару бычков.
 Боуи встал между Рози и гуртовщиками.
 — Мне очень жаль, парни. Но вы не погоните скот через поля моей жены. — За этими словами лежали тяжесть плуга, память об упряжи, натирающей кожу, недели каторжного труда под палящим солнцем, отчаяние при виде поникших растений. Мысленным взором он видел кровавые волдыри на ладонях Рози, согнувшегося Джона Хоукинза, который не мог распрямиться, обгоревшую кожу, лоскутами сползающую с лица и рук.
 — И кто же нас остановит, землепашец? Уж не ты ли?
 Шорох и шуршание за спиной привлекли внимание Боуи. Он обернулся и увидел зрителей — Эйси собрал их на улице и привел в салун. Полдюжины человек смотрели на него во все глаза.
 — Вы слышали, что они задумали, — обратился к ним Боуи, узнав кое-кого из соседей. — Неужели мы это допустим?
 — Вы говорите о земельной войне, — неуверенно проговорила высокая женщина. Она держала за руку ребенка, и тот удивленно оглядывал салун.
 — Если мы не хотим лишиться результатов своих трудов, то должны настоять на том, чтобы такие типы держали животных на тропе. Нельзя позволять им вытаптывать поля только для того, чтобы сэкономить несколько долларов. — Боуи медленно обвел взглядом собравшихся. — Кто-то должен их остановить. Вы со мной?
 Это были фермеры, не солдаты. Никто не смотрел ему в глаза.
 — Сдается, ты здесь один такой смелый, — ухмыльнулся один из гуртовщиков. — Хорошая схватка не для трудяг землепашцев.
 Румянец залил лицо Рози. Она налетела на гуртовщиков, взмахнув юбками.
 — Обойдемся и без чьей-либо помощи. Если погоните стадо через мои поля, то недосчитаетесь многих голов! Слышите? Вам не лишить меня — ни за что! — единственного шанса собрать настоящий урожай! Я вам не позволю!
 — Ну-ну, это мы еще посмотрим, леди. Чтобы вы не сомневались в наших добрых намерениях, примите маленький совет. Заприте-ка лучше свой скот дня так через четыре, а то как бы он не присоединился к нашему стаду. Зачем усугублять ущерб оскорблениями?
 — Если нарываетесь на драку, — бросил Боуи, не повышая голоса, — вы получите ее. — Взяв Рози за руку, он провел ее мимо собравшихся, и они вышли на улицу. — Начнем с шерифа.
 — Это ничего не даст, — сердито возразила Рози. — Шериф не станет ничего делать. — Беспомощность охватила ее. Семьсот обезумевших лонгхорнов. С пшеницей все будет кончено!
 Сидя на краешке стола, шериф Гейн выслушал взволнованный рассказ Рози, колыхнул тяжелым животом, выплюнул табачную жвачку в плевательницу и тяжко вздохнул:
 — Ну и что, по-твоему, я должен сделать, Стоун?
 — Съездить к ним в лагерь и ознакомить их с законом, запрещающим отклонение от тропы перегона. Или арестовать.
 — У меня только один помощник. — Шериф качнул полями шляпы в сторону Карла Сэндса, подпиравшего стенку и язвительно ухмылявшегося. — Возможно, мне удалось бы наскрести еще полдюжины, но не когда жатва на носу. Да и те ковбои, насколько мне известно, пока еще ничего противозаконного не совершили. Ну, допустим, они треплются, что собираются сэкономить своему хозяину несколько долларов. Что с того? Может, они погонят скот прямо по Мейн-стрит, а может, и нет. Я так понимаю, что, пока их быки не пересекли границы частных земель, перед законом они чисты.
 Беззвучный крик рвался из груди Рози. Она перестала метаться по комнате и прижала ладонь к боку, пытаясь утихомирить внезапную боль.
 — Знали бы вы, чего мне стоил этот урожай! — Она вскинула руки. — Сколько ночей вы слушали, как я проклинала Фрэнка Блевинза? Наконец-то мне удалось вырастить урожай, который ему и не снился! И теперь вы заявляете, что бессильны остановить стадо?
 — Я тебе уже сто раз говорил и могу повторить еще: нельзя отомстить покойнику.
 Омут отчаяния затягивал Рози, не оставляя места для других чувств.
 — Неужели вы позволите им уничтожить мой урожай и труды еще нескольких семей, ничего не предприняв?
 — Твои поля ведь имеют ограждение?
 — Не все. Несколько акров рядом с домом открыты. — Боуи скрипнул зубами. — Да и какая разница. Сколько, по-вашему, выстоит ограда перед животными на перегоне?
 — Извини, Стоун, закон есть закон. Могу обещать одно — что займусь теми парнями, если они нарушат пределы частных владений.
 К тому времени как они вернулись на ферму, сверкающий веер солнца уже опускался за горизонт. В его пламенных отблесках жесткая, бурая трава прерии напоминала сумеречное море, покрытое рябью огненно-розовых волн.
 Рози спрыгнула с повозки и побрела к кромке поля, где начинались семь золотистых акров самого обильного урожая, какой когда-либо приносила это иссохшая земля.
 — Неделя, — прошептала она, вышелушивая зерно из желтого колоса. Если на зерне остается вмятина от ногтя, значит, пришла пора жатвы. Зерно не поддалось, но по сравнению с предыдущим разом явно стало мягче. Опыт подсказывал ей, что пшеница созреет на днях. — До жатвы — неделя, если не меньше. — Гуртовщики погонят скот по ее полям через четыре дня. После этого останется только вытоптанная солома и обломанные стебли.
 Совершенно опустошенная, Рози сухими глазами смотрела на свои поля. Ее отчаяние было слишком велико, чтобы облегчить его слезами.
 — Приходилось тебе видеть перегон скота, Стоун?
 — Однажды. — Он схватил ее за плечи и повернул лицом к себе. — Какую часть урожая можно потерять и все-таки остаться с прибылью?
 Рози горько усмехнулась.
 — Я все забываю, что ты не фермер. Ты смотришь туда и видишь только семь акров земли. Я же смотрю на них и вижу семьдесят, может, восемьдесят бушелей зерна. Чтобы получить прибыль, мне нужно каждое зернышко, но в любом случае речь идет о считанных долларах. Уже есть известия о небывалом урожае в Айове и Миссури, который собьет цену. Мне нужно все!
 Нахмурившись, Боуи отпустил ее. Засунув руки в карманы, он задумчиво взирал на поля, освещенные последними отблесками уходящего дня.
 — Иди в дом. Я скоро приду.
 Горе Рози тяжелым грузом обрушилось на него с того момента, как они вернулись домой. В первом порыве гнева он хотел помчаться в лагерь гуртовщиков и силой оружия заставить их вернуться на тропу. Но Боуи слишком хорошо знал: под дулом револьвера можно пообещать все, что угодно. Не успеет он покинуть лагерь, как соображения выгоды повернут стадо на Пэшн-Кроссинг.
 Боуи нагнулся, отломил колос и размял его между ладонями. Пот, кровь и слезы взрастили это зерно. Палящее солнце и натруженные спины. Кровавые мозоли и изнемогающие мышцы. Любовь вместе с ненавистью, надежды и тревоги. Меньше всего его волновали цены на зерно, потому что деньги перестанут быть проблемой для Рози Малви. Первое, что Боуи намеревался сделать по возвращении в Вашингтон, — так это открыть на ее имя солидный счет. Ни ей, ни Лодише больше не придется выбирать между сахаром и кофе. Он уж постарается, чтобы Рози ни в чем себе не отказывала. У нее будет дом где-нибудь подальше от иссушенных равнин Канзаса, карета, прекрасные лошади, драгоценности и — если захочется — платья из Парижа.
 Боуи повернулся и долго смотрел на дом, на надгробие, тускло поблескивающее в призрачном мерцании звезд. Затем размахнулся и выбросил зерна.
 Рози не нужны кареты и платья из Парижа. Единственное, чего она жаждет, — это месть. Боуи никогда не слышал, чтобы она упоминала о чем-нибудь еще. Но чтобы отомстить, чтобы обрести себя, ей необходим прибыльный урожай.
 Широко расставив ноги и скрестив на груди руки, Боуи прислушивался к шепоту волнующихся под ночным ветерком колосьев. День и ночь в его голове раздавался этот звук, и Боуи научился ненавидеть его, потому что он олицетворял собой боль Рози. Боуи сомневался, что когда-нибудь забудет шелест сухих стеблей пшеницы. Хотя скоро все это останется в прошлом.
 Наступала пора жатвы, и близилось к концу его пребывание в округе Галливер. Он никогда не обещал Рози, что останется с ней до получения прибыли. Боуи дал слово остаться до конца уборки урожая.
 Временами он подумывал отправить телеграмму Александру Дюбейджу и сообщить, что жив и когда намерен вернуться в Вашингтон. Сьюзен и сенатору легче узнать обо всем от Дюбейджа, чем пережить шок, получив письмо от покойника. Конечно, они будут возмущены — и совершенно справедливо — тем, что все эти месяцы он держал их в неведении, позволяя считать себя мертвым. Едва ли его ждет теплый прием.
 Сьюзен станет презирать его, даже не пытаясь понять. Еще большую боль причиняла ему другая мысль: отец, несомненно, считает повешение справедливым возмездием для сына, запятнавшего честь семьи.
 Но тяжелее всего было думать о Рози. Ведь в ее сияющем взгляде да и в каждой улыбке светилась любовь к нему. Рози, с ее трогательной храбростью и несгибаемой волей. Рози, которая наконец поверила мужчине и начала верить в себя.
 От сознания того, что придется покинуть Рози, обмануть ее доверие, сердце Боуи сжималось. Рози Малви проникла в его плоть и кровь; он жил ее мечтами, работал во имя достижения ее целей, каждое утро вставал с мыслью о ней. Думая о расставании, Боуи вспоминал, как стоял на виселице с петлей на шее. Рози сделала бы всем большое одолжение, позволив ему умереть в тот день.
 А теперь он причинит ей зло, поступит с ней недостойно, как делал это каждый раз, уступая своей страсти.
 Боуи убеждал себя, что Рози обрела радость, познав настоящие отношения с мужчиной, и это важнее его предательства. Но в глубине души он знал, что это доводы труса. Боуи лгал себе, и презирал себя за эту ложь, прекрасно сознавая, что оказался с Рози в постели потому, что желал ее, как никого в жизни. Из-за своей слабости он усложнил и без того невыносимую ситуацию.
 — Катись все к дьяволу!
 Рози заслуживала такой же трепетной и самозабвенной любви, на какую была способна сама. Она заслуживала мужчину, имеющего цель в жизни, свободного и открытого, готового всегда поддержать ее. Боуи не мог дать Рози ничего, кроме боли и страданий. Его душа разрывалась при мысли о том, что он не оправдал ее доверие.
 Для себя впереди Боуи не видел ничего, кроме зияющей пустоты, простирающейся до конца его дней. Без кавалерии у него не было будущего, цели и желаний, не было основания, на котором строится жизнь и произрастает гордость. Сломленный тем, что с ним произошло, он жил одним днем, да и на тот ему было наплевать.
 На всем белом свете только Рози имела для него значение. Ее кровь струилась в жилах Боуи, ее боль становилась его болью. Он почти сожалел о том, что она бросила пить. Спиртное помогло бы Рози перенести грядущую катастрофу.
 Боуи желал сейчас одного — собрать урожай с ее семи акров. Такое пустячное желание. Он должен любой ценой осуществить его и оставить ей как прощальный подарок.
 Джон Хоукинз обхватил ладонями кружку с кофе.
 — Так вы говорите, что нужно набить мешки гравием из ручья и построить баррикаду длиной в три акра?
 Подавшись вперед, Боуи отодвинул лампу и разгладил лист бумаги на кухонном столе.
 — Самое уязвимое место здесь — три акра возле дома. — Он указал на прямоугольник, изображавший дом и амбар. — Ограждение на остальных четырех должно устоять.
 — Против перегона скота, кэптин? — В черных глазах Лодиши отразилось сомнение. Покачав головой, она шлепнула себя по шее, отгоняя комара.
 — Ты прав, — согласилась Рози, изучая нарисованную Боуи примитивную карту. — На месте гуртовщиков я направила бы стадо через места наименьшего сопротивления. Часть нашей изгороди проволочная, часть — из деревянных брусьев. Зачем рисковать скотом, когда можно обойти ограждение и прогнать скот здесь? — Она постучала ногтем по площади рядом с домом. — Где нет никаких препятствий.
 — Если допустить, что гуртовщики правильно назвали сроки, у нас есть еще три дня и мы успеем создать кое-какие препятствия.
 Рози одарила Боуи влажным благодарным взглядом. Его глаза казались немыслимо голубыми на бронзовом лице. Она проглотила тугой ком в горле, сдержав порыв обвести кончиками пальцев контур его губ.
 — Не знаю, сработает ли твой план, но по крайней мере мы не будем сидеть сложа руки, а попробуем что-нибудь сделать. — Сидеть и бороться с отчаянным желанием выпить. Рози уже забыла, каково пережить кризис на трезвую голову, без верной бутылки под рукой. Она снова сглотнула и сосредоточилась на разговоре, чтобы не мечтать об иллюзорном утешении в виде бутылки спиртного.
 — Только вот где раздобыть мешки для нашей баррикады? — неуверенно проговорила Лодиша, убирая со стола посуду после ужина.
 — На сеновале есть пять связок мешков для корма. — Джон Хоукинз озабоченно вздохнул. — Вряд ли этого хватит.
 — Для начала сгодится. — Лодиша погрузила тарелки в мыльную воду. — Я распорю старую одежду и сошью из нее мешки. Пороюсь в лоскутах. — Она развела руками. — Только едва ли там наберется на три акра. Какой высоты должна быть баррикада, кэптин?
 — Неплохо бы три фута.
 — Ого! Столько мешков не найти во всем округе!
 Они помолчали, размышляя о сомнительных шансах построить баррикаду высотой в три фута и длиной в три акра.
 — Когда кончатся мешки с гравием, пустим в дело кустарник и доски, — предложила Рози. — Срубим и тополя, если понадобится.
 — Но в принципе вы согласны? — Боуи оглядел их лица в свете лампы. — Попытаемся сделать то, что в наших силах?
 — Это хорошо, — наконец ответил за всех Джон Хоукинз. — Лучше напрасно постараться, чем сдаться без борьбы.
 Рози поднялась из-за стола и стиснула плечи Боуи.
 — Дай мне две минуты, чтобы переодеться, и мы приступим к добыче гравия под покровом ночи.
 Они проработали до трех утра, выгребая мокрый гравий из русла ручья и складывая его в кучи на берегу. Еще на три часа они забылись тяжелым сном, а потом с жадностью съели полные блюда маисовой каши и яичницу с ветчиной, поставленные перед ними заботливой Лодишей. И наконец начали заполнять мешки — те, что Джон Хоукинз принес из амбара, и те, что Лодиша сшила за ночь.
 Довольно скоро выяснилось, что мешков хватит не более чем на тридцать ярдов. Работа оказалась тяжелой, и дело шло медленно. Лодиша держала мешки, а Рози забрасывала в них лопатой гравий. Джон Хоукинз подвозил мешки на тачке к Боуи, который сооружал стену. К полудню пустые мешки закончились.
 После обеда Рози сняла с полки над плитой жестянки и, высыпав их содержимое на стол, пересчитала монеты.
 — У тебя осталось что-нибудь от того, что ты нашел в сундуке Блевинза? — обратилась она к Боуи. Он вытащил пару долларов, и Рози сунула их в карман. — Смотаюсь на фургоне в город, а вы продолжайте рыть гравий.
 Рози пополнила запасы пуль и скупила все мешки, выставленные на продажу в лавке миссис Хоудж. После этого она прикрепила в окне объявление, сообщавшее, что срочно требуются мешки.
 — Великий Боже, миссис Стоун, для чего вам столько мешков? — Миссис Хоудж избегала смотреть на брюки Рози и грязную рубашку. Молва утверждала, что Рози Малви изменилась, но миссис Хоудж не видела этого. Рози по-прежнему одевалась как мужчина и совершала безумные поступки. Как, например, покупка мешков.
 — Мы строим баррикаду, миссис Хоудж, — объяснила Рози. — Чтобы преградить лонгхорнам путь через Пэшн-Кроссинг. По крайней мере хотим попытаться.
 — О-о! — Миссис Хоудж, озадаченная ответом, задумалась. Мешки, предназначенные для спасения урожая, уже не казались таким безумием. Она посмотрела в окно на связки мешков, сваленные в задней части фургона Рози. — Какую же площадь вы собираетесь закрыть?
 — Три акра. Сколько я вам должна?
 — Три акра? — изумилась миссис Хоудж. — Во всем округе не найдется такого количества мешков с гравием, чтобы окружить три акра.
 — Мы и не собираемся ничего окружать. Просто хотим защитить наши границы.
 — Вам кто-нибудь помогает?
 — Самые лучшие помощники на свете. Мой муж, Джон Хоукинз и Лодиша. Прошу вас, миссис Хоудж. Я спешу.
 — Вам нужны мешки, время и помощь. Иначе ваш план не сработает, миссис Стоун.
 Рози ответила взглядом, что понимает это.
 — Мы должны попытаться, — тихо проговорила она, слыша в своем голосе нотки отчаяния. — Нельзя же позволить шайке зарвавшихся ковбоев уничтожить наши мечты, даже не попытавшись дать отпор.
 — Похоже, не вам одним есть за что бороться. Если стадо погонят по вашей земле, оно пройдет через все поля между вашей фермой и городом как нож сквозь масло.
 — Пожалуйста. — Рози протянула деньги через прилавок. — Если этого недостаточно, запишите на мой счет, и я заплачу, когда смогу.
 Миссис Хоудж задумчиво смотрела, как Рози на полной скорости промчалась мимо салуна Гарольда, не удостоив его даже беглым взглядом. Миссис Хоудж позвала свою дочь.
 — Слетай-ка в кузницу Билла и передай ему, чтобы он сегодня же собрал городской сход. Поэтому пусть известит людей заранее. Если старый Билл заупрямится, скажи, что все магазины, оставшиеся в Пэшн-Кроссинге, закроются, если фермеры не заплатят долги, а они не смогут заплатить, пока не соберут урожай. И не трать время попусту, девушка. Стадо со дня на день будет здесь, а это никому не сулит ничего хорошего. Боюсь, у одних не хватает ума уразуметь это, а у других — силенок постоять за себя. Придется подпалить кое-кому задницы! Двигайся, девушка.




 Глава 16


  Оулз-Бьютт, Вайоминг 
 Мэр сидел за столом перед переполненным залом. По обе стороны от него расположились два члена городского совета. Глядя на идущую по проходу между скамьями Сьюзен, мэр указал ей на стул рядом со столом совета.
 — Полагаю, вы знаете, зачем мы здесь собрались, — призвав всех к тишине, проговорил мэр. — Наша новая учительница, миссис Стоун, обращается к совету с просьбой не закрывать школу на лето. — По аудитории пронесся ропот протеста. — Справедливость требует, чтобы мы выслушали миссис Стоун. А вы все выскажете свои соображения позже.
 Сердце Сьюзен затрепыхалось и ухнуло вниз. В горле запершило. Ясно, что совет уже принял решение и летом занятий не будет. Лучше уж ничего не предпринимать и избавить себя от ужаса публичного выступления.
 — Мы слушаем вас, мэм.
 Перепуганная Сьюзен коснулась пристегнутого к жакету букетика, пожалев, что у нее не хватает смелости отыскать глазами Грэшема. При одном взгляде на публику она совсем утратила присутствие духа.
 Сьюзен судорожно сглотнула, расправила на коленях листочек с речью и начала читать. Услышав свой сдавленный шепот, невнятный и неуверенный, она вспомнила об Эдди.
 — Ничего не слышно! — закричал кто-то из задних рядов.
 Сьюзен облизнула губы, попыталась совладать с дрожащими пальцами и чуть повысила голос.
 — Громче!
 Говорить громче не имело смысла, потому что речь была прочитана до конца. Подняв голову, Сьюзен посмотрела на членов городского совета, увидела на их лицах замкнутое, скучающее выражение и поняла, что они ждут возможности проголосовать за уже принятое решение.
 Боль поражения пронзила ее. У детей Оулз-Бьютта два года не было учителя. Они отставали в занятиях и отстанут еще больше за лето. Серьезные лица семерых учеников предстали перед глазами Сьюзен. Они так хотели учиться! Особенно Эдди. Ее сердце разрывалось при мысли, что им не дадут такого шанса.
 Прикусив губу и нахмурившись, Сьюзен смотрела на членов совета. И вдруг до нее дошло: никто еще не понял, что она закончила выступление. У нее еще оставалось время изменить мнение общества в свою пользу. Если это вообще возможно. И если такая задача ей по плечу.
 Кровь ударила в голову Сьюзен. Закрыть школу будет ужасной ошибкой. Жители Оулз-Бьютта должны осознать, что значит их решение для детей.
 Неожиданно для самой себя Сьюзен вскочила. Щеки ее вспыхнули. Уверенная в своей правоте, она забыла о своих страхах и теперь думала только о том, что должна всех убедить.
 — Я знаю, вы предпочитаете, чтобы дети помогали летом по дому. — Сьюзен говорила громко, желая, чтобы ее слышали в задних рядах. — А вы подумали о том, как скажется трехмесячный перерыв на ваших детях? Они забудут все, что узнали за последний месяц, так же как забыли все, чему научились два года назад!
 Не сомневаясь в своей правоте, Сьюзен подошла к проходу и вгляделась в лица людей.
 — Дети в Каунти-Крик на несколько лет опережают наших детей в обучении, а это значит, что они лучше подготовлены к жизни, у них больше данных добиться успеха. Согласны ли вы поставить своих детей в столь невыгодное положение?
 Все молча переглядывались.
 — Миссис Алдер, — вдруг сказала Сьюзен, заметив изумленное лицо своей приятельницы, — известно ли вам, что у Хетти прекрасные способности к математике? К сожалению, этого не скажешь об ее знаниях. Если бы Хетти лучше считала, она помогала бы вам не только убираться в отеле и менять постельное белье. Она вела бы учетные книги, подводила баланс, регистрировала постояльцев. Хетти понравилось бы вести учет, но пока это невозможно. У нее нет необходимых знаний.
 Сьюзен обратилась к мэру:
 — Мне пришлось наказать вашего сына, потому что он отказался читать вслух. А знаете, почему отказался? Потому что не умеет читать, ваша честь. Эдди — смышленый, способный мальчик, мечтает стать врачом. Но он не умеет читать. Годы идут, и скоро будет слишком поздно приниматься за осуществление его мечты. Ему придется довольствоваться любым занятием, не требующим навыков чтения. Это разбивает мне сердце. А вам?
 Сьюзен двинулась по проходу, останавливаясь возле родителей своих учеников и рассказывая им об их отпрысках. Объясняя, к чему приведет невежество детей, она видела, что эти люди растерянны.
 — Только один из семи моих учеников знает, почему мы отмечаем в следующий четверг Четвертое июля. — Голос ее зазвенел от волнения. — Вы хотите, чтобы дети остались невежественными? — Помолчав, Сьюзен обвела ряды сверкающим взором. — У всех вас есть дети, но они не ходят в школу. Отказывая своим детям в образовании, вы оставляете их беззащитными перед теми, кто образован. Так-то вы собираетесь завоевать Запад и принести сюда цивилизацию? С новым поколением, не способным прочитать купчую на землю или кухонный рецепт? С сыновьями и дочерьми, не умеющими сосчитать доходы и потери?
 Внезапно Сьюзен заметила Грэшема. Прислонившись к стене, он широко улыбался. Его темные глаза сияли от гордости.
 — Если хотите, чтобы вам на смену пришло новое поколение и построило здание на заложенном вами фундаменте, тогда призываю вас: не закрывайте школу и пришлите ко мне своих детей. Если не можете освободить их от работы на пять дней в неделю, пришлите на три дня. Дети Оулз-Бьютта отстали настолько, что им пригодятся любые занятия. Но умоляю вас: не обрекайте детей на невежество, не делайте их уязвимыми и беззащитными! Позвольте им развить способности и проявить дарования!
 Сьюзен стояла перед проходом, ее голубые глаза сверкали, руки дрожали от возбуждения. В полной тишине она медленно обводила взглядом ряд за рядом, всматриваясь в глаза каждого из собравшихся.
 Когда Сьюзен повернулась и пошла к своему месту, только стук ее каблуков раздавался в мертвой тишине зала. Щеки ее пылали, когда она опустилась на стул и сложила на коленях дрожащие руки.
 Мэр Мерсер склонился над столом и вперился в нее жестким взглядом.
 — Сын сказал мне, что вы наказали его, когда он отказался читать вслух.
 — Эдди вообще едва умеет читать. Другие дети насмехаются над ним и дразнят его.
 То ли Грэшем Харт, то ли чей-то очень похожий голос выкрикнул из глубины зала:
 — Я за то, чтобы школу не закрывать!
 Все хором заговорили, и второй голос подхватил этот призыв, затем к нему присоединился еще один.
 — …это позор, что наши дети не могут…
 — Без образования моему мальцу не видать…
 — …наконец-то у нас есть учитель, а мы, видите ли, хотим закрыть школу. Это ж надо, додуматься до такого!
 Мнение было единодушным: без образования человек — легкая добыча для любого пройдохи с хорошо подвешенным языком, безропотная жертва бессовестного торговца. Более того, это просто позор, что дети в Каунти-Крик продвинулись дальше, чем дети Оулз-Бьютта. Когда одинокий голос заикнулся о неизбежности дополнительных расходов на зарплату Сьюзен за лишние три месяца, на него зашикали.
 Мэр Мерсер взглянул на членов совета, и они без слов поняли, что Сьюзен добилась своего. Школа будет открыта все лето.
 Когда собрание закончилось, Сьюзен поднялась, расправила плечи и поплыла по проходу, ошеломленная своим успехом. Она чувствовала, как чьи-то руки дружелюбно похлопывают ее по плечу, слышала поздравления и пожелания и дальше трудиться на благо Оулз-Бьютта. Сьюзен окружили люди, желающие побольше узнать о ее взглядах на образование. Они заверяли Сьюзен, что рады ее решению обосноваться в Оулз-Бьютте.
