Аннотация: Имоджин Броклхерст, скромная и очаровательная девушка, прямо-таки излучает невинность, доброту и … неуверенность в себе. Ее свежесть привлекла внимание красавца, спортсмена и плейбоя, который уговорил Имоджин провести с ним и компанией его друзей двухнедельный отпуск во Франции. В этой разношерстной публике безусловно выделялся и затмевал остальных мужчин журналист Мэттью О\'Коннор


---------------------------------------------


 Джилли Купер
 Имоджин


 Лин Адамс — с любовью.



 Глава первая


 Городок Пайкли-ин-Дарроудэйл в Вест-райдинге [1] цепляется за склон холма, как серая белка. По верху тянутся торфяники, а внизу, в долине, где среди заливных лугов петляет река Дарроу, расположен местный теннисный клуб. На улице Хай-стрит — здание публичной библиотеки.
 Это было после обеда в одну из майских суббот. Старший библиотекарь мисс Наджент отложила в сторону ажурный лиловатого оттенка джемпер, который вязала, и угостилась еще одной порцией крема-ликера «Линкольн».
 — Никогда не думала, что он такой слабый, — сказала она сидевшей рядом привлекательной девушке, которая с отрешенным видом раскладывала книги на две стопки, беллетристику и документальную литературу, после чего ставила их на тележку. — Теперь все, должно быть, на турнире. А ты пойдешь, Имоджин?
 — На часок-другой, — кивнула девушка. — Моя сестра с ума сходит по одному из игроков — какая-то уимблдонская звезда. Я обещала ей пойти и поглядеть на него.
 — Жаль, что у тебя сегодня работа, — сказала мисс Наджент. — Ты всегда помогаешь Глории. Она что, в самом деле насморк подхватила? Я отлучусь на минуту позвонить и узнать, что с ней.
 — О, не стоит, — поспешно сказала Имоджин, отлично знавшая, что Глория укатила на выходные с приятелем в Моркамб. — У нее в берлоге телефон в коридоре, и она наверняка еще слишком слаба, чтобы бежать вниз через две ступеньки отвечать на звонки.
 Чувствуя, что краснеет от такого вранья, она занялась стопками брошюр под названиями «Твои права налогоплательщика» и «Что делать в Пайкли».
 «Всех — к чертям», — обычно отвечала Глория на подобный вопрос.
 Мисс Наджент запустила руку в свою синтетическую блузку кремового цвета, чтобы подтянуть бретельки лифчика.
 — Еще не решила, куда поедешь в отпуск?
 — Пока не совсем, — ответила Имоджин, с надеждой ожидая какого-нибудь читателя, который мог бы отвлечь от нее внимание мисс Наджент. — Мой отец договорился с одним викарием из Уитби на сентябрь. Может быть, поеду с ним.
 Ей были противны разговоры об отпусках. Все в библиотеке, казалось, уже за несколько месяцев планировали поездки в разные экзотические места и ни о чем другом не говорили. Она достала романтическую повесть «Поцелуй в Танжере» из стопки, предназначенной для раздела путешествий, и переложила ее в стопку с беллетристикой. На обложке была картинка, изображавшая красивую пару, целующуюся на фоне аметистового океана и розовых минаретов. О, Господи, с тоской подумала Имоджин, если бы только я могла поехать в Танжер и увлечься там каким-нибудь длинноногим мужчиной с надменным лицом!
 Для субботы библиотека была довольно пустынна. В левом углу, где вокруг невысоких круглых столов стояли удобные кресла, какая-то старая леди заснула над письмами Ллойд-Джоржа. Юноша в кожаной куртке одолевал биографию Кевина Кигана, шевеля губами при чтении. Малорослый мистер Харгривз заканчивал очередную главу порнографического романа: он не осмеливался взять книгу на дом, опасаясь неодобрения жены. Не считая еще серьезного молодого человека с бородой и в сандалиях, который перебирал тома по социологии, и цветной девицы, проглатывавшей по четыре романа в день и тщетно пытавшейся найти непрочитанный, зал был пуст.
 Вдруг дверь открылась, и вошли две пожилые женщины, раскрасневшиеся после посещения расположенной напротив парикмахерской, пахнущие лаком и ворчавшие на ветер, который испортил их новые прически. Имоджин получила от одной из них пеню за нарушение сроков возвращения книг, а другую заверила в том, что Кэтрин Куксон новой книги пока не написала.
 — Авторы, знаете ли, должны писать в своем собственном темпе, — укоризненно заметила мисс Наджент.
 Имоджин наблюдала за тем, как эти две женщины остановились, чтобы просмотреть романы на тележке с возвращенными книгами. Забавно, подумала она, отчего это люди стараются сначала осмотреть эту тележку и уже потом полки, словно, книга, которую кто-то уже брал, заслуживает большего внимания. Совсем как Глория. В тот день ее уже спрашивали трое парней, и все скептически отнеслись к рассказу о насморке. Но Имоджин знала, что на следующей неделе все они опять будут ею интересоваться.
 Работая в библиотеке, много узнаешь о местных жителях. Не далее как этим утром мистер Барраклоу, который втайне от своей жены встречался с местной нимфоманкой, взял книгу под названием «Как жить с плохим партнером». Затем, пыхтя и отдуваясь, появился мистер Йорк, известный своим самым безмятежным браком во всем Пайкли, и попросил Имоджин заказать ему сочинение Мастерса и Джонсона о сексуальной неполноценности. А после обеда боязливо зашла миссис Боттомли, одна из новых работниц в отцовском приходе, которой для начала поручили заботу о цветах. Она исподтишка выбрала четыре книги по цветоводству.
 — Вивьен Ли пока что в хорошем состоянии, — заметила мисс Наджент. — а Дэвида Нивена лучше отложить для починки, пока он весь не рассыпался. Ты сегодня много сделала, что могла бы уже и отчалить. Сейчас около четырех.
 Но уже через минуту к Имоджин обратилась какая-то полоумная старуха в штопаных чулках и спросила, не найдется ли у них пакета для мусора, за чем последовало долгое объяснение с рассказом про то, как у нее задавило собаку и она хотела бы как можно быстрее выбросить ее коробку и резиновые игрушки.
 — Мусорщики придут только в среду, и я буду вспоминать про него всякий раз, когда они будут опорожнять бак.
 У Имоджин глаза наполнились слезами.
 — Мне так жаль, — сказала она старушке.
 Посвятив разговору с ней минут пять, она повернулась к двум подошедшим к столу совершенно пунцовым мальчишкам.
 — Есть какие-нибудь книжки про жизнь? — спросил старший.
 — Чью жизнь? Биографии — там.
 — Знаете, про то, как живут: дети и все такое, — объяснил мальчишка. Приятель его хихикнул. Имоджин старалась сдержать улыбку.
 — Хватит дурить, — отрезала мисс Наджент, — ступайте, молодцы, в детскую библиотеку в соседнем подъезде и поищите там. Имоджии, поторопись с этими книгами.
 Она смотрела на девушку, которая толкала по залу скрипучую тележку. Та была хороша, несмотря на свой чересчур робкий вид, и очень старательна, но она с такой готовностью сочувствовала проблемам других, что на свои дела времени у нее никогда не хватало. Имоджин взяла в левую руку стопу сложенных в алфавитном порядке книг — такую высокую, что она доходила ей чуть ли не до глаз, — и начала расставлять их по полкам. Собрания сочинений были для нее вехами, которые облегчали работу. «Сыновья и любовники» были сразу поставлены в конец светло-зеленого ряда Д. Г. Лоуренса. «Возвращение в Джалну» заполнило щель в издании Мазо дела Роке.
 Проработав в библиотеке два года, Имоджин не утратила любви к чтению. Роман «Французский грек» напомнил ей об обаянии главного персонажа. Вот зашел бы такой мужчина в библиотеку. Но если бы он зашел, то влюбился бы в Глорию.
 Ее мечтания были прерваны шумом у стола выдачи. Усатый мужчина с багровым лицом, одетый в клубный пиджак, возбужденно размахивал последним романом Молли Паркин.
 — Это разврат, — рычал он, — полнейший разврат. Я пришел сюда для того, чтобы сообщить вам, что я сожгу ее.
 — Тогда вы за нее заплатите, — предупредила мисс Наджент. — Ее спрашивают многие читатели.
 — Разврат и притом написан женщиной, — вопил мужчина в клубном пиджаке. — Не понимаю, как это посмели напечатать.
 Его слушали уже все, кто был в зале, хотя и делали вид, что изучают полки с книгами. Их явно увлекала перспектива хорошей перепалки.
 Имоджин вернула на свое место «Время невинности» и покатила тележку обратно к столу выдачи.
 — Позвольте, я вам отсюда кое-что зачитаю, мадам, — настаивал мужчина в клубном пиджаке.
 — Теперь можешь идти, Имоджин, — поспешно сказала мисс Наджент.
 Имоджин колебалась, ей было неудобно, но очень хотелось послушать, чем закончится этот шум.
 — Ступай, — твердо сказала мисс Наджент. — Ты пропустить теннис. Меня в понедельник не будет. Я пойду на похороны Флори, так что увидимся во вторник. Итак, сэр, — обратилась она к мужчине в клубном пиджаке.
 Почему я всегда пропускаю самое интересное? — подумала Имоджин, направляясь в помещение, где мисс Иллингуорт возилась с материалами из папки с регистрациями нарушений.
 — Я писала мэру пять раз насчет возвращения доклада Ханта, — с раздражением сообщила она. — Казалось бы, человек в его положении…
 — Может быть, он считает себя достаточно важной шишкой, чтобы держать книги столько, сколько пожелает, — сказала Имоджин, отпирая свой ящик, чтобы достать оттуда сумку.
 — Двадцать один день — предельный срок, и правила есть правила, моя милая, будь ты хоть сама английская королева. Ты видела открытку от мистера Клафа? Это умора.
 Имоджин взяла открытку с изображением синего моря и оранжевого песка и прочитала на обороте:
 «Я бы не хотел тут жить, — писал заместитель директора библиотеки, проводивший отпуск на Сардинии, — но для отпуска это вовсе жуткое место. Подушки — как цемент марки Голубой Крест. Желал бы видеть вас здесь, но не хочу обманывать. Б. К.»
 Имоджин усмехнулась, потом вздохнула про себя. Надо не только подыскать себе отличное место для отдыха, но и написать оттуда что-нибудь остроумное. Она зашла в женскую комнату, чтобы причесаться и смыть с рук фиолетовые чернильные пятна от штампа с датой. Она нахмурилась своему отражению в треснутом зеркале: огромные серые глаза, розовые щеки, многовато веснушек, вздернутый нос, пухлые губы, длинные волосы цвета мокрого песка, имевшие раздражающую склонность завиваться при первых же признаках дождя.
 «Почему я так молодо выгляжу, — сердито подумала она, — и почему я такая толстая?»
 Она сняла зеркало со стены и осмотрела свои полные груди, широкие бедра и крепкие ноги, которые при холодной погоде становились крапчато-лиловыми, но сегодня были, к счастью, закрыты черными сапогами.
 «Фигура, типичная для северных стран, — думала она, — чтобы переносить воющие ветры и арктический климат».
 В последний год учебы в школе ее постоянно бесило, что она весит одиннадцать стоунов [2] . Теперь, через два года она потеряла два стоуна, но все еще считала себя толстой и малопривлекательной.
 Когда она выходила из библиотеки, ее поджидала младшая сестра Джульетта. Гораздо больше заботившаяся о моде, чем Имоджин, она была ярко одета. На ней были блестящие чулки, к огромному, небрежно болтавшемуся свитеру розового цвета был пришпилен рожок мороженого из папье-маше. На шее болтался миниатюрный кожаный кошелек. Ее светлые кудри трепал ветер, когда она, как гриф, делала на своем велосипеде круги.
 — Наконец-то, Имоджин. Ради Бога, давай скорей! Бересфорд уже на корте и намерен выиграть. Ты взяла с собой «Фанни Хилл»?
 — Черт! Забыла. — Имоджин повернулась было обратно.
 — Ладно, — сказала Джульетта, — Неважно. — И, нажав на педали, покатилась по булыжной мостовой.
 — Повтори, как его зовут, — попросила пыхтевшая рядом Имоджин.
 — Я говорила тебе уже миллион раз: Бересфорд. Н. Бересфорд. Надеюсь, что «Н» не обозначает «Норман» или что-нибудь еще более противное. Будь уверена, он пробьется. Такого я в жизни никогда не видела.
 На прошлой неделе, подумала Имоджин, Джульетта бьша увлечена любовью к Роду Стюарту, а на позапрошлой — к Джоржу Бесту.
 Хотя светило бледное солнце, послеобеденные покупатели кутались в шарфы и куртки. Они суетливо двигались вниз по улице навстречу ветру. Когда Имоджин и Джульетта прибыли в теннисный клуб, большинство зрителей сгрудились, чтобы было теплее, вокруг корта номер один.
 — Мне не видно, мне не видно! — заверещала Джульетта.
 — Пропустите девочку, — снисходительно сказала толпа, и Джульетта, таща за собой не очень уверенную Имоджин, за несколько секунд пробилась в первый ряд.
 — Вон он, Бересфорд, — прошептала она, прижавшись лицом к проволочному ограждению. Подает с этой стороны.
 Он был рослый и стройный, с длинными ногами, гладкий и коричневый, как конский каштан, с курчавыми черными волосами. Когда он подавал, мышцы спины ходили у него ходуном. Его противник даже не увидел летящего мяча. Вокруг корта послышались аплодисменты.
 — Гейм и первый сет — за Бересфордом, — сказал рефери.
 — Играет как чемпион, — высказался один мужчина в толпе.
 — Ведь с ума же можно сойти! — вздохнула Джульетта.
 — Со спины смотрится неплохо, — осторожно согласилась Имоджин.
 Но когда Бересфорд, повернувшись к ним лицом, медленной походкой направился к линии, чтобы начать следующий гейм, у нее перехватило дыхание. Тонкие черты смуглого лица, глаза цвета дельфиниума, глянцевитые усики над мягкими, чуть кривящимися губами делали его воплощением всех романтических героев, о которых она когда-либо мечтала.
 — Ты оказалась права, — пробормотала она Джульетте, — он умопомрачителен.
 Не сводя глаз, она следила, как он провел следующие три гейма, не уступив ни одного очка. Потом — впоследствии она никак не могла вспомнить точно, как это произошло, — он подошел к изгороди, чтобы подобрать мяч, и. неожиданно взглянув на нее, улыбнулся. Он стоял, улыбался, и его сверкающие голубые глаза прожигали дыры в проволочной сетке.
 Публика стала проявлять нетерпение.
 — Бересфорд — на подачу! — в третий раз крикнул судья. Бересфорд встряхнулся, подобрал мяч и вернулся на линию. Он сделал двойную ошибку.
 — «При первой встрече они обменялись взглядами», — сказала Джульетта цитатой из «Бури». — Ой, Имоджин, ты видела, как он на тебя посмотрел? И теперь смотрит. Ах, это несправедливо. Почему, ну почему я не ты?
 Имоджин решила убедиться, что это ей не привиделось. Она огляделась вокруг, чтобы посмотреть, нет ли позади нее какой-нибудь красивой девицы, настоящего предмета внимания Бересфорда. Но там оказались только жирная женщина в фетровой шляпе пурпурного цвета и двое мужчин.
 Его игра явно разладилась. Он пропустил несколько легких мячей и всякий раз, когда менял сторону, ухмылялся ей.
 — Ему надо кончить валять дурака, — сказана Джульетта, — а то он проиграет сет.
 Словно услышав ее мнение, Бересфорд, похоже, собрался. Пригибаясь, как тигр перед нападением, он сыгран четыре гейма с неистовым великолепием и победил в матче, не проиграв ни одного сета.
 Толпа, в особенности Имоджин, громко выражала свое одобрение. Бересфорд надел светло-голубой клубный пиджак и собрал свои четыре ракетки. Выходя с корта, он в упор посмотрел на Имоджин. Она вдруг испугалась, как если бы тигр, которым она любованась в зоопарке, выскочил из клетки.
 — Пойдем искать папу, — сказала она.
 — Ты с ума сошла? — возмутилась Джульетта. — Стой на месте, и Бересфорд найдет тебя здесь.
 Но Имоджин, увидев, что Бересфорда окружила группа охотников за автографами, уже бежала к чайной палатке.
 Они нашли отца беседующим с секретарем теннисного клуба.
 — Привет, — сказал он, — пью чай, — и вернулся к своему разговору.
 Дикий образчик служителя церкви-воительницы достопочтенный Стивен Броклхерст был подвержен одной светской страсти — спорту. Теперь он, разбирая удар за ударом, объяснял секретарю клуба, почему Бересфорд играл так плохо.
 — Конечно, парень был слишком самоуверен: решил, что дело в шляпе.
 Джульетта, усмехнувшись, принялась за бутерброды с огурцами. Имоджин сидела в мечтательной задумчивости, пока ее не толкнула в бок Джульетта, прошипевшая: «Бересфорд появился».
 Имоджин поперхнулась чаем. Его приветствовали со всех концов.
 — Он тебя заметил, — прошептала Джульетта, — продвигается в нашем направлении.
 — Привет, Ники, — сказал секретарь клуба. — Что с тобой случилось?
 Бересфорд рассмеялся, показав очень белые зубы.
 — Меня отвлекло кое-что за оградительной сеткой, — сказал он, глядя на Имоджин.
 — Тебе надо было играть в наглазниках, — сказал секретарь клуба. — Присоединяйся к нам, познакомься: наш викарий мистер Броклхерст, его дочери Имоджин и Джульетта.
 — Очень приятно, — сказал Бересфорд, пожав всем руки, при этом задержав руку Имоджин в своей много дольше необходимого, после чего сел между ней и викарием.
 — Броклхерст, — задумчиво произнес он, кидая в чай четыре кусочка сахара, — Броклхерст. Вы не выступали за Англию сразу после войны?
 Мистер Броклхерст растаял как масло в духовке.
 — Да, именно тогда. Как вы это могли запомнить?
 Поговорив с викарием минут пять о регби и получив приглашение на завтрашний обед, Бересфорд перенес свое внимание на Имоджин.
 — Вы просто выбили меня из седла, — мягко упрекнул он ее, — еще хорошо, что это не была отборочная встреча на кубок Дэвиса.
 — Я так рада, что вы победили, — заикаясь сказала Имоджин.
 — А я рад, — заявил он, глядя ей прямо в глаза, — что вблизи вы еще красивее.
 И он тоже, подумала Имоджин. Намного красивее с темными кругами под глазами и влажными завитками волос вокруг лба. Его низкий голос звучал так, словно она была единственным в мире существом, с которым ему хочется поговорить.
 И хотя он задавал ей обычные вопросы, — где она работает, нравится ли ей эта работа, была ли она когда-нибудь в Лондоне, — его обволакивающий голос и его взгляды, гулявшие по ее фигуре и лицу, придавали этим стандартным фразам какой-то особый смысл.
 Тут подошел какой-то бледный юноша с длинными, мышиного цвета волосами, одетый в свитер с вырезом углом и изображением оленей вдоль каймы. Он откашлялся. Ники посмотрел на него без энтузиазма.
 — Да?
 — Я с Йоркширского телевидения, — сказал юноша. — Вы не могли бы обменяться со мной несколькими словами?
 — Когда? — спросил Ники.
 — Ну, сейчас.
 — Я занят.
 — Это ненадолго.
 — Я поговорю с вами после парных матчей. А теперь оставим это, — отрезал Ники и вновь повернулся к Имоджин.
 Она смотрела на него не отрываясь и поражалась такому совершенству. Быть может, это черный ободок вокруг радужной оболочки или толщина ресниц придавали такую яркость голубизне его глаз. Его загар был таким ровным, что казался нанесенным искусственно. И он в самом деле назвал ее красивой. Позднее, ночью это замечание будет для нее как кусок торта-мороженого, унесенный с праздничного стола. Она будет вновь и вновь шептать его себе, стараясь в точности припомнить хрипловатые тлеющие обертоны его голоса.
 — Где у вас следующая игра? — спросила она. Мысль об его отъезде была ей уже непереносима.
 Ники усмехнулся.
 — Понедельник — в Риме, потом через неделю в Париже, потом Эдинбург, Уимблдон, Гстад, Китцбюгель, а потом турне по Северной Америке: Вашингтон, Индианаполис, Торонто, под конец Форест Хилл, если не помру от изнеможения.
 Имоджин вздохнула. Единственная заграница, в которой она бывала, — Шотландия.
 — Ой, как замечательно. Можно послать столько открыток.
 Ники рассмеялся.
 — Я смог бы это проделать, если бы вы поехали со мной, — сказал он, понизив голос.
 Имоджин покраснела и отвела глаза, уставившись на чашку с чаем.
 Ники, чуть помедлив, спросил:
 — Хотите прочитать судьбу по чаинкам? Они вам говорят, что рослый темноволосый теннисист только что вошел в вашу жизнь.
 — Ха, — послышалось позади них, — я вижу, ты как обычно не скучаешь, Ники.
 Они были так поглощены друг другом, что не заметили, как подошел коренастый ухмыляющийся молодой человек, жевавший резинку. На нем был бледно-голубой тренировочный костюм и голубая повязка вокруг лба, удерживавшая его светлые волосы. В одном ухе он носил золотую серьгу.
 — Я пришел, чтобы узнать причину, из-за которой ты проиграл три гейма.
 — Вот она, — сказал Ники.
 Опять Имоджин почувствовала, что краснеет.
 — Мои поздравления, — сказал молодой человек, быстро и с пониманием осмотрев Имоджин с головы до ног и перебросив резинку из одной щеки в другую. — У тебя всегда был хороший вкус, Ники.
 — Это Чарли Пэйнтер, — представил его Ники, — мой партнер в парных. Воображает себя крутым парнем.
 — Я ничего не подбираю на дороге кроме красивых девушек, — сказал Пэйнтер, подмигнув Имоджин. — Послушай, если вы в силах оторваться друг от друга, то нам надо быть на корте через минуту.
 — Я не в силах, — заявил Ники, снова адресовав Имоджин свою настойчивую, понимающую улыбку. — Я тебе не нужен. Ты уложишь этих тихоходов одной левой.
 — Жуткое освещение. Придется играть как в угольном подвале, — сказал Пэйнтер, выглядывая из-под навеса.
 — Тогда заяви протест, — сказал Ники. — Знаешь, я боюсь темноты и потому предпочту беседу с мисс Броклхерст.
 Имоджин боязливо посмотрела на отца, но тот, к счастью, увлеченно, носом к носу обсуждал что-то с секретарем клуба.
 Громкоговоритель икнул и объявил финалы мужских игр. Ники поднялся с неохотой.
 — Сегодня здесь будет вечеринка, и, может быть, вы и ваша сестра, конечно, — добавил он, улыбнувшись Джульетте, — захотели бы прийти?
 — О, с удовольствием, — начала было Имоджин, но вдруг вмешался викарий.
 — Это очень любезно с вашей стороны, — спокойно сказал он, — но я боюсь, нынче вечером они уже заняты — будут помогать на собрании союза матерей. Мы ожидаем увидеть вас завтра у нас за обедом в любое время начиная с половины первого.
 Имоджин и Джульетта одновременно протестующе открыли рты, но потом закрыли. Они знали своего отца. На какое-то мгновение глаза у Ники сузились. Потом он улыбнулся.
 — Я тоже буду этого ждать, — сказал он и, выйдя из-под навеса, последовал за Пэйнтером.
 — Пропади пропадом этот союз матерей, — проворчала Джульетта.
 — Я знаю, что ты любишь несовершеннолетних, — сказал Пэйнтер, когда они направились к корту номер один. — Но у этой, кажется, еще молоко на губах не обсохло.
 — Она старше, чем выглядит. Два года, как школу окончила, — сказал Ники, останавливаясь, чтобы дать пару автографов. — И хороша, согласен?
 — Мила, — подтвердил Пэйнтер, тоже расписавшись.
 — Совершенно нетронутая мужской рукой — вот что главное.
 — Мы были первыми, кто заплыл в это тусклое море, — рассмеялся Пэйнтер. — Но все равно тебе не запустить свою ложку в этот пудинг. Держу пари, их достопочтенный запирает их на ночь в пояс целомудрия.
 — Он пригласил меня на обед.
 — Ну и что? Все равно он никогда не подпустит тебя и близко к ней.
 — Хочешь пари? — спросил Ники, достав из футляра ракетку и делая резкие замахи. — А плечи у меня снова в норме.
 — На пятерку, — предложил Пэйнтер, снимая куртку.
 — Давай на десятку, — сказал Ники, разминая плечо.
 — Согласен.
 Когда они с Пэйнтером взяли первый сет со счетом 6:0, Ники увидел, что викарий с дочерьми наблюдает за ним. Он был рад, что каждая подача удается ему с первой попытки, и впервые удары с лета, сверху, высокие мячи, удары после отскока — все получается. Он оказывался у мяча так быстро, что у него было время для того, чтобы решить, как ударить. Вот такую форму ему надо поддерживать до конца сезона. Он сверкнул зубами в сторону Имоджин и увидел, что она собирается уходить.
 Дожив до двадцати шести лет, Ники ни разу серьезно не влюблялся. У него было немало разных историй — в теннисных кругах искушениям нет счета. Если ты в великолепной форме, то по вечерам ты не ложишься в постель с книгой в руках. Если ты выиграл, то надо это отпраздновать, если проиграл, то надо поднять настроение. Но вообще его сердце было эластичнее его самоуважения. Когда очередная история заканчивалась разрывом, он переносил это легко. У него от этого не оставалось ни шрамов, ни страданий, наоборот, он иногда даже сожалел, что их нет, полагая, что лишен чего-то, что есть у других и, похоже, высоко ими ценится, хотя это и причиняет им порою настоящие муки.
 И в последнее время он чувствовал смутное недовольство своей жизнью. У него были неприятности, когда он увел у одного из игроков жену, красавицу-мексиканку, болезненно ревнивый муж которой возроптал. Именно по этой причине Ники играл теперь в Пайкли, а не в Гамбурге, надеясь, что скандал, быть может, сойдет на нет сам по себе. К тому же на прошлой неделе одно предложение на рекламу, которое могло бы принести ему несколько тысяч в год, вдруг перешло к другому английскому игроку, хотя и не столь блестящему, как Ники, но попадавшему в прошлом году в финалы больших турниров чаще него. Наконец, за день до отъезда в Пайкли его тренер сделал ему за обедом замечание.
 — Ники, с чем ты, парень, играешь? — спросил он после второй бутылки с обычной для него грубоватостью, в которой звучала озабоченность. — У тебя есть все, что требуется для успеха, но годы уходят и ты не добьешься многого, если не покончишь со своими похождениями, выпивкой и бессонными ночами. Тебе никогда не приходило в голову угомониться?
 Ники ответил, что у него в жизни чересчур много всяких забот, чтобы думать о каком-нибудь постоянном обязательстве. «Рад бы в рай, да грехи не пускают», — сказал он, и они оба рассмеялись. Но замечание тренера укололо его, и он о нем не забыл.
 Когда толпа одобрительно захлопала после окончания сета, мистер Броклхерст вывел своих протестующих дочерей, заявив, что им нельзя опаздывать на благотворительный вечер. Ники произвел на корте такую сенсацию, что Имоджин с трудом верила в реальность их тет-а-тета в чайной палатке. Но когда она уходила, он махнул ей ракеткой, и. значит, это было наяву.
 Когда они ехали домой, не слишком надежно укрепив на крыше машины велосипед Джульетты, то по пути встретили подругу Джульетты, возвращавшуюся верхом из индийского спортивного зала с гирляндой роз вокруг шеи. Она надменно приветствовала их поднятием хлыста.
 — Что она из себя строит, глупая сучка? — проворчала Джульетта.
 — Десять пенсов в копилку за сквернословие, — упрекнул ее викарий, но не строго, потому что питал слабость к своей младшей дочери.
 Когда он пересек реку Дарроу и направился в сторону торфяников, на него тоже нашло легкое недовольство жизнью. Наблюдая сегодня за игрой Бересфорда, он вспомнил свою молодость на поле регби. Он тоже хорошо тогда смотрелся, тоже испытал поклонение женщин и восхищение мужчин.
 «Стяжав великую славу своей игрой в регби за Англию, — сказал один недоброжелательный коллега-священнослужитель, — Стив Броклхерст провел остальную часть жизни как утомленная посредственность».
 Мистер Броклхерст прекрасно знал, что другой великий атлет, Дэвид Шеферд стал епископом. На его долю подобное возвышение не выпало. Нет сомнения, что ему предстоит провести остаток жизни в Пайкли, где обожание старых дев из местного прихода было слабым утешением. В самые угрюмые моменты к викарию приходила мысль, что атлет, умерший молодым, в самом расцвете сил, выглядит предпочтительнее, чем ветеран-ревматик с брюшком.
 Жизнь тем не менее многое компенсирует. В округе его очень уважали, ни один местный комитет без него не считался полным. Он любил свой сад и партии в гольф, и, возможно, в том же ряду — свою тихую очаровательную жену. Оба его сына, школьники, вырастали в отличных спортсменов. Майклу уже пошел пятнадцатый год. Джульетта, беззаботное и обожаемое дитя умела обводить отца вокруг своего маленького пальчика.
 Но как человек, поручивший себя Богу, он покусывал свою совесть, как пробуют на зуб яблоко, осознавая, что его старшая дочь Имоджин действует ему на нервы. Поначалу его обижало, что она не родилась мальчиком. Когда она подросла, его стали раздражать ее неповоротливость, мечтательность, вялость, слишком мягкий характер (ее очень легко было довести до слез), ее неспособность постоять за себя и абсолютное отсутствие какой бы то ни было атлетической складки. Он до сих пор вспоминал то унижение, которое испытал несколько лет тому назад на показательном уроке гимнастики в ее школе, когда Имоджин оказалась единственной во всем классе, не сумевшей взобраться ни на один из снарядов. Он сильно стыдился и ее полноты, но, по крайней мере, в последнее время она немного похудела. К тому же она устроилась на работу в библиотеке, и это была помощь семье, где при трех детях-школьниках с деньгами было туговато. Но почему она должна соглашаться со всем, что он скажет, вроде тех кивающих собачек, что висят на заднем стекле в некоторых машинах?
 И все же не было сомнения, что этот парень Бересфорд увлекся ею, и теперь надо не спускать с них глаз. Викарий, возможно, и не любил свою старшую дочь, но он не мог допустить, чтобы с ней произошла какая-нибудь неприятность. В свое время он сам был лихим парнем и, подобно многим исправившимся гулякам, когда дело касалось его дочерей, поворачивал к репрессивному пуританству. Он отлично знал, какого рода желания появляются у молодых игроков после двух лишних банок пива.
 Тут он заметил своего помощника, катившего на новом ярко-красном спортивном велосипеде с низко опущенным рулем. Викарий подумал, что такая машина не соответствует ни сану, ни возрасту седока. Когда они подъехали к нему на расстояние нескольких ярдов, он дал такой громкий сигнал, что бедняга едва не угодил в кювет.
 Викарий усмехнулся про себя и сделан поворот. Его дом представлял собою одну из тех викторианских построек, темно-серые стены которых почти сплошь покрыты ползучими и вьющимися растениями, а перед ними располагаются клумбы с лиловыми ирисами. За домом была лужайка, достаточная для крикетной площадки, где Имоджин неутомимо подавала мяч своим младшим братьям, когда они бывали дома. Лужайку окаймлял цветочный бордюр, а дальше под деревьями старинного фруктового сада росла высокая трава и колокольчики.
 Когда они открыли входную дверь, их приветствовал Гомер, охотничий пес рыжей масти с заспанными глазами. Он подвывал от удовольствия, неистово оглядывался, выражая готовность что-нибудь им принести, и выбрал наконец лежавшую па полу пару носков. Пройдя через прихожую, где на крючках висели старые пальто и лежала стопка церковных журналов, подлежащих раздаче прихожанам, Имоджин застала в гостиной мать. Та выглядела вполне набожно и как добродетельная жена пришивала пуговицы к мужниной рубашке. Имоджин отлично знала, что до их появления мать ее читала какой-нибудь роман и сунула его под рубашку, заслышав шум колес по гравию.
 — Привет, дорогая, — рассеянно сказала она дочери, — хорошо провела время на теннисе?
 — Да, спасибо, — сказала Имоджин, целуя ее. Она знала, что говорить что-нибудь еще не имело смысла: мать пропустила бы это мимо ушей.
 — Думаю, для вечера нам надо переодеться, — сказала миссис Броклхерст со вздохом. — Когда начало?
 — В восемь, — сказал викарии, войдя в гостиную. — Привет, дорогая. У меня как раз будет время высадить львиный зев.
 — Если бы не эти цветы, — произнесла Джульетта вслед его удаляющейся спине, — мы могли бы остаться и посмотреть последний сет. Надеюсь, что этот вонючий львиный зев никогда не взойдет.
 Благотворительный ужин длился, казалось, целую вечность, но наконец последний стул был внесен в церковь и сметена последняя крошка слоеного пирога.
 — Тебе никогда не приходит в голову, что лучше бы папа был инженером? — спросила Джульетта у Имоджин, когда они плелись домой.
 — Да, — сказала Имоджин, вслушиваясь в блеяние ягнят на поле за домом и надеясь, что Ники не слишком весело провел свою вечеринку. — Знаешь, Джульетта, — она почувствовала, что краснеет, — кажется, это случилось. Я имею в виду сегодня там, на корте.
 — Конечно, — подтвердила Джульетта. — Даже папа переполошился и поскорей увез тебя домой. Так бы он ни за что не ушел с середины матча.
 Вернувшись домой, Имоджин помыла голову и легла в постель. Там она заполнила в своем дневнике остаток мая и весь июнь восторженным описанием своей встречи с Ники. Вспоминая, с каким высокомерием он отослал человека с йоркширского телевидения и как предложил своему партнеру подать протест на слабое освещение корта, чтобы самому подольше пробыть с ней, она дрожала от возбуждения.
 Почему я? Почему я? — вновь и вновь спрашивала она себя, зарывшись лицом в подушку и сжимаясь от удовольствия. Ей надо немного поспать, иначе утром она будет отвратительно выглядеть. Но, казалось, прошло всего несколько секунд, и ее разбудили Гомер, залаявший на разносчика газет, церковный колокол, извещавший о святом причастии, и воскресная утренняя паника отца, вещавшего из глубин шкафа, что он не может найти чистую сорочку.




 Глава вторая


 Имоджин снимала в руках чашку утреннего черного кофе. Викарий уминал яичные желтки с поджаренным хлебом, погрузившись в спортивные страницы «Санди таймс». Джульетта ела тост с мармеладом и разглядывала через стол газетные заголовки.
 — Какой ужасный мир, — вздохнула она, — не думаю, что мне следует жить до двадцати одного года.
 — Что у нас на обед? — спросила Имоджин.
 — Макароны с сыром, торт с изюмом и кремом и еще, кажется, опять сыр, — отрешенно сказала мать.
 — Но мы же не можем угощать его этим! — возмутилась Джульетта. — Он же знаменитость. Разве нельзя приготовить мяса?
 — Боюсь, в воскресенье магазины закрыты, — сказала мать. — Попробую уговорить папу открыть бутылку вина.
 Имоджин думала о том, как она сможет пережить время, оставшееся до обеда. Но потом оказалось, что в доме полно работы: с пылесосом, с обрезкой ветвей сирени и их аранжировкой вместе с ирисами в большой вазе в гостиной. Надо было накрыть на стол, попытаться подобрать винные бокалы одного образца, что так и не удалось, украсить торт, приготовить приправу к салату и постараться сделать так, чтобы викарий, не одобрявший кулинарных ухищрений, не заметил присутствия чеснока. Потом ей надо было сходить к заутрене. Стоял прекрасный день. Из прибрежной рощи за кладбищем раздавался крик кукушки, и деревья протягивали ярко-зеленую листву к темно-синему небу, обещавшему скорый дождь.
 — Оборони нас твоею мощной десницей и даруй нам день, свободный от грехов, — проповедовал викарий, звонким голосом обращаясь к прихожанам.
 Джульетта ухмылялась и подталкивала локтем Имоджин, а та вся раскраснелась и упорно смотрела прямо перед собой. Она уже истово помолилась Богу, чтобы он даровал ей Ники, но только, поспешно добавила она, если Он сочтет, что это хорошо.
 Отец их поднялся. Один гимн, молитва и еще гимн, с облегчением подумала Имоджин, и они снова выйдут на солнечный свет. Ей надо не забыть взять на ферме сливок для крема.
 Но тут она издала вздох ужаса, увидев, как ее отец, бросив подозрительно злорадный взгляд в их сторону, направился к столу для служения литании.
 — Ну уж нет, — проворчала Джульетта. — Литания была у нас на прошлой неделе. Пока мы здесь будем торчать, Бересфорд успеет прийти и уйти.
 — А что будет с моим пирогом в печке? — прошептала миссис Конноли, их приходящая прислуга, сидевшая рядом. Прихожане угрюмо опустились на колени.
 Никогда Имоджин не было так трудно сосредоточиться на своих несовершенствах.
 — От блуда и других смертных грехов и от мирских прельщений, от плотских и дьявольских козней… — выводил викарий.
 — Избави нас, Господи, — вяло пропела Имоджин вместе с хором прихожан. И почему она заранее не приняла ванну?
 — От молнии и грозы, от чумы и мора и…
 Снаружи светило солнце, но в церкви стоял холод. Викарий, сам никогда холода не чувствовавший, настоял на том, чтобы радиаторы были отключены в апреле. Домой Имоджин попала в двадцать минут двенадцатого, а Ники ожидали к четверти первого. Чтобы согреться, она сделала себе чересчур горячую ванну.
 Перебрав в своем гардеробе все платья и все отвергнув, она остановилась на черных свитере и юбке, которые, по крайней мере, немного стройнили ее. Ноги ее в светлых чулках выглядели красными и толстыми. Не надо было так долго принимать ванну.
 Выходя из своей комнаты, она едва не споткнулась о Джульетту, которая, лежа на полу на самом проходе, застегивала молнию на джинсах.
 — Как я выгляжу? — спросила она, вставая.
 — Как обычно, — ответила Имоджин. — Это моя рубашка.
 Джульетта критически оглядела Имоджин.
 — Ты выглядишь отлично, но я думаю, тебе надо немного уменьшить эти румяна.
 — Это не румяна, — вздохнула Имоджин. — Это щеки.
 Было пять минут первого. Может быть, он так и не придет. Может быть, после таких побед он про все забыл или познакомился с кем-нибудь на вчерашней вечеринке. Она положила журнал и стала нервно ходить по комнате, поправляя сирень в вазе, взбивая подушки, выравнивая сложенные на пианино ноты Джульетты.
 Часы, бездельничавшие все утро, вдруг пустились в галоп: время уже приближалось к четверти второго. Отец устраивал шум всякий раз, когда обед задерживался. Было ясно, что Ники не придет. Я этого не перенесу, страдальчески подумала она. И вдруг она услышала шум машины на овечьей тропе и лай Гомера.
 В страхе и возбуждении она поднесла руки к лицу, потом лихорадочно стала приглаживать себе волосы, подтягивать свитер и еще раз прыскать на себя духи, большая часть которых пролилась на ковер. В панике она кинулась в прихожую и заперлась в нижнем туалете. Но Джульетта уже дергала ручку двери.
 — Скорей выходи. Ники прикатил на «порше», выглядит так, что нет слов. Выходи и приглашай его в дом.
 — Я не могу, — пискнула Имоджин, — иди ты.
 — Я торчу на кухне, и мама все еще с тортом возится. Иди, это твой любовник.
 Имоджин вышла, вытирая вспотевшие руки о юбку. Через пузырчатое стекло входной двери ей была видна мужская фигура. Прозвенел звонок.
 — Кто-нибудь встретит теннисистов? — прокричала Джульетта.
 — Ой, заткнись, — прошептала Имоджин.
 — Иди. Он подумает, что мы забыли про него, и уедет.
 Дрожащей рукой Имоджин открыла дверь. Ники, наклонившись, трепал по спине Гомера, который вилял своим густым светлым хвостом и предлагал гостю палку.
 — Ты не очень-то здесь сторожишь, — сказал Ники, потирая себе ухо. — Привет, ангел, — он выпрямился и улыбнулся ей. — Прошу прощения за опоздание. Я сделал не тот поворот и застрял в воскресном потоке машин.
 — Не важно. Рада вас видеть, — сказала Имоджин.
 Она гадала, как он будет выглядеть без своих теннисных принадлежностей — может быть, как моряк в штатском костюме, но в алой рубашке, которая шла к его загару, и джинсах, облегавших его худые мускулистые ноги даже плотнее, чем у Джульетты, он выглядел еще лучше.
 — Проходите сюда, — пробормотала Имоджин, направляясь в сторону гостиной. Ники прошел вперед, чтобы открыть для нее дверь, одновременно с ней дотянулся до ручки и задержал свои пальцы на ее руке много дольше необходимого.
 — Вы не против стакана черри, — спросила она, — совсем сухого?
 — Я бы предпочел пива, если у вас есть. Предполагается, что я на тренировке.
 — Сейчас принесу. Я мигом.
 — Постарайтесь, а то я буду без вас скучать, — сказал Ники, взяв газету и открывая ее на спортивной странице.
 Имоджин кинулась на кухню. К счастью, в холодильнике стояли шесть банок пива «Лонг-Лайф».
 — Как дела? — спросила Джульетта, кидая спагетти в кипящую воду.
 — Не знаю, — бросила Имоджин, выбегая и едва не упав на Гомера, — обещай не оставлять меня с ним одну надолго.
 — Что мне нравится в этом доме, так это его непринужденная атмосфера, — сказала Джульетта.
 — Нэстасе выиграл в Гамбурге, — сообщил Ники, отложив газету и принимая из рук Имоджин банку и стакан.
 — Вы с ним знакомы?
 — Да, это мой большой приятель.
 Он подошел к французскому окну.
 — Приятный дом.
 — Немного неряшливый, — заметила Имоджин, остро переживая, что в доме потертые ковры, исцарапанные кошачьими когтями ручки кресел и вылинявшие красные гардины, которые от многих стирок сели и на три дюйма не доставали до подоконника.
 Ники же, привыкший к безликим гостиничным номерам, заметил лишь уставленные книгами стены, добродушного пса, толстого полосатого кота, спавшего на стопке нот на верху пианино, листы «Церковного вестника», торчавшие из-под поленьев в камине и ожидавшие, когда их зажгут в холодную ночь, и как снегом покрытые цветами яблони в конце сада.
 — Это семейный дом, — сказал он. — Мой отец служил в армии, и все детство я провел в переездах с места на место. Я всегда мечтал о настоящем доме.
 Он взглянул на Имоджин, которая смотрела на него с невыразимым сочувствием. Он заметил, как она была тронута и рада его приезду. Это его умилило. Ему нравилась эта серьезная девушка с огромными глазами.
 — От вас замечательно пахнет, — сказал он, приближаясь к ней.
 — Это не от меня, а от ковра, — созналась Имоджин.
 Наступило молчание. Что она могла теперь сказать? Вот если бы у нее были в запасе какие-нибудь шутки и готовые фразы, как у Джульетты и Глории.
 — Обед будет скоро, — произнесла она, заикаясь, когда Ники сел на диван. — Вы не хотели бы орешков?
 — Нет, спасибо, — тихо ответил Ники. — Я хотел бы побыть пять минут с вами вдвоем. Садитесь рядом. — Он похлопал по дивану.
 Имоджин села. Снова молчание. Она разглядывала его руки, зная, что он смотрит на нее. Вдруг они оба подскочили, когда большой толстый кот, спрыгнув с бетховенских сонат, приземлился на дискантовый ключ пианино, откуда мерно проследовал к басовому ключу и с достоинством удалился через французское окно.
 Оба расхохотались. Лед растаял.
 — Хорошая была вчера вечеринка? — спросила Имоджин.
 — Как она могла быть хорошей, если вас там не было? Я выпил слишком много дешевого вина и чуть было не явился на ваш благотворительный вечер.
 — Вам надо было прийти, — задумчиво сказала Имоджин. — Когда вы едете в Рим?
 — Сегодня вечером. Отсюда качу прямо в Хитроу. В этом году, может быть, дойду до четвертьфинала. Мне повезло на жеребьевке.
 — Вас не пугают такие ранние успехи? — спросила она.
 Ники рассмеялся с явным удовольствием. Она нашла верную тему для разговора.
 — Меня напугать нелегко, — сказал он, взяв ее руку и положив ее себе на бедро.
 Позади она услышала шаги и, испугавшись, что это отец, отвела его руку. Но то была мать в помятом платье с цветочным рисунком, пахнущем шариками от моли. Она явно только что достала его из комода. На одной стороне ее носа было слишком много пудры.
 — Как я рада вас видеть у нас, мистер Бересфорд, — сказала она, неуверенно двигаясь на неудобных и непривычных высоких каблуках. — Имоджин дала вам чего-нибудь выпить? Она ужасно забывчива.
 О Господи, подумала Имоджин, надеюсь, она не будет слишком навязчивой.
 — Она отлично за мной ухаживает, — сказал Ники миссис Броклхерст, которая налила себе стакан шерри, — и мне нравится ваш дом.
 Тут появилась Джульетта. Она села на стул рядом с пианино и, поглаживая Гомера, с улыбкой посмотрела на Ники.
 — Привет, — кивнула она ему.
 — Отличный пес, — сказал Ники. — Как его зовут?
 — Гомер, — ответила Джульетта. — Сокращенное от Гомерсексуалист. Он постоянно вспрыгивает на кобелей.
 — Но это же неправда, дорогая, — кротко возразила миссис Броклхерст.
 — А кто играет на пианино? — спросил Ники.
 — Я, — сказала Джульетта, — и думаю, не взять ли виолончель как второй инструмент.
 После этого она засыпала Ники вопросами о теннисных звездах. Правда ли, что у Нэстасе в самом деле такой трудный характер, как все об этом говорят, что Стен Смит так невозмутим, как кажется, что у Борга много девиц?
 Миссис Броклхерст, чтобы лучше разглядеть Ники, сняла очки, оставив на переносице красную полоску. Господи, подумала она, он в самом деле очень приятный с виду молодой человек и, кажется, обходительный.
 — А Коннорс какой? — спросила Джульетта.
 — Дорогая, — заметила ей мать, — дай бедному Ники возможность отдохнуть, пойди на кухню и займись картофелем. Папа будет через минуту. Когда вы впервые решили стать теннисистом? — спросила она у Ники.
 — В детстве я ходил на корты к семи утра, толкался там, надеясь на возможность поиграть. Но каждый раз, когда мне удавалось уговорить какого-нибудь тренера, отца переводили в другое место. Я часами играл воображаемые матчи сам с собой, посылая мяч в стену гаража.
 — Великолепно! Я думаю, что если кто-то очень хочет добиться чего-нибудь в жизни, ему обычно это удается.
 — Полагаю, вы правы, — сказал Ники, бросив в сторону Имоджин бесстыдно-раздевающий взгляд, и дотронулся до ее ноги своей ногой под надежным прикрытием обеденного стола.
 Викарий вошел, потирая руки. Он был в очках и выглядел вполне благожелательно.
 — Добрый день, Никлас. Обед еще не готов? Проповедь, знаете ли, сушит горло.
 — Сию минуту будет, — успокоила его жена. — Джульетта как раз занимается картофелем.
 — Может быть, есть еще время взглянуть на сад? — спросил Ники.
 — Конечно, — живо подхватил викарий, — выпивку захватите с собой.
 — Какой приятный молодой человек, — сказала мать.
 — Невероятно, — вздохнула Имоджин.
 Перед обедом был один неловкий момент.
 — Полагаю, вы хотели бы зайти помыть руки, — сказал викарий, указав на дверь туалета. Ему всегда нравилось направлять туда посетителей-мужчин, чтобы они могли полюбоваться на фотографии старой сборной Англии по регби и команды Арлекин, висевшие по стенам.
 — Я не уверена, что там есть туалетная бумага, — сказала миссис Броклхерст.
 — Там ее нет, — сообщила Джульетта, неся макароны с сыром, — я вырвала несколько страниц из приходского журнала.
 Обед, однако, удался. Ники взял двойную порцию макарон, что понравилось миссис Броклхерст. Он долго говорил с викарием про «Британских Львов» и ублажал присутствующих сплетнями о теннисистах и разных знаменитостей, с которыми ему приходилось сталкиваться.
 — Боюсь, я слишком много говорю, — признался он.
 — Нет, что вы, — энергично возразила миссис Броклхерст. — Мы здесь в Пайкли ведем такую замкнутую жизнь. Подумать только, Вирджиния Уэйд читает Генри Джеймса между матчами!
 — Вы действительно знакомы с Родом Стюартом? — вздыхала Джульетта.
 Викарий к удивлению домашних открыл вторую бутылку вина.
 — Жаль, что у нас не было вина на собрании союза матерей, — сказала миссис Броклхерст. — Все прошло бы гораздо лучше.
 — Как насчет пирога? — спросила Джульетта, сделав глоток вина.
 — Доедай, Имоджин. — подбодрил дочь викарий. Она все еще боролась с первой порцией. Казалось, она давится едой.
 — Клюет как воробей, — продолжал викарий задиристым тоном, — или скорее ворона — при таких цветах. Думаю, молодым ни к чему одеваться в черное.
 Имоджин закусила губу.
 «Вот злодей», — подумал Ники и обратился к викарию:
 — Как, по-вашему, Англия сыграет против Вест Индии? — Это должно было заставить старого регбиста пуститься на несколько минут в разглагольствования. Он краем глаза посматривал на Имоджин, мысленно ее раздевая. Позднее он уведет ее в вересковые заросли и будет с ней нежен и предупредителен. Он был уверен, что она девственница.
 — Им надо вернуть Декстера, — говорил викарий.
 — Не старайся доедать, Имоджин, — прошептала мать, — я бы на твоем месте убрала со стола.
 Имоджин благодарно собрала тарелки. Когда она брала тарелку Ники, он хлопнул ее сзади по ноге, дальней от викария.
 Она пошла на кухню и, слизав с пальцев следы макарон с сыром, опустила тарелки в мойку. Взяв полотенце, она наклонилась и открыла дверь духовки. Вынимая пирог, она услышала за спиной шаги.
 — Согласись, это самый фантастический мужчина, какого ты когда-либо видела в жизни, — пробормотала она из глубины печки.
 — Рад, что вы так думаете, — послышался сзади хрипловатый голос.
 Пораженная, она резко обернулась. В дверях стоял Ники, держа в каждой руке по блюду для овощей. Пирог обжигал ей через полотенце руки. Она спихнула его на кухонный стол. Ники положил блюда и ласково провел пальцем по ее щеке.
 — Радость моя, тебе надо отучиться краснеть. Смотрится это прелестно, да только выдает тебя твоему невозможному отцу.
 Имоджин, напуганная его попыткой украдкой поцеловать ее, когда она пробовала макароны с сыром, поспешно протянула ему блюда.
 — Нам надо идти.
 Но Ники стоял в проходе с блюдами и продолжал улыбаться ей. Имоджин отвела взгляд на дверную петлю.
 — Я простужусь, — пробормотала она.
 — А я нет, — сказал Ники и провел губами по ее щеке, когда она проскочила мимо него.
 — Ты забыла блюда, — выпалил отец.
 — Они у меня, — сказал Ники, — должен сказать, смерть как хочется попробовать… пудинг Имоджин. — Он подмигнул улыбавшейся Джульетте.
 — Вы не нервничаете перед важными матчами?
 — Нет, — он бросил взгляд в сторону Имоджин, — от напряжения я завожусь.
 — А Гулагонг какая? — спросила Джульетта.
 — Приятная, в жизни выглядит намного симпатичнее, — Ники густо намазал кусок кремом. — Все время что-то про себя бормочет и смеется, когда сделает хороший удар. Никогда не помнит счет.
 Потом он им рассказал про одного судью на линии, который заснул на крупном соревновании.
 — Слишком хорошо пообедал. Публика хохотала до истерики.
 Теперь его глаза — цвета анютиных глазок, подумала Имоджин, вглядывавшаяся в каждую черточку его лица. И руки у него красивые, с длинными загорелыми пальцами. Вдруг она ощутила какую-то слабость от сильного желания. А потом почувствовала какое-то легкое прикосновение к щиколотке. Должно быть, это Гомер трется, но он обычно клянчил под столом, когда подавались мясные блюда. Теперь он лежал, растянувшись на солнце, под окном и подергивая во сне пушистыми желтыми лапами.
 Ники продолжал спокойно разговаривать с отцом, а давление на ее щиколотку становилось настойчивее.
 — Хороший приход? — спросил он, осушая бокал с вином.
 — Отличный, — заверил его викарий.
 Он поразительно смотрится в этих джинсах, подумала Имоджпн. При том, что они так плотно его облегают и он сидит, над поясом ничего не нависает. Мысли ее затуманились, она даже не расслышана, как Ники спросил отца, какова была тема его проповеди, и как тот ответил:
 — Спросите Имоджин, она там была.
 — Так о чем была проповедь? — с нехорошей улыбкой спросил он Имоджин.
 — Что, простите? — перепугалась она.
 — Проснись, — сказал отец.
 — Прошу прощения, я думала о другом.
 — Ники хочет узнать, о чем была моя проповедь, — в голосе викария слышалось явное раздражение.
 Она почувствована, что кровь прилила у нее к лицу. Все теперь смотрели на нее.
 — Никодим [3] , — шепотом подсказала Джульетта.
 — А, да, — благодарно спохватилась Имоджин. — «Дует ветер там, где он слышен, а люди, верящие в Бога, имеют жизнь вечную».
 Дрожащем рукой она потянулась за вином, моля Бога, чтобы гроза миновала. Ники посмотрел на часы.
 — Бог ты мой, уже почти четверть третьего.
 — Я пропустил час вопросов для садоводов, — сообщил викарий.
 — Надеюсь, я не слишком вас утомил, — поскромничал Ники, наверняка зная, что это не так, — если у вас какие-нибудь дела, то не стесняйтесь.
 — О нет, — заверила его миссис Броклхерст, — все было так увлекательно, правда, Стивен? После разговора с вами мы будем следить за Уимблдонским турниром с гораздо большим интересом.
 — Мне скоро надо будет отправляться в Лондон, — сказал Ники, — но перед этим я не прочь прогуляться по торфяникам. — При этом он еще сильнее нажал на щиколотку Имоджин.
 — Я должен написать свою вечернюю проповедь, — с сожалением сказал викарий, — а в четыре часа придут за собачьим ошейником для спектакля драматического общества.
 — Мне надо искупать Гомера, — сказала Джульетта.
 — Вас проведет Имоджин, — предложила миссис Броклхсрст.
 — Как раз на это я и надеялся, — признался Ники, улыбнувшись Имоджин.
 — Зачем Имоджин выкрасила себе веки в ярко-зеленый цвет для прогулки по торфяникам? — спросил викарий жену, помогая ей мыть посуду.
 — Боюсь, она влюбилась, — предположила миссис Броклхерст.
 — Ее ждут торфяники и муки, — тихо пробормотала Джульетта.
 Со вчерашнего дня ветер утих, и от теплого солнца в небо поднялись поющие жаворонки. У папоротников распрямились их бледно-зеленые пальцы. Ягнята бегали взапуски и блеяли, напоминая матерям о себе.
 — Похоже, папа с тобой немного не в ладах? — спросил Ники.
 — Он был разочарован, что я не родилась мальчиком.
 — А я этим страшно доволен.
 Его рука обняла ее дюймах в шести выше талии.
 — Очень, очень доволен, — повторил он, и его пальцы дотронулись до ее груди. Имоджин отпрянула: их еще было видно из дома.
 — Неизвестно, кого ты больше боишься — меня или его, — сказал Ники.
 — О, к вам я отношусь совсем по-другому, — возразила Имоджин, — просто раньше я никогда не имела дела со знаменитостями.
 Ники рассмеялся.
 — Я познакомлю тебя со многими, если ты обещаешь не увлекаться ими.
 Имоджин, не такая тренированная, как Ники, скоро запыхалась. Хорошо еще, что говорил по большей части он.
 — У теннисиста жизнь одинокая. Сегодня здесь, завтра уже в другом месте — тысячи знакомств и очень мало друзей. Никогда нигде не задерживаешься настолько, чтобы можно было наладить нормальные отношения. — Он глубоко вздохнул.
 Имоджин, у которой восприятие немного притуманилось от выпитого за обедом вина, не улыбнулась. Она посмотрела на него с сочувствием.
 — Будешь вспоминать обо мне время от времени, когда зароешься в свою библиотеку?
 — Да, все время.
 — Прекрасно, — сказал он, взяв ее за руку и увлекая за собой в заросли вереска. Вблизи она пахла зубной пастой и свежевымытыми волосами — совсем, как его малолетние племянницы, когда они после ванной выходили пожелать спокойной ночи, — сентиментально подумал Ники. Он поднес руку Имоджин к губам.
 Буровато-зеленый склон холма был опоясан каменными стенами, болота отливали смутно-лиловым цветом. Вдали темнели мельничные дымоходы.
 — Правда, красиво? — сказала Имоджин, отчаянно стараясь сохранить спокойствие.
 — Ты красивее, — сказал Ники, — а твой пульс, милая, — добавил он, держа ее запястье, — как атака легкой кавалерии. Веришь в любовь с первого взгляда?
 — Не знаю, — честно призналась Имоджин.
 — А я верю. Вчера, когда я тебя увидел, это случилось — как удар молнии. Я даже не знаю, что в тебе такое. Словами не передашь, но что-то нечто большее, чем просто красивая внешность. — Он обнял ее и прижал так крепко, что она не могла вывернуться. Вскоре она перестала сопротивляться и легла на спину.
 Казалось, вся синь небес сгустилась в этих голубых глазах, и когда он целовал ее, прутья вереска кололи ей спину. Все было так плавно и так умело, так отличалось от повадок подкатывавших к ней местных парней, которые грубо хватали ее и щупали, что прошло несколько секунд, прежде чем Имоджин поняла, что произошло. Его рука вдруг прокралась ей под свитер, отстегнула лифчик, и ее теплая и тяжелая левая грудь упала в другую его руку.
 — Нет, нет, Ники! Не надо.
 — Почему, моя радость? Тебе это не нравится?
 — Нет, нравится! Но…
 — Тогда молчи.
 Он опять стал целовать ее, а его свободная рука осторожно подвигалась вверх по ее бедру. Словно паралич сковал ее члены. У нее не было сил бороться с ним. И вдруг страшный шум в зарослях папоротника заставил их вскочить. Спасение явилось в облике большого черного лабрадора, который встал перед ними, высунув розовый язык и неистово крутя хвостом.
 — Господи, — задыхаясь произнесла Имоджин. — это Дороти.
 — Кто такая Дороти?
 — Собака церковного старосты.
 — И стало быть, сам церковный староста где-то поблизости, — сказал Ники, поправляя себе прическу. Собака кинулась обратно в папоротники.
 Потрясенная Имоджин подтянула на себя лифчик, который оказался так высоко, что у нее стало четыре груди, как у коровы, отошла и села на замшелый камень. Она устремила взгляд вниз на долину. Там церковный староста совершал свою послеобеденную прогулку. А еще дальше она могла разглядеть и своего отца, который ходил туда и обратно по саду, заучивая наизусть проповедь.
 — Наверное, я дура, — сказала она и закрыла лицо руками.
 Ники подошел и обнял ее.
 — Все в порядке, любимая. Во всем виноват я. Просто, я слишком сильно тебя хотел, а ты хотела меня, верно?
 Она молча кивнула.
 — Но не на виду у всего прихода, правда? В другой раз мы найдем более уединенное место. — Он посмотрел на часы. — Мне пора ехать.
 — Ты будешь мне писать? — спросил он, садясь в свою глянцево-серебряную машину.
 Имоджин не знала, сможет ли она перенести столько счастья и несчастья в один день. Радость от того, что он так ее хочет, омрачалась страшным несчастьем его отъезда. «С любовью посмотри в последний раз на все», — подумала она, и глаза ее наполнились слезами. Ники рылся в ящичке для перчаток.
 — У меня тут есть кое-что для тебя, — он протянул ей небольшую коробочку и смотрел, как она, наклонив голову, открыла ее с недоверчивой улыбкой на бледных губах. Она вынула отуда красный эмалевый браслет, расписанный желтыми, голубыми и зелеными цветами.
 — Как красиво, — восхищенно произнесла она, надевая браслет себе на запястье, — не стоило… я поверить не могу… мне никогда не дарили… Я никогда не буду его снимать, только в ванной. Он похож на цыганскую шаль, — добавила она, поворачивая его на солнце.
 — Потому что это подарок от цыганки, — сказал Ники, включая зажигание. — Увидимся, когда вернусь из Парижа.
 И, легко поцеловав ее в губы, он отъехал с громким выхлопом, от которого в ужасе метнулся в сторону кот, удобно отдыхавший на обочине дороги среди кустов кошачьей мяты.
 Выезжая на шоссе А-1, Ники без малейшего стеснения подумал про себя, что Имоджин куда больше обрадовалась подаренному браслету, чем его мексиканская красотка, которая, чуть-чуть повизжав от удовольствия, попросила Ники оставить безделушку при себе, чтобы муж не заметил ее и не устроил по этому поводу шум.




