Аннотация: Предложение циничного ростовщика Груна было простым и ясным: чтобы спастись от верного разорения, блестящий граф Инчестер должен жениться на его дочери. Разумеется, только для видимости!..
 Надменный завсегдатай салонов, клубов и гостиных лондонского света с неудовольствием пожертвовал своей репутацией холостяка роди богатого приданого невесты — пожертвовал, еще не подозревая, что очень скоро начнет истинное сражение за сердце собственной супруги, прекрасной Бениты, — девушки, чья строптивость вроде бы не поддается укрощению ни любовью, ни веселой хитростью…


---------------------------------------------


 Барбара Картленд
 Игра любви



 ОТ АВТОРА


 В семнадцатом — восемнадцатом столетиях в Лондоне во многих частных домах имелись свои часовни.
 Большинство из них были построены предприимчивыми людьми, которые больше заботились о собственной выгоде, а вовсе не о спасении души.
 Часовни не были освящены, но имели права на заключение «первых браков», что означало возможность обойтись без лицензии, без оглашения и без родительского благословения.
 Подобные браки считались законными, но обходились недешево. Паству привлекали вдохновенные проповеди и хорошая музыка.
 Мейфэрская часовня в Лондоне была одной из самых известных.
 Герцог Гамильтон встретил Элизабет Ганнинг в доме лорда Честерфилда в 1752 году. На следующий же вечер он послал за приходским священником, чтобы тот обвенчал их.
 Но священник отказался совершать обряд без надлежащих бумаг.
 Тогда герцог привез Элизабет в Мейфэр, где они и обвенчались. Церемония окончилась в половине первого ночи.
 Была часовня в Баркли, были и многие другие; в те времена средний заработок проповедника составлял 50 фунтов в год.
 Домашние часовни нередко отличались пышностью убранства от приходских церквей.
 Например, часовня в Баркли внутри была драпирована розовым бархатом, и тяжелые портьеры крепились на бронзовых карнизах.




 Глава 1


 1818
 Граф Инчестер зашел в Уайт-Клуб.
 Как только он переступил, порог гостиной, ему показалось, что прошлое вернулось.
 Граф не удивился бы., если бы увидел Красавчика Бреммеля на его излюбленном месте в оконной нише.
 Но Красавчик Бреммель был выслан на континент еще два года назад.
 Инчестер огляделся в поисках знакомых.
 Кто-то окликнул его:
 — Инчестер!
 Граф увидел на другом конце зала своего старого друга сэра Антони Кесуика и пошел к нему навстречу, между тем как сэр Антони озабоченно говорил:
 — Ты здесь редкий гость. Гас! Я думал, мы потеряли тебя навсегда!
 Граф слегка улыбнулся и опустился в кожаное Кресло рядом с ним.
 — Я жив, — сказал он. — Но и только!
 — Неужели твои дела так плохи?
 — Хуже некуда.
 — Ну так давай выпьем!
 — Только, если за выпивку платишь ты.
 — Ты совсем на мели?
 — Это еще мягко сказано.
 Сэр Антони подозвал официанта и заказал бутылку шампанского.
 — Я вижу, тебе надо взбодриться, — сказал он. — Что случилось?
 — Не хочется об этом рассказывать, — ответил граф, — эти разговоры наводят на меня тоску. Я потерпел поражение, Тони, поражение во всем, за что бы ни брался!
 — Мне просто не верится! — воскликнул сэр Антони.
 Граф вздохнул.
 — Я приехал в Лондон, чтобы испробовать последний шанс на спасение. Если и он провалится, мне останется только пустить пулю в лоб.
 Официант принес и открыл шампанское.
 Сэр Антони подал один бокал другу, другой поднял сам.
 — Давай выпьем за тебя, — сказал он. — Вот увидишь: удача еще улыбнется тебе?
 — Дай Бог, чтобы ты оказался нрав, — ответил Инчестер.
 Отпивая шампанское маленькими глотками, граф оглядывал собравшихся в этот час в гостиной клуба.
 Вокруг были все новые лица. Старых знакомых попадалось немного.
 Все пили, казалось, нимало не заботясь о тех, кто пострадал во время и после войны.
 Граф увидел герцога Норфолка.
 Как обычно, тот поглощал неимоверное количество спиртного, не сомневаясь при этом, что его собутыльники окажутся под столом намного раньше, чем он.
 Герцог, известный как Хитрец Норфолк, мог пить с полудня до рассвета, оставаясь на ногах.
 На подобные подвиги был способен не каждый.
 Бывалые выпивохи Сент-Джеймса славились тем, что пили вино бутылками, но это кончалось тем, что все они валились с ног, так что, по-своему, Норфолк был личностью выдающейся.
 О нем ходили дюжины невероятных историй, подобных той, как в Бифштекс-Клубе за один присест герцог уничтожил пять ромштексов и выпивал при этом несколько бутылок портвейна.
 Граф с отвращением отвернулся.
 '« Он подумал, что такое тошнотворное излишество могли теперь позволить себе не многие из его ровесников.
 Сэр Антони заметил, как изменилось лицо Инчестера.
 — Позволь мне предложить тебе пятьсот фунтов.
 Граф покачал головой.
 — Спасибо, Тони. Ты всегда был хорошим другом, но я никогда не стану нахлебником. Ни твоим, ни чьим-нибудь еще.
 Сэр Антони с беспокойством спросил:
 — Уж не собираешься ли ты обратиться к ростовщикам ?
 Впрочем, ответа на этот вопрос не требовалось.
 — Ты ни в коем случае не должен делать это! — воскликнул сэр Антони. — Я видел многих, кого они высасывали досуха, а потом бросали без всяких средств к существованию.
 — Вот и я примерно в таком же положении, — с горечью ответил граф.
 Он понимал, что все это — последствия войны.
 В каком-то смысле мирная жизнь оказалась еще тяжелее, чем сражения с «непобедимой» армией Наполеона.
 Одно дело — подвергаться смертельной опасности на поле битвы, но при этом верить, что защищаешь свою страну и чувствовать себя героем.
 И совсем другое — вернувшись домой, увидеть обветшавшие разрушенные жилища, невозделанные поля, потому что некому было обрабатывать их. Все здоровые мужчины ушли на войну.
 К тому же последние два года сельскохозяйственные банки отказывали в кредите. Многие фермеры обанкротились, потому что не стало рынков сбыта для того, что они выращивали.
 «Трудно, — думал граф, — в таком положении не впасть в отчаяние».
 Особенно тяжело было видеть людей, которые честно служили своей стране, а при демобилизации не получили ни пенсии, ни наградного пособия, ни даже простой благодарности.
 Граф допил шампанское, и сэр Антони вновь наполнил его бокал.
 — Что ты собираешься делать, Гас? — тихо спросил он.
 — Собираюсь, — резко ответил граф, — ползти на коленях к Растусу Груну.
 Сэр Антони с ужасом воскликнул:
 — Нет, только не к Груну! Неужели ты уже попался этой акуле в пасть! Это просто безумие!
 — Два года назад, когда никто не одолжил бы мне и пенни, он выручил меня.
 — Что до меня, я лучше бы бросился в море, чем связываться с самым бессердечным ростовщиком в Уэст-Энде!
 Инчестер ничего не ответил.
 Помолчав, сэр Антони сказал:
 — Уверен, ты бы мог что-то продать.
 — Все, что мог, я уже продал. Деньги пошли на оплату счетов, которые накопились за время болезни моей матери. Все, что еще осталось в доме, должно перейти к моему сыну, только вряд ли я смогу позволить себе иметь детей!
 — А твоя земля? У тебя ведь немалые владения.
 — Моя земля заросла сорняками, и едва ли хоть часть ее будет вспахана. Да, и все равно мне не на что купить семена для посева.
 Сэр Антони вздохнул:
 — Мне очень жаль тебя. Гас.
 — Мне самому себя жаль. И еще больше — моих людей. Они голодают. Тони! Представляешь, каково это, знать, что люди, которые из поколения в поколение служили моей семье, голодают, и быть не в состоянии им помочь.
 В голосе графа звучали боль и отчаяние.
 Сэр Антони вновь наполнил оба бокала, не находя слов, чтобы утешить друга.
 Некоторое время они молчали, затем сэр Антони спросил:
 — Ты действительно пойдешь к нему?
 — Мне назначена встреча в пяти часов».
 — Назначена встреча?
 — Я написал ему, чтобы узнать, сможет ли он принять меня. Поездка в Лондон была бы напрасной тратой денег, если бы я не застал Растуса Груна.
 — Ну, он не упустит случая обчистить еще одного безумца, которому не повезло в жизни, — произнес сэр Антони презрительно, на что граф сказал:
 — Я получил ответ. Мне предлагается зайти сегодня. Я молился всю дорогу, чтобы Растус Грун не потребовал вернуть ему прежний долг.
 — Не стоит тебе все-таки слишком надеяться на великодушие этого человека, — пробормотал сэр Антони. — Брэдфорд был вынужден уехать на континент в прошлом году, и не похоже, что он когда-нибудь сможет вернуться.
 Граф удивленно взглянул на друга.
 — Я думал, что у Брэдфорда денег куры не клюют.
 — Так и было, пока он не начал играть по-крупному. Ему пришлось пойти к Растусу Груну, чтобы оплатить карточные долги.
 — Хочешь сказать, что у Брэдфорда ничего не осталось?
 — Ничего, кроме разоренных родовых владений.
 У графа перехватило дыхание. Слишком живо это напомнило ему его собственное положение.
 Одним глотком он допил свой бокал и поднялся.
 — Еще нет пяти, — , сказал сэр Антони.
 — Знаю, — ответил граф. — Но, чтобы вести дела с Растусом Груном, мне нужно хорошо соображать, так что не стоит больше пить.
 — Если он окажется сговорчивее, чем мы предполагаем, возвращайся, и мы отправимся в город. Я познакомлю тебя с весьма обольстительными красотками. А можно заглянуть к Гарриет Уилсон.
 — Боже мой! — воскликнул граф. — Я и забыл об ее существовании!
 — Вряд ли это ее обрадует. Однако она подцепила на крючок парочку пэров и даже герцога Веллингтона. А ее сестра Эми оказалась еще умнее. Она вышла замуж за герцога Берлика.
 — Ну и ну! — воскликнул граф Инчестер.
 Гарриет Уилсон и ее три сестры — Эми, Фанни и София — были самыми известными лондонскими блудницами. Поговаривали, что их отец, часовщик по имени Дебюше, появился на свет как плод незаконной связи графа Честерфилда.
 Их мать, снабжавшая лондонское общество шелковыми чулками, тоже была незаконнорожденной.
 О жизни всех сестер, полной сомнительных приключений, шла дурная слава. Гарриет даже не скрывала, что стала любовницей графа Крейвена в пятнадцать лет.
 Она и позднее пользовалась покровительством немолодых важных аристократов, которые сменяли один другого.
 Теперь Гарриет Уилсон писала мемуары, и это заставляло нервничать не одного из светских щеголей, которые, остепенившись с возрастом, очень не хотели бил вспоминать о грехах молодости.
 Граф улыбнулся.
 — Не думаю, что сегодня вечером я буку расположен к развлечениям такого рода. Чем бы ни кончилась моя встреча с Растусом Груном, я вернусь к себе.
 — Хорошо, что ты живешь недалеко от Лондона! — заметил его друг. — Остерегайся разбойников!
 Инчестер рассмеялся.
 — Разбойник, который найдет, что отобрать у меня, должен быть просто волшебником. Честно говоря, я и подумывал, не начать ли мне самому промышлять на дорогах!
 — Неплохая идея! — засмеялся сэр Антони. — Правда, если тебя поймают, будет чертовски неуютно болтаться на виселице!
 — Это верно, — согласился граф. — До свидания, Тони, и спасибо за шампанское.
 — Закажу еще бутылку на случай, если ты все-таки надумаешь вернуться, — сказал» сэр Антони.
 Граф Инчестер покачал головой и направился к выходу.
 Он был молод и весьма хорош собой.
 Почти все, кто сидел в зале, оборачивались, провожая его взглядом.
 Граф был прекрасно сложен: широкие плечи и узкие бедра атлета.
 — Доброго вечера, милорд! — почтительно сказал швейцар, открывая перед Инчестером дверь. — Будем рады вновь увидеть вашу светлость!
 — Спасибо. Дженкинс. — ответил граф. — Доброго вечера.
 Сильный ветер дул вдоль Сент-Джеймс-стрит.
 Граф сразу почувствовал, что холод пробирает его до костей.
 Свое пальто, слишком поношенное для визита в клуб, Инчестер оставил в той же конюшне, где и лошадь.
 Но сейчас он жалел об этом.
 Дойдя до Пиккадилли, граф начал молиться, чтобы Растус Грун помог ему.
 В противном случае, он не имел ни малейшего понятия, что ему делать дальше.
 В одной из узких улочек, из тех, что отходили от Пиккадилли вблизи площади, вверх к темной двери вели три истертые ступеньки.
 Маленький домишко был зажат между двумя большими зданиями.
 На двери висел потемневший от времени молоток, который давно нуждался в чистке, а пониже — маленькая табличка с выгравированной надписью:
 РАСТУС ГРУН
 РОСТОВЩИК
 За дверью узкий проход вел к обшарпанной лестнице.
 Слева от лестницы находилась контора ростовщика. Помещение было так мало, что огромный письменный стол, казалось, занимал его целиком.
 Обои потемнели, а на грязном окне висела какая-то рвань, очевидно, заменявшая занавески.
 Комнату освещали только две свечи, зажженные на противоположных сторонах стола.
 На столе красовались чернильница в виде черепа и банка из-под джема, из которой торчали несколько гусиных перьев.
 За столом сидел пожилой человек с неопрятными черными космами, беспорядочно падавшими ему на плечи.
 Темные очки скрывали его глаза, но те, кто сидел напротив, хотя и не видели выражения этих глаз, испытывали неприятное ощущение, что за ними наблюдают. И не просто наблюдают: невидимые глаза как будто заглядывали в самую глубину души.
 — Этот человек пугает меня! — признался сэру Антони один светский денди. — В нем есть что-то сверхъестественное, и я готов поклясться, что он способен читать мысли!
 — Меня бы это не удивило, — ответил сэр Антони. — Слава Богу, я никогда не имел с ним дела, но все, кому приходилось прибегать к услугам Растуса Груна, говорят одно и то же: он ясновидящий или колдун.
 — Будь моя воля, его бы повесили! — в ярости закричал светский бездельник.
 — Ну, надо совсем потерять рассудок, чтобы обращаться к такому типу, — заметил сэр Антони. — Почему бы тебе не приберечь свои деньги, вместо того чтобы бросать их на ветер?
 Не встретив понимания, денди счел за лучшее удалиться.
 Сэр Антони между тем подумал, что тот не ошибался насчет Растуса Груна.
 Было в нем что-то, вызывавшее неясное беспокойство. Растус Грун казался слишком проницательным для обыкновенного ростовщика.
 Тем временем Растус Грун говорил тихим. но хорошо поставленным голосом:
 — Думаю, Доусон, что Маркесс уже достаточно намаялся в ожидании. Теперь он будет сговорчивее.
 Человек, к которому обращался Растус Грун, поднялся из-за своего стола в соседней комнате, такой же неприглядной, как я главная, только еще меньше, и подошел к двери, соединявшей обе комнаты.
 — Дело Маркесса у вас? — спросил он.
 — Да, оно как раз передо мной, — ответил Растус Грун. — Маркесс растратил все, что я ему одолжил, на падших женщин и пьянство..
 Он выпил, наверное, целое озеро спиртного!
 — Мне этот субъект глубоко отвратителен, — сказал Доусон, — и, по-моему, нет никаких надежд на то, что он исправится.
 — Согласен, но все же он Маркесс!
 Доусон промолчал, а его хозяин, казалось, глубоко задумался.
 Затем он резко сказал:
 — Приведите его!
 Доусон вышел из комнаты, пересек коридор и вошел в комнатушку размером едва ли больше буфета.
 Ее окна выходили на грязный задний двор.
 Маркесс в свои тридцать три года мог бы быть цветущим молодым человеком, но годы разгульной жизни, ночи, проведенные в увеселительных клубах, питейных заведениях и игорных домах, сделали свое дело.
 Теперь перед Доусоном был толстяк с красным одутловатым лицом и выраженным брюшком. Его глубоко посаженные глазки окружали глубокие морщины.
 При виде Доусона Маркесс вскочил со стула, на котором сидел до того, и возмущенно заговорил:
 — Сколько можно заставлять ждать! Ваш хозяин, похоже, забыл про меня!
 — Он готов принять вас, милорд, — ответил Доусон и прошел вперед, чтобы открыть перед клиентом дверь.
 Маркесс постарался распрямить плечи и поднял голову.
 Растус Грун продолжал читать и даже не взглянул на вошедшего.
 Казалось, ростовщик еще больше углубился в бумаги, которые были разложены перед ним на столе.
 В мерцающем пламени свечей казалось, что на его спине вырос огромный горб.
 — Вы заставили меня долго ждать! — надменно произнес Маркесс.
 — Садитесь! — тихо предложил Растус Грун.
 Что-то похожее на угрозу слышалось в этом тихом голосе.
 Маркесс уселся на жесткий стул» с прямой спинкой, который стоял с его стороны стола.
 — Послушайте! Мне нужен новый заем, и, я думаю, проценты, под которые я получил предыдущий, превосходят все разумные пределы!
 Он замолчал, но, поскольку Растус Грун не проронил ни слова в ответ, Маркесс заговорил снова:
 — Я готов предложить вам двадцать процентов и ни пенни больше, понимаете?
 Растус Грун поднял голову.
 — А я не готов, милорд Маркесс, снова одалживать вам деньги и желаю, чтобы вы немедленно возвратили ваш прежний долг.
 Повисло тяжелое молчание. Потрясенный Маркесс уставился на ростовщика.
 Постепенно на его лице отразился такой ужас, что, казалось, глаза Маркесса были готовы вылезти из орбит.
 — Вы — желаете вернуть — ваши 30 000 фунтов?
 — Немедленно!
 — Но вы знаете не хуже меня, что мне негде взять такую сумму!
 — Тогда вам остаются две возможности.
 Неловкое молчание длилось до тех пор, пока Маркесс не спросил гораздо тише, чем раньше:
 — Какие же?
 — Отправиться в долговую тюрьму или подписать эту бумагу.
 — Что это за бумага?
 — Это документ, по которому в мою собственность отходят пятьсот акров земли с южной стороны ваших владений, включая селение Лауэр-Рауден и сланцевую шахту.
 Маркесс смотрел на ростовщика, словно лишившись на мгновение дара речи.
 Затем он быстро произнес:
 — Эти земли не отчуждаемы.
 — Не правда, милорд, — ответил Растус Грун, — не тратьте мое время, заставляя меня Слушать эту глупую ложь. Эти земли были присоединены, когда ваша мать выходила за вашего отца. Они так же включают Дауэр-Хаус, который находится в более сносном состоянии, чем Рауден-Холл.
 — Откуда вам это известно? — почти прокричал Маркесс. — Какого дьявола вы разузнавали все обо мне?
 — Да, разузнавал, — спокойно отозвался Растус Грун. — И я не намерен, милорд, швырять свои деньги на ветер.
 Он немного помолчал и продолжал:
 — Когда я дал вам взаймы 30 000 фунтов, вы говорили мне, что собираетесь восстановить усадьбу, снова начать обрабатывать поля, тем, кто вернулся с войны, дать работу, которая им так необходима. Вы не выполнили ни одного из этих обещаний!
 Маркесс понурился.
 — Лондон дьявольски дорог, тех денег было недостаточно.
 — Можете не вдаваться в подробности, как именно вы потратили те деньги. Рубиновое ожерелье, которое вы подарили Бит О'Маслин, едва ли имеет отношение к выращиванию урожая или К восстановлению шахты.
 — С какой стати вы совали нос в мои дела? — возмутился Маркесс. — Это мое дело, как я трачу свои деньги!
 — Это мои деньги, — напомнил Растус Грун, — и вот почему, : милорд, вы подпишете эти бумаги — или последствия не заставят себя ждать.
 Повисло долгое молчание.
 Наконец Маркесс осознал, что проиграл полностью, и опустил глаза на документ.
 Растус Грун подтолкнул бумагу к нему.
 Молча Маркесс взял перо.
 Его рука дрожала, когда он на мгновение задержал ее над бумагой.
 Потом он поставил под ней свое имя и воскликнул:
 — Черт вас побери! Будьте вы прокляты!
 Чтоб вам провалиться в преисподнюю!
 Растус Грун не подал виду, что слышал оскорбления. Лишь протянул руку и взял документ. Он изучал его так внимательно, будто проверял подлинность подписи.
 Ростовщик не сомневался, что Маркесс стоит над ним, борясь с желанием ударить своего мучителя.
 Наконец Маркесс направился к выходу.
 Доусон открыл перед ним дверь.
 Прежде чем выйти, Маркесс обернулся еще раз:
 — Вы сам Дьявол! Вот вы кто — Дьявол!
 Надеюсь, вы сгорите в адском пламени!
 Он направился к входной двери, открыл ее и с треском захлопнул за собой.
 Доусон закрыл дверь конторы и подошел к столу Растуса Груна.
 — Могло быть хуже, — коротко заметил он.
 — Сообщите Кумбу, что сланцевая шахта теперь наша, — сказал Растус Грун. — И напомните ему, чтобы он не забывал в первую очередь платить рабочим и следить за их жильем.
 Доусон кивнул.
 — Он славный человек, уверен, вы не пожалеете, что продали шахту ему.
 — Продавая Кумбу, мы получаем небольшую прибыль, но я не доверю это дело другому человеку.
 — И я бы не доверил, — согласился Доусон. — Другой мог бы успешно заниматься шахтой, но я не думаю, что он принял бы близко к сердцу интересы деревни и ее жителей.
 — Я тоже думал об этом, — сказал Растус Грун. — Кто у нас следующий?
 — Граф Инчестер.
 — Да, конечно.
 — Вот отчеты о нем, — сказал Доусон, кладя бумаги на стол. — Последний человек, которого мы наняли, работал просто изумительно! Он раскопал такие факты, которые, по-моему, было очень и очень нелегко узнать.
 — Я просил его сообщать мне малейшие подробности, — проговорил Растус Грун так тихо, будто говорил сам с собой.
 Доусон посмотрел на часы, которые стояли на каминной полке над незажженным камином.
 В комнате было холодно, и мужчины не снимали пальто.
 — Надеюсь-, граф не собирается опаздывать, — заметил ростовщик. — Я хотел бы поскорее уйти домой.
 — У вас опять начались боли? — спросил Доусон участливо.
 — Да, — неохотно признался Растус Грун.
 — Может, деть вам капли?»
 — Возможно, так будет лучше.
 Доусон открыл ящик стола и достал пузырек с лекарством.
 Очень осторожно он капнул три капли в стакан, добавил немного воды и подал хозяину.
 Тот выпил и некоторое время сидел, откинувшись на спинку стула, ожидая, пока боль утихнет.
 В этот момент во входную дверь постучали.
 Доусон спрятал пузырек обратно в ящик.
 — Впустить его светлость или заставить подождать?
 — Впустите, — распорядился Растус Грун.
 Граф Инчестер вошел в комнату.
 После Маркесса стройная подтянутая фигура графа производила такое впечатление, как будто в контору лондонского ростовщика внезапно пожаловал инопланетянин.
 — Добрый день! — обратился он к присутствовавшим в комнате, снимая шляпу.
 Маркесс шляпы не снимал, желая продемонстрировать свое превосходство.
 — Садитесь, милорд, — пригласил Растус Грун.
 Граф сел, положив шляпу на стол позади себя.
 — Я писал вам, — сказал он, глубоко вздохнув, — потому что оказался в затруднительном положении.
 От человека, к которому обращался граф, не последовало никакого ответа. Ростовщик, похоже, снова погрузился в изучение бумаг, которые лежали перед ним.
 В то же время его глаза за темными стеклами очков внимательно наблюдали за графом.
 — Я пытался, — говорил Инчестер, — я испробовал все возможные пути, чтобы сдвинуться с мертвой точки. Но я потерпел поражение! Признаюсь, у меня ничего не вышло!
 Растус Грун не отвечал и граф продолжал:.
 — Дела шли все хуже и хуже, а прошлый год стал настоящим бедствием для всех фермеров.
 Он остановился, чтобы перевести дыхание, и заговорил снова:
 — Сначала не везло с погодой, и урожай собрали гораздо меньший, чем надеялись. Но даже то, что удалось вырастить, мы не сумели продать. Спрос оказался гораздо меньше, чем ожидалось.
 В его голосе звучала неподдельная горечь.
 — Я понимаю, что дешевые продукты ввозятся В страну из-за границы. Во время войны наших фермеров призывали вкладывать в хозяйство деньги, время и энергию. Тогда в этом была нужда, а теперь никого не интересует, что те, кто вернулись с войны, не имеют работы.
 — Мне это известно, — сказал Растус Грун. — Однако меня интересуете лично вы, милорд, а не все фермеры.
 — Что ж, я могу только честно сказать, что потратил каждый пенни, одолженный вами, пытаясь привести в порядок мое хозяйство, а не на развлечения. Если вам угодно, вы можете просмотреть счета.
 Граф снова тяжело вздохнул:
 — Я молюсь, чтобы был приличный окот в этом году. Но мои овцы питались не так хорошо, как следовало бы. Да и коровы без полноценной пищи не дадут много молока.
 Он проговорил все это с отчаянием и взглянул на безмолвно сидевшего перед ним человека.
 Потом, безнадежно махнув рукой, Инчестер тяжело откинулся на спинку стула.
 Последовало долгое молчание. Наконец Растус Грун заговорил своим низким голосом.
 — Я уверен, милорд, что вы говорите правду.
 — Но откуда вам это известно? — удивился граф.
 — У меня свои методы узнавать многие вещи, — отвечал ростовщик. — Мне известно, что вы сами работали долго и упорно, не жалуясь, и этим вызвали уважение своих людей.
 — Верность, — произнес граф, — как нас научили на войне, не может наполнить пустой желудок.
 Растус Грун кивнул, но промолчал, так что графу пришлось напомнить:
 — В ответе на мое письмо вы говорили, что у вас есть предложение ко мне.
 — Это правда, — кивнул Растус Грун. — И я хочу, чтобы вы отнеслись к нему внимательно.
 — Вам известно, что я готов на все — на все, что могло бы помочь моим людям.
 — То, что я намерен предложить, — сказал Растус Грун, . — позволит вам восстановить дом, привести в порядок ваши владения, повысить урожаи и дополнить поголовье овец и другого скота.
 Граф выпрямился и внимательно досмотрел на человека, который сидел напротив.
 — Я смогу все это сделать? — спросил он изумленно. — Но как?
 — Вам может не понравиться мое предложение, и, конечно, вы вправе отказаться. В этом случае вы остаетесь должны мне 20 000 фунтов.
 Инчестер прекрасно понимал, что ему угрожает и был не настолько глуп, чтобы не принять это во внимание.
 Итак, он мог либо принять предложение ростовщика, либо отказаться от возможности раздобыть денег.
 Граф знал и то, что в один прекрасный день — одному Богу известно в какой — он должен будет вернуть те деньги, которые уже одолжил.
 На мгновение он испугался, но затем сказал себе, что, не испугавшись армии Наполеона, нелепо тушеваться перед ростовщиком. Подущав так, Инчестер сделал над собой усилие и проговорил:
 — Конечно; я очень хочу услышать ваше предложение и, несомненно, отнесусь к нему с самым пристальным вниманием.
 — Мое предложение предельно просто, — сказал Растус Грун. — Вы, милорд, должны жениться на моей дочери!
 На мгновение графу показалось, что земля остановилась в своем вращении, а часы перестали отсчитывать время.
 Не веря своим ушам, он смотрел на человека, который сидел по ту сторону стола.
 Потом спросил, с трудом совладав с собственным голосом:
 — Вы сказали, я должен жениться на вашей дочери?
 — Я сказал именно это, — подтвердил Растус Грун. — Позвольте мне объясниться.
 Инчестер все еще смотрел на него, как будто был не в состоянии поверить услышанному.
 — Я очень богат, — произнес Растус Грун, — но у меня только один ребенок — дочь, которая унаследует все, чем я владею.
 Прошло некоторое время, прежде чем он продолжил:
 — Я хочу, чтобы она вышла замуж за человека, относительно которого я мог бы быть уверен, что он не проиграет ее деньги в карты, не растратит на вино и продажных женщин. Вот почему я выбрал вас ей в мужья.
 Инчестер молчал, потрясенный.
 У него мелькнула мысль, что история его рода началась еще до норманнского завоевания.
 Первый граф Инчестер получил свой титул за храбрость в битве при Азенкуре.
 Все Инчестеры состояли на королевской службе. Его дед и отец считали себя солдатами.
 Предок графа был одним из тех генералов, кому больше всего доверял Молборо.
 Отец графа командовал королевской конницей.
 Инчестеру показалось, что все его предки смотрят на него с фамильных портретов, которые висят на стенах их родовой усадьбы.
 Рядом с мужчинами там были прекрасные женщины, их жены, в чьих жилах тоже текла голубая кровь.
 Портреты были написаны великими художниками своего времени. Он словно видел всех своих предков, как живых: аристократические черты лица, благородное сложение, невинные взгляды.
 Эти женщины ничего не знали об ужасах и грязи жизни.
 Их дети становились высокими, привлекательными и мужественными джентльменами, такими, каким был отец графа, или очаровательными леди, такими, какой была его мать.
 Дам традиционно приглашали в королевские фрейлины, их браки заносились в книгу пэров.
 При мысли о них всех граф испытал такое потрясение, какое ему было неведомо раньше.
 Если он введет в этот круг дочь человека, который сидел сейчас напротив него, ее кровь исказит фамильные черты, что передавались из поколения в поколение.
 Белокурые волосы потемнеют, невинность сменится хитростью, а милосердие уступит место коварству.
 «Как я могу это сделать? Боже, разве я имею право так поступить?»
 Но воспитанное с детства умение владеть собой заставило Инчестера промолчать.
 Только мысли все кружились и кружились в его мозгу, не находя выхода.
 Невозможно решиться, невозможно дать ответ.
 «Как могу я жениться на вашей дочери?» — хотелось спросить графу у Растуса Груна.
 Но потом вместо благородных лиц предков ему представились лица простых людей, которые ждали от него помощи.
 Их жилища разрушались, а нищета изнуряла хозяев. Их глаза молили о жалости.
 Отец графа всегда был богатым человеком.
 В усадьбе работали не менее тридцати слуг.
 Хозяйством занимались садовники и егеря. плотники, каменотесы и строители, колесники и кузнецы.
 Граф помнил, как отец говорил ему, когда он был еще ребенком:
 — У нас около тысячи людей, которым №г должны платить каждую пятницу. Когда ты станешь старше. Гас, ты поймешь, что мы, словно государство в государстве. Это наши люди, и ни ты, ни я не имеем права бросить их на произвол судьбы.
 Именно ради них Инчестер пошел к ростовщику.
 Ради них и их сыновей, которые только что вернулись домой после победы над Францией.
 А некоторые не вернулись» Их похоронили в наскоро вырытых могилах, и только грубые деревянные кресты обозначали места их последнего упокоения.
 Они боролись за свободу Англии, и теперь их страдания окончились. Но их братья, их друзья и соседи были вынуждены голодать, потому что для них не было работы, и не было денег, чтобы заплатить им даже тогда, когда какая-нибудь работа находилась.
 «Что мне делать? О Боже, что же мне делать?» — спрашивал сам себя граф.
 Машинально он поднялся со стула и подошел к окну.
 Отдернул грязную тряпку, служившую занавеской, и выглянул наружу.
 На улице было сумрачно, скользили темные зловещие тени.
 Пожилой человек брел мимо.
 Старик боролся с ветром, с трудом удерживаясь на ногах.
 Его одежда была грязна, шея обмотана шарфом в тщетной попытке удержать хоть частицу тепла.
 Графу этот человек представился воплощением всех бед, которые свалились на род Инчестеров и их людей.
 Старые люди страдали не «по своей вине.
 Он может спасти их, как же он может решиться отказаться от этого?
 Граф обернулся.
 Растус Грун не шевелился.
 Он даже не повернул головы, чтобы взглядом проследить за графом.
 Он просто сидел и ждал.
 Граф знал, что выбора у него нет.
 — Хорошо, — сказал он наконец решительно. — Я женюсь на вашей дочери!




