Аннотация: Амелия, юная принцесса крошечного средиземноморского королевства, возможно, и не имела оснований доверять загадочному американцу Нилсу Вулфсону, приехавшему в ее страну с официальной миссией... Но могла ли она остаться равнодушной к мужчине, спасшему ее от верной гибели? Могла ли избежать чар любви, манивших ее в мир жгучей, пылкой страсти и восторга, бесчисленных опасностей и счастливых надежд?..


---------------------------------------------


 Джози Литтон
 Фонтан мечты



 Глава 1


  Л  ондон 
  А  прель 1837 года 
 Ветер дул с реки, раскачивал по-весеннему гибкие ветви деревьев, в том числе и тех, что росли у самого дома. Под порывами южного ветра деревья гнулись, заслоняя собою окна, и, распрямляясь, вновь открывали обзор. Казалось, дом подмигивал случайному ночному путнику, оказавшемуся неподалеку в этот поздний час. Ухнула сова, вспорхнув с ветки, расправила крылья, огляделась в полете, сложила крылья и бросилась вниз. Мгновение, и мышь обмерла от страха в цепких лапах хищницы.
 Некто, притаившийся в зарослях окружавшего дом сада, усмехнулся. Он тоже скоро выйдет на охоту. Только выслеживать добычу ему пришлось подольше, чем крылатой охотнице. Он находился на своем посту уже не один час. Сначала пробрался в сад и притаился там. Потом, пользуясь наступившей темнотой, прокрался поближе к дому. Заглянув в окна, убедился, что семья села ужинать. Он увидел их в окне – принца Александра, его жену, принцессу Джоанну, их племянника, принца Андреаса, и их дочь, принцессу Амелию. Все они были в хорошем настроении и вели себя вполне раскованно. Никому из них и в голову не могло прийти, что вскоре их уютный мирок может разбиться вдребезги.
 Убедившись, что распорядок ничем не нарушен, он удалился в сад и притаился, поджидая своего часа. Мышцы затекли, пришлось размять их, но он почти не опасался быть замеченным: разросшиеся кусты представляли собой хорошее укрытие, вечер выдался сырым и прохладным, не располагающим к поздним прогулкам. Что касается неудобств, вызванных сырой погодой, то на них он не обращал внимания. Были в его жизни минуты потруднее.
 Тот, кто притаился в саду, был высок ростом, худ и гибок и одет как лондонский служащий, уважаемый человек, зарабатывающий себе на хлеб в бухгалтерии или адвокатском бюро. Человек не слишком богатый, но и не слишком бедный. Незаметный во всех отношениях. Брюки и сюртук из чистой шерсти, но довольно грубой выделки, темно-серого цвета, неразличимого в сумерках. На всякий случай он приподнял воротник сюртука и поглубже нахлобучил шляпу, чтобы не видно было глаз – темно-серых, ярких, со стальным отливом.
 Он был без оружия, но, сказать по правде, мог бы дать фору большинству вооруженных людей. Если стража все же заметит его, он был намерен разыграть безобидного пьянчугу, случайно забредшего туда, куда забредать не положено. Для этого он испачкал сюртук и брюки так, как будто перелезал через каменную ограду. Из кармана у него торчала початая бутылка виски.
 Но, судя по всему, такая предосторожность будет излишней. Никого изображать не придется. И хотя эта резиденция была одной из самых охраняемых в Лондоне, она оказалась достаточно уязвимой. Смена караула происходила в строго определенные часы изо дня в день, что делало ситуацию совершенно предсказуемой. Впрочем, охрана должна была ограждать покой семьи от досужих зевак, от толпы, но не от одиночки, четко знавшего, чего он хочет.
 Серые глаза сверкнули в темноте. Он ждал, терпеливый и наблюдательный. Свет на первом этаже погас, в то время как этажом выше окна начали загораться одно за другим. Семья ложилась спать рано по стандартам высшего общества. Они предпочитали компанию друг друга всем этим балам, светским раутам, маскарадам и прочим сборищам. Насколько ему было известно, на сегодня у них не было запланировано ни одного мероприятия, что вполне отвечало его намерениям.
 Стража была хорошо вышколена, он едва мог расслышать, как смена заступила на пост, хотя и знал, когда это должно произойти. Трое охранников прошли мимо на расстоянии нескольких шагов от места, где он прятался. Они не говорили друг с другом и ступали неслышно. Это были офицеры армии, которая считалась одной из самых сильных и бесстрашных в мире. Армии, которой многие боялись. Воины Акоры, королевства-крепости за Геркулесовыми столбами, обеспечивали свободу и независимость этой таинственной земли на протяжении многих веков. Древняя, легендарная и только недавно начавшая приоткрываться окружающему миру, Акора восхищала многих, но не его. Ему было на эту страну наплевать, и он от всего сердца надеялся, что вскоре сможет забыть о ее существовании раз и навсегда.
 Звук шагов удалился. Он вдохнул свежего воздуха, стараясь очистить мозги от ненужных мыслей, и бегом пересек открытое пространство газона. Секунда, другая – и он уже возле кустов, растущих возле самого дома.
 Скорчившись под окнами, он прислушался. Ни один звук, доносящийся из дома или снаружи, не указывал на то, что его заметили. Осторожно он встал во весь рост и заглянул в темные окна столовой. Слуги уже убрали со стола и тоже скоро уйдут на покой. Только стража на посту будет бодрствовать.
 Он осторожно пробрался вдоль стены за угол дома и поднял голову. Прямо над ним находились окна принцессы Амелии.
 Патруль возвращался. Незнакомец прижался к стене дома, растворился в тени, словно слившись с каменной стеной, и затаился. Когда патруль прошел, он вытащил кусок черной ткани из внутреннего кармана сюртука и повязал на лицо, оставив открытыми только глаза.
 Ухватившись за каменные выступы, он неожиданно легко подтянулся, нащупав ступней углубление, достаточное для того, чтобы удержать равновесие. Убедившись, что держится крепко, подтянулся вновь. Тихо и ловко он карабкался по стене.
 Под окнами спальни принцессы находился каменный балкон. Он закинул ногу, легко спрыгнул на него и прислушался. Никаких звуков. Все тихо. Тогда он осторожно открыл балконную дверь.
 В комнате было темно, но он мог рассмотреть расположение мебели, видел, где находится большая кровать под балдахином.
 Намеченная им жертва лежала на боку. Разглядеть ее лицо было невозможно, но он и так хорошо знал, как она выглядит, – несколько дней он наблюдал за ней – все те дни, что она находилась в Англии. Амелия не была красавицей, но лицо ее отличалось какой-то особенной привлекательностью, а сложение было просто роскошным. Цветущая, жизнерадостная, улыбчивая и открытая, Амелия совершенно не соответствовала расхожему мнению о ней как о холодной гордячке, бесчувственной и бессердечной, ходившей в девицах в возрасте двадцати пяти лет, и это при том, что семья ее не могла пожаловаться на отсутствие средств или недостаток влияния.
 Если ее и беспокоило ее незамужнее состояние, то она никак этого не показывала. Да и сейчас она спала глубоким спокойным сном счастливого человека. На мгновение он почувствовал... нет, не сомнение, сомнений он никогда не испытывал, скорее сожаление, что не смог придумать ничего другого.
 Но он был не из тех, кто долго переживает из-за собственных промахов, настоящих или мнимых. Мгновение, и он откинул балдахин и схватил ее. Она тут же проснулась и попыталась закричать. Увы, крик ее не мог быть услышан. Злоумышленник зажал ей рот, ловко и споро запеленал ее в одеяло. Через пару секунд во рту у нее появился кляп, а на голову надели нечто вроде мешка.
 Но она ни за что не желала сдаваться и оказалась на удивление сильной. Конечно, с ним ей было не справиться, но ему пришлось попотеть.
 Он мог бы припугнуть ее, заставив замолчать, но нельзя было рисковать – она не должна узнать его голос. Он мог лишь крепче ее держать – может, она поймет, что сопротивляться бесполезно. Он был ошеломлен, когда его спеленатая жертва высвободила руку и как следует заехала ему в челюсть.
 Только громадный, длиною в его жизнь, опыт самодисциплины помог ему сдержаться и не выругаться вслух. Он еще туже затянул простыню, игравшую роль смирительной рубашки, и быстро направился к двери.
 Изнутри дом не охранялся. Это он проверил заранее. Стража была лишь в вестибюле.
 Он без труда избежал встречи с охранниками, спустившись по лестнице для слуг. Спуск оказался трудным из-за непоседливо извивавшегося и пытавшегося визжать свертка. Стянутая подобно рождественской гусыне, принцесса продолжала сопротивляться. Все силы он сосредоточил на том, чтобы удержать ее, не причинив при этом существенной боли.
 На нижней площадке лестницы он задержался. Она не могла сбежать, в этом он был уверен, но он был далек от того, чтобы недооценивать степень риска. Если ей удастся издать хоть один, пусть приглушенный, крик...
 Охранники схватят его, но он сильно сомневался, что его захотят передать британским властям. Все, что он знал о жителях Акоры, предполагало, что они сами свершат правосудие и сделают это по своим обычаям, при условии, конечно, что они сразу его не убьют.
 Черт возьми, хотелось надеяться, что игра стоила свеч.
 Он открыл дверь и вышел. Если его расчеты были верны, до следующей смены караула у него было минут пять, не более. Достаточно времени, чтобы пересечь лужайку, пробраться сквозь заросли к стене и перелезть через нее.
 При условии, что Шедоу стоит на своем посту.
 Он был там, его силуэт проглядывал сквозь листву верхних веток деревьев, и веревка свисала со стены. Облегченно вздохнув, похититель продел свою извивающуюся добычу в петлю на веревке, закрепил надежно и потянул, сигнализируя Шедоу. И тут же сверток начал подниматься. Он немного постоял, наблюдая за тем, как ведет себя пленница, – она продолжала извиваться, тщетно надеясь высвободиться, – после чего вскарабкался по стене и, спрыгнув, оказался рядом с Шедоу, который, кивнув, помог ему вытащить пленницу из петли.
 До смены караула остались считанные секунды, но дело было сделано. С беспокойной ношей на плече и Шедоу, неотступно следовавшим чуть позади, он быстрым шагом направился к экипажу, что ждал за углом.
 Карета тронулась, не успели они захлопнуть за собой дверцу.
 Что за черт? Такого не могло с ней случиться! Не может быть, чтобы ее выкрали из хорошо охраняемого дома посреди ночи, чтобы ее выхватил из постели какой-то хам с шершавыми ладонями и медвежьими лапами, к тому же сумасшедший, потому что только ненормальный или тот, кто решил покончить счеты с жизнью, мог совершить такой безумный шаг.
 Он не проронил ни слова даже тогда, когда она ударила его с такой силой, что немой бы завопил. И эта его молчаливость беспокоила ее больше всего.
 Одно из двух: либо ее похититель был немым, либо он был человеком недюжинного самообладания, который хорошо понимал, что он делает.
 Амелия мужественно боролась со страхом, грозившим затуманить сознание, лишить воли. Лучше уж разозлиться как следует. Гнев поможет забыть о страхе. Ей показалось, что мужчин было двое. Могло быть и больше, но для того, чтобы переправить ее через стену, нужны усилия как минимум двоих. Похитители действовали в полной тишине, не издав ни звука, а капюшон, надвинутый на глаза, не позволял ей ничего рассмотреть.
 Каковы были их планы? Получение выкупа? Нечто похуже? Ее родители всегда понимали разницу между невинностью и неведением. Все их дети, и Амелия в том числе, имели достаточно внятные представления о мире, и о приятных сторонах жизни они знали не меньше, чем о неприятных. Мир полон опасности, и входить в него, лучше вооружившись знанием.
 Но до этого момента с ней ни разу не поступали дурно. Включая и те несколько неприятных минут, прошедших со времени ее пробуждения. Похититель, кем бы он ни был, старался не причинить ей боли. Даже когда она ударила его, он лишь спеленал ее крепче прежнего. Что бы это значило?
 И значило ли это вообще что-нибудь? Кем бы они ни были, какими бы ни были их намерения, этих людей иначе, чем безумцами, не назовешь. Ее отец, дядья, братья, родные и двоюродные, не успокоятся, пока не спасут ее и не отомстят за нее. Если бы она могла говорить, она попыталась бы убедить похитителей оставить свое безнадежное предприятие, покуда еще не слишком поздно, но кляп ей мешал. Он не мешал ей дышать, но ни одного звука она произнести не могла.
 Капюшон у нее на голове совершенно лишал возможности что-либо разглядеть, простыня и одеяло, закрученные вокруг тела, мешали двигаться, кляп не давал говорить. Она была совершенно отрезана от мира, и если обоняние еще оставалось при ней, то единственным различимым запахом был запах ткани одетого на голову капюшона. Нет, еще при ней оставались слух и осязание. И еще интуиция и рассудок.
 Звонкий стук лошадиных копыт говорил ей о том, что они едут по мощеной улице, – значит, они еще в Лондоне. Но в каком, направлении они ехали? К югу от их резиденции находились Темза и доки. Может, они собирались погрузить ее на корабль? Ее окатила волна страха, но она заставила себя не поддаваться. Если целью похитителей, как она надеялась, было получение выкупа, то они не могли увезти ее далеко.
 Но к столице вело множество дорог, причем за последнее время их состояние сильно улучшилось, так что добрые кони могли умчать ее на приличное расстояние за пару часов.
 Недавно появилась еще и железная дорога, соединяющая Лондон с Гринвичем, но ею они едва ли собирались воспользоваться. Дорога функционировала всего год и продолжала привлекать к себе большое внимание. Кроме того, поезда ночью не ходили. Что бы ни входило в намерения похитителей, с каждой минутой надежда на спасение таяла.
 В какой-то момент к глазам ее подступили предательские слезы. Она боролась с собой, но сдавленное рыдание все же прорвалось сквозь кляп. Она почувствовала, как похититель ее напрягся, замер, и вдруг ее осенило: она принялась кашлять через силу.
 Рука его коснулась одеяла где-то около ее головы. Или ей так показалось?.. Что он делал на самом деле, определить было трудно.
 А вдруг она на самом деле задыхалась? Если ее не хотели оставить в живых, похитителю это было бы безразлично. Но, если ей стремились сохранить жизнь, на этом можно сыграть.
 Черт бы побрал этот кляп! Она набрала полные легкие воздуха и начала кашлять так, будто она вот-вот задохнется.
 И точно, стягивающие ее покровы стали посвободнее. Она по-прежнему ничего не видела, но теперь она могла почувствовать прохладу ночи. Еще один долгий мучительный приступ кашля, от которого саднило горло, и она получила возможность шевелить ногами и руками. Вот и отлично. Тот негодяй, что похитил ее, заслуживает хорошего пинка, раз ему того удара в челюсть было мало.
 Она не видела, куда бьет, но, куда бы она ни попала грудь ему, в бедро или еще куда-то, тело его было твердым как сталь. Она даже испугалась, что сломала палец, хотя ей было не до того, чтобы считать травмы. Он на мгновение ослабил хватку – ровно настолько, чтобы она смогла нащупать щеколду, на которую закрывалась дверца кареты изнутри, и открыла ее. Поток свежего воздуха ворвался в салон, еще мгновение, и она окажется на свободе. Падение, конечно, будет болезненным, но она готова была купить себе свободу ценой любой боли. И все же, не видя, куда прыгать, она помедлила какую-то долю секунды...
 Не может быть! Но он давно научился действовать рефлекторно – были в его жизни времена, когда скорость реакции спасала жизнь.
 Он так тщательно все спланировал, продумал каждый шаг, предусмотрел все возможные варианты. Вернее, так ему казалось. Но он не рассчитывал, что женщина, которой надлежало играть «болванчика», воспротивится навязанной ей роли.
 Нельзя дать ей сбежать, подумал он и затянул одеяло так, что она совершенно не могла пошевелиться. И если она и была еще в состоянии производить какие-то звуки, то он их расслышать уже не мог, и это его вполне устраивало.
 Они все ехали и ехали. Уже перевалило далеко за полночь, и другая на ее месте давно бы уснула, но не она. Он чувствовал, что тело ее напряжено: несомненно, ей было очень страшно, очень тревожно. Если и так, то он все равно ничего не мог предложить ей в утешение. Как бы то ни было, он испытал облегчение, когда они, наконец, прибыли к месту назначения.
 Шедоу отвел лошадей в конюшню, а он тем временем понес свою «гостью» в дом – маленький коттедж, густо увитый плющом. Он занес ее в спальню, окна которой выходили на задний двор, усадил на кровать, а сам быстро удалился. Перед тем как закрыть за собой дверь, он бросил на нее беглый взгляд. Одеяло, в которое она была завернута, соскользнуло. Тонкая льняная ночная сорочка, отороченная кружевом, практически не скрывала тела. И тело это было не хуже того, каким он его представлял, глядя на нее одетую.
 Она схватилась за капюшон, надвинутый на голову, но похититель поторопился уйти до того, как она успела его снять. Амелия лишь услышала скрип засова, отрезавшего ее от мира.
 Комната не большая, но и не маленькая, освещенная масляной лампой. Узкая кровать, сундук в ногах, деревянный стол возле кровати, еще один стол с кувшином и тазом, но ни в тазу, ни в кувшине воды не было. Оба окна плотно закрыты ставнями, и дверь тоже заперта снаружи. Вся обстановка нагнетала тревогу. Амелия мысленно призвала себя к спокойствию. Трусость еще никому не помогала. В ней текла королевская кровь доблестных правителей Акоры, и она не имела права посрамить память предков.
 Первым делом предстояло избавиться от кляпа. Пока руки ее были заняты, мозг работал в полную силу. Она искала способ спастись. По ее расчетам, прошло несколько часов, с тех пор как ее похитили. Скоро наступит утро, и домашние узнают, что она пропала. У нее сердце сжалось при мысли о том, что с ними будет, когда они увидят, что ее нет. Она должна была убежать как можно скорее не только ради себя самой, но и чтобы развеять тревогу близких.
 Амелия справилась с кляпом и собралась как следует изучить свою тюрьму, когда скрип засова снаружи заставил ее насторожиться. Только сейчас она подумала о том, что на ней почти ничего нет. Схватив одеяло, она замотала его вокруг тела. Не успела она сделать это, как дверь открылась.
 Человек, стоявший в дверном проеме, был огромного роста. Она привыкла к тому, что ее окружали очень высокие мужчины: отец, братья, дядья, кузены – все они были выше метра восьмидесяти, но даже по их стандартам этот мужчина выглядел настоящим великаном. Да и плечи у него были такие, что он едва в дверь мог пройти. Волосы его и борода были густыми, черными и неопрятными. Голубые пронзительные глаза смотрели из-под кустистых бровей. Говорил он с ирландским акцентом.
 – Я принес тебе, девочка, еды и воды, а заодно и совет. Будь умницей, не лезь, куда не следует, и ничего плохого с тобой не будет.
 Амелия гордо распрямила плечи и посмотрела похитителю прямо в глаза.
 – Вы или безумец, или хотите добровольно уйти из жизни, а возможно, и то, и другое. Разве вы не понимаете, что с вами сделают, когда моя семья найдет меня?
 К ее несказанному удивлению, ирландец рассмеялся.
 – Они тебя не найдут, даже если им подскажут, где искать. – Он переступил порог, осторожно прикрыл за собой дверь и подошел к столу. Перехватив ее взгляд, он предупредил: – Не пытайся проскочить мимо меня. У тебя ничего не выйдет. Лучше сразу скажи себе, что тебе придется побыть здесь какое-то время, смирись с этим и не устраивай ненужного шума.
 – Вы всерьез верите, что я могу вот так спокойно смириться?
 Он пожал своими массивными плечами, молча поставил поднос на стол и вернулся к двери. Амелия не могла не заметить, что для такого крупного мужчины походка у него была на удивление легкой, а движения координированными. Пожалуй, он прав, не стоит и пытаться проскочить мимо него. Но она и не собиралась предпринимать такую попытку. В доме мог быть еще кто-то. Как минимум еще один человек. Великан позовет на помощь, и тогда шансов на спасение не останется. Нет, когда она убежит, а Амелия не сомневалась, что ей это удастся, то она сделает так, чтобы ее исчезновения никто не заметил, пока она не окажется достаточно далеко отсюда.
 – Смиришься ты, девочка, или нет, поспать тебе все равно не мешает. – Он обвел комнату взглядом. – Знаю, что ты не к этому привыкла. Молись, чтобы твои родные поскорее заплатили.
 – Вы собираетесь получить за меня выкуп? – Если она и почувствовала облегчение, то радость ее вскоре померкла. Если они действительно собирались отпустить ее, после того как получат деньги, то видеть их лица она была не должна.
 – Деньги правят в этом мире, девочка. – Он открыл дверь, вышел в коридор, казавшийся узким и темным, и плотно прикрыл за собой дверь. Она услышала, как засов вернулся на прежнее место.
 Амелия устала бодриться, но она решила во что бы то ни стало сопротивляться унынию. Она оказалась предоставлена самой себе на какое-то время, и этим надо было воспользоваться.
 Но только как воспользоваться своей относительной свободой?
 Сероглазый мужчина, стоявший все это время под дверью и наблюдавший за происходящим, усмехнулся. Он слышал, как женщина, оставшись одна, приглушенно выругалась. Леди оказалась крепче во всех отношениях, чем он мог предполагать, но, какой бы она ни была, теперь ей не выбраться, и впервые за несколько недель он мог позволить себе роскошь расслабиться.
 Неслышно ступая, он прошел по коридору. Шедоу следовал за ним.
 – Не принцесса, а тысяча чертей, – сказал Шедоу, когда они оказались в холле. На этот раз в речи его не было и намека на ирландский акцент. Но вместо ирландского появился другой, характерный для Кентукки. Впрочем, акцент был почти незаметен, что неудивительно: много воды утекло с тех пор, как оба этих человека покинули те места.
 – Это верно, – сказал второй, и, поскольку он доверял Шедоу как никому другому, добавил: – С ней пришлось повозиться больше, чем я думал.
 – В самом деле? – Шедоу стянул с головы тяжелый черный парик и отклеил бороду, с явным облегчением отшвырнув всю эту изобильную растительность в сторону. – Она здесь, и это все, что теперь имеет значение. Как ты думаешь, сколько пройдет времени, прежде чем она отломает эту ставню?
 – До утра, полагаю, у нас есть время. Ты добавил снотворного в пищу?
 – Сделал все, как ты говорил. Да она сейчас и без снотворного уснет как убитая. Устала, наверное, как собака.
 – Как только она проснется, сразу попытается найти выход. Я старался устроить все таким образом, чтобы она не догадалась, что эта «случайность» не случайна.
 – Ну, поживем – увидим. Как насчет того, чтобы выпить по стаканчику?
 – Отличная мысль.
 Он с удовольствием вытянул ноги, устроившись возле камина в холле со стаканчиком бурбона в руке в тот момент, когда первые капли дождя застучали по ставням. Он нахмурился. Он не принял в расчет возможность дождя. Хотя едва ли все это имело значение. Маловероятно, чтобы похищенная принцесса очнулась к утру, она вполне могла проспать весь следующий день.
 А потом? А потом будет видно. Очень многое зависело от того, станет ли она действовать так, как он на то рассчитывал. Если же не станет...
 Тогда придется все начинать сначала. Будет это трудно, но ему все равно придется. Его миссия должна быть выполнена любой ценой. И все же было бы куда проще, если бы леди грамотно сыграла предназначенную для нее роль.
 Амелия энергично растерла ноющие плечи. Она лишь напрасно растрачивала силы. Дверь не поддавалась. Надо было искать иной способ выбраться из комнаты.
 Она не прикоснулась ни к еде, ни к питью. Ее научили, что, находясь в руках врагов, следует избегать принесенной ими пищи и питья как можно дольше. Еда может быть отравлена или содержать наркотик. Она знала, что нельзя идти ни на какие уступки, ни на какие переговоры. И при этом неустанно искать пути к спасению. Никогда не сдаваться. Она, рожденная в семье, относящейся к привилегированным членам общества, знала все эти истины.
 Знала потому, что ее родители осознавали то, что мир, в котором они жили, изобиловал опасностями. На их глазах творились перемены, которые еще два десятилетия назад казались немыслимыми. Мир менял очертания, устремляясь в будущее, которое трудно было себе представить. Изобретались машины, которые меняли ландшафты, понуждали людей покидать деревни и уходить в города. Над будущим сгущались тучи, но перемены эти несли в себе и надежду на то, что жизнь станет лучше, если не для всех, то для некоторых.
 Она знала все это потому, что была ребенком Акоры, королевства-крепости, сохранявшего свою независимость и свободу уже более трех тысячелетий. Ценой того, что никогда не теряло бдительности. Там был ее дом, который она любила, к которому стремилась ее душа, дом без имени, скорее похожий на мечту, чем на реальность.
 Амелия окинула взглядом окна. Как она уже заметила раньше, они были закрыты тяжелыми деревянными ставнями. Теперь ей предстояло проверить, так ли крепки засовы, как кажутся. Ставни на одном из окон стояли прочно, как и дверь. Должно быть, они закрыты на надежный засов снаружи. Но вот ставни другого окна...
 Надежда яркой вспышкой пронзила мрак отчаяния – вторая ставня слегка поддалась. Между двумя половинками ставень появился крохотный просвет, но этого было достаточно, чтобы начать действовать. Как бы распахнуть их? Раскачать задвижку? Разломать?
 Она лихорадочно огляделась в поисках какого-нибудь инструмента. На виду ничего такого, что могло послужить ее целям, она не нашла. Исполненная решимости, она обыскала все выдвижные ящики комода, заглянула под кровать, стащила с кровати постельные принадлежности. Сама кровать была деревянная, но матрас крепился к раме с помощью тонких металлических пластин. Вообще-то они крепко сидели в деревянном основании, но Амелии удалось одну пластину вытащить.
 Воодушевленная успехом, она просунула пластину в щель между ставнями и принялась их раздвигать. Вначале ничего не получилось, но постепенно зазор становился шире. Увы, всего лишь на пару дюймов [1] . Руки ее ныли, и надежда готова была вот-вот ее оставить.
 Так не пойдет. Сердито смахнув слезы, она удвоила усилия. Долгие, казавшиеся бесплодными минуты проходили одна за другой, но, наконец, когда она поднатужилась изо всех сил, раздался характерный металлический скрежет.
 Вначале ей показалось, что лопнула пластина. Но оказалось, это засов выскочил из древесины. Теперь он свисал с одной из ставень, открытых настежь.
 Прохладный ночной воздух добавил ей сил. Она бросила на пол пластину, завернулась в одеяло потуже и забралась на подоконник. Осталось только спрыгнуть – и она была свободна.
 На улице было темно – хоть глаз выколи. Вначале она с трудом различала собственную руку, поднесенную к глазам. Но прошло несколько минут, и глаза привыкли к сумраку. Теперь она уже могла разглядеть очертания сада. Сад был окружен стеной, при виде которой у нее спазм встал в горле, но судьба была к ней благосклонна – едва ли не прямо перед ней были ворота... Босая, с накинутым на плечи одеялом, она побежала в сторону ворот.




 Глава 2


 Дорога была темной и скользкой от дождя, мелкие камешки впивались в ступни, но эти неудобства не могли сломить ее решимость. Она тяжело дышала, и каждый мускул в ее теле болел, но Амелия продолжала упорно идти вперед. Дорога была каждая минута, ибо с каждой минутой она уходила все дальше от преследователей.
 Карета, в которой ее везли похитители, повернула налево, прежде чем остановиться возле дома. Исходя из этого она решила повернуть направо, как только вышла из ворот.
 Амелия понимала, что положение ее далеко не безопасно. Даже если не учитывать того, что ее могли хватиться в любую минуту и отправиться в погоню, и уже тогда с великаном-ирландцем ей точно не справиться, одинокая женщина на дороге представляла собой легкую добычу для всякого встречного. К тому же у нее не было ни гроша. Она надеялась лишь на то, что найдет приличный постоялый двор, где бы ее приняли, поверив в то, что она оплатит свой долг позже.
 Прошло уже около получаса с тех пор, как ей удалось сбежать, и с каждой минутой пути ей все меньше верилось в то, что она найдет помощь. Дорога больше походила на проселочную, чем на торную, ведущую в столицу. Дождь, темнота, усталость замедляли ее движение, так что за это время она едва успела пройти милю, а ноги уже болели невыносимо. И она не увидела ничего напоминавшего о человеческом жилье, – ни дома, ни амбара, ни хлева – ничего.
 Дождь насквозь промочил одеяло и рубашку. Ночь была не особенно холодной, но в мокром одеянии необходимо было двигаться, чтобы не замерзнуть окончательно, и она продолжала идти, уговаривая себя, что только так сможет избежать простуды.
 Прошло еще несколько минут, как вдруг она подумала о том, что могла все это время идти не в том направлении. Будь небо более ясным, она смогла бы сориентироваться по звездам, поскольку неплохо знала астрономию. Но сейчас она полагалась только на интуицию и надеялась, что не ошиблась, решив, что карета повернула налево. Сомнение в правильности выбранного пути лишь усилило тревогу. Она оглянулась, окинув взглядом пройденный путь. Теперь за пеленой дождя было уже не разглядеть даже далекого огонька – света в окнах дома, что она покинула. Будь неладен этот дождь...
 Но что это? У нее начались слуховые галлюцинации, или она действительно слышит стук копыт?
 Ирландец! Она проворно нырнула в канаву у обочины. И тут же оказалась по колено в холодной воде. Она едва удержалась от того, чтобы не выругаться вслух, и продолжала идти.
 Лошадь и всадник – высокий мужчина, но не настолько высокий, каким был ирландец. Тогда, наверное, это его помощник. Наверное, они разделились – один отправился искать ее в одну сторону, другой – в другую.
 Могло быть и так. Но странник на дороге вполне мог оказаться просто прохожим – единственной ее реальной надеждой на помощь и спасение.
 Пока ум ее лихорадочно решал, что делать, тело не желало мириться с тем невыносимым положением, в которое оно было загнано. Каким бы ни был высоким риск, она не должна упускать шанс на спасение. Но при первом намеке на опасность она решила бежать прочь изо всех сил.
 – Эй, вы там!
 Вначале ей показалось, что всадник ее не услышал, но уже через мгновение она заметила, что он натянул поводья, поворачивая коня в том направлении, где она находилась.
 – Кто там? – Голос его звучал встревоженно и чуть хрипловато. – Кто вы?
 – Я нуждаюсь в помощи. – Амелия распрямила спину, кутаясь в одеяло. Увы, она понимала, что представляет жалкое зрелище. Хотелось бы ей выглядеть получше в глазах этого человека. Впрочем, самого всадника она рассмотреть не могла – она видела лишь силуэт крупного мужчины верхом на массивном коне. Конь бил копытами, ему не терпелось продолжить путь.
 Он подъехал поближе. Она заметила, что наездник он отменный.
 – Что с тобой случилось, девушка? – Судя по голосу, он был удивлен. Акцент выдавал в нем американца.
 Одно успокаивало – похититель или тот, кого послали за ней вдогонку, так бы себя не вел. Амелия вылезла из канавы на дорогу.
 – Я сбежала от похитителей и должна как можно быстрее вернуться в Лондон.
 – Похитители? – Он даже не пытался скрыть своего недоверия, но она не могла винить его в этом. Она бы и сама не поверила в такое.
 Конь, которого сейчас она могла разглядеть достаточно ясно, был чернее ночи и явно волновался. Но Амелия не боялась лошадей. Даже таких норовистых.
 – Я – принцесса Амелия из Акоры. Моя семья сейчас проживает в Лондоне. Если бы вы были настолько любезны...
 – Принцесса, ни дать ни взять! – Мужчина рассмеялся. Этот смех показался ей оскорбительным, ибо никак не вязался с тем состоянием, в котором она находилась. – Надеюсь, это не одна из тех штучек, что выделывают цыгане с бедными путешественниками?
 – О чем вы? Конечно, это не игра. Я нуждаюсь в помощи!
 – Это вы так говорите.
 Он окинул ее взглядом с головы до пят. При иных обстоятельствах она бы сочла такое разглядывание крайне оскорбительным. Ей пришлось подавить желание закутаться в одеяло еще плотнее. Но это не имело смысла.
 – Уж больно вид у вас жалкий. Пожалуй, придется вам помочь, – признал он неохотно и, протянув ей руку, добавил: – Предупреждаю: если ты рассчитываешь меня облапошить, это не удастся. Знаем мы вас, цыганских трюкачей.
 Еще ни разу никому не приходило в голову заподозрить ее в бесчестном поступке или даже в бесчестном намерении, но эта ночь была полна неприятных сюрпризов, и грубое обхождение американца вполне логично вписывалось в ряд произошедших с ней событий.
 Поскольку она не откликнулась немедленно на его приглашение, он наклонился, обхватил ее за талию одной рукой, легко, как пушинку, поднял с земли и усадил на коня перед собой. Он словно и не почувствовал ее веса. И это ее озадачило, поскольку Амелия не относила себя к хрупким барышням. Напротив, она была на несколько дюймов выше большинства представительниц своего пола, и постоянные занятия спортом сделали ее тело мускулистым и крепким, а значит, тяжелым. Но, похоже, все это не имело значения для мужчины, который усадил ее рядом с собой не только удивительно легко, но и с поразительной фамильярностью.
 Почувствовав спиной прикосновение его широкой груди, Амелия попыталась отстраниться. Может, она и промокла и устала донельзя как физически, так и эмоционально, но слабость свою она не имела права показывать. Многозначительный смешок американца привел ее в замешательство.
 – Что-то не так, принцесса?
 – Все в порядке, благодарю, – ответила она ледяным тоном. – Если вы были бы так любезны и доставили меня в ближайшую гостиницу...
 – Кажется, вы говорили, что ваша семья живет в Лондоне.
 – Это так, но я бы не хотела доставлять вам неудобства. Не сомневаюсь, что могла бы найти помощь и в другом месте.
 Если честно, такой уверенности у нее совсем не было. Только он не должен об этом знать. Чем раньше они расстанутся с ее спасителем поневоле, тем будет лучше.
 – Вы промокли насквозь.
 – Как вы наблюдательны! Если вы еще не заметили, на улице дождь.
 – Скажите правду, как вы здесь оказались? Сбежали от злого мужа?
 – Я не замужем, и я уже объяснила, почему я здесь.
 – Ладно, допустим, вас похитили. Но в это не так легко поверить, принцесса.
 – Перестаньте меня так называть.
 – Но вы сами сказали, что вы – принцесса. Аннабель, кажется?
 Она стремительно развернулась в седле и зло на него уставилась. Но она совершила ошибку. Ее действия сделали их контакт еще более тесным. Пока она приходила в себя от шока, вызванного такой интимной близостью с существом иного пола, остатка помутненного разума хватило, чтобы она поймала себя на том, что восхищенно смотрит в лицо незнакомца. Лицо со столь примечательными мужественными чертами, что она забыла обо всем на свете.
 Лицо его было худым и словно сплошь состояло из ломаных линий. Светло-серые глаза блестели под темными бровями. На щеках и подбородке темнела успевшая отрасти к ночи щетина. А его рот...
 Она совершенно не собиралась смотреть на его губы.
 – Меня зовут Амелия, – сказала она и торопливо отвернулась.
 – Принцесса Амелия?
 Слабость, которую она пыталась держать в узде, теперь одолела ее. Одолела внезапно. Со вздохом она сказала:
 – Послушайте, мне не важно, верите вы мне или нет. Просто отвезите меня в ближайшую гостиницу.
 Он обнял ее крепче. Помолчав немного, он спросил:
 – Из Акоры, значит? Вы говорите как англичанка.
 – Я и есть англичанка, по крайней мере частично. Моя мать англичанка по рождению. У отца здесь владения, оставшиеся ему от деда-англичанина, но он одновременно принц Акоры.
 – Следовательно, вы принцесса?
 – Следовательно, да.
 Пока они говорили, он переложил поводья в одну руку, а другой откинул полу плаща. Со вздохом он закутал ее в свой плащ. В ответ на ее протест он лишь сказал, что, кем бы она ни была, если ее не укрыть потеплее, она скорее всего схватит простуду.
 – Я никогда не болею. – И, тем не менее она была рада. В плаще ей стало уютнее. Тепло, сухо и пахло хорошими сигарами. Этот запах будил воспоминание об отце и дядьях. Она всхлипнула.
 Спаситель ее что-то невнятно пробормотал.
 – В полумиле отсюда есть гостиница. Там мы и переночуем.
 Она слишком устала, чтобы расспрашивать его, откуда он знает, где тут гостиницы, или что он делает на дороге в столь неподходящий для путешествия час. Все, на что у нее еще хватало сил, – это держаться в седле и не засыпать. Вскоре, как и было обещано, вдали замаячили огоньки гостиницы.
 Только теперь до Амелии наконец дошло то, что он ей предложил.
 – Подождите, мы не можем поселиться вместе. Если нас увидят при таких обстоятельствах...
 Он резко повернул ее к себе, взяв за подбородок.
 – Так вот в чем дело, принцесса! У тебя, похоже, есть насчет меня планы. Твои дружки уже ждут, чтобы появиться в нужное время в нужном месте и застать меня, что называется, с поличным. Только у тебя ничего не выйдет. Мне всегда было плевать на условности, а уж до твоей репутации мне точно дела нет. – Несмотря на грубость сказанного, выражение лица у него было такое, словно это все его забавляло.
 – Вы всерьез думаете, что я приготовила для вас ловушку? Вы на самом деле считаете, что я таким образом пытаюсь вас женить на себе? – Не услышав возражений, она надменно вскинула голову. – Все обстоит с точностью до наоборот, сэр. Это я всеми силами избегаю нежеланного брака. Хотя не думаю, что мои близкие стали бы настаивать на моем браке с человеком, который мне неприятен. Как бы то ни было, скандалы мне ни к чему. – Она попыталась убрать его руку со своей талии. – Спасибо. Я и так злоупотребила вашим вниманием. Оставьте меня.
 Она почувствовала, как затряслась его грудь. Очевидно, он беззвучно хохотал.
 – А вот теперь, – заключил он, – вы говорите как настоящая принцесса.
 – С меня довольно вашего пренебрежительного отношения. Помогите мне спуститься.
 Не отвечая, он ловко спрыгнул с коня и легко, словно она была пушинкой, приподнял ее с седла. Ей совершенно не хотелось находиться там, где ей пришлось находиться, – в его объятиях. Определенно ей этого не хотелось. Но так там было уютно и хорошо, что протестовать она не стала. Да и сил на это не было.
 Он отнес ее на руках к двери черного хода.
 – Откуда вам знакомо это место? – спросила она.
 – Я живу неподалеку. Ну, скорее не живу, а часто бываю. Я снимаю дом милях в пяти от того места, где нашел вас.
 – Как же так? – только и нашлась она. Голова ее закружилась. Слишком уж много испытаний выпало на ее долю за эту злосчастную ночь. Рассудок, обычно работавший исправно, отказывался служить. Не сходит ли она с ума? Она в руках у неотесанного американца, грубияна и невежи. Ей надо торопиться домой, туда, где ее ждут, туда, где ей надлежит быть.
 – Лондон неплохой город, – сказал он. – Но только я не могу находиться там постоянно. Он меня утомляет.
 По его речи можно было предположить, что он не слишком привык к светскому обществу и тем неписаным правилам, что устанавливает оно для своих членов. Едва ли его пугали опасности большого города или отвращали его соблазны.
 – Вы из пионеров, жителей пограничной полосы?
 Он снова засмеялся, на сей раз не беззвучно. Смех у него был приятный, низковатый.
 – Хотите, угадаю? Вы начитались романов о переселенцах, что продаются в мягких обложках по пенни за штуку.
 – Допустим, я прочла пару книг. Что в этом плохого?
 – Нет, ничего. Просто те герои, что в них изображены, ничего общего не имеют с реальностью. Как бы то ни было, вы почти угадали. Я провел немало лет на пограничных землях, в глуши. И, должен сказать, жизнь там имеет свои прелести.
 – Но сейчас вы здесь.
 – Это точно, – согласился он и ногой открыл дверь, за которой оказалась теплая уютная комната с весело потрескивающим огнем в камине. – Надеюсь, у вас хватит здравого смысла посидеть здесь, пока я улажу дела с хозяином.
 – Скажите ему, что я ваша сестра! – крикнула ему вслед Амелия, но, едва она опустилась на кровать с пуховой периной, тело ее обмякло и ей стало совершенно все равно, что он скажет хозяину гостиницы.
 Она слышала, как он засмеялся, выходя из комнаты. Когда она пришла в себя, было уже утро.
 Не может быть! Не могла она проспать всю ночь как убитая, зная, как переживают за нее близкие, зная, как важно немедленно вернуться в Лондон, осознавая всю двусмысленность своего положения.
 И тем не менее она без сновидений проспала до утра.
 Выругавшись так, что братья ее, если бы услышали, втайне восхитились бы виртуозности ее обращения с ненормативной лексикой, Амелия соскочила с постели. Она была уже почти у выхода, когда дверь внезапно открылась и на пороге появилась женщина деревенского вида с седым пучком волос на затылке и суровыми, лишенными какой бы то ни было женственной привлекательности чертами лица.
 – Вы уже встали? Господин меня предупредил, что, возможно, вы проснулись.
 Амелия тщетно пыталась найти вразумительное объяснение своему здесь пребыванию. Она понимала, что эта суровая старуха не слишком высокого мнения о ней.
 – Я должна уехать отсюда. Мне надо в Лондон.
 – Как скажете. Но сначала вам надо умыться, – старуха окинула Амелию оценивающим взглядом, – и одеться. Меня зовут госпожа Портер. Мы с мужем владеем этой гостиницей и следим за тем, чтобы жильцы вели себя прилично. Вам это знать не помешает.
 Амелия еще раздумывала, что ответить, когда госпожа Портер отошла в сторону, пропуская девушку с ведром горячей воды, от которой поднимался пар. Потом последовала чашка чая, благословенного горячего и крепкого чая, прогнавшего остатки сонной одури. А после чая – чудо из чудес! – Амелии принесли платье.
 Конечно, не такое платье, которое она могла бы отыскать в своем богатом гардеробе, но вполне приличное платье, если не считать цвета – тускло-коричневого. Вместе с платьем ей принесли пару поношенных туфель, деревенских, грубых, но вполне пригодных для ходьбы. Они, как и платье, были неброского и практичного коричневого цвета.
 – У дочери взяла, – сказала миссис Портер. – Платье может быть коротковато, и туфли слегка тесноваты, но, думаю, и такие сгодятся.
 – Спасибо, – искренне поблагодарила Амелия.
 Приятно наконец надеть платье и обувь, особенно когда одежда сухая и теплая. Как мало порой нужно человеку для счастья! Последние несколько часов заставили Амелию по-новому взглянуть на ту сторону жизни, которой она раньше совсем не придавала значения.
 – Тот джентльмен, – осторожно начала Амелия.
 – Мистер Вулфсон ждет вас внизу.
 – Мистер Вулфсон?
 – А вы не знали, как его зовут?
 – Видите ли, я нуждалась в помощи, и он...
 – Он нам все рассказал. Ну, довольно. Он вас ждет.
 Разумеется, неприлично заставлять ждать господина, который оплачивает счета какой-то оборванки. Амелия не была в обиде на миссис Портер за то, что та напомнила ей о благопристойности. Амелия спустилась в холл, который в этот час уже опустел, – путешественники успели покинуть гостиницу.
 В холле был один лишь мистер Вулфсон.
 – Вы выглядите лучше, – сказал он, обернувшись к ней. Он стоял, облокотившись о полированную дубовую столешницу стойки. Мистер Вулфсон не рассматривал ее исподтишка. Он разглядывал ее вполне открыто. Амелия, несмотря на некоторое чувство неловкости, которое она тщетно попыталась скрыть, ответила ему той же монетой.
 Он был таким, каким она его помнила, только еще более впечатляющим, – высокий, с резкими, рублеными чертами лица, казавшийся дикарем, несмотря на то что, наряд его был вполне приличен и не лишен элегантности. Сшитые из отличной шерсти, и брюки его, и куртка были пригнаны точно по фигуре, к которой трудно было придраться. Одет он был исключительно в серо-черных тонах, если не считать ослепительно белой рубашки. И эта строгость ему очень шла.
 В животе у нее творилось что-то непонятное. Должно быть, оттого, что она слишком быстро проглотила чай.
 – Я не собиралась спать, – сказала она и, вспомнив, что она принцесса, получившая достойное воспитание, добавила: – Мне сообщили, что вас зовут Вулфсон. Приношу извинения за то, что не узнала вашего имени, и хочу выразить вам благодарность за помощь, мистер Вулфсон. Я непременно сообщу близким, что это вы мне помогли.
 В уголках его глаз собрались морщинки.
 – Должен сказать, что вы отменно исполняете свою роль. Так мы едем, или вы вначале хотите позавтракать?
 – Я бы предпочла ехать, – словно не замечая иронии, ответила Амелия. – Мои близкие вне себя от тревоги.
 – Тогда в Лондон. – Он отошел от барной стойки, за которой пил кофе. – Так мне забросить вас в первый же попавшийся дворец?
 – Как пожелаете.
 – Вы меня разочаровываете. Я было понадеялся, что вы представите меня членам своей семьи.
 Он продолжал думать, что она врет. Ну что же, тем сильнее он удивится, когда узнает, что она говорит правду.
 – В Мейфэр, – сказала она.
 В это время дорога в Лондон была забита телегами, повозками, всадниками и пешеходами. От вчерашнего дождя не осталось и следа. Но если бы дороги и не успели подсохнуть, особой роли это не сыграло бы. Гостиница располагалась на перекрестке двух дорог, по одной из которых, старой, грунтовой, Амелия брела ночью, а вторая – новая, мощеная, была из тех, которой дождь не страшен.
 – Вижу, мистер Макадам постарался, – сказала Амелия просто так, чтобы отвлечься и не выглядеть глупо: ведь все ее усилия были направлены на то, чтобы не выдать волнения от того, что она была тесно прижата к худому мускулистому телу. Но куда деться от этого, если они вдвоем сидели верхом на его черном коне?
 – Это вы про того шотландца, который решил все и вся вымостить?
 – А разве это не шаг в направлении прогресса?
 – Слишком хорошо тоже не хорошо.
 Его ответ вновь навел ее на мысль о том, что этот человек – один из пионеров освоения нового континента, о которых она так много читала. Говорят, они чувствуют себя стесненными, даже если заметят дымок в трубе соседа, вздумавшего обосноваться на расстоянии нескольких миль от них. Может, ей так казалось просто из-за усталости, вызванной беспокойной ночью, но она ощущала какое-то беспокойство по отношению к этому мужчине.
 – Вы так мне и не сказали, где вы жили в Америке.
 – Там и сям.
 – Вначале там, потом сям, или наоборот?
 Он чуть крепче приобнял ее за талию, и это объятие показалось ей мучительно приятным.
 – Принцесс всегда учат быть назойливыми?
 – Скорее настойчивыми. Принцесс учат вести беседу с самыми разными людьми и в любых обстоятельствах. Например, не могли бы вы мне ответить: неужели так трудно было раздобыть еще одного коня – для меня?
 – Коня для вас? – Ее просьба, очевидно, его удивила. – Полагаю, мог бы. Но такой способ путешествия кажется мне более... дружеским. К тому же я и понятия не имел, что вы умеете ездить верхом.
 Амелия, которая оседлала своего первого пони еще до того, как научилась как следует ходить, которая в жизни больше всего любила летать по равнинам Акоры верхом на резвом скакуне, сказала лишь:
 – Я езжу сносно.
 – Придется мне это запомнить.
 Впервые прозвучал намек на то, что знакомство их может продолжиться и после того, как они доберутся до Лондона. И этот намек ее смутил, поскольку она вдруг поняла, что не горит желанием как можно быстрее расстаться с этим неотесанным американцем. Мистер Вулфсон чем-то ее притягивал к себе.
 Но об этом она думать не хотела.
 – Вы начали мне рассказывать про то, где жили в Америке, – сказала она.
 – Разве? – Ее настойчивость, судя по голосу всадника, его забавляла. Когда она оглянулась и посмотрела на него, то убедилась, что так оно и было. Он успел побриться, и волосы его – темные и аккуратно постриженные, казались свежевымытыми. Вчера ночью в темноте ей не удалось определить его возраст, но теперь она дала бы ему лет тридцать. И эти тридцать лет, судя по всему, не были особенно легкими. Он совсем не походил на изнеженного британского аристократа, на которых она изрядно насмотрелась в Лондоне. Внезапно она поняла, отчего ее тянет к нему: он напоминал ей мужчин Акоры, которые были отличными воинами. Хотя женщины утверждали, что искусны они не только в боях.
 Никогда еще ум ее не пребывал в таком смятении. Должно быть, это результат похищения и всего того, что с ним связано. Не может быть, чтобы дело было лишь в этом человеке. Амелия почти убедила себя, что у нее к мужчинам выработался стойкий иммунитет. Недаром она дала от ворот поворот стольким поклонникам. Но мужчина, о котором она могла бы мечтать, который заставил бы ее полюбить себя... такого, наверное, не существовало в природе.
 – Тогда я попытаюсь угадать, откуда вы родом, – повинуясь внезапному импульсу, предложила Амелия. Она сделала вид, что не замечает его скептического взгляда, и задумалась ненадолго. – Могу сказать, что вы не из Бостона и вообще не с северо-востока.
 – Это так, – признался он. – Как вы догадались?
 – Я встречалась с людьми из Бостона и могу сказать, что акцент у них другой. Ваше произношение не похоже и на говор американца из южных штатов.
 – Как вышло, что вы знакомы с таким количеством американцев, принцесса? – Вопрос был задан достаточно легким тоном, но она уловила напряженные нотки в его голосе.
 – Мои дед и бабушка много раз бывали в Америке и завели там немало друзей, которые навещали нас здесь, в Англии.
 – Ваши английские дед с бабушкой?
 – Нет, те давно умерли. Я говорю о родителях моего отца.
 – Но они должны быть акоранцами, не так ли? – веско заметил он. – Разве акоранцы не предпочитают не высовывать нос из своего государства-крепости?
 Если он думал проверить ее географическую грамотность, то его ждал сюрприз. Амелия с удовольствием ответила:
 – Вы правы в отношении большинства акоранцев, но среди нас всегда были те, которые не боялись выходить в мир, чтобы научиться тому, что будет полезно для всех нас.
 – Понятно. Включая Америку?
 – Именно. Кстати, мой кузен Андреас был там в прошлом году.
 Ей показалось, или рука его сжала ее талию чуть сильнее?
 – Правда? И какое он составил мнение об Америке?
 – Он нашел страну восхитительной. Но мы говорили о вашем происхождении. Вы не из Новой Англии, вы не с юга. Может, вы с запада?
 – Браво, принцесса! – сказал он с секундной задержкой. – У вас отличный слух. Я родился в Кентукки. Вы знаете, где это?
 – К западу от Миссисипи. Вы там теперь живете?
 Он молчал так долго, что Амелия решила не дожидаться ответа.
 – Я давно не бывал в Кентукки, – вдруг сказал он.
 Она слегка повернула голову, чтобы взглянуть на него. Солнце светило ему в спину, поэтому черты лица его трудно было рассмотреть. Она, как и множество людей, больше доверяла таким реакциям, как чуть приподнятая бровь, поджатые губы и иные непроизвольные жесты, выдающие отношение к высказыванию, чем словам.
 Но она отличалась от большинства людей тем, что могла видеть то, что другим не под силу. Это заметила в ней ее тетя Кассандра, наделенная даром прорицания. Амелия, в отличие от родственницы, не могла чувствовать то, что чувствовали другие, и была за это благодарна судьбе, но она при желании могла увидеть то, что у другого на душе. Амелия просто жила с этим даром и не могла сказать, докучает он ей или, наоборот, наделяет неоспоримыми преимуществами. Она была достаточно взрослой и рассудительной для того, чтобы смотреть на вещи философски.
 Сидя в седле и глядя на американца, она чувствовала его... горечь? Слишком сильное слово. Сожаление? Вот так теплее – сожаление о том, чего уже не вернуть. Она многое могла бы разузнать про него, она видела перед собой человека отважного, умного, но, посчитав для себя неприемлемым вторгаться в личное пространство ни о чем не подозревающего человека, она мысленно отстранилась.
 Солнце спряталось в кроне дерева, и она увидела лицо спутника, увидела тревогу в его глазах, посверкивающих серебром.
 – Что-то не так? – спросил он.
 – Нет, все в порядке. Просто мне не терпится скорее попасть в Лондон.
 – Вашему желанию скоро предстоит сбыться, принцесса.
 Она повернула голову и впереди, прямо перед собой, увидела шпиль собора Святого Павла и еще дальше извилистую ленту реки, сверкающую на солнце. Теперь, когда конечная цель оказалась близка, ее охватило нетерпение. Чем ближе к городу, тем запруженнее становилась дорога, тем медленнее продвижение.
 – Сверните здесь налево, – сказала она, едва ли не ерзая в седле от нетерпения.
 – Ладно, принцесса. Но учтите, я вас не оставлю до тех пор, пока не удостоверюсь, что вы попали в надежные руки.
 – Очень мило с вашей стороны. Вот сюда – здесь уже совсем рядом.
 Она видела высокую каменную стену вокруг дома, громадные литые узорчатые ворота высотой двенадцать футов, открытые нараспашку, а за ними и сам дом, красивый, элегантный, искристо-белый в лучах солнца. Над портиком, развеваясь на легком ветерке, красовалось малиновое знамя с эмблемой в виде золотых рогов буйвола – символом королевского дома Акоры.
 У ворот конь встал.
 – Почему вы остановились? – в недоумении спросила Амелия.
 – Принцесса, этих людей не так просто одурачить. Насколько мне известно, они могут быть весьма опасны. Почему бы вам прямо не сказать мне правду, кто вы такая на самом деле? – Он осторожно повернул ее лицом к себе, бережно взяв за подбородок. – Я не стану возвращать вас туда, куда вы не хотите возвращаться, и тому, кто может причинить вам вред. Об этом вам не стоит беспокоиться. Но я не смогу ничего для вас сделать, если вы не будете со мной откровенны.
 Пораженная тем, что он до сих пор отказывался ей верить, и одновременно тронутая его заботой, Амелия накрыла его руку своей.
 – Мистер Вулфсон, если вы готовы выдержать мое общество еще несколько минут, я обещаю развеять все ваши сомнения.
 – Ну, значит, туда? – спросил он, устремив взгляд на особняк.
 – Туда, и только туда, – ответила Амелия, предвкушая встречу с близкими.
 Вздохнув и с явной неохотой Вулфсон тронул коня с места.




