Аннотация: Став жертвой шантажа, герцог Стратнарн вынужден жениться на дочери вождя шотландского клана. К его удивлению и радости, девушка оказалась прелестна, как сама весна. Он уже готов смириться с судьбой, но в первую же брачную ночь его красавица-жена куда-то исчезла…


---------------------------------------------


 Барбара Картленд
 Исчезнувшая невеста



 Глава 1


 1822 год
 — Слава богу, буря утихла!
 Лорд Хинчли налил себе бокал бренди и осушил его одним глотком.
 — Тебе повезло, — заметил его собеседник, — ты не видел настоящих штормов.
 — И не увижу! Разрази меня гром, если я еще когда-нибудь в своей жизни отправлюсь в плавание! Бог свидетель, Тэран, я начинаю верить, что эта страна и вправду — обиталище варваров и злых духов!
 — Обычное представление сноба-англичанина о Шотландии, — скривив губы, заметил герцог Стратнарн.
 Лорд Хинчли откинулся в кресле, мысленно поблагодарив судьбу за то, что кресло это не швыряет из стороны в сторону по всей кают-компании — как продолжалось все семь дней их путешествия по суровому Северному морю.
 — По моему скромному мнению, — заговорил он доверительно, — ты был трижды прав, когда отряхнул со своих ног прах Шотландии и уехал на юг. А сейчас, Тэран, — и я тебе это уже не раз говорил — ты совершаешь величайшую ошибку в своей жизни.
 Герцог, помрачнев, молча отвернулся к иллюминатору, за которым приветливо зеленел берег. Корабль на всех парусах мчался к Ферт-оф-Тэю.
 Герцог не собирался объяснять даже лучшему другу, что все его существо протестовало против возвращения в Шотландию — страну, которую он покинул двенадцать лет назад, как полагал, навсегда.
 Тогда Тэрану было всего шестнадцать. Он бежал, не выдержав издевательств отца. Стратнарн-старший был груб и несправедлив с мальчиком, жестоко унижая его гордость. В гневе Тэран решил, что не хочет иметь ничего общего ни с Шотландией, ни с народом горцев.
 Герцог вспоминал, как, добравшись до Перта, он поднялся на первый попавшийся корабль, идущий в Англию. В кармане у него нашлось лишь несколько мелких монет, и плавание пришлось провести в душной, вонючей каморке под палубой.
 Однако лондонские родственники покойной матери приняли беглеца с распростертыми объятиями.
 Его отправили учиться сначала в знаменитую Публичную школу, а затем — в Оксфорд. По окончании университета юный маркиз Нарн, пользуясь щедростью своего деда — близкого друга принца-регента, — начал роскошную и утонченную жизнь светского денди.
 О Шотландии маркиз почти не вспоминал.
 Дед вскоре умер, оставив внуку огромное поместье и крупное состояние. Бывший принц-регент, а ныне король Георг Четвертый, считал себя обязанным покровительствовать внуку покойного друга. Маркиз Нарн наслаждался всем, что мог предоставить Лондон человеку его лет и положения.
 Представьте же себе чувства Тэрана, когда три месяца назад он узнал, что отец его умер, а сам он унаследовав титул не только герцога Стратнарна, но и вождя клана Макнарн!
 Кажется, в глубине души он полагал, что отец неподвластен смерти и будет жить вечно.
 Когда Тэран вспоминал отца — что случалось не часто, — старый вождь представлялся ему каким-то могучим несгибаемым существом, вроде тех великанов, легенды о которых он слышал в детстве…
 Герцог молчал так долго, что лорд Хинчли, снова наполнив бокал, заметил:
 — Вижу, ты не в духе. Физиономия у тебя такая, что у членов этого твоего клана при одном взгляде на тебя душа уйдет в пятки!
 — Вот и хорошо, — мрачно ответил герцог, — тогда они, может быть, будут меня слушаться.
 Впрочем, сам герцог тут же сообразил, что говорит глупость. Членов клана не нужно принуждать к повиновению — они подчиняются вождю охотно и с радостью. Отец однажды заметил: «Вождь стоит посредине между своим народом и богом».
 Странная тревога охватила герцога, и он поспешил напомнить себе, что времена патриархальной дикости миновали. Теперь вождь не имеет власти над жизнью и смертью своих вассалов и взаимные отношения вождя и клана, конечно, изменились.
 — Вот что я тебе скажу, — заметил лорд Хинчли, потягивая бренди, — когда мы с Его Величеством поплывем обратно на «Ройял Джордже», я запрусь в каюте и напьюсь до бесчувствия! И постараюсь не просыпаться, пока в окне не покажется Тильбюри.
 — На обратном пути море станет спокойнее, — рассеянно ответил герцог, словно думал о чем-то другом. — Кроме того, Его Величество не страдает морской болезнью и непременно захочет увидеть, как обрадовались шотландцы его визиту.
 — Ты уверен, что они обрадуются? — спросил лорд Хинчли. — По-моему, зря сэр Вальтер Скотт поддержал короля в этом сумасшедшем желании ехать в Шотландию! Если у шотландцев осталась хоть капля здравого смысла, они встретят Его Величество не приветственными криками, а мрачным молчанием, а то и проклятиями.
 Герцог не отвечал, и лорд Хинчли продолжил:
 — Мой дед служил в армии Камберленда и принимал участие в битве при Куллодене. Он рассказывал, что после победы началась настоящая резня. Английские солдаты не щадили ни стариков, ни женщин, ни детей. На месте любого англичанина я бы трижды подумал, прежде чем ехать к людям, в чьих сердцах, несомненно, еще жива мысль о мести.
 — Битва при Куллодене была очень давно, — ответил герцог.
 — Могу поспорить, что шотландцы ее не забыли, — парировал лорд Хинчли.
 — Да, пожалуй, ты прав.
 — Конечно, я прав! — подтвердил лорд Хинчли. — Они же варвары, а у всех варварских народов существует кровная месть и вражда, передающаяся от поколения к поколению.
 — Я вижу, ты неплохо разбираешься в варварах, — заметил герцог.
 — Когда Его Величество приказал мне отправиться вперед и проверить, все ли в Эдинбурге готово к его прибытию, я не пожалел времени и раскопал в библиотеке кое-какие сведения из истории Шотландии и шотландцев.
 Помолчав, лорд Хинчли добавил:
 — Должен тебе сказать, Тэран, что англичане поступили с шотландцами по-свински. А ведь победили только потому, что были лучше организованы и стреляли из мушкетов!
 Герцог ничего не ответил.
 — Когда я был еще мальчуганом, — продолжал лорд Хинчли, — дед часто рассказывал мне, как шотландцы шли к Куллодену — голодные, под дождем, по крутым горным склонам, прямо под вражеский огонь! Они шли, построившись по кланам, и впереди каждого клана ехал вождь…
 С нетерпеливым жестом герцог вскочил на ноги.
 — Ради бога, Уильям, прекрати свои рассказы о битве, происшедшей, когда нас еще и на свете не было! Оба мы отправились в это идиотское путешествие против воли; чем скорее мы покончим со своими делами и вернемся домой, тем лучше!
 В голосе его звучала такая ярость, что лорд Хинчли в изумлении уставился на своего друга.
 — Мне казалось, — протянул он наконец, — что вообще-то там твой дом.
 Герцог сжал кулаки, словно лорд Хинчли задел его за больное место. Лорд любил своего друга и не хотел его огорчать, а потому сказал успокаивающе:
 — Выпей еще. Ничто так не разгоняет тоску, как хороший французский бренди!
 Герцог наполнил стакан из пузатого графина с плоским дном — такая посуда на кораблях незаменима при качке.
 Жидкий огонь разлился по жилам, но герцог почувствовал, что бренди не успокаивает его, а, напротив, возбуждает гнев и отвращение к тому, что ждало его на берегу.
 После смерти отца герцог не собирался возвращаться в Шотландию. Он стал отрезанным ломтем двенадцать лет назад, когда бежал из родной страны с исполосованной кнутом спиной и жгучей обидой на весь мир.
 Если родные считают его предателем — тем хуже для них! Он не собирается считаться ни с чьими чувствами, кроме своих собственных.
 Деньги доставляли юному герцогу самые изысканные развлечения, а его мужественная красота притягивала женщин, словно бабочек к огню. У него просто не было времени подумать о чем-нибудь, кроме собственного удовольствия.
 Со времен регентства вокруг принца Георга собирались самые изысканные молодые люди Англии. Принц, а затем — король, поощрял их рискованные сумасбродства, а порой, несмотря на зрелый возраст, и сам подавал им пример.
 Этот кружок экстравагантных светских щеголей, к которым сразу приклеилось прозвище «денди», возник стараниями знаменитого Красавчика Бруммела. Бруммел давно поссорился с королем и умер в изгнании, а идеи его жили и процветали.
 И теперь король, словно ребенок, собирающийся на маскарад, упоенно мечтал о том, как будет принимать приветствия шотландцев в национальном костюме горца!
 Знати Эдинбурга был отдан приказ встречать короля во главе своих кланов, в тартанах и под звуки волынок. Необычайный парад должен был состояться двадцать третьего августа, в пятницу, в Портобелло-Сэндз.
 Герцогу и в голову не приходило, что на церемонии придется присутствовать и ему, — но король ясно дал понять, что надеется увидеть своего юного друга во главе клана Нарнов. Как ни старался герцог, он не смог придумать никакой убедительной отговорки.
 К тому же случилось так, что приказ короля (а это был именно приказ) совпал по времени с отчаянным письмом из Шотландии от мистера Роберта Данблейна, управляющего отцовскими землями.
 Письмо Данблейна герцог получил, по шотландским понятиям, необычайно быстро — всего через какой-нибудь месяц после отправки.
 Из всех слуг отца только Роберт Данблейн вызывал у герцога теплое чувство. Он единственный пытался, хотя и безуспешно, облегчить жизнь мальчика в отцовском доме, Именно Данблейн несколько месяцев назад известил его о смерти отца, ясно давая понять, что ждет скорейшего возвращения герцога в Шотландию для вступления его в права наследования.
 Прочтя это письмо, герцог смял его и бросил в ящик стола.
 Ему не нужны ни земля, ни родовой замок, ни клан отца! Его тошнит от всего этого!
 Носить титул он готов, но в остальном — чем меньше он будет слышать о Севере, тем лучше. И герцог выбросил из головы просьбы Данблейна.
 Однако второе письмо было совсем другого рода: чем дальше читал его герцог, тем больше мрачнело его лицо.
 — Идиот! — гневно воскликнул он наконец. — Чертов юнец! Как он только додумался!..
 Племянник герцога, Торквил Макнарн, родился в 1806 году, за четыре года до того, как Тэран сбежал из дому. Герцог лишь смутно помнил младенца в пеленках — старшего сына любимой сестры Дженет.
 Мать Тэрана умерла, когда он был совсем малышом, и сестра, бывшая двенадцатью годами старше, заменила ему мать, Она вышла замуж за кузена — тоже Макнарна — и покинула замок, навсегда избавившись от тирании отца.
 Единственные светлые воспоминания герцога о Шотландии были связаны с Дженет. Когда шесть лет назад она умерла от родов, порвалась последняя нить, связывающая его с землей, которую он против воли вынужден был называть родиной.
 Герцог внимательно перечитал письмо Данблейна. Он чувствовал ответственность за сына Дженет и понимал, что от него требуется.
 «Торквил Макнарн — не только племянник вашей светлости, — читал он, — но и дейре — наследник вашего титула и звания вождя клана до тех пор, пока у вас не появится собственный сын».
 Действительно, вспомнил герцог, ведь шотландские обычаи признают наследование не только по мужской, но и по женской линии.
 Невольно ему пришло в голову, что сын Дженет, кажется, отважный парень. Может быть, из него получится лучший вождь, чем из самого герцога?
 Но он тут же цинично напомнил себе, что юному Торквилу не стоит полагаться на наследство. Ведь рано или поздно герцог женится — хоть сейчас и не чувствует никакого желания влезать в ярмо.
 Герцога привлекали женщины, но ни разу он не желал связать с какой-нибудь из них жизнь.
 Он считал, что, если видеть женщину каждый день на протяжении месяца, она тебе смертельно надоест.
 Женщины, рассуждал герцог, прекрасны лишь постольку, поскольку недоступны. За ними нужно охотиться, как за редкой дичью или за трофеем на войне!
 Когда же дичь пала к твоим ногам и трофей завоеван, теряется и интерес, и желание.
 И герцог, забыв о старом романе, отправлялся в погоню за новой добычей.
 Любовные победы молодого герцога стали при дворе притчей во языцех. Сам король однажды счел нужным прочесть ему наставление.
 — Что с тобой, Тэран? — спросил Его Величество. — У тебя за год было больше романов, чем у меня — лошадей в конюшне!
 — Как и вы, сэр, я ищу совершенства, — ответил герцог. Король рассмеялся — он и сам, несмотря на почтенный возраст, до сих пор не пропускал ни одной хорошенькой женщины.
 — Но все же, Тэран, — продолжал он, — не забывай, что у этих прелестных созданий, называемых женщинами, тоже есть сердце, которое очень легко разбить. Не заставляй их страдать понапрасну.
 — Женщина страдает только в одном случае: когда не может получить то, чего хочет, — цинично ответил герцог. — Но я не для них. Ваше Величество, и им придется примириться с неизбежным.
 Король расхохотался и заговорил о другом. Однако, пересказывая этот разговор Уильяму, герцог был очень серьезен, даже мрачен.
 — Чего он от меня хочет? — спрашивал Тэран. — Чтобы я женился на каждой женщине, с которой меня связывают близкие отношения?
 — Да нет, конечно, — отвечал лорд Хинчли, — но, согласись, Тэран, ты и вправду меняешь женщин, как перчатки. Что, если какая-нибудь из них тронет твое сердце?
 — У меня нет сердца, — отозвался герцог, — и меня это нимало не беспокоит. Лорд Хинчли улыбнулся.
 — Ты, мой милый, дразнишь судьбу. Смотри, в один прекрасный день и к тебе придет любовь, тогда ты поймешь, как это ужасно — души не чаять в человеке, который только и думает, как бы от тебя сбежать!
 Герцог молча скривил губы в циничной усмешке.
 — Черт, возьми, Тэран, — воскликнул его друг, — уж слишком ты уверен в себе! Думаешь, что твое обаяние неотразимо? Ладно, продолжай в том же духе, а когда, наконец, попадешь в сети Амура, я над тобой посмеюсь!
 — Если такое и случится, что весьма маловероятно, — ответил герцог, — смеяться над собой я не позволю ни тебе, ни кому другому.
 …От воспоминаний герцога оторвал голос лорда Хинчли, его приятель спрашивал:
 — Что мы будем делать, когда судно причалит к берегу?
 — Понятия не имею, — ответил герцог. — Я послал письмо управляющему, сообщив ему название нашего корабля и примерную дату прибытия в Перт. Надеюсь, что он пришлет за нами лошадей или карету. А если нет, придется идти пешком.
 Лорд Хинчли издал громкий стон.
 — Там не больше двадцати миль, — заметил герцог. — Правда, лазать по горам для новичка нелегко.
 — По-моему, ты просто надо мной издеваешься, — сказал лорд Хинчли. — Впрочем, в этой богом проклятой стране могут обернуться правдой самые невероятные фантазии. Но все же, Тэран, давай надеяться на лучшее!
 Однако герцог и его спутник были приятно удивлены, когда Роберт Данблейн собственной персоной поднялся на борт корабля.
 Этот высокий седоволосый человек лет пятидесяти с лишком даже в непривычном для лондонцев наряде — килте , шотландском берете и клетчатом пледе, застегнутом на плече огромной серебряной застежкой, — выглядел весьма внушительно.
 Герцог протянул ему руку.
 — Вас, Данблейн, я узнал бы всюду!
 — К сожалению, ваша светлость, я не могу сказать о вас того же, — ответствовал управляющий. Обветренное лицо его сияло улыбкой.
 Действительно, в этом высоком, красивом, уверенном в себе молодом джентльмене трудно было узнать затравленного, худенького мальчишку, двенадцать лет назад покинувшего отчий дом.
 Обтягивающие по моде панталоны, короткий фрак с длинными фалдами и белоснежный накрахмаленный шейный платок, завязанный сложным узлом, только подчеркивали широкие плечи и атлетическое сложение молодого герцога.
 Роберт Данблейн заметил в лице нового хозяина семейные черты клана Макнарнов: аристократический прямой нос и решительный рот, сжатый в тонкую линию.
 — Надеюсь, — заметил герцог, когда с приветствиями было покончено, — что вы обеспечите нас с лордом Хинчли каким-нибудь средством передвижения?
 Роберт Данблейн улыбнулся.
 — Ваша светлость, вас ожидают лошади или, если желаете, экипаж. Но я позволю себе заметить, в случае если вы об этом запамятовали, что в это время года дороги очень пыльные и удобней ездить напрямик.
 — Тогда мы поедем напрямик, — ответил герцог. — Уильям, ты согласен ехать верхом?
 — На чем угодно, лишь бы не на корабле! — с тяжелым вздохом ответил лорд Хинчли.
 — Путешествие выдалось нелегким, милорд? — почтительно поинтересовался Данблейн.
 — Просто ужасным! — снова вздохнул лорд Хинчли. — Если бы я не топил свое горе во французском бренди, как пить дать покоился бы сейчас на морском дне! Герцог рассмеялся.
 — Его милость сильно преувеличивает! — заметил он. — Нас действительно немного поболтало, но, к счастью, ветер дул в спину — иначе было бы гораздо хуже!
 — Хуже не бывает! — с чувством заявил лорд Хинчли, и все рассмеялись.
 Друзья сошли с корабля и сели на лошадей, заботливо приготовленных мистером Данблейном.
 Сияло яркое солнце, и легкий ветерок чуть трепал им волосы.
 Они направлялись на север. Позади остался Перт, «Город Красавицы», воспетый Вальтером Скоттом, и королевский дворец Скон, видевший за свою историю немало коронаций.
 «Интересно, — подумал герцог, — знает ли лорд Хинчли, что парламент и Генеральные штаты заседали в этом дворце со времени коронации Александра Первого, родившегося в 1078 году, до смерти Роберта Третьего в 1406 году».
 Но герцог тут же напомнил себе, что англичане не любят говорить о славной истории побежденного народа. Им удобнее и привычнее считать шотландцев дикарями.
 К собственному удивлению, герцог в первый раз за много лет думал о себе как о шотландце! В первый раз в нем родилось возмущение извечными противниками — англичанами.
 «Они просто боятся нас! — подумал герцог. — Все эти разговоры о дикости и свирепости шотландцев вызваны страхом!»
 Впрочем, для страха перед шотландцами у англичан были веские причины. Ведь не прошло еще и тридцати лет с памятного всей стране бунта шотландских полков в Эдинбурге, когда солдаты, возбужденные умелой пропагандой, кричали: «К черту короля!»
 Вспомнил герцог и о том, как совсем недавно, когда страну сотрясали вести об успехах дерзкого корсиканца, шотландцы сажали возле своих домов сосны — символ свободы.
 Но теперь со стародавней распрей было покончено. Георг Четвертый собирался посетить Шотландию, и народ видел в этом жест дружбы и миролюбия.
 — Не знаю, говорил ли вам его светлость, — заметил лорд Хинчли, обращаясь к Данблейну, — но мне придется через несколько дней уехать в Эдинбург. Я должен подготовиться к встрече Его Величества.
 — Полагаю, милорд, вы предпочтете ехать по суше, — ответил Данблейн.
 — Разумеется! — живо откликнулся лорд Хинчли. — Моря я теперь и видеть не могу!
 — Надеюсь, экипаж его светлости оставит у вас более приятные воспоминания, — вежливо заметил Данблейн.
 Герцог подумал, что, если у его друга сохранился хоть какой-то здравый смысл, он предпочтет ехать верхом.
 Какое это наслаждение — покачиваться в седле, ощущая ровную поступь чистокровного скакуна, и любоваться широкой серебристой рекой, пестрыми от цветущего вереска холмами, далекими пиками Грампианских гор.
 Островерхие горы под снежными шапками поражали взор своей величественной красотой.
 Мостовая под копытами коней вскоре сменилась травяным ковром, приглушавшим цоканье копыт.
 Целый час они взбирались на холм. На вершине мистер Данблейн остановил коня и обернулся. Друзья поняли, что он приглашает их полюбоваться открывающимся с холма видом.
 Внизу, словно огромный бриллиант, сверкал в ярком солнечном свете залив. Вокруг речного устья были в беспорядке разбросаны красные крыши домов, а дальше, сколько видит глаз, — только заросли лилово-розового вереска.
 Странное чувство охватило герцога: сам не понимая почему, он ощущал себя узником, много лет просидевшим в темнице и наконец вырвавшимся на свободу.
 Герцогу припомнилось выражение лиц слуг, которые встречали их, когда они сходили с корабля.
 Мистер Данблейн подвел к нему камердинера — дюжего, диковатого на вид шотландца, в глазах которого герцог прочел восторг и преклонение.
 «Неужели после стольких лет отсутствия мое имя еще что-то значит для них?»— спрашивал себя герцог и не находил ответа.
 Ему хотелось спросить об этом Роберта Данблейна, но герцог не хотел выглядеть смешно в глазах лорда Хинчли.
 Ему вспомнилось, как не хотел он ехать, как снова и снова повторял, что ненавидит Шотландию.
 — Если ты так ее ненавидишь, зачем же туда едешь? — спросил лорд Хинчли как-то за ужином.
 — По семейным обстоятельствам, — коротко ответил герцог, пресекая дальнейшие расспросы.
 И лорд Хинчли почел за лучшее не приставать к приятелю, если ему это неприятно.
 Однако он лишний раз убедился в том, что Тэран — совершенно непредсказуемый человек.
 Лорд Хинчли искренне любил своего друга и восхищался им — да и как было не восхищаться этим блестящим джентльменом! Но порой лорд чувствовал, что герцог совсем не похож на прочих его великосветских знакомых.
 У друзей — так казалось лорду — не может быть запретных тем для разговора. Они должны доверять друг другу во всем.
 Однако со временем он обнаружил, что герцог не хочет обсуждать с ним семейные дела Макнарнов.
 Трое всадников начали спуск с холма: ехать стало легче, и лошади перешли на рысь.
 И герцог, и лорд Хинчли уверенно чувствовали себя в седле. Оба они не раз участвовали в ежегодных скачках в Ньюмаркете и порой даже завоевывали первые призы.
 Однако лорд Хинчли почувствовал настоящее облегчение, когда двумя часами позже Данблейн сказал:
 — Нам осталось совсем немного: через пять минут покажется замок.
 Герцогу казалось, что он хорошо представлял, как выглядит замок, однако, когда через пять минут они обогнули холм, перед ними выросло сооружение, более огромное и впечатляющее, чем оно запечатлелось в его памяти.
 Причудливое строение из серого камня со множеством башен и башенок, со средневековыми узкими бойницами и широкими окнами с цветными мозаичными стеклами — наследием семнадцатого века — замок Нарн, несомненно, представлял собой один из самых великолепных архитектурных сооружений в Шотландии.
 Лорд Хинчли ахнул и уставился на замок с нескрываемым восхищением.
 — Боже правый, Тэран! — воскликнул он. — Ты никогда не говорил, что твое родовое гнездо по красоте не уступает Вестминстеру!
 — Я рад, что тебе нравится, — сдержанно ответил герцог.
 Однако и сам он не мог сдержать невольной гордости при виде величественного, неприступного на вид строения.
 Герцог ненавидел замок. Это мрачное здание отбрасывало на его детство черную тень. Замок настолько прочно связался для герцога с деспотизмом и жестокостью отца, что юноша покинул его без сожаления и ни разу не вспомнил о нем за все двенадцать лет пребывания в Англии.
 Но сейчас, когда окна замка блестели под лучами солнца, а на самой высокой из башен развевался флаг, даже герцогу пришлось признать, что это достойное жилище для вождя Макнарнов.
 Он обернулся, чтобы посмотреть, не отстали ли слуги. Багаж герцога и лорда был погружен в экипаж; а самих путешественников сопровождали шестеро конных. Во время пути они держались на значительном расстоянии; но теперь герцог заметил, что они подъехали ближе.
 Герцог повернулся к Данблейну.
 — Они должны ждать здесь, чтобы приветствовать возвращение вашей светлости, — тихо заметил тот.
 — Они? — переспросил герцог. — Кто они?
 — Члены клана. Разумеется, только те, кто живет поблизости; остальные спустятся с гор завтра или послезавтра.
 — Зачем? — спросил герцог после паузы. Он сам почувствовал, что вопрос прозвучал слишком резко.
 Мистер Данблейн бросил на него быстрый взгляд из-под кустистых бровей.
 — Чтобы приветствовать нового вождя клана, как это принято в Шотландии. Все с нетерпением ждали вашего возвращения.
 Герцог ничего не ответил на это.
 В самом деле, после такого заявления трудно было сказать, что он вообще-то и не собирался возвращаться.
 Герцог вспоминал, как члены клана приветствовали его отца — на собраниях клана, куда мальчик не допускался, и на праздновании Рождества, где он бывал вместе с отцом.
 Теперь герцог понимал, что вождь, как и в стародавние времена, представляется членам клана каким-то высшим существом, почти богом. И глупо было надеяться, что это первобытное преклонение осталось в прошлом.
 Герцог жалел, что не написал Данблейну в своем письме, чтобы тот не устраивал из его приезда шумихи. Ему не нужны никакие церемонии; он не хочет, чтобы эти дикари плясали вокруг него, словно африканцы вокруг своего божка!
 Но герцог понимал, что, даже если бы он написал об этом, никто не принял бы его слов всерьез.
 Вождь — отец своего клана: как прежде, он властен над жизнью и смертью своих людей; как прежде, отвечает за их благополучие.
 Разве не читал он об этом во время учебы в Оксфорде? Герцог припомнил, как объяснялось в учебнике истории положение вождей во время мятежей 1715 и 1745 годов:
 «Власть вождя, как владельца земли, полководца, судьи и» отца народа «, была абсолютна и непререкаема; впрочем, в некоторых случаях он мог советоваться с членами своей семьи и наиболее уважаемыми членами клана».
 «Одно я знаю точно, — мрачно подумал герцог, — у меня нет ни семьи, ни желания с кем-либо советоваться». Отца его, слава богу, нет в живых; покинула этот мир и сестра Дженет.
 Остался Торквил — безмозглый юнец, из-за которого герцогу пришлось покинуть уютный и цивилизованный Лондон.
 Впрочем, сообразил герцог, наверняка есть еще какие-нибудь дальние родственники, которых он не помнит. И он как бы между прочим поинтересовался у Данблейна:
 — А в замке кто-нибудь остался?
 — Только Джейми, ваша светлость. Герцог удивленно поднял брови.
 — Джейми?
 — Младший сын леди Дженет.
 — Ах, да!
 Герцог, разумеется, помнил о существовании младшего племянника, хотя и позабыл его имя.
 Ведь именно появление на свет этого мальчика стоило несчастной Дженет жизни.
 — Прекрасный мальчик, — продолжал мистер Данблейн, — храбрый, любознательный, искатель приключений, — словом, настоящий Макнарн!
 — Кажется, мои племянники слишком любят приключения! — резко отозвался герцог.
 Мистер Данблейн бросил на него недоумевающий взгляд и ничего не ответил.
 И вдруг, совершенно неожиданно как для герцога, так и для лорда Хинчли, из-за пологого холма, заросшего вереском, появились несколько десятков всадников и поскакали прямо к ним.
 Руки их были вскинуты в приветствии, а из мощных глоток рвался многоголосый воинственный крик, в котором герцог узнал боевой клич Макнарнов.
 Этот вопль, полный первобытной ярости, в былые времена призывал членов клана к бою с врагом.
 Герцог знал, что этот клич — символ клана, так же неотделимый от него, как и веточки вереска или мирта, которые члены клана по традиции прикрепляли к головным уборам.
 Клич повторялся снова и снова. Затем к нему присоединились резкие звуки волынок, и члены клана, спешившись, стройной колонной направились к замку.
 «Я предчувствовал что-то в этом роде», — подумал герцог, возглавляя процессию.
 Лорд Хинчли и Данблейн ехали на шаг позади; замыкали отряд шестеро конных слуг.
 Минутой позже пронзительный звук волынок был заглушен радостными криками: несколько сотен местных жителей, выстроившись вдоль дороги, приветствовали своего вождя.
 Все они были одеты грубо и довольно бедно; но по ширине их плеч, по крепости мускулов, по гордости, сквозившей в каждом движении, герцог понял, что с этими людьми нельзя не считаться.
 В царящем шуме герцог не мог здороваться с каждым отдельно: в ответ на приветствия он только кивал головой и махал рукой.
 Наконец процессия достигла ворот замка — и вдруг, словно по команде, крики смолкли.
 Члены клана молча смотрели на своего вождя, словно ожидая от него чего-то. Теперь, приглядевшись внимательнее, герцог заметил поодаль женщин и детей: они не принимали участия в ритуале встречи, робко держась в стороне.
 Герцог намеревался прямо проследовать в замок, но какое-то чувство, более сильное, чем его желание, заставило его остановиться и повернуться к собравшимся.
 — Благодарю вас всех, — произнес он глубоким звучным голосом. — Спасибо за теплую встречу, и да сопутствует вам удача!
 Это старинное приветствие пришло к нему из глубин памяти; но самое удивительное, что он произнес эту фразу по-гэльски — на языке, на котором он не говорил уже двенадцать лет.
 Члены клана вновь разразились громкими приветственными криками. Герцог поднял руку, словно салютуя им, и, повернувшись, вошел в замок.
 — А теперь объясните, что натворил мой племянник, — обратился герцог к Данблейну.
 После обильной трапезы лорд Хинчли отправился отдохнуть с дороги, а герцог с Данблейном прошли в библиотеку, где любил работать отец.
 Переступая порог, герцог подсознательно ожидал увидеть в кресле у окна, из которого открывался вид на лощину, ненавистную мрачную фигуру отца.
 Огромный, зловещий, словно химера на старинном соборе, отец сидел здесь целыми днями, немигающим взглядом обозревая из окна свои владения.
 Как ни странно, комната, представшая теперь взору герцога, ничем не напоминала логово чудовища.
 Библиотека, распланированная и обставленная знаменитым Уильямом Адамом, была не только элегантна, но в то же время уютна.
 «Не может быть! — недоумевал герцог, стоя на пороге. — Как мог я в детстве не замечать такой красоты?»
 Это просторное, светлое помещение с изящной росписью на потолке и множеством книг, переплетенных в разноцветную кожу, никак не вязалось с мрачным, ненавистным образом отца.
 Герцог сел в кресло — он даже не подумал о том, что в этом кресле обычно сидел отец, — и указал Данблейну на место напротив.
 — Из вашего письма я понял, что положение отчаянное, но теперь мне кажется, что вы несколько преувеличиваете, — продолжал герцог.
 — Нет, ваша светлость, все действительно очень серьезно.
 — Так что случилось?
 — Торквил попал в плен к Килкрейгам.
 — В плен? — Герцог недоверчиво улыбнулся. — И что же, они держат его в неприступной башне или в сыром подвале?
 — Полагаю, условия его содержания оставляют желать лучшего, — отозвался Данблейн, — но мы должны благодарить Килкрейгов за то, что они не отправили его на суд в Эдинбург.
 — На суд?
 Герцог был немало изумлен, выслушивая управляющего.
 — В чем же они его обвиняют?
 — В краже скота, ваша светлость!
 — Боже мой!
 Герцог широко открыл глаза. Неужели это не кошмарный сон?
 — Я разговаривал с Килкрейгом, ваша светлость. Он согласился подождать с решением этого дела до вашего приезда, но заявил, что преступление полностью доказано и Торквил со своими товарищами, представ перед судом, будет сурово наказан, — возможно, выслан в колонии!
 Герцог не мог поверить своим ушам, настолько это казалось диким для образованного, цивилизованного человека.
 Он хорошо знал, как относится к краже скота шотландское правосудие.
 Рост скотоводства в Нижней Шотландии и приграничных областях Англии вызвал к жизни такие уродливые явления, как угон скота и взимание «черного налога». Последнее стало едва ли не горской традицией.
 Шотландцы издавна платили своему правительству налог деньгами или натурой. «Черным налогом» назывались деньги, которые выплачивали бандитам законопослушные граждане в обмен на обещание не трогать их стада.
 В прежние времена похитителей скота вешали; теперь правосудие стало милосерднее, однако судьи без колебаний высылали провинившихся в далекие колонии, обрекая их на неминуемую гибель, или заключали на много лет в знаменитую Эдинбургскую темницу.
 — Какого черта вы позволили мальчишке ввязаться в это сумасшествие? — сердито спросил герцог. Мистер Данблейн вздохнул.
 — Ваша светлость, я не раз говорил о Торквиле с вашим отцом. Я убеждал его, что скука и бездеятельность дурно влияют на мальчика: ему нечем заняться, и он начинает озорничать.
 В голосе мистера Данблейна появились умоляющие нотки.
 — Уверяю вас, — продолжал он, — это всего лишь мальчишеская шалость. Килкрейги — наши исконные враги, и мальчику нравилось потихоньку переходить границу, отгонять от стада корову или теленка, а потом торжественно приводить их домой, словно это почетная военная добыча.
 «Действительно, — подумал герцог, — для шестнадцатилетнего мальчишки это не преступление, а почти что геройский подвиг. Ведь Макнарны несколько сот лет ненавидят Килкрейгов так же, как Килкрейги — Макнарнов».
 — Как его поймали? — коротко спросил герцог вслух.
 — Очевидно, он играл в эту игру не один раз, — ответил Данблейн, — но я, к несчастью, ни о чем не знал, пока Килкрейг не сообщил мне, что Торквил и трое юношей, угонявших скот вместе с ним, пойманы на месте преступления.
 — Должно быть, пастухи устроили засаду? Мистер Данблейн кивнул.
 — А эти глупцы, — продолжал герцог, — конечно, воровали скот в одном и том же месте!
 — На самой границе, — коротко ответил мистер Данблейн.
 — Не могу представить себе более идиотского и безответственного поступка! — взорвался герцог. — Но, думаю, если я поговорю с Килкрейгом, он прислушается к голосу здравого смысла.
 — Он заявил, что не станет вести переговоров ни с кем, кроме вашей светлости, — подтвердил управляющий.
 Герцог вздохнул.
 — Значит, мне придется с ним встретиться. Не стану скрывать, Данблейн, я вне себя от ярости!
 — Я опасался, что так и будет, ваша светлость. Не раз я просил вашего отца, чтобы он отправил Торквила в школу, а затем — в университет.
 — Но мой отец никогда не слушал добрых советов, — горько закончил герцог. — Сколько лет Торквилу сейчас?
 — Скоро исполнится семнадцать, ваша светлость. Он в том же возрасте, в каком были и вы, когда покинули замок.
 Герцог понял: мистер Данблейн хочет, чтобы он представил на месте Торквила себя в шестнадцать лет — страдающего, оскорбленного, раздираемого жаждой мести и желанием обрести долгожданную свободу.
 — Он вообще чему-нибудь учился? — спросил герцог.
 — Да, ваша светлость. Ваш отец выписал из Лондона нескольких учителей, но, к несчастью, учеба скоро наскучила Торквилу.
 — И неудивительно, — отозвался герцог. — Представляю себе, что за людей пригласил к нему отец!
 — Мальчику, ваша светлость, не хватало друзей его возраста и одинакового с ним положения.
 — А те трое, кого схватили вместе с ним?
 — Сыновья арендаторов, ваша светлость. Хорошие ребята, но совершенно неотесанные.
 — Да все это просто смешно! — воскликнул в раздражении герцог. — Какая-то средневековая чушь! Как вы это допустили?
 Но сам он понимал, что зря мечет громы и молнии на беднягу Данблейна.
 Управляющий делал для Торквила все, что мог, — так же как в свое время и для самого герцога. Но бороться с отцом было невозможно.
 — Ну ладно, что же нам теперь делать? — спросил он, немного успокоившись.
 — Я бы почтительно посоветовал вам послать верхового к Килкрейгу и договориться о встрече на завтра. Сюда он не поедет.
 — Вы хотите сказать, что мне придется ехать к нему? — В герцоге вдруг взыграла неукротимая гордость.
 — Я понимаю, что это унизительно для достоинства вождя клана. Но, ваша светлость, у него в руках крупный козырь.
 — Торквил! — проворчал герцог.
 — Вот именно.
 — Хорошо. Но предупреждаю вас, Данблейн: если с Килкрейгом окажется трудно сладить, я пошлю Торквила ко всем чертям! Не собираюсь унижаться и либезить из-за какого-то мальчишки.
 Голос герцога звучал уверенно, но сам он ясно понимал, что кривит душой не только перед управляющим, но и перед собой.
 Он не может допустить, чтобы его племянник и предполагаемый наследник предстал перед судом в Эдинбурге, словно простой воришка!
 Более того, в лице Торквила будет унижен и весь клан. Ведь все члены клана носят одну фамилию и считают себя членами одной семьи.
 Герцог знал, что любой из его подданных будет сражаться за честь вождя, как за свою собственную, но и вождь обязан защищать и оберегать честь клана.
 — Чем скорее мы покончим с этой историей, тем лучше! — резко бросил герцог. — Пошлите Килкрейгу известие, что я готов встретиться с ним завтра в полдень. Надеюсь, вы со мной поедете?
 — На земле Килкрейгов, ваша светлость, вы должны выглядеть, как подобает вождю. Вам неприлично путешествовать в одиночку или вдвоем со слугой — это признак слабости.
 Герцог удивленно взглянул на управляющего.
 — Кого же я должен взять с собой?
 — Оруженосцев, пажей, личных слуг и волынщика — так путешествовали ваши предки, — объяснил Данблейн.
 — Боже правый! Вы уверены, что в наше время это необходимо? — спросил герцог.
 — Как я уже вам объяснил, путешествие без приличествующей свиты показало бы вашу слабость, а ведь у нас и без того на руках плохие карты.
 Герцог стукнул кулаком по подлокотнику кресла:
 — Нет, это невозможно! Как будто я перенесся куда-то в мрачное Средневековье! В Англии, Данблейн, знатные люди не воруют друг у друга коров и не захватывают друг друга в плен. Даже дуэли уже выходят из моды, и все больше людей предпочитают решать споры за бокалом вина, как джентльмены и цивилизованные люди.
 — К несчастью, ваша светлость, Килкрейг очень похож на вашего отца, а тот всегда предпочитал удар меча любому разумному аргументу.
 — Ладно, — проворчал герцог. — Пусть будет так! Делайте, как знаете, Данблейн, я же только надеюсь, что смогу выбраться из этой истории, сохранив хотя бы остатки гордости!
 Он встал и пошел к дверям. На пороге герцог обернулся и спросил;
 — Вы, наверно, ждете, что я надену этот клоунский наряд?
 — Если вы имеете в виду тартан, ваша светлость, то да, вы должны предстать перед Килкрейгом одетым как вождь — вождь клана Макнарнов.
 Герцог молча вышел, с силой захлопнув за собой дверь.