 Глава 2


 Бенита Гренфел ехала верхом, возвращаясь домой, и думала, что она очень счастлива.
 Бенита любила морозные утра, когда земля искрится и хрустит под копытами, а деревья, покрытые инеем, сверкают на солнце.
 А скоро появятся первые подснежники.
 На каждой ветке набухнут почки.
 Придет весна.
 «Люблю деревню, — подумала Бенита. — Если бы только папе не нужно было ехать в Лондон и он остался бы со мной».
 Чудесно было бы провести с ним конец недели.
 Но Бенита знала, что отец не очень здоров.
 Он больше не мог, как раньше, ездить с ней верхом.
 Отец научил Бениту сидеть на лошади, когда она была еще маленькой девочкой.
 Тогда семья Бениты не могла позволить себе иметь хороших лошадей.
 Но за последние несколько лет, после того как отец приобрел чистокровных красавцев, девушка без труда освоилась с ними и держалась на этих благородных созданиях так же легко и изящно, как прежде на полукровках.
 Хотя Бенита и понимала, что так думать грешно, она все же благословляла перемены, которые произошли в их жизни после того, как раненый отец вернулся с театра военных действий из Португалии.
 Заботы матери Бениты, казалось, вернули майору здоровье, но недавно боли возобновились, и Бенита очень беспокоилась за отца.
 — Почему ты не обратишься к доктору, папа? — спрашивала она.
 — Доктора не в силах мне помочь. Война может кончиться, но пули в моем теле останутся навсегда, — шутил отец, и сам смеялся над своей шуткой. Но Бените было совсем не смешно.
 Она любила отца, а теперь, когда они остались вдвоем, — особенно.
 Жизнь в их округе текла спокойно и размеренно, хотя Лондон был совсем недалеко.
 Они жили на севере, а тогда как раз входили в моду поездки на юг.
 Особенно с тех пор, как принц-регент облюбовал Брайтон.
 По его приказу в Брайтоне был построен великолепный павильон, который мечтала увидеть Бенита.
 Но отец весьма прохладно отзывался о светском обществе, и после смерти жены не спешил начинать вывозить дочь в свет.
 — Подожди еще немного, дорогая, — отвечал он на все просьбы и уговоры Бениты.
 — Но, папа, мне уже восемнадцать, я достаточно взрослая. Мне бы так хотелось побывать на балу в зале Олмака и посмотреть, как танцуют такие важные персоны, как герцог Веллингтон.
 Отец рассмеялся:
 — Герцог как-то вернулся от Олмака, потому что был одет неподобающе!
 — Это, вероятно, весьма его расстроило, — заметила Бенита.
 — Было бы неплохо, если бы никто не забывал о правилах приличия, — резко ответил отец.
 Бенита знала, как болезненно он воспринимал изменения светских манер, да и самой морали. К сожалению, они менялись не в лучшую сторону.
 — Я не выдам тебя за человека, который забыл о том, как подобает вести себя джентльмену, — повторял отец неоднократно.
 Бенита не возражала, она вообще никогда не спорила с отцом.
 Но про себя девушка думала, что если она .никогда не будет встречаться с мужчинами, то ей никогда не доведется танцевать.
 Раньше отец иногда вальсировал с Бенитой, а мать аккомпанировала им на пианино.
 Раз в неделю старый учитель давал ей уроки танцев.
 Но она не переставала мечтать о поездке на настоящий бал.
 Впрочем, ежедневные прогулки верхом на прекрасных лошадях, возможность видеть рядом отца и надеяться, что его состояние по крайней мере не ухудшается, мирили Бениту с затворничеством, и она не жаловалась.
 Из-за поворота показался их дом, и Бенита, в который уже раз, подумала, как он прекрасен.
 Это было небольшое здание времен Елизаветы I с высокими фронтонами и необычно изогнутыми печными трубами.
 До того, как сюда переехали родители Бениты, поместье принадлежало семье, владевшей им более двух столетий.
 — Как они могли покинуть родные места? — как-то спросила Бенита.
 — Вино, карты и кости! — не очень понятно ответил отец.
 В его голосе звучало такое пренебрежение, что Бенита не решилась продолжать расспросы.
 Но, оставшись наедине с матерью, она все-таки повторила свой вопрос, — Это печальная история, — объяснила та. — У прежних владельцев был единственный сын, последний в своем древнем и славном роде. К сожалению, он попал под влияние молодых и беспутных светских щеголей, которые убивали время за игрой и вином.
 Бенита с ужасом воскликнула:
 — Неужели он проиграл дом и все земли?
 — Вот именно. Потом, я слышала, он был убит на нелепой дуэли, его, противник стрелял заведомо лучше него.
 Конечно, все это было очень печально, но Бенита не могла не радоваться, что теперь у них есть такой прекрасный дом.
 Дом был окружен садом, который спускался по склону к маленькой речке. Сад был предметом неустанных забот матери Бениты.
 С помощью многочисленных садовников это место превратилось в райский уголок.
 Бенита была уверена, что оно не уступит садам Воксхолла.
 Она там ни разу не бывала, но много слышала о том, как живописны эти сады.
 Там играли оркестры и выступали певцы из разных стран. Там предпочитала ужинать великосветская публика, подальше от обыкновенных горожан и любопытных взглядов толпы.
 — Возможно, и я когда-нибудь увижу сады Воксхолла, — мечтала девушка.
 А пока она радовалась, глядя на ровные лужайки, окруженные азалиями, лилиями н рододендронами в своем саду.
 Весной он превращался в настоящий цветущий рай.
 Бенита заметила экипаж, который отъезжал от парадного входа к конюшням.
 Она слегка тронула коня, и тот рванулся вперед.
 У парадных дверей Бениту ждал конюх, но она легко соскочила на землю и без его помощи.
 Затем взбежала по ступеням и поспешила в дом.
 — Папа, папа! — позвала Бенита.
 Как она и ожидала, отец отозвался ей из библиотеки.
 — Да, дитя мое!
 Бенита пробежала по коридору и вошла в комнату, стены которой были заставлены шкафами с книгами.
 Отец сидел за столом.
 Бенита бросилась к нему в объятия.
 — Ты дома! О, папа, это замечательно! Ты не приехал вчера вечером, и я подумала, что тебя и сегодня не будет до поздней ночи.
 Отец поцеловал ее и сказал:
 — Извини, моя дорогая, но вчера у меня было столько дел! А когда стемнело, я решил, что благоразумнее подождать утра.
 — Конечно, благоразумнее! Ведь по обледеневшим дорогам очень опасно ездить так быстро, как ты любишь.
 Отец улыбнулся.
 — Я всегда спешу вернуться к тебе, мое сокровище!
 Бенита села к нему на колени и обвила его шею руками.
 — Я тоже считала минуты до твоего приезда, папа!
 Единственное, чем отец с дочерью были похожи, — это ярко-голубые глаза.
 Изящные черты лица, хрупкое сложение Бенита унаследовала от матери.
 — Я никогда не встречал женщины красивее, чем твоя мать, — однажды сказал Бените отец. — Я сразу понял, как только вошел в бальный зал, что это единственная девушка, на которой я хотел бы жениться. Я был готов бороться с самим небом за право назвать ее своей.
 — Как романтично, — воскликнула тогда его дочь.
 Сейчас отец смотрел на Бениту и с болью в сердце узнавал золотые волосы и нежную кожу мраморной белизны, которые отличали ту женщину, что когда-то стала его женой.
 Не подозревая об этом, Бенита унаследовала поразительную красоту своей матери.
 Но и сам майор Ричард Гренфел был очень хорош собой.
 Только волосы на висках рано начали седеть да боли, которые мучали его после ранения, проложили на лице глубокие морщины.
 Но прямой нос, высокий лоб и твердый подбородок неопровержимо свидетельствовали об аристократическом происхождении майора.
 — Чем ты был занят, папа? — спросила Бенита, нежно прижимаясь щекой к его плечу.
 — Именно об этом я хотел поговорить с тобой, дорогая, только давай сядем поближе к огню, мне что-то холодно сегодня.
 Бенита соскользнула с его коленей и с беспокойством посмотрела на отца.
 Обыкновенно он не жаловался ей.
 Конечно, девушка знала, что боли, которые причиняли старые раны, зимой усиливались. И дышать ему в холод становилось труднее.
 Зимой майор говорил тихим хриплым голосом.
 На другом конце комнаты в камине жарко горел огонь.
 Большой удобный диван был придвинут к камину.
 Майор Гренфел медленно подошел к дивану и сел, слегка вздрогнув от боли.
 Бенита примостилась рядом и положила голову на плечо отца.
 — Что ты задумал, папа?
 — Как ты догадалась?
 Бенита рассмеялась:
 — Ты же знаешь, у меня интуиция немногим хуже, чем у тебя. Ты сам с раннего детства учил меня наблюдательности. Чему же ты удивляешься?
 После секундного колебания майор сказал:
 — Так пусть твоя интуиция подскажет тебе, моя дорогая, как я люблю тебя. И поверь, все, что я делаю, я делаю только потому, что ты очень дорога мне.
 Он говорил так серьезно, что Бенита подняла голову и удивленно взглянула на него.
 — Конечно, я знаю это, папа. И можешь не сомневаться, я тоже люблю тебя и всегда доверяю тебе.
 — Я надеялся, что ты так скажешь. И еще я хочу, чтобы ты пообещала мне в точности исполнить мою просьбу.
 — Ты пугаешь меня. Что же такое я должна сделать, если ты говоришь об этом столь серьезно?
 Майор Гренфел перевел взгляд на огонь в камине, Затем произнес:
 — На прошлой неделе в Лондоне я зашел к доктору. Он подтвердил то, в чем сам я был давно уверен: мне осталось совсем немного.
 Бенита вскрикнула:
 — О нет, папа! Не говори так! Я столько молилась, чтобы тебе стало лучше!
 — Твои молитвы хранили меня, дорогая, однако боли становятся все сильнее и сильнее.
 Недалеко то время, когда я покину тебя.
 Бенита всхлипнула и снова прижалась к его плечу.
 — Не плачь, родная. Наконец мы с твоей матерью снова будем вместе. Хоть ты и не сможешь видеть нас, мы будем присматривать за тобой.
 — Конечно, папа. Но это совсем не то же самое, что жить… вместе с тобой, и разговаривать… и смеяться вместе… с тобой.
 Майор Гренфел на мгновение закрыл глаза.
 Его губы сжались, казалось, что это слова Бениты причиняли ему боль.
 Наконец, собравшись с силами, он произнес:
 — Ты у меня добрая и умная девочка. Ты должна понять, что я обязан поспешить обеспечить твое будущее.
 Бенита еще крепче прижалась к отцу и молчала.
 Майор продолжал:
 — Я долго не мог придумать, как это сделать. — Он секунду помолчал. — Ты знаешь, у меня не осталось родственников. А родные твоей матери живут где-то на севере Шотландии, и я давно потерял с ними связь.
 — Но я не хочу ехать в Шотландию, папа! — быстро возразила Бенита.
 — Знаю, — грустно отозвался майор, — Но я не могу бросить свою дорогую девочку совсем одну на свете.
 Бенита подняла голову. В ее глазах блестели слезы.
 — Что ты… имеешь в виду? О, папа, я не… хочу жить… с чужими… людьми.
 Ее отец вздохнул.
 — Теперь-то я понимаю, как эгоистично было с моей стороны не приглашать в дом людей, с которыми ты бы встречалась, если бы твоя мать была жива.
 — Мне было очень хорошо с тобой, папа, — прошептала Бенита.
 — И мне тоже. Но теперь я понимаю, что был не прав, очень не прав.
 Он говорил это с такой покаянной горечью, что Бенита поспешила возразить:
 — Ты был прав во всем, папа, и я была очень… очень счастлива с тобой. Нам не требовались другие люди.
 Помолчав, майор медленно произнес:
 — Ты донимаешь, что теперь я просто обязан найти того, кто займет мое место.
 — Нет., нет… — заплакала Бенита.
 Она со страхом думала, кого мог иметь в виду отец, но он заговорил снова:
 — Ты не только необыкновенно красивая, но и очень богатая молодая женщина!
 — Очень богатая? — переспросила Бенита.
 — Да, и найдется немало охотников завладеть твоим сердцем, а заодно — и деньгами. — Его голос стал жестче. Он прибавил:
 — Они будут всячески льстить тебе, осыпать комплиментами, уговаривать выйти за них замуж. — Майор немного помолчал. — Но в действительности все они будут интересоваться только твоими деньгами, — с горечью закончил он.
 — В таком случае, папа, не стоит оставлять мне много денег. Тогда, даже оставшись одна, я не рискую быть обманутой.
 — Такие люди весьма коварны и красноречивы. Они, как ядовитые змеи, вползают в, доверчивую женскую душу.
 Бените стало страшно.
 Майор Гренфел произнес своим обычным решительным голосом:
 — Вот почему, дитя мое, ты должна позволить мне защитить тебя от этих презренных созданий. Я хочу быть уверен, что им не добраться до тебя.
 — Но как ты это сделаешь, папа?
 Майор крепко обнял дочь, и она поняла, как трудно ему было» ответить на ее вопрос.
 — Я решил, моя дорогая, — медленно проговорил Ричард Гренфел, — что тебе нужно выйти замуж!
 Бенита смотрела на него с явным недоумением.
 Ей никогда не приходило в голову, что ее отец может думать о таких вещах.
 Родители Бениты были так необыкновенно счастливы друг с другом, что, глядя на них, их дочь придумала волшебную сказку и часто видела во сне, как и она встречает однажды юношу, высокого и красивого, похожего на ее отца.
 Он, конечно, оказывается прекрасным принцем и завоевывает ее сердце. Потом они должны были пожениться и жить вместе долго и счастливо.
 Слова отца произвели на Бениту такое впечатление, словно ее внезапно облили холодной водой.
 — Я… я… не… понимаю, — пробормотала она.
 — Я нашел человека, который достоин стать твоим мужем. Он умен и благороден, — Н-но… Я никогда не… видела его» папа.
 — Знаю, но, к сожалению, у меня уже нет времени, чтобы, как полагалось бы, сначала познакомить тебя с женихом и подготовиться к свадьбе.
 Бенита снова всхлипнула:
 — О нет, папа… то, что говорят врачи… Может, это не правда… Бывает, что и врачи ошибаются… Да, да, они… скорее всего ошиблись… О, папа… ты не можешь покинуть меня! Я не смогу жить… без тебя.
 Майор Гренфел чувствовал, как Бенита дрожит.
 Он подумал, что никакие физические страдания не могут сравниться с тем, что он испытывает сейчас.
 Сделав нечеловеческое усилие, он заговорил очень спокойно:
 — Ты никогда не обманывала моих ожиданий. Я очень прошу тебя сейчас, мое сокровище, постараться понять то, что я делаю.
 Майор остановился, посмотрел на дочь, а потом добавил:
 — Поверь, это мое единственное желание перед смертью.
 Бенита не отвечала, и он понял, что дочь плачет.
 — Я надеялся, что ты любишь меня. Если я прошу слишком многого, пусть все будет, как будет. Но, поверь, это разобьет мое сердце.
 Майор знал, что после таких слов Бенита не сможет отказаться выполнить его просьбу. Молчание длилось, казалось, целую вечность.
 Наконец едва слышно Бенита произнесла:
 — Я… я люблю тебя, папа! Люблю… больше всего на свете… Я сделаю… то, что ты… хочешь.
 Майор Гренфел глубоко вздохнул.
 Сражение было тяжелым, но он победил.
 — Спасибо, моя радость, — просто сказал он. — Ты выйдешь замуж… сегодня днем.
 Бенита подняла голову и посмотрела на отца.
 Ей показалось, что она ослышалась.
 Ее щеки были мокры от слез, слезы стояли в глазах, и все-таки девушка была так хороша, что отец невольно залюбовался ею.
 Он подумал, что, если бы Бенита появилась в Лондоне, у ее ног оказались бы все молодые повесы из клубов Сент-Джеймса.
 Но он-то хорошо знал, как ненадежны эти молодые люди.
 От забывали в благородстве» заслышав звон золотых монет на столе, покрытом зеленым сукном.
 Их ничто не интересовало, кроме тоге, как легли карты, или нелепые, а то и безумные ставки, в игре.
 Майор знал, что перед их неотразимой любезностью трудно устоять любой женщине, не важно, сколько ей лет.
 Как могла Бенита — наивная, неиспорченная и доверчивая — выжить в этом мире?
 Это было бы то же самое, что бросить белую голубку в гнездо к ястребам или орлам.
 — Я должен уберечь ее! — давно и твердо решил майор, потому что при мысли, что Бенита после его смерти останется одна и некому будет защитить ее, его охватывал панический ужас.
 Гренфел придвинулся поближе к дочери и спросил:
 — Рассказать тебе, что я задумал?
 Он говорил с Бенитой нежно, как бывало в детстве, когда что-то пугало ее, а, он старался успокоить свою девочку.
 — Д-да, папа.
 — Я поручу тебя человеку, который, я уверен, защитит тебя от жадности, лицемерия и лжи.
 — Н-но, представь себе; что, если, когда мм встретимся… я не полюблю… его… того человека… которого ты выбрал для меня.
 — Он тебе понравится. Конечно, вам придется постараться, прежде чем вы уверитесь, что возникшие между вами чувства не простая дружеская привязанность, а настоящая божественная любовь, которая когда-то соединила нас с твоей матерью.
 Майор знал, что Бенита внимательно слушает, пряча лицо на его плече, и поэтому продолжил:
 — Любовь, о которой все мечтают. О которой пишут в книгах. О которой мы говорили с тобой иногда.
 Он остановился, а затем еще нежнее добавил:
 — Любовь Ромео и Джульетты. Любовь, которая слышится в музыке и о которой шепчет ветер в ветвях деревьев.
 Бенита попыталась что-то возразить, но он не дал ей прервать себя:
 — Любовь, с которой твоя мать растила сад.
 И всякий раз, как я смотрю на цветущие лужайки, мне кажется, что я вновь целую ее.
 Его голос дрожал все сильнее.
 Бенита прошептала:
 — Да… именно такую любовь я хотела бы… найти.
 — Только такую и стоит искать, моя маленькая красавица. И я верю, ты обязательно найдешь, хотя, возможно, не сразу.
 — Но… я должна… выйти замуж за этого… человека, которого ты… выбрал для меня… — пробормотала дочь.
 — Мы не можем ждать. Свадьба состоится сегодня днем.
 Бенита села прямо и слегка отодвинулась от отца.
 — Ты действительно… хочешь, чтобы это произошло… так быстро?
 — Да, сегодня днем!
 Повторяя эти слова, майор почувствовал, как боль внезапно пронзила все тело.
 Он прижал руку к сердцу и прикрыл глаза.
 Кровь отхлынула 6т его лица.
 — Папа! Папа! — заплакала Бенита.
 — Мои… капли, — с трудом выговорил майор.
 Бенита пошарила у него в карманах и нашла пузырек с лекарством.
 Потом она поспешила к маленькому столику, который стоял в противоположном углу комнаты.
 Она знала, сколько капель нужно капнуть в стакан и сколько воды добавить.
 Когда со стаканом в руке Бенита подбежала к отцу, тот лежал, откинувшись на подушки, с закрытыми глазами.
 Девушка с ужасом увидела, что у него не хватает сил удержать стакан.
 Осторожно приподняв голову отца, Бенита поднесла стакан к его губам.
 Он выпил лекарство, и несколько секунд спустя бледность постепенно стала сходить с его лица, глаза открылись.
 — Мне… очень жаль… моя дорогая, — прохрипел майор.
 — Не двигайся, папа. Может, позвать слуг?
 Они помогут тебе подняться наверх.
 — Нет… нет… не надо.
 Они посидели несколько минут молча, в ожидании, пока подействуют капли.
 — Мне нужно договорить с тобой, — с усилием произнес майор.
 — Тебе… лучше… отдохнуть, папа.
 — Нет времени отдыхать. Так много еще должно быть сказано.
 Бенита снова придвинулась к отцу, и он обнял ее за плечи.
 — Я уже сказал тебе, ты будешь очень богата. Я знаю, ты захочешь помочь всем, кому не повезло в жизни.
 — Конечно, папа. Ведь ты и мама всегда… так поступали, даже когда вы… сами… были очень бедны.
 — Мы делали то, что могли. И никто не мог бы сделать больше!
 — Я буду… поступать… так же, — пообещала Бенита.
 Майор не ответил, и она, волнуясь, попросила:
 — Расскажи… расскажи мне о моей… свадьбе.
 — Я привез для тебя из Лондона платье.
 Ты наденешь мамину фату и диадему, которую она всегда считала напрасной тратой денег.
 На губах майора появилась слабая улыбка, и он сказал:
 — Никакие драгоценности не могли сравниться с сиянием ее глаз и золотом волос! И о тебе, мое дорогое дитя, я могу сказать то же самое.
 — И ты… хочешь, чтобы я… надела… диадему?
 — Свадьба будет очень скромной, — отвечал отец, — но мне все-таки хотелось бы, чтобы ты запомнила ее на долгие годы.
 Бенита ощутила, как по телу пробежал холодок при мысли, что ей предстоит выйти замуж за человека, которого она до того ни разу не видела.
 Она даже не знала его имени!
 Но девушка сказала себе, что обязана выполнить предсмертное желание отца. Для этого никакая жертва не может показаться чрезмерной.
 Отец не должен страдать больше, чем страдает сейчас.
 Она должна уберечь его и дать ему уйти с миром в душе.
 Но внутри нее все сжималось от страха.
 Как связать свою судьбу с незнакомым человеком? Как остаться наедине с ним?
 «Я боюсь, мама!» — подумала Бенита, и в тот же момент ей показалось, что мать рядом с ними. Как всегда, она поддерживала мужа.
 Она так любила его, что дочь иногда сомневалась, остается ли в сердце матери место и для нее.
 «Папа сейчас самое главное», — всем своим существом ощутила Бенита.
 Почувствовав, что приступ боли отпустил отца, она спросила:
 — Куда… ты… повезешь меня… венчаться?
 Майор Гренфел молчал, и Бенита повторила:
 — Ведь ты повезешь меня в церковь, папа?
 — Боюсь, что мне это не по силам. Если мне станет плохо, это испортит все торжество.
 Я попросил Доусона сопровождать тебя.
 Страх снова охватил девушку.
 Как она может выйти замуж, если папы не будет рядом?
 Неужели она впервые увидит человека, которого отец выбрал ей в мужья, только в церкви?
 И он действительно станет ее мужем?
 Затем Бенита благоразумно сказала себе, что это было решение отца, а она всегда могла положиться на него.
 Несомненно, так будет и на этот раз.
 Она только жалобно спросила:
 — И… когда я… выйду замуж, я уеду… с моим… м-мужем?
 — Конечно, вы поедете в его дом. Это всего в полутора часах езды от места вашей свадьбы.
 Бенита так сжала пальцы, что они хрустнули.
 Ей хотелось спросить, как же она может уехать одна с незнакомым человеком.
 Но, посмотрев на отца, девушка поняла, что, хотя ему немного лучше, он все еще страдает от боли и очень слаб.
 «Я не должна… расстраивать его», — повторяла Бенита сама себе.
 В то же время все в ней противилось плану отца.
 Ей хотелось хотя бы отложить свадьбу, пока она не узнает о женихе немного больше.
 И вновь Бенита заставила себя думать об отце, а не о себе.
 Без всяких докторов она знала, что его жизнь висит на волоске.
 Мать неоднократно повторяла Бените, как заботливо они должны к нему относиться.
 — Дело не только в его ранах, — говорила мать. — Его сердце страдает. Слишком много ему пришлось увидеть и пережить на войне и после нее.
 При этих словах она глубоко вздыхала.
 — На всей земле не было людей счастливее нас, пока твой отец не отбыл в свой полк. Теперь я расплачиваюсь за то, что была слишком счастлива!
 Когда отца привезли домой на носилках, Бенита вдруг осознала, что родители словно стали еще счастливее, чем прежде.
 Несмотря на безумное беспокойство за жизнь мужа, мать была счастлива.
 Он снова был с ней. Она могла видеть его, прикасаться к нему.
 Бенита помнила, как, когда отец, еще был на континенте, мать по полночи на коленях молилась всем святым, чтобы муж вернулся домой»
 Она читала каждое приходившее в Англию сообщение о событиях в Португалии и списки убитых и раненых. И каждое слово в них пронзало ее сердце, как тысячи острых клинков.
 Бенита была уверена, что только любовь матери вернула отцу здоровье.
 Ее любовь, а не доктора, излечила его раны.
 Любовь поставила его на ноги скорее, чем можно было ожидать.
 И именно любовь заставила майора найти применение своим незаурядным способностям.
 Она научила его, как вырваться из нужды.
 Бенита помнила плохие времена, когда ей приходилось ложиться спать голодной. Она не жаловалась матери, но, когда все уже спали, девочка спускалась вниз, в кухню, и искала забытую корочку хлеба или яблоко.
 С тех пор как отец стал ездить в Лондон, все изменилось.
 Когда он возвращался, по его виду чувствовалось, что ему сопутствует удача.
 Бенита понятия не имела, чем он занимался.
 В течение нескольких месяцев отец уезжал в Лондон каждый день и возвращался поздно вечером.
 Тогда и начались перемены.
 Появились хорошая еда, слуги, новые лошади.
 Затем они переехали, и мать призналась Бените, что именно о таком доме она всегда мечтала.
 Все было прекрасно, но одной очень холодной зимой мать внезапно умерла. Счастье Бениты померкло. Прошло немало времени, прежде чем темные тучи начали рассеиваться.
 У Бениты был отец, а у него — Бенита.
 Девушке казалось, хотя отец никогда не говорил об этом, что они становились все богаче и богаче.
 Она ни в чем не нуждалась.
 У нее были репетиторы, гувернеры и учителя музыки более опытные, чем прежде.
 Когда Бените исполнилось восемнадцать, учителя уже больше ей не требовались. И тогда, к несомненному удовольствию дочери, отец стал проводить с ней больше времени. Он мог уже не работать так много и упорно, оставаясь в Лондоне с раннего утра до позднего вечера.
 У них было столько денег, сколько им было нужно.
 В их конюшнях стояли лучшие лошади.
 Гардероб Бениты был полон нарядов.
 Они могли бы украсить любую леди, направляющуюся в Карлтон-Хаус или Букингемский дворец.
 «Все прекрасно!» — говорила себе Бенита только сегодня утром, отправляясь на прогулку верхом.
 И вот… словно гром среди ясного неба.
 Бенита была просто раздавлена, ее мысли путались.
 Отец сидел неподвижно, глядя в огонь.
 Они всегда были так близки друг другу, что сейчас Бенита, понимала, чего стоит отцу казаться спокойным.
 Он был убежден, что все, что он сделал, будет наилучшим для дочери.
 Она получит все, что он хотел бы для нее.
 Бенита опустилась возле отца на колени и, взглянув на него снизу вверх, сказала:
 — Я люблю тебя… папа? И я сделаю… все так… как ты хочешь. И все, же… мне нужны твои… советы и… твоя помощь.
 Майор взял ее руку в своя.
 — Я могу только молиться, чтобы Бог был милосерден и принял меня на небеса, но где бы я ни был, я буду присматривать за тобой и всегда буду рядом в трудную минуту.
 — Ты всегда будешь мне нужен, папа, так же, как нужен сейчас.
 Его пальцы сжали ее ладонь, но майор промолчал.
 Тогда еле слышным дрожащим голосом Бенита спросила:
 — Как… зовут… человека… за которого… я выйду замуж?
 — Его зовут, — медленно проговорил майор Гренфел, — граф Инчестер.




