Аннотация: Красавец Фердинанд Дадли, истинный поклонник байронического образа жизни, считался – и не без оснований! – недоступной мечтой изысканных красавиц высшего света, среди которых он безуспешно искал ту единственную, что сумеет противопоставить его гордости – свою гордость и его страсти – свою страсть. Мог ли Фердинанд поверить, что обретет мечту своей жизни, встретив скромную Виолу Торнхилл, которая потребовала от него не денег и власти, но – НАСТОЯЩЕЙ, БЕСПРЕДЕЛЬНОЙ ЛЮБВИ?..


---------------------------------------------


 Мэри БЭЛОУ
 ИСКУСНАЯ В ЛЮБВИ



 Глава 1


 Живописная деревушка Треллик, уютно расположившаяся в долине реки, протекавшей в графстве Сомерсетшир, слыла тихим и спокойным местом. Однако в тот день все изменилось. После полудня обитатели деревни и жители ближайших окрестностей покинули свои дома и собрались на зеленой лужайке, чтобы предаться веселью и развлечениям.
 Все объясняло майское дерево – столб с привязанными к нему пестрыми, развевавшимися на ветру лентами, – красовавшееся в центре лужайки. На календаре было первое мая. После захода солнца молодые люди будут танцевать вокруг этого дерева со своими избранницами. Этот ритуал они с воодушевлением совершали каждый год.
 Пока же участники праздника наблюдали за всевозможными соревнованиями, по краям лужайки были установлены палатки с аппетитной едой, яркими безделушками и занимательными играми, требовавшими мастерства, силы или просто везения.
 Погода благоволила к собравшимся, на голубом безоблачном небе ярко светило солнце. Девушки и молодые женщины сняли шали и мантильи, в которые облачились с утра. У нескольких мужчин и большинства молодых людей рукава были засучены – некоторые состязания отнимали немало сил. Из церкви на прилегающую к ней лужайку вынесли столы и стулья, так что желающие могли пить чай со сладостями, продолжая наблюдать за развитием событий. Владелец гостиного двора «Голова кабана», не желая отставать от устроителя праздника, тоже вынес на лужайку столы и скамейки для тех, кто предпочитал эль чаю.
 Деревушка располагалась на бойком месте у дороги, поэтому некоторые проезжающие на какое-то время задерживались, чтобы понаблюдать за весельем, а иногда и поучаствовать в нем, прежде чем продолжить путь.
 Когда один из таких путешественников медленно направился к зеленой лужайке со стороны главной дороги, Виола Торнхилл, угощавшая чаем сестер Мерриуэзер, подняла глаза. Она не увидела бы его за головами собравшихся гостей, если бы он не сидел на лошади. Как бы там ни было, она на мгновение задержала на нем взгляд.
 Новоприбывший явно был джентльменом, к тому же очень модно одетым. Его темно-синий костюм для верховой езды сидел на нем точно влитой, льняная рубашка была безупречно белой и накрахмаленной. Черные кожаные бриджи плотно облегали длинные ноги. Мягкие сапоги явно были сшиты отменным сапожником, но пристальное внимание Виолы привлекла не столько одежда, сколько ее хозяин. Он был молод, статен и очень красив. Пока девушка наблюдала за ним, незнакомец с улыбкой сдвинул на макушку высокую шляпу.
 – Вам не стоило беспокоиться, мисс Торнхилл, – сказала мисс Пруденс Мерриуэзер с присущей ей извиняющейся ноткой в голосе. – Это мы должны подавать вам чай. Ведь вы, наверное, уже с ног сбились.
 Виола мягко улыбнулась и успокоила ее.
 – Мне это доставляет удовольствие, – сказала она. – К тому же нам сегодня так повезло с погодой.
 Когда она снова подняла глаза, приезжий исчез из виду, хотя не похоже было, чтобы он продолжил свой путь. Один из парней, работавших на конюшне при гостинице, вел под уздцы его лошадь к заднему двору.
 – Мисс Ви, – послышался знакомый голос у нее за спиной, и она, повернувшись, улыбнулась полной невысокой женщине, которая дотронулась до ее плеча. – Сейчас начнется бег в мешках, и вы должны открыть его, а потом раздать призы. Я возьму у вас чайник.
 – Хорошо, Ханна. – Виола протянула ей чайник и поспешила на лужайку, где дети уже залезали в мешки и стягивали их у себя на поясе. Виола помогла тем, кто не справлялся самостоятельно, а затем показала, куда им двигаться. По ее команде все участники выстроились в ряд, приготовившись прыгать в направлении финиша. Взрослые окружили лужайку, чтобы понаблюдать за участниками состязания и подбодрить их.
 Когда Виола рано утром выходила из дома в своем муслиновом платье и шали, с соломенной шляпкой, надетой на аккуратно заплетенные и уложенные короной волосы, она выглядела как элегантная леди. Она даже была в перчатках. Сейчас же ее косы, вырвавшись из-под тирании шпилек, свободно струились по спине. Девушка раскраснелась и чувствовала себя довольной и счастливой.
 – Приготовились! – закричала она. – Вперед!
 Более половины участников споткнулись на первом же шаге, запутавшись ногами в мешках. Они пытались подняться под аккомпанемент дружелюбного смеха и поощрительных криков родных и соседей. Но, как всегда и бывает, нашелся один малыш, который, прыгая, как кузнечик, пересек финишную линию прежде, чем его менее удачливые соперники оправились от падений.
 Весело смеясь. Виола неожиданно встретилась глазами со смуглым красивым незнакомцем, расположившимся у финиша. Он откровенно оглядел ее всю с ног до головы, прежде чем она отвернулась, но Виола с изумлением отметила, что его оценивающий взгляд скорее удивил и обрадовал ее, нежели раздосадовал. Она поспешила раздать призы.
 Ей пора было заглянуть в гостиницу, где вместе со священником Прюэттом и мистером Томасом Клейполом она должна была выбрать лучший пирог.
 – Поедание пирогов – тяжелая работа, вызывающая жажду, – провозгласил полчаса спустя священник, посмеиваясь и поглаживая живот после того, как они попробовали каждое кулинарное произведение и выбрали победителя. – И, если я не ошибаюсь, у вас весь день не было ни минуты отдыха, мисс Торнхилл. Отправляйтесь-ка на лужайку возле церкви и найдите столик в тени. Миссис Прюэтт или какая-нибудь другая леди нальет вам чаю. Мистер Клейпол с удовольствием проводит вас, не правда ли, сэр?
 Виола прекрасно бы обошлась без компании мистера Клейпола, который за последний год раз десять делал ей предложение и оттого, должно быть, поверил, что имеет полное право откровенно высказываться на любые темы.
 Самое положительное, что можно было сказать о мистере Клейполе, это что он был достойным гражданином, рачительным хозяином и почтительным сыном. В лучшем случае он был безумно скучен, в худшем – вызывал неодолимое раздражение.
 – Простите меня, мисс Торнхилл, – начал он, как только они заняли места за одним из столиков, установленных в тени старого раскидистого дуба и Ханна налила для них чай. – Надеюсь, вы не обидитесь на откровенные слова вашего друга. Я даже льщу себя надеждой, что я больше чем друг.
 – Тогда что же, сэр, вы можете критиковать в такой чудесный день? – поинтересовалась Виола, поставив локти на стол и подперев подбородок руками.
 – Можно восхищаться вашим желанием организовать праздник вместе с комитетом под руководством священника и тем, что вы делаете все возможное, чтобы он удался, – продолжал он, в то время как глаза и внимание Виолы сосредоточились на незнакомце, который пил эль за столом около гостиницы, – это заслуживает самой высокой оценки с моей стороны, но я встревожен тем, что сегодня вас почти невозможно отличить от любой крестьянской девушки.
 – Правда? – засмеялась Виола. – Это лучший комплимент, который вы могли мне сделать, но ведь вы не расцениваете его как таковой?
 – Вы без шляпки, и ваши волосы неприбранны, – подчеркнул он. – И в них – ромашки.
 Виола и забыла об этом. Утром какой-то мальчуган подарил ей букетик цветов, собранных на берегу реки, и она воткнула их в волосы. Легким движением Виола притронулась к цветам – да, они были на месте.
 – И полагаю, именно ваша шляпка лежала на скамье на последнем ряду в церкви, – продолжил мистер Клейпол.
 – А-а, – сказала Виола, – так вот где я ее оставила.
 – Ей следовало бы защищать ваше лицо от вредных лучей солнца, – заметил Томас с мягким упреком.
 – Верно, – согласилась Виола, допивая чай и поднимаясь с места. – Прошу прощения, сэр, но я вижу, что предсказательница наконец установила свою палатку. Я должна пойти и удостовериться, что у нее есть все необходимое.
 Но мистер Клейпол не понял бы, что от его общества хотят избавиться, даже если бы его ударили кулаком по носу. Он тоже поднялся, поклонился и предложил ей руку.
 Виола приняла ее, с трудом подавив недовольный вздох.
 Однако предсказательница уже вовсю занималась своим ремеслом, что Виола и увидела с другого конца лужайки. Но она также заметила, что незнакомец подошел к аттракциону, который ранее привлекал внимание многих молодых людей. Он разговаривал с кузнецом Джейком Талливсром, когда Виола и мистер Клейпол приблизились к палатке.
 – Я собирался закрыть аттракцион, поскольку все призы закончились, но этот джентльмен хочет испытать удачу, – сказал Джейк, повысив голос, чтобы Виола его услышала.
 – Что ж, нам только остается надеяться, что он не выиграет, – задорно заметила девушка.
 Незнакомец повернул голову и внимательно посмотрел на нее. Он был едва ли не на голову выше ее, а почти черные глаза придавали его красивому лицу опасное выражение.
 – О нет, – сказал Он со спокойной уверенностью в голосе, – я непременно выиграю, сударыня.
 – Неужели? – усомнилась она. – Впрочем, в этом не будет ничего удивительного, выигрывали почти все без исключения, поэтому призы так рано и закончились.
 Осмелюсь заметить, что цель находилась слишком близко к соревновавшимся. Нам следует учесть это на будущее, мистер Талливер.
 – Увеличьте расстояние вдвое, и я все равно выиграю, – заявил незнакомец.
 Виола подняла глаза, услышав эту похвальбу, и взглянула на металлические подсвечники – набор из церковной ризницы, – которые охотно переворачивались и падали под ударами мяча, бросаемого участниками в их сторону.
 – Отлично, сэр, тогда докажите это. Четыре подсвечника из пяти должны упасть после пяти бросков, вы поняли? Тогда мы вернем вам ваши деньги. Это самое большее, что мы можем сделать. Все вырученные сегодня средства пойдут на церковную благотворительность, поэтому мы не можем предложить денежные призы.
 – Я заплачу вдвое больше, – пообещал незнакомец с беспечной мальчишеской улыбкой, – и я собью все пять подсвечников с расстояния, которое будет увеличено вдвое, но я настаиваю на призе, сударыня.
 – Полагаю, мы могли бы предложить в качестве приза церковный шпиль, но мы не вправе обезглавить церковь, – заметила Виола. – Это недопустимо.
 – Достаточно ромашек, – уверил он ее, – которые вы носите в волосах.
 Виола дотронулась до цветов и рассмеялась.
 – Вот уж поистине ценный приз, – сказала она. – Отлично, сэр.
 Мистер Клейпол кашлянул.
 – Позвольте мне заметить, что пари неуместны на церковном празднике, – высказал он свое мнение.
 Незнакомец рассмеялся, глядя Виоле в глаза, словно сомневался в ее смелости.
 – Тогда давайте удостоверимся, что церковь выиграет от этого пари, – сказал он. – Двадцать фунтов на нужды церкви, независимо от того, выиграю я или нет, и ромашки леди, если я выйду победителем. Отодвиньте цель, – приказал он Джейку Талливеру, в то же время выкладывая несколько банкнот на прилавок палатки.
 – Мисс Торнхилл, – мистер Клейпол взял ее за локоть и заговорил ей прямо в ухо, – не подобает так вести себя. Вы привлекаете внимание.
 Виола оглянулась и увидела, что люди, толпившиеся около палатки предсказательницы и услышавшие обмен репликами, действительно стали собираться вокруг них. Приезжий джентльмен снял куртку и засучил рукава рубашки. Джейк переставил подсвечники, отодвинув их от игрока.
 – Этот джентльмен пожертвовал двадцать фунтов в фонд церкви, – весело сообщила Виола собравшимся. – Если он собьет все пять подсвечников пятью бросками мяча, он.., получит в награду мои ромашки.
 Она жестом показала на цветы и засмеялась вместе с прихожанами. Но незнакомец, как она заметила, не смеялся. Он перекатывал в руках мяч, сосредоточиваясь на нем, и, прищурив глаз, смотрел на подсвечники, которые сейчас, казалось, стояли непомерно далеко. Он не мог выиграть. Виола даже засомневалась, сможет ли он сбить хотя бы один подсвечник.
 Но пока она раздумывала, одна цель уже была поражена и толпа зааплодировала. Джейк подал приезжему мяч, и тот снова сосредоточился на нем. Зеваки все прибывали, над лужайкой повисла напряженная тишина. Второй подсвечник закачался, словно хотел выпрямиться, и с шумом опрокинулся.
 В своей сорочке с закатанными рукавами незнакомец выглядел очень импозантно. Он выглядел.., настоящим мужчиной. Виола очень хотела, чтобы молодой красавец выиграл пари, но он явно поставил перед собой невыполнимую задачу, Он снова сосредоточился.
 Третий подсвечник упал, как и два предыдущих. Четвертый устоял. Толпа вздохнула, Виола почему-то тоже почувствовала себя разочарованной.
 – Похоже, сэр, – сказала она, – мои цветы останутся при мне.
 – Не спешите, сударыня! – Он засмеялся и протянул руку за мячом. – Пари – пять подсвечников пятью ударами, не так ли? Разве упоминалось, что каждый должен быть сбит одним броском?
 – Нет, – засмеялась Виола, поняв, куда он клонит, – но у вас остался только один удар на два подсвечника.
 – О, вы не верите в меня, – пробормотал он, подмигнув ей, и Виола почувствовала приятный трепет внутри.
 Он снова замер, и толпа смолкла в ответ на призыв тех, кто понял, что незнакомец еще не сдался. Стук сердца отдавался у Виолы в ушах. Она не поверила своим глазам, а толпа разразилась приветственными криками, когда мяч сбил один подсвечник и тот, отклонившись в сторону, при падении опрокинул пятый подсвечник.
 Джентльмен обернулся, поклонился аудитории, а затем широко улыбнулся Виоле, которая смеялась и хлопала, считая это самым веселым моментом праздника – Полагаю, что это, – сказал он, указывая на ее ромашки, – принадлежит мне. – Виола тихо стояла, пока он вынимал маленький букетик цветов из ее волос. Его смеющиеся темно-карие глаза пристально вглядывались в нее. Его кожа выглядела бронзовой от загара. Он поднес ромашки к губам, грациозно поклонился и вдел их в петличку рубашки.
 – Проявление расположения леди – у меня на груди, – тихо произнес он. – Чего еще я могу ожидать на сегодняшний день?
 У нее не было шанса ответить на этот откровенный флирт Рядом раздался сердечный голос его преподобия Прюэтта.
 – Браво, сэр! – воскликнул он, выступая из толпы и протягивая правую руку для приветствия. – Позвольте сказать, что вы молодчина. Пойдемте на лужайку возле церкви, моя жена нальет вам чашку чаю, а я тем временем расскажу, на какие нужды пойдет ваше щедрое подношение.
 Незнакомец улыбнулся Виоле и с явной неохотой последовал за священником.
 – Я почувствовал огромное облегчение, – проворчал Клейпол, подхватывая Виолу под локоть, – когда его преподобие закончил эту вульгарную сцену, мисс Торнхилл, так как пари касалось вашей персоны. Это было неприлично. Сейчас, полагаю…
 Виола не дала ему высказаться.
 – Мне кажется, сэр, – сказала она, – ваша матушка вот уже десять минут призывает вас к себе.
 – Почему же вы не сказали мне об этом раньше? – воскликнул Клейпол. Он бросил взгляд в направлении церкви и, не оглядываясь, заспешил туда. Виола посмотрела на Ханну, которая стояла рядом, и, подняв брови, громко рассмеялась.
 – Мисс Ви, – сказала пожилая женщина, качая головой, – он красив как бог, но очень опасен, если вас интересует мое мнение.
 Было совершенно очевидно, что она имела в виду не мистера Клейпола.
 – Он всего лишь незнакомец, проезжавший мимо, Ханна, – ответила Виола. – Но разве его пожертвование не было щедрым? Двадцать фунтов! Мы должны радоваться, что он остановился в Треллике. Теперь я собираюсь узнать свое будущее.
 «Все предсказательницы одинаковы», – думала она некоторое время спустя, выходя из палатки гадалки. Эта цыганка славилась тем, что могла замечательно точно предсказать судьбу.
 – Остерегайся высокого темноволосого красивого незнакомца, – сказала она, посмотрев в свой хрустальный шар. – Он может погубить тебя, если ты прежде не похитишь его сердце.
 Надо же – высокий, смуглый и красивый. Что за непонятное совпадение! Виола улыбнулась малышу, который остановился, чтобы показать ей свой новый волчок.
 Потом она снова заметила незнакомца, направлявшегося с церковного двора к конюшне, принадлежащей гостинице. Он, как видно, намеревался отправиться дальше, пока не стемнело.
 Высокий, смуглый, красивый незнакомец. Она тихо засмеялась.
 На западе уже опускалось солнце. Виола услышала, как перед гостиницей музыканты настраивали инструменты.
 Двое мужчин проверяли, не переплелись ли ленты на майском дереве. Она наблюдала за ними, испытывая смутное томление. Танцы вокруг столба были кульминацией майского праздника. Но именно в этом развлечении она не будет принимать участия. Леди могла наблюдать за танцами, но считалось неподобающим участвовать в них.
 Однако это не имело значения! Она будет наблюдать и радоваться жизни, как и в прошлом году во время ее первого майского праздника в Треллике. Тем временем Виолу ожидали на обед в доме священника.