 Глава 3


  –  Кирилл!
 Странно звучащее слово, наверное, на акоранском, прокричал один из гвардейцев, тот, что первым заметил гостей. Услышав крик стражника, из дома на порог вышел мужчина. Он был высок, темноволос и очень подтянут для своего немолодого возраста. Следом за мужчиной из дома выбежала и женщина – с волосами цвета меда, чуть тронутыми сединой, и тревожным лицом.
 – Мелли! – радостно воскликнула она и бросилась навстречу гостям вниз по ступеням.
 – Мелли! Слава Богу!
 Амелия соскочила с седла и кинулась на шею к матери. Они смеялись и плакали одновременно.
 – Со мной все в порядке! – отдышавшись, сказала Амелия. – Все нормально. Мне жаль, что заставила вас поволноваться.
 Она оглянулась и посмотрела на всадника, чей черный могучий конь пригарцовывал от нетерпения.
 – Мистер Вулфсон, пожалуйста, познакомьтесь с моими родителями, – сказала она, сопроводив слова приглашающим жестом.
 Всадник соскочил с коня, не спуская глаз с толпы, быстро собиравшейся вокруг Амелии.
 – Знакомьтесь – мистер Вулфсон. Он меня спас.
 – Ну, это сильно сказано, – возразил было американец, но слова его потонули в горячих изъявлениях благодарности.
 Его подхватили под руки и повели в дом. Темноволосый мужчина, тот, что первым вышел из дома, услышав крик гвардейца, подошел к нему и оценивающе окинул взглядом.
 – Я отец Амелии, – представился он. – Мы у вас в долгу.
 – Никаких долгов, сэр. Я рад был помочь.
 – Вы должны рассказать нам, что произошло.
 – Разумеется, но, к сожалению, я мало что могу вам поведать. Я наткнулся на вашу дочь на дороге в нескольких милях от дома, что я снимаю.
 – Где?
 – Что именно, сэр?
 – Дом, что вы снимаете, дорога, где вы ее нашли, где они?
 Он быстро и толково объяснил им расположение интересующих их объектов.
 Отец Амелии, принц Акоры и одновременно английский лорд, владелец значительной недвижимости в Англии, кивнул.
 – Вы нам покажете?
 – Конечно, если вы пожелаете.
 – Алекс, – вмешалась в разговор блондинка. Она все еще одной рукой обнимала дочь, словно боялась хоть на миг отпустить ее от себя. – Прошу тебя, не устраивай допрос. Мистер Вулфсон, мы так вам благодарны.
 – Не за что, мэм.
 Амелия рассмеялась.
 – Мистеру Вулфсону надо дать медаль за терпение. Он до последнего момента не верил в то, что я – принцесса.
 – Почему он тебе не поверил? – сурово сдвинув брови, спросил Амелию отец.
 – Алекс, – снова вмешалась мать Амелии, – зачем обсуждать это сейчас в холле? Мистер Вулфсон, проходите в дом. Уж чаем вы позволите себя угостить?
 – Он предпочитает кофе, мама, – сказала Амелия.
 – Это так, мистер Вулфсон? – спросила Джоанна.
 – Боюсь, что да, мэм.
 – Тогда кофе для мистера Вулфсона. Я знаю, Алекс, что у тебя накопилось много вопросов, как и у меня, но только, пожалуйста, дай им обоим хотя бы отдышаться.
 – Как скажешь, дорогая. Хочу лишь напомнить, что у нас очень мало времени, если мы хотим поймать людей, ответственных за это безобразие.
 В гостиной подали чай и кофе, и там же были, хотя и с некоторым запозданием, сделаны официальные представления.
 – Алекс Даркурт, – представился отец Амелии, – принц Акоры и маркиз Босуик.
 – Нилс Вулфсон, сэр.
 Мужчины обменялись рукопожатиями, после чего Алекс спросил:
 – Вы американец, мистер Вулфсон?
 – Из Кентукки, – вмешалась Амелия. Алекс кивнул.
 – Позвольте представить мою жену, принцессу Джоанну, и моего племянника, принца Андреаса. – Высокий молодой человек подошел пожать Нилсу руку.
 – Рад познакомиться, – сказал Андреас. – Мы вам очень благодарны.
 – Простите меня, – с несколько простоватой улыбкой сказал Нилс, – но я никак не могу свыкнуться с мыслью, что Амелия действительно принцесса.
 Он понял, что только их несказанному облегчению был обязан тем, что никто и бровью не повел, когда он назвал принцессу запросто, по имени. Надо, черт возьми, быть поосторожнее.
 Принесли кофе, а Амелия все продолжала уверять мать, что чувствует себя прекрасно.
 – Только немного ступни ободрала, – призналась она, наконец. – Я ужасно виновата, что задержалась до утра, когда могла бы быть здесь уже ночью, но...
 – Шел сильный дождь, – вмешался Нилс, – и принцесса была совершенно без сил, так что я подумал, что лучше остановиться на ночь в гостинице.
 – Очень разумно поступили, – одобрила Джоанна.
 – И что это за гостиница? – спросил Алекс. Тон у него был вполне дружелюбный, но он не спускал с Нилса пристального взгляда.
 – «Три лебедя», сэр. Я там сам останавливался, когда впервые приехал в ту местность из Лондона – хотел снять там дом. Гостиница показалась мне чистой и вполне пристойной.
 – И достаточно уединенной.
 – Нет, сэр, мне показалось, хозяева не промышляют тем, чтобы сдавать номера людям, ищущим уединения, – веско ответил Нилс и уже более непринужденным тоном добавил: – Жена хозяина – сущий цербер. Не думаю, что она допустила бы грехопадение под своей крышей.
 – Вот видишь, – воскликнула Джоанна, – мистер Вулфсон поступил совершенно правильно. Амелия, дорогая, расскажи нам, что случилось.
 Амелия поведала вкратце историю о том, как была похищена из спальни и переправлена в «тюрьму».
 – Их было по меньшей мере двое, – продолжала она, – но видела я только одного – ирландца, очень высокого и плотного, с густой шевелюрой и бородой.
 – Двое, говоришь? – переспросил отец.
 Амелия кивнула.
 – Один не справился бы. Меня переправили через стену. Один, как бы силен он ни был, не смог бы этого сделать, по крайней мере так быстро.
 Алекс взял из рук жены чашку с чаем, но пить не стал, а поставил на каминную полку. Лицо его было мрачным.
 – Когда я думаю, что кто-то вошел в этот дом, несмотря на все принятые меры предосторожности, выкрал мою дочь прямо у меня из-под носа...
 – Не думай об этом, дорогой, – сказала мужу Джоанна, погладив его по руке. – Больше не стоит об этом думать. Зачем казнить себя понапрасну? Самое главное, что Амелия жива и невредима.
 – Совершенно невредима, – поспешила заверить отца Амелия. – Сказать по правде, когда все осталось позади, я смотрю на произошедшее как на увлекательное приключение.
 – Амелия... – Андреас недоверчиво покачал головой. Он был высок и отлично сложен. Похоже, все акоранцы были крепки и высоки как на подбор. На нем был безупречный английский костюм и говорил он по-английски совершенно без акцента, но при этом в его осанке, манере держаться было нечто такое, что заставляло думать, будто в вольной степи он выглядел бы куда более уместно, чем в респектабельной английской гостиной. При иных обстоятельствах Нилс мог бы разглядеть в нем брата по духу. Как бы то ни было, сейчас он лишь внимательно присматривался к очередному акоранцу.
 – Я сказала то, что думаю, – подтвердила Амелия.
 Несмотря на испытания прошлой ночи и непрезентабельное платье, она выглядела вполне свежо. Волосы ее рассыпались по плечам, и солнце играло в них. Совсем девочка, подумал Нилс, никакого жеманства.
 – Ты можешь отправиться на поиск приключений в любой момент, – укорила она брата, – но я женщина, и мне приключения заказаны.
 – Едва ли ты можешь пожаловаться на то, что тебя всячески зажимают, – весело возразил ей Андреас.
 – Если сравнивать с тем, как живут другие, то мне не на что жаловаться. Но при этом... – Взгляд ее упал на Нилса, и он с удивлением заметил в ее глазах мечтательность и тоску по несбыточному.
 Но отец ее не позволил ему заглядываться на Амелию и отвлек вопросом.
 – Не думаю, что ты так же смотрела бы на произошедшее, если бы мистер Вулфсон не оказался в нужном месте в нужное время. Позвольте поинтересоваться, мистер Вулфсон, что вы делали на дороге в столь поздний или, лучше сказать, ранний час?
 – Мне не спалось, и я решил отправиться в Лондон засветло, – не моргнув глазом ответил Нилс.
 – Под проливным дождем, в темноте? – переспросил Алекс. Он говорил вполне вежливо, но было ясно, что он добивается ответа, который бы его удовлетворил.
 – Дождь застал меня врасплох, – с улыбкой ответил Нилс. – Что же касается темноты, то до рассвета оставался какой-нибудь час, не больше, когда я выехал из дома. Мой конь Брутус приплыл сюда из Америки вместе со мной. Он-то привык к таким путешествиям. – Нилс бросил взгляд на Амелию. – Они его всегда вдохновляют. Конь у меня – большой любитель приключений.
 Андреас засмеялся.
 – Отлично, приятель. И конь у вас, судя по всему, добрый. Дядя, может, порешим на том, что с мистером Вулфсоном нам просто повезло, и закроем тему?
 – Пожалуй, – согласился Алекс и улыбнулся вполне дружелюбно. Но в глазах его оставался холодок недоверия. – Нам пора ехать.
 Андреас встал первым.
 – Я приказал вывести лошадей. Вы поедете на Брутусе или предпочтете другого коня?
 – Брутус вполне меня устраивает, сэр.
 Амелия встала из-за стола и подошла к отцу.
 – Могу я поехать с вами?
 Джоанна начала было возражать, но Алекс избавил ее от этой необходимости.
 – Нет, Амелия. Оставайся с матерью. Побудь с ней, она этого заслужила. – Он улыбнулся и нежно потрепал дочь по щеке. – Ты проявила мужество, дочка. А теперь покажи, что ты еще и добра.
 Алекс был у двери, Нилс возле него, когда Амелия вдруг спросила:
 – Если вы их найдете, что вы с ними сделаете?
 Алекс оглянулся. Обе самые дорогие ему женщины сидели на диване в гостиной, где все говорило о стабильности и респектабельности. Увы, все это было лишь иллюзией, напоминанием о том, что враги могут быть повсюду и там, где ты меньше всего их ждешь.
 – Не то, что мне было бы приятно, – глухо ответил он и быстро вышел из комнаты.
 – Как я за тебя боялась, – тихо сказала Джоанна, когда они с Амелией остались наедине. – Но я знаю свою девочку, отважную и стойкую.
 Амелия представляла, какую муку вытерпела ее мать, находясь в неведении относительно судьбы любимой дочери, и по сравнению с этой мукой то, что пришлось пережить ей, казалось мелочью.
 – Мне так жаль, что из-за меня тебе столько пришлось пережить.
 Джоанна на миг отвернулась, и, когда она вновь посмотрела дочери в глаза, слез у нее уже не было. Она встала и обняла Амелию.
 – Ты все должна мне рассказать, но прежде тебе следует принять ванну и отдохнуть.
 – Ванна – это здорово, но насчет отдыха – не знаю. Я слишком возбуждена, чтобы уснуть.
 – Тогда дождемся возвращения отца?
 – Конечно.
 – И мистера Вулфсона?
 – А мистер Вулфсон тоже вернется?
 – Думаю, что да.
 Джоанна проводила дочь в ее комнату.
 – Мне кажется, – осторожно сказала она, – что из чувства благодарности мы должны оказать мистеру Вулфсону дружеское внимание.
 – Отец, кажется, его подозревает в чем-то.
 – Дорогая, твой отец с подозрением относится к каждому мужчине, который оказывается рядом с тобой. Я думала, ты это заметила.
 – Ну, некоторые из этих мужчин вполне заслуживают такого отношения. Они мечтают взять в жены наследницу, обрести через меня богатство и власть. Или их манит загадочная Акора, но никак не я.
 – Не надо так говорить, поскольку это не так.
 – Возможно, но я ни для кого из них не стою на первом месте. Наверное, поэтому я все еще не замужем.
 Джоанна лишь кивнула.
 – Я могу тебя понять. Сама я была лишь немногим моложе тебя, когда повстречалась с твоим отцом. А до этого я и думать не хотела о замужестве.
 – Но когда ты познакомилась с отцом, ты сразу поняла, что он – твоя судьба?
 – Ну, не совсем. Я осознавала, что меня влечет к нему, но поначалу все остальное было не так ясно.
 Амелия нахмурилась.
 – Подожди, я думала, что вы были знакомы не так долго до того, как поженились. Или я ошибаюсь?
 – Несколько месяцев. Амелия рассмеялась.
 – Кое-кто скажет, что это небольшой срок.
 – Мне эти несколько месяцев показались вечностью, – честно призналась мать.
 – Твой американец – интересный мужчина, – вдруг сказала Джоанна, уже нажав на ручку двери спальни дочери.
 – Согласна, но он не мой, – парировала Амелия, хотя замечание матери отозвалось в ней неожиданно приятно.
 Джоанна улыбнулась, пропуская дочь вперед. В спальне их ждала женщина, похожая на ворону, – вся в черном. Несмотря на пугающую внешность, Мадрида, самая верная подруга Джоанны с детства, была самозабвенно предана ее дочери. Малридж, выглядевшая настолько древней, что ей можно было дать и семьдесят, и сто, скупая в проявлении чувств, лишь едва слышно шмыгнула носом, прежде чем прижать Амелию к груди.
 – Если ты меня спросишь, я тебе скажу, что нет ничего плохого в том, чтобы приехать сюда верхом на этом варварском коне, но только не говори мне, что за тобой теперь уже не нужен присмотр.
 – Вот и я о том же, – воскликнула Джоанна. – Но, представь, она еще пыталась убедить Алекса отпустить ее вместе с ними.
 – Напрасная затея. Похитители давно смылись и следа не оставили.
 – Возможно, – согласилась Амелия, расстегивая крючки на платье. Как бы она ни была благодарна за то, что ей его одолжили, носить чужую вещь было не слишком приятно.
 Малридж тут же пришла на помощь воспитаннице. Вскоре, аккуратно сложенное, платье уже лежало на стуле. Амелия все продолжала думать над словами матери об американце.
 – Ты думаешь, что мистер Вулфсон может стать моим женихом? – спросила она у матери.
 – Нет, – откровенно ответила Джоанна. – И я думаю, что по этой причине тоже тебя к нему влечет.
 – Почему ты так думаешь?
 – У меня есть глаза, – просто ответила Джоанна.
 Завернувшись в полотенце, Амелия сказала:
 – Я бы не спутала благодарность с чем-то другим.
 – Я бы тоже, – ответила мать и многозначительно переглянулась с Малридж.
 Мужчины вернулись ближе к ночи. Вид у них был утомленный и крайне разочарованный.
 – Дом оказался пуст, – процедил сквозь зубы Алекс. Алекс, Андреас и Нилс сидели вместе с Джоанной и ее дочерью в гостиной. Мужчинам принесли ужин, но аппетита, похоже, ни у кого не было. – Ничего не оставили. Ни листка бумаги, ни чего из одежды, словом, ничего, что могло бы придать поиску нужное направление. Но мы наведем справки, – продолжал Алекс, – узнаем, кому принадлежит дом, кто его снимает, и кого видели в окрестностях. Но это потом, а сейчас у нас ничего нет.
 – Они хорошо все спланировали, – сказала Амелия, в который раз прокручивая в голове события минувшей ночи. – Они, должно быть, знали расположение комнат в доме и время смены караула.
 – Это означает, что здесь орудовали профессионалы.
 – Часы смены караула изменены, – мрачно заметил отец Амелии. – Я приказал усилить охрану, в том числе и внутри дома.
 – Мы не можем жить так, словно находимся в осаде, – осторожно сказала Джоанна. – Хотя такие меры предосторожности кажутся мне вполне разумными, по крайней мере до тех пор, пока мы не поймем, откуда грозит нам опасность.
 – Если похитители – профессионалы, то, возможно, они уже совершали удачные похищения в других местах.
 – Я ни о чем подобном не слышал, – ответил Алекс, хотя мысль явно показалась ему интересной.
 – Вполне вероятно, что люди, пострадавшие от их действий, не торопятся рассказывать о произошедшем по личным соображениям.
 – В том, что вы говорите, есть смысл. Завтра я наведу справки, – задумчиво сказал Алекс и потер подбородок.
 – Ройс может знать о таких вещах, – сказала Джоанна, имея в виду своего брата.
 – Дядя Ройс и тетя Кассандра вскоре приедут, – сказал Андреас, взглянув на Амелию. – Как только мы узнали о твоей пропаже, мы тут же им сообщили.
 – Жаль, что нельзя их успокоить, сказать, что со мной все в порядке.
 – К несчастью, нельзя. К тому времени как письмо доберется до Хоукфорта, они уже будут здесь.
 – Кому еще ты рассказал? – несколько грубовато спросила отца Амелия.
 – Никому, – ответил за Алекса Андреас. – Король стар и скоро умрет. Наследница трона – женщина, к тому же молодая и неопытная. Не время обнаруживать нашу слабость.
 Амелия, обычно умевшая быть сдержанной, вдруг сказала чуть раздраженно:
 – Не думаю, что слабость помогла мне выбраться из того дома.
 Андреас с усмешкой склонил голову набок.
 – Я не хотел тебя оскорбить, Мелли. Мы видели ту ставню и то, что ты смогла сделать. Но мы живем в смутное время. Вы согласны со мной, мистер Вулфсон?
 – А разве бывает другое время? – ответил Нилс, вставая. – Пожалуй, мне пора. Без сомнения, есть темы, которые вы хотели бы обсудить без посторонних. – Обращаясь к Алексу, он добавил: – Жаль, что успех нам не сопутствовал, сэр, но, если вам понадобится помощь, пожалуйста, обращайтесь.
 – Мы вам очень благодарны, мистер Вулфсон, – сказала Джоанна, и ее муж кивнул в знак согласия. – Мы никогда не забудем того, что вы для нас сделали.
 – Я рад, что оказался в нужное время в нужном месте.
 Нилс обернулся к Амелии.
 – Надеюсь, вы вскоре оправитесь от потрясения.
 – Буду стараться, мистер Вулфсон. Спасибо вам.
 Он чуть помедлил, глядя на нее, после чего почтительно кивнул и быстро вышел из комнаты. Андреас проводил гостя до двери.
 – Вы в Лондон надолго? – спросил он. Надевая протянутый слугой плащ, Нилс ответил:
 – Все зависит от того, как пойдут дела. Если интересующая меня сделка не состоится, я собираюсь отправиться на континент.
 – А в чем состоит интересующая вас сделка, мистер Вулфсон?
 – Я коллекционер, – с улыбкой, отметающей все возможные расспросы, ответил Нилс и вышел.
 Брутус ждал его у дома. Конь чувствовал себя лучше, чем его хозяин. Эти два дня оказались чертовски долгими. Нилс мечтал о ванне, бокале бурбона и свежей постели – в любом порядке.
 Шедоу поджидал его, когда он приехал в свою резиденцию в Лондоне, – дом в городе он снял примерно в то же время, что и дом в пригороде. Вернее, не дом, а дома. Но Амелия едва ли узнала бы Шедоу. Вместе с париком и накладной лицевой растительностью «ирландец» снял и щедро подбитое ватой пальто, и ботинки на платформе, прибавившие ему роста. И вот он стал собой – высокий блондин с приветливым лицом, крепкий, но не похожий на великана из страшной сказки.
 – Как дела, брат? – спросил он у Нилса, после того как тот отвел коня в конюшню и дал ему еды и питья. Как бы ни устал всадник, первая забота – о коне.
 – Лучше, чем я ожидал, – поморщившись, сказал Нилс.
 – Наша пташка могла бы улететь, оставив нам кучу неприятностей.
 Нилс с силой ударил кулаком в стену. Боль его слегка остудила, но эффект все равно получился слабоватым.
 – О чем это она думала, удирая среди ночи? Она могла бы заблудиться, заболеть, наткнуться на какого-нибудь проходимца – мало ли что еще?
 – Например, попасться в лапы похитителя? – с легкой издевкой предположил Шедоу. – Она оказалась крепким орешком. Слава Богу, все хорошо закончилось. – Он внимательно посмотрел на Нилса. – Все ведь действительно удачно?
 Нилс сбросил плащ и куртку на ближайший стул.
 – Надеюсь. Я привез ее отца и брата в дом. Молодец, что не оставил зацепок. А я подкинул им мысль о том, что похитители могли быть профессионалами, и посоветовал искать в этом направлении.
 – Отличный способ замести следы. Они что, вообще тебя ни в чем не заподозрили?
 – Как без этого? Во-первых, я мужчина, а я не знаю народа, более ревностно относящегося к своим женщинам, чем акоранцы. Но помимо этого есть еще один скользкий момент – как я оказался на дороге среди ночи под проливным дождем?
 – Они наведут справки.
 – И узнают то, что я для них приготовлю. А потом... – Нилс устало провел ладонью по лицу. – Надеюсь, они заглотнули наживку.
 – Неплохо сработано, братец, но по мне лучше бы мы его просто прихлопнули.
 – Мы не знаем, виновен ли он. Кроме того, убийство одного человека ничего не изменит. Если он виноват, то все они в ответе.
 – А если это так?
 – Тогда быть войне, – тихо сказал Нилс. – Кровавой и жестокой.
 Он говорил так, как мог говорить человек, знающий, что такое война, не понаслышке. И с этим он пошел спать.




 Глава 4


  –  Мистер Вулфсон, мистер Нилс Вулфсон, – бормотал граф Ройс Хоукфорт, муж принцессы Кассандры, сестры принцессы Джоанны, друг и сват принца Александра и дядя принца Андреаса и принцессы Амелии. Все они сидели сейчас в гостиной в ясном свете нового дня и терпеливо ждали, пока Ройс сверится со своими материалами.
 – Или я мог бы назвать его просто «Волк».
 – Волк? – брови Алекса поползли вверх.
 – Очевидно, эта кличка была дана ему тогда, когда он служил своей родине на, так сказать, секретном фронте.
 – Понимаю, – протянул Алекс. – Что еще ты выяснил?
 – Будучи совсем молодым, он привлек внимание генерала Эндрю Джексона, который в то время успел уйти в отставку, но, сделав военную карьеру, продолжал делать политическую. Вулфсон стал его правой рукой и продолжал служить Джексону все восемь лет его президентства.
 – В каком качестве? – спросил Андреас.
 Ройс усмехнулся. Он был крупным мужчиной, высоким, поджарым, с густой гривой золотистых волос. Женщина, сидевшая рядом с ним, очень походила на Алекса, но при этом оставалась замечательно женственной. Темные волосы ее были аккуратно уложены в узел на затылке. Во взгляде, обращенном к мужу, читались любовь и обожание, только окрепшие с годами.
 – Дай отгадаю. В каком качестве – остается неясным.
 – Именно. Могу лишь сказать, что мистер Вулфсон, он же Волк, имеет репутацию человека, умеющего доводить дело до конца, но в чем эти дела состоят – пока загадка.
 – Ладно. И как ты думаешь, какое дело он доводит до ума на сей раз?
 – Это...
 – Остается невыясненным. – Амелия закончила предложение за своего дядю и вздохнула. – Неужели это в самом деле так важно? Мистер Вулфсон спас мне жизнь, вытащил меня из большой беды. Неужели мы не можем отплатить ему хотя бы тем, что оставим его частную жизнь в покое?
 – Не думаю, – осторожно заметил дядя. – Ты можешь утешить себя тем, что досконально все выяснить о мистере Вулфсоне нам все равно не удастся. Как вам известно, Джексон оставил президентский пост месяц назад, и, похоже, мистер Вулфсон нашел для себя возможным уйти в отпуск, хотя и это тоже не совсем ясно.
 – Все выглядит вполне логично. После восьми лет служения на ответственном посту разве не может человек уделить какое-то время своему хобби? По-моему, все логично, – вмешалась Джоанна.
 – Все может быть, – задумчиво протянул Алекс. – И когда мистер Вулфсон приехал в Англию?
 – Две недели назад, – ответил Ройс. – Он снял дома в городе и в пригороде. До сего времени он не часто появлялся в обществе, но теперь, когда он раскрыт, все должно измениться.
 – Почему ты так считаешь?
 – Мистер Вулфсон – человек значительный. Он далеко не беден и не скупится на траты. Конечно, источник его доходов...
 – Не вполне ясен? – с усмешкой предположил Андреас. И более серьезным тоном добавил: – Он назвал себя коллекционером.
 – Вот это, пожалуй, верно, – подтвердил Ройс. – Мистер Вулфсон коллекционирует оружие.
 – Оружие? – На Алекса это произвело впечатление, хотя он и не хотел себе в этом признаваться. – Какое оружие?
 – Разное. Но, насколько мне известно, по большей части средневековое. Говорят, у него любопытная коллекция.
 – Которую он хранит... Где? – спросила Джоанна.
 – Возможно, он действительно родом из Кентукки, как он сказал Мелли, но он давно там не живет. В последнее время он проживал в Нью-Йорке, у него внушительное поместье на берегу Гудзона. Однако он проводит там немного времени, слишком занят делами в Вашингтоне.
 – Он женат? – поинтересовалась Кассандра.
 – Нет, но не потому, что хозяйки домов в Вашингтоне или Нью-Йорке прилагали к тому недостаточно усилий. Насколько мне известно, дамы ведут на него настоящую охоту. Уверен, что то же самое произойдет здесь, как только о его присутствии узнают.
 – Не сомневаюсь, – пробормотала Джоанна и, взглянув на свою невестку, спросила: – Как ты думаешь, будет ли удобно пригласить мистера Вулфсона на прием в четверг?
 Кассандра улыбнулась, давая понять, что и сама хотела предложить то же самое.
 – Ты полагаешь, ему будет приятно познакомиться с принцессой Викторией?
 – Если он все еще работает на свое правительство, в каком угодно качестве, то, несомненно, эта встреча будет для него желанной, – ответила Джоанна. – К тому же Виктории скоро предстоит стать королевой.
 – А если он просто частное лицо, каким хочет казаться, то выход в свет тоже для него, несомненно, приятное событие.
 – Он может изменить свой взгляд на приятное, когда познакомится с обществом поближе, – предположила Кассандра, – но я смею думать, что он знает, как защитить себя. Да, полагаю, он получит удовольствие.
 – Тогда решено, – провозгласила Джоанна.
 К двадцати пяти годам Амелия уже научилась доверять своим инстинктам. Именно шестое чувство побудило ее искоса посмотреть на Кассандру и мать. Эти две дамы напустили на себя такую невинность, что стоило заподозрить заговор. Она все поняла, но у нее не хватило духу сказать им об этом.
 Мистер Вулфсон, Волк, полновластно владел ее помыслами со времени их встречи на ночной проселочной дороге. Но мало того – он стал приходить к ней во сне.
 Она не помнила, чтобы ей постоянно снился какой-то конкретный мужчина, а не плод воображения. Похоже, до сих пор с ней такого не случалось.
 Она с нетерпением ждала приема, побуждаемая любопытством – хотелось познакомиться с принцессой Викторией, о которой много говорили, но которая вела столь уединенную жизнь под строгим надзором матери и так редко появлялась в обществе, что близким знакомством с ней мало кто мог похвастать. Но теперь прибавилась и вторая причина ожидания приема, не менее веская. Как жаль, что он состоится не завтра!
 – Я собираюсь поехать в Смитфилд, – сказал Андреас, вопросительно взглянув на кузину. – Ты не составишь мне компанию?
 Не успела она ответить, как пара демонов влетела в гостиную. Это были ее братья – Люциус, которого здесь на английский манер звали Люком, и Маркус – для краткости Марк. Они были близнецы, эти «всадники апокалипсиса», и так их звали не без оснований.
 – Похищенная! – воскликнул Люк. Он был старшим из двойни и стремился захватить лидерство, но по-настоящему следовало опасаться Маркуса, который был тише, но хитрее и опаснее, обладая более развитым воображением.
 – Тебе повезло, – захлебываясь и глотая окончания, выпалил Люк. – Нам все рассказали, только никто не знает, кто тебя похитил. Есть версии, господа? – Он вопросительно посмотрел на отца, который взирал на сыновей так, словно они не уставали его удивлять. Впрочем, так оно и было.
 – Мы как раз пытаемся это выяснить, – сказал Алекс. – Конечно, мы все очень рады, что твою сестру вернули в целости и сохранности.
 – Слышал, к этому приложил руку некий американец, – сказал Марк... Он опустился в кресло с грацией леопарда. Маркус, как и брат, был высок и мускулист, но если Люк унаследовал материнский цвет волос, то Марк был брюнет, как отец. Оба гостили в Хоукфорте у Ройса и Кассандры и вернулись в Лондон, получив известие об исчезновении Амелии.
 – Мы как раз о нем говорим. Его зовут Нилс Вулфсон.
 – Волк, – подытожил Люк. Старшие переглянулись.
 – Откуда тебе известна его кличка? – спросил Алекс.
 – Так, наслушался досужих сплетен в клубе. – Люк пожал плечами. – Так это он спас Мелли?
 – Не совсем спас, – едко поправила его Амелия. Она выросла в семье, где мужская опека была делом обычным, и эта опека порой ей досаждала. – Но он мне действительно помог.
 – Что ты про него знаешь? – спросил Андреас. Ему было двадцать три – почти ровесник Люка и Марка, и с детства он был им товарищем по играм и шалостям. Но Андреас был куда серьезнее своих кузенов, возможно, потому что был сыном правителя Акоры и чувствовал ответственность с детства.
 – Он опасный человек, – сказал Марк.
 – Много людей убил на войне, – добавил Люк.
 – На какой войне? – уточнил Ройс.
 Люк пожал плечами.
 – Не знаю. Американцы вечно с кем-то воюют. То с британцами, то с индейцами, то с мексиканцами.
 – Прошло лет двадцать с тех пор, как Америка воевала с Британией, – сказал Алекс. – Как бы то ни было, упрекнуть их в бесчестном ведении войны никто не может.
 – В любом случае, – подытожил Марк, – он помог Мелли, и больше ничего не имеет значения.
 – Вот и я все время пытаюсь им это сказать, но им все равно надо до чего-то доискиваться.
 – Зачем? – спросил Люк и обвел собравшихся взглядом. В один миг взгляд его стал совершенно серьезен.
 – Да так, без особых на то причин, – уклончиво ответил Алекс. – Мы просто пытаемся быть предусмотрительными.
 – Вы думаете, он как-то связан с теми, кто похитил Мелли? – спросил Марк, который на сей раз предпочел задать вопрос в лоб.
 – Какой абсурд! – воскликнула Амелия. – Зачем бы ему понадобилось меня похищать? Чтобы потом самому же спасать?
 – Не знаю, – ответил отец. – Но продолжать развивать эту тему нечестно по отношению к мистеру Вулфсону. Что не мешает нам все осторожно о нем разузнать.
 Никто не стал с этим спорить, но Кассандра, помедлив немного, вдруг повернулась к Амелии и спросила:
 – А ты что о нем думаешь, дорогая?
 Амелия знала, что хотят от нее услышать. Ей дали передышку. Теперь они желали услышать от нее все, как было, и она не могла их за это осуждать.
 О том даре, которым были наделены женщины в этой семье, не принято было много говорить, но каждый знал, что Джоанна могла найти потерянное, ибо разве не она сама разыскала пропавшего брата Ройса пару лет назад? И Кассандра, как и ее тезка в древней Трое, умела предвидеть будущее.
 Теперь пришел черед юного поколения.
 – Мистер Вулфсон, – медленно проговорила Амелия, – испытывает сожаление.
 – По какому поводу? – осторожно поинтересовалась Джоанна.
 – Не знаю, и не надо мне этого знать. У него есть право на личные тайны.
 Ответом Амелии была тишина. Тогда Кассандра, похлопав племянницу по руке, сказала:
 – Ну, тогда разговор закончен.
 – Ничего еще не закончено, – возразил Алекс.
 Тогда все женщины, включая Амелию, дружно вздохнули.
 – Дорогой муж, – сказала Джоанна, – мы не располагаем никакими фактами, которые могли бы дискредитировать мистера Вулфсона, и, смею заметить, мы у него в неоплатном долгу. Сколько бы темных пятен ни оставалось для нас в его биографии, я не вижу причин продолжать изыскания.
 – Браво, мама, – пробормотала Амелия.
 – Должен признать поражение, – развел руками Ройс.
 Андреас встал.
 – Зачем говорить, что Акора – это место, где мужчины правят, а женщины служат, когда женщины все равно всегда поступают, как им вздумается?
 Вопрос был риторический, и посему ответа на него никто не ждал, да и не было у акоранских мужчин на него ответа.
 – Амелия, ты с нами? – спросил у кузины Андреас.
 Амелия встала и расправила юбку.
 – Разумеется. Вы собираетесь делать покупку?
 – Возможно.
 – Тогда лучше поезжай с ним, а то один Бог знает, с чем он вернется домой, – сказал Люк.
 – У тебя там еще осталось место в конюшне? – спросил Марк, который тоже собирался в Смитфилд.
 – Место всегда найдется, – парировал Андреас. За ним был известен грех – покупать коней, мягко говоря, не в лучшей форме. Конюшни у него были огромные, да только обитатели не слишком радовали хозяина, но при этом сами наслаждались жизнью – ели овес, нежились на солнышке и благословляли добросердечие своего господина.
 – Тогда нам пора, – сказала Амелия. Она наклонилась, чтобы поцеловать мать, улыбнулась всем прочим и стремительно, почти до неприличия, вышла из гостиной.
 Она любила свою родню, но иногда этот тесный круг давил на нее, мешал дышать и чувствовать себя свободной. И вот тогда она мечтала остаться наедине с собой.
 – Дайте мне две минутки, чтобы переодеться, – попросила она братьев. Малридж уже ждала ее и помогла надеть любимый малиновый наряд. Амелия на ходу заправила волосы под шляпу с плюмажем. Болкум успел вывести лошадей из конюшни.
 Болкум, старый конюх, которого Амелия помнила с детства, был кривоногим волосатым коротышкой с вечно прищуренным взглядом. Если фигурой и лицом он не вышел, то душа у него была добрейшая, и все в доме его обожали.
 – Едем в Смитфилд? – осведомился он.
 – Да, все четверо. Ты как, не против?
 – О да, юный господин, вас трое – хорошая охрана для юной леди. – Болкум поклонился Амелии, и она улыбнулась ему, сидя, в седле своего любимого гнедого.
 – Болкум, ты молодец.
 Кавалькада не спеша выехала из ворот, у которых была усилена охрана.
 Лондон. Суетящийся, полный соблазнов, восхитительный город, который никого не оставляет равнодушным: его можно или любить, или ненавидеть. Когда-то она не могла представить, что будет жить где-то вне Акоры – ее дома, ее любимого и единственного пристанища. Но нередко душа ее стремилась узнать мир, не только Англию, но и другие страны.
 Сегодня и древний рынок в Смитфилде вполне отвечал ее потребности в путешествиях. В скором времени рыночную площадь проглотит разрастающийся город, заполонит домами, но пока все здесь оставалось таким, каким было в Средневековье. Лошади, коровы, овцы, прочий скот. Торговля в Смитфилде шла бойко.
 Путь к рынку лежал через лабиринты узких улочек, но ближе к площади улицы стали шире, новые каменные строения гордо блестели на солнце – вот оно, будущее Смитфилда. Амелия втянула носом воздух.
 Только этому месту присущий аромат – головокружительная смесь запахов сена, лошадиной плоти, кожи, навоза – всегда ей нравился. Странно, что находились люди, считавшие этот запах неприятным. Нет, если честно, все время дышать таким воздухом не очень приятно, но ветер дул не со стороны площади, а к ней, так что сегодня все складывалось неплохо.
 – Выбор, похоже, неплохой, – заметил Андреас.
 – Похоже на то, – согласилась Амелия.
 Денек выдался на славу, особой причины торопиться не было, и кавалькада медленно двигалась в обход толпы. Люк заметил разносчика пирожков и купил каждому по штуке. Они ели не спешиваясь, запивая горячие пирожки прохладным сидром, который продавался тут же в больших кружках.
 Амелия только успела стряхнуть крошки с наряда, когда вдруг среди толпы на мощном черном коне заметила... Нилса Вулфсона.
 Тут же она вопросительно посмотрела на кузена, но Андреас лишь загадочно улыбнулся и поехал вперед.
 Нилс смотрел на приближающийся квартет так, как смотрят на приближающегося врага на поле битвы, хотя в глубине души понимал, что, рассматривая их как врагов, может и ошибаться.
 Он заготовил улыбку загодя. Впрочем, он успел поспать несколько часов, так что записка от принца Андреаса не была для него неприятной неожиданностью, и он с удовольствием принял приглашение посетить Смитфилд. Они проглотили наживку даже быстрее, чем он ожидал, но это должно было его и насторожить.
 Но в этой встрече была еще одна приятная сторона, не имеющая отношения к его миссии. Когда он увидел мисс Амелию, улыбка его стала вполне искренней. Она была чертовски хороша в седле в малиновом костюме.
 – В чем дело? – спросила она, слегка нахмурив брови.
 Нилс не торопился с ответом. Говорить напрямик в присутствии такого внушительного мужского эскорта означало накликать беду. И все же он не мог не сделать ей комплимент.
 – Просто на вас приятно смотреть.
 Она с трудом сдержала улыбку, но тон у нее был язвительный.
 – Так делают комплименты женщинам в Кентукки, мистер Вулфсон? Или вы отточили свое обаяние в салонах Вашингтона?
 Они не теряют времени, эти акоранцы. Нилс изобразил удивление.
 – Кто говорил о Вашингтоне, принцесса?
 – Вы должны нас простить, – вмешался Андреас. Представив присутствующих, он добавил: – В нашем обычае узнавать максимум о тех, с кем мы имеем дело. Вас, мистер Вулфсон, тут знают.
 – Очень жаль. Я не люблю внимания публики.
 – Вы предпочитаете действовать за кулисами, мистер Вулфсон? – спросил Люк.
 – Именно.
 – То же можно сказать о нашем дяде Ройсе. Очень немногие знают, какой властью он в действительности наделен, и это вполне его устраивает. Полагаю, вы из того же теста, сэр.
 Дядя Ройс... Должно быть, речь идет о графе Хоукфорте. В Вашингтоне знали о том, на какой службе находится этот человек. Подозрения Нилса о том, что Хоукфорт – при дворе весьма влиятельная личность, сейчас подтвердились. Таким образом, его предупредили, мягко, но веско, о том, насколько сильны эти акоранцы и в каких высоких кругах у них свои люди.
 Надо следить за каждым своим шагом.
 – Вы сюда за покупкой? – с улыбкой поинтересовался у Нилса Андреас.
 – Возможно. Я буду вам благодарен за совет. – Нилс подъехал поближе к Амелии и ее братьям. – Из меня знаток лошадей никудышный.
 Все разом рассмеялись, восприняв его слова как шутку. Выждав время, Нилс спросил:
 – Что-нибудь удалось выяснить о похитителях?
 – Боюсь, что нет, – ответил старший из близнецов. – Но это лишь вопрос времени. Они не могут прятаться вечно.
 – Возможно, они уплыли назад, в Ирландию.
 – Если они вообще оттуда приплывали, – сказал Маркус и с усмешкой добавил: – Видит святой Патрик, они могли прибыть откуда угодно.
 Его попытка сымитировать ирландский акцент удалась не вполне, но Нилс намек понял. Акоранцев не так легко провести. Если они могли удерживать суверенитет своей крохотной страны и сохранять покров тайны, окутывающий этот народ, на протяжении веков, их трудно обвинить в недостатке прозорливости.
 – Простите моих братьев, – сказала Амелия, – они чрезмерно подозрительны.
 – Ничуть, – заверил ее Нилс. – Разумный человек ищет по закоулкам, а не на торной тропе.
 – Еще одна кентуккская мудрость, мистер Вулфсон? – спросила Амелия.
 Нилс рассмеялся.
 – Скорее вашингтонская.
 Андреас кивнул. Ему нравилось, как говорит этот человек, да и сам Нилс располагал к себе.
 – Мне Вашингтон пришелся по душе, хотя климат там и гнилой.
 – Когда вы там были? – вежливо осведомился Нилс.
 – В прошлом году. Это был мой первый визит. Я бы хотел как-нибудь туда вернуться.
 – Вы заезжали в Нью-Йорк? Должен признать, это мой любимый город.
 – Заезжал, и вашу любовь я вполне понимаю. Говорят, что Нью-Йорк в один прекрасный день может стать больше Лондона?
 – Это трудно представить, но определенное обаяние у города есть. Вам, случайно, «Синяя книга» на глаза не попадалась?
 Андреас засмеялся.
 – В первый же час моего пребывания в городе мне был подарен экземпляр.
 – Что такое «Синяя книга»? – спросила Амелия.
 – Это путеводитель по Нью-Йорку, – после некоторого колебания ответил Андреас.
 – И по его многим достопримечательностям, – добавил Нилс.
 – Не похоже, чтобы она была слишком занимательной, – сказал Люк.
 – Это потому, что ты там не был, – сказал Андреас.
 Нилс слегка развернул коня, чтобы лучше видеть сына правителя Акоры.
 – Куда вы еще ездили?
 – В Филадельфию – чудный город – и в Балтимор. – Он помолчал немного. – Именно там случилась эта страшная трагедия.
 – Должно быть, вы говорите об «Отважном»? – спросил Нилс. – Ужасная потеря. Жаль не только корабль, но главным образом людей.
 Андреас кивнул.
 – Удалось ли выяснить, что там произошло на самом деле?
 – Конечно, проводилось расследование, но взрыв был квалифицирован как несчастный случай.
 – Несчастный случай? – Амелия переводила взгляд с одного на другого. – Вы можете мне сказать, о чем разговор? Что случилось с кораблем?
 – «Отважный» – американский военный корабль, – тихо сказал Нилс. – Он стоял в доке Балтимора на погрузке. Большинство моряков были на борту, когда произошел взрыв, за которым последовал пожар. Корабль затонул, и пятьдесят девять человек погибли.
 – Какой ужас! – воскликнула Амелия и в недоумении посмотрела на брата. – Ты ничего не рассказал об этом, когда вернулся из Америки.
 – Я ничего не рассказал об этом тебе, – мягко поправил ее Андреас.
 Этот эпизод представлял какую-то важность для Андреаса и, как ей показалось, для мистера Вулфсона тоже.
 – Может, ты расскажешь мне об этом сейчас? – тихо попросила она.
 Андреас не торопился с ответом. Он отвел взгляд в сторону и посмотрел вдаль, словно там воображение ему рисовало иные пейзажи в иное время.
 – Я был достаточно близко от порта, чтобы услышать взрыв. Я и те люди, что сопровождали меня, немедленно направились в порт в надежде, что мы сможем кому-то помочь. Многие устремились к докам с той же целью, но едва ли помочь несчастным было в наших силах. Вода кипела. Те, кому повезло, погибли быстро. Остальным пришлось страдать дольше. Мне продолжать?
 – Не надо, – тихо сказала Амелия. – Прости, Андреас, – добавила она, коснувшись его руки, – мне не надо было просить тебя говорить об этом.
 Он перевел дыхание и опустил плечи.
 – Наверное, я был потрясен сильнее, чем думал. – Он обернулся к Нилсу, который наблюдал за ними обоими. – Так вы говорите, что это был несчастный случай, мистер Вулфсон?
 – А есть ли причины предполагать другое?
 – Наверное, нет, – сказал Андреас. – И все же трудно смириться с тем, что жизнь может окончиться так трагично.
 Амелия переводила взгляд с одного мужчины на другого. Ее беспокоило ощущение, что тут что-то не так. Но вскоре она забыла об ощущении, настолько мимолетным было это чувство неадекватности.
 – Давайте найдем более приятную тему, – сказала она и ударила коня по бедрам.
 Вскоре они уже увлеченно говорили о лошадях, причем братья ее имели по каждому пункту свое мнение, и разубедить их было сложно. Но и ей давали слово. Но за этим обменом мнениями она ни на миг не забывала о присутствии еще одного мужчины – Нилса Вулфсона, который так неожиданно оказался в их тесном семейном кругу. Мистер Нилс Вулфсон, недавно приехавший из Вашингтона, Нью-Йорка и Балтимора, отличный знаток лошадей и прекрасный компаньон. Он казался цивилизованным и воспитанным человеком. Где же в нем притаился Волк?




 Глава 5


  –  Ну, как все прошло? – спросил Шедоу, когда Нилс вернулся в пригородный дом. День клонился к вечеру. Город замер – был тот короткий промежуток затишья после дневных трудов рабочего люда и перед началом вечерних развлечений богачей.
 Очистив сапоги от налипшей грязи с помощью специального металлического гребня в виде трезубца, вкопанного в землю у двери, Нилс сказал:
 – Неплохо, полагаю. – Закончив с одним сапогом, он принялся за другой. Он оставался опрятен всегда и не нагружал слуг лишней работой. Разумный человек грязи после себя не оставляет. Если может, конечно. – Принц Андреас признал, что был в Балтиморе, когда взорвался «Отважный».
 – Попробовал бы он не признаться. Его многие видели.
 Нилс поставил второй сапог рядом с первым и вошел в дом. Шедоу стоял неподалеку, наблюдая за братом, затем прошел следом за ним в холл, который они использовали как кабинет.
 – Однако, – продолжал Нилс, – принц абсолютно ничего не знает о том, каким образом произошел взрыв.
 – А ты ждал, что он все тебе выложит.
 – Нет. Просто я не думал, что он такой талантливый лгун. Если он лжет, конечно.
 Шедоу присел на табурет и внимательно посмотрел на брата.
 – Ты знаешь мою точку зрения. Акоранцы виновны в том, что случилось, и нам надо начать с ними войну.
 Нилс устало улыбнулся. Спор этот продолжался не один день, но кто прав, а кто нет, могло показать только время.
 – Чтобы это выяснить, мы сюда и прибыли и упражняемся теперь то в поднятии тяжестей, то в светской болтовне.
 Шедоу откусил кончик сигары.
 – Говорю тебе, брат, все факты против них. Они виновны.
 – Виновны?
 – Конечно. Мы просто впустую тратим время на всякие игры, вместо того чтобы действовать прямо и решительно.
 – Мы здесь, – напомнил Шедоу Нилс, – по поручению президента Ван Бурена.
 Покопавшись кочергой в камине, Шедоу, состроив презрительную гримасу, заключил:
 – Который не хочет войны.
 – Кто может его за это винить? У него и так хватает хлопот – сам знаешь, как сейчас мало наличности в государственной казне.
 – Это верно, как верно и то, что наши средства не в банках, что лопаются как мыльные пузыри, а в слитках, – проговорил Шедоу, следя за горящим кончиком сигары.
 Нилс кивнул, но вернулся к прежней теме:
 – Если дело дойдет до войны, Ван Бурен затянет пояс потуже и всех заставит сделать то же самое. Но перед тем как действовать, мы должны получить доказательства их виновности.
 – Как нас учат мастера детективного жанра? Хочешь найти преступника, ищи мотив. А у кого, как не у акоранцев, был лучший мотив для того, чтобы взорвать корабль? Джексон был сыт по горло их упорным нежеланием открывать с Америкой дипломатические отношения и обеспокоен тем, что они на грани того, чтобы предоставить британцам на своей территории военно-морскую базу. Он согласился отправить «Отважный» к берегам Акоры, чтобы выяснить, что происходит, и это было разумное решение, скажу я тебе.
 – Принимая во внимание, что план этот был твой по сути, и ты должен был возглавить миссию, представляю, что ты думаешь по этому поводу.
 – Ты ведь не возражал, когда узнал об этом, – напомнил Нилсу Шедоу.
 – Нет, не возражал. Принимая во внимание все обстоятельства, план был хорош. Рискованный, но хороший. К несчастью, «Отважный» так и не вышел из гавани.
 – Как и пятьдесят девять человек команды, в числе которых было много моих друзей. – Шедоу вдруг резко встал и пошел к окну. Он смотрел в окно, хотя было заметно, что видит он совсем не то, что открывалось взгляду. – Эй, Волк, я ведь мог умереть вместе с ними и иногда жалею о том, что остался жив.
 – Не говори так.
 – Как смешно. – Горький хриплый смех вырвался из груди младшего брата. – Если бы я не катался по простыням с Флер, я бы успел на корабль как раз вовремя – и угодил бы с ними на небеса.
 – Хорошая девушка Флер, мне она всегда нравилась.
 – Да, я имею представление о том, насколько она тебе нравилась. Ладно, мы не о том. Нельзя спускать эту гнусность акоранцам с рук.
 – Кто бы это ни сделал, – осторожно сказал Нилс, – он за это заплатит. Я тебе обещаю.
 Он поклялся отплатить виновнику в те жуткие часы, когда пытался выяснить, где искать брата: среди живых или мертвых. Клятва жгла его сердце. Он не мог вернуться, пока не выполнит обещанное.
 – Возможно, у акоранцев была причина желать гибели «Отважного», – согласился Нилс, – но стали бы они совершать такое, когда сын правителя Акоры находился в том же городе?
 – Я думаю, они сделали это намеренно. Хотели, чтобы мы знали.
 – Скоро они поймут, что совершили смертельную ошибку, – сказал Нилс.
 У двери в ножнах висел меч, и Нилс вынул его и медленно покрутил в руке, любуясь сталью клинка и резьбой. Оружию было лет двести, а клинок оставался острым как бритва. Говорят, этот меч участвовал в боях с Великим Визирем Карой Мустафой, который чуть было не захватил Вену в 1683 году.
 – Ты не хочешь посмотреть почту? – спросил Шедоу.
 Нилс убрал меч на место. На столе лежала стопка писем.
 – Есть что-нибудь из Вашингтона?
 Он надеялся, что нет. Ван Бурен отправил его с минимумом инструкций, и Нилс предпочитал, чтобы все так и оставалось.
 Шедоу усмехнулся.
 Нилс бегло проглядел корреспонденцию. В основном письма шли из Америки от брокера и поверенного братьев. Экономическая ситуация в стране была кризисной, но их с братом кризис затронул мало. Напротив, сейчас они только богатели. Братья рассматривали предложения о покупке нескольких компаний, которые уже вполне созрели, чтобы брать их готовенькими. Но бизнес мог и подождать.
 Был еще один конверт, очень тяжелый, с королевским вензелем Акоры. Адрес и имя были написаны женской рукой.
 Просмотрев записку, лежавшую в конверте, Нилс протянул ее брату.
 – Кажется, наживка проглочена. Приглашение на прием к принцессе Виктории на завтра, – сообщил он. – Не знал, что ей позволено давать приемы.
 – Она редко показывается в свете, – сказал Шедоу. – Стоит пойти хотя бы для того, чтобы на нее посмотреть. Король Вильгельм долго не протянет.
 – Это плохо, – искренне сказал Нилс. – Он был менее несносен, чем большинство Ганноверов.
 – Ты, конечно, пойдешь?
 – Не могу же я разочаровать столь любезную принцессу Джоанну.
 Шедоу протянул письмо брату.
 – А как насчет принцессы Амелии?
 – Что именно насчет ее?
 – Много можно сказать о женщине с характером.
 – Возможно, если тебя не угнетают мысли о том, что ты можешь оказаться на противоположной стороне в войне против ее отца, братьев, дядьев.
 – Это так, – согласился Шедоу. – Ван Бурен не даст тебе много времени на раздумья.
 – Много времени мне скорее всего и не понадобится. – Нилс открыл выдвижной ящик стола и, вынув оттуда кожаную папку, положил на стол, раскрыл.
 На него смотрел мужчина, вернее, рисунок, изображающий мужчину.
 Того мужчину видели лишь немногие, и из тех, кто его видел, никого не осталось в живых. Умирающие дали его описание, а специально обученный художник по ним нарисовал его портрет.
 Мужчина был прекрасен как ангел. Его черты были исполнены красоты и достоинства, на лоб падали кольца золотых волос. На рисунке он улыбался, словно приглашал зрителя разделить только ему ведомое удовольствие, но глаза, глубоко посаженные, в обрамлении густых черных ресниц, были пусты.
 Этот человек мог существовать. А мог и нет. Но если он существовал, то перед Нилсом был портрет описанного убийцы.
 Вопрос оставался открытым: был ли он акоранцем?
 В основной массе акоранцы имели темные волосы и тот тип лица, который принято называть средиземноморским. Но время от времени люди из внешнего мира проникали в крепость-королевство. Говорили, что чужестранцев в Акоре убивают, но факты утверждали обратное.
 Два члена королевской семьи – Ройс и Джоанна Хоукфорт – не только путешествовали в Акору и вернулись живыми и здоровыми, но еще и породнились с акоранцами, найдя среди них свои вторые половины. Более того, жена самого правителя Акоры была англичанкой по рождению, по крайней мере со стороны одного из родителей. Ребенком выброшенная на берег с потерпевшего кораблекрушение судна, она была принята акоранцами с любовью и воспитана как акоранка. Мало того, ее, чужестранку, акоранцы не только не убили, но и сделали королевой, всеми почитаемой и любимой.
 Таким образом, златовласый мужчина мог быть акоранцем или работать на них. Надо было найти его, и как можно быстрее. Нилс надеялся разыскать его среди тех, кто вращается в акоранских кругах. Если он там бывает, то Волк его непременно найдет. Этот человек умрет, но смерть его будет лишь началом в долгой череде смертей во имя справедливого возмездия.
 Голоса мертвых взывали к отмщению.
 А Амелия? Нилс нахмурился. Было бы разумнее думать о ней лишь как о нити, которая приведет его к искомому. Ему и в голову не могло прийти, что он станет воспринимать ее по-другому. Не могло прийти до тех пор, пока она не вылезла из канавы, мокрая, в грязи, гордо заявив о том, что она – принцесса.
 – Я буду делать что угодно: скрести полы, чистить картошку, посуду мыть! И то полезнее и почетнее того, чем вы заставляете меня заниматься! – Амелия в отчаянии смотрела на мать.
 Джоанна, будучи в обычных обстоятельствах самой понимающей и снисходительной мамой на свете, сейчас лишь улыбалась. Но оставалась непоколебима.
 – Мелли, ты преувеличиваешь. Это всего лишь примерка, последняя к тому же.
 – Этого наряда. Ненавижу это платье! Глаза бы мои на него не смотрели!
 – Прелестное платье. Ты сама говорила.
 – Пять примерок назад. Тогда я еще не жила в страхе услышать стук в дверь и узнать, что опять явилась эта ненавистная мадам Дюпре.
 – Мадам Дюпре шила наряды мне и Кассандре многие годы...
 – И все эти годы вы вместо себя для примерок подставляли слуг. И, смею добавить, вы щедро вознаграждали слуг за мучения.
 – Я просто пыталась более разумно тратить свое время, – поджав губы, сказала Кассандра. – Кроме того, тебе известно, что найдись здесь хоть кто-нибудь с похожей фигурой, и тебе удалось бы избежать этой участи. Но, увы – ты одна такая.
 – Несколько дюймов роста...
 – Дело не только в росте, дорогая. У тебя чудная высокая талия и грудь несколько более пышная, чем у большинства женщин. У тебя исключительная фигура. Грех жаловаться.
 – Я бы не жаловалась, если бы при разговоре мужчины смотрели мне в глаза, а не ниже шеи.
 Джоанна засмеялась и пожала дочери руку.
 – В отношении мистера Вулфсона я такой привычки не замечала, но тут дело, полагаю, в том, что он исключительно хорошо владеет собой.
 – Хочется верить... – На самом деле он не терял головы, общаясь с ней. Он вел себя с ней совершенно ровно, не заискивал и не был снисходительным, но отчего-то ей бы хотелось увидеть в нем больше непосредственности, прямоты. – Кстати, он ответил на приглашение?
 – На прием? Да, он его принял. Час назад от него принесли записку. Он с нетерпением ждет этого события.
 – Рада за него, – пробормотала Амелия, хотя, узнав о присутствии на приеме мистера Вулфсона, испытала приятную дрожь. Настроение у нее чудесным образом приподнялось. И примерка уже не казалась такой мучительной. – Да, насчет платья...
 – Мелли, в тебе течет королевская кровь, я уже не говорю обо всех твоих аристократических английских предках. Не дай какой-то французской портнихе себя раздавить.
 С этими словами Джоанна величаво выплыла из комнаты, оставив Амелию заботам драконше от высокой моды, чьи визиты всегда казались Амелии нескончаемо долгими.
 Но все когда-то кончается, кончилась и пытка под названием «последняя примерка». Амелия бросилась вниз, в сад, чтобы дать своему исколотому булавками многострадальному телу желанный отдых.
 Глоток свежего воздуха – что бальзам на душу. Хотя для Лондона понятие «свежий воздух» весьма относительно.
 – Что это за ужасный запах?
 – Это от реки. Люди сбрасывают туда слишком много всякой дряни, – с готовностью ответил Андреас.
 – Трудно поверить, но те же самые люди продолжают пить воду, которую берут из той же Темзы, – сказал мужчина, стоявший рядом с Андреасом. Улыбнувшись, он поклонился Амелии, не сводя с нее заинтересованного взгляда.
 – Лорд Хоули, я не знала, что вы тут. – Нельзя сказать, что присутствие лорда обрадовало Амелию. Он ее раздражал. Она видела в лорде Хоули лишь человека, слишком уверенно идущего к своей цели, и больше ничего. Если он и испытывал какие-то чувства, то умел очень глубоко их скрывать. Нельзя сказать, чтобы Амелия считала целеустремленность недостатком, но отчего-то в присутствии лорда ей было некомфортно, несмотря на то что все окружающие считали его интересным мужчиной.
 Он был также ее потенциальным ухажером и на этом поприще вел себя куда мудрее соперников. Хоули не устраивал осады, он лишь дал ей понять, что она ему интересна, постарался понравиться ее родственникам, стал вхож в их круг и таким образом приобрел возможность больше участвовать в ее жизни. Амелия не знала, как с ним быть.
 – Вы выглядите несколько утомленной, принцесса.
 Принцесса. В его тоне не было никакой насмешки, никакого скрытого смысла, принцесса так принцесса. Совсем иначе звучал ее титул в устах мистера Вулфсона, которому, по-видимому, сам факт того, что она принцесса, казался достойным осмеяния.
 – Вы знакомы с мадам Дюпре, милорд?
 – Разумеется. Все в обществе ее знают. – Улыбка его стала несколько снисходительной. – Неужели шить у нее наряды такая обуза?
 – Думаю, Мелли предпочла бы пытку на дыбе, – с усмешкой ответил за кузину Андреас.
 – Это потому, что наряды стали такими сложными, – чуть запальчиво сказала Амелия. Она понимала, что не имеет права жаловаться на жизнь, зная, как трудно приходится большинству горожан.
 – Мы с лордом Хоули отправляемся на прогулку верхом. К «Обжорным рядам». Поехали с нами? – предложил Андреас.
 – Спасибо, что-то не хочется.
 Она очень любила верховую езду и, если бы не лорд Хоули, поехала бы непременно. Но с нее хватило общества мадам Дюпре. Лорд Хоули – уже перебор. Но, как бы то ни было, вежливость превыше всего.
 – Вы будете на приеме у принцессы Виктории, милорд? – любезно улыбнувшись, спросила она гостя.
 – Непременно, и с нетерпением жду увидеть там вас в новом, оплаченном такими трудами наряде, принцесса.
 Поклонившись с безукоризненной фацией искушенного в этикете вельможи, он удалился. Он был безупречен во всем, но отчего-то Амелия нахмурилась, глядя ему вслед.
 Она вскоре забыла о визите Хоули за новыми хлопотами – они с матерью делали последние приготовления перед приемом. До того как стать принцессой Акоры, Джоанна была леди Хоукфорт, хозяйкой древнего и глубоко почитаемого дома. Там она приобрела навыки проведения торжеств, которые теперь пыталась передать дочери.
 – Все дело в причинах организации приема, – объясняла свою позицию Джоанна, стремительно перемещаясь между кладовой, молочной и другими подсобными помещениями. Джоанна никогда не бегала по-настоящему, но чудесным образом все делала быстро и хорошо, сохраняя достойный вид и королевскую осанку. Шаги Джоанны и Амелии гулко отдавались в подвале специальной конструкции с кафельным полом и кирпичными сводчатыми стенами. – До замужества я избегала общества и вообще не хотела светской жизни, но потом поняла, что мои личные желания не могут быть приняты в расчет, когда речь идет о добрых взаимоотношениях между Акорой и Британией.
 – У тебя отлично все получается, – сказала Амелия. – Никогда еще отношения между двумя странами не были так хороши.
 – Пока – да, но все может измениться.
 – Ты имеешь в виду желание лорда Мельбурна установить официальные дипломатические отношения между Британией и Акорой?
 – Твой отец сделал все возможное, чтобы объяснить премьер-министру, что дружеские отношения куда надежнее официальных, которые могут повлечь определенное давление со стороны Британии на Акору. Потребовав от нас уступок, на которые мы не можем пойти, британцы могут все погубить.
 – Ты о военно-морской базе?
 Джоанна кивнула.
 – Здешнее правительство это отрицает, но едва ли есть сомнения в том, что Британия хочет ее получить.
 – И она будет стремиться заполучить желаемое уже при новом монархе?
 – Думаю, да. Непохоже, чтобы Мельбурн изменил свое мнение по этому вопросу.
 Амелия вдруг остановилась и внимательно посмотрела на мать. В подвале стало очень тихо. В зарешеченные оконца наверху пробивались лучи света, в котором плясали пылинки. Тишина была гулкой, и казалось, что мир замер в ожидании чего-то.
 – Так странно думать о девушке моложе меня как о королеве могущественной страны.
 – Виктория не станет править сама. Ее будут направлять, не смею сказать, контролировать, но я не уверена, что это хорошо для страны.
 – Но как может быть иначе? Она не имеет никакого руководящего опыта. Да у нее и комнаты своей никогда не было, всегда жила с матерью.
 – Ее всегда держали в ежовых рукавицах, и в этом есть что-то нездоровое, – согласилась Джоанна. Она заглянула на кухню, обменялась парой слов с главным поваром, напоминавшим генерала в пылу сражения, и потащила дочь к лестнице. Когда они поднялись на первый этаж, Джоанна продолжила: – Но, когда я виделась с ней в прошлом году, хотя наша встреча и была недолгой, мне показалось, что у нее сильная воля и твердый характер, я бы осмелилась даже назвать ее упрямой.
 – Ей понадобится сила, если она захочет править по-своему. И немного упрямства тоже не повредит, – сказала Амелия.
 – Вижу, ты ей уже сочувствуешь, – поддразнила дочь Джоанна и более серьезным тоном добавила: – Есть новости о том доме, где тебя держали. Его снял некий ирландец, который не моргнув глазом выложил сумму ренты за полгода, когда хозяин дома поставил ему такое условие.
 – Тот самый ирландец, которого пока никто не нашел?
 – Да, пока его не нашли, – подтвердила мать. – Твой отец поставил людей наблюдать в портах, но никого, по приметам похожего на человека, которого видела ты, еще не обнаружили.
 Женщины дошли до вестибюля у черного хода. У двери стоял акоранский стражник – обнаженный по пояс, с мечом наперевес. Увидев дам, он кивнул, как того требовал устав. Теперь стража была повсюду в доме. Амелия старалась не замечать этого, но всякий раз при виде охраны ей вспоминалось странное приключение, которому она, как ни старалась, не могла найти объяснения.
 – Разумеется, тот человек, с которым ты общалась, совсем не обязательно ирландец. Акцент легко подделать, а усы и бороду приклеить.
 – Я уже думала об этом. Когда он позволил мне увидеть себя, я решила, что меня убьют.
 Джоанна хрипло вскрикнула, но сразу же взяла себя в руки.
 – Я надеялась, что тебе не придет это в голову.
 – Я ведь твоя дочь, мама, – тихо сказала Амелия, – твоя и папина. И я, надеюсь, унаследовала от вас обоих и храбрость, и, надо думать, здравый смысл.
 – Мы пытались подготовить тебя к жизни в этом мире, – сказала Джоанна. Она еще могла заставить себя улыбаться. – Жизнь не всегда бывает легкой. Ты сама узнаешь, насколько силен инстинкт, заставляющий защищать своих детей от любых опасностей. Когда ты пропала, моя первая мысль была о том, что не надо было тебе уезжать из Акоры, что там ты была бы в безопасности.
 Амелия порывисто обняла мать. Джоанна всегда была такой сильной, такой надежной, но сейчас она нуждалась в поддержке.
 – Я люблю Акору, но я не уверена в том, что моя жизнь – там.
 – Я знаю, – со вздохом проговорила Джоанна. – Я тоже не вполне в этом уверена.
 – Я могу просто жить, как жила: и там, и тут.
 – Могла бы. – Каким-то мистическим образом интонации Джоанны изменились. Теперь это был уже не разговор матери с дочерью, а разговор между двумя женщинами; – Или ты могла бы поступить, как я, и сделать прыжок.
 – Прыжок?
 – Когда я вскочила на борт корабля твоего отца, – с по-женски чарующей улыбкой говорила Джоанна, – я сделала прыжок в другое измерение. В другую жизнь, в которой была вера и надежда.
 – Ты, должно быть, знала...
 – Я ничего не знала. Мой брат пропал, отправившись в Акору, страну, опутанную легендами и домыслами зловещего свойства. Твой отец был единственным шансом найти его. Чужеземный принц, чужак, инородец, который уже приказал мне его не беспокоить.
 – Не может быть! – Она о таком даже не слышала.
 – Очень может быть, и притом публично – на приеме в Карлтон-хауз, не где-нибудь.
 – И что ты сделала? – спросила Амелия, заинтригованная этой неожиданной стороной жизни ее родителей той поры, когда они еще не были ее родителями, а просто мужчиной и женщиной, которых тянуло друг к другу.
 – Я загнала его в угол. Знаешь, есть ирландская поговорка: мужчина преследует женщину до того момента, пока его не поймают. Думаю, это вполне подходит к твоему отцу.
 Амелия засмеялась. Сама мысль о том, чтобы ее отец... И все же в этой истории было свое очарование, и вдруг внезапно она поняла, что все так и было.
 – Но вы очень славно поладили.
 – К счастью, нам действительно хорошо друг с другом. Хотелось бы мне, чтобы и тебе когда-нибудь так же повезло.
 Мать была с ней, как всегда, предельно откровенна. Амелия и не знала, что ответить. Как сказать, что и она тоскует по женскому счастью, и в то же время боится, что не создана для него. Те мужчины, что до сих пор ей встречались... Они не шли ни в какое сравнение с теми, что нашли ее мать и тетя. Любовь – редкость в этом мире. Смеет ли она надеяться на любовь?
 Только не с Хоули, в этом она была убеждена. И не с другими, за исключением разве что...
 Волка?
 О нет, определенно нет! Дерзкий американец, которому она была обязана, это верно, но даже при этом с таким мужчиной ни одна разумная женщина не станет строить планы на будущее. А она была женщиной разумной. Принцессой.
 Этот глубокий рокочущий голос. Эта улыбка... Эти руки. Мужчина, способный держать себя под контролем, и женское чутье говорило ей, как это ценно.
 – Сомневаюсь, что я вообще выйду когда-нибудь замуж, – непослушными губами произнесла Амелия.
 Джоанна рассмеялась. Джоанна – бывшая леди Хоукфорт, теперь принцесса Акоры, Джоанна, которая не побоялась совершить прыжок в никуда, смеялась. А потом крепко обняла дочь. И вскоре обе они закрутились в приготовлениях к приему, который... Бог знает, что сулил.




