Аннотация: Юная Анна, пытавшаяся избавиться от тоски и одиночества при помощи живописи, поняла, что загадочный и циничный маркиз Чейл станет для нее источником вдохновения, едва увидев этого «светского льва» во время унылого приема в доме своих богатых родственников.
 Однако не сразу — ДАЛЕКО НЕ СРАЗУ! — осознала девушка, что маркиз не только вдохновляет ее лучшие картины, но и поистине зажигает в ее сердце пламя любви — любви чистой, светлой и нежной, любви, которая способна превозмочь ЛЮБУЮ ОПАСНОСТЬ…


---------------------------------------------


 Барбара Картленд
 Горизонты любви



 ОТ АВТОРА


 В конце XIX — начале XX века в английском высшем обществе получила хождение так называемая «одиннадцатая заповедь». Она гласила: «Скрывай то, что не должно выйти наружу».
 Как описывается в этой книге, светские дамы принимали у себя во время дневного чая своих поклонников. Мужья проводили это время в клубах и не должны были появляться дома раньше того времени, когда пора будет переодеваться к обеду.
 Молоденьким девушкам полагалось держаться в тени.
 Обычно их даже не приглашали на модные светские рауты, зато старались побыстрее выдать замуж.
 После того как молодая женщина лет десять сохраняла супружескую верность и за это время производила на свет наследника, считалось вполне правомерным, если время от времени она позволяла себе вольные приключения. Во всяком случае, пока исполнялась одиннадцатая заповедь.




 Глава 1


 1878 год
 — Но это же нелепо!
 Леди Уимонд явно сердилась.
 Впрочем, от этого она не становилась менее прелестной.
 Но ее муж, нахмурившись, перечитывал письмо, что держал в руке, и ничего не замечал.
 Лорду Уимонду приближалось к сорока пяти, и он начинал уже терять свою великолепную подтянутую фигуру, которой славился в молодости.
 Однако он по-прежнему оставался превосходным наездником и был известен своим пристрастием к охоте, особенно с гончими.
 — Не о чем спорить, Люси, — пожал плечами лорд Уимонд. — Или мы берем Айну с нами в Чейл, или остаемся дома!
 — Какой абсурд, — рассердилась еще больше леди Уимонд. — Как я могу навязать Элис какую-то неоперившуюся школьницу, да еще на таком приеме, какой устраивается в Чейле? Вы знаете не хуже меня, что присутствие там вашей неотесанной племянницы будет совершенно неуместно.
 — Однако она моя племянница, и вам придется сопровождать ее до конца сезона и следить, чтобы она не пропустила ни одного бала.
 — Невыносимо! В тридцать лет в разгар сезона я должна кого-то сопровождать! Я еще сама хочу танцевать, а не искать кавалеров для какой-то нескладной дурнушки.
 Они оба знали, что леди Уимонд не так давно исполнилось тридцать шесть. Но лондонским красавицам не полагалось стареть, а леди Уимонд, несомненно, была одной из самых знаменитых красавиц в Лондоне.
 По правде говоря, она могла бы сбавить себе еще пару лет, но их сыну Руперту уже исполнилось двенадцать, он учился в Итоне, и убавлять и его возраст было невозможно.
 Лорд Уимонд убрал письмо в карман.
 — Поскольку почта запоздала, как я полагаю, по милости французов, — заметил он, — Айна приедет завтра.
 — Завтра? — голос леди Уимонд сорвался на крик.
 Почти задыхаясь, она добавила;
 — И вы ждете от меня, что я встречу ее и успею придать ей достаточно респектабельный вид для поездки в пятницу в Чейл?! И это при том, что у меня весь день не будет ни минуты свободной, чтобы заняться собою?
 — Я же сказал: мы можем остаться дома, — ответил лорд Уимонд, — но, несомненно, гостеприимному хозяину будет вас весьма не хватать.
 Последние слова были не лишены сарказма, и леди Уимонд прикусила язык.
 Джордж отличался спокойным нравом и в целом был удобным мужем, но она знала, что не следует заходить слишком далеко, когда дело касалось фамильной чести. В этом случае лорд Уимонд становился тверд, как скала.
 Вот и сейчас весь сыр-бор горел из-за его племянницы.
 Вряд ли что-либо могло привести Люси в большее бешенство.
 Именно сейчас она была захвачена одним из самых увлекательных и волнующих приключений со времен ее юности.
 Она всегда терпеть не могла этих девчонок. И не только потому, что они обладали тем, что нельзя было купить, — молодостью. Но, помимо этого, они были лишними на приеме, предназначенном для того, чтобы блистала она с ее изощренным умом.
 Леди Уимонд знала, чем кончаются приемы в Чейле, и поскольку этот устраивался специально ради нее, она тщательно выбирала других гостей маркиза.
 — Я хочу видеть вас в Чейле, — сказал он ей накануне вечером, когда они покидали бал у французского посла.
 Им редко удавалось поговорить свободно. Даже если маркиз приезжал с визитом в то время, когда Джордж бывал в своем клубе, нечасто удавалось избавиться от остальных гостей.
 — Вы же знаете, как много мне хотелось бы вам сказать.
 Наедине, — добавил он.
 Люси позволила себе слегка улыбнуться. Уголки ее изящно очерченных губ чуть-чуть дрогнули.
 Она прекрасно знала, что значит «наедине». Он хотел целовать ее, и, бог мой, ей хотелось того же и даже большего.
 Люси взглянула на него из-под ресниц и подумала, что за все те годы, что она украшала собой лондонское общество, ей не приходилось встречать мужчину столь привлекательного, как маркиз Чейл.
 Обычно Люси принимала обожание и комплименты мужчин как должное, не обращая внимания на то, что ее холодность и безразличие лишь разжигают их страсть.
 — Вы сводите меня с ума! Вы холодны и жестоки, — неистово твердили ее поклонники. — Что мне сделать, чтобы заслужить вашу любовь?
 Как часто Люси слышала это и как часто отвечала им:
 — Вы же знаете, я обожаю вас, но…
 Всегда находилось какое-нибудь «но».
 — Я молода, я молода! — твердила себе Люси каждое утро.
 Если бы она могла вернуть телу то изящество и грацию, которой обладала в свои семнадцать лет! Тогда, едва покинув классную комнату, Люси, к своему величайшему удивлению, обнаружила, как она красива.
 Слава, конечно, не пришла к ней внезапно. Пришлось подождать год, пока она не вышла замуж за Джорджа.
 И тогда, уже в качестве леди Уимонд, она завоевала высшее общество.
 Она научилась одеваться, забавно болтать своим музыкальным голосом, которым овладела в совершенстве.
 Но помимо всего прочего, она поняла: ее красота и холодность заставляют толпиться подле нее мужчин, каждый из которых стремился удовлетворить свое тщеславие и растопить «ледяную деву». Никому это не удавалось, и Люси начала верить, будто она, и правда, не похожа на большинство женщин, которые в тиши своих будуаров признавались, что только о любви они тосковали и только ее желали.
 — Я ненавижу мужчин, которые стремятся к одной только физической близости. Это так скучно, — признавалась Люси трем самым близким подругам.
 — Ты это серьезно? Не может быть! — воскликнула одна из них.
 — Но это так, — уверяла Люси. — Когда я знаю, что мужчина влюблен в меня, мне доставляет удовольствие читать в его глазах восторг и обожание, но, честно говоря, мне не хочется даже, чтобы он поцеловал меня.
 — Люси, это не правда!
 — Уверяю вас!
 — Тогда это просто патология, — резко заметила одна из подруг, которая была немного старше остальных.
 Люси обычно говорила:
 — Я должна быть осторожна. Джордж так ревнив.
 Но с маркизом все было по-другому. Она первая выделила его. Один взгляд на него, когда он входил в бальный зал, пробудил в ней чувство, которого она никогда прежде не испытывала. Маркиз был очень высоким и красивым и казался высокомерным и уставшим от жизни.
 Когда они танцевали, она понимала, что он любуется ею, но либо маркиз не выдавал себя, либо действительно не испытывал никаких особых чувств, когда его рука касалась ее тонкой талии.
 И его сердце при этом не билось быстрее. А вот с ее сердцем творилось что-то странное.
 Прошло два месяца, прежде чем он начал ухаживать за ней, и к тому времени Люси уже почти отчаялась.
 Она испробовала множество уловок, дабы возбудить его интерес, но ее не покидало ощущение, что он легко разгадывает все ее небольшие хитрости, которых всегда хватало, чтобы пленить других мужчин, и понимает их подлинное назначение.
 Но однажды в один из послеполуденных визитов маркиза, когда они оказались только вдвоем в ее гостиной, он поцеловал ее, и этот поцелуй зажег между ними пламя, которое разгоралось с каждой встречей.
 Для Люси это стало открытием. Ее воздыхатели не ошибались, обвиняя ее в холодности.
 Она и была холодной и интересовалась только собой и своей красотой. Ее не трогали ничьи душевные муки, кроме собственных.
 Но это было до встречи с маркизом. А сейчас она мучилась от сознания, что он на шесть лет моложе ее, и придирчиво изучала свое лицо в зеркале, отмечая самую крошечную линию, которая могла углубиться и стать морщинкой, и каждую лишнюю унцию веса своего прекрасного тела, которая могла стать предвестником перехода к среднему возрасту.
 Она твердо знала, чего она хочет, и держалась определенной линии поведения. Ей нужно было не так уж и много: положение в обществе, частые приглашения в Мальборо-Хаус и, несомненно, уверенность, что никакой прием без нее не будет иметь успеха.
 Но встреча с маркизом Чейлом перевернула ее маленький мирок с ног на голову.
 — Я полагаю, это — любовь! — призналась себе Люси сначала осторожно.
 Когда же оказалось, что маркиз способен устоять перед ее чарами (как она всегда поступала по отношению к мужчинам), Люси признала, что лед растаял, и это открытие вконец расстроило ее.
 Но она победила! Победила! Маркиз тоже был сражен, и первый решительный шаг он сделал, когда сказал ей, что желает устроить прием в ее честь. Конечно, она бывала в Чейле и прежде. Элис, мать маркиза, давнишняя приятельница Люси, устраивала роскошные приемы, приглашая знатных, богатых и знаменитых мужчин и самых красивых женщин Англии.
 Гости подбирались тщательно, и каждый считал, что удостоился особой чести, получив приглашение в Чейл. Не говоря уже о том, что сам дом был чудесен. Огромный и удобный, он вызывал у гостей ощущение, что они вступают в сказочный дворец, где сотни джиннов готовы удовлетворить любое их желание.
 — Как вам удается устроить так, чтобы все шло как по маслу, Элис? — спросила однажды леди Уимонд маркизу.
 Та рассмеялась.
 — Я могу ответить вам двумя словами, Люси, это порядок в доме и деньги!
 Высказывание такого рода неизменно вызывало взрыв хохота у собеседников маркизы, а Люси думала, что пожертвовала бы всем на свете, лишь бы стать хозяйкой Чейла.
 Но для этого прежде всего нужно было бы, чтобы с Джорджем произошел несчастный случай или его хватил удар от неумеренного потребления портвейна.
 Но даже тогда, признавалась себе Люси, было бы трудно заставить маркиза жениться на ней.
 Во-первых, она в этом нисколько не сомневалась, он не относился к тем мужчинам, которые стремятся обзавестись семьей, хотя рано или поздно ему придется позаботиться о Появлении сына и наследника.
 Но как раз в этом Люси не имела ни малейшего желания помогать ему, хотя могла бы, наверное, сделать некоторое усилие, если бы это решало вопрос о браке.
 После того, как родился Руперт, наследник титула, которым Джордж чрезвычайно гордился, Люси решительно заявила: «Больше никого»!
 — Но я думаю, что для нас было бы важно иметь не одного ребенка, — сказал Джордж.
 — Важно или нет, — возразила Люси, — я не намерена портить фигуру.
 Она знала, как был разочарован Джордж, когда выяснилось, что его первая жена, которая умерла пятью годами раньше, чем он женился снова, не способна иметь детей.
 Но Люси убедила себя, что она выполнила свой долг, и ни один мужчина не посмел бы требовать большего, тем более, что ему досталась такая красивая жена, как она.
 Конечно, и маркиз хочет иметь наследника. Да и какой мужчина не мечтает о сыне, который продолжит его род?
 Но Люси твердо решила, что не стоит думать о женитьбе маркиза. Пока у нее самой еще было много-много времени.
 — Мы будем очень счастливы, — мысленно успокаивала она себя. И, взглянув на себя в зеркало, подумала, что сейчас ни один мужчина в ее обществе не мог бы мечтать о более красивой или более обворожительной женщине.
 Любовь придала ее лицу новое очарование. Выражение глаз, даже черты лица смягчились.
 Она всегда воплощала идеал английской красавицы для любого мужчины. Золотистые волосы цвета спелой пшеницы, глаза синие, как летнее небо, белоснежная кожа. На щеках играл легкий румянец, а губы… губы, как признавали многие из ее поклонников, были созданы для поцелуев.
 — Я прекрасна, прекрасна! — сказала себе Люси, когда проснулась сегодня утром. — И когда я окажусь с маркизом в Чейле, последние преграды между нами рухнут, и он окажется там, где я желаю его видеть — у моих ног!
 Она сидела, облокотившись на вышитые подушки в огромной спальне, окна которой выходили на Гайд-парк, и поправляла волосы, любуясь своим отражением в зеркале.
 — Я люблю вас!
 Она почти слышала, как маркиз произносит эти слова своим глубоким голосом. Голосом, который имел какую-то необъяснимую власть над ней даже тогда, когда маркиз говорил о самых банальных вещах.
 Когда она встала с постели и оделась с помощью двух горничных, ее душа пела.
 И вот Джордж все испортил!
 Ее приводила в бешенство не только необходимость везти еще кого-то с собою в Чейл; хуже всего, что этим непредвиденным гостем должна была стать молоденькая девчонка.
 Конечно, Люси не допускала и мысли о соперничестве.
 Но эта племянница Джорджа была совершенно лишней на приеме, который должен был стать ее приемом.
 И Джордж, вместо того чтобы посвятить все свое внимание обворожительной миссис Маршалл, которую Люси предназначала специально для него, будет нянчиться с этой девицей, поскольку она была членом его «семьи».
 От одной этой мысли Люси была готова рвать и метать.
 Но она сообразила, что этим Джорджа не проймешь.
 Сделав над собой усилие, она принудила себя пересечь комнату, подойти к мужу, положить руки на лацканы его сюртука и умоляюще заглянуть ему в глаза.
 — Пожалуйста, Джордж, давайте как-нибудь иначе позаботимся о вашей племяннице, — произнесла она. — Вы же знаете, с каким нетерпением я ждала приема в Чейле. Там будут многие из самых близких наших друзей. Но молоденькой девочке там делать нечего.
 Как удивительно хороша была Люси в этот момент! По выражению глаз мужа на мгновение она предположила, что ей удастся добиться своего. Но граф произнес:
 — Когда мы приедем в Чейл, при вас будет ваш новый воздыхатель, готовый выполнить любое ваше пожелание. Напишите ему. Пусть пригласит кого-нибудь помоложе, кто мог бы составить Айне компанию.
 По его тону Люси поняла, что Джордж ревнует. Как глупо было с ее стороны не принять во внимание его ревность!
 Особенно если речь шла о маркизе.
 Она знала, что Джордж мирится с существованием ее откровенных поклонников, наблюдая их ухаживания с насмешливым презрением. Но это касалось тех, кого она до сих пор всегда держала на расстоянии.
 Но Люси и предположить не могла, что муж окажется достаточно проницателен и поймет, что маркиз — это другое дело.
 Теперь-то она поняла, что недооценила Джорджа. Ей следовало отныне соблюдать большую осторожность, чтобы не возбудить его подозрений. Иначе он сможет воспрепятствовать ее встречам с маркизом наедине, а то и вовсе запретить ей видеться с ним.
 Она с досадой вспомнила, как нетерпим всегда был Джордж к любовным интригам, которые занимали не малое место в жизни всех его друзей.
 — Все это дьявольски недостойно, если вам интересно мое мнение! — обронил он однажды.
 В другой раз, когда скандал с женой одного из его близких друзей стал предметом разговора в клубе, — Джордж заметил:
 — Если бы она была моей женой, я бы хорошенько выдрал ее и отправил в деревню!
 Люси тогда лишь рассмеялась.
 — Вы рассуждаете как пещерный человек, Джордж! Это несовременно — быть настолько примитивным.
 — Мужчина обязан защищать свое доброе имя, — ответил Джордж.
 Сейчас, глядя на нее с высоты своего роста, он сказал:
 — Больше я не собираюсь спорить, Люси. Мы устроим так, чтобы взять Айну с нами в Чейл, или отправимся в свое имение. Наш сад очень красив в это время года.
 Люси знала, что Джордж тоскует по их дому в Суссексе, который стоял закрытым, пока в Лондоне продолжался сезон.
 Ее муж терпеть не мог Лондон. Только возможность встречаться с друзьями в клубе и посещение рынка скаковых и. беговых лошадей мирили его с пребыванием в городе.
 Он всегда становился раздражительным и неуступчивым по мере того, как приближалось время переезда в их дом на Парк-Лейн, чему предшествовала перевозка в Лондон слуг из имения, в помощь немногочисленной прислуге, которая оставалась в городе, чтобы поддерживать их дом, пока шел сезон охоты.
 А для Люси Лондон был поистине землей обетованной, и время, проведенное в поместье казалось ей потраченным впустую, поскольку там было слишком мало мужчин, способных восхищаться ее красотой, да.
 Но и для них удачная охота и множество добытой дичи были несравненно важнее ее достоинств.
 Сейчас было бы невероятно глупо с ее стороны не заметить, какая опасность таилась в словах Джорджа, поэтому Люси поспешила ответить:
 — Если это значит так много для вас, мой дорогой; безусловно, Айна должна поехать в Чейл. Я уверена, вы сумеете позаботиться о том, чтобы она не чувствовала себя там лишней.
 Она заметила удивление в глазах мужа, вызванное ее послушанием, и подарила ему улыбку, которую один из ее поклонников сравнил с «лучом солнца, который пробивается сквозь тучи в пасмурный день».
 — Я не сомневаюсь, что вы будете разумны, — довольно мрачно заметил лорд Уимонд.
 Он обнял жену и поцеловал в щеку.
 — Она сдержалась, не попросила его не мять ее платье, но постаралась поскорее высвободиться из его объятий.
 — Вам следует позаботиться обо всем необходимом к приезду девочки, — сказала она. — Но боюсь, мы вряд ли сумели найти для нее подходящую одежду, если только у нее не тот же размер, что у меня.
 При этом она подумала о платяных шкафах на втором этаже, забитых ее платьями.
 Люси предполагала отослать эти наряды своим бедным родственницам, которые получали от нее иногда целый сундук отвергнутых ею предметов ее гардероба.
 В ответ она получала письма, полные восторженной благодарности, и это позволяло Люси чувствовать себя истинной благодетельницей.
 Ей никогда и в голову не приходило, что кузины, которых она одаривала подобным образом, были либо намного ее старше, либо жили в глухой провинции Уэльса.
 Вряд ли им могли пригодиться ее изысканные бальные наряды с глубокими декольте, расшитые искусственными бриллиантами или стразами. Эти ее платья приковывали взоры всех, кто оказывался на скачках в Эскоте. Их разглядывали, их обсуждали, и Люси уже не могла снова показываться в них в свете.
 Полагая, что проблема сама собой разрешилась, Люси поспешила к столу и села писать письмо маркизу.
 В секретном ящике этого стола, от которого ключ имелся только у нее, лежало множество писем, присланных ей за прошедшие годы. Иногда эти письма наполняли мольбы, иногда — сердитые упреки. Но писем от маркиза было прискорбно мало.
 Ей захотелось взглянуть на них еще разок. Перечитав их, Люси поняла, что если бы Джордж и обнаружил письма от маркиза, он не нашел бы в них ничего такого, что могло бы вызвать его подозрения.
 На мгновение она почувствовала себя уязвленной, но тут же вспомнила, что маркиз еще не писал ей с тех пор, как они обменялись тем долгим поцелуем. Тогда у обоих перехватило дыхание, а сердце Люси затрепетало в груди.
 — Он любит меня и полюбит еще сильнее, прежде чем я брошу его! — успокоила она себя и начала свое письмо к нему.
 Маркиз вскрыл письмо на следующий день за завтраком.
 Он заметил, впрочем как-то между делом и без особого интереса, что писчая бумага Люси, украшенная гербом Уимондов, тисненным поверх адреса, довольно толстая и не белая, а скорее кремовая, но почерк у нее изящный, и все буквы очень красивы.
 Маркиз дочитал письмо, затем, окончив, завтрак, поднялся в кабинет матери.
 На территории имения уже был возведен просторный дом для вдовствующей маркизы, на случай, если ее сын женится и она уже не будет хозяйкой Чейла.
 Маркиза всегда утверждала, что с удовольствием станет жить в меньшем доме и избавится от груза ответственности.
 Но на самом деле она лукавила.
 Ее вовсе не радовала мысль о низведении ее особы до положения вдовствующей маркизы. Она правила как королева в своем королевстве, центром которого был великолепный дворец в Чейле. И она не имела никакого желания удаляться от дел.
 К тому же маркиза, подобно Люси, хотела оставаться молодой и по той же самой причине.