* * *

 Когда Виола вышла из дома его преподобия, наступили сумерки и с трех сторон зеленой лужайки разожгли костры, чтобы осветить место для танцев. Скрипачи уже наигрывали зажигательные мелодии, и молодые люди весело кружились вокруг майского дерева. Виола отклонила предложение сопровождать его преподобие и миссис Прюэтт в их прогулке вокруг лужайки. Вместо этого она направилась в опустевший церковный двор, чтобы насладиться зрелищем в одиночестве.
 Стоял редкий для весны теплый вечер. Она накинула на плечи шаль, хотя в этом не было нужды. Ее шляпка, возможно, все еще находилась на заднем ряду скамеек в церкви. Горничная Ханна, в прежние времена бывшая няней Виолы, расчесала перед обедом ее волосы, перевязала лентой и оставила их распущенными. Так было свободнее, Мистер Клейпол закатил бы скандал, увидев Виолу в таком виде, но, к счастью, он с наступлением сумерек отправился провожать домой мать и сестру.
 Скрипки смолкли, и танцоры отошли к краям лужайки, чтобы перевести дух и выбрать новых партнерш. Подняв голову, Виола увидела на небе почти полную луну. Небо было усыпано звездами, словно бриллиантами. Она глубоко вдохнула чистый воздух, закрыла глаза и про себя произнесла благодарственную молитву. Кто бы мог предположить два года назад, что она когда-нибудь будет жить в таком месте? Что она сроднится с этими местами, будет принята и любима всеми окрестными жителями? Ее жизнь могла бы повернуться совсем по-иному, если бы…
 – Итак, почему вы прячетесь здесь, – раздался голос рядом, – а не танцуете вместе со всеми?
 Виола открыла глаза. Она не видела и не слышала, как он подошел. Виола заметила днем, как он направлялся к конюшне гостиницы, и была уверена, что незнакомец давно уехал. Она тогда долго уверяла себя, что совсем не разочарована. Да и на что она могла рассчитывать? Он был необычайно привлекательным мужчиной, который, случайно проезжая мимо, немного пофлиртовал с ней и получил в награду букетик ромашек.
 Однако теперь он стоял перед ней, ожидая ответа. Виола не сразу поняла, о чем он ей говорит.
 – Вам следует танцевать…
 Это было бы прекрасным окончанием великолепного дня.
 Покружиться вокруг майского дерева, потанцевать с красивым незнакомцем. Виола даже не знала, кто он. Она хотела, чтобы окутывающая его тайна сохранилась и позже можно было вспоминать этот день с безмятежной радостью.
 – Недоставало подходящего партнера, сэр, – сказала она. И затем, понизив голос, безрассудно добавила:
 – Я поджидала вас.
 – Неужели? – Он протянул ей руку. – Что ж, я к вашим услугам!
 Виола небрежно сбросила шаль на траву и взяла его за руку. Он сжал ее пальцы и повел к лужайке, где уже возобновились танцы.
 Все, что происходило дальше, напоминало прекрасную сказку. Лужайку освещало мерцающее пламя костров. Воздух был наполнен острым запахом горящего дерева. Молодые люди уже вели в круг своих партнерш и брались за разноцветные ленточки, свисавшие с майского дерева. Незнакомец сумел поймать две ленты и вложил одну в руку Виолы, в темноте блеснули его крепкие белые зубы. Затем скрипки заиграли веселую мелодию, и танцы начались – последовали легкие, замысловатые шаги, движение по часовой стрелке, кручение и приседания, причем ленты переплетались, а затем чудом расплетались вновь, твердый пульсирующий ритм музыки сливался с бегущей по жилам кровью; над головой кружились звезды; огонь от потрескивавших в кострах дров то погружал лица партнеров в тень, то освещал радостное оживление на них. Стоящие по краям лужайки зрители хлопали в такт скрипкам и движениям танцующих.
 И самой притягательной фигурой был красивый длинноногий незнакомец в рубашке с засученными рукавами, с букетиком поникших ромашек в петлице, весело смеявшихся над ее воодушевлением. Виоле казалось, что в тот момент Вселенная существовала только для них двоих.
 Виола запыхалась и, когда музыка умолкла, чувствовала себя очень счастливой. Она сожалела только о том, что этот волшебный день подошел к концу. Ханна будет рада поскорее вернуться домой. Она, как и Виола, была занята весь день, однако девушка не собиралась торопиться.
 – Мне кажется, вы не откажетесь от стакана лимонада, – сказал незнакомец, улыбаясь и кладя руку ей на талию.
 На церковной лужайке чаем уже не угощали, но там оставили два стола, на каждом из которых стояла большая чаша с лимонадом и подносы со стаканами. Возле столов было пусто, представители старшего поколения уже разошлись по домам, а молодежь предпочитала эль, который подавали в гостинице.
 – Действительно, не откажусь, – согласилась Виола.
 Они молчали, пока пересекали лужайку для танцев и дорогу к церковному дворику в направлении стола. Незнакомец взял половник и налил ей полный стакан лимонада; он наблюдал, как Виола пила, наслаждаясь кисловатым вкусом напитка и его приятной прохладой. Позади нее, невидимые за массивным стволом старого дуба, снова заиграли скрипки, и звуки веселой мелодии смешивались со звуками голосов и смехом. Впереди Виола видела, как на поверхности реки, протекавшей мимо деревни за церковью, переливался лунный свет.
 Она любовалась прекрасным видом, завороженная тишиной и покоем, снизошедшими на нее. Когда она допила, незнакомец взял у нее из рук пустой стакан и поставил на стол. Ей хотелось спросить его, неужели он сам не испытывает жажды, но между ними словно протянулись какие-то невидимые нити, слова могли разрушить волшебство, а ей этого не хотелось.
 У нее не было настоящего девичества – по крайней мере после девяти лет. У нее не было возможности укрыться где-нибудь в тени во время невинного тайного свидания с молодым человеком. Не было и шанса на романтический или легкий безобидный флирт. В свои двадцать пять лет она чувствовала себя барышней, в которую могла бы превратиться, если бы ее жизнь круто не изменилась лет двенадцать назад. Но ей хотелось хоть на мгновение почувствовать себя такой девушкой.
 Незнакомец обнял ее за талию и притянул к себе. Свободную руку он положил ей на затылок, на струящиеся по спине волосы, так что Виола откинула голову. На его лице играли тени от луны и ветвей дерева. Он улыбался. Он что, все время улыбается? Виола закрыла глаза, когда он нагнулся и поцеловал ее.
 Это продолжалось недолго, и в поцелуе не было похоти, он нежно прикоснулся губами к ее губам, не пытаясь грубо проникнуть языком в ее приоткрытый рот. Одна его рука твердо лежала у нее на талии, а другой он держал завязанную у нее на шее ленту. Ей не следовало терять ни минуты – и Виола бережно и обдуманно старалась прочувствовать и запомнить каждое свое ощущение. Она чувствовала, как его длинные мускулистые ноги, обтянутые кожаными штанами, прижались к ее мягким ногам, а низ его живота к ее собственному, его, словно литая, грудь касалась ее пышных грудей. Она упивалась прикосновением его влажных губ и его теплым дыханием у себя на щеке.
 Она вдыхала смешанный аромат одеколона, кожи и мужчины, запах эля на его губах и что-то неопределенное, что, возможно, и составляло его сущность. Словно бы издалека Виола слышала музыку, голоса, смех, журчание воды, уханье филина. Она запустила пальцы одной руки в его густые мягкие волосы, а другую положила на его крепкое плечо.
 «Берегись высокого темноволосого красивого незнакомца».
 Виола прожила короткое девичье романтическое приключение с начала до конца. И когда он поднял голову и выпустил ее из объятий, она ощутила, что день кончился.
 – Спасибо за танец, – засмеялся он. – И за поцелуй.
 – Спокойной ночи, – тихо попрощалась она.
 Он еще на минуту задержал на ней взгляд.
 – Спокойной ночи, моя поселянка, – сказал он в ответ и направился мимо нее в сторону лужайки.