 Глава 6


  –  Как я выгляжу? – спросил Нилс. Он хмурился, глядя на себя в большое зеркало. Он только что побрился, темные блестящие волосы его были зачесаны со лба назад. Сегодняшний прием требовал официального наряда. Он надеялся, что оделся по протоколу.
 – Как павлин, – ответил Шедоу и широко улыбнулся. Он лежал на огромной кровати с балдахином, заломив руки за голову. Он отдыхал, в то время как брат его сражался с демонами моды.
 – Черт, – выругался Нилс, – заткнись. Шедоу рассмеялся, легко вскочил с кровати и подошел к брату.
 – Ты неплохо выглядишь, – сказал он его отражению в зеркале.
 – Да уж, сегодня мне нельзя выглядеть плохо.
 – Откуда вдруг такая озабоченность? Ты остался жив, пройдя сквозь горнило вашингтонских салонов. Здесь что, труднее, чем там?
 – Думаю, труднее.
 Англичане веками оттачивали ритуалы, и неписаные правила поведения в обществе были лишь строже оттого, что оставались неписаными. Но лучше об этом не думать. Хотя не думать об этом нельзя. Сейчас все имело значение. Если он провалит миссию из-за незнания этикета, пощады не будет, и в первую очередь от самого себя.
 Мальчик из Кентукки. Достиг богатства. Достиг власти. И вот явился сюда.
 – Серьезно, – сказал Шедоу, – ты отлично смотришься.
 Нилс коротко кивнул и вновь взглянул на свое отражение. На нем был фрак из отличной черной шерсти, брюки в пару, широкий белоснежный пояс и рубашка чуть кремового оттенка, ботинки и плащ. Наряд казался ему самому смехотворным, но он заказал все, как положено. Он не носил манишек, высоких крахмальных воротников, чтобы прямо держать голову, и бантов на туфлях. Есть вещи, которые мужчина не может сделать даже из любви к родине.
 – Где твоя пушка? – спросил Шедоу.
 – Здесь. – Нилс отвернул полу фрака и показал кожаную кобуру.
 Брат кивнул.
 – Нож?
 Нилс чуть приподнял левую штанину.
 – Хорошо, – сказал Шедоу. – Похоже, ты упакован.
 – Похоже.
 – Не так все плохо, – сказал Шедоу, чтобы поднять брату настроение. – Ты найдешь Ангела, убьешь его, и мы можем ехать домой.
 – Чтобы собрать флот и начать войну.
 – Война – дело хорошее, если это война за правое дело.
 – Говорят, Акора – рай на земле.
 – Там живут мужчины, такие же, как мы с тобой, и не менее опасные.
 Нилс отвернулся от зеркала, от того образа, каким он должен предстать перед публикой, и порывисто обнял брата.
 – Мы выясним правду и поступим так, как она нам подскажет. Понял?
 – Не позволь принцессе отвлечь тебя от дела.
 – Она мне не помешает.
 – Она по-своему красива, и у нее есть сила.
 – Ради Бога, она же принцесса.
 Шедоу усмехнулся и положил брату ладони на плечи.
 – Думаешь, это важно в постели?
 – Может, и нет, но по твоим же словам она – враг.
 – Да, – сказал Шедоу и помрачнел лицом. – Как бы мне чертовски хотелось, чтобы это было не так.
 Того же хотелось и Нилсу, но он даже себе не хотел в этом признаваться.
 – Мы делаем то, что обязаны делать, – сказал он вместо этого и вышел в ночь.
 Дом сиял, как новогодняя елка. В каждой комнате горел свет, подъезд к дому украшали фонари, развешанные через равные интервалы. Нилс оставил экипаж на улице и к дому подходил уже пешком. Поступил он так вынужденно, потому что давка была такой, что иначе он бы и через час не появился на пороге. Весь высший свет Лондона явился поглазеть на то, как королевское семейство Акоры принимает принцессу Викторию.
 Весь Лондон, за исключением короля, который, если бы не серьезная болезнь, тоже был бы здесь. Ночь выдалась теплой для апреля, и, к счастью, ветерок дул не с реки, и ужасный запах почти не ощущался. Наоборот, в воздухе пахло травами и цветами с окрестных лугов к востоку от города. Нилс поднялся по ступеням под самым стягом с рогами и вошел в холл, где уже успел побывать. Там он остановился, чтобы отдать плащ слуге, и огляделся.
 Высокий, со сводчатым потолком холл был запружен людьми, которые явно были высокого мнения о себе. Людьми, которые своего ни за что не упустят.
 Вечер растянется надолго, решил Нилс. Гости выстроились в линию. Нилс в очередь вставать не стал, а пошел по ковровой дорожке вперед, вглядываясь в лица.
 Ангел. Так они заочно окрестили приговоренного. Того, кто взорвал славный корабль и пятьдесят девять душ вместе с ним. Он скорее всего акоранец или работает на них. Ничего другого не приходило Нилсу в голову. Никому другому не было смысла губить «Отважный». Никто другой и не посмел бы этого сделать.
 А они? Посмели?
 Он не мог позволить личным чувствам повлиять на решение. Справедливость должна восторжествовать. Во имя тех, кто погиб. Во имя безопасности родины. Найти Ангела. Сотворить войну. Убить. Обрести мир. Сколько мужчин за столько веков шли по той же тропе?
 Он сделает то, что обязан, но...
 Амелия. Принцесса. Она стояла в длинной цепочке ожидающих приема вместе со своими родителями и выглядела настоящей красавицей в наряде из шелка цвета слоновой кости с открытыми плечами, полуобнаженной грудью, в платье, ниспадающем до пят, с тонкой пеленой кружев. Волосы ее, убранные наверх и обрамлявшие лицо будто короной, были украшены цветами. Кожа цвета летнего персика казалась теплой и сладкой. Она смеялась.
 Боже правый, избави от того, чтобы эта чудная женщина была его врагом!
 Прошел официант с серебряным подносом. Нилс взял бокал шампанского, выпил его, не почувствовав вкуса, продолжая смотреть на Амелию. Она стояла рядом с другой женщиной – тоже молодой, но очень маленького роста, которая выглядела напряженной. Так, как будто этот миг могут у нее украсть, и поэтому надо из последних сил за него держаться.
 Виктория.
 Нельзя сказать, что уродлива, красивой тоже не назовешь, но достаточно приятная, хотя и слишком миниатюрная. По сравнению с прочими Ганноверами, включая и ее отца, она вызывала симпатию уже одной своей обыденностью, обыкновенностью. Но что-то в посадке головы, в манере держаться, в порывистости, с которой она поворачивала голову, в улыбке притягивало взгляд и делало ее по-настоящему привлекательной.
 Птичка, выпорхнувшая из клетки.
 Вполне к ней подходит. Еще в Кентукки Нилс знавал человека, который выращивал соколов для охоты. Он даже приходился ему каким-то дальним родственником. Соколят держали в колпаке на рукавице до тех пор, пока они не вырастали настолько, чтобы понять, какую сделку совершает с ними человек: за счастье полетать на свободе надо приносить человеку добычу. А не то не видать тебе неба.
 Виктория чем-то походила на такого вот подросшего птенца.
 Он обязательно напишет в Вашингтон о том впечатлении, что произвела на него будущая королева. Пока она никто, но скоро все изменится.
 Амелия повернула голову к отцу. Говорит с ним. Она была так ослепительно грациозна и так полна жизни! Да, полна жизни. Она не походила на тех людей, коих в высшем свете легион, чья привычка все время что-то рассчитывать и оценивать шансы делает их лица похожими на маски, а движения – как у заводных кукол, лишенных радости от самого движения. Он почувствовал шевеление за ширинкой – тело реагировало само, без участия мозга.
 Слишком долго он обходился без женщины. Так что неудивительно. Принцесса была привлекательной, но, кроме нее, хватало и других симпатичных женщин – бери не хочу. Он мог соблазнить едва ли не любую, а еще лучше – купить. Он предпочитал простые и честные отношения. Они его вполне устраивали.
 Но с принцессой все было очень даже непросто.
 Она снова засмеялась, и он видел, как легкий румянец прокатился вниз, от щек к ямочке у горла, оттуда еще ниже, к груди... Он отвернулся, чтобы не дать разгуляться неуправляемым страстям.
 Играла музыка, Моцарт, кажется. Он не слишком хорошо разбирался в подобных вещах. Воздух полнился ароматом дорогих духов, отличного вина и вкусной еды. Куда бы он ни повернулся, повсюду его встречала красота.
 Ни одного оборванца, ни грязи, ни отчаяния, ни безнадежности. Сытые и довольные, чувствующие себя абсолютно спокойно.
 Будь они прокляты. Крики умирающих, стоны больных и слабых, сдавленные рыдания мальчика из Кентукки, того, кем он был в детстве. Все это внезапно нахлынуло на него, стало настоящей реальностью...
 – Мистер Вулфсон?
 Нежное прикосновение руки к предплечью, голос, звучащий так близко. Он обернулся и увидел, что смотрит прямо в ореховые глаза.
 – Принцесса.
 Она покинула гостей, покинула свою семью и свою почетную гостью и подошла к нему. Опасная женщина.
 – С вами все в порядке?
 – Конечно, я просто несколько ошеломлен всем этим великолепием.
 Лицо ее приняло на мгновение выражение тревожного удивления, затем она укоризненно покачала головой.
 – Нет, вы говорите неправду. Скорее вы нас осуждаете.
 – С чего вы взяли?
 Что он такого мог сказать? Надо следить за тем, что болтаешь. К тому же, что еще хуже, на них сейчас смотрят. Ее отец не спускает с него пристального взгляда, да и те гости, что стоят рядом, тоже с интересом поглядывают на них. Принцесса, которая если и обиделась, то не подала вида, лишь спросила:
 – Вы, очевидно, республиканец?
 Нилс был рад тому, что она перевела беседу в более спокойное русло. В этих водах он мог плавать и без карты.
 – В том смысле, что я против монархии? Да, конечно.
 – Ваш президент Эндрю Джексон весьма категорично высказывался по этому поводу.
 Он слышал ее, но это не мешало ему бездумно смотреть на ее рот и любоваться им. Губы ее были полными и сочными.
 – Сейчас у нас другой президент, Ван Бурен, – словно издалека услышал он собственный голос.
 Она не бросала поднятой темы.
 – Но Джексон был вашим президентом, человеком, на которого вы работали. Должно быть, у вас были причины состоять у него на службе?
 Были ли у него иные причины, кроме той, что Джексон дал ему возможность сделать карьеру? Пожалуй, были. Джексон нравился ему как человек, он по большей части разделял его видение дел, хотя были вопросы, особенно в отношении валюты, по которым у них были серьезные разногласия.
 – Я считал, что Джексон – лучший президент, которого могла бы иметь в то время страна. – Ему хотелось закруглить тему, ибо та политика, которую проводила его страна на протяжении ряда лет, не делала ей особой чести. – Спасибо вам за приглашение.
 – Это мама решила вас пригласить, но я рада, что вы пришли.
 Ее честность удивляла его. Он чувствовал себя странно, его уловки и лавирование между правдой и ложью показались ему мелкими и недостойными.
 – Правда?
 – Такие мероприятия бывают ужасно скучными. Присутствующие делятся на тех, кто позирует и кто таращится, периодически те и другие меняются местами, а вы, как вижу, не делаете ни того, ни другого.
 Она смотрела ему прямо в глаза, но он не спускал глаз с ее губ и заметил, как уголки ее обольстительного рта чуть приподнялись, он увидел рождение улыбки. Голос ее был нежен и удивительно женственен. Приятно слышать такой голос в темноте ночи, со стоном произносящий твое имя.
 – Как вам принцесса Виктория? – спросил он, не потому что ему было интересно ее мнение, а чтобы отвлечься от своих мыслей.
 Амелия взглянула в ту сторону, где стояла наследница британского трона.
 – Я не могу похвастать близким знакомством с ней, но мне кажется, что она может крепко держать руль. По крайней мере, полна желания это сделать.
 – Одних намерений может быть недостаточно, но не будем об этом. Вы обычно приезжаете в Англию надолго?
 – Обычно мы проводим здесь полгода. – Она взглянула на родителей, которые беседовали с принцессой Викторией. Голос ее дрогнул. – В этом году нам придется задержаться на более длительное время. Понимаете ли, в Британии ожидается смена монарха.
 – Да, похоже на то. Акора в тесных отношениях с британской короной.
 – Мой дядя Ройс, граф Хоукфорт, действительно тесно связан с британской королевской семьей, – уточнила она, – но формальных дипломатических связей у Акоры с Британией нет, и в этом смысле Британия ничем не отличается от других стран. – Она слегка склонила голову набок, глядя, на него. – Ваша страна тоже пыталась установить дипломатические отношения с Акорой, но получила отказ, как и все прочие.
 – Меня такие проблемы не интересуют, – искренне ответил он.
 Да, его действительно эти проблемы не интересовали. Акора могла установить связи со всеми странами, могла ни с одной – их, акоранцев, дело. Он лишь хотел восстановить справедливость. Любой ценой.
 – Вы представляете свою страну, не так ли?
 – Уверяю вас, принцесса, я не дипломат.
 Она улыбнулась недоверчиво, но вовремя взяла себя в руки.
 – Разве нет, мистер Вулфсон? Вы только что ответили на мой вопрос, фактически не дав ответа. Вы прирожденный дипломат, скажу я вам.
 Он чуть отклонился назад, балансируя на пятках, как будто собирался прицелиться перед выстрелом.
 – Так что вы хотите знать, принцесса?
 Принцесса умело отбила удар.
 – Что заставляет вас думать, будто я что-то хочу узнать?
 – Вы ходите кругами, только не могу понять, вокруг чего.
 – В прошлом году, – начала она, – к моему отцу, который находился в это время здесь, в Лондоне, явились последовательно три американских делегации. Их послал президент Джексон, чтобы убедить его поддержать дипломатические отношения со Штатами. Ни одна из делегаций успеха не добилась. – Она не отводила от него взгляда. – Я спрашиваю себя, не являетесь ли вы четвертым эмиссаром с той же задачей.
 Он держал паузу, пользуясь ею для того, чтобы еще раз внимательно изучить свою собеседницу. Помимо всего прочего, она оказалась весьма неглупа. Это сильно усложняло задачу.
 Ее семья и сама Амелия хоть и приняли его в свой круг, но в случайность его появления не верили, стараясь доискаться до истины. Их интересовало даже то, зачем он вообще приехал в Лондон. Пора положить всем этим спекуляциям конец. И действовать надо быстро.
 – Я просто странник на дороге, принцесса, – тихо сказал он. – Человек из темноты и дождя. Разве этого мало?
 Она отвела глаза.
 – Простите меня, мистер Вулфсон. – По телу его пробежала дрожь. Это ее голос творил с ним такие чудеса. – Спасибо вам за помощь. Я просто пытаюсь защитить своих близких и свою страну.
 – Я понимаю. Так что не надо просить прощения. Однако если вам захочется отплатить мне за услуги... – Он приблизился к ней почти вплотную и прищурил глаза. Духи у нее были легкие, с цветочным возбуждающим ароматом.
 Но он был уверен, что его тянуло бы к ней и без духов.
 – Как? – Она на миг опустила ресницы, затем подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Он смотрел в ее глаза, считая золотистые искорки в зрачках, и улыбался.
 – Потанцуйте со мной, – сказал Волк и протянул ей руку.
 Наверное, было около полуночи, и вечер выдался чудесным. Звезды сияли, легкий ветерок дул с востока, так что от реки не несло вонью, да и общество собралось отменное.
 Она знала, что гостей было ровно сто одиннадцать, и делала все возможное, чтобы каждому уделить внимание. Но на самом деле для нее здесь существовал только один человек – Нилс Вулфсон.
 И когда он находился в противоположном углу огромного зала, и когда держал ее в объятиях во время вальса – никаких вольностей, все, как положено, – он владел всеми ее помыслами и всеми ее чувствами. Ей нравилось, как свет играл на его выразительном, угловатом лице и черных как смоль волосах, как он вдруг поворачивал к ней голову и улыбался, и эта легкая хрипотца в голосе, которая, казалось, ласкала, и теплая и крепкая ладонь его, уверенно лежащая на ее талии, без видимых усилий направлявшая ее движения.
 У нее кружилась голова, и это головокружение создавало ощущение легкого помешательства. Она едва сдержалась, чтобы не засмеяться в голос, – так ей было хорошо. За двадцать пять лет она не испытывала ничего, хоть отдаленно напоминавшее то, что она чувствовала сейчас, хотя, конечно, она давно тосковала по таким ощущениям. Кое-кто считал ее старой девой по призванию, холодной и бесчувственной, это ее, которая отчаянно мечтала лишь об одном – встретить мужчину, который мог бы заставить ее почувствовать себя крылатой.
 И вот она встретила такого мужчину. И ему случилось родиться американцем. Там, в Америке, у него была своя жизнь. Нет, сейчас она не станет об этом думать. Надо жить настоящим. У нее есть этот миг, и она не может его потерять, а там – будь что будет.
 – Ты выглядишь, – заметил Андреас, – как кошка из пословицы.
 – Та самая, что съела сметану?
 – Именно.
 Она засмеялась и протянула ему руку.
 – Разве не ты говорил мне еще месяц назад, что я серьезна не по годам?
 – Тогда ты обыграла меня в шахматы в очередной раз.
 Джоанна рассмеялась в ответ на что-то сказанное Нилсом. Оба стояли неподалеку и весело болтали.
 – Я решила сменить амплуа. Теперь я буду не серьезной, а ветреной, – объявила Амелия, обведя взглядом компанию. Она видела, что Нилс пришелся матери по душе. Пусть этот фактор был не решающим, но все же существенным.
 Андреас пристально посмотрел на кузину.
 – Нет, я так не думаю, – сказал он и, кивнув в сторону Нилса, добавил: – Ты мне кажешься серьезнее, чем когда бы то ни было раньше.
 – И поэтому ты считаешь меня глупой? – Она ценила мнение Андреаса, как и мнение матери.
 – Ну что ты! Конечно, нет. – Он улыбнулся. – Но о нем еще многое предстоит узнать.
 – Возможно, но едва ли он сможет предоставить вам родословную с перечислением предков до двадцатого колена.
 – Человек должен знать, кто он и откуда родом.
 – Человек должен знать, кто он такой, – возразила Амелия.
 Андреас любил кузину и решил отступить.
 – Это верно. Могу лишь сказать, что мы доверяем твоим суждениям.
 Из-за ее дара. Хотя она не всегда могла положиться на свой дар. Лови мгновение, хватай его.
 – Простите, сказала она и, оставив кузена, подошла к мужчине, который, заметив ее приближение, вежливо поклонился ее матери и встретил ее на полпути.
 Заиграла музыка, закружила их в танце. Он вел ее, и она с удовольствием позволяла ему вести себя в танце, и рука его крепко лежала на ее талии, направляла ее, и глаза его ни на миг не оставляли ее глаз. Круг за кругом в мире, где опасность казалась лишь полузабытым воспоминанием.
 И все же призрак опасности был здесь, незримо присутствовал, таился за каждым углом, омрачая праздник, обводя золотистый сверкающий мир траурной рамкой.




 Глава 7


  –  Его там не было, – сказал Нилс. Голос его слегка дрожал от разочарования. Он швырнул плащ на ближайший стул и направился к столу в дальнем углу комнаты, на котором заманчиво поблескивали графины с различными горячительными напитками.
 Шедоу, лежавший на кушетке, вытянув ноги к огню, приподнял голову.
 – Говоришь, ни следа?
 – Ни следа. – Нилс налил обоим бренди. Пить в одиночестве ему не хотелось.
 – Ангел, может, вообще не существует. Или не имеет никакого отношения к акоранцам. А может, он сейчас в Акоре, и нам вообще к нему путь закрыт.
 Шедоу встал и подошел к брату. Взял бокал из его рук.
 – Еще не время. Он появится.
 Опрокинув содержимое бокала в рот, Нилс сказал:
 – Хорошо бы. Все оказалось много сложнее, чем я думал.
 Шедоу усмехнулся.
 – Все ясно. Ищите женщину. О, простите, принцессу.
 Нилс послал брату взгляд, которым можно было и убить.
 – Она не имеет к этому никакого отношения.
 Шедоу трудно было смутить.
 – Неужели? Тогда ты, верно, не стал бы задерживаться на этом грандиозном мероприятии, перекинулся с ней от силы парой слов и, конечно, не тратил бы силы на танцы с ней.
 – Мы танцевали... – Нилс отвернулся, и улыбка, непрошеная и неожиданная, заиграла на его губах.
 – О черт! Я-то шутил, но ты не шутишь! А это уже плохо.
 – Мы танцевали, и только. – Человек по прозвищу Волк был честен. – Несколько танцев, – выдавил он, но тут же добавил, словно защищаясь: – Она всего лишь женщина.
 – Я ее видел.
 – Она некрасивая.
 – А что значит красивая? Расфуфыренная фифочка с золотыми кудряшками и губками бантиком? Такие женщины тебе никогда не нравились. Тебе всегда нравились с изюминкой, и мы оба это знаем.
 Нилс налил себе еще бренди и махом осушил бокал. Ему обожгло внутренности, словно огнем.
 – Она – принцесса, Шедоу. Ее всю жизнь опекали, пестовали. Ты это знаешь не хуже меня. Как ты думаешь, как долго я смогу выносить такую женщину?
 – Лет семьдесят. Восемьдесят – самое большее.
 – Я серьезно!
 – И я серьезно. Так что я дал бы миллион за то, чтобы она не была акоранкой!
 Но она была акоранкой, и мрачная правда не давала Нилсу уснуть, несмотря на то, что тело его требовало отдыха. Он лежал на спине и прислушивался к скрипу колес и перестуку копыт на улице. Час от часу скрипа и стука становилось все больше. Город просыпался для нового дня. Голоса кухарки и торговки рыбой, болтающих у двери черного хода, доносились и сюда. Пришла прачка – ее он узнал по заливистому смеху. Два грузчика едва не дошли до рукопашной на радость толпе.
 Город, который многие называли столицей мира, к большой досаде парижан, уже жил вовсю, когда Нилс понял, что не уснет, и встал с постели.
 Существовали и иные способы найти человека в Лондоне, помимо розысков в кругу акоранцев. Острый слух и зоркий глаз всегда в цене. Нужно только отдать эту цену нужному человеку. Нилс обдумывал новый план, когда в дверь постучал Шедоу.
 – Хорошо, что ты на ногах. Я не решался тебя будить, но...
 – Сон что упрямый осел. То его не дозовешься, то сам спешит, когда его не просят. Что у тебя? – Нилс стер пену со щеки и кивнул на письмо, что держал в руках Шедоу.
 – Записка от Бенджамина Шеренски. Он узнал о том, что ты в Лондоне, приветствует тебя и просит чести нанести ему визит.
 – В самом деле? Удивлен, что он так долго прождал.
 – Насколько я знаю, его не было в стране.
 – Значит, что-то приобретал. Хотелось бы знать, что он раздобыл интересного.
 – Раздобыл он что-то или нет, тебе надо ехать.
 – Это верно, – согласился Нилс, глядя в зеркало. Он закалывал застежку воротника. – Шеренски – один из самых знаменитых продавцов древнего оружия в Англии. Самые лучшие образцы из моей коллекции куплены у него.
 Шедоу кивнул.
 – Было бы странно, если бы ты не нашел времени заглянуть к нему.
 Дабы усыпить бдительность тех, кто подозревал о том, что его приезд в Англию связан отнюдь не с его невинным хобби, Нилс отправился по указанному в письме адресу. Бенджамин Шеренски жил неподалеку от Реджент-парка, и дом его служил ему также и офисом. Этот район разрастался так быстро, что картографы не успевали за строителями. Нилсу район нравился – ровные улицы с домами в колониальном стиле, вполне приятные для глаза, несмотря на некоторое однообразие архитектуры.
 Бенджамин Шеренски, русский по происхождению, был, как и его соотечественники, не склонен к церемониям. Он сам открыл Нилсу дверь и просиял улыбкой, обрадовавшись американцу как старому другу.
 – Заходи, заходи. Не думал, что ты так быстро откликнешься на приглашение, но нюх, смею сказать, тебя не подвел.
 Продолжая приговаривать, Шеренски повел гостя в комнаты, поглаживая салфетку, что была засунута за воротник.
 – Я сейчас как раз ем борщ. Составь мне компанию.
 Стол был накрыт в небольшой, но очень светлой и уютной комнате, и прислуживала им хорошенькая приветливая девушка. Борщ темно-красного, почти бордового цвета источал аромат. Нилс кивнул, когда ему предложили добавить в борщ сметаны, которая оттеняла как цвет, так и вкус блюда, в которое к тому же был добавлен мелко порубленный чеснок.
 Какое-то время мужчины ели молча. Нилс закончил есть первым и искренне признался, что давно уже не получал такого удовольствия от еды.
 Шеренски в ответ лишь усмехнулся. Он был мужчиной крепким, плотным, но не толстым, с темными волосами и гладкими упитанными щеками. На первый взгляд он мог показаться человеком мягким и слабохарактерным, но думать так было большим заблуждением.
 – Учитывая то, что борщом ты мог лакомиться только у меня, знатоком в этом вопросе тебя назвать нельзя. Кухарка моя выписана из самого Санкт-Петербурга. Денег плачу ей немерено, но есть за что.
 Нилс грел руки о стакан горячего чая с лимоном.
 – Сколько лет назад мы виделись в последний раз? Два года или три?
 – Три, – ответил Шеренски. – В Вашингтоне. Ты купил у меня венецианский меч.
 – Отличная вещь.
 – Это так. Они знали толк в стали, эти венецианцы. – Русский оторвал взгляд от борща и усмехнулся. – Но на этот раз у меня есть для тебя кое-что получше. Гораздо лучше.
 Нилс старался не проявлять чрезмерного интереса, но Шеренски был хорошим психологом, и провести его мог далеко не каждый. Хозяин встал из-за стола.
 – Как только я его увидел, сразу вспомнил о тебе. Ну, допустим, это не совсем так. В тот момент, когда я его увидел, я подумал: наконец. Я столько за ним охотился, ориентировался в основном по слухам. Но потом я действительно подумал о тебе.
 – Спасибо, я очень тебе признателен, – искренне ответил Нилс.
 – Нет, на самом деле. Ты никогда себе не простишь, если упустишь эту вещь. Но, довольно, сам взгляни.
 Он повел гостя на цокольный этаж, в комнату, высокие окна которой были закрыты узорчатой кованой решеткой. При виде такой у самого опытного вора опустятся руки. Свет, проникавший сквозь прутья, падал на коллекцию оружия, равной которой не было в мире. Ружья, сабли, мечи и шпаги свисали со стен, возлежали на шелковых подушках на деревянных постаментах, самые мелкие экземпляры находились в стеклянных футлярах. Таким арсеналом вполне можно было вооружить армию средних размеров. И даже две. Нилс представил себе, какое впечатляющее зрелище могли представлять две вооруженные из арсенала Шеренски армии, ведущие бой прямо здесь, на краю парка, и улыбнулся своим мыслям, вполуха слушая пояснения хозяина, и тут он увидел его.
 Меч – редкой величины, красивый странной, необычной красотой. Сам клинок был около пяти футов длиной, рукоять добавляла еще один фут. Только сильнейший из воинов мог владеть таким мечом. Рисунок на клинке сохранился на удивление хорошо, ибо возраст меча, сразу видно, был весьма солидным. Рукоять украшал узор, которого Нилс до сих пор нигде не видел.
 – Сколько ему лет?
 – Лет девятьсот, думаю. Обстоятельства, при которых он был найден, заставляют предполагать именно этот возраст.
 – И какими были эти обстоятельства? – с трудом сдерживая волнение, спросил Нилс.
 – Он был найден в Норвегии, к югу от Осло, в месте, которое раньше называлось Сайрингошел.
 Нилс нахмурился.
 – Об этом месте я слышал.
 – В самом деле? Это название не использовалось веками, но, впрочем, не важно. Были там и другие произведения искусства, включая, не поверишь, книгу, которая была датирована восьмым веком или началом девятого. Все очень неплохо сохранилось, но сомнений в том, что возраст этих находок настолько солиден, у ученых не было.
 – Найдено в захоронении?
 Шеренски пожал плечами.
 – Трудно сказать. Тело не было обнаружено. Возможно, тот воин, которому принадлежал меч, отправился прямиком в Вальхаллу.
 – Возможно, – машинально откликнулся Нилс.
 Он никак не мог вспомнить, где слышал это древнее название. От отца? Нет, от отца матери, которая умерла, когда он был еще маленьким мальчиком. Но она успела рассказать ему много странных историй, которые, как она утверждала, передавались в их семье из поколения в поколение. Когда он подрос, то решил, что его просто пичкали сказками, и вдруг сейчас ему пришлось задуматься о том, не было ли в них частицы правды.
 – Что еще ты знаешь об этом оружии?
 – Вроде бы меч принадлежал могучему воину со странной кличкой – Волк.
 Нилс рассмеялся.
 – Бенджамин, чего не расскажешь, чтобы уломать покупателя, признайся!
 Русский прижал руку к сердцу.
 – Клянусь жизнью моих детей, так мне было сказано. Его имя и сейчас живет. Говорят, он выкрал из Англии женщину необыкновенной красоты и сделал ее своей женой.
 – Разве викинги когда-нибудь увозили с собой женщин, чья красота не признавалась бы несравненной? – с ухмылкой поинтересовался Вулфсон.
 – Думаю, воровали всяких, но некрасивых швыряли за борт.
 Нилс вежливо рассмеялся, хотя мысли его были заняты одним. Если это совпадение, то довольно странное. Дед его говорил о герое по имени Волк задолго до того, как его внук приобрел то же прозвище.
 Шеренски, кажется, говорил правду. К тому же поклялся жизнью детей. Хотя, насколько было известно Нилсу, детей у Шеренски не было. И все же...
 – Меч меня заинтересовал, – признался он.
 Русский и не думал скрывать радость.
 – Мы-то с тобой знаем, что нельзя отдавать его другому коллекционеру. Поэтому, друг мой, я тебе одному и прислал приглашение, я ведь понимаю...
 Шеренски осекся на полуслове, когда та же улыбающаяся горничная заглянула в комнату.
 – К вам пришли, сэр.
 – Кто?
 – Джентльмен, сэр.
 – Какой джентльмен?
 – Очень красивый, сэр.
 – У Иванны своя система ценностей, – сказал, подмигнув гостю, Шеренски. – Зови его сюда.
 Когда в комнату вошел Андреас, Нилс почти не удивился.
 – Добрый день, господа. Мистер Вулфсон, я был уверен, что найду вас здесь.
 – В самом деле, ваше высочество? – Неужели эти акоранцы настолько сильно его подозревают, что установили за ним слежку?
 – Прошел слух, что Бенджамин вернулся из Скандинавии с редким приобретением. И, поскольку вы отрекомендовались как коллекционер, я решил, что вы к нему поспешите.
 – Конечно, ваше высочество, – сказал Шеренски, который выглядел непривычно для себя обескураженным. – Но я не знал, что не он один.
 Если у Нилса и промелькнула мысль о том, что Шеренски пригласил их обоих, чтобы разжечь интерес и взвинтить цену, то теперь он понял, что это не так.
 – У матросов есть привычка болтать, – непринужденным тоном заметил Андреас. – На самом деле я решил, что меч может заинтересовать моего дядю.
 – Графа Хоукфорта? – спросил Шеренски. Получив подтверждение, русский сказал: – Насколько я знаю, в своем особняке мистер Хоукфорт держит великолепную коллекцию оружия. Я долго мечтал на нее взглянуть. Но ведь эта коллекция, если не ошибаюсь, была передана вашему дяде от его родителей, а тем – от их родителей и так далее. Сам он ее не пополнял.
 – Это так. Исключение составляют лишь те образцы, которые когда-то принадлежали семье и могут быть возвращены путем обмена или покупки.
 – Оружие из Норвегии, – вмешался Нилс. Отчего-то он считал нужным защитить меч от посягательств, как будто тот уже ему принадлежал. Странное ощущение, но он не мог от него избавиться.
 – Сестра первого графа Хоукфорта вышла замуж за предводителя викингов, человека по имени Волк. Если это действительно тот меч, то он принадлежит, по крайней мере по женской линии, семье Хоукфортов.
 – Это я упустил, – заметил Шеренски. На лице его читалась напряженная работа мысли человека, перед которым открываются большие возможности, связанные тем не менее с немалым риском.
 – Мы ведем речь о событиях, произошедших девять веков назад, – с некоторой запальчивостью произнес Нилс. – Хотя верно и то, что о них упоминалось и в моей семье, – он слегка преувеличивал, но, спасибо дедушке, не совсем уклонился от истины.
 – В самом деле? – удивился Андреас. – Я думал, американцы совсем ничего не знают о своих предках.
 – Почему вы так думаете, ваше высочество? – любезно спросил Нилс, хотя никакой теплоты в этот момент он к Андреасу не испытывал. – У нас действительно мало счастливчиков, которые имели возможность документально засвидетельствовать свою родословную, но мы не бессловесные животные, и у нас есть кому поведать о прошлом.
 – Конечно. – К удивлению Нилса, Андреас вполне корректно воспринял отповедь Нилса. – Я не хотел сказать, что у вас прав на владение мечом меньше, чем у Хоукфорта. Напротив, если вы верите, что меч – ваша фамильная реликвия, дядя Ройс сам предпочел бы, чтобы вы его получили.
 Наступила пауза, которую разрядил Шеренски закономерным вопросом:
 – Означает ли это, мистер Вулфсон, что вы готовы сделать мне предложение?
 – Я должен все обдумать. – Нилс с удовольствием занялся бы переговорами по приобретению меча, но в настоящий момент его больше интересовала личность акоранского принца. В нем не было того высокомерия, которое, как Нилс заметил во время службы при президенте, присуще многим европейским аристократам. Акоранец казался неглупым и целеустремленным. Это означало, что враг из него получился бы весьма серьезный.
 – У вас уже весь сегодняшний день расписан? – спросил Андреас, когда они с Нилсом вместе вышли из дома Шеренски.
 – Я должен нанести визит в посольство, но это может подождать.
 – Хорошо, тогда, возможно, вы захотите присоединиться к нам. Мы направляемся в Босуик на пикник. Скорее всего, мы останемся там на ночь и вернемся завтра утром.
 Как бы Нилсу ни был приятен тот факт, что акоранцы приняли его в свой круг, он не стал отвечать прямо.
 – Отец принцессы Амелии, принц Александр, является одновременно маркизом Босуиком, не так ли?
 Андреас кивнул.
 – Да, титул достался ему от отца-англичанина.
 – Выходит, что связи между Акорой и Британией проходят через несколько поколений?
 – На самом деле узы родства еще древнее, чем принято думать. Судя по летописям, это родство началось в начале двенадцатого века.
 – Я этого не знал, – признался Нилс. И это было правдой, несмотря на то, что он профессионально изучал генеалогическое древо акоранских правителей, особенно в той части, что указывала на родство с Хоукфортами.
 – А у вас есть причины этим интересоваться?
 Коллекционер оружия, отдающий немалые средства и силы своему дорогостоящему хобби, был помощником экс-президента. К чему интересоваться генеалогическим древом акоранских вельмож человеку, который приехал в Англию лишь развлечься? Коллекционеру на отдыхе совершенно безразличны и Акора, и ее жители.
 – Об Акоре столько говорят, – с благодушной улыбкой ответил Нилс. – Трудно кое-что не запомнить.
 – Это верно, – согласился Андреас, глядя Нилсу прямо в глаза. – Так вы едете с нами? – спросил принц, также улыбаясь.
 – С удовольствием.
 До Босуика, элегантного имения, построенного еще во времена правления Георга I, до недавних пор добирались целые сутки. Теперь благодаря новым мощеным дорогам туда можно доехать за несколько часов.
 – Вот оно, чудо современного мира, – сказала Амелия вскоре после того, как вся компания выехала за кованые ворота. Она ехала верхом на крупном, почти таком же массивном, как Брутус, жеребце и, надо сказать, правила им с необыкновенной легкостью и изяществом. Но о том, что она отличная наездница, Нилс узнал еще в Смитфилде. На этот раз она была в изумрудно-зеленом. Ей шли яркие цвета. Нилс смотрел на нее и думал о том, что она выглядит такой, как есть, – настоящая принцесса и чертовски привлекательная женщина.
 Но надо было переключить мысли на что-то другое.
 – У вас в Акоре, случайно, не такие же дороги?
 Они ехали бок о бок, остальные участники будущего празднества или заехали далеко вперед, или сильно отстали. Нилс был немало удивлен тем, что вся компания отправилась в Босуик верхом, включая принцессу Джоанну и Кассандру. Слуги, как ему было сказано, выехали несколькими часами раньше в карете. Кажется, он был единственным гостем, если, конечно, с другими не было оговорено, что они присоединятся к компании непосредственно в Босуике.
 – У нас есть дороги, – сказала она, – но их не мостят щебнем, как здесь. Само дорожное полотно сильно заглубляют – часто футов на восемь – десять, после чего наполняют гравием и мостят специально выровненными булыжниками.
 – Точно так строили дороги в Древнем Риме.
 – Думаю, у них мы и позаимствовали технологию. Но главным транспортным путем в Акоре остается море.
 Он знал об этом. Он изучил все доступные карты Акоры, включая самые последние, на которых было показано то, что акоранцы столь тщательно скрывали. То, что считалось одним островом, на самом деле было двумя островами, разделенными внутренним морем, – результат извержения вулкана, случившегося тысячи лет назад. И там, в одной из естественных гаваней внутреннего моря, британцы хотели создать свою морскую базу.
 – Вы умеете управлять парусником? – спросила Амелия.
 – Случалось. – Нилс любил море. Он помнил ту светлую радость, что испытал во время своего первого морского путешествия по Атлантике. Несмотря на то, что он вырос в Кентукки и уезжал из родного дома, возможно, навсегда, ощущение было такое, будто он домой возвращается.
 – Вы полагаете, что я устраиваю вам тест под названием «насколько вы скромны»?
 – Я могу неплохо управлять судном, – признался Нилс. – А вы?
 Судя по тому, как она держалась в седле, и учитывая ее происхождение, можно было предположить, что она и шхуной может управлять.
 – Из меня получается отличный пассажир.
 Он засмеялся.
 – Ну, и кто тут у нас самый скромный?
 – Нет, я серьезно. Моя мама, из которой бы вышел отличный матрос, пыталась меня научить, но при всей ее любви ко мне результат оказался разочаровывающим.
 – Вы близки со своими родителями.
 – Я не могу представить, что бывает иначе.
 – Вам повезло. Семья для человека – самое важное.
 – Расскажите о вашей семье. Ваши родители живы?
 – Мой отец умер, когда я был очень молод. Мама моя осталась в Кентукки, она не уехала бы оттуда ни за какие блага мира. К счастью, она позволила нам с братом помогать ей, чтобы она ни в чем не нуждалась.
 – У вас есть брат? Как его зовут?
 – Должен сказать, – с улыбкой начал Нилс, – что отец назвал меня, первенца, а мама вытребовала себе право дать имя второму ребенку.
 – Разумно. Ваш отец назвал вас Нилсом, а мать назвала брата...
 – Ей всегда нравились легенды о рыцарях Круглого Стола.
 – Артур? Я угадала?
 – Увы, нет. Ланселот.
 – О...
 – Не знаете, что сказать, принцесса?
 – Я просто подумала, каково мальчику жить с таким именем в Кентукки.
 – Он долго не откликался на это имя, да и сейчас не откликается. Когда мы были еще совсем маленькими, соседи прозвали его Шедоу [2] , потому что он всюду за мной ходил. С тех пор его так и зовут, хотя теперь он стал вполне самостоятельным человеком.
 – Он был с вами в Вашингтоне?
 – Бывал. Приезжал, уезжал.
 – Он любит приключения?
 – Пожалуй.
 Конь ее слегка забрал в сторону, и она оказалась почти вплотную к нему.
 – Как вы?
 – Я человек положительный во всех отношениях.
 Она засмеялась. От души, вольно, грудным искренним смехом, к счастью, совсем не похожим на писклявое хихиканье; которое любят издавать барышни по другую сторону Атлантики.
 – Я так не думаю, мистер Вулфсон. И еще я не думаю, что вы из тех, кто любит все о себе рассказывать.
 Один – ноль в пользу принцессы, которая оказалась права на все сто. Надо было чуть увести беседу в сторону.
 – Отчего вы считаете, что мне есть, что рассказать о себе такого, что вам было бы интересно?
 Она пристально посмотрела ему в глаза.
 – Человек, который из полудикого Кентукки мог вскарабкаться до высот президентских палат в Вашингтоне, определенно должен иметь что-то за душой.
 – Что было бы интересно принцессе? – Он не хотел этого говорить. Она его смущала, рассредоточивала его внимание. Его к ней тянуло просто неодолимо. При иных обстоятельствах он бы...
 Нет, он не стал бы стремиться к личным с ней отношениям. Эта женщина была рождена для брака. Иметь семью, рожать детей. Таких женщин Нилс стремился всячески избегать.
 И тем непонятнее было, отчего он все никак не мог оторвать от нее взгляда.




 Глава 8


  –  Пожалуйста, не думай, что я не знаю, что ты делаешь, – сказала Амелия.
 Джоанна, сидевшая рядом с Кассандрой в гостиной Босуика, изобразила невинную улыбочку.
 – Понятия не имею, о чем ты.
 – Ты считаешь, что мистер Вулфсон может быть моим ухажером.
 – Что за идея! – воскликнула Джоанна. – Впрочем, если ты видишь его в этом качестве...
 – Это ты видишь, а не я. Это потому ты его сюда пригласила.
 Мать ее опустила чашку на стол и сложила руки на коленях. Амелия давно заметила, что этот жест означал, что мать станет взвешивать слова с особой тщательностью.
 – Разве недостаточно того, что у нас есть все причины быть благодарными мистеру Вулфсону, что он оказался человеком интересным и что он, кажется, имеет в Лондоне немного знакомых и посему с удовольствием воспользуется возможностью расширить круг общения? Разве этих причин недостаточно, чтобы его пригласить?
 – Да, но ты пригласила его не поэтому.
 Кассандра заполнила паузу смешком и послала Джоанне многозначительный взгляд.
 – Вот она тебя и раскрыла, подруга.
 – Моя собственная дочь. Но, дорогая, послушай, что в этом плохого? Если тебе действительно нет до него дела, мы и приглашать его не будем. Но нам показалось... Нет, мне было ясно, что тебе нравилось его общество.
 – Мне-то нравилось, – честно призналась Амелия. – Но у меня нет причин полагать, что мистер Вулфсон отвечает мне взаимностью. – Это было не совсем так. Бывало, от его взгляда ей становилось трудно дышать, не то, что думать. Но она боялась, что воображение может дорисовать то, чего нет в действительности.
 Кассандра протянула руку своей племяннице, усаживая ее с собой рядом на кушетку. Ее темные глаза, глаза провидицы, искрились от удовольствия.
 – Прости мою искренность, дорогая, но я должна сказать, что ты весьма поднаторела в том, чтобы охлаждать пыл тех, кто за тобой увивается, не возбуждая в тебе ответных чувств, и весьма неопытна в обращении с мужчинами иного сорта.
 – И что это за сорт такой? – очень тихо спросила Амелия. Она металась между двух огней. С одной стороны, ее раздражало вмешательство матери и тети в ее личную жизнь, с другой – она нуждалась в том, чтобы они поделились с ней жизненной мудростью.
 – Мистер Вулфсон, – медленно проговорила мать, – Волк – впечатляющий мужчина.
 – Ах, так ты заметила. Хочешь верь, мама, хочешь нет, я тоже взяла это на заметку.
 Джоанна сделала вид, что не поняла дерзости.
 – Он похож на твоего отца и дядей, братьев и кузенов, на тех мужчин, с которыми ты общалась всю жизнь и привыкла к ним, но вне семьи до сих пор не встречала.
 – В Акоре есть мужчины – сильные, надежные, заботливые, которые обладают всеми теми качествами, что и мужчины в нашей семье.
 Кассандра кивнула.
 – Это так. И мы надеялись, что тебя потянет к кому-нибудь из них. Но этого не случилось. Я думаю, ты знаешь почему.
 Она знала, хотя никогда не озвучивала своих мыслей. Если она полюбит акоранца и выйдет за него, то Акора станет ее тюрьмой. И тогда все мечты о том, чтобы увидеть мир, рухнут. С отрочества она держалась в стороне от акоранских мужчин. Но среди англичан она не встретила никого, кто бы ее увлек. До одной дождливой ночи, прямо посреди дороги.
 – Ты ведь понимаешь, – тихо сказала она, – что из этого едва ли что-нибудь выйдет.
 Мать ее и тетя обменялись взглядами, прочесть которые Амелия не смогла. Разговор был окончен, пора было одеваться к ужину.
 В сотый раз Нилс напоминал себе, что скоро он может оказаться в состоянии войны с этими очаровательными людьми. Во имя защиты родины от него могут потребовать убить одного из них. Или больше. Или они могли его убить. Он знал это твердо, понимал, как только может понимать человек. И все же, когда он сидел за этим столом со свечами, пил отличное вино, общался с людьми, которых успел полюбить, сама мысль о войне казалась безумием.
 Мог ли Андреас, как раз сейчас закручивающий какой-то новый занимательный сюжет, в котором он сам и оказывался самым смешным персонажем, быть участником заговора, в результате которого исчез корабль и сгинули пятьдесят девять человек?
 Мог ли принц Александр, который, это было видно по тому, как менялось, как светлело его лицо, когда он смотрел на кого-то из близких, был заботливым мужем и отцом, одновременно являться участником злодейского акта?
 А граф Хоукфорт и его жена, тоже присутствовавшие на ужине, как могли эти милые люди совершить подобное злодейство?
 Если Нилс и был наивным когда-то в юности, то теперь он даже не помнил себя таким. Определенная степень цинизма – необходимое условие нормального делового общения. И при всем этом, не отметая подозрений, учитывая, что человек может меняться в зависимости от обстановки, он не мог разглядеть в акоранцах негодяев, которыми они должны были быть по определению.
 И еще тут была Амелия.
 Свет от свечей падал на ее открытые плечи. На ней было платье из кружевной ткани цвета слоновой кости, скорее в испанском стиле, чем во французском. Ее грудь... впечатляла. Такой наряд... Да нет, у нее такая красивая фигура, что и в рубище она смотрелась бы королевой... принцессой.
 Она засмеялась, и по спине у него прокатилась волна удовольствия. Нилс спохватился, набрал в грудь воздуха и в сотый раз приказал себе думать о чем-то другом.
 Война, хаос, смерть, разрушения.
 Амелия...
 То, что происходило, не вписывалось ни в какие рамки. Он знал много красивых женщин. Но ни одна так на него не действовала. Неужели только потому, что ей случилось быть принцессой?
 Он задержался на этой мысли, повернул ее так и эдак в голове и отринул как несостоятельную. Ему не было дела до ее титула, но он не смеет забывать о том, что она – акоранка. Он должен долбить и долбить про себя эту фразу, покуда не выдолбит в себе желание, от которого не знал, куда деться.
 – Итак, я себя подхватил, встряхнул, – продолжал Андреас, – и постарался как можно достойнее извиниться перед дамой.
 Компания засмеялась, но смех стал громче, когда он добавил:
 – Конечно, всю следующую неделю сидеть мне было больно, но я мужественно терпел, чтобы никто не заметил.
 – Мы заметили! – воскликнул Люк, а Марк усмехнулся. – Провалиться мне на этом месте, если не заметили.
 – И молчали? – поддразнил братьев Андреас. – Ни за что не поверю. Никогда не слышал конец этой истории ни от одного из вас.
 Братья пытались было протестовать, но аргументы вскоре иссякли. Джоанна воспользовалась паузой в разговоре, чтобы тихо сказать мужу:
 – Дорогой, вечер удался на славу, но я устала.
 Алекс тут же встал. Он не выглядел утомленным, по крайней мере Нилсу он таковым не показался, но и принцесса Джоанна не выглядела усталой.
 – И я что-то устал, – сказал граф Хоукфорт, встал и подал руку своей очаровательной жене. – Пойдем отдохнем, дорогая?
 Кассандра поднялась, улыбнулась и вложила свою руку в руку мужа.
 Обе пары, принадлежащие старшему поколению, весело попрощались с молодежью, высказав, пожелание хорошо повеселиться.
 Нилс поймал себя на том, что смотрит на Амелию, и она, встретив его взгляд, опустила ресницы, но лишь на миг. Вспорхнула ими и вернула взгляд. Нилс лишь смутно сознавал, что на них смотрят, в частности Андреас, и во взгляде его читалось веселое любопытство и немалое удивление. Здесь была принята сдержанность. Увы, сдерживать проявление чувства было не в его силах.
 То ли из-за счастливого неведения юности, а скорее из гуманного желания избавить всех от неловкости Люк предложил сыграть в бильярд.
 – Если вы не возражаете, – обратился Нилс к Амелии, вставая из-за стола следом за Андреасом, Марком и Люком.
 – Конечно, нет! Я люблю бильярд, – к его удивлению, заявила Амелия и присоединилась к мужчинам.
 Жизнь не устает преподносить уроки – только учись. И сегодняшний вечер был очередным наглядным подтверждением этой истины.
 Рано или поздно за самонадеянность приходится расплачиваться. Нилсу же был преподан хороший урок много лет назад, и ему казалось, что он пошел ему впрок, но одного урока, видно, было мало.
 Амелия наклонилась чуть ниже, чуть дальше протянула стройные руки, чуть изменила позу, слегка вильнув бедрами под светлыми кружевами, и коснулась кием шара. Шар ударился о ближайший угол, задел единственный оставшийся шар, который оттолкнулся и, покатившись по зеленому фетру стола, в аккурат угодил в лузу.
 – Красиво, – пробормотал Нилс.
 Она выпрямилась, поправила волосы и усмехнулась.
 – Признайтесь, вы удивлены.
 – Совсем нет. Я знаю довольно много женщин, которые играют в бильярд. – Он не стал упоминать о том, что это за дамы. – У нас в Америке играть в бильярд модно.
 – Но готов спорить, что так хорошо они не играют, – вступился за сестру Андреас, расставляя шары вновь. Шаров было всего два, три, считая тот шар, по которому наносится удар кием. Цель игры – загнать в лузу оба шара с одного удара. Игра шла быстро. За два часа Нилс успел выиграть раз пять, и Андреас заработал столько же очков, Люк и Марк – по три. На счету Амелии оказалось значительно больше очков, чем у других.
 – Может, и нет, – с отсутствующим видом ответил Нилс, который был слишком занят тем, что смотрел на Амелию.
 Она раскраснелась, была счастлива и с решительным видом натирала мелом кончик кия.
 Взгляды их встретились и не могли разбежаться. В наступившей тишине он видел, как к щекам ее, плечам и шее прихлынула кровь. Как мгновение спустя, став неестественно бледной, она опустила кий.
 – Вы должны простить меня, господа. Я устала. Оба брата ее нахмурились, но вопрос задал Андреас.
 – Мелли, с тобой все в порядке?
 – Да, все замечательно. Просто день был долгий.
 Улыбнувшись на прощание братьям, и послав долгий взгляд Нилсу, принцесса Акоры покинула праздник. Выйдя из бильярдной, Амелия остановилась, прислонилась к стене и, закрыв глаза, сделала глубокий вдох. Сердце ее билось часто-часто, а в голове была какая-то странная, неестественная легкость.
 Она не могла этого вынести. Она бы предпочла претерпеть унижение перед лицом своей семьи, чем признать, что один взгляд Нилса Вулфсона так на нее действует.
 Конечно, все это полный абсурд. Она считала себя вполне разумной женщиной. Пусть этот американец привлекателен, кто спорит, но не может же она вести себя словно пустоголовая школьница!
 Вернее, ей очень хотелось думать, что она сможет вести себя по-другому.
 В том состоянии, в котором она находилась, уснуть ей все равно бы не удалось, и тесные стены девичьей ее отнюдь не прельщали. Вместо того чтобы пойти к себе, она прошла через зал со сводчатым потолком, откуда на нее взирали гипсовые херувимы, затем по длинному коридору на террасу, выходящую на ту сторону, где находился французский сад. И там, прислонившись к каменным перилам, она стала смотреть на луну.
 Луна поднялась над кронами деревьев, посеребрив листву. Легкий ветерок доносил запах с сеновала. Поблизости шумел фонтан. Он представлял собой настоящее произведение инженерного искусства: под широким мраморным основанием прятались бесчисленные колеса, вращаемые падающей на них водой, которая по колесам же поднималась в центральную башню, чтобы снова упасть.
 Амелия помнила, какое впечатление произвел на нее фонтан в детстве, когда она впервые увидела его. Она полюбила сидеть на мраморном парапете, опустив ноги в прохладную воду, и думать обо всех этих хитроумных колесах, что создают эту красоту. Однажды по ее просьбе отец попросил опытного механика показать ей устройство изнутри и объяснить работу механизма.
 Она давно выросла, но фонтан не переставал ее удивлять и сейчас, как и все устройства, в которых задействована механика. Она подозревала, что это хитроумное сооружение каким-то образом сродни тому механическому мальчику, которого дядя Ройс подарил ей на день рождения и кто – она не могла думать о нем как о неодушевленном предмете – делил с ней спальню. Он и сейчас был там, но заводили его всего несколько раз в год, чтобы механизм оставался в добром здравии – ему предстояло радовать новые поколения детей в семье.
 За фонтаном, в роще она услышала шорох. Затаив дыхание, она смотрела, как на лужайку вышло семейство оленей. Самка, ее повзрослевшая дочь и два маленьких олененка на тонких, еще неловких ножках. Они шли по лужайке, залитой лунным светом, настолько ярким, что тень от деревьев падала на траву.
 Босуик был знаменит своими оленями-альбиносами, и эта самка была светлой, шкура ее в лунном свете казалась белоснежной. На этих чудесных животных специально приезжали сюда полюбоваться, и Алекс защищал их так, как он защищал всех тех, кто зависел от него. Амелии был хорошо знаком этот тип мужчин, сознающих ответственность за тех, кого приручили. Она выросла среди таких мужчин. Наверное, она слишком многое в жизни воспринимала как должное, в том числе и тех людей, что ее окружали. Но не все мужчины были такими, как ее отец или братья.
 А как насчет Нилса Вулфсона? Кого он стал бы защищать? Свою страну? В этом она не сомневалась. Мать и брата, о которых он говорил с такой любовью? Она помнила эту неожиданную нежность в его взгляде, когда он заговорил о них.
 Что еще? Свою жену? Жены у него не было. Детей? Ей он не показался беззаботным человеком. Она слишком много думает о нем. Ее мать и тетя... Их заговор... Она не лукавила, когда заявила им, что ничего у них не выйдет. Но сердце ее рвалось к нему и продолжало надеяться вопреки очевидному.
 Как глупо. Надо было сразу идти спать, а не смотреть на оленей.
 – Они белые?
 Она обернулась, испытав облегчение. Чувство было настолько сильным, что у нее закружилась голова. Он пришел. Она не смела на это надеяться, и в то же время от всего сердца желала этого. Мысли ее и поступки стали крайне противоречивыми.
 В лунном свете черты его лица казались более резкими, плечи – еще шире. Он двигался бесшумно – прирожденный охотник.
 – Да, белые, – сказала она и мысленно похвалила себя за то, что голос ее не дрожал. – Босуик славится ими.
 – Я видел оленя-альбиноса лишь раз до этого, в Кентукки.
 Она была слегка разочарована. Обычно люди восторгались ими, ибо видели впервые.
 – Их осталось в парке совсем немного к тому времени, как здесь появился мой отец. Он платит местным жителям, чтобы они на них не охотились.
 – Мне казалось, что охота на оленей запрещена.
 – Да, запрету уже несколько веков, но все это время он нарушался: цены на белые оленьи шкуры на рынке очень высоки. С приездом отца охота на них прекратилась. Отец также понял, что слишком много леса вырублено, и оленям просто негде жить. Знаете ли, из-за белизны их шкур они не могут находиться на солнце без укрытия. Отец позаботился о том, чтобы здесь посадили деревья, много деревьев. Некоторые из них успели вырасти, и теперь оленям комфортнее. Поголовье растет, и лес тоже.
 – Они красивые, – сказал Нилс, но при этом смотрел на нее.
 Она не была красивой. Не такой, как ее мать или Кассандра. Но что такое красота? Симметрия черт? Миллиметры там, миллиметры здесь? Разве эти мелочи что-то значат?
 – Амелия...
 – Нилс... Вас называют Волком.
 – Это вас беспокоит? – Он говорил так, словно это должно было ее беспокоить.
 Она пожала плечами. Он проследил взглядом за движением ее плеч. Он казался зачарованным.
 – Полагаю, вы честно заработали это прозвище. Черты его исказила боль.
 – Это зависит от вашего представления о чести.
 – Я точно знаю, что такое честь. Это понятие даже не подлежит обсуждению.
 – Но есть люди, которые с вами не согласятся. Впрочем, не важно. Джексон дал мне это прозвище примерно в то время, когда стал президентом. И я этого совсем не хотел.
 Олени щипали траву. Они чувствовали присутствие людей, но совсем не боялись.
 – Почему он так вас назвал?
 Нилс медлил с ответом.
 – Об этом я не часто говорю.
 Она терпеливо ждала ответа и едва не сдержала победную улыбку, когда он открыл рот.
 – Когда он участвовал в президентских выборах впервые, были люди, которые убедили себя в том, что человек из толпы, каким был Джексон, представлял бы для страны большую опасность. Но при этом они понимали, что он будет опасен лично им, так как помешает использовать богатства страны для их личной выгоды. И, понимая, что у него хорошие шансы выиграть, они решили его убить.
 Амелия никогда ни о чем подобном не слышала, но не была удивлена. Акора, миролюбивая страна, тоже рождала людей с амбициями, способных на предательство и насилие. Единственное, что ей было непонятно, какое ко всему этому имел отношение Нилс.
 – И что вы сделали?
 – Я убил их.
 Так просто сказано, но смысл сказанного от этого не менялся.
 – Значит, таково ваше представление о законе?
 Он сдержанно кивнул.
 – Не было иного способа осуществить справедливость. Люди эти были наделены слишком большой властью, и они не остановились бы ни перед чем, если бы узнали, что их план раскрыт. Не было смысла арестовывать тех, кого они наняли, они бы просто наняли других. Что еще хуже, они были готовы убить любого, кто захотел бы им помешать.
 – Значит, вы решили, что вы и закон, и суд, и палач в одном лице?
 Он пристально, по-волчьи смотрел на нее. Он не видел в ней того возбуждения, которое обычно проявляли женщины, до которых доходили слухи о том, что он сделал. Но правду, голую правду без прикрас, услышала из его уст лишь она. Однако его признание не вызвало в ней отвращения к убийце. Она просто приняла его информацию к сведению. Он знал об акоранцах многое. Теперь узнал и еще кое-что.
 – Да, я стал судьей, обвинителем и палачом в одном лице, – выдохнул он.
 – И теперь вы себя за это ненавидите?
 – Нет, я не могу так сказать. Убивая каждого из них, я чувствовал... удовлетворение. Еще одной угрозой тому, что я считаю правильным и хорошим, стало меньше.
 – Под правильным и хорошим вы подразумеваете Джексона?
 – Нет, он всего лишь человек, которому свойственно ошибаться. Но для народа в целом хорошо, когда все люди признаются равными в правах и возможностях. И никто, каким богатым или сильным он бы ни был, не может этого изменить. – Он снова взглянул на оленей, потом на нее. – Не знаю, понимаете ли вы меня.
 – Я принцесса, – сказала она и направилась к нему через залитую лунным светом террасу, сокращая расстояние между ними. – Мой дядя – правитель, вы бы сказали, король Акоры. Мой отец – его ближайший советник. Моя мать – дочь самого старинного рода в Англии, надежда короны, как они говорят, но, скорее, надежда самой Англии.
 Еще ближе. Она видела, как дернулись желваки под его скулой, чувствовала, какой ценой дается ему контроль над собой. Он был таким мужественным, и это ее возбуждало. Знал ли он, что она была рождена и воспитана, чтобы стать ровней такому мужчине?
 – В Акоре я живу во дворце на высоком холме.
 – Я знаю это...
 – Нет, – сказала она и положила ладонь ему на грудь, туда, где она чувствовала биение его сердца – сильное и ровное. – Мистер Нилс Вулфсон, вы не знаете того, что, как вы думаете, вы знаете.
 – Мы так же далеки, как земля и луна. Вот что я знаю.
 – Вы так думаете? В Акоре есть озеро, где, как говорят, утонул Месяц, влюбившись в Землю.
 – Интересная версия.
 – Романтичная. Вы верите в романтику?
 Он покачал головой.
 – Вообще-то нет.
 – Тогда что это?
 Он чуть улыбнулся. Она видела в его глазах удивление и огонь.
 – Страсть, – ответил он и обнял ее.