 Элис Чейл, как и ее молодая приятельница, в юности слыла красавицей, только она была брюнеткой с правильными чертами лица, а темные раскосые глаза придавали ей некую таинственность, которую сама королева Виктория считала слегка предосудительной.
 Мужчины находили ее неотразимой, и молодая маркиза Чейл разбивала сердца, рассыпая вокруг себя их осколки, пробуждая зависть, ненависть или предосудительные желания у всех своих современников.
 Она победно шла по жизни, игнорируя мнения недоброжелателей и считая всех, кто недолюбливал ее, людьми, не стоящими ее внимания.
 Только когда маркиз, ее муж, умер, и положение красавицы при дворе пошатнулось, маркиза начала понимать, что она стареет, и некогда столь обширный круг ее поклонников заметно сузился.
 Кто-то постарел, кто-то вступил в брак, а кто-то, хотя маркиза и не соглашалась признать это, предпочитал ухаживать за молоденькими женщинами.
 Там, где прежде она могла выбирать из множества поклонников, теперь ей приходилось довольствоваться несколькими оставшимися.
 Постепенно сложилось такое положение, что около нее пребывал кто-нибудь один, готовый предложить ей свою преданность. При этом он мог жить весьма комфортно.
 Маркиз про себя называл их «ручными котами» своей матери и соглашался терпеть их, поскольку это доставляло ей удовольствие.
 Он относился к ним примерно так же, как отнесся бы к декоративной собачке вроде мопса или спаниеля короля Карла, если маркизе пришла фантазия держать ее у себя в спальне..
 По мнению маркиза, они гораздо меньше влияли на жизнь в Чейле, чем спортивные собаки, которые всегда сидели у его ног.
 В настоящее время такой декоративной собачкой, которая сопровождала маркизу повсюду, был Гарри Тревелин.
 Из сорока лет своей жизни большую часть он провел как приживал в богатых домах, где становился незаменим для хозяев благодаря своей готовности выполнить все, чего от него пожелают.
 Он хорошо танцевал, неплохо играл в бридж и профессионально — на бильярде. На него всегда можно было рас считывать, если требовалось ублажить капризную пожилую даму или развлечь какую-нибудь дурнушку, которой пренебрегали другие кавалеры.
 На него можно было положиться, и ему всегда удавалось заставить маркизу поверить, будто ее красота все еще не увяла.
 И поскольку она стремилась оставаться красивой, пусть только в глазах Гарри, она весьма заботилась о своей внешности.
 Ни в Чейле, ни в любом из других домов сына она не выходила из своих комнат «не почистив перышки», как она выражалась.
 Около полудня, изысканно одетая и умело причесанная, с тщательно наложенным гримом, она сходила вниз, отдаленно напоминая свои собственные портреты, которые сохранились во всех комнатах, где имел обыкновение проводить время ее муж, когда был жив.
 Он полюбил ее за красоту, и для него она всегда оставалась так же прекрасна, как в свои семнадцать лет.
 Ее выдали замуж, когда ей еще не было восемнадцати, так что теперь она весьма убедительно объясняла, что пятьдесят лет — это только юность старости.
 Маркиз постучал в дверь комнаты матери, расположенной в южном крыле дома, где находились самые удобные и солнечные комнаты.
 Ему отворила горничная и присела перед ним в реверансе.
 — Доброе утро, Роза!
 — Доброе утро, милорд!
 Маркиз прошел мимо нее в большую спальню, где в огромной кровати под пологом, украшенным купидонами, маркиза читала газеты.
 Она поспешила снять очки, потому что ненавидела, когда кто-нибудь видел ее в них. Приветливо улыбаясь, маркиза смотрела на сына, пока тот пересекал комнату, чтобы поцеловать ее руку, протянутую для поцелуя.
 — Доброе утро, мама!
 — Доброе утро, дорогой мой. Вы сегодня рано.
 — Я проедусь верхом до Пондерс-Энд, посмотрю дома, которые там строю, — объяснил маркиз. — Но не из-за этого я зашел к вам так рано.
 — Что-нибудь случилось?
 При этом маркиза думала, как красив ее сын и как он похож на своего отца, когда тот был в том же возрасте.
 Оба высокие, широкоплечие, с правильными типично английскими чертами лица.
 С необычной для нее проницательностью, поскольку вообще-то она не отличалась особым воображением, маркиза чувствовала, что последнее время ее сын чем-то раздосадован и неудовлетворен.
 — Люси Уимонд хочет привезти с собой в пятницу племянницу Джорджа.
 — Племянницу! — воскликнула маркиза. — Я и не знала, что у него есть племянница.
 Но прежде чем маркиз успел ответить, она добавила:
 — Ну, конечно же! Это, должно быть, дочь Роланда Монда.
 Маркиз молчал, зная, что его мать способна извлечь из глубин своей цепкой памяти сведения более надежные, чем те, что можно было найти в словаре Дебретта или в «Кто есть кто», если требовалось установить чье-нибудь родство.
 — Жена Роланда умерла несколько лет назад, а сам он умер в прошлом году, за границей, — продолжала маркиза. — Выходит, эта девочка — круглая сирота.
 — Люси пишет, что она, кажется, собирается жить у них, — добавил маркиз.
 Его мать засмеялась.
 — Бедняжка Люси! Для нее это просто ужасно! Она никогда не симпатизировала молоденьким девочкам!
 — Как ни странно, я тоже.
 — Однако они быстро превращаются в красивых искушенных женщин, которых вы, сударь, находите столь очаровательными.
 Без сомнения, в ее словах звучал откровенный намек, и маркиз рассмеялся.
 — Перестаньте дразнить меня, мама! И измените рассадку за столом или распорядитесь, чтобы старая Уикхем сделала это.
 — Обязательно, — ответила маркиза. Они оба знали, что мисс Уикхем, которая многие годы выполняла обязанности секретаря в Чейле, гораздо лучше справится с этим делом.
 Когда маркиз, сказав все, за чем он пришел, собрался уходить, маркиза заметила:
 — Я знаю, этот прием довольно важен для вас, Ирвин, но я полагаю, Джордж Уимонд может доставить вам немало хлопот, если он сочтет, что его честь в опасности.
 Маркиз удивленно посмотрел на мать. Она никогда не вмешивалась в его любовные похождения и даже не обсуждала их.
 — Я не имею ни малейшего понятия, мама, о чем это вы, — ответил он.
 — Я только предостерегла вас. Мне нравится Люси. Я давно знаю ее, и мне бросилось в глаза на прошлой неделе, когда вы танцевали, что она выглядела еще очаровательнее, чем всегда. Я никогда не видела ее столь взволнованной.
 Ей показалось, что при этих словах глаза ее сына слегка блеснули, но она не была уверена.
 В тот же миг, словно почувствовав, что мать вторглась в отношения, которые ее не касались, маркиз произнес:
 — Я надеюсь, и Джордж, и Люси получат удовольствие от пребывания в нашем доме. Они не раз проявляли гостеприимство по отношению ко мне, и этим приемом я лишь возвращаю свой долг.
 Он явно не желал продолжать разговор, и маркиза решила, что будет разумнее не настаивать.
 Когда сын вышел, она, тихо вздохнув, откинулась на подушки.
 Она любила своего сына, И понимала: ему следовало жениться, пусть для нее и стала бы ударом необходимость покинуть Чейл.
 Но одно дело женитьба, другое — Люси Уимонд. Маркиза не имела никакого желания видеть, как сердце ее сына будет разбито, как это уже случалось со множеством мужчин, которые теряли голову от страсти к Люси. Ведь та не любила никого, кроме себя.
 «Мне не хотелось бы, чтобы он страдал», — думала маркиза. Она знала, что если бы исполнила свой долг по отношению к сыну много раньше, она сумела бы представить ему девушек из самых благородных семейств. И тогда ее сын мог бы сделать правильный выбор и жениться на одной из них, чтобы та стала хозяйкой в Чейле.
 Но при мысли о том, что она была бы сейчас бабушкой, маркизу бросило в дрожь.
 Вот тогда она безвозвратно состарилась бы. И ни косметика, ни дорогие платья или драгоценные камни не скрыли бы ее возраст от людей, подобных Гарри, который всегда притворялся, что верит, будто маркиза моложе, чем она была на самом деле.
 — Бабушка!
 Маркиза испуганно вскрикнула и схватила ручное зеркало, лежавшее на простыне около нее, чтобы взглянуть на свое отражение.
 Маркиз забыл и о матери, и о Люси, и обо всем на свете.
 Его сейчас занимал только норовистый жеребец, которого Ирвин приобрел совсем недавно, и сейчас он пытался его усмирить.
 Маркиз приехал вчера в Чейл, хотя раньше принял по меньшей мере полдюжины важных приглашений в Лондоне, просто потому, что ему хотелось испробовать этого замечательного коня.
 Сейчас это казалось ему даже более привлекательным, чем случай повидаться с Люси.
 Стоило маркизу сказать своему секретарю в Лондоне: «Я еду в Чейл», как шестерни налаженного механизма завертелись, и все было улажено с тем совершенством, которое вырабатывается годами.
 Теперь, когда ветер дул ему в лицо, а колени сжимали бока лошади, он чувствовал себя счастливым и радостно возбужденным, чего с ними давно уже не бывало.
 Жеребец испробовал все известные ему уловки, чтобы доказать свое нежелание повиноваться, а то и вовсе сбросить всадника. Но уже на полпути он почувствовал, что на сей раз встретил настоящего хозяина.
 По мере того, как лошадь постепенно признавала его права, маркизом овладевало сладостное ощущение победы, сродни тому, что он порой испытывал, когда женщина впервые уступала ему.
 Пришпорив жеребца, он послал его в галоп по дорожке парка.
 Конь еще не оставил надежду избавиться от седока, но уже начинал понимать, что сделать это труднее, чем он ожидал.
 Маркиз радовался, что уехал из Лондона.
 Этот день принадлежал ему. Кроме жеребца, в его конюшне была еще одна лошадь, о которой главный конюх говорил, что она совершенно неуправляема. Не мог же маркиз не принять подобный вызов! Он собирался сегодня же после полудня попытаться усмирить строптивицу. На завтра намечались местные скачки, на которых маркиз всегда вручал призы и выставлял своих лошадей в двух заездах. А еще через день съедутся гости, и среди них — Люси.
 На мгновение маркиз вспомнил об этой красивой женщине и о той страсти, которую он, неожиданно для себя, пробудил в ней своим одним поцелуем.
 Тут жеребец, почувствовав, что мысли всадника блуждают далеко, резко изменил направление и рванулся в сторону упавшего дерева.
 Руки маркиза натянули поводья, человек и животное снова вступили в единоборство к необычайному удовольствию их» обоих.
 По прибытии в Лондон из Дувра — поезд подавался прямо к парому — Айна поблагодарила пожилую пару, которая любезно пригласила ее в свою каюту при переправе через Ла-Манш.
 Ей сказали, что все каюты уже заняты, и вид у молодой девушки был такой несчастный и одинокий, что вызвал сочувствие мужчины, который в этот момент отходил от кассы с номерком каюты в руке. Он обменялся взглядом с женой, а затем предложил:
 — Боюсь, нам досталась последняя свободная каюта, но, если вы не откажетесь составить нам компанию, мы будем очень рады.
 — Это очень любезно с вашей стороны, — поблагодарила Айна. — Я была бы очень благодарна, если бы вы позволили мне присоединиться к вам.
 Пожилой джентльмен поглядел на свой билет, — Каюта Д.
 — Я только посмотрю, как устроилась моя горничная.
 Джентльмен приподнял шляпу и под руку с женой медленно направился к каюте. Айна еще раз поблагодарила их.
 — Я сама не страдаю морской болезнью, — сказала она, — если только пассажиры вокруг меня не начинают страдать ею, но моя горничная ненавидит море и чувствует себя больной, стоит только ей подумать о нем!
 Теперь, когда она прощалась со своими попутчиками, джентльмен сказал:
 — Полагаю, кто-нибудь встретит вас на вокзале.
 — Думаю, дядя встретит меня. Моя тетя наверняка слишком занята.
 — Действительно ли ваша тетя — красавица леди Уимонд?
 — Я никогда не видела ее, но слышала, что она очень, очень красива.
 — О да, это действительно так, — улыбнулся джентльмен. — О ней всегда пишут, как о первой красавице в Англии. Я согласился с этим, когда увидел ее на открытии парламента.
 — Конечно, мы не присутствовали в Палате лордов, — заторопилась объяснить его жена, словно испугалась, как бы Айна не заподозрила мужа в хвастовстве, — но из любопытства мы наблюдали, как прибывали кареты пэров с их супругами. Их платья и бриллианты были просто великолепны!
 Глаза Айны сияли.
 — Вы так захватывающе это рассказываете!
 — Это, действительно, было захватывающее зрелище, — ответила пожилая дама, — но вы ведь будете иметь возможность видеть леди Уимонд постоянно. Вам повезло!
 — Да, да, вы правы, — отозвалась Айна. Но в то же самое время ей вспомнилось, как ее отец смеялся над светской жизнью, которая поглотила его брата и невестку.
 — Карабкаются изо всех сил вверх, и все ради весьма сомнительных светских побед, — говорил он насмешливо. — Эта жизнь не для меня, Айна, и не для тебя. Она фальшива и глупа.
 «Но теперь, — думала Айна, — это станет и моей жизнью, если я, хоть и страшусь этого, буду жить в доме дяди и тети».
 Но, похоже, другого выхода у нее не было. После смерти госпожи Харвестер ей ничего не осталось, как вернуться в Англию.
 Поезд прибыл на вокзал Виктории, и Айна смотрела в окно с тревогой, но в то же время не сомневаясь, что узнает дядю, хотя никогда не видела его прежде.
 Ее отец всегда говорил, что все члену семьи Уимонд наделены характерной внешностью.
 — Нравится это Джорджу или нет, но мы с ним похожи, что не мешает нам думать по-разному.
 В тот момент, когда поезд остановился и проводник открыл дверь вагона, Айна почувствовала, как у нее перехватило горло. Она сразу увидела дядю, и он напомнил ей отца, которого девушка так любила.
 Джордж Уимонд стоял недалеко от вагона и оглядывался вокруг. В цилиндре, с гвоздикой в петлице, он выглядел шикарно.
 Распрощавшись со своими доброжелательными попутчиками, Айна пошла по платформе, уверенная, что Ханна заберет вещи и последует за ней.
 Ханна ехала в другом вагоне, поскольку наотрез отказалась занять место в вагоне первого класса.
 — Мое место, мисс Айна, в вагоне второго класса. Теперь, когда вам предстоит начать новую жизнь в доме ваших дяди и тети, мы с вами не можем быть на равной ноге. Я ваша горничная и никто больше, не забывайте об этом!
 — Горничная или нет, но я люблю тебя, Ханна! — запротестовала Айна. — Если бы ты не заботилась обо мне после смерти мамы, я была бы совсем беспризорной, ты же знаешь!
 — Возможно! — сурово заметила Ханна. — Но я знаю, как мне следует себя вести. И не хочу, чтобы другие указывали мне мое место!
 Айна понимала, что Ханна права, но ее сердце замирало при мысли о том, что ждало ее впереди.
 Они с отцом вели совсем другую жизнь. Путешествовали по свету, побывали во многих экзотических странах, но в каждой из них ее отец редко оставался больше, чем на год.
 Они жили, пока отец запечатлевал на холсте необычные пейзажи или портреты людей, которые чем-то привлекли его внимание.
 Затем они перебирались куда-нибудь еще, где, по его мнению, их ждали более интересные впечатления.
 Для Айны все страны, которые они повидали, таили в себе особое очарование. Но она прекрасно понимала, что без Ханны она чувствовала бы себя потерянной и по-настоящему несчастной. Ведь ее отец увлекался не только живописью.
 Иногда он бесследно исчезал на несколько недель, и Айна понятия не имела, где он и чем занимается.
 Ханна если и знала, предпочитала не говорить об этом и не поощряла излишнее любопытство Айны, стараясь, чтобы внимание девочки было сосредоточенно на учебе.
 — Папе все равно, умна я или нет, — сказала Айна однажды.
 — С чего это вы надумали такое, — возразила Ханна. — Ему быстро надоест, если вы будете так же невежественны, как те чернокожие, которых он рисует. Они и сказать-то ничего не могут, знай протягивают руки за платой.
 Глаза Айны заискрились, и с того дня она упорно трудилась, решив, что ее успехи доставят радость отцу.
 Роланд Монд часто разговаривал вечерами с дочерью совсем как со взрослой, и она начала понимать, что отец ценит ее общество, что она дает ему что-то, чего ему не хватало.
 Он был умен, и рассказы его гостей Айна всегда слушала с большим интересом, хотя понятия не имела, кто они, эти его друзья, и чем занимаются.
 Зато она знала, что как только место их пребывания переставало интересовать отца, они переезжали.
 И вот в прошлом году отца не стало.
 Месяца два он жаловался на боль в груди, но решительно отказывался следовать советам доктора, как ни упрашивала его Ханна.
 А однажды утром его камердинер нашел своего хозяина мертвым. Он лежал поперек кровати, на которую, видимо, упал во время сердечного приступа.
 — Ваш отец, должно быть, время от времени испытывал очень сильные боли, — сказал Айне врач.
 Она подумала тогда, что это очень похоже на ее отца. Он не желал поддаваться болезни и предпочитал страдать, но не Допускал, чтобы вокруг него суетились.
 После смерти отца Айна собиралась написать дяде, но пожилая дама, госпожа Харвестер, их соседка по вилле, которую арендовал ее отец близ Ниццы, проявила участие к осиротевшей девушке.
 Услышав от своих слуг о смерти благородного Роланда Монда, она незамедлительно послала за Айной и пригласила пожить у нее.
 И Айна приняла приглашение.
 Когда девушка годом раньше впервые встретилась с госпожой Харвестер, она сразу отметила, как сильно ее вилла отличается от той, которую занимали они с отцом.
 У госпожи Харвестер был превосходный вкус. Бесценную антикварную мебель она привезла из своего дома в Англии. Были у нее и картины знаменитых старых мастеров.
 Госпоже Харвестер было в то время уже за семьдесят. Жила она одиноко и сначала лишь наблюдала из окна за Айной, когда та играла в саду.
 Потом она сочла нужным отправиться с визитом к Роланду Монду, и оказалось, что у них есть общие знакомые.
 — Хотя я не думаю, что они помнят меня, — признался отец Айны. — Я не был в Англии уже много лет.
 — Отчего же? — спросила миссис Харвестер.
 — Для меня это невыносимо. Мое семейство занимается тем же, чем занимались наши предки и сто, и двести лет назад. А я все время жажду чего-то нового. Англия предсказуема как проповедь в страстную пятницу!
 Миссис Харвестер тогда рассмеялась.
 Она пригласила Роланда Монда заходить к ней, но обычно ее навещала Айна, очарованная убранством соседней виллы.
 К тому же миссис Харвестер многое могла рассказать о каждой вещи, и это потрясало девушку.
 — Расскажите мне вот об этом, — бывало, просила Айна, остановившись подле инкрустированного секретера или шкатулки для рукоделия, которая, возможно, принадлежала самой королеве, давно умершей.
 Миссис Харвестер знала историю всех своих вещей, и это были истории, совсем не похожие на книжные. Такие сведения можно было почерпнуть только из первых рук.
 После смерти Роланда Монда Айна и Ханна с благодарностью приняли приглашение миссис Харвестер и переехали на ее виллу.
 Обе они знали, хотя никогда не говорили об этом друг с другом, что это оттягивает тот роковой час, когда им придется возвратиться в Англию.
 Когда дядя прислал Айне соболезнования по поводу смерти ее отца, спрашивая в письме и об ее планах на будущее, она ответила, что остается у миссис Харвестер, знакомой ее отца. Никаких предложений со стороны Джорджа Уимонда не последовало.
 Но, к несчастью, умерла и госпожа Харвестер, и для Айны было тяжелым ударом потерять вслед за отцом свою благодетельницу.
 После ее смерти Ханна настояла на их возвращении в Англию.
 Миссис Харвестер завещала Айне кое-какие драгоценности и весьма значительную сумму денег.
 Остальное имущество было затребовано внуком покойной, которого та никогда не любила, но который прибыл в Ниццу с решительным намерением отсудить все, что миссис Харвестер завещала Айне.
 Однако, увидев девушку, он изменил свое решение и не только не стал оспаривать завещание бабушки, но, похоже, даже испытал удовлетворение от того, что та оставила какие-то средства Айне.
 — Ханна, давай снимем небольшой домик и станем жить там на наши деньги, — умоляла Айна.
 Но старая служанка считала, что всегда знает, «что хорошо, а что плохо». По ее мнению, «хорошо» для Айны было возвратиться в ее собственную семью.
 — Вам почти восемнадцать, мисс Айна, и вам пора появиться в обществе и в Букингемском дворце.
 — Но я совсем не хочу этого, Ханна, — поспешно возразила Айна.
 — Но это будет разумно, — настаивала Ханна.
 «Разумно» было написать дяде Джорджу, «разумно» было сдать на хранение мебель и картины, пока она не сможет послать за ними.
 «Разумно» было проститься с могилой отца на кладбище в Ницце и, как думала Айна, навсегда расстаться с солнцем, апельсиновыми деревьями и пальмами.
 — По крайней мере в Англии меня ждут новые впечатления, — вслух размышляла Айна, пока поезд мчал ее через всю Францию.
 — Это правильно, что вы возвращаетесь в свою страну, мисс, — сказала Ханна голосом, не терпящим возражений.
 Они помолчали, Затем Айна тихо спросила:
 — Ты думаешь… дядя Джордж будет… рад мне?
 — Он ваш дядя, и он сделает все как надо, — ответила Ханна.
 От этих слов Айне стало как-то неуютно.