 Глава третья


 Имоджин с трудом дождалась следующего утра, чтобы, появившись в библиотеке, рассказать Глории о Ники. К счастью, мисс Наджент отправилась на похороны, ее заместитель мистер Клаф был все еше в отпуске, мистер Корнелиус в вестибюле главного входа занимался организацией выставки рыболовных снастей, чтобы таким образом поощрить читателей к ознакомлению с новыми книгами о досуге и спорте. Поэтому Глория и Имоджин оказались более или менее предоставленными самим себе.
 — Вот он, — сказала Имоджин, раскрыв ежегодный справочник «Мир тенниса» за 1977 год и показала Глории фотографию Ники, где он вытянулся, напрягая мышцы для удара сверху. — А здесь он уходит с корта после победы над Марком Коксом.
 — О, я его знаю, — сказала Глория, вглядываясь в снимки. — Видела по телевизору на Уимблдоне. Кажется, там была какая-то стычка из-за того, что он запустил ракеткой в судью на линии? — Она повернула книгу ближе к свету. — Да, смотрится что надо.
 — А в жизни намного лучше, — заверила ее Имоджин, рассеянно складывая несколько романов в стопку документальной литературы. — Он умеет так на тебя смотреть и говорить таким голосом, что только ты можешь его слышать. А потом мы отправились на эту божественную прогулку по торфяникам, и он сказал, что когда меня первый раз увидел, это было для него как удар молнии.
 — Он к тебе приставал? — спросила Глория.
 — Ну, — сказала Имоджин, покраснев, — мы ничего особенного не могли себе позволить, потому что из-за угла неожиданно появился со своей собакой церковный староста.
 Глория снова посмотрела на снимок, потом с недоверием на Имоджин. Она же такая простушка, как мог мужчина вроде Ники увлечься ею? Она даже почувствовала легкое раздражение: раньше всегда у нее, Глории, бывали приключения, а Имоджин слушала ее с благоговейным изумлением.
 — Когда ты теперь опять с ним встретишься? — спросила она, откладывая для починки роман Катрин Куксон.
 — Ну, он будет играть в турнирах почти все лето, но он сказал, что мы увидимся скоро и в более уединенном месте, — сказала Имоджин, показывая подруге свой красный браслет. Она была разочарована тем, что Глория не проявила особого восторга. Потом она кротко добавила: — Подумать только, Глория, если бы ты не уехала в Моркамб, — она нервно огляделась вокруг, — то есть, если бы не «заболела», ты бы пошла со мной в теннисный клуб, и он бы влюбился в тебя вместо меня.
 Она вдруг почувствовала ужас от одной этой мысли.
 — Не говори глупости, — сказала Глория, взбивая себе локоны и приободряясь от сознания того, что Имоджин права.
 — По крайней мере, он обещал мне написать, — вздохнула Имоджин. — Ах, Глория, ты не представляешь, какой он красивый.
 На деле Ники показал себя крайне ненадежным корреспондентом. Он прислал ей открытку из Рима с пожеланием видеть ее там. Вернувшись с почты, Имоджин написала в ответ длинное и страстное письмо, на что у нее ушло несколько часов. Душу она излила с помощью оксфордского словаря цитат.
 Турнир в Риме закончился, и Имоджин светилась от гордости, прочитав в газете, что Ники дошел до четвертьфинала, где был выбит после упорной борьбы. Потом он поехал в Париж, где упорно пробивал себе дорогу в одиночных матчах, а в парных даже дошел до полуфинала. В каждой газете отмечалось, что он улучшил игру, но письма от него не приходили.
 — Он тебе позвонит, когда вернется в Англию, — утешала ее Джульетта.
 Но Имоджин пребывала в отчаянии. Все это было похоже на какой-то сон, и, возможно, ее последнее письмо показалось ему слишком слезливым и расхолодило его. Да и какое право у такой неуклюжей и толстой девицы думать, что Ники увлекся ею? Она не могла есть, не могла спать и кружила по своей комнате, прокручивая пластинки и читая любовные стихи. Ники перевернул ее сердце, словно старый ящик письменного стола, в котором все перерыли.
 В третий понедельник после их первой встречи Имоджин шла в библиотеку, уже потеряв всякую надежду. Письма не было в субботу, и не было этим утром, после бесконечных сорока восьми часов ожидания. Она боялась позвонить домой и узнать, не пришло ли что-нибудь, потому что отец мог быть еще там. В тот день ей предстояло работать до восьми вечера, и она не знала, как вытерпит все это время. Ее тоска еще больше усиливалась красотой дня. Легкий бриз волновал сверкающую молодую траву. Вдоль дорог пенилась цветами коровья петрушка, на темной листве конских каштанов висели белые свечки. Кусты боярышника, взрывавшиеся подобно ракетам, под теплыми лучами солнца источали сексуальный парфюмерный аромат. Все это буйное и сладострастное цветение напоминало о наряде невесты. Она поспешила войти в узкие улочки Пайкли с их почерневшими домами и закоптелыми дымоходами и скрыться в прохладном сумраке библиотеки.
 Ее встретила мисс Наджент в темно-бордовом платье и отвратительном настроении.
 — Ты опоздала на десять минут. Здесь две тележки с книгами, которые надо расставить по полкам. Ты не заполнила половину формуляров на выдачу за субботу. Ты послала мэру запоздалое напоминание насчет книг, которые он вернул уже несколько недель назад. Словом, хорошего мало. Есть сколько угодно желающих получить твое место.
 — Не знаю ни одного такого, — пробормотала Глория, промелькнув мимо в желтых шортах и плотно облегающем шоколадного цвета джемпере. Она свалила на тележку стопку книг и прошептала Имоджин: — Старая вешалка вышла на тропу войны. Никто ничего не может сделать как положено. Старик Корнелиус должен был вернуться из отпуска, но вместо этого прислал телеграмму: «Сижу на мели в Гибралтаре». Думаю, втюрился в какую-нибудь шалаву. Письмо получила?
 Имоджин покачала головой.
 — Это позор, — заявила Глория с решительностью тайного облегчения. — Не волнуйся, все мужчины туго раскачиваются на письма. В субботу я была на обалденной вечеринке. Там был Тони Лайтбенд, он только о тебе и думает. Собирается устроить встречу вчетвером.
 — Отлично, — сказала Имоджин без особого восторга. Тони Лайтбенд был ростом пять футов и три дюйма, носил очки толщиной с дно пивной бутылки и надувался от собственной значительности.
 — Клаф вернулся из отпуска, загорел и похорошел, — сообщила Глория.
 — Девочки, кончайте шушукаться! — потребовала мисс Наджент, выскочив из кабинета. — Имоджин, погаси свет, иначе мистер Бриг-хауз опять начнет жаловаться на лишние расходы.
 День заканчивался еще хуже, чем начался. У Имоджин все валилось из рук. И даже небо заволакивало облаками.
 Была середина дня. Имоджин сидела за столом выдачи, отвечала на вопросы, искала для читателей книги. И еще мисс Наджент поручила ей самую неблагодарную работу — возвращение задержанных книг.
 — Леди Джасинта держит нового Дика Фрэнсиса уже полтора месяца, — сказала она, вручив Имоджин список должников. — Бригадир Симмондс все еще держит биографию Слима, и тебе надо взяться за миссис Хэзлтанн. У нее двенадцать книг, включая «Энди Пэнди». Займись всеми сегодня же. Позвони и поставь галочки.
 — Да, мисс Наджент, — вяло проговорила Имоджин.
 Мисс Наджент немного смягчилась. Она вовсе не собиралась разозлить Имоджин своими наставлениями.
 — Я поручаю это тебе только потому, что полагаю, что ты справишься, — объяснила она. — С Глорией нет смысла иметь дело. Она долго здесь не задержится, выйдет замуж. А из тебя может получиться хороший библиотекарь. Ты еще собираешься получить диплом? Ты пропустишь этот год, если не запишешься в ближайшее же время. Получить профессиональную подготовку всегда полезно, если не рассчитываешь подыскать мужа.
 Имоджин знала, что мисс Наджент говорит это с самыми лучшими намерениями, но ей от этого было не легче.
 — Ну, как дела? — спросила ее Глория час спустя.
 — Ужасно. Бригадир Симмондс готов отдать меня под трибунал. Миссис Хэзлтайн изображает из себя какую-то испанскую аристократку, которая не понимает, в чем дело. А дворецкий леди Джасинты явно не желает передать хозяйке сообщение.
 — Наджент все время дает тебе самую паршивую работу. Слушай, а не пойти ли нам завтра вечером в кино?
 Имоджин подумала, что это со стороны Глории большая уступка. Она не склонна была тратить свои вечера на подруг.
 — Я не могу. Надо идти на курсы скорой помощи, — тоскливо сказала она.
 — Ясное дело, Наджент силком тебя туда завербовала.
 Имоджин кивнула.
 — Завтра будем делать искусственное дыхание. Надеюсь, мистер Блаунт не использует меня как наглядное пособие и не придушит.
 — Знаешь, — сказала Глория, понижая голос, — только что заходила Джуди Бриджхауз и взяла «Циститы в популярном изложении». Она только вчера вечером вернулась из медового месяца. Они там все время этим занимались. О, гляди, он опять здесь.
 Мужчина приятной внешности в зеленой вельветовой куртке прошел через вертящуюся дверь и направился к столу выдачи.
 — Кажется, я забыл Ричарда Страуса.
 — Да, — сказала Глория, протянув ему книгу и одарив его таким горячим и раздевающим взглядом, что он, уходя, ударился о дверь и чуть не споткнулся о пожарное ведро.
 — Там же написано «тяни», а не «толкай», — заметила Глория с ухмылкой, довольная произведенным на него впечатлением. — Я бы не прочь, чтобы он попробовал притянуть меня. Он симпатичный.
 — Тебе, девочка, не подойдет, — сказал проходивший мимо мистер Клаф, — трижды женат, четверо детей на иждивении. — Он повернулся к Имоджин. — Скажи папе, что та книга по садоводству теперь у меня. Если он захочет на скорую руку просмотреть ее прежде, чем мы начнем ее выдавать, то может задержать ее до среды.
 — В Клафи есть что-то очень привлекательное, — сказала Глория, поставив две заказанные книги на боковую полку. — Эй, тут прямо для тебя, Имоджин: «Как остановить депрессию и плохое самочувствие».
 — У меня плохое самочувствие, — со вздохом согласилась Имоджин.
 — Да брось ты, — сказала Глория. — Не вешай нос. Мы не допустим, чтобы ты всю неделю капала нам на головы, как китайская пытка водой.
 К стойке неуверенно подошел мужчина в рабочем комбинезоне:
 — Где я могу найти книги о заведении собственного дела?
 — Вон там, — указала ему Глория и добавила вполголоса: — Весь провонял спиртным, ты почувствовала?
 — Наверное, его недавно уволили, — предположила Имоджин. — Ой, погляди, мистер Пассмор заснул над «Файнэншл таймс».
 — Спать в библиотеке не разрешается, — сказала Глория. — Это в правилах написано. Иди разбуди его.
 — Глория, к телефону, — сообщила появившаяся мисс Наджент. — Читатель с вопросом. Позвонил мне в кабинет. Имоджин, ты не смогла бы помочь на выдаче? Мисс Хакни ушла попить чаю, и там теперь очередь.
 Собрав бумаги, Имоджин села за стойку у входа и стала регистрировать выданные книги. Справившись с очередью, она вернулась к списку должников. Сьюзен Бриджес держала «Разговорный немецкий язык» и «Подъем на Маттерхорн» с февраля, когда познакомилась со своим австрийцем, лыжным инструктором. Она набрала номер мисс Бриджес, но ответа не было — возможно, та была на работе. Затем посмотрела на лежащую перед ней стопку почтовых открыток «Если вы вернули книги в последние дни, пожалуйста, оставьте это извещение без внимания». Слова расплывались у нее перед глазами. За окнами небо темнело. О, Ники, Ники, — в отчаянии подумала она, — увижу ли я тебя когда-нибудь снова? Она посмотрела на красный браслет, потрогала его, припоминая ту прогулку в торфяниках.
 Ты мне предстал неясною мечтою:
 Во сне — король, а наяву — иное…
 — печально прошептала она.
 Ники — что-то вроде фруктовой жевательной резинки «Роунтри», которую, если верить рекламе, хотят все. Смешно и думать, что он мог увлечься ею дольше, чем на какое-то мгновение.
 Она так глубоко задумалась, что не заметила крупную раздраженную женщину в фетровой шляпе с рычащим боксером на поводке, пока те не стали стучаться в дверь.
 Имоджин приготовилась к сражению.
 — Я крайне сожалею, но с собаками сюда нельзя.
 — Где же я его оставлю? — загремела женщина.
 — Там снаружи есть крюки для собак. Можете его привязать.
 — Он будет скулить и оборвет поводок. Это небезопасно при таком движении. Я шла сюда от самого Скиптона. Я всего на пять минут.
 — Сожалею, — нервно повторила Имоджин. — давайте я его подержу.
 Она направилась к собаке, но та обнажила клыки и угрожающе зарычала. Имоджин отступила.
 — Уберите руки, — предупредила хозяйка, — и пропустите меня, если не хотите, чтобы я прошла по вашей голове!
 Имоджин представила себе сумасшедшую картину: женщина с собакой, взмыв вверх, проносятся над ее головой.
 — Сожалею. С собаками нельзя, — вновь повторила она.
 — Мне нужны книги для работы. Я буду жаловаться в совет.
 Имоджин в отчаянии оглянулась вокруг, ища поддержки. Мисс Наджент куда-то исчезла, Глория сидела на телефоне. Мисс Хакни за столом приема требований тайком составляла список покупок для свадьбы.
 — Если мы пропустим сюда одну собаку, то здесь будет их целая свора, — сказала она твердо.
 — Нет порядка в этой стране, — прогремела женщина, поправляя шляпу и собираясь штурмовать дверь. — Проклятые чиновники! — рявкнула она, вновь адресуясь к Имоджин.
 «Я не должна плакать, — сказала себе Имоджин, стискивая зубы, — я не должна капать, как китайская пытка водой».
 — Ты знаешь, — сообщила вбежавшая Глория, поправляя себе прическу. — Этот в вельветовой куртке, что взял Ричарда Страуса, позвонил из будки и попросил меня. Господи, что это с тобой?
 — Женщина с боксером только что обозвала меня «проклятой чиновницей».
 — Старая корова, она не имела права ругаться в библиотеке, это тоже в правилах записано, да и к тому же мы не чиновники, а служащие местной администрации. — И она вернулась к разговору о мужчине, приходившем за Ричардом Страусом. — Он даже не знал, как меня зовут, просто попросил к телефону «ту, что самая эффектная». — Она искоса посмотрела на свое отражение в стеклянной двери. — Впрочем, не думаю, что сегодня я очень хорошо выгляжу.
 Имоджин устало вернулась к открыткам для нарушителей сроков и начала старательно вписывать компьютерные номера каждой книги.
 — Слушай, — выдохнула Глория, — займись им.
 — Не отвлекай меня, — попросила Имоджин, — мне надо закончить эту чертовщину. И вообще я больше не интересуюсь мужчинами.
 — Этот тебя заинтересует, — неуверенно сказала Глория.
 — Нет, этого никогда больше не будет. Моя жизнь кончена, — сказала Имоджин.
 И тут знакомый хрипловатый голос очень тихо произнес:
 — У вас есть книга под названием «Не соблаговолит ли присутствующий прийти на обед?»
 Имоджин подняла глаза и вскрикнула, не веря своим глазам. Потому что перед ней в сверкающем белом костюме и темно-синей рубашке стоял Ники. Она всхлипнула, вздохнула и, неловко встав и обежав вокруг стола, ткнулась лицом ему в плечо.
 — Не могу поверить, — проговорила она, захлебываясь слезами.
 — Эй, эй, — сказал Ники, взяв ее за подбородок и улыбаясь. — Зачем плакать, малышка. Я же сказал, что вернусь.
 — Я не думала, что опять увижу тебя.
 — Ты получила мою открытку?
 — Да, получила. Она замечательная.
 — О маловерная, — покачав головой, мягко сказал Ники и, понимая, что за ним теперь наблюдает, разинув от любопытства рот, целая аудитория, включая и мисс Наджент, наклонился и томно поцеловал Имоджин.
 — Но что ты здесь делаешь? — спросила она, смахивая рукой слезы. — Я думала, ты в Эдинбурге.
 — У меня получилась легкая победа. Парень, с которым я играл, потянул мышцу и решил дать ей отдых до Уимблдона. Теперь у меня следующая встреча только завтра во второй половине дня. Здесь можно переночевать, желательно у тебя?
 Имоджин радостно засмеялась.
 — Конечно, можно. Я позвоню маме. Единственная проблема в том, что ребята приезжали на каникулы, так что в доме небольшой кавардак.
 Ники осторожно стер пальцем у нее с лица пятна от туши для ресниц и тихо спросил:
 — Ты можешь отлучиться перекусить?
 Имоджин заметила неодобрительный взгляд приближавшейся мисс Наджент.
 — Не совсем. Я уже поела и сегодня на работе до восьми. Это не слишком поздно для тебя?
 — Отлично, будет все в самый раз, — сказал Ники, — я схожу в теннисный клуб на тренировку, потом дам небольшое интервью для йоркширского телевидения. Сегодня, кажется, для этого подходящий случай. К восьми все закончу. Заеду, заберу тебя, и мы где-нибудь поужинаем.
 — Но я же не одета, — запричитала Имоджин, имея в виду свой старый серый свитер и джинсы.
 — Ты смотришься красиво, — заверил ее Ники, который заметил только, как у нее заблестели глаза при виде него, как петли старого свитера растянулись у нее на груди и что так, без всякой краски на лице она выглядит лет на четырнадцать. — И ничего другого не надо.
 Позади него послышался неодобрительный кашель. Ники обратил к мисс Наджент ослепительную улыбку.
 — Вы, должно быть, босс Имоджин. Много о вас слышал.
 Он так любезен со всеми, подумала Имоджин, представив его. Теперь мисс Наджент поправляла свои угловатые локоны и жеманно улыбалась, как школьница. Даже мисс Хакни отложила в сторону свой список покупок. Глория так раскалилась, что в любой момент готова была заполыхать огнем.
 — Не хотели бы чашку чая? — спросила она.
 — Мне надо в клуб, — ответил он, покачав головой.
 За вертящейся дверью он еще раз поцеловал Имоджин.
 — Это были очень долгие три недели, — признался он. — Рад, что ты еще носишь мой браслет.
 Забавно, думал он, катя вниз по Хай-стрит, как он рад был ее увидеть. Если бы Пэйнтер не дразнил его насчет их пари, он бы так и не удосужился заглянуть к ней. А теперь он был рад, что сделал это. Он испытал удовлетворение, которое чувствует собака, у которой в саду зарыто множество костей и которая, выкопав неожиданно одну из них, вдруг находит, что та созрела лучше, чем можно было ожидать.
 Он был бы не прочь сразу же увезти ее в торфяники и там сделать дело, но ему не очень хотелось перед интервью запачкать свой новый костюм травяными пятнами. В любом случае этой ночью будет сколько угодно времени, и гораздо увлекательнее натянуть ее под носом у старого викария.
 Вымыться с головы до ног жестким мылом и вытереться полотенцем для лица в дамском туалете библиотеки было настоящим достижением, но Имоджин на него сподобилась. Кроме того, она перебежала улицу и купила себе новые черные брюки, которые плотно ее обтягивали. А теперь она сидела в «Собаке и утке», окутанная облаком пожертвованных Глорией духов «Малютка». На нее глазели туземцы Пайкли, она пила с Ники шампанское и спрашивала себя, была ли она когда-нибудь в жизни счастливее.
 — Первый раз в этом году пью шампанское, — призналась она.
 — Тогда надо загадать желание, — сказал Ники.
 Он засмеялся и поцеловал ее в щеку.
 — Если сыграешь правильно, выиграешь меня.
 — Как ты узнал мое желание?
 — По тебе сразу все видно. Это мне в тебе и нравится.
 — Ты не считаешь, что Глория хорошенькая? — тоскливо спросила она.
 — Кто такая?
 — Та, что в желтых шортах. Она предложила тебе чашку чая. Такая сексуальная.
 — Я на нее не обратил внимания, я ведь смотрел только на тебя.
 Он наполнил ее бокал. Пока они опорожняли бутылку, он рассказывал ей про Рим и Париж, но ей так хотелось, так хотелось, чтобы он опять обнял ее, и в то же время было так страшно от мысли, к чему это приведет, что она с трудом могла сосредоточиться.
 — А ты чем занималась? — спросил он, заказав вторую бутылку.
 — Да ничем особенным.
 Она рассказала ему о том, как Джульетте пришлось десять раз переписывать двадцать третий псалом за то, что она произнесла слово «педик». Но она не думала, что ему было бы интересно слушать про ларек с подержанными книгами, который ей предстояло организовывать для церковного праздника с целью сбора средств на обновление шпиля, и даже сами эти шпили представлялись ей в этот момент весьма фаллическими.
 — Как твой дорогой папаша? По-прежнему на стреме? — спросил Ники.
 Имоджин хихикнула и тут же подумала, что не стоило.
 — Ну что ты, милая, ты же знаешь, что он свин.
 — Только со мной, — сказала Имоджин. Ники вылил остатки из первой бутылки в ее бокал.
 — Кто сегодня вечером дома? — осторожно спросил он.
 — Никого, — ответила Имоджин, не задумываясь. — Джульетта остается на ночь у подруги, а мама с папой отвозят ребят и остановятся на ужин у викария в Лонг Престоне.
 Инки взял непочатую бутылку шампанского.
 — Тогда пошли.
 Снаружи лил дождь, отражения уличных фонарей прыгали по мокрой булыжной мостовой. Народ жался у подъезда рыбной лавки. До них донесся запах подгоревшего жира.
 — Есть хочешь? — спросил Ники.
 — Нет.
 Мощные фары его машины осветили прибитые ливнем стебли коровьей петрушки. Дождь барабанил по ветровому стеклу. В свете приборного щитка она могла видеть профиль Ники.
 — Я подошел к этому турниру в хорошей форме, — говорил он. — Начал верно рассчитывать длину удара и снова подружился с мячом.
 На заднем сиденье были рассыпаны нераспечатанные письма и телеграммы.
 — Господи, сколько тебе пишут, — удивилась Имоджин.
 — Почта от болельщиков за последнюю неделю, — пояснил Ники.
 Когда они выехали на дорогу в сторону дома викария, он положил руку на ее бедро и стал гладить через плотную ткань. Она слегка приподняла над сиденьем ноги, чтобы они казались потоньше.
 Дом был темен и пуст, если не считать Гомера, который восторженно их приветствовал, кинулся наверх и, вернувшись со старыми серыми брюками, которые Имоджин надевала вчера, положил их у ног Ники.
 — Интересные брюки, — заметил Ники, — не твои?
 — Господи, конечно, нет, — солгала Имоджин, — вероятно, из кучи старья.
 — Похоже, их носила твоя бабушка, — сказал Ники. — Принеси пару стаканов, моя радость.
 Выбрасывая оскорбительные брюки в мусорный бак, она услышала, как хлопнула пробка. Она почувствовала что-то похожее на вспышку газа, который долго держали незажженным — рука Ники могла стать той горящей спичкой, от которой он заполыхает мощным голубым пламенем, что опалит все кругом, включая брови Гомера.
 Они пили, сидя на диване. Ники всюду погасил свет, кроме одной лампы в углу. У нее опять началась нервная дрожь, она не могла смотреть ему в глаза.
 — Последние недели была страшно сырая погода, — сообщила Имоджин.
 — За границей было страшно сухо, — сказал Ники, берясь за бутылку.
 — Не надо, — пролепетала Имоджин, закрывая рукой свой бокал.
 — Перестань, — сказан Ники, и шампанское заструилось между ее пальцами и ледяным холодом пролилось ей в рукав, где встретилось с бегущими с другой стороны ручейками пота. Не зная, что делать, она осушила бокал и почувствована легкое головокружение.
 — Перейдем к делу, — сказал Ники и обнял ее, — я тебе нравлюсь?
 — Да, с тех пор, как мы встретились, я ни минуты ни о чем другом не думала.
 Она до боли чувствовала его близость, его губы, его руки на своих волосах.
 — Пойдем наверх, — прошептал он, — там намного удобнее. У нас есть несколько часов. Если кто-нибудь придет, Гомер залает.
 — На папу с мамой он лаять не станет.
 — Они еще не начинали ужинать.
 Имоджин смотрела на Ники огромными от беспокойства глазами.
 — Это убьет отца.
 — Отлично, — сказал Ники, — я приеду и стану продавать билеты на его похороны.
 Имоджин хотела изобразить возмущение, но у нее не получилось. Он обнял ее за талию. Она прильнула к нему, растворяясь в нем. Он запустил ей руку под свитер и нашел ее грудь. Имоджин стала сопротивляться.
 — Будет так ужасно, если я забеременею, — прошептала она.
 — Ты без тампона? — резко спросил он. — Когда у тебя дела?
 Имоджин стерпела, хотя никогда не говорила о таких вещах с мужчинами.
 — Завтра или послезавтра.
 — Никаких проблем, — сказал Ники с облегчением и снова идя в наступление.
 — Поэтому у тебя сейчас такие обалденные титьки.
 Она была рада, что может скрыть свое смущение, спрятав лицо у него на плече. Она почувствовала его руку у себя на спине. Ни у кого не было таких теплых рук. В следующий момент эта рука скользнула ей под джинсы и стала гладить низ живота.
 — Постой, — задыхаясь сказала Имоджин, когда он снова толкнул ее на диван и снял с нее свитер, — у меня никогда раньше ни с кем этого не было.
 — Но я не просто кто-то, — возразил Ники. — Да и ты сама, моя радость, как и я, не сможешь остановиться.
 Что же это со мной происходит, подумала Имоджин. Но тут же похолодела от ужаса, потому что открылась наружная дверь и из нее за порог с шумом выпрыгнул Гомер.
 — Эй, — послышался голос, — в доме есть кто-нибудь?
 — Ах ты, черт! — вырвалось у Ники, но вслед за этим он с невероятным самообладанием схватил свитер Имоджин, вывернул его на лицо и натянул ей на голову.
 — Спокойно, — прошептал он, засовывая ее лифчик под диван и застегивая на себе рубашку.
 — Здесь мы, — отозвался он.
 — Привет, Ники, — сказала мать Имоджин, входя в комнату с большим кабачком. — Привет, дорогая, какая пакостная ночь! Подумать только, бедная миссис Уэстли где-то подхватила лишай. Они пробовали нам звонить, но уже нас не застали. Мы не остались на ужин и сразу поехали домой. Они нам дали в дорогу вот это, — она показала на кабачок. — Папа ставит машину в гараж.
 — Примите немного шампанского для бодрости, — предложил Ники.
 Имоджин бросилась вон из комнаты за дополнительными бокалами. Сердце у нее колотилось, она с ужасом думала, что случилось бы, если бы отец застал ее с Ники на полу. На нее накатывался истерический смех. Слава Богу, что первой вошла мать.
 Вернувшись в гостиную, она услышала, как мать спрашивает Ники:
 — Вы полагаете, есть надежда, что Вирджиния Вулф выиграет Уимблдон?
 Визит Ники закончился безрадостно. Все рано отправились ко сну, и Ники на лестнице прошептал Имоджин:
 — Courage ma brave [4] . Как только все стихнет, я проберусь к тебе в комнату.
 Увы, викарий, страдавший от очередного приступа бессонницы, решил спать — или, вернее, не спать — в своей гардеробной, находившейся на равном расстоянии между спальней Имоджин и комнатой для гостей. Он лежал там с зажженным светом и распахнутой настежь дверью, делая вид, будто читает проповеди Донна, а на самом деле, вспоминая о прежней славе, о строе серебряных кубков на комоде и вставленных в рамки фотографиях мускулистых мужчин, висящих по стенам.
 Имоджин дрожала в постели от страха. И всякий раз, когда Ники пытался прокрасться в коридор, викарий, у которого был чуткий слух, громко спрашивал: «Это ты, дорогая?» И Ники приходилось запираться в туалете. К часу ночи, сообразив, что так он рискует подорвать свои шансы на успех в открытом чемпионате Шотландии, он сдался и проспал ночь без сновидений. Имоджин, которая не спала вовсе, утром с трудом могла смотреть на его угрюмое лицо.
 — Ну что, будем считать это пробным шаром? — сказал он, садясь в машину. Глаза Имоджин наполнились слезами. Явно это было прощание навсегда. Но, заметив лиловые тени под ее глазами, Ники смягчился. Это случилось не по ее вине. Если бы не неожиданное возвращение викария, она бы упала ему в руки как спелая слива. — Ты ничего не могла изменить. Когда закончится открытое первенство Америки, у меня будет намного больше свободного времени. Твои родители отпустят тебя из дома на выходные?
 Имоджин покачала головой.
 — Сомневаюсь.
 — У тебя в этом году будет отпуск?
 — Две недели в сентябре.
 — Есть какие-нибудь планы?
 — Нет, ничего определенного.
 Как мало девушек признали бы это, подумал Ники. Она прозрачная и здоровая, как мыло «Пирс».
 — Ну тогда единственное решение — провести отпуск вдвоем.
 Дверь в рай приоткрылась.
 — Он, как здорово! — выпалила Имоджин. Но тут же эта дверь опять закрылась. — Но отец ни за что не разрешит.
 — Хм… ну это мы еще посмотрим.




 Глава четвертая


 Через полмесяца, во время уимблдонской недели Ники выпивал на Флит-стрит со своим другом Мэтью О'Коннором. Он уже много лет знал О'Коннора как облупленного. Они сталкивались друг с другом за границей — Ники играл в турнирах, О'Коннор искал приключений. Им довелось вместе выпивать и быть выставленными из большего числа иностранных ночных клубов, чем они могли запомнить.
 — В этом году едешь во Францию? — спросил Ники.
 — В сентябре. А что?
 — В машине место будет?
 Крупный ирландец посмотрел на него с хитрецой.
 — Зависит от того, с кем ты хочешь поехать.
 Ники ухмыльнулся.
 — Познакомился с одной пташкой в Йоркшире.
 — Как выглядит?
 — Пара таких буферов, что можно в них потеряться.
 — Что еще?
 — Ну, хороша, как кукла. Хочется взять и без конца тискать. Но страшно наивна. Папаша — викарий и дикий варвар — вроде мистера Барнета с Уолпол-стрит.
 — А себя ты считаешь Робертом Браунингом? — усмехнулся О'Коннор.
 — Ну, что-то вроде того. Во всяком случае, в домашних условиях она вне пределов досягаемости.
 — Зелен виноград? И ты подумываешь о том, как устроиться на выезде?
 — Именно об этом я и думаю.
 О'Коннор заказал очередную порцию выпивки.
 — Я всегда считал, что если пташка стоит хлопот, то хлопотать надо как следует. Но две недели — это черт знает как много. Ты не думаешь, что сперва лучше было бы вывезти ее на выходные?
 — У меня ближайшие два месяца все выходные заняты турнирами. К тому же, сомневаюсь, что старик-викарий ее отпустит.
 — Но похоже, что он вряд ли отпустит ее и в отпуск?
 — Может, и отпустит. Я скажу, что собирается большая компания. У родителей, кажется, есть совершенно ошибочное представление, что большая численность гарантирует безопасность.
 — С Кейбл она драться не будет? — спросил О'Коннор.
 — Ты никогда не позволял мне встречаться с Кейбл.
 — Я и сам себе не позволял. Сегодня вечером приходи с нами выпить.
 На другой день Ники написал родителям Имоджин. Он сообщал, что собирается в сентябре поехать на две недели во Францию с парой друзей, которые помолвлены. В компании предполагалась еще одна замужняя чета с собственным автомобилем. В последний раз, когда он останавливался у них, ему показалось, что Имоджин выглядела утомленной. Она нуждается в отдыхе. Не могла бы она присоединиться к их компании?
 К радости и удивлению Имоджин, родители согласились. Даже мать заметила, в каком она подавленном состоянии, а отец, планировавший провести три недели в сентябре в северном райдинге, временно поменявшись местами с тамошним викарием (там отличный гольф), не имел желания наблюдать, как его старшая дочь будет слоняться там с февральским лицом и портить ему все удовольствие.
 «Теперь я никогда, никогда не буду несчастной» — ликовала Имоджин. Она набрала номер Ники в Лондоне, чтобы сообщить ему хорошую новость.
 При всем том это было скверное лето. Когда начался Уимблдонский турнир, Имоджин и Глория следили за ним по транзистору или тайком с помощью биноклей с экрана телевизора в магазине проката радиотоваров напротив библиотеки. Ники был в блестящей форме и в одиночных встречах дошел до четвертьфинала, где был выбит только после марафонской борьбы, и до полуфинала в парных вместе с Чарли Пэйнтером. Все отмечали, что он усилил игру. Всякий раз, когда он появлялся на телеэкране в белом теннисном костюме, во всем своем невероятном великолепии, когда он раскручивался подобно удару хлыста при подаче или прыгал с ноги на ногу, словно, корт был раскален докрасна под его ногами, — собираясь отбить удар, он казался божеством, для Имоджин бесконечно недоступным.
 Она видела его и на трибуне игроков, смеющимся в окружении самых красивых женщин. Не могла она не заметить и того, что теннисная клока, состоявшая из нахальных девиц со змеевидными бедрами и жадными глазами, превращала каждую встречу с его участием в поединок с явно неравными условиями для противников. Они сопровождали воплями одобрения каждый его удачный удар, бурно ликовали при двойных ошибках его соперника, окружали его толпой, когда он уходил с корта. Да мог ли он быть тем самым мужчиной, что ел макароны с сыром, приготовленные ее матерью, и занимался с нею вольной борьбой на диване?
 После Уимблдона он отправился по разным фешенебельным местам по всему миру, а Имоджин обнаружила, что диета из почти неграмотных открыток и случайных телефонных звонков недостаточна, чтобы поддержать ее. «О, маловерная», — сурово выговаривала она самой себе, но все больше и больше страдала or дурного настроения, отчего безнадежно стыдилась самой себя.
 Еще хуже было то, что на работе все успели бросить взгляд на Ники и узнали, что они собираются вместе провести отпуск, и в результате вся история стала предметом постоянного обсуждения. Не проходило и дня, чтобы кто-нибудь не спросил у нее, что нового слышно про Ники или сколько еще времени осталось у нее до отпуска, или как у него идут дела в Инднанаполисе. Поведение Глории тоже было двойственным. С одной стороны, на людях она любила хвастать, что ее лучшая подруга Имоджин завела роман с теннисной звездой, и рассыпать крошки теннисных сплетен, услышанных от Имоджин. В то же время она дико ревновала, особенно, когда слух распространился по округе и некоторые из местных «волков» стали приходить в библиотеку и просить Имоджин о свидании.
 — Надо приделать перед входом рядом с крючками для собак крючок для волков, — говорила Глория с легким раздражением, — тогда они не стали бы донимать тебя здесь.
 Уколотая меткими стрелами Глории («Нет смысла класть все яйца в одну корзину. Держу пари, Ники забавляется со всеми этими иностранными штучками»), Имоджин стиснула зубы и решилась принять приглашение одного-двух волков. Но к концу вечера, вспоминая красивый кривящийся рот Ники, его умелые ласки, она даже не могла им позволить поцеловать себя, а потом, когда они, разозленные, уносились в ночь, чувствовала себя скверно.
 К тому же погода была отвратительная. Весь июль, август и сентябрь лило без перерыва. Река Дарроу затопила заливные луга и теннисные корты, поставила под угрозу существование нескольких овечьих стад. Волосы Имоджин уныло курчавились, и не было никаких шансов перед отпуском хотя бы немного загореть. А викарий, у которого почти смыло сад и лужайку для гольфа, находился постоянно в дурном настроении и гнев свой изливал по большей части на Имоджин.
 Наконец сентябрь наступил. Зажимая каждое пенни, ей удалось сэкономить сотню фунтов. Ники сказал ей, чтобы она не думала о деньгах, что он позаботится обо всем, но она знала, что во Франции все страшно дорого, и ей хотелось поехать на свои. Так как большая часть ее жалованья уходила на домашнее хозяйство, на одежду оставалось немного.
 — Как мне быть с пляжными костюмами? — спрашивала она.
 — В небольшой рыбацкой деревушке тебе многого не понадобится, — уверяла ее мать. — Я вспомнила, что леди Джасинта отправила на распродажу прелестный купальник красного цвета. В этом году ведь мода на красное? Он в отличном состоянии, только сзади немного тронут молью.
 Барахолка избавилась также от двух клешеных хлопчатобумажных брюк той же леди Джасинты, которые сидели не совсем хорошо, но Имоджин предполагала носить их, прикрыв длинным свитером. Мать купила ей на распродаже в Лидсе два халата.
 — Этот разговорник никуда не годится, — сказала Джульетта накануне отъезда Имоджин, развалясь на ее постели. — «Моего кучера ударило молнией». «Пожалуйста, попросите горничную принести еще свечей». Видишь?
 Имоджин ее не слушала. Она в сотый раз примеряла красный купальник леди Джасинты, чтобы убедиться, что он подойдет.
 — Тебе нужно раздобыть бикини. Спорю, что там ходят без верха, — сказала Джульетта. — Мама с папой такие смешные.
 — Почему? — спросила Имоджин, складывая одежду.
 — Думают, что ты уцелеешь, если тебя в компании будет сопровождать супружеская пара. Ха-ха! Скорей наоборот. Надеюсь, ты принимаешь таблетки.
 — Что ты имеешь в виду? — выпалила Имоджин.
 — Ну ты же не сможешь держать на расстоянии такого мужчину как Ники, раз он взял тебя с собой во Францию.
 — Не смеши меня, — отрезала Имоджин и бросилась вон из комнаты.
 Дело доходило до грани неприличного. Последнее письмо от Ники — единственное, которое он отправил в конверте — кончалось так: «… и ради Бога, дорогая, приготовься как следует, чтобы нам не портить все две недели страхом, что ты забеременеешь».
 Весь последний месяц Имоджин ходила мимо приемной доктора Мидоуза и трусила зайти туда. Доктор Мидоуз был одним из самых старых друзей отца, и ему было далеко за шестьдесят. Как она сможет попросить его?
 Под конец по очередному наущению Глории она поехала в центр планирования семьи в Лидсе под предлогом покупки одежды для отпуска. К несчастью, ее братья Майкл и Сэм, которые были все еще дома на каникулах, увязались с ней в надежде попасть на матч кубка Джилет в Хедингли. Как и следовало ожидать, матч из-за дождя не состоялся, и Имоджпн стоило большого труда избавиться от них хотя бы на пару часов.
 — Мне надо купить кучу всяких вещей вроде белья, — сказала она.
 — Мы тоже пойдем, — заявил Сэм, который в свои четырнадцать только недавно начал интересоваться девочками. — Может быть, сумеем заглянуть там в примерочные.
 — Я не люблю, чтобы рядом околачивались, когда я покупаю белье, — быстро отрезала Имоджин, — меня это с толку сбивает. Вот вам пятерка. Можете пойти посмотреть нового Джеймса Бонда. Встретимся у входа в пять часов. — И, сильно покраснев, она направилась к стеклянным дверям универмага «Браун и Мафф». Она стремительно прошла его весь и, выйдя с другой стороны, повернула в направлении клиники.
 — Куда все-таки пошла старуха Имоджин? — спросил Сэм, когда они двинулись к кинотеатру.
 — Центр планирования семьи, — ответил Майкл, упорно пытавшийся зажечь под дождем сигарету.
 — Иди ты, она что, беременная?
 — Конечно, нет. Просто готовится к отпуску.
 — Откуда ты знаешь?
 — У нее в спальне лежал адрес. — Он закашлялся. Сигарета выскочила изо рта.
 — Дай Бог, чтобы папа его не нашел, — сказал Сэм. — Думаешь, старуха Имоджин наконец занялась сексом?
 — Просто принимает меры предосторожности. Эти теннисисты — страшные трахальщики, хуже регбистов. — Сигарета Майкла, теперь уже намокшая, упорно отказывалась зажигаться. — Надеюсь, с ней будет все в порядке, то есть никакого вреда не последует. — Он швырнул сигарету в урну.
 Сэм уставился на двух хихикающих машинисток, которые шли вдвоем под одним зонтом, покачиваясь на высоких каблуках, в сторону пивной.
 — Слушай, а что если Джеймса Бонда побоку, а заместо этого пойти и выпить?
 — Нам ни за что не подадут.
 — А там темно, ты запросто сойдешь за восемнадцатилетнего. Чудно, старая Им села на таблетки.
 — Купила что-нибудь подходящее? — невинно спросил Сэм, когда Имоджин подлетела к входу на перрон всего за несколько минут до отхода поезда.
 — Я забыла, что распродажи уже давно начались. Ничего хорошего не осталось, — пробормотала Имоджин, стараясь не смотреть в глаза братьям.
 — Где твой билет? — спросил Майкл, помахивая своим. — Нам лучше зайти, а то двери закроют.
 — О, Господи, — забеспокоилась Имоджин, — где же он у меня?
 И она нервными дрожащими руками стала рыться у себя в сумке, и все ее содержимое, включая шестимесячный запас таблеток, высыпалось на платформу.
 — Интересно, «красны девицы» — это их так называют потому, что они все время краснеют? — спросил Сэм, нагибаясь, чтобы помочь Имоджин все подобрать.
 Теперь, накануне отпуска лиловатые коробочки с таблетками были надежно упрятаны в кармане ее старого школьного пальто, висевшего в глубине ее гардероба. Она принимала их уже неделю и все время чувствовала себя нехорошо, но не знала наверняка, то ли это побочное действие пилюль, то ли нервное перевозбуждение от мыслей о Ники. Со дня их последней встречи прошло столько времени, что она чувствовала себя почти перегоревшей от желания. Потом ее стал беспокоить вопрос секса. Она начала украдкой заглядывать в «Радости секса», когда в библиотеке было малолюдно. Все показалось ей страшно сложным. Надо ли прекращать всякие разговоры во время самого дела, как во время теннисного матча? Не сочтет ли Ники, который привык к гибким, красивым теннисисткам, что она чересчур толстая?
 Она уперлась горячим лбом в окно ванной комнаты. Ей было видно, как в саду отец что-то втолковывал коту и подвязывал желтые георгины, поваленные дождем и ветром.
 «Вот что нужно и мне, — с грустью подумала она, — я никогда как следует не расцвету, если меня не подвязать к прочной опоре».
 Она задумалась, мог ли Ники стать такой опорой. Отец вернулся в дом. Он выглядел усталым. Ему пришлось полдня провозиться с овцами своего стада. Она вернулась в спальню и застала там Гомера, который уныло тащил из чемодана ее белье. Он терпеть не мог, когда кто-то уезжал из дома.
 — Я скоро вернусь, — сказала она, обнимая его.
 Она уложила в чемодан стопку книг, прочитать которые у нее никогда не хватало времени: «Даниель Деронда», «Жаворонок», Скотт Фитцджеральд и «Тристрам Шенди» [5] . На постели лежали пакет бумажных салфеток (у них во Франции, сказана ей мисс Хокни, нет такой туалетной бумаги, которой можно снять косметику), целлофановый мешок с ватными рулонами и дешевый косметический набор, который она выиграла в праздничной церковной лотерее. Как средство красоты он смотрелся не очень впечатляюще. Она представила себе других подружек Ники, имеющих в своем распоряжении полный выбор изделий Елены Рубинштейн.
 В дверь постучали. То была мать.
 — Привет, дорогая, как дела? Папа хочет немного с тобой поговорить перед тем, как пойти на заседание комитета по ценам на распродаже.
 Войдя в кабинет викария, Имоджин задрожала. Он сидел за огромным письменным столом и зажигал трубку. Несколько капель дождя еще блестело на его густых седеющих волосах. По всем стенам стояли шкафы с греческими и богословскими книгами, в которые викарий никогда не заглядывал, и трудами по садоводству и спорту, которые перелистывались гораздо чаще. На полке были аккуратно выставлены тома «Церковного вестника» и приходского журнала. На стене викарий позволил себе повесить единственную собственную скромную фотографию, где он был в окружении сборной команды Англии. На столе стояла большая чернильница. Он обходился без авторучек.
 Викарий смотрел на нее поверх очков. Объяснялся ли его желчный взгляд тем, что она всю неделю носила одни и те же юбку и свитер, чтобы сохранить свежими лучшие туалеты для Франции? А может быть, он вспоминал, какое бессчетное число раз вызывал ее сюда, чтобы прочитать наставление по поводу постыдных толков или недостойного поведения дома?
 — Сядь, — сказал он, — собираешься в отпуск?
 — Да.
 — Жаль, что я в твоем возрасте не мог себе позволить укатить поваляться под солнцем, — издалека начал он, — но тогда были другие времена.
 Боже, подумала Имоджин, неужели он начнет теперь про это?
 Но он встал и начал расхаживать по комнате.
 — Не думаю, что мы с матерью были тебе чересчур строгими родителями. Мы всегда старались воспитывать тебя примером, а не принуждением. — Он изобразил сухую механическую улыбку, которую использовал, чтобы держать своих прихожан на расстоянии. Улыбка «отвали», как называли ее Майкл и Джульетта.
 — Но я не могу отпустить тебя, не давши некоторых советов. Ты едешь за границу — там будут искушения. Полагаю, ты внимательно меня слушаешь, Имоджин?
 — Да, — прошептала она.
 — Мы тебя отпускаем, потому что верим в тебя. Мы знаем, что Ники привлекательный молодой человек и знаменитость, живет так, как ему заблагорассудится, и все же мы тебе доверяем.
 Остановившись у окна, он рассеянно начал обрывать желтые листы с герани на подоконнике и проверять, не пересохла ли в горшке земля.
 — Сегодня был трудный день, — продолжил он. — Здесь у меня больше часа провели Молли Бейтс с дочерью Дженнифер. Бедняжка Молли. Дженнифер неожиданно объявила, что она на третьем месяце беременности, а имеющий к этому отношение молодой человек исчез. Конечно, будет сделано все, чтобы его разыскать и убедить жениться на девушке. Если же не удастся, то ей предстоит провести следующие несколько месяцев в одном из домов для незамужних матерей — не самое привлекательное место для жизни. Но Молли Бейтс, как член приходского церковного совета, считает, что Дженнифер не может рожать дома. При любом исходе жизнь девицы загублена. Теперь она товар, бывший в употреблении.
 Бедняжка Дженнифер, подумала Имоджин, возможно, ее отправят на дешевую распродажу.
 — Когда будешь на юге Франции, — продолжал отец, — помни о судьбе бедной Дженнифер Бейтс и не забывай, что ты дочь священника и, как жена Цезаря, должна быть вне подозрений.
 Имоджин вдруг представила себе, что коробочки с лиловыми таблетками в этот самый момент прожигают дыру в кармане ее старого пальто, а оскорбительные слова отца — как солнце, отраженное в стекло. К счастью, он истолковал малиновый цвет ее щек как признак смущения от темы разговора, а не вины.
 Он сел и передвинул на столе чернильницу.
 — Запомни слова Мильтона, — произнес он погребальным голосом, — «Та, что обладает целомудрием, вся закована в сталь».
 Тут Имоджин увидела себя бряцающей стальными доспехами по пляжам юга Франции. Отец, решила она, должно быть, очень похож на Мильтона. Еще она заподозрила, что он репетирует будущую воскресную проповедь. У нее появилось жуткое предчувствие, что он сейчас велит ей встать на колени и прочтет над ней молитву.
 — Ты вступаешь в школу жизни, — сказал он, драматически понижая голос. — Все, что я могу сделать, — это денно и нощно молиться за тебя. Теперь же возвращайся к своим чемоданам, и приятного тебе отдыха под солнцем. Мне надо идти на заседание комитета по ценам на распродаже.
 Противопоставление ее бестолкового сибаритского существования его скромному, самоотверженному служению было слишком очевидно. Имоджин вышла из комнаты, тихо закрыв за собой дверь. Она поднялась к себе в безнадежно угнетенном состоянии. Отцу блестяще удалось лишить ее отпуск самого интересного. Секс с Ники теперь больше, чем когда-либо прежде, станет полем нравственного сражения. Как бы она ни поступила, отец будет незримо стоять у ее постели и грозить ей пальцем.
 О черт, надо было как раз принимать таблетку, лежавшую в маленькой капсуле, похожей на лампочки вокруг зеркала актрисы. Она чувствовала себя подобно Персефоне, собирающейся взять гранатовые семечки и быть осужденной за это на вечные муки в аду.
 Закрыв дверь своей спальни, она стала на-ощупь искать в глубине полупустого гардероба плотный твид своего старого пальто. И не могла его найти. Она отодвинула в сторону остальную одежду: пальто не было ни на вешалке, ни на дне шкафа. Быстро перерыв лестничный чулан, она кинулась вниз. Мать чистила картошку, одновременно читая какой-то роман.
 — Мое старое школьное пальто пропало, — выдохнула Имоджин.
 — Но ты же не собираешься брать его с собой во Францию? — сказала мать.
 — Нет, но где оно?
 — Я отдала его на распродажу, дорогая. Раз мы взяли оттуда купальник и эти брюки леди Джасинты, я решила, что это будет самое меньшее, что мы можем сделать.
 Имоджин выскочила из дома со скоростью ракеты. Скатываясь по садовым дорожкам, проносясь по мокрой мостовой, потом по дороге через торфяники, она не обращала внимания на бьющие по ее ногам кусты папоротника и царапавшие лицо ветки.
 На пальто была метка с ее именем, в кармане лежали таблетки и последнее письмо Ники — то самое, где говорилось насчет того, что надо как следует подготовиться, и самым откровенным образом обещались всякие наслаждения, которые он доставит ей ио Франции. В голове ее пронеслись мысли о том, что сделает отец, если узнает. Он может ее не отпустить. Допустив на мгновение, что она больше не увидит Ники, она почувствовала такой ужас, что ей чуть не стало плохо. У нее перехватило дыхание.
 Окна в притворе церкви были освещены, и по ним катились капли дождя. Внутри Имоджин увидела сцены чудовищной активности и была чуть не сбита с ног запахом нафталина, пыли и отнюдь не очень чистой одежды. Приходские дамы в фетровых шляпах стояли вокруг нагруженных всевозможным старьем подмостков, рылись в чужих обносках, ища хорошей скидки. Искусно сбивая цену на ту или иную вещь, они делали вид, будто не знают, что она прислана кем-то из их же числа.
 — Не думаю, что ей когда-нибудь приходило в голову выстирать эти корсеты, — сказала жена мясника, пренебрежительно бросая их в ближайший бак. — Все эти платья официантки совершенно спрели в подмышках.
 — Леди Джасинта прислала лисий мех без хвоста, — сообщила местная акушерка. — Крысы, крысы, — крикнула она, махнув этим мехом на кота церковного смотрителя. Тот, увернувшись от нее, прыгнул на кипу старых книг и пластинок.
 — Привет, Имоджин, прелесть, — сказала жена мясника. — Пришла на подмогу? Я думала, ты с завтрашнего дня в отпуске.
 — В отпуске, — подтвердила Имоджин, упорно высматривая пальто.
 — Если ты ищешь папу, он там.
 Имоджин всмотрелась в пыльный сумрак и застыла от ужаса. В дальнем углу перед высоким веснушчатым зеркалом мисс Джеролд из местного почтового отделения примеряла школьное пальто Имоджин, доходившее ей до щиколоток. Поощряли ее с одной стороны миссис Конноли, приходящая работница ее матери, с другой — викарий.
 — Можно еще поносить, — говорила мисс Джеролд. — Моя сестра из Мэлхема сможет его перелицевать.
 — Очень вам к лицу, мисс Джеролд, — задушевно сказал викарий, изобразив свою сердечную улыбку «отвали».
 — Я не уверена насчет цвета, Элси, — засомневалась миссис Конноли. — И мисс Имоджин он никогда не шел.
 — У меня оно будет только для сада и для прогулок, пятьдесят пенсов, кажется, недорого, — сказала мисс Джеролд и, вновь повернувшись к зеркалу, приняла стойку манекенщицы и засунула руки в карманы. — О, да тут что-то есть.
 Имоджин в мгновение ока пересекла помещение и оказалась рядом с мисс Джеролд как раз в тот момент, когда та вынимала из карманов лиловатые коробочки и письмо Ники.
 — Что это такое? — начала было она.
 — Это мое, — сказала Имоджин, тут же выхватив у неё все из рук.
 Мисс Джеролд была так поражена, что подалась назад, топнув каблуками так, что звук отозвался где-то во владениях микадо.
 — Имоджин, — прогремел викарий, — где твои манеры, и что это у тебя там?
 — Ничего, — прошептала она, покраснев как автофургон Главного почтового управления.
 — Любовные письма и фотографии, — спокойно сказала миссис Конноли, которая терпеть не могла викария и в точности разглядела, что лежало в карманах. — Ни одна девушка не захочет потерять такие вещи, правда, прелесть? О, глядите-ка, леди Харрис появилась. Полагаю, она хочет поговорить с вами относительно закусок, викарий.
 — А, в самом деле. Добро пожаловать, добро пожаловать, — произнес мистер Броклхерст звонким голосом, приканчивая микадо, и направился к двери.
 Какое-то время Имоджин и миссис Конноли смотрели друг на друга.
 — Спасибо, — пробормотала Имоджин. — Вы были ужасно добры.
 — Лучше перестраховаться, чтобы потом не проливать слезы, — сказала миссис Конноли. — Моя Конни глотала эти штуки несколько лет. На твоем месте я бы унесла их отсюда подальше, пока твой папаша не спохватился. Приятного тебе отдыха. Возвращайся коричневая, как негритенок.
 — Кажется, она спешит, — невинно сказала мисс Джеролд. — У нее, наверное, свидание.
 — Возможно, — допустила миссис Конноли, которая отлично знала, что мисс Джеролд читает все открытки, проходящие через почтовое отделение. — Во всяком случае, мне она про это не говорила.
 Последние часы перед отъездом были пыткой, но наконец Имоджин села в поезд до Лондона и положила свой небольшой чемодан на сетку. Мать, Джульетта и Гомер понуро стояли на платформе. Имоджин вдруг почувствовала большой комок в горле.
 — Мне жаль, что я так ужасно вела себя последние недели. Я обязательно исправлюсь, обещаю вам, — сказала она. высунувшись из окна. — Я бы хотела, чтобы вы тоже поехали.
 — Мы все будем по тебе скучать, — сказала мать.
 — Не забудь послать открытку, — напомнила Джульетта.
 — Будь осторожна с питьевой водой, — сказала мать.
 — Запомни: целомудрие начинается и кончается дома, — сказала Джульетта. — Вот тебе кое-что почитать в поезде. — Она протянула ей сверток, когда поезд уже тронулся. Там лежали «Камасутра» и «Солнце — моя погибель».
 Постепенно темные каменные стены, старые дымоходы, закопченные дома, грязно-белые садовые изгороди остались позади. Имоджин была в дороге.