 Глава 2


 Треллик – очень милая деревушка. Он отметил это еще накануне, оглядев с того места, где главная дорога поворачивала к реке. Сегодня же утром, сидя у окна бара в гостинице «Голова кабана» и потягивая кофе, лорд Фердинанд Дадли разглядывал побеленные дома под соломенными крышами и засаженные яркими цветами аккуратные садики по обе стороны от лужайки. На берегу реки возвышалась каменная церковь с высоким изящным шпилем и широкой лужайкой перед ней, в центре которой рос огромный старый дуб. Рядом с церковью стоял увитый плющом серый дом священника. Из окна не было видно реки и торговых лавок рядом с гостиницей, но Дадли видел лес на дальнем берегу реки, служивший приятным фоном для церкви и деревни.
 Ему не терпелось узнать, где находится имение «Сосновый бор». Он знал лишь, что оно располагалось где-то поблизости, так как поверенный в делах Бамбера упомянул Треллик как ближайшую к нему деревню. Но насколько близко? И было ли оно большим? И как оно выглядит?
 Дом вроде тех, на которые он только что смотрел? Или что-то наподобие жилища священника? А может быть, это не большой дом, а груда развалин? Никто, похоже, не знал, что оно собой представляет, и меньше всех сам Бамбер, которого это совершенно не интересовало. Фердинанд ожидал увидеть именно руины.
 Конечно, он мог бы узнать, куда ему дальше ехать, еще вчера, ведь именно с этой целью он и приехал в деревню.
 Однако он не сделал этого. Была уже вторая половина дня, когда он прибыл в Треллик, и Дадли уговорил себя, что первое знакомство с «Сосновым бором» лучше отложить на утро.
 На его решение отчасти повлияла атмосфера сельского праздника, на котором он неожиданно познакомился с очаровательной пышноволосой девушкой, с чьим смеющимся взглядом он встретился после соревнований по бегу в мешках. Ему хотелось остаться и повеселиться и снова увидеть ее.
 Еще две недели назад он даже не слышал о «Сосновом боре». Теперь же ему самому предстояло все увидеть, и было любопытно, что его ожидает. Муж его сестры, лорд Хейуорд, полагал, что это пустая затея. Впрочем, Хейуорд никогда не был оптимистом, особенно когда дело касалось проделок двух братьев Ангелины. Он был невысокого мнения о семействе Дадли, хотя и женился на одной из его представительниц.
 Ему не следовало целовать девушку вчера вечером, смущенно думал Фердинанд. У него не было привычки флиртовать с невинными сельскими простушками. Что, если усадьба «Сосновый бор» действительно располагается недалеко от Треллика и не пребывает в запустении? Что, если он решит остаться здесь на какое-то время? А она могла оказаться дочерью священника, что было вполне вероятно, поскольку она явно была одним из организаторов праздника, и вчера вечером он видел, как она вышла из дома священника. Фердинанд даже не потрудился узнать ее имя.
 Черт побери! Он все же надеялся, что девушка не дочь священника и что имение находится достаточно далеко от Треллика. Украденный у нее поцелуй мог осложнить будущие отношения с соседями.
 Правда, она так хороша, что могла искусить и святого, а Дадли никогда не считались таковыми. Ее огненные волосы и совершенные черты лица были чудесны, даже если рассматривать ее только вверх от шеи. А если добавить к этой картине остальные ее прелести… Фердинанд вздохнул и отвернулся от окна. Роскошная – единственное слово, пришедшее ему на ум, чтобы описать ее. Она была высока и стройна, но в то же время щедро наделена женственными выпуклостями там, где это необходимо. Он видел это и прочувствовал всем телом. Одного воспоминания было достаточно, чтобы его бросило в жар.
 Выпив кофе, Фердинанд отправился на поиски хозяина гостиницы, чтобы расспросить его о «Сосновом боре».
 Затем он позвал камердинера, который приехал с его коляской и багажом вчера ближе к вечеру.
 Часом позже, свежевыбритый, в чистом костюме для верховой езды и сапогах, начищенных так, что он мог видеть в них свое отражение, Фердинанд пересекал реку по трехарочному каменному мосту за домом священника. Усадьба «Сосновый бор», как уверил его хозяин гостиницы, располагалась поблизости. Река с двух сторон была границей ее парка. Фердинанд не расспрашивал о деталях, ему хотелось собственными глазами увидеть, что представляет собой усадьба. Неожиданно на другой стороне реки он заметил группу сосен. Конечно же, «Сосновый бор»! По правую руку от него, между лесом и рекой вилась дорожка, которая исчезала из поля зрения за крутым поворотом реки позади деревни. Все выглядело многообещающе, но тешить себя надеждами было рано.
 «Впрочем, это не имеет значения», – подумал он. Даже если мрачные прогнозы Хейуорда оправдаются, его материальное положение не станет хуже, чем две недели назад.
 Если он что-то и пропустит, так это лишь неделю лондонского сезона и возвращение в город из семейного имения его брата Трешема с женой и детьми.
 Настроение Фердинанда совсем улучшилось, когда он выехал на извилистую дорогу, затененную сплетенными кронами деревьев, – достаточно широкую, чтобы по ней мог проехать самый громоздкий экипаж, и совсем не заросшую, так как ею, по-видимому, часто пользовались.
 Он даже начал напевать, что иногда делал, когда был один, посылая свою песню деревьям и голубому небу: «Вот и май настал, когда веселые парни поют и играют и милых своих провожают». Но когда он выехал на ярко освещенную солнцем широкую лужайку, то умолк и остановил лошадь. Лужайку пересекала дорога, сворачивавшая влево, не доходя до открывшегося взору дома.
 Дом. Фердинанд от неожиданности даже присвистнул.
 Определенно это было нечто большее, чем просто дом. Скорее его можно было назвать усадьбой, хотя это было бы преувеличением, признался он, вспомнив о величии Актон-Парка, где прошло его детство. Тем не менее усадьба «Сосновый бор» была крепким солидным домом из серого камня, построенным в большом парке. Даже конюшня и каретный двор, куда вела дорога, были весьма внушительных размеров.
 Взгляд Фердинанда упал на двух мужчин, косивших траву. И только тогда его поразила аккуратная ухоженная лужайка. Один из мужчин с любопытством взглянул на него, опершись обеими руками о длинную ручку косы.
 – Это усадьба «Сосновый бор»? – Фердинанд указал хлыстом на дом.
 – Да, сэр, – ответил Мужчина, почтительно коснувшись своего лба, Фердинанд продолжил путь, испытывая небывалый подъем. Как только он решил, что отъехал достаточно далеко от косарей, то снова запел. «Танцуя на траве, – пел он, начиная с того места, где прервал песню, – тра-ля-ля».
 Он взял высокую ноту и тут заметил, что лужайка не доходит до дверей дома, а кончается перед низкой, аккуратно подстриженной изгородью из самшита, за которой виднелся английский парк. И, если он не ошибался, там был и фонтан, и он действовал.
 Почему, черт побери, Бамбер так легкомысленно отнесся к этой явно значительной собственности? Может быть, имение – лишь пустая раковина за впечатляющим фасадом? Определенно внутри оно должно быть сырым и ужасно ветхим. Но даже если это так, он будет считать, что его осчастливили. Почему перспектива увидеть немного плесени должна испортить ему настроение? Фердинанд бравурно закончил последний куплет своей песни.
 Приблизившись к конюшне, он заметил перед парадным входом вымощенную булыжником площадку. Английский парк, с посыпанными галькой дорожками, самшитовыми кустами и аккуратными цветочными клумбами, располагался ниже, у трех широких ступеней. Спешившись у конюшни, Дадли был удивлен, что его встретил молодой человек, появившийся из одного из стойл.
 Если верить графу Бамберу, он никогда не жил здесь, в далеком Сомерсетшире, и даже ни разу не был в имении. Он уверял, что не имеет никакого представления об этой своей собственности. Однако он, похоже, тратил деньги на его содержание. Иначе здесь не было бы двух садовников за работой на лужайке и конюха в конюшне.
 – В доме есть слуги? – с любопытством спросил он у парня.
 – Да, сэр, – ответил конюх, собиравшийся поставить лошадь Дадли в стойло. – Мистер Джарви встретит вас, если вы постучите в дверь. Вы потрясающе бросали мяч вчера, если позволите мне заметить, сэр. Я сам смог сбить только три подсвечника, и они стояли гораздо ближе.
 Фердинанд улыбнулся, принимая комплимент.
 – Так, говоришь, мистер Джарви?
 – Дворецкий, сэр.
 Здесь есть дворецкий? Очень любопытно. Приветливо кивнув конюху, Фердинанд направился к двойной входной двери и ударил по ней дверным молотком.
 – Доброе утро, сэр.
 Фердинанд бодро улыбнулся одетому в черный фрак слуге, который стоял в дверях с выражением вежливого вопроса на лице.
 – Джарви? – поинтересовался Фердинанд.
 – Да, сэр. – Дворецкий с уважением поклонился, шире открыл дверь и отступил в сторону. Профессиональным взглядом он сразу определил, что перед ним джентльмен.
 – Рад познакомиться, – сказал Фердинанд, входя в дом и осматриваясь с нескрываемым любопытством.
 Он очутился в квадратном холле с высоким потолком и выложенным плиткой полом. На стенах висели со вкусом подобранные пейзажи в позолоченных рамах, а в алькове напротив двери стоял мраморный бюст строгого римлянина.
 Направо от входа дубовые ступени лестницы с резными перилами вели наверх, налево были двери в другие комнаты.
 Холл предвещал, что и остальные помещения не разочаруют его. Он не только был светлым, приятно спланированным и со вкусом украшенным, но и чистым. Все вокруг сверкало.
 Дворецкий вежливо, но вопросительно кашлянул, когда Фердинанд прошел в центр холла, стуча каблуками по плиткам, и медленно повернулся, слегка откинув голову.
 – Что угодно, сэр?
 – Вы можете приготовить для меня хозяйскую спальню сегодня вечером, – ответил Фердинанд, уделяя дворецкому лишь часть своего внимания, – и через час подайте мне ленч. Здесь есть кухарка? Если нечего больше предложить, то сгодится и холодное мясо с хлебом.
 Дворецкий смотрел на него с нескрываемым любопытством.
 – Хозяйскую спальню, сэр? – сухо переспросил он. – Извините, но меня не извещали о вашем приезде.
 Фердинанд добродушно улыбнулся.
 – Понимаю, – согласился он. – И меня не предупредили, что я найду здесь вас. Полагаю, граф Бамбер ничего не написал вам?
 – Граф? – в голосе дворецкого послышалось еще большее изумление. – Мы никогда не видели его здесь, в «Сосновом бору», сэр.
 Это было в духе Бамбера. Ничего не знать о своей собственности, даже о том, что здесь были слуги. Не предупредить никого, что лорд Фердинанд Дадли направляется сюда. Но похоже, и сам Бамбер не знал, что здесь есть кто-то, кому можно передать сообщение. Что за безответственный малый!
 Фердинанд поднял "руку.
 – Вы, должно быть, преданный слуга, – сказал он, – если содержите дом и парк в таком порядке. Граф, похоже, никогда не приезжал сюда, чтобы потребовать отчета, и всегда оплачивал счета, не задавая никаких вопросов? Осмелюсь предположить, что вы привыкли считать этот дом своим. В таком случае вы, вероятно, хотели бы, чтобы я отправился ко всем чертям. Здесь все должно измениться. Разрешите представиться. Я лорд Фердинанд Дадли, младший брат герцога Трешема и новый владелец «Соснового бора».
 Неожиданно Фердинанд понял, что в его жизни произошли существенные перемены. Теперь это место принадлежало ему. И оно действительно существовало и оправдывало свое название. Дадли видел дом и парк, возможно, здесь были также и фермы. Теперь он по праву стал одним из мелкопоместных дворян.
 Дворецкий продолжал смотреть на него в полном недоумении.
 – Новый владелец, сэр? – повторил он. – Но…
 – О, уверяю вас, перемена права собственности абсолютно законна, – бодро заявил Фердинанд, чье внимание привлекла великолепная люстра, висевшая над головой. – Так здесь есть кухарка? Если нет, я лучше поем в «Голове кабана», пока еще не поздно. Тем временем вы можете отдать приказание приготовить хозяйскую спальню. Сколько слуг в доме?
 Дворецкий не успел ответить на этот вопрос. Позади Фердинанда неожиданно раздался другой голос – женский.
 Низкий, слегка хрипловатый, до дрожи знакомый.
 – Кто это, мистер Джарви?
 Фердинанд резко повернул голову. Она стояла на нижней ступеньке, ее левая рука лежала на перилах. Сегодня она выглядела совершенно иначе; на ней было темно-зеленое платье с высокой талией, которое облегало ее великолепную фигуру в нужных местах; волосы были гладко причесаны, открывая ее милое лицо, заплетены в косы и уложены короной вокруг головы. Теперь не оставалось никаких сомнений, что перед ним не сельская девушка, а молодая леди. На какое-то мгновение ее лицо показалось Дадли смутно знакомым, словно он уже видел ее когда-то, но у него не было времени сосредоточиться.
 – Лорд Фердинанд Дадли, сударыня. – Дворецкий так медленно и отчетливо произнес его имя, словно он был кровным родственником самого сатаны.
 Боже! Бамбер даже не намекнул, что в имении живут люди. Он что, забыл об этом? Все происходившее в последние полчаса было предупреждением Фердинанду, которого он, чувствуя себя полным идиотом, не распознал. Дом был занят. И именно той, которую он поцеловал накануне ночью. Возможно, что есть и муж. Ему тут же померещились пистолеты и дуэль на заре.
 Она ступила на выложенный плитками пол и быстро направилась к нему, протягивая правую руку. Она улыбалась.
 И, черт побери, была по-прежнему прекрасна. Фердинанд облизал пересохшие губы, однако никаких признаков мужа, который, грохоча сапогами, сбегал бы вслед за ней по лестнице, не было.
 – Вы! – воскликнула она. Затем до нее, похоже, дошел смысл того, что ей сказал дворецкий, и ее улыбка погасла. – Лорд Фердинанд Дадли?
 Он взял ее протянутую руку и склонился над ней, прищелкнув при этом каблуками.
 – Сударыня, – пробормотал он. «Черт побери!» – добавил про себя.
 – Я была уверена, что сегодня утром вы продолжили свой путь, и не ожидала вновь вас увидеть. Вам далеко ехать?
 Но как мило, что вы сначала зашли ко мне. Кто-то сказал вам, где я живу? Проходите в гостиную, пожалуйста. Мистер Джарви принесет нам прохладительные напитки. Я собиралась на прогулку и рада, что вы застали меня.
 «Где я живу?» Его сознание замкнулось на этих трех словах. Она решила, что он пришел навестить ее после их вчерашней встречи. Боже, вот уж действительно не повезло. Фердинанд выдавил улыбку, снова поклонился и предложил ей согнутую в локте руку.
 – С удовольствием, сударыня, – сказал он вместо того, чтобы сразу объяснить все и покончить с этим.
 «Это научит тебя избегать сельских праздников и хорошеньких поселянок», – подумал Фердинанд, когда она оперлась о его руку и повела к лестнице, ведущей наверх.
 Он попытался упрятать подальше воспоминания о том, с каким воодушевлением она танцевала вокруг майского дерева на деревенской лужайке, о ее оживленном лице, прекрасном при свете костров, ее перехваченных лентой густых волосах, распущенных по спине и вздрагивающих в такт движениям. И о поцелуе, который он неосторожно украл, крепко прижав ее роскошное тело к своему.
 Черт побери!