 Близилась полночь, когда Грэшем взял Сьюзен под руку и увел со сцены, где она одержала такую победу.
 — Кто привез вас в город? — спросил он, провожая ее к отелю.
 — Миссис Алдер, — ответила Сьюзен с отсутствующим видом. Она все еще находилась под впечатлением невероятных событий этого вечера. В ушах звучал восхитительный гул поздравлений. Перед мысленным взором Сьюзен проплывали лица жителей Оулз-Бьютта. Все они с уважением смотрели на нее вовсе не потому, что она невестка сенатора или жена капитана. Эти люди оценили ее как учительницу и наставницу своих детей. Впервые в жизни Сьюзен Стоун завоевала уважение ценой собственных усилий.
 Пораженная этим чудом, она не шла, а парила над темной улицей, и только рука Грэшема удерживала ее на земле.
 Сьюзен толком не помнила, почему Грэшем вызвался отвезти ее домой. Держа на коленях Нэйта и зарывшись лицом в его душистые волосы, она заново переживала свою победу и старалась припомнить, что же именно сказала добрым гражданам Оулз-Бьютта. Из-за пережитых волнений воспоминания несколько потускнели, но в одном Сьюзен не сомневалась: она говорила от чистого сердца.
 Грэшем отнес Нэйта в коттедж и, удостоившись сонного поцелуя в награду за свои труды, осторожно положил мальчика на постель. Сьюзен зажгла лампы.
 — Может, подогреть кофе? — предложила она, не желая, чтобы вечер кончался.
 — Уже поздно, а я собирался отправиться отсюда на свой участок. Надеюсь там завтра поработать.
 Сожалея, что ему пора ехать, и испытывая потребность еще раз обсудить свой успех, Сьюзен вышла с ним на крыльцо и окунулась в ночную прохладу. В звездном небе висела серебряная луна. Влажный воздух напоминал о приближении дождя, но ничто не могло омрачить ее радости.
 Она коснулась его рукава.
 — Благодарю вас за совет, мистер Харт. Весь фокус действительно в том, чтобы говорить от чистого сердца.
 Грэшем посмотрел на ее сияющее лицо, освещенное светом, падавшим через открытую дверь.
 — Вам есть чем гордиться. Вы были просто великолепны сегодня вечером!
 Они стояли неподвижно, глядя друг другу в глаза, и время словно остановилось для них. Казалось, нет ничего естественнее, чем шагнуть к ней и притянуть к себе. Посмотрев на чудесный изгиб ее рта, Грэшем с тихим стоном приник к губам Сьюзен. Поцелуй оказался именно таким, каким рисовался Сьюзен в мечтах. Теплый, чуть влажный, нежный и страстный. Она чувствовала себя в его объятиях так уютно, как это и рисовалось ей в воображении.
 Грэшем оторвался от Сьюзен и изумленно уставился на нее.
 — Великий Боже, у вас самый нежный рот на свете!
 Он снова схватил и поцеловал Сьюзен, еще теснее прижав к себе. Губы Грэшема становились все настойчивее, тело напряглось, руки крепко обнимали ее за талию. Обвив его шею, Сьюзен так пылко ответила на поцелуй, что голова у нее пошла кругом.
 Наконец он выпустил ее.
 — Я глубоко сожалею, миссис Стоун. Прошу извинить меня, — хрипло проговорил Грэшем. — Не знаю, что на меня нашло…
 Оступившись, он упал с последней ступеньки, но поспешно вскочил на ноги и отряхнул штаны.
 — Пожалуйста, простите меня. Я вел себя как подлец.
 Грэшем быстро направился к своему фургону, утирая лоб белоснежным носовым платком.
 Господи всемогущий! Он поцеловал ее! Дважды! И не мог остановиться! Ему хотелось подхватить Сьюзен на руки, отнести на высокое, пышное ложе и заниматься с ней любовью, пока ее тело не покроется испариной, а на щеках не заиграет румянец удовлетворения.
 Выругавшись, Грэшем пнул ногой колесо фургона, потом вернулся к крыльцу и посмотрел на Сьюзен.
 — Поедете со мной на праздник на озере в честь Четвертого июля?
 — Да. — Сьюзен потрогала букетик, приколотый над ее маленькой прелестной грудью, и снова улыбнулась ему — мягко и загадочно. Грэшем едва удержался от того, чтобы не вскочить на крыльцо и не заключить ее в объятия. — Я захвачу еду, — мечтательно проговорила она.
 — Как вам угодно. — Охваченный смятением, он понял, что готов согласиться с каждым ее словом.
 Они не отрываясь смотрели друг на друга, пока воздух не заискрился между ними, и Грэшем понял, что если не уйдет сейчас же, то окажется на крыльце и натворит немало глупостей.
 — Ну, тогда до свидания.
 — До свидания, мистер Харт.
 Отпустив вожжи, Грэшем тихо выругался. Заключив Сьюзен в объятия, он осознал, что все последние недели непрестанно грезил о том, как поцелует ее. Поцелуй взволновал его, оправдав худшие опасения.
 Она не умела ни готовить, ни стирать, ни гладить. Ничего не смыслила в строительстве, рыбалке и разведении скота. Он не мог представить себе, чтобы эта хрупкая женщина, свернув шею курице, подала ее на ужин.
 Но видит Бог, Сьюзен Стоун обладала мужеством. Робкая и испуганная, она появилась перед недоброжелательной аудиторией. Не веря, что у нее есть хоть один шанс из тысячи завоевать их симпатии, она достучалась до умов и сердец. Сьюзен, великолепная в своей страсти и убежденности, вышагивала по проходу, словно юная королева. И Грэшем, как и другие, не мог отвести от нее глаз.
 Хотя подобная мысль и не подобала джентльмену, он думал о том, во всем ли Сьюзен проявляет такую страстность.
 Вздохнув, Грэшем покачал головой. Помоги ему Боже, он и в самом деле ухаживает за ней.
 — Грэшем Харт, ты идиот, — проговорил он вслух. Как адвокат он знал, что у сердца свои резоны. Если дело касается контрактов или женщин, суждение мужчины основывается совсем не на законах.
 Но когда Сьюзен с улыбкой поднимала на него свои голубые глаза, он словно становился на голову выше. Ее рот оказался сладким и сочным, как зрелый персик, а волосы — мягкими и душистыми.
 Грэшем протяжно вздохнул, и плечи его поникли. Он поцеловал Сьюзен. Теперь ему не забыть ее. Пропащий он человек.
 Подернутая рябью поверхность озера Маккейн отражала дрожащие силуэты отдаленных горных вершин. Тополя и развесистые ивы стояли над самым берегом с северной стороны. На юге, где в воду вдавался поросший раскидистыми деревьями мыс, на мелководье, вдоль песчаной косы, плавали и плескались дети. С пристани на противоположной оконечности озера стартовала целая флотилия гребных лодок и парусных яхт.
 На площадке, отведенной для пикника, дети с визгом и смехом гонялись друг за другом по зеленой лужайке. Мужчины разминались в тени деревьев, играя в подковки, а женщины, расположившись неподалеку от столов с закусками, беседовали и показывали друг другу свое рукоделие. В пять часов на обтянутом флагами помосте должны были начаться выступления ораторов, посвященные Четвертому июля, а затем сразу после наступления темноты ожидался фейерверк.
 Почти все жители Оулз-Бьютта и даже кое-кто из Каунти-Крик развлекались и отдыхали на берегу, обмениваясь приветствиями и угощаясь охлажденным в воде сидром и лимонадом.
 Сьюзен выпрямилась, прикрыла ладонью глаза и посмотрела на берег, отыскивая Нэйта. Увидев, что сын стоит недалеко от помоста и увлеченно наблюдает за мальчиками постарше, которые играли в шарики, она снова сосредоточилась на состязании в крокет. Сьюзен радостно улыбнулась, когда Грэ-шем забросил свой мяч в ворота, победив в игре. Лихо отсалютовав ей шляпой, он весело усмехнулся.
 — Любезные дамы, после того, что вам пришлось вытерпеть, я считаю своим приятным долгом покатать вас по озеру. Как насчет прогулки под парусом?
 Генриетта Уинтерс коснулась рукава Сьюзен.
 — Может быть, позже. — Открыв зонтики, женщины наблюдали, как он идет к столикам, где разыгрывался турнир по шашкам. — Грэшем Харт — прекрасный человек. Вам повезло, — лукаво заметила Генриетта, скользнув понимающим взглядом по вспыхнувшему лицу Сьюзен.
 — Он съел мой ленч, — пошутила Сьюзен, вспомнив, как Грэшем открыл ее корзину и увидел обгоревшие куски жареного цыпленка. Он тут же заверил ее, что предпочитает хорошо прожаренное мясо, и до небес превозносил сваренные вкрутую яйца, хотя даже Сьюзен знала, что для этого не требуется особой сноровки.
 Когда же Грэшем начал расхваливать жидкий, чересчур сладкий лимонад, Сьюзен подняла голову, посмотрела ему в глаза и поняла, что он любит ее.
 В то же мгновение обычный погожий день показался Сьюзен самым необычайным и замечательным днем в ее жизни. Ярче засияло солнце, воздух вдруг стал упоительно сладким, небо — лазурно-голубым. Деревья и свежескошенные луга засветились изумрудно-зелеными тонами, пестревшие на берегу полевые цветы засверкали как драгоценные камни.
 Ее сердце ликовало и пело от чудесного открытия, что она любима, щеки пылали от внутреннего огня. В порыве счастья Сьюзен прижала к себе Нэйта, спрятав восторженную улыбку в его растрепанных ветром волосах. Грэшем Харт любит ее!
 Грэшем Харт — образованный и учтивый, чуткий и заботливый, упорный и целеустремленный. Сильный и красивый мужчина с теплым взглядом темных глаз за стеклами очков, от которого трепетало ее сердце. Грэшем любит ее!
 Лелея в душе свою тайну, Сьюзен сжимала ручку зонтика и с улыбкой наблюдала за скользившими по глади озера надутыми парусами. Сьюзен грезила наяву, размышляя о том, сколько пройдет времени, прежде чем Грэшем признается себе, что любит ее, и поймет, что она отвечает ему взаимностью.
 — Не могу выразить, как меня радует то, чего вы добились за столь короткое время, — сказала Генриетта, когда они выпили по стаканчику великолепного вишневого сидра, приготовленного миссис Алдер, и рука об руку направились к берегу. — Почему бы вам не подумать о том, чтобы баллотироваться на должность суперинтенданта школ?
 Сьюзен остановилась.
 — Мне? Наверняка есть опытные учителя, более подходящие для столь ответственного поста.
 — Конечно, не сейчас, а в будущем, возможно, через четыре-пять лет. — Генриетта улыбнулась и похлопала Сьюзен по руке. — К тому времени вы подготовитесь к этому. Советую вам уделять особое внимание административным обязанностям.
 Сьюзен нахмурилась. Едва ли она когда-либо выставит свою кандидатуру на выборах, рискнув подвергнуться публичному унижению… или триумфу. Однако после приезда на Запад Сьюзен уже не раз пускалась в такие отчаянные предприятия, на которые еще совсем недавно не считала себя способной.
 Рассеянно вертя в руке зонтик, она пыталась представить себя в роли Генриетты, примеряя на себя ее обязанности. На озере Эдди Мерсер и другие подростки, подставив паруса ветру, стремительно разрезали волны под возмущенные крики пассажиров неспешно плывущих гребных лодок.
 — Вы добились исключительного успеха, Сьюзен. На моих глазах превратились в уверенную в себе женщину, в преданную делу учительницу, причем совершили это куда быстрее, чем мне представлялось возможным. Теперь вы совсем не похожи на ту женщину, которая однажды постучала в мою дверь. Ваши слова звучат убедительно, даже походка изменилась. Вы словно стали выше ростом.
 Сьюзен рассмеялась:
 — Походка изменилась?
 — Ну да, вы шагаете уверенно и целеустремленно, высоко подняв голову, и смотрите людям прямо в глаза. В вашей осанке и выражении лица появилась сила и твердость.
 Сьюзен сама ощущала перемены в себе, но поразилась, что это замечено не только ею.
 — Вам удалось найти свое место в Оулз-Бьютте. Вы доказали, что у вас есть характер и что вы чего-то стоите. Вы завоевали уважение жителей города.
 Завидев Сьюзен на улице, мужчины приподнимали шляпы, женщины тепло здоровались и советовались обо всем, что касалось детей. Она своими ушами слышала, как владелец магазина гордо сообщил какому-то приезжему: «Это наша учительница».
 — Мистер Дюбейдж, мой адвокат в Вашингтоне, прислал мне целый тюк книг о воспитании детей и преподавании, — сказала Сьюзен и вспомнила бессонные ночи, которые проводила за чтением. — Но я по-прежнему знаю очень мало.
 — Узнаете. Такая преданность делу, как у вас, всегда вознаграждается.
 Наблюдая за воздушным змеем, парившим высоко в небе, Сьюзен запрокинула голову.
 — Когда я приехала в Оулз-Бьютт, моя жизнь была хуже некуда. Я чувствовала себя отверженной, всеми покинутой и не имела понятия, как справиться с обрушившимися на меня бедами. Признаться, я вообще не надеялась выжить без помощи мужчины. Если бы не Нэйт, я, наверное, совершила бы какую-нибудь глупость. — Она судорожно вздохнула, вспомнив, как плакала по ночам в темноте, размышляя о самоубийстве. — В первый день, когда я стояла на крыльце миссис Алдер, Оулз-Бьютт показался мне самым крошечным, уродливым и отталкивающим городком на свете. Я думала, что люди здесь примитивны, грубы и не обладают даже зачатками культуры и образования. Все мои мысли были только о том, как выбраться из этой дыры.
 Генриетта молча улыбнулась.
 — Я ошибалась абсолютно во всем. — Сьюзен бросила теплый взгляд на своих соседей, прогуливавшихся по берегу. Теперь она знала о них почти все. — Эти добрые, честные люди зарабатывают на жизнь тяжелым трудом. Я горжусь тем, что могу называть их друзьями. Мне уже очевидны достоинства Оулз-Бьютта, и я понимаю, что у города есть будущее.
 — Вы не скучаете по более утонченному обществу?
 — Некоторое время мне его действительно не хватало. Но теперь я строю жизнь, которая приносит мне удовлетворение и ощущение полноты. — Иногда Сьюзен казалось, будто она пробудилась ото сна, в котором пребывала всю жизнь. Проснуться полностью было страшновато, но и удивительно интересно. — Я по-настоящему узнала своего сына, а это никогда не произошло бы, если бы мой муж остался жив и моя жизнь не изменилась.
 Сьюзен умолкла и поискала глазами Нэйта. Она не слишком волновалась, теряя его из виду. Жители Оулз-Бьютта приглядывали за всеми детьми без исключения.
 — Я чувствую, что приношу здесь пользу, — не без гордости добавила она. — От моих усилий меняется жизнь детей. Я своими руками прокладываю себе путь в этом мире. Раньше я спала допоздна, а проснувшись, размышляла, чем заполнить часы до вечерних развлечений. Теперь я встаю с петухами и не теряю попусту ни одной минуты за целый день. К десяти вечера я так выматываюсь, что засыпаю на ходу. Но это приятная усталость, ибо я понимаю, что сделала что-то нужное или узнала что-то новое.
 Тонкая морщинка прорезала ее лоб. Сьюзен удивляло, почему она до сих пор не получила свидетельство о смерти, необходимое для оформления дел, связанных с имуществом Боуи. Все запросы, направленные в Пэшн-Кроссинг, либо оставались без ответа, либо по телеграфу оттуда поступали уклончивые советы, которые только озадачивали ее.
 К ним подбежала Хетти Алдер, а за ней следовали две девчушки помладше с белыми передниками поверх воскресных платьиц. Умоляюще посмотрев на Сьюзен, Хетти схватила ее за руку.
 — Мама сказала, что нам можно покататься на озере, если вы пойдете с нами. Миссис Стоун, пожалуйста!
 Сьюзен улыбнулась Генриетте:
 — Только если миссис Уинтерс согласится грести со мной на пару. — Когда девочки заявили, что хотят плавать под парусами как мальчишки, Сьюзен покачала головой. — Я ничего не смыслю в парусах. По-моему, это довольно рискованно. — Непрекращающийся ветер Вайоминга надувал паруса лодок, и они неслись по воде с невероятной скоростью.
 Миссис Уинтерс уступила девочкам и пошла за ними к пристани. Женщины выбрали лодку поустойчивее, помогли девочкам сесть в нее и взялись за весла.
 Совместные, хотя не всегда удачные усилия дружно работать веслами развеселили всех, а девочки просто заливались смехом. Совсем недавно Сьюзен и представить себе не могла, что попытается грести. Тогда она наверняка попросила бы какого-нибудь мужчину составить им компанию и сесть на весла. Теперь Сьюзен приняла вызов, радуясь тому, что даже на празднике столкнулась с чем-то интересным и получила возможность испытать новые ощущения.
 Поравнявшись с гоночными бакенами, женщины вытащили из воды весла, отдались во власть подводных течений и раскрыли над головой зонтики. Они улыбались в ответ на приветствия, раздававшиеся из встречных лодок. Берег был слишком далеко, и Сьюзен уже не могла разглядеть Нэйта в толпе детворы, крутившейся возле помоста. Ей показалось, что Грэшем стоит возле шеренги повозок, но она не была уверена в этом. Это был самый удивительный и чудесный день для Сьюзен, лучшее Четвертое июля, и она знала, что никогда не забудет этот праздник.
 Запрокинув голову, Сьюзен перебирала в уме посланные ей удачи и улыбалась чистому, безоблачному небу. Счастье переполняло ее до краев. Нэйт рос здоровым и счастливым. Впервые в жизни Сьюзен почувствовала уверенность в себе и поняла, что чего-то стоит сама по себе. Окружающие относились к ней с симпатией и уважением. И Грэшем Харт любил ее. Будущее больше не страшило Сьюзен, напротив, казалось ей сияющим и восхитительным, как подарок в яркой упаковке, полный радостных сюрпризов.
 И тут в одно ужасное мгновение все изменилось.
 Все произошло так быстро, что потом Сьюзен не могла восстановить последовательность событий. Она помнила, как Генриетта внезапно схватила ее за плечо, как Хетти крикнула, что лодка заплыла за буйки — на территорию, отведенную для гонок.
 Выронив зонтик, Сьюзен с ужасом уставилась на две парусные лодки, стремительно надвигавшиеся на них с обеих сторон, слышала истошные крики и вопли. Было слишком поздно что-либо предпринимать. Яхта Эдди Мерсера врезалась им в бок почти в тот же момент, когда лодка Джимми Кэткарта ударила им в корму.
 Сьюзен очутилась в воде, и холодные волны сомкнулись над ее головой. Отчаянно сражаясь с тяжелыми юбками, она вынырнула на поверхность среди обломков лодок и схватила ртом воздух. Над водой Сьюзен увидела перепуганные лица, услышала неистовые крики о помощи. Ближе всех к ней находилась Хетти Алдер. Девочка запуталась в парусах одной из перевернувшихся лодок.
 Позднее миссис Алдер рассказала, как Сьюзен освободила Хетти от паруса и канатов и проплыла почти милю до берега, увлекая Хетти за собой. Сама Сьюзен не помнила, как скинула ботинки, юбки и, оставшись в одной нижней юбке, вернулась к перевернутым лодкам. Но тем не менее она проделала это и, оставаясь в воде, вцепилась в перевернутую лодку и удерживала над водой голову Элен Марш, пока не подоспела помощь.
 Отец Джимми Кэткарта втащил Элен в лодку, о появлении которой Сьюзен исступленно молилась, и спросил Сьюзен, может ли она доплыть до берега.
 Она почти не помнила этого последнего усилия. В памяти остался, лишь безотчетный страх, что ей не удастся доплыть до берега. Измученная Сьюзен дрожала от слабости. Холод пробирал ее до костей, руки застыли и налились свинцом. Нижняя юбка, обвившись вокруг ног, тянула ее вниз.
 Когда ноги коснулись дна, она, увязая в тине, задыхаясь и дрожа, побрела к берегу.
 — Сьюзен!
 Откинув мокрые волосы и хватая ртом воздух, она подняла голову и увидела Грэшема. Он бежал по воде прямо в штанах и ботинках, простирая к ней руки. Заметив, что он в отчаянии и слезы застилают его глаза, Сьюзен замерла.
 Растерянная, она уставилась на него. Слезы? Грэшем? Сердце болезненно сжалось от дурного предчувствия. Всем своим существом она вдруг ощутила пугающую неподвижность людей, безмолвно наблюдавших, как она выбирается из озера. Увидела поникшую миссис Алдер, которая прикрыла руками глаза, увидела слезы, струившиеся по бледному лицу промокшей и дрожащей Генриетты.
 И наконец взгляд ее обратился туда, где под тополем лежали три накрытых скатертью тела. Одно из них было таким маленьким!
 Ледяной холод сковал ее.
 — Сьюзен! — Грэшем приблизился к ней. Он хотел прижать Сьюзен к себе, но она, охваченная смертельным ужасом, оттолкнула его и устремилась к берегу, хотя ноги ее увязали в тине.
 — Нэйт! — закричала Сьюзен, не помня себя от страха. — Нэйт! Где ты? Нэйт!
 Это крошечное тельце не может принадлежать Нэйту. Ее Нэйту. Нет!
 Он играет в шарики возле помоста. Нэйт спит, устроившись где-нибудь в тени. Или играет в прятки с дочкой Уилсонов.
 Грэшем схватил ее за плечи и повернул лицом к себе. Слезы катились по его щекам, но он, казалось, не замечал их.
 — Нет! — покачнувшись, простонала Сьюзен и шарахнулась от него. — О Боже, нет! Нет!
 — Он был в лодке Эдди, Сьюзен. — Грэшем смотрел на нее сквозь слезы. — У него на голове глубокая рана… должно быть, от удара при столкновении. Эдди пытался… его и Джейн Олсен не сразу нашли.
 — Нет! — Страдание разрывало ей душу. Сьюзен впилась ногтями в руки Грэшема. Откинув назад голову, она открыла рот, но ни звука не вырвалось из ее груди. — Нет! Нет! Не-е-ет!
 Она остановилась и упала ему на грудь. Руки Грэшема сомкнулись вокруг нее. Запах нагретой солнцем крахмальной рубашки и мужского пота ударил ей в нос. Теплый запах лета и луга, сидра и жареных цыплят.
 Когда Сьюзен открыла глаза, миссис Алдер и Генриетта стояли в воде рядом с ней. Она слышала их голоса, чувствовала их руки на своих плечах, но не видела ничего.
 Перед ее мысленным взором проплывали картины: Нэйт с книгой в руке, пылко упрашивающий мать почитать ему перед сном. Нэйт, разрумянившийся во сне. Нэйт, деловито втыкающий семена во взрыхленную почву. Нэйт, играющий со спаниелем Хетти Алдер. Она видела, как он сидит с удочкой, изучает азбуку, старается не шуметь, чтобы не мешать ей вести урок. Она видела, как он играет на солнце, бегает по пятам за старшими ребятишками, считает недели до своего дня рождения.
 Щенок. Нэйт никогда не увидит своего щенка.
 — О Боже! Боже! Боже мой!
 Сильные руки Грэшема подхватили ее и вынесли на берег. Небо и ветви кружились перед глазами Сьюзен, и ей казалось, что она теряет сознание. Сьюзен мечтала лишиться чувств, молила Бога избавить ее от этого ужаса, но кошмар продолжался. Едва Грэшем поставил ее на ноги, она бросилась к телам, лежавшим под тополем. Грэшем схватил ее за руку, и обезумевшая Сьюзен судорожно дернулась.
 — Это не Нэйт, — пролепетала она помертвевшими губами. Ей не хватало воздуха, она задыхалась. — Пойдемте, я покажу вам. Это не мой Нэйт!
 — Дайте ей подойти к нему, — тихо сказала Грэшему миссис Алдер. — Она должна убедиться сама.
 Задыхаясь, Сьюзен устремилась к маленькому тельцу под тополем. Упав на колени, сотрясаясь от дрожи, она шептала молитвы и не желала принять очевидное. Дрожащими пальцами Сьюзен дотянулась до скатерти и откинула ее.
 Она не верила, что ее сын мертв, до той минуты, пока не увидела его маленькое неподвижное личико. Страшная правда как кинжал вонзилась ей в сердце, и Сьюзен закричала от мучительной боли. Ослепленная слезами, она убрала мокрые волосы с глубокой раны на лбу мальчика и коснулась дрожащими пальцами его рта. Сьюзен сжала его ладошки в своих и терла их так яростно, будто надеялась, что ее любовь и воля вдохнут жизнь в тело сына. Слыша, как кто-то рыдает, она снова и снова повторяла «нет».
 Почувствовав руку Грэшема на своем плече, Сьюзен склонилась над Нэйтом, взяла его на руки и прижала к своей груди.
 — Мне нужно домой, — сказала она, не задумываясь о смысле своих слов. Грэшем помог Сьюзен встать и хотел взять у нее Нэйта, но она, издав глухой стон, крепче прижала к себе тело сына.
 Потрясенные люди расступились перед ними, когда Грэ-шем повел ее к повозке. Чьи-то руки касались ее, но Сьюзен ничего не ощущала. Приглушенные голоса выражали сочувствие, но она ничего не слышала. Сьюзен умирала, охваченная нестерпимой болью.
 Дорога от озера до Оулз-Бьютта казалась бесконечной. Притулившись к Грэшему, Сьюзен баюкала сына, вполголоса что-то напевала и вытирала с его личика свои слезы.
 Когда они подъехали к коттеджу, она отчаянно прижала сына к груди и, запрокинув голову, закричала и завыла, изливая небу свою скорбь.
 В течение первых ужасных дней горе отгораживало Сьюзен от внешнего мира. Непостижимым образом она проживала час за часом, окаменев душой, но делая все, что от нее требовалось.