 Глава пятая


 За полтора часа до Лондона она начала заниматься своим лицом. Через полчаса она решила, что выглядит ужасно, и, сняв всю краску, стала накладывать ее заново. Новое, очень дешевое платье темно-зеленого цвета с белым воротником, которое так мило смотрелось во время примерки в магазине, теперь скомкалось, как кухонная тряпка. Новые колготки собрались спирально у щиколоток. Поезд пришел на вокзал Кингз Кросс. Имоджин, проталкиваясь через толпу, вышла одной из первых с сияющей улыбкой наготове — как на рекламе Британских железных дорог. Сколько раз она переживала этот момент в воображении. Встречающие кинулись целовать прибывших и забирать их чемоданы. Ее никто не окликнул. Целующиеся рассеялись, а Ники все не было. Она точно помнила, как сказала ему, что приедет восемьсот тридцатым поездом.
 Стрелка вокзальных часов, судорожно дернувшись, встала на десяти минутах десятого. Два пьяных матроса накренились в ее сторону, но, увидев ледяное выражение ее лица, подались прочь. Она с трудом удерживалась, чтобы не заплакать.
 И тут, словно ангел милосердия, появился Ники. Он несся вприпрыжку, одетый в тот же белый костюм и оранжевую рубашку.
 — Дорогая, любовь ненаглядная! Ради Бога, прости. Ну что я мог поделать? На Пикадилли была страшная пробка. Ты в порядке? Тебя тут наверняка уже пыталась снять половина Лондона?
 — Ах, — смеясь и плача, сказала Имоджин, — я так рада тебя видеть.
 Когда он ее целовал, она уловила запах спиртного и духов. Может, это были ее собственные духи, к которым она еще сама не привыкла.
 — Пошли, — сказал он, взяв ее чемодан.
 В такси он взял ее руку. Имоджин настолько ошалела, что не обратила внимания на то, что никаких пробок на дорогах не было.
 — Мы сейчас прямо к Матту и Кейбл — это ребята, с которыми мы едем во Францию. Они тебе понравятся. Он сумасшедший журналист-ирландец, она — фотомодель.
 — Фотомодель? — Имоджин украдкой подтянула свои сморщившиеся чулки. Она надеялась на что-нибудь менее эффектное. Но потом с облегчением вспомнила: — Да, но ведь они помолвлены.
 — Ну, не то чтобы помолвлены, просто сожительствуют. Но мне пришлось немного подправить факты, чтоб успокоить твоего отца.
 Они подъехали к огромному многоквартирному дому. Имоджин была разочарована тем, что Ники ее не поцеловал. Пока лифт добирался до десятого этажа, времени было сколько угодно. Вместо этого он поправлял себе прическу, глядя в зеркало на стене кабины. Когда он нажал кнопку звонка, ответа не последовало, и он, открыв дверь, крикнул:
 — Есть кто-нибудь дома?
 В глубине квартиры послышались шаги, и дуновение духов достигло прихожей.
 — Дорогая! Вы приехали, — певуче произнесла девица. — Как самочувствие?
 Подол ее красного платья был с разрезом до бедер. Губы — такого же малинового цвета, как и покрытые лаком пальцы ног, выглядывавшие из высоких черных сандалий, У нее были тонкие, кошачьи черты лица, лукавые раскосые глаза цвета водяного кресса. Тщательно взъерошенные волосы цвета черной туши падали на спину. Если бы не загар, можно было бы сказать, что она сошла с какого-нибудь рисунка Бердслея. Было что-то змеиное в том, как она обвилась вокруг Ники, целуя его в шеку и прошептав:
 — Дорогой, так чудесно опять тебя видеть.
 — Имоджин, это Кейбл, — сказал Ники, высвобождаясь из ее объятий, не слишком решительно, как показалось Имоджин. Девица какое-то время с недоверием смотрела на Имоджин, после чего на ее лице появилась легкая улыбка.
 — Добро пожаловать в Лондон. Как доехали? Я с самого утра занималась вещами и совершенно вымоталась. Где ваш багаж?
 Ники поднял ушастый чемодан Имоджин.
 — Господи, — удивилась Кейбл, — и это все? Матт будет от тебя в восторге. Я уже заполнила три чемодана, и он теперь огорчается из-за того, что я берусь за четвертый. Заходи и выпей чего-нибудь.
 — Можно в туалет? — спросила Имоджин, которой вовсе не хотелось, но во что бы то ни стало надо было привести в порядок лицо, пока Ники не успел сравнить ее с этим чарующим созданием.
 — По коридору справа, — сказала Кейбл. — Мы будем здесь. Как ты думаешь, Ники, пяти бикини хватит?
 Чего теперь стоит побитый молью купальник леди Джасинты? — в бешенстве подумала Имоджин, расчесывая спутавшиеся волосы. Сейчас на ее впервые бледном лице видны были одни глаза. Она попробовала какие-то румяна Кейбл, но они сделали ее похожей на клоуна, и она все стерла.
 В комнате, где ее ждали Ники и Кейбл, казалось, все было алого цвета: ковер, шторы и каждый дюйм стен, не заполненный книгами или картинами. Даже пианино было покрыто красным лаком. А в углу стояло чучело огромного медведя, одетого в алый полковой мундир.
 — Ах, какая чудесная комната, — вздохнула Имоджин.
 Кейбл посмотрела на нее с удивлением.
 — Ты так думаешь? Это вкус Матта, не мой. Он жил здесь год до того, как я приехала, так что успел все испортить. Поддерживать тут порядок — это кошмар, — добавила она, указывая на кипы газет, вздымавшиеся над столом, и стопы книг и журналов на всех доступных поверхностях.
 На одном из кресел растянулся бассет, он постукивал хвостом, и встать не потрудился; а на диване, тихо посапывая, спал очень крупный, очень длинный мужчина.
 — Он всю ночь играл в покер, — сказала Кейбл с кислым видом, — вернулся сегодня в половине одиннадцатого и с тех пор так тут и лежит. — Она, не особенно церемонясь, толкнула его под ребро. — Эй. Слобломов, просыпайся.
 Тяжело вздохнув, мужчина закрыл лицо подушкой.
 — Он спит даже стоя, — поведала Кейбл. — Иногда в компании переминается с ноги на ногу, как конь, который терпеливо ждет, когда его заведут в стойло.
 Мужчина снял с себя подушку и открыл один покрасневший глаз:
 — Ради Бога, кончай жаловаться. У меня отпуск, и я имею право спать сколько пожелаю.
 — Но не при гостях, — сказала Кейбл.
 — Привет, ребята, — сказал он, открыв второй глаз и зевнув, не потрудясь прикрыть рот рукой.
 Имоджин поразилась, как такая красивая девушка имеет дело с таким малопривлекательным мужчиной. У него было приплюснутое лицо, желтоватая кожа, темные глаза с тяжелыми, опущенными по углам, веками и неопрятная светлая грива, явно нуждающаяся в стрижке. Поднявшись, он встряхнулся наподобие собаки. Рядом с ослепительно красивым Ники он выглядел особенно помятым. И у нее было смутное ощущение, что она его раньше где-то видела.
 — Как самочувствие, Ники? — спросил он.
 — Ему надо выпить, — сказала Кейбл. — И нам тоже.
 — Тогда сбегай и принеси сельтерской.
 — Ты выглядишь немного потрепанным, — заметил Ники. — У тебя что, этой ночью было сражение?
 Матт вытащил из бокового кармана толстую пачку купюр:
 — На это мы сможем купить несколько улиток.
 Ники усмехнулся.
 — Пойду помогу Кейбл со льдом.
 — Захвати вечерние газеты, — прокричал Матт ему вслед, — хочу посмотреть, что выпало на три-тридцать.
 Он повернулся к Имоджин, лениво оглядел ее и улыбнулся неожиданно привлекательной улыбкой.
 — Только что прибыли из Лидса и еще не стряхнули с себя угольную пыль? Я там был однажды, жутко грязное место. Я подумал, что по ошибке заехал в ад.
 — Место, где мы живем, очень приятное, — сказала Имоджин, улыбнувшись, — мне нравится ваша квартира.
 — Посмотрите, какой вид, — он подошел к окну и отдернул шторы. Перед ними сверкал весь Лондон.
 — Это Биг Бен, там Вестминстерское аббатство, там небоскреб компании «Шелл». В ясные дни можно разглядеть Маргарет Тэтчер.
 У него и голос приятный, подумала Имоджин, тягучий, с легким ирландским выговором. Возможно, он и не такой уродливый, просто, не похож на других. Она все старалась вспомнить, где видела его раньше.
 — Ну, что будем пить, красавица? Виски, джин, все, что пожелаете.
 — О, пожалуйста, виски и побольше воды. — Она села на подлокотник кресла, где лежал пес, и потрепала его за уши. — Как его зовут?
 — Бэзил. Никогда не заводите бассета, сядет на шею.
 — Могу это подтвердить, — сказала Кейбл, входя в сопровождении Ники с подносом в руках, — в морозильнике лежит тонна ромштексов для него на то время, пока нас не будет.
 — Не желудок его меня заботит, — сказал Матт, бросив в стакан с водой пять шариков сельтерской соды и наблюдая, как они шипят, — а душа. Думаю, придется попросить отца О'Мэлли навещать его в наше отсутствие. Мои гранки пришли? — спросил он у Кейбл.
 — Час назад. Они там на столе. Сказали, что ты можешь передать по телефону любую правку сегодня в течение вечера.
 Матт наполовину опорожнил стакан и сделал гримасу. Потом взял со стола длинные узкие листы с отпечатанными газетными столбцами и стал их просматривать.
 — Кого ты разнес на этой неделе? — спросил Ники.
 — Медиков, — сказал Матт, — и им это не понравится.
 Он взял шариковую ручку, вписал какое-то слово, пару других вычеркнул. И тут Имоджин сообразила:
 — Вы не Мэтью О'Коннор?
 — Нынче я в этом не вполне уверен, — сказал Матт, посмотрев, на нее.
 — Но вы же великолепно пишете, — забормотала Имоджин. — Мне так понравилась ваша книга про Парцелла. В библиотеке на нее очередь записалась. И я всегда читаю ваши статьи в газетах. Мы все… даже отец считает, что вы смешно пишете.
 — А это уже кое-что значит, — сказал Ники, — наш викарий не из смешливых.
 — Ну вот и отлично, — сказала Кейбл с едва заметным раздражением, — наконец у тебя есть почитатели, Матт. Ты счастлив?
 — Очень, — сказал Матт, заметив, как Имоджин покраснела, и ободряюще улыбнулся ей. — Это для меня как манна небесная, дорогая.
 — Полагаю, когда мы поедем в Прованс, вы двое всю дорогу будете рассуждать о Прусте, — сказала Кейбл.
 — Было бы недурно для разнообразия, — ответил Матт.
 Имоджин не могла поверить в происходящее. Ники и Мэтью О'Коннор с ней в одной компании. Она подумала, что в любой момент из высоких стоячих часов могут выскочить Джеки Кеннеди или Мик Джеггер.
 — В котором часу мы завтра едем? — спросил Ники.
 — Паром отходит в одиннадцать. Из дома надо выйти часов в восемь, — сказал Матт.
 Какое-то время они обсуждали приготовления к отъезду. Потом в желудке Имоджин началось сильное урчание, и Ники сказал, что голоден.
 — Я могла бы что-нибудь приготовить, — сказала Кейбл таким тоном, из которого можно было понять, что это редкий случай.
 — Я не хочу, чтобы ты весь вечер корпела над плитой, — сказал Матт, берясь за вечернюю газету, и тут же воскликнул с удовольствием.
 — Какая умница — выиграла три корпуса, шла всю вторую половину дистанции, как подросток на вечеринку. Что ж, мои ангелы, на этом основании я всем вам ставлю ужин.
 Они забрались в большой и невероятно грязный белый «мерседес».
 — Ты мог бы отправить его перед отъездом в мойку, — проворчала Кейбл.
 Имоджин обнаружила, что сидит на уздечке. Они поели в небольшом итальянском ресторане и выпили изрядное количество вина. Ники рассказывал про свои теннисные подвиги и жаловался на то, что в последнее время в игру все больше вмешивается политика. Матт задавал вопросы. У него была журналистская способность получать немыслимое количество информации от людей, об этом не подозревающих. Похоже, что всюду, где играл Ники, бывала и Кейбл: она или снималась в фильме, или демонстрировала модели. Это порождало неизбежные вопросы вроде «Ты видел такого-то и такую-то?» и «Они еще не разбежались?»
 Имоджин говорила мало, она была слишком занята тем, чтобы усвоить все услышанное. Но был один неприятный момент, когда Ники неожиданно положил ей руку на бедро, а она так вздрогнула, что ее вилка упала на пол вместе с большей частью ее спагетти. Ники был вне себя от раздражения, но Матт только рассмеялся и заказал ей еще порцию. За ужином он был очень забавным, и Имоджин нашла, что он ей нравится все больше и больше.
 Насчет Кейбл она была не так уверена. Та сказала:
 — На прошлой неделе тут была Софи Лорен, сидела вон там в платье с немыслимо глубоким вырезом.
 — Я ходил в туалет пятнадцать раз за вечер и имел возможность в него заглянуть, — сказал Матт. — Сейчас возьму счет, — добавил он, видя, что Имоджин почти падает со стула от усталости.
 — Теперь только двенадцать, — сказала Кейбл, — не выпить ли нам коньяку?
 — Кое-кто из нас, у кого нормальная рабочая неделя, устал в пятницу.
 — Я тоже работаю, — заявила Кейбл, — вчера была на двух рынках скота.
 — Что-нибудь получилось? — спросил Ники.
 — Может быть, на второй съемке. Они там запускают новую жевательную резинку. Тяжелый хлеб. Мой агент позвонит мне во Францию и скажет, как дела.
 Матт протянул официанту явно чрезмерную сумму.
 — Ярмарки скота — место проб для фотомоделей, — объяснил он Имоджин, — и весьма подходящее: некоторые коровы выбиваются в люди. Пошли.
 Когда они вернулись, был еще один неприятный момент. Кейбл, открыв дверь одной из спален, сказала:
 — Вы с Ники здесь.
 О боже, подумала Имоджин, и сердце у нее запрыгало, как ласка в капкане. Заметил ли Матт ее страх? За пять минут до этого он зевал во весь рот, а теперь вдруг спросил Ники и Кейбл, не хотят ли они принять еще чего-нибудь на ночь.
 — Я непрочь. — сказал Ники и, взъерошив Имоджин волосы, добавил, — Иди в постель, милая. Я буду через минуту.
 Но когда, опорожнив бутылку коньяка, он через час добрался до спальни, то увидел Имоджин спящей. Свет горел, а на подушке лежал раскрытый «Тристрам Шенди». Рядом растянулся Бэзил.
 — Чертова псина, — сказал Ники, пытаясь столкнуть Бэзила. Тот злобно зарычал.
 — Опять не вышло, — посочувствовал Матт. — Если он расположился на ночь, его уже ни за что с места не сдвинешь. Я тебе дам пуховое одеяло, и можешь лечь на диване.




 Глава шестая


 Когда они утром проснулись, ветер бил дождем по стеклам окон. Ники жаловался на похмелье и скверно проведенную ночь. Матт и Кейбл ссорились.
 — В следующий раз, когда будешь брить себе ноги моей бритвой, потрудись ее помыть. Спрашиваю уже в четвертый раз — нести вещи в машину?
 — Я не готова, — отрезала Кейбл, накладывая второй слой краски на ресницы.
 — Слушай, малыш, уже десять минут девятого. Еще пять минут, и я еду, с тобой или без тебя!
 — Перестань цепляться, — сказала Кейбл, повысив голос, — ты спрятал мои драгоценности?
 — Да, в подоконнике.
 — Тогда спусти вниз эти три чемодана — хоть чем-нибудь займешься.
 Хлопнула входная дверь.
 — Ники-и-и! — позвала Кейбл.
 — Да, моя любовь.
 — Я не могу закрыть чемодан.
 Имоджин, которая последние полчаса чувствовала себя ничем не занятой, направилась в спальню Кейбл предложить свою помощь.
 Ники и Кейбл, на которой был совершенно восхитительный замшевый костюм розового цвета, сидели вдвоем на чемодане.
 — Готово, — сказал Ники и, наклонясь через Кейбл, защелкнул второй замок.
 Имоджин застыла в дверях, увидев, как Кейбл положила руку на руку Ники. Тот посмотрел на Кейбл и улыбнулся.
 — Тебе лучше закрыть его на ключ, — сказал он тихо. — Я бы не хотел, чтобы что-нибудь из твоих ценных вещей попало в чужие руки!
 — Я так рада, что ты едешь с нами, — промурлыкала Кейбл. — Все становится намного… ну… увлекательнее.
 Имоджин не успела заметить, кто из них вздрогнул сильнее, когда у нее за спиной послышался голос Матта:
 — Проворно работает, согласись, Ники! Будь с ней осторожнее, не то она свяжет тебя по рукам и ногам.
 Кейбл грозно сверкнула глазами на Матта, а потом, к удивлению Имоджин, расхохоталась.
 — Дорогой Слобломов, — произнесла она с легкой гримасой. — Похоже, с тобой у меня ничего даром не пройдет.
 В этом розовом костюме, грустно подумала Имоджин, она так прелестна, что ей сошло бы даром и убийство. Матт ухмыльнулся с неохотой, подобрал лежавший на постели длинный шарф цвета хаки и, обмотав его вокруг шеи Кейбл, туго затянул, делая вид, что собирается ее задушить.
 — «Когда столь нежная была столь роковой?» — сказал он. — Пошли, Цирцея.
 — Гнусная английская погода, — проворчал Ники.
 — По крайней мере, немного помоет машину, — сказал Матт.
 Не проехали они и десяти минут, как Кейбл издала вопль.
 — Мой ночной крем. Он остался в холодильнике!
 — Что ж, я думаю, Бэзил будет есть его с клубникой, — спокойно сказал Матт.
 — Перестань пороть чушь, — отрезала Кейбл, — надо вернуться.
 — Послушай, малыш, из-за тебя мы и так проваландались лишних двадцать минут.
 — Но у меня кожа пересохнет.
 — Почему у тебя во рту никогда не пересыхает?
 Имоджин наблюдала, как дергается строгий профиль Кейбл. Ники в самом деле увлечен ею или ему просто льстит ее внимание? Словно в ответ на это Ники обнял Имоджин за плечи.
 — Все в порядке, моя радость? Волнуешься?
 Когда он смотрел на нее так, она была не в состоянии что-нибудь ответить. Она только кивнула и прижалась к нему.
 — Кто эта пара, с которой мы встречаемся в Дувре? — спросила она Матта.
 — Приятели Кейбл. Я снимаю с себя всякую ответственность.
 — Очень интересно, — сказала Кейбл, метнув в его сторону ядовитый взгляд. — Они действительно ужасно милые люди.
 — Что бросает на них тень смерти, — сказал Матт.
 — Заткнулся бы! Их зовут Эджуорт, Джеймс и Ивонн Эджуорты. Джеймс очень порядочный, у него какие-то дела с акциями в Сити. Она очень известная модель. Ты ее узнаешь в лицо.
 О, Боже, подумала Имоджин, еще одна модель. Надеюсь, хоть эта не будет бегать за Ники.
 Погода делалась все хуже и хуже. Движение на дорогах тоже было жутким. Они едва не опоздали на паром и были последними, кто въехал на нижнюю палубу, где размешались машины.
 — Почему у тебя такой кислый вид, Матт? — раздраженно спросила Кейбл.
 — Раз мы вкатили последними, то последними и выкатим. А поскольку гостиница, где у нас заказаны номера, находится в сотне миль к югу от Парижа, ты сегодня вряд ли поужинаешь.
 К нему направился матрос, махавший куском замши.
 — Нет, машину мыть не надо, — сказал Матт и горделиво пошел наверх.
 Кейбл улыбнулась Ники.
 — Встретим Джеймса и Ивонн в баре.
 Плохо видя в темных очках, она споткнулась о ступеньку. Ники подхватил ее за локоть, не дал ей упасть и задержал ее руку в своей, как показалось Имоджин, чересчур надолго.
 — Боже, как плохо одеваются англичане! — вздохнул он, когда они шли по палубе. Имоджин натянула пониже свитер, закрывая плохо сидевшие на ней брюки.
 — Кейбл, дорогая! — послышался крик, когда они зашли в бар.
 — Ивонн, ангел мой!
 — Мы думали, вы опоздали на паром!
 — Мы почти опоздали!
 — Обалденная шляпа!
 — Сногсшибательные туфли!
 — Потрясающий костюм!
 — Ты изменила прическу!
 Повизжав друг с другом несколько минут, словно пара попугаев, они вспомнили об остальных. Ивонн, решила про себя Имоджин, и вполовину не так опасна, как Кейбл. Своему успеху в качестве модели она была обязана впечатляющей стандартности своих черт: глаза фарфоровой китайской синевы, волнистые рыжие волосы, ямочки на щеках. Для мужа-домоседа она непременно должна была держать наготове самый сливочный маргарин, самое свежевыстиранное белье и вечнокипящее горячее молоко. На ней был серый брючный костюм, безупречно белая блузка и кружевной лифчик тридцатого размера на колышущейся груди.
 — Вы, должно быть, Матт, — сказала она, сверкнув зубами Ники. — Кейбл так много мне про вас рассказывала, но никогда не говорила, что у вас такая превосходная внешность.
 Кейбл была несколько раздосадована.
 — Это Ники Бересфорд, — сказала она резко.
 — Ну, конечно, — хихикнула Ивонн. — Как глупо с моей стороны. Я видела вас в Уимблдоне.
 — Это Матт, — сказала Кейбл.
 — О, — произнесла Ивонн, посмотрев на Матта довольно подозрительно, — Ужасно рада познакомиться. Это мой Джамбо.
 У Джеймса Эджуорта были пухлые розовые щеки и курчавые волосы, как у тех херувимов, что раздувают ветер в углу старинных географических карт. Он был небольшого роста, округл, на голове — кепка яхтсмена. Весь его вид выражал прилежное ожидание.
 — Выпьем, — предложил Ники.
 — Мне томатный сок, — сказала Ивонн.
 — Жаль не воспользоваться беспошлинными ценами, — сказал Ники, бросив на нее свой выразительный мужской взгляд.
 — Ну раз уж вы мне выкручиваете руки, я соглашусь на «Бэбичем», — уступила ему Ивонн.
 Остальные заказали по двойной порции коньяка.
 — Прекрасно, мы проводим матч на чужом поле, — пошутил Джеймс Эджуорт.
 — Сколько бикини ты взяла с собой, Кейбл? — спросила Ивонн.
 Ники решил поменять на франки английские деньги, спрятанные у него за подкладкой сумки с аптечкой.
 — Тебе понадобится эта аптечка, когда узнаешь курс обмена, — сказал Матт.
 Два хихикающих подростка несмело подрулили к Ники:
 — Не могли бы мы получить ваш автограф?
 Все присутствующие пялили на них глаза. Неудивительно, подумала Имоджин, они самая шумная и заметная компания на всем пароме. Она надеялась, что не окажется среди них на положении бедной родственницы.
 — Смотрите, — радостно объявил Джеймс, — ветер усиливается.
 Выйдя из гавани, паром начал становиться на дыбы, как необъезженный конь. Через каждые пять минут окна заливало разгневанной серой водой. У Имоджин стало подводить желудок. Она заметила, что все кресла в баре привинчены к полу. Справа от нее Джеймс, Кейбл и Ники обсуждали людей, которых она не знала, и она стала лениво прислушиваться к тому, как Ивонн старается разговорить Матта.
 — Вы ведь пишете для газет? Знаете, забавно: в школе у меня совсем неплохо шел английский. Все говорили, что мне надо попробовать писать.
 — Было бы трагично, если бы мир моделей лишился вас, — сухо заметил Матт.
 Имоджин сдержала улыбку.
 — Именно это я тогда и подумала, — призналась Ивонн. — Теперь я пишу речи для Джамбо.
 — Речи?
 — А вы не знали? — она обнажила зубы на манер волка из «Красной Шапочки». — Джеймс перспективный кандидат в парламент. Теперь он страшно занят, но если вы его хорошенько попросите, я уверена, он выкроит время, чтобы дать интервью для вашей газеты.
 — Буду это иметь в виду, — сказан Матт.
 — Знаете, — продолжала Ивонн, — я думаю, в ваших статьях есть… как бы сказать… преувеличения.
 — В каком смысле? — спросил Матт, и глаза его сузились.
 — Ну, эта вещь на прошлой неделе про Северную Ирландию. Вообще-то я до конца ее не дочитала, но я знаю, что все журналисты придают фактам сенсационность ради больших тиражей…
 — Продолжайте, — сказал Матт, и в голосе его зазвенела зловещая нота.
 — Ну, я думаю, это нелояльно — писать такие вещи.
 — Нелояльно к кому? Этих людей подвергли пыткам. Один молодой парень покончил с собой, чтобы избавиться от новых истязаний.
 — Такие веши случаются, — сказала Ивонн. — Но все-таки лучше не поднимать излишнего шума, согласитесь. Это только разжигает ненависть и затрудняет работу бедных солдат. Если уж совсем откровенно, то я терпеть не могу, когда вы, ирландцы, приезжаете сюда, забираете наши рабочие места, пользуетесь нашей системой здравоохранения, а потом про нас же говорите всякие гадкие вещи.
 — Когда я сталкиваюсь с жестокостью, то всегда пишу про это «гадкие вещи», — отрезал Матт.
 — Ну, зачем такая резкость? — упрекнула его Ивонн. — Держу пари, вы сегодня не завтракали. Почему бы не подкрепиться? — И она извлекла из сумки полиэтиленовый пакет с нарезанной морковью. — От овощей ни унции лишнего веса. Попробуйте.
 Что на это ответил Матт, Имоджин уже не слышала.
 — Мне надо подышать воздухом, — с трудом проговорила она и, шатаясь, пошла к выходу. На палубе ей полегчало. Она уцепилась за поручни, и в лицо ей ударило водяной пылью. Внизу вода бурлила и пенилась. Минуты через две к ней присоединился Матт. Лицо у него было оливкового цвета.
 — Господи! С кем она связалась! — прорычал он.
 — Она хотела вас раззадорить.
 — Скорее всего, довести до нервного срыва.
 — Я уверена, что она замечательная модель.
 — Ты имеешь в виду, для рекламы? Единственное, что она сможет продать, так это расфасованную морскую болезнь.
 — Вы в порядке? — обеспокоенно спросила Имоджин. Его оливковый цвет теперь стал сероватым.
 — Справлюсь. Секунду, — и он кинулся на корму парома.
 — Ах, бедняга, бедняга! — сказала она, когда он вернулся.
 Он слабо улыбнулся.
 — Распрощался со вчерашним ужином и чаем. По крайней мере, подпортил их гнусную посудину.
 Имоджин удивилась его терпению, особенно, когда он вскоре добавил:
 — Ты не должна позволять Кейбл портить тебе настроение.
 — Она не портит, — Имоджин покраснела. — То есть, она мне очень нравится.
 — Она заигрывает с Ники, только чтобы меня разозлить. Она это проделывает с каждым встречным приятным на вид мужчиной.
 — Но чего ради?
 — Хочет заставить меня на ней жениться.
 — А вы не хотите?
 — Я католик, — сказал он, пожав плечами, — и боюсь промашки. Я бы хотел, если уж жениться, то навсегда. Я могу согласиться на свободного полета любовницу, но не жену.
 — Вероятно, если бы вы на ней женились, она бы успокоилась.
 — Возможно. О, черт, — пробормотал он и вновь позеленел, — теперь подходит вчерашний завтрак.
 Она никогда не думала, что можно так страдать от морской болезни. Каждый раз он возвращался к ней бледнее прежнего и еще хуже держась на ногах. Кейбл надо было развеять раздражение и положить на него хозяйскую руку.
 — Дорогой, мы идем перекусить. Встретимся позже. Правда, Ивонн мила?
 — Очаровательна. Я как раз думаю, каким способом ее прикончить.
 Наконец они разглядели сквозь тучу чаек Булонь. Они уже присоединились к своей компании. Те после беспошлинной выпивки держались развязно, у всех были пакеты с беспошлинными сигаретами.
 — Привет, — сказала Кейбл. — Дорогой, ты какой-то заморенный. Тебе нравятся мои новые духи? — И она сунула запястье под нос Матту.
 Когда паром причалил, небо было сплошь затянуто тучами, и дождь продолжался. На причале стояло несколько толстых французов в синих комбинезонах и беретах. Боже, они совсем как англичане, подумала Имоджин, и погода точно такая же, как в Йоркшире.
 — Может быть, я поведу? — спросил Ники, когда они сели в машину.
 Матт покачал головой:
 — Я отвлекусь от состояния моего желудка.
 — Имоджин вся серая. Ей лучше сесть спереди, — сказала Кейбл, юркнув на заднее сиденье рядом с Ники.
 «Мерседес» начал проглатывать мили. Это и есть Франция, подумала Имоджин. Большие аллеи тополей, уходящие в бесконечность кукурузные поля, невероятно безобразные города с облупившимися щитами рекламы Дюбонне и садами, пестрыми, как пакеты с семенами. На улицах ни души. Возможно, за этими закрытыми ставнями они все занимаются знаменитой французской любовью.
 — Тут всюду прошла первая мировая война, — объяснил ей Матт, — большинство старых домов было разрушено до основания. Поэтому деревни такие новые и уродливые. Ты читала «Прощай, все это»?
 Имоджин покачала головой.
 — Отличная книга. У меня есть с собой. Я тебе одолжу.
 — Я не смогла одолеть больше одной страницы, — сказала Кейбл.
 — Для тебя там слишком много длинных слов и нет картинок.
 — Не будь таким высокомерным, — огрызнулась Кейбл.
 — Здесь на полях до сих пор осталось много неразорвавшихся бомб, — сказал Матт, не удостоив ее ответом.
 И в машине тоже, подумала Имоджин. Ники и Кейбл шушукались о своем, имена сыпались, как осенние листья. Наконец угомонились и они. Оглянувшись, Имоджин увидела, что Кейбл спит, положив голову на плечо Ники. Она быстро отвела взгляд, безнадежно пытаясь не обращать на это внимание. Матт, если и видел что-нибудь через водительское зеркало, то вида не подал.
 Когда они подъехали к гостинице, дождь прекратился, и несколько звезд пытались пробиться сквозь пелену облаков. Гостиница стояла на берегу реки и была украшена ярко-розовыми гирляндами гераней и ползучими растениями, спускавшимися до самой воды. Привлекательная мадемуазель за стойкой была явно рада приезду Матта. Но когда в дверях появился Джеймс и Ивонн, это ее потрясло. Пошло размахивание руками и пожимание плечами, а потом Матт с унылым видом сообщил:
 — Сожалею, мои любезные, но бестолковая секретарша заказала вместо трех двухместных номеров всего два.
 — Ну и ничего, — сказала Кейбл. — Поделимся. Ивонн, Имоджин и я сможем поместиться на одной двуспальной кровати. А вы трое на другой.
 Матт сказал с облегчением:
 — Если это всех устроит…
 Имоджин кивнула. Еще один день отсрочки: этой ночью она не была готова к сексуальному марафону с Ники.
 — Забавно, — сказал Джеймс Эджуорт, — прямо как в школьном дортуаре.
 Однако у Ивонн лицо стало похоже на закипающее молоко.
 — Но это какая-то нелепость. Мы с Джамбо в браке.
 — Нам всем это известно, малыш, — сказал Матт.
 — Не называйте меня «малышом», — Ивонн топнула ногой. — У меня был утомительный день. Не понимаю, почему я должна страдать только из-за того, что вы там что-то напутали.
 В глазах ее блеснули слезы. Джеймс ободряюще похлопал ее по плечу.
 — Не плачь дорогая. Матт, вы не будете сильно возражать, если мы займем один двухместный номер?
 Матт посмотрел на Ники, тот кивнул.
 — Вы правы, Джеймс: все к вашим услугам. Мы с Ники можем переночевать в машине. Ужин через четверть часа.
 — Переодеваться я не стану, раз уж костюм пойдет у меня вместо пижамы, — сказал Ники.
 Уже в спальне Кейбл заметила с удовольствием:
 — Не думаю, что у Матта с Ивонн этим дело обойдется. Ты знаешь, у нее целый чемодан набит пакетами с хлебом из отрубей — чтобы держать Джеймса в постоянном весе.




 Глава седьмая


 Имоджин чувствовала себя совершенно неприкаянной. Она мечтала о том, чтобы полежать в горячей ванной, а потом долго пробовать и намазывать на себя что-нибудь необыкновенное. Но у нее не было ничего необыкновенного, и она считала себя слишком толстой и нескладной, чтобы переодеваться перед Кейбл. В любом случае при всех этих чемоданах и пузырьках с косметикой Кейбл для двоих места было явно недостаточно. К тому же, если она пораньше спустится вниз, то ей удастся улучить какое-то время наедине с Ники. Поэтому она ограничилась самым быстрым туалетом.
 — Если у Матта болит живот, скажи, что я скоро буду, — попросила Кейбл, которая расхаживала теперь по спальне совершенно голая, если не считать зеленого шелкового шарфа, прикрывавшего ее бигуди.
 Имоджин отвела глаза и сбежала. Может быть, скромность — это вопрос телосложения, подумала она. Если бы она так же превосходно выглядела, то, возможно, тоже разгуливала бы без всякой одежды. На лестничной площадке она увидела Ивонн, у которой на плечах была розовая пластиковая накидка для предохранения одежды от косметики. Она размахивала феном перед горничной нервного вида.
 — Так вы говорите по-английски или нет?
 — Oui, Madame [6] .
 — Тогда почему вы говорите на иностранном языке? Я хочу, чтобы мне немедленно заменили вилку на этом фене.
 Имоджин крадучись прошла мимо них. В холле никого не было. Она посмотрела на меню и сглотнула слюну. С кухни доносились манящие запахи чеснока, вина и трав. Она прошла в комнату для отдыха и села в кресло с «Тристрамом Шенди». По соседству какая-то английская семья разговаривала вполголоса, как на похоронах, угрюмо снимая латунные колпачки с кофейных чашек. На ее столе лиловые и телесно-розовые гладиолусы в вазе чудовищно дисгармонировали друг с другом и особенно с клетчатой скатертью. Странно, что французы, которых считают людьми утонченного вкуса, почти лишены чувства цвета.
 Она пыталась читать. Это было ужасно, но после встречи с Ники у нее пропала всякая способность к концентрации. Она стала глядеть в окно, где уличные фонари освещали оранжевым светом афишу приехавшего на гастроли цирка.
 Мы сами немного похожи на странствующий цирк, подумала она. Джеймс — один из тех бойких и усердных песиков, что прыгают сквозь обруч, а Ивонн — акробатка на трапеции, элегантно выбегающая на вывернутых ногах. Ники и Кейбл напоминают красивых, лоснящихся диких зверей, пантер или тигров, которые вырвались из клеток на свободу и наводят страх на всю округу. А сама она — маленькая, толстая и косматая пони, отчаянно старающаяся со всеми поладить. Она пыталась подыскать сравнение для Матта — что-то большое и добродушное, и вздрогнула, услышав вдруг его голос.
 — Так ты никогда не получишь выпивку, моя радость. А мы сидим в баре. Что ты читаешь? — Он взял книгу. — А, это. Сам я так и не удосужился прочитать.
 Они нашли Ники сидящим на стуле у стойки бара.
 — Ты тоже выглядишь растрепанной, — сказал Ники, налив воды в перно, который сразу вспенился. — Может быть, это и хорошо, что этой ночью ты как следует выспишься, но завтра меня не удержишь, — добавил он, понизив голос.
 Имоджин закраснелась, сделала большой глоток и едва не поперхнулась. Это было что-то немыслимо отвратительное, вроде лакричной настойки. Но ей так хотелось пить. Она сделала еще один небольшой глоток и чуть не выплюнула.
 Матт взял лежавший на столе номер «Фигаро».
 — Ты слышал, — спросил Ники, — про того ирландца, что пытался переплыть Ламанш?
 — Нет, — сказал Матт, не поднимая головы.
 — Он хотел переплыть его вдоль.
 Имоджин прыснула. Ники положил свою теплую ладонь на ее руку.
 — Хоть кто-то наконец посмеялся над моей шуткой.
 — Гляди-ка, — сказал Матт. — Браганци в Марселе, всего в нескольких милях от того места, где мы остановимся.
 — С герцогиней? — спросил Ники.
 — Тут сказано, что с ней.
 — Никогда не мог понять, — сказал Ники, заглядывая в газету, — как это такая красивая, классная птичка бросила все, чтобы укатить с таким коротышкой-итальянцем.
 — Тише, — сказал Матт и огляделся, изображая обеспокоенность. — Мафия повсюду. По крайней мере, он, вероятно, энергичен в постели. А старый герцог, по слухам с Флит-стрит, показал себя величавым гомо, меняя одного за другим миловидных лакеев.
 — Каждый лакей ищет повышения, — сказал Ники.
 — У герцогини есть ребенок от Браганци? — спросила Имоджин.
 — Да, — сказал Матт. — Ему теперь, наверно, полтора года. Они вместе около трех лет. Может быть, ей нравится подчиняться сильной руке. Женщин всегда влечет к себе сила, а Браганци с головы до ног южанин.
 Ники всмотрелся в свое отражение в дымчатом стекле за стойкой бара.
 — Все равно он маслянистый коротышка.
 Матт усмехнулся.
 — Как только она услышит, что где-то поблизости малыш Ники, она тут же бросит Браганци.
 — У меня никогда не было герцогини, — задумчиво и как бы даже с некоторым удивлением произнес Ники. — Представьте себе, как она вплывает в каком-нибудь красном платье, подбитом горностаем, а под ним — ничего — и говорит: «Какое крыло вы предпочитаете, мистер Бересфорд — западное или восточное?»
 — А потом она, вероятно, передаст тебя в банк «Национальный кредит», — сказал Матт, заметив болезненное выражение лица у Имоджин. — Во всяком случае ты займешься бизнесом, где у тебя будут открыты все пути, и тебе понадобится справочник с указанием живого веса крупных леди из Союза матерей, желающих совершить по тебе ознакомительный тур.
 — Мне бы это понравилось, — сказал Ники. — Толпа меня заводит.
 Имоджин, которой стало нехорошо от мысли про Ники с герцогиней, сделала еще один глоток и, почувствовав себя еще хуже, была вынуждена съесть три ломтика хрустящего картофеля, чтобы отбить вкус напитка.
 — Привет, ребята, кто что будет пить? — послышался веселый голос. Это был Джеймс, одетый в бледно-голубой вельветовый костюм. Кудри на его голове были распрямлены. Должно быть, Ивонн заставляла его причесывать их по сто раз на день.
 — Моя очередь платить, — сказал Ники.
 — Тогда мне, пожалуйста, большую порцию «Белой лошади», — сказал Джеймс и, украдкой оглядевшись, хихикнул. — И лучше побыстрее. Ивонн не одобряет спиртное.
 — Сделайте два, — сказал Матт и, взяв перно Имоджнн, вылил его в свой стакан. — Тебе это не очень понравилось, моя радость?
 — О, спасибо, — пробормотала Имоджин, тронутая тем, что он заметил.
 — Знаешь историю про то, как белый конь зашел в пивную, сел за стойку и заказал себе полную порцию виски? — спросил Джеймс.
 — Нет, — сказал Ники, который не любил, когда анекдоты рассказывают другие.
 — Бармен дал коню стакан и спрашивает: «А знаешь, что есть сорт виски, названный в честь тебя?» — «В самом деле? — удивился конь. — Я и не знал, что есть виски по имени Эрик».
 Рассказчик так захохотал, что в конце концов к нему присоединились и все остальные. Он в самом деле симпатичный, подумала Имоджин, сделав благодарный глоток виски.
 Поблизости кружил старший официант, держа наготове меню.
 В желудке Имоджин раздался громкий рокот.
 — Послушайте, — сказал Матт, — я кого-нибудь убью, если сейчас же не поем.
 — Вы, ребята, верно, еще не успели перекусить? — посочувствовал Джеймс.
 — Господи, — сказал Ники, поглядев в счет за выпитое. — С тех нор, как я был здесь в мае, все стало еще дороже.
 — Именно, — подтвердил Матт. — Поэтому мы и не останавливаемся в четырехзвездных гостиницах. Иначе бы нам пришлось послать Имоджин на панель.
 — Считается, что дочери викариев никуда не годятся, — сказал Джеймс.
 От выпитого виски Имоджин воспрянула духом. Хорошо быть одной в окружении троих мужчин. Разговор повернул на Северную Ирландию. Имоджин ела свой хрустящий картофель и блаженствовала. Ники держал ее руку в своей и время от времени гладил ее по голове. Джеймс был застигнут на месте преступления появившейся Ивонн, когда расплачивался за очередной круг выпивки.
 — Я не опоздала?
 — Опоздала, — сказал Матт. — Что будете пить?
 — Томатный сок, пожалуйста. Нет, спасибо, Имоджин, я к этому картофелю не притронусь. От него так полнеют. Для меня перебрать количество калорий — хуже, чем расстаться с жизнью.
 Она с видимым неодобрением посмотрела на крепкие бедра Имоджин. Имоджин покраснела, стала сосать уже находящийся во рту листок картофеля, как облатку при первом причастии, и посмотрела на Ивонн с восхищением. На ее длинных коралловых ногтях лежал безупречно гладкий, без малейших сколов слой лака, ни один из свежезавитых локонов не сбился в сторону, и белая шелковая блузка так и осталась без единого пятнышка, какой была утром.
 Выиграв сражение за двухместный номер, Ивонн решила перейти на примирительный тон. От нее не ускользнули биотоки, возникшие между Ники и Кейбл. Не желая допустить, чтобы одна Кейбл имела своего отпускного обожателя, она решила очаровать Матта.
 — Вам полегчало? — спросила она его. — Знаете, я всегда подозревала, что морская болезнь — психоматического свойства.
 — Согласен, — сказал Матт. — Как и кровожадность.
 Ивонн не уловила в этом никакой иронии.
 — Я завидую, что вы приехали из Ирландии, — продолжала она. — У меня там была однажды съемка рекламы сливочного масла. Там кругом зелень, все так нетронуто. Где вы живете, Матт?
 — В Муне.
 — Приятное место?
 — Ну, там очень хорошая охота.
 — Я считаю, что охота — жестокая вещь, — но думаю, сельским жителям надо же чем-то себя занять.
 — Конечно, надо, ведь ирландцы еще не открыли бесконечных возможностей полового сношения.
 — Все мужчины в Муне очень быстро кончают, — сказал Ники.
 Матт засмеялся. Ивонн поспешно переменила тему разговора.
 — Я не всегда согласна с вашим мнением, но я восхищаюсь вашей способностью делать это еженедельно.
 — Делать что?
 — Писать ваши забавные статьи. Где вы обдумываете свои идеи?
 — На болотах [7] . На следующей неделе думаю сочинить что-нибудь про шлюх.
 — О, в этом я могу вам помочь, — с воодушевлением сказала Ивонн. — Их так много в мире моделей. Это цена, которую приходится платить за свою известность, — добавила она, допивая свой томатный сок. Поблизости опять закружил старший официант. Лицо его выражало недоумение.
 — Где же Кейбл? — с неодобрением спросила Ивонн. — Знаете, вы не очень хорошо ее воспитали.
 — Она знает, что ее подождут, — сказал Матт.
 — Так невежливо — заставлять ждать поваров. Должна сказать, что я с нетерпением ожидаю ужина. Французскую кухню превзойти невозможно, — парировала Ивонн.
 В этот момент как ни в чем не бывало не спеша вошла Кейбл. На ней были джинсы цвета хаки и плотно облегающая оливковая майка с крупной надписью спереди: «Я еще девственница». Этот цвет придавал теплый смуглый блеск ее лицу и шее и подчеркивал зелень ее глаз. Бармен едва не выронил из рук стакан, который протирал, а старший официант так и не закончил какое-то ворчливое замечание. Ладонь Ники соскользнула с руки Имоджин и, казалось, весь он куда-то от нее ускользнул, чтобы изучить надпись на груди Кейбл.
 — Матт только что говорил нам, что ирландцы пока не открыли для себя секса. Вот вам доказательство, — заявил Ники.
 — Ты подпадешь под суровое действие закона о рекламных надписях, — предупредил Матт.
 — Тогда мне лучше отдать ее Имоджин, — сказала Кейбл. — Она единственная, кто имеет право ее носить.
 Все посмотрели на Имоджин, а она сделалась пунцовой и, безмолвно потупясь от смущения, смотрела на свои руки. Ники наверняка сказал Кейбл. Как он мог?
 — Извини, — сказала Кейбл, — это был удар ниже пояса.
 — Ты ни о чем другом думать не можешь, — резко заметил Матт. — Пойдем есть.
 — Дайте мне выпить, — сказала Кейбл, адресуя чарующую улыбку старшему официанту. — У нас, разумеется, еще есть время?
 Старшин официант, мгновенно растаяв, сказал, что времени еще сколько угодно и почему бы им всем не выпить еще по одному заходу.
 — Я думала, что ты не станешь переодеваться, Кейбл. — сказала Ивонн. — Нет, спасибо, гарсон, больше я пить не буду, и тебе, Джамбо, хватит, — заметила она Джеймсу, который все еще смотрел, разинув рот, на Кейбл. — Ты же знаешь, что я не выношу, когда ты пьешь спиртное.
 — Перестань, — сказал Матт, принимая два больших стакана с виски и вручая один из них Джеймсу. — Никогда не смотри в зубы дареному белому коню.
 Наконец они сели ужинать. Имоджин, прикинув, села рядом с тем креслом, где, как она ожидала, разместится Ники. Но в последний момент Кейбл села вслед за Маттом, а Ники, передвинувшись, оказался напротив нее, рядом с ним была Ивонн, а Джеймс и Имоджин остались с краю.
 — Мы сможем поиграть ногами, — сказал Джеймс.
 Своими толстыми коротенькими ножками он меня не достанет, подумала Имоджин. Хорошо еще, что рядом сидел Матт. Он сразу же стал ей помогать разобраться в меню.
 — Если ты худеешь, то возьми это и вот это, — посоветовал он. — Эта гостиница действительно заслуживает всех своих трех звезд.
 — Я возьму один хороший бифштекс, — сказал Ники. — Мне надо попробовать удержаться в форме.
 Все, кроме Кейбл и Ивонн, принялись за хлеб.
 — Что такое cervelles? — спросил Джеймс, разворачивая кубик масла.
 — Мозги, — сказал Матт.
 — Ух, — содрогнулась Ивонн. — Не переношу мозгов.
 — Это и так очевидно, — вполголоса сказал Матт Имоджин.
 — Все пьем красное? — спросил он, оглядев присутствующих.
 — Я хочу белое, — сказала Ивонн. — Намного меньше прибавляет вес, ты согласна, Кейбл?
 — Что? — спросила Кейбл, которая раскалялась, глядя на Ники. — А, да, конечно.
 Ивонн решила, что самое время отвлечь их друг от друга.
 — Я только что говорила Матту, как мне нравится Ирландия. Кейбл, она так удивительно первозданна.
 — Тогда бы вам понравилась моя хибара, — сказал Матт, взяв еще один кусок хлеба. — В гостиной — цыплята, дед сожительствует с ослицей в лучшей спальне, а мамаша угощает приятелей-джентльменов за столом, где подает свинья.
 — Теперь вы меня поддразниваете, — сказала Ивонн. прищурившись. — Держу пари, у вас очаровательная семья, правда, Кейбл?
 — Меня им не представили, — отрезала Кейбл.
 Температура за столом, казалось, упала ниже нуля.
 — Боюсь, она меня выведет из себя, — тихо сказал Матт.
 Наступила неловкая пауза, по счастью, прерванная подоспевшим вином. Джеймс, плохо улавливавший подводные течения, начал рассказывать какой-то биржевой анекдот, размахивая при этом большой редиской. В бледно-голубом костюме и со своими пухлыми щеками он вдруг напомнил Имоджин Кролика Питера.
 — Джамбо, не хрусти, — сказала Ивонн с раздражением. — Ты знаешь, как это действует мне на нервы. Здесь ужасно медленно обслуживают.
 При виде первого блюда — чего-то вроде котлеты из цыпленка с начинкой из гусиной печенки, плававшей в светло-оранжевом соусе в черную крапинку — у Имоджин вырвался жадный стон. Напротив нее Джеймс причмокивал, поглощая копченого лосося с каким-то зеленым соусом. Матт ел улиток. Ивонн жевала тертую морковь со скоростью двадцать нажатий челюсти на одну ложку. Ники и Кейбл, перескочив через первое блюдо, курили.
 Вино даже на непросвещенный вкус Имоджин было замечательное, густое и отдававшее знойными гроздьями.
 — Почти чувствуешь вкус крестьянских ног, — сказал Матт.
 — Что такое — эти черные крупинки, — спросила его Имоджин, используя уже четвертый кусок хлеба, чтобы подобрать весь соус.
 — Трюфели, — объяснил Матт. — Для свиней — настоящая беда. Они ради них целыми днями роют землю, а в тот момент, когда находят наконец свой восхитительный деликатес, у них его забирают из-под носа.
 Как у меня забрали Ники, с грустью подумала Имоджин.
 Кейбл и Ивонн разговаривали о делах.
 — Они отлучили ее от бикини, потому что она была слишком толстой, — сказала Ивонн.
 — От этой светлой помады у нее губы похожи на резиновые шины, — сказала Кейбл.
 — Сама виновата. Каждый вечер проводит у Уэджиз или у Трампа, а клиент, в конце концов, покупает твое лицо, а не твою способность пить в злачных местах до четырех часов утра.
 — Про кого это они говорят? — шепотом спросила Имоджин.
 — Очевидно, про какую-то большую знаменитость, — решил Матт.
 — Меня взяли на рекламу «Витабикса», — покровительственно сообщила Ивонн, принимаясь за полоски зеленого перца. — Ты ведь, Кейбл, имела на него виды? Продюсер сказал мне, что для этой роли ты слишком сексуальна.
 — Очевидно, поэтому он и пытался затащить меня в постель, — выпалила Кейбл, зажигая одну сигарету от другой.
 Ники вдруг взглянул на Имоджин, указал глазами на Кейбл, потом на Ивонн, после чего возвел глаза к небу. Имоджин с облегчением усмехнулась.
 — Больше никакого хлеба, Джамбо, — приказала Ивонн, продолжая жевать с той же скоростью, — ты уже съел его вполне достаточно.
 Кроме нее, все уже закончили. Официанты стояли наготове, чтобы забрать тарелки и поставить серебряные блюда.
 — Пожалуй, я примусь за следующее, — сказал Матт. — Мы не можем торчать тут всю ночь.
 Второе блюдо Имоджин, мясо бургиньон, толстый, темный, ароматный и пульсирующий кусок, приправленный травами, едва ли не лучше первого.
 — В жизни никогда не пробовала ничего подобного, — сказала она Матту.
 — Отлично, — он наполнил ей бокал и поглядел на сидящую напротив Кейбл, которая вынимала из форели воображаемые косточки. Приятно, когда кто-то рядом получает от еды удовольствие.
 — Кнели очень разочаровывают, — проворчала Ивонн.
 — Что можно ожидать от пирожков с заветренной рыбой? — сказал Ники.
 — Я всегда думал, что кнеля — это что-то такое, в чем спит собака, — сказал Джеймс и зашелся хохотом.
 — Вина тебе уже хватит, — резко сказала Ивонн.
 — Вы давно женаты? — спросил Матт.
 — Ровно сорок восемь недель, — сказала Ивонн, изобразив то, что она считала подкупающей улыбкой. — Мы до сих пор считаем наш брак на недели, а не месяцы.
 — Недельные годовщины, — сухо сказал Матт. — Как трогательно.
 Кейбл бросила на него строгий взгляд.
 Джеймс стал рассказывать Имоджин длинный и запутанный анекдот, на котором она никак не могла сосредоточиться, так как в это самое время Ивонн, повернувшись к Ники, спросила:
 — Как вы с Имоджин познакомились?
 — В Йоркшире.
 — О, я люблю Йоркшир, он такой нетронутый.
 — Как Имоджин, — сказал Ники.
 — Они носовым платком обвязали попугаю глаза… — рассказывал Джеймс.
 — Вы долго встречались? — спросила Ивонн.
 — А другим платком завязали клюв… — продолжал Джеймс.
 — Она выглядит ужасно юной. Удивляюсь, как это отец отпустил ее с вами.
 — И я удивляюсь.
 — Чем она занимается?
 — Сидит в библиотеке и мечтает.
 — А потом они оба идут в постель… — сказал Джеймс.
 — Отлично, — сказала Ивонн. — Они с Маттом могут вволю побеседовать о книгах.
 — Они уже это делают, — сказала Кейбл и, заведя руки за голову, уперлась спиной в стену, волнующе выпятив груди. Это не прошло незамеченным для француза приятной внешности, пившего за соседним столом коньяк с простоватой женщиной. Они с Кейбл обменялись долгимн взглядами. Француз сначала опустил глаза, потом, украдкой взглянув на жену, которая продолжала размешивать сахар в кофе, снова посмотрел на Кейбл. Та самодовольно ухмыльнулась и отвела глаза. Даже повар пришел с кухни поглядеть на нее и теперь стоял в дверях, разинув рот, с омаром в руке.
 Имоджин вдруг очнулась от громкого хохота Джеймса, закончившего свой рассказ.
 — И попугай сказал: «Кама Сутра лжец. Понимаете? Кама Сутра лжец».
 Имоджин, догадавшись, что в этом была вся соль рассказа, тоже засмеялась с некоторой натугой. Матт наполнил бокал Джеймса. Ивонн грозно сверкнула на Матта глазами.
 — Пожалуйста, не надо. Я считаю, что ему достаточно. Знаешь, Джамбо, ты не сможешь делать во Франции ежедневные пробежки.
 — Давай еще, — сказал Матт, подложив на блюдо Имоджин мяса и картофеля.
 — Ой, мне больше нельзя.
 — Можно. Давай, пока не лопнем. Кому же здесь кроме нас? — И он выложил из глубокого блюда на свое все, что там оставалось.
 Ивонн весело улыбнулась Имоджин.
 — Я слышала, вы работаете в библиотеке.
 «О, Господи, — подумала Имоджин, — теперь она за меня возьмется».
 — Да, — произнесла она набитым ртом.
 — Я когда-то любила читать, — продолжала Ивонн, — но теперь у меня на это нет времени. Мне приходится читать массу бумаг из Главного управления для Джеймса. Хотя у меня есть тетка, которая читает по четыре романа в день. Мы все называем ее книжным червем.
 И она перешла к долгому и невыразимо утомительному описанию читательских привычек и литературных вкусов своей тетки.
 — Кому-то надо накрыть ее зеленым сукном, — прошептал Матт, наклонившись, чтобы наполнить бокал Имоджин.
 Рассказав наконец все что можно про тетку, Ивонн заметила:
 — Вам повезло, что у вас не такая работа, где надо следить за фигурой.
 Имоджин, покраснев, отодвинула в сторону картофелину, которую собиралась съесть.
 — Я был бы счастлив постоянно следить за фигурой Имоджин, — спокойно сказал Матт.
 — Я тоже, — плотоядно добавил Джеймс. Подошел старший официант и положил руки Матту на плечи.
 — Все в порядке, месье О'Коннор?
 — Formidable [8] . — сказал Матт, перейдя на беглый французский.
 — Моя форель была просто восхитительна, — сказала Кейбл, оставившая большую ее часть на блюде.
 У Имоджин пояс врезался в желудок. Она пожалела, что съела так много. Ресторан был пуст, если не считать их стола. Матт заказал кофе.
 — Мне не надо, — сказала Ивонн. — Я не засну, а завтра нам долго ехать.
 — Я бы выпил изрядную порцию коньяка, — сказал Джеймс с вызовом.
 — Браво, — сказал Ники.
 — Ни к чему спускать сразу все наши деньги, Джамбо. Всем спокойной ночи, — объявила Ивонн, поднимаясь из-за стола и вытаскивая упирающегося Джеймса.
 — Пошла отсыпаться, — сказал Матт.
 — Сука, — добавил Ники.
 — Когда едешь в отпуск компанией, — сказал Матт, — надо, чтобы в ней был козел отпущения, на котором каждый мог бы вымещать свое скверное настроение и на него же жаловаться. Миссис Эджуорт полностью отвечает этим условиям.
 После ужина они пошли прогуляться по городку. Небо теперь сверкало звездами, а внизу, у реки, воздух был напоен запахом таволги.
 Имоджин и Ники шли позади других.
 — Прелестная луна, — вздохнула Имоджин.
 — Не в первый раз вижу, — сказал Ники. Он обнял ее за плечи. Она сквозь свитер чувствовала тепло его тела. Вдруг он замедлил ход. Вероятно, он все же мог увести ее на какую-нибудь окольную тропу, на путь наслаждений. Но он остановился только для того, чтобы прочитать афишу, сообщавшую о предстоящем теннисном матче.
 — Они меня тоже приглашали участвовать. Но сумму предложили недостаточную, да и в теннисной лиге очень не любят, когда кто-то проводит слишком много показательных встреч.
 Имоджин преисполнилась смирения. Какое право имела она на то, чтобы вообще находиться здесь рядом с такой звездой? Впереди них в свете уличного фонаря заблестела светлая шевелюра Матта.
 — Как у тебя отношения с Маттом? — спросил Ники.
 — О, прекрасно. Он такой приятный.
 — Ты права. Она тоже забавная девица.
 — В каком смысле? — осторожно спросила Имоджин.
 — Никогда не знаешь, что она может выкинуть. Не то что ты, мой ангел, ты вполне предсказуема.
 — Я тебя люблю, — прошептала она, по-детски дотрагиваясь до дерева.
 — Это отлично, если не считать того, что у нас постоянно все расстраивается. Не обращай внимания, у нас впереди еще целых две недели.
 Он поцеловал ее в макушку. Ночь была очень теплая. Имоджин старалась отогнать от себя мысль о том, что тогда, в июне, он, одержимый желанием, наверняка увел бы ее в какое-нибудь укромное местечко чужого поля и предался с ней страстной любви, не придав никакого значения другим.
 В последнее время я держусь недостаточно независимо, с грустью подумала она и тут же на себя разозлилась. В Йоркшире она без конца паниковала и трусила от того, что он старался овладеть ею, теперь же ей было не по себе из-за того, что он этого не делает. Ее отец, по крайней мере, был бы такой его осторожностью доволен. Возможно, Ники просто выжидает, чтобы не спугнуть ее.
 Впереди них вяло колебались бедра Кейбл, которая шла рядом с Маттом. Имоджин пожалела, что так много съела за ужином. Ей хотелось бы быть такой же высокой и стройной, как ее тень.
 Перед входом в гостиницу Матт без какой бы то ни было неловкости обнял Кейбл и крепко ее поцеловал. Ники последовал его примеру с Имоджин, но, когда она во время этого открыла глаза, то увидела, что он смотрит через ее плечо на Кейбл с Маттом.
 — Сладких тебе снов, дорогая, — сказал Матт, неохотно расставаясь с ней. — Я бы хотел отъехать в десять, у нас дальняя дорога.
 В номере Имоджин, быстро раздевшись, нырнула в постель. Было уже далеко за полночь, но ей не доводилось видеть, чтобы кто-то так долго готовился ко сну, как Кейбл, которая в несколько приемов снимала с лица краску, втирала в кожу питательный крем, причесывалась, проверяла лак на ногтях, делала какие-то долгие и сложные упражнения и при этом щебетала без умолку.
 — Какое облегчение, что Матт не стоит над душой и не погоняет, — сказала она, намазывая себе вазелином ресницы и, поскольку рядом не было мужчин, одаривая Имоджин своей чарующей роковой улыбкой. — Ночь без секса — это, действительно, облегчение.
 Имоджин заворачивалась в грубые простыни, боролась со сном, пыталась сосредоточиться на «Тристраме Шенди» и не слишком зло смотреть на Кейбл.
 — Господи, какая жесткая постель, — сказала Кейбл, когда наконец легла рядом с Имоджин. — Надеюсь, это путешествие не очень тебя расстраивает?
 — Нет, все замечательно, — робко сказала Имоджин, тронутая вниманием Кейбл.
 Та, однако, немедленно вернула разговор к своей особе.
 — Помню, как я первый раз приехала во Францию по обмену. Мне тогда было пятнадцать лет. Я была в полном ужасе. Я ехала ночным поездом в третьем классе, можешь поверить? Там еще был противный мужчина с длинными ногтями на мизинцах. Он, как только занял место, сразу же начал мазать себе волосы какой-то синькой. А когда мы погасили свет, вздумал со мной заигрывать. А на нижних местах лежали две монашки. Я так его укусила, что он чуть не дернул за стоп-кран. Что ты на это скажешь? — И она рассмеялась.
 Но прежде чем Имоджин смогла придумать подходящий ответ, она поняла, что Кейбл уже спит, как кошка. После долгой борьбы со сном Имоджин совершенно расхотелось спать. Слава Богу, что в постели не было еще Ивонн, иначе она оказалась бы между двумя фотомоделями. Любой мужчина в этой гостинице дал бы миллион франков за то, чтобы оказаться на моем месте, подумала она и, ужаснувшись от одной мысли о возможности прикосновения к Кейбл, устроилась на самом краю постели. Она надеялась, что ей приснится Ники, но он не приснился.