 Глава 3


 Граф покинул темный офис Растуса Груна и медленно пошел назад к Пиккадилли.
 Он чувствовал, что мысли у него путаются, а ноги отказываются служить.
 Как это возможно?
 Как могло случиться, что он дал обещание жениться на дочери ненавистного ростовщика?
 Растус Грун производил столь зловещее впечатление, что это невозможно было описать.
 Граф не сомневался, что ростовщик невероятно хитер и проницателен. Ничто не могло укрыться от его глаз, что прятались за темными стеклами очков.
 Граф все еще видел перед собой длинные черные волосы, свисающие по обеим сторонам лица, и сгорбленную фигуру.
 Он заранее приходил в ужас, представляя себе, какова может быть дочь Растуса Груна.
 «Как мог я согласиться? Неужели мое положение столь безвыходно?» — мучился граф.
 Вопросы повторялись снова и снова, словно рождались под звук его шагов по грязной уличной брусчатке.
 Граф пробирался сквозь толпу на Пиккадилли обратно к Сент-Джеймс-стрит.
 Он сказал сэру Антони, что вернется домой.
 Но теперь был просто не в состоянии оставаться один.
 «Неужели это действительно случилось со мной? — все повторял он про себя. — Может, мне все это просто привиделось?»
 Однако в его кармане лежали деньги, и только у Растуса Груна граф мог получить наличные в соверенах.
 — Уверен, — сказал ему ростовщик, прежде чем они расстались, — что вам понадобятся некоторые средства еще до свадьбы.
 Он открыл ящик стола и достал кошелек. В нем зазвенели монеты, когда кошелек ударился о стол.
 — Здесь тридцать соверенов.
 Прощаясь, Растус Грун объявил, что свадьба состоится в домашней часовне на следующий день.
 В стране еще существовало несколько таких часовен.
 Там можно было обойтись без соблюдения формальностей, указанных в специальной лицензии, как требовалось в приходских церквях.
 Капелланы могли совершить обряд венчания над кем им было угодно и тогда, когда их просили.
 Часовня, которую избрал для свадьбы дочери Растус Грун, принадлежала лорду Брэдфорду, который был вынужден бежать из страны.
 Сэр Антони Кесуик рассказывал, что лорд тоже был должником ростовщика.
 Граф никогда не симпатизировал Брэдфорду, но понимал, что, если бы ростовщики перестали ссужать того деньгами, лорду пришлось бы выбирать между тюрьмой и изгнанием.
 Граф взял соверены, не найдя, что ответить, а хриплый голос продолжал;
 — После венчания возле часовни вас будет ожидать экипаж, который доставит вас в Инч-Холл.
 Последовала пауза, а потом Растус Грун внезапно прибавил:
 — Вы прибыли в Лондон верхом, но, пожалуй, для свадьбы это не подходит. Я позабочусь, чтобы там, где вы остановились, вас ожидала карета.
 Похоже, это только что пришло ему в голову.
 Граф собирался вернуться домой этим же вечером, но из слов Растуса Груна явствовало, что от него ожидают появления на свадьбе в более приличном платье, чем было на нем.
 Однако остальные костюмы графа выглядели еще более плачевно, чем тот, в который он был одет.
 Видимо, придется попросить на время платье у сэра Антони.
 Раздраженный столь недвусмысленным принуждением, граф мрачно ответил:
 — Я остановился по адресу Хаф-Мунстрит, 95.
 — Очень хорошо. Карета будет ожидать вас завтра днем, без четверти три. Дорога до часовни займет у вас не больше, чем час с четвертью.
 Вашу лошадь приведут обратно в Инч-Холл.
 Граф шел по улице, вспоминая этот разговор и все больше убеждаясь, что только колдун или чернокнижник мог так хорошо знать обо всем.
 Откуда Растус Грун узнал, что он приехал в Лондон верхом?
 Или что у него нет выходной одежды?
 «Это не человек», — думал граф.
 Он чувствовал тяжесть золота у себя в кармане и горько размышлял о том, что тридцать соверенов, которые он получил, выглядят символически.
 Только эти монеты должны были бы быть серебряными.
 Он продал себя, свою свободу и гордость, как Иуда продал Учителя, за тридцать сребреников.
 — Швейцар почтительно приветствовал графа, когда тот вошел в двери Уайт-Клуба.
 Сэр Антони Кесуик еще не ушел и очень обрадовался появлению графа.
 — Ты вернулся. Гас! Я надеялся на это!
 Как все прошло?
 — Дай мне перевести дух, — ответил граф, садясь рядом.
 Сэр ан гони пристально посмотрел на него:
 — Он отказал тебе!
 Граф покачал головой.
 — Нет, мы пришли к согласию.
 — Так почему же ты словно в воду опущенный?
 Внезапно граф понял, что ни Антони, ни кому-нибудь другому он не может рассказать о позорной сделке.
 Слишком хорошо представилось ему выражение ужаса на его лице и слишком трудно было бы объяснить, что он решился на это не ради себя, а ради тех, кто зависел от него.
 Любой человек в этом зале счел бы безумием жениться на женщине не своего круга да еще дочери ненавистного всем ростовщика. Людям из высшего общества приходилось обращаться к ростовщикам, но презрение к ним предполагалось чем-то само собой разумеющимся.
 Твердо решив сохранить свою позорную тайну, граф сделал усилие и произнес:
 — Ужасный Грун пошел мне навстречу!
 — Что ж, ты не напрасно молился! — воскликнул сэр Антони. — И я рад, что ты вернулся отпраздновать это событие.
 С этими словами он подал знак, чтобы им принесли новую бутылку шампанского.
 — За эту плачу я, т — сказал граф.
 — Ну уж нет! За все, что ты вытянул из Груна, придется расплачиваться тяжелым трудом. Да и прежний долг рано или поздно придется возвращать, Граф не отвечал.
 Он думал о том, что платить придется не наличными, а годами позора и унижений.
 У него будет жена, которую стыдно познакомить с друзьями.
 Жена, которую легче скрывать от всех, чем объяснять, кто ее отец.
 Стоит только упомянуть фамилию Грун, ста» нет ясно, что произошло.
 Нетрудно представить, с каким презрением будут говорить о нем в клубах.
 Графу так и слышались оскорбительные замечания о его жене и будущих детях.
 Если он не сохранит свою тайну, появятся карикатуры, на которых он будет изображен с весами в руках.
 На одной чаше весов будет женщина, которая носит его имя.
 И она будет так же толста, как мешок с золотом на другой чаше весов.
 С такими же соверенами, как те, что уже лежат в его кармане!
 «Я не могу сделать это! Как смею я запятнать имя, которым гордились мои предки, извалять его не просто в пыли, а в сточной канаве!»
 Сэр Антони протянул графу бокал шампанского.
 — Улыбнись! — сказал он. — Ты получил то, что хотел. И хотя, несомненно, наступит день расплаты, это будет не завтра!
 «Ошибаешься, — хотелось сказать графу, — именно завтра».
 Но он только молча выпил свой бокал.
 Постепенно Инчестер почувствовал, что его разум, если и не прояснился, то по крайней мере от вина одурманился настолько, что уже можно было не думать вовсе.
 Словно издалека до него донесся голос сэра Антони:
 — Когда ты последний раз ел?
 — Не помню, — отвечал граф, — наверное, за завтраком.
 — Так давай сейчас перекусим, а потом я угощу тебя обедом не хуже того, что подают в Карлтон-Хаус.
 Они заказали сандвичи с ветчиной.
 Поев, граф действительно почувствовал себя лучше.
 Они допили шампанское.
 Сэр Антони предложил отправиться к нему на квартиру, чтобы переодеться к обеду.
 — К счастью, у нас почти один и тот же размер, — заметил он, — только талия у тебя потоньше моей. Несомненно, из-за твоей тяжелой работы.
 И, засмеявшись, добавил:
 — Пока ты работал на земле, я-то трудился в постели!
 Граф знал, что сэр Антони очень гордится своим успехом у женщин. Не меньше, чем сам граф — своим искусством верховой езды и фехтования.
 Друзья сели в фаэтон сэра Антони, который ждал его возле клуба, и направились на ХафМун-стрит.
 У сэра Антони была большая квартира с удобной спальней, которую он мог предоставить в случае необходимости своим гостям.
 Сейчас сэр Антони приказал камердинеру приготовить ванну для графа.
 — И, — добавил он, — подбери вечерний костюм для его светлости.
 Граф с наслаждением погрузился «в горячую ванну, приготовленную для него рядом с растопленным камином.
 Он смыл с себя лондонскую грязь и почувствовал, что его ярость поутихла. Ему уже больше не казалось, что сердце в его груди окаменело от боли и унижения.
 После ванны граф надел шикарный фрак с модным галстуком из гардероба сэра Антони и черные рейтузы, которые ввел в моду принц-регент.
 Теперь Инчестер чувствовал себя другим человеком.
 — Последняя ночь моей свободы, т — сказал он своему отражению в зеркале.
 И еще раз поклялся себе, что после возвращения в Инч-Холл никто не увидит его жену.
 Это означало, что и ему отныне предстояло превратиться в отшельника.
 Граф вошел в гостиную и увидел сэра Антони в вечернем великолепии.
 — Похоже на старые добрые времена, Тони, — заставил себя улыбнуться Инчестер, — когда мы вместе отправлялись на поиски приключений.
 — По-моему, не очень. — отвечал сэр Антони, — но все зависит от тебя.
 — Я полностью в твоем распоряжении.
 — Тем более все совсем по-другому! — засмеялся его друг.
 Первым делом он повел графа в таверну «Под соломенной крышей», которая славилась отменной кухней.
 — Не хуже, — повторил сэр Антони, — чем готовит шеф-повар принца-регента в Карлтон-Хаус.
 По мере того как одно блюдо сменяло другое, граф все больше утверждался во мнении, что только французский шеф-повар мог приготовить, создать такие кушанья.
 Им предложили на выбор мадеру, рейнвейн, шампанское, эрмитаж, бургундское, бордо и портвейн.
 К большому разочарованию официанта, граф отказался перепробовать все вина и вместо портвейна заказал небольшой бокал бренди.
 После обеда друзья отправились в Уайт-Хаус, где графу приходилось бывать прежде.
 С легким цинизмом он заметил, что это место совсем не изменилось. Разве что постоянные клиенты стали старше, а голос мадам еще пронзительнее.
 По-прежнему крупье призывал делать ставки, а возбужденный крик сопровождал чей-то выигрыш.
 Те же стоны раздавались, когда кому-то не везло.
 Возле богатых клиентов у игральных столов располагались самые известные лондонские проститутки.
 — Их называли по-разному: блудницы, монахини, нечистые голубки, весталки — все эти слова означали одно и то же.
 Все они казались похожи друг на друга и разговорами, и нескрываемой алчностью.
 При появлении графа и сэра Антони они завизжали от восторга.
 Те, кто еще не был занят, бросились навстречу друзьям. Они висли у мужчин на руках, призывно заглядывая им в глаза и подставляя губы для поцелуя. Одна из них что-то зашептала графу на ухо, видно с твердым намерением соблазнить его. Но он отрицательно покачал головой.
 Сэр Антони заказал вина для двух девушек, которые показались ему наиболее привлекательными.
 Немного поболтав и посмеявшись с ними, сэр Антони тихо спросил, так, что его никто не мог слышать, кроме графа:
 — Не хочешь ли ты подняться наверх с кем-нибудь из них?
 — Я — нет, — твердо ответил граф.
 — Тогда пойдем отсюда.
 Сэр Антони оставил девушкам несколько соверенов, и друзья направились к экипажу.
 — Куда теперь? — спросил сэр Антони.
 — Не имею ни малейшего представления.
 Это твой вечер.
 — Прекрасно, в таком случае мог отправляемся в Волвс-Клуб.
 Граф удивленно поднял брови.
 — Это что-то новенькое.
 — Тебе понравится. Все его члены связаны с театром.
 Сэр Антони рассказал, что этот клуб собирается в Харп-Гаверне, широко известной как «Театральный Дом» и расположенной рядом с театром Друри-Лейн.
 Там давалось представление, выступали два неплохих певца, все это в сопровождении забавных «превращений», грязных шуточек и множества красивых женщин.
 Там подвизались известные актрисы.
 Там, не обращая внимания на представление, продолжали партии заядлые картежники.
 Там женщины работали на грабителей-сутенеров, которые всеми правдами и не правдами проникали в любой клуб или таверну.
 Все это было очень забавно, и граф не удивился бы, увидев там членов Будл — или Уайт-Клубов.
 Оттуда друзья перебрались в Коул-Холл, который содержал Роде.
 Эдмунд Кин, гениальный актер, посещал это заведение каждую ночь, пока не открылся Волвс-Клуб.
 Вне сцены Кин был человеком со странностями.
 Но в этот вечер друзья его не встретили.
 Сэр Антони разузнал, что после представления Кин ненадолго заходил в Коул-Холл, но быстро ушел.
 — Одному Богу известно, чем он занимается, — сказал сэр Антони. — Он часто седлает свою любимую лошадь и сломя голову несется через весь ночной Лондон и дальше — прочь из города.
 — Почему он это делает? — спросил граф.
 — Он перескакивает через шлагбаумы на заставах, как разбойник с большой дороги, пугая всех дикими возгласами. А ранним утром возвращается к себе домой, покрытый пылью и полумертвый от усталости.
 Граф подумал, что скорее всего актеру необходима такая разрядка после особенно трудных ролей.
 Ему представилось, что наступит такой день, когда и ему придется в бешеной скачке искать забвения от ненависти к жене и мыслей об унизительной зависимости от ее денег., — Ну вот, ты снова помрачнел, — заметил сэр Антони. — Куда еще тебя отвести?
 — Никуда. Давай вернемся к тебе и ляжем спать.
 — Сейчас только три часа. Может, вернемся в Уайт и сыграем несколько раздач? А хочешь, можем отправиться в Уоттьер.
 — Ни то, ни другое.
 Тридцать соверенов, которые вручил ему Растус Грун, граф оставил в запертом ящике на квартире сэра Антони.
 У него не было ни малейшего желания: тратить хоть часть этих денег в Лондоне.
 Каждый пенни он был твердо намерен использовать, чтобы помочь тем людям, которые трудились на его земле.
 Инчестер, не стесняясь, позволил сэру Антони заплатить за обед. Его друг был очень богат, и, предлагая помочь графу, он был совершенно искренен. Пять сотен фунтов мало что значили для него.
 Графу было известно, что многие молодые люди спокойно паразитируют на своих богатых друзьях, но сам он поклялся много лет назад, что никогда не позволит себе этого, Друзья вернулись на Хаф-Мун-стрит, и граф сказал:
 — Спасибо, Тони. Сегодняшний вечер доставил мне огромное удовольствие, и я его запомню надолго.
 — Ради Бога, Гас! Ты молод, здоров! Не надо хоронить себя в деревне. В этом мире столько интересного, кроме твоего дома, твоего хозяйства и твоих людей, которые так надоедливы и о которых ты так беспокоишься.
 — Возможно, ты прав, но я в ответе за них.
 — Навязчивая идея делает человека скучным! — съязвил сэр Антони.
 Граф рассмеялся.
 — В таком случае я уже давно такой и есть.
 Сэр Антони положил руку на плечо друга.
 — Ты же знаешь, я просто шучу, Гас! Нет человека более интересного, разностороннего и глубокого, чем ты.
 Он помолчал и добавил:
 — Но пока ты молод, ты должен наслаждаться жизнью. Потом ты так долго будешь мертв!
 — Ты искушаешь меня, — засмеялся граф, — мне остается только сказать «Сгинь, Сатана!» и оставаться скучным.
 — Надеюсь, ты по крайней мере будешь наслаждаться небесной музыкой, — вздохнул сэр Антони. — Тебе на небесах, бесспорно, уже уготовано место. Только боюсь, что мне, не пройдет и часа, наскучит игра на арфе на берегу сапфирового моря!
 Граф засмеялся.
 — Будь спокоен, я пошлю немного воды туда, где окажешься ты. Говорят, там здорово горячо!
 — Думаю, у меня там будет большая компания, и у всех глотки пересохнут!
 Так перешучиваясь, они поднялись в свои спальни.
 Если бы даже Тони знал, что для графа это последняя ночь холостяцкой жизни, он вряд ли сумел бы лучше развлечь своего друга.
 «Хорошо бы забыть, хоть на время, обо всем, что тревожит меня! Вот тогда я бы повеселился!», — думал граф.
 Он действительно был молод. Ему слышались песни, аплодисменты, которые сопровождают окончание спектакля, смех и шутки, чудился голос красотки, который обещал невероятные наслаждения.
 Но за этим маячила зловещая фигура Растуса Груна.
 Если дочь похожа на отца, пожалуй, ее мужу лучше поскорее обзавестись темными очками.
 Граф не надеялся заснуть.
 Не одну ночь он провел без сна, гадая, как разжалобить жестокосердного ростовщика.
 И вот он получил то, что хотел, но какой ценой!
 Оказалось, он слишком устал, чтобы думать об этом. Неожиданно для себя самого граф провалился в глубокий сон, без сновидений.
 Проснувшись, Инчестер с ужасом обнаружил, что уже одиннадцать часов.
 Он открыл дверь и позвал камердинера сэра Антони. Тот не замедлил явиться.
 — Почему вы не разбудили меня? — спросил граф.
 — Я слышал, когда ваша светлость и хозяин; вернулись прошлой ночью, и подумал, что вам не мешает отдохнуть. — Он раздвинул занавески и добавил:
 — Ваша светлость могут снова лечь, а я принесу вам завтрак через несколько минут.
 — Сэр Антони еще спит?
 — Да, сэр, и, если его сейчас разбудить, он будет в ужасном расположении духа, уж я-то знаю!
 Камердинер вышел, а граф рассмеялся.
 Этот человек служил у сэра Антони многие годы.
 Когда сэр Антони был еще младенцем, камердинер ухаживал за ним вместо няньки.
 Одежда графа была вычищена, выглажена и починена.
 Это избавляло его от необходимости заезжать в Шеферд-Маркет.
 Он позавтракал и уже читал утренние газеты, когда в комнату, зевая, вошел сэр Антони.
 — Ну, как тебе спалось? — спросил он.
 — На удивление хорошо.
 — А я так чувствую, себя просто ужасно! — пожаловался сэр Антони.
 — Я же предупреждал тебя: не стоило столько пить за обедом, хотя вина были великолепны!
 — Знаю. — простонал сэр Антони, — но, как я всегда говорил, Гас, за все, что имеешь в этой жизни, приходится платить.
 Его шутка напомнила графу, какую цену должен заплатить он.
 Ужас надвинулся на него, как черная туча.
 На мгновение у него мелькнула мысль довериться другу, разделить с ним свои страшные предчувствия.
 Но граф подавил минутную слабость.
 Его друг все равно не смог бы помочь ему.
 Тем временем сэр Антони приказал принести завтрак для себя в комнату графа.
 Завтрак накрыли на маленьком столике возле кровати, и сэр Антони, присев рядом с графом, медленно принялся за еду, запивая ее черным кофе.
 — Теперь мне намного лучше! — заметил он.
 — Если ты столько пьешь каждую ночь, — укоризненно произнес граф, — ты недолго протянешь.
 — Конечно, — отвечал сэр Антони, — зато, сколько удовольствия я получу за те годы, что мне отпущены!
 Он засмеялся и продолжал:
 — А ты, мой дорогой Гас, своим воздержанием только продлишь агонию.
 «В каждой шутке есть доля правды.» — подумал граф.
 Но, может быть, когда он восстановит хозяйство, а подвалы Инч-Холла наполнятся, он сможет напиваться до бесчувствия, чтобы не замечать жену, которая будет занимать свое законное место на другом конце стола.
 С этими невеселыми мыслями граф взглянул на часы и понял, что у него осталось всего несколько часов свободы.
 — . Не стоит так торопиться с возвращением в деревню, — говорил в это время сэр Антони. — Я мог бы пригласить тебя куда-нибудь на ленч до твоего отъезда.
 Граф не успел придумать отговорку, как в комнату вошел камердинер.
 — Два портных от Уэстона, милорд, хотят видеть вас.
 — От Уэстона?! — воскликнул граф.
 Последние два года Уэстон был любимым портным принца-регента. Поэтому только у него одевались самые амбициозные щеголи.
 — Они назвали имя его светлости? — поинтересовался сэр Антони. — Дело в том, что пальто, которое заказывал я, должно быть готово как раз сегодня.
 — Они определенно сказали: «Граф Инчестер», если только уши не обманули меня! — отвечал камердинер.
 — Ну так впустите их! — приказал сэр Антони.
 В комнату вошли двое. У каждого в руках было по большой коробке.
 Они вежливо поклонились обоим господам.
 — Что все это значит?» — спросил их сэр Антони.
 — Нам поручено, сэр, доставить это платье графу Инчестеру, — ответил один из них.
 — Это я! — отозвался граф.
 Человек поклонился еще ниже:
 — Это платье, милорд, было заказано неделю назад к сегодняшнему дню.
 Граф посмотрел на него, и на, его лице отразилось глубочайшее изумление.
 — Работа уже оплачена, милорд, но, если вы будете так любезны и примерите платье, мы прямо сейчас подгоним его по фигуре.
 Глаза графа потемнели.
 Это было невероятно, но он знал, что не ошибается!
 Растус Грун неделю назад, еще до того, как получил письмо графа, не сомневался, что тот женится На его дочери.
 В коробках, принесенных портными, лежала одежда, вполне» подходящая для брачной церемонии.
 Граф с трудом сдерживал ярость.
 Как посмел какой-то ростовщик предположить, что граф Инчестер примет его унизительное предложение! Предположить еще до того, как граф обратился к нему!
 Однако нельзя было проявлять свой гнев при сэре Антони, чтобы не давать портным повода для сплетен.
 Граф поднялся с постели и оделся. Костюм, несомненно, был подобран с безупречным вкусом. Размер был указан так точно, что платье сидело на графе без единой морщинки.
 — Кто прислал это тебе? — удивился сэр Антони.
 — Понятия не имею! — резко ответил граф.
 Он понимал, что его Друг найдет все, это очень странным и добавил не, слишком уверенно:
 — Наверное, кто-нибудь из моих родственников заехал в Инч-Холл без предупреждения и застал меня, одетым как пугало.
 — Ты непременно должен поблагодарить его! — воскликнул сэр Антони.
 И так как граф молчал, сэр Антони сам обратился к портным:
 — Кто заказал платье для его светлости?
 Граф замер.
 Если портные назовут имя Растуса Груна, он будет вынужден рассказать другу о позорной сделке.
 — Как ни странно, сэр, — отвечал один портной, — но, когда мы получили заказ вместе с размерами и платой, подписи заказчика не было.
 Граф вздохнул свободнее.
 — Что ж, это очень приятный подарок, — сказал он с облегчением. — Я уверен, что рано или поздно выясню, кому я им обязан!
 — Ты выглядишь еще лучше, чем вчера! — отметил сэр Антони.
 Портных поблагодарили, они вежливо поклонились и покинули комнату.
 Граф посмотрел на себя в зеркало, и не без иронии подумал, что вполне похож на жениха-джентльмена.
 Вкус у Растуса Груна был намного лучше, чем его облик.
 Графу оставалось только надеяться, что о дочери ростовщика можно будет сказать то же самое.
 — Теперь ты одет. Я буду готов через минуту, и мы можем отправляться к Уайту, чтобы продемонстрировать всем удивительное превращение, которое произошло с тобой за одну ночь, — предложил сэр Антони.
 — Я в самом деле выглядел столь неприглядно?
 — Если говорить откровенно, ты был одет ужасно! Но, возможно, все решили, что это аристократическая прихоть, как у Норфолка. — Сэр Антони засмеялся и пояснил:
 — Он никогда не моется и не меняет белья. Слуги приводят его в человеческий вид, когда он напивается так, что не может сопротивляться.
 — Если я выглядел так же, как он, — проговорил граф, — я застрелюсь! — Ничего подобного! Ты поступишь так же-, как он: закажешь еще вина!
 Инчестер засмеялся и бросил в него подушкой.
 Сэр Антони увернулся и скрылся в своей спальне.
 Граф прошел в гостиную.
 Уже минул полдень.
 Скоро, прибудет карета, которая отвезет его в часовню.
 Графу казалось, что это равносильно тому, что выслушать смертный приговор себе на Олд-Бейли.
 Он окажется в заключении, пока не сможет заплатить долги, а этого никогда не произойдет.
 Граф взглянул на свое отражение в зеркале.
 Он был не тщеславен, но подумал, что в этом платье выглядит так, что любая женщина могла бы гордиться таким мужем.
 Как же сможет он жить всю оставшуюся жизнь, пряча свою жену от всех, извиняясь, если кто-то увидит ее, тая ее происхождение от лучших друзей?
 «Это невозможно!» — думал граф в полном отчаянии.
 На глаза ему попался портрет матери сэра Антони. Она была очень красива.
 Не отдавая себе в этом отчета, Инчестер шептал, как молитву:
 — Пусть она будет не слишком отвратительной, не слишком отталкивающей!
 Его слова вырывались из самого сердца. Его терзал не просто страх, на» глубочайшее душевное страдание.
 После восхитительного ленча в Уайт-Клубе граф поднялся из-за стола.
 Несколько приятелей присоединились к ним с сэром Антони.
 — Как дела, Инчестер? — приветствовали они графа. — Приятно снова видеть вас!
 Все обратили внимание на его костюм.
 Один, более откровенный, чем остальные, заметил:
 — Вы выглядите чертовски шикарно! Направляетесь в Карлтон-Хаус?
 — Почему вы решили, что я еду туда? — удивился граф.
 — Я подумал, что это способно испортить пищеварение нашему принцу: увидеть такую же одежду, какую носит он сам, на такой фигуре, как ваша! — Он посмеялся и продолжал:
 — У него превосходный вкус, когда речь идет об антиквариате. Но когда дело касается кулинарных изысков его шеф-повара, он просто ненасытен!
 Все захохотали, а сэр Антони заметил насмешливо:
 — Это предупреждение тебе. Гас: не ешь то, от чего толстеют!
 Граф ответил в тон другу:
 — Несомненно, я последую твоему совету.
 Надеюсь и ты вспомнишь мой, когда дело дойдет до третьей или четвертой бутылки!
 Пока приятели допивали портвейн, бренди и кофе, граф поднялся.
 — Мне нужно идти, — сказал он сэру Антони. — Еще раз спасибо тебе, что уговорил меня поразвлечься прошлой ночью. Я получил невероятное удовольствие!
 — Я тоже. И не пропадай надолго. Давай как-нибудь снова выберемся «в город».
 — Я подумаю, — пообещал граф.
 Сэр Антони еще не собирался домой, поэтому он снова уселся за стол, а граф Инчестер с облегчением покинул клуб.
 Ему хотелось размяться, и он пешком направился в сторону Хаф-Мун-стрит.
 У дверей дома сэра Антони стояла роскошная карета.
 Подойдя ближе, граф по достоинству оценил упряжку чистокровных лошадей, Увидев его, кучер и грум коснулись своих шляп. Граф сказал:
 — Полагаю, вы ожидаете меня. Я граф Инчестер.
 — Да, милорд, — отвечал лакей. — Нам было велено прибыть по этому адресу без четверти три.
 — Вы точны, — заметил граф.
 Камердинер сэра Антони стоял в дверях дома.
 — Я хотел спросить, милорд, — обратился он к графу, понизив голос, чтобы его не слышали другие слуги, — нужна ли вам одежда, которая была на вас вчера, или мне выкинуть ее?
 — Я возьму ее с собой, — сказал граф.
 — Я так и подумал, сэр, и упаковал ее, чтобы она была готова к вашему отъезду.
 Граф поблагодарил его и дал два золотых соверена.
 В первый раз он тратил что-то из того кошелька, что получил от Растуса Груна. Потом Инчестер сел в экипаж, лакей прикрыл его колени меховой полостью и, прежде чем закрыть дверцу, сказал:
 — Для вашей светлости есть записка. — Он показал на конверт, что лежал на заднем сиденье.
 Граф вскрыл письмо:
  Экипаж, в котором вы едете, — ваш, то же касается слуг. 
 Подписи не было.
 «Мне следует быть благодарным», — сказал себе граф.
 Потом он вспомнил о причине такой щедрости.
 Это женщине он должен быть благодарен за одежду, которую носит, за экипаж, н котором он едет, а также за каждый потраченный пенни.
 А вдруг она такая же скряга, каким представляют ее отца?
 Вдруг придется ползать перед ней на коленях и оправдываться каждый раз, когда деньги будут потрачены не на исполнение ее капризов?
 По закону, все, что принадлежало жене, после свадьбы становилось собственностью ее муж».
 Но граф представлял, как мучительно будет чувствовать себя обязанным ей, если жена сочтет его траты излишними!
 «Как я вынесу это?» — думал он.
 Карета уже выехала из Лондона, и лошади ускорили свой бег.
 Графу казалось, что они быстро несут его — слишком быстро — прямо в ад.