 Глава 2


 Лорд Уимонд, наблюдая, как пассажиры один за другим выходят из вагона, сначала принял за Айну высокую, довольно привлекательную молодую женщину в коричневом платье.
 Но вслед за ней вышел ее спутник, и лорд понял, что ошибся.
 Потом он подумал, не следует ли ему заговорить с другой женщиной, внешне весьма унылой и невыразительной.
 Но тут сзади него раздался чей-то радостный голосок:
 — Наверное, вы и есть дядя Джордж! — Он глянул вниз с высоты своего роста, но вместо маленькой девочки увидел молоденькую девушку, показавшуюся ему совсем юной.
 Девушка едва доставала ему до плеча. Ее голубые глаза сверкали от возбуждения, а из-под круглой шляпки выбивались очень светлые волосы цвета пшеницы.
 Поскольку лорд Уимонд, казалось, на мгновение лишился дара речи, Айна заговорила первая:
 — Я Айна, а вы очень похожи на моего папу, как он и рассказывал мне.
 — Так вот ты какая, Айна! — воскликнул лорд Уимонд довольно сердечно. — Дорогое дитя, я никогда не догадался бы, что ты и есть моя племянница.
 Айна улыбнулась.
 — Ничего странного! Вы же никогда меня не видели, разве что в колыбели.
 — Да, это так. Но я почему-то ожидал, что ты должна выглядеть старше.
 — И, конечно, быть выше ростом, — добавила Айна с улыбкой. — Но, к сожалению, вряд ли я еще вырасту. Скорее всего я останусь такой, как теперь.
 Она произнесла это с ноткой притворного сожаления, и лорд Уимонд не удержался от смеха.
 При этом он отметил про себя, насколько очаровательна его юная родственница. Но она оказалась совсем другой, чем представлял себе лорд Уимонд.
 — Что ж, добро пожаловать домой, в Англию — радушно произнес он. — Но прежде всего надо позаботиться о твоем багаже.
 — Кажется, моя горничная Ханна уже пошла к багажному вагону, — сказала Айна.
 Она видела, как черный капор Ханны то появлялся над толпой, то исчезал. Она, видимо, наклонялась, чтобы указать носильщику их дорожные сундуки.
 — Отлично! — сказал лорд Уимонд. — В таком случае, предоставим это ей. Надеюсь, она знает, что вы остановитесь в Уимонд-хаусе?
 — Я только предупрежу ее, что поеду с вами, а, то ©на будет волноваться.
 С этими словами Айна стремительно повернулась, и побежала по платформе.
 «Едва ли Люси сочла бы подобное поведение пристойным для барышни», — мелькнула неясная мысль у лорда Уимонда.
 Он видел, как в конце перрона его племянница что-то Оживленно говорила пожилой женщине.
 — Она чертовски хороша собой! — сказал себе лорд. — Неудивительно! Роланд был художником, он и произвел нечто, словно сошедшее с картины.
 Тут Джордж Уимонд вспомнил, как жена всегда осуждала его брата за то, что тот предпочитал странствовать по свету вместо того, чтобы принять образ жизни высшего общества, в котором блистали многие поколения Уимондов.
 От этой мысли ему стало не по себе. Скорее всего Люси не примет и эту девочку. И не столько из-за ее манер, сколько из-за ее юной прелести.
 Он попытался успокоить себя тем, что положение Люси как первой красавицы высшего света ничто не может поколебать.
 Ведь не так же она глупа, чтобы ревновать к девочке, которая только-только вышла из классной комнаты и еще не освоила всех тонкостей поведения искушенной женщины, без чего немыслимо блистать в том кругу, который украшала собой Люси.
 От молоденьких незамужних девочек свет требовал, чтобы они держались в тени в присутствии старших. Поскольку родители считали дочерей явной обузой, чем скорее находилась подходящая партия, тем лучше.
 — Люси подыщет Айне мужа, — старался успокоить себя лорд Уимонд, предчувствуя, какие бури ему уготованы.
 Когда племянница подбежала к нему, улыбаясь и блестя глазами от волнения, он совершенно уверился в этом.
 Они уселись в роскошную карету, запряженную парой лошадей, с двумя ливрейными лакеями на запятках, и Айна не смогла сдержать свое восхищение:
 — Как это все здорово, дядя Джордж. Мне так хотелось увидеть Англию и, конечно же, вас!
 День выдался необычайно теплым, верх кареты был опущен, и лорд Уимонд заметил, что с того момента, как они отъехали от вокзала, его племянница, сидя на самом краешке сиденья, вся подалась вперед, словно боялась упустить из виду хоть что-нибудь. Она смотрела вокруг с таким восторгом, какого ему не доводилось наблюдать на протяжении многих лет.
 — Ты могла бы приехать сразу после смерти отца, — заметил он.
 — Но я же писала вам, — обернулась к нему Айна, — миссис Харвестер, жившая на соседней вилле, пригласила меня пожить у нее. Я тогда еще не кончила курс обучения, а преподаватели у меня были превосходные. Я и подумала, что в тот момент не стоило уезжать из Ниццы.
 Лорд Уимонд удивленно посмотрел на племянницу:
 — Значит, тебе удалось получить неплохое образование?
 — Мне хотелось бы так думать. Жаль только, папа нигде подолгу не задерживался. Только найдутся подходящие учителя и мы приступим к занятиям, как приходится опять переезжать!
 — Как это похоже на Роланда, — заметил лорд Уимонд. — Ему всегда не сиделось на одном месте, всегда не терпелось отправиться на поиск чего-то нового.
 Он подумал, похожа ли Айна на его брата, которого он очень любил.
 Лорд Уимонд вспоминал детство. Именно Роланд постоянно придумывал новые забавы, новые приключения, и, конечно, новые проказы, за которые их частенько строго наказывали.
 Роланд умел находить во всем что-нибудь интересное.
 Лорд Уимонд неожиданно почувствовал, что после того, как он женился, а Роланд уехал за границу, брат словно забрал с собой радость жизни, которую никто другой не сумел восполнить.
 — Расскажи мне, как вы с отцом жили все эти годы, — попросил он девушку.
 — Это не так-то просто. Мы занимались столькими вещами, объехали столько мест. Мне все всегда было так интересно. И мне очень… недостает его… ужасно.
 Лорд Уимонд заметил, как слегка задрожал ее голос, и задумался, будет ли его сын когда-нибудь вот так вспоминать о нем. У него возникло чувство, которое трудно было выразить словами, что как отец он уделяет Руперту слишком мало внимания.
 — Ваш дом очень большой? — переменила тему Айна.
 — Да, для Лондона это весьма большой дом, — ответил лорд Уимонд. — Твой отец подсмеивался над ним и называл мрачным и старомодным. Роланд предпочитал жить в поместье.
 — Папа часто и много рассказывал мне об Уимонд-парке. Он любил это место, и мне казалось, что за границей он по-настоящему тосковал только о нем.
 — Тогда почему же он не возвращался домой? — спросил лорд Уимонд.
 Айна помолчала, потом задумчиво произнесла:
 — Возможно, потому, что после вашей женитьбы он уже не мог жить в усадьбе. Ну и, кроме того, вы ведь знаете, папа не выносил светское общество.
 Она тихонько засмеялась.
 — Вечеринки, на которых он бывал, сильно отличались от тех приемов, что, по его рассказам, устраивались во времена моего дедушки.
 Лорд Уимонд напряженно слушал. Теперь он, пожалуй, начинал понимать, почему после их с Люси свадьбы Роланд сразу уехал из Англии. Он пропадал около года, потом неожиданно вернулся.
 С полгода пробыл в Лондоне, где у него было несколько любовных приключений, ни одно из которых, однако, не затронуло всерьез его сердца. Потом исчез снова.
 Лорд Уимонд тогда часто тревожился о брате. Ему казалось, что тот слишком молодой для того, чтобы, отвергнув привычный образ жизни своего сословия, окунуться в жизнь богемы. Но спорить с братом было бессмысленно.
 И хотя лорд Уимонд увещевал брата при каждой встрече, Роланд исчезал все чаще и с каждым разом на все более долгое время, пока, в конце концов, не покинул Англию уже навсегда. Случилось это восемнадцать лет назад, сразу после рождения Айны.
 Лорд Уимонд помнил, как он отправился в Италию, чтобы сообщить Роланду о смерти их матери и передать, по ее просьбе, ее письмо младшему сыну.
 Он нашел Роланда в очаровательной студии, устроенной со всеми возможными удобствами, но расположенной в той части Рима, которую вряд ли стали бы посещать светские люди.
 Лорда Уимонда сначала сильно смутил вид узеньких улиц, по которым бегали ватаги горластых полуголых ребятишек, а матери, не стесняясь, кормили младенцев грудью прямо на ступеньках перед входом в свои дома.
 Место было, конечно, живописное, но там дурно пахло, и лорд Уимонд вошел в дом, где обитал его брат, с твердым намерением убедить беглеца вернуться в Англию.
 Или, хотя бы, подыскать себе более подходящий район на время пребывания в Риме.
 Но, войдя в уютный и вполне благоустроенный дом, Джордж, к своему удивлению, понял: его младший брат счастлив.
 Когда хозяину доложили о прибытии брата, Роланд встретил его совсем как в былые времена и заговорил без всяких предисловий:
 — Входи скорее и посмотри, Джордж! Ты когда-нибудь видел подобное чудо? Или хотя бы что-нибудь столь же восхитительное?!
 Напыщенные слова приветствия, которые Джордж собирался произнести, замерли на его губах, когда Роланд, оторвавшись от мольберта, схватил брата за руку и повел через всю студию туда, где на возвышении сидела его модель.
 Это была девочка лет десяти, итальянка, но с примесью мавританской крови. Блестящие черные волосы рассыпались у нее по оголенным плечам. Лохмотья, в которые она была одета, лишь наполовину прикрывали ее тельце.
 Вокруг лежали цветы всевозможных оттенков. Очевидно, она продавала их, когда Роланд увидел ее и привел к себе в студию вместе со всем ее товаром.
 — Ты только взгляни, как камелии оттеняют цвет ее кожи! — восторженно восклицал он. — Это фантастически прекрасно, но Бог знает, смогу ли я передать все это на холсте.
 Восторг и волнение брата заставили Джорджа почувствовать себя так, словно это он сам пытался уловить эту красоту, такую яркую и самобытную, которая грозила исчезнуть, если он не поторопится.
 Это было чувство, которое Роланд всегда вызывал в нем, и оно сопровождало Джорджа все то время, что он провел в Риме.
 Уезжая домой, покидая Роланда и его жену с ребенком, он знал, что теряет нечто драгоценное и безгранично много значившее для него.
 У лорда Уимонда было достаточно здравого смысла, чтобы понять: семья Роланда-художника не сможет вписаться в ту жизнь, которую вели они с Люси.
 После той встречи он лишь изредка получал весточки от брата, да и то, как правило, писала его жена, Луиза. В письмах она благодарила за подарки к Рождеству или поздравления по случаю дня рождения ее мужа.
 Годы шли, и лорд Уимонд стал как будто забывать, как много для него значил Роланд.
 Но узнав о смерти брата, он испытал такое непередаваемое чувство потери, что на много недель погрузился в безысходную тоску.
 Его первым порывом при получении известия о смерти брата было ехать на похороны в Ниццу.
 Но Люси со своей феноменальной практичностью ядовито заметила, что к тому времени, как письмо, извещавшее о смерти Роланда, добралось до них, похороны уже состоялись. Все, что он мог бы сделать, это положить несколько цветков на могилу брата, и, конечно, это выглядело бы крайне нелепо.
 — Кроме того, — добавила она резонно, — с чего ты взял, будто его ребенок все еще там? Должен же существовать кто-нибудь, кто о ней заботится. Скорее всего ее уже куда-нибудь увезли из пустой виллы, Франция достаточно велика.
 Заметив, что ее доводы не слишком убедили лорда Уимонда, Люси с раздражением проговорила:
 — О, ради всех святых, Джордж! Ты же знаешь, каким непредсказуемым и непрактичным всегда был твой брат.
 Напиши своей племяннице, узнай, нуждается ли она в твоей поддержке. Но что за сумасбродная идея вот так срываться с места неизвестно чего ради! В этом нет никакого смысла.
 Она была так настойчива, что в конце концов лорд Уимонд сдался и написал Айне. Так он узнал, что ее приютила миссис Харвестер, и как и предупреждала Люси, ему не стоило предпринимать столь долгую поездку в Ниццу.
 Тем не менее он не мог избавиться от ощущения, что не сделал чего-то важного., .
 — Отчего умер твой отец? Ведь он же был такой молодой, — спросил лорд у Айны, — Мне кажется, он надорвал свое сердце, когда они с мамой поднимались в горы, в Турции. Я была еще слишком мала, и они оставляли меня с кем-то из своих друзей.
 — Но почему в Турции? — удивился лорд Уимонд.
 — Там, куда они поднимались, очень красиво, насколько я могу судить по папиным картинам. Очевидно, папа хотел сделать этюды на самой вершине горы. Их застигла буря, и им пришлось провести там всю ночь. С тех пор зимой у него обычно начинался тяжелый кашель, и он жаловался на боль в груди.
 Айна грустно развела руками.
 — Я не представляю, почему еще у него могло быть слабое сердце, но мы и не знали, насколько оно слабое, пока он… не умер.
 И снова по ее тону лорд Уимонд понял, как тяжело ей говорить об отце. Ему не хотелось растравлять ее горе, и он постарался перевести разговор:
 — Когда мы отправимся в Уимонд-парк, я покажу тебе те места, где мы с твоим отцом играли детьми: наш домик в ветвях дерева, лодку на озере и укромный уголок в одной из башен, куда никому, кроме нас двоих, входить не дозволялось.
 — Папа еще рассказывал мне о хижине в лесу, где вы как-то провели целую ночь во время снежной бури.
 — Конечно, я помню! Какой тогда был буран! Утром нас Пришлось откапывать.
 — Как же вам, должно быть, было хорошо вместе! — восторженно проговорила Айна. — Я всегда жалела, что у меня нет такого брата, как вы, дядя.
 — Тебе непременно надо познакомиться с Рупертом, — произнес лорд Уимонд, но сразу спохватился:
 — Конечно, он слишком молод для тебя.
 Джордж Уимонд в который раз подумал при этом, что Руперт, единственный ребенок, был лишен почти всех тех радостей, которые были в их с Роландом детстве, «Мне хотелось бы иметь несколько сыновей, — подумал он про себя, — и дочь, такую, как Айна».
 Карета ехала уже по Парк-Лейн, и Айна с интересом рассматривала парк и большие, внушительные здания.
 Лорд Уимонд хотел было назвать имена их знатных владельцев, но почему-то подумал, что в этом нет никакого смысла.
 Это дитя, которое не имело ни малейшего представления о лондонском высшем обществе, вряд ли заинтересовалось бы всеми этими маркизами и графами.
 Он только сказал:
 — Думаю, твоя тетя Люси окажется дома, когда мы приедем, но среда — ее приемный день.
 — Неужели у нее приемы каждую среду? — заинтересовалась Айна.
 — Большинство светских дам раз в неделю принимают у себя во время полуденного чая своих приятельниц, — пояснил лорд Уимонд. — Так уж вышло, что твоя тетя весьма известна в обществе, и к ней приходят с визитами почти каждый день. Но в среду гостей особенно много.
 При этом Джордж подумал, что по средам в их доме всегда толпится народ, а в другие дни недели являются бесчисленные ухажеры Люси, в надежде застать ее одну.
 Лорд Уимонд прекрасно знал, что во время чая мужьям полагалось играть в бридж в клубе со своими одногодками или развлекаться беседами и сплетнями.
 Появляться дома до тех пор, пока не наступит время переодеваться к обеду, им не следовало.
 Лорд Уимонд решил не смущать Айну необходимостью сразу же знакомиться со множеством чужих людей, и, когда карета уже приближалась к Уимонд-Хаусу, спросил племянницу:
 — Полагаю, ты хотела бы сначала пройти в отведенную тебе комнату и переодеться, прежде чем знакомиться со своей тетей?
 Айна как будто удивилась:
 — Да, конечно, дядя Джордж. Спасибо, что вы об этом подумали. Но мне все равно нужно дождаться приезда Ханны.
 — Давай, — предложил лорд Уимонд, — пойдем пока в мой кабинет. Посмотрим, нет ли там папок с эскизами твоего отца. По-моему, они стояли на книжных полках.
 — С большим удовольствием, дядя Джордж, — обрадовалась Айна. Он не мог ошибиться, девушка была совершенно искренна. — Я ведь тоже привезла вам в подарок две небольшие папины картины. Остальные я отдала на хранение вместе с мебелью, — Как любезно с твоей стороны; было вспомнить обо мне, Айна.
 В ответ девушка улыбнулась, и он почувствовал, как от этой улыбки потеплело у него на сердце.
 «Мне нравится эта девчушка, — решил он про себя. — Надеюсь, мы сумеем сделать ее счастливой».
 Но он отлично понимал, что встреча его племянницы с Люси может все осложнить.
 Когда ее гости, а их в этот день, по мнению Люси, было даже больше, чем обычно, наконец, откланялись, она впервые за все это время вспомнила о муже и забеспокоилась, куда мог подеваться Джордж со своей племянницей.
 Он отправился на вокзал приблизительно в половине четвертого. До отъезда, не останавливаясь, долго кружил по гостиной, пока Люси не прикрикнула на него:
 — Ради всего святого, Джордж, сядьте и прекратите метаться, как потревоженная наседка!
 «Ее муж промолчал, и немного погодя она опять обратилась к нему:
 — Из-за чего, собственно, вы так нервничаете? Из-за того, что какая-то восемнадцатилетняя девчонка будет у нас жить?
 Но, боже правый, если ее пребывание здесь создаст неудобства для меня, то каким образом это может хоть в малейшей степени затронуть вас?
 — Мы должны постараться принять дочь Роланда как можно лучше, — проговорил наконец лорд Уимонд.
 — Мы уже стараемся, — возмутилась Люси. — Но это мне, а не вам предстоит покупать ей платья, мне, а не вам придется учить ее правилам хорошего тона, я, а не вы должны ввести ее в тот мир, о котором ей, как это ни прискорбно, ничего не известно.
 С язвительным смешком она добавила:
 — Скорее всего она ест рыбу ножом и говорит с иностранным акцентом.
 Лорд Уимонд рассердился не на шутку.
 — Вам не пристало говорить подобные вещи, Люси, — резко произнес он. — Вы могли недолюбливать моего брата, но никто не посмеет утверждать, будто он не был джентльменом, а его жена, смею вас заверить, милейшая женщина, происходила из очень достойной семьи. Поэтому, какой бы ни оказалась моя племянница, она, безусловно, леди!
 — Я говорю не об ее происхождении, а об ее манерах! — возразила Люси. — Вы же прекрасно знаете, Джордж, что ее отец водил дружбу то с готтентотами, или как там называются эти племена в Африке, то с обитателями итальянских трущоб, которые он находил столь живописными.
 Лорд Уимонд с чувством неловкости припомнил людей, которых он видел на улицах вблизи дома Роланда в Риме.
 Но он вспомнил и очарование Луизы, и восхитительные блюда, которыми угощали его, когда он гостил у брата.
 Пусть они сильно отличались от привычной и любимой Люси английской пищи, но повар-итальянец, который одевался весьма экстравагантно и, на взгляд Джорджа, держался слишком уж фамильярно со своими хозяевами, был куда лучше тех, кого можно было нанять в Англии.
 — Если ваша племянница опозорится в Чейле, не вздумайте обвинять меня! — заявила Люси. — Я полагаю, было бы куда разумнее отправить ее к вашей кузине Дороти, которая будет этому только рада.
 — Дороти нет сейчас в Лондоне.
 Лорд Уимонд говорил подчеркнуто спокойно. Он уже раз десять отвергал подобные предложения супруги.
 — Но должен же найтись кто-нибудь в Лондоне или, на худой конец, в деревне, кто мог бы принять девочку. Ей-богу, всегда ведь появляется полно ваших Мондов, когда мы вовсе не желаем их видеть!
 Лорд Уимонд отошел к окну, — Я не стану ничего больше обсуждать, Люси, — твердо сказал он. — Мне это надоело. Айна будет жить у нас, что бы вы ни говорили. Я не собираюсь менять свое решение.
 С этими словами лорд Уимонд вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.
 Люси вздрогнула и подумала про себя, что с ее стороны было глупо пытаться переубедить Джорджа.
 Когда ее супруг принимал решение, ничто не могло заставить его это решение изменить. А для Люси гораздо важнее было сейчас, чтобы он не заподозрил, что ее отношения с маркизом могут выйти за рамки.
 — Если я буду мила с девочкой, — рассуждала она, — Джордж будет так доволен, что забудет о своих подозрениях.
 Он не заметит, что Ирвин значит для меня больше, чем все другие поклонники.
 Подумав о маркизе, она буквально задохнулась от волнения. Она считала часы до того момента, когда снова увидит его.
 — Я буду мила и любезна с Джорджем и с его докучной племянницей, — решила она. — Я подыщу ей какой-нибудь наряд и попытаюсь притвориться, будто мне нравится таскать ее повсюду за собой, хотя, честно говоря, я придушила бы ее собственными руками, будь на то моя воля!
 Почти инстинктивно Люси перевела взгляд на свое отражение в зеркале над камином. Без всякого сомнения, она выглядела прекрасно. Ее новое шелковое платье цвета сапфира придавало ее коже ослепительную белизну, а глазам бездонную синеву.
 Ни у кого, ни у кого во всем Лондоне не было таких золотистых, словно пронизанных солнцем волос.
 Люси надеялась когда-нибудь услышать от маркиза, как он восхищается ее волосами.
 До сих пор он еще ни разу не сделал ей комплимента. Но ведь он поцеловал ее!
 Она почувствовала, как легкая дрожь пробежала по телу.
 Люси не сомневалась: в Чейле им непременно представится возможность остаться наедине, и тогда он поцелует ее снова.
 Ее глаза, отраженные в зеркале, засияли, а на губах заиграла улыбка.
 Но тут объявили о приходе первого гостя, и Люси закружилась в хлопотах хозяйки дома.
 Теперь было уже шесть, но ни Джордж, ни его племянница не появлялись.
 Может, поезд опоздал, а может, ей повезло, и девчонка упала в Ла-Манш и утонула. Но это было слишком хорошо, чтобы на это надеяться. Внезапно ей пришло в голову: вдруг (ну может же такое случиться) девчонка оказалась такой ужасающе неловкой и уродливой, что даже сам Джордж постыдился привести ее в гостиную, где жена принимала гостей?
 Люси поджала губы.
 Если это так, ничто не заставит ее взять Айну с собой в Чейл или сопровождать ее куда бы там ни было.
 Как может она, воплощение самой красоты, самая прекрасная женщина Англии, появляться в сопровождении какой-то придурковатой девчонки?
 Но тогда ведь ее не удастся сбыть с рук, выдав замуж, и пока Джордж будет проявлять эту нелепую привязанность к умершему брату, его племянница будет камнем висеть у них на шее, как?..
 Впрочем, Люси была слаба в литературе и подобрать подходящее сравнение ей оказалось не под силу.
 Два лакея вошли в гостиную, чтобы убрать чайные приборы.
 — Вернулся ли его светлость? — резко спросила Люси.
 — Да, миледи.
 — Где он?
 — В кабинете, миледи.
 — Один?
 — Нет, с ним молодая леди, ваша светлость.
 Люси узнала, что хотела и, бросив последний взгляд на свое отражение в зеркале, вышла из гостиной и направилась вниз, в холл.
 С портретов в золотых рамах за ней наблюдали предки Джорджа. Все они, по ее мнению, были не слишком привлекательной компанией.
 Надо сказать, что сам Джордж показался ей невероятно симпатичным молодым человеком, когда они с ним встретились впервые, да и его брат тоже. Но Роланд сразу же недвусмысленно дал ей понять, что он не разделяет всеобщего восхищения. Именно поэтому Люси и невзлюбила его. Джордж очень много рассказывал ей о своем брате, да и все говорили ей, что братья очень похожи. Естественно, Люси ожидала от Роланда такого же преклонения перед ее красотой, как и от его брата.
 Но Роланд всегда смотрел на нее критически, И она без слов, хотя это и казалось ей невероятным, поняла, что он не только не влюбился в нее, но даже не восхищался ею.
 Не в силах поверить в его полное равнодушие, Люси как-то предложила:
 — Не сомневаюсь, вы хотели бы нарисовать мой портрет в качестве свадебного подарка для Джорджа. Не правда ли, это доставило бы вам удовольствия?
 Она не сомневалась, что Роланд не только придет в восторг от ее предложения, но и будет бесконечно благодарен ей за согласие позировать.
 В конце концов, он был совершенно неизвестен как художник, а в семье к его увлечению живописью относились как к некоему не соответствующему их положению в обществе занятию. Джентльмену, бесспорно, не подобало заниматься подобным ремеслом.
 Однако, к удивлению Люси, Роланд ответил:
 — Нет, благодарю пас!
 — Что значит ваше» нет, благодарю вас «?
 — То, что у меня нет желания рисовать вас.
 Люси была настолько поражена, что не сдержалась и открыто спросила, почему.
 — Вы слишком обыкновенны, — ответил Роланд, — слишком предсказуемы и совсем не соответствуете моему представлению о красоте. Мне нравится изображать настоящую красоту.
 Его слова прозвучали для нее настолько оскорбительно, что она больше ничего не сказала, но никогда не простила ему их. Если честно, она и возненавидела Роланда с того самого момента.
 Когда Джордж возвратился из Рима, где побывал после смерти матери, он сказал:
 — Картины Роланда поражают меня! Они необычны и вряд ли понравятся тем, кто предпочитает академическую школу, но они по-настоящему хороши.
 — Откуда ты знаешь? — спросила Люси. — Ты же не можешь судить об искусстве, Джордж.
 — Готов с вами согласиться, — ответил он, — но я встречал немало людей в Риме, чье мнение уважаю, и их отзывы о картинах Роланда заставили меня испытать чувство гордости за него.
 — Полагаю, вы гордитесь и тем образом жизни, который он ведет! — раздраженно заметила Люси.
 Роланд не выставлял свои картины, не пытался продавать их, но его друзья за границей явно ценили его талант.
 — Если вас интересует мое мнение, — как-то раз, когда они с Джорджем говорили о Роланде, заявила Люси, — то, по-моему, ваш брат впустую растрачивает свою жизнь.
 — Не понимаю, почему вы так считаете, — удивился лорд Уимонд. — По крайней мере он что-то создает.
 Люси презрительно хмыкнула, и это окончательно возмутило ее мужа. Он с горечью добавил:
 — Роланд создал множество картин, а я — единственного сына. Так что, если сравнивать, преимущество явно на его стороне.
 Он вышел из комнаты прежде, чем Люси сумела возразить ему, и с тех пор она избегала разговоров с Джорджем об его брате.
 » Это послужит ему уроком, — злорадно думала она сейчас, подходя к кабинету мужа, — если дочь Роланда окажется уродиной!«
 Люси протянула руку, чтобы открыть дверь, и услышала голос Джорджа и чей-то смех.
 Смех был мелодичный, молодой и очень естественный.
 Люси открыла дверь.
 Джордж расположился в своем любимом кресле, а на полу перед ним сидела светловолосая девочка, с виду совсем ребенок, и переворачивала листы с эскизами.
 — Посмотрите, дядя Джордж! Так забавно!
 Она снова рассмеялась, но смех замер у нее на губах, когда она увидела Люси. Та остановилась в дверном проеме и рассматривала ее.
 На мгновение в комнате стало очень тихо, потом лорд Уимонд опомнился:
 — А, вот и вы, Люси! Это Айна! Мы рассматриваем эскизы, которые ее отец делал в юности.
 — Я ждала вас наверху, — машинально заметила Люси.
 Она закрыла дверь и вошла в комнату. Айна встала ей навстречу.
 » Неужели это она, такая маленькая и такая юная, о, да такая юная «, — удивилась про себя Люси.
 Эта мысль, казалось, пронзила ее, подобно кинжалу. Такое детское лицо, светло-голубые глаза и волосы легкие и шелковистые!
 — Это и есть Айна? — переспросила Люси, надеясь, что произошла какая-то ошибка. Айна присела в реверансе.
 — Здравствуйте, тетя Люси! Я Айна. Боюсь, я действительно слишком мала ростом.
 — И в самом деле, — заметила Люси. — Пожалуй, даже туфли на каблуках не помогут.
 При этом она подумала, что ее наряды не годятся племяннице Джорджа. Правда, платье, которое было на Айне, показалось Люси на удивление хорошо сшитым и вполне сносным.
 — Мы не стали подниматься наверх. — Джордж чувствовал себя несколько неловко. — Я подумал, вы предпочтете познакомиться с Айной, когда проводите своих гостей. Да и она чувствовала бы себя стесненно, если бы ей пришлось встретиться с вами, когда вас окружало множество незнакомых людей.
 — Вполне разумно, — заметила Люси, но таким тоном, что ее муж понял: она вовсе так не считает. — А теперь, — продолжала она, — у нас не так много времени, ведь вы, несомненно, уже рассказали Айне, где нас ждут через два дня. Думаю, нам надо подняться в ее комнату и посмотреть, какие платья она привезла с собой. Как бы не пришлось потом в спешке подыскивать ей подходящий наряд.
 — Да, да, конечно, моя дорогая, — согласился Джордж. — Но как-то так получилось… Понимаете, я забыл сказать Айне о визите в Чейл. Расскажите ей, пожалуйста, сами.
 Он замолчал, словно внезапно вспомнил, что предстоящий визит не сулил ему особого удовольствия, и добавил:
 — Тем более, уверен, у вас это получится лучше.
 Супруги обменялись недовольными взглядами, но Айна в этот момент складывала эскизы отца в кожаную папку, стоя на полу на коленях, и не видела этого.
 — Пойдем, Айна, — сказала Люси. — Нам с тобой еще многое предстоит сделать, а времени осталось совсем мало.
 Айна положила папку на стол.
 — Большое спасибо, дядя Джордж. Мне было так приятно смотреть эти эскизы. Может быть, мы когда-нибудь посмотрим остальные?
 — Обязательно, — заверил лорд Уимонд, с улыбкой глядя на племянницу. Айна улыбнулась ему в ответ, потом, заметив, что Люси уже вышла, поспешила за ней.
 Когда они поднимались по лестнице, Люси сказала:
 — Твой дядя не соизволил сообщить, как тебе повезло.
 Нас пригласили погостить в один из самых знаменитых и красивых домов в Англии. В пятницу мы отправляемся туда.
 — Я надеялась, мы поедем в Уимонд-парк, — не подумав призналась Айна.
 — Мы пробудем в Лондоне еще два месяца, — раздраженно перебила ее Люси, — и не вздумай уговаривать дядю ехать в деревню, пока не кончится сезон!
 Глаза девушки расширились от удивления, но у нее хватило сообразительности догадаться, насколько жена дяди не Любит Уимонд-парк; она поняла теперь, почему в голосе дяди Джорджа звучали тоскливые нотки, когда он говорил о поездке в имение.
 Она не раз слышала от отца, с каким неудовольствием его брат каждый раз оставлял поместье, перебираясь в Лондон.
 По его рассказам, братья всегда предпочитали плавать в озере, кататься верхом, охотиться в лесах, окружавших имение.
 — Мы отправляемся в Чейл, — сказала Люси. — Его хозяин, маркиз Чейл, любезно пригласил нас погостить.
 Но, испугавшись, что выдала себя, торопливо пояснила:
 — Его мать, вдовствующая маркиза, — хозяйка дома, поскольку сам маркиз еще не женат. Кроме нас с твоим дядей, а теперь еще и тебя, приглашено много интереснейших людей, знатных и знаменитых!
 По тону, каким все это было сказано, Айна легко догадалась о том, как некстати оказалось появление племянницы мужа для ее тетки.
 — Может, — нерешительно заговорила девушка, — вы… предпочли бы… может, мне не стоит… ехать туда с вами?
 — Твой дядя настаивает, чтобы ты ехала. Надеюсь, ты сможешь оценить это, и будешь благодарна за то, что тебе предоставили такую возможность. Не каждой барышне твоего возраста выпадает честь получить приглашение в Чейл, ручаюсь тебе, подобные приглашения — редкая удача, о которой многие могут только мечтать.
 — Я… я очень польщена, — произнесла Айна.
 — Еще бы! Надеюсь, ты понимаешь, как важно для тебя произвести там хорошее впечатление и, главное, не опозорить нас и не поставить в неловкое положение.
 Люси говорила, не выбирая слова и не особо задумываясь. Но, заметив выражение лица Айны, почувствовала себя немного неловко.
 — Отчего вы думаете, будто от меня можно ожидать этого? — спросила Айна.
 Люси поняла, что ей необходимо как-то загладить впечатление от своих слов, иначе обиженная девочка пожалуется на нее Джорджу.
 — Это было бы вполне объяснимо. Ты столько лет провела за границей, — несколько другим тоном заговорила Люси, — что, возможно, условности и манеры, принятые в лучшем английском обществе, тебе покажется трудно усвоить, даже если ты и знала о них.
 И она добавила еще более покровительственно:
 — Тебе следует спрашивать меня обо всем, что ты не поймешь и, конечно, когда ты не будешь знать, как поступить. Но сначала посмотрим твои наряды.
 Они как раз подошли к комнате Айны. Как только появилась Ханна с вещами, девушка умылась и переоделась в платье, которое горничная первым достала из дорожного сундука.
 Теперь Ханна с помощью другой горничной уже развесила в шкафу все платья Айны, которые по настоянию миссис Харвестер заказывались у лучших дамских портных Ниццы.
 — Нельзя носить черное в этом климате, — сказала пожилая леди Айне, вскоре после того, как та перебралась в ее дом. — Я не выношу, когда молоденькие девушки ходят в черном, это цвет для старух вроде меня.
 — Папа всегда считал траур варварским обычаем, — призналась Айна.
 — Я совершенно согласна с твоим отцом и хочу, чтобы ты носила одежду тех цветов, которые тебе идут. Люблю, когда меня окружают красивые вещи.
 — О, это правда! — восторженно отозвалась Айна. — Никогда раньше я не видела такой изящной обстановки! А какие у вас великолепные картины!
 Тут Айна запнулась, словно почувствовав, что совершает предательство, и поправилась:
 — Я люблю папины картины. Они такие живые и яркие.
 У вас картины совсем другие, но мне они нравятся ничуть не меньше.
 При этом она не могла оторвать глаз от изысканных полотен Гварди. Никто не сумел бы более совершенно изобразить Венецию, которая так очаровала ее, когда два года назад они недолго жили там.
 Госпожа Харвестер очень критически относилась к тому, что следовало, а что не следовало носить Айне.
 — Поскольку ты такая маленькая, — говорила она девушке, — ты должна выбирать наряды, которые не только подчеркивают твою индивидуальность, но и соответствуют твоему росту. Никогда слепо не следуй моде, Айна. Это легкая дорожка для ленивых или для тех, кто совершенно лишен вкуса.
 Айна смеялась, слушая рассуждения миссис Харвестер, но знала, что та говорит серьезно.
 Портнихи приносили ткани и образцы своих изделий для примерки, и Айна часами простаивала перед ними, словно те модели, которые позировали ее отцу, пока наконец миссис Харвестер не удовлетворялась результатом.
 Но порой, к ужасу Айны, когда платье уже бывало почти закончено, миссис Харвестер не позволяла своей подопечной надевать его.
 — Но почему? — недоумевала Айна.
 — Оно тебя старит. Выброси его или отдай бедным.
 А иногда старая дама приходила в восторг, если ей казалось, что выглядит Айна точно так, как было задумано. Айна как-то сказала Ханне:
 — Миссис Харвестер по-своему художник, как и папа.
 Видя, что Ханна не поняла ее, девушка пояснила:
 — Она хочет передать свое понимание красоты с моей помощью, как папа пытался бы передать его на холсте. Жаль, что они так и не познакомились ближе.
 — Ваш отец предпочитал общество тех, кто помоложе, — проговорила Ханна, словно сама себе.
 — Думаю, это потому, что он всегда чувствовал себя молодым, — заметила Айна. — Похоже, старые люди никогда не восторгаются ничем так, как восторгался папа.
 Но миссис Харвестер, хотя и не была склонна бурно выражать свои чувства и всегда радовалась тихо, тем не менее приходила в неописуемый восторг, если ее идеи воплощались в нарядах Айны.
 Присутствие Айны и Ханны в ее доме придало жизни пожилой дамы новый интерес. Вместо того, чтобы день за днем проводить на вилле, изредка выходя в сад, она стала ездить с Айной на прогулки по окрестностям, а иногда они на лодке отправлялись в море.
 Все это делалось размеренно и неторопливо, совсем не так, как при жизни отца Айны, но у девушки появилось много новых интересов, в том числе занятий с разными преподавателями, и она была счастлива.
 А теперь, видя, как тетка жаждет раскритиковать ее гардероб, Айна с грустью подумала, что еще неизвестно, понравится ли ей новая жизнь в Англии.
 — Должна признать, твои платья оказались лучше, чем я ожидала, — неохотно отметила Люси после того, как Ханна одно за другим продемонстрировала ей все платья Айны.
 — Они же французские, ваша светлость, — не удержалась Ханна. — Когда мы жили во Франции, мы могли убедиться, насколько французы превосходят англичан в том, что касается одежды.
 — Мне это известно не хуже вашего! — вспыхнула Люси.
 Ханна сообразила, что нарушила границы дозволенного, и» спряталась в свою раковину «, как называла это Айна.
 — Боюсь, я не успела рассказать вам о Ханне, тетя Люси, — быстро сказала Айна. — Она заботилась обо мне с самого моего рождения, и папа с мамой во всем полагались на нее.
 Девушка замерла, выжидательно глядя на Люси, но не увидела ничего, кроме абсолютного равнодушия на красивом лице тетки.
 — Когда папа умер, не знаю, что было бы со мной, если бы рядом не оказалось Ханны, — добавила Айна.
 — Уверена, вы добросовестно исполняли свои обязанности. — Люси обращалась к Ханне, но ее слова прозвучали сухо и холодно.
 — Я старалась, ваша светлость.
 Ханна была достаточно проницательна, чтобы почувствовать, что допустила ошибку, а попытка Айны защитить ее едва ли не сделала ситуацию еще хуже.
 Люси направилась к двери.
 — Завтра я возьму тебя за покупками, Айна. На мой взгляд, тебе потребуется еще многое, — сказала она. — Но с твоим размером вряд ли мы отыщем для тебя что-нибудь новое.
 Придется тебе в Чейле обходиться тем, что у тебя есть.
 С этими словами Люси вышла раньше, чем Айна успела произнести хоть слово. Как только дверь за теткой захлопнулась, девушка подбежала к Ханне и обняла ее.
 — Слава богу, хоть ты со мной, Ханна, дорогая моя! Теперь я понимаю, почему папа не испытывал никакого желания встречаться со своими родственниками, хотя иногда я чувствовала, что он тоскует по брату.
 — Ну-ну, мисс Айна! Не делайте слишком поспешные выводы. Все поначалу кажется странным. Но по рождению вы принадлежите этому обществу.
 Айна поцеловала Ханну в щеку.
 — Если все окажется слишком сложным, и тетя Люси еще более явно даст мне понять, что не хочет видеть меня в своем доме, мы ведь сможем вернуться в Ниццу. У нас там полным-полно вещей.
 — Ничего подобного мы не будем делать, мисс Айна! — резко сказала Ханна. — Когда вы лучше узнаете Англию, вы полюбите ее. Я лично довольна по крайней мере тем, что вернулась к цивилизованным людям. Я никогда не чувствовала себя свободно со всеми этими иностранцами!
 Айна рассмеялась.
 — Знаю я, почему ты рада вернуться сюда, Ханна. Уж очень ты скучала по болтовне за чашкой чая. Ведь ни француженки, ни испанки, ни итальянки ничего в этом не смыслят!
 — Конечно! — энергично согласилась Ханна. — Но вы опоздаете к обеду, мисс Айна. Вам пора принять ванну.
 Не забывайте, в Англии еда подается в строго определенное время.
 — Завтра же куплю себе часы, — пообещала Айна смеясь и начала раздеваться.