 Глава восьмая


 На следующее утро, спустившись завтракать, Имоджин нашла Ники и Матта грязными и небритыми, они походили на разбойников.
 Матт улыбнулся и спросил, хорошо ли она спала.
 — Чудесно, — солгала Имоджин.
 — Рад, что хоть кому-то это удалось, — мрачно сказал Ники. — Королевский филармонический хор котов начал свой концерт примерно в пять часов.
 — Мы оставили все попытки заснуть и стали придумывать пытки для миссис Эджуорт, — сказал Матт.
 Как раз тут суетливо возникла Ивонн в платье и розовой косынке на голове.
 — Доброе утро, — отрывисто сказала она. Матт и Ники посмотрели на нее с каменным выражением лица.
 — Я глаз не сомкнула, — проворчала она. — Эти коты и часы, которые бьют. Не забудьте впредь заказывать номера с окнами во двор, Матт. И постели ужасные.
 — Удивляюсь, почему вы не использовали Джеймса как матрас, — сказал Матт.
 — Куда это вы так приоделись? — спросил Ники.
 Ивонн натянула белые перчатки и, поджав губы, сказала:
 — Я иду на мессу, где следовало быть и вам всем.
 Следующая часть дня была сущим бедствием. Кейбл так долго собиралась и готовилась в дорогу, что у нее с Маттом произошла еще одна горячая перепалка.
 — Видно, таким, как я, достаются самые собачьи заботы, — сказал Матт, когда наконец ему удалось загнать всех троих в машину. Джеймс и Ивонн уехали раньше. Ники с Имоджин сели спереди, Кейбл и Матт на заднем сиденье. Матт читал какую-то французскую воскресную газету. Кейбл с непроницаемым лицом смотрела в окно.
 Ники, который вел на этот раз машину, решил ехать с большей скоростью, чем Матт накануне, но все испортила Имоджин, которая плохо разбиралась в карте. Они проезжали по очень красивой местности. Старые мельницы были покрыты краснеющими ползучими растениями. Нежно-зеленые тополиные рощицы поднимались над сочной травой, а над продолговатыми сверкающими озерами возвышались огромные золотистые замки. Но вдруг она с ужасом сообразила, что пропустила какой-то важный поворот. В результате Ники пришлось потратить три четверти часа на то, чтобы выпутаться из щупалец какого-то большого промышленного города. Он все больше злился, а Имоджин ничем не могла ему помочь, потому что, совершенно растерявшись, трижды говорила ему, что можно обгонять, когда было нельзя, и направляла его прямо против встречного движения.
 Чтобы пресечь поток ее извинений, Ники включил радиоприемник. Патриция Хьюз объявляла малый органный концерт Генделя.
 — Я не знала, что у Генделя был маленький член, — протянула Кейбл.
 — Вероятно, он не мог ухватить его руками [9] , — усмехнулся Ники.
 Оба они захихикали и стали обмениваться разными историями про общих знакомых, намеренно исключая из их числа Матта и Имоджин.
 Имоджин пожалела, что не может развлечь Ники таким образом. Но у нас с ним нет ничего общего, кроме моей семьи и Гомера, печально подумала она, не можем же мы разговаривать о них все две недели. Она заметила, что всякий раз, когда они подъезжали к концу какого-нибудь населенного пункта, его название на указателе было перечеркнуто красной диагональной полосой. Ей представилась безрадостная сцена: Ники берет линейку и спокойно перечеркивает ее имя красной чертой в знак того, что роман их закончился.
 Дальше обстановка в машине не улучшилась от того, что никто не мог предложить место, подходящее для пикника, которого при скорости сто миль в час на автостраде найти было крайне трудно. Джеймс, вынужденный несколько раз останавливаться по требованию Ивонн, теперь уже ехал прямо вслед за ними. Имоджин, обернувшись назад, могла видеть усердное выражение его розового лица, а рядом с ним Ивонн в темных очках, которая что-то без умолку тараторила.
 Тем временем Кейбл выводила из себя Матта. Листая красный путеводитель Мишлен, она каждый раз при въезде в какой-нибудь городок говорила: «Тут есть один бесподобный ресторан. Было бы куда приятнее остановиться здесь, чем устраивать проклятый пикник».
 — И в пять раз дороже, — пресек эти разговоры Матт. — Пусть меня повесят, если я еще раз выложу сто франков за то, от чего потом ты будешь воротить нос. Я сыт по горло прокормом ресторанных котов по всей Англии и Франции твоими дорогостоящими объедками.
 — Заткнись, — сказала Кейбл.
 Наконец они остановились в горах, где перед ними расстилалась зеленая долина, густо усеянная золотистыми стадами коров и красно-коричневыми крышами ферм. Несмотря на высоту, было страшно жарко. Над скалами волновалась знойная дымка. Сыр, паштет и чесночная колбаса быстро запотели и стали таять под палящим солнцем, листки окорока темнели и коробились, кислое красное вино нагрелось, как чай.
 Ивонн, устроившись на краю скалы и продолжая выглядеть так, словно ее только что вынули из бумажной упаковки, розовой пластиковой ложкой изысканно ела прессованный творог и ворчала на насекомых.
 — Не напоминает ли тебе эта глупая телка мисс Маффит? — спросил у Имоджин Матт. — Скатился бы сейчас на нее какой-нибудь крупный паук и напугал бы ее до смерти…
 Ники, проглотив пару кусков хлеба с паштетом, присвоил себе бутылку вина и продолжил истязание Имоджин суетой вокруг Кейбл. Лежа рядом с ней на траве, он вливал в нее из своего бумажного стаканчика вино, а потом кидал ей в рот зеленые виноградины. Время от времени Кейбл после ядовитых взглядов в сторону Матта шептала что-то на ухо Ники, после чего они оба заходились в припадке хохота.
 Ивонн всем видом демонстрировала свое неодобрение. Она достала еще один полиэтиленовый пакет — с морковными палочками. Не обращая ни на кого внимания, Матт растянулся и заснул среди диких цветов, как Фердинанд Булль. Имоджин, не способная на подобное хладнокровие, тоскливо съела пять ломтиков хлеба с чесночной колбасой и почувствовала себя нехорошо.
 Вдруг на дороге выше них остановилась машина, из нее вышли три француза и, безо всякого стеснения расстегнув брюки, облегчились на девственную траву.
 — Как отвратительно! — прошипела Ивонн, сделавшись от возмущения пунцовой.
 — Как мило н непосредственно! — сказала Кейбл, беря в рот сигарету.
 В одно мгновение Джеймс вытащил зажигалку, и тут же вспыхнул огонек, который едва не обжег волосы и ресницы Кейбл.
 — Усерден сверх меры, как хозяйка, — многозначительно заметил Ники.
 Джеймс слегка покраснел и подлил себе и Имоджин вина.
 — Джамбо, тебе хватит, — резко сказала Ивонн, — Ты же знаешь, что я думаю про выпивших водителей.
 Поднявшись, она стала очищать место после пикника. Успевшие забраться в паштет муравьи исторгли у нее громкое восклицание. Аккуратно собрав мусор в полиэтиленовый пакет, она положила его в багажник.
 — Не надо так стараться, — лениво сказала Кейбл, — а то мы чувствуем себя виноватыми.
 — Кто-то должен это делать, — заметила Ивонн. — Я, например, люблю, чтобы все было в полном порядке.
 Имоджин вернулась в машину и вздрогнула, прикоснувшись к раскаленному от солнца сиденью.
 Уже приближался вечер. Имоджин сидела сзади и чувствовала себя скверно. Ей захотелось домой, казалось, что ее держат взаперти и неизвестно, что с ней будет дальше. После долгих часов в дороге она чувствовала себя вялой и отяжелевшей, так, словно, весь хлеб, который она съела за последние сутки, свинцовым комком лег в ее желудке.
 Тени на дороге удлинялись. Машину снова вел Матт, на его рубашке темнели пятна пота, голову прикрывала старая панама, чтобы грива не опускалась на глаза. Все окна были открыты, жар накатывал волнами. Ветровое стекло облепили расплющенные мухи.
 Дорога петляла теперь по сосновому лесу между огненно-красными скалами, громко трещали сверчки, воздух становился все прозрачнее. Поворот за поворотом они поднимались все выше и выше, пока не стало казаться, что машина вот-вот достигнет неба. И тогда в лучах вечернего солнца внезапно засверкало Средиземное море, похожее на металлический лист.
 У Имоджин перехватило дыхание. Кейбл достала свой чемоданчик с косметикой. Имоджин пожалела, что у нее нет такой очищающей подушечки, какими Кейбл и Ивонн то и дело протирали себе лицо. Даже ее фланелевая салфетка лежала в чемодане в багажнике.
 — Это Пор-ле-Пэн, — сказал Матт.
 Имоджин вытянула шею. Внизу под ними склоны были усеяны небольшими белыми виллами с красными крышами и зелеными ставнями. Магазины, кафе, казино и светлые, пастелевые дома теснились вдоль береговой линии. В гавани качались на воде рыбачьи лодки и яхты. Какая-то рыбацкая деревушка, подумала Имоджин.
 Ее ожидало еще одно потрясение. Она всегда считала, что французы — некрасивое коренастое племя. Но когда они ехали вдоль набережной, она не могла припомнить, чтобы где-нибудь прежде видела столько красивых девиц с волосами по пояс, длинными конечностями и загорелыми лицами. Они возвращались с пляжа. Неудивительно, что Кейбл потратила три четверти часа на свое лицо. Неудивительно, что Ники был похож на мальчишку, которого пустили похозяйничать в кондитерской лавке.
 Их гостиница «Реконнесанс» находилась в конце набережной. С каждого балкона свисали сохнущие купальные костюмы и полотенца. Толстая мадам в сопровождении еще более толстого пуделя вперевалку двинулась навстречу Матту и, что-то бормоча, поцеловала его в обе шеки. Имоджин с облегчением узнала, что у нее и у Ники будет по отдельному номеру.
 — Мадам сочетает респектабельность с жадностью, — по-английски объяснил ей Матт, когда они поднимались по красной кафельной лестнице. — За два одноместных номера она берет больше денег, чем за один двухместный, но коль скоро приличия соблюдены, она не обращает внимания на то, кто к кому проскользнул в номер, когда погашен свет.
 Комната Имоджин была совсем крохотная с большой односпальной кроватью, без мыла, без комода и вешалок для одежды. За картинкой на стене был заложен пластиковый цветок. Рядом с кроватью в вазе стояли пять стеблей камыша. Выглянув из окна, можно было увидеть море.
 Она села, захваченная новой волной отчаянной тоски по дому. Волосы у нее были жесткие и пыльные, в теле чувствовалась ломота от долгой неподвижности. За дверью Ивонн громко жаловалась на то, что один прием ванной стоит десять франков, а Кейбл выгоняла Матта вниз, чтобы не торопясь переодеться. Я должна собраться, подумала Имоджин. В конце концов, у нее отпуск, и надо попробовать развлечься. Она как следует умылась в ледяной воде, надела один из своих новых просторных халатов и туфли на высоких каблуках, чтобы выглядеть повыше и постройнее. Она немало поработала со своим лицом прежде чем присоединиться к остальным в баре.
 Там она сразу же поняла, что оделась не так. Большинство было в брюках и рубашках приглушенных светлых тонов. Девушки, которые были в платьях, носили их плотно облегающими или туго затянутыми в поясе. На ногах у них были греческие сандалии на босу ногу. Она видела, как все эти загорелые лица смотрят на нее со смехом. Ники посмотрел на ее халат с плохо скрываемым неодобрением.
 — Ждем ребенка, дорогая? — холодно и отчетливо спросила Кейбл.
 — Она выглядит прекрасно, — сказал Матт, заполнявший гостиничные анкеты.
 Указав на стоящее рядом кресло, он сказал:
 — Садись сюда, малыш, я впишу твои данные. Как твоя комната?
 — О, все отлично, — сказала она с благодарностью.
 — А у нас нет, — сказала Ивонн. — У меня нет лампы рядом с кроватью.
 — Ты ешь так много сырой моркови, что я бы предположил, что ты можешь видеть в темноте, — сказал Матт.
 — Это какая-то старая развалюха, — заявила Ивонн. — Я ожидала чего-нибудь получше, например, что-нибудь вроде этого. — И она махнула рукой в сторону отеля «Плаза», который возвышался над заливом со своими красными и белыми тентами.
 — Можешь там остановиться, если готова совсем не есть или отправиться восвояси завтра же, — сказал Матт. — Одна ночь в «Плазе» стоит столько же, сколько две недели в «Реконнесансе».
 — Ну, может быть, и не «Плаза», — уступила Ивонн. — но все-таки что-нибудь не такое убогое.
 Матт продолжил заполнение анкеты Имоджин. Род ее занятий он обозначил словом «библиотекарь», что звучало очень внушительно.
 — В старые времена мадам была очень добра к Матту, — вступилась за него Кейбл.
 — Когда я был студентом, она позволяла мне останавливаться здесь практически даром, — сказал Матт. — Она когда-то участвовала в Сопротивлении. Я уверен, что она может одолжить свой револьвер, если придется отстреливаться от тараканов.
 Имоджин смотрела на прусскую синь моря, сверкавшего в закатных лучах.
 — Как по-французски фотомодель? — спросил Джеймс, стараясь как-то заполнить возникшую неловкую тишину и одновременно анкету Ивонн.
 — Catin [10] . — сказал Матт.
 Кейбл хихикнула, а Джеймс торжественно вписал это слово в анкету.
 Компания немцев села за соседний стол и начала стучать, призывая официанток.
 — Здесь ужасно много туристов, — проворчала Ивонн.
 — Но ты ведь тоже туристка, — сказал Матт.
 Мимо прошла стройная брюнетка в кружевной рубашке с концами, завязанными под грудью так, чтобы был виден красивый загорелый торс.
 — В этом году, похоже, все это носят, — сказала Кейбл. — Мне тоже надо прикупить.
 — Что на самом деле значит catin? — спросила Имоджин у Ники, когда они уже прогуливались по набережной.
 — Проститутка, — сказал Ники.
 Они ужинали в ресторане, обвешенном стеблями виноградной лозы. Море лежало под ними синей тенью с огнями рыбацких катеров, отправлявшихся на ночную ловлю. Все проголодались и ели рыбный суп с чесноком и рагу. Вино разливалось в изобилии. Даже Ивонн выглядела повеселевшей и неожиданно обратилась к Матту, изобразив свою улыбку волка из «Красной Шапочки»:
 — Может быть, вам с Кейбл самое время назвать день?
 Все примолкли. Матт в упор посмотрел на Ивонн и спросил:
 — Какой день?
 Она игриво погрозила ему пальцем.
 — Не притворяйся. Вы с Кейбл встречаетесь вот уже скоро два года. Я про то, что пора сделать из нее порядочную женщину.
 Кейбл покраснела от гнева.
 — Это не твое собачье дело, Ивонн.
 — Дорогая, я ведь для твоей же пользы.
 Матт взял Кейбл за руку и пожал ее. Потом обернулся к Ивонн и тихо сказал:
 — Позволь прямо сказать тебе три вещи. Во-первых, я очень близко к сердцу принимаю «пользу» Кейбл. Во-вторых, я с ней согласен, что это не твое собачье дело. И в-третьих, у тебя на подбородке масло.
 Сначала настало гробовое молчание, а потом взрыв общего хохота. Не засмеялась только Ивонн, которая от злости стала красной, как ее волосы.
 Ники зевнул.
 — Бог мой, я так устал, что мог бы заснуть на бельевой веревке.
 Матт нежно потрепал Кейбл по щеке.
 — Думаю, надо пораньше в постель, ты как, дорогая?
 Она благодарно кивнула. Он хороший человек, подумала Имоджин, действительно, хороший. Она почувствовала, что ей становится не по себе. Может быть, не стоило есть этот суп с чесноком. Ники глазел на величественную блондинку за соседним столом.
 — Не забудь лечь на правильной стороне постели, — насмешливо сказала Кейбл, когда Имоджин взбиралась по лестнице, направляясь к себе в номер. Ей становилось все хуже и хуже. Она посмотрела на себя в зеркало: белое лицо, белое тело. Толстая, белая женщина, которую никто не любит, с досадой подумала она про себя, надев ночную сорочку и забравшись в постель.
 В дверь постучали. Это был Ники в фиолетовом халате на голом теле. Черные кудри, на груди золотые медальоны, запах лосьона после бритья смешивался со сладким ароматом дезодоранта. У Имоджин зашлось сердце. Она никогда не видела такого красивого мужчину. Только бы он не ходил вокруг да около.
 — Привет, дорогая, — хрипло сказал он, садясь на постель. — Слава Богу, мы наконец вдвоем. Я не мог спать прошлой ночью, все про тебя думал.
 «Или про котов и часы», — подумала Имоджин. Он уже целовал ее, и его руки начали скользить по ее телу. Он забрался кончиком языка ей в ухо, и она, не сумев вспомнить, мыла ли уши этим утром, вывернулась, симулируя неконтролируемую страсть.
 — В тихом омуте черти водятся, — засмеялся Ники.
 На нее волнами накатывала тошнота.
 — Слушай, сними эту дурацкую ночную сорочку.
 — Ники, мне плохо, — сказала она и, вскочив с кровати, кинулась к биде.
 — Здесь тебе не может быть плохо, — в ужасе сказал Ники.
 — Не может? — сказала она, и ее вырвало.
 Всю ночь она носилась по коридору к адской черной дыре туалета.
 Ники, не добившись своего и на этот раз, вернулся к себе в номер в отвратительном настроении.




 Глава девятая


 На следующее утро бледная и ослабевшая Имоджин, шатаясь, побрела на пляж. Море было голубым и сверкающим, золотой песок горячим. На полмили вдоль берега плотными рядами выстроились зонты. На каждый акр песка приходилось по несколько сот распростертых тел, которые смазывали себя маслом и поворачивались, как цыплята на вертеле.
 К своему ужасу, Имоджин увидела, что почти все были в купальниках без верха. На Кейбл, такой же загорелой, как и все прочие, трусики были в половину самого узкого бикини — два треугольника шафранового цвета на шнурке. Ее небольшие безупречной формы груди блестели маслом. Черные сверкающие волосы лежали на краю пляжного полотенца. Рядом с ней околачивался стройный, гибкий и грозный Ники. Когда подошла Имоджин, он не обратил на нее никакого внимания. Матт лежал на спине с закрытыми глазами, его мощная грудная клетка как арка возвышалась над плоским мускулистым животом. Его смуглая кожа быстро набирала цвет.
 Лениво открыв один глаз, он улыбнулся Имоджин.
 — Присоединяйся к угнетенному белому меньшинству.
 Надев красный купальник леди Джасинты, она пыталась прикрыться небольшим полотенцем для лица.
 — На моем полотенце сколько угодно места, — сказал Матт, наблюдавший за ее стараниями с нескрываемым интересом. Он перевернулся на живот и вновь заснул. Имоджин молча легла, стыдясь своей белизны.
 — Гляди-ка, — сказал Ники, читавший вчерашний выпуск «Дейли телеграф», — Нэстасе выбили из первого же круга.
 — Будь я трижды проклят! — вдруг сказал Матт, и все огляделись. — Сюда направляются миссис «Положи-свой-зуб-на-Эджуорта» и перспективный кандидат в парламент.
 Ивонн с достоинством пробиралась через лабиринты спутанных коричневых тел. Вслед за ней, качаясь, шел нагруженный полотенцами, надувными матрасами, масками для подводного плаванья, походными корзинками, большим зонтом и чемоданчиком Ивонн для косметики Джеймс, умудрявшийся при всем том бросать возбужденные взгляды на лежавшие кругом обнаженные груди.
 — Они как будто в сафари отправились, — сказала Кейбл. — Шорты у Джеймса какие-то доисторические.
 — Он похож на альпиниста, — сострил Ники.
 — Сколько народу! — вздохнула Ивонн. — А на Багамах такие симпатичные безлюдные пляжи. Нет, постели здесь, Джамбо, и сверху положи полотенце. Я не хочу потеть. И поставь зонт так, чтобы солнце не попадало мне на лицо. Ты не подвинешься на какую-нибудь долю дюйма, Имоджин? Да, так отлично. Джеймс, когда закончишь, загляни в кафе и принеси мне апельсиновый напиток. Только что произошел забавный случай, — сообщила она, обращаясь к Кейбл. — Ко мне подошла французская девочка и попросила автограф. Она видела одну из моих реклам, когда была в Англии.
 Матт, смотревший на нее с явным неудовольствием, собирался было что-то сказать, но перевернулся и опять заснул.
 Имоджин, хотя и обливалась потом, до того стыдилась своего белого тела, что пошла купаться только когда Кейбл и Ники были уже в море. В воде было приятно и легко. Через зеленый слой воды она разглядела спинку медленно двигавшейся рыбы. Вдруг кто-то схватил ее за щиколотку, и она ушла под воду. Ей показалось, что она проглотила половину моря. Давясь, она всплыла и увидела Ники, который отплывал от нее стремительным кролем. Потом он и Кейбл явно напоказ играли с желтым пляжным мячом.
 — Это лихо, доложу я вам, — сказал Джеймс, завороженно глядя на девушку, бикини которой было практически без задней части.
 — Не знаю, зачем ей понадобилось вообще что-то на себя надевать, — проворчала Ивонн.
 — Почему ты не носишь бикини? — спросила она Имоджин. — Я бы тебе одно одолжила, но не думаю, что оно на тебя налезет. Я считаю, что тебе надо все-таки что-то делать с бедрами.
 — Самое лучшее — упражнения, — сказала Кейбл, плюхнувшись на матрас. — Сэлли Четуинд сбросила пять дюймов, каждый вечер крутя педали.
 Имоджин покраснела, как ее купальник. Если бы тут был Матт, она уверена, что они не посмели бы так нагло с ней разговаривать. Как только он вернулся, они заткнулись.
 Она смотрела, как он намазывает Кейбл. Его руки уверенно двигались по ее гибкому загорелому телу. Это были большие, опытные руки, умелые и в любовных делах и в том, чтобы справиться с большим автомобилем на извилистой дороге и предельной скорости.
 Она вдруг почувствовала себя страшно одинокой. Кожа ее становилась уже розовой и пятнистой, как цветок наперстянки. Вот бы быть такой красивой, как Кейбл, и любимой таким мужчиной, как Матт.
 Ее беспокоило еще и то, что, хотя она и обыскана вдоль и поперек всю комнату, таблеток найти так и не смогла. Что скажет Ники, когда узнает, что она их потеряла? Может быть, ей удастся раздобыть их в аптеке? «Avez-vous la pitute pour arreter les bebes?» [11] А что если во Франции, как стране католической, эти таблетки вообще запрещены? Жаль, что нельзя спросить об этом Ивонн или Кейбл.
 — Конечно, «Вог» платит гроши, всего двадцать пять фунтов в день, — говорила Ивонн.
 — За двадцать пять фунтов в день я не стала бы делать себе лицо, — заявила Кейбл.
 Матт вздохнул и углубился в замусоленные страницы «Брайдсхед ривизитид».
 Когда перед обедом Имоджин посмотрела на себя в зеркало, она обнаружила, что стала вся красная. У нее болели голова и глаза, она явно перегрелась на солнце. Волосы у нее стали жесткими от масла, песка и морской воды. Песок проник, казалось, всюду: в полотенце, белье, сумку, одежду. Пол в комнате стал похож на пустыню Гоби. Имоджин легла на кровать и стала думать, что будет меньшим злом — ее мешковатые брюки или другой халат. Она решила в пользу брюк, в которых по крайней мере можно было спрятать ноги. Одевшись, она еще раз и вновь безуспешно попыталась разыскать свои таблетки. Потом зашла в номер Кейбл, застав ее за расчесыванием только что вымытых эбенового цвета кудрей.
 — Боже, какая ты красная, — заметила Кейбл. — Хорошо, что ты как следует смазалась маслом. Попробуй-ка какую-нибудь из моих пудр зеленого оттенка. Угадай, что тут было. Только что ко мне подкатывал Джеймс Эджуорт. А все потому, что Ивонн так гадко с ним накануне обращалась. Не знаю, что мне в ней понравилось тогда в Лондоне. А ты знаешь, она ведь в четырнадцать лет стала королевой карнавала в Перли. Джеймс просил меня никому про это не говорить!
 К вечеру лицо Имоджин несмотря на зеленую пудру горело, как раскаленная плита. Пообедав, они отправились в ночной клуб. Ее поразило, до чего восхитительны были там девушки с их гладкими бесстрастными лицами и длинными ногами. И как красиво они танцевали. Их руки и ноги были словно растоплены солнцем, размягчены. Ники, хвативший лишнего, почти весь вечер увивался вокруг Кейбл. Матт, не обращая на них внимания, увлеченно болтал с хозяином ночного клуба. Время от времени он ободряюще улыбайся Имоджин сквозь дымный полумрак.
 Потом, вернувшись к себе в номер, она подумала, что, быть может, никогда не была так несчастна, как теперь. Вот она на Ривьере с самым красивым в мире мужчиной. Это как сон, ставший реальностью. И ей ненавистна каждая минута этого сна. Забираясь в постель, она вздрагивала от боли, вызванной солнечными ожогами. О, Господи, сделай так, чтобы он был ко мне внимательным этой ночью!
 Ники появился нескоро. Он был одет не в тот лиловый халат, на который ее чуть было не вырвало прошлой ночью, а в черный. Его ослепительная красота, подчеркнутая свежим загаром, ошеломила ее. После большой выпивки он слегка косил глазами и был похож на голодного и опасного сиамского кота. Этой ночью он явно не намерен был мириться с каким бы то ни было ее капризом. От страха у нее напрягся живот.
 — Чувствуем себя невестой, дорогая? — вкрадчиво произнес он и, крепко ухватив ее за руки, потянул ее к себе, — пора кончать игры.
 Поцелуи его были крепкими и грубыми и удовольствия ей не доставили. Она едва не задохнулась при этом от запаха духов Кейбл.
 — Нет, нет, Ники, я не хочу!
 — На этот раз, малышка, тебе придется захотеть.
 — Но ведь ты меня не любишь, — вздохнула она. — Ни капли не любишь. С тех пор, как мы уехали из Англии, ты на меня внимания не обращаешь.
 — Вздор. Разве прошлой ночью я мало старался?
 — Я не могла удержаться. Ники, пожалуйста, не надо. Я никак не найду свои таблетки.
 — Что? — это было как пистолетный выстрел.
 — Я все обыскала. Наверное, я оставила их в той гостинице.
 Глаза у него вытянулись в нитку.
 — Господи, ты хоть что-нибудь можешь сделать как следует? Я не верю, что они вообще у тебя были.
 — Были, были, — со страхом выпалила она, — поверь мне.
 — Чепуха. Ты только делала вид, что принимаешь их. Разве мы можем чем-нибудь расстроить папу!
 — Они были у меня, — сказала Имоджин, заливаясь слезами. — Ну почему ты мне не веришь?
 Ники, ослабевший от выпитого, гонялся за ней, как кот за мышью, называл ее всеми прозвищами, какие приходили в голову, пока кто-то не постучал в стену и по-немецки не велел им заткнуться. Ники ответил немецким же ругательством и толкнул Имоджин на подушку.
 — П-п-прости, Ники, — всхлипывая протянула она. — Я люблю тебя.
 — А я тебя — нет! — прорычал он. — Говорю тебе прямо. И еще я не люблю девчонок, которые привязываются к мужчинам только для того, чтобы провести отпуск где-нибудь в солнечном месте.
 И он кинулся прочь из ее комнаты, напоследок хлопнув дверью.
 В Пор-ле-Пэн было четыре церкви, и всю ночь Имоджин считала звоны их колоколов каждые четверть часа, пока крики петухов не возвестили о восходе солнца, лучи которого стали пробиваться сквозь жалюзи.
 Когда утром она, прикрыв заплаканные глаза темными очками, направилась вниз, из двери спальни Кейбл высунулась ее голова.
 — Я только что нашла это в одной из своих комнатных туфель. Надеюсь, ты их не искала. — И она со смехом сунула в руку Имоджин лиловую коробочку с таблетками.
 Смех, подумала Имоджин, — это самый коварный звук на свете. Кейбл и Ники лежали на пляже на некотором отдалении от остальной компании. Разговора их не было слышно, руки их были сплетены, они смеялись и что-то тихо и ласково говорили друг другу.
 Солнце жгло так же сильно, как и накануне. Но на этот раз еще свирепствовал ветер. Он вырывал из земли зонты, бил в лицо песком, ерошил зеленые перья пальм на набережной.
 — Это называется мистраль, — объяснял Матт Имоджин. — Он всех выводит из себя. Ты заметила, как приятнейшие люди превращаются в настоящих чудовищ, когда у них слишком много свободного времени?
 Ивонн высказывала какие-то жалобы Джеймсу, который прятал свое обожженное докрасна тело в огромное зеленое полотенце. Кейбл обходилась с Маттом подчеркнуто резко, а Ники не замечал существования Имоджин.
 Мимо них пробежал, расшвыривая песок, черный пудель с красным ошейником. Джеймс свистнул и щелкнул пальцами.
 — Не подзывай незнакомых собак, Джамбо, — одернула его Ивонн, — Они запросто могут оказаться бешеными.
 Кейбл в своем изумрудно-зеленом бикини и такого же цвета тюрбане, предохраняющем волосы от песка, была соблазнительна как никогда. Матт отвлекся чтением журнала «Пари Матч». Ивонн для предохранения носа от солнца надела на него подобие картонного клюва, отчего стала похожей на какую-то злобную птицу. Джеймс вытащил камеру и отдался фотозабаве, состоявшей преимущественно в выходах на крупных дам. Ники пошел брать напрокат водный велосипед.
 Трое французов приятной наружности, перебрасывавших мяч, расположились поблизости от Кейбл. Один из них нарочно выронил мяч, и тот упал к ее ногам. Все они побежали его подбирать, громким смехом и многословными извинениями выказывая свой интерес к Кейбл. Она одарила их теплым взглядом. Они ответили восхищенной улыбкой. Тут же они снова уронили мяч, он приземлился на ее полотенце и был поднят, и вновь это сопровождалось шквалом извинений. Кейбл самодовольно ухмылялась. Матт, не обращая внимания, продолжал читать. Имоджин вдруг подумала, как, наверное, злит Кейбл такое отсутствие признаков ревности с его стороны. Возможно, оба они вели тонкую игру. Она взяла отложенный Кейбл в сторону номер журнала «Элль», где возвещалось, что этой осенью должна быть в моде «une vrai beaute sauvage» [12] . Эффектно растрепанная грива фотомодели на обложке не допускала никакого сравнения с ужасными космами на голове Имоджин, которые торчали «toutes directions» [13] . Жара была страшная. У Имоджин жгло кожу, и она стала наносить на лицо лосьон от солнечных ожогов.
 Ивонн издала вопль негодования и вырвала тюбик из рук Имоджин.
 — Как ты посмела использовать мой особый крем!
 — Перестань скулить, — резко сказал Матт, — Что одна мазь, что другая — никакой разницы.
 — Эта сделана специально для моей чувствительной кожи по очень дорогостоящему рецепту, — заявила Ивонн. — Поскольку я фотомодель, то абсолютно недопустимо, чтобы у меня зашелушилась кожа. Этот состав…
 Матт встал и пошел к воде, не дослушав, что она скажет дальше.
 — Самый грубый мужчина, какого я встречала в жизни, — свирепо объявила Ивонн, поправляя свой картонный клюв. — Не знаю, Кейбл, зачем ты с ним связалась.
 Кейбл перевернулась и посмотрела на Ивонн, сверкнув зелеными глазами.
 — Затем, — протянула она, — что в постели он — гений.
 — Какие отвратительные вещи ты говорить! — возмутилась Ивонн, сделавшись похожей на разгневанную свеклу.
 — Стоит один раз попробовать с Маттом, — заверила ее Кейбл, — и потом уже никого не захочешь.
 — Поэтому ты так шалишь с Ники Бересфордом?
 У Имоджин перехватило дыхание. Кейбл неприятно осклабилась.
 — Потому, что Ники — милашка, а мне надо держать Матта в напряжении, в струне.
 — Ты избрала неверный путь, — заметила Ивонн. — Тебе следует время от времени пришивать ему на рубашке пуговицу или что-нибудь стряпать. Быть фотомоделыо, знаешь ли, занятие не очень надежное.
 — Как и замужество, — парировала Кейбл, — Прошлой ночью твой муж подъезжал ко мне с самыми гнусными предложениями.
 И, поднявшись одним гибким движением, она направилась к морю, чтобы покататься с Ники на водном велосипеде.
 Ивонн переключилась на Имоджин, единственную оставшуюся мишень.
 — Не понимаю, почему ты, приехав сюда с Ники, позволяешь ему вот так отчаливать в сторону, — выпалила она и, брызгая от ярости слюной, отправилась на поиски Джеймса.
 Имоджин достала из сумки несколько почтовых открыток. Она купила их, чтобы послать домой и сослуживцам, но что она могла им сообшить? Они были все так взволнованы ее отъездом. Как она могла сказать им правду?
 «Здравствуйте, мои дорогие, — крупно написала она, — Как вы там? Я доехала благополучно. Все сады здесь хуже наших». Вдруг ей представился дом викария в Пайкли. Джульетта и мальчики теперь, должно быть, в школе, мать готовится идти за покупками, хлопочет и заглядывает в список, а Гомер, поджидая ее, нетерпеливо таскает туда-сюда свою цепь. На таком расстоянии даже отец казался не очень грозным. Ее охватила сильная тоска по дому.
 Из воды лениво выходил Матт. С его огромных плеч скатывались капли, глаза с тяжелыми веками щурились на солнце. Перед ним была малышка Имоджин в этом жутком купальнике, окруженная чужими вещами. Никогда ему не приходилось видеть такого удрученного создания. Покрасневшие глаза, на теле синяки. Должно быть, прошлой ночью Ники послал ее к черту. Эти бледнокожие английские девушки всегда первые несколько дней скверно смотрятся на юге Франции. Наряды у нее ужасные, на голове — сущее бедствие. Но вот когда она загорит, у нее могут появиться кое-какие возможности. Я смогу ее научить двум-трем вещам, подумал он. Он лег рядом с ней и положил руку ей на плечи.
 — Я объявляю открытой национальную неделю засосов, — сказал он.
 Она повернула к нему свое унылое лицо и подняла руку, покрытую следами от укусов насекомых.
 — Кажется, я привлекаю только комаров, — губы ее дрожали.
 — Ивонн, похоже, наговорила тебе чепухи? Слушай, малышка, не позволяй ей взять над собой верх. Я знаю, она тут держится так, будто ей принадлежит весь этот пляж и все должны вести себя, как на вечернем чае у священника, но тебе надо просто не замечать ее.
 Бедняжка, подумал он, она действительно в жалком положении. Надо непременно как-то пособить делу.