 Глава 4


 Бенита кончила одеваться, и тут ею овладел панический ужас.
 После разговора с отцом прошел час или около того.
 Все это время девушка пребывала в состоянии оцепенения, не в силах как следует осознать, что происходит.
 Когда она поднялась к себе, Бенита на мгновение вознамерилась сбежать в конюшни, вскочить на своего любимого Лебедя и исчезнуть так, чтобы никто не смог ее найти.
 Жених может ждать сколько угодно: она не вернется.
 Отец, конечно, рассердится, но, возможно, он поймет, что ему следует придумать какой-нибудь другой путь, чтобы обеспечить ее будущее.
 Но Бенита знала, что не имеет права расстроить отца, сделать его несчастным.
 Он просил довериться , ему, и именно это она должна сделать.
 Свадебный наряд, который отец привез ей из Лондона, был великолепен: белое платье, расшитое мелкими бриллиантами по краю юбки и вокруг выреза, украшали серебристые, тоже расшитые бриллиантами ленты, которые перекрещивались на груди и струились изящным каскадом по спине.
 В детстве у Бениты была няня, а когда няня состарилась, ее место заняла горничная, которая всегда была рядом с девушкой.
 Сейчас горничная прикрепила фату к волосам молодой хозяйки и подала ей диадему, которая завершила свадебный наряд.
 Бенита радовалась, что фата закрывает лицо, и жених, может быть, не заметит, как он ненавистен ей.
 Подумать только, что до сегодняшнего дня она даже не слышала его имени! Она и теперь не знала, молод он или стар, красив или безобразен.
 И снова Бените послышалось, что мать говорит ей: «Доверяй своему отцу!»
 Девушка подумала, что, наверное, она неблагодарная дочь. Отец столько сделал для нее, они были так счастливы вместе.
 Как могла она беспокоиться только о себе и забыть о нем?
 — Вы очаровательны, мисс Бенита, поверьте, это чистая правда! — воскликнула горничная.
 — Вы… сложили… мои вещи? — тихо спросила Бенита.
 — Да, мисс, все ваши платья и все остальное.
 — А ты не забыла миниатюры, портреты родителей?
 — Конечно; нет, мисс. Я знаю, что вы никогда не расстаетесь с ними.
 — Спасибо, Эмили.
 Бенита последний раз взглянула на себя в зеркало и еще раз убедилась, что рассмотреть ее лицо под фатой невозможно.
 Она откинула фату, чтобы поцеловать отца на прощание, и спустилась вниз.
 Отец лежал на диване в библиотеке.
 Увидев ее, он воскликнул:
 — Ты самая красивая невеста на свете, мое дорогое дитя!
 Бенита подошла к нему и опустилась на колени.
 — Ты… будешь… думать обо мне, папа, и… молиться за меня?
 — Ты же знаешь, что буду. И я попрошу твоего мужа, чтобы он, как можно скорее, привез тебя повидаться со мной, если…
 Он замолчал.
 Бенита поняла, что отец хотел сказать: «Если только я буду жив».
 Она всхлипнула.
 — О, папа… дорогой… мой чудесный папа… как я могу уехать… именно сейчас?
 — Только так ты сможешь сделать меня счастливым. Майор увидел слезы, которые добежали по щекам дочери, и добавил:
 — Я буду лежать здесь, думая о тебе и молясь за тебя. И ты почувствуешь это, когда будешь стоять у алтаря.
 Бенита хотела сказать, что если бы он был там, рядом с ней, все было бы совсем по-другому.
 Но майор лежал такой бледный и ослабевший, что она поняла, насколько серьезно он болен.
 — Я приеду навестить тебя, как только смогу.
 Никто… не удержит меня!
 При последних словах ее голос дрогнул.
 Она прижалась щекой к плечу отца, чтобы он не видел ее слез.
 Майор крепко-крепко обнял дочь.
 Затем нежно сказал:
 — Теперь езжай, моя дорогая, и да будет с тобой Бог!
 Бенита поцеловала его я поднялась с колен, понимая, что именно этого хочет сейчас отец.
 Еще не дойдя до двери, девушка вновь опустила фату на лицо.
 Затем обернулась в последний раз, чтобы помахать отцу рукой, хотела что-то сказать, но голос изменил ей.
 Бенита вышла из библиотеки, закрыла за собой дверь и спустилась в холл.
 Здесь ее ждал человек, которого она как-то раз уже встречала.
 Бенита знала, что он работает вместе с отцом в Лондоне, что он кончил службу в чине капитана и зовут его Доусон.
 Она подошла к нему и протянула руку в ответ на его поклон, не в силах произнести ни слова.
 Капитан Доусон, видимо, понял ее состояние.
 Он молча взял протянутую руку и повел девушку к выходу, где их ожидала большая и удобная закрытая карета.
 Капитан помог Бените подняться в экипаж и сел рядом с ней.
 Лакей закутал мехом ноги девушки и, закрывая дверцу, пожелал:
 — Счастья вам, мисс Бенита!
 Девушка не смогла ответить.
 Слезы хлынули у нее из глаз, и она поднесла платок к лицу, закрытому фатой.
 Лошади тронулись, а капитан Доусон отвернулся к окну, понимая, что должна была чувствовать совсем молоденькая наивная девушка.
 Все равно сейчас не было слов, которые могли бы утешить ее.
 Прошло немало времени, прежде чем Бенита смогла тихо проговорить:
 — Простите меня.
 — Не волнуйтесь, — ответил капитан Доусон. — Я знаю, как тяжело вам расставаться с отцом, но поймите, он очень болен — Я… Я это… знаю.
 — Все, что он делал, — продолжал Доусон, — он делал только ради счастья вашей матери и вас.
 — Я так… люблю его, — прошептала Бенита. — К-как я могу покинуть его?
 Капитан Доусон не ответил.
 Он, как никто другой, знал, что майор безумно боялся оставить Бениту после своей смерти одну в целом свете И капитан был в курсе того невероятно сложного плана, который придумал майор, чтобы защитить дочь Но Доусон поклялся хранить тайну, чтобы не только Бенита, но я граф ни о чем не догадались раньше времени.
 — Но почему? — удивлялся он.
 Майор всегда отвечал одно и то же:
 — Им лучше оставаться в неведении, пока вы не почувствуете, что пришло время открыть им правду.
 «Я взял на себя очень большую ответственность!» — думал теперь капитан.
 Лошади бежали резво.
 Когда карета уже подъезжала к часовне, Доусон нарушил молчание:
 — Через несколько минут мы будем на месте. Не одолжить ли вам мой платок?
 Он не сомневался, что ее собственный уже промок от слез.
 Рука Бениты показалась из-под фаты, и капитан понял, что не ошибся.
 Бенита вытерла глаза и постаралась взять себя в руки.
 Но ощущение, что никогда больше она не увидит отца, не оставляло девушку.
 «Если он умрет, зачем мне выходить замуж за этого ужасного человека, который… ожидает меня», — думала Бенита.
 Но потом она вспомнила, что говорил ей отец: где бы ни был он сам, его дочь должна оправдать его ожидания.
 — Спасибо, — сказала она слегка дрожащим голосом, возвращая платок капитану.
 Бенита надеялась, что под фатой не будет видно, как покраснело от слез ее лицо.
 Лошади въехали в величественные ворота и продолжали свой бег.
 Немного погодя экипаж свернул в узкую аллею.
 Теперь они ехали в тени деревьев.
 Здание часовни было очень красиво.
 Его построили, как и жилой дом, лет двести тому назад.
 Старые деревья так разрослись, что окружали часовню плотной стеной.
 Графу, который прибыл немного раньше, показалось, что внутри часовни слишком темно.
 Он подумал, что цветные витражи почти не пропускают солнечные лучи.
 Часовню освещали лишь шесть свечей, зажженные на аналое.
 Вопреки ожиданиям графа, внутри часовня вовсе не казалась обветшалой.
 Очевидно, недавно ее отремонтировали, а, может быть, и перестроили.
 Графа поразило множество белых цветов на аналое, покрытом белым вышитым золотом сукном, и по обе стороны от него.
 Цветы стояли на всех подоконниках.
 Воздух был насыщен их благоуханием.
 Священник стоял на коленях перед аналоем.
 Больше в часовне никого не было.
 Граф медленно прошел по крытому коврами проходу и занял место на передней скамейке справа.
 На спинке скамейки был вырезан герб семейства Брэдфордов. Граф снова удивился, что в отсутствие хозяев кто-то занимался обновлением часовни.
 На скамейках лежали подушки, заново обшитые красным бархатом.
 Две подушки перед аналоем были покрыты белым атласом с золотыми кистями.
 Спустя несколько минут во дворе послышался стук колес подъехавшего экипажа.
 Граф понял, что это точно к назначенному времени прибыла невеста. Его напряжение достигло предела.
 Сколько ни иронизировал Инчестер, ему пришлось признаться себе, что он боится.
 Боится узнать, какова его невеста, увидеть, как отец ведет ее к алтарю.
 Граф скрылся в нефе и стал ждать.
 Священник, до сих пор погруженный в свои молитвы, поднялся с колен и повернулся спиной к аналою.
 Это был высокий старик с седыми волосами и одухотворенным лицом.
 Глаза графа, однако, были прикованы к двум фигурам, которые появились у западного входа.
 Невесту вел не Растус Грун, а тот человек, которого граф видел в конторе ростовщика.
 Только теперь он был одет, как и сам граф, в костюм, заказанный у лучшего портного.
 Он был уже немолод, но держался так прямо, что граф невольно подумал, не был ли тот на военной службе.
 Взглянуть на невесту граф не решился.
 Он отвернулся и, только когда девушка в белом встала рядом, вдруг остро ощутил ее присутствие, хотя смотрел прямо перед собой, на священника.
 Служба началась.
 Священник говорил так искренне и вдохновенно, что все, кто находился в часовне, невольно были захвачены величием совершающегося таинства.
 Он спросил:
 — Кто отдает эту женщину за этого мужчину?
 Капитан Доусон тихо ответил:
 — Я.
 Затем священник повернулся к жениху.
 Отвечая на вопросы, граф подумал, что его голос слишком резко и громко раздается под сводами часовни.
 Он попытался справиться с волнением.
 Голос Бениты, напротив, едва ли был громче шепота.
 К тому же граф с тревогой вспомнил, что не позаботился о кольце. Видимо, до последнего момента он не мог поверить в то, что церемония состоится.
 Но капитан Доусон достал кольцо из кармана и подал графу. когда жених надевал кольцо ей на палец, Бенита поняла, что это обручальное кольцо ее матери.
 Отец не случайно прислал именно его.
 Это был символ любви, которую он желал своей дочери найти.
 Кольцо оказалось ей впору, к впервые с тога момента, как Бенита вошла в часовню, он» ощутила присутствие матери рядом с собой.
 Она даже ясно различала мамино лицо, нежную любовь в ее глазах, улыбку на ее губах.
 «Помоги мне… мама… помоги… мне!» — кричала душа Бениты.
 И тут девушка вспомнила, что мать никогда, до самой своей смерти, не снимала кольца, которое теперь украшало палец дочери.
 Это и был ответ, которого так ждала. Бенита.
 Кольцо символизировало семнадцать лет блаженного супружеского счастья.
 «Мама… рядом… со мной» — думала Бенита, когда она и граф опустились на колени и священник благословил их.
 Когда они поднялись с колен, священник пригласил их к маленькому столику около аналоя.
 На нем лежала книга регистрации браков и стояла чернильница с двумя перьями.
 Граф написал свое имя там, где ему было указано.
 Подписи нельзя было рассмотреть, потому что свечи горели слишком далеко от столика, и их свет не достигал его.
 Когда граф положил перо, Бенита взяла другое и тоже поставила свою подпись.
 Заиграл орган. Его не было видно. Величественная музыка звучала мягко и приглушенно.
 Не сказав ни слова ни священнику, ни капитану Доусону, граф предложил Бените руку.
 Под музыку, которая, казалось, заполнила всю маленькую часовню, прославляя Всевышнего, они двинулись к выходу.
 Снаружи их ожидал экипаж, не похожий на те, что доставили их сюда.
 Это была бричка, изобретенная всего несколько лет назад. Только богатые люди, которые хотели путешествовать быстро и с удобствами, могли позволить себе пользоваться такими экипажами.
 Кучера не было, так что графу предстояло править самому.
 За откидным верхом, поднятым над передним сиденьем, оставалось место для грума.
 Бричка была запряжена двумя прекрасными лошадьми.
 Граф занял место кучера, заранее испытывая удовольствие от предстоящей быстрой езды.
 К тому моменту, как граф взял вожжи, Бенита уже была закутана в меховой плащ, целиком закрывавший ее фигуру.
 Ей помогли усесться позади графа, соболий мех прикрыл ее колени.
 — Вы не успеете замерзнуть, — сказал ей капитан Доусон. — Поездка займет не больше часа.
 Так же говорил ей отец.
 Бенита прошептала:
 — Присматривайте… за папой… пожалуйста, и… передайте ему… что я… люблю его!
 — Непременно. И еще, — отвечал капитан Доусон, — я скажу ему, что у него очень храбрая дочь, он может гордиться ею.
 Бенита опустила голову, и капитан догадался, что слезы снова подступили к глазам девушки.
 — Благослови вас Бог, — произнес Доусон и отступил в сторону.
 Граф тронул лошадей.
 Когда бричка выехала за ворота, он подхлестнул их, и лошади понеслись, словно стараясь показать, на что они способны.
 Граф подумал, что, вопреки его ожиданиям, Растус Грун оказался настолько тактичен, что заранее догадался: графу и его невесте вряд ли захочется разговаривать.
 Они ехали уже довольно долго, когда граф наконец решился взглянуть на молодую жену.
 Но увидел только диадему под меховым капюшоном.
 Девушка была закутана так, что походила на медвежонка.
 Дорогу в Инч-Холл подморозило, и ехать было очень хорошо, не то что в дождь, когда и копыта лошадей, и колеса экипажей вязли в грязи.
 Бричка прекрасно амортизировала, и граф, по правде говоря, не мог вспомнить, когда последний раз ему пригодилось ездить в столь удобном экипаже.
 Похоже, это был еще один подарок Растуса Груна. Великолепные лошади делали подарок еще дороже.
 Инчестер почувствовал, что испытывает благодарность к этому странному человеку.
 Темнело. К тому времени, как они добрались до Инча, тени удлинились.
 Бенита не произнесла ни слова с того момента, как они отъехали от часовни.
 Граф Инчестер подумал, что следовало бы сообщить ей, что они подъезжают к дому, но не смог заставить себя заговорить.
 Он направил лошадей к воротам из кованого железа, которые давно следовало бы покрасить.
 Бричка миновала два домика, которые так обветшали, что едва ли годились для жилья. Затем проехала по дороге, по обеим сторонам которой раскинули ветви старые дубы.
 Сквозь фату Бенита впервые взглянула на Инч-Холл. Почему-то она ожидала увидеть огромное безобразное здание, наводящее ужас.
 К ее изумлению, дом графа скорее напоминал волшебный дворец. Это был чудесный образец итальянской архитектуры времен правления Елизаветы.
 Изящные линии здания четко рисовались на фоне неба.
 Во множестве окон мерцал свет.
 Перед домом раскинулось озеро, через которое шел каменный мост.
 Увидев свет в окнах, граф был поражен едва ли не больше Бениты. У него мелькнула страшная мысль, что в доме пожар.
 Но затем он понял, что просто почти в каждой комнате зажжены свечи.
 Граф не мог понять, кто посмел распоряжаться в его отсутствие. Вчера рано утром, когда он уезжал в Лондон, в доме оставались только его камердинер и супружеская пара, которая служила еще отцу графа.
 Эти слуги были очень стары, но граф никак не мог найти подходящего домика, где бы они могли спокойно доживать свои дни.
 Для этих стариков граф все еще был «молодой господин Гас».
 Они звали его так еще тогда, когда он ковылял к ним на кухню за сладостями, которые они приберегали специально для него.
 Но ни они, ни камердинер Хокинс не стали бы зажигать все эти свечи, и граф недоумевал, кто бы это мог сделать? Скорее всего это было еще одно распоряжение Растуса Груна.
 «Интересно, чего еще мне от него ждать?» — мрачно подумал граф, оскорбленный вторжением в дом человека, который принудил его жениться на своей дочери. Однако он заставил себя думать, что все это делается для того, чтобы порадовать эту женщину, которая молча сидела позади него, не поднимая фаты с лица.
 «Мне просто необходимо взглянуть на нее!» — думал Инчестер про себя и решил, что подходящий момент настанет, когда он будет помогать ей выйти из экипажа.
 Граф остановил лошадей у главного входа.
 Ступени, ведущие в дом, покрывал красный ковер. Не успел граф опомниться, грум, приехавший вместе с ними, подошел к лошадям, а два лакея помогли новобрачной выйти из экипажа.
 Пока граф вылезал из брички, его жена уже поднялась по лестнице.
 Ему ничего не оставалось, как последовать за ней.
 Возле парадной двери его встретил человек средних лет в форме дворецкого.
 — Добро пожаловать домой, милорд! Позвольте мне от имени всех слуг и от себя лично принести вашей светлости наши искренние поздравления! — Он поклонился.
 Граф изумленно смотрел на незнакомца.
 — Кто вы? — спросил он.
 — Я Болтон, ваш дворецкий, милорд, и я надеюсь, что ваша светлость будете мной довольны. Я служил дворецким у последнего герцога Камберлендского до самой смерти его светлости.
 Герцог Камберлендский был одним из богатейших людей Англии.
 Работать в его доме — для любого из слуг это было отличной рекомендацией.
 Поскольку граф онемел от изумления, Болтон продолжал:
 — В гостиной подано шампанское, милорд, и мы постарались сделать все, что было в наших силах, чтобы вашей светлости было удобно.
 Несколько запоздало граф поискал глазами свою жену, но, пока они с Болтоном разговаривали, лакей проводил ее наверх, где на последней ступеньке стояла женщина в черном.
 Граф догадался, что, как бы невероятно это ни показалось, но у него теперь есть экономка.
 Тем временем фигура, завернутая в меха, свернула направо по коридору. Последний раз сверкнула бриллиантовая диадема, и женщина скрылась.
 Болтон распахнул дверь в гостиную.
 Как загипнотизированный граф вошел в комнату, которой не пользовался со времени возвращения из Франции.
 Это была любимая комната его матери.
 Граф с болью бросил взгляд на опустевшие стены, где когда-то висели зеркала в золотых оправах.
 Не хватало и нескольких картин, которые не относились к майорату и поэтому могли быть проданы на аукционе.
 К искреннему изумлению графа, все люстры в гостиной были зажжены, а на полу в огромных вазах стояли цветы.
 В вычищенном камине пылал огонь.
 Болтон подошел к столику в углу.
 Граф обратил внимание, что шампанское было подано в серебряном ведерке с выгравированным на нем фамильным гербом Инчестеров.
 Фамильное серебро тоже не могло быть продано.
 Будто во сне, граф принял бокал, поданный Болтоном на серебряном подносе, и взял один. из сандвичей с ветчиной с большого блюда.
 — Я надеюсь, вы понимаете, милорд, — заговорил Болтон, — что пока у нас еще не хватает прислуги. Но я уже спрашивал в деревне, и, мне кажется, там много молодых женщин, которые хотели бы служить в доме, и многим молодым людям тоже нужна работа.
 — Да, это мне известно, — выговорил граф.
 — Я уже нанял двух подходящих парней, — сообщил Болтон, — и, с разрешения вашей светлости, хотел бы взять еще двоих для» работы в усадьбе.
 Граф сделал глоток шампанского. В горле у него пересохло.
 — Шеф-повар, — продолжал дворецкий, — привез с собой помощника, милорд, но только на время. Если взять двух судомоек, можно будет нанять еще одного человека для работы на кухне, как только освободится место.
 Граф почувствовал, что Болтон ожидает ответа.
 Он произнес каким-то чужим голосом:
 — Да-да, конечно. Уверен, что вы наилучшим образом справились в этих ; — весьма стесненных — обстоятельствах.
 — Мне сказали, милорд, что поместье пришло в упадок, пока ваша светлость столь храбро сражались в Испании. Позволю себе добавить, что прислуга очень гордится тем, что работает именно у вас.
 — Благодарю вас, — смущенно ответил граф.
 Болтон взглянул на часы.
 — Если вам угодно, милорд, обед будет подан через час. Мистер Хокинс, камердинер вашей светлости, Оказал нам неоценимую помощь во всем.
 Болтон поклонился и исполненной достоинства походкой, которая сделала бы честь члену палаты лордов, удалился.
 Граф чувствовал, — что ему трудно дышать, а еще труднее — думать.
 Неужели все это происходило наяву, а не снилось ему?
 Он налил; себе еще шампанского и пожалел, что в этот момент сэра Антони нет рядом с ним.
 Но тут же он вспомнил, что еще не видел свою жену, не говорил с ней. И сразу ощутил, как чья-то холодная рука сжала сердце.
 Одно дело прийти в замешательство от того, как все в его доме было устроено Растусом Груном, и совсем другое — сознавать, что ты до сих пор не видел свою жену!
 Граф остро ощущал ее присутствие, поднимаясь в свою комнату.
 В ней хозяева Инч-Холла спали с тех самых пор, как была построена усадьба.
 Спальня была великолепная, с огромной кроватью под балдахином из темно-красного бархата, который опирался на четыре резных столбика по углам.
 В изголовье был пришит герб Инчестеров, разделенный на четыре поля.
 Бархат обветшал, белье расползалось на глазах, но комната все еще сохраняла свое величие.
 Графу всегда казалось, что она хранит воспоминания обо всех, кто жил здесь до него.
 Прежде чем открыть дверь, он снова вспомнил о женщине, которая находилась в соседней спальне. Когда-то это была комната его матери.
 Проходя мимо, граф услышал там чьи-то голоса, и это заставило его ускорить шаг, будто он испугался, что кто-то остановит его.
 Войдя к себе, Инчестер нашел там Хокинса и был так рад увидеть хоть одно знакомое лицо, что невольно протянул камердинеру руку.
 — Поздравляю, милорд! — сказал тот. — Да благословит вас небо! Ваша светлость, несомненно, заслужили это.
 Граф знал, что слова Хокинса шли от самого сердца.
 Затем, как всегда, сдержанно, камердинер спросил:
 — Не правда ли, милорд, все было хорошо подготовлено к вашей встрече?
 — Что здесь произошло? — поинтересовался Инчестер, пока камердинер помогал ему снять шикарное пальто от Уэстона.
 — Как только ваша светлость изволили покинуть нас вчера утром, милорд, они свалились как снег на голову.
 Граф слушал, снимая жилет.
 — Они прибыли в экипажах и фургонах! Ваша светлость никогда не видели такого нашествия!
 Хокинс засмеялся.
 — Я даже ущипнул себя, чтобы убедиться, что не сплю!
 — Мне тоже показалось, что все это как во сне.
 — Теперь, милорд, вы можете спокойно сидеть и наслаждаться. Те, кто прибыл вчера, знают, что они должны делать и как делать.
 Граф подумал, что ему бы не хотелось, чтобы кто-нибудь распоряжался В его доме, но он не стал прерывать Хокинса.
 — Хотите верьте, Хотите нет, — продолжал рассказывать тот, — шеф-повар, этот лягушатник, готовит лучше, чем кто бы то ни было из тех, кого я встречал в жизни.
 Граф улыбнулся.
 Он не сомневался, что так оно и было.
 — Я ему говорю: «Пять лет я боролся за это место. Мог ли я предположить, что здесь окажешься ты?»
 — И что же он ответил?
 — Он ответил: «Открой рот и попробуй вот это, тогда и узнаешь, почему я здесь!»
 Граф рассмеялся.
 Он подумал, что настал момент, когда можно снять то напряжение, в котором он пребывал со вчерашнего вечера.
 Перед разведенным в камине огнем была приготовлена ванна..
 Рядом стояли огромные начищенные до блеска медные сосуды с горячей и холодной водой.
 На некоторое время граф позабыл про все свои вопросы и с наслаждением погрузился в теплую воду.
 Восхищенные замечания Хокинса не оставляли никаких сомнений в том, что он по крайней мере получает большое удовольствие от наступивших перемен.
 Когда граф уже переоделся в вечерний костюм, камердинер сказал:
 — Если за обедом, милорд, вам покажется, что то, что вы едите, похоже на пищу Богов, вы поймете, что почувствовал я!
 Смеясь, граф покинул комнату.
 Проходя мимо спальни жены, он с трудом заставил себя не спешить.
 Внизу в камине был разожжен огонь. Граф не обратил внимания на это, когда в первый раз проходил через холл.
 Болтон ожидал в гостиной с бокалом шампанского на серебряном подносе.
 Граф заметил, что бокал только один.
 Предупреждая его вопрос, Болтон доложил:
 — Мне велено передать извинения вашей светлости, но ее светлость еще спит. Ее старая няня думает, что не стоит будить ее сейчас.
 Граф почти устыдился того чувства облегчения, которое овладело им.
 — Да, конечно, — сказал он. — Если ее светлость спит, не надо будить ее. День был очень длинный, и она, должно быть, ©чет» устала.
 Болтон поклонился и вышел из комнаты.
 Через несколько минут он вернулся и громовым голосом провозгласил:
 — Обед подан, милорд!
 Не только граф, но и Бенита, прибыв в Инч-Холл, была поражена.
 Она так стыдилась своего заплаканного лица и опухших глаз, что поспешила подняться наверх.
 Ей хотелось добраться до своей комнаты, прежде чем ее муж заговорит с ней.
 Экономка встретила ее наверху и, присев перед ней в реверансе, приветливо сказала:
 — Добро пожаловать, ваша светлость! Если вы соблаговолите последовать за мной, я покажу вашей светлости спальню.
 Она пошла вперед и открыла дверь.
 Бенита вошла и вскрикнула. Этот слабый звук эхом отразился от стен.
 — Няня! — воскликнула она. — Няня! Я и не думала, что ты будешь здесь.
 Бенита пробежала через всю комнату и обвила руками шею старушки, которая стояла окало туалетного столика.
 Когда Бените исполнилось восемнадцать, ее няне, которая с раннего детства заботилась о ней, стукнуло семьдесят.
 Няня никогда не покидала поместья, где всегда была очень счастлива, но майор Гренфел попросил ее поехать в Инч-Холл, чтобы Бените было не так одиноко без него в чужом доме.
 — Конечно, я поеду, сэр, — сказала она. — Нельзя же бросить бедную девочку совсем одну.
 — Я знал, что вы не откажете мне, — отвечал майор Гренфел. — И еще я прошу, чтобы вы были с ней, когда она узнает о моей смерти.
 — Не говорите так, сэр! — воскликнула было няня, но запнулась, увидев выражение его лица. — Простите, сэр. Вы всегда были добры к нам, и мне очень жаль.
 — Мисс Бенита — вот о ком сейчас нужно позаботиться, — спокойно сказал майор, — Убедить ее, что не надо слишком грустить и не надо носить траур.
 Он помолчал немного.
 — Пусть она думает о том, что я встретился с ее матерью, а я всегда буду думать о своей девочке и любить ее, как любил каждое мгновение с того дня, когда она появилась на свет.
 — Я знаю, сэр, — ответила няня. — Ни у одного ребенка не было такого заботливого отца.
 — Вы не представляете, как я рад, няня, что вы все еще с нами, — задумчиво проговорил майор.
 Когда Бенита прижалась к ней, няня поняла, насколько испугана ее любимица.
 Как только экономка закрыла за собой дверь и они остались одни, няня сказала:
 — Теперь, дорогая, позвольте мне помочь вам раздеться. Вам нужно отдохнуть.
 Меховой плащ Бенита сбросила, когда бежала через комнату. Теперь няня сняла с нее диадему и фату. Увидев заплаканное лицо Бениты, она подавила невольное восклицание и направилась к двери. Поговорив с кем-то, няня вернулась.
 Она помогла Бените переодеться. В этот момент раздался стук в дверь. Няня еще раз вышла и вернулась с подносом, на котором стоял кувшин с шоколадом.
 — Ложитесь, — сказала она девушке, — а я дам вам шоколаду. Как раз такого, какой вы любили в детстве.
 — Я ничего не ела… во время ленча, — прошептала Бенита.
 Няня подала ей чашку с шоколадом.
 — Я добавила немного меду, — сказала. она. — Выпейте и поспите.
 — Я… должна… спуститься вниз, к… к обеду, — испуганно проговорила Бенита.
 — Да-да, конечно. Всему свое время. А пока закройте глаза; когда вы проснетесь, мы поговорим.
 Бените показалось, что она вернулась в раннее детство. Раз няня с ней, никто не посмеет обидеть или напугать ее.
 А потом Бенита подумала, что с тех пор, как отец сказал, что она должна выйти замуж, прошло лет сто, не меньше. Она действительно совершенно измучилась.
 Даже быстрее, чем надеялась няня, Бенита провалилась в глубокий сон.
 Хотя старушка и не призналась в этом, но вместе с медом она добавила в шоколад успокаивающие травы. По ее разумению, свадьба Бениты была слишком поспешной. Увидев плачевное состояние Инч-Холла, няня решила, что граф так хотел жениться на ее любимой девочке из-за денег.
 «Если графу Инчестеру нужны были деньги, — сказала она себе, — он получил их достаточно! Но я не позволю ему огорчать мое бедное дитя ни за какие коврижки!»
 Если бы граф знал, что именно няне он обязан тем, что Бенита не обедала с ним, он был бы крайне изумлен. Но так или иначе, это было огромным облегчением для него.
 Сам обед был выше всяких похвал. Столовое серебро блестело. В честь свадьбы хозяина стол украшали белые цветы.
 Граф подумал, что никогда не ел такого вкусного обеда в собственном доме.
 Вина тоже были выше всяких похвал и, как догадывался граф, были доставлены не из опустевших подвалов Инч-Холла.
 Он вернулся в гостиную, чтобы, сидя перед ярко пылавшим камином, просмотреть газеты.
 Болтон немедленно подал их и сказал:
 — Я надеюсь, милорд, ваша светлость довольны тем, что нам удалось сделать. Завтра мы приведем в порядок кабинет вашей светлости, а на следующий день — библиотеку.
 — Спасибо, — ответил граф, чувствуя, что добавить ему нечего.
 — Думаю, мне следует уведомить вашу светлость, что завтра прибывают рабочие, которые займутся домом.
 Граф недоуменно посмотрел на пего.
 — А другие рабочие, — продолжал Болтон, — отправятся ремонтировать дома в деревне.
 Взгляд графа говорил о том, что он не уверен, правильно ли все расслышал.
 — Я полагаю, ваша светлость согласится после завтрака встретиться с управляющим. Он сообщил мне, что будет ждать вашу светлость в девять часов.
 С этими словами Болтон вышел.
 Только оставшись один, граф позволил себе восторженный возглас.
 Невозможно было поверить, как невероятно казалось все. Но именно об этом граф так долго мечтал. Ради этого он работал последние годы.
 Но потерпел неудачу!
 А Растус Грун взмахнул волшебной палочкой, и все получилось — действительно получилось!
 Графу казалось, что он не сможет дождаться утра.
 Ему хотелось увидеть лица своих людей, когда они узнают, что их дома отремонтируют, когда он скажет им, что оплата утроится.
 Затем, как будто эта мысль все время ускользала от него, граф подумал, что сегодня его первая брачная ночь.
 Но он еще ни словом не перекинулся с новобрачной.
 Не слышал даже ее голоса, если не считать шепота, которым она поклялась повиноваться ему.
 Возможно ли, чтобы она сдержала это обещание, если граф, стольким обязанный ей, ничего не даст взамен?
 Эта мысль вернула его с неба на землю.
 Граф чувствовал, что невероятно устал после прошлой бурно проведенной ночи. Ему хотелось спать.
 Он поднялся на лестничную площадку и оказался рядом с комнатой, в которой спала Бенита.
 Инчестер вновь подумал о том, что это первая брачная ночь.
 Но, видимо, он не был нетерпеливым женихом.
 — По крайней мере, — уговаривал себя граф, — я должен пожелать ей спокойной ночи. Если она не спит, то сочтет неоправданной грубостью с моей стороны, если я не сделаю это.
 Сделав над собой усилие, он остановился у Двери спальни Бениты.
 Если он не может обеспечить свою жену, то по крайней мере он в состоянии быть учтивым и благодарным!
 Очень вежливо граф постучал.
 Не услышав ответа, повернул ручку.
 Дверь была заперта.