 Глава 2


 Герцог проснулся в крайне дурном расположении духа.
 Няня-шотландка сказала бы, что ему «черный черт сел на плечо».
 Слуга, очевидно, повинуясь указаниям мистера Данблейна, положил перед ним шотландский костюм, сшитый в Лондоне.
 Герцог даже не примерял этот костюм — попросил портного, чтобы все было сделано как следует, и тут же об этом забыл.
 Однако портной оказался человеком добросовестным и сшил парадный костюм вождя шотландского клана по всем правилам.
 Выйдя из ванной, герцог хмуро разглядывал клетчатые штаны, какие надевает, отправляясь на верховую прогулку, вождь вместо традиционного килта.
 Кроме штанов, здесь были полотняная рубаха, клетчатая куртка и клетчатый плед цветов клана Макнарнов с серебряной брошью на левом плече.
 При одном воспоминании об этом в глазах у герцога потемнело.
 Его отец часто носил такой костюм… И вдруг он взорвался.
 — Уберите все это! — резко приказал он. — Я оденусь, как джентльмен, каким был до сих пор и каким надеюсь остаться!
 Спускаясь к завтраку, он заметил, что одетые в клетчатые килты слуги смотрят на него с недоумением.
 Но это еще больше укрепило в герцоге решимость не подчиняться нелепым, давно отжившим свой век обычаям.
 — Уильям, чем ты собираешься сегодня заняться? — обратился он к лорду Хинчли нарочито небрежным тоном, словно ничего не заметив.
 — Лучше не спрашивай, а то умрешь от зависти, — отозвался лорд Хинчли. — Буду удить рыбу.
 Герцог не ответил, тогда лорд Хинчли продолжал:
 — Данблейн говорит, что эта река поблизости от замка изобилует лососем. А завтра, если ты не возражаешь, я хотел бы поближе познакомиться со знаменитыми шотландскими куропатками.
 Герцог с удовольствием тоже отправился бы на охоту или рыбалку. Понятно, что намерения приятеля не улучшили его настроения, а только вызвали зависть.
 Он ел рассеянно, хотя завтрак, к его удивлению, приправленному некоторым разочарованием, оказался очень неплох.
 Герцог уже заканчивал с форелью, когда в столовую вошел его племянник Джейми.
 Вчера вечером, по приезде, герцог едва успел бросить взгляд на мальчика — теперь же вгляделся в него более пристально. К его удивлению, Джейми был рыжеволос и голубоглаз.
 Откуда взялись у Макнарна фамильные черты клана Кемпбеллов? Впрочем, герцог тут же вспомнил, что к этому клану принадлежала бабушка Джейми с отцовской стороны.
 Войдя, юный Джейми старательно поклонился сперва герцогу, потом лорду Хинчли.
 — Доброе утро, Джейми, — небрежно поздоровался герцог.
 — Вовсе не доброе! — горячо ответил Джейми. — Джинни говорит, что мне сегодня надо ехать с вами, чтобы побить Килкрейгов, а мистер Данблейн говорит, что я еще маленький!
 — Я не собираюсь бить Килкрейгов, — ответил герцог, — так что Джинни — уж не знаю, кто она такая, — ошибается.
 — Но они — наши враги! — настаивал Джейми. — Вы — вождь Макнарнов и будете драться с ними, а я, ваш близкий родственник, должен быть с вами!
 Герцог нетерпеливо вздохнул.
 Здесь даже ребенок пропитан варварскими понятиями о чести! Ему всего шесть лет, но он знает, что родственники в бою идут рядом с вождем, в то время как остальные члены клана держатся позади.
 — Запомни то, что я сейчас скажу! — твердо произнес он. — Я не воюю и не собираюсь воевать с Килкрейгами. Все эти племенные распри в наше время просто нелепы! Мы — соседи и должны научиться жить в мире.
 — В мире с Килкрейгами?! — возмущенно воскликнул мальчик. — Ас Маклаудами?
 — И с ними тоже! — твердо ответил герцог и вновь занялся завтраком.
 Он заметил, что маленький племянник не отводит от него взгляда, и в его глазах отражается недоумение, смешанное с презрением.
 «Надо будет серьезно поговорить с мальчуганом, — сказал себе герцог. — Но не сегодня, когда у меня и без того хлопот по горло!»
 А Джейми все это утро был непривычно молчалив и задумчив.
 После завтрака герцог отправился в путь. Как и предсказывал мистер Данблейн, позади него выстроилась целая процессия конных и вооруженных членов клана. Герцог знал, что в былые времена они шли пешком, а волынщик укреплял их дух и призывал к стойкости походным маршем Макнарнов.
 Герцог от души радовался, что те времена миновали — ведь до замка Килкрейгов было добрых два часа конного пути! Кроме того, кажется, количество его спутников напрямую зависело от количества хороших лошадей в конюшне, а герцог полагал, что чем меньше их будет, тем лучше.
 Впрочем, грустно заметил себе герцог, их все равно больше чем достаточно! И на лицах у всех воинственное выражение, показывающее, что они, как и Джейми, готовы сражаться со старинным врагом.
 Герцог, однако, собирался только выручить Торквила — и, если удастся, наладить между кланами дружеские отношения, чтобы предотвратить подобные случаи в будущем.
 Что же касается Маклаудов — это совсем другое дело.
 Земли Макнарнов простирались далеко на запад. Между ними и морем располагались кланы, либо столь малочисленные, что не представляли никакой реальной силы, либо давно породнившиеся с Макнарнами, что означало вечную дружбу и союз.
 И лишь Маклауды, дикий, свирепый и необузданный клан, из века в век оставались для всех соседей жестокими и кровожадными врагами.
 Маклауды, как и Килкрейги, граничили с Макнарнами с запада; но если последние были, можно сказать, врагами почтенными и уважаемыми, то преступления Маклаудов не могли вызвать к ним никаких иных чувств, кроме ненависти и отвращения.
 «Взгляни на змею — увидишь Маклауда!»— говорили горцы. Ходила и другая, еще более резкая поговорка:
 «В аду всех чертей зовут Маклаудами!»
 Двенадцать лет герцог ничего не слышал о Маклаудах. «Интересно, — подумал он, — неужели и они за это время совсем не изменились?»
 Вот кого действительно стоило бы судить за воровство скота! И не случайное, не в порядке мальчишеской шалости, а хладнокровное и злонамеренное.
 День был солнечным и жарким. Дул легкий ветерок, принося с собой благоухание вереска, и его лилово-пурпурные заросли казались герцогу гораздо красивее, чем это сохранилось в его воспоминаниях.
 Благодаря обильным дождям реки не обмелели, как часто случалось летом, и герцог не сомневался, что лорд Хинчли наловит достаточно лососей.
 Как жаль, что он не может присоединиться к своему другу в этом приятном и полезном занятии, а вместо этого вынужден тратить время и силы на визит к незнакомому человеку — да еще в незавидном положении просителя!
 Но герцог уверял себя, что Килкрейг, конечно, прислушается к голосу разума и не станет обращаться в суд из-за проказ подростка.
 Герцог заплатит ему полную цену украденного скота, может быть, даже с прибавкой, и ссора затихнет сама собой.
 — Один бог знает, почему Данблейн не мог уладить все это сам! — проворчал герцог сквозь зубы.
 Но тут же вспомнил, что это бы противоречило местным законам. Дела, касающиеся чести клана, могут обсуждать только вождь с вождем. У Данблейна же нет никакого авторитета, кроме многолетней близости к семье Макнарнов.
 Мысли герцога вновь вернулись к положению вождя.
 Невозможно было не заметить то почтение, почти благоговение, с каким слуга подсадил его светлость на лошадь. Оруженосцы же приветствовали своего нового хозяина с искренним восторгом.
 У ворот герцога провожали едва ли не все местные жители: женщины делали неуклюжие реверансы, мужчины кланялись.
 Герцог вспомнил, как однажды, еще мальчиком, — примерно в возрасте Джейми, — спросил у отца:
 — Папа, почему они тебя так любят?
 — Я — их вождь, — просто ответил отец.
 — А что значит «вождь»? — продолжал расспросы мальчик.
 Отец заговорил тихо и задумчиво, словно обращаясь к самому себе:
 — Среди горцев любовь к вождю и повиновение ему до самой смерти почитаются высшей добродетелью. Если им предложат выбор между вождем и правительством, королем, даже самим богом — они останутся верны вождю. Он — их король и их бог, и нет у них властелина, кроме него.
 Герцог повторил про себя эти отцовские слова и подумал, что, наверно, нигде в мире не найти такого искреннего беспрекословного повиновения — причем не столько самому человеку, сколько тому, что стоит за ним.
 Бог свидетель, его отец вовсе не заслуживал такого поклонения, однако вокруг его головы сиял нимб власти, прошедшей через много веков, и этого было достаточно.
 От всех этих размышлений герцогу стало как-то не по себе.
 «Чем скорее я вернусь к нормальной цивилизованной жизни, тем лучше!»— раздраженно подумал он.
 Еще в Лондоне герцог решил, что вернется в Англию вместе с королем на «Ройял Джордже».
 Он не сомневался, что Его Величество с радостью примет его на борт своего роскошного комфортабельного судна. Плавание будет веселым и приятным, они вместе вдоволь посмеются над шотландскими дикарями!
 Король, как показалось герцогу, отнесся к визиту очень серьезно.
 Он с восторгом говорил о Шотландии, к удивлению приближенных, опасавшихся, что первое же столкновение с действительностью развеет его мечты.
 Но, когда Георг Четвертый принимал решение, немного находилось смельчаков, отваживающихся ему перечить. И Эдинбург начал готовиться к встрече монарха.
 «Представляю себе, — подумал герцог, — какая там сейчас царит суматоха!» Нет, ни за какие блага мира он не пожелал бы сейчас оказаться в Эдинбурге.
 Дорога заняла больше двух часов, и герцог умирал от жажды, когда впереди наконец показался замок Килкрейг.
 Герцог никогда прежде здесь не бывал. Теперь он видел, что родовое гнездо Килкрейгов совсем не похоже на его собственное.
 Замок стоял на вершине холма, так что враг не смог бы подкрасться к нему незамеченным. В суровых каменных стенах и узких окнах, во всей его громаде было что-то мрачное и величественное.
 В памяти герцога всплыли многочисленные страшные истории о Килкрейгах, которые он слышал еще мальчишкой.
 Говорили, что в стенах замка водятся злые духи; что свирепые предки нынешних Килкрейгов, не в силах обрести покой за гробом, бродят по замку бестелесными призраками. Чаще всего вспоминали некоего Килкрейга, который будто бы занимался черной магией и для своих опытов похищал и убивал детей.
 Сам герцог не верил этим сказкам даже в детстве; но теперь, глядя на мрачный, суровый замок, он понимал, как возникали подобные истории.
 В этом таинственном на вид здании было что-то, вызывающее самый бурный полет фантазии — тем более у людей, привыкших верить в привидения, черную магию и прочую чушь.
 Сам герцог не особенно увлекался богатой кельтской мифологией — всеми этими великанами, ведьмами, непобедимыми воинами, озерными чудовищами, вещими птицами, говорящими камнями и поющими деревьями.
 На Юге, где почти все знакомые герцога думали только о своем удовольствии, о любой вере принято было говорить со снисходительной усмешкой.
 Положение обязывало короля посещать церковную службу, но герцог и его приятели проводили воскресенье так же шумно и беззаботно, как и все остальные дни.
 До замка оставалось около мили, когда мистер Данблейн остановил коня.
 — Здесь, — произнес он, понизив голос, — все, кроме вас, сойдут с коней.
 — Почему? — удивился герцог.
 — Килкрейг, как и ваш отец, весьма привержен традициям.
 Герцог собирался послать Килкрейга ко всем чертям, но вовремя вспомнил, что едет сюда для примирения. Глупо злить старика еще до начала встречи.
 — Делайте, как знаете, Данблейн, — коротко ответил он и поскакал вперед.
 Однако он заметил, что лошади оруженосцев остались на попечение нескольких конюхов, а сами мужчины пошли вслед за ним пешком.
 Впереди всех шел Данблейн — неизменный телохранитель вождя. Рядом с ним должны были идти родичи, но Джейми был слишком мал, а Торквил томился в какой-нибудь из мрачных башен замка.
 Следом занимал свое место бард — старик, которого герцог помнил еще со времен отца.
 Должность барда передавалась по наследству вместе с земельным наделом. У горцев не было письменной истории — память о человеке и его добрая слава держались только на устном мастерстве барда.
 «Интересно, — подумал герцог, — что скажут после смерти обо мне?» Впрочем, едва ли его поведение вдохновит барда на героическую песнь.
 Следом за бардом шествовал волынщик. Сейчас он заиграл боевой марш клана Макнарнов — мелодию, под которую Макнарны шли и в бой, и, когда приходил срок, отправлялись на родовое кладбище.
 Место за волынщиком исторически предназначалось бладиру — так называемому голосу вождя, красноречивому оратору, хранящему в памяти самые разнообразные прецеденты.
 Но он был здесь не нужен — герцог намеревался разговаривать с Килкрейгом сам и не допустил бы, чтобы кто-то вмешивался в его дела.
 За всеми этими должностными лицами полагалось следовать пажу — юноше, несущему меч и щит вождя, а далее — свите из нескольких десятков мечников, алебардщиков, стрелков из лука и мушкета.
 Клан, принимающий у себя чужого вождя, обязан был найти для всей этой дикой и зачастую необузданной орды кров и угощение.
 Приняв хлеб-соль от другого клана, воины уже не имели права обнажать оружие, пока не уйдут с его земель. Законы гостеприимства были священны: нарушать их осмеливались лишь отщепенцы вроде Маклаудов.
 Процессия приблизилась к замку, и герцог увидел, что его ждут.
 У ворот выстроились члены клана Килкрейгов. Многие из них, к удивлению герцога, были одеты в тартаны.
 Герцог знал, что в 1799 году, после многих лет запретов и преследований, шотландцы вновь получили разрешение носить национальную ткань; но на Юге говорили, что долгие годы угнетения убили в горном народе память о старинных обычаях.
 Однако сейчас герцог ни на ком не замечал тех безликих серых костюмов, что носили шотландцы во время преследований.
 Может быть, зря он не послушал мистера Данблейна и не явился перед ними во всем великолепии вождя?
 Но герцог сердито оборвал свои мысли. Ему нет дела до того, что подумает о нем старый Килкрейг или кто угодно еще!
 Пусть принимают его таким, как есть, — или катятся к черту!
 Во дворе замка герцога ждала безукоризненно вежливая, хотя и несколько натянутая встреча. Представительный дворецкий в юбке и куртке с серебряными пуговицами провел его по винтовой каменной лестнице, не покрытой ковром, на второй этаж.
 Герцог понял, что его ведут в покои вождя.
 Его собственные покои, переделанные и обставленные знаменитым Уильямом Адамом, были одним из самых блестящих и изысканных помещений в замке.
 Однако, едва войдя в покои Килкрейга, герцог понял: они не сильно изменились с тех суровых времен, когда на башнях замка дежурили лучники, зорко высматривая врага.
 Каменный пол был покрыт шкурами зверей, а грубая мебель из неполированного дуба, без сомнения, могла бы рассказать немало удивительных историй о своих многочисленных хозяевах.
 Солнечный свет скупо сочился сквозь узкие окна. На стенах висели мечи и знамена, захваченные в битвах.
 В этой комнате невольно вспоминались все страшные предания о мрачном замке Килкрейг.
 В противоположном от входа конце помещения, рядом с величественным креслом, больше напоминающим трон, стоял хозяин замка.
 По правую руку от него столпились родичи, одетые в цвета Килкрейгов.
 И снова герцог пожалел о том, что явился сюда в модном среди столичных щеголей наряде. Да, несомненно, он совершил ошибку.
 Герцог понимал, что все это представление имеет одну цель: впечатлить и даже устрашить его. Презрительно сжав губы, он окинул комнату надменным взглядом и вошел.
 За ним шел только Роберт Данблейн, остальные остались за дверью.
 Герцог подошел к Килкрейгу, с неудовольствием заметив, что хозяин стоит на помосте и из-за этого кажется почти на полфута выше, чем он есть на самом деле.
 Однако герцог твердо решил взять инициативу в свои руки. Не успел Килкрейг заговорить, как герцог протянул ему руку.
 — Ранее нам не приходилось встречаться, Килкрейг, — произнес он. — Однако я очень рад наконец-то с вами познакомиться.
 После долгой паузы Килкрейг пожал протянутую руку.
 Это был человек лет семидесяти или даже больше, с совершенно седыми волосами и бородой. Однако держался он прямо, как на параде, и в каждом его движении чувствовалась гордость.
 — Вы правы, милорд герцог, нам не приходилось встречаться раньше, — ответил он с сильным, шотландским акцентом. — Добро пожаловать в мой замок!
 Затем Килкрейг представил герцогу своих сыновей, племянников и внуков.
 По взглядам родичей Килкрейга герцог понял, что они не горят желанием пожимать ему руку. Эти люди смотрели на него, словно на какое-то редкое и опасное животное.
 Килкрейг указал на кресло по правую руку от себя. Герцог сел, и тотчас же слуги поставили перед ними виски и блюда с телячьей требухой, пшеничными лепешками и другими традиционными шотландскими блюдами.
 Перед герцогом был не легкий ленч, а скорее сытный обед, предназначенный для подкрепления сил усталого путника.
 Герцог отпил немного виски и знаком отказался от еды. Затем, твердо решив взять инициативу на себя, снова заговорил:
 — Я полагаю, Килкрейг, для нас обоих будет лучше, если мы обсудим дело, приведшее меня сюда, наедине. Вождь удивленно поднял тяжелые седые брови.
 — Наедине? — повторил он.
 — Почему бы и нет? — ответил герцог. — К несчастью, со мной нет родственников, так что за этим столом перевес на вашей стороне.
 Он старался говорить легко, с шутливой ноткой в голосе, но заметил, что Килкрейг удивлен.
 — Наедине! — тихо, словно про себя, повторил старик.
 — Мне кажется, вдвоем мы быстрее сможем прийти к разумному и справедливому решению, — заметил герцог.
 Килкрейг щелкнул пальцами — и его родичи гуськом потянулись к дверям.
 Герцог непринужденно откинулся в кресле.
 — Так-то лучше! — произнес он. — А теперь поговорим как джентльмен с джентльменом. Прежде всего я хотел бы извиниться за безрассудное озорство моего племянника. Насколько я понимаю, он совсем отбился от рук!
 Килкрейг молча наблюдал за герцогом из-под густых бровей, словно пытался проникнуть в его мысли.
 Герцог отхлебнул виски. Оно оставляло желать лучшего, но ему хотелось пить.
 — Торквил Макнарн был схвачен моими людьми, когда пытался угнать ценный скот, — произнес наконец Килкрейг.
 — Мне говорили об этом, — ответил герцог. — Я понимаю, как вам это неприятно, но это всего лишь мальчишеская шалость!
 — Это случилось не в первый раз. В последние несколько месяцев многие арендаторы на границе моей земли приходили ко мне с жалобами.
 — У них пропадал скот?
 — По несколько коров и овец за ночь.
 — Я, разумеется, возмещу все убытки, — ответил герцог. — Но, я уверен, вы согласитесь, что юноша, которому нечем заняться, почти неизбежно склоняется к озорству. Я намерен вмешаться в воспитание Торквила и обещаю, что подобное не повторится.
 — О каком возмещении вы говорите? — спросил Килкрейг.
 Герцог неопределенно развел руками.
 — Я согласен на любое, приемлемое для арендаторов, лишившихся скота.
 — Мои сыновья требуют, чтобы Торквил Макнарн был отправлен в Эдинбург и предстал перед судом.
 — Не кажется ли вам, что это слишком суровое наказание за мальчишеский проступок? — воскликнул пораженный герцог. — Времена клановых распрей и кровной мести давно миновали!
 — Вы считаете, что вражда кланов может прекратиться? — спросил Килкрейг.
 — Конечно! — ответил герцог. — Мир стал просвещенным, и все эти феодальные предрассудки вымирают, как птица-дронт!
 — Жаль, что вас не слышат Маклауды!
 «При чем тут Маклауды?»— удивился герцог.
 — Во времена моего детства Маклауды были настоящим воплощением зла, — произнес он задумчиво. — Неужели они совсем не изменились?
 — Разве что стали еще хуже! — ответил Килкрейг. — Я готов признать, что поступок вашего племянника был мальчишеской шалостью, не имеющей отношения к родовой вражде кланов в целом; но, что касается Маклаудов, они нападают и на нас, и на ваш клан постоянно, обдуманно и с намеренной жестокостью!
 — Трудно в это поверить! — воскликнул герцог.
 — Однако это правда, — ответил Килкрейг. — Поэтому, герцог, я и решил сделать вам одно предложение.
 — Предложение?
 — Я долго думал об этом, — медленно проговорил Килкрейг, — и проступок Торквила Макнарна лишь ускорил решение, которое я принял без всякого желания, но лишь по необходимости.
 — Что же это за решение? — поинтересовался герцог.
 — Чтобы противостоять натиску Маклаудов, наши кланы должны соединиться крепкими узами.
 Герцог широко раскрыл глаза.
 Даже во сне ему не могло присниться такое предложение, исходящее из уст старого Килкрейга!
 С детства герцог усвоил представление о Килкрейгах как о своих природных врагах — хотя и не того же сорта, что Маклауды.
 Действительно, герцог надеялся установить между кланами более дружеские отношения, но никак не предполагал, что Килкрейг его опередит.
 Наступило долгое молчание. Затем герцог произнес:
 — Вы полагаете, что это возможно?
 — Не только возможно, но и необходимо! — ответил Килкрейг. — Так дальше продолжаться не может! Ваш племянник угнал у нас несколько овец, но это ничто по сравнению с тем ущербом, какой причиняют на наших границах эти разбойники Маклауды!
 Дрожащим от гнева голосом он продолжал:
 — Самые богатые из наших фермеров даже платят «черный налог»— но Маклауды берут деньги и, дождавшись темной безлунной ночи, как ни в чем ни бывало угоняют скот!
 Он с силой ударил кулаком по столу.
 — Чтобы защитить своих людей, я вынужден ставить часовых по всей границе! Но мне это не под силу; кроме того, воры все равно пробираются на мои земли.
 — И, вы думаете, Макнарны смогут вам помочь? — спросил герцог.
 — Взгляните на карту, — предложил Килкрейг. — Если мы объединимся, наша сила будет вдвое, а то и больше, превосходить силу Маклаудов.
 — Да, пожалуй, — пробормотал герцог.
 — Они не только жадны и бесчестны, но еще и неорганизованны, — продолжал Килкрейг. — Их вождь предпочел беззаботную жизнь на Юге, как и многие другие, предавшие тех, кто им доверился.
 Помолчав, старик продолжал:
 — Клан без вождя — словно корабль без руля. Герцог молчал. Немного выждав, Килкрейг спросил:
 — Милорд герцог, вы принимаете мое предложение?
 — Принимаю охотно, — ответил герцог.
 — Тогда поступим так, — произнес Килкрейг. — Я освобожу Торквила Макнарна и тех троих, что были с ним. Я принесу священную клятву на кинжале в том, что Килкрейги будут жить в мире с Макнарнами — и вы поступите так же. А чтобы все наши подданные удостоверились, что рука дружбы смывает лежащую между нами кровь, вы женитесь на моей дочери!
 В первый миг герцог подумал, что плохо расслышал Килкрейга.
 Лишь чрезвычайным усилием воли ему удалось не раскрыть рот от изумления.
 После долгого молчания он спросил, и голос его ему самому показался чужим:
 — Вы сказали, что я должен… жениться на вашей дочери?
 — Она вошла в брачный возраст, но мужа ей я еще не подыскал, — ответил Килкрейг. — И мой, и ваш кланы будут уважать ее как герцогиню Стратнарн. Все трения между нами исчезнут, и мы сможем сообща дать отпор Маклаудам.
 «Звучит очень разумно», — подумал герцог, поддаваясь чарам глубокого звучного голоса Килкрейга.
 Но тут же напомнил себе, что не собирается жениться — тем более на невежественной шотландской дикарке, отстоящей от его обычного образа жизни столь же далеко, как какая-нибудь австралийская туземка!
 — Я полностью согласен, — заговорил герцог вслух, — , что мирный договор и объединение будут выгодны для обоих наших кланов. Однако, надеюсь, вы поймете, если я скажу, что в настоящий момент не имею намерения жениться…
 Килкрейг откинулся в кресле.
 — В таком случае, ваша светлость, нам нет смысла продолжать разговор. Торквил Макнарн отправится в Эдинбург. Надеюсь, судьи не будут к нему слишком строги, учитывая его юный возраст.
 Герцог не вскочил с места: он остался сидеть, не сводя глаз с Килкрейга и мысленно ища какой-нибудь способ вырваться из этой ловушки.
 — Мне кажется, — заговорил он наконец почти просительно, — то, что я согласен принести клятву дружбы, — уже большой шаг вперед. К чему же мне обязательно жениться?
 Килкрейг не пошевелился.
 — Во-первых, — ответил он, — я сомневаюсь, что мой или ваш кланы поверят одним словам. Им нужен зримый, материальный знак, подтверждающий, что наши отношения изменились.
 Герцогу пришлось признать, что это очень похоже на правду. Более того, поскольку большинство горцев не умели читать, их трудно было ознакомить с новым положением вещей. Килкрейг прав: лучше всего сделать это на пышной и запоминающейся церемонии, на которую, без сомнения, прибудет большинство членов клана.
 — Во-вторых, — продолжал Килкрейг, — если я отдам вам Торквила сейчас, кто поручится, что вы не разорвете наше соглашение?
 — Вы сомневаетесь в моем слове? — резко спросил герцог.
 Килкрейг цинично улыбнулся — уголки губ слегка приподнялись, но глаза остались холодными.
 — Такое уже случалось в прошлом. Вспомните, как в 1423 году ваш предок поклялся не нападать на наши северные земли.
 Герцог не помнил этой истории, а может быть, и никогда о ней не знал.
 — Килкрейги поверили ему, — продолжал старик, — и Макнарны захватили их врасплох. Они убили пятьдесят наших воинов, обесчестили их жен и дочерей, угнали весь их скот!
 По голосу старика герцог почувствовал, что эта давняя история для него жива и важна, как будто произошла вчера.
 — Я долго думал, — продолжал Килкрейг, — и понял, что только брак между вами и моей дочерью принесет мир на нашу многострадальную землю.
 — Значит, если я не соглашусь на ваше предложение, — произнес герцог, — вы отправите Торквила в Эдинбург?
 — Люди уже снаряжены в дорогу, — отозвался Килкрейг. — Мой старший сын поедет с ними и подаст иск. Герцог застыл на месте. Он знал, что, бросив Торквила в беде, не сможет взглянуть в лицо ни одному человеку из своего клана. Более того, его собственное имя окажется непоправимо запятнано.
 Он представил себе, как быстро пронюхают эдинбургские журналисты, что племянник герцога Стратнарна заключен в тюрьму, словно простой воришка!
 Несомненно, по времени суд совпадет с приездом короля, значит, герцог превратится в посмешище не только для шотландцев, но и для знатных англичан, сопровождающих Его Величество в путешествии. Он понял, что загнан в угол: выхода нет. Чтобы выиграть время, герцог задал еще один вопрос:
 — А ваша дочь согласится?
 — Моя дочь, как и все остальные члены моей семьи, сделает то, что я ей прикажу, — ответил Килкрейг. — Она будет служить вам так же верно и послушно, как и мне.
 «Почему я молчу? — думал герцог. — Почему не встану и не скажу Килкрейгу, что никогда не поддамся на этот грубый шантаж?»
 Однако он видел, что этот старик во многом похож на его отца: как и отца, его невозможно сбить с намеченного пути ни уговорами, ни мольбами, ни угрозами.
 Чертово шотландское упрямство! Все они такие — готовы умереть, но не покориться. Скорее будут драться до последнего издыхания, чем признают себя побежденными.
 В какой-то миг герцогу показалось, что он спит. Сейчас он проснется у себя в лондонском особняке, где нет никаких вопросов и сложных решений — кроме, может быть, вопроса о том, каким узлом завязать шейный платок.
 Герцог хотел попросить себе время на размышление, чтобы с кем-нибудь посоветоваться.
 Однако он понимал, что Килкрейг ждать не будет. Он ведь сказал, что его люди уже готовы везти Торквила в Эдинбург, и герцог знал, что это — не пустая угроза.
 Герцог вгляделся в суровое лицо вождя и увидел на нем твердую, как гранит, решимость.
 Так же смотрел на него отец перед тем, как занести безжалостную плеть.
 И неожиданно для себя герцог услышал собственный голос:
 — Если я приму ваше предложение, Килкрейг, вы отдадите мне Торквила и тех троих, что схвачены вместе с ним?
 Килкрейг не шевельнулся, но герцог услышал его негромкий властный голос:
 — Торквил Макнарн приедет к вашей свадьбе. Думаю, свадьбу лучше всего назначить на тот день, когда ваш клан — и, надеюсь, мой вместе с ним — будет приносить вам клятву верности.
 — Но ведь это произойдет завтра или послезавтра! — воскликнул герцог.
 Он вспомнил слова Данблейна о том, что Макнарны соберутся со всех концов страны — это, без сомнения, означало принесение клятвы.
 — Вот именно, — ответил Килкрейг. — Поскольку ваш клан старше, свадьба состоится в вашем замке, и вы представите Клолу двум кланам одновременно.
 «Отличная мысль», — как-то отстранение подумал герцог. Теперь он не сомневался, что Килкрейг обдумывал этот план много дней, а может быть, и недель.
 И самое печальное — он понятия не имеет, как выбраться из этой ловушки!
 «Должен быть какой-то выход, — думал герцог в отчаянии. — Какая-то увертка, какая-нибудь отговорка, чтобы ослабить затянувшуюся на шее петлю…»
 — Мне кажется… — начал он.
 Килкрейг нетерпеливо пошевелился в кресле.
 — Вы пообедаете с нами, милорд? — спросил он. — Или сразу поедете домой?
 Это был ультиматум. Герцог вдруг с необычайной ясностью почувствовал: что бы он ни ответил сейчас — возможности передумать и исправить положение уже не будет.
 Страстно, как никогда в жизни, герцог желал встать и бросить Килкрейгу в лицо все, что о нем думает, — и плевать на последствия!
 Но он знал, что это пустые мечты. Он никогда не сможет предать родную кровь.
 Медленно и с достоинством герцог поднялся на ноги.
 — Я умираю от голода, Килкрейг, — ответил он.
 По дороге домой герцог все вспоминал изумление на лице Данблейна, когда в конце обеда Килкрейг объявил своим родичам, сидевшим за столом, о принятом решении.
 Они, кажется, были удивлены не меньше управляющего.
 — Объединиться с Макнарнами? — переспросил один из старших сыновей Килкрейга.
 Он говорил тихо, но в голосе слышалось сдерживаемое бешенство.
 — Только так мы сможем обуздать Маклаудов, — ответил Килкрейг.
 Мужчины не упоминали имени сестры, но по красноречивым взглядам герцог догадался, что они думают именно о ней.
 В конце обеда Килкрейг поднял бокал в честь гостя — и герцогу пришлось чокнуться с ним.
 — Пусть сердца наши будут едины, — произнес Килкрейг по-гэльски.
 И герцог не без затруднения ответил на том же языке:
 — Да исполнится ваше желание!
 Он был в гневе и смятении и, только выехав из замка под резкие звуки волынок, сопровождаемый многолюдной процессией, вспомнил, что так и не увидел свою предполагаемую невесту.
 Герцог натянул поводья, собираясь повернуть коня обратно.
 Черт возьми, как он мог об этом забыть! Ведь, кроме всего прочего, это оскорбление для женщины, на которой он собирается жениться!
 Но тут же герцог понял, что старый Килкрейг намеренно не дал им познакомиться.
 Старый вождь продумал все до мельчайших деталей и выполнил свой план в точности. И победил.
 «А я проиграл, как мальчишка!»— нещадно язвил себя герцог.
 Но как мог он отказаться от предложения Килкрейга? Ведь это значило — принести в жертву не только Торквила, но и собственную гордость и честь.
 Пару раз герцогу случалось читать в бульварных газетах подробные и красочные реляции о своих амурных приключениях.
 Газеты в то время совершенно распустились: их поощрял сам король, который только смеялся, читая фривольные заметки о себе.
 Но герцог в такие минуты скрипел зубами и готов был проткнуть наглеца-журналиста шпагой или всадить в него пулю из дуэльного пистолета!
 Герцогу не раз случалось драться на дуэли; пока он не отправил на тот свет никого, но несколько раз был к этому очень близок.
 Теперь, скача мимо цветущих зарослей вереска, он с кровожадным удовольствием воображал себе похороны Килкрейга. Уж там он порадуется не меньше, чем старик — на его свадьбе!
 Если бы не спутники, он, кажется, всю дорогу ругался бы вслух!
 Подумать только, как перехитрил его этот старый лис! Может быть, клан Макнарнов и сильнее Килкрейгов, но Килкрейг оказался, несомненно, умнее.
 Как ухитрился этот невежественный дикарь, о котором по ту сторону границы никто и не слышал, взять верх над образованным и утонченным джентльменом — светским львом и другом короля?
 Герцог знал себе цену и понимал, что выделяется даже на том блестящем фоне, что собрал вокруг себя король.
 Его любили не только женщины, привлеченные богатством, красотой и мужественностью герцога. Политики, ученые, писатели, умнейшие люди королевства с удовольствием беседовали с ним, восхищаясь его острым умом и эрудицией.
 Однако не прошло и суток после приезда в Шотландию — и его обвел вокруг пальца человек, наверняка не бывавший нигде дальше Эдинбурга!
 Герцог считал ниже своего достоинства делиться своей досадой с управляющим.
 Вернувшись домой и встретив там лорда Хинчли, который поймал несколько крупных лососей и был совершенно счастлив своей удачей, герцог коротко рассказал ему о случившемся.
 — И этот дикарь принудит тебя жениться? — воскликнул лорд Хинчли. — Не могу поверить!
 — Но это правда.
 — Боже правый! Скажи мне кто-нибудь другой, я бы счел это за розыгрыш!
 — Ты сам видишь, у меня не было выбора.
 — Но это бесчеловечно! Настоящее варварство! Впрочем, чего еще ждать от этих дикарей!
 — Что мне еще оставалось? — спросил герцог. — Может, тебе пришло в голову что-то лучше?
 — Я понимаю, что ты не мог бросить мальчугана в беде, но жениться на женщине, которую ты даже не видел…
 — А что изменилось бы, если бы и видел? — мрачно ответил герцог. — Ты думаешь, я бы влюбился в нее с первого взгляда?
 Он был так подавлен, что лорд Хинчли немедленно налил ему большой стакан крепкого бренди.
 — У тебя есть только одно утешение, — протянул он.
 — Какое же? — безнадежно спросил герцог.
 — Ты обязан на ней жениться — хорошо, женись, — ответил лорд Хинчли. — Произведи на свет наследника и уезжай отсюда. Вернись в Англию и забудь об этой дурацкой истории.
 Помолчав, он добавил беззаботно:
 — Не думаю, что женитьба помешает тебе развлекаться в Лондоне. Последняя дюжина твоих любовниц все как одна были замужем!
 — Да, пожалуй, — задумчиво протянул герцог.
 — Так о чем тебе беспокоиться? — продолжал лорд Хинчли. — Женатый или неженатый, ты останешься самым блестящим мужчиной в Лондоне, а оттуда до Шотландии много сот миль.
 — Ты верно заметил, Уильям, Шотландия останется за много сотен миль, — повторил герцог, у которого немного полегчало на душе.
 Он поднял стакан.
 — Выпьем за мою будущую жену! Пусть она никогда не пересекает границы Шотландии!