 Глава 3


 Он пришел! Высокий, гибкий и элегантный, в чистой, накрахмаленной до хруста сорочке и свежей одежде для верховой езды, иной, чем вчера. Он улыбался и был красив как бог. И его звали лорд Фердинанд Дадли. Виола вспомнила, как близко держала ее прошлой ночью его рука, на которую она сейчас опиралась. Она вспомнила, как ощущала его губы на своих губах.
 Он пришел! Глупо было думать, что он явился свататься. Он был просто незнакомцем, проезжавшим мимо, который танцевал с ней, а потом, поцеловав, узнал, кто она, и пришел отдать визит вежливости. Нет, определенно здесь было нечто большее. Должно быть, он, как и она, почувствовал чудную романтику танца и его завершения. Он пришел еще раз повидать ее, прежде чем отправиться дальше.
 Он пришел!
 Виола провела лорда Дадли в гостиную и указала на кресло около мраморного камина. Она села в кресло напротив и снова улыбнулась ему.
 – Как вы узнали, кто я? – спросила она.. Ей стало тепло от мысли, что он разыскивал ее.
 Фердинанд откашлялся, ему явно было не по себе. Виола почувствовала удовлетворение оттого, что вывела лорда из равновесия. Ее глаза блестели от удовольствия.
 – Я спросил хозяина гостиницы «Голова кабана», как добраться до имения «Сосновый бор», – объяснил он.
 Итак, он уже вчера выяснил, кем она была?
 Виола же ничего не знала о нем и не стремилась узнать. Но она была рада, что он пришел представиться перед отъездом. Ей было приятно, что их вчерашняя встреча что-то значила и для него.
 – – Вчерашний праздник удался на славу, – сказала она.
 Ей хотелось, чтобы он заговорил об этом, вспомнил восхитительный вечер.
 – Вне всякого сомнения. – Фердинанд снова кашлянул и покраснел. Но прежде, чем он смог продолжить, дверь отворилась и горничная внесла поднос с кофе. Она поставила его перед Виолой, затем присела и вышла из гостиной. Виола налила две чашки и встала, чтобы поставить одну на столик перед Дадли. Он молча наблюдал за ней.
 – Послушайте, сударыня, – выпалил он, когда она вернулась на свое место, – Бамбер вам ничего не писал?
 – Граф Бамбер? – Она удивленно взглянула на него.
 – Простите, сударыня, – продолжил он, – но «Сосновый бор» больше не принадлежит ему. Он мой, вот уже две недели.
 – Ваш? Но это невозможно, милорд; «Сосновый бор» – мой, уже почти два года., Фердинанд полез во внутренний карман своей куртки для верховой езды и вытащил из него сложенный лист бумаги, который протянул ей.
 – Вот документ на владение имением. Оно теперь официально записано на мое имя. Простите.
 Она непонимающе смотрела на него, не прикасаясь к бумаге. Как ни странно, все, о чем Виола могла сейчас думать, это как глупо она ошиблась. Он пришел не для того, чтобы навестить ее. Танец вокруг майского дерева и поцелуй под старым дубом ничего не значили для него.
 Сегодня он пришел с намерением выгнать ее из дома.
 – Это ничего не значащий кусок бумаги, – заявила она, не разжимая губ. – Граф Бамбер скрылся с деньгами, которые вы ему заплатили, лорд Фердинанд, и сейчас с безопасного расстояния смеется над вами. Предлагаю вам разыскать его и решить это дело с ним. – Она почувствовала гнев и страх.
 – Здесь нечего решать, – возразил лорд Фердинанд. – Законность документа не подлежит сомнению, сударыня.
 Он был подписан поверенными в делах Бамбера и моего брата, герцога Трешема. Я внимательно проверил подлинность моего выигрыша.
 – Выигрыша? – Она знала этот тип людей. Он был братом герцога Трешема со всеми слабостями и пороками младшего брата – скукой, беспомощностью, экстравагантностью, бесчувственностью и высокомерием, К тому же он наверняка разорен.
 Вчера она предпочла обмануться красивой внешностью и сильным мужским телом, к тому же была польщена его вниманием. Итак, он игрок самого худшего толка, который играет по-крупному, не принимая во внимание роковых последствий своего чудовищного пристрастия. Он выиграл собственность, которой лишится даже не его противник.
 – В карты, – пояснил он. – Там было много свидетелей того, что я честно выиграл «Сосновый бор». И у меня на руках документ, подтверждающий это, который был тщательно проверен. Я огорчен, что причиняю вам неудобства. Я и понятия не имел, что здесь кто-то живет.
 Неудобства! Виола вскочила на ноги, щеки ее заливал румянец, глаза блестели. Как он осмелился!
 – Вы можете забрать свой документ и бросить его в реку на обратном пути, – сказала она. – Он ничего не стоит.
 «Сосновый бор» был завещан мне два года назад. Это может не нравиться графу Бамберу, но он ничего не сумел бы предпринять, чтобы предотвратить это. Всего хорошего, милорд.
 Но лорд Фердинанд, хотя тоже поднялся из кресла, не делал попытки покинуть гостиную и уйти из ее жизни, как сделал бы любой порядочный джентльмен. Он стоял перед камином – высокий и несгибаемый, без улыбки на лице.
 Он отбросил всю свою фальшивую доброжелательность.
 – Напротив, сударыня, – заявил он. – Это вам придется уехать. Само собой, я дам вам достаточно времени, чтобы собраться и решить, куда вы направитесь, поскольку, похоже, Бамбер не счел нужным заранее предупредить вас. Вы его родственница, не так ли? Полагаю, вам следует отправиться в родовой дом Бамбера. Он вряд ли откажется принять вас; надеюсь, он все еще в Лондоне. Впрочем, его матушка живет в городе все время. Она, без сомнения, примет вас.
 Его слова наполнили Виолу леденящим ужасом.
 – Позвольте мне объяснить вам кое-что, лорд Фердинанд, – произнесла она, раздувая ноздри. – Это мой дом.
 Вы всего-навсего визитер и весьма нежелательный, несмотря на вчерашнее приключение. Теперь я ясно понимаю, что вы игрок и ловец удачи. Я была свидетельницей ваших слабостей, но не понимала, что они – неотъемлемая часть вашей сущности. Уверена, что у вас масса других пороков.
 Вы должны немедленно уехать. Я никуда не двинусь отсюда, я здесь дома. Прощайте.
 Он не сводил с нее своих бездонно-черных глаз.
 – Я поселюсь здесь, как только вы соберете свои вещи и уедете отсюда, сударыня, – сообщил он. – Советую вам не откладывать сборы надолго. Вам определенно не захочется провести ночь под одной крышей с одиноким джентльменом, который к тому же игрок, не говоря уж о других его грехах.
 И она танцевала вчера с этим холодным, бесчувственным, упрямым человеком и думала, что это самое яркое событие в ее жизни? Виола поцеловала его и думала, что память об этом будет согревать ее всю оставшуюся жизнь?
 – Я просто не позволю вам это сделать! – воскликнула она. – Как вы осмелились привлечь мое внимание вчера, когда поспорили на мои ромашки? И вы позволили себе увлечь меня на лужайку, чтобы танцевать вокруг майского дерева! Как вы могли так унизить меня и поцеловать, словно я была простой молочницей!
 Он свел брови, и Виола поняла, что наконец разозлила его.
 – Вчера? – возмутился он. – Вчера? Вы обвиняете меня в том, что я оскорбил вас, но ведь это вы флиртовали со мной с того момента, как увидели.
 – И как вы осмелились прийти сюда сегодня, вторгнуться в мой дом, нарушить мое уединение, вы.., щеголь с Бонд-стрит! Вы, бессовестный волокита! Вы, черствый беспутный игрок! – Виола потеряла контроль над собой, но это не заботило ее. – Я знаю людей подобного рода и не позволю вам игнорировать само мое существование. Убирайтесь отсюда! – Она указала на дверь. – Возвращайтесь в Лондон, здесь вы не нужны.
 Дадли высокомерно поднял брови, затем пригладил волосы, после чего громко вздохнул.
 – Может быть, сударыня, мы обсудим это дело как разумные люди, вместо того чтобы ссориться как плохо воспитанные дети, – предложил он. – Ваше присутствие застало меня врасплох. Непростительно Бамберу не сообщить вам о том, что эта собственность больше ему не принадлежит. Вы должны были узнать об этом первой. Но.., простите меня, он знал, что вы живете здесь? Я имею в виду.., он не упомянул о вас.
 Виола презрительно взглянула на него. Обсуждать было нечего.
 – Меня не интересует, знает он обо мне или нет, – заявила она.
 – Что ж, – заметил Фердинанд, – ему следовало бы сообщить новость нам обоим; я скажу ему об этом при встрече. Я словно свалился с неба, без всякого предупреждения. Примите мои извинения, сударыня. Он ваш близкий родственник? Он вам нравится?
 – Я была бы не я, если бы он мне нравился, – ответила Виола. – Порядочный человек никогда не поставил бы на кон в карточной игре то, что ему не принадлежит.
 Дадли сделал шаг в ее сторону.
 – Почему вы заявляете, что «Сосновый бор» – ваш? – поинтересовался он. – Вы сказали, что дом был вам завещан?
 – Да, когда умер старый граф Бамбер, отец проигравшего вам человека, – подтвердила Виола.
 – Вы присутствовали при чтении завещания? – спросил Дадли. – Или вас уведомили о вашей доле наследства письмом?
 – Имение было обещано мне графом, – пояснила Виола.
 – Старым графом? – Он нахмурился. – Покойный обещал оставить вам «Сосновый бор»? Но у вас нет доказательств, что он сдержал свое слово? И вы не получали никакого письма от его поверенного в делах? – Он медленно покачал головой. – Боюсь, что вас обманули, сударыня.