 Глава 5


 Бенита проснулась рано и сначала никак не могла понять, где находится.
 Она обвела комнату взглядом. Занавески на окнах выцвели, обои над ними отклеились, а на потолке проступили бесформенные пятна.
 Постепенно в памяти Бениты начали всплывать подробности предыдущего дня, ее свадьба.
 Девушка перевела взгляд на золотые часы возле кровати. Они показывали семь. Эти часы вместе с другими вещами прислал ей отец.
 Бенита встала и отдернула занавески.
 Солнце уже взошло, только несколько звездочек еще виднелись в посветлевшем небе. На земле, на ветвях деревьев блестел иней.
 Бенита подумала, что ветер, пробиравший вчера до костей, наверное, стих.
 «Поеду кататься», — решила она.
 Чтобы не будить няню в столь ранний час, Бенита сама переоделась в костюм для верховой езды, который нашла в шкафу, а длинные золотистые локоны перевязала шелковой лентой. Она никогда не носила шляпы, если никто не мог увидеть ее.
 Даже не взглянув в зеркало, Бенита направилась к двери, но с удивлением обнаружила, что она заперта, а ключ вставлен с внутренней стороны. Девушка решила, что няня прошлой ночью заперла комнату, а сама вышла через будуар, куда вела боковая дверь.
 Бените не хотелось ни о чем думать. Она спешила добраться до конюшен.
 Сбежав по лестнице, она увидела в холле двух горничных в домашних чепчиках. Несмотря на ранний час, одна из них чистила ковры в холле, другая разводила огонь в камине.
 Заметив Бениту, горничные присели в реверансе. Она улыбнулась им в ответ.
 Входная дверь уже была отперта, и Бенита вышла из дома.
 Накануне вечером девушка обратила внимание, в какую сторону отъехала бричка, которая привезла их после венчания, и сейчас направилась туда.
 Действительно, пройдя под сводами арки, она оказалась во дворе, вымощенном булыжником. По другую сторону двора располагались конюшни.
 В их крышах зияли дыры, а краска с дверей давно облезла.
 Когда Бенита подошла ближе, ей встретился грум, и она сразу узнала его. Бенни ухаживал за отцовскими лошадьми и за ее Лебедем.
 — Доброе утро, мисс Бе… Я хотел сказать, ваша светлость! Мы с Лебедем прибыли вчера.
 — С Лебедем? — радостно воскликнула Бенита. — Ах, Бенни, как замечательно, что Лебедь здесь!
 — Мы добрались сюда поздно вечером. Я вед его полями, короткой дорогой, так что наше путешествие оказалось не слишком утомительным.
 Но Бенита почти не слушала его. Она бросилась к конюшне, где в первом же стойле нашла своего любимца.
 — Ты здесь, мой Лебедь! Ты со мной! Как я рада тебя видеть! — все повторяла она, обнимая шею коня.
 Бенни оседлал Лебедя. Пристегивая уздечку, он заметил:
 — Лошади здесь прекрасные, мисс… то есть миледи. Но конюшни в ужасном состоянии!
 — Я уверена, вы позаботитесь о Лебеде, — проговорила Бенита.
 Бенни подвел коня к специальному помосту, с которого девушка легко села в седло.
 Лебедь был с ней. Все остальное не важно.
 Она не будет думать ни о чем неприятном, пока не вернется с прогулки.
 Бенита пустила коня в галоп. Невспаханная подмороженная земля словно приглашала к быстрой езде.
 Девушка скакала полями все дальше и дальше.
 Впереди на фоне неба виднелись грубые изгороди. Бенита направила Лебедя к ним. Он очень любил прыгать через барьеры и сейчас перемахнул через изгороди с запасом не меньше, чем в фут.
 — Великолепно, Лебедь! Хороший мальчик! — в восторге воскликнула Бенита.
 Она наклонилась вперед, чтобы потрепать коня по шее, а когда выпрямилась, заметила всадника, скакавшего ей навстречу.
 Это был мужчина, и Бенита подумала, что это скорее всего граф Инчестер.
 Бенита ни разу не взглянула на своего жениха ни во время венчания, ни пока они шли по боковому приделу к выходу. Только когда молодые подъезжали к Инч-Холлу, она раз или два робко скользнула взглядом по его лицу, но в наступивших сумерках сумела только смутно различить его профиль.
 При приближении всадника ее сердце забилось, как птичка в клетке.
 Подъехав к Бените, граф снял шляпу.
 — Доброе утро! — сказал он. — Меня восхитило, с какой легкостью ваш конь перелетел через изгородь. Перелетел словно птица!
 Бенита рассмеялась.
 — Его зовут Лебедь, так что ваш комплимент очень точен!
 — Лебедь? Какое совпадение! Моего коня зовут Ястреб.
 Бенита взглянула на огромного черного, совершенно не ухоженного жеребца графа. Это было великолепное животное, пусть и не безупречно чистых кровей.
 — Я должен извиниться за то, что Ястреб выглядит не так роскошно, как ваш Лебедь, — сказал граф. — Но мне самому приходится заботиться о нем, а я не такой уж умелый конюх.
 Бенита улыбнулась.
 Только теперь она догадалась, что граф — а Бенита не сомневалась, что это именно он, — понятия не имеет, с кем он разговаривает. Его следующие слова подтвердили, что она не ошиблась.
 — Вы, должно быть, недавно в наших краях, — заметил он. — Я никогда прежде не встречал вас.
 Бенита снова улыбнулась при мысли, в какой забавной ситуации они оказались. Перед ней был человек, за которого она вчера вышла замуж и которого так боялась. Бесспорно, он был очень хорош собой. Пожалуй, Бените еще не приходилось встречать столь привлекательного джентльмена.
 И он считал, что они незнакомы!
 — Расскажите мне еще о Ястребе, — попросила она. — Вы купили его?
 — Я не позволил бы себе такую роскошь, — отвечал граф. — Мне отдали его полгода назад, потому что никто не мог справиться с ним.
 — И вам удалось объездить его?
 — С другими он все еще пытается показывать характер. Но после длительной борьбы Ястребу все-таки пришлось признать меня хозяином.
 Бенита рассмеялась.
 — Я думаю, на самом деле вы любите его.
 Мой отец всегда говорил, что единственный способ смирить коня — это сильно любить его, чтобы он сам захотел повиноваться тебе.
 — Я никогда не задумывался об этом раньше, — в свою очередь засмеялся граф, — но я уверен, что ваш отец прав.
 Бенита улыбнулась, и ее спутник подумал, что никогда прежде он не встречал такой прекрасной девушки.
 Граф ломал голову, пытаясь догадаться, у кого из соседей гостит его собеседница и с кем она приехала сюда.
 Лорд-лейтенант был слишком стар. До графа ни разу не доходили слухи, чтобы тот принимал у себя молодых людей.
 Всем ближайшим соседям после войны уже перевалило за пятьдесят. Их сыновья и дочери проводили время в Лондоне.
 — Я вижу еще одну изгородь впереди, — говорила между тем Бенита. — Мой Лебедь меньше Ястреба, но если вы дадите нам небольшую фору, мы могли бы посостязаться.
 — Я медленно сосчитаю до десяти, — ответил граф и добавил:
 — Там, за этой, еще две ограды.
 Бенита слегка коснулась хлыстом крупа Лебедя.
 Граф начал медленно считать.
 Когда всадница заметно вырвалась вперед, он дал Ястребу поводья, и могучий жеребец показал, на что он способен.
 Первую преграду Бенита преодолела раньше, чем граф догнал ее.
 Ко второй изгороди лошади подошли бок о бок, а к третьей Ястреб вырвался далеко вперед.
 Граф придержал жеребца, ожидая, пока Бенита догонит его.
 Ее кудри выбились из-под ленты, а щеки залил легкий румянец. Восхищенному графу показалось, что рядом с ним едет не женщина из плоти и крови, а какое-то неземное создание.
 … Ни разу за время своих одиноких верховых — прогулок, которые он совершал каждое утро, ему не доводилось встретить кого-нибудь, а тем более богиню, спустившуюся с Олимпа.
 — Вы выиграли! — сказала Бенита, подъезжая к нему. — Но у Ястреба ноги гораздо длиннее.
 — Мой конь был бы смертельно уязвлен, «если бы такой малыш, как Лебедь, победил его! — ответил граф.
 Они рассмеялись.
 Впереди показался лес. Бенита поняла, что, сделав круг, они снова приближаются к дому.
 Словно прочитав ее мысли, граф сказал:
 — Возможно, вам пора возвращаться туда, откуда вы явились. Я боюсь только, что, если вы спустились с Луны или с Олимпа, я не смогу последовать за вами.
 Бенита смеялась.
 — Нет, гораздо ближе.
 Граф, казалось, колебался.
 — Может быть, вы согласитесь позавтракать со мной? Мой дом совсем недалеко, а после такой долгой скачки у вас должен был разыграться аппетит!
 — Вы правы, я действительно проголодалась, — отвечала Бенита, — и с удовольствием приму ваше предложение.
 Пока они разговаривали, девушка вспомнила, что не обедала вчера. А за ленчем, после разговора с отцом о скорой свадьбе, она была слишком возбуждена, чтобы съесть хоть что-нибудь.
 Бенита заметила сомнения графа, которые предшествовали его приглашению.
 Она не сомневалась, что в этот момент ее спутник вспомнил о жене. Наверное, он размышлял, как его жена отнесется к тому, что он принимает гостей, пока она сама еще в постели.
 И действительно, граф думал о жене. Думал, как бы контраст между нею и этой изящной молодой женщиной не оказался бы настолько разительным, что всем им будет неловко.
 Но потом он сказал себе, что его жена так устала накануне, что не вышла к обеду. Весьма вероятно, что она не станет подниматься сегодня рано, и проблема разрешится сама собой. Граф еще не был готов признать, что на самом деле не в силах так быстро расстаться с этим прекрасным видением, которое осчастливило своим явлением его бесплодные владения.
 Бенита и граф поскакали к Инч-Холлу, по дороге не упуская возможности перепрыгнуть через встреченные ограды. Затем они пустили лошадей рысью.
 — Здесь очень красиво, — заметила Бенита, оглядываясь вокруг.
 — Здесь могло бы быть очень красиво, но, пока я был на войне, некому было заниматься хозяйством, и все тут одичало.
 — Вы были на войне?
 — Был. А когда после Ватерлоо вернулся домой, застал свое хозяйство не менее опустошенным, чем поле битвы!
 Он говорил с нескрываемой горечью.
 Отец Бениты много рассказывал ей об ужасах войны и тяготах послевоенного времени, поэтому слова графа не удивили девушку.
 Медленно в голове Бениты начала складываться мозаика, главное место в которой занимало ее замужество. Она уже понимала, почему именно графа выбрал отец ей в мужья.
 Однако Бенита чувствовала, что встретиться с ним, пока она для него лишь прекрасная незнакомка, ей было намного легче.
 С невинным видом она спросила:
 — Не ваш ли дом показался вдали? Он кажется очень красивым!
 — Мог бы быть красивым, — ответил граф, — и был — во времена моего детства, — но сейчас…
 Он остановился, чувствуя, что не стоит ничего объяснять, а потом добавил:
 — Я бы хотел, чтобы вы увидели мой дом, когда он снова станет таким, каким был когда-то.
 — Мне и сейчас он кажется прекрасным.
 Бенита говорила искренне.
 Утреннее солнце освещало стены, сложенные из белого камня, а стекла окон сверкали, как бриллианты, в солнечных лучах.
 Бенита почувствовала, что настроение у нее решительно улучшается. Как будто отец был рядом с ней, и его глаза смеялись, потому что ему удалось удивить ее.
 Граф совершенно не походил на того человека, которого она представляла себе. Кроме того, что он оказался так красив, он еще великолепно держался в седле, казалось, они с лошадью составляют единое целое.
 Они все ближе подъезжали к дому, который Бенита про себя назвала Волшебным Дворцом.
 Девушка заметила, что ее спутник внимательно смотрит на крышу усадьбы.
 По крыше ходили люди. Значит, рабочие уже прибыли.
 Бенита и граф подъехали к коновязи у парадной двери.
 Там их ожидали Бенни и еще один конюх.
 Бенни хотел что-то сказать, но Бенита приложила палец к губам. Грум удивился, однако он был достаточно сообразителен, чтобы не перечить хозяйке, и только слегка улыбнулся, принимая поводья Лебедя.
 — Проходите в дом, — пригласил граф.
 Бенита последовала за ним.
 Болтона в холле не было, но два лакея уже ждали их.
 — Подайте нам завтрак прямо сейчас? — распорядился граф.
 — Завтрак накрыт в утренней гостиной, — доложил лакей и прошел вперед, чтобы открыть перед господами дверь.
 В комнату, куда они вошли, граф не заходил уже полгода.
 Это была любимая гостиная его матери. Сюда заглядывало самое первое утреннее солнце.
 Но, оставшись один, граф не считал нужным использовать больше помещений, чем это было необходимо.
 В утренней гостиной все покрывалось пылью, даже ставни здесь перестали открывать.
 Но сегодня эта комната выглядела совсем иначе.
 Стол был накрыт льняной скатертью, а еда, как при отце графа, подана в серебряной посуде.
 Под каждым из блюд, чтобы не дать им остыть, стояли зажженные свечи.
 Кроме шести горячих блюд, на столе для закусок лежал целый окорок и большой кусок соленой свинины.
 — Подходите и выбирайте то, что вам понравится, — предложил граф.
 — Предупреждаю, я очень голодна! — ответила Бенита.
 — Если не хватит того, что здесь есть, мы попросим принести еще!
 Они рассмеялись: тем, что было в буфете, можно было накормить по крайней мере дюжину здоровых мужчин.
 Бенита выбрала небольшую форель и яйца всмятку. Она была уверена, что рыбу только сегодня поймали в озере.
 Граф положил на тарелку почки ягненка и разные закуски.
 Вошел лакей с серебряным кофейником и таким же чайником.
 Затем слуги исчезли.
 Граф догадался, что таково было распоряжение Болтона. Очевидно, герцог Камберлендский, как и отец Инчестера, не любил завтракать в окружении слуг.
 Бенита и граф сели за стол, но граф, не в силах оторвать взгляд от девушки, почти не притронулся к еде.
 От быстрой езды Бените стало жарко, поэтому она сняла жакет, положила его на стул и осталась в очаровательной муслиновой блузке, отделанной шнуром. Маленький голубой бантик у ворота гармонировал с лентой в ее волосах.
 Граф подумал, что с золотистыми локонами, которые свободно падали ей на спину, девушка напоминает школьницу.
 Но потом его взгляд скользнул по нежной округлости груди, которая угадывалась под тканью блузки, и понял, что перед ним пленительная молодая женщина.
 — Вы должны рассказать мне о себе, — произнес граф.
 Бенита улыбнулась.
 — Мне кажется, что обычное представление было бы слишком банально.
 — Что вы хотите этим сказать? — удивился он.
 — Вряд ли Персей, убив дракона, просил принцессу, которую он спас, представиться!
 Граф засмеялся.
 — То есть я либо знаю вас, либо мне следует догадаться!
 — И я, конечно, награжу вас, если вам это удастся, — в свою очередь рассмеялась Бенита.
 — Мне бы очень хотелось получить награду от вас, но, клянусь жизнью, я не представляю, откуда вы явились и почему нарушили границы моих владений.
 Граф снова перебрал в уме своих соседей, недоумевая, кто из них мог заполучить столь очаровательное создание.
 Тем временем Бенита доела то, что было у нее в тарелке, и пододвинула к себе вазочку с сотами. Она намазала прозрачный мед на ломтик свежевыпеченного хлеба.
 Так как граф продолжал задумчиво молчать, Бенита спросила:
 — Ну как, угадали?
 Граф покачал головой:
 — Обещайте по крайней мере, что не исчезнете, оставив меня в страхе, что я потерял вас навсегда!
 — А это был бы весьма романтический конец нашего знакомства: вы бы каждый день возвращались к той изгороди, где мы встретились сегодня, надеясь увидеть меня вновь.
 — Я совсем затоскую, если больше не увижу вас!
 Бенита кончила завтракать.
 — Я бы хотела подняться наверх и привести себя в порядок прежде, чем уйти, — сказала она.
 — Да-да, конечно! Мне следовало еще раньше самому предложить вам это.
 Он поднялся и позвонил в серебряный колокольчик, который стоял на столике позади него.
 Дверь немедленно отворилась.
 — Проводите молодую леди наверх и поручите экономке позаботиться о ней, — сказал граф, про себя с удивлением отметив, что не знает имен ни своей прекрасной гостьи ни собственной экономки.
 Бенита покинула комнату, а граф вышел в холл.
 Он заглянул в коридор, который вел к кабинету. Как и обещал Болтон, слуги, вооруженные ведрами, щетками и совками для мусора, готовились к уборке.
 Граф направился в гостиную, где провел вчерашний вечер.
 Окна в комнате были распахнуты, в камине пылал огонь, а в вазах, казалось, стояло еще больше цветов, чем накануне.
 Он подошел к окну и остановился, глядя в сад. Среди разросшихся кустов, невскопанных клумб и газонов, больше похожих на заросшие лесные поляны, работали четыре садовника. Все они были жителями ближайшей деревни.
 Инчестер напомнил себе, что за все это должен быть благодарен Растусу Груну. И тут вспомнил, что дочь Груна спит сейчас здесь, наверху.
 Он отвернулся от окна и, чувствуя, что его знобит, подошел к огню.
 Бенита пробежала по коридору к своей комнате.
 Как она и ожидала, няня была там.
 — Я думала, что вы уехали кататься, мисс… миледи! — сказала она.
 — Скорее! Скорее! Мне нужно переодеться! Я потом все объясню.
 Няня помогла ей снять блузку и достала из гардероба невероятно изящное и очень дорогое платье, привезенное из Лондона.
 Бенита села перед туалетным столиком.
 Няня ловко собрала ее волосы; в пучок на затылке.
 — Их надо бы расчесать, — заметила она.
 — Это подождет, — ответила Бенита. — Я должна немедленно спуститься вниз.
 Она говорила так торопливо, что няня не стала больше ни о чем ее расспрашивать.
 Бенита воткнула в волосы последнюю шпильку и вскочила.
 — Я вернусь и все расскажу, — пообещала она, выбегая из комнаты.
 Внизу в холле девушка встретила Болтона.
 — Доброе утро, миледи! — приветствовал он хозяйку.
 « — Где его светлость? — спокойно поинтересовалась Бенита.
 — Его светлость в гостиной, миледи, — сообщил Болтон, — так как кабинет еще не готов.
 — Пожалуйста, проследите, чтобы нас никто не беспокоил, пока я не позвоню, — попросила Бенита.
 Девушка даже не обернулась, чтобы посмотреть, не появилось ли выражение удивления на обычно невозмутимом лице Болтона.
 Она поспешила к гостиной и, прежде чем дворецкий успел открыть перед ней дверь, распахнула ее сама и вошла.
 Граф стоял возле камина, отрешенно глядя в огонь.
 Услышав, что вошла Бенита, он резко обернулся.
 Его глаза расширились от изумления при виде нового наряда гостьи.
 Медленно Бенита направилась в его сторону, внимательно наблюдая за графом. Подойдя к нему, она слегка присела.
 — Ну что ж, — спросила она, — снова угадали или готовые признать свое поражение?
 — Я… не понимаю, — проговорил граф, — как вам удалось переодеться, оставаясь в моем доме?
 «Может, — подумал он, — эта девушка — компаньонка моей жены?»
 И только когда граф заметил, что его гостья смеется над ним, ему пришло в голову…
 Это было настолько невероятно, настолько нелепо, что уже в следующую минуту он думал, что, вероятно, лишился рассудка, если мог даже допустить такое.
 — Ведь вы же не., . — начал граф — Ведь вы же не можете быть?..
 Он замолчал.
 — Продолжайте, — подбодрила его Бенита.
 — Невозможно, чтобы вы…
 И снова граф не смог произнести это слово, — Полагаю, вы или трусите, — сказала Бенита, — или просто отчаялись найти правильный ответ. Хорошо, я избавлю вас от сомнений!
 И, склонившись в реверансе, девушка произнесла:
 — Милорд, я ваша жена!
 У графа перехватило дыхание.
 Его разум говорил ему, что произошла какая-то ошибка, или же эта очаровательная молодая женщина просто подшучивает над ним. , Возможно, это и есть настоящий ответ; молодая прекрасная леди развлекается таким образом.
 Или так развлекается Растус Грун.
 Во всяком случае, кому-то очень хочется, чтобы граф Инчестер выглядел дураком.
 — Вы… говорите, что вы… моя жена, — , медленно, с трудом заговорил он. — В таком случае как же вас зовут?
 — Бенита Гренфел, к вашим услугам!
 Теперь граф понял, что его просто провели: у Растуса Груна нет дочери.
 Ростовщик женил его на дочери кого-то из своих должников, который желал, чтобы его зять был аристократом.
 Вся затея вдруг показалась графу предельно ясной.
 Однако ему совершенно не хотелось быть грубым с этим обворожительным созданием, которое сейчас испытующе смотрело на него.
 Он с улыбкой произнес:
 — Трудно представить, что вы в родстве с Растусом Груном!
 Бенита казалась озадаченной.
 — Какое странное имя! И вы абсолютно правы: среди моих родственников нет такого человека.
 Граф улыбнулся, радуясь своей проницательности, однако его положение вовсе не казалось ему забавным.
 — Вы не обманули меня? Мы действительно поженились? — переспросил он.
 — Не могли же вы забыть маленькую часовню и священника, что обвенчал нас!
 Бенита протянула к нему левую руку.
 — Вы надели мне на палец обручальное кольцо моей матери. И именно тогда я поняла, что все может оказаться не так ужасно, как я себе представляла.
 — Так вы не хотели выходить за меня? — спросил граф.
 — Нет, конечно же, нет! Я просто не могла поверить своим ушам, когда вчера утром отец сказал мне, что днем я выхожу замуж!
 Она слегка вздохнула и перевела взгляд на огонь.
 — Я… я очень… испугалась… и хотела… сбежать.
 — И все же вы приехали в часовню!
 Графу показалось, что снова, как в офисе Растуса Груна, его разум отказывается служить ему.
 — Мой… отец… очень болен, — тихо произнесла Бенита, — и я не могла… отказать ему… когда он… попросил, меня.
 — Как зовут вашего отца?
 Бенита удивленно взглянула на графа.
 — А вы не знаете?
 — Я только хочу убедиться, что верно все понимаю.
 — Мой отец — майор Ричард Гренфел… и… он самый добрый и самый замечательный человек в целом свете!
 В ее голосе прозвучали нотки отчаяния, которые не ускользнули от внимания графа.
 — Вы сказали, он болен?
 — Да, очень, — ответила Бенита, — и, пожалуйста… пожалуйста, не могли бы мы проведать его… как только у вас появится возможность?
 — Конечно, все будет так, как вы захотите, но я никак не могу понять…
 И вдруг он осознал, что не имеет права еще сильнее огорчать это невинное, такое юное созданию. Поэтому он быстро добавил:
 — Я хотел сказать, что не могу понять, за что мне выпало такое счастье: жениться столь странным образом, но жениться именно на вас!
 Бенита улыбнулась.
 — Вы правда это имели в виду?
 — Правда, — сказал граф. — И вы ездите верхом лучше, чем какая-либо из женщин, во-вторых я встречал до сегодняшнего дня.
 — Это комплимент Лебедю, и, я думаю, он примет его с удовольствием!
 Граф рассмеялся и сказал:
 — Мне кажется, Бенита, что все прекрасно!
 Теперь наконец мы сможем познакомиться поближе. И давайте представим себе, что не было этой необычной свадьбы. Просто мы только что случайно встретились, катаясь верхом.
 Бенита тоже рассмеялась, и ее смех зазвенел как серебряный колокольчик.
 — Это будет очаровательная игра! И мне следует извиниться, что я нарушила границы владений вашей светлости.
 — Все, что у меня есть, — ваше, — ответил граф, и он знал, что говорит искренне.
 Но было еще кое-что, о чем ему очень не хотелось сейчас вспоминать.
 Отбросив неприятные мысли, граф сказал:
 — Вы сказали, что вам понравилась усадьба, и я надеюсь, что у вас будет время не только осмотреть дом во всех подробностях, но и стать свидетельницей его возрождения.
 Бенита захлопала в ладоши.
 — Мне нравится ваша идея! Мы начнем с крыши, и будем осматривать дом сверху вниз, или с подвалов?
 — И так и Граф.
 Граф взглянул на часы.
 — Но сначала я должен встретиться с управляющим. Он придет к девяти часам. Полагаю, мы примем его вместе.
 — Вы действительно этого хотите, или вы предпочли бы поговорить с ним наедине?
 — То, чем сейчас занимаются рабочие, касается нас обоих. Вы тоже могли бы высказать свое мнение.
 — Прекрасная идея! — воскликнула Бенита. — Давайте начнем прямо сейчас!
 В ее голосе звучал детский восторг.
 — Я узнаю, пришел ли управляющий» — сказал граф и направился к двери.
 Пока он шел, его не оставляла мысль, что с ним происходит что-то необычное. И он решил рано или поздно докопаться до истины.
 Но сейчас, поскольку Бенита, очевидно, знала не больше его самого, приходилось действовать вслепую.
 — Я должен был бы знать, что тем или иным образом Растус Грун обманет меня! — говорил граф сам себе.
 Уже подойдя к двери, он почувствовал невыразимое облегчение: вопреки всем его ужасным предположениям, его жена не только не была безобразна, но оказалась необычайно красива и очаровательна.
 Граф обернулся, чтобы убедиться, что Бенита не исчезнет, стоит ему выйти из комнаты.
 Она была здесь и улыбалась ему.
 Граф улыбнулся в ответ, прежде чем открыть дверь и спросить у Болтона, прибыл ли управляющий.