 Глава 3


 Клола Килкрейг невидящим взглядом смотрела на себя в зеркало. Ей не верилось, что сегодня — ее свадьба.
 С того дня, когда отец приказал ей выйти замуж за герцога Стратнарна, Клоле казалось, что она живет во сне. Что все это просто плод ее не в меру богатой фантазии, которая, как часто говорили близкие, когда-нибудь доведет ее до беды.
 Клола всегда была мечтательницей. Легенды и древние обычаи — не только Килкрейгов, но и других кланов — казались ей неотделимыми от родных гор, холмов, лощин и потоков.
 Еще девочкой она с замиранием сердца слушала рассказы нянюшки о снежных девах, эльфах и привидениях, и эти удивительные существа вставали перед ней как живые.
 Став взрослее, Клола полюбила песни барда. Часами сидела она у ног старика, слушая повествования о далеких временах, которые ее братьям казались невыносимо скучными. Она же чувствовала, что суровые слова песен странным образом отвечают смутному волнению ее сердца.
 За многие столетия в замке скопилось немало книг. Но никто не читал их, едва ли кто-нибудь даже подозревал об их существовании — кроме Клолы.
 Лишь в пятнадцать лет, переехав к бабушке в Эдинбург, Клола впервые соприкоснулась с современной литературой и нашла в произведениях новейших поэтов все то, что волновало ее душу, но что сама она не могла облечь в слова.
 Три года пребывания в Эдинбурге изменили всю ее жизнь. Однако Клола не могла поделиться своими переживаниями даже с братьями — для них, полагавших, что весь мир начинается и кончается на землях Килкрейгов, ее признания прозвучали бы оскорбительно.
 Ее братья учились и в школе, и в Эдинбургском университете — однако, ненавидя учение, они с нетерпением ждали возвращения на родину, готовые повиноваться отцу не только как родителю, но и как вождю клана.
 В первый раз Клола попала в Эдинбург в двенадцать лет вместе с матерью.
 Эдинбург лежал далеко на юге, и дорога туда большую часть года была почти непроходима от грязи. Неудивительно, что леди Дженет Килкрейг, выйдя замуж, почти порвала связь с родительской семьей.
 Но графиня Боррабл написала дочери, что больна и боится не дожить до ее приезда. Даже суровый Килкрейг не мог запретить жене проведать тяжело больную мать!
 Взяв с собой младшую дочь, леди Дженет отправилась в долгое и утомительное путешествие. Не раз их экипаж увязал в грязи; порой дорога просто скрывалась под водой весеннего половодья.
 Однако они без особых приключений добрались до города. Клола никогда не забудет тысячелетнего замка, стоящего на высокой скале, дворца, хранящего воспоминания о Марии, королеве Шотландской, широких многолюдных улиц и хорошо воспитанных, элегантно одетых людей.
 Графиня, к радостному удивлению дочери, оказалась не так уж опасно больна. Она объяснила, что в письме сильно преувеличила свои обычные хвори для того, чтобы увидеться с дочерью.
 Увидев, как одеты Дженет и маленькая Клола, пожилая леди едва не упала в обморок от ужаса.
 — Но, мама, для той жизни, какую мы ведем, вполне достаточно таких платьев, — возразила леди Дженет Килкрейг.
 Но графиня уже посылала лакеев за портными, модистками, меховщиками, сапожниками, перчаточниками, шляпницами и составляла длинные списки вещей, необходимых каждой даме.
 И вскоре Клола и ее мать любовались роскошными туалетами, которые, как они прекрасно знали, будут совершенно бесполезны в суровом горном краю.
 Тогда, в доме бабушки, Клола в первый раз услышала музыку фортепиано, а не волынок, услышала разговоры не о кровной мести или ценах на скот, а о политике, науке и искусстве.
 Девочка плакала, когда пришло время возвращаться, а бабушка, поцеловав ее на прощание, сказала, обернувшись к своей дочери:
 — Моей внучке необходимо хорошее образование. Со временем она станет замечательной красавицей, но кто ее увидит, кроме оленей и куропаток, если ты будешь держать ее в своем мрачном, населенном привидениями замке?
 Леди Дженет только рассмеялась в ответ.
 Однако три года спустя, когда она умерла, графиня Боррабл написала Килкрейгу письмо. Ссылаясь на то, что стара и не проживет долго, она просила отпустить внучку к ней в Эдинбург.
 Почти три года Клола прожила жизнью, совершенно отличной от всего, что видела и о чем слышала раньше. Эти три года, казалось ей сейчас, пролетели, словно в волшебном сне.
 Правда, Клола скучала без любимых гор и поросших вереском холмов, зато здесь, в столице, она с каждым днем узнавала что-то новое, и прежде скудные и разрозненные знания складывались в ее уме в стройную картину. Порой за учебником Клоле казалось, что у нее вырастают крылья.
 И, что еще прекраснее, здесь она ходила на концерты в Эдинбургский театр и даже пару раз бывала в опере.
 Графиня не отдала Клолу в школу: ее братья, объяснила она, совсем другое дело, они мужчины, и им лучше находиться среди сверстников. А девушке знатного рода не подобает смешиваться с толпой.
 Вместо этого графиня наняла для Клолы учителей по всем предметам. Впрочем, порой Клола думала, что нет смысла изучать историю по учебникам, если историей дышит все вокруг.
 Клоле исполнилось восемнадцать, и она вместе со всем Эдинбургом готовилась к приезду короля, когда несчастье, которым столь легкомысленно шутила ее бабушка, свершилось на деле. Графиня слегла в постель с тяжелой простудой, и через несколько дней ее не стало.
 Клола не забыла замка, в котором прожила почти всю жизнь. Она любила братьев, любила и отца, хотя мрачный неласковый старик вызывал в ней страх. Но, положа руку на сердце, она должна была признать, что ей будет нелегко вернуться к прежней жизни.
 Скольких радостей лишится она дома! Сможет ли грозное величие замка заменить ей музыку и книги, дававшие столько пищи уму и воображению?
 Однако вскоре после возвращения на родину Клола обнаружила, что годы учения помогли ей глубже понять и прочувствовать красоту с детства любимых мест.
 Целыми днями бродила она в зарослях вереска, любуясь яркими цветами, вдыхая кружащий голову аромат, прислушиваясь к веянию ветерка, словно слышала в нем какие-то сладкие для сердца звуки. Ни Глюк, ни Моцарт на эдинбургских концертах не давали ей такого полного наслаждения.
 Но Клола была не только мечтательницей, «маленькой феей», как называла ее няня. Была у нее и практическая сметка.
 По приезде в замок она сложила в сундуки все свои шелковые наряды и безропотно приняла от невесток грубые домотканые платья, в которых можно было без всяких опасений лазать по холмам или переходить вброд мелкие ручьи.
 Клола быстро вписалась в семейный круг. Она не выставляла напоказ своих знаний и слушала рассказы братьев об охоте и торговле скотом с лестным для них вниманием.
 Но порой Клола замечала на себе тяжелый пристальный взгляд отца. Похоже, он не верил в ее покорность и ждал, что рано или поздно она взбунтуется.
 Однако первый спор с отцом случился у нее лишь три месяца спустя — после отъезда герцога Статнарна.
 Как и все обитатели замка, Клола с волнением ожидала визита герцога. Она, разумеется, знала, что Торквил Макнарн, представитель враждебного клана, был пойман на месте преступления.
 В ту ночь Клолу разбудили голоса на дворе. Утром старший брат Эндрю объяснил, что случилось.
 Он с гордостью рассказал, как вместе с несколькими пастухами устроил на пастбище у границы засаду и поймал Торквила Макнарна и еще троих молодцев на месте преступления.
 — Преступления? — переспросила Клола.
 — Они пытались угнать наш скот, — объяснил Эндрю. — Давно уже этим промышляли! Но теперь они за все заплатят сполна! Мне и в голову не приходило, что вором окажется племянник самого герцога!
 — Я думаю, Макнарны придут в ярость, — заметила Клола.
 — Еще бы! — отозвался Эндрю. — А мы подождем и посмотрим, что они станут делать!
 На Клолу все эти воинственные разговоры произвели тяжелое впечатление.
 Сама мысль о кровопролитии была ей ненавистна! В клане и так слишком часто лилась кровь!
 Но Клола понимала, что, попробуй она возразить, братья лишь начнут презирать ее за малодушие — и не обратят никакого внимания на ее просьбы и уговоры.
 Младшие Килкрейги с детства усвоили, что место женщины — дома. Пусть воспитывает детей и надзирает за кухней и кладовой! А в свободное время может шить или прясть, как делали шотландские женщины испокон веков.
 Что ж, по крайней мере, пленение Торквила дало обитателям замка богатую пищу для разговоров и привело в родовое гнездо Килкрейгов новых гостей.
 Сначала приехал мистер Данблейн, и с ним — отцы трех парней, схваченных вместе с Торквилом.
 Отец не разрешил Клоле присутствовать при разговоре, однако она наблюдала из окна приезд гостей и, спрятавшись за портьерой, видела, как они поднимаются в комнату предводителя клана.
 Мистер Данблейн понравился Клоле: он показался ей похожим на тех образованных светских людей, которых она встречала в Эдинбурге.
 Его спутники так и пожирали глазами членов клана Килкрейгов. Те отвечали не менее красноречивыми взглядами, и Клола поняла, что только страшным усилием воли они удерживаются от того, чтобы немедленно не вцепиться друг другу в глотки.
 В Эдинбурге Клола почти забыла о том, что в памяти горцев и поныне живы старые распри. Теперь же она поняла, что тлеющая ненависть может в любой момент вспыхнуть вновь.
 Мистер Данблейн уехал ни с чем, и позже Клола узнала, что ее отец отказался разговаривать с кем-либо, кроме вождя клана Макнарнов, герцога Стратнарна.
 Об этом человеке Клола много слышала и дома, и в Эдинбурге.
 Рассказывали, что он сбежал из дома в шестнадцать лет, не в силах выносить тирании отца, и с тех пор жил на Юге.
 О деде герцога с материнской стороны старый Килкрейг всегда отзывался с презрением. Этот человек, родом из Нижней Шотландии, в свое время не примкнул к мятежу якобитов. Вместо этого он предпочел переехать на Юг и жить в свое удовольствие, пользуясь богатством и милостями двора.
 — Ренегат! Изменник! Предатель собственного народа! — вот лишь немногие оскорбления, которыми осыпал Килкрейг его и всех шотландцев, избравших тот же легкий для себя путь.
 Но в Эдинбурге Клола начала понимать, почему столь многие вожди кланов тяготятся жизнью в горах.
 В прошлые столетия вожди вели странную и противоречивую жизнь. Эти «цивилизованные дикари» зачастую бывали образованнее своих современников — знатных англичан.
 Многие из них, помимо родного гэльского языка и английского, в совершенстве владели французским, латынью и греческим, а сыновей своих отправляли в университеты Глазго, Эдинбурга, Парижа и Рима.
 Молодые люди возвращались на родину в блеске шелка и кружев, с привычкой к дорогому французскому кларету, а заморский менуэт отплясывали так же ловко, как родную джигу.
 Во Франции и в самой Англии шотландцы славились как ученые и любезные, хотя и экзотические, иностранцы.
 Однако дома они превращались в королей крошечных варварских королевств, чьи развлечения исчерпываются охотой, рыбной ловлей, песнями бардов и дикой музыкой волынок.
 Прежде, в шестнадцатом столетии, к этим удовольствиям прибавлялись еще и междоусобные войны.
 Горы в те далекие времена изобиловали оленями, волками и дикими котами — трудной и вожделенной добычей для охотника. Долгими зимними вечерами, когда все обитатели замков собирались в зале вокруг очага, барды в своих песнях воскрешали волнующие картины охоты.
 Но вожди, побывавшие в иных странах, неохотно возвращались на родину, где царили суровые и далеко не цивилизованные законы.
 Клола могла их понять, но она видела, что клан без вождя беспомощен. Более того, клан, покинутый вождем, постепенно вырождается, как Маклауды, по справедливости заслужившие название «диких варваров».
 Думая об этом, Клола вспоминала старые предсказания о преследующем горцев проклятии, и сердце ее горестно сжималось при мысли, что когда-нибудь все кланы постигнет та же участь.
 Древние маги предсказывали, что когда-нибудь наступят Блиадна Нах Каорах — «времена овец», когда засеянные поля превратятся в пастбища для скота и людей постигнут нужда и разорение.
 Так и случилось. В Эдинбурге на уроках истории Клола узнала, что развитие скотоводства на Севере повлекло за собой разорение мелких фермеров и массовую эмиграцию в Канаду.
 Новости доходили до Шотландии с большим опозданием.
 Весть о восстании в Сазерленде пришла в Эдинбург почти одновременно с приездом Клолы. Ни о чем другом люди не говорили: с каждым днем появлялись новые слухи о сожженных фермах, немыслимых жестокостях и о том, что многие северные вожди подумывают присоединиться к руководителю восстания — маркизу Стаффорду.
 Мятеж был подавлен, и новости о военных действиях сменились известиями о заключенных в тюрьмы и высланных. Чем больше слышала этих печальных вестей Клола, тем больше болело ее сердце обо всех простых горцах, забытых, обманутых своими вождями.
 Они, как рассказывали местные жители, уходили в горы и прятались в пещерах, но и там их настигала карающая десница власти. Их ловили, как диких зверей, силой загоняли на корабли и, беззащитных, полуголодных, везли в другую часть света.
 Теперь Клола ясно, как никогда раньше, понимала, что значит ее отец для клана. Нет, он никогда не бросил бы своих людей в беде!
 Клола знала, что после смерти отца Эндрю займет его место и будет руководить кланом так же, как это делал отец.
 И девушка невольно задумывалась: вернется ли на Север герцог Стратнарн, о котором она столько слышала в Эдинбурге, чтобы занять место своего отца?
 Некоторые из знакомых ее бабушки встречали герцога — тогда еще маркиза Нарна — в Лондоне.
 Они рассказывали о его победах на скачках, о том, как ловко он правит фаэтоном, запряженным шестеркой лошадей, и еще о его успехе у женщин.
 Последнее, разумеется, не предназначалось для ушей Клолы. Джентльмены предусмотрительно понижали голос, и легкомысленная старушка, стремившаяся быть в курсе всех великосветских сплетен и скандалов, с жадностью слушала последние новости.
 Однако даже с другого конца комнаты Клола ясно слышала, как повторяется в этих рассказах имя маркиза Нарна.
 Когда мистер Данблейн ни с чем покинул их замок и Килкрейг сообщил домочадцам, что согласен разговаривать только с вождем, Клола осмелилась спросить:
 — Но ведь теперь, когда старый герцог умер, вождем клана Макнарнов стал маркиз Нарн?
 — Совершенно верно, — ответил Килкрейг.
 — Но он на Юге. Вы думаете, он приедет сюда? Суровые глаза отца блеснули, и он ответил уверенно:
 — Приедет!
 — Откуда вы знаете? — настаивала Клола. — Ведь другие вожди предпочитают жить на Юге.
 — Этот приедет! — повторил Килкрейг.
 — Отец, вы действительно уверены, что эта история с его племянником заставит герцога вернуться? — под — , держал сестру Эндрю.
 Очевидно, и он был откуда-то наслышан о том, что новый герцог не интересуется ни Шотландией, ни шотландскими делами.
 — Кровь — не вода, — после долгого молчания ответил Килкрейг. — Вождь Макнарнов вернется домой!
 И он оказался прав!
 Корабль герцога еще не причалил в Перте, а Килкрейги уже знали, что новый вождь Макнарнов возвращается на родину.
 Клола, выросшая в Шотландии, не удивлялась тому, с какой быстротой распространяются здесь новости — даже между враждующими кланами, которые вроде бы друг с другом не общаются.
 Отец знал даже, в котором часу герцог прибыл в свой замок.
 Когда на следующий день из замка Нарнов прибыл гонец с письмом, Клола ощутила царящую в воздухе атмосферу победы.
 Как и все женщины в замке, она с нетерпением ожидала приезда герцога.
 Всех поразило, что вождь клана Макнарнов явился в замок без традиционной шотландской юбки и пледа.
 — Вождь, одетый как сассенах'! — восклицали они. — Он что, специально хочет нас оскорбить?
 Кое-кто предполагал, что уязвленный внешним видом визитера Килкрейг не захочет его видеть. Однако Сассенах — «саксонец», оскорбительное прозвище англичан в Шотландии.
 Клоле показалось, что герцог одет весьма элегантно — и именно так, как она представляла.
 Клола слышала, что он высокого роста — как ее братья, а может быть, и выше — и очень красив. Почему-то она была уверена, что от него исходит аура спокойной уверенности в себе, которой так недостает братьям.
 В Эдинбурге Клола часто общалась с шотландскими аристократами и не уставала поражаться тому неуловимому, но вполне определенному духу гордости и самоуверенности в себе, который отличал их от англичан. Впрочем, ни один из ее эдинбургских знакомых не шел даже в сравнение с герцогом!
 Глядя, как герцог выходит из отцовских покоев, Клола невольно подумала о том, как повезло Макнарнам: они получили вождя, достойного их долгой и славной истории.
 Из окна своей комнаты в башне замка девушка наблюдала отъезд гостей.
 Там, у окна, и нашла ее служанка, сообщившая, что отец хочет с ней немедленно поговорить.
 Отец вызвал дочь к себе в покои, и Клола догадалась, что разговор предстоит важный. Однако первые слова отца прозвучали для нее Как гром с ясного неба.
 — Через три дня ты выйдешь замуж за вождя Макнарнов, — коротко сообщил Килкрейг.
 Клола онемела. Немало времени прошло, прежде чем ей удалось выдавить:
 — За герцога Стратнарна? Но… почему? Отец коротко пересказал ей свой разговор с герцогом.
 Клола с трудом перевела дыхание.
 — Как вы могли… предложить такое? — с возмущением воскликнула она. — И… неужели он согласился?
 — Если бы он не согласился, его племянник в сопровождении твоего брата Эндрю и пострадавших пастухов немедленно отправился бы в Эдинбург, где маленький воришка предстал бы перед судом.
 — Но, отец, не могу же я так… так выходить замуж! Это не правильно! Так не делается в цивилизованном обществе!
 Отец устремил на нее тяжелый взгляд из-под нависших бровей, и Клола почувствовала себя провинившейся маленькой девочкой.
 — Ты противишься моему решению? — грозно спросил он.
 — Вы знаете, отец, что я всегда готова повиноваться вашей воле, — ответила Клола. — Но не кажется ли вам, что вы слишком торопитесь? Брак, заключенный с такой поспешностью, не может быть удачным! Ведь мы с герцогом даже незнакомы!
 — Познакомитесь после свадьбы, — ответил Килкрейг. — Я хочу устроить это торжество сейчас, пока Макнарны со всех концов страны собрались приветствовать нового вождя. В другой раз их сложно будет собрать вместе.
 Клола понимала, что отец прав. Чтобы его план возымел действие, свидетелями свадебной церемонии, означающей примирение двух враждующих кланов, должно стать как можно больше народу.
 Для Макнарнов, живущих далеко от замка, путешествие было долгим и утомительным. К тому же им пришлось оставить хозяйство на жен и детей. Едва ли они согласятся снова срываться с места через два или три месяца. Тем более что к тому времени наступит зима…
 Действительно, с практической точки зрения отец был совершенно прав. Но сердце Клолы бунтовало против такого решения ее судьбы, она считала, что для нее — и для герцога тоже — это невозможно, недопустимо!
 — Пожалуйста, отец! — воскликнула она. — Я не могу выходить замуж в такой спешке!
 — Ты сделаешь так, как я скажу, — оборвал ее отец, и Клола поняла, что любые ее мольбы и слезы будут бесполезны.
 Клола знала, что, принудив герцога Стратнарна заключить подобный союз, отец одержал огромную и долгожданную победу. Теперь никто и ничто не заставит его, отказаться от своей удачи.
 — Жаль, что у нас нет времени сшить приданое, — заметила жена Эндрю. — Впрочем, платьев у тебя столько, что ты их не износишь и за десять лет.
 Золовка была доброй женщиной и хорошей женой для Эндрю, но какая женщина, увидев гардероб Клолы, смогла бы удержаться от зависти?
 Бабушка Клолы была помешана на моде: новый покрой платьев приводил ее в такой же восторг, как ее внучку — звуки музыки, и даже в последние дни, когда старая графиня не вставала с постели, ее седые кудри всегда были убраны по последней моде.
 Уже на смертном одре она сказала Клоле:
 — Не хочу, чтобы мои платья пропали. Возьми их с собой и носи дома. Ты легко сможешь перешивать их по моде, а для холодной зимы у меня найдутся меха.
 В голосе ее прозвучала грустная нотка, словно она вспомнила о холодном и неуютном замке, где Клоле, возможно, придется провести всю жизнь.
 Клола мало интересовалась нарядами, но согласилась принять щедрый дар, чтобы не огорчать бабушку.
 Отправляясь на Север, она полагала, что подарит невестке все, что ей приглянется.
 Однако по приезде выяснилось, что из собственных платьев Клола давно выросла, и даже платья бабушки, миниатюрной и даже в старости сохранившей тонкую талию, ей маловаты.
 Более того, благодаря природной чуткости Клола поняла, что гордая шотландка ни за что не примет в подарок ношеную одежду.
 Так бальные платья, шелка, атлас и муслин оказались в сундуках. Сейчас они, должно быть, были уже упакованы и готовы сопровождать хозяйку в замок Нарн.
 По счастью, среди многочисленных бальных нарядов нашлось платье, вполне достойное играть роль свадебного.
 Бабушка купила его в числе прочих за несколько недель до смерти, готовясь к приезду в Эдинбург короля Георга.
 Дата приезда была еще не назначена, но слухи распространялись с быстротой лесного пожара. Услышав о таком важном событии, бабушка первым делом пригласила портного и заказала платья для себя и Клолы.
 В это время она уже не выходила из комнаты, но потребовала, чтобы примерка и подгонка проходили у нее в спальне.
 Доктора качали головами и уверяли, что пациентке вредно всякое волнение. Но Клола знала, что любимое увлечение может если не продлить бабушке жизнь, то хотя бы скрасить ее последние дни. Поэтому девушка часами мерила и перемеривала дюжины роскошных платьев, а бабушка, приподнявшись на постели, оценивала их и давала указания портнихам, что надо переделать.
 На похоронах бабушки Клола горько плакала. В голове у нее вертелась одна мысль: «А ведь она так и не увидела короля…»
 Никто из жителей Эдинбурга не ожидал этого события с таким детским восторгом! Ни одна дама не могла бы так очаровать короля своей живостью и остроумием!
 Однако, когда Его Величество назначил дату приезда в Шотландию, графиня уже покоилась в могиле, а Клола находилась далеко от Эдинбурга — в замке Килкрейгов.
 Теперь, сидя в своей комнате, Клола невидящим взором смотрела на пышное свадебное платье, с ужасом думая о предстоящем событии.
 Двумя этажами выше находилась тюрьма Торквила Макнарна. Он сидел там в одиночестве с той самой ночи, когда Килкрейги застигли его на месте преступления.
 Клола хотела навестить его, но брат Эндрю пришел в ужас от одной этой мысли.
 — Мы не позволим тебе разговаривать с Макнарном! — прорычал он.
 — Но он еще совсем мальчик, — возразила Клола, — и ему, должно быть, очень одиноко.
 — В Эдинбургской тюрьме ему придется еще хуже! — кровожадно ответил Эндрю, и остальные захохотали.
 Однако позже Хемиш, младший брат Клолы и ровесник Торквила, сказал ей потихоньку:
 — Клола, не беспокойся о нашем пленнике. С ним все в порядке.
 — Откуда ты знаешь? — спросила она.
 — Я его видел!
 — Как? Мне казалось, что ключи у Эндрю!
 — Да, но я знаю, где он их прячет, — ухмыльнулся Хемиш. — Я разговаривал с Торквилом Макнарном и даже принес ему бутылку эля, чтобы он не скучал в одиночестве.
 — Молодец!
 — Не повезло бедняге, — заметил Хемиш. — Я то же самое проделывал раз двадцать, но ведь не попался!
 — Ты хочешь сказать, что угонял скот у Макнарнов? Хемиш расплылся в горделивой улыбке.
 — Еще как! Потрясающее развлечение, лучше любой охоты!
 — Хемиш, это же очень опасно! — воскликнула Клола. — Если отец узнает, он придет в ярость!
 — Могу спорить, что он все знает, — ответил Хемиш. — Только сейчас ему не до Макнарнов. Он слишком боится Маклаудов.
 — Боится? — переспросила Клола. Слово «боится» совершенно не вязалось с обликом отца.
 Хемиш оглянулся, словно боялся, что их кто-нибудь услышит.
 — На прошлой неделе они сломали одному пастуху спину, а в прошлом году убили двоих людей из нашего клана.
 Клола ахнула.
 — Отец приказал, чтобы мы никому об этом не рассказывали. Но теперь ты понимаешь, почему он так ненавидит Маклаудов.
 — Понимаю. Но мне жаль Торквила Макнарна: он, должно быть, так боится будущего.
 — Еще как! Он боится, что дядя не захочет его спасать и не приедет за ним. Говорит, у них там все знают, что герцог Стратнарн терпеть не может Шотландию.
 — Мне говорили, что отец герцога был очень жесток с ним в свое время, — заметила Клола.
 — Бил парня, пока тот не сбежал, — подтвердил Хемиш. — Нам повезло, наш хотя бы не воспитывает нас колотушками.
 «Это правда», — подумала Клола. Авторитет Килкрейга держался не на физической силе, а на ореоле власти вождя и на трепете, который внушала окружающим его личность.
 Килкрейгу достаточно было нахмурить густые брови — и его сыновей или слуг пробирала дрожь.
 Если новый предводитель клана Макнарнов был так же горд, как братья Клолы, нетрудно догадаться, почему он не перенес побоев. И дело здесь не в физической боли, а в невыносимом унижении.
 Хемиш виделся с Торквилом еще раз и рассказал ему о грядущем воссоединении кланов и о браке герцога с Клолой.
 — Сначала он не поверил, — рассказывал Хемиш сестре. — А потом сжал кулаки и говорит: «Мой дядя никогда не женится на женщине из рода Килкрейгов!»А я ему:
 «А ты думаешь, моей сестре очень хочется замуж за вонючего хорька Макнарна?!»
 Клола схватилась за голову.
 — Хемиш, как ты мог такое сказать! Если Торквил расскажет об этом дяде, мне станет еще хуже!
 — Почему ты считаешь, что тебе будет плохо? — удивился Хемиш. — Ты же с ним даже незнакома!
 — А ты что скажешь, если тебя заставят жениться на девушке из рода Макнарнов? — спросила Клола.
 — Скорей перережу себе глотку! — решительно ответил Хемиш.
 Клола рассмеялась.
 — Не беспокойся, с тобой такого не случится.
 — Кто знает? — мрачно ответил брат. — Отец уже решил дружить с Макнарнами, один бог знает, что ему еще придет в голову. Подумать только, мы столько лет воевали, смотрели на них как на врагов…
 — Мне кажется, они сейчас чувствуют то же самое, — философски ответила Клола. — И мы, Хемиш, — и я, и ты — должны сделать все возможное, чтобы прекратить эту вражду. Ты ведь не хуже меня знаешь, что войны и грабежи приносят только разорение и нищету, причем для обеих сторон.
 — Скорей дикая кошка избавится от полос на своей шкуре, чем Макнарны перестанут быть Макнарнами, — проворчал Хемиш.
 Клола рассмеялась и чмокнула брата в щеку, подумав, что он все-таки еще совсем ребенок.
 Только сейчас, сидя перед зеркалом, Клола вдруг со всей ясностью поняла, что через несколько минут она покинет родной замок и отправится в неизвестность. От страха и волнения у нее замирало сердце.
 Разумеется, Клола понимала, что план отца направлен во благо простых людей в обоих кланах, особенно тех, что живут на границе.
 Но о чувствах этих людей, считала Клола, отец не подумал. Один бог знает, сколько пройдет времени, прежде чем Килкрейги и Макнарны увидят друг в друге мирных соседей, а не врагов.
 О своих же собственных отношениях с герцогом Стратнарном Клола боялась и задумываться.
 Со вздохом Клола сняла с вешалки симпатичное летнее платье, в котором собиралась ехать в замок Нарн.
 Немало трудов потребовалось ей, чтобы убедить отца, что выдержать двухчасовой путь верхом в свадеб — ; ном платье невозможно.
 Да, он гениально все продумал — только в Клоле ви — ; дел не девушку-невесту, а орудие шантажа.
 Однако в Клоле заговорила женщина, и она решилась возразить отцу;
 — Что бы вы ни говорили, отец, я не Пойду, повторяю, не пойду под венец в измятом платье, забрызганных грязью туфлях и с растрепанными волосами!
 — Женщины! Женщины! — проворчал с отвращением старый Килкрейг. — Вечно они капризничают.
 Однако на этот раз он сдался и послал к мистеру Данблейну гонца с вопросом, сможет ли Клола переодеться и привести себя в порядок перед свадебной церемонией.
 Чтобы срочно собрать весь клан, Килкрейг использовал традиционный символ — огненный крест. Две палки, связанные вместе лоскутом холста — иногда его еще окропляли кровью, — поджигались и передавались из рук в руки.
 Кровь Килкрейг в данном случае счел неуместной, но все остальное было сделано по правилам.
 Клола знала, что последний раз огненный крест по являлся в руках шотландцев в 1745 году, когда лорд Гленорки повел свой клан против якобитов.
 Тогда за три часа огненный крест, передаваемый от одного гонца к другому, прошел более тридцати двух миль.
 Несение огненного креста представлялось настолько лажным и ответственным делом, что помешать ему могла любая «дурная встреча».
 Если олень, заяц, лиса или любой другой зверь перебегал дорогу, его следовало немедленно убить, чтобы не случилось несчастья.
 Даже если дорогу перед гонцами переходила босоногая женщина, ее хватали и отпускали не прежде, чем прольют ее кровь, поцарапав ей лоб ножом.
 Когда Клола узнала, что ее отец собирается послать огненный крест, она своими руками связала две ветки вереска белой атласной лентой.
 Мужчины недовольно хмурились, но Клола знала, что такое необычное послание удивит и заинтересует женщин.
 Она всегда жалела простых шотландок, которые даже по праздникам не осмеливаются оставить дом и гостей.
 Неизвестно, почувствовал ли мистер Данблейн в вопросе Клолы призыв о помощи: во всяком случае, он вежливо ответил, что предоставит в ее распоряжение гардеробную и умывальную.
 Огненный крест за несколько часов обошел все владения Килкрейгов, созывая всех членов клана на торжественную церемонию.
 Клоле предстояло ехать в замок Нарн верхом напрямик. Дорога в экипаже, занимающая больше четырех часов, досталась надолго ее невестки с детьми.
 — Поезжай с нами, так будет удобнее, — предложила невестка, но Клола покачала головой.
 — На лошади быстрее, — ответила она. — И потом, представь, что экипаж перевернется или застрянет в грязи. Что тогда будет с Макнарнами?
 Невестка рассмеялась.
 — Да, свадьба без невесты — такое редко случается! Хотя, может быть, герцог утешится в объятиях какой-нибудь арендаторской дочки!
 Клола почувствовала в голосе невестки злую иронию. Эта женщина тоже не могла привыкнуть к мысли, что отныне Килкрейги станут родственниками Макнарнов.
 Клола знала, что так же думают множество женщин. Они больше мужчин страдают от войны, потому и ненависть их к врагу глубже, чем ненависть мужчин.
 Отец и братья ждали Клолу внизу. Рядом с ними она увидела незнакомого юношу и догадалась, что это Торквил Макнарн.
 Он стоял в стороне от остальных, и в глазах его Клола заметила глубокую, упорную ненависть. Да, этот Макнарн, будь его воля, ни за что не согласился бы принять Клолу в свою семью.
 Клола решительно приблизилась к нему.
 — Я сожалею, что нам с вами не удалось познакомиться раньше, — заговорила она звучным, мягким голосом, — но, надеюсь, враждебность, с которой вы, к несчастью, столкнулись в нашем доме, не помешает вам отнестись ко мне без предубеждения.
 Торквил, застигнутый врасплох, смутился и пробормотал что-то нечленораздельное. Клола повернулась к отцу.
 — Нам пора ехать, — сказала она. — Предупреждаю вас, отец, мне понадобится немало времени, чтобы привести себя в порядок после долгой поездки.
 — Ох, уж эти женщины! — проворчал Килкрейг. Но Клола видела, что сейчас он не станет спорить. Старый Килкрейг улыбался, такое с ним случалось нечасто.
 Ветреный и дождливый июнь сменился теплым, безоблачным июлем. С чистого неба сияло жаркое солнце, пчелы гудели в цветах, и из зарослей вереска выпархивали куропатки.
 — Зря пропал такой день для охоты! — проворчал Эндрю.
 — На куропаток или на людей? — немедленно отозвался Хемиш.
 После двух часов пути на горизонте показались башни замка Нарн.
 Клола не раз любовалась замком с высоких холмов родных земель, но впервые видела его так близко. Именно так, думала она, должен выглядеть настоящий шотландский замок. Он словно сошел со страниц сказки или рыцарского романа.
 Дорога спустилась в цветущую лощину, где зелени было, кажется, больше, чем во всех владениях Килкрейгов, вместе взятых.
 Посреди лощины бежала быстрая река, и вода, ударяясь о камни, рассыпалась сверкающими брызгами.
 Клола заметила, что ее братья хмуро переглядываются: во владениях Килкрейгов не было ничего даже близко похожего на эту реку.
 «Интересно, — подумала девушка с невольной улыбкой, — часто ли они лунными ночами ловили здесь лосося».
 В детстве Клолу кормили лососем едва ли не каждый день. Хотя ей каждый раз объясняли, что рыбу, мол, принес в дар вождю кто-то из арендаторов, теперь Клолу обуревали подозрения, что это было не так.
 Подъехав ближе, путники увидели, что дорога, ведущая к замку, напружена народом. В толпе Клола ясно различала цвета клана Макнарнов.
 Флигель располагался позади замка, в ряду маленьких уютных коттеджей. Рядом стояла небольшая побеленная церковь, но Клола знала, что венчание состоится внутри, в замковой часовне.
 Кортеж медленно прокладывал себе путь в толпе. Люди расступались: лица их были хмуры и неприветливы, и Клола невольно порадовалась тому, что в стороне от Макнарнов собрались несколько сотен Килкрейгов.
 Они сидели на земле: кое-кто подкреплялся или спал после долгого пути, подложив под голову плед; старики курили белые глиняные трубочки.
 Когда во дворе замка появилась Клола в сопровождении отца, Килкрейги вскочили на ноги, и двор замка потряс многоголосый воинственный крик.
 Девиз Килкрейгов повторялся снова и снова, гулко разносясь под сводами старого замка.
 В ответ с другой стороны раздался девиз Макнарнов — дикий, исполненный первобытной боевой ярости.
 Клола тревожно взглянула на отца.
 В какой-то миг ей показалось, что члены враждебных кланов сейчас вцепятся друг другу в глотки и схватятся за оружие.
 Если это случится, озверевших мужчин не остановит даже авторитет вождей.
 Но Клола недооценила предусмотрительности отца, Он подал знак волынщику, следовавшему на шаг позади, — и пронзительный визг волынки заглушил воинственные вопли.
 Волынщик играл свадебную песню, известную каждому шотландцу. Сочинил ее, как говорят, кто-то из Маккриммонсов — величайших шотландских волынщиков.
 К «запевале» немедленно присоединилась дюжина волынщиков-Килкрейгов, а через некоторое время, неохотно, словно против воли, поднесли волынки к губам и Макнарны.
 Пронзительная дикая музыка гремела в воздухе, и казалось, что от нее содрогаются окрестные холмы.
 — Как умно вы это придумали, отец! — заметила Клола, когда всадники остановились у дверей флигеля.
 Старый Килкрейг улыбнулся — редкой, но такой ласковой улыбкой, — и на мгновение Клола подумала, что герцог, при всей его красоте, никогда не сравнится с ее сильным, властным, мудрым отцом.
 Дверь флигеля была открыта, и Клола робко вошла внутрь.
 Жена священника, суетливая женщина с добродушным лицом, сделала реверанс и предложила Клоле еду, напитки и помещение, где она сможет отдохнуть и освежиться.
 Флигель, хотя и довольно скудно обставленный, сиял чистотой, а розы, заглядывающие в окно, делали комнату милой и уютной.
 Жена священника принесла сверток со свадебным платьем, доставленным в замок на спине пони.
 Когда Клола развернула платье, женщина ахнула — так оно было красиво.
 Оставшись одна, Клола умылась и начала причесываться перед зеркалом.
 — Как же ты оденешься одна? — спрашивала ее невестка.
 — Как-нибудь справлюсь, — ответила Клола. — Неужели там не найдется какой-нибудь служанки, чтобы застегнуть мне платье сзади?
 — А что, если все уйдут в замок? — поинтересовалась невестка — эта добрая женщина была всегда готова устроить шум из ничего.
 Клола рассмеялась.
 — Тогда отцу или Хемишу придется поухаживать за мной.
 Невестка ахнула.
 — Знаешь, Клола, ты в этом Эдинбурге набралась такого… Как можно, чтобы мужчина видел женщину в нижнем белье?!
 «Даже если я появлюсь перед братьями совершенно голой, — с улыбкой подумала Клола, — они этого не заметят». Женские прелести их не интересуют: иное дело, если бы она была лошадью или куропаткой…
 Однако Клола не сомневалась, что герцог, известный скандальными связями с самыми богатыми и экстравагантными столичными красавицами, будет очень внимателен к ее туалету.
 «Что ж, — сказала себе Клола, — может быть, я сама ему и не понравлюсь, но уж про мой наряд он ничего плохого сказать не сможет!»
 И тут же она подумала: а как, интересно, представляет себе герцог свою невесту, которую ему навязали насильно?
 Едва ли отец что-то рассказывал ему о Клоле. Да герцог, наверное, его и не спрашивал.
 Что он чувствует сейчас? Должно быть, смущен и взволнован не меньше ее.
 — Ну, может быть, я его приятно удивлю, — с надеждой сказала себе Клола.
 Однако ее не оставлял страх, родившийся в ночь после разговора с отцом. Страх неизвестности, страх перед незнакомцем — вождем клана Макнарнов.
 Жена священника явилась по первому зову и помогла Клоле застегнуть платье на спине. При этом она не переставала шумно восхищаться красивым нарядом и самой невестой.
 — Вы просто куколка, мистрис Килкрейг! — восклицала она. — Никогда не видела такой красивой невесты! Что и говорить, достойная жена для нашего лорда!
 — Спасибо, — ответила Клола.
 — Дай вам бог счастья! — продолжала пожилая женщина. На глазах ее вдруг блеснули слезы. — Такая молоденькая… и хорошенькая, как ангел! Вы слетели на нашу землю, чтобы принести нам мир, и я знаю: бог благословит вас!
 — Спасибо, — повторила Клола. Вдруг, повинуясь какому-то импульсу, она наклонилась и поцеловала женщину в щеку.
 — Говорят, поцелуй невесты приносит счастье, — заметила она. — Спасибо вам за доброту!
 Утирая слезы, жена священника повела Клолу вниз.
 У дверей флигеля ее ожидал экипаж, запряженный четверкой лошадей.
 Занавески были отдернуты, и, выглянув в окно, Клола увидела, что за ней следует целая процессия.
 Позади экипажа гарцевали ее братья, рядом с ними — хмурый Торквил Макнарн. Сзади следовали бард, волынщик, личный телохранитель старого Килкрейга и старшие члены клана — что-то вроде вождей низшего ранга.
 Процессия производила внушительное впечатление, но Клола нервничала: ей казалось, что на всем происходящем лежит тень замка и враждебности Макнарнов.
 Дорога от флигеля до замка была густо усеяна народом. Дети размахивали букетами вереска, восторженно приветствуя торжественную процессию.
 Прозрачная вуаль брюссельского шелка не мешала Клоле с любопытством оглядываться по сторонам. Однако на лицах взрослых она не видела улыбок. Макнарны тихо переговаривались между собой, некоторые даже что-то кричали, но визг волынок заглушал все звуки.
 За волынщиком отца следовала еще дюжина музыкантов. Все они шли пешком, с черными петушиными перьями на головных уборах и красными от натуги лицами, и непрерывно дули в свои инструменты.
 Процессия двигалась медленно, и по дороге от флигеля до замка волынщики успели сыграть две песни.
 Подъезжая к дверям замка, они затянули марш клана Килкрейгов.
 Под эту мелодию Килкрейги испокон веков ходили в бой; казалось, на свете не было музыки ненавистней для ушей Макнарнов.
 Макнарны молча наблюдали за процессией. В их молчаливой неподвижности было что-то пугающее, и Клола невольно взяла за руку отца.
 Но отец даже не обернулся. Он, должно быть, думал сейчас о том, что между двумя кланами наконец воцарился мир, и теперь Маклауды получат свое.
 «А обо мне он совсем не думает!»— с горечью и печалью подумала Клола.
 Подойдя к окованным железом массивным воротам замка, Клола робко покосилась на отца и выпустила его руку. Он по-прежнему не поворачивал головы — величественный и суровый.
 Слуги в традиционной шотландской одежде растворили ворота и пригласили Клолу войти. Внутри она увидела знакомую высокую фигуру мистера Данблейна, а рядом с ним — рыжеволосого мальчугана.
 — Добро пожаловать на землю моего дяди и всех Макнарнов, сэр, — звонко произнес мальчик, кланяясь старому Килкрейгу. Затем с таким же поклоном он повернулся к Клоле:
 — Добро пожаловать!
 Килкрейг кивнул в ответ и подал руку мистеру Данблейну.
 Клола присела и заглянула мальчику в лицо.
 — Как тебя зовут? — спросила она.
 — Джейми.
 — Спасибо тебе, Джейми, за такое теплое приветствие. Надеюсь, мы с тобой подружимся.
 — А вы привезли Торквила? — спросил Джейми.
 — Он ждет снаружи.
 Джейми издал радостный вопль.
 — А можно мне пойти к нему?
 — Я думаю, можно, — ответила Клола. Джейми пулей вылетел за ворота. Снаружи донесся его звонкий голос:
 — Торквил! Торквил! Ты вернулся! Клола улыбнулась мистеру Данблейну.
 — Как он рад видеть брата! — заметила она. — Думаю, для вас всех большое облегчение — знать, что Торквил снова с вами.
 Тем временем появился сам Торквил. Выражение его нахмуренного лица не предвещало ничего хорошего.
 — Я хотел встретить невесту в замке и приветствовать ее, как полагается! — гневно воскликнул он. — Но эти варвары мне даже не позволили сойти с коня!
 Клола поняла, что Торквил раздражен и ищет ссоры. Его можно было понять: действительно, обидно, что ему не позволили войти в замок, пока туда не вошел Килкрейг.
 Это оскорбительно не только для самого Торквила, но и для герцога — неужели Килкрейг полагал, что герцог нарушит обещание?
 Однако ее отец не обратил на гневную тираду Торквила никакого внимания. Он как ни в чем не бывало продолжал беседовать с мистером Данблейном.
 — Мне очень жаль, что так получилось, — тихо сказала Клола, обращаясь к Торквилу, — но теперь, когда вы здесь, может быть, вы объясните нам, что делать дальше?
 Лицо Торквила тут же разгладилось — какой юноша не растает, когда прекрасная девушка обращается к нему за помощью?
 Он с важностью обратился к мистеру Данблейну:
 — Не пора ли начинать церемонию? Дядюшка, наверно, уже ждет наверху.
 — Да, конечно, — ответил мистер Данблейн. — Может быть, вы с Джейми проводите Килкрейга и невесту в его покои? Впрочем, перед этим вы, наверное, захотите преподнести невесте букет.
 Торквил и Клола одновременно оглянулись по сторонам. От шеренги слуг отделился один и протянул Торквилу букет из белых цветов вереска, перевязанный белыми лентами с серебряными подвесками на концах.
 Торквил принял букет и с галантным поклоном подал его Клоле.
 Опершись на руку отца, Клола поднималась по широкой, покрытой ковром, лестнице на второй этаж.
 Ее сопровождали звуки волынок. Под торжественную мелодию свадебного марша Клола с отцом вошли в покои вождя.
 Огромная комната была заполнена людьми в одежде цветов клана Макнарнов.
 Робко оглядевшись по сторонам, Клола заметила священника в черной рясе, а рядом с ним — высокую, статную фигуру герцога.
 Больше Клола не осмеливалась поднять на него глаз.
 По левую руку от аналоя Клола заметила свою невестку с детьми, а рядом с ней — братьев и старших членов клана Килкрейгов.
 Однако что-то неудержимо притягивало ее взгляд к герцогу.
 В парадном костюме вождя он выглядел еще величественней, чем в наряде английского джентльмена. Сердце Клоды забилось, словно готово было выскочить из груди. Ее переполняла тревога и в то же время — необъяснимый восторг.
 Сейчас она станет женой этого человека. Вождя клана, числом и силой превосходящего клан ее отца. Герцога Стратнарна, которым восхищается английский высший свет.
 Он станет ее мужем, а она — его женой, и ничто на свете не сможет разлучить их, ибо они соединены самим богом.
 Только подойдя к герцогу и встав по правую руку, Клола осмелилась поднять глаза. Она надеялась, что он тоже взглянет на нее… может быть, улыбнется…
 Но она ошиблась. Герцог смотрел прямо на священника. На его красивом лице застыло скучающее выражение, губы были сжаты в тонкую, жесткую линию.