 Глава 3


 Айна спустилась к обеду, следуя позади Люси, с таким чувством, будто она участвует в удивительной и увлекательной игре.
 Хотя после всего, что девушка выслушала о Чейле, она ожидала увидеть нечто великолепное, поместье превзошло все ее ожидания. По мере их приближения к необыкновенному дому Айна замирала от страха, что вдруг перед ней окажется мираж, который может исчезнуть.
 Поскольку поезд, доставивший их из Лондона, опоздал, по прибытии в имение они успели только выслушать приветствие дворецкого и экономки, внушительный вид которой вызвал благоговейный трепет. Она проводила их в отведенные им комнаты.
 Айна заметила, с каким удовольствием Люси выслушала заверения экономки:
 — Мы приготовили для вашей светлости ваши любимые комнаты в западном крыле.
 — Благодарю, — ответила Люси с особенными переливами в голосе, которые Айна уже научилась узнавать.
 Комнаты в западном крыле и правда производили сильное впечатление.
 Здесь был будуар, в котором стояло множество английских гвоздик с мелкими красными и белыми цветами. Видимо, это были любимые цветы Люси, потому что и в лондонском доме вазы с ними стояли повсюду.
 В великолепной спальне висели очень красивые шторы с изображением богов и купидонов. Далее шла смежная со спальней туалетная комната лорда Уимонда, и очаровательная комната для Айны.
 — Его сиятельство подумал, миледи, что поскольку молодая леди впервые в Чейле, ей, несомненно, удобнее быть поближе к вашей светлости, — объяснила экономка.
 — Как это любезно со стороны его светлости, — пробормотала Люси.
 Но Айна подумала, что это прозвучало весьма фальшиво.
 Скорее всего тетя Люси предпочла бы, чтобы племянница мужа была подальше от нее и не докучала ей своими вопросами.
 Вскоре появилась Ханна и начала разбирать одежду Айны.
 Кое-что лежало не распакованным с ее отъезда из Ниццы и, естественно, несколько смялось.
 Но горничная поспешила успокоить Ханну:
 — Когда в доме прием, — сказала она, — в гладильне постоянно работают две девушки. Они в любое время приведут одежду в надлежащий вид.
 Айна радостно отметила, что Ханне пребывание в Чейле, возможно, доставит удовольствие.
 Когда-то, еще до того, как она пришла в дом ее родителей, чтобы ухаживать за маленькой Айной, Ханна служила в огромном доме герцога как младшая горничная при детской.
 Ребенком Айна как зачарованная слушала рассказы Ханны про герцогских детей и особенно про строгий распорядок в доме герцога.
 Становясь старше, она начала понимать, что слуги склонны гораздо щепетильнее своих хозяев соблюдать иерархию.
 Айна не сомневалась, что для Ханны очень существенно, какое место ей отведут за столом у экономки.
 Она полагала, что титул дяди Джорджа сыграет тут решающую роль.
 » Возможно, ей предоставят место по правую руку от дворецкого «, — предположила Айна.
 Это почетное место предназначалось для горничной той гостьи, которая занимала более высокое социальное положение, чем остальные.
 Пока Ханна и горничная распаковывали вещи, Айна обошла комнату, задержалась у письменного стола, на котором лежали письменные принадлежности, но гораздо больше ее заинтересовала стопка книг на столике подле кровати.
 Во Франции не всегда было легко доставать книга, хотя миссис Харвестер и состояла членом лучшей библиотеки в Ницце, где по ее просьбе охотно выписывали из Англии книги, которые она запрашивала.
 Айна покупала немало французских книг, но теперь, когда с ней не было отца, ей хотелось побольше узнать о родной стране. Она знала, что рано или поздно вернется туда, хотя неизвестность вызывала у нее беспокойство.
 Трактаты по истории ее разочаровали. Гораздо больше она узнавала из романов, и она прочитала и Джейн Остин, и Шарлотту Бронтс, интересуясь скорее описанием английской жизни, чем сюжетной канвой.
 И сейчас она успела углубиться в чтение одного из тех романов, что обнаружила в спальне. Ханна оторвала ее, объявив, что пора поторопиться, и ванна уже готова.
 Ванну принесли из кладовой, где она хранилась, и поставили на специальный большой ковер с вышитой на нем короной маркиза. Зимой, подумала Айна, было бы, наверное, приятно мыться у пылающего камина, но сейчас стояла теплая погода, камин не топили. Да и вряд ли ей понадобятся два больших медных бака горячей воды, которые внесли в комнату две горничные.
 Она уже знала от Ханны, что лакей приносит баки с кипятком наверх и ставит их у двери, а потом горничные вносят их в комнаты. Наверное, девушкам нелегко поднимать такую тяжесть.
 Айна вспомнила, как однажды отец снял дом у самого моря. Можно было пробежать по песчаному пляжу и окунуться в море, а затем почувствовать, как пробегает по телу освежающая дрожь, если вода оказывалась холодноватой.
 Ханна предупредила ее, чтобы она не рассказывала о купании в море, когда они окажутся в Англии.
 — Почему? — удивилась Айна.
 — Английские леди не появляются на публике, если они не полностью одеты.
 Айна засмеялась.
 — Но нас с папой никто и не видел на пляже. Ни в Африке, ни в Греции.
 — Все равно, это и подобает английской леди, — убежденно сказала Ханна.
 — Бедные леди! — воскликнула Айна. — Как им, должно быть, скучно!
 Но теперь Айна оценила мудрость Ханны. Не стоило говорить ничего лишнего, чтобы давать повод людям высшего общества, вроде ее тетки, осудить не только ее саму, но, главное, умершего отца.
 Из его рассказов Айна знала, что родственники никогда не одобряли поведение Роланда Монда.
 — Мне следует соблюдать осторожность, — сказала себе девушка.
 Небрежно брошенные в день ее приезда слова тетки яснее ясного свидетельствовали, что от дочери Роланда Монда ждут диковатых манер и нелепых поступков.
 Одевшись к обеду, Айна отметила, что ее белое платье с небольшим турнюром и поясом, который завязывался сзади большим бантом, — простое, с первого взгляда, — отличается особой изысканностью.
 Это очень дорогое платье госпожа Харвестер одобрила, заметив, что Айна в нем похожа на лилию.
 — Лилии отличает такое благородство линий, — заметила пожилая леди, оглядывая Айну. — В них нет излишнего Украшательства, это — совершенство, к которому ты должна стремиться, милое дитя.
 Да, если ее отец добивался правильности линий в своих эскизах, то миссис Харвестер искала ту грань, которая отделяла шик от безвкусицы в одежде.
 Айна уложила волосы в простую прическу, оставив лишь несколько локонов на затылке. Когда лорд Уимонд увидев ее, он поразился, насколько наряд этой юной девушки, впервые вступающей в мир взрослых, соответствует моменту. Вряд ли кто-нибудь сумел бы так тщательно подготовиться появлению в обществе и при этом не потерять ни крупицы очарования юности.
 Он зашагал к Айне, чтобы спросить, готова ли она. Девушка подбежала к нему и сжала его руку.
 — Как замечательно, что вы взяли меня с собой, дядя Джордж, — с волнением произнесла она. — Такой великолепный дом даже на папу произвел бы впечатление.
 — Хотел бы я так думать, — ответил лорд Уимонд, — но мне кажется, он скорее посмеялся бы над всей этой помпезностью и предпочел бы палатку где-нибудь в парке. — Айна рассмеялась.
 — Ну, в ранней молодости — может быть, но с годами он научился ценить мягкую постель.
 Ее смех прервал ледяной голос Люси. Она стояла в дверях своей комнаты, которая сообщалась с туалетной комнатой лорда:
 — В чем дело? Я жду вас, Джордж, чтобы вы проводили меня вниз!
 — Я только зашел за Айной, дорогая, — ответил лорд Уимонд.
 — Я не намерена никого ждать! — отрезала Люси.
 Горничная открыла перед ними дверь, и они вышли. Айна последовала за ними. Тетка показалась ей не менее красивой, чем те богини, что смотрели на них с расписных потолков, или воплощенные в мраморе статуи, которые украшали огромный зал.
 Они шли молча, пока не достигли высоких двустворчатых дверей, которые распахнули перед ними два лакея в напудренных париках.
 Поскольку это был прием для близких друзей дома, их имена не объявляли. Не успела Люси вступить в комнату, как маркиза с возгласом восхищения направилась к ней, раскрыв объятия.
 Айна подумала, что на маркизе столько бриллиантов, что они вот-вот спутаются у нее шее.
 — Я так счастлива видеть вас, дорогая Люси, и вас, милый Джордж! Ирвин приобрел новых лошадей. Он уверен, что вы их оцените.
 — Пока я восхищен тем, что могу лицезреть вас, Элис, — с несколько тяжеловесной любезностью произнес лорд Уимонд. — А это — дочь Роланда.
 Маркиза перевела взгляд на Айну, которая смотрела на нее сияющими глазами, потрясенная ее внешностью и манерой говорить очень быстро и плавно.
 Девушка торопливо присела в реверансе.
 — Я хорошо помню вашего отца, — заметила маркиза. — Он был очень красив, а танцевал просто божественно, если только удавалось уговорить его.
 Не дожидаясь ответа Айны, маркиза провела их к остальному обществу, которое собралось в другом конце комнаты.
 В тот же миг Айна увидела, как тетя Люси разговаривает с мужчиной, красивее которого девушка еще не встречала.
 Он был высок ростом, широкоплеч, зачесанные назад темные волосы открывали высокий лоб. Айна догадалась, что это и есть маркиз Чейл, владелец поместья.
 Он что-то говорил Люси, но Айна она не могла расслышать их разговор.
 Затем он протянул руку дяде Джорджу со словами:
 — Рад встрече с вами, Джордж. Моя мать, конечно, уже рассказала вам о моем недавнем приобретении. Надеюсь на ваше одобрение.
 — Буду рад испытать ваших новых скакунов, — ответил лорд Уимонд.
 Маркиз посмотрел на Айну и, поскольку Люси молчала, лорд Уимонд представил девушку:
 — Это моя племянница, Айна. Она на днях прибыла из Франции, и мы благодарны вам за то, что смогли привезти ее в ваш дом.
 — В Чейле всегда найдется место для ваших родственников, — улыбнулся маркиз. Он протянул руку, и Айна вложила в нее свою. От прикосновения его пальцев она почувствовала некую вибрацию и сказала себе, что он ей нравится.
 Ее отец всегда говорил:
 — Можно легко узнать характер человека по его рукопожатию. Дряблое рукопожатие так же неприятно, как и агрессивное, когда резко сдавливают ваши пальцы, или слишком снисходительное, будто вас одаривают своим вниманием. Но рукопожатие достойного человека можно различить сразу.
 Айна была еще мала, когда услышала это, но слова отца произвели на нее сильное впечатление, и еще девочкой она стала пытаться распознавать характеры людей по тому, как они пожимали ей руку.
 С годами она все чаще убеждалась, что ее первое впечатление всегда оказывалось верным.
 — Насколько я могу судить, это — первый в вашей жизни великосветский раут, — заговорил маркиз. — Надеюсь, мы сможем сделать его приятным для вас.
 — О, я уже в восторге! — ответила Айна. — Ваш дом так великолепен, что у меня нет слов, чтобы выразить свое восхищение.
 Голос девушки звучал так искренне, что маркиз улыбнулся. В этот момент Люси требовательно спросила его:
 — Какие же развлечения вы приготовили нам на завтра?
 — Они должны стать приятной неожиданностью, — ответил маркиз.
 Айне очень хотелось узнать, что же это за сюрприз, но дядя увел ее, чтобы представить другим гостям.
 Привлекательная дама, миссис Маршалл, сказала несколько приятных слов в адрес девушки.
 Остальные дамы разглядывали ее, как показалось Айне, с удивлением. Затем дядя представил ее мужчинам.
 Все они выглядели весьма импозантно в накрахмаленных белых рубашках с высокими воротниками, и все они заводили с дядей разговоры о лошадях или скачках. Затем появился еще один гость и властным тоном обратился к ее дяде:
 — Добрый вечер, Уимонд! Надеюсь, вы представите меня вашей племяннице. Она похожа на первый подснежник.
 — Добрый вечер, ваше высочество! — ответил лорд Уимонд. — Это дочь моего брата, Айна. Вы, возможно, помните Роланда.
 — Помнится, я видел его несколько лет назад в Каире, — прозвучало в ответ, — но он сказал, что ему там не нравится, и уехал на следующий день.
 Айна улыбнулась. Это было так похоже на ее отца.
 — Айна, это — князь Иван Романовский. Не знаю, помнишь ли ты вашу поездку в Египте?
 — Конечно, помню, — ответила Айна. — Мне ведь было уже лет десять. Папе тогда все не нравилось, потому что верблюд наступил на два его холста и съел краски!
 — Какая катастрофа, — заметал князь. — А часто ваш отец рисовал вас?
 — Только когда никого другого не было под рукой, — улыбнулась Айна. — Он говорил, что я плохая модель, потому что не способна постоять смирно.
 — Думаю, ни один художник не смог бы пройти мимо вас.
 На протяжении этой беседы князь не выпускал ее руки.
 Его хватка была крепкой и властной, и, высвободив наконец руку, Айна подумала, что не хотела бы снова ощутить эту хватку.
 Ничего предосудительного она не заподозрила, но у нее появилось ощущение, словно он без разрешения вторгся в ее мир.
 — Мы должны поговорить о вашем пребывании в Египте. И мне интересно, где еще вам приходилось бывать.
 — Но мы с отцом побывали во многих странах!
 — Я готов слушать, как бы много их ни оказалось.
 Его манера разговаривать с ней насторожила Айну. Он напоминал ей надоедливых старичков, которые приставали к ней со своими поцелуями, когда они с отцом как-то проводили зиму в Италии. Этим старикашкам почему-то очень хотелось усадить Айну к себе на колени.
 — Оставьте ребенка в покое! — раздраженно говорил им отец. — Девочка уже слишком большая для детских шалостей!
 Один из них, совсем уже старый, был особенно настойчив. Он приносил ей подарки и желал, чтобы Айна выражала свою благодарность за них. К счастью, вскоре отец, как всегда неожиданно, заявил:
 — Я сыт по горло этим местом! Мы уезжаем в Ниццу.
 Айна была очень рада, потому что ей надоело постоянно повторять» нет» этому старикану.
 Она надеялась, что князь, хотя это и казалось маловероятным, не станет вести себя подобным образом.
 И все же она обрадовалась, когда дядя представил ее еще одному джентльмену, и тот, для приличия сказав ей пару приятных слов, тут же перевел разговор на лошадей.
 — Сегодня у нас только небольшой домашний вечер, — услышала Айна голос маркизы. — Завтра будет играть оркестр, и к обеду съедутся все наиболее уважаемые люди графства. Но я считаю, что по пятницам все сильно утомлены, и лучше пораньше отправиться ко сну.
 Айна подумала, что всем собравшимся не с чего было переутомиться. Никто из них не работал, и все были озабочены только тем, как доставить себе удовольствие. Она предположила, что танцы и азартные игры до утра не шли им на пользу.
 Столовая, куда их пригласили, так очаровала ее, что она плохо слышала, о чем велись разговоры вокруг.
 Никогда не видела она подобного великолепия. Фрески покрывали стены между колоннами розового мрамора, а стол сам по себе был поэмой.
 Маркиз сидел на одном его конце, Люси — по правую руку от него. Его мать сидела на другом конце между лордом Уимондом и князем.
 Айна, которая боялась за столом оказаться около князя, с облегчением обнаружила, что ее место в середине стола, Рядом с ней с одной стороны сидел Гарри Тревелин, с другой — молодой человек, погруженный в весьма интимную беседу с леди, сидевшей рядом.
 На столе было много золотых украшений, а посредине стоял очень красивый букет орхидей. Айне комната напомнила декорации в опере или в наиболее замечательных спектаклях, которые она видела в театрах Парижа.
 Она было собиралась сказать что-нибудь по этому поводу, но вспомнила слова Ханны:
 — Ваш отец может брать вас в театр, но если бы вы жили в Англии, вы не могли бы себе это позволить.
 — Почему же? — спросила Айна.
 — Молодым леди не положено смотреть те пьесы, которые написаны не самим Шекспиром или кем-нибудь, столь же признанным.
 — Хорошо, что я не в Англии и мне не надо изображать из себя настоящую леди, — сказала на это Айна.
 — Да, я не вижу, чтобы визиты в театр приносили вам вред, — заявила Ханна, как всегда решительно, — но я не знаю, как ваши родственники отнеслись бы к этому.
 — Откуда они узнают? — спросила Айна. — А если бы и. узнали, им-то какое до этого дело?
 Теперь она сказала себе, что это еще одно событие ее прошлой жизни, которое ей придется хранить в секрете, или, как сказал бы отец, «за пазухой».
 — Полагаю, Чейл произвел на вас впечатление, — начал беседу Тревелин.
 — Безусловно! — откликнулась Айна. — Это совершенно сказочный дом, я даже не смогла бы вообразить ничего подобного, не доводись мне побывать здесь.
 — Я тоже так подумал, когда впервые увидел его. — — Вы часто бываете здесь? — поинтересовалась Айна.
 Немного помолчав, ее собеседник признался:
 — Фактически я живу здесь!
 — Как же вам повезло!
 — Да, пожалуй!
 Он не вдавался в объяснения, и Айна задумалась о том, какое положение в доме занимал этот человек.
 Но вскоре она забыла о нем, наблюдая за маркизом, сидевшим во главе стола. Ей пришло в голову, что на своем стуле с высокой спинкой, обитом красным бархатом, он напоминает ей короля.
 «Ему бы еще корону на голову, и он будет выглядеть в точности как король из рыцарского романа», — размышляла девушка.
 Затем в поле ее зрения попали сережки тети Люси, которые раскачивались, когда она поворачивалась к маркизу, и Айна решила, что такая красавица, как ее тетя, непременно должна тоже играть роль в том романе, который складывался в ее воображении.
 «Конечно, раз он король, ему это понравится, — продолжала фантазировать Айна. — А на другом конце стола вместо его матери должна быть принцесса, которую он нашел в этом дворце после долгих и трудных странствий. И они станут жить вместе долго и счастливо».
 Вот только какой должна быть принцесса?
 Раз маркиз темноволосый, принцессе лучше быть белокурой, вроде тети Люси, но еще лучше и моложе. И он должен спасти ее, подобно Персею, от морского дракона или, возможно, от огромного орла, который хотел унести ее в свое гнездо в горах.
 Обеденный стол представлял собой столь эффектное зрелище, что Айна никак не могла представить себе, что все сидящие за столом — обыкновенные люди, которые живут за пределами этих «декораций». Невозможно было представить себе, что их могут коснуться бедность, голод или болезни.
 «А может, это и есть Олимп, на котором собрались боги и богини?»— спрашивала себя девушка.
 Сама того не замечая, она не спускала с маркиза широко раскрытых глаз. И словно эти огромные глаза притянули его внимание, он взглянул на нее, и на мгновение ей показалось, будто он разговаривает с ней через весь длинный стол.
 Все вокруг исчезло. Существовали только его темные глаза. Затем Люси привлекла его внимание, а Айна сообразила, что мистер Тревелин уже в третий раз о чем-то спрашивает ее.
 После обеда дамы перешли в другой салон, даже более красивый, чем тот, в котором гости собирались перед обедом. Скоро к ним присоединились мужчины.
 В углу салона карточные столы ожидали игроков, но гости, казалось, предпочитали картам разговоры.
 Поскольку никто не обращал на нее никакого внимания, Айна подошла к специальным столам со стеклянными крышками, которые стояли в нише на другом конце комнаты. Нечто подобное она видела в Париже.
 Как и ожидала девушка, это оказались своеобразные витрины, в которых располагались табакерки, украшенные бриллиантами и другими драгоценными камнями, миниатюры в изящных рамках из эмали и перламутра и другие украшения из кораллов, нефрита и хрусталя. Все они были старинными, редкими и очень ценными.
 Она внимательно разглядывала их. Как бы ей хотелось открыть витрины и подержать все это в руках! Кто-то остановился позади нее. Айна подняла глаза и увидела маркиза.
 — Вам нравятся мои сокровища? — спросил он.
 — Они прекрасны. Прекраснее всего, что я когда-нибудь видела на свете.
 — Вы много путешествовали, поэтому для меня ваши слова звучат как комплимент.
 — Наверное вы привыкли к ним, — заметила Айна, — но я думала сейчас, что только словами одной поэмы можно описать и этот дом, и все, что есть в нем.
 — Какой поэмы?
 — «…Дворец воздвигнул Кубла-хан. В стране Ксанду благословенной…», — процитировала Айна.
 Маркиз засмеялся.
 — Вот это, действительно, комплимент! И вы полагаете, я похож на Кубла-хана? Так вот с кем вы сравнивали меня во время обеда!
 — Нет, за обедом я представляла себе, будто вы — король, — без всякого смущения призналась Айна.
 — Зная, как тяжела жизнь королей и сколько неприятностей их постоянно подстерегает, могу совершенно искренно признаться, что благодарен Всевышнему за то, что он избавил меня от их участи.
 — Но ваше королевство — сказочное, в нем не бывает тех неприятностей, которые обычны в реальном мире. Например, революций!
 — Ну, в таком случае, — рассмеялся маркиз, — я готов принять корону!
 — А еще, — продолжала Айна, — я думала, не попала ли я на современный Олимп.
 — Это мысль, — согласился маркиз, — но я думаю, если вы читали греческие мифы, вы знаете, что даже у богов случались свои драмы и трагедии.
 — Конечно! Но иначе им просто нечего было бы делать, и им скоро надоело бы поглощать амброзию и пить нектар.
 Внезапно девушку поразила странная догадка: выражение лица маркиза, за которым она наблюдала за обедом, отражало именно скуку.
 Возможно, это было не совсем точное слово, но, глядя на маркиза, казалось, будто все происходящее уже знакомо ему, и ничего необычного, неожиданного произойти не может. Впрочем, ничего естественного или волнующего во всем этом действе не присутствовало даже намеком.
 Неожиданно для себя она нашла ответ на вопрос, который, хотя она не очень-то придавала этому значение, где-то в глубине души мучил ее.
 — О чем вы задумались? — спросил маркиз.
 Айна, все еще оставаясь в плену своих фантазий, проговорила:
 — Я только что поняла, чего лишила вас злая фея, которая проникла к вашей колыбели.
 — И чего же?
 — Волнений! Волнений, которые порождают ожидание чего-то неведомого, неожиданного.
 Произнеся эти слова, Айна вдруг поняла, что говорила с маркизом так, как привыкла разговаривать с отцом. В смятении она подумала, что совершила большую ошибку.
 Маркиз смотрел на нее не то удивленно, не то с негодованием; она не поняла, какое из этих чувств преобладало.
 — Мне… искренне жаль… я не хотела никого… обидеть… — поспешно начала она, пытаясь загладить свою ошибку, но тут к ним подошла Люси.
 — Как мило с вашей стороны, что вы так добры к нашей крошке Айне, — сказала она, — но, надеюсь, вы составите мне партию в баккара. Гарри организует стол, и все мы хотим играть.
 — Непременно. Полагаю, ваша племянница не интересуется азартными играми?
 — Она не моя племянница, а Джорджа, и, конечно, она слишком молода, чтобы играть на деньги.
 Люси взяла маркиза под руку и повела к карточному столу, а Айна осталась, спрашивая себя, как она могла быть столь глупа, чтобы открыто высказывать свои мысли.
 «Это было невежливо с моей стороны, и, главное, маркиз, пожалуй, сочтет меня дурочкой».
 Но тут она снова погрузилась в свои фантазии. Ей казалось, заговори она с маркизом по-французски или по-итальянски, ее слова не показались бы столь грубыми.
 «Я совершила ошибку, — думала Айна, — и, хотя папа посмеялся бы над этим, люди, собравшиеся здесь, вряд ли нашли бы в этом что-нибудь забавное».
 Она чувствовала себя среди них неловко. К тому же радостное возбуждение, которое она испытывала в начале вечера, покинуло ее. Девушка решила отправиться спать.
 Она не сомневалась, что тетя не жаждет ее общества. Дядя беседовал с обворожительной миссис Маршалл.
 — Пойду лягу и почитаю, — решила Айна. — Завтра, если представится такая возможность, я извинюсь перед маркизом, хотя не думаю, что он запомнит мои слова.
 Она уже подошла к двери, когда знакомый голос окликнул ее:
 — Куда это вы направляетесь, прекрасная леди?
 Это был князь, и Айна не сомневалась, что ей не понравился бы его взгляд.
 — Я иду спать, ваше высочество, — ответила она. — Желаю вам доброй ночи.
 Он попытался загородить ей дорогу, но девушка быстро открыла дверь и выскользнула из комнаты, так что он не успел остановить ее.
 Айна торопливо пересекла мраморный холл и начала подниматься по позолоченной и инкрустированной хрусталем лестнице. Она уже почти дошла до верхнего пролета, но, взглянув вниз, увидела, как князь приближается со стороны салона.
 Не останавливаясь, Айна поспешила по коридорам и галереям в западное крыло и, оказавшись в своей спальне, облегченно вздохнула.
 Когда Ханна предложила ей свою помощь, Айна посмеялась:
 — Я уже десять лет как укладываюсь самостоятельно, — сказала она, — а тебе наверняка хочется поболтать со здешней прислугой и порассказать им о том, что ты повидала во время наших путешествий.
 — Им это неинтересно, — ответила Ханна. — Все, о чем они говорят, — это принц Уэльский. Мы, возможно, встречали многих необычных людей, мисс Айна, но мы не водили знакомства с принцем Уэльским!
 — Неужели парочка султанов или тот разбойник, которого папа уговорил ему позировать, не идут в счет?
 — Конечно, нет! А если и нашелся бы кто-нибудь, кто сравнил бы принца с бандитом, я за такого и ломаного гроша не дала бы!
 — Они, возможно, знавали и принцев, и даже королев, но ты в жизни испытала много такого, что им и не снилось.
 Помнишь, как нас преследовали разбойники в Сахаре? Или как мы заблудились где-то в Албании и ночевали в пещере, которая, наверное, раньше была волчьей норой?
 — Я даже не хочу вспоминать об этом, мисс Айна, скорее уж я вспомню то время, когда мы поселились в маленьком славном домике, с которым было так легко управляться, а фрукты можно было собирать в своем саду.
 Айна подумала о своей матери и неслышно вздохнула.
 — Я часто вспоминаю то фиговое дерево на Кипре, — сказала она вслух. — Я все ждала, пока созреет инжир, а папа вдруг собрался уезжать, когда осталось всего недели две до того, как он созрел.
 — Ну, здесь у вас будет возможность поесть и инжира, и персиков, и мускатного винограда, и всяких других фруктов, какие только можно себе вообразить.
 — Но здесь я не смогу сама срывать их, — ответила Айна.
 Ее длинная ночная рубашка была разложена на кровати, зажженные свечи стояли на туалетном столике. Айна подумала, что Ханна, наконец, сможет от души наговориться там, внизу, чего она многие, многие годы не могла сделать.
 — Ханне понравится Чейл, как и мне, — думала она.
 Вспомнив свой разговор с маркизом, Айна дала себе слово впредь не делать подобных глупостей и не спешить делиться своими мыслями.
 Так случилось, что и маркиз тем же вечером заговорил о ней, но, конечно, не с Люси.
 Он был слишком проницателен, чтобы не понять, насколько приезд Айны некстати, по мнению ее тетки.
 Но когда дамы отправились спать, а мужчины собрались выпить еще по стаканчику на ночь, он обратился к лорду Уимонду:
 — Расскажите мне о своей племяннице, Джордж. Она очаровательна, хотя совсем крохотная.
 — Когда я впервые увидел ее, я подумал, что, наверное, это закономерно: именно Роланд, который провел всю жизнь в поисках красоты, создал такое совершенство.
 Маркиз кивнул в знак согласия и добавил:
 — К тому же она умна.
 — Я тоже так думаю, — отозвался лорд Уимонд. — Полагаю, что путешествия по экзотическим местам и встречи с самыми необычными людьми должны были научить ее многому, о чем и не подозревают обыкновенные юные девушки, которые покидают классную комнату, не зная ничего, кроме того, как заполучить мужа!
 — Не думаю, что вам будет трудно выдать ее замуж, — заметил маркиз.
 — Это по части Люси, — ответил лорд Уимонд, — и поскольку моя жена не имеет никакого желания опекать девочку, она поспешит повести ее к алтарю.
 Прежде чем маркиз успел ответить, к ним присоединился князь.
 — Я услышал, как вы говорите об этом прелестном, обаятельном ребенке, которого вы привезли с собой, — обратился он к лорду Уимонду.
 — Ей восемнадцать, — заметил лорд Уимонд. Ему не нравился князь, хотя тот пользовался чрезвычайной популярностью среди дам. Он был очень богат, но в остальном его жизнь окутывал покров тайны, Три четверти года он проводил в Европе, затем возвращался в Россию месяца на три, чтобы заняться делами свою «обширных владений», как все их называли.
 Для лорда Уимонда князь был человеком, всегда избегавшим любой ответственности и, по мнению английского лорда, тратившим слишком много времени на любовные интрижки с чужими женами.
 — Она словно драгоценный камень, и вы увидите, что найдется немало мужчин, стремящихся обладать ею, — продолжал князь.
 Лорд Уимонд слушал все это с нарастающим раздражением.
 — Она еще очень молода, — сказал он спокойно, — слишком молода, в частности, для приемов, подобных этому. Так уж вышло, что нам некуда было ее отправить на эти дни. Я надеюсь, ваше высочество не станет расточать ей слишком много комплиментов. Мне не хотелось бы, чтобы она потеряла голову прежде, чем узнает побольше об этом мире.
 — Вы, возможно, и правы, Джордж, — заметил с улыбкой маркиз, — но когда ваша племянница жила со своим отцом, она повидала совсем другой мир и приобрела опыт, который я нахожу захватывающе интересным.
 — Безусловно, это мир, который вы никогда не видели, — согласился лорд Уимонд.
 При этом он вспомнил трущобы в Риме и ту девочку, полуитальянку, полумавританку, которую рисовал его брат.
 С удивлением услышал он в ответ слова маркиза, которые прозвучали необычайно серьезно:
 — Возможно, этого мне и не хватает.
 Немного погодя лорд Уимонд отправился спать. Он знал, задержись он подольше, Люси обвинит его в том, что он ее разбудил, когда она уже начинала засыпать, а это означало многочасовую ссору. Поэтому он решил не будить ее, если она уже спит, а провести ночь в своей туалетной комнате, как случалось ему не раз.
 Когда он тихо вошел в будуар, он увидел, что из-под двери Люси льется свет, и с волнением открыл ее. Люси еще не ложилась и сидела перед зеркалом, тщательно изучая свое лицо.
 Это было занятие, за которым он слишком часто наблюдал свою жену, чтобы оно могло привлечь его внимание.
 — Это вы, Джордж? — спросила она.
 — Да, дорогая. Я пришел спать.
 — И вовремя, — пробормотала она. — Я была бы в ярости, если бы вы меня разбудили.
 — Я собирался лечь в своей туалетной комнате.
 — В любом случае это хорошая идея. Я собираюсь спать допоздна завтра утром, чтобы вечером выглядеть как можно лучше.
 — Пускай так, моя дорогая, — согласился лорд Уимонд.
 Последовало молчание, словно каждый из них мучительно думал, что еще можно сказать. Люси заметила:
 — Не забудьте завтра сказать своей племяннице, чтобы она не навязывала свое общество маркизу. Не могу даже представить, что могла подумать о ней Элис, когда девчонка задержала его в нише салона сегодня вечером, вместо того, чтобы дать ему возможность развлекать гостей.
 — Я полагаю, под гостями вы подразумеваете себя, — перебил ее муж.
 Его тон заставил Люси понять, что она сглупила, напав на Лину. Следовало предположить, что муж встанет на защиту ребенка.
 Она просто рассвирепела, когда, оглянувшись, увидела, что Айна и маркиз беседуют наедине в нише. От ее глаз Не укрылось, с каким интересом Ирвин слушал девчонку.
 — Он просто по своей доброте проявил внимание к ней, — говорила себе Люси.
 В то же время она отнюдь не сомневалась в юном очаровании Айны, хотя скорее умерла бы, чем признала это, зная, что девочка в скромном белом платье не могла оставить равнодушными мужчин.
 «Какую чудовищную ошибку я совершила, привезя ее сюда!»— размышляла Люси.
 С того момента, как она поднялась к себе в спальню, Люси не переставала ломать голову, как держать Айну подальше от маркиза.
 Поскольку эти мысли никак не оставляли ее, она, рискуя рассердить мужа, заговорила снова:
 — Элис сообщила мне, что среди тех, кто приглашен к обеду завтра вечером, есть несколько приятных молодых людей, и я убедила ее посадить вашу племянницу рядом с самым достойным молодым холостяком в графстве. Я уверена, вы и она останетесь довольны.
 — Я хочу только, чтобы было хорошо ей, — сказал лорд Уимонд упрямо.
 — Конечно, Джордж, это так похоже на вас, ваше доброе благородное сердце заставляет вас волноваться о молодой девочке, хотя, судя по тому, что я видела сегодня, она вполне способна сама о себе позаботиться.
 С прозорливостью, обычно не свойственной его натуре, лорд Уимонд догадывался, что большинство мужчин, увидев Айну, захотят защищать ее, уверенные, справедливо или нет, что без их помощи она совершенно беззащитна.
 Но он не мог сказать этого жене, поэтому он только придвинулся к ней и обнял за плечи.
 — Доброй ночи, моя дорогая! Счастливых сновидений! Я постараюсь не потревожить вас, когда встану утром.
 — Спасибо, Джордж. Вы всегда так чутки и внимательны.
 Он поцеловал ее в щеку, ощутив экзотический аромат и нежность ее кожи.
 Его пальцы напряглись, и он глухо проговорил:
 — Вы были так красивы сегодня вечером, моя дорогая. Я очень, очень гордился вами!
 Он хотел поцеловать ее снова, но Люси резко отодвинулась.
 — Я устала, Джордж, — сказала она, — просто валюсь с ног.
 На мгновение лорд Уимонд замер.
 Затем его рука соскользнула с ее плеча, он встал и пошел к выходу, обогнув кровать с пологом, мимо атласных занавесок с соблазнительными рисунками и плотных гардин.
 Открыв дверь к себе, Джордж Уимонд оглянулся.
 Его жена в очередной раз разглядывала в ручном зеркале свое прекрасное лицо.
 Лорд тяжело вздохнул и вошел в свою туалетную комнату.




