Аннотация: Жизнь главной героини романа Друзиллы Делани — дочери бедного пастора — с ранних лет связана с поместьем Фремлинг. Будучи еще совсем маленькой — в двухлетнем возрасте — она при совершенно необычных обстоятельствах попадает туда и, как оказалось, вся ее жизнь в дальнейшем будет тесным образом связана с его обитателями.
 Действие романа захватывает своей динамичностью. События развиваются совершенно непредсказуемыми путями. Любовь, разочарования, тайны, мистика — составляющие этого удивительного романа.


---------------------------------------------


 Виктория Холт
 Индийский веер



 АНГЛИЯ И ФРАНЦИЯ



 Большой Дом

 Меня всегда восхищал большой дом Фремлингов. Возможно, это чувство возникло тогда, когда мне было два года и Фабиан Фремлинг похитил меня и продержал там две недели. Я обнаружила, когда шла в поисках веера из павлиньих перьев, что это был дом, полный призраков и тайн. В длинных коридорах, в галерее, в безмолвных комнатах прошлое, казалось, смотрело на вас из каждого угла, незаметно наступая на настоящее и почти — хотя и никогда полностью — уничтожая его.
 Насколько я помню, леди Фремлинг безраздельно царствовала в нашей деревне. Когда проезжала ее карета, украшенная гербом с величественными доспехами Фремлингов, фермерские рабочие, стоя на обочине, с уважением подносили руку ко лбу, а женщины приседали в почтительном книксене. О ней всегда говорили тихим шепотом, как будто боялись произнести вслух ее имя; в моем детском воображении я ее сравнивала с королевой и уступала она только Богу. Неудивительно, что, когда ее сын, Фабиан, потребовал от меня быть его рабой, — мне тогда было всего шесть лет — я не смогла воспротивиться. Казалось совершенно нормальным, что мы, простые люди, должны служить Большому Дому так, как от нас требуется.
 Большой Дом, известный в округе как Дом, был Фремлингом. Не Фремлинг Холл или поместье Фремлинг Манор, а просто Фремлинг, с ударением на первом слоге — так звучало более внушительно. Фремлинги владели домом на протяжении четырех столетий.
 Выйдя замуж за простого баронета, леди Харриет вступила в неравный брак, так как она была дочерью графа, а это означало, как сказал мне отец, что она так и осталась леди Харриет, вместо того, чтобы стать леди Фремлинг Ее муж, бедняга, уже умер. Но я слышала, что она никогда не позволяла ему забывать о своем более высоком положении и, хотя приехала в деревню только после замужества, сразу посчитала своим долгом управлять нами.
 На протяжении нескольких лет совместной жизни они оставались бездетными, что было источником сильного раздражения леди Фремлинг. Я предполагала, что она постоянно жаловалась Всевышнему на такую его оплошность; но Небеса не могли всегда игнорировать леди Харриет, и когда ей исполнилось сорок лет — через пятнадцать лет после свадьбы — она родила Фабиана.
 Ее радость была безграничной. Она обожала мальчика. Само собой разумеется, что ее сын должен быть совершенством. Малейший каприз его должен был выполняться всеми подчиненными; и слуги из Фремлинга сходились во мнении на том, что сама леди Харриет лишь снисходительно улыбалась, глядя на все мелкие шалости ребенка.
 Через четыре года после появления Фабиана родилась Лавиния. Она в семейной иерархии, безусловно, стояла немного ниже своего брата, но тем не менее была дочерью леди Харриет и поэтому значительно превосходила всех других в округе.
 Мне всегда было забавно наблюдать, как они приходят в церковь и шли в боковой придел — леди Харриет, за ней Фабиан и следом Лавиния. Присутствующие с благоговением следили, как они занимают свои места, опускаясь на красные и черные молельные коврики с вышитой на них буквой "Ф". Находящиеся позади прихожане имели возможность быть очевидцами обращения коленопреклоненной леди Харриет к Высшей Власти — событие, которое восполняло все то, чего не хватало службе.
 Стоя на коленях, я с изумлением смотрела на них во все глаза, забывая, что нахожусь в церкви, пока легкий толчок локтя Полли Грин не напоминал мне о выполнении долга.
 Фремлинг — Дом — доминировал в деревне. Он был построен на вершине небольшого склона, и это создавало впечатление, что он всегда наблюдает за нашими грехами. Хотя дом стоял здесь еще со времен Завоевателя 1 , в течение последующих столетии он перестраивался, и от дотюдоровского здания вряд ли что сохранилось. Пройдя под помещением над дворцовыми воротами с имеющими бойницы башнями, вы попадаете в нижний двор, на стенах которого вьются растения, а из кадок с железными обручами в артистическом беспорядке свешиваются кустарники. На дворе стоят скамьи, на которые обращены темные и таинственные окна. Я всегда воображала, что кто-то наблюдает из этих окон, докладывая обо всем леди Харриет.
 Через густо обитые гвоздями двери вы попадаете в банкетный зал, на стенах которого висят портреты давно умерших Фремлингов — лица одних жестокие, других кроткие. Потолок — высокий, сводчатый; от длинного полированного стола исходит запах пчелиного воска и терпентина; родословное дерево над огромным камином простирает ветви во все стороны; в одном конце зала находится лестница, ведущая в часовню, а на другом — дверь.
 В юные годы мне казалось, что все мы, жители деревни, как планеты, вращаемся вокруг ярко сияющего солнца, каким был Фремлинг.
 Наш собственный дом, расположенный справа от церкви, был хаотичным и продувался насквозь. Я часто слышала, как говорили, что прогреть его стоит целого состояния. Конечно, по сравнению с Фремлингом, он был ничтожным, но действительно, даже если в гостиной был сильно растоплен камин и в кухне было достаточно тепло, подниматься зимой в верхние комнаты — все равно, что попадать за полярный круг. Мой отец не обращал внимания на это. Его мало интересовали все дела, так как сердце его принадлежало Древней Греции, а Александр Великий и Гомер были ему ближе, чем прихожане.
 Я немного знала о своей матери, так как она умерла, когда мне было два месяца. Ее мне заменила Полли Грин, но произошло это позже, когда мне исполнилось два года и я впервые познакомилась с обычаями Фремлингов. Когда она появилась в нашей семье, ей было около двадцати восьми лет; она была вдовой и всегда мечтала иметь ребенка. Поэтому, заняв место моей матери, я стала для нее ребенком, которого она так желала иметь. Все оказалось прекрасно. Я любила Полли, и не было никаких сомнений, что Полли любила меня. В критические моменты я прибегала к ее помощи. Именно к Полли я обращалась за утешением, когда горячий рисовый пудинг опрокидывался мне на колени или когда я падала и обдирала ноги, когда ночью я видела во сне гоблинов и жестоких великанов. Я не могла представить себе жизни без Полли Грин.
 К нам она приехала из Лондона — по ее мнению, самого лучшего из всех мест. «Погребла себя в деревне, все из-за тебя», — обычно говорила она. Когда я объясняла ей, что быть погребенным — значит быть в могиле, под землей, она, делая гримасу, отвечала: «Ну, можно сказать и так». Она с презрением относилась к деревне; «Здесь много полей и нечего делать. Мне нужен Лондон». И она начинала рассказывать об улицах города, где всегда «что-то происходит», о рынках, освещаемых ночью лигроиновыми фонарями, о прилавках, ломящихся от фруктов и овощей, старой одежды и «всего, о чем только можно подумать», о продавцах, зазывающих каждый на свой неповторимый манер. «В один прекрасный день я возьму тебя туда, и ты все сама увидишь».
 Среди нас Полли была единственной, кто не испытывал большого уважения к леди Харриет. «Что она есть сама по себе? — часто удивлялась она. — Она ничем не отличается от всех нас. Единственное, что у нее есть, это титул перед именем».
 Полли была бесстрашной. От нее нельзя было дождаться смиренных приседаний. Она не старалась прижиматься к ограде, когда проезжала карета, а крепко хватала меня за руку и решительно шла вперед, не глядя ни вправо, ни влево.
 У Полли была сестра, которая вместе с мужем жила в Лондоне. «Бедная Эфф, — повторяла Полли. — Ее муж не бог весть что». Я никогда не слышала, чтобы Полли называла его иначе, чем «он» или «его». Казалось, что он недостоин иметь имя. Он был ленив и все дела возлагал на Эфф. Я говорила ей в день помолвки: «Если ты согласишься связать свою судьбу с ним, Эфф, ты хлебнешь горя через край». Но она не обратила на мои предостережения ни малейшего внимания".
 Я многозначительно покачала головой, поскольку слышала это уже неоднократно и знала ответ.
 Так в мои ранние годы Полли была главной в моей жизни. Ее прогородская позиция воздвигала барьер между ней и жителями деревни. При малейших признаках нападения на нее Полли имела обыкновение складывать руки на груди и принимать воинственную позу. Это делало ее грозным противником. Она, как правило, говорила, что «ничего ни от кого не примет», и когда я, посвященная в сложности математики моей гувернанткой мисс Йорк, объясняла, что минус на минус дает плюс, она просто спрашивала: «Ну что же, ты издеваешься надо мной, что ли?»
 Я горячо любила Полли. Она была моим союзником, полностью моим. Вместе с ней мы противостояли леди Харриет и ее миру. Мы занимали верхние комнаты дома приходского священника. Моя комната располагалась рядом с ее; так было со дня приезда Полли, и мы ничего не хотели менять. Близость с ней вызывала у меня чувство спокойствия. В мансарде была еще одна комната. Здесь Полли соорудила хорошенькую уютную печку, и зимой мы поджаривали тосты и каштаны. Я смотрела на пламя, а Полли рассказывала мне истории из лондонской жизни. Я видела рыночные ряды и Эфф, и «его», и небольшую квартирку, где Полли жила со своим мужем-моряком. Я видела Полли, ожидающую его возвращения домой, — в мешковатых брюках и маленькой белой шапочке с надписью «ХМС Победоносный» 2 и с белой сумкой-мешком на плече. Ее голос немного задрожал, когда она рассказала мне, как он утонул вместе с кораблем.
 — Не осталось ничего, — сказала она, — даже малыша, напоминавшего бы мне о нем.
 — Я ответила, что, если бы у нее был ребенок, она не была бы со мной, поэтому я рада, что все так сложилось.
 Тогда на глазах у нее навернулись слезы и она живо проговорила:
 — Ну-ка, посмотри на меня. Ты стараешься разжалобить меня на старости лет?
 И мы крепко обнимались.
 Из окон мы смотрели вниз… на кладбище… на неустойчивые старые могильные плиты, особенно на некоторые из них, под которыми лежали давно погребенные. Я обычно читала надписи, пыталась представить, что за люди покоились под ними. Некоторые надписи были такими давними, что почти стерлись.
 Наши комнаты были достаточно просторными, с окнами, выходящими на обе стороны. С противоположной от кладбища стороны они смотрели на деревню — зеленую, с прудом и скамейками, на которых любили собираться старики, иногда разговаривающие, иногда сидящие в молчании, глядя на воду, прежде чем отправиться в трактир, чтобы выпить пинту пива.
 — Смерть с одной стороны, — отметила я, обращаясь к Полли, — и жизнь с другой.
 — Однако ты забавная штучка, — отвечала Полли.
 В нашем доме, кроме нас с отцом, жили моя гувернантка мисс Йорк, Полли, миссис Янсон, кухарка-экономка, и Дейзи с Холли, две веселые сестры, которые помогали по хозяйству. Позже я узнала, что гувернантка была приглашена потому, что моя мать оставила немного денег. Они были отложены на мое воспитание, и я должна была получить лучшее образование, невзирая на все трудности, которые придется перенести, чтобы добиться этого.
 Я любила своего отца, но он не занимал в моей жизни такого важного места, как Полли. Когда я видела, как он идет по кладбищу из церкви в дом в белом стихаре с молитвенником под мышкой и ветер треплет его пушистые седые волосы, я испытывала огромное желание защитить его. Он казался таким уязвимым, неспособным заботиться о себе, что было странно думать о нем, как о хранителе его духовной паствы, — особенно если она включала леди Харриет. Ему приходилось напоминать о времени еды, о том, когда надевать чистую одежду, а его очки постоянно терялись и находились в самых неожиданных местах. Он входил за чем-нибудь в комнату и забывал, за чем. Он был красноречив на кафедре, но я была уверена, что деревенские жители не понимали его ссылок на классиков и древних греков.
 — Он забыл бы где-нибудь свою голову, если бы она не была прикреплена к плечам, — таков был комментарий Полли относительно его в ее полулюбящем, полувысокомерном тоне, который я так хорошо знала. Но она обожала его и в случае необходимости защищала бы его со всем красноречием своего языка — временами совершенно отличного от нашего.
 Мне было два года, когда произошло то приключение, о котором я помню так мало. Я знаю эту историю с чужих слов, хотя она заставила меня почувствовать, что, я как-то связана с Большим Домом. Если бы Полли была со мной в то время, этого никогда бы не произошло, и я уверена, что именно благодаря этому мой отец осознал, что у меня должна быть няня, которой можно доверять.
 То, что произошло, было показателем натуры Фабиана Фремлинга и одержимости его в отношении к матери.
 В то время Фабиану было около семи лет. Лавиния была на четыре года моложе, а я родилась через год после нее. Я услышала подробности этой истории благодаря дружбе слуг — наших и Фремлингов.
 Эту историю рассказала мне миссис Янсон, наша повар-экономка, которая очень хорошо обслуживала нас и приучила всех в доме к дисциплине.
 — Это была самая странная история, о которой мне когда-либо приходилось слышать, — сказала миссис Янсон. — Она была связана с молодым мастером 3 Фабианом. Его светлость заставлял всех в доме плясать под его дудку… Для леди Харриет ее сын был единственным светом в окошке. Она ни в чем не могла ему перечить. Маленький Цезарь, вот он кто. Он должен был делать то, что хотел, иначе начинались неприятности. Бог знает, что с ним будет, когда он станет немного старше. Ну так вот, его маленькой светлости надоели все игры. Ему захотелось чего-то нового, и он решил, что будет отцом. Если он чего-то надумал… так и будет. Они мне там так и говорили, чтобы все, чего он требует, выполнялось. Но это никому не сулит ничего хорошего, помяните мои слова, мисс Друзилла.
 Я приняла соответствующее выражение заинтересованности, поскольку жаждала от нее продолжения истории.
 — Вас выпустили в сад при доме священника. Вы медленно ходили по саду, вам это очень нравилось. Вас не должны были оставлять одну. Это все Мэй Хигтс, вертихвостка. Понимаете, она любила малышей… но в то же время она обхаживала этого Джима Феллингса, а он как раз проходил мимо. Ну, и она начала хихикать с ним… и не видела, что случилось. А мастер Фабиан, решив быть отцом, увидел вас и понял, что его ребенком будете вы. Поэтому он вас подхватил и взял с собой в Дом.
 Миссис Янсон, подбоченясь, посмотрела на меня. Я рассмеялась. Мне эта история показалась очень забавной:
 — Продолжайте, миссис Янсон. Что же случилось дальше?
 — Мой Бог, хорошенькое было дельце, когда домашние обнаружили ваше исчезновение. Они не могли даже предположить, куда вы делись. Затем леди Харриет прислала за вашим отцом. Бедняга, он был в полном замешательстве. Он взял с собой Мэй Хиггс. Та была вся в слезах, проклиная себя, что было совершенно справедливо. И знаете, я думаю, это было началом разрыва между ней и Джимом Феллингсом. Она обвиняла его. И, представьте, она вышла замуж за Чарли Клея на следующий год.
 — Расскажите мне о том, как мой отец пошел в Дом вызволять меня.
 — Ну вот, расскажу о буре! Это был один из торнадо. Мастер Фабиан был в ярости и кипел от злости. Он не собирался отказываться от вас. Вы были его ребенком, он нашел вас и собирался быть вашим отцом. Мы все просто онемели от ужаса, когда священник вернулся один. Я спросила его: «Где ребенок?», и он ответил: «Она осталась в Большом Доме, только на день-другой». Потрясенная, я произнесла: «Она ведь еще младенец». «Леди Харриет уверила меня, что за ней будут хорошо присматривать. О ней позаботится няня мисс Лавинии. Ей не причинят вреда. Фабиан пришел в такой гнев при мысли, что его собираются лишить малышки, что леди Харриет подумала, как бы это не навредило ему». «Помяните мои слова, — сказала я, — этот мальчик — хотя он и сын леди Харриет — плохо кончит». Мне безразлично, если это дойдет до леди Харриет. Я должна была это сказать.
 — И я в течение двух недель жила в Большом Доме?
 — Действительно так и было. Говорят, просто смех было смотреть, как мастер Фабиан ухаживал за вами. Он обычно сам кормил и одевал вас. Он всегда предпочитал грубые игры, а здесь он играл роль матери. Он бы перекормил вас, если бы не Ненни Каффлей. Она сразу же заняла позицию, проявила твердость, и он слушался. Он, видимо, действительно был без ума от вас. Одному Богу известно, как долго это могло продолжаться, рели бы не приехала погостить леди Милбенке со своим юным Ральфом, который был на год старше мастера Фабиана. Он высмеял его и сказал, что это то же самое, что играть в куклы. И то, что эта «кукла» живая, не делало исключения. Это девчачья игра. Ненни Каффлей сказала, что Фабиан был по-настоящему удручен этим. Он не хотел, чтобы вы ушли… но, я полагаю, он думал, что ухаживание за ребенком ляжет пятном на его мужественности.
 Я любила эту историю и просила повторять ее много раз.
 Почти сразу же после этого инцидента появилась Полли.
 Когда бы я ни видела Фабиана — обычно на расстоянии — я украдкой смотрела на него и мысленно видела, как он нежно заботится обо мне. Это было так забавно, что всегда вызывало у меня смех.
 Я также воображала, что он смотрит на меня как-то по-особому, хотя он всегда делал вид, что не замечает меня.
 Учитывая наше положение в деревне — пастор был на одном уровне с врачом и адвокатом, хотя, конечно, пропасть отделяла его от тех вершин, на которых обитали Фремлинги, — меня, когда я стала старше, время от времени приглашали на чай с мисс Лавинией.
 Хотя общение с ней и не доставляло мне удовольствия, сами походы в Дом всегда волновали меня. До этих небольших чаепитий я очень мало что знала о нем. Я видела только холл, потому что один или два раза, когда прием в саду был в разгаре, пошел дождь и нам разрешили спрятаться в Доме. Я всегда буду помнить тот трепет, который я ощутила, поднимаясь по лестнице мимо рыцарских доспехов. В моем воображении они должны были выглядеть в темноте очень пугающими. Я была уверена, что они живые и когда мы поворачиваемся к ним спиной, они смеются над нами.
 Лавиния была надменной, властной и очень красивой. Она напоминала мне тигрицу. У нее были рыжевато-коричневые волосы, и в зеленых глазах светились золотистые искры. Ее верхняя губа была узкой, и прекрасные белоснежные зубы слегка выступали вперед; самый кончик ее маленького носа был немного вздернут вверх, что придавало ее лицу пикантность. Но ее гордостью были прекрасные густые вьющиеся волосы. Да, она была очень привлекательной.
 Тот первый раз, когда я пошла к ней на чай, сохранился в моей памяти. Меня сопровождала мисс Йорк. Нас встретила мисс Эзертон, и между нею и мисс Йорк сразу же установилось взаимопонимание.
 Нас провели в школьную комнату, которая была просторной, с панелями на стенах и решетчатыми окнами, большими стенными шкафами, где, я думаю, находились грифельные доски, карандаши и, возможно, книги. Там был длинный стол, за которым не одно поколение Фремлингов учило уроки.
 Лавиния и я рассматривали друг друга с определенной долей враждебности. Перед уходом к ним Полли наставляла меня: «Не забывай, что ты такая же хорошая, как и она. Я считаю, даже лучше». Так что, помня слова Полли, все еще звучащие у меня в ушах, я смотрела на нее, скорее, как на соперника, чем как на друга.
 — Мы будем пить чай в классной комнате, — сказала мисс Эзертон, — а затем вы сможете ближе познакомиться друг с другом. — Она заговорщицки улыбнулась мисс Йорк. Было ясно, что этим двоим хотелось бы немножко отдохнуть от забот.
 Лавиния провела меня к окну, и мы сели.
 — Ты живешь в том ужасном старом доме священника, — сказала она. — Уф!
 — Он очень милый, — возразила я.
 — Но он не похож на этот.
 — Это не мешает ему быть привлекательным. Лавиния выглядела потрясенной тем, что я ей противоречу, и я почувствовала, что наши взаимоотношения не будут такими легкими, как у мисс Йорк и мисс Эзертон, судя по некоторым признакам.
 — В какие игры ты играешь? — спросила она.
 — О… в игры-загадки с моей няней Полли и мисс Йорк. Иногда мы воображаем себя путешествующими по миру и называем все те места, которые должны проехать.
 — Какая глупая игра!
 — Она не глупая.
 — Нет, глупая, — заявила она, как бы ставя точку в этом инциденте.
 Появился чай, который принесла горничная в накрахмаленной наколке и переднике. Лавиния бросилась к столу.
 — Не забывай о своей гостье, — сказала мисс Эзертон. — Садитесь сюда, Друзилла.
 Были поданы хлеб с маслом и клубничным джемом, а также небольшие кексы, покрытые цветной сахарной глазурью.
 Мисс Йорк следила за мной. Сначала надо взять хлеб и масло. Начинать с кексов невежливо. Но Лавиния не соблюдала правила. Она взяла один из кексов. Мисс Эзертон виновато посмотрела на мисс Йорк, которая делала вид, что ничего не замечает. Когда я съела свой кусок хлеба с маслом, я выбрала один из кексов и взяла тот, на котором была голубая сахарная глазурь.
 — Это последний кекс с голубой глазурью, — заявила Лавиния. — Я хотела взять его.
 — Лавиния! — сказала мисс Эзертон.
 Лавиния не обратила на ее слова внимания. Она смотрела на меня, ожидая, что я отдам ей кекс. Помня о наставлениях Полли, я все же этого не сделала, а подумав, взяла его с тарелки и надкусила.
 Мисс Эзертон пожала плечами и посмотрела на мисс Йорк.
 Это было неуютное чаепитие.
 Думаю, что мисс Йорк и мисс Эзертон обе почувствовали большое облегчение, когда оно было закончено и мы, оставив гувернанток вдвоем, отправились играть.
 Я последовала за Лавинией, которая заявила, что мы будем играть в прятки. Она достала из кармана пенни и сказала:
 — Бросим монету. — Я не имела представления о том, что она подразумевает. — Выбирай, орел или решка.
 Я выбрала орла.
 Она подбросила монету на ладони. Держа ее так, чтобы я не могла увидеть, она сказала:
 — Я выиграла. Это значит, что я выбираю. Ты будешь прятаться, а я водить. Иди. Я буду считать до десяти…
 — А где… — начала я.
 — Где-нибудь…
 — Но этот дом такой большой… Я не знаю…
 — Конечно, большой. Не то что жалкий дом священника. — Она подтолкнула меня. — Ты лучше иди. Я начинаю считать.
 Конечно, она была мисс Лавинией из Большого Дома. Она была на год старше, чем я, и казалась очень знающей и опытной. А я была в гостях. Мисс Йорк говорила мне, что гости часто испытывают чувство неловкости, и поэтому они делают то, что им не свойственно.
 Оставив угрожающе считавшую Лавинию, я выбежала из комнаты.
 — Три, четыре, пять… — Это звучало как звон похоронного колокола.
 Дом, казалось, смеялся надо мной. Как же я могла спрятаться в доме, не зная его расположения?
 Несколько мгновений я двигалась наугад. Я подошла к двери и, открыв ее, оказалась в небольшой комнате. В ней стояло несколько стульев, спинки которых были украшены ручной вышивкой в голубых и желтых тонах. Мое внимание привлек потолок: он был расписан маленькими толстыми купидонами, сидящими на облаках. В комнате была еще одна дверь, выйдя через которую я оказалась в проходе.
 Здесь прятаться было негде. Что мне делать? Может быть, стоит вернуться в классную комнату, найти мисс Йорк и сказать ей, что хочу вернуться домой. Мне хотелось, чтобы за мной пришла Полли. Она бы никогда не оставила меня на милость мисс Лавинии.
 Я должна попытаться найти дорогу обратно. Я повернулась и пошла, как полагала, в правильном направлении. Подойдя к двери, я ожидала увидеть на потолке толстых купидонов, но не тут-то было. Я оказалась в длинной галерее, на стенах которой рядами висели картины. В конце комнаты было возвышение, на котором стояли клавесин и позолоченные стулья.
 Я опасливо глядела на портреты, висевшие на стенах. Казалось, что лица, изображенные на них, сурово смотрят на меня за то, что я вторглась в их владение.
 Я была почти в панике. Мне представлялось, что я в ловушке и никогда не выберусь отсюда и мне придется провести остаток жизни, бродя по дому, в попытках выбраться из него.
 В конце галереи была дверь. Открыв ее, я оказалась в другом длинном проходе. Прямо напротив меня начинался марш лестницы. Надо было или подниматься по лестнице, или возвращаться в галерею. Я выбрала первое… там был другой проход и затем… еще дверь.
 Не размышляя, я открыла ее и оказалась в небольшой темной комнате. Несмотря на усиливающееся чувство страха, я была восхищена. В ней было что-то чужеземное. Драпировки были из тяжелой парчи, и стоял странный запах. Позже я узнала, что это был запах сандалового дерева. Резные деревянные столы были украшены бронзовым орнаментом. Вид этой комнаты настолько захватил меня, что на мгновение я забыла про свой страх. В комнате был камин, и на каминной полке лежал веер. Это был очень красивый веер в голубых тонах с крупными черными пятнами. Я знала, из чего он был сделан, так как видела павлинов на картинках. Это был веер из павлиньих перьев. Я почувствовала непреодолимое желание потрогать его. И тут же, встав на цыпочки, дотянулась до него. Перья были очень мягкими.
 Затем я осмотрелась вокруг. Еще одна дверь. Я пошла по направлению к ней. Возможно, я смогу найти кого-то, кто показал бы мне дорогу обратно, в классную комнату и к мисс Йорк.
 Открыв дверь, я осторожно заглянула внутрь.
 — Кто там? — раздался чей-то голос. Я вошла в комнату и сказала:
 — Это Друзилла Делани. Я пришла на чай и потерялась.
 Я прошла вперед и увидела кресло с высокой спинкой и в нем старую леди. На коленях у нее лежал плед, что свидетельствовало, как я полагала, о том, что она инвалид. За ней находился стол, заваленный бумагами, похожими на письма.
 Мы всматривались друг в друга. Я была не виновата в том, что потерялась. Со мной обходились не как с гостьей.
 — Почему ты пришла навестить меня, девочка? — спросила старая леди пронзительным голосом. Она была очень бледной, и ее руки тряслись. На мгновение она показалась мне призраком.
 — Я не пришла. Я играла в прятки и потерялась.
 — Подойди сюда, детка. Я не видела тебя раньше.
 — Я живу в доме священника. Меня пригласили на чай к Лавинии, а это вроде бы игра в прятки.
 — Никто не навещает меня.
 — Мне очень жаль.
 Она кивнула головой в сторону стола:
 — Я читала его письма.
 — Почему вы читаете их, если они заставляют вас плакать? — спросила я.
 — Он был таким замечательным. Это все несчастная судьба. Я уничтожила его. Это была моя вина. Я должна была знать. Я была предупреждена…
 Я подумала, что она самый странный человек, какого я когда-либо встречала. Я все время чувствовала, что в этом доме должны происходить необыкновенные вещи.
 Я сказала, что хотела бы вернуться в классную комнату.
 — Они будут искать меня. Да и со стороны гостьи не очень-то прилично бродить по дому, не так ли?
 Она протянула руку, напоминавшую когтистую лапу, и схватила меня за запястье. Я была готова звать на помощь, но вдруг дверь отворилась и в комнату вошла женщина. Ее появление удивило меня. Она не была англичанкой. У нее были очень темные волосы и глубоко посаженные черные глаза; на ней было, как я узнала позже, сари. Оно было в глубоких голубых тонах, как и веер, и я нашла его очень красивым. Двигаясь очень грациозно, она сказала приятным монотонным голосом:
 — О, милочка. Что такое, мисс Люси? И кто ты, девочка?
 Я объяснила, кто я и как сюда попала.
 — Ох, мисс Лавиния… но она гадкая, гадкая девочка, раз так обошлась с тобой. Прятки, — она воздела руки. — И в этом доме… и ты нашла мисс Люси. Сюда никто не приходит. Мисс Люси любит одиночество.
 — Мне очень жаль. Я не хотела. Она потрепала меня по плечу.
 — О, нет… нет… эта гадкая мисс Лавиния. Один из этих дней… — Она поджала губы и, сложив ладони рук вместе, на мгновение посмотрела на потолок. — Но ты должна вернуться. Я провожу тебя. Пошли со мной.
 Она взяла меня за руку и ободряюще сжала ее. Я посмотрела на мисс Люси. Слезы медленно бежали по ее декам.
 — Это — часть дома мисс Люси, — объяснили мне. — Я живу с ней здесь. Мы здесь… и не здесь… Понимаешь?
 Ничего не поняв, я кивнула.
 Мы возвращались сначала по галерее, а затем по той части дома, которую я раньше не видела, и мне показалось, что прошло совсем мало времени, пока мы вернулись в классную комнату.
 Женщина открыла дверь. Мисс Йорк и мисс Эзертон были полностью поглощены разговором. Признаков присутствия Лавинии не было.
 Они с удивлением воззрились на меня.
 — Что случилось? — спросила мисс Эзертон.
 — Они играли в прятки. Эта малышка… в незнакомом доме. Она заблудилась и попала к мисс Люси.
 — Ох, мне очень жаль, — сказала мисс Эзертон. — Мисс Лавинии следовало бы лучше заботиться о своей гостье. Благодарю вас, Айша.
 Я повернулась, улыбаясь ей. Мне понравились ее нежный голос и добрые черные глаза. Она тоже улыбнулась мне в ответ и грациозно вышла.
 — Я надеюсь, Друзилла не… э-э… — начала мисс Йорк.
 — О, нет. Мисс Люси живет отдельно со своими слугами. Они… оба индусы. Она уезжала, вы знаете. Семья была связана с Ост-Индской компанией. Теперь она немного… странная.
 Обе гувернантки посмотрели на меня, и я догадалась, что это будет обсуждаться позже, когда они останутся одни.
 Я повернулась к мисс Йорк со словами:
 — Я хочу уйти домой.
 Она выглядела смущенной, но мисс Эзертон улыбнулась понимающей улыбкой.
 — Ну, что же, — продолжала мисс Йорк, — я думаю, нам уже пора.
 — Если вы должны… — произнесла мисс Эзертон. — Удивляюсь, где это мисс Лавиния. Она должна прийти и попрощаться со своей гостьей.
 Лавинию нашли до нашего ухода. Я сказала холодным голосом:
 — Благодарю вас.
 — С твоей стороны было глупо заблудиться. Но ведь ты не привыкла к таким домам, как этот, не так ли? — услышала я в ответ.
 — Я сомневаюсь, что есть другой такой дом, Лавиния. Ну… приходите к нам еще. — Это были слова мисс Эзертон.
 Мисс Йорк и я ушли. Губы мисс Йорк были поджаты. Но она все же сказала мне:
 — Не хотела бы я оказаться на месте мисс Эзертон после всего того, что она мне рассказала… а мальчик еще хуже. — Тут она вспомнила, кому она это говорит, и сказала, что это действительно был очень приятный визит.
 Вряд ли я могла сказать то же, но в нем были волнующие моменты, которые нелегко забыть.
 Хотя мне не хотелось вновь появляться в этом доме, мое восхищение им возрастало. Когда бы я ни приходила, мне обычно хотелось узнать о странной старой леди и ее компаньонке. Любопытство одолевало меня, потому что я была любознательной по натуре; это свойство было общим у нас с Поллй.
 Я имела обыкновение спускаться в кабинет к отцу, когда он не был занят. Это всегда происходило после чая. Я чувствовала себя почти такой же его вещью, как очки, которые он время от времени где-нибудь забывал и вспоминал о них тогда, когда возникала в них необходимость, точно так же как он вспоминал обо мне именно тогда, когда в нем просыпалось чувство долга.
 В его забывчивости было что-то трогательное. Он всегда был нежен со мной, и я была уверена, что он вспоминал бы обо мне значительно чаще, если бы не был так увлечен Троянской войной.
 Общение с ним напоминало игру, в которой он пытался свести разговор к классическим темам, а я — увести его от них.
 Он всегда спрашивал, как я справляюсь со своими уроками и нравится ли мне мисс Йорк. Я думала, что поступаю хорошо, отвечая ему, что мисс Йорк кажется довольной.
 Он кивал, улыбаясь.
 — Она считает тебя немного импульсивной, — сказал он. — Во всем же остальном она о тебе хорошего мнения.
 — Мисс Йорк, возможно, считает меня импульсивной потому, что сама не такая.
 — Возможно, и так. Но ты должна научиться не быть рассеянной. Помни о Фаэтоне.
 Я не знала, кто такой Фаэтон, но, если я спрошу его, он пустится в разговор, и Фаэтон повлечет за собой других персонажей из прошлого, когда люди превращались в лавровые деревья и всякие другие сорта растений, а боги становились лебедями и быками, чтобы соблазнять смертных. Это казалось мне очень странным; во всяком случае я не верила в это.
 — Отец, — сказала я, — знаешь ли ты что-нибудь о Люси Фремлинг?
 В его глазах появилось неуверенное выражение. Он потянулся к своим очкам, как будто они могли помочь ему разглядеть эту леди.
 — Я слышал, как леди Харриет однажды что-то говорила… Я полагаю, что-то об Индии.
 — С ней была служанка-индианка. Я видела ее. Я заблудилась, играя в прятки, и оказалась в ее комнате. Индианка привела меня обратно к мисс Йорк. Это было очень волнующим.
 — Я знал, что Фремлинги как-то связаны с Индией. Я думаю, с Ост-Индской компанией.
 — Мне интересно, почему она заперта в дальнем крыле дома.
 — Мне кажется, я слышал, что она потеряла своего возлюбленного. Это должно быть очень грустно. Вспомни Орфея, который спустился в преисподнюю в поисках Эвридики.
 Я была так захвачена таинственной историей мисс Люси Фремлинг, что позволила отцу выиграть эту встречу, и остальное время было занято Орфеем и его путешествием в преисподнюю в поисках жены, похищенной у него в день свадьбы.
 Несмотря на неблагоприятное начало, мои встречи с Лавинией продолжались, и, хотя между нами всегда существовала определенная антипатия, меня привлекала она и, возможно, больше всего Дом, который был полон тайн; я всегда входила в него с чувством, что нахожусь на пороге приключения.
 Я рассказала Полли об игре в прятки и о том, как встретила старую леди.
 — Фу-ты, ну-ты, — сказала она. — Эта миленькая маленькая мадам определенно не знает, как надо себя вести с гостями. А еще называет себя леди.
 — Она сказала, что дом пастора очень маленький.
 — Мне хотелось бы, чтобы она поносила уголь вверх по лестницам.
 При этой мысли я рассмеялась. Полли была добра ко мне. Она сказала:
 — Ты больше похожа на маленькую леди, чем она. Это точно. Так что ты смело должна противостоять ей. Скажи ей парочку слов, и, если они ей не понравятся, ничего страшного, не так ли? Уверена, что где-нибудь в другом месте было бы интересней, чем в этом старом Доме.
 — Ах, Полли, это самый замечательный Дом!
 Когда я шла в Дом, я обычно думала о Полли. Я твердила себе, что я такая же хорошая, как и они. Я лучше учусь, как выяснилось. Я слышала, как миссис Янсон говорила, что мисс Лавиния не слушается мисс Эзертон и отказывается учиться, когда ей этого не хочется, и что эта юная леди уже отстала от некоторых, по крайней мере, на пару лет. Я знала, к кому относилось это «некоторые», и немного гордилась. Об этом было полезно помнить, когда я находилась в присутствии Лавинии. Кроме того, я лучше, чем она, знала, как себя вести, но, возможно, и она знала, но отказывалась вести себя так, как ее учили. Я достаточно долго общалась с Лавинией, чтобы понять, что она — бунтарь.
 И так как Полли предостерегала меня и говорила, чтобы я не оставалась у нее в долгу, я уже не чувствовала себя такой уязвимой, как в тот первый раз.
 Мой отец всегда говорил, что все знания важны и никогда не бывают лишними. Мисс Йорк соглашалась с ним. Но была одна вещь, не зная которой я была бы счастливее.
 Леди Харриет одобряла мою дружбу с Лавинией, и поэтому она продолжалась. Лавиния училась верховой езде, и леди Харриет сказала, что я моту брать уроки вместе с ней. Мой отец был доволен, и поэтому я начала ездить на лошади с Лавинией. Обычно мы кружили по паддоку под наблюдением Джоя Крикса, главного конюха.
 Лавиния наслаждалась верховой ездой и ездила хорошо. Она испытывала огромное удовольствие, демонстрируя, насколько она искуснее меня. Она была беспечной и не слушала указаний главного конюха, как я. Бедный Джой Крикс обычно просто пугался, когда она не обращала внимания на его инструкции, и очень скоро она стала полностью командовать им.
 — Если хотите хорошо чувствовать себя на лошади, — объяснял Джой Крикс, — не бойтесь ее. Дайте ей понять, что вы — хозяин положения. В противном случае… это опасно.
 Лавиния откинула свои рыжевато-коричневые волосы. Она обожала этот жест. Ее волосы действительно были восхитительны, и это привлекало к ней внимание.
 — Я знаю, что делаю, Крикс, — сказала она.
 — Я не говорил, что нет, мисс Лавиния, я только сказал… вы должны относиться к лошади так же хорошо, как к себе. Вы можете знать, что делаете, но кони — нервные создания. Они могут сделать что-то такое, чего вы не ожидаете.
 Лавиния продолжала поступать по-своему, она была уверена в том, что знает, что и как нужно делать лучше, чем другие.
 — Она станет хорошей наездницей, — таков был комментарий Джоя Крикса, — в том случае, если она не будет слишком рисковать. Ну, мисс Друзилла — она более крепкая особа. Она со временем достигнет этого… и тогда действительно будет хороша.
 Я любила уроки, скачку рысью по паддоку, ощущение возбуждения и дрожи от галопа.
 Это случилось однажды во второй половине дня. Мы закончили свои уроки и поставили лошадей в стойла. Лавиния спешилась и бросила поводья конюху. Я же любила на несколько минут задержаться рядом, чтобы погладить коня и поговорить с ним, так как учил нас делать Джой.
 — Никогда не забывайте, — говорил он, — хорошо обращаться со своей лошадью, и тогда у вас появится шанс, что она будет хорошо к вам относиться. Лошади как люди. Вы должны помнить это.
 Я вышла из конюшни и отправилась через газон к дому, где я должна была вместе с Лавинией пить чай в классной комнате. Мисс Йорк уже наслаждалась там компанией мисс Эзертон.
 В доме были гости. Они бывали часто, но нас это не касалось. Мы почти никогда не видели леди Харриет, чему я была чрезвычайно рада.
 Мне пришлось пройти мимо открытого окна гостиной, где я мельком увидела, как горничная накрывала чай на несколько человек. Я торопливо прошла, отводя глаза. Затем, помедлив, я взглянула на ту часть, дома, где, как я думала, были комнаты мисс Люси.
 В этот момент я услышала из гостиной голос:
 — Кто этот некрасивый ребенок, Харриет?
 — О… вы имеете в виду дочь священника? Она бывает здесь очень часто. Она приходит составить компанию Лавинии.
 — Какая противоположность Лавинии! Но зато Лавиния так прекрасна!..
 — О, да… Понимаете, здесь так мало людей… Я нахожу, что она вполне приятный ребенок. Так думает гувернантка… и для Лавинии хорошо иметь подходящую подругу. Вы знаете, здесь не так много народу. Мы делаем то, что можем.
 Я смотрела перед собой невидящим взглядом. Я была некрасивым ребенком. Я была здесь потому, что они не могли найти кого-нибудь лучше. Меня это потрясло. Я знала, что мои волосы были трудноописуемого коричневого цвета, что они были прямыми и непокорными… совсем непохожими на рыжевато-коричневые локоны Лавинии; а мои глаза казались вовсе бесцветными. Они были как вода, и, если я надевала голубое, они делались голубоватыми, зеленое — зеленоватыми, коричневое… просто совсем не имели своего цвета. Я знала, что у меня большой рот и вполне обычный нос. Но что же было некрасивым?
 А Лавиния, конечно, была красавицей.
 Моей первой мыслью было сразу же вернуться л классную комнату и потребовать, чтобы меня увели домой. Я была очень удручена. В горле стоял ком. Я не плакала. Слезы для меня были выражением слабых чувств. Я была задета до глубины души и полагала, что эта рана останется у меня на всю жизнь.
 — Ты задержалась, — упрекнула меня Лавиния.
 Я ничего не стала объяснять. Я знала, какой была бы ее реакция.
 Я увидела все как бы заново. Неудивительно, что она может плохо себя вести. Она была так прекрасна, что на ее поведение не обращали внимания.
 Полли, конечно, заметила мою озабоченность.
 — Ну-ка, не думаешь ли ты, что лучше все рассказать мне?
 — Что рассказать тебе, Полли?
 — Почему ты выглядишь такой несчастной, словно потеряла соверен, а нашла фартинг.
 Я не умела противостоять Полли, поэтому рассказала ей.
 — Полли, я некрасивая. Это значит — отвратительная. И я хожу в Дом только потому, что они не могут пригласить никого лучше.
 — Никогда не слышала большей чепухи. Ты не некрасивая. Но ты то, что называют интересной, и в дальнейшем станешь еще лучше. И если ты не хочешь ходить в тот Дом, я думаю, и не надо. Я пойду к пастору и скажу, что это надо прекратить. Из всего, что я слышала, я поняла — тебе без них хуже не будет.
 — Полли, насколько я некрасива?
 — Примерно такая же некрасивая, как кекс Данди или рождественский пудинг. — Это вызвало у меня улыбку. — Пойми, они имеют в виду те лица, которые заставляют людей останавливаться и оглядываться. Что же касается Лавинии, или как там она себя называет, мне вовсе не кажется она хорошенькой, когда хмурится, — и, Боже мой, она делает это достаточно часто. Вот что я тебе скажу. Если она будет продолжать это делать, у нее появятся морщинки в уголках глаз и все лицо избороздят морщины. Я скажу тебе еще больше. Когда ты улыбаешься, твое лицо светится. И тогда ты становишься просто красивой, вот так-то.
 Полли подняла мой дух, и через некоторое время я начала забывать о своей некрасивости. Однако Дом продолжал вызывать мое восхищение, я старалась не думать, что меня выбрали только потому, что не удалось найти никого лучше.
 Иногда мельком я видела Фабиана, но не часто. При виде его я всегда думала о том времени, когда он сделал меня своим ребенком. Он наверняка об этом помнит, поскольку, когда это случилось, ему было уже семь лет. Большую часть времени он проводил в школе, вдали от дома, а каникулы — с каким-нибудь школьным другом тоже вне дома. Иногда его школьные друзья также приезжали в Дом, но они обращали на нас мало внимания.
 На этот раз — я думаю, это было на Пасху — Фабиан был на каникулах дома. Вскоре после того, как мы с мисс Йорк добрались до Дома, начался дождь. Попив чаю, мы с Лавинией оставили гувернанток вдвоем за их обычной беседой. Мы размышляли над тем, чем заняться, когда дверь отворилась и вошел Фабиан.
 Он был похож на Лавинию, но намного выше и очень взрослый. Он был на четыре года старше своей сестры, и это казалось большой разницей, особенно для меня, которая была на год моложе Лавинии. Ему, следовательно, должно было быть двенадцать, мне же не было еще и семи, он казался очень зрелым.
 Подойдя к нему, Лавиния повисла у него на руке, как бы говоря: «Это мой брат. Можешь возвращаться к мисс Йорк. Теперь ты мне не понадобишься».
 Он посмотрел на меня странно, как будто что-то припоминая. Я была ребенком, которого он посчитал своим. Такой эпизод, конечно, должен был остаться в памяти даже у такого практичного человека, как Фабиан.
 — Ты останешься со мной? — умоляла Лавиния. — Скажи, чем мы можем заняться? У Друзиллы идеи такие глупые. Она любит умные игры. Мисс Эзертон говорит, что она знает больше, чем я… исторических и тому подобных вещей.
 — Она не должна знать много — больше, чем ты, — сказал Фабиан. Замечание, которое, исходи оно от кого-нибудь другого, разозлило бы Лавинию, но, поскольку это сказал Фабиан, она счастливо захихикала. Для меня было просто откровением, что нашелся человек, перед которым Лавиния испытывала благоговейный трепет, не считая, конечно, леди Харриет, перед которой его испытывали все. — История… Мне нравится история, римляне и всякое такое. У них были рабы. У нас будет игра, — продолжал он.
 — О, Фабиан… правда?
 — Да, я буду римлянином, Цезарем, пожалуй.
 — Которым? — спросила я. Он подумал.
 — Юлием… или, может быть, Тиберием.
 — Он был очень суров к христианам.
 — Вам не надо быть рабами-христианами. Я буду Цезарем. Вы — мои рабы, и я буду подвергать вас испытанию.
 — Я буду твоей королевой… или кто там был у Цезаря, — объявила Лавиния. — Друзилла будет нашей рабыней.
 — Ты тоже будешь рабыней, — к моему удовольствию и смятению Лавинии сказал Фабиан. — Я дам вам задания… которые покажутся вам невозможными. Для того чтобы испытать вас и увидеть, достойны ли вы быть моими рабами, я прикажу, например, принести мне золотые яблоки Гесперид… или что-нибудь подобное.
 — Как мы можем достать их? — спросила я. — Они существуют в греческих легендах. Мой отец постоянно говорит о них. На самом деле их нет.
 Лавиния становилась нетерпеливой оттого, что я, посторонняя, слишком много говорила.
 — Хорошо, я дам вам легкие задания и вы сможете их выполнить или, в противном случае, испытаете мой гнев.
 — Если только это не будет означать спуститься в подземелье и доставить умерших или что-то в этом роде, — сказала я.
 Он сложил руки на груди и закрыл глаза, как бы глубоко задумавшись. Затем он заговорил так, будто был Оракулом, о котором постоянно говорил мой отец.
 — Лавиния, ты должна принести мне серебряный кубок. Это должен быть особый кубок. На нем выгравированы листья аканта.
 — Я не могу, — сказала Лавиния. — Он в комнате с привидениями.
 Я никогда не видела Лавинию такой потрясенной, и, что меня поразило, у ее брата были силы подавить ее сопротивление.
 Он повернулся ко мне:
 — Ты принесешь мне веер из павлиньих перьев. Когда же мои рабы вернутся ко мне, кубок будет наполнен вином и, пока я буду его пить, моя рабыня будет обмахивать меня этим веером.
 Мое задание не казалось мне слишком трудным. Я знала, где находился веер из павлиньих перьев. Я уже лучше, чем раньше, знала Дом и легко могла найти апартаменты мисс Люси. Мне надо было проскользнуть в комнату, где лежал веер, взять его и принести Фабиану. Я должна была сделать это быстро, чтобы он похвалил меня за скорость, пока бедная Лавиния набирается смелости войти в комнату с призраками.
 Я поспешила в путь. Меня охватило чувство сильного возбуждения. Присутствие Фабиана вызывало у меня дрожь, потому что я продолжала думать о том, как он похитил меня ребенком, и о том, как я, живя в их Доме около двух недель, была членом этой семьи. Я хотела удивить его скоростью, с которой выполнила задание.
 Я добралась до комнаты. А если индианка там? Что я ей скажу? «Пожалуйста, можно мне взять веер? Мы играем в игру, и я — рабыня».
 Я думаю, она бы улыбнулась и только проговорила своим монотонным голосом: «Ох, милочка». Я была уверена: она добрая и сговорчивая; но меня интересовала старая леди. Меня страшило, что она будет в соседней комнате сидеть в кресле с пледом на коленях и плакать о прошлом, которое возвращается к ней в письмах.
 Я осторожно открыла дверь и почувствовала сильный запах сандалового дерева. Все было спокойно. И на каминной полке лежал веер.
 Я поднялась на цыпочки и взяла его. Повернувшись, я выбежала из комнаты обратно к Фабиану. Он в изумлении уставился на меня.
 — Ты уже нашла его? — он рассмеялся. — Никогда бы не подумал. Как ты узнала, где он?
 — Я видела его раньше. Когда играла в прятки с Лавинией. Тогда я случайно зашла в комнату, заблудившись.
 — Ты видела мою двоюродную бабушку Люси? — Я кивнула. Он продолжал пристально смотреть на меня. — Хорошая работа, раб, — сказал он. — Теперь ты можешь обмахивать меня, пока я жду свой кубок с вином.
 — Вы хотите, чтобы я вас обмахивала? Здесь довольно прохладно.
 Он посмотрел на окно, от которого слегка тянуло сквозняком. Капли дождя струились по стеклу.
 — Ты обсуждаешь мои приказы, раб? — спросил он. Но это была игра, и я ответила:
 — Нет, милорд.
 — Тогда делай, что тебе приказано.
 Вскоре после этого вернулась Лавиния с кубком. Она бросила на меня злобный взгляд: как я ухитрилась выполнить его задание раньше нее? Я поняла, что игра доставляет мне удовольствие.
 Вино нашли, и кубок наполнили. Фабиан растянулся на софе. Я стояла рядом с ним, держа в руках веер. Лавиния стояла на коленях, протягивая кубок.
 Это было незадолго до неприятности. Мы услышали повышенные голоса и быстрые шаги. Я узнала Айшу.
 В комнату ворвалась мисс Эзертон, сопровождаемая мисс Йорк.
 Момент был драматическим. Там были еще и другие люди, которых я не видела раньше, и все смотрели на меня. После мгновения глубокой тишины мисс Йорк бросилась ко мне.
 — Что вы сделали? — вскричала она. Айша увидела меня и издала слабый крик.
 — Он у тебя, — сказала она. — Это ты. Душечка моя, так это ты.
 Затем я поняла, что все они смотрят на веер.
 — Как вы могли? — спросила мисс Йорк. Я выглядела смущенной, и она продолжала:
 — Зачем Вы взяли веер?
 — Это… это игра, — пробормотала я.
 — Игра! — сказала мисс Эзертон. — Веер… — Ее голос дрожал от наплыва чувств.
 — Простите, — начала я.
 Туг вошла леди Харриет. Она выглядела как богиня мщения, и я вдруг почувствовала, что ноги не держат меня. Фабиан поднялся с софы.
 — Что за шум, — удивился он. — Она моя рабыня. Я приказал ей принести веер.
 Я увидела облегчение на лице мисс Эзертон и почувствовала поднимающийся во мне взрыв смеха. Это был немного истеричный, но все же смех.
 Лицо леди Харриет смягчилось.
 — Ох, Фабиан, — пробормотала она.
 Айша спросила:
 — А веер… веер мисс Люси?..
 — Я приказал ей, — повторил Фабиан. — У нее не было другого выхода, кроме как повиноваться. Она моя рабыня.
 Леди Харриет рассмеялась.
 — Ну, теперь вам понятно, Айша? Возьмите веер мисс Люси обратно. Он не пострадал, и конец всему. — Она повернулась к Фабиану. — Леди Гудмен прислала письмо и спрашивает, как ты отнесешься к визиту Адриана на часть летних каникул. Что ты думаешь? — Фабиан небрежно пожал плечами. — Давай поговорим об этом! Пошлиной дорогой мальчик! Я думаю, мы должны немедленно ответить.
 Фабиан, окидывая пренебрежительным взглядом компанию, которая была обеспокоена таким пустяковым событием, как исчезновение из комнаты веера, пошел вместе с матерью.
 Я подумала, что инцидент исчерпан. Они были так озабочены, и мне казалось, что с этим веером было связана что-то важное, но леди Харриет и Фабиан свели это все к пустяку.
 Айша ушла, унося веер как какую-то важную драгоценность, и обе гувернантки последовали за ней. Мы с Лавинией остались одни.
 — Я должна отнести кубок обратно, пока они не хватились и его. Я удивляюсь, что они его не заметили, но с этим веером была такая суматоха. Ты должна пойти со мной.
 Я все еще была потрясена, потому что именно я принесла веер, который, очевидно, был очень важным предметом, поскольку вызвал такое беспокойство. Мне хотелось знать, что бы произошло, если бы Фабиан не снял с меня обвинения. Наверное, я была бы навсегда отлучена от Дома. Мне было бы очень жаль, хотя я никогда не чувствовала себя здесь желанной. Однако мое восхищение им было сильным. Меня интересовали все… даже Лавиния, которая частенько бывала грубой и, конечно, никогда не была гостеприимной.
 Я подумала, каким благородным выглядел Фабиан, когда он их всех обдал презрением и взял вину на себя. Конечно, это он был ответственен за случившееся, но он представил все это так, будто ничего особенного не произошло, и с их стороны было довольно глупо устраивать такой переполох.
 Я смиренно последовала за Лавинией в другую часть дома, которую до сих пор еще никогда не видела.
 — Двоюродная бабушка Люси занимает западное крыло. Это восточное крыло, — сказала она мне. — Мы идем в комнату монахини. Будь осторожной. Монахиня не любит чужих. Со мной все в порядке, я один из членов семьи.
 — Ну, а почему же ты боишься идти одна?
 — Я не боюсь. Я подумала, что тебе захочется увидеть все самой. Ведь в пасторском доме нет призраков, не так ли?
 — Кому нужны призраки? Что от них хорошего?
 — В больших домах они есть всегда. Они предупреждают людей.
 — В таком случае, если монахиня не хочет видеть меня, иди сама по своим делам.
 — Нет, нет. Тебе тоже придется пойти со мной.
 — Предположим, я не хочу.
 — Тогда я больше никогда не позволю тебе снова приходить в этот дом.
 — Неважно. Ты не очень-то приятна… и остальные.
 — О, как ты смеешь! Ты всего лишь дочь пастора, и он обязан своим проживанием здесь нам.
 Я боялась, что в этом что-то было. Возможно, леди Харриет, если будет недовольна мной, выкинет нас. Я понимала Лавинию. Она хотела взять меня с собой потому, что боялась идти в комнату монахини одна.
 Мы пошли по коридору. Она повернулась и взяла меня за руку.
 — Пошли, — прошептала она. — Это совсем рядом.
 Она открыла дверь. Мы оказались в маленькой комнате, которая выглядела как монашеская келья. Обстановка там была аскетичной. В ней были голые стены, и над узкой кроватью висело распятие. Здесь стояли всего один стол и один стул.
 Она быстро поставила кубок на стол, и мы вместе выбежали из комнаты. Мы поспешили по коридору. Ее обычное высокомерие и самообладание вернулись к ней. Она направилась обратно в ту комнату, где незадолго до этого Фабиан возлежал на софе, а я обмахивала его веером из павлиньих перьев.
 — Понимаешь, — сказала Лавиния, — история нашего рода начинается еще со времен Завоевателя. Я считаю, что ваши предки были рабами.
 — О нет, они ими не были.
 — Да, были. Так вот, монахиня была одним из наших предков. Она влюбилась в неподходящего человека… Я думаю, он был викарием или пастором. Люди подобного рода не заключают браки с такими знатными людьми, как мы.
 — Смею заметить, они должны были быть более образованными, чем ваши.
 — Мы можем не заботиться об образовании. Об этом должны думать только люди вроде тебя. Мисс Эзертон говорит, что ты знаешь больше моего, хотя и на год моложе. Мне не надо быть образованной. Для меня это неважно.
 — Образование — самое большее из всех имеющихся благ, — сказала я, цитируя своего отца. — Расскажи мне о монахине.
 — Он был настолько ниже ее по происхождению, что она не могла выйти за него замуж. Отец запретил ей это и отправил в монастырь. Но она не могла без него жить, поэтому сбежала к нему. Ее брат отправился за ней и убил любовника. Ее привезли домой и поместили в этой похожей на келью комнате. В ней никогда ничего не меняли. Она выпила из кубка яд. Считают, что после смерти она вернулась в эту комнату и обитает здесь.
 — Ты веришь этому?
 — Конечно, верю.
 — Ты, должно быть, очень боялась, когда пришла сюда за кубком.
 — Когда играешь в игры с Фабианом, приходится это делать. Я думаю, что, поскольку меня послал Фабиан, призрак не мог сделать мне ничего плохого.
 — Ты считаешь своего брата кем-то вроде Бога.
 — Он такой и есть.
 Казалось, все в доме считали его таким.
 Когда мы возвращались домой, мисс Йорк сказала:
 — Бог мой, какой устроили переполох с веером. Если бы за этим не стоял мистер Фабиан, была бы настоящая беда.
 Я все больше восхищалась Домом. Я часто думала о монахине, которая из-за любви выпила яд и этим убила себя. Я говорила об этом с мисс Йорк, которая выяснила от мисс Эзертон, что, когда мисс Люси обнаружила пропажу веера из павлиньих перьев, она просто заболела.
 — Неудивительно, — сказала она, — что вокруг него поднялась такая суматоха. Мистер Фабиан не должен был просить, чтобы вы взяли его. Вы же никак не могли знать всего.
 — Как может веер иметь такое значение?
 — О, это что-то связано с павлиньими перьями. Я слышала, они приносят несчастье.
 Мне хотелось знать, имеет ли эта теория что-то общее с греческой мифологией, и, если да, мой отец наверняка должен об этом знать. Я решила спросить его.
 — Отец, — обратилась я. — У мисс Люси из Дома есть веер из павлиньих перьев. В нем что-то особенное. Есть ли какая-нибудь причина, почему он имеет какое-то важное значение?
 — Ну что ж, ты, конечно, помнишь эту историю, как Гера поместила глаза Аргуса на павлиний хвост?
 Я не знала и попросила рассказать ее.
 Оказалось, что это очередная история о Зевсе, соблазняющем кого-то. На этот раз это была дочь царя Аргоса, и Гера, жена Зевса, узнала об этом.
 — Она не должна была удивляться. — сказала я. — Он постоянно соблазнял, кого только мог.
 — Верно. Он превратил прекрасную девушку в белую корову.
 — Это что-то новое. Обычно он превращался сам.
 — На этот раз было по-другому. Гера была ревнива.
 — Не удивительно… с таким-то мужем. Но она должна была привыкнуть к его выходкам.
 — Она заставила следить за ним чудовище Аргуса, у которого было сто глаз. Узнав об этом, Зевс послал Гермеса усыпить его своей лирой и убить спящим. Узнав, что случилось, Гера рассердилась и поместила глаза убитого чудовища на хвост своего домашнего павлина.
 — И поэтому перья приносят несчастье?
 — Разве? Признаюсь, что когда-то я слышал что-то в этом роде.
 Но ничего больше он сказать мне не мог. Про себя я подумала: «Это из-за глаз. Они все время следят… потому что Аргус потерпел неудачу. Почему мисс Люси должна так беспокоиться из-за того, что там не стало глаз, чтобы следить за ней?»
 Тайна углублялась. Что это был за удивительный Дом! Там жил призрак в виде давно умершей монахини и был магический веер с глазами, следящими за своим владельцем. Было ли это, размышляла я, предупреждением о приближающейся катастрофе?
 Я чувствовала, что в доме может что-то случиться; там было еще так много загадочного, и, несмотря на то, что я была некрасивой и меня приглашали только потому, что другой подходящей для Лавинии компании не было, я хотела продолжать ходить в этот Дом.
 Это произошло примерно через неделю после инцидента с веером, когда я стала замечать, что за мной следят. Когда я скакала в паддоке, я почувствовала непреодолимое желание взглянуть на то окно, высоко на стене. Мне показалось, что за мной следят именно оттуда. За окном была тень, которая на мгновение появлялась и затем исчезала. Несколько раз мне казалось, что я там кого-то вижу. На меня это произвело жуткое впечатление.
 Я спросила как-то у мисс Эзертон:
 — Какая часть дома смотрит прямо на паддок?
 — Это западное крыло. Им мало пользуются. Там живет мисс Люси. Его считают ее частью дома.
 Я предполагала, что это так, а теперь подтвердилось.
 Однажды, когда я поставила лошадь в стойло, Лавиния убежала вперед, и, когда я собиралась вернуться в дом, увидела Айшу. Она быстро подошла ко мне и, взяв за руку, посмотрела мне в лицо.
 — Мисс Друзилла, я ждала, когда вы останетесь одна. Мисс Люси очень хочет поговорить с вами.
 — Что? — вскричала я. — Сейчас?
 — Да, — ответила она. — Тотчас же.
 — Лавиния будет ждать меня.
 — Сейчас это неважно.
 Я последовала за ней в дом и далее вверх по лестнице и по коридору в комнату в западном крыле дома, где меня ждала мисс Люси.
 Она сидела в кресле у окна, выходящего на паддок, откуда она могла за мной наблюдать.
 — Подойди сюда, детка, — сказала она.
 Я пошла к ней. Взяв меня за руку и посмотрев мне в лицо, она приказала:
 — Айша, принеси стул.
 Айша принесла и поставила его совсем рядом с мисс Люси.
 Затем она удалилась, и мы остались наедине.
 — Скажи мне, что заставило тебя это сделать, — сказала она. — Что заставило тебя унести веер?
 Я объяснила, что мы играли: Фабиан был благородным римлянином, а мы с Лавинией его рабами. Он испытывал нас, давая трудные задания. Мое заключалось в том, чтобы принести ему веер из павлиньих перьев, и я знала, что такой был в этой комнате, поэтому я пришла и взяла его.
 — Так, значит, и Фабиан втянут в это. Вас двое. Не только ты брала его. Значит, некоторое время он был в твоем распоряжении… был твоим. Это не пройдет бесследно, она это запомнит.
 — Кто запомнит?
 — Судьба, моя дорогая детка. Мне очень жаль, что ты брала веер. Ты могла брать что-то другое для своих игр без всякого вреда, но в павлиньих перьях есть что-то такое… мистическое и угрожающее.
 Я вздрогнула и оглянулась.
 — Они несчастливые? — спросила я.
 Она выглядела печальной.
 — Ты — милая маленькая девочка, и я сожалею, что ты их трогала. Теперь ты должна быть осторожной.
 — Почему? — взволнованно спросила я.
 — Потому что этот веер приводит к трагедии.
 — Как это возможно?
 — Я не знаю, как, я только знаю, что приводит.
 — Если вы знаете это, зачем вы держите его у себя?
 — Потому что я заплатила за владение им.
 — Как заплатили?
 — Я заплатила счастьем своей жизни.
 — Не выбросить ли вам этот веер?
 Она покачала головой.
 — Нет. Это нельзя сделать. Сделать это — значит, передать проклятие.
 — Проклятие, — Это становилось все более и более фантастичным. Это казалось еще более диким, чем рассказ моего отца о девушке, превратившейся в белую корову.
 — Почему? — спросила я.
 — Потому что это записано.
 Она покачала головой, а я продолжала:
 — Как может приносить несчастье веер из перьев? В конце концов, это просто веер, и кто может причинить вред его владельцу? Павлин, из перьев которого он сделан, давным-давно умер.
 — Ты не была в Индии, дитя мое. Там происходят странные вещи. Там, на базаре, я видела людей, которые заколдовывали ядовитых змей и делали их послушными. Я видела то, что называется трюком с веревкой, когда провидец заставлял веревку стоять вертикально без всякой поддержки, а мальчик взбирался по ней. Если бы ты побывала в Индии, ты бы поверила в такие вещи. Люди здесь слишком материалистичны; они не в ладах с мистикой. Если бы у меня не было этого веера, я стала бы счастливой женой и матерью.
 — Почему вы следили за мной? Почему вы послали за мной и рассказываете все это!
 — Потому что ты некоторое время владела этим веером. Несчастье могло коснуться тебя. Я хочу, чтобы ты была осторожна.
 — Я ни на минуту не думала, что он мой. Я только ненадолго взяла его, потому что Фабиан приказал мне сделать это. Это была всего лишь игра.
 Я подумала: "Она сумасшедшая. Как может веер приносить несчастье? Как может кто-то превратить женщину в белую корову? Но мой отец, казалось, верит в это, по крайней мере он рассказывал об этом так, будто верит. Но ведь греки были для него большей реальностью, чем его собственные прихожане.
 — Как вы можете быть уверенной, что этот веер несчастливый? — спросила я.
 — Из-за того, что случилось со мной. — Она повернулась ко мне, и ее трагические глаза остановились, казалось, на мне, но на самом деле ее взгляд был устремлен куда-то за меня, как будто она смотрела на что-то, что находилось за пределами этой комнаты.
 — Я была счастлива, — сказала она. — Возможно, это было противоестественно — быть такой счастливой. Это было испытанием судьбы. Джеральд был восхитителен. Я встретила его в Дели. Наши семьи имели там свои интересы. Считалось, что для меня будет хорошо вскоре выйти за него замуж. Англичане и члены Компании — это была Ост-Индская компания — вели оживленную светскую жизнь, и мы, также как и семья Джеральда, участвовали в ней. Он был таким симпатичным, таким очаровательным… не было никого похожего на него. Мы были влюблены друг в друга с первой встречи. — Повернувшись, она улыбнулась мне. — Дитя мое, ты слишком молода, чтобы понять. Это было… прекрасно. Его семья была довольна… как и моя. Не было причин, мешавших нам вступить в брак. Мы объявили о нашей помолвке, к всеобщему удовольствию. Моя семья устроила бал, чтобы отметить это событие. Он был действительно великолепен. Моя дорогая, мне хотелось бы описать тебе Индию. Мы вели великолепную жизнь. Кто бы мог угадать, что нас ожидала трагедия? Она пришла внезапно… как вор в ночи.
 — Она произошла из-за веера? — с дрожью спросила я.
 — Ах, веер. Как мы были молоды! Как простодушны! Мы пошли на базар вместе. Это разрешалось, поскольку мы были официально помолвлены. Это было чудесно. Базары были такими восхитительными, хотя я всегда немного боялась их, но, конечно, не с Джеральдом. Это было так захватывающе… заклинатели змей… улицы, странная музыка… этот острый запах — это и есть Индия. Прекрасные шелка, слоновая кость… и странная кухня. Все было волнующим. И вдруг мы увидели человека, торгующего веерами. Я была мгновенно потрясена ими. «Как они красивы!» — воскликнула я. Джеральд подтвердил: «Они очень хороши. Ты должна взять один». Я помню продававшего их человека. Он был сильно искалечен и не мог стоять. Он сидел на циновке. Я помню, как он улыбался, глядя на нас. Тогда я не обратила на это внимания, но потом я вспомнила эту улыбку. Она была… злой. Джеральд раскрыл веер, и я взяла его. Он был дорог мне вдвойне, потому что мне дал его он. Джеральд смеялся над моим восхищением веером. Он крепко взял меня за руку. Когда мы шли, все кругом смотрели на нас. Я думаю потому, что мы выглядели такими счастливыми. Вернувшись к себе в комнату, я открыла веер. Я поставила его на стол, так чтобы все время видеть его. Когда моя служанка-индианка вошла, она в ужасе уставилась на него. Она сказала: «Веер из павлиньих перьев… О нет, нет, мисс Люси… они приносят зло… Вы не должны его держать здесь». Но я возразила: «Не глупи. Мне дал его мой жених, и поэтому он всегда будет мне дорог. Это первый его подарок мне». Покачав головой и закрыв лицо руками, будто закрываясь от веера, она сказала: «Я отнесу его обратно тому мужчине, который продал его вам… Хотя сейчас он ваш… в нем находится зло… но, возможно, небольшое зло». Я подумала, что она сумасшедшая и что я не должна разрешать ей дотронуться до него.
 Она остановилась, и по ее щекам побежали слезы.
 — Мне был дорог этот веер, — продолжала она через некоторое время. — Это была первая вещь, которую он подарил мне после помолвки. Когда я проснулась утром, то сразу увидела его. Я поклялась, что всегда буду помнить тот момент, когда Джеральд купил мне его на базаре. Он смеялся над моей одержимостью в отношении этого веера. Тогда я этого не понимала, но теперь знаю. Он уже тогда околдовал меня. «Это всего лишь веер, — сказал Джеральд. — Почему ты питаешь к нему такую любовь?» Я объяснила ему, почему, и он продолжал: «Тогда я сделаю его еще более достойным твоего внимания. Я вложу в него что-нибудь драгоценное, и каждый раз, когда ты будешь смотреть на него, он будет напоминать, как сильно я люблю тебя». Он сказал, что отнесет его к знакомому ювелиру в Дели. Этот человек большой мастер. Когда я получу его обратно, он будет чем-то особенным, чем можно гордиться. Я была счастлива. Я должна была догадаться, что такое счастье не может быть продолжительным. Он взял веер и отправился в центр города. Мне никогда не забыть тот день. Каждая его секунда навсегда отпечаталась у меня в памяти. Он зашел в ювелирную лавку и находился там достаточно долго. А когда вышел… они ждали его. Неприятности были часто. Компания держала их под контролем, но всегда находились какие-то сумасшедшие. Они не понимали, какое благо мы приносили их стране. Они хотели избавиться от нас. Семья Джеральда была влиятельной… как и моя. Среди них он был хорошо известен. Они убили его, когда он выходил из ювелирной лавки. Он умер там же, на улице.
 — Какая грустная история. Мне очень жаль, мисс Люси, — сказала я.
 — Я это вижу, мое дорогое дитя. Ты добрый ребенок. Мне жаль, что ты брала веер.
 — Вы верите, что все это случилось из-за веера?
 — Он оказался в том месте именно из-за веера. Мне никогда не забыть взгляда моей служанки. Каким-то образом эти люди обладают мудростью, которой мы лишены. Как бы мне хотелось, чтобы я никогда не видела этого веера… не ходила в то утро на базар. Какой я была беспечной и веселой… и мой глупый порыв унес его жизнь и разрушил мою.
 — Это могло случиться где-то и в другом месте.
 — Нет. Причиной тому был именно веер. Понимаешь, он понес его в ювелирную лавку. Они последовали за ним и ждали его на улице.
 — Я думаю, что это могло случиться и без веера. Она покачала головой.
 — Со временем он вернулся ко мне. Я покажу тебе, что было сделано. — Некоторое время она сидела, и слезы струились у нее по щекам. Вошла Айша.
 — Тихо, тихо, — сказала она. — Вы не должны вновь возвращаться ко всему этому. Дорогая, моя дорогая, это нехорошо… маленькая хозяйка… нехорошо.
 — Айша, — сказала она. — Принеси мне веер.
 Айша сказала:
 — Нет, забудьте о нем… Не расстраивайтесь.
 — Айша, принеси его, пожалуйста.
 Ей пришлось подчиниться.
 — Посмотри, детка, вот что он сделал для меня. Надо знать, как выдвинуть эту панель. Видишь. Здесь есть маленькое приспособление. Ювелир был большим мастером. — Она отодвинула панель на оправе веера, открывая сияющий изумруд, окруженный маленькими бриллиантами. У меня перехватило дыхание. Это было так великолепно.
 — Здесь заключено целое состояние, сказали мне как бы в утешение. Как будто меня могло что-то утешить. Это было его подарком мне. Вот почему этот веер драгоценен.
 — Но если он будет приносить вам несчастья…
 — Он уже сделал это. Он больше не сможет мне причинить вреда. Айша, положи его обратно. Туда. Я тебе рассказала, потому что на непродолжительное время этот веер был твоим. Ты должна быть осторожнее. Ты хорошая девочка. А теперь иди к Лавинии. Я выполнила свой долг. Будь настороже… с Фабианом. Понимаешь, он взял часть вины на себя. Возможно, поскольку ты владела им такое короткое время, тебя это минует. А он также не может считаться невиновным…
 — А теперь время уходить, — напомнила мне Айша. Она проводила меня к двери и пошла рядом по коридору.
 — Не надо придавать большого значения ее словам, — сказала она мне. — Она очень страдает, и ее мысли блуждают. Это был ужасный удар, ты понимаешь. Не беспокойся о том, что услышала. Возможно, мне не следовало приводить тебя к ней, но она этого хотела. Она не могла успокоиться, пока не поговорит с тобой. Теперь она освободилась от этих мыслей. Понимаешь?
 — Да, понимаю.
 И я успокоила себя: «То, что произошло, помутило ее разум».
 И мысли о монахине-призраке в восточном крыле и о сумасшедшей женщине в западном делали для меня Дом все более и более завораживающим.
 С течением времени я перестала думать о веере из павлиньих перьев и страшиться, что что-то ужасное может произойти со мной из-за того, что я однажды владела им. Я по-прежнему посещала Дом. Гувернантки оставались в дружеских отношениях со мной, а мои отношения с Лавинией немного изменились. Я по-прежнему была некрасивой и меня приглашали лишь потому, что в округе я была единственной девочкой — ровесницей Лавинии и мое социальное положение не было настолько низким, чтобы меня можно было игнорировать. Я добилась некоторого превосходства над Лавинией, поскольку была умнее ее, хотя она была исключительно хорошенькой. Мисс Йорк испытывала некоторое чувство гордости за меня. Когда случилось так, что мисс Эзертон заболела, мисс Йорк перешла в Дом, чтобы заменить ее до выздоровления. Тогда и обнаружился разрыв между мной и Лавинией. Это многое дало мне и не прошло незамеченным для Лавинии.
 Я становилась взрослой. Меня нельзя было больше дурачить. Я даже угрожала перестать посещать Дом, если Лавиния не будет вести себя лучше, и было очевидным, что она этого не хотела. Мы становились ближе — даже союзниками, когда этого требовали обстоятельства. Я была некрасивой, но зато умной. Она же была красивой, но не умела, как я, думать и изобретать; и она полагалась во всем на меня, принимая мое лидерство — хотя и не признавая этого.
 Временами я видела Фабиана. Он приезжал домой на каникулы и иногда прихватывал с собой друзей. Обычно они не обращали на нас внимания, но я начала понимать, что он не столько не замечает моего присутствия, сколько хотел бы заставить меня так думать. Иногда я ловила на себе его незаметный взгляд. Связывала я это с тем давнишним приключением, когда я была маленькой и он меня украл.
 Теперь все шептались о том, что мисс Люси сошла с ума. Миссис Янсон была очень дружна с поваром из Дома, поэтому, как она сказала, у нее это было «прямо из первых уст». Полли была как галка. Она схватывала малейший намек, слух и накапливала их, с тем чтобы, по ее словам, «собрать удовольствие».
 Мы часто говорили о Доме, потому что он завораживал Полли так же, как и меня.
 — Старая леди сошла с ума, — сказала она. — В этом нет ни малейшего сомнения. У нее с головой не все в порядке с тех пор, как она потеряла в Индии свою любовь. Человек должен понимать, что с ним может случиться беда, если он едет в такие диковинные края. Так и произошло с мисс Люси. Миссис Брент говорит, что теперь она взялась бродить по дому… приказывая всем вокруг, словно они черные слуги. Это все из-за того, что она ездила в Индию. Почему люди не могут оставаться дома, не понимаю. Она думает, что все еще в Индии. Все, что Айша может сделать, это присматривать за ней. И у нее там есть еще один темный слуга.
 — Это Имам. Он тоже приехал из Индии. Я думаю, что она взяла его с собой, когда поехала домой… вместе с Айшей, конечно.
 — Меня бросает в дрожь. Эти заморские одежды и черные глаза и какой-то тарабарский разговор.
 — Это не тарабарщина, Полли. Это их родной язык.
 — Почему для того, чтобы ухаживать за собой, она не держит какую-нибудь приятную британскую пару? И потом, эта комната с призраками и что-то, связанное с монахиней. И любовные страдания. Не понимаю. По-моему, любовь — это то, от чего надо держаться подальше.
 — Ты так не думала, когда у тебя был Том.
 — Я должна сказать, что тебе не найти человека, как две капли воды похожего на Тома.
 — Но каждый надеется на это. Именно поэтому и влюбляются.
 — Девочка моя, ты становишься слишком умной. Посмотри на нашу Эфф.
 — Он все так же плох?
 Полли только прищелкнула языком. Очень странно, но после этого разговора появились новости о «нем». Как сказала Полли, его в течение некоторого времени мучила грудь. Я помню день, когда он умер.
 Полли была глубоко потрясена. Она не знала, как это отразится на Эфф.
 — Я должна поехать на похороны, — сказала она. — В конце концов, надо проявить немного уважения.
 — Ты не слишком уважала его, пока он был жив, — заметила я.
 — Когда человек умирает, другое дело.
 — Почему?
 — Ох, ты со своими «что» и «почему». Это… просто это так.
 — Полли, — спросила я. — Не могла бы я поехать с тобой на похороны?
 Она в изумлении воззрилась на меня.
 — Ты? Для Эфф это будет неожиданностью.
 — Посмотрим…
 Полли молчала. Я видела, что она обдумывает эту идею.
 — Хорошо, — сказала она наконец. — Это было бы проявлением уважения.
 Я уяснила, что выразить уважение совершенно необходимо в такой ситуации.
 — Мы должны спросить твоего отца, — сказала она в конце концов.
 — Он бы не заметил, уехала я или нет.
 — Не следует говорить так о своем отце.
 — Почему, если это правда? И мне так нравится. Я не хотела бы, чтобы он действительно интересовался мною. Я скажу ему сама.
 Когда я сообщила об этом, он показался мне несколько встревоженным.
 Он поднял руку, думая, что очки на голове. Их там, конечно, не было, и он беспомощно искал, как будто не мог решить этот вопрос, пока не найдет их. К счастью, очки лежали у него на письменном столе, и я быстро принесла их ему.
 — Это сестра Полли, и это будет выражением уважения и сочувствия.
 — Я надеюсь, это не означает, что она захочет нас покинуть?
 — Покинуть нас! — У меня не возникало таких мыслей. — Конечно, не захочет.
 — Она может остаться жить со своей сестрой.
 — О нет, — воскликнула я. — Но я думаю, что должна поехать на эти похороны.
 — Они могут быть ужасными. Простые люди придают им большое значение… тратя больше денег, чем могут себе позволить.
 — Я хочу поехать, папа. Мне хочется увидеть ее сестру. Она всегда рассказывает о ней.
 Он кивнул.
 — Ну что ж, тогда тебе следует поехать.
 — Мы пробудем там несколько дней.
 — Я надеюсь, что все будет хорошо. Полли будет с тобой.
 Полли была довольна, что я еду с ней. Она сказала, что Эфф это будет приятно.
 Я приняла участие в похоронном обряде и нашла его очень поучительным.
 Меня поразили размеры дома Эфф. Он смотрел на общинные земли, окруженные четырехэтажными домами, стоявшими как часовые.
 — Эфф всегда любила зелень, — сказала мне Полли. — И здесь все это есть. Кусочек сельской местности и стук копыт, чтобы чувствовать, что она не в дебрях.
 — Это то, что ты называешь лучшим из двух миров, — заметила я.
 — Что же, я не хочу с этим спорить, — согласилась она.
 Эфф была примерно на четыре года старше Полли, но выглядела еще старше. Когда я это заметила, Полли ответила:
 — Это все жизнь, которую она вела.
 Она не упомянула «его», поскольку он умер, и я поняла, что когда люди умирают, их грехи забываются и остается только уважение; но я знала, что жизнь с «ним» состарила Эфф на несколько лет. Я была удивлена, потому что она не производила впечатления женщины, которую даже «он» мог бы легко запугать. Она была во многом похожа на Полли: тот же трезвый взгляд на жизнь и та же уверенность, что никто ее не перехитрит, даже если кто-то попытается это сделать. Во время моего короткого пребывания я поняла, что так же думают и другие. Это было характерно для кокни и несомненно является порождением лондонских улиц.
 Этот визит стал для меня большим откровением. Я попала в другой мир, который взволновал меня. Полли была его частью, и я хотела узнать о нем побольше.
 Вначале Эфф из-за меня немного нервничала. Она за все извинялась.
 — Уверена, что это не то, к чему вы привыкли. Но Полли успокоила ее:
 — Эфф, не беспокойся о Друзилле. Мы с ней быстро и легко подружились, не так ли?
 Я уверила Эфф, что это так и есть.
 Полли и Эфф часто начинали смеяться и тут же вспоминали, что «он» лежит в передней гостиной, выставленный для торжественного прощания.
 — Он прекрасно выглядит, — сказала Эфф. — Миссис Грин пришла и убрала покойного, она хорошо сделала свое дело.
 Мы сидели на кухне и разговаривали о «нем». Я не узнавала в «нем» бывшее чудовище; я собиралась напомнить об этом Полли, но при первой же попытке она слегка толкнула меня под столом, вовремя напомнив об уважении, которое следует оказывать мертвым.
 Меня поселили в одной комнате с Полли. В ту первую ночь мы лежали в постелях и разговаривали о похоронах и о «его» болезни, которую «он» тщательно скрывал, пока Господь внезапно не призвал «его». Мне было спокойно в этом странном доме рядом с Полли. Внизу в гостиной лежал покойник.
 Великий день наступил. Теперь я смутно помню тех торжественных служащих похоронного бюро в их цилиндрах и черных костюмах, лошадей с плюмажами, «настоящий дубовый с настоящей латунной гарнитурой», как гордо объяснила Эфф, гроб.
 Он был завален цветами. Эфф торжественно провозгласила:
 — Небесные Ворота приоткрылись.
 Мы с Полли поспешили в цветочный магазин и купили венок в форме лиры, который вряд ли соответствовал случаю. Но я поняла, что смерть все меняет.
 Состоялась торжественная служба, на которой Эфф поддерживали с одной стороны Полли, а с другой — мистер Бренчли, которому она сдавала комнаты в своем доме. Она наклонялась и прикладывала к глазам носовой платок с черной каймой. Я подумала, что Полли говорила мне о нем не правду.
 В гостиной нам подали сандвичи с ветчиной и шерри. Теперь шторы были подняты, и без гроба комната выглядела совсем по-иному — немного строгой и нежилой, но без траурного оттенка.
 Я поняла, что между Полли и Эфф существовали очень тесные узы, хотя они были немного критичны по отношению друг к другу — Полли к Эфф из-за замужества с «ним», и Эфф к Полли — поскольку последняя «пошла в услужение». Эфф постоянно напоминала, что их отец никогда бы этого не одобрил.
 Я поняла, что Эфф не испытывала финансовых затруднений. Полли рассказывала мне, что именно Эфф вела все дела в доме. «Он» не работал годами из-за своей груди. Эфф вынуждена была пустить жильцов. Семья Бренчли жила у них уже два года, и они стали, скорее друзьями, чем арендаторами. Конечно, когда-нибудь, когда мальчуган вырастет, они подумают о приобретении своего дома с собственным садом, но пока что Бренчли были постоянными жильцами.
 Я осознала, что привязанность Эфф к Бренчли связана главным образом с мальчуганом. Малышу было шесть месяцев, и он пускал слюни и вопил без всякой причины. Эфф разрешила им держать детскую коляску в холле — большая уступка, которую отец никогда бы не одобрил — и миссис Бренчли выносила его вниз, так что он мог подышать воздухом в саду. Эфф это нравилось, и я пришла к выводу, что и Полли тоже. Когда он лежал в коляске, Эфф находила повод выйти в сад и взглянуть на него. Если он плакал — что случалось нередко — они бормотали ему всякую бессмыслицу типа: «Хочет Дидумс свою Мумумс?» — или что-нибудь в таком же роде. Но так странно это звучало из их уст, потому что они обе слыли «особами с острым язычком». Этот ребенок полностью изменял их.
 Я решила, что в жизни Полли и Эфф больше всего не хватало собственных детей. Оказалось, что дети были очень желанной мечтой — даже Фабиану хотелось ребенка.
 Я очень хорошо помню случай, произошедший через два дня после похорон. На следующий день после этого события мы с Полли собирались возвращаться домой. Полли старалась как можно интереснее провести наш последний день и взяла меня в «Вест», что означало Уэст-Энд Лондона.
 Вечером мы сидели на кухне. Меня усадили у огня, но я так хотела спать, что клевала носом.
 Я смутно слышала, как Полли сказала:
 — Посмотри на Друзиллу. Она совсем уже спит. Что ж, могу сказать, что мы много побродили. — Затем я действительно задремала.
 Внезапно я проснулась. Эфф и Полли сидели за столом с большим коричневым керамическим чайником.
 Эфф говорила:
 — Я считаю, что могу взять сюда еще двоих.
 — Не знаю, что подумал бы отец об этом.
 — Они называют себя «платящими» гостями… за пользование моим помещением. Знаешь, Полл, Мартенсы по соседству выезжают, и я думаю, что могла бы приобрести их дом.
 — Это еще зачем?
 — Конечно, чтобы больше было «платящих» гостей. Полл, я думаю, что могла бы неплохо на этом заработать.
 — Я считаю, что могла бы.
 — Подумай, мне нужна помощь.
 — Что тебе надо… взять кого-то в компаньоны?
 — Я хочу кого-то, кого я знаю, кому я могла бы доверять.
 — Хорошее дело.
 — Как насчет тебя, Полл?
 Последовало долгое молчание. Теперь я уже окончательно проснулась.
 — Вдвоем мы могли бы это легализовать, — сказала Эфф. — Это было бы прекрасное небольшое предприятие. Ты в услужении… ну, ты знаешь, что отцу это никогда бы не понравилось.
 — Я не хотела бы оставлять Друзиллу. Этот ребенок… она много для меня значит.
 — Милая крошка. Не красавица… но сообразительная, и я думаю, что она своего добьется.
 — Тише! — сказала Полли.
 Она посмотрела в мою сторону, и я сразу же закрыла глаза.
 — Полл, ведь так не будет продолжаться вечно. Я считаю, что сестры должны держаться вместе.
 — Если бы не Друзилла, я не раздумывая приняла бы твое предложение, Эфф.
 — Тебе там нравится, да?
 — Мне здесь нравится. Сельская местность смертельно скучная. Я люблю небольшое оживление.
 — Разве я не знаю! Ты всегда это любила и всегда будешь любить. Ты такая, Полл.
 — Я буду с ней, пока она нуждается во мне.
 — Подумай. Ведь ты не хочешь всю жизнь быть у кого-то на побегушках. Ты никогда не была такой.
 — О, нельзя сказать, чтобы я была на побегушках. Он мягкий… и она как мой собственный ребенок.
 — А это была бы прекрасная жизнь. Мы работали бы вместе.
 — Эфф, прекрасно сознавать, что ты есть.
 Так в мою жизнь вошел новый страх. Я поняла, что может наступить день, когда я потеряю Полли.
 — Полли, — сказала я ей в тот же вечер, — ты не собираешься уйти от меня, ведь правда?
 — О чем ты говоришь?
 — Ты можешь войти в дело к Эфф.
 — Вот что! Кто слушает то, что ему не предназначалось? Притворялась спящей?! Я знаю. Вижу тебя насквозь.
 — Но ведь ты не уйдешь, правда, Полли? — почти прокричала я.
 — Нет. Я буду с тобой, пока буду нужна тебе. Обняв, я крепко прижалась к ней, боясь, как бы она не убежала.
 И должно было пройти много времени, прежде чем я забыла брошенную Эфф наживку свободы для Полли.