 Если на востоке все подчинялось строгим правилам этикета, на Западе преобладали доброта и участие. Женщины Оулз-Бьютта не оставили Сьюзен наедине с ее горем. Они с утра появлялись у нее на пороге, приносили с собой еду в прикрытых сверху блюдах и оставались со Сьюзен, чтобы разделить ее горе.
 Дамы из Общества взаимопомощи сшили ей незамысловатую траурную одежду. Кто-то принес носовые платки, отделанные черной каймой. Ученики Сьюзен сочинили стихи, посвященные Нэйту, и преподнесли ей буклет, перевязанный голубой ленточкой. Члены добровольной пожарной бригады собрали деньги и приобрели золотые медальоны для родителей утонувших детей. Миссис Алдер вложила в медальон Сьюзен прядь волос Нэйта и повесила его ей на грудь.
 Все предприятия города закрылись, и жители Оулз-Бьютта отправились на кладбище. Длинная процессия людей и повозок тянулась по пыльной дороге. Когда служба закончилась, пестрое одеяло из цветов покрыло свежие могилы.
 И все это время Грэшем ни на минуту не покидал Сьюзен.
 Он держал ее за руку, когда женщины обмывали тело Нэйта. Грэшем занимался гробом и памятником. Он неизменно заботился о том, чтобы на плите Сьюзен всегда кипел кофейник, а лошади навещавших ее женщин были напоены и накормлены. Грэшем заставлял Сьюзен есть и выводил на прогулку. Он упаковал книги, игрушки и одежду Нэйта и отнес коробку в погреб, чтобы все это не попадалось до времени на глаза Сьюзен.
 По вечерам они сидели на крыльце, касаясь друг друга плечами, и Грэшем слушал рассказы Сьюзен о Нэйте, об их путешествии на Запад, об обедах в столовой миссис Алдер. Она вспоминала улыбки, жесты, словечки, присущие только Нэйту и никому другому.
 Горестно вздохнув, Сьюзен уронила голову на руки.
 — Почему я заставила его ждать дня рождения? Почему не подарила щенка сразу же, как только он попросил? — Она терзала себя мыслями о щенке, отчаянно желая повернуть время вспять.
 Подняв голову и увидев, что глаза Грэшема тоже увлажнились, она уткнулась ему в грудь.
 — О Грэшем! За всю жизнь он попросил у меня только щенка! И я заставила его ждать. А теперь у Нэйта никогда уже не будет щенка!
 Грэшем обнял Сьюзен и прижался щекой к ее волосам.
 — На небесах наверняка есть щенки, — отозвался он. — Какие же это небеса, если там нет щенков для маленьких мальчиков, которые будут любить их и играть с ними? — Руки Грэшема крепче сжали ее. — Я тоже любил его, Сьюзен.
 Обнимая друг друга, они тихо плакали.
 Ночью, на пятый день после похорон, Грэшем поднялся со ступеньки, на которой они просидели весь вечер, и протянул руку Сьюзен.
 — Уже около полуночи. — Он вгляделся в ее лицо при свете звезд. — Вы очень утомлены.
 — Должно быть, вы тоже устали. — Грэшем спал в кресле у окна на случай, если вдруг понадобится ей. Подняв руку, Сьюзен коснулась кругов у него под глазами. Слишком измученная, она не задумывалась о том, куда делись его очки. — Поезжайте домой. Выспитесь в собственной постели и хорошенько отдохните.
 Сьюзен вдруг пришло в голову, что если Грэшем и дальше будет оставаться с ней, это даст повод для сплетен. До вчерашнего дня миссис Алдер тоже ночевала у нее, но нынешним вечером они были одни. Оба подумали об этом почти одновременно.
 — Полагаю, мне надо вернуться в город, — с явной неохотой проговорил Грэшем, пытливо глядя в ее бледное лицо. — С вами все будет в порядке?
 Вопрос удивил Сьюзен. Никогда уже с ней не будет все в порядке, никогда уже она не почувствует радости жизни. Нэйт был смыслом ее существования, ради него она жила и боролась. Теперь в душе Сьюзен осталась бездонная пустота. Нелепая смерть Нэйта унесла с собой все, чем она дорожила.
 — Да, — солгала Сьюзен, сморгнув слезы.
 Приподняв ее подбородок, Грэшем заглянул в глаза Сьюзен.
 — Вы действительно хотите, чтобы я ушел, Сьюзен? — прошептал он.
 Ее обдало теплом, лучившимся из его темных глаз. В течение этих мучительных дней только поддержка и участие Грэ-шема помогали Сьюзен справляться с ужасом и холодом, поселившимися в ее сердце. Она не знала, сможет ли жить, если Грэшем покинет ее.
 Сьюзен судорожно вцепилась в его рукав.
 — О, Грэшем, обнимите меня, изгоните из моей души холод, боль и невыносимую пустоту! Верните мне Нэйта! Я хочу, чтобы все было как прежде и я снова смотрела, как вы вместе удите рыбу. Объясните мне, почему это случилось! Почему, Грэшем? Почему это был именно Нэйт? Почему? — Слезы ослепили ее.
 Он стремительно привлек ее к себе, прижал к груди, подхватил на руки и понес в коттедж за перегородку, отделявшую постель. Медленно и нежно Грэшем опустил Сьюзен на одеяло, лег рядом и откинул локоны с мокрых щек.
 — На это нет ответа, дорогая моя Сьюзен. Думаю, вы это понимаете. Мы только терзаем себя, задаваясь подобными вопросами. — Притянув ее к себе, он целовал ее виски и слизывал соленые слезы в уголках глаз. — Нам остается только смириться с Божьей волей и жить дальше.
 Сьюзен прижалась к Грэшему, черпая в нем силу, обретая покой в его тепле, знакомом запахе и нежных поцелуях.
 — Мне так холодно. — Летняя ночь была теплой, за день коттедж прогрелся, но ее сотрясал озноб. Она не могла согреться с той минуты, как воды озера сомкнулись над ее головой.
 Грэшем натянул на них еще одно одеяло, обвил Сьюзен руками и нежно прижал к своей груди. Его губы скользили по ее волосам, лбу, векам, касались рта.
 Сьюзен не знала, в какой именно момент их объятия и прикосновения перестали быть жестами взаимного утешения в общем горе и превратились в ласки любовников, изучающих и познающих друг друга.
 Секунду назад она лежала в руках Грэшема, тихо плача, а теперь отвечала с нарастающим жаром на его поцелуи, которые выражали теперь любовь и страсть мужчины к желанной женщине.
 К изумлению Сьюзен, ее тело медленно возвращалось к жизни. Вначале, впервые за несколько дней, согрелась кожа. Затем, когда Грэшем, расстегнув глухой воротник платья, поцеловал ее шею, вернулись ощущения. Впервые за последние дни она вздохнула полной грудью и снова почувствовала биение сердца. Какая-то неведомая сила, вступив в схватку с болью, отодвинула ее куда-то, где можно было совладать с ней и сосредоточиться на том, что происходило между ними.
 — Да, — прошептала она, когда рука Грэшема легла на ее грудь. — Не останавливайся. — Сьюзен прижалась к нему бедрами, инстинктивно стремясь к жизнеутверждающей силе. Обвив шею Грэшема, она прильнула к нему губами и вернула поцелуй. Ею двигали отчаяние и внезапная, всепоглощающая страсть. Она нуждалась в Грэшеме, желала вырваться из мрака, где умирали чувства. Если суждено выжить, ее душа и тело должны обрести полноту существования. Необходимо убедиться, что жизнь чего-то стоит.
 Грэшем отстранился, рассматривая в сумраке ее лицо.
 — Сьюзен, ты уверена? — хрипло проговорил он. — Я не хотел бы воспользоваться…
 Заглушив поцелуем слова Грэшема, она снова притянула его к себе. Когда их губы разомкнулись, они некоторое время молча взирали друг на друга. Потом начали лихорадочно раздеваться, нетерпеливо желая ощутить тепло обнаженного тела, устранить все преграды на пути к этому.
 — Помоги мне, — прошептала Сьюзен, села на постели и повернулась к нему спиной, подставив шнуровку.
 Дрожащими пальцами он очертил изгиб ее плеча.
 — Как ты прекрасна! — Вытащив шпильки из пучка, Грэшем приподнял тяжелые шелковистые волосы и поцеловал ее в затылок. Дрожь удовольствия охватила Сьюзен, и она молча заклинала его поторопиться.
 Осознав, что они нагие, оба внезапно ощутили робость. Когда Сьюзен осмелилась бросить взгляд на Грэшема, у нее перехватило дыхание. Его тело оказалось более мощным, чем она предполагала. Жаркий румянец залил ее щеки и шею, когда Сьюзен перевела взгляд на треугольник темных волос, сбегавших по плоскому животу к очевидному свидетельству его желания.
 — Ты… очень мне нравишься, — чуть слышно проговорила она, изумленная собственной дерзостью. Сьюзен чувствовала, что ему необходимо ее одобрение. Румянец на щеках вспыхнул пуще прежнего.
 — Ты самая прелестная женщина из всех, кого я встречал! — Склонившись над Сьюзен, Грэшем смотрел на нее с любовью и благоговением. — Такая маленькая и так безупречно сложена, так красива! Кажется, я мог бы ладонями обхватить твою талию. Я боюсь причинить тебе боль.
 — Не бойся. — Сьюзен притянула его к себе и ахнула от удовольствия, когда тело Грэшема накрыло ее, а губы двинулись вниз по шее к груди.
 Как и предполагала Сьюзен, Грэшем оказался нежным и утонченным любовником, а его прикосновения — ласковыми и умелыми. Но неожиданно для себя она ответила на страсть Грэшема и забыла в его объятиях обо всем. Ее охватила лихорадка возбуждения и желания. Сьюзен никак не ожидала, что они будут заниматься любовью до рассвета. Наконец их страсть нашла выход, и они теперь лежали задыхаясь, покрытые испариной.
 Сьюзен инстинктивно потянулась к Грэшему в поисках успокоения и надежды, но вдруг осознала, что она страстная и свободная женщина, способная дарить наслаждение и получать его. В объятиях Грэшема Сьюзен обрела утешение и восторг, тепло, радость и ослепительное чувство освобождения, заполнившее мрачную пустоту в ее душе. Она снова обрела жизнь.
 Они сжимали друг друга в объятиях, испытывая тихое счастье, обостренное постигшим их горем, и наблюдали, как за окном постепенно светает и бледно-голубые краски раннего утра сменяются розовыми бликами восхода, — Я люблю тебя, Сьюзен.
 — Я знаю. — Она улыбнулась, прильнув к его груди. — Я тоже люблю тебя.
 Грэшем нежно притянул ее к себе и опустил ее голову на подушку. Коснувшись щеки Сьюзен, он посмотрел ей в глаза:
 — Выйдешь за меня замуж? Я хочу этого больше всего на свете.
 Слезы навернулись на глаза Сьюзен. Она ждала этого момента, мечтала о нем, стремилась к нему всей душой.
 Глядя в глаза Грэшема, Сьюзен поражалась, что когда-то нашла его внешность заурядной. Грэшем Харт был самым красивым мужчиной из всех, кого она встречала. Ни у кого она не видела таких теплых и умных глаз, свидетельствующих о сильном характере и исключительной порядочности. Ее восхищали его нос, подбородок, властный очерк рта.
 — Нет, Грэшем, — тихо ответила Сьюзен. — Я не выйду за тебя замуж.
 Откинув резким движением одеяло, он сел и хмуро посмотрел на нее.
 — Не понимаю. Наверное, слишком рано после?..
 — Нэйт тоже любил тебя, — мягко возразила она. — Дело не в этом.
 — Тогда в чем?
 Протянув руку, Сьюзен заставила Грэшема лечь рядом с ней, утерла слезы и заглянула в его глаза. Она вдруг вспомнила о телеграмме, полученной из Пэшн-Кроссинга в ответ на свой запрос. Там сообщалось, что свидетельства о смерти капитана Боуи Стоуна не имеется. Формулировка была настолько странной, что на какое-то мгновение Сьюзен предположила, что Боуи жив.
 Но это было невозможно. То, что она отказала Грэшему Харту, не имело никакого отношения к страху перед двоемужием, хотя ее и точил червь сомнения… Однако в этот момент Сьюзен не думала ни о Боуи, ни о ком другом, только о своем дорогом Грэшеме.
 — Конечно, я немного освоилась с домашним хозяйством, но по-прежнему не слишком хорошо готовлю… и мало что умею.
 — Ради Бога, Сьюзен! Да мне все равно, если ты спалишь мне рубашку или под кроватью появится пыль. — Грэшем удивленно посмотрел на нее. — Если дело только в этом…
 — Тебе не нравятся прожженные рубашки и пыль под кроватью. — Нежным движением она приложила пальцы к губам Грэшема, заставляя его выслушать себя. — Со временем, конечно, я приобрету опыт, но мне никогда не научиться вбить гвоздь и тем более построить дом.
 — Мы найдем компромисс. Наш брак будет удачным.
 — Но основная причина в том, что ты мне очень нужен.
 — Сьюзен, но ведь я хочу, чтобы ты нуждалась во мне! — с недоумением воскликнул он.
 — Без тебя я не пережила бы эти ужасные дни. — Сьюзен прикрыла глаза. — Но я имею в виду совсем другую потребность.
 Он утомленно взмахнул рукой.
 — Я люблю тебя, и ты любишь меня, но не можешь выйти за меня замуж, потому что нуждаешься во мне?
 Она коснулась любимого лица.
 — Всю свою жизнь я полагала, что женщина ничто без мужчины. Он должен оберегать ее, заботиться о ней и руководить ею. Больше я так не считаю. Оставшись без поддержки мужчины, я узнала, что гораздо сильнее, чем мне представлялось. Конечно, это не просто, но, оказывается, можно жить, полагаясь только на себя. Я научилась доверять собственным суждениям и принимать решения. И не хочу лишиться того, что досталось такой ценой. — Сьюзен обвила руками его шею. — В душе я все та же робкая женщина, которая ждет, что явится мужчина и выручит ее. Я выйду за вас замуж, Грэшем Харт, лишь после того, как удостоверюсь, что мною движет свободная воля, а не принуждают к этрму трудные обстоятельства. Сейчас я слишком потрясена и не уверена в себе. Я опасаюсь снова стать слабым созданием, каким была раньше. Думаю, ни тебе, ни мне это не нужно. Я больше не хочу ни за кого цепляться, ни от кого зависеть. Да и зачем тебе такая жена? Дай мне время убедиться, что я действительно изменилась.
 Размышляя над словами Сьюзен, Грэшем погладил ее по щеке.
 — Могу я надеяться, что когда-нибудь ты выйдешь за меня?
 Она улыбнулась и поцеловала его.
 — Если ты не передумаешь.
 Прижимаясь друг к другу, они наблюдали за восходом солнца. Начинался еще один день без Нэйта. Боль от потери сына навсегда останется в сердце Сьюзен, но в это утро она поверила, что наступит день, когда боль утихнет и уравновесится счастьем. Это произойдет не скоро, но Сьюзен надеялась, что когда-нибудь такое случится.
 — Ну и сколько же нужно времени, чтобы ты перестала нуждаться во мне? — нежно прошептал Грэшем, касаясь губами ее волос. — Несколько недель? Год? Или десять лет?
 Сьюзен живо представила себе, как изгибается его рот, выражая лукавство и замешательство.
 — Думаю, я не пропущу этот момент, когда он наступит. Ну а сейчас, милый мой Грэшем, я нуждаюсь в тебе всем сердцем.
 Слезы сверкнули в ее глазах. Пора вставать, одеваться и начинать новый день.
 Господи милостивый, если бы только она подарила сыну щенка!




 Глава 17


  Округ Галливер, Канзас 
 На рассвете во двор к Рози вкатил фургон Лема Сорренсона, доверху нагруженный ветками и обломками досок. К восьми часам утра над дорогой от фермы Рози до города поднимался столб пыли, и полдюжины мальчишек едва успевали управляться с фургонами и поить животных.
 На крепкой лошадке прибыл отец Паулсон, доставивший копченый окорок и мешок молодой кукурузы. На кухне у Лодиши распоряжалась миссис Паулсон, под руководством которой собравшиеся на ферме женщины приготовили полуденную трапезу и ужин. Вдова Джеймс и престарелая миссис Бартлет отправились в соседние округа за недостающими мешками. Эвелин Бакнер и ее сестра Эдди старались занять дюжину ребятишек, чтобы те не мешали родителям сооружать баррикаду. Скотчи Моррис и Эйси Джеймс возглавили бригады по добыче гравия выше по течению ручья. Приветственными криками было встречено появление Клива Рассела. Он доставил вклад Гарольда в общее дело: три барреля виски и сидра. Вслед за ним прибыл мэр Билл с целым фургоном тачек.
 К наступлению ночи, на третий день после столкновения Рози с гуртовщиками, вдоль внешней границы ее полей протянулась баррикада длиной в три акра. Сооруженная в спешке, она не блистала красотой, и никто не знал, насколько эффективной будет эта преграда. Как бы там ни было, баррикада была готова — неровная стена из серо-коричневых мешков для корма скота, ярких мешков, сшитых из старой одежды, завалов из веток, досок и всяческого хлама.
 Помощник шерифа Карл Сэндс остановился рядом с Рози, которая провожала взглядом фургоны, покидавшие ее двор. Повсюду в сумерках слышались оживленные возгласы и реплики, выражавшие азарт и надежду на победу в завтрашнем поединке. Сэндс водрузил шляпу на голову, поправил портупею и злобно оскалился.
 — Думаешь, эта жалкая баррикада остановит семь сотен быков на перегоне? Завтра стадо размажет ее как кусок масла. Можешь мне поверить. Тогда ты и тот сукин сын, что на тебе женился, уже не будете ходить в героях!
 — Мы не герои. Мы всего лишь пытаемся защитить то, что нам принадлежит.
 — Да? А я слышал другое. Кое-кто поговаривает, что Стоун пытается спасти город, каждую паршивую ферму отсюда до города. Похоже, не все способны отличить настоящего героя от труса, у которого руки в крови. — Сплюнув табачную жвачку в дюйме от ботинок Рози, Сэндс с вызывающим видом направился к своей лошади.
 Рози нахмурилась, глядя, как он садится в седло. Сэндс явно что-то задумал, и, уж конечно, против Боуи. Не будь Рози так занята, она заметила бы, что шериф Гейн старается держать Сэндса подальше от ее мужа. Шериф тоже догадывался о замыслах своего помощника.
 После позднего ужина Рози и Боуи вышли из дома и двинулись вдоль пересекавшей прерию неровной линии баррикады.
 — Я заметила одного из гуртовщиков около полудня. Он сидел на лошади на вершине холма. Ты видел его? — Бросив взгляд в сторону пологого возвышения, Боуи кивнул. — Может, он разглядел, чем мы тут заняты, и они передумают гнать здесь стадо.
 Боуи обнял Рози и прижался подбородком к ее макушке.
 — Эта баррикада не остановит и кошек.
 — Карл Сэндс так и сказал. — Она прижалась лбом к груди Боуи и ощутила его твердость и силу.
 — На сей раз я согласен с Сэндсом. Но это все же лучше, чем ничего. Когда все будет позади, мы сможем сказать, что по крайней мере пытались предотвратить беду. Но, Рози, — он приподнял ее лицо к лунному свету, — ты должна быть готова. Баррикада не остановит их.
 — Я знаю. — Высвободившись из его рук, она отломила колосок, провела колючими усиками по щеке, затем вышелушила зернышко и колупнула его ногтем. Зрелое зерно поддалось, и на его поверхности образовалась щербинка. — На будущий год, — прошептала Рози. Зернышко на ее ладони заколебалось и исчезло за набежавшими слезами.
 Сколько лет придется ей стоять на этом месте, глядя на погибший урожай, и обещать себе, что на будущий год все будет иначе? Что ж, на будущий год она своего не упустит. Всегда на будущий год. Будущий год — вечный опиум для дураков. Кроны тополей тихо склонялись над могилой Фрэнка Блевинза, шелест их листьев разносился над полями, словно призрачный смех.
 — Может, на будущий год ты будешь выращивать апельсины и лимоны в Калифорнии. — Боуи подровнял один из мешков баррикады. — А может, на севере, где попрохладнее.
 Рози вытерла рукавом слезы и покачала головой.
 — Я поклялась на могиле Блевинза, что не уеду с этой фермы, пока не соберу прибыльный урожай и не ткну его туда вонючим носом. Даже если на это уйдет вся моя жизнь, Боуи, я сдержу свою клятву. У меня нет выбора. Уехать отсюда просто так — значит признать, что он не сделал со мной ничего особенного.
 — Но это не так, Рози.
 — Если мы лишимся завтра урожая — хотя, может, этого и не случится… — Она помолчала, принимая дозу единственного лекарства, которым располагала. — Всегда остается будущий год. На будущий год я одолею его. Победа будет за мной.
 Боуи смотрел, как Рози, поникнув, медленно бредет к дому в лунном свете. Прежде чем войти через кухонную дверь, она остановилась возле могилы Блевинза и подровняла ряд выбеленных известкой камней. Боуи был слишком далеко и не слышал, что Рози говорит Блевинзу. Но он уловил слова «на будущий год».
 На будущий год она будет одна.
 На рассвете на ферму Рози прибыли все, кто владел оружием и имел право им пользоваться. Двойной ряд фургонов и повозок выстроился за амбаром на изрядном расстоянии от дома, красноречиво свидетельствуя о том, что собравшиеся уверены в благополучном исходе назревавших событий. Детей отправили в холл под присмотр сестер Бакнер. Те, трепеща, ожидали, что стадо лонгхорнов вот-вот пронесется прямо по Мейн-стрит.
 Шериф Гейн, мэр Билл, отец Паулсон и Боуи держали совет и решили разместить мужчин на дальнем конце баррикады, а женщин в более безопасном месте, ближе к дому. Поскольку женщин было больше, кое-кто из них мог оказаться в опасной близости к месту прорыва. Шерифу Гейну было поручено в случае необходимости заблаговременно поджечь кучу хвороста и таким образом дать знать, что нужно все бросать и нестись во весь опор к ближайшему укрытию.
 Когда согласовали стратегию, шериф Гейн взобрался на фургон и обратился к присутствующим:
 — Как только я увижу стадо на вершине холма, — он указал на предполагаемое место появления быков, — и пойму, что они не намерены сворачивать, тогда бегите во весь дух к дому или амбару. Течение в ручье здесь слабое, и это не слишком их задержит. У вас будет немного времени, чтобы найти укрытие. Если придется совсем худо, прячьте свои задницы за баррикадой. Нам здесь не нужны герои. Ты меня хорошо слышишь, Мейбл Симпсон? Это тебе не со стариной Биллом препираться. Бегом к дому, поняла?
 Смешки, хоть и нервные, несколько ослабили напряжение.
 — Я посылал вчера верхового разведать, что к чему. Не знаю, когда эти лонгхорны появятся здесь, но с тропы они свернули и движутся к нам. Думаю, они уже на подходе — хоть я и не эксперт по коровам, — так что мы увидим зверюг к полудню.
 Мэр Билл влез на фургон.
 — Перед тем как вы займете свои места на баррикаде, я хочу пожелать всем нам удачи, и благослови нас Бог. Даже если ничего не получится, сегодня мы заявим о себе. Открыто заявим всем техасским ковбоям, чтобы они придерживались тропы, если не хотят неприятностей на свою голову. И самое главное — никто не должен пострадать. — Он сурово посмотрел на свою жену Мейбл.
 Боуи поискал в толпе Рози. Ее мрачное лицо было сосредоточенно, сжатые кулаки лежали на револьверах, пристегнутых к поясу. Они обменялись долгим взглядом. Отец Паулсон произносил тем временем молитву. Потом Боуи вскинул на плечо «винчестер» и последовал за Джоном Хоукинзом к отведенному им месту в цепочке.
 Все устроились как могли и приготовились ждать, испытывая нарастающее беспокойство. Солнце поднималось, и волны жара опаляли прерию. Каждый в душе проклинал заросший травой гребень, заслонявший обзор. Чтобы ослабить напряжение, которое действовало всем на нервы, шериф отправил Сэндса на вершину холма, велев ему вести оттуда наблюдение.
 Проводив взглядом своего помощника, который пересек ручей и начал подниматься по склону, шериф подошел к Боуи.
 — Позволь дать тебе совет, парень. На твоем месте я бы держался подальше от Сэндса. Он слишком много о себе воображает и только и ищет, на ком бы сорвать злобу. Ты меня понял?
 — Сэндс — ваша проблема, не моя.
 — Это твоя проблема, Стоун. И весь город об этом знает. Я хочу одного: не сегодня. Выберите другое время для своих разборок.
 Поглядев, как шериф идет вдоль линии баррикады, дает советы и делает предостережения, Боуи повернулся, открыл флягу и протянул ее Джону Хоукинзу.
 — Это напоминает мне кампанию в Дакоте. Нет ничего хуже ожидания. — Он взял флягу из рук Джона Хоукинза и поднес к губам.
 Солнце поднималось все выше, и жара усиливалась. Где-то в шеренге завязался спор. Одну из женщин с солнечным ударом унесли в дом. Кое-кто играл в карты, чтобы скоротать время, другие вполголоса беседовали, собравшись в небольшие группы.
 — Знаешь, что меня удивляет, Джон Хоукинз? Как это тебе удалось перестать быть индейцем. Как вообще можно перестать быть самим собой и жить дальше?
 Джон Хоукинз опустился на землю и, прислонившись спиной к мешкам с гравием, вытянул перед собой ноги.
 — Ответьте мне на один вопрос, Боуи Стоун. Зачем бабочке вспоминать дни, когда она была гусеницей?
 Глядя поверх полей пшеницы на уходившую в бесконечность прерию, Боуи подставил лицо горячему ветру.
 В его памяти прозвучал сигнал горна, призывающий седлать коней. Он почти слышал шорох колес и упряжи, скрип седел и звон шпор — привычные звуки, сопровождавшие выступление полка. Сотни полевых лагерей и десятки кровавых сражений предстали перед его мысленным взором. Даже долгие зимние месяцы, проведенные в скуке уединенных фортов, казались заманчивыми, когда он взирал на них сквозь глянец утраты. Армия была понятным ему миром, миром мужчин, лошадей и долга.