 Глава 4


 Маркиз ехал верхом на своей великолепной лошади, размышляя о том, что в мире нет ничего прекраснее, чем весна в Англии.
 Он отдавал себе отчет в том, что эта мысль была неоригинальна, поскольку многие до него, и сам лорд Байрон в том числе, уже приходили к такому же выводу. Но невозможно было не восхищаться бледно-желтыми нарциссами, которые образовали золотой ковер под деревьями, и не ощущать дыхание свежести и молодости вокруг.
 Оно напомнило ему Айну. Многие вчера вечером на балу отметили, как хороша была эта юная девушка.
 Маркиза это поразило. На приеме присутствовали по меньшей мере три самые красивые дамы в Лондоне. То были зрелые и, несомненно, более опытные женщины.
 Люси была особенно великолепна. На ней была диадема с бирюзой и бриллиантами, и, казалось, камни отражали сияние ее голубых глаз, стоило маркизу подойти к ней.
 Когда они танцевали, он чувствовал, как волнует ее их близость, и ему льстило это возбуждение женщины, которую его друзья по клубу называли не иначе как «айсберг».
 Принято считать, что только женщины обожают сплетничать, а мужчин отличают сдержанность и спокойное достоинство. Но красавицы, подобные Люси, не могут избежать слухов, которые роятся вокруг них, подобно пчелам.
 И сколько маркиз помнил, мужчины в своем кругу всегда говорили о ней как о «красивой ледышке».
 Они обычно добавляли и нечто более нескромное к своей оценке, предпочитая более доступных женщин, а поскольку сам маркиз обычно только слушал, не вступая в подобные разговоры, он прекрасно помнил все, что говорилось.
 Прошлой же ночью, заглянув в ее голубые глаза, он понял, что Люси покорена и готова упасть в его объятия, как только представится такая возможность.
 Но маркиз прекрасно знал свои обязанности хозяина дома и не мог позволить себе танцевать только с Люси, не отдавая должное остальным дамам.
 На бал были приглашены самые милые и интересные гости со всего графства: шестьдесят человек уселись за стол, накрытый в большой столовой, и столько же прибыло после обеда на бал из соседних домов.
 Поскольку маркиз устраивал прием для Люси, юных девиц среди приглашенных не было, хотя молодые люди были приглашены, чтобы развлекать тех дам, которые не имели никакого желания танцевать со своими мужьями.
 Но Люси заметила, что Айна не испытывала недостатка в партнерах. Это должно было убедить Джорджа, что все делается правильно, и к тому же отвлекало внимание его племянницы от маркиза.
 Правда, он протанцевал с девушкой один танец поздно ночью, когда большинство гостей уже разъехалось.
 Как он и ожидал, племянница Джорджа оказалась легкой, как пушинка, и хотя уже светало, была полна той жизненной энергии, которая придавала ей особую привлекательность.
 — Вам здесь нравится? — спросил маркиз.
 — О, это было замечательно! — воскликнула она. — Мой первый бал в Англии! Как я хотела бы рассказать обо всем папе.
 — Вы думаете, он был бы доволен? — удивился маркиз.
 Он слышал не только от Люси, но и от многих других, как Роланд Монд ненавидел светское общество и его жизнь.
 Айна поняла его иронию.
 — Сам папа вряд ли получил бы удовольствие от бала, но ему нравилось, когда я приобретала новый для себя опыт в чем бы то ни было. А здесь для меня ново все.
 — Звучит так, — заметил маркиз, — словно вы привыкли совсем к иным танцам.
 Айна рассмеялась.
 — Так оно и есть, но думаю, мне не следует рассказывать вам о них. Это может вас шокировать.
 — Вряд ли это возможно. Рискните, расскажите мне.
 Айна колебалась, и будто бы прочитав ее мысли, маркиз сказал:
 — Ваш рассказ, естественно, останется между нами. Я не стану ничего никому пересказывать.
 При этом оба они подумали об одной и той же особе, которой совершенно не следовало знать ничего о прошлом Айны. Маркиз просто добавил:
 — Пожалуйста, доверьтесь мне!
 Айна улыбнулась ему.
 — Что ж, но предупреждаю вас, танцоры, которых я видела, не слишком подходящее зрелище для молодой леди.
 Она произнесла слово «леди», придав голосу слегка манерный оттенок, что рассмешило маркиза.
 — Папа брал меня посмотреть на танец дервишей, когда мы были в Алжире.
 — О, это и правда удивительно! Как бы мне самому хотелось увидеть этот танец.
 Он хорошо знал, что дервиши слыли самыми экзотическими, фантастическими танцорами в Африке.
 Они были членами мусульманского братства и во время танца впадали в гипнотический транс, пребывая в котором, завывали, кружились и даже резали себя ножами, вовсе не ощущая боли.
 Маркиз встречал людей, видевших это действо, но он и представить себе не мог, чтобы среди них оказалась дама, тем более такая юная, как Айна.
 — Вы говорили, что ваш рассказ может шокировать меня.
 А вы сами, разве вы не были потрясены этим ритуалом?
 — Папа давным-давно объяснил мне, — ответила Айна, — что отвратительно лишь то, что заведомо грубо, вульгарно и попирает все лучшее в человеке.
 Она взглянула на маркиза, чтобы убедиться, понял ли он ее, и продолжила:
 — Дервиши целиком отдаются этим танцам. Для них это религиозный обряд, и если случайный наблюдатель воспринимает их по-иному, исходя из своих, совершенно других традиций, то дервиши в этом не виноваты.
 Никогда раньше маркизу не приходилось слышать подобное объяснение примитивных обрядов. Ему хотелось расспросить Айну поподробнее, но танец кончился, и к ним подошла Люси.
 — Айна, дорогая, — обратилась она к девушке приторно сладким голосом, который всегда звучал неискренне, — его высочество просит у тебя последний танец, перед тем как пожелать приятного сна. И я думаю, тебе действительно пора спать. Тебе необходим отдых, чтобы сохранить твою красоту.
 Айна увидела, как смотрит на нее князь, и почувствовала, что не сможет вынести его прикосновения.
 — Вы правы, тетя Люси, — быстро сказала она. — Уже поздно, я очень устала. Надеюсь, его высочество извинит меня, если я не стану больше танцевать.
 Она видела, что князь собрался было возразить, но, прежде чем Люси успела ей ответить, девушка через всю залу направилась к лорду Уимонду.
 Поцеловав дядю и пожелав ему спокойной ночи, она вышла.
 — Прошу извинить, ваше высочество, — повернулась Люси к князю.
 — Как молода, и как чарующе, как неуловимо прекрасна, — пробормотал он.
 Люси не совсем поняла, что значили его слова. Впрочем, ее это мало интересовало.
 Она уже протянула руки маркизу, и с первыми звуками музыки они начали новый танец.
 Когда его дама прижалась к нему настолько, насколько у нее хватило смелости, у маркиза мелькнула мысль: не должен ли он предложить ей отправиться в оранжерею, но он подумал, что это было бы откровенно вызывающе. Кроме того, его не покидало неприятное ощущение, хотя он не отдавал себе отчета, почему оно возникло, что Джордж Уимонд настроен решительно против него.
 «Но я же не совершил ничего плохого», — подумал он, словно протестуя против несправедливого обвинения. Но лицо Люси, обращенное к нему, явно свидетельствовало не в его пользу.
 Катаясь верхом по парку, он обдумывал запланированное на этот день развлечение для гостей. Назавтра они будут осматривать окрестности, а во вторник все вернутся в Лондон.
 Тут маркиза неожиданно поразила мысль: из года в год все это повторяется и повторяется с незначительными изменениями в зависимости от времени года.
 Зимой они охотятся в субботу, вечером танцуют, потом опять грандиозная охота в понедельник, и, конечно, каждый вечер обед, на котором присутствует столько же приглашенных, что и на том, который состоялся накануне.
 Если в июле стояла жара, устраивался пикник у стен потешной башни, выстроенной на самой высокой точке поместья еще его дедушкой.
 Пешком или верхом гости отправлялись потом к разрушенному аббатству, которое считалось местной достопримечательностью.
 Ничего нового, но, думал маркиз, стоило ли придумывать новые развлечения, если все всегда шло по накатанной колее. В этом году, как в прошлом, в прошлом — как в позапрошлом.
 По мосту, перекинутому через озеро, маркиз перебрался на другой берег.
 Теперь он оказался в парке, окружавшем большой дом.
 Каждый из владельцев Чейла вносил свою лепту в устройство парка, пока он не стал соперничать по красоте с ботаническим садом в Кью.
 У самого озера его дед засадил два акра земли миндальными деревьями.
 Теперь, подъезжая к ним, маркиз любовался их бело-розовыми цветами. Он не мог представить себе ничего красивее.
 Подъехав к цветущим деревьям, маркиз остановил коня, любуясь, как миндальные деревья переходят в заросли сирени, и тут заметил, что он не один в этом райском цветущем саду.
 Среди деревьев скользила чья-то фигурка в белом, и, приглядевшись, маркиз с удивлением узнал Айну.
 Но он удивился еще больше, когда увидел, что девушка танцует среди покрытых цветами деревьев.
 Осыпаемая легкими лепестками цветов, она казалась воплощением самой весны.
 На минуту маркиз даже усомнился, действительно ли это Айна или только плод его воображения.
 Лицо девушки было обращено к небу. .Обнаженные руки двигались, как у настоящей балерины, и каждое движение было исполнено истинной поэзии, словно питаемой соками земли.
 Она словно едва касалась земли, кружась и то появляясь, то пропадая за стволами деревьев. При этом она, сама «того не ведая, приближалась к тому месту, где остановился маркиз.
 Но раньше, чем она приблизилась к нему, волшебный танец кончился, словно смолкла только ею слышимая музыка.
 Девушка присела на сухую траву, прислонившись к стволу дерева.
 Маркиз видел, как она улыбнулась, когда падающий лепесток коснулся ее щеки. Потом она сложила вместе ладони и попыталась поймать другие лепестки.
 Маркиз спешился и оставил коня пастись на свободе.
 Кругом пробивалась свежая трава, и конь не стал бы уходить далеко от этого места. Сам маркиз направился к Айне.
 — Девушка смотрела на небо, видневшееся сквозь ветви цветущих деревьев, и не замечала его, пока он не остановился рядом с ней.
 Лишь тогда, словно его неожиданное появление вернуло девушку на землю из неведомого ему волшебного мира, она с некоторым смущением молча посмотрела на него.
 Маркиз опустился на траву подле нее. Его высокие начищенные до блеска сапоги сверкали в лучах утреннего солнца.
 — Вчера вечером, — заговорил он, — вы сказали мне, что я мог бы быть Кубла-ханом. Теперь я могу добавить еще несколько строчек к тем, которые описали мой» величавый храм наслаждений «.
 Айна улыбнулась, и он подумал, какая нежная, должно быть, у нее кожа, как тот лепесток, который только что упал на его руку. Он не ждал от нее никаких слов и стал читать:
 Прикосновением душистых лепестков, касанием руки
 Разбужен чудный эльф, танцующий в ночи,
 Чтоб сердце вознести в небес лазурных даль,
 Избавить от тоски и отдалить печаль
 Хотя б на миг, пока мелодия звучит
 И образ светлый в памяти кружит…
 Айна вскрикнула и захлопала в ладоши.
 — Восхитительно! Вы настоящий поэт!
 — Это вы вызвали эти строчки к жизни, — признался маркиз, — но у меня не хватило времени, чтобы отшлифовать их.
 — Они совершенны такие, какие есть, — сказала она. — Давно вы пишете стихи?
 — Когда-то, еще учась в Оксфорде, — ответил маркиз, — я воображал себя вторым лордом Байроном, но я не смог бы стать таким знаменитым!
 — Это не главное, — сказала Айна. — Вы выражали в стихах те чувства, которые вам было необходимо как-то выразить. Только это и имеет значение. — Почувствовав, что он не понимает ее, Айна сказала:
 — Папа никогда не пытался продавать свои картины и никогда не желал их выставлять. Он стремился запечатлеть на полотне то, что видел, пока оно не исчезло. Он говорил, что заставляет время помедлить мгновение, прежде чем кануть в вечность.
 — Я не ощущал ничего подобного с тех пор, как покинул Оксфорд и погрузился в пучину светской жизни, — улыбнулся маркиз.
 — Не может этого быть!
 — Но почему же, если это так?
 — Мне кажется, если поэзия живет в вас, вы чувствуете это и понимаете, что она требует выхода. Если вы не находите возможности самовыражения, это причиняет вам боль.
 А может быть, страдаете не только вы, но и мир, который вы, возможно, лишаете чего-то важного.
 Маркиз с удивлением смотрел на свою собеседницу, но она, откинув голову, казалось, целиком погрузилась в созерцание цветущих деревьев над собой.
 Подул слабый ветерок, и в воздухе закружились все новые и новые лепестки. Они ложились на светлые волосы Айны, на ее плечи. Маркиз подумал, что только в стихах он мог бы передать свое восхищение этой бесподобной картиной.
 Словно зная, о чем он думает, девушка тихо проговорила:
 — Вот сейчас прекрасные строки пришли к вам, и я уверена, в вашей жизни было много, очень много мгновений, когда поэзия в вас рождалась, но вы не записывали ни строчки, хотя и должны были бы сделать это.
 — И сегодня вы упрекаете меня за это? — спросил маркиз.
 — Я просто думаю, что вы упускаете возможности, которые могут никогда не повториться.
 Надо сказать, маркиз был потрясен. Уже очень давно ни одна женщина ни в чем не упрекала его, кроме тех случаев, когда он давал ей понять, что у него пропал к ней интерес.
 Почему же это дитя упрекает его за растраченные впустую возможности, когда он занимает превосходное положение и в графстве, и при дворе, и в светском обществе? Его ценят не только женщины, но и мужчины, много старше, чем он сам.
 Он искал слова, чтобы убедить Айну, что она ошибается, но она сказала:
 — Возможно, вы сбились с пути, так как успокоились и потеряли способность волноваться и изумляться.
 — Но это не так! — запротестовал маркиз, но понял, что Айна его не слушает. Ее мысли блуждали где-то далеко, своими собственными путями, а ее сосредоточенность заставила маркиза почувствовать, словно она, подобно ясновидящий, проникает своим внутренним взором в его прошлое.
 — Даже самые совершенные и красивые вещи могут стать слишком привычными, — произнесла она мягко. — Именно поэтому нужно всегда подниматься в горы, в прямом и в переносном смысле. Когда мы достигаем одной вершины, впереди видна уже другая. Папа сказал бы: виден новый горизонт, а за ним и другой, и так без конца.
 — Вы действительно думаете, что в таком случае я был бы счастливее?
 — Я думаю, вы нашли бы себя, — ответила Айна.
 Маркизу казалось, что его собеседница словно опутала его какими-то колдовскими чарами. Чувствуя странное беспокойство, он постарался обратить все в шутку и насмешливо произнес:
 — Вы говорите так, будто заглянули в магический кристалл или прочитали мою судьбу по картам.
 Айна, словно не замечая его агрессии, спокойно ответила:
 — Отчасти вы, видимо, правы. Именно это я и делаю. Но для этого мне не нужны ни карты, ни магический кристалл.
 — Но как тогда?
 Она повернулась к нему с улыбкой, и ему показалось, что солнечный свет струится из ее глаз.
 — Так же как для папы его картины, а для вас ваши стихи, у меня есть способ выразить мои чувства и мысли.
 — Какой же?
 — Полагаю, мне следует заставить вас самого отгадать, в чем он состоит, а то ваши инстинкты совсем проржавели.
 Господи, она подтрунивала над ним. Такого с маркизом еще не случалось.
 Только теперь он заметил озорную ямочку у нее около рта, которая придавала ей шаловливый вид.
 Сказав про себя, что Айна просто затеяла детскую игру, в которой он должен принять участие, маркиз немного подумал, потом сказал:
 — Вы очень музыкальны. Когда вы сейчас танцевали здесь, мне почудилось, что вы слышите музыку, которая льется с небес.
 — Вы правы, — без всякого смущения откровенно призналась Анна, — но не музыка помогает мне выразить себя.
 — Тогда что же? Скажите мне!
 Она, видимо, колебалась, и он поспешил заверить ее:
 — Мы же договорились вчера вечером: все, что вы мне расскажете, останется в секрете, никто не узнает об этом.
 — Я ждала, что вы это скажете.
 — Выходит, я все же не совсем потерял природную интуицию.
 — Или просто прочитали мои мысли.
 — Этому я еще постараюсь научиться, — заметил он, — Но поведайте же мне ответ на вашу загадку.
 — То, что помогает мне выразить свои ощущения, кажется весьма странным, честно говоря, даже несправедливо было требовать, чтобы вы догадались об этом.
 Она помолчала, потом заговорила снова:
 — Я не умею писать картины, как папа, но я пытаюсь рисовать. И мне интересно рисовать самых разных людей, которых я встречала, путешествуя по всему свету.
 — Мне было бы любопытно посмотреть ваши рисунки, если бы вы согласились показать их мне.
 — Но вас они могут возмутить.
 — Почему?
 — Видите ли, когда я рисую людей, мой карандаш каким-то странным образом изображает не только их характер, но либо то, кем они являются на самом деле, либо то, кем им следовало бы быть. Это происходит помимо моей воли.
 Айна сильно сжала руки и продолжала:
 — Мне довольно трудно вам это объяснить. Но вот, например, я рисовала одного арабского шейха, и он полагал, что я изображу его во всем блеске славы главы рода. Но когда рисунок был закончен, на листке бумаги оказался изображен совершенно нагой человек, воздевший руки к небу, словно в мольбе о помощи.
 Маркиз, ошеломленный, слушал ее. Потом спросил:
 — А меня вы рисовали?
 Айна кивнула.
 — И каким же ваш карандаш показал меня?
 — Возможно, мне не стоит рассказывать вам, но ваши слова подтверждают, что вы сумеете понять меня.
 — Я постараюсь выдержать все, как бы трудно мне это ни было, — пообещал маркиз.
 — Когда я начала рисовать, я задумала изобразить вас царственной особой, каким вы мне показались при нашей первой встрече, возможно, даже в образе Кубла-хана.
 — А получился нищий бродяга? — в голосе маркиза звучал недвусмысленный сарказм.
 Снова Айна отрицательно покачала головой.
 — Нет, на рисунке появился паломник, сидящий на обочине дороги спиной к горам, с которых спустился.
 Стало тихо. Потом маркиз спросил:
 — Вы сказали мне правду?
 Айна не ответила. Она только молча повернулась к нему.
 Ответ он нашел в ее глазах.
 — Но вы же не могли знать, что между нами произойдет такой разговор!
 — Я и представить не могла, что вы пишете стихи, — произнесла Айна. — По правде говоря, я безмерно восхищалась вами, потому что вы — часть Чейла. И тот рисунок, который набросала моя рука, поразил меня саму не меньше, нежели вас.
 — Вы несказанно удивили меня, — возмущенно заметил маркиз. — Но если вы изобразили меня пилигримом, тогда что я ищу? Что пытаюсь отыскать?
 Он задавал эти вопросы, а сам думал о Чейле, о своих громадных владениях, снова вспоминал о своем неоспоримо высоком положении в обществе.
 — Все очень просто, — мягко сказала Айна. — Все мы ищем самих себя, а для себя самих — настоящего счастья.
 Ее слова, ее нежный голос трогали его. Маркиз чувствовал, что ему необходимо освободиться от этих волшебных чар. Он с некоторой тревогой ощущал, как они все сильнее опутывают его, словно девушка произносила над ним заклинание.
 Он хотел уйти. Хотел избавиться от тех мыслей, которые она разбудила в нем, и он чувствовал, что она лишила его покоя, разрушила его самодовольство. Он поднялся.
 — Уже поздновато, — сказал он, — и, если честно, я проголодался.
 Она не ответила, и маркиз пошел прочь, но потом оглянулся. Она опять смотрела куда-то в небо. Ему показалось, она успела забыть о нем. Он хотел было спросить ее, не собирается ли она вернуться в дом, но вопрос показался ему бессмысленным, и он направился к своей лошади.
 Сев в седло, маркиз еще раз взглянул на Айну.
 Она сидела там, где он оставил ее, но он совсем не удивился бы, если бы она исчезла и оказалось, что вся их беседа не больше, чем плод его воображения.
 — Проклятие! — раздраженно пробормотал он. — Эта девчонка слишком непредсказуема для своего возраста?
 Он затосковал по здоровому прозаическому английскому завтраку и неспешной мужской беседе о лошадях.
 — Все это просто бред, суеверная ерунда! — громко произнес он. Но он знал, что сам себя обманывает.
 Лорд Уимонд зашел в спальню жены, где та завтракала, сидя в кровати.
 На ней был изящный кружевной чепец, прикрывавший ее светлые волосы, и пеньюар, украшенный кружевом и бархатными бантами. Она выглядела прелестно.
 Однако Люси не удостоила мужа ни одной улыбкой, поскольку, как она часто говорила, только за завтраком она оставалась одна и поэтому предпочитала, чтобы ее на это время оставляли в покое.
 — Что случилось, Джордж? — спросила она недовольным тоном.
 — Вы будете сердиться, моя дорогая, — начал лорд Уимонд, — но я получил письмо от лорда Марлоу, в котором он весьма решительно настаивает на моем присутствии на званом обеде, который устраивается сегодня вечером в честь председателя жокейского клуба.
 — Сегодня вечером? — переспросила Люси.
 — Это означает, что мы должны уехать отсюда еще до чая.
 — Мы? — Люси слегка повысила голос.
 — Естественно, он приглашает и вас, дорогая.
 — Я совершенно не намерена принимать приглашение лорда Марлоу, я считаю оскорбительным приглашать людей в последний момент!
 Лорд Уимонд заглянул в письмо, которое держал в руке.
 — Марлоу объясняет все весьма достойно, — сказал он. — Помимо всего прочего, возник спорный вопрос, который необходимо обсудить перед встречей членов жокейского клуба, назначенной на четверг. Для нас, старых членов клуба, очень важно обсудить все заранее и решить, как следует действовать.
 — Лошади! Лошади! — воскликнула Люси. — Вы, мужчины, когда-нибудь говорите о чем-нибудь еще? Ну хорошо, дорогой Джордж, естественно, вам следует поехать, но нет никакой необходимости мне сходить с ума от скуки, слушая вашу нескончаемую болтовню на эту тему.
 В ее голосе слышалась откровенная злоба.
 Как все женщины, она всегда относилась со своего рода безотчетной ревностью к занятиям мужа, ко всему, что вызывало его интерес и отвлекало от нее самой.
 — Вы хотите сказать, что не поедете со мной? — спросил лорд Уимонд.
 — Давайте внесем ясность, Джордж, — заявила Люси. — Для меня совершенно невозможно ехать с вами. На сегодня здесь назначен званый обед, на который приглашены наши лучшие друзья и кое-кто из молодых людей, специально для Айны.
 Она заметила, что этот последний аргумент частично убедил мужа, и поспешила добавить:
 — Теперь мы должны учитывать интересы девочки, а для нее очень существенно дать возможность укрепиться дружеским отношениям, которые возникли во время танцев. Мне показалось, что лорд Флит явно заинтересовался ею, а вы знаете, он весьма и весьма подходящий молодой человек.
 — Ради всего святого, Люси, дайте ребенку возможность осмотреться, прежде чем вы выдадите ее замуж за первого встречного.
 Люси подавила желание ответить:
 — Чем скорее, тем лучше!
 Вместо этого она заявила:
 — Вы должны признать, сэр, пока я делаю все возможное для вашей племянницы. За один только вечер она познакомилась здесь в Чейле со столькими весьма привлекательными и неженатыми молодыми людьми! Ни в одной танцевальной зале Лондона ей бы этого не удалось. Лорд Флит, о котором я уже упомянула, и этот красивый мальчик Бранскомб — оба весьма подходящие партии.
 — Я не говорю, что для нее будто плохо, если в конечном счете она выйдет замуж за кого-нибудь из них, — примирительно произнес лорд Уимонд, — но не подталкивайте ее к этому, Люси. Я не буду принуждать дочь Роланда выходить замуж, если только она сама этого не пожелает.
 Люси широко открыла глаза, и ей удалось придать лицу удивленное выражение.
 — Неужели я могу пожелать ей плохого! — возмутилась она. — Я всего лишь забочусь о малютке Айне, как вы меня и просили.
 В голосе ее послышались жалобные ноты, что для мужа означало сигнал опасности.
 — О да, да, моя дорогая. Конечно, вы все делаете правильно, — заторопился лорд Уимонд, — и, если вы уверены, что не возражаете против моей поездки к Марлоу без вас, я уеду после чая, а вернусь рано утром, еще до того, как вы будете готовы отправиться в Лондон.
 — Не стоит спешить, — заметила Люси. — Я уже предупредила Элис, что мы поедем на вечернем поезде, и она обрадовалась тому, что мы можем остаться на ланч.
 — Тогда решено, — сказал Уимонд. — Я пойду распоряжусь, чтобы уехать около пяти.
 — Уверена, вы останетесь довольны.
 Что-то в голосе жены заставило лорда Уимонда насторожиться, и он остановился, не дойдя до двери, повернулся и опять подошел к ее кровати.
 — Ведите себя достойно в мое отсутствие, — предупредил он. — На мой взгляд, Чейл ведет себя слишком уж свободно с вами. Если у меня с ним возникнут какие-либо проблемы, предупреждаю, вы гостите здесь в последний раз!
 — Джордж! — В этом восклицании Люси были возмущение, ужас и негодование. — Как можете вы говорить подобные вещи! И кому, мне! Как будто я чем-то нарушила правила приличия с момента нашего приезда сюда!
 — Мне не нравится, как он смотрит на вас, — настаивал лорд Уимонд.
 Люси с картинным возмущением пожала плечами, она считала этот жест очень» французским «.
 — Мой дорогой Джордж! Вам следовало бы давно привыкнуть к тому, как мужчины смотрят на меня. Тут я не могу ничего поделать, их привлекает моя красота, как когда-то, давным-давно, привлекала и вас.
 Она подождала, не ответит ли лорд Уимонд, но, поскольку он молчал, она печально добавила:
 — Я думаю, вы очень несправедливы ко мне и злитесь зря! Если я и была мила с Ирвином Чейлом, то лишь настолько, чтобы сгладить те неудобства, которые могли возникнуть у него из-за внезапного приезда вашей племянницы, а также поощрить его желание пригласить молодых людей, чтобы составить ей компанию, чего обычно не бывает в этом доме. Я думала, вы будете мне благодарны.
 Люси сделала вид, что готова разрыдаться, и Джордж Уимонд поспешил успокоить ее:
 — Ну хорошо! Хорошо! Я погорячился. Видимо, я слишком ревнив. Простите меня.
 Люси подарила ему слабую, дрожащую улыбку.
 — Я прощаю вас, дорогой Джордж, но вы не должны дурно думать обо мне. Вы же знаете, в моей жизни, кроме вас, не существует мужчин, и никогда не существовало!
 Лорд Уимонд не сомневался в этом. Люси всегда была холодна, и никто не знал это лучше, чем он.
 Наклонившись над кроватью, лорд Уимонд поцеловал жену в щеку.
 — Вы слишком хороши, в этом вся беда.
 — Я хочу, чтобы вы гордились мной, Джордж.
 — Я и горжусь, — ответил он.
 Он вышел из комнаты с улыбкой; и не успела дверь за ним закрыться, как Люси захлопала в ладоши, глаза ее засияли.
 О такой удаче она молилась, на нее надеялась, и вот теперь, вдруг, когда она меньше всего ожидала этого, чудо случилось.
 Она тихо вздохнула и откинулась на подушки. Многие мужчины отчаянно желали увидеть такое выражение ее глаз, такую улыбку на ее губах, но их всегда ждало разочарование.
 В тот вечер на обеде Айна опять оказалась подле мистера Тревелина, как и в день приезда.
 Он был очень внимателен к ней и, если замечал, что она осталась одна, подходил и начинал беседу или находил кого-нибудь, кто делал бы то же самое.
 Он вел себя так, словно выступал в роли второго хозяина дома вместе с маркизом. Айна отметила это про себя сразу, но только этим вечером, одеваясь к обеду, она с удивлением узнала истинное положение Тревелина в домашней иерархии Чейла.
 — Тетя Люси утверждает, будто лорд Флит был приглашен специально ради меня, — рассказывала она Ханне, — но, по правде говоря, мне он кажется довольно скучным.
 — Говорят, у него великолепное поместье недалеко отсюда, — заметила Ханна.
 — По тому, как тетя Люси говорила о нем, — задумчиво продолжала Айна, — она надеется, что лорд Флит влюбится в меня, но я сделаю все, что только смогу, чтобы предотвратить подобное несчастье!
 — Ну-ну, не принимайте поспешных решений относительно этого молодого человека. Я не говорю, будто его светлость — это ваша судьба, но рано или поздно вам придется выйти замуж, и я хотела бы видеть вас хозяйкой собственного дома и супругой пэра.
 Айна расхохоталась.
 — О, Ханна, ты стала настоящим снобом, не успели мы попасть в Чейл. Я уверена, ты думаешь не столько о моем счастье, сколько о своем положении среди слуг в этом доме, если я надену корону пэров!
 — Вот и не правда, мисс Айна, и вы это знаете! — решительно запротестовала Ханна. — Я хочу, чтобы вы нашли счастье, такое, как у ваших родителей было, но я хочу, чтобы у вас был и свой дом, куда вы могли бы вернуться, если когда-нибудь отправитесь странствовать.
 Айна знала, что Ханна всегда страдала от невозможности вернуться на старое место. Ведь если они и возвращались куда-нибудь, дом все равно оказывался другой.
 Она мечтала о своем доме, да Айна и сама хотела бы иметь его, но для нее было важнее, кто еще будет жить с ней в этом доме.
 Она вспомнила о лорде Флите и слегка поморщилась. Ей не больше хотелось выйти за него замуж, чем попытаться полететь на Луну.
 Потом она подумала о князе, и ее всю передернуло. Ей хватало проницательности, чтобы разгадать, что означают его постоянные попытки остаться с ней наедине. Она нисколько не сомневалась, что он стремится коснуться ее. Пока ей удавалось перехитрить его. Она решила для себя, что лучше на всю жизнь остаться старой девой, чем выйти замуж за пожилого человека, которого влечет к ней только ее молодость, как отголосок его собственной давно миновавшей юности.
 — Полагаю, тетя Люси желает избавиться от меня, — сказала она вслух, — но клянусь тебе, Ханна, я никогда не выйду замуж только для того, чтобы доставить удовольствие ей или еще кому бы то ни было. Я выйду замуж лишь тогда, когда мое сердце подскажет мне, что передо мной тот, кто для меня единственный на всем белом свете.
 Она тихо вздохнула и добавила:
 — Но, возможно, он и не почувствует того же в отношении меня.
 В ее последних словах прозвучала плохо скрытая грустно Ханна возилась у платяного шкафа, готовя ей наряд, и не слышала этого.
 Как ни глупо это было с ее стороны, но Айна грустила, потому что ни вчера, ни сегодня маркиз не подходил к ней, Она не сомневалась, что он намеренно избегает ее.
 Но не понимала, почему. Вспоминая их разговор под цветущими миндальными деревьями, она никак не могла решить, на что он сердится.
 » Глупо было говорить ему о моих рисунках, — упрекала она себя, — но мне отчего-то захотелось рассказать ему о том, о чем я никогда никому, кроме папы, не рассказывала «.
 Не лукавя с собой, она знала, что ей хочется говорить только с ним и ни с кем больше на этом рауте.
 Возможно, это объяснялось тем, как много она заранее слышала о нем. Но, главное, она чувствовала, как что-то в ней тянется к нему и находит в нем отклик.
 Интуитивно она знала: он понимал ее, как никто другой.
 » Мне хочется поговорить с ним, — думала девушка. — Я знаю, он занят, он хозяин, ему надо позаботиться о множестве всяких мелочей, но мог бы он все-таки найти минутку для меня «.
 Но потом Айна старалась убедить себя, что хочет слишком многого. Маркизу хватало забот с более взрослыми дамами, которые предъявляли немало требований.
 Кроме тети Люси, которая, казалось, хорошела на глазах, была еще милейшая миссис Маршалл и темноглазая графиня, похоже, отдававшая предпочтение князю, когда тот не преследовал Айну.
 Среди приглашенных были и другие дамы, красивые, изысканные, элегантные. Айне иногда казалось, что ее платья выглядят убогими по сравнению с великолепием одежд великосветских красавиц.
 Да и могла ли она соперничать с такими искушенными дамами, прославленными повсюду на Британских островах?
 — Если во время обеда меня посадят рядом с лордом Флитом, — сказала она Ханне, — надеюсь, этот милый мистер Тревелин окажется с другой стороны. Похоже, он всегда с интересом меня слушает.
 — Нет никакого смысла тратить на него время! — мрачно предупредила Ханна. — Он давно в сетях, как вы и сами должны были сообразить.
 — О чем это ты? — удивилась Айна.
 — Он фаворит самой маркизы. Повсюду сопровождает ее, всегда готов к услугам, является по первому ее зову. Это мне внизу сказали. Говорят, из всех ее поклонников он самый лучший.
 Айна замерла, не дыша.
 Она прекрасно поняла: Ханна рассказала ей об этом, чтобы ее воспитанница не стала впустую мечтать о мистере Тревелине.
 Но ей-то, разумеется, и в голову не приходило ничего подобного. Он казался ей слишком старым.
 Конечно, он не годился ей в отцы, как князь. Он был к ней добр и внимателен в тот вечер, когда они только что приехали, и незнакомая обстановка пугала и настораживала ее.
 Но Айна никак не могла даже вообразить себе, что он, как сообщила ей Ханна, поклонник совсем старой маркизы.
 Слова Ханны словно открыли ей глаза. Она поняла, что все на этом приеме образовывали любовные пары. Все, за исключением нее.
 Маркиза и мистер Тревелин; князь и темноглазая дама.
 Были еще несколько таких, явно не супружеских пар, которые проводили все время друг с другом. А маркиз?
 Похоже, ни с кем. Неужели это так? Сердце в груди девушки так и подпрыгнуло. Выходит, парой для него могла бы быть она, Айна.
 — Мне он нравится! Он мне очень нравится! — говорила она себе, чувствуя непреодолимое желание спуститься вниз и повстречать его.
 — Я хочу поговорить с ним, и, возможно, он уже написал мне еще одно стихотворение.
 Айна запомнила и записала те строки, что маркиз читал ей. И, когда несколькими минутами позднее она спускалась по лестнице, даже не вспомнив, что надо подождать тетю Люси, эти поэтические строчки звучали в ее сердце. Она словно опять слышала глубокий голос маркиза:
 —»…эльф, танцующий в ночи, чтобы сердце вознести в небес лазурных даль… бесам из Ада всякий раз, когда я вспомню…«
 — Я бы с радостью сделала это для него, — прошептала Айна, — но неужели я и правда смогла бы сделать нечто столь чудесное?
 Кто знал ответ на этот вопрос?!