 Французская история

 Прошли годы, и я достигла четырнадцатилетия, занимаясь примерно тем же, что делала всегда. Мисс Йорк все еще была со мной, и Полли оставалась моим гидом, утешителем и учителем. Время от времени я ходила в Дом, но не подчинялась уже так Лавинии. Мне стоило только намекнуть, что перестану приходить, и она меняла свое задиристое поведение. Она втайне уважала меня — хотя никогда не признала бы этого. Я помогла ей в одной-двух трудных ситуациях, и это дало мне некоторое преимущество.
 С Полли мы стали еще ближе. Мы несколько раз навещали Эфф, у которой теперь был дом по соседству и которая успешно справлялась со своими «платящими» гостями. Казалось, ее значительность возросла, и она, управляя двумя своими домами, оставалась доброй и вежливой. Полли вынуждена была согласиться, что у отца было мало поводов для недовольства. Бренчли съехали, и их заменили Пакстоны. «Намного лучше, — комментировала Эфф. — Миссис Пакет всегда заворачивает свой мусор, прежде чем бросить его в мусорный ящик. Миссис Бренчли никогда так не делала. Хотя я должна сказать, что скучаю по парнишке». Но, кроме утраты малыша, в действительности изменения были к лучшему.
 — Эфф правильно делает, — сказала Полли. — Все это прямо по ее части.
 И я знала это, но, с моей точки зрения, Полли должна была бы быть с Эфф, поддерживая ее и втайне посмеиваясь вместе с ней над маленькими слабостями их «платящих» гостей. Но Полли поклялась никогда не покидать меня, пока она мне нужна, и я верила ей.
 В жизни наступили изменения. В Доме появился архитектор, потому что в восточном крыле здания что-то разрушилось и для его восстановления потребовался эксперт. Это был мистер Руммель, и он очень подружился с мисс Эзертон. Леди Харриет не знала об этом, пока не стало слишком поздно. Мисс Эзертон объявила о своей помолвке с мистером Руммелем, заявив леди Харриет, что через месяц она покинет свое место, чтобы подготовиться к свадьбе.
 Леди Харриет была в ярости. До приезда мисс Эзертон уже прошла целая череда гувернанток, и она была единственной, оставшейся в доме.
 — Люди совсем не считаются с окружающими, — сказала леди Харриет. — Где же благодарность? Все эти годы у нее здесь был хороший дом.
 Но у мисс Эзертон, чувствующей себя в безопасности благодаря любви мистера Руммеля, не было причин волноваться. Теперь она находилась вне пределов досягаемости леди Харриет и ее неодобрения.
 Когда пришло время, она уехала. Из двух прибывших новых гувернанток ни одна не оставалась больше двух месяцев.
 Тогда леди Харриет заявила, что довольно бессмысленно держать двух гувернанток для двух так близко живущих девочек одного возраста. На нее произвела впечатление эффективность работы мисс Йорк, и она не видела причин, по которым эта молодая женщина не могла бы учить нас с Лавинией одновременно.
 Отец колебался и сказал, что он должен посоветоваться с мисс Йорк, что и сделал. Мисс Йорк, так же как и две гувернантки, пребывание которых в Доме было кратковременным, не жаждала браться за воспитание Лавинии. Но ее привлекло обещание большей, и, кроме того, на нее оказала влияние властная личность леди Харриет. Она согласилась, в результате чего Лавиния иногда приходила ко мне домой, а я ходила на урок в Дом. Мисс Йорк, которая благодаря своим знаниям могла до некоторой степени диктовать свои условия, отказалась обосноваться в Доме и настояла на том, чтобы ее нанимателем был пастор. Так мы с Лавинией стали учиться вместе.
 Я не испытывала неудовольствия, поскольку классная комната была местом моего триумфа. Мисс Йорк постоянно шокировало невежество Лавинии, и хотя она частенько списывала мои работы и я во многих случаях помогала ей, Лавиния намного отставала от меня в учебе.
 В душе я очень любила ее, хотя и не могла понять почему. Возможно, это было чувство близкого знакомства, поскольку мы знали друг друга уже много лет. Она была высокомерной, эгоистичной и властной; но я принимала это как своего рода вызов. Мне в достаточной степени льстило сознание того, что втайне она полагается на меня. Я думаю, что знала ее лучше, чем кто-либо другой, поэтому я поняла те черты ее характера, которые, без сомнения, явились причиной некоторых событий, произошедших с ней позже.
 Ей была свойственна глубокая чувственность, и она рано созрела. В пятнадцать лет она была уже женщиной, в то время как я, несмотря на свои выдающиеся знания, физически оставалась ребенком. У нее была узкая талия, и она прилагала большие усилия, чтобы подчеркнуть фигуру, демонстрируя признаки зрелости. Она всегда чрезмерно гордилась своими великолепными волосами. У нее были превосходные белоснежные зубы, и она любила их демонстрировать, даря свои улыбки налево и направо, чтобы люди могли восхищаться ими, и это создавало обманчивое впечатление приветливости.
 Поскольку она не успевала в учебе, она решила, что учение — удел тех, кто обделен физическим обаянием.
 Мне приходило в голову, что Лавиния постоянно была влюблена. Она расцветала, когда около нее были мужчины. Она улыбалась и сверкала и становилась совершенно другим человеком.
 Время от времени я видела Фабиана. Он почти все время отсутствовал: сначала был в школе, потом — в университете. Иногда он приезжал домой, чаще всего с другом. Мне доводилось видеть его скачущим на лошади или иногда в Доме, когда я бывала на уроке.
 Когда Лавиния говорила о молодых людях, приезжающих в Дом с ее братом, ее глаза искрились, и она начинала хихикать. Фабиан не обращал на меня внимания, и я полагала, что он забыл о том времени, когда ухаживал за мной и устроил переполох из-за того, что меня захотели отнять у него. Хотя это было всего лишь детской игрой, я всегда думала, что это создало между нами какую-то особую связь.
 Через несколько дней после моего пятнадцатилетия я встретила Дугала Каррузерса, Сокращая путь через церковный двор к пасторскому дому, я заметила, что дверь церкви открыта, и, когда приблизилась, услышала звук шагов по каменным плитам. Я подумала, что там, возможно, мой отец и что он должен был бы уже идти домой, поскольку миссис Янсон будет недовольна, если он не явится вовремя к ланчу. Ему приходилось напоминать об этом постоянно.
 Я заглянула в церковь и увидела молодого человека, который стоял там, обозревая своды.
 Когда я вошла, он повернулся и улыбнулся мне.
 — Хелло, — сказал он. — Я просто восхищен церковью. Она очень красивая, не так ли?
 — Я думаю, что она одна из самых старинных в округе.
 — Норманнская, по-видимому. И прекрасно сохранилась. Это просто удивительно, как такие старинные здания противостоят времени. Знаете ли вы историю этого места?
 — Нет. Но мой отец знает. Он пастор.
 — А… понятно.
 — Он был бы очень рад рассказать вам обо всем.
 — Очень любезно.
 У меня возникли противоречивые чувства. Если я возьму его в дом встретиться с отцом, нам придется пригласить его на ланч, а миссис Янсон не жалует неожиданных гостей во время еды. С другой стороны, если мы не пригласим его, отец заговорится с ним и пропустит свой ланч. В любом случае мы навлекли бы неудовольствие cо стороны миссис Янсон.
 Я сказала:
 — Почему бы вам не прийти как-нибудь и не увидеться с моим отцом? Сегодня после обеда он будет свободен. Вы остановились здесь неподалеку?
 — Да, — махнув рукой, сказал он. — Там.
 Я подумала, что он показывает на местную гостиницу, где иногда останавливались «платящие» гости.
 Оставив его в церкви, я пошла домой. За ланчем я сказала отцу, что встретила в церкви человека, который интересуется историей и архитектурой этого места.
 Отец обрадовался, предвкушая встречу с тем, кто разделял его энтузиазм.
 — Он собирается прийти после обеда. Я обещала, что ты встретишься с ним.
 Я ждала прихода этого молодого человека, и мой отец с удовольствием принял его. К нашему удивлению, он сказал, что остановился в Фремлинге. Я оставила их и отправилась кататься на лошади.
 Мы с Лавинией были хорошими наездницами, но нам не разрешалось кататься на лошади без сопровождения грума 4 . Обычно нас сопровождал главный конюх Рейбен Карри. Это был молчаливый человек, абсолютно нечувствительный к уловкам Лавинии, и он умело справлялся с нами, имея твердый характер. Он был интересным человеком, очень религиозным. Я слышала от Полли или миссис Янсон, что его жена «сбилась с пути», когда поблизости остановился цыганский табор. Среди них был один восхитительный парень. С белыми зубами, в золотых серьгах, он мог вызывать наслаждение игрой на скрипке. Он повергал в трепет всех девушек, но ни на что хорошее он не был способен… Бог знает, что произошло. Парень увез ее, и правда заключается в том, что он соблазнил ее. Когда в конце лета цыгане снялись с места, оказалось, что она беременна. Этим ребенком был Джошуа Карри — средоточие несчастий с первого дня рождения. Такой же, как его отец, как считали все в округе, и один из тех, кого должны остерегаться девушки.
 Услышав о необычном происхождении Джошуа, я заинтересовалась им. У него были черные вьющиеся волосы и искрящиеся, всегда смеющиеся глаза. Он был очень смуглый, гибкий и не похож ни на кого из моих знакомых.
 На этот раз, когда мы с Лавинией пришли в стойла, Джошуа был там один. Когда мы вошли, он широко улыбнулся нам. Я сразу же заметила перемену в Лавинии, поскольку хотя он и был слугой, но являлся представителем противоположного пола. На щеках у нее появились ямочки, и глаза засияли.
 Джошуа приветствовал ееэ но не так, как это делало большинство. Создавалось впечатление, что это было как бы в шутку, а в действительности не являлось выражением приветствия и уважения.
 — Наши лошади оседланы? — высокомерно спросила Лавиния.
 — О да, миледи. Они ждут вас, — поклонился Джошуа.
 — А где Рейбен?
 — Он работает. Я думаю, что могу сопровождать вас сегодня.
 — Обычно это делает Рейбен или кто-то из старших, — сказала Лавиния, но я сразу поняла, что втайне она довольна.
 — Ну что же, сегодня это сделаю я… в том случае, если юные леди позволят мне.
 — Я полагаю, что мы позволили, — медленно сказала Лавиния.
 Мы пошли к лошадям.
 Я вскочила на лошадь, воспользовавшись колодой, и обернулась, чтобы взглянуть на Лавинию. Джошуа помогал ей сесть в седло. Это заняло совсем немного времени. Я увидела его лицо совсем радом с ее и заметила, как его рука задержалась на ее бедре. Я была уверена, что она рассердится за такую фамильярность, но ничего подобного не произошло. Ее щеки покрыл румянец, глаза искрились.
 — Спасибо, Джошуа, — сказала она.
 — Я откликаюсь на Джос, — ответил он ей. — Более дружески, как вы думаете?
 — Я об этом ничего не думала, — сказала Лавиния. — Но полагаю, что так и есть.
 Я увидела, что его рука лежит на ее руке.
 — Тогда пусть будет Джос.
 — Хорошо, Джос.
 Мы выехали из конюшни и вскоре поскакали легким галопом. Лавиния пропустила меня вперед, а они с Джосом остались позади. Я слышала ее смех и подумала, что это странно. Обычно она была так высокомерна со слугами!..
 На уроках она была еще более невнимательной: постоянно изучала в зеркале свое лицо, причесывая волосы, оттягивая небольшие завитки и отпуская их обратно. Она улыбалась самой себе так, будто скрывала какой-то секрет.
 — Я отчаялась научить чему-нибудь эту девочку, — вздыхала мисс Йорк. — Да я просто пойду к леди Харриет и скажу, что это безнадежно. Она становится все хуже. — Лавиния не обращала на ее слова никакого внимания. Самодовольство полностью завладело ею. Она была довольна жизнью. Что-то произошло. Мне было жаль, что я одна обнаружила, что именно.
 Дугал Каррузерс очень подружился с моим отцом и в течение своего пребывания во Фремлинге несколько раз приходил к нам и однажды даже остался ни ланч.
 Он рассказал, что находился в Доме в течение трех недель и что его отец был большим другом сэра Уильяма Фремлинга. Они были связаны с Ост-Индской компанией и ему вскоре придется покинуть страну. Он признался моему отцу в том, что с большим удовольствием изучал бы средневековое искусство и архитектуру, и, пожав плечами, добавил, что по семейной традиции сын семейства должен вступить в компанию, также как впоследствии это придется сделать и Фабиану Фремлингу.
 Миссис Янсон не выразила неудовольствия по поводу присутствия гостя. Она считала, что может приготовить такой же хороший ланч, как и миссис Брайт в Доме. Все, чего она желала — это внимания, и на этот раз она не была обделена им.
 Мне понравился Дугал. Он был очень мил со мной и не относился ко мне как Фабиан и его друзья — не то чтобы дерзко или грубо, а просто не замечая меня.
 Обычно когда Дугал говорил, он смотрел в мою сторону, создавая впечатление, будто включает меня в беседу, и если случайно я отпускала замечание, он внимательно слушал.
 Мне хотелось проявить больше внимания, когда отец говорил о древности нашей норманнской церкви, с тем, чтобы мое участие в разговоре было более активным.
 Однажды вместе с ним в пасторский дом пришел Фабиан. Они сели в саду и пили вино с моим отцом. Дугал с отцом вскоре углубились в разговор, и мне ничего не оставалось, как говорить с Фабианом.
 Я заметила, что он изучает меня с некоторым интересом, и спросила:
 — Вы помните, как украли меня? Он улыбнулся.
 — Да, помню. Мне казалось, что если я захочу ребенка, надо только найти его.
 Мы засмеялись.
 — И вы нашли меня, — сказала я.
 — Я думаю, вы были очень терпеливым ребенком, — продолжал он.
 — Я ничего не помню. Я была несколько польщена, когда услышала об этом. Я имею в виду, польщена тем, что выбрали меня. Но, думаю, что это мог быть и любой другой малыш.
 — Вы показались мне очень подходящим объектом для удочерения.
 — Да, был большой переполох.
 — Люди всегда устраивают переполох, если случается что-то неординарное.
 — Но вы же не ожидали, что моя семья без возражений позволит увести меня, не так ли?
 — Нет. Но я продержал вас две недели.
 — Я часто слышала эту историю. Но в то время я не понимала, что происходит.
 — Вероятно, если бы вы догадались, что это такое, вы бы протестовали. Но вы приняли это очень спокойно.
 Я была очень довольна, потому что мне казалось, что разговаривая в такой манере, мы разрушили какой-то барьер. Я вообразила, что он почувствовал то же самое и что с этого момента нам будет легче общаться друг с другом.
 Внезапно мы оказались вовлеченными в общий разговор, и вскоре они с Дугалом ушли. На следующий день Дугал покидал Фремлинг, а в конце недели должен был уехать и Фабиан.
 Я не могла не сказать Лавинии, что они заходили к нам.
 — Что ж, они приходили не к тебе, — таков был ее комментарий.
 — Мне это известно, но когда они были у нас, я поговорила с ними обоими.
 — Дугал милый, но он интересуется исключительно древностями. — Она состроила гримасу. Я представила, как она щеголяла перед ним, размахивая своими пламенеющими волосами и ожидая, что он будет восхищен ею. Я была очень довольна, что этого, видимо, не произошло.
 — Фабиан говорил о том времени, когда он похитил меня, — продолжила я.
 — Ах, это, — сказала она. — Это все уже довольно надоело.
 Но я могла видеть, что моя встреча с Дугалом мучила ее. Когда в тот день мы занимались выездкой, она была очень раздражена.
 Джос был с нами. Конечно, он старался, как мог, и это приводило Лавинию в хорошее настроение.
 В тот день она была одновременно и высокомерна и фамильярна с Джосом. Он мало говорил и только ухмылялся, глядя на нее.
 Мы подъехали к полю, по которому обычно скакали галопом и соревновались с Лавинией, кто первой доскачет до противоположного края.
 Я бросилась вперед и, когда подъехала к краю поля, оглянулась: я была одна. Удивленная, я крикнула:
 — Лавиния, где ты?
 Ответа не было. Я пустилась легким галопом к другому краю поля, думая, что, когда я припустилась галопом, они могли не последовать за мной.
 Я объехала вокруг, но через полчаса вернулась в конюшню. Не было никаких признаков их присутствия. Я не хотела возвращаться в Дом одна, ведь могла подняться суматоха. Предполагалось, что мы не ездим верхом без конюха. Прошло по крайней мере полчаса, пока они вернулись.
 Лавиния выглядела покрасневшей и взволнованной. У нее появилось раздраженное выражение.
 — Куда ты делась? — спросила она. — Мы повсюду искали тебя.
 — Я думала, что ты скачешь через поле галопом за мной.
 — Какое поле?
 — Ты знаешь — где мы обычно скачем.
 — Я не могу понять, что случилось, — сказала Лавиния. Она ухмыльнулась, и я успела заметить, как они с Джосом обменялись взглядами.
 Полагаю, что если бы я была мудрее и более опытной, я бы догадалась, что происходит. Это было бы очевидно более взрослому человеку, а я действительно поверила, что произошло недоразумение и что они не поняли, что я пустилась вперед галопом.
 Миссис Янсон вела секретный разговор с Полли.
 — Я предупреждала ее вновь и вновь. Но разве она обращает внимание? Эта Холли всегда была взбалмошной… а теперь я думаю, совсем лишилась чувств.
 — Вы же знаете каковы девушки, — успокаивала Полли.
 — Ну, так эта девушка накличет на себя несчастье, вот что. Милое будет дело.
 Когда мы остались с Полли одни, я спросила:
 — Что Холли делает?
 — А… просто глупости.
 — Это выглядело так, будто было довольно опасным.
 — О, это очень опасно… тем, кому это нравится.
 — Кому нравится… Холли?
 — Нет, ему.
 — Расскажи мне об этом.
 — Ты опять подслушивала. Дети любят подслушивать.
 — Полли, я не маленькая, и мои уши нормальные, как у всех. Перестань обращаться со мной как с маленькой.
 Полли сложила руки и пристально посмотрела на меня.
 — Быстро взрослеешь, — сказала она с ноткой грусти.
 — Я не собираюсь всегда оставаться ребенком, Полли. Настало время узнать кое-что о мироздании.
 Полли проницательно посмотрела на меня.
 — В этом может быть есть какая-то истина, — сказала она. — Молодые девушки должны быть осторожны. Не то, чтобы я волновалась о тебе. Ты разумная девочка. Правильно воспитана. Я всегда заботилась об этом. Дело в том, что Джоес.. Он один из…
 — Один из кого?
 — Он всегда добивается своего. За ним всегда бегают девушки, и, мне кажется, это единственное, о чем он думает. Возможно, поэтому он делает все, что хочет.
 Я вспомнила о том, как он смотрел на Лавинию и как она принимала его фамильярности, которые, я уверена, она, как дочь леди Харриет, не должна бы позволять.
 — А Холли? — спросила я.
 — Она была глупой с ним.
 — Ты имеешь в виду, что он обхаживал Холли?
 — Обхаживал ее! Обхаживал с единственной целью… И это не подразумевало обручальное кольцо. Я думаю, глупая девчонка уже позволила ему то, чего он так добивался… и я могу сказать тебе, что для любой девушки неумно так поступать.
 — Что ты собираешься делать в связи с этим? Полли пожала плечами.
 — Я! Что я могу сделать? Я могу поговорить с пастором. Но говорить с ним все равно, что с каменной стеной. Миссис Янсон сделала все, что могла. Ну что ж, посмотрим. Возможно, она раскусит его до того, как будет уже слишком поздно.
 Я была настолько несведущей, что не осознавала скрытого смысла ситуации. Холли могла флиртовать с Джосом так же, как мать Джоса с цыганом, и результат мог оказаться таким же.
 Но Джое не был кочующим цыганом; вряд ли он мог уйти и уклониться от своих обязанностей.
 Мне хотелось, чтобы это не я обнаружила их.
 Дом был окружен обширными землями, местами дикими и необработанными. За кустарником находилась старая беседка, которую я обнаружила совершенно случайно. Когда я спросила о ней Лавинию, она сказала:
 — Теперь никто туда не ходит. Она закрыта. Где-то был ключ. Надо найти его.
 Но это было очень давно, и она никогда больше не возвращалась к этому.
 В тот самый день я пошла составить компанию Лавинии. Это было сразу после обеда — время отдыха мисс Йорк, и я знала, что в это время миссис Янсон «на часок вытягивала ноги»; подозреваю, что миссис Брайт в Доме делала то же самое.
 Над домом повисла сонная атмосфера. Было очень тихо. Лавинии нигде не было. Она должна была бы встретить меня в стойлах, но ее там не оказалось. Ее лошадь была на месте, и я поняла, что она где-то поблизости.
 Но я не смогла ее найти, и в конце концов мои ноги привели меня к кустарнику. Это место всегда ужасно притягивало меня. Я верила, что в нем, как говорили, водятся призраки, вот почему сюда редко кто заглядывал.
 Я подошла к двери старой беседки и мне показалось, что я услышала раздающиеся оттуда звуки. Это был низкий, сдавленный смех, заставивший меня задрожать. Звуки напоминали призраков. Я взялась за ручку двери, и, к моему удивлению, она открылась. И тогда я увидела тех, кто там был. Это не были призраки. Это были Джос и Лавиния. Они вместе лежали на полу.
 Я не хотела рассматривать подробности, меня бросило в жар. Захлопнув дверь, я бросилась бежать и не останавливалась, пока не достигла пасторского дома. Я была разбита. Взглянув на себя в зеркало, я увидела, что мое лицо было ярко-красным.
 Я не могла поверить в то, что увидела. Лавиния… гордая, надменная Лавиния… занимается этим со слугой!
 Я села на свою кровать. Что мне делать? Лавиния могла увидеть, что открывалась дверь и я заглядывала туда. Как могла я сказать кому-нибудь об этом — и как же я могла не говорить?
 Дверь открылась, и вошла Полли.
 — Услышала, как ты взбежала наверх… — Она остановилась и внимательно посмотрела на меня. — Ну, что такое? В чем дело?
 Она подошла и села рядом со мной, обняв меня.
 — Ты расстроена, — сказала она. — Лучше расскажи об этом старой Полли.
 — Полли, я не знаю. Я не могу в это поверить. Я не знаю, видела ли она меня или нет. Это было ужасно.
 — Ну, давай. Расскажи мне.
 — Я думаю, что никому не должна говорить… никогда.
 — Рассказать мне так же надежно, как хранить в себе… даже лучше, потому что я знаю, как разумнее поступить. Разве так бывает не всегда?
 — Да. Только поклянись, что ты не будешь ничего делать… не предупредив меня.
 — Вот тебе крест.
 — Поклянись, Полли.
 — Сейчас. — Она лизнула палец и досуха вытерла его. — Видишь, мой палец влажный, видишь, мой палец сухой. Вот тебе крест, и никогда не солгу, — закончила она с драматическим жестом.
 Я уже раньше слышала клятву Полли и знала, что она сдержит свое слово.
 — Я не могла найти Лавинию, — начала я свой рассказ, — и пошла ее искать. Знаешь ту старую беседку… населенную призраками… в ней кто-то застрелился много лет тому назад…
 Полли кивнула.
 — Она была там, в ней… с Джосом. Они были… вместе на полу… и…
 — Нет! — в ужасе вскричала Полли.
 Я кивнула.
 — Я отчетливо видела их.
 Полли мягко качнулась взад и вперед.
 — Вот тебе и раз. Об этих двоих я могу все подумать. Славная парочка. Хотелось бы мне видеть лицо ее милости, когда она об этом услышит.
 — Полли, ты не должна говорить ей.
 — Что?! Позволить им продолжать встречаться, пока он не оставит подписи на фамильном древе? Уверяю тебя, это не то, что следовало бы рисовать над камином.
 — Она догадается, что об этом сказала я. Я не хочу быть сплетницей.
 Полли сидела, не шевелясь, размышляя.
 — Но ты не можешь и позволить этому продолжаться. Хотела бы я знать, как далеко это зашло. Она маленькая… ца… мадам, вот кто. Что же касается его, я считаю, что он такой же, как его отец, и ни одна девушка не будет от него в безопасности… если у нее не будет трезвой головы на плечах. Я думаю, что это надо остановить. Может случиться большая беда… и мне бы не хотелось, чтобы такое свалилось даже на леди Харриет.
 — Может быть, мне следует поговорить с Лавинией?
 — Не тебе. Держись от этого в стороне. Я знаю, какова она. Предоставь это мне. Однако нам придется что-то сделать.
 — Полли, ты не скажешь, что я их видела, правда? Она покачала головой.
 — Я же дала тебе обещание, не так ли?
 — Да, но…
 — Не беспокойся, любовь моя. Я найду способ, и можешь побиться об заклад на свою жизнь, что я сделаю так что ты не будешь в это замешана.
 Полли была очень изобретательна. Она нашла способ. Это произошло спустя несколько дней. Я отправилась в Дом. Лавинии нигде не было, так же как и Джоса. Я поспешила обратно в пасторский домик и сказала об этом Полли. Она велела мне пойти в свою комнату и почитать, потому что не хотела вмешивать меня в это.
 Позже я узнала, что произошло.
 Полли дала знать Холли, что ее любовник находится в садовой беседке Фремлинга с другой женщиной. Холли не поверила ей, но через некоторое время все-таки пошла туда. Предположение Полли оказалось верным. Как Лавиния рассказывала мне позже, она застала их на месте преступления. Бедная Холли! Любовник обманул ее, и то, что она застала его с другой женщиной, вызвало у нее неукротимую ярость — даже несмотря на то, что это была мисс Лавиния.
 Она кричала на него, проклиная его и мисс Лавинию. Они не могли спастись бегством, поскольку были полуодеты.
 Крики Холли были услышаны, и на них сбежались слуги, думая, что пойман грабитель. Теперь это уже невозможно было скрыть от самой леди Харриет.
 Лавиния и Джос были пойманы на месте преступления.
 По-видимому, была сильнейшая буря.
 Я не видела Лавинию в течение нескольких дней. Полли рассказала мне, что произошло. Лавиния была заперта в своей комнате, и по этому поводу готовилось что-то грандиозное.
 Джоса вряд ли могли уволить, поскольку он считался сыном Рейбена, хотя и не был им — так что он должен был оставаться в конюшнях, ведь Рейбен был слишком хорошим работником, чтобы терять его. Кроме того, было бы несправедливо, чтобы грехи детей падали на их отцов, не смотря на то, что Библия говорила об обратном. Если бы его поймали с любой другой служанкой, это был бы незначительный грех. Но мисс Лавиния!
 — Я всегда знала, что она представляет из себя, — комментировала Полли. — Видно как на ладони. Можешь не сомневаться, что рано или поздно все выходит наружу… и мисс Лавиния разоблачила себя.
 Мы ждали развязки, и долго ждать нам не пришлось.
 Леди Харриет послала за отцом, и они долго совещались. Потом он вернулся домой. Как только он вошел, то попросил меня прийти к нему.
 — Как тебе известно, — сказал он, — мы с твоей матерью всегда собирались отдать тебя в школу. Это было спланировано еще до твоего рождения. Не имело значения, родишься ты мальчиком или девочкой, мы оба были абсолютно уверены в необходимости образования, и твоя мать хотела, чтобы ее ребенок получил самое лучшее образование. Как ты слышала, имеется некоторая сумма — небольшая, но, вероятно, достаточная — и она отложена на твое обучение. Мисс Йорк — очень хорошая гувернантка, и леди Харриет приложит все силы, чтобы найти ей подходящее место, и с ее рекомендацией это не должно составить большого труда. Полли… ну, что же, она всегда понимала, что не может быть постоянно с тобой, и я полагаю, что она сможет жить вместе со своей сестрой.
 Я пристально смотрела на него. Меня приводила в ужас мысль о том, что я теряю Полли.
 — Лавиния составит тебе компанию. Леди Харриет одобрила школу, и вы будете вместе.
 Тогда мне стало понятно. Леди Харриет решила, что Лавиния должна уехать. Следовало положить конец этому ужасному происшествию с Джосом. Единственным решением была разлука — и я должна была ехать с ней. Леди Харриет распоряжалась нашими жизнями.
 — Отец, я не хочу уезжать в школу. Я уверена, что мисс Йорк — замечательный педагог и она может прекрасно продолжать обучать меня.
 — Это то, что хотела для тебя твоя мать, — грустно ответил он. А я подумала: «И это то, чего хочет леди Харриет».
 Я пошла прямо к Полли. Я обняла ее и крепко прижалась к ней.
 — Полли, я не могу расстаться с тобой.
 — Лучше расскажи мне, — сказала она.
 — Я собираюсь в школу. Лавиния и я уезжаем.
 — Понятно, понятно… Это из-за маленькой шалости мисс, да? Хотелось бы думать, что школа ее остановит. Так, значит, ты собираешься уехать в школу?
 — Полли, я не хочу уезжать.
 — Это может хорошо сложиться для тебя.
 — А как же ты?
 — Ну что же, я всегда знала, что когда-нибудь этому должен прийти конец. Это было вполне определенно. Я поеду к Эфф. Она всегда готова меня принять. Тут не о чем беспокоиться, дорогая. Мы с тобой… мы всегда будем друзьями. Ты будешь знать, где я, а я — где ты. Не стоит так падать духом. Школа понравится тебе, и затем, во время каникул, ты сможешь приехать и пожить с нами. Эфф бы так гордилась. Так что… смотри на все с оптимизмом. Ты знаешь, что жизнь продолжается. Она не стоит на месте, и ты не можешь быть вечно младенцем Полли. В этом есть своя прелесть!
 От этих слов уже становилось лучше.
 Мисс Йорк приняла новость философски. Она сказала, что ожидала этого. Пастор всегда говорил ей, что в один прекрасный день я должна буду отправиться в школу. Она найдет другое место, а пока останется в пасторском доме. Леди Харриет обещала помочь ей с рекомендациями, так что она была почти устроена.
 Примерно через неделю после того, как Лавинию разоблачили, мы увиделись с ней.
 Она оставалась еще возмущенной и выглядела, скорее, как тигрица, чем как избалованный котенок. Ее глаза слегка покраснели, и я поняла, что она много плакала.
 — Какой скандал! — сказала она. — Все это из-за ужасной девицы Холли.
 — Холли ничем не отличалась от тебя. Джос вас обеих оставил в дураках.
 — Друзилла Делани, не смей называть меня дурой.
 — Я буду называть тебя так, как хочу. И ты дура, если пошла на это — с конюхом.
 — Тебе не понять!
 — Ну что же? Все остальные понимают, и именно поэтому нас отсылают отсюда.
 — Тебя тоже отсылают.
 — Это только потому, что уезжаешь ты. Я должна быть с тобой.
 Она фыркнула:
 — Я не хочу с тобой.
 — Мне кажется, что отец мог бы послать меня в другую школу.
 — Моя мать не позволила бы этого.
 — Ты знаешь, мы не рабы твоей матери. Мы свободны и можем делать, что хотим. Если ты собираешься возражать, я попрошу отца отослать меня одну.
 Она была немного встревожена этим.
 — Они относятся ко мне, как к ребенку, — сказала она. — Джос обращался по-другому.
 Она начала смеяться.
 — Он мошенник, — заявила она.
 — Это все говорят.
 — О… но это было так волнующе.
 — Ты должна была быть осторожной.
 — Я и была… если бы эта женщина не пришла и не обнаружила нас в беседке…
 Я отвернулась. Хотела бы я знать, как отреагировала бы она, узнав, кто навел на них Холли.
 — Он говорил, что я самая красивая девушка, какую он только видел.
 — Я думаю, что они всегда говорят это. Они думают, что это поможет им быстро добиться того, чего они хотят.
 — Нет, не всегда. И что ты об этом знаешь?
 — Я слышала…
 — Заткнись, — сказала Лавиния, казалось, что она вот-вот расплачется.
 Мы заключили что-то вроде перемирия и, собираясь в незнакомое место, были довольны, что не будем оставаться в одиночестве.
 Мы много разговаривали о школе.
 В Меридиан-Хаузе мы провели два года. Я вполне освоилась. Меня немедленно заметили как способную ученицу. Лавиния же была недостаточно развитой для своего возраста и не проявляла интереса к учебе. Кроме того, она была заносчива и имела скверный характер, что тоже не способствовало ее популярности; а тот факт, что она принадлежала к знатной семье, скорее, сдерживал, чем давал ей какое-то преимущество. Она всегда надеялась, что окружающие будут приспосабливаться к ней, и ей никогда не приходило в голову, что она сама должна будет делать это.
 Рядом находилась мужская школа, и иногда мы видели, как возле нее мальчики играли на зеленой лужайке. Это вызывало некоторое возбуждение среди части девочек, особенно по воскресеньям, когда мы шли на утреннюю службу в деревенскую церковь, и мальчики занимали места прямо напротив нас. Лавиния, конечно же, была в первых рядах среди тех, кто проявлял заметный интерес к мальчикам. Записки тайком передавались через проход, и для некоторых девочек воскресенье было важнейшим днем в неделе по причине, которая не могла бы обрадовать викария или грозную директрису школы мисс Дженшен.
 Лавиния снова попала в беду во время второго года нашего пребывания в Меридиан-Хаузе, и это было неизбежно, поскольку по характеру этот случай был схож с первым.
 Большую часть времени она не обращала на меня внимания, вспоминая обо мне только тогда, когда ей требовалась помощь в учебе. У нее было свое небольшое окружение — они были известны как «гуляки». Они считали себя взрослыми, знающими жизнь и любящими мирские блага, были очень смелыми и дерзкими. Лавиния была королевой этой маленькой группы, ведь большинство из них могло только теоретически обсуждать близкие их сердцу темы. Лавиния же имела практический опыт.
 Когда она особенно сердилась на меня, она обращалась ко мне полным презрения тоном:
 — Ты… девственница.
 Я часто думала, что если бы я знала, что Лавиния будет принадлежать к этой группировке, я могла бы оставаться в своем уютном доме, занимаясь с мисс Йорк и дорогой Полли, и уехать только тогда, когда возникнет крайняя необходимость.
 Полли писала мне, старательно выводя буквы. Она научилась писать, когда Том уходил в море, и таким образом могла поддерживать с ним тесную связь. Ее слова часто были написаны не правильно, но исходящая от них теплота успокаивала меня.
 Во время учебы я часто думала о ней и Эфф и в летние каникулы съездила навестить их. Я провела там чудесную неделю. Сестры жили хорошо, обе имели способности к бизнесу. Полли быстро установила дружеские отношения с «платящими» гостями, а Эфф была воплощением высоких моральных качеств, что было очень нужно для поддержания порядка.
 — Мы являем собой то, что отец назвал бы хорошей командой, — заявила мне Эфф. В то время она была особенно оживленной, потому что «Нижний этаж, 32» (так она называла постояльцев нижнего этажа в приобретенном новом доме) привезли с собой мальчугана. Они обе были очень довольны и разрешали ставить коляску в саду, что было очень удобно, так как Эфф с Полли в любой момент могли выйти в сад и погулькать с малышом. Эфф всегда называла своих жильцов «Верхний этаж, 30», «Первый этаж, 32».
 Это были изумительные дни, когда Полли слушала мои школьные новости, а я знакомилась с биографическими данными или идиосинкразиями «Верхнего этажа» или «Цокольного помещения».
 Например, «Верхний этаж» оставлял текущие краны, а «Первый этаж» не содержал должным образом свою часть лестницы; жильцы «Нижнего этажа, 32» на самом деле не принадлежали к высшему обществу, но им многое, конечно, прощалось, поскольку они привезли мальчугана.
 — Он славный паренек. Ты бы видела, как он мне улыбнулся, когда я выходила от них. — Я поняла, что, как и в случае с Бренчли, они возмещали ребенку недостающее внимание со стороны родителей.
 Отправляться с Полли в «Вест» осматривать большие магазины, бродить по рынку субботним вечером, когда зажжены фонари и в их свете лица продавцов отливают алым цветом, глядеть на розовые яблоки, наваленные грудой на прилавках, слушать крики «Свежая селедка, моллюски и мидии», проходить мимо старого знахаря, который клянется, что его лекарства могут вылечить выпадение волос, ревматические боли и любые болезни, поразившие тело… все это было очень волнующим и нравилось мне.
 Полли давала мне понять, что я являюсь самым дорогим для нее человеком. Это очень успокаивало меня, и, когда мы расставались, я чувствовала, что никогда не потеряю ее.
 Она любила мои рассказы. Я много рассказывала ей про мисс Дженшен, нашу строгую директрису.
 — Эта ваша директриса — настоящая мегера, — волнуясь, комментировала Полли, а когда я подражала мадемуазель учительнице французского языка, она, заливаясь смехом, бормотала:
 — Эти иностранцы… Настоящие чудаки! Я думаю, что вы над ней очень потешаетесь.
 Все это казалось невероятно забавным — гораздо более веселым, чем было на самом деле. Когда я уезжала, Эфф сказала:
 — Смотри, приезжай снова.
 — Дорогая, думай о нас, как о своей семье, — сказала Полли. — Вот что я тебе скажу. Там, где я, — всегда твой дом.
 Как это успокаивало меня! Я всегда помнила об этом.
 Во время последнего семестра, который я проводила в Меридиан-Хаузе, Лавиния и две другие девочки были пойманы, когда они возвращались поздно ночью. Они подкупили одну из служанок, чтобы та впустила их, и были задержаны на месте преступления учительницей, которая, страдая от зубной боли, спустилась вниз за лекарством. Ее приход в холл совпал с тайным возвращением заговорщиков.
 Сцена была ужасной. Лавиния вернулась в комнату, в которой она жила со мной и еще одной девочкой. Мы были, конечно, посвящены в тайну, поскольку это происходило уже не в первый раз.
 Лавиния была потрясена.
 — Из-за этого будут неприятности, — сказала она. — Эта хитрая мисс Спенс! Она поймала нас, когда мы входили.
 — Вас впустила Энни? — спросила я. Энни была доверенной горничной.
 Лавиния кивнула.
 — Ее уволят, — сказала я.
 — Я думаю, что да, — беззаботно сказала Лавиния. — Мне кажется, что нам завтра достанется. Подожди, вот услышит старуха Дженшен.
 — Вы не должны были вмешивать Энни.
 — Как же мы могли сделать иначе?
 — Вы не должны были ее втягивать в это дело.
 — Не будь дурой, — огрызнулась Лавиния, но она очень волновалась.
 И на это были причины. Последствия оказались гораздо более существенными, чем мы предполагали. Бедная Энни была немедленно уволена. Мисс Дженшен вызвала к себе замешанных в этой истории девочек и, по словам Лавинии, без конца твердила им о том, как ей стыдно, что девочки ее школы так плохо и вульгарно себя ведут. В конце концов их отослали в свои комнаты, сказав, что это еще не конец истории.
 Семестр уже почти закончился, и накануне нашего возвращения леди Харриет получила письмо, в котором мисс Дженшен сообщала ей, что будет лучше, если Лавиния перейдет в другую школу, и что она сожалеет, но для нее в Меридиан-Хаузе не будет места в следующем семестре или в обозримом будущем.
 Леди Харриет была в ярости оттого, что школа отказалась принять ее дочь. Она не допустит этого. Леди Харриет и мисс Дженшен напоминали двух командиров, идущих в битву. Леди Харриет начала с того, что написала мисс Дженшен письмо, в котором предполагала, что, возможно, письмо директрисы было несколько необдуманным. Сама она, леди Харриет, обладала определенным влиянием и хотела, чтобы ее дочь по крайней мере еще один год оставалась в Меридиан-Хаузе. Мисс Дженшен ответила, что Лавинии будет лучше в любом другом месте, и добавила, что в данном случае и ей самой тоже будет лучше.
 Леди Харриет предложила, чтобы мисс Дженшен приехала и увиделась с ней и они могли бы все по-дружески обсудить. Мисс Дженшен ответила, что у нее много обязанностей, но если леди Харриет выразит желание приехать к ней, это можно устроить. Однако никакая беседа, по ее мнению, не приведет к иному решению: Лавиния не подходит для Меридиан-Хауза.
 Леди Харриет пришла в пасторский дом, чтобы узнать, какую характеристику дала мисс Дженшен мне.
 «Друзилла работает хорошо. В математике можно было бы желать большего, и в этой части она исправляется. В целом она делает успехи». Было ясно, что я не подпадала под закон об изгнании. Мне нравилась школа. Я интересовалась учебой, и недостающее мне дома чувство соперничества подталкивало меня учиться лучше. В действительности, я не очень любила спорт, как, впрочем, и сама мисс Дженшен. Мне казалось, что когда ее взгляд останавливался на мне, я всегда ловила в нем луч одобрения. Более того, я не была поймана на связи с учениками из мужской школы. Леди Харриет более чем когда-либо была обеспокоена открытием, что я делаю успехи в своих школьных занятиях.
 Она совершила беспрецедентный шаг, отправившись к мисс Дженшен, но вернулась потерпев поражение. Я думаю, что эта эскапада проучила ее, и она вернулась сникшей. Подтверждались ее страхи, что дочь может превратиться в нимфоманку.
 Не колеблясь долго, она приступила к действиям. Она послала за моим отцом. Я не присутствовала на беседе, но узнала о ее содержании позже.
 Она сказала моему отцу, что девочки нуждаются именно в завершающем образовании. Она наводила справки среди своих друзей и узнала о хорошей школе во Франции. Туда послала свою дочь герцогиня Ментовер, и каждый, знающий герцогиню, подтвердит, что она никогда не отправила бы свою дочь в школу, которая не соответствовала бы их требованиям во всех отношениях.
 Меридиан-Хауз оказался плохим выбором. Эта мисс Дженшен была слишком деспотичной. То, чему девушек следует обучить, если они хотят хорошо устроиться в последующей жизни, — это светские манеры.
 Мой отец слабо протестовал, говорил, что это была хорошая школа, что они с матерью хотели, чтобы я получала соответствующее образование, и он надеялся в этом смысле на Меридиан-Хауз. Судя по моим отзывам, мне там было очень хорошо. И мисс Дженшен сама писала ему об этом.
 — Глупая женщина, — сказала леди Харриет. — Она, по-видимому, жаждет удержать одну из присланных ей девочек.
 — Я думаю, что, если Друзилла останется, скажем, еще на два года…
 — Совершенно неверно, пастор. Девочкам нужна хорошая завершающая школа. Они должны поехать во Францию, в школу, рекомендованную герцогиней.
 — Леди Харриет, боюсь, что мне это не по средствам.
 — Чепуха, я доплачу. Мне бы хотелось, чтобы Друзилла была с Лавинией. На протяжении многих лет они были такими подругами! Для них обеих было бы так хорошо поехать вместе.
 После долгих колебаний мой отец согласился. Моя мама беспокоилась только об образовании. Мысль о «полировке» просто не приходила ей в голову. Эрудиция — это одно, а светские манеры — другое. Вероятно, у Лавинии будут сезоны в Лондоне, где она появится с необходимым ей внешним лоском; затем она будет представлена ко двору. Для меня же такое будущее не предусмотрено.
 Теперь я понимаю, что отец хотел меня подготовить к тому, чтобы, когда его не станет, я сама могла заботиться о себе. Тогда у меня будет немного денег — очень немного — только чтобы я могла вести, вероятно, очень скромный образ жизни. Мне хотелось знать, считал ли он, что я некрасива и поэтому могу никогда не выйти замуж. Леди Харриет, по-видимому, убедила его в том, что, хотя мои условия жизни существенно отличаются от условий жизни Лавинии, я буду лучше подготовлена к вступлению в будущее с тем внешним лоском, который можно получить только в той школе, в которую она советует мне поступить; и поскольку она была готова оплачивать разницу в плате за обучение в Меридиан-Хаузе, в конце концов было решено, что я должна сопровождать Лавинию.
 Выбранным учебным заведением был замок Ламазон, одно название которого приводило меня в возбуждение; и несмотря на то, что этим я была обязана леди Харриет, я не могла не трепетать от перспективы оказаться там.
 Джоса отправили прочь. Лавиния с гримаской сказала мне, что он уехал в конюшни к другу леди Харриет. Но сейчас мы с Лавинией не могли говорить ни о чем, кроме того, что нам предстояло. Мы в первый раз отправлялись за границу.
 — Она не похожа на обычную школу, — объясняла Лавиния. — Она для тех, кто будет выезжать в свет. Там не будет глупых уроков и всего подобного.
 — Да, я знаю. Нас собираются «полировать».
 — Подготовить к выходу в свет. Это, конечно, не для тебя. Там все будут из аристократов.
 — Возможно, мне было бы лучше остаться в Меридиан-Хаузе.
 Мне стоило только предложить не ехать с ней, как Лавинйя сразу становилась умоляющей. Теперь я знала, как с ней обращаться, для меня она была открытой книгой, и я часто брала над ней верх.
 Меньше всего я хотела бы пропустить это потрясающее приключение. Разговоры о замке Ламазон приводили меня в такое же возбуждение, как и Лавинию.
 Я уехала раньше, чтобы до отъезда в Ламазон провести несколько дней с Полли. Мы очень смеялись но поводу «полировки». Эфф решила, что «это так мило», и рассказывала всем, что я живу у них перед тем, как уехать во Францию для завершения образования. Она особенно была довольна, что могла рассказать обо мне «Второму этажу, № 32», которая «воображала» и всегда объясняла, что она «знала и лучшие дни».
 Летние каникулы подходили к концу, и в сентябре мы уезжали. За день до отъезда меня призвали к леди Харриет. Она приняла меня в гостиной, сидя на высоком стуле, скорее, похожем на трон, и я почувствовала желание сделать реверанс.
 Я нерешительно я остановилась на пороге комнаты.
 — Входи, Друзилла! — сказала она. — Можешь сесть. — Она благосклонно указала мне на стул. — Вы скоро уедете в замок Ламазон. Это одна из лучших в Европе школ для завершения образования. Я очень тщательно выбирала ее. Надеюсь, ты осознаешь, что тебе очень повезло.
 Теперь, когда я повзрослела, величественность леди Харриет несколько потускнела. Я видела в ней женщину, обладающую властью, признанной людьми. Мои чувства к ней не могли оставаться такими же, какими они были до ее столкновения с мисс Дженшен, Директриса ясно продемонстрировала, что леди Харриет отнюдь не такая могущественная фигура, какой она себя представляет, и мисс Дженшен одержала победу. Это напоминало войну Наполеона с Веллингтоном и доказало мне, что леди Харриет не является непобедимой.
 — Видите ли, леди Харриет, — сказала я. — Я была очень счастлива в Меридиан-Хаузе, и мисс Дженшен считала, что мне там хорошо. Я хотела бы остаться.
 Леди Харриет с удивлением посмотрела на меня.
 — Глупости, дитя мое. Это был плохой выбор.
 Я подняла брови. Признание неудачи? Ведь именно леди Харриет выбрала Меридиан-Хауз.
 Она пришла в легкое замешательство и непринужденно засмеялась, чтобы скрыть это.
 — Моя дорогая детка, ты должна быть очень благодарна, что у тебя появилась возможность поехать в Ламазон. Эта женщина, Дженшен, не имеет представления о том, что необходимо в свете. Ее главное стремление заключалось в том, чтобы набить головы учеников фактами, которые после школы никогда не понадобятся. — Она махнула рукой, как бы отстраняя мисс Дженшен. — Вы с Лавинией будете далеко от дома. Ты разумная девочка и…
 Она не договорила, но я поняла, что она имеет в виду: «Моя дорогая, я хочу, чтобы ты присмотрела за Лавинией».
 — Боюсь, леди Харриет, что она не обратит внимания на мои слова.
 — Здесь ты ошибаешься. Она о тебе высокого мнения! — Она помолчала и добавила:
 — Так же, как и я. Ты знаешь, что Лавиния очень красива. Люди вьются вокруг нее из-за этого… и ее положения. Она… немного импульсивна. Я полагаюсь на тебя, моя дорогая, в том, — она слегка улыбнулась мне, — что ты присмотришь за ней. — Она легко засмеялась. — Твой отец очень доволен представившейся тебе возможностью, и я знаю, что ты очень благодарна. Девушкам необходимо наводить «глянец».
 Я про себя смеялась. Я должна запомнить и сохранить каждое слово этой беседы, для того чтобы дать Полли полный отчет. Я представляла себя в роли леди Харриет. Я скажу Полли, что почувствую себя совсем как кромвельский стол в холле Фремлингов после натирки пчелиным воском и скипидаром.
 Узнав так много о леди Харриет, я почувствовала себя победителем. Она беспокоилась о Лавинии и нашла унизительным признаться маленькой некрасивой дочери священника, что ее ребенок далек от совершенства. Полли говорила, что Лавиния и Фабиан Фремлинг должны будут расплачиваться за то, что их баловали в детстве, и из них следовало бы выбить весь этот, прости, Господи, вздор. «Кто они такие вне своей семьи? — спрашивала она. — Ничем не отличающиеся от всех нас. Детей надо воспитывать не так. Они хотят любви, хотят, чтобы их крепко обнимали… а не баловали». Бедная леди Харриет, так величественно сознающая свое превосходство и совершившая такую ужасную ошибку со своим отпрыском!
 — Находясь в замке Ламазон, ты узнаешь много полезного, что пригодится тебе в дальнейшей жизни. Твой отец понимает это и поэтому с радостью принимает мое предложение. Я хочу, чтобы ты присматривала за Лавинией. Она слишком… добрая и склонна заводить неподобающих друзей. Ты более вдумчивая, более серьезная. И это совершенно естественно, что ты должна быть такой. Просто будь для нее хорошим другом. А теперь ты можешь идти.
 Я охотно покинула леди Харриет и присоединилась к Лавинии.
 — Что хотела мама? — спросила она.
 — Она сказала, что у тебя доброе сердце и ты склонна дружить не с тем, с кем надо.
 — Не говори, что она просила тебя быть моей нянькой. Какая глупость.
 Я была с этим согласна.
 Мы покинули Англию вместе с четырьмя другими девочками, которые направлялись в замок Ламазон под присмотром мисс Эллмор, одной из учительниц.
 Мисс Эллмор — дочь профессора — была средних лет, очень воспитанной; когда она была уже немолодой, то оказалась без средств к существованию и была вынуждена сама зарабатывать на жизнь. Как я выяснила позже, она работала в замке не в связи с какими-то академическими достоинствами, а потому что была леди.
 Она оказалась довольно грустным человеком и была несколько обеспокоена обязанностью присматривать за шестью девочками-подростками.
 Для нас это было волнующим приключением. Все мы встретились в Дувре, в порту, куда меня и Лавинию доставили из Фремлинга кучер и старший грум, сдавшие нас в целости и сохранности под опеку мисс Эллмор.
 В отеле Паке после отъезда конюхов мисс Эллмор представила нас нашим попутчицам. Это были Элфрида Лейзенбай, Джулия Саймонс, Мелани Саммерс и Джанин Феллоуз.
 Я заинтересовалась Джанин Феллоуз; она была совсем не похожа на трех других. Элфрида, Джулия и Мелани напоминали многих девочек, которых я уже встречала в Меридиан-Хауз — милых и обычных, хотя, конечно, со своими особенностями, но между всеми ими было большое сходство. А Джанин резко отличалась от всех. Я отметила это сразу же.
 Она была маленькой и очень тонкой, с рыжими волосами и светложелтыми ресницами, у нее была молочно-белая кожа, слегка покрытая веснушками. Я почувствовала, что мне нужно время, чтобы понять, нравится мне Джанин или нет.
 С самого начала было ясно, что все очень интересуются Лавинией. Я уже заметила, что многие, особенно мужчины, бросают на нее взгляды… Лавиния, когда чувствовала это, всегда находилась в хорошем настроении. Мы пересекли пролив. Мисс Эллмор объясняла нам, что мы должны делать, а что — нет.
 — Девочки, нам необходимо держаться вместе. Беда, если кто-то из нас потеряется.
 Переправа через канал была спокойной, но мое возбуждение возросло, когда я увидела неясно вырисовывающуюся береговую линию Франции.
 Это было долгое путешествие по Франции, и к тому времени, когда мы достигли замка Ламазон, я почувствовала, что хорошо знаю всех попутчиц… кроме Джанин.
 Замок Ламазон был расположен в самом центре области Дордонь. Мы покинули вокзал и поехали, минуя милю за милей леса, реки и поля, по казавшейся прекрасной стране.
 И вот, наконец, замок. Я с трудом могла поверить, что мы собираемся жить в таком месте. Он был величественным и романтичным. Вплотную к нему примыкали леса и крутые холмы, с которых обрушивались небольшие водопады. Огромный каменный замок выглядел древним и внушительным со своими башнями по краям и мощными каменными бастионами.
 От изумления у меня перехватило дыхание: казалось, мы попали в другую эпоху. Мисс Эллмор была очень довольна моим явным благоговением и, когда мы въехали под арку и затем во двор, сказала:
 — Замок принадлежит семье мадам уже несколько сотен лет. Они много потеряли во время Революции, но этот, единственный, остался, и она решила превратить его в школу для молодых леди.
 Мы вышли и нас проводили в большой холл, где по случаю открытия семестра собралось много девочек. Многие из них, по-видимому, хорошо знали друг друга. Было несколько пожилых леди, очень похожих на мисс Эллмор. Они производили такое впечатление, будто делали что-то не совсем для них естественное, поскольку потеряли положение в обществе.
 Мадемуазель Дюбро показала отведенные нам комнаты. Они были на четверых. Мы с Лавинией делили комнату с француженкой, которую звали Франсуаза, и немкой Гердой.
 Мисс Эллмор сказала:
 — Вы двое, как подруги, будете вместе, но мадам любит помещать в комнаты девочек разных национальностей. Это прекрасный способ улучшить ваше понимание языка.
 Франсуазе было около восемнадцати лет, и она была хорошенькой. Я видела, как Лавиния изучала ее с некоторым напряжением, которое почти сразу перешло в самодовольство. Француженка, может, и была хорошенькой, но она не могла сравниться с яркой рыжевато-коричневой красотой Лавинии. Немка Герда была полной и не претендовала на то, чтобы выглядеть привлекательной.
 "Две прямые петли, две обратные, — прокомментировала я про себя и подумала, как часто делала:
 — Я скажу это Полли".
 Мы распаковали вещи и распределили кровати. Франсуаза не была в замке новичком и могла немного рассказать нам о нем.
 — Мадам, — сказала она, — очень свирепая леди. Правил… ох, так много… Подождите и увидите. Но у нас есть развлечение, да? Понимаете?
 Я поняла и перевела Лавинии.
 — Что за развлечение? — захотела узнать она. Франсуаза подняла глаза вверх.
 — О… Есть развлечения. В городе. Это близко. Мы пьем кофе в кафе. Это приятно.
 Глаза Лавинии заблестели, а немка на высокопарном французском спросила, как здесь кормят.
 Франсуаза поморщилась, и я поняла, что это не было похвалой повару. Герда встревожилась, и я догадалась о причине ее несколько полноватой фигуры.
 Я быстро поняла, что жизнь в замке отнюдь не будет скучной. Для меня даже пребывание в таком окружении само по себе было волнующим. Замок относился к четырнадцатому веку и сохранил многие старинные черты. Там были башни и винтовые лестницы, ведущие в различные темные переходы, а зал, по-видимому, был когда-то центром жизни замка. Хотя там находился огромный камин, можно было видеть, что первоначально очаг располагался в центре зала с отверстием над ним для дыма. Там были даже «каменные мешки», откуда иногда можно было услышать странный шум, как говорят, от призраков тех, кто был заключен навечно. Но меня больше всего привлекали именно люди.
 Мадам дю Кло царила в замке словно средневековая королева. Как только я ее увидела, сразу поняла, что она относится к тому же типу внушительных женщин, что и леди Харриет и мисс Дженшен. Известная как просто Мадам, она, безусловно, была высокой, но создавала впечатление грандиозной. Одетая в черное — я никогда не видела на ней другого цвета — ее фигура сверкала черными агатами, свисавшими из ушей и качавшимися над ее внушительным бюстом. У нее были маленькие руки и ноги, и она, скорее, плыла, чем шла; при движении ее обширные юбки издавали слабый свистящий звук. Ее маленькие темные глаза бегали повсюду и, обнаружив нас, ничего не упускали. Высоко поднятые темные волосы были всегда безукоризненно уложены; нос был тонкий, аристократический; она имела поражающее сходство с портретами, висевшими в различных частях замка. Они, несомненно, были членами огромной семьи дю Кло, одной из ветвей которой удалось выжить в Революцию; вскоре мы выяснили, что ее дед был близким другом Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Они потеряли свои владения — кроме этого замка — в катастрофе, но некоторые из них умудрились сохранить свои головы. Мадам решила превратить замок в привилегированную школу для завершения образования, предоставляя таким образом огромные преимущества тем, кому посчастливилось получить доступ в ее заведение, и одновременно успешно восстанавливая свое собственное благополучие, что позволяло ей жить среди остатков прошлой славы.
 В первый день нас собрали в огромном зале, где к нам обратилась Мадам и напомнила, что нам посчастливилось оказаться здесь. Нас просветят в искусстве светского такта; мы будем леди, которых обучают леди; и к тому времени, когда мы покинем замок Ламазон, нас подготовят к тому, чтобы мы легко могли войти в любое общество. Для нас будут открыты все двери. Ламазон — это синоним прекрасного воспитания. Величайшим грехом считалась вульгарность, и мадам дю Кло сделает из нас аристократок.
 Большинство девушек были француженками, были также англичанки, итальянки и немки. Мы должны были получить определенное образование, позволяющее нам в будущем вести легкую беседу на французском, английском и итальянском языках. Кроме Мадам, с нами будут заниматься еще три учительницы: мадемуазель Ле Брюн, синьорина Лортони и наша мисс Эллмор. Они должны будут проводить с девушками соответствующие беседы, и поскольку они получили хорошее воспитание, их речь именно такая, как говорят в высших кругах общества. Нас познакомили также с синьором Парадетти, преподавателем пения и фортепьяно, и месье Дюбуа, танцмейстером.
 Мы многое узнавали от Франсуазы. Ей уже исполнилось восемнадцать лет, и она была почти на год старше Лавинии. Это был ее последний семестр, и она собиралась выйти замуж за человека, выбранного для нее родителями. Он был на тридцать лет старше Франсуазы и очень богат. Именно такова была причина этого планируемого брака, и он очень желал его, ведь, несмотря на свои деньги, он не принадлежал к благородному роду. Франсуаза объяснила, что он хотел бы войти в высший свет, а ее обедневшая аристократическая семья получила бы выгоду от его богатства.
 — Я думаю, — сказала Герда, — что это брак по расчету.
 Франсуаза пожала плечами.
 — Это разумно, — сказала она. — Женившись, он входит в благородную семью, а я, выходя замуж, — в богатую. Я устала быть бедной. Это ужасно. Все время разговоры о деньгах… деньги на крышу… пятна сырости в ванной… испорченные Фрагонар и Буше в музыкальной комнате. Альфонс все это изменит. Я надеюсь никогда больше не слышать разговоров о деньгах. Я хочу только тратить их.
 Франсуаза оказалась мудрой и практичной. Герда была другой. Я думала, что в стальной продукции, которой владела ее семья, заключалась куча денег, и представлялось вполне вероятным, что она соединит свою жизнь с другим гигантом индустрии.
 Все это было интересно слушать. Мы имели обыкновение разговаривать по ночам. Эти ночи очень живо сохранились у меня в памяти… иногда мы лежали в темноте, освещаемые только светом звезд, который придавал нашей комнате с высоким потолком и стенами, обшитыми панелями, жутковатый вид. Ощущение спокойствия приходило от сознания того, что мы не одни.
 Я остро ощущала свою случайность здесь. Все девушки были богаче меня, даже Франсуаза. Что здесь делала дочь сельского пастора? Ответ я знала. Я была здесь, чтобы присматривать за Лавинией, и была обязана этим проявлению ее своеволия. Я должна выполнять свой долг. Вместе с тем, увидев, что она бросает заинтересованные взгляды на месье Дюбуа, я удивлялась, как я могу предостеречь ее от будущих глупостей. Конечно, это было именно то, что я должна была здесь делать. Я никогда не получила бы возможности оказаться в столь престижном месте, не выбери меня леди Харриет для этой цели.
 Франсуаза и Лавиния очень много говорили друг с другом. Они обсуждали мужчин — предмет, близкий сердцам обеих. Я видела их шепчущимися друг с другом. Думаю, Лавиния поделилась с Франсуазой своим опытом, приобретенным с Джосом. Это на самом деле была причина, по которой ее отослали из дома, хотя сначала она, конечно, была отправлена в Меридиан-Хауз, но оттуда исключена за то, что встречалась с мальчиками.
 В темноте нашего дортуара 5 Лавиния рассказывала о своих приключениях, коротко останавливаясь на некоторых моментах, иногда говоря:
 — Нет, я не могу продолжать… не в присутствии Друзиллы. Она еще слишком молода. — Она не упоминала о Герде, чье глубокое дыхание и временами храп свидетельствовали о том, что она спит. Это был ее способ унизить меня.
 Франсуаза сказала всем, что несколько девушек начали питать романтические чувства к месье Дюбуа.
 — Он действительно очень привлекательный, — объяснила Франсуаза. — Некоторые девушки просто без ума от него.
 Меня очень интересовал месье Дюбуа, но не в том смысле, что я восхищалась им, как некоторые девушки. Он был довольно хрупким маленьким французом с очень гладкими темными волосами и элегантными усами. Он носил очень цветастые жилеты и кольцо-печатку на мизинце, на которое всегда внимательно смотрел, когда отбивал руками такт.
 — Раз… два… три… леди поворачивается… четыре… пять… шесть… она смотрит на партнера… Ну же, леди, не так. Ах, Герда, у вас ноги как из свинца.
 Бедная Герда! Тут у нее не очень получалось. Возможно, это было не столь важно, поскольку стальной магнат совершенно не беспокоился о том, что касалось танцев. В случае с Франсуазой все было по-иному. В замках французской знати ей предстояло открывать танцы.
 В этих танцах некоторые из нас должны были брать на себя роль мужчин. Обычно такая роль отводилась Герде. И так как ей это не нравилось, она неуклюже двигалась, неохотно передвигая ноги.
 Лавиния всегда танцевала хорошо и делала это с чувственной непринужденностью. Месье Дюбуа быстро подметил это и, когда демонстрировал какие-то па, неизменно выбирал в партнерши Лавинию. Она двигалась, вплотную прижавшись к нему, гибко и выразительно. Я задавала себе вопрос, не поговорить ли мне, учитывая мою роль стража, с ней об этом. Она слишком явно демонстрировала то, что испытывала в отношении месье Дюбуа.
 Он был нежен с ней, давая понять, что она ему очень нравится. Но он вел себя так и со всеми другими девушками. У него была манера класть руку на чье-либо плечо или даже на талию. Казалось, ему так нравятся все девушки, что было трудно понять, увлечен ли он кем-нибудь конкретно. Но казалось, что Лавинии он уделяет больше внимания.
 — Он приезжает в Школу только для того, чтобы учить. Я думаю, что у него где-то есть жена и шестеро детей, — сделала вывод Франсуаза.
 — Я нахожу его очень привлекательным, — проворковала Лавиния. — Он сказал мне, что я самая красивая девушка в школе.
 — Он то же говорит и другим, — отреагировала Франсуаза.
 — Я не верю этому, — опровергла Лавиния. — Он выглядит действительно искренним.
 — Не влюбись в него, — предостерегла та. — Все это на верхушке… как вы это говорите?
 — На поверхности, — подсказала я. — Он ничего не имеет в виду. Он просто вежлив с девушками, которые «вешаются» на него.
 Лавиния сердито посмотрела на меня.
 Но обсуждение этого вопроса прекратилось к огорчению Лавинии и моему облегчению.
 Франсуаза была права, когда говорила, что месье Дюбуа слишком боялся потерять свою работу, чтобы доводить эти маленькие флирты до логического завершения.
 Из-за большой удаленности мы посещали свои дома только раз в году. Вначале время шло очень медленно, а затем полетело.
 Я наслаждалась жизнью так же, как и Лавиния, Возможность учиться в некоторой степени зависела от нашего желания. Я очень хотела усовершенствоваться в языках, так что вскоре стала очень свободно владеть французским и довольно сносно итальянским. Я была в восторге от уроков танцев и пения, хорошо играла на фортепьяно.
 Мы обладали достаточно большой свободой.
 Иногда во второй половине дня мы отправлялись в небольшой городок Перрадо, Одна из наших учительниц сажала нас в крытую карету, вмещавшую около двенадцати девочек, и карета ждала нас на площади, пока мы бродили вокруг. Это был милый городок, через который протекала небольшая река с живописным мостом. Здесь были магазины и кафе, где продавались восхитительные пирожные, а в жаркую погоду мы сидели под веселыми цветными тентами и разглядывали прохожих. По пятницам на площади располагался рынок, и всегда находились желающие поехать туда в этот день. На прилавках можно было купить одежду, обувь, сладости, пирожные, яйца, овощи и сыры. По площади всегда распространялся запах горячего хрустящего хлеба, который boulanger 6 доставал из своей похожей на пещеру печи.
 Больше всего мы любили заходить в patisserie 7 , выбирать пирожное и, взяв его, сидеть за одним из маленьких столиков под цветным тентом, пить кофе и смотреть по сторонам на прохожих.
 Мы познакомились со многими торговцами и хозяевами прилавков на рынке, и повсюду в городе мы были известны как «Les jeunes filles du chateau» 8 .
 Жизнь шла по установленному расписанию: занятия, более или менее добровольные; танцы и музыка, обязательные, так же как и занятия по умению держать себя и вести беседу. Раз в неделю были dansant 9 под руководством самой Мадам.
 Время шло. Мы прибыли в Ламазон в сентябре и только в начале следующего июля, сопровождаемые мисс Эллмор, вернулись в Англию на летние каникулы. В сентябре мы вновь должны были вернуться в школу еще на один год, и только после этого могли занять свое место в высшем обществе.
 Вернувшись домой, я была потрясена видом отца. Он выглядел изнуренным и состарившимся за год больше, чем можно было ожидать.
 Миссис Янсон сказала мне, что зимой он хворал и поговаривают о том, чтобы взять ему в помощь викария.
 — У него бывают какие-то странные приступы, — сказала она. — Временами мне не нравится его вид.
 Я поговорила с отцом. Он заверил меня, что с ним все в порядке. Я сказала, что, возможно, мне не следует уезжать так далеко, но он не хотел и слышать об этом. Он был доволен, что я изучаю языки и занимаюсь музыкой, но считал, что в программу следовало бы включить немного средневековой истории Франции.
 Леди Харриет была довольна замеченной в Лавинии переменой. За мной послали, и я пила чай с ней и Лавинией. Фабиан был дома, но он к нам не присоединился. Леди Харриет задала мне массу вопросов о школе и слушала с явным одобрением. Я была рада, потому что страшилась того, что она не разрешит нам вернуться.
 Через миссис Янсон я узнала, что мисс Люси почти совсем лишилась рассудка. Теперь она была заперта в своей части дома. Некоторые из ее слуг видели, как она бродила подобно призраку. Говорили, что она совсем потеряла чувство времени, и слышали, как она звала своего любимого.
 Я вновь возобновила свое знакомство с Дугалом Каррузерсом. Увидев меня, он становился очень любезным. Теперь мне было семнадцать лет — можно сказать, взрослая — и я постигала, какие могут происходить изменения во взаимоотношениях. Отношение Дугала ко мне стало нежным. И как раз это изменение мне нравилось.
 Он приходил увидеться с моим отцом, и они вели долгие беседы о норманнской архитектуре, о норманнских обычаях и тому подобном. Мой отец был рад встретить родственную душу и становился более оживленным, чем обычно.
 Отношение Фабиана ко мне тоже изменилось. Он уделял мне больше внимания и задавал вопросы о замке.
 Мы вчетвером ездили верхом, и я видела, что Лавиния была раздражена, потому что Дугал говорил больше со мной, а не с ней. Это было в первый раз, когда в присутствии Лавинии молодой человек проявлял интерес ко мне, и это мучило ее.
 — Он просто очень вежливый, — сказала она.
 Когда мы выехали, она постаралась оказаться рядом с ним, оставив меня с Фабианом. Я всегда чувствовала, что он немного смущался меня в связи с тем давним приключением.
 Я была рада провести неделю с Полли. Она сделала вид, что ослеплена мною. Мы вспомнили нашу старую шутку о «полировке».
 — Честное слово, кто-то немножко подчистил тебя. Я ничего не вижу за блеском.
 В обоих домах все было хорошо. Как сказала мне Полли, они с Эфф были обеспеченными, состоятельными дамами. Все их дома были полностью сданы хорошим жильцам, и Эфф приглядела еще один дом в том же ряду.
 «Экспансия» — так она это назвала. Отец всегда говорил, что Эфф создана для бизнеса. «Нижний этаж, 32» съехали на несколько месяцев раньше, и было немного грустно лишиться мальчугана. Но им нашлась хорошая замена в лице мистера и миссис Коллетт, хорошей степенной пары, увы, слишком старой, чтобы иметь детей, но надо полагать, что им повезло во многом другом.
 Были походы на рынки и в Вест и повторялось все то, что мы делали раньше. С Полли было очень хорошо, и чудесным успокаивающим чувством было сознание того, что между нами, как всегда, существует крепкая связь.
 Прощание было грустным, потому что наша новая встреча могла состояться только через год.
 В сентябре мы вернулись в Ламазон.
 Там произошли перемены.
 Франсуаза уехала и должна была уже выйти замуж за своего богатого старого мужа; на ее месте в нашем дортуаре была Джанин Феллоуз.
 Я не знала, довольна я этим или нет, поскольку все еще не могла понять, нравится ли мне Джанин или нет. Франсуаза была хорошей подругой; она была занимательной, а ее знание замка очень помогло нам в первые наши дни. Ее беспечное принятие судьбы, философский взгляд на жизнь, реализм и отсутствие сентиментальности занимали меня. Я чувствовала, что многому научилась у Франсуазы. Герда была, конечно, не самым интересным соседом по комнате. Ее сосредоточенность на еде всегда немного раздражала меня; она была слишком флегматична и уделяла много внимания собственным удобствам; но она никогда не была злой. Лавинию я знала. И вот теперь появилась Джанин.
 Ее присутствие изменило атмосферу в нашем дортуаре. С Франсуазой она была легкой и несколько возбужденной; теперь же я чувствовала в ней что-то недоброжелательное.
 Во-первых, оказалось, что они с Лавинией с самого начала невзлюбили друг друга, но что было еще хуже, Джанин иногда это показывала. Проявлялось это, в некоторых вспышках характера Лавинии и скрытом сарказме Джанин.
 Джанин была некрасивой, и в этом она была схожа со мной. Ее рыжие волосы, тонкие и прямые, редко были в хорошем состоянии; у нее были маленькие очень светло-голубые глаза, а тонкие брови придавали удивленный вид.
 Она, казалось, прониклась ко мне симпатией. Герда интересовалась главным образом только собой, и, когда речь заходила о чем-то другом, ее глаза делались тусклыми и рассеянными; она никогда не причиняла беспокойства, но никогда и не привносила что-либо в нашу дружбу.
 Поэтому, естественно, Джанин общалась со мной больше, чем с другими, просто потому, что Лавиния, как и Герда, не интересовалась ничем, кроме своих удовольствий.
 Лавиния возобновила свое восхищение месье Дюбуа, возможно, потому, что другие мужчины были недоступны. Джанин это заметила, и ее губы каждый раз подергивались при его упоминании.
 Лавиния по-прежнему прекрасно танцевала, и месье Дюбуа, как всегда, выбирал ее. Она наслаждалась этим, кружась, качаясь из стороны в сторону, прижимаясь теснее, чем надо, к месье Дюбуа, обращая к нему свои прекрасные глаза и затем опуская их и демонстрируя свои длинные загибающиеся ресницы.
 — Месье Дюбуа — прирожденный любитель пофлиртовать, — сказала Джанин. — Это входит в его обязанности. Он, конечно, знает, с кем из девушек может пофлиртовать, с некоторыми он бы не посмел. Вы не сможете увидеть его пытающимся пофлиртовать с принцессой, не так ли?
 Принцесса принадлежала к правящему дому одной из малоизвестных среднеевропейских стран, и Мадам особенно гордилась ее титулом.
 — Я очень сомневаюсь, что он захотел бы этого, — сказала Лавиния.
 — Дорогая моя, ему не интересен никто из нас. Это просто способ сделать нас счастливыми. Он флиртует, если видит, что девушка хочет этого. За что ему и платят.
 Лавиния не была искусной в разговоре, и Джанин была для нее слишком умной. Она почти всегда проигрывала в этих словесных баталиях. Но она продолжала кокетничать с учителем танцев.
 В школе она танцевала лучше всех и была самой выдающейся красавицей — или, может быть, самой яркой. Сейчас она была в расцвете своей молодости. Восемнадцати лет, с полными бедрами и полной грудью, с тонкой талией. Иногда она распускала волосы, подхватив их сзади бантом; иногда она укладывала их высоко на голове, оставив на белой шее маленькие завитки. Вряд ли кто мог удержаться, чтобы не взглянуть на Лавинию еще и еще раз.
 Однажды Джанин пришла в страшном возбуждении. Прежде чем сказать, что позабавило ее, она подождала, пока с нами не оказалась Лавиния.
 Она последовала за месье Дюбуа к его дому и следила за ним на безопасном расстоянии. Она увидела его дом, жену и четырех детей; подслушала, как он поздоровался с женой, поскольку Джанин свободно говорила по-французски. Она сказала, что они обнялись как любовники, которые не виделись несколько месяцев. «Анри, как у тебя сегодня?» — "О, неплохо… в общем, неплохо, mon chou 10 . — «Сколько глупых девчонок охотилось на тебя сегодня?» — «О… как обычно. Всегда одинаково. Такая скука. Мой ангел, ты должна мириться с этим. Я должен стараться, чтобы девочки были счастливы. Это важно… Это все входит в мои обязанности».
 — Я не верю этому, — горячо сказала Лавиния. Джанин пожала плечами, как будто для нее не имело значения, поверит ей Лавиния или нет. Джанин выделяла меня.
 — Ты не похожа на всех других, — сказала она. — Они глупые, легкомысленные ничтожества. Что же касается твоей подруги Лавинии, то я просто не понимаю, как ты ее выносишь?!
 — Я знаю ее всю свою жизнь.
 — Слишком долго, — прокомментировала Джанин.
 — Ее мать доплачивает за меня. Мой отец не мог себе позволить отправить меня сюда. Ты права, говоря, что я не похожа на других. Я небогата, и меня не ждет грандиозное замужество.
 — За это благодари свои звезды.
 Джанин умела выпытывать секреты. Я часто удивлялась на себя за свою откровенность с ней. Она была жадным слушателем — большая редкость среди эгоцентричных девушек. Очень скоро я дала ей полную картину леди Харриет и нашей деревни.
 — Балованный отпрыск, — охарактеризовала она Лавинию.
 — Леди Харриет считает совершенством себя и все, что с ней связано, включая свою дочь.
 — Она, должно быть, умственно слепая. Выше шеи у Лавинии мало что есть, кроме вьющихся волос и хорошенького личика.
 — Я думаю, это возмещает многое.
 — Она слишком… «телесно» ради своего же блага. Я не удивлюсь, если она рано или поздно попадет в какую-нибудь беду. Она так падка на мужчин. Посмотри, как она бросается на месье Дюбуа.
 — Ей не понравилось то, что ты сказала о нем и его жене. Это правда?
 Она посмотрела на меня и рассмеялась.
 — В известном смысле.
 — Так ты придумала?
 — Я уверена, что все происходит очень похоже. Я видела их вместе на рынке. Они очень преданы друг другу. Его, должно быть, раздражают бросающиеся на него глупые романтичные девчонки.
 Джанин поведала мне свою историю. Я не знаю поверила ли ей. Согласно ее рассказу, история была вполне романтической. Она была незаконным отпрыском двух высокопоставленных людей. Она намекала на королевскую семью.
 — Они не могли пожениться, понимаешь? Он — мой отец — должен был осуществить грандиозную женитьбу по политическим соображениям. Так принято среди членов королевской семьи. Моя мать была фрейлиной королевы. Она также должна была выйти замуж за кого-нибудь из высшего света. Однако тут появилась я. Я родилась в клинике, которой заведовала женщина, называемая мной тетей Эмили. Она вовсе не моя тетя, но я всегда звала ее так. Я должна была получить лучшее образование. За него платили мои родители, но я вынуждена была делать вид, что верю тому, что обязана всем тете Эмили. Она тесно связана со двором. Она известна своей сдержанностью. К ней обращаются… когда не хотят огласки…
 Я сказала; что все это очень интересно, хотя поверила ей лишь наполовину. Я не могу объяснить, но почему-то почувствовала к ней жалость. Я полагала, что она все время пыталась что-то доказать себе. Она не была особенно популярной среди других девушек, но, в конце концов, поскольку она была одной из четырех, живших в нашей комнате, я, кажется, проводила с ней времени больше, чем с кем бы то ни было другим.
 Это произошло спустя примерно неделю после нашего возвращения в Ламазон… чудесным золотым сентябрьским днем. Мы приехали в карете в город и разбрелись в разных направлениях. Я, Джанин, Лавиния и девушка по имени Мари Даллон направились в patisserie. Мы выбрали себе пирожные и уселись под одним из тентов. Шарль, гарсон, принес нам кофе.
 Мы все смеялись, когда мимо нас проходил какой-то мужчина. Он задержался, глядя на нас, и слегка улыбнулся. Лавиния моментально отреагировала на это. Он был очень привлекательным, хотя его нельзя было назвать мужественным. Я заметила, как его глаза остановились на Лавинии, но в этом не было ничего необычного.
 — Добрый день, — сказал он. — Извините меня. Я совершенно очарован. Я услышал ваш смех… и увидел, как вы здесь сидите… такие на вид счастливые. Это нетактично с моей стороны… но прошу вас, простите меня.
 — Вас простили, — блеснув улыбкой, ответила ему Лавиния.
 — В таком случае, я счастлив.
 Я подумала, что он поклонится и пойдет дальше, но он не сделал этого. Он стоял и смотрел на Лавинию.
 — Скажите мне, — продолжал он, — не вы ли молодые леди из замка?
 — Совершенно верно, — воскликнула Лавиния.
 — Когда-то я тоже видел девушек из замка. Сейчас я только что приехал сюда… по пути в Париж, и вижу то же самое зрелище. Я очень обрадовался. Здесь по-прежнему юные леди из замка… и они стали еще более обворожительными. Я хотел бы обратиться с просьбой.
 Мы вопросительно посмотрели на него.
 — Не позволите ли мне остаться здесь… совсем ненадолго… чтобы продолжать видеть вас… и если возможно, немного поговорить.
 Джанин, Мари и я немного смущенно посмотрели друг на друга. Одному Богу известно, что произойдет, если нас застанут за беседой с этим странным человеком. Это было бы катастрофой, вне всяких законов Ламазона; в любую минуту могла появиться учительница, которая привезла нас сюда.
 Но Лавиния уже отвечала ему:
 — Пожалуйста, садитесь, если вы сможете стать невидимым, когда появится наш дракон-учительница. В противном случае мы скажем, что вы сели после того, как мы уже заказали кофе, поэтому мы не могли уйти.
 — Какая очаровательная хитрость. — Подошел гарсон, и он заказал кофе.
 — Я думаю, что мы в безопасности, — сказала Лавиния, опираясь руками о стол и сосредоточенно изучая его. Ее позиция была приглашающей.
 — Я буду внимательным и при первом появлении дракона пущу в ход свои магические силы, чтобы стать невидимым.
 Лавиния. рассмеялась, откинув назад голову и демонстрируя свои превосходные зубы.
 — А теперь вы должны рассказать мне о замке Ламазон. Его правила очень строгие?
 — До известной степени… но не так плохи, как в школе, — сказала Лавиния.
 — Что вас очень устраивает?
 — О, конечно, — сказала я. — Это позволяет нам выходить в город, как сейчас.
 — И встречать интересных людей, — улыбаясь ему, добавила Лавиния.
 Мы разговаривали. Он задавал много вопросов о нас и о школе и в свою очередь сообщил нам, что он граф Боргассон. Его замок находится примерно в пятидесяти милях отсюда. Он один из тех, что уцелели после Революции.
 — Как Ламазон, — вставила я.
 — Да… так же. — Он улыбнулся мне грустной улыбкой, но не мог надолго отводить взгляд от Лавинии.
 Во время этой первой встречи он представился как аристократ, имеющий замок примерно в пятидесяти милях отсюда, большое имение, включающее виноградники. Он был молод, не женат; его отец умер, и он унаследовал титул и огромное имение.
 — Закончились мои студенческие дни, — сказал он. — Теперь я должен стать серьезным.
 Это было настоящим приключением. Я была уверена, что Лавиния наслаждалась всем этим, особенно потому, что он ясно показал, что из нас именно она привлекла его внимание.
 Когда мы увидели направляющуюся к нам мадемуазель, мы с невинным видом встали, пробормотали «до свидания» нашему красивому компаньону и присоединились к другим в карете.
 Когда я поднималась в карету, то увидела, что Лавиния обернулась. Граф поднял руку в ответ. Пока мы возвращались в замок, Лавиния тихонько улыбалась.
 Мы вновь встретили графа, когда в следующий раз отправились в город, и он пил с нами кофе так же, как и в прошлый раз. На этот раз он сел рядом с Лавинией. Мы много веселились и болтали.
 Я догадалась, что у Лавинии появилась тайна, наверное, потому, что так хорошо знала ее. Она часто исчезала, и мы точно не знали, где она. Она стала очень рассеянной и, казалось, не ощущала больше шарма месье Дюбуа. Она танцевала с той же импульсивностью, но уже не старалась, как раньше, заставить его выбрать себя, немного выдвигаясь вперед и откидывая с лица волосы.
 Я больше не видела графа и не вспоминала о нем вплоть до того дня, когда встретила его около замка. Он улыбнулся мне несколько рассеянно, как бы пытаясь вспомнить, кто я такая. Меня это не удивило, поскольку во время наших встреч он не смотрел ни на кого, кроме Лавинии.
 Она продолжала оставаться в каком-то эйфорическом состоянии; она была менее раздражительной, часто сидела, накручивая на палец локон, уставясь в пространство и улыбаясь.
 Однажды я спросила ее, что происходит.
 Она бросила на меня довольно презрительный взгляд.
 — О, тебе этого не понять.
 — Если это настолько сложно, то я удивляюсь, что ты поняла.
 — Это не какая-нибудь глупая школьная задача. Здесь жизнь.
 — Ах так, — ответила я в том же духе. — Месье Дюбуа понял, что не любит больше свою жену и четверых детей и мечтает только о тебе?
 — Не глупи. Месье Дюбуа. Этот маленький учитель танцев. Ты думаешь, он действительно настоящий мужчина? О, ты не можешь… зная о них так мало.
 — Ты, конечно, знаешь очень много. Она таинственно улыбнулась.
 — Это что-то, связанное с мужчиной, — сказала я.
 — Ш-ш-ш, — совсем добродушно ответила она.
 Мне следовало быть начеку.
 Однажды, когда мы собрались в город, она не поехала, сказав, что у нее болит голова. Я ей не поверила. Для такого состояния она выглядела слишком сияющей.
 Когда мы вернулись, в комнате ее не было, и прежде чем она появилась, прошло какое-то время. Она была очень раскрасневшейся. Теперь мне не понятно, как я могла быть такой слепой. Ведь я же все это уже видела раньше, с Джосом.
 Наступило Рождество. Его отпраздновали в Ламазоне в соответствии с традициями, и большинство девушек оставалось в замке, поскольку до дома было далеко. Праздник получился веселым.
 Джанин сказала мне, что она вновь видела графа. Он был совсем рядом с замком. Казалось, что он не узнал ее.
 — Он выглядел довольно ослепительным, — пояснила она.
 Через несколько дней, оставшись наедине с Лавинией, я сказала ей, что Джанин видела его. Она слегка ухмыльнулась:
 — Ты умеешь хранить секрет?
 — Конечно. А что?
 — Я собираюсь выйти замуж.
 — Замуж ты, конечно, выйдешь. Когда леди Харриет подыщет тебе мужа.
 Она покачала головой.
 — Ты думаешь, я сама не смогу его себе найти?
 — Ты хочешь дать понять, что уже находишься в поиске.
 — Я не собираюсь ждать долго.
 — Что ты хочешь сказать?
 — Я собираюсь выйти замуж за графа.
 — За графа? Ты хочешь сказать, за человека, который говорил с нами в городе?
 Она радостно кивнула.
 — Но как же твоя мать?
 — Она будет довольна.
 — Ты сказала ей?
 — Нет, Жан-Пьер считает, что лучше не… пока не говорить. Пока мы не решим, как сообщить новость.
 — Жан-Пьер?
 — Граф, конечно, глупышка. Только подумай! Я стану графиней де Боргассон и буду жить в великолепном замке. Он очень богат. Он хочет поехать в Англию и познакомиться с мамой. Он заметил меня с первого взгляда… в тот первый день и понял, что я создана для него. Разве это не чудесно?
 — Ну, звучит это так, будто…
 — Как, будто что? Друзилла, ты ревнуешь?
 — Конечно, нет.
 — А должна. Все должны завидовать мне.
 — Ладно, но ты едва знаешь его. Она выглядела очень неразумной.
 — В таких случаях важно не то, как долго знакомы друг с другом, а насколько хорошо знают. Пока никому не говори… особенно Джанин.
 — Почему ты должна сохранять это в тайне? — спросила я.
 — Это только ненадолго, Я не должна была бы говорить тебе, но ты знаешь, что у меня нет от тебя секретов.
 Она была сама не своя от счастья и более любезна ко мне, чем обычно. После обеда она не пришла в карету, и я предположила, что у нее какое-то тайное свидание с графом. Мне хотелось бы знать, где. Возможно у него есть карета, которая будет ее ждать в тайном месте и увезет… куда? Я почувствовала приступ беспокойства.
 — Что случилось с Лавинией? — спросила Джанин. — Она так изменилась.
 — Разве? — невинно удивилась я.
 — Не говори мне, что ты этого не заметила.
 — Ну, никогда не знаешь заранее, в каком она будет настроении.
 — Что-то случилось, — сказала всевидящая Джанин. В ее глазах светилось подозрение. Проснулось ее всеподавляющее любопытство. Когда настроение Лавинии вновь изменилось, она была первой, кто обратил на это внимание.
 Лавиния выглядела немного бледной; она была рассеянной; иногда, когда кто-то заговаривал с ней, она, казалось, не слышала этого.
 Я предположила, что, должно быть, возникли какие-то проблемы, связанные с ее романом, и подумала, не спросить ли ее об этом, как вдруг она сказала, что хочет поговорить со мной… как можно скорее.
 — Пошли в сад, — предложила она. — Там спокойнее.
 Так как стоял февраль, погода была холодной. Мы обнаружили, что, хотя лето здесь жарче, чем в Англии, зима намного холоднее. В летний сезон сад славился бугенвиллеями, олеандрами и многими другими красивыми растениями. Но сейчас была все-таки зима. И зимой, в феврале, нам меньше всего могли помешать именно здесь.
 — Ну, в чем дело? — спросила я.
 — В графе, — ответила она.
 — Я поняла, что новости не очень хорошие. Он разорвал помолвку?
 — Нет. Я просто не вижу его.
 — Возможно, его вызвали по важному делу… это огромное поместье и тому подобное.
 — Он бы дал мне знать. Предполагалось, что он встретится со мной.
 — Где?
 — В той маленькой хижине. Ты ее знаешь… примерно в полумиле, в лесу.
 — Этот развалившийся старый сарай… Так это и было то место, где вы встречались?
 — Туда никто не ходит.
 Я начала беспокоиться. Это становилось похожим на случай с Джосом.
 — Так вот, он не пришел…
 Она покачала головой. Я увидела, что она пытается сдержать слезы.
 — Как давно ты видела его в последний раз?
 — Три недели назад.
 — Это очень большой срок. Я не сомневаюсь, что любой бы уже появился. Если же нет, тебе следует обратить свое внимание на месье Дюбуа.
 — Ты не понимаешь, — она твердо посмотрела на меня и выпалила:
 — Я думаю, у меня будет ребенок.
 Я в ужасе уставилась на нее. Моя первая мысль была о леди Харриет. Ее шок… ее упреки. Лавинию отослали, чтобы избежать такой ситуации; и я была послана с ней, чтобы ее защитить.
 Я сказала:
 — Тебе необходимо выйти за него замуж… немедленно.
 — Я не знаю, где он.
 — Мы должны послать message 11 в его замок.
 — Прошло уже три недели с тех пор, как я его видела. О, Друзилла, что же мне делать?
 Мне сразу же стало ее жаль. Все ее высокомерие исчезло. Остался только страх, и я была польщена, что она обратилась за помощью именно ко мне. Она вкрадчиво смотрела на меня, как будто я действительно могла найти решение. Мне было приятно, что она меня уважает.
 — Мы должны его найти, — сказала я.
 — Друзилла, он так сильно любил меня. Больше чем кого-либо в своей жизни. Он сказал, что я самая красивая из всех женщин, которых он когда-либо видел.
 — Я думаю, что они всегда и всем так говорят. — Я хотела ответить более резко, но проговорила это мягко, потому что в поверженном высокомерии было что-то большее, чем просто жалкое. Я видела вконец перепуганную девушку, какой она и была на самом деле.
 — Друзилла, — умоляла она. — ты мне поможешь?
 Я не понимала как, но было приятно, что обычно властная Лавиния обращается ко мне с такой наивной уверенностью в мою возможность разрешить ее проблемы.
 — Мы подумаем об этом, — сказала я. — Надо только сосредоточиться.
 Она в отчаянии цеплялась за меня.
 — Я не знаю, что делать. Я должна что-то предпринять. Ты поможешь, правда, ты такая умная.
 Я сказала, что сделаю все, что могу.
 — О, спасибо, Друзилла, спасибо.
 Моя голова была занята ее проблемой. Я подумала: «В первую очередь следует найти графа».
 В тот день я поехала в карете с девушками в город. Лавиния осталась под предлогом головной боли. Возможно, в этом случае так оно и было.
 Я выбрала себе пирожное и, когда Шарль вышел с кофе, воспользовалась возможностью поговорить с ним.
 — Вы знаете Боргассон? — спросила я.
 — О да, мадемуазель. Это около пятидесяти миль отсюда. Вы хотите отправиться туда на экскурсию? Вряд ли стоит туда ехать.
 — Там старинный замок… принадлежащий графу де Боргассону.
 — О нет, мадемуазель, там нет замка… всего лишь несколько маленьких ферм и небольших домов. Обыкновенная деревня. Нет ничего интересного для поездки.
 — Вы хотите сказать, что там нет замка де Боргассона?
 — Конечно, нет. Я хорошо знаю это место. Там живет мой дядя.
 Тогда я начала понимать, что произошло. Лавиния была одурачена мнимым графом, и для меня стало ясно, что означает ее положение.
 Я должна была сообщить ей это.
 — Шарль, гарсон, говорит, что в Боргассоне нет замка, нет графа. Он это знает, потому что там живет его дядя. Тебя обманули.
 — Я не верю…
 — Он бы знал. И где же граф? Лавиния, тебе лучше взглянуть правде в лицо. Он притворялся все время. Он просто хотел от тебя получить… то, что получил. И именно поэтому он говорил о свадьбе.
 — Он не мог… только не граф.
 — Лавиния, чем скорее ты поверишь фактам, тем лучше… тем будет легче для нас. Мы должны воспринимать реальность такой, какая она есть на самом деле, а не такой, какой бы нам хотелось.
 — О, Друзилла, мне так страшно.
 Я подумала: «Меня это не удивляет. Она полагается на меня. Я должна что-то делать. Но что?»
 Перемены в ней начали замечать окружающие. Она выглядела бледной, под глазами появились тени.
 Мисс Эллмор сказала мне:
 — Я думаю, что Лавиния нездорова. По-видимому, я должна сообщить Мадам. Здесь есть хороший врач… друг Мадам.
 Когда я передала эти слова Лавинии, она ударилась в панику.
 — Не беспокойся, — сказала я. — Возьми себя в руки. Если она пошлет за доктором, это смертельно. Они все узнают.
 Она попыталась совладать с собой, но по-прежнему была бледной и изнуренной.
 Я сообщила мисс Эллмор, что Лавинии уже значительно лучше.
 — Девушкам приходится проходить через такие периоды, — сказала мисс Эллмор, и я поняла, что мы преодолели это препятствие.
 И, конечно же, это заметила Джанин.
 — Что, неладно с нашей покинутой девушкой? — спросила она. — Благородный граф оставил ее? Не являемся ли мы свидетелями признаков разбитого сердца?
 И тут меня внезапно осенило, что практичная Джаяин могла бы помочь нам, и спросила Лавинию, могу ли я ей все рассказать.
 — Она меня ненавидит, — сказала Лавиния. — Она никогда не станет помогать мне.
 — Станет. Она ненавидела тебя потому, что ты была привлекательнее ее. Теперь же, когда ты в такой большой беде, она не будет тебя ненавидеть так сильно. Таковы люди. Их ненависть к тем, кто попал в беду, сокращается вдвое. И она в состоянии помочь.
 — Хорошо. Расскажи ей. Но заставь поклясться, что она больше никому не расскажет.
 — Предоставь это мне, — сказала я. Я пошла к Джанин.
 — Если я кое-что расскажу тебе, можешь поклясться, что не откроешь ни одной живой душе?
 От перспективы проникнуть в тайну ее глаза заблестели.
 — Обещаю, — быстро сказала она.
 — Лавиния попала в большую беду.
 Должна сказать, что мне не понравился вспыхнувший в глазах Джанин огонек удовольствия.
 — Да… да… — поторапливала она меня.
 — Граф сбежал.
 — Я всегда знала, что он ненастоящий. Все эти разговоры о титуле и поместьях… в первую же встречу… Продолжай.
 — У нее будет ребенок.
 — Что?
 — Боюсь, что так.
 — Мой Бог! Вот так история. Ну и ну. Так ей и надо. Кто-то должен был ее обмануть. Вся ее привлекательность рассчитана на мужской пол.
 — Что же нам делать?
 — Нам?
 — Нам следует помочь ей.
 — Почему мы должны это делать? Она никогда не была особенно любезной с нами.
 — Это просто ее манера. Сейчас она совсем другая.
 — Конечно, другая, — Джанин задумалась. — Что мы могли бы сделать? Мы не можем родить ребенка вместо нее.
 — Будет жуткий скандал. Ты представить себе не можешь, что у нее за мать. Там, в доме, уже есть сумасшедшая тетя, верящая, что веер из павлиньих перьев приносит несчастье.
 — Какое все это имеет отношение?
 — Просто это значит, что для нее будет ужасным вернуться домой и объявить им, что она ждет ребенка. Я убедила ее позволить рассказать все тебе, потому что надеялась, что ты сумеешь помочь.
 Я поняла, что это польстило Джанин. Она рассмеялась.
 — Я просто думаю, какой был бы скандал. Так мадам Лавинии и надо. Когда подумаешь, какой она всегда была высокомерной, помыкая всеми нами… и вот теперь это. Гордыня до добра не доведет. Я полагаю, что это положит конец грандиозным замыслам о замужестве, которое задумала ее мама. Богатые джентльмены хотят верить, что получают девственницу.
 — Джанин… пожалуйста… попытайся помочь.
 — Что я могу сделать?
 Я прибегла к тактике, которую Лавиния применяла ко мне.
 — Ты умная. Ты кое-что знаешь о жизни. Ты можешь что-то придумать.
 — Ладно, — нехотя согласилась она. — Я помогу.
 Джанин обдумала это дело. Она поговорила с Лавинией, выяснила, когда вероятнее всего появится на свет ребенок. Подсчитав, Лавиния сообщила, что скорее всего это произойдет в августе. Тогда Джанин с присущим ей здравым смыслом сказала:
 — Прекрасно. Это будет во время каникул. Хоть в этом нам повезло. — Мы нетерпеливо посмотрели на нее. — Понимаете, — объяснила она, — это дает тебе шанс родить ребенка, когда никто об этом не узнает.
 — Как? — умоляла теперь уже робкая Лавиния.
 — Если ты сможешь уехать отсюда в начале июля, когда окончится семестр. Бог мой, это будет семь месяцев. Сможем ли мы скрывать это так долго?
 — Мы должны будем, — сказала я.
 — Я смогу, смогу, — сказала Лавиния, как тонущая, которая хватается за только что протянутый ей спасательный круг.
 — Это моя тетя Эмили, — продолжала Джанин. Я взволнованно повернулась к Лавинии.
 — Тетя Джанин содержит клинику, куда приезжают рожать… кроме всего прочего.
 Лавиния сжала руки, как будто молясь.
 — Тетя Эмили очень сдержанна, — сказала Джанин.
 — Где это? — спросила Лавиния.
 Около Нью-Форест. — Глаза Джанин сверкнули. — Послушайте. Мы поедем туда. Ты должна будешь сообщить своим, что приглашена погостить… можешь сказать, во дворце принцессы.
 — Это понравилось бы леди Харриет, — сказала я.
 — И когда семестр закончится, ты поедешь туда из Ламазона.
 Лавиния взволнованно кивнула.
 — Я напишу тете и выясню, примет ли она тебя. Если она согласится, ты напишешь своим, что поживешь во дворце принцессы в… где он там. Я знаю, что он очень далеко, и никогда не слышала об этом месте. Отсюда мы все вместе поедем в клинику к моей тете, и там ты родишь ребенка.
 — Это замечательно, — вскричала Лавиния. — Спасибо тебе, Джанин.
 — А что будет с ребенком, когда он появится на свет? Лицо Лавинии вытянулось.
 — Устраивают усыновление, — сказала Джанин. — Можно платить…
 — Я сумею это сделать, — сказала Лавиния. Я поняла, что она уже написала письмо матери о том, что собирается остановиться у благородной принцессы и нуждается в новых нарядах — французских нарядах, а они стоят достаточно дорого. Леди Харриет будет рада, что ее дочь посетит члена королевской семьи, как бы это не было далеко.
 Оказалось, что с помощью Джанин мы немного продвинулись в этом деле. Но более важным для нас было решить, что нам делать с ребенком после его рождения.
 Тут мне пришла в голову блестящая мысль, которая вернула меня к дому Эфф. Я уже видела Полли и Эфф с «мальчуганами». Полли сделает все, чтобы помочь мне, она всегда говорила об этом. Но она не стала бы делать что-либо также охотно и для Лавинии, которую всегда не любила; и я подумала, что ей будет приятно увидеть Лавинию несчастной, как она ей и предсказывала. Но если ее попрошу я, она, конечно, поможет.
 Я поделилась с ними своими мыслями. Лавинию охватило чувство облегчения. Она выразила восхищение, какие мы хорошие подруги, и невозможно было представить что бы она без нас делала. Удивительно было видеть ее в таком смиренном настроении.
 С этого момента мы стали тремя заговорщицами.
 Должна сказать, что Лавиния хорошо играла свою роль, которая была нелегкой. Некоторое беспокойство относительно ее здоровья возникало, но, к счастью, никто из старших не обнаружил истинной причины.
 Я мучительно ожидала, не догадаются ли они. На рынке мы купили ей объемистую юбку, которая хорошо все скрывала. Наступила весна; мы все трое были глубоко погружены в предстоящие хлопоты, и Лавиния была уже в состоянии, находясь в patisserie, не предаваться горьким мыслям.
 Мы должны были уехать из замка в конце этого семестра, завершив первый отведенный этап. Мы не могли дождаться как можно скорее претворить в жизнь наш план.
 Джанин получила ответ от тети Эмили, написавшей, что такого рода случаи не в первый раз происходят с излишне доверчивыми, подобно Лавинии, девушками, и что мы можем на нее рассчитывать.
 Пришел ответ и от Полли. Они с Эфф, конечно, возьмут малыша, когда он родится. Эфф действительно умела обращаться с маленькими детьми и должна была бы иметь своего собственного, но ей надо было ухаживать за «ним». Казалось, что «он», спустя некоторое время после смерти, утратил значительную часть той святости, которая снизошла на «него» сразу после того, как «он» испустил последний вздох. Тем не менее новости были хорошими. И только позже выяснилось, что причина, по которой Полли так быстро согласилась мне помочь, заключалась в том, что она подумала, что этот ребенок мой.
 Таким образом, планы были выработаны. Было трогательно видеть, как полагалась на нас Лавиния. Мы с Джанин получали от этого удовольствие.
 Недели бежали. Скоро мы завершим первую часть нашей авантюры. Я предполагала, что Мадам знает все. Она не говорила ничего, но я догадывалась, что она предпочла бы, чтобы то, что произошло, никоим образом не касалось Ламазона. Она не хотела скандала в своем безукоризненном заведении.
 Итак, настал день, когда мы попрощались со своими соученицами, обменялись адресами, обещая писать и встречаться, если окажемся поблизости.
 Мы отправились в Англию с мисс Эллмор. Я видела, как она бросила один или два взгляда на Лавинию, и мы замерли, ожидая, что она все заметит. Но, как и Мадам, мисс Эллмор не хотела осложнений, пока мы были на ее попечении.
 Ей было сказано, что мы собираемся ненадолго остановиться у Джанин, и больше расспросов не последовало.
 Когда она посадила нас в поезд, мы от облегчения были в состоянии, близком к истерике: без конца смеялись и с трудом смогли остановиться. Лавиния была в хорошем настроении. Мы удачно избежали беды, временами казавшейся неминуемой, и эту победу она приписывала нам.
 В должное время мы прибыли в Кендаун вблизи Нью-Форест. «Ели» было огромным белым зданием среди деревьев. Тетя Эмили приняла нас любезно, но ее взгляд тут же обратился к Лавинии.
 — Мы проводим вас в вашу комнату, — сказала она. — Вы, мисс Делани, можете жить вместе с мисс Фремлинг. Джанин проводит вас, затем я должна поговорить с мисс Фремлинг. Но сначала мы удобно устроим вас.
 Она была крупной женщиной с живыми, но успокаивающими манерами, которые, как я подумала с самого начала, не соответствовали всему остальному ее облику. Она была слегка вкрадчивой. У нее были светлые рыжеватые волосы и проницательные зеленовато-голубоватые глаза. Как только я ее увидела, я подумала, что так будет выглядеть Джанин в тридцать лет, и не могла поверить в то, что между ними нет кровного родства. Несмотря на ее попытки создать то, что она называла «уютной атмосферой», в ней было что-то резкое, какая-то холодность в глазах, а агрессивный кончик носа придавал ее лицу выражение настороженности. Она напоминала мне определенный вид птиц — ворону или, с тревогой подумала я, грифа.
 Но мы успешно завершили то, что представлялось нам самой опасной частью нашей авантюры, и должны были радоваться.
 Джанин провела нас в нашу комнату. Здесь висели голубые шторы, и мебель была из светлого дерева. В комнате стояли две кровати.
 — Я рада, что ты будешь жить в одной комнате со мной, — сказала по-новому смиренная Лавиния.
 — Теперь тебе здесь будет хорошо. Остается только ждать, когда наступит время, — сказала Джанин.
 — Это еще месяц… по крайней мере, я так думаю, — ответила Лавиния.
 — Скоро ты узнаешь точно, — сказала ей Джанин. — Тетя Эмили это выяснит. Она попросит доктора Рамсея осмотреть тебя.
 Лавиния слегка вздрогнула.
 — Все будет хорошо. Я знаю, — успокоила я ее.
 Сглотнув, Лавиния кивнула. Теперь, когда трудности, связанные с ее приездом сюда, успешно завершились, она начала размышлять о предстоящем тяжком испытании.
 Джанин принесла поднос с едой и поела вместе с нами.
 Когда мы закончили, она обратилась к Лавинии:
 — Тетя Эмили хочет тебя видеть и сразу же обсудить с тобой кое-что.
 Она увела Лавинию на встречу с тетей Эмилией. Я осталась в комнате одна. Подошла к окну и выглянула в сад. Там, среди кустарников, стояла скамейка, и на ней сидели двое. Один был очень старый мужчина. Даже сидя, он опирался на палку, и я видела, как тряслись его руки; его голова то и дело слегка дергалась. Рядом с ним сидела девушка примерно ровесница Лавинии: было заметно, что она ждала ребенка. Они не разговаривали между собой, а просто сидели, глядя перед собой. Они выглядели очень удрученными.
 Я содрогнулась. Внезапно меня охватило чувство, что стены сомкнулись вокруг меня. С того момента, как я вошла сюда, у меня было предчувствие зла… и его не рассеивало живое присутствие тети Эмили.
 Через несколько недель, напомнила я себе, все будет закончено. Ребенок будет у Полли, и мы вернемся домой.
 Лавиния отсутствовала почти час, и, когда вернулась, вид у нее был, немного испуганный.
 — Ну что? — спросила я ее.
 — Придется заплатить огромную сумму. Я не подумала об этом.
 — Но где мы достанем денег?
 — Я не должна платить за все сразу. Она дала мне время. Сейчас мне надо внести какую-то сумму… для начала. Это почти все, чего мне удалось добиться.
 — Я не подумала о деньгах, — сказала я. — Джанин не сказала, сколько это будет стоить.
 — Я должна как-то достать эти деньги.
 — Возможно, тебе следовало рассказать своей матери.
 — Нет.
 — А как насчет твоего брата?
 — Я не могу поведать ему, в какой беде оказалась. Я должна также оплатить и твое пребывание.
 — Я могла бы уехать домой.
 — О нет, нет. Обещай мне, что ты не уедешь.
 — Ладно, если придется платить деньги, мы не…
 — Я смогу заплатить. Она дала мне время, Я пообещала ей, что достану, и она сказала, что откроет мне кредит. Я должна буду ежемесячно посылать ей некоторую сумму. Ох, Друзилла, как только я попала в такую историю?
 — Спроси у себя самой. Ты знала, как это было с Джосом.
 — Ох, Джос. — Она слегка улыбнулась. — Он был всего лишь помощником конюха, но…
 — Но совсем не таким опасным, как фальшивый французский аристократ.
 — Не знаю, как я могла так обмануться.
 — Я знаю, — сказала я. — Ты попалась на лесть. После этого ты должна быть более благоразумной.
 — Я знаю. Ох, Друзилла, ты мой лучший друг.
 — Не похоже, чтобы ты так думала до того, как это случилось.
 — Я всегда так думала. Но именно такие случаи проверяют дружбу.
 — Ладно, теперь ты должна только ждать рождения ребенка, и затем мы уедем. Тебе придется заплатить сколько-то и Полли, Ты не можешь просто так рожать детей и отсылать их кому-то.
 — Полли всегда очень любила тебя.
 — Но она вовсе не любила так тебя. Ты была довольно высокомерна с ней.
 — Я знаю, она помогает только потому, что ты попросила ее. Ох, Друзилла, что бы я без тебя делала?
 — Или Джанин, — напомнила ей я.
 — Я понимаю. Вы обе… замечательные.
 — Не нервничай. Помни о ребенке. Она благодарно улыбнулась мне.
 Эти несколько недель, проведенные в клинике тети Эмили, были самыми странными из всех в моей жизни.
 Я не знаю, представлялась ли мне атмосфера зловещей уже в то время или я домыслила это потом.
 Там находились двенадцать пациентов. На лечении были еще четыре беременные женщины. Их всегда называли вымышленными именами. Они оказались в затруднительном положении, и их настоящие имена были для всех тайной. Но во время нашего пребывания в «Елях» я кое-что о них узнала.
 Я помню Агату, дерзкую красавицу, которая была любовницей богатого торговца и, к своему огорчению, забеременела от него. У нее был довольно редкий голос кокни и громкий смех. Она единственная, кто не скрывал особенно свою жизнь. Агата рассказала мне, что у нее было множество любовников, но отец ребенка был лучшим; он был староват и благодарен ей за ее благосклонность и готов был щедро осыпать ее богатством.
 — То, что устраивает меня, устраивает и его, — подмигивая мне, сказала она.
 В ее присутствии мне казалось, что вернулась нормальная жизнь; и поскольку мне хотелось избавиться от чувства нереальности, я постоянно встречалась с ней в саду, где мы садились на скамейку и она рассказывала мне свои истории. Она знала, что я только сопровождаю Лавинию, которая является жертвой небольшого просчета.
 — Беда должна была случиться с ней рано или поздно, — продолжала она. — Ей необходимо быть осмотрительной и вскоре постараться выйти замуж. Этот незаконнорожденный ребенок может быть помехой.
 Она точно определила характер Лавинии.
 Другой беременной женщиной была Эммелин, нежная, с приятным лицом, и уже не очень молодая — мне показалось, около тридцати. Я тоже немного узнала о ней. Она была сиделкой у вечно недовольной леди — инвалида-и влюбилась в ее мужа, а он — в нее. Она получила благородное воспитание, и я поняла, что рассматривает свое теперешнее положение как грех. Ее любовник приходил навестить ее. Я была тронута. Было ясно, что между ними существует подлинная страсть.
 Обычно они сидели в саду, держась за руки, он был с ней очень нежен.
 Я горячо надеялась, что сварливая жена умрет, они смогут пожениться и жить в достатке и счастье.
 Еще там находилась совсем молодая девушка. Она была изнасилована. Обычно она плакала по ночам и приходила в ужас от вида мужчины. Ее звали Дженни, и ей было всего двенадцать лет.
 Затем Мириам. Думаю, что со временем я узнала Мириам лучше, чем всех остальных. В ней было что-то сильное. Она была скрытной, не хотела ни с кем знакомиться и замкнулась в своей собственной трагедии.
 Дни казались мне длинными и странными. Лавиния много отдыхала. У Джанин были определенные обязанности, выполнения которых ожидала от нее тетя Эмили; я же больше была наблюдателем. Я не могла не чувствовать, что каким-то образом была в мире теней, среди людей, которые в один прекрасный день покинут его и продолжат свою нормальную жизнь. На какое-то время они стали нереальными… потерянными душами в своего роде подземном мире, боясь ада и надеясь на небеса.
 Мириам имела обыкновение сидеть в саду, размышляя в одиночестве. Вначале она не поощряла мои попытки сесть с ней рядом, но, может быть, она почувствовала, что моя симпатия и желание поговорить с кем-нибудь были слишком сильны, чтобы противиться им.
 Постепенно я выяснила ее историю. Она была страстно влюблена в своего мужа. Он был моряк. Они сильно желали иметь ребенка, но в этом благословении им было отказано. Это был повод для печали, но не такой уж большой, поскольку они любили друг друга. Она искренне любила его и жила от разлуки до разлуки. Ее кузен сказал, что ей не следует сидеть дома и грустить в его отсутствие, а она должна иногда выходить. У нее не было особого желания, но в конце концов он убедил ее.
 Она посмотрела на меня трагическими глазами.
 — Это повлекло за собой то, что делает все случившееся таким глупым… бессмысленным. — Слезы заструились у нее по щекам. — Тяжело думать, что я смогла сделать такое.
 — Не надо говорить об этом, если не можете, — постаралась успокоить ее я.
 Она покачала головой.
 — Мне лучше рассказать. Иногда я думаю, что сплю и все это ужасный ночной кошмар. Что я делаю в этом месте? Если бы я только могла уйти… если бы только…
 — Так говорят многие.
 — Я не перенесу, если он узнает. Это убьет его. Это будет конец нашим отношениям.
 — Не лучше ли сказать ему обо всем? Что, если он узнает?
 — Он не узнает никогда. — Она неожиданно посуровела. — Я скорее убью себя.
 — Этот ребенок…
 — Это произошло самым глупым образом. Я не знала мужчину. Мне дали слишком много выпить. Я к этому не привыкла. Я рассказывала ему о Джеке — о моем муже — и он сказал, что его тоже зовут Джек. Я не знаю, что произошло. Он куда-то повел меня. Я проснулась на следующее утро рядом с ним. Я чуть не умерла. Затем оделась… и выбежала. Я пыталась все выкинуть из головы, не вспоминать эту ночь. Мне хотелось притвориться, что этого не было. И когда я обнаружила, что забеременела, то захотела умереть.
 Я положила свою руку на ее. Она дрожала.
 — Почему вы ему не хотите сказать? Он бы понял вас. Вы так сильно любите друг друга. Он, наверное, простил бы вас.
 — Я никогда не смогу посмотреть ему в глаза. Понимаете… это было так идеально… и теперь…
 — Вы хотели ребенка.
 — Его ребенка, — уточнила она.
 — Это ваш ребенок.
 — Я возненавижу его. Он всегда будет укором.
 — Вы не виновны. Вам дали слишком много выпить. Вы к этому не привыкли, и такое случилось. Я уверена, что, если ваш муж действительно любит вас, он должен понять, — пыталась успокоить я ее.
 — Нет. Он не сможет. Мы были всем друг для друга.
 — А что с ребенком?
 — Я найду кого-нибудь, кто усыновит его.
 — Бедный малыш, — сказала я. — Он никогда не будет знать своей матери.
 — Вы слишком молоды, чтобы понять то, что было между Джеком и мной. Никакой ребенок не может для меня значить больше, чем он… даже его. Я все обдумала. Я поступлю таким образом.
 — Но это сделает вас очень несчастной.
 — Я больше не надеюсь вновь когда-нибудь быть счастливой, — заметила Мириам.
 — Вы должны попытаться, я уверена. Вы лишь на короткий момент потеряли контроль над собой. Вы же не завели себе любовника.
 — Это выглядит именно так.
 — Да, если вы не скажете ему, — пыталась убедить ее я.
 — Он никогда не поймет.
 — Почему вы не попробуете? Этот бедный малыш… рожденный против желания. Это самая ужасная из всех трагедий.
 — Я знаю. Мой грех тяжким грузом лежит на мне. Думаю, что буду нести его всю жизнь.
 — Пожалуйста, не говорите так.
 — Если Джек обо всем узнает, это разобьет его сердце, и между нами все изменится. Он никогда не будет мне доверять. Он страстный и ревнивый, и он так сильно хотел ребенка… и знать, что другой мужчина дал мне то, что он не смог… Я знаю Джека. А вы нет. Вы слишком молоды, чтобы понимать такие вещи.
 И так она разговаривала со мной, вновь и вновь перебирая свои проблемы. Я пыталась ей что-то посоветовать, но, как она сказала, я была слишком молода, чтобы понять.
 Я очень много размышляла об этих детях, которым довелось родиться в клинике тети Эмили, — нежеланных детях — и думала о своих родителях, которые планировали мое обучение, когда еще только ждали меня; я думала о леди Харриет, которая долго упрекала Всевышнего за то, что он отказывал ей в наследнике, и которая, когда ее молитвы были услышаны, на радостях так избаловала своих детей, что Лавиния совершила такой поступок.
 Там были и другие пациенты, кроме женщин, ожидающих рождения детей. Там был бедный старик, которого я видела из окна своей спальни сидящим на скамье в первый день моего приезда. Я узнала, что в свое время он был крупным ученым, но произошел удар, лишивший его рассудка. Он находился в этом месте, потому что семья отказалась от него, и его поместили сюда в ожидании смерти, поскольку это было самым удобным способом избавиться от него. Там была женщина, жившая в своем собственном мире. У нее были надменные манеры, и она считала, что властвует над огромным штатом слуг. Она была известна как герцогиня. Был Джордж Томсон, который постоянно складывал поленья в буфетах. Он вызывал большую тревогу, и за ним требовалось постоянное наблюдение. Он никогда не пытался поджечь, но всегда оставался страх, что он может это сделать.
 Они были похожи на людей из мира теней.
 Я часто думала о Джанин, которую вырастила в этом доме тетя, связь с которой она отрицала. Дом сиял. Всюду были голубые шторы и белая мебель, и тем не менее он казался каким-то темным и таинственным местом, и я никогда не чувствовала себя в нем свободно. Иногда я просыпалась ночью и в страхе поднималась. Я смотрела на кровать, где лежала Лавиния, ее прекрасные волосы обычно были разметаны по подушке, сон часто был беспокойным. Хотелось бы мне знать, как часто она думает о своем любовнике, который хвастливо рассказывал нам сказки о великолепии своего замка с одной-единствен-ной целью — соблазнить легкомысленную девчонку. И вот к чему привели те недели удовольствия. Какой грустный урок.
 Ее осмотрел доктор Рамсей — маленький мужчина с темными, немного вьющимися волосами, которые росли даже из носа и ушей. Он обследовал ее и сказал, что она находится в добром здравии, что все идет хорошо и что мы можем ожидать рождения ребенка во второй неделе августа. Это была хорошая новость. Мы думали, что это произойдет на две недели позже.
 Я надеялась, что скоро мы уедем из этого странного места. Здесь я чувствовала себя отрезанной от реального мира. Было бы хорошо вернуться обратно в обычный мир. Меня не в первый раз уже пронзала мысль, что здесь может что-то случиться. Тем не менее, казалось, что тетя Эмили решила создать домашнюю атмосферу. Она всегда была бодрой и веселой, желающей знать удобно ли нам. Если бы только у нее не было этих острых зелено-голубых глаз, которые выдавали мне что-то такое, что настораживало меня.
 Дни казались довольно обычными, но по ночам я слышала странные шумы. То плакала от ужаса маленькая девочка; то бродил, стуча палкой, ученый, бормоча про себя что-то о лаборатории; иногда во сне ходила герцогиня, и мы слышали, как она отдавала приказания бюсту Георгия IV в холле, думая, что это ее дворецкий.
 Это был дом контрастов: крепкая Агата с ее произношением, характерным для кокни; нежная Эммелин, ждущая посещений своего возлюбленного. Да, это был таинственный мир, и хотя я находила его захватывающе интересным в несколько болезненной форме, я страстно желала вырваться из него.
 Я знала, что, когда мы уедем отсюда, нас ожидают огромные проблемы… или, по крайней мере, Лавинию. Я догадывалась, что все, живущие здесь, платили тете Эмили значительные суммы, и даже хотя Лавинии было позволено вносить деньги в течение какого-то времени, это будет нелегко для нее.
 Было что-то странное вокруг. Это была своего рода частная лечебница, куда приезжали люди, хотевшие что-то скрыть… за исключением таких, как герцогиня и старик, которых их родные отослали сюда, чтобы избавиться от них. Это вызывало жалость, и я не могла освободиться от мысли, что в этом есть что-то дурное.
 Мне очень не нравился доктор. На мой взгляд, он походил на человека, который что-то скрывает.
 Джанин здесь была совсем другой. Она должна была помогать тете, и та часто посылала ее приглядывать за пациентами. Там был один молодой человек, который пользовался ее особой заботой. Это был досточтимый Кларенсом Колдри, и было очевидно, что он является умственно неполноценным. Он лучезарно улыбался и был доволен, когда кто-нибудь заговаривал с ним. У него самого с речью были затруднения: казалось, его язык слишком велик для его рта, отчего он походил на собаку.
 У меня возникала мысль, что Джанин была не очень счастлива. Она не походила на ту девушку, которой была с нами в школе. Я чувствовала коварную натуру, скрывавшуюся за улыбкой тети Эмили, и она бдительно наблюдала за Джанин.
 Я очень хотела выбраться отсюда. Оказалось, что мы должны будем пробыть здесь еще месяц. Мы, Джанин и я, гуляли мало. Лавиния была такой громоздкой — ее просторная юбка теперь не спасала ее.
 — Скоро вы уедете, — сказала мне однажды Джанин. — Теперь уже недолго. Лавиния почти готова «выдать продукцию».
 Я поморщилась. Я больше всех из них любила этого еще не родившегося ребенка. И мне не нравилось слышать, что его называют «продукцией».
 — А я по-прежнему останусь здесь, — с легкой гримасой сказала она.
 — Ну, это твой дом, — напомнила я ей. Она мрачно кивнула.
 — У тети Эмили на меня определенные планы.
 — Не достопочтимый ли Кларенс?
 — Боюсь, что так.
 — О, Джанин… ты не можешь! — только и смогла проговорить я.
 — Возможно. В конце концов, он достопочтимый.
 — Он не собирается жениться.
 — Я должна заставить его зависеть от меня, — пояснила девушка.
 — Джанин, почему ты остаешься здесь?
 — Я родилась здесь. Я жила здесь всю свою жизнь… кроме времени, проведенного в школе.
 — Твоя тетя, должно быть, очень любит тебя, раз послала в Ламазон.
 — Она мне не тетя. За меня платит моя настоящая семья.
 — Они не могут хотеть, чтобы ты вышла замуж за Кларенса.
 — Это желание тети Эмили.
 — Оказывается, она обладает большой властью. Я надеюсь, что она позволит Лавинии повременить с оплатой.
 — Она позволит. Хотя, если с оплатой будет какая-либо задержка, она может обратиться к леди Харриет.
 — Она не должна этого делать. Я не думаю, что Лавиния сознавала, что это будет так дорого.
 — Ошибки всегда бывают… не в одном, так в другом. В конце концов, она попала в настоящую беду. Мы вытащили ее оттуда… ты и я. Что бы она делала, если бы мы не привезли ее сюда? Для содержания ребенка тоже нужны будут средства. Ей посчастливилось, лучшего нельзя было придумать.
 — Однако мы зашли так далеко, — сказала я.
 И вновь подумала: «Теперь уже осталось недолго».
 Вскоре после этого разговора Лавиния проснулась однажды ночью, почувствовав, что начались боли.
 К ней в комнату пришли доктор и тетя Эмили. Я торопливо надела какую-то одежду, так как меня попросили пойти разбудить одну из горничных, которая всегда помогала при родах.
 Роды не были трудными. Лавиния, молодая и здоровая, родила свою девочку на следующий день. В нашу комнату была поставлена колыбель.
 — В настоящий момент все переполнено, — извиняющимся тоном объяснила мне тетя Эмили. Я не имела ничего против того, чтобы остаться в комнате, которая теперь превратилась в детскую. Я восхищалась ребенком.
 Пройдя через тяжкое испытание, Лавиния очень ослабла. Весь первый день она находилась в постели и вместе со всеми восхищалась ребенком.
 Многие приходили ее проведать — Эммелин, Агата и герцогиня; последняя ошибочно принимала Лавинию за свою дочь и упорно называла ребенка Полем. Мириам не пришла.
 Для Лавинии должна была быть кратковременная передышка перед тем, как мы двинемся дальше. Я сознавала безграничное облегчение, так как Лавиния благополучно прошла это испытание. Мне доводилось много слышать о том, что роды могут пройти с осложнениями, и у меня возникало много тревожных моментов, когда я спрашивала себя, что мы сможем предпринять, если что-то подобное случится с Лавинией. Но теперь беспокойство по этому поводу отпало. Она была в превосходном состоянии, и ребенок оказался тоже здоровым. Более того, наше пребывание в этом доме определенно подходило к концу.
 Первые несколько дней мы полностью отдались восхищению девочкой.
 Даже Лавиния не устояла перед ее чарами и была очень горда и почти счастлива, глядя на свое произведение. Я полюбила ее красное морщинистое личико, ее прорезавшиеся глазки и хохолок темных волос, ее маленькие ручки и ножки с нежными розоватыми ноготочками.
 — Ей надо дать имя, — сказала я. — Она как маленький цветок.
 — Мы назовем ее Цветком, и так как она наполовину француженка, она будет Флер 12 .
 — Флер, — повторила я. — Кажется, ей это подходит. Так она стала Флер.
 Я написала Полли о том, что родился ребенок и что девочку назвали Флер. Полли ответила, что они ждут не дождутся ребенка. Эфф так взволнована; она все приготовила — колыбель, бутылочки и пеленки. Эфф знала очень много о том, что необходимо младенцам; она считает это имя немного необычным и ей хотелось бы назвать девочку Рози или Лили, или, может быть, Эффи.
 — Теперь вы независимы, — сказала Джанин. — Я возьму ваш адрес и напишу вам.
 Тетя Эмили попрощалась с нами очень любезно, но в то же время вручила Лавинии огромный счет, который подавлял ее каждый раз, как она смотрела на него.
 Мы с ней собирались отвезти ребенка в Лондон. Полли должна была встретить нас на вокзале. Эфф, готовясь к встрече, оставалась дома.
 Мы прибыли в условленное время. Я несла младенца. И вот Полли увидела нас.
 — Друзилла, — закричала она и в тот же момент оказалась рядом со мной; ее глаза были полны любовью, она обнимала меня вместе с ребенком.
 — Вот ты и здесь вместе с любимой крошкой. И ты… Дай-ка взгляну на тебя. Ты выглядишь хорошо.
 — И ты тоже, Полли. Как чудесно снова видеть тебя.
 — Еще бы, — сказала Полли. — Подожди, вот Эфф увидит малышку.
 С Лавинией она поздоровалась не так тепло. Я была рада, что Лавиния была такой покорной, как надо, и казалось, сознавала, чем обязана Полли и ее сестре.
 Полли взяла кеб, который уже ожидал нас. Мы все забрались в него и поехали домой, где волновалась Эфф.
 Эфф изменилась. Теперь она была полна достоинства.
 Они взяли еще один дом и все три содержали с большой прибылью для себя. Стало сложнее разобраться в их жильцах, поскольку теперь было несколько разных этажей: «Первых», «Вторых», «Третьих» и т.д.
 Их радость по поводу ребенка затмила все остальное. Эфф взяла малышку. Я поняла, что Полли намного обманулась. Она пристально смотрела на меня; присутствие Лавинии было для них тайной и вызывало определенное напряжение. Казалось, что невидимое присутствие леди Харриет тяготеет над нами; похоже, что даже Полли не могла полностью избежать этого ощущения. Эфф по каждому поводу извинялась перед Лавинией, так как она больше Полли понимала разницу в социальном происхождении, и как бы сильно им не нравилась Лавиния, она все же была дочерью леди Харриет.
 Мы остались всего на несколько дней, и из Лондона я написала отцу, а Лавиния — леди Харриет. Мы сообщили, что уже вернулись из Линденштайна и, прервав путешествие, остановились в Лондоне. Через несколько дней мы будем дома.

