Аннотация: В одно мгновение поцелуй мужчины способен уничтожить мир в душе, и сердце, жаждущее любви, взрывается Мара, искушая судьбу, добивается только одного: страсть, неудержимая и всеобъемлющая, побеждает ее.


---------------------------------------------


 Жаклин Рединг
 Искушая судьбу



 Глава 1


  Дублин 
 Было тридцатое июля 1658 года, ее двадцать третье лето, и она не могла бы придумать лучшего дня для того, чтобы начать осуществление своего плана День начался великолепным восходом, разогнавшим давно нависшие над городом тяжелые дождевые облака и принесшим с собой долгожданное тепло.
 Пять лет. Пять долгих и трудных лет ждала она этого дня. Этого судьбоносного дня. И вот наконец он наступил. При мысли об этом ей хотелось петь и танцевать. Воздух был бодрящим и чистым Рододендроны, посаженные по разным сторонам дорожек, окружающих газон возле Святого Стефана цвели во всем своем великолепии, словно салютуя тому, что она наконец отомстит этому извращенному ублюдку.
 День был базарный, и, как обычно, вся местность вокруг Торговой пристани являла собой картину хаоса и суматохи. Казалось, что все до единого жители покинули свой кров, чтобы насладиться этим необычно мягким для позднего лета днем. Портовые грузчики что-то кричали вслед молодым женщинам, которые прохаживались вдоль торговых рядов, рассматривая выставленные на них товары. Розничные торговцы, правящие своими грубыми деревянными повозками, набитыми всевозможным добром, понукали лошадей. Сквозь отворенные окна были слышны голоса матерей, убаюкивающих маленьких детей. Купцы торговались о цене на шерсть. За всем этим шумом время от времени можно было слышать крик скопы, парящей высоко над наклонными крышами домов и только иногда исчезающей под поверхностью воды, чтобы через, мгновение вновь взлететь в воздух, держа в когтях бьющуюся добычу.
 Да, день был подходящий, идеальный для свершения ее мести.
 Не замечая царящей вокруг суеты, Мара Диспенсер, придерживаясь за штабель деревянных ящиков, стояла на цыпочках на бочонке из-под эля возле шумной таверны «Голова быка» — Все ее внимание было сосредоточено на узком входе в Дублинскую гавань, расположенную в обширном устье реки Лиффи.
 Мара ждала.
 Никто не обращал на нее никакого внимания, она ничем не отличалась от других и, кроме того, была частично скрыта штабелем бочонков, подобных тому, на котором стояла сама. Лицо ее было спрятано под капюшоном коричневой шерстяной накидки и маской из черного вельвета, оставляющей открытыми лишь глаза, нос и рот. Подобные маски носили знатные женщины, чтобы защитить свою нежную кожу от непогоды.
 Сегодня, когда вовсю светило солнце и было необычайно тепло для этого времени года, маска доставляла массу неудобств. Но Мара этого не замечала. Для нее неудобства не имели никакого значения. Ничто не имело для нее значения, кроме того, что после прибытия в Дублин долгожданных гостей она наконец-то сможет отомстить.
 Они должны прибыть сегодня, подумала Мара. переменив позу, чтобы успокоить боль в начинающих неметь пальцах. Она провела в порту вот уже четыре дня, стоя на одном и том же месте и наблюдая за горизонтом, пока не наступала полная темнота и все тело не начинало болеть. Шея немела от неудобного положения, в глазах темнело от бьющего в них солнца. И все же она стояла, не желая покидать свой пост, надеясь увидеть на горизонте долгожданную цель.
 И вдруг, как будто небеса услышали ее мольбу и ответили на просьбу, Мара увидела ее. Далеко впереди, на темной поверхности воды, за тем, что некогда называлось Баттервентской башней и пятьдесят лет тому назад было переименовано в Ньюменскую, появилось крошечное пятнышко. Она поморгала, чтобы удостовериться в том, что это ей не чудится и после столь долгого ожидания она не начала принимать желаемое за действительное.
 Пятнышко не исчезло.
 Сердце забилось быстрей. Это наверняка они, другого просто не должно было быть.
 Со все более растущим нетерпением Мара наблюдала за тем, как пятнышко приближалось, становясь все больше и больше. Оно увеличивалось с каждой минутой и наконец, после томительного получасового ожидания, небольшая весельная шлюпка закачалась на волнах напротив дублинской таможни, — Это он, Сайма? Ты не видишь? Это баркас со «Странника»?
 Служанка не ответила.
 — Сейчас отлив, — продолжила Мара. — Они, должно быть, не смогли преодолеть песчаную банку между северным и южным быками и вынуждены были встать на якорь у Клентаф-Пула, что ниже Рингсенда, возле Долки, и подняться по реке на лодке, как ты полагаешь? После недавних дождей проехать по дороге в карете, вероятно, невозможно.
 На этот раз в ответ ей послышалось решительное хмыканье.
 Не обращая внимания на искоса поглядывающую на нее служанку, Мара облокотилась на штабель ящиков, стараясь при этом не опрокинуть его, и начала внимательно наблюдать за тем, как объект, появления которого в порту она ожидала несколько последних дней, двигается к Шерстяному причалу дальше по набережной. Это был небольшой ялик, казавшийся совсем крохотным по сравнению со стоящими у причала судами, однако даже на таком расстоянии она могла видеть на его деревянных сиденьях рядом с тремя плотными фигурами две более стройные, что только подтверждало ее первоначальные предположения.
 — Да, это должны быть они, — с уверенностью сказала она. — Ты ее видишь, Сайма? Ту, на которой платье горчичного цвета? Тебе не кажется, что это она и есть?
 Когда служанка опять не ответила, Мара обернулась, чтобы выяснить, почему та вдруг онемела.
 — Ты меня слышишь, Сайма? Я с тобой разговариваю. Ты что, оглохла?
 Угрюмое выражение в глазах Саймы подсказало Маре, что та ее отлично слышала и не отвечала намеренно. Сайма была не согласна с этим планом и протестовала против него с самого дня его зарождения, но, зная Мару с того возраста, когда детей еще водят на помочах, понимала, что все возражения бесполезны.
 Мара давно решила поступить именно так. Потом у нее появились для этого возможности, и, используя их, за эти пять лет она продумала и довела свой план до совершенства.
 И служанка знала: однажды что-либо задумав, ее молодая госпожа ни за что на свете не откажется от своего решения.
 Мара снова повернулась к заливу и заслонила глаза ладонью от полуденного солнца. При мысли о том, что ожидание наконец закончилось, что долгие пять лет, проведенные за вынашиванием плана, не прошли даром, на ее губах появилась легкая улыбка. Скоро она получит то, что принадлежит ей по праву. Выполнит свой долг и отомстит. Вернется в свой родной Кулхевен.
 А ему придется заплатить за все.
 Вытащив из-за кожаного пояса потускневшую бронзовую подзорную трубу, Мара наблюдала за тем, как ялик с помощью причальных концов притянули к пирсу. Она сама не могла бы выбрать лучшего времени для их прибытия. В такую теплую и приятную погоду каждый торговец, отсюда и до самого Лимерика, не важно, рыбу он продавал или зерно, пытался избавиться от своего товара, поэтому сейчас, в самой середине дня, в порту царила страшная суета, и это было ей на руку.
 Все, казалось, шло согласно плану.
 Девушка в платье горчичного цвета выбралась из ялика и, осторожно ступив на землю, заговорила с поджидающим их портовым служащим. За ней последовала вторая, более высокая и худая фигура, с ног до головы укутанная в одеяние из темной шерсти и бросающая в сторону ухмыляющегося служащего уничтожающие взгляды.
 Настала пора действовать.
 Как ни трудно было Маре признаться в этом самой себе, все же, когда она повернулась, чтобы слезть с бочонка из-под эля, ее охватило смутное чувство страха перед тем, что ей предстояло. Но она упрямо отогнала это ощущение. Дело зашло слишком далеко и после стольких усилий отказаться от этого плана было уже невозможно.
 — Да, Сайма, это должны быть она и ее мать, которая не отходит от нее ни на шаг. Нам пора идти. Пора развеять по ветру семена будущего, чтобы дать им прорасти там, где они упадут.
 Сайма ухмыльнулась:
 — Ничего ты не сеешь. Этим своим дурацким планом ты просто искушаешь судьбу. А судьба имеет обыкновение преподносить самые неприятные сюрпризы, когда этого меньше всего ожидаешь. Нечего было тебе слушать болтовню своего братца о графе, нынешнем владельце Кулхевена, и прочую ерунду Наше будущее темно, и ты сама в этом убедишься, Мара отмахнулась и направилась к пирсу — Ты, как пифия, вечно предсказываешь смерть и неприятности. Этот план тщательно продуман. Я просто уверена, что он сработает, если, конечно, мы начнем следовать ему, а не будем весь день продолжать препираться, как две торговки рыбой. Пойдем, Сайма, нам нужно спешить.
 Не дав служанке времени ответить, она, шурша юбками, двинулась вперед, высматривая девушку и ее мать в окружающем хаосе. Цыплята, суетящиеся возле жирной свиньи, мирно отдыхающей на солнышке возле зловонной кучи отбросов, с пронзительным писком разбежались в разные стороны. Портовые шлюхи, успевшие уже отдохнуть от ночных обязанностей, посылали из окон своих жилищ пламенные призывы работающим внизу грузчикам. Ближе к реке запах рыбы и застоявшейся воды усилился, но даже здесь его перебивало зловоние от куч мусора, оставленных торговцами в проходах. Маре пришлось обойти двух матросов, что-то не поделивших между собой, и в этой суматохе она тотчас же потеряла из виду девушку и ее мать. Однако, завернув за угол, она вновь увидела их, наблюдающих за выгрузкой своего багажа из ялика. Мара сосредоточила все внимание на спокойно посматривающей вокруг себя девушке и тщательно осмотрела ее с головы до ног.
 Ее волосы, скромно убранные под чепец из белой льняной ткани, были черны, как ягоды терна. На не правдоподобно белом, словно фарфоровом, лице горели темные глаза. Она была одета в застегнутое до самого подбородка платье скромной расцветки, сшитое как будто специально для того, чтобы не выделяться среди окружающих ее людей. В руке девушка сжимала небольшую книгу, и Мара могла бы поклясться чем угодно, что это была Библия.
 Да, несомненно, это была она. Настоящая пуританская мисс, прямо со школьной скамьи спешащая на супружеское ложе. Мисс Арабелла Вентворт, крестница лорда протектора Оливера Кромвеля и, что было важнее всего, невеста незаконнорожденного графа Сент-Обина.
 Пока что еще невеста.
 Стук колес кареты по булыжной мостовой за спиной Мары оторвал ее от этого занятия. Она обернулась.
 Черная карета, влекомая парой превосходных жеребцов, резко выделяющаяся на фоне загромождающих пристань грубых деревянных повозок, быстро двигалась по главной транспортной артерии порта.
 — Сайма, это, должно быть, приехавшая за ними карета графа. Нам нужно спешить.
 — Да.
 Глядя на отвернувшуюся служанку, Мара подумала, что не может представить себе того дня, когда этой женщины, этого верного и преданного друга, не окажется рядом. В свое время Сайма шлепком по заднему месту приветствовала Мару, когда та появилась на белый свет, пища, как любила говорить служанка, подобно вытащенному из воды котенку.
 Истинный возраст Саймы был тайной даже для Мары, тайной, которую та отказывалась открывать. Ее гладко зачесанные назад каштановые волосы скрывались под белым батистовым чепцом, туго завязанным под маленьким подбородком. Кожа лица была гладкой, как у молодой женщины, что было результатом действия многочисленных секретных лосьонов. Только руки, которые работали всю жизнь, покрытые вздувшимися венами и пятнами старческой пигментации, выдавали ее преклонный возраст.
 Не говоря ни слова, Мара кинула взгляд поверх волнующейся на пристани толпы. Ее глаза остановились на молодом портовом грузчике, сидящем на бочке с дождевой водой. Он взглянул на нее, как будто она его окликнула, и Мара, подавая сигнал, кивнула. Юноша спрыгнул с бочки, лавируя среди толпы, побежал по пристани и вскоре скрылся за высоким штабелем ящиков.
 Несколько мгновений спустя из-за расположенной неподалеку пивной появилась двухколесная повозка, груженная углем, которую тащил пони с запавшими боками.
 Глядя, как повозка медленно продвигается вперед, Мара закусила губу — привычка, которую она приобрела с тех пор, как мать посадила ее на жесткую деревянную скамью в кабинете отца ожидать наказания за то, что она набила своему брату Колину полные ботинки грязи, когда тот отказался взять ее с собой на испытание своего нового мушкета Что бы сейчас сказал отец, если бы вдруг оказался здесь?
 Угольная повозка двигалась медленно, может быть, даже слишком медленно. Что, если она не поспеет вовремя к карете графа? Когда наконец повозка остановилась у обочины узкого проезда на Лаусток-Лайн, Мара закрыла глаза и произнесла про себя благодарственную молитву.
 Кучер встал со своего места, пнул ногой заднее колесо, потом спрыгнул на землю и исчез за углом. Неравномерно нагруженная повозка накренилась и с треском опрокинулась, ее содержимое рассыпалось по пристани, образовав огромную черную кучу.
 Не прошло и секунды, как первый проходящий мимо человек заметил это.
 — Уголь!
 С самого начала войны уголь превратился в редкий и ценный продукт. Большинство дублинцев, чтобы как-то поддержать по ночам тепло в своих очагах, были вынуждены сжигать любой мусор, какой им удавалось отыскать. После крика портового рабочего со всех сторон раздался топот ног по изношенному деревянному настилу, и почти каждый человек, находившийся в пределах слышимости, поспешил на зов, чтобы подобрать столько драгоценного минерала, сколько окажется возможным. Жены рыбаков оставили свои прилавки и начали наполнять углем фартуки, засовывая мелкие куски за корсажи и в карманы платьев. Портовые рабочие побросали все дела и присоединились к поискам рассыпавшихся блестящих черных кусков. Спустя несколько мгновений повозка скрылась из виду, загороженная стеной возбужденных людей, и остановившаяся позади нее карета оказалась не в состоянии подъехать и забрать ожидающих ее пассажиров.
 — Давай, Сайма. Ты всегда хвасталась своими актерскими способностями, якобы унаследованными тобой от твоей дорогой матушки. Настало время проверить их.
 Мара направилась к тому месту, где вместе со своей матерью стояла девушка в платье горчичного цвета. Она осматривалась вокруг, несомненно, в поисках кареты, прибытию которой помешала опрокинувшаяся угольная повозка. Ее высокая и худая мать с туго зачесанными назад редкими светлыми волосами и прямой, как будто поддерживаемой корсетом из китового уса, спиной, оглядывалась по сторонам в поисках кого-нибудь, у кого можно было бы спросить дорогу. Однако, по всей видимости, помочь им было некому — все были слишком заняты тем, чтобы понять причину суеты вокруг опрокинутой угольной повозки. Мара удостоверилась в том, что ее черная вельветовая маска на месте, заставила Сайму сделать то же самое, и они вместе направились к ожидающим женщинам.
 — Не вы ли будете госпожа Арабелла? — спросила Сайма слегка приглушенным маской голосом.
 —  — Да, — ответила девушка, поворачиваясь к ним, — да, это я.
 — Арабелла, — сказала спутница девушки, дернув ее за белую накрахмаленную манжету рукава, — я же предупреждала тебя, что ты не должна называть своего настоящего имени незнакомым людям. Ирландия вовсе не безопасное место для членов нашей семьи. Ты же знаешь, как ирландцы относятся к твоему крестному отцу, Оливеру. И не имеешь понятия, кто такие эти… — она обернулась, раздув ноздри, — эти люди.
 — Но, мама, они, может быть, хотят нам что-то сообщить. Адриан писал, что в порту нас будут встречать, ведь правда?
 Адриан. Услышав это имя, Мара словно окаменела.
 — Конечно, — вступила в разговор Сайма, стараясь как можно лучше имитировать лондонский акцент, — к вам нас послал лорд Сент-Обин.
 — Вот видишь, мама. Их действительно прислал Адриан. — Арабелла устремила полный надежды взгляд на все еще скрытое под маской лицо Саймы. — А где же лорд Сент-Обин? Говорят, что он необыкновенно красив, что он самый красивый мужчина в Ирландии. Далеко ли его карета? Мне не терпится его увидеть. Вы знаете, что мы должны пожениться?
 У Мары чуть не вырвался возмущенный возглас Как кто-то мог быть настолько увлечен этим зверем?
 Сайма подошла поближе и понизила голос:
 — Боюсь, что его светлость не приедет, госпожа Арабелла. Он хотел, чтобы я передала вам, что если вы решите вернуться в Англию, то он вас поймет.
 — Вернуться в Англию? — Маленькие глазки матери широко раскрылись. — Но мы только что прибыли оттуда, добрая женщина. Лорду Сент-Обину мы сообщили о нашем приезде за несколько недель. Почему же теперь он хочет, чтобы мы уехали?
 — У нас неладно.
 Мать Арабеллы посмотрела на нее с очевидным недоумением:
 — Извините?
 — Полагаю, что мне придется показать вам.
 Сайма медленно развязала ленты, державшие ее черную вельветовую маску.
 — Боже мой! — Кукольное лицо Арабеллы побледнело. — Мама, что у нее с лицом?
 Ее мать словно онемела, хватая ртом воздух и в ужасе прижав руку к груди. Казалось, ее вот-вот хватит удар.
 Все находящиеся поблизости, глядя на них, остановились. Мара, чтобы не рассмеяться вслух под своей маской, должна была прикусить губу. Оспины на лице Саймы были превосходны. Она сумела искусно приготовить нужную смесь кошенили с белой глиной, которая и позволила создать впечатление красноты, вызванной воспалением. Часы упорной работы не пропали даром — никому и в голову не могла бы прийти мысль о том, что страшные язвы, усеявшие кожу этой женщины, не настоящие, не говоря уже о том, чтобы попытаться поближе разглядеть это ужасное лицо, — Не бойтесь, — сказала Сайма и сделала шаг вперед, чтобы успокоить их.
 Обе леди отступили назад.
 — Я не собираюсь вас пугать. Оспа сжалилась надо мной и сохранила мне жизнь, оставив меня с этим изуродованным лицом. И я еще оказалась одной из самых удачливых. По последнему подсчету, мы потеряли двадцать восемь человек, включая моего ненаглядного Гарри. — Она замолчала, хлюпнула носом и вытерла воображаемую слезу. — Разве вы не получили письма от его светлости?
 Арабелла и ее мать все еще настолько находились под впечатлением представшего перед ними ужасного зрелища, что не смогли ничего выговорить.
 — Его светлость написал вам о вспышке оспы в Кулхевене. Хотел предупредить, чтобы вы не приезжали, но опасался, что вы не получите его письма. Поэтому-то он и послал нас встречать корабль — мы ведь пока что единственные, кто благополучно перенес болезнь. Хотя теперь, раз уж вы здесь, то можете выйти за него замуж, если, конечно, оспа пощадит его. Пойдемте! Вы можете следовать за мной. Карета ожидает вас поблизости.
 Сайма протянула руку, чтобы взять саквояж матери.
 Но прежде чем ей это удалось, мать сделала протестующий жест и отодвинула дочь назад.
 — Будьте добры, подождите минуту. Вы хотите сказать, что лорд Сент-Обин заразился оспой?
 Сайма пожала плечами:
 — Не могу сказать с уверенностью. Кто может знать, являются ли следы на его лице репой или это просто какая-то сыпь. Только время покажет. И кроме того, мы уехали оттуда неделю назад. — Она взглянула на Арабеллу и скорбно покачала головой. — Боюсь, что вы можете уже оказаться вдовой, юная мисс, даже не дождавшись дня свадьбы.
 — Мама… — Голос Арабеллы задрожал.
 Мать похлопала ее по руке:
 — Все будет в порядке, Арабелла.
 Видя, что их внимание по-прежнему сосредоточено на лице Саймы, Мара оглянулась через плечо. Куча угля почти исчезла, и толпа начала рассеиваться. Еще немного, и карета сможет продолжить свой путь, чтобы забрать ожидающих ее гостей.
 Время катастрофически утекало. Им нужно было спешить.
 Мара повернулась к Арабелле.
 — А теперь, если вы последуете за нами, — сказала она из-под маски, которая по-прежнему была на ней, — мы проводим вас до кареты, чтобы вы могли успеть в Кулхевен и увидеться с его светлостью, пока еще не поздно.
 Она потянулась за другим саквояжем.
 — Подождите минуточку.
 Сжимая кожаную ручку саквояжа, Мара замерла, а мать Арабеллы пристально вглядывалась в ее прикрытое маской лицо.




 Глава 2


 — А почему эта девушка не снимает свою маску? — спросила мать Арабеллы, и ее глаза подозрительно сузились.
 Сайма встала между ними, отодвинув Мару назад, за свою спину.
 — О, не надо, мадам, вы не должны требовать этого. Лицо моей бедной дочери болезнь пощадила еще меньше, чем мое. Оспа проела почти половину ее щеки, и даже у взрослых мужчин при одном только виде этого на глазах проступают слезы. Ее бывший суженый, этот трус Джеймс Мартин, взглянул только раз на нее и тут же дал стрекача. Ее сердце до сих пор разбито, можете мне поверить.
 Она ободряюще похлопала Мару по руке.
 — Все в порядке, моя дорогая. Нельзя же вечно прятать свое лицо под маской, ты же понимаешь. Когда-нибудь тебе придется открыть его. Будь же храброй девочкой, моя дорогая, покажи им свое лицо сейчас.
 Прежде чем потянуться к маске рукой, покрытой ужасно выглядевшей глиняной смесью, Мара помедлила, как будто пытаясь набраться храбрости. Сердце учащенно стучало у нее в груди, потому что она знала, что ее лицо не было раскрашено и она не могла придумать, как поступить, если мать Арабеллы не остановит ее, прежде чем…
 — Подождите!
 Мара быстро убрала руку.
 Мать Арабеллы отступила назад и с выражением отвращения на лице покачала головой.
 — Пожалуйста, мисс, оставьте свою маску на месте. Вам нет необходимости открывать лицо. Я понимаю ваше нежелание и выражаю самое искреннее соболезнование из-за случившегося с вами несчастья. Вы должны быть благодарны Господу Богу за то, что он сохранил вам жизнь. Он своим милосердием спас вас; другим повезло гораздо меньше. — Она отступила назад, перекрестилась и продолжила:
 — По его же милости вы встретили нас. Можете возвращаться в графскую карету одни. Благодарю вас за то, что проделали такой путь.
 — Что вы хотите этим сказать, мадам? — спросила Сайма с подчеркнутым изумлением.
 — То, что вы можете возвращаться без нас.
 — Вы не собираетесь ехать в Кулхевен?
 — Нет. Мы не собираемся ехать в Кулхевен и вообще куда-нибудь на этом проклятом Богом языческом скалистом острове. Не собираемся никуда, кроме как в место, откуда приехали. Я забираю свою дочь, и мы возвращаемся домой. Вы можете сказать лорду Сент-Обину, что мы заболели и должны были вернуться назад. Если хотите, можете даже сказать, что наш корабль затонул в Ирландском море и никакой свадьбы не будет. Во всяком случае, сейчас. Да и никогда не будет!
 С этими словами она повернулась к Арабелле и ухватила ее за руку.
 — А он еще говорил, что Ирландия стала теперь совсем другой — безопасной страной, идущей к процветанию. Я всегда знала, что нас ждет здесь нечто ужасное, но твой крестный отец Оливер ничего не хотел слушать. Он сказал, что здесь ты будешь в безопасности. Но оспу не смогут остановить даже тысячи армий.
 Это он задумал, чтобы ты вышла замуж за совершенно незнакомого человека, выходца из семьи, знаменитой едва ли не самыми крупными скандалами в лондонском обществе, человека, известного в Англии как незаконнорожденный граф Сент-Обин; он даже не посоветовался со мной. Ты знаешь, что его мать нарушила супружескую верность?
 — Мама…
 — Послушай, Арабелла, его собственный отец пытался лишить его права наследства, потому что не верил в то, что Сент-Обин его сын, но в конце концов бедняга все же был вынужден признать его. Вот, — она махнула рукой в неопределенном направлении, — вот человек, за которого твой отец согласился отдать тебя замуж, человек, для встречи с которым мы пересекли море. И что же мы здесь находим? — Она взмахнула другой рукой — Болезни, грязь и в довершение всего еще и оспу! Уверяю тебя, что это предзнаменование. Я пыталась убедить твоего отца, предупреждала его о том, что нечто в этом роде должно будет произойти, но он тоже не захотел слушать меня. Сам Бог отвернулся от Ирландии за то, что она не захотела отказаться от своего языческого католичества.
 Тут она повернулась к Маре и Сайме, которые следили за ее напыщенной речью.
 — Я не позволю, чтобы моя дочь страдала за ваши грехи. Это воля Божья. И запомните, что я вам скажу.
 Вы накликали на свою голову Армагеддон, и я не собираюсь становиться одной из его жертв. Слава Богу, что клятвы еще не были произнесены. Пойдем, Арабелла, я постараюсь, чтобы мы попали на первый же корабль, отплывающий в Лондон. Там мы позаботимся о том, чтобы подыскать тебе другого, более подходящего мужа, на котором не лежит печать скандалов и болезней.
 — Но, мама, что нам делать с нашим багажом? С моим приданым? Не можем же мы бросить его…
 — В Англии мы купим себе новую одежду, Арабелла. На всем этом уже лежит проклятие оспы. Неужели ты хочешь, чтобы твое лицо выглядело так же?
 Пойдем! Поторопись! Не дыши глубоко и закрой рот и нос носовым платком, пока мы сами не подхватили болезнь. О, дорогая, мне кажется, что моя кожа уже начала чесаться! Говорят, что на ранних стадиях эта болезнь вызывает сердцебиение, а я начинаю чувствовать слабость. Может быть, я уже подхватила ее. Торопись, Арабелла; идем поскорей!
 Мара не успела и глазом моргнуть, как они ушли.
 Они с Саймой молча смотрели вслед. Мара про себя подумала, что, отослав эту мышку-дочь и ее сварливую мать прочь, она, несомненно, оказала Сент-Обину услугу.
 — Кто бы мог представить, — сказала Сайма. — Юная невеста передумала выходить замуж за его светлость! Даже оставила тебе свой багаж. Очень любезно с ее стороны, тебе не кажется?
 — И как раз вовремя. — Мара взглянула на угольную повозку. Она была совершенно пуста — в ней не осталось ни единого кусочка угля. Отскочившее колесо было уже поставлено на место. Кучер повозки — настоящий кучер. — все еще сжимающий в руках кружку с пенистым элем, был извлечен из своего кресла в пивной и теперь громогласно сокрушался о потере своего груза. Потом он вскарабкался на козлы, потряс в воздухе кулаком и возвратил проклятия, которые выкрикивал ему кучер, правивший каретой из Кулхевена.
 — Скорее, Сайма, прикрой лицо маской. У нас уже нет времени, чтобы смыть с тебя эту глину. Карета графа уже спешит, чтобы забрать его суженую, и мы не должны их разочаровывать.
 Мара сняла маску и рукой разгладила складки своего сизо-серого шелкового платья, купленного на последние деньги, которые ей удалось выкроить из скудной платы, полученной за несколько месяцев работы у булочника. Когда кучер остановил карету прямо перед ними, она попыталась изобразить из себя подобие матери Арабеллы и, чтобы усилить впечатление, принялась нетерпеливо постукивать носком туфли.
 — Не вы ли будете госпожа Арабелла? — спросил кучер, глядя на нее сверху вниз из-под полей своей широкой черной шляпы. Это был плотный человек с большим животом, распиравшим домашнего пошива бриджи, на грязно-серой рубашке виднелись следы подливы от завтрака.
 Мара вздернула подбородок:
 — Да, это я. Вы опоздали. Я уже начала думать, что меня оставили на произвол судьбы на этой ужасной пристани.
 — Его светлость сказал мне, что волосы у вас чернее ночи, а лицо как у ангела. И он оказался совершенно прав.
 Эта цветастая фраза, подумала Мара, скорее всего была не комплиментом, а попыткой успокоить ее гнев, вызванный столь долгим ожиданием. Кучер спрыгнул с козел, что, по мнению Мары, для столь грузного человека было настоящим подвигом, сдернул шляпу и согнулся в поклоне, показав при этом свой круглый и абсолютно лысый череп.
 — Мое имя Джордж Денвере, мисс Арабелла, но вы можете, как и все, называть меня Пудж. Извините за опоздание. Застрял вон за той проклятой тележкой.
 При всем своем желании не мог проехать. Но я задал этим чертовым бродягам… — Он запнулся. — Извините, мисс Арабелла, но я задал этому человеку жару за то, что он заставил вас ждать. Лучше бы нам поскорее уехать отсюда. Улицы забиты битком, некоторые даже совершенно перегорожены столкнувшимися повозками — день сегодня базарный, вот в чем дело. Мне понадобится много времени, чтобы найти дорогу. Чтобы выбраться из города к сумеркам, нам нужно поторопиться. Это ваш багаж?
 Он указал на оставленные саквояжи, по-прежнему стоявшие там, где только что находились Арабелла и ее мать. Мара кивнула и отошла в сторонку, а Пудж начал грузить вещи.
 — Тогда давайте трогаться, — сказал он, прикрепив последний саквояж к задку кареты. — Я хочу отъехать как можно дальше от города. Сельские дороги немного размокли от недавних дождей, а на трактах полно грабителей и прочей швали. Но вам не о чем беспокоиться. — Он похлопал себя по карману. — Его светлость дал мне пистолет, чтобы я мог защитить вас.
 Несколько сомневаясь в том, что этот нервничающий человек будет способен попасть хотя бы в стену амбара, не говоря уже о грабителе, Мара тем не менее ответила:
 — Это звучит весьма успокаивающе, мистер Денвере.
 — Пудж, мисс Арабелла. — Тут он посмотрел на Сайму и остановил взгляд на маске, скрывающей ее лицо. — Не желает ли ваша матушка, чтобы я помог ей снять плащ. — Сейчас у нас стало довольно жарко, и в карете будет душновато.
 — Это не моя мать. Это моя служанка Сайма. Дорога не пошла ей на пользу — морская болезнь и все прочее. Ее немного лихорадит, так что она не хочет снимать плащ и поедет со мной внутри.
 Глазки Пуджа за толстыми щеками сузились в щелочки, отчего он напомнил Маре ту самую нежившуюся в грязи свинью.
 — Но мне кажется, его светлость сказал, что вы прибудете вместе с матерью.
 — Так должно было быть, но перед самым отъездом мама заболела. Боюсь, что она не вынесла бы подобного путешествия. Мы не могли задерживать из-за этого корабль, поэтому Сайма поехала вместо нее.
 Мать прибудет в Кулхевен, как только окажется в состоянии перенести дорогу.
 Это объяснение, казалось, удовлетворило Пуджа, он кивнул и, напялив свою шляпу, направился к козлам.
 — Тогда едем в Кулхевен.
 Но, увидев, что Мара не двинулась с места, он, припомнив обязанности кучера, остановился и, обернувшись, вновь снял шляпу.
 — Простите великодушно, мисс Арабелла. Я не привык возить столь блестящих леди. Позвольте.
 Он открыл дверцу кареты и опустил деревянную подножку, чтобы они могли подняться внутрь. Мара взглянула на него и опять не двинулась с места.
 Пудж робко улыбнулся и предложил ей руку.
 — Вы позволите, мисс Арабелла?
 Мара протянула руку, давая ему возможность помочь ей забраться внутрь. Пудж деликатно взял ее за пальцы, но, заметив на нежной коже следы глины, выпучил глаза.
 — Боже милостивый! Что это с вашей кожей?
 Мара отдернула руку и спрятала ее под складками платья.
 — Ничего страшного. Просто сыпь от морского воздуха. Я не послушалась совета моей служанки, не надела вовремя перчатки, и вот результат. Из-за этого и она надела маску — слишком нежная кожа, понимаете? Хотя это не стоит беспокойства, можете мне поверить. Сайма обещала мне, что к тому времени, как мы будем в Кулхевене, сыпь исчезнет.
 Не давая Пуджу времени на размышления, она ухватилась за поручни и без всякой помощи вскарабкалась внутрь кареты. Сайма быстро последовала за ней и захлопнула дверцу перед самым носом изумленного Пуджа.
 — Мы чуть-чуть не попались, — сказала Мара, задергивая промасленную льняную занавеску окна. Она откинулась на потрескавшееся кожаное сиденье и облегченно вздохнула. — Хотя, когда он увидел мою руку, у него чуть глаза из орбит не вылезли. — Карета тронулась, и она выглянула из-за занавески. — Если бы он еще увидел твое лицо, то, наверное, вообще упал бы в обморок. Ладно, Сайма, теперь мы едем. Ты можешь снять свою маску.
 Из-под черного вельвета маски показалось изъязвленное лицо Саймы.
 — И надо же было тебе выбрать именно этот, наверное, самый жаркий день за всю историю Ирландии, чтобы нацепить на меня плащ и маску. Я чуть не задохнулась под ними.
 Сайма стащила плащ, бросила его на сиденье напротив себя, положила на него ноги и расстегнула две верхние пуговицы платья.
 — Сперва оспа, потом морская болезнь, — сказала она, обмахиваясь рукой. — Скоро по этому твоему безумному плану потребуется, чтобы ты объявила меня мертвой. — Она взглянула на Мару, которая с трудом удерживалась, чтобы не рассмеяться. — Что вы находите в этом такого смешного, юная мисс?
 — О, Сайма, твое лицо! Оно выглядит ужасно. Им можно до смерти напугать даже самого храброго человека. Неудивительно, что те двое ретировались как можно быстрее. Большую скорость просто уже невозможно было развить. Я думала даже, что мать Арабеллы в обморок упадет. Ты видела выражение ее лица? С каждой минутой оно становилось все более паническим.
 Сайма улыбнулась, отчего отметины на ее лице проступили еще отчетливей. Она сковырнула с носа большой фурункул и покатала его между ладонями, пока тот не превратился в шарик глины розового цвета.
 — Ну что ж, значит, то, что моя мать когда-то играла на сцене, в конце концов пригодилось. Она научила меня изменять свою внешность. Но я и над тобой неплохо поработала. — Потянувшись, она дернула Мару за черный локон', который, освободившись от шпильки, упал на ее плечо. — Кто бы мог подумать, что под этой черной краской волосы на самом деле рыжие. Благодари Бога, что Арабелла не была блондинкой; Мне понадобилась бы масса времени, чтобы обесцветить твои огненные волосы, и это было бы надолго. Сейчас, по крайней мере если ты решишь прекратить свои глупости, то всегда сможешь смыть краску.
 — Нет, этого не будет, так что выброси свою мысль из головы. Пока ведь все идет удачно, не так ли?
 Сайма с угрюмым выражением лица откинулась на спинку сиденья.
 — Мало того, что ты выдала себя за крестницу этого дьявола Кромвеля, но чтобы выйти замуж за англичанина?! Твоя дорогая мать, если бы узнала об этом, в гробу перевернулась бы.
 — Моя дорогая мать, если ты не забыла, сама была замужем за англичанином.
 — Твой отец — совсем другое дело. Он совершенно не походил на англичанина, был кельтом с головы до ног.
 — Однако в его жилах текла самая голубая английская кровь.
 — Что ж, все равно я против этого вашего заговора.
 Не знаю, о чем думал твой братец Оуэн, когда заронил в твою упрямую голову семена этого плана. Если хочешь знать мое мнение, это приведет нас на Тайборнскую виселицу. — Она искоса взглянула на Мару и, хорошо скопировав манеру матери Арабеллы, добавила:
 — Или к Армагеддону.
 Но Мара не собиралась уступать ей, особенно сейчас, когда все шло так хорошо.
 — Оуэн просто предоставил мне необходимые сведения. Идея была полностью моей. И тебя, кажется, никто не заставлял участвовать в этом. Ты можешь бросить все в любой момент. Собственно говоря, — на ее губах появилась дразнящая улыбка, — не хочешь ли ты, чтобы я приказала кучеру остановиться и ты смогла сойти, пока мы не миновали городские ворота?
 Сайма не ответила. Зная, что никогда не покинет свою госпожу, она молча рассматривала дорогу сквозь щель в оконной занавеске. Они только что проехали стоящие на берегу реки Поддл Ворота святого Николая и теперь направлялись к высокому шпилю собора святого Патрика.
 — Только не вздумай попасть под дождь, иначе вся эта краска потечет и вода будет чернее, чем воды Лиффи.
 Мара открыла свой ридикюль, достала оттуда небольшую тряпку и протянула ее Сайме..
 — Возьми. Тебе лучше стереть эту глину, иначе его светлость, Адриан Август Росс, граф Сент-Обин, откажется пустить нас в мой замок.
 Сайма взяла тряпку и начала снимать с себя маскировку — Хотелось бы мне, чтобы ты отказалась от своего плана. По мне, он не сулит нам ничего хорошего. А если лорд Сент-Обин обнаружит, что ты не настоящая Арабелла? Я слышала, что у него дьявольский характер и соответствующая этому сила. Однажды он поймал браконьера, охотившегося на землях Кулхевена за кроликами, и так ударил его, что расплющил ему нос в лепешку.
 Представив себе эту картину, Мара содрогнулась, но быстро постаралась выбросить ее из головы.
 — Не говори ерунды. Воры — это как раз он и ему подобные. Кулхевен более ста лет принадлежал моей семье до того, как этот злодей Кромвель украл его у нас. И за что? За то, что мой англичанин-отец женился на матери-ирландке. Всего-навсего! У них не было никаких доказательств того, что отец поддерживал О'Нила и его соратников. Он даже не был католиком. И не принимал никакого участия в том, что произошло в Ольстере. Но он был женат на ирландке, что, по их разумению, лишало его права на владение своей собственной землей. Его уморили голодом в Дублинской тюрьме, потому что он пытался протестовать против конфискации Кулхевена. А мою мать убили при попытке защитить наш дом от кромвелевских солдат-убийц.
 — Я знаю все это не хуже тебя, но Протекторату нет до этого никакого дела.
 — Будь он проклят, этот Протекторат.
 — Держи язык за зубами, девочка.
 — Прости, Сайма, но мне кажется, что я имею полное право попытаться получить назад то, что у меня незаконно отняли. Кроме того, каким образом лорд Сент-Обин сможет догадаться, что я не настоящая Арабелла? Он ее даже никогда не видел. Все ухаживание велось по почте и длилось всего шесть месяцев. Оуэн перехватывал все письма. Я знаю о нем все, что мне нужно. И вспомни слова ее матери. Этот брак был устроен отцом Арабеллы и лордом-протектором Кромвелем. Родители девицы даже не знают графа, а он знает об Арабелле только то, что она прибывает в Дублин, чтобы выйти за него замуж. Ему известно, что волосы у нее черные, и благодаря твоим снадобьям теперь у меня такие же. Ему и в голову не может прийти, что сейчас она уже платит за проезд, чтобы пересечь пролив и добраться до Англии, предпочитая не выходить замуж за больного оспой человека, которого даже никогда не видела. Кроме того, очевидно, что граф не испытывает особой нежности к своей нареченной, иначе он сам бы привез ее в Кулхевен.
 — Да, но что, если ее мать напишет графу по возвращении в Англию?
 Мара пожала плечами:
 — Какое мне до этого дело? К тому времени, как они пересекут Ирландское море, доберутся до своего маленького поместья, объявят о неудаче отцу Арабеллы, отправят письмо и оно дойдет сюда — если оно вообще дойдет, — я уже сделаю все, что мне необходимо.
 Выйду замуж за лорда Сент-Обина, буду, надеюсь, уже носить под сердцем его ребенка и наконец-то отомщу ему за то, что он разрушил мою семью.




 Глава 3


 Мара приподняла край занавески, закрывающей окно кареты, и перед ней предстала панорама великолепного восхода солнца. Все обещало еще один прекрасный день; насколько хватал глаз, небо было чистым и голубым. По настоянию Мары Пудж вез их всю ночь, не считая двух остановок на водопой, которыми они с Саймой воспользовались, чтобы перекусить холодным мясным пудингом и превосходным сыром, предусмотрительно взятыми кучером в дорогу.
 От этой пищи и тряской езды желудок Мары, и без того расстроенный вследствие нервного напряжения, все более давал о себе знать. Она постаралась объяснить Пуджу свою торопливость желанием невесты поскорее увидеть своего жениха. На самом же деле ей хотелось поскорее попасть в родной Кулхевен, и с каждой милей это чувство становилось все сильнее.
 Это в сочетании с подспудным страхом от предстоящего появления перед лордом Сент-Обином в роли его нареченной делало пребывание в замкнутом пространстве кареты еще более томительным.
 Надеясь хотя бы немного снять накопившееся внутреннее напряжение, Мара глубоко вдохнула утренний воздух. За всю ночь она не уснула ни на минуту, слишком занятая мыслями о том, что ей предстоит. Что же касается Саймы, та, казалось, абсолютно ни о чем не беспокоилась и, несмотря на рытвины и ухабы, всю ночь прохрапела, как пьяный матрос. Она не проснулась даже тогда, когда Пудж умудрился, потеряв дорогу, завести их прямо в вонючую трясину, после чего Мара долго удивлялась, где Сент-Обин откопал своего кучера, который не умеет править лошадьми.
 Во время долгой бессонной ночи Мара могла довольствоваться лишь тем, что, выглядывая из окна кареты, считала звезды и предавалась воспоминаниям о детстве. Она уже почти забыла, как сильно была привязана к этой дикой и прекрасной земле, прошло уже столько лет с тех пор, как она была здесь в последний раз.
 Когда рассвело, окружающий пейзаж начал принимать все более знакомые очертания и она стала узнавать кое-какие приметные места. Вчера вечером, когда солнце начало уже склоняться за горизонт, они миновали гигантский дуб Алму у графства Килдер, где, как говорили, была похоронена голова мифического героя Ферула Мак-Мейла Дуина после того, как он погиб в битве. На закате проехали скалу под названием «Людоед», которая в свете заходящего солнца очень напоминала гигантского тролля, поджидающего зазевавшегося прохожего. Мара вспомнила, как ее старший брат Наэл, когда она была совсем еще крохой, рассказывал ей, что эта скала была много лет назад великаном, обращенным в камень великим кельтским богом Дагдой за то, что тот ел людей, живущих в соседней деревне.
 Поэтому каждый раз, когда ей приходилось проезжать с родителями мимо, она боялась, что людоед каким-то образом оживет, чтобы съесть и ее тоже. Тогда она еще не знала, что настанет день, когда явится настоящий демон и проглотит всю Ирландию — демон по имени Оливер Кромвель.
 Чем дальше они отъезжали от города, тем гуще становился лес и деревья полностью загораживали солнечный свет В таких местах Пудж обычно погонял лошадей, пытаясь, очевидно, поскорее миновать грабителей, которые могли прятаться в тени деревьев.
 Но чем более узнаваемыми становились для Мары эти места, места, в которых она родилась и выросла, тем больше она поражалась тому осквернению и разрушению, которым они подверглись при правлении злодея Кромвеля.
 На протяжении десятков миль им не встретилось ни одного живого существа — ни человека, ни животного Высокие могучие замки, простоявшие столетия, крепости, которые, как ей казалось, будут возвышаться здесь до скончания веков, сожженные и разрушенные армией Кромвеля во время ее мародерского рейда, превратились в почерневшие развалины. Равнинные участки, некогда на целые мили занятые полями золотистой пшеницы н ржи, сочными пастбищами, на которых вскармливались знаменитые ирландские овцы, были сожжены, а затем засолены, чтобы на них не смогло больше вырасти ни травинки.
 Такова была месть Протектората за английские жизни, потерянные в так называемой «Большой бойне» в Ольстере, во время Ирландского восстания, возглавляемого сэром Фелимом О'Нилом. Кромвель называл .это судом Божьим и безжалостно распространил карательные меры на женщин и детей, остававшихся дома, в то время как мужчины бились в боях или подобно ее отцу сражались за свою жизнь в тюрьмах Дублина.
 На протяжении всего пути Маре время от времени попадались на глаза свидетельства гнева Кромвеля: скотина, оставленная перебиваться на скудных остатках пастбищ, и мертвые тела — множество тел, валяющихся в канавах и подвешенных на цепях ко всякой более-менее пригодной ветке, разодранных волками и хищными птицами, — предупреждение каждому, кто дерзнет противиться воле Кромвеля. И запах, этот ужасный запах смерти, который, казалось, приставал ко всему, чего бы ни касался. Маре казалось, что она никогда не сможет смыть его со своей кожи.
 С каждой милей, оставленной ими позади, и с каждым разрушенным владением, мимо которого они проезжали, Мара начинала все больше бояться того, что ожидало ее впереди. Осталось ли от Кулхевена что-нибудь, стоящее того, чтобы за это бороться, — если вообще что-нибудь осталось? Она знала, что лорд Сент-Обин был владельцем этой земли и обитал здесь. Она досталась ему от дяди, Джеймса Росса, искателя приключений, получившего это владение за денежную поддержку, оказанную им делу Кромвеля. Что, если замок, ее родной дом, разрушен, как многие другие, и ей достанутся лишь бесформенные развалины да воспоминания о былом? Что она будет делать, если, начав эту опасную игру, выдав себя за ту, кем не являлась, она обнаружит, что от Кулхевена не осталось ничего, чем стоило бы завладеть?
 «Это не имеет никакого значения», — решительно подумала она. Даже сам Кромвель никогда бы не смог уничтожить тот Кулхевен, Кулхевен, некогда противостоявший более, яростным нападениям, для того чтобы возрождаться вновь, с каждым разом все более несокрушимым, все более величественным. И вдруг, как будто для того, чтобы продемонстрировать, что все ее страхи были напрасны, карета миновала длинный поворот и впереди, за глубоким ущельем, прорезающим скалистый массив, на сотни футов возвышающийся над рекой Нор, внезапно показался замок Кулхевен.
 При виде обожаемого Марой водного дома у нее перехватило дыхание. Замок был построен двумя столетиями ранее средневековым рыцарем по имени Руперт де Калевен. Он состоял из двух равелинов со стенами шестиметровой толщины, внешняя стена была разъедена непогодой и вся заросла плющом. Вдоль южной стены бежал небольшой ручеек, впадающий в прячущееся глубоко в лесу озерцо. Объятая утренним туманом, гордо возвышалась одинокая крепостная башня, вторая была разрушена ожесточенным огнем гигантских мортир Кромвеля.
 Нет, Кулхевен не изменился. Несмотря на эту войну и все вызванные ею смерти, его прекрасные серые стены продолжали стоять и, хотя внутрь его вторглись враги, он по-прежнему оставался тем же сказочным замком, которым был для нее всегда.
 Нет, все же кое-что изменилось, поняла она, когда карета объехала замок и показался его фасад. К западной стороне было пристроено новое здание, более современной постройки, сложенное из скрепленного известью красного кирпича, с высокими застекленными окнами и широкой пологой парадной лестницей, ведущей к двустворчатой двери, такой непохожей на привычную с детства тяжелую деревянную дверь с опускающейся решеткой перед ней. По обе стороны двери стояли кариатиды, изображающие Афродиту и Афину, а ведущую к ним лестницу охраняли два каменных льва с поднятыми головами, как бы готовые прыгнуть на непрошеного гостя.
 Непонятно почему, но после того как Мара из окна кареты увидела Кулхевен стоящим на своем месте, она решила, что он остался прежним, и теперь, при виде его нового облика, в ней что-то дрогнуло.
 Но спустя мгновение все опять встало на свои места.
 При виде своры лающих серых овчарок, мчавшихся навстречу приближающейся карете, Мара тут же вспомнила, зачем она здесь находится. Несмотря на все перемены, это был Кулхевен, Кулхевен, который бесспорно и по праву принадлежал ей. Ее семье. Ее прошлому. И никто, даже сам Оливер Кромвель, не имел права отобрать его у нее.
 — Он изменился, — сказала Сайма, как бы прочитав ее мысли.
 Только тут Мара заметила, что ее служанка уже проснулась.
 — Да, но по крайней мере они не разрушили его до основания, как замок Кланнис. Оставили все как есть, даже развалины разрушенной башни. И кроме того, не кажется ли тебе, что новое здание смотрится, скорее, как пристройка к старому Кулхевену и не затмевает его?
 И вновь, что за последние два дня вошло уже у нее в привычку, Сайма ответила Маре молчанием, как бы говоря, что девушке никого не удастся обмануть своими словами. Маре была ненавистна сама мысль о том, что служанка права, но она не могла позволить, чтобы подобное незначительное изменение повлияло на ее планы.
 Да и могла ли она рассчитывать на то, что Кулхевен останется совершенно неизменным? Почти десять месяцев защитники замка выдерживали осаду, удерживая солдат Кромвеля, сбрасывая камни и горячие уголья из очагов на головы осаждающих, пытающихся, используя свои раздвижные лестницы, взобраться на стены. Однако, несмотря на их яростное сопротивление, в одну ненастную ночь кромвельцы, захватив ворота, наконец взяли замок штурмом. За прошедшие с тех пор годы, пока ее здесь не было, многое могло бы случиться такого, что изменило бы его облик. Многие пытались разрушить замок, но, несмотря на все перемены, он всегда будет жить в ее сердце.
 Мара закрыла глаза и попыталась представить себе Кулхевен таким, каким он остался в ее памяти, Кулхевен, который она любила больше всего на свете. Она глубоко вдохнула воздух, наполненный ароматом цветущих вишен и лип, стройными рядами тянувшихся вдоль узкой дороги.
 Наконец-то она была дома, в этом царственно-величественном каменном замке, в котором она родилась, по которому, преследуемая по пятам Саймой, бегала, прячась в каждом укромном уголке и карабкаясь вверх по сотне ступеней, ведущих на вершину Кровавой башни.
 Той самой башни.
 Лишь только в памяти Мары всплыло это древнее название, у нее перехватило горло. Никто с уверенностью не мог сказать, когда башня получила свое зловещее название. Все прошедшие столетия это было, пожалуй, единственное место в Кулхевене, всегда ассоциирующееся с несчастьями и трагедиями. Из поколения в поколение среди обитателей замка передавались истории о безвременных смертях неких злосчастных индивидуумов, всегда неким мистическим образом связанных именно с этим местом.
 Однако, будучи даже совсем еще маленькой, она никогда не боялась башни — ее зловещее прошлое не имело к ней никакого отношения. Ее брат Оуэн часто старался напугать ее историями о злых духах, но она только смеялась над ним и никогда не верила этим историям. До самого последнего дня ее пребывания в Кулхевене, когда солдаты все-таки сломили защиту замка и все пророчества о башне воплотились для нее в реальность.
 Она и сейчас отчетливо помнила, как ее мать, красавица Эдана, названная так в честь жившей в шестом веке ирландской святой, с ее огненно-рыжими волосами, развевающимися позади нее как пламя костра, с презрением отвергла приказ победителей спуститься вниз и сдать Кулхевен. Когда вражеские пушки были уже наведены на каждую из дверей, Эдана отвела Мару и Оуэна, младшего из трех братьев и единственного оставшегося в живых, в сторону.
 — Дети мои, — сказала она, крепко прижимая их к груди, — вы должны обещать мне, что, если этой ночью замку суждено будет пасть, в один прекрасный день вы вернетесь сюда, чтобы потребовать его обратно и отомстить тем, кто захватит его. Вы должны обещать, что вернете эти земли в законное владение Диспенсеров.
 Потому что, если вы не сделаете этого, Кулхевен исчезнет с лица земли.
 Эдана получила ультиматум от командира англичан — сдаться. Ее ответ был немедленным: она скорее предпочтет погибнуть, защищая Кулхевен, чем остаться в живых, зная, что он достанется кровожадным кромвельцам. Тогда командир предупредил, что ни ей, ни ее детям пощады не будет. Ей пришлось выслушать всевозможные грязные угрозы, которые выкрикивали осаждающие, надеясь, что это вынудит ее сдаться. Но ее мать была сделана из прочного материала. Даже когда солдаты ворвались внутрь и уже дышали ей в лицо, она отважно подняла древнюю кулеврину своего мужа, готовая выстрелить в первого, кто дерзнет ступить на священную землю Кулхевена.
 И спустя мгновение откинулась назад, мушкет звякнул о каменные плиты пола, и она упала бездыханной на пол.
 В эту ночь Мара стала свидетельницей того, как от рук кромвелевских «круглоголовых» погибла ее мать, так же, как до этого отец. Обуреваемые алчностью солдаты быстро овладели замком. Для храбрости им дали спиртного, а в качестве стимула — разрешение разграбить замок в поисках добычи они обшарили каждый его уголок, и Мара с Саймой должны были, спасая свою жизнь, воспользоваться потайными ходами, пробитыми под древними стенами, и укрыться в деревне, расположенной у подножия скалистого массива, на котором возвышался Кулхевен.
 Именно после этой ночи Кулхевен стал — по крайней мере в глазах остального мира — собственностью Протектората, обреченной на то, чтобы в качестве лакомого кусочка достаться кому-нибудь из наиболее доверенных друзей Кромвеля.
 И в ту же ночь Мара поклялась себе, что вернется сюда и выполнит то, что обещала своей матери.
 — Взгляни, моя госпожа Мара, — сказала Сайма, когда карета выехала на дорогу, ведущую к новому зданию, — это сад твоей матери.
 При виде цветущих кустов роз и рододендронов, посаженных по бокам, Мара не смогла сдержать счастливой улыбки. Когда она видела в последний раз этот сад, плодородная черноватая почва которого была культивирована и засажена искусными руками ее матери, он был полностью вытоптан башмаками «круглоголовых», а нежные бутоны роз ради смеха преданы огню. Сейчас, при виде этого многоцветья, наполняющего воздух прекрасными ароматами, могло показаться, что всего происшедшего тогда просто не было. Если бы еще и ее мать вместо того, чтобы лежать в холодной, ничем не отмеченной могиле где-то под стеной замка, поджидала ее сейчас на верхней площадке парадной лестницы!
 Карета плавно затормозила, Мара услышала, как Пудж, кучер, слезает с козел, сердце ее забилось быстрее. У нее появилось ощущение, как будто она вернулась в замок действительно по праву, и уверенность в том, что воля матери будет исполнена.
 Даже Сайма, несмотря на весь ее скептицизм, была, казалось, счастлива от того, что наконец-то вернулась сюда, в ее глазах появился какой-то теплый блеск, — Мы здесь, моя леди Мара. Мы наконец-то вернулись домой.
 Домой.
 — Да, я знаю. Хотя никак не могу поверить, что это не сон, Сайма. Прошло столько времени, я почти уже начала думать, что мы никогда не доживем до этого дня. Пора начинать осуществление плана, и запомни: с этого момента ты должна называть меня Арабеллой.
 Дверца кареты торжественно отворилась. В проеме появилась затянутая в перчатку рука, готовая помочь ей сойти. Мара оперлась на нее, собравшись с духом, чтобы не выказать естественного чувства отвращения при встрече с этим человеком, за которого она собиралась выйти замуж.
 Однако человек, осторожно взявший ее за руку, несомненно, не был лордом Сент-Обином. Он был одет в великолепную, черную с золотом, ливрею и был лакеем, может быть, даже дворецким.
 — Добро пожаловать, мисс Арабелла, добро пожаловать в Кулхевен! Я Питер Шипли, дворецкий лорда Сент-Обина. — Он говорил как джентльмен и был человеком пожилым, но, несмотря на свою солидную комплекцию, стройным и гибким. Каштановые волосы поседели на висках, а во взгляде было что-то ястребиное. — Его светлость приносит вам свои глубочайшие извинения за то, что он не смог сам встретить вас, — его присутствие срочно понадобилось на северной границе владений. Боюсь, что кто-то из этих безбожных ирландских тори утащил овцу. Хотя у вас не должно быть никакого повода, для страха. Здесь, в Кулхевене, вы в полной безопасности.
 «Мара промолчала, не зная, что сказать. Знал бы он, что держит за руку одну из этих самых безбожных ирландцев.
 — И надолго уехал лорд Сент-Обин?
 Ее хороший английский выговор не вызвал у него подозрений.
 — Нет, мисс Арабелла. Его светлость полагает вернуться к ночи. Он подумал, что вы устанете с дороги, поэтому просил меня показать вам ваши апартаменты, чтобы вы смогли отдохнуть перед его возвращением к ужину. Надеюсь, однако, что дорога не слишком утомила вас. — Он проводил ее по лестнице к парадной двери, возле которой стояла пожилая женщина. — Это миссис Денбери, наша экономка. Она проводит вас к себе. Багаж принесет лакей. Комната вашей матери расположена прямо напротив вашей.
 Мара повернулась к нему:
 — О, моя мать не смогла поехать со мной. Она заболела незадолго до отъезда. Это моя служанка Сайма. Я хотела бы, чтобы она расположилась в одной комнате со мной.
 — Мы поставим для нее раскладную кровать в вашей гостиной. — С этими словами миссис Денбери, плотная женщина с седыми волосами и такими полными и круглыми щеками, что они походили на сочные яблоки, взяла все под свой контроль, как только они расстались с Питером Шипли в холле, — Очень рада, что вы наконец здесь, мисс Арабелла.
 После всех этих недавних неприятностей в округе мы беспокоились, что вы не сможете благополучно добраться сюда из Дублина.
 — Неприятностей?
 — Да. Мистер Шипли ведь сказал вам, что в окрестных лесах обосновалась банда ирландских тори.
 Они крадут овец и скот из Кулхевена и других окрестных поместий, а недавно даже ограбили жену лорда Лейквуда, когда она ехала в своей карете по ту сторону реки. Отобрали все ее драгоценности, даже обручальное кольцо. Теперь бедняжка заперлась в своих комнатах и никуда не выходит из боязни, что ее опять ограбят.
 Мара тотчас же подумала об Оуэне.
 — Но эти воры не причинили ей вреда?
 — Напустили на нее страху, но нет, большие никакого вреда они ей не причинили. Но вам не о чем беспокоиться, мисс Арабелла. Его светлость гарантировал полную безопасность вашего путешествия. Разумеется, возникни в этом необходимость и принимая во внимание высокое положение вашего крестного отца, граф мог бы привлечь для вашего эскортирования хоть всю армию Кромвеля.
 Мара молча кивнула в знак согласия. Она не имела известий об Оуэне вот уже почти шесть месяцев с тех пор, как он в последний раз передал ей необходимые сведения. Именно он выяснил, что Кулхевеном владеет Сент-Обин, и выведал детали, необходимые для ее успешного перевоплощения в Арабеллу. А теперь Оуэн даже не знал, вышло ли из этого что-нибудь.
 По последним известиям, он связался с какой-то бандой вроде той, о которой говорила миссис Денбери, и Маре не хотелось думать о том, что его могли поймать и сейчас он может уже быть на пути в Южные моря с перспективой провести всю свою жизнь в оковах или, еще хуже, висеть на виселице на обочине одной из сельских дорог.
 На всем пути из Дублина, каждый раз, когда карета проезжала мимо одной из этих ужасных железных клеток с останками какого-нибудь бедолаги, она пыталась убедить себя, что это не могут быть останки Оуэна. Но никогда не была в этом до конца уверена. Все тела уже подверглись разложению, а до этого были расклеваны птицами, поэтому невозможно было достоверно определить, было ли какое-нибудь из них телом ее брата Однако с каждым новым трупом, мимо которого они проезжали, шансы на то, что среди них был труп Оуэна, увеличивались.
 — Сюда, пожалуйста, мисс Арабелла Как только за ней закрылись двери Кулхевена, Мара неожиданно почувствовала себя неуверенно Что, если в конце концов они обнаружат обман? Вероятно, ее арестуют и она сгниет в Дублинском замке. Хотя она слышала о женщинах, которых повесили только за то, что они укрывали у себя ирландских патриотов. Какое же наказание полагается ей за то, что она выдала себя за крестницу самого лорда-протектора?
 Следующие слова миссис Денбери потонули в возбужденном лае нескольких овчарок, ринувшихся вперед, чтобы поприветствовать Мару. Один из псов, еще щенок, прыгнул на нее передними лапами, смотря преданными черными глазами.
 — Ну, здравствуй, — рассмеялась Мара, потрепав серую голову щенка.
 — Пошел прочь, ублюдок! — Миссис Денбери быстро отогнала животное, взмахнув подолом своего длинного платья. — Извините, мисс Арабелла, эти звери иногда не принимают во внимание собственный вес. Они считают своим долгом броситься на каждого посетителя, как только тот переступит порог дома. Хотя их нечего бояться. Они совершенно безобидны. Его светлость держит их скорее для компании, чтобы они согревали ему ноги в холодные вечера, чем для защиты.
 — Все в порядке. Я считаю, что они просто чудесны. — Мара чуть было не сказала, что они напомнили ей о собаке, которая была у нее, когда она была еще совсем ребенком, большом пятнистом псе по имени Торних, что по-кельтски означало «гром», но вовремя прикусила язык. Она вспомнила, как тот каждое утро поджидал ее на лестнице, когда она должна была спуститься из своей комнаты, потому что мать не позволяла ему подниматься наверх. Интересно, что случилось с этим ласковым гигантом после штурма? Наверное, он подобно прочим обитателям замка был брошен на произвол судьбы и обречен на голодное существование, в то время как новые английские господа питались по-королевски, пользуясь результатами чужого непосильного труда Мара проследовала за миссис Денбери через центральный холл, пахнувший пчелиным воском и лимонным маслом и блестевший тщательно начищенной фурнитурой, к гигантской дубовой лестнице, ведущей на второй этаж. Окружающие их стены от пола до потолка были отделаны тем же самым мореным дубом, отливавшим золотом в свете свеч и покрытым резьбой под мятую ткань. Высокий потолок был оштукатурен и украшен весьма художественно выполненными фресками, изображающими шаловливых херувимов и птиц.
 Едва они повернули, собираясь подняться по второму пролету лестницы, как Мара резко остановилась при виде гигантского портрета, висевшего на стене прямо над ними. На нем был изображен крупный представительный мужчина верхом на могучем черном жеребце «Его густые каштановые волосы, казалось, светились в солнечном свете, падающем откуда-то сверху Свирепые золотисто-карие глаза смотрели с портрета прямо на нее и словно пронизывали ее насквозь, а рот кривился в легкой усмешке, как будто он уже раскусил все ее хитрости.
 Без всяких слов Мара поняла, что это он Незаконнорожденный граф Сент-Обин, Адриан Август Росс, близкий советник лорда-протектора.
 Даже его изображение выглядело таким могучим и грозным, что, казалось, он может уничтожить ее одним ударом своей мощной, одетой в перчатку руки. Мара почувствовала, что при одном взгляде на него ее пронизала ледяная дрожь.
 — Ах да, вот и наш господин, лорд Сент-Обин, — сказала миссис Денбери. — Я совсем забыла, что вы его никогда не видели. Разве он не красив? И внушает уважение. Ему, после той скандальной истории и ее последствий, это было необходимо, но он смог подняться выше своего двусмысленного положения. Не обращайте внимания на угрожающее выражение его лица.
 На самом деле он совсем не так страшен и при близком знакомстве весьма приятен в общении, а, став его женой, вы, без сомнения, будете иметь возможность познакомиться с ним поближе. Следуйте, пожалуйста, за мной, мисс Арабелла. Мы приготовили для вас спальню в западном крыле. К вашему приезду мы отделали ее на женский вкус, так что она стала совсем светлой и веселой. Надеюсь, она вам понравится.
 Мара почти не слышала того, о чем ей говорила миссис Денбери. Она все еще находилась под впечатлением этого портрета, портрета Сент-Обина, и никак не могла оторвать взгляда от этих необычных золотисто-карих глаз. Они каким-то образом притягивали ее, вызывая сердцебиение, на ладонях, стиснутых в кулаки, проступил пот. В ее ушах все еще стояли слова миссис Денбери. Угрожающее выражение лица? Нет, скорее, даже наводящее ужас. Это выражение могло вызвать слабость в коленях даже у большинства мужчин. Не удивительно, что он так быстро поднялся в кромвелевской иерархии.
 Боже мой, что же она наделала?
 Ей казалось, что это будет нетрудно — одурачить некоего изнеженного английского лорда, ради собственной выгоды отвернувшегося от своего короля. Думала, что он будет проводить большую часть времени в своих английских поместьях, что Кулхевен — только часть его владений, а, взглянув на холл, поняла, что он серьезно обосновался здесь. И он выглядел не как человек, способный выслушивать аргументы других, а, скорее, как тот, чье слово является законом. Требующим беспрекословного подчинения. Не терпящим возражений.
 А чего еще она могла ожидать, спросила она себя. Разве он не носил имена двух римских императоров? И за такого человека она собралась выйти замуж?
 Мара с трудом оторвала взгляд от его грозного облика. Она не должна себе позволить, чтобы он, этот человек, которого она еще только должна была увидеть, заочно производил на нее такое впечатление. В конце концов, перед ней находился всего лишь портрет, а не облеченный в плоть и кровь человек. Вероятнее всего, художник, изобразив графа столь могучим и страшным, просто приукрасил его.
 Конечно, это должно быть именно так. Ни один мужчина не может быть столь свиреп в реальной жизни.
 Просто ее подвели нервы, вот и все, — нервы, расшатанные возвращением домой после стольких лет отсутствия, пробудившимися воспоминаниями о той ужасной ночи, самим участием в этой опасной игре. Пути назад нет, сказала она себе. Только не теперь, когда она столь близка к тому, чтобы предпринять ответные действия, действия, о которых мечтала и которые планировала с той самой страшной осенней ночи, когда стала свидетелем того, как ее мать замертво упала на каменный пол Кровавой башни.