 Глава 5


 По выражению лица Люси маркиз понял, что ей нужно сообщить ему что-то важное.
 — Я должна поговорить с вами наедине, — шепнула она ему после ланча.
 Он удивился, видя ее такой счастливой. Во время ланча ей не досталось место подле него, поскольку приехала супруга лорда-лейтенанта, которую следовало усадить по правую руку от него, а графиня, согласно своему положению в обществе, оказалась слева.
 Эти два часа были довольно утомительны для маркиза.
 Супруга лорда-лейтенанта, женщина властная, весьма резко высказывалась по любому поводу, не имея ни малейшего желания выслушивать возражения.
 Поэтому он раздумывал над тем, что сказала ему Айна накануне. Ее слова не давали ему покоя, потому что маркиз обнаружил, как сильно они влияют на его отношение ко всему, что происходило вокруг. Невольно он начал все оценивать критически.
 В прошлом он с гордостью смотрел на это отлаженное годами театрализованное представление, которое не сходило с подмостков сотни вечеров и поэтому было отточено почти до совершенства.
 — Чего мне еще можно желать? — спрашивал себя маркиз, глядя на слуг, которые неслышно скользили вокруг стола, предлагая гостям превосходно приготовленные блюда на украшенных его гербом серебряных подносах и наполняя вином хрустальные бокалы.
 Но, задавая этот вопрос, он знал, что Айна говорила, о чем-то более тонком и неуловимом, и, хотя он не хотел этого признавать, — гораздо более увлекательном.
 Она обращалась к его разуму, и он знал, что пресыщенность и все более овладевавший им цинизм имели причиной его душевную лень. Он перестал заставлять свой мозг работать, стремиться к новому знанию.
 — Я доволен тем, какой я есть! — сердито пробовал убедить себя маркиз.
 Он знал, что это не правда, но он не хотел больше слышать об Айне и сосредоточил свое внимание на Люси.
 Он убеждал себя, что она самая красивая женщина из всех, кого он знал. Разве не лестно сознавать, что только ему удалось зажечь огонь в ее глазах, и ни один мужчина до него не смог это сделать? А чувствовать, как его прикосновение возбуждает ее?!
 Маркиз обвел взглядом столовую и убедился, что жена лорда-лейтенанта излагает Гарри Тревелину суть какого-то закона, а остальные, оживившись после отличного ланча, беседуют друг другом. Обратившись к Люси, он предложил:
 — Давайте пройдемся по саду. Там будет удобнее поговорить.
 Она улыбнулась ему, и маркиз повернулся к одному из гостей, его соседу-охотнику, эсквайру:
 — Полагаю, вы хотели бы посмотреть моих лошадей, Гарфилд. Я приобрел несколько новых с тех пор, как вы были здесь последний раз.
 — Я уже слышал об этом от моих конюхов, они сгорают от зависти.
 — Тогда пойдемте в конюшню. Вы знаете Дорогу, а я присоединюсь к вам через несколько минут.
 Его приятель, как и ожидал маркиз, предложил своей даме составить им компанию, у маркиза и Люси появился удобный повод последовать за ними.
 Те двое направились в конюшни, а Люси и маркиз пошли вдоль живой изгороди из тисов к огороду. Как только они скрылись из поля зрения остальных гостей, Люси спросила:
 — Джордж уже сказал вам?
 — Что именно?
 — Он должен быть у лорда Марлоу сегодня вечером.
 — Я не видел Джорджа после возвращения с прогулки верхом.
 — Он уедет после чая. Джордж хотел, чтобы я поехала с ним, но я отказалась.
 — Рад слышать это.
 — Вы правда рады этому?
 — Разве есть необходимость облекать в слова то, что и так весьма очевидно?
 Люси снова улыбнулась ему. Она была так хороша, что маркиз подумал про себя, что слова действительно излишни.
 — Вы прекрасны как никогда! — произнес он, и Люси показалось, что это прозвучало с откровенным восхищением.
 Некоторое время они стояли, глядя друг на друга. Потом маркиз сказал:
 — Я расскажу вам, как вы прекрасны, сегодня ночью, но теперь нам следует присоединиться к остальным.
 Люси не возражала.
 Она узнала все, что хотела узнать, и, хотя лошади надоели ей безумно, она согласилась бы смотреть на них все время, лишь бы маркиз был рядом, лишь бы чувствовать, что он помнит о ней, как и она о нем.
 Через некоторое время к ним присоединился Джордж.
 Люси приветливо улыбнулась ему, прежде чем пришла в ярость, увидев, что с ним Айна.
 — Я полагал, что вы не интересуетесь лошадьми, — хмуро заметил Джордж. — Вы ведь никогда не заходите в конюшни дома!
 Брови Люси немного сдвинулись, но она вынудила себя взять мужа под руку и отвести в сторонку.
 — Где же лорд Флит? — тихо спросила она, чтобы никто больше не мог услышать ее вопрос. — Когда я оставила его, он разговаривал с Айной.
 — Он уехал, — ответил лорд Уимонд, — и просил меня передать его извинения Элис и маркизу.
 Люси расслышала нотки подозрения в голосе мужа и насторожилась. Вид у мужа был холодный и неприступный.
 Она испугалась, что он может раздумать и не уехать.
 — О, дорогой, как досадно! — сказала Люси. — Я надеялась, он постарается снова увидеться с Айной. Но ничего, я надеюсь, мы сможем пригласить его на обед в Лондоне.
 Джордж продолжал недовольно хмуриться, и Люси, прижавшись к нему, сказала:
 — Я стараюсь угодить вам, Джордж. Правда, стараюсь!
 Это прозвучало так искренне, и она была так хороша, что лорд Уимонд не смог не ответить на ее улыбку.
 — Спасибо, Люси. Я очень благодарен вам, моя дорогая.
 — Давайте вернемся в дом, — предложила Люси. — Терпеть не могу прогулок по этим булыжникам. У меня от этого ноги болят. Но мне было неловко отказаться, когда маркиз предложил посмотреть его новых лошадей.
 Она не дала Джорджу возможности сказать в ответ что-нибудь ядовитое и всю дорогу до дома болтала без умолку, довольная еще и тем, что Айна возвращается вместе с ними, а не осталась в конюшне с маркизом и его друзьями.
 Она подумала, что не ошиблась, и девочке явно не по себе на приеме, где все гости оказались и старше, и опытнее нее.
 Но сама-то Люси видела, что юная Айна в своем белом платье напоминает только-только раскрывшийся бутон, словно те цветы сирени, которые распустились вокруг и наполнили воздух своим благоуханием.
 Этот аромат заставил Люси вспомнить о цветущих апельсиновых деревьях, и она решила про себя сделать все возможное, чтобы выдать Айну замуж еще до конца сезона.
 » Надо выяснить у Джорджа, каково ее состояние, — подумала она. — Если у нее есть приличный доход, это очень облегчит поиски будущего мужа «.
 Они вернулись в дом, где последние гости поднимались из-за стола после ланча и прощались с хозяйкой.
 Как только маркиза осталась одна, лорд Уимонд воспользовался возможностью предупредить ее, что вынужден отправиться сразу после чая к лорду Марлоу.
 — О, Джордж, как это прискорбно! — воскликнула маркиза. — Вы нарушаете рассадку за обедом, а я надеялась видеть вас рядом с собой за обедом подле меня.
 — Какая потеря для меня! — галантно ответил лорд Уимонд. — Но вы же знаете, что Эдвард Марлоу объявляется только тогда, когда возникают какие-либо трудности в жокейском клубе.
 — Да, я знаю! — согласилась маркиза. — Разумеется, вы должны ехать, но, надеюсь, вы не заберете с собой мою дорогую Люси?
 — Нет, я оставляю ее на ваше попечение, — ответил лорд Уимонд. — Ее и, конечно, Айну.
 — Лорд Флит сказал, что не может остаться к обеду, — объявила Элис. — Но приедет Чарльз Бранскомб, и, надеюсь, Айна найдет его милым и неглупым, Айна промолчала. Она уже танцевала с Чарльзом Бранскомбом. Он показался ей очень тщеславным и напыщенным. Сейчас девушка подумала, что, в общем, она предпочла бы лорда Флита.
 Однако ей ничего не оставалось, как только заверить маркизу, что с ее стороны очень мило так заботиться о ней, и она совершенно счастлива просто от того, что побывала в Чейле.
 — Очень хорошо, что ты приехала к нам, — ответила маркиза, — но тебе следует сегодня посмотреть все, что ты еще не видела, поскольку завтра вы нас покидаете.
 — Но я видела почти все, — сказала Айна.
 — Не забудь про оранжерею. Ее построили раньше остальной части здания.
 — Для меня было бы большой честью проводить очаровательную юную леди в оранжерею, или куда бы она ни пожелала, — прозвучал голос рядом с Айной, и она вздрогнула, узнав князя.
 — Благодарю вас, — произнесла она, — это очень любезно со стороны вашего высочества, но мне необходимо подняться наверх, я забыла носовой платок.
 То было неудачное оправдание, но по крайней мере Айна смогла улизнуть от князя. Поднимаясь по лестнице, она думала, что ей не повезло: очень хотелось посмотреть оранжерею, но только не с князем.
 Как обычно в Чейле, время шло быстро: одна еда сменяла другую, а дамам полагалось менять туалеты по крайней мере четыре раза в день.
 Люси спустилась к чаю в платье более легком, чем то, что было на ней во время ланча, но сложнейшего фасона.
 Айна тоже переоделась в белое кружевное платье с продетой внутрь кружева узенькой синей бархатной лентой, с крошечными бантиками спереди и большими сзади.
 Это было очень дорогое французское платье, и Айна даже не думала, что ей представится когда-нибудь повод надеть его.
 Но миссис Харвестер настояла, чтобы они его купили, потому что оно очень шло Айне, сейчас девушка не могла понять, почему Люси смотрит на нее со столь очевидным неодобрением.
 Чай представлял некий ритуал. Маркиза восседала во главе роскошно сервированного стола, на котором стояли заварной серебряный чайник, чайник с кипятком, кувшинчики с молоком и сливками, сахарницы, чайные ситечки и такое разнообразное угощение, что Айна подумала с ужасом о предстоящем еще обеде.
 После чая дамы сплетничали, а мужчины играли на бильярде или в карты, а некоторые дремали в удобных кожаных креслах.
 Айна ушла к себе, собираясь дочитать роман, который взяла в библиотеке.
 Роман был интересный, но она думала о маркизе, о том, увидит ли она его еще после того, как завтра они уедут отсюда.
 Айна была разочарована тем, что он не только не заинтересовался ее набросками, но даже, как ни странно, не полюбопытствовал увидеть, как она нарисовала его самого.
 Открыв альбом, девушка перевернула страницы, чтобы посмотреть на свой набросок, не понимая, что же произошло.
 Когда она рисовала, она не сомневалась, что маркиз явится как король или Кубла-хан в своем» величественном храме удовольствий «. Однако паломник, сидевший на обочине дороги спиной к горам, бесспорно, был очень похож на маркиза.
 Рисунок получился явно правдивым, все характерные черты переданы верно. Сколько бы ни протестовал маркиз, Айна изобразила его таким, каков он есть.
 » Не стоило мне говорить ему об этом «, — подумала она печально и резко захлопнула альбом.
 Обед следовал тем же порядком, как и в предыдущие три ночи. Разве только орхидеи были расставлены по-другому, да среди приглашенных появились новые лица.
 Чарльз Бранскомб еще больше напоминал самодовольного петуха, чем когда Айна говорила с ним в прошлый раз.
 Похоже, он считал утомительной обязанностью сидеть рядом со столь юной особой, когда вокруг было столько красивых дам. Айна не сомневалась, что он ждет не дождется танцев, чтобы потом рассказывать друзьям, какой успех он имел.
 Не испытывая желания разговаривать с ним, она повернулась к джентльмену, сидевшему с другой стороны от нее, и они принялись пространно рассуждать о различиях французской и итальянской кухни.
 По его репликам девушка заключила, что ее сосед — настоящий гурман, а поскольку сама она подолгу жила в обеих странах, они могли сравнивать свои впечатления не только о разных блюдах, но и спорить о достоинствах поваров в Париже и в Риме.
 — Вы так молоды, — заметил собеседник Айны, — что ваши обширные познания в области кулинарии просто поражают.
 — Мой отец придавал большое значение знакомству с кухней тех стран, где мы побывали. Он говорил, что не стоит спешить заказывать яичницу с беконом и яблоко в тесте, если вы англичанин, или бесконечные спагетти, как зачастую поступают итальянцы. — Сосед Айны рассмеялся.
 — А какую кухню предпочитаете вы сами?
 — Мне нравится марокканская, — ответила Айна, уверенная, что за ее заявлением последуют дальнейшие расспросы, Когда обед был завершен, гости перешли в гостиную, и те, кто постарше, уселись за карты. Айна увидела, что маркиз беседует с тетей Люси.
 Они стояли на фоне синих парчовых гардин с ламбрекенами, обшитыми широкой бахромой.
 Оба выглядели великолепно. Бриллианты сверкали в золотистых волосах и вокруг изящной стройной Люси, делая ее похожей на сказочную королеву.
 » Какая же она красивая! — с восхищением думала Айна. — Как грустно ей стареть, сознавая, что она станет такой же, как маркиза. А ведь та, наверное, тоже была красавицей в молодости «.
 Девушка догадывалась, сколько усилий прилагала ее тетка, чтобы подольше сохранить свою красоту.
 Об этом свидетельствовало множество лосьонов, помад и мазей на туалетном столике Люси, и Айна знала, что горничная массирует лицо своей госпожи, а пока та отдыхает, кладет ватные тампоны, пропитанные гамамелисом, на ее прикрытые веки.
 » Но ведь все равно она проиграет эту битву. Придет время, и она состарится: лицо покроют морщины, а волосы поседеют «, — думала Айна.
 Она вспомнила, что миссис Харвестер казалась красивой даже тогда, когда ей было уже за семьдесят.
 Лицо пожилой женщины всегда хранило доброе, мягкое выражение, и она интересовалась таким множеством самых разнообразных вещей, что ей, казалось, и некогда было думать о себе.
 — Вот на кого я должна стараться быть похожей, — размышляла Айна и тут вздрогнула от неожиданности, потому что в этот момент мужчина, сидевший около нее, спросил:
 — Что же я такого сказал, что заставило вас столь серьезно задуматься?
 Вечер закончился раньше обычного, так как танцев не было, и не все гости увлеклись картами.
 Айна заметила по крайней мере одного человека, который никогда не вставал из-за карточного стола. Это был князь, и она довольно отметила, что ей удалось держаться подальше от него весь день.
 Девушка с удовольствием подумала, что может подняться наверх и дочитать книгу, поскольку, если она не дочитает ее сегодня вечером, она так и не узнает, чем кончился роман.
 Она поспешно разделась и юркнула в кровать.
 На мгновение ее взгляд задержался на альбоме, который лежал на том же месте на столе, где она его оставила.
 Айна решила, что когда-нибудь попытается нарисовать маркиза еще раз, затем решительно открыла роман.
 Если для Айны вечер прошел быстро, то Люси казалось, что он тянется бесконечно.
 Обед никак не кончался, и ей хотелось кричать, что гостям давно пора откланяться.
 Она откровенно зевала, делая вид, что не в силах скрыть свою зевоту, хотя и прикрывала рот рукой, но пожилой джентльмен, с которым она беседовала, заметил это:
 — Думаю, вы устали, леди Уимонд, — сказал он. — Нам, пожалуй, пора прощаться, тем более что путь домой не близок.
 — Я полагаю, лучше не откладывать отъезд допоздна, — поспешила согласиться Люси. — Так страшно, когда лошади мчатся в темноте. Мало ли что может вдруг что-нибудь случиться!
 — Вы совершенно правы. Лучше не испытывать судьбу, — согласился ее собеседник и направился через всю гостиную к жене, чтобы поторопить ее с отъездом.
 Люси поцеловала маркизу, пожелала ей доброй ночи и весьма экспансивно поблагодарила за столь замечательный вечер.
 Затем она вложила свои длинные тонкие пальцы в руку маркиза, их взгляды встретились, и он увидел, как в глубине ей синих глаз вспыхнул призывный огонек.
 Наверху Люси, как обычно, ждала уставшая горничная, чтобы помочь ей раздеться.
 Люси едва замечала, как она расстегнула ей платье с глубоким вырезом, расшнуровала корсет. Мягко соскользнули с ее прекрасных ног шелковые чулки.
 Горничная подала Люси изящную ночную рубашку с кружевами, но она потребовала другую, более нарядную и прозрачную, и пеньюар из синего атласа с кружевными оборками вокруг шеи, по подолу и на широких рукавах.
 Когда Люси непринужденным хорошо отработанным движением поднимала руки, рукава скользили к плечам, обнажая большую часть руки.
 Люси знала, что никакой цвет не подчеркивал необыкновенную белизну ее кожи лучше, чем синий, который она и предпочитала носить. Тем более что этот цвет шел и к ее глазам.
 — Вам расчесать волосы, миледи? — спросила горничная.
 — Да, но сегодня только двадцать раз. А потом соберите волосы узлом и закрепите большими шпильками.
 Она загадочно улыбнулась своим мыслям, отдавая эти распоряжения и вспоминая, сколько мужчин говорили ей:
 — Я мечтаю распустить ваши прекрасные волосы, моя любимая, любоваться, как они падают на ваши ослепительные плечи, и целовать вас сквозь них, словно сквозь вуаль.
 Но Люси никому никогда не позволяла этого.
 А вот сегодня вечером все будет иначе.
 Волнение охватило ее. Она мечтала, как маркиз вынет шпильки из ее волос и прежде, чем прижаться к ее губам, поцелует ее через завесу волос.
 — Я люблю его! — призналась Люси своему отражению.
 Ни один мужчина не пробуждал в ней подобных чувств.
 — И я покорила его сердце! — продолжала размышлять она. — Сердце самого стойкого холостяка в Лондоне, и теперь-то уж он не ускользнет от меня!
 — Вы уже ложитесь, миледи? — спросила горничная, и Люси поняла, что та закончила ее вечерний туалет.
 — Нет, еще не сейчас. Но вы можете идти. Погасите все свечи, кроме тех, у кровати. Я хочу написать письмо. Я буду в будуаре.
 — Хорошо, миледи.
 Горничная убралась на туалетном столике и, когда Люси удалилась в будуар, вышла через боковую дверь, оставив зажженным канделябр в виде золотого ангела с двумя маленькими свечками сбоку от кровати с балдахином.
 Дрожащий свет свечей создавал в комнате восхитительную атмосферу таинственности, напоенную ароматом алых гвоздик.
 Горничная напоследок окинула внимательным взглядом комнату, задержалась на соблазнительно разобранной постели и скривила губы в усмешке, которую ее хозяйка, несомненно, нашла бы слишком дерзкой.
 Люси закрыла дверь спальни. Она решила, что с ее стороны неумно ожидать маркиза в кровати. Напротив, она собиралась изобразить удивление при его появлении.
 Ей хотелось походить на мадам Рекамье, и она небрежно откинулась на спинку покрытого атласом шезлонга с книгой на коленях.
 Приняв тщательно продуманную позу, она ждала, прислушиваясь, не отворится ли дверь.
 Маркиз вошел в свою спальню, где его ждал камердинер.
 — Мне надо написать несколько писем, — сказал он, — на это может уйти много…
 — Я подожду, милорд!
 — Спасибо, но можете ложиться!
 Камердинер удалился. Маркиз, пожалуй, был бы удивлен, узнав, о чем думал его слуга, когда осторожно закрывал за собой дверь спальни. Маркиз взглянул на часы. Люси нужно было время, чтобы отпустить горничную.
 Правда, он задержался внизу уже после того, как дамы разошлись по своим комнатам, беседуя с князем. Маркиз считал, что князь — человек умный и интересный, если только не волочился за женщинами.
 Они обсудили политическую ситуацию в России и уже поднимались вместе по лестнице, когда князь вдруг сказал:
 — Я нахожу, что юная племянница Джорджа Уимонда — очаровательное дитя.
 Маркиз нахмурился.
 — Она слишком молода для вашего высочества.
 Подобное замечание князь не стерпел бы ни от кого из своих многочисленных приятелей, но он слишком любил маркиза и всегда обращался с ним как с ровесником.
 — Когда вы доживете до моего возраста, Чейл, — сказал он, — вы начнете ценить некоторые качества, которыми обладают только юные создания.
 — Я думал скорее не о ваших чувствах, а о ней, — ответил маркиз.
 Князь улыбнулся.
 — Опять же скажу: когда вы будете в моем возрасте, вы поймете, что истинное удовольствие доставляет сам процесс ухаживания, каким бы долгим и трудным он ни был.
 Они подошли к спальне князя, и маркиз чуть было не поддался порыву посоветовать ему оставить Айну в покое, но потом решил, что это его не касается.
 — Доброй ночи, ваше высочество, — сказал он вместо этого.
 — Доброй ночи, и спасибо за то удовольствие, которое мне доставило пребывание в вашем доме, — ответил князь.
 И маркиз направился к себе.
 Решив, что выждал достаточно, Чейл открыл дверь своей спальни.
 В своих сердечных делах он неукоснительно следовал правилу — не считать себя завоевателем, пока победа не достигнута.
 Это означало, что отправляясь впервые в спальню женщины, он никогда не позволял себе являться в неглиже, словно заранее предполагая полную капитуляцию с ее стороны.
 Впрочем, он был столь красив, что по правде говоря, никогда не встречал сопротивления.
 Но маркиз знал одну знаменитую лондонскую красавицу, которая славилась своей страстью в последний момент захлопнуть дверь перед самым носом у мужчины.
 Ничего подобного Чейл не допустил бы. Он помнил, в какое замешательство приходили некоторые из его друзей, обнаружив запертые двери или услышав, что они не правильно истолковали чувства женщин к ним и должны немедленно удалиться, дабы не скомпрометировать даму.
 — Проклятье, никогда в жизни меня никто так страшно не оскорблял! — жаловался маркизу один приятель. — К тому же я не сомневался, что эту историю непременно станут передавать из будуара в будуар на следующее же утро. До сих нор не могу понять, почему она повела себя подобным образом. Власть, старина, желание показать свою власть над тем, кого она считает» простофилей «.
 Подобные случаи нередко служили темой для разговоров в клубах, и маркиз про себя решил никогда не допускать. подобного унижения.
 Но сейчас он не сомневался в отношении Люси к нему и в том, что она его ждет.
 Если же слухи о ней соответствуют действительности, и она действительно» ледышка «, что ж, он сумеет отступить, сохранив свое достоинство.
 Маркиз небрежно постучал в дверь будуара, открыл ее, вошел и запер за собой.
 С первого взгляда он оценил прекрасную картину, которую являла собой Люси, откинувшаяся на спинку шезлонга.
 Отсвет пламени свечи мерцал на ярком золоте ее волос; цветы в глубине комнаты, словно театральный задник, создавали фон, на котором прекрасное лицо молодой женщины, обращенное к входившему, словно светилось и манило к себе.
 На мгновение маркиз замер в дверях. Люси, которая намеревалась разыграть смущение и даже сопротивление его настояниям, увидев его в дверях будуара в вечернем костюме, красивого, сильного, мужественного, решительного, забыла обо всем.
 Она поднялась и, раскрыв объятия, пошла ему навстречу.
 Ее голова чуть отклонилась назад, а красиво изогнутые губы откровенно ждали поцелуя.
 Люси не помнила, дошла ли она сама, или маркиз отнес ее на руках, но она оказалась на кровати среди подушек, а он смотрел на нее сверху, и глаза его, несомненно, пылали сладострастным огнем.
 — Я люблю вас! — воскликнула она, и эти слова вырвались из ее груди, как крик счастья.
 Маркиз сбросил с себя смокинг, сел на кровать рядом с Люси и наклонился, чтобы снова поцеловать ее.
 Он отодвинул пеньюар, чтобы покрыть поцелуями белоснежное плечо и шею, но в этот момент раздался стук в дверь.
 На мгновение Люси подумала, что она ослышалась. Но стук повторился, и следом прозвучал знакомый голос:
 — Люси, впустите меня!
 Услышав голос Джорджа, она вспомнила, что еще раньше ей послышалось, что кто-то пытается открыть дверь. Но в тот миг требовательная настойчивость поцелуев маркиза представляла для нее единственную реальность. Они разжигали пламя в ее крови, и ничто больше не имело смысла.
 Но теперь, услышав голос лорда Уимонда, и она, и маркиз словно окаменели.
 Напряженно и пристально они смотрели друг на друга, словно не в силах поверить тому, что произошло.
 Джордж повторил громче, явно начиная сердиться:
 — Люси, откройте же!
 Еще не зная, как ему поступить, маркиз встал и поднял с полу смокинг.
 Надевая его, Ирвин мысленно перебирал возможные варианты: до земли не менее сорока футов, в будуаре спрятаться негде, другая дверь из комнаты Люси вела в туалетную комнату Джорджа.
 В комнате стояла тишина, в которой было слышно, как Джордж Уимонд пытается открыть дверь будуара. И тут Люси осенило, что дверь в его комнату не заперта.
 Никто лучше, чем она, не знал, что случившееся означало для нее бесповоротное крушение не только брака, но и всего ее будущего.
 Развод означал бы изгнание из общества, и она с ужасом думала, что Джордж, некогда столь пылко любивший ее, ослепленный ревностью и жаждущий мести, обвинит ее в прелюбодеянии.
 Ручку двери дернули снова, и Люси, сообразив, что не пройдет и нескольких секунд, как Джордж вспомнит о своей комнате, вскочила с кровати. Схватив маркиза за руку, она шепнула:
 — Быстро! Есть идея!
 Ирвин Чейл, ошеломленный внезапным поворотом событий, последовал за ней. Люси бросилась в смежную с ее спальней комнату мужа. Там было темно, но Люси пробежала через нее и открыла дверь в спальню Айны.
 Маркиз машинально последовал за ней.
 Айна сидела в кровати и читала при свете двух свечей.
 При их появлении она с удивлением подняла глаза.
 Люси подбежала к ней, присела на кровать, и, отодвинув книгу, взяла руки девушки в свои.
 — Айна, дорогая! — воскликнула она. — Я должна сказать тебе нечто столь удивительное, столь потрясающее, что, я чувствую, не может ждать до утра.
 Айна изумленно посмотрела на нее.
 Затем перевела взгляд на маркиза, который подошел чуть ближе к ее кровати. Ей показалось, что он мрачен, но все так же невероятно красив.
 — Что случилось… тетя Люси?
 — Маркиз, наш дорогой хозяин, только что сказал мне, и я не могу выразить, как я счастлива, что он хотел бы жениться на тебе!
 Айна вздрогнула и замерла. Люси почувствовала, как сжались ее пальцы.
 В наступившей тишине только Люси расслышала, как Джордж еще раз постучал в дверь ее спальни.
 — Да, дорогая моя Айна, — торопливо заговорила она. — Ирвин полюбил тебя, и я не нахожу слов, чтобы передать, как, бесспорно, будет потрясен дядя Джордж, как я счастлива, что ты станешь женой такого прекрасного молодого человека.
 Айна судорожно вздохнула.
 Маркизу казалось, что на ее лице остались только глаза, когда она взглянула на него.
 В тот миг она напоминала даже не подростка в классной комнате, а совсем маленькую девчушку в своей детской, С распущенными волосами, ниспадавшими ей на плечи, она казалась крохотной в огромной двуспальной кровати.
 Ее прелестную ночную рубашку выбирала сама миссис Харвестер в женском монастыре, где монахини зарабатывали деньги на благие дела, продавая свое рукоделие.
 Батистовая вставка была отделана кружевом, таким же, как на отложном воротнике и оборках у запястий.
 Она выглядела очень скромно, но при свете свечей было видно, что, хотя она и казалась маленькой девочкой, ее грудь, мягко приподнимавшая легкую ткань, свидетельствовала, что перед Люси и маркизом юная женщина.
 Повернувшись к маркизу, ангельским голосом она спросила:
 — Это… правда? Неужели вы действительно хотите… жениться на мне?.. — Девушка смотрела только на него, ей казалось, что ни в комнате, ни вообще на свете нет никого больше.
 — Я был бы очень польщен и горд, если бы вы согласились стать моей женой, — медленно произнес он.
 Глаза Айны засияли светом тысяч свечей. Именно в этот момент Джордж Уимонд вошел к себе и, заглянув в открытую дверь спальни своей племянницы, с изумлением оглядел представшую его взору немую сцену.
 Люси с весьма правдоподобным возгласом удивления вскочила с кровати и бросилась к мужу.
 — Джордж! Как замечательно! Вы вернулись именно тогда, когда вы так необходимы нам! Это так волнующе, что мне не хотелось бы, чтобы вы пропустили этот миг.
 — О чем это вы? Что происходит? — спросил лорд Уимонд.
 Он, несомненно, отметил, что на его жене надет только пеньюар, под которым нет ничего, кроме прозрачной ночной рубашки, и это несмотря на присутствие маркиза в комнате. Правда, Чейл был в вечернем костюме, но лорд Уимонд отметил немного сбившийся в сторону галстук и чуть взъерошенные волосы.
 — Почему вы заперли дверь вашей комнаты? И каким образом здесь оказался Чейл?
 — Это я и собираюсь сказать вам, Джордж. Ирвин попросил руки Айны, и я уверена, вы будете в восторге! — Она говорила, крепко вцепившись в лацканы сюртука мужа.
 Лорд Уимонд отодвинул ее в сторону и подошел к кровати Айны, рядом с которой стоял маркиз.
 — Что все это значит, Чейл? — спросил он. — Я требую объяснений!
 На мгновение показалось, будто маркиз потерял голос.
 Потом, поскольку присутствующие смотрели на него, он проговорил:
 — Джордж, завтра после вашего возвращения я собирался просить вас, как опекуна Айны, разрешить ей выйти за меня замуж.
 Джордж Уимонд пристально смотрел ему в лицо, и у Ирвина возникло неловкое ощущение, что лорд не верит ни одному слову.
 С языка лорда Уимонда, действительно, уже готовы были сорваться какие-то злые слова, но тут он перевел взгляд на племянницу, запнулся и промолчал.
 Как же лучились глаза этой девочки! Никогда он не видел никого, кто так светился бы от счастья!
 Только сейчас Айна поняла, что влюблена в маркиза.
 Теперь она знала, что отдала ему свое сердце в тот самый миг, когда их взгляды встретились за обеденным столом в первый вечер их прибытия в Чейл, когда она подумала, что он похож на Кубла-хана.
 Тогда Айна еще не понимала, что ее восхищение красотой Ирвина и было любовью. Не знала она об этом и тогда, когда его глубокий голос вызывал у нее непонятное волнение.
 А когда они разговаривали, сидя под цветущими миндальными деревьями, это любовь рождала в ней ощущение странной близости между ними.
 От любви она тосковала, страстно желая снова и снова видеть его, быть около него.
 И вот теперь — невероятное чудо! Словно ангел снизошел с небес, чтобы объявить об этом. Маркиз говорит, что желает взять ее в жены.
 Она смотрела на него, и ее любовь подобно солнечным лучам потоком устремлялась к ошеломленному маркизу.
 — А ты, ты хочешь этого? — как из очень далекого далека услышала она вопрос дяди и с трудом поняла, о чем он спрашивает ее. Сделав над собой усилие, Айна повернулась к нему.
 — Я спросил тебя, — повторил лорд Уимонд, — ты, в самом деле, желаешь выйти замуж за маркиза?
 — Я никогда… ничего… не желала больше… — ответила девушка.
 Хотя Джордж Уимонд не отличался большим воображением, он почувствовал, что в этих простых словах словно прозвучала победная песнь любви. Так поют соловьи, вверяя свою песнь небу.
 Все, что происходило, вовсе не перестало казаться ему подозрительным и странным, но он не мог облечь в слова свои смутные догадки сейчас, в присутствии племянницы.