 Убийство в Фиддлерс-Грин

 Я была опять потрясена ухудшением состояния отца. Теперь он ходил с палкой, но говорил, что еще в состоянии выполнять свои обязанности. В деревне у него было много добрых работников, которые были для него неоценимой помощью.
 Он хотел услышать о Линденштайне; он думал, что schloss 13 был очень древним, к тому же готическим.
 — Дорогая моя, это должно быть было восхитительно. Прекрасная возможность. Ты поступила мудро, воспользовавшись этим.
 Я уклонилась от его расспросов о замке и сказала себе, что, если можно, надо найти книгу о нем и что-нибудь узнать. Я упрекала себя за то, что не догадалась сделать это раньше. Но, конечно, мы многим были довольны.
 Миссис Янсон сказала, что зимой он болел, и она ужасно боялась, что «придет та». Она была рада, что я дома.
 — Вы должны быть здесь, — многозначительно сказала она. — Я была несколько обеспокоена, услышав, что вы не собираетесь возвращаться прямо домой и намереваетесь шататься с иностранными принцессами.
 — Это только одна принцесса, миссис Янсон, — напомнила я ей.
 — Достаточно одной. Вы должны были вернуться прямо домой. Я не прочь сказать всем, что со школой покончено. Как Полли?
 — Очень хорошо.
 — Я знаю, что она была рада видеть вас. Я сказала, что да.
 Итак, теперь я покончила со школой. Я была «отполирована».
 Кроме того, я поняла, что уже больше не та невинная девочка, которая уехала во Францию.
 В ту ночь, когда я лежала в своей кровати, мне снились беспорядочные сны.
 В моем сознании всплывали и исчезали лица. Герцогиня… ученый… старик со своими кострами… (все ожидающие смерти… и многие из женщин, дающие начало новой жизни. Я рисовала себе бодрую усмешку Агаты, тоскующие взгляды Эммелин и измученное лицо Мириам. Я представляла тайную зловещую улыбку тети Эмили, когда она улыбалась мне, как бы говоря: «Ты никогда не убежишь… ты всегда будешь здесь… уютно… уютно…»
 Я проснулась с криком: «Нет, нет».
 Затем я осознала, что нахожусь в своей собственной кровати и это был всего лишь сон. Я была свободна.
 Лавиния пришла на следующий день.
 — Поехали на лошади, — сказала она, и мы поскакали вдвоем, так как будучи настоящими юными леди, мы могли ездить уже без сопровождения грума.
 — Я чувствую, что только так можно поговорить без опасения. Вокруг очень много народа. Они могут услышать. Моя мать говорит о лондонском сезоне, — начала разговор Лавиния.
 — Она ни о чем не догадывается?
 — Конечно, нет. Почему вдруг?
 — Мой отец задает опасные вопросы о Линденштайне.
 — О, это слишком далеко, чтобы о нем кто-нибудь знал. Лондонский сезон, подумай только.
 — Тебе хочется туда?
 — Конечно, хочется. Я смогу выйти замуж за богача с тем, чтобы суметь расплатиться с тетей Эмили. Эта женщина — акула.
 — Ты так не думала, когда поехала к ней.
 — Я не знала, что это будет стоить так дорого.
 — Как долго тебе придется платить?
 — Больше года… если не смогу добиться, чтобы мама увеличила денежное пособие.
 — Почему ты не попросишь Фабиана?
 — Я не могу ему сказать, зачем мне нужны деньги, а он пожелает узнать.
 — Не можешь ли ты сказать ему, что это твоя тайна?
 — Ты не знаешь Фабиана. Он хочет знать все. Он всегда был таким. Нет. Пока не найду богатого мужа, я должна буду платить из собственного содержания.
 Я посмотрела на нее с удивлением: как она может так говорить? Разве она никогда не думала о маленькой Флер? Не хотела иногда побыть со своим ребенком?
 Я спросила ее об этом.
 — О да, — ответила она, — но я не могу, понимаешь? Те двое ухаживают за ней. Они уже полюбили ее.
 — Я скоро поеду туда и увижу их. Я хочу тоже увидеть Флер.
 — Вот и хорошо. Ты сможешь рассказать мне, как она.
 Я удивлялась, как быстро восстановила она свою прежнюю уверенность. Смиренная, боязливая Лавиния быстро исчезла. Она пережила свое несчастье и, как я могла видеть, была готова к новым приключениям.
 Она ни о чем не могла думать, кроме как о предстоящем сезоне, как она будет наслаждаться им. Она уже восстановила свой здоровый вид и даже гордилась, уверенная, что станет дебютанткой сезона.
 Я посетила Фремлинг один или два раза. Я видела леди Харриет, которая была любезно вежлива со мной. В ее жизненной схеме я уже больше не имела значения. Я исполнила свою роль охраняющей компаньонки Лавинии в течение школьных лет и теперь возвратилась на свое законное место — простенькой дочери пастора.
 Возбуждение Лавинии росло. Строились большие планы. Леди Харриет собиралась развивать в ней ряд достоинств. Она предполагала вскоре отбыть вместе с Лавинией в свою лондонскую резиденцию, и там Лавиния должна будет проявить свои способности, обучаясь тому, как делать реверанс, как танцевать новые модные танцы и некоторым правилам поведения; она, конечно, посетит придворных портных. Весной ока будет представлена ко двору.
 В течение зимы я редко видела Лавинию. Я написала несколько писем Полли, а она сообщила мне, как развивается Флер. Ребенок был замечательный. Такого ребенка, как она, еще не было в мире. Они с Эфф по очереди катали ее, и у них был чудесный уголок в саду за домом, где она могла находиться в своей коляске.
 Она уже узнавала их и какой же поднимала шум, когда хотела, чтобы ее взяли на руки.
 Я знала, что Флер не будет обделена объятиями, и радовалась, как всегда, счастливой судьбе, которая подарила мне Полли.
 Наступило Рождество — всегда напряженное время для нас в церкви. Прошли обычные службы — полуночная месса в канун Рождества, рождественское богослужение с гимнами, а перед этим — украшение церкви, которое организовывали ее служащие и на котором мой отец, конечно, должен был присутствовать. На Рождество у нас обедали друзья, жившие по соседству. Это были доктор с семьей и адвокат с женой.
 Во Фремлинге было много развлечений. Фабиан был дома. Я видела его один или два раза. Он здоровался и улыбался той несколько загадочной улыбкой, какую я и ожидала от него.
 — Привет, Друзилла, — поздоровался он. — Закончила школу?
 — Да, — отвечала я ему.
 — Теперь ты действительно взрослая юная леди. Что тут можно было сказать? Он улыбнулся так, как будто в том, что я выросла, заключалась большая шутка.
 Он не оставался во Фремлинге надолго. Я слышала от миссис Янсон, а она от фремлингского повара, что вскоре он собирается отправиться в Индию и что большую часть времени он провел в конторе в Лондоне, знакомясь с Ост-Индской компанией, ведь семья Фремлингов была связана с ней с самого ее основания.
 Я написала Полли и послала им рождественские подарки, среди которых был маленький жакетик для Флер. Полли отвечала мне, и ее письма были полностью посвящены тому, как развивается ребенок, как она улыбнулась Полли первой, но только Эфф считает, что это была просто гримаска, а не улыбка.
 В феврале Лавиния и леди Харриет уехали в Лондон. Погода была крайне холодной, и мой отец подхватил простуду, которая перешла в бронхит. Он был серьезно болен, и почти все свое свободное время я посвящала уходу за ним.
 На помощь пришел викарий. Это был Колин Брейди, серьезный цветущий молодой человек, которого домашние быстро полюбили. Его баловала миссис Янсон и остальные следовали ее примеру. В округе его очень полюбили.
 Я была довольна его приходом, потому что он охотно взял на себя все обременительные обязанности, лежавшие на плечах моего отца; он быстро стал членом нашей семьи.
 Мы с ним поладили. Мы оба любили читать и обсуждать прочитанное. Вокруг него царила атмосфера невинности. Он обсуждал со мной церемонии и всегда прислушивался к моим советам. Случилось так, что я стала принимать в церковных делах больше участия, чем тогда, когда служил мой отец.
 Его здоровье улучшалось, но, как сказала миссис Янсон, он должен был очень беречься. Мы никогда не позволяли ему выходить, когда дул холодный ветер; и было действительно трогательно видеть, как Колин Брейди всегда появлялся там, где отцу надо было делать что-то, что было свыше его сил, и ненавязчиво выполнял это сам.
 Я была ему очень благодарна и рада, что он появился здесь, пока не начала замечать многозначительные взгляды окружающих: миссис Янсон, а также слуг и некоторых из прихожан. Они полагали, что идеальным решением было бы для меня выйти замуж за Колина, который полностью принял бы все дела на себя, разрешая таким образом одним махом все проблемы моего отца, Колина и мои.
 В результате они повлияли на наши добрые отношения с викарием. Он мне очень нравился, но мысль о том, что думали о нас люди, заставляла чувствовать меня в ого присутствии скованно.
 С наступлением весны мой отец почти выздоровел.
 — Он — чудо, — сказала миссис Янсон. — Говорят, скрипучее дерево два века стоит.
 Во Фремлинг приехал Фабиан, и с ним был Дугал Каррузерс. Леди Харриет и Лавиния все еще оставались в Лондоне. Я регулярно писала Полли и узнавала новости о ребенке. Я сообщила ей, что хотела приехать и увидеть их, но из-за папиного здоровья не смогла сделать этого раньше. А теперь, когда ему стало лучше, я хочу приехать. Полли ответила, что ребенок — прелесть, и хорошо знает, как добиться своего. Я не должна беспокоиться о ней, а когда приеду, могу быть уверена в самом лучшем приеме.
 Дорогая, дорогая Полли! Что бы я без нее делала? Что бы делала Лавиния? Я вообразила, как теперь ее представили королеве, как она ходит на балы и вечера. Она, должно быть, совсем забыла мнимого графа, впрочем, как и Джоса. Но забыла ли она Флер? Я не могла поверить, что на такое способна даже Лавиния.
 Я решила, что отправлюсь в Лондон на следующей неделе.
 Дугал пришел навестить моего отца. Он остался к чаю, и отец получил большое удовольствие от общения с ним. Все мы были рады видеть его таким оживленным, выглядящим так же хорошо, как накануне зимы.
 Когда Дугал уходил, я проводила его в холл и поблагодарила за приход.
 — Мне было очень приятно, — сказал он.
 — Это было так полезно для моего отца. Он довольно сильно болел и несколько упал духом.
 — Я надеюсь, что могу прийти вновь.
 — Пожалуйста, приходите. Мой отец будет очень рад вас видеть в любое время.
 — Я надеюсь, что и вы тоже.
 Я не ожидала, что он снова придет так скоро, но он явился на следующий день. Мы вновь приятно провели время за чаем, и отец сказал:
 — Приходите пообедать с нами, Мы о многом должны поговорить.
 — Я бы с большим удовольствием, — ответил Дугал. — Но я в Фремлинге гость и вряд ли удобно покидать хозяина.
 — Пригласите и его с собой, — не размышляя, предложил мой отец.
 — Можно? Я уверен, что он с удовольствием пришел бы.
 Но миссис Янсон это не очень понравилось. Ей не по душе была идея о приеме «их, оттуда, из Дома», а также что сэр Фабиан будет нашим гостем.
 — Не беспокойся. Просто забудь, кто он такой, — успокоила я ее.
 — Вся беда с этими Фремлингами в том, что они никогда не дают забыть, кто они такие.
 Вот так Фабиан пришел на обед.
 Он взял меня за руки и некоторое время сжимал их в дружеском рукопожатии.
 — Благодарю вас за то, что позволили мне прийти, — сказал он несколько неискренне, как мне показалось.
 — Это предложил мистер Каррузерс, — пояснила я. Он как бы в удивлении поднял брови. На самом деле я почувствовала, что большую часть времени он разглядывал меня с некоторым интересом.
 — Пастор обладает потрясающими знаниями Древней Греции, — сказал Дугал. — У него такие необычные идеи.
 — Восхитительно. — Фабиан продолжал улыбаться мне. Я провела их в гостиную, где в кресле сидел мой отец.
 С ним был Колин Брейди.
 — Я думаю, что вы все знакомы, — сказала я.
 — Не помню, чтобы мы встречались раньше, — пристально глядя на Колина, сказал Фабиан.
 — Мистер Брейди приехал помогать моему отцу, когда тот был болен, и мы надеемся, что он останется с нами.
 — Это должно очень помочь, — сказал Фабиан.
 — Мистер Брейди… это сэр Фабиан Фремлинг.
 Колин пришел в некоторый трепет от знакомства с Фабианом. Он знал, что тот принадлежит к влиятельной семье, правящей деревней.
 Вскоре мы сели за стол. Миссис Янсон превзошла самое себя, а горничным были даны подробные инструкции, как они должны себя вести.
 Дугал вступил в разговор с моим отцом, а Колин время от времени вставлял замечания. Фабиан повернулся ко мне.
 — Понравился вам Ламазон? — спросил он.
 — Это были самые замечательные впечатления, — сказала я ему.
 — Я думаю, что такими же находит их и моя сестра.
 — Я в этом уверена.
 — А теперь вы вернулись… что вы думаете делать?
 — Я полагаю… просто буду здесь жить дальше.
 Он кивнул.
 Отец говорил о древних цивилизациях, которые некоторое время процветали и потом исчезали.
 — Это правило, — сказал Дугал. — Империи возвышаются и гибнут. Я думаю, что самым значительным был упадок Римской империи. Остатки этой цивилизации можно видеть по всей Европе… несмотря на то, что за ее падением последовало средневековье.
 Затем я услышала слова отца:
 — Совсем недавно Друзилла была в Линденштайне.
 — Линденштайн, — сказал Дугал. — Это очень интересное место. Помнишь его, Фабиан? — Он повернулся ко мне.
 — Мы с Фабианом проделали что-то вроде большого паломничества и посетили все интересные места, правда, Фабиан? Но мы старались избегать очень известных мест. Мы были совсем рядом с Линденштайном.
 Я почувствовала, что слегка покраснела. Мне всегда становилось неловко, когда я вспоминала о нашем обмане. Я попыталась быстро сменить тему разговора.
 — Мистер Каррузерс, расскажите нам, что вы думаете о Флоренции, — обратилась я к Дугалу. — Мне всегда представлялось, что это самый восхитительный город в мире.
 — С этим многие согласятся, — ответил Дугал.
 — Как бы я хотел побродить вдоль Арно, где Данте встретил Беатриче, — мечтательно произнес мой отец.
 — Что вы думаете о Линденштайне, мисс Делани? — спросил Фабиан.
 — О… очень интересно.
 — Этот средневековый Schloss…
 — В нем и останавливались девушки, не так ли, Друзилла? — спросил отец. — Принцесса училась в школе вместе с Друзиллой и Лавинией. Она пригласила их. Это прекрасный случай.
 — Да, — с чувством сказала я. — У нас масса впечатлений.
 Мой отец вернулся к разговору о Данте, и Колин с Дугалом приняли в нем участие. Фабиан тихо сказал мне:
 — Удивительная маленькая страна… Линдештайн. Эти горы… обнаженные и суровые… что вы думаете?
 — О да, — сказала я.
 — И Schloss. Необычная архитектура… эти башни…
 Я кивнула.
 — Должно быть, очень интересно пожить в таком месте.
 Я опять кивнула.
 Он пристально смотрел на меня. Я спрашивала себя, не рассказала ли ему Лавиния все по секрету, и внезапно рассердилась на то, что приходится нести на себе груз ее тайны.
 Оставив мужчин за столом с их портвейном, я пошла к себе в комнату. Фабиан Фремлинг всегда меня смущал тем, как он на меня смотрел. Он словно пытался мне напомнить, какой я была уязвимой.
 Когда они собрались уходить, отец сказал:
 — Это был приятный вечер. Я редко встречаюсь с людьми, интересующимися моим хобби. Пожалуйста, приходите еще.
 — Вы должны отобедать во Фремлинге, — пригласил Фабиан.
 — Благодарю вас, — ответила я, — но отец не должен выходить по вечерам. — Я смотрела на Дугала. — Будет лучше, если вы придете сюда.
 — Тогда я обязательно приду… когда меня пригласят.
 — Я надеюсь, что вы придете очень скоро, — сказал мой отец.
 — Я тоже так думаю, — ответил Фабиан. — Я сомневаюсь, что мы уедем отсюда раньше конца следующего года.
 — На следующей неделе Друзилла собирается в Лондон. Верно, моя дорогая?
 — О-о, — многозначительно изрек Фабиан, останавливая на мне взгляд.
 — Чтобы повидаться со своей старой няней, — объяснил мой отец. — Вы же знаете, как крепки такие связи.
 — Да, — подтвердил Фабиан. — Тогда, может быть, мы сможем прийти после возвращения мисс Друзиллы.
 — Не вижу причины, почему бы вам не прийти, когда меня не будет, — возразила я. — Миссис Янсон обо всем позаботится, и мой отец насладится вашей компанией.
 — Я приглашаю вас, — сказал отец.
 Затем они ушли.
 Отец выразил удовольствие по поводу вечера, который они провели, и Копии согласился с ним. Миссис Янсон тоже не испытывала неудовольствия. Ее вывод сводился к тому, что Фремлинг — такой же, как все «другие», и она не боится его. Что же касается того «другого», то он настоящий джентльмен и никто не может иметь против него возражений.
 Я провела вечер неплохо, хотя и испытала некоторое беспокойство, когда они заговорили о Линденштайне.
 Я уже волновалась о своем предстоящем визите в Лондон. Перспектива вновь увидеть Полли всегда наполняла меня радостью, а теперь к этому прибавились ребенок и Эфф. Я поехала в город, находившийся примерно в миле от нашей деревни. Я провела все утро в магазинах и купила маленькую куртку, шляпу, пару пинеток для Флер и кузнечные меха для Полли и Эфф, потому что видела, с каким трудом они разводят огонь в кухне.
 Когда я выходила из магазина, мимо проезжала карета. Я знала, что она из Фремлинга, поскольку видела, как на ней разъезжал Фабиан. Она была запряжена парой разгоряченных серых лошадей. Он любил ездить очень быстро.
 На месте кучера я увидела Фабиана, и к моему удивлению, он остановился.
 — Мисс Делани.
 — О… хэлло, — поприветствовала я.
 — Я вижу, вы ходили по магазинам.
 — Да.
 — Я отвезу вас обратно.
 — О, в этом нет необходимости.
 — Конечно я отвезу вас.
 Он спрыгнул с сиденья и взял у меня сумку, в которой находились покупки. Вдруг сумка выпала у него из рук и ее содержимое — кузнечные меха, детская куртка, шляпа и пинетки — высыпалось на тротуар.
 — Боже мой, — сказал он, наклонившись и подбирая их. — Надеюсь, я не испортил ничего.
 Я стала пунцовой. Он стоял рядом с пинетками в руке.
 — Очень миленькие, — прокомментировал он, — и в полном порядке.
 — Правда, — пробормотала я, — не надо отвозить меня домой.
 — Но я настаиваю. Понимаете, мне бы хотелось похвастаться своими лошадьми. Это действительно превосходная пара. Садитесь рядом со мной. Тогда вы сможете лучше видеть дорогу. Вы получите удовольствие.
 Он бережно положил мои покупки в карету и помог мне подняться.
 — Теперь, — сказал он, — тронулись. Я не повезу вас прямо домой.
 — Ох, но…
 — Я снова настаиваю. Вы вернетесь домой в то же время, как если бы шли пешком. И будете довольны, увидев в деле Кастора и Поллукса.
 — Небесные близнецы… — прошептала я.
 — Они похожи друг на друга так, как могут походить только близнецы. Поллукс темпераментный, а Кастор немного с ленцой. Но они понимают прикосновение хозяина.
 Лошади ринулись в галоп, и он рассмеялся, когда мы набрали скорость.
 — Если вы испугались, держитесь за меня.
 — Спасибо, но я не боюсь.
 — И благодарю за комплимент. На самом деле он вполне заслужен. Я знаю, как управляться с моими лошадьми. Между прочим, последнее время я не вижу, чтобы вы ездили на лошади.
 — Я не ездила с тех пор, как вернулась.
 — Почему же?
 — У нас в пасторском доме нет конюшни.
 — Но вы обычно регулярно ездили.
 — Так было, когда дома была Лавиния.
 — Моя дорогая мисс Делани, вам вовсе не надо спрашивать разрешения брать лошадь из конюшни Фремлинга. Я думал, что вы это знаете.
 — Когда Лавиния была здесь, было совсем другое дело. Я ездила вместе с ней.
 — Нет никакой разницы. Пожалуйста, в любое время берите лошадь, на которой вы обычно ездите.
 — Благодарю вас. Вы очень добры.
 — Да нет. В конце концов, вы близкий друг моей сестры. Вы завидуете, что она расправила крылышки в Лондоне? — спросил Фабиан.
 — Я не думаю, чтобы меня это беспокоило.
 — Ну, конечно. Но, пожалуйста, катайтесь, когда захотите.
 — Вы очень добры.
 Он довольно сардонически улыбнулся мне.
 — Расскажите мне о Ламазоне, — попросил он.
 — О, он считается превосходной школой.
 — Где девчонок-сорванцов превращают в юных леди.
 — Мне кажется, идея именно такова, — подтвердила я.
 — И вы думаете, что они проделали удовлетворительную работу в отношении вас и Лавинии?
 — Я не могу говорить за Лавинию. Вы должны спросить у нее.
 — А вы?
 — Об этом должны судить другие.
 — Хотите услышать мое мнение? — поинтересовался он.
 — Не особенно. Оно не может быть объективным, поскольку вы едва меня знаете.
 — Мне кажется, что я знаю вас очень хорошо.
 — Не понимаю, почему. Я так редко видела вас.
 — Это были очень запоминающиеся моменты. Помните, когда вы взяли веер из павлиньих перьев?
 — Да, по вашему приказанию. Скажите, как ваша тетя Люси?
 — Она стала очень слабой. Она потеряна для этого мира и существует только в своем собственном.
 — У нее все еще есть слуги-индийцы?
 — Да, есть. Они никогда не покинут ее, и она без них совсем пропадет.
 — Мне очень жаль, — сказала я.
 Последовало короткое молчание, затем он спросил:
 — Вы скоро собираетесь в Лондон?
 Карета накренилась, и я упала на него, вцепившись в его пиджак.
 — Все в порядке. Я сказал вам, что со мной вы в безопасности, — рассмеялся он.
 — Я действительно должна уже быть дома. Мне очень много надо сделать.
 — Вы должны подготовиться к своему визиту в Лондон?
 — Да, это и другие дела.
 — Как Долго вы намерены там оставаться?
 — О… около недели.
 — Вы очень любите свою старую няню.
 — На самом деле она не старая. Полли — одна из тех, кто никогда не стареет.
 — Ваша лояльность делает вам честь.
 — Разве уж так похвально выражать свои истинные чувства?
 — Нет, конечно, нет. Вот видите, какой я послушный. Я доставлю вас к дверям пасторского дома в течение трех минут.
 — Благодарю вас.
 Он резко остановился у дома из серого камня, соскочил и помог мне выйти. Взяв меня за руки, он улыбнулся.
 — Надеюсь, подарки подойдут.
 — Какие подарки?
 — Мехи и детская одежда.
 К моему неудовольствию, я вновь покраснела. Взяв протянутую сумку, я поблагодарила его и вошла в дом.
 Тревога охватила меня. Он всегда являлся причиной моего волнения. Как жаль, что он видел мои покупки. Я почувствовала, что он, не показывая виду, рассмотрел их. Интересно, что он подумал?
 Отец поинтересовался, разумно ли мне одной ехать до Лондона.
 — Мой дорогой отец, — ответила я, — что может случиться со мной? Я саду на поезд под присмотром мистера Хансона, начальника станции, и мистера Бриггса, носильщика. На другом конце меня будет ждать Полли. Ты знаешь, я уже взрослая.
 — Все же… — настаивал он.
 — Со мной все будет хорошо.
 Наконец он согласился, что со мной ничего не должно случиться, и я отбыла со своим чемоданом, в котором были подарки и небольшой личный багаж.
 Я села в купе около окна и закрыла глаза, предвкушая удовольствие от встречи с Полли, от того, что вновь увижу Эфф и ребенка.
 Дверь открылась. В купе вошел Фабиан.
 — Я неожиданно должен ехать в Лондон. Забавно. Мы поедем вместе. Однако вы, кажется, не рады видеть меня? — ухмыльнулся он.
 — Я не ожидала, что…
 — Вы не считаете, что сюрпризы приятны?
 — Иногда.
 Он сел напротив и сложил руки.
 — Убежден, что ваш отец был бы доволен. Я уверен, что он немного волнуется оттого, что вы путешествуете одна. Юные леди так обычно не поступают, не так ли?
 — Я придерживаюсь мнения, что мы не так хрупки, как пытаются представить некоторые.
 — Почему бы?
 — О, это мужская идея… направленная на то, чтобы показать превосходство мужчин.
 — Вы действительно в это верите?
 Поезд тронулся со станции.
 — Верю во что? — спросила я.
 — В превосходство мужчин.
 — Конечно, нет.
 — Тогда вы принижаете их значение?
 — Я не говорила этого.
 — Это очень любезно с вашей стороны.
 — Но… это просто здравый смысл. Два пола предназначены, чтобы дополнять друг друга.
 — Не сказано ли это в Библии? Но я думаю, что существуют примеры, когда проявляется подчиненная роль женщины. Святой Павел… например.
 — О, Святой Павел! Не один ли он из тех, кто считает женщин искушением и обвиняет их за то, что они таковы?
 — Разве? Я думаю, что ваши познания в Библии больше моих. Это все оттого, что вы являетесь «отшлифованной» юной леди.
 — Благодарю вас.
 — Как долго вы будете в Лондоне?
 — Думаю, что неделю. Я не хочу оставлять отца на длительное время.
 — Я знаю, что он очень болел зимой. Я понимаю ваше беспокойство. Думаю, что викарий очень достойный молодой человек.
 — Он очень услужливый и пользуется любовью среди прихожан, что очень важно.
 — Для всех нас важно пользоваться любовью.
 — Но особенно для человека в его положении. Например, я не думаю, что это не заботит вас.
 — Меня беспокоит… когда это относится к некоторым. — Он улыбнулся мне в своей уже знакомой мне поддразнивающей манере и, продолжая улыбаться, откинулся назад. — Это действительно приятный способ путешествия. Обычно я сожалею о времени, потраченном на него.
 — Смею заметить, вам придется много путешествовать.
 — А, вы имеете в виду Индию, куда я когда-нибудь поеду.
 — Я полагаю, скоро.
 — По-видимому, в конце года. Каррузерс тоже поедет. Знаете, наши семьи связаны с Ост-Индской компанией.
 — Я слышала.
 — Я полагаю, от Каррузерса. Я знаю, что он частый гость в пасторском доме.
 — Он нравится моему отцу. У них общие интересы.
 — Мы выросли с мыслью, что в конце концов войдем в компанию. У моего дяди… брата отца… конторы в Лондоне. Я время от времени езжу туда… как говорят, набираюсь опыта.
 — Это, должно быть, интересно.
 — Компания… о да. Конечно, это часть истории. Она уходит в глубь веков. Как вы знаете, торговля с Индией началась, когда Васко да Гама открыл восточный проход и бросил якорь в Калькутте. Но португальцы никогда не создавали торговой компании; они оставили это нам. Знаете ли вы, что королева Елизавета даровала нам грамоту на торговлю? Это было в самые последние дни шестнадцатого века. Так что вы понимаете, наши корни уходят в глубокое прошлое, и семья обязана продолжать это.
 — Вы должны очень гордиться своими предками.
 — Среди них есть и грешники.
 — Во всех семьях так.
 — Но в некоторых больше, чем в других. Я сейчас думаю, что ваша была очень достойной… просто с небольшими пустяковыми грешками, наверное.
 — Может быть, лучше не выяснять.
 — Я уверен, что вы правы. Но в таких семьях, как наша, все оказывается записанным. Мы знаем того, кто был основателем компании, и кое-что о жизни тех, кто были продолжателями. Вы согласны, что люди непредсказуемы? Те, кто кажутся добропорядочными, часто имеют свои секреты, а в злодеях нередко обнаруживаются зерна добра.
 — Расскажите мне о торговле. Какими товарами вы торгуете? — попросила я.
 — Мы продаем в Индию золотую нить для вышивания, шерстяные ткани, скобяные изделия и тому подобное, а обратно привозим шелк, алмазы, чай, фарфор, перец, набивной ситец, наркотики и т.п.
 — Понятно. Вы торговцы.
 — Совершенно верно. Но мы становимся очень могущественными. Понимаете, нам мало одной торговли. Мы хотим управлять, и мы принимаем участие в ссорах индийских принцев. Мы добились власти, и, можно сказать, что Ост-Индская компания является истинным правителем Индии.
 — Не возмущаются ли этим индийцы?
 — Конечно, некоторые из них возмущены. Другие же понимают приносимую нами выгоду. У французов тоже есть своя Ост-Индская компания. В этом причина волнений между нашими двумя странами.
 — Мне кажется, что такое стремление к власти вызывает много тревог.
 Он кивнул.
 — Вы понимаете, почему? Такова наша семейная традиция.
 — Да, понимаю, — сказала я.
 — Ладно, довольно о компании и о моей семье. А как вы? Что вы намерены делать теперь, когда вы дома?
 — Делать? Что я могу делать?
 — Расскажите мне.
 — В данный момент я помогаю по дому и приглядываю за отцом. На семью пастора приходится очень много обязанностей. Думаю, это и есть то, чем я буду продолжать заниматься.
 — У вас нет планов… стремлений? Возможно, путешествовать? Вы уже были во Франции… и Линденштайне.
 Я торопливо ответила:
 — Я думаю, надо подождать, как сложится дальше.
 — Некоторые из нас нетерпеливы и торопят судьбу. Вы не из таких?
 — Это я должна выяснить. До сих пор я никогда этого не делала. А вы?
 Он наклонился ко мне.
 — Я постоянно это делаю. Если я захочу чего-то, то стараюсь добиться этого.
 — Это все то же стремление и жажда власти. Это потому, что вы принадлежите к Фремлингам и Ост-Индской компании.
 — Не только. Это моя предприимчивая натура. Я рассмеялась и он сказал:
 — Как вы меняетесь, когда смеетесь. Вы знаете, что выглядите немного суровой?
 — Не думаю, что в действительности я такая.
 — Может быть, вы становитесь такой только тогда, когда видите меня?
 — Не понимаю, почему я должна так реагировать на вас.
 — Возможно, потому, что вы осуждаете меня?
 — За что?
 — Я могу догадываться о нескольких причинах.
 — Тогда мне они неизвестны.
 — Не смотрите с ожиданием. Я не собираюсь называть их. Я не настолько глуп, чтобы усиливать ваше нерасположение.
 — Нерасположение — это полностью ваше воображение. Как можно осуждать человека, не зная его?
 — Возможно, из-за плохой репутации.
 — Я не наслышана о ней.
 — Ну вот! Теперь вы опять стали суровой. Я чувствую, что мы лучше узнаем друг друга за это путешествие.
 — Разве эта непродолжительная поездка поможет нам больше, чем годы проживания по соседству?
 — В такой обстановке есть что-то интимное.
 — Неужели?
 — Вы этого не чувствуете?
 — Я думаю, что мы разговариваем дольше, чем за все время, что мы знаем друг друга.
 — Это потому, что вы здесь и не можете уйти от меня.
 — Так же, как и вы от меня.
 — О, а я и не хочу.
 Я рассмеялась.
 — Я думаю, что мы уже должны скоро приехать.
 — Через пять минут, — сказал он. — Увы! Каким коротким показалось путешествие. Но очень воодушевляющим. Как удачно, что мы были одни в купе. Я скажу вам кое-что. Это не было удачей. Я заранее дал кондуктору чаевые.
 — Зачем?
 — По вполне ясным причинам. Я подумал, что нам было бы интересно познакомиться друг с другом. Посторонние нарушили бы наш маленький тет-а-тет.
 — Не понимаю, почему вы беспокоились.
 — Я принимаю на себя массу беспокойств, добиваясь того, что хочу. Разве я не говорил вам, что я «толкач»?
 Я немного удивилась и почувствовала легкое беспокойство, не зная, что у него на уме. Мне показалось, что он собирается позволить себе легкий флирт. Он, без сомнения, думал, что я была наивной девочкой, готовой упасть в объятия всемогущего лорда поместья. Если Лавиния мало что извлекла из своего горького опыта, то я вынесла многое.
 Я холодно повторила:
 — Не представляю, почему вы должны брать на себя беспокойство.
 — Позже я скажу вам.
 — Однако мы приехали.
 Он взял мой чемодан.
 — Знаете, я сама справлюсь, — сказала я.
 — Не могу позволить вам его нести.
 Мне показалось, что он уже занял собственническую позицию.
 Следовало бы остерегаться его. Он относился к тому типу мужчин, которые думают, что стоит им только поманить девушку, как она тут же за ним побежит. Он был сэр Фабиан, богатый и могущественный; и его мать заставила его чувствовать себя — как обычно говорили — маленьким Цезарем.
 Я попыталась взять у него мой чемодан, но он, улыбаясь, настоял на своем. Мы прошли по платформе, и там стояла ожидавшая меня Полли.
 Она пришла в изумление, увидев меня с мужчиной, а когда узнала его, ее удивление перешло в смятение.
 Я подбежала к ней, и она обняла меня.
 — О, Полли, — воскликнула я, — как чудесно увидеть тебя.
 Она была напряжена из-за его присутствия.
 — Полли, это сэр Фабиан. Он был так добр, что помог нести мой багаж.
 Он поклонился Полли.
 — Мы с мисс Делани встретились в поезде.
 Полли выглядела воинственно. Она никогда не одобряла Фремлингов. Я знала, что она думает. Кто они такие вне своей семьи? Или когда едут на поезде и несут чьи-то вещи? Нельзя не признать, что ничего хорошего они из себя не представляли. Я так хорошо знала ее, что угадывала ее мысли.
 — Итак, благодарю вас, сэр Фабиан, — сказала я. — Вы были очень добры.
 — Мы возьмем кеб и в один момент будем дома, — заволновалась Полли.
 — Я провожу вас, — сказал он, — и возьму кеб.
 — Нет необходимости… — возразила я.
 — Я настаиваю. — Он говорил так, будто его слово было закон. Мне непреодолимо хотелось вырвать у него мой чемодан и сказать, что мы не нуждаемся в его помощи. Но если я так сделаю, это может выдать что-то, что я должна скрывать.
 Я уже знала его властную манеру, с которой он подозвал кеб, и очень скоро мы оказались на пути к дому.
 Я пыталась болтать с Полли так, будто его с нами не было. Я спросила об Эфф. Она процветает. Живет очень хорошо. Может, даже приобретет дом № 10 Макклестона, если живущий там старик выедет. Эфф всегда внимательно следила за этим.
 Никто из нас не упомянул о девочке, но я знала, что Полли, так же, как и я, жаждет поговорить о ней.
 Я была рада, когда наша поездка закончилась. Он вышел из кеба и донес мой чемодан до двери. Эфф открыла нам. Увидев меня, она вскрикнула от удовольствия, а затем, при виде Фабиана, отступила.
 Он снял шляпу и поклонился.
 — Это сэр Фабиан Фремлинг, мой сосед, — объяснила я. — Я встретила его в поезде, и он мне очень помог.
 Я видела, что она раздумывает, следует ли его пригласить на чашку чая с куском особого кекса с изюмом, который она испекла по такому случаю; ее колебания были связаны с его титулом и, возможно, с его безупречной внешностью.
 Я быстро сказала:
 — Вы были очень добры, сэр Фабиан. Большое вам спасибо. — С этими словами я повернулась, и он, вновь поклонившись, пошел обратно к ожидавшему кебу.
 Мы вошли в дом.
 — Ну и ну! Вот те раз! — сказала Полли. — Я думала упаду, когда увидела, кто это.
 Она покачала головой. Она была обеспокоена; я должна сказать ей при первой возможности, что нет необходимости бить тревогу.
 Эфф заворковала:
 — Я знаю, кого ты хочешь видеть. Она у меня здесь, но сейчас спит, и я не хочу ее беспокоить, иначе будут неприятности, верно, Полли?
 — Это точно, — подтвердила та.
 — Ну что же, как насчет чашки хорошего чая сначала? У меня есть горячие булочки.
 Когда мы сели за чай с булочками, я услышала о процветании их бизнеса и о том, как малышка с каждым днем становится все красивее.
 Наконец Эфф принесла ее, и я взяла ее на руки, при этом она удивленно смотрела, ее маленькие ручки обвились вокруг моих пальцев и на ее розовом личике появилось что-то вроде довольной улыбки. Она очень изменилась с того дня, когда мы с Лавинией привезли ее сюда. Ей скоро должно было исполниться девять месяцев — уже большая. Меня всегда расстраивали мысли о нежеланных детях, но эта, по крайней мере благодаря Полли и Эфф буквально купалась в любви.
 У Флер были живые голубые глаза, а почти черные при рождении волосы значительно посветлели. Они были темно-каштановыми с рыжеватым отливом — унаследованные, несомненно, от Лавинии. Было видно, что она довольна, и это было счастье.
 Присутствие Флер заставило меня вновь подумать о других малышах, родившихся в том месте вместе с ней. Что произошло с Эммелиной? У ее ребенка должен быть счастливый дом, я уверена. А бедная маленькая девочка, которую изнасиловали? Ее семья, конечно, будет ухаживать за ее ребенком. А Агата? Она должна была бы знать, что делать. У нее доброе сердце, и она не позволит стать своему ребенку сиротой. Больше всего я беспокоилась о Мириам, которая собиралась оставить своего ребенка ради спасения брака. Казалось, что этот случай был самым грустным из всех.
 Но я была рада видеть здесь Флер. Она не должна была скучать без родителей, потому что нельзя было найти двух более преданных людей, чем Полли и Эфф, которые бы так хорошо заботились о ней.
 Кузнечные мехи были приняты с радостью.
 — Этот кухонный очаг никогда не имел такой тяги, — сказала Эфф.
 Шляпка была немедленно надета, и в пинеточках Флер была очень забавной.
 — Очень пригодятся ей для прогулок, — сказала Полли. — Скоро она начнет ходить. Она достаточно уже наползалась на руках и коленях.
 — Тебе не кажется, что она маленький ангел? — заметила Эфф.
 Я ответила, что да.
 — Эфф ее просто балует, — сказала Полли.
 — Мне это нравится — возразила Эфф. — Ты и сама хороша.
 Все было так уютно, так похоже на то, что я от них ожидала. Полли по-прежнему оставалась светлым пятном в моей жизни.
 Однако ей было не по себе. Я это чувствовала. Когда вечером Эфф ушла, она вошла в мою комнату и заговорила со мной очень серьезно.
 — Друзилла, я беспокоилась о тебе. Мне не нравилось, что ты была в этом заграничном месте. Я не знаю, что случилось. Флер… она дочь Лавинии. Теперь я знаю это. Сначала я подумала, что она твоя.
 — Ох, Полли.
 — Именно поэтому мы так быстро приняли ее. Я сказала Эфф: «Это моя девочка, и она в беде. Мы, как сможем, поможем ей, и если надо взять ребенка сюда, мы сделаем это».
 — Я сразу же подумала о вас. Я помню, что вы с Эфф всегда любили детей.
 — Да.
 — Ты не сомневалась.
 — Нет… Как я тебе говорила, я думала, что это твой.
 — Ты всегда прекрасно относилась ко мне, Полли… всегда.
 — Теперь я знаю, что она дочь Лавинии. Такой вызывающий «багаж». Это в ее духе. Попадает в беду и заставляет кого-то другого улаживать это.
 — Леди Харриет принимала большое участие в оплате моего обучения в школе. Я была там, чтобы быть с Лавинией.
 — Я знаю. Такие думают, что им принадлежит мир и все, что в нем есть. И теперь этот Фабиан… или как там его зовут.
 — Все зовут его Фабианом. Это его имя.
 — Сэр Фабиан, если вам угодно.
 — Он унаследовал этот титул от своего отца. Он стал сэром сразу же после его смерти.
 — Глупый способ продолжать… маленьким детям дают изображать знатных особ. Неудивительно, что, вырастая, они мнят себя Господом Богом.
 — Ты думаешь, что он так считает?
 — Ясно, как Божий день.
 — Это не всегда очень ясно.
 — Теперь ты поумнела, и я хочу поговорить с тобой серьезно, на равных. Это о Флер.
 — Ох, Полли, разве Лавиния не присылает тебе денег?
 — Речь идет не о деньгах. Я хочу сказать, что Флер… ну, она из них, Фремлингов, что ни говори. Сейчас ей хорошо. Не понимает разницы между Букингемским дворцом и трущобой… пока мы здесь смотрим за ней, целуем и обнимаем… ей хорошо. Но когда она подрастет, будет ли это место достаточно хорошим для нее?
 — Оно будет хорошим, если здесь будете вы с Эфф. Она любит вас обеих. Посмотри, как она довольна, когда вы здесь.
 — Ох, она любимая малышка. В этом нет сомнений. Но придет время, когда надо будет сказать ей, кто она, и что-то делать с ее обучением и прочим.
 — Полли, не торопи события. Я поговорю с Лавинией, когда представится случай.
 — И ты сама.
 — А что со мной?
 — Что ты собираешься делать?
 — Что ты имеешь в виду, Полли?
 — Ты знаешь, что. Пастор нездоров, не так ли? Как долго он сможет работать? Я знаю, что его место займет Колин Брейди. Он тебе нравится?
 — Не пытаешься ли ты посватать меня, Полли?
 — К таким вещам надо относиться серьезно. Мне бы хотелось, чтобы твоя жизнь с малышом была устроена. Ты была бы счастлива с маленьким. О, я знаю. Я видела тебя с Флер. Некоторые являются прирожденными матерями, и ты из их числа.
 — Ты слишком спешишь, Полли.
 — Ну, ведь он тебе нравится, этот Колин Брейди.
 — Да.
 — И он хороший человек.
 — Смею сказать, что да.
 — Ты же не можешь позволить кому-то подобрать тебя, когда хочется, и бросить, когда надоест?
 — На кого ты намекаешь?
 — На этого сэра Фабиана.
 — О, здесь речь совсем не идет о том, чтобы он подобрал меня. Он просто оказался в том же поезде.
 — Некоторые люди сами устраивают так, что происходит именно то, чего они хотят.
 Я вспомнила о том, что он говорил о «подталкивании» судьбы, и о том, что он сам подстроил нашу встречу. Я почувствовала себя несколько польщенной и взволнованной его беспокойством, и это не раздражало меня, как должно бы.
 Постепенно она вытянула из меня всю историю предательства и падения Лавинии.
 — На эту всегда обрушивались все возможные беды. Может быть, это послужит уроком для нее. Могло быть… хотя я сомневаюсь в этом. Несчастье просто написано на ее лице. Рано или поздно она снова попадет в беду. И подумать только, что сэр Фабиан — дядя нашей Флер и ничего не знает об этом.
 — Конечно, он не подозревает, что Флер существует.
 — Но какой будет для него удар, когда узнает. Я не удивляюсь, что Лавиния пошла на все, чтобы сохранить свой секрет. Мне всегда жаль девушек, попавших в беду, но я не собираюсь из-за нее посыпать голову пеплом.
 Вот так мы разговаривали, и мне было так же покойно, как обычно в былые дни, когда мы сидели в комнате пасторского дома, с одной стороны которого был церковный двор, а с другой — зеленела деревня.
 Мы с Полли совершили нашу прогулку в «Вест»; я купила кое-что из одежды — перчатки для Полли и шарф для Эфф. Благодаря оставленным мамой деньгам у меня было денежное пособие. Оно было не очень большим, но я, по крайней мере, не сидела без гроша в кармане. Я сказала Полли, что собираюсь отсылать ей половину того, что имела, чтобы помочь ей с Флер, но она возмутилась.
 — Не делай этого! Если ты попытаешься так поступить, я сразу же отошлю их обратно… немедленно… этим ты очень рассердишь нас с Эфф. Нам стало так радостно с ребенком. Это важно… особенно для Эфф. Она любила свое дело, но часто говорила, что ей чего-то не хватает. Она годами терпеливо выносила «его» и простила бы «ему» все его несносные привычки, если бы он дал ей ребенка. Но оказалось от «него» не было прока… даже в этом… Но теперь у нас есть Флер, — продолжала ока, — и даже если Лавиния когда-нибудь захочет вернуть ее себе, она ее не получит. За Флер я буду биться насмерть… и Эфф тоже… а Эфф всегда побеждает… всегда побеждает и будет побеждать. Отец всегда это говорил.
 Я часто думала о Лавинии и спрашивала себя, вспоминает ли она когда-нибудь о ребенке. Я сомневалась в этом. Она бездумно зачала его, думая только о собственном удовольствии, и небрежно отреклась от него, не подозревая, казалось, как ей повезло, что она нашла людей, освободивших ее от этого бремени.
 В течение этой недели я вывозила малышку в общий двор. Я обычно сидела на скамейке и размышляла обо всем, что произошло за последние два года. В своих мыслях я часто возвращалась в тот маленький город; вспоминая, как выбирала пирожное, садилась за столик с тентом от солнца и ждала, когда Шарль принесет кофе. Я живо вспоминала тот день, когда к нам подошел так называемый граф. Я видела Лавинию, дерзко улыбающуюся привлекательному самозванцу. Я должна была бы догадаться, что он не граф, и единственным его желанием было мимолетное любовное увлечение.
 Я пребывала в мечтах, а Флер дремала в коляске. Внезапно я осознала, что кто-то сел на скамью рядом со мной. Я повернулась и, испытывая одновременно веселое возбуждение и страх, увидела, что это был Фабиан.
 — Сэр Фабиан… — пробормотала я.
 — О, пожалуйста, — сказал он, — не так формально. Для моих друзей я просто Фабиан.
 — Что… что вы здесь делаете?
 — Радуюсь такому счастливому повороту судьбы. Как вы поживаете? Вы хорошо выглядите. Ваши щеки такие розовые. Это благодаря лондонскому воздуху или воссоединению с вашей преданной няней? — Я ничего не ответила и он продолжал:
 — Какой прелестный ребенок. Чей он?
 — Ее удочерила Полли.
 — Она необычная женщина, ваша Полли. Шляпа идет ей. — Он немного лукаво посмотрел на меня. — Вы сделали хороший выбор.
 — Да.
 — И маленькие пинетки.
 — На самом деле они оказались малы ей, поэтому это не было таким уж хорошим выбором. Она вот-вот начнет ходить, и ей уже нужны ботиночки.
 — Вам следовало бы об этом подумать. Как предприимчивы эти двое„ Они владеют домами и взяли еще на себя труд удочерить ребенка. Очень необычно. Скажите, они уже приобрели дом Макклестона?
 — Нет, собираются. А вы здесь по делу?
 Он посмотрел на меня с несколько удивленной улыбкой.
 — Я вижу, вы принимаете меня за праздного лентяя. Мне довелось быть по соседству, и когда я шел через общину, я вспомнил, что вы остановились здесь. К счастью, я увидел вас и очень удивился. Меня сначала привела в замешательство детская коляска. Я подумал, что это, должно быть, молодая мама… потом понял, никто не может выглядеть так, как вы… и обрадовался. Когда вы возвращаетесь? Я помню, вы сказали, что собираетесь пробыть здесь неделю. В пятницу будет ровно неделя.
 — Да, я так думаю.
 — Я надеюсь, что вы провели эту неделю с пользой.
 — Совершенно верно.
 Флер проснулась и, посмотрев на нас в течение нескольких мгновений, решила, что на нее уже достаточно долго не обращали внимания, и начала хныкать. Я вынула ее из коляски, и она сразу же заулыбалась, когда я стала слегка подбрасывать ее. Она проявила большой интерес к Фабиану и, потянувшись к нему, ухватилась за одну из пуговиц его пиджака. Она внимательно всматривалась в его лицо.
 — Является ли это выражением неодобрения? — спросил он.
 — Я не уверена, но интереса — безусловно.
 Флер рассмеялась, как будто находила его забавным.
 — Она скоро начнет говорить, — сказала я. — Она хочет что-то сказать вам, но пока не может найти слов.
 — Милое создание.
 — Я согласна с вами, и Полли с Эфф тоже так думают.
 — Эфф?
 При упоминании Эфф Флер качала лепетать:
 — Эфф… Эфф… Эфф.
 — Видите, — сказала я, — она уже начинает говорить.
 — Мне это не кажется речью.
 — О, послушайте внимательно. Она говорит «Эфф».
 — Эфф… Эфф… Эфф, — повторяла Флер.
 — Как ее зовут? — спросил он.
 — Флер.
 — Маленький французский цветок. Она француженка?
 — Полли не сказала.
 — Но они дали ей французское имя.
 — Я думаю, что у нее уже было имя до того, как она сюда попала.
 Я пыталась заставить ее отпустить его пуговицу, но она отказывалась, а когда наконец отпустила, то протянула руку и схватила его за ухо.
 — Вы определенно понравились ей, — сказала я.
 — Я бы хотел, чтобы она нашла другой способ выражения своей привязанности.
 — Пойдем, Флер, — позвала я. — Нам пора возвращаться домой. Нас ждут Полли и Эфф. Они будут сердиться, если я с тобой слишком задержусь.
 — У меня идея, — сказал он. — Отнесите ребенка и позвольте мне пригласить вас на ланч.
 — Вы очень добры, — ответила я, — но у меня осталось так мало времени. Я должна быть с Полли.
 — Потому что скоро вы уезжаете? Хорошо. Мы поедем обратно вместе.
 Я ничего не ответила. Я положила слегка протестующую Флер обратно в коляску и повернулась к нему. Он стоял со шляпой в руке.
 — До свидания, — сказала я.
 — Аи revoir 14 , — выразительно поклонился он.
 Я не сказала Полли, что встретила его. Я знала, что это встревожит ее.
 Это произошло на следующее утро. Полли и я завтракали. Эфф позавтракала очень рано, и мы с Полли могли поговорить наедине, как любили это делать. Я думаю, что Эфф это знала и была рада ускользнуть, предоставив нам эту возможность.
 Полли просматривала газету и как только я появилась воскликнула:
 — Вот, что ты об этом думаешь? — Я в ожидании села. — Большой пожар в том месте… в этих «Елях». Они называют его частная лечебница… в Нью-Форест. — Она начала читать: «Частная лечебница „Ели“. Ужасный пожар, как считают, произошел по вине одного из пациентов. Огонь сильно разгорелся до того, как был обнаружен. Погибла миссис Флетчер, владелица лечебницы. Число жертв пока неизвестно, но пожар был очень сильным и предполагают, что несколько человек погибли, так как многие из обитателей были немощными…»
 Я сидела, глядя перед собой. Стала ли Джанин одной из жертв? Я думала о том, сколько женщин, ожидавших рождения ребенка, погибло там; о герцогине и о молодом человеке, которого тетя Эмили предназначала для Джанин. Я представила, что однажды Джордж зажег одну из своих поленниц, которые он так много раз складывал в буфетах и других местах.
 Я рассказала Полли о Джордже.
 — Слава Богу, что это случилось не тогда, когда ты была там, — сказала она.
 Весь день я не переставая думала о «Елях», тете Эмили, Джанин и других знакомых.
 Это могло произойти, когда мы там были.
 Позже в этот день и на следующий я тщательно просматривала газеты, но больше ничего не смогла обнаружить. Я думаю, что это не считалось достаточно интересным; чтобы поместить дополнение к первоначальному сообщению.
 Наступил день моего отъезда.
 За час до отхода поезда у дверей нашего дома появился Фабиан с кебом, чтобы отвезти нас на вокзал на трехчасовой поезд. В тот день это был единственный поезд после полудня, поэтому он знал, что я поеду на нем.
 Когда он постучал, дверь открыла Эфф. Ее удивление было очевидным, его приход произвел на нее большое впечатление. Она любила, чтобы в дом приходили изысканные люди. Как она говорила, это производит хорошее впечатление на соседей.
 Не оставалось ничего другого, как должным образом принять его предложение. Полли поехала с нами на вокзал, но его присутствие, конечно, мешало вести нам задушевный разговор.
 Он был с ней очень любезен и, когда мы прибыли, настоял на том, чтобы возница подождал ее и отвез обратно, заплатив за поездку.
 — В этом нет необходимости, — возразила Полли.
 Но он отвел все ее возражения, и даже Полли вынуждена была согласиться с его действиями, хотя она не поощряла их и, я знаю, беспокоилась, видя меня сидящей с ним в одном купе.
 Он, казалось, был очень доволен своими действиями.
 — Это был приятный визит, — сказал он, когда мы выехали из Лондона.
 — Мне всегда доставляет большое удовольствие побыть с ними.
 — Самая необычная семья — две леди и еще ребенок с ними. Я видел, как сильно вы ее любите. Приятная малышка. Мне кажется, она выглядит немножко как француженка.
 — О, вы так думаете? — заставила я себя произнести.
 — Да. И это имя. Я не знаю, часто ли оно встречается во Франции, но оно действительно очаровательное, как вы думаете?
 — Да.
 — Приходится только удивляться, кто мог бросить такого ребенка. Мне хотелось бы знать историю ее рождения. Я представляю… связь… потом оба поняли, что совершили ошибку…
 — Возможно.
 — Я бы сказал, скорее всего. Вы слыхали о том, как эти две достойные леди провели удочерение?
 — Я не знаю, как делаются подобные вещи.
 Я выглянула в окно.
 — Вы находите этот вид живописным? — поинтересовался он.
 — Графства, прилегающие к Лондону, очень приятные, — ответила я.
 — Да, пожалуй. Здесь все дышит мирным благосостоянием, радует глаз. Мне всегда кажется, что даже деревья здесь подчиняются местным правилам. Как это отличается от Линденштайна!
 Я почувствовала слабость от дурного предчувствия. Он о чем-то догадывался и решил прознать у меня. Он играл со мной как кот с мышью перед последним смертельным ударом.
 — О… Линденшайн, — стараясь, чтобы это прозвучало беззаботно, пробормотала я.
 — Когда я увидел, то я подумал, что довольно плоско. В общем голо. Довольно странно, учитывая его положение. Совсем не то, что ожидал бы.
 Он пытался заманить меня в ловушку. Я припомнила обрывки разговора, когда он приходил к нам в гости, тогда было упоминание о гористой местности.
 Под его испытующим взглядом я чувствовала себя все более неуютно.
 Я отвернулась от окна и встретила его внимательный взгляд. В его глазах было легкое удовольствие. Говорил ли мне его взгляд о том, что ему известно, что я никогда не была в Линденштайне? Я поняла, что он припоминает факты. Мы с Лавинией уехали из школы в конце семестра, сказав, что погостим у принцессы, но отсутствовали в течение двух месяцев. И вдруг появился таинственный ребенок — французский, которого приняла преданная мне няня.
 Я предположила, что он все сопоставил и сделал соответствующий вывод, который для него, с негодованием подумала я, должен был быть очевидным. Мне хотелось сказать ему, чтобы он прекратил свое дерзкое расследование и попросил разъяснений у своей сестры.
 — Я полагаю, что везде мы встречаем не то, что ожидаем увидеть. Возможно, сравнивать не слишком мудро, — холодно сказала я.
 — Неприятные, не так ли… сравнения?
 Он продолжал рассматривать меня и, конечно, понимал, что в это вовлечена Лавиния. Зная ее, он не мог поверить, что она была готова пожертвовать собой ради друга. Если бы это было моей тайной, она никогда бы не зашла так далеко, чтобы помочь мне.
 Мне хотелось прокричать ему: «Вы, Фремлинги, занимаете такую позицию превосходства, тогда как именно вы вызываете все беды».
 Он, должно быть, увидел, что я была потрясена, и когда заговорил, его слова звучали довольно мягко.
 — Я надеюсь, что состояние вашего отца после вашего возвращения значительно улучшится.
 — Я тоже надеюсь. Его обязанности, конечно, значительно облегчены с приездом Колина Брейди.
 — О, викария. Я слышал, что он пользуется большим успехом.
 — Верно, и это очень большая удача, что он там. Бывают дни, когда отец совсем не может работать, и это очень расстраивает его. Но мистер Брейди принимает на себя все обязанности и тем самым снимает огромный груз с плеч отца.
 — Я полагаю, что однажды он захочет стать самостоятельным.
 — Конечно, захочет.
 Он кивнул и опять бросил на меня испытующий взгляд.
 — Осмелюсь предположить, что у вас много общего. — Я подняла брови. — Так сказать, вы оба принадлежите к духовенству. Вы по рождению, а он по выбору.
 — Я полагаю, что можно так сказать.
 — И вы, по-видимому, добрые друзья.
 — С мистером Брейди не может быть других отношений. Он дружественно настроен ко всем.
 — Превосходный молодой человек.
 И опять ироничная улыбка. Он раздражал меня. Во-первых, он решил, что я имела связь во Франции и что Флер — результат этой связи, а теперь он намеревался сосватать меня с Колином Брейди. Это было просто дерзко… присвоить себе роль лорда поместья, заботящегося о своих вассалах.
 Я хотела сказать ему, что не искала его общества и меня не трогают эти предположения, но я, конечно, не позволила себе ничего такого, и он сменил тему разговора.
 Он заговорил об Индии — предмете, который, очевидно, восхищал его, о ее ландшафтах и народе. Он сказал, что еще не бывал там, но изучал ее уже так долго, что начал понимать эту страну.
 Мне было интересно слушать о народе, системе каст, о могуществе компании, о рынках и экзотических товарах, которые там можно было купить. Я была совершенно увлечена, но не могла забыть предшествующий разговор и скрытого смысла того, что Флер является результатом моего неблагоразумия. Я, конечно, не могла сказать ему, что это его сестра, а вовсе не я, была центральной фигурой этой грязной трагедии.
 Наконец поезд прибыл на нашу станцию. Один из грумов поместья Фремлинга подал карету, и Фабиан довез меня до пасторского дома.
 Он взял меня за руку и, улыбаясь, попрощался.
 — Это была самая интересная поездка, — сказал он с двусмысленной улыбкой.
 Я чувствовала себя очень неловко и не могла выкинуть из головы мысль о пожаре в «Елях», задавая себе вопрос, кто из моих старых знакомых стал его жертвой. Была ли Джанин одной из них?
 Миссис Янсон сказала мне, что, как она и ожидала, в мое отсутствие все было хорошо. У пастора был всего лишь один очень нехороший приступ, но она подумала, что нет необходимости прерывать мой отдых. Один или два раза заходил мистер Каррузерс, и, кажется, его визиты оказали на пастора очень благотворное влияние. Они там что-то делали со старыми картами и вещами, которые принес мистер Каррузерс, и для пастора это было успокаивающим средством. И, конечно, был мистер Брейди, следящий за всем, поэтому она могла сказать, что все прошло довольно хорошо.
 Примерно в течение следующей недели моя дружба с обоими — с Дугалом Каррузерсом и Колином Брейди — казалось, стала носить иной характер.
 Дугал приходил часто, и отец очень хотел, чтобы я принимала участие в их дискуссиях.
 — Ты поймешь, как это все интересно, — сказал он. — Конечно, сильная сторона мистера Каррузерса — англосаксы… для меня — немного позднее время, но я нахожу все это увлекательным. Он хорошо знает раннеевропейскую историю. Ты найдешь его рассказ просто восхитительным.
 Я была несколько удивлена, но это так. Он принес мне почитать книги, и я была рада отвлечься, поскольку была очень угнетена разговором, происшедшим во время неожиданной совместной поездки с Фабианом. Я не могла перестать думать о нем и его намеках.
 Когда Лавиния вернется, я ей скажу, что она должна объяснить своему брату, каково было мое участие в этой авантюре. Было очевидно, что, сопоставив факты и обдумав их, он сделал собственные выводы. Я не хотела, чтобы он думал, что, во-первых, меня можно вовлечь в такое грязное дело, и, во-вторых, что я бросила своего ребенка… надежной няне, которой доверяла. Лавиния должна объяснить ему все.
 Мне хотелось бы перестать думать о Фабиане, но он постоянно вторгался в мои мысли. Я не была уверена в своих чувствах к нему и временами была близка к мысли, что он мне не нравится. Я боялась встретить его, что всегда было возможно, поскольку мы жили близко друг от друга, и в то же время надеялась на встречу.
 Из-за него я чувствовала себя полной жизни, всегда готовой к отпору. У меня была определенная тревога из-за Флер, но наши встречи действовали на меня возбуждающе.
 Мне бы хотелось перестать вспоминать о пожаре в «Елях», но я постоянно думала о Джанин. Что с ней произошло? Она знала, где мы, и вполне могла бы связаться с нами. Я была уверена, что ее тетя скопила состояние и оставила Джанин хорошо обеспеченной. Я надеялась найти в газетах больше сведений.
 Моя дружба с Дугалом развивалась, и я начала думать, что он приходит в пасторский домик не только к отцу, но и ко мне.
 На время меня захватил интерес к исследованию прошлого. Я действительно нуждалась в том, что отвлекло бы мои мысли от Фабиана и от того, что он мог обо мне подумать — если он снова думал обо мне. Возможно, с моей стороны было самонадеянным рассчитывать на это, но в то время он казался глубоко заинтересованным. Кроме того, мне снились сумбурные сны, в которых фигурировали «Ели». Я снова возвращалась в этот мир, населенный странными людьми. Я видела, как Джордж складывает свои поленницы, как он крадется ночью и поджигает одну из них. Мне снилось, что я просыпаюсь, задыхаясь от дыма, проникшего в мои легкие. Какой ужас для несчастных, запертых в таком месте.
 Отношение Колина ко мне тоже изменилось. Церковные дела сблизили нас. Он всегда обсуждал их со мной — какие гимны следует выбрать для специальных служб, кто какой прилавок должен иметь на ежегодных базарах и когда следует спрашивать Фремлингов об аренде их земель.
 Я думала, что знаю о планах, имеющихся у Колина. То, что они имеются — это нормально. Он был молодой викарий, ищущий поддержки. Это был бы для него прекрасный церковный приход. Пасторам нужны жены; их продвижение идет легче, если выбор сделан правильно. Дочь пастора считалась бы наиболее приемлемой партией, и существовала вероятность, что, женившись на мне, он получил бы приход.
 Как и большинство девушек, я думала о замужестве. Но в саду Фремлингов я усвоила, что я некрасива. Я говорила себе, что если никто не захочет взять меня замуж, я не буду переживать. Я останусь сама себе хозяйкой и мне не придется считаться с капризами какого-то мужчины.
 Шансы на замужество у меня если и были, то невелики, однако ни одна разумная девушка не отвернулась бы от них без серьезных на то причин. Для себя я решила, что, скорее, предпочла бы вообще не выходить замуж, чем решиться на это только потому, что этот брак стал бы правильным решением вопроса для Колина Брейди.
 В то же время я должна признать, что слегка романтически думала о Дугале Каррузерсе. Он был умеренно привлекательным, нежным и учтивым со всеми. Миссис Янсон всегда бывала довольна, когда он оставался у нас на ланч. Она очень любила и Колина Брейди, но я полагала, что Дугал Каррузерс пользовался ее особым расположением.
 Я стала очень интересоваться историей, и он приносил мне книги для чтения, которые мы потом обсуждали. Однажды он предложил, чтобы мы поехали к замку Гросхэм, который находился примерно в восьми милях. Это была прогулка на целый день, и миссис Янсон дала нам с собой завтрак. Она сделала это с удовольствием.
 Итак, рано утром мы выехали из конюшни Фремлинга. Это был прекрасный летний день, нежаркий, с легким ветерком; и мы не спеша отправились к замку.
 Дугал не торопился. Ему нравилось наслаждаться сельской местностью. Он интересовался природой. Наши лошади шли рядом, чтобы удобнее было разговаривать. Он сказал мне, что не стремится ехать в Индию. С большим желанием он остался бы дома. Он хотел поступить в какой-нибудь университет и продолжить свои занятия.
 К полудню мы достигли замка. Солнце становилось жарким, и поскольку мы выехали рано, то решили, бросив взгляд на руины, сначала закусить тем, что для нас приготовила миссис Янсон. После этого мы могли бы исследовать их более внимательно.
 Гросхэм представлял собой каркас: несмотря на то что стены были не повреждены, внутри замок был целиком разрушен.
 Мы выбрали дорогу через выступающие камни — остатки внутренних стен — мимо разрушенных колонн по траве, которая росла там, где когда-то был отделанный кафелем холл.
 Возмущение Дутала было велико, потому что Гросхэм разрушился не в результате естественного старения, а с помощью солдат Кромвеля.
 В тени замка мы открыли корзину для пикника и обнаружили там жареные цыплячьи ножки с салатом, хрустящий хлеб и горшочек с маслом. Там также были фрукты и бутылка домашнего вина миссис Янсон из плодов самбука.
 Мы проголодались, и еда показалась нам особенно вкусной.
 Я наслаждалась разговором с Дугалом, и так как после знакомства с ним читала уже значительно больше, могла разговаривать уверенно.
 Мне редко доводилось видеть его таким возмущенным.
 — Подумать только, этот замок сегодня мог бы быть в прекрасном состоянии, но из-за такого… вандала…
 — Вы, конечно, относите это к самоуверенному Оливеру?
 — Я ненавижу, когда портят красивые вещи.
 — Но он считал их грешными.
 — Тогда он был глупцом.
 — Я думаю, что его нельзя рассматривать так.
 — Можно быть умным в одном и глупым в другом.
 — Это правда. Кромвель создал армию и научил крестьян сражаться. Он выиграл войну и некоторое время управлял страной.
 — Он разрушил прекрасные вещи, и это непростительно.
 — Он вел войну и уничтожал народы, что, безусловно, еще хуже. Но он верил, что прав, что на его стороне Бог. Разве можно обвинять людей, делающих то, что считают правильным?
 — Трудно понять, был ли он прав или нет. Некоторые историки соглашаются, другие придерживаются совершенно противоположной точки зрения. Совсем нелегко дать оценку такому человеку. Относительно таких людей, как Нерон или Калигула, нет никаких сомнений. Но об Оливере Кромвеле каждый может иметь только свое собственное мнение.
 — Он разрушил столько прекрасного, — настаивал Дугал, — и это то, за что я не могу его простить. Когда убивают во имя Господа Бога, я ощущаю прошлое более уверенно, чем когда люди просто откровенно жестоки. Этот замок как раз является таким примером. Когда думаешь о том, что он делал по всей стране…
 — Я понимаю. Но все дело в том, что он был уверен в своей правоте.
 — Вы высказали свою точку зрения. Я же так страстно люблю красоту, что не выношу разрушения.
 — Я думаю" что красивые вещи для вас имеют большее значение, чем для других. Кромвель рассматривал их как греховные, потому что люди восхищались ими больше, чем Богом.
 В дискуссии он оживился. Его бледное, слегка аскетичное лицо немного порозовело. Я подумала, что могла бы полюбить его. Он относится к тому типу людей, которые, когда узнаешь их ближе, оказываются более интересными. Я представила себе, что разделяю его увлечения. Мы ведем интересный образ жизни. Он был интеллектуал, гуманист, кроме того, я никогда не видела, чтобы так возмущались поступками людей. Казалось, он следил за моими мыслями:
 — Мне было очень приятно познакомиться с вами и вашим отцом.
 — И для нас было большим удовольствием подружиться с вами.
 — Мисс Делани… кажется абсурдным обращаться к вам так официально после того, как мы стали такими друзьями. Может быть, я буду звать вас Друзиллой?
 — Это неплохая мысль, — улыбаясь, ответила я.
 — Какой прекрасный пикник.
 — Я передам ваши слова миссис Янсон. Она будет рада.
 — Друзилла…
 Я так и не узнала, что он намеревался сказать, поскольку в этот момент мы услышали приближающийся топот копыт, и, когда Дугал в изумлении замолчал, к нам подскакал Фабиан.
 — Здравствуйте, — воскликнул он. — Я узнал, что вы сюда отправились, и подумал, что могу примкнуть к вашей компании. Пикник. Какая прекрасная идея. — Он спешился и привязал свою лошадь вместе с нашими. — Вы собираетесь пригласить меня в свою компанию?
 Я почувствовала легкое раздражение. Я была довольна и спокойна, слушая Дугала, а тут появился этот человек и разрушил мое спокойствие.
 Я еле сдержалась, чтобы не сказать: «Кажется, вы сами себя пригласили, сэр Фабиан».
 — Я подумал, что вы не будете возражать, если я присоединюсь к вам. Это цыпленок? — Он протянул руку и взял ножку. — Хлеб выглядит вкусным, — добавил он.
 — Его испекла миссис Янсон.
 — Восхитительный повар эта миссис Янсон. Ведь я уже имел удовольствие обедать в пасторском доме. Как вкусно. Я рад, что пришел.
 — Как ты узнал, что мы здесь? — спросил Дугал.
 — Есть один способ. Не скажу. Я смогу снова им воспользоваться. Это восхитительные старинные развалины, не так ли? Я не удивлен, что они вызвали ваш интерес. Снаружи превосходно, а внутри… совсем не так, как можно ожидать. Совсем как некоторые, которые показывают всем свое невинное лицо и прячут секреты. Он смотрел прямо на меня.
 — Мы обсуждали Оливера Кромвеля, холодно пояснила я.
 — Я всегда думал, что он неприятный парень.
 — Дугал, вот еще один, кто согласен с вами, — сказала я.
 — У Друзиллы есть для него доброе слово.
 Я читала его мысли. Друзвлла… Дугал? Он обратил внимание, что мы называли друг друга по именам и прикидывал значение этого. Он выглядел слегка недовольным.
 — Итак… Друзилла… восхищается им?
 Я ответила:
 — Он верил в то, что он прав в своих поступках, и это должно быть принято во внимание при оценке людей.
 — Вы очень справедливы. Я, конечно, должен быть ему очень благодарен за то, что он оставил Фремлинг нетронутым.
 — Он был решительным мужчиной с твердыми взглядами.
 — Для правителя это необходимо… Вино? Мне бы хотелось его попробовать.
 Я налила немного в небольшой стакан, который предусмотрительно положила нам миссис Янсон.
 — Я боюсь, что это тот, из которого я уже пила, — сказала я ему. — Миссис Янсон, естественно, думала, что нас будет только двое.
 — Мне приятно пить из вашего стакана, — улыбаясь, сказал он. Сделав глоток, продолжал:
 — Нектар богов. Ваша миссис Янсон самый лучший кормилец.
 — Я передам ей ваши комплименты. И уверена, она будет благодарна.
 — Как все прекрасно. Мы должны продолжить. Пикники al fresco 15 . Что за блестящая идея! Чья она? Ваша… Дугала или Друзиллы, а?
 — Миссис Янсон, естественно, обеспечила нас кое-чем, поскольку мы не собирались вернуться к ланчу.
 — Очень внимательная леди. Мы, конечно, должны съесть побольше. Вы с Друзиллой сможете рассказать мне о древностях, которые мы будем осматривать. Сознаюсь, что в этом отношении я полный невежда. Но всегда готов учиться.
 С момента своего появления он занял главное место в беседе. Приятная интимность исчезла. После того как мы упаковали остатки еды и исследовали замок, все казалось другим. Он был с нами, заставляя меня то и дело чувствовать себя неловко и все время бросая на меня насмешливые взгляды. Они казались умозрительными, и это одновременно раздражало и беспокоило меня.
 Магия этого дня исчезла. Мы значительно сократили осмотр и вернулись в конюшню Фремлинга на час с лишним раньше, чем собирались.
 Через два дня Дугал пришел в пасторский дом. Отец выразил огромное удовольствие, а миссис Янсон принесла нам в гостиную вино и свое особое сухое печенье.
 Она мурлыкала как кошка, выражая свою радость. Она любила, чтобы изысканные гости приходили в пасторский дом, и Дугал, несомненно, был одним из них.
 Когда она вышла, я разлила вино.
 Дугал после небольшой паузы произнес:
 — Я пришел вам сообщить, что завтра уезжаю.
 — Надеюсь, что вы скоро вернетесь обратно, — обеспокоился мой отец.
 — Я тоже надеюсь. Это связано с несчастьем, случившимся в моей семье. Мой кузен упал с лошади и серьезно пострадал. Необходимо к нему поехать.
 — Далеко ли он отсюда? — спросила я.
 — Около семидесяти миль. Это место носит название Тенлей.
 — Я о нем слышал, — сказал отец. — Рядом с ним обнаружены какие-то римские развалины… на земле графа Тенлей, мне кажется.
 — Да, именно так.
 — Очень интересно. Прекрасные мозаичные мостовые и ванны! Какая это была замечательная раса — римляне. Они приносили благо оккупированным землям, что и должен был бы, конечно, делать завоеватель. То, что они пришли в упадок и их империя постепенно исчезла, было большой трагедией.
 — Это судьба многих цивилизаций, — отметил Дугал. — Это почти правило.
 — Может быть, однажды кто-нибудь отступится от этого правила, — предположила я.
 — Это было бы хорошо, — согласился Дугал.
 — Мы будем скучать без ваших визитов, — сказал отец.
 Дугал улыбнулся и обратился ко мне:
 — Я тоже буду скучать без них.
 Мне было немного грустно, что он уезжает. Я пошла проводить его к двери, чтобы попрощаться. Он взял мои руки и крепко сжал.
 — Мне так жаль, что я должен уехать прямо сейчас, — сказал он, — Я так наслаждался нашими встречами. Я планировал новые поездки вроде той, к замку. Повсюду в Англии есть так много интересных мест. Это было бы таким удовольствием.
 — Ну, возможно, когда вы увидите своего кузена…
 — Я вернусь. Вы можете быть в этом уверены. Я постараюсь, чтобы вы меня пригласили вновь.
 — Осмелюсь сказать, что отец с удовольствием предложит вам остановиться у нас. Но мы, конечно, лишены великолепия Фремлинга.
 — Я буду рад, но не причинит ли это вам беспокойства?
 — Нисколько. В пасторском доме много комнат, и миссис Янсон всегда счастлива готовить для вас особые блюда.
 — Я прихожу не из-за стола. Здесь есть пища для ума. Подумайте об этом хорошенько. — Он посмотрел на меня серьезно и продолжал:
 — Друзилла… — Он остановился, и я вопросительно посмотрела на него. Затем он продолжил:
 — Да, мне бы очень хотелось остаться здесь. Я быстро покончу с делами и тогда… мы поговорим.
 — Я буду ждать, — ответила я.
 Он наклонился ко мне и легко поцеловал в щеку.
 Затем он ушел.
 Я почувствовала внезапное удовлетворение. Отношения между нами становились более глубокими, и это придавало мне чувство истинного спокойствия.
 Будущее вдруг показалось многообещающим.
 В последующие дни я много думала о Дугале. Я полагала, что со временем он попросит меня выйти за него замуж. Дугал был вдумчивым человеком. Он был серьезным и не принял бы поспешного решения. Я знала, что нравлюсь ему; все же наша дружба крепла постепенно, и я чувствовала, что это был самый лучший из возможных путей ее развития. С того самого времени, как я подслушала тот комментарий относительно меня в саду Фремлинга, я осознала, что некрасива и что ни один мужчина не влюбится в меня из-за моей красоты. Но взаимоотношения между нами складывались по-другому, и я полагала, что основанные на взаимопонимании, они будут крепче, чем слепая страсть к красоте.
 Дугал должен был отсутствовать в течение недели, Фабиан находился в Лондоне, чему я была рада. Его присутствие меня тревожило. Кроме этого, меня не покидала мысль о Джанин и продолжали беспокоить сны о «Елях». Я надумала сама поехать в Нью-Форест и увидеть это место. Можно было бы переговорить с местными жителями. Джанин была так близка с нами в те тревожные для нас месяцы и сделала так много, чтобы помочь нам. Я не могла ее забыть.
 Мы постоянно переписывались с Полли, которая держала меня в курсе новостей о развитии Флер, а я рассказывала ей о том, что не могу забыть о пожаре в «Елях» и об ужасной трагедии для всех тех людей, среди которых мы жили некоторое время, о Джанин.
 Полли предложила, чтобы я приехала в Лондон, и мы с ней вместе съездили туда. Эфф будет рада остаться одна с Флер.
 Я покинула пасторский дом и на этот раз поехала в Лондон одна. Полли встречала меня на вокзале, и, как всегда, встреча была нежной.
 Затем была радость свидания с Флер и Эфф. Флер удивительно выросла; она уже ковыляла и могла сказать что-то, похожее на «Эфф»… «Полл»… «да» и «нет». Это последнее — очень решительно. Она была очаровательной и казалась очень довольной жизнью.
 Эфф и Полли боролись за ее привязанность; а она дарила им свою любовь с царственной беззаботностью. Мне было совершенно ясно, что ни одна мать не могла бы дать ребенку столько любви, сколько давали эти две милые женщины.
 Полли разработала план нашего визита. Она предложила, чтобы мы выехали на следующий день и провели ночь в одной из гостиниц поблизости. Она выяснила, что лучшая из них «Фезерс» и из предосторожности заказала две комнаты с ночевкой.
 В назначенный час мы с Полли отправились в наше путешествие за открытиями.
 До гостиницы мы добрались во второй половине дня и решили посетить интересующее нас место на следующее утро.
 А пока мы решили немного пообщаться с местными жителями. Прежде всего с горничной. Это была женщина средних лет, которая начала работать в «Фезерс», когда была девушкой, и продолжала работать до сих пор, когда дети уже выросли; она приходила на работу во второй половине дня. Она жила всего в нескольких ярдах от гостиницы.
 — Итак, — сказала я, — вы хорошо знаете район.
 — Как свои пять пальцев.
 — Вы должны помнить пожар.
 — В «Елях»?
 — Да.
 — О, это было не так давно. Мой Бог, какой это был пожар! Это случилось ночью.
 — Мы прочитали о нем в газетах, — сказала Полли. — Это было совсем маленькое сообщение.
 — Это было странное место. Оно всегда вызывало у меня страх, когда я проходила мимо.
 — Почему? — поинтересовалась я.
 — Не знаю. Эта миссис Флетчер… На самом деле, до того, как я вернулась сюда… как раз, когда моя младшая подросла и мне не надо было находиться с ней все время, я немного работала там.
 — О, — тихо сказала я, испугавшись вдруг, что она могла видеть нас с Лавинией.
 — Это было пять лет тому назад.
 Я успокоилась.
 — Почему это бросило вас в дрожь? — спросила Полли.
 — Я не могу сказать точно. Там что-то было… Все эти старики… У нас было чувство, что все они ждут, когда придет смерть и заберет их. От этого нас бросало в дрожь. Люди говорили, что их поместили туда потому, что не хотели оставлять в семье. И странные же люди там были… и всегда находились одна-две женщины, приехавшие рожать… тайком, если вы понимаете, что я имею в виду.
 Я определенно знала, что она имеет в виду.
 — А пожар? — напомнила я.
 — Охватил все здание. Я была в постели и сказала своему старику: «Якоб, что-то происходит». Он пробормотал; «Засыпай», — и затем, когда он понял, что в комнате странный запах и какой-то свет, стрелой выскочил из постели со словами: «Черт возьми». Он был там, помогая им. Вся деревня, казалось, высыпала наружу. Ну это была и ночь, скажу я вам.
 — Там произошло несколько несчастных случаев, не так ли? — снова спросила я.
 — О да. Вы же понимаете, спятивший старик зажег огонь в одном из буфетов внизу, и весь нижний этаж пострадал до того, как огонь распространился. Они там все сгорели… Среди них и сама миссис Флетчер.
 — Все? — спросила я. — Все-все?
 — Все, кто там был. Было слишком поздно их спасать. Никто не знал, что там начался пожар, пока огонь не разгорелся вовсю.
 — Какая ужасная трагедия.
 В ту ночь я не могла уснуть. Я продолжала думать о Джанин и о том, как легко такой же пожар мог стать концом для Флер, Лавинии и для меня.
 На следующий день мы отправились в «Ели». Ворота с надписью «Ели» латунными буквами были открыты. Воспоминания обрушились на меня, как только я вступила на подъездную дорожку. Удивительно, но стены в некоторых местах стояли. Сквозь окна я смотрела на обгоревшую кучу.
 Полли грустно произнесла:
 — Есть о чем подумать. Я скажу Эфф, что мы должны быть особенно осторожны. Надо следить за свечами. Да и эти керосиновые лампы могут перевернуться… и тогда… не приведи Бог.
 Место было трудно узнать. Я пыталась представить, какая комната была наша с Лавинией, какая — миссис Флетчер на первом этаже, какая — Джанин… комнаты Эммелин и других.
 Это было невозможно, и Полли подумала, что нам не следует пытаться подняться по обрушившейся лестнице.
 — Если ты только взглянешь на это, будешь в полном трансе.
 Вспоминая все происшедшее, я была задумчива и грустна.
 — Давай. Пошли. Этого довольно, — подтолкнула меня Полли.
 В то время, когда я стояла с Полли среди обломков, я услышала быстрые шаги на подъездной дорожке. Мы увидели женщину средних лет. Я заметила ее раньше, чем она нас. У нее было бледное лицо и трагические глаза. Несколько мгновений она стояла, глядя на мрачные развалины. Затем она увидела нас.
 — Доброе утро, — сказала я.
 — О. э-э… доброе утро.
 — Как и мы, вы рассматриваете сгоревший дом. Она кивнула. Она выглядела так, будто пыталась скрыть свои чувства.
 Затем она спросила:
 — У вас есть… кто-нибудь… кто-нибудь погибший?
 — Не знаю, — ответила я. — Здесь была девушка, с которой я была знакома по школе. Миссис Флетчер была ее тетей.
 Она кивнула.
 — У меня здесь была дочь. Мы не знали того, что с ней случилось. Она могла бы мне сказать. Она была такой живой… милая девушка… и так уйти.
 Я знала эту историю. Она была такой же, как у других. Она собиралась родить ребенка, тайно приехала сюда и здесь нашла смерть.
 — Такая трагедия, — сказала женщина. — Этого не должно было произойти.
 — Нечего вам сюда приходить, — ответила я. Она покачала головой.
 — Я должна. Когда я узнала, что она была здесь и погибла в огне… я должна была что-то сделать.
 — Такие вещи иногда случаются. Трудно понять, почему. Я знаю, это ожесточает нас, — отозвалась Полли.
 Женщина вопросительно посмотрела на нее.
 — Мой муж погиб на море.
 Удивительно, как чужая трагедия может облегчить собственную. Женщина, казалось, немного успокоилась.
 — Вы были здесь раньше? — спросила я.
 Она кивнула.
 — Я не могу не находиться вблизи. Я должна приходить.
 — Вы что-нибудь знаете о тех, кто умер?
 — Только то, что слышала от других.
 — Здесь была молодая девушка, с которой я училась в школе. Я хочу знать, не слышали ли вы, спасена ли она.
 — Я не знаю. Я знаю только, что моя дочь была там и это случилось с ней… моей девочкой.
 Мы оставили ее там, пристально смотрящей на развалины, как будто этим она могла вернуть свою дочь.
 Медленно мы пошли обратно в «Фезерс». Прямо перед прудом протянулась полоска травы, и на ней сидели два старика. Они не разговаривали… просто смотрели в пространство.
 Мы с Полли присели на скамейку, и они с интересом взглянули на нас.
 — Здесь остановились? — спросил один из мужчин, вынув изо рта трубку и указывая ею в сторону «Фезерс».
 — Да, — ответила я.
 — Приятное место, а?
 — Очень приятное.
 — Было очень красивым до пожара.
 — Это, должно быть, было ужасно.
 Один из стариков кивнул.
 — Знаете, это была Божья кара, — сказал он. — Все, что у них здесь было. Содом и Гоморра… вот что это такое. Они получили по заслугам.
 — Я слышала, что там было несколько стариков.
 Старик яростно постучал себя по голове.
 — Не все в порядке здесь. Чем-то погрешили против Господа Бога. Это было Божье наказание, вот что я думаю. Ее… она была какой-то подозрительной… и все те женщины… они были не лучше.
 У меня не было настроения вступать в теологические дискуссии. Я спросила:
 — Вы не слышали, спасся ли кто-нибудь?
 Старики посмотрели друг на друга. Религиозный фанатик с удовлетворением сказал:
 — Все превратились в пепел… адское пламя — вот что их ждет.
 Полли с иронией заметила:
 — Я думаю, что вас направят в небесный хор.
 — Именно так, миссис. Всю свою жизнь я усердно посещал церковь. Регулярно, каждое воскресенье… утром и вечером.
 — Бог мой, — продолжала она, — вы, должно быть, прожили жизнь честно. И никогда не было такого момента, чтобы вы хоть малость согрешили?
 — Я вырос под сенью Бога.
 — О, я думаю, что ангел, отмечающий добрые дела и грехи, посмотрел бы по-другому, когда вы замыслили немного зла.
 Я почувствовала неприязнь, возникшую между ними, и поняла, что если я хочу узнать от них что-нибудь, то надо действовать другим путем.
 — Значит, там все погибли, — сказала я.
 — Постой, — вмешался другой. — Абель, там ведь была какая-то племянница или что-то вроде этого?
 Я живо отреагировала:
 — Ее звали Джанин Флетчер. Вы знаете, что с ней?
 — О, я помню, — сказал человек по имени Абель. — Понимаете, эта молодая женщина… не уехала ли она в гости или что-то вроде того? Правильно. Она была единственной, кто остался жив.
 — Такова воля Божья, — сказал Абель.
 Я была взволнована и повернулась к его компаньону.
 — Так она не умерла?
 — Нет… вот так. Она вернулась. Здесь была такая суматоха из-за страховки и всего такого.
 — Это все не было застраховано, — сказал Абель. — Они были как глупые девственницы, не готовые к приходу жениха.
 — Это не кажется мне похожим на свадьбу, — заметила Полли.
 — Вы знаете, куда она уехала? — спросила я.
 — Не могу вам этого сказать, мисс.
 Я поняла, что это все, что мы можем от них узнать. Когда Абель начал напоминать мне о воздаянии за зло, я встала и сказала:
 — Мы должны возвращаться.
 Полли согласилась.
 — Я знаю, — сказала она, когда мы шли обратно, — что этого Абеля ждет скверный сюрприз, когда он попадет на небеса.
 Я чувствовала, что наше путешествие не было напрасным. Мы не узнали, где Джанин, но знали, что она жива.
 Прошло не больше двух дней с момента моего возвращения в пасторский дом, как, к моему изумлению, к нам зашел Фабиан.
 За все эти годы он ни разу без приглашения не приходил к нам, за исключением того раза, с Дугалом.
 Я выразила удивление.
 — Я слышал, что вы побывали в Лондоне, — начал он, — и зашел убедиться, что вы благополучно вернулись.
 Я удивленно вскинула брови.
 — Это чрезвычайно любезно с вашей стороны.
 — Я беспокоился. Вы говорили мне, чтобы я согласовывал свои поездки с вашими.
 — Поездка не была длительной, и там меня встречали.
 — Бесценная Полли, я догадываюсь. А как ее сестра и эта их восхитительная питомица?
 — Прекрасно.
 — Хорошо. У меня есть новости о вашем друге.
 — Да?
 — Дугале Каррузерсе.
 — Какие новости?
 — Предыдущим вечером он стал благородным джентльменом.
 — Что вы имеете в виду?
 — Вы знали, что с его кузеном произошел несчастный случай. Увы, от нанесенных увечий кузен скончался.
 — Они были близкими друзьями?
 — Родственниками. — Он сардонически улыбнулся, — Это совсем разные вещи. Говорят, что человек сам выбирает друзей, а родственники ему достаются.
 — Часто родственные узы бывают сильнее дружеских.
 — Обычно голос крови не заглушить.
 — Совершенно верно.
 — Ну, и я не думаю, что кузен… или, называя его полным именем, граф Тенлей… имел много общего с нашим другом Дугалом. Он был охотником — и больше времени проводил на лошади, чем на своих двоих. Атлетически сложенный, физически активный и с недалеким умом. Ах, я плохо говорю о мертвом и немного шокирую вас.
 Я улыбнулась.
 — Ни в малейшей степени, — ответила я. — Но как мистер Каррузерс стал благородным джентльменом?
 — Со смертью своего кузена. Понимаете, граф был сыном старшего брата отца Дугала, поэтому он получил титул и фамильное имение. Отец Дугала был всего лишь младшим сыном. Я выяснил от Дугала, что он, в общем, был этим доволен. Как и сын, он занимался наукой. Я не знаю точно, к чему у него была страсть. Думаю, к Византийской империи. Дугал вслед за ним занялся англосаксами и норманнами. Бедный Дугал! Настоящее столкнулось с прошлым. Ему скорее всего придется оторвать себя от Хенгиста, Хорсы и Бодицей и подумать немного о своих настоящих обязательствах.
 — Смею заметить, он должен быть рад этому. У него, вероятно, появятся деньги, что позволит ему продолжить свои исследования так, как он хочет.
 — Большие имения требуют много забот, и это может оказаться для него нелегким. В любом случае могу заверить вас в том, что, начиная с этого момента, мы, несомненно, будем мало его видеть. Вы знаете, такие обстоятельства меняют людей.
 — Я не поверю, что они повлияют на него.
 — Вы думаете, что он слишком умный?
 — Именно так. Он никогда не станет высокомерным. — Я посмотрела на него, улыбаясь, и пробормотала:
 — Как некоторые.
 — Ладно, посмотрим. Но это означает, что его не будет здесь, чтобы наслаждаться маленькими пикниками в развалинах. Могу заверить вас в этом.
 — Благодарю.
 — Какая жалость, что пикники не могут продолжаться.
 — Он был всего один… тот, в котором вы участвовали.
 — В который я вторгся сам. Было бы приятнее, если этого не пришлось делать. Почему бы нам самим не устроить пикник… вам и мне?
 — Это совершенно невозможно.
 — Как только я слышу такие слова, я всегда требую объяснения.
 — Вы не интересуетесь развалинами.
 — Вы могли бы просветить меня. Я рассмеялась:
 — Не думаю, что мысль научиться чему-нибудь доставит вам удовольствие.
 — Вы ошибаетесь. Я жажду знаний… особенно от вас.
 — Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
 — Сейчас вы выглядите как учительница… немного суровая… несколько недовольная плохим учеником и раздумывающая, то ли задать ему сто строк, то ли поставить в угол с дурацким колпаком 16 на голове.
 — Я уверена, что не подразумевала ничего такого.
 — Если я смогу обнаружить руины, которые вы не видели… и уговорю вас?
 — Не беспокойтесь. Уверена, что не смогла бы пойти с вами.
 — Я не перестану надеяться, — сказал он и добавил:
 — учительница.
 — Извините, но у меня есть еще дела.
 — Позвольте вам помочь.
 — Вы не сможете, это церковные дела.
 — Которые вы решаете с мистером Брейди?
 — О, нет… у него свои заботы. Вы не представляете, сколько приходится делать в церкви… и при том что мой отец не совсем здоров, мы очень заняты.
 — В таком случае я не должен вас больше задерживать. До скорой встречи. Au revoir.
 Когда он ушел, я продолжала о нем думать. Это заставило меня забыть о более высоком положении в обществе, которое теперь занимает Дугал. Затем мысли о Дугале вернулись ко мне, и я стала гадать, какие изменения может это вызвать в нем и в наших взаимоотношениях, которые только начали перерождаться во что-то более глубокое.
 Колин Брейди обратился ко мне:
 — Нам следовало бы подумать о летнем празднике.
 — Все знают, что он должен состояться в первую субботу августа. Так было всегда. Большинство работает месяцами, чтобы подготовить все к продаже.
 — Пастор говорит, что существует обычай спрашивать разрешения Фремлингов на его проведение на их земле, а если сыро, то у них в замке. Я надеюсь, он достаточно велик?
 — О, да. Он огромный. Однако, на моей памяти лишь несколько случаев, когда нам пришлось уйти в помещение. Фремлинги знают об этом. Это традиция, и леди Харриет всегда очень любезно дает разрешение.
 — Да, но ваш отец говорит, что об этом все же следует спросить. Это тоже часть традиции.
 — Да, я полагаю, что так.
 — Так вот, леди Харриет с дочерью в Лондоне. Мы должны обратиться за разрешением к сэру Фабиану.
 — Я думаю, что это вряд ли необходимо.
 — Но его следовало бы спросить.
 — Другое дело, если бы леди Харриет была здесь. Она ярая сторонница обычаев.
 — Думаю, что было бы разумнее спросить сэра Фабиана… просто по традиции. Может быть, вы сходите и получите его формальное согласие?
 — Если бы вы пошли… вам надо было бы просто заглянуть к нему.
 — Но сегодня я должен навестить миссис Брайнс. Она прикована к постели уже несколько недель и просит о встрече. И у меня еще масса дел, с которыми надо разобраться… поэтому если бы вы нашли возможность…
 Не было причины отказываться сделать это, кроме той, что я чувствовала себя неловко в присутствии Фабиана. Но я не могла объяснить этого, поэтому решила, что пойду получу разрешение и покончу с этим.
 Сэр Фабиан был дома. Я спросила, не могли бы ему передать, что я пришла только за разрешением провести на их земле праздник, если погода будет хорошей, или в зале, если будет дождь. Я не займу у него много времени.
 В надежде, что служанка вернется и скажет, что разрешение получено, я осталась ждать внизу. Вместо этого она вернулась с известием, что сэр Фабиан в своем кабинете и будет рад принять меня.
 Меня проводили через огромный зал к лестнице. Его кабинет располагался на втором этаже.
 Когда я вошла, он встал и улыбаясь пошел навстречу. Он взял меня за руки.
 Мисс Делани, как приятно видеть вас. Мне сказали, что вы пришли по поводу праздника.
 Служанка вышла, закрыв за собой дверь, и меня охватило смешанное чувство волнения и дурного предчувствия.
 — Садитесь, пожалуйста.
 — Я не задержу вас, — сказала я, — это просто формальность. Леди Харриет обычно просто давала разрешение на проведение праздника на вашей земле, или, в сырую погоду, в зале.