 Глава 4


 Герцог проснулся в прескверном состоянии духа, и даже веселое многоголосье за окном и нестройное пение дюжины волынок не развеяли его мрачного настроения.
 Для простого народа сегодняшний день был праздником, хотя, возможно, многие члены клана не одобряли союза с Килкрейгами.
 Но самому герцогу сегодня предстояло сунуть голову в петлю — и, хоть убей, он не мог придумать, как выпутаться из этой ловушки.
 Снова и снова мысли его невольно обращались к женщине, на которой ему предстоит жениться.
 Герцог с трудом представлял себя женатым, но, когда такая фантазия приходила ему в голову, он мысленно видел рядом с собой очаровательное и утонченное создание из одного с ним круга — предмет восхищения и зависти всех знакомых мужчин.
 Теперь же обстоятельства принуждают его связать свою судьбу с девушкой из рода Килкрейгов, с которой у пего нет ничего общего. При одной мысли об этом герцога охватывало отвращение.
 Она наверняка читает по складам — если вообще умеет читать! И, разумеется, у нее толстые ляжки и круглая физиономия с румянцем во всю щеку!
 Герцог опасался, что неприязнь к супруге помешает ему даже выполнить блестящий план лорда Хинчли: сделать жене ребенка и уехать. Он просто не сможет заставить себя лечь с ней в постель!
 Не зря англичане говорят, что путешествовать по Шотландии можно, только зажимая нос платком!
 С горькой усмешкой герцог вспомнил рассказ Георга Четвертого о своем неудавшемся браке. Король — тогда еще принц Уэльский — был настолько потрясен неприятным запахом, исходившим от принцессы Каролины, что передал ей через фрейлину почтительнейшую просьбу помыться перед первой брачной ночью.
 Однако это не помогло, и семейная жизнь царственной четы с самого начала пошла наперекосяк.
 Сам герцог, когда дело касалось женщин, был чрезвычайно привередлив.
 В отличие от многих своих современников, он не интересовался доступными «жрицами Афродиты», у которых сент-джеймские щеголи проводили все свободное время.
 Нет, герцога привлекали изящные и утонченные дамы из высшего общества. Он не помнил, чтобы хоть раз лег в постель с женщиной, привлекавшей его только физически.
 В любовной связи герцога привлекал прежде всего шарм женщины, ее чувство юмора, вкус и утонченность.
 К чисто плотским утехам он питал отвращение.
 К несчастью, увлечение герцога ослабевало, едва женщина, обнаружив в нем в придачу к прочим достоинствам еще и талант пылкого любовника, привязывалась к нему всем сердцем.
 Герцог сам не понимал, почему его влечет от одной женщины к другой. Может быть, это кельтская кровь, кровь сотен поколений мечтателей и сказочников, сказывалась в нем и гнала на поиски недостижимого идеала.
 Однако теперь, по злой воле судьбы, герцог принужден жениться на женщине, которую не знает, брак с которой, как он инстинктивно чувствовал, не только унизит его гордость и достоинство, но и уронит его в глазах друзей.
 Скрипя зубами, герцог натягивал на себя клетчатую рубаху и юбку — парадный костюм вождя. Одно он знает твердо: никогда в жизни он не покажет свою жену в высшем обществе!
 Стоит кому-нибудь из его светских знакомых ее увидеть, и над герцогом будут потешаться все, кто раньше уважал его за хороший вкус!
 Герцог вышел в маленькую столовую — в ней обычно собирался узкий семейный круг — и сел завтракать. Перед ним лежала написанная от руки программа сегодняшнего дня, где неутомимый мистер Данблейн обозначил: что, когда и как он должен делать.
 Герцог раздраженно отодвинул бумагу. Сначала завтрак, иначе еда застрянет у него в горле.
 Однако, проглотив несколько ложек овсянки, герцог с гримасой отвращения отодвинул тарелку и приказал принести бренди — необычный для него выбор.
 Герцог тщательно следил за своей физической формой и старался как можно реже употреблять алкоголь. Конечно, он выпивал в компании друзей, но и там старался пить в меру и всегда предпочитал шампанское или хороший французский кларет.
 Отправляясь на Север, герцог положился на отцовские погреба и не стал брать с собой дорогих вин; но в багаже его лежали несколько ящиков превосходного бренди.
 Отхлебывая крепкий напиток, герцог думал, что бренди придаст ему сил и поможет встретить грядущие испытания лицом к лицу.
 Первым номером в программе стояло венчание. Чем раньше герцог покончит с церемонией, тем больше времени ему останется, чтобы разъяснить своему клану причины и смысл союза с Килкрейгами.
 Герцог уже собирался встать из-за стола, когда в дверях появился лорд Хинчли.
 — Не удивляйся, Тэран, что я встал в такой непривычно ранний час, — заметил он. — Этот гам под окнами не даст спать и глухому!
 Вглядевшись в лицо герцога, он добавил:
 — Возможно, это и к лучшему: я смогу тебя немного развеселить.
 — Вряд ли, — мрачно ответил герцог.
 — Если честно, ты попал в крупную передрягу, — сочувственно произнес лорд Хинчли, — но знаешь, что я скажу? Если это неизбежно, расслабься и попробуй получить от всего этого удовольствие!
 Лорд Хинчли сел напротив герцога и, дождавшись, пока слуги, накрывавшие на стол, выйдут из комнаты, продолжал;
 — Послушайся моего совета: кончай поскорей с этим делом и сматывайся в Эдинбург! Я должен быть там послезавтра.
 — Так скоро? — рассеянно спросил герцог.
 — Скоро?! — воскликнул лорд. — Я и так задержался из-за твоей свадьбы! Черт возьми, а я-то мечтал с тобой поохотиться! Никогда не видел такого изобилия куропаток! Но что же делать — труба зовет.
 — Действительно, нехорошо получится, если король появится в городе раньше тебя, — слабо улыбнулся герцог.
 Лорд Хинчли изобразил притворный ужас.
 — Боже упаси! Меня расстреляют, заточат в Тауэр или, того хуже, в Эдинбургский замок!
 — Да, это куда страшнее расстрела, — мрачно заметил герцог.
 — Так что буду ждать тебя в Эдинбурге, Тэран, — сказал лорд Хинчли. — Ты, наверно, захочешь плыть морем?
 — Так быстрее, — ответил герцог. — Данблейн наверняка уже послал в город иоменов, представляющих наш клан на параде; хотя они скорее всего отправились посуху.
 — А ты, я гляжу, стал настоящим шотландцем, — заметил лорд Хинчли. — По крайней мере, с виду.
 Герцог издал звук, напоминающий рычание разъяренного медведя, и его друг, сокрушенно вздохнув, поспешил переменить тему.
 Скоро — слишком скоро, как показалось герцогу, — настало время подняться в покои вождя, где должна была состояться брачная церемония.
 Комната, разумеется, не могла вместить всех желающих, и внутрь пригласили только родственников и важнейших членов обоих кланов.
 Герцог и лорд Хинчли вошли последними, когда все, не исключая священника, были уже внутри.
 Оглядевшись вокруг, герцог заметил на переднем плане Эндрю, старшего сына Килкрейга, и рядом с ним — его жену.
 «Вот на такой же толстой шотландской корове женят сейчас и меня!»— с обреченностью подумал он.
 Миссис Эндрю Килкрейг в молодости была довольно хороша собой, но рождение троих детей губительно сказалось на ее фигуре.
 Одета она была так, что в Лондоне герцог неминуемо принял бы ее за служанку. Огрубевшее от солнца и ветра лицо обрамляли жидкие локоны песочно-рыжего цвета.
 Герцог еще раз взглянул на нее и со вздохом отвернулся.
 Он терпеть не мог рыжих волос. Даже красавицы Тициана, которыми так восхищались ценители на континенте, вызывали в нем неприятное чувство. А в Шотландии, как известно, трое из четырех — рыжие.
 С каждой минутой в душе герцога нарастало отвращение.
 «Господи, как же король столько лет терпел свою неряху-жену?»
 Оказавшись в Англии, юный шотландец быстро усвоил строгие правила личной гигиены и аккуратности, введенные в высшем свете все тем же Красавчиком Бруммелом.
 Сам Бруммел был помешан на чистоте и опрятности. Он полировал даже подметки башмаков, а носовые платки отправлял стирать в Хемпстед, чтобы они впитали в себя свежий деревенский воздух.
 Французы, подражавшие английской моде, вслед за ним посылали свое грязное белье в стирку на побережье, чтобы оно вернуло себе белизну в местных прачечных и высохло на свежем воздухе с солоноватым привкусом моря.
 Георг Четвертый, став королем, предал проклятию неопрятность Минувшего века. Лишь немногие из его старых товарищей, например, Чарльз Джеймс Фоке или герцог Норфолк, осмеливались появляться при дворе в несвежем белье, не приняв предварительно ванны с ароматическими солями.
 В своих домах в городе и в деревне герцог стремился поддерживать такую же чистоту, как король — в Букингемском дворце.
 Нет, если его будущая жена — неряха, герцог не сможет последовать совету лорда Хинчли! У него не хватит духу и пальцем к ней притронуться!
 «Пусть остается здесь и делает, что хочет! — свирепо подумал он. — Я о ней беспокоиться не стану!»
 В уши ему ударило нестройное пение волынок. Герцог понял, что час пробил: Килкрейг, ведя за руку дочь, вошел в покои вождя.
 Но герцог вдруг почувствовал, что не в силах поднять глаз.
 Это нельзя было назвать трусостью. Бывают минуты, когда и самый смелый человек не отважится поднять глаза, чтобы взглянуть в лицо своему позору, своей разрушенной жизни.
 Сжав губы, герцог упрямо смотрел вперед. Священник начал службу: его шотландский акцент резал ухо. Однако, даже если бы он говорил на безупречном английском, это было бы все равно. Герцог пребывал в странной прострации и не разбирал ни одного слова. Душу его переполняли гнев и отчаяние.
 Ему казалось, что отец вернулся из небытия, чтобы снова одержать над ним верх.
 Герцог думал, что, сбежав из мрачного замка, навсегда избавился не только от невыносимой жестокости отца, но и от гнета старых обычаев и предрассудков.
 Замок был для него ненавистной тюрьмой, а члены клана — врагами, ибо они подчинялись отцу.
 Теперь же, казалось ему, злобный дух отца поднялся из могилы, чтобы снова заманить его в Шотландию и сделать пленником.
 Священник повысил голос, и герцог с трудом осознал, что лорд Хинчли подает ему обручальное кольцо.
 Откуда-то из тумана вынырнула женская рука — герцог надел ей на палец кольцо и поспешно отпустил, словно прикоснулся к чему-то омерзительному.
 Священник прочел последнюю молитву, и герцог вздохнул с облегчением. По-прежнему не глядя на жену, он протянул ей руку.
 Мистер Данблейн пригласил всех в большой зал, где был накрыт стол для свадебного завтрака.
 Герцог знал, что увидит на столе самые разнообразные блюда, в основном из мяса и дичи: их начали готовить еще три дня назад, и того, что стоит сейчас на столе, хватило бы, чтобы накормить сотню великанов.
 Все гости, присутствовавшие при венчании, были приглашены в Баронский зал — столовую, пристроенную к замку Уильямом Адамом и являвшую собой достойное произведение этого великого архитектора.
 Одним потолком, покрытым росписью, можно было бы любоваться целый день; а огромный камин из итальянского мрамора, созданный руками мастеров, которых дед герцога выписал из Италии, поражал воображение.
 Мебель и картины также были выше всяких похвал.
 Герцогу все это было знакомо, но Клола с восторгом оглядывалась по сторонам.
 Клола слышала, что замок Нарн красив, но никак не ожидала встретить здесь сокровища, о которых лишь слышала и читала в Эдинбурге, но никогда не подозревала, что в Шотландии есть что-то подобное.
 Клоле вспомнилось, что дед герцога, как говорили, много путешествовал по свету.
 Должно быть, это он привез в замок великолепное собрание полотен итальянских мастеров, а возможно, и французскую мебель, которую Клола заметила в других покоях.
 Войдя в зал, Клола села во главе стола рядом с герцогом. По обе стороны длинного стола шумно рассаживались Килкрейги и Макнарны. Сейчас Клола была рада, что герцог не обращает на нее внимания.
 Она понимала, что заговорить с ней сейчас стоило бы ему больших усилий. Стоя рядом с ним у алтаря, Клола чувствовала исходящие от него волны гнева; а когда он надел ей на палец кольцо, то тут же с отвращением отдернул руку…
 «Он меня ненавидит!»— подумала Клола.
 Это смущало и пугало ее, однако Клола надеялась, что разговор наедине все поставит на свои места. Но, конечно, нельзя выяснять отношения на глазах у многочисленных гостей.
 Клола наклонила голову так, что вуаль, откинутая во время брачной церемонии, снова упала ей налицо.
 Она знала, что гости не будут возражать, приписав этот жест естественному смущению невесты.
 Как и герцог, Клола с трудом заставила себя попробовать несколько блюд и была рада, что гости не произносили пышных речей.
 Один только Килкрейг произнес тост за ее здоровье, да и то очень сухо и кратко.
 Клола не знала, что, обсуждая с мистером Данблейном детали свадебной церемонии, герцог сказал ему:
 — Приготовьте все как полагается. Раз уж я вынужден участвовать в представлении, я сделаю все, что от меня требуется, — и не больше!
 В конце разговора он добавил:
 — И еще: я не собираюсь ни произносить, ни слушать речей. Придумайте любое извинение или скажите правду. Меня вынудили на брак шантажом, и я не намерен притворяться, что мне это по душе!
 — Ваша светлость, я постараюсь сделать церемонию как можно менее обременительной, — пообещал Данблейн.
 — Черт побери, Данблейн! Как это могло случиться? — простонал герцог.
 На мгновение Данблейну показалось, что он вернулся на двенадцать лет назад, когда измученный мальчик с покрытой рубцами спиной восклицал таким же дрожащим от гнева голосом:
 — Сколько можно это терпеть? Я больше не вынесу!
 И юный Тэран, не выдержав, сбежал из дому. И надо же было случиться, что теперь, наконец-то вернувшись домой, он без всякой своей вины попал в положение, которому можно только посочувствовать!
 Однако мистер Данблейн смотрел на жизнь философски и полагал, что все к лучшему.
 Он глубоко уважал старого Килкрейга, хотя герцогу, разумеется, в этом не признавался.
 Килкрейг был великолепным вождем — из тех людей старой закалки, что превращали свои кланы, спаянные честью и верой в вождя, в маленькие армии, вызывающие восхищение всего мира.
 Слово «клан» означает «дети». Килкрейг и подобные ему вожди относились к клану, как суровые, но любящие отцы к детям — они поощряли лучших и строго наказывали худших, внушая к себе любовь, трепет и беспрекословное повиновение.
 Члены клана верили, что имеют общих предков, что незримые узы крови связывают их друг с другом и ставят выше всего остального мира — особенно южан! На этой вере и основывается пресловутая гордость шотландцев.
 Именно эта гордость заставляла их бросаться в бой с такой яростью, что англичане дрожали при одном имени шотландцев и называли их не иначе, как «дьяволами в юбках».
 Для кельтов война и смерть в бою окружены сияющим ореолом. Убийца, если он убил в честной схватке, — здесь не преступник, а герой.
 Люди, подобные Килкрейгу, свято верили в истинность древних героических сказаний и стремились не уступать в доблести вождям старых времен.
 «Если герцог останется с нами, из него тоже выйдет великий вождь!»— думал Данблейн. Но захочет ли он остаться — это большой вопрос.
 Наконец, когда герцог уже начал подозревать, что время остановилось, раздались резкие звуки волынки. Волынщик, по старинному обычаю, обошел стол и остановился перед креслом герцога. Слуга протянул ему серебряную рюмку, полную виски.
 — Слейнте! — произнес волынщик, что по-гэльски означало «ваше здоровье», одним глотком выпил виски и двинулся к выходу.
 Герцог встал: он знал, что теперь ему предстоит выйти к народу.
 По-прежнему не глядя на Клолу, герцог протянул ей руку. Они долго шли по коридорам; наконец ворота замка распахнулись, и многоголосый радостный крик потряс древние стены и башни.
 Сотни людей выкрикивали девизы Макнарнов и Килкрейгов: они не слышали даже собственных голосов, но от стороннего наблюдателя не укрылась бы звучащая в их голосах гордость.
 Под звуки волынки герцог и герцогиня вышли из замка и остановились на возвышенном месте, где испокон веков вожди Макнарнов принимали присягу своего клана.
 Рассказывали, что здесь бывали короли Шотландии, и многие горцы говорили, что лунными ночами в замке можно увидеть призрак короля. Они верили в это так же свято, как в великанов и озерных чудовищ.
 Сейчас на возвышении стояло кресло, украшенное рогами королевских оленей.
 Это кресло было сделано для первого графа Стратнарна — он получил свой титул после битвы в долине, где отличился его клан.
 Герцог остановился рядом с креслом; напротив встал Килкрейг. Мистер Данблейн протянул вождям двух кланов кинжал.
 Килкрейг первым поцеловал холодную сталь и заговорил, звучный голос его колоколом разносился по обширному двору:
 — На этом обнаженном кинжале я клянусь протянуть вождю клана Макнарнов руку дружбы. Прошлые ссоры забыты: отныне мы становимся братьями и того же требуем от всех, кто повинуется нам. Вот моя клятва, и, если я когда-нибудь осмелюсь ее нарушить, пусть поразит меня, как предателя, этот кинжал!
 Он снова поцеловал кинжал и передал его герцогу. Тот повторил клятву и отдал кинжал Данблейну.
 Затем два вождя пожали друг другу руки и поклонились друг другу. Принесли второе кресло, и Килкрейг сел рядом с герцогом.
 Килкрейг снова громко заговорил:
 — Теперь наши воины принесут клятву верности нам обоим. Но прежде, милорд герцог, эту клятву принесет моя дочь, а ваша жена.
 Герцог затаил дыхание.
 Настало время взглянуть на эту женщину. И не только взглянуть — взять за руку и поцеловать хотя бы в щеку.
 Клятву верности шотландцы в древности приносили королям. «Интересно, — подумал герцог, — был ли на свете король, которому так же, как мне сейчас, не хотелось слышать этой присяги?»
 Новобрачная приблизилась. Лицо ее было скрыто тонкой вуалью, но герцог заметил, что платье ее, хотя и не первой моды, очень элегантно, а двигается она с неожиданной грацией.
 В первый раз за всю церемонию Клола гордо вскинула голову на лебединой шее, которой так восхищались галантные эдинбургские джентльмены.
 Она откинула вуаль — и вместо краснощекой шотландской девицы герцог с изумлением увидел перед собой чудное создание, похожее на сказочную фею.
 Да, Клола была прекрасна — яркой и необычной красотой. Черные волосы красиво оттеняли ее белоснежную кожу, нежную, словно лепестки магнолии.
 В темных глазах, обрамленных длинными ресницами, блестели золотые искорки, словно солнечные лучи в глубокой озерной воде.
 В их глубинах, казалось, пряталась какая-то тайна, сродни тайнам замка и далеких, покрытых снегом гор.
 Только сейчас герцог вдруг вспомнил, что голос ее, повторявший брачные обеты, был удивительно нежен, а рука — тонка и изящна.
 Забыв обо всем на свете, они неотрывно смотрели друг другу в лицо. Клола первая овладела собой: с удивительной грацией она опустилась перед герцогом на колени.
 Медленно и отчетливо она произнесла старинную формулу клятвы:
 — Да поможет мне бог хранить верность тебе. Я поднимаю руку и клянусь повиноваться тебе, служить тебе, защищать тебя до самой смерти, а если понадобится, я готова умереть за тебя.
 Руки ее были сложены вместе, словно в молитве.
 Герцог накрыл их своей рукой — жест принятия клятвы — и, наклонившись, поцеловал жену сперва в одну щеку, потом — в другую.
 Пальцы ее слегка дрожали, от нежной щеки исходил запах незнакомых герцогу цветочных духов.
 Церемония закончилась. Герцог помог Клоле подняться и оглянулся в поисках стула, но Клола покачала головой и встала, как учил ее отец, за спинкой его кресла.
 Герцогу, воспитанному галантным джентльменом, претило сидеть, когда женщина стоит, но ничего другого не оставалось.
 Один за другим младшие вожди подходили к возвышению, преклоняли колени и приносили герцогу и Килкрейгу клятву верности.
 Клола клялась по-английски, вожди — по-гэльски. Герцог не заметил, как через несколько минут мистер Данблейн увел Клолу в замок.
 — Вы, должно быть, устали, ваша светлость, — заметил он, когда они шли по траве к дверям замка.
 — Да, немного, — призналась Клола. — Это, наверно, оттого, что я рано встала и плохо спала этой ночью.
 — Мне нет нужды говорить вам, — заметил мистер Данблейн, — что вы — самая прекрасная невеста, какую когда-либо видели оба наших клана.
 — Я больше опасаюсь критики Макнарнов, чем восхищения Килкрейгов! — рассмеялась Клола.
 — Не думаю, что вы должны чего-либо опасаться, — ответил мистер Данблейн.
 Когда Клола об руку с отцом вошла в покои вождя, Данблейн был поражен ее природной грацией.
 Невеста не поднимала вуали, и он подумал, что у нее, может быть, какие-то изъяны на лице. Однако сейчас убедился, что Клола Килкрейг, новая герцогиня Стартнарн, совершенна от головы до пят.
 «Как вырос этот райский цветок на суровой почве Килкрейгов?»— спрашивал себя Данблейн.
 Он от души надеялся, что красота Клолы растопит сердце герцога и убедит , его остаться в Шотландии.
 Только мистер Данблейн понимал, как необходим Макнарнам вождь.
 Когда старый герцог умер, Данблейн боялся, что никто не сможет его заменить и доблесть, и благородство, которыми славились Макнарны, безвозвратно уйдут в прошлое.
 Однако, едва увидев нового герцога, Данблейн понял, что за этим сильным, волевым человеком клан пойдет не раздумывая.
 Мистер Данблейн был истинным патриотом и страстно любил свою родину. Его сердце содрогалось при мысли о кланах, брошенных вождями на произвол судьбы, о трагедиях, подобных трагедии в Сазерленде.
 Но патриотизм Данблейна не мешал ему смотреть на вещи трезво.
 У него были друзья в свете, которые держали его в курсе всех занятий и увлечений маркиза Нарна.
 Данблейн знал, что маркиз дружит с королем, увлекается скачками, что золотая молодежь Лондона восхищается им и стремится во всем ему подражать.
 Герцог вошел в великосветскую жизнь и добился в ней видного места; однако его ждала иная жизнь, в которой он станет правителем, а не придворным — первым, а не вторым.
 Глядя на Клолу, мистер Данблейн невольно вспоминал старинные предания о феях и снежных девах. Интересно, вспомнил ли об этих сказках герцог, взглянув на лицо своей юной жены?
 Мистер Данблейн ввел Клолу в изящный кабинет с голубыми обоями, французской мебелью и букетами цветов в вазах на полированных столах.
 — Это так называемая комната герцогини, — объяснил он. — Я полагаю, здесь вы захотите попрощаться с семьей.
 — Не могли бы вы разыскать мою невестку и сказать ей, что я здесь? — попросила Клола.
 — Охотно, — ответил мистер Данблейн, — но позвольте сперва показать вам вашу спальню. Она здесь, на этом же этаже.
 Они снова вышли в коридор с толстыми каменными стенами. Клола догадывалась, что эта часть замка была возведена еще в средние века, когда строители заботились не о красоте, а о надежной защите от врагов.
 Мистер Данблейн открыл дверь, и Клола оказалась в комнате, откуда открывался вид на другое крыло замка.
 Вдалеке поднимались в небеса снежные вершины гор. Ближе к замку зеленели холмы, а среди них, словно драгоценный камень, сверкала синяя гладь озера.
 Клола застыла на месте, пораженная величественной красотой пейзажа.
 Потолок и стены спальни были расписаны мифологическими сценами. Посреди комнаты возвышалась кровать с балдахином и атласными занавесями. Вся мебель и ковер были французскими.
 — Какая красота! — воскликнула Клола.
 — Герцогини Стратнарн пользовались этой спальней в течение многих веков, — объяснил мистер Данблейн. — Последний герцог переделал эту комнату, как и покои вождя — они соединены со спальней вот этой дверью.
 Щеки Клолы заалели от смущения, и мистер Данблейн поспешно сказал:
 — Я разыщу вашу невестку и приведу ее в комнату герцогини.
 — Благодарю вас, вы очень добры, — ответила Клола. — Едва я увидела вас в замке Килкрейгов, я поняла, что вы — настоящий джентльмен.
 — Я надеюсь, герцогиня, что мы станем друзьями и что, если у вас возникнут какие-то сложности, вы обратитесь ко мне за помощью.
 — Поверьте, мне дорога не только ваша помощь, но и дружба, — чистосердечно ответила Клола.
 Она протянула мистеру Данблейну руку, и тот галантно поцеловал ее.
 — Трудно найти слова, — произнес он, — чтобы выразить мою радость от того, что вы здесь.
 По теплу, звучащему в его голосе, Клола поняла, что он говорит искренне. Оставшись одна, она несколько секунд задумчиво смотрела на дверь, затем оглянулась кругом.
 — Мне и дня не хватит, чтобы все это осмотреть! — пробормотала она.
 Ей хотелось сбросить надоевшую фату и вуаль, но пока этого делать не следовало. Что, если ей придется еще раз выйти к гостям? Жаль, что она не спросила об этом мистера Данблейна.
 Клола вернулась в комнату герцогини. Осматривая картины на стенах, она вскоре с радостным возгласом обнаружила встроенный шкаф, полный старинных книг.
 Как и обещал мистер Данблейн, скоро в комнате появилась жена Эндрю со всем своим потомством.
 Ее младший сын быстро нашел общий язык с Джейми, и вскоре оба мальчугана выскользнули из комнаты. Но невестка Клолы, увлеченная разговором, этого не заметила.
 — Не ожидала, совсем не ожидала такого великолепия! — заметила миссис Эндрю Килкрейг, оглядываясь кругом и завистливо поджимая губы.
 Клола промолчала. Невестка продолжала:
 — Клола, ты сама-то понимаешь, как тебе повезло? Конечно, жаль, что он Макнарн; но зато какой представительный мужчина, и денег у него куча!
 — Я еще даже не говорила с мужем, — заметила Клола. — Не думаю, что он рад нашей женитьбе. Невестка игриво подмигнула.
 — Ничего, скоро ты узнаешь все, что положено знать хорошей жене! Ладно, я зашла только попрощаться. Детям давно пора спать: могу спорить, когда мы доберемся до замка, они будут хныкать и валиться с ног от усталости.
 Клола попрощалась с ней без особых сожалений. Однако отъезд пришлось задержать: младший сын Эндрю куда-то исчез вместе с Джейми, и слуги искали их по всему замку.
 Наконец беглецов нашли на сторожевой башне. Мальчики объяснили, что любовались видом.
 — Мама, там так красиво! — восхищался юный Килкрейг.
 — Красиво или нет, нельзя же убегать без спросу! — одернула его мать. — Вот приедем домой, расскажу дедушке, как ты себя ведешь!
 Клола сочувственно улыбнулась: она сама в детстве больше всего боялась отцовского гнева.
 Невестка с детьми исчезла за дверью, и Клоле стало грустно. Как-то это не правильно, думала она, чтобы невеста в день свадьбы бродила по дому, не зная, куда себя деть. Ей хотелось увидеть герцога и поговорить с ним наедине, но едва ли это удастся раньше ужина.
 Вздохнув, Клола достала из шкафа книгу и устроилась в уголке.
 Вскоре появился мистер Данблейн, он хотел извиниться перед Клолой за то, что принятие присяги заняло так много времени и задержало герцога.
 — Я никак не думал, что столько людей приедут в замок к назначенному сроку, — объяснил он. — Теперь вижу, что я сильно ошибся в числе гостей. Прошу извинить за причиненные вам неудобства.
 — Что будет дальше? — поинтересовалась Клола.
 — В семь часов — ужин, а после ужина ваш отец отправится домой.
 — Не слишком ли поздно? — спросила Клола.
 — Будет еще светло, не беспокойтесь, миледи, — ответил мистер Данблейн. — К тому же его сопровождает внушительная свита.
 — Да, пожалуй, — согласилась Клола.
 — Ваши братья, разумеется, отужинают с вами, — продолжал мистер Данблейн. — Думаю, вы захотите переодеться и принять ванну. Я приказал служанкам распаковать ваши вещи.
 — Отлично! — с улыбкой ответила Клола.
 — Я распорядился, чтобы пока вам помогала миссис Форс, домоправительница, — сказал Данблейн. — Позже мы наймем для вас личную горничную, миледи, возможно, из Эдинбурга. Но пока что, думаю, миссис Форс сможет сделать для вас все необходимое.
 — Разумеется, — ответила Клола. — Благодарю за то, что вы обо всем позаботились.
 — Уверяю вас, эти хлопоты доставили мне истинное наслаждение! — галантно ответил Данблейн. — Вы позволите проводить вас в вашу комнату?
 Клола отложила книгу.
 — Думаю, я сама найду дорогу, — ответила она. — Не хочу отрывать вас от дел.
 — Тогда увидимся за ужином, — сказал Данблейн, — и я постараюсь, чтобы ужин прошел не столь официально, как обед.
 — Спасибо, — повторила Клола.
 Спускаясь в спальню, Клола улыбалась своим мыслям. Замок уже не казался ей мрачным и пугающим: она нашла здесь друга.
 Клола вошла в спальню.
 Женщина средних лет раскладывала на туалетном столике ее гребни и прочие туалетные принадлежности.
 Она повернулась к Клоле и присела в глубоком реверансе.
 — Вы, должно быть, миссис Форс, — произнесла Клола, протягивая ей руку.
 К ее удивлению, женщина словно не заметила протянутой руки.
 — Да, ваша светлость, так меня зовут, — ответила она с сильным шотландским акцентом.
 — Мистер Данблейн сказал, что вы будете помогать мне, пока он не наймет для меня личную горничную.
 — Да, ваша светлость, он так распорядился.
 Женщина говорила тихим, бесцветным голосом, в котором Клоле почудилось что-то неестественное.
 Вот она подняла глаза — и Клола отшатнулась, словно увидела под ногами змею. Глаза женщины горели безумной, фанатичной ненавистью.
 Сердце Клолы забилось часто и тяжело, во рту вдруг пересохло. С удивлением и гневом на себя Клола поняла, что испугалась.
 «Что за глупости! Это просто померещилось мне от переутомления!»— подумала она и сказала вслух:
 — Форс — необычная фамилия. Вы нездешняя?
 — Я — Макнарн! — с силой ответила женщина. — И все мои предки-были Макнарнами!
 Клола промолчала, но женщина продолжала:
 — Форс — фамилия моего мужа. Он из Кэтнесса. Напрасно, ох, напрасно я вышла замуж за чужака! Он бросил меня с ребенком, и я вернулась домой. Мне пришлось бы просить милостыню, если бы не помощь клана!
 — Мне очень жаль, — пробормотала Клола, не зная, что еще сказать.
 Женщина говорила так, словно Клола была виновата в ее несчастьях. В ее словах девушке чудился какой-то зловещий скрытый смысл.
 Не говоря больше ни слова, женщина помогла Клоле раздеться, наполнила водой ванну, а затем приготовила для новой хозяйки вечерний наряд.
 Клола выбрала розовое платье, сшитое в то же время, что и свадебное, — для встречи короля. Бедная бабушка надеялась, что Клола в этом платье затмит всех эдинбургских дам.
 «Сегодня мне тем более надо быть красивой, — сказала себе Клола. — Ведь я должна очаровать не короля, а собственного мужа!»
 Взглянув в зеркало, Клола призналась себе самой, что выглядит прекрасно. Это подтвердил бы любой самый взыскательный эдинбургский джентльмен!
 Миссис Форс открыла Клоле дверь.
 — Спасибо, миссис Форс, — поблагодарила девушка. Шотландка не ответила — лишь смерила Клолу таким взглядом, что та невольно вздрогнула.
 Ужин был великолепен. В отличие от обильного, грубоватого свадебного обеда, теперь на столе красовались изысканные деликатесы.
 Клола заметила, что все, не исключая герцога и ее отца, буквально валились с ног от усталости.
 Отец выглядел довольным, но и он явно с нетерпением ждал окончания ужина.
 Клола заметила, что лорд Хинчли не спускает с нее глаз. Сама же она почти не отрывала взгляда от правильного, ничего не выражающего лица герцога.
 Ей хотелось надеяться, что он смягчился, смирившись с неизбежной женитьбой… или это была игра ее воображения?
 Девушка сникла: к ней вернулись утренние опасения, и она вновь почувствовала себя маленькой и беззащитной.
 Ужин закончился, и Клола вышла вместе с остальными, чтобы проводить родственников до ворот.
 Едва двери отворились, в уши Клоле ударил разноголосый шум. Несколько сотен дюжих шотландцев кричали, смеялись, пели на разные голоса под визгливый аккомпанемент волынок.
 Над замком витал запах жареного мяса и эля. Многочисленные костры освещали картину причудливым светом, придавая ей сходство с полотнами старинных мастеров.
 — Празднуют вовсю! — заметил лорд Хинчли, когда старый Килкрейг и его сыновья сели на коней и направились к воротам.
 Клола заметила, что Торквил тоже вскочил на коня и доехал до ворот рядом с Хемишем. Молодые люди о чем-то увлеченно беседовали.
 У ворот Торквил повернулся и погнал коня обратно. В замок они вернулись все вместе.
 — Отличная получилась свадьба, правда, дядя Тэран? — воскликнул Торквил.
 Герцог повернулся к нему и произнес:
 — А с тобой, Торквил, я хочу серьезно поговорить! В голосе его ясно звучала зловещая нотка, и Клоле захотелось воскликнуть: «Пожалуйста, не надо! Только не сейчас!»
 Она взглянула на побледневшее лицо Торквила, затем перевела умоляющий взгляд на лорда Хинчли, но тот, очевидно, не понял ее желания.
 — Может быть, мы с герцогиней подождем в гостиной? — предложил он.
 — Нет, — неожиданно ответил герцог. — Герцогиня пойдет с нами.
 Втроем они вошли в покои вождя. Когда за ними закрылась дверь, герцог заговорил:
 — Ваша семья держала моего племянника под стражей. Без сомнения, ваши отец и братья спросят вас, какое я назначил наказание за его проступок, повлекший за собой столь непредвиденные последствия.
 Клола опустила глаза. Она поняла, что герцог говорит об их браке.
 Повернувшись к Торквилу, он продолжал:
 — Именно из-за твоего безрассудного поведения мне пришлось вернуться на Север и породниться с Килкрейгами. Что из этого выйдет — покажет будущее. Но теперь я должен тебе сказать…
 Он сделал паузу. Клола заметила, что Торквил втянул голову в плечи, как будто ждал удара.
 — Ты знаешь, — продолжал герцог, — что через несколько дней я должен буду ехать в Эдинбург, чтобы встретить короля и представить ему мой клан.
 Торквил кивнул.
 — В Эдинбурге, — продолжал герцог, — я подыщу приличную школу, в которую ты отправишься в следующем году. После года учебы в школе, если будешь хорошо заниматься, — а учеба, имей в виду, это тяжелый труд — я пошлю тебя в Оксфорд.
 Торквил широко открыл глаза.
 — В 0 — оксфорд? — изумленно протянул он.
 — Надеюсь, тебе там понравится так же, как в свое время понравилось мне. Окончив курс, ты сможешь отправиться в путешествие — увидеть Францию, Италию или Грецию.
 Торквил, казалось, от потрясения утратил дар речи. Герцог продолжал как ни в чем не бывало:
 — Я посоветовался с мистером Данблейном, и он тоже счел такое решение наилучшим для тебя. Но должен тебя предупредить… — Голос герцога изменился, став сухим и суровым. — Если до отъезда в школу ты попадешься еще на какой-нибудь шалости, если снова проявишь глупость и безответственность, я отправлю тебя в школу в Глазго — одну из тех школ, где избалованных мальчишек суровыми мерами приучают к дисциплине. Ясно?
 — Ясно, дядюшка Тэран! — в восторге воскликнул Торквил. — Господи, я никогда и не мечтал, что поеду в Оксфорд! Спасибо вам, сэр, спасибо!
 — Лучше скажи спасибо мистеру Данблейну! — проворчал герцог. — Пойдем-ка к нему и обсудим как следует твое будущее.
 Герцог направился к дверям, но Торквил опередил его и распахнул перед ним дверь. Оба остановились, пропуская вперед Клолу. Проходя мимо герцога, она робко улыбнулась ему.
 Клола вернулась в комнату герцогини — теперь ее комнату. Лорд Хинчли, читавший газету, при ее появлении вскочил на ноги.
 — Ну как, все живы? — поинтересовался он. — Вид у Тэрана был, словно у моего школьного дядьки, когда тот собирался меня выпороть!
 — Герцог был очень добр к своему племяннику, — ответила Клола, — и обещал отправить его в Оксфорд. Торквил вне себя от восторга.
 — Я всегда говорил, что Тэран больше лает, чем кусает! — улыбнулся лорд Хинчли. — В конце концов, когда он сам сбежал из дому, ему было столько же лет, сколько Торквилу сейчас!
 Клола устало опустилась на софу. Лорд Хинчли несколько секунд молча смотрел на нее, затем произнес:
 — Вы прекрасны! Не понимаю, как здесь, в горах, мог вырасти такой райский цветок?
 Клола улыбнулась.
 Уже второй мужчина за сегодняшний день восхищался ее красотой — и Клола с замиранием сердца надеялась, что третьим станет ее муж.
 Однако разговор герцога с Торквилом и мистером Данблейном затянулся.
 Часы на камине пробили половину одиннадцатого, а герцога все не было. Клола поднялась.
 — Надеюсь, вы извините меня, если я вас покину, — обратилась она к лорду Хинчли. — Сегодня у меня был трудный день.
 — Понимаю, — ответил лорд Хинчли, — но, по правде сказать, мне жаль вас отпускать. Я бы мог еще столько вам рассказать…
 Клола улыбнулась.
 Предыдущие два часа говорил только лорд: он рассказывал о герцоге, и из слов его Клола видела, что лорд искренне восхищается своим другом.
 На прощание Клола протянула ему руку, и лорд галантно, как и мистер Данблейн, поднес ее к губам.
 Клола медленно пошла в спальню. Ее переполняли смутные, неясные ей самой чувства.
 В спальне Клолу уже поджидала миссис Форс — при виде суровой домоправительницы девушку вновь охватила внутренняя дрожь. От этой женщины, казалось, исходили волны ненависти и злобы.
 Но Клола слишком устала, чтобы копаться в своих ощущениях. Она разделась с помощью миссис Форс, не произнеся ни слова.
 Когда Клола уже надела ночную рубашку и собиралась лечь в постель, миссис Форс вдруг заговорила:
 — Сегодня ваша брачная ночь, ваша светлость, и мы все должны желать вам счастья. Но я не хочу, чтобы вы были счастливы!
 — Тогда просто пожелайте мне спокойной ночи, миссис Форс, — с достоинством ответила Клола.
 — Я не хочу, чтобы вы спали спокойно! Дурной день, ваша светлость, и дурная ночь! Дурная для его светлости и для всех Макнарнов, которых обманом заставили породниться с негодяями Килкрейгами!
 Женщина говорила негромко, но с такой яростью, что Клола в своей тоненькой, полупрозрачной ночной рубашке вдруг почувствовала себя обнаженной и беззащитной. Ей хотелось закричать на эту женщину, заставить ее замолчать!
 — Миссис Форс, я не хочу слушать подобных разговоров, — твердо сказала она. — Вы знаете, что мой отец принес клятву верности Макнарнам, а герцог — Килкрейгам. Отныне наши кланы породнились, а вражда и кровная месть навсегда отошли в прошлое.
 — Можете говорить что хотите, ваша светлость, но ваши слова не успокоят мертвецов! Духи убитых жаждут мести!
 Голос миссис Форс зловещим эхом отдавался в древних стенах. Она пошла к двери, но на пороге снова остановилась.
 — Сегодня дурной день, ваша светлость! — с фанатичным убеждением произнесла она. — Дурной и злой день для нас всех! Но придет возмездие! Это так же верно, как то, что я стою сейчас перед вами! Возмездие придет и обрушится на вашу голову!
 Она вышла, и в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь громким биением сердца Клолы.