 Глава 4


 Адриан осадил своего жеребца на вершине зеленого холма, пытаясь сохранить равновесие на гарцующем могучем животном. Похлопав по его мускулистой шее, он откинулся назад в скрипнувшем под его весом седле и окинул взором расстилающуюся внизу местность.
 Видит Бог, эта земля была, несомненно, красива.
 Зимой на вершинах гор белоснежными шапками лежал снег, а деревья стояли голыми под бездонным, ярко-голубым небом. Сейчас же, летом, его первым летом в Кулхевене, их листва была густой и зеленой, а пастбища, покрытые мириадами луговых цветов, простирались вдаль насколько хватал глаз. Высоко над его головой, пользуясь сильным восточным ветром, парила, казалось не прикладывая никаких усилий, одинокая серо-голубая пустельга. Вдалеке подобно осматривающему окрестности гигантскому серому стражу над вершинами деревьев возвышалась башня Кулхевена.
 Да, в этом диком, нетронутом месте было что-то неумолимо притягивающее его. Непонятно почему, но с тех пор, как почти семь месяцев тому назад он прибыл сюда, ему казалось, будто он родился и всегда жил здесь.
 И все здесь принадлежало ему.
 Как бы ему хотелось, чтобы этот образец несовершенства Орест Росс, покойный граф Сент-Обин, являющийся, по мнению большинства, его отцом, оказался сейчас здесь.
 Он, его незаконный сын, владел теперь более чем тысячью акров прекраснейшей и самой плодородной земли в Ирландии. Угодья Кулхевена вполне могли поспорить с древним родовым владением Сент-Обинов, Россинхемом, как по красоте, так и по размеру. Он надеялся, что ханжески-благочестивый граф корчится сейчас в аду при мысли о том, что сын, которого он Отказывался признать и на которого постарался навесить унизительный ярлык незаконнорожденного, поднялся выше того положения, в котором он его оставил.
 Это было нелегкой задачей. Его отец Орест позаботился о том, чтобы клеймо скандального происхождения осталось на его сыне навсегда, чтобы всю свою жизнь он прожил известным всей Англии как незаконнорожденный граф Сент-Обин. И, как будто ему мало было этого унижения, отец отнял у сына единственного человека, в родстве с которым тот был уверен, — его мать Элизабет, которую Орест застрелил спящей.
 Единственным достойным поступком в жизни Ореста было то, что после этого он, направил пистолет против себя самого и покончил со своим никчемным существованием.
 Коснувшись пятками боков лошади, Адриан по узкой, заросшей тропинке направил ее вниз с холма.
 Мысли об отце испортили ему настроение, и он глубоко вздохнул, пытаясь остановить нахлынувший на него гнев. Позади него, в зарослях, раздался треск. Схватившись за пистолет, он обернулся и увидел белохвостую олениху, выскочившую из высокого кустарника и скрывшуюся в чаще леса.
 Адриан дал ей спокойно убежать и спрятал пистолет.
 В последнее время он охотился не за оленями, а за этими проклятыми браконьерами, досаждавшими Кулхевену.
 Теперь он не спеша ехал вдоль края леса, его конь время от времени срывал пучки высокой сочной травы. растущей по обочине узкой извилистой тропинки. И вдруг Адриан услышал звук, нарушивший царящую вокруг идиллию.
 — Тихо, Хугин, — прошептал он гигантскому черному жеребцу, которого назвал по имени одного из воронов, от которых верховный скандинавский бог Один черпал свою мудрость. Затем медленно натянул поводья и прислушался.
 До его ушей донесся плеск воды, но не естественное журчание текущего потока, а чего-то или кого-то, двигающегося по воде. Он взглянул на деревья, из-за которых доносились эти звуки. Не предполагая существования там какого-либо водоема, он снова прислушался.
 Тишина.
 Он слез с седла, бросил поводья на землю, давая Хугину возможность попастись, и вытащил пистолет из седельной кобуры. Потом двинулся по направлению к деревьям, не производя обутыми в сапоги ногами ни малейшего шума.
 Как только Адриан вошел в подлесок, плеск воды возобновился с новой силой. Ему захотелось поймать браконьеров врасплох. Годы воинской тренировки давали ему уверенность, что, несмотря на его большой вес, его никто не услышит. Он двигался медленно и легко, стараясь не спугнуть браконьеров и поймать их за установкой одной из этих проклятых ловушек. Только за последнее время Адриан потерял несколько овец и кобылу с жеребенком, а всего лишь вчера одна из его лучших охотничьих собак охромела — ее нога была искалечена железными челюстями капкана.
 Остановясь у края зарослей, Адриан одетой в перчатку рукой отвел в сторону густую ветвь. На незначительном расстоянии от себя он увидел небольшое озерцо, вода которого поблескивала в лучах солнца, проникающих сквозь разрыв в густой листве деревьев. Местечко было замечательным, и он удивился, почему не наткнулся на него раньше. На противоположном от него берегу озерка, в тени могучего дуба, лежали два покрытых мхом, древнего вида валуна. На них виднелся какой-то необычно окрашенный предмет, выглядевший здесь совсем не к месту и поэтому привлекший его внимание.
 Может быть, это своего рода маскировка для одной из браконьерских ловушек?
 Адриан двинулся было вперед и вдруг заметил что-то движущееся прямо под поверхностью воды.
 Он замер.
 Из воды, как богиня Афродита из пенящегося моря близ острова Кифера, показалась огненноволосая женщина. От потряс головой в надежде избавиться от этого наваждения, но женщина — несомненно, просто призрак, предмет воображения — не исчезла. Сначала на поверхности появились ее плечи, точеные бедра, округлые ягодицы, затем стройные ноги, сужающиеся к изящным лодыжкам. Мокрые волосы, липнувшие к белоснежной спине, достигали поясницы.
 Ошеломленный и онемевший, Адриан смотрел, как она, выйдя на берег, взяла лежащий на валуне цветной предмет и начала энергично вытирать свои густые темно-красные волосы, пока они свободно не распустились по всей спине.
 Боже милостивый, она была так красива, что от одного взгляда на нее глазам становилось больно. Он отступил под прикрытие деревьев, стараясь не упускать из виду ни одного дюйма белоснежного тела. Ее груди были округлыми, с розовыми сосками, но не слишком большие, как будто специально предназначенные под размер мужской ладони. От тонкой талии соблазнительно изгибались бедра. Ниже темно-красных завитков в месте соединения бедер начинались точеные стройные ноги, казавшиеся бесконечными.
 Как бы почувствовав чужое присутствие, женщина отвернулась, и Адриан ощутил, как бьется его сердце Даже не бьется, а отчаянно колотится. При виде ее, подобно лесной нимфе стоящей во всем великолепии своего обнаженного тела, его пронзило мгновенное, почти болезненное желание. В горле пересохло, как у портного Тома, глазеющего на прекрасную леди Годиву Адриан представил себя стоящим перед ней, привлекающим ее на себя, представил, как они падают вместе в кристально чистую воду. Как ее груди — почему-то он был уверен, что их кожа нежна, как шелк, — заполняют его ладони, как он берет их в рот, как его плоть погружается в нее, как ее нежная горячая плоть окружает его и он растворяется в ней. Представил, как пробегает языком по этому прекрасной формы животу, и вкус этой белоснежной кожи.
 И чуть не застонал вслух.
 Девушка, это прекрасное создание, без сомнения, являющееся лесной феей, наклонилась, и Адриану показалось, что она вот-вот взлетит — настолько грациозны были ее движения. Потом подняла руки и натянула цветной предмет, простое платье голубого цвета, на голову, полностью скрыв под ним свое тело. Черт побери!
 Запустив пальцы в волосы, она расчесала ими начинающие подсыхать локоны, каждый из которых вспыхивал подобно языкам пламени. Казалось, что от прикосновения к ним можно обжечься. Интересно…
 — Милорд!
 Адриан оторвался от своих мыслей.
 — Вы здесь, милорд?
 Вовремя повернувшись, он успел заметить голубое платье, в последний раз мелькнувшее за деревьями.
 Через секунду девушка без малейшего шума скрылась из виду. Воцарилась полная тишина, как будто она ему просто привиделась. Еще мгновение назад она была здесь, наполняя все его чувства, его мысли, само его существо, и вдруг исчезла, оставив после себя лишь чувство неудовлетворенного желания.
 Адриан выругался.
 — Милорд, вот вы где! Слава Богу, милорд! Мы нашли вашего жеребца без всадника и боялись, что на вас напали браконьеры.
 — Черт побери, Дейви, — сказал Адриан, испытывая желание ударить парня. — Даже если бы в пределах мили отсюда и были браконьеры, то давно бы убрались подальше после твоих воплей. Для того чтобы поймать браконьера, совсем не обязательно предупреждать его о своем присутствии.
 Дейви, юноша лет шестнадцати, чей отец, Пудж, был лесником Кулхевена, а с недавних пор еще и кучером, при виде гнева хозяина склонил голову, спрятав глаза под полями своей грубой коричневой шляпы.
 — Простите, милорд. Я забеспокоился, когда увидел вашего жеребца, пасущегося в одиночестве.
 — Да ты уже говорил мне! — Адриан снял с Дейви шляпу и потрепал его светлые волосы. — Ладно, Дейви, все в порядке. Как видишь, со мной ничего не случилось. Мне показалось, что в озере кто-то есть, и я решил спешиться, чтобы проверить.
 — Вы не поймали никого из этих проклятых браконьеров?
 Адриан недоуменно поднял брови.
 — Простите, милорд.
 Граф усмехнулся:
 — Ладно, Дейви. Что касается браконьеров, мои чувства к ним совпадают с твоими. — Он снова повернулся к озеру, надеясь, по всей видимости, что каким-то чудом женщина появилась там вновь.
 Но ее не было.
 — Но боюсь, что браконьеров я здесь не нашел, Дейви. Во всяком случае, на этот раз.
 «Да, но зато нашел нечто гораздо более интересное».
 Собравшись уйти, Адриан в последний раз бросил взгляд на то место, где впервые появилось прекрасное видение. Сейчас водная гладь была совершенно спокойной, как будто ее никогда ничто не беспокоило. Может быть, это все-таки было своего рода галлюцинацией, возникшей у него в мозгу? Да, должно быть, это так и есть — результат того, что в его постели давно уже не было женщины.
 И все же ему не хотелось уходить, хотя он отлично знал, что не может ожидать появления своей лесной феи, стоя здесь вместе с Дейви.
 — Что ж, нам пора возвращаться в Кулхевен. Солнце скоро зайдет, а так как сейчас новолуние, то нечего нам оставаться здесь в темноте.
 Очевидно обрадованный тем, что настроение хозяина изменилось к лучшему, Дейви улыбнулся:
 — Конечно. И кроме того, сегодня должна прибыть ваша невеста. Отец был очень польщен тем, что именно он привезет ее к вам в Кулхевен. А мать сказала, что ваша помолвка с мисс Арабеллой, когда вы даже не видели друг друга, очень романтична. Но, как я слышал, вам нечего бояться, милорд. Говорят, она прекрасна как ангел. Неудивительно, что вы так спешите вернуться в Кулхевен. Вам, наверное, не терпится ее увидеть.
 Улыбка исчезла с губ Адриана. Его невеста. Он совершенно забыл о том, что должна прибыть Арабелла, забыл или, что вернее, предпочел вовсе не думать об этом, как будто, игнорируя сам факт этого прибытия, он мог предотвратить его.
 Арабелла. Одно только это подействовало на него как холодный душ. Любое желание заполучить женщину в свою постель исчезало при одном его упоминании.
 Какое же тогда действие окажет на него ее вид? Несомненно, всякое плотское желание при взгляде на нее покинет его окончательно.
 Для того чтобы организовать эту встречу, понадобились месяцы тщательно спланированных действий и скрупулезной разработки малейших деталей. И он понимал, что должен был сам быть в Кулхевене и приветствовать ее, стоя на верху парадной лестницы, чтобы дать понять ей и ее матери, что будет подходящим мужем. Что ж, для того чтобы достичь своего настоящего положения, в последние несколько лет ему приходилось совершать гораздо более недостойные поступки.
 Оставалось довести до конца это заключительное дело, и он сможет быть полностью уверен в своем положении.
 Да, он должен желать увидеть ее хотя бы для того, чтобы наконец-то достигнуть своей цели. При этом не имело никакого значения, была ли она ангелом, или обладала лошадиной физиономией. Главным для него было то, что принесет ему эта свадьба.
 Если бы только сама мысль об этой женитьбе не заставляла стынуть кровь в его жилах!




 Глава 5


 Маре отвели просторную комнату в западном крыле дома, из окна которой открывался прекрасный вид на излучину реки и на освещенные солнцем горы позади нее. В комнате на помосте стояла инкрустированная розовым деревом кровать, отделанная голубой с золотом тканью. Вся прочая обстановка была изготовлена из красного дерева и, несомненно, в расчете на женский вкус.
 Сидя за туалетным столиком, подперев голову рукой, Мара взглянула на стоящие рядом с ней на деревянной полке бронзовые часы. Она нахмурилась.
 Было уже поздно, очень поздно, а этот чертов жених так и не появлялся.
 — Уже больше семи, а о нем все ни слуху ни духу, — громко сказала она в пустоту комнаты. — Солнце почти зашло. Прекрасно же он встречает будущую невесту. Манеры прямо-таки королевские. Истинная галантность. Но чего можно ожидать от англичанина, тем более от незаконнорожденного?
 Из-за расшитой цветами ширмы вышла Сайма, несущая поднос с несколькими небольшими чашками.
 — На твоем месте я постаралась бы забыть это слово до того, как вернется его светлость. Последнему, кто имел глупость назвать его так, пришлось проглотить свои собственные зубы. К тому же даже лучше, что его до сих пор нет, девочка. На то, чтобы снова перекрасить твои волосы, у меня уйдет целый час. О чем ты думала, когда прыгала в это озеро? Ты смыла со своих волос всю краску. А если бы тебя увидели скачущей голой, как стриженая овца? Если бы кто-нибудь оказался поблизости и раскрыл твой маленький секрет? Что бы ты тогда делала?
 Не успела Мара открыть рот, как за окном раздались громкие крики, собачий лай, отдаленный звук охотничьего рога и приглушенный стук копыт по сырой почве.
 — Сайма, прекрати свою болтовню и выгляни посмотреть, что там делается.
 Сайма высунулась за открытую створку окна.
 — Ага! Легок на помине. Это он, девочка. Наконец-то прибыл. И какая встреча. Ей-богу, я не помню ничего подобного с тех пор, как Оуэн Ро О'Нил вернулся из Испании, чтобы повести наших людей к победе при Бенбурбе.
 Она повернулась, перекрестилась в безмолвной молитве и подошла к Маре.
 — Лучше тебе приготовиться, девочка. Твой будущий жених прибыл для встречи с тобой.
 При воспоминании о висящем, на лестнице портрете сердце Мары забилось быстрее. Совершенно забыв о том, что только недавно обвиняла своего жениха в пренебрежении к своему прибытию, она вскочила на ноги.
 — Он здесь? Уже? Черт возьми! Нам нужно спешить! Скорее, Сайма, краска готова?
 Сайма подошла к очагу и помешала варево, готовящееся в небольшом железном котелке.
 — Почти готова. Если бы ты не была такой дурочкой и не смыла бы краску с волос, в такой спешке не было бы необходимости. — Она взяла маленькую ступку и, растерев в ней пестиком какое-то непривлекательно выглядевшее вещество, высыпала его в кипящее на медленном огне содержимое котелка.
 — Ты права, Сайма. Извини меня. Но озеро выглядело так заманчиво. Сначала я просто хотела пройтись по берегу, но когда увидела его за деревьями, то снова почувствовала себя ребенком. Ты же помнишь, как я любила купаться в нем, а это было так давно. Я ничего не могла с собой поделать, просто должна была нырнуть.
 Сайма наклонила голову Мары над фарфоровым умывальным тазом и улыбнулась:
 — Я всегда знала, где тебя искать, когда ты пропадала. Вместо того чтобы заниматься рукоделием или музицировать на спинете, ты вечно прыгала голышом, как лягушка, по окрестным скалам.
 Она вылила немного смеси из котелка на голову Мары.
 — Во всем виноват этот твой братец Оуэн Вы с ним почти ровесники, поэтому-то ты вечно и таскалась за ним, пытаясь доказать, что способна на то же, на что и он. Вам надо было родиться близнецами. Интересно, что сейчас поделывает наш дорогой Оуэн?
 При упоминании имени самого младшего и упрямого из своих братьев Мара нахмурилась:
 — Вероятнее всего, висит с выклеванными глазами на придорожной виселице за ограбление какого-нибудь кучера-англичанина. Я не имела от него вестей почти два месяца. С тех пор, как он сообщил мне о времени прибытия Арабеллы. Можно было бы догадаться, что Оуэн не будет ждать, пока план принесет плоды.
 От запаха Сайминого варева она сморщилась.
 — Сайма, что там в твоем ведьмином зелье? Пахнет отвратительно, еще ужасней, чем в прошлый раз.
 Сайма начала втирать густую смесь в рыжие волосы Мары.
 — Кожура грецких орехов, листья мирта, шалфей и кое-что еще, о чем тебе лучше не знать. А то тебя может вывернуть наизнанку.
 Зная о стремлении Саймы сохранять свои рецепты в тайне, Мара не стала дальше допытываться, что означает это «кое-что еще».
 — Разве обязательно, чтобы оно пахло так ужасно?
 Его светлость близко ко мне не подойдет, если почувствует это зловоние — Чтобы сделать твои волосы такими же черными, как у Арабеллы, зелье должно быть достаточно крепким. Прекрати болтать чепуху. Когда оно высохнет, запах станет слабее.
 Она вылила остаток содержимого котелка на голову Мары.
 — Горячо!
 — Потерпи немного. Оно быстро остынет.
 Сайма отжала из волос Мары остаток черного настоя и закрутила уже почерневшие локоны на макушке.
 — А теперь, чтобы не испачкать платье, накинь на плечи вот это и присядь перед очагом подсушить волосы.
 Мара сделала, как ей сказали, наблюдая за тем, как Сайма выливает оставшуюся в тазу краску в стоящий в углу комнаты горшок. Если запах этих отбросов коснется ноздрей горничных, они, несомненно, решат, что лорд Сент-Обин женится на уличной девчонке с испорченным желудком.
 — А ты успела подогнать по моей фигуре одно из платьев Арабеллы, чтобы я смогла надеть его сегодня вечером? — спросила она, присаживаясь на маленький стульчик перед огнем.
 — Да, хотя это было тоже не просто. Этой девушке, если она хочет поймать себе мужа, необходимо держаться подальше от кексов, чтобы не превратиться в настоящую кобылу. — Сайма черепаховым гребнем начала расчесывать еще влажные и спутанные волосы Мары. — Хотя, может быть, она хочет отрастить себе зад потолще. Берет в этом отношении пример с матери.
 — Ты уверена, что платье будет по мне?
 — Да. Никто даже не догадается, что платье сшито не на тебя. Радуйся, что я здесь с тобой! С твоим умением шить, если бы ты приложила к нему свои руки, то выглядела бы как неудачливая торговка апельсинами.
 — Рукоделие никогда не было моим сильным местом.
 — Это уж точно. Сейчас одна из прачек гладит его.
 Но мне все же хотелось бы, чтобы можно было вернуть замок как-нибудь по-другому. Ты уверена в том, что сможешь убедить его светлость, что ты и есть та самая Арабелла? Он может знать о ней то, о чем ты не имеешь никакого понятия. Что, если он поймает тебя на чем-нибудь? Граф не кажется мне человеком, которого так легко надуть. Наоборот, он, я думаю, изобьет тебя до полусмерти, если узнает всю правду.
 — Но я должна убедить его в этом, Сайма. Неужели ты не понимаешь? Это единственный для меня способ получить Кулхевен обратно, если даже он не будет полностью принадлежать мне. По крайней мере потомки Диспенсеров снова будут бегать по его коридорам. Я обещала матери, что ее внуки вернутся в Кулхевен, и я должна выполнить это обещание даже с риском быть пойманной, иначе Кулхевен исчезнет с лица земли Кроме того, это единственный способ отомстить Сент-Обину за то, что он отобрал у нас Кулхевен. Он не должен узнать правду, по крайней мере до тех пор, пока я не буду носить его ребенка. Тогда ему придется столкнуться с проблемой расторжения брака, а, сделав это, он подобно своему отцу будет вынужден объявить своего сына вторым незаконнорожденным графом Сент-Обином.
 — А что при этом ты будешь делать с незаконнорожденным ребенком, да еще от англичанина? Твоя мать в гробу перевернулась бы, узнай она, что в жилах ее внуков течет английская кровь.
 Мара посмотрела на нее.
 — По-моему, ты все время забываешь, что и в моих жилах течет английская кровь.
 — Твой отец — совсем другое дело. Упокой Господи его душу. — Сайма печально покачала головой. — Не надо было твоему братцу Оуэну рассказывать тебе о том, что Кулхевеном теперь владеет лорд Сент-Обин. Слишком это рискованно. Да поможет тебе Бог в тот день, когда лорд Сент-Обин узнает, что ты не настоящая Арабелла.
 Мара вызывающе улыбнулась:
 — А, к тому времени он влюбится в меня без памяти. И то, что я не настоящая Арабелла, не будет иметь никакого значения.
 — Дай тебе Бог, чтобы так оно и случилось, девочка. Очень на это надеюсь.
 Однако, когда Сайма, продолжая расчесывать ее волосы, зашла ей за спину, улыбка исчезла с губ Мары.
 Глядя «в окно на отдаленную неровную цепь гор, она помолилась про себя, чтобы Адриан Август Росс, граф Сент-Обин, не оказался жестоким человеком.
 Спустя два часа Мара следовала за лакеем, посланным, чтобы проводить ее по коридору на ужин. В замке было на удивление темно, и с тех пор, как служанка принесла ей отглаженное платье, она больше не видела никого из прислуги. Приноравливаясь к неровной походке престарелого лакея, Мара была вынуждена замедлить шаг. Они шли молча, потому что, попытавшись было сказать несколько слов насчет прекрасной картины, изображающей неизвестный ей город, и услышав в ответ лишь невнятное бормотание, она поняла, что все попытки завести разговор обречены на неудачу.
 Собственно говоря, она была даже рада этому. От ожидания близкой встречи с ним нервы ее были натянуты как канаты. Сент-Обин. После того как сегодня утром она увидела его портрет, в ее воображении осталось впечатление чего-то огромного и варварского. Не доставит ли ему удовольствие пытать леди, выдавшую себя за его нареченную? А может быть, увидев Мару насквозь, он просто повесит ее на ближайшем дереве? Сможет ли она убежать от него достаточно быстро и далеко?
 Они свернули в еще один темный коридор, и ее юбки зашуршали по покрытому ковром полу. Сайма отлично справилась с переделкой этого Арабеллиного платья из шелка цвета красного вина. Каждый увидевший его поклялся бы, что оно сшито специально на Мару, если не считать того, что весьма скромный фасон платья совершенно не отвечал ее вкусу. Цвет ей тоже совсем не нравился, хотя она должна была признаться себе, что он по крайней мере гармонирует с ее, теперь черными, волосами.
 Если бы даже на ней и было какое-либо ожерелье, оно оказалось бы совершенно скрытым под белым кружевным воротником, застегивающимся у шеи и спускающимся до плеч. Рукава с большими буфами оканчивались доходящими до самых запястий накрахмаленными манжетами.
 Проходя мимо, она осмотрела свое отражение в зеркале возле лестницы и подумала, каким же образом ей удастся привлечь внимание его светлости, если она закрыта с головы до ног, как какая-нибудь чертова монашка. Необходимо что-то предпринять, подумала Мара, не имея понятия, что именно. Она все меньше ощущала себя Марой и все больше и больше мисс Арабеллой Вентворт.
 — Сюда, мисс Арабелла.
 Мара чуть было не споткнулась на верхней ступеньке лестницы. На ней были очки, которые она нашла в саквояже Арабеллы и надела в надежде, что они помогут ей в ее маскараде, но которые несколько мешали четко видеть окружающее. Подсвечник в руках лакея давал совсем немного света, и, чтобы не скатиться по ступенькам вниз, ей пришлось ухватиться за перила.
 Когда они спустились на первый этаж, она увидела справа от себя открытую дверь, ведущую в освещенную свечами комнату. Во всех остальных частях замка было темно, все двери в другие комнаты закрыты.
 Когда они направились к двери; Мара вся напряглась. По другую сторону этого дверного проема ее ждал он, ее будущий муж.
 Из освещенной комнаты не доносилось ни звука.
 Лакей, держа перед собой подсвечник, подошел к дверям и молчаливым жестом пригласил ее войти.
 Мара прошла мимо него в комнату и увидела, что оказалась одна. Сент-Обина там не было. Она облегченно вздохнула, сняла очки и начала оглядываться по сторонам.
 Комната представляла собой кабинет джентльмена, не слишком отличающийся от кабинета ее отца в старом Кулхевене. Она подумала: «Как это странно — чувствовать себя чужой в доме, где прошло все детство».
 Но это не был прежний Кулхевен. Там, где не висели уставленные старыми книгами полки, стены были отделаны темными панелями из древесины грецкого ореха. Потолок был низкий я покрыт лепниной, что еще более усиливало впечатление замкнутости пространства.
 По стенам, через равные промежутки, висели канделябры и, кроме того, несколько знакомых ей картин — когда-то они висели в длинной, застеленной ковром галерее, в которой были выставлены семейные портреты Диспенсеров. «В этом новом для них окружении, — .подумала Мара, — они смотрелись явно не на своем месте».
 В другом конце комнаты, позади гигантского стола черного дерева, уютно трещал огонь очага. Она подошла к нему. Несмотря на идущее от очага тепло, ее вдруг охватил озноб, и, обняв себя руками, она потерла ладонями предплечья. С каждой минутой, отбиваемой резными напольными часами, ее напряжение, вызванное отсутствием Сент-Обина, нарастало.
 Может быть, он вообще решил не спускаться к ужину, подумала Мара, изучив названия нескольких книг, стоящих на полках, и подивившись разносторонности собрания. Она сняла с полки потрепанный томик стихов Спенсера и, прежде чем поставить обратно на место, перелистала несколько страниц. Наполовину вытащенная со своего места стояла книга Вудхауса «Путеводитель по Королевству Ирландии». Найдя это вполне похвальным, она улыбнулась.
 Пересекая комнату, чтобы взглянуть из высокого, занавешенного окна на ночное небо, Мара вдруг заметила портрет, висящий высоко над каминной доской из черного мрамора и наполовину скрытый в тени. Непонятно почему, но ее потянуло к нему.
 Она медленно подошла к картине, и при виде смотрящего на нее лица матери ее охватило странное чувство.
 Портрет был написан задолго до того, как солдаты Кромвеля осадили Кулхевен, когда самой большой заботой Мары было то, как бы улизнуть от уроков танцев, даваемых ей гувернанткой миссис Пиблс. В их местах все звали ее мать красавицей Эданой. На картине она была изображена возле зубчатой стены одной из башен, Кровавой, той самой, где позднее ее застрелили «круглоголовые». Она смотрела в сияющее летнее небо, и ее ничем не скрепленные сверкающе-рыжие волосы развевались на ветру.
 Мара как сейчас помнила тот день, когда был написан этот портрет, и ссору между матерью и отцом по поводу платья, которое она должна была надеть. Он настаивал на небесно-голубом, она же предпочитала изумрудное. В конце концов отец настоял на своем, однако ценой того, что на портрете ясно отразился вспыльчивый характер матери. Даже сейчас Мара ясно видела гордо поднятый подбородок и силу, излучаемую ее светло-голубыми глазами.
 Мара закрыла глаза. «О, мама, как мне тебя не хватает!»
 Если бы только можно было вернуть те беззаботные дни. Если бы солдаты в тот злосчастный день не прорвали оборону. Если бы мать не отказалась сдать Кулхевен. Если бы…
 — Добрый вечер, мисс Вентворт!




 Глава 6


 Мара резко обернулась на звук раздавшегося за ее спиной глубокого мужского голоса.
 У нее перехватило дыхание. В дверях стоял он, граф, собственной персоной, и выглядел даже крупнее, чем она себе его представляла. Висевший на лестнице портрет не льстил ему. Собственно говоря, наяву он выглядел даже еще более грозным. Мара быстро нацепила на нос очки Арабеллы, и его черты расплылись в тумане.
 Прежде чем заговорить, она вынуждена была нервно сглотнуть и возненавидела себя за этот страх.
 — Добрый вечер, милорд. Я восхищалась этим замечательным портретом.
 Он подошел поближе и, прислонившись к высокой книжной полке, скрестил руки на груди.
 — Замечательный портрет, не правда ли? Он остался от прежних владельцев Кулхевена и каким-то чудом уцелел после того, как замок был взят штурмом. Висел среди прочих в галерее, но изображенная на нем особа так заинтересовала меня, что я решил перенести портрет сюда, чтобы иметь возможность видеть его почаще.
 «Остался от прежних владельцев…» После этих слов куда-то исчезло волнение, охватившее Мару при встрече лицом к лицу с ним — ее врагом. Ей очень хотелось сказать ему, что портрет никто не оставлял, наряду со всем прочим он, скорее, был украден у ее семьи войском «круглоголовых», но придержала язык.
 Она должна думать, поступать и отвечать так, как это могла бы делать Арабелла. А Арабелла никогда бы не рискнула противоречить ему или говорить, когда от нее этого не ждут. Ей это даже и в голову не могло бы прийти.
 Поэтому вместо этого она потупила взор и как можно нежнее ответила:
 — Портрет просто замечательный, милорд. Но не кажется ли вам, что эта женщина выглядит слишком дерзкой, слишком уверенной в себе? у Сент-Обин помолчал, глядя на нее со странным выражением на лице, потом, отвернувшись, пересек комнату.
 — Хотите чего-нибудь выпить, мисс Вентворт?
 Маре хотелось бы знать, почему он не ответил на ее вопрос, но она решила не добиваться ответа.
 — Да, милорд, с большим удовольствием.
 Опустив голову, она поверх очков могла вполне ясно видеть Адриана, который подошел к буфету, чтобы налить спиртное. Он был одет совсем просто, в черные бриджи, белую рубашку и черные сапоги до колен. На нем был небрежно повязанный шейный платок, обшлага рукавов были закатаны до локтей, обнажая загорелые руки, которые, казалось, могли задушить и медведя.
 Все в этом человеке говорило о силе и властности.
 Даже то, как его большие руки держали бутылку с алкоголем. Она поймала себя на том, что смотрит на ровную и твердую линию его челюсти, на то, как светятся в свете очага его густые волосы, цвет которых гармонировал с золотисто-карими глазами.
 Он искоса посмотрел на нее, и Мара быстро отвела глаза.
 — Надеюсь, что вы извините меня за некоторую небрежность в одежде, мисс Вентворт, Здесь, в Кулхевене, я предпочитаю удобство приличиям.
 — Нет-нет, милорд. Я не возражаю.
 Собственно говоря, подумала она про себя, она бы и сама с огромным удовольствием сию же минуту сняла бы эти дурацкие очки и отодрала с платья Арабеллы душащий ее воротник. Она направилась было к нему, но он протянул ей бокал.
 — Если хотите, мы можем посидеть здесь, возле огня.
 Она села в мягкое кресло, которое он ей пододвинул, и поискала взглядом, куда бы поставить свой бокал, но, не найдя ничего в том тумане, который стоял перед ее глазами, продолжала держать его обеими руками, поставив на колено.
 — Ужин будет подан через несколько минут, — сказал он, разглядывая в свете камина содержимое своего бокала. — Я думаю, что мы можем использовать это время для того, чтобы получше узнать друг Друга.
 Сама не зная почему, Мара начинала чувствовать, что Сент-Обин не очень рад ее пребыванию здесь. Странно, подумала она, особенно если принять во внимание то, что они должны пожениться. Чтобы смягчить внезапно пересохшее горло, она отпила глоток из бокала. Питье; приготовленное из смородины и вишни, было вкусным и немедленно вызвало ощущение тепла в желудке.
 — Вы, кажется, нервничаете, мисс Вентворт. Это из-за меня?
 А что он предполагал, черт бы побрал эти его глаза?
 — Нет. Это просто вызвано незнакомой обстановкой, милорд. Я чувствую себя несколько одинокой и чужой среди ваших людей. Не то чтобы они вели себя негостеприимно. Нет, совсем наоборот. Все были очень приветливы. Но пребывание в новом месте, особенно таком, как это, всегда немного пугает. Я уверена, что со временем привыкну.
 Он кивнул:
 — Жаль было услышать, что ваша мать оказалась не в состоянии сопровождать вас в поездке. Я уверен, что ее присутствие помогло бы вам легче переносить пребывание здесь. Хантингтон, мой камердинер, сказал мне, что она заболела перед самым вашим отбытием из Англии. Полагаю, заболевание не очень серьезно?
 Поборов возбуждение, вызванное первой встречей, Мара начала входить в роль Арабеллы.
 — Это случилось с ней в последнюю минуту. — Она помолчала, пытаясь, чтобы ее слова прозвучали как можно убедительней. — Хотя отец заверил меня, что беспокоиться не о чем. Я надеюсь, что очень скоро она поправится и сможет присоединиться к нам. Мне немного трудно здесь, милорд. Извините, если вам покажется, что я слишком много говорю об этом. Просто здесь все так непривычно для меня. До этого я никогда не уезжала так далеко от дома, не говоря уже о другой стране. Хотя это и может показаться увлекательным приключением, но вместе с тем несколько утомительно. — Она опустила глаза и скромно добавила:
 — Вы были совершенно правы, когда сказали, что в присутствии моей матери мне было бы намного легче.
 Адриан отхлебнул свое бренди.
 — Надеюсь, что ваша мать приедет скоро и нам не придется слишком надолго откладывать нашу свадьбу.
 Черт побери! В своих попытках получше сыграть свою роль она зашла слишком далеко. Отложить свадьбу? Ни в коем случае! Она должна сыграть на его мужском инстинкте. Сделать так, чтобы он отказался ожидать прибытия матери. Но как она может этого добиться, выглядя в глазах всех очкастой монахиней?
 Адриан прервал воцарившееся молчание:
 — Разумеется, это целиком зависит от того, примете ли вы мое предложение.
 Это заявление застало Мару врасплох. Ей казалось, что условия брака определены окончательно.
 — Но разве это не является причиной моего прибытия сюда?
 Адриан поднял бровь:
 — Не совсем. Вы никогда раньше меня не видели.
 К примеру, вы могли бы найти мою наружность отвратительной и отказаться от договоренности. Могли бы обнаружить, что у меня гнилые зубы и изо рта пахнет, как из уборной.
 Он улыбнулся, и от этого вежливого поддразнивания Мара почувствовала себя спокойнее, — Я уже видела ваши зубы, милорд, и они выглядят вполне белыми и чистыми. — Она наклонилась к нему так, что ее лицо оказалось на расстоянии в несколько дюймов от его. — Что же касается дыхания, — она вдохнула — то, уверяю вас, это совсем не тот случай.
 Когда она взглянула на него, он пристально смотрел ей в глаза. Мара откинулась назад, наблюдая за ним из-под полуопущенных ресниц.
 — Но кто может гарантировать, что, увидев меня, вы сами не откажетесь от договоренности.
 Уголок его губ слегка скривился.
 — Заверяю вас, мисс Вентворт, что ваша наружность никоим образом не отталкивает меня, Но остается еще вопрос моего прошлого.
 — Вашего прошлого, милорд?
 — Да, вы, без сомнения, слышали о скандале, связанном с моей семьей?
 Мара помедлила. Она кое-что знала о лежащем на его репутации пятне, о том, почему он стал известен как незаконнорожденный граф, но не была уверена, какую часть своего знания может открыть перед ним.
 — Мне что-то говорили о том, что ваш отец виноват в смерти вашей матери. Для вас это должно было стать настоящей трагедией.
 Челюсти Адриана напряглись.
 — Если говорить более откровенно, мисс Вентворт, мой отец убил мою мать. Хладнокровно. Но прежде чем каждый из нас даст согласие на этот союз, я хотел бы, если вы, конечно, не будете возражать, выложить все карты на стол. Попытаюсь быть кратким. Когда моя мать еще только носила меня в чреве, отец из неизвестного до сих пор источника узнал, что у нее был тайный роман с другим человеком почти с самого первого дня их свадьбы. Этим человеком был мой дядя, Джеймс Росс.
 Этого Мара не знала:
 — Ваш дядя Джеймс? Человек, оставивший вам этот замок?
 — Да, именно он. Как вы понимаете, поскольку мать была, — он помедлил, — в интимной близости с обоими, я никогда не был уверен в том, кто из них на самом деле является моим истинным отцом, хотя всегда сердцем чувствовал, что им был дядя, а не отец. Полагаю, что дядя чувствовал то же самое, потому-то и оставил мне замок, но признать меня своим сыном означало объявить меня незаконнорожденным в глазах всего общества. Кроме того, это помешало бы мне унаследовать от отца то, что, как он полагал, по праву принадлежало мне — титул графа Сент-Обина Но эти соображения не сдерживали моего отца, и если дядя молчал, то отец молчать не собирался. Он публично объявил о том, что вот уже несколько месяцев, как не был близок с матерью, и что, если я не появлюсь на свет к десятому сентября, меня нельзя будет считать его сыном. К несчастью для него, я родился как раз в тот самый день, который он назвал, десятого сентября. — Он улыбнулся и добавил:
 — За пять минут до наступления полуночи Адриан замолчал, как будто ожидая, что она на это скажет.
 Ответ Мары прозвучал просто:
 — Но это должно было уверить всех в факте его отцовства.
 — Каждый подумал бы так же, но отец по-прежнему не был убежден, и это не помешало ему, несмотря ни на что, попытаться от меня отказаться. Он подал королю петицию, содержание которой не скрыл ни от кого, петицию, в которой обвинял мою мать в нарушении супружеской верности и объявлял меня незаконнорожденным, зачатым не от него. Однако поскольку в предполагаемый день зачатия он находился неподалеку от матери, а я родился в назначенный им самим день, то король отказался объявить меня незаконнорожденным.
 — Вероятно, ваш отец был этим очень недоволен?
 — Это, мисс Вентворт, еще очень мягко сказано.
 После неудачи у короля отец решил, что больше не может жить с матерью, и попытался получить развод через акт парламента, но и тут потерпел неудачу. Все это заняло у него около десяти лет, и, исчерпав все возможности, он решил заняться этим делом сам. Взял очень старый и ценный дуэльный пистолет, которым графы Сент-Обины владели из поколения в поколение, выпил две бутылки бренди и, пока мать спала в своей постели, застрелил ее. Насмерть. Потом, в своей обычной трусливой манере, он обратил пистолет против себя, избавив меня от необходимости самому убить его.
 К тому времени как он закончил свой рассказ, глаза Мары были уже полны слез.
 — Как это грустно, милорд.
 — К тому времени мне было уже пятнадцать лет.
 Такие вещи не происходят быстро. У моего отца все это время ушло на апелляцию к королю, парламенту и обществу. В течение почти двадцати лет это был самый сенсационный скандал, о нем распевали песенки, долгие годы его обсуждали за всеми обеденными столами Лондона. В конце концов я все-таки унаследовал титул, к большому, полагаю, разочарованию для моего отца. Но с этого дня меня стали называть незаконнорожденным графом Сент-Обином, несмотря на то, что я официально был объявлен наследником.
 Хотя Мара и знала , о скандале, с которым было связано его происхождение, она не имела никакого понятия о том, что у него было столь несчастливое детство Повинуясь порыву, она коснулась его плеча:
 — Это не ваша вина. Вы не должны винить себя.
 — Я не виню себя ни в чем. Я просто конечный результат предательства и обмана. Запомните это, пожалуйста, мисс Вентворт, в том, конечно, случае, если решите, что все еще хотите выйти за меня замуж Он спокойно посмотрел на нее, вдруг его взгляд потемнел.
 — И я не потерплю предательства от своей жены.
 Мара с трудом проглотила комок в горле, образовавшийся после его слов, потому что он не шутил.
 — Вы не должны беспокоиться на мой счет по этому поводу, милорд. Уверяю вас, что я не прячу от вас никаких тайных связей. Я признаю только доверительные отношения между супругами.
 — Очень рад этому, мисс Вентворт. Потрудитесь, пожалуйста, всегда придерживаться этой нормы Я также буду выполнять это обязательство. А теперь, зная все о моем прошлом, желаете ли вы по-прежнему выйти замуж за незаконнорожденного графа Сент-Обина?
 Мара нахмурилась.
 — Вы не незаконнорожденный, и да, я по-прежнему желаю выйти за вас замуж.
 — Кроме этого есть еще кое-что, — добавил он.
 — Что, милорд?
 — Вы слышали что-нибудь о Проклятии?
 Мара сделала вид, что не понимает.
 — О проклятии, милорд?
 — О Проклятии Кулхевена. Видите ли, — продолжил он, сделав жест в сторону портрета ее матери, — говорят, что женщина, изображенная на этом портрете, когда явились солдаты, чтобы конфисковать это владение, наложила на Кулхевен проклятие.
 — С ее стороны это было большой дерзостью.
 Обычно я не подвержена суевериям, но это любопытно.
 Каково же было это проклятие, милорд?
 — Легенда гласит, что у хозяина Кулхевена не родится ни одного живого наследника, пока в ребенке не будет течь ее кровь. Мой дядя, который жил здесь до меня, кажется, только подтверждает действенность проклятия. Его жена до того, как умереть при родах четвертого ребенка, родила ему трех мертворожденных. В своем дневнике он писал, что во сне его преследует дух этой женщины. Огненной Леди. С тех пор среди местных жителей ходят слухи, что этот призрак даже столкнул его с башни.
 — Как странно. А вы видели когда-нибудь эту Огненную Леди, милорд?
 Адриан помедлил, припомнив видение, за которым наблюдал у того озера. Может ли быть?.. Он покачал головой, отказываясь принимать такое объяснение увиденного.
 — Нет, я сам не видел, однако Проклятие Кулхевена живет в сердцах и умах многих живущих здесь людей, так же как и образ Огненной Леди. А поскольку из семьи этой женщины-духа в живых не осталось никого, заклятие, по-видимому, никогда не будет снято.
 — А почему вы так уверены в том, что в живых не осталось никого, милорд?
 — Судя по тому, что мне рассказывали, муж этой леди, граф, в начале войны был арестован и посажен в Дублинский замок. Там он подхватил сыпной тиф и умер.
 Сыпной тиф? Значит, голод у них сегодня называется так? Интересно, как много знает Сент-Обин?
 — А почему граф был арестован?
 — Очевидно, что, являясь сильной крепостью, Кулхевен был одним из владений, намеченных Протекторатом для конфискации. Подобно многим землевладельцам граф отправился в Дублин искать правосудия.
 Там он был арестован по подозрению в принадлежности к католическим конфедератам.
 — Он был ирландец?
 — Нет, он был англичанином, но взял в жены ирландку.
 — В этом и заключалась его поддержка конфедератов?
 До тех пор, пока граф с недоумением не посмотрел на нее, Мара не осознавала, что говорит все громче.
 — Простите, милорд. Я мало что знаю о войне, только то, что слышала время от времени. Мой отец не верит, что женский ум может постигнуть подобные вещи. Он говорит, что женщины понимают только в рукоделии и приготовлении пищи, но я очень интересуюсь военными делами.
 Адриан улыбнулся.
 — Тогда, вероятно, вам нужно было бы работать на своего крестного отца. — Его улыбка исчезла так же быстро, как и появилась. — Я, однако, не придерживаюсь одного мнения с вашим отцом и полагаю, что женский ум вполне способен понимать подобные вещи. — Он помолчал, затем добавил вполголоса:
 — Как, впрочем, и многие другие.
 — Что вы сказали, милорд?
 — Ничего. Как я уже сказал, у старого графа было, кажется, четверо детей — три сына и дочь. Два старших сына в самом начале войны присоединились к ирландской армии, они были виновны в смерти многих англичан и погибли в битве под Дрогедой.
 — А еще один сын?
 — В то время ему было, как мне кажется, девятнадцать. Но он не присоединился к ирландской армии, как его братья. По слухам, он, кажется, пристал к банде мародеров тори, грабящих на большой дороге только замлевладельцев-англичан. Насколько мне известно, три недели тому назад он был арестован и повешен в Голуэйе.
 При этих словах Мара вся похолодела. Так, значит, Оуэн мертв. Однако постаралась скрыть свою вполне естественную реакцию на известие о гибели брата.
 — А дочь, милорд?
 — Она была самой младшей из всех детей, по-моему, в то время ей было восемнадцать. Как обычно, женщины были оставлены одни в замке, и, когда пришли солдаты, мать, которая и изображена на портрете, отказалась сдать Кулхевен. Она удерживала его почти год, сражаясь доблестно и, как мне говорили, с искусством, достойным любого генерала, но в конце концов победили солдаты парламента.
 — А дальше…
 Адриан пристально посмотрел на нее:
 — Мне кажется, продолжать не стоит, мисс Вентворт.
 — Почему? Она спаслась? А что с ее дочерью?
 Пожалуйста, милорд, если уж мне действительно суждено стать хозяйкой Кулхевена, я должна знать все, что здесь произошло.
 — Я скажу только, что солдаты не могли по-доброму обойтись с женщиной, оказавшей им такое сопротивление. Это были жестокие люди, самый сброд, стремящиеся отомстить ирландцам. Любому ирландцу. Они отомстили ей за сопротивление единственным способом, который знают подобные люди. Говорят, что ее застрелили прежде, чем смогли схватить. Можно лишь милосердно надеяться на то, что она умерла от пули, а не от того, что они сделали с ней впоследствии.
 Осознав ужасный смысл его слов, Мара закрыла глаза.
 — Извините, если я оскорбил ваши чувства. — Голос Адриана смягчился.
 — Нет-нет, все нормально. А дочь, милорд? Что случилось с дочерью?
 Адриан, не глядя на нее, покрутил бокал с бренди между пальцами.
 — Ее судьба остается загадкой. Никто с уверенностью не может сказать, что с ней сталось, потому что больше ее не видели. Поэтому я предполагаю, что она разделила судьбу своей матери.
 Мара взглянула на него. Он смотрел на портрет ее матери каким-то отстраненным взглядом, тем невидящим взглядом, который говорил ей, что его мысли где-то далеко Губы скривились в грустной усмешке. О чем он может думать? Если бы перед ней сидел другой человек, она могла бы предположить, что его расстроили события прошлого. Но разве может он быть расстроен этими событиями, если является одним из тех, кто несет за них ответственность?
 — Но война предполагает подобные вещи, — сказал он наконец, отставляя бокал Потом встал и предложил ей руку. — Не приступить ли нам к ужину, пока я совсем не испортил вам этот вечер?
 Мара взглянула на него Наконец-то встретившись с ним лицом к лицу и увидев, что он собою представляет, она внезапно засомневалась, не откусила ли она кусок больший, чем сможет проглотить Этого человека вряд ли удастся так легко обмануть. Как он поступит, когда узнает правду?
 «Обратной дороги нет» — эти слова, отдавшиеся эхом в ее мозгу, вернули ей храбрость. Она должна увидеть, чем все это кончится.
 Глубоко вздохнув, Мара приняла предложенную ей руку и пошла к столу.
 Когда Мара открыла дверь своей комнаты, часы как раз пробили полночь Пока Сайма расчесывала ей волосы и заплетала их на ночь в косу, Мара рассказала ей все, о чем узнала за последние несколько часов, начав с деталей скандала, связанного с прошлым Адриана, и кончив, спустя час, сообщением о смерти Оуэна.
 — Оуэн знал, на что идет, когда вышел на большую дорогу с этими бандитами тори, — сказала Сайма. — Теперь-то ты понимаешь, что должна бросить все эти глупости и бежать отсюда, пока это еще можно?
 — Нет. Я же говорила тебе, Сайма, теперь, когда это зашло уже так далеко, я не остановлюсь. Если прежде я еще и сомневалась, то теперь, как никогда, уверена в том, что смогу заполучить Кулхевен назад. Известие о смерти Оуэна только укрепило мою уверенность Теперь я осталась одна, Сайма. Единственная из клана Диспенсеров. И если я хотя бы не попытаюсь что-то сделать, то для Кулхевена не останется никакой надежды.
 — Никак не пойму, что связывает тебя с этой кучей камней?
 — Кулхевен — больше чем просто куча камней, Сайма. Неужели ты не понимаешь этого? Для меня это смысл жизни. Я обещала умирающей матери, что вернусь сюда. Это все, о чем она просила, и я должна выполнить ее просьбу.
 — Ты уже нашла гобелен? — спросила Сайма.
 Мара пока еще не имела времени даже вспомнить об этой части завещания матеря.
 — Нет, пока что у меня не было возможности для поисков. Слишком много времени ушло на то, чтобы воскресить прошлое. На виду он нигде не висит. Мне кажется, для дальнейших поисков, чтобы не возбудить подозрений, я должна буду подождать отсутствия Сент-Обина. У меня есть такое ощущение, что, если гобелен сохранился, он должен быть где-то в этой части замка. По-видимому, все, что осталось от моей семьи, сосредоточено здесь. Как только у меня появится возможность, я пойду туда, где, по словам матеря, он должен быть. Если его там не будет, я начну искать здесь.
 — Надеюсь, что его не уничтожили и не продали.
 — Я не думаю, чтобы Сент-Обин стал продавать его. По-моему, он знает цену вещам и непохож на человека, легко расстающегося с тем, что ему дорого.
 Сайма прищелкнула языком:
 — Что ты можешь знать об этом человеке? Ты только что увидела его в первый раз. Он просто-напросто кровавый убийца, как ты и предполагала.
 Мара покачала головой:
 — Он совсем не такой человек, каким я его себе представляла, Сайма. Точнее, он — полная противоположность тому. Мне казалось, что он старше, гораздо старше своих двадцати трех лет и гораздо жестче.
 — Что ты имеешь в виду?
 — Зная, что он доверенный человек Кромвеля, я ожидала встретить человека, похожего на тех солдат, которые убили мою мать. Ведь эти люди обезглавили своего короля. Поэтому я ожидала увидеть холодного, бесчувственного человека, ненавидящего ирландцев, но он не кажется таким. Иногда, когда граф говорил об этой войне, мне казалось, что он сожалеет о ней. О своей роли в ней он почти не упоминал, сказал только, что перед тем, как поселиться в Кулхевене, занимал какой-то пост в Дублине. Но не сказал, по какой причине оставил его.
 Мара замолчала, припомнив, что она увидела в глазах Адриана, когда он рассказывал о Дублине, — вспышку боли, такую острую, что у нее сжалось сердце, и такую мимолетную, что она почти забыла о ней. Интересно, что там с ним случилось?
 — Ты не должна забывать, кто он такой, — сказала Сайма, обойдя ее кругом и с тревогой заглядывая в глаза. — Ты все время говоришь о том, каким хорошим кажется этот человек, а не о том, что он союзник того, кто несет ответственность за смерть твоих родителей и братьев. Да, ты единственная, кто остался из Диспенсеров. И все из-за него. Он думает, что женится на крестнице Кромвеля, девочка. Ты не должна забывать о том, что это ублюдок, грязный, лживый англичанин, такой же, как и все они.
 Мара потупилась, чувствуя свою вину за то, что защищала Адриана. Сайма была права. Нельзя позволить себе забыть о том, зачем она здесь находится — Не беспокойся, я никогда не буду чувствовать к этому человеку ничего, кроме ненависти.
 Сайма бросила на нее взгляд, полный недоверия. И разве можно было ее в этом винить? Даже сама Мара была не слишком уверена в том, что сказала.
 Ей вспомнилось, как Адриан взял ее руку и приложился к ней губами. Обычный невинный жест вежливости, но ее поразила собственная реакция на него.
 Даже сейчас при воспоминании о прикосновении теплых губ к ее коже сердце забилось сильнее.
 — Вся проблема теперь в том, как заставить его жениться на тебе немедленно, не дожидаясь приезда матери Арабеллы. В противном случае тебе конец.
 — Если я по-прежнему буду выглядеть, как Арабелла, то он должен быть либо глупцом, либо слепым, чтобы захотеть жениться на мне.
 Сайма потерла щеку, задумчиво глядя в пространство.
 — По-моему, единственный выход состоит в том, чтобы его светлость лишил тебя невинности перед свидетелями, чтобы у него не осталось никакого другого выхода, кроме как поступить так, как в таком случае обязан поступить каждый джентльмен.
 — Я тоже так думаю, весь вопрос в том, как это подстроить?
 Сайма кончила расчесывать волосы Мары, перевязала их белой лентой и перекинула тяжелую косу через плечо.
 — А это, девочка, можешь предоставить мне.




 Глава 7


 Адриан стоял у окна своей спальни, одетый прямо на голое тело в перетянутый поясом халат, и смотрел на ночное небо. Было очень поздно, часы, висящие рядом на стене, только что пробили три часа ночи, но он понимал, что не сможет уснуть. Теперь это уже не имело смысла. Через два часа ему все равно надо будет вставать; его верный слуга Хантингтон обычно будил его на рассвете легким прикосновением руки и подавал таз с горячей водой для умывания и бритья.
 В это время он должен был спать. Должен был лежать в своей теплой и удобной постели, не грезя ни о чем, кроме рыжеволосых лесных фей, плавающих перед ним нагишом. Но, как оказалось, все было не так просто.
 Ему не хотелось спать, совершенно не хотелось, и, черт побери, он ничего не мог с этим поделать.
 Все эти три часа он просидел в мягком и удобном кресле возле камина, читая утомительно скучную книгу, описывающую брачное поведение ланей, в двенадцатом веке привезенных в Ирландию норманнами, Но и это не смогло погрузить его в сон. Он даже попробовал приготовленный миссис Денбери чай из ромашки с мятой, но, выпив два котелка, стоял сейчас здесь. Сна не было ни в одном глазу, а в голове одна за одной мелькали неразборчивые мысли, У него уже бывали подобные, длящиеся иногда месяцами, приступы бессонницы, но они всегда бывали вызваны определенными причинами. В последний раз это случилось после Дублина как результат того, что там произошло. С тех пор как он поселился в Кулхевене, со сном у него все было в порядке. Будучи человеком постоянных привычек, он всегда ложился в полночь и вставал в пять часов утра. И все же сейчас стоит здесь, будучи не в состоянии уснуть. Он напрасно пытался найти причину этой бессонницы, не желая признаться самому себе в том, что она вызвана появлением его гостьи.
 По первому впечатлению Арабелла оказалась именно такой, какой он ее себе представлял. Если не принимать во внимание строгую прическу и эти раздражающе нелепые очки, она была хорошенькой, даже почти красивой.
 А это чопорное одеяние? Оно было ей совершенно не к лицу. Ему всегда казалось, что женщины предпочитают одежду ярких цветов, со всякими кружевами, лентами и бантами, но, по-видимому, Арабелла была исключением. Да это и не имело никакого значения.
 Если бы даже она оказалась гренадером в юбке, с пробивающимися на верхней губе усами, он все равно просил бы ее руки.
 У него не было иного выбора.
 Судя по платью, ее, скорее всего, должно бросить в дрожь при виде обнаженного мужского тела. Его тела.
 До этого ни одна из женщин, которых он познал в своей жизни, не выказала ни малейшего неудовольствия.
 Мысль о том, что ему придется провести остаток жизни бок о бок с женой, страдающей от присутствия мужа в своей постели, подчиняющейся ему только из-за того, что так положено порядочным женам, делала нерадостной перспективу брачной ночи. Он вдруг ясно представил себе, как она сидит на кровати, дрожащими руками пытаясь прикрыться покрывалом, а он, зверь, голый зверь, приходит и требует…
 Лучшего способа, чтобы убить мужское желание, не придумаешь. Если и бывают женщины, лишенные полового влечения, то, похоже, что он женится именно на такой.
 За этот поступок его следовало бы посвятить в рыцари Адриан слышал о людях, жертвующих своей жизнью ради короля и страны, и подумал, не стоит ли его брак с мисс Арабеллой Вентворт квалифицировать подобным же образом. Внезапно он услышал какой-то шум и, повернувшись, увидел, как в комнату, шаркая ногами и протирая глаза, вошел его лакей.
 — Вы уже проснулись, милорд?
 — Похоже на то, Хантинггон.
 Этот человек, обладающий необычной для его сорока лет мудростью, сопутствовал Адриану с тех пор, как тот в свои пятнадцать лет унаследовал графский титул.
 Он следовал за Адрианом повсюду и постепенно стал незаменим не только из-за оказываемых им неоценимых услуг, но и благодаря своим безошибочным советам, которые сейчас вновь понадобятся графу.
 — Не принести ли вам немного бренди, милорд?
 Адриан улыбнулся:
 — Не надо, Хантингтон. Сегодня, вероятно, мне придется весь день провести на ногах, и вряд ли бренди поможет мне в этом.
 — Опять бессонница, милорд?
 — Да. Я уже было думал, что она совсем оставила меня. Ведь почти год…
 — Может быть, предсвадебное волнение, милорд?
 Хантингтон всегда отличался оригинальностью выражений и умением вовремя сменить тему разговора.
 — Полагаю, вы уже видели мисс Вентворт?
 Прежде чем ответить, Хантингтон помедлил.
 — Мне кажется, что она прекрасно справится с ролью хозяйки дома, милорд. Вполне подходит для этого.
 Если и существовал человек, который в каждом умел найти нечто ценное, так это был именно Хантингтон.
 — То есть вы, со свойственной вам деликатностью, хотите сказать, что мне не придется беспокоиться о том, что мисс Вентворт подобно моей матери заведет себе любовника?
 Хантингтон согласно кивнул:
 — Совершенно верно, милорд.
 — Я всегда говорил, что если когда-либо и женюсь, то возьму жену, которая, не в пример моей матери, не будет привлекать к себе внимания своей красотой. От красоты одно только беспокойство, не так ли, Хантингтон?
 — Совершенно верно, милорд.
 — Чем домовитее, тем лучше.
 — Разумеется, милорд. Вы сделали хороший выбор.
 Адриан снова повернулся к окну, спрашивая себя, сможет ли он когда-нибудь поверить в подобную чушь.
 На следующее утро после нескончаемой ночи, проведенной в метании по этой огромной, непривычной постели, Мара проснулась поздно. Несмотря на пуховую перину и подушки с ароматом лилий, голова у нее раскалывалась и не хотелось думать о том, что даже в то короткое время, на которое ей удалось забыться сном, ей не давал покоя образ человека с карими глазами, которыми он, казалось, видел ее насквозь.
 Когда после двух часов, в течение которых Мара пыталась убедить Сайму в непоколебимости своей веры в то, что Сент-Обин является сущим зверем, та наконец ушла, она провела почти всю оставшуюся ночь, сурово коря себя за то, что на самом деле так не думает. Сент-Обин действительно был зверем, и несчастливые семейные обстоятельства не могли служить оправданием того факта, что он являлся приверженцем Протектората и жил в украденном у нее доме. Он был ее врагом, и она не должна позволять себе забывать об этом.
 Спустившись по лестнице к завтраку, Мара была встречена дворецким Питером Шипли, который сообщил, что лорд Сент-Обин на рассвете уехал верхом к границам владений. Он попросил его, Шипли, принести за это извинения и дал Арабелле разрешение на беспрепятственное перемещение по замку и его окрестностям, чтобы она смогла ознакомиться с новым домом.
 Разрешение. Это слово произвело на и так находящуюся в дурном настроении Мару отвратительное впечатление. Она откусила кусок поджаренного хлеба, который только что щедро намазала земляничным джемом миссис Денбери, и пожалела, что не может высказать его светлости все, что она думает по поводу этой любезности. Большую часть своей жизни она провела в исследовании самых укромных уголков этого древнего замка, каждого растущего в его окрестностях дерева, и ей не нужно было никакого разрешения.
 Особенно от того самого человека, который украл замок у ее семьи.
 Осознание того, что она не имеет больше былой свободы перемещения, только укрепило ее в желании осуществить свой план. Теперь она уже не понимала, почему решила, что Сент-Обин сожалеет о судьбе ирландцев вообще и ее семьи в частности. Должно быть, она просто-напросто дура. Законченная идиотка. Он пользуется украденной землей, наслаждается украденными картинами, поколениями принадлежавшими ее семье, а люди, возделывавшие эту землю, люди, чьим трудом созданы все богатства Кулхевена, валяются в канавах или купаются в собственной крови.
 Она вновь откусила кусок тоста и начала механически жевать, не ощущая деликатесного вкуса лакомства, которое так настойчиво рекомендовала ей миссис Денбери. Этот дом принадлежал Маре. Сейчас за этим столом должны были сидеть ее мать и отец, пить цветочный чай, обсуждая, хорошую ли цену дадут в этом году на рынке за шерсть, что следует спрясть из этой шерсти, рассуждать о видах на урожай. А они лежат в безымянных могилах, разделенные друг от друга сотней миль.
 И теми, кто разъезжает по владениям и беседует с селянами, должны были быть ее братья, Колин и Наэл, и, конечно уж, не какой-то англичанин, воспользовавшийся результатами труда других людей, тем более что эти результаты были им украдены.
 Она осуществит свой план. Снова завладеет Кулхевеном и будет ходить по этой земле, куда и когда захочет. Даже если это будет последнее, что ей удастся сделать в своей жизни.
 Мара бросила белую накрахмаленную салфетку на прекрасной работы фарфоровый поднос с изображением герба Сент-Обинов — льва и голубя, повернутых друг к другу и разделенных переплетенными ветвями оливкового дерева. Потом поднялась и разгладила складки еще одного скромного платья из гардероба Арабеллы — темно-коричневого, с бордовой, подбитой ватой нижней юбкой, единственным украшением которого был строгий и простой белый кружевной отложной воротник.
 Как бы ей хотелось надеть изумрудно-зеленое сатиновое платье с золотым кружевом и нижней юбкой из тончайшей небесно-голубой шелковой ткани. И чтобы ее волосы свободно спадали на плечи, а не были гладко зачесаны под пуританский белый чепчик и стянуты на затылке так туго, что у нее ломило виски, и волосы были бы рыжими, огненно-рыжими, как им полагалось от природы, а не этого ужасного траурно-черного цвета.
 Но до тех пор, пока не отпадет необходимость играть роль Арабеллы и маскироваться под чопорную пуританскую мисс, она должна будет одеваться и вести себя в соответствии с требуемой скромностью и тупым повиновением — даже если это убьет ее.
 Находясь в самом скверном расположении духа, Мара была даже рада отсутствию Сент-Обина. Если бы он был сейчас здесь и стоял перед ней со своим обычным высокомерным видом, ей пришлось бы потрудиться, чтобы скрыть от него свое раздражение. Нет, нужно уйти туда, где все было ей знакомым, родным.
 Не в эту чуждую новую часть Кулхевена, с ее подчеркнуто английской отделкой и стилем. Ей захотелось увидеть настоящий Кулхевен, его старинные стены и помещения, Кулхевен, за который она пришла сражаться.
 Чувствуя на себе взгляды слуг, она прошла через огромный холл, полированные, черного дерева панели которого отражали свет свечей, и задержалась возле резного буфета из дерева грецкого ореха, чтобы полюбоваться на стоящий там позолоченный подсвечник. С любопытством проведя рукой по краю висевшего на стене изъеденного временем, пыльного гобелена, она свернула в полутемный проход, ведущий в восточное крыло дома и к старой части замка.
 В новейшей пристройке, возведенной уже после того, как Кулхевен был конфискован у Диспенсеров, теперь были сосредоточены все жилые помещения. Со стенами из скрепленного известью красного кирпича и многочисленными трубами, усеивающими двускатную крышу, она представляла собой скорее сельский особняк, чем часть замка. Помещения здесь были более обширными, с пропускающими солнечный свет высокими окнами граненого стекла. Во времена постройки более старой части, столетиями раньше, когда замки часто подвергались осадам, подобные окна были бы подарком для врага. Насколько помнила Мара, окна в Кулхевене ее юности располагались очень высоко, почти у самого потолка, и были слишком малы и узки для того, чтобы пропускать хоть сколько-нибудь заметное количество света.
 Дойдя до массивной дубовой двери, ведущей в старую часть замка, в Кулхевен ее детства, Мара остановилась. Над ней, в каменной стене, было вырезано слово «salve», по-латыни означавшее приветствие. Широко известный своим гостеприимством рыцарь Руперт де Калевен хотел, чтобы каждый, независимо от причины своего визита, знал, что он тут желанный гость. Она улыбнулась, помня, что над другой стороной двери было высечено слово прощания — «valete».
 Мара провела ладонью по двери, ощущая каждую трещинку на изъеденной временем деревянной поверхности. Каменная кладка вокруг двери выглядела гораздо более грубой и темной, чем оштукатуренные стены новой части. На дереве двери до сих пор можно было различить зарубки, отмечающие рост ее братьев в дни их рождения Она вспомнила, как однажды, когда ей исполнилось семь лет, она спросила отца, почему на двери нет отметок и ее роста. Отец взял большой меч, висящий на стене его кабинета, и сделал зарубку на резной облицовке камина, сказав, что у нее будет свое особое место.
 Эта дверь, веками выдерживавшая удары таранов и пушечных ядер, была для нее дорогой в детство, подумала она.
 Дорогой в ее жизнь.
 Мара медленно взялась за массивную железную задвижку, хотя и была уверена, что та не поддастся.
 К ее удивлению, она пошла вверх довольно легко.
 Она толкнула дверь, но долго не бывшая в употреблении дверь не поддалась и пришлось нажать на нее плечом Наконец после некоторого сопротивления дверь, царапая по неровному полу, открылась со звуком, отдавшимся эхом в находящемся за ней пустом помещении Внутри, за порогом двери, лежала куча сухих осенних листьев. Мара знала, что за этой дверью ее ждали воспоминания, воспоминания о счастливом и беззаботном детстве Но также и воспоминания о страхе, ощущении беспомощности и смерти.
 И даже когда она, разорвав низко висящую паутину, осторожно шагнула внутрь, то не знала еще, сможет ли встретиться с ними лицом к лицу.
 Но то, что встретило ее по ту сторону, не воскресило в ней воспоминаний о былом ужасе. Вместо этого она ощутила теплое и приятное чувство родного дома.
 Эта внушающая уважение своими размерами комната была когда-то жизненным центром замка, местом, где проходили трапезы и куда люди собирались на представления, даваемые труппами странствующих комедиантов. Сквозь отверстие в виде широкой трубы посередине потолка двусветного зала, куда, со времен рыцаря Руперта де Калевена уходил дым от огня, пылающего в гигантском центральном очаге, струился яркий солнечный свет. Большой, отделанный мрамором камин, видневшийся у дальней стены и призванный заменить устаревший очаг, был построен не ранее пятидесяти лет тому назад по указанию ее матери.
 Высоко над головой с прикрепленной к кольцу возле двери толстой веревки, проходящей через поддерживающуюся в рабочем состоянии со времени постройки замка систему блоков, свисал гигантский железный канделябр, весь в пыли и паутине. Стены из серого камня были голыми, если не считать остатков фламандских шпалер и цветных тканей, когда-то препятствующих проникновению в комнату зимних сквозняков. Единственным предметом обстановки, оставшимся в гигантском помещении, был стоящий в углу маленький трехногий табурет, с которого мальчики-слуги Кулхевена наблюдали в смотровое отверстие за любым человеком, приближающимся к замку. Криво прислоненное к стене стояло разбитое, но с сохранившимся в углу осколком зеркало в позолоченной раме.
 При виде этой огромной и пустой комнаты, вызвавшей в ней столько воспоминаний, на Мару нахлынул приступ такой отчаянной тоски, что ее всю затрясло. Если бы можно было повернуть время назад, к дням счастливого детства, когда война еще не пришла на землю Ирландии, опять почувствовать себя членом своей семьи! Стоило ей закрыть глаза, как она ясно представила себе сцены прежних времен, все их великолепие и красоту. Гигантский полированный стол возле огня. Музыка, доносящаяся из угла, где стоял помост для менестрелей. Смех, эхом отражающийся от, стропил. Треск поленьев в очаге.
 Висящие по стенам яркие гобелены…
 Гобелены.
 Внезапно Мара вспомнила о цели своего прихода сюда — найти единственную оставшуюся фамильную реликвию Диспенсеров.
 Она видела кулхевенский гобелен только раз, ребенком, когда мать принесла его к ней, с недовольным видом сидевшей в гостиной над уроком рукоделия — шторами, которые та решила повесить. Гобелен был небольшим, размером примерно с подушку, но был гораздо красивее, чем любая из картин, висевших во дворце Сент-Джеймс до того, как Протекторат ободрал догола его стены. Мать рассказала ей, что гобелен был выткан столетия тому назад прекрасной юной девушкой по имени Грейни, которая была дочерью Руперта де Калевена. У нее тоже были рыжие, как пламя, волосы — отличительная черта всех хозяек Кулхевена, и с тех пор он из поколения в поколение передавался очередной владелице Кулхевена.
 Это было прекрасное произведение искусства, вышитое тончайшими золотыми и серебряными нитями и изображающее свадьбу. На заднем плане виднелся величественный замок Кулхевен, утопающий в лучах золотистого света. Когда огонь очага падал под нужным углом, нити начинали сверкать и сиять, создавая впечатление, что изображение ожило.
 Легенда гласила, что воин-жених был убит в битве за несколько дней до свадьбы. Узнав о трагической судьбе рыцаря, дева Грейни бросилась с Кровавой башни и разбилась о камни у ее подножия. Говорили, что белые цветы, растущие там, где она упала, окрасились пятнами ее крови, и с тех пор этот цветок, который не растет больше ни в одном месте Ирландии, называется «Кровь Грейни».
 Мара до сих пор помнила, как еще совсем маленькой она смотрела с вершины башни на лежащие у подножия скалы, с грустью думая о судьбе прекрасной леди. Из всех преданий, рассказывающих о несчастьях, связанных с башней, история этой девушки была единственной, в которую Мара действительно верила Все, что осталось от короткого существования девы, был этот сотканный ее руками гобелен.
 Мара подошла к входу в восточный коридор, ведущий к семейным спальням. Большое черное отверстие, казалось, готово было поглотить ее. Висящие по стенам подсвечники были пусты, поэтому она достала маленькую свечку, которую принесла с собой, и, держа ее немного наискось, чтобы капли воска капали на пол, подобрав юбки, двинулась вперед.
 На каменном полу шаги звучали тихо, в такт им слышалось шуршание юбок. Где-то в темноте она слышала шум от разбегающихся в стороны маленьких тварей. Все двери, выходящие в коридор, были закрыты, и чем дальше она углублялась в коридор, тем слабее становился струящийся из большого зала свет и тем плотнее обступала ее тьма. Но ей не было страшно. Да и чего ей было бояться? Ведь это был ее дом, более родной ей, чем кому-либо другому на свете.
 В конце коридора Мара остановилась, и сердце ее забилось сильнее. Перед ней находилась еще одна закрытая дверь — дверь, в которую когда-то она так часто входила. Мара подняла тяжелую ржавую задвижку. Дверь открылась легко.
 Расположенное высоко над ее головой окно было разбито, вельветовые драпировки, когда-то великолепного ярко-синего цвета, теперь выцвели до серовато-лилового и были все порваны. При появлении Мары сидящая на подоконнике певчая птичка радостно зачирикала, виднеющиеся за окном ветви высоких дубов тихо шуршали листвой под тихим летним ветерком. При виде представшего перед ее глазами запустения Мара закрыла глаза и попыталась представить себе это место, каким оно было когда-то.
 — Сайма, уведи Мару в подземный ход! Идите в деревню! Я последую за вами!
 Голос матери был почти не слышен за грохотом мортиры, с помощью которой пытались выломать двери нижнего этажа, и за шумом испуганных голосов, раздающихся из всех помещений дома. Горничные и лакеи метались туда-сюда, пытаясь спрятать что можно из столового серебра. Диспенсеров и распихивая по всем укромным уголкам богато украшенные подсвечники, чтобы спасти их от жадных рук «круглоголовых». Когда Сайма подтолкнула Мару к двери, та вдруг заметила темно-синюю вельветовую юбку матери.
 — Пойдем, детка, ты же слышала, что велела твоя мать. Нам с тобой надо поспешить к подземному ходу, чтобы успеть скрыться прежде, чем эти злодеи «круглоголовые» ворвутся внутрь.
 — Но, Сайма, мы же не можем оставить здесь маму!
 — Ты слышала, что она сказала? Она последует за нами.
 Теперь они уже были в большом зале; вокруг них в панике метались обитатели замка. Никто не обращал на девочку и служанку никакого внимания. Сайма потянула вверх рычаг, скрытый под обшивкой камина, и подтолкнула Мару вперед, в темноту за дверью потайного хода, спрятанной позади камина. Как раз в это время раздался громкий треск, за которым последовали крики и вопли снаружи.
 — Эти кровопийцы-»круглоголовые», наверное, ворвались на нижний этаж. Нам лучше поспешить. Им не понадобится много времени, чтобы пробиться сюда; скоро они уже будут топтать своими грязными ножищами прекрасные турецкие ковры твоей матери. — Сайма потянула Мару за руку. — Идем, детка, мы должны закрыть за собой дверь прежде, чем они ворвутся сюда.
 — Но мама…
 — Твоя мать найдет выход. Она всегда знает, что делает.
 — Нет, я не могу оставить ее.
 Мара вырвалась и побежала к лестнице, ведущей на вершину Кровавой башни. Подобрав юбки до колен, она устремилась наверх, перепрыгивая через ступеньки. Достигнув верха, девушка открыла дверь, ее взору предстала ужасающая картина сражения. Она увидела мать, целящуюся куда-то вниз из старого отцовского мушкета. Мать что-то кричала, отказываясь сдаться солдатам. Внезапно она откинулась назад, и мушкет со стуком упал на пол.
 — Мама!
 Тут Мара, как и всегда в этом месте, очнулась от нахлынувших на нее воспоминаний. Она все еще находилась в комнате матери. Мара не знала, сколько пробыла здесь, сердце билось учащенно, а все лицо было мокрым от слез.
 Она вытерла слезы, загнала воспоминания в самый дальний уголок сердца и вернулась к тому делу, ради которого явилась сюда.
 Комната представляла собой жалкое подобие того, чем была раньше. На другом конце ее стоял высокий гардероб эбенового дерева, одна из дверец которого, открытая, косо свисала с погнутых петель. Внутри было пусто, если не считать торчавшей изнутри забытой небольшой головной ленты. Мара подняла ее, разгладила помятые концы и спрятала в карман своего платья.
 Она прислонилась к стойке балдахина массивной кровати, обняв рукой толстый резной деревянный столб.
 Когда-то в спальне матери пахло лимонным маслом и розами, а тщательно отполированная мебель сверкала.
 Сейчас здесь пахло гнилью и плесенью. И смертью.
 Пол, ранее всегда такой чистый, теперь был покрыт грязью и сухими листьями. Она оглядела комнату, каждый камень стен, лежащую на полу разбитую фарфоровую чашу для умывания, маленький молитвенник матери в кожаном переплете, страницы которого были вырваны и раскиданы по всей комнате.
 Внутри огромного каменного камина все еще чернелась кучка углей, оставшихся от огня, согревавшего мать в ее последнюю ночь. Мара подошла к камину и прикоснулась к холодным камням облицовки, повторяя про себя слова матери.
 «Начни от угла и отсчитай три камня направо…»
 Мара пробежала пальцами по грубой поверхности.
 Ее рука остановилась на третьем камне.
 «Потом два камня вверх и еще два направо…»
 Она последовала указаниям.
 «Это и будет нужный тебе камень…»
 Ее рука остановилась на нем.
 «Чтобы открыть дверцу, нажми на левую сторону».
 Мара нажала на камень, который повернулся, открыв маленькую полость, спрятанную в кладке камина.