 — Одна жизнь кончается, другая начинается, — сказал Джон Хоукинз.
 — Для меня существует только одна жизнь, которую я хотел бы прожить.
 — Но та жизнь отвергла вас. Она кончилась. Вы свободны и можете начать новую.
 — Мой отец возглавляет комитет по внутренним делам. Мой брат был майором Четвертого кавалерийского полка. Я окончил Военную академию в Вест-Пойнте. Стоуны служили своей стране с момента ее основания. Вот кем я был, и вот кем я стал.
 — Когда-то я знал человека, который видел следы там, где другие видели только камни и траву. Когда он проходил мимо, люди говорили: «Вот идет Серый Дым, великий охотник». Вставая, он говорил: «Я Серый Дым, охотник». Каждый день он отправлялся на охоту и приносил в деревню мясо. Женщины восхваляли его в своих песнях. На свете не было охотника, равного ему. Но наступил день, когда белое одеяло заслонило ему глаза. Серый Дым больше не мог видеть, не мог охотиться. Он сидел в своем вигваме и грезил о прошлом. Он отказывался от своей доли еды, потому что больше не приносил женщинам мясо.
 — Продолжай, — попросил Боуи, нахмурившись.
 — Это конец. Серый Дым умер. От голода.
 Боуи перевел взгляд на Сэндса, который, сидя на гребне холма, пил из фляги и поигрывал револьвером.
 — Неужели вы видите в себе только офицера кавалерии, капитан Боуи Стоун? Если так, думаю, лучше бы вас повесили.
 — В этом городе найдутся люди, которые согласятся с вами.
 — Помощник шерифа Карл Сэндс убьет вас когда-нибудь, но, кажется, смерть вам не страшна. Когда Роуз Мэри разделила с вами постель, я надеялся, что пламя жизни вспыхнет в вас ярче. Но вы подобны Серому Дыму. Пламя вашей жизни едва теплится.
 Боуи рассмеялся:
 — Вы видите перед собой призрак, Джон Хоукинз, когда смотрите на меня. Человека, который жив, хотя должен быть мертв.
 — Роуз Мэри спасла вам жизнь. Теперь только вы можете решить, жить или умирать.
 — Как жить? — Боуи дернул головой в сторону полей. — Чтобы быть фермером, необходимо иметь характер и уметь мечтать. Только это позволит пережить пыльные бури, нашествие насекомых, засуху и изнурительный труд. Нужно любить эту забытую Богом землю и быть в состоянии прокормить семью до следующего урожая. Мое призвание — армия, а не земля. Без армии у меня нет будущего.
 — Человек стремится к жизни или к смерти. Он ест из одного котла со всеми или умирает от голода. Вы умрете, Боуи Стоун, если не решите жить.
 Их ноги ощутили вибрацию, вначале слабую, затем усиливающуюся, пока содрогание земли не стало явственным. Карл Сэндс, сидевший на гребне, вскочил на ноги и закричал, предупреждая о приближении стада. За его спиной вздымалось облако пыли и затягивало небо на юге.
 Сэндс припустил с холма как преследуемый койотом заяц. Он покрыл полмили до ручья в рекордное время и даже не остановился, чтобы снять ботинки, входя в мелкую воду.
 — Господи Иисусе! — орал он, размахивая руками. — Там целый океан этих лонгхорнов, до самого горизонта! Нужно чудо, чтобы их остановить! Убирайтесь к дьяволу оттуда! Прочь!
 Те, кто находился в шеренге, напряженно вслушивались в зловещий топот копыт и мычание, которые перерастали в оглушительный рев и повергали всех в ужас. Земля содрогалась под ногами лонгхорнов, гигантское облако пыли, как чудовищный серый гриб, разрасталось над гребнем.
 — Я чувствую их запах, — прозвенел встревоженный женский голос, и удрученное молчание снова повисло над баррикадой.
 Сэндс перемахнул через мешки с гравием и, крутанувшись на месте, с воплями обрушился на защитников баррикады.
 — Вы что, совсем рехнулись? Через три минуты семьсот быков промчатся через гребень, а еще через несколько минут от вас останется мокрое место! — Люди в шеренге растерянно переглядывались. Мейбл Симпсон вдруг согнулась, и ее вырвало. С усилием выпрямившись, она со слабой улыбкой озиралась по сторонам.
 — Если вам так хочется сидеть здесь и ждать смерти, отлично. Валяйте! — орал Сэндс. — Но у меня еще осталась капля здравого смысла. — И он бросился через поля к дому.
 Рози материализовалась рядом с Боуи, сжимая по револьверу в каждой руке. Смертельно бледная, она смотрела на вздымающееся над горизонтом облако пыли.
 — Он прав. Это безумие.
 — Убирайся отсюда! — закричал Боуи. Он сомневался, что Рози слышит его в нарастающем грохоте. — Возвращайся к женщинам! — Боуи попытался подтолкнуть ее к безопасному месту, откуда можно было быстро добежать до дома.
 — Я останусь с тобой. — Рози опустилась на колено за баррикадой и пристроила револьвер над мешком с гравием. — Никогда в жизни я так не злилась и не боялась! Похоже, дело не обойдется без нескольких дохлых телков!
 Земля содрогалась, мычание, рев и топот копыт слились в оглушительный грохот. Взволнованные взгляды устремились на гребень, и никто не заметил, как шериф Гейн, смахнув пот со лба, поджег кучу хвороста.
 Лонгхорны перевалили через гребень и хлынули вниз клинообразной бурой лавиной, неподвластной никому, кроме Бога. Пыль клубилась вокруг них словно дьявольский ореол, солнце отражалось в зловеще изогнутых рогах, тысячи копыт стремительно несущихся животных производили невообразимый шум. Казалось, разверзлись врата ада и выпустили на волю неистовых четвероногих демонов.
 Парализованные страхом люди скорчились за баррикадой, не смея шевельнуться или вздохнуть. Широко раскрытыми глазами они в ужасе взирали на неодолимую волну разрушения, которая с ревом накатывала на них.
 — Господи Боже! Сохрани и помилуй!
 Боуи быстро обернулся. Сзади стояла Лодиша с круглыми, как заслонки в печи, глазами. Вцепившись одной рукой в его рубашку, в другой она сжимала длинную ручку чугунной кастрюли. Выругавшись, он бросил взгляд на Рози, но ее внимание было приковано к вершине холма. Отчаяние стерло все краски на ее лице. Только Джон Хоукинз отвел глаза от надвигающегося бедствия и встретился с ним взглядом.
 Времени на размышления не оставалось. Поздно было строить планы и принимать решения. Боуи понял, что должен действовать. Сделать наконец то, что оправдает его затянувшееся существование и придаст смысл жизни, которая должна была закончиться еще несколько месяцев назад.
 Боуи перескочил через баррикаду, побежал к ручью и пересек его, стреляя на ходу из «винчестера» в лонгхорнов. Сраженный выстрелом, упал один бык, затем другой. Поток слегка раздался в стороны и несколько изменил направление, но продолжал нестись вперед, затаптывая упавших животных.
 — Боуи! — закричала Рози. — Ты, чертов дурак! — Она вскочила на ноги за баррикадой, охваченная лихорадочной дрожью. Он бежал прямо в самый ад, к вершине холма, придерживаясь его западной стороны. Не переставая стрелять и создавая преграду из убитых животных, Боуи пытался повернуть стадо на восток. Рози мгновенно догадалась, что он затеял, и поняла: одному человеку не под силу уложить столько лонгхорнов, чтобы добиться ощутимого результата. Она знала, что у него нет шансов уцелеть.
 Боуи осознанно шел на верную гибель.
 Выкрикивая проклятия, Рози перелетела через баррикаду и ринулась за ним через пыль, жару и грохот. Ее ботинки скользили по содрогающейся земле, но она палила из револьверов по лонгхорнам. Рядом с ней раздались выстрелы, и Рози краешком глаза заметила бежавшего следом Джона Хоукинза. А затем, помоги им Господи, в густой пыли и грохоте она различила Лодишу, барабанившую поварешкой по кастрюле и вопившую что было мочи.
 Всеобщий паралич был преодолен. Следующим через баррикаду перевалил шериф Гейн, за ним последовали Мейбл Симпсон и миссис Хоудж. Изрыгая проклятия, поднялись и другие мужчины. Беспорядочно стреляя, с криками и бранью, ошалевшая толпа из ста сорока восьми перепуганных фермеров высыпала на баррикаду, устремилась в самое сердце стада и начала разить выстрелами обезумевших животных. Все фермеры мысленно прощались с жизнью.
 Глаза Рози слезились от пыли, в горле першило. В ноздри ударял горький запах пороха и разогретых шкур животных. От мощных ударов копыт земля качалась под ногами. На секунду пыль рассеялась, и прямо перед собой Рози увидела Боуи. Упираясь ногой в громадную тушу, он решетил пулями надвигавшуюся на них бурую стену. Она видела, как отец Паулсон рывком поднял на ноги упавшую Лодишу и они вместе побежали к лонгхорнам. Миссис Хоудж, на секунду помедлив возле Рози, перезарядила ружье и с резвостью юной девушки помчалась вперед, стреляя в бурый поток.
 Револьверы скользили в потных ладонях Рози, их дула раскалились. Пыль была настолько плотной, что скрывала от глаз все, только запах крови и шкур животных висел в воздухе.
 Рози не знала, что худшее позади, пока не услышала взрыв радостных восклицаний из-за густой завесы пыли. Протерев глаза, она напряженно вгляделась в клубящийся хаос и поняла, что лонгхорны мчатся мимо, а не на нее. Стадо повернуло на восток.
 Увидев, что Боуи, с болтающимся на боку «винчестером», направляется к ней через медленно оседающую пыль, Рози вскрикнула и кинулась в его объятия. Она даже не заметила, что лонгхорны проносятся в двадцати ярдах от них по гребню холма. Рози вскинула руки к покрытому слоем пыли лицу Боуи, желая удостовериться, что он не пострадал. Затем, резко отстранившись, изо всех сил двинула его кулаком в челюсть и одновременно подставила ему подножку так, что он повалился назад. Когда он растянулся на изрытой копытами земле, Рози грозно нависла над ним.
 — Только посмей когда-нибудь еще выкинуть такой дурацкий номер! — заорала она, заливаясь потоками слез. Протянув руку, Рози помогла ему подняться и кинулась с рыданиями ему на грудь. — О Боже, я была уверена, что ты погибнешь!
 Темные от грязи руки обхватили ее и швырнули на вытоптанную землю. Не успела Рози встать на четвереньки, как Боуи перекинул ее через колено. Его рука несколько раз тяжело опустилась на ее ягодицы, а потом он притянул ее к себе так крепко, что Рози едва могла дышать.
 — Что за дьявол вселился в тебя? — сердито спросил Боуи, зарывшись лицом в ее разметавшиеся волосы. — Неужели не могла придумать ничего лучше, чем ринуться в самую гущу стада? — Он нашел ее губы и запечатлел на них яростный, обжигающий поцелуй. — Господи, Рози! Когда я увидел, что ты увязалась за мной, то решил, что мы оба погибнем! — Боуи ткнул большим пальцем в сторону проносившихся сзади лонгхорнов. — Я хотел бы для тебя лучшей участи, маленькая дуреха!
 Рози смотрела в слезящиеся от пыли глаза Боуи, легко касалась пальцами его волос, гладила широкие плечи. Сжав ладонями лицо Боуи, она горячо благодарила Бога за то, что они остались целы и невредимы. Нерешительная улыбка тронула ее губы.
 — Мы с тобой еще та парочка, точно? Ума ни на цент.
 Они уставились друг на друга и разразились безудержным хохотом. Пока не закололо в боку и слезы не выступили на глазах, они катались по истерзанной земле, уже не обращая внимания на то, что неподалеку мчатся животные.
 — Вот они где! — кричала Лодиша, показавшись из облака пыли. — А мы тут с ума сходим от страха, что эти зверюги вас затоптали! — Она свирепо сверлила их глазами. — Чтоб ноги вашей не было возле этих телков! Не над чем вам смеяться!
 Когда Рози перешла через ручей, выбравшись наконец из завесы пыли, и жадно втянула воздух, она поняла, что Лодиша была права.
 Лонгхорны повернули на восток, в обход других ферм, между владениями Рози и Пэшн-Кроссингом, но их путь пролег через ее три боковых акра. Они преодолели изгородь так же легко, как молоко проникает в горло младенца. В течение двадцати минут Рози наблюдала, как стадо проносится по ее полям. Превратив драгоценные акры Рози в грязное месиво, усеянное соломой и редкими островками жесткой стерни, последние животные скрылись в прерии.
 Шериф Гейн прошлепал через ручей и остановился рядом с Рози. Ручейки пота стекали по его покрытому слоем пыли лицу, оставляя грязные бороздки.
 — Клив Рассел считает, что ты потеряла около двух с половиной, может, трех акров. Так что у тебя осталось еще четыре, то есть на четыре больше, чем я ожидал.
 Рози молча смотрела на свои три акра черной земли. Она не могла говорить.
 Боуи устало опустился на баррикаду и положил «винчестер» на плечо. Сузив глаза, он качнул полями шляпы в сторону трех вытоптанных акров:
 — Что вы намерены предпринять в связи с этим?
 — Мы с отрядом добровольцев двинем сейчас к гуртовщикам. Думаю, им понадобится не меньше часа, чтобы собрать и успокоить стадо. Тогда я арестую их, продержу пару недель в кутузке, и затем мы предъявим им такой штраф, что вытрясем из этих парней все дерьмо. Им теперь два года не видать прибыли как своих ушей. Когда слухи распространятся — а уж мы позаботимся об этом, — ни одному гуртовщику в Техасе больше не придет в голову перегонять скот через Пэшн-Кроссинг!
 Глаза Боуи блеснули на темном от пыли лице. Он встал, широко расставил ноги и скрестил руки на груди.
 — Все это, конечно, впечатляет, но каким образом арест этих подонков поможет миссис Стоун? По-моему, у многих фермеров есть все основания испытывать к ней некоторую признательность, тем более что их поля не пострадали в отличие от ее полей.
 Шериф хмыкнул, колыхнув животом.
 — Не удивлюсь, если город единодушно проголосует за то, чтобы передать часть штрафа миссис Стоун в качестве компенсации за причиненное беспокойство.
 — Похоже, это самое меньшее, что они могут сделать, — согласился Боуи.
 Рози перевела унылый взгляд на группки людей, которые, размахивая руками, оживленно обменивались впечатлениями. Даже торжества в честь Четвертого июля не вызвали столько волнений и ликования. Джон Хоукинз шествовал с важным видом, гордый и прямой, как древко знамени. Лодиша, молотя ложкой по кастрюле, возглавляла импровизированный парад, направлявшийся к дому.
 — Никто не ранен?
 — Там, в доме, есть народ с царапинами и синяками и один со сломанной рукой. Миз Левенсон прострелила себе ногу, и какой-то дурень отстрелил ухо у Клема Зука. Но ничего серьезного. — Шериф Гейн посторонился, когда Боуи помог Минни Паулсон взобраться на баррикаду и занять место рядом с мужем.
 — Воистину — это великий день. Слава тебе, Боже! — возгласил отец Паулсон. Глядя на туши лонгхорнов, валявшиеся по склону холма вплоть до трех боковых акров Рози, он воздел к небу руки. — Благодарим тебя за то, что даровал нам заслуженную победу над корыстью и беззаконием. Благодарю тебя, Господи, что никто серьезно не пострадал. И благодарю тебя, Боже, за ниспосланную нам провизию для прекрасного барбеюо.
 Шериф кивнул:
 — Аминь! Да будет так!
 Скотчи Моррис радостно завопил, указывая на Боуи и Рози:
 — Вот они!
 Все головы повернулись, и волна людей хлынула к ним, приветствуя и выкрикивая их имена. Десятки рук подхватили их, опустили на крепкие плечи и с триумфом понесли к дому, где под надзором Лодиши уже свежевали первую тушу и сооружали вертел, чтобы зажарить ее целиком.
 Из фургонов доставали блюда с провизией, початки вареной кукурузы, картошку и фасоль. Дамы, которые совсем недавно с яростными воплями в неистовстве носились по холму, стреляя из револьверов, теперь умылись в бочке с дождевой водой и занялись приготовлением пиршества, достойного такого события.
 Сыновья Сорренсона отбыли в город за детьми и сестрами Бакнер. Эйси Джеймс заявил, что охотно заплатит скрипачу, если таковой найдется. Около дюжины мужчин отправились с шерифом, чтобы схватить гуртовщиков. Другая дюжина, выбив пробку из бочонка с сидром, расположилась в тени тополей. Все заново переживали недавние события. Совместными усилиями они закладывали основу легенды об этом историческом дне и человеке по имени Боуи Стоун, который не моргнув глазом двинулся навстречу мчащемуся стаду с таким видом, будто прогуливается летним вечерком под ручку со своей достойной супругой. А та между тем палила из револьверов направо и налево.
 Рози и Боуи оставили попытки помочь с приготовлениями к торжеству. Только они делали пару шагов, как кто-то кидался пожимать им руки и благодарить за этот великий день, названный теперь Днем лонгхорнов. Обнявшись, они стояли на переднем крыльце. Им даже пришлось примириться с тем, что они герои, поскольку никто и слышать не хотел их возражений. Жители Пэшн-Кроссинга по достоинству оценили мужество и смекалку Рози и Боуи. К тому же округ уже давно не мог похвастаться собственными героями.
 Позже, когда блюда с барбекю были поданы и начались тосты, Рози произнесла хвалебную речь в честь миссис Хоудж, которой удалось поднять на ноги весь город. Боуи воздал должное шерифу Гейну и мэру Биллу за организацию строительства баррикады. Но все понимали, кто подлинные герои дня. Если бы Рози и Боуи не приняли на себя удар, новая тропа перегона пролегла бы через Пэшн-Кроссинг, лишив урожая многих фермеров, а также владельцев магазинов и прочих заведений, зависевших от их благосостояния.
 Когда закончились ожесточенные дебаты о том, как перевезти туши лонгхорнов и распределить их между жителями города, молодежь под звуки скрипки пустилась в пляс под высоким куполом звездного неба, а те, кто постарше, прибрав остатки еды и вымыв посуду, устроились поболтать.
 — Миссис Стоун, не уделите ли мне минуту?
 Смеясь, Рози выскочила из круга танцующих, чтобы перевести дух. Она не пропустила ни одного танца. Ее улыбка померкла, когда она увидела Эвелин Бакнер.
 — Я… я должна извиниться перед вами, миссис Стоун. — Эвелин не поднимала глаз и нервно сжимала руки. Ее пунцовые щеки были того же оттенка, что и трико Рози, хотя то, наполненное гравием, теперь украшало баррикаду. — В ту ночь на танцах… я от ревности наговорила много такого, что не делает мне чести. Мне жаль, если я задела ваши чувства. Надеюсь, вы все поняли правильно и не обратили внимания. Я просто злилась, что вы красивее меня. Надеюсь, вы простите меня.
 — Я вовсе не красивее вас, — мягко заверила ее Рози. Если бы не злой язык Эвелин, она, возможно, не оказалась бы с Боуи той ночью в амбаре. Рози не таила обиду на девушку. — Уверена, вы скоро выйдете замуж.
 Эвелин просияла:
 — Вы думаете?
 Они одновременно обернулись, услышав, что возле полоски тополей вспыхнула ссора. Звуки скрипки оборвались, и все собравшиеся устремили взгляды к костру, разведенному под деревьями.
 — Кто назвал меня трусом? — Крик явно принадлежал помощнику шерифа Карлу Сэндсу.
 Подвыпивший и возбужденный бурными событиями дня, Клем Зук, с повязкой на отстреленном ухе, заорал в ответ:
 — Последний раз я видел твою трусливую задницу, когда ты несся как ошпаренный к дому, подальше от опасности! Здесь есть женщины, которые не побоялись подняться на гребень и уложить нескольких телок. А где же обретался наш сопливый помощничек? Расслаблялся в тенечке, пока настоящие мужчины вместе с женами и вдовами делали всю работу!
 Сэндс набросился на него с кулаками.
 Боуи и мэр Билл появились как раз вовремя и растащили мужчин, пока дело не дошло до серьезных увечий. Когда Сэндс увидел, кто прекратил драку, он рванулся из удерживавших его рук и плюнул в Боуи, чтобы излить накопившуюся злобу.
 — Если вам нужен трус, вот он! Стоун сбежал во время сражения с индейцами и пристрелил безоружного! Надо было повесить его, и дело с концом!
 Отец Паулсон выступил вперед.
 — Сын мой, ты ведь читал статью в старом номере «Роки-Маунтин ньюс», которую Клив Рассел распространил по городу на прошлой неделе. Теперь мы знаем всю правду о Стоун-Тоусе. Стоун не совершил ничего такого, чего не сделал бы на его месте любой честный человек. Ты что же, поднял бы руку на женщин и детей, пусть даже индейских?
 — Может, те статьи про ущелье Стоун-Тоус и не врут, хотя лично я здорово в этом сомневаюсь. Но никто не станет отрицать, что Стоун подло застрелил безоружного человека! Или вы утверждаете, что судья Риверс приговорил невиновного к повешению за убийство?
 — Не думаю, что в суде прозвучала вся правда. — Отец Паулсон перевел взгляд на Боуи, стоявшего по другую сторону костра, и несколько секунд задумчиво взирал на него. — Боюсь, судья Риверс поверил лживым показаниям свидетелей. Произошла ошибка. Этот город видел капитана Стоуна в истинном свете и может поручиться, что он настоящий герой.
 Сэндс разорвал кольцо сжимавших его рук. Его плечи дрожали от ярости и напряжения, в глазах сверкала ненависть.
 — Думаешь, тебе удалось одурачить весь город, герой? Ну тогда ты плохо меня знаешь. Мы с тобой еще сведем счеты.
 — Выбор времени за тобой, Сэндс. — Глаза Боуи мрачно сверкнули.
 — Чем сейчас не время?
 Шериф Гейн, только что водворивший в тюрьму гуртовщиков, протолкался вперед.
 — Угомонись, Карл. Пора ехать домой и хорошенько отоспаться. На этот раз ты занял безнадежную позицию. — Вскинув голову, он оглядел настороженные лица. — Здесь не найдется никого, кто не хотел тогда рвануть к дому. Если бы Рози Стоун и ее индеец не поддержали Стоуна, вы все как один прямиком последовали бы за Карлом.
 — Клем про то и говорит, — презрительно ухмыльнулся Лем. — Женщина не побоялась выйти из-за мешков, а Сэндс унес ноги.
 Чтобы помешать Карлу Сэндсу вцепиться Лему в горло, шериф сбил своего помощника с ног сокрушительным ударом в челюсть. Прежде чем тот повалился на землю, он подхватил его, перебросил через плечо и понес к фургонам.
 — Сдается мне, друзья, что вечеринка окончена. Это был длинный день. Самое время запрягать фургоны и отправляться по домам.
 После того как последний фургон выехал со двора, Рози, Боуи, Лодиша и Джон Хоукинз переглянулись и, словно сговорившись, двинулись в сторону баррикады посмотреть на вытоптанные акры.
 В серебристо-белом сиянии луны произведенное опустошение являло собой еще более печальную картину. Густые тени подчеркивали вмятины и рытвины между комьями земли, оставленными бесчисленными копытами. Истерзанную землю прерии устилала соломенная труха. Со временем прерия снова покроется травой, но пшенице Рози никогда уже не подняться.
 Уткнувшись в грудь Боуи, она разразилась горькими слезами.
 — На будущий год.
 Хотя пшеница, уцелевшая на полях Рози, не могла принести прибыль, полученной от продажи выручки хватило бы на то, чтобы кое-как покрыть зимние расходы. Но душа ушла из уборки урожая, сулившей ранее радостное волнение. Осталось лишь холодное удовлетворение от свершившейся мести.
 Даже когда Клем Зук одолжил им единственную в округе жатку Маккормика, Рози не слишком обрадовалась. То, что должно было стать счастливейшим моментом за все последние годы, обернулось продолжением изнурительного труда, ничем не отличавшегося от того, что было прежде. Перевязывая снопы, она часто поглядывала на надгробие Фрэнка Блевинза, тускло блестевшее в лучах жаркого солнца. Ненависть и беспомощность бурлили в ее душе.
 В те минуты, когда Рози не думала о Блевинзе и не терзалась из-за потери урожая, она беспокоилась за Боуи.
 В памятный День лонгхорнов Рози почувствовала себя ближе к Боуи, чем когда-либо. Вместе они предстали перед лицом смерти и ощутили ее яростное дыхание. Вместе одержали победу вопреки ужасным обстоятельствам.
 Но совсем разные мотивы заставили их ринуться за баррикаду — навстречу кошмару обезумевшего стада.
 Рози вступила в смертельную схватку потому, что пошла бы за Боуи даже в ад кромешный. Она любила его так беззаветно, что предпочла бы умереть с ним рядом, чем жить без него.
 Боуи встал на пути стада, надеясь избавиться от бессмысленной жизни, лишенной будущего. Бросая вызов смерти, он думал, что она примет его. Когда Боуи появился из завесы пыли, Рози прочитала разочарование на его лице. Судьба обманула Боуи.
 — Я люблю тебя, — прошептала Рози, устремив взор вдаль, через поля.
 Он стоял, высокий и стройный, сильный и могучий, как земля под его башмаками. Он был великолепен — дарованное ей чудо, ее муж.
 Благодаря Боуи Рози пробудилась от пьяного забвения. Благодаря ему она больше не шарахалась от зеркал, не пренебрегала своей женственностью, не страшилась комнаты с призрачными воспоминаниями. Благодаря Боуи Рози уже не была объектом презрения и насмешек. Постепенно она завоевала уважение горожан и начала уважать себя. Благодаря ему ее сердце открылось и Рози обрела дар доверия, познала любовь мужчины и поняла, что близость прекрасна и дарит радость. Благодаря Боуи Рози преобразилась и стала настоящей женщиной. Она приняла свой новый облик, и он нравился ей.