 Глава десятая


 — Сегодня я счастлив, — сообщил Матт после обеда, — вечером иду в казино.
 — Полагаю, чтобы просадить там все наши французские харчи, — кисло заметила Кейбл.
 Когда они вошли в зал с рулетками, Имоджин была ошеломлена дымом, ослепительным светом ламп и той лихорадкой, которую генерировано само это место. Здесь азартную игру явно принимали всерьез. Вокруг стола сидели женщины с алыми ногтями и одержимыми лицами. Никто из стоявших за ними бледных, с жестким взглядом мужчин не выказал какого-либо признака интереса к Кейбл. Крупные суммы денег переходили из рук в руки.
 Матт отошел к кассе и вернулся с двумя большими горстями фишек.
 — Пятнадцать для Кейбл, пятнадцать для Имоджин, остальное — мне, потому что я в этом знаю толк. Прочие заботятся о себе сами.
 Для Имоджин ее пятнадцать фишек вдруг приобрели решающее значение, а зеленое сукно стола сделалось полем жестокой битвы. Если она выиграет, то вернет себе Ники, если проиграет, все будет потеряно. Она поставит на число двадцать шесть, возраст Ники. Но двадцать шесть упорно отказывалось выпадать, и ее стопка фишек постепенно уменьшалась, пока у нее не остался единственный кружок. Она поставила его на девятку. И выиграла. Она сразу почувствовала облегчение. Снова поставила на девятку и опять выиграла.
 — Молодчина, — сказал Матт, который рядом с ней неуклонно увеличивал свой запас фишек.
 Но ее что-то заставляло рисковать, продолжая игру, и она стала проигрывать. Когда у нее остались всего две фишки, она в отчаянии поставила обе на черное. Выпало красное.
 Глаза у нее наполнились слезами, и она скрылась в дамской комнате.
 — Господи, на что я похожа! — простонала она.
 Лицо ее было все еще ярко-алого цвета. Мистраль усугубил беспорядок в ее волосах, превратив их в дикие лохмы, как у какого-нибудь зулусского воина. Даже расческа в них застревала.
 Выйдя через несколько минут, она не признала сразу пару, шедшую в обнимку впереди по коридору. Но уловив знакомое мурлыканье Ники, она напряглась.
 — Дорогая, ты так прелестна, — говорил он. — Я чувствую, как твое сердце скачет словно легкая кавалерия в атаке.
 Кейбл сипло засмеялась и обвила рукой его шею.
 — Ты веришь в любовь с первого взгляда? — продолжал он. — Я не верил, пока не встретил тебя. И вот тебе раз! Это случилось, меня как громом поразило. Я не знаю, что в тебе такое — что-то, чего нельзя определить, и это — помимо красоты.
 Имоджин не верила своим ушам. То были те же самые слова, какие он говорил ей, когда впервые пытался соблазнить ее во время прогулки по торфяникам. Слова, которые неизгладимо отпечатались у нее в сердце.
 — А как насчет старой лиловой раскаряки Броклхерст? — тихо спросила Кейбл.
 Ники засмеялся.
 — Я понял, что это ошибка, как только увидел тебя, но не мог ее оставить. С ней нет больших проблем, и к тому же это дало мне возможность быть рядом с тобой.
 — Я чувствую себя немного неловко. Не найти ли нам какого-нибудь видного прованского рыбака, чтобы он уложил ее под себя?
 — Он на нее ни за что не польстится, — сказал Ники и снова начал целовать Кейбл.
 Они были так заняты друг другом, что не заметили, как вслед за ними шла, спотыкаясь, Имоджин.
 Она встретила Матта, выходившего из зала. У того был довольный вид.
 — Я только что выиграл три тысячи франков.
 — Это сколько на наши? — спросила Имоджин, отчаянно пытаясь говорить обычным тоном.
 — Около трехсот фунтов. И я их получил. — Он пристально посмотрел на нее.
 — Эй, что случилось?
 — Ничего, я в порядке.
 — Кейбл и Ники, я догадываюсь?
 Она кивнула — от него ничего не скроешь.
 — Думаю, нам с тобой надо кое о чем поговорить, — сказал он, взяв ее за руку.
 Он привел ее к безлюдному месту пляжа. Они сели на теплый песок. Огромная белая луна освещала море, придавая ему металлический блеск. Волны лениво плескались о берег. Матт зажег сигарету.
 — Ну, душа моя, что случилось?
 Она сбивчиво все ему рассказала.
 — Я не против того, чтобы он так ее целовал, — сказала она под конец. — То есть, она так хороша, что на его месте каждый бы этого захотел. Но почему те же самые слова?
 — Штампы, штампы, штампы, — презрительно сказал Матт. — Но ты же не можешь требовать от человека, год за годом гоняющего белый мячик над сеткой, обширного запаса слов?
 У Имоджин появилось такое ощущение, что он над ней смеется.
 — Но Ники умный. Он говорит на пяти языках.
 — Признак большой глупости, я всегда так считал. Черт возьми, я вовсе не стараюсь принизить Ники. Я ничего не имею против людей с однозначным числом коэффициента умственного развития. Просто, я думаю, что тебе следует знать о нем некоторые вещи. Держу пари, я знаю, как он тебя снял.
 — Нас друг другу представили, — неуверенно сказала Имоджин.
 — Нет, до этого. Во время игры он вдруг выделил тебя из толпы, после чего словно окаменел, ведь так? Потом, полагаю, он пропустил несколько легких ударов, будто бы ошеломленный твоей красотой, и всякий раз, меняя сторону площадки, сверкал для тебя своими превосходными зубами.
 — Он, наверное, тебе все рассказал, — предположила Имоджин.
 — Не удостоил, моя прелесть. Это обычная для Бересфорда тактика съема на турнирах, одна и та же по всей стране. И к тому же, в сочетании с его сногсшибательной наружностью, вполне безотказная. Он никогда этого не делает, если есть какой-то шанс проиграть матч.
 — Тогда почему он пошел на то, чтобы взять меня с собой в отпуск?
 — Думаю, по нескольким причинам. Потому, что ты очень хороша собой, потому, что у него наклонности пресытившегося мужчины, а ты отличаешься от тех, с кем он обычно имеет дело. Потому, что он не смог сделать тебя в Йоркшире, а он любит всегда доводить дело до конца. И, наконец, потому, что тогда он еще не видел Кейбл.
 — Какие у меня в сравнении с ней могут быть шансы? — вздохнула Имоджин.
 — Он тебе все еще нужен после всего, что ты услышала?
 Имоджин жалобно кивнула.
 — Я старая дева.
 — Об этом я догадывался, — сказал Матт, вздохнув. — Итак, нам надо будет вернуть его тебе, согласна?
 Они подошли к двери ее номера. Он взял у нее ключ и открыл дверь.
 — А теперь, малышка, первое тебе задание. Не плакать всю ночь. От этого ты только к утру становишься некрасивой. Ну а если ты все еще не можешь успокоиться из-за выражения «лиловая раскаряка Броклхерст», то запомни, что настоящее имя Кейбл Инид Сагден.
 Он улыбнулся, дотронулся рукой до ее щеки и вышел. Имоджин разделась и легла. Несколько минут она лежала при лунном свете. Смешное имя Инид. Она хихикнула, потом мысли ее вернулись к Матту.
 Кажется, это Джейн Остин сказала, что дружба — наилучший бальзам против боли отвергнутой любви? Она встала, заперла дверь и крепко заснула.
 Проснулась она после десяти часов. На набережной она увидела Матта, который, положив свои длинные ноги на столик и окружив себя газетами, пил перно.
 — У тебя появляется загар. Жаль, что нельзя сделать первый глоток дважды, — сказал он, заказывая ей чашку кофе.
 — Как обстановка? — спросила она.
 — Все решительно настроены урвать все от своего двухнедельного отпуска. Ивонн в своем обычном репертуаре, у Кейбл — очередная смена настроения — что именно сейчас — в точности не знаю. Они отправились кататься на водных лыжах.
 — А ты не захотел? — спросила Имоджин с беспокойством. Ничего хорошего в том, что Ники завладеет Кейбл, а Матт останется с его скучной подругой.
 — После того моего представления на пароме? Ты, верно, шутишь? Мы с тобой совершим поездку по побережью.
 День был превосходный. Мистраль убрался в свою берлогу. Воздух разрядился. Когда они ехали вдоль побережья, запах бензина смешивался с ароматом сосновой хвои. Она еще не вполне успокоилась после того случая с Ники, но решила не томить себя грустными размышлениями.
 — Куда мы едем? — спросила Имоджин.
 — В Сен-Тропез.
 О, Господи, воскликнула про себя Имоджин, когда ветер еще сильнее спутал ее волосы. А там каждая, наверное, выглядит как Брижит Бардо.
 Матт оставил машину на набережной. В гавани на палубах яхт появлялись богачи в шелках от Гуччи, чтобы принять первое за день шампанское. Матт провел Имоджин через какую-то дверь, потом по лестнице в салон парикмахерской.
 — Для начала сделаем что-нибудь с твоими волосами, — сказал он.
 Имоджин в страхе отпрянула.
 — Ой, не надо! Они все отрежут.
 — Не отрежут, — заверил ее Матт и объяснил хорошенькой девушке в приемной, чего именно он от них хочет.
 — Будет отлично смотреться, — ободряюще улыбнулся он Имоджин. — Я зайду за тобой попозже.
 — Il a beaucoup d'allure [14] , — с легким вздохом сказала хорошенькая секретарша одной из ассистенток, которая кивком согласилась с этим, помогая Имоджин облачиться в розовый халат.
 Вернувшись, Матт ее не узнал. Он окинул ее тем тяжелым, оценивающим сексуальным взглядом, который мужчины адресуют только очень привлекательным женщинам. Потом произнес «О, Господи!», и широкая улыбка расплылась по его лицу.
 Волосы у нее падали на плечи гладкой завесой, разделенной спереди боковым пробором и соблазнительно прикрывавшей одни глаз.
 — Очень славно, малышка, — сказал он, обходя ее кругом. — Ты больше не похожа на судью Джеффриса, перебравшего портвейна.
 Но выражение его глаз вовсе не соответствовало иронической интонации его голоса.
 — Пойдем чего-нибудь перекусим, — сказал он, беря ее под руку.
 Он провел ее через лабиринт переулков, пахнувших чесноком и изобиловавших кошками и сохнущим бельем, к небольшому и угрюмому на вид ресторану, заполненному рыбаками. Еда была великолепна.
 Имоджин смотрела, как Матт неторопливо обдирает листья со своего артишока.
 — Что значит «beaucoup d'allure»? — спросила она.
 Матт поднял глаза.
 — «Очень сексуальная внешность». Откуда это?
 Имоджин залилась румянцем.
 — Просто я слышала, как кто-то про кого-то так сказал.
 Как всегда, он вытягивал у нее признания, подобно тому, как солнце притягивает к себе цветы. Под его необыкновенно дружелюбным взглядом она уже вскоре рассказывала ему про дом викария, о своих братьях и сестрах, про то, как скверно чувствуешь себя в школе, когда ты толстая, и как трудно поладить с отцом. Он журналист, все время говорила она себе, он умеет задавать вопросы и слушать. У него есть подход к кому угодно. Но вдруг она заметила, что глаза у него скорее темно-зеленые, чем черные, а над правой бровью — небольшой шрам.
 — Ты совсем не ешь, — сказал он, взяв одну из ее лангуст, окунув в майонез и засунув ей в рот.
 — Я задумалась, чем они теперь там занимаются, — солгала она.
 — Полагаю, на что-нибудь жалуются. Сегодня утром Ивонн поведала мне, что «люди встречаются всякие». Кому-нибудь следовало бы записать все ее высказывания и издать книгой, чтобы они не пропали для потомства.
 Он заказан еще одну бутылку вина. Теперь на Имоджин пристально смотрели два рыбака. Она подумала, не попала ли у нее губная помада на зубы, и украдкой достала зеркальце.
 — Они на тебя смотрят, — сказал Матт, усмехнувшись, — потому, что ты красива.
 Мускусное тепло вина предательски пробиралось в ее тело. Она начинала испытывать блаженное состояние. Матт попросил счет. Имоджин достала кошелек.
 — Пожалуйста, позволь мне заплатить.
 — Это за мной, — сказал он, покачав головой.
 Когда они вышли под палящее солнце, ее слегка закачало, и Матт взял ее под руку.
 — Пошли, малышка, у нас еще есть дела.
 Имоджин то и дело бросала взгляд на свое гладкое отражение в стеклах витрин. Богачи на своих яхтах и в своих шелках от Гуччи уже не вызывали в ней никакого страха. Она просто прогуливалась.
 — Кажется, я немного навеселе, — призналась она.
 — Хорошо, — сказал Матт и круто повернул к ближайшему магазину.
 Она с изумлением смотрела, как он перебирает на прилавке бикини.
 — Если это для Кейбл, — заметила она, — то вон то красное будет смотреться отлично.
 — Не для Кейбл. — сказал он, препровождая ее в одну из примерочных, — а для тебя.
 — Ой, мне не подойдет! Я слишком толстая.
 — Мне лучше знать, — заявил Матт, вручив ей бледно-голубое бикини и задернув за ней занавеску.
 «О, черт!» — подумала про себя Имоджин, слегка икнув.
 Надев бикини и посмотрев в зеркало, она раскрыла от удивления рот. Если не считать груди, которая так и осталась белой, то перед ней стояла, улыбаясь, одна из тех красивых блондинок с развитыми формами, что прохаживались по пляжу в Пор-ле-Пене. Да она ли это? Имоджин взвизгнула от удовольствия.
 Матт отодвинул занавеску и присвистнул.
 — Для начала недурно.
 — Но я из него практически вываливаюсь.
 — Здесь некрасиво, — заметил он и неспешно провел рукой по ее груди, — сюда придется что-нибудь добавить. Примерь вот это.
 Все, что он ей предложил — платья, брюки, рубашки, пляжные сарафаны — было светло-зеленых, голубых и розовых тонов и рассчитано на то, чтобы устранить последние признаки красноты ее загара.
 Динамики разносили по залу старые популярные мелодии. «Ты слишком хороша, чтобы поверить, что это не сон. Я не могу оторвать от тебя глаз…» — пел Энди Уильямс.
 — Слушайся каждого моего слова, — сказал ей Матт все тем же чуть насмешливым тоном. И снова она прочла в его взгляде одобрение и что-то еще, от чего сердце забилось чаще.
 — Matthieu, mon vieux!
 — Antoine, mon brave! [15] — послышался поток французских восклицаний.
 Имоджин отвела в сторону занавеску и увидела Матта, взахлеб болтающего с самым противным на вид французом, какого ей доводилось видеть. На нем был безупречно сшитый костюм из блестящей желтой ткани в елочку, серая рубашка и продетая в петлицу зеленая гвоздика. На пальцах сверкали кольца, в ушах — золотые серьги. Он источал запах духов, курил большую сигару, и хотя у него было молодое и смуглое, как у цыгана, лицо, волосы были почти совсем седые.
 Его черные глаза вдруг загорелись при взгляде на Имоджин.
 — Она с тобой, Матье? Какая красивая девушка!
 — Ее зовут Имоджин, — сказал Матт.
 — Красиво, — пробормотал Антуан, указывая пальцем на зеленое платье Имоджин. — Вы, мадемуазель, похожи на лужайку. Вы мне позволите когда-нибудь на вас поваляться?
 — Имоджин, малышка, — вздохнул Матт. — Боюсь, что должен представить тебе Антуана Делатура, плейбоя всего западного мира. В промежутках между загулами он снимает фильмы.
 — Мы с ним старые друзья, вместе были в Оксфорде, — сообщил Антуан. Он бегло говорил по-английски с сильным йоркширским акцентом.
 — Моя нянька была из Йоркшира, — объяснил он Имоджин. — Она научила меня английскому и много чему еще. После нее я питаю ten-dresse [16] к йоркширским девушкам.
 — Держи от нее руки подальше, — предупредил его Матт. — Я тебе ее одолжить не могу. Мне самому дали ее только на день. Скажи, ты знаешь что-нибудь про Браганци?
 — Видел его как-то раз в Марселе, — сказал Антуан. — И герцогиню. Какая красивая женщина!
 — Как мне с ним встретиться? — спросил Матт.
 — Никак. Его дом — как крепость.
 В этот момент через помещение проплыла, покачиваясь, рыжеволосая фигура со стопкой шелковых рубашек. У нее были такие массивные пропорции, что против нее Имоджин почувствовала себя тростинкой.
 — Это Мими, — сказал Антуан, — хорошая девушка, но не говорит по-английски.
 Он передал ей свой бумажник, и, обольстительно ему улыбнувшись, она поплыла к кассе.
 — Поглядите на эти бедра, — вздохнул Антуан. — Но я всегда предпочитаю количество качеству. Отец у нее крупнейший производитель биде во Франции. Он финансирует мой следующий фильм.
 — О чем он? — спросила Имоджин, думая, куда это пропал Матт.
 — История про Ганнибала в Альпах. Мы вывозим из Африки сотню слонов. У Мими будет небольшая роль рабыни Ганнибала.
 — Она будет великолепна, — сказала Имоджин.
 Появился Матт и вручил ей битком набитую дорожную сумку. Она заглянула внутрь и ужаснулась.
 — Но, Матт, я не могу. Я думала, мы просто дурачились. Эти вещи стоят целого состояния. Я не могу принять от тебя такой подарок!
 — Это как посмотреть, — сказал Матт. — Считай, что это подношение от казино Пол-ле-Пена. Пошли, там нас ждет Антуан, — добавил он прежде чем она успела что-нибудь еще возразить.
 На улице в окружении зевак стоял огромный бледно-розовый «роллс-ройс» с дымчатыми стеклами. В глубине кабины Мими, два датских дога и козел смотрели телевизор.
 Высокий лоснящийся негр в белом костюме открыл перед Антуаном дверцу.
 — Это Ребл, — сказал Антуан, — мой телохранитель и друг. Я хочу, чтобы он сыграл в моем фильме Цезаря. Но он заявил, что играть белых диктаторов — это против принципов Черной Силы. Сегодня вечером мы заедем в Пор-ле-Пен. Au revoir, mes petites,  [17] — И он присоединился к Мими и зверинцу.
 — У него, конечно, есть стиль, — с некоторой все же ухмылкой сказала Имоджин, когда позднее они с Маттом растянулись на песке. — Эти седые волосы и такое молодое лицо, я имею в виду.
 — Они у него покрашены, — сказал Матт, — Тебе может показаться смешным, но он просто теряет рассудок, когда дело касается женщин. Ты бы посмотрела на него в Оксфорде, как он их там сражал своими часами от Картье и смокингами с зелеными отворотами. В те времена любая девушка, знающая себе цену, должна была пройти воспитание у Роудина, леди Маргарет Холл и Антуана Делатура. Так что имей это в виду.
 Хотя все девушки на пляже загорали в купальниках без верха, Имоджин чуть не подпрыгнула, когда почувствовала, как пальцы Матта притронулись к застежке ее бикини.
 — Нет, я не могу, — выпалила она.
 — Перестань, — сказал Матт. — Повернись, я тебя намажу.
 Имоджин закрыла глаза и повернулась лицом к горячему солнцу, которое ослепило ее. Она поспешно прикрыла грудь, сложив руки.
 — А ну-ка, — сказал Матт. — Дай я на тебя посмотрю.
 — Он, пожалуйста, не надо, — пробормотала Имоджин, — я такая страшная.
 — Замолчи, — сказал он, осторожно отводя вниз ее руки. — Ты слишком долго скрывала лучшее свое достояние. Ники был совершенно прав в своем мнении о твоих грудях.
 Когда его руки начали восхитительно скользить по ее животу, она почувствовала, как у нее перехватило дыхание и во рту стало сухо. Она открыла глаза и увидела, что он лениво улыбается ей. Тяжелые оливковые веки почти совсем закрывали его темно-зеленые глаза. Сердце у нее застучало, как запушенная на предельную скорость сушильная машина. Весь пляж вдруг сократился до размеров небольшой комнаты.
 — Остальное я намажу сама, — сказала она запинаясь и, выхватив у него из рук тюбик ambre solaire [18] поспешно смазала себе груди.
 — Больше можешь не бояться солнечных ожогов, — сказал Матт, рассмеявшись.
 — Сейчас меня беспокоят не солнечные ожоги, — пробормотала Имоджин, метнувшись, чтобы достать верх своего бикини. — Я иду купаться.
 — Ух, ух! — удержал ее Матт, — не теперь же, когда я только что тебя намазал. Сосредоточься на загаре.
 Он взял вечернюю газету и вскоре сказал с досадой:
 — Вот черт! Прошлой ночью Браганци с герцогиней были в театре в Марселе. И отчего я там не оказался!
 Если его совершенно не тронуло, что я лежу рядом с ним наполовину голая, подумала Имоджин, тогда, наверное, все в порядке. И она робко огляделась вокруг. В нескольких ярдах от них какой-то немец приятной наружности сладострастно втирал мазь в огромные груди своей подруги. Господи, это же жизнь, подумала Имоджин, и напряжение постепенно стало проходить.
 Так они лежали довольно долго, и когда грудь Имоджин и поверхность моря приобрели цвет червоного золота, Матт посмотрел на часы.
 — Эге, время-то позднее. Нам лучше поспешить обратно.
 Они катили в музыкальном настроении. Из радиоприемника гремела Пятая симфония. Матт на крутых поворотах дороги вел машину как партнершу в вальсе. На голове у него была помятая панамка, прикрывавшая глаза от солнца. Его густые рыжеватые волосы выгорели отдельными прядями, белые зубы сверкали на бронзовом лице.
 Господи, он божественно хорош. И как это я могла считать его некрасивым, подумала Имоджин.
 — Какой замечательный день, — сказала она, с удовольствием потягиваясь. — И мои божественные обновки. Ты добр ко мне, Матт.
 Он повернулся и посмотрел на нее с одобрением.
 — Теперь Ники не сможет держаться от тебя в стороне.
 Ники! Она вздрогнула, как от толчка. Ужасно, что она уже несколько часов о нем и не вспоминала.




 Глава одиннадцатая


 Когда они подъехали к гостинице, их встретили мрачные лица.
 — Где это вы пропадали? — резко спросила Кейбл.
 — Развлекали друг друга на пляже в Сен-Тропезе, — сказал Матт.
 Ники и Джеймс, разинув рты, смотрели на Имоджин, которая, выйдя из машины, стояла на улице в своем бикини, и волосы струились у нее по спине.
 — Черт возьми! — благоговейно произнес Джеймс, — ты прямо как одна из девиц на автомобильной выставке.
 — Кажется, Матт играл в Пигмалиона, — ледяным тоном процедила Кейбл.
 — И довольно успешно, ты не согласна? — спросил Матт, глядя на Имоджин.
 — Она смотрится потрясающе, — сказал Джеймс. — Выпьем?
 — Мы натолкнулись на Антуана Делатура, он как всегда безумствует. Собирается вечером быть здесь. Как водные лыжи, дорогая? — поинтересовался Матт у Кейбл. Он наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, но она резко отстранила его рукой и бросила какое-то замечание, которое, кроме него, никто не услышал.
 Выпрямившись, он посмотрел на нее.
 — Вот эти твои милые штучки и привязывают меня к тебе, — сказал он вполголоса.
 — Ивонн плохо себя чувствует, — сказал Ники, продолжая разглядывать Имоджин. — Ее обожгла медуза.
 — Ого, — сказал Матт озабоченно. — Выживет ли бедная медуза?
 Джеймс попытался изобразить обиду, но это у него не получилось.
 — Она хочет, чтобы я всю ночь за ней ухаживал, — пожаловался он. — Я бы дал ей какие-нибудь болеутоляющие таблетки, но не смог добиться толку от скотины-аптекаря.
 — Я ей кое-что дам, — сказал Матт. — Пока закажи нам чего-нибудь выпить. Я скоро вернусь.
 — Сначала она сказала, что от меня воняет чесноком, потом, что я не должен был к ней прикасаться из-за того, что она обожгла кожу на солнце, а теперь еще это. Ничего себе отпуск. — Джеймс, казалось вот-вот заплачет.
 Ники обратился к Имоджин.
 — Ты выглядишь бесподобно, — заявил он и стал рассказывать ей про катание на водных лыжах, обшаривая взглядом ее тело, как при первой их встрече. У Кейбл был такой грозный вид, что Имоджин обрадовалась скорому возвращению Матта.
 — Вот держи, — сказал Матт, протягивая Джеймсу пузырек с зелеными таблетками. — Но скажи Ивонн, чтобы не глотала их слишком много. Они дух вон вышибают.
 — Огромное спасибо, — сказал Джеймс, тут же кинувшись в гостиницу. Через пять минут он вернулся улыбающийся во весь рот.
 — Это что за средство такое? — поинтересовался он. — Она вырубилась, как будто выключатель нажали.
 — Леденцы, — сказал Матт, — Я купил их в кондитерской за углом и выбрал из них зеленые.
 Кейбл была единственной, кто не присоединился ко всеобщему хохоту.
 — Пойду переоденусь, — сказала она.
 — Я тоже, — решительно заявил Матт.
 На почтительном расстоянии от них Имоджин видела, как Матт последовал за Кейбл в их номер.
 — Когда ты перестанешь портить всем отпуск? — Имоджин расслышала эти слова Матта и подумала: «Пигмалион-женоненавистник».
 Ужин прошел бурно. Несовпадение желаний в спальне явно привело к серьезной ссоре. Кейбл была в самом мрачном расположении духа. Она сидела, сжав зубы и посверкивая зелеными глазами, и упорно заказывала самые дорогие блюда после чего отправляла их обратно нетронутыми.
 Она много пила. Ники, хотя и слушая ее лихорадочное бормотание, в то же время частенько поглядывал в сторону Имоджин.
 Та чувствовала себя красивой в одном из купленных ей Маттом платьев. Входя в ресторан, она заметила, как мужчины оборачиваются и смотрят на нее. Даже Кейбл не могла испортить ее приподнятого настроения. Джеймс, освободившись от супружеского поводка, был вне себя от перевозбуждения. Матт внешне выглядел безмятежным, но зажигал одну сигарету от другой.
 Все были довольны, когда появились Антуан и Мими и увезли их за город в дискотеку.
 По пути они проехали мимо большого дома с башенками, покрытого вьющимися растениями и огражденного от дороги высокими стенами с огромными железными воротами.
 — Это одно из убежищ Браганци, — сказал Антуан. — Участок идет прямо к берегу с частным пляжем.
 Сквозь стрекотанье цикад, похожее на сигнал тревоги против взломщиков, они расслышали лай сторожевых собак.
 — Я навел справки, Матье, — продолжал Антуан. — Если завтра в середине дня зайдешь в «Бар моряков» и спросишь там месье Роша, он может помочь.
 Дискотека называлась «Реквием Верди». Имоджин едва не отбросило в сторону волной спертого воздуха, голосом Алисы Купер, гремевшим из стереодинамиков, и массой извивающихся тел. Антуан сразу же заказал всем шампанского и посадил их за лучший стол.
 Ники немедленно пригласил Имоджин на танец.
 — Ты выглядишь просто умопомрачительно, — сказал он, как только они отдалились от компании. — Я с трудом узнал тебя, когда ты сегодня вернулась с Маттом. Боюсь, последние дни я немного тебя избегал. Но ты ведь выставила меня из спальни, а потом потеряла свои таблетки.
 — И было похоже, что я намеренно тебя отталкиваю?
 — Намеренное отталкивание — именно так оно и выглядело.
 — Сожалею, Ники. Я этого не хотела.
 — Я тоже сожалею. Ты не в обиде?
 Они улыбнулись друг другу. У него бархатные глаза, подумала Имоджин, но с неприятным для себя удивлением заметила, что у него слишком низкий лоб, а улыбка напоминает рекламу зубной пасты. Гладкой загорелой щекой он прильнул к ее волосам и привлек ее к себе, но сердце Имоджин не заколотилось, как бывало раньше. Она не почувствовала даже слабости в коленях.
 — Хорошо провела день с Маттом? — спросил он.
 — Да, спасибо. А ты хорошо провел день с Кейбл?
 — Это все равно что присматривать за двухлетним ребенком, — сказал Ники. — Ее все время надо развлекать, она повсюду суется, особенно в магазины. Не знаю, как Матт с ней управляется. Ее нужно отправлять на детскую площадку.
 Едва они вернулись к столу, как Джеймс потащил ее танцевать. Он был похож на спортивный автомобиль, который долгое время осторожно катил по жизни, буксируемый огромным, неповоротливым тягачом. Теперь же, когда тягач отделился (ужаленный медузой), спортивный автомобиль с ликованием ринулся в неизведанное.
 — Симпатичный парень этот Антуан, — сказал он, страстно блуждая рукой по телу Имоджин. — Не знаю, смог бы я носить на людях серьги.
 — Если это приличествовало бы кандидату тори, — прокричала Имоджин сквозь грохот музыки, — вам пришлось бы проколоть себе уши.
 — Мои уши прокалываются ежедневно голосом моей дорогой жены, — удрученно сказал Джеймс.
 Имоджин прыснула. Она поняла, что слишком много выпила. Не обращая внимания на то, что Джеймс дышит ей в вырез платья и гладит ее по спине, она пыталась разобраться в путанице своих чувств. Что же такое случилось с этой вечной любовью, в которой она клялась Ники прошлой ночью?
 Она посмотрела в его сторону. Он серьезно разговаривал с Кейбл. как будто оправдываясь за то, что так долго танцевал с Имоджин. Ее насторожило, что она не почувствовала никаких уколов ревности. Почем теперь старые девы?
 «Много прольется слез, но все это в шутку», — пел динамик.
 — Эта Мими — лакомый кусок, правда? — сказал Джеймс, еще крепче стискивая Имоджин. — Как сказать по-французски: «Вы танцуете?»
 Через несколько минут он уже танцевал с ней. Прислонившись к плечу Мими, Джеймс удобно зарылся своим розовым лицом в ее роскошную грудь.
 Тем временем Имоджин долго танцевала с Антуаном, который то беспардонно с ней флиртовал, то говорил ей, насколько, по его мнению, ужасна Кейбл. «В общем ночная шлюха», — заключил он.
 «Ночная ведьма», — смеясь, поправила его Имоджин.
 Это ее удивило: раньше она подумала, что Антуан и Кейбл поладят друг с другом. Возможно, для этого каждый из них чересчур любил быть центром внимания.
 — Отличное местечко, — сказала она.
 — Оно принадлежит мне, — просто сообщил Антуан, похожий на самого дьявола, весь в черном со своими ярко сверкавшими бриллиантами и тигриным оскалом белых зубов на смуглом цыганском лице. Ей казалось, что в любой момент он может клубом дыма улететь через люк.
 — Мне доставляет удовольствие глядеть на вас, — сказал он. — Мими уедет в Париж на выходные. Я к вам зайду. У меня тут неподалеку вилла. Мы сможем с вами поездить верхом или выйти в море на яхте. Я плавал в Англии, в Калвзе.
 — Калвз? — Имоджин была озадачена.
 — Да, на острове Уайт.
 — А, Кауз! — Ее разобрал смех. Она решила, что его невозможно принимать всерьез.
 — Я люблю Англию, но думаю, что ваши соотечественники за границей ведут себя ужасно.
 Он смотрел на Джеймса, который с помощью Мими усердно ронял на танцплощадке престиж своей страны.
 — Мими подает мне сигналы бедствия, — сказал он, — надо ее выручать. A bientot, ma cherie [19] , — и. нежно поцеловав Имоджин в обе щеки, он проводил ее к столу.
 Ее пригласил Джеймс, потом снова Ники и опять Джеймс. Кейбл отказывалась оставить стол и шампанское, сидела мрачнее тучи и не приободрилась даже после того, как Ники попросил диск-жокея поставить одну из ее любимых мелодий.
 Судьба строит против меня козни, с горечью думала Кейбл. Все так хорошо складывалось первые несколько дней отпуска. Удалось поработить Ники и Джеймса, раздразнить Ивонн, совершенно затмить глупую и наивную Имоджин и, наконец, самое главное — постоянно держать Матта в подвешенном состоянии. Она знала, какое беспокойство скрывается под его внешней невозмутимостью. До этого она все время чувствовала, что полностью справляется с управлением экипажа. И вот теперь ни с того ни с сего поводья стали выскальзывать из ее рук. Матт явно доволен днем, проведенным с Имоджин, которую он привез в достаточно приличном виде — по крайней мере, так явно считают Ники и Джеймс и Антуан, все за ней ухаживающие. Мужчинам всегда нужно что-нибудь новое. Раздражение Кейбл усугублялось тем, что Антуан не поддался на ее чары.
 Про него всегда говорили, что он настоящий кот, а он даже не качнулся в ее сторону. А на эту неряшливую толстуху Мими даже в сумраке дискотеки оборачивались все головы и с восхищением пялили глаза.
 Точно так же, подумала Кейбл, они уставились бы на слона, если бы он сюда вошел. Да и Ники не такой послушный, как обычно. Не далее как сегодня она застала его, когда он обменивался вороватыми, но достаточно жгучими взглядами с одной светловолосой нимфеткой из воднолыжного клуба. Скоро придется делать ему кое-какие уступки. Она осушила свой бокал шампанского и повелительно звякнула им по столу.
 — Давай еще бутылку, — приказала она Матту.
 Не обратив на нее никакого внимания, Матт повернулся к Имоджин, которая возвращалась к столу с Джеймсом. После танца волосы ее слегка растрепались, щеки раскраснелись, груди поднялись и почти вываливались из низкого выреза платья.
 — Кажется, теперь моя очередь, — сказал он, поднимаясь.
 — Красивая, красивая девушка, — произнес Антуан. — Как я люблю йоркширских девушек!
 Ники хотел было с ним согласиться и похвалиться тем, что это он ее открыл, но, посмотрев на выражение лица Кейбл, предпочел воздержаться.
 — Это не Бьянка Джегер вон там? — спросил Джеймс, вглядываясь в полумрак зала, — пойду приглашу ее на танец.
 Имоджин ждала приглашения от Матта весь вечер. Теперь, когда он расслабленно возвышался перед ней, а его треугольные глаза смотрели на нее с веселым одобрением, она почувствовала какое-то щекотание под ложечкой.
 — У тебя сегодня хороший вечер, дорогая. Они кружат вокруг тебя, как осы над арбузом.
 — Это все благодаря тебе, — сказала она и посмотрела в сторону Ники и Кейбл, занятых разговором. Ники держал Кейбл за руку и, очевидно, старался ее успокоить.
 — Жаль, что это не сработало — я имею в виду: отвадить Ники от Кейбл.
 — Потерей сна мне это не грозит, — сказал Матт, пожав плечами.
 Ритм музыки ускорился, краски замелькали как в калейдоскопе. Площадка заполнилась, и их то и дело толкали. Чтобы защитить ее, Матт положил ей руки на плечи. У нее перехватило дыхание.
 Вдруг он уткнулся лицом ей в шею. Все тело у нее словно растаяло.
 — Ты стянула духи у Кейбл, — заметил он.
 — О, Господи, я так сожалею, — сказала Имоджин, пунцовая от смущения.
 — Я ничего не имею против. Можешь не стесняться. Просто, они тебе не подходят. Слишком, прилипчивые.
 Имоджин уже хотела сказать, что сама кажется себе прилипчивой, но тут подошел Ники.
 — Антуан ушел, Джеймсу почти заморочил голову муж той особы, которую он принимает за Бьянку Джегер, а Кейбл говорит, что ей все надоело.
 — А я никуда не спешу. Кейбл для разнообразия может и подождать.
 Имоджин не рискнула поглядеть в сторону Кейбл и постаралась удержать свое ликование, когда они с Маттом танцевали еще две песни. За это время стол опустел.
 За воротами они увидели Ребла, шофера-негра, который выводил тяжело повисших на нем Антуана и Мими, чтобы поместить их в огромный «роллс-ройс». Кейбл сидела, припав к рулевому колесу «мерседеса», рядом с ней Ники. Рука его лежала на спинке сиденья.
 — Где вы там пропадали? — спросила Кейбл, свирепо нажимая на газ.
 — Держали тебя в ожидании, — отрезал Матт.
 — Ты и твоя дорогая протеже занимаетесь этим весь день.
 — На твоем месте я бы написал об этом в «Таймс», — сказал Матт.
 — Хватит надо мной куражиться, — взвыла Кейбл. — Вы вдвоем можете отлично дойти до дома пешком, — и, нажав на акселератор, она бешено вырулила на прибрежное шоссе.
 — Вздорная сучка, — сказал Матт совершенно невозмутимо. — Пойдем пешком? Тут всего одна-две мили. Если ты притомилась, я пойду и вызову такси.
 — О нет, я с удовольствием пройдусь, — сказала Имоджин, не веря своему счастью.
 — Пойдем, — сказал Матт, беря ее под руку. — По пути мне надо поближе посмотреть на молодцов, что пасут дом Браганци.
 После сильной дневной жары ночь тоже была знойной. Но в сравнении с духотой дискотеки воздух казался свежим и слегка отдавал росой, ароматом чебреца и запахом моря. Цикады на деревьях издавали звуки, похожие на пение лягушек. Перед ними блестел в своей бухте Пор-ле-Пен, и через каждые несколько секунд высокий скалистый выступ освещался лучом маяка. Высоко над ними звезды, планеты, южный крест, луна, казалось, вышли на прогулку по своим небесам и мерцали вечностью. А я так воспламенилась, — подумала Имоджин, — что им, вероятно, оттуда видно, как я здесь на земле мерцаю. От выпитого и от веселого настроения ее слегка покачивало, но Матт поддерживал ее за руку повыше локтя, нежно поглаживая ей кожу. Вероятно, он привык так ласкать Кейбл и теперь делает это машинально, подумала она.
 «Ты слишком хороша, чтобы поверить, что это не сон. Я не могу оторвать от тебя глаз», — задумчиво мурлыкал Матт.
 При свете луны как призрак возникли силуэты дома Браганци, башенки которого были сплошь покрыты вьющимися растениями.
 — Тебе непременно надо его видеть? — нервно спросила Имоджин. — Ты даже на отдыхе не можешь расслабиться?
 — Это все журналисты так. Если они что-то унюхают, то уже не отступятся, как кобели, почуявшие суку, у которой течка.
 Теперь они были всего в сотне ярдов от дома. В верхнем этаже светились два окна, забранные решеткой, как створ лифта. Возможно, одно из них было окном спальни герцогини. Имоджин представила себе, как та расчесывает свои длинные черные волосы серебряными щетками, украшенными маленькими коронами. Ей захотелось раскрыть все ставни, как церковный календарь, и, может быть, увидеть в одной из комнат спящего младенца или самого Браганци в белой рубашке и черном галстуке, готовящего какое-нибудь подлое преступление.
 За входными воротами они разглядели какую-то фигуру, которая прохаживалась взад-вперед с овчаркой на поводке. Собака зарычала, человек погасил сигарету и огляделся вокруг. У Имоджин началась дрожь.
 — Давай обойдем кругом, — прошептал Матт.
 Почти вокруг всего дома шла стена высотой пятнадцать футов с железными шипами и мотками колючей проволоки наверху. Позади дома стена разделялась надвое и спускалась к морю, ограждая частный пляж Браганци.
 — Единственный подход к дому — с моря, — прошептал Матт, — и держу пари, он охраняется днем и ночью. Он, кажется, избегает малейшего риска. Хуже Колдица. — Он посмотрел на установки сигналов тревоги, как раковины моллюсков облепившие стены дома.
 Яркий свет луны и сильный сладоватый запах душистого табака и каких-то других ночных цветов придавали всей сцене еще более зловещую атмосферу.
 — Давай уйдем отсюда, — попросила Имоджин. Она была уверена, что сторожевые собаки слышат, как у нее колотится сердце. Теперь они крались прямо вдоль стены. Ее нога задела что-то металлическое, и она вдруг услышала резкий трескучий звук.
 — Черт, — сказал Матт, наклоняясь, чтобы посмотреть. — Наверное, это сигнализация.
 Тут же начался бешеный лай собак и послышался скрип двери.
 — Они нас засекли, — выпалила Имоджин.
 — Сюда, — сказал Матт и, толкнув ее на землю, стал целовать, резко стянув с ее плеч верх платья. Она почувствовала, как ее спину царапает кустарник и ощутила вкус соли и коньяка на его губах.
 Рычание приближалось и становилось все свирепее.
 Имоджин в ужасе дернулась.
 — Лежи смирно, — прошептал Матт, придавив ее всем своим весом. — Это отличный способ выбраться.
 В ту же секунду все место ярко осветилось. Собаки бросились к ним. Казалось, они разорвут их на части, но вдруг их свирепое рычание смолкло в каких-нибудь шести дюймах. Имоджин не была особенно сильна во французском, но смогла сообразить, что Матт в бешенстве спрашивает у сторожей, какого черта, по их мнению, они здесь делают, — поправляя при этом ее платье.
 Сторожа оттащили собак и велели ей и Матту подняться. Матт объяснил, что они отдыхающие, отстали от своей компании и решили идти пешком в Пор-ле-Пен, где остановились в гостинце «Реконесанс». Тогда сторожа обыскали Матта. заглянули в его бумажник и чековую книжку. Имоджин от страха чуть не потеряла сознание, увидев, что все четверо вооружены автоматами. Они принялись деловито обыскивать и ее, забираясь своими грубыми руками в самые неудобные места, пока Матт не рявкнул, чтобы они оставили ее в покое.
 Потом они с минуту посовещались между собой и сказали им, чтобы они шли своей дорогой, после чего крикнули им что-то вдогонку, грубо захохотав. Имоджин не поняла, что они сказали. Она чувствовала на спине их взгляды, словно какие-то восемь колющих зубцов.
 — Не оглядывайся! — шепнул Матт. — Слава Богу, что при мне не было паспорта, а то бы нам досталось.
 Прошла, казалось целая вечность, прежде чем они, повернув за угол, скрылись от их глаз и увидели прямо под собой приветливо мигающие огни Пор-ле-Пена.
 У Имоджин началась сильная дрожь. Матт обнял ее.
 — Дорогая, я страшно перед тобой виноват. Ты в порядке?
 — Я в этом не уверена. Я решила, что пришел наш последний час.
 Он прижал ее к себе, погладил ей волосы и голые рукн, пока от тепла его тела она не успокоилась.
 — Но у тебя мгновенная реакция, — пробормотала она. — Ты так быстро меня повалил, и так убедительно разыграл ошалевшего от страха и обиды туриста, которого застукали за делом.
 Матт рассмеялся и достал из кармана пачку сигарет.
 — К полуночи я всегда становлюсь хамоватым. Впрочем, мне доводилось с помощью трепа выкарабкиваться из мест похуже этого. Но все равно, мне очень жаль, я не должен был тебя в это впутывать.
 — Что они сказали, когда мы уходили?
 — Что в другой раз, когда я приведу кого-нибудь на утесы, чтобы перепнхнуться на скорую руку, они советуют выбрать другое место.
 — Значит, они тебе в самом деле поверили?
 Матт пожал плечами.
 — Они не поверят завтра, когда наведут справки в гостинице.
 Его рука лежала у нее на плечах, и она вдруг почувствовала себя счастливой до слез, вспомнив, как ей, несмотря на опасность, понравилось, когда он ее целовал и она чувствовала на себе тяжесть его тела. Она все еще дрожала, но уже не от страха.
 — Он, должно быть, чего-то боится, если поставил такие ограждения.
 — Думаю, боится потерять герцогиню, — предположил Матт.
 Они спустились в порт. Огни катеров и яхт, отражаясь в черной воде, скакали по ней, как упавшие серьги. Лес мачт тихо качался на фоне звезд. До них доносились слабые всплески моря, накатывавшегося на белый песок.
 Они зашли в одно ночное кафе на набережной. У стойки бара угрюмо пили несколько рыбаков. Усталая официантка, сбросив туфли, сонно протирала бокалы.
 — Нам сейчас требуется неотложная скорая помощь, — сказал Матт и, заказывая для обоих черный кофе и тройную порцию коньяка, вдруг повернувшись, улыбнулся ей. Ощущение близости к нему так захватило ее, что у нее ослабли колени. Ей пришлось ухватиться за стул у стойки и вскарабкаться на него.
 — Ты завтра пойдешь на встречу с человеком Антуана? — спросила она, когда им подали напитки.
 — Если это ни к чему не приведет, я оставлю всю эту затею и сохраню силы для перебранок с миссис Эджуорт, — он взял ее руку, и она побоялась, как бы он не почувствовал пронизавший ее толчок. — Знаешь, мой ангел, мне действительно жаль, что ты испугалась. Для того, кому доводилось иметь дело с полевой жандармерией, с белыми родезийцами и даже молодчиками Иди Амина, как когда-то мне, эти колпаки Браганци могут показаться мелюзгой, но я знаю, как страшно было тебе.
 — Зато мне теперь хорошо, — она вряд ли могла ему сказать, что никогда в жизни не чувствовала себя такой счастливой. И она подумала, что он самый замечательный мужчина из всех, кого она знала, и если бы он снова повалил ее на кусты вереска, она бы не возражала, даже если бы при этом весь преступный мир устроил вокруг них визгливый шабаш. Вместо этого она спросила: — А что собой представляют молодчики Амина?
 Он рассказал ей про некоторые опасные места, в которых ему пришлось побывать, и когда они приняли еще по нескольку порций коньяка, звезды на небе уже погасли и горизонт окрасился бледной бирюзой. Они прошли мимо «Бара моряков» и отеля «Плаза» с его сложенными на ночь полосатыми навесами и дремлющими привратниками. По дороге им попались несколько пожилых гомосексуалистов, ищущих утешения, и гитаристов из ночных клубов, сонно бренчавших что-то по пути домой.
 «Ты слишком хороша, чтобы поверить, что это не сон. Я не могу отвести от тебя глаз», — мурлыкал Матт.
 В «Реконесансе» у стойки портье, освещенной одной лампой без колпака, он взял ее ключ и вынул из стоявшей там вазы влажную астру пурпурного цвета. Имоджин поспешила наверх, нажимая на выключатели, пока еще не отключили свет и коридор не погрузился во тьму.
 У дверей ее номера он остановился.
 — Приятных сновидений, маленькая сообщница, — нежно сказал он, протянув ей пурпурную астру.
 Сейчас он меня поцелует, в восторге подумала она. Но едва он наклонил голову и коснулся ее губ, как распахнулась какая-то дверь и выстрелила толстой женщиной в сетке для волос. Столкнувшись с ними, она кинулась в туалет. Вскоре оттуда донеслись звуки страшной рвоты, и оба они зашлись в беззвучном хохоте.
 Потом вдруг открылась другая дверь, и появилась Кейбл, закутанная в зеленое полотенце и с сигаретой, торчащей из ярко-красных губ.
 — Вы как раз вовремя, — сказала она.
 У себя в комнате Имоджин все еще не отошла от изумления. Матт поцеловал ее. Она знала, какими случайными бывают иные поцелуи, да к тому же оба они весь день пили. Но она не думала, что Матт из тех, кто может сделать что-нибудь случайно. В Пор-ле-Пене было полно красивых девушек, но в отличие or Джеймса и Ники он никогда не выказывал большого интереса к какой-нибудь из них, ограничиваясь беглым одобрительным взглядом.
 Она посмотрелась в зеркало и потрогала свои губы, с которых он сцеловал всю помаду, потом, дрожа от возбуждения, провела руками по своему телу. В постели — гений, сказала Кейбл. Но ей хотелось не только этого.
 Убери с лица эту дурацкую ухмылку, — повторяла она сама себе, — ты слишком много напридумывала. Она легла на кровать, но комната пошла кругом, и тогда она встала и примерила все обновки, стоя прямо на кровати, чтобы видеть себя в полный рост. Завтра она наденет светло-зеленый сарафан или, может быть, голубую рубашку, и большая часть пуговиц будет расстегнута, как у Кейбл. Она представила себе, как теперь Матт ссорится с Кейбл и говорит ей, что между ними все кончено, что он любит Имоджин.
 Я не должна на это надеяться, сказала она себе строго, он любит Кейбл, он купил мне эти вещи, чтобы я отвадила от нее Ники. Но эти доводы ее не убеждали.
 Я люблю его, я люблю его, — повторяла она, зарывшись лицом в подушку. Потом она бережно положила пурпурную астру между листами своего дневника, а после долго лежала, глядя в светлеющее небо, слушая крики петухов и детей и шум заводящихся машин, пока не заснула.




 Глава двенадцатая


 Разбуженная ярким солнцем, Имоджин проснулась с тем же ощущением счастья, пронизавшим всю ее как легкий жар. Она надела новый бледно-голубой сарафан и спустилась вниз, где нашла остальных в разной степени расстройства, завтракающими и читающими газеты на набережной.
 Ивонн выставила на стуле для всеобщего обозрения свои полосатые черные с голубым носки. Так как накануне она не ужинала, то настояла, чтобы Джеймс заказал для нее вареное яйцо.
 — Это яйцо твердое, как пуля, Джамбо, — визгливо объявила она, пытаясь просунуть в него кусочек гренка.
 — Я сказал, чтобы варили quatorze minutes, — оправдывался Джеймс.
 — Это значит четырнадцать минут, а не четыре, — завопила Ивонн. — Зачем ты так много пьешь, Джамбо, если знаешь, что это тебе не по силам? Ты же знаешь, каким идиотом делаешься на следующее утро.
 Джеймс, тщетно пытаясь скрыть свое похмелье, держал чашку кофе обеими руками. Выглядел он ужасно. У Матта вид был не намного лучше. Увидев Имоджин, он довольно настороженно улыбнулся ей и старался избежать ее взгляда, когда заказывал ей кофе.
 Ники, как всегда, выглядел бодро и читал спортивную страницу в «Таймс».
 — Надо же, — сказал он. — Коннорса выбили в третьем круге.
 Имоджин заметила, как он украдкой подвинул ногу и тихонько погладил ею щиколотку Кейбл. Та ответила ему тем же, после чего вытянула вперед свои красивые загорелые ножки. На ней была спортивная рубашка от Жана Машина. Она сидела на колене у Матта и читала гороскоп в «Дейли мейл».
 — Терпеть не могу смотреть в гороскоп на другой день. По нему выходит, что вчера у меня должен был быть ужасный день в любовных делах, что совершенно не так, правда, дорогой? — Она обвила одной рукой шею Матта и томно его поцеловала.
 Имоджин выловила ложечкой крупинки из кофе и почувствовала, как счастье понемногу выходит из нее, словно воздух из плохо завязанного надувного шарика.
 Тут вперевалку подошла мадам с телеграммой для Матта.
 — Это от Ларри Гилмора, — сказал он, открыв оранжевый конверт и прочитал, — «Прибываю „Плазу“ восемь пополудни».
 — О, отлично, — сказала Кейбл.
 — Это тот Ларри Гилмор, который фотограф? — спросила Ивонн. — Я слышала, что он — чудовище.
 — Он хорошо себя ведет, если не плакать всякий раз, когда он назовет тебя глупой коровой, а его жена Бэмби прелестна, — вступилась за него Кейбл.
 — Бэмби, Джамбо, — сказал Ники, — мы будем еще больше похожи на зоопарк.
 От перспективы свежего пополнения все повеселели. Возможно, каждый надеялся отдохнуть от остальных, исключая Имоджин, которая просто предположила, что разговоров о фотомоделях станет еще больше.
 — Джамбо, ты что сегодня намерен делать? — раздраженно спросила Ивонн.
 — Все, что пожелаешь, дорогая.
 — Можешь не трудиться. Мне надо съездить в Марсель показать эту ногу приличному врачу, — она обратила на присутствующих стальной взгляд своих незабудковых глаз. — Когда у лошадей бывают такие боли, их пристреливают.
 — Я бы хотела поехать на остров Левант и искупаться там голой, — сказала Кейбл. — Вы не представляете, до чего приятно ощущать воду на обнаженном теле.
 — Представляю: каждый день в ванной, — ответил Матт.
 Ники зевнул и, вытянув ноги, еще раз потерся о щиколотку Кейбл.
 — Я чувствую, что совсем вышел из формы, — заявил он. — Поеду в Марсель, найду там какой-нибудь корт и потренируюсь, — Ты не будешь против остаться на пляже, дорогая? — добавил он, обращаясь к Имоджин, и та облегченно кивнула.
 — Тогда я тоже еду в Марсель, — заявила Кейбл, бросив злобный взгляд на Имоджин. — Думаю, что сегодня моя очередь обновить свой гардероб. Ты тоже едешь, дорогой? — спросила она у Матта, запустив ему руку под рубашку и поглаживая грудь.
 — Не смогу. Мне надо в полдень повидаться с этим парнем в «Баре моряков».
 Имоджин просветлела. Возможно, он остается, чтобы побыть с ней.
 — Господи, ты когда-нибудь можешь забыть про работу? — выпалила Кейбл.
 Она поглядела на Имоджин, которая размешивала кофе и дрожащей рукой крошила булочку, не глядя на Матта и избегая глаз Кейбл. Она втюрилась в Матта как школьница, подумала та. Прежде это довольно часто случалось с теми ее приятельницами, к которым Матт особенно благоволил, или девицами из газеты, заходившими выпить. Все они, увидев Кейбл, впадали в уныние, сообразив, какое им предстоит соперничество. Уделив вчера Имоджин столько внимания, Матт ошибся, если в самом деле поверил, что, купив ей несколько обнов, он этим вернет ей Ники. Она плакса, а Ники плаксы не нравятся, и несколько изысканных платьев дела не меняют. Кейбл ничуть не ревновала к Имоджин. Крупная ссора, которая была у нее с Маттом прошлой ночью, закончилась в постели самыми пылкими объятиями. Но ей не нравилось, когда он выделял кого-нибудь своим особым вниманием. С Ивонн он никогда так не церемонился, как с Имоджин.
 Когда они с Маттом пошли наверх, чтобы взять для нее денег, она мягко попеняла ему:
 — Дорогой, тебе надо бросить завлекать Имоджин. Она страшно в тебя втюрилась. Все утро с тебя глаз не сводила.
 Сидя на пляже рядом с Имоджин, Матт снова и снова перечитывал одну и ту же страницу. С той минуты, как он встал сегодня утром, он ходил и без конца повторял «черт, черт, черт» — как профессор Хиггинс. Надо полагать, прошлой ночью он умом тронулся, иначе ни за что не рискнул бы пойти к дому Браганци и подвергнуть себя и Имоджин такой опасности, но ему ни в коем случае не следовало дарить ей эту астру и целовать на прощанье. Не останови их эта толстуха, что неслась в туалет, Бог знает, как далеко он зашел бы. На его шее была Кейбл. Ему слишком нравилась Имоджин, чтобы чем-то ее обидеть.
 День был превосходный. Издалека доносилось тихое дыхание моря. Небосвод над ними был ярко-васильковый. Но вчера их легкие товаришеские отношения испарились. Имоджин тоже была не очень-то увлечена своим «Тристрамом Шенди». Матт захлопнул свою книгу.
 — Давай пройдемся, — сказал он.
 Он купил ей кока-колу, себе банку пива, и они отправились вдоль берега. Имоджин собирала ракушки. Когда она удалялась, ему было видно, как шевелятся ее губы — «он меня любит, он меня не любит» — и отчаяние, с каким она произносила «он меня не любит».
 Они поглядели на мертвую медузу, похожую на полосатый красный пузырь, отвернули большой камень, из-под которого выбежали крабики, а когда шли по мокрому сплетению морских водорослей, шафрановой массой покрывавшему скалы, ее рука доверчиво скользнула в его руку. Так делает ребенок, который боится поскользнуться.
 Господи, зачем он ее так увлек? Он только хотел быть к ней внимательным.
 Они дошли до конца пляжа и сели, чтобы остыть в индиговой тени от огромной красной скалы. Он посмотрел на ее круглое невинное лицо, ждущее поцелуя.
 — Имоджин, дорогая.
 — Да, — глаза ее загорелись.
 — Сколько тебе лет?
 — Почти двадцать.
 — Сколько у тебя было мужчин?
 — По-настоящему ни одного, — она покраснела. — Во всяком случае, до постели не доходило. Я думала, это будет с Ники, но я потеряла свои таблетки. Потом я их нашла. И вчера проглотила три штуки, — быстро добавила она.
 — Ладно, не говори ему, — сказал Матт, делая вид, что не понял ее предложения. — Ники тебе не годится. Его интересует только победа, самая обыкновенная случка. Он обращается с девушками, как с французскими письмами, — выбрасывает после использования.
 Он захватил горсть песка и пропустил его сквозь пальцы.
 — Знаешь, что тебе надо сделать после этого отпуска? Уехать от отца, от семьи и из Йоркшира и найти работу в Лондоне. В редакции есть классная библиотека, у них иногда бывают вакансии. Ты бы хотела, чтобы я подыскал тебе работу?
 — О, да, пожалуйста, — выдохнула она. — Да, да, да.
 Получить шанс видеть его каждый день, каждую неделю вырезать из газеты его статьи и собирать их в папку с надписью «О'Коннор, Матт», наводить для него справки всякий раз, когда ему понадобится помощь в подготовке материала…
 — Но я в Лондоне никого не знаю, — пробормотана она.
 — Ты знаешь меня и Бэзила, и Кейбл, — улыбнулся Матт.
 Ее пальцы, как бы бессознательно приближавшиеся к его руке, при упоминании Кейбл тут же остановились. Она торопливо сделала большой глоток из банки, оставив на верхней губе полоску кока-колы.
 — Тебе надо немного пожить, — мягко сказал он. — Набраться опыта. Выйти на поле боя. Разбить несколько сердец, развлечься. Ты скоро перерастешь мужчин вроде Ники.
 — Я не хочу выходить на поле боя, — с грустью сказала она.
 — Мы с Кейбл уже давно вместе. Мы понимаем друг друга.
 Он пытался ей что-то объяснить, но как можно деликатнее, она же не хотела этого слушать. Долой из Ирландии! Руки прочь от О'Коннора! Он откинул со вспотевшего лба влажную прядь светлых волос, открыв глубокие горизонтальные складки, морщинки вокруг глаз, покрасневших от вчерашней выпивки и бессонной ночи, опухшие веки. Вид у него был потрепанный и похмельный и выдавал все его тридцать три года. Но вглядываясь в это помятое и по-мужски привлекательное лицо, она спрашивала себя, как это она могла когда-то любить кого-нибудь другого.
 Матт вздохнул. Ему было нелегко.
 — Послушай, моя радость. Вчера ночью мне не следовало тебя целовать. Я был очень пьян, и мне это понравилось, но мне не надо было этого делать. Тебе немало досталось от Ники и без моей добавки.
 Имоджин смотрела на проносившийся скутер с приподнятым над водой под углом тридцать градусов носом. Полуденное небо было такого же цвета, что и море, и линию горизонта трудно было различить.
 Она резко встала.
 — Если ты полагаешь, что прошлая ночь значит для меня нечто большее, чем дружеский поцелуй на сон грядущий, — сказала она, — то очень сильно ошибаешься.
 И, отвернувшись, она побежала по берегу в сторону гостиницы.
 — Черт, черт, черт, проклятье, — выговорил Матт.
 За обедом ее покрасневшие глаза были все время прикрыты огромными темными очками. Она почти не могла есть и клевала с тарелки, как Кейбл. Она старалась не глядеть на Матта, который тоже не ел. Он объявил, что после обеда тоже собирается в Марсель, чтобы проверить сведения, полученные в «Баре моряков» от связного Антуана.
 — Мне для одного дня Марселя вполне достаточно, — сказала Кейбл, совершившая успешную экспедицию по магазинам. — Пойду несколько часов посплю. Такая утомительная ночь, дорогой, — добавила она, ласково запуская руку под рубашку Матта. Имоджин стиснула зубы. Ивонн, после поездки к врачу малообщительная и хорошо забинтованная, сказала, что для ее больной ноги солнце слишком жгучее и она бы хотела, чтобы Джеймс вывез ее осмотреть один из находящихся поблизости замков.
 — А Имоджин может поехать с нами, — предложил Джеймс, устрашенный перспективой остаться один на один с Ивонн.
 — Отличная мысль, дорогая, — сказал Ники, лениво проведя пальцем по щеке Имоджин. — Я подыскал в пяти милях отсюда подходящие корты и сегодня проведу там тренировку. А ты поедешь с Джеймсом и Ивонн. Тебе понравится.
 На нем была майка цвета морской волны и белые шорты. Имоджин смотрела, как играют мышцы на его бедрах и плечах, и ей вдруг стало тоскливо из-за того, что она еще недавно так его обожала. Она вспомнила, с каким восхищением наблюдала за ним в тот первый раз на корте. Теперь же, хотя она все еще отдавала должное его красоте, он уже для нее ничего не значил. Быть может, когда-нибудь и Матт станет ей так же безразличен?
 «Я излечилась от Ники, — грустно подумала она, — Теперь мне надо оправиться после болезни».
 Потом, когда Кейбл пошла вздремнуть, а Ники и Матт отбыли по своим делам, она вдруг почувствовала, что не сможет наблюдать, как всю вторую половину дня Ивонн будет изводить Джеймса своими жалобами, и сказала им, что хочет прогуляться одна.
 Было очень жарко. Она вышла из города на горную тропинку, начинавшуюся с невысоких ступеней между бело-красными дачными коттеджами. Дальше она вела на утесы, к зарослям дикого вереска, напоминавшим те, что покрывали ее родные торфяники. Внизу сверкало море, воздух был напоен чудесной сладостью дикой лаванды и чебренца, к которой примешивался острый запах моря. Если бы только рядом был Матт, все было бы великолепно, но она не должна о нем думать.
 Тропа раздвоилась. Она пошла по дорожке, круто спускавшейся вниз. Дойдя до берега, Имоджин вся покрылась потом: ей пришлось спускаться по зазубренным красным камням, горячие и острые края которых чувствовала даже сквозь подошвы сандалий. Она сняла сарафан, разулась и в своем бикини нырнула в прохладную зеленую воду, надеясь немного освежиться. Она поплыла от берега и все время думала, не заплыть ли ей еще дальше. Но говорят, что тонущий видит перед собой всю свою прошлую жизнь, а у нее последние четыре месяца были слишком болезненными, чтобы согласиться вновь их пережить.
 Немного поплескавшись, она подплыла к ближайшему проходу между скалами и взобралась на камни, чтобы передохнуть. Вдруг до нее донеслись звуки голосов, она обогнула скалу и увидела красивую полоску уединенного пляжа, где отдыхала одна семья. Темноволосый и черноглазый ребенок в розовой панамке бесцельно стучал по земле красной лопаткой, наблюдая, как его красивые родители искусно возводят ему огромный песчаный замок. На женщине было красное бикини, на мужчине — рубашка и черные брюки. Он, должно быть, спекся на такой жаре.
 У Имоджин глаза наполнились слезами. Они казались такими дружными и счастливыми. Ей на мгновение представилась картина: она и Матт смеются и строят из песка замок для своего загорелого светловолосого младенца.
 Ребенок неуверенно встал на ноги и заковылял в сторону скал, что были ярдах в двадцати от нее. Он был такой красивый, толстый и загорелый, что ей захотелось его окликнуть. Родители, увлеченные своим занятием, не заметили, как он отошел. Мужчина, ползая на коленях, одной рукой прорывал вокруг замка ров, проделывал проход под мостом, а в другой держал песок. Женщина со смехом наклонилась над ним, чтобы оценить его работу. Вдруг мужчина повернулся, посмотрел на нее, а потом неожиданно поцеловал. Она сначала поборолась с ним немного, после чего ответила ему тем же. Имоджин отвела от них взгляд. Мир похож на Ноев ковчег, все — парами, все друг друга любят. Все кроме нее. Она посмотрела в сторону ребенка и закричала от ужаса. Он покачивался на самом краю скалы, смотрел оттуда вниз на воду, из которой выступали покрытые водорослями другие, более острые скалы. В следующее же мгновенье он потерял равновесие и упал вниз.
 Имоджин издала вопль.
 — Он упал в воду! — кричала она ничего не понимавшей чете. — Vita, vita! — она пыталась вспомнить свой школьный французский: — Il а tombe! [20] 
 Застыв от ужаса, ни один из них не шелохнулся. Единственное, что оставалось, — это нырнуть самой и проплыть вокруг скалы туда, где на воде качалась маленькая розовая панамка. Течение оказалось ужасающе сильным и толкало ее в разные стороны. Нырнув глубже, она стала лихорадочно оглядываться, но не смогла увидеть ничего, кроме густых водорослей и острых скал, обдиравших ей ноги. Она вынырнула, чтобы набрать воздуха, и увидела плывущего в ее сторону мужчину, а за ним — кричащую в истерике мать.
 — Ici [21] , — позвала она их, отводя от глаз мокрые волосы, — Он там.
 И она опять нырнула. Когда она снова вынырнула отдышаться, отец ребенка уже доплыл до нее. Лицо у него было пепельного цвета. Вслед за ним, неистово загребая по-собачьи и продолжая истерически подвывать, приблизилась мать.
 Они вновь и вновь ныряли в глубину. Его уже наверняка нет в живых, с отчаянием подумала Имоджин и вдруг между двумя камнями нащупала что-то мягкое. Она стала тянуть, но там все было забито тиной. Она еще раз вынырнула, чувствуя стук в ушах.
 — Кажется, он здесь, — выговорила она, брызгая водой. — Я не могу его вытащить.
 Набрав побольше воздуха, она нырнула еще раз, и теперь ей удалось схватить ребенка за волосы, потом за одну руку, и когда она почувствовала, что у нее сейчас лопнут легкие, она вытащила его и подняла на поверхность. Глаза у него были закрыты, рот раскрыт.
 Стенания матери усилились.
 — Помогите мне, — выдохнула Имоджнн и стала судорожно глотать воздух.
 Она была совершенно обессилена, ребенок оттягивал ей руки как свинцовый.
 Отец взял его, и они вдвоем вынесли его на берег. За ними шла стонущая мать. Они положили ребенка на песок, и мужчина начал сжимать ему грудную клетку.
 — Дайте мне, — сказала Имоджин, лихорадочно вспоминая, чему их учили на уроках первой помощи. Прежде всего надо резко отвести ему назад голову, чтобы посмотреть, не забиты ли дыхательные пути. Горло, кажется, свободно. Она нагнулась, приложила губы к его маленькому ослабевшему ротику и стала медленно вдувать в него воздух. Он был холодный и казался безжизненным. У нее было страшное ощущение, что они опоздали. Ныряние настолько обессилело ее, что она сама с трудом дышала. При этом она старалась не обращать внимания на материнские вопли.
 Она трудилась над ним, кажется, целую вечность, но все безнадежно. Не было ни малейшего признака оживления, продолжать было бесполезно. Но она заставляла себя. Она чувствовала, как солнце жжет ей спину, и тут произошло чудо: в груди ребенка началось слабое дрожание, его легкие стали постепенно расширяться, как кузнечный мех, и мало-помалу дыхание начало восстанавливаться.
 Имоджин присела на пятки, чувствуя головокружение. Вскоре ребенок открыл покрасневшие глаза, всхлипнул, и его стошнило.
 — Он приходит в себя, — сказала Имоджин.
 Материнская истерика от этого только усилилась, а Имоджин заметила у себя на левой ноге, оцарапанной о камни, струйку крови.
 — Ferme ta queule [22] , — прорычал отец, все еще серый от страха.
 Хорошие из них помощники, подумала про себя Имоджин. Она взяла полотенце и стала осторожно обтирать ребенка.
 — У него, правда, будет все в порядке, — сказала она, завернув его в другое полотенце. У них все еще не было сил двинуться с места.
 — Вам немедленно надо отнести его домой, — наставляла она их, как малых детей, — держать в тепле, не беспокоить и сразу вызвать врача.
 Мужчина начал бормотать какие-то слова благодарности.
 — Да что вы, не стоит, — сказала она. — У вас, вероятно, сильный шок, — добавила она, обращаясь к хныкающей матери. — Но он в порядке, можете мне поверить.
 — Но как вы здесь оказались? — спросил отец на очень ломаном английском. — Вы знали, что пляж частный?
 — О, Господи! Нет, не знала. Сожалею. Но, знаете, сейчас главное — отнести его домой.
 — Где вы остановились? — медленно спросил ее мужчина.
 — В Пор-ле-Пене, — она подняла завернутого в полотенце ребенка и передала его отцу. — Теперь сразу домой. C'est tres important [23] .
 Только одевшись и отправившись в долгий обратный путь, она поняла, как потрясло ее случившееся. Ей надо пойти в гостиницу и кому-нибудь рассказать об этом. Она тут же подумала о Матте, но Матт был вне досягаемости и принадлежал Кейбл. Может быть, мадам теперь на месте, она любит поговорить о всяких происшествиях. Но, войдя в гостиницу, она услышала, как из комнаты мадам за столом портье доносится стрельба и топот лошадиных копыт: должно быть, семейство поглощено каким-то телевизионным вестерном. Потом она увидела, что ключа от комнаты Ники в ячейке нет: он, должно быть, уже вернулся.
 Она побежала наверх и негромко постучала в его дверь. Ответа не было. Она постучала еще. Может быть, он спит. Она толкнула дверь, и та открылась. Был слышен шум душа. Поэтому он и не расслышал ее стука. Потом она увидела лежащую на постели голую Кейбл с выставленными кверху красивыми грудями. Она курила сигарету, смеялась и что-то говорила Ники, который, очевидно, был в душе, откуда он что-то громко крикнул в ответ — что именно, Имоджин не расслышала — и Кейбл рассмеялась еще громче.
 Имоджин прикрыла за собой дверь и побежала по коридору. Ноги у нее совсем ослабли. Все тело горело. О, бедняга, бедняга Матт: он любит Кейбл, а она так с ним поступает! А Ники, его якобы большой друг, притворился, что поедет заниматься теннисом. И что бы здесь произошло, вернись теперь Матт из Марселя и застукай их?
 В полном шоке она бродила по городу, потом вышла к пляжу и, дрожа, села на песок. От берега отчаливал рыбачий парусник. Его красные паруса отлично смотрелись на фоне темнеющей синевы моря рядом с нежной охрой прибрежного песка. Ей захотелось оказаться на этом судне и уплыть от всей этой сумятицы, от неурядиц и невзгод.