 — О, моя мать всегда занималась такого рода делами, не так ли?
 — В действительности здесь нет никакого дела. Фремлинг всегда использовался для проведения праздника. Я просто хотела получить формальное разрешение, поэтому я поблагодарю вас и попрощаюсь.
 — Но вы еще не получили моего разрешения.
 — Это всегда было само собой разумеющимся.
 — Ничто никогда не бывает само собой разумеющимся. Я хотел бы обсудить это с вами.
 — Но обсуждать нечего. Этот праздник проводится каждый год. Поэтому я могу считать этот вопрос решенным…
 Он встал, и я немедленно сделала то же самое. Он приблизился.
 — Скажите, — сказал он, — почему вы боитесь меня?
 — Боюсь? Вас?
 Он кивнул.
 — У вас вид испуганной молодой лани, которая почувствовала приближение тигра.
 — Я нисколько не уподобляю себя испуганной лани. И вы не напоминаете мне тигра.
 — Ну тогда, может быть, хищная птица… хищный орел, готовый схватить беспомощное создание. Вы знаете, что не должны меня бояться, потому что я всегда любил вас, и чем больше я вас видел, тем сильнее становилась моя любовь.
 — Вы очень добры, — холодно ответила я. — Но мне необходимо идти.
 — Дело не в моей доброте. Это чувство, которым я не могу управлять.
 Я рассмеялась, пытаясь разрядить обстановку.
 — Ну ладно, — сказала я, — я принимаю это как разрешение начинать готовиться к празднику.
 Он положил руки мне на плечи и притянул меня к себе.
 — Сэр Фабиан? — удивленно сказала я, отодвигаясь назад.
 — Вы догадываетесь, какие чувства я к вам испытываю? — произнес он. — Разве это не видно?
 — Не имею понятия.
 — Хотели бы вы узнать?
 — В общем-то, это мне не очень интересно.
 — Вы не производите такого впечатления.
 — Тогда мне очень жаль, что ввела вас в заблуждение.
 — Вы нисколько не ввели меня в заблуждение, потому что, моя дорогая Друзилла, мне о вас очень много известно. В конце концов, мы знакомы всю нашу жизнь.
 — Невзирая на это, я бы сказала, что мы вряд ли знаем друг друга.
 — Тогда мы должны это исправить.
 Он притянул меня к себе с такой силой, что я не могла сопротивляться, и поцеловал в губы.
 Я покраснела и почувствовала, как во мне растет гнев.
 — Как вы смеете! — возмутилась я.
 Он насмешливо улыбнулся.
 — Потому что я очень смелый.
 — Тогда, пожалуйста, проявляйте свою смелость в чем-то другом.
 — Но я хотел доказать это вам. Я хочу, чтобы мы стали хорошими друзьями. Уверен, что это могло бы быть очень приятно для нас обоих.
 — Только не для меня.
 — Я обещаю, что будет.
 — Я не верю вашим обещаниям. До свидания.
 — Нет, подождите, — сказал он, беря меня за руку и крепко удерживая в своей. — Я думаю, что немного нравлюсь вам.
 — Это предположение должно быть основано на вашем хорошем мнении о себе.
 — Возможно, — сказал он. — Но вы не безразличны к моему несомненному обаянию.
 — Я не желаю, чтобы со мной обращались в такой легкомысленной манере.
 — Я нисколько не легкомысленен. Я ужасно серьезен. Я очень люблю вас, Друзилла. Вы всегда меня интересовали. Вы другая… такая серьезная… такая увлеченная учебой. Вы заставляете меня робеть, а для меня это совершенно новое ощущение. Я нахожу его очень волнующим. Для меня становится все более и более невозможным скрывать свои чувства.
 — До свидания, — сказал я. — Я передам церковному комитету, что разрешение получено.
 — Останьтесь ненадолго, — попросил он.
 — Я не хочу. Я не хочу, чтобы со мной так обращались.
 — Ваша девичья скромность производит самое большое впечатление. — Он замолчал и поднял брови. — Но…
 Я почувствовала, что краснею. В его глазах я прочла продолжение.
 Я вырвалась и пошла к двери, но он опередил меня, встав к ней спиной и улыбаясь.
 — Я мог бы задержать вас, — сказал он.
 — Вы не можете этого сделать.
 — Почему нет? Это мой дом. Вы пришли сюда добровольно. Почему я не могу задержать вас здесь? Кто бы стал меня останавливать?
 — Вы, кажется, думаете, что живете в средние века. Это что — одно из представлений о droit de seigneur 17 ?
 — Какое прекрасное понятие! Почему бы нет?
 — Вам лучше забыть о прошлом, сэр Фабиан. Вы и ваша семья, видимо, продолжаете думать, что мы здесь все ваши крепостные, но это не так. И если вы попытаетесь, как сказали, задержать меня, я буду… я буду…
 — Обращаться к закону? — спросил он. — Будет ли это разумным?
 — Вы знаете, что они начнут расследование.
 — Что вы имеете в виду?
 Он лукаво посмотрел на меня, и я поняла, что что-то в этом роде он и планировал. Он просто ожидал подходящего случая, и я сама глупо дала ему такую возможность. Он был уверен, что обнаружил в моем прошлом тайну, и собирался использовать это против меня. Я хотела крикнуть ему: «Флер — не мой ребенок, она ребенок вашей сестры». Я почти сделала это, но даже в такой момент я не могла вынудить себя нарушить данное Лавинии обещание.
 Мое замешательство доставило ему такое огромное удовольствие, что он ослабил хватку. Я бросилась мимо него из комнаты и поспешила вниз по лестнице, прочь из дома. Я бежала без остановки, пока не очутилась в своей комнате наверху пасторского дома. Сердце мое бешено колотилось. Я была глубоко взволнована.
 Я была так сердита. Я ненавидела его. Это было что-то вроде шантажа. «Я обнаружил вашу тайну. Поскольку вы относитесь к тому типу девушек, которые, не окончив школы, заводят любовные истории, почему вы так негодуете, когда я делаю вам определенное предложение?»
 Это было слишком унизительно.
 Я услышала новости от миссис Янсон. Лавиния и леди Харриет вернулись домой.
 Лавиния прислала записку: «Приходи немедленно. Я поговорить с тобой. Встречай меня в саду, где мы сможем поговорить наедине».
 В ее послании чувствовалась крайняя необходимость. Она бы не жаждала так видеть меня, если бы не хотела от меня чего-то. Возможно, сказала я себе, она просто хочет похвастаться своими успехами в Лондоне. Но был ли сезон таким успешным для нее? Не было никаких известий об обручении с герцогом или маркизом. Я уверена, что леди Харриет замахнулась на самую высокую ставку.
 После стычки с Фабианом я опасалась идти в Фремлинг, и поэтому была рада, что встреча произойдет в саду.
 Она уже ждала меня. Она изменилась, но, может быть, я просто забыла, какая она красивая. Ее кожа была молочно-белой; кошачьи глаза с темными ресницами притягивали, но главным предметом ее гордости были ее великолепные волосы. Она носила их высоко поднятыми, и из этой массы небольшие завитки падали ей на лоб и шею. На ней было зеленое платье, больше всего подходящее ей по цвету. На самом деле она была самой красивой девушкой, какую мне доводилось видеть.
 — О, привет, Друзилла, — сказала она. — Мне так много надо рассказать тебе.
 — Сезон был успешным?
 Она состроила гримаску.
 — Одно или два предложения, но ни одно из них, по мнению мамы, не было достаточно хорошим.
 — Леди Харриет хотелось бы придерживаться надлежащего уровня. Только самые высокие титулы достойны ее красавицы дочери. Видела ли ты королеву?
 — Когда была представлена, один раз в опере и еще раз на благотворительном бале. Она танцевала с Альбертом. Друзилла, этот пожар…
 — Ты имеешь в виду в «Елях»?
 — Я почувствовала такое облегчение.
 — Лавиния, столько людей погибло!
 — Эти люди… жизнь мало для них значила, не так ли?
 — Может, они так думали, но там были и те, кто собирался, как и ты, рожать. Когда я туда ездила, я встретила мать одной из них.
 — Ты туда ездила?
 — Я хотела узнать, что случилось. Со мной ездила Полли.
 — Все эти требования оплаты…
 — Ну да, ты была должна. А что бы ты делала без нее?
 — Понятно… но это стоило дорого, и я должна была найти эти деньги.
 — Это твои трудности.
 — Знаю, знаю. Но что с Джанин?
 — Джанин? Я выяснила, что в ночь пожара ее там не было.
 — По мне, лучше бы она была там.
 — Ох… Лавиния!
 — Ты не знаешь, что я собираюсь рассказать тебе. Это из-за Джанин я беспокоюсь. Я видела ее.
 — Так с ней все в порядке?
 — Далеко не в порядке. Я было подумала, что освободилась от всего этого, и тут возникла Джанин.
 — Она пришла с тобой увидеться?
 — Очевидно, да. В газете были заметки о дебютантках, и упомянули меня. Меня назвали «прекрасная мисс Фремлинг». Должно быть, именно на это она обратила внимание. О, Друзилла… это было ужасно.
 — Как? Что ты имеешь в виду?
 — Она запросила деньги.
 — Почему?
 — Она сказала, потому что она очень бедна, и я должна ей помочь…
 — О нет!
 — Именно так. Она сказала, что если я этого не сделаю, она напечатает в газете заметку о Флер.
 — Она не могла бы так поступить.
 — Могла бы. Я ее никогда не любила.
 — Она вытащила тебя из беды.
 — Она просто притащила нас в это ужасное место… к этой своей ужасной тетке, которая без конца требовала денег.
 — Никто тебя не заставлял, ты могла уехать, не платя за это.
 — Знаю. Так вот, Джанин живет в Лондоне. Она устроилась в каком-то жалком месте. Это все, что она может себе позволить. Она сказала, что, если я так счастлива, она хочет получить от меня пятьдесят фунтов. Тогда она будет продолжать хранить мою тайну.
 — Это шантаж!
 — Конечно, это шантаж. Ты не предполагала, что можно подвергнуться такого рода испытаниям? Что я могла сделать? Узнав все, мама была бы в ярости.
 — Смею заметить, что уж она бы знала, как поступить с Джанин.
 — Я тоже знала, как с ней поступить. Я должна была дать ей пятьдесят фунтов, чтобы она хранила молчание. Я дала… и больше о ней не слышала.
 — Ужасно думать, что Джанин опустилась до такого.
 — Да, это было ужасно. Я сказала, будто иду к парикмахеру, и пошла туда, где она живет. Это в маленьком доме, в местечке Фиддлерс-Грин, Среди небольших домов. У нее там комнаты. Это все, что она может себе позволить. Она сказала, что не стала бы просить, если бы не была доведена до отчаяния. Понимаешь, пожар уничтожил дом, принадлежащий ее тете, со всем содержимым. Ее тетя не застраховала его. Она успела только купить дом и истратила на него все, что имела… так что у Джанин ничего не осталось. Пятьдесят фунтов позволили бы ей встать на ноги. Мне было трудно раздобыть всю сумму, но я это сделала. И вот таков конец этой истории.
 — Я надеюсь, что так, — сказала я.
 — Конечно, так и будет.
 — Шантажисты имеют привычку возвращаться со своими требованиями.
 — Я больше не дам ей денег.
 — Ни в коем случае не надо было давать ей в первый раз. Все, что ты должна была сделать — это признаться своей матери. Всегда неразумно поддаваться шантажу. Я это слышала много раз.
 — Я думаю, от людей, которых никогда не шантажировали.
 — Возможно.
 — Ну ладно, мне было лучше заткнуть ее. Она сказала, что собиралась выйти замуж за этого Хон… как там было его имя… и они начали бы жить, поскольку он был достаточно богат. Но он погиб при пожаре. Для Джанин было просто огромным счастьем, что она отсутствовала в ту ночь.
 Я задумалась.
 — Лавиния, — сказала я, — ты должна будешь признаться.
 — Признаться? Почему это должна?
 — Потому что это все равно выйдет наружу. Есть Флер.
 — С ней все в порядке. Она счастлива с этими двумя милыми старыми женщинами.
 — Какое-то время. Но ее надо будет обучать. Полли и Эфф придется платить за ее содержание. Почему ты не расскажешь своей матери?
 — Рассказать моей матери? Не думаю, что ты достаточно хорошо знаешь ее.
 — Уверяю тебя, что здесь все вокруг очень хорошо знают леди Харриет.
 — Я просто не могу представить, что она сделает.
 — Она бы ужаснулась, но наверняка сделала бы то, что следует.
 — Я никогда не расскажу ей.
 — Твой брат видел Флер.
 — Что?
 — Я поехала в Лондон, и он был в поезде. Он увидел, где я остановилась. Однажды он пришел, когда я вывезла Флер в коляске.
 Она побледнела.
 — Он подозревает, — сказала я. — Я хочу, чтобы ты сказала ему правду, потому что он подозревает, что ребенок мой.
 Она попыталась скрыть облегчение, выражение которого промелькнуло на ее лице. Я продолжала:
 — Ты должна ему сказать. Он не должен знать полуправду.
 — Ты не сказала ему?
 — Конечно, нет. Но я не собираюсь переносить его намеки и думаю, что ты должна сразу же рассказать ему все, как было.
 — Я просто не могу довериться ему.
 — Почему? Я не думаю, что он вел такой невинный образ жизни.
 — У мужчин это в порядке вещей. Это девушки должны оставаться чистыми.
 — По-видимому, есть такие, кто не остается. Я не думаю, что ты единственная, кто не отказывал себе в добрачных приключениях.
 — О, Друзилла, я так надеюсь на тебя.
 — Слишком сильно. Я не хочу подвергаться оскорблениям твоего брата.
 — Он не собирался оскорблять тебя.
 — Он уже оскорбил, и я хочу, чтобы он узнал правду.
 — Я… я об этом подумаю.
 — Если ты ему не скажешь, мне придется сделать это самой.
 — О, Друзилла… сначала Джанин, а теперь ты…
 — Это совсем не то же самое. Я тебя не шантажирую. Я прошу тебя только сказать правду.
 — Дай мне время. Дай мне только время. О, Друзилла, ты всегда была моим самым лучшим другом. Пообещай, что ты ничего не расскажешь… пока.
 — Я не сделаю ничего, не предупредив тебя, но я не хочу, чтобы твой брат намекал… на подобные вещи.
 — Как ты позволила ему узнать, где ребенок?
 — Я сказала тебе… он последовал за мной.
 — Но почему он последовал за тобой? Это могло быть только в том случае, если он подозревал что-то подобное. В противном случае…
 — Я не отношусь к тому типу девушек, за которыми идут мужчины? — закончила за нее я. — Конечно, мною никто не может заинтересоваться.
 — Ладно… — начала она.
 — Не думай, что сможешь увильнуть от правды, — сказала я. — Знаю, что я не так красива, как ты.
 — Так вот, этот мистер Брейди. Мама считает его самым подходящим для тебя.
 — Поблагодари ее за заботу, — сказала я.
 — Она любит, чтобы вокруг все было благополучно устроено.
 — Я уверена в этом, но не собираюсь благодарить за разрешение своих проблем.
 — О… посмотри, кто идет.
 К нам приближался Дугал.
 — Мама пригласила его, — продолжала Лавиния. — Знаешь, он теперь граф. Мама настояла, чтобы он приехал и пожил у нас.
 Мне было приятно его видеть. Моя дружба с ним была такой чистой и обещающей. Его внимание ко мне восстанавливало мою веру в себя.
 — О… Друзилла… Лавиния, — улыбался он нам. Лавиния стояла немного в стороне. Слабый ветерок растрепал ее завитки, и она подняла руку к волосам, зеленый материал ее свободного, в греческом стиле платья струился вокруг нее, облегая фигуру.
 Дугал не мог отвести от нее глаз. Я увидела в них огонь и вспомнила, что он обожал красивые вещи.
 Он выглядел слегка удивленным, как будто увидел что-то впервые. Это была новая Лавиния в своем нарочито простом платье, с развевающимися кудрями и тигриными глазами.
 В тот момент я поняла, что он влюбился в нее или на грани этого.
 Прошло мгновение. Он улыбался мне своей нежной улыбкой, спрашивая, как отец, говоря, что, если можно, он вскоре придет навестить нас.
 Я ответила, что мой отец будет очень рад.
 — Я обнаружил две новые книги о Завоевании 18 , — продолжал он. — Я должен их принести.
 Я все больше думала о завоевании Лавинии, а не норманнов.
 Я не пошла с ними в Дом, извинившись:
 — Так много надо сделать в пасторском доме.
 — Даже теперь, когда у вас такой милый викарий? — немного лукаво сказала Лавиния. — Я слышала, что вы с ним очень поладили.
 — Он очень деятельный, — ответила я.
 — Я рада, что мы встретились, и что он такой милый, — сказала Лавиния. — Ну, до скорой встречи, Друзилла. Мы с Друзиллой большие друзья, — продолжала она, повернувшись к Дугалу. — И всегда были ими. — Казалось, ею овладел какой-то злой дух. Я думаю, что она знала о моих чувствах к Дугалу. Она понимала, что только что ослепила его своей красотой. Несколько мгновений тому назад она была в ужасе, что может раскрыться ее тайна; но сейчас она забыла о прошлом и наслаждалась настоящим. Восхищение всегда вдохновляло ее.
 — Мы с Друзиллой учились вместе в школе. Во Франции.
 — Я знаю, — сказал ей Дугал.
 — Это сближает людей, — продолжала Лавиния. — Мы там пережили волнующие времена, не так ли, Друзилла?
 Она смеялась надо мной, празднуя победу своих чар. Ей были известны слухи о его привязанности к пасторскому дому и его обитателям; она наслаждалась своим триумфом до такой степени, что даже забыла о связанных с Джанин волнениях.
 Я почувствовала себя рассерженной, оскорбленной и задетой. Мрачной я вернулась в пасторский дом.
 Миссис Янсон говорила:
 — Эта леди Харриет вешается на шею мистеру Каррузерсу… о, прошу прощения, графу Тенлею, если хотите. Ну, и не без причин. Эта мисс Лавиния отправилась в Лондон. Самая прекрасная дебютантка, говорят… Дебютантка всех сезонов. Все прекрасно, но где тот герцог, которого леди Харриет собирается подцепить? Весь сезон ни одного в поле зрения. Я знаю, что это не понравилось ее светлости. Подойдет и граф! По дороге в Лондон, один оказывается прямо у нее на пороге! Могу сказать вам, что предпринимается в Доме. Леди Харриет говорит, что он должен приехать. Она настаивает… и граф, естественно, не может отказать леди Харриет. Я знаю, что из этого кое-что выйдет. Леди Харриет проследит за этим.
 Это было то, что я услышала из-за двери, но когда я вошла, она замолчала. Я была уверена, что меня уже давно соединяли в первую очередь с Дугалом, и во вторую — с Колином Брейди.
 Миссис Янсон нравился Дугал, и он был частым гостем. Они были уверены, что он, как говорят, влюбился в меня. Но теперь леди Харриет взяла исключительную опеку над Дугалом. Миссис Янсон узнала это от тамошних горничных.
 — Теперь, когда он получил титул и деньги, это поможет ему, — продолжала она после паузы. — Раньше он был просто другом сэра Фабиана… с которым обращались просто как с мальчиком. Теперь другое дело. Теперь мы не будем видеть его так часто… увы, было время, когда он, казалось, сделал пасторский дом своим.
 Он пришел, прихватив книги, о которых говорил. Мой отец был очень рад его видеть, и между ними состоялась длительная дискуссия. Я вошла и присоединилась к ним в надежде, что он все еще немного покорен мной. Ему потребовалось некоторое усилие, чтобы включить меня в разговор, в то время как прежде он делал это очень легко. Я вспомнила, как мы разговаривали перед его отъездом. Как я была глупа, надеясь, будто он вот-вот сделает предложение.
 Это был горький удар, но, скорее, по моей гордости, чем по глубоким чувствам. Я не была уверена в том, что питаю что-то нежное к Дугалу на самом деле, кроме того, он был очень приятным и интересным другом. Я позволяла себе представлять свое будущее с ним и верила, что оно было бы очень надежным. Какая наивность! Конечно, он любил разговаривать со мной об интересующих его вещах; и он никогда не смог бы таким же образом разговаривать с Лавинией. Но то была не любовь. Это были не те чувства, которые испытывают влюбленные.
 Красота Лавинии покорила его, и ему ничего не оставалось, как восхититься ею.
 Я не ходила в конюшню, мне вовсе не хотелось воспользоваться предложением Фабиана. Я не хотела ничего брать от него. Более того, боясь его встретить, я избегала Фремлинга.
 Однажды, когда я сидела в саду пасторского дома, он подъехал верхом.
 — Друзилла, — позвал он. — Я так давно не видел вас.
 Я просто ответила:
 — Доброе утро, — и повернулась, чтобы идти в дом.
 — Надеюсь, вы здоровы. А ваш отец?
 — Благодарю вас, да.
 — Вы, конечно, знаете, что Дугал здесь.
 — Он заходил к моему отцу.
 — Осмелюсь сказать, и к вам тоже. Я знаю, какие вы добрые друзья. — Я ничего не ответила. — Надеюсь, что вы уже не сердитесь на меня. Думаю, что, пожалуй, позволил своим чувствам взять верх над хорошими манерами. — Я по-прежнему молчала. — Простите, — смиренно продолжал он. — Вы должны меня простить.
 — Это неважно. Забудьте об этом, пожалуйста.
 — Вы очень великодушны.
 — А сейчас я должна идти.
 — В пасторском доме так много дел, — насмешливо произнес он, заканчивая за меня предложение.
 — Так оно и есть, — так же, как он, коротко ответила я.
 — Наш дом просто охвачен возбуждением, — продолжал он. Против желания я ожидала услышать, чем это вызвано. — Мы ожидаем, что оглашение будет в самое ближайшее время. — Я почувствовала, как вся моя кровь бросилась в голову. — Лавиния и Дугал, — добавил он. — Моя мать в восторге.
 Подняв брови, я спокойно посмотрела на него. Он кивнул, улыбаясь. Было ли это злонамеренно?
 — Моя мать говорит, что не следует откладывать… надолго. И зачем? Это же не так, как если бы они были чужими. Ведь они знают друг друга очень давно. Внезапно они осознали свои чувства. Вы знаете, так бывает. Моя мать настаивает на скорой свадьбе. Я уверен, что вы будете рады за них, поскольку вы так хорошо знаете обоих.
 — Это наиболее… удачная партия.
 — Так говорит и моя мать.
 Я подумала сердито: «Да, когда Дугал получил титул и состояние, а лондонский сезон не принес никаких плодов».
 — Осмелюсь сказать, что Лавиния придет сама, чтобы сообщить вам добрые вести. И Дугал, наверное, тоже. Они захотят получить ваше благословение.
 Я чувствовала огромную потребность скрыться от его изучающего взгляда. Я знала, что он мне как бы говорил: «Вы потеряли Дугала. Теперь моя мать никогда не выпустит его из своих рук. Это не прежние времена, теперь он достиг славы».
 Он поднял руку, склонил в поклоне голову и, пробормотав: «Аи revoir», ускакал прочь.
 Месяц спустя после прибытия Дугала во Фремлинг была объявлена помолвка графа Тенлей с прекрасной мисс Лавинией Фремлинг, дебютанткой сезона.
 Я не ходила во Фремлинг поздравлять Лавинию. Она пришла ко мне сама. Я сразу поняла, что она встревожена.
 — Что случилось? — спросила я. — Ты не выглядишь счастливой невестой.
 — Это та женщина… Джанин. Она хочет еще денег.
 — Я говорила тебе, как это бывает с шантажистами. Ты не должна была бы соглашаться с ее условиями в первый раз.
 — Почему это произошло именно со мной?
 — Ты должна усвоить, что придется платить за свои грехи.
 — Я всего лишь сделала то, что и многие другие. — Она была обижена, и я почувствовала внезапный прилив гнева. У нее всегда было много всего, а теперь она отняла у меня Дугала. Проанализировав свои чувства к нему, я поняла, как мне отчаянно больно. Но я была достаточно честной, чтобы признать, что ранена была главным образом моя гордость. Сразу мне было трудно осознать это, поскольку я наслаждалась его дружбой и думала о возможном замужестве как о приятной перспективе. Быть любимой человеком, которому можешь доверять, было бы восхитительно.
 Но могла ли я доверять ему, если наши близкие отношения, которые могли перерасти в серьезную привязанность, были разбиты вдребезги при появлении девчонки только потому, что она оказалась потрясающе красивой?
 Я была полна гнева на Лавинию. Эти Фремлинги, казалось, думали, что весь мир существует только для них. Лавиния полагает, что она может совершать величайшие проступки, даже завести ребенка, и все должны покрывать ее и позволять счастливо идти по жизни дальше. Что же касается ее брата, то он считает, что может оскорбить меня и затем появляться и вести себя так, будто ничего плохого не произошло.
 С меня было довольно Фремлингов.
 — И, — говорила Лавиния, — не читай мне проповеди.
 — Извини, Лавиния. Ты должна сама выпутываться из своих бед.
 — О, Друзилла. — Она подбежала ко мне и обвила мою шею руками. — Пожалуйста, помоги мне. Я знаю, ты можешь. Я не хотела говорить эти глупости. Я дошла до предела. Если мама или Дугал обнаружат… Я просто убью себя… Я думала о том, чтобы выпрыгнуть из окна.
 — Ты попала бы на куст утесника, что было бы очень неприятно.
 — О, пожалуйста, Друзилла, помоги мне.
 — Как я могу помочь?
 — Я думаю, ты могла бы увидеться с ней.
 — Я? Какая же от этого польза?
 — Она тебя любит. Она считает тебя умной. Она говорила мне, что ты стоишь дюжины таких, как я. Я знаю, что она права.
 — Спасибо. Я это запомню. Но разговор с ней ничего не даст.
 — Может дать… если это будешь ты.
 — Что я?
 — Ты можешь сказать ей, какой я была хорошей и что если она немного подождет… пока я выйду замуж… Я буду очень богатой и тогда что-то сделаю для нее. Я сделаю. Обещаю!
 — Я не думаю, Лавиния, что она поверила бы твоим обещаниям.
 — Пообещай от моего имени. Скажи ей, что ты будешь своего рода гарантом того, что она получит деньги. Все дело в том, чтобы подождать.
 — Я думаю, что ты должна пойти к своей матери или брату, или к Дугалу и рассказать всю правду.
 — Как я могу? Дугал может отказаться жениться на мне.
 — Я полагаю, что он очень разумный молодой человек.
 — Он не сможет понять. Он будет в ярости. Он верит, что я — совершенство.
 — Его ожидает удар, когда он женится на тебе.
 — Я собираюсь постараться быть для него хорошей женой.
 «Какой же он дурак, — подумала я. — Он хочет жениться на Лавинии, не зная ее. Даже деревенский дурачок догадался бы! И Дугал еще считается умным! Ну ладно, он узнает ее, — с некоторым удовлетворением подумала я, — и Лавиния не такая, чтобы измениться только потому, что она вышла замуж за терпимого мужа, каким он, по-видимому, и будет».
 Лавиния умоляюще продолжала:
 — Мы были такими хорошими подругами… всегда, с первой встречи.
 — Я хорошо помню то время. Ты была не самой гостеприимной хозяйкой. С твоей стороны довольно неразумно вспоминать тот случай, если ты пытаешься найти подтверждения любви в наших отношениях.
 — Перестань, Друзилла. Ты слишком умная и рисуешься этим. Мужчины этого не любят. Я так никогда не делаю.
 — Ты рисуешься, как ты это называешь, все время.
 — Но только так, как надо. Друзилла, перестань ходить вокруг да около. Скажи, что поможешь мне. Я знаю, что в конце концов ты поможешь. Ты просто заставляешь меня страдать.
 — Но что я могу сделать?
 — Я сказала тебе. Поезжай и встреться с Джанин. Объясни ей.
 — Почему не ты?
 — Как я могу поехать в Лондон? А ты просто можешь сказать, что поедешь навестить Полли.
 Я заколебалась. Съездив к Полли, я всегда чувствовала себя лучше. Она бы поняла, что я испытала, узнав о помолвке Дугала. Ей мне не надо было ничего объяснять. Я могла говорить с ней как с собой. Я увидела бы Флер. Ребенок начал привязываться ко мне. Она уже начинала немного лопотать. Полли написала: "Ты бы слышала, как Эфф повторяет: «У кого такая милая тетя Друзилла? Чья тетя Друзилла скоро приедет к нам в гости?» Да, с Полли, Эфф и Флер встретиться было бы чудесно. Кроме того, мне было очень любопытно увидеть с Джанин.
 Лавиния догадалась о моих колебаниях.
 — Ты любишь Флер, — сказала она. — Она такая милая малышка.
 — Откуда ты знаешь? Ты никогда ее не видела.
 — Я собираюсь… когда все приведу в порядок. Когда я лучше узнаю Дугала, я скажу ему. Действительно, скажу. Я знаю, что он позволит взять ее к себе.
 — Это самое последнее, что хотела бы Флер. Ты что, не понимаешь, что дети — это не вещи, которые люди передвигают так, как им удобно?
 — Ты опять становишься гувернанткой.
 — Кто-то же должен наставлять тебя, как следует поступить в той или иной жизненной ситуации.
 — Знаю. Я злая. Но я не могу удержаться. Я пытаюсь быть доброй. Как только я выйду замуж за Дугала, я успокоюсь. О, пожалуйста… пожалуйста, Друзилла.
 — Где она живет?
 — У меня это записано. Я ездила туда отдавать пятьдесят фунтов. Я тебе скажу, как туда добраться. Это не очень далеко от того места, где живет Полли, Я взяла адрес.
 — Фидддерс-Грин, номер 20, — сказала Лавиния. — Это легко найти.
 — Ты брала кеб?
 — Да, брала. Кучер выглядел очень удивленным, но я заставила его подождать, чтобы ехать с ним обратно. Я не хотела, чтобы кто-нибудь знал, где я была. Это было ужасно… и затем… Она насмехалась надо мной, называя меня графиней. Затем она сказала, что я должна найти деньги и если не привезу их, она всем объявит о том, что я сделала. Она сказала, что я бросила своего ребенка, и наговорила много других неприятных вещей. Я отрицала, напомнив, что нашла для ребенка хороший дом. Она не успокаивалась: «Друзилла нашла его. Ты, вероятно, бросила бы ее на чьем-нибудь пороге, чтобы продолжить свои приключения». Я сказала ей, что она ошибается. Я заботилась о Флер и, когда выйду замуж, собираюсь взять ее к себе. Я знаю, что, как только выйду замуж, все будет в порядке.
 — Лавиния, я не приду к тебе на свадьбу. Это действительно такая насмешка. Ты думала о том, как обманываешь Дугала? Ты будешь стоять в девственно белом…
 — Ох, замолчи. Ты собираешься помочь мне или нет? Ты что, не видишь, как я несчастна?
 — Я ничего не могу сделать. У меня совсем нет денег.
 — Я и не прошу их у тебя. Я просто знаю, что, если ты с ней поговоришь, она прислушается к твоим доводам.
 — Нет, она не станет.
 — Станет. Она всегда обожала тебя. Я знаю, что ты можешь убедить ее. Друзилла, пожалуйста, поезжай в Лондон. Ты же любишь навещать Полли и Флер. Пожалуйста, Друзилла.
 И тогда я поняла, что должна ехать.
 Мне необходимо было что-то придумать. Свадебные приготовления продвигались быстро, поскольку леди Харриет не видела причин, почему бы их следовало отложить. Я не была на самом деле влюблена в Дугала, но не хотела слышать о них. Я сказала своему отцу:
 — Я думаю поехать и навестить Полли.
 — Я знаю, — он улыбнулся. — Ты хочешь поехать и увидеть удочеренного ими ребенка. Ты от нее в восторге, не так ли?
 — Ну, да… и я очень люблю Полли.
 — Хорошая женщина, — сказал он. — Немного прямолинейная, но с добрым сердцем.
 Я поехала и, как всегда, Полли была очень рада меня видеть. Я не сообщила ей, куда собираюсь поехать, потому что знала, что она попытается меня отговорить. Она считала, что мне не следовало бы дальше влезать в дела Лавинии. Однажды я это сделала, и в результате у них оказалась Флер. Она не сожалела об этом, но, как она сказала, одного раза достаточно.
 Я взяла кеб до Фиддлерс-Грин. Кучер посмотрел на меня с удивлением, но от комментариев воздержался. Я попросила его подождать меня — не рядом с домом, а на некотором расстоянии.
 Он еще раз посмотрел на меня так, как будто подумал, что я направляюсь туда с какой-то гнусной миссией. Я подумала о том, приходилось ли подобное испытывать и Лавинии.
 Я нашла дорогу к дому № 20 по Фиддлерс-Грин. Это был высокий дом с остатками великолепия; теперь штукатурка поотбивалась и то, что должно было быть белым, выглядело грязно-серым. Четыре ступеньки, ведущие к парадной двери, были разбиты, по обеим сторонам стояли на страже два убогих льва. Лавиния велела мне постучать три раза. Это означало, что мне нужна Джанин, жившая на третьем этаже.
 Я так и поступила и стала ждать. Прошло, казалось, много времени, прежде чем появилась Джанин.
 Несколько секунд она в изумлении смотрела на меня. Затем она вскричала:
 — Друзилла! Что заставило тебя прийти сюда? — Она выпрямилась:
 — Тебе лучше войти, — добавила она.
 Мы оказались в плохо освещенном проходе прямо перед лестницей. Ковер на ступеньках был поношенным и местами протерся.
 Мы поднялись по трем пролетам, и по мере нашего подъема ковер становился все более вытертым. Она распахнула дверь, открыв довольно большую комнату, очень скудно обставленную. Состроив гримаску, она повернулась ко мне:
 — Теперь ты видишь, как живут в нужде и бедности.
 — О, Джанин — сказала я, — Мне так жаль.
 — Такое мое счастье. У меня все пошло вкривь и вкось.
 — Когда я услышала о пожаре, я хотела знать, что случилось с тобой.
 — Все было потеряно, Тетя Эмили погибла… и вместе с ней все те люди. Этот глупый Джордж. Знаешь, это он был виноват. Я говорила ей о том, что он опасен и что однажды ночью мы все сгорим в своих кроватях.
 — Да, он определенно был опасным.
 — Опасен! Для тети Эмили он разрушил все, и для меня тоже. Я собиралась выйти замуж за Кларенса, .. О, я знала, что он придурковатый, но он обожал меня. Он дал бы мне все… все, что я попросила. И вот он погиб… убит этим дураком Джорджем.
 — Он не понимал, что делает. О, Джанин, какое счастье, что тебя там не было той ночью.
 — Иногда мне почти хотелось, чтобы я была там.
 — Я могу так говорить. Как бы тебе понравилось жить в таком месте, как это?
 — А ты должна?
 — Что ты имеешь в виду… должна ли я? Я стала бы я здесь жить, если бы не была вынуждена?
 — Действительно, можешь ли ты что-нибудь делать? Образованные люди обычно становятся гувернантками.
 — Ну, я не собираюсь.
 — Что же ты тогда будешь делать?
 — У меня есть планы. Когда я увидела всю эту суматоху вокруг Лавинии Фремлинг, я пришла в ярость. Когда подумаешь о ней… и об этом ребенке… и как она там царила над всеми. Это несправедливо.
 — Надо понять, что жизнь всегда несправедлива.
 — Во всяком случае я собираюсь кое-что из нее вытряхнуть.
 — Она мне сказала, что ты просила у нее деньги.
 — Ей придется сделать это! И почему бы ей не дать мне какую-то сумму? Я ей помогла. Где бы она была без меня? Я уверена, что благородный граф не был бы так увлечен, если бы знал, что ему подсовывают подпорченный товар.
 — Не будь такой ожесточенной, Джанни.
 — Это звучит не горше, чем мысли. У нее есть все. У меня — ничего. Ну что ж, думаю, настало время ей со мной поделиться.
 — Джанин, ты пожалеешь об этом.
 — Уверена, что нет. Я хочу начать дело. Я уверена, что смогла бы делать шляпы. Я думаю, что очень искусна в этом. Я знаю кое-кого, у кого есть небольшой магазинчик. Если бы я могла найти деньги, я вошла бы с ней в долю. Я должна изыскать деньги и не понимаю, почему бы мисс Лавинии Фремлинг не обеспечить меня некоторой суммой.
 — Тебе потребуется больше чем пятьдесят фунтов.
 Она хитро посмотрела на меня:
 — Я надеюсь их иметь.
 — Ты знаешь, что это шантаж и что это преступление?
 — Она что, привлечет меня к суду? Это было бы мило, не так ли? Мисс Лавиния Фремлинг предъявляет обвинение тому, кто знает, что у нее есть незаконнорожденный ребенок, существование которого она держит в секрете. Хотелось бы мне видеть, как она это сделает, а?
 — Джанин, это не способ.
 — Подскажи мне другой.
 — Я подумала, что ты могла бы работать… работать и спастись. Таким способом ты была бы счастливее.
 — Совершенно нет. Друзилла, в некоторых вещах ты простофиля. Способ, к которому ты прибегла для сохранения этой истории в тайне… Она намеренно эгоистична. Ты думаешь, она стала бы помогать тебе таким же образом?
 — Нет.
 — Тогда чего волноваться? Пусть она платит или получает по заслугам.
 Она выглядела жестокой и очень сердитой, и я знала, что мне нечего сказать, чтобы отговорить ее от этого. Я оглядела комнату, она заметила мой взгляд.
 — Отвратительно, не так ли? — сказала она. — Можешь понять, почему я хочу выбраться отсюда.
 — Я понимаю, конечно, и мне очень жаль. Где ты была той ночью?
 — Ты помнишь герцогиню?
 — Да, помню.
 — Ее семья решила, что им следовало бы забрать ее обратно. Возможно, им стало стыдно, что они вот так бросили ее на тетю Эмили, но, я думаю, вероятно это было что-то, связанное с деньгами. Они хотели иметь ее у себя под носом, чтобы она не задумала оставить все кому-то другому. Они не доверяли тете Эмили. И были недалеки от истины. Я должна была доставить ее домой. Кроме меня, было некому. Это оказалось слишком долгим путешествием, чтобы уложиться в один день, поэтому мне пришлось остаться на ночь в их величественном фамильном доме. Могу тебе заметить, что он несколько отличался от этого. — Я кивнула. — Понимаешь, вот так все и случилось. Все съел огонь. Дом должен был стать моим. Это было что-то. Я смогла бы начать заниматься бизнесом. Но я не стала этого делать, потому что должна была выйти замуж за Кларенса. Я была бы устроена в жизни, а теперь… ничего. Страховка не была оформлена. Как тетя Эмили могла быть такой глупой с таким сумасшедшим, как Джордж?
 — Но тебе повезло, что тебя там не было.
 — Если это можно назвать везением.
 — Я пришла просить тебя еще подумать.
 Она покачала головой.
 — Нет, ей придется заплатить мне. Она должна дать что-то из того, что получила.
 — Ее денежное пособие невелико.
 — Тогда я хочу получить часть из того, что она имеет, а выйдя замуж за своего благородного лорда…
 — Ты имеешь в виду, что будешь продолжать требовать деньги? Ты ей сказала, что тебе хватит тех пятидесяти фунтов, которые она уже отдала тебе.
 — Ну что же, это не так. Я не так безрассудна, Друзилла. Я не собираюсь упускать такой шанс.
 — Джанин, тебе не следует этого делать. Я знаю, ты прекратишь. Что бы ты ни чувствовала — и я вполне понимаю твою горечь — это дурно.
 — Это как раз по мне. Настало время преподать урок Лавинии Фремлинг. Она всегда считала себя выше всех остальных из-за этих рыжих волос.
 — О, Джанин! Послушай. Я опять приеду к тебе. Я возьму тебя с собой в пасторский дом. Ты можешь отдохнуть у нас. Мы подберем для тебя какую-нибудь работу. У нас много знакомых, и рекомендация пастора помогла бы тебе. Ты могла бы жить у нас, пока все не уладится. Оставь это место…
 Она покачала головой.
 — Ты добрая, Друзилла, — сказала она довольно тихо. — Ты стоишь двадцати Лавиний.
 — Моя цена растет. Лавинии ты говорила двенадцати, — улыбнувшись, проговорила я.
 — Я переоценила ее. На самом деле она не стоит ничего. Мне жаль этого графа. Ему придется помучиться с ней. Она из тех, кто не оставит мужчин в покое. В свое время я знала одну-две таких.
 — Я думаю, что она может успокоиться, когда выйдет замуж.
 — Я знаю, Друзилла, что ты была в классе на первом месте, но когда дело касается жизненных ситуаций, ты сущий ребенок.
 — Послушай меня.
 — Я слушала.
 — Итак, ты собираешься продолжать с этим… шантажом.
 — Пока не устроюсь, я собираюсь добиваться денег.
 — Это ошибка.
 — Мне об этом судить. Ты оставила кеб ожидать тебя?
 — Да.
 — Тогда тебе лучше идти. Кучер может не дождаться, так как не очень верит в то, что тот, кто приезжает сюда, способен заплатить ему. Он подумает, что ты сбежала.
 — Вряд ли он так подумает, и он обещал, что будет ждать.
 — Я ценю твой поступок.
 — Если я что-то услышу, я приеду и дам тебе знать.
 Она улыбнулась мне и покачала головой.
 Это было все, о чем я могла в то время переговорить с Джанин Флетчер, но я не теряла надежды.
 Я не хотела рассказывать Полли, где была. Я знала, что она не одобрит и посоветует держаться в стороне. Но мне было жаль Джанин. У нее была такая странная жизнь; оказалось, что она видела мало любви со стороны тети Эмили. Джанин была послана в дорогостоящую школу потому, что у тети Эмили были планы выдать ее замуж за богатого, и она собиралась выбрать для нее кого-то из своих клиентов. Бедный Кларенс был идеальным молодым человеком для такого случая. Не понимающий, к чему идет дело, испытывающий привязанность к любому, кто проявил к нему доброту, и к тому же богатый. Им можно было манипулировать как куклой, и тетя Эмили проделывала это с большим искусством. Атеперь… вместо желанного замужества Джанин осталась одна и без копейки в кармане; поэтому она прибегла к этому самому презренному преступлению — шантажу.
 Я написала Лавинии и сообщила ей, что мало продвинулась в переговорах с Джанин. Она была непреклонной.
 Можно вообразить смятение Лавинии при чтении этого письма. Она, должно быть, разозлилась на Джанин, а возможно, и на меня, за то, что я неудачно выполнила свою миссию. Но она должна была узнать правду.
 Полли спросила меня:
 — Дорогая, что-нибудь не так?
 — Нет. Почему же?
 — Ты кажешься… задумчивой. Ты знаешь, что можешь рассказать мне. Этот Дугал… он кажется мне немножко глупым… одураченным Лавинией. Должна сказать, что мне нравится настоящий мужчина, такой, который способен понять, что к чему, и не позволит делать из себя дурака. Мне кажется, что ты немного влюблена в него.
 — Он очаровательный человек, Полли, и умный.
 Она фыркнула.
 — Если спросить меня, то мне кажется, что он немножко болван.
 — Масса мужчин не может устоять перед красотой! Лавиния действительно красивая. Поездка ко двору многое ей дала, и у нее есть изысканные наряды.
 — Мужчины не женятся на модницах… если только не захвачены чувством.
 — Полли, я не была влюблена в Дугала Каррузерса и он не бросал меня, женясь на Лавинии. Он никогда не просил меня выйти за него замуж.
 — Я думала…
 — Значит, ты ошибалась. Лавиния будет графиней. Можешь ты представить меня в такой роли?
 — Почему бы нет? Я тебя уверяю, что могла бы представить тебя даже королевой Англии.
 — Я не думаю, чтобы этого захотел принц Альберт. Впрочем, я не мечтала о нем… даже если бы Ее Высочество отказывалось в мою пользу.
 — Ох, уж ты, — улыбаясь, вздохнула она. — Но ты знаешь, что можешь рассказать мне все.
 Я старалась забыть о делах Лавинии. Я сосредоточилась на Флер, которая стала еще более очаровательной. Вечерами я садилась на кухне у огня, и ни Полли, ни Эфф не упускали случая отметить, как хорошо горит огонь, бросая взгляд на стоящие рядом мехи. Я слушала их болтовню, в то время как они нагревали кочергу и красную от жара совали ее в портер, и тогда я действительно ощущала спокойствие. Где-то в глубине моего сознания теплилась мысль, что есть дом, где меня любят и ценят. У меня были Полли, Эфф и Флер. И в самые мрачные моменты своей жизни я не должна этого забывать.
 Однажды Эфф сказала:
 — "Второй этаж, № 32", отметила, что ее родственница — достопочтенная миссис Такая-то.
 — Достопочтенная, так я и поверила, — возразила Полли. — Эта всегда распространяется о своих высокопоставленных родственниках.
 — Она получила хорошее воспитание, — сказала Эфф. — Я знаю толк в этом.
 В этих вопросах Полли полностью уступала Эфф.
 — Ну, ладно, так что с ней? — заинтересовалась она.
 — Эта кузина… или кто она там, собирается за границу. Она высокомерная, она… связана с самой верхушкой знати. Эта кузина… или кто там она, ищет компаньонку для поездки за границу вместе с ней… чтобы она была леди и умела себя вести.
 Я находилась в полусонном состоянии, глядя на прыгающее пламя и мысленно рисуя различные картины, но вдруг насторожилась. Компаньонка для путешествия будет сразу же увезена. «Джанин», — сказала я себе.
 — Это выглядит совсем подходящим местом, — сказала я вслух.
 — Хорошее место, — отозвалась Эфф. — Одно на миллион. Если бы я была сейчас молодой… до того, как встретила «его»… это как раз то, за что я сразу бы уцепилась.
 — Ты же всегда ненавидела иностранцев, Эфф, — с легким смехом проговорила Полли.
 — Они хороши в своей собственной стране, и именно там я бы их и желала видеть.
 Я с волнением продолжала думать о Джанин и произнесла вслух:
 — Одной из моих бывших одноклассниц сейчас очень трудно. Она ищет место. Мы встречались с ней на днях.
 — Ты не сказала, — заметила Полли. — Ты где-то с ней столкнулась?
 — Да. Я знаю, что ей нужна работа. Я подумала, что если…
 — Вот что я скажу, — сказала Эфф. — Ты выясни, подходит ли ей эта работа, а я переговорю с «Вторым этажом, № 32». Может быть, мы устроим встречу.
 — Мне бы хотелось это сделать.
 — Ты знаешь, где она живет?
 — Да, у меня есть ее адрес. Я могу написать.
 — Для «Второго этажа, № 32» будет предметом гордости, если она найдет молодую образованную женщину и окажется, что это как раз то, что они ищут.
 Я задала несколько вопросов о «Втором этаже, № 32», кто, согласно словам Эфф, была «подлинная… которая потеряла положение в обществе».
 Я подумала, что если напишу письмо, Джанин может разорвать его, не читая. Если же я поговорю с ней, все, возможно, будет по-другому. Может быть, я себе льстила, но я надеялась, что произвела на нее неплохое впечатление.
 На следующий день я взяла кеб и сделала то же, что и раньше. Я остановилась в том же месте и направилась к дому № 20 по Фиддлерс Грин. Я шла быстро, решая, что должна буду сказать Джанин, когда приду.
 Когда я оказалась на ее улице, то заметила стоявшую у дома Джанин группу людей. Они с любопытством смотрели на мое приближение. Я поднялась по разбитым ступеням и постучала три раза в дверь.
 Ее открыл мужчина. Он спросил:
 — Что вы хотите?
 — Я пришла увидеть свою подругу мисс Джанин Флетчер, — ответила я.
 Его лицо приняло настороженное выражение.
 — Вам лучше войти, — предложил он.
 Я вошла. Женщина открыла дверь и посмотрела на меня.
 — Лучше подождите здесь, — сказал мужчина.
 Он поднялся по лестнице. Это было очень странно. Я не могла понять, что это значит. Женщина смотрела на меня.
 — Ужасно, правда? — пробормотала она. — Такая молодая женщина.
 — Что случилось?
 — Против нее, должно быть, что-то замышляли. Это плохая репутация для дома.
 Я сильно заволновалась, понимая, что с Джанин случилось что-то ужасное.
 К двери подъехала карета, и я услышала слова:
 — Они приехали, чтобы увезти ее.
 — Я не понимаю, что произошло — удивленно сказала я.
 В дверь постучали. В то время как женщина пошла ее открывать, на лестнице появился впустивший меня мужчина.
 В дверях показались двое мужчин с носилками.
 — Все в порядке, — сказал мужчина, стоящий на лестнице. — Поднимайтесь.
 Неся носилки, они стали подниматься вверх по лестнице. Женщина удалилась в свою комнату, но оставила дверь открытой. Я по-прежнему стояла в холле.
 Наверху послышалось движение. Появились мужчины с носилками, на этот раз они кого-то несли — тело, покрытое простыней. Когда они проходили мимо меня, я разглядела песочно-желтые волосы. Они слиплись от крови.
 Я поняла, что под простыней лежала Джанин.
 Вслед за несущими носилки вниз спустился мужчина. Он подошел ко мне и представился:
 — Я офицер полиции. Расследую смерть мисс Джанин Флетчер. Что вы здесь делаете?
 — Я пришла увидеться с ней.
 — Вы ее подруга?
 Мне стало нехорошо. Я старалась подавить пришедшую мне в голову мысль, что это могла сделать Лавиния. Но это у нее никогда бы не вышло… никогда.
 — Я училась вместе с ней в школе, — услышала я свой голос.
 — Вы часто к ней приходили?
 — Нет. До этого я была лишь однажды.
 — Когда?
 — Три дня тому назад.
 — И тогда с ней все было в порядке? Не казалась она испуганной? Взволнованной?
 Я покачала головой.
 — Где вы живете?
 Я дала ему адрес пасторского дома.
 — Вы приехали навестить мисс Флетчер?
 — Я живу несколько дней у моей старой няни.
 К нам подошел молодой человек, и офицер сказал ему:
 — Возьми у леди адрес. — Затем обратился ко мне; — Мы должны будем задать вам несколько вопросов, так что как-нибудь навестим вас. Пожалуйста, оставайтесь в Лондоне.
 — Но мне надо возвращаться…
 — Мы должны просить вас остаться. Возможно, вы сможете сообщить нам что-то важное. Это необходимо.
 Я пробормотала:
 — Хорошо, я останусь.
 Ноги дрожали, и меня слегка покачивало. Мне хотелось бежать прочь от этого мрачного места. Я так много хотела узнать. Как это случилось? Кто это сделал? Кого они подозревают? Я продолжала говорить себе: "Лавиния, ты бы никогда не сделала сама этого. Ты всегда оставляла другим делать за тебя грязную работу.
 Затем офицер еще раз обратился к своему подчиненному.
 — Ох, Смитсон, — сказал он, — проводи юную леди в кеб, который ждет ее. — Затем он повернулся ко мне:
 — Один из наших людей задаст вам несколько вопросов о ваших отношениях с покойной. Это просто формальность.
 Я была рада скорее уйти. Мне показалось, что сопровождавший меня молодой человек, был очень молод и несколько нервозен.
 — Какой удар, — сказал он, когда мы пошли прочь.
 — Я чувствую себя… неважно.
 — Я сам немного нервничаю, — признался он. — Это первое убийство, которое мне предстоит расследовать.
 Убийство. Это было слово, заставившее меня задрожать. Я не могла в это поверить. Джанин! Подумать, мы все вместе были в школе и теперь… за короткое время Лавиния стала матерью, а Джанин… трупом. Я старалась не допустить мысли, что два этих факта были как-то связаны.
 Когда мы уходили, к нам подошел молодой человек. Он снял шляпу и поклонился.
 — Могу я поинтересоваться, были ли вы подругой молодой леди? — спросил он.
 Я подумала, что это другой полисмен, и ответила:
 — Да.
 — Не сообщите ли вы свое имя?
 Я назвала ему, и он вытащил из кармана записную книжку.
 — Вы живете недалеко отсюда?
 — Нет… за городом. Я просто остановилась здесь.
 — Интересно. Вы хорошо знали юную леди?
 — Мы учились вместе в школе. Я только что сказала это вашим людям.
 — Еще несколько вопросов. Вы понимаете, мы должны сделать все как надо. — И вновь спросил:
 — Где за городом?
 Я дала ему адрес пасторского дома.
 — Как, вы дочь пастора? Я кивнула.
 — И вы вместе учились в школе. Есть ли у вас какая-нибудь идея, почему кому-то понадобилось убивать вашу подругу?
 — Нет, — решительно ответила я.
 Мой сопровождающий слегка подтолкнул меня:
 — Вы разговариваете с прессой, — прошептал он.
 — Вас не должно это беспокоить, мисс, — заверил меня тот, другой. — Всего несколько вопросов и все.
 — Я думала, что вы связаны с полицией, — пробормотала я.
 Он обезоруживающе улыбнулся:
 — Это своего рода связь, — успокоил он меня.
 — Я не хочу больше ничего говорить. Я ничего не знаю об этом.
 Улыбаясь, он кивнул и, приподняв шляпу, пошел прочь. Я поняла, что вела себя крайне опрометчиво. Молодой человек пошел со мной туда, где ожидал кеб. Мы поехали вместе ко мне домой.
 — Вам не следовало бы разговаривать с прессой, — сказал он. — Мы их не любим. Мы предпочитаем давать им ту информацию, какую сами считаем нужной.
 — Почему вы мне раньше не сказали?
 Он покраснел. Ему не хотелось признаваться, что он не сразу опознал репортера.
 Его прощальные слова прозвучали как знак судьбы.
 — Я думаю, что вы вскоре о нас услышите, — сказал он. — Они будут проверять все вдоль и поперек.
 Полли и Эфф были в коридоре, недоумевая, что произошло.
 — Послушай, — сказала Полли, — в чем дело? Что это за молодой человек был с тобой?
 — Полисмен, — сказала я. Полли побледнела.
 Эфф возмутилась:
 — Полиция здесь. Что делать полиции у респектабельных людей? Что подумают соседи?
 Полли прервала ее:
 — Дай ей немного коньяка. Не видишь, как она расстроена?
 Я лежала на своей кровати, а Полли сидела рядом. Я рассказала ей все, что случилось.
 — Боже мой, — пробормотала она. — Это что-то. Убийство… Эта Джанин, если бы меня спросили, та еще мерзкая штучка среди шантажистов.
 — Мне кажется, что ее смерть определенно как-то связана с этим, Полли.
 — Было бы неудивительно. Ты думаешь, что Лавиния приложила к этому руку?
 Я покачала головой.
 — Я не могу в это поверить.
 — Я уверена, что от этого сокровища всего, можно ожидать… и, если это правда, это поставит крест на ней и на ее великом романе. Я думаю, что даже могущественные Фремлинги вряд ли будут в состоянии замять это.
 — О, Полли, это ужасно.
 — Я только надеюсь, что Бог поможет тебе остаться в стороне. Жаль, что ты была там. Не хочу, чтобы ты была замешана в этом деле.
 — Полли, боюсь, что я в него уже втянута.
 — Эта Лавиния… общение с ней всегда сулит беду. Я думаю, что для нее это был очень хороший шанс приложить руку.
 — Я не верю в это, Полли. Она могла бы лгать, если необходимо… но я уверена, что она не может совершить убийство. Она никогда не дойдет до этого. Где она взяла бы ружье?
 — Во Фремлинге у них есть ружья. Для нее это было бы нетрудно. Я знаю, для спасения своей шкуры она способна на все. Она бы сошла с ума, если бы узнала, что у нас здесь была полиция.
 — Возможно, мне лучше вернуться в пасторский дом.
 — Там было бы еще хуже. Нет, пока это не уляжется, я буду держать тебя здесь.
 Я просто цеплялась за нее, потому что была сбита с толку и испугана. Я не могла избавиться от мысли о Джанин, лежащей под этой простыней… мертвой.
 Полиция пришла. Они задавали много вопросов. Что я знаю о жизни Джанин? Какие у нее друзья? Я сказала им, что ничего не знаю о ее друзьях. Я впервые с тех пор, как мы покинули школу, встретила ее несколько дней тому назад.
 — Она была дочерью мисс Флетчер, которая содержала лечебницу.
 — Это была ее тетя, — уточнила я. Оба полисмена обменялись взглядом.
 Я подумала: «Они разыщут все. Они узнают, кто такая Флер. Это будет ужасно для Лавинии… и как раз тогда, когда она вот-вот должна выйти замуж».
 Я успокоилась, когда они ушли, однако худшее было впереди. Полли увидела это впервые в утренней газете и поняла, что теперь уже бесполезно скрывать все от Эфф.
 Она прочла это мне дрожащим голосом:
 — Кто такая Джанин Флетчер? Почему кто-то должен был лишить жизни эту молодую девушку? У меня была возможность поговорить с ее старой школьной подругой. Это была мисс Друзилла Делани, которая в настоящее время живет у своей бывшей няни. Они напечатали этот адрес. «Она дочь пастора из Фремлинга и, когда пришла навестить свою старую школьную подругу, увидела, как ее выносят на носилках из квартиры. Джанни была убита выстрелом в голову. Мисс Делани сказала, что она не знает никого, кто желал бы смерти ее подруге. Джанни была дочерью мисс Эмили Флетчер, которая содержала привилегированный частный интернат в Нью-Форест для богатых. В данный момент полиция молчит, но ходят слухи, что они надеются на скорый арест убийцы».
 Полли закончила читать и с тревогой посмотрела на меня.
 — О, Полли, — сказала я, — это ужасно.
 — Я бы хотела знать, узнают ли они о Флер. У полиции нюх на пикантные новости.
 — Это было бы ужасно как раз накануне свадьбы. Надеюсь, что Лавиния не будет в это втянута. Я уверена, что не будет, но все может произойти.
 — Было бы лучше, если бы граф или кто он там, узнал все о девушке, на которой он собирается жениться, до брачной церемонии.
 — О, Полли… я боюсь.
 — Тебе нечего бояться. Если что-то выйдет наружу, ты встанешь и скажешь правду, не обращая внимания на мадам Лавинию. Для нее настало время показать свое настоящее лицо.
 С ней было спокойно, но я чувствовала, что мне следовало бы вернуться в пасторский дом, поскольку я знала, как волнует Эфф ее респектабельность. Полли это тоже беспокоило, но ее любовь ко мне побеждала все предрассудки.
 Через день после того, как мы прочитали эту заметку в газете, в доме появился Фабиан. Я услышала стук и с тревогой подумала, что это может быть полиция. Открывая дверь, я увидела Фабиана.
 — Добрый день, — сказал он, входя без приглашения в холл. — Я хотел с вами поговорить.
 — Но… — начала я.
 — Куда мы можем пройти? — спросил он.
 Я провела его в залу, небольшую комнату с обитыми бархатом стульями с прямыми спинками и соответствующей софой, с этажеркой, уставленной дорогими безделушками — пыль с которых вытиралась только самой Эфф, — мраморным камином, фикусом в большом коричневом горшке, стоящем на столе возле окна, и бумажными цветами в вазе на каминной полке. Это была нежилая комната, святая святых респектабельности, используемая для приемов гостей, разговора с возможными съемщиками и иногда, в самых особых случаях, для воскресного вечернего чая.
 — Что вас сюда привело? — спросила я.
 — Надо ли спрашивать? Я видел заметку. Эта девушка… Джанин… что у нее общего с вами?
 — Если вы прочли заметку, вы должны были бы знать, что мы учились вместе в школе.
 — Эта девушка убита… и в это время вы были там.
 — Я приехала, когда она была уже мертвой.
 — После того, как она была убита, — сказал он. — Боже мой! Что это значит?
 — Я думаю, что это как раз то, что сейчас выясняет полиция.
 — Но вас упомянули в связи с этим случаем.
 — Я оказалась там. Мне задавали вопросы.
 — Вы знаете, что полиция не задает вопросов просто от общительности. То, что они задавали вам вопросы, означает, что они думают, что вам что-то известно.
 — Я же знала ее. И собиралась навестить ее.
 — С какой целью?
 — С целью? Она была моей старой школьной подругой.
 — Вы хотели просто возобновить знакомство? Я хочу знать правду. Слышите меня? Вы не можете без конца продолжать лгать. Лучше расскажите мне. Я настаиваю на том, чтобы все узнать.
 В этот момент дверь распахнулась, и там стояла Полли. Потом она сказала мне, что видела, как он пришел, и слышала наш разговор, стоя у двери.
 Она стояла там с горящими щеками, уперев руки в бока.
 — Теперь, сэр, как там ваше высокое и могущественное имя, я собираюсь кое-что сказать вам. Я не хотела бы, чтобы вы сюда приходили и расстраивали мою девочку. Она стоит кучи таких, как вы, вместе взятых, и я не позволю вам даже чуть-чуть расстроить ее.
 Он отшатнулся, но в его глазах я увидела искры веселья.
 — Полли! — укоризненно сказала я.
 — Нет. Дай мне сказать. В отличие от тебя, с меня достаточно. Я собираюсь сказать этим Фремлингам пару слов. Приходить сюда… расстраивать тебя. Сейчас он узнает правду.
 — Для меня не было бы ничего приятнее, — сказал Фабиан.
 — О! Могу сказать, что вы не будете так довольны, когда услышите ее, и если полисмены придут сюда, пытаясь поймать Друзиллу в ловушку и заставить сказать то, что они хотят услышать, я и им скажу то же самое. Друзилла много сделала для вашей сестры. Как вы думаете, чей это ребенок, которого мы взяли? Вашей сестры, вот чей. Друзилла старалась помочь ей и за это получала оскорбления. Кто поехал вместе с ней в тот дом? Притворясь, что они были у принцессы или где-то еще? Кто привез мне ребенка? Когда они приехали сюда, мне было ясно, что ваша сестра не понимает разницы между, ребенком и фунтом масла — это ее нисколько не беспокоило. Поэтому я не хочу, чтобы вы здесь изводили Друзиллу. Возвращайтесь и изводите свою сестру. Она причина всех бед.
 — Спасибо, что вы рассказали мне это, — сказал он и повернулся ко мне:
 — Я полагаю, что это правда?
 — Конечно, правда, — вскричала Полли. — Выдумаете, что я лгунья?
 — Нет, мадам, но мне кажется, что небольшое подтверждение не помешает.
 — Теперь мы попали в эти неприятности, и все по воле вашей сестры. Поэтому прекратите попусту обвинять Друзиллу.
 — Вы совершенно правы, — сказал он, — и я вам очень признателен. Это неприятная ситуация, и я хочу, как могу, помочь вам.
 — Хм, — сказала Полли, слегка смягчившись. — Давно пора.
 — Да. Вы снова правы. Как вы думаете, могу я немного поговорить с мисс Делани?
 — Это ей решать.
 — Да, конечно, — сказала я.
 Меня слегка знобило. Откровение Полли потрясло меня, но я была рада, что он узнал и что не я предала Лавинию.
 — Ну, ладно, я удаляюсь, — сказала Полли и посмотрела на меня. — С тобой все будет в порядке?
 — Да, Полли, спасибо.
 Дверь за ней закрылась.
 — Грозная дама, — сказал он. — Итак, теперь я знаю правду. Думаю, что вы могли бы рассказать мне больше. Понимаете, из-за сестры я глубоко втянут в это дело… То, что с ней произошло, случилось во Франции, да?
 — Да.
 — Это француз?
 Я кивнула.
 — Вы его знали?
 — Я два или три раза видела его.
 — Понятно. И моя глупая сестра попросила у вас помощи.
 — Джанин Флетчер была девушка из школы. У нее была тетя…
 — Так вы говорили не правду о поездке в Линденштайн. Я, конечно, догадывался, что вы там не были.
 — Да. Вы пытались поймать меня. И у вас была идея о том, что произошло на самом деле.
 — Когда я увидел ребенка…
 — И вы подумали, что я…
 — Было трудно поверить.
 — И все же вы поверили.
 Он не ответил; затем продолжил:
 — Эта девушка… Джанин… как вы думаете, что случилось?
 — Я не знаю.
 — Вы пришли к ней. Зачем?
 — Я пыталась поговорить с ней.
 — О Лавинии. Она шантажировала Лавинию?
 Я молчала. Я не хотела ее предавать, но, конечно, Полли уже сделала это. Сейчас он был серьезен.
 — Боже мой! — произнес он. — Но ее же здесь не было. Она была в Фремлинге. Это должен был быть… кто-то другой.
 — Вы имеете в виду…
 — Были ли там у этой женщины другие девушки в таком же положении?
 — Было несколько.
 — Какая неприятность! Какая жалость, что вас там видели. Я рад, что обо всем знаю. Мне необходимо поддерживать с вами связь. Я буду в Лондоне и дам вам свой городской адрес. Если что-нибудь произойдет, дайте мне знать.
 Фабиан выглядел действительно встревоженным. Я представила, что он думает о скандале, если всплывет что-то о пребывании Лавинии в пансионате и истинной причине этого. Это была бы сенсация для газетного заголовка. Я удостоилась лишь упоминания и короткого абзаца. Репутация Лавинии была бы погублена. Я могла понять, что ее брат был готов предотвратить это любой-ценой.
 Я почувствовала некоторое облегчение. Почему-то я была уверена в том, что он в силах помочь. Ему придется быть сильным и находчивым. Сейчас он был сосредоточен только на защите своей сестры, но тем самым он позаботился и обо мне.
 Извинившись, что теперь должен идти, Фабиан взял мою руку И улыбнулся мне. Я была рада, что он, наконец, узнал правду, но не я сказала ему об этом.
 Новостей о случившемся больше не было — всего лишь короткие упоминания. Полиция продолжала свои расследования, но больше к нам никто не приходил.
 Однажды заглянул Фабиан. Его впустила Эфф. Она вовсе не выражала неудовольствия по этому поводу.
 — Эфф исключительно падка на титулы, — объясняла Полли. — Вы услышите, что она уже донесла до «Второго этажа» о визитах сэра Фабиана. Она считает, что это благоприятно отразится на репутации дома. Его внешность соответствует его титулу. Я надеюсь, что и поведение его безупречно.
 — О, да, — уверила я ее.
 — Не мирись со всякими прошлыми глупостями с его стороны.
 — Не буду.
 — Я хочу поговорить с вами о ребенке, — заявил он мне. — Эти две женщины, которые присматривали за малышкой, начиная с ее рождения, продолжают присматривать?
 Я ответила утвердительно.
 Из его поведения я поняла, что он уважает Полли. Я думаю, что ему очень понравилась ее манера обращения с ним, хотя то, что она вынуждена была сообщить, было неприятным. Он, казалось, был слегка изумлен предположением, что дочь пастора могла выйти за рамки достойного поведения, но это было совсем неудивительным в отношении его собственной сестры.
 — Это девчушка, не так ли?
 — Да. Вы должны познакомиться со своей племянницей. Вы еще не видели ее, не считая той случайной встречи на лужайке.
 — Я хотел бы увидеться с ней. И с теми двумя, кто ухаживает за ней, кормит ее… одевает…
 — Они еще и любят ее, — сказала я.
 — Бедный ребенок! Что бы она делала без них… и без вас?
 — Лавиния предприняла бы некоторые меры, но никто не мог заботиться о Флер лучше Полли и ее сестры.
 — Я хочу заверить, что они получат компенсацию за все, что сделано.
 — Вы имеете в виду… деньги?
 — Да, именно это я имею в виду. Они не настолько богаты, чтобы заботиться о чужих детях. Это слишком дорогостоящее дело.
 — Как они бы сами сказали, они обеспечены. Они сдают комнаты, а Эфф очень деловая женщина. Полли тоже. Они много работают и наслаждаются результатами своего труда. Они могут обидеться, если поймут, что вы считаете их нуждающимися.
 — Но они взяли ребенка.
 — Они сделали это для меня, потому что…
 — Потому что допустили ту же ошибку, что и я. Понимаете, я вовсе не такой негодяй в конце концов, если Полли… кто вам так близок… Ну, ладно, наверное, такое может случиться с каждым.
 — Возможно.
 — Каждый из нас имеет право на ошибки. — Он шутливо улыбался мне. Затем живо сказал:
 — Я найду способ компенсировать все этим добрым женщинам. Вы поговорите с ними за меня? Боюсь, что мне редко удается улаживать спорные вопросы. Вас они выслушают.
 Я пообещала поговорить с ними.
 Когда я им все передала, они обе были возмущены.
 — Что он о себе думает? — вопрошала Полли. — Нам не нужны его деньги. Флер у нас с младенчества. Она наша… Если взять деньги от такого, как он, он будет тебе диктовать… говорить, что мы должны делать. Нет, нам этого не надо.
 Эфф пошла на некоторые уступки:
 — Со стороны сэра Фабиана было великодушно предложить помощь.
 Она всегда старалась как можно чаще употреблять слово «сэр», особенно когда разговаривала со «Вторым этажом, № 32», но привыкла к этому и с нами.
 — Послушай, Полли, — сказала я, — сейчас ты совершенно права… но представь, что дело не пойдет так гладко. Ты должна подумать о Флер, когда она подрастет и пойдет в школу.
 — Я бы не хотела, чтобы она отправилась в одно из этих заграничных мест. Много хорошего дало это той же Лавинии?!
 Но Эфф была более практичной. Я думаю, что у Полли эмоции до некоторой степени притупили ее восприятие жизни. Она представляла Фабиана ловким соблазнителем и решила, что он покушается на мою невинность. Она очень остерегалась его.
 Тем не менее, когда Фабиан предложил, что он откроет для них счет, откуда они смогут в любое время брать необходимые для Флер деньги, они в конце концов согласились.
 — Не для того, чтобы брать их, — сказала Полли.
 — Но приятно сознавать, что они есть, — добавила практичная Эфф.
 Я часто видела его в течение следующей недели. И должна признать, что он был мне хорошей опорой. Тот факт, что он был здесь и знал правду, снимал тяжелый груз с моих плеч.
 Из полиции ко мне больше никто не приходил. Газеты тоже не возвращались к этому происшествию. Было приятно осознавать, что в случае необходимости Фабиан будет здесь.
 Я стала узнавать о нем больше подробностей. Он часто приходил в дом, и Эфф с некоторой гордостью накрывала чай в зале. Я думаю, что она хвасталась этим. Когда Фабиан приходил, на бархатные стулья клались свежие салфеточки и дополнительно полировалась латунь, а с безделушек на этажерке тщательно вытиралась пыль.
 — Не хотим, чтобы сэр Фабиан подумал, что мы не знаем, что к чему, — комментировала она свои действия.
 Я про себя удивлялась мысли, что он может рассматривать маленькие фарфоровые безделушки на этажерке и оценивать блеск латуни подсвечников. Но мне нравилось видеть, какое удовольствие получает Эфф от приема титулованного джентльмена, и догадываться о подозрениях относительно него Полли, что свидетельствовало о ее заботе и любви ко мне.
 Казалось, что Фабиан немного изменился. Он познакомился с Флер, которой вполне понравился, что удивило меня, поскольку для него оказалось трудным общаться с ребенком и он, казалось, не особо стремился к этому.
 — Скажи, «Хэлло, сэр Фабиан», — настаивала Эфф, — и Флер делала это, очаровательно запинаясь. Она клала руки ему на колени и взирала на него снизу вверх с каким-то удивлением. Это было очень забавно. Я думала, что во внешнем облике Флер было что-то от Фремлингов. Она не унаследовала коричнево-рыжих волос Лавинии, но я думала, что она, как и мать, станет красавицей.
 — Привлекательный ребенок, — таков был комментарий Фабиана.
 — Она, кажется, чувствует, что вы родственники, — сказала я ему.
 — Почему бы нет?
 — Кто знает? Вы ее дядя.
 Эфф принесла чай, который мы пили вдвоем с Фабианом. Я догадалась, что Полли колеблется. Как она сказала, она бы доверяла ему, но от него так и жди какого-нибудь подвоха.
 Мы говорили о предстоящей свадьбе Лавинии, которая теперь уже скоро должна состояться. Лавиния, безусловно, слышала о смерти Джанин, ведь она очень широко освещалась в газетах. Мне было интересно, что она думала. Насколько я ее знала, с одной стороны, Лавиния должна была бы почувствовать некоторое облегчение, но с другой, она должна догадываться, что могло всплыть о Джанин. Мне хотелось знать, шантажировала ли ее Джанин? Естественно, что Лавиния должна была испытывать некоторое беспокойство.
 Фабиан собирался вернуться к свадьбе.
 — Думаю, — сказал он мне, — все ожидают, что вы будете на свадьбе.
 — Я не уверена, что это необходимо. Лавиния должна была услышать про Джанин. Мне интересно, как она себя чувствует после этого.
 — Она не позволяла себе слишком много волноваться даже когда в ее жизни были нелегкие моменты. Слава Богу, когда эта женщина была убита, Лавиния была в Фремлинге, и не может возникнуть вопроса о возбуждении против нее обвинения.
 — Вы думаете, она скажет Дугалу?
 — Нет, не думаю.
 — Вы считаете, ей следовало бы это сделать?
 — Это должна решать она.
 — Разве он не должен знать?
 — Я вижу, вы сторонница морали.
 — А вы нет?
 — Я за добрый здравый смысл.
 — А мораль не всегда ему соответствует?
 — Я бы не сказал этою. Каждую ситуацию надо оценивать саму по себе. В таких случаях нельзя обобщать.
 — Думаете ли вы, что это правильно… или даже мудро… для женщины, которая имеет ребенка, выходя замуж, не упомянуть о нем своему мужу?
 — Это Лавинии решать.
 — А Дугал?.. Разве его не обманывают?
 — Да. Но, возможно, он предпочел бы не знать.
 — Вы действительно так думаете? Были ли вы в сходной ситуации?
 — Я нахожу чрезвычайно трудным поставить себя на место Дугала. Я не Дугал. Дугал — хороший, порядочный человек. Я уверен, что он живет достойной жизнью. Я не могу сказать то же самое про себя. Поэтому, видимо, мой взгляд отличен от его. Я полагаю, что по жизни надо пройти как можно легче… и если незнание благотворнее знания, — останемся в темноте.
 — Что за странная философия!
 — Боюсь, что вы меня не одобряете.
 — Я уверена, что вы очень мало чего боитесь, и мое одобрение или неодобрение явно не относится к числу вещей этого рода.
 — Я всегда прислушивался к вашему мнению.
 Я рассмеялась. Я чувствовала себя с ним теперь намного легче. Я ждала его визитов и постоянно предостерегала себя от того, что проявляю к нему все больший интерес. Я уже предупреждала себя однажды относительно Дугала. Он, казалось, был совершенным джентльменом — Фабиан таковым не был. Но во всяком случае я находила его интересным. Рассказы Дугала восхищали меня, но именно Фабиан привлекал меня сам по себе.
 Я была на опасной тропе. Полли знала это; вот почему она была настороже.
 Был вечер. Флер лежала в постели, я сидела у огня в кухне вместе с Полли и Эфф. Полли только что комментировала, как хорошо прошли эти дни, когда раздался стук в дверь.
 Эфф в тревоге поднялась. Ей никогда не нравилось, когда кто-то видел, как она пользуется кухней в качестве гостиной.
 — Один из съемщиков, — сказала она с тревогой. — Задняя часть «Первого этажа» о чем-то просит.
 Она приняла выражение особого достоинства, которое берегла для съемщиков, и пошла к двери.
 Полли последовала за ней вместе со мной.
 Это был не «Первый этаж», а «Задняя часть»; женщина сжимала в руке газету:
 — Я подумала, что вы могли не слышать последние новости, — возбужденно проговорила дама. — Это случай с Джанин Флетчер.
 Мы все прошли в залу. Полли схватила газету и разложила ее на столе. Мы все собрались вокруг и читали, что было напечатано на первой странице в разделе «В последний час»: «Удивительное развитие событий в деле Джанин Флетчер. Полиция думает, что скоро наступит развязка».
 Это было все.
 — Ну, ну, — сказала Эфф. — Вы очень добры, миссис Тенбай.
 — Ну, я подумала, что вы хотите узнать. И мисс Делани… вас должно интересовать, учитывая, что вы знали бедняжку.
 — Да, — согласилась я.
 — Теперь мы должны ждать, что будет дальше, — сказала Полли.
 Эфф с поразительным достоинством сопровождала миссис Тенбай в холл.
 — Ну, ладно, спасибо, что дали нам знать.
 В этот вечер мы пошли спать позже обычного. Я зашла взглянуть на Флер, как делала каждый вечер. Она крепко спала, прижав к себе маленькую куклу, которую купила ей Эфф и с которой она отказывалась расстаться. Я наклонилась и поцеловала ее; она что-то пробормотала во сне, и я почувствовала большое облегчение от того, что Фабиан все узнал и что теперь ее будущее обеспечено.
 Я долго лежала без сна, размышляя, увижу ли я завтра Фабиана. Я ждала встречи с ним.
 Мы получили газету рано, и там было, что нам прочитать. Это был новый шок для меня, и я почувствовала себя вовлеченной в эту трагедию еще больше, чем раньше. Драмы… трагедии… часто о них сообщали. Читаешь иногда, и они кажутся нереальными, потому что происходят с какими-то неизвестными людьми, которых мы можем только вообразить; но когда они непосредственно касаются кого-то, кого мы знаем, все бывает совсем по-другому.
 То, что я прочла, сильно опечалило меня, хотя это должно было принести большое облегчение Лавинии.
 Они нашли убийцу — не с помощью огромной розыскной работы полиции, а из-за признания той, кто убил Джанин.
 +++
 «Убийца Джанин Флетчер сознается».
 Она была написана цветистым слогом.
 В маленьком доме на окраине Вонстеда, вблизи Эпшиннг-Форест, лежит, умирая от ран, нанесенных самому себе, Джеймс Эверт Мастерс. Рядом с ним — тело его жены, Мириам Мэри Мастерс. Она была мертва уже несколько часов.
 Они были известны в округе как самая счастливая пара. Джеймс был моряком. Соседи рассказывают, как его жена обычно ждала его и как каждый раз, когда он возвращался домой, это, было для них новым медовым месяцем. Почему же в таком случае она решила покончить со своей жизнью, приняв слишком большую дозу лауданума? Это случилось потому, что она не могла взглянуть в лицо последствиям безрассудного поступка, который имел место во время очередного плавания Джеймса.
 +++
 «Двойное самоубийство».
 Мириам не могла больше выносить ситуацию, в которой оказалась, и решила, что она должна жить. Таким образом тщательно написав два письма — одно Джеймсу и одно судье — она созналась в убийстве Джанин Флетчер. В том, которое адресовалось мужу, она изложила причины этого.
 +++
 «Я люблю тебя, Джеймс».
 Письмо, написанное мужу, объясняло, что произошло. Однажды вечером, когда Джеймс находился в море, друзья уговорили ее пойти на вечеринку. Она не хотела, но потом согласилась и, не сознавая, что стояла на пути, который мог привести к беде и в конце концов к смерти, непривычная к алкоголю, она выпила слишком много и не подозревала того, что с ней случилось. Кто-то воспользовался состоянием опьянения бедной девушки и изнасиловал ее, в результате чего она оказалась беременной. Мириам была в отчаянии. Как сказать Джеймсу? Поймет ли он? Ее счастье было разрушено. Она пыталась найти выход и услышала о приюте миссис Флетчер в Ныо-Форрест. Он был дорогим, но сохранял тайну. Она решила, что у нее нет другой альтернативы, как отправиться туда и, родив ребенка, отдать его на воспитание. Когда у Мириам появилась малышка, Джанин Флетчер, известная как племянница владелицы приюта, была там. Джанин знала ее тайну. Ребенок родился и был отдан на воспитание. Мириам, оставив прошлое позади, вернулась домой. И так было до тех пор, пока Джанин Флетчер не вторглась в ее жизнь.
 Это была знакомая история. За свое молчание Джанин требовала деньги. Мириам платила… один или два раза… а затем обнаружила, что больше платить не может. Она очень боялась последствий, и потому не могла все прямо рассказать Джеймсу. Мириам купила ружье, пришла к Джанин в комнату и застрелила ее. Ей удалось скрыться незамеченной. Но осознав, что не сможет жить с такой тайной, она написала эти письма.
 Несчастные влюбленные, как Ромео и Джульетта. Муж нашел ее мертвой. Он прочитал ее письмо и оказался в полной прострации. Он бы понял и простил ее. Возможно они отыскали бы ребенка и он стал бы для него отцом.
 Слишком поздно. Она убила Джанин Флетчер. Мириам должна была понять, что хотя смогла жить под грузом греха адюльтера, она не могла бы выдержать греха убийства. Так несчастные влюбленные умерли, а тайна убийцы Джанин Флетчер была раскрыта.
 Позже утром пришел Фабиан.
 — Вы слышали новости? — спросил он.
 — Да, — сказала я. — Я глубоко потрясена. Я так хорошо помню Мириам. Я помню ее страдания и думаю, как жестока была к ней жизнь.
 — Вы, кажется, потрясены.
 — Я знала ее. Она была там тогда же, когда и мы. Она была такой нежной. Я не могу подумать о ней как об убийце.
 — Дело закрыто. Теперь мы можем вздохнуть свободнее. Бог мой, я боялась, что Лавиния могла быть вовлеченной во все это. И вы тоже. Я каждый день ожидал, что что-то откроется. А теперь все кончено. Я рад этому.
 — Мириам любила своего мужа… сильно. И он, должно быть, любил ее. Он не мог представить себе жизни без нее. Она произвела на меня глубокое впечатление, — пыталась объяснить я.
 — Должно быть, она была необычной женщиной… чтобы взять ружье и убить своего врага.
 — Это все кажется таким ненужным. Если бы она только рассказала все своему мужу! Если бы только Джанин попыталась сама зарабатывать себе на жизнь и не прибегла к шантажу. Если бы только Лавиния не была увлечена тем человеком.
 — Если бы только мир был другим, а все люди — совершенны… — Фабиан сочувственно улыбнулся мне. — Вы ищете совершенство, — продолжал он, — однако, я полагаю, что вам придется иметь дело с менее совершенными людьми. Хочу ободрить вас: я предлагаю вам разделить со мною ланч. Думаю, что нам есть что отпраздновать. Дело закончено. Могу вам признаться, у меня были нелегкие моменты.
 — Из-за Лавинии, — сказала я.
 — Из-за вас тоже.
 — Мне нечего было бояться.
 — Нет ничего хорошего в том, когда оказываешься втянутым в какую-то неприглядную историю. Это всегда оставляет след. Люди помнят… смутно. Они забывают детали… кто был кто… кто какую роль играл. Это большое облегчение, что все окончено.
 — Я не могу не думать о Мириам.
 — В своей дилемме она выбрала тот путь, который считала лучшим.
 — И погубила свою жизнь и жизнь мужа.
 — Увы. Это был ее выбор. Это грустная история. Я зайду за вами в 12.30.
 Полли была довольна новостями.
 — Боже мой, у меня руки-ноги задрожали, думая, что еще может случиться… и теперь ты собираешься идти с ним на ланч. — Она покачала головой. — Ты должна быть осторожна с ним, я бы ни капельки не доверяла ему.
 — Это уже довольно давно назревало, Полли.
 — Да, я думаю, что так должно было произойти рано или поздно. Берегись!
 — Ох, Полли, буду.
 В ресторане, где мы сидели за ланчем, он вел себя почтительно. У него было хорошее настроение. Естественно, он никогда не встречался с Мириам, и ее трагедия мало для него значила, за исключением того, что она положила конец ситуации, которая могла стать опасной.
 — Разве это не странно? — спросил он. — Мы с вами знакомы с тех пор, как вам исполнилось два года, и только теперь узнали друг друга. Потребовалась эта история, чтобы свести нас вместе. Я очень сожалею, что вскоре должен покинуть Англию.
 — Вы собираетесь в Индию?
 — Да, в конце этого года или в начале следующего. Это действительно будет настоящее путешествие.
 — Вам когда-нибудь раньше приходилось путешествовать?
 — Нет. Но я об этом очень много слышал. В Доме всегда были люди, связанные с Ост-Индийской компанией, и они это постоянно обсуждали.
 — Часть пути вы, конечно, проделаете на корабле.
 — Надо решить плыть ли длинным маршрутом вокруг мыса Доброй Надежды или высадиться на берег, скажем, в Александрии и совершить путешествие через пустыню в Суэц, где можно сесть на ост-индийский корабль.
 — Что, полагаю, вы и сделаете.
 — Да, мы, видимо, выберем этот путь. Он позволит сэкономить время, но я думаю, что переход через пустыню может быть опасным.
 — Я уверена, что это было бы крайне интересно.
 — Я тоже уверен в этом. Но в известном смысле мне будет жаль покидать Англию.
 Он многозначительно улыбнулся, и я почувствовала, что слегка покраснела. Я не могла забыть тот разговор, когда он сделал мне, как я полагала, завуалированное предложение.
 — Я не знаю, когда выедет ваш друг Дугал, наш жених, — продолжал он. — Он должен был поехать с нами, но возможно, что новые обязанности задержат его в Англии.
 — Где находится этот дом, полученный им в наследство?
 — Не так далеко от Фремлинга. Я бы сказал, какие-нибудь тридцать-сорок миль. — Он пристально посмотрел на меня. — Осмелюсь заметить, что вас пригласят в гости. Возможно, вам понравится.
 В эти слова он вкладывал определенный смысл. Он догадывался о моих чувствах к Дугалу и полагал, что в них скрыты горячие желания и надежды. Я возмутилась. Это было состояние, которое часто охватывало меня в его присутствии.
 — Конечно, молодая чета может захотеть побыть наедине некоторое время, но это, без сомнения, пройдет. И тогда, я уверен, что вы будете желанным гостем.
 — У Лавинии появятся новые интересы. Осмелюсь сказать, у нее будет для меня мало времени.
 — Но вы с Дугалом так интересуетесь античностью. Вряд ли он потеряет к этому интерес после того, как пройдут первые восторги по поводу женитьбы.
 — Остается только ждать.
 — Что и приходится. Вы очень философичны.
 — Я не знала этого.
 — Есть очень много, чего мы о себе не знаем.
 Он заговорил об Индии и Компании. Он предполагал, что может уехать на несколько лет.
 — Когда я вернусь, — сказал он, — вы забудете, кто я такой.
 — Вряд ли. Фремлинг и его обитатели владеют деревней столько, сколько я себя помню.
 — Возможно, вы выйдете замуж и уедете отсюда… мне интересно знать.
 — Это кажется маловероятным.
 — То, что кажется маловероятным сегодня, может стать неизбежным завтра.
 Он был встревожен. Конечно, он понимал, что я любила Дугала и грустила потому, что Лавиния с леди Харриет отняли его у меня. Но я не могла ему объяснить всего. Мне нравился Дугал, и мы были хорошими друзьями, но я была немного задета, поскольку он, казалось, забыл меня, и был совершенно ошеломлен красотой Лавинии. Однако, я была далека от того, чтобы мое сердце было разбито.
 Он наклонился через стол.
 — Знаете, — проговорил он, — у меня всегда был к вам особый интерес.
 — В самом деле? Он кивнул.
 — С того момента, как я похитил вас ребенком и взял в Фремлинг. Вы слышали когда-нибудь, как я заботился о вас в течение тех двух недель?
 — Да, я об этом слышала.
 — Вы не думаете, что в этом был какой-то смысл?
 — Смысл заключался в том, что вы были избалованным ребенком. Это был ваш каприз. А я оказалась поблизости и «подошла вам» как и любой другой ребенок, поэтому вы и взяли меня к себе домой и, поскольку вам потворствовали, держали меня там…
 Он рассмеялся.
 — Это доказывает решительность моего характера.
 — Скорее то, что вы были окружены теми людьми, которые потакали вашим капризам.
 — Я помню это. Вы были маленьким ребенком. Я наслаждался своей ролью отца… и я говорю, что это вызвало у меня особый интерес к вам. Это вполне естественно.
 — Я полагаю, что у вас был естественный интерес… хотя и быстротечный… к самой молодой женщине.
 Он рассмеялся надо мной.
 — Что бы вы ни говорили, я думаю, что наше маленькое приключение породило между нами особую связь.
 Я покачала головой.
 — Ничего подобного.
 — Вы разочаровываете меня. Вы не чувствуете этого?
 — Нет, — ответила я.
 — Друзилла, будем друзьями… хорошими друзьями.
 — Нельзя приказать дружить.
 — Можно дать шанс. Мы живем близко друг от друга. Мы могли бы часто видеться. Этот… инцидент… сблизил нас, не так ли?
 — Я надеюсь, он прояснил вам многое относительно меня. Ведь у вас было не совсем верное мнение обо мне.
 — Этот случай многое прояснил, и я жажду узнать больше о вас.
 Я поняла, к чему он клонит… не так грубо, как он делал это раньше, когда сделал вывод относительно меня… но смысл был тот же.
 Я мысленно увидела предостерегающее лицо Полли. Она ему не доверяла. Как и я.
 Я заговорила об Индии, и он стал вновь рассказывать мне об этой стране, пока я не сказала, что мне пора идти.
 Я удивлялась себе. Я вовсе не хотела, чтобы кончался ланч. Тем не менее, я знала, что Полли права. Я должна остерегаться этого человека.
 Когда я вернулась домой, она изучающе смотрела на меня с легким беспокойством. Я была в приподнятом настроении, его общество, казалось, всегда вдохновляло меня.
 Более я не могла оставаться с сестрами и вернулась домой.
 День свадьбы приближался.
 Лавиния была охвачена вихрем возбуждения. Я пришла повидать ее, и она с бурной радостью приветствовала меня, пока мы не остались наедине, и говорила только о свадьбе и медовом месяце.
 — О, Друзилла, — воскликнула она, — если бы ты только знала, через что я прошла.
 — И другие тоже, Лавиния.
 — Конечно. Но я вот-вот собираюсь выйти замуж.
 — Бедняжка Мириам пережила многое.
 — Представляешь, что она сделала? Я не могла этому поверить.
 — Несчастная. Она дошла до предела и больше не могла выносить.
 — Я ужасно волновалась. Что если бы полиция поместила в газете мое имя. Они бы сделали меня предметом обсуждения… но совсем в другом смысле. Знаешь, они назвали меня самой прекрасной дебютанткой года.
 — Я это слышала.
 — Дугал был очень горд. Он, конечно, обожает меня.
 — Конечно, — согласилась я.
 — Будет так забавно. Мы собираемся в Индию.
 — Так что вы оба едете туда, ты и твой брат. Она скривилась.
 — Он слегка раздражен тем, что произошло. Прочел мне лекцию о Флер и всем этом. Я сказала ему, что устроила так, что за ней будут хорошо смотреть. Что еще я могла бы сделать?
 — Ты могла бы взять свою дочь и ухаживать за ней.
 — Не говори глупостей. Как я могла?
 — Признаться во всем, начать новую жизнь и стать преданной матерью. Флер — прелесть.
 — Да? Наверное, однажды я поеду повидаться с ней.
 — Полли не хотела бы этого. Она сказала, что это может расстроить ребенка.
 — Ее расстроит встреча с собственной матерью?
 — Естественно, если эта мать оставила ее другим, вычеркнув из своей жизни.
 — Замолчи. Ты говоришь как Фабиан. С меня этого довольно. С этим покончено. Мириам позаботилась об этом.
 — Она стала настоящей благодетельницей для тебя.
 — Это забавная точка зрения.
 — Так и есть, дорогая. Ты можешь представить ее страдания?
 — Она должна была бы рассказать обо всем своему мужу.
 — Как ты сказала Дугалу?
 — Это совсем другое.
 — Все то, что случается с Фремлингами, отлично от того, что случается с другими людьми.
 — Перестань. Я хочу поговорить с тобой о свадьбе. На свой медовый месяц мы собираемся в Италию. Дугал хочет показать мне художественные ценности.
 «Бедный Дугал», — подумала я. Затем я рассердилась на него. Как мог он быть настолько глуп, чтобы жениться на такой крайне неподходящей особе, как Лавиния?
 Как она была эгоцентрична. Она совершенно не думала о Мириам, кроме того, она была благодарна ей за то, что произошло, так как теперь для нее самой не существовало угрозы.
 В то время я видела сны наяву. Мне представлялось, что Дугал осознал свою ошибку, он вернулся в пасторский дом, чтобы возобновить нашу приятную дружбу, и отношения между нами стали еще крепче.
 Было странно, что важными в моей жизни были трое мужчин. Это — Колин Брейди, который готов был на мне жениться, потому что это приближало его к возможности приобретения церковного прихода, так как здоровье моего отца быстро ухудшалось и вскоре он уже не сможет продолжать служить; это был Фабиан, который достаточно ясно намекал, что он был бы рад доставить себе удовольствие определенными отношениями со мной… разумеется, незаконными, не подразумевающими узы брака. У меня не было сомнений относительно того, что леди Харриет, которая так сильно стремилась к благородному титулу для своей дочери, была бы менее амбициозна в отношении сына. Он, конечно, мог сопротивляться; он был бы не таким уступчивым, как Лавиния. К настоящему времени леди Харриет должна была понять, что у ее обожаемого сына воля такая же твердая, как и у нее. Мне это было необходимо помнить. Предположим, что он действительно полюбил бы меня и решил жениться на мне. Леди Харриет, разъяренной и горько разочарованной, пришлось бы тем не менее уступить его желаниям. Он мог быть привлекателен для того, чтобы я наслаждалась с ним легкой любовной связью, но не могло быть и речи о браке между наследником Фремлинга и скромной девушкой из пасторского дома. И был еще Дугал. У него были манеры джентльмена, он был человеком высокой морали. Я могла гордиться любовью к нему. Я разделяла его интересы. Он был красивый и уступчивый. Если бы я была мудрой, я согласилась бы с Полли и сказала себе: «Я счастливая». Предположим, это случилось бы позже, когда я была бы еще больше увлечена?
 Перед моим отъездом Полли сказала:
 — Мужчины — забавные штучки. Среди них есть хорошие и плохие, верные и такие, которые не могут прекратить бегать за женщинами, даже если знают, что сидят на бочке с порохом. Все дело в правильном выборе.
 — Если есть выбор, — напомнила я ей.
 — Так или иначе выбор есть. Дело в том, куда он приводит. Бывают такие, что и смотреть противно.
 Я знала, что одним из таких был Фабиан; но Дугал был другим, однако он вскоре должен был вступить в брак с Лавинией, которая, как упомянула Полли, прекрасно могла быть как раз одной из тех, кто является порохом. Можно было бы с уверенностью сказать, что этот брак не будет безмятежным.
 Наступил день свадьбы. Это был большой праздник для деревни. Мой отец провел церемонию. Церковь была украшена всевозможными цветами, присланными из близлежащих питомников, которые по этому случаю выбрали свои лучшие цветы. Вместе с ними прибыли две леди, чтобы расставить цветы к большому неудовольствию миссис Глин и Барроуз, ранее всегда имевшими дело с украшением церкви.
 Это было волнующее зрелище. Лавиния была поразительно красивой невестой, Дугал — красивым женихом. Было много гостей.
 В церкви я сидела сзади. Я видела леди Харриет, блестящую в ее пышном свадебном наряде, и рядом с ней Фабиана, крайне изысканного. Я чувствовала себя крапивником среди павлинов.
 Итак, Лавиния вышла замуж за Дугала.
 Джанин была мертва. О будущем Флер позаботились; я чувствовала, что это был конец эпизода.