 Однако Рози озадачивало и ранило в самое сердце то, что Боуи относился к ней совсем не так, как она к нему.
 Рози слышала, как он назвал себя ходячим призраком, и, в сущности, так оно и было. В нем угасло самое важное — искра, без которой не было жизни. Когда ему казалось, что на него никто не смотрит, взгляд Боуи становился пустым, а плечи опускались под гнетом безнадежности и безразличия.
 Если Рози спрашивала, что с ним такое, Боуи уклонялся от ответа. Иногда говорил, что у него нет будущего. Его слова больно ранили ее. Рози казалось, что будущее Боуи здесь, рядом с ней. Почему его не удовлетворяет то, чего Рози более чем достаточно?
 Джон Хоукинз остановился рядом с Рози и проследил за ее унылым взглядом.
 — Полюбит ли он меня когда-нибудь, Джон Хоукинз? — тихо спросила Рози.
 — Благородный поступок разрушил жизнь этого человека и уничтожил все, что было ему дорого. Чтобы жить дальше, Роуз Мэри, он должен простить самого себя. Он должен поверить, что заслужил жизнь и счастье.
 Слезы навернулись у нее на глаза, и она сжала кулаки, охваченная отчаянием и смятением.
 — Нет человека, который больше заслужил право жить и быть счастливым.
 В последний вечер жатвы, когда измученные домочадцы Рози заканчивали ужин, она все еще тревожилась и страдала. Поглощенная своими мыслями, Рози не слышала, как во двор въехали лошади. Через минуту Карл Сэндс и двое его приятелей подняли стрельбу из револьверов и заорали, чтобы Боуи вышел.
 — Мы повесим тебя, Стоун! Теперь не смоешься! Сегодня ночью ты подохнешь, герой!




 Глава 18


 Рози выронила вилку.
 — Они уберутся, если не обращать на них внимания. — Посмотрев во двор, она увидела всадника, мелькнувшего за кухонным окном. Прогремели выстрелы, и пули застучали по крыше. Все вскочили. Только Лодиша, тихо вскрикнув, склонилась и уткнулась лицом в колени.
 Боуи отложил салфетку и переглянулся с Джоном Хоукинзом:
 — Это давно назревало.
 Рози заметила, что его голос прозвучал равнодушно. Не понимая, почему Боуи и Джон Хоукинз обменялись странными взглядами, она заподозрила, что дело не только в Карле Сэндсе. Когда Боуи поднялся, Рози схватила его за руку.
 — Не ходи туда!
 — Им нужен я. — Выпрямившись, он твердо посмотрел на Джона Хоукинза. — Рози не имеет к этому отношения.
 Джон Хоукинз кивнул.
 — Будь я проклята, если это так. Все, что касается тебя, касается и меня! — Вскочив, она последовала за ним к передней двери.
 — Рози, я знаю, что говорю. Не в этот раз. Оставайся здесь.
 Поскольку его взгляд недвусмысленно пресек всякую возможность спора, Рози, недовольно нахмурившись, остановилась у двери. Она выглянула во двор и увидела, как Боуи вышел в круг света, падавший на крыльцо, и поднял руки, показывая Сэндсу, что не вооружен.
 Один из спутников Сэндса разжег возле тополей костер, тогда как сам помощник шерифа на пару с другим приятелем носились по двору, стреляя в воздух или по крыше дома и выкрикивая пьяные угрозы. Когда Боуи появился на крыльце, Сэндс поднял лошадь на дыбы и направил к дому, поливая ступеньки градом пуль.
 — Не боишься пуль, да, Струн? И правильно. Смерть от пули — слишком легкий конец для такого героя. Я буду убивать тебя медленно, чтобы растянуть удовольствие.
 — Пошел вон с моей земли! — заорала Рози. Несмотря на запрет Боуи, она готова была кинуться к мужу и встать рядом с ним, но Джон Хоукинз мертвой хваткой вцепился в нее.
 — Ты пьян, Сэндс. Возвращайся в город. Мы разберемся со всем в другой раз.
 Скорость, с которой петля вылетела из темноты, ошеломила Боуи. Он не видел веревки, пока она не обвилась вокруг его головы и не захлестнулась на шее.
 Зарычав от восторга, Сэндс развернул лошадь, сдернул Боуи со ступенек И потащил за собой к костру, разгоравшемуся под тополями. Все произошло в течение нескольких секунд.
 — Боже мой! Где мои револьверы? — Рози рванулась в дом, но руки Джона Хоукинза, скользнув вниз, сомкнулись вокруг ее запястий как железные наручники.
 — Это не твоя драка, Роуз Мэри, — спокойно проговорил он.
 — Они собираются повесить его! — крикнула она, брыкаясь и лягая его ногами. Паника охватила Рози. Если Сэндс и его дружки убьют Боуи, ей тоже не жить. — Отпусти меня, черт бы тебя побрал! Мы должны помочь ему!
 — Нет.
 Рыдая, ослабев от страха, Рози на мгновение затихла и бросила отчаянный взгляд в сторону тополей. Сэндс слез с лошади и попытался перебросить свободный конец веревки через одну из толстых верхних ветвей. Со второй попытки веревка скользнула между ветвями и повисла недалеко от костра. Сэндс поймал ее и рванул на себя, заставив Боуи подняться на ноги.
 — Боуи! О Боже! Джон Хоукинз, умоляю тебя! Отпусти меня, ну пожалуйста, отпусти! Ты не понимаешь, что они делают! Пожалуйста, если у тебя есть хоть капля жалости ко мне, отпусти меня! Я помогу ему!
 — Капитан Боуи Стоун должен решить все сам. — Джон Хоукинз еще крепче сжал ее руки.
 Боуи равнодушно наблюдал, как Сэндс проверяет прочность веревки, натягивает ее, слушал его пьяные выкрики и злобную брань, заливистый хохот его подручных.
 — Ничего себе герой! Вы только гляньте, парни, стоит как последний трус и ждет, когда задохнется в удавке! — Ощерившись, Сэндс плюнул в Боуи. — Давно бы надо с ним разделаться!
 Сквозь вьющийся дымок костра Боуи посмотрел вверх, туда, где веревка скрывалась среди ветвей. Он не испытывал ничего, кроме смутного любопытства. В конечном счете веревка на шее предназначена ему судьбой. Боуи долго не желал слышать неумолимое тиканье часов, которые отсчитывали минуты, отделявшие его от завершения когда-то прерванного, но неизбежного события.
 Скоро, очень скоро ему не придется больше смотреть в беспросветное будущее и страдать от сознания, что он запятнал честное имя Стоунов, опозорив семью. Навсегда отзвучит обвиняющий голос отца, и чувство вины перед Сьюзен и Нэй-том перестанет терзать его душу.
 Больше не будет Рози.
 Боуи не успел попрощаться с ней.
 Повернув голову, он увидел Рози в круге света на крыльце. Рыдая и крича, она билась в руках Джона Хоукинза.
 Рози Малви никогда по-настоящему не принадлежала ему, никогда не была для него чем-то большим, чем временное утешение на крестном пути к этому мгновению. В любом случае Боуи пришлось бы покинуть ее. Петля Сэндса избавит его от боли расставания, а Рози от ужаса предательства.
 Она ворвалась в жизнь Боуи как летящая по небу комета, осветив мрак его души своей стойкостью и жизненной силой. Задолго до того, как он заслужил ее доверие и преданность, Рози горой вставала за него. Она верила ему, полагаясь только на слово Боуи и на то, что говорили ей его глаза. Ради Боуи она заглянула в лицо своим давним кошмарам, победила боль, преодолела страх перед переменами. Рози показала ему, как велика сила духа в стремлении к совершенству, и изменилась сама, не взывая к помощи Боуи и не требуя, чтобы он изменился в угоду ей.
 Рози приняла Боуи таким, каков он есть — опустошенного, со всеми его слабостями, — и подарила ему свою любовь.
 И что же? В ответ на ее любовь и доверие он позволит трем пьяным подонкам повесить его на глазах Рози только потому, что слишком поглощен жалостью к себе и не находит ничего, ради чего стоит жить.
 Глубокое отвращение к собственной слабости охватило Боуи.
 Разве он единственный, кто изгнан из армии? Другие нашли в себе силы построить новую жизнь, хотя не имели семей, которые любили их и нуждались в их заботе. Мужчины, лишившиеся зрения или конечностей, попали в куда более тяжелое положение, чем Боуи. Кто же он такой, если не может честно оценить последствия своих поступков? Если не способен выполнить свои обязательства? Если не умеет отыскать ничего ценного в каждом ниспосланном ему Богом дне? Неужели он и в самом деле готов отказаться от жизни, потому что она не оправдала его надежд? Неужели готов умереть на глазах у Рози Малви? Выходит, таково представление Боуи Стоуна об истинном мужестве?
 Мужество в том, чтобы отказаться от спиртного, единственного средства, облегчающего нестерпимую боль. В том, чтобы войти в камеру пыток и заставить себя увидеть обыкновенную комнату. С любовью подарить свое тело, не знавшее ничего, кроме насилия и надругательства. Истинное мужество в том, чтобы бросить вызов прерии и в поте лица выращивать урожай на этой иссушенной, суровой земле.
 Чтобы быть достойным такой женщины, как Рози Малви, нужно взять жизнь обеими руками и положить к ее ногам.
 Стыд и ярость пронзили Боуи. Он знал, что Рози любит его, но даже не попытался стать достойным ее любви. Или собственного уважения.
 — Свяжи ему руки за спиной, — приказал Сэндс одному из сообщников и ткнул пальцем в другого. — Подгони лошадь и посади Стоуна в седло.
 Смерть — лишь одна из разновидностей бегства. Все это время Боуи предавался мрачным размышлениям о смерти, уверенный в том, что повел бы себя иначе, если бы мог повернуть время вспять. Но едва ли это так. Он ни о чем не сожалел. Ни в одной из ситуаций Боуи не мог поступить по-другому, но не мог и простить себя.
 Он смотрел на крыльцо, где билась и рвалась рыдающая Рози.
 Пришло время доказать жене и себе самому, что он не уступает ей в мужестве. Пришло время предъявить права на свою жизнь.
 Когда Рози осознала, что Боуи не сопротивляется и не пытается спастись, а просто стоит, уставившись на веревку, она поникла в руках Джона Хоукинза и закрыла глаза. Рози была не в силах видеть, как он умрет. Лодиша всхлипывала рядом с ней, уткнувшись лицом в передник.
 — Это самоубийство!
 — Что ж, — улыбнулся Джон Хоукинз и стиснул ее плечи. — Капитан Боуи Стоун сделал свой выбор.
 — Что? — Рози вскинула голову, смахнула слезы и вгляделась в темноту сквозь стелющийся дым костра.
 Пока она оплакивала его, Боуи сорвал с шеи петлю и сломал челюсть одному из негодяев, который попытался связать ему руки. Под тополями завязалась ожесточенная схватка.
 — Отпусти меня, Джон Хоукинз! — закричала Рози, и сердце ее учащенно забилось. — Я должна ему помочь. Их же больше.
 — Сомневаюсь, что кэптину нужна наша помощь, голубка моя. — Лодиша приплясывала от возбуждения.
 Подняв с земли тяжелый сук, Боуи орудовал им как дубинкой. Рози увидела, что он с размаху опустил его на руку Сэндса, выбив из нее револьвер, который, описав дугу, шлепнулся в ручей. Уцелевший сообщник Сэндса навалился на Боуи сзади.
 Рози сгорала от желания кинуться к нему. Ей было невыносимо оставаться пассивным наблюдателем. Но в глубине души она понимала, что Джон Хоукинз прав. Это поединок Боуи, только он сам должен одержать в нем победу. Внезапно Рози пронзила уверенность, что Боуи Стоун выбрал жизнь. Если ему суждено выйти из-под тополей, он станет другим человеком, способным идти вперед и не оглядываться.
 — Он победит, — удовлетворенно пробормотал Джон Хоукинз.
 — Наша возьмет! — вопила Лодиша, восторженно размахивая руками. — Вот увидите!
 Для постороннего наблюдателя исход схватки не был бы так очевиден, как для тех, кто, стоя на крыльце, издавал победные возгласы. Даже на расстоянии они видели, что Боуи дерется как одержимый. Он сражался не только с Сэндсом и его дружками, но с военным трибуналом, обвинившим человека чести, с неправедным судом и с самим собой, проявившим непозволительную слабость. Боуи Стоун пробудился от долгого полусонного оцепенения, и это вызывало благоговейный тоепет и прилив воодушевления у сочувствующих ему людей. Схватка под тополями перешла в неистовую драку, сопровождавшуюся безжалостными ударами, гортанными звуками и бранью, в драку, где никто не придерживался правил и не ждал пощады.
 К тому времени как дело подошло к развязке, Рози, Джон Хоукинз и Лодиша сидели на ступеньках, прихлебывая кофе. Они выкрикивали советы и издавали возгласы одобрения, когда Боуи пускал кровь противникам.
 Когда все было кончено, на ногах оставался только Боуи. Покачиваясь, он побрел к крыльцу, но затем остановился, согнулся, уперся ладонями в колени и начал жадно глотать воздух. Из глубокой раны над бровью стекала на землю струйка крови, глаза заплыли и почернели, губы были разбиты, и, возможно, сломано ребро. На лбу вздулась огромная шишка, из ссадин и царапин сочилась кровь.
 — А теперь-то можно ему помочь? — Рози, выразительно посмотрев на Джона Хоукинза, вознамерилась бежать к тополям.
 — Если Боуи Стоуну нужна наша помощь, он знает, где нас найти.
 Отдышавшись, Боуи по очереди оттащил бесчувственные тела к лошадям, поднатужился и перебросил каждого через седло. Бранясь, он похлопал по крупу каждую лошадь и, когда они двинулись, потушил костер.
 Рози встала и посмотрела вслед лошадям, которые направились к городу. На тех, кто еще не спит в Пэшн-Кроссинге, наверняка произведет впечатление вид трех избитых до бесчувствия мужчин, да и те едва ли скоро забудут события этого вечера.
 Боуи, хромая и держась за поврежденное запястье, приблизился к крыльцу.
 — Боже ж ты мой! — Лодиша встревоженно оглядела его и, увидев рубаху, пропитанную кровью, поспешила в дом. — Сейчас принесу свою медицинскую коробку!
 Рози, сбежав с крыльца, обхватила руками шею Боуи и заглянула ему в глаза. Избитый, он очень напоминал того человека, которого она увидела впервые, только без бороды.
 — Я люблю тебя, — сказала Рози, и в глазах ее блеснули слезы.
 Она ждала ответа, надеясь, что отчасти благодаря ей Боуи предпочел жизнь.
 Боуи прижал ее к себе так крепко, что она слышала гулкие удары его сердца, и зарылся залитым кровью лицом в ее волосы.
 — Рози!
 Его шепот, едва различимый, вселил в нее безотчетный, но мучительный страх. Но Боуи, в котором она видела свой якорь спасения и надежды, обнимал ее.
 — Мне нужно мыло, вода и немного спирта Лодиши. — Он отстранился и посмотрел ей в глаза. — А потом я хочу лечь с тобой в постель. И проспать десять часов подряд. Если, конечно, ты не поручишь мне что-нибудь вскопать, посадить, прополоть или кого-нибудь пристрелить.
 Рози рассмеялась и, положив его руку себе на плечо, помогла ему подняться на крыльцо.
 Есть мужчины, которые просто не могут произнести некоторые слова. Ей надо довериться тому, что чувствует ее сердце.
 У Боуи появились несвойственные ему прежде решительность и целеустремленность, и это наполняло радостью сердце Рози. На такую перемену она не смела надеяться. Не ожидая ее указаний, он вернул жатку Клему Зуку, несмотря на разбитое лицо, съездил в город за деньгами — долей Рози от штрафа, взысканного с гуртовщиков. Обычно именно Рози улаживала подобные вопросы. Полагаться во всем на Боуи было несколько непривычно, но, безусловно, приятно.
 Однако вместе с тем в его поведении появилось и нечто другое, внушавшее Рози такую глубокую тревогу, что ночами она проводила бессонные часы после того, как Боуи засыпал рядом с ней.
 Физически они никогда еще не были ближе. Их ночи были длинными и страстными. Боуи занимался с Рози любовью с такой необыкновенной нежностью, что слезы выступали у нее на глазах и она не понимала, как ее тело может вмещать в себе столько любви и радости, не разлетевшись вдребезги. Проходя мимо Рози в доме или во дворе, он тут же заключал ее в объятия и прижимал к себе хоть на минуту.
 И все же с каждым днем Боуи отдалялся от нее, замыкаясь глубоко в себе. Рози не удавалось преодолеть эту преграду. Несколько раз она ловила на себе его взгляд, полный такой боли и нестерпимой тоски, что сердце у нее болезненно сжималось.
 Назревало что-то ужасное.
 Рози кляла себя за дурацкие мысли, не желала верить предчувствиям, но что-то явно было не так. Судя по всему, Лодиша и Джон Хоукинз разделяли ее опасения. Наблюдая за Боуи, они хмурились и обменивались беспокойными взглядами.
 Боуи взял на себя доставку пшеницы на станцию, и теперь Рози отправлялась с ним к брокеру.
 — Что-то ты очень тихий сегодня, — сказала Рози, устраиваясь на сиденье повозки поближе к нему. Ей нравилось видеть, как ее юбка прикрывает сапоги Боуи, и ощущать тепло его бедра. — О чем ты думаешь?
 — Пока ты будешь торговаться с брокерами на станции, я загляну на телеграф. — Боуи сидел ссутулившись и пряча глаза под низко надвинутой шляпой.
 Приподняв брови, Рози с недоумением уставилась на его профиль. За все месяцы ее знакомства с Боуи Стоуном он ни разу не отправлял и не получал каких бы то ни было сообщений.
 — Кому это ты собираешься послать телеграмму? — удивленно спросила она.
 Он повернулся к ней, и руки Рози тут же непроизвольно дернулись к горлу. Никогда еще она не видела такой глубокой печали. Его лицо осунулось, зубы были крепко сжаты. Даже глаза потускнели и казались скорее серыми, чем голубыми.
 — Поговорим об этом вечером.
 Ее охватила дрожь. Она пыталась понять, что выражает его взгляд. Сожаление? Отчаяние? Решимость?
 — В чем дело? Ты, случайно, не заболел? Я не хочу ждать до вечера. Если тебе есть что сказать, говори сейчас!
 Но Боуи упорно молчал, пока не остановил лошадей перед станцией. Подняв голову, он оглядел ряды повозок, груженных зерном. Возле платформы царила атмосфера суеты и деловой активности. Взяв Рози за руку, Боуи снял перчатку и начал изучать ладонь, поглаживая большим пальцем полоску мозолей.
 — Боуи? В чем дело? Я чувствую, что-то случилось.
 — Я должен кое-что сказать тебе и хочу, чтобы ты запомнила это.
 Во рту у Рози пересохло, и она с трудом сглотнула. Последние полчаса она сидела рядом с Боуи, изнемогая от волнения и лихорадочно размышляя о том, почему он в таком отчаянии. Что же такое собирается сказать ей Боуи?
 — Ты хотел сообщить мне что-то позже?
 — Нет, сейчас. — Он сжал ее руку своей большой ладонью. — Я никогда не встречал никого, похожего на тебя, Рози, и сомневаюсь, что когда-либо встречу. Я восхищаюсь тобой, как никогда и никем на свете. Ты сильная и смелая, щедрая и нежная. Ты умеешь любить людей и заботиться о них, как никто другой. — Боуи не поднимал глаз от ее руки.
 — Боуи, пожалуйста! Ты пугаешь меня.
 — Я никогда не забуду тебя, Рози. Где бы я ни был, что бы я ни делал, ты всегда будешь со мной. Ты часть меня, такая же неотъемлемая, как биение сердца. Никогда не сомневайся в этом, Рози. Я не думал, что это случится — не хотел этого, — но полюбил тебя. И прошу тебя, помни об этом, верь мне, потому что это правда.
 Рози смотрела на него широко открытыми глазами. Несколько долгих месяцев она мечтала услышать от него эти три слова. Она и вообразить не могла, что он скажет это при ярком свете дня, среди шумной толпы, в разгар торговых сделок.
 Но Рози не представляла себе, что, когда Боуи наконец произнесет долгожданные слова, ее душа похолодеет от мрачного предчувствия.
 — Нет, — прошептала она, уставившись на него. От внезапного озарения сердце замерло в ее груди. На секунду их взгляды встретились, и Боуи первым отвел глаза. Когда он, взяв ее за талию, опустил на землю, Рози вцепилась ему в плечи. — Ты уезжаешь!
 — Я не знаю, сколько времени проведу на телеграфе. Когда продашь зерно, возвращайся на ферму. Я приду пешком.
 Вокруг них раздавались вопли и брань мужчин, занятых погрузкой зерна в скрипучие товарные вагоны. Брокеры, взгромоздившись на платформу, выкрикивали цены. Вагоны дребезжали, слышалось ржание лошадей и крики людей.
 — Ты не имеешь права уехать! Мы не собрали прибыльный урожай! — Месть потеряла смысл. Так же как и пшеница. Слезы ярости и ужаса хлынули из глаз Рози. Она не думала о том, что устраивает сцену на людях. — Сколько мы пережили вместе, через что прошли! Ты заставил меня полюбить тебя, и сам любишь меня! Боуи, ты не можешь бросить меня! О Боже, я не понимаю этого!
 Прикрыв глаза, он снял ее руки со своих плеч и крепко прижал Рози к своей груди.
 — Я должен сказать тебе кое о чем. Когда ты все узнаешь, сама будешь рада избавиться от меня.
 — Нет!
 Боуи посмотрел ей в глаза с тем же выражением безысходной печали.
 — Мы все обсудим вечером. Только прошу тебя, Рози, помни, что я тебе сказал. Каждое мое слово — правда. — Он повернулся и направился к Мейн-стрит.
 В полном смятении, нетвердо держась на ногах, Рози сделала неуверенный шаг вперед, но тут же остановилась и попыталась вздохнуть. Впервые в жизни оказавшись на грани обморока, она тяжело осела, опираясь спиной о колесо повозки.
 Боуи не бросит ее. Ведь она его жена. Рози не позволит ему уехать. Но он уедет. Ее сердце сжалось от мучительной боли, черные точки заплясали перед глазами, все тело сотрясалось от дрожи.
 — Миссис Стоун? — Чья-то рука поддержала ее за локоть. — Может, вам лучше уйти с солнца?
 Повернувшись на голос Клема Зука, Рози рухнула без сознания к его ногам.
 Отправив телеграмму Александру Дюбейджу, Боуи пересек улицу и зашел в салун Гарольда, чтобы дождаться там ответа. Он пристроился рядом с заспиртованными персиками и коробками с сигарами, в том единственном месте, где не видел своего отражения в зеркале. Боуи не мог без отвращения смотреть на себя.
 — Привет, Стоун. — Скотчи Моррис с интересом разглядывал синяки и кровоподтеки, украшавшие лицо Боуи. Опухоль несколько спала, и царапины покрылись коркой, но под глазами все еще были синяки всех оттенков — от желтого до лилового. — Я слышал, будто помощник шерифа Сэндс отбыл в Денвер попытать счастья. Он не сказал, с каким поездом столкнулся, но, сдается, с тем же, что и ты. Ты похож на лепешку коровьего дерьма, парень.
 Боуи налил себе еще стаканчик и опрокинул его.
 — Ей понадобится помощь, Моррис. Она вполне может прийти сюда.
 Скотчи выпятил губы и придвинулся ближе. Но не успел он заговорить, как мальчик с телеграфа заглянул через вращающиеся двери и окликнул Боуи.
 — Иду, — отозвался тот и пристально посмотрел в глаза Скотчи Моррису. — Если она споткнется, надеюсь, кто-нибудь поддержит ее. Она прошла слишком длинный путь, чтобы все бросить.
 — О чем это, к дьяволу, ты толкуешь?
 — Позаботься об этом. И скажи другим. Помогите ей держаться подальше от спиртного.
 Надвинув на голову шляпу, Боуи пересек улицу и вошел в здание телеграфа. Прислонившись к стене, он прочитал ответ Александра Дюбейджа.
 Потрясенный, Боуи перечитал телеграмму, рухнул на скамью, откинул голову и прикрыл глаза.
 Его отец умер. Сьюзен и Нэйт живут в Вайоминге, в местечке, о котором Боуи никогда не слышал. Чужие люди заняли дом, где выросли он и его брат Натан. Завещание отца все еще официально не утверждено, имущество Боуи осталось неприкосновенным. Как будто ему есть сейчас до этого дело! Его отец умер.
 Все это время Боуи считал, что все трое в Вашингтоне, в привычном окружении. Иногда он задумывался, вспоминают ли они о нем. Боуи казалось, что они замерли в ожидании того момента, когда он вернется к ним и к своей жизни.
 В его памяти возник образ сенатора, строгого и здравомыслящего, высокого и гордого. Сьюзен, трепетной и всегда готовой услужить. Нэйта, который только учился ходить, когда Боуи видел его в последний раз.
 Боуи опустил голову на руки. Отец умер, Сьюзен и Нэйт живут на территории Вайоминг. Слишком многие вопросы не находили ответа.
 — Мне нужно отправить еще одну телеграмму тому же адресату, — сказал Боуи, когда наконец обрел способность двигаться и говорить.
 Как в трансе Рози проделала все необходимое, чтобы продать зерно. Она последовала за брокером к куче своих мешков, проследила за оценкой и взвешиванием, проверила расчетные листы, поразив его тем, что согласилась с первой предложенной ценой. Какое значение имеют деньги, когда рушится весь ее мир? И что вообще имеет теперь значение?
 Когда оформление бумаг закончилось и она получила на руки деньги, день уже клонился к вечеру. По-прежнему двигаясь как заведенная игрушка, Рози взобралась на повозку, направила Айвенго к Мейн-стрит и остановилась перед зданием телеграфа. Там она увидела Боуи. Он стоял, прислонившись к стене, рядом с окошком телеграфиста. Голова его поникла, лицо скрывалось за полями шляпы.