 Ее ладони повлажнели, а стук сердца глухо отдавался у нее в ушах.
 – Я не присутствовала при оглашении завещания, – сказала она, – но я доверяю слову покойного графа Бамбера, милорд. До того как я приехала сюда два года назад, он обещал мне изменить свое завещание. Он скончался месяц спустя после этого. Он был не из тех, кто меняет свои намерения или откладывает решение со дня на день.
 Никто из окружения нынешнего графа не переписывался со мной и не приезжал сюда. Разве это не доказательство того, что данная собственность принадлежит мне?
 – Почему же тогда у вас нет никакого документа? – спросил Фердинанд. – Почему оба поверенных в делах – Бамбера и моего брата – заверили меня, что имение принадлежало Бамберу, прежде чем он сделал его ставкой в игре и проиграл мне?
 У Виолы все внутри сжалось, но она не позволила себе поддаться страху.
 – Я никогда не задумывалась над этим, – отрывисто ответила она. – Завещание – просто кусок бумаги. Я поверила покойному графу Бамберу на слово. «Сосновый бор» – мой. Я больше не намерена обсуждать это дело с вами, лорд Фердинанд, не вижу необходимости. Вы должны уйти.
 Он пристально смотрел на нее, а длинные пальцы его руки отбивали такт. Он не собирался трусливо покидать поле брани. Неужели она думает, что все будет так, как она хочет? Еще вчера она с первого взгляда поняла, что он опасный человек. Виола подозревала, что он привык поступать по-своему, К тому же он был родным братом герцога Трешема, который имел репутацию безжалостного человека, чьей воле никто не отваживался перечить.
 – Есть простейший способ уладить это дело, – заговорил Фердинанд. – Мы можем послать за копией завещания старого графа. Но на вашем месте я бы не надеялся, что в нем содержится то, что вам хочется, сударыня. Если старый граф действительно дал вам такое обещание…
 – Если? – Виола неосторожно сделала шаг вперед, так что оказалась с ним лицом к лицу.
 Фердинанд вытянул руку, словно хотел остановить ее.
 – Боюсь, он не сдержал своего слова. В этом нет никакого сомнения. Прежде чем покинуть Лондон и приехать сюда, я убедился, что «Сосновый бор» принадлежит Бамберу, который проиграл его, и теперь он – мой.
 – Он не имел права, – воскликнула Виола, – ставить на карту имение, которое не принадлежит ему! Оно – мое, его оставили мне.
 – Могу понять ваше волнение. Это было крайне безответственно со стороны Бамбера – обоих Бамберов: отец дал обещание и не сдержал его, а сын забыл, что вы живете здесь.
 Если бы я знал о вашем существовании, я по крайней мере мог бы заранее уведомить вас. Но мне это было неизвестно. И вот я здесь, и мне не терпится познакомиться со своей новой собственностью. Боюсь, что вам действительно придется уехать. Мы не можем жить здесь вдвоем.
 Но я дам вам неделю на сборы. Этого вам хватит? Пока же я останусь в гостинице в Треллике. Вам есть куда ехать? Вы могли бы перебраться в фамильный дом Бамбера.
 Виола еще крепче сжала руки. Она чувствовала, как ногти впиваются в ладони.
 – Я не намерена никуда уезжать, – заявила она. – До тех пор, пока не увижу это завещание собственными глазами и не удостоверюсь, что моего имени в нем нет, я останусь здесь. Это мое имение, здесь мой дом.
 Незнакомец вздохнул, и она поняла, что находится слишком близко от него, чтобы сохранять спокойствие. Но Виола не отступила, вчера вечером она стояла еще ближе к нему. Неужели это тот самый человек?
 «Остерегайся высокого темноволосого красивого незнакомца. Он может погубить тебя».
 – Если вам некуда ехать, – сказал он, и его слова можно было расценить как любезность, не будь они так жестоки, – я отправлю вас в Лондон в своей карете. Я пошлю вас к моей сестре леди Хейуорд. Нет, Энджи слишком легкомысленна и вряд ли окажет практическую помощь. Я лучше направлю вас к моей невестке, герцогине Трешем.
 Она с удовольствием оставит вас у себя и поможет найти достойное занятие. Или родственников, которые приютят вас.
 Виола презрительно рассмеялась.
 – Возможно, герцогине Трешем следует помочь вам, милорд, – сказала она, – найти достойное занятие. Я знаю, игроки часто позволяют опустошать свои карманы, и это всегда джентльмены, не имеющие никакого иного занятия в жизни.
 Фердинанд вскинул брови и посмотрел на нее с некоторым удивлением.
 – У вас острый язычок, – заметил он. – Кто вы? Я мог видеть вас раньше? До вчерашнего дня?
 Это было возможно. Что же касается его, то никто в «Сосновом бору» и его окрестностях никогда не видел лорда Фердинанда. В этом для нее крылась значительная доля его очарования. Виола почувствовала легкую тревогу, теперь это казалось смешным, когда мистер Джарви представил его как человека света, который, возможно, прожил большую часть своей жизни в Лондоне.
 Виола решила, что ему лет двадцать пять – двадцать семь.
 – Виола Торнхилл, – назвала она свое имя. – И я никогда раньше вас не видела, иначе запомнила бы.
 Он кивнул, но его брови все еще были задумчиво сдвинуты. Фердинанд, очевидно, пытался вспомнить, где видел ее раньше. Виола могла бы высказать несколько предположений, хотя была твердо убеждена, что никогда не видела лорда Дадли до вчерашнего дня.
 – Что ж, – сказал он небрежно, покачав головой, – я возвращаюсь в Треллик, мисс Торнхилл. Мисс, а не миссис, не так ли? – Она склонила голову. – Эту неделю я буду ночевать в гостинице, но прошу позволения нарушать ваше уединение в дневное время. Если понадобится помощь в подготовке к вашему путешествию, обращайтесь ко мне не церемонясь.
 Направляясь к выходу, он прошел мимо нее – олицетворение мужского высокомерия, энергии и власти. Вчерашний прелестный сон превратился в сегодняшний кошмар. Виола смотрела ему вслед с нескрываемой ненавистью.
 – Лорд Фердинанд, – окликнула она его, когда он взялся за ручку двери, – похоже, вы не слышали того, что я только что сказала. Пока я не увижу завещание, не тронусь с места. Я останусь здесь, в моем собственном доме, я не поддамся пустым угрозам. Если бы вы действительно были джентльменом, вы бы даже не заикнулись об этом.
 Когда он обернулся, она увидела, что рассердила его.
 Его глаза потемнели и сузились. Воздух вокруг них, казалось, раскалился.
 – Тогда вам придется находиться под одной крышей со мной, – заявил он. – С тем, кого вы обвинили в том, что в нем нет ничего от джентльмена. Вы не боитесь, что я не только беспутный игрок, но и потакаю своим низменным инстинктам? Вчерашнее происшествие только намек, на что я способен, когда во мне начинают бушевать страсти. Вы уверены, что готовы подвергнуть такому риску свою репутацию?
 Виола могла бы рассмеяться, если бы не была так разъярена.
 Широкими шагами она приблизилась к нему так близко, что могла ткнуть его в грудь пальцем. Когда она заговорила, ее голос дрожал от ярости.
 – Если вы попытаетесь дотронуться до меня хотя бы пальцем, – сказала она, не сводя с него глаз, – вы будете удивлены, как быстро вам придется отступиться. Я вас предупредила. Я не чья-нибудь любовница и не несчастная жертва, которой можно угрожать и которую можно принудить к подчинению. Я сама себе госпожа, милорд, и я хозяйка «Соснового бора». Я останусь здесь сегодня ночью и каждую последующую ночь до конца жизни. Если вы действительно верите, что у вас есть права на этот дом, тогда осмелюсь предположить, что и вы здесь останетесь. Но обещаю, что скоро вы будете мечтать об отъезде. Вы – повеса и сноб и не сможете прожить здесь больше недели.
 Вы просто погибнете здесь от скуки. Я потерплю вас эту неделю. Но вам не стоит угрожать мне насилием, так как я смогу постоять за себя. И я не позволю вам выгнать меня из дома, который принадлежит мне по праву. – Она еще раз ткнула пальцем его в грудь. – А теперь, если позволите, я вас покину, так как отправляюсь на прогулку, которая была так неожиданно прервана.
 Какое-то время Фердинанд ошеломленно смотрел на нее с сердитым выражением на лице, затем отошел в сторону, распахнул перед ней дверь гостиной и широким жестом указал на площадку за ней, в то же время шутливо отвешивая поклон.
 – В мои намерения не входит задерживать вас против вашей воли, – заявил он, – но, в свою очередь, я гарантирую вам, что в течение недели, от силы двух, вам придется отказаться от вашего опрометчивого намерения делить жилище с лондонским волокитой. Я немедленно пошлю за тем чертовым завещанием!
 Виола с холодной вежливостью проигнорировала грубое слово и быстро покинула гостиную. У него на руках документ на владение «Сосновым бором», думала она, поднимаясь по ступеням в свою комнату. Чудовищная несправедливость, у нее не было письменного доказательства своей правоты – только слово давно умершего человека. Но, как ни странно, больше всего ее ранила мысль о том, что лорд Фердинанд Дадли не знал, что она жила здесь. Он не делал попыток узнать, кто она, его это не заботило. Вчерашний день ничего для него не значил.
 Что ж, в таком случае он не имел значения и для нее тоже!