 Глава 8


 Мара осторожно просунула руку в тайник, пытаясь на ощупь найти то, что искала. У дальней стенки она нащупала что-то маленькое и квадратное, с гладкой поверхностью полированного дерева и медленно вытащила наружу.
 Когда она села на маленький кривоногий стул и положила резную шкатулку себе на колени, сердце ее отчаянно забилось. Шкатулка была изготовлена из освященного феями дерева — так по крайней мере говорила ей мать, — которое было очень темного цвета, почти черного. Мара провела пальцами по полированной крышке, стирая осевший сверху толстый слой пыли.
 Под пылью скрывалась тщательно вырезанная эмблема. Две буквы. Переплетенные между собой Э и Ч, окруженные орнаментом из роз, которые должны были символизировать соединение в браке ее родителей, Эданы и Чарльза. Отец рассказывал ей, что купил эту шкатулку у одной старой мудрой женщины и подарил своей жене в день свадьбы. Мать держала в ней только самые ценные для себя вещи. Письма отца, полные заверений в вечной любви, написанные матери задолго до их свадьбы. Локон детских волос ее старшего брата Колина, перевязанный голубой шелковой лентой. Бутон розы, высохший и хрупкий, когда-то красные лепестки которого давным-давно почернели, подаренный отцом матери после того, как они в первый раз вместе танцевали.
 И кулхевенский гобелен.
 Все эти вещи бережно хранились в шкатулке, которая должна была перейти к Маре по наследству. Это начинание матери должно было превратиться в традицию, такую, же, как и передача кулхевенского гобелена от хозяйки замка к следующей за ней.
 Мара осторожно открыла потускневший бронзовый замочек. Там, внутри, лежало все, что осталось от ее семьи, — последние доказательства самого ее существования. Там она найдет то, что Кромвель и вся его армия не смогли у нее отнять, маленькие, дорогие ей сувениры, счастливые напоминания о минувшем.
 Медленно она приподняла крышку.
 Сердце как будто провалилось куда-то вниз.
 Шкатулка была пуста.
 Все эти бережно хранимые предметы, которые должны были перейти от матери к ней, исчезли. Сокровища, которые большинство людей посчитали бы ничего не стоящими, а для нее были гораздо более ценными, чем все эти картины и серебряные канделябры, пропали все до единого.
 И кулхевенский гобелен вместе с ними.
 Мара смотрела внутрь пустой шкатулки матери, и от понимания того, что гобелена, как и всего остального, там нет, горькое чувство неудачи наполнило ее душу.
 Как же они нашли шкатулку? Кто ее нашел? Тайник был совершенно незаметен. Он был изготовлен двести лет тому назад, и до сих пор никто не обнаружил его.
 Никто даже не мог и подозревать о его существовании, если, конечно, солдаты не наткнулись на него случайно.
 Но если даже это и так, если в поисках добычи они и наткнулись случайно на тайник, то почему положили шкатулку на место? Во всем этом не было никакого смысла.
 Внезапно Мара услышала позади себя какой-то звук, как будто кто-то шаркнул ногой по каменному полу наружного коридора. Она захлопнула шкатулку, засунула ее обратно в тайник и, повернув камень, закрыла его. Потом, затаив дыхание, прислушалась, ожидая звуков из-за двери.
 — Эй? Есть там кто-нибудь?
 Молчание.
 Мара подбежала к двери и выглянула в коридор.
 Там было совершенно темно и тихо, только где-то у нее над головой, проникая в какую-то трещину в стене, посвистывал ветер. Но кто-то тут был. Она была уверена в этом. Шаги ей не почудились. Кто-то действительно стоял здесь и наблюдал за ней.
 Опасаясь того, что Сент-Обин может вернуться рано, Мара поспешила покинуть спальню матери и, торопливо пройдя по коридору, тщательно закрыла за собой толстую дубовую дверь, соединяющую старую и новую части Кулхевена.
 В огромном холле и на лестнице ей никто не встретился, и она заторопилась дальше, оглядываясь назад на каждом повороте. Мара не останавливалась, пока не достигла двери своей комнаты.
 — Ух, детка, — сказала Сайма, когда она закрыла за собой дверь, — ты как сквозь землю провалилась, и никто не знал, где ты. А так как Сент-Обина тоже не было, я испугалась, что он, может быть, узнал правду и увез тебя куда-нибудь. Чуть не умерла от страха за тебя.
 Мара перевела дыхание.
 — Все в порядке, Сайма. Я не видела Сент-Обина Он уехал рано утром, и его не ждут до вечера. А я просто ходила в спальню матери в старую часть Кулхевена, чтобы проверить, на месте ли гобелен.
 — Ты нашла его? Гобелен был там, где сказала твоя мать?.
 — Нет. Он исчез, Сайма. Не понимаю, каким образом кто-то мог найти его, но, очевидно, что все-таки его нашли. Там ничего нет.
 Сайма в изумлении открыла рот — Исчез? Нет, этого не может быть. Как солдаты могли отыскать его в этом тайнике?
 Мара прошлась по комнате, нервно потирая руки.
 — Не знаю. Я не верю, что его нашли солдаты.
 Шкатулка, в которой, по словам матери, он должен был быть, все еще там, пустая, но там. Исчезли также все ее сувениры. Но шкатулка осталась. И это очень странно. Если солдаты взяли гобелен и все остальное, то почему оставили шкатулку? Это какая-то бессмыслица.
 Прежде чем Сайма успела ответить, Мара продолжила:
 — Нет, солдаты не могли найти гобелена. Это должен быть кто-то другой. Тот, кто знал о тайнике. Но кто это мог быть?
 — Не думаешь ли ты, что это Сент-Обин?
 Мара перестала ходить и, нахмурив брови, уставилась в пол.
 — Не знаю. Он, вероятно, мог бы его найти, но я так не думаю. Во всяком случае, если бы он и нашел тайник, то гобелен должен быть где-то здесь. Сент-Обин сохранил все более-менее ценное, что осталось от моей семьи. И никогда бы не продал гобелен. Просто не смог бы — он стоит дороже, чем тысяча золотых.
 Мама сказала, что, прежде чем спрятать гобелен в шкатулку, она аккуратно свернула его и положила в мешочек из вельвета. Нет, он должен быть где-то в Кулхевене.
 Сент-Обин, очевидно, где-то спрятал его. Но где?
 Она задумалась на минуту.
 — Наверное, сейчас самое время воспользоваться любезным разрешением его светлости на осмотр замка.
 Если гобелен у него, то он где-то здесь, а если он здесь, я его найду.
 Остаток дня Мара провела, осматривая комнаты западного крыла в поисках кулхевенского гобелена, но безуспешно. И весь этот день, пока она осматривала каждый ящик и заглядывала под каждую кровать, ее не покидало смутное ощущение того, что за ней следят — такое же ощущение, какое появилось у нее в спальне матери. Ей казалась, что кто-то или что-то все время следует за ней, но, оглядываясь, он никого не обнаруживала. В конце концов она решила отнести это на счет нервов.
 Однако Мара почувствовала большое облегчение, когда позднее, вечером, готовясь спуститься к ужину, убедилась в том, что шаги, которые она слышала в коридоре за дверью спальни матери, все-таки не принадлежали Сент-Обину. Он вернулся уже после заката — весь день объезжал владения и навещал соседа-землевладельца.
 Это известие, успокоив ее, вместе с тем дало повод для раздумий. Почему этот человек, после долгих месяцев переписки и ожидания своей будущей невесты, старается свести время, проводимое с ней, к минимуму?
 Она знала, что именно Сент-Обин искал этого брака, именно он настойчиво добивался его. Оуэн перехватывал письма Сент-Обина к Арабелле и пересылал их Маре, чтобы она, когда попадет в Кулхевен, знала все, что необходимо.
 Письма были полны пылких заверений в желании увидеть ее прекрасное лицо, в том, что он не может дождаться, когда заключит Арабеллу в свои объятия, что все его мысли заполнены ее красотой и что он жаждет провести остаток своих дней вместе с нею.
 А теперь, когда «Арабелла» была в Кулхевене, когда эти месяцы ожидания позади, он, кажется, избегает ее, как будто она прокаженная.
 Как и исчезновение гобелена, это выглядело бессмыслицей. Неужели он нашел ее настолько непривлекательной, что даже не может находиться рядом? А если это так, то каким образом она сможет вынудить его посягнуть на ее невинность и, следовательно, спровоцировать его на немедленную свадьбу?
 И что еще более важно, если там, в коридоре, был не Сент-Обин, то кто же?
 От обилия вопросов, на которые у нее не было ответов, у Мары даже разболелась голова. Поэтому, спускаясь по лестнице, чтобы присоединиться к Сент-Обину за ужином, она пришла к выводу, что проще всего будет решать их по очереди.
 Первым и требующим немедленного разрешения являлся вопрос о том, как ей скомпрометировать саму себя и вынудить графа на немедленную свадьбу. Она должна была утвердить свое положение в Кулхевене и, разумеется, не могла ждать прибытия своей мнимой матери.
 Надо было действовать быстро.
 Решив не отступать от плана и приготовившись ко второй встрече с ним, Мара направилась к столовой, но, услышав голоса, раздающиеся из-за двери, остановилась.
 — Рыжеволосая фея, плавающая в твоем озере? В следующий раз ты расскажешь мне о своей встрече с гномами. Послушай, Адриан, ты явно слишком долго прожил в деревне. Неужели это бывает со всеми после тридцати двух лет? Ну, тогда у меня по крайней мере впереди шесть относительно нормальных лет. Мне кажется, что ты начинаешь сходить с ума. Может быть, тебе самое время оставить этот чудовищный замок и вернуться к цивилизации, в Лондон?
 Этот глубокий и звучный мужской голос был незнаком Маре. Стараясь не шуметь, она продолжала слушать.
 — К цивилизации? В Лондон? Туда, где меня знают как незаконнорожденного графа Сент-Обина?
 Феи не феи, но я предпочитаю оставаться здесь, в Кулхевене. Знаю, что покажусь тебе полным идиотом, но уверяю, Рольф, я ее видел. Средь бела дня, своими собственными глазами. Плавающую в озере в своей великолепной наготе. Она была прекрасна. Ты же знаешь, мой дядя писал о ней, а люди в замке и его окрестностях верят в ее существование. Эта Огненная Леди — местная легенда.
 — А теперь, значит, эта мистическая женщина является тебе. Послушай, если встретишь поблизости еще какую-нибудь голую мистическую женщину, пришли ее сегодня ночью в мою комнату. Я давно уже нуждаюсь в хорошей встряске, а один призрак стоит другого.
 Голос Адриана зазвучал тише:
 — Говорю тебе, Рольф, это была не просто проходившая мимо незнакомка. В один прекрасный момент она появляется во всем великолепии наготы, а в следующий исчезает. Без всякого следа. Ни одна женщина в замке или в деревне даже близко не походит на нее. Поверь мне, я весь день провел в поисках этого прекрасного создания. Она действительно самая изумительная женщина, которую я когда-либо видел.
 Мара не могла поверить своим ушам. Значит, он видел ее! Он видел ее, плавающую в озере совершенно голой, а она стоит тут, размышляя, как его заставить скомпрометировать ее. Пикантность ситуации можно было бы счесть поразительной, если бы не тот факт, что она чуть было не попалась.
 Как поступил бы Адриан, если бы она не убежала?
 Все ее планы и предосторожности оказались бы напрасными, и, вероятнее всего, она сейчас сидела бы в тюремной камере. Если бы Сайма узнала об этом, она вышла бы из себя.
 После того как первоначальный шок прошел, Мара припомнила кое-что из сказанного Сент-Обином. Он не подозревал, что видел в озере именно ее, и был убежден, что повстречал дух, рыжеволосый призрак, называемый Огненной Леди, призрак ее матери, явившийся к нему из могилы. Провел весь день в поисках ее или, во всяком случае, похожей на нее женщины. А его дядя Джеймс даже уверял, что видел ее.
 И пока Сент-Обин продолжает верить в существование Огненной Леди, ее тайна будет в безопасности.
 Он знал о судьбе его матери, которая никаким образом не могла спастись после атаки солдат. Его собственный дядя писал о ней и уверял, что она ему являлась. Не отыскав никого, кто бы мог быть ею, Адриан действительно поверит в то, что это было видение. Мара собиралась сделать все, чтобы он продолжал так думать.
 — Добрый вечер, джентльмены, — сказала она, входя в комнату.
 Усовершенствовавшись в искусстве смотреть поверх оправы своих очков, Мара смогла вполне хорошо рассмотреть второго мужчину. Он был высок, молод, довольно красив, хотя не настолько, как Сент-Обин, и не так прекрасно выглядел, стоя рядом с хозяином у камина с бокалом вина в руке.
 — Добрый вечер, Арабелла, вы сегодня очаровательны. Позвольте представить вам Рольфа Бродигана, виконта Блеквуда. Рольф, это моя нареченная, мисс Арабелла Вентворт.
 Рольф выступил вперед и, взяв ее руку, приложился к ней губами. Взглянув в ее скрытые за стеклами очков глаза, он улыбнулся.
 — Весьма польщен, мисс Вентворт. Адриан, — сказал он, поворачиваясь к Сент-Обину, — ты совсем не преувеличивал, сказав, что она очаровательна. На самом деле она просто изумительна.
 Мара кивнула, как, по ее мнению, поступила бы Арабелла, и направилась к своему месту возле Сент-Обина.
 Этот человек, должно быть, слепец, а к тому же еще и лжец. Разве может какой-нибудь мужчина в здравом уме найти ее изумительной? Ее платье было простым, коричневого цвета и совершенно безвкусным, а волосы гладко зачесаны и спрятаны под уродливым белым чепцом — и все-таки он называет ее очаровательной. По всей видимости, очки были необходимы именно ему.
 Хотя Мара и была рада тому, что не оказалась с Сент-Обином наедине, однако присутствие гостя могло затруднить задачу спровоцировать графа на компрометирующие ее действия.
 Но Сайма заверила ее, что отвечает за все. Маре оставалось только положиться на это обещание.
 Ужин, приготовленный кухаркой, весьма крупной и крепкой женщиной по имени миссис Филпот, которая, приветствуя прибытие «Арабеллы» в Кулхевен, так крепко прижала ее к своей груди, что чуть не задушила, прошел весьма приятно. Жареный фазан был восхитителен, молодой картофель в пикантном соусе весьма нежен, а дополнением к этому было присутствие лорда Блеквуда.
 Глядя на него поверх очков, Мара думала, что он представлял собою тот тип мужчин, от которых матери обычно предостерегают своих дочерей, — с его волосами, чернее, чем грех, и живой, победоносной улыбкой, которая, несомненно, в прошлом вскружила голову не одной женщине.
 Как и у Сент-Обина, от долгого пребывания на солнце лицо у него было темным, если не сказать смуглым, но, сравнивая гостя с хозяином, Мара чувствовала, что в лорде Блеквуде чего-то недостает, хотя и не могла понять, чего именно. И все же он вел себя настолько легко и беззаботно, рассказывая забавные случаи из своей жизни, что, будь обстоятельства этих историй иными, не описывай он оборотных сторон войны, он непременно понравился бы Маре.
 Лорд Блеквуд побывал в новых колониях, за океаном, в месте, которое он называл Вирджинией. Он рассказывал о поселенцах, начавших там новую жизнь, красочно описывая нетронутую природу колоний и дикую красоту реки с названием «Джеймс». Во время рассказа Мара молча ела, потягивала вино и наблюдала за двумя друзьями. Было очевидно, что их отношения были близкими и долгими, потому что они вели себя совершенно свободно друг с другом, легко переходя от темы к теме.
 Она обратила внимание, что если на губах Рольфа улыбка была частой гостьей, то Адриан улыбался редко, как будто считал это за своего рода слабость. Но в этом человеке не было слабых мест, подумала Мара, рассматривая его пальцы, спокойно лежащие на бокале. И подумала, какую боль могут причинить ей эти пальцы, если он узнает, кто она такая на самом деле.
 За остроумными замечаниями и историями о своих мальчишеских приключениях Рольф, однако, съел достаточно, чтобы можно было накормить взрослого жеребца, и завершил все это выпитым одним глотком полубокалом вина.
 — Довольно скучных историй, — сказал он, вытирая рот салфеткой и откидываясь в кресле. Потом взглянул на Мару. — Я слышал, что они предложили Кромвелю корону Англии и что он отказался. Поэтому скажите, мисс Вентворт, каковы же тогда планы у вашего крестного?
 — Рольф, — вмешался в разговор Сент-Обин, прежде чем Мара успела ответить, за что она была ему весьма благодарна, так как не имела ни малейшего понятия о том, что ей сказать, — Арабелла ничего не знает о планах своего крестного. Ни о военных, ни о каких-либо других.
 Что-то в его тоне сказало Маре, что за этими словами таится нечто иное, что-то такое, во что она не посвящена.
 — Простите меня, мисс Вентворт, — сказал Рольф, обменявшись взглядами с Сент-Обином. Он покаянно склонил голову. — Кажется, я перешел границы. Разумеется, такая очаровательная молодая леди, как вы, не может что-либо знать о планах своего крестного. Извините меня за нескромность.
 Прежде чем ответить, Мара отпила маленький глоток кларета и неторопливо проглотила его.
 — Все в порядке, лорд Блеквуд. Забудьте, пожалуйста, об этом.
 Он улыбнулся, показав ровные белые зубы.
 — Вы не против, если мы покончим с формальностями? Я бы предпочел, чтобы вы звали меня Рольф. В конце концов, вы собираетесь стать женой моего ближайшего друга.
 — Согласна, Рольф. И пожалуйста, зовите меня Арабелла.
 — Она увидела, что высокая двустворчатая дверь столовой приоткрылась и в нее проскользнула Сайма, машущая ей рукой. — А сейчас, если вы, джентльмены, не имеете ничего против, меня зовет моя служанка.
 Адриан поднялся со своего стула.
 — Конечно, Арабелла. Пока вы займетесь со служанкой, мы с Рольфом продолжим разговор за бокалом портвейна. Но потом я хотел бы, чтобы вы оказали нам честь и мы составили в гостиной партию в ломбер.
 Мара взглянула ему в глаза. Она была немного удивлена этой просьбой, зная неодобрительное отношение пуритан» к картам и вообще ко всякой игре. Может быть, он просто проверяет ее? Хотя если он сам играет, то не будет осуждать и других. Поэтому она улыбнулась и просто сказала:
 — Как вам будет угодно, милорд.
 Сайма вышла вслед за Марой из столовой и закрыла за собой дверь.
 — Я приготовила питье.
 — Питье? — Мара оглянулась вокруг, моля Бога, чтобы поблизости не оказалось слуг. — О чем ты говоришь? — спросила она шепотом.
 — Питье, которое ты должна дать его светлости Сент-Обину, чтобы он посягнул на твою честь.
 — Ты хочешь, чтобы я дала ему питье? Мы не можем сделать это сегодня, Сайма. Здесь Рольф… — она запнулась, — лорд Блеквуд.
 — Но ты должна дать ему питье сегодня Через двадцать четыре часа питье потеряет свою силу. И некоторое время я не смогу приготовить его. Вербену очень трудно найти, и у меня могут уйти дни, даже недели, чтобы отыскать другое растение. А насчет друга Сент-Обина тебе беспокоиться нечего. Для него я тоже приготовила питье и посыпала на его подушки свежие шишечки хмеля, так что он проспит до утра, как младенец у материнской груди.
 — А как насчет слуг? Что, если кто-нибудь заметит что-то странное?
 — Его светлость уже отпустил прислугу. Даже своего дворецкого, этого носатого Хантингтона. Сегодня прекрасная возможность. Нам нельзя терять времени. Надо действовать быстро, чтобы ты смогла выйти замуж за его светлость, прежде чем он начнет удивляться, почему это не едет мать Арабеллы. Как бы отвратительно тебе это ни показалось, другого случая может и не представиться.
 Она протянула Маре поднос, на котором стояли два бокала.
 — После ужина джентльмены всегда пьют бренди.
 Правый бокал предназначен для Сент-Обина, другой — для лорда Блеквуда. Не перепутай, потому что в этом случае последствия будут катастрофическими. А теперь иди, и когда убедишься, что они выпили все, возвращайся в свою комнату. Если мы хотим сегодня преуспеть, то нам есть чем заняться, а времени очень мало. — Она похлопала Мару по плечу и добавила:
 — Если все пройдет как надо, к концу этой недели ты произнесешь свою свадебную клятву.




 Глава 9


 Мара остановилась перед дверью, ведущей в спальню Сент-Обина, и медленно повернула ручку. Раздался щелчок, в мертвой тишине, царящей в западном крыле дома, прозвучавший как выстрел. Она осторожно толкнула дверь от себя — огонек свечи, которую Мара держала в руке, задрожал. Внутри не чувствовалось ни малейшего движения, ни единого звука, комната освещалась только небольшим пламенем, горевшим в камине на другом конце комнаты. Догорающие уголья странным оранжевым светом освещали темные панели стен и отбрасывали колеблющиеся тени на прекрасный фламандский ковер и полированные половицы.
 Мара шагнула внутрь и тихо закрыла за собой дверь.
 У нее тряслись руки. Она задула свечу, положила ее на оказавшийся поблизости стол и двинулась дальше.
 В отличие от изысканной, розового и красного дерева, меблировки ее комнаты, здешняя была изготовлена из цельного дерева грецкого ореха и, подобно ее хозяину, была темной, массивной и солидной. В этой комнате, казалось, все было более крупных масштабов, начиная от облицованного мрамором камина, в котором вполне могли бы поместиться во весь рост человек семь, и кончая стоящим перед камином мягким креслом, ручки которого были вырезаны в виде львиных голов.
 Осторожно двигаясь по комнате, она увидела лежащие под скамьей ботинки Сент-Обина и рядом с ними небрежно брошенные бриджи и рубашку. Возле умывальника на маленьком столике стоял наполовину пустой бокал бренди. В другом конце комнаты, в темном углу, на приподнятом над полом помосте стояла высокая кровать с балдахином, на которой спал он.
 На толстых столбах балдахина были вырезаны такие же львиные головы, как и на ручках кресла, а ножки кровати имели вид гигантских звериных лап. Роскошные, синие с золотом, занавеси были отдернуты, складки парчи богато поблескивали в колеблющемся свете очага. Подойдя к кровати, она остановилась и посмотрела на Сент-Обина.
 Он лежал на спине, откину? одну руку на лежащую рядом с ним подушку, и спал глубоким сном. Судя по сердитому выражению лица, его сны были не слишком приятными. Грудь была обнажена, ее рельефно выраженные мышцы покрыты густыми черными волосами, спускающимися к плоскому животу и исчезающими под простыней, облегающей длинные ноги. Она ясно могла видеть контуры мускулистых бедер, смуглая кожа которых просвечивала сквозь белизну ткани.
 Он был совершенно наг.
 От этой мысли сердце Мары забилось сильнее.
 Время настало, мелькнула у нее мысль. Она знала, что ей следует делать. Мара подошла поближе, остановилась у края кровати и вгляделась в его лицо.
 Сердитая гримаса исчезла, и теперь на лице было более мирное выражение. Волосы выглядели темнее, чем при свете дня, на подбородке она увидела небольшую ямку и удивилась тому, что не заметила ее раньше.
 Не успев отдать себе отчета в том, что делает, она потянулась, чтобы поправить длинную прядь волос, упавшую ему на лоб.
 И чуть не вскрикнула, когда он вдруг открыл глаза и схватил ее за запястье.
 Мара не шевельнулась, была просто не состоянии сделать этого, сердце ее отчаянно билось. Она не знала, что ей делать, и замерла неподвижно, как статуи львов, охраняющих вход в Кулхевен, не решаясь даже моргнуть. Сент-Обин не произнес ни слова, только смотрел на нее, все сильнее сжимая ей руку. Его рука выглядела так, как будто ему ничего не стоило сломать ей кости.
 Он должен был быть одурманен. Сайма заверила ее, что все его чувства притупятся — все, кроме тех, которые управляют желанием. Но сейчас глаза его были открыты, как будто он понимал, что она находится в комнате.
 И все-таки она не сопротивлялась и не старалась вырваться. Что-то в его взгляде — его отрешенность и какая-то отдаленность — говорило ей, что в действительности он видит не ее. Он видел какую-то другую женщину, которая, должно быть, ему снилась. Мара медленно протянула другую руку и все-таки отбросила волосы с его лба. Другая его рука обняла ее за талию и притянула поближе. Потом, потянув вниз, он привлек ее на свою обнаженную грудь, и заплетенная на ночь коса упала ему на плечо.
 Ее груди оказались плотно прижатыми к нему, и сквозь тонкую ткань ночной рубашки она почувствовала тепло его тела. Подобная близость вызвала в ней странное ощущение. Пытаясь удержать равновесие, Мара ухватилась за его плечи и почувствовала под ладонями ровное биение сердца и горячую кожу. А его рука уже лежала на ее ягодицах и нежно поглаживала их.
 Находясь в таком непривычном для себя интимном положении, она испытывала одновременно и страх, и любопытство. Как это может быть, спрашивала она себя. Этот человек был ее врагом. Он и ему подобные были виноваты в смерти ее семьи; в крушении ее собственного мира. На нем также лежала вина в разрушении и разграблении ее дома. Как же может она лежать сейчас на его груди, позволять ему касаться своего тела подобным образом?
 Нет, возразила она самой себе, сейчас в его кровати лежала не она. В ней лежала Арабелла. И если она этой ночью сделает все, как следует, то станет его женой.
 Но почему-то никак не могла представить себе Арабеллу, чопорную пуританскую мисс, лежащей на обнаженной груди мужчины в одной скромной, но легкой ночной рубашке.
 Мара собралась с духом, Она сможет сделать это, все настойчивей твердила она себе. Должна сделать, если хочет, чтобы мечта о возвращении Кулхевена воплотилась в реальность.
 Нерешительно опустив голову, она коснулась его губ своими. До этого ей не приходилось целоваться с мужчинами, но рот оказался мягким, теплым, и ощущение было отнюдь не неприятным. Она закрыла глаза, постаралась расслабиться и не сразу заметила, когда его губы пришли в движение. И только когда он пробежал языком по ее Губам, она поняла, что возбудила в нем желание.
 Мара немного изменила позу, слегка раскрыла губы и почувствовала во рту его язык, а руку на затылке.
 Такое непривычное вторжение чуть было не заставило ее инстинктивно отдернуть голову, однако Мара, боясь сделать что-то не так, заставила себя снова расслабиться. Она чувствовала на своих губах вкус виски и, хотя это было ей и непривычно, подобное интимное соприкосновение двух ртов показалось ей совсем не отвратительным. Когда же его язык коснулся ее языка и нежно поласкал, по всему телу пробежал странный холодок.
 Дыхание ее участилось, и она неуверенно ответила на его поцелуй.
 Потом руки Сент-Обина, медленно лаская тело Мары, спустились к ее талии и, слегка приподнявшись, он перекатился и лег поверх нее. Мара понимала, что теперь, придавленная его телом, с ушедшей в подушку головой, она уже не сможет отступить. Он был таким большим и сильным, что даже если бы она и захотела этого, то у нее ничего бы не вышло! Их совокупление было неизбежным. Мара попыталась расслабить напряженное тело, но сердце стучало как молот. Она взглянула вверх и, увидев в его глазах странный золотистый огонек, поняла, что это желание.
 Сент-Обин возвышался над ней, опираясь на локти, пальцы одной руки легко пробежали по ее виску. Потом он снова наклонил голову, и Мара приготовилась к новому поцелую. На этот раз его поцелуй был крепким и требовательным, и к тому времени, когда он оторвался от нее, она чуть не задохнулась. В голове крутились мысли о бегстве, но в горящем огнем теле каждое нервное окончание ожидало чего-то.
 Он поднял голову и, не говоря ни слова, некоторое время рассматривал ее лицо в тусклом свете пламени камина. Потом его взгляд переместился ниже, за взглядом последовали пальцы, остановившиеся на маленьких перламутровых пуговицах, на которые застегивался ворот ночной рубашки. Внезапно, со скоростью, которой она никак не могла ожидать от этих больших рук, он начал расстегивать их, пока не достиг последней на животе. Не в силах пошевелиться, Мара вся напряглась и только судорожно вздохнула, когда его руки отвели в стороны мягкую ткань, прикрывающую грудь.
 От страха и унижения она закрыла глаза. Ни один мужчина не видел ее в таком положении, поэтому, когда он опустил голову и она почувствовала его рот на своем соске, у нее вырвался сдавленный крик. И хотя от стыда ей захотелось отвернуться, все же по телу прокатилась волна какого-то необычного возбуждения. Никогда раньше она не чувствовала своего тела с такой полнотой, как будто каждая клеточка, каждый нерв радостно пели.
 Внезапно ей захотелось, чтобы он продолжал; прижимаясь ближе, она выгнула спину, и его руки скользнули под нее. Крепко обнимая, он целовал ее грудь, волны возбуждения прокатывались по ее телу.
 Наконец Сент-Обин оторвался от нее, простыня соскользнула с его тела, и взгляд Мары задержался на его животе. Она знала, что он проникнет в нее, нарушит ее девственность и причинит боль. Это пугало, но в то же самое время ей хотелось узнать, как это все будет.
 Он задрал подол ее ночной рубашки выше бедер, к талии. Прикосновение его шершавых рук к коже заставило ее содрогнуться, а он, передвинувшись, оказался у нее между ног. Потом осторожно поднял ее колени вверх. Когда он снова приблизил свой рот к ее губам, Мара закрыла глаза и приготовилась. Рука двинулась вниз, лаская ее живот. Она напряглась, ожидая того, что последует дальше, и вскрикнула, почувствовав, как его палец медленно скользнул внутрь.
 Инстинктивно мышцы ее лона напряглись, зажав палец. Он вытащил его и обвел им вокруг ее самого интимного места, нащупывая влажный я горячий центр его. Это движение вызвало в ней такой всплеск эмоций, что она закричала. Такого она не испытывала никогда, ощущение было одновременно прекрасным и пугающим. Интенсивность его все нарастала, но вместе с ним увеличивалась и ее напряженность. Мара опять закрыла глаза. Она не понимала, что с ней творится, но знала, что не хочет, чтобы это кончалось. Желание стало еще сильнее, еще нестерпимее, и ей показалось, что от переполнявших ее чувств она вот-вот умрет.
 Сент-Обин убрал руку и лег на нее. Мара почувствовала настойчивое давление его возбужденной плоти.
 Она вся словно окаменела, а он, обняв ее и положив голову ей на плечо, проникал в нее все дальше, раздвигая плоть, наполняя ее, вызывая неприятные ощущения.
 В ожидании того момента, когда он проникнет в нее до конца и причинит неизбежную боль, каждый мускул ее тела напрягся. Но где-то внутри она хотела, чтобы он взял ее, хотела слиться с ним окончательно и полностью, и это пугало ее больше всего.
 И тут, неожиданно для себя, она почувствовала, что его объятия ослабли, а голова упала набок. Руки больше не сжимали ее тело, губы не касались ее губ. Все мышцы его тела расслабились, хотя только что она ощущала их крепость. Вдруг Мара услышала его ровное дыхание и поняла, что он заснул.
 Заснул. В тот самый момент, когда она должна была потерять девственность, он рухнул на нее в вызванном питьем оцепенении. Зелье Саймы усыпило его прежде, чем он смог закончить свое дело. Никак не желая поверить в случившееся, Мара несколько показавшихся ей бесконечными минут лежала, бездумно глядя на вельветовые занавеси кровати. Тело ее еще трепетало, эмоциональное возбуждение спадало, оставляя после себя чувство неудовлетворенности и незавершенности задуманного.
 Ей захотелось громко выругаться, но страшно было двинуться и даже дышать. Мара была озабочена и испугана случившимся, своей реакцией на его действия.
 Она ведь не хотела, не собиралась ничего чувствовать, но чувствовала, и именно это ужасало ее. Каким бы отвратительным ни казался подобный поступок, она шла на это по необходимости, по долгу, ради Кулхевена. Но, как она теперь ясно понимала, когда пальцы Адриана ласкали ее, когда он лежал на ней, готовый к тому, чтобы взять ее, все мысли о Кулхевене вылетели у нее из головы, и на какой-то миг ей хотелось только его.
 — Детка? — Шепот Саймы раздавался из другого конца комнаты.
 Мара повернулась в направлении звуков, но ей мешало плечо Сент-Обина….
 Сайма подошла поближе и остановилась возле постели. При виде обнаженного тела Сент-Обина, распростертого на ее юной хозяйке, в глазах служанки появилось беспокойство.
 — О, девочка, с тобой все в порядке? Этот зверь сделал тебе больно?
 — Нет, Сайма, он не сделал мне больно. У него не было этой возможности. Твое питье сделало больше, чем обещало. Сейчас он уже целиком во власти сна. — Она тщетно попыталась пошевельнуться. — Впечатление такое, как будто меня придавила лошадь. Должно быть, во сне он весит раза в два больше. Ты должна помочь мне выбраться, самой мне вряд ли это удастся.
 Объединенными усилиями они смогли наконец перевалить тело Сент-Обина на другую сторону постели. Он спал так крепко, что при этом даже не шелохнулся. Мара начала подниматься, и при виде ее расстегнутой ночной рубашки и обнаженной груди глаза Саймы потемнели.
 — Он тебя взял?
 Застегивая рубашку, Мара слезла с постели:
 — В общем, нет, он уснул, прежде чем смог завершить дело. Поэтому, кажется, все наши труды этой ночью окончились неудачей.
 Ей показалось, что она услышала, как Сайма пробормотала что-то вроде «слава Богу», но предпочла не обращать на это внимания.
 — Что же нам теперь делать? Теперь мы никак не сможем доказать, что он покусился на Арабеллину… на мою девственность. Как теперь заставить его жениться на мне?
 Проверяя, нет ли кого вокруг, Сайма выглянула за дверь и поманила Мару за собой.
 — Может быть, мы все же сможем извлечь кое-какую пользу из этой ночи. Но нужно спешить. Дел у нас много, а, рассвет совсем уже скоро.
 Адриан открыл глаза и удивился, обнаружив, что его голова лежит не на подушке. Проникающий через открытые окна яркий солнечный свет вызывал острые приступы головной боли.
 Где же, черт побери, Хантингтон? Почему он не разбудил его раньше? Адриан закрыл глаза и застонал.
 Во рту было сухо, как будто он был набит песком, глотать было почти невозможно. Голова раскалывалась, тело болело, даже зубы — и те болели при малейшем движении, и он, прикрыв одной рукой лицо от слепящего солнца, другой пошарил вокруг в поисках подушки.
 Однако вместо этого он нащупал нечто совсем иное.
 Тело. Напряженное, неподвижное тело, лежащее рядом с ним. «О Боже», простонал он про себя. Теперь придется объясняться с какой-нибудь перепуганной горничной, которую он прошлой ночью, будучи в невменяемом состоянии, затащил в свою постель. Не удивительно, что Хантингтон не пришел будить его.
 Тело, лежащее рядом с ним, пошевелилось.
 Очень медленно, чтобы свести приступы головной боли к минимуму, Адриан повернулся на бок и открыл глаза, прищурился и при виде представшего перед ним видения снова закрыл их. «Нет, этого не могло быть!
 Боже, скажи, что это не так!»
 Он снова открыл глаза, надеясь на то, что это просто дурной сон.
 — Арабелла? — с трудом произнес он.
 Не говоря ни слова, но и не отрицая его предположения, она просто смотрела на него сквозь эти свои ужасные очки — неужели она даже спит с этой чертовой штукой на носу?
 Сон слетел с него как по мановению волшебной палочки.
 — Арабелла, что, черт возьми, вы делаете в моей постели? И где, дьявол его побери, мой камердинер? — Он сел, потряс головой и приложил руку к заколовшему виску. — Нет, не отвечайте. Что вы делаете здесь — вполне очевидно. Хотелось бы мне только вспомнить, как, черт побери, вы тут очутились.
 Он обхватил голову руками, надеясь успокоить пульсирующую боль в висках, и постарался вспомнить хоть какие-нибудь события минувшей ночи. И не смог ничего припомнить. Даже то, каким образом попал в свою постель. Он снова взглянул на Арабеллу, втайне надеясь, что она испарилась.
 Но она по-прежнему была здесь и смотрела на него, как будто он был самим дьяволом во плоти. И молчала, круглыми глазами уставившись на его совершенно обнаженное тело. В довершении ко всему на ней был этот вечный дурацкий белый чепчик, хотя и слегка помятый.
 — Не пугайтесь, — сказал он, потянувшись, чтобы успокоить ее. Она отпрянула и закрылась простыней. — Черт побери, Арабелла, я не собираюсь причинять вам зла. Я просто хочу убедиться в том, что с вами все в порядке.
 Арабелла затихла. Он протянул руку, взял у нее простыню и отбросил ее в сторону. Она вся окаменела от страха, все ее тело было напряжено. Опустив глаза вниз, он понял причину этого.
 На белой ночной рубашке ярко выделялись пятна крови. Рукав был порван на плече, а надорванное кружево воротника свисало вниз. Бог мой, не удивительно, что она смотрит на него, как будто у него выросло три головы.
 — Арабелла, я не могу представить никакого объяснения тому, что произошло здесь этой ночью. Не знаю, что на меня нашло. Не помню даже, как все было, но, очевидно, что я причинил вам зло и самым отвратительным образом лишил вас невинности. Искренне и глубоко сожалею об этом.
 Она по-прежнему молчала, глядя на него, как испуганная лань на охотника.
 — Не смотрите на меня так. Скажите же что-нибудь. Скажите, что с вами все в порядке, что вы прощаете меня, что выйдете за меня замуж, как только я смогу раздобыть специальное разрешение.
 Арабелла заморгала:
 — Выйти за вас замуж?
 По крайней мере, она может говорить.
 — Да, я, конечно, понимаю, что сейчас это, вероятно, последнее, чего вам хотелось бы, но это — единственный способ каким-то образом исправить то, что я с вами сделал. Я знаю, что вы хотели дождаться приезда вашей семьи, устроить торжественную и блестящую церемонию. Но, боюсь, что мы не можем ждать столько.
 Видите ли, в результате того, что случилось этой ночью, может появиться ребенок, и…
 — Ребенок?
 — Да, ребенок, и я знаю, что после всего случившегося вы должны желать мне погибели и вечных мук, но поймите, Арабелла, этой ночью я был не в себе.
 Очевидно, мы с Рольфом выпили слишком много, и я потерял чувство всякого приличия. Даже не знаю, как вы сюда попали. Хотел бы знать — Вы принесли меня сюда.
 Адриан остолбенел от изумления:
 — Я принес вас сюда? Как же я это сделал? Выломал дверь вашей спальни и, как варвар, взвалил вас на плечо?
 — Нет, это было не так. Я была в коридоре, в восточном крыле, и направлялась в библиотеку взять что-нибудь почитать. Было уже поздно. Вы говорили, что разрешаете мне пользоваться вашими книгами, а я не могла уснуть, поэтому и хотела взять какую-нибудь книгу. Мы повстречались на лестнице, и вы пригласили меня зайти в вашу спальню. Сказали, что хотите кое-что показать, — она помолчала, — нечто, что покажется мне более интересным, чем любая книга.
 При этих словах Адриан содрогнулся. Он изнасиловал ее, невинную девушку, и обещал, что ей это будет интересно? Бог мой, какое варварство, каким же он оказался зверем. В надежде успокоить ее, Адриан протянул к ней руку, но она вся съежилась от страха.
 — Арабелла, я не могу винить вас в ваших чувствах ко мне. Понимаю, как это страшно и что у вас есть полное право ненавидеть меня, но…
 Дверь в спальню Адриана внезапно распахнулась, и внутрь ворвался Рольф.
 — Адриан, вставай. Арабелла пропала и… — Он остановился, увидев, куда пропала Арабелла. — О, мне кажется, ты знаешь, где она…
 — Где он? Ему сказали, что моя девочка исчезла?
 Что он собирается предпринять?
 В комнату ворвалась Сайма и тоже замерла, увидев свою хозяйку в постели Адриана. Будто бы шокированная, она всплеснула руками.
 — Да поможет нам Бог, моя девочка обесчещена.
 — Никто не обесчещен, — ответил Адриан, начиная уже раздражаться. Он встал. — Просто все произошло несколько в другом порядке, чем обычно, и…
 При виде совершенно голого Адриана на лице Саймы появилось такое выражение, как будто он только что явился из преисподней.
 Адриан взглянул на своего друга:
 — Подай мне, пожалуйста, халат, Рольф.
 Одевшись, он вновь повернулся к служанке:
 — Как я уже сказал, Арабелла вовсе не обесчещена.
 Как раз в это время она встала с постели и стали заметны пятна крови на порванной рубашке. У Саймы вырвался крик.
 — Проводите вашу хозяйку в ее комнату и проследите, чтобы она приняла ванну. Немного настоя из первоцвета миссис Денбери тоже не помешает. Если кто-нибудь будет спрашивать, говорите им, что Арабелла плохо себя чувствует. А я немедленно займусь добыванием специального разрешения на нашу свадьбу.
 — Но что, если…
 Адриан прервал ее:
 — Никто, кроме нас четверых, не должен знать того, что произошло этой ночью. Мы просто скажем, что Арабелла и я так влюбились друг в друга, что были не в состоянии ждать, пока прибудет ее семья. Каждый, кто скажет что-нибудь другое, будет иметь дело со мной. — Тут он повернулся к Арабелле, по-прежнему молчавшей. Его голос смягчился:
 — Боюсь, что большая свадьба, на которую вы рассчитывали, теперь стала невозможна.
 — В сложившихся обстоятельствах она не только невозможна, но и неуместна, милорд.
 Ее страдальческий тон задел гордость Адриана.
 — Ради Бога, извините меня, Арабелла, за то, что я раздаю распоряжения направо и налево, даже не спросив вашего согласия. Вы вовсе не обязаны выходить за меня замуж. Понимаю, перспектива замужества со мной сейчас кажется вам менее чем привлекательной, но обещаю, что никогда больше не заставлю вас пережить подобное. И если вы в состоянии поверить мне, то могу заверить — ранее со мной не случалось ничего подобного. И никогда больше не случится. Не знаю, какая муха меня укусила, . До этого я никогда не брал женщин насильно. Знаю, что вам будет трудно простить меня и что вам кажется почти невозможным согласиться на свадьбу со мной. Но, несмотря ни на что, я предлагаю вам это, Арабелла. Если вы согласитесь, то будете хозяйкой Кулхевена, графиней, вам будет оказываться всяческое уважение и дана полная свобода в управлении этим владением.
 Мара смотрела на него, кающегося и полного стыда, предлагающего ей все, о чем она мечтала все эти пять лет, и даже более того, и ей было стыдно за то, каким образом она этого достигла. Она обманула его самым низким образом, заставила думать о самом себе как о насильнике, о подлеце, сомневаться в своей порядочности, и от этой мысли победа уже не казалось ей такой полной.
 В первый момент Маре захотелось отказаться от его предложения, оставить Кулхевен и забыть обо всех планах мщения, но что-то удержало ее от этого шага, она сама не знала что — какая-то тайная сила, побуждающая ее к дальнейшему действию.
 Поэтому она шагнула вперед и протянула ему руку — Я выйду за вас замуж, милорд.




 Глава 10


 Тремя днями позднее в маленькой уютной церкви Кулхевена состоялась скромная и нешумная церемония венчания Адриана и Мары. Священника раздобыли столь же поспешно, как и разрешение на брак. Рольф и Сайма были свидетелями, и Маре пришлось идти к алтарю одной. Не было ни великолепного платья, ни пышной церемонии, проход между скамейками не был украшен цветами и лентами, как она мечтала еще ребенком. Только маленький букетик лилий и самое яркое платье, которое она смогла найти в гардеробе Арабеллы — голубое шелковое, с пышными рукавами и совершенно гладкое.
 И все же, когда Мара смотрела на простое золотое кольцо на безымянном пальце — знак того, что она Стала женой Сент-Обина, она понимала, что в этой победе чести мало. Ощущение вины за свой поступок, когда она заставила Сент-Обина поверить, что в ту ночь он взял ее силой, становилось все отчетливей. Сколько бы она ни твердила себе, что он был врагом, что это был единственный способ достичь цели, Мара никак не могла забыть слова, которые он произнес во время их первой встречи.
 Он не потерпит предательства, Как поступит Адриан, если когда-нибудь узнает всю правду? Что он не изнасиловал ее, как сам полагал.
 Что на самом деле она опоила его и заставила поверить в то, что он лишил ее девственности, для того чтобы вынудить жениться. Что он женился не на Арабелле Вентворт, как собирался, а на женщине, которой, по его мнению, вообще не существовало на белом свете. Как он в таком случае поступит?
 И, как уже не в первый раз, Мара постаралась выкинуть из головы эти беспокоящие ее вопросы, сконцентрироваться на мысли о том, что теперь она стала, как и хотела, хозяйкой Кулхевена. План сработал превосходно, а Сент-Обин может и не узнать ни о чем.
 Поэтому, отринув эти чувства и изобразив на лице приятную улыбку, Мара приготовилась к тому, чтобы быть представленной слугам в качестве новой хозяйки.
 По мере того, как все новые и новые обитатели дома подходили поприветствовать ее, начиная с Хораса Кроу, управляющего замком, и кончая последним мальчишкой-слугой, единственной обязанностью которого было гасить по вечерам свечи, Мара все более входила в роль Арабеллы, новой леди Сент-Обин Никто из этих людей не знал ее, потому что после штурма «круглоголовых» вся прислуга Кулхевена была полностью сменена.
 Мара улыбалась, пытаясь запомнить каждое лицо и имя, и когда наконец дело дошло до последнего человека, приятной наружности посудомойки по имени Анна с волосами цвета меда, голова у нее шла кругом После произнесенного Рольфом витиеватого тоста за долгий и счастливый союз она и Сент-Обин прошлись в обязательном танце под аккомпанемент маленького оркестрика, состоящего из обитателей замка. Миссис Денбери играла на клавесине. Мара нашла это несколько удивительным, зная, что танцы и вообще всякое веселье были запрещены самим крестным Арабеллы. Однако она решила не углубляться в этот вопрос, «довольная хотя бы малой толикой веселья, доставшейся ей в этот день Все это время Сент-Обин даже не пытался заговорить с ней. Более того, он избегал встречаться с ней взглядом, смотрел на окружающих, на пол — куда угодно, но только не на нее Мара решила, что он должно быть, считает себя самым низким человеком и, в свою очередь, ненавидела себя за то, что заставила его так думать о себе.
 Когда они закончили танец, он наклонился к ней, взял за руку и прошептал на ухо:
 — Оставайтесь и веселитесь, мадам. Я должен ненадолго уехать. У меня есть дела — Но, милорд, ведь это же день нашей свадьбы.
 Прежде чем она закончила фразу, он вместе с Рольфом уже шел к двери, за которой его ждала оседланная лошадь.
 Вскоре от него осталась только пыль, поднятая пущенным в галоп животным.
 Вечеринка уже давно окончилась, и слуги разошлись по своим комнатам, а Мара все сидела перед затухающим камином в своей спальне, поджидая возвращения мужа. Не успели еще высохнуть чернила на их брачном свидетельстве, как все ее вещи были уже перенесены в новую спальню — спальню графини, сообщающуюся с его спальней. Она была гораздо больше предыдущей, и окна ее выходили прямо на подъездную дорогу к дому.
 Стены были оштукатурены и окрашены в бледно-желтый цвет, а кровать обита светло-голубой материей, что делало спальню светлой и приветливой.
 Сент-Обин так и не появился вечером, даже не прислал никакого известия, и с каждой минутой, прошедшей после одинокого ужина, раздражение Мары возрастало. Миссис Филпот, кухарка, превзошла самое себя, подав на стол жаренную на медленном огне говядину на вертеле, пирог с голубями с нежной, рассыпчатой корочкой, различные кремы, пудинги и марципан из миндаля, специально для данного случая отформованный в виде маленьких сердечек..
 А новобрачный так и не появился, чтобы насладиться всем этим.
 — Он просто неблагодарное животное, — произнесла Мара вслух, поднимаясь с мягкого кресла, где сидела и читала у огня. Она, снова прошлась по устланной коврами комнате, увидела свое отражение в зеркале и нахмурилась. Кем же была эта странно выглядевшая женщина в зеркале? Если бы Мара не знала точно, что это она, она бы не узнала себя — настолько она вошла в роль Арабеллы. Начала даже носить с собой маленькую Библию, найденную в одном из саквояжей, делала все, что возможно, чтобы подчеркнуть законность своего пребывания тут.
 А также все, что могло заставить ее забыть, каким способом она этого достигла.
 Мара подошла к окну и, раздвинув тяжелые парчовые занавеси, взглянула на подъездную дорогу к замку Дорога была залита лунным светом и так же пуста, как и прежде, когда она уже смотрела на нее Мальчикслуга, ожидающий, чтобы принять по возвращении лошадь его светлости, давно уже уснул на ступеньках лестницы. Даже собаки дремали рядом с ним, и их большие серые тела служили ему теплой подушкой.
 Где же, черт побери, был Сент-Обин? И что там случилось такого чертовски важного, чтобы заставить его покинуть собственную свадьбу? Может быть, причиной этого является чувство вины за изнасилование?
 Не потому ли он уехал? Поглощенная подобными мыслями, она машинально взглянула на дверь спальни А может быть, он уже вернулся, и она просто не услышала, как он вошел? Но почему тогда он не зашел к ней? Хотя бы для того, чтобы пожелать ей доброй ночи. В конце концов, теперь она его жена, Не зная, что делать, Мара в неуверенности остановилась перед дверью. Она, наоборот, должна быть рада, что он не захотел разделить с ней постель. Почему же ее так беспокоит то, что Адриан предпочел занятия своими собственными делами брачной постели? Этим вечером, чувствуя себя обиженной и оскорбленной таким пренебрежением со стороны Сент-Обина, она ведет себя так, как вела бы себя в подобной ситуации Арабелла.
 Это уже начинает заходить слишком далеко.
 Она повернулась, решив выкинуть из головы всякие мысли о брачном ложе и отсутствующем муже, и ее взгляд упал на резные часы. Три часа ночи? Неужели уже так поздно? Он сказал, что уедет ненадолго, а отсутствует почти двенадцать часов. Что, же это за дело, если на него требуется столько времени?
 Мара, взяв со стола свечу, повернула ручку двери и вошла в его спальню.
 В комнате было темно и не заметно никаких признаков того, что сегодня ночью здесь кто-либо появлялся.
 Кровать Сент-Обина была тоже пуста и аккуратно застелена. Он вообще не возвращался.
 Поставив свечу на стоящий рядом с кроватью стол, Мара начала изучать «логово льва». Кровать была покрыта голубым парчовым покрывалом, его вытканная ирисами поверхность поблескивала в свете свечи. Обходя кровать кругом, она провела ладонью по скользкой поверхности драгоценной ткани.
 Возле гардероба орехового дерева стояла начищенная до зеркального блеска пара сапог, таких прямых и гладких, как будто их заполняли невидимые ноги. На стоящем рядом с кроватью сундуке возле фарфорового таза для умывания лежал гребень из панциря черепахи Везде чувствовался идеальный порядок, всякая вещь находилась на своем месте.
 Стоя в одной ночной рубашке, Мара внезапно почувствовала, что в комнате холодно. Камин не горел, но вместо того, чтобы вернуться обратно в свою спальню за пледом, она взяла лежащий на кровати халат Сент-Обина и накинула его на плечи.
 Тотчас же ее окутал его запах, к которому она так быстро успела привыкнуть, — резкий мужской запах, который Мара нашла вполне приятным. Если бы она не была уверена в обратном, то могла бы поклясться, что он только что вошел в комнату. Рукава халата спускались ниже пальцев, так что ей пришлось несколько раз закатать их, чтобы иметь возможность действовать руками.
 Через несколько минут, видя, что Сент-Обин и не думал возвращаться, она начала обыскивать все шкафы и ящики в надежде найти бесценный кулхевенский гобелен, но безуспешно. Эта неудача только усилила ее раздражение.
 Зато она убедилась в том, что ее новоиспеченный муж — человек весьма аккуратный. Лежащие в гардеробе рубашки были аккуратно сложены, бриджи подобраны по цветам. Даже туалетные принадлежности были разложены в безукоризненном порядке, что она отнесла на счет его военного прошлого.
 На ночном столике возле кровати стояли небольшие бронзовые часы, показывающие фазы луны, которые вдруг начали негромко бить, показывая, что уже половина четвертого утра. Мара невольно кинула взгляд на входную дверь. Что это за новобрачный, который бросает свою жену, да еще в первую брачную ночь? Если она абсолютно не устраивает его как жена, тогда почему он так стремился жениться на ней? Неужели он думает, что ему удастся бросить ее сразу после церемонии бракосочетания?
 Ну что ж, когда он вернется, ему придется ответить на эти и многие другие вопросы. Если, конечно, он вернется. Даже Арабелла имеет право на недовольство.
 Мара решительно уселась в мягкое старинное кресло возле потухшего очага с твердым намерением дождаться возвращения Сент-Обина. Минуты текли с раздражающей медлительностью, что еще более подчеркивалось загробным тиканием часов в другом конце комнаты.
 Чтобы как-то убить время, Мара решила почитать книгу, которая лежала раскрытой на столике рядом с креслом. Она поджала под себя ноги, спрятав их под мягкую парчу халата, и начала читать с того места, на котором в последний раз остановился Сент-Обин, решив ожидать его возвращения хоть до утра, если это понадобится.
 К несчастью, книга, которую Сент-Обин выбрал себе для ночного чтения, была не слишком увлекательна — какой-то древний том, посвященный Проблемам выращивания овец, и вскоре ее глаза начали слипаться. И прежде чем она поняла, что засыпает, ее голова, свесилась на грудь, а выскользнувшая из рук книга упала на ковер.
 В таком виде и застал ее Адриан, в скором времени вернувшийся в свою спальню. Поначалу он был недоволен этим вторжением. Это была его комната, его личные владения, и он не собирался разделять их ни с кем.
 Даже с женой.
 Но спустя мгновение, когда в неверном свете свечи он заметил, что ее стройное тело закутано в его халат, и увидел умиротворенное сном лицо, его недовольство быстро исчезло.
 Арабелла поступила так, как на ее месте поступила бы любая новобрачная. Она ожидала возвращения своего мужа, вероятно спрашивая себя, где его так долго носят черти. Ее нельзя было винить за это. Она ничего не знала о причинах его отсутствия и, весьма вероятно, 1 решила, что ею пренебрегают. Адриан стянул с себя верхнюю одежду и бросил ее на скамью, стоящую в ногах постели. Потом расстегнул воротник и помассировал шею, онемевшую после нескольких часов, проведенных в седле. Он чертовски устал. Несколько бессонных ночей в сочетании с тем, что почти двенадцать часов, руководствуясь ложным донесением, он провел , на сельских дорогах Ирландии, наконец-то дали себя знать. Адриан чувствовал такую усталость, что единственным оставшимся у него желанием было свалиться в кровать и проспать дня три.
 Но сначала ему придется разобраться с этой спящей женщиной-женой, свернувшийся клубком в его кресле.
 Арабелла сидела, поджав под себя ноги и закутавшись в его халат, очки сползли с ее носа. Волосы не были зачесаны назад на обычный манер, а свободно падали на одно плечо; сверху немного криво сидел этот ее дурацкий белый чепчик. Черный локон, упавший на лоб, смягчал обычно строгое выражение лица.
 Он смотрел на нее, и его настроение начало понемногу смягчаться. Арабелла должна была бы выйти замуж за человека, желающего ее саму, а не то, что она может принести ему. Не стоило ей сочетаться законным браком с мужчиной, которого она даже и не видела, человеком, который, не желая на самом деле, чтобы она стала его женой, все же изнасиловал ее прежде, чем она успела распаковать чемоданы.
 Адриан нахмурился. Никогда прежде он не брал женщину насильно. И то, что это все-таки случилось, никак не укладывалось у него в голове. Это противоречило его природе, всем понятиям о чести, которые были заложены в нем с самого рождения.
 Он мало что помнил о событиях той ночи, только то, как они сидели с Рольфом в кабинете, пили виски и обменивались старыми историями. То, что всплывало в его памяти, не имело никакого отношения к Арабелле. Даже во сне он видел эту призрачную женщину, Огненную Леди, эту рыжеволосую галлюцинацию, встреченную им у озера. Именно она приходила к нему, но, очевидно, это было во сне, во сне, где все было вполне невинно.
 Прибыв в первый раз в Кулхевен после смерти дяди, 1 Адриан прочитал в дневнике Джеймса про Огненную Леди. Многие его страницы были заполнены описаниями того, как она стояла на башне или, стеная, проплывала по темному коридору. Сначала он решил, что все-) эти истории о преследующем дядю бестелесном видении — совершеннейший бред сумасшедшего. Еще в самом раннем возрасте Адриан убедился, что все на свете имеет логическое и рациональное объяснение, если, конечно, как следует подумать, Мертворожденных сыновей, появлявшихся у дяди, можно было объяснить физическими недостатками его самого или его жены, а вовсе не сбывшимся проклятием какой-то ведьмы. Его безвременную смерть Адриан относил на счет падения с башни в пьяном виде. Джеймс всегда был любителем выпить, а после смерти жены при родах, как говорили, запил горькую.
 Поэтому Адриан никогда не верил, что это она столкнула его с башни.
 Кого же тогда он в тот день видел плавающей в озере, если не Огненную Леди?
 Однако в настоящий момент он слишком устал, чтобы искать какое-либо рациональное объяснение этому. Кроме того, с тех пор он больше не видел ее и склонялся к мысли выбросить эту историю из головы. Единственное, что ему было нужно в настоящий момент, так это — постель, огонь в очаге и глоток бренди, чтобы согреться внутри.
 Адриан встал на колени перед очагом, сложил в кучку растопку и чиркнул кремнем по кресалу. Ему не хотелось будить Хантингтона, чтобы тот разжег огонь, — он и сам прекрасно может с этим справиться.
 А как только огонь разгорится, он разбудит Арабеллу и отправит ее в свою спальню — Милорд?
 Арабелла проснулась. Значит, ему не придется будить ее и отправлять в постель. Когда дерево загорелось и в камине затрещал огонь, Адриан встал и повернулся к ней.
 — Доброе утро Арабелла!
 Она выпрямилась в кресле, протирая под очками заспанные глаза.
 — А который час?
 — Слишком рано, чтобы вставать. Почему бы вам не пойти в свою постель? Очень трогательно с вашей стороны, что дождались меня, но теперь я тут, поэтому у вас нет нужды оставаться долее в моей спальне.
 По появившемуся на ее лице выражению полнейшего недоумения он понял, что она озадачена столь грубым предложением, — Я просто хочу сказать, что я вовсе не требую от вас делить со мной постель, Арабелла.
 — Но я ваша жена.
 Адриан сел на постель и начал снимать грязные сапоги.
 — Да, конечно, но, как вам прекрасно известно, мы уже покончили с законным оформлением наших супружеских отношений. Многие женатые пары спят в разных комнатах. Это вполне употребительная практика. Я отвел в ваше распоряжение большую и удобную спальню Если вам не нравится обстановка, я разрешаю вам устроить все по своему вкусу. Делайте с ней что хотите, лишь бы вам было там удобно. Нет никакой необходимости ожидать меня каждую ночь допоздна, когда у вас есть своя постель и огонь в очаге.
 Арабелла встала с кресла.
 — Каждую ночь? Вы хотите сказать, что часто будете отсутствовать до такого часа?
 — Весьма возможно. У меня есть дела, которыми я обязан заниматься. Дела по имению, о которых вы не имеете никакого понятия. Часто они отнимают очень много времени.
 — Какое же дело может занимать ваше внимание в такое время суток?
 Она начинает вести себя как опытная скандалистка, подумал он, страстно желая, чтобы она оставила его в покое. Он устал и был раздражен Конечно, это не ее вина, но ему не хотелось, чтобы она знала о его делах больше, чем это окажется абсолютно необходимо.
 И лучше всего было бы положить этому конец прямо сейчас.
 — Арабелла, вы стали моей женой, но это не означает, что вы имеете право вмешиваться во все дела по управлению этими владениями. Лучше сосредоточьтесь на Кулхевене, на управлении домом, на гардеробе и тому подобном Вас не должно беспокоить то, что происходит за пределами этих стен Это моя забота. А сейчас, если бы не возражаете, я предпочел бы остаться один. Около восьми утра мне надо будет выехать — осмотреть поля, поговорить с людьми. Мне хотелось бы немного отдохнуть.
 Он подошел к двери и встал возле нее, ожидая, пока она уйдет. Некоторое время Мара смотрела на него, борясь с желанием не выполнить его требования, но она понимала, что не может этого сделать. Арабелле никогда бы и в голову не пришло прекословить мужу, каким бы болваном он ни оказался. Но, может быть, найдется какой-нибудь обходной путь?
 Не говоря ни слова, она вышла за дверь, думая про себя, что, хотя Адриан и выиграл этот раунд, он, без сомнения, весьма далек от того, чтобы выиграть всю партию.




 Глава 11


 Мара переждала, пока не услышала, как тихо закрылась дверь спальни Сент-Обина и его шаги не исчезли в глубине коридора, Помедлив еще минуту, она взяла в руки шляпу для верховой езды с высокой тульей, украшенную элегантным плюмажем из страусовых перьев, и, уверившись в том, что он действительно ушел, вышла из своей спальни, чтобы последовать за ним.
 Адриан уже сел на своего жеребца Хугина и начал было натягивать перчатки для верховой езды из козьей кожи, когда увидел рядом с собой вторую оседланную лошадь.
 — Кто приказал оседлать эту лошадь? — спросил он веснушчатого молодого грума Дейви.
 — Я, милорд, — ответила Мара, выходя из двери на верхнюю площадку парадной лестницы Кулхевена, прежде чем парень успел ответить, Сент-Обин, отпустив поводья, скрестил руки на передней луке своего седла. С его руки, слегка покачиваясь, свисал укрепленный на ременной петле хлыст. Он пристально посмотрел на нее, но по выражению его лица было непонятно, какой ответ она получит на свое заявление.
 — Я предпочел бы, Арабелла, чтобы вы каждый раз, когда соберетесь прокатиться по поместью, брали» с собой сопровождающего. На семьи некоторых из наших соседей, даже совсем рядом с домом, нападали прячущиеся в густых лесах ирландские тори.
 — Да, я знаю об этом, милорд. Очень хорошо знаю.
 Мистер Денбери предупредил меня о царящей вокруг опасности. Но, видите ли, я полагала, что у меня будет сопровождающий.
 — Но кто? Я не вижу больше лошадей. Кто будет вас сопровождать?
 Мара помолчала, изобразив на лице самую приятную улыбку.
 — Вы. — И прежде, чем он смог ответить, продолжила:
 — Вы сказали, что собираетесь сегодня утром навестить ваших подданных. Я считаю, что, как жена главы дома, обязана сопровождать вас и тоже встретиться с ними. Надеюсь, вы не забыли, милорд, что теперь я хозяйка Кулхевена и в мои обязанности входит быть также хозяйкой и его подданных.
 Сент-Обин ответил не сразу. Он смотрел на нее со своим обычным, чертовски странным выражением на чертовски красивом лице, и Мара почему-то чувствовала, что ему хочется отказать ей, но он не может найти аргументов, потому что ее требование было вполне справедливым. Она действительно была хозяйкой Кулхевена, и тут нечего было возразить.
 Он продолжал молча смотреть на нее, как бы ожидая, что она вернется обратно в дом. На окрестных деревьях весело щебетали птицы. Дейви переминался с ноги на ногу. Где-то вдалеке послышалось долгое, низкое коровье мычание.
 Ну что ж, он может молчать, пока у него под ногами не прорастет трава и птицы не совьют гнезда на его голове, подумала Мара. На этот раз она не собиралась играть роль добропорядочной малютки Арабеллы и уступать ему.
 Увидев, что она собирается твердо стоять на своем, Адриан вдел ноги в стремена, подобрал поводья и лаконично сказал:
 — Отлично.
 Потом он развернул жеребца и, поднимая клубы пыли, легким галопом поскакал прочь.
 Не без помощи Дейви Мара быстро уселась на лошадь и, пришпорив ее каблуками башмаков, последовала за Адрианом, опять пытаясь понять, почему он столь демонстративно избегает общества своей молодой жены.
 Она догнала его как раз тогда, когда они достигли высшей точки склона пастбища, лежащего к востоку от замка. Покрытые густой шерстью пасущиеся овцы, жующие сочную зеленую траву, выглядели серыми точками на склонах холма. Всадники перескочили через первую из трех изгородей из камня, огораживающих поля с востока, и, наслаждаясь ощущением ударившего ей в лицо свежего ветра, Мара громко рассмеялась.
 Адриан молча оглянулся на нее и снова уставился прямо перед собой, сохраняя угрюмое выражение на лице. Некоторое время они молча ехали бок о бок. Мара знала здесь каждую тропинку, но, чтобы не возбуждать подозрений, старалась следовать за Сент-Обином. Они въехали на вершину небольшого холма, и перед ними открылся вид на расположенные возле почтового тракта небольшие мазанки старинной кулхевенской деревушки.
 — Арабелла, — сказал Сент-Обин, осаживая жеребца на вершине холма, — остановитесь, пожалуйста, на минутку.
 Он подождал, пока она не остановилась рядом с ним.
 — Я не собирался представлять вас жителям деревни так скоро. Мы с вами даже двух дней не женаты.
 Местные жители только недавно начали воспринимать меня как своего господина, и то не без труда с моей стороны. Многие до сих пор возмущены тем, что Кулхевеном завладел англичанин. И я не знаю, как они прореагируют на то, что со мной приехала жена-англичанка. Надеюсь, что вы не очень огорчитесь, если вас примут неприветливо.
 Мара кивнула:
 — Вполне понятно, милорд, что они вряд ли будут приветливы с хозяином, которого считают своим врагом.
 Я уверена, что они по-прежнему преданы предыдущему графу и его семье. Кроме того, насколько я понимаю, новые землевладельцы-англичане не скрывают своего презрения к ирландцам. Но я не такая, как они, Я покажу жителям деревни, что не нахожу их достойными презрения, и сделаю все, что возможно, чтобы завоевать их доверие.
 Сент-Обин промолчал. Он только взглянул на нее со слегка недоверчивым видом, как бы желая сказать, что не ожидал от нее подобной реакции.
 Он желал ей только добра и хотел этими заранее подобранными словами подготовить ее к тому подчеркнуто ледяному приему, с которым столкнулся сам, когда впервые явился к селянам в качестве их нового господина, Но у него, разумеется, не могло возникнуть даже и мысли о том, что, хотя жители деревни и не подозревали в ней дочери предыдущего графа, они все же были ее людьми, всю жизнь были ее, и поэтому она никак не могла ответить на его вопрос по-другому.
 Мара не боялась, что они смогут ее узнать. И даже не потому, что ее волосы были перекрашены, а на носу сидели очки, нет, просто эти люди были уверены в том, что в ту ночь она погибла вместе с остальными членами семьи. Кроме того, минуло уже пять лет и произошло слишком много событий, которые стерли из их сознания память о ней.
 — Ну что ж, тогда поедем? — спросил Адриан.
 Мара кивнула, и они потрусили вниз по зеленому травянистому склону.
 Достигнув своей цели, они направили лошадей к центру деревушки, где шла своя, не меняющаяся столетиями, жизнь. Был день стирки, и все женщины находились на улице, развешивая по столбам изгородей и ветвям деревьев на утреннем солнце окрашенную в разнообразные цвета одежду. Под широко раскинувшейся кроной гигантского дуба сидела маленькая девочка, игравшая с тряпичной куклой. Возле нее, копаясь в земле в поисках червяков, суетилась курица с выводком цыплят.
 При появлении Мары и Адриана с соседних полей и из маленьких, крытых соломой хижин начали подходить жители, желающие узнать, зачем явился сюда владелец Кулхевена.
 Прежде чем обратиться к собравшейся небольшой толпе, Сент-Обин помог Маре слезть с лошади, взяв ее за талию и осторожно поставив на землю.
 — Доброе утро, — сказал он.
 Никто из собравшихся не ответил на приветствие.
 Воцарилось мертвое молчание, не нарушаемое, казалось, даже дыханием, и наконец Сент-Обин вынужден был сам обратиться к стоящему по правую руку от них незнакомому Маре высокому мужчине:
 — Джон, какие виды на урожай?
 Пока мужчина по имени Джон объяснял Сент-Обину, какие поля убраны, а какие нет, Мара воспользовалась моментом, чтобы рассмотреть стоящих вокруг людей. Она была рада увидеть много знакомых лиц, потому что жители многих других владений были изгнаны вместе со своими господами в Северную Ирландию, их домишки были сожжены, а скот отобран.
 Таким способом Протекторат «убеждал» ирландских крестьян последовать за своими господами в изгнание, освобождая место для вновь прибывших английских переселенцев. Но здесь, как оказалось, все было не так. Этих жителей пощадили. Маре так хотелось подбежать к ним поближе, сказать, что она вернулась.
 Тут была Бригид, когда-то первая красавица деревни.
 Она была ровесницей Мары; будучи еще совсем молоденькими, они вместе собирали чернику, хихикая над юношами, старающимися поразить их искусством стрельбы из лука.
 Но стоящая перед ней теперешняя Бригад выглядела намного старше, чем она ее помнила. Когда-то прекрасные золотистые волосы, спускающиеся до талии и бывшие предметом зависти всех девушек деревни, теперь потускнели и поредели, растрепанные пряди их свисали на впалые щеки. За ее сильно обтрепанные по краям юбки цеплялись несколько маленьких детей.
 Самая младшая девочка, засунув в рот грязный, палец, со страхом и любопытством смотрела на новую хозяйку Кулхевена.
 Мара опустилась на колени перед ребенком.
 — Ну, здравствуй, прелестная малютка. Как тебя зовут?
 Девочка посмотрела на мать, как будто ожидая подсказки.
 — Это Кейтрин, — ответила Бригид, в голосе которой звучало плохо скрываемое презрение к новой английской хозяйке.
 Мара с трудом сдержала слезы, навернувшиеся у нее на глазах при виде ненависти, сверкающей во взгляде своей старой подруги.
 — Кэтрин, — повторила она, вставая и глядя на Бригид, — какое чудесное имя. Она ваша?
 — Да, как и все остальные.
 Бригид изучающим взглядом смотрела на ее лицо, как будто пытаясь что-то отыскать на нем, и на мгновение Мара испугалась было, что та узнает ее, но тут Кейтрин потянула мать за юбку и отвлекла ее внимание.
 — Мама, я хочу есть.
 Бригид посмотрела вниз, лицо ее смягчилось, как это часто бывает у матерей, смотрящих на своих детей, и она ласково потрепала белокурую головку дочки.
 — Я знаю, дорогая, я знаю. Но сейчас я ничего не могу тебе дать.
 И только теперь Мара заметила, как худа была Бригид. Она не понимала, почему не увидела этого раньше; и сейчас это подействовало на нее как пощечина. Собственно говоря, все окружающие ее люди носили на себе следы недоедания, глаза их глубоко запали, черты лица были искажены. Одежда, вернее то, что от нее осталось, выглядела так, как будто ее носили и штопали много лет подряд. Краски ее давно уже выцвели, края обтрепались, а большинство детей вынуждены были бегать босиком или были обуты в подобие башмаков, грубо скроенных из тряпок и подвязанных бечевками.
 Чем больше признаков царящей здесь нищеты замечала Мара, тем сильнее вскипал в ее душе гнев. Их хижины явно нуждались в починке, соломенные крыши прохудились, стены начали осыпаться. Тот скот, который у них еще остался, — немногочисленные коровы и овцы — выглядел таким же изможденным и жалким, как и сами люди. Это было просто возмутительно. Как мог Сент-Обин позволять, чтобы крестьяне продолжали жить подобным образом? Неужели он не видит?
 Неужели он настолько слеп?
 Обитатели деревни просто медленно вымирали. А может быть, таков замысел Протектората? Нет, с этим что-то надо делать! Нельзя оставлять все, как есть.
 Даже если бы она не была связана с этими людьми, а действительно была Арабеллой, только что прибывшей с берегов Англии, то и тогда не смогла бы не обратить внимания на ужасное положение этих людей.
 Мара посмотрела на себя, и внезапно ей стало стыдно за свою нарядную одежду. Хотя ее цвета морской волны костюм для верховой езды был лишен всяческих украшений, он был новым и чистым, буфы и отложной воротник были расшиты шелковым узором в виде цветов и птиц. Жадный взгляд окружающих ее женщин говорил ей о том, что подобного они не видели никогда в жизни.
 Нет, необходимо что-то сделать. И немедленно.
 — Милорд…
 Сент-Обин взял ее за руку, готовясь представить окружающим.
 — Мои добрые подданные, я привел к вам вашу новую хозяйку. Это леди Арабелла Росс, графиня Сент-Обин. Ей не терпелось с вами познакомиться. Надеюсь, что вы примете ее здесь, в Кулхевене, так же хорошо, как и меня.
 Люди, стоящие вокруг, не издали ни звука. Они просто продолжали смотреть на нее как на некое чужеродное тело, чем она, собственно говоря, для них и являлась. Внезапно Мара возненавидела себя за то, что замаскировалась под Арабеллу. Ей захотелось подбежать к ним, сбросить с себя маскировку и эту шикарную одежду, заверить их в том, что она одна из них, что она не враг, которого они в ней видят. Перед этим она думала, что сможет выдержать это. Думала, что самого по себе осознания своей подлинной личности, независимо от их реакции, будет достаточно, чтобы чувствовать себя спокойно. Но после того как Мара увидела в глазах этих людей отвращение и ненависть к тому, представителем чего, по их мнению, она является, она почувствовала, что больше не может этого выдержать.
 Чтобы сдержать слезы, подступающие все ближе и ближе по мере того, как длилось это гробовое молчание, Маре пришлось, закусить губу. Но Сент-Обин, вероятно, заметил, что она вот-вот разрыдается, потому что взял се за руку:
 — Может быть, нам лучше уйти?
 И он было уже направился к лошадям.
 Внезапно где-то совсем рядом, в толпе, раздался голос:
 — Погодите!
 Все, повернули головы к воскликнувшей это старой женщине и расступились, чтобы освободить проход.
 Сердце Мары екнуло, и она еле сдержалась, чтобы не выдать своих чувств при виде еще более знакомого лица, которое смотрело на нее без презрения.
 Но так же быстро, как Мара узнала это лицо, ее радость сменилась страхом, потому что она каким-то образом почувствовала, что эта женщина ее тоже узнала.