 ИНДИЯ



 Опасное путешествие через пустыню

 Это произошло спустя два года. Два года серой монотонной жизни, не отмеченных никакими событиями. Просыпаясь, я каждое утро знала, что принесет новый день. Волнение бывало вызвано только тем, что летний праздник оказывался удачным или полученная от базара прибыль превышала прошлогоднюю.
 Фабиан уехал в Индию раньше, чем ожидалось, вскоре после свадьбы Лавинии.
 Глупо, но без него, казалось, было очень скучно. Я не могла представить, почему так случилось, ведь я видела его очень редко и прилагала все усилия, чтобы вообще избежать встреч с ним. Я не должна была бы сожалеть о его отъезде, так как, по словам Полли, он представлял опасность.
 Хотя Лавиния частенько раздражала меня, я скучала и по ней тоже. Без них Фремлинг казался другим. Мне интересно было знать, скучает ли леди Харриет, я была удивлена тем, что она позволила обоим своим сокровищам покинуть ее. С еще большей энергией чем раньше она посвятила себя управлению деревней. Колин Брейди был ее безусловным любимцем, потому что он был более покладистым, чем мой отец. Он был услужливым молодым человеком, от которого можно было часто слышать: «О, да, конечно, леди Харриет», «Спасибо, что сказали мне, леди Харриет». Мне хотелось крикнуть ему: «Вы не должны быть таким подобострастным. Я уверена, что в свое время приход будет вашим».
 Был и другой повод для уныния. Здоровье моего отца ухудшалось. Он стал очень легко уставать, и я была благодарна Колину за его заботу о нем. В действительности Колин выполнял роль пастора. Это должно было быть замечено всеми.
 Я слышала, как однажды леди Харриет говорила:
 — Такой приятный молодой человек! Знаете, милый пастор может быть таким странным. Все это увлечение мертвыми… кто умер так давно. Ему следует думать о своем приходе. — Надо думать, что эти слова убили бы его, если бы он их услышал.
 Она то и дело навещала пасторский дом, считая это своим долгом. Обычно она бросала на меня изучающий взгляд.
 Я знала ее мысли. Во всем она любила законченную определенность. Мой отец уже продолжительное время болел и, подобно Карлу Второму, умирал неподобающе долго. Я была его незамужней дочерью, а в пасторском доме жил молодой человек. С точки зрения леди Харриет, решение данного вопроса было очевидным, и в сложившихся обстоятельствах те, кого это касалось, должны были бы осознать это и принять то, что им предлагалось.
 Моего отца слегка парализовало. Это не сделало его полностью нетрудоспособным, но его речь стала несколько неразборчивой, перестали слушаться нога и рука — он стал наполовину инвалидом.
 Я ухаживала за ним с помощью миссис Янсон и двух горничных. Вместе с тем я понимала, что развязка приближается.
 Доктор Берримен — наш добрый друг на протяжении многих лет, сказал мне о своем опасаении, что в любой момент у отца может случиться новый удар, который окажется смертельным.
 Я была подготовлена к самому худшему.
 Обычно я проводила много времени, читая ему, что доставляло ему самое большое удовольствие. Эта обязанность, естественно, способствовала пополнению моих знаний в области греческой и римской истории. Просыпаясь, я ежедневно спрашивала себя, что принесет новый день, поскольку знала, что существующее положение не может продолжаться долго.
 Леди Харриет пригласила меня к себе в Фремлинг на чай. Я села в гостиной, где моя величественная хозяйка восседала во главе покрытого кружевной скатертью стола, на котором стоял серебряный поднос с серебряным чайником, тонко нарезанными сандвичами и фруктовым кексом.
 Прислуживающая за столом горничная подала мне чашку с чаем, налитую для леди Харриет. Пока горничная оставалась в гостиной, разговор был сдержанным, но я знала, что меня пригласили не просто выпить чаю.
 Она рассказывала мне о Лавинии и о том, как та весело проводит время в Индии.
 — Светская жизнь должна быть там очень интересной, — продолжала она. — Там так много людей из Компании. Я думаю, что местные жители нам очень благодарны. Ведь так и должно быть. Неблагодарность — это то, что я не выношу. У графа все хорошо, и молодые безумно счастливы, особенно после рождения маленькой Луизы. Боже мой! Трудно представить себе Лавинию… матерью!
 Я мрачно улыбнулась про себя. Лавиния была матерью намного дольше, чем думала леди Харриет.
 Она говорила о маленькой Луизе и о том, что они когда-нибудь, наконец, вернутся домой. Должно еще пройти какое-то время, но ребенок не может все свое детство провести в Индии.
 Я сидела, соглашаясь со всеми ее словами так же послушно, как это делал бы Колин Брейди.
 Когда мы закончили пить чай и поднос унесли, леди Харриет сказала:
 — Я немного обеспокоена положением дел в пасторском доме.
 Я слегка подняла брови, как бы спрашивая, почему.
 Она милостиво улыбнулась мне.
 — Я всегда следила за тобой, моя дорогая, с тех самых пор, как умерла твоя мать. Это было так печально. Такой покинутый ребенок. А твой отец… я очень люблю его, но он витает в облаках… слегка. Для большинства мужчин забота о ребенке — трудная задача… а для него особенно. Поэтому я приглядывала за тобой.
 Я никогда не чувствовала ее внимания и была этому даже рада, но на самом деле я, конечно, не могла в это поверить.
 — Моя дорогая, твой отец очень плох.
 — Боюсь, что так, — подтвердила я.
 — Пришло время взглянуть правде в лицо… как бы это ни было больно. Здоровье твоего отца ухудшается. Мистеру Брейди следует принять все дела полностью на себя. Он превосходный молодой человек и пользуется моей полной поддержкой. Он питает к тебе очень теплые чувства. Если вы с ним поженитесь, это будет утешением для меня и таким счастливым разрешением проблем, которые неизбежно возникнут перед тобой. Как дочь пастора, ты знаешь наши обычаи…
 Я почувствовала возмущение тем, как распорядились моим будущим.
 С некоторой долей высокомерия я ответила:
 — Леди Харриет, у меня нет желания выходить замуж. — И хотела добавить: «И уж во всяком случае потому, что это послужило бы облегчением для вас».
 Она улыбнулась мне снисходительно, как капризному ребенку.
 — Дорогая, пойми, твой отец немолод. Ты стала уже невестой. Я говорила по этому поводу с мистером Брейди..
 Я могла это представить, так же как и его ответ: «Да, леди Харриет. Если вы считаете, что я должен жениться на Друзилле, я, конечно, так и сделаю».
 Я рассердилась, во мне проснулось все мое упрямство.
 — Леди Харриет, — начала я, но шум за дверью спас меня от того, чтобы дать выход моему гневу, а это, по всей видимости, означало бы, что я навсегда буду изгнана из Фремлинга.
 Я услышала, как кто-то говорил:
 — Нет… нет, леди Харриет там.
 Леди Харриет быстро поднялась и бросилась к двери. Она распахнула ее и отступила, так как там стояла фигура с растрепанными волосами, которую я сразу же узнала. Ее волосы в беспорядке свисали по плечам, на ней. была широкая ночная рубашка, ее ноги были босы.
 — Что это значит? — возмутилась леди Харриет. Женщина, которую я помнила как Айшу, торопливо выступила вперед, и моя память вернула меня к тому времени, когда я впервые увидела мисс Люси, рассказавшую мне о веере из павлиньих перьев.
 — Я хотела бы говорить с ней, — громко вскричала Люси. — Она здесь… Ах…
 Неуверенно приближаясь, она смотрела на меня. Айша тянула ее назад.
 — Мисс Люси, пойдемте в вашу комнату. Так будет лучше. — Я помнила этот монотонный голос, много лет тому назад поразивший меня.
 Мисс Люси сказала:
 — Я хочу поговорить с ней… Я должна ей кое-что сказать.
 Леди Харриет волновалась:
 — Уведите мисс Люси обратно в ее спальню. Как это могло произойти? Я же распорядилась, чтобы ее держали в апартаментах, что совершенно необходимо для ее же благополучия.
 Я встала, и бедная ненормальная женщина уставилась на меня. Затем она как-то нежно улыбнулась.
 — Я хочу… я хочу… — начала она.
 Айша прошептала:
 — Да, да, позже… Посмотрим, посмотрим…
 Айша нежно взяла ее за руку и увела прочь; уходя, она обернулась и беспомощно посмотрела на меня. Леди Харриет была в высшей мере расстроена.
 — Не могу не думать о случившемся. Она так плоха. Я делаю все возможное, заботясь о ней, а они позволяют ей спускаться…
 Было очевидно, что эта сцена потрясла ее так же, как и меня. Ее мысли оторвались от меня и моих дел. То, что происходило непосредственно в Фремлинге, имело для нее гораздо большее значение.
 — Итак, моя дорогая, — сказала она, отпуская меня, — подумай об этом… и пойми, что это самый лучший выход из положения.
 Я была рада уйти и в задумчивости пошла домой.
 Двумя днями позже Колин Брейди попросил моей руки.
 Я прогуливалась. Я с удовольствием ездила бы верхом, но своей лошади у меня не было, и хотя Фабиан давно дал мне разрешение пользоваться конюшней Фремлинга, я не могла заставить себя принять его предложение, так как не желала попадаться на глаза леди Харриет.
 Я возвращалась домой после прогулки и, сокращая путь, пошла через церковный двор, когда увидела выходившего из церкви Колина.
 — Ах, Друзилла, — воскликнул он. — Я хочу сказать вам пару слов.
 Я догадалась, что за этим последует.
 Я спокойно посмотрела на него. Он, безусловно, был некрасивым. Однако лицо сияло добродетелью; он принадлежал к тому типу мужчин, кто всю жизнь шел по пути справедливости; он не наживал себе врагов за исключением тех, кто завидовал его добродетельности; он приносил утешение больным и слабым; он обладал чувством «вымученного» юмора; и многие женщины жаждали бы провести жизнь в заботе о нем. Брак с ним — это было самое большее, на что могла бы надеяться дочь нуждающегося пастора.
 Я не знаю, на что я надеялась, но чувствовала, что предстану перед миром скорее одна, чем с кем-то, кому так или иначе прикажут жениться на мне.
 — Привет, Колин, — сказала я. — Я вижу, вы заняты как всегда.
 — Приходские дела. Их нельзя отложить. Мне кажется, что сегодня утром пастор выглядит не очень хорошо. — Он покачал головой.
 — Да, — ответила я. — Боюсь, что он очень слаб. Он прочистил горло:
 — Мне кажется хорошей мыслью, если вы и я… ну, с точки зрения всего… это кажется хорошим решением.
 Раздражение вновь охватило меня. Я не хотела, чтобы замужество стало решением наших проблем.
 — Так вот, — продолжал он, — вы знаете это место. И я… полюбил его… и полюбил вас тоже, Друзилла.
 — Я думаю, — сказала я, — что вы поговорили с леди Харриет. Вернее сказать, что она поговорила с вами. Никто не может говорить с леди Харриет. Ее могут только слушать.
 Он слегка хихикнул и кашлянул.
 — На самом деле я сам собирался сказать, что мы с вами… могли бы пожениться.
 — И вы имеете в виду, что тогда могли бы получить пасторский дом?
 — Ну, что же, я думаю, что это было бы удачным решением всех наших проблем.
 — Думаю, что вряд ли следует вступать в брак, чтобы уладить дела, не так ли?
 — Леди Харриет намекнула… — удивленно начал он.
 — О, я знаю, на что она намекнула, но я не хотела бы выходить замуж только потому, что это будет удобно для всех.
 — Это не только потому… — Он взял меня за руку и серьезно взглянул на меня. — Вы знаете, я очень люблю вас.
 — Колин, вы мне тоже нравитесь. Я уверена, что когда вы полностью примете на себя все дела, вы будете прекрасно работать. Да вы уже и сейчас все хорошо делаете. Что же касается меня, то я не уверена, что хочу выходить замуж… пока.
 — Моя дорогая девочка, вы не должны так думать. Уверяю вас, все будет хорошо. Я вовсе не хочу вас торопить. Если бы мы могли обручиться…
 — Нет, Колин. Пока нет.
 — Я знаю, что ваши мысли сейчас далеки от этого. Вы беспокоитесь о своем отце. Возможно, я заговорил преждевременно. Леди Харриет…
 Мне хотелось закричать на него: «Леди Харриет не будет управлять моей жизнью, как вашей».
 — Леди Харриет, — спокойно сказала я, — любит устраивать чужую жизнь. Пожалуйста, Колин, попытайтесь понять, что я хочу сама распоряжаться собственной жизнью.
 Он рассмеялся.
 — Она очень сильная леди… но с добрым сердцем и, думаю, от души желающая нам блага. Я заговорил преждевременно. Я знаю, что вы очень беспокоитесь о своем отце. Мы позже поговорим об этом.
 На этом наш разговор был закончен, а мне еще хотелось крикнуть ему: «Я никогда не выйду за вас замуж».
 Но этого нельзя было делать. Он был нежным и добросердечным. Мне не хотелось дать ему понять, как меня рассердило то, что он стал орудием леди Харриет. Может быть, он был мудрым. У него был свой путь в жизни, и он знал, что не может себе позволить игнорировать таких людей, как леди Харриет, поскольку они способны играть определенную роль в его карьере.
 Я часто ходила в паддок. Он был на земле Фремлинга, но редко использовался. Я находила там какой-то покой. Оттуда я могла видеть западное крыло, где жила мисс Люси. Я много думала о той нашей странной встрече много лет тому назад.
 Я предавалась размышлениям о прошлом и пыталась смотреть в будущее. Оно касалось меня. Мой отец слабел все больше и больше. Он с нетерпением ждал того часа, когда я могла почитать ему. Его самым большим несчастьем была потеря зрения, которая лишила его контакта с миром книг. Когда во время моего чтения он погружался в сон, я знала, что он просто очень слаб. Положив книгу на колени, я смотрела на его лицо, такое мирное во сне. Я представляла, как он приехал сюда с моей мамой, их надежды и планы, касавшиеся меня. И затем она умерла, оставив его одного, и он погрузился в мир книг. Будь она жива, все сложилось бы иначе!
 И теперь его жизнь подходила к концу, а я оставалась одна в этом мире. Нет, у меня была Полли. Полли была как спасательный плот для утопающего, она была путеводной звездой в моей жизни.
 Я знала, что мой отец долго не протянет и его место займет Колин Брейди; и тогда здесь — где я прожила всю свою жизнь — для меня не будет места, если только я не стану женой Колина.
 Возможно, кто-то посчитал бы мудрым принять предложение Колина Брейди.
 «Нет, нет», — сказала я себе. Почему я чувствовала такое отвращение? Колин был хорошим человеком. Мне было бы хорошо с ним. Но я сравнивала его с другими и находила то, чего ему недостает — с Дугалом, который заставлял меня думать, что наша дружба перерастет во что-то более возвышенное; с Фабианом, который возбуждал и дал ясно понять, какого рода отношения могли бы сложиться между нами.
 Глупо было думать об этих двоих. С Колиным их нельзя было сравнивать. Колин никогда не мог бы быть так захвачен красотой, как это случилось с Дугалом; он никогда бы не позволил себе никаких отношений, кроме респектабельных.
 Иногда я думала, что было бы глупо отказываться от Колина. Леди Харриет права. Замужество с ним было не только лучшим, но и единственным решением.
 Когда я сидела, прислонившись к изгороди паддока, я часто ловила себя на том, что смотрю на определенное окно и вспоминаю, как много лет тому назад мисс Люси посматривала оттуда на нас, когда мы брали уроки верховой езды.
 Однажды я заметила, как шевельнулась портьера. У окна стояла фигура, смотревшая вниз, на меня. Мисс Люси. Я подняла руку и помахала. Ответа не последовало, и через некоторое время я увидела, что она отошла; как будто ее отвели.
 После этого я видела ее часто, бывая там обычно во второй половине дня и нередко в одно и то же время. Это было похоже на договоренность между нами.
 Я все больше и больше беспокоилась о своем отце. Теперь он время от времени говорил о моей матери, и я чувствовала, что он находит удовлетворение, живя как бы в прошлом.
 — Все, что она собиралась сделать, было для тебя, — мечтательно сказал он мне, внезапно проснувшись, после того как во время моего чтения вздремнул, и обнаружив, что я остановилась. — Она так хотела ребенка. Она была счастлива, что дождалась твоего появления. Я не видел ничего прекраснее ее лица в то время, когда она держала тебя в руках. Она хотела, чтобы ты была хорошо устроена в жизни. Я рад, что Колин Брейди здесь. Он хороший человек. Я чувствую, что доверяю ему так, как мало кому другому.
 — Да, — согласилась я, — он оказался хорошим.
 — Он примет все, когда меня не будет. Это как раз то. что он должен сделать. Он будет вести службу лучше, чем я.
 — Тебя здесь очень любили, отец.
 — Я слишком рассеянный. На самом деле не создан быть пастором.
 — А ты думаешь, что Колин создан?
 — Привыкший с пеленок. У него это в крови. Его отец и дедушка оба были церковниками. Друзилла, другие варианты будут намного хуже… это самое лучшее, что ты могла бы сделать. Он человек, которому я тебя доверяю.
 — Очень многие думают, что мне было бы удобно выйти замуж за Колина Брейди.
 — Пасторский дом всегда был твоим родным.
 — Да. Но женится ли кто-то из-за дома? А ты?
 Он улыбался, его мысли уплыли к тем дням, когда была жива моя мать.
 — Твой выбор может оказаться намного хуже, — прошептал он.
 Все они заботились о моем будущем, и ответ казался им очевидным… даже моему отцу.
 Однажды, когда я была в паддоке, ко мне пришла Айша. Я встревожилась, увидев ее. Она улыбнулась мне и сказала:
 — Вы часто приходите сюда.
 — Здесь так тихо и мирно.
 — Тихо… мирно, — повторила она. — Моя госпожа видит вас. Она высматривает вас.
 — Да, я заметила ее.
 — Она хочет с вами поговорить.
 — Со мной?
 Она кивнула.
 — Она никогда не забывает о вас.
 — О… вы имеете в виду… то время, когда я взяла веер.
 — Бедняга. Она живет большей частью в прошлом. Она больна, боюсь… очень больна. Она говорит о воссоединении с Джеральдом. Это была ее единственная любовь. Удивительно видеть, с какой радостью она ожидает воссоединения. Пойдемте? Видите, она следит за нами из окна. Она очень хочет поговорить с вами.
 Я последовала за Айшей в дом, затем мы поднялись вверх по большой лестнице, надеясь по пути не встретить леди Харриет.
 Мы прошли по длинному проходу и подошли к двери той комнаты, где я нашла веер из павлиньих перьев. Он по-прежнему лежал на месте.
 Мисс Люси стояла у окна. Она была в халате и тапочках.
 — Я привела ее к вам, мисс, — почтительно проговорила Айша.
 — Добро пожаловать, моя дорогая, — сказала мисс Люси. — Как я рада вас здесь видеть. Прошло много времени с тех пор, как мы встречались. Но я вас видела. — Она неопределенно махнула рукой в сторону окна. — Входите и поговорите со мной.
 — Садитесь сюда, — сказала Айша, усаживая мисс Люси на ее стул и подвигая мне другой.
 — Моя дорогая, скажите мне, — сказала мисс Люси, — ваша жизнь не была хорошей?
 Я колебалась. Я не была уверена. Была ли моя жизнь хорошей? Возможно, частично.
 — Много ли случилось нехорошего? — настаивала она. Я медленно кивнула. Все эти беспокойства с Лавинией… тяжкое испытание с полицией… грусть о Джанин… трагедия с Мириам… разочарование, связанное с Дугалом… стычки с Фабианом.
 — Вы никогда не должны были брать его, — продолжала она. — Это дань…
 Я поняла, что она говорила о веере из павлиньих перьев.
 — Вы когда-нибудь вспоминали о нем? — спросила она. — Красота тех перьев. Вы помните драгоценные камни… добро и зло?.. Такой красивый… но красота может быть злой.
 Айша стояла рядом со стулом, на котором сидела Люси, внимательно наблюдая за своей госпожой. Она слегка нахмурилась, и я поняла — это означало, что она обеспокоена.
 Мисс Люси полуприкрыла глаза и начала, как уже делала однажды раньше, рассказывать мне историю о своем возлюбленном, при этом по щекам у нее покатились слезы.
 — Это был веер… Если бы мы не пошли в тот день на базар. Если бы он не купил его мне… если бы он не понес его к ювелиру… как бы все было по-другому! И вы, дитя мое, не должны позволять ему очаровать вас.
 — Я не думаю, что он пленил меня. Я только на минутку взяла его.
 — Очаровал, я знаю. Я почувствовала, что с меня спала тяжесть.
 Она закрыла глаза и казалось, что она уснула. Я вопросительно посмотрела на Айшу, пожавшую плечами.
 — Теперь она такая, — прошептала она. — Она так хотела вас видеть, а когда вы пришли, забыла, что хотела вам сказать. Теперь она довольна. Она с вами увиделась. Люси время от времени говорит о вас, беспокоится о вас, заставляет рассказывать ей о том, как вы живете в пасторском доме. Она беспокоится, потому что ваш отец очень болен.
 — Я удивлена, что она меня помнит.
 — Это потому, что вы нравитесь ей и из-за веера. Веер завладел ее мыслями.
 — Почему она придает ему такое большое значение?
 — Она видит в нем источник беды.
 — Я удивляюсь, почему она не избавится от него.
 Она покачала головой.
 — Нет. Она полагает, что не может сделать этого. Она говорит, что нельзя избавиться от проклятия. Оно на всю жизнь.
 — Но, если она верит…
 — Это ее старый предрассудок, и он у нее потому, что все случилось после покупки веера… она верит, что из-за него она потеряла своего возлюбленного. Веер завладел ею.
 — Это очень печально. А теперь я думаю, что должна идти. Леди Харриет будет недовольна, обнаружив меня здесь.
 — Леди Харриет уехала в Лондон. Она очень счастлива. Ее сын приезжает домой… с коротким визитом. Здесь возникло какое-то дело, которое требует его присутствия. Он будет здесь находиться непродолжительное время, но она довольна, что увидит его… даже очень недолго.
 Я почувствовала, как мое сердце забилось и я вновь ожила. Короткий визит. Мне было интересно, увижу ли я его.
 — Предстоит много развлечений. Будут некоторые знатные люди. Рассылаются приглашения. Это нехорошо для мисс Люси. Всегда, когда в доме люди, она очень беспокойна.
 Мне было интересно, изменило ли его пребывание в Индии.
 — Я думаю, что должна идти, — сказала я. Айша посмотрела на мисс Люси.
 — Да, — согласилась она. — Мисс заснула теперь глубоким сном. Большую часть времени она спит.
 — Я должна читать отцу. Он будет меня ждать.
 — Да, — повторила она. — Пойдемте. Я провожу вас. Она проводила меня через холл, и я быстро пошла домой. Я почти забыла о своем визите и о странностях мисс Люси… потому что Фабиан возвращался домой.
 Той ночью моему отцу стало хуже. После удара он был немного парализован и не мог говорить внятно. Доктор сказал нам, что ему осталось жить не больше нескольких недель. Большую часть времени я проводила возле него и видела, как смерть все ближе и ближе подкрадывалась к нему.
 Полли не писала. Если что-то случится, я сразу же поеду к ней. Мы о многом поговорим, так как было, что сказать. Я не собиралась совершать безрассудные поступки. Полли, казалось, была единственной, кто считал, что замужество с Колиным Брейди было не самым желательным из всего того, как могла сложиться моя дальнейшая жизнь.
 Фабиан прибыл во Фремлинг в день смерти моего отца. Что он находится дома, я услышала от миссис Янсон. Я была с отцом при его кончине. Он держал меня за руку, и я видела, как он отправился в иной мир.
 Колин Брейди оказался очень полезным. Он принял ответственность с сочувствием и, если и подумал о том, что сделал еще один шаг к своей цели, никак этого не показал.
 Леди Харриет была недовольна, что пастор умер как раз в тот момент, когда она готовилась к возвращению сына. Для нее, так погруженной в приходские дела, это событие, надо сказать, было крайне неудобным. Я представляла, что в своих молитвах она укоризненно упомянет об этом факте со стороны Всевышнего должно было бы быть немного больше уважения к тому, кто всегда неукоснительно выполняет свой долг.
 Я слышала от миссис Янсон, что она запланировала важное торжество, как только узнала, что ее сын приезжает домой. Во Фремлинге собирается остановиться леди Джеральдин Фитцброк со своими родителями, и это важный визит. Фитцброки имеют такое же безупречное происхождение, как сама леди Харриет, и было совершенно очевидным, что она остановила свой выбор на Джеральдине Фитцброк для сэра Фабиана.
 Время от времени я думала о нем, но мои мысли большей частью относились к прошлому. В доме так многое напоминало мне об отце: его кабинет со стеллажами книг, которые содержали пометки в любимых местах. Я продолжала вспоминать о том, как он разыскивал свои очки, когда хотел напомнить себе особенно полюбившийся отрывок… как жил в другом времени, нехотя пытаясь вырвать себя оттуда и вернуться к делам своего прихода.
 Я должна была быть готова к его смерти. Я видела его покрытый глубокими морщинами лоб, когда он пристально рассматривал меня. Он был очень обеспокоен моим будущим. Он полагал, что я выйду замуж за Дугала. Как он желал видеть его в роли своего зятя, мысленно представляя длительные визиты, когда они вместе погружались бы в прошлое. В то время Дугал был молодым человеком, не очень обеспеченным житейскими благами — ученый, человек большой доброты, без амбиций, того же склада, как и мой отец.
 Оглядываясь назад, я осознала, как он должен был бы быть разочарован, когда все сложилось не так, как он хотел. У него не только отняли зятя, которого он так приветствовал, но и возникла тревога из-за будущего дочери. Тогда он стал надеяться, что я выйду замуж за Колина Брейди. Это было бы очень разумным решением. Колин Брейди на самом деле, уступая Дугалу, был в то же время очень приемлемой партией.
 Окружающие думали, что я должна взять от жизни то, что могу. Судьба редко предоставляет хорошую возможность, и когда это случается, от этого не следует легко отказываться. Леди Харриет посчитала меня глупой. Смею сказать, так оно и было. Не то чтобы мне не нравился Колин Брейди. Он действительно не мог не нравиться.
 Он был таким добрым и заботливым со всеми. Он был бы превосходным священником. Но где-то глубоко внутри моего сознания было ощущение, что, если я совершу «разумный поступок», впоследствии я буду сожалеть, что выбрала такой предсказуемый образ жизни, который лишил бы меня всякого волнения, придающего жизни вкус и аромат.
 Если бы я никогда не знала Дугала… если бы я была более консервативной… возможно, я вышла бы замуж за Колина. Но я была такой, какая есть, и инстинктивно я восстала против принятия замужества при подобных обстоятельствах.
 Фабиан пришел в пасторский дом навестить меня. Он выглядел очень тронутым.
 — Мне так жаль, — сказал он.
 — Благодарю вас. Это не было неожиданностью.
 — Да. Но тем не менее это было ударом.
 — Вы очень добры, что пришли.
 — Но я не мог не прийти.
 — Надеюсь, ваше пребывание в Индии было успешным. — Он пожал плечами. — И долго вы здесь пробудете? — продолжала я.
 — Нет.
 — Понятно.
 — А вы строите… планы?
 — Должна буду.
 — Уверен, что вы должны. Если мы что-то можем сделать для вас во Фремлинге…
 — Нет, ничего, благодарю вас. Мистер Брейди оказал огромную помощь.
 — Уверен, что он смог это сделать. Я слышал, что похороны завтра. Я приду на них.
 — Благодарю вас.
 Он улыбнулся мне и вскоре ушел.
 Я была рада, что он ушел. Я не хотела, чтобы он видел, как я нервничала. Я почти хотела, чтобы он вообще не приходил навестить меня.
 Когда отца хоронили, церковь была полна.
 Леди Харриет с сэром Фабианом были на постоянных огороженных в церкви местах Фремлингов. Я не могла думать ни о чем, кроме отца, и продолжала перебирать в памяти все те мелкие эпизоды, которые я о нем помнила. На меня нахлынуло чувство безысходного отчаяния. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой одинокой.
 Колин Брейди был проворным и деловым. Он проводил присутствовавших на похоронах обратно в пасторский дом, и мы выпили подогретого вина и съели сандвичи, приготовленные миссис Янсон. Дом был окутан атмосферой траурной торжественности.
 Этот дом больше не был моим. Он мог, конечно, оставаться по-прежнему моим, если бы я вышла замуж за Колина. Я должна очень серьезно обдумать, что мне делать.
 Завещание было зачитано. После отца осталось очень мало, но все, что осталось, было моим. Адвокат сказал, что это обеспечивает мне минимальный доход — недостаточный, чтобы жить в относительном комфорте, но это то, к чему можно прибегнуть в случае нужды. Он добавил с надеждой, что я уже, вероятно, обдумала ситуацию, которая не была неожиданной для меня.
 Я подтвердила его предположение.
 Вокруг меня воцарилась атмосфера ожидания. Миссис Янсон выглядела пророчески. Я была уверена, что она готова услышать о замужестве с Колином Брейди и что жизнь в доме будет продолжаться такой, как была всегда. Они знали мои особенности; они любили меня; они не хотели в доме чужого человека.
 Это казалось им само собой разумеющимся. Было ясно, что мистер Брейди желает этого тоже. А где я нашла бы более подходящего мужа? Было самое время принять решение, и наступил самый подходящий момент огласить его.
 Колин заговорил со мной вечером в день похорон. Я сидела у окна, глядя на кладбище, безграничная печаль полностью завладела мной. Я зашла в тупик и не знала, куда идти дальше. Передо мной был легкий путь, и все толкали меня на него.
 — Какой грустный день, — сказал он. — Я знаю, кем был для вас ваш отец. Я любил его. Он был изумительно хорошим человеком. — Я кивнула. — После всех этих лет, которые вы были вместе — исключая, конечно, ваше пребывание в школе.
 Ах, это был предел. Все, что затем случилось, изменило меня. Если бы все свои годы я продолжала жить в пасторском доме, чувствовала ли я что-либо по-иному? Казалось, что я вступила в мир, где люди совершают дикие поступки и расплачиваются за них; но это заставило меня понять, что жизнь — это больше, чем комфортное существование, и прожить один день за другим спокойно, без приключений, равнозначно ожиданию смерти.
 — Это сильный удар для вас, — продолжал говорить он. — Друзилла, не позволите ли вы мне разделить его с вами?
 — Вы уже это делаете, — сказала я ему. — Вы все взяли на себя и справились прекрасно.
 — Я был бы только счастлив, начиная с этого момента, заботиться о вас.
 Я хотела сказать, что у меня нет особого желания, чтобы кто-то заботился обо мне. Я чувствовала, что могу сама побеспокоиться о себе. Мне хотелось жизни волнующей, с приключениями… я не искала удобной, приятной и спокойной гавани.
 — Можно было бы скоро справить свадьбу. Леди Харриет сказала, что это было бы самым лучшим.
 — Колин, я не позволю леди Харриет управлять моей жизнью.
 Он рассмеялся в ответ.
 — Конечно, нет. Но вы знаете, она важная особа. Ее слово имеет вес. — Он выглядел слегка взволнованным. — Она беспокоится о вас. Мы все о вас беспокоимся.
 — Вы не должны. Я хочу все спланировать сама.
 — Но вы перенесли страшный удар. Я не думаю, что вы сейчас осознаете это полностью. Вы должны знать, что вам надо сказать только слово. Я не буду торопить вас. Это ваш дом. Он всегда должен оставаться вашим.
 — О, пасторские дома похожи на временное жилье.
 — Да, это так. — Он выглядел таким честным. Я уже узнала, что он был человеком, ненавидевшим нерешительность, но я также знала, что никогда не выйду за него замуж и надо было прямо сказать ему об этом.
 — Колин, — проговорила я, — я должна вам сказать, что никогда не выйду за вас замуж. — Он выглядел ошеломленным. — Мне очень жаль, — продолжала я. — Я люблю вас… но по-другому.
 — Друзилла, вы думаете?.. Подумайте. Куда вы пойдете?
 Я мгновенно ответила:
 — Я поживу немного с Полли и обсужу с ней свое будущее. Она хорошо знает меня. Она мне посоветует.
 — Я думаю о том, что для вас самое лучшее и что было бы счастливым решением. Это очевидно, Друзилла, вы должны выйти за меня замуж.
 — Колин, я не могу этого сделать. Вы хороший и добрый и сделали очень много для отца и для меня. Но я не могу выйти замуж за вас.
 — Возможно, позже…
 — Нет, Колин. Пожалуйста, забудьте об этом. — Он выглядел сконфуженным, и я добавила; — Я совершенно искренне благодарна вам за все и за ваше предложение.
 — Вы сейчас просто растеряны.
 — Нет, — сказала я почти сердито. Мне показалось, что он не может полностью поверить в мой отказ, поэтому я как-то постаралась убедить его, что мое решение твердое. Я уже прощалась:
 — Сейчас я бы хотела лечь спать. Это был напряженный день.
 Он сказал, что пришлет ко мне наверх одну из горничных с горячим молоком для меня. Я протестовала, но он отмахнулся, и через некоторое время мне в комнату принесли молоко.
 Я села и выглянула в окно. Вдали я видела огни Фремлинга. Я почувствовала себя одинокой и брошенной. Там сейчас было веселье. Леди Джеральдин и Фабиан вместе будут танцевать, вместе скакать на лошадях, разговаривать… конечно, из уважения к моему отцу не сегодня, но позже. Это было желание леди Харриет, чтобы он женился на ней. Интересно, произойдет ли это? Фабиан первым согласился с тем, что это подходящая партия.
 Я сердито сказала себе, что он относится к тому типу мужчин, которые женятся на знатных невестах, а потакают своим прихотям где-нибудь еще… с простыми смертными, которые были бы достаточно хороши для легкого развлечения, но не для брака.
 Я решила, что поеду к Полли.
 На следующий день я увидела Фабиана, скачущего рядом с молодой женщиной, которая, как я предположила, была леди Джеральдин. Она была высокой и привлекательной. У нее был довольно громкий голос, и они оживленно болтали друг с другом. Я слышала, как Фабиан смеялся.
 Я вошла в дом и сложила кое-какие вещи в сумку. Я не знала, как долго пробуду у сестер, но до возвращения сюда должна буду решить, что собираюсь делать.
 С Полли я нашла покой, в котором так сильно нуждалась.
 Флер было уже пять лет. Она была разумным ребенком и полным энергии. «Любит пошалить», — таков был нежный комментарий Эфф, а Полли добавила, что она энергичная, как «вагон мартышек».
 Она приветствовала меня. Полли и Эфф в очень почтительных выражениях говорили ей обо мне, и это возымело свое действие. Я провела с ней много времени. В букинистическом магазине я нашла некоторые книги… книги, которые были у меня, когда я была ребенком… и я стала учить ее — она оказалась способной ученицей.
 Я начинала думать, что могла бы счастливо построить свою жизнь с Полли и Эфф. Я имела маленький доход, который был бы достаточным. Я могла бы учить Флер, и все мы были бы вместе счастливы.
 Полли беспокоилась обо мне.
 — Что ты собираешься делать? — спросила она.
 — Полли, у меня есть время решить, — ответила я. — Я не должна делать что-то, не обдумав.
 — Нет, конечно.
 — Мне бы хотелось немного побыть здесь. Я люблю быть с Флер. Это отвлекает меня.
 — Ну что ж, но это не жизнь для молодой леди с таким образованием, как у тебя. Где ты собираешься здесь кого-нибудь встретить?
 — Твои мысли все об одном. Ты думаешь о том, чтобы выдать меня замуж?
 — Ну ладно, говорят, что это лотерея, но есть шанс вытянуть счастливый билет… и если это происходит, что может быть лучше?
 — Ты совершенно права, Полли.
 — Очень жаль, что у тебя не сложилось с этим Колином.
 — Я не могла выйти за него замуж просто потому, что это предполагало простое решение проблемы.
 — Никто от тебя этого не требует.
 — О, нет. Они требуют. С одной стороны — леди Харриет и с другой — Колин Брейди.
 — О, они…
 — Я знаю, Полли, что ты не такая, но, хотя это может быть и правильным решением" я не могла на это пойти.
 — Тогда не думай об этом. Ты больше не вспоминаешь этого Дугала? Хорош же он… вывести девушку на дорожку сада и затем захотеть цветы из соседнего сада.
 — О, Полли, — рассмеялась я, — это было не совсем так.
 — Как же еще, хотела бы я знать. Он ехал увидеться с тобой и пастором, а эта Лавиния приходит и строит ему глазки… шум-гам, и он уехал.
 Я не могла не смеяться, что показывало, как мало я придавала значения тому, что все произошло именно так.
 — Он пожалеет о том дне, который так изменил его судьбу.
 — Возможно, нет, Полли. Она очень красива, а я, надо смотреть правде в лицо… нет.
 — Ты такая, какой Бог намеревался тебя сделать.
 — Как и все мы?
 — И ты такая же привлекательная, как все. Есть мужчины, призывному взгляду которых невозможно противостоять. Их надо избегать. Поэтому благодари свою счастливую звезду, что ты избежала этого. Мне на этого Дугала и смотреть бы было противно, даже если бы он приполз обратно на коленях.
 — Уверяю тебя, что нам бы не понравилось это зрелище.
 — Он скоро поймет, что совершил огромную ошибку. Он пожалеет о том, что сделал такую глупость. Даю тебе слово.
 — Я думаю, что теперь, имея ребенка, Лавиния могла измениться.
 — Леопард не меняет своих пятен, как мне всегда доводилось слышать.
 — Лавиния — не леопард.
 — Похоже, что она так же может измениться, как один из них. Помяни мое слово, он пожалеет о своем опрометчивом шаге.
 — Полли, я здесь счастливее, чем где бы то ни было.
 — Недолго, да… но надо что-то делать.
 — Давай подождем, ладно? Давай подождем и посмотрим.
 Она кивнула.
 Шли дни. Флер доставляла много удовольствия. Мы вместе играли в игры. Затем, когда она спала в кровати, я сидела с Полли и Эфф и слушала их колоритный разговор о съемщиках.
 — Мы хорошо понимаем жизнь, — фыркая, говорила Эфф.
 Полли соглашалась, но я понимала, она думала, что это не та жизнь, которую я должна была бы вести.
 Позже пришло письмо от леди Харриет. На конверте был ее фамильный герб, и Эфф надеялась, что почтальон заметил его. Она будет упоминать имя леди Харриет в разговоре, когда в следующий раз заговорит с № 32 на Втором этаже.
 Несколько секунд я смотрела на письмо, прежде чем открыть его, удивляясь, что леди Харриет могла бы мне сообщать.
 +++
 "Моя дорогая Друзипла!
 Я очень беспокоюсь о тебе. Бедный мистер Брейди ужасно расстроен. Надеюсь только, что ты не сожалеешь о своем поспешном решении. Самое лучшее из того, что ты могла бы сделать, это выйти за него замуж и продолжать жить в своем пасторском доме. Я уверена, что со временем ты пожалеешь о своем упрямстве.
 Тем не менее я хочу сделать тебе предложение. Лавиния очень счастлива в Индии. Как ты знаешь, у нее есть маленькая Луиза, и мне приятно сообщить тебе, что она только что родила второго ребенка — мальчика. Лавиния хотела бы, чтобы ты приехала и помогла ей. Я должна сказать, что она убедила меня в том, что это было бы очень хорошо. Я хочу послать к ней няню. Я не вынесу, чтобы мои внуки были бы выращены иностранцами. В данный момент у нее есть айя 19 , но я хочу, чтобы у нее была хорошая английская няня. На это место я нашла подходящую кандидатуру и сразу же посыпаю ее туда. Лавиния выразила желание, чтобы ты приехала к ней в качестве компаньонки, и я придерживаюсь мнения, что это прекрасная мысль. Это отвечает интересам Лавинии и, думаю, твоим собственным. Лавиния хочет, чтобы детей обучали в английской манере, и считает, что, будучи компаньонкой для нее, ты сможешь также и наставлять ее детей.
 Лавиния и граф, ее муж, собираются возвращаться в Англию через два года. Я уверена, что ты сочтешь это блестящей возможностью. Я надеюсь на твое скорое решение. Няня собирается отбыть в начале следующего месяца, и для вас было бы очень удобно путешествовать вместе, поэтому впереди три недели на устройство всех дел. Буду признательна за быстрый ответ".
 +++
 Закончив чтение письма, я онемела от восторга и задрожала от возбуждения. Поехать в Индию. Быть с Лавинией и детьми. Я видела бы Дугала и Фабиана.
 Подошла Полли и удивилась, как я уставилась в пространство.
 — Новости? — поинтересовалась она.
 — Полли… — вскричала я. ~ Это потрясающе.
 — Ну?
 — Это от леди Харриет.
 — Опять надоедает?
 — Можно сказать, что так, но в очень волнующем виде. Полли, она предлагает мне поехать в Индию.
 — Что?
 — Я должна стать кем-то вроде гувернантки для детей Лавинии и компаньонкой для нее.
 Полли в изумлении посмотрела на меня.
 — Эта Лавиния, — сказала она.
 Я прочитала ей письмо. Когда я читала, я слышала, как мой голос дрожал от возбуждения. Мне казалось, что Фремлинги всегда будут иметь огромное влияние на мою судьбу.
 Полли спросила:
 — Когда ты должна дать ответ?
 — Скоро. Я должна уехать меньше чем через месяц.
 — Х-м, — хмыкнула Полли.
 Мы обсуждали это предложение часами, но думаю, что я решила уехать задолго до этого. Полли очень быстро склонилась к этой мысли.
 — Сначала это просто сбило меня с толку. Индия. Туда такой длинный путь. Но, возможно, все к лучшему. Жизнь здесь не для тебя… как бы нам ни хотелось, чтобы ты оставалась с нами. Девушка с твоим образованием… не должна застрять здесь. Флер?.. Мы уже думали взять гувернантку для юной Флер. Ты знаешь, мы хотим, чтобы она была образованной. И мы можем воспользоваться деньгами, которые Фабиан для нее положил… Я не вижу, почему бы нам не сделать этого. В конце концов, он ее дядя. Мы ничего бы не взяли для себя, но Флер — это совсем другое дело. Она должна иметь все самое лучшее.
 Эфф согласилась с Полли. Для меня здесь не было ничего интересного. Эфф считала, что поездка за границу была большим риском, но Лавиния уехала и, кажется, выжила.
 Я собиралась написать ответ леди Харриет, но поскольку времени было очень мало, я решила, что проще вернуться. В пасторском доме у меня все еще сохранялась комната, где было много моих вещей, поэтому это было лучшим местом для моих сборов.
 Через два дня после получения письма я тронулась в обратный путь.
 Я приехала прямо в пасторский дом. Миссис Янсон спешила поделиться новостями. Фремлинг был в трауре.
 — Это мисс Люси. У нее было несколько непонятных приступов, и последний она не перенесла. Он ее доконал. Я всегда говорила, что за одними похоронами следуют другие. — Она часто выступала в роли библейского пророка. — Сначала милый пастор, а затем мисс Люси. Ну что же, это, кажется, было избавлением для нее. Мы надеялись на свадьбу, но полагаю, что это все несколько нарушат ближайшие планы.
 — Свадьбу?
 — Леди Харриет была всецело за скорейшую свадьбу Фабиана с леди Джеральдин, но он должен возвращаться обратно в Индию… или куда-то. Он еще больше сократил свое пребывание против предполагаемого. Вот, что я вам скажу. — Она снова выступала пророком. — Я думаю, что всему этому есть объяснение. Она соберется и отправится к нему туда, и они вступят в святой союз, вот увидите.
 — Так ли это? — удивилась я. — Я хочу немедленно увидеть леди Харриет. Она написала мне, что предлагает поехать в Индию к мисс Лавинии.
 — Боже милостивый. Конечно… конечно. Не знаю… но думаю, если Фремлинги там…
 — Я думаю, что сейчас я должна идти. Мне надо поставить ее в известность.
 Леди Харриет приняла меня сразу же.
 — Моя дорогая Друзилла, я ждала вас.
 — Оказалось, что приехать быстрее, чем написать.
 — И твое решение?
 — Я хочу поехать, леди Харриет.
 Ее лицо расплылось в довольной улыбке.
 — Ах! Я думаю, ты оказалась разумной… на этот раз. Надо будет сделать столько приготовлений! Увы, мы теперь — дом печали.
 — Мне очень жаль. Я слышала о мисс Люси.
 Бедняжка. Это на самом деле было счастливым освобождением. Мы будем заняты похоронами, но в то же время наши планы будут осуществляться. Я немедленно напишу Лавинии. Я знаю, что она будет довольна, и уверена, что ты сможешь учить Луизу. Для меня будет облегчением знать, кто будет заботиться о ней. Элис Филрайт приезжает сюда через несколько дней, и тебе следует познакомиться с ней, поскольку вам придется путешествовать вместе. Думаю, что вместе вы будете в безопасности. Она уже путешествовала раньше и приглядывала за детьми во Франции. Я думаю, что вы поплывете на пароходе до Александрии и оттуда по суше доберетесь до другого парохода… в Суэц. Но все подробности будут потом. Тем временем ты подготовишься… Я точно не знаю, как ты будешь собираться… но я предоставляю это на твое усмотрение.
 Она продолжала говорить, откровенно довольная, что я, наконец-то, поддержала ее решение и поняла разумность всех ее планов, которые она для меня разработала. Больше всего она любила устраивать жизнь других людей.
 Я направилась обратно в пасторский дом. Колин был очень добр. Он казался совершенно довольным жизнью. Он вступил в папину должность и был принят всеми окружающими. Моего отца больше любили за его слабости, чем за умение. Колин распространял вокруг себя доброжелательность и добродушие; он сочетал веселость с серьезностью, что очень подходило человеку в сутане. Он был создан для этой работы.
 Более того, он уже проявлял интерес к дочери доктора, Эллен. Она была немного старше его, но обладала всеми качествами, необходимыми для жены пастора, плюс получила одобрение леди Харриет. Что могло быть более подходящим, когда Колину для того, чтобы стать идеальным пастором, не хватало только жены?
 Он не держал на меня зла за мой отказ. Он сказал мне, что на чердаке много места, где я могла бы оставить то, что мне не пригодится во время моего долгого путешествия, а после пребывания в Индии решить, что с этим делать. Он предложил мне хорошую цену за мебель в доме, который теперь занимает по должности, и это избавило бы его от хлопот по поиску собственной мебели и в то же время было бы помощью мне.
 Все это оказалось очень разумным, и я была благодарна Колину за его доброту. Я должна была как можно скорее избавиться от сентиментальных чувств к своему старому дому и смириться с фактом, что мое решение было самым лучшим выходом.
 Мое возбуждение росло, и по мере того как шли дни, я понимала, что это именно то, что мне так необходимо. Я хотела вырваться отсюда. Моя жизнь подошла к мертвой точке. Мне нужны были новые места, новые люди.
 В это время в газетах много места уделялось войне с Россией. Временами мы уже подходили к критической черте, но сейчас была настоящая война.
 Домой шли донесения об ужасных событиях в Крыму, и мисс Флоренс Найтингейл 20 отправилась туда с группой сестер. Я прочитала об этом, а когда была у Полли, видела солдат, марширующих по Лондону по пути на причал для отплытия на корабле. Люди приветствовали их и пели патриотические песни, но боюсь, я была так поглощена драматическими изменениями в своей судьбе, что обращала меньше внимания на все, так как была занята своими делами.
 Когда хоронили мисс Люси, я пришла в церковь. Колин вел службу, и я осталась на заднем плане. Я подумала, что леди Харриет может посчитать слишком самонадеянным с моей стороны причислить себя к их друзьям.
 Когда гроб опускали в могилу, я увидела Айшу, которая выглядела очень грустной и потерянной. Я подошла поговорить с ней.
 Она улыбнулась мне:
 — Мисс Люси была бы рада тому, что вы пришли. Она часто говорила о вас.
 — Я чувствовала, что должна прийти, — сказала я. — Хотя я видела ее очень мало, я никогда не забывала ее.
 — Да. И теперь она ушла. Она хотела уйти. Она верила что встретится со своим возлюбленным. Надеюсь, они встретятся. Надеюсь, что она вновь обретет счастье.
 Присутствующие на похоронах разошлись, и я медленно пошла обратно в пасторский дом.
 На следующий день из Фремлинга в пасторский дом пришел один из слуг. Леди Харриет хотела немедленно меня видеть.
 Я сразу же пошла.
 — Это несколько неожиданно, — сказала леди Харриет. — Мисс Люси оставила тебе кое-что.
 — Мне!
 — Да. Айша говорила, что ты интересовала ее, когда приходила играть с Лавинией.
 — С тех пор я видела ее один или два раза.
 — Ну, ладно, она распорядилась, что одна из ее вещей должна достаться тебе. Я велела принести это сюда.
 В этот самый момент вошла одна из служанок. Она несла футляр, который и положила на стол.
 — Вот этот предмет, — сказала леди Харриет. — В ее завещании было распоряжение, что это должно перейти к тебе.
 Я взяла футляр.
 — Открой его, — приказала леди Харриет.
 Я так и сделала. Вид веера из павлиньих перьев вовсе не был для меня неожиданным. Еще до того, как я открыла его, я знала, что за наследство она мне оставила. Я дотронулась до красивых синих перьев и, прикасаясь, почувствовала слабую дрожь отвращения.
 Я не могла отказаться вынуть веер и развернуть его. Я коснулась маленькой кнопки на оправе и открыла изумруд и бриллианты, которые уже видела раньше.
 Леди Харриет улыбнулась мне лучезарной улыбкой.
 — Я слышала, это стоит небольшое состояние, — проговорила она. — Ну что же, можешь рассматривать это как сбережения на черный день.
 — Благодарю вас, леди Харриет, — сказала я.
 Айша наклонила голову:
 — Мисс Люси была в чем-то эксцентричной леди. На нее глубоко повлияла трагедия, случившаяся в юности. Я успокаиваю себя мыслью, что по мере своих возможностей всегда хорошо ухаживала за ней.
 Так я вернулась в пасторский дом, неся с собой веер из павлиньих перьев.
 Айша пришла увидеться со мной. Она была очень грустной. Она провела очень много лет, ухаживая за мисс Люси. Мы бродили по саду пасторского дома, поскольку она не захотела войти внутрь.
 Я поинтересовалась, что она теперь будет делать.
 Но Айша не смогла ответить мне. Мисс Люси оставила ее хорошо обеспеченной, поэтому деньги для нее не проблема. Она может вернуться в Индию, но не была уверена, что хочет этого. Хотя смерть мисс Люси не была для нее неожиданной, она все же явилась для нее ударом. Ей позволили оставаться во Фремлинге до тех пор, пока она не решит, что будет делать.
 Мы разговаривали о мисс Люси — о ее доброте, нежности и ужасном горе.
 — Она всегда говорила, что веер должен быть вашим, — сказала Айша. — Она считала, что это лучший способ распорядиться им, поскольку он уже был в ваших руках.
 — Но она считала, что он приносит несчастье.
 — Она верила в легенды. Ей рассказывали эти истории после того, как умер ее возлюбленный… и в своем горе она принимала их. Возможно, это смягчало ее горе. Понимаете, она обвиняла себя. Она хотела веер, и он его купил; он ей так понравился, что он захотел украсить его, и он встретил свою смерть тогда, когда был занят именно этим. Чтобы перестать обвинять себя, она обвинила веер… который в ее глазах олицетворял судьбу.
 — Я никогда не смогу понять, почему мадам Люси не уничтожила его, если считала, что он приносит зло.
 — Она была уверена, что его уничтожение принесло бы еще большие несчастья. Он нес на себе проклятье. Она считала также, что вы пострадали из-за своей связи с ним. В Доме она слышала некоторые насмешки. Она интересовалась вами и была довольна, что вы можете выйти замуж за мистера Каррузерса, ставшего графом. Когда же он обручился с Лавинией, она была уверена, что это связано с проклятием веера. Он лишил ее возлюбленного, а теперь и вас. Она сказала:
 — Бедняжка, на нее тоже пало проклятие. Она свое заплатила. Она молода. У нее вся жизнь впереди. Но она свое уже заплатила… поэтому теперь он не причинит ей зла.
 — Это не кажется очень логичным объяснением.
 — Бедная леди, она никогда не была разумной. Трагедия уничтожила ее. Она затронула ее разум.
 — Это кажется странным наследством… передавать зло.
 — Она считала это самым лучшим. Веер не причинит вам больше зла. Вы уже свое заплатили. Она полагала, что лучше всего ему быть у вас. — Айша слегка коснулась моей руки. — Вы не мечтательница. Вы… как говорят, стоите на земле двумя ногами. Вы поймете, что это вздор. А в веере есть драгоценности. Вдруг они понадобятся вам? В этой жизни мы никогда не знаем, что с нами случится. Однажды вам могут потребоваться деньги… отчаянно потребоваться. Тогда вы продадите драгоценности и останется лишь несколько павлиньих перьев. Вы должны быть мудрой, какой никогда не была моя госпожа. Помните это. Мы сами строим свое счастье. Если вы верите в несчастье, оно обязательно придет. Госпожа Люси, она была поражена болезнью, она не делала никаких попыток забыть свое горе. Она лелеяла его, она взращивала его. Она говорила себе, что это проклятие павлиньих перьев… и что она делала? Она хранила веер, она любила смотреть на него. Временами она просила меня принести ей его, она раскрывала его и смотрела на него до тех пор, пока по ее щекам не начинали катиться слезы. Вы более разумны. Вы должны понять, что замужество мисс Лавинии с графом никак не было связано с веером.
 — Я, конечно, понимаю. Но я не была увлечена так сильно. Я страдала от задетой гордости, а не от разбитого сердца.
 — И кто знает, может быть, через несколько лет, когда вы найдете свое самое большое счастье, вы скажете: «Это было для меня благом». Поверьте, это так и будет, оно придет. Вы едете в Индию. Она покажется вам очень странной. Я буду молиться за вас… чтобы у вас все было хорошо.
 После этого она немного рассказала об Индии, о том странном, что я там смогу увидеть. Она рассказала мне о религии, условностях, различных кастах и старинных обычаях.
 — Женщины, — продолжала она, — являются рабынями мужчин. Вы увидите, что мужчины во всем хотят доминировать. Так происходит здесь, в Англии… но в Индии вдвойне. Было время, когда вдовы сжигали себя на погребальных кострах своих мужей. Это был обычай сати  21  22 , но теперь он больше не существует. Губернатор генерал сэр Уильям Бентинк запретил его законом. Однако люди не любят, чтобы меняли их привычки, особенно иностранцы.
 — Это было благом отменить такой обычай.
 — Да… это и тхагтери 23 …но есть те, кого не волнует проблема добра, главное, чтобы действовали их старинные законы.
 — Они действительно этого хотят?
 Она посмотрела на меня и покачала головой, ее темные глаза были печальными.
 — Они не всегда хотят того, что им на благо. Они хотят своего. Ах, вы должны многое увидеть, и вы поймете… Я думаю, мисс Лавиния будет рада вам.
 Мы продолжали говорить о моем предстоящем путешествии в Индию. Я сказала ей, что до моего отъезда, мы должны еще раз увидеться.
 Все мое время было занято приготовлениями. Я была тесно связана с Фремлингом, и меня постоянно вызывала леди Харриет для наставлений о том, что я должна делать.
 Она уже написала Лавинии, что та должна приготовиться для встречи со мной. Во время одного из моих визитов леди Харриет позволила себе открыть новость, что леди Джеральдин вскоре отправится в Индию «с определенной целью», а я почувствовала легкий укол ревности, что все устраивалось так, как хотела леди Харриет, и даже Фабиан, казалось, считает обязательным повиноваться ей.
 Две ночи мы должны были провести в Лондоне, и я хотела это время побыть с Полли и Эфф. Леди Харриет посчитала это превосходной мыслью, ведь в любом случае мы должны были бы ехать в Лондон.
 Примерно за неделю до нашего отъезда во Фремлинг приехала Элис Филрайт. Меня пригласили с ней встретиться.
 Это была высокая женщина лет тридцати, несомненно красивая, но с лицом, выдававшим характер. Вид у нее был внушительный и крайне деловой. Леди Харриет лично расспрашивала ее обо всем и осталась довольна услышанным.
 Сначала мы пили чай с леди Харриет, во время которого шел разговор, главным образом освещавший взгляды леди Харриет на воспитание детей; но позже, когда мы остались одни, перешли к беседе, позволявшей нам узнать больше друг о друге, которая была приятна мне и, я надеюсь, Элис тоже.
 Она сказала, что принадлежит к тем женщинам, которые не терпят вмешательства в детской, и что, если бы это были дети леди Харриет, она бы без колебаний отклонила это предложение.
 — Меня не следует учить, что я должна делать в детской, — заявила она. А я решила, что никто не был бы в состоянии отклонить идеи леди Харриет, которые, боюсь, в любом случае являются несколько устаревшими.
 Я рассмеялась и согласилась с ней в том, что с графиней все будет совсем по-другому.
 — Я полагаю, вы хорошо ее знаете.
 — Очень хорошо. Мы учились вместе в школе.
 — О, значит дружба уходит глубоко в прошлое.
 — О, да… с незапамятных времен. За мной обычно посылали в пасторский дом, чтобы я пришла поиграть с Лавинией.
 — Лавиния — это наша графиня?
 Я кивнула.
 — Боюсь, что она довольно избалованный ребенок.
 — Избалованный! При таком солдафоне!
 — Лавиния думала, что ее дети сделаны из того же святого теста, что и она сама.
 — И это моя новая хозяйка!
 — Я уверена, что в детской вы будете делать то, что посчитаете нужным.
 — Я думала, что у нее есть еще и брат.
 — О, да, сэр Фабиан. Я сомневаюсь, что он узнает о нашем приезде.
 — Леди Харриет говорила мне, что он собирается жениться.
 — Я тоже слышала об этом. Леди с безупречным происхождением отправляется в путь, чтобы выйти за него замуж.
 — Это будет интересно.
 — Очевидно, не было времени организовать свадьбу, пока он был дома, поскольку внезапно дела отозвали его обратно.
 — Я думаю, связанные с Ост-Индийской компанией.
 — Да, это так.
 — Я полагаю, что мы доберемся туда благополучно. Война может немного осложнить все… транспорт и корабли, перевозящие войска, идут на Крым.
 — Я не подумала об этом.
 — Ну, что ж, подождем — увидим.
 — Вы с нетерпением ждете отъезда? — спросила я.
 — Я всегда с удовольствием ожидаю встречи с новыми детьми. До сих пор я имела дело с двумя семьями, и, когда покидаешь их, испытываешь сердечную боль. Надо закалить себя, чтобы не слишком привязываться к ним и всегда помнить, что они не твои дети, хотя тебе и приходится о них заботиться.
 — Я никогда не теряла связи со своей няней, — сказала я ей. — И никогда не потеряю. На самом деле она мой самый лучший друг.
 Я много рассказывала о Полли, о доме и об Эфф.
 — Ей повезло, — сказала Элис. — У нее было, куда пойти. Няни, гувернантки… они проводят жизнь в чужих семьях и никогда не имеют такой, которую могли бы назвать своей собственной.
 — Пока не выйдут замуж.
 — В таком случае они перестают быть нянями и гувернантками. Это странная вещь. Мы, гувернантки, понимаем детей… мы любим детей… мы могли бы стать лучшими из матерей… но мы редко выходим замуж. Мужчины отличаются тем, что отворачиваются от женщин, которые могли бы стать лучшими женами, и влюбляются в какие-то несносные создания потому, что они выглядят хорошенькими при лунном свете… и позже нередко жалеют об этом.
 — Я вижу, у вас циничный взгляд на жизнь.
 — Это приходит с годами. Вот подождите.
 — О, вы совсем не так стары.
 — Тридцать три. С уверенностью можно думать, что не выйду замуж. Хотя, возможно, есть еще шанс… очень маленький… что кто-то может увидеть меня и предложить выйти за него замуж. Но шанс очень, очень маловероятный.
 Делая это высказывание, она рассмеялась, и я почувствовала, что мы с ней очень хорошо поладим.
 Была еще одна встреча с леди Харриет. Нам дали письма для Лавинии, которые были полны указаний. Я обошла соседей, прощаясь с друзьями, простилась напоследок с Айшей, и мы уехали.
 Полли и Эфф ждали, чтобы хорошо принять нас.
 Элис Филрайт пришлось провести в их доме два дня. Они сказали, что для них не составит труда разместить ее. Думаю, что Полли была в тайне довольна тем, что имеет возможность оценить мою спутницу. Мне было приятно, что они, казалось, с самого начала понравились друг другу. Элис полностью чувствовала себя на кухне как дома и даже отведала стакан крепкого подогретого портера.
 Она рассказывала о детях во Франции и Италии и призналась, что не представляет, на что может быть похоже англо-индийское домашнее хозяйство.
 — Я рада, что ты поедешь с ней, — сказала мне Полли. — Она разумная хорошая женщина. Я боялась, что они собрались послать тебя с какой-нибудь молодой ветренницей.
 Я напомнила Полли, что ветренницы редко работают нянями.
 — В наши дни таких можно встретить повсюду, — таков был ее комментарий.
 Я захватила с собой веер из павлиньих перьев, чтобы показать его Полли.
 — Его оставила мне мисс Люси.
 — Х-м, — удивилась Полли. — Красивый.
 Она широко раскрыла глаза и задохнулась, когда я показала ей драгоценные камни.
 — Это, должно быть, стоит кучу денег.
 — Я тоже так думаю, Полли. Леди Харриет назвала это деньгами на черный день.
 — Ну, что же, должка сказать, что иметь их хорошо.
 — Я хочу, чтобы ты сохранила его для меня. Я не знаю, где еще моту его оставить.
 — Я позабочусь о нем. Не бойся, я положу его в надежное место. — Я колебалась. Я не могла сказать ей, что он считается несчастливым. Я знала, что в любом случае она посмеялась бы над одной мыслью об этом, и втайне подумала, что надо бы забыть эту историю. — Я бы хотела поехать с тобой сама. Заботиться о тебе. И берегись этого Фабиана. Ты, вероятно, столкнешься с ним, когда будешь там.
 — Я не думаю, что буду часто видеть его. Он полностью поглощен делами.
 — Он из тех, кто всегда выдвигает себя вперед, и я обходила бы его за версту.
 — Я знаю, ты мне уже говорила об этом.
 — Ну и что, и снова скажу. Главное запомни: мы всегда здесь. Если они начнут строить какие-нибудь козни… кто-то из них… я никогда не доверяла никому, кто носит имя Фремлингов… ты только дай мне знать… и я буду ждать тебя, когда корабль прибудет домой.
 — Полли, это так приятно.
 — Помни это. Здесь всегда твой дом.
 — Я буду это помнить, — сказала я. — До свидания, Полли, и спасибо тебе за то, что ты пришла в пасторский дом и все эти годы была там.
 — Ну ладно, мы ведь созданы друг для друга, разве нет? А теперь береги себя и скорее возвращайся обратно.
 — Два года, Полли. Это недолго.
 — Я буду считать дни.
 Вскоре прсле этого мы отплыли на «Ориентал Куин» в Александрию.
 Мы с Элис стояли рядом на палубе, пока последний кусочек земли, называемой Англией, не скрылся из вида. Затем мы спустились в каюту.
 Она была маленькой и тесной, но, как мы поняли позже, нам повезло, что она была нашей. Однако тогда я была слишком взволнована, чтобы думать о таких деталях. Мы были на пути к… приключению.
 У меня было очень мало опыта, касающегося путешествий. Честно говоря, я лишь один или два раза пересекала Ла-Манш по пути в Ламазон и обратно. Я сразу же вспомнила то тайное путешествие в Англию с Джанин и беременной Лавинией.
 Это направило мои мысли к Лавинии и размышлениям о том, изменило ли ее замужество, и какие сюрпризы ждут меня. Казалось, это было еще далеко. Я не подозревала, какие испытания меня ждут впереди.
 Меньше чем через час после нашего отплытия море стало бурным, и это продолжалось на протяжении нашего плавания по Ла-Маншу и в Бискайском заливе. Нам пришлось несколько ограничить свою склонность к исследованиям: на корабле было достаточно трудно сохранять вертикальное положение.
 Когда мы, наконец, познакомились с нашими попутчиками-пассажирами, мы нашли их достаточно приятными; многие из них знали друг друга, потому что они путешествовали на корабле много раз, но этот факт несколько отдаляло нас от других. Было очень необычно, что две леди путешествуют одни, ведь Элис и я были еще относительно молоды. Я уверена, что леди Харриет не одобрила бы этого, если бы это не отвечало ее планам.
 Несмотря на это, мы через несколько дней смогли немного узнать о людях на корабле.
 Там были две девушки — из разных семей — собирающиеся выйти замуж. Я поняла, что невесты на корабле встречались часто. Это были Фиона Макрас, шотландка, которая должна выйти замуж за солдата, и Джейн Эгмонт, чьим мужем станет чиновник Компании.
 Я подумала о леди Джеральдин, которая отправится вскоре в путешествие, чтобы присоединиться к Фабиану. Мне стало интересно, увижусь ли я с ним и каким будет его отношение ко мне. Было также любопытно, одобрит ли он мой приезд, чтобы я была с его сестрой.
 Мы с Элис, естественно, проводили вместе очень много времени, и я понемногу узнала о ней. Когда-то она была помолвлена, собираясь выйти замуж. Живя в Гастингсе со своей замужней сестрой и зятем, она не думала, что станет няней, но с ними она не была счастлива; не то чтобы к ней в семье относились плохо, просто она чувствовала себя незваным гостем. И тогда она встретила Филиппа. Он был художником; приехал в Гастингс из-за своего здоровья: у него были слабые легкие, и ему сказали, что морской воздух будет ему полезен.
 Они встретились, когда он сидел на берету, рисуя бурное море. Что-то из его экипировки сдуло ветром и приземлилось прямо у ее ног; она вернула ему это.
 — Я помню, что был завывающий ветер, — сказала она. — Ветер набрасывался на нас. Я подумала, что Филипп просто сумасшедший, работая в такую погоду. Он как раз делал наброски. Он был доволен, что я поймала их. Мы разговорились и нашли общий язык. Затем мы стали встречаться каждый день. — Ее глаза стали нежными и она превратилась совсем в другую женщину — мягкую, нежную и женственную. — Мы собирались пожениться. Он сказал, что у него не очень крепкое здоровье: у него чахотка. Я стала ухаживать за ним. Я была уверена, что смогу вернуть ему здоровье. Он умер… до того, как мы успели пожениться. Ах, ладно, такова жизнь. Тогда я решила, что хочу ухаживать за людьми… за малышами… и стала няней. И это не значит, что, не имея своих собственных детей, я должна возиться с чужими.
 Очень скоро между нами сложились доверительные отношения. Я рассказала ей о предложении Колина и о мнении леди Харриет, что это было бы для меня лучшим решением вопроса и что я была упрямой и глупой, не приняв его.
 Она состроила гримаску.
 — Ты должна быть осторожна в этом мире с разными леди Харриет. Все они манипуляторы. Мной никогда не помыкали. К счастью, и тобой, видимо, тоже.
 — И никогда не будут.
 — Ты права, отказав ему. Замужество — это на всю жизнь, и хотелось, чтобы оно было счастливым. Возможно, ты встретишь того единственного… однажды. Может быть, он даже тебя не заметит. Но если он — тот единственный, никого другого больше не будет.
 Я ничего не рассказала ей о Дугале, который не оправдал моих ожиданий до того, как я влюбилась в него; не упомянула и о Фабиане, которого, казалось, никогда не была в состоянии выкинуть из головы.
 Нашей первой остановкой был Гибралтар.
 Чудесно оказаться на твердой земле. Некие миссис и мистер Карлинг пригласили нас сойти на берег в компании с ними. Я думаю, что им стало жаль двух женщин, путешествующих в одиночестве.
 Мы провели очень приятный день, рассматривая Гибралтар и обезьян. Нас возбуждало, что мы находимся за границей, но там развевался британский флаг, поэтому мы все еще ощущали себя чуточку дома.
 Плавание по Средиземному морю было спокойным. Мы сидели на палубе, нежась в мягких солнечных лучах.
 Именно в один из таких моментов мы и познакомились с месье Лассером.
 Один или два раза я обращала на него внимание на корабле. Он был среднего роста, ближе к среднему возрасту, с черными волосами и темными глазами, которые, казалось, метались повсюду, как будто он боялся что-то упустить.
 Он всегда посылал мне приятную улыбку и кланялся, ободряюще желая доброго утра или чего там еще в зависимости от времени суток. Я догадалась, что он француз.
 Когда мы пришли в порт Неаполь, и я, облокотясь о поручни следила, как мы причаливаем, я почувствовала, что он стоит рядом.
 — Приход в порт — волнующий момент, не так ли, мадмуазель?
 — Да, именно так, — ответила я. — Полагаю, волнение чувствуется потому, что вокруг все в новинку.
 — Я испытываю тоже… но здесь нет для меня ничего нового.
 — Вы часто путешествуете этим маршрутом?
 — Да… время от времени.
 — Вы едете в Индию?
 — Нет, только до Суэца.
 — Я полагаю, что мы должны отправиться по суше из Александрии.
 — Именно так. Немного… малокомфортабельно. Как вам это понравится?
 — Для меня все так волнующе, поэтому не думаю, что замечу дискомфорт.
 — Я вижу, что вы очень философичны. А… старшая леди… вероятно, ваша сестра?
 — О, нет.
 — Нет? Тогда…
 — Мы путешествуем вместе. Нас ждут в Индии.
 — Это интересно. Могу я спросить?.. Я любопытен. Ведь на борту… не так придерживаются условностей. Мы здесь все вместе… мы как одна семья… Так что я могу быть как бы вашим дядей… старшим братом peut-etre 24 .
 — Это приятное предложение.
 — У вас еще не появились друзья?
 — Нет, но многие здесь уже знают друг друга, а замужние пары держатся вместе. Полагаю, очень трудно найти двух таких, как мы, женщин, путешествующих самостоятельно.
 — Можно сказать, забавно. Забавно. Теперь я собираюсь спросить вас: намерены ли вы спускаться на берег в Неаполе?
 — Ну, я не уверена… Понимаете…
 — Понимаю. Две леди одни. Теперь я намерен быть очень дерзким. — Я подняла брови. — Я намерен предложить вот что. Почему бы мне не проводить вас двоих на берег? Две леди, идущие на берег сами по себе… — Он поднял руки и грустно покачал головой. — Нет… нет… это нехорошо. Эти люди, они скажут; «Вот идут две леди… мы запросим с них больше». И, возможно, они совершат другие нехорошие поступки. Нет, нет, леди не должны сходить на берег одни. Моя дорогая юная леди, я предлагаю вам защиту.
 — Это очень мило с вашей стороны. Я скажу об этом моей подруге.
 — Я к вашим услугам, — повторил он.
 В этот момент я увидела Элис и позвала ее:
 — Элис, месье Лассер так добр, что предложил сопровождать нас на берег.
 Элис широко раскрыла глаза от удовольствия:
 — Какая блестящая мысль! Я уже спрашивала себя, что же нам делать.
 — Мадемуазель, это удовольствие для меня. — Он посмотрел на свои часы. — Давайте встретимся, скажем… через пятнадцать минут. Я думаю, что тогда нам позволят покинуть корабль.
 Таким образом, тот день в Неаполе мы провели в компании галантного француза. Лассер много рассказывал о себе. Он был вдовец и не имел детей. У него было дело в Египте, но собирался он остановиться и в Суэце.
 Он умудрился выяснить кое-что о нас. У него была манера сосредоточенно слушать, и это позволяло нам чувствовать, что сказанное нами представляет для него крайний интерес.
 Лассер имел определенный авторитет. Он проводил нас через толпы болтающего народа, среди которого было бесчисленное множество маленьких мальчишек, просящих милостыню или пытающихся продать нам вещи. Он отмахивался от них.
 — Нет, мисс Делани, — сказал он. — Я вижу, что вы сочувствуете этим жалким бродягам, но поверьте мне, что они профессиональные попрошайки. Я слышал, что они очень хорошо наживаются за счет доверчивых приезжих.
 — Всегда есть вероятность, что они могут быть такими бедными, как выглядят.
 Лассер погрозил мне пальцем.
 — Поверьте мне, — сказал он, — если вы подадите одному, вам придется подавать всем вокруг, и можете быть уверены, что пока вы занимаетесь раздачей милостыни, чьи-то маленькие пальчики найдут дорогу в ваши карманы.
 Он нанял небольшой экипаж, запряженный двумя маленькими лошадьми, и мы проехали по городу. Месье Лассер, по-видимому, хорошо знал место, и пока мы ехали под сенью огромного Везувия, он интересно рассказывал о его угрозе. Мы были удивлены, почему люди продолжают селиться так близко от вулкана.
 — Ах, — ответил он, — они здесь родились. Там, где чья-то родина… там он и хочет быть… за исключением ищущих приключений молодых леди, которые хотели бы поехать на другой конец земли.
 — Это потому, что туда их зовет работа, — пояснила Элис.
 — В Индию… страну странных пряностей и тайн. Затем он рассказал о Везувии и крупном извержении, которое разрушило такие города, как Помпеи и Геркуланум. С Лассером было очень интересно.
 Он повел нас в ресторан, мы сели снаружи под веселыми цветными зонтиками и наблюдали, как мимо идут люди. Казалось, он заставлял нас говорить, и я обнаружила, что рассказываю ему о пасторском доме, о леди Харриет и об окончании школы во Франции. Элис о себе говорила мало, и я вдруг поняла, что он и не интересовался ею, хотя жадно слушал то, что рассказывала ему я.
 Я подумала, что, может быть, говорила слишком много и решила позже расспросить об этом Элис, так ли это.
 Наконец, настало время возвращаться на «Ориентал Куин».
 Это был самый чудесный день.
 Когда мы остались одни, я спросила Элис:
 — Как вы думаете, не слишком ли много я говорила?
 — Он, конечно, поощрял вас к этому.
 — Я заметила, что вы мало рассказали о себе.
 — Я думаю, что он хотел не это услышать. Он интересовался именно вами.
 — Мне любопытно… он всегда или только в этот раз такой вежливый.
 — О, без сомнения, он был очень заинтересован тем, что вы сказали, и еще…
 — И что еще?
 — О… просто подумала. Я не уверена, что доверяю ему.
 — В каком смысле?
 — Он кажется слегка оценивающим.
 — У меня нет ни малейшей мысли о том, что он хоть немножко… флиртовал.
 — Нет. Это именно так. И все это довольно странно.
 — О, Элис, вы драматизируете. Я думаю, что он просто одинокий человек, который ищет компании. Он много путешествует. И, наверное, за несколько недель вступает с людьми в дружеские отношения, а потом все о них забывает.
 — Х-м, — хмыкнула Элис. Но она казалась несколько задумчивой.
 В назначенный час мы прибыли в Александрию, где покинули «Ориентал Куин», пересели на экскурсионный пароход и поплыли по каналу в Каир.
 Месье Лассер объяснил нам, что нас ждут. Мы проведем ночь в гостинице — предпочтительно Шеферда — а из Каира совершим путешествие в крытом фургоне через пустыню в Суэц. Эти фургоны используются для перевозки людей туда, откуда они, сев на корабль, могут продолжить свое путешествие по морю.
 После такого длительного пребывания в море было очень волнующим вновь оказаться на твердой земле, и мы были потрясены великолепием гостиницы, отличавшейся от всего, что мы видели. Она оказалась темной и сумрачной, и вокруг нас плавно скользили бесшумные мужчины в экзотических одеждах, неотрывно наблюдая за нами темными глазами.
 Месье Лассер рассказал нам, что здесь останавливается много путешественников — большей частью в Индию и обратно.
 С того момента, как мы вошли в гостиницу, я заметила мужчину. Он был в европейском платье и, будучи высоким и широкоплечим, сразу же бросался в глаза. Казалось, он знал о нас. Встав со стула, он приблизился к столу, где спрашивали наши фамилии и указывали спальные места.
 — Мисс Филрайт и мисс Делани, — сказал клерк за столом. — Ваша комната на первом этаже. Она маленькая, но, как видите, мы очень переполнены. Вот ваш ключ.
 В этот момент высокий человек стоял очень близко к нам. Я удивилась этому, так как он был не из нашей группы. Но Элис потянула меня за руку:
 — Пошли, — сказала она. — Это только на одну ночь. Рано утром мы уедем.
 Будучи усталой, я спала хорошо, а наутро меня очень рано разбудила Элис.
 Путешествие через пустыню проходило в тех крытых фургонах, которые так похоже описал месье Лассер. В них запрягалось четыре лошади, и нам сказали, что в пустыне имеется несколько караван-сараев, где мы сможем отдохнуть, пока меняют лошадей. В каждом фургоне ехало по шесть человек.
 Месье Лассер сказал:
 — Поедем вместе. Я чувствую, что должен присматривать за вами, молодыми леди. Я из опыта знаю, какими некомфортабельными могут быть такие путешествия.
 Возницы очень хорошо умеют обращаться с кнутом, и кажется, что их единственная цель заключается в том, чтобы как можно быстрее доставить фургон в караван-сарай. Боюсь, что вы найдете путешествие несколько утомительным.
 — Я уже говорила вам, месье Лассер, все это для нас так ново, что мы готовы испытать некоторые неудобства, — напомнила я ему.
 Мне никогда не забыть поездку по Каиру ранним утром. В полутьме здания выглядели таинственными. Мы миновали элегантные мечети, один из дворцов хедива, дома с решетками. Все это восхитило бы Дугала, который увидел бы в их мрачных стенах мавританское влияние. Поскольку было так рано, город еще спал. Нам попались только несколько ослов, которых вели босоногие мальчишки. Повсюду царила тишина, но солнце вот-вот должно было подняться. В свете утренней зари Каир выглядел как восхитительный город, принадлежащий арабским ночам, я прекрасно представила, как говорливая Шахерезада занимает своего султана за дверями одного из старинных дворцов.
 В фургоне нас было шестеро: я, Элис, месье Лассер, мистер и миссис Карлинг и, к моему изумлению, высокий мужчина, которого я заметила в гостинице.
 Мне хотелось знать, собирается ли он сесть на пароход, на котором мы поплывем в Индию, или его конечной целью, как и месье Лассера, является Суэц.
 Скоро пустыня обступила нас со всех сторон. Стало уже достаточно светло, и мы видели вокруг лишь мили песка. Он казался золотым в свете утренней зари. Я была восхищена. Затем кучер стегнул лошадей, и мы сконцентрировали свое внимание на том, чтобы удержаться на месте.
 — Я вам говорил, — сказал месье Лассер, — что это путешествие вряд ли будет комфортабельным.
 Мы смеялись, так как нас резко бросало друг на друга. Миссис Карлинг сказала, что хорошо, если это не будет продолжаться долго, а мистер Карлинг прокомментировал, что, когда предпринимаешь подобное путешествие, надо приготовиться к дискомфорту. Месье Лассер отметил, что в жизни есть некоторые вещи, которые кажутся чудесными, когда их предвкушаешь или оглядываешься назад, но менее приемлемыми, когда переживаешь их, и путешествие часто оказывается одной из них.
 Высокий мужчина ласково улыбался нам, он, казалось, делил свой интерес между месье Лассером и мной, и когда бы я ни подняла глаза, я видела, что его взгляд мрачно устремлен на одного из нас.
 Лошади мчались вперед.
 — Что произойдет, если фургон перевернется? — спросила я.
 — Что ж, — добавил мистер Карлинг, — это вполне может произойти, если будет так продолжаться. Я не думаю, чтобы наш кучер сознавал, какие неудобства он заставляет нас пережить.
 — Его задача заключается в том, чтобы избавиться от одного груза, получить деньги и затем отправиться за следующим, — объяснил месье Лассер.
 — Но если действительно произойдет несчастный случай, это задержит его, — предположила я.
 — О, он надеется на Аллаха, который наблюдает за ним.
 — Хотела бы я разделять его уверенность, — сказала Элис.
 Когда лошади остановились, мы все почувствовали облегчение. Бедняги, они должны были сильно устать… Я знаю, что все мы чувствовали себя совсем разбитыми и радовались короткой передышке перед тем, как снова начнутся тяжкие испытания.
 Когда мы вышли из фургона, я заметила, что высокий мужчина встал вблизи нас.
 Жара в пустыне была очень сильной: солнце стояло в зените. Мы ехали уже где-то около шести часов и были рады укрытию, хотя место нашего отдыха, скорее, напоминало хижину; зато примыкавшие к ней конюшни были обширными.
 Нам подали питье, и я обрадовалась, увидев, что это чай. Была предложена и еда — хлеб и мясо какого-то неопределенного вида, от которого я отказалась. Мы сидели за столами — шестеро из одного фургона. Я не видела больше никого из группы с нашего парохода и предположила, что они приедут позже, потому что наш фургон одним из первых покинул Каир.
 — В конце концов мы благополучно прошли начальный этап нашего путешествия, — сказала Элис.
 Высокий мужчина ответил:
 — Большая часть пути еще впереди.
 — Мне не хотелось бы думать, что будет еще хуже, — с гримасой продолжила Элис.
 Мужчина пожал плечами.
 — Я слышал, что по пути часто бывают поломки, — вставил месье Лассер.
 — Как ужасно, — проговорила я. — Что же тогда произойдет?
 — Вы ждете, пока об этом не дойдет сообщение, и потом вам присылают другой фургон.
 — Что будет, если мы не успеем вовремя в Суэц, чтобы сесть на пароход?
 — Они изыщут какие-то средства, чтобы вы туда попали, — сказал высокий мужчина.
 — Мы не знаем вашего имени, — сказала я ему. — А мы, кажется, попутчики в этом опасном путешествии.
 Он улыбнулся. Его зубы были очень белыми.
 — Я Том Кипинг, — представился он.
 — Так… вы англичанин.
 — Вы так не думали?
 — Я не была уверена.
 Месье Лассер сказал:
 — Я выясню, когда мы отправляемся.
 Он отошел к столу, где сидел человек, который собирал плату за место. Том Кипинг сказал:
 — Я стараюсь проникнуть в среду, где не имею права находиться. Вся ваша группа приехала из Англии, ведь так?
 — Да, мы плыли все вместе.
 — И месье… я забыл его имя… француз.
 — Месье Лассер. Да, он тоже был с нами.
 — И все стали добрыми друзьями. Я полагаю, что во время путешествия быстро завязываются дружеские отношения.
 — Не удивительно, ведь так много времени все проводят вместе, — пояснила я.
 — Должно быть, так.
 Месье Лассер вернулся.
 — Мы отправляемся через полчаса.
 — Нам надо лучше собраться с духом, — сказала Элис.
 Следующая часть путешествия была такой же ужасной. Я заметила, что через пустыню идет колея. Она была проложена главным образом фургонами, и, если кучер придерживался ее, езда была достаточно комфортной, но резвые лошади, взбешенные, без сомнения, частым применением кнута, непрерывно съезжали с колеи, поднимая вокруг фургона тучи песка.
 Несколько раз по пути ко второму караван-сараю я думала, что мы вот-вот перевернемся, но какая-то таинственная сила удерживала нас, и после, казалось, бесконечного путешествия мы достигли второго места нашего отдыха.
 Когда мы направились в караван-сарай, месье Лассер подхватил меня под руку и слегка потянул в сторону от остальных.
 Он сказал:
 — Это настоящая тряска. Я чувствую, что весь в синяках, а вы?
 Я сказала ему, что тоже.
 — Я думаю, — продолжил он, — что мог бы достать для нас лучший транспорт. Не говорите никому ни слова. Я не могу взять остальных… только вас и мисс Филрайт.
 Во время его слов Том Кипинг подошел близко к нам.
 — Как же мы можем бросить Карлингов? Это именно они должны путешествовать более комфортабельно, — пыталась объяснить я.
 — Позвольте мне это организовать, — продолжал месье Лассер. — Я найду способ.
 Я почувствовала себя неловко. Мне хотелось бы узнать мнение Элис. Это было связано не с тем, что мы втроем отправлялись с месье Лассером. Мы уже путешествовали с ним и хорошо знали его. Но как мы могли объяснить Карлингам, которые гораздо в меньшей степени, чем мы, могли выносить тяготы путешествия?
 Мы сели, и нам принесли прохладительные напитки.
 Том Кипинг предложил:
 — У меня тут есть бутылка вина, которую я прихватил с собой. Не хотите ли присоединиться ко мне?
 Я отказалась, так же как и Элис с миссис Карлинг. Мы предпочли чай, хотя он не был очень хорошим. Мистер Карлинг, поколебавшись, сказал, что он тоже предпочел бы чай.
 Остались месье Лассер и Том Кипинг. Последний пошел в конец комнаты и добыл поднос с двумя стаканами, наполнив их вином.
 Он принес его на стол и предложил один месье Лассеру.
 — За успешное путешествие, — сказал Том Кипинг, поднимая свой стакан. — Пусть все мы доберемся благополучно и достигнем своей цели.
 Мы немножко поболтали, и затем месье Лассер покинул нас. Он поглядел на меня несколько заговорщицки и вышел. Мистер и миссис Карлинг так устали, что клевали носами. Нам показали небольшую комнату, где мы могли умыться и слегка освежиться перед тем, как отправиться в следующий этап нашего путешествия. Я сделала Элис знак пойти туда вместе со мной.
 Когда дверь закрылась, я сказала ей:
 — У месье Лассера есть план. Он думает, что сможет достать для нас лучший фургон, но не сможет взять всех.
 — Тогда ему лучше взять Карлингов. Они старше, и мы можем все это вынести лучше, чем они.
 — Я сказала об этом, но он хочет взять именно нас.
 — Почему? Мы уже вынесли большую часть пути?
 — Он, кажется, готовится к большим неприятностям.
 — Было бы хорошо путешествовать с комфортом, но невозможно бросить Карлингов. С мистером Кипингом все будет в порядке, но я действительно думаю, что для миссис Карлинг уже достаточно.
 — Да, мы будем настаивать, чтобы он взял их.
 — Я не думаю, чтобы он жаждал сделать это. Он хочет показать тебе, какой он находчивый джентльмен.
 — Я думаю, что он хочет большего комфорта для себя. Он сказал, что пойдет на конюшню, чтобы организовать все это.
 — Ну что же, посмотрим, что будет.
 Мы умылись и приготовились к продолжению путешествия.
 Когда мы вернулись к столу, мистер и миссис Карлинг поднялись и отправились в комнаты для отдыха. Их было, естественно, две, одна для мужчин и другая для женщин.
 Прошло некоторое время, прежде чем мистер Карлинг появился вместе с Томом Кипингом, и как только я увидела их, я сразу же поняла, что что-то случилось. Том Кипинг быстро подошел к столу, за которым сидели мы с Элис.
 — Боюсь, что с месье Лассером что-то случилось, — сказал он.
 Мы привстали:
 — Что такое?
 — О, не пугайтесь. Ему немного не по себе. Я думаю, что, возможно, он что-то съел на предыдущей остановке. Это случается сплошь и рядом. Боюсь, что он не сможет продолжить путешествие с нами.
 — Но… — начала я.
 — Возможно, мы чем-то могли бы помочь, — предложила Элис.
 — Мои дорогие леди, — сказал Том Кипинг, — мы должны сесть на пароход. Я уверен, что у месье Лассера дела в Суэце. Если он прибудет на день позже, это мало что для него значит. Для нас же будет катастрофой прибыть после того, как пароход отчалит.
 — Но что мы можем сделать?..
 — Он в хороших руках. Здесь привыкли к неприятностям такого рода и поухаживают за ним. Он сядет в следующий фургон.
 — Где он сейчас?
 — В комнате отдыха для мужчин. Есть небольшая комната, где можно полежать. Он просил меня передать вам его наилучшие пожелания и сказать, чтобы вы о нем не беспокоились.
 — Возможно, мы могли бы его увидеть… — начала я.
 — Мисс Делани, он не хотел бы этого. Более того, фургон может отправиться в любую минуту. Если вы не сядете, то в следующем может не оказаться свободного места.
 Мистер Карлинг сказал:
 — Это самое некомфортабельное путешествие из всех, которые я предпринимал.
 — Неважно, отец, — сказала миссис Карлинг. — Мы проехали уже так много, и эта часть пути уже почти заканчивается. Осталась последняя дистанция.
 Мистер Кипинг поторопил нас к фургону, и вскоре мы уже катили по пустыне.
 Без опоздания мы прибыли в Суэц, где провели день в ожидании остальных фургонов. К нашему удивлению, месье Лассер не приехал. Мы с Элис очень удивлялись относительно него. Это было странно. Кто бы мог подумать, что такой бывалый путешественник мог съесть что-то, что ему не подходило? Было бы понятно, если бы такое случилось с одной из нас.
 Пароход ждал. Мы поднялись на борт и разместились в маленькой каюте на двоих, безгранично успокоившиеся, что пережили это ужасное путешествие через пустыню.
 В должное время мы отплыли, а месье Лассер так и не появился.
 В наш первый день в море мы много говорили о нем.
 — Лассер был очень внимателен к нам, — напомнила я Элис.
 — Я всегда чувствовала, что у него для этого был повод, — сказала она.
 — Простое дружелюбие. Ему нравилось помогать двум беспомощным женщинам, которые не должны были путешествовать одни.
 — Я не могла до конца понять Лассера, а его исчезновение было очень таинственным.
 — Хотелось бы мне знать, что он почувствовал, когда понял, что не в состоянии добраться до Суэца?
 — Он прибудет туда всего лишь на несколько дней позже, кроме того, ему не нужен корабль, и вряд ли опоздание имеет для Лассера какое-то значение.
 — И все-таки странно. Большую часть времени мы были с ним и затем… он исчез.
 — Том Кипинг, кажется, считает это обычным делом. Пища не всегда нам подходит. Я не думаю, что здесь соблюдаются должные гигиенические требования. Но, полагаю, что он относится к тем, кто полностью отдает себе в этом отчет и действует в соответствии с этим.
 — Я считаю, что Том Кипинг был не очень внимателен к нему.
 — Как бы то ни было, месье Лассер исчез и сомнительно, что мы когда-нибудь снова услышим о нем.
 Мы видели Тома Кипинга каждый день. У меня было такое чувство, что он внимательно следит за нами и вместо месье Лассера стал нашим покровителем.
 Море было спокойным, и путешествие стало очень приятным; казалось, что один день переходит в другой, похожий на предыдущий. Многие из пассажиров, бывших на «Ориентал Куин», были все еще с нами, и казалось, что изменилось только место действия. Но к нам присоединились еще несколько пассажиров в Суэце, с которыми мы дружески общались, пока мы плыли по Красному морю в Аден.
 Жара усиливалась, и в моей памяти остались ленивые дни, когда мы сидели на палубе и, как говорила Элис, восстанавливали свои силы после изнурительного путешествия по пустыне.
 Часто к нам присоединялся Том Кипинг. Я заметила, что Элис вела себя с ним очень дружелюбно. Он был мил с нами обеими, но я обнаружила, что в отношении Элис он выражал огромное восхищение.
 Он рассказал нам, что много раз проделывал путешествия из Индии в Европу и обратно.
 — Большинство людей, плывущих на корабле, служат либо в армии, либо в Компании; думаю даже, что большая часть — в Компании.
 — А вы, — спросила я, — вы — в Компании?
 — Да, мисс Делани. Я служащий Компании, и как только мы сойдем на берег, я отправлюсь в Дели.
 — Мы остановимся в Бомбее на некоторое время, — сказала ему Элис. — Но я надеюсь, что наши хозяева будут иногда путешествовать, и мы вполне можем оказаться в Дели.
 — Мне будет очень приятно, если вы приедете, — сказал он.
 Он, конечно, знал, к кому мы направляемся. Оказалось, ему хорошо знаком Фабиан.
 — Вы, должно быть, хорошо знаете Индию? — спросила Элис.
 — Моя дорогая мисс Филрайт, я не знаю никого, кто, даже будучи коренным жителем этой страны, хорошо бы знал ее. Мне часто бывает интересно, о чем думают коренные жители. Не уверен, что кто-то может догадываться об этом… кто-то из европейцев.
 Он рассказывал очень живо, вызывал у нас желание увидеть эту покрытую пышной растительностью страну, большие дома служанками, где доминировали раскидистые банановые деревья, величественные деревья священного финика и перистые тамаринды. Но больше всего нам хотелось увидеть народ… смешанные расы, различные касты, привычки, которые так отличались от наших.
 — Я чувствую, что многие из них возмущены нашим присутствием, — сказал он нам, — хотя наиболее разумные из них понимают, что мы даем возможность им вести торговлю и делать их жизнь более цивилизованной. Но незваные гости всегда непопулярны.
 — Как сильно ненавидят они иностранцев?
 — Есть что-то, в чем мы не можем быть уверены. Мы имеем дело с загадочной расой. Многие из них считают себя более цивилизованными по сравнению с нами, и они возмущены, что мы привносим наши иностранные методы.
 — И все же они терпят нас.
 Том Кипинг иронически улыбнулся мне:
 — Иногда я думаю, как долго это будет продолжаться.
 — Вы имеете в виду, что они могут нас выгнать?
 — Они не должны бы этого сделать, но могут попытаться.
 — Это было бы ужасно.
 — Это слабо сказано, мисс Делани. Но что за разговор! Индия надежно находится в руках Компании.
 Я никогда не забуду время, которое мы провели в Адене. Оно было непродолжительным. Мы остановились всего на несколько часов, но Том Кипинг сказал, что он мог бы взять нас в короткую поездку.
 Когда мы подплывали, Аден казался таким грозным! Черные скалы, круто поднимаясь прямо из моря, словно угрожали нам.
 Мы были на палубе, Элис и я, Том Кипинг стоял рядом с нами.
 — Это выглядит так, как будто мы вплываем в ворота ада, — заметила Элис.
 — Вы чувствуете это, не так ли? Знаете ли вы, что говорят об этом месте? Здесь погребен Каин — тот, который убил Авеля — и после того, как этот печально известный убийца был захоронен здесь, все вокруг изменилось. Место стало зловещим.
 — Я могла бы очень хорошо в это поверить, — сказала я. — Но предполагаю, что оно и раньше было достаточно мрачным.
 — Никто никогда не говорил нам об этом, — ответил Том Кипинг. — И я думаю, что эта история распространилась потому, что у него такой отталкивающий вид.
 — О, я действительно считаю, что легенды рождаются о тех вещах и местах, к которым они, кажется, очень подходят, — сказала Элис.
 Те несколько часов, которые мы провели в Адене, были очень приятными.
 Мы были под защитой Тома Кипинга, чему я была рада. Казалось, что Элис изменилась, она выглядела моложе. Я даже подумала, что она начинает влюбляться в Тома Кипинга.
 Они много разговаривали друг с другом, и иногда я чувствовала себя лишней. Это было странно. Возможно, я преувеличивала. Только из-за того, что двое нравились друг другу, не было причины приходить к выводу, что они намерены пожениться. Элис была слишком разумной для того, чтобы отнестись серьезно к пароходной дружбе, и я была уверена, что и Том Кипинг тоже. Нет. Это было просто родство их характеров. Они поразили меня как двое самых разумных из всех известных мне людей, совершенно непохожих на Лавинию и ее мнимого графа.
 Том Кипинг рассказал нам, что он отправится через всю страну из Бомбея в Дели. В Индии путешествовать непросто. Там нет железных дорог, и путешествие предпринимают только по необходимости. Ему, без сомнения, придется путешествовать на дакгхари, своего рода карете, запряженной лошадьми; по пути будет много остановок, часто в местах не имеющих соответствующих удобств.
 — Я помню, вы предупреждали нас, что путешествия бывают некомфортабельными, — сказала я.
 — Это то, что я усвоил из практики.
 Морское путешествие подходило к концу. Стояли длинные теплые спокойные дни, когда корабль пересекал Аравийское море, и мы забыли нашу тесную каюту, штормы на море и скачку через пустыню, где мы довольно таинственно потеряли месье Лассера.
 Я заметила, что Элис становилась немного грустной по мере того, как мы приближались к нашей конечной цели, и думала, что это связано с предстоящим прощанием ее с Томом Кипингом. Он не казался подавленным, хотя я чувствовала, что он наслаждается своей дружбой с нами, особенно, с Элис.
 У меня создалось впечатление, что он принял роль нашего защитника, и я сказала Элис, что думаю о нем, скорее, как о Томе Кипере, чем Томе Кипинге 25 . Рассмеявшись, она сказала, что чувствует то же самое. Итак, наше продолжительное путешествие подходило к концу.
 Я была взволнована предстоящей встречей с Лавинией… а в некоторой степени, и с Фабианом. Мне было интересно, что я почувствую к Дугалу. Как бы я ни смотрела на это, я понимала, что мне скучать не придется.
 — Я уверен, что вас будут встречать, — сказал Том Кипинг. — Поэтому… настало время сказать слова прощания.
 — Как долго вы задержитесь в Бомбее? — спросила я.
 — Всего на день или около того. Я должен сделать все, чтобы отправиться в Дели немедленно.
 Элис была молчалива.
 Наступил последний вечер. Утром мы должны были сойти на берег.
 Когда этой ночью мы лежали на своих койках, я спросила Элис, что она чувствует, приближаясь к нашей конечной цели.
 — Ну, что же, — задумчиво сказал она, — это ведь то, что мы собирались делать, не так ли?
 — Да. Но путешествие само по себе было приключением!
 — Ну, теперь оно закончено. Мы прибыли. Мы должны будем приступить к своим обязанностям.
 — И помнить, что мы уже больше не свободны.
 — Совершенно верно. Но работа будет для нас благом.
 — Сомневаюсь, что мы снова встретимся с Томом Кипингом.
 Несколько мгновений Элис молчала, а затем сказала;
 — От Дели до Бомбея долгий путь. Ты слышала, что он сказал о трудностях путешествия.
 — Это так странно. Когда путешествуешь с людьми, так хорошо узнаешь их… и затем расстаешься с ними.
 — Я думаю, — сдержанно проговорила Элис, — что это надо понимать с самого начала. А теперь попытаемся уснуть. Впереди у нас длинный день.
 Я знала, что она боится выдать свои чувства. Бедная Элис! Я думала, что она влюбилась в Тома Кипинга. И он мог ответить ей на ее чувства, если бы они могли остаться вместе. Но теперь он, казалось, был занят своими делами. Я вспомнила строки Байрона:
 Любовь дня мужчины стоит вне его жизни,
 Для женщины — это все ее существование.
 На следующий день мы прибываем в Бомбей.