 Глава 9


 Его поцелуй был далек от робкого прикосновения губ мужчины, который не знает, как женщина его воспримет. Он ничего не делал наполовину и ждал полной отдачи. Он был настойчив в самом акте поцелуя, раздвинул губами ее губы, наполнил ее рот языком. И у нее кружилась голова от наплыва ощущений.
 Ошеломляющим было уже то, что она, которая так легко могла дать отпор другим, Волку сдалась без малейшего сопротивления. Фактически сама бросилась ему на шею. Она хотела его всего. И не просто хотела, желала страстно; в ней проснулся голод, о существовании которого она раньше и не подозревала.
 Время замедлило бег, внешний мир оказался размыт и ничтожен. Осталось лишь то, что он назвал страстью, и в глубине души она смела надеяться – то, что было даже больше страсти.
 Она могла бы полюбить Нилса Вулфсона. Отдать ему тело и душу без сожаления.
 Инстинкты, взращенные в чувственной атмосфере Акоры, зашевелились в ней. Руки ее сами вспорхнули вверх, скользнули по мускулистым предплечьям, прежде чем сомкнуться у него на затылке. Губы ее податливо приоткрылись, она звала его в себя.
 Это было безумием. Он, человек чести, славный своей волей, потерял себя, целуя женщину, к которой не имел никакого права прикасаться. Она была девственницей, не так ли? А может, и нет. Ей ведь двадцать пять, хотя она и не замужем. Кто знает, как там у них принято в Акоре? Ходили слухи, что акоранские мужчины – корифеи в искусстве любви. Наверное, то же относилось и к прекрасному полу.
 Он должен был положить конец этому наваждению, и, к чести его будет сказано, он предпринял попытку. Но едва он смог оторваться от ее рта, как, не помня себя, стал покрывать поцелуями ее красивую шею и плечи, такие по-женски мягкие и в то же время развитые настолько, что было понятно – их обладательница ведет активную и подвижную жизнь.
 Он чувствовал телом прикосновение ее полной женственной груди и едва сдержался, чтобы не накрыть ее грудь ладонями. Тут он все же сумел отстраниться, испытывая при этом ощущение, очень близкое к физической боли.
 – Принцесса, – прошептал он.
 – Амелия, – выдохнула она.
 Он был тверд как камень, желание жгло его, и только недюжинная сила воли удерживала его от того, чтобы не взять ее прямо здесь и сейчас. Но достаточно было лишь случайного взгляда, брошенного в окно ее отцом, или братом, или дядей, и та война, о которой он всеми силами старался забыть, разразилась бы уже по его прямой наводке.
 И его страна была бы вовлечена в войну потому, что он – правая рука президента, человек, занимающий высокое положение у себя в стране, совратил любимую дочь брата короля Акоры.
 Или был совращен.
 Честно говоря, он не знал, которое из двух предположений более соответствует истине.
 – Принцесса, – повторил он, – я прошу прощения...
 – За что?
 – За непозволительные действия, – решительно ответил он. Лучше так, чем пойти у нее на поводу и утонуть в этих подернутых дымкой страсти, сейчас смеющихся глазах. Лучше, чем пойти на поводу у собственного желания. Лучше, чем бездумно откликнуться на зов этого тела и этих губ, этого голоса. Лучше, чем отдаться почти мальчишескому счастью, которым она наполнила его.
 Она ставила перед ним жестокую в своей неразрешимости проблему. Он отступил, движимый чувством самосохранения, которое, правда, изрядно запоздало.
 – Не стоило этого делать.
 Она расправила юбку и подняла на него глаза.
 – Знаете, мистер Вулфсон, если бы я была плохо информированной в определенных вопросах барышней, коих в Англии большинство, ваши слова могли бы меня оскорбить. Видит Бог, я могла бы почувствовать себя отвергнутой!
 – Но вы себя отвергнутой не чувствуете.
 Та улыбка, которую она подарила ему, была очень женственной и не по годам мудрой.
 – К счастью, я получила очень хорошее образование. – И с этими словами принцесса Акоры протянула ему руку. – Пойдемте, я кое-что вам покажу.
 Беги прочь, пожелай ей спокойной ночи и беги. Он знал, как поступил бы на его месте человек разумный. Надо было только сделать первый шаг...
 Он пошел с ней, осторожно сжимая в своей руке ее ладонь, ощущая нежность ее кожи каждой клеточкой своей мозолистой ладони. Они прошли мимо серебрящегося водными струями фонтана через лужайку, мимо оленей, которые, удивленно вскинув головы, проводили пару глазами, но так и не пустились наутек. Дальше шла тропинка такой ширины, что двое могли пройти по ней только бок о бок. Тропинка вела под сводами дубов и вязов прочь от дома, к берегу маленького озера. В центре озера был островок, а на островке – беседка в виде античного храма.
 – Сюда я любила приходить, когда была ребенком, – сказала Амелия и сделала шаг к воде, потянув его за руку.
 У самой кромки воды он остановился.
 – Ваша одежда мало подходит для плавания, да и моя тоже.
 – Смотрите, – сказала она и... пошла по воде.
 У Нилса от удивления глаза полезли на лоб. Амелия рассмеялась и потянула его за собой. Он вскоре понял, что от островка к берегу ведет тропинка из камней, едва выступающих над водой. Она хорошо знала эту тропинку и почти не глядела под ноги. Она не выпускала его руки и смеясь смотрела ему в глаза.
 – Я не думала, что вы такой осторожный, – сказала она, когда они достигли островка.
 – И я тоже, – признался он.
 Если бы она знала, что о нем говорили и враги, и соратники! Он, говорили они, действовал со стремительностью молнии. Какая уж тут осторожность! Еще говорили, что враг его успевал умереть прежде, чем понять всю меру грозящей опасности. И в этом была своя гуманность. Гуманность хищника, убивающего жертву так, что та не чувствует боли. Гуманность волка.
 Беседка казалась молочно-белой в лунном свете. Островок мечты, красота, спокойствие и умиротворенность. Нилс появился на свет совсем в другом месте. Сейчас казалось странным, что может существовать еще и другой мир, мир за пределами его магического круга.
 – А вы, напротив, слишком доверчивы, – сказал Волк.
 – Доверчива, но в определенных обстоятельствах. – Она отвернулась от него, взглянула на озеро. Движение ее было стремительным и гибким. Юбки вспорхнули и закрутились вокруг ее ног, вокруг бедер.
 Она обернулась, заметив направление его взгляда, и рассмеялась. Но ее глаза, насколько он мог судить при свете луны, были очень серьезными.
 – Мистер Вулфсон... Нилс... Могу я вас так называть?
 Он хотел ее так, что кровь готова была закипеть. Хитроватая усмешка скривила его губы.
 – При определенных обстоятельствах могли бы... Амелия.
 Ей, кажется, были приятны его слова.
 – В Акоре мы почти не употребляем титулов. Я часто бываю в Англии, но все равно не могу привыкнуть к тому, что здесь принято постоянно упоминать наследные титулы. Скажу больше: это меня коробит.
 – Но в Акоре есть король, и вы особа королевской крови.
 – Не совсем. Мой дядя – избранный правитель Акоры. Его титул – ванакс, в буквальном переводе означает «избранный». Что касается моей семьи, то было бы правильнее называть нас служителями.
 Он не мог скрыть своего удивления.
 – Не может этого быть.
 – Может. Мы служим стране, народу, нашему наследию. Многое нам доверено, и мы это доверие должны оправдать.
 И как далеко они могут зайти в своем служении родине? Вплоть до серых, промасленных вод Балтимора, до красного катящегося огнем пожара и кричащих от боли обреченных?
 – Что с вами? – спросила она, вглядываясь в его лицо.
 – Ничего. – Осознав, что он опасно близко подошел к той грани, за которой он мог бы открыть ей слишком многое, он решил отвлечь свою принцессу. – Совсем ничего, – повторил он и привлек ее к себе.
 Старые люди в Кентукки говорили о лунном безумии. Они говорили, что лунный свет заставляет людей делать странные вещи. Теперь Нилс был готов поклясться, что они были правы.
 Он не мог ее отпустить. Он знал, что должен... Черт, он знал, но знать – не значит сделать. Ему так приятно было держать ее в объятиях, по-женски нежную и одновременно сильную, и он чувствовал, что ей с ним хорошо, так хорошо, словно быть с ним, в его объятиях – ее самое сокровенное желание. Все в ней ему нравилось – звук ее голоса, то, как от нее пахло, как она улыбалась...
 Что же, черт возьми, было с ним не так? Он никогда не шел на поводу у своей похоти и не понимал, почему не может справиться с собой сейчас. Хотя, возможно, на этот раз им правило не одно лишь желание, возможно, тут было задействовано еще и сердце.
 О, только не это! Он никогда не считал себя сентиментальным. У мужчины есть то, чего хочет женщина, и наоборот. Все просто. Они заключают между собой взаимовыгодную сделку. Людям свойственно стремиться приукрасить жизнь, и взаимоотношения полов не исключение, но он предпочитал обходиться без никому не нужной мишуры – лучше иметь дело с голой правдой.
 И все, чего он хотел, – это уложить свою принцессу, войти в нее и забыться, сделать так, чтобы они оба забылись, и дать наслаждение им обоим. И это было правдой.
 Но он оставался человеком, а не кабаном в период гона. Как бы ни горячила эта женщина его кровь, понятие чести продолжало для него существовать, и он не мог переступить через него.
 Она прижалась к нему, как тогда, на другом берегу, и окружающий мир с каждой секундой становился все более далеким и призрачным. Он с трудом дышал, а руки его сжимали ее все крепче.
 Не может быть, чтобы она была девственницей. Девственницы так себя не ведут. Будь она невинной девушкой, она бы уже бежала от него прочь или заплакала бы, заставляя его чувствовать себя предательски крадущимся змеем лишь потому, что поступал так, как велит ему его природа. Он всю свою жизнь избегал общения с невинными созданиями и совершенно не желал менять своего к ним отношения.
 Но если она не была девственницей... Он слышал об островах в Тихом океане, где женщины любят так же легко, весело и естественно, как делают все остальное. Может, и у акоранцев так принято. Трудно было в это поверить, принимая во внимание обычай акоранских мужчин защищать своих женщин от посягательств, но кто знает?
 Кроме того, она была принцессой. Может, для принцесс существовали иные правила?
 Он, черт возьми, только на это и надеялся.
 Конечно, это не решало проблемы возможной вовлеченности ее соотечественников в убийство пятидесяти девяти американских моряков. Если акоранцы действительно приложили руку к взрыву «Отважного», то войны между двумя странами не избежать. А когда дело дойдет до войны, они окажутся по разные стороны баррикад. Он был верен своей стране и ни на миг не мог представить, что она изменит своей.
 И тогда они вообще могут никогда больше не оказаться вместе, и этот миг – все, что они могли бы украсть у судьбы. Если эта ночь – действительно единственная, что выпала им на долю...
 – Амелия, – он чуть отстранил ее от себя, заглянул в ее глаза, увидел в них страсть и почувствовал, что отвердел еще сильнее, – ты знаешь, куда это нас приведет?
 Она издала то ли всхлип, то ли стон, то ли вздох и прижалась головой к его груди.
 – Я надеюсь.
 Эти слова стали последней каплей. Нилс набрал воздуха в легкие, он стремился обрести контроль над собой. У мужчины должна быть гордость. Каким бы острым ни было желание, а видит Бог, он никого в жизни не желал сильнее, чем ее, он не мог допустить, чтобы у нее был повод для жалоб.
 Она привела его сюда, но сейчас повести должен был он. Он был мужчиной, в конце концов, и в нем, как и во всяком мужчине, таился завоеватель. Сладкая победа, жаркая победа, жаркая схватка тел, прижатых друг к другу, одежда, сброшенная на землю, лунный свет, заливающий поле схватки.
 Она помогала ему, развязывая узлы, которые его внезапно ставшие неловкими пальцы не могли развязать, она смеялась, когда они сражались с ботинками и туфлями, и ее смех заставлял его вздрагивать от удовольствия. Какая женщина! Встречалась ли ему подобная? Дерзкая и храбрая, залитая лунным сиянием, на островке, затерянном посреди озера, ласкающая его своими руками, своими губами. У него кружилась голова, желание отнимало силы, и в то же время он чувствовал себя сильнее, чем когда-либо в жизни.
 Грудь ее была полной и дразнящей, и соски были твердыми и темными под его ладонями. Он вдруг представил себе, как эту грудь сосет младенец, и прогнал этот образ прочь. Силы, мощные, как океанский прилив, силы, знакомые и незнакомые, те и не те, что вызывают к жизни желание плоти, нахлынули на него.
 И, движимый этой неназванной силой, он вошел в нее, проник за преграду, которую не думал найти, отчаянно попытался удержаться на грани, но, влекомый уже той силой, что была в ней, оказался наконец там, где, как ему вдруг привиделось, он должен был быть по предназначенному судьбой жребию.
 – Амелия!
 Его жизнь перетекла в нее в тот момент, когда она прогнула спину навстречу ему, в то время как ногти ее вонзились ему в спину и глаза ее широко открылись, отразив древнюю луну.
 Все было сделано, и обратного пути не было. Она преступила черту. И от этого испытывала странное удовлетворение.
 Нилс лежал рядом с ней, и этот миг был несравненно прекрасен. Мужчина недюжинной силы лежал беспомощный и сладко опустошенный в ее объятиях. Она обнимала его, и чувствовала биение его сердца, и тепло его кожи, и голова его приятной тяжестью лежала на ее груди, и ноги их были переплетены.
 И она улыбалась, несмотря на шок, в который ввергли ее собственные действия. Не может быть – то была не она. Другое существо овладело ее телом, ее умом. Женщина, знавшая страсть и желание, женщина, которая не примет отказа.
 И наградой ей было наслаждение – столь сильное, что оно и сейчас вибрировало в ней, и боль – сильнее, чем она ожидала, но по сравнению со всем остальным уже не имевшая значения.
 И этот миг под луной – разве не был он основой, сущностью самой жизни?
 Внезапно она почувствовала себя усталой, ей смертельно захотелось спать, и в то же время уснуть она не могла. Время принялось наверстывать упущенное, и мир, что недавно казался далеким, как мечта, вдруг приблизился вплотную. Она перешла черту, оба они перешли черту в этом маленьком храме посреди озера. Ей надо было быть осторожнее, хотя бы во имя тех, кого она любила и кто никогда не поймет, почему она так поступила.
 Почему они так поступили?
 Они станут обвинять его, Нилса, Волка. Он поднял голову и посмотрел на нее. Глаза его холодно поблескивали в темноте. Это был серый холод стали. Она знала, что он скажет еще до того, как были произнесены слова.
 – Это была ошибка.
 Больно, но так просто ее не сломить.
 – Нет, – сказала она, все еще обнимая его. – Я сама этого хотела.
 – Хотела? – О, этот холодный, жесткий взгляд! Она не выдержала и отвернулась.
 – Кто знает, что ждет нас в будущем? Настоящее – только им одним и стоит жить. Иногда.
 – Это импульс, – сказал он тоном человека, который глубоко презирал тех, кто действует необдуманно.
 – Судьба, – возразила она. – Вы верите в судьбу?
 Он приподнялся над ней на вытянутых руках. Мускулистые предплечья его блестели от пота. И ей вдруг стало холодно – не хватало его тепла.
 – Нет, не верю.
 – Почему? – не раздумывая спросила она. Ее народ тысячелетиями верил, что люди живут так, как предначертано им судьбой, и звезды хранят их. Как можно жить без веры?
 Он ответил не сразу. – Человек сам хозяин своей судьбы.
 Она улыбнулась, борясь с искушением прижать его к себе вновь.
 – Конечно. Но мудрый человек знает, куда принесет его течение, и ищет свое предназначение в том же направлении, в котором ведет его жизнь.
 Он отвернулся, уставившись в ночь.
 – Такова философия акоранцев?
 – Знание, – сказала она и выскользнула из-под него. Поднялся ветер, и стало холодно. Она потянулась за одеждой.
 – Вы были девственницей.
 Он встал, прекрасный в своей наготе, залитый лунным светом.
 Она пожала плечами, с трудом заставив себя отвести от него взгляд.
 – Выбор был за мной.
 – Но я тоже должен был его иметь. – Он никак не мог взять в толк тот факт, что женщина сама может принять такого рода решение. – Почему я?
 Она распрямилась, едва прикрытая кружевом и темнотой, и волосы ее разметались по плечам, и губы припухли от его поцелуев.
 – Напрашиваетесь на комплимент, мистер Вулфсон?
 – Нилс, – прикусив губу, сказал он. – Это то объяснение, которое я хотел бы получить, принцесса. То, что вы сейчас сделали, мы сделали – может, и приемлемо по акоранским стандартам, но ни к черту не годится по моим.
 – Сожалею. – Но это было не сожаление. Она испытывала боль, которая нарастала. Нет, не сожаление, ибо она ощущала свою правоту, нормальность того, что произошло, и понять, отчего она считала произошедшее единственно верным, она не могла. И в то же время то чувство близости, что они обрели, стремительно исчезало. Внезапно она почувствовала себя страшно одинокой – такой одинокой, какой никогда еще не была в жизни. Словно пловец, нырнувший в ласковое море, которого это море вдруг больно ударило о камни, выбросив на неприветливый берег.
 Нилс потянулся за брюками.
 – Когда дело касается вас, я теряю контроль над собой, – сказал он.
 Она могла бы заметить, что на ее вкус он вполне хорошо контролирует свои действия, но промолчала. Не смогла собраться с силами. Внезапно она осознала всю непоправимость произошедшего. И тотчас же остро ощутила необходимость в уединении. Спрятаться. Скрыться от бури нахлынувших на нее чувств.
 И все же она нашла в себе силы улыбнуться. Он вел себя до смешного по-мужски – он был озадачен, раздражен, неуверен в себе, уязвлен в какой-то мере, хотя он бы скорее умер, чем признал это. И все из-за женщины. Из-за нее.
 – До того, как мы пойдем обратно, – сказал он, натягивая рубашку, – просветите меня, принцесса. Какой ожидать реакции от вашей семьи – в особенности от вашего отца, братьев и кузенов? Как мне показалось, любой из них без колебаний вонзит в меня шпагу, если ему станет известно о том, что случилось.
 Она отряхнула траву с юбки, собираясь с мыслями.
 – Им ни к чему об этом знать.
 – Это не ответ. Или в Акоре такого рода поступки расцениваются по-другому?
 – Да, – сказала она, и это было правдой лишь отчасти. Акора действительно во многом отличалась от Англии, но не в том, что касалось определенных аспектов человеческих взаимоотношений. – И нет, – добавила она и встретилась с ним взглядом. И подавила в себе инстинктивное желание успокоить его закипающий гнев. – Первое, что они захотели бы сделать, – это убить вас.
 Он даже не поморщился. Но он покачал головой, словно в том, что произошло между ними, была лишь его вина.
 – Это я могу понять.
 – Вы можете, а я – нет. В любом случае вам не о чем беспокоиться. Они не узнают.
 Она отошла от него. Ей очень захотелось исчезнуть. Она сделала шаг и оступилась. Нилс успел подхватить ее, не дав упасть.
 – Амелия...
 – Довольно! Вы сожалеете обо всем. Мне не надо было вас соблазнять.
 – Соблазнять меня? О чем вы? Я мог в любой момент развернуться и уйти.
 Она обернулась, вдруг оказавшись в его объятиях – невольных объятиях.
 – Так почему вы не ушли? – сверкая глазами, спросила она.
 Почему? Почему он сделал то, что по всем понятиям чести было за гранью допустимого?
 Потому что она внушила ему желание, которое он не смог преодолеть? Потому что он предчувствовал, что получит наслаждение выше всего того, что ему доводилось испытывать?
 Слабые оправдания. Годы – годы! – самоконтроля, самодисциплины и самоограничения, железные принципы, которыми он не мог и помыслить поступиться. И все сгорело в один миг. В ее объятиях.
 – Вам что, просто нужна была женщина? – спросила она, и губы ее дрогнули. – Прошло слишком много времени с тех пор, как вы последний раз были с подружкой?
 – Нет! Не смейте думать о себе так!
 – Почему нет? Потому что вы мне запрещаете? Плевать мне на вас! Я буду думать так, как считаю нужным! Вы ничего мне не должны. Ничего! Я выбрала вас, я поступила так, как хотела, и я не сожалею об этом. Будьте уверены, мистер Нилс Вулфсон, я сохраню о вас приятное воспоминание.
 Он прижал ее к себе крепче.
 – О нет, принцесса. Я очень далек от того, чтобы стать воспоминанием. Чувствуете? – Он прижал ее к себе изо всех сил. – Я реальность, и с этой реальностью вам еще не раз предстоит столкнуться, и то, что было между нами, еще далеко не закончено.
 – Я скажу, когда все будет закончено, а не вы.
 – Вы так думаете? Я – нет.
 Они стояли под луной, зло уставившись друг на друга. Наконец он ее отпустил. Нарочито медленно разжал палец за пальцем, не оставляя у нее никакого сомнения в том, что отпустить ее – его решение, и, если бы он захотел, он мог бы без усилий держать ее при себе столько, сколько сочтет нужным.
 Она пошла по каменной дорожке одна. Пусть, если хочет, идет следом.
 Нилс выбрал иной путь – переправился вплавь. И холодная вода лишь слегка успокоила жар его тела.
 Тела, но не сердца. Он говорил, что у него нет сердца, что оно вымерзло той холодной зимой, когда он преследовал человека, который должен был убить его идеал. Одного, потом другого. Выследив и убив их, одного за другим, с каждой смертью он убивал что-то и в себе. И в один прекрасный день он понял, что стал Волком.
 Он вышел из озера, отряхнулся, как зверь, и встал под луной, залитый серебристым светом. Он стоял и ждал, пока не убедился, что все в Босуике крепко уснули. Только тогда он сам направился в дом на покой, если, конечно, было на земле место, где он мог бы его обрести.




 Глава 10


 Шедоу ждал Нилса в конюшне во дворе позади лондонского дома. Он чистил коня размашистыми ритмичными движениями человека, для которого эта работа давно стала привычкой и не требовала усилий мысли. Диабо стоял смирно, но при появлении Брутуса тихонько заржал. Жеребцы были братьями и редко разлучались с самого рождения. Они были удивительно близки. Так близки, что чувствовали друг друга. То же можно было сказать об их хозяевах.
 – Как Босуик? – спросил Шедоу, не прерывая своего занятия.
 – Неплохо, – ответил Нилс, снимая с коня седло.
 В конюшне было тихо, но и сюда проникали приглушенные звуки города, через который только что проехал Нилс, расставшись с акоранцами возле их резиденции. Амелия даже не смотрела в его сторону. Ну и отлично, да будет так. Он и не притворялся, что понимает ее, как не притворялся, что понимает природу того, что произошло между ними. Он знал лишь одно, что ни женщина, ни желание – ничто не может отвлечь его от выполнения возложенной на него миссии. Нилс всегда помнил, кто он: американец, уроженец Кентукки, сын диких гор и тяжелых воспоминаний. И это наследие он ни за что не предаст.
 – Что случилось? – спросил Шедоу, глядя на брата.
 – Ничего. – Нилс повесил седло на крюк и стащил одеяло, темное от конского пота. Брутус ткнулся мордой хозяину в шею.
 Прошли благословенные минуты, заполненные привычными делами: напоить коня; проверить копыта.
 Шедоу отложил в сторону щетку и обратился к брату.
 – Не видел Ангела?
 – Я был единственным гостем.
 – Тогда ты впустую потратил время.
 – Наверное. – Если не считать того, что вчерашний день изменил всю его жизнь, по крайней мере все его представления о жизни и о себе самом.
 – Ты не похож на себя, – сказал Шедоу.
 Только проявлений братской чуткости ему сейчас не хватало.
 – А на кого я похож?
 – Бог его знает. Что тебя гложет?
 – Я поехал, Ангела там не было. Что еще я должен тебе сказать?
 . – Ладно. Ты, случаем, не заболел?
 – Боже упаси!
 – С тобой такое случилось год назад.
 – Подумаешь, полихорадило пару дней. Велика опасность! Это тебя в любой момент могут убить.
 – Я знаю, – тихо сказал Шедоу. – И еще я знаю, что мы всегда постоим друг за друга. Я знаю тебя лучше, чем кого бы то ни было, и потому говорю – с тобой что-то не так. – Глаза Шедоу потемнели. – Это из-за женщины?
 Нилс сжал кулаки, и костяшки его пальцев побелели. Он вел себя как дурак, но ничего не мог с этим поделать.
 – У нее есть имя.
 – О, черт, я так и знал!
 – Все, что я сказал, это то, что у нее есть имя! Ты мог бы назвать ее по имени.
 – Атрейдис, вот ее имя. Это по-акорански, на случай, если ты забыл.
 – Видит небо, хотел бы я забыть. – Его слова были полны таким жаром, что Шедоу осекся.
 Когда Шедоу заговорил вновь, голос его звучал тихо и сочувственно:
 – Мне жаль тебя. Хотел бы я, чтобы все обстояло по-иному.
 – Это не важно.
 – Важно. Ты от нее без ума.
 – Не важно, без ума я от нее или нет. Ничего не меняется.
 Ничего и все. Он даже не пытался ложиться в ту ночь. Он сидел на кровати и смотрел на янтарные уголья в камине, пытаясь понять, сможет ли он выпутаться из той жуткой каши, которую сам заварил.
 Он явился в дом Шеренски так рано, что горничная не смогла скрыть удивления.
 – Мистер Вулфсон? Заходите. Я сейчас доложу мистеру Шеренски, что вы пришли.
 Да будут благословенны слуги, которым чужды церемонии. Он поблагодарил ее и прошел в гостиную.
 Шеренски присоединился к нему через несколько минут, заправляя рубашку в брюки.
 – Что-то случилось, друг мой?
 – Ничего такого, что не смогла бы поправить чашка твоего хорошего кофе.
 Иванна, должно быть, угадала желание гостя, до того как он его озвучил, поскольку, не успел Нилс высказать его, как она уже появилась с подносом, на котором дымился кофейник. К кофе предусмотрительная служанка подала свежие булочки и печенье.
 – Я очень уважаю британцев, но их увлеченность чаем меня слегка раздражает. Притом, что они даже не умеют сервировать его как следует.
 – Это их недостаток, должен согласиться. Насчет меча...
 Они поторговались, но недолго. Оба знали, что Нилс купит меч. Он заплатил хорошую цену и ясно дал понять Шеренски, что последнему не удастся получить большую сумму. Торговец дорожил своим постоянным клиентом и цену не заламывал. Он был человеком солидным, не из тех, кто срывает куш и бежит куда подальше, чтобы одураченный покупатель, опомнившись, не нашел продавца. После того как сделка была совершена и принесен еще один кофейник с отличным кофе, Шеренски спросил:
 – Надолго в Англию?
 – Пока не знаю. – Нилс не был расположен к пустым разговорам. – Я пришел к тебе с просьбой.
 – Всегда к услугам.
 – Но я должен предупредить. То, о чем я тебя попрошу, должно остаться между нами. И не на несколько дней или недель, а навеки.
 У Шеренски округлились глаза, но он принял предостережение всерьез.
 – Это имеет какое-то отношение к тому, что на самом деле привело тебя в Англию?
 – Что на самом деле меня привело в Англию? Разве я не похож на джентльмена, прожигающего жизнь? Разве человеку, недавно ушедшему в отставку, нельзя заняться своим маленьким хобби?
 Русский засмеялся.
 – Отчего же, друг мой, можно. Но тем, кто знает тебя, уж очень трудно представить Нилса Вулфсона в этом качестве. Чего ты от меня хочешь?
 Нилс если и колебался, то не больше секунды. Чему быть, того не миновать.
 – Я бы хотел, чтобы ты посмотрел на портрет и сказал, знаешь ли ты этого человека.
 – Это нетрудно.
 Из куртки Нилс достал рисунок с портретом Ангела и положил на стол напротив Шеренски.
 – Нос немного не тот, – вскоре сказал продавец оружия. – А в остальном – похож. Это лорд Саймон Хоули.
 Нилса охватила бурная радость. Он едва не задохнулся от восторга и облегчения.
 – Англичанин? Английский лорд? «Слава Богу, не акоранец», – подумал он.
 – Да-да, именно так. Насколько мне известно, егосемья имеет недвижимость в восточной Англии, хотя он едва ли проводит там много времени.
 – Чем он занимается?
 Нилс Вулфсон был сам на себя не похож. Где спокойная рассудительность? Где холодный расчет? О своем противнике надо все узнавать исподволь, не выдавая ничем свою заинтересованность. Чтобы поймать дичь, надо стараться действовать как можно незаметнее.
 Шеренски в ответ лишь плечами пожал.
 – Могу лишь сказать, чем он не занимается. Он не из тех, кто проигрывает состояния за карточным столом. Он не пьяница, а если и содержит любовницу, то делает это тайно. Но он не затворник и старается идти в ногу со временем. Говорят, он интересуется политикой не как праздный наблюдатель. Возможно, политическая карьера – это то, к чему он стремится. Еще говорят, его выступления в палате лордов стоят того, чтобы быть замеченными.
 – Кстати, о политике. Хоули метит в министры? Какой портфель он стремится заполучить?
 – Трудно сказать. Он дружит с принцем Андреасом, и отсюда можно заключить, что служба в министерстве иностранных дел привлекает его больше других. Хотя может быть и так, что два молодых человека примерно одного возраста и социального положения просто подружились.
 – Принц Андреас и Хоули – друзья?
 Куда только девалось то чувство громадного облегчения, что только что испытал Нилс.
 – Насколько я знаю. По крайней мере, когда принц бывает в Англии, их часто видят вместе. – Шеренски нахмурился. – Это тебя беспокоит? Но у принца много друзей. Я не стал бы утверждать, что он как-то выделяет Хоули. Вполне вероятно, однако, что Хоули интересует принцесса Амелия, а Андреас оказался в числе его приятелей лишь потому, что он ее брат.
 Нилс, к стыду своему, не смог сдержаться.
 – Что? – Гнев стремительно закипел в нем. Он не верил своим ушам!
 – Это только слухи, – поспешил заверить его Шеренски. Оставалось надеяться, что русский ничего не заподозрил. – У принцессы Амелии не сосчитать поклонников, и Хоули всего лишь самый настойчивый, хотя и не самый бойкий. Он, говорят, еще не сделал ей предложения по всей форме, но леди слывет неприступной, и не исключено, что его тактика – самая верная. Он не торопится высказывать свои намерения, но своим для ее родных уже почти стал. Умно, не правда ли?
 – И с чего это лорд Саймон Хоули решил, что принцесса Амелия отдаст предпочтение именно ему? – Нилс старался говорить спокойно, но это удавалось ему не вполне. Он скорее рычал, чем говорил.
 – Что же тут удивительного? Все женщины рано или поздно выходят замуж. Хоули, возможно, решил взять ее измором. Он все время рядом, ее родные к нему привыкли, он благородного происхождения. Браки порой зиждутся и на более зыбком основании.
 Шеренски говорил по-английски достаточно бегло, но ту тираду, что изрыгнул из себя Нилс, он повторить бы не смог. Шеренски лишь восхищенно присвистнул.
 – Надо будет запомнить. Думаю, нет смысла спрашивать, отчего тебя так интересует Хоули?
 Нилс забрал рисунок.
 – Нет.
 Шеренски недолго колебался, прежде чем сказать:
 – Будь осторожен, мой друг. Я не стану притворяться, что понимаю, в чем тут дело, но не думаю, что ты стал бы участвовать в игре по маленькой. Я ничего плохого не могу сказать о Саймоне Хоули лично, но в их роду было немало предателей и негодяев. Если память мне не изменяет, еще в шестнадцатом веке Генрих VIII, решив разделаться с католиками, именно Хоули поручил организацию разбоя в монастырях и церквях. Для этих людей деньги не пахнут.
 – Спасибо за предупреждение, но таких, как Хоули, я немало встречал в жизни.
 – И все же внемли моему совету.
 Нилс поблагодарил и, забрав меч, распрощался с хозяином.
 Если бы он сейчас был в Кентукки, то разыскал бы дерево – дуб, которому лет двести, и бил бы по нему, до тех пор, пока хватило сил. Но в Лондоне выместить свою злость было не на чем.
 Оставалось лишь вернуться домой и встретиться с Шедоу.
 – Шеренски его узнал, – без предисловий заявил Нилс. – Его зовут Саймон Хоули. Он британский лорд, хотя знаком с акоранцами. Шеренски сказал, что он дружит с принцем Андреасом и ухаживает за Амелией.
 – Проклятие, – сказал Шедоу и обнял брата за плечи. Братья любили друг друга по-настоящему, а такая любовь не нуждается в словах.
 – Надо было мне сразу у Шеренски спросить, – чуть позже и чуть спокойнее сказал Нилс. – Все ходили вокруг да около. – Но и сейчас, честно говоря, он не мог найти в своей душе ни капли сожаления о «своем хождении кругами».
 Шедоу, который был совершенно убежден в том, что во взрыве виноваты акоранцы, теперь старался внушить брату надежду на то, что все обстоит не так. Дай Бог каждому такого брата.
 – Нилс, не надо торопить события. Выясним, где этот Хоули бывает, в каких клубах состоит, где живет.
 – Конечно. Но еще я хочу узнать о нем то, что он предпочитает о себе не рассказывать. Куда он ходит тайно? С кем встречается?
 – Помимо акоранцев?
 – Помимо их. Я буду тянуть за этот конец, а ты – раскручивай клубок с другого.
 – Ладно, Нилс, но если он догадается, что ты у него на хвосте...
 – Он убийца, и я об этом знаю. – Нилс покрутил в руке меч, тот, что только что приобрел, и вдруг подумал о том, кто не расставался с этим мечом в боях. Удивительно, но рукоять была точно отлита по его руке, и вес оружия тоже был по нему. – Давай не забывать, и я тоже убийца.
 – Не сравнивай себя с ним. Хоули – преступник.
 – Есть люди, которые и меня назвали бы преступником. – Сознание этого душило его, давно стало его кошмаром. Он один в зимнем лесу. Ни звука, слышно лишь собственное дыхание. Впереди просвет между деревьями, и там на белом снегу расплывается кровавое пятно, готовое и его поглотить.
 – Есть такие, что собственной головы от задницы не отличат.
 Нилс сам себе удивился. Он засмеялся. Шедоу умел все представить в нужном свете.
 – Где здесь можно розы купить?
 – В апреле? Они стоят уйму денег.
 – Ничего, если они помогут опознать Хоули, то за ценой стоять не стоит.
 – Что ты задумал, брат?
 – Выяснить, прав ли Шеренски, – сказал Нилс и пошел готовиться к следующему шагу.
 – Розы, – растерянно сказала Амелия, глядя на цветы. Они действительно были прелестные – с крупными головками глубокого красного цвета, словно бархатные, и пахли они восхитительно. В вазе их было столько, что не сосчитать. И к ним была приложена карточка.
  Та  ,   что зовется розой  ,   как ее ни назови  ,   будет благоухать так же чудно. 
  Спасибо за незабываемый вечер. 
  Нилс  . 
 Несколько вольная цитата из «Ромео и Джульетты» Шекспира. Если бы родные потребовали объяснить, за что именно полагается такая благодарность, ей пришлось бы нелегко. Дерзкий поступок со стороны человека, который подписался так размашисто и уверенно.
 Рука ее дрожала. Она быстро сунула карточку за корсаж и сделала вид, что нюхает цветы.
 – Они чудные.
 – От кого они?
 Саймон Хоули стоял, прислонившись к каминной полке. Он приехал две минуты назад, чтобы принести извинение за отсутствие на приеме в честь принцессы Виктории. Несварение желудка. Только сейчас оправился. Амелия вежливо ему посочувствовала, его присутствие ей было неприятно.
 – Кто их прислал? – спросил Андреас, не дождавшись ответа.
 Кузен ее выглядел отдохнувшим и в хорошем расположении духа, но ответа он все равно потребует. Так уж было заведено у мужчин в ее семье – опекать и направлять. Амелия сложила руки на коленях, заклиная себя быть спокойнее.
 – Они от мистера Вулфсона. – Чьи ласки продолжали жить своей жизнью. Тело ее все еще помнило его прикосновения. Цветы от того, с кем они расстались далеко не друзьями. И из-за кого, как бы ни противно было вспоминать об этом, она проплакала всю ночь. Амелия уже выплакала всю злость, и на дне ее сердца остались лишь боль и обида.
 – Кто такой мистер Вулфсон? – спросил Хоули.
 – Нилс Вулфсон, американец, гостит в Лондоне. Он... он недавно мне помог.
 Хоули знал о ее похищении не больше, чем все прочие, не принадлежавшие семье, то есть ничего. И она не собиралась его просвещать.
 – В самом деле? – спросил он тоном достаточно любезным, но при этом пронзил ее таким взглядом, что Амелии стало не по себе. Вообще этот взгляд всегда портил то впечатление, что оставляли его лицо и фигура. Лицо ангела, но глаза... Впрочем, внешностью его Бог не обидел, да и манерами тоже. У Хоули было все, о чем можно мечтать: образование, светскость, умение вести разговор. Семья Амелии вполне радушно его принимала.
 Но почему тогда она не могла ответить ему взаимностью? Почему ее тянуло к грубоватому американцу, от которого веяло диким безлюдьем и полынной горечью сожалений? Амелия сунула лицо в цветы, вдыхая аромат. Так легче было заполнить паузу. Набрав в грудь воздуха, она почувствовала, как картонный уголок оцарапал ее.
 Цитата из «Ромео и Джульетты». Любовники из враждующих семей, приговоренные обстоятельствами, над которыми они не властны. Быть может, в выборе произведения был свой смысл? Может, дело не только в том, что там упоминались розы?
 Только бы догадка ее не подтвердилась. Амелия вздрогнула, когда в комнату вошел дворецкий и объявил о визите мистера Вулфсона.
 – Не думаю, что вы знакомы, – сказал Андреас, представляя Нилса гостю. Нилс не сразу подал Саймону руку. Мужчины оценивающе посмотрели друг на друга. Улыбка Хоули была несколько презрительной, как показалось Амелии. Возможно, иного и нельзя ждать от британского аристократа, которого представляют безродному американцу. Слишком долго эти нации находились в состоянии вражды.
 Что же до Нилса, то он...
 Амелия почувствовала, как ее пронзил холод. Она заморгала и поняла, что ее вот-вот стошнит. За деланной улыбкой, которая не коснулась глаз, ясно читалось намерение Волка убить.
 Почему?
 Не колеблясь, невзирая на печальные обстоятельства их расставания, она встала и подошла к нему.
 – Мистер Вулфсон, благодарю за чудесные цветы.
 Еще мгновение она видела в его глазах размытый мрачноватый пейзаж. Но картинка исчезла до того, как она сумела ее запомнить. Да и возможно ли такое?
 Возможно или нет, что-то здесь было не так. Что-то жуткое уже зависло в воздухе. Продолжая держать барьер между Нилсом и Хоули, она жестом указала на ту кушетку, с которой только что встала.
 – Пожалуйста, присаживайтесь.
 Он был удивлен ее неожиданно теплым приемом. Она взяла его за руку. Шокирующее нарушение этикета. Сжала пальцы. Наплевать. Хоули и Андреас смотрели на них во все глаза. Она была исполнена храброй решимости. Внезапно на нее накатило желание защитить этого человека – человека, от которого, по всей вероятности, исходила опасность для нее самой.
 – Что привело вас в Лондон? – спросил Саймон, когда Амелия усадила Нилса рядом с собой. Англичанин продолжал стоять. Ему сесть не предложили. Глядя на сладкую парочку, он хмурил брови.
 – Я собираю оружие, – спокойно сообщил Нилс. Со стороны, должно быть, казалось, что он вполне комфортно себя чувствует, но она-то знала, что это совсем не так. – Лондон – хорошее место для коллекционера.
 – Оружие? – с наигранным интересом переспросил Хоули. – Разве у вас в Америке его мало? Я слышал, что там в каждом доме целый арсенал.
 – Пожалуй, вы правы, – согласился Нилс. – Жизнь нас научила держать пушки наготове.
 – Вы приобрели меч? – спросил Андреас. Он тоже внимательно наблюдал за присутствующими, но его, похоже, больше интересовало общение мужчин между собой, хотя был момент, когда он взглянул на Амелию. Кузен был ее верным и понимающим другом. Для того чтобы общаться, им порой хватало взгляда.
 Нилс кивнул.
 – Да, я сегодня утром побывал у Шеренски. Спасибо за то, что вышли из игры.
 – Простите, вы не могли бы ввести меня в курс дела? – напомнил о себе Хоули.
 – Шеренски нашел меч, – сказал Андреас. – По-видимому, этот меч принадлежал какому-то высокопоставленному викингу, хотя само оружие, очевидно, арабское. Легенда связывает его с нашей семьей, а именно с Хоукфортом, но мистер Вулфсон тоже считает меч своей семейной реликвией, так что мы решили, что по справедливости меч должен перейти к нему.
 Саймон, как видно, не слишком интересовался семейными легендами, поскольку Андреаса он едва слушал, рискуя показаться невежей. Будущее его интересовало гораздо больше, нежели прошлое. Едва дав Андреасу ответить на вопрос, который сам же задал, Хоули спросил:
 – Вы планируете долго пробыть в Англии, мистер Вулфсон?
 – Не планировал, но, похоже, мое пребывание в этой стране существенно затянется.
 Вначале розы, затем вот это. То, что по логике должно было вызвать восторг, вызывало лишь озабоченность. И вновь они с кузеном встретились взглядами.
 – Саймон, – подоспел ей на помощь Андреас, – я купил лошадь, которую ты обязательно должен посмотреть.
 – Еще одну? – никакого энтузиазма в голосе.
 Но Андреас, да благословит его небо, остался непоколебим в своем желании увести Хоули куда-нибудь подальше. Он буквально вытолкал англичанина за дверь, успев, однако, выразительно посмотреть на Амелию. Как только за Хоули закрылась дверь, Нилс встал, отошел к окну и задумчиво уставился в пространство, глядя словно сквозь женщину, которой принес в апреле ворох роз.
 – Вы не соизволите объяснить мне, что случилось? – спросила она, застав его врасплох.
 Он мог бы предвидеть, что обрекает себя на беду, решив сблизиться с ней. Он должен был знать, что разыгрывать из себя поклонника, в то время как единственным его желанием было повторить опыт минувшей ночи и овладеть ею, окажется непомерно тяжело. Он переоценил свои актерские способности. Вот Шедоу в этом был мастак. Он легко входил в любую роль и так же легко из нее выходил. Но что до него самого, то, перед тем как высадиться в Вашингтоне, он выучил то, что должен о себе говорить, и только потом понял, что там ни один человек не может прожить без виртуозного умения врать.
 О чем она его спросила? Вместо того чтобы пялиться на нее во все глаза, надо было лучше слушать.
 – Что вы сказали?
 – Я спросила вас, что случилось.
 – Ничего.
 Амелия вздохнула. Типично женский способ показать, что терпение – добродетель, присущая в основном их полу. Затем она встала и подошла к нему. Она встала так близко к Нилсу, что тела их почти соприкоснулись.
 – Нилс, я не люблю вилять и изворачиваться.
 А как она извивалась под ним! Черт, он должен прекратить думать об этом.
 – Я хочу сказать, что люблю выражаться прямо.
 – Это замечательно. Но какое это имеет отношение к...
 – Я знаю, что что-то случилось. Что-то очень плохое. Я увидела это, когда вы вошли.
 Он улыбнулся собственным ассоциациям.
 – У меня была прапрабабка, которая думала, что умеет читать чужие мысли. Она была убеждена, что человек исполнен ужаса, когда на самом деле ему не грозило ничего такого, чему не могла бы помочь хорошая отрыжка.
 Его прямота, если не сказать грубость, ее не смутила.
 – Это другое. Между вами и Хоули что-то стоит.
 Как, черт возьми, она смогла об этом узнать? Он был уверен в том, что ни в чем не допустил промашки. И все же она, как и говорила, видела его насквозь. И от этого ему было чертовски неуютно.
 – Я только что с ним познакомился, – напомнил он. – Кроме того, вам не приходило в голову, что я могу немного нервничать от того, что вновь с вами встречаюсь? Если вы помните обстоятельства нашего расставания....
 – После того как вы сообщили мне о том, что произошедшее между нами считаете ошибкой? Как я могла об этом забыть! И все же, не желая преуменьшать важности того, что между нами было, я бы предпочла не менять тему.
 – Не менять тему...
 – Я о лорде Саймоне Хоули.
 – Я слышал, он собирается на вас жениться.
 Брови ее взлетели вверх. Наверное, наилучшим определением ее бровей было бы слово «крылатые». Так он подумал.
 – Вы хотите сказать, что в основе вашей неприязни лежит... ревность?
 Судя по ее взгляду, он отнюдь не был убедителен.
 – Почему это тебя удивляет? Ты что, никогда не видела, как два жеребца дерутся из-за кобылы? Или пара баранов? Или быков? Нет? Но павлинов ты, я надеюсь, видела? Как они дерутся из-за невзрачных маленьких самок? Вот уж действительно забавное зрелище!
 – Нилс...
 – Вот и мужчины такие же, принцесса. Это не должно вас удивлять.
 – Вы хотели убить Хоули. Чтобы желать убить из ревности, надо быть сумасшедшим, а вы – далеко не безумец.
 – Я хочу... – Надо что-то сказать, чтобы заставить ее раскрыться, чтобы понять, как она это делает, и соответственно изобрести защиту.
 – Простите, – сказала она и посмотрела на него действительно виновато. – Я не хочу вмешиваться в вашу жизнь. Просто иногда это само получается.
 – Что получается?
 Его дерзкая и страстная принцесса покраснела. Может, лучше снова сесть. Он повел ее к кушетке, сел рядом с ней, и, когда он увидел, как она поджала губы, взял обе ее руки в свои.
 – Красиво и не торопясь, принцесса, скажите мне, что у вас на уме.
 – А у вас?
 – Вначале вы.
 – Нет. Я хочу сказать, что у меня на уме примерно то же, что и у вас. Не совсем точь-в-точь, и все же... – И, словно для того чтобы разубедить его, она добавила: – Понимаете, я мысли не читаю, я просто чувствую ваше состояние. Тут скорее я не мысли ваши угадываю, а чувства, настроение.
 – Так вы не умеете читать мысли? Тогда и проблем нет, не так ли? Амелия, о чем, черт возьми, вы говорите?
 – Все это немного сложно объяснить. – Она пыталась убрать руки, но он их не отпускал. Выглядела она тревожной и несчастной. Потом пусть себе играет в независимость сколько влезет, но пока он твердо решил не ослаблять хватки.
 Она вздохнула, оставив попытки отстраниться от него, и сказала:
 – Это у нас семейное.
 – Кстати, а где ваши родственники? – Инстинкт самосохранения в нем пока не умер, так что знать о местонахождении ее отца он считал для себя жизненно важным. Александр Даркурт, принц Акоры, не произвел на него впечатления снисходительного родителя, который не имел бы ничего против того, чтобы его дочь соблазнили практически под крышей его собственного дома. Весьма вероятно, ему были, как и Нилсу, известны некоторые способы умертвить совратителя.
 – Мои родители во дворце. Королю стало хуже. Люк и Марк где-то ищут приключений на свою голову, Андреас, как вам известно, здесь.
 – Замечательно. – Андреас и в одиночестве справился бы с задачей сделать из него, Нилса, фарш, если бы он хоть отчасти догадался о том, что он, Нилс, сотворил с его кузиной. Но тогда бы им пришлось драться один на один, что было бы справедливо. – Так вы говорили о своей семье.
 – Знаете ли, у нас это в роду. Примерно через поколение в нашей семье рождаются женщины с необычным даром. Я иногда понимаю, что у человека на сердце. Я не знаю, как это объяснить, я просто знаю. У меня этот дар с самого детства.
 – Вы хотите сказать, что можете неплохо судить о людях?
 – Нет, не только это. Не со всеми это работает. Некоторые люди остаются для меня закрытыми, лорд Хоули, например. Но вы к ним не относитесь, да и большинство других людей тоже.
 – Трудно сказать, что у Хоули на сердце, потому что у него его просто нет. – Нилс сначала сказал, а потом спохватился, что проговорился. Наверное, он сделал это под впечатлением от того, что она ему рассказала. Но что конкретно она рассказала ему о своей способности?
 – Что заставляет вас так думать о Хоули?
 – Ничего. Это не важно. Хорошо, наверное, иметь неплохую интуицию.
 Она чуть отстранилась, посмотрев на него с упреком.
 – Как вы думаете, сколько людей с развитой интуицией сказали бы точно, что вы хотели Хоули убить.
 – Я не...
 – Хотели. И я должна знать, за что.
 – Вы все себе придумали. – Он научился лгать за годы жизни в Вашингтоне. Он сумеет ее убедить. И, кроме того, знать правду ей совершенно ни к чему. Для ее же блага. Причина, по которой он хотел убить Хоули, та же, по которой ей пришлось пережить похищение. Возможно, по той же причине начнется война между двумя их странами. И посему этот вопрос он обсуждать не желал.
 – Вы лжете. Простите мне мою прямоту, но по-другому ваши действия я назвать не могу.
 Он попал в беду. Черт, он просто чувствовал, что его засасывает трясина. Он никогда не ступал на топь, но слышал о том, что чувствуют люди, на нее ступившие. Нет, такое переживать ему не хотелось. Ни за что. Но никто не спрашивал о его желаниях.
 Для начала он решил, что будет смотреть на ее губы. Рот у нее был красивый – крупный и сочный, и он прекрасно помнил те ощущения, что дарили ее губы, ее рот при поцелуе. И еще эта шея. Длинная и стройная. Он помнил, как покрывал ее поцелуями. А ее плечи понравились ему с самого начала.
 И еще была...
 Нет, об этом он не станет думать. Он лучше будет думать о деле.
 О том, как обманет ее.
 – Зачем мне вам лгать, принцесса?
 – О, прекратите, ради Бога!
 Она уже была на ногах. Когда она успела встать? Он ведь ее не отпускал? Но, как бы то ни было, она стояла и зло смотрела на него сидящего. Он встал, ибо мужчина не может позволить, чтобы его застукали сидящим в такой ситуации.
 – Успокойтесь. Вам не из-за чего расстраиваться.
 – Не говорите мне этого. Хоули опасен. Если вы попытаетесь его убить, он может убить вас.
 Нилс презрительно хмыкнул, хотя по логике делать этого совсем не стоило.
 – Пусть только попробует.
 – Я знала! Вы действительно хотите его убить.
 – Господи, дай мне силы! Хоть один раз внемли моей молитве!
 Она сменила гнев на милость и коснулась его руки.
 – Вам так трудно сказать мне правду? Напротив, проблема состояла как раз в обратном.
 Искушение поделиться своей тревогой с ней было слишком велико. У Амелии с избытком хватало мужества, так что у него были все основания верить, что та ноша, которую она столь настойчиво предлагала разделить, не сломила бы ее.
 – Мне не нравится Хоули, – признался Нилс.
 – Я не собираюсь за него замуж.
 Действительно, эта женщина не любит обходных путей.
 – Он об этом знает?
 – У него нет причин этого не знать. Я никогда не давала ему ни малейшего намека, что он мне приятен.
 И это в то время, как на него, Нилса, она буквально обрушила водопад страсти. Это она привела его в ту беседку. Это она смеялась от счастья...
 – Ну что же, это уже хорошо.
 – Но вы все еще хотите его убить.
 – Амелия, давайте оставим этот разговор.
 Он был убежден, что она, совсем напротив, собирается эту тему продолжить, когда он жестом попросил ее остановиться. По правде сказать, сейчас его занимало совсем другое. И прежде всего – невыносимое желание обладать ею, усиливающееся с каждой проведенной возле нее минутой. Он почти воочию представлял, как целует ее в губы, как обнимает ее, как тело ее, нежное и крепкое одновременно, тает от страсти, тесно прижатое к его телу... И это желание превалировало над всем тем, что он мог думать и чувствовать.
 Он был, в конце концов, всего лишь смертным.
 Она сопротивлялась собственной страсти лишь краткий миг. Он разжал языком ее зубы и проник внутрь. Глубже. Еще глубже. Она была такой теплой, такой податливой, такой чистой в своем полном отказе от какого бы то ни было притворства. Женщина на все времена.
 Но время исчезло. Оно перестало что-либо значить. Мир со своими причинно-следственными связями подернулся зыбью. В нем осталось лишь то, что они могли найти друг в друге. Они пропали, затерялись, ушли друг в друга, когда в малиновом накале страсти до него донеслось:
 – Мне эта мысль кажется занятной, Болкум... – Андреас был чуть ли не на пороге гостиной. – Дай знать, если я буду нужен.
 И тогда дверь распахнулась.