 Глава 5


 Клола долго смотрела на дверь, за которой скрылась миссис Форс. Необъяснимый страх мешал ей лечь в постель.
 Ненависть домоправительницы сливалась в сознании Клолы с ненавистью герцога, столь заметной во время венчания.
 Девушке казалось, что над головой ее сгущаются черные тучи. Она одна во вражеском лагере, вдали от семьи и друзей, от всего, что ей близко и дорого!
 Теперь и сама свадьба казалась ей жестокой насмешкой. Всей душой Клола хотела вернуться домой, к людям, носящим ее имя.
 Не раздумывая, влекомая внезапным порывом, Клола вышла из спальни и торопливо пошла по широкому коридору. Она хотела найти окно, откуда открывался бы вид на лагерь, разбитый людьми клана Килкрейгов.
 Клола открыла первую попавшуюся дверь. Темную комнату освещали только багровые отблески пылающих за окном костров.
 Девушка тихо прикрыла за собой дверь и подошла к окну. Огни родного клана властно тянули ее к себе, словно обещали безопасность.
 В свете костров Клола различила движущиеся человеческие фигуры. Кто-то тянул эль из кружки, кто-то лихо отплясывал джигу. На больших кострах жарилось мясо — целые туши быков и баранов.
 До слуха Клолы долетала плясовая мелодия волынок. Как хотелось ей быть там, среди людей, которые знают и любят ее, а не здесь, в золотой клетке, где ее ждет только всеобщая ненависть!
 Теперь при мысли о будущем в стенах этого замка, где даже стены, казалось, дышали ненавистью, Клолу охватила настоящая паника.
 Она вспомнила, как трудно ей было возвращаться домой после трех лет жизни с бабушкой в Эдинбурге.
 Чувствительной натуре Клолы нелегко далась такая внезапная и резкая перемена. Однако она выдержала — да так, что отец и братья даже не подозревали, как тяжело и неуютно бывало ей временами в родном доме.
 Однако это были все-таки родной дом и любимая семья. Теперь же Клола — одна, совсем одна среди враждебных чужаков.
 Как сможет она жить с мужем, который ее ненавидит, со слугами, которые, как миссис Форс, взывают к мстительным духам мертвецов? А миссис Форс, как понимала Клола, говорила совершенно всерьез и верила каждому своему слову.
 Клола задыхалась от ужаса. Сердце билось часто и гулко, словно колокол судьбы.
 — Я этого не вынесу! — громко воскликнула она. — Надо бежать отсюда!..
 И вдруг Клола ощутила чей-то внимательный взгляд из темноты.
 В комнате никого не было. Однако Клола не сомневалась, что кто-то наблюдает за ней.
 Уже не первый раз она видела и слышала то, чего не замечали другие. Клола с детства знала о своем необыкновенном даре, хотя никому об этом не рассказывала.
 И сейчас, хотя для постороннего взгляда комната была пуста, Клола знала, что к ней приближается женщина. Серое платье ее сливалось с ночными тенями; сквозь него сквозили отблески костров. На призрачном лице сияли огромные, удивительно живые глаза.
 Клола не испугалась: как ни удивительно, присутствие призрака ее успокоило. Она почувствовала, что Серая Дама, кто бы она ни была, пришла не со злом.
 Призрак приблизился, и в мозгу Клолы зазвучал низкий, чуть печальный женский голос.
 — Не бойся, — произнесла женщина. — Отринь страх!
 — Но… но как? — пролепетала Клола. — Что я могу сделать?
 — Ты послана судьбой. Только ты можешь предотвратить беду!
 И Клола почувствовала, как тают все ее страхи, сменяясь немыслимой усталостью. Голова ее упала на грудь, глаза сами собой закрывались.
 Серая Дама взяла Клолу за руку, и та послушно, словно ребенок за матерью, пошла за ней в спальню. Кто-то помог Клоле забраться на высокую кровать, чьи-то нежные руки укутали ее одеялом… и девушка провалилась в глубокий сон.
 Лучи света, пробившиеся сквозь узкое окно, разбудили Клолу. Девушка открыла глаза и несколько секунд недоуменно оглядывалась кругом, но затем все вспомнила.
 Она села, только сейчас заметив, что на кровати нет простыней. Но Клола этого даже не заметила: всю ночь она спокойно проспала под одеялом, укрытая чьими-то заботливыми руками.
 Стояла тишина. Клола поняла, что гости уже разошлись по домам, где их ожидают семьи и тяжелый крестьянский труд.
 Оглядевшись вокруг, Клола снова, как и вчера, восхитилась гобеленами на стенах и роскошными, расшитыми золотом шторами. Этим шторам было, должно быть, не меньше ста лет.
 Клоле подумалось, что, хотя последний герцог и переделал спальню, в ней сохранился дух прошедших времен.
 Девушка встала и подошла к окну. Как она и ожидала, за окном было пустынно: гости разошлись, и нигде во дворе она не замечала знакомого сочетания цветов — символа клана Килкрейгов.
 Теперь Клоле ясно припомнилась встреча с Серой Дамой. Удивительно! Может быть, это ей приснилось? Однако девушка знала, что Серая Дама реальна — реальна так же, как сам замок, как населяющие его люди, как сама Клола.
 Девушка уже повернулась к дверям, как вдруг заметила над камином женский портрет в тяжелой резной раме. Женщина была в сером платье старинного покроя, и сам портрет казался очень старым.
 Медленно, словно зачарованная, Клола подошла к портрету. Она не сомневалась, что именно эта женщина явилась ей ночью.
 Подойдя ближе, Клола прочла подпись под портретом:
 Мораг, третья графиня Страгнарн 1488 — 1548 гг.
 Подняв глаза, Клола вгляделась в лицо немолодой женщины — лицо, не блещущее красотой, но чем-то неуловимо привлекательное. В горькой складке губ читалась мудрость, дарованная суровым опытом, а огромные, удивительно живые глаза властно притягивали к себе.
 Да, это была Серая Дама. Должно быть, при жизни она помогала всем, кто нуждался в помощи, а после смерти стала ангелом-хранителем замка и его обитателей.
 — Спасибо вам, — прошептала Клола.
 Клола не стала звонить в колокольчик — ей не хотелось лишний раз встречаться с миссис Форс. Вместо этого она сама приняла ванну и без посторонней помощи надела утреннее платье — одно из тех, что купила ей бабушка в Эдинбурге.
 Уже одетая и готовая идти, она боязливо покосилась на вторую дверь, ведущую в комнату герцога.
 Заходил ли он к ней вчера ночью? Или он так ненавидит ее, что не хочет даже видеть навязанную ему жену?
 Но Клола вспомнила, как смотрел на нее герцог, когда она приносила ему клятву верности. Тогда их взгляды встретились, и Клоле показалось, что они говорят друг с другом без слов.
 Но она поспешила убедить себя, что у нее разыгралось воображение. Без сомнения, герцог и сейчас ненавидит ее так же, как во время свадебной церемонии.
 А что, если он пришел вчера и не застал ее в спальне? Вдруг он решил, что она не хочет блюсти свою клятву?
 Клола тяжело вздохнула. Избавиться от страха ей помог призрак, но решить свои проблемы она может только сама.
 Однако сейчас, при ярком свете утра, будущее уже не пугало Клолу. Она была уверена, что справится со всеми трудностями.
 Взглянув на часы, Клола поняла, что потратила на одевание больше времени, чем собиралась. Уже почти половина девятого!
 «Я спущусь вниз, — подумала она, — и по лицу герцога пойму, сердит он на меня или нет».
 В коридоре она столкнулась с миссис Форс — та несла куда-то поднос с чаем и бутербродами.
 — Доброе утро, миссис Форс! — вежливо поздоровалась Клола и, кивнув, прошла мимо.
 Женщина проводила ее удивленным взглядом.
 «Не стоит, — подумала Клола, — начинать утро с драматических проклятий и призывов к мести». И вообще, чем меньше ей придется общаться с миссис Форс, тем лучше!
 Помнится, мистер Данблейн обещал нанять для Клолы личную горничную. Пожалуй, надо попросить его поторопиться с этим.
 В столовой Клола, к своему удивлению, нашла только Джейми.
 — Доброе утро, Джейми! — поздоровалась она.
 — Доброе утро! — неприветливо пробурчал Джейми. — Все уехали на охоту, а меня не взяли!
 — Все, кроме меня! — послышалось из дверей. Торквил плюхнулся в кресло и мрачно уставился вдаль. Клолу он как будто не замечал.
 Слуга поставил перед Клолой и Торквилом по тарелке овсянки.
 — Это нечестно! — продолжал ворчать Торквил. — Я стреляю не хуже любого в этих местах, а может, и получше многих! А дядюшка Тэран говорит, что я должен, видите ли, окрепнуть и прийти в себя после заключения у Килкрейгов! — Он презрительно фыркнул.
 Клола подумала, что это правильная предосторожность, но вслух сказала:
 — Я уверена, вы найдете себе и другие развлечения. Почему бы не сходить на реку с удочкой? Лицо юноши немного смягчилось.
 — Ну, разве что… — пробормотал он.
 — Торквил, можно я пойду с тобой? Ну, пожалуйста! — немедленно заныл младший брат.
 — Ладно, — откликнулся Торквил, — если Джинни тебя отпустит.
 — А я от нее убегу! — немедленно отозвался Джейми.
 — Мои братья всегда завидовали вашему улову лососей, — заметила Клола, обращаясь к Торквилу.
 На мгновение ей показалось, что Торквил не удостоит ее ответом, но он произнес:
 — Да, Хемиш мне об этом говорил.
 — Ну, разумеется! — улыбнулась Клола. — Я очень рада, что вы с братом стали друзьями.
 Она пожалела, что это сказала. Сейчас Торквил взревет, что не собирается дружить с Килкрейгом!
 Однако он довольно спокойно ответил:
 — Когда я сидел у вас, в замке Килкрейгов, один Хемиш относился ко мне по-человечески.
 Оставшееся время Торквил молчал, но Клола видела, что у него зреет какой-то план.
 Доев завтрак под неугомонную болтовню Джейми, он обратился к слуге:
 — Прикажи привести из конюшни моего пони. Поеду прогуляюсь в окрестностях. Слуга поклонился и вышел.
 — Ты же говорил, что мы пойдем на рыбалку! — воскликнул Джейми.
 — Я придумал кое-что другое, — ответил Торквил. — А удить рыбу будем после обеда.
 — Джейми, я знаю, чем ты пока можешь заняться, — сказала Клола. — Покажи мне, пожалуйста, замок!
 Эта мысль привела мальчугана в восторг. Он торопливо доел кашу и повел Клолу за собой.
 Вдвоем исследователи облазили весь замок и под конец даже залезли на одну из башенок, украшавших крышу.
 Никогда еще Клола не видела землю с такой высоты. Она замерла, пораженная красотой и величием открывшегося перед ней пейзажа.
 Теперь она понимала, почему замок Нарн считался неприступным. Не позавидуешь врагам, которые пытались взять его штурмом!
 Она наклонилась, чтобы взглянуть на холмы и сапфировое озеро внизу, но Джейми вдруг ухватил ее за платье.
 — Не подходи к краю! — воскликнул он. — Джинни говорит: от этого может закружиться голова и ты упадешь — Джинни права, — ответила Клола, — ты молодец, что меня предупредил. Я надеюсь, ты никогда не ходишь сюда один?
 — Иногда хожу, — признался Джейми. — Только не говори Джинни!
 — Я ничего не скажу, — пообещала Клола, — но, пожалуйста, будь осторожен! Я не хочу потерять своего первого друга в этом замке!
 — А я правда твой первый друг? — гордо спросил Джейми.
 — Самый первый, — ответила Клола, а про себя добавила: «И пока единственный».
 Герцог, лорд Хинчли и мистер Данблейн провели все утро на охоте.
 День выпал на редкость удачный: возвращаясь домой, герцог думал, что давно уже так не охотился.
 Только подъезжая к замку, он вспомнил о своей жене. Как-то она провела эту ночь?
 Герцог заходил к ней в спальню, поскольку подумал, что правила вежливости требуют от новобрачного хотя бы пожелать жене спокойной ночи. Однако Клолы там не было, и герцог почувствовал странное облегчение. Нет, он больше не чувствовал отвращения к своей жене, но при мысли о ней его охватывало какое-то странное чувство.
 За ужином он не отводил взгляда от Клолы, с каждым мгновением все больше поражаясь ее красоте и элегантности.
 Герцог разбирался в моде и понимал, что ее платье прекрасно смотрелось бы и в Букингемском дворце.
 Эти черные волосы, скрепленные голубыми шпильками, белоснежная кожа и огромные таинственные глаза очаровали бы не только юных лондонских вертопрахов, но и самого монарха.
 Герцог вспомнил, как боялся насмешек приятелей, как из-за этого уже решил не брать с собой жену… Ну, об этом можно больше не беспокоиться!
 Однако, что ни говори, а женили его силой, и об этом было неприятно вспоминать. К тому же герцог чувствовал предубеждение против клана Килкрейгов.
 Но герцог был умен и понимал, что сделанного не воротишь. Клола — его жена, и, будут ли они счастливы вместе, зависит только от них. Герцог должен серьезно поговорить с женой, выяснить, чего они оба ждут от брака, — и чем скорее, тем лучше.
 Пока мистер Данблейн был рядом, герцог и лорд Хинчли говорили на посторонние темы. Однако, когда охотники повернули к дому, мистер Данблейн, извинившись, заметил, что у него много дел в замке, и поскакал вперед.
 — Хочешь знать, о чем я думаю? — поинтересовался лорд Хинчли немедленно, как только они остались наедине.
 Герцог не стал притворяться простачком.
 — Ты думаешь, что я напрасно боялся своей невесты.
 — Да она просто красавица! — воскликнул лорд Хинчли. — Клянусь богом, я никогда не видел такого обворожительного личика!
 — Обворожительного? — переспросил герцог.
 — Бог свидетель, такое лицо трудно забыть! — с жаром ответил лорд Хинчли.
 Герцог молчал, но слушал своего друга с напряженным вниманием.
 — Может быть, дело в глазах, — продолжал лорд Хинчли. — У нее удивительные глаза — что-то в них есть такое, что нельзя описать словами. Может быть, это оттого, что они чуть приподняты к вискам. Или весь секрет в длинных, загнутых кверху ресницах…
 Он расхохотался над своей собственной горячностью и продолжил:
 — Держу пари, Тэран, живи она в стародавние времена, ее сожгли бы как колдунью или поклонялись бы ей как богине!
 — На тебя дурно действует северный воздух, — шутливо заметил герцог, — у тебя развивается необузданная кельтская фантазия.
 Лорд Хинчли снова расхохотался. Несмотря на иронию герцога, он видел, что его друг въезжает в замок совсем не в том мрачном настроении, в каком был вчера.
 Поднимаясь по лестнице, герцог решил, что, прежде чем переодеться и принять ванну, он должен поздороваться с Клолой.
 Он заглянул в комнату герцогини, но Клолы там не было. «Может быть, она в саду или отдыхает в спальне», — подумал герцог и пошел вниз.
 Проходя по коридору, он услышал доносящиеся откуда-то издалека звуки музыки — музыки, какую он никак не ожидал услышать в замке.
 Герцог был знатоком и истинным ценителем музыки.
 В те времена опера была в Лондоне модным развлечением. Однако большинство светских львов являлись в театр лишь затем, чтобы поглазеть на дам или, в лучшем случае, оценить стройные ножки какой-нибудь заезжей танцовщицы.
 Однако король всерьез увлекался классической музыкой. Именно он научил герцога ценить и понимать гармонию Моцарта и яростные порывы Бетховена. Герцог стал одним из влиятельнейших членов Королевского филармонического общества и лично организовал немало концертов.
 Так, именно он от имени общества пригласил в Лондон знаменитого скрипача Луи Спора, которого считал несравненным виртуозом.
 Однако сейчас герцог не мог понять, что же за инструмент издает эти дивные, серебристые звуки.
 Фортепиано? Клавикорды? Нет, не похоже. Ясно одно: исполнитель, на чем бы он ни играл, несомненно, талантлив.
 Герцог догадался, что музыка доносится из Красного кабинета, чаще называемого Музыкальной комнатой.
 Во времена его отца эта комната обычно стояла запертой. Однако герцог знал, что там хранятся клавикорды, виолончель и арфа.
 Арфа! Ну, конечно же!
 Герцог улыбнулся. Теперь он разгадал загадку. Черт возьми, никогда еще ему не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь играл на этой арфе!
 Герцог тихо отворил дверь.
 Клола сидела перед огромной позолоченной арфой. Тонкие пальцы девушки умело перебирали струны; мелодия была герцогу незнакома, но радовала слух необыкновенной гармонией.
 Герцог не сводил глаз с Клолы. В своем золотистом утреннем платье, залитая солнечным светом, она казалась ангелом, сошедшим с небес.
 Голова ее была поднята, взор устремлен куда-то ввысь, на губах играла легкая улыбка. Герцог понял, что душа Клолы сейчас далеко отсюда — в чудесной стране, рожденной ее фантазией.
 Не успел герцог обругать себя за излишнюю впечатлительность, как Клола обернулась.
 Пальцы ее скользнули по струнам. Арфа издала последний аккорд и замолкла.
 Герцог медленно подошел к ней.
 — Я не знал, что вы занимаетесь музыкой, — произнес он. — Никогда не слышал, чтобы кто-то играл на этой арфе!
 — Ее нужно настроить, — робко ответила Клола, — и сменить несколько струн… но вообще она в хорошем состоянии.
 По дрожи в ее голосе герцог догадался, что она ему жена.
 — Думаю, вам нужно что-нибудь посовременнее, — заметил он, шутливо указывая на клавикорды.
 — О, это… было бы замечательно. Клола бросила на него быстрый взгляд и снова спрятала глаза за длинными ресницами.
 — Что вы играли? — спросил он. Поколебавшись, Клола ответила:
 — Эту мелодию я сочинила сама, хотя… мне кажется, она навеяна Моцартом.
 — Вы играете на фортепиано?
 — Да.
 — Тогда я куплю вам рояль фирмы Джона Бродвуда.
 Клола радостно всплеснула руками, и глаза ее загорелись восторгом.
 Герцог не знал, как тосковала Клола в отцовском доме без рояля своей бабушки!
 Мгновение — или вечность — мужчина и женщина смотрели друг на друга, и слова были им не нужны.
 Почувствовав, что молчание слишком затягивается, Клола спросила:
 — Вы хорошо поохотились?
 — Отлично! — рассеянно ответил герцог, как будто думал о чем-то другом.
 — Я… рада за вас.
 — Надеюсь, вы не скучали здесь в одиночестве?
 — Джейми был так любезен, что показал мне весь замок. Это было очень интересно.
 Герцог вдруг пожалел о том, что не сделал этого сам, но тут же напомнил себе, что Джейми лучше знаком с замком.
 — Надеюсь, замок произвел на вас впечатление, — заметил он.
 — Как же иначе? — пылко ответила Клола. — Он великолепен! Я никак не ожидала, что он настолько великолепен!
 — Вы, должно быть, уже поняли, что мой дедушка был большим оригиналом, — с улыбкой заметил герцог.
 — И вы должны быть ему благодарны. Он наполнил замок сокровищами, которыми вы можете по праву гордиться.
 — Я не уверен, что «гордиться»— подходящее слово, — резко ответил герцог. — Вы знаете, что я убежал из этого замка, от души желая навеки забыть и его, и родных, и Шотландию?
 Эти слова прозвучали вызывающе, почти грубо. Но Клола только подняла свои удивительные глаза и тихо ответила:
 — Я понимаю, как вы страдали. Мы должны сделать так, чтобы Торквил и Джейми никогда не испытали ничего подобного.
 И герцог с удивлением понял, что ей действительно небезразлична судьба его племянников.
 Обменявшись еще несколькими незначащими словами, они разошлись по своим комнатам.
 Переодеваясь к ужину, Клола была так поглощена мыслями о статном, красивом муже, что даже не замечала злобных взглядов миссис Форс.
 Не успели все сесть за стол, как вдалеке послышался отдаленный громовой раскат и в открытое окно ворвался порыв свежего ветра.
 — Так я и думал, — заметил мистер Данблейн.
 — Надвигается гроза? — спросил герцог.
 — Это было заметно еще с утра, — ответил управляющий. — Такая удушливая жара всегда предвещает грозу.
 — Верно, день выдался чертовски жаркий, — вставил лорд Хинчли. — На охоте я просто обливался потом.
 — Ничего, скоро станет прохладнее, — успокоил его мистер Данблейн и приказал слугам закрыть окна.
 — Хорошо, что прошлой ночью не было дождя! — глубокомысленно заметил лорд Хинчли.
 Клола подумала о том же.
 Летние грозы в Шотландии бывают поистине страшными. Грохот грома и сверкание молнии сменяются настоящими потоками воды с неба; ручьи превращаются в бурные реки, а реки выходят из берегов, и дороги становятся совершенно непроходимыми.
 Клола от души надеялась, что все Килкрейги уже добрались домой и что Торквил успеет вернуться домой до начала грозы.
 Он уехал после завтрака, и за обедом Клола его не видела.
 Впрочем, и вчера вечером Торквил не ужинал вместе с остальными. Может быть, герцог считает, что Торквил еще слишком мал?
 Ее отец сажал детей за общий стол, как только им исполнялось пятнадцать. Клола понимала, что к Торквилу нельзя относиться как к несмышленому ребенку — это его только испортит.
 Однако она считала себя не в праве вмешиваться в дела герцога. Нужно подождать, пока замок Нарн не станет ее домом.
 Клоле трудно было даже мысленно назвать это огромное здание, полное чужих людей, «своим домом». Но она была практична и понимала, что, как только домашние герцога привыкнут к ее присутствию, она должна будет стать здесь полноправной хозяйкой.
 Конечно, не все и не сразу с этим смирятся. Какое-то время Клоле придется побыть в неприятном амплуа «новой метлы», которая «по-новому метет».
 «Я не стану ничего предлагать или тем более требовать, пока не почувствую, что стала здесь своей», — сказала себе Клола.
 Впрочем, для людей, подобных миссис Форс, она никогда не станет своей. Интересно, много ли слуг придерживаются таких же взглядов?
 Герцог и лорд Хинчли увлеченно рассказывали мистеру Данблейну об охоте на куропаток и фазанов на Юге. Клола не участвовала в разговоре — только, не отрываясь, смотрела на герцога, и с каждой минутой он казался ей все красивее.
 «Он выглядит сильным и властным, как настоящий вождь, — думала Клола. — Несомненно, вчера это почувствовал не только его собственный клан, но и Килкрейги».
 Клола с нетерпением ждала возможности поговорить с ним наедине. Может быть, это удастся завтра, когда уедет лорд Хинчли… или даже сегодня вечером…