 Приближающаяся буря

 В это утро кругом царила суматоха. Теперь я привыкла к таким прибытиям в порт. Казалось, что люди полностью изменились, и те, кто неделями были близкими друзьями, теперь вновь стали почти что посторонними. Все то, что выглядело как глубокая дружба, оказалось всего лишь приятным, но мимолетным знакомством.
 Бедная Элис! Она знала это, но была мужественной и разумной женщиной. Она никогда бы не призналась, что позволила себе проявить теплые чувства к человеку, которого могла никогда больше не увидеть.
 И вот мы очутились на заполненной толпой набережной.
 К нам приблизился один из служащих дока и спросил, не мы ли мисс Делани и мисс Филрайт. Если да, то нас ожидает карета, чтобы доставить к месту назначения. В нескольких шагах позади него стоял держащийся с необыкновенным достоинством индус в белом тюрбане и длинной белой рубашке поверх мешковатых белых брюк. Он, не обращая внимания на служащего, низко поклонился.
 — Вы мисси Делани? — спросил он.
 — Да, — с живостью ответила я.
 — Я приехал за вами и мисси няней. — О, да… да…
 — Следуйте за мной, пожалуйста.
 Мы последовали за нашим внушительного вида провожатым, в то время как он выкрикивал приказы двум кули, которые, оказалось, входили в его окружение.
 — Кули несут чемоданы… мисси идут следом, — было сказано нам. И мы почувствовали, что все хорошо и к нам относятся как к почетным гостям.
 Карета ожидала нас. Она была запряжена двумя серыми лошадьми, спокойно стоящими под присмотром другого кули.
 Том Кипинг оставил нас там, передав другим людям. Я заметила, что он крепко пожал руку Элис, и, казалось, очень неохотно отпустил. Я видела, как она решительно улыбнулась ему. По мере того как я лучше узнавала ее, Элис нравилась мне все больше и больше.
 Наш грациозный покровитель помог нам подняться в карету, нам передали наш ручной багаж, и мы поняли, что основной багаж будет должным образом получен. Присутствие встречавшего нас человека вселяло в нас уверенность в том, что все будет в порядке.
 Память о той поездке все еще жива во мне. Я думаю потому, что это были мои первые впечатления об Индии.
 Жара обрушилась на нас. Всюду народ — шумный, яркий. Это было совсем не похоже на все то, что я видела раньше. По всем улицам стрелой носились маленькие мальчишки. Мне казалось, что мы вот-вот задавим кого-то из них, но наш кучер искусно избежал этого, хотя один раз он крикнул что-то, похожее на поток брани, и обруганный мальчишка обернулся и бросил на него очень испуганный взгляд, но я не была уверена, было ли это связано с избавлением от близкой опасности или с бранными выражениями..
 Какими красочными были улицы — здания белые, ослепительно сверкающие и очень большие; а в боковых улицах, куда мы бросали мимолетный взгляд, виднелись темные маленькие лачуги и люди, сидящие на корточках на тротуарах… бедные старики, которые, казалось, состояли только из лохмотьев и костей, маленькие дети, голые, за исключением лоскута… роющиеся в сточных канавах… как я думала, в поисках пищи. В дальнейшем мне пришлось признать, что как бы ни была я потрясена грандиозностью увиденного, оно всегда сопровождалось оттенком ужасающей бедноты.
 Мне хотелось остановиться и отдать все, что у меня было, матери с ребенком на руках и другими детьми, цепляющимися за ее изорванную юбку. Наш возница неистово скакал, не обращая внимания на то, какое это производит на нас впечатление. Я понимала, что для него это настолько привычная картина, что он принимает все как норму.
 Я видела прилавки, полные продуктов, которые я не всегда знала, и людей, одетых в платья самых различных фасонов. Позже я узнала, что они принадлежат к различным кастам и племенам. Всюду проносились кули, стремясь главным образом выпросить или заработать немного денег. Я видела женщин под белыми вуалями, закутанных в простые бесформенные платья, а также женщин, относящихся к низшим кастам с прекрасными длинными черными волосами, распущенными по плечам, они двигались с беспредельной грацией. Я подумала, насколько они привлекательнее тех женщин-затворниц, чье обаяние, я полагала, доступно только их господину.
 Мы говорили мало, так как обе были полностью поглощены происходящим вокруг и старались ничего не пропустить. Проехав несколько миль и миновав прекрасные дома, мы, наконец, остановились у одного из них.
 Это было самое внушительное здание — ослепительно белое, окруженное террасой, на которой стояли два белых стола и стулья. На столах плясали белые и зеленые солнечные блики.
 На террасу вела лестница.
 Когда мы подъехали, одетые в белое слуги выбежали из дома. Возбужденно переговариваясь, они окружили карету.
 Наш восхитительный кучер спустился, бросил вожжи одному из одетых в белое слуг и махнул рукой, требуя молчания. Затем он принялся отдавать приказания на языке, которого мы не понимали. Ему беспрекословно повиновались, что нисколько не удивило меня.
 Мы поднялись по лестнице, сопровождаемые им.
 Элис прошептала мне:
 — Чувствуется, что должны бы трубить трубы… не для нас, а для него.
 Я кивнула.
 Нас провели с террасы в дом.
 Разница в температуре была контрастной: здесь было почти прохладно. Комната была большая и темноватая, окна находились в углублениях. Я поняла, что так было спроектировано для того, чтобы препятствовать проникновению жарких солнечных лучей. На стене комнаты висел огромный веер, который, как я узнала позже, носил название «пунках». Его приводил в действие мальчик в обычной длинной белой рубашке и мешковатых брюках. Мне показалось, что до нас он бездельничал, поскольку при нашем появлении вскочил на ноги, энергично работая «пункахом».
 Один из барственно выглядевших слуг, вошедших с нами, бросил уничтожающий взгляд в его направлении, и я догадалась, что наказание последует в более подходящее время.
 — Мисси няня идет в комнату… в детскую, — сказал наш джентльмен. — Мисси Делани идет к мемсагиб леди графине.
 Элис выглядела удивленной, но один из слуг немедленно схватил чемодан, который она несла, и поспешил прочь. Элис последовала за ним. Я осталась.
 — Вы мисси. Делани. Вы идете, — сказали мне.
 Я поднялась на пролет лестницы. Через одно из окон я увидела сад. Там был пруд, в котором плавали цветы лотоса, а стол и стулья были украшены белыми и зелеными солнечными бликами.
 Мы помедлили перед дверью. Мой провожатый поскребся в нее. \
 — Войдите, — раздался голос, который я узнала.
 — Мисси входит, — сказал провожатый, улыбаясь с удовлетворением героя, который с триумфом выполнил непреодолимую задачу. — Я привел мисси, — добавил он. И вот уже передо мной была Лавиния.
 — Друзилла! — вскричала она.
 Я подбежала к ней, и мы обнялись. Я услышала бормотание с поздравлением самого себя, в то время как дверь закрылась за нами.
 — Тебя не было так долго.
 — Это было продолжительное путешествие.
 — Я так рада, что ты приехала. Дай мне посмотреть на тебя. Все та же прежняя Друзилла.
 — А что ты ожидала?
 — Именно то, что вижу… и я этому рада. Я думала, что ты можешь превратиться в какой-нибудь ужасный старый синий чулок. Ты была чуть-чуть такой.
 — Никогда не ожидала такого от тебя! А теперь дай мне посмотреть на тебя.
 Она отступила на несколько шагов назад, встряхнула своими восхитительными волосами, которые были свободно схвачены сзади лентой, и молитвенно подняла вверх глаза, позируя мне.
 Она пополнела, но была прекрасна, как всегда. Я забыла, какой потрясающей она была. На ней было длинное свободного покроя нарядное платье цвета лаванды, и оно ей очень шло… в действительности Лавинии шло все и всегда.
 Я почувствовала, что она инсценировала нашу встречу и ведет себя так, как будто это была сцена из пьесы, а она — ее героиня.
 — Ты нисколько не изменилась, — сказала я.
 — Ну, что же, надеюсь, что нет. Я стараюсь.
 — Тебе хорошо в Индии?
 Она ухмыльнулась.
 — Я не уверена. Мы собираемся вернуться домой через два года. Дугал не может ждать. Он ненавидит жизнь здесь. Он хочет уехать домой и изучать какие-то старые высохшие вещи. Дугал совершенно не умеет наслаждаться.
 — Люди редко находят наслаждение в одном и том же.
 Она подняла глаза к потолку. «Ее старая привычка», — вспомнила я.
 — Верная себе Друзилла, — сказала она. — Ты провела здесь всего пять минут, а разговор уже принял психологический оборот.
 — Это просто совершенно очевидный факт.
 — То, что очевидно для тебя, умной, слишком сложно для такой тупицы, как я. Все дело в том, что Дугал ждет не дождется возвращения домой.
 — Где он сейчас?
 — В Дели. Они всегда куда-то уезжают по делам Компании. Меня тошнит от нее. Фабиан тоже там.
 — В Дели? А почему ты не там?
 — Ну, мы поживем некоторое время здесь, в Бомбее. Я думаю, что со временем сможем поехать в Дели.
 — Понятно.
 — А теперь расскажи мне о доме.
 — Там все совершенно так же, как было раньше, за исключением того, что мой отец умер.
 — Мне известно это от мамы. Предполагалось, что ты выйдешь замуж за доброго Колина Брейди и поддержишь пасторскую традицию. Об этом я тоже все знаю. Ты была не очень благоразумной, это означает, что ты не сделала того, что она для тебя планировала.
 — Я вижу, что ты хорошо информирована в отношении пасторских дел Фремлинга.
 — Мама обожает писать письма. Мы с Фабианом периодически получаем из дома послания. Единственное, что она не может оттуда увидеть, это то, выполняются ли ее приказы или нет… и это счастье.
 — Она всегда все устраивала. Это ее главная жизненная миссия.
 — Она устроила мою свадьбу. — Лавиния выглядела немного мрачно.
 — Ты охотно пошла к алтарю.
 — Тогда все казалось прекрасно, но теперь я уже взрослая. И сама думаю, что мне делать.
 — Жаль, что у вас не так сложилось.
 — Да? Знаешь, ему надо было жениться на тебе. Вы бы хорошо поладили. Тебе бы нравились все эти разговоры о старых временах. Ты как раз разбираешься в этом. Я просто вижу, как ты приходишь в волнение оттого, что кто-то выкопал горшок, которым пользовался Александр Великий. Мне все равно — использовал его Александр или Юлий Цезарь. Для меня это просто старый горшок.
 — Ты неромантична.
 Это рассмешило ее.
 — Мне нравится быть такой, какая я есть. Я ужасно романтична. На самом деле, я прекрасно провожу время… романтично. Ох, я так рада видеть тебя здесь, Друзилла. Это как в старые времена. Мне нравится, как ты неодобрительно смотришь на меня. Это заставляет меня чувствовать себя такой восхитительно грешной.
 — Я полагаю, здесь есть… обожатели?
 — Обожатели есть всегда.
 — С катастрофическими результатами.
 — Я уже сказала тебе, что теперь я взрослая девушка. И больше не попадаю в глупые ситуации.
 — По крайней мере, это удача.
 — Ты опять выглядишь чопорной. В чем дело?
 — Ты не спросила о Флер.
 — Я собиралась сделать это. Как она?
 — Она здорова и счастлива.
 — Ну, так за что же тогда ты осуждаешь меня?
 — За то, что ты, ее мать, равнодушна к ней.
 — Должна напомнить вам, мисс Делани, что теперь я ваш работодатель.
 — Если ты так думаешь, я как можно скорее возвращаюсь в Англию.
 Она расхохоталась.
 — Конечно, нет. Я не позволю тебе сейчас уехать. Тебе придется здесь остаться и примириться со всем этим. Кроме того, ты всегда была моим старым другом Друзиллой. Мы вместе прошли через слишком многое, чтобы наши отношения были иными.
 — Ты не видела Флер перед отъездом. В конце концов, видела ли ты ее после того, как ее взяла Полли? — спросила я.
 — Добрая Полли не хочет, чтобы я расстраивала малышку. Это — твои собственные слова.
 — Ты знаешь, что это известно Фабиану?
 Она кивнула.
 — Я уже выслушала лекцию по поводу моей глупости.
 — Надеюсь, ты не думаешь, что это сообщила я.
 — Фабиан сказал, что это была Полли, которая открыла тайну ему потому, что он пришел к определенному заключению о тебе. Он, казалось, сердился больше всего именно из-за этого.
 — Он был очень добр, — сказала я. — Он положил некоторую сумму денег для Флер с тем, чтобы Полли использовала их по своему усмотрению… на образование девочки и тому подобное. Они собираются взять ей гувернантку. Флер должна получить образование.
 — Прекрасно. Тогда о чем же нам волноваться? И эта ужасная Джанин убита. Все закончилось очень хорошо.
 — Для тебя — возможно, но вряд ли для нее.
 — Шантажисты получают то, что заслужили.
 — Подумала ли ты о бедной Мириам?
 — Я не очень помню ее. Это ты бегала вокруг, стараясь узнать их всех, в то время как я, ожидая родов, была в крайнем дискомфорте. Это было ужасное место, и я рада, что со всем этим покончено.
 — Скажешь ли ты Дугалу?
 — Боже мой, нет. Зачем?
 — Я подумала, что, может быть, ты захочешь видеть Флер и быть с ней вместе… хотя Полли и Эфф никогда не позволили бы этого. Или, может быть, облегчить свою совесть.
 — Совесть — это нечто такое, что надо научиться подчинять.
 — Я уверена, что это единственный урок, который ты усвоила блестяще.
 — Опять появляется Друзилла. О, я не должна напоминать тебе о нашем положении, а то ты становишься надменной, и мне это не нравится. Кроме того, мне не нравится эта суровость. Но я рада, что ты здесь. Как насчет той няни, которую мама прислала вместе с тобой?
 — Она очень хорошая. И мне нравится. Она очень разумная, и я уверена, что абсолютно надежная.
 — Ну что же, я это и ожидала, поскольку ее нашла мама.
 — Мы очень хорошо поладили. — Я начала рассказывать ей о нашем путешествии, опасной езде через пустыню, исчезновении месье Лассера, но увидела, что ее внимание отвлеклось. Она продолжала смотреться в зеркало и приглаживать волосы. Поэтому я остановилась.
 — Как дети? — спросила я ее.
 — Дети?
 — О, ты забыла? У тебя двое детей, рожденных в браке. Мы уже обсудили и оставили в покое твоего внебрачного отпрыска.
 Лавиния откинула голову назад и рассмеялась.
 — Типичные друзиллизмы, — сказала она. — Я люблю их. Я не собираюсь доставлять тебе удовольствие быть уволенной за дерзость к своей госпоже, как ты думаешь. Тебя выбрала моя решающая мама, а это решение одобрил властный брат… так что ты должна будешь остаться.
 — Твой брат?
 — Да, на самом деле он в первую очередь предложил тебя: «Ты привыкла хорошо ладить с этой девушкой из пасторского дома. Ты вместе с ней ходила в школу. Смею утверждать, что она развлекла бы тебя здесь». Когда Фабиан это сказал, я не знала, почему я сама раньше не подумала об этом. Я удивилась: «Как же она приедет?» Ты Фабиана знаешь. Он ответил: «Пароходом до Александрии и затем дальше из Суэца». Я, конечно, имела в виду не это и спросила: «Как? В каком качестве?» «Она очень эрудированная молодая женщина. Она могла бы учить детей. Это то, что делают благородные хорошо образованные женщины с непрочным доходом — и дочь пастора как раз относится к ним», — разъяснил он мне.
 Она рассмеялась, а я почувствовала бурную радость. Меня предложил он. Это было, должно быть, тогда, когда он приезжал домой и ухаживал за леди Джеральдин.
 Я хотела спросить о леди Джеральдин, но чувствовала, что момент для этого был неподходящим. Лавиния, безусловно, теоретически очень умная, была знатоком по части выявления чьих-то чувств по отношению к противоположному полу.
 Поэтому я спросила только:
 — О… это было так?
 — То, что исходит от мамы подобно парламентскому акту, а одобрение Фабиана — это как подпись монарха. Так что видишь, это становится законом.
 — Я убеждена, что ты не всегда принимаешь их совет.
 — Это потому, что меня так привлекает грех. Если бы у меня не было такой могущественной семьи, не было бы и вполовину так забавно. Моя дорогая целомудренная Друзилла, так непохожая на свою грешную подругу, не могу тебе передать, как я рада что ты будешь жить здесь. Это восхитительно, что приказ из Фремлинга полностью совпал с моими желаниями. Я собираюсь хорошо повеселиться.
 — Я надеюсь, что в дальнейшем не возникнет таких затруднений, как…
 Она приложила палец к губам.
 — Тема закрыта. Я с этим покончила. Серьезно, Друзилла, я никогда не забуду, какую ты сыграла в этом роль. А затем я вырвала Дугала прямо у тебя из-под носа.
 — Он никогда не был моим, чтобы его выхватывать.
 — Он легко мог им стать. Я знаю, что, если бы он внезапно не приобрел такую значимость в маминых глазах, он бы все еще рылся в книгах и продвигался бы в ухаживании за тобой со скоростью улитки. Скорость — не самое лучшее качество Дугала. Но успех был бы прочным… и действительно таким верным для него и, возможно, решением проблемы для тебя. Лучше чем этот старый педантичный Колин Брейди, от которого у тебя хватило ума отказаться. Но ведь ты всегда отличалась здравым смыслом. В то же время Дугал был бы счастливее без своего знатного титула. Бедный Дугал! Мне почти жаль его. Изменить свой путь улитки, чтобы жениться на женщине, которая больше всего в мире не подходила ему. И все потому, что это был мамин приказ, и как приказы Мидии и Персии, о которых ты знаешь, он стал незыблемым законом.
 И вдруг я ощутила себя здесь очень счастливой. Я почувствовала, что жизнь перестала быть скучной. Я вновь ожила. Все было странным, немного таинственным — это Фабиан предложил, чтобы я приехала…
 Мне хотелось знать, почему. Конечно, для удобства Фремлингов. Лавиния нуждалась в компаньонке, вероятно, в ком-то, кто спасал бы ее от результата возможных шалостей, где возможностей для этого было больше, чем в выпускных классах французской школы. И я однажды уже доказала свою полезность. Фабиан помнил это.
 Поэтому один из приказов, как и назначивший свадьбу Дугала и Лавинии, теперь касался меня. Я должна была бросить все и явиться на службу — и вот я здесь.
 Я боялась, что она увидит мое приподнятое настроение и свяжет это с Фабианом, поэтому я сказала:
 — Я хотела бы увидеть твоих детей.
 — Друзилла заговорила. Я буду потакать ее капризам только для того, чтобы показать, как я рада, что она здесь. Я провожу тебя в детскую.
 Выйдя из комнаты, мы поднялись по лестнице и оказались в верхней части дома, где находились детские — две огромные комнаты с уменьшенными занавешенными окнами в углублениях. На них были тяжелые драпировки, затемнявшие помещение.
 Я услышала голоса и поняла, что там уже была Элис, знакомившаяся со своими подопечными.
 Лавиния провела меня в комнату, где стояли две небольшие кровати, затянутые москитной сеткой, и на стене висел неизменный веер «пунках».
 Дверь смежной комнаты была открыта, и оттуда вышла небольшая смуглая женщина в сари; с ней была Элис.
 — Это, — представила я, — мисс Элис Филрайт. Элис, это графиня.
 — Привет, — в дружеском тоне сказала Лавиния. — Я рада, что вы приехали. И вы уже познакомились с детьми?
 — Это первое, что я обычно делаю, — сказала Элис.
 Они вошли в комнату. Хрупкая смуглая женщина отступила в сторону, пропуская нас. Она выглядела встревоженной, и я подумала, что она боится, как бы наш приезд не означал ее отстранение. Я улыбнулась ей, и она ответила мне улыбкой. Она, казалось, прочитала мои мысли, и поблагодарила меня за них.
 Луиза была восхитительна. Она мне напомнила маленькую Флер, что было неудивительно, так как они наполовину были сестрами. У нее были красивые вьющиеся волосы, маленький прелестный носик и очаровательные голубые глаза, но в них не было того тигриного взгляда, который я заметила у Лавинии, когда впервые увидела ее и когда она была не намного старше теперешней Луизы. Она была хорошеньким ребенком, но в ней не было той разительной красоты ее матери. Она была немного застенчивой и держалась вплотную к индийской женщине, к которой она была, очевидно, очень привязана. Мальчику было около года. Он делал свои первые шаги и не очень уверенно сохранял равновесие.
 Элис подняла его, он внимательно изучил ее и, похоже, нашел ее приятной.
 — Друзилла, Луиза будет твоей куклой, — сказала Лавиния.
 — Привет Луиза, — сказала я. — Мы с тобой вместе выучимся удивительным вещам.
 Она серьезно посмотрела на меня, и, когда я улыбнулась, она ответила мне. Я подумала, что мы должны бы с ней поладить. Меня всегда привлекали дети, и хотя контактов с ними было мало, у меня, казалось, было с ними естественное взаимопонимание.
 Лавиния с легким нетерпением наблюдала за нами. Мне было грустно за ее детей. Их привязанность к няне-индийке была очевидной, а Лавиния была для них почти чужой. Мне стало интересно, как относится к ним Дугал.
 Лавиния не хотела задерживаться в детской. Она настойчиво постаралась увести меня оттуда.
 — Надо еще так много устроить, — сказала она. С ослепительной улыбкой она повернулась к Элис. — Я вижу, что вы превосходно справитесь со всем.
 Элис выглядела удовлетворенной, и я догадалась, что она предполагает — и правильно, — что вмешательства в ее дела со стороны хозяйки не последует или оно будет минимальным.
 Я пошла в свою комнату распаковывать вещи и ощутила чувство приятного возбуждения, такое, какое не испытывала уже долгое время.
 Каждый день был новым приключением. Я условилась, что вначале для Луизы будет достаточно двух часов занятий, а Лавиния была готова согласиться со всем, что я предлагала. Я ездила с ней в карете кататься по городу мимо мест погребения парсов, где их трупы оставляли на сухом горячем воздухе, так что хищникам доставались только кости. Я восхищалась тем, что видела, и хотела узнать как можно больше. Все было так ново и экзотично.
 Иногда мы отправлялись на поиски приключений вместе с Элис. Мы любили бродить по улицам, которые находили нескончаемо очаровательными. Со всех сторон нас осаждали нищие, вид которых пугал и угнетал нас. Изуродованные дети волновали меня даже больше, чем изнуренного вида мужчины и женщины, выставлявшие напоказ свою немощь в надежде на сочувствие или подачку. Мы с Элис обычно брали с собой некоторую сумму денег, которые могли бы дать тем, кто, по нашему мнению, был в самом худшем положении, но нас много раз предупреждали, что, как только они увидят, что мы подаем, они станут неотступно надоедать. Мы приняли этот довод и успокоили свою совесть.
 Кругом, казалось, было просто нашествие мух, которые садились на выставленные напоказ товары, на белые одежды женщин под вуалями, розовые и желтые тюрбаны благородных мужчин и — самое неприятное — на лица людей, которые, казалось, так привыкли к этому, что не замечали их.
 Мы наблюдали за заклинателем змей, выводящим на дудочке свою довольно унылую мелодию; мы проходили одну узкую улицу за другой, мимо кули, разносчиков воды с их латунными горшками на плечах, мимо нагруженных товаром ослов; иногда мы слышали странные звуки незнакомой музыки, смешивающейся с криками людей. Большинство лавок не имело передней стенки, и мы могли видеть разложенные перед нами товары. Там были продукты, изделия из меди, шелка и ювелирные украшения. Над всем этим восседал полный человек в великолепном розовом тюрбане, куривший хуках 26 , и изо всех сил старавшийся соблазнить нас остановиться и изучить их. Улицу часто загромождал скот, мимо нас пробегали маленькие мальчишки, часто обнаженные за исключением грязной набедренной повязки, снующие как назойливые мошки, выжидающие момента стянуть, что удастся.
 Мы с Элис купили бухарский шелк, который показался нам фантастически дешевым и очень красивым. Мой был голубого и бледного розово-лилового цвета, а Элис — светло-коричневого. Лавиния сказала, что моя одежда ужасна и что нужно обратиться к ее очень хорошему дуржи 27 , который по низкой цене быстро и эффектно сделает из этого материала то, что надо. Она поможет мне выбрать фасон, который мне подойдет. Дуржи будет только рад прийти к нам домой. К его услугам прибегают все европейцы; единственное, что требуется сделать, это только сказать, что ты хочешь. Ему можно заплатить столько, сколько он попросит, не торгуясь, как обычно. Похвала для него имеет такое же значение, как и деньги.
 Лавиния проявила живой интерес к моему виду; она была полна энтузиазма в отношении моих платьев. Я чувствовала, что у нее есть на это причина. Лавиния, я это знала, всегда имела причину.
 Она вращалась в кругах армии и Компании, так как эти две организации, казалось, тесно сотрудничали. Компания была больше, чем просто торговая компания, она являлась частью правительства этой страны, а армия существовала там для ее поддержки. Она стояла на страже британских интересов в Индии.
 Лавиния была в приподнятом настроении, и это что-то означало. Я была уверена, что она имела любовника. Я пришла к заключению, что Лавиния принадлежала к тому типу женщин, у которых всегда должен быть любовник. Для нее было очень важно, чтобы ее обожали или, в ее понимании, любили. Она привлекала мужчин без всяких усилий со своей стороны, а уж когда она их прилагала, эффект был огромным. Я перехватывала взгляды, которыми она обменивалась с неким майором Пеннингтоном Брауном. Это был мужчина слегка за сорок с мышкой-женой, которая, как я представляла, когда-то посчитала его восхитительным. Вероятно, теперь она так не думала. Я находила его довольно тщеславным и претенциозным; но он, наверное, был красивым.
 Я переубеждала Лавинию в отношении него. Она сказала:
 — О, уже шпионишь, да?
 — Не требуется особых усилий, чтобы заметить это. Я сразу же предположила, что назревает интрига. Я знаю признаки. Они существенно не изменились с тех пор, как так неуместно появился твой французский граф.
 — Гарри довольно мил, и он до безумия любит меня. Так майор Пеннингтон Браун оказывается был Гарри.
 — Уверена, что его жена согласна с тобой.
 — Она бедная малышка.
 — Очевидно, когда-то он так не думал. Он, должно быть, находил ее привлекательной, так как женился на ней.
 — Ее судьба была очень интересной.
 — Понятно, и ты нашла такое поведение «довольно милым»?
 — А теперь, пожалуйста, оставь этот тон. Помни…
 — Я слуга. Прекрасно…
 — Тише! Тише! Я, конечно, не позволю тебе уехать домой, обиженной до глубины души… в любом случае.
 Мне нравится Гарри, даже если тебе нет, и почему бы ему не находить привлекательной меня?
 — Если он ищет легкое любовное приключение, то я полагаю, что может.
 — Да, просто легкое любовное приключение! Не говори об этом так презрительно. Что ты знаешь о таких приключениях?
 — Ничего, и не хочу знать впредь.
 — О, мы так целомудренны, не правда ли?
 — Мы не так глупы, если это то, что ты имеешь в виду.
 — Ладно, я думаю хватит говорить об этом, раз ты отказываешься быть снисходительной к тому, что действительно является огромным удовольствием. — Она прищурилась. — Однажды я заставлю тебя изменить свое мнение… вот увидишь.
 Теперь я поняла, что она мне готовила. Она хотела, чтобы я нашла кого-то в ее светском окружении, кого-то, с кем завела бы легкое любовное приключение. Она хотела иметь кого-то, чтобы была возможность вместе похихикать, поболтать, поделиться опытом. Я действительно не могла понять, почему Лавиния так жаждала моего приезда, ведь она могла найти так много женщин в кругах армии и Компании, которые гораздо больше подошли бы для удовлетворения ее потребности в компаньонке.
 Мне не нравился круг ее друзей: они казались мне поверхностными и не очень интересными. Но я наслаждалась своими встречами с Луизой, которая была восхитительным ребенком, интересующимся книжками в картинках, которые я с собой захватила; она любила, когда я рассказывала ей простые истории, и, когда я приходила в детскую, она спешила ко мне и, энергично приветствуя меня, зарывалась головой в мою юбку. Я уже полюбила этого ребенка.
 Иногда айя сидела, наблюдая за нами, кивая головой и улыбаясь. Нас связывала общая любовь к Луизе.
 Это произошло в саду, когда я однажды наткнулась на нее. У меня было такое чувство, будто она следовала за мной из дома и выбирала подходящий момент, чтобы заговорить со мной. В саду был бельведер — мое любимое место. Он выходил на прекрасную лужайку, в центре которой рос развесистый баньян.
 Она приблизилась ко мне и сказала:
 — Пожалуйста… могу я поговорить?
 — Конечно, — ответила я. — Садитесь. Здесь ведь красиво? Как прекрасно это дерево… и трава такая зеленая.
 — Она такая из-за частых дождей.
 — Вы хотите поговорить о Луизе?
 Она кивнула.
 — Ей нравится учиться, — сказала я. — Одно удовольствие заниматься с ней. Я думаю, что она очаровательная малышка.
 — Она для меня… как мой собственный ребенок.
 — Да, — сказала я. — Я знаю.
 — И теперь…
 — И вы боитесь, что теперь появилась няня и вас отошлют?
 Она жалобно посмотрела на меня широко открытыми глазами.
 — Луиза, — проговорила она, — как мой ребенок… я не хочу потерять ее.
 Я взяла ее за руку и сжала ее.
 — Я понимаю, — мягко сказала я ей.
 — Мисси Элис… она новая няня. Бедная айя… больше не будет.
 — Дети вас любят, — успокоила я ее.
 Ее лицо осветилось улыбкой, а затем вновь стало грустным.
 — Мне скажут, — волновалась она, — мне скажут… уходить.
 — И это огорчило бы вас.
 — Очень огорчило, — повторила она.
 — Почему вы говорите это мне? Вы думаете, что я могла бы это изменить?
 Она кивнула.
 — Мемсагиб графиня очень вас любит. Она слушает. Она очень счастлива, что вы приехали. Все время говорит: «Где мисси Друзилла?» — Она указала на меня. — Вы слушаете… а она не слушает. Я думаю, что она скажет: «Уходи».
 — Я сделаю следующее. Я поговорю с ней и объясню, как любят вас дети. Я скажу ей, что лучше всего, чтобы вы остались.
 Ее улыбка была ослепительной. Она встала, сложила руки вместе и наклонила голову как в молитве. Затем грациозно двинулась прочь, оставив меня пристально смотрящей на дерево баньяна, но не видящей ничего, кроме идущей к дому айи, которая всегда заботилась о Луизе, безумно любя ребенка, и которая собиралась быть преданной няней дорогому малышу — Алану. И затем вся эта любовь и забота должны были прекратиться из-за причуды леди Харриет. Леди Харриет ничего не знала об истинном положении вещей здесь и не могла бы понять любви, которая существовала между няней-индианкой и ее английскими подопечными.
 Я воспользовалась первой же возможностью поговорить об этом с Лавинией. Она отдыхала перед подготовкой к вечеру, когда должны были собраться ее друзья. Мне уже приходилось несколько раз присутствовать на таких вечерах, где она грациозно представляла меня как свою подругу из Англии. Меня с любопытством разглядывали мужчины, которые, возможно, думали, что меня легко завоевать, но усилия, которые необходимо было потратить на соблазнение, вряд ли казались им стоящими; и когда обнаруживалось, что я всего лишь гувернантка и введена в их круг благодаря великодушию Лавинии, меня более или менее вежливо игнорировали. Такие вечера стали для меня одними из тех, присутствие на которых я, по возможности, старалась избегать.
 Она лежала на своей кровати с ватными подушечками на глазах.
 — Лавиния, — обратилась я к ней, — я должна сказать тебе пару слов.
 — Разве тебе не сказали, что я отдыхаю?
 — Да, но я все равно пришла.
 — Что-нибудь важное? — Она сняла ватку с правого глаза и посмотрела на меня.
 — Очень важное.
 — Тогда скажи. Ты передумала и хочешь пойти на вечер? Хорошо. Надень розово-лиловую бухару. Это лучшее из того, что у тебя есть.
 — Это не то. Сколько у тебя здесь занято слуг?
 — Что за вопрос ко мне? Спроси Хансама. Это знает только он.
 — Так много, что один человек не играет никакой роли.
 — Я думаю, что ты права.
 — Я хотела поговорить с тобой об айе.
 — А что с ней? Она скоро уйдет.
 — Я не думаю, что ей следовало бы уходить.
 — Ладно, няня Филрайт захочет освободиться от нее, я уверена.
 — Она не хочет.
 — Она так тебе сказала?
 — Да. Понимаешь, Луиза любит айю.
 — О, дети любят всех.
 — Это не так. Послушай, Лавиния. Эта айя находится с Луизой с самого ее рождения. Она многое значит для ребенка. Безопасность, стабильность. Можешь ты это понять?
 У Лавинии появились признаки раздражения. Ей хотелось поговорить со мной о некоем капитане Ферримене, который определенно заставлял майора Пеннингтона Брауна ревновать.
 Но я была непреклонной.
 — Лавиния, для тебя не будет никакой разницы, останется здесь айя или нет.
 — Тогда зачем меня из-за этого беспокоить?
 — Потому что ты можешь все изменить для нее. Она самая несчастная женщина.
 — Да?
 — Послушай, Лавиния, я хочу, чтобы ты сделала кое-что для меня.
 — Полцарства, как говорят в сказках.
 — О, не так много.
 — Тогда это твое.
 — Будь серьезной. Я хочу, чтобы ты оставила айю.
 — Это все?
 — Для нее это значит очень много.
 — А что это для тебя?
 — Лавиния, я беспокоюсь. Я хочу, чтобы она была счастлива. Я хочу, чтобы была счастлива Луиза. Если она уйдет, они будут несчастливы обе.
 — Послушай, Друзилла. Почему ты так одержима этим? Почему я должна беспокоиться, уйдет эта женщина или останется?
 — Я знаю, что тебя эти мелочи не волнуют, но я беспокоюсь.
 Она рассмеялась надо мной.
 — Ты такое странное создание, Друзилла. У тебя необычная навязчивая идея. Мне все равно, что ты сделаешь. Если хочешь, оставляй айю, при условии, что няня Филрайт не возражает. Она не должна огорчаться. Да и мама была бы недовольна, поскольку это ее выбор. Я не хочу больше беспокоиться!
 — Я могу тебя заверить, что Элис Филрайт согласится со мной. Она волнуется за благополучие Луизы. Алан тоже любит айю.
 — Передай мне зеркало. Как ты думаешь, не становлюсь ли я слишком полной?
 — Что касается внешности, ты красива.
 — То есть черная только моя душа?
 — Не то, чтобы черная.
 — Но не блещет белизной.
 — Нет. Но я думаю, что ты не совсем безнадежна.
 — И если я выполню твое желание, будешь ли ты просить за меня у Бога, когда заслужишь вознаграждение за свое целомудрие, а я буду приговорена к пламени?
 — Обещаю.
 — Тогда хорошо. Просьба удовлетворена.
 — Я могу сказать айе, что ты ее оставляешь?
 — Говори ей все, что хочешь.
 Я подошла к кровати и поцеловала ее в макушку.
 — Спасибо, Лавиния. Ты не представляешь, какой ты сделала меня счастливой.
 — Тогда останься и поговори со мной, пока не придут меня одевать. Я хочу рассказать Тебе о капитане Ферримене, который действительно очень привлекательный. Он также очень умен и говорят, он остроумный.
 Так я слушала и отпускала те комментарии, которые она ожидала, пока не пришла горничная, чтобы помочь ей одеться.
 Это была малая цена за одержанную победу.
 Когда я сказала айе, что вопрос об ее уходе больше не стоит, она взяла мою руку и благоговейно поцеловала.
 Я отдернула ее, бормоча:
 — Ничего особенного… это очень правильно, что вы должны остаться.
 Но она продолжала смотреть на меня глазами, в которых отражалась ее душа.
 Позже Элис поделилась со мной:
 — Айя смотрит на вас как на своего рода всемогущее божество.
 Я рассказала ей то, что произошло.
 — Я думаю, что вы заслужили ее вечную благодарность, — сказала она.
 Луиза менялась. Теперь она была счастливым ребенком. Она готова была любить любого, кто выражал ей расположение. У нее была айя, и теперь приехали мы: няня и я. Элис была строгой, но любящей; она полностью соответствовала своему назначению и успешно справлялась с этим. Алан тоже полюбил ее. Я учила и его, маленького. Он любил картинки в книгах, которые я привезла, и мог уже выбрать некоторых животных, которых я показала ему.
 Луиза любила петь. Ей нравились детские песенки, которым я ее научила, и можно было часто слышать звуки: «Ба, Ба, черная овечка» и «Кольцо, кольцо из роз».
 Это была счастливая детская. Я была довольна своей работой и Элис тоже. Но тем не менее у меня было чувство, что это счастье мимолетно.
 Возобновлялся разговор о нашем переезде в Дели, что рано или поздно должно было произойти.
 — Я ожидаю, что мы оставим здесь армейских служащих, — спокойно сказала Лавиния. Она наслаждалась соперничеством капитана с майором. Она неоднократно пыталась ввести меня в круг своих друзей, но мое восприятие их было таким же прохладным, как и их отношение ко мне.
 Лавиния была раздражена.
 — Ты заставляешь меня сердиться, — говорила она. — Ты не стараешься. Не прилагаешь усилий.
 — Ты хочешь, чтобы я закатывала глаза и махала веером как ты?
 — Ты никогда не заполучишь никого, создавая вокруг себя атмосферу «держись в стороне». Ты можешь просто написать это на доске и повесить себе на шею.
 — В противоположность твоему «иди сюда».
 Это заставило ее рассмеяться.
 — Друзилла, ты сведешь меня в могилу. Из-за тебя я умру от смеха.
 — Я сказала то, что есть.
 — Во всяком случае «иди сюда» более дружелюбно, чем «держись в стороне».
 — Этот девиз помогает поддерживать твою разрушительную привлекательность. Твой метод равносилен приглашению всех без исключения. Требуется любовник. Нет необходимости в длительном ухаживании.
 — Удивляюсь, как это я мирюсь с тобой.
 — У тебя есть выбор.
 — Ох, мы ведь покончили с этой скучной темой? Я уступаю. Ты слишком забавляешь меня, чтобы я позволила тебе уехать. Я просто не обращаю на тебя внимания и бросаю свой взгляд «иди сюда», когда хочу.
 — Ничего другого я и не ожидала.
 Так шутливо мы продолжали болтать и не было сомнения, что Лавиния была счастлива, что я с ней. То, что больше всего доставляло ей удовольствия, меня, шокировало.
 Однажды, когда я пришла в классную комнату, там была айя с юной девочкой примерно одиннадцати-двенадцати лет. Она была поразительно милым ребенком. Ее длинные черные волосы были завязаны сзади серебряной лентой, на ней было бледно-розовое сари, которое подчеркивало гладкость ее смуглой кожи. У нее были большие лучистые глаза.
 — Это моя племянница, мисси.
 Я сказала, что очень рада с ней познакомиться.
 — Она… Рошанара.
 — Рошанара, — повторила я. — Какое красивое имя. Айя улыбнулась и кивнула головой.
 — Она пришла навестить вас?
 Айя кивнула.
 — Мисси разрешает остаться… слушать мисси Луиза.
 — Ну, конечно, — сказала я.
 И когда я сидела с Луизой над книгой, Рошанара внимательно следила и слушала.
 Даже для индийской девочки Рошанара была исключительно красивой. Наслаждением было наблюдать ее природную грацию. Она уже вполне сносно говорила по-английски. Ей нравилось учиться, и было радостно видеть, как ее несколько торжественное маленькое лицо освещалось улыбкой, когда она пыталась произнести какое-нибудь незнакомое слово. Луиза любила, когда она бывала с нами, и эти два часа занятий были для меня в те дни самыми приятными.
 Я узнала немного о Рошанаре. Она была племянницей айи, ее отец был преуспевающим торговцем, и она наследовала немного денег, что означало хорошие перспективы на замужество. Она была уже просватана за молодого человека на год старше себя. Он был сыном Большого Хансама, который возглавлял дом в Дели.
 — Дом, — сказала мне айя, — где живут большие сагибы… сагиб мемсагиб графини и ее сагиб брат.
 Подробнее об этом доме я узнала от Лавинии. Как и большинство здешних домов, он принадлежал Компании и содержался для удобства ее важных директоров. Дом в Дели был больше, чем в Бомбее, но Лавиния находила этот более уютным. Думаю, что она имела в виду то, что здесь она была свободна от своего мужа и придирчивых глаз своего брата.
 По словам Рошанары, домом в Дели управлял Большой Хансам, который был очень важным джентльменом. Его наняла Компания, так же как и Хансама в Бомбее, и их обязанностью было обеспечивать комфорт для важных джентльменов, прибывающих из Англии — я полагаю, таких как Фабиан и Дугал.
 Человек в Дели был известен как Большой Хансам Нана. Позже я спрашивала себя, было ли это его настоящим именем или оно было дано ему за его авторитарное отношение ко всему, что попадало под его власть. Я тогда ничего не слышала о Нана Сагибе, революционном лидере, который был охвачен ненавистью ко всему британскому. Оглядываясь назад, казалось странным, что мы совершенно не осознавали надвигающейся бури.
 Большой Хансам Нана имел сына, и именно с этим сыном была обручена Рошанара. Когда мы переедем в Дели, что должно было вскоре произойти, будет отпразднована свадьба.
 — Ждешь ли ты ее с радостью? — спросила я Рошанару.
 Я посмотрела в эти ясные глаза и увидела тень страха, сменившуюся покорностью.
 — Это то, чему суждено быть, — ответила она.
 — Ты слишком молода для замужества.
 — Это возраст, когда вступают в брак.
 — И ты никогда не видела своего жениха?
 — Нет. И не увижу, пока мы не будем женаты.
 "Бедный ребенок! — подумала я и почувствовала к ней большую нежность. Мы становились хорошими друзьями. Я часто разговаривала с ней и полагала, что она приобретала уверенность в себе, в следствии нашей дружбы.
 Что касается айи, то она наблюдала за нами с удовольствием. Айя была счастлива. Она осталась с любимыми ею детьми, а ее дорогая племянница — с ней; да еще училась, как она говорила, у очень умной леди.
 Я испытывала тревогу относительно моей роли гувернантки, хотя и начала начала поздравлять себя с тем, что довольно хорошо справлялась с ней.
 Через два года мы вернемся в Англию. Тогда, конечно, у Луизы, вероятно, не без помощи леди Харриет, появится профессиональная гувернантка и обучит ее всему тому, что должна знать юная английская леди. Пока же достаточно было моих знаний.
 За мной прислала Лавиния. Было послеобеденное время, когда тишина окутывала дом. Не слышно было ни единого звука, кроме потрескивания подвешенных опахал, которые засыпающие мальчики заставляли крутиться.
 Лавиния лежала на своей кровати и имела томный вид в своем зеленом пеньюаре, прелестно контрастирующим с рыжевато-каштановыми тенями ее волос.
 Я села на край кровати.
 — Мы собираемся в Дели, — сказала она. — Приказ свыше.
 — О? — удивилась я. — Ты довольна?
 Она состроила гримаску.
 — На самом деле нет. Здесь стало интересно.
 — Ты имеешь в виду соперничество между красивым майором и честолюбивым капитаном?
 — О, а он честолюбивый?
 — Чтобы наслаждаться твоими очевидными прелестями.
 — Ох, спасибо. Комплимент от тебя значит много, поскольку ты отпускаешь их нечасто. Ты одна из тех ужасно честных людей, которые любой ценой говорят правду. Ты из тех, кто, скорее, пойдет на огонь и муки, чем скажет невинную ложь.
 — А ты сказала бы ее без малейших угрызений совести.
 — Я знала, что ты не могла бы продолжать хвалить меня. Друзилла, серьезно. Мы должны отправиться на следующей неделе.
 — Они предупредили за слишком короткий срок, право же.
 — Они считают его достаточным, и он дан мне только из-за детей. Иначе следовало бы собраться и уехать в двадцать четыре часа. Кто-то приезжает в Бомбей… папа, мама и трое детей. Им нужен дом, поэтому мы должны ехать в Дели… где мы в любом случае и должны быть.
 — Таким образом, мы выезжаем на следующей неделе?
 Она кивнула.
 — Будет интересно увидеть Дели.
 — Дугал будет там и, надеюсь… Фабиан.
 — Ты будешь рада снова увидеть своих мужа и брата. — Она с легким неудовольствием поджала свои чувственные губы.
 — О, — сказала я. — Я полагаю, это означает, что тебе придется соблюдать в поведении немного больше приличий, чем ты обычно демонстрируешь.
 — Ты хочешь, чтобы я соблюдала приличия? Я буду сама собой. Никто не сможет изменить меня… Это просто целое дело перевозить детскую! Хорошо, что здесь айя. Мы должны будем ехать в проклятых дакгхари, как они называют эти ужасные кареты. Должна тебе сказать, что будет страшно некомфортабельно.
 — Ладно, я пережила путешествие через пустыню, которое уж точно не было самым комфортабельным из всех тех, которые я проделывала.
 — Подожди, пока не увидишь наш дак. Это продолжительное путешествие, а с нами дети.
 — Не думаю, чтобы ты очень волновалась из-за них.
 — У них будет няня Филрайт и айя… не говоря уже об их находчивой гувернантке.
 — А как насчет Ронашары? — спросила я.
 — О, эта юная девочка, которая собирается выйти замуж за сына Большого Хансама. Она поедет с нами. Мы не можем себе позволить обижать Б.Х.
 — Б.Х.?
 — О, полно. Где же твоя сообразительность? Большой Хансам, конечно. Я прихожу к заключению, что он правит домом железной рукой. Чтобы противостоять ему, нужен кто-то типа моей мамы. Дугал никогда не мог. Фабиан, конечно, мог, но считал это пустой тратой времени.
 — В таком случае, — сказала я, — мы в детской можем упаковывать чемоданы, чтобы отправиться в Дели?
 — Именно так… вместе со всеми остальными.
 — Я мечтаю как можно больше посмотреть Индию, — сказала я. И подумала: «Там будет Фабиан. Мне интересно знать, что же он представляет себой теперь?»
 Приготовления проходили быстро. Айя была довольна, что сопровождает нас. Она сказала, что своим счастьем обязана мне, так как знала, что именно мое слово мемсагиб графине возымело нужное действие и позволило ей остаться.
 — Этого я никогда не забуду, — серьезно сказала она мне.
 — В этом ничего нет, — заверила я ее, но она так не считала.
 Айя сказала мне, что была бы счастлива увидеть свою племянницу замужем. Она нежно любила Рошанару и была рада, что та вступит в такой престижный брак.
 Рошанара не разделяла нашей радости, и по мере того как шли дни, она становилась все более и более тревожной.
 — Понимаете… я не знаю его, — призналась она мне.
 — Кажется действительно не правильным выходить замуж за того, кого ты никогда не видела.
 Она обратила на меня свои грустные, обреченные глаза.
 — Так происходит со всеми девушками, — сказала она, — Иногда счастливо… иногда нет.
 — Я слышала, что он важный молодой человек.
 — Сын Большого Хансама в Дели, — не без гордости пояснила она мне. — Он очень важный джентльмен. Говорят, что для меня это большая честь выйти замуж за его сына.
 — Он примерно твоего возраста. Вы будете расти вместе. Все может сложиться хорошо.
 Она слегка вздрогнула. Я видела, что она старается успокоить себя, рисуя розовую картину, но не могла в нее поверить.
 В нужное время мы были готовы к отъезду. Багаж был уже отправлен в запряженных лошадьми каретах; все ловко упаковано слугами по указаниям Хансама — конечно, не большого, но при всем том очень внушительного джентльмена. Теперь очередь была за нами.
 Это было длительное путешествие, и, имея представления о путешествии, я была подготовлена к крайнему дискомфорту.
 Возможно, в целом я была слишком пессимистична.
 Наш дакгхари был плохо сконструированной каретой, запряженной дикой на вид лошадью. Для нашей группы было предоставлено несколько таких транспортных средств. Я сидела с Лавинией и неким капитаном Кренли, который, я полагаю, оказался рядом, чтобы в случае необходимости защищать нас. Дети размещались в даке вместе с Элис, айей и Рошанарой, а также небольшим количеством багажа, который был нам необходим во время путешествия. В другом даке у нас были латунные сосуды, которые мы сможем использовать для мытья, и матрацы, на которых мы будем спать, если в домах для отдыха, где мы остановимся во время нашего путешествия, не будет кроватей.
 Итак, мы отправились в путь.
 Как и всегда в Индии, это было интересно, возбуждающе и очень волнительно, но мы так стремились сохранить равновесие в то время как наш дак кренился из стороны в сторону, что не могли полностью уделить должного внимания окружающему.
 Лавиния вздыхала о паланкине, который сделал бы путешествие неизмеримо комфортабельнее.
 — Паланкин, — объясняла она мне, — был разновидностью носилок с местом внутри, где пассажир может комфортно полулежать. Они висят на шестах, которые несут четыре человека.
 — Довольно тяжело для людей, — прокомментировала я.
 — Они к этому привыкли. Я думаю, что в дальнейшем я откажусь путешествовать без паланкина.
 Путешествие оказалось долгим. Мы останавливались в нескольких дак-бунгало, которые были поразительно похожи на караван-сараи в пустыне по пути из Каира в Суэц. Нам обычно подавали там цыплят и овсяные лепешки, а также чай с козьим молоком, которое я очень любила. Они говорили, что пока, в голодный сезон, это вся пища; и также было во время путешествия в Дели.
 Каждый раз, когда мы останавливались, дети приветствовали нас так, будто не видели месяцами, что очень забавляло.
 В должное время мы увидели вдалеке красные каменные стены прекрасного Дели.
 Поездка через этот город очень оживляла. Мои первые впечатления наполнили меня волнующим ожиданием. Мне хотелось иметь при себе гида, который отвечал бы на мои вопросы о том, что представляли из себя эти впечатляющие здания.
 Обнесенный стеной город стоял на возвышении, господствуя над зеленеющими лесами. Купола, минареты и сады придавали ему таинственность, очаровывающую меня. Я увидела красные стены Форта, старый дворец шаха Джахана. Я жаждала больше узнать об их истории. Внезапно я подумала: «Как должен наслаждаться всем этим Дугал».
 Мы проехали через город мимо Яма Масджид, огромной мечети, которая, несомненно, была одним из искуснейших сооружений в Индии. Я успела увидеть шахские гробницы. Я не знала, что готовит мне будущее, но была уверена, что всегда буду рада, что увидела Индию.
 Итак мы приехали в Дели.
 Дом был намного больше, чем тот, в Бомбее.
 Нас встретил Большой Хансам, мужчина средних лет с чувством достоинства большим, чем мне когда-либо доводилось видеть. Как будто дом был его, а мы были избранные гости, но совсем не той высокой касты, к которой принадлежал он.
 Большлй Хансам хлопнул в ладоши, и прибежали слуги. Затем он бросил взгляд на Рошанару, и выражение его лица было строгим. Я вспомнила, что это был ее будущий свекор, и ради ее счастья надеялась, что он будет жить не слишком близко к молодой чете.
 — Добро пожаловать в Дели, — сказал он так, будто город принадлежал ему.
 Мы обнаружили, что разговариваем с ним почтительно. Наблюдая за ним, я увидела, что его глаза остановились на Лавинии с определенным блеском, который я замечала и у других, когда они смотрели на нее. Она сознавала все, и это ее не возмущало.
 Нас провели в отведенные нам комнаты. Всюду были висячие опахала, и я заметила, что никто здесь не ленился тайком.
 Я продолжала думать об одном: «Вскоре я встречу Дугала и… Фабиана».
 Элис с айей отвели малышей в детские. Мне показали мою комнату, которая через веранду выходила на стройный священный фикус, покрытый обильной зеленой листвой. Сад, на который я смотрела, был великолепен. В пруду под высоким перистым тамариндом плавали цветы водяных лилий и лотосов.
 Вокруг было ощущение безмятежности и мирной красоты. Позже я пыталась объяснить себе, что это было нависающее спокойствие перед бурей, но я верила, что до поры до времени меня это не затронет.
 Через некоторое время я пошла посмотреть, как устроилась Элис с детьми. Их комнаты здесь были более просторными по сравнению с комнатами в Бомбее. Там была и Рошанара. Я заметила, как она порой дрожала.
 Мне пришлось ее успокоить:
 — Все будет хорошо. — Она умоляюще посмотрела на меня, как будто я была в силах помочь ей. — Я в этом совершенно уверена, — с улыбкой добавила я.
 — Я уверена в обратном, — сказала Рошанара.
 Мне казалось, что именно властный Большой Хансам вселил страх в ее сердце.
 — У суровых отцов часто бывают нежные сыновья, Понимаешь, они вырастают в строгости и, вероятно, страдают. Это делает их добрыми и понимающими, — пыталась я внушить ей.
 Она слушала внимательно. Я подумала: «Бедный ребенок! Какая грустная судьба быть выданной замуж за незнакомого человека. Я, кто успешно избежала усилий леди Харриет выдать меня замуж за Колина Брейди, могла особенно остро сожалеть об участи хрупкой Рошанары».
 Элис была восхищена новой детской; она также находила жизнь странной и волнующей, но временами я замечала тоску в ее глазах и тогда понимала, что она думает о Томе Кипинге. Меня поразила мысль: «Он приехал в Дели, работает на Компанию. Возможно, вскоре мы снова увидим его». Эта мысль обрадовала меня. Элис была славной девушкой. Она должна была бы иметь собственных детей, а не расточать свою любовь на детей других, которые, как подчеркнула айя, легко могут быть отняты у нее.
 Покинув детей, я вернулась в свою комнату. Там находилась Лавиния, развалившаяся в одном из кресел.
 — Где ты была? — потребовала она ответа.
 — Помогала в детской.
 — Я ждала тебя.
 Я не извинилась, так как была немного раздражена отсутствием у нее интереса к благополучию детей.
 — Ты будешь ужинать с нами сегодня вечером?
 — Ох, а я должна?
 — Там будет Дугал. А также Фабиан, надеюсь… если ни не ужинают сегодня где-то еще, что им часто приходится делать. Дела Компании заставляют принимать неожиданные решения.
 — Понятно. Но я ведь здесь гувернантка.
 — Не говори глупостей. Они тебя знают. Причем, думаю, Дугал достаточно хорошо. Возникнут протесты, если будешь находиться в роли слуги… даже высокого ранга.
 — Я не думаю, что они заметят.
 — Не напрашивайся на комплименты. Я хочу, чтобы ты там была. Там, конечно, будет масса раздражающих разговоров о Компании. А мы с тобой можем поболтать в сторонке.
 — Ладно, если я могу послужить полезной цели…
 Она засмеялась.
 — Мне хотелось, чтобы мы остались в Бомбее. Эти ужасные даки. Они были кошмарными. Я сделаю выговор Дугалу за то, что он не послал за нами паланкины. И скажу, что это оскорбление для Компании заставлять своих мемсагиб ехать в этих ужасных каретах. Если я так это все представлю, они могут обратить какое-то внимание. Почему мы не могли остаться?
 — Я знаю, что ты очень сожалеешь о том, что оставила романтичного майора и честолюбивого капитана.
 Она щелкнула пальцами.
 — Их будет полно здесь. Они должны быть. В конце концов, это важное место, где делается большая часть бизнеса. Здесь и в Калькутте… я думаю, скорее, в Дели, чем там…
 — Так что здесь произойдет смена галантной пары.
 — Тебе нет необходимости волноваться по этому поводу. Что мне надеть сегодня вечером? Вот что я хотела у тебя спросить.
 Она поболтала о своих платьях, а я слушала вполуха, сосредоточив свои мысли на том, каково будет снова увидеться с Дугалом и Фабианом.
 Скоро я должна была это выяснить.
 Первым я увидела Дугала. Я пришла в ту комнату, которая была вроде передней перед столовой. Там уже был Дугал. У меня было подозрение, что он услышал о нашем приезде и ждал меня.
 Он пошел навстречу и взял обе мои руки в свои.
 — Друзилла! Какое огромное удовольствие!
 Он немножко постарел и потерял вид постоянной заинтересованности миром. Глубокая морщина пролегла у него между глаз.
 — Как вы, Дугал? — спросила я. Он колебался всего секунду.
 — О, хорошо, спасибо! А вы?
 — Тоже, — ответила я.
 — Я обрадовался, узнав, что вы приезжаете… и так сожалею, услышав о вашем отце.
 — Да. Это очень печально.
 — Я всегда буду помнить те дни, когда все мы вместе разговаривали. — В его глазах появилась печаль. Мысли Дугала всегда легко прочитать… хотя, может быть, и не всегда; разве я однажды не поверила, что он постепенно влюбляется в меня? Он любил меня. Но не так, как я думала.
 Тут в комнату вошел Фабиан, и все мое внимание устремилось на него.
 Расставив ноги, он остановился, изучая меня. Но я не могла понимать его так, как Дугала. Я видела, как его рот слегка изогнулся, приподняв уголки вверх, как будто он находил что-то забавное в том, что я была здесь.
 — Ну, что же, — провозгласил он. — Мисс Друзилла Делани. Добро пожаловать в Индию.
 — Благодарю вас, — ответила я.
 Он двинулся вперед и взял меня за руки, настойчиво глядя при этом в мое лицо.
 — Ах… все та же мисс Делани.
 — А вы ожидали кого-то другого?
 — Я надеялся, что не найду изменений. И теперь доволен. — Он сказал это беспечно. — Что вы думаете о путешествии?
 — Потрясающе интересное. Слегка некомфортабельное, но очень обогащающее опытом.
 — Я вижу, у вас философская точка зрения. Конечно, я предугадывал это. И я очень надеюсь, что интерес и обогащение взяли верх над дискомфортом.
 В комнату вошла Лавиния. С высоко уложенными волосами она выглядела великолепно, несколько просвечивающее платье облегало ее роскошную фигуру.
 Я сразу же почувствовала себя невзрачным крапивником в присутствии павлина.
 Дугал подошел к ней, и они небрежно поцеловались. Это не то, что можно было бы ожидать от мужа и жены, не находившихся вместе на протяжении нескольких месяцев. Я заметила в Дутале перемену. Он, казалось, испытывал тревогу.
 Лавиния повернулась к Фабиану.
 — Ну что ж, сестра, — проговорил он. — Ты, кажется, выглядишь лучше, чем всегда. Я догадался: ты рада тому, что к тебе присоединилась мисс Друзилла.
 Лавиния надула губы.
 — О, она не одобряет меня, не правда ли, Друзилла?
 — Я думаю, не без причины, — сказал Фабиан.
 — Друзилла всегда бывает разумной, — с покорным видом добавил Дугал.
 — Конечно, Друзилла — образец добродетели, — насмешливо сказала Лавиния.
 — Ну, что же, надеемся, что ты извлечешь пользу от общения с ней, — добавил Фабиан.
 — Пойдемте лучше ужинать, — сказал Дугал. — Иначе Большой Хансам рассердится.
 — В таком случае давайте задержимся, — сказал Фабиан. — Я полагаю, что мы должны устанавливать правила.
 — С ним может быть трудно во многих отношениях, — напомнил ему Дугал. Он повернулся ко мне. — Он осуществляет полный контроль над слугами.
 — Все равно, — запротестовал Фабиан. — Я не собираюсь позволять ему управлять моей жизнью. Но я полагаю, что, если мы не пойдем, пища может испортиться. Так что правила Большого Хансама, может быть, имеют свой резон. Мы не хотим произвести на мисс Друзиллу плохое впечатление, не так ли?
 В столовой — большой, похожей на салон комнате с французскими окнами, выходящими на прекрасную лужайку с прудом, где плавали уже виденные мною цветы водяной лилии и лотоса, — было прохладно. В воздухе стояло легкое жужжание от бесчисленных насекомых, но я уже знала, что когда зажгутся лампы, окна будут зашторены, чтобы препятствовать проникновению в комнату назойливой мошкары.
 — Вы должны нам рассказать все о вашем путешествии, — сказал Фабиан.
 Я рассказала им и упомянула о нашем опасном продвижении через пустыню.
 — Подружились ли вы с кем-нибудь из попутчиков-пассажиров? — спросил Фабиан. — И на корабле?
 — Ну да, там был один француз. Он оказался очень нам полезен, но во время путешествия через пустыню он заболел, и мы больше его не видели. Мы встретили кое-кого из Компании. Я надеюсь, вы его знаете. Некий мистер Том Кипинг.
 Фабиан кивнул.
 — Я уверен, что он был вам полезен.
 — О, очень.
 — А что вы думаете об Индии? — спросил Дугал.
 — Я пока очень мало что видела здесь.
 — Все не так, как в Англии, — сказал он с легким сожалением.
 — Это то, что я ожидала.
 Большой Хансам вошел в комнату. Он был одет в бледно-голубую рубашку поверх бесформенных белых брюк, на нем был белый тюрбан и пара темно-красных туфель, которыми, как я обнаружила, он очень гордился. Он носил их с видом, который должен был внушить, что они служат признаком его высокого положения.
 — Все для вашего удовольствия, — проговорил он особым тоном, давая понять, чтобы мы сказали, если что не так.
 Лавиния тепло улыбнулась ему.
 — Все очень хорошо, — проворковала она ему. — Спасибо.
 — И сагибы?.. — сказал он.
 Фабиан и Дугал сказали ему, что они всем удовлетворены.
 Тогда он поклонился и удалился.
 — Он действительно очень высокого мнения о себе, — пробормотал Дугал.
 — Беда в том, — ответил Фабиан, — что в этом убеждены и остальные в доме.
 — Почему он такой важный? — спросила я.
 — Большой Хансам нанят Компанией. Это для него постоянный пост. Он считает дом своим, а те из нас, кто им пользуются — просто временные гости. Именно так он это понимает. Он, конечно, очень знающий и активный. Я полагаю, что именно за это его и терпят.
 — Я думаю, с ним будет легко общаться, — сказала Лавиния.
 — Да, если он добьется полного подчинения, — уточнил ей Фабиан.
 — Что вам не нравится? — удивилась я.
 — Я не хочу, чтобы моей жизнью управляли слуги.
 — Я не думаю, что он видит себя в таком качестве, — сказал Дугал. — Он себя считает большим набобом, руководителем всех нас.
 — В нем что-то настораживает, — произнес Фабиан. — Если он станет чересчур высокомерным, я приложу все силы, чтобы поставить его на место. А теперь, какие новости из дома?
 — Я знаю, что кончилась война, — ответила я.
 — Пора бы уже.
 — Людей привезли из Крыма домой и сестры ухаживают за ними. У них благородная работа.
 — Благодаря храброй мисс Найтингейл.
 — Да, — подтвердила я. — Пришлось проделать много тяжелой работы, чтобы заставить людей прислушаться к ней.
 — Ну что же, война окончена, — сказал Фабиан. — И для нас она окончилась победой — боюсь, Пирровой победой. Потери были грандиозными, и я полагаю, что французы и русские пострадали больше нас. Однако наши потери были огромными.
 — Слава Богу, все это кончено, — проговорил Дугал.
 — Понадобилось много времени, — прокомментировал Фабиан. — И… я не думаю, что здесь нам это принесло много пользы.
 — Вы имеете в виду в Индии? — спросила я.
 — Они пристально следят за тем, что делают британцы, и я пришел к заключению, что с тех пор, как война началась, их отношение немного изменилось.
 Он, нахмурившись, смотрел в свой стакан.
 Лавиния зевнула:
 — Я надеюсь, что магазины здесь очень похожи на бомбейские?
 Фабиан рассмеялся.
 — И это проблема огромной важности, которую ты, без сомнения, быстро исследуешь.
 — Почему их позиция должна измениться из-за далекой отсюда войны? — спросила я.
 Фабиан облокотился руками на стол и внимательно посмотрел на меня.
 — Компания приносит Индии много добра… так думаем мы. Но для страны не так просто поменять свои обычаи на другие. Даже если изменения в некоторых случаях могут быть и к лучшему, неизбежно некоторое возмущение.
 — Здесь несомненно возникает протест, — согласился Дугал.
 — И это вас тревожит? — спросила я.
 — Не совсем, — ответил Фабиан. — Но я думаю, что мы должны быть начеку.
 — Не это ли одна из причин, по которой здесь терпят деспотичное правление Большого Хансама?
 — Я вижу, что вы очень быстро схватываете ситуацию.
 — О, Друзилла такая умная, — сказала Лавиния. — Гораздо умнее, чем я могла бы быть.
 — Ты демонстрируешь определенные успехи, поскольку смогла это понять, — прокомментировал ее брат. — Хотя я должен сказать, что это очевидно.
 — Фабиан всегда груб. со мной, — надув губы, сказала Лавиния.
 — Дорогая сестра, я правдив. — Он повернулся ко мне. — Все немного изменилось в последние год или два. И я думаю, что это может быть как-то связано с войной. В газетах были сообщения о страданиях, перенесенных нашими людьми, и о долгой осаде Севастополя. Я чувствую, что некоторые относятся к этому с определенным удовлетворением.
 — Но ведь наше благосостояние действительно помогает им.
 — Да, но весь народ думает не так логично, как мы с вами. Некоторые, желая досадить другому, причиняют вред себе. Я полагаю, что здесь есть много таких, кто готов поступать именно так… позволить уничтожить свое благосостояние ради того, чтобы увидеть нас униженными.
 — Эта позиция выглядит довольно бессмысленной, чтобы придерживаться ее.
 — Все мы имеем сильное чувство национальной гордости, — вставил Дугал. — Независимость дорога большинству из нас, и возникает страх потерять ее, даже если ее сохранение означает потерю некоторого комфорта.
 — И что явилось бы результатом этого чувства? — спросила я.
 — Ничего, что было бы нам неподвластно, — ответил Фабиан. — Но время от времени это проявляется. Как вы видите, Хансам этого дома — человек непомерной гордости.
 — Я считаю его довольно забавным, — сказала Лавиния.
 — Если вы признаете его главой дома, все будет хорошо, — пояснил Фабиан. — Но я полагаю, что он не тот человек, с которым было бы разумно столкнуться.
 — Что он мог бы сделать?
 — Доставить неудобства тысячью способами. Слуги слушаются его. Они не посмеют сделать ничего против него. Если в стране и нарастает беспокойство, то это, вероятно, из-за тех методов, с помощью которых мы вводим новые законы. Они боятся, что мы собираемся навязывать им наши пути до такой степени, что их национальные институты не будут учтены.
 — Правильно ли поступать так? — спросила я.
 Фабиан посмотрел на меня и кивнул.
 — Обычаи тхаггери, сати… это зло, которое запрещено британцами. Вы выглядите удивленной. Я понимаю, что вы о них, видимо, не знаете. Эти злые, жестокие обычаи давно подлежат запрещению. Мы запретили их зако-ном Очень многие индийцы жили в страхе перед этими обычаями, но в то же время они возмущены нашим приходом сюда и признанием их криминальными актами, Дугал, конечно, изучил все это.
 — Он изучал, — сказала Лавиния.
 Дугал не взглянул на нее. Он повернулся ко мне.
 — Это Тхага Индостана. Мы называем это тхаггери. Это поклонение богине Кали, которая, должно быть, самая кровавая из всех известных богов и богинь. Она постоянно требует крови. Те, кто присягают ей, — убийцы по профессии. Считается почетной профессией… убивать.
 — Конечно, все согласны с тем, что необходимо прекратить это, — уверенно проговорила я.
 — Все… кроме самих тхагов. Но это уже вмешательство иностранцев в обычаи страны.
 — Людей, должно быть, терроризировали.
 — Это было религиозное сообщество. Эти люди, принявшие присягу, были убийцами. Так как они убивали, то было неважно, кого. Они жили за счет добычи, захваченной у жертв, но мотивом убийства был не грабеж, а ублажение своей богини. Они собирались в группы, присоединялись к путешествующим, входили к ним в доверие и, выбрав подходящий момент, убивали их.
 — Как… жестоко!
 — Обычно они удушали жертву.
 — Многие из них использовали «колючее яблоко», — вставил Фабиан.
 — О, это особый вид наркотика, — пояснил Дугал. — Оно растет здесь в изобилии. Его листья и плоды используются в медицине. Когда листья высыхают, они имеют наркотический запах. Вы узнаете растение, когда его увидите. На самом деле оно носит название дурмана, но здесь его называют «колючим яблоком». Вы можете увидеть чашечку из пяти чашелистиков в виде трубки с большим венчиком, имеющим вид воронки. Его плод — своего рода коробочка, покрытая колючками.
 — Полагайся на научное описание Дугала, — насмешливо сказала Лавиния.
 — В этом нет ничего научного, — проговорил Дугал. — Это так просто понять любому.
 — Держу пари, что не могла бы узнать его, если бы увидела, — возразила Лавиния. — А ты, Друзилла, смогла бы?
 — Я думаю, что ни за что.
 — Вот, видишь, Дугал. Ты надоел нам своими описаниями. Я хочу услышать больше о яде.
 — Он смертельный, — пояснил Дугал. — Из него можно извлечь специальный алкалоид, называемый атропином. Некоторые из местных жителей используют его как наркотик. Приняв его, они становятся страшно возбужденными. Мир кажется им прекрасным, а сами они находятся почти в бреду.
 — И им это нравится? — удивилась я.
 — О, да, конечно, — воскликнул Дугал. — Они испытывают изумительные ощущения… пока продолжается его действие. Но я полагаю, потом наступает резкая депрессия, которая обычна в таких случаях. Более того, это может быть очень опасно и иметь летальный исход.
 — Вы говорили, что эти тхаги используют его, чтобы убивать свои жертвы.
 — Это один из способов, — ответил Фабиан, — но я знаю, что гораздо чаще используют удушение.
 — Мне бы хотелось думать, что большинство людей испытало огромное облегчение, когда действия этих тхагов были запрещены законом.
 Фабиан пожал плечами и посмотрел на потолок.
 — В этом суть того, о чем мы говорим… Независимость или лучшее управление. Всегда найдутся те, кто хотят первое. То же самое и, с сати.
 — Оно было запрещено примерно в то же время, что и тхаггери, — сказал мне Дугал. — В действительности они во многом должны быть благодарны лорду Уильяму Бентинку. В течение двадцати лет он был губернатором Мадраса, а затем стал Губернатором страны с 1828 по 1835 год. Вы знаете, как происходит сати. Муж умирает, а его жена бросается в погребальный костер и сгорает вместе с его телом.
 — Как ужасно!
 — Так думали мы все, и лорд Уильям ввел закон, запрещающий сати и тхаггери, — добавил Фабиан.
 — Это было большим шагом вперед, — прокомментировал Дугал.
 — Знаете, — вставил Фабиан, — я уверен, что оба они продолжают осуществляться в некоторых удаленных местах. И это демонстративное неповиновение британской власти.
 Лавиния вновь зевнула:
 — Это действительно уже становится просто уроком истории!
 — Восхитительным уроком, — сказала я.
 — Друзилла, не будь таким педантом. Ты приводишь меня в бешенство. Ты просто воодушевляешь их. Я знаю, что ты собираешься сказать: «Если тебе это не нравится, я уеду обратно домой». Она постоянно угрожает мне своим отъездом.
 — Это то, — серьезно проговорил Фабиан, — что мы должны убедить ее не делать.
 Я вдруг обрадовалась. Мне уже приходилось испытывать такое чувство, будто оживаешь вновь.
 Оставшуюся часть вечера мы говорили об Индии, о различных кастах и религиях. Глядя на лужайку, я подумала, что это был один из самых мирных пейзажей, которые я когда-либо встречала.
 Когда в эту ночь я легла спать, я долго, не могла заснуть, продолжая думать о вечере, о древних жестоких обычаях страны и о том, что живу под одной крышей с двумя мужчинами — и должна признать это — которые были самыми важными в моей жизни: Дугалом и Фабианом! Какими разными они были! Я была немного встревожена грустью, которую заметила в глазах Дугала; он был печальным и полным сожаления. Было нетрудно понять, что его женитьба принесла ему разочарование, и хотя мы были вместе очень короткое время, он, казалось, обратился ко мне за утешением. Я подумала, что должна быть осторожной. Что касается Фабиана, он мало изменился. Я не должна позволять, чтобы он производил на меня сильное впечатление. Я должна помнить, что он был одним из Фремлингов, а они не меняются. Они всегда полагают, что мир устроен для них, а все люди — чтобы служить их целям. Более того, я не должна забывать, что скоро может приехать леди Джеральдин, чтобы выйти за него замуж.
 Рошанара вышла замуж почти сразу же. Мы не присутствовали на церемонии, которая проводилась в соответствии с древним индийским обычаем. Я слышала от айи, что Ашраф, юный жених, был примерно на два года старше Рошанары.
 — Бедное дитя, — сказала Элис. — Молюсь, чтобы жизнь не была слишком трудной для маленькой Рошанары и ее мужа.
 Мы видели украшенные кареты, так как это было огромное событие под председательством Большого Хансама, который выглядел великолепно: в его тюрбане сверкали драгоценности.
 Я не видела Рошанару после свадьбы. Она отбыла со своим мужем на чайную плантацию, где он работал на своего дядю, и это было довольно далеко. Мне хотелось знать, был ли дядя таким же большим, как отец Ашрафа, но было трудно вообразить, что такое возможно.
 Мы погрузились в рутину. Сделали в детской классную комнату, и я учила там детей. Мы все скучали по Рошанаре. Алан становился уже маленькой личностью.
 Дети были счастливы. Смена обстановки очень мало повлияла на них, потому что все, кто любил их и заботился о них, оставались с ними. Элис сказала, что ходили слухи, будто их мать не интересуется ими, но я ответила, что она никогда и не интересовалась своими детьми, поэтому они не замечают этого. Действительно, она была их матерью, но ничего не значила для них, и им было хорошо с Элис, аей и со мной. Мы заполнили их маленький тесный мир, и они ни о чем больше не спрашивали.
 Теперь, когда все устроилось, Лавиния была до некоторой степени довольна переездом. Дели был более фешенебельным, чем Бомбей, здесь было больше мест, куда можно было пойти, и, естественно, больше военных, что было ей приятно.
 — Больше красивых офицеров, — язвительно сказала я ей.
 Она показала мне язык.
 — Ревнуешь? — спросила она.
 — Нисколько.
 — Врунишка.
 Я пожала плечами.
 — Это твоя сфера.
 — Бедная Друзилла, если бы ты только попыталась представить, какие они чудесные. Они полюбили бы тебя.
 — Оставляю все это тебе. Она тихо рассмеялась.
 Как всегда, она была очень занята своим внешним видом и тем, что следует надеть, чтобы усилить впечатление. Она нашла какие-то экзотические духи, которые ей очень нравились. Я удивлялась тому, как мало изменила ее жизнь. Отвратительный случай с фальшивым графом прошел бесследно, оставив ее нераскаявшейся и способной забыть о Флер так, будто ее и не было. О ней заботились другие. Я думаю, что Лавиния, должно быть, вообразила, будто вокруг нее всегда будут те, кто станет ей потакать. Но она по-своему любила меня, она любила мой завуалированный критицизм. Если я когда-либо грозилась уйти, она била тревогу. Это давало мне преимущество, в котором я постоянно нуждалась. Она поняла и примирилась с этим. И, несмотря на все это, я тоже испытывала к ней любовь, хотя часто находила ее поведение возмутительным.
 Лавиния, следуя обычаю хозяйки дома, каждое утро общалась с Хансамом, обсуждая меню на день. Это удивило меня, поскольку в Бомбее, где это тоже было ее долгом, она избегала этого. Но теперь она проделывала это регулярно. Я должна была выяснить, почему.
 Большой Хансам с обычной пышностью приходил в верхнюю часть дома, и Лавиния принимала его в небольшой комнате типа будуара рядом со своей ванной комнатой. Она бывала одета в украшенный лентами пеньюар или другую женскую одежду, которую я считала неблагоразумной.
 Казалось, она не понимала, что это была церемония — почти ритуал. Хозяйка дома должна сидеть за столом, величественная и аккуратная, и внимательно слушать предложения Хансама, иногда спрашивая, делая предложения, а затем, возможно, уступая или настаивая, как того требует этикет.
 С Лавинией вся процедура была иной. Я знала, почему она раздражена. Это было потому, что величественный Хансам, успешно выходя из своей царской ауры, показывал, что он находит ее красивой.
 Дугал и Фабиан, как правило, отсутствовали большую часть дня; иногда они ужинали дома, иногда — в другом месте. Дугал приходил чаще, чем Фабиан; тот, казалось, был более тесно связан с Компанией.
 Я ела с ними. Мне хотелось знать, что по этому поводу думает Элис, поскольку она ела в детской или в своей комнате. Я пыталась объясниться с ней.
 — Я думаю, это потому, что меня считают кем-то вроде компаньонки графини. Я знаю ее с детства… понимаете… В данный момент Лавиния, оказывается, хочет, чтобы я была там. Конечно, она может изменить свое решение. Она очень непредсказуема.
 — Мне так лучше, — проговорила Элис. — Это меня устраивает.
 — Я надеюсь, что вы не придаете этому значения… правда?
 — Моя дорогая Друзилла, почему я должна это делать? Мне иногда жаль вас… что вы должны проводить так много времени с графиней.
 — Я хорошо ее знаю. Я не позволяю ей кидаться на меня.
 — Она кажется очень безрассудной женщиной.
 — Она всегда была такой.
 — Я так и подумала, но считала, что жизнь здесь должна бы отличаться от жизни в Англии.
 Я согласилась; Лавиния часто была моей головной болью. Ну что ж, если неприятности возникнут здесь, у нее есть муж и брат, чтобы помочь ей.
 Мы ужинали. Фабиана с нами не было; были только Дугал, Лавиния и я. Мы вели общий разговор и вскоре, когда закончили еду, Лавиния сказала, что она собирается ложиться спать.
 Так Дугал и я остались вдвоем.
 Мы были в гостиной. Дневная жара спала, и вечерняя прохлада была восхитительной.
 — Парки так прекрасны при лунном свете, — сказал Дугал. — Если мы погасим лампы и отдернем шторы, мы полюбуемся видом.
 Он так и сделал, раздвинув шторы. Он оказался прав. Вид был захватывающе прекрасным. Я могла видеть пруд с цветами, плавающими на его поверхности, и баньян, выглядевший таинственно при бледном свете.
 — Не так часто нам предоставляется возможность поговорить наедине. Это редкая удача, Друзилла, — проговорил Дугал.
 — Я знаю, что вы тоскуете по дому, Дугал.
 — Каждый день немного приближает к дому.
 — Вы решили уехать, когда истекут ваши два года?
 Он кивнул.
 — Я так думаю. Люди должны проживать свою жизнь так, как они хотят, вы согласны?
 — Да, я думаю, что вы правы… предполагая, что, поступая так, они никому не вредят.
 — Я никогда к этому не стремился.
 — Нет. Вы стремились спокойно жить под сенью науки, в окружении своих книг.
 — Я думаю, что вы меня хорошо знаете, Друзилла.
 — Вряд ли кто должен понимать, что вы хотите от жизни.
 — Я хотел бы читать… учиться все время. Нет ничего более волнительного, чем обнаруживать новые факты о мире, в котором мы живем. Я удивляюсь, как можно не понимать этого. Мне кажется, что многие гоняются за тенью.
 — Возможно, что другие то же самое думают о вас. Взгляд на жизнь у всех разный. То, что волнует одного, раздражает другого.
 — Как вы правы.
 — Это то, что мы должны помнить.
 — Я очень хочу вернуться домой. Здесь я не чувствую себя счастливым. Мне кажется, что здесь в воздухе ощущается нарастающее зло.
 — Вы действительно чувствуете это?
 — Мне кажется, что эти люди следят за нами… намеренно. Кажется, что они говорят: «Вы чужие. Убирайтесь».
 — Вы говорили с Фабианом?
 — Мой шурин — практичный человек. Как говорится, он твердо стоит на земле. Ему подходит быть здесь авторитетом, что это не годится для меня. Поэтому вы понимаете, почему я твердо планирую уехать домой, когда закончатся два года, и жить там.
 — Если у вас такое настроение, почему вы не уедете раньше?
 — Я должен предупредить заранее. Во всяком случае, я намекнул. Я сказал им, что дома у меня имеются на это кое-какие причины. Вся беда в том, что семья много лет связана с Компанией. Ожидается, что тот, кто входит в эту семью, продолжит традицию.
 — Бедный Дугал!
 — О, я заслужил такую судьбу. Я делал одну ошибку за другой.
 — Я думаю, что это присуще большинству из нас.
 — Вы не совершили ни одной.
 Я подняла брови и рассмеялась..
 — Я уверена, что делала.
 — Ни одной серьезной, Друзилла. Бессмысленно пытаться скрывать то, что очевидно. Я совершил как раз ту самую ужасную ошибку, на которую способен человек.
 — Вы уверены, что хотите говорить об этом со мной, Дугал?
 — С кем же еще я должен говорить?
 — Может быть, с Фабианом.
 — С Фабианом? Эти Фремлинги слишком эгоцентричны, чтобы вникать в проблемы других.
 — Я уверена, что Фабиан посочувствовал бы. — Он не отвечал и я продолжала. — Это ваша женитьба?
 — У нас с Лавинией нет абсолютно ничего общего.
 Меня внезапно захлестнула волна гнева. Я подумала:
 «Почему вы осознали это только сейчас? Это должно было быть очевидно с самого начала и почему вы говорите это мне?»
 — Я всегда наслаждался временем, проведенным в пасторском доме, — грустно продолжал он.
 — Мой отец тоже.
 — У меня создалось впечатление, что все мы получали удовольствие.
 — О, да, мы обсуждали интересные вещи.
 — Вы всегда с энтузиазмом подхватывали любую тему. Если бы только…
 — Это, должно быть, самая ваша любимая фраза.
 — Вы никогда ею не пользуетесь?
 — Я так полагаю. Но это всегда неэффективно. Ничто, из того, что прошло, нельзя изменить.
 — Это не мешает мне говорить… если бы только…
 — Вы не всегда будете здесь, и если вы решили вернуться обратно и изучать, когда приедете домой… что же, тогда есть что-то, к чему можно стремиться.
 — Лавиния никогда бы не согласилась жить той жизнью, которой я хочу.
 — Кажется, это так, но почему же вы не подумали об этом раньше?
 — Я был ошеломлен.
 — Ах, да, я знаю.
 Над нами нависла тишина. Она была нарушена только звуком огромного летящего насекомого, влетевшего в открытую дверь.
 — Оно было бы в комнате, если бы горела лампа, — сказал Дугал.
 — Оно выглядит очень красивым.
 — Здесь так много красивого, — сказал Дугал. — Посмотрите на сад. Разве он не изысканный… деревья, пруд, цветы. Все вызывает чувство глубокого покоя… но на самом деле оно совершенно ложное. Все в этой стране таинственно. Я думаю, что здесь все не такое, каким кажется.
 — Это особенно относится к этому дому.
 — Вероятно. Эти слуги, которые приходят исполнять наши приказания… Мне иногда интересно, что у них на уме. Кажется, будто они затаили обиду и обвиняют в чем-то нас. Посмотрите на этот сад. Где могли бы вы увидеть более мирно выглядящее место, однако здесь в траве прячутся опасные змеи. Вы могли бы даже встретить кобру, скрывающуюся в подлеске.
 — У вас это звучит, как сад Эдема со скрывающимся гадом, — со смехом сказала я.
 — Не так уж они и не похожи. Вы должны быть осторожны в саду, Друзилла. Здесь змеи есть повсюду.
 — Я уже видела одну или две. Они бледно-желтоватые?
 — Да… пестрые. На них овальные пятна, коричневые с белым на конце. Избегайте их! Их укус может быть смертельным.
 — Я видела их на базаре, выглядывающими из корзинок заклинателей змей.
 — Ах, да, но у этих удалены их ядовитые зубы. А у тех, что находятся в саду, — нет.
 — Меня пробирает дрожь, когда я думаю о мирном виде этого места и всей той опасности, которая здесь таится.
 — Это правдивое отображение жизни. Часто большая красота скрывает пустоту… а иногда и зло.
 В полутьме я увидела его грустную улыбку. Я знала, что он думает о Лавинии, и хотела его успокоить.
 Несколько мгновений мы сидели молча, и именно так застал нас Фабиан.
 Он внезапно вошел в комнату.
 — Ах, — воскликнул он. — Извините меня. Я не знал, что здесь кто-то есть, ведь вы сидите в темноте.
 — Нам хотелось воздуха, а не насекомых, — сказала я.
 — Ну что же, осмелюсь сказать, что некоторые из них нашли сюда путь.
 Он сел рядом со мной.
 — У вас был трудный день? — спросила я.
 Он пожал плечами.
 — Не больше чем обычно. — Он вытянул свои длинные ноги. — Вы правы, — продолжал он, — сидеть здесь в темноте очень спокойно. Скажите, не прервал ли я какой-то интересный разговор?
 — Мы говорили о контрастах здесь. О красоте и скрывающемся уродстве. Прекрасные цветы, зеленая трава и невидимые опасные змеи, готовые нанести смертельный удар.
 — Опасность, таящаяся повсюду, — беспечно сказал Фабиан. — Но разве это не то, что возбуждает?
 — Я полагаю, что большинство сказало бы «да», — подтвердил Дугал.
 — А как вы? — спросил Фабиан меня.
 — Я не уверена. Я думаю, что это зависело бы от опасности.
 — И от того, могли бы вы, встретившись с ней, избежать ее? — предположил Фабиан.
 — Думаю, да; — я встала. — Осмелюсь сказать, что у вас, видимо, есть деловой разговор. Хочу пожелать вам доброй ночи.
 — О, вы не должны позволить, чтобы мой приход нарушил этот приятный тет-а-тет.
 — Мы просто праздно болтали, — пояснила я. — А теперь я пошла.
 Фабиан проводил меня до двери.
 — Спокойной ночи, — сказал он. Его глаза имели насмешливое выражение.
 Через несколько дней мне пришлось вспомнить этот разговор. Я находилась в саду с Элис и детьми. Айя была с нами. Я говорила с ней о Рошанаре и спрашивала, слышала ли она что-нибудь о ней.
 Она покачала головой.
 — Нет… нет. Она уехала далеко. Может быть, я больше никогда не увижу ее.
 — О, но она приедет навестить вас! — запротестовала я. — Она не может быть так уж далеко.
 Айя подняла руки и слегка покачала из стороны в сторону. В ее позе было что-то фаталистическое.
 К нам подбежала Луиза. В руке она что-то держала.
 — Что это? — спросила я.
 — Я сорвала это для вас, — сказала она и протянула мне растение. Я посмотрела на него. Никогда раньше я не видела ничего похожего на него.
 Айя взяла это. Ее лицо побледнело. Она произнесла испуганным голосом:
 — Колючее яблоко.
 В моей памяти что-то зашевелилось. Что я слышала уже о «колючем яблоке»? Ко мне вернулись обрывки разговора. Это было «колючее яблоко», из которого извлекали наркотик. В прошлом тхаги использовали его, чтобы отравлять свои жертвы, когда не умертвляли их с помощью удушения..
 И вот Луиза… срывающая его в этом саду.
 Я поняла, что айе было известно о нем.
 Я сказала:
 — Я… я кое-что слышала об этом растении. Она кивнула.
 — Где Луиза нашла его?
 Она покачала головой.
 — Не здесь. Его не могло быть здесь. Его не разрешают…
 Луиза смотрела на нас с некоторым испугом. Она была смышленным ребенком и сразу же поняла, что что-то не так.
 — Спасибо, Луиза, — сказала я. — Было очень мило с твоей стороны принести мне этот цветок. — Я поцеловала ее. — Скажи мне, где ты его нашла?
 Она развела руки и взмахнула ими, как бы охватывая весь сад.
 — Здесь? — сказала я. — В саду?
 Она кивнула.
 Я взглянула на айю.
 — Покажи нам, — попросила я.
 Я осторожно держала растение и ощущала слабый наркотический запах.
 Луиза повела нас к небольшой калитке. Она была заперта, но позволяла маленькому человеку, подобно Луизе, проползти под ней, что она и проделала.
 — Это сад Большого Хансама, — качая головой, проговорила айя.
 — Луиза, вернись, — позвала я.
 Она стояла по другую сторону калитки, с удивлением глядя на меня.
 — Это здесь я нашла ваш цветок, — сказала она, указывая. — Там.
 — Это сад Большого Хансама, — повторила айя. — Ты не должна туда ходить. Большой Хансам… он будет очень сердиться.
 С испуганным видом Луиза проползла обратно.
 — Никогда больше не ходи туда, — сказала айя. — Это нехорошо.
 Луиза схватила ее за сари как бы в поисках защиты. Все слышали о власти Большого Хансама.
 Я взяла побег домой и сожгла его. Потом я подумала, что должна была бы сохранить его и показать Дуталу или Фабиану.
 Вскоре после этого я увидела Дутала и рассказала ему о том, что произошло.
 — Вы уверены? — сказал он.
 — Айя назвала его «колючим яблоком», и я вспомнила то, что вы говорили.
 — Вы смогли узнать его из моего описания?
 — Ну, нет… не точно, но, может быть, и смогла бы. Но айя его знает. Она узнала его сразу же.
 Он молчал. Затем проговорил:
 — Сад Большого Хансама — его личная собственность, и мы не можем указывать ему, что он может выращивать и что нет.
 — А если он выращивает этот наркотик…
 — Он сам себе закон.
 — Но он нанят Компанией, и если нарушает закон…
 — Я думаю, что разумнее пока ничего об этом не говорить. В конце концов, мы должны получить доказательства, и это могло бы вызвать большое беспокойство, если бы мы попытались запретить ему выращивать то, что он хочет, на том клочке земли, который, по решению компании, предназначен исключительно для его пользования.
 Мне хотелось поговорить об этом с Фабианом. Я была уверена, что его реакция была бы иной.
 Но с другой стороны у меня были только слова айи о том, что это был смертоносный дурман; она могла легко ошибиться, и я представляла тот протест, который был бы выражен, если бы мы попытались вмешаться в право Большого Хансама выращивать в его собственном саду то, что он хочет.
 В этот день нас ожидал большой сюрприз и, возможно, именно поэтому меня перестал беспокоить временно тот случай с обнаружением в саду смертоносного растения.
 К нам домой пришел Том Кипинг.
 Он столкнулся с нами лицом к лицу, когда мы с Элис готовились вывести детей в сад.
 — Мисс Филрайт, мисс Делани, — вскричал он, и его лицо расплылось в довольной улыбке. — Я отдавала себе отчет, что Элис была немного напряженной. — Я знал, что вы здесь, — продолжал он. — Огромное удовольствие снова видеть вас. Вы здоровы? Наслаждаетесь ли пребыванием здесь?
 Я сказала, что да, и Элис согласилась со мной.
 — Я знал, что мы когда-то должны встретиться, Неотложное дело привело меня сюда.
 — Вы останетесь?
 — Это зависит от многих вещей. Тем не менее, мы сможем время от времени встречаться. — Он смотрел на Элис, — Вы находите это место подходящим?
 — Да, — сказала она. — Я хорошо поладила с детьми. Мы поладили? — спросила она, глядя на Луизу.
 Луиза энергично кивнула, с интересом уставившись на Тома Кипинга.
 — И со мной тоже, — сказал Алан.
 — Да, — сказала Элис, ероша его волосы. — И с тобой, дорогой, тоже.
 — Я хочу срочно увидеться с сэром Фабианом, — проговорил Том. — Мне сказали, что он будет здесь во второй половине дня.
 — Мы никогда не знаем, когда он здесь будет, — сказала я ему.
 — Нам пора отправляться в сад, — сказала Элис.
 Том Кипинг улыбнулся.
 — До скорой встречи. Аи revoir, — попрощался он. Появился Дугал. Он пояснил:
 — Сэр Фабиан будет здесь очень скоро. А пока идемте в кабинет, где мы можем поговорить.
 Они покинули нас, и мы пошли в сад.
 — Вот так сюрприз! — сказала я.
 — Да, но я полагаю, что поскольку он нанят Компанией… — голос Элис замер.
 — Он такой милый.
 Элис молчала. Она выглядела покрасневшей и помолодевшей. Я также заметила, что она была несколько рассеянной и подумала: «Это было бы чудесно, если бы он влюбился в нее, но, если нет, было бы лучше, чтобы он не возвращался».
 В тот день Фабиан вернулся позже обычного. Он закрылся в своем кабинете вместе с Дугалом и Томом Кипингом. Они не вышли к ужину, и слуги отнесли еду им в кабинет.
 Лавиния и я были одни.
 — Слава Богу, — сказала она. — Я не выношу этих разговоров о Компании. Можно подумать, что ничего другого в мире не существует.
 Она болтала о некоем юном капитане, с которым встретилась прошлым вечером.
 — Такой красивый и женат на самой что ни на есть обыкновенной девице… Я думаю, что из-за ее денег. Она даже не знает, как лучше всего преподнести себя. Представь, с ее смуглой кожей носить коричневое.
 Я не могла уделять этой теме много внимания. Я думала об Элис и Томе Кипинге.
 На следующий день мы взяли детей в сад. Том Кипинг присоединился к нам. Я извинилась и оставила их с Элис вдвоем. Элис выглядела немного встревоженной, но я была твердой. Я солгала, что должна кое-что сделать для графини.
 Я не могла не почувствовать, что Том Кипинг был этому рад.
 По пути в дом я лицом к лицу столкнулась с Фабианом.
 — Привет. Вы заняты? — спросил он меня.
 — Ничем особенно.
 — Мне бы хотелось поговорить с вами.
 — О чем же? — удивилась я.
 — О сложившейся обстановке.
 — Где?
 — Я думаю, в моем кабинете.
 У меня появились мрачные предчувствия. Я всегда помнила тот случай, когда он сделал определенного рода предложение, находясь под впечатлением того, что я была матерью Флер. Я никогда не могла оставаться с ним наедине, не думая о том, что я не отношусь к женщинам малодобродетельным; но я предполагала, что это не могло бы помешать его уверенности в том, что для него, как Фремлинга, стоящего значительно выше на социальной лестнице по сравнению со мной, было бы обычным делом немного развлечься со мной. Возможно, именно поэтому я всегда, казалось, была в обороне. Я чувствовала, что он понимал это. Именно это расстраивало меня. Он, казалось, легко читал мои мысли. Я всегда чувствовала, что интересовала его — не своей привлекательностью, которой не обладала, не женским обаянием, а тем, что, как много раз отмечала Лавиния, была чопорной, и человек подобный ему, должен находить занимательным пробиться сквозь мою броню и покорить меня.
 Я решила не показывать ему, что чувствую себя взволнованной и полной тревоги.
 Он закрыл дверь, уголки его губ приподнялись. Он подвинул мне стул, и, когда я села, его рука коснулась моего плеча. Он сел на стул у стола, который разделял нас.
 — Вы знаете, что Том Кипинг здесь, — сказал он.
 — Да, он в саду с мисс Филрайт и детьми.
 — Я заметил это. Вы благоразумно оставили их двоих. Есть какие-то отношения между Кипингом и няней?
 — Это то, о чем вы должны спрашивать их.
 По его глазам я увидела, что это его забавляет. Внезапно это выражение исчезло.
 — Друзилла, — произнес он серьезно, — вы разумная девушка. Я хотел бы сказать то же самое о своей сестре. — Он колебался. — Мы немного встревожены.
 — Чем?
 Он взмахнул руками.
 — Всем.
 — Я не понимаю.
 — Я хочу, чтобы вы понимали… более полно. Том Кипинг занимает в Компании особое положение. Он много разъезжает повсюду. Он наблюдает… за обстановкой.
 — Вы имеете в виду, что он что-то вроде шпиона Компании?
 — Вряд ли это то, чем я хотел бы воспользоваться. Вы понимаете, какую позицию мы здесь занимаем? В конце концов, это чужая страна. Их обычаи так отличны от наших. Столкновения неизбежны. Мы думаем, что можем помочь улучшить здесь их условия. Они считают нас империалистами-завоевателями. Это не так. Мы хотим им добра… предполагая, что это благо и для нас. Мы разработали для них хорошие законы… вот эти наши законы часто и возмущают их.
 — Я знаю. Вы нам говорили.
 — Они поступают вопреки нам. Вот в чем беда. Вот о чем Том приехал сюда поговорить. Примерно в тридцати милях отсюда произошла довольно скверная вспышка тхаггери. Была убита группа из четырех путешественников. Методы нам знакомы. У них не было врагов… четыре невинных человека, путешествовавших вместе. Все они были найдены мертвыми в лесу недалеко от одной гостиницы. Владелец гостиницы подтвердил, что они там останавливались. В гостинице, были еще два человека, которые ужинали вместе с ними. Несколькими часами позже четыре путешественника были найдены в лесу мертвыми. Они умерли от яда, который, должно быть, был добавлен в питье прямо перед тем, как они покинули гостиницу. Для убийства не было других причин… кроме умиротворения кровавой Кали. Мне кажется, что, вопреки нашим законам, это возвращение того древнего варварского обычая.
 — Как ужасно! Невинные путешественники… убиты незнакомцами!
 — Это метод тхагов, что меня и тревожит. В последнее время таких случаев было немного, и мы начали думать, что полностью искоренили такую месть. Но возвращение к ней… полное пренебрежение… Поэтому это так огорчает. Том расследует дело. Если мы смогли бы обнаружить источник беды… если бы смогли найти убийц, узнать, откуда они, мы смогли бы уничтожить их и должны сделать это быстро. Позволить насилию продолжаться — это значит обречь на террор бесчисленных индийцев, но еще хуже, это открытое пренебрежение британским законом.
 — Что вы собираетесь делать по этому поводу?
 — Без сомнения, здесь есть своего рода управляющий центр. Вы знаете, у этих людей есть свои собрания. Дикие церемонии с поднесением крови Кали — странные присяги и тому подобное. Если мы обнаружим лидеров и схватим их, мы остановим все это. Ни один разумный индиец не захочет, чтобы такие обычаи продолжали существовать.
 — Но Дугал говорил, что люди больше всего ценят свою независимость. Они не хотят, улучшений, если они будут им мешать.
 — О, Дугал. Он мечтатель. Мы постараемся выяснить ситуацию и искореним зло.
 — Возможно, это следует объяснить людям.
 Он взглянул на меня с раздражением.
 — Друзилла, в этом отношении вы ребенок. Сентиментальный взгляд только ухудшит все. Мы должны искоренить это зло, если собираемся жить и работать в этой стране, приносить пользу как им, так и самим себе. Если они не захотят принять разумных законов, мы должны их заставить сделать это.
 — Вы думаете, что когда-нибудь добьетесь этого?
 — Мы должны постараться.
 — Что бы вы сделали, если нашли убийц?
 — Повесили их.
 — Было бы это мудрым? Они следовали тому, что, казалось, требовала от них религия. Это обожание богини Кали толкает их на такие вещи.
 — Моя дорогая Друзилла, вы умная молодая леди, но в данном случае вы… инфантильны.
 — Тогда почему вы пожелали сообщить мне о них?
 — Потому что я думаю, что мы все должны быть предупреждены. Кипингу не нравится, как обстоят дела. Он говорит, что знает о скрытых настроениях. Том подозревает некоторых людей. Он натренировался распознавать такие настроения. Он очень опытный человек и очень обеспокоен.
 — Что надо делать в связи с этим?
 — Быть очень осторожными. Следить, откуда дует ветер. Бесполезно говорить об этом Лавинии.
 — Совершенно бесполезно. Но почему вы рассказали мне?
 — Потому что я ожидаю, что вы будете… разумной.
 — Каким образом?
 — Будьте бдительной. Скажите одному из нас, если вы увидите что-то, что может показаться вам странным. Мы переживаем очень нелегкое время. Такое бывает здесь периодически. Мы должны заботиться, чтобы не оскорбить… не проявить высокомерие… уважать их обычаи.
 — Кроме тхаггери.
 — Совершенно верно. Но мы надеемся, что это единичная вспышка. Если мы сможем выследить убийц и положить ей конец, возможно, повторения больше не будет. Если же это останется невыявленным, то случаи могут принять массовый характер.
 — Я понимаю ваше беспокойство. Спасибо, что сказали мне.
 — Смею заметить, что Том Кипинг расскажет мисс Филрайт. Он очень высокого мнения о ней и интересуется ею.
 — Это было очевидно, когда мы с ним путешествовали.
 — А она… каковы ее чувства?
 — Я точно не знаю. Она не из тех, кто обнаруживает их.
 — Как и некоторые другие, — сказал он, улыбаясь мне.
 — Зачастую это очень мудро.
 — Я уверен, что все, что ни делала бы мисс Филрайт — и вы тоже — будет мудрым. Том Кипинг — хороший парень… очень преданный член Компании. Я очень многим ему обязан.
 — Да, он, очевидно, очень деятельный.
 — Вы тоже ему кое-чем обязаны.
 — Вы имеете в виду то, что он заботился о нас во время последней части нашего путешествия?
 — Он позаботился о вас очень хорошо. Я не думаю, что вы сознаете, насколько хорошо. — Я подождала. Он продолжал-Вы знаете, что он помог вам выйти из довольно щекотливой ситуации?
 Я с удивлением взглянула на него:
 — Я знаю, что он был очень добр и готов помочь.
 — Насколько вы хорошо изучили человеческую натуру, мисс Друзилла?
 — . Вы имеете в виду, могу ли я судить о людях? О, я полагаю, неплохо.
 — Я думаю, что так оно и могло быть… среди обычных людей, с которыми вы вступаете в контакт: среди леди, помогающих в церкви, на садовых базарах и тому подобных; среди тех, кто украшает цветами церковь к Пасхе; кому дают лучшие прилавки для продажи работ; тех, кто немного ревнует, потому что получил слишком дружескую улыбку от восхитительного, преподобного Брейди… Кстати, Брейди женился. Он женился на дочери врача.
 Он внимательно следил за мной.
 — Очень подходящая для него партия, — сказала я. — Я уверена, что она удовлетворяет леди Харриет.
 — Без этого не могло быть свадьбы.
 — Полагаю, что нет. Колин Брейди — очень послушный субъект.
 — Вы менее послушны.
 — Я люблю сама распоряжаться своей жизнью, а вы?
 — Совершенно верно. Но мы начали с оценки вашей способности судить о человеческой натуре. Я могу сказать вам следующее, мисс Друзилла: вы можете быть экспертом в своем узком кругу, но, когда вы выходите за его пределы, вы становитесь полной невеждой.
 — В самом деле?
 — Да, в самом деле. Вы полностью поверили очаровательному Лассеру. — Я была поражена. — Он был привлекателен, не так ли? Внимательный француз. Вы были просто немного поражены им? Вы находили его совершенно очаровательным?
 — Месье Лассер… — пробормотала я.
 — Он самый. Знаете, на самом деле он не был французом.
 — Но…
 Он рассмеялся.
 — Вы были невинной… овечкой среди волков. Я думаю, что всего лишь хорошо видно, когда кто-то теряет почву под ногами.
 — Вы говорите загадками.
 — Это всего лишь забавный способ говорить так, как думаешь?
 — Но я предпочла бы простой разговор.
 — Тогда я скажу просто. Месье Лассер не француз, а джентльмен иного происхождения, он играл роль. Галантный джентльмен собрался обмануть ничего не подозревающих леди, которые поверили, что они так хорошо знают жизнь и ее небольшие превратности, что готовы попасть в его ловушку. Ваш месье Лассер…
 — Мой?
 — Месье Лассер известен в определенных кругах как сводник очень богатого клиента, восточного джентльмена, который имеет традиционные взгляды своей страны на использование женщин… с которыми такая юная леди, как вы, никогда бы не согласилась. Другими словами, месье Лассер избрал вас в качестве интересного пополнения в гарем своего хозяина.
 Я почувствовала, что стала пунцовой, это сильно развеселило его.
 — Я не верю этому, — сказала я.
 — Тем не менее он известен своими действиями. В некоторых случаях молодые английские леди очень желательны. Во-первых, они принадлежат той гордой стране, которая считает себя хозяином мира. По сравнению с женщинами восточных стран они имеют хорошее воспитание. В них больше независимости, они вовсе не воспитаны в представлении, что основная миссия их жизни заключается в том, чтобы служить мужчине любым способом, который от них для этого потребуют. Извините, если этот разговор вас шокирует, но понимаете, если вы собираетесь искать в мире приключений, вы должны заставить себя осознать жизненные факты. Лассер приехал на корабле из Англии. Он был там в связи с более легальными делами своего хозяина; но если бы он мог найти достаточно прелестную леди, чтобы приятно возбудить несколько пресыщенный вкус своего хозяина и с триумфом вернуть ее обратно, он заслужил бы одобрение и благодарность важного человека. Он сделал бы больше, чем просто выполнил то дело, по которому его хозяин послал в Англию. И вот, он увидел вас.
 — На самом деле я не верю ни одному вашему слову.
 — Вы можете спросить Кипинга. Он видел, что происходило. Уже, к сожалению, не в первый раз молодая женщина пропадала с Лассером в пустыне, и о ней больше ничего не было слышно. Между прочим, вы отчасти обязаны поблагодарить и меня. Я отдал тому приказ присмотреть за вами, когда вы покинули корабль в Александрии. Он выполнил его. Он проявил о вас заботу, потому что знал, что я хотел этого. Вы выглядите ошеломленной.
 Так оно и было. Я вспоминала все. Встречу с месье Лассером… разговоры… появление Тома Кипинга. Месье Лассер намеревался организовать так, чтобы мы путешествовали отдельно от остальной группы. Боже мой! Это могло бы произойти.
 Читая мои мысли, Фабиан улыбался.
 — Я надеюсь, вы не разочарованы, что вас вырвали из гарема султана.
 — Я уверена, что разочарован был бы султан. Мне кажется, что из-за меня вряд ли стоило беспокоиться.
 — Вы себя недооцениваете, — возразил он. — Я уверен, что вы стоите того, чтобы из-за вас очень беспокоились. — Он поднялся со стула и приблизился ко мне. Я тоже встала. Он положил руки мне на плечи. — Я рад, что Кипинг спас вас и доставил к нам в целости и сохранности, — серьезно сказал он.
 — Благодарю вас.
 — Вы все еще выглядите озадаченной.
 — Я ошеломлена тем, что вы мне рассказали. Я действительно нахожу, что в это трудно поверить.
 — Это потому, что большую часть своей жизни вы прожили в пасторском доме, где никто не слышал о коварных восточных джентльменах.
 — Я полагаю, что хищники есть повсюду в мире.
 — Да, — с улыбкой согласился он, — но методы их различны.
 — Я должна сказать мистеру Кипингу, как благодарна ему.
 — Он вам ответит, что сделал это, повинуясь долгу… выполняя приказы.
 — Приказы Компании?
 — Компания — это всего лишь те, кто на нее работают. Можно сказать, мои приказы. Я тот, кому вы могли бы выразить благодарность.
 — Ну, если это так, благодарю вас.
 Он наклонил голову.
 — Я могу однажды попросить вашей помощи.
 — Не могу представить, чтобы от моих слабых усилий была бы для вас какая-то польза.
 — Вы опять недооцениваете себя. Вы не должны этого делать. Существует мнение, что люди принимают вас так, как вы сами себя оцениваете. Вы видите, при всех своих ошибках месье Лассер увидел ваши достоинства. Другие тоже могут… если вы им позволите.
 — Я думаю, что должна пойти к детям. В это время я обычно бываю с ними.
 — И нарушите тет-а-тет мисс Филрайт с Томом Кипингом?
 — Может быть, мне следует увести от нее детей? Тогда они смогут поговорить более свободно.
 — Друзилла…
 — Да?
 — Вы немножко благодарны мне?
 Я заколебалась. Я все еще считала эту историю не правдоподобной.
 — Я… я полагаю, что да, — ответила я.
 — Вы полагаете! Это очень нерешительный ответ от юной леди, которая всегда так решительна.
 — Я, конечно, благодарна мистеру Кипингу. Что он сделал этому человеку?
 — Он вам расскажет. В одном из тех мест была остановка.
 — Да, это там, где он заболел.
 — Благодаря Тому, конечно.
 — Он, должно быть, добавил что-то в вино. Я помню, там было вино.
 — Конечно. Том рассказал мне. Он незаметно опустил это в его стакан, зная, что оно быстро подействует. Затем он пошел вместе с ним в мужскую комнату для отдыха, так что был поблизости, когда Лассер почувствовал себя странно. Кипинг поухаживал за ним, позвал слугу и устроил так, что Лассер остался там до тех пор, пока не будет в состоянии путешествовать. К тому времени, когда он поправился, корабль уже отплывал из Суэца, увозя вас от беды.
 — Это было проделано с большим умом. Что он ему дал?
 — Что-то, что давало желаемый результат. В ходе своих дел Том выучился таким вещам.
 — Возможно, это был дурман, — сказала я. — «Колючее яблоко».
 — О, этот… Дугал рассказывал о нем, не так ли.
 — Да. Он объяснил, на что он похож. Я с трудом смогла узнать его из описания.
 — Значит, вы его видели?
 Я утвердительно кивнула:
 — Оказывается, Хансам выращивает его в своем саду.
 Фабиан отбросил свою манеру добродушного подшучивания.
 — Б.Х! — воскликнул он. — В своем саду! Но… культивирование запрещено за исключением некоторых случаев.
 — Возможно, это и есть один из некоторых случаев?
 — Я бы так не думал. Как вы узнали об этом?
 Я рассказала ему о том, как Луиза принесла мне побег.
 — Боже мой! — сказал он. — Он выращивает его в своем саду!
 — Вы с ним поговорите? Ой, я очень огорчена. Понимаете, Луиза проползла под калиткой и думала, что несет мне прекрасный цветок.
 — Ребенок взял его… — прошептал он. — Вы ничего не сказали об этом Хансаму?
 — Нет. Вы знаете, какой он важный.
 — Я-то знаю, — мрачно сказал Фабиан. — Вы кому-нибудь говорили об этом?
 — Я сказала Дугалу, но по глупости сожгла цветок, поэтому не могла ему показать. Я уверена, он подумал, что я ошиблась, и считает, что не следует спрашивать об этом Хансама.
 — Х-м, — медленно проговорил Фабиан. — Признаюсь, это затруднительная ситуация. Может быть, это как раз одна из тех информации, которую лучше всего скрывать… пока. Я должен увидеть Тома Кипинга. Может быть, вы пойдете туда и скажете ему, что я в своем кабинете. Не сделаете ли вы это?
 — Конечно.
 Вероятность того, что Хансам выращивает в своем саду «колючее яблоко», выбила все фривольные мысли из головы Фабиана.
 Сидя в саду, я разговаривала с Элис. Том Кипинг сразу же ушел к Фабиану, как только я сказала ему, что тот приглашает его в кабинет.
 Элис изменилась. В ее голосе появились веселые нотки. Про себя я подумала: «Это влюбленная Элис».
 Ей показалось странным, что Том Кипинг пришел в дом.
 — Это вовсе не странно, — возразила я. — Он служит в Компании, как все они. Сэр Фабиан только что рассказал мне самую странную вещь. Не знаю, верить ему или нет.
 Я повторила рассказ Фабиана.
 Она в изумлении уставилась на меня.
 — Это все довольно странно, не так ли? — сказала она. — То, как Лассер так внезапно заболел.
 — Все совпадает, — согласилась я. — Но мне эта история кажется довольно дикой.
 — Ну что же, мы были в дикой стране. Все отлично там… и здесь… от того, как у нас дома. Это кажется невероятным просто потому, что касается нас, англичан. Я думаю, что Том действовал великолепно, так быстро и… так действенно.
 — Да. Я должна его поблагодарить.
 — Что бы случилось, если бы его там не было! — Она содрогнулась. — Это слишком ужасно предположить.
 — Сэр Фабиан говорит, что Том действовал по его приказу.
 — Он обычно так действует, разве нет?
 — Это звучит… как возможное. Элис пожала плечами.
 — Я думаю, что Том был изумителен, — заключила она.
 Я поняла, что она была захвачена Томом и с интересом думала о том, чем все это могло бы кончиться.
 Когда дети легли спать, мы поболтали в детской. Элис была разговорчивой больше чем обычно.
 — Том, очевидно, изумительный человек, — предположила я. — Кажется, все высокого мнения о нем.
 — Его жизнь полна приключений. Я не думаю, что он останется здесь надолго. Том всегда в пути. Он был рад видеть нас.
 — Он был рад видеть вас.
 — Возможно, что да. Затем… он сказал странную вещь… Он был рад, что встретил нас, но он не думает, что сейчас подходящее время нам здесь находиться. Я спросила его, что он под этим имеет в виду, но он был довольно уклончив.
 — Я сказала сэру Фабиану об обнаружении этого растения в саду Хансама. Он был несколько обеспокоен.
 — В воздухе ощущается странное настроение. Этот случай с тхагами… Я думаю, что это в значительной степени затрагивает их.
 — Естественно, так и должно быть. Это нарушение закона.
 — Том сказал, что ожидает пробыть здесь всего несколько дней, и он никогда не знает, куда поедет в следующий раз. — Она немного помолчала, а затем продолжила. — Это действительно изумительно, что он оказался в пустыне.
 Элис с гордостью улыбнулась. Я надеялась, что для нее все обернется хорошо. Она заслуживала хорошего будущего.
 Как только я увидела Тома Кипинга, я сказала ему, что теперь знаю, что он для нас сделал, и поблагодарила его.
 — Это было удовольствием, — сказал он. — Мне только хотелось арестовать этого человека. Но в таком месте это непросто. Я сразу же узнал его, потому что он раньше применял ту же самую тактику. Была одна юная девушка, которая ехала к жениху, чтобы выйти замуж. Лассер был в той же группе, и во время путешествия через пустыню они вместе исчезли. Он достал в конюшне небольшую карету, убедил девушку в том, что они смогут проделать последний отрезок путешествия с большим комфортом и… и больше ее никогда не видели.
 — Я не знаю, что вам сказать. Это так озадачивает. Когда я пытаюсь подумать о том, что могло бы быть…
 Он положил свою руку на мою.
 — Ладно, этого не произошло. Сэру Фабиану не понравилась мысль о том, что вы, две леди, будете путешествовать без сопровождения, и, поскольку я оказался поблизости, он просил меня присмотреть за вами и совершить последнюю часть поездки по возвращению в Индию вместе с вами. Я сразу же понял, что он собирается снова испробовать тот же самый трюк. Мне доставило большое удовольствие расстроить планы этого отвратительного типа.
 — Он, вероятно, будет заниматься этим делом снова?
 — Без сомнения, будет. Мне бы очень хотелось разоблачить его, но все не так просто. Я уверен, что его наниматель — человек с большим состоянием и властью. Одному небу известно, какие могут быть последствия, если кто-то навредит одному из его людей. Это может стать международным инцидентом! В таком случае лучшей доблестью должна стать осторожность, а — мне следовало бы быть довольным, что удалось доставить вас невредимыми к конечной цели вашего путешествия.
 — Ну, что же, благодарю вас.
 — Вы должны благодарить сэра Фабиана. Ваше благополучное прибытие было для него делом чрезвычайной важности.
 Я почувствовала, как вспыхнула от удовольствия, которое, как это ни смешно, казалось, делало опасности, через которые я прошла, еще более значимыми.
 Затем произошло кое-что, нарушившее спокойствие. Это случилось после полудня, когда день достигал своей самой жаркой точки и дом замирал.
 Лавиния просила меня зайти к ней. Она хотела поболтать и спросить мое мнение о новом платье, которое она задумывала. В этом деле она не то, чтобы хотела принять мой совет, но ей хотелось поговорить.
 Я подумала, что было подходящее время. Обычно в этот час она отдыхала, хотя и не спала, и я думала, что застану ее одну.
 Когда я подошла к ее двери, я услышала голоса. Голос Лавинии был пронзительным, в нем звучала тревога.
 Я подбежала к двери и открыла ее. В первую секунду я остолбенела от удивления. Она стояла у кровати, ее пеньюар спустился с плеч. Она выглядела удивленной и испуганной — и с ней был Большой Хансам. Он был там, рядом с ней, его тюрбан съехал набок… лицо было искажено. Мне показалось, что он нападал на Лавинию. Его глаза были остекленевшими и во всем облике было что-то странное.
 Что касается Лавинии, ее волосы рассыпались по обнаженным плечам. Она сильно покраснела. Когда она взглянула на меня, я увидела, как страх исчез с ее лица и ее черты приняли почти чопорное выражение.
 — Я думаю, — сказала она Хансаму, — что сейчас тебе лучше было бы уйти.
 Я видела, как он безуспешно пытался восстановить свое достоинство. Его рука потянулась к полурасстегнутой рубашке. Он посмотрел на меня и, запинаясь, сказал:
 — Мисси приходит увидеть мемсагиб графиню. Я пойду.
 — Да, Хансам, — слегка высокомерно сказала Лавиния. — Сейчас тебе следует уйти.
 Он поклонился и, бросив на меня недовольный взгляд, удалился. Я спросила:
 — Что все это значит?
 — Моя дорогая Друзилла, я была страшно удивлена. Парень подумал, что я могу позволить ему вступить со мной в любовную связь.
 — Лавиния.
 — Не удивляйся так. Ему кажется, что он лучше любого из нас.
 — Как ты могла это позволить?
 — Я этого не позволяла. Я протестовала изо всех сил.
 — Как он мог подумать, что такое возможно?
 — Я же говорю тебе, что он очень высокого мнения о себе.
 — Ты, должно быть, как-то поощряла его.
 Она скривилась.
 — Это верно. Обвиняй меня… как ты это всегда делаешь.
 — Разве ты не понимаешь, как это опасно?
 — Опасно? Я могла распоряжаться им, если бы хотела.
 — Когда я вошла, ты выглядела довольно испуганной.
 — В самый критический момент! — драматически произнесла она.
 — Ты никогда не должна принимать его таким образом, как ты делаешь. Для своих ежедневных консультаций ты должна встречаться с ним внизу.
 — Что за чушь. Я делала только то, что и все женщины. Они каждое утро видятся со своими хансамами.
 — Это совсем другое. Ты вела себя по-глупому. Ты с ним флиртовала. Ты заставила его подумать, что он может добиться с тобой успеха. Это никогда не пришло бы ему в голову, если бы ты, как другие, вела себя в соответствии с приличиями. Кому еще пришло бы в голову поощрять слуг иметь такие мысли?
 — Я не делала ничего подобного.
 — Делала. Я это видела. Принимать его в неглиже… улыбаться ему, слушать его комплименты. Естественно, он подумал, что добьется успеха.
 — Но он здесь слуга. Он должен бы это помнить.
 — Нет, когда ты ведешь себя как сука.
 — Полегче, Друзилла.
 — Это ты должна быть поосторожнее. Если ты не хочешь говорить начистоту, тогда нам вообще не о чем говорить.
 — Я думала, что ты могла бы посочувствовать.
 — Лавиния, ты что, не понимаешь, какая здесь обстановка? Из-за этого здесь Том Кипинг. Здесь нелегко… неспокойно… и ты создаешь такую ситуацию с этим человеком!
 — Я ее не создавала. Это он. Я не просила его приходить ко мне в комнату.
 — Нет. Но ты проявила к нему свой интерес.
 — Я никогда не говорила ни слова.
 — Взгляды говорят также много, как слова. Ты такая же порочная, как была в школе.
 — Ты опять собираешься начать все сначала, да?
 — Да, собираюсь… привести пример одной из глупостей. Это почти так же дурно.
 Она подняла брови.
 — На самом деле, Друзилла, ты напускаешь на себя важность… только потому, что я отношусь к тебе по-дружески.
 — Если моя манера тебе не нравится…
 — Я знаю. Ты уедешь домой. Ты вернулась бы в тот противный пасторский дом… ты думаешь, что можешь это сделать, но ты не сможешь. Ты не сможешь выйти замуж за Колина Брейди, потому что он уже женат.
 — Я никогда не собиралась выходить за него замуж. И я не хочу быть там, где меня не ждут.
 — Фабиан никогда не позволил бы тебе уехать.
 Я слегка покраснела. Она увидела это и засмеялась.
 — Он очень интересуется тобой… но не обманывай себя. На тебе он никогда не женится. В действительности Фабиан нисколько не лучше меня. Но… знаешь, тебе не надо быть с ним такой сдержанной.
 Я собралась идти, но она жалобно вскричала:
 — Друзилла, подожди минутку. Я была так рада, когда ты пришла. Я думаю, что Хансам был бы очень решительным. На самом деле я начала немного бояться, что он изнасилует меня.
 — Лавиния, я не хочу больше ничего слышать. В том, что случилось, вина главным образом твоя. Я думаю, что ты должна быть немного более ответственной. Я уверена, что он был под действием наркотика. Я знаю, что он выращивает в своем саду дурман. Этим объясняется его неблаговидный поступок, поскольку я не могу поверить, что в нормальном состоянии он позволит себе так много.
 — И что же ты собираешься теперь делать? Рассказать Дугалу, какая у него ужасная жена? Не беспокойся. Он уже знает. Скажи ему, что он зануда и что именно поэтому мне приходится искать развлечения.
 — Я, конечно, не скажу Дугалу.
 — Я знаю. Ты скажешь Фабиану. Друзилла, ради всего святого не делай этого.
 — Я думаю, что об этом, возможно, следует упомянуть. Это невыносимо… его приход в твою спальню.
 — Ладно, я ведь неотразима.
 — И полна предполагаемых обещаний.
 — Друзилла, пожалуйста, не говори Фабиану.
 Я помедлила. Затем сказала:
 — Я думаю, что это могло бы быть важным с точки зрения…
 — О, не будь такой мудрой! Он такой же человек, как все. Все они одинаковы, если только дашь им палец…
 — Тогда перестань давать палец… хотя в твоем случае он превращается в целую руку.
 — Я обещаю… Друзилла, я обещаю. Я буду себя вести… только не говори Фабиану.
 Наконец, я согласилась, но с некоторым трудом, так как чувствовала, что тот факт, что один из штата слуг-индийцев намеревался вступить в близкие отношения с хозяйкой дома, был очень значительным.
 Примерно через два дня после этого в дом была принесена новость.
 За это время я видела Хансама только один раз. Он снова был полон достоинства. Он наклонил голову в привычном приветствии и не обнаружил никаких признаков того, что он помнит ту сцену в спальне Лавинии и ту роль, которую я в ней сыграла.
 Лавиния сказала, что, когда он пришел к ней с ежедневным визитом, она приняла его в своей гостиной и была одета по-дневному. Встреча прошла в спокойной манере — так, как и должны проходить подобные встречи в домах британского квартала, где хозяйки обсуждают меню на день со своими хансамами. Не было никаких упоминаний о том, что случилось.
 — Ты должна была бы видеть меня, — произнесла Лавиния. — Ты гордилась бы мной. Да, Друзилла, даже ты. Я только обсудила меню, и он сделал предложения о том, что считает подходящим. Я сказала ему: «Да, Хансам, я предоставляю это тебе на твое усмотрение». Мне кажется таким образом поступает большинство важных дам. За минуту все было закончено.
 — Хансм поймет, что вел себя недопустимым образом, — сказала я. — Он, конечно, не стал бы извиняться. Этого нельзя от него требовать. Кроме того, вина лежала главным образом на тебе. Он решил не обращать на все это внимания, что в конце концов лучший способ с этим покончить.
 В дом пришел молодой человек. Он прискакал издалека, был крайне усталым и хотел, чтобы его без промедления провели к Большому Хансаму.
 В свое время мы узнали, что привезенное послание было от брата Хансама и что сын Хансама Ашраф, который недавно женился на Рошанаре, мертв. Он был убит.
 Хансам в трауре закрылся в своей комнате. Пелена уныния окутала дом. Фабиан был глубоко, встревожен. Том Кипинг и Дугал долгое время находились вместе с Фабианом в его кабинете. Они не вышли к ужину, и, как и в прошлый раз, им отнесли еду на подносах в кабинет.
 За ужином мы были с Лавинией одни. Мы, как и все в доме, говорили о смерти Ашрафа.
 — Он был таким молодым, — сказала я. — Они с Рошанарой только что поженились. Кому понадобилось убивать его?
 Даже Лавиния была потрясена.
 — Бедный Хансам. Это такой удар для него. Его единственный сын!
 — Это ужасно, — подтвердила я и пожалела человека, несмотря на то, что, в моем воображении, он прочно стал зловещей фигурой.
 Лавиния сказала, что она хотела бы лечь пораньше, и ушла в свою комнату. У меня не было настроения идти спать. Я чувствовала себя очень встревоженной. Мне было интересно, что будет с Рошанарой. Бедный ребенок, она была такой юной.
 Я села в темноте в гостиной, отдернув шторы так, чтобы видеть красоту залитого луной сада.
 Как раз в тот момент, когда я хотела удалиться, дверь открылась и вошел Фабиан.
 — Привет, — сказал он. — Еще не легли? А где Лавиния?
 — Она пошла спать.
 — И вы здесь сидите в одиночестве?
 — Да. Все это так беспокойно.
 Он закрыл дверь и вошел в комнату.
 — Я согласен, — сказал он. — Очень тревожно.
 — Что это означает? — спросила я.
 — Это означает, что по какой-то причине Ашраф был убит.
 — Возможно, это один из тех тхагов. Они убивают без причины.
 Он немного помолчал, затем сказал:
 — Нет… я не думаю, что на этот раз это был тхаг… хотя это может быть связано с ними.
 — Вы думаете, что кто-то убил… не просто ради убийства… а по определенной причине?
 Он сел напротив меня.
 — Для нас надо обязательно выяснить, что происходит.
 — Понятно.
 — Это может оказаться самым важным для нас. Мне не нравится, какая сложилась ситуация. Я уже обсуждал с Дугалом и Томом возможность отправить отсюда вас с Лавинией и с детьми.
 — Отослать. Вы имеете в виду…
 — Я бы чувствовал себя счастливее. — Он слегка иронично улыбнулся мне. — Я не имею в виду счастливее… в прямом смысле… я имею в виду, что почувствовал бы облегчение.
 — Я не думаю, что Лавиния уехала бы.
 — Лавиния? Она уедет туда и тогда, куда и когда ей скажут.
 — У нее есть свое собственное мнение.
 — Очень жаль, что у нее нет при этом еще хоть сколько-нибудь разума.
 — Не думаю, чтобы мне понравилось бы быть пересылаемой туда-сюда… как какая-нибудь посылка.
 — Пожалуйста, не будьте упрямой. Положение достаточно трудное, поэтому не усугубляйте его.
 — Просто хочется хоть немного влиять на то, что здесь происходит.
 — Вы не имеете представления о том, что происходит и все же хотите принимать решения. Женщины и дети не должны быть здесь.
 — Вы не выдвигали возражений против приезда сюда Лавинии. Здесь родились дети.
 — Она приехала со своим мужем. Я не распоряжался, где родиться их детям. Я просто заявляю, что, к несчастью она и они, а также вы здесь. Но все это произошло достаточно естественно. Я обвиняю себя в том, что вызвал сюда вас и мисс Филрайт.
 — Вы не вызывали нас.
 — Это было мое предложение, чтобы вы приехали сюда.
 — Почему?
 — Я думал, что вы, может быть, окажете какое-то влияние на Лавинию. Вы делали это в прошлом, и я полагаю, я говорил вам… или, по крайней мере, давал понять… что думаю также о пользе, которую могло бы принести ваше присутствие мне.
 — Потому что вместе со своей матерью вы полагаете, что для детей необходимо иметь английскую гувернантку и английскую няню.
 — Но, конечно…
 — А теперь вы сожалеете об этом;
 — Только по одной причине. Мне не нравится ситуация здесь, и я думаю, что было бы лучше не оставлять здесь детей и женщин.
 — Я думаю, что ваша заботливость делает вам честь.
 Он произнес с налетом сарказма:
 — Вы знаете истинную причину того, почему я устроил ваш визит. Это было потому, что мне хотелось доставить немного удовольствия себе.
 — Я удивлена тем, что вы подумали, будто это в моих силах.
 — Вы не можете удивляться. Вы знаете, как я наслаждаюсь этими живыми разговорами… Кроме того, я хотел вырвать вас у этого отвратительного Колина Брейди.
 — Я думала, что его рассматривают как человека, преданного Фремлингу.
 — Тем сильнее причина, по которой я должен не любить его. Я хотел видеть вас… и устроил это. Кроме того, что бы вы делали дома? Вы не могли оставаться в пасторском доме, не выходя замуж за Бренди. Куда бы вы поехали?
 — Куда бы поехала? К своей старой няне.
 — Ах, да, к этой доброй женщине. Я хотел вас видеть здесь, вот и все. Несмотря на ваше безразличие ко мне, я люблю вас, Друзилла.
 Я надеялась, что не обнаружу испытываемое мною удовольствие. Мне хотелось, чтобы он понял, что я никогда не позволила бы себе легкой любовной связи с ним, но он никак не отступался.
 Я сменила тему разговора:
 — Чем сейчас вы так обеспокоены?
 — Это дело Ашрафа.
 — Убийство?
 — Совершенно верно. Почему он был убит? Он был совсем мальчишкой. Почему? Это то, что мы должны выяснить… быстро. Если это были тхаги, я думаю, что почувствовал бы облегчение. Но это было единичное убийство. Тхаги убивают сразу нескольких. Кровь одного невинного мальчика не могла бы надолго умилостивить Кали. Я чувствую, что как бы я ни сожалел о вспышках, они были бы более понятны, чем эта тайна. Понимаете, у меня есть ощущение, что опасность вернулась в наш собственный дом.
 — Вы можете спросить Хансама?
 Он покачал головой.
 — Это может быть опасно. Мы должны сначала выяснить, что происходит. Почему был убит Ашраф? Мы должны знать, было ли это ритуальным убийством или убийством по какой-то иной причине. Том сразу же уехал, чтобы выяснить все. У нас могут появиться хоть какие-то новости, когда он вернется обратно… Все это очень таинственно. Друзилла, я думаю, что должен вас предостеречь. Я думаю, что вы должны будете уехать по первому моему требованию. Я бы должен был отослать вас раньше, но поездка так тяжела и может оказаться более опасной, чем пребывание здесь. Возможно, будет необходимо перенести вас в другой город, здесь же, в Индии. Но в первую очередь мы должны понять, что означает это убийство. От того, что за ним стоит, зависит очень многое.
 Несколько минут царило молчание. Затем он сказал:
 — Каким мирным кажется все там, снаружи… — Он не продолжал.
 Внезапно я встала. Мне было интересно, что подумала бы Лавиния, если бы, спустившись вниз, нашла меня в этой темной комнате со своим братом.
 Я проговорила:
 — Позвольте пожелать вам спокойной ночи.
 Я услышала его смех.
 — Вы думаете, что находиться здесь одной вместе со мной… немного неприлично?
 Он опять читал мои мысли, что удивляло меня и приводило в замешательство каждый раз, когда я это обнаруживала.
 — О… конечно нет.
 — Нет? Возможно, вы не так придерживаетесь светских приличий, как я иногда думаю. Ну что же, вы проделали очень опасное путешествие. С большим риском вы пересекли пустыню… поэтому очень непохоже, что вы могли бы испугаться меня просто потому, что мы одни и находимся в темной комнате.
 — Что за мысли! — беспечно удивилась я.
 — Да, ведь это так? Побудьте немного, Друзилла.
 — О, я очень устала. Я думаю, что мне следовало бы лечь спать.
 — Пусть вас не слишком волнует то, что я сказал вам. Я мог ошибиться. На все это может быть разумный ответ… цепь совпадений и тому подобное. Но надо выяснить и быть готовым.
 — Конечно.
 — Я буду очень несчастен, если вам придется уехать.
 — Это ваша манера говорить.
 — Это всего лишь правда. Я хочу, чтобы вы не боялись меня.
 — Вы знаете, я вас не боюсь.
 — Может быть, боитесь себя?
 — Безусловно, я нахожусь в благоговейном страхе или ужасе от себя.
 — Я не имел в виду, что так.
 — Я должна идти.
 Он взял мою руку и поцеловал ее.
 — Друзилла, вы знаете, что я очень люблю вас.
 — Благодарю вас.
 — Не стоит благодарить меня за то, что происходит помимо моей воли. Останьтесь ненадолго. Давайте поговорим. Хватит воздвигать ограду, а?
 — Я не чувствую никакой ограды.
 — Она воздвигнута между нами. Вы сеете семена, и они растут как сорняки… в огромном изобилии. Я знаю, когда так началось. Это связано с тем делом во Франции. Оно повлияло на вас больше, чем на Лавинию. Вы решили, что все мужчины лжецы и обманщики и что никогда не допустите, чтобы вам лгали или вас обманывали.
 — Я думаю, что вы говорите о том, о чем не имеете представления.
 — Хорошо, дайте мне шанс узнать. Я буду вашим покорным учеником.
 — Я уверена, что вы никогда не могли бы быть покорным… или получать указания от меня. Поэтому я пожелаю вам спокойной ночи. Я не забуду о том, что вы мне сказали, и буду в любой момент готова к отъезду.
 — Я надеюсь, что до этого не дойдет.
 — Тем не менее, я буду готова.
 — Вы все же настаиваете на том, чтобы уйти?
 — Я должна, — сказала я. — Спокойной ночи.
 В приподнятом настроении я поднялась наверх. Мне хотелось поверить в то, что он безразличен мне.
 Элис показала мне письмо, которое оставил Том Кипинг, чтобы она прочла после его ухода. Ожидалось, что он вернется в ближайшее время и тогда, вероятно, у нее будет для него ответ. Он просил ее выйти за него замуж. Он знал, что она не хотела бы принимать поспешное решение и нуждалась во времени для обдумывания. Несмотря на их такое короткое знакомство, он, тем не менее, был уверен, что хочет на ней жениться.
 +++
 «Времена, в общем-то, нелегкие, — писал он. — Я предполагаю, что пробуду здесь несколько лет. Ты бы ездила вместе со мной. Иногда это может быть опасно, и, вероятно, будут случаи, когда нам придется бывать врозь. Я хочу, чтобы ты хорошенько все это обдумала. Я решил, что лучше об этом написать, так как не хочу, чтобы чувства увлекли меня до такой степени, что я скрашу все трудности. Все будет отличаться от твоей привычной жизни. Но я люблю тебя, Элис, и, если ты отвечаешь мне тем же, я был бы самым счастливым человеком на Земле».
 Я была глубоко тронута, когда это прочла. Может, в этом письме и не было безудержного признания в любви, но оно выражало глубокую искренность.
 Я взглянула на Элис, и мне не надо было спрашивать, каким будет ее ответ.
 — Я никогда бы не поверила, что такое может случиться со мной, — сказала она. — Я даже не могла подумать, что кто-то захочет на мне жениться… а тем более такой человек, как Том. Мне кажется, что это сон.
 Милая Элис. Она выглядела страшно ошеломленной, но необыкновенно счастливой.
 — Ох, Элис, — сказала я. — Это изумительно. Какой прекрасный роман.
 — И это случилось со мной! Я не могу в это поверить. Ты думаешь, он действительно имеет это в виду?
 — Конечно, он имеет в виду именно это. Я так рада за тебя.
 — Тем не менее, я пока не могу выйти за него замуж.
 — Почему же?
 — А как быть с моей работой здесь? Графиня…
 — Если бы что-то надо было графине, она не стала бы о тебе беспокоиться. Ты обязательно должна выйти за него замуж и как можно раньше начать эту восхитительную жизнь.
 — А как же дети?
 — У них есть хорошая айя и прекрасная гувернантка в моем лице.
 — О, Друзилла, мы были такими добрыми друзьями!
 — Почему ты говоришь об этом в прошедшем времени? Мы и есть хорошие друзья. Мы всегда останемся ими.
 Было удивительно видеть, как изменилась Элис. Она стала как бы другим человеком. Она никогда не думала встретить кого-то, вроде Тома Кипинга, кто полюбил бы ее и кого полюбила бы она. Она очень любила детей и хотела иметь своих собственных, но в течение долгого времени думала, что ее основным назначением в жизни было ухаживать за детьми в чужих семьях.
 Перед ней открывалась изумительная перспектива. Жизнь, полная приключений — путешествия по Индии с человеком, имеющим самую необычную и волнующую профессию — и теперь она навеки будет вместе с ним.
 Она несколько задумчиво посмотрела на меня, и я догадалась, что, как и большинство влюбленных — таких неэгоистичных, какой и была Элис — она хотела видеть счастливыми и других, особенно меня.
 — Я хочу… — довольно грустно сказала она.
 Я знала, что она собирается сказать, и быстро добавила:
 — Ты хочешь, чтобы Том скорее вернулся обратно, и желаешь знать, как все это будет происходить. Я думаю, совсем просто. Вспомни о тех девушках, которые выезжают в свет, чтобы найти жениха. Для них, должно быть, это совершенно привычно.
 — Мне хотелось, чтобы вы встретили кого-нибудь…
 — О, — беспечно возразила я. — Томы Кипинги на дороге не валяются. Такие достаются только счастливчикам.
 Она нахмурилась:
 — Мне не хочется уезжать от вас.
 — Моя дорогая Элис, со мной все будет в полном порядке.
 — Я буду волноваться за вас.
 — Ох, полно, Элис. Вы знаете, что я не оранжерейное растение. С помощью айи я прекрасно справлюсь с детьми.
 — Я думаю не об этом, Друзилла. Мы были очень близки. Я думаю, что могу спросить вас. Что вы чувствуете к Фабиану Фремлингу?
 — Он интересный мужчина. Очень знающий себе цену.
 — Насколько он важен для вас?
 — Полагаю, что настолько же, насколько для любого из нас. Мне кажется, что в здешних краях он имеет высокую репутацию, — уклонилась я от прямого ответа.
 — Это не совсем то, что я имела в виду.
 — Тогда что же вы имели в виду?
 — Я имела в виду, что он небезразличен к вам.
 — Он небезразличен ко всему, что происходит вокруг.
 — Вы знаете, что я не об этом. Он заинтересован… — настаивала Элис.
 — В обольщении?
 — Ну ладно… что-то подобное я и имею ввиду.
 — И я думаю, что это может прийти ему в голову… как это и бывает, когда дело касается любой молоденькой женщины.
 — Это как раз то, чего я боюсь. Было бы неразумно испытывать к нему слишком сильные чувства.
 — Не беспокойтесь. Я его знаю очень хорошо.
 — Разве не приезжает какая-то леди, чтобы выйти за него замуж?
 — Я было подумала, что все это отложено в долгий ящик в связи с нелегкой обстановкой здесь.
 — Но, по-видимому, свадьба состоится.
 — Я думаю, что это воля леди Харриет… и обычно все подчиняются ей.
 — Понятно. Мне хочется, чтобы вы поехали со мной.
 — Я не думаю, чтобы Том очень жаждал, чтобы во время вашего медового месяца с вами находился третий человек.
 — Я надеюсь, что с вами все будет хорошо. Конечно, вы очень благоразумны. Мне бы не хотелось, чтобы вы оставались здесь с графиней, очень безрассудной и эгоистичной… а что касается ее мужа… то я думаю, что он почти влюблен в вас.
 — Я говорю вам, не беспокойтесь. Дугал всегда бывает влюблен чуть-чуть и никогда полностью.
 — Мне такая ситуация не нравится. Вы никогда никому не должны позволять застать себя врасплох.
 — Благодарю вас. Я вижу, что вы чувствуете себя уже почти замужней женщиной, которая должна присматривать за своими менее опытными и более слабыми сестрами. Ох, Элис, сосредоточьтесь на том, чтобы быть счастливой. Я рада за вас.
 Лавиния была удивлена, когда услышала, что Том и Элис собираются пожениться.
 — Кто бы мог подумать! Она кажется прирожденной старой девой. Честно говоря, я не понимаю, что он в ней нашел. Она очень обычная.
 — Понимаешь, людям надо что-то большее, чем взмахивающие ресницы и тигриные взгляды. Элис очень интеллигентна.
 — А я, ты полагаешь, нет.
 — Никто не может назвать тебя обычной.
 — Но и интеллигентной тоже?
 — Ну что же, то, как ты себя ведешь, скорее, предполагает недостаточность у тебя этого ценного качества.
 — Ох, заткнись. Во всяком случае, я нахожу это забавным. Няня Элис и Том Кипинг. А как же дети? Мама будет в ярости. Она прислала сюда Элис Филрайт присматривать за детьми, а не выходить замуж.
 — Обстоятельства вышли из-под юрисдикции твоей матери. Она может управлять Фремлингом, но не всей Индией.
 — Мама будет крайне раздражена. Я сомневаюсь, пришлет ли она другую няню-англичанку.
 — Я думаю, вряд ли. В конце концов, ты ведь пробудешь здесь еще очень недолго, верно?
 — Спасибо, что напоминаешь мне об этом счастливом факте.
 — В сельском поместье Каррузерса ты не сможешь наслаждаться таким обожанием со стороны мужчин, как здесь.
 — Нет. В этом все и дело. И мама не будет от меня так далеко. Я должна бы пересмотреть решение. Возможно, в конце концов, я смогу убедить Дугала остаться.
 — Я думаю, что он страстно желает вернуться домой.
 — К этим высохшим старым книгам, которые он не может достать здесь. Поделом ему.
 — Какая почтительная супруга, — пробормотала я, и она рассмеялась.
 Фабиан был очень удивлен новостью.
 Мы сидели за ужином, когда была поднята эта тема.
 — Я думал, что Кипинг закоренелый холостяк, — проговорил он.
 — Некоторые мужчины так говорят, пока не встретят кого-то, кто их действительно заинтересует.
 Он бросил на меня довольный взгляд.
 — Никто не был удивлен больше меня, — сказала Лавиния. — Я думала, что такие, как няня Филрайт, никогда не выходят замуж. Всю свою жизнь они посвящают своим подопечным, а в старости поселяются в небольшом доме, купленном им кем-то из благодарных опекаемых, кто навещает няню каждые Рождество и день рождения и убеждается, что она удобно устроена до конца своих дней.
 — Я вовсе не удивлена, — возразила я. — Они восхитительная пара. Я с самого момента их встречи поняла, что между ними сложатся особые отношения.
 — На пути через пустыню, — уточнил Фабиан, улыбаясь мне со значением и напоминая, как Том Кипинг по его приказу спас меня от судьбы слишком ужасной, чтобы думать о ней.
 — Это означает, что мы теряем нашу няню, — сказала Лавиния. — Какая тоска.
 — Айя очень хорошая, — напомнила ей я. — Я, как всегда, буду помогать ей ухаживать за детьми. Но нам, конечно, всем жаль, что она уезжает.
 — Смею заметить, она будет навещать нас время от времени вместе с Томом, — успокоил нас Дугал.
 — Это будут веселые встречи, — добавил Фабиан.
 — Я очень счастлива за Элис, — сказала я. — Она одна из самых лучших моих знакомых.
 — В таком случае, — сказал Фабиан, — давайте за них выпьем. — Он поднял свой стакан. — За влюбленных… где бы они ни были.