 Глава 6


 У управляющего была масса новостей.
 Он сообщил графу, что нанял жителей деревни для ремонта усадьбы.
 — Я подумал, милорд, — сказал он, — что стоит начать сверху. Крыша просто в ужасном состоянии.
 — Я знаю, — спокойно согласился граф.
 — Если будет угодно вашей светлости, сегодня днем приедут маляры, чтобы обсудить, в какие цвета красить комнаты.
 Граф кивнул и взглянул на Бениту.
 Она внимательно слушала все, что говорил управляющий.
 — Позже, милорд, приедет лучший лондонский мастер, чтобы обновить позолоту на потолках, ламбрекенах и, непременно, на мебели.
 — Уверен, что когда вы все закончите, дом будет выглядеть не хуже, чем во времена моего деда, — заметил граф.
 — Мне кажется, — внезапно вступила в разговор Бенита, — что в библиотеке можно поискать рисунки и чертежи, которые делались, когда начинали постройку. — Она взглянула на графа, и продолжила:
 — Было бы замечательно восстановить те цвета, что выбрал тогда архитектор.
 Граф согласился, что это было бы очень разумно. Так же думал и управляющий.
 Затем он рассказал о том, что уже делалось в деревне.
 Граф решил, что ему необходимо как можно скорее увидеться со своими людьми. Как только управляющий ушел, граф хотел предложить Бените поехать вместе с ним, но тут в комнату торопливо вошла няня. В руках у нее был какой-то сверток.
 — Простите, милорд, но я совсем забыла.
 Такой поспешный переезд! Когда я уложила мисс… ее светлость в постель, я уже не в состоянии была думать ни о чем больше.
 — Забыли о чем? — спросил граф.
 — Хозяин сказал мне перед отъездом:
 «Няня, отдайте этот пакет его светлости лично и ни в коем случае не показывайте его кому-либо еще».
 Граф взял сверток и понял, что в нем было.
 — Этот пакет, няня, я приму с огромной благодарностью! — сказал он.
 — Тогда все в порядке, милорд. Еще я должна была сообщить вашей светлости, что капитан Доусон заедет завтра утром.
 Не дожидаясь ответа графа, няня повернулась к Бените и спросила:
 — Вы подниметесь наверх, миледи, чтобы я могла получше уложить вам волосы?
 — Я приду через несколько минут, няня, — ответила Бенита.
 Няня вышла из комнаты, а Бенита с любопытством посмотрела на сверток, с которым граф отошел к секретеру.
 — Что это папа прислал вам? — спросила она.
 — Если это действительно то, что я предполагаю, это будет очень кстати.
 Бенита стояла рядом, пока граф развертывал упаковку.
 Это были несколько кошельков с деньгами.
 В двух лежали соверены, еще в двух, размером побольше, — серебро. Сюда же были вложены крупные банкноты.
 — А, деньги! — заметила Бенита разочарованно.
 — Эти деньги дадут мне возможность осчастливить множество людей, которые, несомненно, заслужили это, — улыбнулся граф.
 Бенита удивленно взглянула на него, а он предложил:
 — Поднимитесь наверх, наденьте теплое пальто и шляпу. А я пока распоряжусь, чтобы заложили коляску. Мы поедем в деревню.
 Она вышла, не задавая лишних вопросов.
 Граф еще раз посмотрел на деньги. Ему все казалось, что это золото, как в сказке, исчезнет, стоит дотронуться до него.
 Убедившись, что оно цело, Инчестер еще раз поблагодарил мысленно майора Гренфела и Растуса Груна.
 И еще он прошептал короткую благодарственную молитву. Он благодарил Бога за то, что Он послал ему в жены самую красивую женщину на свете.
 А он так боялся, что мать его детей будет похожа на Растуса Груна!
 «Где тут правда?» — думал граф, пряча самые крупные банкноты в ящик французского секретера, который принадлежал еще его матери.
 Его не продали, потому что он входил в неотчуждаемую часть наследства.
 Изнутри секретер был украшен красивой инкрустацией. Графу было приятно видеть в гостиной эту вещь. Теперь секретером предстояло пользоваться Бените. Граф представил ее на месте матери. Представил, как она сидит за секретером и пишет приглашения или письма с выражениями благодарности их соседям. Наконец-то он мог быть уверен, что, вопреки всем опасениям, сможет гордиться своей женой.
 Он запер ящик и спрятал ключ в карман.
 Неожиданно еще один вопрос встал перед графом: как объяснить, что его жена так богата?
 Несомненно, она обязана этим Растусу Груну.
 Но если предположить, что майор Гренфел — клиент ростовщика, то откуда же у него деньги?
 — Не понимаю, — тихо произнес граф.
 Ко всему прочему он был уверен, что и Бенита не понимает этого так же, как он.
 «Мне следует быть крайне деликатным, чтобы не расстроить ее», — решил граф.
 Он вышел из гостиной в холл и распорядился, чтобы Болтон немедленно послал кого-нибудь в конюшни» передать, чтобы закладывали коляску для поездки в деревню.
 Дворецкий выглянул в окно, чтобы убедиться, что погода достаточно хороша, и предложил:
 — Не угодно ли будет вашей светлости опробовать фаэтон?
 — Фаэтон? — удивленно переспросил граф.
 — Он прибыл из Лондона вчера днем, милорд, — объяснил Болтон, — и я думаю, что это лучший экипаж из всех, что мне приходилось видеть.
 — Тогда я с удовольствием воспользуюсь им, — сказал граф, чувствуя, что голова у него идет кругом.
 Кто посылает ему все эти вещи? Действительно ли это Растус Грун?
 Но зачем это ростовщику, если очевидно, что Бенита не его дочь?
 — Не понимаю, — прошептал граф в сотый раз.
 Болтон передал распоряжение лакею, и тот поспешил в конюшню.
 Дворецкий подошел к графу.
 — Пока ваша светлость были заняты с управляющим, — сообщил он, — из Лондона почтовой каретой доставили коробки от Уэстона.
 Я передал их мистеру Хокинсу.
 — От Уэстона? — шепотом повторил граф.
 Он подумал, что теперь уже ничто не сможет удивить его, Платье для свадебной церемонии ему прислал Растус Грун. И портные тогда намекали, что это еще не весь заказ.
 Внезапная мысль поразила Инчестера как удар грома, возможно, Растус Грун просто не хотел, чтобы Бенита стыдилась своего мужа?
 Он вспомнил, что он думал о своей будущей жене. Теперь все это казалось ему просто шуткой, над которой можно посмеяться.
 Потом граф сказал себе, что скорее должен испытывать раздражение. С ним обращались, как с марионеткой, дергая за веревочки и не позволяя что-то решать или делать по-своему.
 На мгновение графу захотелось показать, кто здесь хозяин, и по крайней мере самому выбрать себе одежду.
 Но в этот момент на верхней площадке лестницы показалась Бенита.
 Девушка была так прекрасна, что он понял: в старом изношенном тряпье просто невозможно появиться на людях вместе с ней.
 — Я готова, — объявила Бенита, — и вы должны признать, что я собралась очень быстро!
 — Очень быстро! — согласился граф.
 Бенита спустилась по лестнице.
 На ней было темно-розовое бархатное пальто, спереди и понизу отороченное горностаем.
 Ее шляпка, отделанная тем же мехом, была завязана под подбородком атласными лентами. Она была так очаровательна, что граф с трудом сдержался, чтобы не поцеловать ее.
 Взглянув на графа снизу вверх, Бенита спросила:
 — Куда мы направляемся?
 Граф, с восхищением смотрел на нее и не сразу понял, о чем она спрашивает. Наконец, заставив себя сосредоточиться, он сказал:
 — Одну минуту. Я должен взять кое-что в гостиной.
 Лакей подал графу пальто, в котором тот вчера приехал из часовни. В нем были удобные глубокие карманы.
 В левый карман граф убрал кошельки с соверенами, а в правый — с серебром.
 Банкноты он спрятал во внутренний карман.
 Затем присоединился к Бените.
 Фаэтон только что подали к крыльцу.
 Экипаж был желтый, с черными колесами.
 Пара вороных резво влекла его вперед.
 — Вы правы, Болтон, — заметил граф. — едва ли мне приходилось видеть фаэтон более роскошный, чем этот!
 — Я был уверен, что ваша светлость оценит его по достоинству! — ответил Болтон.
 Дворецкий помог Бените устроиться на месте для пассажира, а граф взял вожжи.
 Конюх прыгнул на свое место сзади, и фаэтон покатился вперед.
 Солнце светило, а граф с восторгом думал, что редкому счастливчику доводилось править парой таких замечательных лошадей. И уж тем более везти женщину столь же прекрасную, как та, что сидела позади него.
 Впереди показалась деревня, которая когда-то, наверное, была очень живописна.
 Теперь соломенные крыши местами провалились, на них росли сорняки. Сады одичали, как будто у жителей не было сил, чтобы поддерживать их.
 Ворота и заборы покосились. Разбитые оконные стекла были заклеены бумагой или заткнуты тряпками.
 Бенита тихо вскрикнула от ужаса при виде этой картины разорения.
 Сам граф, как всегда, когда он бывал в деревне, испытал чувство стыда и унижения.
 Они ехали по главной улице деревни.
 Рабочие уже начали снимать старую солому с крыши одного из домов. Плотники заменяли развалившуюся оконную раму. Прислоненная к забору новая дверь как будто ждала, пока ее установят вместо сломанной.
 Вокруг стояло, наблюдая за тем, что происходит, около дюжины обитателей деревни.
 Граф остановил лошадей.
 Не успел он выйти из фаэтона, как местные жители окружили экипаж.
 — Неужто и вправду, милорд, — спрашивали они, — наши дома отремонтируют?
 — Что, и мой починят?
 — А мой? — звучали возбужденные голоса.
 Граф подождал момента, когда возбуждение несколько улеглось, и сказал:
 — Все дома будут приведены в порядок и заново покрашены снаружи и изнутри.
 Когда крики восторга поутихли, граф продолжал:
 — Если нужна новая мебели, составьте список того, что требуется. Я прослежу, чтобы вам доставили все необходимое как можно скорее. г Его слова вызвали новую бурю восторгов.
 Граф переждал ее и закончил:
 — Я собирался заглянуть в каждый дом, но так как большинство из вас собрались сейчас здесь, я хочу выразить свои сожаления о том, что вы оказались в таком ужасном положении.
 Теперь все изменится к лучшему.
 — Каким образом? Что случилось, милорд? — прокричал один из жителей деревни.
 Граф указал на Бениту, которая стояла рядом.
 — Во-первых, я бы хотел представить вас своей жене. Она взволнована встречей с вами не меньше, чем вы.
 За этим последовал вздох восхищения.
 Бенита обошла людей, пожимая руки старикам.
 Женщины склонялись перед ней в реверансе, а мужчины приветствовали ее, касаясь своих шляп.
 — Тем временем подходили новые люди. Собрались почти все жители деревни, в том числе мясник, булочник и бакалейщик.
 Граф пожал руки этим трем старейшим обитателям деревни, которые держали здесь магазины еще в те времена, когда он был ребенком.
 — Что происходит, милорд? — спросил один из них. — Я чуть не задохнулся от удивления, увидев, что вы затеяли ремонт домов!
 — Я восстанавливаю и большой дом, — ответил граф, — и надеюсь дать людям возможность снова начать обрабатывать землю.
 Те, кто только что подошел, при этих словах радостно вздохнули.
 Большинство из них служили в армии или во флоте. Вернувшись с войны, они обнаружили, что та работа, которой они занимались прежде, никому не нужна.
 А молодые жители деревни росли, не находя для себя никаких занятий. Они целыми днями праздно слонялись по деревне или браконьерствовали в лесах, оставленных без присмотра.
 Граф подошел к ним:
 — Завтра в десять я хотел бы видеть всех вас. Мы посмотрим, какие работники еще нужны в усадьбе и кто из вас сможет работать на ферме, в саду, в лесу или в конюшнях.
 Глаза молодых людей загорелись, и глядя на них, граф понял, что работа — это как раз то, сто им нужно.
 У него мелькнула мысль, что выполнение его обещаний зависит от того, сколько денег в действительности было у Бениты. Но по тому, что до сих пор Инчестер видел сам и слышал от Растуса Груна, можно было думать, что его жена очень богата.
 Но чтобы осуществить все, что задумал граф, Бенита должна была быть невероятно богата.
 Когда она снова подошла к нему, граф сказал, как бы делясь с женой своими планами и сомнениями:
 — Я очень надеюсь, дорогая, что мы сможем найти в нашем хозяйстве работу для всех этик людей.
 — Уверена, что сможем, — отозвалась Бенита.
 Граф подошел к старикам и громко сказал:
 — Я привез с собой немного денег, чтобы вы могли продержаться до пятницы. Теперь каждую пятницу вы будете получать больше, чем прежде.
 Довольный шепот пробежал а толпе:
 — Можно мне устроиться за столом в каком-нибудь доме? Вы бы заходили по очереди, и я раздал бы вам то, что привез с собой, — спросил граф.
 — Мой дом рядом, соседняя дверь! — сказала пожилая женщина.
 — А мой — на другой стороне. — перебила ее другая.
 Но мистер Грири, бакалейщик, предложил:
 — Что вы скажете, милорд, о моем магазине? Там есть стол, и комната больше.
 — Это очень любезно с вашей стороны, Грир», — поблагодарил его граф.
 До магазина было недалеко.
 Мистер Грири с графом пошли вперед, остальные потянулись за ними. Граф подумал, что сейчас он похож на дудочника из Гамельна.
 Они подошли к двери маленького магазинчика. В его витрине не осталось ни одного целого стекла.
 Бенита догнала графа.
 — Я догадываюсь» что вы собираетесь делать, — сказала она, беря его под руку, — и хотела бы помочь.
 Граф улыбнулся ей:
 — Вы же знаете, без вас я ничего не смог бы сделать!
 — Это так похоже на папу: заранее подумать о том, что вам сразу понадобятся деньги для ваших людей.
 На мгновение графу представился Растус Грун, склонившийся над столом с двумя мерцающими свечами, в грязной темной конторе недалеко от Пиккадилли. Чтобы не портить себе удовольствие от того, что он собирался делать, граф постарался забыть это видение.
 Мистер Грири отодвинул от стены маленький письменный стол, за которым и устроился граф. Бенита встала рядом.
 Вошла пожилая женщина, остальные выстроились в очередь на улице.
 Граф извлек кошельки из карманов.
 Он доставал два соверена и одну серебряную крону для каждого человека и раскладывал их кучками на столе.
 Бенита передала одну из них пожилой женщине, которая первой вошла в комнату.
 Та смотрела на деньги так, как будто не верила собственным глазам.
 — Это все мне? — спросила она. — Или это на всех?
 — Это вам, миссис Блэкет, — уверил ее граф, — постарайтесь поскорее забыть все, что вы пережили за последнее время.
 Когда миссис Блэкет повернулась, чтобы выйти, граф прибавил:
 — В будущем вы будете получать по двенадцать шиллингов в неделю каждую пятницу.
 — Благослови вас Бог, милорд! Я и не надеялась дожить до такого дня!
 Она крепко сжимала деньги старыми натруженными руками. По ее сморщенным щекам катились слезы.
 Горячие слова благодарности звучали все время, пока граф раздавал деньги, и растроганная Бенита была готова расплакаться.
 Когда граф убирал в кошелек несколько оставшихся соверенов, Бенита наклонилась к нему и зашептала что-то мужу на ухо.
 — Конечно! — ответил он.
 Тогда Бенита повернулась к мистеру Грири, который из-за своей конторки наблюдал за происходящим.
 — Пожалуйста, мистер Грири, не могли бы вы разменять мне две кроны по пенни?
 Бакалейщик открыл ящик с мелочью и выполнил ее просьбу.
 Бенита заметила, что, пока старики получали свои деньги, в окна заглядывали мальчишки, истощенные и оборванные.
 Некоторые из них, несмотря на холод, бегали босиком.
 Бенита вышла на улицу, а граф пригласил мужчин.
 Пока он раздавал каждому по кроне, Бенита собрала детей.
 — У меня есть по два пенни для каждого из вас, — сказала она, — но только пообещайте потратить их на булочки или пирожки. Бегите к булочнику, а когда вернетесь, я дам вам еще пенни на сладкое, С радостным криком мальчишки бросились к магазину булочника, который располагался немного дальше по дороге.
 Бенита ждала.
 Первым вернулся маленький мальчик с двумя ломтями хлеба и большим куском сыра между ними.
 — Вот, я купил это, — сказал он.
 — Вот и хорошо. Теперь ты будешь не такой голодный. А вечером, я уверена, мама приготовит тебе поесть.