 Глава 4


 В конце концов Виола так и не отправилась на прогулку. Она долго сидела на подоконнике в своей комнате. К счастью, она не была той спальней, о которой говорил лорд Фердинанд, – по крайней мере они не будут сражаться из-за нее или решать, как делить постель. Виола всегда предпочитала именно свою комнату, с веселыми китайскими обоями и шторами, с окнами не на парадной, а на тыльной стороне дома – с видом на огород и теплицы, на длинную дорогу за ними, в конце которой в полумиле от имения виднелся холм с разбросанными по нему деревьями. «Сосновый бор» принадлежал ей. Никто никогда не интересовался им, пока он не стал ставкой в карточной игре. Лорд Фердинанд Дадли тоже скоро потеряет к нему интерес. Он был городским человеком, франтом, игроком, повесой – и, возможно, обладал массой других недостатков. Вернувшись в Лондон, он навсегда позабудет о «Сосновом боре».
 Когда он вернется в Лондон…
 Виола поднялась с подоконника, разгладила платье, расправила плечи и направилась на кухню.
 – Да, это правда, – сказала она в ответ на взволнованные, вопросительные взгляды слуг. Собрались все – мистер Джарви; мистер Пакстон, управляющий; Джеб Хардинг, старший конюх; Сэмюел Дей, лакей; Ханна; миссис Уолш, кухарка; Роза, горничная; Том Эббот, старший садовник. У них, должно быть, проходило совещание. – Я в это не верю, однако лорд Фердинанд Дадли заявляет, что он теперь новый владелец «Соснового бора».
 Но я не намерена уезжать отсюда. Наоборот, я собираюсь вынудить лорда Фердинанда покинуть имение, – Каким образом, мисс Ви? – поинтересовалась Ханна. – О, как только я увидела его, я сразу поняла, что от этого мужчины надо ждать неприятностей. Он слишком красив, что не идет ему во благо.
 – Трудно ли убедить городского повесу, что жизнь сквайра не для него? – спросила Виола, обращаясь к собравшимся.
 – Я могу придумать несколько способов, даже не напрягаясь, мисс Торнхилл, – сказал Джеб Хардинг.
 – И я тоже, – мрачно заметила миссис Уолш.
 – Тогда давайте выслушаем все имеющиеся соображения, – предложил мистер Пакстон, – и посмотрим, не сложится ли у нас какой-нибудь план.
 Виола села за кухонный стол и пригласила всех последовать ее примеру. Чуть позже она отправилась в деревню.
 Виола была слишком взволнована, чтобы спокойно восседать в экипаже, и предпочла пройтись пешком, пытаясь поспевать за своими мыслями.
 Какими разными могут быть два дня, следующие один за другим. Вчерашний день был словно приятный сон. Она полночи пролежала без сна, вновь и вновь переживая танец вокруг майского дерева. Она уже забыла, когда чувствовала себя такой оживленной и веселой. Виола вспоминала ощущение, возникшее после его поцелуя, и тепло его сильного мужского тела.
 Ругая себя за то, что позволила себе размечтаться, она ускорила шаги. Возможно, та цыганка-провидица в конце концов права. Ей следовало быть более осторожной и осмотрительной.
 Сначала она зашла в дом священника и застала там обоих обитателей – преподобного Прюэтта и его супругу, – Моя дорогая мисс Торнхилл, – сказала миссис Прюэтт, когда ее экономка ввела Виолу в скромную гостиную. – Какой приятный сюрприз. Я ожидала, что сегодня вы останетесь дома после праздничных хлопот.
 Священник засиял при виде ее.
 – Мисс Торнхилл, я только что окончил подсчет средств, полученных от праздника. Вам будет приятно узнать, – сообщил он, – что мы получили ровно на двадцать фунтов больше, чем в прошлом году. Разве это не замечательно? Видите, моя дорогая, ваши ромашки сослужили хорошую службу. – Он и его жена рассмеялись его шутке.
 Виола опустилась в кресло.
 – Это было очень щедрое пожертвование, – заметила миссис Прюэтт, – особенно если принять во внимание, что джентльмен был посторонним.
 – Он нанес мне визит сегодня, – сообщила им Виола.
 – Ах, – священник потер руки, – неужели?
 – Он утверждает, что является законным владельцем «Соснового бора». – Виола крепко сжала руки, лежащие на коленях. – Очень неприятно, не правда ли?
 Какое-то время оба слушателя в недоумении смотрели на нее.
 – Но я была уверена, что «Сосновый бор» принадлежит вам, – сказала миссис Прюэтт.
 – Это так, – уверила их Виола. – Когда покойный граф Бамбер отправил меня сюда два года назад, он изменил завещание так, чтобы это имение стало моим пожизненно.
 Однако у молодого графа имелся документ на владение, и недавно он предпочел поставить имение вместо денег в карточной игре в игорном притоне и проиграл его. – Она не знала, где проходила карточная игра, но предпочла предположить, что это был самый убогий, самый печально известный игорный дом.
 – О Боже! – воскликнул священник, обеспокоенно глядя на гостью. – Но его светлость не мог проиграть собственность, которая ему не принадлежала, мисс Торнхилл.
 Надеюсь, джентльмен был не слишком разочарован, узнав, что его обманули? Он выглядел весьма респектабельным человеком.
 – В карточной игре? – Миссис Прюэтт, к удовольствию Виолы, была шокирована сильнее, чем ее муж. – Тогда вчера мы все ошиблись в нем. Должна признаться, я подумала, что с его стороны было наглостью танцевать с вами вокруг майского дерева, так как он не был представлен вам официально. Представляю, как ужасно вы должны были чувствовать себя, когда он нанес вам визит сегодня утром.
 – О, я не позволила ему слишком огорчить меня, – заверила их Виола, – у меня даже появился план, как добиться, чтобы жизнь в «Сосновом бору» показалась ему крайне неблагоприятной. Вы оба можете мне помочь, если пожелаете…
 Некоторое время спустя Виола покинула дом священника и продолжила запланированные визиты. К счастью, все оказались дома, что было легко объяснить вчерашним напряженным днем.
 Последним она посетила коттедж сестер Мерриуэзср, которые выслушали ее рассказ с нарастающим изумлением и негодованием. Мисс Фейт Мерриуэзер заявила, что лорд Фердинанд Дадли не понравился ей с первого же взгляда. Его манеры были слишком вольными, и настоящий джентльмен никогда бы не снял пиджак перед леди, даже если бы занимался каким-либо видом спорта в жаркий день.
 – Он необычайно хорош собой, – соизволила признать, покраснев, мисс Пруденс Мерриуэзер, – у него такая обаятельная улыбка!..
 Но общеизвестно, что ничего хорошего от красивых, обворожительных джентльменов ждать не приходится. Это относится и к лорду Фердинанду Дадли, ведь в его намерения входит выгнать дорогую мисс Торнхилл из «Соснового бора».
 – О нет, ему не удастся меня выселить, – уверила сестер Виола. – Все будет как раз наоборот. Это я намерена избавиться от него.
 – Я уверена, что священник и мистер Клейпол придумают, как помочь вам, – предположила одна из сестер. – Между тем, мисс Торнхилл, вы должны переехать к нам.
 Вы нас ничуть не стесните.
 – Это очень любезно с вашей стороны, но я не намерена уезжать из «Соснового бора», – заявила Виола, – в действительности мой план…
 Но дальнейшее обсуждение пришлось перенести на более подходящий момент, ибо мисс Пруденс была так шокирована тем, что Виола намеревалась вернуться в дом, где находился одинокий мужчина, что мисс Фейт, обладавшая более крепкими нервами, чем ее сестра, была вынуждена немедленно послать за горничной, чтобы та принесла обожженные птичьи перья и нюхательную соль – предотвратить обморок у этого нежного создания. Тем временем Виола растирала ей запястья.
 – Невозможно даже представить, на что способен этот распутник, – высказала свое мнение мисс Фейт, когда кризис благополучно миновал и все еще бледная мисс Пруденс, откинувшись на подушки, потягивала слабый сладкий чай. – Если вы останетесь наедине, без слуг, он даже может попытаться поцеловать вас. Нет-нет, Пруденс, ты не должна снова падать в обморок; мисс Торнхилл не вернется в «Сосновый бор». Она останется здесь. Мы пошлем за ее вещами. Отныне мы будем запирать двери на задвижки даже днем.
 – Я буду в полной безопасности в «Сосновом бору», – заверила сестер Виола. – Не забывайте, что я окружена преданными слугами и Ханна всегда рядом со мной. К тому же лорд Фердинанд скоро уедет. Он обнаружит, что просто не создан для жизни в деревне. Вы обе можете помочь мне, если у вас есть такое желание…
 Направляясь домой, Виола размышляла о том, что в целом она преуспела. По крайней мере все обитатели деревни, с которыми она была близко знакома, выслушали ее версию о положении дел, прежде чем у лорда Дадли появится возможность рассказать свою. А те, с кем она не поговорила, скоро узнают все сами, так как новости и сплетни в их маленькой общине разносятся мгновенно.
 Что же касается семей, проживавших в окрестностях, она сможет поговорить с ними сегодня вечером, когда будет обедать с Клейполами в Кроссингсе.
 Лорду Фердинанду Дадли придется обедать в одиночестве в «Сосновом бору». Виола злорадно улыбнулась. Но воспоминание об этом человеке тотчас напомнило ей, что она больше не сможет приблизиться к своему дому в привычно приподнятом настроении. Она оглядела лужайку и дом, раздумывая, не стоит ли он у одного из окон, наблюдая за ней. Встретит ли она его, войдя в дом, в холле, на ступеньках лестницы, в коридоре второго этажа?
 Невыносимо было думать, что в; ее личные владения вторгся посторонний. Однако уже ничего нельзя изменить, во всяком случае, сейчас. Она не могла позволить себе замедлить шаг. Вечером у нее была назначена встреча, и ей нужно было подготовиться к ней.
 Через несколько минут Виола решительно шагала вдоль террасы со стороны конюшни, не желая боязливо озираться в собственном доме. Неожиданно она увидела, что Фердинанд идет ей навстречу. Они оба резко остановились.
 Он все еще был в костюме для верховой езды, но без шляпы. Его образ настоящего мужчины, каким он сложился в ее представлении, мог сбить с толку кого угодно. И он явно чувствовал себя в поместье абсолютно уверенно. Должно быть, он спускался к реке или обследовал огород и теплицы.
 Дадли сухо поклонился.
 Виола присела в ответ и заспешила к дому, даже не взглянув на него.
 – Мистер Джарви, – сказала она, увидев дворецкого, шагавшего по холлу с непривычно потерянным видом, – пришлите ко мне, пожалуйста, Ханну.
 Она поднялась наверх, убеждая себя, что торопится только потому, что у нее осталось мало времени перед выходом в Кроссинге. Если бы только он не был так красив, думала она, и так молод. Если бы она не флиртовала с ним вчера. Конечно, она сделала это не нарочно. Ее долг, как члена комитета по проведению праздника, быть любезной с каждым, как с жителями деревни, так и с незнакомцами.
 Но сейчас ей хотелось, чтобы этого не было.
 Она не позволит себе вспоминать о том поцелуе! Но Виола чувствовала твердость его бедер, прижатых к ее телу, и его теплые мягкие губы, раскрывшиеся навстречу ее губам. И еще Виола никак не могла забыть запах его одеколона.