 Мятеж

 Тело Ашрафа привезли к отцу. Оно было поставлено для прощания в саду небольшого дома, который принадлежал Большому Хансаму. Должны были состояться традиционные похороны. Это означало, что тело Ашрафа будет положено на деревянную повозку и доставлено к определенному месту, где будет сожжено.
 Рошанара вернулась обратно. Она находилась под опекой своего свекра, Большого Хансама. Мне хотелось снова увидеться с ней и узнать, каковы ее планы на будущее.
 Вскоре я узнала это.
 Ко мне пришла аия; она дернула меня за рукав, давая понять, что хотела бы поговорить со мной наедине.
 — Что-нибудь не так? — спросила я ее. Вместо ответа она сказала:
 — Мисси… пошли…
 Мы вышли в сад, и она повела меня к бельведеру, находившемуся среди высокой травы и кустарников. Сюда мало кто заходил. Нам говорили, что в высокой траве полно змей. Там встречалась опасная змея рассела, а один-два раза видели страшную кобру.
 Когда мы приблизились к бельведеру, я слегка отпрянула. Айя заметила это. Она успокоила меня:
 — Мы осторожно… очень осторожно. Пожалуйста, следуйте прямо за мной.
 Я пошла за ней и в бельведере оказалась лицом к лицу с Рошанарой. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, а затем она оказалась в моих объятиях.
 — О, мисси… мисси… — повторяла она. — Такая хорошая… такая добрая.
 Я отстранила ее от себя на расстоянии вытянутых рук. Я была слегка потрясена ее видом. Она больше не была тем ребенком, который сидел рядом с Луизой на моих уроках. Она выглядела старше, тоньше. Меня встревожило мрачное предчувствие: передо мной стояла страшно испуганная девочка — это сразу бросалось в глаза.
 — Так теперь ты вдова, Рошанара, — сказала я. Она бросила на меня скорбный взгляд. — Мне так жаль, — продолжала я. — Это ужасно. Ты ведь только недавно вышла замуж. Как печально терять своего мужа.
 Она покачала головой и ничего не сказала, но ее огромные испуганные глаза ни на секунду не отрывались от моего лица.
 — Он был убит, — говорила я. — Это так бессмысленно. Это сделал какой-то враг?
 — Он ни в чем не виноват, мисси. Он был просто маленьким испуганным мальчиком. Он умер из-за того, что было сделано… другим.
 — Ты хотела рассказать об этом?
 Она покачала головой. Затем она внезапно бросилась на колени к моим ногам, схватив меня за юбку.
 — Помогите мне, мисси, — сказала она. — Не дайте мне сгореть.
 Я посмотрела на айю, которая кивнула. Она подбадривала девушку:
 — Скажи. Скажи, Рашанара. Скажи мисси. Рошанара взглянула на меня.
 — Должны быть похороны… погребальный костер. Я должна броситься в пламя.
 — Нет, — твердо выговорила я.
 — Большой Хансам сказал: «Да». Он сказал, что таков долг вдовы.
 — Нет, нет, — возразила я. — Это обычай сати. Он запрещен британскими властями.
 — Большой Хансам сказал, что это наш обычай. Он не хочет жить по обычаям иностранцев.
 — Это запрещено, — пояснила я ей. — Ты просто должна отказаться. Никто не может тебя заставить. На твоей стороне закон.
 — Большой Хансам, он говорит…
 — Неважно, что говорит Хансам.
 — Ашраф — его сын.
 — Это не в счет. Это противозаконно.
 — Мисси должна знать, — сказала айя.
 Рошанара кивнула.
 — Этого не произойдет, — сказала я. — Мы об этом позаботимся. Предоставьте это мне. Я прослежу, чтобы этого не случилось.
 Ужас в глазах Рошанары сменился доверием. Я была слегка потрясена тем, как сильно она полагается на мою власть.
 Я хотела немедленно приступить к действиям, но не была уверена, с чего начать. Для меня это было слишком. большим делом, чтобы справиться одной. Я должна была посоветоваться с Фабианом или Дугалом. Это должен быть Фабиан. При всей симпатии к Дугалу, он был немного пассивным. Фабиан же должен знать, как поступить.
 Мне необходимо быстро найти его и поговорить.
 Я сказала:
 — Предоставьте это мне. Сейчас я должна идти. Рошанара, что ты будешь делать?
 — Она вернется обратно в дом Большого Хансама, — сказала айя. — Он не должен знать, что она приходила и рассказала вам об этом. Я отведу ее обратно.
 — Я уверена, что смогу скоро сказать тебе, что ты должна делать, — подбодрила я девушку.
 Я сразу же отправилась в кабинет к Фабиану. По счастливой случайности он был там.
 При виде меня он поднялся и выразил свое удовольствие. Меня раздражало, что я чувствовала приподнятое настроение, несмотря на ужасную ситуацию.
 Я сказала:
 — Я должна поговорить с вами.
 — Я рад этому. В чем дело?
 — Это касается Рошанары. Она здесь. Я только что видела ее. Бедный ребенок в ужасе. Большой Хансам собирается заставить ее броситься в погребальный костер Ашрафа.
 — Что?
 — Ей сказали, что она должна так сделать.
 — Это невозможно.
 — Это приказ Большого Хансама, Что нам с этим делать?
 — Мы предотвратим злодеяние.
 — В свете закона это не должно бы быть трудным, не так ли?
 — Да, не должно бы быть трудным, но это может оказаться провокацией. Мы сделали немало тревожных открытий, и мое мнение, что ситуация становится взрывоопасной. Я считаю, что мы должны действовать с крайней предусмотрительностью.
 — Но в случае нарушения закона…
 — Друзилла, — произнес он серьезно. — Я могу верить в вашу осмотрительность?
 — Конечно.
 — Не говорите об этом моей сестре или кому-либо еще. Когда вернется Том Кипинг, смею надеяться, что он введет в курс дела мисс Филрайт… но она разумная девушка. Иначе Том не влюбился бы в нее.
 — Я пообещала Рощанаре, что сделаю что-нибудь.
 — Что-нибудь будет предпринято. Такая жестокость не может быть допущена. Будьте в этом уверены. Но мы кое-что установили. В воздухе витает бунт. Потребуется очень немногое, чтобы заронить искру в тлеющее пламя, и когда это случится — если это случится — пожар окажется грандиозным. Мы где-то поступали неверно… или, может быть, это все происходило само собой. Компания, никогда не стремилась сделать из индусов зависимую расу. Мы хотели во многих отношениях улучшить их судьбу, но, видимо, совершили некоторые ошибки. Я думаю, что наше влияние стало ощутимо слишком быстро. Народ мог почувствовать, что их цивилизация находится под угрозой и что их национальные институты подавляются, чтобы насаждать чуждые им.
 — Но они, без сомнения, должны осознать, что им будет спокойнее жить без таких жестоких обычаев, как сати и тхаггери.
 — Возможно. Но всегда есть кто-то, кто возражает. Понимаете, при лорде Далхаузи мы захватили Пенджаб и Ауд 28 . Но в данный момент реальная опасность заключается в том, что здесь, в Дели, вокруг низложенного Бахадур Шаха растет определенное беспокойство, и Далхаузи угрожает выслать семью старого Могола из его резиденции в Дели.
 — Почему?
 Фабиан пожал плечами.
 — Мы внимательно следим за лидером Нана Сагибом, который ухватится за первую же возможность поднять народ к сопротивлению против нас. Мы в трудном положении. Я уже говорил вам об этом, так что вы должны понимать, что нам необходимо действовать крайне осторожно.
 — А как с Рошанарой?
 — Преступление следует остановить. В этом нет сомнения. Мы должны быть предельно внимательны. Нам удалось многое узнать относительного Большого Хансама, но оказалось, что беда пришла и в наш собственный дом.
 — Это меня не удивляет. Вы можете разоблачить его?
 — Конечно, нет. Это сразу же вызовет здесь бунт и, Бог знает, где это может кончиться. Он не только Хансам. Он занимает это положение потому, что этот дом постоянно посещают чиновники Компании.
 — Вы имеете в виду… в каком-то роде… он шпион?
 — О, больше чем просто шпион. Б.Х. — лидер. Он ненавидит завоевателей. Я уверен в этом. Он последователь Нана Сагиба, который хочет выдворить нас из страны.
 — Он тоже Нана. Большой Нана. Я слышала, как его так называли.
 — Я не знаю, носит ли он это имя, чтобы уподобиться лидеру, или оно принадлежит ему по праву. Самое главное мы узнали, кто он на самом деле и, учитывая это, должны действовать с величайшей осторожностью.
 — Что узнали?
 — Он выращивает дурман у себя в саду. Поскольку тхаггери упразднено нашим законом, он хочет открыто пренебрегать им. Кипинг подозревал… и теперь он нашел доказательства того, что он прав, и что Б.Х. помогал своим друзьям вернуться к тхаггери. Путешественники, найденные в лесу, были отравлены, и мы считаем, что яд поступил от Б.Х. Скорее всего это так, поскольку родственник одного из умерших путешественников осуществил месть, убив Ашрафа.
 — Ох, бедный Ашраф, ставший вместо кого-то жертвой чьей-то мести.
 — Вместо своего отца, конечно. Ашраф — единственный сын Б.Х. Было бы трудно нанести более тяжелую рану. Так что вы видите, мы имеем причины для беспокойства в своем собственном доме.
 — Но что мы можем сделать в отношении Рошанары?
 — Мы помешаем этому… но хитро и тайно. Устроить сцену во время погребального костра было бы крайне глупо. Я твердо уверен, что, если мы так сделаем, это вызовет немедленный бунт в нашем доме. Мы должны избежать этого. Когда вернется Кипинг, я обсужу с ним крайнюю необходимость отправить вас с Лавинией и детьми из Дели.
 — Вы ожидаете беспорядки в Дели?
 — Дели — главный город. Когда возникнут беспорядки, похоже, что они сосредоточатся в центре его.
 Скажите, что вы предполагаете сделать с Рошанарой?
 — Я должен буду подумать об этом деле, но в данный момент мне кажется, что ее во всяком случае следует удалить из города.
 — Большой Хансам никогда не допустит этого.
 — Я должен это сделать разумеется, не ставя его в известность.
 — Это возможно?
 — Мы должны сделать это возможным. Компания владеет несколькими домами в различных местах. В них можно пожить незамеченным некоторое время. Я совершенно уверен, что так поступить лучше всего. Хотя нам следует быть очень, очень осторожными. Том должен бы вернуться к вечеру. Он часто приезжает и уезжает, так что, если он снова уедет, это не вызовет никаких подозрений. Когда будут похороны?
 — Я думаю, очень скоро, где-то через два дня.
 — Тогда необходимы немедленные действия. Будьте готовы. Мне может понадобиться ваша помощь. И помните, никому ни слова.
 — Я буду помнить, — сказала я.
 Он улыбнулся и наклонился ко мне. Я подумала, что он собирается поцеловать меня, но он не сделал этого. Возможно, он увидел вспыхнувшую в моих глазах тревогу. Мне нужно скрывать свои чувства. Элис уже что-то заметила. Я должна быть уверена, что больше не заметит никто… особенно Фабиан.
 События того дня отчетливо сохранились в моей памяти.
 Очень скоро я смогла увидеть айю, поскольку она так же жаждала встречи со мной, как и я.
 Я успокоила ее:
 — Все в порядке. Мы постараемся не допустить этого, но необходимо быть осторожными. Ни в коем случае нельзя выдавать то, что мы собираемся, сделать. — Она грустно кивнула. — Сэр Фабиан проследит, чтобы все было в порядке. Вы должны выполнять все точно так, как вам скажут, не говоря никому ни слова.
 Она кивнула вновь.
 — Сейчас? — спросила она.
 — Я скажу вам, когда мы будем готовы. Пока же вы должны вести себя так, как будто ничего не произошло.
 Я знала, что она так и поступит. Она была в ужасе от того, что может случиться с ней, если Большой Хансам когда-либо обнаружит, что она была вовлечена в заговор, подрывающий его авторитет.
 Позже в тот день прибыл Том Кипинг.
 Фабиан вызвал Дугала и меня в кабинет и сказал, что мисс Филрайт тоже должна прийти, поскольку ее помощь может понадобиться, и теперь, когда она обручилась с Томом, она будет участвовать вместе с нами.
 Было очевидным, что Том уже знал — Элис приняла его предложение. Его довольный вид подавляли дурные предчувствия, связанные с обстановкой.
 — Садитесь, — сказал Фабиан. — И вы тоже, мисс Филрайт. Вы слышали о том, что произошло? — Он вопросительно посмотрел на Элис.
 Элис подтвердила, что она уже знает.
 — Мы должны выкрасть девушку из дома. Том проследит за этим. Существует несколько маленьких домиков, принадлежащих Компании, куда всегда может поехать кто-то из ее членов, если возникает необходимость спрятаться. Они используются в сельской местности как небольшие гостиницы. Тот, кто хочет на некоторое время скрыться, всегда может приехать туда как путешественник, не привлекая особого внимания. Том, расскажи о своем плане.
 — Мы собираемся вызволить индийскую девушку из опасности, — сказал Том. — Конечно, можно было запретить обряд, обратившись к закону. Это то, что я предложил бы в обычных условиях. Но мы считаем, что это неразумно при взрывоопасной обстановке в настоящее время.
 Фабиан пояснил:
 — Я уверен, что и мисс Делани, и мисс Филрайт обе осознают растущее здесь среди людей напряжение. Наши враги распространяют среди сипаев слухи о том, что используемые ими пули смазаны жиром коров и свиней, которых они считают нечистыми. Они думают, что мы пытаемся, оскорбляя их, подавить их древние обычаи. Несколько пожаров началось в Барракнуре 29 . Прошу прощения, Том, что я отклоняюсь от темы, но я думаю, что для юных леди важно понять серьезность ситуации и то, почему мы должны действовать таким окольным путем. Имелись вспышки восстания, которые мы подавили, но по Ауду 30 и Банделькхувду 31 ползут слухи, подрывающие наш престиж. А теперь, Том, продолжай.
 — У нас относительно Хансама есть большие подозрения. Он человек, который кажется способным возглавить людей. Именно из-за его присутствия в доме мы нужно действовать с величайшими предосторожностями, и мы с сэром Фабианом пришли к заключению, что пока не удостоверимся в его намерениях, мы должны сосредоточиться в данный момент больше на спасении жизни девушки, чем на соблюдении законности. Поэтому наш план заключается в способе выручить Рошанару из беды.
 — Как? — спросил Дугал.
 — Забрав ее отсюда.
 — Вас увидят, когда вы будете уезжать, — сказал Дугал.
 — Нет, если мы сделаем это так, как придумали. Она не уедет, пока не стемнеет.
 — Ее могут хватиться в доме Хансама, — сказал я.
 — Мы надеемся, что там полагают, будто она осталась одна в своей комнате, убитая горем от потери своего мужа. Согласно традиции она должна была бы проводить последнюю, как они считают, ночь на земле в медитации и молитве. Для этого они оставят ее в одиночестве. Все, что она должна сделать, это выскользнуть из своего дома, но не входить в этот. Она пойдет в бельведер.
 — В траве вокруг него полно змей, — напомнил Дугал. — Могу вас уверить, что укус некоторых из них… смертелен.
 — Мне известно, Дугал, как ты интересуешься различными их видами, — нетерпеливо проговорил Фабиан, — но сейчас нет времени на их обсуждение.
 — Я просто подумал, что к этому месту опасно приближаться.
 — Эта опасность меньше по сравнению с той, с которой нам придется столкнуться, если мы не предпримем соответствующих действий. Слушаем тебя, Том.
 — Ладно, — продолжил Том, — мы должны похитить Рошанару. И вот здесь нам должны помочь вы, леди, У меня есть парик, который изменит ее вид. — Он открыл небольшую сумку и вынул его. Он был сделан из человеческих волос и выглядел очень естественно. По цвету он был светло-каштановым.
 — Он позволит очень сильно изменить ее внешность, — отметила я.
 — Немного пудры может осветлить ее кожу, — подсказала Элис.
 — Я в этом уверена, — воскликнула я. — У Лавинии на туалетном столике масса всяческих баночек и бутылочек. Я спрошу ее.
 — Нет, — сказал Фабиан. — Не спрашивайте ее. Возьмите то, что хотите.
 — Она может хватиться их.
 — Нужно сделать так, чтобы она не хватилась. Вы должны только воспользоваться ими на короткое время и вернуть на место до того, как она заметит, что их брали. Так вы действительно думаете, что можете изменить ее внешность… придать ей вид… европейки?
 — Я думаю, что сможем, — сказала я. — Нам надо попробовать.
 — Но вы не должны говорить Лавинии ни слова.
 — Это значит стащить ее вещи.
 — Тогда стащите.
 — План заключается в следующем, — продолжал Том. — В полночь необходимо доставить Рошанару сюда. Она не должна ни при каких обстоятельствах заходить в этот дом. У слуг зоркие глаза и тонкий слух, и они всегда настороже, особенно сейчас. Она должна пойти в бельведер.
 Невзирая на возможных змей, — добавил Фабиан, бросая взгляд на Дугала.
 — Там, — продолжал Том, — на нее наденут одежду, которую вы найдете… европейского фасона. Ее внешний вид совершенно изменится. Мы с ней тотчас же уйдем. Я доставлю ее в дом на краю города. Приедут мистер и миссис Шелдрейк. Шелдрейк — один из людей Компании. Его жена будет помогать. Рошанара должна играть роль их дочери. Миссис Шелдрейк и «ее дочь» могут путешествовать в паланкине… мы скажем, что «дочь» болеет. Это оградит от слишком большого количества вопросов, ибо никто не захочет слишком близко подходить к ней, боясь заразиться какой-нибудь инфекционной болезнью. Таким образом мы доставим ее в безопасный дом, где она сможет оставаться, пока мы присматриваемся к ситуации.
 Фабиан посмотрел на меня.
 — Вам это представляется слегка мелодраматичным? Вас удивляет, почему мы просто не остановим это действие? Поверьте мне, если бы это было возможно, я сам предпочел бы так поступить.
 — Я прекрасно понимаю, — уверила я его. — Нужно сделать именно так, как вы планируете. Мы с Элис постараемся как можно лучше замаскировать ее.
 — Дело за тем, чтобы найти что-то подходящее для нее, — сказала Элис. — Она такая юная и хрупкая.
 — Подойдет любая одежда, — сказал Фабиан. — Большую часть времени она будет в паланкине… кроме самого первого дня.
 — И который, должна признаться, является самым опасным, — уточнила я и повернулась к Элис. — Где мы найдем платье?
 Элис несколько секунд изучала меня.
 — Вы очень тонкая, хотя намного выше, чем эта девушка. Мы можем отрезать часть подола у одного из ваших платьев.
 — Вот и решение, — обрадовался Том, с гордостью посмотрев на Элис, внесшую это предложение.
 — И не забудьте, — сказал Фабиан, — моя сестра не должна быть посвящена в тайну. Она не в состоянии заставить себя не сболтнуть что-нибудь об этом.
 — В первую очередь мы должны дать весточку Рошанаре, — проговорил Том.
 — Я сразу же поговорю с айей, — сказала я ему.
 — Мне не хотелось бы вмешивать сюда кого-то из местных, — вставил Фабиан.
 Я посмотрела на него с раздражением.
 — Разве вы не понимаете, что айя не меньше нас хочет, чтобы план прошел успешно. Она ее тетя. Она вырастила Рошанару. Чтобы спасти ее, она сделает все, что может. Я знаю.
 — Не следует слишком поддаваться эмоциям. Это ведет к не правильным действиям. Воздействуйте на айю…
 — Конечно, я так и сделаю, но она поймет и без всяких слов. Мы можем полностью доверять ее благоразумию.
 — Это ошибка — доверять полностью.
 «Почему, — спросила я себя, — я не могу находиться с ним рядом без охватывающего меня настроения спорить? На это нет времени. Мы должны сконцентрировать все свои усилия на том, чтобы заработал наш план».
 Как только я покинула дом, я увидела айю. Я предложила ей пойти в бельведер, где мы могли поговорить. Фабиан был прав: не следовало никому слишком доверять. И хотя я была уверена, что многие из слуг опечалились бы, увидев, как Рошанара сгорала в костре, они никогда не знали, где кончается гнев Хансама, а некоторые могли ощущать патриотическое желание вывести англичан из Индии и открыто бросить вызов их законам.
 Я рассказала айе о наших планах. Рошанара же услышит то, что она должна делать, когда придет в бельведер. Мы расскажем ей тогда, когда будем ее одевать. Было трогательно увидеть надежду в глазах айи. Она верила, что шанс Рошанары на выживание связан с моей подобно божественной силой. Я хотела ей объяснить, что это Фабиан и Том Кипинг разработали этот план.
 Она внимательно выслушала то, что я сказала. Рошанара должна прийти в бельведер в полночь, когда в доме большого Хансама все затихнет, все уснут. Она знала, это можно сделать, потому что все члены семьи будут в своих комнатах, предаваясь молитвам в ночь перед похоронами.
 Днем мы с Элис заходили в бельведер, прихватив некоторые вещи, которые нам понадобятся, чтобы изменить внешность Рошанары. Больше всего мы боялись, что каким-то образом можем себя выдать, действуя не гак, как обычно.
 По-видимому, этого не произошло, потому что все шло спокойно.
 Мы с Элис одели Рошанару. Бедный ребенок дрожал от страха. Она не могла поверить, что кто-то смог бросить вызов приказам Большого Хансама; но в то же время она испытывала ко мне огромное доверие.
 Не было необходимости предупреждать обеих женщин о последствиях для них в случае, если план сорвется. Они осознавали это так же, как и мы.
 Итак, в должное время Рошанара была готова. Она стала нисколько не похожа на самою себя. Подрезанное платье на ней слегка висело, но оно сидело неплохо, а парик из светло-каштановых волос полностью преобразил ее. Она выглядела как евразийка. Нельзя было замаскировать только ее грациозные движения и замечательные темные глаза.
 Я поняла, каким удачным был наш план, когда несколько дней спустя получила записку от Тома Кипинга.
 «Все хорошо, — писал он. — Груз будет в безопасности доставлен из города сегодня ночью».
 Это было прекрасно. Мы спасли Рошанару.
 На следующий день, когда стала известна новость об исчезновении Рошанары, начался большой переполох.
 Хансам ничего не сказал, но я знала, что он впал в страшный гнев. Он желал буквального исполнения древнего обычая сати. Он не хотел повиноваться англичанам, что, по-видимому, было настроением, распространившимся по всей стране.
 Айя сказала мне, что ей было задано много вопросов. Ее он допрашивал особо. Что она знала? Что она думала по поводу этого? Ушла ли девушка по собственной воле? Они все равно найдут ее. Она погибнет в костре, уже потому что должна принести себя в жертву своему мужу и своей стране. Она умрет потому, что пренебрегла приказом Большого Хансама, и потому, что оказалась предателем своей страны.
 Бедная Рошанара. Я надеялась, что она навсегда спаслась от своей ужасной участи.
 По приказу Фабиана Лавинию держали в неведении относительно всего этого, но теперь она узнала о бегстве Рошанары.
 Причина этого открылась, и все говорили о ней.
 — Бедная девочка, — проговорила она. — Ты знала, что они хотели заставить Рошанару прыгнуть в погребальный костер?
 — Ну, одно время был такой древний обычай.
 — Но сейчас он запрещен.
 — Да. Слава Богу, он запрещен.
 — Но они до сих пор совершают это. Большой Хансам хотел, чтобы его выполнили и на этот раз. Это как бы дань его сыну. Он кажется раздраженным из-за того, что не выполняются его желания.
 — Так ему и надо.
 — Он только следовал старинному обычаю.
 — Удивляюсь, был бы он готов сам прыгнуть в костер для сохранения старинного обычая.
 — Конечно, он не стал бы. Хорошо, что Рошанара избежала этого. Я удивляюсь, как ей это удалось? Я никак не думала, что у нее хватит духу.
 — Перед лицом смерти находятся силы на любое действие.
 — Откуда ты знаешь? Ты никогда не стояла перед смертью.
 — Ты права. Никто из нас не знает, как бы мы повели себя при определенных обстоятельствах, если мы никогда с ними не сталкивались.
 — Опять философствуешь! Старая верная Друзилла. Б.Х. спрашивал всех. Он пытался выяснить, кто ослушался его приказа.
 — Он говорил тебе?
 — Не он! Он стал очень высокомерный… с того времени, как я дала ему отпор.
 — Насколько я помню, ты не делала ничего подобного. Столкновение окончилось, когда я вошла и спасла тебя.
 — Поскольку ты однажды проделала это с тем раздражающим старым графом, ты думаешь, что будешь это делать все время.
 — Я рада, что он стал «раздражающим старым графом». Одно время он был восхитительным.
 — Ладно, последнее время Хансам ведет себя очень достойно.
 — Очень хорошо! Стараясь заставить свою невестку сжечь себя?
 — Я говорила о его отношениях со мной.
 — Конечно. У тебя никогда и мысли не возникнет поговорить о том, что не касается тебя.
 Лавиния засмеялась.
 — Останься со мной. Мне нравится, как ты со мной обращаешься. Я не знаю, почему. Мама давно бы уволила тебя за дерзость.
 — Но ты не мама, и если бы меня уволили, я бы тут же уехала без проволочек.
 — Опять капризничаешь! Я, конечно, хочу, чтобы ты осталась. Друзилла, ты мой самый лучший друг. Что за имя! Оно тебе подходит. Ты выглядишь как настоящая Друзилла.
 — Чопорная? Не одобряющая веселье?
 — Точно.
 — Это не правда. Я только не одобряю такое веселье, которое ты любишь устраивать с противоположным полом и которое однажды привело к последствиям, о которых ты должна бы помнить.
 — Опять мы возвращаемся к тому же!
 — Да… и берегись Хансама. Он может оказаться не тем, что ты о нем думаешь.
 — О, он всегда вежлив со мной. Он теперь совсем смирный.
 — Я бы не доверяла ему.
 — Ты не доверяла бы и своей незамужней тетушке, которая по четыре раза в день ходит в церковь и каждый вечер молится по часу на коленях у своей кровати.
 — У меня нет такой незамужней тетушки.
 — Ты, должно быть, сама станешь такой — только не имея семьи, у тебя нет того, кому ты станешь тетей. Именно поэтому ты давишь своей чопорностью на меня.
 — Я скажу тебе…
 — Я уезжаю домой! — передразнила она. — О, нет, ты не уедешь. Знаешь, что я собиралась рассказать тебе? Как у Б.Х. со мной. Он, правда, довольно любезный. Представляешь, на другой день он принес мне подарок. Я знаю, за что. Он просит прощение за ту вспышку. Конечно, я простила его. Он просто так сильно обожает меня.
 — Я полагаю, что если бы я не вошла, ты бы сдалась.
 — Оставь в покое мою добродетель! Какое бы это было приключение!
 — Добродетели у тебя так мало, что вряд ли ты заметила бы ее потерю. Что же касается приключения… то это — прыгнуть в море и утопиться, но я не предлагаю тебе пытаться сделать это, чтобы набраться опыта.
 — Ох, перестань и посмотри на подарок, который принес мне Б.Х.
 Она подошла к ящику и вынула коробку.
 — Ты имеешь в виду, что приняла подарок… от него!
 — Конечно, я его приняла. Следует принимать подарки с такой же душой, с какой их дарят. Поступать иначе крайне невежливо.
 Она открыла коробку и вынула содержимое. Она держала его перед лицом, кокетливо выглядывая поверх него. Я с ужасом уставилась на веер из павлиньих перьев.
 Следующая неделя была отмечена растущим напряжением. В некоторых частях страны вспыхнули открытые восстания, но пока ситуация сохранялась под контролем.
 В начале марта этого 1857 года Элис и Том Кипинг стали мужем и женой. Это была простая церемония, на которой я присутствовала вместе с Дугалом, Лавинией и Фабианом, который прибыл по этому случаю с мимолетным визитом и сразу же вернулся обратно. Он сказал, что у него неотложное дело Компании, и он должен поддерживать связь с армией. Он собирался в Пенджаб, где пока все было спокойно.
 Дугал оставался в Дели, и я несколько раз имела возможность поговорить с ним.
 Он сказал, что ему очень хотелось бы уехать из страны, и Фабиан согласен с ним в этом. Повсюду возникали вспышки восстания, и путешествие на побережье могло оказаться очень опасным. Но из-за детей, считал он, было бы разумнее попытаться уехать. Оба, он и Фабиан, согласились, что в конечном счете Дели, возможно, будет для нас самым безопасным местом, поскольку здесь сконцентрировано наибольшее количество армейских служащих.
 Я очень много думала о подарке Хансама Лавинии — веере из павлиньих перьев. Я не могла себя заставить не предполагать, что в нем не заложен дурной смысл. Я упрекала себя. Это была мелочь по сравнению с тем неопределенным положением, в которое мы попали. Веера, сделанные из павлиньих перьев, были достаточно обычным товаром на базарах и торговых точках. Действительно, они раскупались главным образом иностранцами, которые не знали об их плохой репутации… Но каково было значение подарка Хансама Лавинии?
 Она полагала, что это была форма извинения за его поведение, но ведь Лавиния всегда считала так, как ей хотелось.
 Я спросила Дугала о перьях павлина. Он очень интересовался древними обычаями и, возможно, слышал о том, что их считают несчастливыми. Он не слышал, но, будучи Дугалом, поставил перед собой задачу выяснить это.
 Когда он узнал о возможности посетить Индию, то посчитал своим долгом выяснить все, что можно, об этой стране; у него было несколько книг, которые он привез из Англии с собой.
 Хотя у него сведений было немного, но он точно обнаружил, что относительно павлиньих перьев имеются предположения, как отмечалось в одном или двух источниках, что в некоторых местах их считают приносящими несчастье.
 Я сказала ему, что мне принадлежит один, который оставила мне мисс Люси Фремлинг, которая была уверена в его пагубном влиянии.
 — Странно, что она хотела распространить это на Вас, — удивился он.
 Я рассказала ему об инциденте, когда брала этот веер. Он улыбнулся и сказал:
 — Я полагаю, что она была немножко неуравновешенной.
 — Да, она пережила огромную трагедию. Ее любимый был убит, и ей казалось, что все это было связано именно с веером.
 — Ну, это сплошная чушь.
 Я не сказала ему о таком же подарке Хансама Лавинии. Мне было интересно, что бы он сделал, узнав, что она слегка флиртует с мужчиной. Иногда мне казалось, что ему все равно, чем занимается Лавиния.
 — Это восходит к легенде об Аргусе, чьи глаза перешли на хвост павлина. Некоторые верят, что Аргус жаждал мщения и что пятна — это глаза, которые видят все, что происходит… они следят не только за тем, что можно видеть, но и за мыслями. В этой стране довольно много людей, которые никогда не держат в своих домах павлиньи перья.
 — Я полагаю, что так думают не все. Некоторые могут считать веер приятным подарком. Они действительно великолепны.
 — Может быть, именно это и делает их в глазах суеверных еще более пагубными.
 Я пыталась забыть, что Хансам подарил Лавинии веер. Видит Бог, были гораздо более важные дела, волновавшие меня.
 Я получила письмо от Элис. Она была очень счастлива. Она писала:
 +++
 «Том чудесный, и мы часто удивляемся тому счастливому случаю, что мы встретились. Тому хотелось бы знать, как дальше сложится ситуация. Я думаю, что он больше других осознает опасность, поскольку дела заставляют его ездить по всей стране. Его работа такая волнующая, и я бываю счастлива, когда могу помочь ему. Вы будете рады узнать, что груз доставлен и о нем заботятся. Я с нетерпением жду нашей встречи. Возможно, мы вернемся в Дели. Том никогда не бывает уверен, куда его закинут дела, и сейчас они немного неопределенные. Было бы замечательно поговорить обо всем при встрече».
 +++
 Я была так рада ее письму. Как чудесно повернулась для Элис жизнь!
 Между тем, по мере того как проходили нелегкие недели, слухи разрастались. Прошел апрель, и настал май. Лорд Кэннинг сделал заявление, заверяя войска сипаев о том, что используемые ими патроны не смазаны свиным или говяжьим жиром, но это было встречено, как я полагала, с недоверием.
 Дугала отозвали. Он уехал неохотно.
 — Мне не хочется оставлять вас здесь одних, — сказал он.
 — Майор Каммингс будет наблюдать за домом. Вы должны выполнять все, что он скажет.
 Лавиния была, скорее, довольна. Она уже влюбилась в майора Каммингса.
 В день отъезда Дугала вернулся Фабиан.
 Он попросил меня зайти в его кабинет, и когда я пришла, то увидела, насколько он был серьезен.
 Он сказал:
 — Я не могу говорить с Лавинией. У нее нет чувства ответственности. Друзилла, не могу вам передать, как все это беспокойно. Мне кажется, что после отъезда Элис Филрайт вы здесь теперь единственный разумный человек. Очень жаль, что она уехала. Она практичная молодая женщина.
 — Что случилось?
 — Одному Богу известно. В Компании и армии царит ужасное чувство тревоги. Было ошибкой низвергать властителя Дели — старый Бахадур Шах был совершенно безвредным. — и еще большей — пытаться выселить их из семейного дворца. Понимаете, Друзилла, с помощью войск сипаев мы выиграли много сражений. Теперь они говорят: «Кто выиграл эти сражения? Именно мы, солдаты, выиграли эти битвы… а вовсе не командиры. То, что мы смогли сделать для англичан, мы смогли бы сделать для самих себя». Они против нас, Друзилла… и они являются частью армии.
 — Вы действительно думаете, что они могут восстать?
 — Некоторые могут. Сикхи лояльны… пока. Я думаю, что они понимают, какие блага получают благодаря нам, и они достаточно беспокоятся о своей стране, чтобы хотеть продолжения нашего присутствия. Но этот безудержный национализм… мы не можем его остановить. То, что меня волнует — это вы и Лавиния с детьми. Я бы хотел попытаться отправить вас домой.
 — Я не думаю, что это было бы легко, да?
 — Очень нелегко… но пока еще возможно. Понимаете, если мы вас вызволим из Дели, куда бы вы поехали? Никто не знает, где с часу на час вспыхнет восстание. Мы можем отправить вас в беду… в то время как здесь, в Дели… мы, по крайней мере, хорошо представляем и знаем ситуацию.
 — Должны быть более важные, чем мы, проблемы для беспокойства.
 — Это не так, — сказал он. — Я молился бы Богу, чтобы вы никогда не приезжали сюда. Я хотел бы сам остаться здесь. Я хотел бы следить за всем… здесь. Но я не могу. Друзилла, вы должны будете позаботиться о себе и Лавинии.
 — Вы говорили с Лавинией?
 — Я пытался, однако не производит впечатления, что она понимает. Она просто не видит опасности. Я не могу оставлять вас здесь с Хансамом, Мне хотелось бы от него освободиться. Я уверен, что он ответственен за ту вспышку тхаггери. Понимаете, он рассматривал ее как жест пренебрежения нашими законами… против нас. Он противостоит законам, потому что мы их ввели. Но кто-то отомстил ему, потому что убийство юного Ашрафа было местью семьи одной из жертв. Теперь он может заподозрить, что мы вовлечены в заговор тайного похищения Рошанары. Я хочу, чтобы вы готовы были уехать сразу же при первом предупреждении.
 — Я буду готова.
 — Я не могу предупреждать много раз. Я хотел бы остаться в Дели, но должен вечером уехать.
 — Не беспокойтесь о нас. Я буду готова.
 — Дети…
 — Это я устрою. Я скажу им, что это новая игра. С ними договориться будет нетрудно.
 — Я уверен, что вы справитесь. Иногда я благодарю Бога за то, что вы здесь, а иногда проклинаю себя, что привез вас сюда.
 Я улыбнулась ему.
 — Пожалуйста, не делайте этого, — попросила я. — Это было так… интересно.
 Мгновение он серьезно смотрел на меня, а затем вдруг обнял и крепко прижал к себе.
 Тогда я почувствовала, что все имело смысл.
 Когда он уехал, я ощутила пугающее одиночество. Казалось, вокруг была какая-то особая тишина… напряжение, как будто что-то ужасное пряталось рядом, готовое выпрыгнуть и уничтожить нас.
 Это произошло ранним вечером. Дети были в постели. Кузина айи была вместе с ней, помогая ухаживать за детьми. Она была тихой, нежной девушкой, и Луиза и Алан, оба, уже полюбили ее.
 Я услышала легкий стук в дверь. Я подошла, там стояла айя.
 — Что-то случилось? — в тревоге воскликнула я. Она приложила палец к губам и вошла в комнату.
 — Я хочу, чтобы вы пошли… к моему брату. Он должен вас видеть.
 — Почему он хочет со мной встретиться?
 — Он хочет поблагодарить, — она понизила голос, — за спасение Рошанары.
 — В этом нет необходимости.
 — Есть… большая необходимость.
 Зная, как легко можно было ранить ее чувства, я сказала:
 — Я завтра буду дома. Возможно, он тогда нанесет визит.
 — Он не приходит. Он говорит, вы идете к нему.
 — Когда?
 — Сейчас.
 — Дети…
 — О них хорошо заботятся.
 Я знала, что она оставила свою маленькую кузину смотреть за ними.
 — Очень важно, — сказала она. И таинственно добавила:
 — Из-за плана. — Я была очень удивлена, и она продолжала:
 — Идите в бельведер. Ждите там.
 Мне было очень любопытно, так как по ее манере я почувствовала крайнюю необходимость выполнить ее просьбу, и поэтому поняла, что должна быть готова к экстраординарному происшествию, в которое попаду по ее приглашению.
 Я зашла взглянуть на детей. Они мирно спали, и кузина айи сидела у кровати Алана.
 — Я послежу, — сказала она.
 Я как можно быстрее отправилась в бельведер. Айя была уже там. Она открыла коробку и вынула оттуда синее сари, которое попросила меня надеть на себя. Это, казалось, становилось все более и более таинственным, но, помня предупреждения Фабиана и опасность, в которой мы находились, я согласилась. Она дала мне кусок материи, похожий на шаль, чтобы я обвязала его вокруг головы.
 — Мы идем, — сказала она.
 Мы вышли из сада, стараясь не показываться у дома, и вскоре заспешили по улице.
 Я хорошо знала дорогу. Это было около базара.
 Мы подошли к дому. Я замечала его раньше, поскольку перед ним росло роскошное манговое дерево. Сейчас оно было все в цвету.
 — Это дом моего брата, — сказала айя.
 Брат вышел, приветствуя нас. Дважды поклонился и провел нас в дом. Он раздвинул нанизанную штору и пригласил нас в комнату, которая оказалась заполненной резной деревянной мебелью.
 — Салар очень счастлив, — сказал он. — Я хочу поблагодарить за Рошанару… — Он покачал головой, и в глазах его стояли слезы. — Она теперь в безопасности… с ней все в порядке. Она счастлива. Она сказала, что мисси Друзилла очень хорошая леди.
 — О, в этом ничего такого нет, — сказала я ему. — Естественно, мы не могли бы допустить такое преступление. Это противозаконно.
 — Салар… он хотел бы оказать услугу. Он хочет сказать, что в большом доме нехорошо. Нехорошо оставаться.
 — Да, — сказала я, — везде тревожно.
 — Нехорошо, — кивая, продолжал он. — Салар хотел сказать большое спасибо.
 — Хорошо, вы не должны больше думать об этом. Мы любили Рошанару. Мы не могли позволить допустить то, что они от нее хотели. Естественно, мы сделали, что смогли.
 Айя пояснила:
 — Мой брат не понимает. Он говорит, что вы должны уехать из большого дома. Там нехорошо.
 — Я знаю, — сказала я. — Мы уедем, когда сможем.
 — Мой брат говорит, что лучше всего уехать за море.
 — Скажите ему, что мы уедем, когда появится такая возможность.
 Они поговорили между собой, Салар, качая головой, и айя, качая вместе с ним.
 — Он сказал, что поможет, — сказала мне она.
 — Если можно, скажите ему большое, большое спасибо и еще скажите, что я не забуду его доброту.
 — Он имеет долг. Он не любит быть должником. Он любит платить.
 — Я в этом уверена и ценю это. Скажите ему, что, если мне потребуется помощь, я обращусь к нему.
 Когда разговор был закончен, нас вывели из дома.
 Салар, по-видимому, почувствовал облегчение, так как дал мне знать о своей благодарности.
 Прошло несколько дней, когда я услышала, что по всему Мератху 32 вспыхивали поджоги и что там разразился мятеж.
 Напряжение в доме усилилось. За последние недели вид Хансама стал еще важнее. Он ходил по дому с такой напыщенностью, словно был хозяином над всеми нами. Я была очень напугана тем, что он может сделать.
 Я спросила об этом Лавинию:
 — Лавиния, тебе страшно?
 — Отчего?
 — Ты совершенно не замечаешь того, что вокруг тебя происходит?
 — О, ты имеешь в виду все эти разговоры? Всегда что-нибудь говорят.
 — Ты понимаешь, что Фабиан и Дугал беспокоятся о нас?
 — В этом нет необходимости. Майор Каммингс здесь, чтобы защитить нас. Он сказал, что позаботится, чтобы со мной ничего не случилось.
 — А как же дети?
 — С ними все в порядке. Они всего лишь дети. Они ничего не знают о всем этом шушуканье. Кроме того, за ними присматриваешь ты… и, конечно, айя.
 — Лавиния, кажется, что ты не имеешь представления о том, что происходит. Ситуация взрывоопасная.
 — Говорю тебе, у нас все будет хорошо. Хансам позаботится об этом.
 — Он против нас.
 — Он не против меня. Мы понимаем друг друга… Кроме того, он один из моих больших обожателей.
 — Удивляюсь на тебя, Лавиния.
 — Прекрасно. Удивляйся дальше. Это то, что я от тебя ожидаю.
 Я поняла, что бесполезно пытаться донести до нее тяжесть ситуации.
 Всего лишь день спустя айя вошла вечером в мою комнату.
 Она сказала:
 — Мы должны идти… идти сейчас. Я возьму детей в бельведер. Приходите туда… как можно быстрее. Я беру детей… сейчас.
 Я поняла, что айя знает о какой-то надвигающейся опасности и что она была очень близка. Настойчивость ее голоса убедила меня в том, что я без всяких вопросов должна немедленно послушаться ее.
 — Я пойду и приведу графиню.
 — Быстро. Нельзя терять время.
 — Дети уже в кровати.
 — Неважно. Я скажу им — новая игра. Я их успокою, Мы приведем их. Необходимо быстро. Нет времени.
 — Почему?..
 — Не сейчас. Пошли же. Я говорю…
 Я побежала в комнату Лавинии. К счастью, она была одна. Она сидела у зеркала, причесывалась. Я сказала:
 — Лавиния, мы должны сейчас же идти.
 — Куда?
 — Вниз, в бельведер.
 — Зачем?
 — Пойми. Нет времени объяснять. Я еще сама не знаю. Я знаю, что это важно. Дети должны быть там.
 — Но зачем?
 — Не спорь. Пошли.
 — Я не одета.
 — Неважно.
 — Я не допущу, чтобы мне приказывали.
 — Лавиния, айя сойдет с ума. Обещай мне, что ты тотчас же придешь. И придешь быстро. Не говори никому, куда ты собралась.
 — Право же, Друзилла.
 — Послушай, ты должна иметь представление о том, в какой мы опасности. — Она выглядела слегка встревоженной. Даже она, кажется, начала осознавать изменение обстановки.
 — Хорошо… Я приду, — произнесла она.
 — Я пойду вперед. Я должна сказать айе. Она будет удивляться, почему я так долго. Не забудь, не говори никому, ни одной душе, куда ты собираешься, и постарайся, чтобы тебя никто не увидел. Это очень важно.
 Я спустилась по черной лестнице. Добралась до сада так, что меня никто не увидел, и поспешила по траве в бельведер. Айя с детьми была там. В ее глазах я увидела панику.
 — Мы должны идти… быстро… — прошептала она. — Ждать опасно.
 — Друзилла, это новая игра. В прятки, да айя? — спросила Луиза.
 — Да, да… сейчас мы прячемся и ищем. Пошли. — Я должна подождать графиню, — сказала я.
 — Не ждать.
 — Она спустится сюда и не будет знать, что делать.
 — Мы должны сейчас отвести детей. Вы также идете.
 — Я должна подождать, — возразила я ей.
 — Мы не можем. Не ждать.
 — Куда вы идете?
 — В дом моего брата.
 — К Салару!
 Она кивнула.
 — Он так сказал. Когда придет время, ты должна быть здесь… с мисси… с детьми. Время приходит. Мы должны идти.
 — Возьми детей. Я приведу графиню туда. Я ей сказала, что буду ждать ее здесь. Я должна остаться до ее прихода.
 Айя покачала головой.
 — Нет. Плохо. Плохо… нехорошо.
 Она закутала детей в накидки, так что я с трудом могла их разглядеть, и дала мне в руки коробку, которую принесла в бельведер.
 — Оденете, — сказала она. — Покроете голову. Тогда вы будете выглядеть как индийская женщина… немного. Приходите. Не ждите.
 Я надела сари и накинула на голову шаль.
 — Друзилла, ты выглядишь просто забавно, — сказала Луиза.
 — Теперь мы пошли. Я возьму детей. Вы приходите к брату. Мы хотим сделать это для вас.
 — Я приведу графиню, как только дождусь ее. Она не задержится. Я думаю, что в конце концов она осознает опасность.
 — Скажите ей закрыть голову. Одеть шаль…
 Я была испугана, но знала, что могла оказаться в опасной ситуации.
 Взяв Алана за руку и приказав Луизе держаться рядом, айя поспешно вышла из бельведера.
 Тишина нарушалась только звуками, издаваемыми насекомыми, к которым я теперь уже привыкла. Я могла слышать удары своего собственного сердца. Я сознавала, что айя была лучше информирована об опасности, чем я, и понимала, что ситуация могла стать еще более напряженной.
 Я почувствовала себя одинокой и беспомощной, как только позволила детям уйти, и сразу же подумала, что должна была бы отправиться вместе с ними. Они были на моем попечении. Но как я могла бросить Лавинию? Глупость Лавинии уже однажды оказала огромное влияние на мою жизнь. Сейчас я полагала, что произойдет вновь что-то подобное.
 Если бы она только сразу же пошла со мной. Было бы хорошо, если бы не возникло необходимости бежать из дома, но айя считала иначе. Я подошла к двери беседки и посмотрела в сторону дома. И тогда… я вдруг услышала крики. Я увидела в окне темные фигуры. Казалось, что все обитатели дома заполнили верхние комнаты.
 Мое сердце громко стучало, в горле пересохло. Я продолжала шептать:
 — Лавиния… Лавиния. Где ты? Почему ты не идешь? Я ничего не хотела так сильно увидеть, как ее, украдкой пробирающейся по траве в бельведер.
 Но она не пришла.
 Инстинкт говорил мне, что я должна идти, что должна держать путь к дому с манговым деревом. Я знала дорогу туда. Я ходила по ней много раз.
 «Иди! Иди!» — говорил мне здравый смысл. Но я не могла идти без Лавинии.
 Что, если она придет в бельведер и увидит, что меня нет? Куда она пойдет? Что она станет делать? Она не знала, что в том доме есть убежище.
 Я должна ждать Лавинию.
 Не знаю, как долго я ждала. Оттуда, где я находилась, я могла видеть окно Лавинии. Несколько ламп было зажжено. И в то время, когда я наблюдала, я увидела в ее окне Хансама. Так он был в ее комнате! Он пришел во второй раз, и я удивилась, не ошиблась ли я.
 Я стояла дрожа. Я не знала, что делать. Я молилась о помощи.
 «Уходи… теперь уходи», — сказал внутренний голос. Но я не могла уйти, пока Лавиния была в доме.
 Прошел, должно быть, час. Ночь была жаркой, но я продолжала дрожать. Я слышала отдаленные звуки пения… пьяного пения. Они доносились из нижней части дома.
 Я колебалась. Затем я тайком двинулась по траве. Я знала, что это была глупость. В доме случилось что-то ужасное. Я должна бежать отсюда как можно скорее. Я должна найти дорогу к дому Салара, где меня ждут айя и дети.
 Но я все еще не могла этого сделать.
 — Лавиния, — услышала я свой шепот. — Где ты? Почему ты не идешь?
 Ожидание становилось мучительным. Я не могла выносить его. Я поняла, что должна пойти в дом и найти ее.
 Это была, конечно, глупость. Айя знала, что мы должны обязательно покинуть дом. Она как раз вовремя спасла нас. Но как я могла оставить Лавинию?
 Я говорила себе, что мой долг быть рядом с детьми. Сейчас они нуждаются во мне. Но с айей они были в безопасности. Если она пришла в дом брата, то сейчас они находились там, ожидая меня.
 Я знала, что должна делать. Я должна найти Лавинию. Я не должна уходить без нее. Ей, конечно, следовало бы пойти со мной; она сглупила. Она всегда была глупой. Но я все же любила ее. Мне казалось, что моя жизнь была каким-то образом переплетена с ее, и я не могла бросить ее сейчас.
 Я была у дома. Я стояла прислонившись к стене, прислушиваясь. С половины слуг слышались звуки пирушки. Я представила, что Хансам там. А где же Лавиния?
 Она сказала, что придет. Чего она ждала?
 Дверь была открыта. Я вошла в холл. Теперь крики и смех раздавались более отчетливо. Они были очень веселыми… пьяными, я была уверена.
 Молча, боясь, что Хансам может появиться в любой момент, я тайком прокралась вверх по лестнице. К счастью, эта часть дома оказалась пустынной.
 Дверь в комнату Лавинии была широко раскрыта. Я прокралась по коридору и остановилась там.
 То, что предстало перед моими глазами, навсегда отпечаталось в моей памяти. Беспорядок… и ужас. Стены комнаты были забрызганы кровью. И там, распластавшись поперек кровати, было обнаженное тело Лавинии. Что-то непристойное было в ее позе, и я знала, что оно было положено так намеренно. Ее глаза были широко раскрыты и полны ужаса. Ее великолепные волосы спутались от крови, а в ее ногах лежал раскрытый забрызганный кровью веер из павлиньих перьев. Тогда я поняла, что это сделал Хансам.
 Я почувствовала слабость и дурноту, когда увидела, что у нее перерезано горло.
 Лавиния была мертва. Красота, которая была ее гордостью, которая сделала из нее то, чем она была, в конце концов погубила ее.
 Инстинктивно я поняла, что Хансам осуществил месть своим собственном способом, поскольку она сначала обнадежила его, а затем отвергла. Оскорбив его достоинство, она в его глазах совершила огромное преступление. Он ждал, чтобы отомстить за свой потерянный престиж; подарок — веер из павлиньих перьев — был предупреждением.
 На какое-то время я не воспринимала ничего, кроме ужаса от всего этого.
 — Лавиния… Лавиния… почему ты не пошла? Почему колебалась? Ты погубила себя.
 «Как я скажу детям?» — спрашивала я себя, как будто это было самой важной вещью в мире.
 Дети! Я должна к ним вернуться. Я должна заботиться о них. Я должна думать о них так же, как я думала о Флер.
 Я должна немедленно выбраться из этого дома смерти. Если бы меня обнаружили, моя участь была бы такой же, как Лавинии. Я была нужна детям. Я должна была заботиться о них.
 Я пошла прочь от этой сцены ужаса. Я прокралась по лестнице. Счастье сопутствовало мне, поскольку никто не появился. Выйдя через открытую дверь, я поспешила по траве.
 Ночной воздух подействовал на меня отрезвляюще. Я вошла в бельведер и позволила себе несколько секунд передышки, чтобы восстановить дыхание. Я должна добраться к детям. Для этого мне необходимо было пройти по улицам. Я могла догадываться, что произошло в домах, где жили европейцы. Мятеж начался всерьез. То, чего мы боялись все эти недели, произошло, и это было намного хуже того, что я представляла.
 На улицах было мало народа. Я была рада шали и сари. Айя проявила мудрость, обеспечив меня ими. Я немного сутулилась, поскольку была высокой, и мой рост мог меня выдать.
 Это путешествие по улицам, казалось, заняло много времени. Я видела несколько окровавленных тел, лежавших на дорогах. Все они были европейцами. Я поняла, что происходило, и каждый раз, поворачивая за угол, ожидала столкнуться лицом к лицу с кем-то, кто понял бы мою принадлежность к ненавистной им расе.
 Этой ночью моя счастливая судьба была щедрой. Насколько щедрой, я осознала позже.
 Я достигла дома.
 Айя, когда увидела, обняла меня.
 — Я волновалась.
 — Айя, — пробормотала я. — Они убили ее. Она мертва.
 Она кивнула.
 — Она должна была идти.
 — О, да… да. Она не поверила этому. Это было ужасно. Кровь… кровь по всей комнате.
 — Вспомните о детях, — сказала она.
 — Где они?
 — Сейчас заснули. Вас долго не было.
 — Айя… что мы будем делать?
 Она покорно ответила:
 — Мы ждем. Мы смотрим. Сейчас вы отдыхаете. На некоторое время безопасно. Мой брат, он счастлив. Он отдает долг.
 Айя провела меня в мастерскую. По всему помещению были разбросаны предметы. В воздухе стоял запах дерева. Я заметила окно, которое выходило во двор.
 — Все в порядке, — сказала она. — Снаружи двор. Двор Салара. Никто не увидит.
 Затем мы прошли в небольшую комнату, которая шла из мастерской. В этой комнате не было окон. Дети лежали на соломенном тюфяке на полу и крепко спали. Рядом с ними был другой тюфяк.
 — Вы здесь, — указывая на него, сказала айя. — Сей час вы отдыхаете. Вы чувствуете себя очень плохо.
 Чувствую себя плохо? Так оно и есть. Я безнадежно пыталась выкинуть из своей памяти ту сцену, которую, я знала, никогда не в состоянии буду забыть.
 Я легла на тюфяк. Я все увидела вновь. Эта когда-то красивая комната превратилась в сцену из какого-то адского ужаса… во что-то, что я никогда не смогла бы вообразить. Кровь… кровь везде… и тело Лавинии, лежащей поперек кровати, ее когда-то выставляемая напоказ красота унижена и исчезла навсегда.
 Так я лежала там, размышляя о том, как мы впервые встретились, уехали в школу… Лавиния, которая почти всегда была такой большой частью моей жизни…
 И теперь… больше ее нет.
 Что могла бы я сделать, чтобы спасти ее? Я должна была более настойчиво внушить ей необходимость покинуть дом. Я должна была бы заставить ее понять опасность. Но кто мог заставить Лавинию делать то, что она не хотела?
 Мое лицо было мокрым от слез. Я плакала. Это немного помогло. Это как-то немного успокоило меня.
 О Лавиния… Лавиния… мертва.
 Кто-то из детей зашевелился во сне, как бы напоминая мне, что мой долг успокоиться, не давать печали охватить меня, ободрять их, сделать их своими.
 Я часто удивлялась, как это резчику по дереву Салару удалось на протяжении всех этих недель держать нас спрятанными в своем доме.
 Дом не был большим. Он жил один, так как был холост. Салар вырезал свои деревянные изделия и относил их в магазины, которые покупали их у него. Он всегда жил одиноко, поэтому это помогло.
 Я узнала от айи, что его племянница Рошанара много значила для него. Он любил девочку больше, чем кого бы то ни было в своей жизни, и никогда не сможет забыть, что мы спасли ей жизнь. Когда-нибудь он навестит ее; может быть, он поселится рядом с ней и этим он обязан нам. Теперь он был счастлив, так как отплатил свой долг… больше чем отплатил. Три жизни за одну. Он был доволен этим. Но он еще не спас нас. Была осуществлена только первая часть операции. Долг не будет выплачен, пока мы не сможем вновь свободно ходить по улицам.
 В ночь нашего побега айя вернулась обратно в дом. Она не хотела, чтобы на нее пало подозрение, так как это могло привести Хансама в дом Салара, а его приход был бы концом для нас всех. Тогда Салар был бы не в состоянии защитить нас; а что бы ни происходило, Салар должен заплатить свой долг.
 Это было благом, потому что она могла снабжать меня информацией о том, что там происходило; она могла ходить по улицам, получать представление об общей ситуации.
 Было очень трудно занимать детей и отвечать на их вопросы. Маленький двор, который я увидела из окна, был со всех сторон закрыт высокими стенами, но он был, по крайней мере, под открытым небом, и это было единственным местом для детей, где они могли дышать свежим воздухом. Мы не осмеливались позволять кому-нибудь видеть их. Айя принесла несколько маленьких брюк и туник, так что они были одеты как местные; но их выдавали светлые волосы, и мы носились с идеей выкрасить их в черный цвет, однако сомневались, сможем ли сделать это как следует. В любом случае мы боялись рисковать ими. Мы не могли их держать под предлогом, что все это просто игра в прятки. Для этого Луиза была слишком умной.
 Я ей объяснила:
 — Мы должны прятаться здесь некоторое время потому, что есть плохие люди, которые пытаются нас найти.
 Ее глаза широко раскрылись.
 — Что за плохие люди? — спросила она.
 — Просто… плохие люди.
 — Большой Хансам? — опять спросила она.
 «Как много ей известно?» — удивилась я. Меня часто поражали их наивность и проницательность одновременно.
 Я уклонилась от того, чтобы сказать ей правду.
 — Да, — ответила я.
 Она серьезно рассматривала меня.
 — Он нас не любит, — пояснила она. — Я знаю.
 — Откуда ты знаешь? — спросила я.
 Она просто кивнула.
 — Я знаю.
 — Поэтому мы должны ненадолго остаться здесь до тех пор, пока…
 — Пока он не уйдет?
 — Да, — ответила я.
 — Где мама? — спросил Алан.
 Луиза внимательно смотрела на меня, и я поняла, что должна сказать им. Я быстро приняла решение.
 — Ваша мама ушла.
 — Когда она вернется? — спросила Луиза.
 — Ну… она отправилась в длинный путь.
 — Домой, в Англию? — спросила Луиза.
 — Нет… не совсем. Она ушла еще дальше.
 — Дальше не бывает, — серьезно сказала Луиза.
 — Бывает. Это Небеса.
 — Так она ушла туда?
 — Да.
 — И долго она там будет? — спросил Алан.
 — Когда люди уходят на Небеса, обычно это надолго, дорогая.
 — Она будет вместе с ангелами? — спросила Луиза.
 — Я ангел, — пролепетал Алан.
 — Ты не ангел, — сказала Луиза. — У тебя нет никаких крыльев. Ты просто маленький мальчик.
 — Я ангел Друзиллы, — продолжал Алан. — Друзилла, разве нет?
 Я крепко обняла его и сказала, что да.
 Я была готова заплакать, и Луиза внимательно наблюдала за мной. Она была очень серьезной маленькой девочкой, и думаю, что она не приняла полностью истории о том, что происходило.
 — Ты не уйдешь, да? — спросила она.
 Я покачала головой и сказала, что никогда не уйду.
 Шли дни. Каждое утро я просыпалась и спрашивала, не последний ли это мой день на земле, и каждую ночь, ложась на свой соломенный тюфяк, думала о том, доживу ли до следующего дня.
 Я пыталась продолжать вести уроки. Я придумывала игры, в которые мы могли играть. У нас были игры-загадки, и я постоянно пыталась придумать новые варианты старых игр. Алан часто капризничал. Он хотел пойти в сад. Ему трудно было объяснить. Луиза, я думаю, понимала, что мы действительно находимся в опасности, она была разумной маленькой девочкой.
 Айя часто навещала нас. Было совершенно естественно, что она приходила к своему брату. Она приносила новости о происходящем.
 Перебившие своих офицеров сипаи были теперь армией и находились в Дели. Более того, Бахадур Шах был восстановлен. Все должны были выражать почтение королю. Англичане были выброшены из Дели. Найденные на улицах были немедленно убиты. Теперь Индия была для индийцев. Великий Нана Сагиб, который носил то же имя, что и наш Большой Хансам, промаршировал через Ауд в Северо-Западные провинции, проповедуя восстание и необходимость сбросить иностранное иго. Вспышки имели место в Лахоре и Пешаваре. Салар сказал, что англичане скоро будут выброшены из Индии.
 Я не верила, что мои соотечественники позволили бы так легко себя выбросить, и оказалось, что сэр Джон Лоуренс вооружил сикхов и с их помощью обуздал сипаев. Пенджаб оставался верным англичанам, и прошел слух, что сэр Джон Лоуренс посылает армию для освобождения Дели.
 Я поняла, что мы были в крайней опасности и что, если любой мужчина, женщина или ребенок европейского происхождения будет найден на улице, он будет немедленно убит.
 Я посвятила себя полностью заботе о детях. Я должна была поддерживать их хорошее настроение и продолжать заниматься с ними. Я уделяла им все свое внимание; это был единственный способ оградить себя от тех ужасных воспоминаний.
 Я бы хотела никогда не видеть, что произошло с Лавинией. Меня бы глубоко потрясло, если бы я просто услышала, что она была убита так же, как и тысячи других, но вспоминать о том, что мне довелось увидеть, как она умерла, казалось, было свыше моих сил.
 Дети были счастьем для меня. При сложившихся обстоятельствах было благом, что мы могли скрыться в этом доме. По крайней мере, мы не были подвергнуты опасности, как раньше. У Луизы было стойкое чувство страха. Временами она подходила и стояла рядом со мной без всякой видимой причины. Я понимала. Она была достаточно взрослой для того, чтобы осознавать, какое опасное время мы переживаем. Она льнула ко мне и к айе. Я знала, что, когда айя была не с нами, она очень тревожилась.
 Они были чудесные люди, эти двое… айя и ее брат, Я полностью доверяла им; верность айи, честность Салара были примером для всех нас.
 Я очень хотела знать о Фабиане и Дугале. Где они? Я догадывалась, что, по крайней мере, Фабиан должен бы быть где-то в самом центре беспорядков, Я страстно ждала новостей о нем. Ночью, лежа на своем соломенном тюфяке, я думала о нем, и поскольку чувствовала, что жизнь такая неопределенная, а смерть постоянно бродит у каждой двери, я прямо смотрела в лицо своим чувствам.
 Я стремилась быть с ним. Время, проведенное с ним, было самым светлым в моей жизни. Я любила размышлять над эпизодом, когда он посчитал меня своим ребенком и взял к себе. Он всегда мог бы держать меня около себя. Как это изменило бы всю мою жизнь! Я думала о нем, каким он был, растянувшемся на небольшом диване… с Лавинией, стоящей перед ним на коленях с кубком вина, в то время как я обмахивала его веером из павлиньих перьев мисс Люси.
 Затем в моей памяти вспыхнула та страшная сцена… вид окровавленных перьев веера, который Хансам подарил Лавинии. Как странно, что имелся еще один веер из перьев, преследующий меня. Когда он подарил Лавинии этот веер, она поверила, что это означает с его стороны раскаяние. Как мало она поняла. А это означало, что на нее надвигается несчастье… месть за то, что она пренебрегла им.
 Я должна была переключиться на другие мысли. Я говорила себе, что Фабиан спасет нас. Я молилась, чтобы он все еще был жив и чтобы я вновь поскорее увидела его.
 Я должна была посмотреть правде в лицо. Он был для меня более важен, чем я смела признать; но какой был сейчас смысл обманывать себя? Почему не признать, что он полностью завладел мною? Это продолжалось еще с тех пор, когда мы были детьми. Я полагала, что была влюблена в него. Я всегда была, как меня называют, благоразумной девочкой. Это признавала даже леди Харриет. Разве не послала она меня завершать образование во Францию — что никогда не мог позволить себе мой отец — с целью присматривать за Лавинией?
 И я присмотрела за ней. Я пережила с ней эту трудную ситуацию, которая, если бы нам не повезло, могла бы разрушить ее надежды на грандиозное замужество. Это было то, о чем не знала леди Харриет, но я была уверена, что, если бы она знала, она одобрила бы мои действия.
 Я была благоразумной девушкой. Я должна продолжать оставаться благоразумной. Именно потому, что я была слишком нервничающей… именно потому, что узнала что-то более ужасное, чем могла вообразить, я не должна была позволить этому лишить меня присутствия духа.
 Пришла айя сообщить мне новости. Что-то происходило. Англичане наступали на Дели, и весь город был охвачен ужасом.
 — Будьте очень осторожны, — сказал Салар. — Вас не должны найти.
 Мы ждали. Изменится ли наша жизнь? Проходили недели. Действительно ли вскоре должно было что-то произойти?
 В жаркий июньский день была предпринята попытка взорвать ворота города. Возможно, Дели будет взят. Тогда я, может быть, смогу увидеть Фабиана. Тем не менее, этого не произошло. Народ поднялся, полный решимости удержать город. Сипаи были хорошо обучены, и были храбрыми солдатами; они не могли не сражаться смело и искусно, поскольку сражались за Индию.
 Когда попытка провалилась, наступило горькое разочарование.
 Но это, конечно, не было концом.
 Последовали еще более длительные недели ожидания и предположений, размышлений, не является ли каждый день нашим последним.
 Мы пришли в дом Салара в мае, и только в сентябре Дели был взят сикхами и англичанами.
 Было все еще опасно выходить. Борьба продолжалась на улицах, и любой человек, не похожий на индийца, мог быть убит.
 Но вернулась надежда. Вскоре что-то должно было произойти. Луиза ожидала этого.
 — Теперь моя мама вернется? — спросила она.
 — Нет, Луиза. Она не может вернуться.
 — А папа?
 — Наверное.
 — А мой дядя?
 — Я не знаю. Они приедут, если смогут. Они хотели бы убедиться, что мы все в безопасности.
 — Тогда мы уедем отсюда?
 — Да, мы уедем.
 — На большом корабле? Домой?
 Было приятно слышать, что Луиза говорит об Англии как о доме, хотя она никогда ее не видела. И все-таки Англия означала для нее дом.
 — Да, — ответила я ей. — Однажды…
 — Скоро?
 — Возможно, скоро.
 Она кивнула, улыбаясь. Она знала, что на некоторые вопросы может получать уклончивые ответы, и ее инстинкт подсказывал ей, что это может быть не правдой.
 Итак, мы ждали.
 Однажды ко мне пришла айя. Это было в конце дня. Я думала, что это было просто одно из ее периодических посещений, но это было совсем не так.
 Она сказала:
 — Мы все покидаем дом. Хансам говорит, что это небезопасно. Он говорит, что приходят враги. Солдаты во всех домах, теперь британские солдаты. Он говорит, они обвиняют нас… убивают нас.
 — Они тебя не убьют.
 — Хансам, он говорит…
 — Где Хансам?
 — Я не знаю. Он говорит, все идут. Все они идут в разные места.
 Весь тот день и следующую ночь она оставалась в доме брата. Мы жадно ждали новостей.
 На следующий день она вышла. Айя по-прежнему считала, что для меня было бы небезопасным появляться с детьми на улицах. Людей все еще продолжали убивать, и несмотря на то, что британская армия уже завладела городом, в нем сохранялись еще очаги сопротивления.
 Вернувшись обратно, она сказала:
 — Я видела сэра Фабиана. Он в доме.
 Я потеряла дар речи, но думаю, что она поняла, какую радость я испытала.
 — Ты его видела? Ты говорила с ним?
 Она кивнула.
 — Я иду к нему. Он говорит: «Где мисси Друзилла и дети? Где мемсагиб графиня?»
 — Ты… ты сказала ему?
 Она покачала головой.
 — Я боюсь Хансама. Он следит за мной. Я думаю, что он знает. — Она задрожала. — Я думаю, что он следит за мной.
 — Но где он?
 Она заколебалась.
 — Я не видела… но думаю, что он следит. Я думаю, что он следует за мной. Я не видела, но я знаю.
 — Ладно, — сказала я, — теперь он не в состоянии причинить какое-то зло. Его нет больше в доме. Что ты сообщила сэру Фабиану?
 — Я сказала ему, что графиня мертва, дети в безопасности, с вами.
 — Ты так ему это и сказала?
 Она кивнула.
 — Он спрашивает: «Где? Где?» Но я не сказала. Я боюсь, что сюда придет Хансам. Я боюсь, он следит. Я говорю: «Я приведу мисси Друзиллу к вам». Он говорит: «Да, да». И затем я убежала.
 — Я должна пойти к нему, — заволновалась я.
 — Не днем. Подождите до ночи.
 Как я прожила тот день? Я чувствовала головокружение. Меня охватило ликование. Затем я испытала чувство вины. Вокруг меня были сплошные смерть и разрушение. Как могла я радоваться, когда все еще оплакивала смерть Лавинии и всех тех, кто умер вместе с ней?
 Наконец наступил вечер.
 — Оденьте сари, — сказала айя. — Лучше накройте голову. Затем пошли.
 Вместе с айей я шла по улицам, торопясь, не способная думать ни о чем, кроме возможности встретиться с ним, и все еще тревожась, что никогда не увижу его. За каждым углом мне мерещился убийца.
 У меня было неприятное чувство, что за нами кто-то идет. Легкие шаги… быстрый взгляд через плечо. Никого. Только воображение опережало надежду из-за всех тех ужасных случаев, которые произошли в моей жизни за последние месяцы.
 Я должна прожить эти несколько мгновений, оставшихся до встречи с Фабианом.
 И вот дом.
 — Я жду вас в бельведере, — сказала айя.
 Я быстро пошла по траве. Огни были в нескольких окнах; Мне хотелось позвать: «Фабиан. Я здесь, Фабиаы».
 Около дома рос цветущий кустарник. Когда я проходила мимо, я услышала позади себя движение. Я резко повернулась, и в этот момент ужас охватил меня. Я смотрела в кровожадные глаза Хансама.
 — Мисси Друзилла, — тихо сказал он.
 — Что… что вы здесь делаете?
 — Мой дом, — сказал он.
 — Больше нет. Вы предали тех, кто вам доверял.
 — Вы очень смелая, мисси Друзилла, — сказал он. Вы идете… вы берете детей… вы прячетесь. Теперь я знаю где. Я убиваю айю… но первой вас.
 Когда он прыгнул ко мне, я закричала о помощи. Я увидела нож в его поднятой руке. Я снова закричала и изо всех сил оттолкнула его от себя.
 Это было слабым усилием, но оно заставило его немного качнуться назад. Он немедленно восстановил равновесие и стал приближаться. Эти секунды показались мне очень продолжительными. Оглядываясь назад, меня удивило, как много за такой короткий момент промелькнуло у меня в голове. Моей первой мыслью было: «Не предала ли меня айя? Не для этого ли она привела меня сюда?» Нет. Она никогда, не сделала бы этого. Она любила детей. Она любила меня за то, что я сделала для Рошанары. Это была недостойная мысль. В тот страшный момент я поверила, что это был конец. «Я никогда больше не увижу Фабиана, — подумала я. — И кто будет присматривать за детьми?»
 Затем был оглушительный взрыв. Хансам вскинул руки. Я услышала, как нож упал на землю; он закачался как пьяный перед тем, как рухнуть грудой к моим ногам. Фабиан приближался ко мне с пистолетом в руке.
 — Друзилла! — воскликнул он.
 Я почувствовала слабость от шока. Я думала, что, должно быть, умерла и вижу сон.
 Его руки обвились вокруг меня. Он крепко прижимал меня к себе. Я вся дрожала.
 Я услышала, как он пробормотал:
 — С вами все в порядке? Слава Богу, вы живы…
 — Фабиан, — прошептала я. — Фабиан… — Повторение его имени, казалось, успокаивало меня.
 — Пойдемте внутрь… прочь от этого.
 — Он мертв, — прошептала я.
 — Да, он мертв.
 — Вы… спасли меня.
 — Как раз вовремя. Старый негодяй. Это как раз то, что он заслужил. Скажите мне… я так хотел знать… такие кошмарные мысли. Вы дрожите. Пойдемте в дом. Не бойтесь. Они все ушли… когда мы вернулись, уже не осталось никого из них. Сейчас в доме безопасно. Так много надо сказать…
 Он обнял меня рукой и провел в дом. Было тихо.
 — Я поищу немного коньяка или еще чего-нибудь, — предложил он.
 В холл вошел солдат в форме.
 — Джим, не могли бы вы найти немного коньяка? — сказал Фабиан. — Тут произошел ужасный инциндент. Избавьтесь от тела, хорошо? Это старый мошенник, который здесь работал. Он пытался убить мисс Делани.
 — Да, сэр, — сказал мужчина. Его абсолютно не удивило второе приказание, словно оно было таким же безобидным, как и первое.
 Мы вошли в гостиную, не выглядевшую больше знакомой, и через несколько мгновений мужчина вернулся с коньяком и двумя стаканами.
 Фабиан налил коньяка.
 — Выпейте это, — сказал он. — Вам станет лучше. Я взяла стакан трясущимися руками.
 — Тот человек… — начала я.
 — Не думайте о нем. Это должно было случиться с вами или с ним. Поэтому он должен был исчезнуть. Более того, он был причиной многих бед. За ним давно следовало прийти.
 — Лавиния… — сказала я и все рассказала.
 Он был глубоко потрясен.
 — Моя бедная, глупая сестра… она ничему не научилась, не так ли?
 Он сделал глоток коньяка и уставился перед собой. Я знаю, что он заботился о Лавннии, хотя порицал ее поведение и обычно относился к ней с подчеркнутым неуважением. Он сделал все, что мог, для будущего Флер, То, что она была мертва, было для него страшным ударом.
 — Это был тот человек… — сказала я и поняла, что рассказываю ему все, как было. — Веер из павлиньих перьев был на ее ногах. Он был забрызган кровью. Хансам, должно быть, положил его туда.
 Фабиан обнял меня рукой и крепко прижал к себе. Мне казалось, что мы успокаиваем друг друга.
 — Значит, я отомстил за нее, — сказал он наконец. — Я рад, что это был именно я. Мы искали Хансама в течение некоторого времени. Он был одним из лидеров. Воображал себя Нана Сагибом. Слава богу, теперь мы покончили с ним. Друзилла, все будет хорошо. Но остается еще многое, что надо сделать. Мы должны освободиться от всего этого… мы должны оставить все это в прошлом… когда-нибудь мы выберемся из этой кутерьмы.
 Я начала говорить о детях… о Саларе и его мастерской и о том, как он прятал нас все это время.
 — Хороший человек. Егоследует вознаградить.
 — Он не хочет вознаграждения, — сказала я. — Он хочет отплатить за то, что мы сделали для Рошанары.
 — Да, — сказал он. — Мне это понятно.
 — Что здесь делал Хансам? — спросила я.
 — Вероятно, пытался подстеречь меня. Я подозреваю, что он прятался в саду. Такова, должно быть, была его мысль. Здесь есть еще несколько военных, и смею утверждать, что были попытки стрелять из укрытия. Мы Должны быть крайне осторожны.
 — А Дугал? — спросила я. — Где Дугал?
 — На протяжении некоторого времени я ничего не слышал от него. Думаю, что он может находиться в Лакхнау 33 . Элис с Томом тоже могут быть там.
 Я вздрогнула.
 — Если бы только на этом все закончилось.
 — Так и будет, — заверил он меня. — Но пока еще существует масса опасностей. Вы должны вернуться обратно в дом Салара. Пока вы там в безопасности. Дети должны оставаться с вами. Как они?
 — Своенравны… но в других отношениях все в порядке. Я не могу вам сказать, как я обязана айе и ее брату. И все это действительно из-за Рошанары.
 — Ну что же, мы расстроили планы старого дьявола в этом маленьком деле. Приятно осознавать, что он теперь не будет искать мести. Вы постоянно были в моих мыслях, Друзилла… все вы.
 — А вы — в моих… вместе с Дугалом… Элис и Томом.
 — Я знаю, что с вами дети будут в наибольшей безопасности. Дело в том, куда вам отсюда идти? Я не хотел бы, чтобы вы приходили в этот дом… пока. Я чувствую, что это было бы небезопасно. Я собираюсь сделать все возможное, чтобы как можно скорее отправить вас всех домой.
 — Вы сказали, что опасность уменьшается.
 — Боюсь, что это будет медленное угасание. Хотя мы здесь и обладаем определенной силой, опасность продолжает оставаться. У меня на душе было бы немного легче, если бы я знал, что вы и дети не здесь. Жаль, что мы не в Бомбее. Тогда было бы возможным вас отправить. Но здесь… вы должны пропутешествовать по стране и, Бог знает, на что вы можете нарваться. Сейчас же вы должны вернуться обратно к Салару. Оставайтесь там еще в течение нескольких дней, а дальше мы посмотрим, как будут обстоять дела. Я хоть теперь знаю, где вы… и я собираюсь сосредоточиться на том, чтобы вытащить вас из этого дома и страны.
 Я не могла думать четко. Первостепенное значение имело то, что он жив… что мы снова встретились… что он был так тронут и рад меня видеть, ведь именно он спас мне жизнь, когда я была на грани смерти, возможно в таких обстоятельствах люди думают о смерти легче, чем обычно. В эту ночь я увидела, как у меня на глазах убили человека, и я испытала только ошеломляющий шок, который потонул в охватившем меня огромном счастье.
 Он отвел меня обратно в бельведер, где меня ждала айя. Она слышала выстрел и выбралась посмотреть, что случилось. Сначала она подумала, не убили ли меня. Я думаю, что айя, должно быть, почувствовала облегчение, когда увидела мертвого мужчину, поскольку она сама очень долгое время жила в страхе от него. Он, без сомнения, был надменным, жестоким и злым. Я полагаю, что не должна была бы так переживать из-за того, как с ним поступили, ибо он поступал так со многими. Но смерть потрясает, и я не могла оправиться от шока.
 Айя была рада видеть меня, но ее слегка взволновало появление Фабиана и еще больше, когда он сказал нам, что собирается для безопасности проводить нас в дом брата, где я должна была остаться еще на некоторое время. Она была очень обеспокоена. Его не должны видеть вместе с нами. Кто знает, ведь за нами могли следить?
 Она была действительно испугана, и Фабиан понял причину ее страха, поэтому было решено, что мы с ней должны идти впереди него, а он, наблюдая за нами, но соблюдая дистанцию, в случае чего должен был прийти нам на помощь.
 Вот так я вернулась обратно в дом Салара.
 Остаток ночи я пролежала ошеломленная на своем тюфяке.
 Жизнь изменилась. Теперь улицы Деди были более безопасными, хотя еще возникали периодические вспышки ярости, но мятеж, безусловно, был подавлен. Англичане добивались одного успеха за другим, и становилось очевидным, что порядок наконец будет восстановлен, хотя на это может потребоваться время. Я уже могла выходить на улицу, но никогда не отлучалась далеко. Фабиан все еще был в доме, и я время от времени виделась с ним.
 Мы очень много говорили с ним о положении здесь. Фабиан никогда не обсуждал будущее. Позже я поняла: это было оттого, что он не верил в возможность нашего общего будущего.
 Смерть несколько отступила. Она уже не была слишком близко, но и не отступила совсем.
 Главной заботой Фабиана было вывезти нас из страны. Он постоянно наводил справки, насколько безопасным было бы для нас путешествие к побережью. Англичане добились больших успехов в Раджпутане 34 , Малзе 35 , Бераре и некоторых других отдаленных местах.
 Теперь для меня было безопасно приходить в дом, но Фабиан не хотел, чтобы я появлялась там слишком часто. Он думал, что некоторые из людей Хансама могут оказаться рядом и попытаться отомстить за его смерть, и с этой целью они могут убить любою, жившего в этом доме. Я должна была прятаться у Салара до тех пор, пока не будет организовано все, связанное с нашим выездом в страну.
 Фабиан не покидал Дели.
 Он сказал мне, что, по всей видимости последние события положат конец существованию Компании как таковой. Стали распространяться слухи, что торговая компания не может управлять страной. Это были не очень хорошие известия, и Фабиан полагал, что, когда все это будет решено, место займут другие формы правительства.
 — Вы имеете в виду, что мы по-прежнему сохраним в Индии свои интересы?
 — Скорее всего, да. Тут нет вопроса. Но я уверен, что будет действовать новое законодательство.
 Я любила время, проводимое с ним. Казалось, что близость между нами росла, Я очень смягчилась, поскольку меня навсегда изменили те жуткие обстоятельства, свидетелем корых я оказалась. Я никогда не смогу забыть Лавинии, распростертой поперек кровати. Я никогда не смогу избавиться от воспоминания о веере из павлиньих перьев. Я всегда буду помнить взгляд удивления и ужаса, застывший на ее лице. Я так часто думала о ней… о ней, которая жила в мире грез, где она всегда была прекрасной сиреной, обожаемой галантными рыцарями. Что она подумала, когда оказалась лицом к лицу с ужасной реальностью? Возможно, ответ был в этих дико смотрящих глазах.
 Я часто произносила ее имя вслух. «Лавиния… Лавиния, почему ты не пошла со мной, когда я умоляла тебя об этом? Почему ты помедлила? Действительно ли ты поверила, что Хансам был твоим преданным рабом и что тебе не будет причинен никакой вред, пока он там? Ох, бедная заблуждавшаяся Лавиния!»
 Фабиан был глубоко потрясен всем случившимся, но он был реалистом. Лавиния была мертва. Ничто не могло вернуть ее. Ее смерть была результатом ее собственной глупости. И теперь в первую очередь нам следует подумать о детях.
 Приход нового года совпал с концом восстания в Бенгалии и большей части Центральной Индии. Бахадур Шаха, последнего Могола, судили, признали виновным в государственной измене и выслали в Бирму. Порядок потихоньку восстанавливался. Я все еще продолжала много думать о Дугале, Элис и Томе. Казалось, что все они еще должны были быть в Лакхнау, поскольку мы не имели от них никаких известий. Я очень боялась, что с ними могло что-то случиться.
 Жизнь стала более сносной. Мы все еще жили в доме Салара, но теперь были свободнее, и для нас не было необходимости скрывать, кто мы такие. Наши люди вернулись в Дели. У нас не было причин бояться сикхов, которые всегда были настроены лояльно по отношению к правлению англичан и сознавали пользу, которую те им приносили.
 Я не стала перебираться с детьми в дом, потому что боялась пробудить их воспоминания и вызвать вопросы относительно их матери. Фабиан сам приходил в. дом Салара. Все были рады его видеть, но были несколько сдержанны в проявлении своих чувств, поскольку все еще немного боялись его.
 Он изменился. Теперь он был серьезнее. То, что случилось с Лавинией, подействовало на него более глубоко, чем я предполагала. Кроме того, в этом разгроме он потерял нескольких друзей и коллег. Я полагала, что уже никто из тех, кому пришлось пережить все это, никогда не сможет стать вновь таким же беззаботным, как раньше. Каждый будет воспринимать жизнь серьезно.
 Наши беседы теперь были очень реалистичными, и мы много говорили о том, что происходило в этой стране. Между нами больше не было тех словесных битв. Я чувствовала, что наши отношения — какими бы глубокими они сейчас ни были — должны измениться, когда мы вернемся к более нормальной жизни. Возможно, мы сблизились более тесно, но эти отношения могли оказаться поверхностными.
 Я часто думала о том, что уже никогда не буду той, какой была раньше. Я неоднократно повторяла себе, что не должна придавать слишком большого значения своим новым взаимоотношениям с Фабианом, поскольку мы оторваны от нормальной жизни.
 Время шло. В любой момент я готова была услышать, что настало время отъезда.
 И вот этот момент наступил. Я должна была приготовиться выехать в Бомбей в двухдневный срок, взяв с собой детей. Айя должна была оставаться в доме своего брата. Мне предстояло путешествовать в компании женщин и детей. Планы отправки их домой строились в течение долгого времени.
 — Итак, — беспомощно сказала я, — я уезжаю одна.
 — Я буду сопровождать вас до самого Бомбея, — сказал Фабиан. — Я не могу позволить, чтобы вы проделали это путешествие, которое может быть крайне опасным… без меня.
 Я почувствовала, что мое сердце подпрыгнуло от радости, хотя и ругала себя за свою глупость.
 Как грустно было прощаться с айей. Салар торжествовал. Он полностью расквитался со своим долгом. Айя казалась спокойной, дети были тихими. Для них это была огромная боль — вероятно, первое настоящее горе в их жизни.
 Я успокоила ее:
 — Милая айя, может быть, мы снова встретимся.
 Она подарила мне свою бесконечно грустную улыбку и сказала, что глубоко несчастна, но знает, что должна смириться со своей судьбой.
 Даже теперь путешествие в Бомбей представляется мне нереальным.
 Мы устроились в повозке типа дакгхари, в которой я уже путешествовала ранее. Я знала, что в этой грубой повозке, запряженной неопрятной лошадью, мы должны приготовиться к очень некомфортабельному путешествию. Дети, грустные из-за разлуки с айей, были рады избавиться от ограничений, существовавших в доме Салара. Луиза сказала Алану, что они едут домой, и малыш тут же забыл свою печаль при расставании с любимой айей, запрыгал вверх и вниз и запел: «Домой, домой».
 В этом слове была какая-то магия.
 Мы выехали из дома очень рано утром, я с детьми разместилась в повозке, а Фабиан рядом с нами скакал верхом на лошади в сопровождении полудюжины вооруженных людей. Нам не пришлось долго ждать, чтобы присоединились другие участники, и к тому времени, когда мы выехали из Дели, наша численность значительно возросла. Женщины и дети находились в таких же, как наша, дакгхари. К нам также еще присоединились солдаты. Длительный переход начался.
 Мы знали, что мятеж, безусловно, закончился, но вполне возможно, что мы можем подвергнуться нападению со стороны враждебно настроенных местных жителей. То, что среди нас были только женщины, дети и старики, не спасло бы нас. Это была война против народа, а не против отдельных людей. Было трогательно видеть, как все были внимательны друг к другу. Если кому-то было плохо или случалось какое-то самое маленькое недоразумение, все без исключения старались помочь, чем могли. Для меня было удивительно, как нависшее чувство опасности могло повлиять на людей.
 За последние месяцы большинство из нас в той или иной форме столкнулись со смертью; мы знали, что ее тень все еще витает над нами и что любое мгновение может быть для нас последним; но по какой-то причине мы потеряли всякий страх и трепет перед смертью. Мы усвоили, что жизнь преходяща. Возможно, мы стали более одухотворенными, менее материалистичными. Я просто не знаю, чем это можно объяснить. Но, оглядываясь назад, я понимаю, что это был, как ни странно, облагораживающий опыт, через который стоило пройти.
 Время от времени мы останавливались в дак-бунгало, чтобы поесть, отдохнуть или сменить лошадей. Мы там не ночевали. Вся компания, невзирая на усталость, старалась как можно быстрее отправиться в дальнейший путь. Каждый знал, что мы скорее должны попасть на корабль, пока что-либо не случилось с нами.
 Остановки приносили облегчение. Они означали временное освобождение от жуткой тряски в дакгхари. То тут, то там мы урывали по несколько часов сна. Дети обычно закрывали глаза с заходом солнца и спали всю ночь.
 Я постоянно ощущала присутствие Фабиана, и это успокаивало меня. Я была уверена, что с ним мы в безопасности. В одном смысле мне не хотелось, чтобы путешествие закончилось: я знала, что это означает расставание с ним, однако, несмотря на все неудобства, я находила это путешествие очень приятным.
 Когда мы достигнем Бомбея, ему придется вернуться в Дели, а нам отправиться домой. Мы уже будем в безопасности, а ему надо будет вернуться обратно, где опасность еще существовала. Часто я думала, что же случилось с Томом, Элис и Дугалом.
 Во время наших коротких остановок мы с Фабианом обычно разговаривали. Мы бродили на некотором расстоянии от других.
 Он успокаивал меня:
 — Все будет хорошо, как только вы очутитесь на корабле. Конечно, вам предстоит еще путешествие по суше от Суэца до Александрии… но теперь вам уже известны ловушки, в которые вы можете попасть. Рядом с вами много людей, и вряд ли вы вновь попадетесь на удочку привлекательного незнакомца типа Лассера.
 — Нет, — ответила я. — Я теперь знаю многое.
 — Когда вы вернетесь домой, вы останетесь с детьми?
 — Леди Харриет захочет их оставить при себе.
 — Конечно. Но вы тоже должны быть там. Вы не можете их покидать. Подумайте, что бы это для них означало. Они лишились своей матери и айи. Я замечаю, они льнут к вам. Вы для них — символ безопасности. Вы должны остаться с ними во Фремлинге. Я написал об этом своей матери.
 — Вы думаете, что письмо дойдет до нее?
 — Я уже отдал его одному из наших людей, который уехал две недели тому назад. Я сообщил ей, что вы приезжаете вместе с детьми и что я хочу, чтобы вы оставались с ними до тех пор, пока я не вернусь домой.
 — И когда это произойдет?
 Он пожал плечами.
 — Кто может знать? Но вы должны быть с ними. Моя мать может быть немного… грозной… особенно вначале. Там они будут нуждаться в вас, вы должны им помочь понять ее. Бедные дети, они достаточно настрадались, пройдя через весь этот ужас.
 — Кажется, это не оказало на них неблагоприятного воздействия. Я полагаю, что дети быстро начинают все воспринимать как норму. Сейчас они привыкли к такому тайному существованию в убежище, ведь эти недели они провели у Салара.
 — А их мать?
 — Они приняли ее смерть. Дети думают, что она ушла на Небеса.
 — Они еще будут интересоваться.
 — Случилось так много всего, а Лавиния виделась с ними не слишком много. Она не была для них достаточно близким человеком.
 — Возможно, это оказалось и к лучшему.
 — Дети, конечно, скучают по айе.
 — Это заставит их еще больше привязаться к вам. Поэтому понимаете, Друзилла, вы не должны оставлять их. Я объяснил это своей матери.
 — Вы хотите, чтобы я осталась во Фремлинге… как своего рода гувернантка.
 — Вы друг нашей семьи. Когда я вернусь домой, мы все устроим. А пока я прошу вас, чтобы вы проследите, чтобы с ними все было хорошо. Обещайте мне. — Я пообещала. — Теперь еще одно, — продолжал он. — Я сообщил своей матери о… другом ребенке.
 — Вы имеете в виду Флер?
 — Да. Я думаю, что она должна знать.
 — Но Полли и ее сестра…
 — Я знаю. Они ухаживают за девочкой… и очень хорошо к тому же. Но если с ними что-то случится? По правилам, Флер должна бы быть со своей семьей.
 — Итак, леди Харриет, наконец, знает.
 — Ну что же, она должна была когда-то узнать. Я не мог ей сообщить это осторожно сам. Кто знает, что здесь может произойти?
 — Как вы думаете, что она сделает?
 — По-видимому, она постарается забрать ребенка.
 — О, нет!
 Я могла себе представить противостояние — Полли и Эфф с одной стороны и леди Харриет — с другой. Это была бы встреча двух грозных сил. Я хотела бы знать, кто оказался бы сильнее.
 — Я очень надеюсь… — начала я.
 — Моя мать сама решит, что следует делать с этим ребенком. И во всяком случае, что бы ни произошло, мы знаем, что у Флер будет дом.
 Я услышала, как он тихо сказал:
 — Я полагаю, что вы правы.
 — И я так думаю.
 — Полли и ее сестра никогда не отпустят Флер.
 — Я предполагаю, что будет своего рода битва, но не уверен, на чьей стороне окажется победа. Моя мать — очень решительная женщина.
 — Так же, как Эфф и Полли.
 — Это будет битва титанов.
 Он засмеялся, и я обнаружила, что смеюсь вместе с ним.
 Я внезапно почувствовала себя в безопасности.
 Я никогда не забуду ту ночь… вереницу повозок, пасущихся лошадей… теплый душистый воздух, жужжание насекомых… и Фабиана, там, рядом со мной.
 Я хотела, чтобы это длилось бесконечно. Это было абсурдно, но я не торопилась попасть в Бомбей.
 Были другие остановки. Мы разговаривали, а иногда молчали, но между нами существовала прочная связь, Я была уверена больше, чем когда бы то ни было, что моя жизнь связана с Фремлингами. Иногда мы вспоминали о прошлом, и опять о тех днях, когда он захватил меня и сделал своим ребенком, захотев быть моим отцом.
 — Вы думали, что могли взять все, что хотите, — сказала я ему, — включая ребенка, принадлежащего другим людям.
 — Я полагал, что могу.
 — Возможно, вы продолжаете так думать.
 — Старые привычки долговечны.
 Я подумала о веере из павлиньих перьев, но не стала о нем говорить. Размышление об этом вызвало бы воспоминание, которое, я знала, никогда не смогу полностью забыть — Лавиния на окровавленной постели с веером в ногах.
 Я должна оставить все это в прошлом. Я должна жить для будущего. Передо мной стоит огромная задача. Я должна доставить детей домой, посвятить им свою жизнь… пока не вернется Фабиан.
 Наконец мы прибыли в Бомбей. Знакомые здания с их ослепительно белыми на сияющем солнце стенами, море, ворота в Индию, как говорят. Теперь мы должны пройти через эти ворота… по пути к себе домой.
 В течение нескольких дней мы должны были ожидать корабль; и наконец, он пришел. Фабиан вместе с нами поднялся на борт, чтобы посмотреть, как мы устроились. Это была маленькая каюта, которую я делила с детьми.
 Времени не оставалось. Вскоре после того, как мы поднялись на борт, все было готово к отплытию.
 Фабиан попрощался с детьми, наказав им во всем слушаться меня. Они торжественно выслушали его.
 Затем он взял меня за руки.
 — До свидания, Друзилла, — сказал он. — Я вернусь домой как можно быстрее. — Он улыбнулся мне. — И у нас будет много времени, чтобы обо всем поговорить…
 — Да, — ответила я.
 Он дважды поцеловал меня — по разу в каждую щеку.
 — Будьте очень осторожны, — предупредил он.
 — Вы тоже, — напомнила я ему.
 На этом все закончилось. Я отплыла с детьми из Бомбея, оставляя Фабиана в этой раздираемой конфликтами стране.