 — Лично мне кажется странным посреди ночи принимать решение, которое повлияет на всю вашу жизнь, — сухо заговорил он.
 — Ирвину не представилась возможность раньше поговорить со мной, — прервала его Люси. — Гости только-только разъехались. Но Ирвин чувствовал, что должен рассказать мне о своем намерении прежде, чем мы уедем.»
 Люси говорила слишком уж убедительно. Встретив взгляд мужа, она поняла, что он не верит ей.
 Но Айна верила, и лорд Уимонд не, мог решиться разрушить иллюзии этого ребенка.
 Да и какими доказательствами он располагал? Чем мог подтвердить, что между его женой и маркизом существовала какая-то связь? Только ее неглиже да непреходящее ощущение фальши убеждали его, что то, что он чувствует, не было слепой ревностью.
 — Объявляю представление оконченным, — произнес он. — Предлагаю всем пойти спать. Обсудим все утром.
 — Я знала, что вы будете рады, дорогой Джордж, — снова заговорила Люси. — Я так счастлива, очень, очень счастлива за дорогую малютку Айну!
 С этими словами она подошла к племяннице, нагнулась и поцеловала ее в щеку. Но девушка не спускала глаз с маркиза, как будто, кроме него, в комнате никого не было.
 — Я рад, если этого хочешь ты, Айна, — заметил Джордж Уимонд, — но я предпочел бы для тебя более традиционную форму получения первого предложения руки и сердца.
 В его словах было немало яда, что не ускользнуло от маркиза, но Айна едва вообще ли слышала слова дяди.
 Она светилась от счастья, и, казалось, этот свет освещает комнату сильнее, чем горящие свечи.
 Внезапно сообразив, как прекрасна и пленительна юная девушка, Люси поспешила сказать:
 — Да, конечно, вы правы, Джордж. Всем нам пора спать.
 Мы сможем поговорить обо всем утром.
 — Так я и собираюсь сделать, — заявил лорд Уимонд, — но сначала мне нужно немного поспать.
 С этими словами он снова взглянул на маркиза. Но тот не спускал глаз с Айны. Сообразив, что лорд Уимонд откровенно ожидал его ухода, маркиз тихо произнес:
 — Доброй ночи, Айна!
 — Доброй… ночи!
 Он едва расслышал ее, но ей не нужны были слова, чтобы выразить свои чувства.
 Лорд Уимонд повернулся спиной к Айне и, когда маркиз, направляясь к двери, проходил мимо него, на мгновение глаза двух мужчин встретились, и маркиз был бы совершенно туп, если бы не понял, о чем думает лорд Уимонд.
 — Доброй ночи, Джордж! — сказал маркиз. Он дошел до двери, открыл ее и вышел, не оглядываясь.
 Лорд Уимонд медленно обернулся.
 Айна не видела его. Она смотрела туда, где только что был маркиз.
 На мгновение лорд Уимонд задумался: не сказать ли ей о своих подозрениях, не запретить ли выходить замуж за маркиза, не попытаться объяснить ей, что этот брак, несомненно, разобьет ее сердце.
 Но разве мог он, никогда не обладавший даром убеждения, погасить этот неземной свет, льющийся из ее глаз?
 Поступить так — это было все равно, что мучить беззащитное маленькое животное.
 Хорошо это было или плохо, но девочка-ребенок, которую он оставил, уезжая из Чейла сегодня в полдень, взволнованную, смущенную этим незнакомым миром вокруг нее, но еще не начавшую жить его жизнью, — эта девочка-ребенок стала женщиной.
 Она все еще была так же невероятно молода, но ни один мужчина, даже безнадежно прозаичный, лишенный воображения, не смог бы сейчас не заметить, что она излучает любовь из самой глубины своего сердца. Такую совершенную и исступленно восторженную, как песни ангелов, как небесный свет.
 Лорда Уимонда не оставляло и странное ощущение, будто в этот миг сам он не существовал, и Айна даже не догадывалась об его присутствии.
 Он долго молча смотрел на нее, потом осторожно, бесшумно, как если бы находился в святилище, шагнул из ее комнаты в темноту своей собственной. Глава 6
 Айна проснулась и с внезапно пронзившей ее острой болью разочарования поняла, что уже поздно.
 Она долго не могла заснуть накануне, погруженная в восторженные мечты, которые уносили ее к звездам. Она думала о маркизе, о своей любви к нему, и уже забрезжил рассвет, когда она, наконец, заснула, счастливо улыбаясь.
 Когда Ханна раздвинула шторы, и золотистый солнечный свет проник сквозь оконные стекла, словно радуясь вместе с девушкой, Айна вспомнила, что собиралась пойти к миндальным деревьям, как только проснется. Вдруг маркиз будет ждать ее там?
 Она чувствовала, что это место словно создано для их встречи. Розовые и белые лепестки, кружась в воздухе, сообщали словам неземной смысл, превращали все, что они говорили друг другу, в волшебную сказку.
 Но теперь было уже слишком поздно. Он, должно быть, вернулся к завтраку.
 Правда, ничто не могло всерьез омрачить ее счастье.
 Оно поднималось из глубины ее существа подобно струям фонтана. Девушка спрыгнула с кровати и подбежала к окну, чтобы взглянуть на озеро и парк за окном. Все это было неотъемлемой частью его, мужчины, которому она отдала свое сердце.
 Айна стояла какое-то время, купаясь в солнечных лучах, затем, не в силах молчать, проговорила:
 — О, Ханна, я так… так… счастлива!
 — С чего бы? Разве что погода хорошая? — спросила Ханна, как обычно, весьма скептически.
 У Айны перехватило дыхание. Отвернувшись от окна, она сказала:
 — Ты, наверное, не поверишь, Ханна, но я… я выхожу замуж за маркиза!
 Старая служанка какое-то время пристально смотрела на Айну, словно не совсем уверенная, в своем ли та уме. Потом переспросила:
 — Что вы сказали? Что вы мне сказали, мисс Айна?
 Айна сжала руки и, подобная ангелу в своей белой ночной рубашке, отошла от окна, словно рожденная потоком солнечного света.
 — Вчера вечером, — вдохновенно начала она, — тетя Люси пришла сюда вместе с маркизом и сказала мне, что он просит моей руки!
 Ее голос звенел, это была ликующая песня первой любви.
 Поскольку Ханна молчала, Айна заговорила снова:
 — Откуда я могла знать… как я могла предположить, что он любит меня… так, как я люблю его? Но это правда, Ханна… это правда! И я самая счастливая девушка в мире!
 Из груди старой служанки вырвалось неопределенное восклицание, но поскольку она все еще не произнесла ни слова, Айна подбежала к ней:
 — Ну скажи же мне, ведь и ты думаешь, что это просто замечательно. Мама и папа были бы довольны, я уверена в этом!
 — Вы слишком молоды, чтобы полагаться на свой собственный разум, — ответила Ханна, и что-то в ее голосе насторожило девушку.
 Но она тут же решила, что Ханна, как всегда, предельно осторожна, и Айна заговорила, нежно улыбаясь:
 — Ты всегда хотела мне счастья, Ханна, и я знаю, мы с тобой будем счастливы в этом замечательном доме. Только мне все кажется, будто это сон, и я вот-вот проснусь.
 — Я хочу, чтобы вы были счастливы, вы это знаете, мисс Айна, — медленно начала Ханна, будто с особой осторожностью подбирала слова, — но замужество — это большое дело, обо всем надо хорошенько подумать.
 — Нет, не надо, если человек влюблен. И это случилось со мной, как когда-то с мамой. Она сама говорила мне, что, встретив папу, сразу поняла, что именно о нем она всегда грезила и он всегда жил в ее сердце.
 Айна задохнулась от полноты чувств:
 — И у меня… в душе… всегда жил он… и сейчас…
 Девушка кружила по комнате как на крыльях, разглядывая картины, купидонов над кроватью и инкрустированную мебель.
 Казалось, Айна только сейчас увидела все это, и теперь предметы обстановки приобрели для нее особое значение. В будущем это будет принадлежать ей, как принадлежит сейчас человеку, чьей женой ей предстоит стать.
 Счастье переполняло ее, и девушка не замечала ни напряженного выражения лица Ханны, ни озабоченности в ее глазах.
 Ей и в голову не приходило, с каким трудом старая служанка сдерживала слова, готовые сорваться с ее губ, но которые она так и не осмелилась произнести.
 Внизу в гостиной лорд Уимонд завтракал в полной тишине с угрюмым выражением лица.
 Маркиза не было видно, но в комнату один за другим заходили мужчины, которые были в числе приглашенных на прием. Все они удивленно приветствовали лорда Уимонда примерно одними и теми же словами:
 — Хелло, Джордж! Я полагал, вы остались у Марлоу вчера вечером.
 — Проблема в жокейском клубе разрешилась еще до моего приезда, так что я действительно зря потратил время, — примерно с полдюжины раз повторил лорд Уимонд.
 По выражению его лица было ясно, что он чем-то расстроен, поэтому никто не пытался нарушить его одиночество.
 Закончив завтрак, Джордж Уимонд вышел из столовой в холл.
 Там, увидев дворецкого, который приводил в порядок дорожные пальто гостей, собиравшихся уехать утром, Уимонд спросил у него:
 — Его светлость уже спустился?
 — Да, милорд. Его светлость отправился на прогулку, как обычно, перед завтраком, но сейчас он у себя в кабинете.
 Лорд Уимонд прошел по коридору и открыл дверь в очень большую удобную комнату, в которой обычно проводил время маркиз, когда в доме не было гостей.
 Маркиз сидел за столом и что-то писал. При появлении лорда Уимонда он посмотрел на него с некоторым беспокойством, но приветствовал его совершенно спокойно:
 — Доброе утро, Джордж!
 Лорд Уимонд пересек комнату и остановился спиной к камину.
 — Я хотел бы вам кое-что сказать, Чейл, — без предисловий начал он.
 Маркиз промолчал, но отложил перо и откинулся на спинку кресла.
 — Итак, — продолжал лорд Уимонд, — я не собираюсь обсуждать то, что произошло вчерашней ночью, но я хотел бы поставить вас в известность, что ни при каких обстоятельствах не позволю причинять огорчения Айне, Я настаиваю, чтобы ваша помолвка была достаточно длительной, и я буду искренне надеяться, что моя племянница за это время изменит свое решение.
 Лорд Уимонд окончил свою краткую речь, которую произнес отрывисто и резко, словно отдавал команды на плацу.
 Поскольку маркиз хранил молчание, он добавил:
 — Больше мне нечего вам сказать!
 Не глядя на хозяина дома, лорд Уимонд вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
 Айна, надев свое лучшее платье, спустилась вниз.
 Она еле дождалась этого момента. Ханна настояла, чтобы девушка позавтракала, а потом почему-то медленнее, чем обычно, укладывала ей волосы.
 Всем своим существом Айна стремилась» маркизу. Будь У нее крылья, она бы полетела. Ей хотелось еще раз услышать, что он хочет на ней жениться. А если они окажутся наедине, возможно, он обнимет и поцелует ее.
 У Айны перехватило дыхание при этой мысли. Дрожь пробежала по всему телу. Как же все замечательно!
 И так же, как она была уверена, что они предназначены друг другу с начала времен, так же она не сомневалась, что его поцелуй навечно соединит их в единое целое, как того пожелал Создатель.
 — Я люблю его! — твердила Айна, спускаясь по лестнице.
 «Я люблю его!»— думала она, и ее рука касалась перил очень мягко, ведь это были его перила.
 Девушка взглянула на предков Чейла, чьи портреты были развешаны по стенам, и ей показалось, что они улыбаются ей из своих позолоченных рам, что они рады принять ее в свою семью.
 «Я люблю его!»— хотелось Айне прокричать лакеям в холле.
 Вместо этого она, потупившись, спросила, чувствуя, как вспыхнули румянцем щеки:
 — Вы не знаете, где его светлость?
 — Не знаю, мисс, — ответил лакей, — но я слышал, что он собирается встретиться с мистером Бейтсом в оранжерее сегодня.
 Айна улыбнулась:
 — Вероятно, там я его и найду, — и она устремилась к оранжерее, которую так и не успела осмотреть, но где ей особенно хотелось побыть наедине с маркизом.
 Наверху Люси, сидя в кровати, откинувшись на подушки, смотрела на мужа с сердитым выражением на прекрасном лице.
 Она уже кончила завтракать, когда он зашел к ней. Сердце у нее упало. Она понимала, что столь ранний визит мужа означает именно то, чего она так боялась: весьма неприятную сцену, если только у нее не хватит находчивости, чтобы предотвратить ее.
 Прошлой ночью, покидая спальню Айны, Люси ожидала, что Джордж последует за ней в ее комнату, но он, к ее удивлению, остался у себя в гардеробной.
 Когда она увидела полоску света из-под его двери, она не сразу поверила, что допрос, которого она ожидала, не состоится.
 Но сейчас, видимо, час пробил, а она надеялась, что это произойдет чуть позже, когда она не будет чувствовать себя такой уставшей и, хотя она ни за что не призналась бы в этом, такой перепуганной.
 Первые слова Джорджа оказались совершенно неожиданными.
 — Если вы поторопитесь, — сказал он, — мы успеем ни полуденный поезд, как другие гости.
 — Зачем нам спешить? — запротестовала Люси. — Мы же договорились, что поедем вечером, но я уверена, когда Элис услышит новость, она захочет, чтобы мы остались по крайней мере до завтра.
 — Это ни в коем случае не входит в мои намерения! — твердо произнес лорд Уимонд.
 — Но Элис, конечно, захочет, чтобы мы остались.
 — Я не собираюсь обсуждать с вами эту тему, но если вы думаете, что я проведу еще хоть одну ночь под этой крышей, вы сильно заблуждаетесь!
 В его интонации чувствовалась скрытая ярость, и это не укрылось от Люси. И поскольку муж заявил, что не намерен вступать с ней в спор, она почувствовала, что ее беспокойство возросло.
 Но леди Уимонд так привыкла всегда поступать по-своему, так привыкла, что Джордж всегда позволял ей это…
 — Не могу поверить, — начала она, заставив голос звучать много нежнее по сравнению с ее истинными чувствами, — что вы ведете себя так странно сейчас, когда вы должны бы радоваться, что жизнь дорогой крошки Айны теперь устроена.
 Голос Люси слегка дрожал, когда она произносила имя Айны. Скрыть свою злобу по отношению к племяннице оказалось выше ее сил. Все-таки она была всего лишь обыкновенной женщиной.
 Внезапно она ощутила пристальный проницательный взгляд мужа, внушивший ей ужас.
 Она отвела глаза в сторону и заговорила тем тоном, который раньше безотказно действовал на Джорджа:
 — Я думала, вы будете довольны, Джордж. Я только пыталась сделать так, как мне казалось лучше для Айны.
 Лорд Уимонд презрительно усмехнулся, и, словно не в силах больше смотреть на жену, пересек комнату, и остановился у окна, глядя в сад невидящим взором.
 — Я не так глуп, Люси, — сказал он, помолчав.
 Будь Люси поумнее, она бы промолчала, но она не смогла сдержаться:
 — Никто и не считает вас глупцом, Джордж, но наше поведение будет выглядеть не только глупо, но и крайне невежливо, если мы покинем Чейл столь поспешно, когда есть такая веская причина, чтобы остаться и обсудить все!
 Про себя Люси обдумывала, как ей ускорить встречу с маркизом наедине.
 Она твердо решила переговорить с ним и убедить, что ее отчаянная попытка спасти их обоих от скандала оказалась на самом деле не столь катастрофической, как это могло показаться с первого взгляда.
 Прошлой ночью Люси долго лежала с открытыми глазами, обдумывая все, что произошло. После первого наплыва почти безумной ненависти к Айне, заполучившей маркиза в мужья, она убедила себя, что все, в конечном счете, устроилось наилучшим образом.
 Маркизу рано или поздно пришлось бы жениться, но это не исключало возможности осмотрительного флирта на стороне, которым не пренебрегал никто в их кругу, и в котором никто не находил ничего предосудительного.
 Примеру принца Уэльского следовало большинство его друзей, и Люси была, возможно, единственной в этом обществе, у кого за столько лет замужней жизни не появилось возлюбленного.
 Но причина подобной верности крылась лишь в том, что до встречи с маркизом тщеславная холодная красавица оставалась искренне равнодушной к своим обожателям. И вот теперь Люси с трудом подавляла ярость, думая о том, что если бы не возвращение мужа, столь несвоевременное, она, возможно, впервые испытала бы восторги любви, которые ее подруги описывали так часто.
 Теперь ей предстояло долго ждать другой возможности.
 Но когда маркиз женится на Айне, у Джорджа не будет шансов помешать им встречаться.
 «Разве это не удача?»— уверяла себя Люси, лежа до утра без сна, снова и снова прокручивая в памяти все, что случилось ночью. Ведь теперь Джордж не сможет воспрепятствовать жене гостить в Чейле.
 Она станет там этакой persona grata, как бы несносен ни был Джордж. Ну а Айна, разумеется, слишком молода, чтобы противостоять ей.
 Люси убеждала себя, что у маркиза будет еще тысяча возможностей сказать ей (что не успел он вчера ночью), как она прекрасна и пленительна.
 И как бы отвратительно ни повел себя Джордж, он не сможет караулить ее все двадцать четыре часа в сутки до конца своих дней.
 «Ирвин — мой, и никто больше не сможет отнять его у меня», — заверила себя Люси.
 Она хорошо знала, что большинство их знакомых оставляли своих жен с детьми в имении и привозили в Лондон только по особым случаям.
 «После того, как они поженятся, мы сможем иногда встречаться вдвоем в Лондоне, а иногда я смогу одна гостить в Чейле», — говорила она себе.
 Люси вспомнила все скачки, на которые уезжал Джордж, и на которые она редко ездила с ним.
 Скачки проводились на севере Англии, а в прошлом году он даже уезжал на охоту в Шотландию.
 Уж если и было что-нибудь, что Люси действительно терпеть не могла, так это охота. Ей казалось, что от ветра у нее портится цвет лица, она боялась промокнуть в ожидании, пока птицы пролетят над охотниками, а больше всего ее раздражал холод.
 «Маркиз женится на Айне, — продолжала убеждать себя Люси, — и Джордж будет доволен, что его племянница сделала такую блестящую партию».
 Но сердце маркиза будет принадлежать ей, поскольку никто не властен над любовью.
 Раньше Люси никогда этому не верила, но теперь, влюбившись сама, она поняла, что поэты, да и ее подруги тоже ничуть не преувеличивали это всепоглощающее, непреодолимое, восхитительное чувство. А она-то была уверена, что подобная экспансивность попросту вульгарна!
 Теперь Люси даже сумела бы понять, что влюбленная женщина может пренебречь условностями света. Впрочем, она сама была весьма далека от подобной глупости.
 У нее до сих пор сердце замирало от ужаса при воспоминании о событиях прошлой ночи. Подумать только! Еще чуть-чуть, и весь ее мир рассыпался бы, как карточный домик.
 Только острота ума и чувство самосохранения помогли ей спасти себя.
 Джордж вовсе не обманывался, она это чувствовала, но что он мог сделать?! Ему вольно было думать все что угодно, но у него не было доказательств, а выдвигать обвинения, которые он не смог бы подтвердить, Джордж не станет.
 Люси почувствовала такую уверенность, что позволила себе слегка повысить голос:
 — Пожалуйста, прекратите все усложнять, Джордж! Если мы уезжаем сегодня, это будет не ранее трех часов, как мы договаривались. Но гораздо лучше нам было бы остаться до завтра, а может, и до послезавтра.
 На какое-то время в комнате воцарилась тишина, потом лорд Уимонд произнес прежним, тем же, резким и безапелляционным тоном:
 — Прекрасно, мы уедем в три часа, но ни вы, ни кто-либо еще не убедят меня остаться в этом доме дольше!
 Люси подумала, не закричать ли на него или, может, заплакать? Но лорд Уимонд повернулся и вышел из спальни.
 Так же решительно, он только что оставил кабинет маркиза.
 Айна вошла в оранжерею, но, к ее разочарованию, там никого не было.
 Цвели апельсиновые деревья, которые, подумала девушка, всегда цвели там с тех незапамятных времен, когда их привезли из Испании.
 Еще множество растений переселились сюда, по-видимому, со всего света. Их живописное разноцветье вызывало невольное восхищение. Ничего подобного Айна никогда раньше не видела.
 Она подумала, что ее отец, возможно, захотел бы запечатлеть на полотне такую красоту.
 Но поскольку Айна не в силах была думать ни о ком, кроме маркиза, она подошла к окну, надеясь увидеть, как он со своими собаками проходит через сад.
 Ее вновь охватило сожаление об их несостоявшейся встрече среди цветущих миндальных деревьев.
 Ей казалось, что в прошлый раз он был расстроен, узнав, каким он оказался на ее рисунке. Но теперь, Айна не сомневалась в этом, его портрет был бы совсем иным.
 «Я помогу ему, он напишет еще много прекрасных стихов, — думала она, — а может статься, попробует писать и прозу».
 Интересно, написана ли история рода Чейл, которая по-настоящему отражала бы ее роль в жизни страны? Девушке хотелось убедить маркиза заняться этим.
 По тому, как он говорил, Айна не сомневалась, Что маркиз владеет литературным английским языком.
 Ее отец всегда презрительно отзывался о людях, чей словарный запас оказывался скуден.
 — Средний человек, — насмешливо говорил он, — обходится двумя — тремя сотнями слов, а ведь язык не менее богат, чем музыка и живопись, и не меньше, чем они, влияет на формирование нашего духовного облика.
 И Айне казалось, что такой умный и начитанный человек, как маркиз, мог бы, если бы пожелал, и сам писать.
 Она мысленно повторяла те поэтические строки, которые он подарил ей.
 «…эльф, танцующий в ночи, чтоб сердце вознести в небес лазурных даль…».
 Айна любила и не сомневалась, что их совместная жизнь будет раем для нее, но ей хотелось сделать маркиза таким же счастливым.
 Он никогда не должен пожалеть о женитьбе на ней, не должен чувствовать, будто упустил нечто важное в жизни.
 Когда они будут вместе, перед ними откроются новые горизонты, они поднимутся на новые высоты.
 Айна была счастлива уже самой возможностью думать о подобном. Ей хотелось танцевать, как танцевала она под миндальными деревьями.
 — Я должна поговорить с ним… должна увидеть его! — Она решила вернуться в холл и еще раз спросить, где можно найти маркиза.
 Но не успела она сделать шаг к выходу из, оранжереи, как услышала шаги. Сердце девушки забилось сильнее. Она решила, что это маркиз, и застыла в нерешительности, готовая кинуться ему навстречу. Но вот шаги приблизились, и сквозь ветви цветущих апельсиновых деревьев Айна разглядела — увы! — князя.
 Горькое разочарование острой болью отозвалось в ее груди.
 Но тут Айна вспомнила, что она может больше не опасаться старого ловеласа.
 Она принадлежала маркизу, и это надежно защищало ее от посягательств любого другого мужчины.
 На князе был дорожный костюм, и девушка предположила, что он разыскал ее, чтобы попрощаться перед отъездом.
 Он огляделся вокруг, затем, заметив ее силуэт на фоне экзотических растений, улыбнулся ей:
 — Мне сказали, что вы здесь, прелестная леди. Я пришел попрощаться и сообщить вам, что, как только вы вернетесь в дом вашего дяди в Лондоне, я нанесу ему визит, чтобы повидать вас.
 Айна молчала, подыскивая слова, чтобы объяснить ему, какие перемены произошли в ее жизни.
 Князь приблизился, не спуская с нее восторженных глаз:
 — Как же вы прекрасны! Мне хочется вам столько сказать! Здесь это было невозможно.
 Его тон был еще красноречивее слов, а стоило Айне взглянуть на него, как выражение его глаз сказало ей совершенно определенно, что она не ошиблась в его намерениях.
 — Это очень любезно со стороны вашего высочества, — сказала она, — но я еще не скоро попаду в дом своего дяди, а когда вернусь, буду очень занята подготовкой своего приданого.
 Ее слова, несомненно, поразили князя. Словно надеясь, что ослышался, он переспросил:
 — Ваше приданое? Вы хотите сказать… вы собираетесь выйти замуж?
 — Да, ваше высочество. Я выхожу замуж за маркиза!
 Ее голос дрогнул, когда она произносила эти святые для нее слова.
 — Это правда?
 — Совершеннейшая правда! И я надеюсь, вы пожелаете нам счастья, Она взглянула князю прямо в лицо, и его выражение поразило ее. К ее изумлению, он резко и быстро проговорил:
 — Не делайте этого, маленькая глупышка! Зачем вам выходить замуж за маркиза при таких обстоятельствах? Многие мужчины готовы предложить вам гораздо больше.
 — Я не понимаю… о чем вы… — пробормотала Айна.
 Она снова посмотрела на князя, словно хотела убедиться. не слишком ли много он выпил и не этим ли объясняется, что он говорит столь странные вещи. Но ведь было еще утро?
 Девушка видела, что он задумался, словно мысленно что-то прикидывая.
 — Как сообщил мне мой камердинер, ваш дядя неожиданно возвратился вчера ночью. Теперь я начинаю все понимать. Когда маркиз сделал вам предложение, если он действительно его сделал?
 Его тон испугал Айну.
 — Не понимаю… о чем вы… Вы не имеете никакого права задавать мне подобные вопросы, Она хотела пройти мимо князя. Айна чувствовала, что должна поскорее покинуть оранжерею, вернуться в холл и разузнать, где же может быть маркиз.
 Но когда она попыталась проскользнуть к выходу, князь придержал ее за плечи.
 — Ответьте мне, — сказал он, — когда маркиз просил вас выйти за него?
 Айна подумала, что сопротивляться было бы недостойно. К тому же она не видела причин скрывать правду.
 — Он сказал тете Люси, что хотел бы жениться на мне, и она пришла ко мне в комнату вчера ночью, чтобы сообщить мне об этом. Как раз в этот момент, как вы знаете, вернулся дядя Джордж, и она рассказала и ему.
 — Значит, все именно так, как я и предполагал, — сказал князь. — А вы настолько невинны, что даже не понимаете, что вас хотят заставить таскать для них каштаны из огня.
 Он говорил почти с яростью, и Айна все же попыталась отодвинуться от его рук, — Я не… знаю, о чем… вы говорите, — воскликнула она, почти плача. — Пожалуйста, позвольте мне уйти. — Девушка попыталась пошевелиться, но князь держал ее крепко.
 — Послушайте меня, Айна. Я влюбился в вас, как только увидел впервые, чего никак не ожидал в моем возрасте. Но я люблю вас и прошу вас выйти за меня замуж.
 На мгновение Айна решила, что князь шутит, но, посмотрев на него, поняла, что он совершенно серьезен.
 — Это очень… любезно… со стороны вашего высочества, — запинаясь, проговорила она. — И, конечно, это большая честь для меня… но я же сказала вам… Я выхожу замуж за маркиза. — При этих простых словах лицо девушки озарилось таким светом, что князь все понял.
 — Проклятье! Как можно быть такой наивной! Неужели вы не понимаете, в чем дело?
 Айна посмотрела на него в замешательстве. Она не могла взять в толк его слова. Она только ощущала неловкость от того, что он удерживал ее, и от сознания, что они одни в оранжерее.
 — Пожалуйста… позвольте мне уйти… ваше высочество, — попросила она. — Нам действительно… не о чем больше говорить.
 — Очень о многом, — решительно заявил князь, — и я не отпущу вас, пока вы не выслушаете меня. Я хочу жениться на вас! Это ничего для вас не значит?
 — Но как вы можете! Ведь я уже сказала вашему высочеству, я выхожу замуж за маркиза. Я люблю его, и он любит меня!
 — Он признался, вам в этом вчера вечером в присутствии вашей тети?
 Его голос, казалось, врезался в мозг Айны. До нее вдруг стал доходить смысл того, что он так упорно пытался ей сказать.
 — Вы… вы… хотите сказать?
 — Посмотрите фактам в лицо. Маркиз не любит вас, он влюблен в вашу тетку. Неужели вы настолько слепы, что не заметили этого?
 — Нет… не правда! — Голос девушки сорвался на шепот.
 — Это правда, — настаивал князь. — Весь этот прием был задуман ради леди Уимонд. Ваша тетка появилась у вас в спальне вчера ночью с известием о желании маркиза жениться на вас, потому что, держу пари на все, чем владею, неожиданно вернулся Джордж, который мог вот-вот обнаружить, чем она занималась в его отсутствие.
 Теперь, наконец, Айна поняла все намеки князя. Она уже собралась сказать ему, что смешно предполагать, будто маркиз влюблен в жену ее дяди, но вдруг припомнила то, о чем раньше даже не задумывалась.
 Перед ее глазами возникла открытая дверь в комнату дяди, красавица тетя Люси на ее пороге. На тетке необыкновенной красоты синий пеньюар, из-под которого виднеется голубая, почти прозрачная ночная рубашка. Айна восхищалась ею, еще когда горничная тети разбирала вещи.
 Айна чувствовала руки князя на своих плечах, и ей казалось, что это его руки заставляют ее перелистывать картины того, что произошло ночью.
 Тетя Люси в своем прелестном неглиже стремительно приближается к кровати, а за ней значительно медленнее входит маркиз.
 Маркиз… Подумав о нем, Айна вспомнила, как что-то в нем показалось ей странным… И, как будто руки князя заставляли ее переживать все заново, она вспомнила… его галстук был сдвинут набок.
 Затем тетя Люси присела на кровать, забрала у нее книгу и сообщила о предложении маркиза. Айна вспомнила, что почувствовала в тот момент!
 Потолок исчез. Она видела небо, и звезды, и неземной свет, разлившийся вокруг.
 Она вспомнила, как все это поразило ее! Как счастье, словно сказочное покрывало, окутало ее. Как все вокруг исчезло. Остались только глаза маркиза, которые неотрывно смотрели на нее.
 Потом дядя Джордж появился в дверях своей туалетной комнаты, и тетя Люси удивленно воскликнула при его появлении.
 Они не ожидали его приезда, да он и сам не собирался возвращаться раньше следующего дня, но вот Приехал. И это всего через несколько минут после того, как тетя Люси и маркиз появились у нее в спальне!
 Князь наблюдал за ней и, словно догадавшись, о чем она думает, сказал:
 — Ну, теперь вы понимаете? Теперь вы видите, что были обмануты, вас использовали? Выходите за меня замуж, Айна, и оставьте вашей тете ее драгоценного маркиза. Пусть дурачит вашего дядю, если хочет, но не вас.
 Но эта картина показалось Айне еще ужаснее, она вскрикнула от ужаса, и крик этот эхом отозвался в оранжерее.
 Девушка вырвалась из рук князя, и, хотя он пытался остановить ее, умоляя: «Не уходите, Айна, выслушайте меня!», она пробежала между апельсиновыми деревьями к выходу из оранжереи.
 Не останавливаясь, Айна пересекла холл и бросилась вверх по лестнице, не замечая, что слуги провожают ее удивленными взглядами.
 Если бы ей и встретился кто-нибудь на пути, она никого не заметила бы.
 Она только бежала, бежала изо всех сил к единственному своему убежищу.
 С силой толкнув дверь, девушка увидела Ханну, которая упаковывала ее вещи.
 Услышав, как хлопнула дверь старая служанка выпрямилась, увидела лицо Айны…
 — Что с вами? Что случилось?.. — начала было она, но Айна упала в ее объятия, обняла Ханну за шею и закричала:
 — Увези меня, Ханна! О… увези меня! Я не могу оставаться… здесь! Я должна уехать… куда-нибудь… навсегда… чтобы не видеть его никогда больше!
 Когда Ханна обняла ее, девушка разрыдалась, но и сквозь слезы она повторяла:
 — Увези меня… спрячь меня! Я не могу вынести этого… не могу здесь оставаться! О… Ханна… Ханна… увези меня!