 Глава 12


 Ее имя было Садбх, и, как говорили, она была более древней, чем сама земля. Когда Мара была еще совсем ребенком и вместе с другими детьми приходила в ее крохотную хижину на краю деревушки, чтобы послушать ее истории, уже тогда она казалась совсем старой.
 Она была той, кого ирландцы называют колдуньями, старой, мудрой деревенской женщиной, занимающейся приготовлением магических зелий и чародейством, чтобы держать в страхе злых духов. Она заботилась о больных , и умирающих, произносила странные кельтские заклинания и иногда могла предсказывать будущее просто по расположению чаинок в чашке.
 Эдана, мать Мары, когда-то говорила ей, что семья Садбх поселилась на землях Кулхевена много столетий назад, задолго до появления здесь семьи Диспенсеров и даже до рыцаря Руперта де Калевена, в те времена, когда этой землей правил Дагда, верховный вождь кельтов. Некоторые даже заявляли, что один из предков Садбх был незаконнорожденным отпрыском Дагды, чем объясняли ее долгожнтельство и предписываемую ей магическую силу.
 Хотя не существовало никаких доказательств этого голословного заявления, Мара с самого детства не сомневалась в могуществе Садбх и всегда уважала ее необычные и таинственные способности. Именно Садбх передала Сайме свои знания о тайных свойствах трав.
 И именно Сабдх предсказала пришествие Кромвеля и не отступала от своего пророчества даже тогда, когда никто не мог поверить в то, что этот монстр может восстать с востока и поразить Ирландию в самое сердце.
 И именно Садбх узнала Мару.
 Она должна была предвидеть это. Надо же было быть такой дурой, чтобы не подумать о том, что Садбх может быть еще жива и что именно она способна раскрыть ее маскировку.
 И теперь, по собственной же глупости, все планы Мары могут рухнуть в одночасье.
 Чтобы пройти сквозь толпу, собравшуюся возле колодца вокруг Адриана и Мары, Садбх понадобилось некоторое время. Она опиралась на посох, вырезанный из узловатой ветки дерева, и каждый раз, когда она вынуждена была переносить на него тяжесть тела, руки ее тряслись. Пока Сабдх медленно ковыляла сквозь толпу, глаза всех собравшихся были устремлены на нее.
 Все молчали. Притихли даже птицы. Маре казалось, что все могут слышать, как стучит ее сердце.
 Что делать? Если Садбх раскроет сейчас ее истинное лицо, она потеряет все — Кулхевен, гобелен, даже жизнь. Добиться столь многого и так легко отдать все!
 Будь проклято такое невезение!
 Садбх остановилась прямо перед ними и молча окинула ее взглядом с ног до головы. Ростом она была Маре под подбородок, но ее вид внушал невольный трепет.
 Мара смотрела на нее, мысленно умоляя старуху не выдавать ее секрета. Она всегда верила в то, что Садбх обладала магической силой. Разве она может забыть тот день, когда та спасла жизнь Конора Макферпосона, которого, после того как он съел полную пригоршню ядовитых ягод, росших у ручья, выворачивало наизнанку. С помощью нескольких капель таинственного снадобья и непонятного кельтского заклинания Садбх тогда удержала в теле его, несомненно, отходящий к праотцам дух.
 Как никогда раньше, Маре хотелось верить в магическую силу Садбх.
 Чтобы получше рассмотреть ее, Садбх пришлось ладонью прикрыть глаза от солнца. С того времени как Мара видела ее в последний раз, она, если это еще возможно, постарела еще больше. Седые пряди волос вылезали из-под пожелтевшего от времени полотняного чепчика. Простое платье настолько выцвело, что приобрело какой-то грязно-серый цвет, обвязанный вокруг пояса фартук был сильно поношен. Ее губы из-за отсутствия зубов выступали вперед, а кожа была такой бледной, что под ней ясно можно было видеть паутину вен.
 Но глаза, эти черные бездонные глаза, остались по-прежнему ясными и всевидящими.
 — Ты знаешь, кто я такая? — спросила Садбх дрожащим голосом, пристально смотря на Мару.
 Прежде чем ответить, та взглянула на Сент-Обина, как будто спрашивая у него совета.
 — Нет, мадам, извините, но не знаю. Видите ли, я в Кулхевене недавно и…
 Садбх, протянув дрожащую руку, заставила ее замолчать.
 — Я Садбх. В Кулхевене меня знают все, потому что я прожила здесь всю свою жизнь. — Она взяла руку Мары и вложила что-то в ее ладонь. Пальцы тряслись, а руки, несмотря на теплую погоду, были холодны как лед. — Кулхевен видел много смертей. Слишком много. Пришла пора обновления. Кулхевен должен быть исцелен. — Она улыбнулась, и вокруг глаз пошли многочисленные морщинки. — Я думаю, что ты та, которая может исцелить его. Если когда-нибудь тебе понадобится моя помощь, приходи. Я помогала многим хозяйкам Кулхевена.
 Мара взглянула на свою руку и увидела то, что дала ей Садбх. Это была маленькая веточка какого-то растения с белыми цветами, издающими сильный перечный запах. Она вопросительно взглянула на Садбх.
 — Это веточка тысячелистника, который отгоняет злых духов от того, кто хранит ее.
 И Садбх снова улыбнулась ей.
 Только сейчас Мара поняла, что ее секрет останется нераскрытым, и облегченно вздохнула:
 — Благодарю тебя, Садбх. Я очень признательна тебе за твою доброту Она открыла висящий на цепочке у пояса золотой филигранный футляр для благовоний и положила в него веточку — Она всегда будет со мной.
 Тогда Садбх повернулась к собравшимся:
 — Подойдите поприветствовать новую хозяйку Кулхевена. Вам нечего бояться ее, Она наш сланетур.
 Медленно и сперва неохотно обитатели деревушки начали выходить из толпы. К первым присоединились другие, и вскоре уже все они обступили своего лорда и его жену, представляя сначала себя, а потом и свою семью. Мара улыбалась, старалась запомнить тех, кого не знала, и восстановить в памяти лица, знакомые с детства. Интересно, думала она, если ее узнает еще кто-нибудь, сможет ли этот человек сохранить все в тайне, как это сделала Садбх.
 На, по-видимому, ни у кого больше не возникло ни малейшего подозрения в том, что она не та особа, за которую себя выдает, — не англичанка» на которой только что женился их лорд. Мара поняла, что сказала им Садбх, чтобы заставить приветствовать ее, — что она их спаситель, их избавитель. Знала она и то, что Сент-Обин не настолько понимает кельтский язык, чтобы понять сказанное. Но даже неважно, что двигало этими людьми. Самое главное в том, что они приняли ее, подошли, чтобы поприветствовать, пусть даже и из благоговения перед словами старухи.
 И Мара поклялась себе во что бы то ни стало избавить этих людей от жалкой участи, которая была им уготована. Даже если это будет стоить ей жизни.
 На обратном пути к замку Арабелла была в приподнятом настроении, которое, как понимал Адриан, было вызвано тем, что эти люди с готовностью признали ее.
 Признали? Да они, скорее, приветствовали ее, каким бы чудом это ни казалось. Даже он был поражен.
 Нет, ошеломлен — никогда в жизни Адриан не видел ничего подобного. Он прожил в Кулхевене почти год и до сих пор не удостаивался такого приема, тогда как его жене понадобилось на это несколько, минут.
 Несколько месяцев Адриан осторожно пытался завоевать доверие селян, разрушить стену недоверия к англичанам, возникшую после того, как Кромвель кровавым ураганом прошелся по Ирландии. Понимая их чувства, он был терпелив, медленно и методично пытаясь завоевать их доверие. Это была кропотливая и трудная работа, потому что, даже осознавая, в какие тяжелые условия люди были поставлены, он мало чем мог им помочь.
 И совсем не потому, что у него не было, средств, чтобы помочь им, — просто любой землевладелец-англичанин, охотно помогающий своим арендаторам, немедленно вызвал бы подозрения, которых он должен был избегать. Существовали законы, запрещающие любые проявления доброй воли по отношению к ирландцам. Поэтому каждый шаг к взаимопониманию давался ему с большим трудом.
 И несмотря ни на что, почти мгновенно, Арабелла разрушила эту стену, была с триумфом принята людьми, обездоленными ее крестным отцом. Это даже пугало его.
 Она, несомненно, не была той воспитанной в английских традициях женой, которую Адриан хотел в ней видеть. Он никак не мог предположить, что она проявит хоть малейший интерес к обитателям поместья, не говоря уже о том, что сможет смягчить их открытое презрение.
 Даже когда в первый момент они отвергли ее, она смело приняла этот вызов. Большинство женщин при виде такой реакции залились бы горючими слезами. Но Арабелла держалась стойко и каким-то образом сумела продемонстрировать им свой правдивый и добрый характер, и это заставляло Адриана взглянуть на свою жену по-новому.
 И потом, эта старая карга — Садбх. Если бы не она, вряд ли Арабелла была бы принята так приветливо.
 Он был знаком с историями о мистических способностях старухи. Его дядя в своих дневниках писал о ней как о ведьме, обвиняя ее в появлении Огненной Леди, которая, как он полагал, преследовала его под конец жизни.
 Адриан слышал также рассказы обитателей замка, истории о том, что снадобья и зелья старухи спасли жизнь многим людям Кулхевена.
 Однако до этого он с ней не сталкивался. Собственно говоря, Адриан считал, что она давно уже умерла — такими древними казались все эти истории, на которые он никогда не обращал никакого внимания. Но теперь ему показалось странным и в некоторой степени любопытным то, что за явлением Огненной Леди последовало появление этой старухи, якобы вызвавшей ее с того света.
 Когда они, раскрасневшиеся от свежего воздуха и возбужденные поездкой, подъехали к конюшням, то там не оказалось никого, кто мог бы принять у них лошадей.
 Адриан позвал Дейви, ответа не последовало, но, судя по доносящемуся из кухни миссис Денбери аромату только что испеченного яблочного пирога, его местопребывание определить было нетрудно.
 — Кажется, нам придется рассчитывать на самих себя, — сказал Адриан, помогая Арабелле слезть с лошади.
 Она повернулась к нему:
 — Да, милорд, похоже на то.
 В этот момент кобыла Арабеллы переступила с ноги на ногу, толкнув ее при этом прямо на грудь Адриана.
 Чтобы удержать жену от падения, его руки инстинктивно сомкнулись вокруг нее. Однако, когда лошадь отступила назад, он не отпустил ее.
 — Кажется, у вашей кобылы не очень ровный характер. Я позабочусь о том, чтобы вам дали более подходящую лошадь.
 Ее грудь оказалась прижатой к его груди, руки — на его предплечьях. Внезапно Адриан ощутил исходивший от нее запах, запах дождя и какого-то неизвестного ему цветка. Она взглянула на него, их лица сблизились, он мог чувствовать на щеке ее теплое дыхание. Волосы, прежде стянутые тугим узлом на затылке, растрепались, шнурок, которым они были подвязаны, распустился и упал на плечо. И в первый раз за все это время Адриан увидел ее глаза, обычно прячущиеся под этими очками, — спокойные серо-зеленые глаза, по цвету похожие на растущий возле озерца мох.
 От возбуждения, вызванного событиями сегодняшнего утра, Арабелла раскраснелись. Неосознанным движением он провел тыльной стороной ладони по ее щеке. Кожа на ощупь была нежной, как лепесток розы.
 Она действительно очень красива, понял он, в первый раз увидев ее сегодня по-настоящему. В его мозгу возник образ, видение ее мягкого тела, лежащего под ним, предлагающего себя. Приняв это за воспоминание о той ночи, Адриан наклонил к ней лицо и коснулся губами ее губ. Он был почти уверен, что она отпрянет, но она не сделала этого, более того — прижалась к нему еще теснее; тогда он обнял ее покрепче и поцеловал сильнее.
 Арабелла охотно ответила. Он провел языком по ее губе, и она приглашающе приоткрыла уста.
 Адриан был так горд ее сегодняшним поведением, выраженной ею готовностью встретиться лицом к лицу с подданными Кулхевена, мужеством, с которым она встретила их неприязнь. В этот момент он почувствовал, что вместе с ней может добиться чего угодно. Разве можно было ожидать подобной храбрости от этой, воспитанной в Англии, крестницы Кромвеля? Но захочет ли она, подумал Адриан, с трудом отрываясь от ее губ, остаться его женой и продолжить их отношения, когда узнает причину, по которой он женился на ней?
 Он не был в этом уверен.
 Адриан отстранил Арабеллу:
 — Нам надо расседлать лошадей и поставить их в стойла.
 — Но, милорд…
 Ее слова остались без ответа. Адриан уже повернулся к ней спиной и уводил свою лошадь. Мара смотрела на него в полном недоумении.
 От подобного унижения краска бросилась ей в лицо Как только он мог в одно мгновение целовать ее с такой страстью, а в следующее бросить с таким безразличием?
 От этого поцелуя у нее и сейчас стучало сердце, но вот она стоит тут, на дворе, и смотрит, как он исчезает в конюшне. Может быть, она сделала что-то не так, чем-нибудь рассердила его? Временами его поведение было для нее загадкой, а иногда, как, например, сейчас, просто бесило.
 — Пойдем, — мрачно сказала она кобыле, потянув за поводья и направилась вслед за Сент-Обином в конюшню Внутри было темно, пахло свежим сеном, ей понадобилось некоторое время, чтобы глаза привыкли к полумраку. Медленно пройдясь по центральному проходу, она поискала свободное стойло. В самом конце прохода она увидела открытую дверцу, и, когда лошадь без уговоров вошла туда, Мара поняла, что это ее постоянное место. Она ослабила узду и вытащила мундштук, потом сняла с лошади Свое дамское седло. Направившись было дать ей корму, она вдруг остановилась, заслышав низкое, недовольное рычание.
 Между ней и дверью хранилища для корма стояла огромная, угрожающего вида овчарка. В темноте конюшни ее глаза светились желтым светом. Из оскаленного рта торчали острые белые зубы. Серая шерсть на затылке топорщилась.
 Откуда-то — откуда именно, она не видела, потому что не рискнула оторвать взгляда от пса, — за ее спиной появился Сент-Обин.
 — Не двигайтесь, Арабелла. Он опасен. Однажды, когда я в первый раз приехал в Кулхевен, он напал на меня. Даже странно, что он все еще здесь. Я приказал Пуджу избавиться от него, однако…
 Но Мара уже не слушала его. После первого острого приступа страха она узнала эту, такую родную, серую морду. Это был Торних, которого она еще щенком вынуждена была бросить, покидая Кулхевен. Мара была уверена, что он умер или, одичавший, бегает где-то по лесам, и никак не ожидала увидеть его живым, а тем более здесь, в замке.
 Она медленно положило седло на землю. Пес снова зарычал, низко и угрожающе. Не показывая своего страха, Мара осторожно вытянула руку вперед.
 — Не надо, Арабелла, — Шшш, — прошептала Мара, стараясь, чтобы, пока она объясняет Сент-Обину, что знает, как поступить, внимание собаки было сконцентрировано на ней — Здравствуй, псина. Какой ты красивый! Я не сделаю тебе ничего плохого. Вот видишь, все хорошо Она шагнула вперед. Собака задрала морду, глядя на ее руку. Мара нисколько не сомневалась в том, что та не бросится на нее, но боялась неверной реакции Сент-Обина.
 — Шшш, — тихо повторила она. — Все в порядке, мальчик. Иди. Иди ко мне.
 Услышав ее голос, пес начал успокаиваться и наклонил голову немного набок. «Да, — мысленно говорила она ему, — правильно. Это я. Ты ведь еще помнишь меня?» Держа руку ладонью вверх, Мара дала собаке подойти к ней и понюхать ее перчатку — Правильно, мальчик. Хороший пес. — Она потрепала его по загривку и осторожно почесала за ушами Адриан продолжал стоять в нескольких ярдах позади нее.
 — Не могу этому поверить. У меня на ноге до сих пор остались отметины от его зубов.
 Мара улыбнулась:
 — Я всегда умела обращаться с животными, у меня с ними в некотором роде взаимопонимание Некоторые считают это причудой, но я, кажется, всегда могла показать, что не желаю им зла. Он вовсе не хотел сделать мне ничего плохого. Просто я была для него незнакомкой, вторгшейся в его жилище Когда он понял что у меня нет дурных намерений, его агрессивность спала.
 Наверняка так было и в тот раз, когда он укусил вас.
 Подойдите поближе, милорд, и вы поймете, что на самом деле он очень добрый.
 Адриан шагнул вперед. Пес искоса посмотрел на него и тихо зарычал.
 — Наверно, он помнит вашу последнюю встречу.
 Вы должны показать ему, что не являетесь тем зверем, которым показались ему тогда.
 От этих слов взгляд Адриана посуровел.
 Мара улыбнулась ему:
 — А теперь вытяните руку ладонью вверх, как я, чтобы показать ему, что, не собираетесь его ударить.
 Адриан сделал, как она сказала, и собака, понюхав руку, позволила потрепать ее по загривку.
 — Вот видите. Вы должны отменить свой приказ избавиться от него. Собака, так защищающая свое жилище, несомненно, пригодится в Кулхевене.
 Адриан не ответил. Он смотрел, как Арабелла, встав на колени перед собакой, этим зверем, который только что скалил на нее зубы, позволяет ему лизать свою щеку.
 Создавалось впечатление, что каждый раз, когда ему начинало казаться, что он понимает мотивы ее поступков, она ставит его в тупик. Только что он прервал поцелуй, постарался отбросить от себя те чувства, которые он всколыхнул в нем, смутные воспоминания о проведенной вместе ночи. Он пытался убедить самого себя в том, что единственным мотивом, руководствуясь которым она столь охотно пошла на встречу с жителями деревни, было желание показать себя перед ним, заставить его поверить в свою лояльность.
 Адриан уже давным-давно решил про себя, что действительной причиной согласия Кромвеля на его брак с Арабеллой было стремление иметь в Кулхевене кого-либо, кто мог бы наблюдать за его действиями и сообщать о них. Кромвель был хорошо известен своим недоверием даже к самым близким советникам. Известно было, что он даже поставлял своим ближайшим помощникам мальчиков-слуг с единственной целью — знать, чем хозяева занимаются.
 Именно поэтому Адриан не мог позволить себе доверять Арабелле, даже при том, что она оказалась совсем не такой, какой он себе ее представлял Хотя, собственно говоря, трудно было сказать, кого он рассчитывал в ней увидеть. Вероятно, утонченную, изнеженную девушку, напичканную кулинарными рецептами Но в чем он точно был уверен, так это в том, что такое ему и в голову не могло бы прийти Что она может оказаться этой бесстрашной женщиной, смело окунувшейся в новую для нее жизнь, отказавшейся пасовать перед людской неприязнью и даже перед злобным ублюдком-псом. Арабелла поразила его силой своей воли. Хотя и хрупкая на вид, она, без сомнения, была сделана из более прочного материала, чем большинство ее родственничков.
 Он смотрел, как Арабелла идет из конюшни на двор Собака следовала за ней по пятам, прыгая, как щенок, когда та протягивала ей палку. Нет, такого от своей будущей жены он никак не ожидал.
 Но чего он ожидал еще меньше, так это чувства беспокойства при виде того, что она подверглась опасности. Тогда у него была лишь единственная мысль — уберечь ее от нависшей над ней угрозы.




 Глава 13


 Мара вошла к себе в спальню, стянула перчатки, бросила их вместе с плетью на кровать и подошла к зеркалу Взглянув на свое отражение, она даже застонала Какой-то кошмар, как будто только что из сумасшедшего дома. Растрепанная коса из выкрашенных в угольно-черный цвет волос болталась где-то на плече, отдельные пряди в беспорядке свисали на лицо. Плюмаж шляпы надломился и торчал как-то по-идиотски. А кружевной воротник совсем сбился на сторону.
 Не удивительно, что Сент-Обин прервал поцелуй и ушел в конюшню.
 Однако, по правде говоря, Мара не думала, что это явилось единственной причиной его странного поступка.
 Нет, тут было что-то еще, о чем она не подозревала.
 Мара была совершенно уверена, что в какой-то момент, перед тем, как все закончилось таким образом, ему хотелось целовать ее — в этом не было никакого сомнения. Впечатление было такое, как будто он чего-то боится, и даже, как ни странно, боится именно ее.
 Но это было бы просто смешно. Сент-Обин, этот большой и сильный мужчина, боится ее? И тут ее осенило: какая же она глупая, что не поняла этого раньше Все дело в обещании, которое он ей дал в то утро, когда обнаружил в своей постели. Ведь он полагал, что изнасиловал ее. Что самым зверским образом отнял у нее девственность. И тогда обещал, что никогда более не повторит этого. Это и должно быть причиной его неожиданного ухода после поцелуя. По той же самой причине он, наверное, также избегает ее общества. Каждый раз, когда он находится рядом с ней, смотрит на нее, разговаривает с ней, он, вероятно, вспоминает о содеянном или, вернее, о якобы содеянном той ночью Если со времени прибытия в Кулхевен Мара и успела что-нибудь понять, так это то, что Сент-Обин, англичанин и сторонник Кромвеля, не был подлецом Он был из тех людей, которые придерживаются определенных моральных норм, гордятся своей умеренностью и честностью, всегда ведут себя как джентльмены и никогда не выходят за эти рамки.
 Если не считать той ночи.
 Сент-Обин был уверен, что в ту ночь нарушил все правила, по которым жил до сих пор. И осознание этого, должно быть, гнетет его. Подобное толкование хотя и объясняло странное поведение Сент-Обина, только усиливало испытываемые Марой угрызения совести Приступая к исполнению своего плана возвращения Кулхевена, она не могла ожидать подобных последствий — настолько была сконцентрирована на мыслях о мести и Кулхевене, что никогда не думала о том, как будет чувствовать себя, когда добьется желаемого.
 Если бы только можно было начать все сначала. Но выбора уже не было. Она обещала матери, что ничто не помешает ей вернуть назад их родовое гнездо. А потом, почему она должна ощущать вину за то, что забирает принадлежащее ей по праву? Если бы только существовал какой-либо другой способ! Если бы можно было избежать этого удара по самолюбию Адриана! Если бы…
 Но сейчас было не время раздумывать об этом. Она уже вынудила его жениться на ней или, вернее, как он полагал, на Арабелле, заставив при этом усомниться в своей порядочности, и этого изменить было уже нельзя.
 Единственно, что Мара могла сделать, так это каким-то образом добиться того, чтобы он перестал ощущать себя таким негодяем. Она должна показать ему, что не боится его, что у нее не осталось никаких психологических шрамов после якобы имевших место событий той, соединившей их, ночи. Должна показать, что он no'-прежнему остается тем же самым уважаемым джентльменом, которым считал себя раньше.
 Но как этого добиться?
 Жители деревушки. Мара вдруг увидела, как можно возвратить Сент-Обину самоуважение и одновременно вывести их из бедственного положения. Она должна сделать так, чтобы он помог селянам, но заставить при этом поверить в то, что это его собственная идея. Адриан должен увидеть, как они живут. Ни один подобный ему благородный человек не сможет спокойно смотреть на то, как они гибнут. Потому что с такой же неизбежностью, как солнце заходит на западе, они будут вынуждены голодать, если все останется по-прежнему.
 Придя к такому решению, Мара развязала шнурки юбки для верховой езды и, распустив волосы, стала расчесывать позолоченным гребнем окрашенные в черный цвет пряди, пока они не легли тяжелой волной на ее спину. Спустя час, одевшись в свежее янтарно-желтое шелковое платье и вновь упрятав волосы под белый полотняный чепчик, она была готова к тому, чтобы приступить к исполнению нового плана.
 Кто-то постучал в дверь ее спальни. Она схватила очки Арабеллы и нацепила их на нос. По уже сложившемуся обыкновению в коридоре за дверью поджидал степенный лакей, чтобы проводить ее вниз к ужину. С каждым шагом, приближавшим ее к столовой, уверенность в успехе плана все больше таяла. Мара пыталась уверить себя в том, что Сент-Обин не сможет отказать ей. Разве это возможно?
 Конечно, он сразу поймет, какая это прекрасная идея — помочь жителям деревни, и согласится на это, возвратив тем самым уважение к самому себе. Должен понять.
 Мара испытывала искушение выпалить заготовленную заранее речь сразу, как только она переступит порог столовой, но понимала, что должна придержать язык и дождаться подходящего момента.
 Когда она села напротив него, он приветливо кивнул ей. Стараясь вести себя как можно более непринужденно, Мара взяла салфетку и расстелила ее на коленях.
 Потом, как будто между ними сегодня ничего не произошло, произнесла:
 — Добрый вечер, милорд.
 Сент-Обин опять кивнул:
 — Добрый вечер, Арабелла. Позволю себе заметить, что сегодня вы выглядите просто очаровательно.
 Радуясь его непринужденному тону, Мара улыбнулась:
 — Вам нравится мое платье? Я надеялась, что вы одобрите его.
 — Платье очень милое, хотя мои слова относятся не только к нему. Вы весьма красивы и недооцениваете себя.
 Мара улыбнулась этому комплименту. Ужин, состоящий из жареной баранины, молодого картофеля и рисового пудинга с изюмом, прошел за непринужденной беседой. Все это время, отпивала ли она глоток вина из своего бокала или вытирала салфеткой рот, Мара чувствовала на себе взгляд Сент-Обина.
 После ужина он попросил ее составить ему компанию в гостиной за крепкими напитками и пикетом.
 — Вы хорошо играете, — сказал он позднее, откладывая карты. — Я ранее не встречал игроков, использующих подобную стратегию.
 — Благодарю за комплимент, милорд, Меня научил отец в одну из особенно суровых зим, когда мы вынуждены были неделями сидеть дома. Потом он часто говорил, что научил меня на свою голову.
 Сент-Обин кивнул в знак согласия:
 — Вполне его понимаю. По-видимому, у вас есть какая-то своя система для подсчета очков во время игры.
 — Собственно говоря, это не система, милорд. Скорее, это талант, которым я обладаю с детства. Видите ли, у меня очень хорошая память, особенно на всякие мелочи. Я запоминаю все, о чем читаю или слышу.
 Стоит мне один раз увидеть что-нибудь, и это навсегда остается у меня в памяти.
 — Сент-Обин улыбнулся:
 — Это интересно. Вы разрешите мне проверить ваши необычные способности?
 — Разумеется. Но каким образом?
 Он встал, подошел к висевшей на стене книжной полке, пробежал глазами по заголовкам книг и вытащил одну из них, стоявшую на самом верху. Перелистав несколько страниц, он положил книгу перед ней в раскрытом виде.
 — Прочитайте какой-нибудь отрывок с этой страницы и повторите его мне.
 Она посмотрела на него. Было очевидно, что он не верил в ее способности. Принимая вызов, Мара взглянула на страницу. Это был рецепт приготовления крепкого бульона, датированный пятнадцатым столетием и написанный весьма корявым стилем. Она быстро пробежалась по строчкам, закрыла книгу и слово в слово повторила его, включая опечатки, вплоть до слов «…потом варить, положив в котел с кипящей водой, плотно закрыв крышкой, чтобы не выпускать паров».
 Скептическая улыбка Адриана растаяла.
 — При случае буду иметь в виду, что вас лучше иметь в качестве партнера, чем противника. — Он встал, взял книгу и, предложив ей руку, провел к двум креслам, стоящим перед очагом. — Я начинаю понимать, что женился на весьма непростой женщине. Все время нахожу в вас способности, о которых даже и не подозревал.
 — Это плохо или хорошо, милорд?
 — По-моему, хорошо. Пока что вы не сделали ничего, что вызвало бы мое недовольство, если, конечно, не считать той уловки, с помощью которой вы вынудили меня взять вас сегодня на прогулку. — Он помолчал. — Но вы были правы. Вы хозяйка этих владений и, надо добавить, вполне подходите для этой роли. Я хотел сказать вам, Арабелла, что горжусь вашим сегодняшним поведением. Не многие женщины смогли бы с таким мужеством встретиться лицом к лицу с жителями деревни.
 — Благодарю вас, милорд, хотя я не считаю это проявлением храбрости. Я поступила так, как, по моему мнению, должна была поступить ваша жена.
 — Вы снова недооцениваете себя. Эти селяне не так уж часто приветствуют англичан. Они только-только начали воспринимать меня как своего нового господина.
 И я не был уверен в том, нужно ли представлять вас им так скоро.
 — Их презрение к нам можно понять. Я совершенно уверена, что подобно тому, как многие англичане видят в ирландцах врагов, ирландцы испытывают к нам те же чувства. И пытаться утаивать от них тот факт, что ваша жена — англичанка, значило бы только увеличивать этот разрыв между нами. Эти люди не более ответственны за преступления, совершенные ирландцами, чем вы или я за преступления англичан. Они просто невинные жертвы войны.
 Сент-Обин ничего не ответил, и Мара внезапно испугалась, не зашла ли она слишком далеко.
 — Я что-нибудь не так сказала?
 — Нет, Арабелла. Просто я думал о том, что не так уж много на земле людей, способных меня удивить.
 Не уверенная в том, следует ли ей воспринимать эти слова в качестве похвалы, Мара решила больше не касаться этого вопроса. Вместо этого она использовала момент, чтобы обратить его внимание на жителей деревни и их проблемы.
 — Я подумала, милорд, не можем ли мы как-нибудь помочь селянам? Ведь так очевидно, что их жилища крайне нуждаются в ремонте, скот сильно истощен, а одежда в таком состоянии…
 — Не вижу в этом необходимости, Арабелла.
 Такой решительный отказ привел Мару в замешательство.
 — Но нельзя ли хотя бы на короткое время освободить их от арендной платы?
 — Это невозможно.
 — Но вы же, конечно, понимаете, что, оказав им помощь, вы таким образом увеличите доходность Кулхевена. Имея лучшую одежду и скот, они смогут засевать больше зерна и производить больше…
 — Я сказал «нет», Арабелла!
 Резкое замечание Сент-Обина заставило Мару замолчать.
 — Сейчас настали трудные времена для всех, не только для Ирландии. У этих людей по крайней мере есть крыша над головой. Многие жители Ирландии вообще не имеют ее. Жилища многих были разрушены, а самих людей оставили умирать в канавах. Других, вместе с их хозяевами, согнали со своей земли в Северную Ирландию, где они влачат жалкое существование. У этих же по крайней мере остались дома и семьи.
 — Но они голодают, милорд. Вы же не можете не видеть этого. Вы сказали, что хотите завоевать их доверие. Разве то, что вы дадите им возможность жить по-человечески, не поможет вам добиться этой цели?
 Сент-Обин молча смотрел на нее, и ей на какое-то мгновение показалось, что она выиграла. Но потом он отрицательно покачал головой:
 — Я ничего не могу с этим поделать. Ваш собственный крестный запретил это. Жители деревни должны сами найти выход из создавшегося положения. Ваша забота о людях Кулхевена достойна похвалы и делает честь вашим чувствам, но мне кажется, что вопрос исчерпан. День был трудный, и я устал. Спокойной ночи, Арабелла.
 Он повернулся и вышел из комнаты.
 Глядя ему вслед, Мара сердито фыркнула. Как может он оставаться таким безразличным, таким жестоким и жить здесь по-королевски, зная, что в деревне голодают дети? Ей хотелось накричать на него, заставить увидеть, что он абсолютно не прав, но она знала, что не может этого сделать. Смотря вслед уходящему Сент-Обину, Мара понимала, что Арабелла никогда не стала бы так с ним разговаривать.
 Она хотела вернуть ему самоуважение, которое, как ей казалось, он потерял. Теперь ей казалось, что этого самоуважения не существовало вообще.
 Может быть, она зашла слишком далеко и дала ему повод для подозрений — такого решительного отказа Мара никак не предполагала. Она всегда считала его джентльменом, корила себя за то, что обманула столь благородного и справедливого человека. Может быть, подобное мнение было ошибочным.
 Адриан закрыл дверь своей спальни и нервно пригладил рукой волосы. Он знал, что все сказанное Арабеллой — сущая правда, но боялся привлечь внимание Протектората. Если бы существовал какой-либо способ убедить Кромвеля в необходимости помощи этим людям, он сделал бы это. Арабелла была права. Ее крестный, несомненно, должен понять, что, помогая этим людам, он, в свою очередь, поможет землевладельцам-англичанам сделать свои поместья более доходными.
 Но чего не знала Арабелла и слишком хорошо знал он, так это то, что в намерения Кромвеля не входило восстановление Ирландии руками ирландцев, не важно, были они крестьянами или кем-либо другим. Его целью являлось полное уничтожение ирландской расы и заселение страны английскими колонистами. Но, не желая пачкать руки в крови, вместо того, чтобы поставить всех ирландцев к стенке и одним разом покончить с их несчастной жизнью, он предпочел обречь их на медленное вымирание.
 Кромвель был трусом, но был неглуп и без колебаний погубил бы первого же англичанина, осмелившегося не подчиниться, его приказам. Сама эта мысль заставляла вскипать кровь Адриана. Эти люди умирали от голода, были обречены на нищенское существование, а «круглоголовые» наживались на их страданиях. Если бы существовал какой-либо способ помочь жителям деревни, не вызывая подозрений со стороны, он немедленно сделал бы это. Но он должен быть уверен в том, что не попадет при этом в ловушку, чего он просто не мог себе позволить.
 Всегда считая себя человеком, распоряжающимся собственной судьбой, Адриан бесился от того, что руки у него связаны подобным образом. Любой случай проявления симпатии по отношению к ирландцам мог привести к конфликту с Кромвелем. Один из его лучших военачальников лишился своего поста и был отправлен в Ньюгейт только за то, что подверг наказанию чересчур ревностного солдата, ударившего пожилую ирландку.
 Женитьба англичанина на ирландке была объявлена Кромвелем преступлением, за которое полагались кнут, виселица и четвертование.
 Он не доверял никому, подозревал каждого и всегда. предпочитал верить плохому. Так что до тех пор, пока Кромвель не утолит обуревающую его жажду власти, Адриан будет беспомощен оказать поддержку людям Кулхевена, своим людям.
 И все же Адриан не собирался быть резок с Арабеллой. Он злился не на нее, а на свою беспомощность.
 Она была так же не виновна в этом, как и те люди, которых так смело защищала. Сейчас он понимал, что, обвинив в некотором роде ее в злодеяниях крестного, поступил несправедливо. Но, услышав ее просьбу о помощи селянам и зная, что она права, он понимал также, что его можно винить не более, чем ее.
 Завтра утром он загладит свое дурное поведение.
 Возьмет ее на пикник и покажет окрестности замка.
 Несмотря на случившееся ранее, она хорошо вошла в роль его жены, приняла близко к сердцу проблемы Кулхевена. Собственно говоря, не будь Адриан уверен в обратном, он мог бы подумать, что Арабелла симпатизирует ирландцам.
 Адриан только посмеялся про себя над абсурдностью пришедшей ему в голову мысли.
 На следующее утро Мара была очень удивлена, когда лакей передал приглашение своего хозяина присоединиться к нему для прогулки по владениям и для пикника.
 Она подумала, не является ли подобная предупредительность с его стороны попыткой примирения после их вчерашнего столкновения. Весь вчерашний вечер она провела в своей огромной постели, злясь на решительный отказ Адриана и беспокоясь, не вызвала ли она у него подозрений своим выступлением в пользу жителей деревушки.
 Теперь, получив его приглашение, она поняла, что все ее опасения были напрасными, и с радостью приняла его. Сказав лакею, чтобы тот передал его светлости, что она спустится через полчаса, Мара начала готовиться к поездке.
 Надевая костюм для верховой езды, Мара решила на время отложить свои попытки помочь селянам. Она, конечно, никогда не оставит заботу о них и их делах, но сейчас она поставила себя в очень опасное положение.
 Арабелла никогда бы не стала противоречить своему мужу. Верная жена, которой должна была стать Арабелла, не могла бы разговаривать с ним подобным образом Для нее слова мужа были бы законом, она никогда бы не стала спорить с ним, не усомнилась бы в его правоте.
 Мара понимала, что ее опрометчивые слова вызваны чувствами, и ей следовало отложить эти чувства в сторону до тех пор, пока она не сможет продолжить свою прежнюю попытку, не опасаясь обнаружить свою подлинную личность.
 Собрав волосы в пучок и спрятав их под высокую шляпу с плюмажем, нацепив на нос очки, она застегнула на все пуговицы жакет и спустилась к ожидающему ее мужу. Он ждал внизу у лестницы, одетый в превосходный синевато-серый камзол и черные бриджи в обтяжку.
 Когда он увидел спускающуюся по лестнице Мару, на его лице появилась улыбка, и, когда она достигла нижней ступеньки, он протянул ей затянутую в перчатку руку.
 — Благодарю вас за то, что согласились составить мне сегодня компанию, Арабелла. Вы выглядите просто превосходно.
 — А я благодарю вас за приглашение, милорд. У вас, несомненно, есть более важные дела, чем прогулка и пикник со мной.
 Сент-Обин помог ей сесть на лошадь.
 — Я понял, что до некоторой степени пренебрегал вами, и решил загладить свою вину. Иногда мое увлечение управлением Кулхевеном заходит настолько далеко, что я забываю про другие требующие насущного внимания вещи. Такие, как молодая жена. С моей стороны было большим невниманием оставлять вас одну в незнакомом доме незнакомой страны. Примите мои глубочайшие извинения.
 Мара улыбнулась и подождала, пока он не сел на своего жеребца. Столь внезапная смена его настроения удивила ее.
 — Я принимаю ваши извинения, милорд.
 — Да, вы напомнили мне еще об одной вещи, о которой я хотел с вами поговорить, Арабелла.
 — О чем же, милорд?
 Сент-Обин взглянул на нее:
 — Как раз об этом. Теперь мы стали мужем и женой. Мне кажется, будет вполне уместно, если вы будете обращаться ко мне по имени. Собственно говоря, я даже предпочитал бы это.
 Мара почувствовала, что краснеет и сама не знает почему. Может быть, дело в некоем чувстве интимности, которое дает обращение к человеку по имени. Такие обращения, как «милорд» или «Сент-Обин», казалось, сохраняли между ними некую дистанцию, как будто они и не были женаты. И его предложение было вполне разумным. Женатые люди не обращаются друг к другу подобным образом.
 Он продолжал смотреть на нее, под этим взглядом Мара почувствовала себя не совсем в своей тарелке, поэтому, опустив глаза и глядя на поводья, которые держала в руках, сказала:
 — Как вам будет угодно, Адриан.
 — Вот так гораздо лучше, вам не кажется?
 Мара молча кивнула и была рада, когда мгновение спустя он пришпорил лошадь и поскакал по дорожке, ведущей к северным границам владений. Она тронула лошадь и двинулась вслед за ним. Пытаясь выбросить из головы события вчерашнего вечера, Мара все же не переставала думать о причинах отказа Адриана. Он, несомненно, должен был понимать, что выгода от того, что он поможет этим людям, пересиливает возможный риск. Она не понимала, почему же тогда он решил взять ее сегодня с собой. И как может человек, по-видимому, такой честный и благородный, отказываться помочь тем, сама жизнь которых зависит от него? В этом не было никакого смысла.
 Прошло уже довольно много времени, когда Адриан остановился на опушке леса и слез с лошади.
 — Я знаю тихое место неподалеку, где мы сможем приятно провести время, — сказал он, помогая ей слезть с лошади. — Стреножим лошадей и дальше пройдем пешком.
 Подобрав юбки, Мара последовала вслед за ним через густой лес. Пройдя совсем немного, они очутились на берегу озерка, в котором она купалась в день прибытия в Кулхевен.
 На том месте, где Адриан увидел ее в первый раз.
 Мара мгновенно насторожилась, пытаясь понять, почему он выбрал для пикника именно это место.
 — Какое красивое место. Как вы его нашли?
 Адриан положил корзинку, которую нес с собой, на землю и вытащил оттуда шерстяное одеяло.
 — Я случайно наткнулся на него, когда преследовал браконьера.
 Мара попыталась успокоить себя. То, что он привел ее сюда, было простым совпадением. Откуда ему было знать, что она приходила сюда в тот день?
 — Вы нашли кого-нибудь?
 — Нет, поиски оказались напрасными. Зато я нашел это прекрасное место и подумал, что оно должно вам понравиться.
 Во время обеда, состоящего из сыра и холодных жареных цыплят, Мара пыталась свести разговор к пустякам, например, какими фруктами им необходимо запастись на зиму, и прочими домашними мелочами, уверенная в том, что вскоре Адриану это наскучит. Так, во всяком случае, ей казалось. Но потом Мара заметила, что все это время он наблюдает за ней и слушает ее очень внимательно. Тогда она взяла камень и бросила его в озеро в надежде отвлечь его внимание от себя. Ей не нравился такой пристальный интерес к себе и хотелось, чтобы он нашел какой-нибудь другой предмет для своего внимания.
 — Расскажите мне о своем детстве, Арабелла.
 Этот вопрос заставил ее нервничать еще сильней. О детстве Арабеллы она почти ничего не знала — только то, — что вычитала из ее писем к Адриану.
 — Собственно говоря, тут не о чем рассказывать.
 — А как насчет дома? Вы сильно по нему скучаете?
 — Временами да, скучаю. Но Кулхевен во многом напоминает мне его; У нас там есть почти такое же маленькое озерцо. Я играла там еще ребенком. Читала книгу сэра Томаса Меллори о короле Артуре и его рыцарях. А вы читали ее? — спросила она, стараясь сменить тему разговора.
 Адриан улыбнулся, его глаза загорелись.
 — Да, конечно, читал.
 — Обычно я воображала себя Девой Озера, приносящей королю Артуру его меч Эскалибур, хотя это была просто ветка дерева, которую я нашла на берегу. — Она остановилась, эта ложь давалась ей легко. — Моя служанка вечно драла меня за уши за то, что я пачкала юбки. А мать говорила, что если я не научусь держать себя как леди, то никогда не найду себе мужа.
 Адриан опять улыбнулся и посмотрел на небо.
 — Мы, кажется, можем попасть под дождь. Нам, наверное, пора возвращаться в. Кулхевен. Жалко, что приходится так скоро прерывать наш пикник.
 Мара, однако, ничего против этого не имела, собственно говоря, она была даже рада такому вмешательству провидения.
 Они вместе собрали остатки еды и вернулись к лошадям. Адриан помог Маре взобраться на лошадь и пошел к Хугину. Пока она укладывала вокруг себя шлейф платья, небеса разверзлись и начал накрапывать дождичек.
 — Кажется, мы вовремя прервали наш пикник, — сказал Адриан, приторачивая корзинку к седлу Хугина. — Сейчас я закончу, и мы сможем тронуться. Но, если хотите», можете поехать вперед.
 — Ничего страшного. Я не имею ничего против. Я всегда любила дождь.
 Пока Адриан крепил корзинку, Мара посмотрела на расстегнувшуюся верхнюю пуговицу своего жакета для верховой езды. Собравшись было застегнуть ее, она заметила на материи несколько темных пятнышек.
 Может быть, она запачкалась в кустах? На ткани появилось еще одно пятнышко, потом еще и еще. По щеке поползла капля дождя. Мара вытерла ее рукой и вся окаменела, увидев, что капля, которая оказалась теперь на руке, — черного цвета.




 Глава 14


 Краска.
 Мара взглянула в сторону стоящего возле своей лошади Адриана. Он все еще был занят корзинкой и не обращал внимания ни на нее, ни на дождь, ни на темные пятна, быстро усеивающие ее желтовато-коричневый шелковый жакет. Сердце билось, словно молот, она понимала, что элегантная, украшенная плюмажем шляпа не защитит краску от растворения.
 В панике она огляделась вокруг, пытаясь найти место, где могла бы укрыться от дождя, который с каждым мгновением все усиливался. Деревья поблизости были, но Адриан, несомненно, последует за ней и увидит эту черную краску, стекающую с ее волос.
 Захлестываемый ветром прямо в лицо дождь пошел еще сильней. С кончика ее носа упала еще одна капля, оставив черное пятно на белом накрахмаленном манжете. Она должна была что-то предпринять — и быстро.
 Не теряя больше времени, Мара пнула каблуками в бок лошадь, одновременно вытянув ее кнутом. Пораженная столь неожиданными действиями лошадь встала на дыбы и, отбрасывая позади себя комья мокрой земли, понеслась по направлению к дому. Мара вскрикнула и, оглянувшись, увидела, что Адриан, повернувшись в ее сторону, старается влезть на лошадь, чтобы последовать за ней.
 Понимая, что ни в коем случае не должна позволить увидеть себя в таком виде, с размазанной по лицу краской, Мара начала подгонять лошадь, она понимала, что, несмотря на этот бешеный галоп, его жеребец догонит их задолго до того, как они достигнут Кулхевена.
 Единственной остававшейся возможностью было постараться затеряться в лесу.
 Она подождала до последней возможности, а потом, как можно более резко, повернула лошадь направо. Та, протестуя против такого грубого обращения, замотала головой и заржала, но свернула в узкий промежуток между деревьями. Мара слышала, как Адриан выкрикивает ее имя, но не рискнула обернуться. Шляпа свалилась на землю; для того чтобы не задевать за низко расположенные ветви деревьев, ей пришлось пригнуться к самой шее лошади.
 Не снижая скорости, она осторожно направляла лошадь по лабиринту деревьев и скоро уже вырвалась из леса на открытое пространство. Рискнув оглянуться назад, Мара с облегчением увидела, что Адриана нигде не было. Она помолилась про себя, чтобы — только на этот один-единственный раз — он выпал из седла, но приземлился на мягкую, влажную землю.
 Когда она вскоре добралась до конюшен Кулхевена, сердце у нее колотилось, все тело дрожало, а волосы 7 Искушая судьбу болтались черными прядями подобно спутанным морским водорослям. К ее радости, Дейви нашел себе какое-то другое занятие, и его нигде не было видно. К этому времени дождь уже был в полном разгаре, краска черными полосами текла по ее лицу. Мара осадила лошадь на мощеном дворе и спрыгнула на землю, оставив запыхавшуюся от гонки лошадь со свисающими по бокам поводьями.
 Она ворвалась через вход для прислуги, проскочила мимо остолбеневших служанок и миссис Филпот и по задней лестнице взбежала на второй этаж в свою спальню. Оказавшись внутри, она крепко закрыла за собой дверь и, прислонившись к ней, тщетно попыталась успокоить учащенное дыхание.
 В таком состоянии ее и нашла Сайма.
 — Что, черт возьми, случилось?
 Она вошла из смежной комнаты, держа в руках стопку постельного белья, и при виде раскрашенной черными полосами хозяйки остановилась в остолбенении.
 — Ты была права, Сайма, — с трудом выговорила Мара. Она указала на свой запачканный жилет. — Краска действительно так же черна, как воды Лиффи.
 Сайма только смотрела на нее, открыв рот. Опомнившись от первого шока, она покачала головой:
 — Сними это платье, пока тебя не увидели и не отправили нас на виселицу. Сядь перед огнем, чтобы высохнуть, прежде чем твое лицо окончательно почернеет. Сейчас я принесу уксус, чтобы отмыть краску.
 Мара быстро пересекла комнату, бросила на пол свой жакет и стащила ботинки Краска проникла сквозь жакет и запачкала белую батистовую рубашку Она торопливо сбросила на пол рубашку и юбки, поспешила к тазу для умывания, плеснула немного холодной воды на лицо и шею и начала, как могла, оттирать краску Не прошло и нескольких секунд, как за дверью послышались тяжелые шаги.
 — Арабелла!
 Это, конечно, был Адриан, в его голосе слышалось беспокойство. Он остановился за дверью спальни и стукнул по ней кулаком.
 — Арабелла, вы здесь?
 Стоя босиком на своей сброшенной одежде, Мара взглянула на Сайму, как бы спрашивая у нее, нужно ли ей отвечать.
 Сайма приложила палец к губам и жестом показала, чтобы она спряталась за ширму. Потом протянула ей маленькую чашку с уксусом и чистую тряпку После этого Сайма открыла дверь — Где она? Отойди в сторону, женщина Мне нужна твоя хозяйка. Она здесь?
 За ширмой Мара лихорадочно начала стирать краску с лица, стараясь не обращать внимания на все более сильный запах.
 — Да, милорд, она здесь. Она как раз переодевается.
 — Хорошо, отойди в сторону, мне надо ее увидеть.
 — Вы не должны находиться здесь. Это неприлично. Моя хозяйка не одета.
 Как назло, зеркала на туалетном столике не оказалось. Мара выругалась про себя, тщетно пытаясь поймать свое отражение на потускневшем донышке серебряной шкатулки для безделушек. Образ был расплывчатым и неясным.
 — Арабелла — моя жена. Я имею полное право находиться в ее спальне, когда хочу и при любых обстоятельствах. А теперь отойди.
 Мара могла слышать, как он входит в комнату.
 — Нет, милорд, вы не должны!
 Услышав тон своей служанки, Мара похолодела.
 Никому, даже Сайме, не может быть позволено разговаривать подобным тоном с его светлостью. По ту сторону экрана воцарилось грозное молчание. Она должна что-то предпринять. Немедленно.
 — Все в порядке, милорд… то есть Адриан, — сказала она из-за ширмы. — Я чувствую себя вполне хорошо.
 Адриан помолчал, потом произнес:
 — Арабелла, выйдите, пожалуйста, чтобы я смог взглянуть на вас.
 — Я сейчас не одета. Может быть…
 — Арабелла, если вы не выйдете, я буду вынужден зайти туда сам. Я должен убедиться в том, что вы не пострадали.
 Конечно, она не пострадала. Она ведь разговаривает с ним, не так ли?
 — Со мной все в полном порядке, милорд, я…
 — Я же сказал вам, что хочу убедиться в этом сам, Арабелла.
 Мара почувствовала решительность в его голосе и поняла, что он не уйдет, пока не увидит ее Почему он так чертовски упрям?
 — Хорошо, но позвольте мне хоть прикрыть себя, пожалуйста.
 Мара смочила тряпку из-под уксуса в воде и в последний раз обтерла лицо, потом схватила висевший на ширме халат Она натянула его на себя, провела рукой по волосам и с облегчением вздохнула, когда увидела, что рука осталась чистой и только слегка влажной. Бросив последний тщетный взгляд на донышко шкатулки, Мара понадеялась про себя, что успела смыть краску с лица, глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и вышла из-за ширмы.
 Адриан был уже в комнате, его мощная фигура выделялась на фоне дверного проема. Рубашка была в грязи, а в руках он все еще сжимал хлыст Лицо выражало заботу и тревогу.
 — Вот видите, Адриан, со мной, как я и сказала все в порядке. Ни царапины. Признаюсь вам, что чувствую себя довольно неудобно. Какого мнения вы останетесь о моем искусстве верховой езды после сегодняшнего дня.
 Он хотел было что-то сказать, но запнулся, и на его лице появилось недоуменное выражение.
 — Что это за запах?
 — Ах, это, — улыбнулась Мара, — это уксус. Я использую растительный уксус для протирания лица.
 Кожа от этого становится чистой и мягкой.
 Его лицо немного смягчилось, но выражение тревоги осталось.
 — Мне, определенно, придется проследить за тем, чтобы вам подобрали более подходящую лошадь. Эта, очевидно, слишком молода.
 Мара подошла поближе и взяла его за руку. В этот момент ей было все равно, будь эта лошадь хоть двухголовой, она хотела только одного — чтобы Адриан ушел. И как можно скорее. Она начала потихоньку направлять его к двери.
 — Как хотите, но, собственно говоря, вина была, скорее, моя, а не лошади. Мимо меня пролетела пчела, я отмахнулась. Лошадь испугалась и понеслась. Может быть, пчела даже укусила ее. Она не нервная, просто немного игривая.
 Адриана, казалось, это не убедило.
 — Вы уверены, что с вами все в порядке?
 Остановившись в дверях, Мара закивала:
 — Да, да. Я чувствую себя совершенно нормально.
 И простите, пожалуйста, мою служанку за ее тон. Она просто ограждала мою честь. И вовсе не хотела оскорбить вас.
 Адриан взглянул в сторону стоящей возле постели и прислушивающейся к их разговору Саймы и не сказал ни слова.
 — А теперь, если вы не возражаете, мне хотелось бы переодеться к ужину. Сейчас я выгляжу ужасно и не хочу в таком виде появляться перед вашими глазами.
 Адриан внимательно посмотрел на нее, и его взгляд смягчился.
 — Вы выглядите очаровательно. Однако боюсь, что не смогу составить вам компанию за сегодняшним ужином, Арабелла. Обстоятельства требуют моего присутствия в соседнем поместье, и я вернусь совсем поздно.
 Так, значит, его опять не будет всю ночь.
 — Значит, вечером вы уедете?
 — Боюсь, что так. Собственно говоря, я уезжаю немедленно. Приношу свой извинения за то, что ворвался к вам подобным образом. Мне просто хотелось убедиться, что вы целы и невредимы. Когда я увидел на дворе вашу лошадь без наездницы, то ожидал худшего, и очень рад, что с вами все в порядке.
 Адриан улыбнулся и провел свободной от перчатки рукой по ее щеке. Мара подняла голову в ожидании поцелуя, который, как она полагала, должен был последовать вслед за этим, но он тут же отнял руку и посмотрел на кончик пальца.
 — Вам, вероятно, нужно еще раз воспользоваться уксусом. На вашей щеке какая-то странная черная грязь.
 Когда он закрыл за собой дверь, Мара чуть было не упала в обморок.
 Когда Мара вышла из ванной, благоухающей душистыми травами, вода в ней была мутной и серой, от сошедшей с волос краски. Она обернулась простыней и начала энергично вытирать полотенцем волосы. Сент-Обин уехал, и дверь была закрыта, поэтому можно было вымыть и высушить волосы, прежде чем снова выкрасить их. Мара вышла из-за ширмы и, сев перед туалетным столиком, начала рассматривать свое отражение в зеркале.
 За эти несколько дней она уже успела привыкнуть к тому, что оттуда на нее смотрит Арабелла, будто уже забыла, как выглядит на самом деле, — так давно уже она не видела своего истинного облика.
 Она запустила пальцы в волосы, в свои рыжие волосы, и влажные непослушные локоны легли на свои прежние места. И только тут она заметила сложенную записку на пергаменте, лежащую на кроватной подушке.
 Некоторое время она смотрела на свое отражение в зеркале, не понимая, откуда могла появиться записка.
 Пока она купалась в ванной, в комнату не входил никто, кроме горничной, которая принесла ей ужин и после этого немедленно ушла. Хотя, с другой стороны, Мара не могла ее видеть из-за ширмы.
 Мара медленно встала с кресла и подошла к постели.
 Записка была адресована леди Сент-Обин. Интересно, почему ее положили именно на подушку, а не на серебряный поднос в холле вместе с прочей корреспонденцией Кулхевена. На печати из красного воска не было никакого оттиска, почерк был неряшливый и читался с трудом. Она быстро вскрыла записку и пробежала глазами по немногочисленным строчкам.
  Придумали вы все довольно умно. Если хотите сохранить в тайне вашу подлинную личность, вы должны встретиться со мной в полночь на вершине Кровавой башни. Приходите одна и никому об этом не рассказывайте. 
 Подписи не было. От охватившего ее ужаса по спине пробежали мурашки. Она перечитала записку еще раз Кто? Кто смог так быстро раскрыть ее тайну?
 Она понимала, что таких людей могло быть много, начиная от старой Садбх и кончая любым жителем деревушки, но вряд ли они могли написать эту записку Если бы Сайма была на месте, Мара могла бы посоветоваться с ней, но та ушла в деревню навестить Садбх, оставив для своей госпожи свежий красящий настой. И вернется Сайма очень поздно. Но может быть, это и к лучшему Она непременно вмешалась бы, если бы узнала.
 Оставшиеся несколько часов Мара не могла думать ни о чем, кроме записки. Каждый раз, когда за дверью раздавались шаги проходящих мимо слуг, она замирала, ей казалось, что вот сейчас войдет Адриан и объявит, что знает, кто она есть на самом деле. Но он все не приходил, и постепенно ее страх исчез, и она решила встретиться с неизвестным автором записки.
 Казалось, что полночь не наступит никогда. Мара решила, что ей надо каким-то образом изменить свою внешность, чтобы какой-нибудь случайно попавшийся на пути слуга не смог увидеть Арабеллу, ходящую по дому в такой поздний час, и проболтаться об этом. Но какая маскировка могла быть лучше, чем ее настоящая внешность? От той персоны, с которой она собиралась встретиться, ей скрывать было нечего. Там ее личность никого не удивит. Она наденет голубое платье служанки, которое отыскала для нее Сайма в день купания в озере, и никто ее не узнает.
 Ровно за четверть часа до полуночи Мара закуталась в плащ и направилась к башне. В темных и тихих коридорах по пути к старой части Кулхевена ей никто не встретился. Выйдя из лестничного колодца на вершину башни, она огляделась и никого не увидела, Висящая над головой яркая полная луна освещала замковый двор. Ветер, шелестящий листвой деревьев, развевал подол ее юбки. Подняв голову к ночному небу, она подставила лицо под освежающее дуновение.
 Как ни странно, но, когда Мара, прислушиваясь к малейшему шороху, шла по кольцевой дорожке, окружающей башню, она чувствовала себя совершенно спокойной. Хотя вроде бы она должна была Дрожать от страха при мысли о том, что ее могут раскрыть, но каким-то образом ей удавалось сохранять хладнокровие.
 Когда она узнает, кто же разгадал ее маскировку, то сумеет найти способ помешать Адриану узнать правду, Дойдя до того места, откуда открывался вид на фасад замка, она остановилась. Несмотря на то, что прошло уже столько лет, на плите под ее ногами все еще виднелись белесые пятна.
 Именно здесь стояла ее мать, когда отказалась впустить солдат Кромвеля в замок. На этот неровный каменный пол она упала. Время не стерло следов пролитой ею крови. Оно просто обесцветило их.
 — Я вижу, ты получила мою записку.
 Услышав за своей спиной незнакомый голос, Мара резко повернулась, но разглядела только какие-то неясные тени.
 — Кто тут? — спросила она.
 — Я ранен, Мара. Ты не узнаешь моего голоса?
 А ведь когда-то ты услышала бы его даже снизу и тут же прибежала бы. А ведь прошло не так уж много времени, а?
 Мара прищурилась, стараясь получше разглядеть силуэт незнакомца. Но когда массивная фигура вышла из тени, у нее перехватило дыхание.
 — Оуэн.
 — Да, дорогая сестрица, это я, твой обожаемый братец. Почему же ты не заключаешь меня в объятия?
 Ты думаешь, что я мертв, повешен на съедение воронам у какой-нибудь деревенской дороги? — Он помолчал. — Да, так считают почти все, но, видишь ли, именно это мне и было нужно. После того как мертвое тело посчитали моим, объявления, назначающие вознаграждение за мою голову, быстро исчезли.
 Мара все еще не могла поверить в то, что он стоит здесь, перед ней.
 — Можешь закрыть наконец свой рот, Мара. Уверяю тебя, что я не призрак.
 Мара была так озадачена его внезапным появлением, что не могла выговорить ни слова. Это был ее брат Оуэн. Это он доставал ей сведения, необходимые для успешного, возвращения в Кулхевен. А потом исчез без следа.
 Он погрубел, подбородок покрывала короткая борода. Лицо потемнело от солнца, а рыжевато-каштановые волосы падали ниже плеч. Холодные прищуренные глаза не отрывались от нее.
 Оуэн хмыкнул и, подойдя еще ближе, остановился перед ней. Протянув затянутую в перчатку руку, он осторожно коснулся ее щеки. Его прикосновение заставило ее вздрогнуть.
 — И стоило мне вернуться, как я узнаю, что в моем доме живет грязный англичанин с моей сестрой в качестве шлюхи.
 — Я не его шлюха, я его же… — Она замолчала, не желая открывать ему всего.
 Оуэн улыбнулся:
 — Его жена? Да, я уже знаю это. В этом ведь и заключался твой план, не так ли? Я никогда не сомневался в том, что ты сможешь осуществить его. Но не понимаю, каким образом это делает тебя чем-то большим, чем просто его шлюха. Тем более что он считает себя женатым на совсем другой женщине.
 Мара прищурилась:
 — Зачем ты пришел сюда? Тебе здесь нечего делать. Мать мертва. Отец мертв. Колин и Наэл тоже Кулхевен был конфискован так же, как и другие ирландские поместья, и отдан англичанину Пытаться вернуть его бесполезно.
 — Да, но ты же здесь. И видимо, не считаешь, что Кулхевен потерян окончательно. Полагаешь, очевидно, что, продав себя этой английской свинье, каким-то образом сможешь вернуть его. И это несмотря на то, что ты уже была обещана другому. Что сказал бы твой нареченный, увидев тебя здесь? Это его просто убило бы. По счастью, он избавлен от подобного унижения Он уже мертв.
 Мара почувствовала, как при упоминании о человеке, за которого она когда-то собиралась выйти замуж, по ее телу пробежала дрожь.
 — Лаэм мертв?
 — Да, убит англичанином, таким же, как тот, за которого ты вышла замуж. Он умирал с твоим именем на устах. Если бы он только знал, что еще до того, как он успокоится в могиле, его возлюбленная станет шлюхой одного из его убийц.
 — Я не шлюха Сент-Обина. Я его жена, и мы даже еще не…
 Мара прикрыла рот ладонью, кляня себя за то, что так и не научилась держать язык за зубами — А, так, значит, счастливый новобрачный еще не успел навестить постель своей молодой жены. Кажется, твой идиотский план не привел ни к чему. Какое разочарование Мара разозлилась:
 — Тебе нет никакого дела до того, чем я здесь занимаюсь.
 — О, но именно из-за этого я и пришел сюда, дорогая сестричка. — Он помолчал. — Я здесь вовсе не для того, чтобы предъявлять претензии на этот замок.
 По мне, хоть бы он сгорел дотла. Я пришел сюда потому, что мне нужна твоя помощь.
 — Я не буду тебе помогать.
 — Думаю, что будешь, потому что в противном случае я позабочусь о том, чтобы твой супруг каким-либо образом узнал, на ком он женат.
 — Ты этого не сделаешь.
 Оуэн скрестил руки на груди и прислонился спиной к стене — Не сделаю? Видимо, ты забыла, Мара, что я не Колин и не Наэл И не Лаэм Шонесси, таявший, стоило только тебе взглянуть на него своими лживыми зелеными глазами То, что в нас течет одна кровь, для меня ничего не значит Как ты думаешь, почему я устроил так, чтобы ты узнала о помолвке Сент-Обина и Арабеллы? Зачем перехватывал их письма и посылал их тебе? Почему помог тебе осуществить этот твой дурацкий план, если не потому, что все это играло мне на руку? Своим успехом ты целиком обязана моим действиям, а вовсе не уму, который, как ты полагаешь, у тебя есть. А теперь я пришел за платой. И ты, конечно, поможешь мне, потому что в противном случае на виселице будешь болтаться ты, а не я.
 Подъезжая к Кулхевену, Адриан, давая лошади волю, отпустил поводья и постарался успокоить кипящий в нем гнев. Вот уже второй раз его ирландский осведомитель заставлял его без толку объезжать окрестности. Черт побери! Он не любил, когда его дурачили. Но в данном случае у него не было выбора. Его бы воля, он давно бы послал того к дьяволу и попробовал бы кого-нибудь другого. Но ему нужны были именно обещанные сведения, и Адриан знал, что, пока не получит их, ему придется делать вид, будто он верит всему.
 Свернув на дорожку, ведущую к парадному крыльцу замка, он вдруг заметил что-то на самом верху древней башни. Он подобрал поводья, остановил Хугина и, прищурившись, попытался получше рассмотреть этот объект.
 И не поверил своим глазам.
 На таком расстоянии он, конечно, не мог видеть лица, но огненно-рыжие волосы ярко светились в лунном свете и, развеваясь на ветру, походили на огненный капюшон. Это была она, Огненная Леди, которая стояла, как ей и было положено по легенде, на башне, — чух, доведший дядю Джеймса до смерти.
 Легко коснувшись боков Хугина, Адриан направился к башне.