 АНГЛИЯ



 Возвращение домой

 Я плохо запомнила путешествие и полагаю, что оно, как и все такие путешествия, было богато событиями, но все, что происходило, казалось таким обычным по сравнению с тем, что было до него.
 И были дети, за которыми надо было присматривать. Дети, казалось, были везде и нуждались в постоянном внимании. Плывущий корабль — не самая удобная детская. Пассажиры постарше испытывали определенное напряжение: многие из них оставили в Индии мужей и других родственников и постоянно думали о том, что там с ними происходит.
 Мы не имели известий; мы были небольшой группой беженцев из странной страны.
 Дети были, конечно, возбуждены всем тем, что они видели вокруг, и экипаж судна радовался, глядя на них. Я видела на палубе Луизу с другими сверстниками, когда моряк показывал им дельфинов и летающих рыб. Я помню огромное возбуждение, когда увидели кита. Мы пережили неизбежные штормы, которые удерживали нас в наших каютах, и дети громко хохотали, когда они не могли встать прямо, а небольшие предметы катались по каюте. Для них все было новым и волнующим. После путешествия они прибудут в замечательное место, называемое Домом.
 Я не могла представить, что же они ожидали. Я надеялась, что они не будут разочарованы.
 Так мы достигли Суэца.
 Я без удовольствия ожидала скачку через пустыню, но это оказалось безмерно интересным для детей. Они не обращали внимания на дискомфорт кареты и дикость лошадей, которые их везли. Они испытывали возбуждение, когда мы останавливались в караван-сараях. Я услышала, как Луиза рассказывала все о них Алану, в то время как он прыгал вверх-вниз, выражая, как всегда, свое возбуждение.
 На меня вновь нахлынули воспоминания! Путешествие вместе с Элис, наше знакомство с месье Лассером, а затем встреча с Томом Кипингом и таинственный конец так называемого француза.
 Я вздрогнула, предположив, где могла бы оказаться теперь, если бы не вмешательство Тома по приказу Фабиана.
 Все мои мысли возвращались к Фабиану.
 Наконец, мы прибыли в Саутгемптон.
 — Это Дом? — спросила Луиза.
 — Да, — ответила я с чувством. — Это Дом.
 Какой странной казалась Англия после той страны сияющего солнца, нередко невыносимой жары, цветов лотоса, банановых деревьев и темного бесшумного народа с их мягкими мелодичными голосами.
 Когда мы прибыли, стоял апрель. Для возвращения в Англию это чудесное время года, для которого характерно теплое, но не горячее, а просто мягкое и немного застенчивое солнце, поскольку оно часто пряталось за облаками, ласковые дождики, деревья с набухшими почками, только-только появляющиеся цветы. Я наблюдала, как у детей от возбуждения широко раскрываются глаза. Я думаю, что они давно уже решили, что Дом — это своего рода Мекка, обетованная земля, и все там будет изумительным.
 Мы остановились в гостинице, где могли подготовиться к возвращению к тем, кто нас ждал.
 Я сразу же послала известие во Фремлинг, сообщая леди Харриет о том, что прибыла с детьми.
 Там мы услышали новости: сэр Колин Кэмпбелл освободил Лакхнау. В связи с этим известием настроение стало приподнятым. Появилась уверенность, что мятеж заканчивается.
 В гостинице каждый старался помочь нам. Мы пережили ужасный мятеж и уцелели. Все, что они делали для нас, им казалось недостаточным.
 Я думала о тех, кого там оставила. Что было с Фабианом? Произошло ли освобождение Лакхнау без последствий для Элис, Тома и Дугала? Мне невыносимо было думать, что любовь, которую Элис собиралась разделить с Томом, могла бы быть вырвана у нее.
 Леди Харриет никогда ничего не откладывала. Как только мое известие было получено, была послана карета, чтобы забрать нас во Фремлинг. И вот мы уже мчались по узким английским дорогам, мимо полей, похожих на зеленые квадраты, мимо лесов, рек и речушек. Дети были в восторге. Луиза сидела молча, но Алан не мог побороть своего желания скакать вверх и вниз.
 И вот появились знакомая деревня, луг, пасторский дом, места моего детства. Что стало с Колином Брейди? Я уверена, что он остался все таким же покорным слугой леди Харриет.
 Я наблюдала за детьми, когда мы подъехали к Фремлингу. В бледном солнечном свете он выглядел великолепно… высокомерный, величественный и захватывающе красивый.
 — Это Дом? — спросила Луиза.
 — Да, — сказала я. — Скоро ты увидишь свою бабушку.
 Я должна была сдержать Алана, который уже почти выпрыгивал из кареты.
 Мы поехали вверх по дорожке… нахлынуло так много воспоминаний. Лавиния… о, нет. Я не могла вынести мысли о том, как видела ее в последний раз. Фабиан… о нем я тоже не смела думать. Возможно, мои мысли были странными. Сейчас, оказавшись лицом к лицу с этими восхитительными постройками и в преддверии скорой встречи с леди Харриет, я поняла, насколько абсурдными были мои мечты.
 Он вернется, и все будет так, как было всегда, за исключением того, что я, неинтересная девочка из пасторского дома, получила престижное место гувернантки у внуков леди Харриет; хорошая благоразумная девушка, которая знает свое место. Это было то, чего хотела и ожидала леди Харриет, а леди Харриет всегда получала то, что хотела.
 Карета остановилась. Появилась одна из служанок. Джейн? Долли? Бет? Я не могла вспомнить, но я знала ее, а она — меня.
 — О, мисс Делани, леди Харриет сказала, чтобы вы, как только приедете, шли к ней вместе с детьми.
 Дети с трудом могли дождаться, когда выберутся из кареты.
 Холл… знакомый холл с его высоким сводчатым потолком и оружием на стенах, оружием, которое использовалось давно умершими Фремлингами, чтобы защитить Дом. Мы поднялись вверх по лестнице в гостиную, где в ожидании сидела леди Харриет.
 — Они здесь, леди Харриет.
 Она встала. Как и прежде, она выглядела величественно и устрашающе. При виде детей на ее щеках появился легкий румянец, а глаза сразу же засветились.
 Я почувствовала, как они крепче вцепились в мои руки.
 — Дети, это ваша бабушка, — сказала я.
 Они пристально смотрели на нее, а она — на них. Я поняла, что при виде их она была глубоко тронута и, конечно, подумала о Лавинии. Я была рада, что она не знала, как та умирала. Фабиан никогда не скажет ей об этом, также как и я. В мятеже погибло так много народа. Считалось, что такая участь могла постигнуть каждого из нас.
 Она посмотрела на меня.
 — Здравствуй, Друзилла, — сказала она. — Добро пожаловать домой. Проходите. А это Луиза?
 Луиза кивнула.
 — Я Алан, — сказал мальчик. — Это Дом, не так ли?
 Я увидела, как мигнули ее глаза, словно она боялась выдать свои слезы. Я думаю, что так оно и было. Я услышала, как ее голос слегка дрожал, когда она сказала:
 — Да, мое дорогое дитя, ты приехал Домой. — Затем она сразу же стала прежней леди Харриет. — Как ты, Друзилла? Ты хорошо выглядишь. Сэр Фабиан написал мне о тебе. Я знаю, что ты была очень благоразумной. Ты всегда была благоразумной девушкой. Твоя комната рядом с комнатой детей. Вероятно, временно… но в самом начале… это, без сомнения, понравится им больше всего. Позже ты должна рассказать мне о своих приключениях. А сейчас, Луиза, подойди сюда, моя дорогая.
 Луиза неохотно отпустила мою руку.
 — Мое дорогое дитя, — сказала леди Харриет. — Какая ты высокая. Все Фремлинги высокие. Теперь здесь будет твой дом. Я твоя бабушка. Теперь я буду заботиться о тебе.
 Луиза повернулась и с беспокойством посмотрела на меня.
 — Мисс Делани… Друзилла… тоже будет здесь. Мы все вместе будем здесь. А затем у вас будет няня… англичанка… такая, как мисс Филрайт. — В ее глазах появилось легкое недовольство. Как посмела няня Филрайт настолько забыть о своих обязанностях, чтобы выйти замуж и бросить детей Фремлингов! Она все еще была прежней леди Харриет. Я было подумала, что она немного изменилась. Но это, конечно, касалось только семьи Фремлингов. На остальных это не распространялось.
 Дети наблюдали за ней с каким-то удивлением. Я думаю, что их вид глубоко тронул ее. Может быть, она боялась показать, как сильно она радуется встрече с нами, и это заставило ее быть оживленной.
 — Мне кажется детям надо что-нибудь поесть, — сказала она. — Как насчет бульона… молока, хлеба и масла? Как ты думаешь, Друзилла? — Я поняла: то, что она советуется со мной, является показателем ее волнения. — Скоро у них будет ланч, — сказала она.
 — Тогда я думаю, что лучше всего будет дать им немного молока и, может быть, кусок хлеба с маслом. — Я повернулась к детям. — Вы хотите это? — спросила я.
 — Да, пожалуйста, — ответила Луиза, а Алан серьезно кивнул.
 — Хорошо, — сказала леди Харриет. — Вам все принесут в ваши комнаты. Я сама покажу их вам. Я приготовила старую детскую. А позже, Друзилла, я поговорю с тобой. Пока ты будешь располагаться в комнате за детской спальной. Позже у нас будет няня… но, возможно, самое первое время…
 Я сказала, что все устроено превосходно.
 Мы поднялись по лестнице в старую детскую, и по дороге леди Харриет послала одного из слуг за едой.
 Комнаты были светлыми и свободными. Я вспомнила, как они выглядели в те дни, когда я приходила играть с Лавинией. Затем я вновь представила ее такой, какой видела ее в последний раз, и меня охватило ужасное чувство, что рок тяготеет над нами. Здесь, в этих комнатах, Фабиан обладал единоличной властью над всеми и над своей матерью в том числе. Он был баловнем, чей малейший каприз должен был выполняться, даже если это означало взять ребенка из чужой семьи.
 Здесь на меня нахлынули воспоминания, но в этот момент я почувствовала, что прямо сейчас хочу уйти отсюда, потому что всегда буду здесь только чужой… дочерью пастора, недостаточно хорошей, чтобы войти в общество Фремлинга, кроме тех случаев, когда меня можно как-то использовать.
 — Я оставлю тебя устраиваться, — сказала леди Харриет.
 У меня было также чувство, что она хотела скорее уйти из этой комнаты, где ее умершая дочь играла еще ребенком так же, как теперь будут делать это ее внуки. Была ли она действительно переполнена эмоциями? Я была уверена, что она никогда бы не призналась в этом.
 Наконец она ушла, и я осталась одна с детьми.
 — Она королева? — спросила Луиза.
 Это был странный день. Я провела детей по дому и саду. Они нашли все это чудесным. Мы встретили кое-кого из слуг, не скрывавших своего удовольствия, что в доме появились дети.
 Я подумала: «Со временем они будут здесь счастливы». Тепбрь дети льнули ко мне даже больше, чем раньше. Это свидетельствовало о том, что в связи с переменами в жизни они чувствовали себя немного не в своей тарелке, и их слегка приводила в трепет такая величественная бабушка.
 Мне принесли поднос с едой.
 Леди Харриет объявила, что этим вечером она хочет поговорить со мной, и после того, как она поужинала, меня пригласили к ней в гоетиную.
 — Садись, Друзилла, — сказала она. — Я так хочу поговорить с тобой. Я знаю, что тебе очень многое пришлось вынести. Сэр Фабиан рассказал мне, как ты присматривала за детьми и держала их в безопасности все это ужасное время, за что мы оба крайне тебе признательны. Сэр Фабиан пишет, что ты должна остаться с детьми, по крайней мере, до его возвращения, которое, он надеется, не за горами. Он полагает, что из-за этого ужасного мятежа в Индии произойдут перемены. Луиза и Алан теперь вне опасности, но есть еще другой ребенок… Я знаю об этом и о твоем участии в этой истории. Произошло несчастье, но на этом мы не будем останавливаться. Обо всем я узнала от своего сына, и я должна была увидеть тех людей, которые взяли этого ребенка. Что за ужасное место, где они живут! Я послала за ними, чтобы они сюда приехали, но они грубо игнорировали мое требование… и я поехала к ним. Как жаль, что именно они взяли ребенка.
 — Я должна вам сказать, леди Харриет, что для нас они замечательные люди. Я не знаю, что бы мы делали без них.
 — Друзилла, я не обвиняю тебя. Твое участие в этом деле было… достойно всяческой похвалы. Эта ваша нянька… она очень прямолинейная женщина. — Я удивилась, что она позволила себе сдержанное восхищение кем-то. — Я допускаю, что все это время они были… замечательными. Но мы должны теперь подумать о ребенке. Каким бы нежелательным ни было ее рождение, она моя внучка и должна воспитываться здесь, во Фремлинге.
 — Леди Харриет, они с самого младенчества заботятся о ней. Они любят ее как свою собственную. Они никогда ее не отпустят.
 — Насчет этого мы еще посмотрим, — твердо заявила леди Харриет. — Сэр Фабиан думает, что она должна жить здесь, со своими братом и сестрой.
 — Я знаю, что они никогда не отдадут ее.
 — Она Фремлинг, а я ее бабушка. У меня есть права.
 — Если вы отберете ее немедленно, это ничего хорошего ребенку не принесет.
 — Со временем мы заставим их понять, что ребенку лучше жить здесь.
 — Но, леди Харриет, то, что имеет такое большое значение для вас, может не иметь для них.
 Она с удивлением посмотрела на меня оттого, что я могла сделать такое предположение. Я не отступала. Так же, как и с Лавинией, я решила, что она не будет иметь надо мной власти. Если она не одобрит моего поведения, мне просто придется заставить ее понять, что я здесь только потому, что не хочу бросать детей. В данное время я была больше нужна леди Харриет, чем она мне, и это давало мне преимущество. Мой статус был не таким, как у обычной няни-гувернантки.
 — Посмотрим, — с угрозой сказала она. И затем добавила:
 — Я хочу, чтобы ты поехала и увиделась с этими людьми.
 — Я собираюсь сделать это. Полли очень дорога мне, так же как и ее сестра и Флер.
 — Тогда мне бы хотелось, чтобы ты поехала как можно скорее.
 — Это как раз то, что и мне хотелось бы сделать. Она кивнула.
 — Объясни им преимущества для ребенка, если он жить здесь. Несмотря ни на что, она все же моя внучка. Я думаю, они должны понять, что это значит.
 — Мне кажется, что они захотят сделать так, как будет лучше для ребенка.
 — Ах, тогда ты должна заставить их понять необходимость этого.
 — Леди Харриет, я не знаю, какой будет их реакция.
 — Я доверяю тебе, Друзилла. — Она наградила меня улыбкой — я думаю, в качестве предварительного вознаграждения за возвращение ее отбившейся внучки обратно в стаю. Но это было не так-то просто. Я знала Полли и знала Эфф. Они будут также категоричны, как и леди Харриет. — Ну, ладно, — продолжала она. — Теперь Алан и Луиза здесь, их будущее обеспечено.
 — А как их отец? — спросила я. — Когда он вернется, у него могут быть свои планы относительно детей.
 — О, нет. — Она рассмеялась. — Он ничего не сделает. Он поймет, что со мной им будет лучше.
 — Есть ли новости?..
 — Мы очень мало что знаем. Он был в Лакхнау с этой няней и ее мужем. — Она фыркнула, выражая свое неудовольствие. — Все они в безопасности. Мы слышали об этом. Но эти жуткие вещи, конечно, еще продолжаются. Какие жестокие люди, если могли убивать тех, кто так много для них сделал. Английские мужчины, женщины и маленькие дети… убиты местными! Не бойся, они получат то, что заслужили.
 Я проговорила:
 — Рада слышать, что они в безопасности.
 Леди Харриет кивнула.
 — Ладно, Друзилла, это был длинный день для тебя… и для меня. Теперь я хочу пожелать спокойной ночи. Я полагаю, что дети уже спят.
 — О, да, они очень устали.
 — Я в этом не сомневаюсь. Извини, что возложила на тебя обязанности няни. Но они к тебе привыкли, и в данное время это самое лучшее для детей. Я думаю, что не стоит слишком резко менять все для них. Я имею в виду хорошую няню.
 — Я уверена, что некоторое время им лучше всего будет со мной. Я присматривала за ними в течение всего путешествия… и раньше. Они очень скучают по своей индийской няне.
 На ее лице появилось выражение неодобрения.
 — Ну что же, мы найдем для них хорошую английскую няню… что положит конец всему этому. Спокойной ночи, Друзилла.
 — Спокойной ночи, леди Харриет.
 Как странно еще раз оказаться в этом доме… живя под его крышей.
 Я пошла в свою комнату. Простыни казались очень чистыми и холодными, комната была полна воздуха, и вид ее был немного строгим. Слишком много воспоминаний… сад… луг… старая церковь… и пасторский дом… — места моего детства.
 Я подумала о своем отце. Я представила его, идущим от пасторского дома к церкви с молитвенником под мышкой, с беспорядочно развевающимися на ветру волосами… его мысли далеко отсюда… скорее всего в Древней Греции.
 С тех пор, как я уехала, так много всего произошло.
 Я не чувствовала себя усталой и все же, как толькс легла на эти холодные чистые простыни, я сразу же провалилась в глубокий сон, так как была измучена физически и эмоционально.
 Весь следующий день я была с детьми. Я провела по старому церковному двору. Я увиделась с Колином Брейди и его женой. У них уже был маленький ребенок.
 Элен Брейли, дочь доктора, теперь жена Колина, настояла, чтобы я зашла в пасторский дом, где она угосттила меня стаканом вина из ягод бузины. Пришел Колин присоединился к нам. Дети тихо сидели рядом.
 Я подумала, что это я могла бы сидеть здесь у подноса, раздавая гостям стаканы с моим вином из ягод бузины. Нет. Я никогда бы не согласилась на это, хотя и сомневалась в том, что леди Харриет все еще считает, что с моей стороны было глупо отказываться от этого.
 — Мы думали о вас, когда услышали новости, правда, Элен? — сказал Колин. Элен утвердительно кивнула. — Все это ужасно. Как они могли! Это должно быть действительно было страшно.
 Горничная увела детей посмотреть сад, поэтому они могли говорить свободно.
 — И мисс Лавиния… графиня. Как ужасно умереть так… и такой молодой…
 Я согласилась, подумав: «Вы и не представляете, как она умерла. Вы никогда не сможете представить этого».
 Когда я шла по деревне, все подходили поговорить со мной, владельцы магазинов выходили на улицу, чтобы поприветствовать меня.
 — О, мисс Друзилла, рад, что вы вернулись. Это, должно быть, ужасно. Весь этот кошмар…
 Все интересовались детьми.
 — Как мило, что малыши будут во Фремлинге. Леди Харриет, без сомнения, довольна.
 Она, безусловно, была довольна. Я знаю, что она горевала о Лавинии. Для нее казалось возмутительным, что местные жители напали на англичан; но то, что они убили ее дочь, было еще более оскорбительным. Может быть, я никогда на самом деле не понимала ее. Единственное, что ее волновало — это дети, а теперь ее внуки. Я понимала, что предстоит великая битва за Флер.
 Я очень много думала об этом и как только убедилась, что дети устроены достаточно хорошо, чтобы пробыть без меня в течение нескольких дней, решила поехать увидеться с Полли. Я написала ей.
 Леди Харриет посещала детскую. Я поощряла детей разговаривать с ней, но замечала, что, когда она рядом, они держатся поближе ко мне.
 Она не навязывала им себя. Это не входило в методы леди Харриет. Но я могла видеть, как она бывала довольна, когда Луиза обращалась непосредственно к ней. Алан, когда она бывала рядом, отводил глаза и воздерживался от прыжков.
 — Дети оказались очень спокойными, — однажды сказала она мне, когда они ушли спать.
 — Они должны привыкнуть к окружающему, — ответила я ей. — Они пережили так много всего, что должны привыкнуть к иной жизни.
 — Их следует учить верховой езде.
 Я сказала, что считаю эту идею великолепной.
 — Мне кажется стоит отложить поиски няни… еще на некоторое время, — продолжила леди Харриет.
 — Это хорошая мысль. Дайте им немного привыкнуть к новым людям.
 Она с одобрением кивнула.
 — Новости становятся более радостными, — сказала она. — Генерал Робертс творит чудеса. Он показывает этим ужасным людям, кто хозяева, а сэр Джон Лоуренс, как они кажется считают, заслуживает большой похвалы за принимаемое им участие. Видимо, вскоре дела там более или менее нормализуются… станут нормальными настолько, насколько это возможно в таком месте. Было бы хорошо увидеть сэра Фабиана и отца детей дома как можно скорее.
 — Это было бы для вас, леди Харриет, большим облегчением.
 — Еще бы. Затем мы бы, конечно, забили в свадебные колокола. Леди Джеральдин ждала достаточно долго. — Я не хотела видеться с ней. Я думала, что могу что-то выдать. — Не должно быть никаких отсрочек, — продолжала она, — как только сэр Фабиан будет дома. Этого он хотел бы меньше всего. — Она снисходительно улыбнулась. — Боюсь, что он довольно нетерпелив. Он всегда таким был. Когда он чего-то хочет, он считает, что это должно свершиться немедленно. Поэтому… я уверена, что свадьба будет… скоро.
 Теперь это казалось таким разумным. Дома все было другим. Когда мы были в Индии, путешествуя из Дели в Бомбей, я, вероятно, мечтала о невозможном.
 Здесь я могла понять, какой я была глупой.
 Я получила полный восторженной любви ответ Полли: «Я просто трепещу от радости. Эфф говорит, что я свожу ее с ума. Это потому, что я счастлива от того, что ты жива, здорова и вернулась домой. Мы будем ждать, так что приезжай как можно быстрее».
 Газеты приносили хорошие новости. Мятеж быстро шел к концу, и черные заголовки в газетах возвещали о победе.
 Генерал Робертс и сэр Джон Лоуренс были героями. Много писалось о лояльных сикхах и вероломных сипаях. Но все должно было быть хорошо. Злодеи продемонстрировали свое зло, а праведные добились победы.
 Сидя у пруда, старики обсуждали освобождение Лакхнау, непринужденно бросая такие названия, как Бандель-хунд и Джанси. Они полностью разгромили злодея Нана Сагиба; взяли верх над его союзником Тантия Топи. Они поставили мятежников на свое место.
 В воздухе ощущался покой. Была весна; слабое жужжание насекомых смешивалось со звуками садовых ножниц, подрезающих живую изгородь.
 Это был мой дом, и я решилась увидеться с Полли.
 Я сказала детям, что буду отсутствовать всего несколько дней. Они очень полюбили Молли, одну из горничных, и я знала, что они будут счастливы с ней. Днем она водила их вниз в гостиную провести час с бабушкой; это стало для них обязательным ритуалом, и они уже не были от нее в таком трепете. Я чувствовала, что могу уже без опасения оставить их, и в любом случае я ощущала необходимость поговорить с Полли.
 Она ждала меня на вокзале. Когда Полли увидела меня, ее глаза наполнились слезами, и несколько мгновений мы обнимали друг друга.
 Затем она вернулась на землю.
 — Эфф осталась дома. К нашему приходу она скипятит чайник. Боже мой, как же я рада тебя видеть! Дай мне на тебя взглянуть. Неплохо. Я так волновалась… когда ты уехала отсюда. И сколько всего произошло ужасного. Когда мы услышали, что ты вернулась… собираешься увидеться с нами… Эфф и Флер… О, она тебя определенно помнит. По правде говоря, Эфф иногда немножко ревнует. Она такая. Но я счастлива увидеться с тобой. Должна тебе сказать, что вся трепещу от радости с тех пор, как… я почти свела Эфф с ума. Ну, ладно, вот и ты.
 В кебе по пути к дому мы говорили мало. И вот он, такой дорогой и знакомый дом.
 Дверь распахнулась, и на пороге стояли Эфф и Флер. Эфф такая, как всегда, а Флер выросла намного больше, чем я ожидала… красивая темноволосая девочка, обвившая руками мою шею и поцеловавшая меня.
 — Ну что же, мы собираемся стоять здесь всю ночь? — спросила Эфф. — Чайник вскипел. И у меня к чаю сдобные булочки. Подрумянились. Не осмеливались начать до вас. Вы ведь не хотите, чтобы они засохли, не так ли?
 И вот мы уже сидели в кухне, слишком переполненные чувствами, чтобы сразу же много говорить, но такие счастливые, что снова были вместе.
 Я должна была познакомиться с гувернанткой.
 — Миссис Чайлдерс настоящая леди, — сказала мне Эфф. — Потеряла состояние, — добавила Полли. — Она всегда такай обстоятельная, ей нравится здесь. Никакого жеманства… совершенно обожает Флер, и, боже мой, Флер любит ее. Она умная. Поверишь ли, история, география и французский? Все это Флер легко дается. Слышала бы ты, как они болтают по-французски. Мы с Зфф просто потрясены, правда, Эфф?
 — Это ты, — сказала Эфф. — Я не понимаю французский, когда слышу его, и тут совсем не над чем смеяться. Это правильно, так и должно быть, чтобы Флер говорила по-французски, потому что большинство леди знают иностранные языки.
 Миссис Чайлдерс оказалась очень приятной женщиной; мне показалось, что "й было ближе к сорока; она была вдовой и обожала детей. Она, по-видимому, как сказала мне Эфф, потеряла положение в обществе, но — по словам той же Эфф — она «не задавалась».
 Миссис Чайлдерс сказала мне, что она счастлива в этом доме и обожает Флер. Так что они все, казалось, прекрасно ладили.
 — Каждое утро миссис Чайлдерс водит Флер в парк. Они рассматривают там разные цветы, — сказала мне Эфф. — Это что-то, называемое ботаникой.
 Эфф часто ходила за покупками на рынок, поэтому я имела возможность побыть наедине с Полли.
 Очень быстро она заговорила о визите леди Харриет.
 — Послала за мной, вот что она сделала. «Пожалуйста, без промедления приезжайте во Фремлинг». Что она думает, кто она такая? «Сама приезжай и прыгай с разбега», — сказала я, но не ей… а Эфф. Затем леди Харриет приехала. Тебе надо было бы видеть нас. Я хотела провести ее на кухню, но Эфф пригласила в залу. Она собиралась взять Флер с собой. «Если вы так думаете, — сказала я, — то глубоко ошибаетесь. Это дом Флер, и это то место, где она останется». Она начала говорить нам, насколько больше она может для нее сделать. «Также можем и мы», — возразила я ей. Ты знаешь, что этот дом теперь принадлежит нам. Да, мы его купили и собираемся купить соседний. Эфф говорит о том, чтобы удалиться в небольшое сельское место.
 — В сельское место? Полли, ты! Но ты же любишь Лондон.
 — Ну что же, с возрастом все меняется. Эфф всегда любила зелень. Во всяком случае, это еще не сейчас. Это в дальнейшем. Но я хочу сказать, что мы можем ухаживать за Флер без помощи ее светлости. А теперь, как ты? Ты живешь там… с этой женщиной.
 — Там дети, Полли… Луиза и Алан. Ты обязательно полюбишь их.
 — Если они вполовину такие милые, как их сестра, я думаю, что полюблю. Я полагаю, они счастливы, что у них есть ты, но мало радости находиться в том доме с ее светлостью.
 — Я справляюсь. Она обожает детей и сознает, что они нуждаются во мне. Вспомни, в Индии все это ужасное время я была с ними.
 Полли кивнула.
 — Ты знаешь, если не сможешь выносить ее, всегда можешь приехать сюда. Мы очень хорошо справляемся с нашим делом. Рента поступает регулярно, а теперь, когда мы купили свой собственный дом… это хорошо, Знаешь, мы выдержали за него борьбу, так как в какой-то момент оказались немного в затруднительном финансовом положении. Я должна кое-что рассказать тебе. Надо бы раньше, да ладно, знаю, что ты поймешь.
 — Надеюсь, Полли. Что именно?
 — Флер была больна.
 — Ты не говорила мне об этом.
 — Было бессмысленно волновать тебя, когда ты была так далеко. Ты ничего не могла сделать. Одно время положение было критическим.
 — О, Полли! Это действительно так!
 — Х-м. Если бы эта старая бабка была в тот момент здесь, то, думаю, что Флер сейчас была бы с ней. Мы бы отпустили ее. У нее было что-то с горлом. Если бы не операция, для Флер это могло бы быть концом.
 — Полли, это ужасно. И я не знала об этом.
 — Был этот мужчина… искусный хирург или что-то в этом роде. Доктор Клемент рассказал нам о нем. Он считал, что тот был единственным человеком, который мог спасти Флер. Знаешь, он был одним из тех с Харли-Стрит… и брал за работу фантастическую сумму. Нам нужно было найти деньги, но мы только что купили дом. Если бы это несчастье случилось раньше, мы могли бы воспользоваться теми деньгами… и упустили бы дом. Но дом уже был куплен, денег не было, а Флер была тяжело больна. — Я в ужасе посмотрела на нее, но она покачала головой и улыбнулась мне.
 — Теперь все в порядке. Он хорошо выполнил свою работу… и выздоровление было полным. Я расскажу тебе, что мы сделали. Помнишь тот веер, который ты получила… тот, который подарила тебе старая леди? — Я кивнула. — В нем было несколько драгоценных камней.
 — Да, Полли, да.
 — Я отнесла его к ювелиру, и он сказал, что эти блестящие камушки стоили целую кучу денег. — Она с извиняющимся видом посмотрела на меня. — Я сказала Эфф, что это именно то, что сделала бы Друзилла, если бы она была здесь. Она согласилась со мной. Нам срочно нужны были деньги. Я должна была непрерывно ломать свою голову. Тут были драгоценные камни, и тут была дорогая маленькая Флер… поэтому я отнесла веер к ювелиру, и он купил камни… вынул их… сделав это очень аккуратно… Это спасло Флер жизнь. Осталось даже еще сверх того, так что на них мы отправились с ней на море… Эфф и я. Мы на редкость хорошо провели время. Ты бы видела, как румянец снова вернулся на эти маленькие щечки. Понимаешь…
 — Конечно, понимаю, Полли. Я рада… Я так рада.
 — Я знала, что ты обрадуешься. Что такое камушки по сравнению с жизнью ребенка, а? Вот что я сказала Эфф. И говорю это тебе. Он хорошо потрудился над веером, этот ювелир. Он выглядит совсем так, как раньше. Я храню его здесь совершенно особо. Одну минутку.
 Я сидела, все еще чувствуя себя потрясенной, в то время как она ушла, чтобы достать веер. Я никак не могла думать о павлиньих перьях, не представляя перед собой тот ужасный окровавленный веер, лежащий у ног Лавинии.
 Полли встала передо мной и гордо открыла веер. На вид он почти не отличался, был таким же, каким я видела его в последний раз; место, где были драгоценные камни, было аккуратно заделано.
 — Вот! — сказала Полли. — Милая вещица. Я никогда не забуду, что она сделала для Флер.
 Как только я вернулась, леди Харриет захотела узнать, что произошло.
 — Они непреклонны, — сказала я ей. — Они никогда не отдадут Флер.
 — Но вы объяснили им, какие преимущества здесь для нее?
 — Они считают, что ей с ними лучше. Вы знаете, у них есть гувернантка.
 — Хорошо знаю. Что делать любой хорошей гувернантке в таком месте, как там, не могу себе представить.
 — Она кажется очень умной женщиной, и она очень любит Флер.
 — Вздор! — сказала леди Харриет. — Они должны внять здравому смыслу. Знаете, я могу отстаивать свои права.
 — Обстоятельства слишком экстраординарные.
 — Что ты имеешь в виду? Флер — моя внучка.
 — Но вы ведь только что узнали о ее существовании.
 — Что из того? Я знаю, что она моя внучка. У меня есть право.
 — Вы имеете в виду, что будете прибегать к закону?
 — Я сделаю все, что необходимо, чтобы забрать свою внучку.
 — Это означало бы раскрытие фактов, связанных с рождением ребенка.
 — Ну?
 — Вас это не волнует?
 — Если это необходимо, это должно быть сделано.
 — Но если в этом деле вы прибегнете к закону, вы предадите их гласности. Это плохо отразится на Флер.
 На мгновение она заколебалась. Затем сказала:
 — Я решила добиться ребенка.
 Я подумала, что была какая-то ирония в том, что, когда Флер родилась, ее мать не хотела дитя, и нам пришлось приложить огромные усилия, чтобы найти для нее дом. Теперь же существовали две крепкие фракции — одна, которая хотела забрать ее, и другая — удержать. Мне интересно знать, кто же победит.
 Время летело. Луиза и Алан вырастали и становились все больше похожими на Фремлингов. Они брали уроки верховой езды, которые им очень нравились, и каждое утро проводили по получасу в паддоке с грумом Фремлинга. Обычно леди Харриет с большим удовлетворением наблюдала за ними из своего окна.
 Прибыла няня. Я подумала, что ей было лет сорок пять, она присматривала за детьми на протяжении более двадцати пяти лет. Леди Харриет была ею довольна. Она, по словам леди Харриет, работала в семье герцога, — всего лишь младшего сына, но все же герцога.
 — Няня освободит тебя от наиболее обременительных обязанностей, — сказала леди Харриет. — Теперь ты сможешь ограничить свои дела классной комнатой.
 Дети хорошо приняли няню Мортон, и поскольку она полностью владела присущим няням даром крепкой руки и в то же время производила впечатление, что она была одним из тех всесведущих лиц, которое могло бы защитить их от всего мира. Она вскоре стала частью их каждодневной жизни и помогла им прочно занять то положение, которое крайне важно для безопасности в молодости.
 Время от времени они вспоминали свою мать и айю, но это случалось все реже и реже. Теперь Фремлинг стал их домом. Они полюбили большой, таинственный и теперь уже хорошо знакомый им дом. Им нравилась верховая езда. И хотя они испытывали трепет перед своей величественной бабушкой, у них уже появились к ней определенные нежные чувства, и они ценили те редкие случаи, когда она выражала одобрение того, что они делали; затем у них была няня Мортон и я.
 Те недели, которые они провели, спрятавшись в доме Салара, и чувство несвободы, которое они должны были испытать, заставило их оценить покой Фремлинга, великолепные сады, возбуждающую верховую езду и общее чувство благополучия.
 — В западном крыле следует сделать некоторые перестройки, — сказала мне леди Харриет. — Но я ничего пока не буду делать. Леди Джеральдин может захотеть изменить все, когда придет. — И затем; — Леди Джеральдин — прекрасная наездница. Смею заметить, она захочет улучшить стойла.
 У нее вошло в привычку неожиданно в разговоре упоминать имя леди Джеральдин и, по мере того, как шло время, она вспоминала ее все чаще и чаще.
 — Теперь, конечно, нет ничего, что удерживало бы сэра Фабиана в Индии, — сказала она. — Я уверена, что он скоро вернется домой. Я приглашу леди Джеральдин, так что, когда он приедет, она будет здесь. Для него это будет приятным сюрпризом. Алан и Луиза полностью заняли детскую. Вскоре им, возможно, придется потесниться.
 — Вы имеете в виду Флер…
 — Да, Флер, а когда сэр Фабиан женится… — Она издала легкий смешок. — Семья леди Джеральдин известна своей плодовитостью. Все они имеют много детей.
 Она волновалась все больше и больше, потому что не могла подумать, что он будет отсутствовать так долго.
 Затем домой вернулся Дугал.
 Когда он приехал, мы были на уроках в классной комнате. Нас никто не предупредил.
 Леди Харриет вошла вместе с ним. Я слышала, как она сказала перед тем как войти:
 — У них идут уроки с Друзиллой. Вы помните Друзиллу… эту милую благоразумную девушку из пасторского дома?
 Как будто ему надо было напоминать! Мы были хорошими друзьями. Я виделась с ним в Индии, и он знал, что я там присматривала за его детьми. Но леди Харриет никогда не имела ясного представления о взаимоотношениях своих слуг.
 Он вошел и стоял, улыбаясь, его взгляд был обращен на меня, пока не перешел на детей.
 Я встала.
 — Дети, ваш папа здесь, — сказала леди Харриет.
 — Привет, папа, — воскликнула Луиза.
 Алан молчал.
 — Как поживаете? — спросил Дугал детей. — И вы, Друзилла?
 — Очень хорошо, — ответила я. — А вы?
 Все еще глядя на меня, он кивнул.
 — Как долго меня здесь не было.
 — Мы слышали о Лакхнау. Это, должно быть, ужасно.
 — Ужасно для всех нас, — сказал Дугал.
 — Я думаю, что дети могут прервать свои уроки, — сказала леди Харриет, — и поскольку это довольно необычное событие, мы все пойдем ко мне в гостиную.
 Они оставили свои книги, и я задержалась, чтобы закрыть и убрать их.
 — Дети, вы хотите побыть со своим папой? — спросила леди Харриет.
 — Да, бабушка, — кротко ответила Луиза.
 Дугал посмотрел на меня:
 — Мы поговорим позже, — сказал он.
 Я осталась одна в клагссной комнате, напоминая себе, что, невзирая на то, что было раньше, я была всего лишь гувернантка.
 Дети не казались особенно возбужденными, видя своего отца; но леди Харриет была довольна, и причина заключалась в том, что он привез новости о сэре Фабиане и его скором возвращении домой.
 — Есть хорошие вести из Индии, — сказала она мне. — Мой сын скоро возвратится домой. Почти сразу же будет свадьба. Сейчас они были бы уже женаты, если бы не эти злые туземцы. Я начала уже думать о том, что надену. У меня, как и у матери невесты, своя роль; а Лиззи Картер, хотя и хороший мастер, работает довольно медленно. Луиза будет очаровательной подружкой невесты, а Алан — совсем как верный маленький паж. Мне всегда доставляет удовольствие планировать свадьбы. Я вспоминаю Лавинию… — Ее голос резко замер. — Бедный Дугал, — быстро продолжила она. — Без нее он — потерянная душа.
 Я никогда не замечала, чтобы он опирался на нее, но не стала этого говорить. Упоминание о Лавинии было для меня таким же болезненным, как и для леди Харриет.
 Дугал намеревался оставаться во Фремлинге в течение нескольких дней, а затем он собирался отправиться в свое поместье. Он воспользовался первой же возможностью поговорить со мной.
 — Как чудесно вас видеть, Друзилла, — сказал он. — Было время, когда я думал, что никогда больше не увижу вас снова. Какой ужас мы пережили.
 — Мы пережили… как и тысячи других.
 — Иногда мне кажется, что я никогда уже не буду прежним.
 — Я думаю, что что-то схожее мы чувствовали все.
 — Я покидаю Компанию. В любом случае я намерен это сделать. Так или иначе, я думаю, что произойдут перемены. Ощущение такое, что Компании как таковой наступает конец. Она будет передана государству. Я намерен передать свою долю кузену.
 — Что вы будете делать?
 — То, что хотел всегда. Исследовать.
 — А дети?
 Он выглядел удивленным.
 — О, они останутся со своей бабушкой.
 — Конечно, это то, что она хочет.
 — Это кажется самым разумным. У нее большой дом… детские… все, что нужно детям… и… э… она решила удержать их. Я рассказывал Луизе кое-что о новейших открытиях в археологии, и она очень заинтересовалась.
 — Луиза очень умная… она из тех детей, которые интересуются всем, о чем слышат.
 — Да. Восхитительно изучать детский ум… наблюдать пробуждение интеллекта. У них совершенный ум… неперетруженный и быстрый в усвоении.
 — Они должны быть таковыми, чтобы схватывать то, что необходимо в жизни. Мне часто кажется, что они думают логично и ясно. Все, чего им не хватает, так это опыта, и поэтому им приходится учиться, как побеждать и переживать поражения.
 — Как хорошо снова быть с вами, Друзилла. Я скучал по вас. Я часто думал о тех старых днях в пасторском доме. Вы помните их?
 — Конечно.
 — Ваш отец был таким интересным человеком.
 Мы наблюдали за детьми, которые катались на пони, и в этот момент мимо проезжал Алан. Он ехал, не держа поводья. Рядом с ним был грум.
 — Друзилла, посмотри на меня, — закричал он. — Смотри, я без поводьев.
 Я захлопала, и он счастливо засмеялся.
 — Они так вас любят, — сказал Дугал.
 — Мы сблизились в то время, когда прятались. Я думаю, что они оба осознавали опасность.
 — Какое счастье, что вы выбрались из всего этого живыми.
 — Вы были с Томом и Элис?
 — Да, они были в Лакхнау. Это было время настоящего террора. Мы не знали, что могло с нами случиться в любую минуту. Я не могу вам передать, что это было, когда войска Кемпбелла взяли город. Это была тяжелая битва. Они дрались как дьяволы.
 — Том с Элис возвращаются домой?
 — Я полагаю, что некоторое время еще нет. Там сейчас полная смута. Все в ожидании больших перемен. Том нужен там и определенно еще на какое-то время останется. Но с ним Элис. Они очень хорошо ладят. Фабиан будет дома совсем скоро. Я не знаю, как туг все будет решаться. Он захочет увидеться с людьми в Лондоне. Все находится в очень ненадежном состоянии. В Компании ожидаются огромные изменения, и я не знаю, как это повлияет на Фабиана.
 — И, полагаю, на Тома Кипинга.
 — С Томом все будет в порядке. Он счастливый. Элис прекрасный человек. — Он выглядел несколько задумчивым. — Только вообразите. Они знали друг друга такое короткое время… и вот вам. Они выглядят так, как будто созданы друг для друга.
 — Я полагаю, что иногда что-то подобное случается.
 — Для некоторых счастливцев. Для остальных же… — Он замолчал, а затем продолжал:
 — Между нами не должно быть обмана, не так ли? Мы знаем друг друга слишком хорошо. Друзилла, я все испортил.
 — Я думаю, что все мы временами чувствуем то же самое.
 — Я надеюсь, что вы нет. Вот он я… брошенный на произвол судьбы. Человек с двумя детьми, для которых, как мне иногда кажется, я чужой.
 — Это можно быстро исправить.
 — Они так любят вас, Друзилла.
 — Я провела с детьми очень много времени. Они были моими подопечными, когда я приехала в Индию, и с тех пор остаются ими. Затем мы вместе пережили это страшное время. Они не понимали всей чудовищной опасности, но даже маленькие дети, пережившие такое страшное время, не могли не испытать его влияния. Полагаю, что я была для них своего рода скалой, защищающей от реальности.
 — Я это понимаю. Именно так они и воспринимали вас. В вас есть сила, Друзилла. Я часто думаю о тех далеких днях, когда мы были очень хорошими друзьями. Я не могу вам передать, как я обычно ждал наших встреч с вами и вашим отцом.
 — Да, мы все получали от них большое удовольствие.
 — Мы говорили об интересных вещах… важных вещах… и поскольку наше удовольствие было взаимным, мы наслаждались им еще больше. Вам когда-нибудь хочется вернуться во времени обратно… поступить по-другому… изменить что-либо?
 — Я думаю, что время от времени все этого хотят.
 — Мой брак не был счастливым. Ладно… он был роковым, действительно. Понимаете, она была так прекрасна.
 — Я не думаю, что когда-нибудь видела кого-то столь же красивого, как Лавиния.
 — Это была ослепительная красота. Я думаю, что она была как Венера, поднимающаяся из моря.
 — Я знаю, вы обожаете красоту. Я видела ваши глаза, когда они останавливались на каких-то предметах скульптуры или великой живописи.
 — Думаю, что она была самым красивым созданием, которое я когда-либо видел. Она, казалось, любила меня, и леди Харриет была решительной…
 — Ах, да, — сказала я. — За одну ночь вы стали очень желанным.
 — Лучше бы этого никогда со мной не случалось. Ладно, теперь она мертва, и вот дети.
 — Они будут вашей главной заботой.
 — Я полагаю, что дети должны воспитываться здесь. Они здесь здоровы и счастливы. Я не уверен насчет влияния Фремлингов, поэтому немного беспокоюсь о них. Я чувствую, что они могут почерпнуть свои ценности от леди Харриет. Я рад, что с ними вы, Друзилла.
 — Я очень их люблю.
 — Я это вижу. Но когда вернется Фабиан… я думаю, что он скоро женится. Я знаю, что есть уже взаимопонимание с леди Джеральдин Фитцброк. Еще не официальная помолвка… но к этому идет, и леди Харриет хочет скорейшей свадьбы, поэтому…
 — Да, я тоже знаю это от нее.
 — Ну что же, я полагаю, что в очень скором времени у Фабиана будут дети. И если его дети будут похожи на него, они очень скоро будут доминировать над моими.
 Тема о женитьбе Фабиана погрузила меня в глубокую депрессию, которую, надеюсь, я скрыла.
 Он продолжал;
 — Я хотел бы детей забрать… иметь свой собственный дом.
 — У вас же есть, не так ли?
 — Беспорядочно выстроенное старое поместье… скорее, похоже на крепость, чем на дом. Оно переходило по наследству. Этот дом совсем не подходит для детей, Друзилла.
 — Вероятно, его можно сделать таким.
 — С семьей… дети, возможно…
 — Ну, что же, у вас все впереди.
 — Да. Не слишком ли поздно, а?
 — Создать семью никогда не поздно.
 — Друзилла… — Он улыбался мне.
 Я подумала в панике: не собирается ли он просить меня выйти за него замуж, как мечтал мой отец. Он думает, что это может быть решением проблемы. Я уже заменяла мать его детям, и он знает, что я заинтересуюсь всем, что бы он ни предпринял. Я не красива… вряд ли похожа на Венеру, возникающую из моря… но у меня есть другие достоинства. Как говорит обычно леди Харриет, я благоразумная девушка.
 Дети подбежали как раз в этот момент. Их урок верховой езды закончился. Я была рада этому отвлечению внимания.
 Не глядя на своего отца, Луиза сказала:
 — Друзилла, я хорошо прыгала сегодня. Ты видела?
 — Да, — ответила я ей. — Ты прекрасно это делала.
 — Правда? Джим сказал, что я прыгаю все выше и выше.
 — Прямо до неба, — сказал Алан. — Видела ты меня?
 — Да, — заверила я его. — Мы наблюдали оба… твой отец и я.
 — У вас очень хорошо все получалось, — добавил Дугал.
 Алан улыбнулся ему и подпрыгнул.
 — Остановись, Алан, — сказала Луиза. Она извиняюще посмотрела на Дугала. — Он всегда прыгает, — добавила она.
 — Это свидетельствует о том, что он счастлив, — сказала я.
 — Подождите, вот когда я прыгну на своей лошади… — закричал Алан.
 — Мы подождем, — сказала я ему и повернулась к Дугалу. — Не так ли?
 — И ты тоже? — сказал Алан, с сомнением глядя на своего отца. — Ты и Друзилла?
 — Да, подождем, — ответила я.
 Алан снова прыгнул, и мы все рассмеялись.
 Затем мы пошли обратно. Алан бежал впереди и каждые несколько секунд оборачивался назад, чтобы посмотреть на нас, в то время как Луиза степенно шла междз нами.
 Фабиан возвращался домой. Он уже плыл в открытом море и примерно через неделю должен был быть уже с нами.
 Я никогда не видела леди Харриет такой взволнованной. Она была со мной очень разговорчива.
 — Я решила, что не стоит сразу же приглашать леди Джеральдин. Он будет уделять ей слишком много внимания, а поскольку я долгое время не видела своего сына, я хочу насладиться его обществом. Кроме того, для него будет более романтичным самому поехать к ней. Он должен сделать ей предложение в доме ее отца. Когда он приедет, все будет по-другому. Не будет никаких проблем относительно ребенка со стороны этих двух женщин. Флер привезут в ее настоящий дом.
 — Осмелюсь сказать, что она сама захочет распорядиться своим будущим.
 — Она всего лишь ребенок! О чем ты думаешь, Друзилла?
 — Я думаю, что, вероятно, мне нужно подумать о своем положении.
 — Твое положение? Что ты имеешь в виду?
 — Я думала, что леди Джеральдин захочет внести изменения.
 — В детскую? Я хозяйка этого дома с тех самых пор, как пришла сюда невестой, и намерена оставаться ею. Кроме того, ты очень хорошо учишь детей, и я удовлетворена всем. Луиза делает восхитительные успехи. У тебя дар учителя. Моя гувернантка была со мной с самых первых дней до того времени, когда я вышла в свет.
 Это было завершение дела… для нее. Но не для меня. Я не смогу остаться в этом доме, когда сэр Фабиан будет женат на леди Джеральдин. Я знаю, что имела смешные мечты. Полагаю, что те дни в Индии, которые теперь кажутся частью нереальных ночных кошмаров, оказали и на меня свое влияние. Вернувшись обратно во Фремлинг, я осознала, насколько эти мечты невозможны.
 Фремлинги были Фремлингами. Они никогда не изменились бы. Они смотрят на всех как на пешек в игре, которыми двигают так, как им удобно. Мы не имеем другой значимости, кроме нашей полезности.
 В течение той недели, когда леди Харриет пребывала в состоянии счастья, в каком я никогда раньше ее не видела, я все больше и больше погружалась в депрессию. Я не хотела здесь быть, когда Фабиан приедет домой, и не хотела участвовать в общем ликовании по поводу его подходящего брака. Я была уверена, что Фабиан непременно заключит подходящий брак. Он осознает семейные обязанности так же, как и его мать. Он воспитан так, что рассматривает их как самое важное. Я не ошибалась, когда думала, что между нами существует притяжение. Оно всегда было… как с его, так и с моей стороны. Я знала, что он хотел вступить со мной в любовную связь; но вопрос о браке не стоял никогда. До меня доходили слухи о других поколениях Фремлингов… которые были вовлечены в романтические приключения, ничего общего не имеющие с браками. Они заключали браки, соответствующие их титулу, и это было то, что от них ожидали.
 Но такая жизнь меня не устраивала. Я была слишком серьезной, «слишком благоразумной» как сказала бы леди Харриет.
 Я часто видела Дугала. Он не делал мне предложения, но я знала, что это было у него на уме. Он боялся открыто просить моей руки, опасаясь отказав Я понимала, что Дугал не был человеком быстрых решений. Он всегда колебался; за него все должны были решать другие.
 Если бы я дала ему даже маленький намек на одобрение, которого он ожидал, он бы сделал мне предложение. "Почему он стремился к этому? — спрашивала я себя. Это было потому, что я означала для него определенную безопасность, как было с его детьми. Я была бы заменой матери его детям — роль, которая была для меня уже не новой.
 Это было бы удобное и, без сомнения, мудрое решение. Я могла бы прожить мирную жизнь с Дугалом, спокойную, приятную, с мужем, который был бы внимательным и заботливым… и с нами росли бы дети. Мы вместе бы вели исследования. Я многому бы научилась. Наше восхищение относилось бы к мировым памятникам древности… книгам, искусству… они вызывали бы наш интерес.
 Возможно, я полюбила бы его.
 Он понимал, что я являюсь противоположностью Лавинии. Но он никогда не смог бы забыть ту выдающуюся красоту, которая, я думаю, покорила его, когда он ее увидел.
 Любой бы сказал, что я должна была бы радоваться такой возможности. Многие удивлялись, что у меня за жизнь, — неужели я собираюсь провести ее, служа Фремлингам? А как насчет леди Джеральдин? Почувствует ли она расположение своего мужа ко мне? Это могло превратиться во взрывную ситуацию.
 Я должна уехать. Куда? У меня было мало денег, достаточно только для поддержания довольно тоскливой, лишенной комфорта жизни. Какая я была дура, отворачиваясь от всего того, что предлагал мне Дугал.
 Примерно через день Фабиан должен был бы вернуться домой.
 Я не могла находиться там, когда он приедет.
 Я сказала леди Харриет:
 — Я хотела бы снова поехать увидеться с Полли.
 — Ну, что же, — ответила она, — это неплохая мысль. Ты можешь им сказать, что сэр Фабиан скоро будет дома и положит конец их вздору. Кроме того, они могли бы любезно отпустить Флер. Скажи им, что мы не забывчивы и отблагодарим их за все, что они сделали.
 Я не стала говорить ей, что это именно тот путь, который сделает их отказ твердым, а он будет именно таким. Но как можно было объяснить это леди Харриет?
 Я была рада вновь быть с Полли. Я как бы вернулась обратно в детство, когда она решала все мои небольшие проблемы.
 Не потребовалось много времени, чтобы она почувствовала, что у меня что-то неладное на душе. Она с присущим ей искусством устроила так, что мы остались с ней наедине.
 — Сядем в зале, — сказала она. — Эфф не узнает. Кроме того, ты гостья, а зала для гостей.
 Итак, мы сели там на жесткие неиспользуемые стулья с их аккуратными салфеточками на спинках, цветком на плетеном столе у окна и часами, которые их отец считал большой ценностью, тикающими на каминной полке.
 — Ну, что теперь тебя беспокоит?
 — О, со мной все в порядке, Полли.
 — Оставь со мной это. Я знаю, когда тебе плохо, и это как раз сейчас.
 — Сэр Фабиан приезжает домой, — сказала я.
 — Ну что же, я должна сказать, что пора бы. — Я молчала. — Так, — продолжала она. — Скажи мне. Ты знаешь, что можешь рассказать своей старой Полли все.
 — Я чувствую себя довольно глупо. Я была такой глупой.
 — Как все мы?
 — Понимаешь, Полли, если ты можешь представить, как это было в Индии… Каждую минуту мы могли ожидать конца. Это что-то меняет в человеке.
 — Ты скажи мне, что это сделало с тобой.
 — Ну ладно… он был там и все другие тоже, но это было так, будто мы с ним были одни. Он спас мне жизнь, Полли. Я видела, как он убил человека, который собирался убить меня.
 Она медленно кивнула.
 — Понимаю, — сказала она. — Он кажется тебе своего рода героем, не так ли? Ты нафантазировала, что он такой. Ты всегда это делала, правда. Ты не одурачишь меня.
 — Может быть, — сказала я. — Это глупо с моей стороны.
 — Я никогда не думала, что он принесет тебе что-то хорошее. Был еще тот, другой. — Она посмотрела на меня. — И он женился на Лавинии. Я думаю, что тебе лучше без них обоих. Мужчины… они ненадежные… Лучше вообще никакого, чем один ошибочный… и, бог мой, могу тебе сказать, что хорошие не растут на деревьях.
 — Был же твой Том.
 — Ах… мой Том. Должна тебе сказать, что таких в мире немного, и он ушел и утонул. Я говорила ему: «Ты должен найти работу на берегу, вот что». Но послушал ли он меня? О, нет. Нет разума у мужчин, вот что можно сказать об этом.
 — Полли, — проговорила я. — Я должна уехать. Понимаешь, он приезжает домой и собирается жениться.
 — Что?
 — Леди Харриет готовится. Она — леди Джеральдин Фитцброк 36 .
 — Что за имечко для совместной жизни!
 — Она будет леди Джералъдин Фремлинг. Я не могу там оставаться. Она не захотела бы меня видеть.
 — Нет, конечно, когда поймет, что он увлечен тобой.
 — Это всего лишь мимолетное увлечение, Полли. Если меня там не будет, он меня быстро забудет.
 — Я понимаю, что тебе лучше убраться из этого места. Твой дом всегда здесь.
 — Полли, существует еще один момент. Леди Харриет говорит, что он будет что-то предпринимать относительно Флер.
 — Что предпринимать?
 — Она говорит, что они будут настаивать на своих правах. Понимаешь, она бабушка.
 — Бабушка, видите ли! Флер наша. Мы вырастили ее. Она была с нами с тех пор, как ей исполнилось несколько недель. Теперь никто не сможет отнять ее у нас. Прямо тебе говорю.
 — Если она передаст дело в суд… все их деньги и тот факт, что Флер — их плоть и кровь…
 — Я не допущу этого. И Эфф тоже не хочет. Они не захотят, чтобы все это было вытащено в суд… все о делах мадам Лавинии во Франции. Они, конечно, не захотят.
 — Так же как и ты, Полли. Ты бы тоже не хотела, чтобы Флер столкнулась со всем этим.
 На этот раз Полли молчала.
 — Ох… до этого не должно дойти, — наконец сказала она.
 — Они очень решительны и привыкли все делать по-своему.
 — Здесь есть кто-то, кто не позволит им это. Но мы говорим о тебе. Знаешь, выкинь этого Фабиана из головы. Тот другой… ладно, это, может быть, не такой плохой идеей.
 — Ты имеешь в виду Дугала?
 — Да, его. Он простофиля, но есть дети, и ты знаешь, как ты их любишь.
 — Мы действительно были большими друзьями. Я его очень любила. Но затем появилась Лавиния. Она, Полли, была так красива. Я думаю, что это в известном смысле разрушило ее жизнь. Она не могла противостоять восхищению. Она должна была принимать его от каждого и в конце концов… она умерла.
 Я обнаружила, что рассказываю всю историю. Все это снова так живо вернулось ко мне. Рошанара… Хансам… его встречи с Лавинией в ее будуаре… вплоть до той последней ужасной сцены.
 — Полли, она лежала на кровати. Я знала, что произошло. Она нанесла оскорбление его достоинству и заплатила за это особым образом. Он подарил ей веер из павлиньих перьев. Она думала — это знак внимания, что он раскаялся и страстно увлечен ее красотой. Но это был знак смерти. Вот что он значил. И она лежала там с окровавленным веером в ногах.
 — Ну и ну!
 — Понимаешь, Полли, есть легенда о павлиньих перьях. Они приносят несчастье. Вспомни мисс Люси и ее веер.
 — Прекрасно помню. По причине благодарности. Я думаю, что он спас жизнь Флер.
 — Но вставка драгоценных камней стоила ее возлюбленному его жизни.
 — Я уверена, что эти мужчины достали бы его в любое время.
 — Но ведь это все случилось именно тогда, когда он нес веер, чтобы вставить в него драгоценные камни. Мисс Люси верила, что веер принес несчастье.
 — Ну ладно, она была немного не в себе.
 — Я знаю, что она была неуравновешенной… но это произошло с ней из-за того случая.
 — Ты должна избавиться от всех этих фантастических мыслей о веере.
 — Но для индусов это что-то значило, Полли. Они странный народ. Они не похожи на нас. То, что здесь кажется здравым смыслом, там совсем иначе. Дугал обнаружил, что существует легенда о павлиньих перьях. Хансам, должно быть, в это верил, поскольку подарил Лавинии такой веер, и, когда убил ее, положил веер ей на ноги. Это было своего рода ритуалом.
 — Ну ладно, пускай они думают, что хотят. Для меня пучок перьев и есть пучок перьев, и я не вижу в этом ничего такого, что могло бы испугать меня.
 — Полли, я имею веер. Одно время мой отец… и другие… думали, что Дугал сделает мне предложение. Они все думали, что это было бы хорошо для меня.
 — Он проявил бы гораздо больше здравого смысла, если бы сделал предложение тебе, и я не уверена, что ты не поступила бы разумно, дав согласие. Конечно, он совсем не то, о чем ты мечтаешь… не один из тех лихих героев… он просто робкий маленький человек… но он не так плох, и ты не можешь иметь в своей жизни все. Иногда самое лучшее иметь то, что можешь добыть… обеспечивая себе спокойное будущее.
 — Он не захотел меня, когда увидел Лавинию. Его словно околдовали. После этого он не видел меня. Я интересовалась тем же, чем и он, как и мой отец. Он получал удовольствие, бывая с нами… разговаривая с нами… и затем он увидел Лавинию. Конечно, он и до того видел ее, но она повзрослела, и он взглянул на нее по-новому. Он забыл о чувствах, которые мог питать ко мне. Понимаешь, это своего рода пример.
 — Я начну думать, что у тебя не в порядке с головой. Какое отношение имеет все это к вееру?
 — Я думаю, Полли, что никогда не буду счастлива в любви, потому что взяла этот веер. Некоторое время я владела им. Это то, во что верила мисс Люси… и оказалось, как если бы… понимаешь.
 — Нет, я не понимаю, — сказала Полли. — Это непохоже на тебя. Я всегда думала, что ты обладаешь каким-то здравым смыслом.
 — В Индии случаются странные вещи.
 — Ну, так ты сейчас не там. Ты в обычной здравой Англии, где веер — это просто веер и ничего больше.
 — Я знаю, что ты права.
 — Я, конечно, права. Поэтому выбрось из головы все эти глупости о веерах. Я думаю, что веер оказал нам хорошую услугу. Когда посмотришь на юную Флер сейчас и вспомнишь, на кого она была похожа в то время… я до сих пор содрогаюсь, когда я об этом думаю. Итак, ты не собираешься выходить замуж за этого Дугала?
 — Он меня об этом, Полли, еще не просил.
 — Выглядит так, будто он ждет сигнала с твоей стороны.
 — Я не буду этого делать.
 — Ну что же, ты бы имела большой титул, не так ли? Сама я об этом особенно не думала, но этого уже достаточно, чтобы решиться на замужество.
 — Мне не хотелось бы выходить замуж из-за этого, Полли.
 — Конечно, ты не вышла бы. Но он выглядит довольно милым парнем. Все, в чем он нуждается, — это небольшой намек с твоей стороны, и ты вполне можешь это сделать. А также дети. Они обожают тебя и относятся к тебе, как к своей маме. Я думаю, что они были бы рады этому.
 — Возможно, им бы и понравилось, но нельзя же выходить замуж по такой причине.
 — Ты все еще думаешь об этом старом веере. Ты думаешь, что он приносит несчастье, и пока ты владеешь им, все в твоей жизни складывается не так. Ладно. Подожди минуту. Иди на кухню. Я хочу тебе кое-что показать. Минутку. Я пойду достану его.
 Я пошла на кухню. Было тепло, поскольку горел огонь. Он горел всегда, потому что нагревал печь, и чайник всегда стоял на полке в камине.
 Через несколько минут вошла Полли; она несла коробку, в которой находился веер из павлиньих перьев.
 Она вынула его и раскрыла.
 — Милая вещица, — сказала она.
 Затем она подошла к огню и положила веер в самую его середину. Перья мгновенно вспыхнули — их глубокий синий цвет смешался с красным цветом пламени. Увидев, как он распадается, я открыла рот от изумления.
 От него ничего не осталось, кроме почерневшего остова.
 Я с тревогой повернулась к ней. Она смотрела на меня полуиспуганно, полуторжествующе. Я знала, что она не была уверена в моей реакции.
 — Полли! — запинаясь, произнесла я. Она выглядела несколько агрессивно.
 — Вот, — сказала она. — Покончено. Больше нет необходимости волноваться из-за веера. Для тебя он уже не существует. Я роняла, что страх начинает овладевать тобой. Ты ожидешь, что все должно сложиться плохо… и часто это так и было. Теперь все насчастья оказались позади. Ты знаешь, мы сами строим свою жизнь. И это никак не связано с пучком перьев.
 Я была в парке с миссис Чайлдерс и Флер, и как только мы вернулись, Полли торопливо вышла в холл, сразу за ней — Эфф. Полли выглядела взволнованной, Эфф — возбужденной.
 Эфф воскликнула:
 — К тебе гость, Друзилла. — И затем в возвышенной манере с благоговейным страхом добавила:
 — В зале.
 — Кто… — начала я.
 — Пойди и увидишь, — проговорила Полли.
 Я вошла. Он, улыбаясь, стоял там, отчего зала выглядела меньше и менее чопорной чем обычно.
 — Друзилла! — Он подошел ко мне и взял меня за руки. Секунду-другую он смотрел на меня, а затем крепко прижал к себе. Через мгновение он отпустил меня, слегка отстранив и внимательно глядя на меня.
 — Почему вы уехали? — спросил он. — Именно тогда, когда я приезжаю домой.
 — Я… Я подумала, что вы захотите побыть со своей семьей.
 Он рассмеялся счастливым, насмешливым смехом.
 — Вы знаете, что я хотел бы быть с вами больше, чем с кем бы то ни было.
 Тогда я подумала: «Это чудесно. Неважно, что произойдет потом… сейчас это чудесно».
 — Я не была уверена… — начала я.
 — Я не знал, что вы можете быть такой глупой, Друзилла. Вы знали, что я приезжаю, и уехали.
 Я пыталась успокоиться.
 — Вы приехали сюда из-за… Флер. Вы приехали, чтобы попытаться увезти ее.
 — Что, черт возьми, с вами? Вы забыли? Вспомните последнее время, когда мы были вместе… весь этот народ вокруг, когда мы хотели побыть одни. Первое, что я спросил, приехав домой, было: «Где Друзилла? Почему ее нет здесь с детьми?» И моя мать объяснила мне, что вы уехали сюда. Я возразил: «Но я сказал, что она должна быть здесь». Я ожидал найти вас во Фремлинге сразу, как только вернусь.
 — Я не знала, что вы захотите увидеть меня. Он недоверчиво посмотрел на меня.
 — Друзилла, что с вами произошло? — спросил он. Я медленно ответила:
 — Я приехала домой. Здесь все по-другому. Теперь мне кажется, что в Индии я жила в каком-то другом мире, в котором могло произойти все. Здесь же… так, как это было всегда.
 — Какая разница, где мы? Мы это мы, не так ли? Мы знаем, чего мы хотим. По крайней мере, я. А я хочу вас.
 — Вы подумали…
 — Мне не надо думать. Почему вы такая отчужденная? Это не похоже на то, что было, когда мы были вместе в последний раз.
 — Я говорю вам, что сейчас все по-другому. Как там было в Индии?
 — Хаотично.
 — Элис и Том?
 — В состоянии блаженства… самый чудесный пример радостей семейной жизни.
 Я улыбнулась.
 — Ах, — проговорил он, — сейчас вы больше похожи на себя. В чем дело? Мы разговариваем как чужие. Я вернулся домой, чтобы жениться на вас, а вы ведете себя так, будто нас только что познакомили.
 — Жениться на мне! Но…
 — Вы не собираетесь выдвигать возражения, не так ли? Вы мой характер знаете. Я просто игнорирую их.
 — А как леди Джеральдин?
 — Надеюсь, хорошо.
 — Но ваша мать устраивала…
 — Устраивала что?
 — Свадьбу.
 — Нашу свадьбу.
 — Вашу свадьбу с леди Джеральдин. Ваша мать готовилась к ней.
 — Я устраиваю сам свою собственную свадьбу.
 — Но леди Джеральдин…
 — Что сказала вам моя мать?
 — Что вы приезжаете домой, чтобы жениться на ней.
 Он засмеялся.
 — О, некоторое время у нее были такие мысли. Она забыла посоветоваться со мной, вот и все.
 — Но она будет… в ярости.
 — Моя мать согласится со мной. Она всегда соглашается. Хотя полагаю, что я единственный, к чьему мнению она прислушивается. Хватит думать о моей матери и подумайте обо мне. Вы выходите замуж не за нее.
 — Я не могу во все это поверить.
 — Вы ведь не собираетесь сказать: «Это так неожиданно, сэр», как полагается большинству хорошо воспитанных леди?
 — Но, Фабиан, это действительно неожиданно…
 — Я бы подумал, что это очевидно. То, как мы были в Индии… вы забыли?
 — Я не забыла ничего из того, что там произошло.
 — Мы вместе прошли через все это, не так ли? Я обвиняю себя в том, что затащил вас туда. Но теперь мы здесь… вместе… Я думаю, что те времена научили нас многому друг о друге. Они помогли нам понять, что между нами существует особая связь, и с каждым днем она становится все крепче. Она не порвется никогда, Друзилла. Мы вместе… навеки.
 — Фабиан, мне кажется, что вы слишком торопитесь.
 — Я думаю, что был непростительно медлительным. Вы же не собираетесь отказать мне, не так ли? Теперь вы должны бы уже знать, что я никогда не принимаю отказов. Я бы немедленно похитил вас и потащил к алтарю.
 — Вы действительно имеете в виду, что хотите жениться на мне?
 — Боже ты мой! Разве я не ясно это сказал?
 — Вы хорошо понимаете, что я крайне неподходящая для вас партия?
 — Если это устраивает меня, то устроит и любого другого.
 — Леди Харриет никогда бы не позволила этого.
 — Леди Харриет примет то, что я хочу. Она уже знает. Я пришел в ярость, когда вернулся и не нашел вас там. Я сказал: «Я собираюсь жениться на Друзилле, и без промедления».
 — Она, должно быть, рассердилась.
 — Только слегка удивилась.
 Я покачала головой.
 Он сказал:
 — Друзилла, вы меня разочаровали. Вы все забыли? Ту ночь, когда вы пришли к дому… — Я покачала головой, и он продолжал:
 — Тот ужасный момент, когда я боялся, что могу пропустить… могу опоздать. Вы не имеете представления, что я пережил. В те несколько секунд я прожил жизнь. Вы забыли то путешествие в Бомбей? Когда вы отплыли, я был в отчаянии и пообещал себе, что в тот момент, когда буду свободен от всего этого, мы будем вместе… и никогда не расстанемся, Друзилла, вы забыли? Не я ли выбрал вас, когда вы были младенцем? «Это мое», — сказал я тогда, и с тех пор это было именно так.
 Я онемела от счастья, которое не могла принять за настоящее. Он крепко держал меня. Я чувствовала себя защищенной от ярости леди Харриет, разочарования леди Джеральдин и испугалась, что проснусь и обнаружу, что все это мне снилось. Не следует думать о том, что будет, убеждала я себя. Надо жить этим моментом. Это самое большое счастье, о котором ты могла только мечтать.
 Он не испытывал подобных сомнений. Я, конечно, знала, что он никогда не сомневался в том, что должен иметь то, что хочет.
 — Итак, — сказал он. — Мы поедем обратно. Не откладывая. Это будет самая быстрая свадьба в истории Фремлинга. Больше никаких возражений… пожалуйста.
 — Если это правда. Если вы имеете это в виду… если вы действительно имеете это в виду, тогда…
 — Тогда что?
 — Тогда жизнь чудесна!
 Мы позвали Полли и Эфф и сообщили им новость.
 — Итак, вы собираетесь пожениться, — сказала Полли. Я должна признать, что она была настроена воинственно. Я видела, как сверкали ее глаза. Она все еще была слегка неуверена, не собирается ли огромный злой волк проглотить ее единственное сокровище.
 Он знал, что она о нем думает, и я увидела блеск удовольствия в его глазах.
 — Скоро, — сказал он ей, — вы будете танцевать на нашей свадьбе.
 — Мое время танцев прошло, — коротко ответила Полли.
 — Но по такому случаю, их можно и возобновить, — предложил он.
 Глаза Эфф сияли. Я уже видела ее выбирающей платье. «Это для свадьбы, свадьбы Сэра Фабиана Фремлинга. Он женится на нашей самой любимой подруге». Я мысленно могла слышать, как она объясняет своим квартиросъемщикам: «Ну что ж, я полагаю, что ее можно назвать одной из самых грандиозных свадеб. Полли и я, мы получили приглашения. Такая старая подруга».
 Полли была не такой беспричинно радостной. Она не доверяла ни одному мужчине, кроме Тома, а ее подозрения относительно Фабиана укоренились слишком глубоко для того, чтобы рассеяться oт одного предложения о замужестве.
 Я улыбалась относительно ее страхов и была счастлива.
 Фабиан хотел остаться в Лондоне на несколько дней, и затем мы вместе должны были поехать обратно. Он снял номер в отеле. Эфф это успокоило. У нее была мысль, что она могла бы «принять его», но на самом деле она не думала, что в каком-то из ее домов будет свободное место, достойное титулованного джентельмена, несмотря на огромный престиж, ведь она могла бы сказать: «Когда сэр Фабиан останавливался в одной из моих квартир…»
 В этот же день, мы с Фабианом пошли к ювелиру покупать кольцо. Оно было прекрасным — изумруд, окруженный бриллиантами. Когда оно оказалось на моем пальце, я почувствовала себя счастливой как никогда в своей жизни… потому что кольцо, казалось, скрепило нашу связь и о&ьявило всему миру, что я собираюсь выйти замуж за Фабиана.
 Я верила, что буду счастлива. Я верила, что смогу забыть ужасные сцены, увиденные мною во время Мятежа. Фабиан любил меня более глубоко, более нежно, чем я могла себе представить; и где-то в глубине своего сознания я связывала свое счастье с уничтожением веера из павлиньих перьев.
 Это было смешно, я знала — полет моей фантазии. Может быть, я была в Индии слишком долго; в Индии, где мистицизм, казалось, процветал больше, чем это могло бы быть в прозаической атмосфере Англии. На мне не было вины. Не я уничтожила веер; Полли сделала это для меня, а он никогда не принадлежал ей, поэтому это не могло отразиться на ней. Я закрывала глаза и видела, как скручиваются в пламени эти прекрасные синие перья. Это было до смешного фантастично. Я позволила вееру завладеть моим воображением: подсознательно я наделила его магическими качествами и таким образом казалось, что он влияет на мою жизнь.
 Но все. Я чувствовала себе свободной. Я хотела полностью прожить каждый предстоящий момент. Будут трудности, с которыми придется столкнуться. Я могла оставить их на будущее и жить настоящим… восхитительным моментом… с радостью любить и быть любимой.
 Мы с Фабианом сидели в саду перед домом и разговаривали.
 Внезапно он сказал:
 — Еще не решен вопрос о ребенке.
 — Они никогда не отдадут ее, — возразила я ему.
 — Она не может оставаться в этом месте.
 — Фабиан, нельзя использовать людей, когда они нужны, и игнорировать их, когда посчитаешь, что они потеряли для тебя интерес, выполнив свою роль.
 — У меня есть идея. Они должны привезти ее во Фремлинг.
 — Полли и Эфф?
 — Вот, что я думаю. В имении есть пара свободных домов. Они могли бы жить в одном из них, и ребенок был бы здесь… рядом с Фремлингом. Некоторое время она могла бы жить на два дома. Но когда Флер пойдет в школу, ей придется переехать во Фремлинг, и это лучшее, что можно сделать для девочки.
 — У них есть свои дома. Вряд ли они захотят поехать в сельскую местность.
 — Они обязательно захотят, если это будет лучше для Флер, да еще рядом с тобой. Я думаю, что их можно было бы убедить в этом, и ты та, кто должен это сделать.
 — Я не уверена, что они это примут… или даже обдумают.
 — Ты сделаешь это. Ты убедишь их.
 — Они независимы.
 — У них есть те дома, не так ли? Они могут их продать и купить этот.
 — Как насчет цены?
 — Она может быть любой, какая подходит. Они могут владеть им бесплатно.
 — Они никогда не согласились бы на это. Они называют это быть обязанными.
 — Тогда пусть они его купят… и по любой цене. Это совсем просто.
 — Ты не знаешь Полли и Эфф.
 — Нет, но я знаю тебя, и уверен, что ты с этим справишься.
 Я сначала поговорила с Полли.
 — Ну и ну, — сказала она. — Бросить этот дом. Взять тот, который они освободят. Мы не хотим от них благотворительности.
 — Это не была бы благотворительность. Вы будете совершенно независимы от них. Вы можете продать этот дом и на полученные деньги купить другой.
 — Скажешь тоже.
 — Полли, ты была бы рядом со мной. Это было бы восхитительно.
 Она кивнула.
 — И у Флер было бы все, что может дать ей Фремлинг.
 — Я это знаю. Временами это беспокоит меня. Я говорила Эфф.
 — Когда она нуждалась, ты дала ей дом. Это было чудесно, Полли. Но она должна будет идти в школу. Фремлинг будет хорошей основой.
 — Не думай, что мы с Эфф не размышляли об этом.
 — Почему бы тебе не поговорить с Эфф?
 Полли взвешивала преимущества. Скорее всего, они с Эфф хотят Флер самого лучшего. Это для них было важнее всего; и я могла видеть, что Полли нравится идея быть близко ко мне. Она думала, что, выйдя замуж за этого человека, я буду нуждаться в некоторых советах.
 Полли колебалась. Эфф говорила, что она уже устает от некоторых съемщиков. Она имела массу беспокойства с № 28, на втором этаже.
 — Полли, для меня это было бы чудесно, — убеждала я ее.
 — Я поговорю с Эфф, — сказала Полли. — Хотя она, вероятно, не захочет.
 — Ты могла бы убедить ее.
 — О, я знаю, что она желает Флер самого лучшего, и могу понять, что там было бы несколько иначе, чем здесь…
 — Подумай об этом, Полли… серьезно.
 Позже я сказала Фабиану:
 — Я думаю, что этот план может сработать.
 Мы с Фабианом вернулись во Фремлинг вместе. Я крепилась, боясь встретиться лицом к лицу с леди Харриет.
 Я была поражена, как любезно она приняла меня. Была видна разница в ее отношении. Я уехала из дома, будучи гувернанткой ее внуков, а вернулась в качестве невесты ее любимого сына.
 Мне было интересно узнать, спрашивала ли она себя, что делает Фабиан, собираясь связать свою судьбу с простой девушкой из пасторского дома — в особенности тогда, когда ее выбор пал на кого-то другого.
 Я вспомнила тот давний инцидент, когда он принес меня младенцем в свой дом и объявил, что я его ребенок. Леди Харриет настаивала на выполнении каприза своего сына. Сейчас, быть может, была сходная ситуация.
 Улыбаясь, она обсуждала свадьбу.
 — Нет никакого смысла в отсрочке, — сказала она. — Я уже давно думала, Фабиан, что тебе пора жениться. Ты не можешь выходить замуж отсюда, Друзилла, это было бы нарушением всяких правил. В день свадьбы невеста не должна находиться под одной крышей со своим женихом. Поэтому ты можешь пойти в пасторский дом. Это было бы самым подходящим местом, поскольку это твой старый дом. Жаль, что Колин Брейди не может быть твоим посаженным отцом. Он был бы для этого самым подходящим человеком. Но он будет вести службу в церкви… поэтому им должен будет быть доктор. Это будет прекрасной альтернативой, так как его дочь теперь живет в пасторском доме. Это лучшая фигура после самого Колина Брейди.
 Леди Джеральдин была упомянута лишь однажды.
 — Милая девушка… слишком увлеченная верховой ездой. Большую часть дня она проводит в седле. Я полагаю, что это улучшает фигуру, но может свидетельствовать о недостатке других интересов.
 Она не делала никаких намеков, что была разочарована. Так открылась новая сторона леди Харриет. Ее любовь к сыну заходила также далеко, как и к Лавинии… и, возможно, даже дальше, поскольку Фабиан в ее глазах был совершенством. Тот факт, что она редко упоминала о своей дочери, не означал, что она забыла ее. Она часто приходила в бывшую комнату Лавинии, и надолго оставалась там и бывала заметно угнетенной, когда выходила. Что же касается Фабиана, он не мог делать ничего плохого. Он был ее сыном и следовательно безупречным человеком. Фабиан выбрал меня, и поскольку я была его выбором, я удивительным образом становилась и ее выбором,
 Я не могла поверить в такой поворот, пока не начала понимать леди Харриет. Она, конечно, должна была быть всегда правой, поэтому — очень мудро — она просто подстраивала свои взгляды под неизбежное и убеждала себя, что это то, что она хотела все время. Я стала относиться к ней теплее, поскольку мы любили одного и того же человека, и он был для нас более важен, чем все другое. Это сблизило нас.
 История, казалось, повторяется. Как и много лет назад, я невольно подслушала разговор леди Харриет с доктором.
 Я была в том самом саду, где когда-то подслушала ее; замечание о том, что я некрасивый ребенок из пасторского дома. Это произвело на меня гораздо более глубокое впечатление, чем я осознала это в тот первый момент.
 Леди Харриет была в гостиной с доктором и его женой. Доктор получал инструкции, поскольку она выбрала его выполнять роль посаженного отца в свадебной церемонии.
 До меня долетел ее голос, звучный и авторитетный:
 — Я всегда предназначала Друзиллу Фабиану, и так счастлива, что все обернулось, как я планировала. Она так хорошо обращается с детьми… и такая благоразумная девушка.
 Солнце садилось в пруд; водяные лилии были восхитительны. Белая бабочка замерла и села на одну из них. Отдохнув минутку, она улетела.
 Я была невообразимо счастлива.
 Меня любил Фабиан. Я была уверена, что Полли и Эфф скоро будут рядом, а вместе с ними и Флер. Сомнения, которые моя величественная свекровь могла возбудить во мне, утихли. Более того, я чувствовала в ней понимание, которое могло превратиться в любовь.
 Фабиан будет со мной, и жизнь будет прекрасной.