 Рози наблюдала за ним, пока клонившееся к горизонту солнце не ударило в стекло, отразившись в нем зеркальным блеском. Теперь ей уже не удавалось ничего разглядеть. Тогда она повернулась к салуну Гарольда и смотрела, как открываются и закрываются двери, бессознательно облизывая губы и сглатывая слюну.
 Нечто ужасное надвигалось на нее. Рози не представляла себе ничего хуже, чем расставание с Боуи, и холодные тиски, сжимавшие ее грудь, предвещали сокрушительный удар. Она была счастлива, что Боуи наконец признался ей в любви, но это не смягчало отчаяния, вызванного его уходом. Если Боуи покинет ее, все, что он сказал на станции, не более чем насмешка.
 Наконец он вышел из здания телеграфа. На его напряженном лице проступала сквозь загар смертельная бледность. Когда Рози окликнула его, он посмотрел на нее, словно не узнавая, затем забрался на сиденье рядом с ней, закрыл глаза и подставил лицо заходящему солнцу.
 — Ты не можешь уехать, — пробормотала она.
 Не дождавшись ответа, Рози потянула вожжи и выехала из города. Она старалась не думать о том, почему у ее мужа такой потухший взор.
 Из того, что выручила за зерно, Рози не заплатила по счетам, не порадовала себя шляпкой, которую давно присмотрела в витрине магазина миссис Хоудж. Не купила Джону Хоукинзу карманный нож, который ему так нравился, а Лодише шоколадные конфеты, о которых та мечтала с той минуты, как узнала, что мисс Крэндалл получила новую партию. Даже Боуи она не купила новые ботинки, которыми хотела его удивить.
 — Пожалуйста, Боуи, — прошептала Рози, когда молчание стало невыносимым, — поговори со мной.
 — Мой отец умер. — Он отвернулся и уставился на прерию, безвольно свесив руки между коленями. — Это все из-за трибунала и истории с повешением. Он не пережил скандала.
 — Ты в этом уверен? — Прости ее Господи, но Рози испытала облегчение. Теперь, когда отец Боуи мертв, у него не осталось обязательств в Вашингтоне и ему незачем уезжать. Она вздохнула.
 — Да. — Запрокинув голову, Боуи смотрел в необъятный простор предзакатного неба. — Я сам хотел рассказать сенатору об ущелье Стоун-Тоус. Он не понял и не простил бы, но я хотел рассказать ему, что произошло в тот день и почему я поступил так, а не иначе. Я хотел сказать ему, что газеты не напечатали ни слова правды о Лютере Рэдисоне, и объяснить, почему мне пришлось убить его. — Он помолчал, созерцая расстилавшуюся вокруг прерию. — Я не успел сказать отцу, что всегда восхищался им.
 — Мне очень жаль, что твой отец умер, — осторожно проговорила Рози. — Но это значит, что теперь тебе незачем уезжать.
 — Я все равно должен уехать, Рози. Я предупредил тебя об этом в первый же день и оставался до конца уборки, как и обещал.
 Джон Хоукинз стоял возле амбара, когда повозка влетела во двор. Бросив на них взгляд, он молча взял Айвенго под уздцы.
 — Нет, — отрезала Рози, когда Боуи зашел с ее стороны, чтобы помочь ей выбраться из повозки. Сама не понимая почему, она не хотела, чтобы он прикасался к ней. Интуиция подсказывала ей, что худшее еще впереди. Не сговариваясь, они двинулись в прерию, подальше от привычных мест.
 Боуи остановился и посмотрел назад, на ферму. Угасающий свет окрашивал обшарпанные строения в розово-золотистые тона.
 — Говори, а то я сейчас взорвусь, — потребовала Рози, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно в эти последние минуты перед концом света. Боуи взглянул на нее и снова повернулся к ферме.
 — Помнишь, я рассказывал тебе о моем брате Натане? В детстве мы были неразлучны. — Боуи устремил внутренний взор на минувшие годы. — Натан, очень добрый, порядочный человек, был моим кумиром, я хотел во всем походить на него.
 Рози куталась в шаль, несмотря на теплый вечерний ветерок.
 — Он стал жертвой несчастного случая, когда перевернулся экипаж. — Рози не понимала, почему Боуи рассказывает об этом и к чему он клонит. Однако он был в таком напряжении, что походил на каменное изваяние, и это подсказывало Рози, что ее самые мрачные предчувствия подтвердятся. — Это была нелепая случайность. — Боуи пнул ногой камень. — Натан рисковал жизнью в дюжине кампаний, а погиб при столкновении экипажей в трех милях от дома. Он промучился несколько дней, страдая от мучительной боли, прежде чем наступил конец. — Засунув руки в карманы, Боуи вглядывался в далекую линию горизонта. — Перед смертью Натан рассказал мне о женщине, которую любил. Он собирался жениться на ней.
 Рози нагнула голову и сжала кулаки, готовясь встретить неминуемый удар. Дрожь охватила ее. Она затаила дыхание.
 — Эта женщина была беременна. Натан с ужасом сознавал, что его смерть погубит ее репутацию и жизнь, лишит будущего еще не родившегося ребенка. Перед смертью он умолял меня жениться на Сьюзен и дать ребенку фамилию Стоун. Я обещал Натану, что ни Сьюзен, ни ее дитя никогда не узнают нужды, обещал позаботиться о ребенке как о своем собственном.
 — Боже!
 Колени Рози подкосились, и она осела на землю, но не оторвала потрясенного взгляда от Боуи.
 — У меня есть жена и сын. — Желваки заиграли у него на скулах. — После трибунала я написал Сьюзен письмо, где сообщил, что больше не будет долгих разлук, и предлагал начать все сначала. Затем произошла история с Лютером Рэдисоном и… остальное ты знаешь. — Он потер ладонью лицо. — Нэйт — сын моего брата, Рози. Мальчик уже подрос и нуждается в отце. Я обещал Натану, что стану его сыну настоящим отцом.
 — Сьюзен, — прошептала Рози. Слово обожгло ей язык. Она предпочла бы не знать имени той женщины. Имя делало ситуацию реальной и окончательной, как смертельный выстрел.
 — Этот брак никогда не был настоящим. Вначале, после гибели Натана, Сьюзен сломило горе. Мы были совсем чужими друг другу. Я принял назначение на Запад, чтобы время позволило нам приспособиться к сложившейся ситуации, прежде чем мы на самом деле станем мужем и женой. Потом я взял другое назначение. Военный форт не место для семьи. Я уделял ребенку не слишком много внимания. У меня есть обязательства перед Натаном и долг по отношению к мальчику.
 — Ты, сукин сын! — Если бы револьверы Рози висели у нее на поясе, она пристрелила бы его на месте. — Жениться на мне при живой жене!
 Боуи провел рукой по лицу и посмотрел вниз, на Рози.
 — Я тысячу раз думал о том дне. Поднявшись на виселицу, я искренне полагал, что примирился с мыслью о смерти. Затем ты и шериф Гейн предоставили мне возможность сохранить жизнь, и, прости меня, Господи, я ухватился за нее. Я стоял с петлей на шее, уверенный, что всего лишь несколько минут отделяют меня от смерти, и вдруг у меня появился шанс выжить. Я не думал о последствиях, не задавался вопросом, имею ли право жениться на тебе и спастись. К тому времени, когда мои мозги немного прояснились, мы уже были женаты.
 — Ты должен был сказать мне!
 — В тот период это не имело значения. Ты нуждалась в моей помощи, чтобы вырастить урожай, а я был у тебя в долгу. Свое пребывание здесь я рассматривал как передышку, считал, что потом двинусь дальше. Вначале не было никаких оснований предполагать, что мы станем друг для друга больше чем хозяйкой и наемным работником. Я собирался рассчитаться с тобой, вырастив прибыльный урожай, и после этого вернуться на восток. Ни одному из нас это не могло повредить.
 Рози смотрела на него невидящим взором. Огонь, пылавший в ней, сменялся волнами холода, настолько жестокого, что кровь стыла в жилах. Ее била дрожь.
 Она не замужем. И никогда не была замужем. Все сплошная ложь. Та ночь в амбаре, слова, в которых черпала силу, долгие ночи нежности, страсти и любви… все было построено на лжи.
 Рози вскочила и с воплями кинулась на него, нанося беспорядочные удары, плюясь и царапаясь, лязгая и молотя кулаками по груди, плечам и лицу Боуи.
 — Я любила, тебя! — кричала она. — Ради тебя я бросила пить, начала мыться, перестала ругаться и курить! Я вывернулась наизнанку, а ты все это время знал, что бросишь меня и вернешься к ней!
 Сначала Боуи не пытался защищаться, но теперь схватил ее за руки.
 — Ты изменилась для себя! Нельзя измениться для кого-то другого. Ты должна была сделать это и сделала! Я обошелся с тобой плохо, Рози, и буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Но все хорошее ты сделала сама!
 Ругаясь, выкрикивая все известные ей бранные слова, Рози вырывалась из его рук и наконец освободилась.
 — Ты такой же, как Блевинз. — Захлебываясь от рыданий, она махнула рукой в сторону надгробия. — Разница только в том, что он применял силу, а ты воспользовался ложью и сладкими речами! Вы оба попользовались мной и выбросили за ненадобностью!
 Всей душой сожалея, что не дала его повесить, Рози подхватила юбки и понеслась к дому.
 Только дождавшись темноты, Боуи последовал за ней.
 Пэшн-Кроссинг был маленьким сплоченным сообществом. Прежде чем поезд преодолеет полпути до Денвера, весь город узнает, что муж бросил Рози и сбежал. Да и вообще никогда не был ее мужем. Боуи очень надеялся, что День лонгхорнов еще свеж в памяти горожан и они поддержат Рози.
 Гордость поможет ей пережить скандал. Если она снова не запьет, то не выставит свою душевную боль на всеобщее обозрение. Кроме того, Рози сильная, красивая женщина. Со временем в ее жизни появится другой мужчина. Однако Боуи становилось тошно при мысли об этом. Когда он представлял себе Рози в постели с другим, кулаки сжимались и горло перехватывало от ревности и гнева.
 Когда Боуи вошел на кухню, Лодиша и Джон Хоукинз умолкли и с укором уставились на него. Лодиша не предложила обработать глубокие царапины на его щеках. Джон Хоукинз сложил руки на груди и уставился в стену.
 Боуи молча прошел мимо них, сознавая, что будет скучать по этим людям почти так же, как по Рози. Стиснув зубы, он постучал в дверь маленькой спальни, где она не спала уже несколько недель.
 — Открой дверь, Рози, если не хочешь, чтобы я выломал ее.
 — Катись к дьяволу!
 Хлипкая, как и все на ферме, дверь подалась при первом же ударе плечом.
 Рози сидела на кровати, прислонившись к спинке. Свет масляной лампы падал на револьвер в ее руке. Сняв блузку и юбку, она облачилась в серо-коричневое мужское белье.
 — Надо еще кое-что обсудить. — Чувство вины обожгло Боуи, когда он взглянул на нее. Слова Рози, что он ничуть не лучше Блевинза, ожесточили его. Однако ему нечего было сказать в свое оправдание.
 — Подавись ты своими беседами, Стоун! И не приближайся ко мне. — Подняв револьвер, Рози закрыла глаза и выстрелила. Пуля просвистела возле его уха. Услышав, как в глубине дома захлопнулась кухонная дверь, Боуи понял, что Джон Хоукинз и Лодиша ушли за линию огня.
 — На следующей неделе мой адвокат должен разобраться с моими делами. Я поручил ему перевести большую сумму на твое имя в банк Пэшн-Кроссинга. Через неделю ты станешь самым солидным вкладчиком в западном Канзасе.
 Она подалась вперед и закричала:
 — Надеешься облегчить свою совесть, откупившись от меня как от шлюхи? Мне не нужны твои проклятые деньги! — Рози прицелилась в пряжку у него на поясе и выстрелила, слегка отклонив дуло в последнюю секунду. — Я видеть тебя не могу, Стоун! Желаю, чтобы твой поезд сошел с рельсов и ты подох! Надеюсь, что ты сгниешь в аду! — Рози поднесла руку с револьвером к лицу, вытерла слезы и затем направила дуло ему в грудь. — Ты любишь ее?
 — Я же сказал тебе: мы со Сьюзен едва знакомы.
 — Ты думал о ней каждый раз, когда трахал меня?
 — Ради Бога, Рози! Для меня это ничуть не легче, чем для тебя. Неужели ты думаешь, что я хотел этого? Если бы не Нэйт, ничто не заставило бы меня расстаться с тобой. Я люблю тебя!
 Выстрел сбил шляпу с его головы. Пуля скользнула так близко к черепу, что Боуи почувствовал, как она раздвинула его волосы.
 — Ты спал с ней, признавайся?
 — Мы никогда не вели супружескую жизнь. — Он пристально посмотрел на Рози. — Прекрати, — наконец проговорил он. Дикое отчаяние в ее глазах вонзалось в него как штык.
 — Не смей указывать, что мне делать! — Три пули просвистели мимо лица Боуи, впиваясь в стену за его спиной. В комнате повис резкий запах дыма и пороха.
 Совершенно обезумев, Рози обстреливала его со всех сторон, пока сухие щелчки не возвестили о том, что обойма пуста. Швырнув в Боуи револьвер, она закрыла лицо ладонями.
 — Я хотела бы убить тебя! Но не могу и ненавижу себя за это. — Рози потрясла кулаками. — Ты использовал меня! Ты обманул и предал меня! А я как полная дура снова поверила мужчине!
 Закинув ногой револьвер под кровать, Боуи подошел к ней и сел на дальний край матраса. Рози резко подтянула коленки.
 — Я знаю, ты мне не веришь, но я никогда не использовал тебя. Я люблю тебя и не хотел причинять тебе боль.
 — Но причинил! И Боже мой, как это мучительно!
 Он положил руку на ее бедро.
 — Я люблю тебя, Рози, как ни одну женщину на свете. Уйти из этой комнаты меня заставляет только обещание, которое я дал Натану. На свете есть ребенок, убежденный, что я его отец. Я в долгу перед этим мальчиком, ибо дал слово.
 Заливаясь жгучими слезами, Рози посмотрела на Боуи и кинулась в его объятия. Он прижимал ее к себе, пока она плакали, раскачиваясь от горя и боли. Если бы Боуи позволил себе осознать, что обнимает Рози в последний раз, он бы не выдержал. Его грудь горела так, словно безумные выстрелы Рози оставили на ней свои отметины. В этот миг Боуи ненавидел Сьюзен, всей душой сожалел, что женился на ней, презирал Натана, который заставил его принести такую жертву.
 — Прости меня, — сказал Боуи, понимая, как слабо и глупо это звучит. Он гладил ее волосы, вздрагивающие плечи, мокрые щеки. — Я хотел бы, чтобы все было иначе.
 — Я люблю тебя, Боуи. Пожалуйста, не покидай меня!
 — Я тоже люблю тебя, Рози. Но у меня нет выбора. — Целуя Рози, он ощущал вкус соли, горечь ее боли, которая была отголоском его страданий. Наконец Боуи мягко отвел ее руки.
 — О Боже!
 — Я никогда не забуду тебя, Рози Малви. Всю оставшуюся жизнь я буду узнавать тебя в каждой женщине с волосами цвета темного золота.
 Ее рыдания преследовали Боуи, когда он закрыл дверь, прошел через гостиную и спустился по ступенькам во двор.
 Обернувшись, он в последний раз обвел глазами ферму в неярком свете луны. Амбар, надворные постройки, выгон, дом, поля, надгробный камень Фрэнка Блевинза, тополя у ручья. На редкость паршивое место, но здесь Боуи оставлял свое сердце.
 Почувствовав, что Джон Хоукинз и Лодиша молча наблюдают за ним, он пустился в путь.
 Поезд на Денвер отправлялся на рассвете.




 Глава 19


 — Хотите еще кофе?
 — Спасибо, нет. Карета прибудет с минуты на минуту. — Сьюзен и так была как на иголках. Еще одна чашка крепкого кофе миссис Алдер, и она не выдержит.
 Зная, что огорчит Грэшема, Сьюзен все же не удержалась и снова выглянула из окна столовой миссис Алдер. Она нервно сжимала расшитую бисером сумочку, в которой были телеграммы от Александра Дюбейджа и Боуи.
 Нахмурившись, Грэшем отставил нетронутый завтрак и взъерошил волосы. Стекла его очков поблекли. Впервые на памяти Сьюзен галстук Грэшема был повязан неряшливо, а рубашка измята так, будто он в ней спал.
 — Ну, и что же дальше? Этот сукин сын встал из могилы, чтобы похитить тебя и увезти в Вашингтон? Где он, черт бы его побрал, мотался несколько месяцев?
 — В Пэшн-Кроссинге, в Канзасе. Ты же знаешь.
 Этот утренний разговор был очередной попыткой истолковать отрывочные сведения — единственное, чем они располагали и что постоянно обсуждали на протяжении последней недели. Потрясенные, они провели долгие часы, размышляя над телеграммами, пережевывая каждое слово, пытаясь читать между строк, бесконечно обсуждая все, кроме того главного, что занимало их умы. Совместного будущего. В один ужасный день вся их жизнь свелась к стопке телеграмм, разрушивших надежды, которые они тайно лелеяли в душе.
 — Неужели в Канзасе нет чернил и бумаги? Если по какой-то причине Стоун сам не мог написать тебе, так нанял бы кого-нибудь и сообщил, что жив! Это непозволительное, Сьюзен, непростительное нарушение приличий. Он допустил, чтобы вы с Нэйтом считали его мертвым. Позволил своему отцу выкинуть вас на улицу без копейки денег! Из-за его черствости и небрежности ты пережила немыслимую душевную травму. А оказалось, что ублюдок жив!
 Сьюзен коснулась его рукава:
 — Мы же почти ничего не знаем. Наверное, есть веская причина, если Боуи позволил всем думать, что он умер.
 — Ты защищаешь его? — Обвиняющий взгляд впился в нее.
 — Я просто говорю, что, наверное, есть веская причина. Пожалуйста, Грэшем! Умоляю тебя, не усложняй все еще больше!
 — Куда уж сложнее! — воскликнул он, всплеснув руками. — Или ты всегда подозревала, что он жив? Поэтому и не вышла за меня замуж? Верила, что он вернется за тобой?
 Сьюзен опустила голову.
 — Думаю, мы оба сомневались в том, что Боуи умер. Нам казалось странным, что округ Галливер не может представить свидетельство о смерти. — Ее глаза выражали бесконечную печаль. — Если тебя интересует, люблю ли я Боуи, то ответ — да. В ту ночь, когда ты рассказал мне правду об ущелье Стоун-Тоус, я изложила тебе все обстоятельства своего замужества. Боуи спас мою репутацию и дал имя Нэйту. Конечно, я люблю его.
 — Боже мой! — Грэшем запустил пальцы в волосы.
 — Но это не имеет ничего общего…
 — Не надо. Я не могу этого слышать. — Сняв очки, он бросил их на стол и прикрыл глаза рукой. — Стоун может дать тебе то, чего я дать не в состоянии. Слуг, большой дом, сундуки модной одежды. Никаких материальных забот. Он даст тебе ту жизнь, которой ты достойна.
 — Грэшем, прошу тебя! — Взволнованная предстоящей встречей с Боуи, Сьюзен едва соображала. И каждый раз, когда она смотрела в любимое лицо Грэшема, ее захлестывало отчаяние.
 Мысль о том, что она, возможно, никогда больше не увидит его, никогда не обнимет, разрывала сердце Сьюзен на части. Грэшем был ее любовником, другом, доверенным лицом, единственным человеком, который поверил в нее. Его вера дала Сьюзен силы и волю преодолеть свою слабость. Она не мыслила жизни без него.
 Но Сьюзен была женой Боуи. Если Боуи пожелает увезти ее из Оулз-Бьютта, закон будет на его стороне.
 — О, Грэшем, ты мне так нужен! — прошептала она, прижав платок к глазам. — Во мне все еще жива та испуганная женщина, которая вышла из кареты в метель, та, которой необходимо, чтобы мужчина говорил ей, что делать и как жить. Я не хотела выходить за тебя замуж, пока не буду твердо уверена в том, что способна сама справляться с проблемами, пока не стану такой женой, какую ты заслуживаешь. Мои колебания не связаны с Боуи. Когда я обрету настоящую независимость и перестану нуждаться в тебе, тогда я… — Сьюзен умолкла и опустила голову, пытаясь проглотить комок в горле.
 Она никогда не выйдет замуж за Грэшема Харта, ни сейчас, ни в будущем. У нее есть муж. Закрыв глаза, Сьюзен стиснула руки на коленях. Она едва преодолевала головокружение, мысли ее беспорядочно теснились.
 Боуи жив. Она должна смириться с этим. Не позже чем через полчаса он появится в Оулз-Бьютте. Это по-прежнему потрясало ее, шок не проходил. Телеграмма, лежавшая в сумочке, перевернула мир Сьюзен. Она не знала, что они с Боуи скажут друг другу и чего он ждет от нее.
 — Эта чертова карета прибыла раньше положенного, — сквозь зубы сообщил Грэшем. — Вот она.
 Сьюзен безмолвно наблюдала, как пыльный вихрь, увеличиваясь в размерах, приближается с другого конца города. Погоняя лошадей, кучер лихо пронесся по Мейн-стрит и с впечатляющей ловкостью остановил упряжку перед отелем миссис Алдер.
 Ее муж приехал.
 Сердце Сьюзен сжалось и ухнуло вниз. Колени так дрожали, что она не знала, сможет ли подняться. Это будет третий из самых тяжелых дней в ее жизни. Смерь Натана, смерть Нэйта и воскрешение Боуи.
 Инстинктивно она повернулась к Грэшему, порываясь броситься к нему в объятия и умолять его все исправить. Но это было не в его власти. Ни один из них был не в силах что-либо изменить.
 — Ты обещал не вмешиваться, — прошептала Сьюзен.
 Его темные глаза сверкнули.
 — Я люблю тебя, Сьюзен. И не могу сидеть здесь и смотреть, как он увозит тебя! Согласен, ты должна поговорить с ним, но…
 Их глаза были прикованы к окну. Дверца кареты распахнулась, выпустив первую пассажирку — толстую краснолицую женщину. Ее внешний вид не оставлял сомнений в том, что она провела ужасную бессонную ночь. Следом за ней на землю ступил седовласый мужчина.
 — Я должна идти. — Корсет впивался Сьюзен в спину, не давая вздохнуть. Кожа покрылась липким потом. Чувствуя на себе пристальный взгляд Грэшема, она подавила непроизвольное желание поправить шляпку и одернуть полы короткого летнего жакета.
 Грэшем помог Сьюзен подняться и успокаивающим жестом легко коснулся ее затылка.
 — Встретимся утром в моей конторе, — сказал он. Напряжение, прозвучавшее в его голосе, привело Сьюзен в еще более нервное состояние.
 — Я помню, — отозвалась она, не спуская глаз с окна и выходящих из кареты пассажиров.
 — Если он позволит тебе.
 Резко обернувшись, Сьюзен в упор посмотрела в темные мрачные глаза Грэшема.
 — Я уже не та трусиха, какой меня привыкли считать. Если сказала, что буду в твоей конторе завтра утром, значит, буду.
 — Полагаю, он проведет ночь в твоем коттедже.
 Вспыхнув, Сьюзен уставилась на него. Их обоих это очень беспокоило, но они не решались обсуждать эту тему.
 — Проклятие! — Грэшем провел рукой по волосам, надел очки и свирепо посмотрел на свои сжатые кулаки, — Прости меня. Просто… Я бы сейчас врезал кому-нибудь или кого-то убил. Стоун не смел так поступать с нами, но, разумеется, все права на его стороне. Ты ведь его чертова жена!
 Сьюзен прикусила губу так сильно, что ощутила вкус крови. Обычно Грэшем Харт не забывал о хороших манерах и в ее присутствии не позволял себе богохульства.
 — Ты же знаешь, что я люблю тебя, — мягко проговорила она, сознавая, что они привлекают внимание обедающей публики, но не обращая на это внимания.
 — Вот это и превращает все в трагедию. — Он прижал к губам ее затянутую в перчатку руку.
 — Даже если… — Сьюзен была не в состоянии говорить о том, что им, возможно, придется расстаться. — Мы увидимся завтра, обещаю тебе.
 С трудом переставляя ноги, Сьюзен прошла через гостиную миссис Алдер на крытую веранду. Горло перехватило, удары сердца оглушительно отдавались в висках.
 Она увидела Боуи, как только тот вышел из кареты. Быстро остановившись, Сьюзен ахнула и всплеснула руками. На одно невероятное мгновение ей показалось, что это Натан. На Боуи были темные брюки и пиджак из тонкого сукна, как всегда, немного тесный в плечах. Она впервые видела его в стетсоне и отметила, что шляпа идет ему. Лицо Боуи сильно загорело, но пронзительно голубые глаза были глазами Натана.
 Нет, не Натан и не Нэйт, достигший зрелости. Мужчина, стряхивавший с плеч дорожную пыль, был Боуи.
 Глядя на него, Сьюзен наконец поняла, почему решила когда-то, что их брак со временем оправдает себя. Боуи так напоминал того, кого она любила. К тому же едва ли у нее был выбор. Сьюзен могла избежать полной катастрофы, только приняв предложение Боуи. Она вышла за него замуж, испытывая бесконечную благодарность. Сьюзен благословляла землю, по которой он ступал, поскольку Боуи скрыл, что она беременна, ото всех, даже от отца.
 Застыв на веранде, она видела, как взгляд Боуи скользнул по ней, и поразилась, что он не узнал ее. Возможно, миссис Уинтерс была права, утверждая, что Сьюзен держится теперь совсем иначе. Да, она больше не смущалась и не заглядывала всем в глаза с трепетным желанием понравиться.
 Сьюзен также подумала, что Боуи никогда не видел ее в глубоком трауре. Конечно, он не предполагает, что она способна появиться в скромном платье с незамысловатой прической. И в довершение ко всему они не виделись больше года. Хотя Сьюзен и была его женой в течение почти пяти лет, она могла по пальцам пересчитать, сколько недель они провели вместе.