* * *

 – Каждый со своей красоткой!..
 Фердинанд решительно сжал зубы, пропев только эту строчку, и наугад взял с полки книгу в кожаном переплете.
 Он с удовольствием пел песню, когда впервые приближался к дому много часов назад. Но она застряла у него в голове, как случается с некоторыми мелодиями, и он поймал себя на том, что продолжал насвистывать, пока она ему не опротивела. Это была смешная песенка, с бесконечно повторяющимися трелями.
 У него явно было неподходящее настроение для музыки.
 Он был смущен и раздражен, даже сердит на себя, потому что позволил мисс Торнхилл испортить себе настроение, из-за чего и впал в уныние. И он был в гневе на Бамбера – нет, на обоих Бамберов, на отца и сына. Что за главы семей, черт побери! Один отсылает девчонку сюда с обещаниями, которые забывает выполнить – или же вообще не намеревался оформить их юридически, – а другой и вовсе не знает о ее существовании.
 Он сам позволил ей проявить упрямство и поставил себя в неловкое положение, решив остановиться в доме одинокой молодой леди. И чертовски роскошной леди, хотя это не имело к делу никакого отношения. Ему следовало бы выгнать ее или самому остаться в «Голове кабана», ожидая прибытия завещания, которое убедит ее, что она не может претендовать на имение.
 Фердинанд взъерошил волосы и остановил взгляд на запечатанных и готовых к отправке на следующее утро письмах, лежавших на конторке. Возможно, ему стоило самому отправиться за завещанием. А еще лучше отправить ей бумаги через адвоката, с официальным уведомлением, что она должна покинуть дом. Он поселится в нем, как только она уедет.
 Однако это было бы проявлением слабости с его стороны – поджать хвост, убежать и позволить кому-то проделать за него грязную работу. Это было не в его духе.
 Семейство Дадли никогда так не поступало. Если она проявляет упрямство, то он в десятки раз упрямее ее.
 Если она собирается рисковать своей репутацией, живя здесь с ним без компаньонки, пусть это будет ее головной болью. Он не намерен беспокоиться по этому поводу.
 Ему лучше лечь спать до того, как она вернется со званого обеда. У него не было никакого желания еще раз встречаться с ней сегодня, да и, честно говоря, вообще когда-нибудь еще. Но, черт побери, часы еще не пробили полночь. Он оглядел со вкусом обставленную библиотеку, с удобными креслами возле камина, изящным письменным столом, с небольшой, но великолепно подобранной коллекцией книг. На них не было и следов пыли, означало ли это, что она любит читать? Это его, собственно, и не очень-то интересовало, но библиотека ему понравилась. Он чувствовал себя здесь как дома.
 Как только она уедет…
 Он ведь не хотел играть на эту проклятую собственность, вспомнил Фердинанд и поставил книгу на полку, поняв, что сегодня он не в состоянии сосредоточиться на чтении. Карточная игра никогда особенно не привлекала его. Он предпочитал спорт. Но ему нравились книги с записями самых экстравагантных пари, которыми изобиловали различные клубы для джентльменов, – особенно опасные или требовавшие большой физической силы и ловкости.
 В тот вечер в «Бруксе» он играл до предела, который заранее установил для себя, затем поднялся и собрался уходить, поскольку обещал заглянуть на один прием. Но Ливеринг, с которым они пришли в клуб, неожиданно получил известие, что у его жены начались схватки и она в любой момент может родить. Однако Вамбер, черт бы его побрал, начал громко кричать – после выпитого он вел себя вызывающе – и обвинять будущего отца в том, что тот придумал нелепое оправдание, чтобы уйти с выигрышем и не дать ему отыграться. Удача должна улыбнуться ему, заявил Бамбер. Он был абсолютно в этом уверен.
 Запахло скандалом, поэтому Фердинанд предложил занять место Ливеринга и поставил на кон пятьсот фунтов.
 Он выразил недовольство, когда Бамбер вместо денег бросил на стол закладную. Она представляла собой документ на право собственности, о которой в игорной комнате никто не слышал. Это не было его родовым поместьем и ни одной из его более или менее известных второстепенных недвижимостей – имение «Сосновый бор» где-то в Сомерсетшире. И, как предостерег один из игроков, оно могло стоить гораздо меньше пятисот фунтов, которые выставил Фердинанд.
 Дадли, как человек чести, никогда бы не стал играть с человеком на его родовой дом. Но «Сосновый бор» скорее был плохоньким заброшенным имением, поэтому он играл – и выиграл, а на следующий день обнаружил со слов поверенных в делах Бамбера и Трешема, его брата, что «Сосновый бор» действительно существует и на деле принадлежит ему.
 Когда в порыве угрызения совести он на следующий день зашел к Бамберу и предложил вернуть имение в обмен на какую-то сумму за карточный долг, граф, пребывая в состоянии похмелья после предыдущей ночной оргии, заявил, что от разговоров его голова готова лопнуть. И пусть Фердинанд отправляется в «Сосновый бор», о котором Бамбер и не собирается тужить, так как никогда не видел его и не получил ни пенса в счет ренты, насколько ему известно.
 Итак, Фердинанд с чистой совестью отправился получать и обследовать свою новую собственность. Он никогда не владел землей и не ожидал, что ему когда-нибудь доведется приобрести ее. Правда, он был сыном герцога и к тому же очень богатым: его отец оставил ему крупное наследство, а мать и ее сестра завещали ему после своей смерти внушительное состояние.
 Но он был младшим сыном. Старший же, Трешем, унаследовал Актон-Парк и все остальные поместья вместе с герцогским титулом.
 Черт! Фредерик встрепенулся, подняв голову и прислушиваясь. Послышался стук молотка у входной двери, ее открыли, и в холле раздались голоса. Два – нет, три. Или слуги поднялись, чтобы приветствовать ее возвращение, или же она привела с собой гостей. Но сейчас почти полночь!
 Его первым побуждением было оставаться в библиотеке, пока они не уйдут. Но дворецкий знал, где он находится, и Дадли не мог допустить, чтобы подумали, будто он испугался и спрятался вместо того, чтобы вести себя как подобает хозяину. Он пересек библиотеку и открыл дверь.
 В холле стояли пять человек: Джарви, невысокая пухлая женщина, напоминавшая горничную, Виола Торнхилл и двое незнакомцев – мужчина и женщина. Хотя мужчина не был полным незнакомцем. Это был тот самый тупица, который вчера заявлял, что неприлично заключать пари на церковном празднике.
 Все они смотрели в его сторону. Виола Торнхилл смотрела на него через плечо, ее брови были подняты, а губы слегка приоткрыты. Она была одета в зеленую шелковую накидку, широкий капюшон который красиво лежал у нее на плечах, а голову украшала корона из кос цвета меди.
 Черт побери! Где же он все-таки видел ее до этого путешествия на край света?
 – Добрый вечер. – Фердинанд вышел в холл. – Вы представите меня, мисс Торнхилл?
 Горничная сразу исчезла, дворецкий словно растворился в воздухе. Оставшаяся троица смотрела на него с нескрываемой враждебностью.
 – Это мисс Клейпол, – сказала Виола, указывая на высокую худую женщину неопределенного возраста, – а это ее брат, мистер Клейпол.
 Его она не представила. Но в конце концов в этом не было необходимости. Он, бесспорно, был основной темой разговора в тот вечер. Фердинанд поклонился.
 Никто из гостей не изменил позы.
 – Так не годится, сэр, – заявил Клейпол с помпезной суровостью. – Это крайне неприлично – вам, одинокому джентльмену, находиться в доме одинокой добродетельной леди.
 Правая рука Фердинанда нашла позолоченную ручку лорнета, и он поднес его к глазу.
 – Совершенно с вами согласен, – коротко ответил он, выдержав значительную паузу. – Лучше сказать, согласился бы, если бы ваши представления о сложившейся ситуации были верны. Но они ошибочны, мой добрый друг. Это одинокая добродетельная дама занимает мой дом.
 – Послушайте… – Клейпол решительно шагнул ему навстречу.
 Фердинанд отпустил монокль, который повис на ленточке, и поднял руку.
 – Остыньте, – посоветовал он. – Уверен, вы не хотите вступить на опасный путь физического противостояния.
 Во всяком случае, не в присутствии дам.
 – Вам не нужно бросаться на мою защиту, мистер Клейпол, – сказала Виола Торнхилл. – Благодарю вас за то, что доставили меня домой в карете, но…
 – Никаких «но», Виола, – резко перебила ее мисс Клейпол. – Эта скандальная ситуация требует достойного разрешения. Поскольку лорд Фердинанд Дадли решил остаться в «Сосновом бору», вместо того чтобы вернуться в гостиницу, я остаюсь здесь в качестве вашей компаньонки – на столько, на сколько это потребуется. Утром Хамфри пришлет сундук с моими вещами.
 Напряжение, которое испытывало пылающее лицо и тело Клейпола, несколько спало. Он понял, как глупо было бы затеять драку. Фердинанд сосредоточил внимание на сестре молодого человека.
 – Благодарю вас, сударыня, – сказал он, – но в вашем присутствии здесь нет никакой необходимости. Я не могу отвечать за репутацию мисс Торнхилл, но могу поручиться за ее добродетель. Я не намерен предаваться своим дурным привычкам по отношению к ней, когда мы останемся одни – одни, за исключением слуг.
 Мисс Клейпол, похоже, добавила пару дюймов к своему росту, когда громко выдохнула воздух.
 – Ваша вульгарность безгранична, – заметила она. – Что ж, сэр, я все же останусь здесь, чтобы охранять репутацию мисс Торнхилл и ее добродетель. Сегодня нам сообщили, то есть моей матери, брату и мне, что вы вынудили ее танцевать с вами вокруг майского дерева вчера вечером. И не вздумайте отрицать это, там было достаточно свидетелей.
 – Берта… – начала было Виола.
 Фердинанд снова поднял монокль.
 – В таком случае, – уверил он мисс Клейпол, – я не буду лжесвидетельствовать, отрицая этот факт, сударыня. Теперь, полагаю, вы и ваш брат удалитесь?
 – Я не покину этот дом, если только меня не выбросят отсюда силой, – заявила леди.
 – Вы искушаете меня, сударыня, – спокойно ответил Фердинанд и обратился к Клейполу:
 – Спокойной ночи, сэр. Вы заберете мисс Клейпол с собой, когда удалитесь?
 – Мисс Торнхилл, – Клейпол завладел ее рукой, – теперь вы видите, как глупо было настаивать на возвращении сюда? Берта – ваша подруга, и я льщу себя надеждой, что я для вас больше, чем друг. Возвращайтесь с нами в Кроссинге, пока это дело не уладится.
 – Еще раз спасибо, но я не покину свой собственный дом, сэр, – сказала Виола. – И вы не должны так огорчаться из-за меня, Берта. В доме – Ханна и остальные слуги, так что мне не нужна компаньонка.
 – Отличная мысль, – оживился Фердинанд, – все равно вы никого не получите, во всяком случае, в этом доме.
 Она взглянула на него, подняв брови, затем отвернулась, чтобы пожелать своим друзьям спокойной ночи.
 – Это в высшей степени неприлично… – начал было Клейпол.
 – Спокойной ночи. – Фердинанд подошел к двустворчатой двери, демонстративно распахнул ее и жестом указал в темноту. Все это время Джарви неуверенно топтался на заднем плане, Хотя и с большой неохотой, гости все же ушли. У них не было выбора, ведь они не собирались прибегать к насилию. Женщина могла пойти на все, рассудил Фердинанд, но к мужчине это явно не относилось.
 – Полагаю, – сказал он, закрыв дверь за Клейполами и повернувшись к Виоле, которая уже успела снять накидку и протянуть ее дворецкому, – он ваш жених?
 – Вы полагаете? – ответила она. – Спасибо, мистер Джарви, сегодня вечером вы мне больше не понадобитесь.
 Фердинанд мог бы возразить, поскольку Джарви был теперь его слугой, но ему не хотелось выглядеть мелочным.
 – Клейпол – малодушный болван, – заявил он. – В другой ситуации я бы первым расправился с любым, кто настаивал бы на вашем пребывании здесь без компаньонки. А вас, будь моя воля, утащил бы отсюда, хотели бы вы этого или нет.
 – Очень утешительно, – сказала она, – знать, что находишься в доме с пещерным человеком. Полагаю, милорд, что одной рукой вы схватили бы меня за волосы, а другой – размахивали дубинкой? Это действительно по-мужски.
 Фердинанд предпочел бы, чтобы она не снимала накидку. Вечернее темно-зеленое платье нельзя было назвать нескромным: мягкими переливающимися складками оно падало от груди до щиколоток, и вырез, хотя и низкий, на балу в Лондоне показался бы почти консервативным. Однако это платье не могло скрыть соблазнительных изгибов женского тела. И, черт побери, он прочувствовал эти линии, когда его тело прижималось к ней.
 Боже! Наверное, ему следовало, забыть про свое упрямство и остановиться в гостинице «Голова кабана».
 – Вы понимаете, на что идете? – спросил он. – Вы настаиваете на том, чтобы делить дом с искушенным мужчиной. Вам не пристало находиться здесь со мной, хотя бы в этом тот болван был прав.
 Виола направилась через холл к лестнице наверх. Поставив ногу на первую ступеньку, она оглянулась.
 – В чем дело, лорд Фердинанд? – спросила она. – Вы что же, собираетесь изнасиловать меня? Я что, должна спасаться бегством? Во всяком случае, я благодарна вам за то, что вы дали мне фору.
 Да, язычок у нее был острый как бритва. Это он уже заметил.
 – Поверьте, сударыня, если бы я хотел поймать вас, вы не добрались бы и до следующей ступеньки.
 В ответ она мило улыбнулась ему, думая о чем-то своем.
 – Вам понравился обед?
 В такой момент это был поистине странный вопрос, пока Фердинанд не понял его причины. Они оба обедали вне дома.
 Она была приглашена на званый обед. Это вызвало у него чувство облегчения, пока дворецкий не сообщил, что, поскольку мисс Торнхилл не собиралась обедать дома, все, что можно будет подать на стол, это позавчерашняя говядина, так как в предыдущий день они все обедали в деревне. Его милость должен понять его. Хотя жаркое казалось весьма аппетитным, дворецкий заметил, что лорд Фердинанд, наверное, понимает, что погода не по сезону теплая и кухарка недовольна кладовкой для продуктов – там недостаточно прохладно, как бы вскользь упомянул мистер Джарви. И никто не может догадаться, как туда попадают мухи.
 После всего услышанного Фердинанд заявил, что отправляется обедать в «Голову кабана». Пища не выглядела так аппетитно, как вчера, и обслуживание было не столь быстрым и дружелюбным, но он отнес все это на счет усталости от вчерашнего праздника.
 Теперь же, после вопроса Виолы, ему все стало ясно.
 Какой же он дурак, что сразу не догадался. Теперь для обитателей «Соснового бора» и жителей деревни на нем был ярлык местного врага номер один.
 – Спасибо, понравился, – ответил он. – А как ваш обед?
 Она снова улыбнулась, а затем, не говоря ни слова, повернулась и начала подниматься по лестнице. При свете горящих в холле свечей шелк ее платья еще больше подчеркивал женственный изгиб ее бедер.
 Черт побери, ночь была слишком жаркой для мая!