 Глава 11


 – Вы намерены говорить с моим дядей, сэр? – Андреас стоял на пороге. Ни в тоне его, ни в выражении лица не было и следа от былой любезности.
 Амелия вдруг почувствовала страх. Острый приступ паники, от которой сжимались внутренности. Она никогда в жизни не видела Андреаса таким. Он выглядел старше своих лет, и в глазах его читалась суровая решимость.
 Нервничая, она отошла от Нилса, собралась с духом, насколько смогла, и попыталась изобразить улыбку. Но улыбки не получилось, возможно, потому, что Нилс не стал медлить с ответом:
 – Учитывая обстоятельства, это не помешало бы.
 – Что? – Должно быть, она ослышалась. – Нилс, что вы...
 Андреас кивнул, но при этом облегчения, по-видимому, не испытал.
 – Кажется, король действительно умирает. И в связи с этим принц Александр в течение ближайших дней будет очень занят.
 – Тогда я поговорю с ним при первой возможности, – сказал Нилс.
 – Хорошо... очень хорошо.
 – Ничего хорошего тут нет, – перебила мужчин Амелия. – В особенности потому, что вы тут вдвоем что-то решаете, в то время как мы с Нилсом еще ничего не обсудили.
 Андреас посмотрел на нее озадаченно.
 – А что вам еще надо обсуждать?
 – Что нам надо обсудить? Ты еще спрашиваешь?
 Принц Акоры повернулся лицом к Нилсу, который наблюдал за происходящим с ленивой усмешкой.
 – Вам надо что-то обсуждать, мистер Вулфсон?
 – Да нет, все ясно. Так я думаю.
 – Вот и я о том. Тогда, надеюсь, при первой же возможности вы переговорите с отцом Амелии. А теперь довольно. Я провожу вас до двери.
 – Андреас, ты шутишь! – воскликнула Амелия.
 – Мелли, я еще в жизни не был так серьезен. И, думаю, мистер Вулфсон отлично меня понимает.
 Она обернулась и посмотрела в стальные глаза того, кто продолжал смотреть на нее с той же чуть ироничной усмешкой. Он выглядел совершенно спокойным, словно чувствовал себя здесь как дома, чего никак нельзя было сказать о ней. Сердце ее билось так, что грозило выскочить из груди, и дышала она с трудом.
 – Вы понимаете, мистер Вулфсон?
 Он пожал плечами: мол, чего же тут непонятного? Но в голосе его была нежность, когда он сказал:
 – Будет правильно, если я поговорю с вашим отцом.
 В шоке от стремительности развития событий и очевидной серьезности его намерений, она, сжав кулаки так, что ногти впились в ладонь, спросила:
 – Вы намерены сделать мне предложение?
 Глаза его смеялись. Это была та улыбка, которую называют обезоруживающей. И дьявольской одновременно. В этой улыбке был явный намек на то, что было между ними. Так улыбаются лишь женщине, с которой есть что вспомнить.
 – Из того, что я слышал, вам это не очень по вкусу.
 Как ни старался Андреас сохранять приличествующую моменту серьезность, он не выдержал и усмехнулся.
 – Немало поклонников будут разочарованы.
 – Смею заметить, что по крайней мере часть из них испытает облегчение, – пробормотала Амелия.
 И тот и другой одновременно повернули к ней головы, но вопрос задал Нилс.
 – Почему вы так думаете?
 – Потому что... – Не надо было ему отвечать. Она могла сделать вид, что не слышала вопроса. Слишком откровенно, слишком вызывающе должен был прозвучать ответ, особенно для Андреаса, у которого с тактом, похоже, не все обстояло благополучно. – Потому что большинство мужчин меня боятся.
 Нет, она этого не говорила! Она не могла вот так, запросто, выпалить то, что тяжким бременем лежало у нее на душе. То, что она успела понять о себе в свои двадцать пять.
 – Это так? – Нилс смотрел ей прямо в глаза. Он не выглядел ни удивленным, ни шокированным ее откровением. Очевидно, он не относился к большинству. Напротив, если, конечно, страсть совсем не затуманила ей мозги, он выглядел даже довольным.
 – Черт, принцесса, вам просто не те мужчины попадались на пути.
 И с этим он ушел, а ее драгоценный кузен чуть ли не вытолкал его за дверь. Впрочем, исход оказался куда благоприятнее, чем она ожидала. Ведь Андреас мог бы и убить того, кто покусился на честь сестры, пусть двоюродной.
 Уже на улице, глотая ртом то, что в Лондоне называлось воздухом, Нилс предпринял попытку спокойно подумать о последствиях того, что только что произошло. Он едва ли мог отрицать свое желание поговорить с принцем Александром. Тогда бы акоранцы точно на него набросились, а этого он допустить не мог. Он должен был идти по следу Хоули. Более того, он намеревался обратить ситуацию в свою пользу: растравить соперника, который к тому же явно питал отвращение к простолюдинам, к которым относился и он, Нилс, американский выскочка, и заманить Хоули в ловушку.
 И все же сказать то, что он сказал, только во имя выполнения возложенной на него миссии было бы невозможно. Пока он целовал Амелию, в голову ему пришла ошеломляющая мысль. Если Хоули не работает на акоранцев, он, Нилс, будет свободен от каких бы то ни было обязательств по отношению к своей стране и сможет делать то, чего хочет его душа и тело. А тело его и душа заодно с телом хотели одного и того же – Амелию: гордую и страстную женщину, которая дала ему столько радости, столько счастья, сколько он не получил за всю жизнь.
 Отсюда напрашивался вывод. До сих пор он мог властвовать над своими страстями, теперь чувство сделало его уязвимым. Если акоранцы виновны, не миновать войны. Но если нет, если Хоули действовал в одиночку...
 Если... Какое хрупкое слово! Какое емкое! Больше, чем расстояние от Луны до Земли. Как там насчет той истории, о которой она ему рассказала тогда в беседке? Как бы ему самому так же не сгинуть.
 И все же домой он возвращался как на крыльях. Шедоу уже поджидал его и выглядел усталым, но довольным.
 – Хоули выглядел весьма раздосадованным, когда покидал акоранцев, – сообщил Шедоу.
 – Неудивительно. – Нилс опустился в удобное кожаное кресло – выбор пал именно на этот дом еще и потому, что мебель в нем была на удивление добротной и удобной, а комфорт даже во временном жилье – вещь обязательная. – Куда он пошел?
 – В клуб. Он пробыл там несколько часов, и большую часть времени провел с двумя джентльменами – англичанами знатного происхождения, которые до прошлого года были как-то связаны с министерством иностранных дел.
 – А что произошло в прошлом году?
 – Их обоих выгнали, хотя сделано это было очень осмотрительно. Надо приглядеться к этим англичанам – они похожи на тех, кто воткнет нож в спину и глазом не моргнет. Ходят слухи, что убрали их из министерства именно потому, что премьер-министру не всегда нравятся их методы.
 – Как тебе удалось все это выяснить?
 – Слуги болтают. Удивительно, сколько всего известно прислуге. Хоули, чей род издавна славился неразборчивостью в достижении цели, не раз замечен в контактах с теми, кого Мельбурн изгнал из правительства. И вот он, почти демонстративно, встречается с этими двумя господами в тот самый момент, когда король его страны на смертном одре, а трон вот-вот перейдет в руки неопытной девице, которая, надо полагать, станет каждый шаг сверять с Мельбурном. Как ты думаешь, зачем он это делает?
 – Потому что уверен, что выиграет.
 – Похоже на то. Вопрос лишь в том, что за приз ему маячит?
 – А ты как думаешь?
 – Если Шеренски прав, – задумчиво проговорил Нилс, – он хочет того, чего всегда хотели и, надо отдать им должное, добивались люди из его рода – богатства и власти. И никогда ни того, ни другого им не хватало.
 – И еще руку прекрасной принцессы.
 Нилс едва не раздавил в руке бокал с бренди.
 – Амелию ему не получить.
 Шедоу поднял руки ладонями вверх.
 – Я просто так сказал. И все же нам еще только предстоит узнать, на кого работает Хоули. Прости, Нилс, но на сегодня наиболее вероятными его сотрудниками являются акоранцы.
 – Это не так.
 – Ты просто не хочешь об этом думать.
 – Не хочу, это так, но послушай: если бы Хоули взорвал корабль по заказу акоранцев, они бы его так или иначе отблагодарили, но к Амелии его бы и близко не подпустили. Семья у них дружная и крепкая, и Амелию они очень любят. Ее отец и братья никогда бы не допустили, чтобы в числе претендентов на ее руку оказался убийца.
 И тут Нилс вдруг подумал о том, что по той же причине они не одобрят и его кандидатуру. Но ведь нельзя приравнивать его к Хоули! Те, за кем он охотился, не только собирались убить президента, но и постоянно преступали закон. Он лишь осуществил справедливое возмездие. Он не убивал невинных людей, чьим единственным преступлением было служение родине.
 Шедоу подошел к столу и вытащил папку с портретом Хоули.
 – Если он работает не на акоранцев, тогда на кого?
 – Не знаю, – признался Нилс. – Но у меня есть соображения. Самым вероятным результатом атаки на корабль было и, возможно, все еще остается война между Акорой и Соединенными Штатами, не так ли?
 – Я тебе постоянно об этом говорю.
 – Тогда вот что мне скажи: кто от такой войны выиграет?
 – Мы, конечно, если победим мы, а иного и представить нельзя.
 – Ну, это еще вопрос. Акоранцы – отличные воины, они несколько тысячелетий оттачивали умение защищаться. Кроме того, они выдающиеся моряки. С учетом того, что акоранцам пришлось бы сражаться на своей территории и в море, у них были бы все преимущества.
 – Ты всерьез полагаешь, что нас могли бы победить?
 – Я думаю, что такую возможность всегда необходимо учитывать, иначе беда. Но представь, что победим мы. Что это нам дает? Акоранцы любят свою страну и своего правителя. Ты знаешь, что означает в буквальном переводе слово «ванакс»? Избранный. Не только правитель, но и все члены правящей семьи считают себя слугами народа, и я думаю, что это не пустые слова. Мы не говорим сейчас о каком-то тиране, которого народ едва терпит. Нам придется собрать армию, вдвое более многочисленную и сильную, чем у акоранцев, чтобы сравнять шансы. А потом еще держать на Акоре солидное войско, и да поможет Бог тем, кого мы туда пошлем наводить свои порядки. Нашим людям предстоит там все время быть начеку, ни на секунду не ослаблять бдительности.
 – Но нам ни к чему удерживать Акору, нам лишь надо наказать их за то, что они сделали, и, возможно, получить военно-морскую базу на их территории. Уж базу-то мы сможем защитить.
 – Возможно. Но, помимо Акоры, существует множество мест не хуже для нашей морской базы. Зачем нам Акора? В конце концов, она не стоит той цены, которую нам придется заплатить.
 – Возможно, – согласился Шедоу.
 – Теперь предположим, что выиграют акоранцы. Что они получат? Еще раз докажут миру, какие они жестокие и непредсказуемые. Но мир и так знает об этом.
 – Разве они не отбросят нашу экономику на пару десятилетий назад?
 – Такое может случиться, но им-то что от этого? Мы ведь не соревнуемся с акоранцами.
 Шедоу замолчал и задумался, глядя на портрет.
 – Ладно, – пожав плечами, сказал он, – скажи тогда мне ты: кто от этого выиграет?
 – Кто на самом деле хочет и может использовать акоранскую военную базу?
 – Великобритания. У них всегда были имперские амбиции. В Америке мы их слегка приструнили, но им еще есть куда приложить силы.
 – Верно. Кто может потребовать особых отношений с Акорой, основываясь на родственных связях между королевской акоранской семьей и Хоукфортами?
 – Великобритания.
 – Если бы Акора действительно оказалась в состоянии войны с какой-то агрессивной державой, покусившейся на суверенитет акоранцев, к кому Акора обратилась бы за помощью в первую очередь?
 – К Великобритании. – Шедоу медленно вдохнул и выдохнул.
 – Черт.
 – Вот именно. Если бы Великобритания помогла Акоре одержать победу над нами, при условии, что отношения между ними так или иначе особые, акоранцы могли бы в качестве благородного жеста уступить Британии базу.
 – Акоранцы так или иначе проиграли бы в этой войне.
 – Итак, тот, кто взорвал корабль, мог действовать не в интересах Акоры, а против нее.
 – Хоули развязывает войну, Британия приходит на помощь и получает свое.
 – И Хоули получает свое. Что бы там премьер ни думал об этом человеке и его методах, ему бы пришлось его наградить. Я скажу больше – у Хоули могут быть союзники из числа тех, кто тоже хотел бы получить реальную власть. Если у них хватит амбиций, они могли бы сместить правительство Мельбурна и заменить его своими людьми.
 – Хоули в качестве премьер-министра Англии? – Шедоу поморщился.
 – Бывают вещи и более странные. Кроме того, я не говорю, что все именно так и будет. Важно, что Хоули мыслит в этом направлении.
 – В таком случае ты создаешь ему проблему.
 Нилс кивнул.
 – Именно. Акора и США должны по его задумке быть врагами, а не друзьями.
 – И что, ты думаешь, он будет делать?
 – Не знаю. Хотелось бы верить, что он совершит какую-то глупость. Я надеюсь. Откровенно, только на это я и рассчитываю.
 Шедоу встал и потянулся за сюртуком.
 – Кажется, пора мне идти на пост. Хоули не сидит на месте, и мы должны знать, куда он ходит.
 – Осторожнее! – крикнул Нилс вслед уходящему брату.
 Нилсу хотелось остаться одному. Ему о многом надо было подумать. Об Амелии, о Хоули, об акоранцах и снова об Амелии. Интуиция подсказывала, что следует ждать стремительного развития событий, и поэтому надо было срочно определиться по ряду вопросов.
 Нилс растянулся в ванне, наполненной горячей водой, – думать тоже приятнее в комфорте. Но не успел он расслабиться, как в дверь постучали.
 – Сэр, простите за беспокойство, – сказал слуга, – но к вам леди.
 Леди?
 Не может быть, чтобы это была она.
 Но невозможное случается – это он понял, когда вышел в холл. Волосы его были еще влажными, он едва успел одеться.
 Амелия стояла у окна и смотрела в сад. На ней был симпатичный костюм цвета ореха – того же оттенка, что ее глаза. Она была женственной, не будучи при этом жеманной. Пышная юбка, жилет в талию. Вообще-то он никогда раньше не замечал, что надето на женщине, за исключением тех случаев, когда на ней ничего не надето. С Амелией было не так.
 Он заметил, что она нервничает, хотя и пытается скрыть нервозность под улыбкой.
 – Забавно, что выражение «взять быка за рога» – не акоранского происхождения.
 – С чего ему быть акоранским? – спросил Нилс.
 – Ну, потому что мы берем быков за рога. В буквальном смысле. У нас есть такой ритуал или па в танце, как вам будет угодно. И некоторые из нас весьма своевольны и упрямы, в чем и вы, наверное, смогли убедиться.
 – Своевольны? Упрямы? – Он шагнул к ней. Щеки ее слегка покраснели. Его задевало то, что она может воспринимать происходящее спокойнее, чем он. – Это так ваши родственники думают о вас?
 – Я просто решила, что нам надо поговорить.
 Он бросил взгляд в сторону графина с бренди, но передумал. Надо быть в трезвом уме, когда общаешься с этой женщиной, – не то ее ум окажется острее твоего.
 – Ладно. Для начала мы можем поговорить о том, как вы сюда добрались. Я думал, ваш отец усилил охрану.
 – Но я не пленница. – Ей показалось оскорбительным само предположение о том, что ее могут не выпускать из собственного дома.
 – Значит, вы просто взяли да и поехали ко мне. Принцесса, за вами нужен глаз да глаз.
 – Правда? – Слишком поздно он заметил эту грозовую вспышку в ее глазах и мысленно приготовился к атаке. – Вы намерены сказать это моему отцу? Вот так вы добиваетесь своей цели?
 – Сладкая моя, я давно научился не подставлять шею понапрасну. Кроме того, вы пытаетесь сменить тему. Как вы сюда попали?
 – В карете. – Встретив его взгляд, она добавила: – Я не настолько глупа, чтобы ходить по улицам без сопровождения.
 Нилс бросил взгляд в сторону двери. Что-то он не слышал, как карета подъезжала.
 – Значит, Андреас знает, где вас искать? – Если он хватится кузины и начнет выяснять, где она может быть, если выяснит, то непременно явится за ней. И что тогда? Дуэль?
 – Не знает и не узнает. Андреас занят. Сегодня в Лондон прибыл корабль из Акоры, а на нем мой кузен Гейвин. Сейчас они обсуждают государственные дела.
 – Еще один кузен, говорите? – Сколько же у нее их еще – кузенов, братьев и прочих особей мужского пола, готовых схватиться за оружие при малейшем подозрении о том, что их Амелии угрожает опасность? И то, что совесть его чиста, ничего не меняет. Нилс не был трусом, и все же не мог не принять во внимание возможных последствий встречи с дюжиной разъяренных акоранцев.
 – Гейвин – старший сын моей тети Кассандры и моего дяди Ройса. Он наследник графства Хоукфорт, но последнее время редко выезжает из Акоры.
 – Пишет донесения?
 – Я не знаю, что он делает. Мама и папа все еще у короля, так что мы вполне могли бы поговорить, не опасаясь, что нас побеспокоят. Я действительно должна знать, каковы ваши намерения.
 – Переведите дух, принцесса. Возвращаясь к нашим баранам, кто-то из ваших близких ведь должен знать, что вы здесь?
 Она ответила не сразу.
 – Болкум и Малридж знают, но они никому не скажут.
 – С чего такая уверенность?
 – Потому что они Болкум и Малридж. Они живут с нами... всю жизнь, и они все всегда понимают.
 – Болкум – это тот парень, что похож на тролля?
 – Вы несправедливы к нему. Он добрейшей души человек.
 – Я не хотел никого оскорблять. Разве быть похожим на тролля – грех? – Нилс решил воспользоваться советом, данным Амелии, и перевести дух. Черт, она чудесно выглядела, только являться сюда ей совсем не стоило, так что чем быстрее он отвезет ее домой, тем лучше.
 – Карета все еще возле дома?
 – Вы собираетесь меня выпроводить?
 – Ладно, поехали вместе. Я седлаю Брутуса.
 – Какая замечательная мысль! Проехаться по всему городу в ваших объятиях. И как, вы думаете, к этому отнесется моя семья?
 Он невольно усмехнулся. Он знал, что мысли его приняли не то направление. Черт, вообще-то это и не мысли вовсе, хотя результат-то один и тот же.
 – Надеюсь, что в Акоре непопулярно блюдо, которое мне как-то пришлось отведать в Мексике.
 – И что это за блюдо? – чуть насмешливо поинтересовалась Амелия.
 – Скажем так, в рецепт входит кое-какой орган быка, который его обладатель предпочел бы сохранить.
 Она сдержанно засмеялась и приложила палец к губам.
 – Дайте подумать. Нет, я ничего такого не припомню. У нас готовят очень вкусный рыбный суп. Называется это блюдо «маринос» и у нас считается национальным.
 – Рыбный суп? Ну, это по мне. Хотя, должен признать, рыбе я все же предпочитаю мясо. Хорошую отбивную.
 В животе у Амелии громко заурчало, она вздрогнула и покраснела еще сильнее.
 – Когда вы ели в последний раз?
 – Последнее время у меня не было аппетита. В последний раз я ела вместе с вами, в Босуике.
 – В самом деле? С чего бы это?
 – Вы издеваетесь надо мной?
 – Чуть-чуть, принцесса. Не издеваюсь, поддразниваю.
 Поза и выражение лица ее отчасти утратили напряженность. Он поздравил себя пусть с маленькой, но победой.
 – Вы знаете, все мои кузены и братья обожают меня дразнить.
 – Это способ поддержания баланса.
 – Я не понимаю.
 Он подошел к ней вплотную и взял за руку, сжав пальцы.
 – Все вы понимаете. Если здесь есть женщина, которая любит верховодить, то это вы.
 – Я не имею представления, о чем вы говорите. – Несмотря на высокомерный тон, она не отстранилась, что его вполне устраивало, поскольку отпускать ее он не собирался. По крайней мере в данный момент.
 Или вообще?
 – Насмешка – это способ установить баланс, способ, который помогает мужчине почувствовать себя несколько увереннее, потому что всякий раз, когда он смотрит на женщину, которая его возбуждает, у него голова идет кругом.
 – А я вас возбуждаю?
 – Вы прекрасно знаете, что да. Амелия, то, что между нами произошло...
 Она приложила палец к его губам.
 – Тише, Нилс. Не говорите больше об ошибках.
 – Я и не собирался говорить об ошибках. То, что произошло, было самым лучшим из того, что я испытал в жизни. Вы заставили меня почувствовать себя заново рожденным.
 Она смотрела на него во все глаза. В них вдруг появился блеск. Она сморгнула слезы.
 – А я ничего чудеснее в жизни не слышала.
 – Думаю, вы привыкли к самым изысканным комплиментам.
 – Но не к таким. – Она была такой теплой, такой мягкой и податливой. Все было бы так просто...
 Он отступил лишь на полшага, но продолжал держать ее за руки.
 – Вы сказали, что голодны.
 И она засмеялась, только на этот раз не пытаясь сдержать смех.
 – Ваша служанка ясно дала понять, что уходит. Вы хотите сказать, что мы станем готовить себе сами?
 – Уверяю вас, я ориентируюсь на кухне и без карты. Честно говоря, мне привычнее готовить на костре, но, думаю, я сумею справиться.
 Она сняла свою маленькую шляпку и вместе с перчатками положила на комод, после чего принялась расстегивать жакет.
 – Я тоже умею готовить, Нилс Вулфсон, так что умереть от голода нам не грозит.
 Он поджарил отбивные – мясо нашлось в холодной кладовой – на леднике. Плита была еще достаточно горячей, но Нилс предпочел ей очаг, в котором догорали красноватые уголья.
 – Этой плитой совсем нетрудно пользоваться, – сказала Амелия. У них в лондонской резиденции была такая же, но пища, приготовленная в акоранской каменной печи, казалась куда вкуснее.
 – На открытом огне все вкуснее, – сказал Нилс. – Грибы сумеете приготовить?
 Поджарить грибы для нее труда не составило. Кроме того, в кладовой нашлась уже сваренная в мундире картошка, которую осталось лишь очистить от кожуры и нарезать.
 – Настоящий пир, – с улыбкой сказала она, подсолив пищу.
 За окном шумел дождь и выл ветер. На кухне горел очаг, было тепло и уютно.
 – Они могут вас хватиться? – спросил Нилс.
 – Мама и папа останутся во дворце до самого конца, когда бы он ни наступил. Андреас не настолько бестактен, чтобы сегодня ко мне заходить. Кроме того, он, как я говорила, занят.
 Нилс дожарил мясо, и они отнесли еду в гостиную, накрыв низкий столик у камина. Нилс отправился за вином. Амелия тем временем зажгла свечи и опустила на окна тяжелые бархатные портьеры.
 Когда вино было разлито по бокалам – темно-рубиновое и густое, – она отрезала кусочек и попробовала мясо.
 – Вы замечательный повар.
 – Спасибо. Вы меня удивили. Я не думал, что принцессы способны хоть что-то приготовить.
 – Должно быть, вы знакомы со множеством принцесс.
 Она сравняла счет – ну что же, говорить колкости имел право не он один.
 – Скажем так, я встречал немало женщин, которые считали себя принцессами. По крайней мере требовали соответствующего к себе отношения.
 – Чтобы их возвели на пьедестал?
 – Что-то вроде этого.
 – У нас много пьедесталов в Илиусе. Илиус – это наша столица, королевский город. Когда я была ребенком, то любила взбираться на пьедесталы, потому что сделать это было труднее, чем, скажем, влезть на дерево. Однако, как только там оказываешься, место теряет свое очарование и хочется с него быстрее спрыгнуть.
 – Выходит, карабкаться наверх приятнее, чем быть наверху?
 – Именно. И я полагаю, что и мужчины, которых тянет к таким женщинам, это знают. Вам бросают вызов, и это влечет. Но как только победа одержана... – Она пожала плечами и бросила на него взгляд, который не пришлось долго разгадывать.
 Нилс вздохнул удовлетворенно. Он чувствовал себя на удивление легко с женщиной, которая одним взглядом была способна разжечь в нем страсть.
 – У нас в Кентукки пьедесталов не водится, – сказал он, – а если бы и водились, никому бы не позволили на них влезать.
 Он подвинулся к ней чуть ближе. Она вся была соткана из противоречий, его принцесса. Храбрая, но такая неуверенная в себе.
 – Кроме того, – вкрадчиво добавил он, – в прошлый раз вы не показались мне побежденной.
 – Разве?
 Он не мог удержаться от улыбки. Столько всего стояло на кону: жизни и смерти тысяч человек, а он сидел и ухмылялся, словно идиот, и ничего не мог с собой поделать – так ему было хорошо.
 – Это я, как помнится, лежал, пытаясь вспомнить, как дышать, а потом споткнулся о собственный язык.
 Она была достаточно великодушной, чтобы сделать вид, будто простила ему то, что он тогда сказал. Еще один плюс. Не всякая женщина способна великодушно прощать.
 – Нам надо ехать к тебе домой, – сказал он потому, что действительно считал, что им пора. Но сказать – одно, а сделать – другое. Он не мог заставить себя встать и произвести те действия, которые считал правильными, вернее, не правильными, а благоразумными.
 – Да, должны, – согласилась она, но тоже не шевельнулась. Глаза их встретились. – Непременно.
 Ценность такого качества, как благоразумие, сильно преувеличена. Лично он, Нилс, не помнит, чтобы оно приносило ему пользу.
 Забота – дело другое. Он от всей души хотел проявить по отношению к ней всяческую заботу. То, чего он действительно хотел, что побудило его осторожно взять из ее рук бокал и привлечь ее к себе, было внезапной, непреодолимой потребностью привязать эту женщину к себе всеми возможными способами, на которые он был способен.
 Покуда не наступит утро. Пока мир не проснется.
 До того, как она придет в себя.
 – Последний шанс, – тихо сказал он ей на ухо. – У меня есть карета. – Та самая, в которой он вез ее в ту ночь – ночь похищения. – Всего пара минут – и она будет готова.
 – Только попробуй, – сказала она и подставила ему губы.
 Отличной выделки лен его рубашки был таким гладким, так приятно холодил ее кожу. Она почувствовала, как волосы ее, освободившись от шпилек, упали на плечи, ласково коснулись кожи на затылке. Одежда ее, послушная его рукам, упала на пол. Но он оставался одетым, нежно, но настойчиво противостоял ее попыткам изменить положение вещей.
 Теперь она стояла перед ним нагая, если не считать шелковых подвязок, не дававших упасть тонким чулкам, и румянца, покрывавшего кожу. Мерцал огонь в камине, и шумел дождь за окном, но и огонь, и дождь существовали уже отдельно от нее. Весь мир свелся к тому, кто был рядом, – его запаху, его взгляду, его ласке.
 Он не стал укладывать ее, а лишь прислонил спиной к столу, за которым они ужинали, и чуть отошел, любуясь ею.
 – Ты похожа на богиню, – с улыбкой сказал он.
 Рука его скользнула вниз, слегка раздвинув ее бедра, он поглаживал мягкие завитки волос, увлажненных от желания.
 – Афродита, – сказал он, – рожденная из волн. – Он приложил пальцы вначале к своим губам, потом к ее. – У тебя вкус моря.
 И вновь она потянулась к нему, и вновь он остановил ее.
 – Скоро, – сказал он и провел ладонью по ее бедру, наблюдая за ее реакцией. Чем смелее и настойчивее он ласкал ее, тем беспомощнее становилась она. И вот она откинула голову и застонала.
 Наслаждение сделало ее податливой. Она словно превратилась в сосуд, наполненный наслаждением. Оно играло в ней, как молодое вино, заставляя забыть обо всем, кроме того, что происходило с ее телом, с ее ощущениями. Наслаждение нарастало, продолжало нарастать и тогда, когда он раскинул ее ноги так, что они обхватили его бедра, и быстрым движением вошел в нее. Она вскрикнула, вцепившись ему в плечи. Наслаждение было острым, настолько острым, что, казалось, прорезало ее всю насквозь. Она чувствовала, что дрожит и тает.
 Но он знал, что это еще не предел. Он был еще далек от завершения начатого. Она поняла это, когда он вдруг повернул ее, наклонил над столом и вошел в нее на этот раз медленно, нарочито медленно, мучительно медленно. Амелия застонала. Ей показалось, что она не выдержит этой сладкой муки и взорвется.
 – Нилс, я больше не вынесу...
 – Еще как вынесешь. – В тоне его слышалось приятное удивление, чуть-чуть иронии и железная воля мужчины, который привык повелевать. Он двигался в ней с завораживающей медлительностью, доводя ее почти до неистовства. Но и тогда, когда наслаждение действительно стало почти невыносимым, она еще держалась, инстинктивно чувствуя, что лишь его воля не дает ей сорваться в пропасть и продлевает экстаз, покуда вдруг не пришла развязка, разрядка такой интенсивности, что у нее потемнело в глазах.
 Когда она пришла в себя, то обнаружила, что лежит на ковре у камина. Нилс лежал рядом с ней на боку, у нее за спиной, и нежно водил рукой по ее волосам. Этот мужчина был художником, дьяволом, гением чувственности. Он был так же наг, как она, и Амелия поняла это, не видя его, лишь чувствуя телом. Но одних ощущений было мало, она должна была его видеть и потому повернулась к нему лицом. Пламя золотило его великолепное тело, напоминавшее ей те статуи, что украшали дворец в Акоре. Но он был изваян не из камня, а из плоти, теплой, живой плоти, сводившей ее с ума. Амелия закрыла глаза. На нее накатила такая истома, что даже поднять веки казалось непосильным трудом. Никакие мысли не шли в голову, и это было хорошо. Но желание – острое и жаркое, уже вновь пробудилось в ней. Он перекатился на нее, оказавшись сверху. Сделав над собой усилие, она приоткрыла затуманенные страстью глаза и встретилась с ним взглядом. В его глазах был серый сумрак. Он был красив той особенной суровой красотой, от которой захватывает дух. Глядя в его лицо, она испытывала то почти мистическое благоговение, что чувствуешь, видя заснеженные вершины далеких гор, безлюдные и непокоренные. Она хотела обнять его, но он перехватил ее запястья одной рукой и заломил ее руки за голову.
 – Еще нет, – сказал он, и дыхание его обожгло ее кожу. Язык его касался ее сосков, и они твердели с каждым мгновением. Она балансировала на грани боли и чувствовала, что ее воля, которой она гордилась, считая себя сильной, растворяется под его лаской. Смутно она осознавала, что отдается ему, покоряется ему, признавая его власть над собой, склоняется перед его волей, и, странное дело, внутреннее признание своей слабости, своей беззащитности перед волей мужчины отозвалось в ней новой волной удовольствия. Такого с ней еще не было. Пусть это соитие не было у них первым, но лишь сейчас она по-настоящему почувствовала, что отдается ему, отдается ему вся – вверяет ему не только тело, но и душу. И осознание этого непреложного факта наполняло ее радостью, почти беспредельной, не идущей ни в какое сравнение с тем, что могло дать одно лишь чувственное наслаждение. Горячие слезы выступили на глазах, потекли по щекам, когда она, выгнувшись ему навстречу, обняла его, прижала к себе и вобрала в себя, словно хотела выжать из него то, что составляло исконную тайну, сущность самой жизни.
 Прошло время – сколько, она не имела представления. Она проснулась от вдруг охватившего ее чувства восторга сродни религиозному экстазу. Нилс спал, лежа на животе, и обнимал ее одной рукой за талию. Она любовалась его телом, испытывая удовольствие еще и от того, что может рассматривать его беззастенчиво, упиваться его красотой. Но угли в камине почти догорели, и холод заставил ее выскользнуть из сладких объятий. Она потянулась. Каждая клеточка ее тела лучилась довольством. В ней не было ни тени тревоги, и если в мире и были проблемы, то ее они никак не касались.
 Поеживаясь от холода, она подошла к камину, развела огонь и натянула рубашку. Она пока как-то не привыкла разгуливать нагишом. На кушетке возле камина она заметила плед и укрыла им Нилса. Она была даже несколько разочарована тем, что он не проснулся.
 Но видит Бог, он заслужил отдых. Наверное, постоянно улыбаться могут только идиоты, но улыбка словно прилипла к ней. Со стороны, наверное, она могла сойти за дурочку. Не переставая улыбаться, Амелия принялась бродить по комнате. Внезапно ей захотелось узнать побольше о человеке, который последнее время один занимал ее мысли. Она понимала, что дом ему не принадлежит, и поэтому вещи не многое могут рассказать о нынешнем обитателе этого дома. Не обращая внимания на те книги, что стояли на полках, она направилась к столу. Там она нашла труды по военному делу и по истории – все читаные-перечитаные. В буфете стоял графин с бренди и еще чем-то, что она понюхала и, поморщившись, поставила на место. Может, это и был знаменитый кентуккский бурбон.
 И тут внимание ее привлекла папка. Она какое-то время боролась с собой, понимая, что поступает не вполне прилично, но любопытство пересилило, и она пробежала глазами те бумаги, что были в нее вложены. И вдруг взгляд ее упал на рисунок – мужской портрет.
 Нилс проснулся резко, как от толчка. Сердце его тревожно колотилось. Но тут он увидел Амелию и успокоился. На ней была рубашка, но эта беда была легко поправимой. Он приподнялся, и плед упал с его плеч. В этот момент Амелия подняла голову. Глаза ее горели, но, увы, отнюдь не страстью. Выражение ее лица, поджатые губы и этот недобрый огонь в глазах заставили Нилса мгновенно насторожиться.
 Он распрямился, забыв о своей наготе. Он хотел подойти к ней, но она остановила его взглядом.
 – Почему, – спросила принцесса Акоры, – вы держите у себя портрет Саймона Хоули?




 Глава 12


 В жизни Нилса были времена, когда он стоял на краю пропасти, в буквальном смысле и в переносном, зная, что те действия, которые он предпримет в ближайшие мгновения, определят все дальнейшее его существование.
 Было туманное утро в горах Кентукки, когда он провалился в глубокую яму в лесу. Тогда вся жизнь его, как пишут в книгах, пронеслась перед его глазами за несколько секунд. Он упал на дно колодца и во всю глотку стал звать на помощь Шедоу. Вот это и спасло его, это и его ангел-хранитель, который позаботился о том, чтобы он не разбился насмерть при падении. Ангел-хранитель, что направил их обоих по тому пути, по которому они следовали и сейчас.
 Тогда ему только сравнялось пятнадцать, он еще не стал мужчиной, а уже успел заглянуть смерти в глаза. И тогда его спасло недетское умение во что бы то ни стало идти к цели. Видеть цель перед собой и не терять ориентиров.
 И еще был один зимний день в Нью-Йорке, когда что-то вдруг заставило его повернуть голову, и он услышал свист пролетавшей мимо пули. Не сработай интуиция, и пуля прошила бы череп насквозь.
 И еще одна ночь в Вашингтоне, когда его вызвал к себе человек, которому предстояло стать президентом. Она стала началом цепи событий, приведших его в эту освещенную живым огнем комнату, к этой женщине, которую он больше всего на свете сейчас хотел обнять и не отпускать никогда.
 Он мог солгать. У него это получалось хуже, чем у Шедоу, но он смог бы постараться. Он мог бы сказать ей... Что сказать?
 Не важно что. Лгать все равно не имело смысла. Он, хоть и не умел читать мысли, по глазам ее понял, что она все знает. Как понял и то, что знание это причиняет ей невыносимую боль.
 – Амелия, послушай меня.
 Он подошел к ней, одетый лишь в отблески пламени, и обнял ее, хотя она и сопротивлялась этому. Да, она сложила руки на груди, она пыталась его оттолкнуть, она отворачивалась, но он все равно ее не отпускал.
 – Саймон Хоули – тот человек, что подорвал «Отважный», – взял и сказал Нилс.
 Он знал, что делает. Шок от услышанного сломил ее сопротивление. Она не пыталась больше вырваться, но и смотреть на него она не желала.
 – Ты сам сказал, что взрыв был случайным.
 – Такова официальная версия, призванная скрыть то, что произошло на самом деле.
 – Ложь...
 – Ложь необходима для того, чтобы мы могли спокойно вести розыск виновного. Умирающие описали того человека, что подложил бомбу. У нас был только набросок – ни имени, ничего, что могло бы указать на него.
 – Но теперь ты знаешь, кто он?
 – Я знаю, что это Хоули. Уже два дня, как знаю.
 – Непостижимо. Зачем ему понадобилось подрывать ваш корабль?
 Он еще крепче сжал ее в объятиях. Он помедлил мгновение, оттягивая неизбежное. Сколько бы он дал за то, чтобы никогда, никогда не говорить ей то, что должен был сказать.
 – «Отважный» направлялся в Акору.
 – Акора закрыта для чужеземцев.
 – Джексон направил корабль с разведывательными целями. Он мог и не приставать к вашим берегам. Он... мы хотели узнать, строят ли британцы там военную базу и где.
 Она смотрела на него во все глаза.
 – «Отважный» был послан шпионить за нами?
 Он неохотно кивнул.
 – Ты знаешь, британцы доставили нам массу неприятностей. Две войны, многочисленные инциденты. В последнее время наши отношения улучшились, но Джексон считал, что в наших интересах знать, что затевают британцы. Кроме того, он был задет тем, что Акора отказалась устанавливать с нами дипломатические отношения.
 – На Акоре нет британских баз, и разрешение на их строительство не может быть выдано. Ни при каких условиях.
 – Об этом ты не можешь судить.
 – Могу! Это безумие – шпионить за нами! Все, чего мы хотим, это чтобы нас не трогали. Мы не лезем в чужие дела, зачем же лезть в наши? – Она толкнула его локтем. Он по-прежнему крепко держал ее. Тогда Амелия со всей силы наступила ему на ногу. Нилс едва сдержался, чтобы не вскрикнуть от боли.
 – Милая, нет причин...
 – Я могу сделать кое-что и похуже. – С этими словами она приподняла колено, ясно давая понять, что нацелена на нечто поценнее его ступни. На то самое, что предпочел бы сохранить при себе тот самый бык.
 Нилс опустил руки. Нет, он не боялся, он знал, что сильнее ее, просто не видел смысла удерживать женщину, которая не хочет, чтобы ее удерживали.
 – Ты не знал, кто такой Хоули, – сказала она, торопливо натягивая одежду. – И все же ты приехал в Лондон. Почему? – Оторвавшись от застегивания юбки, она вдруг уставилась на него. – Из-за Андреаса? Да? Он ведь был там, когда взорвался корабль. – И тогда кровь отхлынула от ее лица. Она смертельно побледнела. – Мой Бог, ты думаешь, что Андреас...
 – Я думал, – поправил ее Нилс. – По крайней мере, я рассматривал такую возможность. Акоранский принц, который оказывается на месте взрыва... Ты должна признать, что у нас был повод для подозрений.
 Она с трудом глотала воздух.
 – Ты охотился за теми, кто хотел убить Джексона. Ты убил этих людей, ты...
 – Я прибыл сюда, чтобы докопаться до истины!
 – Почему я должна тебе верить? Ты ведь убивал раньше. Клянусь, я не позволю тебе причинить вред моим родным! И не важно, что я к тебе чувствую, я никогда...
 – Так ты ко мне что-то чувствуешь? – При любых обстоятельствах признание было ему приятно. – Я имею в виду что-то помимо гнева и обиды?
 – А разве я должна? – Она скосила взгляд на коврик у камина. – Какая женщина тебе нужна? Ласковая и пушистая и желательно без мозгов?
 – Эй, дорогая, не уходи от темы. Я всего лишь хочу знать, что ты ко мне чувствуешь. Ты же специально сюда приехала, чтобы поговорить, обсудить то, что мы друг к другу испытываем.
 . Он был доволен собой. Он нашел к ней подход. Он укрощал ее, как укрощают строптивую лошадь. Приближаться к ней надо медленно и непринужденно, не то лягнет – слабо не покажется. Она устало посмотрела на него, и он решил было, что его карта бита. Но вдруг она взмахнула рукой.
 – Нилс, это... это... просто ужасно!
 Он был готов ко всему. Он многое мог выдержать – голод, жажду, усталость. Но только не ее беспомощные слезы. Он не мог видеть, как бессильно плачет эта сильная, храбрая и стойкая женщина.
 – Не надо, – забормотал он, обнимая ее. Он гладил ее по голове, как ребенка. – Не надо, любимая. Все будет хорошо. Мы как-нибудь выпутаемся.
 Он мог лишь надеяться, что все так и будет, но в данном случае любая ложь была во спасение. Он просто должен был успокоить ее.
 Беда состояла в том, что она не позволила ему себя утешать. Подняв на него глаза, она сказала:
 – Я ведь не дура, Нилс Вулфсон, и мне совсем не нравится себя дурачить. Ты не случайно вошел в мою жизнь.
 Он боялся этого и втайне надеялся, что она не пойдет в своих выводах так далеко. Хотя бы из чувства самосохранения. Но, увы, она пошла до конца.
 – Ты хороший человек, и я в этом не сомневаюсь. Если бы ты не был хорошим человеком, ты не служил бы своей стране с такой самоотверженностью. И если ты предашь свою страну, то уже собой не будешь. Ради своей страны ты убивал, и я могу лишь задаться вопросом, как далеко ты готов пойти на этот раз. – Она отвернулась и еле слышно добавила: – Способен ли ты полюбить ради своей страны или хотя бы притвориться, что любишь?
 Он онемел. На что это она намекает?
 – Ты думаешь... Ты смеешь думать... то, что произошло между нами, стратегический ход?
 – Неприятная мысль, – согласилась она.
 – Господи, как ты могла! Как ты могла унизиться до того, чтобы считать меня... – Кем? Вкрадчивым слизняком, способным вот так использовать женщину? Но она так не сказала. Она сказала, что считает его хорошим человеком. Так как же это связать? – Проституткой в штанах? – выдавил он.
 По крайней мере, честно. Неизвестно, что лучше, проститутка или слизняк. По всей видимости, она предпочитает первое. Бывают ли мужчины проститутки? Наверное, бывают. Чего только не бывает в наше время!
 – Я занимался с тобой любовью не потому, что этого требовала от меня моя миссия. Я делал это вопреки тому, что мне вменялось. На самом деле с тобой я утрачиваю контроль над ситуацией, и это – постыдная правда.
 И тело его с жизнерадостной бездумностью тут же предоставило ей свидетельство искренности его признания. Пробормотав ругательство, относящееся только к себе самому, он отпустил ее и стал спешно натягивать штаны. Он уже готов был приступить к застежке, когда заметил, что она улыбается.
 Уж лучше, чем плакать. И все же он никак не мог приноровиться к стремительной смене ее настроения, непостоянного, как морской климат.
 – Прости, – сказала она, угадав его мысли, – обычно я очень уравновешенная.
 – Что поделаешь? Ситуация такая.
 – Ты все так хорошо понимаешь.
 – Вообще-то ты первая, кто мне об этом говорит. Послушай, Амелия, что я точно должен сейчас сделать, так это отвезти тебя домой.
 Она покачалась на пятках.
 – Затем, чтобы ты мог заняться... Чем? Охотой на Хоули?
 – Я должен. Но я не собираюсь его убивать. Я не стану его убивать, если в этом не будет необходимости. В порту стоит американский корабль. Я доставлю его в Америку, чтобы там могли его судить.
 – А как на это посмотрит британское правительство? Не забывай, он член палаты лордов.
 – Мельбурн и его союзники будут лишь счастливы от него избавиться. Он у всех встал поперек горла.
 – А как насчет подозрений, связанных с Акорой? Ты от них избавился?
 – У нашего президента и так полно забот. Меньше всего ему нужна сейчас война. То, что Хоули оказался британцем, а не акоранцем, снимает вопрос о военном конфликте.
 – Хоули не ягненок, он достаточно опасен.
 – Я это знаю, принцесса, – сказал Нилс, натягивая рубашку. – Именно поэтому мой брат наблюдает за ним.
 Но Шедоу не был там, где ему надлежало сейчас находиться. По дороге в конюшню Нилс наткнулся на скорчившегося, истекающего кровью человека, лежащего на садовой дорожке. В этом несчастном он узнал Шедоу.
 Амелия выбежала из дома, не потрудившись накинуть жилет. Дождь нещадно хлестал ее, но она не замечала ни ветра, ни холода. Ее согнал с места крик Нилса, полный тревоги и боли. Там, на полпути между домом и конюшней, она видела коленопреклоненный силуэт Нилса.
 Добежав до него, она в ужасе зажала рот. На тропинке лежал человек, разглядеть которого в темноте она не могла. Одно было ясно – этот человек истекал кровью.
 – Кто это? – выдохнула она, опускаясь на колени рядом с Нилсом.
 – Шедоу. Мой брат. Проклятие, я знал, что не надо позволять ему...
 – Куда его ранили? – Она шарила по телу несчастного, пока рука ее не наткнулась на рукоять ножа.
 – Господи...
 Словами тут не поможешь. Она знала, что жизнь раненому может сохранить лишь немедленная и квалифицированная помощь. Посему действовать надо было быстро и решительно. Амелия, не задумываясь ни на миг, оторвала кусок ткани от подола юбки и прижала сложенную в несколько раз ткань к ране, чтобы остановить кровотечение.
 – Надо принести его в дом и вызвать целительницу.
 – Я не отдам его никакому костоправу! Знаю я этих мясников-хирургов! Я сам в состоянии о нем позаботиться.
 Амелия не стала ему возражать. Для пустых разговоров сейчас не время. Нилс понес брата в дом. Амелия семенила рядом, прижимая ткань к ране. Нилс уложил Шедоу на кухонный стол напротив очага, а Амелия, быстро избавившись от того, что осталось от юбки, и оставшись в одной рубашке и блузке, принялась лихорадочно искать глазами лампу. Только после того как лампу удалось разжечь; она смогла оценить степень тяжести нанесенного ранения. Нож едва не вошел в сердце. Дюймом выше и правее – и спасать было бы уже некого.
 – Эй, черт возьми, – крикнул Нилс, приподнимая брата за плечи, – не смей умирать!
 Амелия приложила ухо к груди раненого.
 – Сердцебиение слабое, но ровное. Нож не попал в легкое.
 – Откуда ты знаешь?
 – Я слышу. Надо срочно остановить кровотечение и вывести его из болевого шока.
 – Где ты всему этому научилась?
 – У нас в Акоре первую помощь могут оказывать все.
 – Я слышал, что акоранцы умеют лечить так, как мы не умеем.
 – Мы не делаем тайны из наших методов. Просто нас никто не хочет слушать.
 – Ты можешь ему помочь?
 – Ему поможет настоящий лекарь. Я лишь знаю то, что знают у нас все.
 Амелия не теряла времени. Она лихорадочно обдумывала план действий, внимательно глядя на раненого. Он выглядел немногим моложе Нилса – на год-два, не больше. Волосы у него были светлые и кожа очень бледной от потери крови.
 – Надо послать Андреасу записку. В нашей резиденции есть целительница. Андреас привезет ее.
 – Женщина?
 – А это важно?
 – Нет, черт побери. Мне все равно, кто его будет лечить, лишь бы толк был. – Нилс вдруг повесил голову. – Я отослал его следить за Хоули, а сам...
 – А сам кувыркался тут со мной? – Его раскаяние, его боль могли бы сломить ее, но она устояла.
 – Слезами горю не поможешь, – сказала принцесса Акоры. – Если шевельнуть нож, он может задеть легкое. Мы должны вытащить его, но очень осторожно. Дело в том, что нож в ране сохранил ему жизнь – не дал всей крови из него вытечь.
 – Целительница...
 – Мы не можем сидеть сложа руки, ожидая, пока она приедет. Каждая минута драгоценна. Я думаю, что нож надо вынуть сейчас. Молю Бога, чтобы я не ошиблась.
 – Рана все еще кровоточит.
 Оба молча смотрели, как набухает кровью повязка.
 – Мне нужно больше света, – сказала она и закрыла глаза, собираясь с силами. – У меня нет дара, но меня учили.
 Руки Амелии, тонкие, с удлиненными пальцами, замелькали под лампой. Она старалась следовать тому, чему учила ее тетя Брианна. «Ты должна как бы растечься в пространстве. Сделаться тонкой, почти прозрачной, чтобы твои чувства могли проникнуть сквозь барьеры плоти». Брианна, жена ванакса, оказалась в Акоре случайно – ее подобрали ребенком на берегу, после того как корабль, на котором она плыла, потерпел крушение у акоранских берегов. Ее удочерила известнейшая в Акоре целительница.
 Когда-то то, чему учила Амелию Брианна, казалось неосуществимым. Но теперь у нее не было выбора – или поверить в себя, или дать погибнуть человеку.
 – Нам нужна еще ткань, – бросила она через плечо Нилсу. – Горячая вода, чистые тряпки, какая-нибудь прочная нить, иглы и света, света побольше. Принеси подушки, их надо подложить ему под ноги, книги сгодятся – главное, чтобы ноги были выше головы.
 – Ты справишься, пока я...
 – Да. – А что еще она могла сказать? Разве могла она сказать человеку, которого она любила – чего уж там, надо себе в этом признаться, – что-то другое, когда он так страдал.
 – Иди, – велела она ему, а сама занялась Шедоу, стремительно ускользающим в мир теней. Какой грустный каламбур!
 Нилс быстро принес все, что она просила, кроме горячей воды. Но и чайник должен был вот-вот закипеть.
 Лампы, все, что нашлись в доме, горели вокруг нее. От них воздух накалился. Амелия, вытирая рукой вспотевший лоб, смотрела, как струйка крови медленно вытекает из раны. Смерть была где-то рядом. Она чувствовала ее присутствие.
 К горлу ее подступила тошнота, но она поборола страх и склонилась над пациентом. Из раны выступала небольшая часть лезвия, и это было удачей. Кленок не ушел слишком глубоко. Возможно, Шедоу даже убил нападавшего, во всяком случае, у него хватило сил и соображения, чтобы добраться домой прежде, чем он потерял сознание. Теперь только оставалось вытащить нож, не вызвав усиления кровотечения.
 Ее рука дрожала. Так не пойдет. Она вдохнула, выдохнула, призывая себя к спокойствию. Голос ее звенел от напряжения.
 – Так. Теперь положи нить в воду, а иглы накали на огне.
 Она ждала, что он начнет ворчать, говорить о том, что они теряют драгоценное время, но он лишь кивнул и стал выполнять указания.
 – Я слышал о том, что это важно, – проговорил он между делом.
 – От кого?
 – От бабки. Она всегда нагревала нож, когда чистила рану. Некоторые над ней смеялись.
 – Она была целительницей?
 – Да нет, просто она делала то, что нужно было делать. Знала много полезных вещей.
 – Мудрая женщина. Хотела бы и я быть столь же полезной.
 – У тебя получится.
 Эти скупые слова ободрили Амелию. В отчаянии он полагался на ее знания и здравый смысл – она была для него огоньком надежды. Между тем и нить, и иглы были приведены в готовность. Ждать дольше смысла не было.
 – Пора, – тихо сказала она. Нилс кивнул. Он встал напротив.
 – Что мне делать?
 – Держи его, когда я стану вынимать нож. Если кровь хлынет... – Она не стала заканчивать и без того понятную мысль.
 Сейчас она от всего сердца жалела о том, что порой была невнимательна к словам Брианны, что недостаточно усердия уделяла тем урокам, что давали ей мать и тетя Элен, что занятиям предпочитала прогулки, игру в мяч, катание на лошади...
 «Господи, не дай моей руке дрогнуть».
 Она схватилась за рукоять и потянула нож на себя.




 Глава 13


 Кровотечение прекратилось, и ей с трудом в это верилось. Амелия склонилась к ране. Новая повязка пропиталась кровью, но крови было куда меньше, чем до удаления ножа. Она почувствовала облегчение, но радоваться было рано. Еще многое предстояло сделать.
 Нилс держал лампу высоко над головой, чтобы свет падал туда, куда нужно, а Амелия медленно и размеренно накладывала швы. Работа была кропотливой и трудной. Ей пришлось дважды делать передышку, поскольку перед глазами начинали плыть круги. Но, в конце концов и эта работа была завершена.
 Шедоу дышал неглубоко, но ровно. Он был все так же бледен, но на ощупь тело его стало чуть теплее. Амелия почувствовала, что голова ее кружится. Она упала бы, если бы Нилс вовремя ее не подхватил.
 – Не шевелись, – сказал он, усадив ее в кресло. – Я вернусь, как только его уложу.
 Амелия кивнула и откинулась в кресле. Она не открывала глаз и лишь слышала, как Нилс вынес брата из кухни. Битва со смертью истощила ее силы. Она только усилием воли не давала себе забыться. Пока не время. Надо многое успеть. Надо послать за настоящей целительницей, убедить Нилса принять помощь акоранцев в поимке Хоули. Надо надеяться, что Андреас поймет, почему она отправилась к мужчине, которому еще лишь предстояло поговорить с ее отцом.
 Итак, довольно отдыхать. Когда Нилс вошел, она уже была на ногах.
 – Как он? – спросила Амелия.
 – Лучше, чем если бы тебя здесь не оказалось. – Он подошел к ней и, взяв за плечи, привлек к себе. На мгновение ей показалось, что он дрожит. Голос его был низким и хриплым. – Черт побери, Амелия, что бы я без тебя делал? Я лечил раны, но настолько серьезные – ни разу. Он мог бы погибнуть, если бы не ты.
 – Не думай об этом, – тихо сказала она. – Я здесь, и вместе мы сделали то, что надлежало. Ты говорил, он следил за Хоули?
 Нилс кивнул.
 – По крайней мере таковы были его намерения.
 – В Лондоне ночью опасно. Мы не должны исключать возможность того, что на него напали случайно: захотели ограбить, например.
 – Такая вероятность существует, – несколько скептически согласился Нилс. – Но Шедоу умеет постоять за себя лучше, чем большинство смертных. Обычный грабитель и даже банда для него не проблема. Вероятно, ему противостоял либо тот, от кого он не ждал нападения, либо тот, кто имеет специальные навыки и владеет ими не хуже, чем Шедоу.
 Между тем Нилс отпустил свою возлюбленную и подошел к столу. Фитиль лампы почти догорел, и света было совсем мало. Подкрутив фитиль, он приподнял лампу так, чтобы свет от нее упал на нож. Амелия оставила его на столе. Рассмотреть его у нее до сих пор не было времени.
 – Что это? – вдруг спросил Нилс.
 Она подошла к нему и взглянула на нож.
 – Что это за резьба на рукояти? Я уже где-то видел подобное.
 Конечно, видел! На рукояти ножа красовался тот же вензель, что украшал знамя у входа в акоранскую резиденцию, – стилизованные рога быка. Не может быть! Все в ней протестовало против очевидного. Жуткая, страшная правда тяжким грузом свалилась на нее.
 – Нилс, это не значит, что...
 – Акоранский нож, – сказал он, не слушая ее. Он поднял оружие к свету, покрутил нож в руке.
 Окровавленное лезвие тускло блеснуло. На акоранском ноже была кровь его брата. Нилс отвел глаза.
 – Мой брат может умереть от раны, нанесенной акоранским ножом. Невинными акоранцами, которые не имели никакого отношения к взрыву на «Отважном».
 – Акоранцы не имеют никакого отношения к взрыву, – продолжала настаивать Амелия. – Этому есть какое-то другое объяснение, – почти шепотом добавила она, глядя на нож.
 Взгляд его холодно блеснул. Он словно закрыл ставни, отрезал ее от всего того, что составляло его внутренний мир.
 – Нилс, послушай! – Она протянула к нему руку, но он отстранился. – Нилс, ты сам говорил, что Шедоу следил за Хоули. При чем тут акоранцы?
 – При том, что они могли быть с ним. По меньшей мере один из них. Он знаком с твоими соотечественниками.
 – Но он нам не друг. Он просто знакомый. У нас много знакомых в Англии и в других местах. Мы должны знать тех, кто стремится к власти, чтобы иметь представление о том, чего от них ждать в случае, если они добьются желаемого.
 – Это мудрая тактика, но сейчас речь идет не о том. Этот нож – акоранский. Спасибо за все, что ты сделала для Шедоу, но тебе лучше сейчас уехать, – подвел итог Нилс.
 У Амелии сдавило горло. Нет, этого не может быть. Совсем недавно он перестал подозревать ее родственников в чудовищном преступлении, совсем недавно счастье их казалось возможным, и теперь все рушилось, все стало стократ хуже. Что творилось в душе Нилса? Сердце его, должно быть, разрывалось на части.
 – Он все еще на краю гибели и нуждается в помощи, – в отчаянии заявила Амелия.
 – Я справлюсь. Иди домой, Амелия.
 – Нилс, прошу тебя...
 – Возвращайся домой!
 Она не двигалась с места.
 – Скажи мне, что я должен еще сделать, чтобы ты поняла? Если этот нож занес акоранец, как могу я или любой другой на моем месте поверить, что Акора не имеет отношения к взрыву на корабле? А если это так, то между твоей страной и моей неизбежна война, война, в которой будут гибнуть люди, война, в которой с той и другой стороны прольется кровь.
 Он снял плащ с вешалки и накинул ей на плечи. Она сжалась от воспоминания: вот так он укрыл ее своим плащом в ту дождливую ночь. Он взял ее под руку твердо и решительно и выпроводил за дверь. За калиткой сада улица была погружена во мрак. Слова его были хлесткими и болезненными, как удары плетью.
 – Я буду делать то, что должен, Амелия, а ты меня за это возненавидишь. А теперь иди в конюшню, седлай Брутуса и уезжай отсюда. Подальше от этого дома. Прочь от меня.
 И она пошла – ей ничего не оставалось делать, он захлопнул за ней дверь. Амелия прошла несколько шагов и остановилась под проливным дождем. Все это не укладывалось у нее в голове. Нилс представлял для нее опасность? Представлял опасность для ее страны?
 Она была настолько уверена в непричастности своей страны к взрыву на американском судне, настолько уверена в том, что Нилс не способен причинить вред женщине, с которой у него сложились определенные отношения, что считать Нилса опасным человеком казалось ей нелепым, глупым и недостойным. Она не смеет бояться! Не должна, и все. Знай свой страх в лицо, но не поддавайся ему – так ее учили, так она должна поступать.
 Но одно дело – решить, другое – претворить намеченное в жизнь. Вся в слезах, Амелия побрела на конюшню, вывела испуганного коня из стойла и, перед тем как пуститься вскачь, в последний раз взглянула на дом, из которого ее так бесцеремонно выставили.
 Амелия вошла в дом с черного хода, предварительно поручив Брутуса заботам конюха. С высоко поднятой головой, закутанная в мужской плащ, она прошествовала мимо охранников, которые были слишком хорошо вымуштрованы, чтобы хоть взглядом, хоть жестом, а тем более словом проявить свое недоумение по поводу ее внезапного возвращения и странной одежды. Андреас, как она узнала, все еще находился у себя в кабинете. Отлично. С ним ей совершенно не хотелось общаться.
 Однако с Малридж так или иначе ей пришлось войти в контакт. Старуха в черной одежде сидела в вестибюле перед дверью в спальню Амелии, и вид у нее был такой, словно она только Амелию и ждет.
 – Что это я чую? Кровь? – Старуха раздувала ноздри, принюхиваясь. Крючковатый нос и все прочее делали ее похожей на ведьму.
 – Наверное, кровь, – устало ответила Амелия. – Мне нужна ванна, очень горячая, и как можно меньше разговоров. – Амелия покраснела – ей стало стыдно за свою грубость и высокомерие. Уже другим, более мягким тоном она добавила: – Прости, просто вечер выдался тяжелый.
 – Штормовой, много энергии в воздухе. Воду уже подогрели. Я проверила.
 Амелия не стала задаваться вопросом о том, как Малридж смогла предугадать ее желание, и вообще, откуда она знала, когда приедет ее бывшая воспитанница. Старуха, давно забывшая свой возраст, нередко предугадывала события, оказываясь на голову впереди всех прочих обитателей дома. Амелия зашла к себе, вошла в кладовку, где хранилась одежда, и сняла с себя абсолютно все, накинув на голое тело тонкий шелковый халат. Малридж между тем наполнила горячей водой большую ванну в форме раковины, возвышавшуюся на специально сделанном постаменте. Пар поднимался к потолку, заволакивая мраморные стены. Сам потолок в этой комнате, специально оборудованной для принятия ванны, был расписан так, чтобы напоминать о звездном небе в ее родном Илиусе – столице Акоры – во время летнего солнцестояния. И вдруг ее охватила щемящая, острая, как боль, тоска по дому. Амелия решила, что не станет сейчас пытаться найти причины этой вдруг возникшей ностальгии.
 – Когда ты в последний раз ела? – спросила Малридж.
 Одно воспоминание об ужине, который они разделили с Нилсом, и сопутствующих обстоятельствах отдалось сердечной болью. Все внутри ее сжалось.
 – Я не голодна.
 – Повар приготовил твой любимый рисовый пудинг.
 Амелия подняла глаза, встретившись взглядом со старухой, которая была рядом с ней с самого ее рождения.
 – С сушеной сливой и изюмом?
 – Тот самый.
 – От него я бы не отказалась.
 Малридж удовлетворенно кивнула и пошла за пудингом. Когда дверь за няней закрылась, Амелия сбросила халат и вошла в горячую воду. Она любила принимать ванны, привыкла к ним в Акоре. Только здесь, в отличие от Акоры, славящейся своими горячими источниками, вода нагревалась, специальными газовыми печами хитроумной конструкции и поступала сюда по трубам. Никаких запыхавшихся горничных с ведрами. Только открой кран – и все.
 От тепла напряжение в мышцах стало спадать, плечи расслабились. Амелия свернулась клубком, положив голову на поднятые колени. В жизни своей она не чувствовала себя такой заброшенной, такой несчастной. И никогда еще ей не было так страшно. Хотя едва ли в прежней своей жизни она встречалась с чем-то таким, что заставило бы ее испытать страх или полную растерянность. Амелия всю жизнь старалась быть хорошей девочкой, но ни одна из ее добродетелей не подвергалась до сих пор проверке на прочность.
 Слезы сами потекли по щекам. Она смахнула их, но на смену им пришли другие. Амелия плакала навзрыд – в ванне она была одна, и ей некого было стесняться, кроме самой себя. Она оплакивала свою судьбу, судьбу тех матросов с «Отважного», Шедоу, Нилса, которого долг заставлял поступиться всем, что было для него дорого. Наплакавшись вволю, она вытянулась в ванне и закрыла глаза. Она могла бы уснуть и утонуть, если бы не Малридж, которая именно в этот момент постучала.
 – Вылезай оттуда, пока не растворилась.
 Амелия зашла в спальню, кутаясь в шелковый халат. На столе горела лампа, в камине весело потрескивали поленья. Малридж вышла из чулана, неся охапку той одежды, что скинула с себя Амелия.
 – Стоит ли мне спрашивать, почему ты вернулась без юбки? – Она поднесла к носу плащ и понюхала его. – И почему на тебе мужской плащ? Кстати, он курит хороший табак. Это его кровь? – спросила она, бросив охапку на пол.
 Амелия села за стол напротив камина и принялась за пудинг.
 – Его брата.
 – Тогда почему ты здесь?
 Малридж никогда не ходила вокруг да около, да и Амелия предпочитала говорить напрямик.
 – Нилс велел мне ехать домой.
 – С каких это пор ты начала делать то, что тебе велят?
 Амелия проглотила сладкую пряную массу и отломила еще кусок.
 – Я ведь была послушным ребенком, не так ли?
 – Вовсе нет. Но лично мне не нравятся тихони. От них-то всегда и надо ждать беды. Но это не важно. Ты хочешь поговорить о том, что случилось?
 – Вообще-то не очень. Все это слишком неприятно, и я не хочу ворошить то, что болит.
 Малридж, кажется, осталась довольна. Она не любила болтунов и называла их «проклятыми воробьями».
 – Хорошо, что король умирает, – сказала старуха.
 Амелия не высказала никакого удивления по поводу столь странного замечания. Ход мыслей старой няньки ей был ясен. Из-за болезни короля она получала свободу делать то, что хочет, и ехать туда, куда хочет, никому ничего не говоря. Вот только с Андре-асом проблема. Но была надежда на то, что дело, которым он был занят сейчас, отнимет у него еще немало времени.
 С удовольствием доев остатки пудинга, Амелия вдруг почувствовала, что ей стало легче. Еда была тому причиной или горячая ванна, а может, немногословное участие няньки, но решение пришло к ней само. Она знала, что делать.
 – Мне потребуются кое-какие припасы, – сказала Амелия.
 Малридж кивнула.
 – Я об этом позабочусь.
 Малридж уже повернулась, чтобы уйти, когда Амелия схватила ее за руку.
 – Спасибо тебе.
 Худая, почти невесомая рука старухи коснулась ее волос.
 – Я верю в тебя, маленькая разбойница.
 – Господи, сделай так, чтобы ты не ошиблась во мне.
 – Я не ошибаюсь, – сказала старуха и пошла собирать то, что потребовалось ее воспитаннице.
 Амелия тем временем стала одеваться. Она надела простую удобную юбку и жакет из зеленого сукна с золотой тесьмой – тот самый наряд, что обычно надевала, когда устраивала вылазки на предмет осмотра окрестных пещер в Хоукфорте. Воспоминания, с которыми ассоциировалась эта одежда, были приятными, и это тоже хорошо. Волосы ее были все еще влажными после ванны. Она расчесала их щеткой, заплела в косу и не стала даже закалывать ее. На всякий случай она прихватила с собой ночную рубашку, смену белья и умывальные принадлежности, сложив все это в черный кожаный саквояж.
 Уже на выходе из спальни взгляд ее упал на розы, что прислал Нилс. Должно быть, какая-нибудь горничная принесла их наверх, в ее спальню. Повинуясь странному порыву, она сорвала один бутон и засунула его за корсаж.
 Малридж уже ждала ее внизу с корзинкой. Амелия осталась довольна выбором старухи. Она не стала спрашивать, каким образом Малридж удалось все это раздобыть, не обращаясь к помощи целительни-цы, которая такие вещи обычно держала у себя. Но у Малридж был талант приходить и уходить, оставаясь невидимой.
 – Андреас рано или поздно закончит работу и тогда он спросит, где я.
 – Что мне ему сказать?
 Амелия медлила с ответом. Она была честной девушкой, и все в ней восставало против лжи. Но в исключительных обстоятельствах требовались исключительные меры.
 – Солги ему. Если ты не хочешь принимать в этом участия, я могу оставить ему записку.
 Малридж улыбнулась.
 – Ты хорошая девушка, но со своей совестью я сама разберусь. Скажи мне, что ты едешь в Босуик.
 – Что?
 – Просто скажи мне это.
 – Я еду в Босуик.
 – Именно это я и скажу принцу Андреасу. Но ты должна мне пообещать, что будешь осторожной. При первом признаке опасности ты должна бежать.
 Амелия и корзинку уложила в саквояж.
 – Мне нечего бояться со стороны Нилса.
 – Я тоже так думаю. Иначе я не позволила бы тебе вот так уходить. – Малридж вдруг взяла и крепко обняла свою выросшую воспитанницу и так же стремительно отпустила. – Тогда иди, пока я не передумала.
 И Амелия пошла. Брутус, по-видимому, был удивлен, что его забирают из незнакомого стойла так скоро, но он при всей внушительности своих размеров был конем терпеливым. Или он просто почуял, что ему предстоит ехать домой. И рысь его стала бойче, как только они свернули на улицу, ведущую к дому Нилса.
 Что до Амелии, то она бы предпочла, чтобы он, наоборот, замедлил ход, ибо, после того как ее всего пару часов назад выгнали, да еще учитывая сопутствующие обстоятельства, у нее не было никакой уверенности в том, что Нилс ее впустит. Она повела Брутуса в конюшню, успокаивая то ли его, то ли себя:
 – Не бойся, мальчик, сегодня тебя больше никто не потревожит.
 Расседлав коня и проверив, есть ли у того свежая вода, она погладила Брутуса по холке. Конь благодарно заржал и нежно потерся о нее боком. Итак, коню она понравилась, и это было хорошим знаком. С саквояжем в руках она направилась по тропинке через сад к дому. В воздухе восхитительно пахло влажной травой, и больше ничем. Дождь перестал. Скоро наступит утро. На ветках деревьев уже пробовали голос самые ранние птички.
 Итак, она оказалась перед той самой дверью, за которую ее столь бесцеремонно выставили. Амелия не решалась постучать. Предательская мыслишка о бегстве зашевелилась у нее в голове.
 И тогда она гордо вскинула голову и постучала.
 Нилс медленно поднял голову. Кажется, он задремал в кресле у постели раненого. Шедоу метался по кровати и что-то невнятно бормотал. Увы, Нилс не мог разобрать ни слова. Успокаивало то, что лоб у него оставался прохладным и боли он, видимо, тоже не чувствовал. Нилс по опыту знал, что и жар, и боль могут прийти позже. И в ожидании того, что может случиться, Нилс принес бутылку бурбона. К морфию в качестве обезболивающего Нилс относился с предубеждением. Впрочем, морфия у него все равно не было.
 Глядя на брата, едва не отправившегося на тот свет и продолжающего пребывать в пограничном состоянии, Нилс в сотый раз проклинал себя за то, что это случилось не с ним. В то время как Шедоу воткнули нож в грудь, он, Нилс, забавлялся тут с женщиной. Нет, не просто с женщиной, с Амелией. И «забавлялся» – не вполне подходящее слово. Он испытал с ней то, что в жизни не испытывал. Такой накал страстей. Такая полнота удовлетворения. Как бы то ни было, он, Нилс, – старший брат, не исполнил долга, данного ему от рождения, – не защитил младшего брата. Сколько раз Шедоу смеялся над казавшейся ему избыточной опекой брата, а вот теперь... Уж лучше бы он сам умер, чем видеть, как умирает брат.
 Нилс чувствовал, что теряет опору в жизни. Он ощущал пустоту, никчемность своего существования. Утратив внутренний стержень, он стал подобен глиняному колоссу, готовому развалиться от первого порыва ветра. И, что самое страшное, понимая это, он не находил в себе сил что-либо изменить.
 Но свой долг по отношению к стране он мог и должен был исполнить.
 Нилс встрепенулся. Опять этот звук. Что это? Ветка, ударяющая о стекло? Что еще? Не может быть, чтобы кто-то почтил его своим присутствием в столь поздний час. Странно, звук был такой, словно кто-то стучал в дверь.
 Нилс насторожился и превратился в слух. Стук прекратился. Потом он услышал тихий голос:
 – Нилс, впусти меня. Я принесла лекарства для Шедоу. Ты должен меня впустить. Ради него.
 Должно быть, это ему снится. Он сделал все, чтобы Амелия ушла из его жизни навсегда. Чтобы она его возненавидела. Амелия умоляет его впустить ее в дом? Неужели это ее голос? Или у него начались слуховые галлюцинации?
 – Нилс!
 Нет, на сей раз в голосе ее была не мольба, а настойчивое требование.
 Он спустился вниз и одним махом распахнул дверь, захватив ее врасплох. Она так и замерла с поднятым кулаком. Она бы влетела в комнату, если бы он не перекрыл ей доступ, встав в проходе.
 – Какого дьявола ты сюда пришла?
 Он видел, как дрогнула ее нижняя губа. Если бы она заплакала, он не смог бы устоять. К счастью для него, она справилась с собой. Поджав губы, Амелия зло уставилась на негостеприимного хозяина.
 – Ты что, меня не слышал? Я принесла лекарство для Шедоу.
 – Мой брат прекрасно себя чувствует.
 – В самом деле? И кто, смею спросить, сотворил это чудо? Сюда, часом, не залетала стая ангелов?
 – Не богохульствуй.
 – Не лицемерь. Мы оба знаем, что он чувствует себя далеко не прекрасно. А теперь отойди.
 Сохранять непреклонность становилось все труднее. Она была так чертовски хороша в этом простом и ладно сидящем на ее великолепной фигуре костюме, и волосы ее, выбившиеся из косы, ветер разметал вокруг лица. И этот румянец, и этот блеск в глазах. Она была подобна чуду, и, утверждая это, он бы ничуть не богохульствовал.
 – Я не зря отослал тебя прочь, Амелия.
 – О да, у тебя был для того отличный предлог. Ты думаешь, что наши страны – твоя и моя – враги, и мы с тобой должны непременно возненавидеть друг друга. Так вот, позволь, я кое-что тебе скажу, Нилс Вулфсон. Это все чушь. Больше того, твоему брату станет лучше, он проснется и все тебе расскажет. И, когда он станет рассказывать тебе о том, что произошло с ним на самом деле, я хочу быть рядом. С нетерпением жду этого момента.
 – Тебе хоть раз в жизни приходило в голову, что ты можешь ошибаться?
 – Ошибаюсь я довольно часто, но в данном случае я знаю, что права. В том, что касается моей страны, меня и тебя, я не ошибаюсь. Дай мне войти!
 В глазах ее стояли слезы. И эти слезы никак не вязались с запальчивой агрессивностью ее тона. Нилс видел и чувствовал, что она на грани срыва, и он не мог допустить, чтобы эта сильная женщина сломалась. Сломалась по его вине. Слова ее взывали к его рассудку, но глаза – к его чувству к ней, и вот, уже в который раз за последнюю неделю, чувства оказались сильнее доводов рассудка. Когда он успел завоевать ее доверие? Полное, абсолютное доверие? Когда в жизни кто-то, кроме Шедоу, мог так безоглядно ему доверять? Помимо всего, Шедоу действительно остро нуждался в ее помощи.
 Нилс отошел от двери, но не закрыл ее.
 – Где Брутус?
 – В конюшне, расседланный и напоенный. И, скорее всего он уже спит.
 – Ты взяла мое седло – мужское седло, и так скакала на нем через весь город?
 – Если и так, что с того?
 – Ты сильно сглупила.
 – Брутус так не считает. А ты что, смотрел на меня? Зачем это?
 – Должен же человек куда-то смотреть.
 Он едва не съежился под ее оценивающим взглядом. Но, как бы то ни было, то, что она в нем увидела, ее удовлетворило, ибо она улыбнулась.
 – Это верно. Где Шедоу?
 – Оставь то, что ты принесла. Спасибо. А теперь поезжай домой.
 – Даже и не подумаю. Я уже сказала, что хочу быть здесь, когда Шедоу придет в себя и начнет рассказывать о том, кто на него напал и где. Лестница там? – Нилс обернулся, и она успела проскользнуть мимо него в дом.
 – Как я мог сомневаться в том, что ты – принцесса?
 – Понятия не имею. Мне кажется, что это совершенно очевидно. – Она уже шла через кухню в зал и вскоре скрылась из вида. Он чувствовал себя несколько ошалевшим и предательски счастливым. И еще, как ни странно, ему показалось, что он почувствовал запах роз.
 – Как он? – спросила Амелия, поставив саквояж на пол в спальне Шедоу. Он неподвижно лежал на кровати.
 – Бредит, а так все в порядке.
 – Жара нет?
 – Пока нет.
 – Ты знаешь, что температура поднимется, если не остановить развитие инфекции. Я принесла с собой снадобья, которые надо смешать в определенной пропорции и наложить на рану. Вода есть?
 – Вон там, в кувшине на умывальнике. Но она уже остыла. Тебе нужна горячая вода?
 – Лучше бы погорячей.
 Она уже снимала жакет. Смятый бутон упал на пол. Он наклонился и поднял его.
 – Это что?
 Она выхватила бутон у него из рук и убрала в карман.
 – Так, ничего.
 – Это из тех, что я тебе послал? – Он с трудом в это верил, но разве могло быть иное объяснение?
 – Да, бутон из букета. Того самого, что ты прислал вместе с запиской. Ну и что тут такого?
 – В записке была цитата из «Ромео и Джульетты».
 – Я знаю. Почему ты выбрал эту цитату?
 – Не знаю. Написал первое, что пришло на ум.
 Ничто не давалось ему в жизни просто. Он учился урывками, по ночам, по книгам, одолженным у знакомых, украдкой, чтобы родители не знали, а то заставят работать. Потом, уже будучи взрослым, он нанимал учителей. Если вначале его преподаватели считали, что их наняли для того, чтобы они обеспечили тот минимальный набор знаний, который позволит их ученику не робеть в высшем свете, то очень скоро им становилось понятно, что их ученик стремился утолить ненасытную жажду знаний – сколь редкий, столь и драгоценный дар.
 – Обреченные любовники, разделенные враждой между кланами, – сказала Амелия. – Погибшие до того, когда могла начаться их настоящая жизнь. Ты пытался предупредить меня, чтобы я боялась... тебя.
 – Ты слишком глубоко копаешь.
 Она пожала плечами:
 – Как тебе будет угодно. Так как насчет воды?
 Он пошел на кухню. Желание выместить злость на печных горшках он подавил с трудом. Но справиться с искушением заехать в стену кулаком он не смог. Когда Нилс вернулся, Амелия уже сидела возле Ше-доу и держала его за руку.
 – Он становится теплее.
 Нилс потрогал лоб брата. Черты лица его словно разом заострились.
 – Начинается жар.
 – Значит, мы должны его остановить, – она и открыла саквояж.