 Глава тринадцатая


 Услышав, как часы бьют семь, она обернулась и увидела, что столы в барах на набережной заполняются посетителями. То была часть привычного здесь ритуала. Каждый вечер сидеть, пить и обсуждать красивых отдыхающих, которые дрейфуют по улице пешком или на малой скорости в открытых машинах. Многие из них просто шествуют до конца пляжа, разворачиваются и следуют обратно, и так по многу раз, чтобы каждый мог ими полюбоваться. Имоджин с неохотой решила, что ей все же надо вернуться в гостиницу.
 Скала, возвышавшаяся над заливом, окрасилась закатом в розовый цвет. Кипарисы на фоне неба торчали, как задранные кошачьи хвосты. Море подернулось аметистовой дымкой.
 К ее ужасу, первые, кого она увидела, были Ники и Кейбл. Они сидели под рекламным зонтом кока-колы, который отбрасывал на их загорелые лица красноватый отблеск, и пили водку с тоником. На Кейбл была белая кружевная блузка, завязанная под грудью, и такого же цвета кружевные шорты — туалет, в котором любая другая выглядела бы толстоватой. Ее открытый от груди до талии торс блеском и цветом напоминал красное дерево. На Ники были белые брюки и серый кашмировый свитер. Его черные кудри еще не высохли после душа. Оба они выглядели величественно утомленными, пресыщенными и красивыми, как две пантеры после еды. Пунцово-красная и озабоченная своей разлохмаченной прической и всем растрепанным видом, Имоджин попыталась пройти мимо них, но Ники увидел ее и окликнул.
 — Где ты была? Я тебя повсюду искал. Иди сюда и расскажи нам про замок и о боевых действиях Эджуортов.
 — Я все-таки с ними не поехала, — пробормотала она.
 Ники сразу насторожился.
 — Я прошлась по пляжу, — быстро добавила она. — Загорала и отправила почтовые открытки. Мне надо пойти переодеться.
 — Сперва выпей, — сказал Ники, решительно усаживая ее на пустой стул рядом с собой. — Что с твоими волосами?
 К счастью, в этот момент подошли Ивонн и Джеймс, оба вымытые и в туалетах, казавшихся неимоверно хорошо выстиранными.
 — Замок просто очаровательный. Ты много потеряла, Имоджин. Владелец оказался дома и сильно мной увлекся, — объявила Ивонн, поправляя себе прическу. — Он все нам показал. У них там еще есть дегустация вин, и он угостил нас вином. Нет, спасибо, Ники, мне только ананасового сока и Джеймсу ничего крепче не надо.
 Ники на своем беглом французском заказал напитки и вернулся к пакету с чипсами.
 — Жаль, что ты не проявляешь большого интереса к культуре, Кейбл, — заметила Ивонн, неодобрительно глядя на оголенную часть торса Кейбл. — Я уверена, что если бы ты ею увлекалась, у тебя с Маттом по вечерам было бы больше тем для разговоров.
 — У нас с Маттом по вечерам есть занятия поинтереснее разговоров, — отрезала Кейбл.
 Кружившаяся над ними в поисках поживы чайка вдруг устремилась на чипс, который Ники уронил на пол.
 — Отвали, — сказал Ники, наступив на чипс.
 — Надеюсь, ты говоришь это всем птичкам, — предположила Кейбл.
 — Мне совсем не хочется, чтобы она меня пометила, — сказал он, ухмыльнувшись.
 — Говорят, это на счастье, — вставил Джеймс.
 — Один раз я имел это счастье во время игры в Риме. И мигом проиграл сет.
 — Как прошла тренировка? — спросил Джеймс. — Подыскал себе подходящего партнера?
 — К моему удивлению, да, — сказал Ники, рассмеявшись. — На этот раз пришлось изрядно попотеть.
 Когда все отвлеклись на подоспевшую выпивку, Имоджин увидела, как он протянул руку и нежно погладил Кейбл по бедру. Та, с наслаждением изогнувшись, одарила его улыбкой.
 Джеймс безо всякого энтузиазма сделал глоток ананасового сока и поперхнулся.
 — Должно быть, пошло не в то горло, — оправдывался он. Глаза у него заслезились, и Имоджин постучала его по спине.
 — Я не думала, Имоджин, что, если у тебя намокнут волосы, то они будут так торчать, — самодовольно проговорила Ивонн.
 Я ее ненавижу, подумала Имоджин. Схватила бы ее за проклятую чистую шею и придушила своими руками. И тут она увидела Матта, который направлялся к их столу, и у нее от любви что-то оборвалось внутри и появилось такое ощущение, будто она катится вниз на скоростном лифте. Он выглядел переутомленным и рухнул на стул рядом с Кейбл.
 — Дорогой, — сказала она с ненатуральным интересом, — что разузнал?
 — Все лопнуло, я в полном дерьме. Сдаюсь. К Браганци подобраться явно невозможно.
 — Не скажу, что я этим огорчена, — сказала Кейбл, игриво проведя рукой по его бедру, — для разнообразия мы будем иметь удовольствие общения с тобой.
 «Как она может?» — в ужасе подумала Имоджин. Она только что встала с постели Ннки, а теперь на его глазах подлизывается к Матту.
 Матт выложил на стол пухлый конверт авиапочты.
 — Вырезки материалов о Браганци. Я попросил в редакции, чтобы их мне высылали, — с унылым видом объяснил он. — Пришли сегодня со второй почтой. Теперь они не понадобятся, так что сегодня вечером могу напиться.
 — Не забудь, что ты это сделал прошлой ночью, — сказала Кейбл с легким раздражением в голосе и демонстративно сняла руку с его бедра.
 Еще раз заказали выпивку. Имоджин к этому времени еще не покончила с первой порцией. Она думала о том, как ей удастся перенести этот вечер. Вокруг, казалось, было так много людей, которым она больше не могла смотреть в глаза. Матт как будто прочитал ее мысли.
 — С минуты на минуту появится Гилмор, — сообщил он всему столу, но главным образом именно ей. — Тебе он понравится. Он и Бэмби — одна из немногих счастливых супружеских пар, какие я знаю.
 — Ей в самом деле нравится сидеть дома, нянчить детей, печь хлеб и протирать мебель, — сказала Кейбл.
 — Как мило, — удивилась Ивонн. — Сколько ей лет?
 — Около сорока.
 — Люблю зрелых женщин, — сказал Джеймс, сильно оживившийся после изрядного глотка своего ананасового сока.
 — У нее благополучное замужество, Джамбо, — осадила его Ивонн.
 — Не думаю, что и сам Гилмор когда-нибудь сбивался с пути истинного, — сказал Матт.
 Кейбл ухмыльнулась с таким видом, будто ей больше про это известно.
 — Он, конечно, мог тебя ущипнуть за задницу на какой-нибудь журналистской вечеринке, — предположил Матт, — но все это показуха.
 — Должна сказать, что мужчине было бы неплохо иметь вторую жену, с которой можно было бы поговорить. Женатому не так легко найти незамужнюю девицу, — сказала Ивонн, поднимаясь из-за стола, — Мне надо зайти в газетный киоск и купить почтовых открыток. Я еще ничего не отправила твоей матери, Джамбо.
 — Сучка, — сказала Кейбл и высунула язык вслед удаляющейся элегантной спине Ивонн.
 — Что ты им велел влить в ананасовый сок, Ники? — поинтересовался Джеймс.
 — Водку. Я подумал, что это будет самое незаметное. Вероятно, противно.
 — По крайней мере спиртное, — сказал Джеймс. — Страшно тебе признателен. Закажи для меня еще раз поскорее, пока старуха покупает открытки.
 — Ты что так притихла, Имоджин? — спросила Кейбл, — Ты в порядке?
 — Вероятно, она сильно перегрелась, — предположил Ники. — Нам не надо было оставлять тебя одну.
 Все теперь глядели на нее. Она подумала, что от тщетных попыток улыбнуться, у нее треснет кожа на лице.
 — Думаю, мне надо пойти переодеться, — сказала она.
 У себя в комнате она безразлично перебрала свой гардероб. Наконец выбрала зеленое платье с белыми маргаритками, хотя оно и казалось слишком игривым для ее подавленного настроения. Низкий вырез обнажал ее плечи и груди, теперь покрытые красивым загаром. Казалось странным, что она смогла так загореть за эти дни, полные огорчений. Ее волосы, вопреки едкому замечанию Ивонн приобрели отличный вид, после того как она их расчесала. Она еще долго приводила себя в порядок. Ей не хотелось спускаться вниз и смотреть на эти лица. Стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Матт — с надеждой подумала она. Но то была Кейбл.
 — Привет, смотрится мило, — сказала она, заглядывая Имоджин в глаза, — Это тебе Матт вчера подарил?
 Имоджин кивнула.
 — Ему надо бы вести в газете женскую страницу. Мы о тебе забеспокоились, тебя так долго не было.
 Рассказывай, подумала Имоджин.
 — Я так рада, что сегодня приедут Ларри и Бэмби, — щебетала Кейбл, когда они шли вниз. — После Ивонн Бэмби — такое облегчение. Она так беззаботно приближается к среднему возрасту. Глядя на нее, начинаешь думать, что стареть — не такое уж безнадежное дело. Ты ее полюбишь.
 Бэмби явно ей не конкурентка, подумала Имоджин. А Ларри Гилмор, судя по джокондовой ухмылке Кейбл, наверняка ее старая любовь. Имея под рукой Ники в качестве очередного обожателя, всегда готового к делу Джеймса и обслуживающего ее Матта, неудивительно, что она в таком хорошем настроении.
 Когда они подошли к столу, Джеймс восхищенно присвистнул Имоджин, а Ники сказал ей, что она красиво смотрится. Имоджин села рядом с ним, чтобы быть как можно дальше от Матта. Мне надо пересидеть ужин, а потом — сразу же в постель, подумала она. За несколько столов от них девушка трепала по голове охотничью собаку золотистой масти. Это напомнило ей Гомера. Ей вдруг так захотелось домой, что она с трудом усидела на месте. Она не должна плакать. Она смотрела вниз на свои стиснутые кулаки и с трудом сдерживала слезы.
 — Кажется, этой ночью в Сен-Сириак приедут Блейкер-Харрисы, — сказала Кейбл. — Мы должны завтра им позвонить.
 К счастью, разговор перешел на неустойчивое состояние брака Блейкер-Харрисов, и Имоджин смогла привести себя в норму. Подняв глаза, она увидела, что на нее смотрит Матт. Покраснев, она быстро отвела взгляд. Теперь я для него обуза, тоскливо подумала она.
 И тут, к ее облегчению, Кейбл сказала:
 — Глядите, Гилмор здесь.
 — Вон он, — крикнул Матт, махнув рукой в сторону очень загорелого мужчины среднего роста с тонким ястребиным лицом. На нем был очень хорошо сшитый рабочий костюм с курткой до пояса и брюками, заправленными в черные сапоги. Прищурившись, он оглядывался вокруг.
 — Он без очков ничего не видит, — сказала Кейбл. — Господи, что он с собой сделал?
 Наконец загорелый мужчина обнаружил их местонахождение и, остановившись на переходе, чтобы получше разглядеть одну брюнетку впечатляющей внешности, едва не был переехан розовой машиной с откинутым верхом, в которой сидели две умопомрачительные блондинки.
 — Какая приятная дорога, — протянул он. — Привет всем, — он похлопал Матта но плечу, поцеловал Кейбл и рухнул на стул. — Господи, мне требуется скорая помощь. Закажите мне четвертную порцию виски.
 Но никто не двинулся с места.
 — Что ты с собой сделал? — спросил Матт.
 — Ты поменял прическу, — сказала Кейбл.
 — Это как у Марка Антония, — Г'илмор опустил рыжие пряди на лоб.
 — И загорел, как помидор.
 — В Ислингтоне было очень хорошее лето, — сказал Гилмор и расхохотался.
 — Ты проколол себе ухо. А откуда ты взял этот белый костюм?
 — Я решил, что мой образ скучноват, и мне надо немного себя взбодрить.
 — Немного, Господь всемогущий, Гилмор! — поразилась Кейбл.
 Матт засмеялся.
 — Эй, перестань, — сказал Гилмор, — Во всяком случае это отлично срабатывает. Как твои дела, Ники? Ты выглядишь возмутительно здоровым.
 — Не здоровее тебя, — сказал Ники и познакомил его с Имоджин и Джеймсом.
 Матт заказал выпивку Гилмору и еще по разу остальным.
 — Что-нибудь получается с Браганци? — спросил Гилмор.
 Матт покачал головой:
 — Ни звука. Я уже все испробовал, включая охранников с автоматами.
 — Ну если ты не смог туда проникнуть, то никто не сможет.
 — Они чертовски хороши, эти твои портреты королев красоты, — сказал Матт.
 — И королевы, и феи потребовали большой ретуши.
 — Как дела в газете? — спросил Матт.
 — Когда я уезжал, все было по-прежнему, — одним глотком Гилмор осушил половину поданного ему виски. — Брюс Уинтер опять подал извещение об увольнении: накатал семнадцатистраничное письмо об отставке, которое никто не потрудился прочитать. Так что в итоге он остался. Наш человек в Иерусалиме был ранен в ногу во время каких-то беспорядков. Главный шлет тебе привет. Он теперь ни о чем другом не думает, как о женской экспедиции на Эверест.
 — И мы будем ее субсидировать?
 — Если наши финансисты знают свое дело, то — нет.
 — Я тут сегодня узнал одну интересную историю, — сказал Матт. — Все местные выпускники смошенничали на экзаменах на звание бакалавра. Кто-то из них заранее раздобыл ответы на вопросы и раздал их всем остальным. Начальство в большом затруднении. Они не могут провалить весь выпуск.
 — Хотел бы я, чтобы такое произошло в Лондоне, — вздохнул Гилмор, — для моих ребят это единственный путь когда-нибудь получить отличные оценки. Ты что-нибудь собираешься на эту тему написать?
 — Может быть, — сказал Матт. — Если соберусь с силами.
 — В Перу началась какая-то заварушка. Главный сказал, что если там дела пойдут еще хуже, тебе, возможно, придется срочно бросить все здешние удовольствия и вылететь туда.
 — А что там такое? — спросил Матт.
 «Он счастлив, — тоскливо подумала Имоджин. — За эту неделю все мы, должно быть, смертельно ему надоели».
 Тут их прервала Кейбл.
 — Так и будете все время говорить о делах? Где Бэмби? В ванной?
 — Н-н-нет, — протянул Гилмор, поправив серьгу в ухе и поморщившись. — Господи, эта штука чувствуется. Она в Ислингтоне.
 — Она — что? — переспросила Кейбл.
 — В Ислингтоне.
 — Значит, ты приехал один?
 — Вообще-то, нет.
 — Ты кого-то привез? — подозрительно спросила Кейбл.
 — В общем, да.
 Наступившая было полная тишина была прервана Джеймсом, издавшим возглас изумления. Вдоль набережной шла, возбуждая значительное оживление, невероятная блондинка на высоких серебряных каблуках, в серебряном комбинезоне космического покроя, и длинноволосая.
 — Это она, — сказал Гилмор, и легкий румянец пробился сквозь его загар. — Мой херувим.
 — Она прямо как Брижит Бардо, ведь правда? — возбужденно сказал Джеймс.
 — Не совсем, — уточнил Гилмор. — Я называю ее Брижит Бармэйд [24] .
 — Господи, посмотрите на эту грудь! — сказал Ники, поправляя себе прическу.
 Матт разрывался между смехом и неодобрением.
 — Где ты такую нашел? — спросил он.
 — Она приходила к нам на временную работу, — сказал Ларри, — И я все время сталкивался с ней в лифте.
 — Там хватало места для вас двоих? — спросил Матт.
 — Я подумал, что она окажет хорошее успокаивающее влияние на Кейбл, — признался Гилмор. — Я знаю, что она любит, чтобы вокруг нее было как можно больше хорошеньких девиц.
 Кейбл была похожа на тучу, из которой неминуемо вылетит молния.
 — Позвольте представить вам Трейси, — сказал Гилмор, когда блондинка села между ним и Имоджин, смущенно пробормотав свое «рада познакомиться». — Она никогда ничего не пьет, кроме сладкого чинзано, потому что подвержена греху сладострастья, не так ли, моя драгоценная?
 — Ты не против? — спросила Трейси. — У вас красивый загар, — сказала она, лучезарно улыбнувшись Имоджин. — Я всегда считала, что блондинкам он идет больше всего. Слава Богу, я быстро загораю.
 — Вы не обгораете? — спросила Имоджин, глядя на ее платиновые волосы.
 — Никогда, — сказала Трейси, — а этот цвет — из пузырька, мой настоящий — темно-каштановый.
 Не привыкшая к такой откровенности, Имоджин заморгала:
 — У Ларри уже чудесный цвет кожи.
 — О, это мазь, — сообщила Трейси. — На ногах она не сработала. Они у него теперь в полоску, как у тигра.
 Имоджин хихикнула и вдруг повеселела.
 В этот момент появилась Ивонн, нагруженная бумажными сумками и пачками открыток.
 — Это я взяла для нашей газеты, — объяснила она, вынув даму в кринолине, сделанную из ракушек. — Правда, оригинально? О, здравствуйте, — обратилась она к Гилмору. — Вы, должно быть, Ларри. Мы никогда не встречались, но я так восхищаюсь вашей работой. А вы, очевидно, Бэмби, — сказала она, повернувшись к Трейси. — Я так много о вас слышала. Можно мне называть вас Бэмби?
 — Ну, я все время так ее называю, — лениво протянул Гилмор, — Но ей это не очень нравится.
 Ивонн села между Джеймсом и Маттом.
 — Где вы остановились? — спросила она.
 — В «Плазе», — сказала Трейси, — комнаты ужасно убогие.
 Ивонн выглядела расстроенной.
 — Вам бы стоило посмотреть, в каких щелях ютимся мы, — сказала она, свирепо взглянув на Матта.
 Трейси снова заговорила с Имоджин:
 — Это просто ужас! В любой гостинице здесь всякий раз, когда открываешь кран ванной, тебя тут же сразу всю обдает душем. Этой ночью я вся промокла.
 Вряд ли она намного старше меня, подумала Имоджин. Кейбл и Ивонн обе смотрели на нее так, будто это был какой-то необыкновенно гнусный червяк, оказавшийся у них в салате. Приглядевшись к ней поближе, Имоджин увидела под толстым слоем краски круглое лицо, огромные карие глаза и очень приятную улыбку.
 — Благодарю, — сказала она Матту, получив от него свой бокал с чинзано, а потом спросила у Имоджин. — Кто тут с кем? Кто этот маленький розовощекий? Он похож на Рони Корбета.
 — Это Джеймс. Он муж Ивонн, вон той рыжей. Она фотомодель.
 — А этот приятный брюнет, что по ту сторону от тебя? Он красивый. Должно быть, из береговой охраны или инструктор по плаванию, что-нибудь вроде этого.
 — Его зовут Ники Бересфорд, — сказала Имоджин, подавив смех.
 При упоминании своего имени Ники посмотрел в их сторону.
 — Я тут хотела угадать, чем вы занимаетесь, — сказала Трейси, улыбнувшись ему с обезоруживающей простотой.
 — Он играет в теннис, — выпалила Имоджин, а потом, чуть помедлив, — исключительно успешно.
 — О, как мило! Я люблю теннис. Может быть, завтра сыграем с вами?
 — Может быть, — с улыбкой сказал Ники. — Не обязательно в теннис.
 — Encore de whisky! [25] — крикнул Гилмор, оглядывая девиц, сидевших за соседними столами и прогуливающихся вдоль набережной. — Черт возьми, да тут невероятный класс. Прямо как когда-то было на Кингз Роуд к вечеру по субботам. Не пойму, зачем я тебя привез сюда, Трейси. Это все равно что возить уголь в Ньюкасл [26] .
 — Тебе бы пришлось говорить с ними по-французски, — безмятежно заметила Трейси. — А я знаю, как это тебя утомляет. Хочу есть. Надеюсь, тут еда лучше, чем в Париже. Мы вчера были у Максима. Кормят отвратительно. Я попросила бифштекс, так они дали мне какой-то обугленный кусок мяса, а когда в него втыкаешь вилку, из него прямо кровь вытекает. Я люблю макароны и чипсы.
 — Полагаю, это можно устроить, — сказал Гилмор.
 Ивонн озадаченно посмотрела на Трейси:
 — Не могу поверить, что вам сорок.
 — Сорок это размер ее бюста, — ядовито заметила Кейбл.
 — Верно, — согласилась Трейси, не обращая внимания на враждебность собеседницы. — Как это вы угадали? — и, обращаясь к Ивонн. — Я слышала, вы фотомодель. Я тоже этим занимаюсь в свободное время.
 — А именно? — холодно спросила Ивонн.
 — Ну, обычно в обнаженном виде. Я была девушкой месяца в «Пентхаузе» за июль.
 — В самом деле? — заинтересовался Ники, бесстыдно раздевая ее глазами.
 — Они там страшные вруны, — сказала Трейси. — Сфотографировали меня на велосипеде на фоне какого-то старого университета. На одних снимках я была в прелестном шелковом белье, на других безо всего.
 — Вон оно как! — воскликнул Джеймс, выкатив глаза.
 — А потом написали про меня, что я какая-то интеллектуалка, а отец у меня преподает в этом университете. Правда, они оставили мне белье и хорошо заплатили.
 — Ваш отец преподаватель? — спросила Ивонн.
 — Нет, он владелец похоронного бюро, — сообщила Трейси.
 Ивонн была ошарашена.
 — Ну, я полагаю, им так нужно было.
 — Потому что сидели на большой мели, — сухо добавил Матт.
 — А вы снимаетесь обнаженной? — спросила Трейси у Ивонн.
 — Я не могла бы делать подобные веши, — с негодованием заявила та.
 — Ну, я бы на вашем месте не отчаивалась, — ласково сказала Трейси. — Я сама когда-то была плоская, как доска, вроде вас. И тогда мой менеджер говорит: «Трейси, почему бы тебе не заиметь приличные груди?» А у него есть приятель, доктор, который кому хочешь сделает шары, как у Софи Лорен. Я и пошла к нему. Операция немного неприятная, зато результат потрясающий. Там сплошной силикон, — сказала она, нежно похлопывая по своей оттопыренной груди. — Но я ни разу об этом не пожалела. Если хотите, я дам вам адрес этого доктора. Обидно, когда не можешь раздеться, если за это хорошо платят.
 Впервые Ивонн не нашла что сказать. Посмотрев через стол, Имоджин увидела, что Матт задыхается от смеха.
 — Где ты ее все же откопал? — вытирая слезы, спросил он у Гилмора.
 — Пришла ко мне на временную работу. Печатает тридцать слов в минуту и все время пишет Лоуренс вместо Лоренс, но любая девушка с таким телом может себе это позволить.
 — Не могу понять, чем она с тобой занимается.
 — Не думаю, что эта девица замужем за Ларри Гилмором, — прошипела Ивонн, через стол обращаясь к Кейбл.
 — Нам пора есть, — сказал Ларри, приподнимая одну из серебряных грудей Трейси, которая закрыла сверху его часы, — Уже половина десятого.
 — Я плачу, — сказал Матт, чуть отодвинув назад свой стул и махнув рукой официантке. Вдруг — Имоджин после не могла в точности вспомнить, как это произошло, — суетливая, шумная улица совершенно стихла. Официанты остановились со своими подносами на вытянутых руках. Какой-то мужчина, несший корзину с рыбой, уронил ее наземь и стоял недвижимо, словно завороженный. Разговоры по всей длине набережной смолкли. Один залаявший пудель был строго призван к порядку, а заплакавший ребенок получил затрещину. Все взоры обратились в одну сторону. Какое-то подобие страха и неприятного предчувствия заразило даже самых шумных отдыхающих. Были слышны только жалобные крики чаек да шум волн.
 И тогда Имоджин увидела его. Маленький лысый человек в темных очках, черной рубашке и в плохо сидящих белых брюках, явно никуда не спешивший, пожевывая сигару, лениво двигался в их сторону.
 — Браганци, — просипел Матт.
 — Черт, у меня нет с собой камеры, — пробормотал Ларри.
 Он был уже в нескольких столах от них. Все льстиво улыбались. Тот же самый пудель гавкнул и снова был утихомирен.
 — Он направляется к нам, — сказала Кейбл, откинув назад волосы и в нетерпении облизывая губы. — Возможно, он хочет сказать, чтобы ты оставил его в покое.
 — Скорее, припугнуть нас, — предположил Матт.
 Имоджин смотрела на него как зачарованная. Не часто приходится видеть так близко живую легенду.
 Он подошел к их столу и помедлил, разглядывая их всех. Потом бросил свою сигару прямо на мостовую.
 — Добрый вечер, — произнес он с очень сильным итальянским акцентом. — Я ищу мисс Броклхерст.
 — Что вам от нее надо? — спросил Матт.
 — Позвольте мне представиться, — тихо сказал коротышка. — Меня зовут Энрико Браганци.
 — Нам это известно, — сказал Матт.
 — Я бы просто хотел поговорить с мисс Броклхерст, — он улыбнулся, показав несколько золотых коронок.
 Ники ободряюще взял Имоджин за руку.
 — Это она.
 Браганци снял свои темные очки. Его прищуренные черные глаза смотрели испытующе.
 — Мадемуазель, — спросил он, — вы сегодня случайно не заплывали за скалы на Малый пляж?
 Имоджин в замешательстве потупилась и готова была провалиться сквозь землю.
 — Ты была там, моя прелесть? — мягко спросил Матт.
 Она знала, что вся набережная глазеет на нее.
 — Да, — пробормотала она. — Я страшно сожалею. Там было так красиво. Мне просто захотелось немного побыть одной. Я не сообразила, что это частное владение.
 — Что вы, мадемуазель, — Браганци поднял руку с хорошо ухоженными ногтями и унизанную золотыми перстнями. — Я пришел только для того, чтобы от всего сердца поблагодарить вас. Вы спасли жизнь моему малышу.
 — Я — что? — поразилась Имоджин.
 — Вы не дали ему утонуть, а потом вернули к жизни.
 — Это был ваш ребенок? — прошептала Имоджин. — А я думала — той пары.
 — Та пара, — сказал Браганци таким голосом, от которого у Имоджин дрожь прошла по спине, — была его нянька и один из моих охранников.
 Так вот почему та девушка так истерически всхлипывала даже после того, как ребенок пришел в себя, — от страха перед Браганци.
 — Служанка вернулась в дом и пыталась сделать вид, что ничего не произошло. По счастью, другой из моих людей все видел через бинокль из дома. Он не мог вам помочь, потому что вы были далеко. Когда он подошел, вас уже не было. Он сказал, что вы проявили удивительную для вашего юного возраста смелость и присутствие духа.
 — Ну что вы, — прошептала Имоджин. — Любой бы это сделал.
 — Но они этого не сделали. Если бы не вы, мадемуазель, ребенок бы умер. Я вам обязан своей вечной благодарностью.
 — Что вы… — снова пробормотала она, водя подошвой по мостовой. — Как он сейчас?
 — Слава Богу, в порядке. Был врач и еще один специалист. Герцогиня места себе не находила, но они заверили ее, что все хорошо. Рики теперь спит. Конечно, герцогиня еще не отошла от потрясения, но ей бы очень хотелось вас видеть.
 — О, это не обязательно. То есть… — в ужасе от такой перспективы, запинаясь проговорила Имоджин.
 — Пожалуйста, мадемуазель. Это так много для нее значит. Она желает лично поблагодарить вас. У меня здесь машина. Могу ли я довезти вас до дома?
 Имоджин умоляюще посмотрела на Матта, но он трясся от смеха.
 — Ты темная лошадка, дорогая.
 — Почему ты нам не рассказала? — спросил Ники.
 — Вероятно, мы ее не спрашивали, — сказал Матт.
 — Хорошо, я поеду, — сказала Имоджин, обернувшись к Браганци.
 — Чудесно! — Браганци повернулся и поднял руку. Только тут Имоджин заметила татуировку на его толстых мускулистых руках. В следующее мгновение к ним плавно подъехала черная машина длиной, казалось, во весь пляж.
 Шофер вышел и открыл им дверцы. Оказавшись внутри, Имоджин почувствовала себя Ионой в чреве кита. Она не была уверена, что когда-нибудь вновь увидит остальных.
 — Где вы научились приемам первой помощи? — спросил Браганци, когда машина поднималась по холму. — Вы медицинская сестра?
 Имоджин рассказала ему, что работает в библиотеке и там кому-то надо было ходить на курсы первой помощи.
 — Тогда я страшно ворчала, мне все это до смерти надоело, но теперь я рада, что этим занималась.
 — А мы тем более, мадемуазель. Могу ли я сказать вам кое-что теперь, пока мы наедине? Возможно, вы немного знаете про герцогиню и меня?
 Имоджин кивнула.
 — Когда она оставила Англию, чтобы приехать ко мне, ей пришлось оставить там и своих детей. Понимаете, меня не считают подходящим для них отчимом. Не позволяется им и навешать нас, хотя мы сражаемся за это со двором. Камилла скучает по детям, правда, не показывает этого. Так что вся ее любовь перешла на маленького Рики. Она родила его поздно. Для нас обоих — поздно. Он — как это говорится? — осенний цветок? Ей теперь сорок три. Когда она рожала Рики, то едва не умерла, и врачи настояли на операции. Так что мы оба с ней больше не можем иметь детей. Теперь вы можете понять, что для нас обоих значит Рики, и что вы для нас сделали, спасши ему жизнь.
 Имоджин увидела, что его черные глаза наполнились слезами, и поняла, что больше не боится его.
 — Как вы меня разыскали?
 — У меня есть, как это говорится, безупречная шпионская система.
 Перед встречей с герцогиней Имоджин сильно нервничала. Но стоило ей увидеть ее приятное лицо с сияющими серыми глазами, все еще покрасневшими от слез, как все ее страхи исчезли.
 Герцогиня быстро подошла к Имоджин, взяла ее за руки, поцеловала в обе щеки и сказала дрожащим голосом:
 — Даже не знаю, как вас благодарить.
 Она была так приветлива, естественна, так полна благодарности, что через несколько минут Имоджин, которой уже подали большой стакан виски, почувствовала, что действительно сделала доброе дело. Они сидели на террасе, дружески болтали о том о сем, вдыхая густой аромат душистого табака и других цветов. Потом они встали и прошли в голубую детскую комнату, чтобы посмотреть на спящего в своей кроватке маленького Рики. Теперь его щеки немного порозовели, черные волосы закрывали лобик. Герцогиня подошла к нему на цыпочках, поправила белье, подушку и, прикоснувшись рукой к его лбу, проверила, нет ли у него жара.
 — Он выглядит намного лучше, — сказала Имоджин.
 — Да, правда? Врач сказал, что не о чем беспокоиться, но я все еще проверяю.
 Когда они спустились в гостиную, Имоджин заметила на стене картины Пикассо, Матисса и Модильяни.
 — Все в порядке, дорогая? — спросил Браганци, взяв герцогиню за руку.
 Он был, вероятно, дюйма на три-четыре ниже ее, но благодаря широким плечам и силе своей натуры казался человеком, оберегающим какой-то чрезвычайно хрупкий предмет.
 — Мисс Броклхерст, должно быть, проголодалась. Поедим сейчас?
 — Да, конечно. Как же это я! — и улыбнувшись, герцогиня спросила у Имоджин: — Вы ведь у нас останетесь? Мы здесь видим так мало людей, и я хотела так много спросить у вас о вашем отдыхе и про Англию.
 — Но вы, должно быть, сильно переутомились после такого потрясения, — пробормотала Имоджин, испугавшись, что за столом ее манеры будут недостаточно герцогскими. Но они ее все же уговорили, и она почувствовала, что ей до смерти хочется есть. Все ее тревоги по поводу своих манер рассеялись, когда она увидела, как Браганци набросился на еду, словно изголодавшаяся собака динго. Он упирался локтями в стол, с полным ртом пил вино большими глотками, ковырялся в зубах.
 Были поданы какая-то заливная рыба и очень вкусный цыпленок. Заметив, что герцогиня и Браганци обсасывают кости, Имоджин решила, что вполне может делать то же самое.
 — А с кем вы сюда приехали? — спросила герцогиня.
 — Его зовут Ники Бересфорд.
 — Теннисист? О, он бесподобен. Я так часто восхищалась им в Уимблдоне.
 — А он считает, что вы великолепны, — сказала Имоджин, и при этом рот у нее был полон жареной картошкой.
 — Как мило, — герцогиня была явно довольна. — Значит, вы оба замечательно отдыхаете?
 — Полагаю, что так, — сказала Имоджин.
 — Вы говорите это как-то не очень уверенно, — заметил Браганци. — А чем мистер Бересфорд занимался, оставив вас одну в такой жаркий летний день?
 — Он, ну, по правде сказать, с ним очень скучно, — неуверенно проговорила Имоджин, хотя ей очень хотелось сказать правду.
 — Давайте, — подбодрила ее герцогиня. — Мы с Энрико так мало интересного здесь слышим.
 И она выложила им всю эту скверную историю:
 — Мы приехали сюда компанией. Но еще до отъезда из Лондона стало ясно, что Ники влюбился в другую девушку.
 — А она приехала с другом?
 — Да. Его зовут Мэтью О'Коннор.
 — Он журналист, верно? И очень хороший, — сказала герцогиня. — Когда мне попадаются английские воскресные газеты, я всегда читаю его материалы.
 — Он ужасно милый, — призналась Имоджин, покраснев.
 — Так почему бы вам не поменяться? — сказала герцогиня.
 — Он любит Кейбл, эту вторую девушку. Он просто не обращает внимания на ее поведение и ждет, когда она к нему вернется. Они иногда страшно ссорятся, но он понимает, что она это делает только для того, чтобы… ну, словом, чтобы сильнее его привлечь.
 — Как это сложно, — сказала герцогиня.
 — Прошлой ночью во время прогулки О'Коннор, кажется, проявил сильную привязанность к вам, — сухо заметил Браганци.
 Имоджин сделалась пунцовой.
 — Откуда вы знаете? — пробормотала она.
 — Энрико знает все, — с гордостью сказана герцогиня.
 Господи, подумала Имоджин, испуганно взглянув на Браганци, — значит, он знал, что Матт и я все время крутились вокруг его дома.
 Кофе они пили на террасе. Совсем стемнело, небо испешрилось огромными звездами. Над цветами душистого табака метались светлячки, а графиня забрасывала Имоджин все новыми вопросами про ее отдых, про ее дом в Йоркшире, а потом вообще про Англию. Вдруг Имоджин сообразила, что уже очень поздно.
 — Мне надо возвращаться.
 — Подождите немного. Энрико отвезет вас. Дорогой, поднимись наверх и посмотри, как там Рики.
 Когда он ушел, Имоджин застенчиво сказала герцогине:
 — Какой он приятный. Я никогда не думала, что он такой милый.
 Герцогиня посветлела.
 — Вы так считаете? Я очень рада. В Англии люди отказываются понять, как это я могла все бросить и убежать с ним.
 — Я прекрасно вас понимаю, — отважно заявила Имоджин и вдруг поняла, что выпила не так уж мало.
 — Я бы все отдала, чтобы побывать дома хотя бы несколько недель, — призналась герцогиня. — Но Энрико сразу арестуют, едва он появится в Англии. — И она сразу показалась усталой, с темными кругами под глазами. — Я страшно скучаю по детям. Александр, мой бывший муж, не подпускает меня к ним, чтобы их не испортил Энрико. Подумать только! Если бы при дворе знали какое безнравственное существо этот Александр.
 — Я вам так сочувствую, — сказала Имоджин.
 — Ну хватит обо мне. Поговорим о вас. Как мы могли бы отблагодарить вас? У вас еще осталось несколько дней отпуска. Мы в субботу возвращаемся в Париж. Почему бы вам не оставить побережье и мистера Бересфорда — к тому же здесь теперь слишком жарко — и не поехать с нами? Мы бы с удовольствием показали вам окрестности Парижа.
 — О, ну что вы! — воскликнула Имоджин. Сама мысль о том, что ее увезут от Матта, как бы мало он о ней ни думал, была ей непереносима. — Это так любезно, — добавила она, чтобы смягчить столь пылкий отказ. — Честно говоря, мне довольно и того, что я спасла его и этим доставила вам радость.
 — Тогда должно быть что-то такое, чего бы вы хотели.
 И тут Имоджин почувствовала, как у нее забилось сердце, и она сказала:
 — Есть только одна вещь. Матт больше всего на свете хочет взять интервью у вашего мужа. Он мечтает об этом с того самого дня, как мы сюда приехали. Он очень ответственный журналист. Он не стал бы… — Она запнулась, потому что чуть не сказала «пакостить ему», но решила, что это прозвучит грубовато.
 Герцогиня, похоже, колебалась. Но в этот момент вернулся Браганци и сказал:
 — Малыш чувствует себя прекрасно.
 Какое-то время они говорили между собой по-итальянски, и герцогиня при этом выглядела все еще обеспокоенной.
 — Я сожалею, — пробормотала Имоджин. — Мне не следовало об этом просить. Это было чудовищно бесцеремонно.
 — Это очень трудно в положении Энрико, — объяснила герцогиня. — Он опасается, что чтобы мистер О'Коннор о нем ни написал, это ухудшит мои шансы снова увидеть детей.
 — О, конечно. Мне следовало об этом подумать, — сбивчиво оправдывалась Имоджин.
 Браганци подошел к окну и бросил в сад свою сигару. Потом, повернувшись, улыбнулся Имоджин.
 — Это так немного в сравнении с тем, что вы для нас сделали. Скажите ему, чтобы приходил к десяти часам. Но он должен будет показать мне, что решит напечатать. Это единственное условие. Он честный человек?
 — О, да, конечно. Он очень честный, — радостно сказала она, думая о том, как доволен будет Матт. — Не знаю, как вас благодарить, но мне действительно надо ехать. — Ей не терпелось вернуться в Пор-ле-Пен и выложить ему эту новость.
 Поцеловав ее на прощанье с большим чувством, герцогиня сказала:
 — Напишите нам в Париж и расскажите, как проходит отдых.
 На обратном пути Браганци снова поехал с ней.
 — Чудесный вечер, — сказала она, — и герцогиня такая чудесная. Я думаю, она одна из самых замечательных женщин, каких я только видела.
 — Да, — сказал Браганци. — Вы ей тоже нравитесь. Вы понимаете, что сейчас ей очень одиноко. Она отказалась от очень многого, покинув ради меня Англию.
 — Но она и многое получила.
 — Надеюсь, что так, — сказал Браганци со вздохом. — А вы бы приехали к нам, скажем, на будущий год, и мы позаботимся, чтобы вы получше провели свой отпуск.
 Он взял ее йоркширский адрес. Что подумал бы отец, если бы мог теперь ее видеть в компании одного из самых знаменитых во Франции преступников.
 Машина выкатила на набережную. Хотя было уже далеко за полночь, во многих кафе сидели посетители.
 Имоджин подумала, где теперь их компания. Вероятно, напиваются до одури в каком-нибудь ночном клубе, а может быть, играют в казино. Будет ужасно, если они уже пошли спать. Браганци как будто прочитал ее мысли:
 — Вон ваш друг мистер О'Коннор, высматривает вас, — сказал он, когда машина подъехала к стоянке, и, перегнувшись, открыл для нее дверь. Увидев, как просветлело лицо Имоджин. он улыбнулся. — Вам это приятно?
 — Вы хотите поговорить с ним теперь, — спросила Имоджин, увидев, что Матт поднялся и направляется к ним. Браганци покачал головой.
 — Отложим на завтра, и скажите, чтоб он взял с собой Ларри Гилмора. Он сможет сделать несколько снимков Камиллы и Рики.
 — Но я даже не говорила вам, что Ларри здесь, — удивилась Имоджин. — Вы в самом деле знаете все?
 — Стараюсь, — скромно признал Браганци. — Прощайте и еще раз спасибо за все, — сказал он и, взяв ее руку, поцеловал. Имоджин поняла, почему герцогиня ради него все бросила.
 Когда машина отъезжала, она махнула вслед рукой. Тут же рядом с ней оказался Матт.
 — Что этот тип тут с тобой делал? — резко спросил он.
 — Просто прощался.
 — И все?
 Лицо его было в тени, и она не могла разглядеть его выражения, но его пальцы крепко и больно сжапи ей руку.
 — Конечно, все. Я чудесно провела время.
 — Тебя так долго не было, что мы уже собирались отправиться на поиски.
 — Совершенно ни к чему. Они были со мной очень милы.
 — Еще бы, после того, что ты для них сделала! Как она выглядит? — Он отпустил ее руку.
 — О, чудесно! Красивая и… ну, немного ранимая. А где остальные?
 — В баре. Гилмор просто рехнулся. Зайдем, выпьешь, — он обнял ее рукой за плечи и на секунду прижал. — Прости, дорогая, я сорвался. Я очень за тебя беспокоился.
 Волна счастья разлилась внутри нее, но она сказала себе «стоп, парень», вспомнив прочитанную в то утро Маттом лекцию на тему «незаконное вторжение будет пресекаться». Она сама обеспокоилась бы о любом из их компании, кто так долго, как она, оставался бы запертым в крепости Браганци.
 В баре Ларри и Трейси танцевали вокруг проигрывателя-автомата.
 — Я Ларри Банный лист! — кричал Ларри, засовывая руки под платье Трейси.
 — Я хочу, чтобы ты прекратил эти грубости, — спокойно сказала она, вытаскивая его руки.
 Они оказались рядом с дверью женской комнаты, на которой было написано «Девочки».
 — Мне нужно семерых, — крикнул Ларри, постучав в дверь, — и немедленно!
 Ники и Кейбл наблюдали за ними. Ники хохотал во все горло, Кейбл молчала. Джеймс и Ивонн, похоже, ушли спать.
 Увидев Имоджин, Ники вскочил:
 — Дорогая, у тебя все в порядке?
 Трейси и Ларри тут же перестали танцевать, подошли и засыпали ее вопросами.
 — Это было чудесно, — рассказывала Имоджин, смущенная, но счастливая оттого, что стала центром внимания. — Дом внутри красивый, и картины интересные.
 — Вероятно, у него там половина Уфицци и Лувра, — сказал Матт.
 — Тебе не было страшно? — спросила Трейси.
 — Нисколько, я даже герцогини не боялась. Она такая приветливая и… и общем, не высокомерная.
 — С чего бы ей быть высокомерной? — возмутилась Кейбл. — Она была заурядной актрисой до того, как вышла за герцога. Самая обыкновенная простушка.
 — Чепуха! — сказал Ники. — Она из очень уважаемой семьи. Как они друг с другом ладят?
 — О да, а Браганци удивительный. Он все знает. Он все знал про… — Она хотела было сказать «про прошлую ночь», но не знала, что именно Матт рассказал Кейбл об их стычке с охранниками. — Кажется, он знает про всех нас, — кое-как вышла она из положения.
 — Глотни этого, моя радость, и расскажи мне все.
 — И мне бы тоже выпить не мешало, — сказал Ларри.
 — Страшно признательна, — сказала Имоджин, взяв у Матта бокал. — Да, Матт, Браганци обещал тебе интервью.
 — Я заказал тебе тройную, — говорил в это время Матт Ларри. А потом, опомнившись, выпалил как из пистолета: — Он что?
 — Согласился дать тебе интервью. Тебе надо прийти к нему завтра утром к десяти часам.
 — Ты меня разыгрываешь.
 — Нет, правда. И Ларри тоже может пойти и сделать несколько снимков.
 — Богоматерь святая, ты гений. Как ты это провернула?
 — Просто попросила его. Только с одним условием: он хочет посмотреть рукопись.
 — Правильно. Я бы тоже этого потребовал, будь на его месте. Малышка, ты в самом деле красавица, красавица.
 Он наклонился и поцеловал ее в обе щеки. И на этот раз, почувствовав прилив счастья, она даже не подумала сказать про себя «стоп, парень». Она просто упивалась тем, как он был обрадован и ошеломлен такой новостью.
 — Можно пойти мне и поснимать вместо Гилмора? — спросил Ники. — Я бы не прочь пощелкать герцогиню.
 Имоджин хихикнула.
 — Она тоже считает тебя красивым.
 — Она обо мне слышала? — удивился Ники.
 — Да, они тоже иногда смотрят телевизор, эти сильные мира сего. А самые смышленые из них могут даже читать. А теперь, кто угостит меня выпивкой? — спросил Ларри.
 — Никто, — твердо заявил Матт. — Тебе надо выпить кофе, чтобы очухаться, иначе у тебя будут сильно дрожать руки, и ты не сможешь ровно держать камеру.
 — Немного коньяка не повредит, — сказал Ларри.
 Кейбл встала из-за стола и, бросив ядовитый взгляд в сторону Имоджин, заявила:
 — Теперь, когда она наконец соизволила появиться, не могли бы мы пойти в какое-нибудь более интересное место?
 Матт вытащил из кармана конверт с вырезками и бросил его на стол.
 — Если хочешь, можешь идти, а мне надо все это прочитать. Имоджин, девочка моя дорогая, присаживайся здесь, — он указал на соседний стул, — и если ты не слишком утомилась, будь так любезна, расскажи мне подробно все, что произошло, начиная со спасения ребенка.