 Глава 15


 Оуэн смахнул со своих ботфортов налипшую грязь и траву и сказал весьма самодовольным тоном:
 — А теперь, дорогая сестренка, когда ты согласилась помочь мне, можешь быть спокойна — твой секрет останется в тайне.
 Да, но надолго ли, подумала Мара, страстно желая, чтобы он провалился сквозь землю.
 — Я совсем не соглашалась помогать тебе, Оуэн.
 Ты вынудил меня к этому с помощью шантажа.
 — Вынудил. Ну что ж, можешь называть это как тебе будет угодно. — Оуэн подошел к краю площадки и окинул взглядом залитый лунным светом пейзаж. На мгновение у Мары появилось желание столкнуть его вниз, на скалы у подножия башни, и добавить еще один таинственный случай к мрачной статистике Кровавой башни, неважно, брат он ей или не брат — столько зла он ей принес. Но тогда непременно возникнут вопросы: кто он такой и каким образом упал с башни Кулхевена?
 Может быть, кто-то видел, как она шла сюда. Или даже опознает личность Оуэна.
 Поэтому Мара только смотрела в спину брата, желая ему всяческих неприятностей, в то время как он объяснял ей, что она должна для него выкрасть у Сент-Обина важные сведения.
 — И что же мне нужно будет достать у Сент-Обина? — спросила она, желая поскорей покончить с этим неприятным свиданием.
 Оуэн, улыбаясь, обернулся.
 — Я сообщу тебе об этом в нужное время. А пока тебе лучше успокоиться и сосредоточить все усилия на том, чтобы заполучить мужа в свою постель. — Он хмыкнул. — Пока он не начал думать, что женился на монахине.
 Мара испытывала страстное желание дать ему пощечину, но понимала, что не может позволить себе этого. Она повернулась и, сжав кулаки, медленно подошла к краю башни. Двор был ярко освещен лунным светом; статуи львов, охраняющие парадную лестницу, отбрасывали резкие тени.
 Вдруг Мара чуть не вскрикнула, — заметив привязанного к дереву жеребца Адриана.
 Она быстро повернулась:
 — Адриан приехал. Его лошадь там, внизу. Мне необходимо возвратиться в свою комнату прежде, чем он заметит мое отсутствие.
 Она направилась было к лестнице, но Оуэн схватил ее за руку.
 — Спустись по потайной лестнице, Мара.
 Она почти уже забыла о существовании в башне потайной лестницы, хотя когда-то, во время штурма замка, та спасла ей жизнь. А сейчас может помочь спасти шкуру.
 Некоторое время Мара смотрела) на брата, удивляясь столь неожиданной заботе.
 — Давай, Мара. Поспеши.
 — Но что будет с тобой?
 — Не беспокойся обо мне. Ты же не видела, как я пришел сюда. Так же незаметно я и исчезну. А теперь иди.
 Перебежав на другую сторону башни, Мара надвинула капюшон на голову и нажала на механизм запора потайной двери. Часть стены отодвинулась, освободив проход, в который она только-только смогла проскользнуть. Оказавшись внутри, она повернула механизм в другую сторону, и стена закрылась, оставив ее в полной темноте.
 Прыгая через две ступеньки, Адриан поднялся на вершину башни и распахнул дверь. Почувствовав на лице порыв ночного ветра, он обежал взглядом пустую площадку.
 Ее тут не было. Огненная Леди исчезла.
 Черт побери! Неужели он рехнулся? Не может же он поверить в то, что в этой башне, его башне, действительно поселилась какая-то призрачная женщина.
 Подобные истории не для него. И все же он видел ее, в этом не было никаких сомнений, эти огненно-рыжие волосы ни с чем не спутаешь. Но куда же тогда могла подеваться эта женщина, кем бы она ни была? Не могла же она раствориться в воздухе. Он старался уверить себя в том, что она должна быть служанкой или жительницей деревушки, которая ему еще не встречалась, потому что в противном случае он немедленно узнал бы ее, как только она появилась во всем великолепии своей наготы из воды. Но с башни можно было спуститься только одним путем, по лестнице, а он при подъеме не встретил никого.
 Совершенно озадаченный, Адриан почесал затылок.
 Что за чертовщина тут творится? Должно же быть этому какое-то разумное объяснение, хотя бы даже и самое невероятное, — он ведь ясно видел ее на вершине башни. Может быть, она подобно некоей мифической гарпии просто расправила крылья и улетела в ночь? Или Рольф был прав: слишком долго в его постели не было женщины, и это просто результат воздержания.
 Да, должно быть, так оно и есть. Он просто похотливый козел, и один вид этого огненноволосого видения возбудил в нем желание и помрачил рассудок. Когда в его постели окажется женщина, женщина во плоти, с нежной кожей и ароматными волосами, все его мысли об Огненной Леди, эти нелепые мечты, исчезнут без всякого следа.
 Ведь он теперь женатый человек. А Арабелла — красивая девушка, протирает кожу уксусом и вообще следит за собой. У него есть полное право спать со своей женой — что, собственно говоря, давно уже нужно было сделать и что он сделал бы, если бы не изнасиловал ее в ту ночь, о которой ничего не помнит.
 Но на этот раз, пообещал Адериан самому себе, все будет по-другому. Он придет к ней и будет очень нежен, потому что после той ночи она, несомненно, будет бояться. Он доставит ей удовольствие и добьется тихих вскриков удовлетворения от впервые испытанного наслаждения. И будет снова и снова соединяться с ней, каждую ночь, пока она не понесет от него ребенка. Его ребенка. Ему хотелось сына, которого бы он растил и воспитывал, к тому же ребенок займет Арабеллу и она перестанет интересоваться его делами.
 Да, это будет превосходным лекарством от его теперешней болезни. Странно, что он не подумал об этом раньше. Даже сейчас при мысли об этом в нем поднялась волна желания. И нечего откладывать это в долгий ящик. Сегодняшняя ночь ничем не хуже других, Вообще чем скорее он избавится от этого идиотского наваждения, тем лучше.
 И, повернувшись к двери, ведущей на узкую винтовую лестницу, Адриан направился в спальню Арабеллы.
 К тому времени как Мара оказалась в безопасности в своей спальне, она почти задыхалась от быстрого бега и страха. Закрыв дверь на ключ и бросив его на туалетный столик, она мысленно сказала спасибо рыцарю Руперту де Калевену за то, что тот предусмотрительно построил потайную лестницу на вершину башни. Проложенная непосредственно под основной, та вела в тайный ход под замком и предназначалась для спасения его обитателей в случае опасности. Ей эта лестница дважды спасла жизнь.
 Интересно, окажется ли она столь же удачливой и в третий раз?
 Не заметь Мара стоящего внизу Хугина, в данный момент она, без сомнения, была бы на пути в тюремную камеру в Дублине. Все ее планы, тщательная разработка деталей — все бы мгновенно рухнуло, если бы Адриан застал ее на башне с Оуэном. Да, подумала она, Оуэн, хотя и смеялся, но был прав. Она должна немедленно найти способ заставить Адриана переспать с ней и сделать ей ребенка. Это было единственной возможностью утвердить себя, а отпущенное ей на это время утекало как песок сквозь пальцы.
 Тихий стук в дверь, отделяющую ее спальню от спальни Адриана, отвлек ее от этих мыслей. Сердце вновь бешено забилось. Это был он, Адриан. Что, если он все-таки видел ее и пришел, чтобы устроить допрос? Но если бы он узнал про ее обман, то, несомненно, не стучал бы так осторожно. Она не ответила, не могла ответить — ее волосы все еще были рыжими. Она молча взмолилась, чтобы он решил, что она спит, и удалился.
 Но на этот раз молитва не помогла.
 — Арабелла? — тихо позвал он и постучал снова, на этот раз более настойчиво. Потом попробовал дверь, но та была заперта, тогда он подергал ручку. — Арабелла, с вами все в порядке?
 В ней нарастала паника. Если она не ответит, он сможет заподозрить что-то неладное и взломать дверь.
 А если ответит, у него несомненно возникнет вопрос, откуда у нее взялись рыжие волосы. Арабелла лихорадочно оглядела комнату в поисках спасения или возможности каким-либо образом отсрочить время. Горшок с краской, оставленный ей Саймой, стоял на туалетном столике, но был бесполезен. У нее не было времени воспользоваться им.
 Адриан постучал вновь, еще более настойчиво, и позвал еще громче. Вдруг Мара заметила висевший на спинке кресла один из ночных чепчиков Саймы. Она схватила чепчик и лихорадочно начала засовывать под него волосы, пока на виду не осталось ни одной рыжей пряди. Если этот номер пройдет, подумала она, надо будет свечку поставить.
 — Арабелла, я вижу, что у вас горит свеча, и знаю, что вы не спите. Пожалуйста, откройте дверь, Я хочу поговорить с вами.
 И вдруг она услышала звук ключа, его ключа, вставляемого в замочную скважину.
 В одно мгновение Мара затушила свечу и, скользнув под покрывало, натянула его на голову. Она услышала звук открываемой двери и постаралась успокоить дыхание.
 — Арабелла, вы здесь?
 — Да, милорд, — ответила она приглушенным толстым покрывалом голосом.
 — С вами все в порядке? Почему вы не отвечали мне? Что-нибудь не так?
 — Я неважно себя чувствую. Когда вы звали, мне просто трудно было ответить. Извините, милорд.
 Адриан подошел к постели. Когда Мара почувствовала, как он сел рядом и его рука осторожно легла ей на бедро, у нее чуть сердце не ушло в пятки.
 — Послушайте, дайте мне взглянуть, в чем дело.
 Может быть, я смогу чем-нибудь помочь.
 — Нет.
 Адриан начал поднимать покрывало.
 — Все нормально, Арабелла. Теперь я ваш муж, Если вы больны, я хочу помочь вам.
 Мара вцепилась в покрывало.
 — Нет, милорд, пожалуйста, не надо, я не хочу, чтобы вы видели меня такой. Я больна и плохо выгляжу.
 Ради Бога, не смущайте меня еще больше. Уверяю вас, все будет в порядке. Наверное, я съела что-нибудь не то за ужином. Вероятно, торт был слишком жирен для моего желудка. Я послала служанку принести мне немного чаю. Она должна скоро вернуться.
 Адриан помолчал. Мара молила всех богов, чтобы он поскорей ушел. Она не шевелилась и через некоторое время почувствовала, что он встал с постели. На нее нахлынуло несказанное облегчение.
 — Хорошо, Арабелла, ваша взяла. Хотя мне это не слишком по душе, я все же совершенно не собираюсь вас беспокоить. Оставляю вас на вашу верную служанку. Выспитесь как следует. Надеюсь, утром вы будете в полном порядке.
 — Благодарю вас, милорд, — ответила она из-под покрывала, боясь шевельнуться.
 — Вы не хотите, чтобы я остался до прихода вашей служанки?
 Да уйдет он когда-нибудь?
 — Нет, в этом нет никакой необходимости. Я уверена, что она вот-вот вернется.
 — Тогда спокойной ночи, Арабелла.
 — Спокойной ночи, Адриан.
 Даже услышав, что он закрыл за собой дверь, Мара долго не решалась пошевельнуться. Только когда она окончательно убедилась в том, что он не вернется, она откинула покрывало и, подбежав к туалетному столику, начала наносить краску на волосы.
 Именно за этим занятием и застала ее вскоре Сайма.
 Руки Мары были в черной жиже, которой она лихорадочно пыталась покрыть каждый локон рыжих волос.
 — Что ты делаешь?
 Мара обернулась к ней, на щеке у нее виднелось черное пятно.
 — Ты что, разве не видишь? Стараюсь втереть этот навоз в волосы.
 Сайма бросила плащ на кресло и укоризненно покачала головой.
 — Зачем так злиться, девочка?! Я ведь только спросила. — Она подошла к ней и начала распределять краску по ее волосам. — Смой краску с рук, пока они тоже не окрасились в черный цвет. Стоило мне спешить возвращаться от Садбх, чтобы выслушивать от тебя такие слова!
 — Извини, Сайма. Ты не имеешь никакого понятия о том, что мне пришлось сегодня пережить.
 Сайма бросила взгляд на ее отражение в зеркале:
 — Видела Оуэна, да?
 Мара в изумлении взглянула на нее:
 — Ты знаешь, что Оуэн был здесь?
 Сайма поджала губы и утвердительно кивнула:
 — Только сегодня узнала. Старая Садбх видела его во сне. Сказала, что твой брат вернется в Кулхевен, но он совсем не тот мальчик, которым был раньше. И что он доставит всем массу неприятностей.
 — Он уже сделал это. Угрожал выдать меня, если я не достану для него у Сент-Обина секретные сведения.
 — Какие сведения?
 — Не знаю, но, без сомнения, это должны быть планы военных операций или что-нибудь в этом роде.
 — Ты согласилась?
 — А разве у меня был какой-нибудь выбор? Я не могла рисковать, потому что он исполнит свою угрозу и Сент-Обин узнает правду. Что я еще могла сделать?
 Наложив краску на волосы Мары, Сайма заколола их на затылке и обмотала голову сухим полотенцем.
 — Да, ты ничего не могла сделать. Необходимо приложить все усилия, чтобы удержать Оуэна от этого поступка. Садбх думает, что возродить Кулхевен можно, только продолжая выполнение плана. Иначе все окончится катастрофой. Для тебя в частности и для всего Кулхевена вообще.
 Они были все ближе.
 Она видела, как они, не меньше сотни человек, врывались во все двери Кулхевена с ружьями на изготовку, от дыма их факелов у нее, пытающейся ускользнуть, прежде чем ее заметят, першило в горле.
 Но они, казалось, были за каждым углом, везде. Вот они, смеясь, перекидывали друг другу испуганную служанку, кричавшую в ужасе, когда ее хватали за грудь. Она же бежала изо всех сил, жадно хватая воздух, легкие жгло, будто огнем, и все же она слышала их за собой все ближе и ближе, и вот уже ощутила на себе руки, которые схватили ее, потянули куда-то вниз…
 — Девочка, проснись же.
 Почувствовав на себе чьи-то руки, Мара проснулась и открыла глаза. Над ней склонилось обеспокоенное лицо Саймы.
 — Тебе приснился дурной сои, ты металась и громко кричала, Мара приложила руку к груди. Сердце-все еще билось учащенно.
 — Сколько времени?
 — Только что рассвело. Расскажи мне о нем.
 — О чем?
 — О твоем сне. Опять все тот же самый? Про солдат?
 Мара кивнула:
 — Я думала, что это уже прошло. Я не видела этот сон почти год. Почему он опять вернулся?
 Сайма нахмурилась.
 — Тебя, должно быть, расстроило возвращение Оуэна, вот сон и вернулся. — Она села на кровать и приложила ладонь к ее вспотевшему лбу. — Ты должна выкинуть его из головы. Теперь за тобой никто не гонится, нет никаких солдат. Это все в прошлом.
 — Но они придут за мной, если Сент-Обин узнает, кто я такая.
 Сайма похлопала ее по руке и успокоительно улыбнулась:
 — Откуда он может узнать, кто ты такая? Садбх единственная, кто знает правду, а она никогда никому не расскажет. И уж я, конечно, никогда не предам тебя.
 — Да, но Оуэн может.
 — А какая ему от этого выгода? От кого он тогда получит эти свои драгоценные сведения? Твой братец делает только то, что ему выгодно. От того, что тебя раскроют, ему не будет никакой пользы. Он ничего не расскажет, пока ты будешь нужна ему здесь, в Кулхевене. Тебе только нужно сделать так, чтобы он продолжал в тебе нуждаться.
 Мара села на кровати.
 — Ты права, Сайма. Без меня Оуэн никогда не сможет достать эти сведения. Пока я буду передавать их ему, он никогда не откроет Сент-Обину, кто я есть на самом деле. Мне нужно только позаботиться о том, чтобы не дать ему всего.
 Двумя часами позже Мара спускалась вниз к завтраку в заметно лучшем настроении. Она даже напевала что-то про себя. Ей нечего бояться Оуэна, она нужна ему здесь, в Кулхевене; Без нее он никогда не сможет достать необходимых ему сведений. Ведь он сам сказал, что организовал ее удачливое возвращение в Кулхевен. Но даже если это и так, сейчас все зависело от нее — только она могла дать ему то, в чем он нуждался.
 Но все же она не должна терять головы, должна дать ему хоть что-нибудь, потому что, без сомнения, если Оуэн поймет, что она дурачит его, то тут же предаст.
 Мара была очень удивлена, когда, войдя в столовую, увидела сидящего за столом Адриана, потому что обычно к этому времени он уже уезжал.
 — О, доброе утро, Адриан!
 — Доброе утро, Арабелла! Я надеюсь, сегодня вы .чувствуете себя лучше?
 — Гораздо лучше. Чай моей служанки просто чудеса творит. Она добавляет туда листья липы, которые действуют успокаивающе на желудок. Сегодня утром я чувствую себя, по выражению миссис Денбери, просто как огурчик. Извините меня за вчерашнее поведение.
 — Вам не за что извиняться. Я очень рад, что вы чувствуете себя сегодня лучше. — Он поднялся с кресла. — У меня есть кое-какие дела в соседнем владении, и, по всей видимости, меня не будет весь день. Не ждите меня к обеду, я, вероятно, вернусь уже затемно.
 Он остановился напротив и посмотрел на нее с каким-то странным выражением лица.
 — Но вечером, когда вернусь, я с вами увижусь.
 Хочу обсудить с вами один важный вопрос. Постараюсь вернуться как можно раньше.
 И прежде чем Мара смогла ответить, Адриан обнял ее и поцеловал так крепко, что, когда наконец выпустил, у нее кружилась голова.
 С гулко бьющимся сердцем она смотрела, как он, не говоря ни слова, вышел из комнаты.




 Глава 16


 И снова Мара под тиканье часов поджидала возвращения мужа. Она сидела на мягкой кушетке в гостиной, выходящая в холл дверь была широко открыта, чтобы Мара могла сразу заметить появление Адриана. Рядом с ней уютно потрескивал огонь в камине. Она тщетно пыталась читать книгу, написанную человеком по имени Вильям Харвей, рассказывающую об обращении крови и роли сердца в ее движении по телу, которая в другое время ее весьма заинтересовала бы. Но сейчас строчки сливались у нее перед глазами, все мысли были полны Адрианом и его утренним заявлением.
 О чем таком важном хотел он с ней поговорить? И почему, черт побери, не мог сказать этого за завтраком?
 А вот теперь она должна сидеть здесь весь день как на иголках и ожидать его возвращения, гадая, что это может быть.
 Она была так поглощена этими мыслями, что не услышала, как он вошел в гостиную.
 — Хорошо, что вы меня дождались, Арабелла.
 — О, Адриан, я не слышала, как вы вошли. — Мара, уронив трактат на пол, поднялась с кушетки и направилась к нему. — О чем вы хотели со мной поговорить? Вы сказали, что дело очень важное.
 — Да, именно так. — Он подошел к буфету. — Шерри?
 Чего он, черт побери, тянет?
 — Да, благодарю вас. А теперь скажите, в чем дело?
 Адриан с улыбкой протянул ей бокал:
 — Прошу вас, давайте присядем у огня.
 Время, ушедшее у него на то, чтобы усесться в кресло и отхлебнуть пару глотков виски, показалось ей бесконечным.
 — Арабелла, вы любите детей?
 Что? И ради этого он заставил ее провести весь день в ожидании? Чтобы выяснить ее мнение о детях? Почему это было так важно?
 — Да, разумеется, люблю. До приезда в Кулхевен я обучала арифметике нескольких деревенских детей.
 Мне это доставляло удовольствие.
 «Вот так. Несколько расплывчатый ответ, как раз в стиле Арабеллы. И что дальше? Может быть, его заинтересует любимый цвет Арабеллы?» Судя по одежде, которую Мара нашла в багаже, это был серый.
 — Это замечательно, но я имел в виду своих собственных детей. Хотели ли бы вы когда-нибудь иметь ребенка?
 «Куда он клонит?»
 — Конечно, хочу. Разве не хочется этого каждой женщине?
 — Не обязательно. Некоторые женщины по определенным причинам не хотят рожать.
 — Я ничего не знаю о подобных причинах. Почему вы заговорили со мной об этом, Адриан?
 Адриан тяжело вздохнул. Разговор явно принимал не то направление, на которое он рассчитывал.
 — Арабелла, я просто хотел спросить у вас, но, по-видимому, не совсем удачно, хотите ли вы иметь своего ребенка — от меня?
 От этого вопроса Мара онемела. Из всех возможных тем для разговора этой она могла ожидать менее всего. Прежде чем она смогла сообразить, что ему на это ответить, он продолжил:
 — Я понимаю, что наша семейная жизнь началась при весьма неблагоприятных обстоятельствах. И хотел бы надеяться, что мы сможем переступить через это и двинуться дальше. Знаю, я уделял вам мало внимания и временами бывал непростительно груб. Искренне прошу за это прощения. Как вы уже слышали, больше всего в отношениях между мужчиной , и женщиной я ценю откровенность и взаимное доверие. И понимаю, что потерял право на доверие и понимание с вашей стороны, но я хочу вновь завоевать его. Я хочу сказать, Арабелла, что желал бы, чтобы мы начали все с самого начала. На этот раз я не причиню вам вреда, но хочу, чтобы вы были моей женой на самом деле, а не только по имени. Хочу, чтобы вы стали моей женой во всех смыслах этого слова.
 Мара смотрела на него и не знала, что ответить. Вот он предлагает то, чего она хотела, да нет, что было необходимо для осуществления ее планов, а у нее не находится слов. Все это время, пытаясь найти способ заполучить Адриана к себе в постель, она ни разу не подумала о том, что будет делать, когда этот момент настанет. Раньше все ее помыслы были устремлены на то, каким образом достичь этого момента. А теперь, добившись своего, она не была уверена, готова ли к нему.
 Но, разумеется, теперь она уже не могла отказать ему.
 — Да, Адриан, я тоже хочу этого.
 Адриан встал с кресла, взял ее за руку и привлек к себе. Медленно и ласково он взял ее лицо в ладони и наклонился к нему, . Его поцелуй был мягок, нежен, и она, откинувшись назад, обняла его за плечи, отвечая на ласку всем телом.
 Когда, спустя некоторое время, он отпустил ее, оба были почти без дыхания.
 Адриан проводил ее по направлению к лестнице.
 — Я приду к вам чуть позже, чтобы дать вам время подготовиться.
 От такого оборота событий голова у Мары еще больше закружилась.
 — Да.
 Но только дойдя до двери своей спальни, она поняла истинный смысл этих слов. Он придет в ее спальню. В ее постель. При мысли о том, что за этим последует, сердце отчаянно забилось.
 Она быстро зажгла несколько свечей и поспешила в смежную комнату.
 — Сайма, ты должна встать. Сегодня ко мне придет Сент-Обин. Ты не можешь оставаться здесь.
 Служанка протерла заспанные глаза и сдвинула ночной чепчик на затылок.
 — Как ты умудрилась заставить его согласиться на это?
 — Не знаю. Я ничего не делала. Он сам мне предложил. Этого мы с тобой никак не могли ожидать, не так ли? Он сказал, что хочет, чтобы Арабелла стала его женой во всех смыслах этого слова. Что он хочет ребенка. Давай, расстегни мне крючки на платье. Мне нужно приготовиться. — Юна открыла дверь гардероба и взглянула на висящую в нем одежду. — Подойдет ли для такого случая какая-нибудь из ночных рубашек Арабеллы?
 Она быстро спустила платье вниз и, пока Сайма развязывала шнурки ее корсета, сняла чулки. Потом сняла через голову рубашку и, поймав взглядом свое отражение в зеркале, похолодела.
 — Сайма, мы с тобою кое-чего не учли. Изменили цвет моих волос, но как мы изменим цвет остального?
 Она жестом указала на изображение в зеркале, на более чем заметные рыжие завитки в месте соединения бедер. В ее голосе зазвучал страх.
 — Что мне делать? Он сейчас придет!
 Сайма через всю комнату бросила ей вынутую из ящика белую льняную рубашку.
 — Успокойся, девочка. Надень это на себя и залезай под одеяло. Сейчас нет времени на беспокойство.
 Потуши свечи и не зажигай их, пока он будет здесь.
 Пусть он подумает, что ты просто испуганная девственница. Хотя ты больше уже не считаешься девственницей… Тогда скажи, что тебя смущает свет.
 — Но он думает, что уже взял меня!
 Сайма обняла ее за плечи.
 — Хорошо, послушай меня внимательно. Когда он войдет в тебя и лишит девственности, тебе будет больно.
 Ты не должна этого показывать. Сожми зубы или прикуси ладонь, если понадобится, но если он заметит, что тебе больно, то поймет, что в ту ночь не взял тебя. И без сомнения, у него возникнет вопрос, почему ты все это время молчала.
 Она выдвинула ящик гардероба и достала оттуда маленький пузырек.
 — Перед тем как лечь с ним в постель, ты должна удостовериться в том, что он проглотил три капли вот этого. Меньше будет недостаточно, больше — чересчур. Будь очень аккуратна. Я не хочу потом объяснять, почему мы не можем поднять его светлость с твоей постели.
 Мара покачала головой:
 — Нет, Сайма. Так не пойдет. Я должна сказать ему, что он не может прийти сегодня ко мне в постель.
 Нам нужно время, чтобы подготовиться.
 В дверь постучали. Было уже слишком поздно.
 — Это он, — сказала Мара отчаянным голосом. — Что же нам делать?
 — Не нам. Тебе. Теперь все зависит от тебя. — Сайма сунула пузырек в ее руку. — Три капли, девочка, не больше. Я принесла из буфетной бутылку меда, чтобы выпить стаканчик перед сном. Капни снадобье в стакан, и пусть он выпьет его. Не знаю, каким образом, но ты должна сделать это. Другого пути нет!
 Как раз в этот момент Адриан повернул ручку двери, соединяющей их спальни, и вошел, Сайма выскользнула в дверь, ведущую в холл.
 — Я вижу, вы готовы встретить меня.
 Мара изобразила улыбку и повернулась к нему — Да, Адриан. Я готова.
 Он был в том же ярко-синем халате, который она надевала, когда приходила однажды в его спальню Ноги под халатом были голыми, мускулистые икры были покрыты черными волосами. Остановившись перед ней, он опять наклонился, чтобы поцеловать ее.
 Мара приникла к нему и ответила на поцелуй, но когда почувствовала, что его руки скользнули с ее плеч и начали раздвигать края накинутого на ее плечи пледа, она отстранилась.
 — Подождите, Адриан. Прошу вас. Извините. Я, должно быть, немного волнуюсь. Все это… Все это для меня непривычно. — Она обернулась. — Может быть, стоит немного выпить? Не выпьете ли вы со мной немного меда, может быть, тогда я успокоюсь. — Она направилась к бутылке, стоящей на столике возле кровати.
 — Но там только один бокал.
 — Мы выпьем из одного.
 Мара взяла бутылку и налила полбокала. Адриан потянулся к нему, но она быстро поднесла бокал к губам, надеясь, что он не заметит, как трясутся у нее руки, и одним глотком выпила его содержимое.
 — Сейчас я налью вам. А пока не можете ли вы разжечь огонь? Мне что-то стало холодно.
 Когда он повернулся, чтобы сделать то, что она попросила, Мара наклонила пузырек над бокалом. Трясущимися руками она накапала на дно три капли. Она надеялась, что сделала все правильно. На этот раз он не должен был уснуть. Быстро спрятав пузырек, она налила в бокал меда.
 — Вот и готово, Адриан.
 Пристально глядя на нее, Адриан взял бокал и выпил его содержимое. Увидев, что он выпил все, Мара облегченно вздохнула.
 .Потом он потянулся к ней, и его пальцы легли на пуговицы ее ночной рубашки.
 — Ну, что-нибудь еще, госпожа жена?
 Не успев проговорить это, он уже расстегнул две пуговицы. Мара отстранилась и зажала рукой расстегнутый ворот.
 — Да, еще одна просьба. Погасите, пожалуйста, свечи.
 Адриан тяжело вздохнул:
 — Арабелла, вам совершенно нечего стыдиться.
 Теперь вы моя жена, и остаток нашей жизни мы проведем вместе. Должны же вы понимать, что вам нужно привыкнуть к тому, что иногда я буду видеть вас неодетой.
 Мара закусила губу:
 — Да, но все-таки я чувствую себя не в своей тарелке. Мне нужно привыкнуть к семейной жизни. А пока что я нервничаю. Темнота поможет мне успокоиться. Пожалуйста, Адриан, потушите свечи.
 Адриан помедлил, покачал головой и одну за одной загасил свечи, стоявшие в серебряном подсвечнике. Теперь комнату освещало только тусклое пламя горящего камина. Мара нерешительно присела на край постели.
 — Не задернете ли вы занавеси постели? — Но там же будет, кромешная тьма.
 — Прошу вас, Адриан.
 Он нахмурился:
 — Хорошо. Но позвольте мне сказать вам, что в следующий раз я предпочту видеть, с Кем лежу в постели.
 Мара откинулась на подушки, а он плотно закрыл вельветовые занавеси балдахина, оставив их в полной темноте. Она огляделась. Сквозь толстую материю не проникал ни один луч света, Мара ничего не видела и могла только слышать тяжелое дыхание пристраивающегося рядом с ней Адриана. Она лежала очень тихо и старалась расслабиться.
 Потом почувствовала, что Адриан наклоняется к ней, и в следующий момент он обнял ее и хотел поцеловать, но его губы наткнулись вместо рта на кончик ее носа.
 — Черт побери, тут так темно, что я даже не вижу, что целую.
 Чтобы заставить Адриана замолчать, Мара обняла его за плечи и притянула к себе. Сердце ее тревожно билось, все тело напряглось. Она почувствовала, как его руки, соскользнув с ее плеч, переместились на грудь.
 На нее нахлынули воспоминания об их первой ночи, о тех желаниях, которые он в ней возбудил, о собственной реакции на них. И вновь, как и тогда, она почувствовала растерянность от новизны ситуации.
 С каждым его поцелуем ее напряжение потихоньку спадало. В этой тьме было легко забыть о том, что она собирается соединиться со своим врагом. Она попыталась представить себе, что лежит с Лаэмом, своим бывшим возлюбленным, но даже не смогла вспомнить его лица. Время стерло память о нем, и как она ни старалась представить себе его, единственным образом, возникающим в мозгу, было лицо Адриана, его золотисто-карие глаза, непокорная шевелюра. Бессознательно она протянула руки и, чувствуя приближающиеся к ее груди губы, начала гладить его темные локоны.
 Окутанная полной темнотой, не в состоянии видеть, что он делает, Мара испытывала какое-то странное, волнующее возбуждение от его ласк. Она даже не заметила, что он уже расстегнул пуговицы ночной рубашки и вскрикнула от неожиданности, когда его губы сомкнулись вокруг ее соска. Адриан начал ласкать языком ее груди, и по всему телу покатились волны наслаждения, пока соски не стали твердыми, а все тело не начала бить дрожь, которую она не могла остановить, да и не хотела останавливать.
 Мара почувствовала, как его руки скользнули по ее бедрам и подняли подол ночной рубашки к талии. Она подняла руки, одним быстрым движением Адриан стянул рубашку через ее голову и бросил в ногах постели.
 Теперь она была совершенно обнажена, полностью открыта ему, и Мара внезапно порадовалась тому, что под балдахином было абсолютно темно. Он отпустил ее, и она услышала шуршание шелка его халата. Когда мгновение спустя Адриан снова вернулся обратно, прикосновение его обнаженного тела было горячим и странным образом возбуждающим. Потом он опустился между ее ног и начал целовать тело, спускаясь от груди к животу, время от времени покусывая нежную кожу.
 Она почувствовала, как его руки скользнули под ее бедра, раздвигая их, а затем сжали ягодицы. Ощущение чего-то горячего и мягкого на самом интимном месте было неожиданным, а поняв, что это был его рот, Мара чуть не закричала.
 Боже мой, как это было не похоже ни на что пережитое ею раньше. Его язык проникал внутрь, ощупывал все уголки, ходил взад и вперед по ее трепетавшей плоти. Руки, сжимающие ягодицы, поднимали ее бедра все выше, все ближе к, этому ищущему рту. Она могла ощущать лихорадочный ток крови по телу, по каждому его сосуду, а рот Адриана все продолжал эту сладостную пытку. Все чувства были обострены, все тело словно звенело, каждый нерв, казалось, кричал от прокатывающихся по телу горячих волн.
 Возбуждение все росло, Маре становилось трудно дышать, она вцепилась руками в его шевелюру, безуспешно пытаясь освободиться от этого настойчивого рта; казалось, что больше ей не вынести.
 И вдруг весь окружающий мир как будто взорвался во вспышке ослепительно белого сияния, и наконец-то нахлынула волна освобождения от этой сладострастной пытки, вознесшая ее куда-то ввысь. В порыве чувств она выкрикнула его имя и в изнеможении откинулась на подушки, не в состоянии осознавать ничего.
 Мара смутно ощутила, как он лег на нее, но была абсолютно не готова, когда он внезапно, торопливо вошел в нее. Потеряв девственность, она вскрикнула от резкой боли и, поняв, что наделала, вся оцепенела.
 Лежащий на ней Адриан тоже оцепенел. Он был внутри нее, мог чувствовать, как ее плоть инстинктивно туго напряглась, так туго, что ему было почти больно', в голове царил полный сумбур. Если бы он не был уверен в обратном, то мог бы поклясться, что имел дело с девственницей.
 — С вами все в порядке, Арабелла?
 Чтобы не показать пульсирующей внутри ее жгучей боли, Мара изо всех сил вцепилась в покрывало.
 — Все нормально, извините. Я не поняла, что вы собираетесь сделать это. Просто была не готова.
 Он опять почувствовал, как сжимается вокруг него ее плоть. Боже мой, как она напряжена. Адриан подался было назад, но тут же у него вновь возникло желание войти в нее. Он вдруг совсем забыл о ее крике и продолжил начатое. Снова и снова. Сильнее и скорее. Тело требовало только одного — быстрей освободиться от рвущегося наружу семени.
 Господи, как давно с ним этого не случалось. Хотелось продлить удовольствие, но Адриан знал, что долго не выдержит. Он старался двигаться медленнее, опять доставить ей удовольствие, но с каждым его движением ее плоть смыкалась все туже, и в конце концов он начал действовать без всякого смущения.
 Наконец он достиг высшей точки, у него вырвался крик облегчения, все глубже и глубже оставлял он в ней свое семя. Когда все было кончено, он уже почти задыхался и тяжело лег на нее, бормоча на ухо что-то непонятное.
 Через мгновение он уснул.
 Питье, которое дала ей Сайма, все-таки подействовало.
 По крайней мере на этот раз, подумала она про себя, лежа в полной темноте, он оказался в состоянии довести дело до конца, прежде чем свалиться под действием зелья. Мара боялась двигаться, но знала, что ей придется спихнуть его с себя. Несколько минут она лежала тихо, вспоминая все, что произошло между ними. Все случилось так быстро, что ей только хотелось сжаться в комочек и зарыдать.
 Она и сама не представляла, что ожидала почувствовать в момент потери девственности. Всю свою жизнь она знала, что, когда это время придет, она будет с тем, кого любит больше всех, с кем она проведет всю свою жизнь. О том, как именно это должно случиться, она узнала от матери, когда ей исполнилось пятнадцать лет Эдана твердо решила во, всех отношениях подготовить дочь к будущей семейной жизни и совершенно не смущалась обсуждать с ней самые интимные подробности Мара слышала о женщинах, которые зарабатывали этим себе на жизнь. Она видела, как они, одетые в почти не прикрывающие грудь яркие платья, прохаживались в районе Дублинских доков и смело зазывали моряков. Местные торговки рыбой называли их шлюхами и относились к ним с величайшим презрением. Теперь, сама пережив этот извечный акт между мужчиной и женщиной, Мара могла только пожалеть женщин, продающих свое тело мужчинам, которых они больше никогда не увидят.
 Тяжесть тела Адриана начала давать о себе знать, и она, ухитрившись спихнуть его в сторону, выбралась из-под него. Он даже не пошевелился, и на мгновение Мара испугалась, не дала ли она ему слишком много снадобья. Она приложила ухо к его груди и прислушалась. Дыхание было медленным и глубоким. Интересно, как долго будет действовать лекарство?
 Мара снова надела на себя рубашку и поспешила позвать служанку. Сайма уже ожидала ее в холле.
 — Получилось? — спросила она.
 Мара кивнула.
 — Ас тобой все в порядке? Он не причинил тебе вреда?
 — Нет. Было больно, но только тогда, когда я потеряла девственность. Думаю, что он так и не понял, что я все еще была девственницей.
 Сайма подозрительно посмотрела на нее, и Мара опустила глаза. Может быть, служанка слышала, как она выкрикнула имя Адриана, получив от него никогда не испытываемое раньше блаженство? Считается ведь', что она вынуждена была лечь с ним в постель из чувства долга. И не должна была испытывать никаких чувств, кроме отвращения и страха.
 — Пойдем, — сказала Сайма, — у нас масса дел.
 Она вошла в комнату и собралась зажечь стоящую на столике у постели свечу.
 — Не надо, Сайма. Это может разбудить его.
 — Нет. Это невозможно. Листья дурмана, которые дала мне Садбх, заставят его спать до утра сном младенца.
 — Дурмана? Но разве он не…
 — Ядовит? Да, если принять большую дозу, он может оказаться Смертельно опасным. Именно потому я и велела тебе дать ему только три капли.
 — Сайма! Но ведь я могла убить его.
 Сайма чиркнула спичкой и поднесла ее к фитилю — Да, я знаю.
 Мара могла бы поклясться, что на губах служанки появилась тень дьявольской усмешки, но отнесла это за счет игры пламени свечи.
 — Если бы я знала, я вообще не стала бы давать ему это снадобье.
 Сайма раздвинула занавеси балдахина., Адриан лежал совершенно обнаженный и храпел во сне, не подозревая об их присутствии. На его члене все еще виднелись следы ее крови.
 — Был бы у меня нож, я бы отрезала у неге то, чем он причинил тебе сегодня боль.
 Мара начала уже беспокоиться насчет неприязни, которую Сайма питала к Сент-Обину.
 — Все нормально, Сайма. Не так уж он повредил мне.
 Следующие два часа ушли у них на то, чтобы уничтожить все следы того, что Мара потеряла девственность в эту ночь? Простыни были сняты и заменены на новые, что оказалось непростой задачей, поскольку обеим женщинам пришлось затратить немало усилий на то, чтобы перекатить тело Адриана с одной стороны пуховой перины на другую. При этом он ударился головой о стойку балдахина. Когда Адриан зашевелился и что-то пробормотал во сне, они замерли, и только удостоверившись в том, что он опять уснул, закончили свою работу.
 Взяв тряпку и чашку с теплой водой, Мара осторожно смыла с тела Адриана свою девичью кровь и только потом занялась собой.
 Когда все было закончено и испачканные кровью простыни оказались в камине, Мара легла опять на кровать и, устроившись рядом с ним, начала ожидать утра.




 Глава 17


 Как только лежащий рядом с ней Адриан зашевелился, Мара проснулась. Она неподвижно лежала на постели спиной к нему и, глядя перед собой, ждала, что будет дальше. Пару минут он тоже лежал неподвижно, потом Мара почувствовала, что он повернулся к ней, и ощутила его взгляд на своей спине. Немного помолчав, он произнес:
 — Арабелла, вы не спите?
 Он говорил тихо, чтобы не разбудить ее, если бы она действительно спала.
 Сначала она, не желая смотреть ему в лицо после того, что случилось между ними этой ночью, решила притвориться спящей, но потом передумала Все равно ей этого не избежать, и лучше сделать это сейчас и покончить с этим раз и навсегда.
 — Да, Адриан, я не сплю.
 Взяв за плечо, он осторожно повернул ее к себе и улыбнулся:
 — Доброе утро, госпожа жена.
 После вчерашнего Мара не, могла смотреть ему в глаза.
 — Доброе утро.
 — Вы не должны были ждать, пока я проснусь, Арабелла. Вам надо было разбудить меня, как только вы проснулись.
 Мара смущенно улыбнулась ему в ответ:
 — Я не уверена, что знаю, как должны обращаться между собой мужья и жены Мои родители спали в разных постелях и в разных спальнях Когда наше супружество началось с того же, я думала, что так и положено.
 — Что ж, в этом я, пожалуй, был не прав. Я предпочитаю делить постель со своей женой, неважно, у себя или у вас. Давно уже мне не спалось так крепко.
 Маре тотчас же пришел на ум настой дурмана Адриан сел на постели.
 — Полагаю, что пройдет немало лет, прежде чем мы надоедим друг другу и будем искать уединения. По крайней мере надеюсь на это. А теперь — желаете ли вы позавтракать вместе со мной в столовой или предпочитаете, чтобы мы выпили чаю с кексом здесь?
 Мара отрицательно покачала головой:
 — Нет никакой необходимости завтракать здесь. Я присоединюсь к вам в столовой, после того как буду готова.
 Адриан начал подниматься с постели, но вдруг замер. Мара с тревогой следила за ним.
 — Что-нибудь не так, Адриан?
 — Не знаю почему, но у меня на голове шишка с грецкий орех, и я совершенно не помню, когда ударился.
 — О, — быстро вставила Мара, вспомнив, как они ударили его головой о стойку, когда меняли простыни. — Вы, должно быть, ударились во сне о спинку кровати. Моя кровать гораздо меньше вашей, и вы не привыкли к ней.
 Приняв ее объяснение, Адриан кивнул:
 — Тогда в следующий раз мы будем спать в моей кровати. Она гораздо больше, и я не причиню себе вреда. А теперь я оставлю вас, мне надо помыться и переодеться.
 Абсолютно обнаженный, Адриан встал и подождал ее у края постели. Он не пытался прикрыться и чувствовал себя совершенно свободно. Мара встала и отвернулась, как бы отпуская его. Она увидела, как он взглянул на простыни, и спросила себя, не ищет ли он на них следы крови. Может быть, он все же подозревает, что она оказалась девственницей и он не взял ее в первую ночь? Что он сейчас скажет?
 — Что-нибудь еще, Адриан?
 — Нет. — По-прежнему не отрывая глаз от простыней, он поднял с пола свой халат, но не стал надевать его. — Встретимся внизу.
 С этими словами он повернулся и направился в свою спальню. Мара смотрела ему вслед, сосредоточив внимание на мускулистых ягодицах, пока он не закрыл за собой дверь.
 И именно в этот день, позднее, когда Мара пыталась отыскать футляр для благовоний с веточкой тысячелистника, которую дала ей Садбх, она получила первое задание от Оуэна.
 Это была записка, спрятанная среди нижнего белья, только что пришедшего из стирки, под черными шелковыми чулками. Она быстро вскрыла ее и прочитала следующие слова:
 В его кабинете, позади стола, ты найдешь потайную дверцу. Внутри находится карта с диспозицией войск на восточном побережье. Запомни ее и приходи сегодня в полночь на башню.
 Записка не была подписана. Мара поднесла ее уголок к пламени горевшей перед ней свечи, бросила в маленькую фарфоровую чашку и молча смотрела, как огонь быстро пожирает бумагу.
 Хмурясь, она выбросила остатки в стоявший в углу комнаты ночной горшок.
 Адриан уехал наблюдать за жатвой на поле, расположенное близ деревушки, и его не будет несколько часов; этого времени вполне достаточно, чтобы отыскать карту.
 Мара осторожно дошла до кабинета и, оглядевшись вокруг, увидела, что в коридоре никого нет. Она скользнула внутрь и, убедившись еще раз в том, что она действительно одна, закрыла за собой дверь.
 Дверца была на том самом месте, где указал Оуэн, в дубовой обшивке стены кабинета. Она была хорошо спрятана за тремя очень толстыми и высокими фолиантами, содержащими метеорологические данные по району с начала столетия, очевидно никогда никем не читаемые и поэтому не один год надежно скрывающие дверцу. Она попробовала повернуть маленькую защелку.
 Дверца была закрыта.
 — Она обыскала стол Адриана и не нашла ключа. Как же ей открыть эту чертову дверцу?
 Мара уже готова была написать Оуэну в ответ, что если он хочет, чтобы она добыла для него сведения, то пусть сначала раздобудет ключ, но вдруг вспомнила сюжет прочитанного когда-то романа, в котором говорилось, как можно открыть замок.
 В этой истории рассказывалось о прекрасной принцессе, заточенной в замке злодеем, после того как она отказалась стать его женой. Он похитил ее из дома и обещал, что будет держать взаперти, пока она не согласится на брак. Принцесса, которая была очень умна, убежала оттуда, открыв замок своей шпилькой.
 Мара вытащила шпильку из своих собранных в тугой узел волос и согнула ее в виде буквы Г. Затем она осторожно вставила ее в замочную скважину и повернула. Ей понадобилось несколько попыток, и наконец, к некоторому ее удивлению, дверцу удалось открыть.
 Внутри она нашла небольшое углубление, в котором лежала стопка бумаг, сверху находилась карта, нужная Оуэну.
 Мара быстро изучила карту. Она была нарисована очень грубо, на ней почти ничего нельзя было разобрать, но, приглядевшись получше, Мара по некоторым ориентирам узнала очертания восточного побережья. Англичане, казалось, имели гарнизоны в каждой стратегически важной точке побережья и совершенно отрезали все пути из Англии через побережье ниже Дублина.
 В графстве Уиклоу стояло три гарнизона, в Вексфорде — четыре. Единственным доступным участком был небольшой залив на южном побережье Вексфорда возле узкого полуострова, но Мара когда-то читала, хотя и не могла припомнить, где именно, что штормы в Вексфорде, называемые «вестами», могут неожиданно разразиться в любое время года.
 Многие корабли, попав в этих водах в шторм, погибли на острых рифах. Конечно, местные жители умели избегать их, но знали ли люди Оуэна этот район так же хорошо?
 Внезапно за дверью кабинета, в холле, раздался голос:
 — Шипли, мне нужно просмотреть кое-какие бумаги в кабинете. Попросите, пожалуйста, миссис Денбери принести мне чаю. Того самого, с листьями бузины. У меня немного болит голова, а этот чай всегда помогает мне.
 — Конечно, милорд. Одну минуту.
 Адриан!
 Мара взглянула на дверь. Пока что она была закрыта. Она быстро сложила карту и положила ее в углубление в стене, где она лежала раньше, потом дрожащими руками поставила маскирующие тайник книги на место и повернулась, собираясь покинуть кабинет.
 — О, Арабелла. Я не ожидал, что вы окажетесь здесь. Вам что-нибудь нужно?
 Как, черт возьми, он умудряется двигаться так быстро и бесшумно? Она даже не слышала его шагов.
 Гадая, как долго Адриан мог стоять там, наблюдая за ней, она улыбнулась, надеясь, что выражение лица у нее не слишком виноватое.
 — Нет, Адриан. Просто я пыталась найти что-нибудь почитать, но не нашла ничего интересного и решила совершить перед обедом маленькую экскурсию. Извините, что побеспокоила вас. Не буду мешать вашей работе.
 Когда она проходила мимо него, Адриан протянул руку и поймал ее за руку.
 — Подождите немного.
 Мара похолодела. От страха у нее потемнело в глазах.
 Он знает, что она тут делает, видел, как она прятала бумаги обратно в тайник, и хочет спросить об этом. Глубоко вздохнув, она только смотрела на него, совершенно не зная, что ответить. Она не должна признаваться. Внезапно Адриан наклонил голову и нежно коснулся губами ее губ.
 — Бумаги могут немного подождать. Я предпочитаю побыть с вами.
 От столь неожиданного проявления чувств Мара нервно улыбнулась:
 — Теперь? Вы хотите побыть со мной в постели?
 В середине дня? Но это неприлично, Адриан.
 — Все прилично между мужем и женой. Но, может быть, вы и правы. У меня есть несколько дел, которым надо уделить внимание, именно потому я и вернулся так рано. Хотя, должен признаться, перспектива лечь с вами в постель весьма соблазнительна. — Он поцеловал тыльную сторону ее ладони. — А теперь идите, пока я не забыл о делах и не взял вас прямо на полу этой комнаты.
 На эти его бесстыдные слова Мара смогла ответить только изумленным взглядом. Его поведение настолько отличалось от поведения в первые дни, что она не знала, как ей разговаривать с этим новым Адрианом.
 Даже не пытаясь ответить, она улыбнулась и несколько торопливо, чтобы не давать ему времени передумать, вышла из комнаты.
 Адриан смотрел ей вслед. Когда она закрыла за собой дверь, его улыбка растаяла, он нахмурился. Все было бесполезно. Как он ни старался, образ рыжеволосой ведьмы никак не выходил у него из головы. И ночь, проведенная с Арабеллой, не привела к тому результату, на который он рассчитывал. Собственно говоря, ее настойчивое желание полной темноты только помогло ему представить себе, что он занимается любовью с Огненной Леди, а вовсе не с Арабеллой.
 Сначала он увидел Огненную Леди плавающей в озере, потом она появилась на башне. А теперь уже вторглась в его мозг, заняла все его мысли. Может быть, он сходит с ума?
 Нет, упрямо сказал он самому себе. Это невозможно. Он не верил этим россказням, этому призраку ведьмы, посещающему Кулхевен. И даже если для того, чтобы избавиться от этого наваждения, ему придется спать с Арабеллой каждый день, он сделает это.
 Все, что ему необходимо, чтобы не забывать, с кем он делит постель, — это зажженная свеча рядом с кроватью.
 Хотя мысль о том, как он будет смотреть на это очкастое лицо с гладко зачесанными под чепчик волосами, делала эту перспективу еще менее соблазнительной.
 — Ты хорошо поработала, сестричка. Эта информация очень полезна для нас. Теперь мне надо, чтобы ты нашла список ближайших советников Кромвеля.
 Сент-Обин хранит его в ящике своего стола под пергаментами.
 — Что? Ты не говорил мне, что я должна буду шпионить для тебя и дальше.
 Оуэн улыбнулся:
 — Но я и не говорил тебе, что ты сделаешь это только один раз.
 Мара скрестила руки на груди:
 — Так вот, я не собираюсь больше ради тебя совать нос в бумаги Адриана. Я могла взять этот список, когда пошла сегодня за картой. Почему бы тебе не достать этот список самому? Ты, кажется, знаешь, где у него все спрятано.
 Оуэн ухмыльнулся:
 — Питаешь слабость к этому англичанину, а?
 Мара нахмурилась:
 — Нет, просто это слишком рискованно. В этот раз он чуть не поймал меня. Как я смогу объяснить свое постоянное присутствие в его кабинете? Он и так уже удивляется, почему я все время ищу, что почитать, а скоро начнет меня подозревать.
 — Ты всегда была умницей и до сих пор умудрялась держать его в неведении своими уловками. Уверен, что тебе удастся и на этот раз что-нибудь придумать. Достань мне этот список, Мара, или твой муж узнает, что женился не на крестнице Кромвеля, как думает до сих пор. Думаю, ты предпочтешь объяснить ему свое пребывание в кабинете, а не то, кто ты такая на «самом, деле и почему выдаешь себя за его, жену.
 Мара оказалась в западне, она понимала это и ненавидела себя за то, что ничего не может с этим поделать. Теперь она была уже рада, что забыла рассказать Оуэну о четвертом гарнизоне, расквартированном в графстве Вексфорд. Может быть, это доставит ему неприятности, расстроит его планы, какими бы они ни были.
 Мара не знала, что Оуэн затевал и почему так сильно нуждался в этих сведениях, но не сомневалась в том, что, поскольку здесь замешан он, ожидать добра было нечего. Она попыталась было вскользь выяснить, что он собирается делать с полученными сведениями, но Оуэн отказался разговаривать с ней на эту тему.
 — Кроме того, я не могу все время тайком уходить по ночам, как сегодня. Как я смогу передать тебе копию этого списка?
 — Никаких копий. Мне не нужны улики, которые могли бы выдать меня. Воспользуйся своей чудесной памятью и встретимся завтра в полдень на восточной границе поместья. Как хозяйка дома, графиня Сент-Обин, ты, конечно, имеешь право осмотреть владения.
 Там стоит коттедж, который был наполовину сожжен Кромвелем. Приезжай одна и прежде удостоверься, что за тобой никто не следит. — Он взглянул на луну. — Становится уже поздно, и я уверен, что тебе не терпится попасть в объятия любящего мужа. Скажи, как все-таки ты смогла отдаться человеку, которого, по твоим словам, презираешь?
 «Может быть, он что-нибудь знает?» — подумала Мара.
 — Не понимаю, о чем ты говоришь.
 Оуэн, хмыкнул:
 — Ладно, ладно, Мара. Не стоит отрицать этого.
 Тебе же наконец удалось заманить его своими прелестями. Вся прислуга знает об этом, хотя, судя по твоему нынешнему внешнему виду, это выглядит просто чудом.
 Мара открыла было рот, собираясь ответить ему совсем не по-светски, но Оуэн прервал ее:
 — Тебе будет приятно узнать, что слуги весьма довольны тем, что их лорд и леди наконец-то выполняют свои супружеские обязанности. Они уже начали беспокоиться насчет поведения Сент-Обина. Теперь проблема в том, сумеешь ли ты удержать его? Очевидно, что он не очень стремится в твою постель, иначе бы мы с тобой сегодня здесь не встретились. Чтобы удержать мужчину вроде Сент-Обина в своей постели, сестренка, тебе надо быть поизобретательней.
 Спустя мгновение он уже ушел, к счастью для себя, потому что, если бы остался еще хоть на секунду, Мара, без сомнения, сама столкнула бы его с башни. Он был злобной и дикой личностью, и она все менее понимала, как в их венах могла течь одна кровь. — Что же такое произошло с Оуэном, из-за чего он стал таким? Где пропадал ее задиристый и заботливый брат? Оказывается, Кромвель украл у нее и эту сторону жизни. Как ей хотелось вернуться на десять лет назад, когда окружающий мир казался таким правильным!
 Когда четверть часа спустя она проскользнула в свою спальню, то не заметила, что дверь, соединяющая обе спальни, открыта. Не заметила она и его самого, стоящего на пороге в своем халате и поджидающего ее возвращения.
 — Арабелла, я уже начал беспокоиться. Где вы были все это время?
 От этого голоса, прозвучавшего из темноты, у Мары чуть душа не ушла в пятки.
 — О, Адриан, я не заметила вас. Извините, что заставила вас беспокоиться. Я… — В голове было пусто, она не знала, что ему ответить. — Мне стало не по себе, я никак не могла уснуть и решила пройтись, .чтобы успокоиться.
 Что за идиотское объяснение. Почему, когда она более всего нуждается в идеях, они совершенно не приходят в голову?
 — Пройтись? Где же вы были?
 Он не поверил ей, это было очевидно.
 — Просто бродила по дому. Зашла в западное крыло и… — Она потупилась, пытаясь изобразить смущение, — заблудилась. Это получилось так глупо.
 Вечно я делаю глупости. Сначала не смогла справиться с лошадью, потом заболела, а вот теперь заблудилась в собственном доме. Не забуду ли я в следующий раз собственное имя?
 «Что вполне вероятно, — подумала она, — если принять во внимание то, что эта двойная жизнь становится все более утомительной».
 Адриан шагнул в комнату:
 — Не будьте к себе столь несправедливой, Арабелла. Ваша жизнь сильно переменилась за последнее время. Вы переехали в другую страну, враждебную вам, вышли замуж за человека, которого даже не видели, и живете в незнакомом доме, где не знаете никого, кроме своей служанки. Я бы даже сказал, что, принимая во внимание все эти обстоятельства, вы справляетесь вполне хорошо.
 Он подошел поближе и взял ее руку в свою.
 — Я думаю, вы слишком требовательны к себе и переживаете из-за каждого пустяка. Это просто переутомление. Посмотрите на себя. Вы так стремитесь стать идеальной женой, что даже не можете спать. Почему бы вам не лечь и не отдохнуть? У меня еще есть некоторые дела в кабинете. Если хотите, вам принесут немного чаю с ромашкой.
 Мара отрицательно покачала головой.
 — Хорошо. Тогда идите в постель. Утром мы поговорим об этом.
 Он нежно поцеловал ее в лоб и вышел из комнаты.
 Мара села в мягкое кресло, стоявшее возле камина.
 Сколько еще может продолжаться эта чехарда? Из-за Оуэна она носится как бешеная собака. И что бы ни делала, все время должна помнить, в качестве кого ей надо предстать в данный момент. И в довершение ко всему, пребывание с ней в одной постели приносит, видимо, мужу так мало удовольствия, что он предпочитает заниматься своими бумагами вместо того, чтобы повторить опыт.
 Мара закончила диктовать Оуэну имена, занесенные в список, находящийся в столе Адриана.
 — Отлично. Должен тебе сказать, что ты справляешься с этими делами лучше, чем я ожидал. Ты меня удивляешь, Мара.
 Она ни в коей мере не была польщена таким комплиментом.
 — Я узнала то, что ты хотел. Теперь мне надо идти.
 — Подожди минутку. — Оуэн что-то достал из кармана. — Мне нужно от тебя еще кое-что Через три дня ты опять придешь в этот коттедж и принесешь с собой подписанный твоим мужем приказ об освобождении из Дублинской тюрьмы некоего Джона Мак-Дугана.
 — Что?
 — Ты запечатаешь приказ его печаткой с изображением льва и принесешь мне подписанный и запечатанный приказ.
 — Ты псих. Каким образом я смогу заставить его подписать такой документ?
 — Он, конечно, не подпишет такой приказ. Подпишешь его ты, попрактикуясь три дня в его подписи.
 Вот образец. — Он протянул ей лист бумаги.
 — Мне казалось, что ты не любишь улик, — сказала она с нескрываемым сарказмом.
 — Ты права. Я не люблю улик, которые можно было бы обнаружить у меня. Каким образом собираешься прятать его ты — дело твое. Почему бы тебе не засунуть его под нижнее белье? Кроме тебя, туда сейчас никто не полезет, Мара гневно взглянула на него.
 — После того как подделаешь подпись Сент-Обина, уничтожь этот документ. На следующую встречу принеси приказ с собой. Это последняя услуга, которую я от тебя потребую. Если все получится, тебя больше, никто не побеспокоит.
 — И ты даешь мне гарантию, что никогда не расскажешь, кто я такая на самом деле?
 — Да. Ты будешь свободна действовать далее в своих интересах. Кроме того, — добавил он, — если ты преуспеешь с приказом, я хорошо вознагражу тебя.
 — Вознаградишь? — Мара недоверчиво посмотрела на него. — Каким же образом ты собираешься вознаградить меня?
 «Если, конечно, не собираешься исчезнуть с лица земли, что было бы для меня наивысшей наградой».
 — Ты ведь искала некий предмет, оставленный матерью в Кулхевене во время штурма, не так ли?
 «Гобелен. Он у Оуэна. Именно он взял его из тайника».
 — Кулхевенский гобелен у тебя?
 Оуэн улыбнулся:
 — Он в полной сохранности и находится в месте, известном только мне. Когда ты сделаешь то, о чем я прошу, я верну его тебе. Мне нет никакого дела до ветхих реликвий. Он был нужен мне просто как предмет торговли на случай, если ты вдруг заупрямишься и откажешься делать то, что я скажу.
 Он остановился, как будто что-то услышав. Потом подошел к окну и отодвинул ветхую занавеску.
 — Приближается другой мой агент. Тебе лучше уйти. Я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал, что жена графа Сент-Обина встречается с другим мужчиной.
 Даже если этот мужчина — ее собственный брат.
 Видит Бог, тебе и так достаточно сложно затащить своего мужа в постель. Не хочу еще больше затруднять тебе эту задачу.
 Маре захотелось дать ему по физиономии, но вместо этого она решила удалиться, прежде чем прибудет другой посетитель.
 — Встретимся через три дня. И вот что, Мара, — сказал он, когда она поспешила к двери, — если вздумаешь не прийти, я обещаю, что ты будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.
 Мара поняла, что он не шутит, молча повернулась и вышла на улицу.
 Быстро взобравшись на лошадь, она поспешила под защиту леса.
 Оглянувшись у опушки, она увидела, как вверх по склону горы к коттеджу скачет лошадь Адриана.