 Когда она раздала всем по третьему пенни, подошел граф.
 Мужчины, получив по кроне, очень благодарили его, и граф надеялся, что они купят на эти деньги еды для своей семьи, а не пропьют их.
 — Они такие голодные и худые, — шепнула Бенита мужу, «стараясь, чтобы дети не слышали ее.
 — Я знаю, — ответил тот, — поэтому мы направляемся в Лавку мясника. До нее отсюда буквально два шага.
 Он взял Бениту под руку, и они пошли вдоль деревни в сопровождении толпы ребят, которые не переставали жевать на ходу.
 Они боялись пропустить самое интересное, если задержатся, чтобы на полученный пенни купить себе сладкого в лавке мистера Грири. :
 В мясной лавке было очень чисто, но дешевого мяса было очень мало.
 На прилавке лежали два кролика да несколько неощипанных голубей. Кролики, вероятно, были добыты не совсем законным путем.
 — Боюсь, мне нечего предложить вашей светлости» — сказал мясник, извиняясь.
 — Об этом я и хотел поговорить с вами, — ответил граф. — Полагаю, мистер Сэвидж, вы могли бы достать молодых бычков.
 — Уверен, что смог бы, милорд, но это будет недешево.
 Граф достал из внутреннего кармана две банкноты.
 — Этого хватит. Возможно, даже останется на покупку пары овец.
 — Безусловно, милорд!
 — Не могли бы вы доставить мясо поскорее и разделить его среди всех жителей деревни?
 На мгновение мясник, казалось, задохнулся от удивления. Придя в себя, он сказал:
 — Для многих из них это будет первая приличная еда за долгое время!
 — Я знаю, — сказал граф, — но обещаю вам, что впредь все будет по-другому!
 По дороге обратно в Инч-Холл Бенита сказала:
 — Как могут люди жить в домах, где протекают крыши, а всю зиму невероятно холодно?
 — Это все война. — ответил граф.
 — Они были так благодарны за то, что вы позаботились о них.
 — Конечно, я должен заботиться о своих людях. Но раньше я ничего не мог для них сделать. Ничего!
 Он подумал, что когда-нибудь ему придется рассказать Бените, почему он женился на ней.
 К его удивлению, словно угадав, о чем он думает, девушка сказала:
 — Теперь все изменилось. Если вы дадите им работу, никому больше не придется голодать.
 Граф хотел сказать: «Во всяком случае, в моем хозяйстве!»
 Но, вовремя спохватившись, произнес:
 — В нашем хозяйстве — не будут!
 — Я помогу вам, — улыбнулась Бенита.
 — Знаете, что мы сделаем? — спросил граф. — Как только дом будет приведен в порядок, мы устроим прием, чтобы отпраздновать нашу свадьбу.
 Бенита удивленно взглянула на него.
 — Вы действительно хотите это сделать?
 — Мы пригласим всех жителей деревни, фермеров, арендаторов, соседей.
 Бенита засмеялась.
 — Представляю, сколько народу соберется!
 — Мой отец, мой дед и мой прадед — все они так праздновали свои свадьбы. Мы зажарим целиком быка и оленя и выкатим множество бочек зля.
 Смеясь, Бенита спросила:
 — А как насчет фейерверков? Отец рассказывал мне о фейерверках в садах Воксхолла. Я всегда мечтала взглянуть на них.
 — Вы никогда не видели фейерверков?!
 Бенита покачала головой.
 — Тогда мы закажем самые лучшие у какие только сможем найти! — пообещал граф.
 — Это будет великолепно! Детишки будут прыгать от восторга!
 Они вернулись домой как раз к ленчу. Им подали изысканные блюда, а после еды граф с Бенитой отправились на крышу.
 Здесь вовсю трудились рабочие.
 Бенита заметила, что флаг, который поднимали на крыше, когда граф находился в поместье, весь в дырах.
 — Мы немедленно должны заменить его! — сказала девушка.
 — Возможно, стоит оставить старый флаг.
 Он будет напоминать нам, как бережно нужно расходовать деньги, чтобы они не утекли сквозь пальцы, как случилось, когда я был на континенте.
 — Уверена, что вам нечего бояться. Папа слишком умен, чтобы тратить свою жизнь на вино и карты, как это делают некоторые молодые глупцы.
 Слушая свою молодую жену, граф думал, что именно игроки и пьяницы поддерживали благополучие Растуса Груна.
 А через ростовщика эти деньги попали к нему.
 — Вы чем-то озабочены? — прервал его мысли голос Бениты.
 — Я боюсь, что, проснувшись однажды утром, я обнаружу, что все исчезло. В том числе и вы! И я останусь совсем один. Мне останется только созерцать лохмотья, в которые превратился мой флаг.
 Бенита рассмеялась и взяла графа под руку.
 — Я здесь, — сказала она. — Пойдемте к малярам и посмотрим, как они собираются покрасить комнаты в вашем доме.
 — В нашем доме! — поправил ее граф. — И не забывайте, прежде всего надо найти исходные чертежи, о которых вы говорили.
 После чая, когда маляры уже начали ремонт в библиотеке, Бените с графом действительно удалось найти чертежи.
 Бенита извлекла их из самого дальнего угла ящика стола.
 — Я нашла их! Я нашла! — радостно воскликнула она.
 Перебирая старые листы, граф думал, что даже Ясон, добыв Золотое Руно, не был так счастлив.
 — Теперь мы сделаем дом по-настоящему великолепным! — ликовала Бенита. — Со всей округи будут приезжать люди, чтобы посмотреть на него.
 — И вы будете самой прекрасной хозяйкой, какую только Инчестеры вводили в свой дом! — улыбнулся граф.
 Он говорил так искренне, что Бенита взглянула на него с удивлением.
 Их взгляды встретились, и девушка покраснела от смущения.
 — Вы очень красивы, Бенита! — сказал граф.
 Ему захотелось поцеловать ее.
 Несмотря на все очарование девушки, граф был уверен, что ни один мужчина еще не касался этих губ.
 Ему казалось, что Бенита не похожа ни на одну из женщин, которых он встречал до сих пор.
 Конечно, в его жизни были женщины, потому что граф был очень красив.
 Они буквально преследовали его и старались соблазнить даже в те годы, когда он был еще совсем молод.
 Но ни к одной граф не испытывал серьезных чувств и говорил об этих отношениях, как о «маленьких любовных приключениях».
 Пока шла война, женщины следовали за войсками в их медленном, но неукоснительном продвижении по полуострову. Но это были женщины, о которых мужчины даже не вспоминают.
 При мысли о поцелуях Бениты кровь в жилах графа побежала быстрее.
 Он смотрел на ее губы совершенной формы и представлял, что они подарят ему совсем новые, до сей поры не изведанные им ощущения.
 Но потом граф сказал себе, что еще слишком рано, что нужно быть очень осторожным, чтобы не напугать девушку.
 Он догадывался, что Бенита пока оставалась ребенком, наивным и неискушенным.
 Она с восторгом приняла игру, которую предложил граф: встречаться как посторонние люди, а не как муж и жена. Именно ее чистота отличала Бениту от большинства женщин, которых Инчестер знал раньше.
 — Сначала я должен заставить ее полюбить меня, — говорил себе граф, сам поражаясь своим мыслям. Он и представить себе не мог, что когда-нибудь захочет, чтобы дочь Растуса Груна полюбила его!
 Они сидели за столом при свечах в ожидании обеда.
 На этот раз Болтон поставил на стол еще больше фамильного серебра.
 Граф был одет в роскошный вечерний костюм от Уэстона, который сидел на нем так же безупречно, как тот, что был прислан к свадьбе.
 «Но откуда Растус Грун так точно знает мои размерь?» — недоумевал граф.
 «Этот человек просто колдун!» — в который раз, мысленно повторял он, улыбнувшись Хокинсу, который заметил:
 — Вот это» милорд, костюм, действительно достойный джентльмена. Не понимаю только, как им удалось так быстро сшита» его? Ведь ваша светлость отправились в Лондон только позавчера.
 Графу нечего было ответить, он и сам этого не понимал.
 Любуясь Бенитой, Инчестер только подумал, что, во всяком случае, его предки могли бы гордиться и им, и его женой.
 В кисейном вечернем платье она была обворожительна.
 Платье было отделано голубыми лентами, а рукава и оборки по низу юбки украшали вышитые маленькие букетики незабудок.
 — Вы прекрасны, как Персефона, которая вернулась из мрачного царства Аида, чтобы принести весну бедным смертным, вроде меня, — восхищенно сказал граф.
 — Вы говорите как поэт! — улыбнулась Бенита. — А я отвечу, что вы похожи на греческого бога. Кем бы вам хотелось быть? Гермесом или Аполлоном? — Тут она захлопала в ладоши и воскликнула:
 — Нет, нет! Вы подобны Ориону, дарящему небесную благодать в виде золотых монет тем, кто нуждается в ней!
 Граф понял, что она намекает на жителей деревни, и рассмеялся.
 — Благодарю вас, Бенита. Я весьма польщен!
 Но, если я на небе, а вы на земле, мы слишком далеко друг от друга.
 После недолгого молчания Бенита произнесла:
 — Возможно… мы найдем путь… чтобы… стать немного ближе.
 У графа перехватило дыхание.
 Но прежде, чем он нашел, что ответить, появился Болтон и провозгласил, что обед подан.
 На этот раз графу показалось, что повар превзошел самого себя.
 А может, это присутствие Бениты придавало всему особую прелесть?
 Подали кофе и рюмку бренди для графа.
 Бенита спросила:
 — Я должна уйти? Так всегда поступала моя мама.
 — Мне бы не хотелось, чтобы вы покидали меня ни сейчас, ни вообще когда-либо! — ответил граф. — Придется вам подождать, пока я допью бренди.
 Она улыбнулась.
 Не отдавая себе отчета в том, что он делает, граф протянул к девушке руку.
 — Бенита!
 В его голосе звучало что-то новое, что она никогда не слышала раньше.
 Бенита взглянула на графа, и ему показалось, что он тонет в бездне ее глаз.
 Но, прежде чем девушка успела произнести хоть слово, из гостиной послышался чей-то громкий раздраженный голос.
 Бенита и граф вздрогнули.
 Мгновение спустя дверь распахнулась, и лакей торопливо произнес:
 — Лорд Шептил, милорд!
 Оттолкнув лакея, в комнату ворвался, видимо, обладатель столь оглушительного голоса.
 — Ага, Инчестер, вот вы где! Нелегко, черт побери, было разыскать вас!
 Граф поднялся со своего места. Лорд Шептил подошел к нему.
 — Когда я увидел вас в Уайт-Хаус, я глазам своим не поверил: одет с иголочки, по последней моде! Всего месяц назад вы старались разжалобить меня, рассказывая, что у вас нет ни пенни.
 — Позвольте мне объяснить, — попытался прервать его граф.
 — Ложь! Ложь! — выкрикивал лорд Шептал. — К черту эту ложь!
 Лорд был явно пьян, прервать его не было никакой возможности, он просто ничего не слышал.
 — И что я вижу здесь?! В холле лакей, на столе серебро! И это вы называете бедностью!
 Где мои 2000 фунтов, черт возьми, которые вы должны мне уже два года?
 — Я не забыл о долге, — сказал граф, — и собирался завтра же выслать вам чек.
 Лорд Шептил рассмеялся. Его смех звучал отвратительно.
 — Думаете, я вам поверю? Вы лжец и мошенник, я больше не верю ни единому вашему слову!
 Набрав и грудь побольше воздуха, он продолжал:
 — Нет, подумать только! Убеждал меня, что того и гляди обанкротится, а сам тратит мои денежки на смазливую продажную девку!
 — Я уже сказал, если только вы слышали меня… — снова попытался заговорить граф.
 — Слушать вас?! — перебил его лорд Шептал. — С какой стати? Я и так слишком долго слушал ваш скулеж!
 Внезапно он рванулся мимо графа к столу и свирепо уставился на Бениту.
 Девушка слушала выкрики лорда в явном недоумении.
 — Он заплатит мне! — бушевал лорд Шептал. — Так я и поверил! Я просто сейчас возьму то, что смогу, и начну с этой милашки. Уверен, она стоит больше, чем вы можете себе позволить!
 Он протянул руку к Бените, смахнув при этом бокал со стола.
 Бенита вскрикнула и вжалась в кресло, стараясь избежать его прикосновения.
 Граф схватил лорда Шептила и отбросил прочь от девушки.
 — Ведите себя прилично, Шептил! И не смейте оскорблять мою жену!
 — Ваша жена! Рассказывайте! Где, интересно, вы подцепили эту красотку? В Уайт-Хаус?
 Или подобрали в Коул-Холл?
 Исчерпав запас ругательств, лорд было остановился, но тут граф точным ударом в подбородок свалил его на пол.
 — Убирайтесь из моего дома, — тихо сказал он, — и не смейте появляться здесь снова и оскорблять мою жену! Чек я вышлю вам завтра же!
 Лорд Шептил медленно поднялся с пола.
 — Вы ударили меня, Инчестер. Это оскорбление! Я требую удовлетворения!
 — Вы пьяны. Идите домой, Шептил. Поговорим об этом завтра.
 — Вы будете стреляться со мной как джентльмен, или я ославлю вас трусом, мошенником и лжецом!
 Граф сохранял молчание. Лорд Шептил подошел ближе.
 — Вы будете стреляться, или мне повторить, что вы трус?
 — Хорошо, — вздохнул граф. — Я буду драться с вами, но пусть это будет завтра.
 — Немедленно! Какого дьявола ждать? Или вы намерены просто сбежать?
 — Я не намерен убегать, но будет лучше для вас, если вы вернетесь домой, проспитесь и получите мой чек.
 — Я, пожалуй, согласился бы лечь в кровать, но только с этой хорошенькой проституточкой!
 Граф с трудом сдержался, чтобы не ударить его снова.
 Вместо этого он спокойно сказал:
 — Я буду драться с вами, и чем скорее, тем лучше!
 — Я знал, что вы будете благоразумны.
 Полагаю, мой кучер может быть нашим судьей.
 В это время в столовую вошел Болтон, чтобы узнать причину шума.
 — Прошу прощения, милорд, — сказал он, — но, когда я служил у его светлости, я был секундантом его младшего сына, лорда Эдварда.
 — Прекрасно, Болтон, — согласился граф. — И пошлите за Хокинсом.
 — Хорошо, милорд.
 Лорд Шептил повернулся и вышел в холл.
 С криком ужаса Бенита вскочила с кресла и бросилась к графу.
 — Вы не можете… драться! Тот человек… пьян… и… он такой высокий… и сильный.
 — Он считается хорошим стрелком, — добавил граф.
 — Тем более… пожалуйста… пожалуйста, не связывайтесь… с ним, — умоляла Бенита. — Вдруг он… ранит вас.
 — Я постараюсь не допустить этого. Но я никому не позволю оскорблять мою жену!
 Бенита положила руку ему на плечо.
 — Это… не имеет никакого значения. Пожалуйста… пожалуйста… откажитесь от того… что он… требует.
 — Вы знаете, я не могу это сделать. Как сказал лорд Шептил, я должен вести себя, как подобает джентльмену.
 Бенита прижалась к мужу.
 — Будьте осторожны… очень… очень осторожны! — шептала она.
 — Конечно, — успокоил ее граф. — Ведь вы попросили меня об этом.
 Он направился в оружейную, где хранилась пара дуэльных пистолетов, принадлежавших его отцу.
 Граф знал, что у отца однажды было подобное столкновение, и он сумел победить противника.
 Оставалось надеяться, что и он справится не хуже отца.
 Лорд Шептил никогда не нравился графу, но из всех соседей только у него оказался лишний скот, когда граф пытался увеличить поголовье в своем хозяйстве.
 Граф не забыл про 2000 фунтов, взятые в долг у Шептила, и собирался вернуть их сразу, как только сможет подписывать чеки.
 «Какая досада, — думал граф, — что он увидел меня в Уайт-Хаус в костюме, позаимствованном у Тони».
 Пока граф проверял пистолеты, к нему подошел Хокинс.
 — Что все это значит, милорд? — спросил он.
 — т — Я должен стреляться, Хокинс. Надеюсь, я не уроню своей чести.
 — Будьте осторожны, ваша светлость. У лорда Шептила дурная слава.
 — Что вы хотите этим сказать?
 — Я слышал, как о нем говорят, что он не очень-то соблюдает правила.
 Граф вспомнил, что и сам слышал что-то подобное.
 — Что ж, надеюсь, что при счете десять я окажусь проворнее его.
 — Будьте начеку, милорд! — мрачно проговорил Хокинс.
 Они вышли из оружейной в холл, где их ждала Бенита.
 Все домашние уже знали о том, что произошло.
 Сверху спустилась няня и принесла для Бениты плащ на меху.
 Лорд Шептил вышел из дома.
 Граф следовал за ним, но, заметив, что Бенита идет рядом с ним, резко сказал:
 — Останьтесь. Не стоит вам смотреть на это.
 — Нет, нет… я… буду с вами. И, пожалуйста… пожалуйста… будьте осторожны!
 Граф хотел отговорить ее, но лорд Шептил уже вышел на газон перед домом.
 — Инчестер, вы идете? — закричал он. — Или все еще трусите?
 Граф сжал губы и молча, медленно направился к лорду Шептилу.
 Взяв пистолеты, граф и лорд встали перед Болтоном.