 Глава 7


 Айна вышла в сад. Вилла была расположена на высоком холме над Ниццей, оттуда открывался вид на острова, море и синее-синее небо.
 Она остановилась, вглядываясь вдаль, затем, будто что-то мучило ее, она отвернулась и пошла к каменной скамейке, которая пряталась в густых зарослях цветущего кустарника.
 Присев, Айна положила рядом альбом, который взяла по настоянию Ханны.
 — Идите порисуйте пейзажи, — властно распорядилась Ханна. — Ваш отец непременно сделал бы это. Трудно отыскать, вид лучше этого.
 Айна знала, что ее няня права, но рисовать ей не хотелось, и листы в новом альбоме, который Ханна купила для нее в Ницце, так и оставались чистыми.
 Один взгляд на него заставлял Айну вспоминать свой старый альбом, в котором был набросок портрета маркиза, но который она не открывала с тех пор, как они покинули Чейл.
 Ханна тогда все поняла и без лишних слов сделала так, как просила Айна.
 Девушка догадалась, что ее няня знала все, на что так безжалостно раскрыл ей самой глаза князь.
 Для нее это стало не только внезапным низвержением с высоты почти экстатического восторга в бездну отчаяния, к этому примешивалось еще и брезгливое ощущение грязи и безмерное отвращение.
 Она была еще невинна и ничего не знала о физической близости мужчины и женщины. Но Айна помнила, что ее мать любила отца глубоко и самозабвенно, а любовь вне брака — дурна и безнравственна, Тетя Люси вышла замуж за дядю Джорджа. Она была его женой. По мнению Айны, она была не так уж молода, старше, чем маркиз. И вся эта тайная интрига казалась девушке грязной и отвратительной.
 — Я не… смогу встретиться с ними снова, — рыдала она, — я… не смогу смотреть на них… говорить с ними.
 За долгие годы, которые Ханна посвятила заботе о девочке, в последнее время заменяя ей и отца и мать, она многому научилась. Каким-то образом ей удалось договориться, чтобы у черного хода ожидала карета, которая и отвезла их вместе с багажом на станцию.
 Ханна, естественно, не сказала, что Айна уезжает с ней, зато послала другую горничную передать, что у мисс Айны разболелась голова и она не спустится к ланчу.
 Она специально попросила не беспокоить девушку, потому что та заснула.
 Опираясь на руку Ханны, Айна, с глазами опухшими от слез, спустилась по черной лестнице и села в карету уже после того, как багаж был погружен.
 В карету была запряжена только одна лошадь, но возница доставил их на станцию так, что они успели на утренний поезд до Лондона, прежде чем кто-либо спохватился; что они исчезли из Чейла.
 Ханна узнала, на какой станции они могли пересесть на поезд до Дувра и, не спрашивая Айну, вернулась с ней в Ниццу.
 Когда они приехали в этот город, где Айна жила со своим отцом, а затем с миссис Харвестер; где было тепло и золотистый солнечный свет заливал все вокруг, они словно вступили в совсем другой мир, но девушка не чувствовала ничего, кроме своей печали.
 Прошло некоторое время, прежде чем Айна поняла, как разумно поступила Ханна, решив вернуться туда, где хранились все средства девушки.
 Деньги, оставленные ей миссис Харвестер и отцом, находились в банке в Ницце. Ханна не напомнила ей спросить дядю, следует ли перевести вклады в Англию.
 В Ницце их ожидали не только деньги, но и мебель, которую они отдали на хранение вместе с картинами Роланда Монда, когда отправились в Англию.
 Ханна не сомневалась, что, как только лорд Уимонд узнает, где находится Айна, он сочтет своим долгом возвратить племянницу в Англию.
 — Послушайте меня, мисс Айна, — сказала она через два дня после того, как они прибыли и остановились в тихом пансионе, чтобы отдохнуть от жары и утомительной поездки.
 — Что такое? — вяло откликнулась Айна.
 — Я думаю, нам следует сегодня же узнать, нельзя ли снять виллу.
 Ей показалось, что в глазах Айны мелькнул слабый интерес, но девушка не ответила, и Ханна подумала, как трудно узнать в Айне сейчас ту сияющую от счастья девочку, которая находила Чейл полным очарования, а в его владельце видела мужчину своей мечты.
 — Я вот не могу придумать, — продолжала Ханна, — как нам себя называть.
 Айна озадаченно посмотрела на нее.
 — Рано или поздно ваш дядя догадается, где вас искать.
 Он — ваш опекун и, если он пожелает, чтобы вы вернулись в Англию, вам придется это сделать…
 Айна вскрикнула.
 — Нет, нет! Я не могу! Я не вернусь… я не смогу… вынести этого!
 Уже сама мысль о возвращении, без сомнения, испугала ее.
 Ханна понимала, что потребуется немало времени, прежде чем девушка оправится от того, что ей пришлось пережить.
 — Я собиралась предложить, — спокойно и рассудительно заговорила Ханна, — изменить наши имена. Мы попробуем снять небольшую виллу на холме в окрестностях Ниццы, и, если мы изменим имена, никто в округе не подумает, что мы имели какое-то отношение к миссис Харвестер или к вашему отцу.
 Айна захлопала в ладоши.
 — Как ты все умно придумала, Ханна. Ведь у нас достаточно денег, чтобы прожить там много лет, если никто не найдет нас.
 Ханна кивнула.
 — Мы там и поживем, во всяком случае, пока вы не почувствуете, что можете снова встретиться с вашим дядей. В конце концов, он-то не сделал вам ничего дурного.
 — Он всегда был добр ко мне, — тихо сказала Айна, — но он заставит меня возвратиться в Англию, а я не могу разговаривать с… тетей Люси.
 — Сейчас не стоит говорить об этом, — быстро откликнулась Ханна, — а вот что вам, мисс Айна, действительно, следует сделать, так это поехать со мной в банк и снять все деньги.
 — Зачем? — забеспокоилась Айна.
 — Они знают, кто вы, и, если мы будем продолжать пользоваться услугами этого банка, у них окажется наш адрес.
 — Конечно! — воскликнула Айна, — Какая ты умная, Ханна!
 — В Ницце еще много банков, — продолжала Ханна, — и мы положим деньги в другой банк под нашим новым именем.
 Айне показалось забавным выбирать себе имя. Она решила, что все будет выглядеть приличнее, если Ханна станет ее тетей.
 Сначала ей стало смешно при мысли, что у нее будет «тетя Ханна», но потом она подумала, что ничего смешного в этом нет и что Ханна гораздо добрее и… достойнее… ее настоящей тети.
 Слова тут были лишними.
 Айна погладила руку Ханны, и пожилая женщина почувствовала, насколько благодарна ей девушка и как она любит ее.
 «Миссис Уолгрейв»и ее племянница обнаружили, что в Ницце немало вилл сдавали внаем, лишь бы за них хорошо платили.
 Наняв карету, чтобы подняться над городом, Ханна и Айна, в конце концов, выбрали удаленную виллу на побережье вблизи Виллафранш. Она была небольшая, с красивым садом, и даже Ханне пришлось признать, что вид с нее открывался фантастически красивый.
 Они поселились, расставили мебель, которую миссис Харвестер оставила девушке в наследство, развесили по стенам картины ее отца. И тут Айна открыла, что сад и красота пейзажа заставляют ее вспоминать Чейл и маркиза, что все ее существо изнывает от тоски по нему.
 Она была уверена, что больше не сможет испытать тот же восторг, который охватил ее, когда она поверила в его любовь. Он стоял в ногах ее кровати и смотрел на нее. И когда их взгляды встречались, они устремлялись к звездам.
 Но оказалось, он любил тетю Люси, и, как сказал князь, ее просто использовали, чтобы обмануть дядю Джорджа.
 Иногда, лежа по ночам с открытыми глазами, Айна боялась, что не выдержит и сойдет с ума. Все, что произошло там, в Чейле, снова и снова повторялось в ее измученном мозгу, и она никак не могла избавиться от этого наваждения.
 Потом она говорила себе, что возненавидела маркиза, но слезы подступали к глазам, и она отчаянно рыдала, уткнувшись в подушку, при мысли, что никогда больше не увидит его.
 — Что будет со мной? — спрашивала она себя, глядя на море.
 Айна была слишком умна, чтобы не понимать, что они с Ханной не смогут оставаться здесь вечно.
 И хотя она не имела никакого желания заводить друзей или знакомых, Айна понимала, что невозможно прожить всю жизнь, общаясь с единственным человеком.
 Кроме того, Ханна старела, рано или поздно ей придется остаться одной.
 — Я должна использовать те способности, которые у меня есть, — решила Айна.
 Она умела рисовать только карандашом, но надеялась, что в Ницце можно найти преподавателя, который научил бы ее писать маслом. Со временем, возможно, она смогла бы стать художником.
 Но когда девушка смотрела на картины своего отца, она чувствовала, что таким талантом не обладает.
 Айна не могла объяснить, что именно, но что-то необыкновенное, несомненно, присутствовало в работах отца.
 Ей же самой удавались только рисунки, даже не рисунки, а наброски. Но в них проявлялось нечто такое, что пугало ее саму.
 Айна все время думала о том, что произошло, когда она Рисовала маркиза, и боялась, что стоит ей взять в руки карандаш, на бумаге снова появится этот человек: его лицо, его руки, его ладони… его губы!
 — Нет, нет, я не осмелюсь даже пробовать, — говорила она себе. Должно же быть что-нибудь еще, к чему у меня есть способности, — мучилась она, пытаясь найти это «что-нибудь».
 Но неизбежно ей вспоминался большой дом, окрестности Чейла, сам маркиз, словно все было связано с ним, вертелось вокруг него.
 Словно в целом мире не существовало ничего, кроме него и ее безмерного одиночества.
 Айна прикрыла глаза рукой.
 — Что мне делать? — прошептала она. — О Боже, что мне делать?
 Она услышала шаги и подумала, что Ханна не должна застать ее плачущей.
 Старая служанка так старалась сделать ее счастливой! Айне было стыдно, оттого что она не помогала Ханне в ее стараниях.
 Девушка отняла руки от глаз и смахнула слезы как раз в; тот момент, когда услышала, что Ханна подошла к ней и остановилась позади каменной скамейки.
 — Боюсь, ты опять застала меня в мечтах… — начала Айна, надеясь, что ей удается беззаботный тон.
 Но повернув голову, она замерла. Позади нее стояла не Ханна, а маркиз. Сначала девушка подумала, что он ей привиделся. Слишком часто она рисовала его в своем воображении! И вряд ли уже различала границу между своими мыслями и реальностью.
 Затаив дыхание, Айна смотрела на него в ожидании, когда он исчезнет. Но он негромко позвал ее:
 — Айна!
 Ей показалось, имя сорвалось с его губ помимо воли.
 Казалось, из его глаз струится свет, но она ни в чем не была уверена, кроме одного — он стоял перед ней.
 — Ваша горничная сказала мне, где вас найти, — заговорил маркиз после длинной паузы.
 — Ханна! — сорвалось у Айны, Губы маркиза тронула усмешка.
 — «Миссис Уолгрейв» очень старалась доказать мне, будто никогда ничего не слышала о вас, но я увидел подпись вашего отца на одной из картин в холле.
 Айна не могла говорить, она только все так же, не отводя глаз, смотрела на него, словно пытаясь удостовериться, что он не исчезнет, как видение.
 Маркиз обошел каменную скамью и сел около нее. Тогда Айна отвернулась и стала смотреть в морскую даль.
 Некоторое время он сидел молча, глядя на ее небольшой прямой нос, мягкий рот с горестно опущенными уголками губ, затем тихо сказал:
 — Вас было трудно найти.
 — Как же вам… удалось?.. — начала было Айна и вдруг вскрикнула. — А дядя Джордж… он… он не… с вами?
 В голосе ее слышался страх, и маркиз поспешил сказать:
 — Нет, я один. Ваш дядя убежден, что вы скрываетесь где-нибудь в Англии, но меня не покидало чувство, что вы вернетесь сюда, где вы жили с вашим отцом.
 Айна молчала, не говорила, и он продолжал:
 — В поисках вас я попробовал прислушаться к внутреннему голосу, как вы мне велели делать. И вот видите, — я преуспел.
 Последовало молчание, затем, сделав над собой усилие, Айна заговорила:
 — Зачем вам потребовалось искать меня?.. Пожалуйста… уходите… я хочу остаться одна;
 — Именно этих слов я и ожидал от вас, — Сказал маркиз, — но, Айна, вы не можете наказать меня больше, чем я уже наказан.
 Он глубоко вздохнул:
 — Весь прошедший месяц я думал лишь о том, что я потерял. Я понял, моя жизнь станет безобразно пустой и бессмысленной, если я не найду вас снова.
 Айна хотела было заметить, что у него есть ее тетя Люси.
 Но это прозвучало бы пошло, да и само упоминание жены дяди было ей невыносимо.
 Словно прочитав ее мысли, маркиз спокойно произнес:
 — Я хотел бы вам многое объяснить, но не знаю, с чего начать.
 Наконец Айна обрела способность говорить:
 — Вам нечего объяснять, — быстро произнесла она, — я только хочу, чтобы вы ушли.
 — Полагаю, если бы я послушался вас сейчас, вы упрекали бы себя всю оставшуюся жизнь за ту боль, которую вы причинили тому, кто отчаянно нуждался в вашей помощи.
 И никто, кроме вас, не сможет понять тех мучений, через которые я прошел.
 — Мучений?.. О чем это вы?.. Я… не понимаю.
 Маркиз немного помолчал, потом снова заговорил:
 — Действительно, я сомневаюсь, найдутся ли слова, которыми можно описать мои чувства сейчас. Вам придется воспользоваться вашей интуицией, о которой вы мне говорили и которая так испугала меня, когда мы сидели под миндальными деревьями.
 — Вы… рассердились тогда на… меня, — прошептала Айна.
 — Не рассердился, а испугался. Вы заставили меня увидеть, сколько прошло мимо меня, при том, что я сам считал свою жизнь заполненной до отказа и почти совершенной. — Он опять замолчал, потом добавил;
 — Вы открыли мне новые горизонты, но сначала меня устрашила необходимость расстаться с привычной беззаботностью и устремиться навстречу опасностям, как предлагали вы.
 Несмотря на свое нежелание вникать в суть сказанного, Айна прекрасно понимала, что он пытается ей сказать.
 — Вы очень молоды, — продолжал маркиз. — Но благодаря вашему отцу ваше детство и юность прошли совершенно в иной обстановке, нежели жизнь большинства молоденьких девушек из общества. Поэтому вы знаете, что в природе мужчин есть возвышенная и приземленная стороны. И только от женщины зависит, какой выбор он сделает.
 Айна слегка задрожала.
 Пока он говорил, перед ее глазами возник образ красавицы леди Уимонд, но она думала о ней уже не как о своей родственнице, а как о Цирцее-соблазнительнице, которая заставляет забыть обо всем самом высоком, самом лучшем, что было в душе маркиза.
 — Постарайтесь поверить мне. За всю свою жизнь я никогда не встречал женщины, хоть немного похожей на вас.
 Клянусь, я понятия не имел о том, какой бывает настоящая любовь. Пока не увидел ваши глаза, когда вам сказали, что я прошу вашей руки.
 — Как… я могла быть настолько… глупа… что… поверила в это? — горько обронила Айна.
 — Но это было, и это правда! Айна, прошу, вас, поверьте мне, хоть это и кажется вам невероятным. В тот момент, когда наши взгляды встретились, я понял, как я люблю вас.
 Никогда ни одну женщину я так не любил прежде. Вы, «только вы, могли бы унести меня к звездам.
 Айна отшатнулась. Ведь маркиз говорил о том же, что она испытала в ту ночь.
 Она сильно сжала руки коленями, говоря себе, что не должна слушать его, заставляя себя вспомнить события той ночи.
 Как мог он после всего, что было, говорить о любви, которая уносила к звездам?
 Но как ни сопротивлялась она мысленно его словам, она чувствовала, что вся дрожит при звуках его голоса, в котором слышалось то, о чем она страстно мечтала; и она боялась, что, если вдруг обернется, она прочтет любовь в его глазах.
 — Я люблю вас, Айна! — мягко повторил маркиз. — Теперь я знаю, что полюбил вас в тот первый вечер, когда наши взгляды через весь огромный стол нашли друг друга, но тогда я не поверил себе. И я любил вас, когда увидел, как вы танцуете под цветущими миндальными деревьями, и думал тогда, что ничто не может быть красивее и совершеннее. Вы были, словно сама весна! — Он глубоко вздохнул. — Именно вы пробудили мое сердце от зимней спячки. Но я был слишком глуп и слишком эгоистичен, Я боялся, что вы разрушите мою такую удобную, так хорошо налаженную жизнь, в которой не предвиделось никаких перемен, только непрерывная скука до самой смерти.
 — Но это… то, чего вы… хотели.
 — Нет, этого я не хотел даже тогда! — возразил маркиз почти враждебно. — Для этого я был рожден, с этим я рос, и это я имел. Только вы оказались способны разглядеть во мне много другого, что гораздо предпочтительнее.
 Айна не отвечала, и через минуту он сказал совсем тихо:
 — Прошу вас, простите меня.
 В его голосе звучала мольба, перед которой ей было трудно устоять, и все же, не оборачиваясь и не глядя на него, она нашла в себе силы отрицательно покачать головой.
 Она не видела выражения страха и отчаяния, которое появилось на лице маркиза. Он долго-долго молчал.
 — Я хотел бы попросить вас сделать кое-что для меня.
 Для вас это не составит большого труда, и если у вас осталось хоть немного сочувствия ко мне, вы выполните мою просьбу.
 — Какую?
 — Я вижу ваш альбом рядом с вами. Вы говорили мне, что случилось, когда однажды нарисовали меня. Нарисуйте меня снова.
 Айна не двигалась, и, мгновение спустя, он попросил снова:
 — Пожалуйста, Айна. Ведь я прошу не так уж много.
 У нее возникло ощущение, что маркиз повелевает ей. Машинально Айна взяла альбом и карандаш.
 Но, открыв альбом и взглянув на пустые страницы, она с ужасом подумала: а вдруг из-под ее руки появится нечто мерзкое и непристойное.
 » Предположим, — мелькнула у нее дикая мысль, — я нарисую его в объятиях теги Люси? Или увижу его красивое лицо искаженным и грубым?«
 Затем Айна почувствовала, как не раз бывало с ней прежде, что карандаш, который она держит в руке, двигается будто помимо ее воли. И она решила: она нарисует маркиза Чейла, раз он того хочет. Пусть останется доволен. Когда она начала рисунок, она услышала тихий голос маркиза:
 Прости, чем грешен я,
 И прошлое забудь,
 Начнем же вместе, ты и я,
 Навечно жизни путь.
 Моя любовь, правдива и чиста,
 День ото дня все глубже и сильней.
 Пред светом отступает темнота,
 Ведь я искал тебя так долго в ней.
 Он читал очень медленно эти рожденные им строки, и девушка почти закончила рисунок к тому моменту, когда он остановился.
 Глаза Айны были прикрыты, и она специально не смотрела на свой рисунок. Ее охватил внезапный страх, и, впервые за все время взглянув на маркиза, она прикрыла альбомный лист левой рукой и пробормотала:
 — Не смотрите.
 — Но почему же? — спросил он. — Я не боюсь, Айна.
 Его интонация значила куда больше, чем слова, и теперь их взгляды встретились, и ей показалось, будто все остальное в мире исчезло.
 Они сидели молча, глядя друг другу в глаза. Сколько это продолжалось — несколько секунд или несколько столетий?
 Затем Ирвин повторил:
 — Простите меня. Я написал множество стихотворений по пути сюда, и во всех я молил вас о милосердии. Но вот я здесь, и мне хочется снова и снова говорить вам лишь одно — я вас люблю!
 Айна слушала его и чувствовала) как волна радости захлестывает ее и смывает всю боль, муки и отчаяние последних недель. Звуки его голоса проникали ей в душу, и она возрождалась из пепла подобно птице-фениксу.
 Она вздрогнула, когда маркиз заговорил снова, но каким-то другим голосом:
 — Позвольте мне увидеть ваш рисунок. Если я не сумел достучаться до вашего сердца, я готов, если вы того желаете, уйти.
 Айна, не отвечая, смотрела вниз. Но она почувствовала, как он чуть придвинулся к ней. Он ждал, и она очень медленно сняла руку с рисунка.
 Рисунок получился удивительно светлым. Она ожидала увидеть лицо маркиза. Но… Основную часть рисунка занимали горы, те же, которые она рисовала в прошлый раз.
 Но паломника, сидевшего у дороги, у подножья горы, не было, и на секунду Айне показалось, что он вообще не попал на рисунок.
 Но потом она разглядела его, правда, не там, где ожидала, а совсем близко от вершины. И, когда она внимательнее присмотрелась, она увидела, что он не один.
 Кто-то шел рядом, и Айна знала, что это она сама.
 Облегченный вздох, казалось, вырвался из самых глубин души маркиза, и девушка почувствовала, как его руки обняли ее, услышала его голос:
 — Вы все поняли. Или нет, это ваша восхитительная, чарующая душа почувствовала все! Мы вместе, любовь моя, и мы поднимаемся в гору, а когда мы достигнем вершины, впереди нам откроется другая.
 Ирвин замолчал и прижал девушку к себе. Потом отстранился и долго-долго смотрел на Айну.
 — Я люблю вас всем сердцем и душой!
 Он прижался к ее губам, и Айне показалось, словно Небеса раскрылись и он увлекает ее за собой, к самому солнцу.
 Она не верила себе самой. Все произошло в какой-то миг. Только что ее переполняло мучительное отчаяние, которое терзало ее душу с тех пор, как она оставила Чейл. И вот она словно перенеслась в иной мир, в котором могла восторженно упиваться любовью, столь желанной, что этому было страшно поверить.
 Она знала, всегда знала, что с их первым поцелуем соединятся две половины единого целого. И вот это чудо свершилось.
 И в их любви, как в огненном пламени, сгорали все ее несчастья и все не праведное и злое вокруг нее. Любовь, только любовь, и ни о чем ином нельзя было больше думать… Только чувствовать…
 Маркиз поднял голову и, взглянув на Айну, дрогнувшим голосом произнес:
 — Я люблю вас, дорогая моя. Я люблю вас так, что нет ничего в целом мире, кроме моей любви. Если вы прогоните меня, я буду уничтожен.
 — Я тоже люблю вас… но…
 — Забудьте, — прервал ее маркиз. — Ничто в прошлом не может коснуться нас своей мрачной тенью. Только будущее имеет значение. Будущее, в которое вы, моя драгоценная любимая крошка, покажете мне путь. Будущее, которое будет отличаться от всего, что я когда-либо знал в прошлом.
 Он улыбнулся:
 — Мне так много нужно вам сказать, но сейчас я хочу только целовать вас.
 Он крепче прижал девушку к себе.
 И стал целовать. Долгими, медленными, страстными поцелуями, которые становились все настойчивее и исступленнее. И вот уже ее ослепило море света, а жар солнечных лучей, пронизывающих все ее существо, коснулся и ее губ, чтобы ответить на тот огонь, который — она чувствовала — сжигал ее любимого.
 — Я обожаю вас, я обожаю вас, я преклоняюсь перед вами! — воскликнул маркиз, — Ничего и никогда я не желал так, как вас. Как скоро вы станете моей женой?
 В мозгу Айны мелькнула мысль, что, возможно, им следует соблюсти формальности и подождать некоторое время, прежде чем пожениться, но она знала, что в этом нет никакого смысла.
 Они принадлежали друг другу. Само Небо уже благословило их союз. Свадебный обряд ничего не мог изменить в их жизни, лишь позволить ей носить его имя.
 И снова он угадал, о чем она думает:
 — Я много думал прежде, чем нашел вас. Много долгих бессонных ночей.
 — Вы не сказали… как вы… нашли меня.
 — Разве это имеет сейчас значение? Я заходил в каждую гостиницу и в каждый пансион, и в каждое агентство по недвижимости в Ницце. Я приехал сюда сразу же, как только узнал, что госпожа Харвестер, с которой вы жили до возвращения в Лондон, оставила вам деньги, которые, по словам вашего дяди, вы еще не успели перевести в Англию.
 — Вы догадливы, — признала Айна со слабой улыбкой. — Ханна не сомневалась, что никто не сможет отыскать нас.
 — Я думаю, что никто и не смог бы, кроме меня. Но я чувствовал все время, пока искал вас, что вы притягиваете меня, подобно магниту. Ни вы, ни я не можем отрицать, что даже в разлуке какие-то неведомые волны передаются от одного из нас к другому. Это как луч света, пронизывающий тьму.
 — Когда я думала о вас и тосковала о вас, я думала… а вдруг вы… узнаете о моих мыслях, и о том, как я… несчастна…
 — Вы никогда больше не будете несчастны. И, моя дорогая, вы ведь покажете мне путь на вершину горы и к новым горизонтам, которые лежат за ней?
 — Это то, чего я хочу больше всего на свете, — прошептала Айна.
 — И разве вы забыли, ведь я должен написать еще много стихов, а может быть, даже книгу?
 Айна вскрикнула от удивления.
 — Да, я… думала, что вам необходимо этим заняться.
 — Значит, мы с вами обменялись мыслями. Я готов, моя прелесть, но мне необходима ваша помощь.
 — Вы же знаете, я буду помогать вам… я сделаю все… лишь бы вы были… счастливы.
 — Это очень легко сделать, — ответил маркиз. — Мы можем пожениться завтра или послезавтра. А затем начнется долгий-долгий медовый месяц, во время которого мы начнем строить нашу новую жизнь.
 Айна прекрасно понимала, что хотел сказать Ирвин. Прижимаясь к нему, чувствуя его крепкие объятия и биение его сердца, она знала: когда они поженятся, ничто из прежней жизни, даже тетя Люси, не сможет помешать им.
 Как видение, ей представился Чейл в лучах утреннего солнца, и ей чудилось, будто лепестки миндаля снова падают вокруг них и своей нежной прелестью оберегают их союз.
 — Вот какой будет наша любовь, — сказал маркиз, заглядывая ей в глаза, — и мы не вернемся домой, любимая моя, пока снова весной не зацветет миндаль.
 — А куда мы направимся?
 — Туда, куда ты поведешь меня. Мир наш, и мы пройдем по нему, взявшись за руки, словно паломники. Это обогатит наши умы и наши души, и мы вместе сможем поведать старому свету кое-что, что ему давно необходимо узнать.
 — О, я так… хочу… этого, — воскликнула Айна. — Как же вы умны и как… необыкновенны! И Чейл должен всегда оставаться предметом всеобщего восхищения.
 — Ты вдохновляешь меня, моя любимая. Как мне повезло, и как я счастлив тем, что нашел тебя!
 Она улыбнулась, и маркиз долго-долго любовался ее лицом, как будто хотел запечатлеть в памяти каждую его черточку.
 Затем медленно, словно боясь торопливостью нарушить чудо этого мгновения, он коснулся ее губ своими и поцеловал ее совсем иначе, чем прежде.
 Айна поняла, этим поцелуем он словно скреплял их союз.
 Союз, в котором каждый из них и оба они вместе шли к вершинам прекрасною.
 И они знали — самое прекрасное откроется им, когда они достигнут горизонтов любви.