 Стиснув дрожащие руки и нервничая еще больше от того, что Грэшем наблюдает за ней через овальное окно в парадной двери отеля, Сьюзен нетвердой походкой спустилась со ступенек веранды и встала перед Боуи. Она уже забыла, какой он высокий.
 — Боуи? — Теперь она заметила, что все лицо у него в ссадинах и царапинах. Это и многочисленные синяки наводили на мысли о каком-то происшествии или недавней драке.
 — Сьюзен? — Он снял шляпу и натянуто улыбнулся. — Извини, я… Ты очень изменилась.
 Испытывая смущение и неловкость, они молча разглядывали друг друга. Боуи казался значительно старше, чем тогда, когда Сьюзен видела его. То, что он пережил за минувший год, подчеркнуло его мужественность; самонадеянность сменилась спокойной уверенностью в себе. Казалось, Боуи стал сильнее и жестче и напоминал скорее солдата, чем офицера. В голубых глазах светилась энергия, неожиданная для человека, заглянувшего в глаза смерти. Странно, но эти перемены показались Сьюзен естественными и нашли в ней отклик. Боуи производил впечатление человека, который прошел через горнило огня и вышел из него сильнее и чище. Теперь он был явно в ладу с самим собой.
 Перехватив его сосредоточенный взгляд, Сьюзен пыталась угадать, какие перемены обнаружил в ней Боуи. Удивило ли его, что она в простой и удобной одежде, а не в последних моделях? Понравилось ли Боуи, что Сьюзен смотрит прямо ему в глаза, а не потупила взор? Заметил ли он, что его жена обрела уверенность в себе? Почувствовал ли в ней независимость и веру в собственные силы? Да, она действительно изменилась, и неудивительно, что Боуи не узнал ее.
 Он прочистил горло, поправил узел галстука и спросил, заглянув ей за спину:
 — Нэйт с тобой или я увижу его позже?
 — Нэйт умер, — тихо вымолвила Сьюзен, опустив глаза. Каждый раз, когда она произносила эти слова вслух, слезы подступали к глазам. Сьюзен не могла привыкнуть к этой мысли.
 Совладав с собой и посмотрев на Боуи, она увидела, что его взгляд устремлен на далекие вершины хребта Титон, а зубы стиснуты.
 — Я не знал, — наконец проронил он. — Дюбейдж ничего не сообщил мне, Сьюзен.
 До этой минуты она даже не думала о том, что нужно известить Дюбейджа о смерти Нэйта. Со временем, по-видимому, Сьюзен сделала бы это. Но шок прошел только десять дней назад, и она снова начала чувствовать и действовать.
 Сьюзен тяжело вздохнула и указала на двуколку с лошадью:
 — Я наняла экипаж на сегодня. Подумала, что ты, возможно, захочешь съездить на кладбище. Я всегда по субботам навещаю Нэйта.
 — Как это случилось? — Придерживая Сьюзен под руку, Боуи подвел ее к экипажу и помог сесть.
 Она с трудом удержалась, чтобы не бросить взгляд на отель. Ее сердце сжималось от отчаяния, когда она думала о Грэшеме.
 Взяв вожжи, Боуи спросил, куда ехать, и направил лошадь на окраину города. Дрожащим голосом Сьюзен рассказала ему о празднике на озере в честь Четвертого июля.
 — Это так тяжело! — закончила она, задыхаясь от слез. — Нэйт был смыслом всей моей жизни.
 Они проехали около четверти мили, прежде чем продолжили разговор.
 — У меня сотня вопросов, — наконец сказал Боуи. — Полагаю, у тебя тоже.
 — Да. — Она нервно крутила в руках носовой платок. — Все это очень сложно… может, будет проще, если мы начнем сначала.
 Боуи кивнул и большим пальцем сдвинул стетсон на затылок.
 — О Стоун-Тоусе ты знаешь, но известно ли тебе о том, что случилось с Лютером Рэдисоном?
 — Я не верю, что ты застрелил безоружного человека. Один мой друг читал сообщения в газетах. Мы убеждены, что друзья Рэдисона дали лживые показания. — Сьюзен скользнула по нему взглядом. — Но как случилось, что тебя не повесили? Газеты сообщили, что приговор приведен в исполнение. Я также не понимаю, почему ты никого не известил, что остался жив.
 Желваки заходили на его скулах.
 — Я объясню. Но вначале… ведь сенатор дал слово, что позаботится о вас с Нэйтом в мое отсутствие. Однако из телеграммы Дюбейджа следует, что мой отец лишил вас наследства. — Боуи пристально посмотрел на нее. — Это правда, что вас выставили из дома всего лишь с сорока долларами наличности?
 Сьюзен не сводила взора с открывавшейся перед ними горной гряды. Всю ночь она крутилась и вертелась без сна, предвидя этот вопрос и другие и пытаясь решить, как ей следует отвечать. Руководствуясь правдой или сочувствием?
 Стиснув руки, она осторожно начала:
 — Твой отец понимал, что мы с Нэйтом — твои прямые наследники. Когда сенатор умер, никому и в голову не пришло, что возникнут затруднения при получении свидетельства о смерти или с утверждением завещания. — Сьюзен глубоко вздохнула. — Вне всякого сомнения, твой отец полагал, что нет необходимости заботиться о нас с Нэйтом, поскольку по условиям твоего завещания мы будем обеспечены всем необходимым. Учитывая все это, его решение понятно и совершенно безукоризненно.
 Окаменевшие плечи Боуи облегченно опустились, и он кивнул.
 — Когда я узнал, что произошло, я подумал… но в твоем объяснении, пожалуй, есть смысл.
 Боуи направил лошадь в узорные чугунные ворота кладбища, остановил экипаж в тени сосны, единственного дерева в пределах ограды, и мрачно окинул взглядом залитые солнцем надгробия.
 — Здесь всегда дует ветер?
 — Обычно да. — Опираясь на его руку, Сьюзен вышла из экипажа. — К Вайомингу нужно привыкнуть. Но если присмотреться, это красивый край. — Она посмотрела на лиловые и голубые вершины, поднимавшиеся в отдалении. — Весной склоны покрываются ковром полевых цветов. Даже шалфей похож на серебряную дымку. Говорят, осенью здесь все сверкает разнообразными красками. — Подняв юбки, Сьюзен подошла к небольшому надгробию и положила к нему букет цветов. — Нэйт полюбил Вайоминг. Здесь много простора для игр, беготни, рыбалки и других занятий, которые нравятся маленьким мальчикам.
 Боуи нагнулся и увидел изображение спаниеля, выгравированное на надгробии под именем Нэйта.
 — Он любил животных?
 — О да! — Сьюзен отвернулась, чтобы скрыть свою боль. — Наш друг заказал эту гравюру.
 — Я совсем не знал Нэйта, — проговорил Боуи, помолчав. — Думал, что еще успею. Я подвел Натана и его сына.
 — Нэйт был так похож на вас обоих, — сказала Сьюзен, овладев собой. — У него были темные волосы, голубые глаза и упрямый подбородок Стоунов. Любознательный, он обожал приключения и ничего не боялся. Совсем как ты и Натан. Нэйт мечтал поступить в Вест-Пойнт и стать офицером, когда вырастет. — Стоя на коленях, Сьюзен выдергивала сорняки, которые пробивались между камнями, окружавшими могилу. Боль уже не была такой острой, но она всегда будет с ней, в ее душе.
 Боуи раскачивался на каблуках, сжимая и разжимая кулаки опущенных рук. Августовский ветерок струился над холмами, шелестел в ветвях сосны и уносился прочь.
 — Как умер мой отец? Его убил скандал?
 Сьюзен подняла на него глаза.
 — Нет. Твой отец гордился тем, что ты совершил в ущелье Стоун-Тоус. Он собирался опротестовать решение суда, потребовать расследования. — Боуи растерянно смотрел на Сьюзен, страстно желая поверить ей. — И он догадывался, как обстояло дело с Рэдисоном. Сенатор не допускал мысли, что его сын может быть убийцей. Ты не виновен в смерти отца. Он умер с любовью к тебе и верой в тебя.
 Отвернувшись от нее, Боуи скрестил руки на груди и устремил взгляд на далекие горы Титон.
 — Я думал, отец презирает меня за то, что я запятнал честь семьи. Мне казалось, что внешние приличия для него важнее, чем чистая совесть. Я опасался, что мне до могилы суждено нести тяжкий груз его осуждения.
 — Сенатор защищал тебя перед всеми, кто готов был его выслушать, — прошептала Сьюзен. Бог простит ее за то, что она изобразила сенатора таким отцом, каким ему следовало быть.
 — Не обижайся, Сьюзен, но это правда?
 — Да. — Нагнув голову, она направилась к экипажу. — Я покажу тебе, как проехать к моему коттеджу. — Сьюзен села рядом с Боуи, стараясь не прикасаться к его бедру.
 — Коттеджу?
 — Бревенчатый домик из одной комнаты, совсем крошечный, — объяснила она, оглянувшись на могилу Нэйта. — Мне он нравится.
 — Я всегда представлял тебя в огромном доме, полном слуг. — Сьюзен спокойно встретила его удивленный взгляд. — Извини, что так уставился на тебя. Но ты совсем не похожа на ту Сьюзен, которую я помню.
 — Да, — тихо проговорила она. — Думаю, ты прав.
 — С чего это ты решила отправиться именно в Вайоминг?
 По пути в коттедж Сьюзен рассказала, как ответила на объявление Грэшема и как тот отказался от нее, узнав, что она вдова военного и с маленьким ребенком. Решив не щадить чувства Боуи, Сьюзен не утаила, что умоляла Грэшема жениться на ней.
 — Я была в полном отчаянии. Без денег, ничему не обученная и с ребенком на руках. Я не знала, как жить и выживу ли вообще.
 Боуи сжал вожжи с такой силой, что побелели суставы пальцев.
 — Не могу выразить, как мне жаль, что вы с Нэйтом почти голодали. Я и не предполагал, что такая ситуация возможна.
 — Мистер Харт в конце концов нашел выход. — Рассказав о своем первом визите к Генриетте Уинтерс в Каунти-Крик, Сьюзен перешла к забавным историям о своем классе. По мере того как она говорила, ее голос становился тверже и в нем зазвучала неосознанная уверенность.
 — Ты учительница? — с сомнением проговорил Боуи.
 — Мне нравится преподавать. — Заметив его удивление, Сьюзен улыбнулась. — Я никогда не думала, что мне удастся влиять на жизнь других людей, завоевать их уважение и доверие. — Она произнесла это с гордостью. — Перед тем как ты исчез, я тратила время на легкомысленные пустяки: балы, модные наряды. Едва ли у меня хоть раз возникла оригинальная мысль или сложилось самостоятельное мнение о чем-то, пока я жила в Вашингтоне. Я растрачивала попусту свою жизнь и не подозревала об этом. Теперь приношу пользу. Это не всегда просто, а порой очень трудно. Но сознание, что я чего-то стою, приносит мне удовлетворение. Я живу очень неприхотливо, довольствуясь самым необходимым. И мне это нравится.
 Миновав окраины Оулз-Бьютта, они свернули на дорогу, ведущую к коттеджу Сьюзен. Она издалека увидела высокую крышу колокольни, казавшуюся ярко-белой на фоне кобальтовой синевы небосвода.
 Глядя на колокольню, Сьюзен всегда думала о будущем и упорном труде, о мечтах и возможностях. Она вспоминала о Нэйте, таком маленьком, что он не доставал до веревки колокола. Вспоминала, как смеялась и советовала еще потерпеть — скоро, совсем скоро он подрастет.
 — Слава Богу, что тебя не повесили, — сказала Сьюзен. — Но как это вышло?
 Боуи не отводил взгляда от ушей лошади.
 — В округе Галливер, в Канзасе, действует постановление, согласно которому женщина может спасти осужденного мужчину, если согласится выйти за него замуж. Роуз Мэри Малви воспользовалась этим и спасла мне жизнь. Я женился на ней.
 Сьюзен была потрясена. Она и Грэшем тщетно бились над этой загадкой. Мысль, что Боуи спас свою жизнь, женившись, не приходила им в голову.
 — Как ты мог жениться на мисс Малви, если уже женат?
 — В тот момент я был не в состоянии думать о тебе и Нэйте. — В его взгляде не было ни вины, ни раскаяния. — Брак засчитывался как исполнение приговора. Я не размышлял о последствиях, Сьюзен, я просто сделал это.
 Уставившись вдаль, Сьюзен размышляла над сложившейся ситуацией.
 — Полагаю, в подобных обстоятельствах каждый так поступил бы. — Она не винила его за то, что он спас собственную жизнь.
 — А потом я не мог все бросить и уйти. Шериф не отпустил бы меня просто так. Кроме того, я был обязан жизнью Роуз Мэри. Чтобы уплатить долг, я должен был посеять и собрать урожай пшеницы.
 Заинтригованная, Сьюзен внимательно посмотрела на него.
 — Видимо, по этой причине мисс Малви вышла замуж? Ей нужен был работник, чтобы вырастить урожай?
 Боуи бросил на нее быстрый взгляд.
 — Если бы я написал тебе или сенатору, что жив, мне пришлось бы также сообщить вам о двоеженстве. Вас я обременил бы очередным скандалом, а Рози осталась бы без урожая. У меня не было и тени сомнений, что о тебе с Нэйтом есть кому позаботиться. Я надеялся расплатиться с Рози, не причинив никому особого вреда.
 Глядя на приближавшийся коттедж, Сьюзен мысленно вернулась в прошлое. Она вспоминала, как тяжко ей пришлось, когда умер сенатор и ее, вдову, покинули все. Вспоминала свой ужас и отчаяние, когда ее и сына изгнали из дома сенатора. Ведь тех сорока долларов ей не хватило бы даже на месяц. А между тем Боуи был жив и женат на другой женщине.
 — Расскажи мне о своей жене, — вымолвила наконец Сьюзен.
 Боуи не отвечал, пока они не въехали к ней во двор.
 — Я не могу описать Рози, — сказал он после продолжительного молчания. — Я чувствую ее, вижу перед своим мысленным взором. Но я не могу описать ее так, чтобы, воздав ей должное, помочь тебе понять, какая она. Скажу только одно: Рози узнала о тебе и Нэйте две недели назад. Я один виноват в том, что случилось с тобой. Рози не имеет к этому никакого отношения.
 — Она умеет готовить и забивать гвозди? — Это был дурацкий вопрос, но Сьюзен охватило жгучее любопытство.
 Боуи вдруг громко расхохотался:
 — Мне не приходилось видеть, чтобы Рози приготовила что-нибудь более сложное, чем кофе. Но может ли она вбить гвоздь? Господи, конечно! Рози Малви способна соорудить забор быстрее, чем любой мужчина. Она подковывает своих лошадей, рубит дрова и ходит за плугом. Готов поклясться, что она лучший стрелок в округе Галливер.
 Увидев, как просветлело лицо Боуи, Сьюзен поняла все. Да, когда он говорил о Рози Малви, в его глазах светились любовь и восхищение, раздражение и даже гнев. Такие же противоречивые эмоции Сьюзен видела в глазах Грэшема.
 — Ты любишь ее, — мягко проговорила она.
 Боуи нахмурился:
 — С точки зрения закона наш брак недействителен. Мой долг — быть с тобой, Сьюзен. — Он глубоко вздохнул. — Я дал слово Натану.
 Она откинула голову и в упор посмотрела на него:
 — Скажи, Боуи, если бы ты раньше узнал, что Нэйт… что его нет… ты появился бы здесь?
 Глаза Боуи сверкнули. В нем шла внутренняя борьба между честью и долгом. Сьюзен видела, каких мучительных усилий стоит ему остаться верным данному некогда слову.
 — Нет, — наконец вымолвил Боуи, глядя на коттедж, который в эту минуту казался невероятно маленьким и убогим даже Сьюзен. — Мне нечем гордиться, но если бы я знал о Нэйте, то, возможно, не сообщил бы тебе, что жив. — Он посмотрел на нее. — Но я здесь и готов выполнить свои обязательства.
 Сьюзен сложила на коленях затянутые в перчатки руки. Она не могла забыть, как сияли его глаза, когда он говорил о Роуз Мэри Малви.
 — Боуи… чего ты хотел, направляясь в Оулз-Бьютт?
 — Находясь в Денвере, я поручил агенту по недвижимости приобрести сто акров пастбищ в Орегоне. У меня еще остались связи в Вашингтоне и в армии. Кавалерия всегда будет нуждаться в лошадях. Думаю, разведение лошадей — вполне приемлемое занятие.
 — Ты собирался увезти нас с Нэйтом в Орегон? — Подальше от Пэшн-Кроссинга в Канзасе? — Ты и сейчас это предлагаешь? Чтобы мы с тобой поехали в Орегон?
 Он стиснул зубы.
 — Я поклялся Натану позаботиться о тебе.
 — У меня в доме есть лимонад, — сообщила Сьюзен, выходя из экипажа. Вдруг она улыбнулась первой искренней улыбкой за последнюю неделю. Боуи уверен, что должен ее спасти от бесцветного и унылого существования. Он думает, что необходим ей. Видно, Боуи до сих пор не понял, насколько она изменилась. — А потом я хочу показать тебе мой класс.
 — С удовольствием посмотрю, — вежливо ответил Боуи.
 Задержавшись на крошечном крыльце коттеджа, Сьюзен посмотрела ему в глаза, и на сердце у нее стало легче. С той минуты, когда Боуи упомянул о Рози Малви, она почувствовала, что все образуется.
 — И я хотела бы рассказать тебе о Грэшеме Харте.
 — Это тот человек, из-за которого ты приехала в Вайоминг?
 — Если бы не Грэшем Харт, я сошла бы с ума после смерти Нэйта. Это Грэшем позаботился о памятнике для Нэйта. — И о многом еще. В известном смысле Грэшем создал и ее. Точнее, он ненавязчиво подсказывал Сьюзен, как изменить себя, чтобы заслужить собственное уважение.
 История Боуи была бы неполной без Рози Малви, а ее история — без Грэшема Харта.
 Солнце медленно клонилось к закату. Прогуливаясь в зарослях кустарника за коттеджем Сьюзен, они долго говорили о людях и событиях, восполняли недостающие детали и чувствовали себя все более непринужденно. Им доставляло удовольствие общение друг с другом, чего никогда не было раньше.
 С робкой гордостью Сьюзен, улыбаясь, рассказала о собрании городского совета, описала своих учеников, поделилась планами насчет каждого из них. Она вспоминала Нэйта и говорила о последнем дне на озере. Поведала она и о Грэшеме. Залившись ярким румянцем, Сьюзен призналась, что сама могла оказаться виновной в двойном супружестве, если бы не опасалась выйти замуж по необходимости. Последнее замечание ей пришлось объяснить, и Сьюзен говорила еще целый час. Боуи дружески слушал ее.
 Потом он рассказал Сьюзен об испытаниях, выпадающих на долю фермера, вспомнил День лонгхорнов и вторичную попытку повесить его. Он рассмешил и растрогал ее историями о Рози, Лодише и Джоне Хоукинзе. К вечеру Сьюзен уже казалось, что она знакома с ними.
 — Мне нравятся Лодиша и Джон Хоукинз. И я восхищаюсь твоей Рози. — Сьюзен остановилась возле валуна, там, где обычно играли ее ученики. — Она удивительная.
 — Такая же, как и ты, Сьюзен. — Боуи смотрел на нее голубыми глазами Натана и Нэйта. — Ты стала замечательной женщиной. Я ошибался относительно тебя абсолютно во всем.
 Она улыбнулась.
 — Что бы ты ни думал, скорее всего так оно и было. Но та Сьюзен умерла, когда тебя приговорили к повешению. Странно, но твоя мнимая смерть подействовала на меня самым благотворным образом. Когда я лишилась тебя, мне пришлось стать взрослой. Я научилась стоять на собственных ногах, заботиться о себе и строить будущее для себя и сына. — Сьюзен посмотрела в сторону Оулз-Бьютта. — Это мой дом. Моя душа принадлежит этим местам. И Нэйт здесь… и Грэшем. Я никогда не уеду отсюда.
 Боуи посмотрел на нее сверху вниз.
 — Выслушаешь совет нового друга?
 Ее взгляд упал на его губы, и Сьюзен спросила себя, что бы случилось, если бы не было ни Рози Малви, ни Грэшема и они встретились впервые. Что-то промелькнуло в глазах Боуи, и она вдруг почувствовала, что он подумал о том же.
 — С тем условием, что я не обязательно последую ему, — улыбнулась Сьюзен. — Теперь я предпочитаю решать все самостоятельно.
 — Потребность в ком-то — такая же неотъемлемая часть жизни, как дыхание. Когда человеку никто не нужен, он одинок. И это худшее одиночество из всех возможных. Ты уже давно не нуждаешься в мужчине только для того, чтобы выжить. Совсем другое дело, когда тебе необходим мужчина — определенный мужчина, — чтобы быть счастливой. Не смешивай эти понятия. Жизнь гораздо короче, чем кажется. Не откладывай того, в чем уверена в глубине души.
 Угасающее солнце окрасило их лица в золотисто-розовые тона.
 — Я рада, что ты приехал, — мягко проговорила Сьюзен. — Я всегда сожалела, что плохо знаю тебя. И еще мне было горько, что я не успела поблагодарить тебя. Ведь это ты спас меня от катастрофы и сохранил мою тайну. Я буду вечно благодарна тебе за это. Я признательна тебе и за то, что ты умер на время. — На мгновение их взгляды встретились. — Я неважная кухарка, — сказала Сьюзен, взяв его под руку, — но у меня найдется ужин.
 Грэшем галопом ворвался во двор, резко осадил лошадь и всмотрелся в клуб пыли, поднятой копытами гнедого.
 Сукин сын! Прогуливается со Сьюзен под руку и пялится на нее как на конфетку, которую вот-вот проглотит. Этот ублюдок даром времени не теряет, уже и ручку к груди прижал, а там и до прочих интимностей недалеко. Грэшем выругался. Он знал, что так и будет. Ему отлично известны хитрые уловки и наглая самонадеянность этих кавалеристов. Они уверены, что каждый поселенец на Западе должен уступить им все, что они пожелают. Считают, что каждая юбка к их услугам за здорово живешь.
 Ну нет, Бог свидетель, Боуи Стоуну не удастся восстать из мертвых и предъявить права на женщину Грэшема Харта! Стоун лишился этого права, когда заставил жену пройти через панихиду и бросил голодать на улице. Он не заслуживает такой женщины, как Сьюзен.
 Соскочив с лошади, Грэшем выхватил ружье из чехла, притороченного к седлу, и устремился к громадному валуну возле школы. Когда Сьюзен заметила его, Грэшем уже вскинул ружье. Он шел вперед, пока не оказался на расстоянии, с которого мог попасть наверняка.
 — Грэшем!
 — Отойди в сторону, Сьюзен. Я пристрелю этого ублюдка. Он не получит тебя. Я понял, что как вдова ты мне больше нравишься.
 Стоун нахмурился и положил руку на портупею.
 — Какого дьявола, кто вы такой?
 — Всего лишь тот, кто кормил вашу жену и заботился о ней, когда вы прикидывались покойником в Канзасе. Тот, кто хоронил Нэйта и плакал на его могиле. Вы бросили их, Стоун. Вы не стоите пули, которую я собираюсь потратить на вас. Вам следовало умереть, как это и предполагалось. Ради Бога, Сьюзен, отойди!
 К его изумлению, она расхохоталась. Подняв голову от прицела, Грэшем изумленно уставился на нее.
 — Грэшем, милый мой дурачок! Опусти ружье. Познакомься с моим мужем, Боуи Стоуном. Боуи, это Грэшем Харт — человек, за которого я собираюсь выйти замуж.
 После некоторого колебания Стоун убрал руку с портупеи.
 — Сьюзен сказала, что вы адвокат. Мы хотим нанять вас, чтобы развестись. Разводы ведь легальны в Вайоминге?
 — Развод? — неуверенно повторил Грэшем. — Да, я могу оформить развод, — проговорил он, не сводя с Боуи настороженного взгляда. Грэшем примчался сюда, не владея собой от ярости и собираясь впервые в жизни застрелить человека. А теперь предполагаемая жертва собирается нанять его? Грэшем не мог понять такую метаморфозу. Сьюзен подошла к нему и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его в щеку. Протянув палец, она опустила дуло ружья.
 — Боуи предлагает солидную сумму, — сказала она улыбаясь. — Это даст нам возможность закончить строительство дома на твоем участке и получать приличный доход до конца наших дней.
 — Мне не нужны деньги этого сукина сына!
 Стоун сузил глаза.
 — Это деньги Сьюзен. Она имеет право на имущество Натана, и я передаю его ей. Она унаследовала бы их, если бы вышла замуж за Натана. Ей, а не вам решать, как с ними поступить.
 — Джентльмены! — Вспыхнув, Сьюзен стала между ними и бросила на каждого предостерегающий взгляд. — Думаю, мы все должны признать, что попали в непростую ситуацию. Если я когда-нибудь и знала, как полагается себя вести в подобных обстоятельствах, то все начисто забыла. — Она развела руками. — У меня есть рагу и пирог. Если джентльмены соизволят вымыть руки, я через десять минут подам ужин. Полагаю, такие цивилизованные люди, как мы, могут отужинать вместе.
 Грэшем, провожая ее взглядом, пытался уразуметь, что же все-таки произошло. Невероятная ситуация лишила его дара речи. Он будет ужинать с мужем женщины, на которой намерен жениться. О чем, во имя Господа, им говорить? Грэшем выругался себе под нос.
 — Вы уверены, что ружье вам необходимо? — осведомился Боуи.
 Грэшем не знал, понадобится ли ему ружье. Он все еще хотел пристрелить Боуи Стоуна.
 Сдвинув шляпу на затылок, Боуи направился к дому.
 — Это никогда не было настоящим браком, Харт.
 Никто из них не понял, хорош ли ужин. Однако Сьюзен и Боуи непринужденно болтали, обсуждая общих знакомых, вспоминая случаи из прошлого. Сьюзен убрала посуду и налила кофе. К этому времени Грэшем уже несколько остыл и с удивлением осознал, что прислушивается к разговору. Ему также стало ясно, что Сьюзен и Боуи беседуют как добрые знакомые, друзья, но не любовники. Тем не менее они были мужем и женой. Жгучая ненависть охватила его. Только тут до Грэшема дошло то, что Стоун сказал ему во дворе, однако он не знал, верить ему или нет.