 При мысли о предстоящей ночи Клола залилась румянцем, и герцог, не отрывавший от нее глаз, задумался о том, что могло ее смутить.
 «Какие удивительные у нее глаза! — думал он. — Ах, если бы я мог угадать, о чем она думает!»
 После ужина вся компания под звуки волынок направилась в библиотеку: мистер Данблейн сообщил, что гам есть старинные книги об охоте, которые, возможно, заинтересуют герцога и лорда Хинчли.
 Клола, предоставленная самой себе, бродила вдоль книжных полок и мечтала о том, как долгими вечерами будет читать все эти книги подряд!
 Через некоторое время, почувствовав, что все устали и готовы разойтись по своим комнатам, она первая пожелала мужчинам спокойной ночи.
 — Я уеду завтра на рассвете, когда вы будете еще спать, — заметил лорд Хинчли. — Мне надо спешить ко встрече короля. Но, поверьте, я буду считать часы и минуты до новой встречи с вами.
 — Спасибо, — ответила Клола.
 Все еще держа ее за руку, лорд Хинчли продолжил:
 — На прощание позвольте еще раз пожелать вам с Тэраном счастья. Он — мой лучший друг, и я искренне рад за него.
 — Благодарю вас, — с улыбкой ответила Клола.
 Лорд Хинчли поцеловал ей руку, а она присела в глубоком реверансе.
 Затем Клола перевела неуверенный взгляд на герцога. Но тот молчал и, кажется, не собирался ни целовать ей руку, ни желать спокойной ночи. Залившись краской, Клола выскользнула из комнаты, а в спальне, как она и боялась, ее уже поджидала миссис Форс.
 Однако Клола твердо решила, что сегодня никому больше не позволит себя расстроить. Она не сказала ни слова, и миссис Форс помогала ей раздеваться в полном молчании.
 Только улегшись в постель, Клола произнесла:
 — На сегодня все, миссис Форс, благодарю вас.
 Домоправительница молча вышла, и Клола вздохнула с облегчением.
 Страшный удар грома заставил задребезжать стекла в окнах замка, и Клола с тревогой подумала о членах клана Килкрейгов. Едва ли все они добрались домой, — должно быть, многие сейчас мокнут под дождем где-нибудь в поле или в лес) За первым ударом последовал второй, а за ним — еще и еще, каждый сильнее предыдущего.
 Небо распарывали яркие вспышки молний, Клола видела их даже сквозь тяжелую ткань штор.
 Оставив возле кровати две горящих свечи, Клола скользнула в постель — и в этот самый миг дверь отворилась.
 Девушка вздрогнула и села в постели, хотя и понимала, что для герцога слишком рано. В дверях стоял Джейми: в длинной ночной рубашке он казался совсем маленьким и беззащитным.
 — Торквил до сих пор не вернулся, — грустно сказал он. — Я не люблю спать один.
 Клола догадалась, что мальчик боится грозы, хотя и не хочет в этом признаваться. Но у нее был младший брат, и она знала, что делать в таких случаях.
 — Как хорошо, что ты ко мне зашел! — заговорила она. — Такая ужасная гроза! Но теперь, когда я не одна, я ничего не боюсь!
 Джейми вошел в комнату, прикрыв за собой дверь.
 — Ты правда мне рада? — неуверенно спросил он.
 — Честное слово, — ответила Клола. Новый раскат грома, казалось, разорвал пополам небо прямо над их головами.
 Одним движением, словно испуганный зверек, Джейми бросился к ней на кровать и скользнул под одеяло.
 Клола крепко обняла его и почувствовала, что мальчик дрожит.
 — Ты не боишься? — спросил он шепотом.
 — Теперь, когда ты со мной, — нет, — ответила Клола.
 — Джинни говорит, что это великаны в горах кидаются камнями, — с дрожью в голосе проговорил Джейми.
 — Это не великаны, — ответила Клола.
 — А кто же?
 — Это ангелы на небе играют в мяч. Вместо мячей у них тучи. Когда две тучи сталкиваются — гремит гром, и сверкает молния — как искра, если ударить камнем о камень.
 — Им, наверно, очень весело!
 — Я бы тоже с удовольствием погоняла по небу тучу! — с улыбкой ответила Клола.
 Они еще немного поговорили, затем голова мальчугана упала на подушку, и он заснул.
 Клола по-прежнему прижимала к себе его теплое нежное тельце. От его ночной рубашки исходил легкий запах лаванды.
 Снова, уже слабее, прогремел гром, и за окнами послышался монотонный шум дождя.
 Клола прислушивалась к шуму за окном и думала о том, что и в голосе бури есть своя музыка — дикая, но завораживающая.
 И в этот миг дверь, разделяющая две комнаты, распахнулась, и на пороге появился герцог.
 На нем не было ничего, кроме длинной, до пола, зеленой ночной рубашки с кружевным воротником.
 Он молча подошел к кровати — и только тогда заметил, что Клола в постели не одна.
 Герцог долго стоял молча, любуясь ее черными волосами, разбросанными по белоснежным подушкам. Их агатовую черноту и белизну кожи выразительно оттеняла рыжеволосая головенка Джейми.
 Клола подняла глаза и прошептала:
 — Он испугался грозы и пришел ко мне. Одно бесконечно долгое мгновение герцог молча вглядывался в ее лицо. Затем, мягко улыбнувшись, произнес:
 — Думаю, не стоит его будить.
 — Он еще совсем маленький, и ему стало страшно, — извиняющимся тоном произнесла Клола. — Я… я очень рада, что он пришел именно ко мне.
 — Что ж, тогда спокойной ночи.
 Он тоже говорил шепотом, чтобы не разбудить малыша.
 — Спокойной ночи, — ответила Клола.
 Еще секунду герцог настойчиво вглядывался в ее лицо. Клоле показалось, что он ищет в ее глазах ответ на какой-то невысказанный вопрос.
 Затем герцог резко отвернулся и вышел. Клола повернулась на бок и крепче прижала к себе Джейми. Сердце ее билось часто и взволнованно.
 Двумя часами позже Клолу разбудил стук в дверь. Джейми во сне откатился на край кровати и посапывал, лежа к ней спиной.
 Клола заснула не сразу. Ей не давали спать мысли о муже, о том, что могло бы произойти между ними, если бы не Джейми, — и сердце девушки сладко сжималось.
 Она знала, что сейчас герцог уже не чувствует к ней ненависти.
 Однако между ними оставалась стена, которой Клола не могла подобрать название, но чувствовала, что этот барьер существует.
 Она сонно потянулась и с трудом разлепила глаза. Стук повторился.
 Клола вскочила с постели, накинула лежавшую на кресле шаль и сунула ноги в домашние туфли.
 За дверью стоял старик с фонарем. Клола поняла, что это ночной сторож.
 — Простите, ваша светлость, что я вас разбудил, — заговорил он, — но здесь молодой джентльмен, и он спрашивает вас.
 — Джентльмен? — удивленно повторила Клола.
 — Он говорит, что он ваш брат, миледи. Клола остолбенела от изумления.
 — Хорошо, я спущусь и поговорю с ним, — произнесла она наконец.
 Они пошли вниз по винтовой лестнице, освещая себе путь фонарем.
 — Я не знал, что делать, ваша светлость, — объяснял по дороге сторож, — но он настаивал, что обязательно должен поговорить с вами.
 — Вы правильно сделали, что разбудили меня, — заверила его Клола. — Наверно, что-то случилось!
 «Что же могло произойти? — тревожно подумала Клола. — Вдруг какое-то несчастье с отцом?»
 Клола понимала, что братья не стали бы будить ее среди ночи из-за какого-нибудь пустяка.
 Девушка спустилась в холл, освещенный свечами, и сразу увидела у окна своего младшего брата.
 Она бросилась к нему, восклицая:
 — Хемиш! Что случилось? Почему ты приехал?
 — Сейчас все объясню, — ответил Хемиш. Подойдя ближе, Клола заметила, что вид у него ужасный: юбка изорвана, голые ноги исцарапаны и покрыты грязью.
 Дождавшись, пока сторож тактично исчезнет, оставив их наедине, Клола спросила:
 — Так что же стряслось?
 — С Торквилом случилась беда, — ответил Хемиш. — Его схватили Маклауды!
 Клола задохнулась от ужаса.
 — Что ты такое говоришь? Что это значит?
 — Мы решили их проучить, — начал объяснять Хемиш. — Увести у них корову. Мы уже подвели ее к границе, как вдруг из кустов вынырнули двое негодяев и схватили Торквила. Мне удалось убежать.
 — Хемиш, как вы могли решиться на такую глупость! — гневно воскликнула Клола. — Да еще в такой момент!
 — Мы это придумали, еще когда Торквил сидел у нас в замке, — объяснил Хемиш. — Мы все продумали и никак не ожидали, что…
 — И где Торквил сейчас?
 — Поэтому я к тебе и приехал! Я удрал от погони, а потом спрятался в вереске и проследил за ними. Они посадили Торквила в Сторожевую башню и отправились за подмогой.
 — В Сторожевую башню! — воскликнула Клола.
 — Да, втащили его на эту скалу и, наверно, заперли. Я никогда там не бывал и не решился лезть наверх. Подумал, что лучше пойти за помощью.
 Помолчав, он добавил:
 — Может быть, мы вдвоем что-нибудь придумаем, пока они не вернулись? Клола задумалась.
 — Я помогу вам, — сказала она наконец, — но об этом никто не должен знать. Если герцог узнает, что Торквил нарушил его приказ, ему придется худо!
 — Как ты нам поможешь? — спросил Хемиш.
 — Объясню, когда приедем на место, — ответила Клола. — Идем в конюшню… нет, подожди минуту. Я прикажу приготовить лошадей.
 Она позвала сторожа.
 — Мой брат привез дурные новости, — обратилась она к старику. — Наш близкий друг очень болен. Вы не могли бы приготовить для нас двух лошадей? Мы спустимся прямо в конюшню, чтобы не будить слуг.
 Сторож, кажется, был немало удивлен, но не осмелился ослушаться молодую герцогиню.
 — Сейчас же иду на конюшню, ваша светлость, — ответил он.
 — Иди с ним, Хемиш, — приказала Клола. — Я оденусь и скоро спущусь к вам.
 Затем она добавила шепотом, так что слышать ее мог только брат:
 — Слышал, что я сказала? Наш друг болен. Никто не должен знать, что произошло на самом деле.
 — Разумеется! — с достоинством ответил Хемиш, обиженный тем, что сестра, кажется, считает его за дурака.
 Не успел он закрыть рот, а Клола уже неслась по лестнице в спальню.
 По счастью, вместе с роскошными эдинбургскими нарядами она привезла в замок и несколько простеньких домашних платьев. Одно из таких платьев Клола надела сейчас, накинула сверху пальто и обмотала голову шарфом.
 На ноги она надела грубые ботинки, в которых дома гуляла по окрестным холмам.
 Джейми спал сном младенца и даже не шевельнулся на кровати.
 Клола не стала тушить свечи, чтобы он не испугался, если вдруг проснется среди ночи. Схватив пару кожаных перчаток, она выбежала из спальни и поспешила прямо к дверям.
 Когда она вошла на конюшню, сонный конюх оседлал для нее лошадь.
 Хемиш ждал сестру уже в седле. Когда они выезжали из ворот, Клола спросила:
 — Ты взял с собой свой скеан дху?
 — Целых два! — ответил Хемиш. — По одному за каждым голенищем.
 В другой раз Клола посмеялась бы над вооруженным до зубов братом. Но она понимала: для того, чтобы подгонять скот, могут понадобиться два скеан дху — коротких шотландских кинжала.
 Лошади неслись знакомой дорогой к тому месту, где пересекались границы трех кланов. Именно там возвышалась знаменитая Сторожевая башня Маклаудов.
 На каменной скале, возвышавшейся над окрестными холмами, испокон веков красовались развалины древней крепости. Маклауды построили из этих камней неказистую, но прочную башню, откуда могли наблюдать за землями своих недругов — Макнарнов и Килкрейгов.
 Поскольку эта башня стояла на границе, она не могла стать серьезной преградой врагам и служила скорее средством устрашения.
 Братья Клолы кипели от злости всякий раз, как заходила речь о Сторожевой башне. Они не могли простить Маклаудам, что те, забравшись на скалу, нагло пялятся на их земли, в то время как сами Килкрейги не могут взглянуть свысока на земли своих врагов.
 Клоле было всего одиннадцать лет, когда они с братом Малколмом, гуляя, подошли к скале и, набравшись храбрости, решили подняться и взглянуть на Сторожевую башню поближе.
 Это оказалось легче, чем предполагала Клола. Уже через несколько минут они стояли перед тяжелой дубовой дверью мрачной башни.
 На двери не было замка — только защелка, которую Малколм ловко поддел своим кинжалом. Внутри башня была совершенно пуста, если не считать деревянной лестницы, поднимающейся к смотровому окошку.
 Малколм с отвращением втянул носом затхлый воздух.
 — Я думал, здесь найдется что-нибудь интересное!
 — Да, внутри она скучнее, чем снаружи, — согласилась Клола.
 — Чего еще ждать от Маклаудов! — скептически заметил Малколм. — Давай оставим что-нибудь, чтобы они поняли, что мы здесь были!
 Не придумав ничего лучшего, они привязали к дверной ручке голубую ленточку Клолы и, гордые своей отвагой, отправились домой Ни старший брат, ни тем более отец, разумеется, ничего не узнали об этой проделке.
 С того дня прошло более семи лет, но Клола сильно сомневалась, что за это время на двери появился замок.
 «Замок стоит денег, — думала она, — а любой Маклауд скорей повесится, чем выложит из кошелька хоть пенни!»
 Дождь прекратился, но на дороге остались огромные лужи, а в нескольких местах ее пересекали бурлящие потоки.
 Далеко на востоке временами вспыхивали зарницы и раздавалось отдаленное рычание грома.
 Из-за туч выплыла полная луна и осветила дорогу.
 Клола и Хемиш нашли бы дорогу даже в полной темноте, но благодаря луне они могли объезжать лужи и выбирать наиболее сухой путь среди зарослей вереска.
 Несколько раз им пришлось пересекать потоки, но выносливые лошади, привычные к гористой местности, храбро пересекали бурлящую стремнину, которая, несомненно, напугала бы до полусмерти любую южную лошадь.
 Через полчаса езды на горизонте показалась Сторожевая башня.
 — Торквил был с тобой весь день? — нарушила молчание Клола.
 — Мы встретились утром, как договорились, — ответил Хемиш, — и днем удили лососей.
 «Кажется, он не врет», — с надеждой подумала Клола.
 — А где ваши лошади?
 — Мы привязали их вон там, — ответил Хемиш, показывая пальцем в сторону от башни. — Я не хотел ехать к тебе верхом — побоялся, что топот копыт услышат Маклауды. Я оставил лошадь здесь и бежал всю дорогу.
 «Неудивительно, что он такой грязный», — подумала Клола. Но, понимая, что сейчас не время для пустых разговоров, она подъехала к скале и спешилась.
 Хемиш последовал ее примеру.
 Лошади из конюшни Макнарнов были сильны, выносливы и привычны к долгим путешествиям по холмам.
 Освободившись от всадников, они немедленно опустили головы и принялись щипать траву. Клола знала, что они могут простоять так, на одном месте, хоть всю ночь.
 — За мной! — прошептала Клола, и оба побежали к подножию скалы.
 Неприступный мрачный утес возвышался над окрестными лугами футов на двадцать. Вершину его венчала башня: она казалась скорее творением природы, чем произведением человеческих рук.
 Земля у подножия скалы превратилась в настоящее болото, но ни Клола, ни Хемиш даже не замечали, что ноги их промокли насквозь.
 Клола напряженно вспоминала, каким путем они с Малколмом поднимались сюда семь лет назад.
 По счастью, скала была ярко освещена луной: черные каменные выступы, мокрые от дождя, блестели в ее призрачном свете.
 Ноги Клолы скользили по мокрым камням, но она цеплялась руками и храбро лезла все выше и выше, пока не достигла вершины.
 Добравшись до верха, она упала на камни без сил и несколько секунд напряженно прислушивалась — не послышится ли шум? Что, если Хемиш ошибся и Маклауды все же оставили стражу?
 «Только мне не хватало попасть к ним в лапы!»— подумала она.
 Прямо над ее головой возвышалась Сторожевая башня. Рядом никого не было, не слышалось ни звука. Никаких признаков врага.
 Клола поднялась на ноги. Рядом с ней стоял Хемиш.
 Вместе они подошли к двери. Дверь, как и семь лет назад, была заперта на засов — замка, разумеется, не было.
 Хемиш молча поддел засов кинжалом, и дверь со скрипом отворилась.
 Внутри царила непроглядная тьма. В первый миг Клола и Хемиш не увидели ничего.
 Лишь постепенно, когда глаза их привыкли к темноте, они различили лежащего на полу Торквила — связанного по рукам и ногам, с кляпом во рту.
 Клола опустилась перед ним на колени. Первым делом она вытащила изо рта Торквила грязную тряпку, заменяющую кляп, затем, взяв у Хемиша второй кинжал, перерезала веревки на руках и ногах.
 Торквил поднялся на ноги. Так же молча троица спустилась со скалы и побежала туда, где паслись их лошади.
 — Нужно найти наших лошадей, — подал голос Торквил.
 — Да, конечно, — согласилась Клола. — Садись за спину к Хемишу, быстрее!
 Им не пришлось долго искать — две лошади спокойно паслись в сотне ярдов от башни.
 — Хемиш, домой! — приказала Клола. — Садись на свою лошадь и уезжай немедленно! Торквил, другую лошадь поведешь в поводу.
 — Да она и так пойдет за нами, — проворчал Торквил, но повиновался.
 Как только Хемиш скрылся из виду, Клола спросила:
 — Как ты мог решиться на такую глупость, да еще после всего, что говорил тебе дядя?
 — Я обещал Хемишу, что пойду с ним, — ответил Торквил. — Не мог же я нарушить слово!
 «Вот ответ истинного шотландца!»— подумала Клола. Шотландец считает нарушение клятвы позорнейшим из преступлений. А уж чтобы Макнарн не сдержал слова, данного Килкрейгу…
 Некоторое время они ехали молча. Затем Торквил с тревогой спросил:
 — А дядюшка Тэран знает, что вы поехали меня выручать?
 — Нет, что ты! — ответила Клола. — Никто не знает, и никто не должен знать! Понял? Помолчав, она добавила:
 — Поговори со сторожем и с конюхом — его, кажется, зовут Гектор — и убеди их никому ничего не рассказывать.
 — Гектор ничего не скажет, — ответил Торквил.
 — Лучше убедись в этом сам, — настаивала Клола. — Ты не хуже меня знаешь, чем грозил тебе дядя за непослушание.
 Торквил долго молчал. Затем он сказал:
 — Не могу поверить, что это вы меня спасли! Как вы ухитрились забраться на Сторожевую башню?
 Клола решила не рассказывать, что была там раньше.
 — Нам повезло, — ответила она. — У Хемиша хватило здравого смысла обратиться за помощью ко мне, а луна указала нам путь на скалу.
 — Из-за этой чертовой луны мы и попались! — проворчал Торквил.
 — Не из-за луны, а из-за вашей собственной глупости! — строго ответила Клола. — Обещай мне, Торквил, дай слово чести, что никогда больше не будешь заниматься подобными проделками!
 Торквил упрямо молчал. Клола натянула поводья.
 — Дай слово, — повторила она, — иначе мне придется все рассказать твоему дядюшке!
 — Хорошо, обещаю!
 Еще несколько минут они ехали молча.
 — Спасибо за то, что вы меня выручили, — уже мягче заговорил Торквил. — Эти Маклауды — настоящие свиньи! Набросились вдвоем на одного…
 «Это тебе урок», — хотелось ответить Клоле, но она благоразумно промолчала.
 В ярком свете луны она видела на лбу у Торквила глубокую царапину, а под глазом — синяк, который к утру засияет всеми цветами радуги.
 Один рукав у его куртки был почти оторван, — видимо, в драке с Маклаудами, а голые ноги покрыты синяками и ссадинами.
 Клола понимала, что юноша получил урок, который едва ли забудет.
 Когда они достигли замка, рассвет еще и не занимался, и Клола вздохнула с облегчением.
 Теперь они оба отправятся в постель, подумала она с усталым вздохом. Это лучшее, что можно сделать после такой бурной ночи.
 В конюшне никого не было — конюх, видимо, не дождался их и лег спать.
 Они завели лошадей в конюшню, расседлали и вышли, прикрыв за собой дверь.
 — Увидимся утром, — прошептал Торквил. — Пойдем через черный ход?
 — Сторож должен ждать нас у парадной двери, — ответила Клола.
 Они поспешили к дверям замка.
 Как и ожидала Клола, дверь была не заперта. Старик сторож сидел в холле, держа свой фонарь в руках.
 — Вы вернулись, ваша светлость! — воскликнул он с очевидным облегчением.
 — Да, мы вернулись, — ответила Клола. — Спасибо, что подождали нас.
 Она медленно пошла вверх по лестнице. Торквил задержался на минуту — Клола поняла, что он просит сторожа держать их ночное приключение в тайне, — а затем присоединился к ней.
 — Он ничего не скажет, — заверил он.
 Клола с трудом улыбнулась Торквилу. Теперь, при ярком свете свечей, она заметила, как он измучен. Да и она сама, наверно, выглядит не лучше!
 Винтовая лестница сделала последний поворот… и Клола вдруг застыла на месте, а сердце ее ухнуло куда-то в пустоту.
 На верхней площадке, ярко освещенный десятком свечей, неподвижно стоял герцог.
 На нем была та же зеленая ночная рубашка, а лицо такое, что при одном взгляде на него Клола и Торквил застыли как вкопанные.
 Он молча ждал, пока они поднимутся наверх и встанут перед ним.
 Наконец он заговорил:
 — Позвольте узнать, где вы были в такое позднее время?
 Клола почувствовала, что Торквил рядом затаил дыхание. У нее не было ни секунды, чтобы придумать правдоподобную ложь: задыхаясь от волнения, она выпалила первое, что пришло в голову:
 — Мне неожиданно пришлось… э-э… встретиться с одним человеком… вот… и у меня случились… э-э… небольшие сложности, но Торквил меня выручил.
 — Встретиться с одним человеком? — повторил герцог. — И кто же это был?
 — Мой друг… он хотел со мной увидеться, и мы… не могли ждать до утра.
 — Друг! — презрительно повторил герцог. — Может быть, лучше сказать любовник?
 У Клолы пресеклось дыхание, словно ее ударили. Герцог возвышался над ней, как башня; слова его били наотмашь, как удар хлыста.
 — Я слыхал, что Килкрейги вероломны, — произнес он, и от звуков его голоса задрожали огоньки свечей, — но не знал, что их женщины еще и распутны!
 Он повернулся и исчез, слившись с темнотой. Торквил хотел броситься за ним, но Клола положила руку ему на плечо.
 — Нет, — тихо, но твердо сказала она. — Не сейчас. Он слишком раздражен и не станет нас слушать. Подождем и объясним все завтра.
 «Но что я могу объяснить? — с горечью подумала Клола. — Что можно сказать, чтобы герцог понял и простил меня?»