 Глава четырнадцатая


 На следующее утро Имоджин проснулась поздно. Опять был солнечный жаркий день. Через открытое окно на утренней лазури неба видны были редкие и небольшие белые облака. Она лежала, припоминая необыкновенные события последних сорока восьми часов: сначала Матт преобразил ее в Сен-Тропезе, потом они встретили довольно странного по любым меркам Антуана; потом под угрозой охранников Браганци Матт ночью целовал ее, а наутро от нее отмежевался; потом она спасла Рики, застала Ники и Кейбл в постели и наконец — знакомство с Браганци и герцогиней. Поживи немного, наберись опыта, сказал ей Матт. Что ж, она начала его набираться. И все же, когда она рассматривала в зеркале свое гладкое загорелое лицо, то нашла, что выглядит такой же юной и круглоглазой, как всегда. Она посмотрела на пурпурную астру, вянущую в ее дневнике, и вздохнула.
 Она уже оделась и думала о том, как там у Матта и Ларри пошло дело с Браганци. В дверь постучали. То была Трейси, собравшаяся идти на пляж.
 — Страшная жара, — жаловалась она, когда они уже шли по набережной. — Даже в майке чувствуешь себя как в меховой шубе.
 — Как Ларри поднялся сегодня?
 — Подняться-то поднялся, но чувствовал себя скверно. Никогда не видела парня, которого бы так ломало после выпитого. Эта Кейбл сварливая, правда?
 — Да, — вздохнула Имоджин.
 — Мне ночью снилось, что у меня выпали все зубы, — сказала Трейси, — Что бы это могло значить?
 — Вероятно, что ты боишься, как бы у тебя не выпали все зубы, — предположила Имоджин.
 Она заметила, что даже самые загорелые и пресыщенные французы выпрямлялись, подбирали животы и брали Трейси на заметку, когда она проходила мимо, сверкая серебрянным водопадом своих волос и извиваясь всем телом. Это должно было еще сильнее разозлить Кейбл.
 Они нашли Ивонн и Джеймса на середине пляжа. Ивонн что-то ворчала и со своим картонным клювом была похожа на сердитую гусыню.
 — Привет. Как спали? Я очень плохо. Чересчур жарко. Я не могла заснуть ни на минуту, и, мало того, меня мучили жуткие кошмары с какой-то медузой, а когда я встала, то обнаружила этот страшный комариный укус, и вода в душе была сегодня холодная.
 — Как ты там вчера вечером? — спросил Джеймс, при виде их заметно повеселевший. — Я боялся, как бы Браганци не сделал из тебя еще одну Патти Херст [27] .
 — Это было страшно увлекательно, — сказала Трейси, растянувшись на большом зеленом полотенце. — Давай, расскажи им, Имоджин.
 Однако отчет Имоджин о событиях вчерашнего вечера слегка потускнел из-за того интереса, который вызвала к себе Трейси, оголившаяся вплоть до нижней части своего бикини цвета леопардовой шкуры.
 — Джеймс, угомонись, — сказала Ивонн, дрожа от негодования. — А ты, Трейси, ляг и не привлекай к себе внимание. Продолжай, Имоджин. Как была герцогиня одета в домашней обстановке?
 — О, в голубой шелк, — сказала Имоджин, все еще чувствуя, что аудитория по-настоящему не захвачена ее рассказом, особенно, когда Трейси начала намазывать всю себя кремом.
 — Это задерживает ультрафиолетовые лучи, — пояснила она.
 Минут через двадцать, в течение которых каждый мужчина на пляже, казалось, успел пройти мимо их группы, направляясь к воде, а потом возвращаясь, поигрывая мускулами и стряхивая с себя на них воду, Ивонн не выдержала.
 — Знаешь, Трейси, ты обгоришь. Тебе непременно надо прикрыться, а эти м-м-м-… эти места обгорают хуже всего.
 — Возможно, ты права, — сказала Трейси, вставая. — Думаю, мне надо поплавать.
 — Смотри, вся ответственность — на твою голову, — отрезала Ивонн.
 — Только не на голову, — хихикнула Трейси и легкой походкой направилась к воде, сопровождаемая приливной волной французов с очень нескромным интервалом.
 — Я тоже пойду поплаваю, — сказал Джеймс, и прежде чем Ивонн успела его остановить, кинулся вслед за Трейси.
 — Это омерзительно — как она колышет своими грудями, — возмутилась Ивонн.
 — Ну, положим, они сами колышутся, — сказала Имоджин.
 — Такой плохой пример для Джеймса, особенно потому, что с ней тут появился Ларри. Интересно, знает она, что он женат?
 Имоджин обратилась к книге Скотта Фитцджеральда. «Тристрама Шенди» она забросила.
 — Она готова обгореть, — проворчала Ивонн, поправляя свой картонный клюв. — Люди просто не понимают, что при такой жаре загорать надо понемногу. Поэтому я никогда не обгораю.
 Она так долго причитала, что Имоджин обрадовалась, увидев направляющихся к ним Кейбл и Ники. Она подумала, что, поскольку Матт у Браганци, они решили воспользоваться возможностью провести пару часов в постели и оба, судя по угрюмому выражению их лиц, встали с нее не с той ноги.
 — Доброе утро, — сказала Ивонн, несколько повеселевшая при виде мрачного настроения Кейбл.
 — А что в нем доброго? — выпалила Кейбл, швырнув на землю свой резиновый матрас. — Ты мне не надуешь его, Ники?
 Он бросил на нее взгляд, который ясно говорил «надувай свой чертов матрас сама», но, подумав немного, нагнулся, что-то бормоча вполголоса, и начал выполнять ее просьбу.
 — Я слышала, Матт поехал к Браганци. Ты, Кейбл, наверное, за него рада, — сказала Ивонн.
 — Не рада! Хороший у меня получился отпуск, когда он все время гоняется за какими-то дурацкими историями. Сегодня утром вернулся в девять часов, и похоже, что сегодня я его больше не увижу. Он готов сидеть половину ночи за своей гнусной писаниной. Даже просил меня найти ему пишущую машинку. Позвольте спросить, где я ее достану в таком забытом Богом месте? Мне это все больше и больше напоминает Маргит, — добавила она, оглядывая пляж, а потом, повернувшись к Ники, который заканчивал надувку матраса, спросила: — Почему бы нам не сгонять на день в Сен-Троп?
 — Не получится, — сказал Ники, вдруг увидевший, как Трейси резвится с Джеймсом на мелководье, — у нас нет машины.
 — Давай возьмем напрокат, — повелительно сказала Кейбл, следя за направлением взгляда Ники.
 — Слишком много возни, — отрезал Ники, затыкая матрас пробкой и кладя его к ногам Кейбл. — И чересчур жарко для езды в машине.
 Кейбл сверкнула своими зелеными глазами. Становится слишком жарко именно здесь, подумала Имоджин.
 — Пойду поплаваю, — сказала она и направилась к воде.
 — Я тоже, — подхватил Ники и поспешил вслед за ней. — Ты сегодня отлично выглядишь, дорогая. Отойдем от линии огня.
 — Мы здесь! — позвала их Трейси, отчаянно размахивая руками. Ее длинные светлые волосы в зеленой воде были похожи на русалочьи. — Так приятно. Как ты себя чувствуешь в такое утро, Ники?
 — Любуюсь, как ты рассекаешь грудями волны, — сказал Ники. — Или, скорее, волнуешь груди.
 Все засмеялись и начали брызгаться. Потом Ники совершил показательный скоростной заплыв кролем до мостков и обратно.
 — Ах, вот бы мне научиться так плавать, — сказала Трейси.
 — Я тебя научу, — пообещал Ники. — Так, лежи спокойно на моей руке, теперь — одной рукой сюда, другой — туда, голову — вниз.
 Трейси заливалась смехом и брызгалась:
 — Я бы не сказала, что у меня животик.
 — Ну, несколько дюймов можно еще прибавить или отнять, — сказал, улыбаясь, Ники.
 Вдруг они перестали смеяться и пристально посмотрели друг другу в глаза. Господи, подумала Имоджин, немного нервничая, но не без удовольствия, — что скажет Кейбл.
 — Давай, Имоджин, — с веселым смехом предложил Джеймс, — я тебе тоже дам урок плавания. Ох! — пискнул он, сделав шаг вперед. — Кольнуло.
 — Опять, — сказал Ники.
 И они вновь зашлись в хохоте. Их веселое поведение не могло улучшить настроение Кейбл или Ивонн.
 Когда они наконец вышли из воды, Ивонн тут же отослала Джеймса в кафе за лимонадом.
 — Можешь принести для меня водку и тоник со льдом и лимоном? — крикнула ему вдогонку Кейбл.
 — Я тебе принесу, — сказал Ники. — Я могу сам сделать смесь.
 — Не забудь взять тоник, — велела Кейбл.
 Ивонн обратила все внимание на Трейси, которая расчесывала свои спутавшиеся волосы.
 — Дорогая, ты давно знакома с Ларри?
 — Не очень.
 — Мне кажется, тебе следует узнать про него одну вещь. Я могу быть с тобой откровенна? Он женат.
 — Правда? — невозмутимо сказала Трейси. — Она хороша собой?
 — Очень. И они счастливо живут друг с другом семнадцать лет.
 — Ну, тогда, я думаю, ему надо от нее отдохнуть, — сказала Трейси. — Вернувшись домой, он будет с ней еще нежнее.
 — Но поставь себя на место его жены. Как, по-вашему, она чувствует себя теперь, покинутая с детьми в Ислингтоне, когда вы загораете на Лазурном берегу на средства ее мужа?
 На лицо Имоджин упала тень. Она посмотрела вверх и вздрогнула, увидев Ларри с висящей на шее камерой. Он поднес палец к губам.
 — Моя дорогая, — продолжала Ивонн, все больше воодушевляясь, — разве ты не понимаешь, как мужчины возбудимы? Им ничего не стоит сбиться с пути при виде привлекательного женского лица. Если бы я их поощряла, то за мной бы бегали сотни мужчин и мужей, но это было бы непорядочно. В мужчинах так много животного. Девушки должны быть неуступчивыми.
 Ларри подкрался сзади к Ивонн и дико зарычал ей в ухо, так что она с перепуга свалилась с матраса.
 — Как вы посмели? — завопила она.
 — Бу-бу! — гудел Ларри. — Бу-бу! Я животное, сбившееся с пути при виде симпатичного лица. Бу-бу! Этот нос очень вам идет, не могу понять, зачем вы его снимаете, — и подняв камеру, он сделал с нее быструю серию снимков.
 — Уберите это! — завизжала Ивонн, срывая с себя картонный нос.
 — Тогда перестаньте промывать мозги Трейси. Пусть даже у нее их не так много.
 — Привет, Ларри, — сказал Ники, вернувшийся с Джеймсом, подносом с напитками и рожком с двумя шарами земляничного мороженого, подтекавшими сверху. — Как поладили?
 — Фантастика, — сказал Ларри, перехватив водку с тоником, предназначавшуюся Кейбл, и одним глотком осушив стакан наполовину. — Какие у них там цветы! Это трагедия, что мы не смогли использовать цветную пленку.
 — Как герцогиня? — спросил Джеймс.
 — Поразительна! Боже, какая красивая женщина! Я только что из марсельского аэропорта, где передал с лондонским рейсом четыре катушки пленки.
 — Где Матт? — спросила Кейбл.
 — Все еще там. Браганци держится удивительно непринужденно и откровенно.
 — Он может себе это позволить, если ему покажут рукопись, — резко сказала Кейбл. — Вы могли бы оставить мне кое-что в моем стакане, Гилмор?
 — О, прошу прощения, дорогая, — сказал Ларри, допивая оставшееся. — Я сейчас закажу еще по одной нам обоим.
 — Ух, — запротестовала Ивонн, — ты меня всю залил мороженым. Кому оно?
 — Трейси, — сказал Ники, подавая ей мороженое, — его форма чем-то напоминает мне ее.
 — Ты так думаешь, — хихикнула Трейси. — Премного благодарна, Ники.
 — Я пойду поплаваю, — сказала Кейбл, заправляя свои волосы в желтый тюрбан. Ты идешь, Ники?
 С минуту они смотрели друг на друга, потом он засмеялся, сказал «да» и, положив ей руку на плечи, пошел с ней к воде.
 — Я тоже пойду, — сказала Ивонн, которой от присутствия Ларри все еще было явно не по себе.
 Ларри снял рубашку и брюки, под которыми на нем оказались черные плавки. У него было мускулистое, хорошо сложенное и уже сильно загорелое тело. Как уже сообщила Трейси, крем для загара сделал его ноги полосатыми. Он засмеялся, перехватив удивленный взгляд Имоджин.
 — Страшно трудно смазывать волосатые ноги, — сказал он, садясь рядом с ней. — Ты знаешь, Матт получил от тебя великолепный сюжет, а ты сама, конечно, произвела сильное впечатление на Браганци и герцогиню. Они все утро расточали похвалы в твой адрес. У тебя уши не обгорали?
 — Нет, зато обгорели мои шары, — вмешалась Трейси, повернувшись на живот и взяв у Имоджин книгу.
 Ларри поглядел на море и увидел Кейбл и Ники, которые доплыли до мостков, взобрались на них и теперь явно о чем-то спорили.
 — Кейбл донимает этого симпатичного теннисиста, — тягуче проговорил он. — Надо полагать, это самая последняя ее добыча.
 — О, они немного флиртовали, — сказал Джеймс. — Привлекательная девушка, только немного вздорная. Представь себе, я один из счастливцев, — сознался он, пуская соломинкой пузыри в своем стакане. — Старушка Ивонн ни разу не взглянула на другого мужчину.
 — Я тоже один из счастливцев, — протянул Гилмор. — Ни один мужчина ни разу не взглянул на старушку Бэмби.
 Это неправда, подумала Имоджин: и Матт, и Кейбл говорили, что она очень привлекательна. Ларри осушил стакан Кейбл и спросил:
 — Кто намерен повторить? Ты что пьешь, Джеймс?
 — Водку с ананасовым соком. Я уже к ним привык. Только, ради Бога, не говори Ивонн.
 — А что тебе, Трейси?
 — Пока ничего, — сказала та, слизывая свое мороженое и увлеченно читая взятого у Имоджин Скотта Фитцджеральда. Взглянув на обложку, она добавила. — Она недурно пишет. У нее есть какие-нибудь другие книги?
 — Я проголодался, — сказал Ники, когда к обеденному времени пляж опустел. — Надо найти хороший прохладный ресторан и чего-нибудь поесть.
 — И чего-нибудь выпить, — добавил Ларри.
 По дороге они заглянули в гостиницу, где Кейбл нашла записку для Матта.
 — Ура! — сказала она. — Это от Блейкер-Харрисов. Сегодня у них большая вечеринка. Мы все приглашены.
 — Публика будет хорошая? — спросила Ивонн.
 — Отличная, — заверила ее Кейбл. — Сливки общества.
 — Господи, — пожаловался Ларри, — меня просто отравляет светская жизнь. Утром герцогиня, вечером Блейкер-Харрисы.
 — Кто что будет? — спросил Джеймс, когда они сидели в небольшом ресторане, обвешенном рыбацкими сетями, с видом на море, — я обеими руками за салат нисуаз.
 — Мне авокадо, — сказала Трейси.
 — Мне побольше водки, — сказал Ларри. Он снова решил напиться, подумала Имоджин.
 Мимо них пронесся официант с блюдом розовых лангустов для углового стола, и она, вспомнив, как ела их с Маттом в Сен-Тропезе, вдруг почувствовала приступ тоски. Уже в сотый раз она подумала, а как у него там дела с Браганци. Он появился, когда они уже пили кофе. Кейбл и Ивонн обсуждали, что им надеть вечером. Ники бросал скромные взгляды на Трейси, при этом рассказывая Джеймсу про турнир в Форест Хилле. Ларри заказывал вторую бутылку. В этот момент Имоджин увидела его стоящим в дверях и наблюдающим за ними.
 Всякий раз, когда его вижу, тоскливо подумала она, ничего не могу с собой поделать. Хочется бежать к нему, как собачонка, вилять хвостом и прыгать на него.
 — Матт, — закричал Ларри. — Бон жур мэн суёр. Кеске се происходит в замке Браганци?
 Матт подвинул стул и сел между ним и Кейбл.
 — Боже, что за история, — сказал он. — Дело настолько опасное, что меня дрожь пробирает.
 — Тогда выпей — и страхи уйдут, — предложил Ларри.
 Матт покачал головой.
 — Мне лучше побыть трезвым. Потребуется все, что есть в голове. Я выпью кофе. Как ты, дорогая? — спросил он Кейбл и, не дав ей времени ответить, повернулся к Имоджин, — Они оба шлют тебе привет. Они дали мне гостинец для тебя, но я его оставил там. Заберу его сегодня вечером, когда принесу ему на просмотр рукопись, — то есть, если она вообще будет у меня готова.
 — Тебе лучше заняться этим сразу после обеда, — сказала Кейбл. — Сегодня Блейкер-Харрисы устраивают вечеринку.
 — Ну и что, обойдутся без меня, — сказал Матт.
 — Это просто смешно, — выпалила Кейбл. — Это же не займет у тебя много времени. Ты ведь не роман пишешь.
 — Почти. Я только что разговаривал с редакцией. Они отдают под это полосу на первой странице. За пару часов это не слепишь.
 — У Блейкер-Харрисов будет много девушек, — насмешливо сказала Кейбл. — К ним собирается Род Стюарт.
 — Ну так чего же тебе еще надо? — допив чашку кофе, он тут же поднялся. — Мне надо начинать. Ты нашла мне машинку?
 — Нет, — сказала Кейбл.
 — Господи, — вздохнул Матт.
 — Я пыталась, но у меня утром было много дел, — оправдывалась она.
 — Не сомневаюсь, что одно из них было мужского пола.
 — Что ты имеешь в виду? — спросила Кейбл в некотором замешательстве.
 — Тебе следовало бы прибираться у себя после твоих друзей-джентльменов. Один из них утром оставил на постели вот это, — сказал Матт и уронил на колени Кейбл золотой медальон Ники.
 После ужасной паузы Кейбл произнесла:
 — О, это вешь Ники. У него в номере не работал кран горячей воды, и он воспользовался нашим душем. Может быть, ты переговоришь с мадам, ты ведь у нее в друзьях ходишь.
 Матт задумчиво посмотрел на Ники, потом засмеялся.
 — Я полагаю, небольшой холодный душ пошел бы тебе на пользу, Ники.
 После этого он удалился.
 Опять наступило долгое молчание.
 — Я сегодня собираюсь к парикмахеру, — сказала Ивонн.
 — И я тоже, — подхватила Кейбл.
 Ники обратился к Трейси:
 — Ты бы не хотела прокатиться на водном велосипеде?
 Ларри посмотрел в окно на знойную дымку, колеблющуюся над дорогой из городка:
 — Похоже, собирается снег. Мне нужна еще одна двойная порция водки.
 Имоджин с Ларри и Джеймсом вернулись на пляж, и они научили ее играть в покер, но вскоре жара и тяжелый обед пересилили Джеймса, и он поковылял в гостиницу поспать. Ларри поднял свою камеру.
 — Давай пройдемся по берегу. Я бы хотел сделать с тебя несколько снимков.
 — О, пожалуйста, не надо, — пробормотала Имоджин, — я не очень хорошо получаюсь на снимках.
 — Перестань, — сказал Ларри. — Я из тех, кто делает хорошие снимки.
 Он все делал так спокойно и мягко, так ненавязчиво, хвалил ее так преувеличенно, что вскоре она успокоилась и принимала любые позы, какие он ей предлагал: на скалах, на мелководье, на волнорезе.
 — Тебе кто-нибудь говорил, как ты хороша собой? — спросил он.
 Имоджин смотрела на его густые, черные с проседью волосы, когда он склонился над видоискателем.
 — Да, один или двое, — с горечью сказала она. — А потом кидались от меня к другим, сказав мне, что я слишком неопытна.
 — Стесняешься музыкальных кроватей? Должен признать, что для тебя мы слишком разбитная компания, за исключением, пожалуй, Ивонн. Но эта фригидная сучка способна на всю жизнь отучить от респектабельности. Голову поверни чуть-чуть к морю, дорогая, взгляд не меняй.
 — Но Матт, кажется, не такой, — соблазн поговорить о нем был слишком силен.
 — Матт другой, — подтвердил Ларри, меняя пленку.
 — В каком отношении? — спросила Имоджин, закрыв лицо волосами, чтобы Ларри не увидел, как она покраснела. — Я имею в виду, что когда он вернул Кейбл этот медальон, он наверняка знал, чем она там занималась с Ники, но его это, кажется, нисколько не расстроило. Он был куда больше обеспокоен тем, что она не достала ему машинку.
 — Он полностью отключается, когда работает. Пока он не закончит эту статью, а она будет не слабая, — голову немного влево, дорогая — он ничего не заметит, даже если Кейбл будет ложиться под всех лягушатников Пор-ле-Пена.
 — Это должно сильно ее раздражать. Она такая красивая.
 — Ничего особенного. Обычная избалованная поблядушка, которая сама не знает, чего хочет.
 — Она хочет Матта, — сказала Имоджин.
 — Et alia [28] . Но мне кажется, что всякий раз, когда она его обманывает, это волнует его все меньше, — голову чуть повыше, дорогая, — а если он отпустит ее на все четыре стороны, она удавится.
 Имоджин хихикнула, настроение у нее немного поднялось и она позволила себе немного помечтать о работе в библиотеке газеты Матта, о том, как она помогает ему готовить какой-нибудь очерк.
 — Поработали, для первого раза хватит, — сказал Ларри. — Пойдем чего-нибудь выпьем, — прищурившись, он посмотрел в море. — Где этот их водный велосипед? Надеюсь, Ники не утонул, оставив Трейси одну.
 — Она замечательная, — сказала Имоджин. — По правде сказать, с тех пор, как вы вчера с ней приехали, все стало намного лучше. А эта вечеринка сегодня — это будет что-то ужасно выдающееся?
 — Это будет что-то смехотворное, — сказал Ларри, взяв ее за руку. — Так что немного посмеемся.
 Они завернули в первый же бар на набережной и сели там, лениво попивая напитки и поглядывая на возвращающихся пляжников.
 — Этой девице нельзя носить бикини, — сказал Ларри, когда мимо них прошла, покачиваясь, толстая брюнетка, — ей надо носить пальто.
 — Ты бы посмотрел, какую сенсацию произвела Трейси сегодня утром на пляже, — сказала Имоджин. — Когда она пошла купаться, то была похожа на мальчика-крысолова, который заманил всех крыс в воду.
 Ларри не ответил, и, обернувшись, Имоджин увидела, что он, побелев как мел, остолбенев от ужаса, смотрит на красивую женщину с короткой рыжей прической, скуластую, — которая, держась за руку атлетически сложенного мужчины гораздо моложе ее, шла с ним к морю.
 — Что случилось? — спросила Имоджин.
 Он дрожащей рукой поднес стакан ко рту и сделал большой глоток.
 — Пожалуйста, скажи, — настаивала она. — Я же вижу, что-то не так. Ты кажешься, ну… веселым, а на самом деле, я уверена, это не правда.
 Он немного помолчал, лицо его потемнело и приняло горькое выражение, и она почувствовала, что он сам с собой борется. Потом, тяжело вздохнув, он сказал.
 — Эта женщина. Я подумал, что это Бэмби.
 — Но она же в Ислингтоне.
 — Нет. Она где-то здесь со своим любовником. Она бросила меня недели две тому назад.
 — Ах, — смущенно сказала Имоджин. — Не могу в это поверить. Я так сожалею.
 — Мне не надо ничьей жалости. Я сам виноват. Думаю, я про нее часто забывал. Последние два года я так много работал, только чтобы прокормить семью и заплатить за обучение детей. Каждый вечер, приходя домой, отрубался со стаканом виски перед телевизором. Я был слишком занят своими проблемами, чтобы заметить, что она скучает.
 — Но когда она начала встречаться с этим другим мужчиной? — спросила Имоджин.
 — Да в прошлом году иногда. Ей вдруг стало казаться, что я делаю все не так. Если сломалась стиральная машина, то виноват оказывался я. Возвращаться вечером домой было все равно, что прыгать с парашютом на минное поле. Теперь я понимаю, что она устраивала со мной сражения, чтобы оправдать свою влюбленность в этого парня.
 — Как ты это обнаружил?
 — А очень просто. Она каждую среду ходила на курсы керамики. Я оставался с детьми. Она часто задерживалась допоздна и говорила, что была в пивной с приятельницами по этим курсам. Потом как-то встречаю на Хай-стрит их преподавателя по керамике, и он говорит, что, дескать, жаль, что она больше не ходит на занятия при таком ее таланте. Я тут же пошел домой, и она во всем призналась. В прежние времена я, думаю, поставил бы ей синяк под глазом, а тут засрал себе голову тем, что меня назовут вонючим мужским шовинистом, и вот стал каждый вечер глушить себя пьянкой.
 — А как же Трейси?
 — Это, что называется, товар лицом. Она отличная девушка, но, даже не принимая во внимание сумму моих теперешних сбережений, я не очень-то ей гожусь, во всяком случае, для постели. Ей лучше всего иметь дело с Ники. Они подходят друг другу по интеллекту. Послушай, — сказал он, взяв ее за руку, — мне очень жаль, что так все перед тобой выложил.
 — А мне нет, — призналась Имоджин. — Я чувствовала себя здесь никому не нужной. Но ты ведь в любую минуту можешь наткнуться на Бэмби?
 Он пожал плечами:
 — Я знаю, что она с любовником теперь где-то здесь на Ривьере. Он страшно богатый, значит, в каком-нибудь дорогом месте.
 — А Матт знает?
 — Конечно, он ругал меня за это прошлой ночью.
 Вернувшись в гостиницу, они увидели Кейбл и Ивонн, обеих с прилизанными свежевымытыми волосами. В обществе Ники и Джеймса они пили чай с лимоном.
 — Думаю, мне надо позвонить в редакцию и узнать, прибыла ли пленка, — сказал Ларри.
 — В котором часу нам надо быть на параде? — спросила Имоджин.
 — Ну, начало у них в восемь, но я не думаю, что нам стоит являться туда раньше девяти или половины десятого, — сказала Ивонн.
 — Надо сделать появление заметным, — пробормотал Ники.
 Джеймс посмотрел на часы.
 — Пять часов. Самое время позвонить в контору и узнать, как там дела.
 После этого Ники решил, что ему надо пойти позвонить одному своему агенту, а Кейбл и Ивонн внезапно пришли к заключению, что им тоже надо куда-то позвонить.
 Имоджин подумала, а не позвонить ли и ей в библиотеку. Но о чем она станет у них спрашивать? Вернул ли наконец мэр «Доклад Хайта»? По-прежнему ли леди Джасинта так увлечена Диком Френсисом? Она решила подняться к себе и помыть голову.
 Она встретилась с Кейбл, которая спускалась вниз с очень злобным видом.
 — Матт совсем потерял чувство юмора. Он просто не может составить свой дурацкий очерк. Чуть голову мне не оторвал только потому, что я попросила у него мелочи на телефонный разговор. Придется одолжить у Гилмора.
 Имоджин развернулась, пошла в ближайшее кафе, купила там шесть банок холодного пива и пару больших бутербродов с чесночной колбасой и возвратилась в гостиницу. Проходя через холл, она видела, как Кейбл во весь голос кричит что-то в телефонной кабине, и, поднявшись наверх, робко постучала в дверь Матта.
 Ответа не последовало.
 Она постучала снова.
 — Входи, — рявкнул Матт. — Какого черта тебе надо на этот раз?
 Войдя, она увидела его сидящим в слишком маленьком для него кресле и стучавшим на машинке, которая стояла на крохотном столике, содрогавшемся от ударов. Его рубашка из голубого денима промокла от пота. Он был похож на великана, который пробует оседлать шетландского пони. Плечи у него были сведены от напряжения и гнева. По всему полу валялись клочки бумаги.
 — Ты можешь оставить меня в покое хоть на пять минут? — сказал он, скрипя зубами. Потом обернулся, моргнул и увидел, что это Имоджин.
 — О, это ты.
 — Я подумала, что тебе может захочется перекусить и выпить. Не теперь, а после, — сказала она, нервничая. — Ты сегодня совсем не обедал. Надо поесть.
 Он немного смягчился.
 — Это очень мило с твоей стороны, моя радость.
 — Дело налаживается?
 — Ни хрена! — он откинул влажные волосы со лба. — Я пячусь назад. Мозги совершенно заморожены. Ничего не могу придумать. А уже пора бы. До полуночи надо показать Браганци. Вся беда в том, что он будет это смотреть. А это все равно что приспособить де Сада для церковного журнала.
 Глаза на его загорелом лице были похожи на две впадины. Он расправил уставшую спину. Он показался ей вдруг таким утомленным, разбитым и потерянным, что она захотела прижать к себе его голову и снять с него все напряжение.
 — Я бы на твоем месте не стала беспокоиться о том, что подумают они, — сказала она. — Я уверена, что если ты напишешь о том, как они друг друга обожают и на какие жертвы им пришлось пойти, и как они ладят друг с другом и что он вовсе не такое пугало, то что бы ты там еще ни написал, они не станут возражать. Просто, они боятся, что кто-нибудь напишет нечто такое, что подорвет ее шансы опять увидеть детей… Но ты все это знаешь. А я тоже всегда паниковала перед экзаменами по сочинению, — призналась она, запинаясь от смущения.
 Матт взял и открыл пивную банку.
 — Расскажи.
 — Ну, тогда я представляла себе, что мне вовсе не надо писать никакого сочинения, а просто письмо на эту тему домой Джульетте, и старалась, чтобы оно было для нее как можно занимательнее.
 Матт в первый раз улыбнулся.
 — Ты думаешь, мне надо сделать вид, что я пишу Бэзилу.
 Имоджин хихикнула.
 — Ну, может быть, что-то вроде этого.
 — Ты идешь к Блейкер-Харрисам?
 Она кивнула.
 — Тогда, ради Бога, надень пояс целомудрия и пуленепробиваемый жакет. Это у них непременно кончится оргией.
 Он вернулся к машинке и отослан Имоджин, но когда она уже выходила, он еще раз поблагодарил ее.
 Она только начала мыть голову, как в дверь постучал Ларри. Он сказал:
 — Я возвращаюсь в отель принять ванну и переодеться. Примерно к половине восьмого мы с Трейси заедем за тобой. Мы не хотим пропустить самое питейное время.
 — Что мне надеть?
 Гилмор подошел к ее гардеробу.
 — Розовые брюки и вот этот светло-розовый верх. С твоим загаром будет великолепно смотреться.
 — А это будет нарядно? — с сомнением спросила она.
 — В самый раз. Я хочу, чтобы ты всех там затмила. И запомни: без лифчика.
 «К чему наряжаться на бал, — с безразличием подумала Имоджин, — когда нет шанса встретить там принца».




 Глава пятнадцатая


 — Ого, ты выглядишь так, что можешь… словом, можешь все, — сказал Ларри, приехавший за ней. — Этот джемпер тебе явно к лицу.
 — Тебе нравится?
 — Да, а то, что под ним, нравится еще больше.
 — Не слишком обтягивает? — с сомнением спросила Имоджин. — Ты уверен, что брюки подходят?
 — Вполне. К чему дорого упаковываться, когда идешь на пьяную сходку?
 На нем самом был светло-серый костюм и черная рубашка, что подходило к его черным с проседью волосам.
 — Ты тоже смотришься симпатично, — сказала она.
 Когда они спускались, им был слышен неутомимый стук печатной машинки Матта.
 — Приятно слышать, — сказал Гилмор. — Звучит так, что, похоже, он наконец надумал, что писать.
 Вечер был душный. Трейси, Джеймс и Ники, все трое в отличном расположении духа пили что-то в баре. На Трейси было черное платье с глубоким вырезом спереди и разрезом сзади, начинавшимся от ее красных трусиков. У Джеймса в петлице была пурпурная астра, полученная им от мадам.
 — Я никогда не был на светской вечеринке, — сказал он. — Надеюсь, Бьянка Джегер там будет.
 — А кто они вообще такие, эти Блейкер-Харрисы? — спросил Ники.
 — Он сделал состояние на собачьем корме, — сообщил Ларри. — Кажется, они остановились у каких-то богатых лягушатников по фамилии Дюшарме, которые и дают прием. Как ты думаешь Кейбл и Ивонн уже готовы? Я бы предпочел пить за счет месье Дюшарме, а не за свой собственный.
 — Что ж, я готова, — послышался веселый голос, и в водовороте всего зеленого, в зеленых сандалетах и с зеленой повязкой на рыжих волосах появилась Ивонн.
 — Ты выглядишь прелестно, дорогая, — по обязанности сказал Джеймс.
 — Как creme de menthe frappe [29] , — пробурчал себе под нос Ларри.
 — Кажется, ты говорил, что там можно обойтись брюками, — шепнула ему Имоджин.
 — И самая чудесная новость, — продолжила Ивонн. — Мне только что звонил мой агент и сказал, что меня включили в список на роль Джейн Беннет в новой инсценировке «Гордость и предубеждение» [30] на Би-Би-Си.
 Все издали возглас явно наигранного энтузиазма, а Джеймс поцеловал ее, но очень осторожно, чтобы не испортить ей прическу.
 — Когда ты узнаешь решение? — спросил Ники.
 — Через день-другой. Съемки начинаются через три недели. Разве это не увлекательно? — И тут взгляд ее глаз-бусинок упал на Имоджин, — Не пора ли тебе идти переодеться? Иначе мы страшно опоздаем.
 — Она уже переоделась, — сказал Ларри, — Ивонн, дорогая, тебе роль Джейн совсем не подходит. Это ведь должна быть такая милая, добрая девушка.
 Ивонн была избавлена от необходимости придумать поистине сокрушительный ответ появлением Кейбл, выглядевшей умопомрачительно в платье, сделанном из одних павлиньих перьев. Оно было без рукавов, мягко облегало ее фигуру и доходило чуть повыше колен. Два павлиньих пера гнездились в ее извивающихся волосах цвета эбенового дерева, а полосы ярко-голубых теней на веках придавали ее зеленым глазам оттенок бирюзы.
 Ники присвистнул. Джеймс разинул рот. Ивонн только свирепо посмотрела и еще крепче сжала губы.
 — Это самое красивое платье, какое я видела в жизни, — сказала Трейси.
 — Я пойду переоденусь, — пробормотала Имоджин.
 — Нет времени, — сказал Ларри. взяв ее за руку, — Кейбл, дорогая, я удивлен, что ты для полноты картины не одолжила у Ивонн ее картонный клюв.
 Солнце уходило за море, когда их такси выехало с дороги вдоль берега.
 — Я довольна, что темнеет, — сказала Трейси, добавляя туши на свои фальшивые ресницы, — Вечером косметика смотрится намного лучше.
 Имоджин заметила, как в безупречно чистом светло-голубом автомобиле Джеймса Кейбл присвоила себе, все заднее сиденъе, чтобы не взъерошить свои перья. А Ивонн достала гребешки и принялась взбивать ими волосы. Имоджин было жаль, что с ними нет Матта. Она была уверена, что Ларри, как только они прибудут на место, сразу же напьется и исчезнет. Ники уже положил руку на спинку сиденья и украдкой поглаживал сзади шею Трейси, так что от него ожидать больший поддержки тоже не приходилось.
 Такси повернуло и ускорило ход, под колесами зашуршал гравий. По обе стороны дороги бесконечно тянулись виноградники и оливковые рощи. А впереди, в сумерках сверкало всеми окнами большое белое здание.
 — Неплохой домик, — сказала Трейси.
 Они увидели мужчину в розовом костюме с красно-розовыми волосами, который вышел из «роллс-ройса» и позвонил в дверной замок.
 — По-моему, это Дэвид Бови, — сказал Ларри.
 — О, Господи, — еле слышно проговорила Имоджин.
 Когда они поднялись по мраморным ступеням, дворецкий открыл перед ними дверь. Потом явилась горничная и тут же увела Имоджин и Трейси наверх в какую-то комнату со стенами, обтянутыми розовым атласом. На полу лежал толстый меховой ковер, на кровати меховые манто, должно быть, принесенные гостями просто для показухи — вечер был слишком душный.
 — Вы и пиджаки принимаете? — сказала Трейси и, сняв с себя белый блейзер, подала его горничной.
 Кейбл и Ивонн продолжали заниматься взбиванием своих волос перед зеркалом.
 — Я поймала на себе взгляд Омара Шарифа, — сказала Ивонн.
 Через окно Имоджин увидела густой сад, пруды с лилиями, вольеры с множеством ярких птиц, два освещенных бассейна для плавания и в отдалении — море.
 Нервно подрагивая, она спустилась в холл, чтобы найти Ларри. Тот ждал ее, тихо разговаривая с великолепной блондинкой в платье с золотыми блестками.
 — Имоджин, дорогая, это Клодин, наша хозяйка. Посмотри на нее как следует. Может быть, другого случая не представится.
 Но прежде чем он успел сказать еще что-нибудь. Клодин приблизилась к Имоджин и взяла ее за руки.
 — Мисс Броклхерст, как я счастлива видеть вас. Какое поразительное совпадение, что вы отдыхаете с Маттом и Ники Бересфордом, — и она тут же увела Имоджин в огромный зал, который весь кипел загорелыми лицами с беспокойными взглядами, постоянно ищущими свежих ощущений.
 — Подождем Ларри, — попросила Имоджин.
 — Какого Ларри? — взвизгнула Клодин и, сунув в руку Имоджин бокал, стала водить ее от одной группы гостей к другой, крича. — Это очаровательная Имоджин Броклхерст, — а потом вдруг переходя на шепот, — да, да, это она вырвала ребенка Браганци из лап смерти.
 Все начинали охать и ахать, словно Клодин внесла рождественский пудинг с голубым огоньком горящего коньяка.
 — Как поживаете? Как поживаете! Привет, Имоджин, рад познакомиться. Как поживаете? — Люди проталкивались, чтобы поближе посмотреть на нее.
 Имоджин в ужасе повернулась к Клодин:
 — Что вы им про меня рассказали?
 — Вы действительно видели герцогиню? Как она? Похоже, что она влюблена в Браганци? — шумели кругом лица.
 — Ой, не надо, — попросила Имоджин удалявшуюся Клодин. — Пожалуйста, больше никому не говорите. Браганци не хочет огласки.
 Все теперь толпились вокруг нее и представлялись ей. Она выдохлась, отвечая на вопросы, и не заметила, как осушила свой бокал, в котором было что-то по вкусу напоминавшее смесь кока-колы с фруктовым салатом. Едва она поставила бокал, как в руке у нее тотчас оказался другой.
 — Как у нее отделан дом? Правда ли, что сторожевые собаки у них такие свирепые, как говорят? Вы испугались при встрече с Браганци? Он держит ее там прикованной? Она подурнела внешне? Я слышал, что герцог…
 Народу вокруг толпилось все больше. Наконец, кто-то представил ее Ларри. «Нет, мы незнакомы», — сказан он и, взяв ее за руку, утащил в какую-то боковую комнату.
 — Сумасшедший дом, — выдохнула она. — Чего это ты наговорил Клодин?
 — Я сделал ей краткий отчет о твоей вчерашней спасательной деятельности. Ты здесь бесспорный центр внимания. Выпей еще. — Он снял стакан с подноса у проходящего мимо официанта.
 — Я уже выпила таких несколько, — сказала Имоджин с ухмылкой. — Очень вкусно и так освежает. Что это такое?
 — Пимс, — сказал Ларри. — Практически без алкоголя.
 Тут к нему подлетела какая-то фигура в желтом:
 — Ларри, дорогой, где ты был? Я ищу тебя повсюду. — И она его утащила.
 И сразу же появился ошеломляюще красивый мужчина в белом смокинге и взял Имоджин за руку.
 — Я слышал, вы знакомы с дорогой Камиллой. Передайте ей мои лучшие чувства, когда увидите ее в следующий раз.
 Сверкнула фотовспышка. «Благодарю», — сказал фотограф и удалился.
 Шум пирушки усилился. Стало совсем душно.
 — Давайте выйдем в сад, — предложил мужчина в белом смокинге.
 В дверях их встретили два красивых молодых человека в рубашках.
 — Наконец-то мы вас нашли. Вы, по-видимому, Морган Броклхерст, — заговорили они дуэтом. — Мы весь вечер просто до смерти хотим вас увидеть.
 — Я слышал, вы вчера ужинали у Браганци, — сказал один из них.
 — Он в самом деле такой мясник, как все говорят? — спросил второй.
 Потом за них взялась крупная женщина в малиновом, у которой с нижнего века косо свисали, как лестница, фальшивые ресницы.
 — Кто-нибудь знает, которая здесь Морган Броклхерст? — возбужденно вопрошала она. — Я слышала, она действительно встречалась с Браганци и герцогиней.
 — Она где-то там, — сказал первый молодой человек, указывая в сторону гостиной, из которой доносился истерический гомон.
 — О, Господи! — сказала женщина в малиновом. — Я только что оттуда вырвалась. Я хочу заполучить ее на вечеринку, которую устраиваю завтра на берегу. — И она опять нырнула в свалку.
 — Я принесу вам еще бокал, Морган, — сказал мужчина в белом смокинге.
 — Спасибо, я с удовольствием, — сказала Имоджин, которая начинала забавляться.
 Один из красивых молодых людей взял ее за руку и повел через сад мимо огромных тропических растений с листьями, похожими на темные гладкие щиты, мимо ярко-окрашенных птиц, алых, бирюзовых, синих, изумрудных, которые щебетали и порхали в своем вольере, как гости на вечеринке. За поворотом они увидели двух розовых фламинго, стоявших на одной ноге в светло-зеленом пруду, где было полно жирных зеркальных карпов, скользивших между лилиями.
 В усилившейся духоте Имоджин была счастлива отдохнуть на прохладном камне с львиными головами по краям. Двое молодых людей сели у ее ног, составив ее преданную аудиторию. Вскоре она уже с удовольствием рассказывала им о вчерашних событиях.
 Вокруг нее быстро собралась толпа. Ей непрерывно подливали в бокал. Она все высматривала Ларри и надеялась, что появится Матт, но немного погодя перестала беспокоиться и о них.
 — Вам принести что-нибудь перекусить? — спросил мужчина в белом смокинге.
 — О, спасибо, не надо, — ей казалось, что она уже съела слишком много фруктового салата.
 — Тогда пойдемте потанцуем, — предложил он и повел ее обратно в дом. — Клодин заготовила для этой вечеринки шестьсот бутылок шампанского, больше пятидесяти фунтов икры и Бог знает сколько галлонов духов диориссимо для бассейна.
 В танцевальном зале было слишком темно, чтобы кого-нибудь разглядеть.
 — Морган, Морган, вы такая свежая и неиспорченная, — сказал мужчина в белом смокинге, привлекая ее к себе на грудь.
 Ой, подумала она, надеюсь, я не оставлю на нем всю свою косметику. Тут подвалил еще какой-то мужчина и, танцуя, увел ее в другую комнату, где пытался поцеловать. Она хотела было дать ему пощечину, но он нетвердо держался на ногах, и она подумала, что опрокинет его. Потом ее отвел в сторону какой-то красавец-аристократ надменного вида.
 — Завтра вечером я даю прием в Марбелле. Очень бы желал вас там видеть. Мы вполне можем послать за вами самолет. Берите с собой кого пожелаете. Возможно, Камилла захочет сделать выход? Она прибавила в весе с тех пор, как живет с Браганци?
 Музыканты играли «Туман покрыл твои глаза», смех и звон разбитых бокалов становились все громче, вокруг Имоджин снова шумела толпа. Из нее вдруг высунулась рука и схватила ее. Это был Ларри, размахивавший непочатой бутылкой шампанского.
 — Доктор Ливингстон! [31] — воскликнула она.
 — Я искал тебя повсюду, — сказал он, выводя ее через французские окна в сад.
 — А где остальные?
 — Ну, я видел Ники и Трейси. Они выходили из библиотеки, и вид у них был довольно взъерошенный. На Ники — губная помада, на Трейси ее не осталось. Миссис Эджуорт всю ночь протанцевала с Омаром Шарифом, а Кейбл разделила свое откровенное внимание между Родом Стюартом и Уореном Битти.
 — Значит, она довольна?
 — Не совсем. Что проку быть принцессой бала, когда нет принца, который бы это видел. Матт еще не показывался. Но не может же он до сих пор биться над своей рукописью.
 — Вероятно, у него проблемы с получением согласия Браганци, — предположила Имоджин.
 — Если он их решит, то взорвет бомбу в информационных агентствах. Ему это теперь как раз кстати — надо же оплатить павлиньи перья Кейбл.
 Как жаль, что никто не может запереть Кейбл в вольере со всеми этими яркими птицами, подумала про себя Имоджин. Она протянула бокал.
 — Я бы еще выпила, пожалуйста.
 — Прошу, моя девочка, — сказал Ларри, до краев наполнив ее высокий бокал шампанским.
 Потом они танцевали на лужайке, слегка поддерживая друг друга.
 — Эх, мне бы сюда мою камеру! — вздохнул Ларри. — Половина коронованных особ Европы в голом виде прыгает в бассейн. Видимо, у Леонардо тут целая команда парней, готовых мигом просушить любую, кто этого захочет, когда выйдет из воды.
 Слушая взвизги и всплески воды, доносившиеся от бассейна, Имоджин пожалела, что она недостаточно стройна для купания голой. Похоже, она выпила все свое шампанское.
 — Мне непременно надо в туалет.
 — Хорошо, только ненадолго, — сказал Ларри. — Уже скоро рассвет.
 Имоджин поняла, как она напилась, когда заметила, что щедро поливает себе грудь духами хозяйки в ее розово-атласной спальне. Опять нарушила восьмую заповедь. Она поспешно поставила флакон на место. Что бы сказал ее отец? И Матт? Зато глаза у нее сверкали, щеки разрумянились и вообще выглядела она лучше, чем могла ожидать после всего выпитого.
 Спускаясь она услышала разговор двух женщин:
 — Ты видела Морган Броклхерст? Она просто восхитительна. Мне надо у нее спросить, кто ее парикмахер. Браганци, видно, оставил ей половину Сицилии.
 Когда она дошла до последней ступеньки, мимо нее, шаловливо повизгивая, пронеслась крупная брюнетка, а секунды через две за ней последовал с тарзаньими воплями сильно порозовевший лицом Джеймс. Оба они пропали в кустах.
 — Почему вы не танцуете, Морган? — спросила метнувшаяся ей навстречу Клодин.
 — Об этом позабочусь я, — раздался вкрадчивый голос, и она тут же оказалась прижатой к мускулистой и волосатой, надушенной груди одного из самых знаменитых кинолюбовников.
 — «Я на тебя взглянул — В душе раздался гул. И сердце замерло», — пропел он ей на ухо. — Как вы смотрите на то, чтобы отправиться на вечеринку в Рим?
 — Кажется, я уже приглашена на завтра в Марбеллу.
 — А, на свистопляску у Эффи Страус. Если хотите, могу доставить вас на место.
 Они танцевали и пили, пили и танцевали, и хотя она иногда теряла нить разговора, он, кажется, не обращал на это внимания. Потом она вспомнила, что Ларри ждет ее в саду. Надо было найти его. В конце лужайки она прошла мимо страстно обнимавшейся под какой-то смоковницей парочки. У девушки были светлые серебряного оттенка волосы, доходившие ниже пояса.
 — В тот момент, как я тебя вчера увидел, — говорил хрипловатый мужской голос, — это случилось — как удар молнии. Я не знаю, что в тебе такое, Трейси, дорогая. Словами не передашь, но что-то особенное…
 — «А твой пульс, дорогая, — как атака легкой кавалерии», — громко прокричала Имоджин и кинулась прочь, застонав от смеха, когда те оба подскочили от удивления.
 Она все еще хохотала, когда увидела Ларри возле пруда с фламинго. Он сворачивал сигарету с «травкой».
 — Светает, — сказал он.
 — Это самая классная вечеринка из всех, на каких я была, — призналась Имоджин.
 — Затянись-ка вот этим, — предложил Ларри, — и она тебе покажется еще лучше.
 — Я не курю, — сказала Имоджин.
 — Давай, я очень верю в первые разы. Другого случая может и не быть.
 Он зажег сигарету, глубоко затянулся два-три раза, а потом передал ей. Она попробовала, закашлялась, попробовала еще раз, выпустила дым в оскалившуюся пасть каменного льва, и они с Ларри неистово захохотали. Потом она затянулась еще раз.
 — Нравится? — спросил Ларри.
 — Да, — вздохнула она, — Фламинго кажутся такими розовыми, а вода такой зеленой.
 Так, беспрерывно хохоча, они выкурили три четверти сигареты. Она посмотрела ему в лицо.
 Он был очень привлекателен своей ястребиной, немного хищной красотой, а по возрасту годился ей в отцы. Так что дело было вполне безопасное.
 — Ларри.
 — Да, мой ангел.
 — Ты считаешь, я хороша собой?
 — Изумительно хороша, — он наклонился и очень медленно, с бархатным артистизмом поцеловал ее.
 — А теперь ты еще лучше. — Он глубоко затянулся «травкой», потом снова ее поцеловал, и на этот раз поцелуй был гораздо более долгим.
 Имоджин поднялась и подошла к пруду. Вращающийся луч маяка заморгал совсем беспорядочно. Огромные звезды висели так близко, что она, казалось, могла бы дотянуться и собрать их.
 — Не уходи, — сказал Ларри. Путь на небо вымощен дурными намерениями.
 — Я никуда не ухожу, — до нее доносился барабанный бой и карнавальный рев вечеринки. «Когда является любовь, кипит твоя отвага вновь…» — играли музыканты.
 Ночь была такой теплой и красивой, и она чувствовала какое-то острое желание. Если бы только здесь был Матт. Она вдруг исполнилась страсти и решимости.
 — Ларри, дорогой, — сказала она, повернувшись к нему. — Мне все говорят, что надо повзрослеть, пожить немного, набраться опыта с мужчинами, пообщаться с Кейбл и Ивонн, и Трейси и еще кем-нибудь. Ты мне не поможешь, не научишь меня сексу?
 — Помочь тебе? Вот это предложение! Господи, да если тебе надо опыта, то я именно тот, кто тебе нужен, моя радость. Je suis le professeur [32] . Возьми докури и жди меня здесь, а я принесу еще бутылку, и мы с тобой пойдем к берегу.
 Имоджин села на скамью и спела для фламинго «Когда является любовь, кипит твоя отвага вновь…» У нее голова пошла кругом.
 Вдали был виден аэродром и стоящие на летном поле самолеты. Возможно, какой-нибудь из них должен был доставить знаменитого экранного любовника в Рим. Выше была расположена автостоянка, заполненная машинами, по большей части «роллс-ройсами» и «бентли», но самой чистой среди них была голубая «кортина» Джеймса и Ивонн. Вдруг Имоджин почувствовала какое-то неодолимое побуждение. Она открыла свою сумочку и стала рыться в ней, ища губную помаду. Она нашла там тюбик, подаренный ей Глорией на день рождения. Им она еще ни разу не пользовалась. Помада была темно-бордового цвета и называлась «Династия Слив» — это, как сказала Глория, для большей изысканности.
 «Какое слащавое название, — подумала Имоджин, истерически хихикая, и пошла между деревьями к автостоянке. — Модная штучка „Династия Слив“. Вот и пришел твой час, слива. — И, захихикав еще сильнее, она несколько раз сказала про себя „Пошли, слива!“
 И вот перед ней голубая крышка багажника машины Ивонн. Она просто просилась, чтобы на ней что-нибудь написали. Открыв тюбик, она крупными бордовыми буквами написала «Ивонн Эджуорт». Потом добавила: «стойловая корова».
 Потом зачеркнула слово «корова» и добавила «сука» и «держит мужа под башмаком». Потом трижды написала «блядство» на крыше машины и дважды «поебень» на ветровом стекле. Потом забежала с другой стороны и написала: «Железный канцлер Ивонн Бисмарк», но, немного подумав, переправила «Бисмарк» на «Насморк» и залилась неудержимым смехом от собственной шутки. Когда она начала писать «Катись отсюда, морковный огрызок!», столбик помады переломился надвое, и она с криками кинулась обратно к Ларри. Тот опасно раскачивался, пытаясь сохранить равновесие, стоя на каменном сиденье с бутылкой в одной руке и бокалом — в другой. Он спрыгнул наземь, пролив часть шампанского, и сообщил:
 — Я только что слышал, как Ивонн Эджуорт спрашивала Омара Шарифа, приходилось ли тому покупать для кого-нибудь целый прилавок цветов.
 Тропинка к морю была довольно крутой, но им даже в сильном подпитии как-то удалось, поддерживая друг друга, благополучно спуститься.
 — «Хочу воткнуть мой орган в Морган», — пропел Ларри, и они захохотали дуэтом.
 — Кажется, я перехожу из одной постели в другую, — сказала Имоджин. — Я люблю тебя, Ларри. А можно любить сразу двоих?
 — Думаю, что можно. Но это довольно дорого обходится.
 Он тянул слова еще сильнее обычного, волосы у него разметались во все стороны.
 Они вышли на пляж. Имоджин чувствовала под ступнями прохладный песок. Где-то по пути она потеряла свои туфли.
 — «Когда является любовь, кипит твоя отвага вновь», — пропел Ларри. — «Хочу воткнуть мой орган в Морган». Этого же хотят тут многие любители. Я видел нескольких гостей в белых смокингах, которые тебя разыскивали.
 — Там только один такой был, — сказала Имоджин. — У тебя, должно быть, в глазах четверится.
 И они снова громко расхохотались. Пьяному любая глупость кажется смешной.
 Весь берег, отдаленные огни Пор-ле-Пена, маяк — все окрасилось в розовое. Накатывающиеся на песок волны шипели, как белые змеи. Луна, похожая на половину грейпфрута, лежала на спине в темном небе — собираясь уступить, вроде меня, — подумала Имоджин. Она, как космонавт, почувствовала невесомость.
 Ларри подобрал какой-то прутик и попробовал что-то написать, но песок был слишком сухой.
 — Скажи, чтоб море подошло ближе, — сказал он.
 Взявшись за руки, они с воплями побежали к воде, и там Ларри огромными буквами написал на мокром песке «Ларри любит Имоджин». Потом он ее поцеловал, и она почувствовала, как теплая вода омывает ее ступни.
 — Я прочту тебе такую лекцию, что у тебя будет настоящий прорыв по части опыта, моя тепленькая малышка, — шептал он ей на ухо.
 — Ты понимаешь, что я ни с кем ни разу не была в постели?
 — Я тебе уже говорил, что очень верю в первые разы, — сказал Ларри, осторожно стягивая с нее джемпер. — Может быть, сначала искупаемся? Перед сексом всегда должно быть омовение.
 Кажется, я не такая уж толстая, почему не искупаться голой, подумала Имоджин, снимая с себя брюки и трусики и бросая их на песок. Кинувшись с веселым визгом в волны и восторженно загребая, она почувствовала, что в воде почти так же тепло, как на воздухе.
 — Божественно! — крикнула она Ларри. Тот сразу же пустился за ней вдогонку и вскоре обвил руками ее талию.
 — Ты прекрасна, — сказал он, любуясь ею, — ты похожа на Венеру, выходящую из волн.
 — Боти-Чили, — хихикнула Имоджин. — Хотя вода тут, наверное, теплее, чем в Чили.
 — Увертюра закончена, — сказал Ларри, — переходим к первому акту.
 Когда он целовал ее в соленые губы, Имоджин была рада, что он ее поддерживает. Она не была уверена, что сама устояла бы теперь на ногах, потому что чувствовала себя по-настоящему пьяной. Она спросила у Ларри, есть ли смысл в такой прорывной лекции, если потом она не сможет вспомнить лучшие ее моменты.
 Ларри засмеялся и сказал, что лучший момент — это теперь, когда она прильнула к его груди, что он этого ни в коем случае не забудет. И стал целовать ее взасос.
 Издалека все еще доносились звуки пирушки и визги в бассейне. Потом какие-то голоса послышались ближе. Звучали они сердито. Ларри перестал ее целовать и смотрел куда-то поверх ее плеча.
 После долгого молчания он проговорил.
 — Черт, этого не может быть!
 Потом она услышала слишком хорошо ей знакомый голос:
 — Бога ради, Гилмор!
 Имоджин уткнулась лицом в шею Ларри, потом медленно повернулась. Всего в нескольких ярдах от них на песке стояли мужчина и женщина. Лица обоих были в тени, но она разглядела коротко стриженые светлые волосы женщины. Та была очень стройная. А роста и сложения мужчины не узнать было нельзя.
 Ларри нервно глотнул и тихо сказал:
 — Привет, Матт.
 — О, Боже, — произнесла Имоджин, — Лучше мне изобразить Венеру, входящую в волны, — и с отчаянным смехом она нырнула в воду.
 — Какого дьявола? Чем это ты здесь занимаешься, Гилмор? — ледяным тоном спросил Матт.
 — Ты мне сказал, чтоб я не спускал с нее глаз, — парировал Ларри.
 — Он и не спускал, — подтвердила Имоджин, держа над водой одну голову. — Почти все время оба глаза да еще обе руки. Он был так мил. Мы так хорошо провели время. «Когда является любовь, кипит твоя отвага вновь!..»
 — Господи, — изумился Матт. — Что ты с ней сделал?
 Ларри был уже на берегу и тщетно пытался натянуть на себя розовые брюки Имоджин, которые отказывались подниматься выше колен.
 — Имоджин, дорогая, познакомься с Бэмби, — сказал он.
 — Бэмби? — пискнула Имоджин, глядя на спутницу Матта. — Бог ты мой! Как поживаете? Я так много о вас слышала.
 — Любопытно, — желчно сказала Бэмби. — Я про вас не слышала ровным счетом ничего.
 Матт поднял брюки Гилмора и бросил их ему.
 — Я знаю, что ты весь вечер пытался забраться в брюки Имоджин. Теперь для разнообразия попробуй влезть в свои.
 — Ужасно приятная вечеринка, — сказала Имоджин, брызгая на них водой.
 — Немедленно выходи и одевайся. Я отвезу тебя, — сказал Матт.
 Казалось, не прошло и минуты, как она уже сидела в намокшей одежде рядом с Маттом, который гнал свой «мерседес» от дома Клодин. Где-то позади слышался завывающий, как сирена, голос Ивонн.
 — Не хочу домой. Хочу еще шампанского, — с раздражением говорила Имоджин.
 — Тебе вполне хватит и этого.
 Она уронила голову на спинку сиденья.
 — А тебе бы только испортить удовольствие другим, — невнятно пробурчала она. — Это были лучшие часы в моей жизни. Каждый хотел меня увести. Героическая Морган, бесстрашная спасительница! Звезды сцены и экрана сражались за мою благосклонность. Я курила «травку» и пила в свое удовольствие и набрала целый вагон опыта. Я уже собиралась завязать свой первый роман с женатым мужчиной, когда ты так неосмотрительно появился вместе с Бэмби и вставил нам палки в колеса.
 Матт с каменным выражением лица смотрел на дорогу и нажимал на педаль акселератора.
 — Дорогой Ларри давал мне урок, который сулил прорыв по части опыта.
 — Нарыв, а не прорыв! Этого Ларри пристрелить надо.
 — Не понимаю, чего ты так злишься, — проворчала Имоджин. — Ты же меня не хочешь. Ты прямо как собака на сене. А Ларри просто оказал мне любезность. Я попросила его меня соблазнить. Я думала, что если стану светской женщиной вроде Кейбл, то понравлюсь многим.
 — Что ж, ты выбрала для этого неудачный способ, — сказал Матт, свирепо переключая скорость.
 — «Когда является любовь, кипит твоя отвага вновь», — пропела Имоджин, не соблюдая мотива. — О-ля-ля, это ужасно скверно. Как ты думаешь, Бэмби привлечет меня как соответчицу?
 — Вероятно.
 — Ну что за дурацкое время она выбрала для своего возвращения — в самый разгар гулянки. Она должна была знать, что Ларри будет там кем-нибудь занят, не обязательно со мной.
 Ничего не сказав, Матт зажег сигарету.
 У нее начались какие-то странные ощущения. Все внутри готово было извергнуться подобно Везувию.
 — Ну, ладно, отпуск кончается, и я вернусь в свой серенький дом в Уэст Райдинге, — капризно сказала она. — А ты можешь спокойно меня забыть.
 И вдруг она заметила краем глаза, что он смеется.
 — Ты больше не сердишься?
 — Я вне себя от бешенства.
 — Страшно сожалею, — сказала она, уронив голову ему на плечо, — но я люблю тебя.
 И она полностью вырубилась.