 — Сьюзен? Может, прогуляемся, подышим ночным воздухом? — спросил Боуи, когда они покончили с кофе. Он взглянул на Грэшема. — Надеюсь, вы извините нас.
 Грэшему оставалось только злиться, когда Стоун вывел Сьюзен из дома. Если Стоун попытается похитить ее, он отыщет ублюдка на краю земли. В мрачном раздумье Грэшем сидел над своей чашкой кофе.
 Сьюзен взяла Боуи под руку.
 — Сегодня жарко. — Она посмотрела на усыпанный звездами черный шатер неба. — Мне очень жаль, что ужин не удался. Грэшем никогда не бывает так груб. Обычно он интересный и очень милый собеседник.
 Ей действительно не приходилось видеть, чтобы Грэшем так вел себя. Возможно, проявились черты, свойственные ему вообще, но Сьюзен с удовольствием наблюдала, как он старается привлечь ее внимание, бросая при этом на Боуи неприязненные и подозрительные взгляды. Разыгравшаяся этим вечером маленькая драма чрезвычайно польстила ей.
 — Я люблю его, Боуи. Вместе мы построим замечательное будущее, которое принесет нам удовлетворение.
 — Тебе удалось наладить здесь достойную жизнь, Сьюзен. — Боуи посмотрел на далекие огни города. — Я рад за тебя.
 Она прижала к себе его локоть и прошептала:
 — Ты прощаешься, да? — Странно, но ей не хотелось отпускать его. Многое еще осталось недосказанным, много вопросов осталось без ответа, много путей, которые им уже никогда не пройти вместе. — Я рада, что у тебя есть Рози. Жаль, что я никогда не узнаю ее. Желаю тебе долгой и счастливой жизни.
 Иронически улыбнувшись, Боуи накрыл ее руку своей ладонью.
 — Еще не известно, согласится ли Рози принять меня. — Лунный свет высветил ссадины на его лице. — Она просто жаждет пристрелить меня.
 Сьюзен улыбнулась.
 — Она примет тебя. Вы начнете новую и прекрасную жизнь в Орегоне.
 Залитые лунным светом, они подошли к экипажу. Краем глаза Сьюзен увидела, что Грэшем стоит на пороге коттеджа и зорко следит за ними.
 Боуи взял ее руки в свои.
 — Прости меня за боль и разочарование, которые я причинил тебе. И ты не представляешь себе, как мне жаль, что я не был рядом с Нэйтом и так и не узнал его!
 — Мне тоже жаль, — прошептала Сьюзен. — Он был так похож на тебя и Натана. Вы полюбили бы друг друга.
 Казалось, нет ничего естественнее, чем оказаться в его объятиях. Сьюзен обняла Боуи и прижалась к его груди. Они простояли так целую минуту, потом она отступила и посмотрела, как он садится в экипаж.
 — Неужели я никогда не увижу тебя? — прошептала Сьюзен.
 Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Наконец Боуи щелкнул языком, натянул вожжи, и экипаж двинулся в сторону Оулз-Бьютта.
 Сьюзен проводила его до дороги и долго смотрела ему вслед. В лунном свете растворялась часть ее жизни.
 Когда руки Грэшема обвились вокруг талии Сьюзен, она, отклонившись назад, прильнула к нему.
 — Мы совсем не знали друг друга. Это так печально!
 — Если хочешь уехать с ним, еще не поздно. Можешь взять мою лошадь.
 Сьюзен быстро повернулась и грозно уставилась на него.
 — Грэшем Харт, иногда ты просто выводишь меня из себя! — Она смахнула с глаз слезу. — Я люблю тебя, дурачок. Никого в жизни я не любила так, как тебя. Хотя в данный момент не понимаю за что. Ты безобразно вел себя за ужином. Не вымолвил двух слов и проглотил пирог. А теперь дуешься.
 — Что? — Он возмущенно заморгал. — Я никогда не дуюсь! А что, черт побери, я должен был сказать? «Не смей разговаривать со своей женой, потому что я собираюсь на ней жениться!»? Кстати, если уж об этом зашла речь, как это ты сообщила ему, что наконец решила выйти за меня замуж, хотя не удосужилась сообщить об этом мне?
 — Ты отказываешься от своего предложения?
 — Разумеется, нет. Но хотел бы знать, какие доводы этой выдающейся личности заставили тебя изменить решение.
 Сьюзен обняла его за шею и поцеловала в подбородок.
 — Я неправильно смотрела на все это. Нуждаться в ком-то вовсе не слабость. А я очень нуждаюсь в тебе, Грэшем Харт. Нуждаюсь в твоем одобрении и терпении. Мне нужно любить тебя и сознавать, что ты любишь меня. Я нуждаюсь в твоей силе, в твоей прекрасной душе, в твоей вере в будущее. Я хочу начинать каждый день, зная, что ты часть этого будущего, часть меня, часть нас. И мне просто необходимо, чтобы ты научил меня забивать гвозди.
 — Сьюзен, я люблю тебя как жизнь, но иногда ты сводишь меня с ума.
 Она подарила ему одну из улыбок, от которых у него внутри все таяло и все мысли сводились к тому, как расстегнуть ее корсет и спустить подвязки. Когда Сьюзен так смотрела на Грэшема, во всем мире оставалось важным только одно: заключить ее в объятия и возблагодарить Бога за то, что она вошла в его жизнь.
 Обнявшись, они стояли на дороге и смотрели вслед Боуи Стоуну, пока экипаж не растворился в ночи. Тогда Грэшем отнес Сьюзен в коттедж, уложил на постель и сделал все, чтобы она забыла о других мужчинах в ее жизни.




 Глава 20


  Округ Галливер, Канзас 
 Рози бессильно прислонилась к столбику крыльца, сжимая в руке тощую пачку телеграмм. Слезы навернулись ей на глаза, когда она перечитала последнее сообщение. Тиски, сжимавшие ее сердце, исчезли, и бурный восторг затопил все ее существо.
 — Благодарю тебя, Господи! — выкрикнула Рози в знойное августовское небо. Безумная радость вытеснила мучительную тоску, терзавшую ее лишь несколько минут назад. — Благодарю тебя!
 Зажав телеграммы в зубах, она пошарила в карманах брюк и сунула несколько монет в руку мальчишке, который доставил их из города.
 — И тебе тоже спасибо, Джонни Краватц!
 Веснушчатое лицо расплылось в широкой ухмылке.
 — Хорошие новости, миз Стоун?
 — Лучше некуда! Капитан Стоун возвращается домой!
 Боуи возвращается, возвращается, чтобы забрать ее! Рози не стыдилась слез, заливавших ее щеки. Внезапно она почувствовала себя слабой, как новорожденный теленок; ноги отказывались ей служить. Глотая воздух, Рози ухватилась за столбик крыльца, ибо опасалась упасть.
 — Ответ будет, миз Стоун?
 — Да! Как только вернешься в город, попроси мистера Полтса отправить телеграмму капитану Стоуну. Передайте ему, что я прощаю его и согласна принять назад. Если, конечно, он поторопится.
 Рози напрочь забыла о мальчике и оставила его на крыльце, не предложив ему даже стакана воды. Убедившись, что ноги снова повинуются ей, она кинулась в дом и ворвалась на кухню.
 — Лодиша! Боуи едет, чтобы увезти нас отсюда. Мы отправляемся в Орегон. Где Джон Хоукинз? Нужно сказать ему, чтобы начинал собираться. Нам надо переделать кучу дел!
 Лодиша, подметавшая пол, подняла голову, и ее темное лицо озарилось радостной улыбкой.
 — Разве я не говорила, что кэптин вернется? Да, сэр, я в этом нисколечко не сомневалась. Пора бы тебе, голубка, вылить то виски, что ты прячешь у себя в комнате. Теперь это зелье тебе ни к чему!
 От волнения и радости, что Боуи не совсем потерян для нее, Рози забыла о виски. Бессчетное число раз она была на грани того, чтобы утопить свою боль в бутылке, купленной в тот день, когда Боуи покинул ее. Но неведомо почему устояла.
 Видит Бог, Рози так хотелось этого! В ту ночь, когда Боуи ушел, ревность, горечь предательства и отвергнутая любовь разрывали ее на части. Потеряв то, что любила больше всего на свете, душа Рози жаждала обрести утешение.
 С той ночи она держала виски под кроватью. Если боль от предательства Боуи станет невыносимой, ей придется облегчить душу, чтобы не впасть в буйное помешательство.
 И все же Рози устояла. Может быть, в глубине души она понимала, Что противоборство с виски не имеет отношения к Боуи Стоуну, а связано только с ней самой.
 Возможно, слишком свежи и унизительны были воспоминания о пьяных дебошах, мучительном похмелье и тюремной вони. А может, она начала немного уважать себя. Что бы ни останавливало ее, Рози благодарила за это небеса.
 Усадив Лодишу и Джона Хоукинза за кухонный стол и поставив перед ними по стакану лимонада, Рози торжественно прочитала им телеграммы Боуи. При этом она сияла как полуденное солнце в безоблачном небе Канзаса.
 Лодиша озабоченно нахмурилась.
 — Это что же, мы с Джоном Хоукинзом должны доставить Айвенго на поезде в Орегон? А где он, этот Орегон?
 Выслушав объяснения Рози, Джон Хоукинз одобрительно кивнул.
 — Разведение лошадей — это хорошо. Такая жизнь вполне подойдет нам с капитаном Боуи Стоуном. Я кое-что слышал об этом Орегоне, да и об океане тоже.
 — Боуи говорит, что мы последуем за вами, как только он приедет за мной.
 — А куда же кэптин дел свою жену?
 — Не знаю. — Рози вздернула подбородок. — Он возвращается домой, и этого достаточно!
 Может быть, Сьюзен умерла, а может, Боуи ей больше не нужен. Или он просто передумал. Умирая от любопытства, Рози понимала: ей придется подождать неделю, чтобы узнать все подробности.
 — Нам столько предстоит сделать! — воскликнула она, разложив телеграммы на столе и углубившись в изучение указаний и сроков. Лодиша и Джон Хоукинз разглядывали билеты на поезд.
 — Подумать только, поеду на поезде! — Черные глаза Ло-диши возбужденно блестели. — Тут без новой шляпы не обойтись. А что за дом там, в Орегоне? Плита-то хоть ничего?
 Рози фыркнула.
 — Откуда мне знать. Здесь сказано, что на участке есть дом, и Боуи хочет, чтобы вы с Джоном Хоукинзом привели его в порядок к нашему приезду. Он пишет, что мы будем в нем жить, пока не построят новый.
 — Я поеду в товарном вагоне вместе с Айвенго, — решил Джон Хоукинз. — А когда выезжать?
 Сверив указания в телеграммах с датами на билетах, Рози ахнула и всплеснула руками.
 — Вы должны отправляться завтра! Боюсь, на покупку шляпки нет времени, Лодиша. Можешь надеть одну из маминых старых шляп. — Рози в панике уставилась на Джона Хоукинза и Лодишу. — Нужно срочно собираться!
 — А что мы возьмем?
 Они оглядели кухню и гостиную.
 — Ни одной треклятой вещи, — объявила Рози, подумав. Переглянувшись, все трое расхохотались. — Возьмите только то, что вам дорого. Все остальное пусть остается мышам и ветру.
 Наспех поужинав, Джон Хоукинз удалился в амбар паковать свой нехитрый скарб и корм для Айвенго. Лодиша увязала в узел любимые кухонные принадлежности и прошлась утюгом по платью и жакету, которые собиралась надеть в дорогу.
 Рози недвусмысленно дали понять, чтобы она не болталась под ногами. Выйдя во двор, Рози направилась к залитому лунным свету жнивью.
 Она и не надеялась заснуть этой ночью. Боуи возвращается. Ее сердце было так переполнено любовью, чувством облегчения и нетерпением, что Рози едва удавалось сосредоточиться. Поэтому она не могла решить, что необходимо сделать до того, как Боуи заберет ее в Орегон.
 Нужно раздать коров, поросят и кур. Мисс Рейвен с удовольствием возьмет книги для общественной библиотеки. Отец Паулсон проследит, чтобы плуг и прочий инвентарь достались тем, кто в них нуждается.
 Преодолев короткое расстояние до жнивья, сухого и коричневого, как и вся прерия вокруг, Рози посмотрела назад. В лунном свете дом и постройки казались не менее ветхими и запущенными, чем днем. Слава Богу, больше не надо тревожиться из-за разваливающегося курятника и думать, что пора красить амбар. Дом покосился, да и крыша, похоже, пережила свою последнюю зиму и едва ли выдержит еще одну.
 На памяти Рози ничто здесь не изменилось. Ферма выглядела так же убого, как в тот день, когда они с матерью въехали во двор в повозке Фрэнка Блевинза. В течение пятнадцати лет это место было не более чем наростом на теле прерии, лепешкой сухой грязи и жесткой травы, более пригодной для кроликов и прочих обитателей прерии, чем для фермерства.
 Ее взгляд остановился на темном силуэте надгробия Фрэнка Блевинза, отливавшего серебром в лунном свете.
 Рози так и не одолела его, не насладилась ни одной минутой мести.
 Блевинз, должно быть, смеется в своей могиле.
 Перед входом в товарный вагон Айвенго заартачился. Он вставал на дыбы, бил копытами, храпел, и прошло немало времени, прежде чем Джону Хоукинзу криками и уговорами удалось затащить его по наклонному скату в вагон, где Айвенго забился в угол, вращая белками глаз и дрожа.
 — Ничего, привыкнет. Я поеду с ним, — успокоил домашних Джон Хоукинз.
 На невозмутимом лице старого индейца не отражалось ни тени нервозности или волнения. Он ни словом не обмолвился о неожиданных переменах, так круто изменивших его жизнь, спокойно принял то, что принесла судьба. Кто знает, может, Орегон придется ему по душе, и он найдет способ быть полезным.
 Рози схватила руку Джона Хоукинза и пожала так, будто они расставались навсегда, а затем окончательно смутила его, когда обняла при всех. Джон Хоукинз оставил ей на удачу орлиный коготь, свой талисман, присоединился к Айвенго и устроился в тени в ожидании отправления.
 Рози пронеслась вдоль поезда и вошла в пассажирский вагон. Ряды деревянных сидений тянулись по обе стороны узкого пространства, заполненного людьми. Она нашла Лодишу в обществе молодой матери и двух худеньких малышей. Лодиша щедро потчевала их из своей корзины с дорожными припасами.
 — И надолго тебе хватит еды, если ты начала ее раздавать, не успев отъехать от станции? — Рози нежно улыбнулась и расправила искусственные цветы на соломенной шляпке Лодиши.
 Раздался пронзительный свисток, и где-то впереди загремели сцепления.
 Рози нагнулась и чмокнула Лодишу в щеку.
 — Вас встретит адвокат по имени Милберн и отвезет на участок. Мы приедем через неделю.
 Лодиша обеими руками вцепилась в сиденье. Возбуждение и страх чередовались в ее глазах. Выгнув бровь, она бросила на Рози лукавый взгляд.
 — Хоть мы и не говорили об этом, голубка, но я знаю твой секрет. От Лодиши ничего не скроешь.
 Рози почувствовала, как поезд дернулся у нее под ногами.
 — О чем это ты толкуешь? Нет у меня никаких секретов, — нахмурилась она.
 Лодиша прижала руку к животу Рози.
 — А толкую я о том, что скоро мы обзаведемся ребеночком! — Она лучезарно улыбнулась молодой матери, сидевшей напротив. — Давно пора.
 Вытаращив глаза, Рози смотрела на Лодишу, а ее мозг лихорадочно работал, отсчитывая дни.
 — Вот дьявол! — выдохнула она. — Оказывается, я не бесплодна. — Рози всплеснула руками и издала такой громкий и радостный вопль, что, услышав его, примчался взволнованный кондуктор. — У меня будет ребенок!
 Кондуктор смерил ее неодобрительным взглядом.
 — Вы едете или остаетесь, мисс?
 Рози пригнулась и выглянула в окно. Станция медленно проплывала мимо. Послав Лодише воздушный поцелуй, Рози понеслась по проходу и спрыгнула с набиравшего скорость поезда.
 Глупо ухмыляясь, она смотрела вслед удалявшемуся составу, пока дым от паровоза не превратился в черное пятнышко на горизонте. Рози попросила преподобного Паулсона отвезти ее на ферму и забрать все, что могло пригодиться его прихожанам.
 Ребенок.
 После того как преподобный Паулсон нагрузил повозку и уехал, Рози села на крыльцо, прижав руки к животу и мечтая о том, как расскажет Боуи о ребенке.
 После двух недель боли и неопределенности жизнь совершила очередной виток, повернувшись к ней такой лучезарной стороной, о какой Рози не смела мечтать.
 Не хватало только одного.
 Ночной ветер протяжно вздыхал в ветвях тополей и что-то сонно шептал в жесткой траве прерии. Теперь, когда Лодиша и Джон Хоукинз уехали, а все животные были розданы, на ферму опустилось безмолвие, лишь изредка нарушаемое скрипом половиц и шелестом сухого ветра. В знойной тишине повисло гнетущее ощущение незаконченного дела, неисполненного обещания.
 Вырвавшись из оков тяжелых сновидений, исполненных тоски и разочарования, Рози ощутила безотчетную тревогу. Откинув сбившиеся простыни, она вошла в темную кухню, зачерпнула воды из ведра и прикрыла глаза, чтобы отогнать разбудивший ее кошмар.
 Ополоснув лицо и шею, Рози окончательно проснулась. Первые проблески рассвета разгоняли ночную мглу. Уже вырисовывались бледные контуры окна. Рози наблюдала, как постепенно рассеиваются серые тени над надгробием Фрэнка Блевинза в розовато-голубом сиянии наступающего дня.
 Казалось, неодолимая сила тянула ее вперед. Двигаясь как во сне, она открыла дверь и вышла в полутемный двор. Рози не сводила глаз с прямоугольника выбеленных известкой камней, обозначавших могилу Блевинза.
 Было так тихо, что она слышала учащенные удары своего сердца и прерывистое дыхание.
 Медленно приблизившись к могиле, Рози остановилась над ней. Несмотря на духоту, она дрожала и напряженно вслушивалась в безмолвие полного одиночества.
 — Здесь только мы с тобой, — прошептала Рози, уставившись тяжелым взглядом на надгробие. — Только ветер, прерия и поля.
 Легкий бриз играл оборками ее ночной сорочки, шевелил разметавшиеся по плечам волосы. В шелесте листьев и сухой травы Рози почудился хриплый отзвук призрачного смеха.
 Закрыв глаза, она с тоской осознала, что Фрэнк Блевинз выиграл. Она покидает эту ферму, потерпев поражение. Рози терзала мысль, что, не доказав его никчемности, она отпускает ему грехи, смиряется с совершенными им злодеяниями. Уехать так — все равно что признать справедливыми смерть матери от побоев и насилие над ней самой.
 Почувствовав дурноту, Рози перевела отчаянный взгляд на полоски колючей стерни, темневшие в полях.
 Она почти добилась своего. Знает ли об этом Фрэнк Блевинз? Если бы не злосчастные лонгхорны, ее месть уже свершилась бы и душа успокоилась. На этот раз победа была близка как никогда.
 Если бы только попытаться еще раз. Рози не сомневалась, что на будущий год соберет самый прибыльный урожай из всех, что видела эта вонючая ферма. На будущий год добьется успеха.
 При мысли о том, что ее здесь уже не будет, Рози охватила ярость. Как она может уехать, не покончив с Блевинзом? Как может смириться с тем, что он сделал?
 Это было выше ее сил.
 Месть столько лет терзала ее, питала ее тело и душу! Она не могла сдаться после всех жертв, не желала забыть о том, чего Блевинз лишил ее. Рози не могла уйти, оставив его безнаказанным, не могла позволить ему одержать верх.
 Боуи все поймет. Боуи любит ее и согласится дать ей еще один шанс. На будущий год она одолеет Фрэнка Блевинза. Боуи согласится с тем, что нельзя уезжать в Орегон, пока Фрэнк Блевинз не наказан.
 Стон вырвался из ее груди, и Рози обратила мокрые от слез глаза на розовое сияние, занимавшееся на востоке.
 Будущий год, возможно, принесет засуху или нашествие насекомых, пыльные бури и торнадо. Будущий год никогда не наступит. Рози и Боуи проведут всю оставшуюся жизнь, поливая потом и кровью грязный клочок канзасской прерии.
 — Я ненавижу твою подлую вонючую душонку! — крикнула она, обращаясь к надгробию Фрэнка Блевинза. — Если бы не ты, я давно бы покинула это проклятое место! — Слезы струились по ее щекам, сверкая в первых лучах восходящего солнца. — Даже если на это уйдет вся моя жизнь, клянусь, я одолею тебя! Я должна победить! — Рози закрыла лицо руками.
 Боуи никогда не поймет. Он не останется здесь еще на год, до следующего урожая. Узнав, что Рози не едет в Орегон, желая доказать Блевинзу, что лучше его, Боуи отправится один.
 Рози пошатнулась и рухнула на колени, колотя кулаками по гладкой поверхности надгробия. Зарыдав, она подняла голову и устремила взор в поля, в свое будущее. Рози видела, как стареет от спиртного, тяжелого труда и отчаяния. Оставшись без Боуи, наедине с ветром и Блевинзом, она опять начнет пить. Рози видела себя грязной и оборванной, год за годом ведущей безнадежную борьбу с пылью и жарой. Живущей мыслью о будущем годе и мечтой о мести покойнику.
 — О Боже!
 Ее глаза расширились от ужаса, и она попятилась от надгробия, уставившись на него через пелену слез. Блевинз все еще имел разрушительную власть над ней. Он дотянулся до Рози из могилы, отравил ее сознание, заставляя думать о себе и забыть обо всем, чем она дорожила.
 — Нет, — содрогаясь, прошептала Рози и отступила еще на шаг. — Ты и так слишком много отнял у меня. Тебе не украсть мое будущее! Нет! Я не позволю тебе забрать и его!
 Рози с безумным видом озиралась вокруг. Она должна отбиться от него, раз и навсегда разорвать чудовищную хватку. Но как?
 Ей стало дурно при мысли, что даже на одно короткое мгновение она подумала о возможности расстаться с Боуи. С ним было связано все светлое и прекрасное в ее жизни. Он олицетворял собой любовь и будущее Рози. Она не позволит Блевинзу лишить себя этого.
 С залитым слезами лицом, дрожащая с ног до головы, Рози кинулась к дому, который так долго был средоточием омерзительных воспоминаний.
 Вбежав туда, Рози тут же выскочила назад с пылающим факелом из свернутой в трубочку газеты. Вся дрожа, она обежала вокруг ненавистного дома, поднося огонь к пузырившейся на стенах краске. Рози жалела только об одном — что не может сжечь и Фрэнка Блевинза.
 С глухим шипением пламя охватило дом. Клубы черного дыма взметнулись высоко в небо. Рози как зачарованная смотрела на буйство огня, пожирающего ветхие строения, и сердце ее полыхало так же яростно, как сухое дерево.
 И тут она услышала, как откуда-то издалека ее окликнули по имени. Повернувшись на звук знакомого голоса, Рози прикрыла ладонью глаза.
 Одинокий всадник, низко пригнувшись к шее лошади, летел к ней по окаменевшей, иссохшей прерии.
 — Боуи! — Ее горло судорожно сжалось. — Да! Боже, да!
 Придерживая подол ночной сорочки, Рози помчалась прочь от горящего дома, прочь от прошлого. Она бежала через опаленную солнцем, выгоревшую прерию навстречу своему будущему, навстречу человеку, которого любила больше жизни. Острые камни впивались в босые ступни, жесткая трава резала лодыжки. Слезы слепили глаза.
 — Боуи! Боуи!
 Не успев поравняться с Рози, он спрыгнул на землю и бросился к ней навстречу. С отчаянным криком она упала ему на грудь. Его сильные руки сомкнулись вокруг нее и прижали к груди с неистовой силой.
 — Я люблю тебя, я люблю тебя! — Плача и смеясь, Рози обхватила ладонями лицо Боуи, прижалась к его губам, снова и снова целовала его и не давала ему вымолвить ни слова. Ее единственным желанием было слиться с Боуи и никогда больше не расставаться с ним.
 — Рози! — Он сжимал ее так крепко и яростно, что, казалось, ее кости вот-вот хрустнут, но Рози было все равно. Всем своим существом она сосредоточилась на обнимавших ее сильных руках и дожде поцелуев, сыпавшихся на ее лоб, веки и щеки. Боуи зарылся лицом в спутанные волосы Рози. — Я скучал по тебе! Боже, как же я скучал по тебе!
 Обняв его за талию, Рози доверчиво положила голову ему на грудь. Стоя в объятиях мужа, прислушиваясь к ровным ударам его сердца, Рози чувствовала, как любовь Боуи обволакивает ее, оберегая от всех невзгод.
 Прижавшись друг к другу, они стояли посреди прерии, освещенной первыми лучами солнца, и наблюдали, как горит дом. Дым уходил в небо вместе с хлопьями пепла и воспоминаниями о прошлом. Багровые отблески тускло мерцали на надгробии Фрэнка Блевинза.
 В это мгновение Рози с пронзительной ясностью поняла, что заблуждалась. Чтобы одержать верх над Блевинзом, отомстить за страдания и надругательство, не нужен прибыльный урожай. Ей была необходима любовь — то, о чем Блевинз не имел понятия, чего ни разу не испытал в своей гнусной жизни. Счастье любить и быть любимой — вот в чем состоит истинное возмездие.
 Повернувшись спиной к горящему дому, Рози предоставила огню вершить правосудие. Расставшись наконец с прошлым, она подняла лицо навстречу поцелую Боуи, взяла его руку и нежно прижала к своему животу. Слезы счастья стояли в ее сияющих глазах.
 — Мне надо сказать тебе что-то замечательное.
 Будущий год наконец наступил. Она победила.