 Глава 7


 — Раз — два — три — четыре — пять» — медленно, бесстрастно считал Болтон, и под этот счет дуэлянты, повернувшись спиной друг к другу, расходились в противоположные стороны.
 Светила полная луна, окна дома были освещены, так что все, что происходило на газоне, можно было видеть не хуже, чем днем.
 Стоя на ступеньках, Бенита неистово молилась, чтобы граф остался жив.
 Она думала, что лорд Шептил не просто пьян, он самый отвратительный человек, какого ей когда-либо приходилось видеть.
 Девушка с ужасом ждала, что при счете «десять» он обернется и… она боялась даже думать о том, что может случиться с графом.
 Она молилась, чтобы лорд промахнулся.
 — Семь — восемь — девять, — считал Болтон.
 Прежде чем он успел договорить «девять», лорд Шептил повернулся и выстрелил.
 При его движении, еще до того, как был спущен курок, Бенита закричала.
 Граф инстинктивно обернулся в ее сторону и поскользнулся на мокрой траве.
 Пуля, которая должна была попасть графу в спину, несомненно, убив или серьезно искалечив его, только оцарапала ему левую руку.
 Услышав звук выстрела, граф тоже нажал на спуск.
 Лорд Шептил уже стоял к нему лицом, и пуля графа ранила лорда в плечо. Он зашатался и упал на землю.
 Но Бенита не видела никого, кроме графа.
 Она сбежала по ступенькам и упала возле него на колени.
 — Он… обманул вас! Он… выстрелил раньше! С вами все в порядке? Вы… не ранены?
 Граф бросил дымившийся пистолет на землю и обнял Бениту.
 Она смотрела на него, и глаза ее, казалось, расширились от страха.
 В лунном свете девушка была так прекрасна, что, ни о чем не думая, граф наклонился и поцеловал ее.
 На мгновение они прижались друг к другу.
 Бените показалось, что лунный свет пронизал все ее тело.
 Ничего восхитительнее она не испытывала никогда.
 Затем, словно откуда-то издалека, до нее донесся голос Хокинса:
 — Вы весь в крови, милорд! Вам лучше немедленно вернуться в дом!
 Бенита проснулась, но, первый момент не могла думать ни о чем, кроме этого удивительного ощущения от прикосновения губ графа.
 Потом она припомнила события прошлой ночи.
 Хокинс и няня взяли на себя все хлопоты.
 Они помогли хозяину вернуться в дом и занялись его раной.
 Няня выслала Бениту из спальни графа, и, пока его раздевали, Бенита стояла на лестничной площадке над холлом.
 Сквозь окна и открытую дверь ей было видно, как Болтон дает указания кучеру лорда Шептала.
 Лорда уложили в его коляску и увезли.
 Болтон и лакей вернулись в дом.
 Они принялись рассказывать экономке и всем, кто только желал узнать подробности дуэли, как непорядочно повел себя Шептил: выстрелил раньше времени, и только чудом граф остался жив.
 «Но он жив!» — Бенита была так счастлива, что ей хотелось снова и снова повторять вслух это слово.
 Солнечные лучи уже пробивались сквозь занавески.
 Бенита посмотрела на часы и удивилась, увидев, как уже поздно.
 Она вспомнила, что вчера няня дала графу выпить то, что она называла «успокоительным питьем».
 Потом она отвела Бениту в ее комнату, помогла раздеться и лечь в постель.
 — Я хочу увидеть его светлость и пожелать ему спокойной ночи! — запротестовала Бенита.
 — Его светлость уже спит. И вы тоже скоро уснете.
 Спорить со старушкой не имело смысла.
 Няня приготовила и для Бениты успокоительный чай и заставила его выпить.
 Девушка заснула, так и не увидев графа, и проспала всю ночь без сновидений.
 «Я пойду к нему немедленно!» — решила она.
 Внезапно ей в голову пришла страшная мысль, что рана могла оказаться гораздо серьезнее, чем показалось вчера.
 Вдруг граф потерял слишком много крови и это обессилило его?!
 Бенита вскочила с кровати и накинула поверх ночной сорочки очаровательный голубой атласный пеньюар.
 Сейчас она не могла думать ни о чем, кроме состояния графа.
 Ей было просто необходимо немедленно пойти и самой убедиться, что ему не стало хуже.
 Бенита выбежала в коридор.
 Она легонько постучалась в дверь спальни графа, но ответа не было.
 Опасаясь увидеть самое худшее, Бенита отворила дверь.
 Полог над кроватью был откинут, но графа в постели не было.
 Он сидел у окна, в которое ярко светило солнце.
 Бенита обрадовалась, что ее страхи не оправдались, с радостным восклицанием она бросилась к графу.
 Не вставая, он протянул к ней руки.
 — Бенита! Мне сказали, что вы еще спите.
 — С… вами… все в порядке? Вы не… больны? Вам не… больно?
 Вопросы один за другим срывались с ее губ.
 Граф улыбнулся.
 — Благодаря няне и Хокинсу, я спал как убитый. Моя рана — просто царапина и ничуть не беспокоит меня.
 Бенита облегченно вздохнула.
 — Этот ужасный, бесчестный человек пытался… убить… вас!
 — Забудьте о нем! — сказал граф. — О его поведении, не достойном джентльмена, очень скоро узнает все графство. Сомневаюсь, что он осмелится показаться кому-нибудь на глаза!
 — И вам… действительно… не больно?
 — Было бы очень больно, если бы вы не спасли меня. Хокинс непрестанно твердит мне об этом!
 Как раз в этот момент камердинер вошел с завтраком на подносе и поставил его на стол возле графа.
 — Вог увидите, — успокоил Бениту граф, — моя рана вовсе не помешает мне поесть!
 — Доброе утро, миледи! — сказал Хокинс. — Принести ваш завтрак в комнату его светлости?
 Бенита взглянула на графа.
 — Конечно! — ответил он вместо нее.
 Хокинс вышел, а граф улыбнулся и сказал:
 — Нам так о многом нужно поговорить друг с другом. И еще: могу я сказать, что с утра вы выглядите просто обворожительно?
 Бенита покраснела. Она и забыла, что почти раздета.
 Однако, когда девушка попыталась встать, граф остановил ее:
 — Не уходите! Один взгляд на вас помогает мне гораздо лучше всяких лекарств!
 Бенита снова залилась краской.
 Только когда Хокинс подал ей завтрак, она забыла о своем смущении.
 Граф и Бенита больше не разговаривали о дуэли. Они обсуждали, что нужно сделать в доме в первую очередь.
 Еще они представляли себе, как обрадуются в деревне, когда после долгого вынужденного поста смогут приготовить праздничный мясной обед.
 Пока они оживленно беседовали, снова появился Хокинс и доложил:
 — Капитан Доусон хочет увидеться с вами, милорд.
 Бенита поднялась.
 — Я, пожалуй, пойду оденусь, — сказала она, застеснявшись.
 — Да, конечно, но возвращайтесь скорее.
 Хокинс и няня, заставили меня пообещать, что сегодня я не буду выходить из комнаты.
 Бенита улыбнулась ему, и собралась выйти в коридор, но граф остановил ее:
 — Вы можете пользоваться внутренней дверью, это проще.
 Бенита удивленно взглянула на него.
 Она впервые обратила внимание на то, что между их спальнями есть дверь.
 Услышав, что капитан Доусон разговаривает с Хокинсом в коридоре, Бенита поспешила а свою спальню. Дверь за ней закрылась.
 В комнату вошел капитан Доусон.
 — Мне было очень неприятно услышать о событиях этой ночи. Лорд Шептил перешел все границы приличий, — обратился он к графу.
 — У него есть некоторое оправдание. Я взял у него в долг 2000 фунтов, и лорду Шептилу показалось, что я трачу его деньги на разгульную жизнь.
 — Я прибыл, чтобы рассказать вам о вашем финансовом положении, — сказал капитан, — но сначала я должен сообщить нечто другое.
 Он сел напротив графа и, понизив голос, сказал:
 — Вчера умер майор Гренфел.
 — Умер? — воскликнул граф.
 — Он знал, что его дни сочтены. Вот почему он так хотел быть уверенным, что его дочь в надежных руках.
 Граф молчал» и капитан Доусон продолжал:
 — Майор особенно просил убедить вас, чтобы вы не сообщали ее светлости о его смерти, пока ваши отношения не наладятся.
 У графа перехватило дыхание.
 Он хорошо понимал, что имел в виду отец Бениты, но был уверен: тот момент, когда его жене станет хорошо с ним, уже близок.
 — Майор Гренфел также просил передать, — продолжал капитан Доусон, — что его дочери не нужно приезжать на похороны и носить траур.
 — Понимаю, — ответил граф. — Однако я думаю, что теперь, капитан, вы должны рассказать мне правду. Как и почему майор Гренфел был связан с Растусом Груном?
 Последовало молчание. Наконец Доусон произнес:
 — Майор оставил это на мое усмотрение.
 Но я согласен, милорд, что вам следует кое-что узнать.
 — Так расскажите мне, пожалуйста.
 — Майор Гренфел и я были ранены в сражении за Сьюдад-Родриго.
 — Вы были там? — воскликнул граф.
 — Мы оба служили в королевской коннице, которая не раз попадала в переделки. Майор был тяжело ранен, меня ранили в ногу, Битва при Сьюдад-Родриго стала переломным моментом в войне. Британцам удалось завладеть неприступным фортом, и это положило начало падению Наполеона Бонапарта.
 — Мы вернулись в Англию, — продолжал капитан Доусон. — Когда майор немного оправился после ранения, мы с ним отправились в Лондон, чтобы передать рапорт о сражении в военную канцелярию, а заодно майору нужно было показаться врачам.
 Граф кивнул.
 — В Лондоне мы заглянули в наши клубы.
 Майор был членом Уайт-Клуба, я — Будл-Клуба. Мы были потрясены, увидев, как прожигают жизнь светские бездельники…
 — Вино и карты! — уточнил граф.
 — Вот именно! Их жизнь представляла такой разительный контраст мужеству и страданиям нашей армии, свидетелями которых мы были в Португалии, что майор был вне себя от гнева.
 — Я понимаю его чувства, — тихо проговорил граф.
 — В армии то и дело не хватало еды и одежды. А эти молодые люди швыряли на кон все свое состояние, а потом, связавшись с ростовщиками, становились банкротами.
 — И что же сделал майор Гренфел?
 Перед графом, словно из кусочков мозаики, уже начала складываться целостная картина.
 — Майор навестил старого друга, который сделал огромное состояние, работая в Ист-Индской компании. Он, как и многие другие состоятельные люди, вернулся в Англию, чтобы умереть на родине. Когда майор рассказал другу о своем плане, тот хохотал до икоты.
 — Ив чем состоял его план?
 — Прежде всего, майор Гренфел хотел обеспечить работой людей, вернувшихся с войны, и восстановить хозяйство, которое пришло в полный упадок. — Тут капитан Доусон улыбнулся и закончил;
 — Чтобы осуществить это, майор Гренфел превратился в Растуса Груна!
 При этих словах капитана графу вспомнились темная контора и отталкивающая фигура за длинным столом.
 — Мы все продумали, — рассказывал Доусон. — Майор купил у театрального костюмера парик и принимал клиентов только при свечах.
 — Трудно поверить! — восхищенно заметил граф.
 — Никто не разглядел обмана, и, я уверен, майор стал едва ли не самым ненавистным человеком в Лондоне!
 Граф вспомнил, как сэр Антони отзывался о Растусе Груне.
 — Мы развернули гигантскую шпионскую сеть, и через своих людей узнавали, кому из должников можно помочь, а кто пропал безвозвратно.
 — Меня он спас, — заметил граф.
 — Нам сообщали о том, как много вы работаете и как заботитесь о своих людях. Это очень тронуло нас-. Вы должны как-нибудь прочитать эти отчеты.
 — Значит, майору удалось осуществить задуманное?
 — Судите сами. — С этими словами капитан Доусон открыл перед графом одну из приходно-расходных книг, которые он привез с собой.
 — Эта сумма, — сказал он, — приблизительная оценка того, чем владеет ее светлость.
 У графа перехватило дыхание.
 То, что он увидел, намного превосходило его самые смелые ожидания.
 — Можете себе представить, — спокойно. проговорил капитан Доусон, — как майор боялся, что его дочь попадет в руки какого-нибудь безрассудного игрока, который спустит все ее деньги за игорным столом, а потом бросит бедную девочку с разбитым сердцем.
 — Клянусь, что никогда не поступлю так, — серьезно сказал граф.
 Капитан Доусон сложил стопкой привезенные бумаги.
 — Я оставлю эти документы. Вы просмотрите их на досуге. Оплатить долги лорду Шептилу и другим кредиторам вы можете векселями, которые найдете в конверте.
 — Благодарю вас!
 — Теперь мне надо возвращаться.
 — Вы не останетесь с нами на ленч?
 Капитан покачал головой.
 — Мне еще предстоит устройство похорон.
 А когда все закончится, я должен найти дом для моей жены и детей.
 Граф удивленно посмотрел на него, и капитан пояснил:
 — Я снимал квартиру в Лондоне, чтобы иметь возможность помогать майору. Но моя Жена и сыновья предпочли бы жить в деревне.
 — У меня есть предложение, и, уверен, Бенита поддержит меня, когда узнает о нем!
 — Что вы имеете в виду?
 — Вы могли бы жить в усадьбе майора Гренфела, если, конечно, это устраивает вас. Я знаю, Бенита любит этот дом, в котором провела свою юность. И если там будете вы, ей покажется, что она не потеряла с ним связь.
 Глаза капитана Доусона загорелись.
 — Ваша светлость серьезно готовы предложить мне это?
 — У моей жены слишком много дел здесь, у нее не хватит времени, чтобы заниматься еще одним домом, — ответил граф. — Думаю, Бенита захочет взять, на память какие-нибудь вещи матери и отца, а все остальное — ваше.
 Капитан Доусон протянул руку графу:
 — Должен сказать, ваша светлость, что отчеты, полученные майором Гренфелом, ничуть не преувеличивают вашу заботливость и великодушие. — Он направился к выходу.
 В этот момент в комнату вошла Бенита.
 — Капитан, к сожалению, не может остаться на ленч, — сказал ей граф. — Уверен, вы захотите проводить его.
 — Несомненно.
 Было слышно, как весело она щебетала, спускаясь с капитаном по лестнице.
 Граф взглянул на груду бумаг, которые лежали перед ним, и схватился за голову.
 Ему не верилось, что всего за несколько часов, его жизнь так круто переменилась.
 К моменту, когда вернулась Бенита, граф твердо знал, что нет для него в жизни ничего важнее, чем эта юная девушка, его жена.
 Она была прекрасна, освещенная солнцем, которое свободно заглядывало в комнату через высокие окна. В солнечном свете казалось, что волосы словно золотым ореолом окружают ее хорошенькую головку.
 И еще граф заметил, что в ее глазах появилось какое-то новое выражение.
 Только когда подошло время ленча, Бенита кончила рассказывать графу, как идут дела в доме и что успели сделать рабочие в библиотеке.
 Лакей уже убирал со стола, когда в комнату граф.
 Торопливо вошла няня.
 — Теперь, милорд, пора вам и вашей руке дать отдохнуть. Вашей светлости нельзя переутомляться!
 — Но, няня, я чувствую себя очень хорошо! — запротестовал граф.
 — Если вы не будете осторожны, рана снова откроется. Я не допущу, чтобы ее светлость волновалась за вас, и все только потому, что вы сами пренебрегаете своим здоровьем!
 Бенита рассмеялась.
 — Бесполезно спорить: Вы сделаете так, как сказала няня, или она накажет вас, не разрешит завтра утром поехать на Ястребе.
 — Но именно таково было мое намерение! — заявил граф.
 — Ни в коем случае, если вы не отдохнете сейчас! — ответила няня.
 Граф беспомощно махнул рукой.
 Бенита ушла к себе, а он снял халат и лег в Кровать.
 — Теперь постарайтесь заснуть, — распорядилась няня и задернула занавески, создавая в комнате полумрак. — Ведь как подумаешь о том, что случилось вчера, прямо страшно становится. Кто же станет это отрицать!
 — Конечно, няня, — кротко отозвался граф.
 Няня и Хокинс вышли.
 Выждав несколько секунд, Бенита скользнула обратно.
 — Вы спите? — прошептала она.
 — Нет! — отвечал граф. — И если вы не посидите со мной, я немедленно встану с постели!
 — Это шантаж! — возмутилась Бенита.
 — Можете говорить что вам угодно, а я как сказал, так и сделаю. Мне скучно лежать одному в этой большой кровати.
 Бенита сделала шаг в его сторону, и граф сказал:
 — Прилягте рядом со мной. Мне столько нужно сказать вам.
 — П-прилечь… рядом с вами? — пробормотала Бенита.
 — Почему бы и нет? В конце концов, мы женаты, и даже няня не станет это отрицать!
 Бенита рассмеялась, но продолжала колебаться.
 — Пожалуйста, Бенита! Я был храбрым и сделал все, что от меня требовалось. Мне кажется, я заслужил награду за хорошее поведение!
 Бенита повернулась и убежала к себе.
 Граф немного подождал.
 Затем он встал с кровати и запер дверь, которая вела в коридор.
 Когда смущенная Бенита в прелестном пеньюаре вернулась в комнату графа, он лежал с закрытыми глазами.
 Несколько секунд Бенита неуверенно смотрела на него, но он все так же, молча, лежал, не открывая глаз.
 Она обошла кровать и остановилась с другой стороны.
 Очень осторожно, словно боясь потревожить графа, Бенита сбросила пеньюар и скользнула под одеяло.
 Кровать была такая широкая, что между ними оставалось еще много места.
 Так как граф лежал неподвижно, Бенита повернулась на бок и, не поднимая головы с подушки, посмотрела на него.
 Он был очень красив.
 Одна мысль о том, что лорд Шептил мог убить графа, заставила Бениту содрогнуться от ужаса.
 А если бы он не умер, но был бы сильно покалечен и уже никогда не смог бы ездить верхом?
 Она не могла представить себе ничего страшнее и прошептала короткую молитву, благодаря небо за то, что граф был здесь, с ней, живой и почти здоровый.
 Бенита надеялась, что завтра или послезавтра он уже сможет сесть на Ястреба.
 В этот момент граф открыл глаза.
 Он повернулся к Бените лицом, и их взгляды встретились.
 — Вы… не спите! — воскликнула Бенита с укоризной.
 — Разве могло быть иначе? Ведь я ждал вас!
 Граф слегка придвинулся к Бените.
 — Осторожнее… пожалуйста… осторожнее…
 Не разбередите… вашу рану.
 — Рана меня не волнует. Меня волнует одна красавица, которую я случайно повстречал, катаясь верхом.
 — Мне кажется, это был счастливый случай! — прошептала Бенита.
 — Вы говорили, что очень боялись встречи со мной. Но и я испытывал не меньший ужас, чем вы!
 — А… когда мы… встретились…
 — Я не мог поверить, что вы настоящая!
 Вот почему я так хотел, чтобы вы пришли и легли рядом со мной. Я боюсь, что» если вы однажды исчезнете, я никогда уже не найду вас!
 — Обещаю… что вы… теперь не… потеряете меня.
 В голосе Бениты звучали те нотки, которые так надеялся услышать граф.
 Он придвинулся еще ближе и сказал:
 — Прошлой ночью, когда вы спасли меня от пули того пьяного борова, я поцеловал вас.
 Ведь это было впервые в вашей жизни?
 — Да… первый , раз.
 — И что вы почувствовали?
 Бенита помолчала, а затем прошептала едва слышно:
 — Это… было… чудесно!
 — И для меня тоже. Так чудесно, что мне казалось, мы растворились в серебряном свете луны.
 — И я тоже… чувствовала… это! — воскликнула Бенита.
 Граф подвинулся еще ближе.
 Их губы встретились.
 Поцелуй был нежным и легким, словно граф опасался, что губы девушки хрупки, как лепестки цветов.
 И он отчаянно боялся напугать ее.
 Теперь уже не лунный, а горячий солнечный свет заполнил все существо Бениты. Его тепло поднималось от груди к губам девушки.
 От прикосновения к губам графа это тепло превратилось в настоящее пламя.
 Граф на мгновенье оторвался от губ Бениты, поднял голову и взглянул на нее сверху.
 Все поцелуи, которыми одаривали его прежде, не приносили подобного наслаждения.
 И он снова припал к ее губам.
 Он целовал ее теперь более требовательно и страстно, но Бенита не испугалась.
 Граф даже не понял, кто из них первым сделал движение к другому, но теперь они лежали, прижавшись друг к другу.
 Он чувствовал, как трепещет Бенита в его объятиях, и знал, что никогда еще не испытывал такой всепоглощающей нежности.
 — Я люблю вас! — прошептал он срывающимся голосом. — Я люблю вас, моя дорогая, и ничто в целом свете не существует для меня, кроме вас!
 — И я… люблю вас! — отвечала Бенита. — Я даже не… знала, что это… любовь, пока не… испытала страх, что вас… могут убить, и не… поняла, что… тогда потеряю вас навсегда.
 Граф обнял ее еще крепче.
 — Вы та, о которой я мечтал всю жизнь, но был уверен, что такой не существует на свете.
 Моя дорогая, мое сокровище, моя ненаглядная крошка, теперь я могу спросить:
 — Окажете ли вы мне честь, стать моей женой?
 Бенита поняла, что их игра закончена.
 Граф предлагал ей союз двух любящих сердец. Теперь можно было забыть о той странной свадьбе, когда они не были знакомы и боялись даже взглянуть друг на друга.
 Бенита протянула руку и прижала голову графа к себе.
 — Я… люблю… вас! — прошептала она. — И я… хочу… принадлежать вам… стать… действительно… настоящей… вашей… женой!
 У графа перехватило дыхание.
 Это было его самое страстное желание.
 Ему не верилось, что любовь пришла к ним обоим так быстро и так естественно.
 Должно быть, это было предопределено.
 — Моя драгоценная! Моя несравненная? — прерывающимся шепотом заговорил граф. — Я обожаю вас!
 Он целовал ее глаза, паю, грудь, и снова губы, пока солнечный жар не поглотил тела их обоих.
 Бените казалось, что невозможно пережить подобное наслаждение и остаться в живых.
 Сама того не сознавая, она стремилась стать еще ближе к графу, стать частью его, слиться с ним воедино.
 — Люби меня… пожалуйста… люби меня… всегда… как сейчас! — вырвалось из глубины ее сердца.
 Когда граф сделал ее своей, не стало ни страха, ни страданий, осталась только Любовь.
 Любовь, которая дается от Бога, принадлежит Богу и которую никто и никогда не сможет у них отнять…