 Глава 6


 Клола проснулась, когда солнце уже стояло в зените.
 Джейми не было рядом: должно быть, он выскользнул из постели, не разбудив ее. Морщась от головной боли, Клола припоминала события вчерашней ночи.
 Ее жестоко ранили несправедливые обвинения герцога. Несколько часов Клола ворочалась в постели без сна. Никогда еще на душе у нее не было так тяжко.
 Она тщетно пыталась придумать какое-нибудь правдоподобное объяснение своей ночной поездки. Но нет, у нее никак не получалось оправдать себя, не впутывая Торквила.
 Конечно, Торквил поступил по-детски безответственно, но Клола понимала, что выдать его герцогу будет просто бесчестно.
 Герцог никогда не поймет, с грустью думала Клола, почему Торквил не мог отказаться от данного слова. Он ведь слишком долго прожил в Англии, где для джентльмена нарушить слово — что стакан воды выпить.
 «Что мне теперь делать? Что делать?»— снова и снова спрашивала себя Клола.
 Однако в конце концов усталость взяла верх, и девушка заснула.
 Проснувшись, она почувствовала сильную тяжесть в голове и боль в горле. Очевидно, она простудилась во время ночной экспедиции.
 Однако простуда нисколько не волновала Клолу Она готова была бы хоть целый год проваляться в постели, если бы это помогло ей помириться с герцогом.
 Но увы — все объяснения, приходившие ей в голову, выглядели, на редкость, неубедительно.
 Клола позвонила в колокольчик. Вскоре появилась миссис Форс.
 — Вы спали, ваша светлость, и я не стала вас будить, — сказала она по обыкновению сухо.
 — Я устала, — просто ответила Клола. — Но теперь я готова встать.
 Миссис Форс подошла к окну и раздвинула шторы.
 — Вам незачем торопиться, ваша светлость, — заметила она. — Все джентльмены уехали, и в замке остались только дети.
 — Джентльмены уехали? — переспросила Клола.
 — Да. Его светлость и его милость выехали на рассвете.
 — А мистер Данблейн? — спросила Клола. В ней еще теплилась надежда на помощь мистера Данблейна.
 Он имел влияние на герцога: ведь именно по его совету герцог решил отправить Торквила в Оксфорд. А если Данблейн не сможет повлиять на герцога, то, может быть, хотя бы выслушает правду и подаст добрый совет.
 — Мистер Данблейн тоже уехал в Эдинбург, — ответила миссис Форс.
 В ее голосе Клоле почудилось злобное торжество.
 Клола встала с постели, морщась от боли в колене — вчера, спускаясь со скалы, она подвернула ногу.
 Руки ее были исцарапаны в кровь, ногти обломаны.
 — Я вижу, вы нездоровы, — заметила вдруг миссис Форс. — Схожу принесу вам лекарство.
 — Пожалуйста, не утруждайте себя, — ответила Клола. — Это обычная простуда, ничего серьезного.
 — Мне это нетрудно, — ответила миссис Форс и вышла из комнаты.
 «С чего это она так подобрела?»— мелькнула у Клолы мысль. Но девушка так плохо себя чувствовала, что не могла долго размышлять о странном поведении домоправительницы.
 Мысли ее вскоре перескочили на герцога. Почему он уехал раньше, чем собирался? Клола чувствовала себя так, как будто он бросил ее.
 А она даже не успела ему рассказать, что три года прожила в Эдинбурге. Не рассказала, как вместе с бабушкой ждала приезда короля…
 Она много раз хотела заговорить об этом, но не представилось случая. Им с герцогом не удавалось побыть наедине, а Клола не хотела начинать разговор на личные темы при посторонних.
 Ей казалось, что впереди у нее много времени, но она ошиблась. Герцог уехал, не сказав ей ни слова.
 Как хотелось ей быть сейчас с ним! Она уже почти решила ехать в Эдинбург одна, но вовремя вспомнила, что не сумеет ни собраться, ни приготовить экипаж без помощи верного мистера Данблейна.
 Клола была уже одета, когда в спальне вновь появилась миссис Форс. Она несла на подносе стакан молока.
 — Я положила в молоко целебные травы, — произнесла женщина. — Они снимут жар и прогонят простуду.
 — Вы очень добры.
 Клола не любила теплого молока, но поднесла стакан к губам, чтобы не обижать миссис Форс.
 Однако молоко, подслащенное медом, показалось ей удивительно вкусным.
 — Вы разбираетесь в травах? — спросила Клола. — Моя няня тоже была травницей. Когда кто-нибудь из нас болел, она всегда поила нас целебными отварами.
 — В нашем саду множество лекарственных трав, — ответила миссис Форс, — и я лечу ими всю округу.
 — Вы мне обязательно про них расскажете, — заметила Клола с улыбкой.
 Допив молоко, она поблагодарила миссис Форс и отправилась в комнату герцогини.
 Замок казался пустым, словно вымер: Клола догадалась, что мальчики уже пообедали и отправились на прогулку или на рыбную ловлю.
 Непогода миновала, и чистое, умытое небо сияло голубизной. Клоле захотелось выйти на улицу и посмотреть, намного ли поднялась вода в реке.
 Но, едва она об этом подумала, в комнату заглянул повар и спросил, не желает ли ее светлость пообедать.
 — Спасибо, я выпила молока и есть сейчас не хочу, — ответила Клола. — Подожду до чая. Думаю, у вас и без меня много забот.
 — Мне совсем нетрудно приготовить вам что-нибудь вкусное, — ответил повар. — Я не хочу, чтобы ваша светлость умирала от голода «Кажется, он действительно хорошо ко мне относится», — подумала Клола. Приятно знать, что не все в замке ее ненавидят.
 — Благодарю вас, — ответила она, — но я все же подожду до чая. Мистер Торквил и мистер Джейми ушли?
 — Да, ваша светлость.
 Клола еще раз поблагодарила повара и направилась в музыкальную комнату.
 Когда на сердце у нее было тяжело, когда над головой сгущались тучи, Клола утешалась музыкой. Играя, она забывала обо всем на свете, кроме льющейся из-под пальцев мелодии.
 Клола вспомнила, что герцог обещал купить ей фортепиано… Но теперь он едва ли выполнит обещание. Он снова возненавидел ее так же, как тогда, в день свадьбы.
 Слезы выступили на глазах у Клолы, но она не позволила себе плакать. Вместо этого она взяла арфу и храбро заиграла сложную пьесу Моцарта…
 Но не прошло и минуты, как страшная усталость охватила Клолу. Пальцы как будто налились свинцом. Она оставила арфу и присела на софу. Глаза сами собой закрылись…
 Ее разбудил слуга, пригласивший ее в столовую к чаю. От него Клола узнала, что проспала почти два часа.
 Сон совсем не освежил ее. Голова гудела, глаза резало, словно в них насыпали песку. Стол был уставлен разнообразными закусками и деликатесами, но Клола не смогла заставить себя проглотить ни кусочка.
 Попив чаю, она прилегла на софу, чувствуя лишь одно желание: снова забыться сном.
 Время подошло к ужину. Клола пошла к себе, чтобы переодеться, но в спальне ее уже поджидала миссис Форс.
 — У вас совсем измученный вид, ваша светлость, — заметила она. — Ложитесь-ка в постель, а я принесу вам ужин.
 — Я и в самом деле простудилась, — с трудом произнесла Клола, — и к тому же очень устала.
 — Вот поэтому, ваша светлость, вам и не стоит спускаться в столовую. Я принесу вам целебный настой, и завтра простуду как рукой снимет!
 Добравшись до кровати, Клола откинулась на подушки и закрыла глаза, «Что же со мной такое? — думала она. — Неужели меня так вымотала ночная поездка?»
 Похоже, прожив три года в Эдинбурге, Клола превратилась в настоящую «кисейную барышню».
 В отрочестве она вместе с братьями целыми днями лазала по холмам — и не чувствовала ни усталости, ни малейшего недомогания.
 Миссис Форс принесла Клоле еще кружку молока с медом, и Клола выпила его без возражений. Она готова была пить хоть змеиный яд, если он поможет ей выздороветь!
 — Скоро будет ужин! — ласково пропела миссис Форс. Однако Клоле не довелось поужинать: она заснула, едва миссис Форс вышла из комнаты.
 На следующее утро Клоле стало хуже. Она даже не вставала с постели, хотя, повинуясь уговорам миссис Форс, заставила себя съесть завтрак.
 К обеду миссис Форс снова принесла стакан молока, но Клола едва выпила несколько глотков: молоко показалось ей отвратительно приторным.
 После обеда Клола почувствовала себя лучше.
 «Может быть, к вечеру я встану на ноги?»— подумала она с надеждой.
 — Ваша светлость, вы не выпили молоко за обедом, — пожурила ее миссис Форс.
 — Мне не хотелось молока, — извиняющимся тоном пробормотала Клола.
 Навязчивая забота этой женщины начала раздражать ее едва ли не больше, чем прежняя враждебность.
 — Вечером я сварю вам суп, — пообещала миссис Форс, — и попрошу повара приготовить цыпленка под густым соусом. От такой еды к вам сразу вернутся силы. А если вы не станете есть, повар очень обидится.
 — Я постараюсь, — пообещала Клола. — Глупо валяться в постели, когда у меня столько интересных дел.
 Когда принесли ужин, Клола сделала над собой усилие и съела понемногу от каждого блюда.
 Суп был великолепен, а цыпленок под соусом — выше всяких похвал.
 К обеду были приготовлены и другие блюда, но Клола не смогла заставить себя даже их попробовать.
 Часом позже миссис Форс принесла Клоле, как она выразилась, «лечебное питье».
 — Эти травы, ваша светлость, я собрала только сегодня утром, — рассказывала она. — Горячий отвар даже умирающего поднимет на ноги!
 — Спасибо, я выпью позже, — ответила Клола.
 — Выпейте сейчас, пока отвар не остыл, — настаивала миссис Форс. — Когда его светлость вернется, вы должны встретить его здоровой и крепкой — иначе он скажет, что мы вас не уберегли.
 «Это верно, — подумала Клола. — Чтобы взглянуть в лицо герцогу, мне понадобится вся сила духа и тела».
 Клола была слишком слаба, чтобы спорить, морщась, она послушно выпила горькое питье.
 Перед рассветом Клола проснулась от боли в животе.
 Боль была настолько сильна, что, промучившись несколько минут, Клола позвонила в колокольчик.
 Почти мгновенно в комнате появилась миссис Форс.
 — Вы звонили, ваша светлость?
 — Да, миссис Форс. У меня болит живот. Очень сильно! Не понимаю, что со мной!
 — Это все от голода, ваша светлость. У вас ведь уже третий день почитай что маковой росинки во рту не было.
 — Да, наверно, — согласилась Клола. — Утром я вызову доктора, но не могли бы вы сейчас дать мне что-нибудь, чтобы облегчить боль?
 — Я так и думала, что вы попросите, — отозвалась миссис Форс, — и принесла с собой лекарство.
 Она протянула Клоле молоко в стеклянном стакане. Клола выпила его одним глотком. Боль сразу утихла, и девушка провалилась в тяжелый сон…
 Бой часов разбудил Клолу. В комнате было темно, как ночью. Клола насчитала двенадцать ударов.
 Она помнила, что у нее болел живот и миссис Форс поила ее молоком. Это было на рассвете.
 Страшная догадка поразила ее — Клола не хотела этому верить, но не могла найти другого объяснения.
 Неужели она проспала — нет, пролежала без сознания — целый день?
 Клола начала вспоминать события прошлой ночи. Ужин… внезапная боль в животе… миссис Форс… молоко…
 Почему миссис Форс, не дожидаясь ее просьбы, принесла молоко с собой? Странно, очень странно. И вдруг Клоле вспомнилось…
 Чьи-то руки грубо приподнимали ее голову Кто-то вливал ей в горло горькое, затхлое на вкус питье… Не один раз и даже не два — больше.
 Что это было? Ночной кошмар? Лихорадочный бред?
 Клола попыталась поднять руку, чтобы потереть лоб, — но рука как будто налилась свинцом. Клола не могла пошевельнуться!
 Теперь она поняла, что произошло, и эта догадка пронзила ее неиспытанным ранее ужасом.
 И вдруг рядом с кроватью выросла знакомая призрачная фигура.
 Клола не могла произнести ни слова, но этого было и не нужно. Серая Дама читала ее мысли и так же мысленно отвечала.
 «Что со мной? Почему я не могу двинуться?»
 Губы Серой Дамы шевельнулись, и Клола услышала легкий, как шорох листьев, ответ:
 «Тебя отравили!»
 Клола слабо вскрикнула.
 Миссис Форс отравила ее… и она беспомощна… не может даже пошевелиться…
 Клоле хотелось снова закрыть глаза и провалиться в беспамятство, но отчаянным усилием воли она удержала себя на краю бездны.
 Сколько она пролежала без сознания? Один день? Два, три? Может быть, неделю?
 «Помогите мне!»— воскликнула она, обращаясь к Серой Даме, — воскликнула мысленно, ибо губы ей не повиновались.
 Призрак приблизился, и Клола ощутила прикосновение прохладной ласковой ладони.
 «Что мне делать? Я не хочу умирать!»
 Этот крик рвался из глубины ее существа, однако губы оставались недвижны. Клола была парализована!
 «Помощь придет!»
 Она ясно услышала эти слова.
 «Помощь придет? Но как? Откуда?»
 «Не поддавайся отчаянию! Борись, пока хватает сил!»
 Эти слова прозвучали в мозгу так отчетливо, словно были произнесены вслух.
 Клола снова попыталась поднять руку — и снова неудача. Однако, глубоко вздохнув, она почувствовала, что силы к ней возвращаются.
 «Все, что мне остается, — сказала она себе, — глубоко дышать, чтобы очистить от яда тело и мозг. Может быть, если в голове у меня прояснится, я смогу найти путь к спасению».
 Она лежала неподвижно, глубоко дыша, пока в окно не пробился первый робкий луч света.
 Наступал новый день — день, который, может быть, принесет ей смерть.
 «Помогите!»— снова мысленно воскликнула Клола и вдруг поняла, что Серой Дамы нет рядом. Она осталась одна.
 На миг Клолу охватил ужас, но она напомнила себе, что паника только лишит ее последних сил.
 Клола продолжала глубоко дышать, а за окном тем временем разгорался рассвет.
 Девушку поразило, что свет сочится в комнату не через три окна, как в отведенной ей спальне, а всего лишь через одно.
 Когда в комнате стало светлее, она заметила, что лежит не в своей постели.
 Она — в комнате, которую никогда раньше не видела!
 В крошечной каморке, раза в четыре меньше комнаты герцогини!
 Приглядевшись, Клола заметила, что углы у комнаты закруглены. Она находится в башне.
 Это было невероятно. На миг Клоле подумалось, что она сошла с ума или бредит.
 Она прикрыла глаза, затем снова открыла их. Но круглая каморка, заставленная грубой мебелью, не исчезала. Клола заметила, что в комнате две двери: одна, по-видимому, ведет на лестницу, другая — прямо на крышу.
 Как она сюда попала? И зачем?..
 «Торквил тоже сидел в башне», — мелькнуло в мозгу у Клолы. Она в плену у Макнарнов, как Торквил у Килкрейгов!
 Нет, не у Макнарнов. Герцог уехал и ничего об этом не знает. Клола — узница миссис Форс!
 Клола вспомнила глаза этой женщины — безумные, горящие ненавистью — и ее слова в день свадьбы: «Возмездие падет на вашу голову!»
 Почему, почему она не попросила мистера Данблейна, чтобы он выделил ей другую горничную?
 Но в день свадьбы и у Клолы, и у мистера Данблейна было множество других забот.
 А теперь, одинокая, парализованная, беспомощная, Клола оказалась во власти безумной фанатички. И спасти ее может только чудо.
 «Больше я не приму от нее ни куска хлеба, ни глотка воды!»— сказала себе Клола.
 Но тут же сообразила, что миссис Форс сможет влить в нее яд силой, как, по-видимому, поступала уже несколько раз. В своем теперешнем состоянии Клола не сможет ей сопротивляться.
 Она обречена!
 Обречена умереть от руки фанатички, ненавидящей Килкрейгов. Никто не знает, что произошло… никто не придет ей на помощь…
 Клола в ужасе зажмурилась, но, испугавшись, что вновь провалится в беспамятство, открыла глаза и продолжала глубоко дышать с таким старанием, словно от этого зависела ее жизнь.
 Утренний свет разгорался все ярче, и глазам Клолы все яснее открывалась каморка в башне, которая должна была стать ее последним пристанищем.
 Клола снова попыталась поднять руки — и на этот раз ей удалось на дюйм оторвать их от кровати.
 Однако она не могла ни сесть, ни шевельнуть ногой.
 С губ Клолы рвался призыв о помощи. Если бы только она смогла встать… и выйти за дверь… и сойти, или хотя бы сползти, вниз по лестнице… и найти кого-нибудь, кто ей поможет…
 За дверью, выходящей на крышу, послышались шаги.
 Клола окаменела от ужаса. Это миссис Форс со своими смертоносными травами!
 Девушка хотела завопить, позвать на помощь, но с пересохших губ не срывалось ни звука. Даже если она закричит, кто ее услышит?
 Тяжелая дверь со скрипом приотворилась. От ужаса Клола даже перестала дышать.
 В щель протиснулось веснушчатое детское личико — лицо Джейми!
 — Джейми! — хотела воскликнуть Клола, но издала только хриплый стон.
 Джейми налег на дверь и проскользнул в комнату.
 — Миссис Форс говорит, что у тебя заразная лихорадка, и никому не разрешает сюда ходить, — произнес он, — но я пробрался потихоньку, по крыше. Мне очень жаль, что ты заболела.
 Страшным усилием воли Клола заставила себя заговорить.
 — Джейми… — прошептала она еле слышно. — Позови сюда Торквила… приведи его… быстрее!
 — Торквила? — переспросил Джейми. — Ой, у тебя совсем больной вид!
 — Да, я очень больна… попроси Торквила прийти сюда… скорее… чтобы никто не слышал…
 Больше она не могла вымолвить ни слова. Но Джейми все понял.
 Испуганно взглянув на нее — по его взгляду Клола поняла, что выглядит ужасно, — он выскользнул на крышу и прикрыл за собой дверь.
 Клола закрыла глаза.
 Никогда в жизни она не чувствовала такой усталости.
 Несколько слов, сказанных шепотом, отняли все ее силы. Мир вокруг исчез, и тьма окутала Клолу…
 Клола очнулась, почувствовав, что рядом кто-то есть. Ей не нужно было открывать глаза, чтобы догадаться, кто это; она ощущала рядом с собой дыхание безжалостного Зла.
 Миссис Форс обхватила ее за плечи.
 — Пойдемте, ваша светлость! — торжествующе пропела она. — Вам нужно глотнуть свежего воздуха! Она силой усадила Клолу в постели.
 — Оставьте меня! — попыталась произнести Клола, но из уст ее вырвался только слабый стон.
 — Я забочусь только о вашем благе, — произнесла миссис Форс. — И о благе Макнарнов!
 Последние слова она произнесла почти шепотом, но в голосе ее звучала невероятная сила.
 — Идемте, ваша светлость! Настал час расплаты!
 С этими словами она спустила ноги Клолы с кровати и силой подняла ее.
 Клола зашаталась и неминуемо упала бы, если бы миссис Форс не держала ее крепко, словно в стальных тисках.
 — Отпустите меня! — с трудом выговорила Клола.
 — Нет, ты умрешь! — прорычала миссис Форс. — Умрешь по справедливости, от руки Макнарна!
 Она расхохоталась страшным, нечеловеческим смехом, и даже сквозь пелену, застилающую сознание, Клола с ужасом поняла, что эта женщина совершенно безумна.
 Клола пробовала сопротивляться, но ее слабые попытки были бесполезны. Миссис Форс тащила ее прямо к двери, выходящей на крышу.
 — Нет! Нет! — кричала Клола. — Вы этого не сделаете!
 — Ты умрешь! — повторила миссис Форс. — Я отомщу за наших предков! Да поможет мне бог!
 Она прислонила Клолу к стене и начала возиться с тяжелой дверью.
 — Я отомщу за Макнарнов, — бормотала она, — а Эван, мой сын, — за всех шотландцев, погибших от руки англичан! Не в добрый час английский король ступил на шотландскую землю!
 С этими словами она вытащила Клолу на крышу, огороженную низким парапетом.
 Свежий ветер ударил Клоле в лицо, и к ней вернулась малая толика прежней силы.
 Собрав последние силы, она вцепилась в дверной косяк.
 — Нет! — кричала, точнее тихо стонала, она. — Нет!
 — Посмотри вниз! — проскрежетала миссис Форс. — Как высоко… Как далеко падать… А внизу — острые камни… Все скажут: «Бедная леди в лихорадке, в бреду вышла на крышу и упала вниз». И никто не заплачет.
 Она снова расхохоталась жутким, дьявольским смехом.
 — Кто станет плакать о Килкрейге?
 Клола упиралась и цеплялась за камни, но миссис Форс с не женской силой тащила ее к тому краю, где парапет был ниже, чем с другой стороны, и доходил всего лишь до колена.
 Клола понимала, что секунды ее сочтены, однако врожденная гордость, гордость Килкрейгов, мешала ей сдаться на милость судьбы.
 — Умри! — звенящим голосом воскликнула миссис Форс. — Умри, и пусть дьявол заберет твою черную душу в ад!
 Клола понимала, что у нее нет надежды на спасение… все закружилось у нее перед глазами…
 И в этот миг она услышала чьи-то тяжелые шаги, затем крик и почувствовала, что ее удерживают на краю пропасти чьи-то сильные руки.
 — Оставьте ее, мистер Торквил! — провизжала миссис Форс. — Она из Килкрейгов! Пусть она умрет!
 — Отпусти ее, сумасшедшая! — взревел Торквил.
 Однако миссис Форс продолжала тянуть Клолу к пропасти.
 Торквил замахнулся на нее. Миссис Форс выпустила Клолу, отшатнулась… ноги ее заскользили на мокрой от дождя крыше, и безумная женщина полетела в пропасть, которую предназначала для своей жертвы.
 Перед глазами Клолы мелькнуло искаженное лицо, выпученные глаза, широко раскрытый рот… раздался страшный крик, и миссис Форс исчезла из виду.
 Клола хотела закричать, но из груди ее вырвался только тихий всхлип.
 Торквил крепко взял ее под руку и повел обратно в комнату.
 — Вам нельзя здесь оставаться, — пробормотал он, окинув взглядом тесную, скудно обставленную каморку.
 Клола закрыла глаза и начала медленно опускаться на пол. Недолго думая, Торквил подхватил ее на руки и вынес из комнаты.
 Торквил был рослым и сильным юношей, а Клола после перенесенных испытаний исхудала и стала легкой, как пушинка. Без всякого труда Торквил снес ее по узкой винтовой лестнице вниз.
 У дверей спальни герцогини их встретил Джейми.
 — Ты ее спас! Торквил, ты ее спас — восклицал мальчик.
 — Позови Джинни, — приказал Торквил — Скажи, чтобы скорее пришла сюда.
 Мальчуган немедленно повиновался. Они уже входили в спальню, когда Клола очнулась Голова у нее гудела: казалось, сейчас она не способна ни говорить, ни думать. Перед глазами стояло лицо миссис Форс, искаженное предсмертным ужасом.
 И вдруг она вспомнила слова сумасшедшей — темные и страшные слова, произнесенные по пути на крышу башни.
 — Торквил! — простонала Клола, не открывая глаз.
 — Все в порядке, — ответил Торквил. — Вы в безопасности. Она мертва, она больше не причинит вам зла.
 — Ее сын… — выдохнула Клола. — Эван… готовит покушение на короля!
 Торквил от изумления выпустил Клолу, и она упала на мягкую постель.
 Она протянула дрожащую руку, словно желая задержать его.
 — Скачи в Эдинбург! — простонала девушка. — Предупреди герцога Торквил уставился на нее, словно на сумасшедшую.
 — Подумай о клане… — прерывающимся голосом продолжала Клола. — Что будет с кланом… со всей Шотландией… если шотландец из рода Макнарнов убьет короля Англии?
 Больше она не смогла произнести ни слова, да больше слов и не требовалось.
 — Понимаю, — прервал Торквил. — Я возьму с собой двоих и отправлюсь немедленно!
 — Скорее! Скорее! — из последних сил простонала Клола.
 Она услышала удаляющиеся шаги Торквила и, вздохнув с облегчением, провалилась в беспамятство.
 Но в последнюю секунду в памяти у нее всплыли слова Серой Дамы:
 «Ты послана судьбой. Только ты можешь предотвратить беду!»
 По дороге в Эдинбург герцог предавался самой мрачной хандре, и лорд Хинчли напрасно пытался его развеселить.
 Свадьба заставила герцога задержаться в замке дольше, чем он предполагал, поэтому в Эдинбург друзья отправились морем.
 Мистер Данблейн нанял большой и удобный корабль. Плавание заняло лишь день, и море было на редкость спокойным.
 Даже лорд Хинчли смирился с морским путешествием и радовался, что им не пришлось пробираться в город по непроходимым после дождей дорогам.
 Эдинбург встретил друзей предпраздничной суматохой. Дома были украшены флагами, горожане достали из сундуков свои лучшие наряды, и на всех лицах цвели приветливые улыбки.
 Похоже было, что шотландцы забыли свою старинную вражду с англичанами и искренне надеялись наладить отношения с былыми врагами.
 По приезде герцог узнал, что король намерен остановиться во дворце Далкит, особняке юного герцога Далкита.
 Узнал он и о том, что не найдет себе места в гостинице: не только гостиницы, но и меблированные комнаты и трактиры, не говоря уж о частных домах, забиты гостями, съехавшимися в Эдинбург со всех концов Шотландии.
 Герцог обратился за помощью к своему старинному другу, герцогу Гамильтону, — наследственному хранителю знаменитого дворца Холируд, — и немедленно получил от него приглашение.
 Дворец Холируд имел долгую и славную историю. В нем во время гражданской войны кавалеры защищались от войск Кромвеля; в нем жил претендент на корону, принц Карл Стюарт, во время мятежа 1745 года.
 Сейчас большая часть дворца была необитаема, но в одном крыле, наиболее хорошо сохранившемся, жил герцог Гамильтон, человек гостеприимный и охотно предоставляющий приют своим друзьям.
 Он принял герцога с распростертыми объятиями и немедленно приготовил две комнаты — для него и мистера Данблейна.
 Лорд Хинчли, как было оговорено еще в Лондоне, должен был поселиться вместе с королем в отведенной Его Величеству резиденции.
 «Ройял Джордж» причалил в Эдинбургском порту поздно вечером, и король предпочел переночевать на корабле. Поэтому герцог провел свой первый вечер в Эдинбурге за ужином у Гамильтона, в компании немногих старых приятелей.
 За ужином речь шла в основном о предстоящем параде: эта тема волновала сейчас всех знатных шотландцев.
 Уже в конце ужина, за кофе, Гамильтон вдруг спросил:
 — Да, Стратнарн, тут ходят слухи, что ты женился. Неужели правда?
 Глаза герцога потемнели.
 — Правда, — коротко ответил он.
 — Никак от тебя не ожидал! — воскликнул герцог Гамильтон. — Ну что ж, поздравляю и от всей души желаю счастья Только одного не могу понять…
 — Чего же? — отрывисто спросил герцог.
 — Почему ты не привез с собой прелестную герцогиню?
 Герцог удивленно поднял брови. Гамильтон улыбнулся в ответ.
 — Я знаю Клолу Килкрейг больше трех лет, с тех пор, как она переехала в Эдинбург. Она с самого начала была прелестной девочкой, а прошлой зимой расцвела и, начав выезжать, произвела в свете настоящий фурор! Я думаю, половина эдинбургских холостяков немедленно предложили ей руку и сердце!
 — Это верно, — подтвердил другой собеседник, — но прекрасная Клола оставалась глуха ко всем нашим мольбам и стенаниям! Мы, шутя, говорили, что она ждет прекрасного принца. Ну вот, как видно, и дождалась!
 Герцог был так потрясен, что не мог вымолвить ни слова. Однако герцог Гамильтон заметил, что ему неприятен разговор на эту тему, и тактично перевел беседу на другое.
 После ужина лорд Брора, знакомец герцога еще по Оксфорду, последовал за ним в его комнату.
 Как только они остались одни, лорд Брора гневно спросил:
 — Когда ты успел жениться на Клоле и почему я узнаю об этом только сейчас?
 — Мы поженились несколько дней назад, — холодно ответил герцог.
 — Я не верю! Чем ты ее околдовал? — прорычал лорд Брора. — Если бы не моя дурацкая мягкотелость, я бы пристрелил тебя на месте!
 — Да что на тебя нашло? — изумленно спросил герцог. — Ты знаешь мою жену?
 — Знаю? — горько переспросил лорд Брора. — Да я сотню раз просил ее стать моей женой и сотню раз слышал один ответ — «нет!».
 Он зашагал по комнате. Шотландская юбка развевалась вокруг его мускулистых ног.
 — Неужели мало тебе женщин на Юге? — снова заговорил он. — Зачем тебе понадобилось после стольких лет вернуться сюда и увести у нас из-под носа первую красавицу Шотландии?
 — Значит, Клола жила в Эдинбурге? — задумчиво переспросил герцог.
 — Да, последние три года, — ответил лорд Брора. — Ее выписала к себе бабушка — одна из самых умных и светских женщин по эту сторону Твида.
 Герцог молчал.
 — Клола, несомненно, рассказывала тебе, — продолжал лорд Брора, — в каком восхищении от нее пребывал весь Эдинбург и особенно я?
 — Клола даже не упоминала о тебе, — честно ответил герцог.
 — Верно, — заметил лорд Брора, и голос его смягчился. — Клола не из тех, кто хвастается своими победами. Знаешь, я часто спрашиваю себя, почему я до сих пор жив — без нее.
 По голосу герцог понял, что его старый друг искренне и глубоко страдает. Но герцог не знал, чем ему помочь.
 — Чем ты ее очаровал? — повторил лорд Брора. Затем хлопнул себя по лбу. — Ах я дурак! Ты ведь, как и она, без ума от музыки! Где мне с тобой тягаться! Я-то ведь не отличаю Моцарта от оперетки!
 — Так Клола любит музыку? — переспросил герцог.
 — Не только любит, но и прекрасно в ней разбирается. Она поет, как ангел, и играет едва ли не на всех музыкальных инструментах. Если бы не ее происхождение и состояние, она могла бы прославиться как певица и музыкантша!
 Герцог молчал. Ему вспоминалось собственное твердое решение никогда не вывозить жену в свет, чтобы не превратиться в посмешище.
 — Ладно, я иду спать, — отрезал лорд Брора. По его тону герцог понял, что его друг слишком расстроен, чтобы продолжать разговор.
 — Одного не могу понять, — заметил лорд Брора уже в дверях, — почему ты не взял Клолу с собой? Он коротко и зло рассмеялся.
 — Впрочем, понимаю. Ты опасаешься нас, ее старых друзей!
 Он вышел, а герцог встал и подошел к окну.
 За окном сиял яркими огнями праздничный город. Но герцог не видел ни фонарей, ни иллюминации, ни ярко освещенных дворцовых крыш.
 Перед мысленным взором его стояли огромные таинственные глаза, черные, как ночь, с чудесными золотыми искорками. В мозгу его звучал нежный голос, повторяющий клятву верности…
 В эту ночь герцог не сомкнул глаз.
 Король пришел в восторг и от самого города, и еще больше — от оказанного ему пышного приема.
 С собой он привез свиту, в которой было немало приятелей и знакомых герцога.
 Услышав, что герцог женился, они, как лорд Брора, принялись забрасывать его вопросами, на которые герцогу нелегко было найти ответ.
 Сам король, услышав новость, сердечно поздравил своего молодого любимца.
 — Вот ты и сам попался на крючок, а? — заметил старик с лукавой усмешкой. — Весь город в один голос твердит, что твоя герцогиня — ангел. Не могу понять, зачем ты прячешь ее от людей?
 — Сэр, она сочла невозможным предпринимать долгую поездку на другой день после свадьбы.
 Так же отвечал герцог и другим любопытствующим. Но голос его при этом становился глуше, а красивое лицо словно каменело.
 — Обязательно привези ее в Англию, мой мальчик, — потребовал король. — Возьми ее с собой в Лондон — и поскорее! Мне не терпится своими глазами увидеть этот образец красоты и добродетели!
 Герцог поклонился в знак повиновения. Ему снова вспомнилось прежнее решение бросить жену в Шотландии.
 Семнадцатого августа король ступил на шотландскую землю — и начались бесконечные балы, рауты, приемы. В вихре придворной суеты герцогу некогда было задумываться о жене. Однако забыть о ней он не мог, а если бы и забыл, ему бы тотчас напомнили.
 Дамы, как и их мужья, едва увидев герцога, спрашивали, почему с ним нет прелестной Клолы.
 — Что ж, по крайней мере она не будет затмевать нас всех, как прошлой зимой, — заметила маркиза Куинсберри.
 — Но, дорогая, — возразила графиня Элджин, — Клола так мила и скромна, что ревновать к ее успеху просто невозможно!
 Одни праздничные мероприятия сменялись другими. Процессии, встречи, банкеты, осмотры достопримечательностей… Приближалась дата самого важного, зрелищного и ответственного мероприятия — парада волонтеров в Портобелло-Сэндз.
 Герцог с немалым удивлением узнал, что в параде должны принять участие более трех тысяч добровольцев, а зрителей ожидается по меньшей мере пятьдесят тысяч!
 Лучшие бойцы каждого клана, в национальных костюмах своих цветов, каждые — под своим знаменем, под звуки традиционной волынки — должны будут показать королю свое военное искусство.
 Герцог знал, что мистер Данблейн отобрал для парада пятьдесят лучших иоменов и несколько месяцев сам проводил тренировки.
 Наконец наступил день парада. Глядя на своих Макнарнов — рослых, подтянутых, бравых, — герцог испытал гордость и странное волнение. Иомены сидели в седле и выполняли приказы так, словно всю жизнь провели в кавалерии. Они ни в чем не уступали другим кланам — ни Бридалбейнам, ни Арджиллам, ни спесивым Макгрегорам!
 Герцог мог действительно гордиться ими. После парада мистер Данблейн подошел к нему с такими словами:
 — Ваша светлость, не найдется ли у вас времени для нескольких человек из нашего клана?
 — А чего они хотят? — спросил герцог.
 — Вашего совета.
 — Совета? — переспросил герцог.
 — По традиции, — улыбнувшись, ответил Данблейн, — каждый член клана, попавший в трудную ситуацию, имеет право прийти к вождю, рассказать о своей беде и попросить совета. Мне кажется, для вашей светлости лестно такое доверие.
 — Какое там доверие! — воскликнул герцог. — Неужели они не понимают, что я всю жизнь прожил в Англии и ничего не понимаю в их проблемах?
 — Они верят вам и сделают то, что вы скажете, — просто ответил Данблейн. Герцог нахмурился.
 — Ну ладно, — ответил он после минутного молчания. — Зовите их сюда. Но предупреждаю: за последствия своих советов я не отвечаю!
 — Мне кажется, вы недооцениваете себя, — вполголоса заметил Данблейн.
 Прежде чем герцог успел ответить, Данблейн уже подводил к нему посетителей.
 К своему удивлению, герцог легко вникал в проблемы, связанные с наследством, спорами из-за земельных участков, и даже помирил с родителями одного строптивого юнца.
 По дороге во дворец Холируд герцог с кривой усмешкой спросил мистера Данблейна:
 — Это что — еще одна ловушка, чтобы привязать меня к Шотландии?
 — Я не ставлю вам никаких ловушек, ваша светлость, — с достоинством ответил Данблейн. — Вот ваше сердце — другое дело.
 — У меня нет сердца! — отрезал герцог, но тут же подумал, что сам не верит своим словам.
 У самых ворот дворца герцог увидел, как по улице скачет одинокий всадник в тартане цвета Макнарнов. Приглядевшись, герцог остолбенел от изумления.
 — Торквил! — воскликнул он.
 Да, это был Торквил.
 Приблизившись к дядюшке, юноша заговорил торопливо и сбивчиво, но и первых его слов герцогу хватило, чтобы понять, что на счету каждая секунда.