 Глава 18


 Только когда Мара вернулась в конюшни в Кулхевене и внезапно припомнила слова Оуэна, до нее дошло их значение.
 Его другой агент.
 Адриан?
 Это казалось невозможным. Потому что, если всадник, спешивший на встречу с Оуэном, был Адрианом на Хугине, это означало, что Адриан шпион, а уж это выглядело просто смехотворно.
 Но она была уверена в том, что черный жеребец под всадником, приближающимся к коттеджу, был Хугином.
 Чтобы убедиться в том, что она ошиблась, Мара направилась в дом и прошла прямо в кабинет Адриана.
 К ее удивлению, в кабинете никого не было. Когда она этим утром предупредила Адриана, что собирается покататься на лошади, он пожелал ей приятной прогулки и сказал, что собирается весь день провести в кабинете, занимаясь делами имения. Так куда же он делся?
 Она нашла Питера Шипли, дворецкого, на теплой, уютной кухне миссис Филпот, беседующим за кружкой эля с Хорасом Кроу, управляющим.
 — К вашим услугам, миледи, — прервав разговор, сказал Шипли.
 — Мистер Шипли, не знаете ли вы, куда делся лорд Сент-Обин?
 — Знаю, миледи. Отлучился по делу. Сказал, что у него осталось много работы и он вскоре вернется.
 Мара молча смотрела на него. Она не могла этому поверить, но все, как будто совпадало. Адриан и вдруг шпион? Это казалось просто невозможным.
 — Благодарю вас, мистер Шипли, — машинально сказала она и повернулась, чтобы уйти.
 — Да, миледи, — позвал ее Шипли, прежде чем она успела дойти до лестницы, — миссис Денбери сообщила мне, что его светлость взял с собой Пуджа и карету, намереваясь присмотреть в Килкени новую лошадь для вашей светлости. Он сказал, что вернется к ужину.
 Но если Адриан взял карету, тогда кто же ехал на Хугине? А может быть, это была другая лошадь, похожая на Хугина размером и мастью?
 Не успела она через кухню дойти до задней двери дома, как ее перехватила бегущая вслед за ней миссис Денбери.
 — О, миледи, как я рада, что нашла вас. У меня возникла проблема с ужином, которая, боюсь, требует вашего немедленного вмешательства.
 — Разве это не может подождать, миссис Денбери?
 У меня есть неотложное дело.
 Но миссис Денбери настаивала на своем;
 — Боюсь, что это не может ждать, миледи. Этим вечером лорд Сент-Обин пригласил к ужину гостей, лорда и леди Лейквуд, чье имение находится за рекой Нор, и возник вопрос, на чем подавать блюда. Я предложила фарфор, как это и положено при гостях, ну а этот упрямый осел, мистер Шипли, настаивает на оловянной посуде. Поскольку мы так и не смогли прийти к общему согласию, то решили оставить этот вопрос на ваше усмотрение. — Миссис Денбери выжидательно посмотрела на нее. — Ну как, миледи?
 Мысли Мары все еще были заняты местопребыванием лошади Адриана.
 — Да?
 — Какую же посуду вы предпочитаете за ужином: фарфоровую или оловянную?
 — Что? Ах да… полагаюсь на ваше решение, миссис Денбери. — Она устремилась к двери. — Я весьма доверяю вашему мнению о подобных вещах.
 Миссис Денбери расплылась в довольной улыбке.
 — О, благодарю вас, миледи. Я прослежу, чтобы все было как надо. — Она повернулась. — Мистер Щипли…
 Мара закрыла за собой дверь и поспешила через двор. Сейчас ей было не до мелких размолвок между прислугой. Предстояло нечто гораздо более важное — она должна была доказать себе, что ошиблась насчет лошади Адриана.
 Она уже подошла к двери конюшни, когда столкнулась с Дейви, тащившим полную охапку дров. Дрова вместе с Дейви полетели на землю. Она не заметила, как он подошел.
 — О, Дейви, извини. Я не заметила тебя.
 Дейви быстро вскочил на ноги и, подняв свою шляпу, начал отряхивать с нее пыль.
 — Не стоит беспокойства, миледи. Мне надо было смотреть, куда я иду. — Он начал подбирать упавшие дрова.
 — Подожди, дай я помогу тебе. — Мара наклонилась, чтобы помочь ему подобрать поленья.
 — Нет, не стоит, миледи. Я вполне справлюсь сам.
 — Чепуха, Дейви. Я помогу… — Мара не договорила, потому что увидела выходящего из конюшни Рольфа. На нем была широкополая шляпа. Воровато оглядевшись вокруг, он быстро направился к воротам, ведущим со двора замка.
 Когда Мара повернулась, Дейви подобрал уже все поленья, кроме того, которое она держала в руках. Она положила его поверх остальных.
 — Вот и все, Дейви.
 — Благодарю вас, миледи. Могу ли я что-нибудь для вас сделать? Может быть, оседлать лошадь?
 — Не надо. Я, должно быть, оставила сегодня утром в стойле свои перчатки и собиралась взглянуть, там ли они. Извини еще раз за то, что рассыпала твои дрова.
 Очутившись в конюшне, Мара направилась прямо в стойло Хугина. Гигантский черный жеребец стоял, как она и ожидала, на своем месте и жевал свой овес. Радуясь тому, что ошиблась, решив, что видела его сегодня утром возле коттеджа, она собралась было вернуться обратно в дом, но внезапно остановилась.
 Бока Хугина блестели, кожа была влажная, и на ней виднелись следы от седла. Она открыла дверцу и провела рукой по холке Кожа была горячей и влажной На нем недавно скакали, и скакали долго, а всадник даже не нашел времени, чтобы прогулять и почистить коня.
 Ласково потрепав лошадь, Мара вышла из конюшни.
 — Дейви, — спросила она, снова оказавшись снаружи, — его светлость еще не вернулся?
 — Нет, миледи Но думаю, что он скоро вернется.
 Мать тоже поджидает отца, потому что попросила его привезти из города материи на платье. Не хотите ли вы, чтобы я сказал его светлости, когда он вернется, что вы его искали?
 — Нет, в этом нет необходимости. Я просто удивилась, потому что мне показалось, что на Хугине кто-то недавно ездил.
 Дейви кивнул:
 — Да, миледи, так оно и есть. Около полудня его брал лорд Блеквуд. Он сказал, что опаздывает на встречу с кем-то и нуждается в более резвой лошади.
 — О, Адриан, она просто прекрасна.
 И она действительно была прекрасна, эта игривая гнедая кобыла 6 белыми носочками на ногах и белой звездочкой, расположенной точно между прекрасными темными глазами. Мара ласково провела рукой по шелковистой коже лошади и, почесав за ушами, предложила ей сладкую морковку.
 — И как вы ее назовете?
 Мара на мгновение задумалась.
 — Я хотела бы назвать ее Мунин.
 Адриан улыбнулся, но промолчал.
 — Вы находите это имя смешным, милорд?
 — Нет, просто я поражаюсь, откуда юная английская мисс вроде вас может так хорошо знать скандинавские легенды. Не думаю, чтобы скандинавская мифология входила в обязательную программу образования молодых леди.
 — Вы были правы, когда сказали, что это не входит в обычный курс для девушек. В самом деле, если бы моя мать узнала, что я беседовала с вами об этом, я получила бы от нее основательный выговор. Я знаю эти легенды только потому, что однажды прочитала книгу скандинавских мифов. И помню, что у их главного бога, Одина, было два ворона, у которых он черпал свою мудрость.
 Одного звали Хугин, или «мысль» — так вы назвали своего жеребца. А другим был Мунин, или «память».
 — Эта история, должно быть, произвела на вас большое впечатление, если вы так хорошо ее запомнили.
 Она пожала плечами:
 — Да нет, не в этом дело. Как вы уже знаете, у меня просто есть способность к запоминанию единожды прочитанного или услышанного.
 Адриан усмехнулся:
 — Ну что ж, значит, ваша лошадь получила самое подходящее имя. Но скажите мне, пожалуйста, просто ради любопытства, — почему ваша мать прочитала бы вам нотацию за знание такой ненужной вещи, как скандинавская мифология?
 Мара потупилась, что, по ее мнению, должна была бы на ее месте сделать Арабелла.
 — Моя мать однажды сказала мне, что мужчины не любят образованных женщин. Она была против того, чтобы я вообще читала какие-либо книги, кроме кулинарных и руководств по вышиванию, потому что я могла бы ненароком выдать, что знаю больше положенного.
 Это было, конечно, не правдой. Ее мать действительно говорила ей, что мужчины не любят образованных женщин, но, как и отец, полагала, что женщина должна быть так же образованна, как и мужчина. А поскольку ее братья сильно разнились по возрасту, у нее было то преимущество, что она все эти годы пользовалась услугами их учителей.
 — Тогда почему же вы сейчас выдали мне эту тайну?
 Мара слегка улыбнулась:
 — Вы уже женились на мне, так что менять сейчас что-либо поздно. Вы попали в ловушку, заполучив образованную жену. Это вас огорчает, милорд?
 Адриан рассмеялся:
 — Нет, абсолютно не огорчает. Напротив, я крайне доволен этим, потому что, видите ли, ничего не смыслю в вышивании и, не окажись вы столь преступно образованны, беседы между нами носили бы крайне ограниченный характер. Я люблю вечерами вести разговор, осмысленный разговор, так что перестаньте прятать от меня свои знания. По моему твердому убеждению, женский ум нисколько не уступает мужскому. — И чуть тише добавил:
 — Иногда даже слишком не уступает.
 — Что вы сказали, милорд?
 — Ничего. А теперь, если уж вы окрестили эту прелестную кобылку весьма, по-моему, подходящим именем, может быть, мы проверим истинность заверений ее бывшего хозяина в ее добропорядочности и хорошем поведении? Я скажу, чтобы Дейви оседлал Хугина. Он, наверное, немного застоялся в стойле и нуждается в небольшой прогулке.
 Мара увидела возможность поднять вопрос об утренней поездке Рольфа.
 — Да, но он уже был на прогулке. Лорд Блеквуд уже ездил на нем сегодня.
 Адриан помедлил всего мгновение, и если Мара и ожидала реакции, то не заметила ее.
 — Нет Арабелла, вы, должно быть, ошиблись.
 Рольф не мог сегодня быть в Кулхевене. Он в Дублине, в двух днях пути отсюда, и собирается сесть на корабль, отплывающий в Англию.
 И прежде чем Мара смогла оспорить его утверждение, он повернулся и направился в конюшню, чтобы оседлать Хугина, оставив ее в полном недоумении.
 Она ни на мгновение не поверила в то, что Рольф находится в Дублине. Совершенно очевидно, что она собственными глазами видела, как он сегодня выходил из конюшни. И как Хугин поднимался по склону к коттеджу, где ожидал Оуэн. Вопрос был в том, действительно ли Адриан не знал о местопребывании своего друга или просто скрывал от нее этот факт.
 Адриан был одним из самых доверенных советников Кромвеля. Он, несомненно, не мог знать о встречах Рольфа с Оуэном. Нет, именно Рольф должен был использовать свои отношения с Адрианом, чтобы получать от него сведения и передавать их Оуэну. Он действовал как шпион и использовал положение Адриана.
 Она припомнила свою первую встречу с Рольфом, когда тот пришел поужинать с ними сразу же после ее прибытия в Кулхевен. Тогда он еще спрашивал о планах ее «крестного отца», Кромвеля. Мара припомнила также, как Адриан сказал ему, что она не может знать о подобных вещах. Тогда ей было не до этого, но теперь казалось странным, что он задал подобный вопрос женщине.
 Но еще более странным ей казалось то, что она была обеспокоена подобными действиями Рольфа. Хотя она не проявляла особой лояльности ни к одной из конфликтующих сторон, все, чего она желала, так это только мира, и ее беспокоило, что этот человек, считающийся ближайшим другом Адриана, использовал их отношения подобным образом.
 Но почему вообще это должно ее беспокоить? Чем она сама лучше, подумала Мара. Использовала Адриана как средство для достижения своих собственных целей, обманом заставила его поверить, что она Арабелла. Но при мысли о том, что Адриан считал Рольфа старым другом, тогда как Рольф использовал их дружбу в низких целях, Маре захотелось открыть Адриану его истинное лицо.
 Однако она, разумеется, не могла этого сделать, потому что в таком случае ей пришлось бы признаться в своем собственном предательстве.
 Достопочтенный Адриан Август Росс, граф Сент-Обин.
 Позднее, ночью, Мара, сидя за бюро одна в своей спальне, училась подделывать подпись Адриана. С каждым росчерком пера ей все больше и больше не нравилось то, чем она занимается, к чему вынудил ее Оуэн. Ей очень хотелось пойти к Адриану и просто рассказать ему все., но она понимала, что это было бы самоубийством. Он немедленно арестует ее, бросит в тюрьму, и возможность заполучить обратно Кулхевен будет утеряна полностью и безвозвратно.
 И все же в глубине души она хотела, чтобы все было по-другому, и задумалась о том, как сложилась бы ее судьба, если бы не было этой войны или Кромвель никогда бы не существовал.
 Мара была так поглощена мыслями и попытками подделать подпись, что не услышала, как позади нее открылась дверь. Уголком глаза Мара заметила какое-то движение, и у нее чуть душа не ушла в пятки, когда она увидела, что это был Адриан.
 — Адриан! — Она схватила лист пергамента и потянула его к себе, не желая, чтобы он увидел, что на нем написано. Стоявшая на бюро бутылочка с чернилами от неосторожного движения опрокинулась, и черная жидкость залила стол н все, что на нем было, в том числе и сам лист. — О Боже мой…
 Мара схватила другой лист и, как бы пытаясь вытереть чернила, окончательно замазала все написанное ею ранее.
 Когда она закончила, поверхность бюро и пальцы были в чернилах, но не осталось ни одной уличающей ее строки.
 «Ведь Адриан действительно может решить, что женился на полной идиотке, — подумала Мара, стоя с выпачканными руками и испуганно глядя на него, — настолько неуклюжа я бываю в его присутствии».
 — Позвольте помочь вам, — сказал Адриан, потянувшись к грязному листу пергамента, который она все еще держала в руках.
 — Не надо, Адриан, зачем же и вам ходить с черными пальцами. Если не трудно-, позовите, пожалуйста, мою служанку.
 Адриан пересек спальню и постучал в небольшую дверь, которая вела в комнату Саймы. Мгновение спустя появилась одетая в ночной чепчик Сайма и, в недоумении взглянув на Мару, бросилась на помощь. Пока женщины убирали стол, Адриан ждал в стороне. Спустя полчаса стол был убран и единственным свидетельством случившегося остались черные пальцы Мары и большое темное пятно на бюро.
 — Надеюсь, то, что вы писали, было не очень важным? — спросил Адриан, когда Сайма закрыла за собой дверь.
 Мара непонимающе взглянула на него:
 — Простите?
 — Я говорю про то, что вы там писали. Надеюсь, это не очень важно?
 — О нет, это было просто письмо к матери. Ничего такого, чего нельзя было бы переписать заново. Извините за испорченное бюро. Вероятно, его можно будет покрасить, чтобы скрыть пятно.
 Адриан покачал головой:
 — Не стоит беспокоиться. Это я должен просить прощения за то, что напугал вас. Мне нужно было постучать, прежде чем войти. Я просто собирался проститься с вами.
 Только сейчас Мара заметила, что он одет в дорожное платье.
 — Вы куда-то уезжаете?
 — Да. Боюсь, что мне придется поехать в Дублин.
 — В Дублин? Но туда два дня езды. Как долго вы там пробудете?
 — Если все пойдет хорошо, я вернусь к концу недели Если вам что-то понадобится, стоит только сказать об этом. Питер Шипли и миссис Денбери будут в вашем распоряжении. Извините, что не предупредил вас, но я только сейчас узнал, что мое присутствие там необходимо.
 — Разве вам так уж нужно выезжать в ночь? Это не опасно? Может быть, лучше подождать утра, когда рассветет?
 Адриан отрицательно покачал головой:
 — На самом деле безопасней ехать именно ночью, а не среди бела дня, когда эти ирландские бунтовщики следят за дорогой. Я вернусь, как только смогу. Вы будете в безопасности, только не отходите далеко от замка и берите с собой Дейви, если поедете на прогулку.
 Вам ничего не нужно в городе? Если хотите, я могу подождать, пока вы не закончите письмо к матери, и взять его с собой, чтобы отправить оттуда.
 Мара сделала отрицательный жест:
 — Не надо, в этом нет необходимости. К тому же я устала и не в состоянии уже ничего написать. Это может подождать. В городе мне ничего не надо, но спасибо вам за предложение. Только поскорей возвращайтесь.
 Адриан улыбнулся.
 — Я постараюсь. — Он подошел и обнял ее. — А когда я вернусь, то, надеюсь, мы продолжим наши попытки сделать ребенка. Первая меня обнадежила.
 Мара почувствовала, что краснеет, и потупилась — Это хорошая идея.
 — Арабелла, знаю, вам говорили, что такие вещи нельзя обсуждать открыто и моя откровенность смущает вас. Но если разговор идет между мужем и женой, то тут нечего смущаться. Совсем не зазорно, если вы дадите мне понять, что вам нравится делить со мной постель. Откровенно говоря-, я был бы даже доволен этим. Нет также необходимости в полной темноте при этом, как будто нам надо скрывать, чем мы занимаемся.
 Вы не должны меня стесняться.
 — Извините, Адриан. Просто меня приучили думать, что подобные отношения между мужчиной и женщиной есть нечто такое, что необходимо скрывать. Что их не обсуждают открыто.
 — Арабелла, если бы мужчины и женщины не совершали этот акт, то не было бы продолжения человеческого рода. Жизнь, какой мы ее знаем, прекратилась бы. Я никогда не понимал, почему матери так упорно вбивают в голову своим дочерям, что совокупление с мужьями есть только их долг, нечто неприятное, через что они должны пройти. Разве вы нашли это неприятным?
 Мара снова потупилась, чтобы скрыть краску, вновь бросившуюся ей в лицо:
 — Нет.
 — Прекрасно. Тогда с этой поры вы не должны прятаться под глухими ночными рубашками или в темноте. Когда я вернусь, мы займемся задачей развенчания всего, что вам наговорили об отношениях с мужем, начиная с теории полной темноты. Я хочу видеть, да и слышать тоже, получаете ли вы удовольствие от того, что я с вами делаю. Тогда и вы будете получать большее удовольствие.
 — Адриан!
 — Тут нечего стыдиться. Доверьтесь мне. Я покажу вам, как не права была ваша мать. До моего возвращения у вас есть пять дней на подготовку. Я хочу, чтобы к тому времени все эти ваши девичьи ночные рубашки были преданы огню, и привезу новые, из шелка с кружевами И будут гореть свечи, чтобы можно было видеть, как вы выглядите. Пять дней, Арабелла.
 С этими словами Адриан поцеловал ее так требовательно и чувственно, что у нее закружилась голова. Она не имела никакой возможности возразить ему, потому что, как только Адриан оторвал от нее свои губы, он вышел и закрыл за собой дверь.




 Глава 19


 На следующее утро Мара проснулась, когда солнце только начало показываться из-за поросшей вереском вершины Сливердаг Хиллз. Немного отойдя от шока, вызванного откровенными словами Адриана, и проведя большую часть ночи в беспокойстве из-за его планов — по возвращении лечь с ней в кровать средь бела дни, — уже утром она поняла, что его отъезд также предоставил большие возможности для осуществления ею своих планов.
 Теперь, когда Адриана не было и некому было отказать ей, Мара могла предпринять что-нибудь, что могло бы помочь жителям деревушки. В глубине души она была уверена, что Адриан в действительности хочет помочь им. Может быть, он просто не знает, как это сделать. Средства для этого у него наверняка были, и первым делом она собиралась выяснить, какой суммой могла располагать.
 Не удосужившись даже позавтракать, Мара быстро надела простое серое шерстяное платье и белый передник, гармонирующий с таким же белым льняным чепчиком, и прямым ходом направилась в комнату, в которой каждый день работал Хорас Кроу, управляющий поместьем. Она тихо постучала в закрытую дверь. Не услышав ответа, Мара постучала настойчивей, а потом взялась за ручку двери.
 В комнате никого не было.
 Она была небольшой, раньше, вероятно, ее использовали для хранения продуктов, потому что в ней было несколько вделанных в кирпичную стену полок, а из других стен торчали крюки для подвешивания продуктов. Лучи раннего утреннего солнца проникли в комнату сквозь высокое узкое окно, расположенное почти у самого потолка и выходящее на восток. Рядом со столом стояла маленькая жаровня, наполненная горячими углями из камина в холле и дающая возможность мистеру Кроу согревать ноги.
 Под окном стоял занимающий большую часть комнаты, заваленный бумагами стол; в чернильнице немного легкомысленного вида стояло несколько перьев. На расположенной над столом полке лежало несколько гроссбухов, содержащих записи о приходе и расходе средств имения за последние несколько лет и пара книг с метеорологическими данными, начиная с начала столетия.
 Мара уселась в стоявшее возле стола кресло и раскрыла лежащий перед ней гроссбух. Ей хотелось выяснить, на какую сумму они могли рассчитывать, чтобы помочь селянам. Быстро просмотрев колонки, она без труда разобралась в системе записи мистера Кроу.
 Мара также заметила несколько небольших ошибок в расчетах, но знала, что этого следовало ожидать. Но только заметив цифру «четыре», явно зачеркнутую и замененную на девятку, она начала внимательно сверять числа, записанные ровными, аккуратными колонками.
 Обнаружив ряд ошибок, Мара взяла чистый лист бумаги из ящика стола и начала проверять результат.
 Дойдя до конца первой страницы, она выявила довольно значительную разницу. Проверив еще несколько страниц, она на каждой обнаружила по два-три небольших несоответствия, на первый взгляд казавшихся незначительными, но в итоге составляющих вполне приличную сумму.
 И все они были в статье прихода.
 Теперь уже заинтересовавшись, Мара начала копаться в куче сваленных на столе счетов от торговцев, иногда даже из самого Лондона. Сравнив их с записями в книге, она вновь заметила несоответствия. Мара позвала миссис Денбери, как раз проходившую мимо открытой двери, и попросила принести чаю. Через три с половиной часа она выпила весь чай и закончила проверять последнюю страницу гроссбуха.
 Мара взглянула на итоговую сумму. Она была больше той, что большинство местных семейств зарабатывало за всю свою жизнь. Каждый месяц Хорас весьма успешно обворовывал Кулхевен и Адриана на суммы, гораздо большие, чем мог надеяться заработать честным путем.
 Имея в своем распоряжении такую сумму, Мара могла не просто немного помочь жителям деревушки — она могла спасти их жизни.
 Встав, Мара потерла поясницу, затекшую от многочасового сидения в очень неудобном кресле. Она одновременно ощущала радость оттого, что сможет оказать селянам помощь, в которой они так нуждались, и гнев, вызванный беспардонным воровством Хораса Кроу Закрыв гроссбух и положив все на прежнее место, Мара вышла из комнаты, захватив с собой листок, на котором была выписана общая сумма хищений.
 Она направилась прямиком в кабинет Адриана к, позвав миссис Денбери, заказала еще чаю и несколько вкусных булочек с изюмом, аромат которых донесся до нее из кухни миссис Филпот. Потом позвала Питера Шипли и попросила пригласить к себе Хораса Кроу по его прибытии в замок.
 Поджидая управляющего, Мара начала составлять список самого необходимого для жителей деревушки, начиная с продовольствия. Она исписала уже почти целую страницу, когда в дверях появился Хорас Кроу.
 — Вы хотели меня видеть, миледи?
 Мара взглянула на часы и заметила, что прошел уже час с тех пор, как Питер Шипли получил распоряжение пригласить к ней управляющего. Интересно, часто ли он начинает рабочий день в полдень, подумала она, но затем решила, что такое опоздание вызвано отсутствием Адриана. Прежде чем предоставить ему доказательство фальшивости его счетов, Мара сняла очки и положила их на стол Адриана.
 — Благодарю вас за то, что вы поторопились исполнить мою просьбу, мистер Кроу. Садитесь, пожалуйста. — И она указала на стул, который предварительно поставила перед самым столом. Стул был маленьким и весьма неудобным, похожим на тот, который стоял в его комнате. Но ей не хотелось, чтобы он чувствовал себя удобно в кресле с мягкой обивкой, когда она предъявит ему доказательства его преступления.
 Хорас сел на предложенное ему место. Его волосы были редкими и сальными, длинный нос нависал над тонкими поджатыми губами. Глаза были какими-то бесцветными и пребывали в постоянном движении, как будто он стремился одновременно видеть все, что находится в комнате. Завершив свой осмотр, Мара подумала, что никогда еще не встречала человека, более соответствующего своей фамилии [1] — так он был похож на ворону.
 — Не желаете ли чашечку чаю, мистер Кроу? — спросила Мара, наливая себе чашку.
 — Благодарю вас, миледи. Это было бы замечательно.
 Наклонившись вперед, чтобы передать ему чашку, Мара почувствовала исходящий от него слабый запах бренди. Неудивительно, что он только что заявился на работу. Слишком был занят дегустацией бренди, купленного на ворованные деньги. Мара вновь поудобней устроилась в кресле.
 — Как долго вы служите у его светлости? — спросила она, ничем не выдавая своих подозрений.
 — С тех пор как новый лорд Сент-Обин прибыл в Кулхевен. Его дядя Джеймс привез меня с собой, когда в пятьдесят четвертом году вступил во владение поместьем.
 Мара кивнула:
 — Вам нравится ваше место, мистер Кроу?
 Хорас отпил глоток чаю и, слегка прищурившись, поставил чашку на блюдце.
 — Да, оно мне нравится. А разве что-нибудь не так, миледи?
 — Нет-нет. Просто я в Кулхевене новый человек, хочу поближе познакомиться с его обитателями и собралась поговорить с каждым по очереди. Просто, мистер Кроу, когда я заметила, что ваше жалование не повышалось с той поры, как вы прибыли сюда, то подумала, что это может вызывать у вас недовольство.
 — Видите ли, для того чтобы владения начали приносить заметный доход, понадобится некоторое время, и я уверен, что, когда его светлость добьется процветания своих, владений, он будет платить нам больше. Я согласен подождать.
 Мара кивнула, подумав, однако, про себя, что, если оставить все по-прежнему и он будет продолжать свое воровство, им придется долго ждать, пока Кулхевен начнет приносить доход.
 — Ваша преданность весьма похвальна, мистер Кроу.
 Не заметив прозвучавшего в ее словах сарказма, Хорас самодовольно надулся.
 — Я всегда верил в то, что главное — честно делать свое дело и уметь находить хорошее даже в плохом. К тому же сейчас вообще плохо с работой — война, видите ли, и все прочее. Поэтому я понимаю, что это место — большая удача для меня.
 — О да, в этом не может быть никакого сомнения.
 На этот раз, почувствовав в ее тоне несомненную насмешку, он тревожно посмотрел на нее.
 Мара продолжила:
 — Я вижу, вы принесли с собой ваш гроссбух.
 — Да, — ответил Хорас, доставая его из-под своего стула. — Я не знал, для чего вы меня вызываете, и подумал, что он может понадобиться.
 — Ну что ж, хотя я и не собиралась просматривать счета, но уж если вы принесли их, полагаю, что мне не помешает взглянуть на них.
 Лицо Хораса слегка порозовело.
 — Вам, вероятно, будет немного сложно разобраться в них, все-таки вы женщина.
 Мгновенно поняв, что несколько забылся, он быстро поправился:
 — Я не имел в виду ничего плохого, миледи.
 Мара любезно улыбнулась:
 — Я в этом уверена, мистер Кроу.
 — Просто я хотел сказать, что большинство женщин не очень хорошо, разбивается в цифрах.
 Надев очки Арабеллы, Мара потянулась за книгой.
 — Видите ли, я получила некоторое образование, так что цифры для меня не совсем в диковину. Просто, стараясь ознакомиться со всеми делами поместья, я хочу получить представление о том, в чем заключаются ваши обязанности.
 Она открыла гроссбух на первой странице и сделала вид, что читает.
 — Вы ведете записи очень аккуратно, и у вас хороший почерк.
 — Благодарю за добрые слова, миледи!
 Мара задержалась на одной наиболее заметной ошибке.
 — О, мистер Кроу, мне кажется, что здесь не правильно подсчитана сумма. — Она показала где-. — Хотя, будучи женщиной, не привыкшей к цифрам, я не слишком уверена в этом. Не будете ли вы так добры и не проверите ли для меня результат?
 «Мистер Кроу нервно сглотнул и наклонился над книгой. Она ясно могла прочитать его мысли. Он пытался решить, стоит ли ему признать свою ошибку или рискнуть сказать ей, что она ошиблась в расчетах. Наконец, после некоторого промедления, он сел снова на стул.
 — Да, миледи, вы правы. Я, видимо, перепутал шестерку с девяткой и, если хотите, могу исправить цифры и указать точную сумму. — Он глуповато улыбнулся. — Извините за эту ошибку, миледи. Я стараюсь работать как можно лучше.
 — Большего Мы не в праве от вас требовать, мистер Кроу, — сказала Мара. Она снова взялась за гроссбух и перелистала несколько страниц. — Я уверена, что новый хозяин оценит ваши старания.
 — Новый хозяин?
 Мара взглянула на него поверх очков:
 — Да. Видите ли, мы больше не нуждаемся в ваших услугах. Потрудитесь освободить занимаемое вами помещение к ужину, мистер Кроу, и прошу вас взять с собой только то, с чем вы сюда приехали. Я, конечно, не рассчитываю на то, что у вас остались все украденные вами деньги, но перед отъездом вы отдадите мне все, что у вас осталось.
 Прежде чем он смог что-нибудь ответить, она позвонила в стоявший на столе маленький серебряный колокольчик.
 — Мистер Шипли, мистер Кроу сегодня, кажется, покидает Кулхевен. Проследите, пожалуйста, чтобы Пудж довез его до ближайшего города и высадил там.
 И проследите затем, чтобы Крамб, кузнец, проводил мистера Кроу на его квартиру. Он может забрать с собой только то, что принадлежит ему лично.
 — Слушаюсь, миледи.
 — И вот еще что, — она повернулась к Хорасу Кроу, — если вы не вернете каждый оставшийся у вас пенс, будьте уверены в том, что предстанете перед магистратом по обвинению в воровстве. Воров они обычно вешают, мистер Кроу, так что подумайте об этом «хорошенько, когда будете упаковывать свои вещи.
 Хорас открыл было рот, чтобы возразить, но передумал и, потупившись, сказал:
 — Да, миледи.
 — Я точно знаю, сколько вы взяли, потому что, как видите, хотя я и женщина, все же, вопреки вашим понятиям, достаточно хорошо разбираюсь в цифрах, так что не думайте попробовать улизнуть с деньгами. Я уверена, когда для вас все уже будет позади, вы поймете, что еще легко отделались.
 Питер Шипли и кузнец Крамб, гигант выше шести футов ростом, с руками, похожими на стволы деревьев, ожидали в дверях.
 — Извините за то, что не смогу рекомендовать вас вашему новому хозяину, но, принимая во внимание все обстоятельства, надеюсь, что вы меня поймете. Прощайте, мистер Кроу.
 Мара поднялась с кресла и смотрела, как Хорас Кроу повернулся и подошел к ожидающему его Крамбу.
 Гигант схватил управляющего за плечо и выпихнул его перед собой в коридор. Когда они ушли, вошел Питер Шипли и предложил ей чашку свежего чая.
 — Хорошо, что вы от него избавились, — сказал он. — Я не доверял ему с первой встречи. Вы поступили очень правильно, миледи, очень правильно. Уверен, что его светлость будет рад, что вы избавили Кулхевен от этого разбойника.
 Мара улыбнулась:
 — Надеюсь, что так.
 — Вы сказали, что хотите поговорить со мной еще о чем-то, миледи?
 — Да. — Мара вернулась к столу и взяла листок, который только что заполнила. — Здесь написаны имена каждого из жителей деревни. Против каждого имени стоит сумма. Когда мы получим обратно от мистера Кроу украденные деньги, я хочу, чтобы каждый из них получил причитающиеся ему деньги.
 — Но, миледи…
 — Кроме того, — продолжила она, вынимая из стола другой документ, — его светлость дал мне разрешение отделать замок по моему усмотрению. Вот вам еще один список, где против каждой фамилии написано, чем он занимается. Я хочу нанять их на работы по ремонту замка.
 — Но, миледи, мы можем нанять кого нужно в Дублине.
 — Я знаю, мистер Шипли. Но скажите, почему мы должны идти на дополнительные расходы и получать что-то из Дублина, когда можем найти это же самое за полцены здесь? Это послужит сразу двум целям. Во-первых, отказавшись приглашать людей из Дублина, которым нужно два дня на одну дорогу, мы сэкономим деньги, а во-вторых, предложив работу местным жителям, мы этим поможем им. Никак не могу понять, зачем нам тратить деньги и везти из Дублина такие простые вещи, как, — в поисках примера она заглянула в листок, — как, например, свечи, которые с таким же успехом можно делать в деревне, и, может быть, даже лучшего качества. Разве в этом нет смысла, мистер Шипли?
 Дворецкий казался озадаченным.
 — Конечно, миледи, но его светлость всегда посылал за всем необходимым в Дублин. Я полагаю, что существует какой-то запрет помогать ирландцам.
 — Чепуха. А потом, подумайте, как удивится его светлость, когда вернется и увидит, что мы успели сделать. У нас не так уж много времени, мистер Шипли.
 Его светлость вернется через четыре дня. Мы должны показать ему, что так получается гораздо лучше. Вы хотите помочь мне, мистер Шипли?
 — Да, конечно, миледи. Я весь к вашим услугам.
 — Отлично. — Мара протянула ему листки и направилась к двери. — Попросите миссис Денбери помочь вам с этими списками. А я пока съезжу в деревню, чтобы поговорить с людьми. Попросите Дейви сопровождать меня, поскольку Пудж должен отвезти из Кулхевена мистера Кроу. Я спущусь вниз через четверть часа. Благодарю вас еще раз, мистер Шипли.
 И она, как вихрь, который спускается иногда с гор, сметая все на своем пути, исчезла за дверью.
 Питеру Шипли, потрясенному происшедшим, оставалось только посмотреть ей вслед.
 — Спасибо, Симус Чандлер, надеюсь, ты без особого труда сможешь изготовить нужное количество свечей к концу недели.
 — Конечно, миледи, я смогу. — Седовласый человек с благодарностью кивнул ей и вытер руки о рабочий фартук. — Не стоит беспокоиться.
 Мара улыбнулась и надела перчатки для верховой езды.
 — Прекрасно. И будьте уверены в том, что с этих пор вы будете продолжать делать свечи. Для освещения такого большого дома, как Кулхевен, свечей нужно много. Нам понадобятся от вас постоянные поставки.
 — Я уверен, что вы останетесь довольны, миледи.
 Но на вашем месте я не употреблял бы эти фитили. У меня есть специальный рецепт, который мне передал дед. Я еще добавляю туда цветы лаванды. Горит дольше и пахнет, как цветущий луг. Ими пользовался еще прежний лорд Кулхевена, пока не пришел этот злодей Кромвель… — Симус запнулся и, сообразив, что проклинает крестного отца стоящей перед ним леди, произнес:
 — Извините, миледи, я не хотел сказать ничего плохого.
 Мара улыбнулась:
 — Все нормально, Синус, война — страшная и. жестокая вещь. Изготовьте свечи по своему рецепту.
 Я люблю запах лаванды. В конце недели я пришлю к вам одного из лакеев, чтобы забрать свечи и заплатить за вашу превосходную работу. До свидания, мистер Симус.
 Глядя вслед новой леди Кулхевена, направляющейся к следующему жителю деревни, Симус вытер набежавшую слезу.
 К тому времени как Мара, уже на закате, вернулась в замок, она предложила работу каждому трудоспособному жителю деревушки — работу, которой они не видели со времен прихода Кромвеля. Из украденных Хорасом Кроу денег она получила даже больше, чем рассчитывала, что позволило ей вернуть часть туда, где положено им было быть, — в сундуки Кулхевена. Это должно было еще больше порадовать Адриана.
 В Кулхевене было оживленно — каждая деревенская семья получила на ужин из замковой коптильни по окороку, и сейчас, стоя перед открытым окном в кабинете Адриана, Мара чувствовала, что наконец-то она кое-что сделала.
 Она надеялась, что и Адриан будет доволен тем, что она сделала. Да и почему бы ему быть недовольным, если это не стоило ему ни единого пенса? Да и разве можно было бы придумать лучшее применение деньгам, столь длительное время попадавшим в карман Хорасу Кроу, как не оказание помощи жителям деревни — той помощи, в которой они крайне нуждались? Больше они не будут голодать, у них появится работа, а в результате это приведет к расцвету Кулхевена.
 Разве сможет он сказать что-нибудь против этого?
 Мара отвернулась от окна, и ей в глаза бросился лежавший на столе Адриана чистый пергамент. Весь этот день она помнила, что должна попрактиковаться в его подписи, потому что осталось только два дня до того, как ей придется встретиться с Оуэном и передать ему поддельный приказ, но никак не могла заставить себя приступить к делу.
 Если бы можно было придумать что-нибудь и не отдавать Оуэну документ. Но она знала, что если не сделает этого, то потеряет все. Оуэн откроет, кто она такая и что сделала. И никогда не скажет, где ей отыскать кулхевенский гобелен. Все, что Мара собиралась сделать для жителей деревушки и для Кулхевена, никогда не осуществится.
 Она пыталась убедить себя в том, что не должна чувствовать себя виноватой. В конце концов, Адриан был врагом, люди, подобные ему, отняли у нее семью и дом. Но с каждым проходящим днем этот аргумент становился все менее действенным и весомым.
 Адриан показал себя правдивым и порядочным джентльменом, а совсем не тем жаждущим крови дьяволом, каким она представляла его себе, когда разрабатывала свой план. В последнее время он окружил ее заботой, беспокоился о ее здоровье и удобствах. Но, напомнила она самой себе, все это относилось не к ней, а к Арабелле или к той, кого он принимал за Арабеллу — юную английскую девушку, на которой, по его мнению, женился.
 К тому же, как она, ни пыталась доказать себе обратное, если говорить по-честному, она не могла не признаться в чувствах, которые он у нее вызвал. Время, проведенное с ним, навсегда останется в ее памяти, она и сейчас могла почти физически ощущать прикосновение его губ к своим и его горячей плоти, когда он вошел в нее и они стали как бы одним целым. Мара была настолько не готова к этим ощущениям, что при одном воспоминании о них у нее на ладонях выступил пот.
 Мара не желала признаваться себе в этом, но ей нравилось то, какой защищенной она чувствовала себя в его объятиях — как будто ничто в мире не может причинить ей вреда. Как ей хотелось, чтобы это действительно было так. Хотелось, чтобы они с Адрианом могли забыть про мир, окружающий Кулхевен, и продолжать жить в нем вместе… но при одном условии.
 Больше всего на свете Мара хотела бы рассказать ему, кто она такая на самом деле. Она устала прикидываться другой женщиной, устала скрывать свою настоящую личность, но прекрасно понимала, что это одно из тех желаний, которые никогда не осуществляются.
 В этой войне Адриан встал на сторону парламента и был противником ирландцев, а значит, и ее противником. И если он каким-либо образом обнаружит, что она не Арабелла Вентворт, крестница Оливера Кромвеля, а дочь человека, замок которого он захватил, не будет иметь значения, жена она ему или не жена — он добьется того, чтобы ее повесили.
 С другой стороны, Мара чувствовала, что время, отпущенное ей на то, чтобы сыграть роль Арабеллы, строго ограничено. Рано или поздно он узнает, что Арабелла не показывалась в Кулхевене. И она не могла уже продолжать настаивать, чтобы он тушил все свечи и задергивал занавеси каждый раз, когда посещает ее постель. Единственной ее надеждой было как можно скорее забеременеть. Будь она беременна, она могла бы рассчитывать на снисхождение и избежать петли палача. По крайней мере на какое-то время.
 Хотя сначала Мара рассчитывала использовать ребенка против Адриана, поставив его перед перспективой превратить собственного ребенка в такого же незаконнорожденного, каким его самого хотел сделать отец; сейчас она понимала, что не сможет поступить с ним подобным образом. Враг он или не враг, но он не заслуживает того, чтобы вновь пройти через боль своего детства.
 Кроме того, Мара чувствовала, что если родит ему ребенка, то он никогда не позволит причинить ей вреда, Как в противном случае он сможет объяснить ребенку свою причастность к гибели его матери?
 Мара закрыла глаза и помолилась про себя, чтобы в данный момент в ее чреве уже теплилась маленькая искорка жизни, хотя знала, что после единственной ночи с Адрианом шансы на это малы. Но надежда оставалась. Время. Все, что ей было нужно, — это время. И когда угроза, которую представлял собою Оуэн, исчезнет с ее горизонта, у нее появится достаточно времени, чтобы достичь своей цели.
 Просто ей нужно отделаться от Оуэна, и тогда можно будет продолжить задуманное.
 Мара посмотрела на лежащий на столе чистый лист пергамента, потом села, взяла перо и, прежде чем продолжить свои попытки, еще раз внимательно изучила подпись.
 Достопочтенный Адриан Август Росс, граф Сент-Обин.




 Глава 20


 Потратив две ночи и исписав каракулями целую стопку бумаги, Мара наконец в совершенстве научилась подделывать подпись Адриана.
 Она, поставила гусиное перо в бронзовую подставку и, откинувшись в кресле, принялась изучать свое творение — только что написанный приказ об освобождении. Она сравнила подпись Сент-Обина, которую только что поставила внизу официально выглядевшего толстого листа пергамента, с подписью, которую дал ей в качестве образца Оуэн. Вряд ли кто-нибудь усомнился бы в подлинности подписи, написанной ею, — обе, казалось, были сделаны одной и той же рукой и не отличались друг от друга ничем, вплоть до небольшого завитка, украшающего верхнюю часть буквы «г» в слове «граф».
 Удовлетворенная тем, что подпись должна выдержать проверку, и убедившись в том, что чернила как следует высохли, Мара тщательно сложила приказ втрое и, засунув его в карман своего черного шерстяного плаща, направилась к двери. Она оставила волосы некрашеными и расправила рыжие локоны по спине своего черного костюма для верховой езды, решив, что, если кто-нибудь ее и увидит, ему будет гораздо легче поверить в то, что перед ним сама неуловимая Огненная Леди, чем гадать о том, куда в столь неурочный час направляется хозяйка замка.
 Очутившись в конюшне, она на ощупь прошла в кладовую за седлом Мунин. Это заняло у нее довольно много времени, и, затянув наконец подпругу, она взяла четыре мешка из-под зерна, которые захватила с собой.
 Надев их на копыта Мунин, перевязала их ремешками.
 С такой импровизированной «обувью» она теперь могла не опасаться, что кто-нибудь услышит цокот копыт по булыжному двору и заинтересуется, кто это может там скакать в столь поздний час.
 Когда Мара осторожно вывела «обутую» Мунин из стойла, на мостовой двора ее копыта издавали негромкий глухой звук. Отойдя от стен замка за пределы слышимости, она сняла мешки, воспользовавшись пеньком дерева, взобралась на седло и направилась к полуразрушенному коттеджу на встречу с Оуэном.
 Низко висящая в ночном небе луна светила ярко и хорошо освещала пастбища, по которым лежал ее путь.
 Где-то вдалеке послышалось троекратное уханье совы, вылетевшей в поисках мышей себе на ужин. Всю дорогу Мара внимательно прислушивалась и следила за чуткими ушами Мунин, боясь, что может оказаться не единственным всадником, появившимся здесь этой ночью.
 Довольно скоро она увидела стоявший невдалеке на склоне холма коттедж. Маленькое оконце было освещено слабым светом свечи. Подъехав поближе, Мара заметила трех лошадей, привязанных к сучковатому деревянному столбу возле коттеджа. Она слезла с лошади, привязала Мунин к стволу в тени деревьев и тихо направилась к дому.
 Подойдя к привязанным лошадям, Мара провела ладонью по крупу одной из них, могучего жеребца серой масти, под кожей которого играли крепкие мышцы.
 Кожа была горячей и влажной на ощупь, что говорило о том, что конь долго скакал и что посетители прибыли в коттедж только недавно. Сквозь отворенное окно был слышан приглушенный шум разговора. Слов разобрать было нельзя, но похоже было на то, что обсуждался какой-то важный вопрос.
 В коттедж вела старомодная одностворчатая дверь, приоткрытая настолько, что она смогла заглянуть внутрь. Вокруг грубого деревянного стола стояли трое мужчин и изучали какую-то большую карту. Одним из этих мужчин был Оуэн, который что-то показывал на карте. Рядом с ним стоял очень полный, грубый на вид человек с грязными светлыми волосами и очень большой, неряшливого вида бородой, покрывающей почти все его лицо. Третьего она почти не видела — он стоял к ней спиной.
 Мара шагнула в проем двери, и Оуэн, заметив движение, поднял голову.
 — А, вот наконец-то и она. Я уже начал думать, что ты не придешь. Но пока ты не подводила меня, надеюсь, не подвела и на этот раз. Принесла, что обещала?
 Мара начала доставать поддельный, приказ из кармана плаща.
 — А ты принес, что обещал мне?
 — Подожди минуту, — сказал Оуэн, покосившись на своих компаньонов. — Я поговорю с тобой об этом наедине. Джентльмены, вы, надеюсь, извините меня?
 Тут третий человек повернулся, и Мара вся похолодела. Его лицо, если не считать прорезей для глаз, было полностью скрыто под темной маской. Он молчал, но смотрел на нее очень пристально, и это тотчас же вызвало у нее беспокойство. Кто этот человек?
 Может, он житель деревни? Или, может быть, Рольф, шпион, выдающий себя за друга Адриана?
 Она стояла не настолько близко, чтобы прочесть выражение его глаз, и даже не имела возможности подойти поближе, потому что Оуэн схватил ее за руку и оттащил в сторону.
 Непонятно почему, но выражение, с которым смотрел на нее этот человек, пугало ее до мурашек по телу.
 — Можешь теперь отдать мне приказ, сестра, — сказал Оуэн, когда они отошли от остальных.
 Мара начала вытаскивать приказ из кармана плаща, собираясь его отдать ему. Но когда он потянулся, чтобы схватить пергамент, она отдернула руку.
 — А как насчет того, что ты мне обещал? Насчет гобелена?
 — Не шути со мной, Мара. Сначала я посмотрю приказ. Ты что, меня за дурака считаешь? Если он недостаточно хорош, чтобы сойти за настоящий, ты не получишь гобелена.
 Мара не доверяла ему, но другого выхода не было, и она неохотно отдала ему приказ.
 — Очень хорошо, сестра, — сказал Оуэн, просмотрев пергамент. — Ты зря тратишь свои способности на эту кучу камней, которую называют замком. Тебе надо было работать с нами. Но тут кое-чего не хватает.
 — Чего же? — Приказ был изготовлен безукоризненно. Если он задумал снова играть с ней в свои игры и откажется отдать гобелен теперь, после того как этот проклятый приказ написан, она задушит его собственными руками.
 — Ты забыла про печать. Печать Сент-Обина должна находиться внизу приказа. Иначе он не сможет сойти за подлинный.
 — А как же насчет гобелена, Оуэн? Я хочу, чтобы ты показал мне его и я знала, что он действительно у тебя.
 Оуэн улыбнулся, но в лунном свете улыбка выглядела как-то зловеще.
 — Что? Ты не доверяешь собственному брату? Гобелен у меня, но в данный момент я не имею его при себе.
 — Ты обещал, что принесешь его.
 Взгляд Оуэна потемнел.
 — А ты должна была достать печать Сент-Обина.
 — Я достану ее.
 — Вот когда достанешь, тогда и получишь гобелен. И ни на мгновение раньше. Так как Сент-Обин уехал из Кулхевена, тебе не составит особого труда сделать это.
 Приложи печать к документу и возвращайся завтра в полночь. Гобелен будет при мне, и тогда мы обменяемся.
 Мара пристально посмотрела на него:
 — Но это будет последняя услуга, которую я тебе окажу, Оуэн.
 Он довольно рассмеялся:
 — Конечно. После этого ты можешь забыть, что я вообще существую. Ты сможешь встретить мужа, не опасаясь больше быть раскрытой. И получишь свой бесценный кулхевенский гобелен. Поставь только печать и приходи завтра.
 В свою спальню Мара вернулась, когда было уже больше трех часов ночи. Она неохотно разбудила Сайму, чтобы та помогла ей покрасить к утру волосы, а потом долго лежала на кровати и, разглядывая искусно расшитые занавеси, размышляла над событиями этой ночи.
 Мара не могла уснуть и все старалась понять, окончилась ли наконец ее зависимость от Оуэна. Каждый раз, когда она выполняла очередное его опасное задание, он обещал, что оно будет последним, и все же каждый раз требовал от нее большего. Мара чувствовала себя кем-то вроде дрессированного медведя, которого еще ребенком видела на ярмарке в Паке. Медведь, прикованный цепью к дереву, вынужден был, когда требовалось, танцевать, чтобы не страдать от ударов тупого конца посоха поводыря. Но она понимала, что выбора у нее нет. Она должна была найти способ избавиться от этой зависимости, не подвергая себя риску быть раскрытой перед Адрианом и потерять всякую надежду вернуть себе Кулхевен.
 Но каким образом могла она этого достигнуть?
 Если бы она только могла что-нибудь придумать!
 Наконец, на рассвете, Мара отказалась от всякой попытки уснуть и поднялась со своей мягкой пуховой перины. От недосыпания и постоянно нависающей над ней угрозой, исходящей от Оуэна, настроение у нее было мрачное. Поэтому она решила принять предложение Саймы и после завтрака проехаться до деревни, чтобы проверить, как там продвигаются дела. Перемены к лучшему в жизни жителей могли приободрить ее, поэтому Мара попросила Дейви оседлать Мунин и села за завтрак, состоящий из чая и сладкого рулета.
 Не успела она еще сделать первый глоток черничного чая, как в дверях появился Питер Шипли.
 — Миледи, извините, что беспокою вас за завтраком, но внизу стоит отряд солдат, которые спрашивают его светлость. Когда я сказал, что его нет в имении, они захотели увидеться с вами.
 Солдаты? Сердце Мары забилось сильней.
 — Хорошо, мистер Шипли. Проводите их, пожалуйста, в гостиную. Я сейчас же выйду к ним.
 — Их довольно много, миледи. Вы хотите, чтобы они вошли все?
 — Нет, попросите командира. Я сейчас буду.
 Когда дворецкий ушел, Мара встала и быстро подошла к висевшему в простенке между окнами зеркалу.
 Взглянув на свое отражение, она убрала упавший на лоб локон и нацепила на нос очки. Повернувшись, чтобы направиться в гостиную, она увидела на дороге у дома группу конных солдат. Их металлические шлемы сверкали в лучах утреннего солнца так же, как они сверкали в свете луны в ту ночь, когда солдаты пришли, чтобы убить ее мать.
 Тогда их лица были спрятаны под зловеще выглядевшими прорезями опущенных забрал шлемов, из-за формы которых они и получили прозвище «круглоголовые». Солдаты были вооружены сверкающими мечами и мушкетами, с ними вместе пришли разрушение и смерть. Она до сих пор помнила их громкий смех, когда они, как стая волков, ворвались в замок.
 — Миледи?
 — Да? — Голос дворецкого прервал ее воспоминания.
 — Да, мистер Шипли?
 — Они ожидают вас в гостиной, как вы и приказывали, — Благодарю вас.
 Мара постаралась успокоиться, зная, что, когда встретится с их командиром, должна будет скрыть свое отвращение. Она разгладила юбку своего синего костюма для верховой езды и направилась в гостиную.
 — Вы хотели меня видеть? — спросила она, войдя в комнату.
 Их было двое. Один стоял возле камина, а второй сидя пил чай, очевидно, предложенный ему Питером Шипли.
 — Вы леди Сент-Обин?
 — Да. Я Арабелла Росс, графиня Сент-Обин. Мой муж Адриан Росс, граф.
 Один из мужчин, на вид лет пятидесяти, подозрительно сузил глаза:
 — Извините, миледи, вы сказали Арабелла Росс?
 — Да. Что-нибудь не так?
 — Вы случайно не Арабелла Вентворт, крестница нашего лорда-протектора Кромвеля?
 Мару охватило чувство паники, но она постаралась не поддаться ему.
 — Да, это я. А почему вы об этом спрашиваете?
 — Мне говорили, что ваша свадьба с Сент-Обином не состоялась. Что-то насчет оспы…
 — Что ж, значит, к несчастью, вас неверно проинформировали. Как вы сами видите, я здесь и замужем.
 Но, к сожалению, лорда Сент-Обина здесь нет и вы не сможете поговорить с вами. Его ненадолго вызвали в Дублин, мистер…
 — О, извините, миледи. — Он снял шлем и поклонился ей. — Я старший сержант Джон Уикс. А это мой заместитель, сержант Элиас Хейвуд.
 И он указал на человека, пившего чай. Тот сделал вид, что встает, кивнул при этом и вновь занялся своей чашкой, очевидно, предпочитая прекрасный чай светским любезностям.
 — Рада познакомиться с вами, джентльмены. Но зачем вы хотели меня видеть?
 — Видите ли, — начал Уикс, — мы получили сведения, что в этих местах скрывается несколько ирландских преступников, за головы которых назначены награды. Мы явились, чтобы спросить вас, не замечали ли вы в последнее время поблизости от вашего владения каких-либо подозрительных лиц?
 Мара хотела было ответить отрицательно, но остановилась, вспомнив, какое беспокойство доставлял ей Оуэн. Разве не мечтала она найти способ избавиться от него? Это, несомненно, решило бы все проблемы. Интересно, что бы сказал старший сержант, если бы она сообщила ему, что самый опасный преступник, которого они считают мертвым, на самом деле жив и живет в коттедже возле замка?
 Она могла сказать им, что собирается быть в коттедже в эту полночь, и ей не пришлось бы отдавать Оуэну поддельный приказ, и она никогда больше не увидела бы его.
 Но если она сделает это, подумалось ей, то никогда больше не увидит кулхевенский гобелен.
 — Мне очень жаль, старший сержант Уикс, но боюсь, что ничем не могу вам помочь. Мы не видели здесь никого подозрительного. Жаль, что вы зря потратили время.
 Старший сержант улыбнулся и склонился над ее рукой.
 — О, время, проведенное в обществе такой прелестной леди, как вы, никак нельзя считать потерянным зря, леди Сент-Обин. Лорд Сент-Обин счастливый человек. Когда он вернется из Дублина, передайте ему, пожалуйста, мои поздравления.
 Он повернулся и уже почти что дошел до двери, когда Мара снова обратилась к нему:
 — Вы знаете моего мужа, старший сержант?
 — Да. Мы были вместе в Дублине до того момента, как он подал в отставку, получив это поместье после смерти дяди.
 Так, значит, они вместе были в Дублине? Мара кокетливо улыбнулась и взглянула на него из-под пушистых ресниц.
 — Вы знаете, эта часть жизни моего мужа до сих пор для меня неизвестна. То есть, мне хочется узнать, почему он решил бросить службу. Почему он подал в отставку, старший сержант?
 Старший сержант мгновенно поддался ее чарам.
 — Видите ли, это было недоразумение. Понимаете…
 — Старший сержант Уикс, — в дверях стоял солдат, один из ожидающих снаружи, — из лагеря только что прибыл курьер. Меньше чем в десяти милях отсюда был замечен один из этих тори. Если мы поторопимся, то сможем поймать его.
 Уикс надел шлем на голову:
 — Жаль, что не могу побеседовать с вами, леди Сент-Обин, — долг обязывает. Пойдемте, Хейвуд!
 Она почти добилась своего!
 Хотя старшего сержанта позвали прежде, чем он успел досказать историю пребывания Адриана в Дублине, теперь она знает, что ее первоначальные подозрения были верными. Во время пребывания на своем посту в Дублине с Адрианом что-то случилось, что вынудило его бросить военную карьеру и похоронить себя в Кулхевене. Но что именно? Каждый раз, когда она пыталась спросить его об этом, он отмалчивался и пытался увести разговор в сторону. Почему он так не хотел об этом говорить? Что пытался скрыть?
 — Леди Сент-Обин?
 Мара обернулась и увидела в дверях Дейви, державшего в руках свою пыльную шляпу.
 — Да, Дейви, в чем дело?
 — Я оседлал для вас Мунин. Она прямо грызет удила от нетерпения. Когда вы будете готовы, то найдете ее на центральной аллее.
 Мара улыбнулась. Хорошо будет проветриться.
 Она съездит в деревню и посмотрит, как там идут дела.
 Это, без сомнения, улучшит ее настроение.
 — Спасибо, Дейви. Я только надену перчатки и шляпу и спущусь вниз.»
 Дейви проехал с ней до деревни, всю дорогу болтая всякую ерунду, которая, хотя и была несколько утомительна, помогла скоротать дорогу.
 — А когда мне исполнится семнадцать, я собираюсь вступить в армию вашего крестного.
 — А что думает о твоих планах мать?
 Широкая улыбка на лице Дейви увяла.
 — Она считает эту идею глупой и думает, что я должен остаться в Кулхевене, чтобы со временем занять место отца.
 — Я вынуждена согласиться с твоей матерью, Дейви. Остаться здесь было бы гораздо благоразумнее Ты, наверное, уже присмотрел себе в деревне какую-нибудь красивую девушку.
 Покрытые веснушками щеки Дейви вспыхнули румянцем, и он пробормотал:
 — Вот еще…
 Тут Маре показалось, что справа от них, между деревьями, кто-то движется, и она сдержала Мунин.
 — Дейви, ты видел? В лесу, кажется, кто-то есть.
 Дейви закрылся ладонью от солнца:
 — Я ничего не вижу, миледи. Может, это был олень или еще какое-либо животное. Вам не о чем беспокоиться. На всякий случай я взял с собой пистолет.
 Мара кивнула и снова тронула Мунин, продолжая смотреть в сторону леса — она была уверена, что там кто-то был.
 Весь оставшийся путь Мару не покидало ощущение, что за ними кто-то следит, и каждый раз, когда из леса раздавался хруст, она оборачивалась. Но так никого и не увидела. Однако, когда они приехали в деревню, где их встретили очень приветливо, Мара забыла о своих странных ощущениях.
 — Добрый день, леди Сент-Обин, — сказал Джон, человек, с которым Адриан разговаривал, когда они приехали сюда в первый раз.
 — Добрый день, Джон! Я приехала, чтобы просто посмотреть, как идут дела.
 Весь остаток дня ушел у Мары на то, чтобы обойти деревню и поговорить с людьми. Позднее она поговорила с Садбх, которая недавно поскользнулась и вывихнула ногу. Посидела с деревенскими женщинами, попила с ними чаю с малиной возле костерка из торфа и посмотрела, как они плетут тростниковые корзины, которые она заказала для кухни миссис Филпот. И все это время ей хотелось, чтобы Адриан тоже был здесь и видел, какие разительные перемены произошли в деревне за столь короткий промежуток со времени его отъезда в Дублин.
 Наконец, когда солнце начало уже заходить и она увидела все, что хотела, Мара села на Мунин и, сопровождаемая Дейви, тронулась в обратный путь.
 Оставив Мунин в конюшне на попечение Дейви, она вошла в дом через кухню, попросила миссис Филпот вскипятить воды для купания и прислать в ее спальню легкий ужин. Потом направилась в кабинет Адриана, чтобы поставить печать на приказ, намереваясь этой ночью, позднее, отвезти его Оуэну.
 Мара сняла перчатки для верховой езды и попробовала выдвинуть верхний ящик стола. Он был закрыт Будучи человеком методичным, граф, вероятно, никогда не забывал закрывать его. Она вспомнила, что когда-то видела в руках Адриана ключ, который, наверное, спрятан где-то в комнате. Но где именно?
 Оглядев комнату, Мара постаралась поставить себя на место Адриана. Посмотрела под столом и приподняла ковер — ничего. И тут заметила маленькую вазу без цветов, стоявшую на одной из книжных полок. Странное место для вазы, подумала она, придвигая к полке кресло. Взобравшись на него и взяв вазу в руки, слегка встряхнула. Внутри зазвенело что-то маленькое и металлическое. Мара довольно улыбнулась.
 Ключ подошел. В поисках перстня с печатью она начала рыться в бумагах, которыми был набит ящик, и отыскала его в самом дальнем углу. Достав подделку из кармана костюма, Мара вынула из подсвечника свечу красного воска, которую перед этим зажгла, и наклонив ее, накапала воска внизу страницы. Немного подождав, приложила печать к быстро остывающей лепешке.
 Закончив, Мара убрала все обратно в ящик, закрыла его и положила ключ на его прежнее место. Направившись было к выходу, она вдруг остановилась, не дойдя до двери. В камине она увидела что-то белое, засунутое между двумя поленьями и только слегка высовывающееся наружу. Подойдя поближе, Мара поняла, что это листок бумаги. Поскольку со времени отъезда Адриана огня в камине не разжигали, листок, на что граф, очевидно, никак не рассчитывал, так и не сгорел. Мара вытащила листок и прочла его.
 ЛИЦА, ПОДЛЕЖАЩИЕ ВЫСЕЛЕНИЮ
  1. Лорд Вильям Мак-Кейни из замка Крей, пятидесяти лет, законных наследников не имеет. 
  Выселить и сослать в Коннот. 
  2. Леди Кавендиш из замка Болигранд, пятидесяти двух лет, вдова. 
  Выселить и сослать на Барбадос на принудительные работы. 
  3. Лорд и леди Коннелли из замка Коннелли, тридцати восьми и двадцати четырех лет. 
  Конфисковать имущество и разрушить замок. 
  В живых не оставлять. 
 Внизу было дано распоряжение сжечь документ после прочтения и стояла подпись «О.Кромвель».
 Когда Мара прочитала третью фамилию, у нее в горле встал комок. Она хорошо знала эту семью, потому что Коннелли жили немного севернее Кулхевена. И вновь перечитала третий пункт:
  …разрушить замок. В живых не оставлять. 
 У нее перед глазами встала картина того, во что солдаты превратили Кулхевен. Необходимо предупредить Коннелли. Каким-то образом они должны узнать, что на них собираются напасть. Но как это сделать?
 Оуэн. Она может рассказать об этом Оуэну, и тот предупредит их. Когда она будет отдавать ему поддельный приказ, то отдаст и этот листок.
 Мара засунула его в карман юбки и направилась в свою комнату. Сейчас она быстро поест, смоет краску с волос и поедет к коттеджу на встречу с Оуэном.
 Открыв дверь комнаты, Мара увидела, что ванна уже ждет ее перед пылающим камином. Она бросила перчатки и шляпу на скамью возле кровати и начала расстегивать пуговицы жакета.
 Внезапно она услышала какой-то звук возле кровати и повернулась.
 — Здравствуйте, Арабелла!




 Глава 21


 От неожиданности Мара чуть не упала.
 — Адриан!
 Это был действительно он, здесь, в ее спальне, и лежал он на пуховой перине кровати, засунув под голову четыре подушки. Небрежно скрещенные и обутые в ботинки ноги слегка свисали с края вышитого покрывала. Он был не в Дублине, как она предполагала, а лежал здесь, перед ней, во всей своей красе. Его волосы были растрепаны, как после быстрой и длительной скачки, а ботинки все в лепешках грязи. Адриан снял свой шейный платок и куртку для верховой езды, потрудившись тщательно сложить их и повесить на спинку кресла; он расстегнул две верхние пуговицы рубашки и даже аккуратно закатал ее рукава.
 Все еще не в, состоянии поверить в то, что он действительно здесь и лежит в ее постели, она молча смотрела на него, а он улыбался и как будто был рад видеть ее, но что-то в выражении его глаз, какой-то странный и опасный блеск, привело ее в замешательство.
 Она даже не поняла, почему всего за несколько мгновений она заметила эти детали.
 — Вы рано вернулись из Дублина, — выпалила она и тут же поняла, что в ее словах слишком ясно прозвучало сожаление.
 — Да, рано. Вы удивлены, Арабелла? А я надеялся, что вы будете рады. Мне захотелось уехать из Дублина раньше, чем я планировал, потому, что безумно устал обсуждать вопросы размещения войск и военную стратегию с людьми, которые навевают на меня невообразимую скуку, и понял, что скучал по обществу своей жены. — Он встал, и его золотисто-карие глаза сверкнули в свете огня. — Особенно по ночам.
 Мара продолжала стоять в дверях, вцепившись в косяк. Тон его речи стал совершенно иным, и почему-то это начало пугать ее. Но почему она должна бояться, спросила она себя? Он был ее мужем и только что сказал, что соскучился по ней. Она должна радоваться этим словам.
 — Как это мило с вашей стороны, Адриан. Мне столько надо вам рассказать — за время вашего отсутствия много всего произошло. Я тоже скучала по вашему обществу.
 — А сейчас? — Он встал и все с тем же странным блеском в глазах подошел к ней. — Сейчас мы посмотрим, нельзя ли это как-нибудь исправить.
 Он потянулся к ней, но Мара выскользнула из его рук и отошла.
 — Милорд, почему бы нам не подождать до вечера?
 — Зачем? Мы здесь вдвоем, и оба признались в том, что соскучились друг по другу. Зачем же откладывать? Я и так ждал достаточно долго и хочу вас, Арабелла. Сейчас.
 — Но неужели вам не хочется услышать, что произошло в Кулхевене за время вашего отсутствия? Здесь столько новостей.
 Адриан встал перед ней:
 — Позже. Сейчас мне хочется только узнать, насколько моя жена соскучилась по мне.
 Мара отчаянно пыталась придумать что-нибудь, чтобы отвлечь его внимание. Ее взгляд упал на стоявшую возле камина ванну, от которой поднимался соблазнительный пар.
 — Мне нужно принять ванну. Я целый день провела верхом и хотела бы быть чистой и хорошо пахнуть, когда мы…
 — Прекрасная идея! Думаю, что я должен к вам присоединиться, потому что тоже весь день провел в седле. Ничто не освежает лучше, чем ванна.
 И Адриан начал снимать бриджи.
 — Не надо!
 Он остановился и, удивленно приподняв бровь, взглянул на нее. В его взгляде было по-прежнему то же самое непонятное выражение.
 Мара неуверенно улыбнулась:
 — Ванна слишком мала для двоих человек.
 — Ничего, вы можете сесть мне на колени. Зачем нам лишний раз беспокоить миссис Филпот и готовить вторую ванну, когда мы и так отлично устроимся.
 Мара взглянула на ванну.
 — Может быть, нам лучше подождать? Похоже на то, что вода слишком горяча. Будет лучше, если она немного остынет. — Она подошла к свисающему со стены шнуру колокольчика и ухватилась за него как утопающий за соломинку. — Не хотите ли пока выпить чаю? Я могу распорядиться.
 — Не надо. Вода остынет, а я предпочитаю мыться в горячей. Давайте, Арабелла, хватит скромничать. Помоемся вместе. Чай может подождать.
 Он подошел к ней, отцепил ее пальцы от шнура и начал расстегивать пуговицы на ее жакете. Другой рукой он погладил ее по плечам, по щеке, и она, закрыв глаза, расслабилась от этих ласк. Потом опять открыла глаза, посмотрела на него и отшатнулась.
 — Нет, Адриан, мы не должны этого делать.
 Он ухмыльнулся:
 — Почему же нет?
 — Это неприлично. Что подумают слуги? Они, конечно, поймут…
 — Ну и черт с ними, пусть думают что хотят. Они просто скажут, что лорд и леди соскучились друг по другу. Мы женаты недавно, Арабелла. Пора уже нам вести себя положенным образом. А то мне начинает казаться, что вам не нравится мое общество.
 — Не говорите глупости, конечно, я хочу быть с вами.
 — Отлично. Сейчас я решил принять ванну вместе со своей женой, а если уж я что-то решил, то не успокоюсь, пока не сделаю этого. Вы сами разденетесь или мне сделать это за вас?
 — Но действительно, Адриан, ванна слишком мала. Мы не сможем вдвоем…
 — Ну что ж, если уж вас так смущает перспектива показаться обнаженной перед своим мужем, мы можем пренебречь раздеванием и помыться так, как есть.
 И прежде чем Мара смогла ему что-либо ответить, Адриан схватил ее и перекинул через, плечо.
 — Адриан!
 Не обращая внимания на ее крики, он в три шага пересек комнату и бесцеремонно опустил ее во всей одежде в ванну. Вода выплеснулась через края ванны, намочив ковер, и потекла по полу под кровать. Мара начала отчаянно барахтаться, пытаясь выбраться из ванны, прежде чем вода намочит окрашенные волосы.
 Адриан отошел на шаг и посмотрел на нее.
 — Когда-то у меня, была кошка, которая вела себя так же, когда я пытался ее выкупать. Но скоро она привыкла.
 Мара вцепилась руками в края ванны и попыталась встать. Адриан удержал ее. Потом он схватил губку и выжал воду прямо ей на голову.
 «Боже мой, не надо», — хотела крикнуть Мара, но в рот ей попала вода, и она начала кашлять и отплевываться, как тонущая крыса, — Клянусь честью, милочка, вы не шутили, говоря, что нуждаетесь в ванной. Вода становится чернее, чем в гнилом болоте. Теперь возьмем губку и смоем с вас эту грязь.
 При этих словах Мара начала отбиваться и кричать еще сильней, но все было бесполезно. Адриан крепко держал ее за руку, а другой рукой выжимал воду из губки ей на голову. Наконец, спустя некоторое, показавшееся ей бесконечным, время, он неожиданно отпустил ее и, отойдя в сторону, стал наблюдать за ее попытками выбраться из ванны.
 Мара с трудом умудрилась встать на ноги, промокший вельвет ее костюма стал очень тяжелым и тянул вниз. Ее волосы намокшими прядями свисали на плечи, и она чувствовала, что по лицу все еще стекает вода. Ей не надо было смотреть на себя, чтобы знать, что вместе с водой стекает и краска. У нее было лишь единственное желание — провалиться сквозь землю. Мара пыталась придумать, что же сказать, хоть бы какое-нибудь подобие объяснения тому, что у нее изменился цвет волос, но, подняв голову, увидела в трех футах от себя Адриана, стоявшего, скрестив руки, и гневно смотревшего на нее.
 И внезапно она поняла, что день, которого она с таким ужасом ждала с момента прибытия в Кулхевен, наступил.
 — А теперь, — сказал он с ледяным спокойствием, — вы можете начать рассказывать мне, кто, черт побери, вы такая и что сделали с моей настоящей женой.
 Мара постаралась отогнать страх.
 — Ваша жена — я, милорд.
 — Это все обман. Правда, мне понадобилось некоторое время, но все-таки я раскусил вас. Дьявольщина, не знаю, кто вы такая, но определенно не Арабелла.
 Вопрос в том, что случилось с настоящей Арабеллой.
 Вы знаете, что полагается за убийство?
 Убийство? Может быть, она и обманщица, выдавала себя за другую, но никогда не отнимала ни у кого жизни.
 — Я не убийца.
 — Тогда что вы сделали с Арабеллой? Арабеллой вы тоже можете быть, но не Арабеллой Вентворт, на которой я должен был жениться.
 Мара молча смотрела на него.
 — Спрашиваю вас в последний раз: где Арабелла?
 Голос Адриана звучал угрожающе. Казалось, что он может убить ее, если она не ответит. Отделаться ложью здесь не удастся. Необходимо говорить правду, однако правда выглядела настолько безумной, что невозможно было в нее поверить.
 — Арабелла жива, невредима и находится в Англии, где ей и положено быть.
 — Так ли это? И кто вы такая, чтобы решать, где чье место.
 Мара подняла голову и выбралась из ванной со всей торжественностью, на которую была способна в данных обстоятельствах.
 — Мое имя Мара. Мара Кэтрин Диспенсер из замка Кулхевен.
 Если Адриан и был поражен ее заявлением, то ничем не выказал этого. Он только кивнул, как будто иного не ожидал, и сказал ровным голосом:
 — У вас есть ровно пять минут на то, чтобы рассказать мне, зачем, черт побери, вы выдаете себя за мою жену и живете в моем доме.
 — В вашем доме? Между прочим, милорд, этот дом был моим задолго до того, как вы украли его у моей семьи.
 — И вы хотите, чтобы я поверил, что вы дочь Чарльза Диспенсера, бывшего владельца Кулхевена?
 Вся семья его была убита.
 — Да, моя семья была убита вами и вам подобными.
 И вы еще обвиняете меня в убийстве. Если бы не вы и ваши соплеменники, члены моей семьи не лежали бы в безымянных могилах на земле родной Ирландии. Но вернемся к вашему вопросу. Если вы помните, никто не знает, что случилось с дочерью Диспенсера. Когда пришли ваши солдаты-убийцы, они не завершили своего дела. Мне удалось ускользнуть.
 Адриан нахмурился:
 — Это были не мои солдаты. И я никогда не приказывал им делать то, что они сделали.
 — Вы, может быть, нет, но ваш предводитель Ом-вер Кромвель приказывал. Такой богобоязненный человек, такой благочестивый и справедливый! Он хотел быть уверенным, что в живых не останется никого, кто смог бы вернуться и предъявить свои претензии на эту землю, землю, которая по праву принадлежит им. — Она достала из кармана юбки вымокший листок, который нашла в камине кабинета, и помахала им перед самым его носом. — Скажите мне, добрый лорд Сент-Обин, была ли приписка на листе под фамилией моей семьи такой же — «Разрушить. В живых не оставлять»?
 Адриан потянулся за листом, но Мара отдернула руку.
 — Где вы это взяли?
 — Это не имеет значения. Почему вы не спросите меня; каково спать под одной крышей с человеком, которого считаешь ответственным за убийство своей семьи?
 Адриан шагнул вперед и, схватив ее за плечи, начал трясти.
 — Я не имею никакого отношения к тому, что произошло с вашей семьей. Если бы мог, я бы предотвратил это. Ваши родители отказались отдавать земли, конфискованные Протекторатом. Если бы они «сразу сдали Кулхевен, то остались бы в живых.
 — Тьфу! — Она плюнула ему в лицо. — Остались бы в живых и прозябали в изгнании, как все другие землевладельцы, которых загнали в Коннот! И вы еще говорите мне, что бороться за то, что принадлежит тебе, — нехорошо? Значит, убивать для того, чтобы украсть землю, на которую не имеешь никакого права, да еще делать это во имя Божье — лучше? Ваш лорд-протектор смотрит на ирландцев не как на людей, а как на вещи. Как на что-то, что можно приобрести и уничтожить. Но ирландцы виноваты только в том, что сражались за принадлежащее им по праву. И вы ничем не отличаетесь от остальных. Вы ведь делали это всю свою жизнь, не правда ли? Сражались за то, что, по вашему мнению, вам причитается.
 — Что вы знаете о моей жизни?
 — Во всяком случае, я знаю, что собственный отец отказывался признавать вас и даже пытался навесить на вас ярлык незаконнорожденного, так как полагал, что ваша мать обманывала его с его собственным братом. Но ему это не удалось, и вы стали следующим графом, несмотря на то, что отец, скорее, предпочитал, чтобы ваш семейный титул прекратил свое существование, чем оставить его вам.
 Я также знаю, что ваш дядя, Джон, с которым ваша мать состояла в незаконной связи, оставил вам это владение, собственность моей семьи, как некоторого рода компенсацию за действия вашего отца. Но вам было все равно, что эта земля краденая. Для вас имело значение только то, что таким образом вы становились более богатым и респектабельным. Каким еще способом незаконнорожденный граф мог сделать карьеру?
 Тут Мара почувствовала, что зашла слишком далеко. Пальцы Адриана впились в ее плечи еще сильней, и она закрыла глаза, ожидая удара, который, по ее мнению, должен был последовать. Но его все не было.
 Когда она опять открыла глаза, он хмуро, с каким-то странным выражением на лице, смотрел на нее.
 — И чтобы потребовать обратно семейное владение, вы ждали все это время, целых пять лет?
 Сначала Мара решила не отвечать. Какая ему разница, по каким причинам она сделала то, что сделала?
 Но потом поняла, что хочет рассказать, объяснить причину своего пребывания здесь. Она расскажет ему все.
 — Поначалу, после того как солдаты захватили Кулхевен, я ждала, когда окончится это безумие, думая, что оно не может длиться долго. Но я ошибалась. Оно продолжалось, гибло все больше невинных людей.
 Потом начала ждать возвращения на трон наследника, Карла II, думая, что он вернет конфискованные земли законным владельцам и снова настанет мирное время.
 Но этому не суждено было случиться. По крайней мере пока жив Кромвель.
 Когда я услышала о том, что вы собираетесь, жениться на Арабелле, мне показалось, что появилась возможность вернуть то, что принадлежало мне по праву.
 Вы никогда не встречались с ней, и как же вы могли бы отличить Арабеллу от меня, выдающую себя за нее?
 Адриан отпустил Мару, сел в кресло и теперь, кажется, действительно решил выслушать ее.
 — Я и не смог бы этого сделать, потому что, как вы сказали, наша свадьба была оговорена заочно. Мы никогда не встречались. Но скажите мне, неужели вы думали, что сможете всю жизнь выдавать себя за Арабеллу? Вы же не могли не понимать, что рано или поздно я узнаю правду?
 — Да, я понимала, что узнаете, собственно говоря, собиралась даже сама сказать вам об этом, но только после того, как осуществится мое мщение. — Мара помедлила, не зная, стоит ли ей продолжать. — Видите ли, я знала историю вашей жизни, о том, что сделал ваш отец еще до того, как вы рассказали мне об этом, и решила выйти за вас замуж, родить от вас ребенка, а потом рассказать вам все. Я не верила в то, что, если у нас будет ребенок; вы прогоните меня и расторгнете брак. Потому что если бы вы это сделали, то совершили бы такой же поступок, за который презираете собственного отца. Сделали бы своего ребенка незаконнорожденным, изгоем, как это хотел сделать с вами ваш отец?
 — И у вас будет ребенок? — Его голос дрогнул, как будто он боялся услышать ответ.
 — Я не знаю, Адриан помолчал. На его лице отразилась целая гамма чувств — боль, гнев и даже жалость, — и Мара понимала, что их источником является именно она.
 — Да, надо отдать вам должное, вы превосходно продумали свой план.
 — До малейших деталей. Я ошиблась только в одном.
 — В чем же?
 — Мне казалось, что я смогу наказать вас, сама не почувствовав за собой никакой вины. Думала, что смогу отомстить вам и не буду чувствовать ничего, кроме удовлетворения. Я ненавидела вас за то, что произошло с моей семьей, потому что у вас было положение. Тех солдат, которые ворвались сюда той ночью, даже того, кто спустил курок и убил мою мать, я не знала. Но вас знала. На вас я могла возложить всю тяжесть вины. И никогда не предполагала, что смогу испытывать к вам какое-либо иное чувство, кроме ненависти, — Немного помолчав, она добавила:
 — Но я ошиблась. — Теперь она смотрела ему прямо в глаза. — Я ошиблась, Адриан, не предполагала, что, начав выполнять свой план, — лгать вам и предавать вас, — начну чувствовать себя виноватой, даже ненавидеть себя за это. Не знала, что буду разрываться на части, желать прийти и рассказать вам правду и вместе с тем понимать, что если сделаю это, то потеряю все. Я не знала, не могла даже представить себе, что полюблю вас.
 Адриан смотрел ей в глаза, пытаясь уловить хоть малейшую крупицу неискренности, но не увидел в них ничего, кроме правды. У нее были все основания лгать ему, сказать ему что угодно, лишь бы он не послал ее на виселицу. Она была с ним совершенно откровенной, выложила все, что было у нее на душе. Даже сказала, что любит его, человека, которого считала своим врагом.
 Чего он не ожидал, так это своей собственной реакции на ее слова. Она была права, сказав, что всю свою жизнь он чувствовал себя изгоем. Несмотря на то, что король отказался объявить его незаконнорожденным, ни одна из знатных женщин никогда бы не приняла его в своем доме. Титулованная знать смотрела на него с презрением, как будто он был причиной, а не следствием измены матери и последующей смерти отца. И вот перед ним стоит эта женщина, единственная, у которой есть причины ненавидеть его больше всего на свете, с которой жизнь обошлась еще хуже, чем с ним, и тем не менее она говорит, что любит его.
 После того как прошло первоначальное потрясение от этого открытия, Адриан понял, что не может винить ее. Она боролась за то, что считала своим по праву, сделала то, что всю свою жизнь делал он. Она была достойна уважения хотя бы за смелость своего поступка — прибыть в Кулхевен, выдавая себя за другую женщину. Он знал многих мужчин, даже солдат, которые не рискнули бы этого сделать. К тому же она преуспела.
 До сегодняшнего дня.
 Адриан удивлялся своим чувствам, потому что эта женщина разрушила все бастионы, которые он возвел, пытаясь отгородиться от своего прошлого. Но теперь это, казалось, не имело никакого значения. Он был ее врагом, человеком, на которого можно было возложить вину за гибель ее семьи. И все же, зная, что ничего от этого не выигрывает, она призналась ему в любви, открыла свое сердце.
 Даже его собственная мать не делала этого. Вопрос теперь в том, как следует поступить ему.
 — Пойдемте со мной.
 Адриан взял Мару за руку и направился к двери.