 Глава шестнадцатая


 Когда она проснулась, то подумала, что помирает. Она никогда прежде не испытывала такой боли: как будто какой-то щелкунчик ломал ей череп как ореховую скорлупу, а изнутри отряд гномов долбил его молоточками. Несколько минут она лежала, издавая жалобные стоны, а когда открыла глаза, угасающий солнечный луч пронзил ее как нож, и она поспешно закрыла их. Морщась от боли, она начала восстанавливать в памяти события прошедшей ночи: сумасшедший успех, питье и курение и наконец купание в голом виде. Кто-то вывесил из окна для просушки ее мокрые брюки и джерси. Интересно, куда могли деться ее трусики и туфли? Еще она смутно помнила встречу с Бэмби и очень сердитого Матта, который вез ее домой. Но кто же, черт возьми, ее раздел? Ее прошибло потом, и она стала вся мокрая. Она еле успела дойти до туалета, как ее стошнило.
 Возвращаясь к себе в номер, она встретила мадам и женщину со шваброй, которые хотели знать все про ее встречу с Браганци и герцогиней. Пробормотав что-то об отравлении омаром и извинившись, Имоджин кинулась к себе. Там она почистила зубы, а потом кое-как доползла до постели. Она пыталась вспомнить, что говорила Матту, когда он вез ее домой. О, почему она ведет себя как идиотка?
 В дверь постучали. Для нее этот стук прозвучал как удар грома. Вошел Матт. Он был в джинсах и без рубашки и вытирал большим розовым с пятнами туши полотенцем только что вымытые волосы. Имоджин поспешно исчезла под простыней. Но почувствовав, как он сел на край постели, она осторожно высунулась.
 — Ты — настоящий позор, — сказал он.
 — Да брось ты это, — простонала она. — Я знаю, что вела себя чудовищно. Я вполне готова к тому, что меня ждет и не рассчитываю ни на какие цветы или записки.
 Легкая, едва различимая улыбка тронула один угол его рта.
 — Проклятая Франция! — сказала она, зарывшись лицом в подушку. Время уходит на то, чтобы заболеть от любви или просто заболеть.
 — Так тебе и надо, если ты пытаешься втиснуть десять лет опыта в одну ночь. А как насчет того, чтобы губной помадой сплошь расписать непристойностями чистый автомобиль миссис Эджуорт?
 — Святая зануда? — она резко выпрямилась, при этом сжимая одной рукой себе голову, а другой придерживая простыню на груди. — В самом деле? Она знает, что это сделала я?
 — Благодаря мне, не знает. Мне удалось заморочить Ивонн Бисмарк голову, и она думает, что это какой-нибудь случайный пачкун, оказавшийся среди гостей.
 — Ох, слава Богу.
 — Как сказала когда-то Мэй Уэст, Бог тут не при чем. — Он покачал головой. — Должен сказать, что твое самое скандальное alter ego [33] проявляется, когда ты в сильном подпитии. Не думаю, что твоему отцу очень понравилось бы твое представление прошлой ночью. Хотя нельзя сказать, чтобы другие вели себя совсем примерно. Ники до сих пор не показывался, а у Джамбо весьма жалкий вид.
 — Где Ларри? — спросила она, запинаясь, теребя простыню и отводя глаза от Матта.
 — Уехал. Посылает тебе свои нежные чувства и письмо. Бэмби увезла его в Антиб.
 — У них все будет в порядке?
 — Вероятно, после небольшого прямого разговора. Они оба виноваты.
 — А Трейси?
 — Уехала на гулянку в Марбеллу с одной кинозвездой. Он и тебя хотел взять, но я подумал, что пока для тебя развлечений вполне достаточно. Кстати, у меня для тебя гостинец, — и он вынул из кармана небольшую кожаную коробочку. На какое-то одно безумное мгновение она подумала, не собирается ли он подарить ей кольцо. Он сказал, — Это от герцогини и Браганци в знак благодарности. Тут еще письмо от них.
 Имоджин открыла коробочку. Там было золотое ожерелье с жемчугами и рубинами. Она ахнула от удовольствия.
 — Правда, красивая вещь? Примерь.
 Она вытянула голову. Он нагнулся, чгобы застегнуть ей пряжку. Его широкая загорелая грудь была всего в нескольких дюймах от нее. Ей так хотелось до него дотянуться. Почувствовав у себя на шее его пальцы, она задрожала. И при этом подумала: только бы шея была чистая.
 — Так, — Матт подался назад, — смотрится превосходно. Взгляни. — Он взял стоявшее на тумбочке зеркало и поднес его к ней. Ожерелье было красивым, но впечатление несколько портили пятно туши под одним глазом и большой подтек в углу другого. Она поспешно их стерла.
 — Это так любезно с их стороны. Я ничего особенного не совершила, — пробормотала она. А потом выдохнула с ужасом. — Ой, я же тебя не спросила, совсем из головы вон: как твой очерк?
 — Им понравился. Они там почти ничего не изменили.
 — О, замечательно. А в газете?
 — Там тоже вполне довольны.
 — Я так рада. Значит, ты не зря над ним так бился.
 — Да, это почти всегда так. Сегодня чувствую себя кем-то вроде Иисуса Христа. Это лучшее из всех ощущений, или почти лучшее… — Он улыбнулся. — На другой день после того, как закончишь что-нибудь такое, над чем пришлось попотеть, — он легонько пожал ее бедро через одеяло. — И все это благодаря тебе, дорогая.
 Имоджин смущенно поежилась.
 — Да что ты, — она отчаянно искала другую тему для разговора. — Послушай, Ивонн действительно не догадывается, что это я?
 — Ну, сегодня у нее голова занята другим. Джамбо прошлой ночью явно опозорился, и пляж сегодня, в субботу, похож на Оксфорд стрит в часы пик, но она про все это забыла. Сегодня она получила с дневной почтой телеграмму, подтверждающую ее участие в съемке фильма.
 — Надо же! — воскликнула Имоджин.
 — Вот именно. Она сделалась совсем нетерпимой, особенно теперь, когда поставила Кейбл на место. Как ты можешь догадаться, у той нынче не самое радужное настроение.
 Его волосы почти высохли. Светлые и шелковистые, они падали на загорелый лоб. Имоджин хотелось запустить в них пальцы. Его близость сводила ее с ума, и это было такое наслаждение сплетничать вот так с ним, сидящим на ее постели, что она почти забыла о своем похмелье.
 Он поднялся.
 — Чтобы отпраздновать свое назначение на такую большую роль, миссис Эджуорт приглашает всех нас на ужин. Надеюсь, ты будешь в состоянии прийти. Мне там будут нужны союзники.
 Когда он ушел, она открыла конверты с письмами. Среди них было несколько приглашений, адресованных Морган Броклхерст. Ее просили приехать на званые вечера в разные части Европы. В одном из них ей даже предлагали торжественно открыть какое-то празднество в Марселе на будущей неделе.
 Письмо Ларри было нацарапано на листке папиросной бумаги:
 «Дорогая малышка Имоджин, ты была очень ласкова со мной прошлой ночью, когда я так сильно в этом нуждался, и тебе удалось вызвать у Бэмби дикую ревность, и все это оказалось как нельзя более кстати, хотя в свете событий последней ночи мне было очень трудно убедить ее в том, что я без нее так страдал. Снимки тебе пришлю, когда отпечатаю. Если когда-нибудь тебе надо будет заночевать в Лондоне, приезжай и останавливайся у нас. Обнимаю. P. S. Твое сочинение на машине миссис Эджуорт было вдохновенным».
 Последнее письмо было от герцогини:
 «Дорогая Имоджин. Еще раз и миллион раз благодарю тебя за то, что ты сделала для нашего Рики. Это маленькое ожерелье лишь в малой мере выражает нашу тебе признательность. Приезжай к нам в следующий раз, когда у тебя будет свободное время, и напиши, как заканчивается твой отдых. Мне понравился твой мистер О'Коннор, и к тому же он прекрасно пишет. На твоем месте я бы надежду не теряла. С любовью, Камилла».
 Надежда — это хорошо, но можно и ни с чем остаться, вздохнула Имоджин, но все-таки позволила себе помечтать о квартире в Лондоне, о званых обедах, которые она там будет давать, о том, как будет приглашать к себе герцогиню и Браганци, представлять им Ларри и Бэмби, как Матт будет приходить пораньше, чтобы помочь с напитками, как она будет встречать его в черной шелковой комбинации, а он тут же начнет ее целовать, так что оба они окажутся совершенно не готовы, когда прибудут гости.
 Хватит об этом, твердо сказана она себе, но заснула с мыслью о том, что надо будет все же попросить его подыскать ей работу в Лондоне.
 Когда около восьми часов она проснулась, оставалась некоторая слабость, но в общем самочувствие было нормальное. Остальные уже сидели в баре и встретили ее как вернувшуюся после долгой отлучки сестру. Через несколько минут ей стало ясно, что всех их ожидает довольно бурный вечер. Ивонн, одетая в длинное небесно-голубое платье, которое вполне могла бы носить дева Мария, держалась отвратительно. Она самодовольно улыбалась и демонстрировала свое превосходство над всеми, особенно над Кейбл, которую Имоджин от всей души пожалела бы, если бы та не была в таком гнусном расположении духа, не огрызалась бы всем и не бросала в сторону Имоджин таких злобных взглядов. Теперь, когда Трейси уехала, она явно вознамерилась отыграться на Ники и настояла на том, чтобы за ужином сидеть рядом с ним.
 Они только что кончили есть. Кейбл лишь поиграла с несколькими кусочками спаржи, когда официант положил на край ее тарелки пластиковый пакетик с шампунем.
 — К чему это? — сказала Кейбл. — Они что, хотят, чтобы я помыла голову?
 — Это для мытья пальцев, — объяснил Ники.
 — Я предпочитаю чашки с водой.
 — Их вполне можно использовать после секса, — сказан Ники, рассмотрев пакетик. — Им бы надо класть это в спальни.
 — Для этого я тоже предпочитаю чашки с водой, — сказала Кейбл.
 — Портной, пирожник, солдат, сапожник, — бубнила Имоджин, бессмысленно пересчитывая оливковые косточки.
 Кейбл метнула на нее взгляд, полный неукротимой ненависти.
 — Жаль, что там никак не рифмуются распутные ирландские журналисты. Тебе ведь это нужно, правда, Имоджин?
 — Заткнись, — холодно сказал Матт.
 — Вот, я оказалась права, — объявила Кейбл, открыв сумочку и доставая оттуда губную помаду.
 Тут же на стол упал какой-то счет. Кейбл быстро потянулась, чтобы подобрать его, но Матт ее опередил.
 — Отдай, — прошипела Кейбл.
 Матт разгладит счет и внимательно его прочитал. На щеке его задергался мускул.
 — Это за что? — спросил он спокойно.
 — За некоторые вещи, что я купила себе в Марселе.
 — Но тут на четыре с половиной тыщи франков!
 Это больше пятисот фунтов, подумала Имоджин, не веря услышанному.
 — Должно быть, это твое павлинье платье, — сказана Ивонн, вся посветлевшая от перспективы разборки. — Я тебе говорила, что сдерут с тебя как следует.
 — Вроде того, как кто-то содрал его с тебя прямо на той вечеринке, — сказал Джеймс и захохотал, но вскоре замолк, увидев, что никто больше не смеется.
 — Ты хочешь сказать, что истратила четыре с половиной тыщи франков на одно платье? — медленно спросил Матт.
 — Мне надо было надеть что-то новое. Что же мне было — идти на этот вечер, завернувшись в какой-нибудь старый половик? А это платье все заметили. Так и делаются дела.
 — Нет, так дела не делаются. Чем, по-твоему, мы будем платить за оставшиеся дни отпуска?
 — Ты опять их отыграешь в казино. Ты всегда можешь позвонить в газету. Ты уже, кажется, два раза это делал из-за истории с твоим драгоценным Браганци.
 Оба они сохраняли враждебное молчание, когда подошел официант и убрал все со стола, оставив только чистые бокалы и пепельницы.
 — Во всяком случае, — снова начала Кейбл, — раз ты решил купить ей, — она посмотрела на Имоджин, — целый гардероб, я подумала, что теперь моя очередь обзавестись обновками. Я права, Ники?
 Тот осклабился с уклончивым видом. Он не собирайся встревать в этот разговор.
 — Ребята, ребята, — кокетливо улыбаясь, воскликнула Ивонн, весьма довольная таким поворотом событий, — пожалуйста, не надо портить мне вечер. Я должна всем вам кое-что сказать. Сегодня особый день для Джамбо и меня.
 — Ты нам это уже говорила, — проворчала Кейбл и повернулась к Матту. — Не знаю, отчего это последнее время у тебя так туго с деньгами.
 — Ладно, — сказал Матт, — об этом поговорим после.
 Когда он сложил счет и сунул его себе в карман, лицо его ничего не выражало, но рука дрожала от гнева.
 — Вот и хорошо, поцелуйтесь и помиритесь, — сказала Ивонн.
 После будет жуткая перебранка, подумала Имоджин. В это время подошел официант и поставил на стол ведерко со льдом и бутылку шампанского.
 — Это по какому случаю? — спросил Ники, когда официант открыл пробку и наполнил всем бокалы.
 — По случаю моей первой и последней роли в кино, — объявила Ивонн.
 — Последней? — спросила Имоджин.
 — Когда я была у врача по поводу моей ноги, он подтвердил, что я ожидаю ребенка, — сообщила Ивонн, склонив голову набок и став еще больше похожей на деву Марию.
 Установилось долгое молчание. Имоджин перехватила взгляд Ники и на какое-то мгновение подумала, что тот сейчас расхохочется. Она заметила, что Матт с трудом сдерживается. Но его природное добродушие пересилило бешенство, до которого довела его Кейбл.
 — Это великая новость. Поздравляю вас обоих, — он поднял бокал. — За младенца Эджуорта!
 — За младенца Эджуорта. — повторили Ники и Имоджин.
 — Должен признаться, я изрядно взволнован, — сказан Джеймс, наклоняясь через стол и одаривая Ивонн долгим мокрым поцелуем, следы которого она немедленно вытерла салфеткой.
 Кейбл молчала, барабаня пальцами по столу. Потом встала.
 — Я иду в туапет.
 — Ты не хочешь меня поздравить? — спросила Ивонн.
 — Перспектива увидеть вскоре твою копию для меня слишком ужасна, — сказала Кейбл и повернулась на каблуках.
 Возникла еще одна долгая пауза.
 — Как это грубо с ее стороны, — дрожащим голосом сказала Ивонн, а потом добавила более спокойно. — Конечно, она просто завидует. Как я уже говорила ей сегодня утром, Кейбл теперь двадцать шесть, и ее дни фотомодели сочтены. Ей непременно надо подумать, как устроить свою судьбу. Я знаю, Матт, что ты не любишь разговоров о женитьбе, но уверена, что если бы у нее был свой малыш, она стала бы совершенно другой.
 — Полагаю, что еще хуже, чем теперь, — сказал Ники, наполняя всем бокалы. — Не могу представить себе Кейбл меняющей пеленки.
 — Ну, она вполне могла бы сдавать пеленки в стирку или использовать одноразовые, как ты считаешь, Матт?
 — Когда ожидаешь пополнения? — поспешно спросила ее Имоджин.
 — Десятого мая, — ответила Ивонн. — Я ужасно довольна, что это будет маленький Телец, а не Близнец, тельцы намного спокойнее. Ведь Кейбл Близнец, не так ли, Матт?
 Знает с точностью до дня, подумала Имоджин. Вряд ли они с Джеймсом часто спят вместе.
 Ивонн все еще не оставляла младенческую тему, когда вернулась Кейбл. До Имоджин через стол донесся удушливый аромат ее духов. Она еще гуще размалевала себе глаза и стала похожа па ведьму. Кейбл уставилась на них и смотрела, пока Ники и Джеймс с покорным видом не поднялись из-за стола. Матт продолжал сидеть. Глаза его смотрели холодно, губы были плотно сжаты.
 — Куда теперь? — спросила Кейбл. — Давайте поедем к Антуану Делатуру.
 — Мы никуда не поедем, — отрезал Матт, — это нам не по карману.
 — О, не будь таким жутким скрягой.
 — Когда я планировал этот отпуск, такие траты, как четыре с половиной тысячи франков за кучу перьев, не предусматривались.
 — Я тоже пойду спать, — объявила Ивонн. — В моем теперешнем положении я не намерена гулять допоздна.
 — Я хочу пойти в «Реквием Верди», — сказал Джеймс.
 — Но ты не пойдешь, — решила Ивонн.
 — Почему бы не пойти на компромисс? — примирительно сказал Ники. — Сходим на базар и выбьем в тире какие-нибудь дешевые призы, а потом вместе отправимся обратно в гостиницу.
 Одна только Ивонн пожелала отойти ко сну. Это было все равно, что пропустить заключительную часть фильма с захватывающим сюжетом. После посещения базара они все собрались в номере Ники.
 Джеймс, показавший себя на удивление метким стрелком, выиграл игрушечного медведя, фарфоровую овчарку и двух золотых рыбок, которые теперь плавали в биде.
 Имоджин молча сидела на полу, ошеломленная стычками, которые произошли за ужином. Ники разливал по стаканам напитки. Матт, растянувшись на кровати, пускал круги дыма.
 Кейбл, сильно к этому времени опьяневшая, не находила себе места в стремлении привлечь всеобщее внимание. Выпив залпом стакан вина, она уже наливала его снова, когда Матт поднялся и отобрал у нее бутылку.
 — Тебе хватит, — спокойно сказан он.
 — Не хватит! — огрызнулась она и, рухнув на Ники, обняла его за шею.
 — Я трезвая как судья, правда, дорогой?
 Ники усмехнулся и опустил ее себе на колени.
 — Мне неважно, в каком ты состоянии, но ты мне нравишься.
 — Ну вот, — победоносно заявила Кейбл, — Ники говорит, что я прелестна. Я рада, что хоть кто-то меня ценит.
 — Кейбл, детка, — сказал Матт, — сейчас тебя ценят все кругом, особенно те, что в соседнем номере. Говори потише.
 Кейбл соскользнула с колен Ники, подошла к туалетному столику и взяла транзистор.
 — Послушаем музыку, — сказала она, включая его на полную мощь. — Имоджин прошлой ночью устраивала стриптиз. Теперь моя очередь. Я покажу вам танец Семи Покрывал.
 Она сбросила туфли и начала покачиваться под музыку.
 — Молодец! — сказал Ники.
 — Что будет вторым покрывалом? — спросил Джеймс.
 — Часы, — сказала Кейбл и сняла их, не переставая танцевать.
 У Матта на щеке заходил мускул.
 — Кейбл, — сказал он ледяным голосом, — сделай музыку потише.
 — С какой стати? Мне надоело выслушивать приказания. Покрывало номер три. — И она начала расстегивать свою голубую рубашку.
 Джеймс выкатил глаза.
 Матт встал, подошел к транзистору и выключил его. Кейбл схватила его за руку.
 — Почему ты такой зануда?
 — Иди спать и прекрати валять дурака.
 — Хорошо, — сказана Кейбл с вызовом, — я найду себе подходящую музыку где-нибудь в другом месте.
 Она открыла окно и выставила ногу на подоконник.
 — Кейбл, не надо, — закричала Имоджин, — Это жутко опасно.
 — Я пошла, — сказала Кейбл и начала карабкаться вдоль стены.
 — Нельзя ее отпускать, — сказана Имоджин и, подбежав к окну, схватила Кейбл за руку.
 — Включи транзистор, — вопила Кейбл, свисая из окна.
 — Пожалуйста, останови ее, — сказала Имоджин, обернувшись к Матту.
 — Оставь ее. Это все напоказ.
 — Пусть идет куда хочет, — добавил Ники. — Я сыт по горло ее выходками.
 Имоджин неохотно выпустила ее руку. Кейбл двинулась вдоль стены, оступилась и упала на землю.
 — Ты в порядке? — беспокойно крикнула ей Имоджин.
 Ники и Джеймс загоготали.
 — Она сидит на самой дороге, — сказала Имоджин, невольно хихикнув. — Надеюсь, по ней не проедут.
 — Маловероятно, — сказал Ники. — К сожалению, это очень пустынная дорога.
 — Забудьте про нее, ради Бога, — сказал Матт. — Скоро ей это надоест, и она сама придет.
 — Но она могла себе что-нибудь повредить, — сказала Имоджин.
 — Кейбл ревет во всю глотку, стоит ей уколоть себе палец, — сказал Матт.
 Джеймс надел на себя парик Кейбл и пару серег и начал танцевать танго с игрушечным медведем. У всех было слегка истерическое состояние.
 — Она совсем согнулась, — сказана Имоджин. — Кажется, она плачет. Я пойду посмотрю.
 — Я с тобой, — сказан Матт, взяв ее за руку. Когда они свернули в аллею, чтобы подойти к гостинице сзади, Имоджин споткнулась. Матт подхватил ее, и она вдруг оказалась в его руках. Глаза у нее широко раскрылись, сердце заколотилось.
 Он почти инстинктивно наклонил голову и поцеловал ее. У нее не было сил не ответить ему, и она не могла остановиться.
 Матт сам снял ее руки со своей шеи.
 — Погоди, моя радость. Мы пошли смотреть Кейбл, а не ловить радугу.
 Он потянулся за сигаретой, и когда огонек спички осветил его лицо, оно было совершенно невозмутимым. Дрожащая и пристыженная, Имоджин пошла вслед за ним. Как она могла опуститься до этого?
 Кейбл лежала на мостовой, свернувшись калачиком. Она тихо всхлипывала. Матт метнулся к ней со скоростью молнии. В лунном свете Имоджин смогла заметить, что ее лодыжка уродливо распухла. Матт рухнул рядом с ней на колени.
 — О, Господи, прости, дорогая, я не сообразил. — В его голосе слышны были нежность и забота, которые ни с чем нельзя было спутать.
 — Пожалуйста, не уходи, — проговорила Кейбл сквозь стиснутые зубы, и когда он ее поднял, она потеряла сознание. Приехавший под утро врач сказал, что она сломала себе лодыжку.




 Глава семнадцатая


 Ну вот и все, уныло подумала Имоджин. Самым простым, хотя и самым болезненным из всех возможных способов Кейбл опять перетянула Матта к себе. Она снова стана центром внимания. Ники и Джеймс, раскаиваясь в том, что посмеялись над ней ночью, принесли ей огромные гроздья черного винограда. Ивонн, расстроенная тем, что пропустила такую драму, и озлобленная против Джеймса за неявку в постель, с готовностью встала на сторону Кейбл.
 Та же, после того как ей загипсовали лодыжку, использовала любую возможность выжать из своего положения каждую унцию сострадания окружающих.
 — Самое ужасное, — рассказывала она Ивонн, — что испытывая такие мучения, единственное, что я услышала, был пьяный смех.
 — Это отвратительно! — возмутилась Ивонн. — Как они могли быть такими бессердечными?
 За проявленное в ту ночь бессердечие Кейбл разжаловала Ники, но настояла, чтобы за ней ухаживал Матт.
 — Думаю, что я смогла бы поесть немного супа. Ты не мог бы немного прикрыть ставни? Мне еще не рано принимать болеутоляющее?
 Она застала нас врасплох, гневно подумала Имоджин, но тут же устыдилась сама себя. Матт, выглядевший утомленным и раздраженным, в конце концов выставил всех из спальни.
 Джеймсу в наказание было приказано мыть машину. Ивонн и Ники отправились кататься на водных лыжах. Они не слишком настойчиво пытались уговорить Имоджин присоединился к ним. Но она сказана, что предпочитает позагорать. На самом деле, ей просто хотелось побыть одной.
 Она лежала на пляже и спрашивала себя, была ли когда-нибудь более несчастна, чем сейчас.
 После вчерашнего дня, проведенного в постели, ее загар приобрел рыжевато-коричневый оттенок без всякой красноты. Волосы отливали золотом. Пляж был забит воскресными экскурсантами. Один за другим к ней подсаживались мужчины и предлагали пойти выпить или поплавать.
 Она подумала, как долго еще она сможет им отказывать, и тут же услышала бархатный голос:
 — У вас пролился лосьон.
 — А, ступайте вы, — выпалила она и увидела загорелое грешное лицо Антуана Делатура.
 — Антуан! — сказала она, обрадовавшись. — Как приятно вас видеть.
 — А мне тебя, ma petite [34] .
 Он сел рядом с ней, скользя глазами по ее телу.
 Имоджин рассказала ему про Кейбл.
 — Она отлично этим воспользуется, — сказан он. — Теперь, видимо, у каждого вырывает соболезнование зубами. Я знаю этот тип. Мими вернулась в Париж, — добавил он, поглядывая на нее краем глаза. — Я теперь одинокий бедняга. Как насчет того, чтобы провести день вдвоем?
 Имоджин, вычерчивая круг на песке, решила, что теперь уже не имеет значения, как она поступит.
 — Я с удовольствием. Мне только надо сказать другим.
 Но по причинам, хорошо ей известным, она не пошла наверх предупреждать Матта о том, что уходит. Вместо этого оставила ему на столе портье наскоро нацарапанную записку.
 Несколько часов спустя она сидела с Антуаном на террасе его виллы и пила коньяк. Луна, похудевшая с прошлой ночи, лила на море белый свет. Над апельсиновыми деревьями порхали светлячки. Над темными холмами как дым поднимался Млечный Путь. Развалясь в гамаке, Антуан курил сигару.
 День промчался как сон. Они проскакали по песку не одну милю. Они плавали, а потом обедали в четырехзвездном ресторане.
 С Антуаном не было скучно. Но хотя он и пальцем не пошевельнул, чтобы до нее дотронуться, она поняла, что он использует выжидательную тактику. На этот раз она имела дело с профессионалом, а не проказником-любителем вроде Гилмора. Это все равно, что проводить вечер в компании тигра.
 Он осушил свой бокал с коньяком, загасил сигару и встал над ней, высокий и темный.
 — Пойдем в дом.
 Неужели это происходит со мной? — подумала Имоджин, садясь на огромную софу, покрытую леопардовыми шкурами. Он соблазнит меня в два счета, а мне словно и дела нет до этого.
 Антуан сел рядом с ней. Он положил ей на горло горячую ладонь, потом медленно провел ею по щеке и снял серьгу.
 — Хорошая, хорошая девушка. Ты бы хотела, чтобы я полюбил тебя как подобает? — Он быстро снял у нее вторую серыу. — То есть, как не подобает.
 О, Господи, — подумала Имоджин, — как в приемной у дантиста! Из звуковых колонок послышалась тихая музыка. Антуан положил ее серьги на стол и начал гладить по голове.
 «Ты слишком хороша, чтоб это был не сон. Я не могу отвести от тебя глаз», — пел Энди Уильямс.
 Имоджин расплакалась.
 — Дорогая, ma petite, пожалуйста, не плачь. Это из-за Матта, правда?
 Она с жалобным видом кивнула.
 — Я понял, откуда ветер дует. Ну а он что?
 — Ничего. Совсем ничего. Он любит Кейбл. Они ссорятся как сумасшедшие, но ты бы послушал, какой у него был голос, когда она прошлой ночью сломала себе лодыжку.
 Антуан понимающе кивнул.
 — В нем странная смесь. Всегда шутит и делает вид, что не принимает ничего всерьез, кроме лошадей и пари на скачках. А на самом деле многое принимает близко к сердцу. И даже в Оксфорде был однолюбом. Хотя я до сих пор не могу понять, отчего он выбрал эту кошмарную Кейбл. Я завтра еду в Рим. Поехали со мной. Скучать не будешь и сможешь все забыть.
 Она уныло покачала головой.
 — Это не поможет.
 — Я дам тебе роль в своем фильме.
 Он снял одну из леопардовых шкур, набросил ей на плечи и. чуть отступив, прищурился.
 — Из тебя получится красивая юная рабыня.
 Потом они еще пили коньяк, и Антуан достал альбом с фотографиями и начал показывать ей кадры из своих фильмов и снимки его самого и Матта в Оксфорде.
 — Я думаю, мне надо возвращаться, — сказала Имоджин.
 — Helas [35] . — печально произнес Антуан. — А я еще пока держусь. Думаю, что этой ночью смогy доехать до Милана. Подожди, пока я соберу багаж.
 Около гостиницы он ее обнял и щедро расцеловал.
 — Милая девушка, скажи Матъе, что я вел себя достойно. Как овца в волчьей шкуре, я бы сказал. Ты уверена, что не хочешь со мной в Рим?
 — Нет, спасибо, — сказала Имоджин, покачав головой.
 Поднимаясь по лестнице, она удивилась, заметив, что в ее спальне горит свет. Распахнув дверь она увидела лежащего на ее кровати Матта. Пепельница на туалетном столике была полна окурков.
 — Где ты пропадала? — спросил он, как хлыстом щелнул.
 — Гуляла с Антуаном, — запинаясь, сказала она. — Я оставила записку.
 — Сейчас почти два часа, — он встал и возвысился над ней, сверкая почти черными глазами.
 — Ты что же думаешь, я тоже дурой сделалась? — сказала она с нервным смехом.
 — Эту записку ты написала десять часов тому назад. Я просто хотел знать, как ты провела это время.
 — Мы ездили верхом.
 — А еще?
 — Плавали и обедали.
 — Еще?
 — Много разговаривали.
 Матт потерял терпение. Над ее головой словно гроза разразилась. Крепко ухватив ее за руки, он повернул ее лицом к зеркалу.
 — Ты только посмотри на себя.
 Ее губная помада была размазана, волосы растрепаны, две верхние пуговицы на платье расстегнуты. Она поспешно их застегнула.
 — Просто, он поцеловал меня на прощание.
 — Конечно, поцеловал — через десять часов после того, как поцеловал при встрече. А на платье у тебя волосы от меха. Как ты это объяснишь?
 Постепенно в ней начинал разгораться гнев.
 — Он обернул мне плечи леопардовой шкурой. Он хотел посмотреть, как я буду в роли рабыни.
 — Ну-ну… Моральные изъяны ты восполняешь богатым воображением.
 — Мы разговаривали. Мы разговаривали! — сказала Имоджин, повышая голос.
 — Ты повторяешься, малыш. Ты ведь в самом деле решила с этим расстаться, правда? Сначала ты попробовала с Ники, а когда ничего не вышло, переключилась на меня. Потом попробовала с Гилмором, и когда там тоже не получилось, ты взяла в работу Антуана.
 — Я этого не делала! — крикнула Имоджин.
 — Ты выбрала не ту цель, — злорадно сказал он. — Антуан уже завтра тебя забудет.
 Имоджин побагровела.
 — Почему ты не хочешь меня выслушать?
 — Потому что мне надоели твои сетования: «О, Матт, Ники так плохо ко мне относится. О, Матт, я так несчастна. О, Матт, я вечная старая дева».
 — Пошел вон! — закричала Имоджин. — Что я делаю — тебя совершенно не касается. Только из-за того, что ты привязан к юбке Кейбл, ты не можешь переносить, когда кто-то другой развлекается.
 — Кейбл здесь не при чем.
 Но она уже была в настоящей истерике. Вся злость и ревность, которую она сдерживала последние несколько дней, вырвались из нее. Она уже не отдавала себе отчета в том, что говорит. Ей в голову приходили самые злые и обидные вещи.
 Матт схватил ее за руку.
 — Заткнись, заткнись, заткнись!
 — Теперь ты повторяешься, — сказала она.
 В какой-то момент ей показалось, что он ее ударит. В последовавшем за этим долгом молчании она слышана только его учащенное дыхание и биение собственного сердца. Потом он повернулся и вышел.
 Имоджин стояла ошеломленная и напуганная. Как она могла наговорить ему столько ужасных вещей? Она села в кресло и, согнувшись, закрыла лицо руками, и сразу же охнула. На ней не было ее серег. Они были жемчужные и принадлежали ее матери. Они остались на столе в доме Антуана. Надо за ними туда пойти.
 Надев свитер, она на цыпочках спустилась вниз. Светила луна, по улицам, шатаясь, бродили пьяные туристы. Дорогу она нашла без труда.
 Но идти пришлось дольше, чем она думала. Она прошла мимо двух мужчин, которые посмотрели на нее с любопытством и окликнули. Но она, спотыкаясь, побежала прочь. Наконец она увидела дом Антуана, блестящий, как торт под сахарной глазурью. С фасада все окна были закрыты. Она побежала к противоположной стороне. Если подставить одну из кадок с магнолиями и встать на нее, то можно дотянуться. Когда она уже пробиралась внутрь, внезапно все вокруг осветилось. Кто-то схватил ее за лодыжку и стянул на землю. Какой-то мужчина скрутил ей руку и начал что-то быстро говорить по-французски. Сопротивляющуюся и кричащую, ее довели до патрульной машины и затолкали в нее сзади, где другой мужчина связан ей руки за спиной.
 Ее похитили. Она больше никогда не увидит Матта и свою семью. Она начала сопротивляться с новой силой. И только когда машина подъехала к полицейскому участку, она поняла, что ее арестовали.
 — Je ne suis pas un воровка, je suis [36] подруга Антуана Делатура, — сказала она толстому жандарму, сидевшему за столом. Но он только засмеялся и велел отвести ее в камеру.
 Сначала она кричала и стучала по решетке. После этого явился толстый жандарм и, злобно на нее посмотрев, достал ключи. Его намерения были ясны. Имоджин в страхе отпрянула.
 — Oh, non, non — прошу вас, не надо!
 — Femne ta queule, encore [37] .
 Она села на узкую койку и старалась сдержать всхлипывания. Никто ее никогда не найдет. Она останется здесь на годы, как граф Монте Кристо. Там было страшно душно. Пот катился с нее градом, но она была слишком потрясена, чтобы догадаться снять свитер. Тяжелая ссора с Маттом и ужас ее ареста сильно на нее подействовали, и она не могла унять дрожь.
 Время тянулось медленно. Через окошко стал просачиваться свет. За дверью началось какое-то движение. Она услышала знакомый голос.
 — Матт! — закричала она.
 Он подошел прямо к ней и взял ее за руки через решетку.
 — Имоджин, ты в порядке? — лицо у него было пепельного цвета.
 — Ой, пожалуйста, забери меня отсюда. Они думают, что я взломщица. Я собиралась залезть в виллу Антуана, чтобы забрать там свои серьги.
 Она не поняла, что говорил Матт толстому жандарму. Но он говорил очень медленно и отчетливо, махал перед ним своим журналистским удостоверением, и интонация его голоса даже ее заставила поежиться. Ее выпустили за каких-нибудь две минуты. С плачем она прильнула к нему.
 — Все в порядке, ты в безопасности. Все в порядке.
 Когда они ехали в гостиницу, было уже светло.
 — Как ты меня нашел? — тихо спросила она.
 — Как только я успокоился, то понял, что был с тобой чересчур резок. Я вернулся, чтобы извиниться и понял, что ты сбежала. Я немного поколесил по городу, потом подъехал к дому Антуана и увидел, что там кругом полицейские и овчарки. После все было просто.
 — Я страшно сожалею, — сказала она, повесив голову. — Похоже, весь отпуск уходит у тебя на то, чтобы вызволять меня из неприятностей.
 — Ладно. Я не имел права на тебя кричать. Боюсь, это из-за моего паршивого ирландского норова. Вчера был нелегкий день. Кейбл выступала — дальше некуда. Ники все время дулся. Джеймс с Ивонн едва за глотки друг друга не хватали.
 — Бедный Матт. Ты за этот отпуск так и не отдохнул как следует, правда?
 Потом она попробовала вернуться к прежнему разговору.
 — Мы с Антуаном ничего не делали. Правда, ничего.
 — Это неважно. Это твое личное дело.
 — Но…
 — Оставь это. К чему?
 Такая усталая покладистость была гораздо хуже прежнего слепого бешенства.




 Глава восемнадцатая


 Вернувшись в гостиницу, она сразу же легла, но прежде чем заснуть долго лежала в полузабытьи. Проснулась она во второй половине дня.
 Она вяло оделась и пошла в номер Кейбл. Там был полный беспорядок. Кровать была завалена одеждой всех цветов радуги. На полу разбросаны чемоданы.
 — Что это ты делаешь? — спросила ошеломленная Имоджин.
 — А как ты сама думаешь, что я делаю? Собираюсь, как видишь. Раз уж ты пришла, то могла бы и помочь. Возьми вон те платья из гардероба и вешалки тоже. Эта пакостная гостиница вполне без них обойдется — положи их в чемодан. Нога так болит — сказать невозможно.
 Она села на кровать.
 — Но куда ты едешь? — спросила Имоджин.
 Кейбл одарила ее одной из своих озорных и недобрых улыбок.
 — Все дорога ведут в Рим, дорогая. Я еду через Милан.
 Имоджин пришла в ужас.
 — Значит — к Антуану.
 — С первого раза догадалась, — с одобрением сказала Кейбл. — Ты с годами становишься проницательной. Ребл заедет за мной через полчаса.
 — Но я думала, ты Антуана терпеть не можешь.
 — А, ты про это знала? Ну что ж, я имею право изменить свое мнение. Я никогда не отрицала, что он привлекателен. И он от меня без ума, а это половина дела. Он мне звонил сегодня утром, что-то тараторил без умолку, сказал, что с тех пор как увидел меня в пятницу, только обо мне и думает. Он знал, что с Маттом мне не повезло. Если я приеду в Рим, он обеспечит мне самые лучшие условия. Не забудь те бикини, что на окне сушатся. Он собирается дать мне роль в своем фильме — молодой рабыни.
 — А как же Матт?
 Кейбл помрачнела.
 — Не говори мне про Матта. Мне он уже вот где. Если кто и заслуживает, чтобы его кинули, так это он.
 — А что он сделал? — спросила Имоджин.
 — Он невыносим — вот что. Вчера весь день был в самом гадком настроении, совершенно не интересовался моей ногой, которая, между прочим, болит нестерпимо. Потом почти всю ночь где-то шлялся. Бог знает, где он пропадал, — думаю, что в этом проклятом казино. Потом заявился утром в самый неподходящий момент — как раз когда я только что приняла еще две таблетки снотворного. Дорогая, положи все эти флаконы в мою косметичку. Вон в тот сундучок. Да, на чем я остановилась?
 — Ты только что приняла таблетки.
 — Правильно. Ну, в общем была не в лучшем настроении и высказала ему кое-что напрямик. Но очень вежливо, заметь. И знаешь, что он сказал?
 Имоджин покачала головой.
 — Он сказал: «Когда ты заткнешься насчет своей проклятой ноги? Для всех было бы лучше, если бы ты себе челюсть сломала».
 Имоджин закрыла лицо флаконами, чтобы Кейбл не увидела ее улыбку.
 — А потом, даже не дав мне ответить ему как следует, сразу же кинулся смотреть какой-то лесной пожар в горах.
 В дверь постучали. Кейбл нервно вздрогнула.
 — Открой, пожалуйста.
 В дверях показшюсь лоснящееся черное лицо. Это был Ребл.
 — А, привет, — сказала Кейбл с облегчением. — Я надолго тебя не задержу. Ты не мог бы снести вниз эти чемоданы? Боюсь, тебе придется сделать два захода.
 Как только Ребл вышел, Имоджин стала урезонивать Кейбл.
 — Ты не можешь так бросить Матта. Ну хорошо, он вспылил и наговорил лишнего. Но он успокоится. Он стоит миллиона таких, как Антуан. Ведь Антуан — это просто симпатичный плейбой.
 — А я симпатичная плейгерл, — сказала Кейбл, облачаясь в зеленое платье, которое показалось Имоджин знакомым.
 — Но Матт действительно тебя любит. — У Имоджин едва не выступили слезы.
 — Эту любовь он проявляет самым таинственным образом, — сказана Кейбл.
 — Но он будет потрясен.
 — И пусть! — с удовольствием сказала Кейбл. — Мужчины не особенно любят, когда их кидают с кем-нибудь из их дружков. Что ж, если он так меня любит, то может приехать и забрать меня. Но тогда уж — или женитьба, или ничего.
 Она достала из ящика комода конверт.
 — Я написала ему письмо, где все объясняю, — сказала она, опрыскивая конверт духами. — Ты можешь ему это передать?
 В дверях появился Ребл.
 — На этот раз, дорогой, ты можешь снести вниз меня.
 Ребл взял ее на руки.
 — Отлично, — сказала Кейбл, чувствуя его мускулы и улыбаясь ему. — Я не думаю, что нам надо сразу ехать до самого Милана.
 Как холодный ветер пронизали Имоджин страх и уныние. Она спустилась вниз и заказала кока-колу. Переваливаясь, к ней подошла мадам в домашних тапках.
 — Вы видели месье О'Коннора? — спросила она, ставя на стол банку кока-колы и стакан.
 Имоджин сказала ей про лесной пожар.
 — Ага, — сказала мадам. — У меня вот и билеты на самолет.
 — Билеты? — помедлив, спросила Имоджин. Ей на сердце словно положили еще один слой льда.
 Мадам уныло кивнула.
 — Сегодня ночью он уедет. Я думала, он хотел взять с собой обратно в Лондон эту, но она, кажется, уже уехала. Месье О'Коннор две недели остается всегда. Но в этом году, я думаю, он несчастный.
 Имоджин машинально взяла свою кока-колу и, оставив мадам в расстроенных чувствах, вышла на улицу. Ею овладел ужас. Это было похоже на кошмарный сон. Вот так, внезапно столкнуться с жизнью без Матта. Это будет какое-то растянувшееся до бесконечности серое однообразие. По ее щекам потекли слезы. Не обращая внимания на прохожих, она побрела к дальнему краю бухты. Там она долго стояла, глядя на море, которое пенилось на песке, как имбирное пиво.
 Настойчиво загудела какая-то машина. Проклятые французы, какого черта они всегда включают сирены!
 — Имоджин! — позвал ее кто-то.
 Она посмотрела, и тут рядом с ней остановился белый «мерседес», из которого высунулся Матт.
 — Садись, — сказал он. — Я хочу тебе кое-что показать.
 Она села в полном изумлении. Он внимательно посмотрел на нее.
 — Бедняжка, ты выглядишь такой утомленной.
 Его лицо и руки были запачканы сажей, глаза покраснели, но вообще он был в отличном настроении. Это у него продлится недолго, подумала Имоджин. Письмо Кейбл прожигало ей карман.
 Когда он свернул с прибрежной дороги и направил машину в гору, она сказала:
 — Матт, мне надо тебе кое-что сказать.
 — Кое-что, — сказал он, взяв у нее банку кока-колы и сделав большой глоток, — и я должен тебе сказать. Несмотря на свой противоожоговый лосьон со стопроцентной гарантией Ивонн облезла полосами, похожими на серпантин в Нью-Йорке при встрече знаменитого гостя. С нее сходит целыми гирляндами.
 Имоджин не смогла удержаться от смеха.
 — Как пожар? — спросила она.
 — Бушует вовсю, но завтра ожидают грозу, и поэтому никто особо не беспокоится. У меня все же готова хорошая история. Пожарная команда Пор-ле-Пена все утро отважно сражалась с огнем, а когда подошло время перекусить, они, как все порядочные лягушатники, остановили работу и вернулись в город. Когда спустя три часа они вернулись на место, их пожарная машина оказалась сильно обгоревшей. — От смеха у него тряслись плечи.
 Никогда она не видела его более счастливым. У нее сжалось сердце: проклятая, проклятая Кейбл.
 Они ехали мимо виноградников и оливковых рощ, мерцавших как фольга, мимо крепости Браганци, поднимаясь в горы. Когда они заехали так высоко, что дальше машина уже не шла, Матт остановился.
 — Пойдем, — сказал он, взяв ее за руку, и повел вверх по тропинке.
 Наверху перед ними открывался горный простор, похожий на страну Ветхого Завета. Солнце мелькало между облаками, освещая деревни и фермы. Справа огромное пламя, словно кара, обрушившаяся на безбожный народ, лизало склоны холмов. Хлопья пепла носились в воздухе как снег.
 — Тут красиво, — со вздохом сказала Имоджин.
 — Я каждый год совершаю сюда поломничество. Это что-то вроде залога в том, что я вернусь сюда снова.
 Самая высокая скала была покрыта подлеском. Матт раздвинул кусты ежевики и дикой лаванды, и показалась металлическая пластинка со списком имен.
 — Кто они такие? — спросила Имоджин.
 — Бойцы местного сопротивления в прошлую войну. Надо бы сюда добавить твое имя, как ты думаешь?
 — Мое? — с трудом проговорила она.
 — Да, моя радость, за сопротивление домогательствам трех самых выдающихся из действующих волокит. Хотя нельзя сказать, что той ночью ты действительно сопротивлялась Ларри.
 Ей показалось, что он опять над ней смеется.
 — О чем ты говоришь? — пробормотала она. Он сел на углубление в скале и привлек ее к себе.
 — Матт, — сказала она в отчаянии, — я должна тебе кое-что сказать.
 — Давай выкладывай, — он запустил руку ей под волосы и нежно погладил затылок.
 — Не надо, — всхлипнула она, — у меня для тебя письмо — от Кейбл, — вынув из кармана, она его почти швырнула ему.
 Он поднял письмо, лениво повертел в руках и порвал на мелкие клочки, которые тут же разметал ветер.
 — Теперь пусть меня арестуют за то, что я здесь намусорил. Я знаю, что в этом письме, и мне даже не нужно его открывать. Кейбл, доведенная до отчаяния моим отталкивающим поведением и невнимательностью, укатила в Рим с Антуаном.
 Имоджин смотрела на него с изумлением, и в ней затеплилась слабая надежда.
 — Я пытался не очень беситься из-за твоей прогулки с Антуаном. Но в конце концов понял, что не успокоюсь, пока не поговорю с ним. И позвонил ему в Милан. Он дал мне подробный отчет о вчерашнем вечере, который слово в слово совпал с твоим рассказом. Он сказал, что ты была обворожительна, но совершенно занята кем-то другим.
 Имоджин покраснела.
 — Малышка, я сожалею, что так гнусно разговаривал с тобой прошлой ночью. Это как сказал Колридж: гнев на того, кого любишь, похож на сумасшествие. Но я рад, что так случилось, потому что увидел, как я к тебе привязан, сам того не осознавая. Я никогда не испытывал ничего похожего на такое жгучее, смертельное бешенство, когда уличал в неверности Кейбл.
 Его голос был мягким, как ирландский ликер, а когда он обхватил ее голову руками, они пахли деревом и дикой лавандой.
 — Смешная малышка Имоджин. Ты была похожа на девочку, которая бегала за нами и кричала «Подождите меня!» — Он наклонил голову и очень нежно поцеловал ее. Она обняла его за шею.
 — О, Матт, о, Матт!
 Немного погодя она спросила:
 — Но я ничего не понимаю. Я думала, что Антуан и Кейбл ненавидят друг друга.
 — Ненавидят? Такая острая враждебность часто означает нечто совершенно иное. У них, кажется, есть хорошая основа для того, чтобы завязать отношения.
 — Но она надеется, что ты поедешь за ней.
 — Тогда ей придется долго ждать. Если без конца щелкать выключателем туда-сюда, туда-сюда, как делала Кейбл, то в конце концов предохранитель перегорит. Теперь уже ничего не осталось.
 У Имоджин мелькнуло подозрение.
 — Матт, а ты не сам ли втянул Антуана в это дело?
 Он усмехнулся:
 — Не совсем. Скажем так: я заронил семена.
 — А что с Ники?
 — Прошел слух, что Ники положил алчный взгляд на одну нимфетку в воднолыжной школе. Трейси сегодня вечером возвращается домой, и я не думаю, что она долго будет безутешной. Так что мы с тобой остаемся вдвоем.
 Имоджин смотрела на свои руки.
 — Но ты возвращаешься домой?
 Его лицо стало серьезным.
 — Мне надо, дорогая. Сегодня утром мне позвонили из иностранного отдела. В Перу в любой момент заварится каша. Они хотят, чтобы я вылетел туда завтра.
 Имоджин побледнела.
 — Но тебя могут ранить.
 — Только не меня. Я живуч как кошка. И, кроме того, теперь у меня есть к кому возвращаться, не так ли? У меня и для тебя есть билет. Мне жаль портить тебе отпуск, но я не могу оставить тебя одну на милость первого попавшегося волокиты или жандарма.
 — Ты берешь меня с собой в Лондон? — спросила она, не веря тому, что слышит. У нее в голове все перемешалось. Она не могла вместить столько счастья за один раз.
 Матт поднял упавшую на землю банку из-под кока-колы и выдернул из нее кольцо.
 — Если хочешь, можешь поехать домой в Йоркшир. Но все же лучше, — он посмотрел на нее чуть прищурившись, — тебе пожить в моей квартире, приглядеть за Бэзилом и подумать о том, куда бы ты хотела поехать в свадебное путешествие.
 Имоджин открыла рот, потом закрыла.
 — Все в порядке. Не надо никаких поспешных решений. Поразмысли немного над этой идеей. Тебе может не понравиться быть замужем за журналистом. Это жизнь не сахар. Но предупреждаю, я легко не сдамся. Да и все кругом твердят мне, что мы с тобой подходящая пара. И Гилмор, и Антуан, и герцогиня, и Браганци, и Трейси. У тебя много поклонников, моя радость.
 — Разве? — удивилась она.
 — Да, и я самый большой из них.
 Он взял ее левую руку и надел ей на палец кольцо от банки кока-колы. Потом привлек ее к себе и поцеловал.
 — Я тебя люблю, — сказал он тихо. — Потому что ты милая и добрая и потому что я знаю, что ты любишь меня.
 Он взглянул на часы.
 — Ого, нам надо двигаться, если мы хотим поспеть на самолет.
 Имоджин что-то недовольно проворчала и прижалась к нему, ей хотелось, чтобы он поцеловал ее еще раз.
 — Пошли, — сказал Матт, поднимая ее. — Это большой день дня Ирландии, но я за себя не отвечаю, если мы продолжим тут наши лобзания. К тому же я не хочу, чтобы ты пресытилась.
 Когда они ехали обратно в город, она сжимала пальцами кольцо от кока-колы, наполовину оглушенная происходящим.
 И все же, когда они подъехали к гостинице, она с беспокойством посмотрела на него.
 — Матт, ты уверен, что с Кейбл у тебя все кончено?
 — Дорогая, — сказал он, смешно всплеснув руками на манер Эла Джолсона, — «Я убежал на тыщи миль от той, кому вчера был мил». Иди ко мне, если не веришь.
 Прошло несколько секунд, прежде чем они заметили, что по стеклу гневно стучит Ивонн.
 — Матт! Мэтью!
 — Да? — сказал Матт, повернувшись. Ивонн, вдруг поняв, что он целовал Имоджин, пришла в ужас.
 — Что это она с тобой делает, черт возьми?
 — Просто тренировка.
 Ивонн подобрала губы.
 — Где Кейбл?
 — Понятия не имею.
 — Дело в том, что у меня, похоже, пропала большая часть гардероба…