 Глава 14


 Что бы ни было в той адской смеси, что Амелия толкла ступкой и взбивала пестиком, пахла она ужасно. Нилс не выдержал и, распахнув окно, высунул голову наружу. Свежий воздух немного улучшил атмосферу, но не настолько, чтобы тошнотворная вонь не ощущалась вовсе.
 – Что это? – стараясь дышать ртом, спросил Нилс.
 Амелия чуть отвернулась от фарфоровой миски, в которой готовила лекарство, и ответила:
 – Сгнившая мякоть фрукта, который растет только у нас, в Акоре.
 – Сгнившая? А свежая мякоть никак не подойдет?
 – Нет, покуда фрукт не сгниет, от него никакой пользы.
 – Я не дам намазать этой гадостью Шедоу.
 – Именно это я и собираюсь сделать. Эта гадость остановит инфекцию.
 – Эта дрянь его убьет.
 – Нилс, это серьезное обвинение.
 – Прости, я не хотел тебя обидеть. Я просто не понимаю, как это снадобье может ему помочь.
 – Насколько я понимаю, на сгнившей мякоти растет что-то такое, что убивает инфекцию. По крайней мере, в большинстве случаев.
 – Моя старая бабка останавливала кровотечение паутиной.
 – Я слышала о таком методе. И еще я знаю, что змеиный яд заставляет сердце реже биться, что бывает необходимо при сложных хирургических операциях.
 – Не говори мне о хирургах. Не вижу разницы между ними и мясниками.
 – В Акоре все совсем не так. А теперь держи. – Она протянула ему миску с вонючим содержимым. С гримасой отвращения он взял ее у нее из рук.
 С величайшей осторожностью она сняла повязку с раны и внимательно осмотрела шов.
 – Нам ничего другого не остается.
 – Ты в этом уверена?
 – Не знаю более эффективного лекарства. – Взяв у него из рук миску, она осторожно намазала края раны полученной кашицей.
 Закончив работу, она поставила миску с остатками на подоконник. Занимался рассвет. Скоро должны вернуться слуги.
 – Я схожу на минутку вниз, – сказал он. – У тебя есть все необходимое?
 Амелия кивнула.
 – Да, на данный момент все есть. Но я была бы благодарна тебе за чашку горячего чая.
 Он и сам мог бы догадаться. Она спала не больше, чем он, более того, она не побоялась приехать к нему среди ночи, после того как он сделал все, чтобы этого не допустить. Приехала, чтобы помочь его брату. Кто и когда так благородно поступал по отношению к любому из них? От отца остались лишь слабые воспоминания. Их мать, хорошая и сильная женщина, отправила сыновей в люди, где им предстояло столкнуться с суровой жизненной правдой, когда они были почти детьми. Иного выбора не было, учитывая обстоятельства их жизни и характер братьев. С тех пор и он, и Шедоу добывали средства к существованию самостоятельно. Они много сделали для своей страны, но ни тому, ни другому не приходило в голову ждать от мира ответного добра.
 А что сейчас? Он прекрасно понимал, что Амелия отнеслась к нему как к собственному брату, к члену семьи. Она с ходу отмела все препятствия, вставшие у нее на пути, включая и его, Нилса, подозрительность. Та неизбывная любовь, которой природа наделила акоранцев, пролилась золотым дождем и на него, и на его брата. Для Нилса существование таких отношений стало шоком. И, что еще хуже, познав доброту, которой не видел прежде, он, наверное, с трудом сможет дальше жить без нее.
 Он приготовил чай для Амелии и кофе для себя, поджарил тосты на очаге, нашел масло и джем и все это уложил на поднос. Готовить завтрак для двоих – как это приятно, как по-домашнему. Тайная мечта. Он усмехнулся. Чего бы его враги – а их был легион – не отдали, лишь бы узнать, что неуловимый Волк втайне мечтает о жизни заурядного обывателя, имеющего жену и детей, любящего их и заботящегося о них, как испокон веку положено человеку.
 Он даже себе не смел признаться в том, что действительно этого хочет, но такая мечта, по здравом размышлении, казалась совершенно несбыточной. Он был тем, кто есть, – охотником и убийцей, человеком, которому положено выполнять то, что не могут другие.
 И все же чай заварить он умел.
 Поставив все на поднос, он вернулся в спальню Шедоу. Запах чувствовался уже не так сильно. Он даже мог дышать без отвращения. Амелия благодарно посмотрела на него.
 – Ты и тосты с джемом приготовил?
 – Это было нетрудно. К тому же ты голодна.
 – Вы с Малридж мыслите одинаково. Она тоже считает, что добрая еда все поправит.
 Он смотрел на нее, пока она с удовольствием уплетала тосты с джемом, а потом спросил:
 – Когда Андреас за тобой приедет?
 Амелия отряхнула пальцы и, не глядя на него, сказала:
 – Он думает, что я поехала в Босуик.
 – С чего бы ему так думать?
 Тогда она подняла глаза, и взгляд ее был твердый.
 – Потому что я солгала. Разве не ты говорил мне, что бывает белая ложь – в силу необходимости?
 Услышать это от женщины, для которой, он был уверен, честь превыше всего! Не надо было ему входить в ее жизнь. Слишком большую цену пришлось ей заплатить за привилегию быть с ним знакомой, и, похоже, цена эта будет еще расти.
 – Скоро придут слуги, – сказал он, чтобы заполнить паузу. – Я собираюсь заплатить им за неделю вперед и отослать.
 – Это, пожалуй, правильное решение. Чем меньше людей будут знать о том, что случилось с Шедоу, тем лучше.
 – И о том, что ты здесь, тоже.
 – Да, это верно. По крайней мере, до тех пор, пока все не кончится.
 Как кончится? Когда кончится? Он решил сделать последнюю попытку.
 – Еще не поздно тебе уйти.
 – Да, это верно, – сказала она и рассеянно намазала джемом еще один тост.
 К рассвету Амелия заснула. Она отключилась, сидя в кресле у постели раненого, продолжая держать его руку в своей. Нилс не сразу понял, что она уснула. А когда он понял это, то отставил свой кофе и стал смотреть на нее. Смотреть на нее, когда она не знает, что он на нее смотрит, – роскошь, которая доселе была ему недоступна. Ресницы ее отбрасывали тень на щеки, которые были сейчас слишком бледными. Тяжелая коса черных волос была переброшена через плечо. Он смотрел, как медленно и ровно вздымается ее грудь. Она устала донельзя, и неукротимый дух ее на время успокоился. Мудрый человек воспользовался бы этим.
 К подбородку ее прилипла капелька джема. Он осторожно вытер ее. Она не шевельнулась. Подняв ее на руки, он постоял несколько секунд, завис между временем и пространством, где не существовало ни чувства долга, ни чувства чести. Он блаженно улыбался, впервые почувствовав себя по-настоящему счастливым – просто счастливым, и все.
 Сегодня ему везло на удовольствия.
 Быстро, не давая себе времени передумать, он перенес ее из одной комнаты в другую. Там он уложил ее на кровать и снял с нее ботинки. Преодолев искушение продолжить раздевание, он укрыл ее и вышел, прикрыв за собой дверь.
 Спустя час или около того Шедоу зашевелился, что-то крикнул, но разобрать слова было невозможно. Нилс поспешил к нему, погладил по голове, начал нашептывать успокаивающие слова.
 – Все в порядке, ты в безопасности, – повторял он до тех пор, пока Шедоу не успокоился. Брат его снова провалился в сон, в сон, который, как от всей души надеялся Нилс, был целительным.
 Хорошим признаком было то, что температура не поднималась. Нилс был удивлен. Наверное, Амелия все-таки была права, и снадобье оказывало свое действие. Акоранцы слыли великими лекарями. Впрочем, о них много всего говорили. Например, что они отличные воины.
 Если дело дойдет до войны...
 Нилс не хотел об этом думать. Он устал. К тому же, сколько ни думай об этом, изменить ничего нельзя. Время замедлило ход. Скоро полдень, а Шедоу все не приходил в сознание. Дважды Нилс заходил проведать Амелию. Она крепко спала. Спала так, будто в жизни ее не произошло тех трагических перемен, виной которых был он, Нилс.
 Он не имел права так с ней поступать. Вначале он думал, что имеет право на все, что ему выдан мандат, – того требует его страна. Увы, он просчитался. То, как он поступил с ней, было за гранью морали. Еще неизвестно, куда это все их приведет.
 Но она была рядом, всегда готовая прийти на помощь вопреки всему.
 Господи, как ему хотелось, чтобы все было так и впредь. Как он хотел быть с ней все время, начинать день с ней и с ней его заканчивать.
 Что она сказала? Ты вошел в мою жизнь не случайно? Насколько она была информирована на самом деле? Она могла о многом догадаться и сама. Она была умна, и в роду ее было немало людей выдающихся. Весь ее народ состоял сплошь из выдающихся людей. Иначе как бы им удалось выжить в этом мире, сохранив независимость и достоинство?
 Действительно ли она в полной мере осознала то, что он сделал, и при этом его не возненавидела?
 Честная женщина, отличающаяся завидной прямотой и при этом остающаяся загадкой. Он внезапно увидел себя ребенком, ищущим тропинку в сделанном из дерева игрушечном лабиринте. Кто сделал для него эту игру? Отец? Он не знал. Игра была трудной. Он испытывал разочарование, досаду, азарт. Но выигрывать ему удавалось чаще, чем проигрывать. Во многом благодаря интуиции.
 Он закрыл глаза, а когда открыл их, то увидел что-то яркое, неожиданно яркое в неярком свете утра. Роза. На полу валялся бутон. Должно быть, он выпал из кармана Амелии. Туда она его впопыхах засунула. Он поднял цветок с пола и понюхал. Лепестки завяли, но запах все еще держался – сильный и завораживающий.
 Ромео и Джульетта. Его зачерствевшая, чуждая романтике душа сжалась при мысли об этой паре. Да, он не солгал, строчки Шекспира он процитировал по наитию.
 И она тоже была права – так он пытался сказать ей, да и себе, о том, что их ждет впереди.
 Смерть и склеп.
 Он смотрел «Ромео и Джульетту» в театре в Нью-Йорке два года назад. Шедоу тоже был тогда в городе и захотел пойти в театр. Они прихватили с собой двух дам – сестер-близнецов. Он думал, что не сможет высидеть пьесу от скуки, но ошибся. Кто-то может сказать, что Гамлет куда сильнее, но ведь принц датский на самом деле был рефлексирующим занудой, и пьеса тоже ни о чем – к чему ходить вокруг да около, когда дело-то, в общем, житейское. Убей дядю, женись на девице и запрети ей шататься туда-сюда. А вот Ромео – с ним все было в порядке. Хороший парень, умеющий владеть мечом и не боящийся любить. Но слишком порывистый и невезучий. Для сцены – нужно, но для настоящей жизни – совсем ни к чему.
 Шедоу любил обе пьесы, он вообще обожал театр. Он и в жизни был актером. Совсем недавно, до несчастья с «Отважным», он мечтал купить долю акций Нью-Йоркского театра и спонсировать бродячие труппы. Господи, дай ему дожить до этого.
 Нилс разнервничался и стал ходить по комнате. Подошел к окну. Дождь перестал, но небо было затянуто тучами. Там, за воротами сада, город продолжал жить как ни в чем не бывало. Повозки, кареты с грохотом катились по улице. Лондон вообще не спит.
 В дом шум с улицы почти не проникал. Слуг не было, потому не было и суеты, шума, связанного с выполнением хозяйственных работ. Наверное, поэтому сегодня в доме можно было услышать городской шум. Чуть более отчетливо. И еще услышать, как трепещут листвой деревья сада. Нилс закрыл глаза, снова открыл их. Ничего особенного он не увидел.
 Он очень устал. Устал до такой степени, что не мог отличить реальность от фантазии. Такое с ним бывало. Он знал, что крайнее утомление рождает галлюцинации. Надо заварить еще кофе. Он спустился на кухню, оставив Шедоу ровно настолько, чтобы заварить кружку крепкого кофе, вернулся в спальню брата, выпил горячий черный напиток и почувствовал себя чуть бодрее. Амелия проснулась уже за полдень.
 Проснувшись, она не сразу поняла, где находится. Потолок у нее над головой был бледно-голубым, портьеры на окнах темно-синие. Совсем не похоже на привычную обстановку. Она лежала, уставившись в потолок, постепенно освобождаясь от остатков сна. И, когда сознание ее окончательно прояснилось, она рывком села.
 Шедоу.
 Откинув покрывало, Амелия соскочила с постели и бросилась к двери. Только на пороге она поняла, что на ней нет обуви. Схватив ботинки в руки, она выскочила в коридор.
 В доме было очень тихо, и в луче света, проникавшем в помещение из щели между портьерами, плясали пылинки. Амелия остановилась, прислушиваясь, но ничего не услышала, кроме отдаленного гула города. Только этот луч света и указывал на то, что был день.
 Амелию охватило беспокойство. Не зная точно, в каком направлении идти, она открыла ближайшую дверь и заглянула внутрь. Нилс сидел у кровати. Глаза его были закрыты, и можно было подумать, что он спит, но стоило ей открыть дверь пошире, как он встрепенулся.
 – Что там?
 У нее было ощущение, что в нем жила пружина – мощная, сжатая до предела и в любой момент готовая распрямиться.
 – Это всего лишь я, – с некоторой осторожностью сообщила она. И только тогда до нее дошло, что она явилась сюда неумытая, непричесанная, заспанная. Она хотела было пригладить волосы, но вспомнила, что в руках у нее ботинки, и поставила их на пол. – Как он?
 – Температура не поднялась выше. Должно быть, твое лекарство работает.
 – Он просыпался?
 Нилс покачал головой.
 – Он пару раз что-то выкрикивал, но слов я не разобрал.
 – Ничего?
 – Ни единого слова. – Он поднялся и провел рукой по волосам. – Который час?
 – Я не знаю. – Она подошла к окну. – Наверное, часа два или три. Не надо было мне так долго спать.
 – Напротив. Ты нуждалась в отдыхе. Я бы разбудил тебя, если бы ему стало хуже. – Он потянулся и провел ладонью по подбородку, недовольно поморщившись. – Мне надо побриться.
 Лично она считала, что он никогда еще не выглядел так искушающе мужественно. Но говорить об этом, разумеется, не стала.
 – Я останусь с Шедоу.
 Он кивнул и вышел, оставив ее наедине со своими мыслями. Но, прежде чем отдаться вольному течению своих дум, она проверила, горячий ли у больного лоб. Сильного жара не было. Если бы им удалось победить двухголовое чудовище – жар и заражение, если бы организм Шедоу был достаточно силен для того, чтобы бороться с заражением... Если бы...
 Вода в кувшине остыла. Она рискнула отлучиться ненадолго, чтобы сбегать на кухню, зажечь огонь в очаге и поставить кипятиться чайник. Выглянув в окно кухни, она с удивлением обнаружила, что Нилс был в саду.
 – Я думала, ты пошел прилечь, – сказала она, когда он открыл дверь.
 Он оглянулся, нахмурившись.
 – Мне надо было подышать свежим воздухом.
 С запада дул ветерок, несший с собой аромат лугов. Запах, дающий умиротворение. Но Нилс выглядел так, как выглядит человек, собравшийся с духом для тяжкого испытания. А может, он просто устал или она придумывает то, чего нет.
 – Тебе надо прилечь, – сказала она.
 Нилс кивнул. Она отметила, что реакция у него явно замедленная. К тому же он не спускал глаз с тенистой аллеи на краю сада.
 – Ты что-то ищешь? – спросила Амелия.
 – Мне показалось, я кого-то увидел.
 – Кого? – встревоженно спросила она.
 – Никого, – сказал он и заслонил собой обзор. – Я еще подогрею воды.
 – Я уже поставила чайник. Ты не мог бы принести немного кипятка наверх, когда он будет готов?
 – Конечно, – сказал он, и ей не оставалось ничего другого, как идти выполнять обязанности сиделки. Поднимаясь по лестнице, она оглянулась. Отсюда она видела, как Нилс, присев на корточки у очага, проверял, достаточно ли согрелась вода. Знал ли он о том, как красив собой? Едва ли. Они считают, что красота – это вотчина женщин, но они ошибаются. Она могла закрыть глаза и в точности воспроизвести в памяти абрис его скулы, контуры его плеч, форму мускулистых бедер и ягодиц. Она помнила текстуру его кожи – шероховато-гладкую, она помнила тот хрипловатый стон, что издавал он, когда наслаждение настигало его, она помнила даже мускусно-пряный запах их тел, слившихся в соитии.
 О чем это она думает, стоя посреди лестницы, когда должна бежать к раненому? Но отчего-то ее накрыло жаром – то ли желания, то ли смущения, стыда за себя.
 Она уже сидела возле Шедоу, когда Нилс принес воды. Вскоре он снова ушел, пообещав, что приляжет. Она умылась и сняла повязку с раны. Края раны были красными, но не такими воспаленными, как могли бы быть. Не было видно, чтобы инфекция распространялась. Она заменила повязку, затем налила немного чаю, который Нилс тоже не забыл принести, в ложку.
 – Попей, – сказала она и просунула ложку сквозь сжатые зубы.
 Он не стал глотать, и ей ничего не оставалось, как стереть с его подбородка пролитый чай. Она предприняла еще одну попытку. Она не переставала ласково говорить с ним, звала его в этот мир.
 – Ты должен попить хоть немного. Ты будешь жить, и твоему телу нужна жидкость. Выпей, Шедоу, за своего брата. Нилс рядом, он здесь, с тобой, и он волнуется за тебя. Пожалуйста, не уходи. Ты нужен ему.
 Ничего. Он или не слышал, или не мог отреагировать. Если жара не будет, он сможет прожить какое-то время и без жидкости, но рано или поздно обезвоженный организм перестанет бороться с заразой. Он должен прийти в себя. Хотя бы для того, чтобы попить.
 Она старалась не думать о худшем. Намочив салфетку, она стала осторожно обмывать его лицо. Ему бы тоже не мешало побриться, но щетина его была светлее, чем у брата. Один светлый, другой темный. И при всем внешнем различии братья, как догадывалась Амелия, были очень похожи.
 Вздохнув, она встала и прошлась по комнате. Ей не сиделось на месте, и такими же беспокойными были ее мысли. Она поправила ковер на полу, картину на стене и заметила, что дверца шкафа слегка приоткрыта. Она попыталась закрыть ее, но что-то внутри мешало.
 Ботинок. Очень большой ботинок, и еще такой же ему в пару.
 Шедоу был крупным мужчиной, но эта обувь могла принадлежать только великану. И подошвы были слишком толстыми. В них человек казался бы выше на несколько дюймов. Настоящим великаном. Которому впору было бы и черное пальто, которое тоже висело в шкафу.
 Что еще? Ах, парик и... борода! Из тех, что надевают актеры, гримируясь к выступлению.
 Она все уже давно поняла, просто не хотела думать об этом.
 «Я – человек на дороге, в темноте под дождем».
 Нилс сам сказал это, и так оно и было, но оказался он там не случайно. Все было тщательно спланировано. Он втерся в доверие к ее семье, заставил их почувствовать себя перед ним в долгу, и все для того, чтобы исполнить то, что, как он считал, он должен был исполнить.
 Она не была дурой. Она знала, что сейчас все было не так, как тогда. Взгляд ее скользнул по лежащему на кровати мужчине. Когда он очнется и начнет говорить, что он скажет?
 Она доверяла своей интуиции. Иного выбора у нее не было. Ей не нужны были доказательства непричастности близких к взрыву на «Отважном». Она просто знала, что они не способны на такую низость, и все.
 Все те мужчины, что с детства окружали ее, включая отца и братьев, готовы были защищать свою страну любой ценой. Нет, не любой. Слишком развито в них было чувство чести и достоинства, чтобы во имя даже самой высокой цели убить невинных.
 И Нилс разделял ее взгляды, пока не обнаружил акоранский нож, едва не пробивший сердце брата.
 Должно существовать какое-то объяснение всему этому. Хоули много раз бывал в их лондонской резиденции. Он мог найти там нож и украсть его. Шедоу подтвердит ее догадку, когда очнется. Разве нет?
 Голова ее болела. Она опустилась на стул и стала думать, как ей быть. То, что Шедоу не хотел приходить в себя, казалось странным. Кровотечение удалось остановить, избежать инфицирования раны, и признаков болевого шока тоже не было. Отодвинув покрывало, она склонила голову к груди Шедоу и прислушалась к его дыханию. Ей показалось, что дышит он глубже, чем раньше. Прижав ухо к другой стороне груди, она убедилась в том, что звук такой же. Слава Богу. Если бы нож задел легкое, шансов на выздоровление было бы куда меньше.
 Она снова попыталась дать ему чаю, и вновь безуспешно. Не желая сдаваться, она нежно заговорила с ним, объясняя, кто она такая и зачем находится здесь.
 – Твой брат упрямец. Он отослал меня прочь, но я его переупрямила. Я не дам тебе уйти. Ты слишком молод, чтобы покидать этот мир, и уж точно ты не можешь уйти из этого мира из-за акоранского ножа. Где ты был, Шедоу? Что с тобой случилось?
 Ей показалось, что он зашевелился, но движение было почти незаметным, ей могло и показаться. Она замерла, глядя на раненого, потом снова начала расспросы:
 – Ты ведь следил за Хоули, верно? Пытался разузнать, что у него на уме? Была между вами борьба, или тебя обманули?
 Ей показалось, что мышцы его предплечья, на котором лежала ее ладонь, немного напряглись. Она затаила дыхание, моля Бога дать ей больше терпения.
 – Как ты добрался домой? Это было трудно? Ты ведь сильный, Шедоу. Так будь и сейчас сильным. Не уходи. Возвращайся.
 Ничего. Никаких признаков того, что он ее слышал. Или... Разве не дрогнули его губы, после того как она сказала «возвращайся»?
 – Возвращайся, – повторила она и была вознаграждена – он слабо пожал ее руку.
 Ошарашенная, она чуть отстранилась, но не прерывала установившийся контакт. Взяв его руку в свои, она пожала ее.
 – Возвращайся, Шедоу. Не останавливайся. Послушай меня. Нам надо, чтобы ты пришел в себя. Нилс этого хочет. Он должен услышать то, что ты скажешь. Ты должен сказать ему...
 Она осеклась на полуслове, почувствовав, как дернулась рука Шедоу. Словно его передернуло от боли. Она уже испугалась, что сама причинила ему эту боль. Но этот страх был ничто по сравнению с тем ужасом, что она испытала, когда он внезапно выкрикнул:
 – Акоранцы! Нилс, акоранцы! Будь осторожен... Не допусти...
 И тут больной закашлялся. Приступ кашля быстро прошел, но после него голос больного звучал еле слышно. И все же она сумела расслышать слова. Они были все те же.
 – Акоранцы, Нилс, акоранцы.
 Этого просто не могло быть. Это было невозможно. Не может быть, чтобы Шедоу пытался предупредить брата о том, что надо остерегаться членов ее семьи. Не может быть, чтобы он хотел сказать, что на них лежит ответственность за нападение на него.
 И все же любой, кто услышал бы эти слова, именно так все и понял бы.
 И Нилс в том числе.
 Она могла бы оставить его в неведении, не сказать ему ничего и молиться о том, чтобы, когда Шедоу заговорит вновь, обвинение было снято. Она могла бы так поступить.
 Нет, не могла.
 Чувство чести и любовь к Нилсу взывали к тому поступку, который был единственно правильным в этой ситуации. Ей показалось, что ее окатили ледяной водой. Все внутри ее сковало холодом. Она осторожно опустила на простыню руку Шедоу и встала. Медленно, преодолевая мучительный страх, она пошла к двери. Чтобы найти Нилса и сказать ему.
 Но ей не пришлось выходить из комнаты. Он стоял в дверях. Она и не слышала, когда он успел войти.




 Глава 15


  –  Он без сознания, – быстро, словно оправдываясь, проговорила Амелия. – Ты не можешь придавать значения его словам.
 Нилс не шевелился. Он остался стоять, где стоял, прислонившись к дверному косяку, скрестив руки на груди. Он побрился, но от того, что темная щетина уже не покрывала его лицо, он не выглядел более кротким, смирным и менее опасным.
 – Он мог пытаться предупредить тебя, что акоранцы невиновны, – сказала она, – и что тебе следует сконцентрировать внимание на Хоули.
 – Он ни слова не сказал о Хоули.
 – Он бредит! Он не знает, что говорит. Ради Бога, Нилс, это слишком важно...
 И тогда он стремительно преодолел то расстояние, что их разделяло. Глаза его стали пустыми, черты лица еще сильнее заострились.
 – Я отлично знаю, насколько это важно. Отойди.
 Она нехотя отошла – не было смысла провоцировать его дальше. Он занял ее место возле Шедоу и ласково заговорил:
 – Это Нилс. Я здесь. Поговори со мной, Шедоу. Скажи мне то, что я должен узнать.
 Шедоу вздохнул глубоко, но ничего не ответил. Глаза его были закрыты.
 – Поговори со мной. Кто это сделал? Кто враг?
 Амелия затаила дыхание. Страх липким холодом пополз по спине. Но Шедоу молчал. Он мотнул головой, но понять, осознанный ли это жест или движение спящего, было нельзя.
 – Ты давала ему снотворное? – вдруг грубо спросил Нилс. Он распрямился и посмотрел ей прямо в глаза.
 – Нет! Конечно, нет! О чем ты говоришь? Я уже пошла за тобой.
 Он молчал, и тогда Амелия сказала:
 – Не сомневайся во мне, Нилс Вулфсон. Я боялась, что ты придешь именно к такому выводу, к какому пришел, но я бы все равно повторила для тебя слова Шедоу.
 Он пожал плечами, будто для него это не имело значения.
 – Возможно. Если он начал говорить, то скажет что-нибудь и потом. Я буду здесь для того, чтобы услышать, что он скажет.
 – Отлично. Оставайся с ним. Слушай его бред и делай те выводы, которые тебе хочется сделать. А я...
 – Едешь домой?
 А где был ее дом? Ей казалось, что отныне ее дом там, где находится этот мужчина.
 – Нет! Я не еду домой. Я спущусь на кухню, где буду готовить суп. Хотя, может, ты захочешь меня проконтролировать – вдруг я подсыплю чего-нибудь в еду?!
 Она еле-еле сдерживалась, но это, казалось, совершенно не волновало Нилса. Более того, ее тирада как будто заставила его почувствовать облегчение. Или, может, облегчение он испытал потому, что она высказала намерение остаться.
 – Я готов рискнуть, принцесса, – тихо сказал он и сел возле постели брата.
 Амелия пошла на кухню. Она не помнила, когда в жизни так сильно злилась. Или когда была так сильно... напугана. Неужели Шедоу действительно хотел предупредить брата об опасности, исходящей от ее родных, от нее?
 Нет, такого просто не могло быть, и если она позволяет себе думать об этом, то она просто дура.
 Но Нилс не считал такой вариант исключенным. Нет, она не могла его за это винить. Сначала «Отважный», потом вот это несчастье. Он имел основания верить в худшее. И в то же время у него не было никакого права думать так. Почему он не мог верить в нее, как она верила в него?
 У него не было ее дара, который позволял ей видеть человека насквозь, оценивать его моральные качества с первых минут встречи, и только поэтому она поступала так, как бы никогда не поступила при иных обстоятельствах. Все замечательно, но только сейчас это ничего не решало. Сейчас она чувствовала себя слепой – она была слепа, как все прочие, и в темноте неведения пыталась найти выход из ситуации, которая грозила в любой момент выйти из-под контроля.
 Самое время варить суп.
 Она повязала фартук и принялась за дело. Несколько ловких ударов ножа, и цыпленок, найденный ею в кладовой, разделан на куски. Она положила мясо в котелок, добавила соль, перец и повесила котелок над огнем в очаге. Пока цыпленок варился, она почистила картофель и морковь и добавила овощи в суп. Она нашла яблоки, почистила их, замесила тесто и раскатала его. Смешав яблоки с корицей и сахаром, она начинила ими пирог.
 – Смотри у меня, не балуй, – пробормотала она, обращаясь к плите. Решив, что жар как раз такой, какой нужен, она поставила пирог в духовку. Дай Бог, все получится как надо.
 Суп варился без ее участия, и, так как делать пока было особенно нечего, а возвращаться наверх не хотелось, она принялась исследовать кухню. В буфетной она обнаружила на удивление богатую коллекцию вин. Выбрав кларет по своему вкусу, она налила немного в хрустальный фужер и выпила. Просто чтобы насладиться вкусом.
 Когда ей было восемнадцать, она напилась. Сколько времени прошло, а она тот случай все еще помнила. Помнила, потому что больше с ней такого никогда не случалось.
 Тогда это был медовый эль. Напиток, с которым познакомил акоранцев предок Хоукфорта, живший в начале двенадцатого века. Как же у нее тогда от этого эля болела голова!
 В тот раз они собрались компанией, состоявшей из четырех человек: она, кузен Гейвин и двое родных братьев, Маркус и Люк, и отправились на пляж, где, разложив костер, весело пировали. Было просто здорово. Пока не наступило утро следующего дня. Все это, казалось, случилось с ней в другой жизни, да и вообще не с ней, а с другой девушкой – куда наивнее и беззаботнее.
 Прошло семь лет с той поры, а ей казалось – семьдесят. Детство осталось позади, да и юность тоже. И все теперь стало зыбким – будущее потеряло четкие очертания. Что ждет ее: жизнь или смерть, честь или бесчестье, надежда или отчаяние? Амелия расправила плечи и глубоко вздохнула. Она была сильной женщиной, и твердость характера – тот по-настоящему ценный дар, что дан был ей от природы.
 Когда она вернулась на кухню, суп уже сварился. Она осторожно выловила из бульона куски курицы, аккуратно удалила жир и кожу, нарезала мясо ломтиками и вернула обратно в котелок. Отличная работа – руки заняты, и голова в покое.
 Готовить ее научил отец. Не потому, что мать ее не умела это делать, но оттого, что сама Джоанна считала мужа куда лучшим поваром. Он начал уроки с приготовления «маринос» – любимого акоранцами блюда из морепродуктов. Шаг за шагом Алекс раскрывал перед дочерью тайны кулинарного искусства. Между ними существовало молчаливое соглашение о том, что она не будет распространяться насчет его уроков. Храбрый воин и мудрый правитель, второй после ванакса человек в стране, он имел маленькую слабость – любил изобретать соусы.
 Соус в суп не положишь, а вот клецки для бульона – вещь полезная. Амелия взбила яйца с мукой и солью и крохотными порциями побросала кусочки теста в кипящий бульон. Теперь ей точно на кухне было делать нечего. Пора идти наверх.
 Хотя, впрочем, может, стоит взять другое вино. Белое лучше подходит к курице. Нет, твердо сказала она себе, нечего тянуть время. Это трусость.
 Нагрузив поднос так, чтобы он не перевернулся, она стала осторожно подниматься по лестнице. Нилс стоял у окна. Услышав, что она вошла, он оглянулся.
 – Ты в самом деле приготовила суп? – Он казался удивленным.
 – Ты хочешь, чтобы я попробовала его первой, боишься, не отравлен ли он?
 – Я сказал это сгоряча.
 Она не ожидала и такого извинения и потому решила сменить гнев на милость. В конце концов, у него были причины стать подозрительным.
 – Я думаю, нам надо попытаться накормить Шедоу. Чтобы он хоть ложку супа съел.
 – Он и чай не смог выпить.
 – Ему нужно пить. – Она поставила поднос на стол у кровати, повязала больному салфетку, чтобы тот не обжегся горячим супом, и наполнила ложку. Когда суп в ней охладился настолько, что пар уже не шел, она поднесла ложку к его губам.
 Ничего не получилось.
 – Сколько времени... Сколько времени он может прожить без жидкости? – спросил Нилс у нее за спиной.
 – Не знаю. Жара у него нет, так что обильное питье ему и не надо, но все равно будет лучше, если он немного поест.
 Она сделала еще попытку. Шедоу шевельнул губами, но его усилия было недостаточно, чтобы втянуть в себя суп, и он потек по подбородку.
 – Ничего не получается.
 – Имей терпение. – Она снова попыталась накормить Шедоу, и вновь безуспешно. Со стороны могло показаться, что она абсолютно уверена в том, что все делает правильно. На самом деле ее мучили сомнения. Может, настойчивость ее была лишь во вред больному? Или все же лучше продолжать? Все, что ей оставалось, – это довериться интуиции.
 И вновь она наполнила ложку бульоном и поднесла к губам Шедоу.
 – Пожалуйста, попробуй.
 Она осторожно просунула ложку между губами и залила содержимое в рот. Прошло мгновение. И она, и Нилс напряженно замерли. И тут они увидели, как сократились мышцы горла.
 – Он проглотил суп!
 Нилс смотрел на нее, как может смотреть человек, отчаянно желающий поверить в чудо, но не способный на это.
 – Ты уверена?
 – Я сама видела. Смотри.
 Еще одна ложка была поднесена к губам больного, и еще одну он проглотил.
 – Он пришел в сознание?
 Амелия покачала головой. Не вполне. Но у него уже работают рефлексы.
 – Он может говорить?
 – Если он может, то он заговорит. И, даст Бог, скоро.
 – Да будет так.
 Она скормила Шедоу примерно чашку бульона. Ей показалось, что на первый раз этого хватит.
 – Тут и для тебя суп тоже.
 – Я не голоден.
 – Чтобы поесть супа, не обязательно быть голодным. У нас куриный бульон считается лекарством при усталости, или упадке сил. Тебе он пойдет на пользу.
 – А ты?
 – Я поем, если ты будешь есть.
 Он сел за стол. Амелия подала ему тарелку. Затем налила суп себе.
 – Хороший суп, – похвалил он, подъедая остатки.
 – Спасибо.
 – Как это принцесса научилась готовить?
 – Я акоранская принцесса, и это все меняет.
 – Ты не такая, как все принцессы. Почему?
 – Потому что мы все – другие. Наша история сделала нас другими.
 Он наполнил бокалы вином и подал ей один из них.
 – Потому что ваша цивилизация развивалась изолированно от других народов? Королевство-крепость, одинокое и таинственное, где-то за Геркулесовыми столбами. Никто вас не трогал. До недавних пор о вас мало кто знал.
 – Но зато мы знали вас, – парировала она. – Всегда мы отправляли в ваш мир своих людей, чтобы те учились тому, что знаете вы, и возвращались в Акору с полезными знаниями. И мы всегда с открытым сердцем принимали тех, кого прибивало к нашим берегам, – людей, потерпевших кораблекрушение. У нас они получали возможность зажить другой жизнью, отличной от той, что была у них до этого.
 – Хвалебный гимн Акоре. Вполне естественно слышать это от тебя. Но только ты так и не объяснила мне, как принцесса научилась готовить.
 – Кулинария – занятие приятное и полезное, кроме того, люди должны уметь обслуживать себя.
 – Включая принцесс?
 – Разумеется. Я же говорила тебе, что мои близкие считают себя служителями, а не правителями Акоры.
 Он кивнул.
 – Ты так говорила.
 – Ты мне веришь?
 – Я не могу сказать, что не верю тебе, – уклончиво заявил он. – Просто мне все это странно слышать. Я достаточно времени провел в Европе, чтобы понять, почему мои предки ее покинули. Королевская кровь, аристократия, знать – это все люди, чьи предки были достаточно агрессивными или удачливыми, чтобы, вскарабкавшись по чьим-то головам, ухватить то, что другие не смогли. Почему я должен думать, что в Акоре все обстоит не так?
 Амелия пригубила вино. Ей приходилось очень осторожно выбирать слова.
 – Первые представители моего рода, рода Атреидов, появились на Акоре после извержения вулкана, разделившего на две части то, что некогда было единым островом.
 – Это ты про события тысячелетней давности?
 Она кивнула.
 – Мы зовемся Атреидами потому, что так звали нашего... отца-основателя, я думаю, что вы бы назвали его именно так. Он был предводителем греческих воинов – о них писал Гомер – задолго до того, как Греция вошла в период расцвета и стала той Древней Грецией, которая в основном и известна европейцам. Как и все люди, они не только воевали, но и торговали при возможности, а еще охотились и ловили рыбу, в общем, имели неплохие навыки для того, чтобы выжить. Атреид со своей командой был в море в то время, как началась буря. Обычно на Средиземном море ветер во время шторма дует с запада на восток, но на этот раз их захватил врасплох циклон. И он отнес их на запад. К тому времени как все закончилось, они оказались очень далеко от знакомых берегов. Но они были искателями приключений, и Атреид убедил команду, что, вместо того чтобы возвращаться, они должны двигаться вперед в том же направлении. Вот так они добрались до Геркулесовых столбов, или, по-современному, до Гибралтара.
 – Разве в то время люди не считали эти места краем земли или концом света? – спросил Нилс.
 – Кое-кто так и считал. Легенды говорят, что противники того, чтобы продолжать плавание на запад, именно это и говорили. Но Атреид подавил их своим авторитетом. Он слышал о том, что к северу от Столбов – мы знаем это место как западное побережье Европы, есть земля, и он хотел проверить, так ли это. Но, вскоре после того как Атреид и его люди вышли в Атлантический океан, они увидели извержение западнее по курсу. Невероятные массы пепла заволокли горизонт, ослепили моряков. Запасы питьевой воды истощились, и ни по солнцу, ни по звездам ориентироваться в этих условиях было нельзя. И тогда Атреид принял единственно верное решение – он повел корабль в сторону сияния, все еще видимого на западе, молясь о том, что там он сможет найти землю и воду.
 – И что он нашел?
 – Ад. Вулкан разорвал остров надвое. Все, что осталось от острова, было покрыто раскаленной лавой. Разрушения были таковы, что на острове не осталось ни одного живого дерева – все повалило.
 – А люди выжили?
 – Немногие из оставшихся в живых нашли укрытие в пещерах, где били ключи – источники пресной воды, но все, на что они могли рассчитывать, – это медленное умирание. Еды не было – весь урожай погиб. И в море выходить они не могли, поскольку все лодки унесло в открытый океан или разбило в щепки.
 – Должно быть, жертвы стихии обрадовались, увидев Атреида и его людей.
 – Может, вначале они и обрадовались. Но Атреид был воином с присущими его воинственной культуре понятиями. Аборигены Акоры принадлежали совсем иной культуре и были людьми мирными. Их предводительницей была жрица по имени Лира. И схватка между ней и Атреидами была неизбежна.
 – Схватка, в которой она не могла победить.
 – Ты в этом уверен?
 Нилс пожал плечами.
 – У Атреида была еда, единственное средство добычи пропитания – корабль и оружие. Более того, он был опытным воином. Очевидно, что победил он.
 – Если ты знаешь, что поражение неизбежно, предпочел бы ты сдаться сразу, без борьбы? Если драться ты должен за то, во что веришь?
 – Конечно, нет.
 – Лира была уверена в том, что ее подданные не должны смириться с завоевателями и сделаться рабами ради выживания. Она решила, что два разных народа могут объединиться во имя борьбы с общей угрозой.
 – И она смогла убедить, в этом Атреида?
 – Представь себе. Между ними завязались личные отношения, и эти отношения помогли им преодолеть разногласия, что сделало возможным все последующее.
 Нилс поставил стакан и посмотрел на нее.
 – Итак, по большому счету ты рассказала мне историю любви.
 Амелия кивнула.
 – Да, это первая история великой любви, которая положила начало истории Акоры как таковой. Но это только первая история любви. За первой последовали многие другие.
 И вдруг Амелия, поймав себя на том, что забыла о цели своего пребывания здесь, оглянулась и, посмотрев на больного, сказала:
 – Мне кажется, сон его стал более спокойным.
 Нилс тоже взглянул на брата и спросил:
 – Лира – тоже в числе твоих предков?
 – Да, и она тоже.
 Он протянул через стол руку и переплел свои пальцы с ее пальцами.
 – Клянусь, она бы тобой гордилась.
 Амелия почувствовала комок в горле. – Мне приятно, что ты это сказал, Нилс.
 Он не ответил. Он лишь поднял ее руку и легонько поцеловал.
 Когда Амелия вернулась на кухню, продолжая улыбаться, она почувствовала запах яблочного пирога. К ее радости, он не сгорел, несмотря на то, что она про него забыла, а лишь покрылся румяной корочкой – как раз такой, как надо. Вытащив противень из духовки, она помыла посуду, а потом решила приготовить кофе.
 Она успела насыпать зерна в ручную мельницу, когда со стороны кладовки до нее донесся какой-то шум. Она подумала, что, может, кто-то из слуг пришел, и решила выйти ему или ей навстречу.
 Но никого поприветствовать ей так и не удалось. На полпути к кладовой ее кто-то схватил со спины и прижал к лицу ткань. Она почувствовала головокружение и липучий сладковатый запах. И на этом все кончилось.
 Несколькими минутами позже Нилс спустился вниз. С братом было вроде бы все нормально, и теперь он почувствовал настоятельную необходимость быть рядом с Амелией. Видеть ее, слышать ее голос – все это вдруг стало для него жизненной необходимостью. Человек, который слыл одиноким волком, перестал выносить одиночество.
 Но на кухне ее не было. Не оказалось ее и в смежной с кухней кладовой. Не было ее и в саду. На кухонном полу валялась влажная тряпка для мытья посуды. Он огляделся. Яблочный пирог остывал на столе. В мельнице были кофейные зерна, но кофе так и остался несмолотым. Посуда была вымыта и вытерта, но не убрана.
 – Амелия?
 Нет ответа. Только еле слышный шелест листьев за окнами. Он обошел весь дом, заглянул во все комнаты. Еще несколько раз выкрикнул ее имя.
 – Амелия!
 Так и не дождавшись отклика, он спустился в подвал. Идти туда ей было незачем, но он все равно решил проверить.
 Ни внизу, ни наверху!
 Он снова вышел в сад, сходил на конюшню. И Брутус, и конь его брата были на месте. Но Амелии не было и там!
 Он никак не мог взять в толк то, что случилось: Амелии в доме не было. Она пропала!
 Он велел ей уходить, он потребовал, чтобы она ушла, но она вернулась, чтобы помочь. Если даже по какой-то причине она решила бы вернуться домой сейчас, то не сделала бы этого, не дав ему знать. Она не ушла бы, оставив валяться на полу тряпку. Его принцесса была слишком опрятной, чтобы допустить подобное.
 Амелия не ушла сама по своей воле. Тогда кто ее увез? У него ведь было такое ощущение, что кто-то ходит возле ограды. Он даже вышел в сад проверить, не померещилось ли ему. Кто это? Кто-то из ее семьи? Но Андреас, если бы он решил забрать сестру, в первую очередь потребовал бы объяснений от хозяина дома. Андреас не стал бы пробираться в дом, как вор.
 Если не Андреас, то кто же? Хоули? От этой мысли все похолодело у него внутри. Нилс прекрасно осознавал, что сам спровоцировал Хоули. Более того, он сделал это сознательно. Этот букет, эта дерзкая записка, этот нахальный визит – все для того, чтобы Хоули его заметил. Нилс и устроил весь этот спектакль, так как Шедоу высказал предположение, что Хоули может наведаться к Амелии в гости. И Хоули явился. Но не мог же Нилс знать того, что Амелия вернется к нему, что станет на пути у Хоули.
 Нилс сжал кулаки. Не замечая, что делает, с силой ударил по стене. Руке стало больно, но это помогло прочистить мозги. Несчастье с Шедоу выбило его из колеи, и он не учел возможности, что Хоули станет действовать без промедления. И так дерзко.
 Но так ли все это было? Или Амелия просто решила порвать с человеком, который может стать или уже стал врагом номер один для ее семьи, для ее народа?
 Как поступить? Принять как должное то, что она исчезла, и сосредоточить внимание на Хоули? Или безоглядно поверить в ее преданность и в первую очередь отправиться на поиски Амелии, вызволить ее из беды?
 Что важнее – долг чести или долг любви? Но ему не пришлось выбирать долго. И сделать выбор для него оказалось легче, чем он мог бы предположить.