 Глава 22


 Адриан почти тащил Мару за собой по коридору, ведущему к лестнице. Ее платье было по-прежнему мокрым, на толстом ковре за ней оставалась узкая влажная полоска.
 Даже понимая, что должно произойти после того, когда он узнает правду, и допуская, что это может случиться, Мара все-таки никак не могла до конца поверить в то, что он решит сделать подобную вещь.
 Он собирался передать ее властям, которые повесят ее за то, что она сделала.
 Мара проклинала себя за непростительную глупость. Как только могла она подумать, что, открывшись ему до конца, сможет изменить что-то? Для него ничего не значило даже то, что у нее может быть ребенок. Он был англичанином, человеком без всякой жалости, и вот его одурачила какая-то юбка. Это, несомненно, было болезненным ударом по его самолюбию.
 И все же она не будет умолять отпустить ее, предстанет перед ним как настоящая владычица Кулхевена и бесстрашно примет все последствия своего поступка.
 Когда они начали спускаться по лестнице, вероятнее всего к кладовой, куда он запрет ее, пока не подоспеют солдаты и не уведут с собой, то столкнулись с поднимающейся в этот момент наверх Саймой. Та отступила, чтобы пропустить их, и с первого взгляда на свою хозяйку, на ее отмытые от краски волосы и ужасный вид, поняла, что их план раскрыт.
 И точно знала, что собирается делать.
 Адриан не сказал ни слова и просто прошел мимо служанки, направляясь к своему кабинету. К этому времени вся прислуга уже вышла из своих комнат в главный холл, чтобы выяснить, что это там был за шум. И все недоуменно смотрели, как их лорд втащил женщину, которая вроде бы была их леди, в кабинет и закрыл за собой дверь.
 Адриан отпустил Мару посредине комнаты и прошел дальше, к своему столу.
 — Садитесь.
 Вызывающе сложив руки на груди, она осталась стоять, ожидая, что он скажет. Над его головой она видела портрет матери. И каким-то образом он придал ей силу, которая была ей так нужна.
 — Вы знаете, что я собираюсь сделать, мисс Диспенсер?
 Мара гордо подняла голову, стараясь не выказывать страха, от которого у нее все дрожало внутри.
 — Догадываюсь.
 — Неужели? И что же?
 — Вы собираетесь послать за отрядом солдат. Запрете меня в кладовой до их прибытия, а потом передадите в их руки. Меня в цепях отвезут в Дублин, где бросят в тюрьму до того дня, пока не повесят.
 Адриан молча смотрел на нее. На его губах появилась легкая усмешка.
 Неужели он настолько бессердечен, что может улыбаться, зная, что посылает ее на смерть?
 — Что ж, мне жаль вас разочаровывать, но вы ошибаетесь, сильно ошибаетесь в своих предположениях.
 Мара в недоумении заморгала:
 — Извините?
 — Я не собираюсь отправлять вас в цепях и вовсе не хочу, чтобы вас повесили. Вы претендуете на то, что хорошо знаете меня, мисс Диспенсер. Неужели вы действительно полагаете, что я на это способен?
 — Надеюсь, что нет.
 Адриан сел за стол и откинулся на спинку кресла.
 — Послушайте, может быть, вы сядете? Даю слово джентльмена, что у меня нет намерения запирать вас в кладовой. Я хочу кое-что сказать вам. Это может занять некоторое время, так что вы можете устроиться более удобно, насколько это, разумеется, возможно в мокром платье.
 Мара села в стоявшее напротив стола мягкое кресло.
 — Благодарю вас. Мисс Диспенсер, помните ли вы тот день, когда вы сообщили мне, что видели, как лорд Блеквуд скакал на моем жеребце?
 Почему он спрашивает об этом сейчас?
 « — Да.
 — Ну что ж, вы были правы. Рольф действительно скакал в тот день на Хугине, но делал это лишь для отвлечения внимания.
 Мара совершенно не понимала, зачем он говорит ей все это.
 — Для отвлечения?
 — Да. Я полагаю, вам в тот день сказали, что я уехал в город, чтобы купить вам лошадь, не правда ли?
 — Да.
 Адриан кивнул:
 — Недавно я обнаружил, что за мной тайно следит один из солдат кромвелевской армии, наверняка докладывающий о моих действиях. Рольф в тот день действительно взял Хугина и действительно возвратился на нем. Но в промежутке между этими событиями на Хугине сидел я, а не он.
 Мара на минуту задумалась:
 — Значит, это вы ехали в коттедж на встречу с Оуэном?
 Теперь уже настала очередь Адриана удивляться:
 — Откуда вы знаете о встрече в коттедже?
 — Я тоже приезжала туда на встречу с Оуэном и убежала, когда услышала, как кто-то поднимается по холму. Узнала Хугина, а потом, увидев, как лорд Блеквуд выходит из конюшни, предположила, что встречался с Оуэном именно он.
 — А откуда вы знаете имя этого ирландского тори?
 — Я должна его знать. Он мой брат.
 Адриан подался вперед.
 — А, значит, это вы передали ему сведения. А я никак не мог догадаться, каким образом в его руки попала схема расположения постов на восточном побережье. Даже проверил, не удалось ли ему как-то украсть мою карту, но она оказалась по-прежнему спрятанной там, где я ее оставил.
 — В тайнике, скрытом за книгами с метеорологическими данными по этому району.
 Адриан удивленно взглянул на нее:
 — Но карта была спрятана и заперта.
 — Этот замок легко открыть.
 Адриан скрестил руки на груди и улыбнулся:
 — Значит, моя жена не только лгунья и самозванка, но еще и взломщика. Разве обучение подобным профессиям входит в учебную программу молодых ирландских девушек?
 Мара нахмурилась:
 — Я передала Оуэну сведения не о всех постах и намеренно не сказала об одном из постов в Вексфорде.
 И давала ему их не добровольно. Сразу после моего прибытия в Кулхевен Оуэн отыскал меня. И предупредил, что, если я не передам ему сведений, жизненно важных для его планов, он расскажет вам, кто я такая на самом деле. Я» вынуждена была сообщать ему эти сведения. У меня не было другого выхода. Оуэн обещал, что после того, как получит от меня все необходимое, он уберется отсюда навсегда. Но чем больше я ему давала, тем больше ему было нужно.
 — И что еще вы ему передали?
 — Ему также понадобился список ближайших советников Кромвеля, который хранится в ящике вашего стола. А потом, в последний раз, он захотел, чтобы я подделала приказ об освобождении кого-то из Дублинской тюрьмы, подписалась вашим именем и оттиснула внизу вашу печать.
 Улыбка сползла с лица Адриана.
 — И на чье имя был этот приказ?
 — Я не знаю этого человека. Его имя Джон Мак-Дуган.
 — Я должен был догадаться. — Адриан потер глаза, как будто был очень утомлен. Потом сказал громко:
 — И вы отдали вашему брату этот приказ?
 — Нет. Пока еще нет. Мы должны были встретиться с ним сегодня ночью в коттедже. Я только что приложила к приказу печать и случайно нашла в камине этот список, указывающий, кто следующий должен быть лишен своего имущества. — Она внезапно вспомнила приписку под фамилией Коннелли, — О, Адриан, я знаю, что вам это должно быть безразлично, но одна из семей, находящихся в этом списке, хорошо мне знакома. Если их не предупредить, на них нападут и уничтожат, как уничтожили мою семью.
 — Мне очень жаль, мисс Диспенсер, но я не могу позволить вам предупредить их.
 Мара подошла к столу и оперлась на него руками.
 — Но вы сказали, что не одобряете того, как «круглоголовые» поступили с моей семьей. Что если бы смогли, то предотвратили это. Теперь у вас есть возможность сделать так, чтобы подобное не случилось с другой семьей. Как же вы можете пройти мимо и позволить, чтобы их убили?
 — В этом случае у меня нет никакого выбора. Видите ли, я единственный человек, который знает о существовании этого списка. Если Коннелли предупредят о нападении, Протекторат будет знать, что это предупреждение каким-то образом исходит от меня. Я не могу подвергаться подобному риску.
 — Но их же убьют!
 Глаза Мары наполнились слезами, она смотрела на него, не понимая причины отказа. Адриан помедлил, пытаясь решить, стоит ли объяснять ей. Если он расскажет ей правду, действительную причину того, почему он решил жениться именно на Арабелле, то все, над чем он трудился эти семь лет, может рухнуть. И глядя на это лицо, покрытое темными дорожками там, где стекала окрашенная краской вода, он думал, можно ли довериться ей. Адриан совершенно не знал ее, а ведь выведав то, о чем он собирался ей рассказать, она могла купить себе свободу.
 С другой стороны, даже после краха своих планов, думая, что он сдаст ее «круглоголовым», она все же рассказала ему о себе все, Теперь настала его очередь сделать то же самое.
 — Садитесь, мисс Диспенсер. Я хочу вам кое-что рассказать.
 Первым побуждением Мары было отказаться, но что-то в его тоне сказало ей, что лучше сделать то, что он просит. Она молча села в кресло.
 — Я уже рассказывал вам, что во время своего пребывания в Дублине никогда не участвовал в активных боевых действиях. Но не рассказывал, что до того, как меня послали в Дублин, я служил в пехоте в Англии.
 До своего отъезда в Ирландию я участвовал только в одной битве — битве при Ворчестере.
 Мара взглянула на него:
 — Ворчестер? Не та ли это битва, после которой наследник, Карл II, бежал во Францию?
 — Да. Мы тогда прочесывали поросшую густым лесом местность возле имения по названию Боскобел.
 Наш отряд решил, что будет лучше, если мы разделимся и каждый станет действовать по своему усмотрению.
 Однако этой ночью мы были не слишком удачливы — все, что нам удавалось найти, были совы и ежи, хотя не могу сказать, чтобы я очень старался преуспеть в поисках. Все мы очень устали, так как были на ногах уже вторые сутки Поэтому я присел на минуту отдохнуть под ветвями огромного дуба и вскоре понял, что рядом находится кто-то еще. Вернее, прямо надо мной, на дереве.
 Мара догадалась:
 — Карл II. Вы сидели под «королевским» дубом.
 — Да. Он смотрел прямо на меня и напугал меня больше, чем я его.
 Мара улыбнулась:
 — И вы помогли ему убежать, не так ли? Спасли жизнь наследнику престола?
 — Не совсем так, как написано в книгах по истории, но в целом правда — я сделал это. Видите ли, я встал на сторону сторонников парламента вскоре после того, как Кромвелю удалось обезглавить Карла I. И присоединился к ним не для того, чтобы помогать, а для того, чтобы расстраивать их планы.
 — Я не понимаю, — Я не мог верно служить человеку, стремление к власти которого так велико, что он смог оправдать цареубийство цитатой из Библии, и понял, что должен остановить Кромвеля.
 — Так, значит, вы шпион?
 Адриан взглянул на нее и произнес:
 — По-моему, это не соответствует истине. Когда началась гражданская война, я был слишком молод, чтобы понимать ее причины. Мой дядя Джеймс, который был для меня скорее отцом, чем дядей, тогда был не согласен с проводимой Карлом I политикой абсолютной монархии без противовеса парламента. Он использовал значительную часть своего состояния на то, чтобы помочь Кромвелю прийти к власти. Но дядя не предвидел убийства короля. Когда в качестве награды за эту финансовую помощь он получил Кулхевен, то чуть было не отказался от него. Но, ненавидя то, во что превратилась тогда Англия, ненавидя себя самого за то, что способствовал этому, и думая, что ваша семья уничтожена, он, чтобы не быть больше вынужденным держать сторону парламента, решил принять предложение. Если бы он тогда отказался от Кулхевена, мисс Диспенсер, то замок достался бы кому-нибудь другому.
 Мара некоторое время молчала, глядя на узоры ковра у нее под ногами и обдумывая то, что сказал Адриан. Он был шпионом. Поверить в это было почти невозможно. С тех пор как Мара вновь вернулась в Кулхевен, она вела двойную жизнь, отчаянно стараясь, чтобы он не обнаружил этого. И вот, оказывается, в это же время он делал то же самое. Мара посмотрела ему в глаза:
 — Благодарю вас за то, что были со мной столь откровенны. Скольким людям эта война покалечила жизнь. И именно поэтому я не могу сидеть спокойно и разрешить, чтобы погибла еще одна семья.
 — Извините меня, но, как вы уже слышали, я не могу позволить вам предупредить Коннелли. Мы почти готовы вновь возвести Карла II на трон. Я не могу рисковать.
 Мара начала вставать с кресла:
 — Тогда я пойду, Адриан, с вашего разрешения или без него.
 — Что ж, тогда вы не оставляете мне выбора. — Адриан встал с кресла и, подойдя к ней, схватил ее за руку.
 — Что вы делаете?
 — Кажется, я в конце концов все-таки буду вынужден запереть вас в кладовую, чтобы вы не могли предупредить Коннелли, Мара попыталась было вырваться, не он только крепче сжал ее руку.
 — Нет, Адриан. Вы не можете запереть меня. Пожалуйста, отпустите. — Она начала колотить его кулаками. — Я сама буду отвечать за свои действия. После возвращения вы можете передать меня в руки солдат.
 Мне все равно. Я не могу позволить, чтобы погибла еще одна семья.
 Адриан поймал ее за запястья и, притянув к себе, сильно потряс.
 — Нет. И без толку бороться со мной. Я все равно сильнее вас.
 — Отпустите мою госпожу!
 У Адриана не было никаких шансов. Не успел он повернуться, как Сайма, крича как сумасшедшая, уже подбежала к нему с поднятым над головой массивным подсвечником. Она взмахнула им, как воин своим боевым топором, и ударила его прямо в висок.
 Адриан, разжав пальцы, отпустил Мару и рухнул на пол.
 Сначала, открыв глаза, Адриан решил, что ослеп от сильного удара служанки. Вокруг него была полная темнота. В голове шумело, и даже малейшее движение причиняло страшную боль.
 С некоторым трудом он сел и, пошарив вокруг, не нащупал ничего, но понял, что лежит на кровати и что балдахин задернут так плотно, что сквозь него не проникает ни один луч света.
 Адриан отдернул тяжелые вельветовые занавесит. Свежий наружный воздух ворвался внутрь, и ему стало холодно. Только тогда он заметил, что с него сняли бриджи.
 Так, значит, они сначала «угостили» его подсвечником, а потом еще и раздели. Собственно говоря, он не был совершенно голым, потому что ему оказали любезность и напялили на него длинную ночную рубашку, одну из тех, которые он носил зимой. Она была сшита из мягкого батиста и доходила ему до колен. «Зачем ей понадобилось надевать на меня эту рубашку?» — подумал он, вставая с кровати. Но потом понял, что это была одна из уловок, преследовавшая цель помешать ему уйти слишком далеко, когда он очнется и обнаружит, что лежит Бог знает в чьей постели.
 «А в чьей же, действительно, постели?» — спросил он себя, хотя почему-то неизвестно откуда знал, что находится в комнате Арабеллы.
 Но разве это была спальня Арабеллы?
 Нет, это была спальня его жены, его настоящей жены — Мары Диспенсер.
 Свечи в комнате не горели, огня в камине не было, а окна были зашторены так плотно, что внутрь не проникал даже лунный свет. Он направился к двери и выругался вслух, когда, наткнувшись на что-то, растянулся на полу, снова встал и наконец без дальнейших приключений добрался до своей цели.
 Адриан попробовал ручку, но еще прежде, чем дотронулся до нее, понял, что дверь закрыта. Не для того же она теряла время на то, чтобы поднять его вверх по лестнице, уложить в постель и так плотно задвинуть шторы, чтобы оставить дверь открытой.
 Она была далеко не глупа, надо отдать ей должное. Интересно, как она, вместе с этой чокнутой старой каргой служанкой, умудрилась перетащить его на второй этаж? Но, с другой стороны, для женщины, которая смогла все это придумать, так натурально играть свою роль и ухитриться скрывать от него свою подлинную личность, не должно было составить никакого труда сделать так, чтобы его перенесли сюда и заперли за ним дверь.
 Вопрос состоял в том, как ему выбраться из этой миленькой тюремной камеры, чтобы он мог свернуть ее прекрасную шейку.
 Первым делом ему нужен свет, чтобы он хотя бы мог видеть, что делает. Адриан не так уж много времени провел в ее спальне — всего одну ночь, если ему не изменяет память, — чтобы знать, где что находится.
 Кажется, где-то возле очага должно быть бюро. Придерживаясь одной рукой за стену, он двинулся по периметру комнаты, желая раздобыть свечу или вообще что-нибудь, что помогло бы ему видеть.
 Наконец ему на ощупь удалось отыскать бюро и стоящую на нем свечу. Взяв ее с собой, он дошел по стене до камина и встал перед ним, на колени. Внутри оставалось несколько тлеющих углей от горевшего здесь вечером огня. Осторожно раздув их, он поднес к углям фитиль свечи и зажег ее.
 Получив наконец возможность видеть, Адриан стал искать способ покинуть эту импровизированную тюрьму. Но она очень постаралась, чтобы он не смог этого сделать, дерзкая девчонка, и убрала все, что могло бы послужить отмычкой, убрала даже иголки, не оставила ни одной заколки для волос. Увидев, с какой тщательностью все это было проделано, он стал прикидывать, сколько же времени пролежал без сознания.
 Адриан начал терять присутствие духа. Он не знал, сколько было времени, но понимал, что, несмотря на все его попытки отговорить ее, она поехала предупредить семью Коннелли И с тех пор, должно быть, прошло уже несколько часов. Неужели эта маленькая дурочка не понимает, что ее могут убить? А если этого не случится, если ей каким-то образом удастся предупредить Коннелли и вернуться, не будучи замеченной размещенными в окрестных лесах солдатами, он с удовольствием прикончит ее сам.
 Если, конечно, она вернется.
 Сейчас, когда ее план провалился, когда он знает, кто она такая, — что ей остается делать? Вероятнее всего, чтобы не попасть на виселицу, она исчезнет без следа, а он останется взаперти до скончания века. Эта мысль беспокоила Адриана больше, чем он хотел себе признаться. Он не желал, чтобы эта женщина исчезла навсегда, хотел, чтобы она вернулась, тогда он может лично свернуть ее маленькую шейку. Но, хотя и отказываясь признаваться себе в этом, Адриан хотел, чтобы она вернулась, мысль о том, что ему придется провести остаток дней без нее, вызывала внутри ощущение какой-то странной пустоты.
 Услышав вдруг шаги в холле за дверью спальни, он заторопился к двери. Шаги приближались. Он подождал, пока они приблизятся еще, и постучал в дверь.
 — Кто там? Это лорд Сент-Обин. Вы меня слышите?
 Шаги затихли перед дверью.
 — Да, милорд.
 Это был его замечательный, верный дворецкий Шипли. От такой удачи Адриан улыбнулся.
 — Шипли, откройте дверь. Меня каким-то образом заперли в спальне ее светлости. Я не могу найти ключ.
 — Да, я знаю об этом, милорд.
 Адриан нахмурился:
 — Что вы хотите этим сказать? Почему вы не открываете дверь?
 — Боюсь, что не могу этого сделать, милорд.
 — Почему же, черт побери?
 — Видите ли, ее светлость оставила недвусмысленные указания.
 Адриан почувствовал, что начинает закипать.
 — О, она указала, неужели? Кто хозяин в этом доме, мистер Шипли? Кто был его хозяином, когда ее светлости здесь еще и духа не было? Кто, наконец, платит вам жалование, мистер Шипли?
 Дворецкий прокашлялся:
 — Я знаю, что вы не хотели этого сказать, милорд Ее светлость предупредила, что вы, возможно, прибегнете к таким выражениям, чтобы заставить выпустить вас, но поверьте, милорд, все это делается только для вашей пользы.
 Адриан в недоумении посмотрел на дверь.
 — Для моей пользы? Как, черт побери, мне может пойти на пользу то, что меня заперли?
 — Пока болезнь не миновала кризиса, вам лучше побыть в карантине. Вы же не хотите эпидемии? Мне очень жаль, милорд, но я не могу вас выпустить, если бы даже и хотел. Ее светлость подозревала, что вы сможете заставить какую-нибудь особенно податливую горничную открыть вам дверь, поэтому забрала все ключи с собой. Почему бы вам не лечь отдохнуть, милорд? Ждать придется не так уж долго. Ее светлость скоро вернется с врачом, и мы точно узнаем, оспа это или нет.
 Адриан был настолько поражен тем, что услышал, что даже не заметил, как Шипли отошел от двери.
 Оспа?
 Да, она действительно была совсем не глупа.




 Глава 23


 Мара осторожно повернула ключ в замочной скважине и, стараясь не скрипеть дверью, открыла ее.
 Стремясь двигаться как можно тише, она вошла в комнату и, прежде чем закрыть за собой дверь, пропустила вперед Торниха. Было поздно, очень поздно, скоро уже над холмами Килкени должно было взойти солнце.
 Она надеялась, что найдет Адриана спящим и все еще оглушенным ударом Саймы.
 — Значит, в этой легенде все-таки есть доля правды. Огненная Леди действительно существует.
 Он уже очнулся и, судя по тону, был настроен не слишком доброжелательно. Собственно говоря, впечатление было такое, что Адриан готов был убить ее. Но он хотя бы заговорил с ней. Это уже обнадеживало.
 — Судя по вашему обычному язвительному тону, милорд, вы не очень пострадали от удара Саймы, и это меня очень радует.
 — А знаете ли вы, что из-за вас я чуть было не сошел с ума? Видел вас плавающей в озере, потом стоящей на башне, но, как только пытался подойти поближе, вы самым таинственным образом исчезали. Я никак не мог найти логического объяснения встречам с рыжеволосой ведьмой, был просто одержим этим образом, ждал вашего появления из-за каждого угла, боялся, что вы убьете меня в моей собственной постели или столкнете с башни, как столкнули моего дядю.
 Мара начала снимать перчатки.
 — Не думаю, чтобы вы были способны бояться кого-либо, будь то живой человек или призрак, и к тому же я не убивала вашего дядю. В то время я находилась в Дублине, где старалась заработать себе на жизнь, и могу, если хотите, назвать вам свидетелей.
 Мара слишком устала, чтобы снова начинать пикироваться с ним. Она только что боролась за свою жизнь, еле ускользнула от погони, и до сих пор при мысли об этом ее всю трясло.
 Она сняла высокую черную шляпу для верховой езды, небрежно бросила ее на кресло, распустила забранные под шляпу рыжие локоны и вышла из тени на маленький пятачок, куда падал скудный свет от очага.
 — Я вижу, вы нашли способ развести огонь.
 — Да, мадам, как видите. Правда, не сразу, но мне это удалось. Вы немного не рассчитали и оставили в камине несколько тлеющих углей. Странно, что вы не нашли времени убрать их. Скажите, я умираю от любопытства, как вы умудрились дотащить меня сюда? Не могли же вы сделать это вдвоем с этой вашей негодяйкой-служанкой.
 — Нет, конечно. Нам помогли Шипли и Крамб, кузнец.
 — Почему вы не догадались пригласить всю деревню? Могло получиться неплохое представление.
 Тон его был крайне язвителен. Он сидел, скрестив ноги, возле камина и был одет только в ночную рубашку, в которой она его оставила, на голове была повязка, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся сделанной из оборок одной из ее ночных рубашек. На виске, в том месте, куда пришелся удар подсвечника, на белой ткани виднелось небольшое пятно крови.
 Мара уронила на пол куртку, которую только что сняла, его куртку, и подбежала к нему.
 — О, Адриан, я не представляла себе, что Сайма ударила вас так сильно. Она, конечно, не хотела этого.
 — Намерения этой служанки, которая скоро окажется без работы, мы обсудим позже. Но должен признаться вам в том, что эта прелестная маленькая шишка на моей голове не является ее работой, а появилась в результате моего падения в темноте. Она очень хорошо гармонирует с такой же шишкой на другой стороне головы, которая действительно появилась в результате стараний этой сумасшедшей. Кроме того, к моему сожалению, должен вам сказать, что ваш чайный столик слегка пострадал.
 И он указал на кучу обломков — все, что осталось от резного столика из розового дерева.
 — Вещица была прелестной и прослужила бы еще долго, если бы вы позаботились оставить мне немного дров для очага. — Внезапно заметив, во что она одета, он удивленно поднял брови. — Интересно, зачем вы надели мою одежду?
 Мара оглядела надетые на ней бриджи, рубашку и сапоги.
 — Мне нужно было надеть что-нибудь такое, что не мешало бы скакать на лошади, а поскольку, кроме этого, нужно было, чтобы вы не смогли выйти отсюда, поэтому я подумала, что могу одолжить ваши бриджи.
 С помощью шнура от занавесей они держались на мне достаточно хорошо.
 — Скажите, поскольку вы забрали мою одежду и совсем не оставили дров для камина, не было ли у вас желания, чтобы я умер от холода, или вы надеялись, что — я сломаю себе шею, споткнувшись об этот чертов чайный столик?
 Мара нахмурилась:
 — Я совершенно не рассчитывала на то, что вы наткнетесь на столик, собственно говоря, он мне очень нравился, и я не собиралась оставлять вас на столь долгий срок, чтобы вы успели замерзнуть. К тому же, если помните, вы лежали на очень толстом и теплом покрывале. Если бы вы были подогадливей, то накинули бы его на себя. А сейчас перестаньте дуться и дайте мне взглянуть на вашу голову.
 Мне нужно удостовериться, нет ли у вас сотрясения мозга.
 Она подошла поближе и потянулась к импровизированной повязке. Он сделал протестующий жест рукой.
 — В этом нет необходимости, мадам. К своему счастью, я оказался очень твердолобым.
 О, это было еще мягко сказано!
 — Вы хотите сказать, что у вас толстый череп, милорд? Перестаньте молоть чепуху, Адриан. Вы могли пострадать гораздо серьезнее, чем вам кажется. — Она осторожно потрогала шишку на его голове. — Болит?
 Он с раздражением посмотрел на нее и сухо ответил.
 — Да, ужасно.
 Не обращая внимания на его реакцию, Мара откинула мешающую ей прядь волос и продолжила исследование раны.
 — Что ж, должна признаться, рана неприятная, но, кажется, ее можно не зашивать. — Она отошла подальше. — Сколько пальцев я подняла?
 — Семнадцать.
 — Не будьте» таким язвительным. Я просто пытаюсь вам помочь.
 — О, неужели я был груб? Как это не по-джентльменски. Извините, мадам, если я кажусь вам несколько раздраженным. Оспа делает человека брюзгой.
 Мара замерла:
 — Вы знаете?
 — Да. Должен признать, что ваша выдумка удалась превосходно. Мистер Шипли был тверд как камень.
 Прекрасный дворецкий! Когда я выйду отсюда, он сможет присоединиться к вашей безработной служанке.
 Скажите, всех ли слуг вам удалось переманить на свою сторону за эти несколько дней, пока я был в Дублине?
 Мара пожала плечами:
 — Что касается мистера Шипли, то он не сделал ничего плохого. Извините, что мне пришлось сказать слугам про оспу, но надо же было мне придумать какое-нибудь объяснение вашему бессознательному состоянию и тому, что вам нельзя разрешать» покидать мою спальню, пока я не вернусь. Перед этим я, конечно, сказала им, что с вами случился припадок и вы вылили мне на голову бутылку чернил, что объясняло присутствие краски на моем лице. Ничего этого не случилось бы, согласись вы разрешить мне предупредить Коннелли.
 Но вы не желали ничего слушать, а я не могла остаться в стороне и хладнокровно смотреть, как уничтожают людей. Я должна была помочь им.
 — Ну и как, помогли?
 Мара кивнула и наклонилась, чтобы почесать Торниха за ухом.
 — Коннелли сейчас находятся на пути в Англию, где поживут у родственников, пока не кончится это безумие. Мы успели забрать их как раз вовремя — солдаты уже двигались к дому.
 — Вам повезло, что вас не увидели.
 По выражению, появившемуся на ее лице, Адриан понял, что это еще не все.
 — Что же там еще случилось во время вашего акта милосердия, мисс Диспенсер?
 — Может быть, вам лучше звать меня по имени?
 — Я не знаю, какое имя использовать. Те, которыми я наделял вас в последнее время, в приличном обществе не употребляют. А теперь рассказывайте, что там, черт побери, случилось?
 Мара нагнулась, чтобы подложить в камин еще один кусок дерева — искусно вырезанную ножку разломанного чайного столика, и взгляду Адриана открылись ее обтянутые бриджами ягодицы. Обернувшись, она перехватила направление его взгляда и, пододвинувшись к огню, вытянула вперед руки, пытаясь согреть их.
 — Вообще тут особо не о чем рассказывать. Сопровождая Коннелли, мы наткнулись на небольшой отряд солдат. Чтобы сбить их с толку, мы разделились, но мне кажется, что Оуэна могли схватить. Он потом не вернулся в коттедж, как мы договаривались.
 — Черт побери, женщина! — Он схватил ее за плечи и начал трясти.
 И тут же из темного угла комнаты выскочил Торних и, оскалясь, громко залаял на него. Мара взглянула на Адриана и сказала спокойно:
 — Вам надо отпустить меня и медленно отступить назад. Не делайте резких движений и не говорите громко.
 Она повернулась к псу:
 — Все в порядке, мальчик, иди обратно, ляг там.
 Он не собирается причинить мне вреда, ведь правда, милорд?
 Адриан убрал руки и произнес с ледяным спокойствием:
 — В данный момент нет, хотя на будущее обещать не могу.
 Торних, увидев, что его хозяйке больше не грозит опасность, неохотно повернулся и отошел к очагу. Он растянулся всем своим огромным серым телом на ковре, но внимательно следил за ними, готовый вернуться в любое мгновение.
 — Мне надо было избавиться от этого ублюдка, как только я приехал в Кулхевен, — пробормотал Адриан.
 Торних угрожающе зарычал.
 Адриан повернулся к Маре и как можно спокойней продолжил:
 — Разве вы не понимаете, в какое опасное положение поставили нас? Ваш брат — преступник, его разыскивают по всей Ирландии. Да знаете ли вы, чем он занимался? Зачем ему нужны были сведения, которые вы ему передавали?
 Мара нахмурилась, недовольная тем, что он разговаривает с ней, как с ребенком., — Оуэн никогда не говорил мне, зачем ему нужны были эти сведения.
 — Ваш брат хотел собрать свою армию, армию из самых жестоких и безжалостных преступников во всей Ирландии. Это не просто военнопленные. Эти люди в поисках того, что представляло хоть какую-нибудь ценность, обирали трупы солдат, как англичан, так и ирландцев. Этот Джон Мак-Дуган, приказ на освобождение которого вы подделали, — знаете ли вы, что это за человек?
 Мара молча ожидала его ответа.
 — Он отрезал палец у мертвой ирландской женщины, потому что не мог снять с него обручальное кольцо.
 Мара содрогнулась от отвращения и с трудом справилась с приступом тошноты.
 — Ваш брат собирался овладеть сначала Ирландией, а потом и Англией, хотел стать ирландским Кромвелем, пройти по Англии, сея смерть и разрушение. Ему нужен не мир, а война, он жаждет убивать и калечить невинных людей. А теперь он может отдать нас в руки Протектората, и мы будем повешены вместе с ним.
 — Оуэн этого не сделает.
 — Не сделает, неужели? Может быть, мне стоит напомнить, что он собирался предать вас, если вы не согласитесь делать то, что вам говорят? Сейчас он в отчаянном положении и, чтобы избежать наказания, пойдет на все. Что способно удержать его от этого?
 Мара чувствовала, что Адриан прав, но продолжала цепляться за глупую надежду на то, что брат не сможет предать ее подобным образом.
 — Возможно, теперь это уже не имеет значения.
 Оуэн сказал мне: в Дублине ходят слухи, что Кромвель при смерти. Сейчас он, может быть, уже мертв.
 Если Адриан и слышал об этих слухах, то не показал этого. Он сел в кресло.
 — Не думаю, чтобы его смерть огорчила многих.
 Поначалу с ним связывали надежду на лучшую жизнь.
 Сейчас, я думаю, большинство англичан поняли, что Англия, которую он оставляет за собой, гораздо хуже, чем была раньше. Теперь ему придется ответить за все, что он сотворил.
 Мара села напротив него и опустила голову на руки.
 — Так, значит, теперь нет никаких причин, которые могли бы помешать наследнику, Карлу II, вернуть себе корону.
 — Кроме тех людей, которые вкусили власти и привыкли к ней. Они не отдадут так просто того, чего добились. Так что работы еще много. — Адриан задумчиво посмотрел на огонь. — Кроме того, остается еще одна проблема.
 — Еще одна проблема?
 — Да. — Он пристально посмотрел на нее. — Вы.
 Мара не знала, что ответить.
 — Вы, моя дорогая поддельная жена. Я должен решить, что делать с нашим, не слишком честным, союзом. Как вы справедливо заметили ранее, вполне вероятно, что у вас будет от меня ребенок. Принимая во внимание мое прошлое, вы совершенно правильно предположили, что мне меньше всего захочется объявить своего сына незаконнорожденным. Поэтому я вижу только два возможных выхода.
 Он встал и начал прохаживаться по комнате. Мара нашла, что ей нравится его вид в одной ночной рубашке, с волосатыми ногами, высовывающимися из-под нее.
 — Я могу подождать месяц, чтобы удостовериться, беременны ли вы. Если нет, тогда мне больше не о чем будет беспокоиться. Я смогу расторгнуть этот брак и попытаться начать жизнь сначала.
 От этих слов Мара похолодела.
 — Должна вас предупредить, что не перестану бороться за Кулхевен. Он принадлежит моей семье и…
 — Или, — продолжил он, закрыв ей рот, чтобы заставить замолчать, — я могу оставить вас в качестве своей жены вне зависимости от того, родите вы мне ребенка или нет. Так по крайней мере вы будете у меня на глазах. А потом, надо помнить о Проклятии Кулхевена. Единственный способ снять его — это вернуть Кулхевен наследникам Диспенсерам. Ради своих потомков я не могу обижать духов, чтобы они не прокляли замок навечно. Мне вполне достаточно того, что, будучи законно признанным, я вынужден всю жизнь носить клеймо незаконнорожденного графа Сент-Обина.
 Мара встала:
 — Вы не незаконнорожденный.
 Потом подняла лицо и, прежде чем он успел открыть рот для ответа, поцеловала его.
 Сначала она чувствовала его сопротивление, но вскоре он ответил на поцелуй и обнял ее. Мара буквально растворилась в его объятиях. Она так давно ждала дня, когда сможет любить его не как Арабелла, а в своем истинном облике, и ей хотелось, чтобы этот момент длился как можно дольше и навечно запечатлелся в ее памяти. Мара не знала, какие планы строит в отношении ее Адриан, передаст ли он ее солдатам, чтобы отправить на виселицу, или оставит у себя, но в настоящий момент это ее даже не волновало.
 Об этом можно будет подумать потом. Все, чего ей хотелось сейчас, так это принадлежать ему и быть любимой им, и к черту все остальное!
 Они даже не потрудились пересечь комнату, чтобы дойти до кровати, а сорвали одежду, что для Адриана было нетрудно — на нем была лишь одна рубашка на голое тело. Когда они уже стояли друг перед другом обнаженными, Адриан отошел на шаг и окинул взглядом ее прекрасное тело, на котором играли отблески горевшего в камине пламени.
 Никогда еще он не видел столь великолепного зрелища.
 Ее волосы ниспадали на тонкую талию кольцами огненного пламени. Из-под густых ресниц на него смотрели не прячущиеся, как раньше, за стеклами очков живые глаза, и он не мог удержаться от того, чтобы не поцеловать их.
 — Я мечтал заняться с тобой любовью с того мгновения, когда увидел тебя в озере, — сказал он голосом, полным желания.
 Она улыбнулась ему, ее изумрудные глаза сверкали в пламени очага.
 — Тогда чего же ты ждешь?
 Адриан притянул ее к себе, поцеловал и, проникнув языком между губ, почувствовал сладость ее рта. Рука его скользнула по гладкой коже плеча, и вскоре уже он ощутил в своей ладони тяжесть ее груди. Ему тоже хотелось, чтобы этот момент длился вечно, но в то же самое время ему не терпелось овладеть ею. Поласкав большим пальцем ее сосок, Адриан почувствовал, как он стал твердым от желания, наклонившись, взял его губами и, проведя вокруг языком, заставил ее затрепетать от страсти.
 Потом, не отводя губ, он увлек ее вниз и взял прямо на толстом ковре, достигнув высшей точки как раз в тот момент, когда над горизонтом появилось солнце. Подняв голову с ее плеча, он посмотрел вниз и довольно улыбнулся, увидев в свете утреннего солнца, что под ним находится именно Мара, а не Арабелла.
 — Так, значит, это не сон? Ты не исчезла вслед за ночью.
 — На этот раз нет.
 Адриан лег на спину и привлек Мару к себе, так что ее щека легла ему на грудь. Она смотрела на него, один локон упал ей на глаза, и он не удержался от улыбки.
 — Чему ты улыбаешься?
 — Вспомнил одну книгу ирландских мифов, которую когда-то читал. Там упоминалась богиня по имени Морриган, которая часто принимала облик ворона.
 — А может быть, облик женщины с волосами цвета воронова крыла?
 — Насколько я помню, она всегда несла за собой войну и неприятности. Между тобой и этой богиней есть несомненное сходство.
 — Неужели ты подобно великому воину Кухулайну откажешься от моей помощи и не примешь предложенную мною любовь?
 Адриан улыбнулся:
 — Насколько я помню, Кухулайн погиб, потому что отказал Морриган. Мне не хотелось бы повторять ту же самую ошибку.
 — Что ты хочешь этим сказать, Адриан?
 — Я хочу сказать, дорогая жена, — ответил он, — что в моих интересах будет оставить тебя здесь как свою жену, чтобы ты все время была у меня перед глазами.
 Я не хочу быть ответственным за появление в Ирландии новой богини войны.
 — Ты хочешь сказать, что принимаешь мою любовь и отвечаешь мне тем же?
 Адриан опустил голову и поцеловал ее. Потом, почувствовав, как в нем снова возникает желание, ответил на все вопросы, которые у нее могли возникнуть.




 Глава 24


 Когда четырьмя часами позднее Адриан проснулся, чувствуя себя отдохнувшим и посвежевшим, несмотря на беспокоящие его шишки на голове, перед его глазами предстала картина: жена, сидящая перед туалетным столиком, с рукой, опущенной в горшок с какой-то черной гадостью, которую она готова была вылить на свои великолепные рыжие локоны.
 — Что, черт возьми, ты собираешься делать?
 Она взглянула на него в зеркало с выражением, которое ясно показывало, что считает этот вопрос глупым.
 — А что, разве не понятно? Конечно, крашу волосы, как делала это каждый день со времени прибытия сюда. Не моту же я как ни в чем не бывало спуститься вниз в таком виде и попросить чаю и рулет. Мне кажется, слуги должны будут заметить эту маленькую разницу, как ты думаешь, Адриан?
 Он вскочил с кровати, выхватил горшок у нее из рук и, поднеся его к носу, сморщился от исходящего от настоя зловония.
 — Эта отрава должна оказаться там, где ей самое место, — в выгребной яме, а не то ею провоняет весь дом. Хотя она должна хорошо сводить ржавчину. Я не могу поверить, что ты мазала ею волосы. Хорошо еще, что они у тебя не выпали. А что касается того, что подумают слуги, так мне до этого нет никакого дела.
 Если они дорожат своим местом в этом доме, то пусть воздержатся от всяких комментариев.
 Он присел рядом с ней на корточки и поднял один блестящий, завивающийся штопором локон с ее плеча.
 — Мне гораздо больше нравится, когда твои волосы такого цвета, особенно когда они растрепаны и падают свободно, а ты кричишь от удовольствия.
 Заплетая в волосы белую ленту, Мара искоса посмотрела на него.
 — Я не кричала.
 — Разве? Я думаю, что слуги, чье мнение о цвете твоих волос так заботит тебя, не согласятся с тобой, дорогая. — Он встал и поднял ее платье, которое лежало на скамье возле кровати. — И пожалуйста, избавься от этих ужасных платьев. Они совершенно не подходят к твоим чудесным волосам. Изумрудно-зеленый и ярко-синий — эти цвета, я думаю, подойдут тебе больше. Или желтый. Платье из ткани, желтой, как подсолнух. Я позабочусь о том, чтобы тебе немедленно прислали из Дублина портниху.
 — От желтого у меня будет болезненный цвет лица.
 Он шутливо поцеловал ее в огненную макушку.
 — У тебя, моя дорогая, никогда не будет болезненного цвета лица.
 Мара только молча посмотрела на этого человека, который по-прежнему был ее мужем, но совершенно не походил на прежнего Адриана. Этот Адриан смеялся и улыбался ей. Он даже давал ей советы, как одеваться, — кто бы мог подумать! И уж никак нельзя было сказать, что он избегает своей жены.
 Оказывается, не только она одна все это время пряталась под маской.
 — Хорошо, Адриан, будь по-твоему. Даю тебе слово, что больше не буду красить волосы. И прикажу одному из лакеев вылить эту краску в выгребную яму, хотя он, вероятно, будет недоволен, получив столь непочетное задание. А теперь иди к себе и оденься, чтобы не предстать при свете дня перед горничными таким голым и волосатым.
 Адриан улыбнулся;
 — Я буду ждать тебя в холле, чтобы проводить к завтраку.
 — Надеюсь, одетый.
 Адриан повернулся было, чтобы выйти из комнаты, но остановился и посмотрел на какой-то предмет, лежавший на гардеробе. Не говоря ни слова, он приблизился, взял белый льняной чепчик, который, в бытность свою Арабеллой, Мара всегда надевала, дошел до камина и торжественно, — положил чепчик в огонь.
 Мара улыбнулась и продолжила свой утренний туалет. Потом критическим взглядом осмотрела черное шелковое платье, которое собиралась надеть сегодня утром. Что ж, пожалуй, приложив некоторое старание и кое-что изменив, она сможет получше приспособить его к вкусам мужа.
 Мара встала и направилась в комнату Саймы за швейными принадлежностями.
 Четверть часа спустя она открыла дверь, ведущую в холл. Там стоял Адриан, разглядывающий висящий на стене портрет.
 « — Ты знаешь, надо будет пригласить художника, чтобы он нарисовал тебя. Мне кажется…
 Адриан не окончил фразу. Он повернулся к ней и замер, словно его ноги прилипли к полу. На его лице появилось выражение крайнего изумления, настолько неподдельного, что Мара обеспокоенно спросила.
 — В чем дело? Что-нибудь не так? Юбка сбилась?
 Или тебе не нравится мое платье?
 — Нет, я просто поражен. Никогда не представлял себе, какой нежной и белой может выглядеть твоя кожа. А волосы — они прямо как огонь. Нравится ли мне платье? Да я просто влюблен в него! Никогда не думал, что кто-нибудь может выглядеть так жизнерадостно в платье цвета, ассоциирующегося со .смертью. Можешь добавить черный к списку разрешенных цветов.
 Мара просияла, подобрала юбки и присела в церемонном реверансе. Она разрезала пышные рукава платья так, что под ними виднелась белая ткань рубашки, и отпорола белые накрахмаленные манжеты.
 — Я очень рада, что вам понравилась, милорд. Так как я всегда предпочитала проводить время с братьями вместо того, чтобы заниматься с миссис Пебблз, моей гувернанткой, то никогда не славилась умением шить.
 Собственно говоря, насколько я помню, миссис Пебблз отзывалась о моих способностях к рукоделию как 6 «достойных сожаления». Сайма вечно бранила меня за неровные стежки, но иногда каким-то образом я все-таки умудряюсь кое-что сделать. А теперь не спуститься ли нам к завтраку, милорд? Я чувствую, по совершенно непонятной причине, что просто умираю от голода.
 По дороге через холл к лестнице Адриан просто не мог оторвать от нее глаз. Если он раньше подпал под чары Огненной Леди, то теперь был окончательно околдован. Она отпорола белый кружевной воротник, обычно прикрывающий ее шею до подбородка, и на всеобщее обозрение предстали белая и нежная кожа плеч и прекрасной формы шея. Закругленный вырез платья спускался низко, слегка обнажая белые мягкие груди.
 А эти волосы! Эти сверкающие, великолепные огненные волосы! Она распустила их, и дождь сияющих локонов спускался по спине. Ему хотелось запустить в них пальцы, окунуть в это мягкую массу лицо, вдохнуть их аромат. От одного взгляда на них в нем возникало желание.
 Адриан глубоко вздохнул и с трудом оторвал от нее взгляд, зная, что если не перестанет изучать ее прелести, то скорее всего просто затащит ее в одну из спален, поднимет юбку и вновь погрузится в нее.
 Дойдя до лестницы, Мара остановилась и придержала Адриана.
 — Адриан, ты уверен, что не желаешь предварительно переговорить со слугами? Что они подумают, когда увидят меня в таком виде?
 — Мы никогда об этом не узнаем, если будем стоять здесь. Где же та любовь к приключениям, которая привела тебя в мою жизнь? Пойдем спустимся вниз и посмотрим, заметят ли они вообще что-нибудь.
 Он подал ей руку, и, вцепившись в рукав его камзола, Мара начала спускаться по лестнице. Первым, кого они встретили, был Питер Шипли, поджидающий их внизу.
 — Доброе утро, милорд. Я так рад, что это все-таки оказалась не оспа. — Он обернулся к Маре и в своей обычной манере, не моргнув глазом, произнес:
 — Если мне будет позволено сказать, миледи, вы сегодня прекрасно выглядите.
 Мара улыбнулась, и они прошли дальше.
 Перед дверью столовой стояли две служанки и возбужденно шептались друг с другом. Питер Шипли бросил на них строгий предупреждающий взгляд.
 Адриан подвел Мару к обычному месту возле себя и, подав стул, успокаивающе задержал руку на ее плече.
 Согласно уговору он вел себя так, как будто сегодня самый обычный день, как будто ее волосы внезапно не стали огненно-рыжими, и, к ее удивлению, прислуга вела себя точно так же, если не считать первых изумленных взглядов.
 Они уже заканчивали завтрак, когда в дверях показался мистер Шипли.
 — Милорд, вас хочет видеть Джон О'Хенлон.
 Хочет поговорить о мебели, которую делает.
 — Проводите его, пожалуйста, мистер Шипли.
 Боже мой, подумала Мара. За всеми этими бурными событиями, произошедшими после возвращения Адриана, она совсем забыла рассказать ему обо всем, что сделала. Он понятия не имел, что она уволила Хораса Кроу за воровство и использовала деньги, которые он возвратил, для помощи жителям деревни.
 — Адриан, мне надо с тобой поговорить.
 — Позднее, дорогая. Мне нужно узнать, что нужно Джону О'Хенлону.
 — Но, Адриан, я знаю, что ему нужно. Он…
 Она не успела докончить фразу. Вошел Шипли и впустил визитера.
 — Милорд, благодарю вас за то, что приняли меня, хотя я и пришел без приглашения. Я… — Джон О'Хенлон остолбенел и уставился выпученными глазами на Мару. — Боже мой, да это же Огненная Леди!
 Он даже слегка пошатнулся, и Мара встала, намереваясь успокоить его.
 — Нет, мистер О'Хенлон, я не Ог…
 Дальнейшие ее слова заглушил глухой стук падения тела Джона О'Хенлона на полированный паркет пола.
 Адриан вскочил со стула и поспешил к нему.
 — Адриан, с ним все в порядке?
 Адриан пощупал пульс:
 — Да. Не волнуйся, дорогая. Это его не убьет. Он просто-напросто упал в обморок.
 Он повернулся к собравшимся в дверях слугам:
 — Миссис Денбери, у вас случайно не найдется нюхательных солей?
 — Да, милорд. На кухне. Я сейчас принесу.
 Она тут же вернулась и нетерпеливо пробралась сквозь толпу. Адриан взял у нее маленькую бутылочку и провел ею перед носом Джона О'Хенлона. Тот застонал, помотал головой и медленно, открыл глаза.
 Потом закашлялся и выдавил из себя:
 — О, лорд Сент-Обин! Я видел ее. Огненную Леди. Она стояла здесь, в вашей столовой.
 — Все в порядке, Джон. Вставайте, и мы поговорим об этом.
 Мара вышла вперед;
 — Позвольте помочь вам.
 Джон О'Хенлон попытался Отползти назад, крича, как будто его резали:
 — А! Опять она. Она пришла взять меня с собой в могилу!
 Адриан повернулся к Маре:
 — Дорогая, мне кажется, тебе лучше было бы ненадолго отойти.
 Мара кивнула и снова вернулась на свое место.
 — Джон, — сказал он, тряся бормочущего что-то человека за плечи, — все в порядке. Это не призрак.
 Это просто моя жена, леди Сент-Обин.
 — Но я же видел ее там, милорд. Это она, с огненными волосами, и одета в цвет смерти. Огненная Леди пришла, чтобы наказать нас всех.
 Только через полчаса Джон О'Хенлон достаточно успокоился, чтобы можно было объяснить ему, кто такая Мара на самом деле. Но даже после того, как он проглотил три стаканчика лучшего бренди Адриана, руки у него все равно тряслись и он сидел на краешке стола, чтобы, в случае чего, иметь возможность убежать.
 — А теперь, о чем ты хотел поговорить со мной, Джон?
 Он неуверенно посмотрел на Адриана:
 — Я только хотел сказать вам, что закончил новый подсвечник из орехового дерева, который вы мне заказали, и завтра начинаю делать кровать. Она может быть готова к Михайлову дню.
 Мара съежилась.
 — Кровать? О какой кровати ты говоришь, Джон?
 Я что-то не помню, чтобы заказывал тебе мебель, хотя, надо признать, моей жене нужен новый чайный столик.
 — Ее светлость заказала мне сделать для вас подсвечник и кровать. — Он взглянул на Мару, стараясь, однако, не смотреть на ее волосы. — Надеюсь, я не раскрыл какого-нибудь секрета, миледи?
 — Нет, все в порядке, Джон. Я как раз собиралась рассказать его светлости о подсвечнике и кровати. Спасибо, что поставили нас в известность, как идут дела. Я позабочусь о том, чтобы вы получили свою плату.
 Заметив подозрительное выражение на лице Адриана, она встала и проводила Джона к двери.
 — Моя жена и другие женщины трудятся день и ночь над вашим покрывалом. А теми материалами, которые вы нам дали, мы сможем починить крыши всех домов в деревне до наступления зимы.
 — Спасибо, Джон. Поблагодари за меня, пожалуйста, свою жену.
 Когда Мара вернулась в столовую, она предусмотрительно закрыла за собой дверь, ей совсем не хотелось, чтобы прислуга слышала, как Адриан будет отчитывать ее за то, что она сделала. Адриан, ожидая объяснений, молча смотрел, как она возвращается на свое место.
 — Ты, наверное, хочешь знать, в чем дело.
 Он не отводил от нее взгляда:
 — Да, это было бы неплохо.
 — Я намеревалась рассказать тебе об этом еще ночью, но потом все так завертелось, что у меня все это просто выскочило из головы.
 — Дальше.
 — Прежде всего я хочу сказать, что не потратила ни пенса из твоих денег.
 Адриан удивленно поднял брови:
 — Действительно? Неужели ты нашла сундук с деньгами, закопанный каким-либо старым чудаком, который потом забыл об этом?
 Мара сделала глоток чаю.
 — В некотором смысле так оно и есть. Все это немного сложно объяснить. Я начну с самого начала.
 Видишь ли, я уволила Хораса Кроу.
 — Что-что? Хорас Кроу работал у меня с той поры, как я приехал в Кулхевен. А до этого он служил у дяди Джеймса.
 — Да, и о тех пор он постоянно обворовывал тебя.
 Давно ли ты проверял его счета?
 — Да, довольно давно. В последнее время я был занят.
 — И наверняка когда ты в последний раз просматривал счета, то не проверял их внимательно. Думаю, именно тогда твой верный мистер Кроу понял, что может извлечь выгоду из твоей небрежности. Когда я обвинила его в воровстве, он даже не пытался возражать, и перед тем, как его выставили отсюда, вернул украденные деньги. И я использовала эти деньги — деньги, которые он мне вернул, — чтобы помочь жителям деревни, не взяв ни единого пенни из замковой кассы. — Она улыбнулась, довольная, что так хорошо все объяснила. — Теперь мы можем помочь селянам, и это ничего не будет стоить Кулхевену.
 Адриан покачал головой:
 — От помощи жителям деревни меня удерживали совсем не расходы, Мара. Неужели ты не понимаешь?
 Такая помощь вызовет подозрение у Протектората.
 Кромвель недвусмысленно приказал, чтобы ни один из землевладельцев-англичан не пользовался услугами ирландцев и не покупал ирландских товаров. И ни в коем случае не помогал своим ирландским арендаторам.
 — Но это же смехотворно. Помогая им, ты помогаешь Кулхевену.
 — Я все понимаю, но для Кромвеля это не имеет никакого значения. Он считает, что любое проявление симпатии к ирландцам служит признаком слабости. Он не хочет, чтобы его новые англичане установили дружеские отношения с ирландцами, как это произошло со старыми английскими переселенцами елизаветинских времен.
 — Не надо маскировать его истинные намерения, Адриан. Он хочет полного уничтожения ирландского народа, Адриан не ответил. Да и не нужно было. Она сказала правду.
 Наконец он встал и положил ей руку на плечо.
 — Именно потому я и пытаюсь вернуть трон Карлу II. Кромвель отравлен властью. Он привык к ней, как к дурману. И использует для оправдания своих действий веру в Бога.
 — Сколько же должно еще погибнуть людей, прежде чем его остановят?
 Адриан покачал головой и прошелся по комнате.
 — Сначала нам казалось, что надо подождать, пока англичане не поймут, в кого он превратился, и тогда его власти наступит конец. Но гибнет слишком много людей, как англичан, так и ирландцев, а он становится все фанатичней, поэтому дольше терпеть его нельзя.
 Именно поэтому мы решили ускорить начало конца.
 Он остановился у окна спиной к ней, так что она не могла видеть выражения его лица.
 — Новости о его близкой смерти не удивляют меня, Мара. Это только говорит мне о том, что наши люди хорошо справились со своим делом.
 — Ты говоришь об убийстве?
 Адриан не подтвердил, хотя и не опроверг ее слов, но Мара уже знала ответ.
 — А что будет после его смерти?
 — Если все пойдет, как задумано, Карл II вернется из Франции, чтобы надеть на себя принадлежащую ему по праву корону. Это не совсем то, чего бы мне хотелось, но, кажется, больше ничего не остается. А теперь, — сказал он, поворачиваясь, — как бы мне ни нравилось это платье, почему бы тебе не пойти к себе и не переодеться в костюм для верховой езды, пока я прикажу Дейви оседлать лошадей, чтобы ты могла показать мне, что наделала в деревне.




 Глава 25


 Всю дорогу до деревни Мара беспокойно вертелась в седле, нервничая, как ребенок, ожидающий перед лицом гневных родителей наказания за шалость. День, как и предыдущий, был прекрасный — с безоблачного неба ярко светило солнце, в листве деревьев щебетали птицы, в густой траве копошилась разная мелкая лесная живность.
 Но Мара этого не замечала.
 Она всю дорогу искоса поглядывала на Адриана, стараясь угадать, о чем он думает, понятия не имея, какой реакции ждать от него, когда он увидит, какие перемены наступили в деревне.
 Но выражение лица Адриана было непроницаемым, как будто между ними ровным счетом ничего не произошло. Через некоторое время Мара даже перестала скрывать свой интерес и начала смотреть на него открыто. Но этот упрямый мул не подал даже ни малейшего знака. Ни улыбки. Ни хмурого выражения лица. Ни одной недовольной морщинки. Ничего.
 Путь тянулся бесконечно, и к тому времени, когда они достигли вершины поросшего полевыми цветами холма, у подножия которого пристроилась деревушка, Маре начало уже казаться, что кто-то отодвинул ее подальше от замка. Даже после того, как они подъехали к колодцу и их окружили признательные и благодарные жители, на лице Адриана было все то же непроницаемое выражение, скрывающее его чувства.
 Хотя, если он и был недоволен тем, что увидел, то никак не проявил этого, что показалось Маре обнадеживающим. Любезно предложив жене опереться на его руку, он молча шел рядом и только изредка кивал Джону О'Хенлону, рассказывающему о произошедших за последнее время переменах.
 Если бы она не была так обеспокоена возможной реакцией Адриана, Мара, несомненно, порадовалась бы заметным улучшениям в жизни селян. Некоторые хижины были заново побелены, их покатые крыши покрыты золотеющей в лучах солнца свежей соломой. Болтающие женщины, сидя у своих прялок, изготавливали грубую шерстяную пряжу, которая потом будет выкрашена корнем марены в красный цвет. Другие плели пахнувшие свежестью циновки и корзины из тростника, повсюду слышался веселый смех играющих детей.
 И все время за своей спиной они слышали недоуменное бормотание жителей деревни, удивленных превращением той, кого они знали как леди Кулхевена, в Огненную Леди. Люди видели в этом какое-то чудо, знамение, знак того, что наступают лучшие времена. Добрая старая Садбх, предсказавшая возвращение духа-хранителя Кулхевена, улыбаясь своей беззубой улыбкой, ворчала на тех, кто смеялся над ее, ныне исполнившимся, пророчеством.
 Когда наконец к середине дня они обошли все, Джон О'Хенлон опять проводил их к центру селения, где под тенистыми ветвями деревьев было накрыто несколько столов.
 — Мы знаем, не принято, чтобы лорд и леди садились за один стол со своими арендаторами, но женщины старались сегодня с самого утра, и мы надеемся, что вы, в порядке исключения, присоединитесь к нам.
 Предложением разделить с ними трапезу жители деревни хотели показать, что признали в Адриане своего нового господина. Мара не знала, понимает ли он символическое значение этого приглашения, ведь если Адриан решит сесть с ними за стол, то этим покажет, что не презирает их, как многие другие землевладельцы-англичане. Окружающие их люди молча ожидали его ответа. Даже Мара затаила дыхание.
 Наконец Адриан, улыбнувшись, хлопнул Джона по спине.
 — Для нас будет большая честь отобедать с вами.
 Пока они ели эту традиционную деревенскую пищу — намазанные маслом ломти грубого овсяного хлеба, вареные моллюски и пирог с черникой, — каждая семья подходила с подарками, приготовленными, чтобы показать, как они благодарны за произошедшие в деревне перемены. Адриан получил целый набор заточенных свежих гусиных перьев для письма, а Мара — ароматические шарики из соцветий вереска и липы, которые следовало класть в гардероб для придания приятного запаха белью.
 Для Мары эти простые самодельные подарки стоили гораздо дороже, чем золото и драгоценности. Эти знаки внимания были сделаны руками селян, чтобы выказать свое недавно возникшее уважение к лорду и леди Кулхевена. Однако даже теперь Мара была не совсем уверена в чувствах Адриана. Говорил он редко, только спрашивал время от времени, что собираются они сделать с тем или иным домом или полем, и ни разу не посмотрел на нее, так что она никак не могла понять, что там у него было на уме.
 Когда они закончили есть, вперед вышли женщины, чтобы показать, как продвигается работа над новым вышитым бельем для спальни миледи. Превосходную льняную ткань покрывало множество искусно вышитых птиц и цветов. Одеяло было набито нежнейшим гусиным пухом и тоже было расшито узором в виде цветов.
 К тому времени как они, собираясь возвратиться в замок, вернулись к лошадям, солнце уже начало заходить за холмы Килкени. Адриан, взяв Мару за талию, поднял ее в седло. Потом, распрощавшись с Джоном и другими селянами, они отправились в обратный путь.
 Из-за все еще продолжающегося молчания Адриана Мара была сама не своя от беспокойства. Когда они ехали заросшей травой лесной тропинкой, он вдруг остановился. По-прежнему не говоря ни слова, он слез с лошади и направился к ней. Когда он потянулся за поводьями Мунин, она, не в силах больше терпеть, вдруг выпалила:
 — Ты не собираешься сказать мне, что ты обо всем этом думаешь, Адриан?
 Адриан посмотрел на нее так, как будто совершенно не понимал, о чем идет речь.
 — О чем именно, моя дорогая?
 С каким-то странным выражением на лице он протянул руки, крепко взял ее за талию, без особого усилия поднял с седла и опустил на землю.
 — Что ты думаешь о деревне, о переменах там?
 Он улыбнулся, взял ее руку и нежно поцеловал.
 — Я думаю, что ты замечательная женщина, дорогая. И что люди Кулхевена должны быть счастливы иметь такую госпожу.
 — Так ты не сердишься?
 — Нет, я не сержусь. Ты сделала то, что я должен был сделать давным-давно, и к черту все указы Протектората и Кромвеля.
 Он взял ее за руку и повел к лесу.
 — Адриан, куда мы идем? Я хотела поговорить с тобой об этом. Адриан…
 Но у него на уме были вовсе не разговоры. Когда они дошли до берега озера, где она впервые предстала перед ним плавающей, он выпустил ее руку и повернул к себе. Когда Мара увидела его темные от желания глаза, сердце ее забилось чаще, она стояла совсем тихо, а он взял ее лицо в ладони и приблизил свои губы к ее.
 Голова у нее откинулась назад, украшенная плюмажем шляпа свалилась на землю. Мара страстно ответила на поцелуй и, обняв руками его шею, погрузилась в блаженство объятия.
 Никогда еще она не ощущала себя настолько необходимой кому-либо. Мара почувствовала, что ее ноги отрываются от земли, потом что снова стоит на земле, затем он выпустил ее из объятий. Открыв глаза, она увидела, что он уже сбросил ботинки и начал снимать бриджи.
 Ей не нужно было спрашивать, чтобы понять его намерения, и она предвкушала предстоящее наслаждение.
 — Я хочу видеть тебя обнаженной и такой же прекрасной, как в тот раз, когда ты плавала в озере. Хочу почувствовать, как твое тело соприкасается с моим в воде, почувствовать сладость твоего тела и любить тебя прямо здесь, на лесной поляне, чтобы я смог, не сдерживаясь, закричать, когда мое семя извергнется в тебя.
 Звучащая в его голосе сила страсти повергла Мару в трепет.
 — Да, милорд.
 — Я весь горю от желания, Мара. Если ты тотчас же не разденешься и не окажешься подо мной, я просто умру.
 Адриан был уже совершенно обнажен и возвышался над ней подобно великолепной статуе. Он медленно разъединил застежку ее серого шерстяного плаща, небрежно бросил его на землю и начал расстегивать пуговицы зеленого вельветового жакета. Когда у него истощилось терпение, он просто сорвал оставшиеся пуговицы, снял через голову рубашку, освободил бретельки, удерживавшие на месте юбку, и вот она уже стояла перед ней в одних чулках и башмаках.
 Намеренно не торопясь, он снял эти два последних предмета ее туалета, расстегнув сатиновые подвязки, удерживающие чулки над коленями, и медленно провел руками сверху вниз вдоль каждой ноги. Мара задрожала, но не потому, что ей было холодно. Внутри ее горел огонь желания, и даже прохладный воздух не мог погасить его.
 Потом он поднял ее, привлек к себе и, соединившись с ней губами, медленно вошел в воду. Ощущение холодной воды на коже только усилило ее возбуждение, и, когда он прикоснулся губами к розовому соску, она в изнеможении откинула назад голову. Почувствовав горячие губы на своей прохладной коже, Мара чуть было не потеряла сознание от нахлынувших эмоций.
 Она когда-то слышала, что холодная вода снижает мужское вожделение, но в данном случае она, казалось, только стимулировала его желание.
 Он поставил ее на дно, где вода доходила ей до середины бедер, и, жадно осмотрев, нежно поцеловал ее лицо и глаза, осторожно куснул мочку уха. Рот его был горячим, и Мара почувствовала, как его набухшая плоть упирается в ее живот. Не в силах противиться искушению, она положила на него руку.
 От этого прикосновения тело Адриана напряглось, и она подумала, что ей приятно чувство подобной власти над ним. Руке было горячо, было ощущение чего-то твердого и в то же время нежного на ощупь, сжав руку крепче, она почувствовала быстрое биение пульса.
 Адриан содрогнулся и простонал:
 — Хотя мне всегда больше всего хотелось, чтобы ты сама пожелала исследовать мое тело, но, если это будет продолжаться в том же духе, миледи, я скоро начну стесняться Он взял ее за руку, вывел назад на поросший мягким мхом берег и положил на ковер из болотных фиалок и цветущего калгана. Потом томительно медленно опустился рядом с ней, осыпал легкими поцелуями нежную кожу плоского живота, слегка куснул мягкое округлое бедро и пробежал языком по грудям.
 — Закрой глаза, Мара, расслабься.
 Она сделала, как ее просили, догадываясь, что он задумал нечто необыкновенное. И тут почувствовала, как что-то легко, словно перышко, ползет по ее плечу к груди. Когда этот мягкий предмет, щекоча кожу, оказался на ее животе, Мара открыла глаза. Адриан держал в руке длинный, мягкий листок белой ивы и водил его покрытой белым пушком поверхностью по ее коже.
 Он нежно провел им вокруг соска, отчего тот набух и по всему ее телу распространилось необыкновенно сладостное ощущение. Она опять закрыла глаза и глубоко вздохнула, желая, чтобы это продолжалось вечно, Внезапно вместо прикосновения нежного листка ивы она почувствовала на груди влажный жар его губ.
 Он начал целовать сосок, протягивая его между губами, пока она не закричала от пронзившей все тело сладостной муки. Его руки скользнули вниз, пальцы слегка раздвинули ноги и коснулись нежной, влажной плоти, лаская ее, пока у нее не перехватило дыхание Ей не хотелось, чтобы это кончалось. Казалось, что его пальцы точно знали, какие действия доставят ей наибольшее удовольствие, они не останавливались ни на мгновение, вознося ее на самый верх блаженства, и ее бедра поднимались навстречу им, желая еще большего.
 — Пожалуйста, Адриан, не останавливайся Пожалуйста, дай мне…
 Она не смогла закончить фразы. Последним прикосновением он достиг того, что наконец волна желания нахлынула на нее, оставив Мару почти бездыханной и обессиленной.
 — Смотри на меня, Мара. — Его голос донесся до нее откуда-то сверху.
 Все еще находясь под впечатлением прочувствованного, она приоткрыла глаза и, не будучи в состоянии что-либо сказать, с обожанием посмотрела на него.
 — Я хочу, чтобы ты смотрела на меня, когда я соединюсь с тобой, — сказал он, нависая над Марой и направляя себя внутрь ее. Она постаралась расслабиться, чтобы принять его до конца, и слегка вскрикнула, почувствовав, как он целиком наполнил ее.
 Адриан начал двигаться, производя тысячелетиями изведанные человечеством движения, медленно опустошая ее и вновь наполняя. Возбуждение, которое начало было спадать, вновь вернулось, вознося ее на вершину блаженства.
 Она смотрела на возвышающееся над ней лицо, глаза его были закрыты, лицо сосредоточенно. Он ускорил движения, все сильнее посылая тело вперед. Мара вцепилась руками в его плечи и обхватила его тело ногами, стараясь притянуть еще ближе, принять его всем своим существом.
 Ей казалось, что время как будто остановилось и они остались одни на всей земле, что только для них светит солнце и шумит листвой легкий ветерок.
 Вдруг Адриан издал громкий крик, эхом отозвавшийся между деревьями, и вошел в нее последним движением. Его тело судорожно дернулось, дыхание стало неровным, и Мара почувствовала внутри себя его семя.
 Потом он опять прижался к ней, по-прежнему наполняя ее полностью, и, принимая в райские кущи своих объятий, стал целовать ее шею, лицо, мочки ушей, его ласковые руки прижимали ее все крепче, и ей опять хотелось, чтобы это никогда не кончалось.
 Через некоторое время он неохотно выпустил ее из объятий.
 — Теперь быстро темнеет. Нам надо возвращаться в Кулхевен.
 Возвращаясь к реальности, Мара разочарованно вздохнула.
 — Я хотела остаться здесь навсегда, — сказала она, наблюдая за тем, как Адриан встает и натягивает бриджи.
 — Тогда слуги, без сомнения, начали бы беспокоиться и разыскивать нас. Представляю себе, какого цвета стала бы миссис Денбери, если бы обнаружила нас здесь.
 Мара надела через голову рубашку и рассмеялась:
 — Вероятно, но только не мистер Шипли. Он просто посмотрел бы на нас со своим обычным непроницаемым видом, как будто так и должно быть, и вежливо спросил, что мы будем пить за ужином — вино или мед.
 Когда они оба оделись, Адриан в последний раз обнял Мару и поцеловал ее с такой нежностью, что у нее на глаза навернулись слезы.
 Когда они, вдвоем на Хугине, наконец тронулись по направлению к Кулхевену, из-за горизонта пробивались последние лучи солнца. За Хугином медленно трусила Мунин. Мара сидела впереди Адриана, свесив ноги по одну сторону седла и положив голову на широкое плечо Адриана.
 В его крепких объятиях Мара чувствовала себя в полной безопасности, так спокойно она не ощущала себя никогда в жизни. Ей хотелось провести в таком спокойствии и уверенности всю оставшуюся жизнь, потому что вряд ли она испытает когда-нибудь большее счастье.
 Мара очень надеялась, что по возвращении в Кулхевен никакие события не доставят им больше беспокойства и не нарушат этого вновь обретенного мира.
 Но, вероятно, ей надо было держать это желание при себе.
 Потому что, когда они свернули на аллею, ведущую к дому, Мара увидела чужих лошадей, привязанных к столбу. Не успели они подъехать к лестнице и спешиться, как к ним подбежал Дейви.
 — Милорд, вас хотят видеть двое каких-то грубиянов. Мистер Шипли сказал им, что не знает, когда вы вернетесь, но они пожелали подождать вас в гостиной.
 Спешившись, Адриан передал поводья Дейви.
 — Пойду посмотрю, что им от меня надо.
 Он помог Маре слезть к лошади, и она прошла вместе с ним в гостиную.
 Как и сказал Дейви, в комнате его ожидали двое огромных, угрожающего вида мужчин. В одном из них Мара узнала компаньона Оуэна, которого видела, когда встречалась с братом ночью в коттедже. Другой имел комплекцию и наружность медведя, на его грубое лицо беспорядочно свисали пряди темных волос.
 — У нас есть новости об Оуэне.
 Адриан остался стоять в дверях.
 — Какие же?
 — Он находится в Дублинской тюрьме. И хочет, чтобы вы приехали к нему.
 — А что, если я этого не сделаю?
 — Он сказал, что может рассказать кое-что, после чего вы займете соседнюю камеру. И если вы не приедете, он позаботится о том, чтобы она не долго пустовала.
 На скулах Адриана вздулись желваки.
 — Скажите ему, что я приеду.
 Стуча каблуками, двое встали.
 — И привезите с собой эту девку. Он хочет видеть ее тоже, — сказал мужчина, похожий на медведя.
 Адриан ответил угрожающим тоном:
 — Эта девка является моей женой и, следовательно, носит титул графини, поэтому будьте любезны относиться к ней с уважением.
 Мужчина проворчал что-то и, махнув своему товарищу, вышел из комнаты.
 Когда они ушли и топот копыт затих в ночи, Адриан повернулся к Маре:
 — Собери вещи для поездки в Дублин, Мара. Мы поедем повидаться с твоим братом.