 Глава 7


 — Теперь отдохните, ваша светлость, и, если сможете, постарайтесь уснуть, — посоветовала Джинни. — Мистера Джейми я возьму с собой на реку, чтобы он вам не докучал.
 Джинни говорила ласково, но твердо, и Клола послушалась ее, как когда-то слушалась своей доброй нянюшки.
 У Джинни, которой Торквил поручил уход за Клолой, не было своих детей, и всю нерастраченную силу материнской любви эта милая круглолицая женщина обратила сперва на Торквила, а затем — на Джейми.
 Теперь же она, словно наседка, хлопотала над Клолой.
 Шли дни, и Клола постепенно оправлялась от действия яда — словно возвращалась из долгого путешествия в Неведомое.
 — Я никогда не доверяла этой мистрис Форс, — снова и снова повторяла Джинни. — Хоть она и вела себя смирно, я всегда чувствовала, что она дурная женщина.
 Клоле хотелось спросить, кто нашел тело миссис Форс и что об этом думают в замке, но она не решалась.
 Все происшедшее казалось Клоле кошмарным сном. С содроганием она вспоминала, насколько близка была к смерти.
 — Это я тебя спас, правда? — первым делом спросил Джейми, как только Джинни допустила его к больной. — Я пробрался по крыше к Торквилу и позвал его на помощь — и он побежал так быстро, что я за ним не угнался!
 — Да, милый, если бы не ты, я бы погибла, — согласилась Клола, ласково гладя вихрастую рыжую головку.
 — Джинни говорит: я должен охранять тебя, пока дядюшка Тэран не вернется, — важно заметил мальчик.
 — Пока ты рядом, мне никто не страшен, — с улыбкой ответила Клола.
 Однако, как только Джейми отправился спать, Клолу с новой силой охватили прежние тревоги. Целыми днями она думала об одном: успел ли Торквил? Поверил ли ему герцог?
 Герцогу, всю взрослую жизнь прожившему в Англии, трудно поверить, что некоторые шотландцы до сих пор питают к англичанам свирепую, варварскую ненависть.
 Сердце Клолы сжималось при мысли, что герцог мог не поверить Торквилу. Что будет, если Эван Форс убьет короля?
 Даже если покушение сорвется, сама попытка такого преступления навсегда покроет позором имя Макнарнов. Более того, она только укрепит дурное мнение англичан о шотландцах.
 Живя в Эдинбурге, Клола видела, как страдают образованные люди из-за того, что правительство относится ко всем шотландцам без разбора, как к опасным дикарям.
 А ведь Шотландия — страна с древними традициями, с развитой экономикой и наукой европейского уровня! Она могла бы принести огромную пользу Британской империи, если бы только империя немного больше доверяла своим подданным.
 Сейчас же экономика и наука Шотландии чахли под гнетом бессмысленных запретов и ограничений, самому недавнему из которых было уже добрых пятьдесят лет!
 Клола понимала, что лучшие люди Шотландии, подобные герцогу Стратнарну, способны победить предрассудки и изменить устоявшееся мнение о своей стране.
 Но захочет ли герцог трудиться на благо родины?
 Вот что мучило Клолу. Вот о чем она молилась днем, вот из-за чего не спала по ночам. Как объяснить герцогу, что без него клан Макнарнов погибнет?
 Клола верила: если он прислушается к голосу крови, на земле Макнарнов воцарится Золотой век, предсказанный древними бардами и друидами.
 — Я должна с ним поговорить — сказала себе Клола.
 Но станет ли он ее слушать? Ведь герцог уверен, что она изменила ему на вторую ночь после свадьбы!
 Как он мог? Как он мог такое подумать?
 Однако смог — он ведь ничего о ней не знал. Теперь Клола понимала, какую совершила ошибку, не рассказав герцогу ничего о себе и своей жизни.
 Ни книги, ни вышивание не занимали Клолу. Целыми днями она сидела в кровати, погруженная в невеселые мысли, а ночами беспокойно ворочалась с боку на бок.
 Добрая Джинни не могла понять, почему ее светлость так медленно поправляется.
 Вот и сейчас, сидя на софе в музыкальной комнате, где она теперь проводила почти все свободное время, Клола представляла себе, как будет рассказывать герцогу о своей любви к музыке.
 В первые дни выздоровления она была так слаба, что почти все время проводила в постели с закрытыми глазами. В те дни в ушах девушки начала звучать робкая мелодия, не похожая ни на что, слышанное ею до сих пор.
 В первый раз поднявшись с постели и подойдя к окну, за которым расстилались цветущие холмы и сверкало синей гладью озеро, Клола снова услышала эту мелодию — на этот раз громче и отчетливей…
 — Если бы я все ему объяснила, — грустно прошептала она, — может быть, он бы понял…
 Она вспомнила день свадьбы и принесение клятвы, когда их взгляды впервые встретились.
 Тогда они, казалось, разговаривали друг с другом без слов.
 А потом, когда он протянул ей руку и помог подняться, от одного его прикосновения Клолу пронзила странная дрожь. Никогда еще девушка не испытывала ничего подобного!
 «Это какое-то волшебство!»— подумалось ей.
 Снова, в десятый, а может, и в сотый, раз Клола принялась высчитывать, когда герцог вернется в замок.
 Если вообще вернется!
 Что, если он уедет на Юг вместе с королем?
 От этой мысли Клола ощутила почти физическую боль и поспешно перевела мысли на более безопасную тему — покушение, задуманное Званом Форсом.
 Дурные новости в Шотландии плетутся с той же черепашьей скоростью, что и хорошие. Клоле оставалось только гадать, что же произошло в Эдинбурге.
 Герцог, по всей видимости, останется с королем до его отъезда — до тридцать первого августа. Но почему не вернулся Торквил?
 Клола потеряла покой, и Джинни не раз журила ее за плохой сон и аппетит.
 Позавчера Клола впервые вышла на свежий воздух. Закутавшись в теплую бабушкину шаль, она долго сидела, подставив лицо солнцу, и ей стало немного полегче. Но потом она вернулась в замок… и все началось сначала.
 На следующее утро Клола вошла в комнату герцогини и остановилась перед портретом Серой Дамы.
 Какой-то неземной мудростью веяло от ее спокойного лица. Глядя в глаза графини Мораг, Клола все отчетливей понимала, что именно Серая Дама спасла ей жизнь в тот страшный день. Если бы она не подбодрила девушку, не призвала ее сражаться до последнего, Клола не смогла бы собраться с силами, чтобы позвать на помощь и выиграть драгоценные секунды.
 Теперь Клола не сомневалась, что Серая Дама существует. Она пришла Клоле на помощь и, возможно, будет помогать ей и в будущем.
 — Спасибо вам, — тихо произнесла Клола.
 Однако и это не успокоило ее тревоги.
 За время болезни Клола сильно исхудала, под огромными глазами залегли тени. Однако к ней потихоньку возвращалась сила. Она уже не лежала в постели, а вставала, гуляла по дому, все чаще заходила в музыкальную комнату. И уже пробовала петь под клавикорд шотландские баллады, так восхищавшие эдинбургских ценителей старины.
 Но сейчас Клола села за свой любимый инструмент — арфу. Она знала, что смягчить и успокоить ее тревогу может только музыка.
 Клола тихо перебирала струны, и перед ее глазами вставали картины журчащего ручья, тихой реки, ласковых морских волн…
 Постепенно отдельные звуки соединились в мелодию — ту самую, что звучала в душе Клолы в дни болезни.
 Все слилось в этой чудной песне — величие родных гор, красота цветущего вереска, бурные порывы ветра и сияющая озерная гладь… и любовь.
 Любовь? Пальцы Клолы застыли на струнах.
 Откуда? Что она знает о любви?
 И, однако, в мелодии, сложенной Клолой, ясно слышалась любовь — страстная, самоотверженная, неотвратимая, как судьба.
 Та самая любовь, которой тщетно добивались от Клолы самые блестящие женихи Эдинбурга.
 Все они были молоды, знатны, благородны и хороши собой, но сердце Клолы оставалось для них закрыто. Лишь один человек сумел подобрать ключ к ее душе…
 Клола заиграла снова, вкладывая в музыку всю душу, все сердце, полное любовью. Песнь торжествующей любви звучала в пустой комнате, словно ангельский хорал, и Клоле казалось, что невидимые крылья возносят ее к небесам.
 Захваченная своей музыкой, она не сразу заметила, что в комнате кто-то есть. Какое-то шестое чувство подсказало ей обернуться…
 В дверях музыкальной комнаты стоял ее муж.
 Долго ли он пробыл здесь? Этого Клола не знала. Знала только, что он откликнулся на зов ее сердца.
 Пальцы Клолы соскользнули со струн. Она вскочила и замерла, прижав руки к груди.
 Казалось, герцог за время разлуки стал еще красивее, еще мужественнее, еще величественнее. Он молча смотрел на нее — никогда еще Клола не видела на его суровом лице такого странного выражения!
 Не отрывая от нее глаз, он медленно подошел ближе — и у Клолы пресеклось дыхание.
 — Как ты себя чувствуешь? — Его звучный голос донесся до Клолы, словно из другого мира.
 — Почему вы… почему ты так скоро вернулся? Что случилось? — с дрожью в голосе выговорила Клола.
 — Я не мог больше быть вдалеке от тебя, — ответил герцог.
 Они стояли лицом к лицу, и герцог не отрывал взгляда от таинственной глубины ее глаз.
 — Когда я впервые увидел тебя, Клола, — произнес он, — ты приносила мне клятву верности. Теперь я хочу поклясться в верности тебе.
 Он опустился на одно колено, сложил руки ладонями вместе и заговорил медленно и звучно:
 — Клянусь всемогущим богом защищать тебя и служить тебе до конца моей жизни. Клянусь жить ради тебя и, если понадобится, ради тебя умереть. Клянусь любить тебя всем сердцем, почитать, как свою жену, и сделать все, чтобы ты была счастлива. Да поможет мне бог!
 Голос его наполнял сердце Клолы сладкой болью. В ушах ее звучала райская музыка.
 Почувствовав, что герцог ждет ответа, Клола подошла и протянула к нему руки.
 С сильно бьющимся сердцем она наклонилась, чтобы поцеловать его, как и он ее поцеловал, — в щеку.
 Однако вместо этого ее губы почему-то слились с его губами. Герцог вскочил на ноги и сжал жену в объятиях.
 Легкий поцелуй превратился в страстный и требовательный. Клола замерла, прижавшись к герцогу всем телом: она чувствовала, что теперь они едины, и никакие злые силы не способны разлучить их.
 Окружающий мир исчез, остались только они вдвоем, и никто не был им нужен.
 Влюбленные забыли о времени. Казалось, прошла вечность, прежде чем герцог с сожалением оторвался от губ любимой и взглянул ей в лицо — Ты моя! — торжествующе воскликнул он. — Ты моя, и никто тебя у меня не отнимет!
 Он снова приник к ее губам — настойчиво и властно. И Клола, не стыдясь, отвечала страстью на страсть.
 Именно этого она ждала всю жизнь, именно для этого родилась на свет. В этом было ее предназначение.
 Она стала его частью, а он — частью ее, и волшебство любви вознесло их к тем пределам, где нет различия между «мной»и «другим», а есть только единая душа и единое сердце…
 Когда Клола вновь обрела дар речи — а это произошло не скоро, — она спросила:
 — Торквил успел вовремя?
 Герцог с сожалением оторвал взгляд от ее приоткрытых губ.
 — Как только Торквил рассказал мне, что случилось, — ответил он, — мы бросились на поиски Эвана Форса. Он действительно задумал покушение на Его Величество и стоял в первых рядах толпы, пряча под пледом заряженный пистолет. Поняв, что мы все знаем, он начал стрелять.
 Клола вскрикнула в ужасе.
 — Он мог тебя убить!
 — Любовь моя, мне хотелось умирать не больше, чем тебе, — ответил герцог.
 Крепче прижав ее к себе, он продолжал:
 — По-моему, Форс помешался, как и его мать. Пока мы отнимали у него пистолет, он осыпал англичан самыми ужасными проклятиями.
 Поколебавшись, герцог продолжил:
 — Насколько мы поняли, его дед погиб во время мятежа 1745 года, а бабушке отрубили руки за то, что она осмелилась перевязать раненого шотландца.
 Клола тихо ахнула.
 — Не расстраивайся, дорогая, — поспешил добавить герцог. — Все это в далеком прошлом. Форс теперь под надзором врача, и нам не стоит думать ни о нем, ни о его матери.
 Клола крепче прижалась к герцогу, положила голову ему на грудь и замерла, наслаждаясь обретенным счастьем.
 — Почему ты так быстро вернулся? — спросила она. — Мне казалось, ты должен был остаться с королем до его отъезда.
 — Я объяснил королю, что дома меня ждет неотложное дело, — ответил герцог. — Совершенно неотложное. Я не могу больше ни дня оставаться вдалеке от молодой жены.
 Клола подняла на герцога огромные, полные любви глаза.
 — А король не рассердился?
 — Он все понял, — ответил герцог. — Но мне пришлось пообещать, что зимой я привезу тебя в Лондон. Король наслышан о твоей красоте и хочет убедиться в этом собственными глазами.
 Клола залилась румянцем.
 — Почему ты не рассказала мне о том, как блистала в Эдинбурге? — спросил герцог.
 — У нас совсем не было времени, чтобы спокойно поговорить. И потом я боялась, что тебе это будет неинтересно. Но теперь я так много хочу тебе рассказать!
 — Для разговоров у нас впереди вся жизнь, — ответил герцог, — а сейчас я хочу не разговаривать, а целовать тебя!
 Но Клола шутливо оттолкнула его.
 — Ты, должно быть, устал с дороги. Я думаю, ты скакал несколько часов без отдыха!
 — Всю ночь напролет!
 — Скакал целую ночь, чтобы увидеть меня?
 — Да, чтобы тебя увидеть!
 — Тогда ты не только устал, но и голоден, — заметила Клола. — Я прикажу, чтобы тебе приготовили ванну, и, как только ты переоденешься, мы сядем ужинать.
 — У тебя теперь нет горничной, — заметил герцог. — Хочешь, я помогу тебе переодеться? Клола залилась краской.
 — Нет, что ты, я… я попрошу кого-нибудь из служанок.
 — Хорошо, но после ужина ты отошлешь служанку, и я сам сниму с тебя платье.
 Клола уткнулась лицом ему в плечо, чтобы скрыть смущение… и вдруг рассмеялась.
 — Чему ты смеешься? — спросил герцог.
 — Моя невестка была бы потрясена. Она считает, что мужчина — охотник и добытчик, он не может интересоваться женскими платьями.
 — Меня необычайно интересуют твои платья, дорогая, — усмехнулся герцог, — а еще больше — то, что под ними. И, можешь мне поверить, в таких вещах у меня большой опыт.
 — Верю, — прошептала Клола и опустила голову.
 — Ты ревнуешь, дорогая? — воскликнул герцог. — Клянусь богом, для меня это очень лестно!
 Клола не ответила, и герцог добавил серьезно:
 — Где еще я найду такую красивую, умную, талантливую, отважную, во всем необыкновенную женщину, как ты?
 Он снова прильнул к ее губам, и опять они остались вдвоем в целом мире.
 Немало времени прошло, прежде чем Клола буквально выпроводила мужа за дверь. Она не хотела больше никаких отсрочек и промедлений, ибо с нетерпением ожидала того, что произойдет после ужина.
 Клола припала к плечу герцога и поцеловала его в лоб.
 — Любовь моя, ты не устала?
 — Как можно устать от счастья?
 — Ты действительно счастлива?
 Вместо ответа Клола прижалась к его груди, и герцог крепко сжал в объятиях нежное хрупкое тело.
 «Как это возможно, — подумала Клола, — чтобы мужчина был одновременно суровым и нежным, требовательным и ласковым?»
 Герцог открыл глаза и снова вгляделся в ее лицо, бледное в колеблющемся свете единственной свечи.
 — Сама судьба привела тебя ко мне, — тихо произнес он.
 — Так говорила и Серая Дама, — пробормотала Клола.
 — Серая Дама? Откуда ты о ней знаешь? Помолчав, Клола ответила:
 — Если я расскажу, ты сочтешь меня впечатлительной дурочкой.
 — Никогда в жизни! — пылко ответил герцог. — Можно ли усомниться в уме женщины, которая столько сделала для меня, для Торквила, для всего нашего клана?
 Клола вопросительно подняла глаза, и герцог добавил:
 — Да, любимая, Торквил рассказал, как ты спасла его от Маклаудов. Я восхищаюсь твоим умом и отвагой! Клола вздохнула с облегчением.
 — Простишь ли ты мне мои безумные слова? — продолжал герцог. — Теперь-то я понимаю, что в тот миг был вне себя от ревности!
 — Откуда ты узнал, что я уехала?
 — Мне сказала миссис Форс.
 — Миссис Форс?
 — Да, эта дьяволица в женском облике, из-за которой я чуть было не потерял тебя.
 В голосе герцога Клола услышала страх.
 Крепко сжав ее в объятиях, он поцеловал ее сперва в губы, затем в глаза, и снова прильнул к губам.
 Клола ответила на поцелуй, и это еще сильнее разожгло страсть герцога.
 Немало времени прошло, прежде чем Клола оторвалась от губ любимого и попросила:
 — Расскажи, что было дальше.
 — Данблейн казнит себя за то, что не распознал вовремя безумия этой женщины, — задумчиво заметил герцог.
 — Так что же она тебе сказала?
 — Она разбудила меня и начала так: «Я очень беспокоюсь, ваша светлость».
 «О чем? — спросил я. — Что стряслось?» «Ее светлость уже часа два как уехала из замка и до сих пор не вернулась».
 «Уехала из замка?»— воскликнул я.
 Отослав миссис Форс, я бросился к тебе в спальню. Твоя ночная рубашка валялась на полу, гардероб был распахнут. Я понял, что миссис Форс сказала правду.
 — Не понимаю, откуда она об этом узнала, — заметила Клола.
 — Ее спальня выходит окнами во двор, — ответил герцог. — Я вспомнил, что несколькими часами раньше ты не пустила меня к себе в постель, и в голове у меня родились самые безумные подозрения.
 Помолчав, он добавил:
 — Как прекрасна ты была в ту ночь! Твои чудные волосы рассыпались по плечам, на груди покоилась головка ребенка, а глаза… глаза у тебя были огромные, вопрошающие и немного испуганные.
 С этими словами он вновь прижал ее к себе.
 — Любовь моя, ты была на волосок от смерти! Что, если бы я никогда не смог назвать тебя своей?
 — Но я жива, — прошептала в ответ Клола, — и люблю тебя.
 — И мы сделаем друг друга счастливыми! — заверил ее герцог. — Отныне между нами не будет ни ссор, ни глупых недоразумений.
 Он нежно поцеловал ее в лоб.
 — Ты говорила о Серой Даме, — напомнил он. — Не понимаю, откуда ты о ней узнала!
 — Ее действительно зовут «Серая Дама»?
 — Так называется этот призрак во всех легендах.
 — Я этого не знала, — ответила Клола. — В ту первую ночь, когда миссис Форс проклинала меня и предрекала, что из нашей свадьбы не выйдет ничего хорошего, мне стало страшно и одиноко. Я боялась ее… и тебя.
 — Клянусь, тебе никогда больше не придется меня бояться! — пылко воскликнул герцог.
 — Но я знала, что тебе ненавистна сама мысль о нашем браке. Я почувствовала это во время венчания.
 — В то время я еще не видел тебя, — ответил герцог. — Я не осмелился на тебя взглянуть.
 — Теперь я понимаю, — объяснила Клола, — но тогда мне казалось, что ты ненавидишь лично меня. Мне захотелось увидеть Килкрейгов: я подумала, что, если увижу знакомые цвета и услышу наши волынки, мне станет легче.
 Герцог коснулся губами ее плеча. Он не ошибся: кожа ее была действительно нежней магнолии.
 Однако, лаская жену, герцог продолжал внимательно слушать ее рассказ.
 — Я вошла в спальню с другой стороны коридора, окна которой выходили на двор, — продолжала Клола, — и вдруг почувствовала, что за спиной у меня стоит Серая Дама. Она… подбодрила и успокоила меня.
 — Что значит «почувствовала»? — спросил герцог, но тут же добавил:
 — Глупый вопрос! Я понимаю, что это значит. Продолжай!
 — Ее голос проникал мне прямо в сердце, — продолжала Клола. — Она сказала, что меня призвала сюда судьба, и только я могу предотвратить беду.
 — Она оказалась права, — заметил герцог. — Ты из рода Килкрейгов, но все, что ты для нас сделала, нерасторжимыми узами связало тебя с Макнарнами.
 Он нежно улыбнулся жене и продолжал:
 — Серая Дама, графиня Мораг Макнарн, потеряла мужа в битве при Флоддене. В знак траура она надела серое платье и никогда его не снимала. Своих троих сыновей она воспитала отважными и благородными, как отец: старший из них стал одним из самых славных вождей в истории нашего рода.
 Немного помолчав, он задумчиво продолжал:
 — Говорят, что, когда клан в опасности. Серая Дама является к вождю и помогает ему мудрыми советами. Теперь она пришла к тебе, любимая, и я вижу в этом знак судьбы.
 — Какой… знак? — задыхаясь от волнения, спросила Клола.
 — Мне кажется, ты уже догадалась, — ответил герцог. — Я должен остаться здесь, с моим народом. Клола издала восторженное восклицание.
 — Ты не шутишь? Ты говоришь серьезно?
 — В Эдинбурге, на параде, — продолжал герцог, — я понял, что больше не могу заглушать в себе голос крови. А когда члены моего клана рассказывали мне о своих бедах и горестях и выслушивали мои советы, словно указания оракула, я почувствовал, что бросить их будет бесчестно. Прежде я думал, что у меня нет сердца — теперь знаю, что есть, и оно принадлежит тебе и Шотландии.
 Слезы счастья выступили на глазах Клолы.
 — Ты будешь рядом со мной? — спросил герцог. — Мне так нужна твоя любовь и помощь! Я не смогу жить без тебя!
 — Я люблю тебя! — пылко ответила Клола. — Я твоя всей душой и всем сердцем!
 — Больше мне ничего не нужно! — воскликнул он. — Какие бы трудности ни встали у нас на пути, я знаю, что наша любовь преодолеет все!
 С этими словами он вновь припал к ее губам.
 «Я люблю тебя!»— мысленно воскликнула Клола. В ушах ее звучала райская музыка — музыка торжествующей любви.
 Тела их слились, и души стали едины.
 Истинная любовь не дается даром: небеса посылают ее как награду людям сильным, отважным и благородным, готовым умереть за то, во что верят.
 Герцог Стратнарн и Клола были достойны такой любви. Они прошли по жизни рука об руку. Не всегда их счастье было безоблачным, но истинная любовь побеждала все препятствия.