 Глава 16


  –  О, сэр! – воскликнула горничная Иванна, когда в ответ на настойчивый стук – очевидно, ногой – открыла дверь и увидела перед собой Нилса.
 Неся брата, словно ребенка, на руках, он вошел в дом.
 – Бенджамин дома?
 – Да, сэр. Я пойду и приведу его, – сказала горничная, но, перед тем как отправиться за хозяином, добавила: – Наверху есть пустая комната. Может, вам стоит сначала отнести господина туда.
 Нилс последовал совету девушки. Он как раз успел уложить Шедоу на кровать, когда в дверях появился Шеренски. Торговец оружием был, как обычно, одет по-домашнему. Выглядел он озабоченным, но сохранял спокойствие.
 – Что с Шедоу? – спросил он.
 – Его ударили ножом в грудь. Мне надо оставить его с кем-то, кому я мог бы доверять.
 Бенджамин сдержанно поклонился.
 – Я польщен. Могу я заметить, что акоранцы самые лучшие целители из тех, что мне известны? И они как раз здесь, в Лондоне.
 – Он получил удар акоранским ножом.
 Брови Шеренски поползли вверх.
 – Амелия утверждает, что ее семья не может иметь к этому нападению никакого отношения, но я не вполне уверен, что они будут ко мне снисходительны. Поэтому я решил прийти не к ним, а сюда.
 Все это он проговорил скороговоркой. Времени было совсем мало. Он должен был отправляться в путь, надеясь на лучшее и сделав то, что было ему всего труднее, – оставив в живых руках того единственного близкого человека, который у него сейчас остался.
 Иванна появилась в дверях с подносом в руках. Протиснувшись мимо мужчин к тумбочке у кровати, она поставила на нее поднос и потрогала лоб спящего.
 – Жара нет, и это хорошо. Что с ним случилось?
 – Ножевое ранение, – ответил Бенджамин.
 – Рану зашили, – сказал Нилс, – и положили что-то не дающее распространиться инфекции.
 – И как, сработало? – недоверчиво спросила Иванна.
 – Похоже на то. Он даже поел немного супа. Послушайте, простите меня, но мне надо срочно уйти, но вначале я должен получить от вас разрешение оставить его здесь.
 – Конечно, он останется здесь, – сказал Бенджамин. – Для меня оскорбительно, если ты мог предположить иное. Я буду заботиться о нем так, как если бы он был моим братом.
 Насколько было известно Нилсу, у Шеренски братьев не было. Впрочем, ему все равно ничего не оставалось, кроме как положиться на русского.
 – Спасибо, – сказал он, обращаясь не только к Шеренски, но и к Иванне, которая уже заняла место сиделки.
 Шеренски пошел проводить Нилса до двери.
 – Когда твой брат проснется, что я должен ему сказать?
 – Что я отправился за Хоули.
 – За лордом Саймоном Хоули?
 Нилс кивнул.
 – Шедоу поймет.
 У двери мужчины пожали друг другу руки.
 – Будь осторожен, друг мой, – сказал Шеренски на прощание.
 – Я не забуду твою помощь, Бенджамин.
 – Тогда тебе придется пригласить меня на свадьбу, – усмехнувшись, сказал русский. – Иди.
 И Нилс ушел. Он распряг Брутуса, оставил карету и коня Шедоу на попечительство Шеренски, а сам, пришпорив Брутуса, поскакал к акоранцам. Позже, чем ему бы того хотелось, но куда быстрее, чем удалось бы иному на его месте, он был допущен в резиденцию Акоры.
 – О чем конкретно вы мне говорите? – сурово переспросил Андреас. Он стоял у письменного стола библиотеки. Воротник его рубашки был расстегнут, и он был без сюртука. Выглядел он так, будто всю ночь глаз не сомкнул. По столу были разложены документы. Много бумаг, заполненных диаграммами, уравнениями и просто непонятными значками.
 Все это Нилс окинул беглым взглядом. Он мог бы потянуть время, чтобы рассмотреть что-то важное для своей страны. Но время тянуть было нельзя. Он должен был сказать то, что следует.
 – Амелия поехала не в Босуик. Она поехала ко мне. Она находилась в моем лондонском доме, чтобы помочь мне в уходе за моим братом, которого ранили ножом. А теперь она пропала, и я пришел, чтобы ее найти.
 Он ожидал, что ему придется повторить по крайней мере последнюю фразу, так как, узнав, что Амелия уехала к Нилсу вместо того чтобы отправиться в Босуик, Андреас уже ничего больше слушать не стал. Но акоранский принц удивил его. Глаза его гневно вспыхнули, но он ничего не сказал, а просто подошел к двери, крикнул что-то на незнакомом языке, и уже через минуту в комнате собралось довольно много народа.
 – Моей кузины здесь нет, – сказал он, сжав кулаки.
 Итак, последняя надежда, которая поддерживала Нилса все это время, рухнула.
 – Существует вероятность, – сказал Нилс, – что Амелию выкрал Саймон Хоули.
 – Хоули? Зачем ему это?
 Нилс вкратце объяснил ему ситуацию. Вводя Андреаса в курс дела, он выложил на стол портрет Хоули. Андреас взял его, взглянул и бросил обратно на стол.
 – Говорю вам, я не имею никакого отношения к тому, что произошло с «Отважным». Более того, ваше обвинение я воспринял бы как смертельное оскорбление, если бы вы не были иностранцем.
 – Я бы воспринял как смертельное оскорбление тот факт, что мой брат был ранен акоранским ножом, если бы не учитывал возможность того, что нож был украден, – в том же тоне ответил Нилс. И был вознагражден – Андреаса это заявление по меньшей мере удивило.
 – Этот нож у вас при себе? – спросил принц.
 Нилс вынул нож из чехла, висевшего у него на поясе, и положил рядом с рисунком. Андреас лишь мельком взглянул на нож, прежде чем сказать:
 – Это мой нож. Он пропал несколько недель назад.
 – И снова Хоули... как я думаю. Если я ошибаюсь и ваш народ не такой, как заверяла меня Амелия...
 – Полагаю, мы отложим любые дискуссии, связанные с моей кузиной, мистер Вулфсон. Я отправил сообщение дяде, и наши люди уже готовятся отправиться на поиски. Мы тронемся, как только приедет принц Александр.
 – Отлично. Вне сомнений, у Хоули есть жилье в Лондоне, но я не думаю, что он стал бы использовать его для целей похищения. Должно быть, у него есть загородный дом...
 – Мы в курсе того, какой недвижимостью располагает лорд Саймон Хоули, мистер Вулфсон. Позвольте мне внести ясность: мы – за исключением вас лично. Вы уже и так достаточно всего сделали.
 – Вы не можете рассчитывать, что я буду сидеть сложа руки, когда Амелия в опасности.
 – Откровенно говоря, мне совершенно плевать на то, что вы будете делать. С вами мы позже разберемся. – И на этой «веселой» ноте принц Акоры удалился.
 И Нилс тоже. Оставаться не имело смысла в любом случае. Андреас мало походил на человека, который мог бы пересмотреть свое решение и разрешить Нилсу поехать с акоранцами, кроме того, существовала большая вероятность, что принц Александр не захочет, чтобы человек, скомпрометировавший его дочь, разгуливал на свободе.
 Нилс предпочел бы действовать заодно с акоранцами, но на нет и суда нет. Волку не впервой охотиться в одиночку.
 Нилс оседлал Брутуса, которого оставил за воротами резиденции, и стал думать, как поступить дальше. Акоранцам вполне по силам грамотно провести операцию по освобождению заложницы, и отправятся они туда, куда, по их мнению, Хоули мог с наибольшей вероятностью отвезти Амелию. Чем же тогда в первую очередь следует заняться ему, Нилсу?
 Шедоу достаточно долго следил за Хоули, чтобы знать его привычные маршруты, но ни одно из тех мест, куда приводила Шедоу слежка за врагом, не подходило для целей похищения.
 Хоули в принципе мог отвезти Амелию куда угодно. В Лондоне было сколько угодно всевозможных мест, которые за умеренную плату могли быть использованы в самых темных целях. Мест, где можно совершить любое преступление, не будучи обнаруженным.
 Но это в теории.
 Сам Нилс, готовя похищение, успел убедиться в том, что люди, живущие в предместьях, весьма подозрительно относятся к чужакам, а чтобы снять дом, непременно нужно иметь рекомендации, дающие хозяевам уверенность, что их собственность попадает в надежные руки, к порядочным людям.
 Если быть до конца откровенным, то и он нашел тот уединенный дом, куда они с Шедоу привезли Амелию, вообще-то случайно, когда, уже отчаявшись найти подходящие апартаменты, свернули с главной дороги наугад.
 Фамильное поместье Хоули находилось в Восточной Англии, слишком далеко от Лондона, чтобы имело смысл везти туда Амелию. При таком длительном путешествии могут возникнуть всевозможные накладки, и шансы на побег или на то, чтобы получить помощь, у похищенной увеличиваются.
 Нет, он держал ее где-то неподалеку. В принадлежащем ему пригородном особняке? Но Хоули был не глуп и понимал, что искать начнут именно с него. И вообще, какую цель преследовал Хоули своим похищением? Зачем ему понадобилась Амелия, если, конечно, это его рук дело?
 По той же причине, по которой он украл нож и использовал его как орудие преступления. Создать международный инцидент. Поссорить Америку и Акору. Этого он хотел в конечном счете.
 И как этому могло посодействовать похищение? Все просто: если обвинят Америку или американца – дело в шляпе. Брутус забеспокоился. Ему надоело стоять без движения так долго. Нилс обвел взглядом окрестности. День клонился к вечеру. Скоро стемнеет. Ему тоже не терпелось действовать, но, пустив Брутуса легкой рысцой, он продолжал думать. Если же он ошибается...
 Но Нилс запретил себе думать об этом. Он должен сосредоточиться на том, чего хочет Хоули. Надо поставить себя на его место, и не важно, что это будет неприятно. Хоули желал, чтобы все, что могло бы случиться с Амелией, было поставлено в вину ему, Нилсу. Итак, если ее выкрали из Лондона, то куда в таком случае ее должны отвезти?
 В загородный дом, что снимал Нилс? Это единственное место в Англии, которое можно было бы связать с ним, Нилсом, за исключением еще одного дома, который он снял инкогнито. Но, чтобы установить личность нанимателя, пришлось бы очень серьезно потрудиться – дом снимался через подставных лиц. О нем Хоули едва ли знал, зато мог знать о другом, который Нилс снял на свое имя.
 В Лондоне было не так много агентств недвижимости, имевших дело с такого рода жильем. Расположение влиятельного лорда и нужная сумма – вот все, что необходимо для того, чтобы конфиденциальная информация была предана огласке.
 Если же он ошибался...
 Тогда Амелию найдет ее семья. Или верить в это, или жить не стоит. Проклятие, эта невесть откуда свалившаяся любовь выворачивала его наизнанку.
 Он пришпорил Брутуса, который и без того горячился от нетерпения. Человек и конь слились воедино.
 Когда тебя похищают в первый раз, это можно еще воспринять как приключение. Но если это происходит дважды – тут не до смеху. Все, что испытывала Амелия сейчас, – это страх, жуткий, панический, животный страх.
 Странно, в тот раз она больше злилась, чем боялась. Даже тогда, когда она испугалась, что «ирландец» позволил ей увидеть себя, и решила, что ее собираются убить, она не испытывала и доли того ужаса, что владел ею теперь.
 Все из-за Хоули. Из-за человека, которого, она так и не смогла понять. Он сидел напротив нее в карете, одетый с иголочки, лощеный светский господин, у которого ни один волосок не выбился из прически, и смотрел на нее с сардонической усмешкой.
 – Вам лучше, ваше высочество?
 – Голова страшно болит, и такое чувство, что меня вот-вот стошнит, но в остальном я чувствую себя великолепно.
 Он брезгливо поморщился и слегка отодвинулся от нее.
 – Я, кажется, переборщил с хлороформом, – сказал он тоном человека, совесть которого совершенно спокойна. – Но вы же понимаете, я должен был перестраховаться.
 – О да. Я прекрасно вас понимаю. Вы убийца, который пытается спровоцировать войну между Америкой и Акорой. И за это вас убьют.
 Лорд Хоули ухмыльнулся, и эта ухмылка, больше походившая на гримасу, тут же лишила его лицо всякой привлекательности. Другая женщина, возможно, и побоялась бы провоцировать своего похитителя, особенно если учесть, что она была перед ним совершенно беспомощна – в цепях и кандалах. Но не Амелия. Не принцесса Акоры.
 – Трудно представить, что я даже подумывал на вас жениться.
 – Дурацкая мысль, которой все равно не суждено было осуществиться.
 – Кошмар, так бы я это назвал. Вы очень неприятная женщина.
 Амелия склонила голову набок.
 – Учитывая, от кого исходят эти слова, я принимаю их как комплимент. Нилс все равно узнает, что я пропала, и сообщит моей семье.
 – Ах да. Ваше семейство. Представляю, какие они питают чувства к вашему американцу в данный момент. Хватит ли у него смелости заявить, что он вас поимел? О, не пытайтесь этого отрицать! Я видел, с каким вниманием вы отнеслись к нему тогда, в гостиной.
 – Я и не собираюсь этого отрицать.
 – В самом деле? Ни капли стыда? Ну да, я ведь слышал, что у акоранцев нет понятия о морали.
 – Вы ничего о нас не знаете. Если бы нам случилось подискутировать на темы морали, я вас уверяю, вы бы проиграли в споре.
 Хоули откинулся на подбитую ватой спинку сиденья, сложил молитвенно руки на груди и одарил ее холодной усмешкой.
 – Может, принцесса, вы так и не заметили, что из нас двоих – вы в кандалах и цепях. Вы здесь всего лишь как наживка. И не тешьте себя иными предположениями. Если вы будете умницей и не станете мне мешать, то можете даже остаться в живых.
 Амелии его признание принесло определенное облегчение. Но тешить себя надеждами, находясь в руках законченного негодяя, не стоило. Не стоило верить ни одному его слову. Доверяй лишь тому, что видишь.
 Итак, наживка. Наживка, чтобы поймать Нилса. Чтобы заманить его в ловушку, вовлечь в ситуацию, когда он будет думать только о том, как спасти ее, и забудет, что опасность может грозить и ему. Выбить его из колеи, заставить забыть об осторожности. Она не могла такое допустить. Но как остановить Хоули?
 Если в тот раз ей не удалось выпрыгнуть из кареты, то сейчас об этом не стоило и думать.
 Тогда... Что ей оставалось?
 На сиденье рядом с Хоули лежал какой-то предмет в чехле.
 – Что это? – спросила она.
 – Не ваше дело.
 – Похоже на меч. – Действительно, по форме предмет напоминал меч, но был завернут в темную ткань.
 – Это ведь меч Нилса? Тот, что он купил у Шеренски?
 Саймон Хоули, который не испытывал никаких угрызений совести из-за того, что убил пятьдесят девять человек, покраснел.
 – Я случайно наткнулся на него, когда поджидал вас. Такой меч должен иметь хозяина поприличнее, чем ваш американец.
 – Он принадлежал предкам Нилса.
 – Это чепуха. Ясно, что им владел высокопоставленный викинг.
 – Вы украли акоранский нож, тот самый, которым вы пытались убить Шедоу. Теперь вы украли меч. Похоже, вы не только убийца, лорд Хоули, но и мелкий воришка?
 Она поняла, что зашла слишком далеко, когда слова уже были сказаны. Лорд Хоули ударил ее по лицу так, что она отлетела в угол.
 – Стерва, – прошипел он с леденящим спокойствием. Потирая занемевший кулак, он поудобнее уселся и все остальное путешествие оскорблено молчал.
 Амелия тоже молчала. Щеку жгло, но боль помогала сосредоточиться. Окна кареты были задернуты, но и небольшой щели хватило, чтобы увидеть, что на улице темно. Она не имела представления, сколько времени была без сознания, как не знала и того, насколько далеко они удалились от Лондона. Если бы она смогла получить хоть какой-то намек на то, где они находятся, можно было бы думать о побеге или ином пути спасения.
 В глубине души она понимала, насколько мала вероятность того, что ей позволят сбежать, но она отказывалась покоряться судьбе. Она лишь продолжала высматривать сквозь узкую щель хоть что-нибудь – дом, поворот, что могло бы ей помочь.
 Но она испытала шок, когда карета проехала мимо гостиницы – не просто гостиницы, а той, где ей уже случилось побывать. «Три лебедя». Нилс отвез ее туда, после того как подобрал на дороге.
 Итак, Хоули вывез ее за город, но недалеко – всего несколько миль от Лондона. Через какое-то время они миновали тот дом, который она, кажется, тоже узнала, хотя полной уверенности не было. Выходит, они ехали...
 Нилс тогда выезжал из своего загородного дома, того, что он снял по приезде в Лондон. По крайней мере, когда он нашел ее на дороге, он так говорил. Говорил он это и ее родственникам. Амелия была достаточно догадлива, чтобы понять, зачем Хоули ее туда везет.
 – Куда мы едем?
 Хоули неохотно поднялся с сиденья. Он смотрел на нее так, будто общение с ней было для него как нож острый.
 – В мой загородный дом.
 – Вы там живёте? – Совпадение такого рода невозможно. Нилс не знал, кто такой Хоули, и, приехав в город, снял дом. Когда она играла в бильярд, то прикидывала шансы, прежде чем ударить по шару. Но вероятность того, что Нилс снял дом, принадлежавший Хоули, сводилась почти к нулю.
 Гораздо более вероятным представлялось то, что Хоули врет, чтобы успокоить ее бдительность ложной надеждой. Но у нее появилось очевидное преимущество. Хоули не мог догадаться о том, что местность ей знакома. Ну и что?
 – Откуда Нилс узнает, где меня искать?
 – Я пошлю ему записку. А сейчас замолчите.
 У нее было время. По крайней мере до утра. Если бы не эти кандалы на ногах...
 – Лорд Хоули...
 – Я просил вас помолчать.
 – Мне очень неудобно.
 – Что с того? Если вас еще тошнит, будьте любезны высунуть голову в окно. И, .пожалуйста, учтите, – с глумливой ухмылкой сообщил он, – что дверца кареты на цепи.
 – Как и я. Собственно, именно поэтому я так некомфортно себя чувствую. Не сомневаюсь, что вот это, – она подняла руки, – результат моего неподобающего поведения. – Она потупила глаза и застенчиво улыбнулась, поднимая взгляд на своего похитителя. Там, где проигрывает сила, выигрывает слабость – женская слабость.
 Бедный лорд Хоули! Он вообще не имел представления о том, что такое акоранские женщины. Ее предки попали, что называется, из одной катастрофы в другую – после буйства стихии, разрушившей их страну, в руки нежданных завоевателей. Но женщинам ее рода удалось приручить и стихию, и мужчин, не знавших иного языка, кроме языка силы. И она была достойна своих прародительниц.
 – Даже не думайте меня завлекать, – сказал лорд Хоули.
 – Разумеется. Но в этих оковах нет необходимости. Я не могу убежать.
 – Не можете. Но можете попытаться, чтобы уберечь Вулфсона.
 – Зачем мне его оберегать?
 – Потому что вы его любите.
 – Люблю? – Она тихо засмеялась. – А мне казалось, что вы рассудительный человек. – Пусть простит ее Бог за то, что она должна была делать. – Мистер Вулфсон... меня развлек. Не могу, однако, сказать, что мне это было так уж неприятно.
 – Вы что, хотите сказать, что не испытываете к нему никаких серьезных чувств?
 – А у вас есть основания полагать, что я могу испытывать какие-то чувства к мужчине? Думаю, вы знаете, скольким поклонникам я ответила отказом.
 – Точного числа я не знаю.
 – Честно говоря, и я тоже. Но, уверяю вас, это число внушительное. Я принцесса, лорд Хоули, и, что вполне естественно для принцессы, я могу позволить себе маленькие слабости.
 Взгляд его оставался скептическим, но она видела, что против воли в нем проснулся интерес. Человек, склонный к пороку, видит и в других те же наклонности.
 – Выходит, у вас нет возражений против того, что я разделаюсь с Вулфсоном?
 – Мистер Вулфсон уверен, что моя семья причастна к взрыву на «Отважном». А вас он считает нашим орудием. Существует большая вероятность, что он вернется в Вашингтон, известит об этом своего президента, и тот начнет войну с Акорой. Как вы понимаете, я бы хотела предотвратить такое развитие событий.
 – Вы поехали к нему домой и помогали его брату.
 – Конечно. Хочешь знать врага, держись к нему ближе.
 – Я не верю вам. Вы женщина, и у вас женское сердце. На столь холодную расчетливость вы не способны.
 – Я не сомневаюсь, что вы хорошо знаете женщин, лорд Хоули. – На самом деле она полагала, что Хоули не знает о женщинах почти ничего и слабый пол у него не в почете. – Однако должна напомнить вам, что я акоранка, притом королевского рода. Как вы думаете, какие наследственные черты помогали моей семье удержать власть в течение тысячелетий? Полагаете, у нас в роду все сплошь слабаки?
 – Не сказал бы, чтобы летопись вашего рода была в чем-то примечательной.
 – Вы так думаете? Мы смогли осуществить то, что не удалось никому в истории, имея в виду господствующий род. Мы не только оставались у власти несколько тысячелетий, мы еще накопили значительные богатства. Не обижайтесь, лорд Хоули, но в исторической ретроспективе ваш род по сравнению с моим то же, что пещерный человек в сравнении с человеком современным. А что до мистера Вулфсона... – Она пожала плечами. Чем меньше она будет говорить о нем, тем лучше.
 – Вы говорите серьезно? Для вас он действительно был только забавой?
 – А почему это вас удивляет? Если бы я была мужчиной, а он женщиной, вы бы считали это в порядке вещей, не так ли?
 – Да, но вы – женщина. Молодая и незамужняя.
 – Принцесса может позволить себе то, что не может другая. – Она подняла руки и потрясла цепями. – Это просто ни в какие рамки не укладывается. Не ставьте себя в дурацкое положение, мистер Хоули. Чего вы хотите? Помимо смерти мистера Вулфсона, разумеется.
 – Чего я хочу?
 – Только не говорите, что вы устроили все это, не имея ясной и четкой цели.
 – Конечно, цель у меня есть. Я хочу британскую военную базу на Акоре.
 – Зачем?
 – Зачем? Потому что так будет лучше для моей страны.
 – Вы хотите принести пользу стране?
 – Ну, не стоит забывать и о себе. Человек, который принес стране такую ощутимую пользу, может подняться до значительных высот.
 – А, теперь я понимаю. А то я едва не потеряла почву под ногами.
 Амелия решила, что для начала расспросов хватит, и, откинувшись на спинку сиденья, закрыла глаза. Она чувствовала на себе взгляд Хоули, но продолжала оставаться безучастной.
 Наконец карета свернула на аллею, ведущую к дому, и вскоре остановилась. Хоули вышел. Она слышала, как тот перебросился парой фраз с кучером, затем дверца кареты открылась вновь, и он протянул к ней руки.




 Глава 17


 Нилс бывал в арендованном загородном доме всего раза два, и то лишь для того, чтобы как-то оправдать в глазах соседей сам факт аренды. Он приближался к дому с нелегким чувством. В самом воздухе, казалось, была разлита тревога. Ночь выдалась холодная и сырая, небо заволокли тучи. Он вдруг подумал о том, что в ту ночь, когда он «спас» Амелию, луна была полной, теперь же от нее остался лишь тонкий серп.
 Он оставил Брутуса у ворот, а сам быстрым уверенным шагом пошел к дому. К нему вела аллея, заросшая крепкими, с развитой кроной дубами. Слуг в доме не было, но свет горел. Не везде, а лишь на первом этаже. В дальнем углу сада, у конюшен тоже горел фонарь. Все это вселяло надежду, что он не просчитался. Хотя, возможно, заметив пустующий дом, его облюбовали для жизни какие-нибудь несчастные, каких в Англии наряду с немыслимыми богачами было немало.
 Лишь многолетняя привычка к самодисциплине позволила ему преодолеть настойчивое желание войти в дом немедленно. Нилс осторожно обошел дом по периметру, стараясь оставаться невидимым, присматриваясь к тому, как Хоули приготовился к его приходу.
 Нилс достаточно высоко оценивал своего противника. Ведь Хоули удалось в свое время взорвать корабль и исчезнуть. Однако Нилс полагал, что британец не ждет его так скоро. Он надеялся, что сможет захватить врага врасплох, – больше ему уповать было не на что.
 Заросший сад позади дома подступал чуть ли не вплотную к черному ходу – двери, ведущей на кухню. Дверь была на замке в день его предыдущего посещения, она оставалась запертой и сейчас. Нилс просунул ключ в замочную скважину, стараясь действовать как можно тише, повернул ключ. Когда он открывал дверь, петли заскрипели, но, к счастью, не слишком громко. Из кухни повеяло холодом нежилого помещения, в котором давно не топили.
 Он вошел и прикрыл за собой дверь. Подождав, пока глаза привыкнут к темноте, он прислушался. Не было слышно ничего, кроме ветра, шелестящего в листве.
 Из кухни он прошел в вестибюль. Оттуда невысокий лестничный пролет вел на первый этаж дома. Третья ступенька снизу скрипнула. Нилс замер и прислушался.
 На другом конце дома открылась дверь.
 – Что-то случилось? – спросила Амелия, прилагая максимум усилий к тому, чтобы в голосе ее он услышал тревогу, а не надежду.
 Хоули не сразу ответил. Он прошел через гостиную в коридор, постоял там немного, потом вернулся и вновь закрыл дверь.
 – Все в порядке.
 Амелия взмахнула руками, которые все еще были в кандалах.
 – Хотелось бы, чтобы все так и было. Я очень неуютно себя чувствую.
 – Сожалею.
 – Я не виню вас в том, что вы мне не доверяете. Я бы тоже вам не доверяла, учитывая обстоятельства. Но вы могли бы хотя бы лодыжки мои освободить?
 – Чтобы вы сбежали?
 Амелия засмеялась.
 – Куда мне бежать, лорд Хоули? На дорогу посреди ночи? Как вы себе это представляете?
 – Вы не производите впечатления беспомощной барышни.
 – Спасибо, но, поверьте, мне слишком дорога жизнь, чтобы так глупо рисковать ею.
 Мужчина, который без тени сожаления ударил ее по лицу, улыбнулся.
 . – Вы знаете, я вам почти верю.
 – Да уж, странно было бы, если бы вы мне не верили. Но эти кандалы и цепи... Для женщины, которую всю жизнь баловали...
 – И этим испортили.
 – Как вам будет угодно. Вы действительно верите, что я стала бы рисковать жизнью ради мистера Вулфсона?
 – Холодная кровь и холодное сердце?
 – Вас, по-видимому, эти черты не прельщают, лорд Хоули? Что же касается этих цепей...
 – Вы знаете, принимая в отношении вас эти меры предосторожности – вы, если помните, были в то время без сознания, – я подумал, как легко было бы взять вас и утопить. Эти цепи весят достаточно, чтобы не дать вам всплыть.
 – В Акоре есть ныряльщики, которые добывают устриц и мидий в глубоких расщелинах на дне внутреннего моря – там устрицы самые крупные и сочные. Так вот, чтобы скорее опуститься на дно, они надевают на запястья наручники из металла. Должна сказать, я ныряла вместе с ними.
 – Какие у вас необыкновенные обычаи.
 – Возможно, у вас будет больше возможностей ознакомиться с нашими обычаями, когда у Британии появится в Акоре военная база.
 Она испытала нечто вроде торжества, когда увидела, с каким удивлением посмотрел на нее Хоули. Но, надо отдать ему должное, Хоули быстро стряхнул с себя ненужные эмоции.
 – Вы, случайно, не пытаетесь вести со мной переговоры?
 – А почему это вас должно так удивлять?
 – Потому что у вас нет на то полномочий, следовательно, и общаться с вами на эту тему бессмысленно.
 Она улыбнулась.
 – Полномочия подразумевают ответственность. Кто отвечает, с того и спрос. У меня же есть нечто гораздо лучшее – влияние. – Амелия сделала паузу, давая Хоули время на то, чтобы переварить информацию. – Мы все очень сильно привязаны друг к другу в нашей семье. Мой отец любит меня, и мой дядя, ванакс, тоже. А любовь делает людей уязвимыми.
 – Вы хотите, чтобы я поверил, что вы используете любовь близких для того, чтобы помочь мне?
 – Да, если нашим целям случится совпасть. Вы хотите получить военную базу на Акоре и, что мне представляется для вас еще более важным, – вместе с базой получить кредит доверия от самых влиятельных персон Британии. Я же хочу...
 – И чего вы хотите?
 – Независимости. Свободу принимать собственные решения и жить своей жизнью – так, как я хочу, и никак иначе. Простите за банальность, но для этого нужны деньги.
 – Ваша семья очень богата.
 – Но я – нет. Мне нужны собственные средства. Преимущество в общении с людьми такого сорта состоит в том, что они считают других подобными себе.
 – Вы должны понять, – сказал он, – что у меня не было иного выхода. По здравому размышлению, мистер Вулфсон крепко вас скомпрометировал. Я смею предположить, что ваша семья может из чувства благодарности захотеть сделать что-либо для меня.
 Наконец, не без поощрения с ее стороны, Хоули озвучил свои сокровенные желания. Но, кажется, ей удалось не только вытащить у него признание. Хоули достал из кармана маленький ключ и жестом дал ей понять, чтобы она приподняла ноги. Он приблизился к ней с явной опаской. Амелия постаралась не демонстрировать того, что его прикосновения ей противны. Когда кандалы были сняты, Амелия с улыбкой протянула ему руки.
 – Может, вы и их снимете?
 Хоули распрямился, спрятав ключ в карман. Волосы его в свете лампы казались отлитыми из чистого золота. Лицо его с идеально правильными чертами еще никогда так не напоминало ангельский лик такой, каким его изображают художники. Лишнее доказательство того, как может отличаться форма от содержания.
 – Нет. Я и так сделал для вас слишком много.
 – Жаль. – Она встала, вздохнула, сделала шаг по направлению к нему и споткнулась.
 Он не дал ей упасть, но при этом остерегался прижимать ее к себе.
 – Простите, – пробормотала Амелия.
 Не спуская с нее глаз, он похлопал себя по карману жилета, давая понять, что ключ от наручников все еще был там.
 – Ничего страшного.
 – Вы не против, если я немного похожу по комнате? У меня сильно затекли ноги.
 – Хорошо, если вы не будете подходить к окну.
 Она и не стала приближаться к окнам. По сути дела, она вообще далеко от него не отходила.
 – Вы знаете, – вдруг сказала она, – что каждый год по меньшей мере несколько иностранцев терпят кораблекрушение у берегов Акоры?
 – В самом деле? – без всякого интереса переспросил Хоули.
 – И мы их всех принимаем. Большинство принятых, конечно, матросы, но есть среди них и пекари, и портные, и свечных дел мастера, есть и воры – всяких хватает.
 – Вы, похоже, всегда можете найти тему для монолога.
 – Искусство вести беседу при самых неблагоприятных обстоятельствах – одно из качеств, которым, согласно нашим обычаям, должна овладеть принцесса.
 – Мы не в Акоре. Так что можете помолчать.
 Амелия отвернулась, чтобы он не заметил, как засветились триумфом ее глаза. Она могла бы рассказать ему старую акоранскую пословицу: если ты хочешь кого-то встретить, все, что от тебя требуется, это просто ждать во дворце, потому что туда приходят все, если и не все сразу. В том числе и воры – по крайней мере один раскаявшийся вор, который приобретенную долгими годами тренировок ловкость рук теперь обратил на благое дело – стал фокусником. Детишки, живущие во дворце, и Амелия в том числе, так долго умоляли и клянчили, что раскаявшийся вор, наконец, согласился научить их нескольким трюкам. Амелия оказалась талантливой ученицей, и сейчас пришло время пустить полученный навык в ход.
 Она поклялась матери никогда не применять на практике то, чему научил ее фокусник, – не использовать навыки для обмана. Но разве можно назвать обманом факт воровства ключа от наручников, которые были надеты на нее путем самого жестокого обмана.
 Прижавшись ухом к стене гостиной, Нилс прислушивался к голосам, доносящимся оттуда. Стена была слишком толстой для того, чтобы разобрать слова и понять, о чем говорят, но голос Амелии он узнал. С одной стороны, это было хорошо – значит, она жива. С другой – присутствие ее в одной комнате с Хоули могло вызвать проблемы. Она могла бы пострадать во время неизбежного поединка.
 Решение он принял по наитию и неслышно покинул дом тем же путем, каким вошел в него. Осторожно обогнув дом снаружи, он подошел к одному из окон гостиной, откуда доносились голоса.
 Хоули не стал затруднять себя разведением огня в камине, а может, этот джентльмен просто не знал, как это делается. Но он зажег несколько ламп, и при свете их Нилс ясно видел двух находящихся там людей.
 Амелия стояла у стола, на котором лежал удлиненный предмет, завернутый в черную ткань. Она стояла спиной к окну и лицом к Хоули. Потомок благородного рода смотрел на нее с явной опаской. Они успели обменяться парой слов, прежде чем Амелия отвернулась к окну. Нилсу потребовалось лишь несколько секунд, чтобы разглядеть ее и увидеть кровоподтек на скуле.
 Он ее ударил! Гнев охватил Нилса. К тому же руки ее были в наручниках. Вот негодяй! Нет, Хоули заслужил не просто смерть, а смерть мучительную! Нилс сам не заметил, как рука его потянулась к ножу, спрятанному под рубашкой. Он был готов броситься на него прямо отсюда, разбив все преграды, включая стекло.
 Но нет, он взял себя в руки. Он глубоко вдохнул. Подождал, когда гнев немного утихнет. Сейчас он должен был действовать с ясной головой.
 И только относительно успокоившись, он начал движение. Не через окно, а прежним маршрутом – к черному ходу. Он преследовал своих жертв в лесу, в полях, на улицах и бульварах, но никогда ему еще не приходилось действовать в таких условиях, как сейчас. Никогда он не чувствовал в себе такой несокрушимой решимости. Он должен был занять наиболее выгодную позицию, ограничивающую движения противника. И дом как раз создавал требуемые условия.
 Его первоначальной целью было вытащить Хоули из гостиной, чтобы Амелии не было рядом с ним. Самым удобным местом был бы коридор, ведущий из кухни и помещений для слуг на господскую половину. Коридор этот не был освещен, и Хоули пришлось бы противостоять Нилсу в почти полной темноте.
 Нилс зашел в дом, взял на кухне свечу, зажег ее, поморщившись от вони, и огляделся. Потолок здесь был низким – с перекрестными балками. Хозяин не считал нужным тратиться на украшение той части жилища, в которой бывали только слуги.
 В дальнем конце коридора была арка, ведущая в пустую кладовую. Нилс попробовал примерно оценить расстояние отсюда до гостиной. По его расчетам, все получалось в его пользу.
 Задув свечу, он по памяти пошел назад, на кухню. Обернув руку сюртуком, он с силой ударил по стеклу рядом с дверью. Звон разбитого стекла разорвал тишину дома.
 – Какого черта?! – Хоули распахнул дверь и вышел в коридор. В тот же момент Амелия выхватила из кармана ключ от наручников. Если действовать быстро, можно успеть освободиться от оков. Но она не успела. Хоули вернулся слишком быстро и, схватив ее за руку, прошипел:
 – Вы пойдете со мной, мадам.
 Он сунул ей в руку лампу и толкнул впереди себя. Амелия начала возмущаться, делая это достаточно громко для того, чтобы ее было слышно в коридоре.
 – Что вы делаете, лорд Хоули?
 – Изучаю ничтожную возможность того, что у нас гости, мадам.
 – Я не понимаю, с какой стати сюда должны прийти. Никто и малейшего представления не имеет, где мы. – Кроме Нилса, если Бог услышал ее мольбы. Но на это она и не смела надеяться.
 – Даже если это и так, я должен в этом убедиться. Они добрались до кухни, ни с кем не повстречавшись, но увидели на полу разбитое стекло.
 – Может это какой-то зверь попытался сюда забраться, – сказала она, надеясь, что ее голос не выдает надежды на совершенно иной вариант.
 – Возможно, – сказал Хоули и вдруг внезапно развернулся, продолжая удерживать Амелию перед собой. В руке его блеснул нож. Амелия сдавленно вскрикнула.
 – Вы считаете меня дураком, или ваш дружок считает меня таковым?
 Несмотря на страх, державший ее за горло и мешавший дышать, она выдавила из себя:
 – Я понятия не имею, о чем вы говорите. И зачем вам понадобился нож? Вы как ребенок, который боится кощея из сказки.
 – Замолчите! Никто не мог бы догадаться о том, что мы здесь, и все же...
 – А кучер?
 – Кто?
 – Как это похоже на Хоули! Господа не замечают тех, кто им прислуживает.
 – Тот человек, что привез нас сюда. Вы можете ему доверять?
 – Наемный кучер. Он не может знать о том, что происходит.
 – Вы уверены? Слуги бывают и догадливы, и пронырливы.
 – Это верно, – согласился Хоули. – Я собирался приказать ему доставить Вулфсону записку сегодня утром, но передумал. Нет, я ничего ему не говорил. Даже если он захотел бы предать меня, у него не было такой возможности.
 Амелия пожала плечами:
 – У вашего наемного кучера могут быть осведомленные приятели.
 Лампа в ее руках давала мало света. Большая часть помещения оставалась погруженной во мрак. Но ей показалось, что в темноте она заметила движение. Возможно, это действительно ей только показалось. И все же решимость ее окрепла.
 – Маловероятно. – Но возможно. По крайней мере, по соображениям Хоули.
 – Есть еще один вопрос, – сказала она, стараясь закрепить успех. – Как вы его наняли? Он мог специально попасться вам на глаза.
 Ей показалось, что она зашла слишком далеко, но Хоули был отпрыском рода, члены которого в каждом поколении добивались богатства и власти самыми низменными методами, включая шпионство, шантаж и прочее. Так что зерно упало на плодородную почву.
 – Куда мы идем? – спросила она, когда он подтолкнул ее назад, в коридор.
 – Увы, мне придется вас ненадолго оставить, дорогая, – сказал Хоули. – Но вначале я должен сделать так, чтобы быть уверенным – вы не сбежите в мое отсутствие.
 – Нет, только не эти кандалы!
 – Боюсь, что они самые.
 Они успели дойти до гостиной. Хоули пихнул ее в кресло, поднял валявшуюся на полу цепь и перекинул узлом через цепь кандалов, которые все еще были на ней. Поискав глазами нечто такое, к чему можно было бы ее привязать, он заметил стол из черного дерева с устойчивыми толстыми ножками. Обернув цепь вокруг ножки стола и закрепив ее, он встал.
 – Теперь я знаю, что вы дождетесь моего возвращения.
 – Действуйте осмотрительно, – наставительно заметила Амелия. – Я не хочу долго сидеть в таком неудобном положении.
 Взглянув на нее сверху вниз, он усмехнулся.
 – Принцесса есть принцесса. Вы знаете, вы мне даже начинаете нравиться.
 Господи, только не это.
 – Я так не думаю, лорд Хоули. Вспомните, как я вас раздражаю.
 – Это так. Но, наблюдая вас в таком виде...
 По спине у нее поползли мурашки. Такого она еще никогда не испытывала. Подумаешь, какие-то слова. Но то ли действительно его слова имели на нее столь ужасающее влияние, то ли дело было в том, что организм еще не оправился от отравления хлороформом, но ее тошнило, и еще как. И она больше не могла заставить себя улыбаться.
 Хоули погладил ее по разбитой скуле.
 – В цепях, на коленях...
 Она готова была умереть от отвращения. Отвернувшись от него, она приказала себе дышать медленно и ровно.
 – Что, застеснялась, принцесса? Как это на вас не похоже.
 Молчи, ничего не говори, не давай ему повода задерживаться здесь.
 Хоули тихо засмеялся.
 – Не бойся. Я скоро приду.
 Она проглотила комок в горле. Хоули вышел, закрыв за собой дверь. Она приказала себе не торопиться, прислушиваясь к удаляющемуся звуку шагов. Если он передумает и вернется...
 Подождав столько, сколько смогла себя заставить, Амелия принялась рыться в кармане в поисках ключа. Вначале ей показалось, что его там нет, и ее охватила паника. Но нет, вот он. Она благодарно сжала спасительный ключик. Боясь выронить его, медленно, осторожно она поднесла его к замку на запястье. Осторожно просунула его в скважину и повернула.
 Замок открылся. Подавив готовый вырваться победный крик, она сняла наручники и вскочила на ноги. Надо бежать отсюда, сказать Нилсу, что с ней все в порядке, и предупредить семью. И в тот момент, когда она уже готова была к побегу, дверь распахнулась.




 Глава 18


 – Нилс, слава Богу!
 Он в два прыжка преодолел разделяющее их расстояние, взглянул на цепи на полу и с некоторым удивлением сказал:
 – Ты свободна.
 Она была так рада его видеть! Увы, у них не было времени на изъявление чувств.
 – Хоули здесь.
 – Я знаю. Я его видел. Он ушел разбираться с кучером.
 – Который ни в чем не виноват.
 – Он убежал. Я предупредил его. Хоули будет здесь с минуты на минуту. Нам надо выбираться.
 Он схватил ее за плечи и посмотрел ей в глаза. Он был так красив, этот мужчина, красив, как бывают красивы горные реки и дикие степи. Она хотела бы лежать сейчас в его объятиях, чувствовать его в себе, смотреть на него, когда он спит.
 Ей хотелось носить под сердцем его ребенка, держать этого ребенка на руках и смотреть, как он или она будет расти в любви и радости. Должно быть, он прочел некоторые из ее мыслей, ибо глаза его подернулись чувственной дымкой. Он судорожно вздохнул и сказал:
 – Амелия, послушай меня. В полумиле отсюда есть дом. Вы, должно быть, его проезжали по дороге. Там ты будешь в безопасности.
 – О да, дом.
 – Он покажется тебе знакомым. Мне надо объяснить почему.
 – Ради Бога, Нилс, не надо. Я все знаю.
 – Ты знаешь? – Не так часто ей удавалось его удивить. Еще одно очко в ее пользу. Только сейчас было не до сведения счетов.
 – Потом мы можем все обсудить. А теперь я хочу сказать свое слово. Я не хочу оставлять тебя одного.
 – Ты должна, – сказал он, сжав ее руку.
 Она увидела в его глазах, что он намерен убить Хоули. И, по правде говоря, это решение было единственно разумным. Но Нилс не хотел, чтобы она видела эту часть его жизни, его натуры. Она не должна видеть в нем человека, охотящегося за врагами его страны, чтобы затем передать их в руки Высшего Суда.
 – Иди, – сказал он и подтолкнул ее к двери на веранду.
 Она уже была по ту сторону стены, на веранде, выходящей в сад, влажный от росы, окутанный ночным сумраком, когда вернулся Хоули.
 Одного мгновения хватило Нилсу, чтобы захлопнуть дверь на веранду и повернуться к Хоули лицом. Британец успел вытащить нож. Нилс, казалось, оставался безоружным. Он медленно двигался в направлении своего врага, и руки его свободно висели по бокам, и ни во взгляде его, ни в позе, ни в походке не было и намека на колебание или страх.
 – Зря вы сюда приехали, – сказал Нилс почти весело. – Или Вы в самом деле думали, что я настолько прост, что вас не разгадаю?
 – Я ожидал, что Вы явитесь сюда. – Британец осматривался, хотя пытался явно этого не показывать. – Впрочем, должен признать, что так скоро я вас не ждал. Где принцесса?
 – Исчезла. И, кстати, еще один неверный поступок. Вам не стоило вовлекать ее во все это. И, уж конечно, вам не стоило ее бить.
 – С каких это пор вы стали джентльменом, мистер Вулфсон? – глумливо поинтересовался Хоули. – Меня всегда развлекала претенциозность американцев, но вы меня по-настоящему удивили. Я специально наводил о вас справки. Ни рода, ни племени. И, тем не менее вы как-то вылезли наверх. Отсюда можно лишь заключить, что американцам нравится, когда ими управляют отбросы нации.
 – Вообще-то нам в принципе не нравится, когда нами управляют, но я и не стал бы ждать от вас понимания в этом вопросе. – Нилс взглянул на нож. – Вы, в самом деле, собираетесь им воспользоваться или предпочтете просто поболтать?
 Хоули помрачнел лицом.
 – Вы создаете слишком много проблем, чтобы имело смысл оставлять вас в живых.
 Амелия замерла от ужаса. Она, хотя и не слышала, о чем говорят в доме, о намерениях Хоули догадывалась. Чего она не могла понять, так это того, почему Нилс так странно себя ведет. Она много раз видела, как дерутся мужчины. Конечно, борьба эта происходила на специальных тренировочных площадках во время импровизированных соревнований, которые так любили ее братья, но ведь настоящая драка не может быть настолько не похожей на тренировочный бой, не так ли?
 Хоули сделал выпад. Амелия зажала рот рукой.
 Нилс легко уклонился, чуть нагнулся и разогнулся уже с ножом в руке. Откуда он у него взялся? Но, слава Богу, нож у него был, и...
 Хоули снова напал на него. Он мог бы сделать Нилсу большую услугу и напороться на подставленный нож, если бы не увидел его в самый последний момент.
 – Значит, вы не такой уж глупец, Вулфсон?
 – Вообще-то нет. Ну, в чем же дело?
 Они ходили кругами, оценивая шансы друг друга. Хоули по спирали приближался к Нилсу, рука жадно сжимала рукоять ножа. Еще один выпад, и нож проскользнул в нескольких дюймах от груди Нилса.
 Амелия больше не могла этого вынести. Она распахнула дверь и неслышно вошла в комнату. Она должна быть рядом с Нилсом в этот ужасный момент. Она стояла очень тихо, чтобы не отвлекать его.
 – Где вы учились драться, Вулфсон? – громко и требовательно спросил Хоули. – В пьяных потасовках? Я видел, как цыганский барон выпустил противнику кишки, и потом попросил его научить меня драться так, как умеет он.
 И снова Хоули пошел в атаку, и вновь Нилс увернулся.
 – Вы мне не соперник, американец, так что прощайтесь с жизнью.
 Нилс не отвечал. Все его внимание было сосредоточено не на ноже Хоули, а, как показалось Амелии, на его... плечах. Был ли у Нилса достаточный опыт владения такого рода оружием? Возможно ли, что он куда лучше владел ружьем или даже луком со стрелами? Может, нож не был его излюбленным оружием. Может...
 Хоули снова атаковал, и на этот раз Нилс упал. Она чуть было не закричала, но нет, он откатился, увеличивая расстояние между собой и соперником, и реакция Хоули была слишком медленной для того, чтобы возыметь действие. Еще секунда, и Нилс был на ногах.
 – К чему эта игра, мистер Вулфсон? Я все равно лучше вас. Такие, как я, всегда лучше таких, как вы.
 – Таких, как вы, – тихо сказал Нилс, – надо убивать.
 И в тот момент, как он выпустил нож из рук, пустив его в цель, Амелия пошевельнулась. Она не хотела привлечь к себе внимание, она вообще едва поняла, что сделала. Но непоправимое случилось, рука Нилса дрогнула. Нож попал в Хоули, но не убил, а лишь ранил в плечо.
 Британец закричал от боли и шока. Прижав руку к кровоточащей ране, он смотрел на Нилса во все глаза.
 – Проклятый ублюдок! – С ножом в руке он бросился на противника, который сейчас был безоружен.
 Амелия побежала – нет, полетела, ибо не чувствовала под собой ног. В отчаянном порыве она подбежала к столу, сорвала черную ткань с меча и подняла его обеими руками. Меч для нее был слишком тяжел, чтобы швырнуть его, но она смогла пустить его по полу, словно мяч, и Нилс ловко его поймал. И рукоять легла ему в руку так, точно меч был сделан под него.
 Хоули резко подался назад, увидев меч в руке того, кого он уже приговорил к смерти. Он обернулся и тут увидел Амелию.
 – Ты! Стерва! Мне надо было сразу тебя прикончить!
 Одним рывком он достиг ее, схватил и выставил вперед, будто живой щит – между собой и Нилсом.
 – Брось меч! – заорал он. Он приставил нож к горлу Амелии. – Брось, или ты увидишь, как она умрет!
 В этот момент она узнала, что такое настоящий страх. Так близко смерть к ней еще никогда не подступала. Но, помимо страха, она испытала нечто мистическое. Она с кристальной ясностью увидела всю внутреннюю порядочность человека, которого любила, и будущее, о котором она мечтала, жизнь, сплетенная воедино с его жизнью, пронеслась у нее перед глазами. Она чувствовала, как мечта ее растворяется, уплывает от нее с каждым мгновением.
 – Он все равно меня убьет, – сказала она спокойным и ровным голосом, несмотря на переполнявшую ее горечь. Сколько поколений бесстрашных женщин выковали в ней эту твердокаменную волю?
 – Все еще пытаешься уберечь его? – сказал Хоули. – Ты просто тупая девка! Ты еще не поняла? Разве ты не поняла, что я подорвал тот корабль по заказу твоей семьи? Они мне заплатили! Если он выживет, если он поедет в Америку, между Акорой и его страной начнется война. И кто тогда, драгоценная принцесса Амелия, умрет первым? Твой отец, твои братья, твои кузены и все те, кого ты так любишь. Их разорвут на части американские пушки, их изрешетят пули из американских ружей, их порубят американские мечи. И, вне сомнений, добрейший мистер Вулфсон запишет на свой счет немало жизней твоих соотечественников.
 Рука Хоули сильнее сжала ее горло. Она слышала его горячее дыхание. Он шипел как змей.
 – Он должен умереть, Амелия, чтобы те, кого ты любишь, остались жить.
 Она видела, как на глаза Нилса словно надели шоры. С каждым произнесенным Хоули словом он все дальше и дальше отдалялся от нее. Ее охватило отчаяние. Она так много хотела ему сказать. Так много...
 Борясь со слезами, грозившими ослепить ее, она закричала:
 – Нилс, убей его!
 Выбор сделан. Она умрет ради того, кого любит, а правду он выяснит уже без нее. Было одно мгновение, когда, казалось, сама жизнь замерла в оцепенелом ожидании, а потом...
 Шипящий звук, странно похожий на бормотание на древнем языке. И прикосновение стали к щеке, которое было почти как ласка.
 Запах металла, ударивший в ноздри, и горячая влага, потекшая по затылку. Еще мгновение, и она поняла, что чувствует запах чужой крови – крови Хоули, и тогда, собрав воедино все силы, что у него остались, он резанул ножом по ее горлу.
 Он пребывал в кошмарном сне. И из этого сна не было выхода. Хоули был мертв, да горит в аду его душа. Древний меч развалился на куски, и острие его торчало из его тела.
 Амелия была на грани обморока. Она лежала на полу с широко раскрытыми, казавшимися черными от расплывшихся зрачков глазами, и кровь текла из пореза на шее.
 – Не шевелись! – сказал он, опускаясь перед ней на колени. – Не говори. Ничего не делай. О, Амелия, прости меня!
 Руки его тряслись. Она накрыла его ладони своими и посмотрела ему в глаза. И для того чтобы понять, что она сказала бы ему, если бы могла говорить, ему не нужен был дар провидения. Хоули обвинил ее семью в заговоре против США. Чтобы сохранить жизнь близким, она должна была быть заинтересована в смерти Нилса, но она сама попросила Нилса убить Хоули, попросила об этом человека, который пытался затеять войну между их народами.
 Ее самопожертвование потрясло его, заставило почувствовать себя ничтожным по сравнению с ней. И еще он был в гневе. Он не мог допустить, чтобы она видела это, он должен был доставить ее в безопасное место и лишь потом вступать в единоборство с врагом.
 – Я заплатил кучеру, – сказал он, – чтобы тот доставил сообщение твоим близким. К утру они будут знать, где тебя искать.
 Она хотела кивнуть, но едва не застонала от боли.
 – Не смей! – крикнул он и только потом, вдруг догадавшись о том, что надо делать, сорвал с себя жакет и, распахнув жилет, оторвал полоску ткани от рубашки, чтобы перебинтовать ей горло.
 – Не так, как это твои родичи умеют делать, – говорил он, больше чтобы успокоить себя, – но на первое время сойдет.
 Подняв ее на руки, он понес Амелию прочь из гостиной, прочь от мертвого тела Хоули, прочь из этого дома.
 – Мы не можем здесь оставаться. В доме никто не жил. Здесь ничего нет – ни еды, ни топлива, ничего, чтобы полечить тебя. Второй дом не лучше первого. Шедоу все оттуда вывез. Остается гостиница. – Он остановился и посмотрел на нее. – Ты выдержишь, если я отвезу тебя туда?
 Она кивнула, но лицо ее было очень бледным, и под глазами появились темные круги.
 – Тогда держись, – мрачно сказал он, быстро шагая по длинной аллее, в конце которой оставил Брутуса.
 Добрый конь вскинул голову, завидев хозяина. Он стоял очень смирно, пока Нилс усаживал Амелию в седло и садился сам. Переезд к «Трем лебедям» казался нескончаемым. Амелия вскоре уснула, но Нилс боялся, что сон этот далеко не целительный. Боль и потрясение могли отнять у нее последние силы. До гостиницы еще оставалась половина пути, а в неярком свете месяца уже было видно пятно растекшейся крови на повязке. Он выругался и пришпорил коня.
 Госпожа Портер не слишком обрадовалась тому, что ее подняли среди ночи. Ей не нравился лай собак, крики конюхов и вид собственного пузатого муженька в ночной сорочке и ночном колпаке, который поднялся, чтобы распахнуть ставни и посмотреть, что же там происходит.
 Их гостиница была не из тех, что пользуются сомнительной репутацией, и ей не нравилось то, что постояльцы будут недовольны причиненным беспокойством.
 – Этот тот самый мистер Вулфсон, – проинформировал ее муж, у которого щеки от возбуждения разрумянились. – И, похоже, он опять привез с собой женщину.
 – Не позволю! Мне все равно, сколько он заплатит! Наша репутация все равно важнее.
 – Репутация тебя не всегда так заботила, дорогая, – язвительно заметил ее муж. – Кажется, у него неприятности. Надо поторопиться.
 – Послушайте, сэр, – убеждала Нилса госпожа Портер в вестибюле гостиницы, – мы не можем принять эту...
 – Леди ранена. Мне нужна теплая вода, мыло и бинты.
 – Ранена? Дайте посмотреть! О, пресвятая Богородица!
 Нилс протиснулся мимо хозяйки и поднялся по ступеням.
 – И, прошу вас, мадам, побыстрее.
 И действительно, очень быстро горничные с квадратными от удивления и ужаса глазами уже носились вверх и вниз с кипятком и чистыми льняными лоскутами. А сама хозяйка явилась со снадобьем, которое она назвала «грудным эликсиром».
 – Тут отличное лекарство, – заверила она Нилса. – Добытое за немалые деньги. Но, по правде сказать, я не знаю, что могу сделать для леди. – Уставившись на Амелию, которая неподвижно лежала на кровати, она спросила: – Ей что, горло перерезали, сэр?
 – Что-то вроде того. Есть ли в округе врач? – Если он сам этих ублюдков ненавидел, но ради Амелии был готов поступиться принципами.
 – Есть, сэр, – ответила миссис Портер. – Но он очень любит джин. Сэр, мы не хотим неприятностей с законом.
 Все мысли его были сфокусированы на Амелии, так что он даже не сразу понял, о чем она говорит.
 – Неприятностей не будет, – сказал он, в конце концов. Он об этом позаботится. После того как передаст Амелию из рук в руки ее родственникам. Господи, сделай так, чтобы это было побыстрее! И уже потом он пойдет к властям, проинформирует их о смерти Хоули и пояснит обстоятельства его гибели и свое в ней участие. И что бы ни вменили ему в вину, сейчас было не важно. Ничто не было важно, кроме женщины, что лежала перед ним, бледная и беспомощная, так непохожая на себя. И все это из-за него.
 Его жгло чувство вины. Он что-то сказал, не вникая в смысл собственных слов, и вытолкал миссис Портер из комнаты. Когда она закрыла за собой дверь, он осторожно разбинтовал повязку, промыл рану и осторожно перевязал ее вновь. Сделав это, он лег рядом с Амелией и нежно обнял любимую. Она слегка пошевелилась, но он не думал, что она проснулась. Впрочем, это не важно. Сейчас он ничего не мог изменить, он мог лишь надеяться и молиться.
 Вообще-то он не привык молиться. Не видел в этом нужды. Но сейчас он молился истово, не зная слов, он просто открыл перед Богом душу и умолял Всевышнего помочь.
 И то послание, что он отправлял к небесам, было простым и ясным: возьми меня, но не ее.
 Возьми мою жизнь, но ее оставь. Он сделал то, ради чего приехал сюда. Хоули был мертв и больше ни для кого не представлял опасности. Миссию свою Нилс исполнил. Он был готов сложить с себя полномочия. Сложить с себя тот груз, что во имя своей страны исправно тащил многие годы. Жизнь сладка, это верно. Черт, еще никогда жизнь не была для него слаще. Но это не важно. У нее было ради чего жить, она многое могла дать миру и тем счастливчикам, которых она любила.
 Меня, но не ее.
 Он уснул. Он приказал себе не спать, но уснул все равно, уснул, обнимая ее, и сердце его билось в одном ритме с ее сердцем. И проснулся он оттого, что острие шпаги уперлось ему в горло.
 – Вставайте, – сказал Андреас. Он говорил тихо, не желая будить спящую рядом с Нилсом женщину. Взгляд акоранца был суров, рука крепка.
 – Бросив взгляд на клинок, который при малейшем усилии со стороны того, в чьих руках он находился, мог отправить Нилса в вечность, тем самым буквально исполнив то, о чем он просил небеса, Нилс сказал:
 – Амелия ранена.
 – Молитесь о том, чтобы она поправилась. Иначе вам не жить.
 Что же, это справедливо. С величайшей осторожностью Нилс выскользнул из-под острия шпаги. Намеренно двигаясь так, чтобы обладатель клинка видел, что руки у него пусты, Нилс поднялся с постели.
 – Должно быть, я устал сильнее, чем думал.
 – Последние несколько дней были для вас переполнены событиями, не так ли? – Не притворяясь, будто хочет дождаться ответа, Андреас продолжил: – Мы нашли Хоули. Вы его убили?
 Нилс кивнул.
 – Он сказал, что работал на вас.
 – Он солгал. Кто ранил Амелию?
 – Хоули. Он использовал ее как щит. Когда я атаковал его, несмотря на угрозу убить Амелию, он пустил в дело нож.
 – Вы готовы были пожертвовать жизнью моей кузины?
 Он мог бы сказать, что она сама просила его убить Хоули, и еще добавить, что Хоули так или иначе убил бы ее. Но Нилс не умел и не хотел оправдываться. Зато он умел отвечать за свои поступки.
 – Я делал свою работу.
 Андреас острием шпаги указал направление.
 – Идите.
 – Я никогда не желал Амелии зла.
 Андреас взглянул на Амелию, а именно на самодельную повязку у нее на шее.
 – Я могу убить вас на месте, мистер Вулфсон. И мне не важно, насколько хорошо вы умеете драться, – а я достаточно хорошо информирован о вашей деятельности, чтобы признать – вы и в самом деле отличный воин, – но сейчас вы безоружны, а у меня – шпага. Поверьте мне, я умею ею пользоваться. А теперь идите.
 Амелия пошевельнулась под одеялом, которым он укрыл ее ночью. Она могла в любой момент проснуться, разбуженная их голосами. И для чего? Чтобы увидеть, как он препирается с ее кузеном? Для того, чтобы она, собрав те силы, что необходимы ей для выздоровления, встала бы между ними, пытаясь его, Нилса, защитить?
 Он не мог этого допустить. Не мог еще и потому, что он был совершенно не уверен в том, что она выберет его сторону. Охотник и киллер, человек из тьмы и дождя.
 И потому он ушел, вышел из комнаты и пошел прочь, прочь от нее, в серую хмурь утра.
 У него остались смутные воспоминания – о том, как госпожа Портер, онемев от шока, стояла и смотрела на акоранских воинов, голых по пояс, с кривыми саблями наперевес, на принца Александра в их окружении. Смотрела, как Нилса в мрачном молчании выводят под конвоем из гостиницы. Он помнил, как женщина в белой тунике торопливо прошла в дом, как следом за ней зашел слуга с сундуком. Он видел тело Хоули, переброшенное через лошадиный круп – без всякого почтения к покойному, и настороженно храпящего Брутуса в ожидании хозяина.
 Под конвоем он вернулся в Лондон, и весь путь он проделал в молчании, ибо суровые акоранские воины, окружавшие его, не были расположены к разговорам. Как он и ожидал, его доставили в акоранскую резиденцию. Но на этот раз принимали его не в гостиной. Под тем же конвоем его провели в маленькую комнатку в подвале. Все убранство комнаты составляли кровать и комод. Дверь закрывалась снаружи на засов. Стражник принес ему воду. После этого Нилс остался один. У него было достаточно времени, чтобы обдумать все, что произошло за последние дни. Мог ли он что-то изменить, поступив иначе? Этот мучительный вопрос был самым главным. И ответ на него дался ему нелегко. В целом опыт того дня был далеко не из приятных.
 Засов открыли только ближе к вечеру.
 В дверях стояла женщина. Она была высокой, худой и одетой во все черное. Глаза ее, маленькие и темные, казались странно живыми и яркими на старушечьем лице. Женщина бесцеремонно его рассматривала.
 – Вы – мистер Нилс Вулфсон?
 – Да, это мое имя. С кем имею честь?
 – Малридж, сэр.
 – Амелия о вас говорила. Как она?
 – Могла бы чувствовать себя и хуже, учитывая все, что с ней произошло. Идет на поправку. Пойдемте со мной.
 Из подвала они поднялись наверх, в вестибюль. Нилс огляделся. Он думал увидеть там охрану, но вестибюль был пуст.
 – Очень тихо тут у вас, – сказал он.
 – Король умер. Принц Александр и принц Андреас отбыли во дворец, чтобы оказать подобающие почести новой королеве.
 – А Амелия?
 Малридж молчала, по-видимому, решая, стоит ли удостаивать его ответом. Сложив руки на груди, она сверлила его своими птичьими глазами.
 – Она отправилась в Акору. Корабль отплыл на рассвете, с утренним отливом. Мать сопровождает ее.
 Нилс ошеломленно молчал. Слова старухи доходили до него с трудом.
 – Принц Андреас кое-что для вас оставил, – сказала она, указав на деревянный футляр на столе у двери.
 Нилс приблизился к нему с осторожностью. Футляр был изготовлен из дерева той породы, которая была ему неизвестна. Едва он прикоснулся к крышке, сработала пружина, и крышка легко открылась.
 Обломки стали сверкнули в лучах предзакатного солнца. Обломки меча викинга. Этим древним оружием больше никого нельзя убить. Но оно сполна выполнило свою задачу.
 Что хотел сказать ему Андреас этим посланием? Что это – жест уважения, посланный одним воином другому? Или напоминание о том, как будто он нуждался в подобном напоминании, что Амелия исчезла для него навсегда.
 – Спасибо, – просто сказал Нилс и с этим вышел из дома.
 Иванна открыла дверь, едва Нилс занес руку, чтобы постучать. Нилс знал, что предстал перед ней не в лучшей форме, но добрая девушка без лишних церемоний пропустила его в дом и тут же сообщила:
 – Ваш брат пришел в себя, сэр. Жара у него нет, и я бы сказала, что он очень неплохо себя чувствует.
 – Спасибо, – сказал Нилс и ощутил, как Иванна поплыла у него перед глазами. Он сморгнул невесть откуда взявшуюся влагу и пошел следом за горничной наверх, туда, где отдыхал Шедоу.
 Брат его сидел на кровати, и, хотя лицо его было бледным, во всем остальном он вполне походил на себя прежнего.
 – Черт, – вместо приветствия сказал Шедоу, – ты очень плохо выглядишь.
 – Ты обо мне? Но не мне всадили нож в грудь.
 – Каждый может допустить ошибку, – виновато сказал Шедоу.
 – Я тебя не виню. Как ты себя чувствуешь?
 – Отлично.
 – Ему нужно еще отдохнуть. По крайней мере несколько дней, – решительно заявила Иванна.
 Шедоу послал ей одну из тех своих улыбок, что без промаха пронзали сердца особ женского пола по всему американскому континенту – от крайнего запада до крайнего востока.
 – Что мне действительно необходимо, так это еще тарелочку твоего отменного супчика.
 – О да, конечно. Суп еще никому не вредил. – Польщенная, Иванна встала и помчалась исполнять поручение.
 Когда девушка ушла, Нилс присел на край кровати, устремив на брата тяжелый взгляд.
 – Кто это сделал с тобой?
 – Хоули и те ублюдки, что я видел с ним в клубе. Они меня выследили, а я даже не знал об этом. – У Шедоу был такой удрученно-виноватый вид, что Нилс без труда догадался: брат не может простить себе того, что дал себя выследить врагу.
 – Забудь. В груди у тебя был акоранский нож.
 Шедоу удивленно приподнял бровь.
 – Я не видел никаких акоранцев.
 – Я думаю, Хоули украл тот нож. Он украл мой меч.
 – Тот меч, что ты купил у Бенджамина? Господи, до какой низости может дойти человек!
 Нилс был с ним согласен, но развивать тему дальше ему не хотелось.
 – Не важно. Хоули мертв.
 – Твоя работа? – Когда Нилс кивнул, глаза Шедоу довольно блеснули. Но он все же спросил: – Ждешь каких-нибудь санкций?
 – Вообще-то я был готов к ним, но когда я в последний раз видел Хоули, труп его свисал с крупа акоранского коня.
 – Ты должен рассказать мне, как все это было. Кстати, где твоя принцесса?
 – Она не моя принцесса. Увы.
 – Еще чего! Послушай, мне нелегко об этом говорить, но мне кажется, что я очень сильно заблуждался относительно акоранцев. Похоже, они не имеют никакого отношения к взрыву на «Отважном».
 – Ты действительно в это веришь?
 – Да, верю. Кажется, твоя мысль насчет задумок Хоули относительно военной базы на Акоре близка к истине. К тому же он и слыл, и был настоящим ублюдком.
 – «Был» – вполне ему подходит, – сказал Шеренски, заходя в комнату. Он перевел взгляд с одного брата на другого и, приподняв бровь, сказал: – Шокирующие новости.
 – О чем это вы?
 – О Хоули, конечно. Лорд Саймон Хоули найден убитым на одной из пользующихся дурной славой улиц Лондона. Похоже, он пал от руки уличного грабителя.
 – Такова официальная версия? – спросил Нилс.
 – Я так думаю. А какая еще может быть версия?
 – Могло быть и хуже, – философски заметил Шедоу. – Его могли просто сбросить в реку.
 – Кто мог сбросить? – с мимолетной ухмылкой уточнил Шеренски.
 – Как кто? Грабители.
 – Ах да, конечно. Нилс, друг мой, как поживаешь?
 – Рад видеть моего брата здоровым. Спасибо тебе, Бенджамин.
 – Не за что. Был рад тебе услужить. Кстати, твой брат – отличный собеседник. Думаю, ему не помешает отдохнуть в нашей с Иванной компании еще денька два.
 – Очень мило с вашей стороны, – сказал Шедоу.
 Нилс подошел к окну, но там, за окном, он увидел не оживленную лондонскую улицу, а женщину, которую любил, – свою любимую, смертельно бледную, неподвижно лежащую на гостиничной койке.
 – Амелия отправилась домой, в Акору, – сказал он. В оконном стекле, как в зеркале, он увидел, как переглянулись Шедоу и Шеренски.
 – Это еще почему? – спросил Шедоу.
 – Хоули ранил ее, но в том была и моя вина. Я должен был ее защитить. Я не должен был допустить этого.
 Все молчали. Первым заговорил Шеренски.
 – Принцесса всегда вызывала мое восхищение, но я не думаю, что ей было бы приятно услышать это от тебя.
 – Почему? – Нилс стремительно обернулся к русскому.
 – Акоранцы представляются мне людьми, очень четко различающими понятие добра и зла. Это, в частности, помогло и помогает им удерживаться на плаву. Хоули виновен, ты – нет.
 – А я сомневаюсь, что Амелия или ее близкие считают меня таким уж невинным. – Как раз наоборот, у них были все основания проклинать его.
 Шедоу поправил подушки и выпрямил спину.
 – И что ты собираешься с этим делать?
 Нилс подошел к брату и сказал:
 – Я собираюсь отправиться за ней.
 – В Акору? – со смесью тревоги и удивления переспросил Шеренски. – Акора закрыта для чужаков. Им туда въезд воспрещен, за редким исключением.
 – И все же я должен туда ехать.
 – Отлично, – немного подумав, сказал Шедоу. – Я еду с тобой.
 Нилс покачал головой:
 – Нет, ты для этого не в форме. Кроме того, есть вещи, которые я должен делать один.
 – Что заставляет тебя думать, что они тебя к ней подпустят?
 У Нилса были все основания полагать, что акоранцы, скорее, убьют его, чем подпустят к Амелии, едва он посмеет явиться к ним на порог. Но это было не важно.
 Он мог бы сказать, что хочет услышать из ее уст, что она думает о перспективах их с ней совместного будущего. Он мог бы даже сказать, что любит ее настолько сильно, что готов пожертвовать собственным счастьем ради ее спокойствия, ради того, чтобы она могла жить там, где привыкла жить, где ее родина, где ей хорошо. Если именно этого она хочет.
 Но он ничего не сказал. Потому что это было бы неправдой.
 – Она моя, – только и сказал он. И в том была вся правда. И, сказав это, Волк почувствовал внезапный прилив сил. Все прояснилось, и все, наконец, встало на свои места. Он почувствовал себя так, словно родился заново.