 Глава 26


 Дорога в Дублин заняла на целый день больше обычного; все время, пока они не въехали между двумя башнями Ньюгейтских ворот на улицу Святого Томаса, ведущую к центру города, почти непрерывно шел обложной дождь.
 Часть времени была потрачена на то, чтобы вытащить карету из канавы у обочины узкой дороги близ Килдара, на которую по ошибке свернул Пудж. Остальное время ушло на остановки, которые они делали всякий раз, когда им попадался по дороге отряд солдат парламента, направляющихся справиться о состоянии здоровья лорда-протектора Оливера Кромвеля. Последний попавшийся им отряд представлял собой группу усталых и голодных пехотинцев в насквозь промокшей форме, возглавляемую человеком, назвавшимся себя полковником Фреттериджем, благодаря длинному острому носу и бусинкам-глазам напоминавшим вытащенную из воды крысу. Он сообщил им, что Кромвель находится на пороге смерти, что, казалось, полковника совсем не беспокоило, и добавил, что ни один врач в Лондоне не может определить, чем вызвано такое внезапное заболевание.
 Услышав эти новости, Адриан еще глубже ушел в свои мысли, если только это было возможно, потому что и до этого почти не разговаривал.
 Судя по тому, что ранее рассказал Маре Адриан. можно было сделать вывод, что покушение удалось.
 Но Мара никак не могла понять, доволен он этими новостями или нет. Если до этого он едва ли произносил более пяти слов кряду, то с того момента, как услышал известие о плохом состоянии лорда-протектора, ему хватало и двух.
 Вместе с тем его молчание давало ей возможность подумать о предстоящей встрече с братом в тюрьме.
 Адриан сказал ей, что Оуэна непременно повесят, он считался самым опасным из ирландских тори, за его голову была назначена награда в пятьдесят фунтов — кругленькая сумма, мечтой о которой сейчас, без сомнения, наслаждается солдат, схвативший его.
 Только что стемнело, когда они проехали через освещенные факелами ворота и выехали на опустевшую Хай-стрит. В дневное время улица обычно представляла собой шумную и живописную картину: женщины вывешивали для просушки белье, а уличные торговцы раскладывали рыбу, фрукты и хлеб на ступеньках церкви Рождества.
 Пудж остановил карету на темном углу, но света от свечей, горящих за окнами расположенного рядом дома, оказалось достаточно для того, чтобы Мара смогла прочитать название улицы: Скиннер-роуд. Значит, они находились возле церкви Рождества, неподалеку отсюда они с Саймой когда-то жили в задней комнате лавки портного, в которой она, несмотря на отсутствие способностей к рукоделию, шила целыми днями, пока ее пальцы не становились точно деревянные, а глаза не начинали слезиться от плохого освещения.
 Мистер Чипсайд платил плохо и заставлял работать до изнеможения, пока наконец она не ударила его по голове маленьким и неудобным деревянным стулом, на котором вынуждена была сидеть, когда он в очередной раз попытался схватить ее за грудь.
 В тот же день ее уволили, и, получив причитающуюся ей плату, всего три шиллинга, и забрав свои скудные пожитки из убогой комнаты, в которой они спали, Мара и Сайма перешли в дом капитана Грина, одного из английских офицеров, служивших в Дублине. Там они работали на кухне, помогая готовить блюда и сервировать стол для многочисленных приемов, устраиваемых миссис Грин. На этом месте они пробыли до тех пор, пока Сайма, после того как миссис Грин дала ей пощечину за то, что она уронила на пол салфетку, не добавила одного из своих чудодейственных снадобий в тушеную баранину, после чего у всех, кто ее ел, выступила отвратительная болезненная сыпь.
 Как раз тогда, когда она работала в доме Гринов, Оуэн и пришел к ней в первый раз, чтобы рассказать об Адриане, графе Сент-Обине, новом владельце Кулхевена. Именно там она впервые услышала об Арабелле и о том, что Адриан собирается жениться на ней. И именно там у нее впервые стал формироваться план возвращения в Кулхевен.
 Адриан взял ее за руку:
 — Мара, надвинь капюшон на голову. Мы возле дома одного из моих соратников, и никто из нас не должен быть узнан.
 Мара без возражений подчинилась и проследовала за ним в дверь дома, возле которого они остановились.
 В комнате, в которую они вошли, было темно, но она полагалась на Адриана. Он, должно быть, бывал здесь не раз, потому что прекрасно знал расположение помещений. Они прошли еще через две двери, поднялись по небольшой лестнице и остановились. Мара ничего не видела и крепко держалась за край плаща Адриана, понимая, что если потеряет его, то никогда не найдет отсюда выхода.
 Потом она услышала скрип дерева, и внезапно Адриан исчез. Сердце Мары бешено застучало, но она не рискнула позвать его, чтобы не поднять тревоги. Вдруг сильные руки схватили ее за талию, она почувствовала, что поднимается в воздух, и откуда-то снизу услышала его голос:
 — Хватайся за края и подтягивайся вверх.
 Мара подняла руки и нащупала над своей головой края небольшого люка. Она ухватилась за них и, пользуясь поддержкой Адриана, умудрилась пролезть внутрь и сесть на край.
 — Отойди в сторону, чтобы я смог пролезть вслед за тобой.
 Мара начала отодвигаться, любопытствуя, каким образом Адриан просунет свое могучее тело в столь узкое отверстие, и тотчас же ударилась спиной обо что-то твердое и холодное. Было темно, и она замерла, стараясь больше не двигаться. Будучи опытным солдатом, Адриан ухитрился без особого шума протиснуться вслед за ней. Потом Мара услышала глухой удар, витиеватое ругательство и шум выдвигаемого и задвигаемого ящика.
 Мгновение спустя он зажег свечу, которая тускло осветила комнату.
 — Ну вот. Может быть, здесь не так удобно, как в гостинице Брука, что поблизости, но вшей нет, простыни чистые и не приходится бояться, что посреди ночи сюда ворвется какой-нибудь пьянчуга, чтобы изнасиловать тебя.
 Мара улыбнулась и согласно кивнула.
 Они находились на чердаке небольшого дома, потолок был таким низким, что Адриану приходилось нагибаться, и, судя по тому, как он потер висок, именно это обстоятельство послужило поводом для ругани, которую она слышала чуть раньше. В комнате находились кровать и рядом с ней туалетный столик, на котором стояли свеча, чаша для умывания и кувшин. Адриан подошел к столику и налил в чашу воды.
 — Не хочешь умыться после поездки?
 Мара кивнула и, подойдя к столику, плеснула немного воды на лицо. Вода была холодна как лед, но приятно было освежиться и смыть с себя грязь, осевшую на лице за время поездки.
 — А теперь я должен ненадолго покинуть тебя, — сказал Адриан. — Ты останешься здесь. Я закрою люк за собой, а ты поставишь на него столик, чтобы никто не смог сюда проникнуть. Он довольно тяжел, но не неподъемный, так что ты справишься.
 — Но, может быть, мне лучше пойти с тобой?
 — Нет. Мне надо будет побывать в нескольких местах, где женщинам не место. Я не хотел говорить тебе этого раньше, чтобы ты не отговаривала меня от поездки, но известие от твоего брата может быть просто приманкой, чтобы арестовать меня. Если Оуэн уже рассказал властям о том, что я в течение последних лет был шпионом, для них было бы гораздо удобнее схватить меня здесь, чем в Кулхевене. И узнать об этом можно будет только после завтрашнего визита в тюрьму.
 — Я не хочу, чтобы ты шел туда, Адриан.
 Он улыбнулся и погладил ее по щеке.
 — Я должен пойти туда. Твой брат не оставил мне выбора. Он может погубить все дело восстановления наследника на троне. — Адриан повернулся и прошелся по комнате. — Там, в корзине возле камина, есть дрова.
 Разожги небольшой огонь и залезай в постель. Ночами тут бывает холодно. Я вернусь как можно скорее.
 Мара смотрела ему вслед и не хотела, чтобы он уходил, но знала, что умолять его об этом бесполезно.
 Когда Адриан исчез в отверстии люка и закрыл за собой крышку, она, как он и просил, поставила на нее столик.
 Потом повернулась и осмотрела скудно обставленную комнату, в которой действительно было довольно холодно. Мара решила последовать совету Адриана и зажечь огонь. Когда в камине разгорелся огонь, она начала было прохаживаться по комнате, но подумала, что, возможно, кто-нибудь внизу сможет услышать шум ее шагов. Мара села на кровать и начала следить за танцующими язычками пламени, но вскоре ее глаза стали слипаться. Поездка была долгой и утомительной, возможности поспать в карете было не много. Не зная, когда может вернуться Адриан, она решила не противиться усталости и лечь в кровать.
 Мара не знала, сколько прошло времени до того, как ее разбудил тихий стук. Когда она открыла глаза, огонь уже почти погас и ей потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, где она находится. — Встав с кровати, Мара направилась к закрытому люку.
 Послышался еще один тихий стук.
 — Мара, ты не спишь? Убери столик, чтобы я мог подняться.
 Она сдвинула туалетный столик с крышки люка.
 — Я принес поесть. Не так много, но до утра нам хватит, — сказал он, поднявшись наверх и подавая ей небольшой тюк. — Там есть вино, и я даже смог раздобыть для тебя кекс. — Потом Адриан взглянул на нее и, должно быть, заметил сковывающий ее страх, потому что коснулся пальцем одетой в перчатку руки ее щеки и сказал:
 — Не волнуйся, любовь моя. Все будет хорошо.
 Мара кивнула, всей душой желая поверить ему, и начала развязывать тючок.
 После того как они поели соленого сыра с мягким хрустящим хлебом, запивая его терпким вином, Адриан прилег рядом с ней на узкую кровать. Он обнял ее, прижавшись всем телом, и, несмотря на ночной холод, Маре тут же стало тепло.
 Если бы только она могла поверить в то, что все будет хорошо. Но если бы это было так, если бы опасность действительно миновала, тогда зачем было Адриану принимать подобные меры предосторожности?
 Она была не такой уж дурочкой, чтобы ее можно было так легко обмануть, и понимала, насколько опасно для Адриана было пребывание в Дублине. Мара знала, что он опасался того, что его деятельность раскрыта. И все из-за нее. Она не стала слушать его, когда он просил не предупреждать Коннелли. Все, что она ни делала с того дня, как повстречала его, грозило ему опасностью. Она позволила, чтобы желание вернуть себе Кулхевен завладело всеми ее мыслями и поступками, и этим поставила любимого человека в опасное положение. Если с ним что-нибудь случится, она никогда не простит себе этого.
 Если бы Адриан бросил ее, как только узнал, кто она такая на самом деле, у него не возникло бы всех этих неприятностей. Мара вспомнила, что еще совсем недавно ей казалось, что для нее нет ничего более важного на всей земле, чем вернуть себе Кулхевен. Теперь же она поняла, что существуют более важные вещи, чем удовлетворение чувства мести. И что самое важное в ее жизни — это Адриан.
 Мара помолилась про себя, обещая отдать Кулхевен и все на свете, лишь бы ему не грозила опасность.
 На следующее утро поднявшийся до рассвета Адриан, пытаясь перелезть через Мару, разбудил ее.
 — Черт побери, — пробормотал он, заметив, что она проснулась. — Я не хотел будить тебя. На этой идиотской кровати не смог бы спать даже карлик, не говоря уже о двух взрослых людях.
 Мара протерла глаза и зевнула:
 — Все в порядке, Адриан. Все равно я хотела встать вместе с тобой.
 Адриан подошел к чаше для умывания и плеснул себе в лицо пригоршню ледяной воды.
 — Дьявольщина, если уж это не сможет разбудить мертвеца, не знаю, что же тогда сможет. — Он повернулся, предоставив ей на обозрение свой великолепный мускулистый торс. Ей захотелось вдруг уткнуться лицом в его теплую грудь и остаться так навсегда, но она понимала, что это невозможно. Вместо этого Мара в свою очередь ополоснула лицо водой и вытерлась полотенцем.
 Повернувшись, она увидела, что Адриан уже одет и натягивает на себя сапоги.
 — Сегодня, я собираюсь повидаться с Оуэном.
 Мара кивнула, зная, что это так и было задумано.
 — Сейчас я оденусь и пойду с тобой.
 — Нет.
 Мара повернулась и вопросительно посмотрела на него.
 — Я пойду один, Мара.
 — Но Оуэн сказал, что хочет видеть и меня тоже.
 — Если я удостоверюсь в том, что тебе не будет грозить опасность, у тебя еще будет возможность повидаться с ним. Но что хорошего будет в том, если нас обоих схватят и закуют в цепи?
 «Но если тебя схватят, — подумала она, — я хочу, чтобы меня схватили вместе с тобой».
 — А как я узнаю, что можно идти безбоязненно?
 — Я вернусь за тобой. Если меня не будет к полудню — значит, я арестован. — Он достал из кармана листок пергамента. — Вот, возьми это письмо. Это пропуск на судно «Странник», отплывающее в Англию.
 — На этом корабле прибыла Арабелла.
 — Да. Его капитан — один из моих соратников.
 Его зовут Вильям Мак-Дафф, и, получив из твоих рук письмо, он отвезет тебя в город Веймут в графстве Дорсет. Там ты должна будешь отыскать человека по имени Ченсери. Он страшен на вид, но совершенно безобиден для женщин, и чаще всего, его можно найти в таверне под названием «Прекрасная свинья». Он отвезет тебя из города в родовое гнездо моей семьи Россинхем, расположенное возле деревушки Чатли. Я не стал ничего этого записывать, надеясь на твою замечательную память. Знаю, что ты и так запомнишь каждое слово.
 Из тебя вышла бы прекрасная шпионка, Мара, — впрочем, я отклоняюсь от темы. В Россинхеме тебя встретит сестра моей матери, Хестери, — ты можешь называть ее, как и все, тетушкой. Она позаботится о твоей безопасности. Ты по праву официально являешься графиней Сент-Обин и, поскольку после меня наследовать титул некому, можешь стать последней графиней Сент-Обин. Видимо, наш род был обречен с самого начала, с наследниками в нем было всегда плохо. Я надеялся, что смогу изменить это, вырастить достойное потомство, но, как оказалось, из этого может ничего не получиться. Так что наша ветвь может прерваться на мне, официально признанным незаконнорожденным.
 К концу этой горькой речи у Мары по щекам текли слезы. Даже после того, что она ему сделала, после всех опасностей, которые навлекла на него, он все же заботится о ее будущем.
 Не зная даже, носит ли она под сердцем его ребенка.
 — Ты не незаконнорожденный, — сказала она, думая о том, что недостойна его.
 Тогда он взял ее лицо в ладони и улыбнулся:
 — Не плачь, любовь моя. Я хочу, чтобы ты ни о чем не жалела. Я восхищаюсь тобой больше, чем кем бы то ни было на всем свете, потому что никогда не встречал более храброй и достойной женщины, чем ты.
 И если уж мне суждено умереть, я умру счастливым человеком, зная, что люблю самую прекрасную рыжеволосую нимфу во всей Ирландии.
 Поцеловав ее долгим и страстным поцелуем, от которого у нее перехватило дыхание, он отступил.
 — А теперь мне надо идти. И помни, ровно к двенадцати часам ты должна будешь добраться до «Странника», обратиться к капитану Мак-Даффу и отплыть к берегам Англии.
 Он быстро нырнул в люк и исчез, оставив Мару бороться с подступающими к горлу рыданиями.




 Глава 27


 Адриан, чтобы не дать повода для подозрений, с .безразличным видом смотрел прямо перед собой. Охранник, стоявший у ворот, ведущих в ту часть Дублинского замка, где содержались заключенные, изучал его пропуск. Граф сразу увидел, что этот слегка перекормленный человек не понял, что документ, которые он держит в руках, был поддельным, потому что, очевидно, не вникал в то, что было в нем написано. Он прочитал пропуск слишком быстро и, не останавливаясь на каждой строчке, а сразу посмотрев на нижнюю часть документа, вернул его Адриану.
 Приказ был написан на пергаменте прекрасной выделки, выглядел вполне официально, и на нем стояла печать самого лорда-протектора Кромвеля, вернее, печать, подделанная соратниками Адриана, но этого было вполне достаточно, чтобы охранник разрешил ему пройти к арестованным.
 — В вашем пропуске не сказано, кто из арестованных вам нужен. Кого вы желаете видеть?
 — Мне нужен ирландский бунтовщик по имени Оуэн Диспенсер.
 — Этого завтра утром должны повесить первым.
 Объявления разослали повсюду. За голову этого парня было назначено пятьдесят фунтов. Стоило ли столько шума поднимать, но они хотят, чтобы это послужило примером и как можно больше народа полюбовалось, как он будет болтаться на веревке.
 Под носом у охранника повисла длинная сопля, которую он вытер грязным обшлагом рукава.
 — В этом каменном мешке чертовски холодно. Из носа прямо рекой течет.
 Он проводил Адриана вниз по узкой сырой лестнице мимо дверей в камеры других узников, потом в самый конец темного и узкого коридора до маленькой деревянной дверцы. Глядя на пробежавшую мимо него крысу, Адриан подумал, что правильно сделал, что отказался взять Мару в эту грязную дыру. Охранник звякнул вытащенной из кармана связкой ключей и отыскал в ней нужный, которым и открыл дверь камеры Оуэна.
 — Когда соберетесь уходить, только позовите, и я открою вам. Если он начнет буянить, стукните его по голове вот этим. — И он протянул Адриану грубо вырезанную деревянную дубинку, на конце которой виднелись засохшая кровь и волосы с головы какого-то другого несчастного, познакомившегося с ней раньше.
 Повесив фонарь на ручку двери, охранник повернулся. — Я буду наверху лестницы.
 Дверь за ним закрылась, и Адриан через маленькое зарешеченное окошко увидел, как тот, еще раз вытерев рукавом нос и глотнув чего-то из фляжки, пошел прочь.
 Адриан оглядел камеру, пытаясь рассмотреть в темноте Оуэна.
 — Что ж, я вижу, вы получили мое послание, — услышал он хриплый голос откуда-то из правого угла.
 Адриан снял фонарь с ручки двери и двинулся в направлении голоса. Оуэн сидел на брошенной прямо на каменный пол провонявшей мочой куче соломы. На одной щеке у него виднелся потемневший синяк, а из уголка рта, от разбитой и вспухшей губы, тянулась вниз засохшая струйка крови. Он облизал губы. Адриан не пошел дальше.
 — Да, очевидно, получил. Иначе зачем мне было появляться в этой вонючей дыре?
 Оуэн встал, и запах мочи, казалось, стал вдвое сильней.
 — Я думаю, вы уже знаете ответ на этот вопрос.
 — Я не могу освободить вас из тюрьмы, Оуэн. У меня здесь больше нет власти.
 — А я думаю, можете и сделаете это, если не хотите, чтобы вам были предъявлены кое-какие обвинения.
 Адриан нахмурился:
 — Разве вы не слышали? Кромвель мертв. До Ирландии новости пока еще не дошли, но это лишь вопрос времени. Поэтому все, что вы собираетесь сообщить обо мне, в данный момент мало что значит.
 Оуэн расплылся в улыбке.
 — А кто сказал, что я собираюсь обвинять вас перед Кромвелем? Я не так глуп, Сент-Обин. Кто поверит свидетельству ирландского бунтовщика против одного из самых доверенных людей Протектората? Я говорю совсем о другой особе.
 — О ком же?
 — Как там поживает моя сестра?
 — При чем тут Мара? Она не имеет никакого отношения к вашему аресту.
 Оуэн грязным ногтем поковырялся в зубах:
 — Имеет, только не в том смысле, как вы думаете.
 Видите ли, до того, как у нашей семьи отобрали Кулхевен, во времена довольной и беззаботной жизни, Мара была помолвлена с одним молодым человеком из соседнего имения.
 — Какое мне теперь до этого дело? Она замужем за мной и, должен добавить, кажется, вполне счастлива этим, — Имя человека, которому она была обещана, — Лаэм Шонесси.
 Адриан весь напрягся.
 Оуэн ухмыльнулся:
 — Я вижу, что это известие вас заинтересовало! Вы ведь помните Лаэма Шонесси, не так ли, Сент-Обин?
 Когда я сидел в этой чертовой дыре в прошлый раз, мы были с ним в одной камере. Здесь он и погиб, убитый из ревности одним английским солдатом, заставшим его в объятиях никчемной шлюхи-англичанки. — Он помолчал. — Интересно, что скажет наша дорогая Мара, когда узнает, что человек, за которого она вышла замуж, виноват в смерти ее бывшего нареченного.
 В который раз после ухода Адриана Мара считала удары колокола, доносящиеся до нее с башни церкви Рождества. Только когда колокол пробил роковой двенадцатый раз, она перестала следить за временем.
 Он сказал, что, если не вернется к полудню, Мара должна будет нанять карету в Рингсенде, где пришвартован «Странник», и отбыть в Англию. Немедленно.
 Но Адриана не могли арестовать. Она отказывалась поверить этому. Поэтому решила подождать еще немного, дать ему шанс вернуться к ней.
 Когда часы пробили опять, означая, что прошел еще один час, Мара по-прежнему не хотела даже и думать о том, что с Адрианом могло что-то случиться и Оуэн может опуститься так низко, чтобы предать его. Нет, просто Свидание заняло больше времени, чем Адриан предполагал. Она подождет еще час. Только один час, а потом сделает, как сказал Адриан. Ведь в любую минуту он может постучать в люк Я сказать ей, что все в порядке.
 Мара посмотрела на крышку люка, ей захотелось спуститься вниз, отыскать окно и взглянуть, что делается снаружи, откуда до нее доносился шум города. Эта неопределенность положения, незнание того, что случилось с Адрианом в тюрьме, почти сводили ее с ума.
 «Ничего страшного не произошло, — старалась ус, покоить себя Мара. — Он слишком умен, слишком осторожен и предусмотрителен, чтобы попасться в ловушку, которую ему мог устроить ее брат. Вероятнее всего, Оуэн пытается убедить Адриана помочь ему освободиться — как будто это было возможно».
 И вдруг она что-то услышала, какой-то звук внизу.
 Мара, которая последние несколько часов не находила себе места, тут же перестала ходить по комнате и прислушалась. Кто-то тихонько постучал по крышке люка.
 — Мара, все в порядке. Можешь открыть люк.
 Услышав звучащий снизу голос Адриана, Мара чуть не подпрыгнула от радости. Она бросилась к люку, не обращая внимания на производимый ею шум, отодвинула столик и убрала крышку, чтобы он смог подняться наверх.
 — О, Адриан, — сказала она, спрятав лицо у него на груди, — я знала, что, если подожду еще немного, ты придешь. Знала, что все будет хорошо.
 — Да, но мы должны покинуть этот дом как можно скорее. Собери свои вещи, к сумеркам мы должны покинуть город.
 — А как насчет Оуэна? Я думаю, что он хотел меня видеть.
 Адриан начал прятать в мешок все, что могло служить свидетельством их пребывания в этой комнате.
 — Боюсь, что ты не сможешь повидаться с Оуэном, Мара. Завтра утром его должны повесить.
 Мара тихо вскрикнула. Она сознавала, что ее брат виновен в многочисленных преступлениях, он шантажировал ее, заставляя красть у Адриана документы, понимала, что он не тот человек, с которым ее могли бы связывать узы любви, который мог бы защитить ее честь, но, несмотря на это, он все же был ей братом.
 — И ты ничего не можешь для него сделать?
 — Боюсь, что нет. Кромвель мертв, все подняты под ружье. Поскольку никто не знает, отчего он умер, распространяются слухи о том, что его убили, и правительство хочет строго наказать тех, кто, подобно твоему брату, выступал против Протектората. Им все равно, на кого возложить ответственность, лишь бы они были известны как враги Протектората. Твой брат стал одним из этих козлов отпущения. Он просто оказался не в том месте и не в то время.
 — И что ему от тебя было нужно?
 Адриан отвернулся от нее.
 — Он пытался уговорить меня устроить его освобождение, хотя, без сомнения, и понимал, что я ничего не могу сделать. Он не знал о смерти Кромвеля. Об атом вообще мало кто знает. Там, за кулисами, прежде чем обнародовать эту новость, лихорадочно подыскивают нового лидера и правдоподобную причину смерти. Теперь Оуэн понял, что я ничего не могу для него сделать.
 Мара вспомнила того Оуэна, вместе с которым она выросла, того Оуэна, каким он был до того, как на землю Ирландии пришла война, и на глазах ее выступили слезы.
 — А я даже не могу с ним попрощаться.
 Адриан обнял ее и погладил по голове.
 — Извини меня, любовь моя. Я знаю, несмотря на то, что он тебе сделал, ты все еще чувствуешь к нему привязанность. Он для тебя часть семьи, вернее, все, что осталось от семьи, Я хотел бы что-нибудь сделать для тебя, но, поверь мне, когда я говорю, что бессилен в этом. А теперь мы должны срочно вернуться в Кулхевен, мне надо собраться. Сейчас, когда среди правителей Англии царит неразбериха, я должен поспешить в Лондон, чтобы как можно скорее помочь возвести на трон наследника. 0 умах сейчас царит такое смятение, что вряд ли можно будет когда-нибудь найти лучший шанс для возвращения Карла II на землю Англии. Я даже не знаю, как долго меня не будет. Это может занять довольно много времени, может быть, не один месяц.
 А сколько времени потребуется ему, чтобы избавиться от чувства вины за то, что он убил ее нареченного и, мало того, намеренно скрывает это от нее? Если вообще когда-нибудь удастся от этого избавиться.
 Мара разорвала объятия.
 — Адриан, я хочу поехать с тобой.
 — Это не очень разумное решение, Мара. Мне кажется, что тебе лучше остаться в Кулхевене. Это твой дом. И всегда был твоим домом по праву, а теперь еще и по закону. Ты получила его назад, как и хотела.
 — Но он не нужен мне без тебя.
 Адриан был непреклонен.
 — Иначе нельзя, Мара. Вот увидишь, когда ты займешься делами поместья, тебе некогда будет вспоминать обо мне. Я знаю, что ты сможешь возродить былое величие Кулхевена. Собственно говоря, даже рассчитываю на тебя в этом. А теперь давай отнесем вещи в карету и поедем.
 «Почему он говорит так определенно, так безоговорочно?» — подумала Мара, смотря вслед направившемуся к люку Адриану. Тут есть что-то еще, поняла она, что-то, чего он ей не рассказал.
 Ей было ясно одно — если он уедет, то «никогда больше не вернется.




 Глава 28


 На следующий день все добропорядочные граждане Дублина были буквально потрясены, когда перед публичной казнью одного из ирландских конфедератов осужденному удалось бежать во время беспорядков, возникших в толпе, сквозь которую его вели на виселицу.
 Все окрестности города были тщательно прочесаны, дома обысканы, каждая карета или повозка, проезжающая через любые из шести городских ворот, подвергалась досмотру.
 Все эти меры оказались, однако, бесполезными, потому что тремя днями спустя на песчаном берегу близ Рингсенда, в местечке под названием Лососевая Заводь, ниже по течению Лиффи, обнаружили маленький ялик, на котором он скрылся.
 Через два дня, когда они при свете полной луны подъехали к Кулхевену, Мара была уже точно уверена:
 Адриан что-то скрывает от нее. Она почувствовала это еще в Дублине, после его встречи с Оуэном, но теперь, промолчав столько часов наедине с ним в карете, она уверилась в этом окончательно.
 Когда карета свернула с большой дороги и остановилась на полукруглой, покрытой гравием дорожке возле замка, наступила почти полночь, но вся челядь, благодаря бдительности Шипли, ожидавшего их возвращения, была на ногах.
 — Милорд, — сказал Шипли, освещая ступеньки лестницы тускло светящим фонарем, — все очень рады вашему возвращению. Мы узнали от бродячего лудильщика, что ходят слухи о смерти лорда-протектора. Это правда, милорд? Кромвель действительно мертв?
 — Да, это правда, Шипли. Именно поэтому я завтра утром уезжаю в Лондон. Ее светлость со мной не поедет. Если у вас есть какое-либо дело, требующее моего срочного вмешательства, дайте мне знать, со всем остальным во время моего отсутствия обращайтесь к леди Сент-Обин. Когда я уеду, всем распоряжаться здесь будет она.
 Он вошел в холл и направился к своему кабинету.
 — Перед отъездом мне нужно просмотреть некоторые бумаги. Вам нет необходимости дожидаться меня.
 Мара не совсем поняла, обращается он к ней или к прислуге, собравшейся в холле, чтобы поприветствовать их, и у нее не было даже времени выяснить этот вопрос, потому что он тут же вошел в кабинет и плотно прикрыл за собой дверь.
 В течение следующих нескольких часов Адриан попытался привести в некоторый порядок счета Кулхевена. Книги были в отвратительном состоянии, и он увидел масштабы воровства Хораса Кроу. Потом Адриан написал доверенность, в которой предоставил Маре полное право распоряжаться всем имуществом от его имени, и оставил инструкции, как ей связаться с ним через тетку, живущую в его древнем родовом гнезде, Россинхеме.
 И только потом он начал писать ей письмо, которое составил в уме во время бесконечно долгого возвращения из Дублина.
 Сразу после того, как он покинул Оуэна в кишащей вшами подземной камере под древними стенами Дублинского, замка, он решил, что скажет Маре правду о том, что убил ее нареченного, Лаэма Шонесси, во времена своей службы в Дублине. Не то чтобы Адриан боялся, что Оуэн сам расскажет ей об этом. Как он сможет сделать это, когда должен сейчас висеть за городскими стенами на виселице, выставленный на обозрение всем добрым людям Дублина?
 Он должен был сделать это потому, что, по совести говоря, не имел права скрывать от нее подобные вещи.
 Она не заслуживала этого, и он, зная, что никогда не вернется назад, не оставит ее в неведении.
 Более того, он должен рассказать все, потому что любит ее.
 Но Адриан боялся, что не сможет после этого взглянуть ей в глаза.
 И он решил оставить письмо, которое она должна будет найти после его отъезда в Лондон. В нем он в деталях объяснит все, что тогда произошло, она сможет прочитать о том, как он сожалеет о совершенном поступке, и о том, что у него не хватило смелости увидеть ненависть к себе в ее прекрасных серо-зеленых глазах.
 Но вот уже полчаса он смотрит на чистый лист.
 Тихий стук в дверь отвлек его от этих мучительных мыслей. Адриан взглянул на часы, висевшие на стене. было три часа ночи.
 — Да?
 Дверь медленно открылась, и вошла Мара, с распущенными волосами, рыжими кольцами спускающимися на плечи, в белой ночной рубашке с кружевным воротником, такая невинная и прекрасная.
 И такая ранимая.
 Она остановилась прямо напротив стола, ее голые ступни тонули в толстом ворсе ковра.
 — Адриан, я чем-нибудь заслужила твое нерасположение?
 — Бог мой, разумеется, нет, Мара. Откуда ты это взяла?
 Она потупилась:
 — Я не вижу другой причины для твоего решения отправиться в Англию без меня. Ты говоришь, что это ненадолго, но я чувствую — нет, знаю, что ты говоришь не правду. Я знаю, что ты вернешься нескоро, если вообще вернешься, но не могу понять, почему ты покидаешь меня. Должна же быть какая-то причина тому, что ты не хочешь остаться со мной. Сначала я подумала: не потому ли, что я обманула тебя и заставила поверить в то, что я Арабелла, но потом решила, что ты простил мне это. Так почему же, Адриан? Потому, что я выгнала Хораса Кроу? Потому, что истратила деньги, которые он вернул, на жителей деревни? Или потому, что помогла убежать Коннелли, несмотря на твой запрет? Пожалуйста, скажи мне правду, потому что я не могу томиться в неизвестности, не понимая, почему ты хочешь покинуть меня.
 Адриан встал и обогнул стол. Он крепко обнял Мару и прижал ее голову к себе. Как хорошо было стоять так — ее щека у него на груди — и любоваться этими благоухающими, прекрасными рыжими волосами.
 И тогда Адриан понял, что должен рассказать ей все прямо здесь и сейчас, в своем кабинете, ей, стоящей перед ним в этой трогательной ночной рубашке, ей, похожей на ребенка, но с телом обворожительной женщины. Мара заслуживала того, чтобы знать все. И заслуживала того, чтобы выслушать это от него.
 Адриан с трудом отстранился:
 — Мара, сядь, пожалуйста.
 Не задавая лишних вопросов, Мара села в одно из мягких кресел, стоявших перед камином, и, сложив руки на коленях, ожидала, когда он начнет говорить.
 Адриан сел напротив, оперся локтями о колени и опустил голову на руки, глядя в пол. Зная, что сейчас сделает ей больно, он не мог смотреть ей в глаза и мучительно подбирал слова.
 Слова, которые разобьют ее сердце.
 — Мара, ты помнишь тот день, когда ты в первый раз приехала в Кулхевен?
 Она подалась вперед, опершись щекой о ладонь, — Ты хочешь сказать — в качестве Арабеллы?
 — Да, тот первый вечер, когда мы разговаривали в этой самой комнате.
 — Да.
 Адриан посмотрел ей в глаза.
 — Ты спросила меня о том времени, когда я служил в Дублине солдатом, а я ответил уклончиво и быстро сменил тему разговора. — Он остановился, стараясь успокоить дыхание. — Я поступил так, потому что надеялся забыть об этом периоде своей жизни. Хотел стереть его из памяти. Видишь ли, времена тогда были смутные.
 Внимательно слушая его, Мара кивнула, но не произнесла ни слова.
 — Будучи в Дублине, я служил в гарнизоне тюрьмы Дублинского замка. Моей обязанностью было охранять содержащихся там узников.
 — Ты хочешь сказать, там, где ты встречался позавчера с Оуэном?
 — Да. Но Оуэн попал туда не в первый раз. Он уже бывал там. Я встретился с Оуэном и завязал с ним отношения именно во время службы в тюрьме. В это время я также встретил девушку, которую считал самой невинной и бесхитростной женщиной на свете. Мне даже показалось, что я люблю ее. — Он помолчал, опять подыскивая слова. — Она была дочерью полковника, коменданта тюрьмы, жила в Дублинском замке — одна из немногих тогда женщин там — и привлекала внимание всех мужчин, потому что была очень красива, Я начал за ней ухаживать.
 Однажды она пришла ко мне и сказала, что один из узников делал ей нескромные предложения во время прогулки. Убедила меня в том, что боится его. И вот однажды ночью, проверяя камеры, я нашел ее в его камере и — он посмотрел на нее в упор — в его постели.
 Я был в ярости, не подумал даже спросить себя, почему она оказалась в камере этого человека и каким образом попала туда. Полагая, что узник совершил над ней насилие — а она в тот момент сказала мне именно это, — я был вне себя, и тут он попытался выхватить у меня пистолет. Я выстрелил в него и убил. Позднее я узнал, что эта девушка, это невинное создание, в сети которой я попал, уже не одну неделю тайно встречалась с этим узником.
 Мара наклонилась вперед и взяла его руку в свои.
 — О, Адриан, мне так жаль тебя.
 — Подожди. Это еще не все. Я не был наказан за убийство этого узника, потому что тот хотел разоружить меня. А то, что он в довершение ко всему был еще и ирландским патриотом, оправдывало его убийство в глазах Протектората. Но не в моих глазах. До того я никогда в своей жизни не действовал так необдуманно.
 После случившегося я оставил службу в Дублине, подал в отставку и уехал в Кулхевен. Тогда я уже начал участвовать в деле возвращения Карла II на трон, присоединился к сторонникам Кромвеля и сделал все возможное, чтобы стать одним из его «доверенных избранных».
 Женитьба на Арабелле — просто один из способов завоевать его доверие и поддержку.
 — Но, Адриан, это же не твоя вина. Ты же думал, что узник обидел девушку, и не мог в тот момент предполагать другого. Он ведь мог выхватить твой пистолет и убить тебя. Ты сделал это только для того, чтобы защитить себя.
 — Спасибо тебе за то, что ты понимаешь это именно так. С тех пор я пытался забыть про тот случай, но твой брат напомнил мне о нем. Видишь ли, он вызвал нас в Дублин для того, чтобы попытаться купить у меня себе освобождение за свое молчание, и пригрозил открыть все, что я сделал, как убил этого узника — Но все уже забылось за давностью лет И кому он может это открыть?
 Адриан взглянул ей в глаза:
 — Он мог открыть все тебе.
 Мара в недоумении покачала головой:
 — Мне? Но почему он думал, что эта история с убийством узника будет для меня что-нибудь значить.
 — Потому что, Мара, имя убитого мною узника было Лаэм Шонесси.
 Мара замерла, по ее лицу было видно, каким ударом явилось для нее это известие. Она только молча смотрела на него, положив руки на колени. Адриан не вы держал этого молчания — И если бы я имел хоть какую-либо возможность освободить Оуэна из тюрьмы, то, наверное, сделал бы это — сделал бы все, чтобы воспрепятствовать тому, чтобы ты каким-то образом узнала о моей виновности в смерти твоего нареченного. Но я ничем не мог помочь твоему брату Он однажды уже бежал из этой тюрьмы, поэтому они на этот раз приняли экстренные меры предосторожности. Видишь ли, Оуэн сам виноват во всем, что с ним случилось. Именно от него я впервые услышал, что дядя оставил Кулхевен мне, он же каким-то образом устроил так, чтобы ты вернулась туда под видом Арабеллы, и использовал нас с целью получить нужные ему сведения. Потом, когда его схватили, он решил выложить свой последний козырь и начал угрожать мне, что расскажет тебе, что я убил Лаэма. Не могу этого отрицать. Если бы было возможно что-нибудь изменить, я сделал бы это. Понимаю, что тебе теперь будет неприятно видеть меня, поэтому я и возвращаюсь в Англию. Но мы по-прежнему женаты, так что ты можешь оставаться жить в Кулхевене без меня Он показал ей сложенный и запечатанный лист пергамента.
 — Этот документ передает Кулхевен в твое полное владение. Можешь считать это моим свадебным подарком. В случае моей смерти он останется твоим, и только твоим. Ни один невесть откуда взявшийся дальний родственник, если даже он и ухитрится каким-то образом унаследовать графский титул, не сможет претендовать на Кулхевен, который не входит в майорат. Он достался мне от дяди, а я отдаю его обратно тебе. Ты его законная владелица и рисковала жизнью, когда, пытаясь заполучить его, выдала себя за Арабеллу. Теперь он твой.
 И он протянул ей пергамент.
 Мара взглянула ему в глаза и не взяла его.
 — Я не возьму его, Адриан. Он мне не нужен. Не нужен без тебя. — Вместо пергамента она взяла его руку. — Своим возвращением в Кулхевен я хотела заполучить его обратно и отомстить тебе за то, что его отобрали у моей семьи. Я видела, как, защищая этот замок, погибла моя мать, хотела наказать тех, кто отобрал его, и думала, что ты — один из них. Но сейчас я знаю, что это не так. В смерти моей матери ты виновен не более, чем в смерти Лаэма Шонесси.
 Адриан не мог поверить своим ушам и, остолбенев, слушал ее слова.
 — Спасибо тебе за то, что ты был честен со мной, Адриан, хотя тебя никто к этому не принуждал. Теперь я хочу в свою очередь быть честной с тобой. Да, мы с Лаэмом должны были пожениться, но об этом браке было уговорено, когда мне еще не было и двенадцати. И я вообразила, что влюблена в него, — девочка, начитавшаяся чудесных историй и целыми днями грезившая о рыцаре в сияющих доспехах, являющемся ей на помощь. — Она замолчала и слегка улыбнулась. — Думаю, здесь можно кое-что сказать в пользу ограничения круга книг, дозволенных для чтения юным девушкам.
 — Теперь я знаю, что никогда не любила Лаэма.
 Скорее, чувствовала к нему сестринскую привязанность, что ни в какое сравнение не идет с тем чувством, которое я испытываю к тебе.
 — И каким будет твое окончательное слово, Мара?
 Мара встала и произнесла с наигранным гневом в голосе:
 — Вот, что я тебе скажу, упрямый ты английский мул! Если ты все еще собираешься отправляться завтра в Лондон, готовься взять с собой лишний багаж, потому что я поеду с тобой, будет на то твое разрешение или нет, И ты никуда от меня не денешься, потому что я последую за тобой на край земли, буду преследовать тебя до конца твоей жизни. Не забывай, я — Огненная Леди, и проклятие ляжет на голову того мужчины, который отвергнет меня.




 Глава 29


 Мара проснулась, и глаза ее остановились на окне, расположенном напротив кровати, на которой она лежала. После сегодняшних нежных ласк сон ее был спокойным и глубоким, пока, по какой-то неизвестной причине, она вдруг не проснулась.
 Непонятно, что могло ее разбудить, в комнате стояла мертвая тишина. За окном было еще почти темно, солнце только начало вставать, с трудом пробиваясь сквозь густые облака, оставшиеся после вчерашнего дождя. Огонь в камине давно погас, но она чувствовала рядом с собой тепло тела Адриана, одна рука которого лежала поперек ее живота.
 Но тут же Мара опять услышала этот звук — звук, который, видимо, и нарушил ее мирный сон.
 Похоже было на то, как будто кто-то царапает стену за окном где-то внизу, не очень громко, почти неслышно; потом царапанье затихло и вновь возобновилось.
 Некоторое время она лежала тихо, прислушиваясь и ожидая, что будет дальше, и чем дольше слушала, тем больше ее разбирало любопытство по поводу возможного источника этих звуков.
 Тут Мара почувствовала, как лежащий рядом с ней Адриан зашевелился во сне, и, прикрыв ему рот, чтобы он, проснувшись, не наделал шума, тронула его за руку.
 — Послушай, — шепнула она.
 Звук раздался опять, на этот раз немного громче.
 Он, казалось, доносился прямо из-под пола, там, где стояла кровать.
 — Что это, черт побери, может быть? — сказал Адриан, откидывая покрывало и собираясь спрыгнуть с кровати.
 — Какая комната находится под твоей спальней, Адриан? — тихо спросила она.
 — Мой кабинет.
 Стараясь не шуметь, Адриан поднялся с кровати, надел халат, завязал пояс и направился к двери.
 Мара следовала за ним по пятам. , — Останься здесь, — сказал он, увидев, что она вышла за ним в коридор. — Это может быть вор, и я не хочу, чтобы ты подвергалась опасности.
 — Нет, Адриан, я хочу пойти с тобой. Мне будет намного безопасней под твоей защитой, чем одной в спальне.
 Адриан, нахмурясь, посмотрел на нее:
 — Ладно, можешь идти, но веди себя тихо и держись все время позади меня. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
 Мара согласно кивнула.
 К тому времени, когда они подошли к лестнице, ведущей на первый этаж, звуки затихли. В тусклом свете, проникающем сквозь выходящие на восток высокие окна, они могли видеть, что дверь в кабинет Адриана приоткрыта, что казалось странным, потому что, будучи человеком постоянных привычек, он всегда закрывал ее, когда не находился внутри.
 Адриан сделал ей знак рукой, и они спустились вниз по лестнице. Подходя к двери, ведущей в кабинет, Мара постаралась держаться поближе к стене. Адриан ногой открыл дверь. Мара выглянула из-за его плеча, пытаясь разглядеть, что там внутри.
 В кабинете было темно, скудные лучи света, проникающие сквозь окно, полосами лежали на узорчатом ковре, что тоже было странно, поскольку у Адриана в такую же привычку вошло обыкновение плотно задергивать занавеси перед уходом.
 Адриан шагнул внутрь, Мара последовала за ним, стараясь из-за его плеча получше рассмотреть, что происходит в комнате. В кабинете, казалось, все было по-прежнему: мебель стояла на месте, его стол тоже был в полном порядке. Она взглянула на книжные полки — там тоже как будто ничего не изменилось, даже три высоких тома, за которыми скрывался тайник, стояли как полагается. Мара внимательно осматривала комнату, пока не остановила свой взгляд на висящем над камином портрете матери.
 Дальше искать не было необходимости. Стараясь получше разглядеть портрет, она прищурилась. Картина была разрезана с двух сторон, один угол свисал подобно флагу, ваза, обычно стоящая под портретом, лежала на полу, разбитая на мелкие осколки.
 — Адриан, портрет матери.
 В этот момент что-то выскочило на них из темноты, врезалось подобно пушечному ядру в грудь Адриана и отбросило его назад. Мара, в свою очередь, отлетела от него прямо на стену. Она вскрикнула, сильно ударилась головой о стену и сползла по ней вниз.
 — Кто здесь? — крикнул Адриан.
 В холле послышался шум бегущих наг и скрип открываемой двери.
 — С тобой все в порядке, Мара? — Адриан стоял уже рядом с ней — он тряс ее за плечи, заглядывая в глаза и пытаясь определить, в сознании ли она.
 — Да, — ответила она, принимая предложенную ей руку — Просто немного оглушена. — Мара встряхнула головой, чтобы она немного прояснилась. — Кто это был? И почему хотел украсть портрет моей матери?
 — Этого я не знаю, но зато догадываюсь, куда он мог деваться.
 Адриан быстро вышел из комнаты и направился в проход, ведущий в старую часть Кулхевена. Мара следовала за ним. Огромная дубовая дверь, покрытая зарубками и трещинами, была «открыта, Адриан вошел в нее и сразу направился к лестнице, ведущей на вершину Кровавой башни. Не очень далеко от них Мара могла уловить хорошо слышимые в тишине шаги какого-то человека, бегущего наверх по загибающимся спиралью ступенькам лестницы.
 Адриан и Мара последовали за ним. Когда они достигли верха лестницы, дверь, ведущая наружу, была распахнута настежь. Освещенная утренним светом площадка была пуста.
 — Куда он делся, Адриан? Не понимаю…
 Почувствовав на своей шее чужую руку, она вскрикнула, но рука зажала ей рот и потащила ее назад. Почувствовав на своем горле что-то острое и холодное, она замерла.
 — Стойте, где стоите, Сент-Обин, или она полетит вниз.
 Оуэн! Мара попыталась обернуться, но он крепко прижимал ее к себе.
 Адриан замер на месте, его глаза потемнели и таили в себе угрозу.
 — И вы убьете свою сестру, Оуэн?
 — Теперь она, как и ее мать, стала английской шлюхой. Ни одна истинно ирландская женщина не опустится до того, чтобы согревать постель англичанину. Кроме того, из нее больше нельзя извлечь никакой пользы. Она выполнила все, на что была способна.
 Пытаясь понять, действительно ли Оуэн собирается выполнить свою угрозу, Адриан сделал шаг вперед.
 Оуэн оттащил Мару подальше и еще сильнее вдавил лезвие в ее шею.
 — Я сказал — не подходить. Вы хотите, чтобы я пролил кровь?
 Адриан не ответил на вопрос.
 — Я не спрашиваю, как вам удалось ускользнуть из рук палача, потому, что вы уже не раз доказывали свои способности к добегу из английских тюрем, но никак не могу понять, зачем вам было возвращаться в Кулхевен. Судя по ножу, который вы держите у ее горла, отнюдь не для того, чтобы попрощаться с сестрой.
 У вас должна была быть какая-то важная причина для этого. Должны же вы понимать, что власти преследуют вас по пятам и в первую очередь будут искать вас там, где поймали.
 Оуэн ухмыльнулся:
 — Я не собираюсь быть здесь, когда за мной придут. Я здесь только до тех пор, пока не овладею одной вещью, слишком ценной, чтобы оставлять ее. , — Не могу поверить в то, что вы имеете в виду портрет своей матери, Оуэн, которую вы только что назвали английской шлюхой.
 Совсем забыв, что он держит острое лезвие у ее шеи, Мара попыталась повернуться.
 — Это гобелен. Ты вернулся за кулхевенским гобеленом, не так ли?
 Оуэн улыбнулся, в тусклом свете его лицо приняло дьявольское выражение.
 — Довольно умно с твоей стороны, сестра. Но все же не настолько умно. Ты так и не поняла, что, пока ты носилась как курица с отрубленной головой, готовая сделать все, о чем я тебя ни попрошу, только бы заполучить этот никчемный кусок истории Кулхевена, он все это время был здесь, совсем близко, под самым твоим носом.
 — Ты спрятал его под портрет матери. Я спрашивала Адриана, но он сказал мне, что среди вещей, оставшихся после штурма замка, гобелена не было.
 — Он был там, но знал об этом только один я, потому что, как ты видишь, вынув гобелен из тайника в ее спальне, спрятал его под портрет, чтобы никто. другой не смог найти его.
 — Но откуда ты знал, где он находится? Секрет тайника мать открыла только мне одной.
 — Да, да, тебе, дорогой дочери, следующей хозяйке Кулхевена. В тот день, когда она показывала тебе тайник, я подслушивал у дверей. И как только вернулся в Кулхевен, решил проверить, на месте ли он. Я же говорил тебе, что его лучше продать, но ты не стала даже слушать меня. Что ж, теперь он поможет мне оказаться далеко отсюда, очень далеко. Он стоит целое состояние, собственно говоря, у меня уже есть покупатель — один богатый старикашка, интересующийся древностями.
 — Но ты не можешь продать гобелен, Оуэн. Он, принадлежал нашей семье несколько поколений, со времен Руперта де Калевена.
 — Чушь! Ты, кажется, забыла, что семьи больше не существует. Твой муж и ему подобные уничтожили нашу семью и отобрали все, чем мы владели, все, кроме нас самих. И сейчас ты, моя кровь, единственная оставшаяся у меня родственница, поможешь мне уйти отсюда, Вон там веревка, которая свисает с площадки, Мара.
 Возьми ее. Давай.
 Он еще крепче прижал лезвие ножа к ее шее. Не зная, как ей поступить, Мара взглянула на Адриана.
 Он кивнул ей.
 Мара схватила веревку и дрожащими пальцами подала ее брату. Чтобы встать позади нее и взять у нее веревку, Оуэн должен был ослабить свою хватку. В этот момент налетел яростный порыв ветра, поднявший с площадки накопившийся в углах мусор и сухие листья.
 Чтобы защитить глаза от сора и пыли, Оуэн должен был на мгновение отпустить Мару. Воспользовавшись подвернувшимся случаем, Адриан схватил Мару за руку и отшвырнул вне пределов досягаемости брата.
 — Ну, иди сюда!
 Направив лезвие ножа ему в грудь, Оуэн пошел на Адриана. Тот схватил его за руку, когда лезвие было уже в опасной близости от груди. Бессильная что-нибудь предпринять, Мара могла только следить за тем, как они борются за нож. Вскоре нож выпал из рук Оуэна и, прыгая по каменным плитам, улетел в дальний угол. Мара бросилась за ним, а когда обернулась, Оуэн каким-то образом сумел заставить Адриана стать спиной к краю башни и сейчас пытался спихнуть его вниз.
 — Нет! — Мара подняла нож над головой как копье и, собрав все силы, бросилась на Оуэна. Он обернулся на крик, и как раз в тот момент, когда она собралась вонзить нож в его сердце, он нагнулся и угодил плечом прямо ей в живот. Нож выпал, дыхание перехватило, и Мара, скорчившись, упала из пол, держась за живот и жадно хватая воздух.
 Голос Адриана перекрыл шум ветра:
 — Мара!
 Она взглянула вверх, не способная произнести ни одного слова, даже предупредить Адриана. Мара могла только беспомощно наблюдать за тем, как Оуэн, крича как сумасшедший, бросился на Адриана, чтобы спихнуть его вниз.
 Но когда он уже почти настиг его, Адриан каким-то образом ухитрился уклониться. Оуэн сорвался с края со страшным криком, затихшим только тогда, когда он долетел до подножия скалы.
 Адриан тут же оказался рядом :с Марой.
 — У тебя все в порядке? Он сделал тебе больно?
 — Все нормально. Просто застал меня врасплох. Я никак не могу восстановить дыхание.
 — Дыши поглубже, пока не сойдет напряжение.
 Вот и все. — Он улыбнулся ей. — Теперь, когда я увидел, как ты бросилась на своего брата с поднятым ножом, крича и пытаясь спасти мне жизнь, я действительно поверил в то, что ты богиня войны Морриган.
 — Он больше не был мне братом, по крайней мере тем братом, которого я знала раньше. Война изменила его, превратила в кого-то другого, в кого-то, кто мне не нравился. Он пугал меня.
 Теперь Маре удалось в достаточной мере восстановить дыхание, чтобы подняться на ноги. Адриан помог ей.
 — Теперь все это кончено, Мара. Кроме одного… — Он нагнулся и поднял небольшую сумку, которую она не заметила. — Я думаю, что внутри лежит кое-что принадлежащее тебе.
 Мара взяла сумку и расстегнула пряжку. Потом бережно достала оттуда кусок ткани и развернула его; золотые и серебряные нити сверкнули с тканого изображения. Огненноволосая дева Грейни и воин, ее, любимый, ехали вдвоем на резвом и могучем боевом коне, а за их спинами ярко сияло солнце. Он был великолепен — этот кулхевенский гобелен.
 И тут до этого яростно дувший ветер вдруг утих и вокруг воцарилась мирная тишина. Листья, которые до этого бешеным вихрем крутились вокруг них, опять опустились на пол — Да, — сказал Адриан, обнимая ее рукой за плечи и увлекая за собой к двери на лестницу, — теперь наконец-то кулхевенский гобелен оказался в нужном месте и верных руках.




 Эпилог


  Замок Кулхевен. Август 1662 года 
 — Миледи, к замку скачет всадник в одежде королевского посланца.
 Заслонясь ладонью от позднего летнего солнца, которое уже начало заходить за горы Килкени, Мара смотрела на Дейви, который бежал к ней, огибая живую изгородь из благоухающих кустов боярышника вдоль усыпанной гравием дорожки. Перед тем как подняться с земли, она воткнула маленькую железную лопатку во вскопанную черную почву и вытерла запачканные руки о передник. Это потребовало от нее некоторых усилий, потому что Мара была на последнем месяце беременности, но наконец, с помощью низко свисающих ветвей растущего рядом большого дуба, ей удалось встать.
 Выращенные ею прекрасные розы — красные, розовые, желтые и белые — теперь оттенялись рядком прелестных пурпурных фиалок, которые она только что закончила высаживать в саду, разбитом еще ее матерью. В середине его на мраморной подставке стояли сверкающие на солнце бронзовые солнечные часы, привезенные для нее Адрианом из Дублина. Взглянув на циферблат, Мара увидела, что почти уже наступило время ужина.
 — Я сейчас приду, Дейви. Ты уже предупредил его светлость?
 Парень, который теперь уже стал почти мужчиной, запыхавшись, с трудом выговорил:
 — Нет… пока еще нет… сейчас пойду… поищу его.
 Выражение приятного веснушчатого лица юноши было полно энтузиазма, за эти годы он умудрился вымахать выше шести футов ростом и был так худ, что походил, как недавно отметил Адриан, на жердь — одни лишь руки и ноги и неиссякаемая энергия, как и полагается юноше, которому вот-вот стукнет двадцать. И вот, совсем недавно, она услышала от его милой матери, что Дейви по уши влюбился в молодую девушку из деревни, красавицу с золотистыми волосами по имени Анна.
 — Его светлость вместе с твоим отцом должны быть возле конюшен. Они собираются устроить новый загон, чтобы успеть к тому времени, как Мунин ожеребится, и прикидывают, сколько им понадобится леса, Беги и скажи ему, что у нас гость из Англии. Да, и когда вернешься в дом, скажи миссис Филпот, что к ужину будет еще один человек.
 — Да, миледи.
 Дейви побежал предупредить Адриана, а Мара нагнулась, чтобы поднять своего сына Роберта, играющего под ветвями дуба с деревянным солдатом, появившимся у него после последнего визита Адриана в Дублин.
 — Пойдем, мой мальчик, — сказала она, поцеловав ребенка, крепко обвившего своими ручонками ее , шею, в макушку.
 Роберт, со своими темно-каштановыми волосами, озорными золотистыми глазами и ямочкой на решительном подбородке, был вылитый отец. Поставив сына на пока еще не очень твердые ножки, Мара взяла его за ручку, и они направились к замку, чтобы встретить неожиданного гостя.
 — А, вот и мои дорогие — тоже ковыляют навстречу таинственному гостю.
 Мара повернулась и сердито взглянула на мужа.
 — Хотела бы я посмотреть, как ковылял бы ты, если бы тебе привязали к животу десятифунтовую тыкву.
 Адриан приложил руку к ее вздутому животу, который, казалось, с каждым мгновением становился все больше, и поцеловал ее в лоб.
 — Может быть, ты смилостивишься, если я скажу, что ты ковыляешь грациознее всех в Ирландии?
 — Почему бы тебе не поторопиться, — ответила она, ущипнув его за руку. — Мне не хотелось бы, чтобы из-за моего «ковыляния» ты задерживал своего гостя.
 — И чтобы моя жена не услышала, зачем этот посланец короля проделал столь долгий путь? Никогда!
 Адриан схватил визжащего и хохочущего мальчика своими сильными руками и, посадив к себе на плечо, пошел вместе с ней к замку.
 Мара улыбнулась. Ей нравилось, когда она видела их вместе; как Роберт, пытаясь понять объяснения Адриана, хмурил свои бровки, как будто более важной задачи и быть не может. Совсем как отец.
 Почувствовав внутри, себя шевеление новой жизни, она приложила руку к животу. Следующий ребенок будет девочкой, зеленоглазой и рыжеволосой, как и полагается кулхевенской женщине. Садбх предсказала это еще до того, как Мара почувствовала себя беременной, и она не сомневалась в том, что так оно и будет.
 Мара назовет ее Эданой, в честь покойной матери, и почувствовала, что та одобряет это, когда позавчера сужала на ее могиле свежие кусты роз. А когда дочери исполнится десять лет, она покажет ей бесценный кулхевенский гобелен и передаст девочке шкатулку, доставшуюся от ее бабушки.
 Когда они свернули к дому, стоящий на верхней ступеньке лестницы Торних оглушительно лаял на вновь прибывшего посетителя. Вышедшая из двери миссис Денбери отогнала пса подолом юбки и, бормоча себе под нос что-то о никчемных созданиях, заперла его в винный погреб.
 — Вы Адриан Август Росс, граф Сент-Обин? — спросил всадник, спешиваясь и делая шаг вперед. Будучи королевским посланцем, он был одет в платье из фиолетового с золотом сатина, цвета нового короля Англии, Карла II.
 Адриан посадил Роберта на ступеньку лестницы возле одного из каменных львов.
 — Да, я лорд Сент-Обин из замка Кулхевен. Чем могу быть вам полезен?
 — Я Тобиас Джемисон, посланец его королевского величества, Карла II, короля Англии. Я прибыл прямо от его величества, чтобы доставить вам его послание. Он сказал, что ему нужен ответ и чтобы я дождался его.
 Адриан взял письмо с королевской печатью.
 — Прекрасно, Джемисон, тогда вам лучше зайти в дом и отдохнуть с дороги, пока я не узнаю, чего от меня желает его величество.
 Новость о прибытии посланца короля распространилась по дому, как огонь по скошенному полю в знойный день. Из каждого окна выглядывали лица любопытствующих слуг, пытающихся понять, зачем королевский посланец проделал столь долгий путь из Лондона. Пока Адриан и Мара провожали посланца в дом, мистер Шипли грозным взглядом заставил прислугу заняться своими делами. При виде лорда и леди они, шепчась и поглядывая украдкой, разошлись по своим местам. — Адриан открыл дверь в свой кабинет и прошел внутрь.
 — Не хотите ли освежиться после долгой дороги, Джемисон? — спросил он, усаживая Роберта в кресло за свой заваленный бумагами стол. — Леди Сент-Обин делает такие вкусные вишневые и смородиновые настойки, что они, без сомнения, быстро приведут вас в порядок, Джемисон снял с себя украшенную плюмажем шляпу и поклонился.
 — Благодарю вас, лорд Сент-Обин.
 Мара подошла к стоящему возле окна буфету, налила посланцу хорошую порцию настойки и, протянув ему бокал, была вознаграждена дружелюбной улыбкой.
 Адриан тем временем вскрыл письмо и при общем молчании прочел его.
 Окончив читать, он положил письмо на стол, но по его лицу сделать какие-либо выводы о содержании послания было невозможно.
 — Я отвечу его величеству после того, как мы поужинаем, Джемисон. Полагаю, что миссис Филпот приготовила свое коронное блюдо — жареную баранину с бобами и морковью. Вы любите баранину, Джемясон?
 Молодой человек кивнул, на его лице ясно было написано, что он с самого утра ничего не ел.
 — Да, милорд, с удовольствием.
 — Отлично. Тогда вы поужинаете вместе с нами, поскольку я уверен, что моя жена уже распорядилась насчет этого. Пока мы будем ужинать, вам приготовят одну из комнат для гостей. Вы сможете выехать с рассветом.
 — О нет, лорд Сент-Обин. Я должен выехать, как только будет готов ваш ответ.
 Адриан улыбнулся и похлопал Джемисона по спине.
 — Но мне на ответ понадобится довольно много времени. Может быть, мне, придется писать его всю ночь и даже часть утра.
 Он отвел молодого Человека от Мары и понизил голос, как бы для того, чтобы она не услышала.
 — Есть старая ирландская поговорка, гласящая, что нельзя отпускать гостя до тех пор, пока он не почувствует горячую пищу в желудке и мягкую подушку под головой. Моя жена ужасно на меня рассердится, если вы не согласитесь остаться. — Он сделал жест в ее сторону. — Поверьте мне, Джемисон, хотя она и выглядит сейчас как сама доброта и невинность, все-таки беременность дает знать себя.
 Вам никогда не приходилось попадать ей под горячую руку, а мне приходилось, и, уверяю вас, приятного в этом мало.
 Не в силах отказать столь любезному хозяину, молодой человек улыбнулся:
 — Благодарю вас, лорд Сент-Обин. Весьма признателен за ваше гостеприимство.
 Адриан, широко улыбаясь, двинулся к двери.
 — Прекрасно. Тогда нам, может быть, лучше пройти в столовую? — Он сделал жест в направлении ожидающего в дверях верного дворецкого. — Мистер Шипли, будьте добры, проводите мистера Джемисона в столовую. Леди Сент-Обин и я сейчас присоединимся к нему. Я чувствую, что она, как, впрочем, и все остальные, умирает от любопытства узнать, что написал мне его величество. Но моя жена имеет в этом преимущество, и я сперва должен обсудить вопрос с ней, иначе она может меня не так понять. А я не хочу брать на себя ответственность за преждевременные роды.
 Когда Джемисона проводили из кабинета, Мара осталась стоять. Она с нетерпением ждала, пока Адриан закроет за ним дверь и повернется к ней.
 — Ну что? — спросила Мара, скрестив руки на выступающем животе. — Что написал тебе его величество?
 — Кажется, моя дорогая, меня вызывают в Лондон.
 — В Лондон? Но ты не можешь оставить меня сейчас, когда Сайма сказала, что я должна родить к концу месяца.
 — Но его величество требует этого, мадам.
 Мара повысила голос:
 — А мне все равно. Пусть подождет. Разве ты мало для него сделал? Сражался за него, шпионил для него, рисковал жизнью, здоровьем и помог вновь взойти на трон. И теперь он решил снова вызвать тебя? Теперь ты женатый человек и не обязан являться по первому его зову. Теперь моя очередь, Адриан. Мне ты нужен больше.
 Внезапно Адриан расхохотался, лицо его покраснело, на глазах даже выступили слезы, и Мара испытала желание расколотить об его голову новый чайный столик из розового дерева.
 — Что ты нашел в этом смешного? Я не вижу никаких поводов для веселья, Адриан. Если я буду вынуждена родить девочку без тебя, то постараюсь, чтобы она вышла замуж за сына самого бедного цыгана-лудильщика.
 — И тогда я буду вынужден запереть ее до тех пор, пока она не достигнет зрелого тридцатилетнего возраста. — Он взял ее за руку, — Беременность, определенно, не улучшила твоего характера. Но не надо так нервничать. Я отправлю ответ и напишу его величеству, королю Карлу II, что мы сможем прибыть в Лондон в начале следующего года. Тогда мы всей семьей, включая Роберта и младенца, отправимся туда. Король хочет видеть не одного меня, мадам. Он требует присутствия всех нас. Собственно говоря, я полагаю, что ему не терпится встретиться с женщиной, которая рискнула выдать себя за крестницу Кромвеля, чтобы жениться на пьянице вроде меня.
 Мара подозрительно сузила глаза:
 — Почему он захотел увидеть нас всех?
 — Я дам тебе почитать самой. — Адриан подошел к столу и взял лежавшее на нем письмо. Роберт, который по-прежнему сидел в огромном кресле отца, прикорнул на одном из обитых бархатом мягких подлокотников.
 Мара взяла письмо и, бегло просмотрев его, замедлила темп, когда достигла места, касающегося их приглашения в Лондон.
  …и по вашему настоянию с первого февраля 1663 года все земли и все права на владение имением под названием Кулхевен, графство Килкени в Королевстве Ирландия, будут возвращены в руки Мары Диспенсер Росс, законной наследницы Чарльза Диспенсера… 
 Сердце Мары отчаянно забилось, она перестала читать и с изумлением взглянула на улыбающегося мужа.
 — Так это сделал ты?
 — Да, боюсь, что я. И не хочу выслушивать от тебя никаких возражений. Знаю, ты сотни раз говорила мне, что это для тебя больше ничего не значит.
 Что твое, то мое, что мое, то твое, в горе и в радости — и всякая такая чушь. Но это значит кое-что для меня. Кулхевен твой, по праву и по закону. И я хочу, чтобы, когда мы оба с тобой покинем этот мир, об этом было известно всем.
 От такого неожиданного и драгоценного подарка у счастливой Мары на глазах выступили слезы. Уронив письмо на ковер, она обняла и крепко поцеловала мужа.
 — В этом письме есть еще кое-что, — сказал Адриан чуть позже, отстраняя ее. Он нагнулся, поднял письмо и опять протянул ей.
 Мара взяла его и продолжила чтение.
  …и в этот же день графу и графине Сент-Обин будут дарованы титулы маркиза и маркизы Кулхевен в награду за их мужественную помощь, оказанную Нам в деле возвращения короны Нашего Отца. 
 Мара взглянула на Адриана, и в первый раз за все время их женитьбы он увидел, что она не в состоянии ничего сказать.
 — Ну как, леди Кулхевен из замка Кулхевен в графстве Килкени, что ты на это скажешь?
 Мара улыбнулась и взяла его под руку.
 — Я скажу, что будущий лорд Кулхевен должен взять свою леди под руку и повести прямо к столу, » потому что их будущий ребенок очень проголодался.