 Глава 19


  –  Красивый день. – Молодая женщина, сидевшая напротив Амелии на каменной террасе, улыбалась. – Может, ты хочешь прокатиться на лошади?
 Амелия подняла глаза от книги. Хотя роман был написан ее любимой писательницей Джейн Остин, отчего-то она не могла сосредоточиться. Клио, двоюродная сестра Амелии, была права, денек действительно выдался на славу. Небо было того лазурного цвета, каким оно бывает только в Акоре. Внизу, в гавани, скопилось множество судов с вырезанными из дерева бычьими головами на носу – символами Акоры и талисманами удачи. Некоторые из этих кораблей плавали только по внутреннему морю, другие ходили и в дальнее плавание. И эти корабли с горделивой осанкой и белоснежными на фоне темно-лазурных вод парусами радовали глаз и будили мечты о дальних странствиях.
 Соленый запах моря смешивался с тонким ароматом цветущих лимонных деревьев. Птицы кружили над вьющимися растениями с малиновыми цветами. Издали доносился чудный голос певца. Акора была благословенным местом – волшебный климат, роскошная природа. Жаль, что многие акоранцы настолько привыкли ко всему этому, что воспринимали дар судьбы, поселившей их здесь, как должное.
 Но и красота окружающего мира не могла поднять Амелии настроения.
 – Не хочется, – сказала она и, отвечая на участливый взгляд сестры, добавила: – Боюсь, моя компания последнее время не слишком приятна.
 – Чепуха, – отрезала Клио. Она убрала упавшую на лоб прядь ярко-рыжих волос, доставшихся ей от матери. Как ни странно, у ее брата-близнеца Андреаса цвет волос был другим. Клио и Андреас были неразлучны, как это часто бывает у близнецов, но и внешность, и характеры у них были совершенно разными.
 Клио была тихоней, в то время как остальные члены семьи тихим нравом отнюдь не отличались. Она не любила настаивать на своем и предпочитала уступать, лишь бы не доводить дело до ссоры. Робкая и застенчивая, она обладала тонкой и ранимой душой и была заботливой и любящей подругой и сестрой. Амелия находила ее общество успокаивающим.
 – Это потому, что сейчас у тебя трудный период, – сказала Клио. – Как шея – не болит?
 Амелия по привычке поднесла руку к тому месту, где был виден шрам. Впрочем, с каждым днем рубец становился все бледнее. Надо сказать, что целительница, колдовавшая над ней все время путешествия, сотворила настоящее чудо. Что касается здоровья физического, то оно у Амелии было в полном порядке.
 – Совсем не болит, – ответила она. – Я прекрасно себя чувствую.
 – Тогда тебе нужно отвлечься, – сказала Клио, отложив в сторону ту книгу, что читала сама. – И мне не помешает. Если ты не хочешь прокатиться верхом, то можно поплавать.
 – Можно, – согласилась Амелия и, подумав о том, что могла бы сделать Клио приятное и предложить то занятие, которое той по вкусу, добавила: – А еще мы могли бы поиграть в раскопки. – Амелия улыбнулась, хотя и несколько вымученно.
 Клио засмеялась. Она все отлично поняла.
 – Ты в самом деле этого хочешь?
 – Именно этого я и хочу. – Действительно, лучше уж копаться в грязи, чем копаться в себе. Эта пагубная привычка появилась у нее недавно и грозила укорениться. К тому же почему не сделать приятное Клио, которая была так добра к ней? Пора было заняться чем-то более серьезным.
 – Ты помнишь, – спросила Клио, когда они встали и пошли вниз, – как мы умудрялись перепачкаться, когда детьми ползали по грязи, строя замки?
 Со стороны на девушек было приятно посмотреть. Их белые туники, как паруса, надувал ветер, ласково трепал волосы – рыжие у Клио и черные у Амелии.
 – Я помню, что я бывала самой грязной. И нам не разрешали возвращаться во дворец, пока мы не поплаваем. А ты всегда оставалась более или менее опрятной.
 Привычка к порядку была у Клио всегда. С детства она обожала искать на берегу обломки, осколки различных предметов, ракушки необычного цвета и формы. Ей доставляло удовольствие разбирать найденное, складывать в отдельные кучки, классифицировать. Она могла без устали часами заниматься этой скрупулезной работой.
 Но ее поведение вызывало у старших озабоченность. Для ребенка желание и умение подолгу концентрироваться на одном занятии казались странными, даже пугающими. Но Атреус и Брианна были мудрыми родителями, они осторожно наблюдали за своей дочерью даже тогда, когда она, казалось, была предоставлена самой себе.
 Шли годы, и страсть Клио нашла практическое воплощение – она собрала замечательную коллекцию обломков того, что составляло прошлое Акоры.
 Она продолжала трудиться над своими находками: составляла каталоги, делала наброски, и время от времени ей удавалось даже воссоздавать предмет своего исследования. А уважение акоранцев к своей истории было таково, что они перестали рассматривать занятия Клио как странноватое хобби. Впрочем, слишком серьезно к ее занятиям они тоже не относились. Огромные библиотеки дворца содержали настоящую сокровищницу – тысячелетия акоранской истории, переведенные на язык слов. И, конечно, в сравнении со словом, печатным или рукописным, осколки глиняной посуды представлялись чем-то ничтожным. Но Клио так не считала. Она полагала, что самые простые предметы быта могут рассказать свою историю, порой не менее захватывающую, чем те, которые можно прочесть в книгах.
 В течение нескольких месяцев она вела раскопки под фундаментом одного из самых старых домов в Илиусе с позволения владельцев, переехавших на новое место. Амелия побывала в том подвале в последний раз накануне отъезда в Англию и была поражена произошедшими за время ее отсутствия переменами.
 Дом располагался на холме, откуда, извиваясь серпантином, вели дороги вниз, к гавани. Оттуда шла также прямая дорога на другой холм, на котором был расположен дворец. Даже на взгляд дилетанта, дом казался очень старым, хотя и ухоженным. Но подвал...
 – Господи! – воскликнула Амелия, когда они по стремянке спустились с уровня цокольного этажа в подвал, который теперь благодаря усилиям Клио стал значительно глубже, чем был. – Я и представить не могла, что ты так далеко зайдешь, – сказала Амелия, когда Клио зажгла лампы.
 – Я и сама не предполагала, что зайду так далеко, – весело призналась Клио. – По крайней мере тогда, когда все это начинала. Но чем глубже я копала, тем больше интересного находила. – Она указала на неглубокие корзины на деревянном столе, стоявшем у одной из стен. – Полюбуйся-ка на все это.
 Амелия взяла в руки пригоршню мелких предметов, которые при ближайшем рассмотрении оказались фигурками животных, выточенными из камня.
 – По-моему, это мангуст, – сказала Клио. – Но он не совсем такой, каким мы знаем его сейчас.
 – Ты хочешь сказать, что кто-то сделал эти фигурки, чтобы показать, какие животные обитают в других концах света?
 – Возможно. Посмотри, кого он тебе напоминает?
 Амелия покрутила фигурку в руках, пристально изучая ее. Животное стояло на четырех лапах, и пасть его была раскрыта, словно он хотел схватить еду. У него было длинное, толстое тело, заостренная морда и маленькие прижатые к голове уши.
 – Представления не имею, кто это.
 – Я думаю, это слот, – сказала Клио, укладывая фигурку в корзину.
 – Что это?
 – Животное, о котором я читала, хотя и не могу найти описания, которое бы вполне соответствовало этой фигурке. Возможно, что слоты уже вымерли. По крайней мере, этот вид. Я думаю, что эти фигурки могли изображать тех животных, которые обитали на Акоре до извержения вулкана.
 Амелия внимательно слушала Клио, понимая, что то, что она говорит, может иметь огромное значение.
 – Но тогда это означает, что...
 – Именно, – радостно закивала Клио. – Что эти фигурки сделал кто-то из выживших в катастрофе. Это может означать, что, отыскав их, я добралась до очень древнего временного слоя, что это место обжили вскоре после извержения.
 – Но, Клио, это почти невозможно. Ведь выжило так мало людей.
 – Может, я и не права. Но такое объяснение кажется наиболее правдоподобным.
 Амелии тоже так казалось, так что обе принялись за работу с жаром. Амелия помогла Клио просеять еще один квадратный фут земли, тщательно выискивая даже самые мелкие обломки прошлого. Статуэток они больше не нашли, зато нашли несколько глиняных черепков, которые Клио, бережно очистив кисточкой сложила в особую корзину.
 Шло время, и Амелия, увлеченная полезным делом, забыла о своем горе. Та тяжесть, что давила ей на плечи с самого возвращения, на время пропада. Но только на время. Очень скоро мысли ее с постоянством магнитной стрелки, тянущейся к северу, устремились к вечному предмету ее дум – к Нилсу Вулфсону.
 Амелия еще помнила, как он уложил ее на кровать в «Трех лебедях», после чего она провалилась в сон. Смутно помнила она мужские голоса. Один из них мог принадлежать Нилсу, но полной уверенности у нее не было.
 Она проснулась от нежного прикосновения акоранской целительницы и, открыв глаза, увидела отца сидящего на ее постели и держащего ее за руку. Этот человек, который казался ей сильным и несгибаемым как исполин, выглядел усталым и подавленным. Настолько несчастным, что она обняла его, желая успокоить. Она чувствовала себя виноватой перед ним.
 Он крепко обнял ее в ответ, тем самым давая понять, что не стал любить ее меньше. Но любовь его оказалась не безграничной. Как она его ни просила, никакой информации о Нилсе он ей не дал. Единственное, что она смогла из него вытянуть, и то с огромным трудом, так это то, что Вулфсон жив, и это все. Не успела она толком понять, что происходит, как оказалась на корабле, увозящем ее в Акору.
 От матери ей также ничего не удалось добиться. Шли дни, Англия оставалась все дальше и дальше и Амелия все чаще думала о том, что ей придется жить с сознанием того, что Нилса Вулфсона она никогда больше не увидит.
 Более того, если она любила его настолько, что готова была пожертвовать своим счастьем ради его благополучия, то она и не должна была напоминать ему о себе. То, что Нилс Вулфсон все еще был жив, говорило о том, что отец ее мог проявить милосердие по отношению к человеку, нанесшему непростительное оскорбление его чести, но кто знает, как он поведет себя, если Нилс все же посмеет показаться ему на глаза.
 «Роза останется розой, как ее ни назови», – написал он ей однажды, и Амелия начала было тешить себя предательской мыслью, что она могла бы начать жизнь под чужим именем. Поменять судьбу. Не будет больше Амелии из рода Атреидов. Не будет акоранской принцессы. А будет просто женщина, которая вольна жить с человеком, которого любит.
 Но теперь, когда она копалась в акоранской земле, эта мысль показалась ей кощунственной. Как вообще такое могло прийти ей в голову? Она – это она. Та, что есть. И под другим именем она останется собой. И будущее, которое отняло бы у нее осознание своей национальной принадлежности, постижение собственных корней, не стоило того, чтобы о нем мечтать.
 – Думаю, мы довольно поработали, – сказала Клио, отряхивая руки. – Скоро ужин, и нам обеим надо привести себя в порядок.
 Амелия медленно распрямилась и огляделась так, словно впервые видела этот подвал.
 – Интересно, кто здесь мог жить?
 Клио не решалась ответить. Щеки ее горели. Так необычно было видеть ее возбужденной.
 – Я действительно нашла кое-что недели две назад.
 – Что именно?
 – Я не могу сказать точно... Только отдельные фрагменты, осколки пластины. Я попыталась сложить фрагменты воедино. Получилось нечто вроде эмблемы. Изображение дерева с тяжелыми от плодов ветвями.
 – Такая эмблема использовалась жрицами Акоры.
 – Да, полагаю, этой пластине очень много лет. Возможно, здесь жила жрица.
 – Вскоре после извержения?
 Клио кивнула.
 – Единственной жрицей среди выживших была Лира. – Если Клио нашла жилище прародительницы, родоначальницы нации, то это открытие ошеломит всех акоранцев.
 – Я не могу говорить об этом с уверенностью, – настаивала на своем Клио, – и пройдет немало времени, пока я все проверю и смогу заявить об этом публично, если вообще решусь об этом заявить. Но я смею предположить, что Лира и Атреид могли жить здесь, пока строился дворец. Не думаю, что они прожили здесь долго, но первые годы совместной жизни, возможно, они провели здесь.
 – Тогда почему Лира оставила здесь свои вещи, если это была она?
 – Не знаю. Эту тайну я, наверное, никогда не смогу разгадать, хотя пытаться буду.
 – Спасибо за то, что поделилась своим открытием со мной, – с искренней признательностью поблагодарила сестру Амелия.
 – Это ты предложила пойти покопаться.
 – Да, но ты могла не говорить мне о том, что нашла. – Девушки уже успели подняться из подвала и, взглянув вниз, увидели теперь кажущийся бесконечным темный провал. Амелия отчего-то была убеждена, что Клио не ошиблась. Женщина, связь с которой обе девушки ощущали физически, не только умозрительно, подумать только, жила прямо на том месте, где они стояли.
 Лира, которая видела, как рухнул ее мир, и которая нашла в себе силы и волю построить его заново.
 Амелия вдруг почувствовала себя маленькой и ничтожной. Прошло пять недель с тех пор, как она покинула Англию. Пять недель она чувствовала себя потерянной и беспомощной.
 Пять недель – с нее довольно.
 – Что ты говоришь? Ты хочешь вернуться в Англию? – Дядя ее, правитель Акоры, смотрел на нее из другого конца комнаты. Их разделял широкий и длинный стол, который вообще-то был обеденным, но ему служил как письменный. Помещение, в котором он устроил свой кабинет, было самым старым во дворце.
 Широкие окна выходили на город. Отсюда была видна гавань. Амелия пришла к нему на следующее утро после того, как приняла решение. Но ночь она провела без сна. Для того чтобы явиться к дяде с таким заявлением, требовалась смелость.
 Нынешний правитель Акоры, которому сейчас было пятьдесят с небольшим, был выбран ванаксом тридцать лет назад. Чтобы занять этот пост, он должен был пройти через опасный ритуал, окутанный легендарной тайной. Этот таинственно-легендарный ореол с тех пор так к нему и пристал, несмотря на то, что Атреус оставался обычным человеком, любящим и заботливым, человеком, которому Амелия безоговорочно доверяла.
 Поэтому она и надеялась, что он поймет – ее решение единственно верное. Надо было лишь найти слова, чтобы правильно все ему объяснить.
 – Не знаю, говорил ли с тобой кто-нибудь о человеке по имени Нилс Вулфсон, – осторожно начала она.
 – Твой отец отправил мне письмо, и я говорил с твоей матерью. Я уверен, что она понимает ситуацию. – Он сверлил ее своими черными глазами.
 Атреус находился в отличной физической форме благодаря постоянным упражнениям на тренировочной площадке, но и не только им. Он продолжал много часов в день проводить в своей студии, где занимался резьбой по камню – он был скульптором, до того как стал правителем, и им оставался. Как художник и творец, Атреус не мог не чувствовать красоту и не мог не знать, что такое страсть. Надо сказать, что они с Брианной были очень любящей парой. Но он, помимо прочего, был человеком, наделенным мудростью и властью, – человеком, привыкшим к тому, чтобы ему повиновались.
 И он привык говорить прямо.
 – Нилс Вулфсон подверг тебя опасности. Более того, он использовал тебя в собственных целях. Он использовал тебя, чтобы войти в доверие к членам нашей семьи. Он сделал это для того, чтобы оценить возможность причастности акоранцев к взрыву на американском корабле. Что, если бы он решил, что мы виновны? Ты действительно считаешь, что он стал бы колебаться перед тем, как нанести ответный удар?
 – Нилс искал справедливости, а не возмездия, – тихо возразила Амелия. – А это совсем другое, как ты знаешь. Если бы он посчитал нас виновными, он отправился бы к себе на родину и сообщил об этом своему президенту. Наиболее вероятным результатом этого донесения была бы война между Америкой и Акорой.
 Атреус провел по темным волосам, чуть тронутым сединой, и вздохнул.
 – Что заставляет тебя употреблять сослагательное наклонение, говоря о возможности войны?
 Амелия не ожидала такого вопроса. Она даже подскочила от неожиданности.
 – О чем ты говоришь?
 – Твой отец написал, что незадолго до смерти Саймон Хоули обвинил нас в том, что мы наняли его для того, чтобы он взорвал «Отважный». Это, конечно, ложь, но что внушает тебе уверенность в том, что мистер Вулфсон в нее не поверил?
 – Нилс никогда бы не поверил Хоули, – тут же сказала Амелия. – Он знал, что я готова была умереть за правое дело.
 – Он подошел очень близко к тому, чтобы позволить тебе погибнуть.
 – Он сделал то, что должен был сделать. Более того, я умоляла его убить Хоули. Если бы он его не убил, в живых Хоули меня бы все равно не оставил. Нилс не виновен в том, что случилось со мной, и он знает, что мы не причастны к взрыву на «Отважном».
 – А как насчет того, что его брат был ранен акоранским ножом?
 – И снова это дело рук Хоули. И, я уверена, Нилс это понимает. Он нам не враг. Вы неверно о нем судите, вы сильно заблуждаетесь.
 – Если я не ошибаюсь, то очень скоро нам предстоит увидеть в нашей гавани американские военные корабли. Сожалею, Амелия, но при данных обстоятельствах я не вижу возможности разрешить тебе покинуть Акору.
 И это был окончательный вердикт. Ей очень хотелось продолжать упрашивать дядю, но она понимала, что усилия ее будут тщетными. Атреус привык держать совет, прежде чем принять решение, но его решения обжалованию не подлежали.
 Амелия оказалась в тупике. Мало того, что Акора была в тысячах миль от английских берегов, да еще это полувоенное положение. При иных обстоятельствах она смогла бы договориться с капитаном одного из иностранных судов, из тех немногих, которым в обычное время разрешалось заходить в акоранский порт, о том, чтобы тот взял ее на борт и отвез если не в Англию, то поближе к ней. Но теперь и такая возможность была исключена.
 Но даже если бы ей удалось подкупить какого-то лихого капитана, своими действиями она поставила бы себя вне акоранского закона. Она бы пошла против человека, который не только управлял ее страной, но и приходился ей близким родственником. Она пошла бы против воли человека, который олицетворял все то, чему она была верна с рождения.
 Альтернатива бегству была одна – смириться с тем, что Нилс исчез из ее жизни навсегда. Если члены ее семьи были так же скупы с ним на сведения, что касались ее, Амелии, если он знал о ней так же мало, как она о том, что сейчас происходит с ним, то он мог решить, что она покинула Англию по собственной воле. Как она могла позволить ему поверить в такое? И как она могла дать ему знать, что это не так?
 Вся в своих мыслях, она побрела к гавани, машинально отмечая те изменения, которые не заметила сразу по приезде. Порт Илиуса так же был полон жизнью, как и раньше, но теперь там кипела другая жизнь. Многие торговые суда стояли пустыми у причала – никакой привычной суеты – погрузки и разгрузки, в то время как военные корабли, проворные и мощные, были повсюду, и работа на них шла полным ходом. По двум каналам – одному, ведущему на север, другому – на юг, корабли, полностью укомплектованные, выходили в открытое море.
 И воинов в белых килтах было куда больше, чем обычно. Военных можно было видеть и в порту, и на улицах города, и на парапетах сторожевых башен, построенных на всех возвышенностях города. Амелия случайно стала свидетельницей трогательной сцены, когда мужчина лет тридцати вышел из дверей пекарни в сопровождении тоненькой женщины с младенцем на руках. Прислонив копье к стене, он обнял жену и стал говорить ей что-то ласковое. Она кивала и пыталась улыбаться, но в глазах ее стояли слезы. Он поцеловал ее и ушел и, шагая по дороге, оглядывался до тех пор, пока мог видеть свою жену и ребенка.
 Сколько раз подобные сцены будут повторяться в акоранских домах? Поскольку существовала вероятность появления в акоранских водах американского военного флота, военные приготовления казались разумной мерой предосторожности. Почти каждый акоранский мужчина обучался военному делу, и армия Атреуса была хорошо подготовленной. Внушительная по размерам, мобильная и прекрасно обученная. Но если американский корабль прибудет в Акору с мирными целями, его намерения могут быть неправильно истолкованы. Корабль будет атакован, и тогда...
 От этих мыслей у Амелии разболелась голова. Она вернулась во дворец, закрылась у себя в комнате и стала думать, как ей прожить еще один день. Она не хотела встречаться ни с Клио, ни с матерью, ибо знала, что эти две весьма проницательные дамы сразу поймут, что ей не по себе.
 Сославшись на головную боль, она не вышла к ужину и осталась у себя в спальне. Когда Джоанна пришла проведать ее, Амелия, готовая к ее приходу, притворилась спящей. Обман ей был противен в принципе, но без обмана никак не получалось.
 Ночью, лежа с открытыми глазами, глядя на расписанный под звездное небо потолок, она думала, как ей быть. Но решение не приходило. Спать она тоже не могла. По многолетней привычке она открыла резной сундук, стоявший возле стола, и достала оттуда свои самые любимые вещи – куклу, которую она получила в подарок, будучи совсем маленькой, несколько зачитанных книг и в маленькой подбитой бархатом шкатулке золотой шар – дар тети Кассандры.
 Таких шаров во всем мире всего лишь горстка. Его сделал умелец, следуя технологии, секрет которой был давно утерян. Присев на край кровати, Амелия стала перекидывать шар из ладони в ладонь, и воздух проходил через сквозную резьбу на золотой поверхности шара. Очень скоро в комнате зазвучала мелодия. Й сама мелодия, и то, что она была ей до боли знакома, действовали на Амелию успокаивающе. Веки ее отяжелели, и она решила, что будет благоразумно убрать шар на место.
 Сон пришел наконец и принес с собой тревожные видения. Дважды она пробуждалась от кошмаров с именем Нилса на устах.
 Поздно ночью она почувствовала, что ветер переменился. Она встала и пошла к окну, чтобы прикрыть ставни. В лицо ей неожиданно ударил дождь.
 Лунный серп еще виднелся сквозь тучи. И в этом призрачном свете было видно, как стена дождя быстро движется на восток. На Акору надвигался шторм. Они не раз выдерживали подобные испытания. Но только в такую ночь о том, чтобы отправиться в плавание самостоятельно, не могло быть и речи. Более того, если американские корабли все же подойдут к берегам Акоры, то противостоять им придется не акоранским морякам, не людям, а са мой стихии.
 Она вернулась в постель и укрылась с головой одеялом. Последней ее молитвой перед сном была мольба о том, чтобы все те, кому выпала судьба быть в море этой ночью, остались невредимыми.




 Глава 20


 Какая горькая ирония судьбы – проделать весь этот неблизкий путь, чтобы у самых берегов Акоры попасть в жестокий шторм.
 Одной рукой вычерпывая воду, другой держась за штурвал, Нилс оценивающе всматривался в стену воды, наступающую с запада. Шансы на то, чтобы выйти сухим из переделки, он оценивал как хорошие. И дело было не только в его мастерстве, но и в том, что его купленная в Лондоне сработанная корнуольскими мастерами шхуна оказалась на редкость удачным приобретением. В ней было всего восемнадцать футов от носа до кормы, и она бойко шла под парусами, но в штиль он один мог справиться с ней, приналегая на весла. Вообще-то на таком судне обычно доставляли людей в порт, сняв с кораблей побольше, которые из-за глубокой осадки не могли подойти ближе к берегу, но и в открытом океане корабль не сплоховал. По крайней мере, до этого дня претензий к нему у Нилса не было.
 Между тем на корабль обрушился ливень. Шторм усиливался. Нилс не мог с точностью сказать, сколько ему осталось плыть до Акоры – три часа или пять, а может, и того меньше. Но не в этом была главная проблема. У него не было подробной карты береговой линии, но из достоверных источников ему было известно, что берег изрезан скалами и, если корабль попадет в шторм на подходе к берегу, очень возможно кораблекрушение.
 Дождь промочил его насквозь, одежда, вернее, то, что от нее осталось после месячного плавания, прилипла к телу, рука на руле занемела и почти потеряла чувствительность.
 Не очень хорошо все складывалось.
 Но он бывал в переделках и похуже и все же как-то умудрялся...
 Нет, в таких переделках ему еще не приходилось бывать. Волны, швырявшие корабль как щепку, были такой высоты, что, как ни выгибай шею, вершину волны все равно не увидеть. Нилс набрал воздуха в легкие, опасаясь, как бы эта чудовищная волна не оказалась последней в его жизни, и вцепился обеими руками в штурвал.
 Держать штурвал – вот все, что ему оставалось. Но малютка-кораблик, как ни храбрился, как ни старался, исчерпал свои возможности. Нилс напрягал последние силы, чтобы помочь своему другу-кораблю, но его усилий не хватало.
 Еще один глубокий вздох, и он услышал предательский хруст.
 Только раз, всего раз еще в своей жизни Нилс кричал, предчувствуя приближение смерти. Тогда, падая на дно колодца, он звал на помощь Шедоу, и Шедоу чудесным образом его услышал. На этот раз с губ его сорвалось имя Амелии. Нет, он не надеялся, что она придет ему на помощь. Хорошо, что ее не было с ним, ибо он не хотел, чтобы она разделила его судьбу. Он закричал от отчаяния, от безнадежного желания сообщить о том, что он пытался до нее добраться, что он сделал для этого все... и не смог.
 Он так хотел, чтобы они были вместе. Имя ее подхватил ветер, и этот рев ветра был последним, что слышал Нилс до того, как ревущее море подхватило его.
 Амелия проснулась перед рассветом. Она поспала, но спала она мало и плохо. Поднявшись в темноте, она накинула тунику и, даже не став переплетать косу, что всегда заплетала на ночь, пошла в конюшню.
 Ее любимец – молодой жеребец, резвый и бойкий, вполне подходящий для хорошей пробежки, узнал ее по шагам.
 Она помнила, как совсем маленькой девочкой сидела в седле вместе с отцом и визжала от радости. Любовь к лошадям и выездке осталась у нее с тех давних пор.
 Ее память хранила, как среди ночи она пробралась в конюшню, оседлала полусонную лошадь и поскакала рысцой по двору дворца. И она хорошо помнила, как на эту ее выходку отреагировала дворцовая стража. Начальник стражи, не теряя времени, разбудил и привел ее испуганных родителей. Джоанна закричала от ужаса и все обнимала ее, не хотела отпускать, когда ее чуть лине силой стащили с лошади. И тогда Алекс заявил, что пора ей учиться верховой езде по всем правилам науки.
 Вот и сейчас, пробравшись тайком в конюшню, она оседлала своего любимца и галопом помчалась через дворцовый двор. Дворец был велик. Говорили, он достаточно просторен для того, чтобы вместить все население Акоры, составлявшее триста тысяч человек. Она выехала за ворота, украшенные по обеим сторонам колоннами со львицами, стоящими на задних лапах. На востоке занималась заря. Первые лучи солнца осветили кромку моря.
 Ветры и приливы имели такую особенность, что в Акоре оставалось совсем немного мест, куда море могло выбросить потерпевших крушение – или их останки. Эти места были хорошо известны и регулярно патрулировались. После шторма туда всегда высылали наряд солдат.
 Амелия направилась к одному из таких мест, к небольшому заливу к северу от порта Илиуса. Несколько десятилетий назад недалеко отсюда ее акоранская бабушка отыскала человека, которому предстояло стать английским дедушкой Амелии. Эту историю любили рассказывать в семье – незнакомец, отвоеванный у моря принцессой, в которой он нашел свою любовь. Федра и Эндрю до сих пор об этом событии время от времени вспоминают.
 Отчего-то у нее защемило сердце, когда она приблизилась к той бухте, проезжая мимо дюн, поросших осотом. Шиповник, надломленный ветром и нещадно политый морем и дождем, как будто начинал отходить от полученного стресса. Там она спешилась, перекинула поводья вокруг куста, рядом с которым было достаточно травы, чтобы конь мог попастись, и повернулась лицом к морю.
 Волны с белыми барашками все еще набегали на пляж, но море было куда спокойнее, чем ночью. Там, за пределами внутреннего моря, был крохотный пролив между двумя скалами, и за ним, за этими естественными воротами, продолжал бушевать океан.
 Сбросив сандалии, она пошла вдоль кромки волн. Она успела пройти примерно четверть мили, когда заметила что-то на берегу. Прикрыв глаза козырьком, чтобы не слепило восходящее солнце, она смотрела туда, где на песке темнело что-то крупное.
 Что это? Игра света? Морской котик?
 Она побежала, и из-под ног ее вихрем полетел песок. Туника прилипала к ногам. Приблизившись, она едва не вскрикнула.
 Тело. Господи, сделай так, чтобы он оказался жив. Она слышала истории о тех, кто находил чужаков, выброшенных морем на берег, знала, что эти люди всегда чувствовали личную ответственность за тех, кого нашли. Ребенком она представляла себе, как кого-то нашла. Получалось очень драматично и театрально. Но все, что ей удавалось отыскать до сих пор, – это корабельные обломки.
 И вот пришел ее день.
 Она опустилась на колени перед телом. Мужчина, голый по пояс, – рубашка его была изорвана в лохмотья. Но на нем оставались брюки и сапоги. Он был очень высок, темноволос и лежал лицом вниз, так что видеть его лицо она не могла.
 Но он был ей знаком. Она узнала его сразу: этот изгиб шеи, этот размах плеч. Небольшой застарелый шрам у позвоночника, эти сильные ноги. Дрожащей рукой она дотронулась до сонной артерии, до того места, где она могла услышать пульс, если он еще был жив.
 Мгновение, еще одно. Бьется!
 – Нилс!
 Он жил, он был тут, вместе с ней. И в любой момент патруль, ищущий жертвы кораблекрушения, может явиться сюда.
 – Нилс, Нилс! Ты меня слышишь? – В отчаянном усилии она перевернула его на спину, жадно вглядываясь в любимые черты. Он был небрит, густые темные волосы взъерошены. Больше, чем когда-либо, он был похож на Волка.
 Ее возлюбленного Волка.
 – Нилс, надо вставать. Сюда идет патруль! Прошу тебя!
 Он пошевельнулся, но движение его было слабым. Она утопила колени в песке, опираясь что есть мочи, и, просунув руку ему под плечо, постаралась его приподнять. Она была сильной женщиной, но с ним ей не справиться.
 И тогда в порыве отчаяния она сделала то единственное, что пришло ей в голову.
 Сжав его лицо в ладонях, принцесса Акоры поцеловала своего спящего принца.
 Губы его были холодны и солоны на вкус. Но это было не важно. Она страстно целовала его, целовала так, чтобы вдохнуть в него жизнь. Оторвавшись от его уст, она стала покрывать поцелуями его веки, его щеки, его скулы и снова прижалась губами к его губам... теплым, жадным... И в тот же миг он обхватил ее руками.
 – Амелия...
 Если он был в раю, а он чувствовал себя на небесах от счастья, то и не стоило так держаться за ту жизнь, что была у него до сих пор. Но если после смерти он попал в рай, то Господь и, правда, всепрощающ.
 И то, и другое вполне его устраивало. Он мог продолжать делать то, что делал большую часть представшей перед ним вечности. Но она вдруг отпрянула от него, взглянула на него тревожно сверху вниз и сказала:
 – Мы должны идти, патруль приближается.
 Он еще не настолько пришел в себя, чтобы ухватить настоящий смысл ею сказанного, но он видел, что для нее важно увести его отсюда. Держась за нее, он поднялся на ноги. Мир пошатнулся, и на мгновение ему показалось, что ноги больше не держат тело, но чудом он устоял. Почувствовав под собой твердую почву, Нилс огляделся.
 Тот кошмар, что ему помнился, бушующее море и завывание ветра, – все это исчезло. И вместо того злобного мира возник... райский сад?
 Он находился на пляже, возле сверкающего в рассветных лучах моря. И женщина, которую он любил, была рядом с ним.
 Но, кажется, он дышал. Может, он что-то не понял насчет загробной жизни? Разве отошедшие в мир иной дышат, как обычные люди? Что-то тут было не так. Какое-то явное несоответствие. Значит, он все еще на земле? Но как такое может быть? Не иначе, чудеса возможны и по эту сторону вечности. До сих пор Нилс не верил в чудеса. Не так-то просто расставаться со своими предрассудками.
 То, что он стоял ногами на твердой земле и дышал, как все живые, могло означать лишь одно – он достиг берегов Акоры. Он был в королевстве-крепости за Геркулесовыми столбами. В королевстве мифов и тайн.
 Но если Акора была реальностью, то Амелия тоже была явью. Она была с ним рядом и говорила что-то насчет... патруля?
 – Пойдем, – сказала она и настойчиво потянула его за руку в сторону скопления скал. Он споткнулся, но силы быстро возвращались к нему, и он даже смог идти с ней в ногу. Ядрах в пятидесяти от кромки воды находился большой валун, который создавал нечто вроде каменного экрана. Песок за валуном был прохладным и влажным. Нилс без сил упал на него. И уставился на Амелию.
 – Не могу поверить, что ты здесь, – сказал он.
 – Я хотела тебе то же самое сказать. Эта буря... – Она осеклась, услышав стук лошадиных копыт. – Не шевелись, – приказала она ему и вышла из-за валуна.
 Он слышал разговор на непонятном языке. Патруль, кажется, состоял из трех человек, которые, по-видимому, знали Амелию и говорили с ней в дружелюбном и уважительном тоне.
 Как им и положено. Когда патруль отъехал, она зашла за валун и опустилась рядом с ним на колени.
 – Они увидят моего коня. Если бы я с ними не поздоровалась, они отправились бы меня искать.
 – Почему они здесь?
 – Ищут потерпевших кораблекрушение. Здесь одно из мест, куда обычно море выбрасывает людей и обломки кораблей после шторма.
 – А что с ними бывает после того, как их находят? Я имею в виду людей, а не обломки. – Нилс помнил многочисленные рассказы о том, что чужаков, прибитых волной к берегам Акоры, казнят.
 – Ничего ужасного, – заверила она его. – Как правило, ничего ужасного.
 Он усмехнулся. Не хотелось думать о плохом, когда она рядом. Ему было так хорошо с ней. Черт, так славно чувствовать себя живым. Быть с ней – вот награда из наград за все невзгоды.
 – Ты не думаешь, что власти будут в восторге от моего появления?
 – Скажем так, у меня есть определенные опасения на этот счет. Нилс, ты один приплыл?
 Она спрашивала о Шедоу.
 – Один. Мой брат неплохо себя чувствует, но я убедил его остаться в Лондоне. Он еще не вполне выздоровел к тому моменту, когда я отправился к тебе. Думаю, что сейчас он уже совсем здоров.
 – Это хорошо, но я о другом спрашиваю. Как насчет американского флота?
 – С какой стати я...
 – Мой дядя, правитель, сказал, что ты мог поверить Хоули и решить, что мы виновны в гибели американских моряков. Он думает, что из-за этого между нами и Америкой может начаться война. Сейчас в стране объявлено военное положение и всеобщая мобилизация.
 – Твой дядя-правитель жестоко ошибается.
 Она засмеялась, хотя он не сразу понял, что было причиной ее смеха: громадное облегчение или шок от его прямоты.
 – Так, значит, ты ему не поверил?
 – Чтобы я поверил такому куску дерьма, как Хоули? Пусть бы меня тогда... – Он замолчал, глядя на нее во все глаза. Она ответила ему молчаливым вопросом, и он улыбнулся.
 – Господи, какая ты красивая...
 – Нет, я не красивая, – привычно ответила она. – Это моя мать и тетя красивые, а я – нет.
 – Они замечательные женщины, я уверен, но ты, принцесса, ты – красивая. – И, словно желая подтвердить сказанное, он провел ладонью по ее плечам, рукам, бедру. – Этот патруль, случайно, не собирается сюда вскоре вернуться? – Его прикосновение вполне объясняло, почему он задает этот вопрос.
 – Нилс! – укоризненно воскликнула она, но глаза ее сверкнули от удовольствия. И не раздумывая она растянулась на песке рядом с ним. – Я скучала по тебе, – сказала она, поглаживая его грудь подушечкой пальца. – Я хотела поехать в Англию, несмотря на то, что Агреус мне не разрешил, а тут еще этот шторм, и я подумала...
 – О чем? – Он перекатился и оказался сверху. Это движение отняло у него почти все оставшиеся силы, но он не собирался ей об этом сообщать.
 – Я решила, что все равно поеду в Англию. Нас разделили столь внезапно, и...
 – С кем бы ты туда поехала?
 – Я надеялась, что мне удастся убедить капитана какого-нибудь иностранного судна...
 – Ты хотела уехать вот так, доверив свою жизнь незнакомым людям? Господи, о чем ты только думала!
 – О тебе, – сказала она и поцеловала его еще раз.
 Он понял, что немало седых волос приобретет, оберегая ее от опасностей, которые она сама себе способна создать, но он не имел ничего против седых волос. Седина – ничтожная плата за право любить принцессу.
 Кстати, о любви...
 Там, на прохладном влажном песке в тени древнего валуна, он привлек ее к себе. Все его тело, каждый дюйм его мучительно ныл, избитый штормом, он был слаб, как новорожденный котенок, но это не имело значения.
 Амелия улыбнулась, приподнявшись над ним. Она улыбалась, скидывая тунику. От вида ее тела, казавшегося ему совершенным, у него перехватило дыхание. Он накрыл ладонями ее груди, и она протянула руку к поясу его брюк.
 Брюки его намокли и впитали соль, но она смогла эти трудности преодолеть. Освобождение от тяжелой одежды принесло облегчение, но сил особо не прибавило. Он хотел ее и был тверд как камень. Когда она опустила голову и лизнула его кончиком языка, он едва не кончил.
 И снова она принялась дразнить его, ласкала губами, извиваясь, касаясь телом.
 Нет сомнений, такая смерть была куда слаще, чем смерть в пучине. И все же он бы предпочел не позориться. Бережно он приподнял ее голову и поцеловал в губы долгим и нежным поцелуем. Они ласкали друг друга, сплетаясь языками. Не ожидая приглашения, Амелия взяла инициативу в свои руки, осторожно наполнив им себя.
 Устроившись поудобнее, она приподняла косу и, тряхнув головой, распустила ее.
 – Ты знаешь, каким я тебя ощущаю внутри, Нилс? Таким сильным, таким чудным... – Она шевельнулась, и он застонал, сжимая ее бедра. – Так хорошо, – сказала она, соскользнув вниз, потом чуть приподнявшись.
 Волны удовольствия одна за другой прокатились по его многострадальному телу. Он искренне старался сдержаться, и он держался до тех пор, пока она не вскрикнула и он не почувствовал, как сжимаются ее мышцы, сигнализируя о приближении ее оргазма. И только тогда он позволил себе отдаться на волю бури совсем иного сорта, бури чувств, дарующей не смерть, но жизнь.
 Они уснули, но проспали не слишком долго. Так он решил, когда, выскользнув из объятий Амелии и надев успевшую немного подсохнуть одежду, вышел из-за каменной стены на пляж. Приложив ладонь козырьком к глазам, он осмотрелся. Видит Бог, здесь было красиво. Едва ли он мог припомнить более красивый пейзаж. Красота завораживала и ошеломляла. Неудивительно, что Акора воспринималась скорее как легенда, чем как реально существующая страна.
 Здесь была родина Амелии – то единственное место на земле, что так дорого каждому, кто там родился. И эту землю она любила не меньше, чем тех, кто жил на ней, чем своих близких. И с этими людьми, ее родственниками, ему предстоит вскоре встретиться.
 Едва ли разговор с ними, если они захотят с ним разговаривать, будет приятным. Для них он в первую очередь потенциальный враг или даже совратитель их обожаемой принцессы, неотесанный американец без рода и племени.
 Хорошо, что Нилс был из тех, кто не боится трудных ситуаций, скорее, даже ищет их.
 Он разбудил ее и, усмехнувшись, наблюдал за тем, как она потягивается, как улыбается, еще не успев открыть глаза.
 – Нилс, ты в самом деле здесь? – пробормотала она, протягивая к нему руки.
 – Да, принцесса. Но мне тут быть не положено, по крайней мере, в таком виде.
 Она и не отрицала этого. Он знал, что Амелия солгала патрулю, и теперь она была немало озабочена тем, как примут американца во дворце.
 – Я могла бы уехать с тобой в Англию, – осторожно предложила она.
 – На чем? Шхуна, на которой я приплыл сюда, разбилась о скалы. И, кроме того, бегство – путь трусливых. А мы не такие.
 – Я знаю, ты прав. – Она встала и отряхнула тунику, прежде чем надеть ее на себя. Она вскинула голову и горделиво распрямила плечи. – Тогда пойдем.
 Она так здорово смотрелась на песке у моря, крепкая телом, сильная и красивая женщина, что он с трудом мог сосредоточиться на том, что именно она говорит. И не задумывался всерьез о тех проблемах, что перед ним вставали. С некоторым усилием он вернулся к реальности.
 – Куда пойдем?
 – Во дворец.
 Во дворец. Ах да, принцессы ведь живут во дворцах.
 – Ты пойдешь своей дорогой, а я – своей. – Встретив ее удивленный взгляд, он пояснил: – Не смейся. Мы ведь должны соблюдать конспирацию.
 Она рассмеялась, но сдержанно.
 – Позвольте представить моего друга. Нилс Вулфсон, дипломат.
 – Я в этом деле новичок и знаю об этом. Но надо же когда-то начинать.
 Амелия поколебалась секунду, прежде чем нежно прикоснуться к его руке.
 – Хорошо, только не заблудись.
 – Не заблужусь. – Она пошла вдоль кромки моря прочь от него, когда его вдруг осенила внезапная мысль. – Амелия, а где же дворец?
 Она оглянулась, обласкала его долгим взглядом.
 – Иди по дороге. Ты его не пропустишь.
 Вскоре он заметил всадницу на взгорье, над пляжем. Всадница развернулась, притормозив коня, посмотрела на него и ускакала.




 Глава 21


 Нилс шел медленно. Во-первых, потому что все еще был слаб, во-вторых, потому что страна эта была для него интересна и он жадно впитывал впечатления. Как ни странно, прогулка не утомляла его, а наоборот, придавала силы. С каждым шагом он чувствовал, что силы возвращаются к нему, и еще он испытывал радостное возбуждение, какое воин испытывает перед решающим поединком. Эта встреча должна определить всю его жизнь.
 Итак, он в Акоре. Когда-то эта страна для него была лишь крохотной точкой на карте – страна потенциального врага, которого надо уничтожить. Безликая точка на карте – так проще воспринимать врага. Чем меньше эмоций, тем вернее победа. Но все изменилось, когда он повстречал Амелию. Амелия одухотворила собой эту землю, но, честно признаться, Акора была хороша и сама по себе.
 Он отошел от пляжа на расстояние не меньше мили, прежде чем обнаружил первые признаки обитания. Первое повстречавшееся ему человеческое жилье представляло собой маленький белый домик, угнездившийся на склоне. По соседству с домом паслись белые овцы.
 В палисаднике возилась женщина. Когда он приблизился к дому, она распрямила спину, и Нилс смог ее рассмотреть. Кожа ее была цвета сливочной карамели. Черные волосы заплетены в косу, венком уложенную вокруг головы. Она слегка нахмурилась, увидев странника, и поспешила открыть калитку.
 – Вы только что прибыли, не так ли? – нарочито медленно спросила она, словно опасаясь, что он ее не поймет.
 Но он понял, потому что она говорила по-английски, причем с явным американским акцентом. Ничего себе встреча! А как насчет слухов о том, что всех иностранцев, случайно прибившихся к берегам Акоры, местные жители сбрасывают со скал обратно в море? Женщина выглядела вполне прилично – здоровый румянец, ясный, уверенный взгляд.
 – Присаживайтесь, – предложила она, указав на скамью у крыльца. – Я принесу вам воды. Вы пострадали? Вам нужен целитель?
 – Спасибо, мэм, все нормально. Но за воду я буду вам благодарен.
 Выпив полную кружку воды, он попросил ее налить еще. Утолив жажду, он огляделся.
 – А вы тут неплохо устроились, мэм.
 Ее золотисто-карие глаза весело сверкнули.
 – Мне тут нравится. Кстати, меня зовут Элизабет Джонсон. А вас?
 – Нилс Вулфсон, мэм. Могу я спросить у вас, как долго вы тут?
 – Уже пять лет. Слышали что-нибудь о «Северной звезде»?
 Он порылся в памяти. Да, был такой корабль. Отправился в Англию, но до места назначения так и не доплыл. Судьба пассажиров осталась безвестной.
 – Что случилось с кораблем?
 – То же, полагаю, что этой ночью случилось с Вашим. Мы попали в ужасный шторм. Не думала, что Бог даст мне увидеть рассвет, и были среди нас такие, кто не дожил до рассвета, да упокоит Господь их души. Мне повезло, как и всем остальным, кого выбросило на берег. И вам тут тоже понравится, – заверила его соотечественница.
 Он подумал о том, что ждало его во дворце.
 – Надеюсь. Что делают люди, которых выбросило на берег? Я хочу сказать, куда им следует обратиться в первую очередь?
 – Идут во дворец. Здесь это место, где происходит все самое важное. Если хотите, можете взять моего коня и повозку.
 Он удивленно посмотрел на нее, и она улыбнулась – причина его удивления была ей понятна.
 – Вы увидите, что люди здесь щедры, мистер Вулфсон, и доверчивы. Но здесь это можно себе позволить. Здешний народ научился вести свои дела лучше, чем в других местах. Я решила остаться здесь и по этой причине тоже. Этот край стоит того, чтобы назвать его родиной, чтобы его защищать.
 Они еще немного поболтали, после чего Нилс встал и поблагодарил хозяйку за гостеприимство. Элизабет Джонсон проводила его до калитки, показав, в какой стороне дворец. Он прошел немного по дороге, оглянулся и помахал ей рукой.
 Чуть позже он подошел к другому дому, а потом к небольшой деревушке в десяток домов. Людей видно не было. Возможно, потому, что все трудились в поле или во фруктовых садах, которых тут было множество.
 За поворотом Нилс столкнулся с прохожим. Навстречу ему шел высокий широкоплечий мужчина с темно-русыми волосами. Он пытался удержать в строго вертикальном положении шест. К шесту был прикручен какой-то оптический прибор.
 Мужчина остановился, дождался, когда Нилс к нему приблизится, и заговорил первым:
 – Простите, – ответил ему по-английски Нилс. – Я не говорю по-акорански.
 – Нет проблем, – ответил мужчина, легко переключившись на превосходный английский. – Вы не могли бы мне помочь?
 – Конечно.
 Они сошли с дороги и остановились на склоне холма.
 – Вы не могли бы подержать эту палку?
 – Просто подержать?
 – Да, вы подержите, а я посмотрю в окуляр.
 Нилс сделал то, что у него просили, подержал шест, пока акоранец производил какие-то измерения. Закончив работу, акоранец, говоривший по-английски так, словно вчера прибыл из Оксфорда, распрямился и сказал:
 – Обычно я один прекрасно справляюсь, но здесь местность имеет сильный уклон, и поэтому надежные показания получить сложно.
 – Что именно вы измеряете?
 Мужчина колебался с ответом. В этом человеке Нилс угадывал что-то смутно знакомое. Манерами и речью он напоминал английских аристократов, с которыми Нилс встречался в Лондоне. И все же он был уверен, что этого человека видит впервые.
 – Делаю замеры местности. – Он явно не был склонен давать более подробные разъяснения. – Гейвин Хоукфорт, – сказал он, протягивая Нилсу руку. – Кстати, вы, случайно, не новенький здесь? Недавно прибыли?
 – Да, я здесь недавно. Хоукфорт? – Тогда он понял, почему этот человек показался ему смутно знакомым. Он напомнил ему хозяина Босуика, Ройса, графа Хоукфорта. Этот мужчина имел те же глубоко посаженные карие глаза и прямой узкий нос, как у отца, но губы у него были иной формы – как у его акоранской матери, принцессы Кассандры. На нем была простая туника и сандалии. Икры ног у наследника Хоукфорта были крепкими и мускулистыми, а кожа загорелой – результат здорового образа жизни.
 – Вы наследник Хоукфорта, как я понимаю?
 Показалось ли Нилсу, или Гейвин действительно слегка нахмурился?
 – Вообще-то да, а вы...
 Сейчас или никогда.
 – Нилс Вулфсон. Я собираюсь жениться на вашей кузине Амелии.
 Гейвин окинул Нилса оценивающим взглядом.
 – В самом деле? А Мелли об этом знает?
 – Скажем так, у нее есть основательные причины догадываться о моих намерениях.
 – Понятно... Вы приплыли сюда ночью, в шторм?
 Нилс утвердительно кивнул. Гейвин слегка присвистнул.
 – Должно быть, вы чертовски хороший моряк.
 – Почему вы так говорите?
 – Вы живы. Послушайте, я могу на сегодня закончить с работой. Пройдемте со мной. Я мог бы предложить вам кое-что из одежды. Вы, вероятно, проголодались? Не мешало бы немного привести себя в чувство перед тем, как вы встретитесь с ее старшими родственниками.
 – Благодарю, – просто сказал Нилс, и они пошли вместе. – Я встречал кое-кого из них в Лондоне, включая и ваших родителей.
 – Что привело вас в Лондон?
 – Я кое-кого искал.
 – Нашли его?
 – Да. Я закончил свои дела в Лондоне.
 Гейвин усмехнулся. Он вдруг стал выглядеть моложе, более непринужденным и свободным. Нилс решил, что те измерения, что производил его новый знакомый, заставляли его все внимание концентрировать на работе. Интересно, отчего он не хотел рассказывать о том, чем занимался?
 – Ну что же, – сказал Гейвин. – Мелли, должно быть, у себя.
 Нилс почувствовал настоятельную потребность говорить о женщине, которую любит.
 – Вы ведь вместе росли, не так ли?
 Гейвин кивнул.
 – В Хоукфорте, и Босуике, и конечно, здесь, в Акоре. Мы все погодки, так что всегда были близки.
 – У вас много сестер и братьев?
 – У меня есть младший брат и две сестры. А у вас?
 – Брат. Должен признать, ваша семья немного...
 Нилс не мог подыскать подходящего определения он не хотел обидеть Гейвина.
 – Немного подавляет? Вы привыкнете.
 Нилс в этом сомневался. Между тем дорога делала изгиб, и за поворотом перед Нилсом открылся такой вид, что у него захватило дух. Он даже остановился. Впереди в солнечном свете мерцала гавань, а над гаванью по уступам холма поднимался город, каких он еще не видел. Улицы и дома утопали в цветах и зелени. Улицы с обеих сторон окаймляли цветочные клумбы, а дома самых ярких цветов были ухоженными, как на картинке. По улицам проезжали повозки, большие и маленькие, но, помимо привычных средств передвижения, он увидел нечто, заставившее его заморгать от удивления. Что это? Он попал в прошлое?
 – Это действительно колесница?
 – Да. Здесь любят устраивать гонки на колесницах.
 – Не прочь и сам попробовать.
 Он проводил взглядом колесницу, словно летящую над землей вверх, к вершине холма, к большим воротам, за которыми...
 Нилс присвистнул восхищенно.
 – Это и есть дворец?
 – Да, единственный и неповторимый. Три тысячи лет стоит этот дворец. Конечно, за эти века многое перестраивалось, но ничего не сносилось. Некоторые называют это скопление зданий лабиринтом, и они по-своему правы, но вы сможете найти дорогу, если вам немного помочь.
 – С помощью хлебных крошек или волшебного клубка? Вы знаете, некоторые мои знакомые считают, что Акора – примитивное сообщество.
 – Иногда бывает полезно, когда вас недооценивают.
 Нилс не стал спорить. Он тоже не раз прикидывался провинциальным дурачком, когда не хотел, чтобы противник знал, с кем на самом деле имеет дело.
 Между тем Гейвин и Нилс подошли к воротам, по обеим сторонам которых стояли мраморные львицы, каждая высотой с двухэтажный дом. Гейвин коснулся одной из статуй.
 – Акоранская традиция, – пояснил он. – На удачу.
 – Пожалуй, удача мне тоже не помешает, – сказал Нилс и последовал примеру своего нового знакомого.
 За воротами открывалась громадная площадь, запруженная народом. Тысячи людей собрались здесь, казалось, без всякой определенной цели.
 – Сегодня намечается какое-то мероприятие? – поинтересовался Нилс.
 – Нет. Просто дворец – это место, где все друг с другом встречаются. Знать приходит сюда, чтобы лишний раз попасться на глаза правителю, торговцы – чтобы что-то продать. Те, кто собирается вложить деньги в новое дело, и те, кому деньги нужны, тоже приходят сюда. Здесь же расположена биржа, и многие сделки оформляются в примыкающих к биржевому залу помещениях. Здесь происходят всякого рода диспуты, и любой желающий может посещать тот диспут, тема которого кажется ему интересной. Ученые приходят в библиотеки, астрономы – сейчас они спят – работают в обсерватории на крыше. Художники приходят сюда потому, что сам ванакс – художник, и он поощряет искусство, регулярно устраивая выставки.
 – Но там выставляются и его работы? – уточнил Нилс, стараясь понять, куда же все-таки он попал.
 – Нет. Дядя Атреус очень критически относится к своим работам, хотя я считаю, что они великолепны. Но сегодня здесь очень тихо.
 Нилсу трудно было это понять. Он никогда не видел такого скопления народа, когда не намечался парад, фейерверк или бесплатная раздача спиртного.
 С трех сторон двор окружал дворец. Колонны ярко-красного, желтого и оранжевого цветов возвышались на высоту трех этажей до самой крыши из ярко-синей черепицы. Внешние стены были белоснежными, но не везде – кое-где их покрывали геометрические узоры. Под сводами крыши, в нишах были установлены стилизованные бычьи рога. Широкие лестницы поднимались вверх к громадным двустворчатым дверям, оставленным открытыми.
 – Сюда, – сказал Гейвин и повел Нилса не через главный дворцовый вход, а вдоль колоннады к другой лестнице, ведущей в боковое крыло.
 – Семейные апартаменты, – пояснил Гейвин. – Дворец, как считается, принадлежит всем жителям Акоры, но сюда посторонним доступа нет.
 Он открыл резную дверь и отступил, давая Нилсу пройти первому. Помещение, в которое они вошли, оказалось просторным и скупо, хотя и элегантно, меблированным. На длинном столе у окна с видом на гавань стояли приборы для научных наблюдений и целый ворох исписанной бумаги.
 – Принять ванну вы можете здесь, – сказал Гейвин, указав на следующую по коридору дверь. – Я принесу вам одежду.
 Через полчаса Гейвин крикнул из-за двери:
 – Все в порядке?
 Стоя под потоком горячей воды – душ включался с помощью крана, тот был скрыт в кафельной нише, и американец не сразу его нашел, – Нилс весело крикнул:
 – Спасибо, все отлично. Я в восторге от того метода, которым вы, примитивные люди, очищаете себя от грязи.
 Гейвин сдержанно рассмеялся и положил стопку одежды на деревянный сундук.
 – Возле раковины бритвенный прибор.
 Вскоре Нилс вышел из ванной, гладко выбритый и одетый в чистое. И брюки, и рубашка сидели на нем как влитые. Впрочем, они с Гейвином были примерно одного роста и сложения. Он высушил волосы полотенцем и пригладил их рукой, заметив, что стрижка ему бы не помешала. Но стрижка подождет.
 Однако от лимонада и свежего хлеба с ветчиной и сыром Нилс не мог отказаться.
 – Пора за дело, – решительно сказал он, покончив с едой.
 Гейвин кивнул. Он явно симпатизировал Нилсу.
 – Сюда, – сказал он и повел Нилса по коридору, вверх по лестнице, потом еще по коридору и еще – дворец и в самом деле был похож на лабиринт, пока они не оказались в помещении, которое скорее всего служило тронным залом. В дальнем конце зала находился громадный, вырезанный из цельного куска черного гранита трон. На троне восседал человек. Он вполне адекватно смотрелся в своем громадном гранитном кресле, и руки его покоились на подлокотниках, вырезанных в виде львиных лап.
 Трон окружали несколько человек. Когда Нилс и Гейвин вошли в помещение, ванакс произнес несколько слов, после чего придворные, мельком взглянув на вошедших, покинули помещение.
 – Помни одно – Атреус любит Амелию так, словно она его родная дочь, – с этим напутствием и дружеским похлопыванием по плечу Гейвин ушел.
 Нилс в одиночестве пересек огромный зал и приблизился к правителю. Может, Атреус и был художником, но выглядел он как воин, опасный и настороженный. Судя по его грозному виду, терпение не входило в число его добродетелей, как и снисходительность к ближним.
 – Патруль заметил отпечатки двух пар ног на пляже, – без предисловий заявил он.
 Чертовски впечатляющее начало.
 – На мне лежит вся ответственность, сэр, – заявил Нилс. – Амелия ни в чем не виновата.
 – Защищаете ее, мистер Вулфсон?
 – Да. И именно это я собираюсь делать всю оставшуюся жизнь.
 Атреус не ответил. Он смотрел через плечо Нилса в сторону двери.
 – Мне любопытно, что по этому поводу может заявить моя племянница.
 Нилс повернул голову и увидел Амелию. Слегка покраснев, она вошла в зал. Вместо белой туники, что она носила, – не считая того промежутка времени, когда на ней совсем ничего не было, пока они были на пляже, – на ней была темно-синяя, которая, на взгляд Нилса, была ей очень к лицу.
 Но вид Амелии заставил ее дядю удивленно приподнять бровь.
 – Делаешь заявление, дорогая?
 Амелия подошла к Нилсу и взяла его за руку. С высоко поднятой головой она ответила:
 – Да.
 Отвечая на немой вопрос в глазах Нилса, ванакс сказал:
 – В Акоре девственницы носят белое.
 – Разве мы не говорили о дипломатии, любимая? – пробормотал, обращаясь к Амелии, Нилс.
 – Мистер Вулфсон, – сказал ванакс, – вы похитили мою племянницу и инициировали ее спасение, чтобы втереться в доверие к членам нашей семьи.
 Собственно, его никто ни о чем не спрашивал, но Нилс все равно ответил:
 – Да, сэр.
 – Вы всерьез рассматривали предположение о том, что мы виноваты перед вашей страной.
 – И это так.
 – Вы вовлекли Амелию в ваш конфликт с лордом Саймоном Хоули, в результате чего она чуть не погибла.
 – Это я виновата, – вступилась за Нилса Амелия. – Только из-за моего упрямства все произошло.
 – И, несмотря на все, что он сделал, ты все еще хочешь стать женой этого человека? – спросил Амелию дядя.
 Ее пальцы крепче сжали его руку. Тихо, но твердо принцесса сказала:
 – Нет, дядя. Я хочу стать ею не вопреки тому, что он сделал, а потому, что он сделал это. Нилс – человек чести. Человек мужества. Он никогда не предавал те ценности, что и для нас являются самыми важными.
 За всю свою трудную жизнь Нилс получал немало похвал – некоторые от людей, которые действительно высоко ценили его работу, чаще от тех, кто искал его расположения. Но никогда он не слышал таких слов – слов, которые бы так глубоко запали ему в душу. Тот человек, которого называли Волком, человек, который слышал, как зимний ветер свистел у него в душе, теперь знал, что он не одинок.
 Не отрывая взгляда от Нилса и Амелии, Атреус сказал:
 – У тебя есть редкий дар, племянница, дар знать, что в сердце другого.
 – Это верно, но мне не нужен мой дар, чтобы знать, что прячется в сердце Нилса или в моем сердце.
 Ванакс Акоры встал. Он покинул трон и подошел к ним. И суровые черты его лица смягчились, когда он посмотрел на свою племянницу. Нилсу он сказал:
 – Заботьтесь о ней, хорошенько заботьтесь.
 Амелия негромко вскрикнула от восторга и обняла дядю за шею. Нилс с трудом подавил желание сделать то же самое, когда случайно взглянул в сторону боковой двери.
 Шедоу подмигнул ему и улыбнулся. Шедоу, который выглядел вполне здоровым.
 – Акоранские корабли великолепны, – сказал ему брат, подойдя ближе. – Быстрые и удобные. – И, словно вспомнив о чем-то не слишком важном, спросил: – Как прошло путешествие?
 Нилс только и смог пробормотать:
 – Прекрасно.
 – Это хорошо. А как насчет ночного шторма? Нам удалось проскочить, но тебя, боюсь, он потрепал.
 – Все в порядке. Какого черта ты сюда явился?
 – Я предложил ему ехать с нами, – сказал принц Александр, подходя к дочери. – Как только мы узнали, что вы направляетесь сюда, мистер Вулфсон, делать в Англии нам стало нечего.
 – Значит, вы предполагали, что я последую за Амелией, когда отпускали меня? – Эта мысль казалась ошеломляющей. Впрочем, а разве могло быть иначе?
 Алекс пожал плечами:
 – Если вы ее заслуживаете, вы бы так и поступили. Неопровержимая логика.
 Но только позже, когда вся семья села ужинать в веселой и непринужденной обстановке, будущий тесть продолжил тему:
 – Кстати, Нилс, я все хотел у вас кое-что спросить. Вы, несомненно, человек со средствами, но происхождение вашего состояния покрыто тайной. По крайней мере, для меня. Вы не могли бы просветить меня на сей счет?
 Вполне резонный вопрос человека, который вверяет ему свою дочь.
 – Я упал в золотоносную шахту.
 – Это такой американский идиоматический оборот? – спросила Амелия. – Вы выиграли свое состояние в карты?
 Шедоу хохотнул, а Нилс покачал головой:
 – Нет, я упал в нее через дыру в земле. В колодец, выкопанный сотни, может, тысячи лет назад. Ожидая, когда Шедоу придет мне на помощь, я чиркнул спичкой и обнаружил, что я смотрю на жилу толщиной больше моего роста.
 – Сколько вам было тогда лет? – спросила Джоанна.
 – Пятнадцать.
 – И вы смогли удержать за собой эту шахту в таком нежном возрасте? Должно быть, нашлось немало тех, кто хотел ее у вас отнять, – заметил Гейвин.
 – Пытались, – тихо сказал Шедоу, – но у них быстро пропадала охота.
 Акоранцы отнеслись к полученной информации с одобрением.
 – Мы будем скучать по тебе, Амелия, – сказала чуть погодя Джоанна.
 Атреус покашлял, прочищая горло.
 – Да, кстати. Мы с Алексом обсуждали эту тему. Возможно, настало время для Акоры установить дипломатические отношения с некоторыми странами. Не со многими, лишь с некоторыми. И США, конечно, будут в их числе. Установление дипломатических отношений повлечет за собой обмен дипломатическими миссиями. Андреас высказал пожелание отправиться в Вашингтон, и я с ним вполне согласен. Если вы не против, Нилс, то я бы счел вас подходящим человеком, чтобы представлять США здесь, в Акоре.
 – Спасибо, сэр, – сказал Нилс. Предложение было неожиданным, но открывало невиданные возможности. Вообще-то он не был прирожденным дипломатом, но он мог бы попробовать.
 Об этом они говорили с Амелией, в одиночестве прогуливаясь по террасе, выходящей на море.
 – Нам придется проводить какое-то время в Вашингтоне, – говорил он ей, – и в Нью-Йорке у меня есть кое-какая недвижимость, за которой мне бы хотелось приглядывать. Но большую часть года мы будем здесь. Акора все равно останется твоим домом, любимая.
 Женщина, рожденная принцессой, посмотрела в глаза человеку, которого любила.
 – Мой дом там, где ты, где мы оба, – сказала она. Волк кивнул. Он нежно привлек ее к себе. Звезды на небе погасли – начинался новый день.