 Глава 5


 Фердинанд мог бы поклясться, что всю ночь не сомкнул глаз, если бы не был грубо разбужен, хотя было еще совсем темно. Он выскочил из кровати, словно в матрасе лопнула пружина, из-за чего он взлетел вверх, а затем встал на ноги.
 – Черт! – воскликнул он, пробегая пальцами одной руки по встрепанным волосам. – Это что, гром? – Он не имел представления, что заставило его вскочить.
 Он даже не сразу сообразил, где находится.
 Затем хриплый крик повторился. Дадли бросился к открытому окну, отдернул шторы и выглянул наружу. Рассвет пока еще заявлял о себе расплывчатым серым пятном на востоке. Он вздрогнул от предутренней прохлады и еще раз пожалел, что на нем не было ночной рубашки. Так вот что это такое, понял он, взглянув вниз. Вдоль террасы перед домом гордо шествовал петух, которому, казалось, принадлежал весь мир.
 – Пошел к черту! – крикнул ему Фердинанд, и птица, на минуту утратив свою высокомерную почтительность, засуетилась, прежде чем вновь обрести достоинство и прокукарекать.
 – Ку-ка-ре-ку!
 Фердинанд, в свою очередь, закрыл окно и задернул шторы, после чего вернулся в постель. Но он так и не сумел заснуть, хотя лег в полночь. Отчасти, конечно, потому, что рядом в доме находилась незамужняя леди, само воплощение красоты, а он не позволил ей пригласить компаньонку, чтобы придать пристойность сложившейся ситуации. Но, главное, в этом была повинна царившая вокруг тишина. Всю свою сознательную жизнь он провел в Лондоне, куда вернулся семь лет назад из Оксфорда в двадцатилетнем возрасте. Он не привык к тишине, она его расслабляла.
 Почему петуху позволяют разгуливать так близко от дома, неожиданно подумал он. Его что, будут будить так рано каждую ночь? Он взбил подушку, которая была самой бугорчатой и неудобной из всех представительниц спальных принадлежностей, с которыми ему приходилось сталкиваться, и попытался укрыться с головой, чтобы поскорее уснуть.
 Однако несколько минут спустя он все еще бодрствовал.
 Фердинанд вспомнил, как выглядела Виола в переливающемся шелковом вечернем платье. Он вспомнил, как в деревне за старым дубом он прижимал к себе ее совершенное тело. И он также думал о том, что она спала в своей спальне неподалеку от него.
 Неожиданно Фердинанд обнаружил, что снова заснуть ему мешает тяжелое одеяло. Он откинул его, перевернул горячую подушку и вновь взбил ее, а затем попытался найти мягкое прохладное местечко для головы.
 Однако это ему не удалось, и он вздрогнул от прохладного воздуха, который с трех сторон овевал его обнаженное тело.
 До одеяла невозможно было дотянуться, пока он не сел.
 Черт побери, сон окончательно покинул его. И это была целиком ее вина. Почему она не повела себя как любая порядочная женщина? Ей следовало хотя бы воспользоваться неделей, которую он предлагал, прежде чем потерять терпение, и тогда он мог бы спать сном праведника в гостинице «Голова кабана» в Треллике. Черт бы побрал ее, думал он далеко не по-рыцарски. Скоро она узнает, кто хозяин «Соснового бора»! Она узнает это прямо сегодня, когда это сегодня наступит. Фердинанд оглядел спальню и состроил гримасу: дневного света не было и в помине.
 Он присел на кровать и провел обеими руками по волосам. Тьфу ты, пропасть, в своей привычной светской жизни он часто еще даже не ложился в постель в это время. И вот он здесь, уже на ногах. Так чем же ему заняться?
 Идти завтракать? Это был бы неплохой урок слугам – вчера они намеренно отослали его обедать в деревню! – спуститься вниз и громко потребовать свой завтрак. Но могло случиться и так, что ему просто подали бы позавчерашнюю холодную говядину. Может быть, почитать? Но он был не в настроении заниматься с книгой. Написать письма? Но вчера он уже написал записки Трешему и Энджи, собираясь отправить их утром вместе с письмом Бамберу.
 Фердинанд встал, потянулся и зевнул так, что свело челюсти. Лучше всего отправиться на прогулку верхом, проветриться перед тем, как взять бразды правления в свои руки. В конце концов, он любит прогулки верхом по утрам, мрачно вспомнил он, хотя это было не совсем так.
 Время, когда он начал бодрствовать, с трудом можно было назвать ранним утром, подумал он, направляясь в свою гардеробную. Скорее всего была середина ночи.
 Не будя своего лакея, он нашел в одном из гардеробов одежду для верховой езды, оделся и пошел к выходу, даже не побрившись. «Я спорю с солнцем», – безрадостно раздумывал Фердинанд про себя. Хотя кромешная тьма уже начала отступать, мир освещался лишь серыми сумерками, что было под стать его настроению. Он до шагал до конюшни, предвкушая, как отыграется на сонных грумах.


* * *

 Петух разбудил и Виолу, хотя ее комната размещалась на другой стороне дома. Конечно, она ждала этого крика и поэтому спала очень чутко. Ей казалось невозможным, чтобы тот, чьи окна выходят на террасу, мог вновь заснуть после такой тревоги. Она злорадно прищелкнула языком, когда десять – пятнадцать минут спустя услышала, как в другом конце коридора отворилась дверь и шаги направились к лестнице, ведущей вниз.
 Затем она снова уснула.
 – Его милость покинул дом четверть часа спустя после первого крика петуха, – сообщила Виоле ее верная Ханна позже, заплетая ей косы и укладывая их на голове. – Очевидно, он был в ярости, когда выводил своего жеребца.
 Потом, ругаясь и хмурясь, ускакал бог знает куда. Не попадайтесь ему на глаза, мисс Ви. Предоставьте нам, слугам, заняться им сегодня утром.
 – Но я умираю от нетерпения увидеть его гнев собственными глазами, Ханна, – заявила Виола. – Ни за что на свете не пропущу это зрелище. Возможно, в полдень он уже будет на пути в Лондон и мы избавимся от него, Ханна вздохнула, поправляя расчески и щетки, лежащие на туалетном столике.
 – Хотелось бы, чтобы все кончилось так благополучно, милая, – сказала она.
 На это надеялась и Виола. Где-то под ложечкой она чувствовала зияющую пустоту, которую безуспешно старалась не замечать. В конце концов, ведь не в бирюльки она играла с лордом Фердинандом Дадли. Она рисковала своим домом, доходами, трудно завоеванным спокойствием и независимостью.
 Виола еще завтракала, когда Фердинанд вошел в столовую. Несмотря на досаду, ее сердце гулко забилось в груди при виде его. Если уж это должно было случиться, почему он не оказался стариком, уродом или просто непривлекательным человеком? Почему с его приходом она тут же почувствовала, как комната сразу наполнилась запахом настоящего мужчины, от которого она почти задыхалась?
 Очевидно, он появился в столовой сразу после прогулки верхом. Кожаные бриджи для верховой езды облегали, словно вторая кожа, его длинные мускулистые ноги. Его сапоги, должно быть, были начищены вчера вечером и все еще сияли. На нем была надета хорошо сшитая коричневая куртка для верховой езды, а под ней виднелась белая рубашка. Виола достаточно долго прожила в Лондоне, чтобы узнать в нем светского человека, непревзойденный экземпляр, как назвали бы его другие джентльмены. Его темные волосы были в беспорядке после быстрой езды без шляпы, на лице играл здоровый румянец.
 Он улыбался и выглядел раздражающе приветливым.
 – Доброе утро, мисс Торнхилл. – Фердинанд отвесил ей легкий поклон. – Какое прекрасное утро! Меня разбудил петушиный крик под окном, и я так рано выехал, что наблюдал восход солнца. Я уже забыл, какой приятной может быть жизнь в сельской местности.
 Он потер руки и оглядел комнату. Он явно проголодался.
 Буфет был пуст, так же, как и стол, за исключением тарелки и чашки с блюдцем, стоящими перед Виолой. Слуг не было видно. Его лицо утратило жизнерадостное выражение.
 – Доброе утро, милорд. – Виола спокойно улыбнулась. – Подумать только, я лишь недавно прошла мимо вашей комнаты на цыпочках, решив, что вы, должно быть, заспались от деревенского воздуха. Здесь прохладно, вы не находите? Я прикажу развести в камине огонь и принести вам завтрак. Я взяла на себя смелость заказать то, что, на мой взгляд, вам понравится. – Она встала и позвонила в колокольчик.
 – Благодарю. – Фердинанд сел на стул во главе стола, который она оставила для него свободным, поскольку не хотела, чтобы утро начиналось со споров по поводу главенства между ними.
 У нее на тарелке лежали омлет, сосиски и тост – более обильный, чем обычно, завтрак вместо привычных тоста и кофе. Она держала в руках нож и вилку, продолжая тщательно пережевывать каждый кусочек с видимым удовольствием, хотя все на тарелке неожиданно приобрело вкус соломы.
 – Дорога за домом должна быть очень приятной для прогулок – и пеших, и верхом, – заметил он. – Трава скошена, а деревья по обе стороны такие прямые, словно две шеренги солдат на параде. Это просто чудо природы, и остается только удивляться, как они умудряются скрывать целую армию птиц, так что слышишь сотни голосов, но не видишь ни единой хористки, пока одна из них не соблаговолит перелететь с одной ветки на другую.
 – Я всегда наслаждалась прогулками там, – согласилась Виола.
 – С вершины холма можно видеть на мили вокруг, – продолжал Фердинанд. – Мне здесь очень понравилось бы, будь я мальчишкой. Этот холм немного напоминает холмы в Актон-Парке, где я вырос. Я бы стал королем в замке и не пускал сюда никого из посторонних. Нет, тут нужна поправка! – Он улыбнулся, и Виола невольно вспомнила об ослепительном незнакомце на празднике. – Королем стал бы мой брат, а я был бы его преданным вассалом.
 Жизнь у вассалов гораздо интереснее. Они побеждают драконов и расправляются с другими злодеями, в то время как король просто сидит на троне, скучающий и надменный, отдавая приказания и грубо ругаясь.
 – Боже! Неужели ваш брат только этим и занят? – рассмеялась Виола.
 – Старшие братья могут быть пренеприятнейшими существами.
 Но Виоле не хотелось выслушивать истории о его детстве и семье. Ей неприятно было видеть его мальчишескую улыбку. Она мечтала увидеть его в ярости, она хотела, чтобы именно он ругался грубыми словами. Такой он был бы более неприятным и отталкивающим. Догадывался ли он об этом? Он что, нарочно вел себя так, играя с ней? Но что это? Он барабанил пальцами по столу и нетерпеливо поглядывал на дверь – верный признак того, что он не чувствовал себя таким раскованным и оживленным, каким хотел казаться.
 Виола отправила в рот кусочек омлета.
 – Они определенно бездельничают там, на кухне, – сказал он после непродолжительной паузы. – Я должен поговорить с Джарви.
 Как он смеет! Мистер Джарви был ее дворецким, старый граф Бамбер нанял его специально для нее. Но в ее планы пока еще не входило ссориться с этим человеком.
 – Вам кажется, что вы ждете слишком долго? – Она с удивлением посмотрела на него. – Извините, кухня расположена довольно далеко от столовой, а ступеньки слишком крутые. Мистер Джарви не так уж юн, к тому же иногда его беспокоят ноги. Кухарка тоже немного медлительна – и чрезвычайно забывчива. Но вы же понимаете, как нелегко найти хороших слуг в провинции, поэтому приходится мириться с тем, что есть, даже если они не отвечают городским стандартам.
 В этот момент дверь отворилась, и появился дворецкий с непокрытой тарелкой в одной руке и большой кружкой эля в другой. Виола с восхищением смотрела на то и другое. Как удалось миссис Уолш уместить столько еды на одну тарелку, чтобы ничего не соскользнуло с нее? Когда мистер Джарви поставил все на стол, она увидела сосиски, почки, яичницу с беконом, а также тосты, балансирующие на одной стороне тарелки. В качестве основного блюда выступал огромный толстый бифштекс, который подержали несколько минут на сковородке, а затем шлепнули на тарелку, где он плавал в красном соусе.
 Она перевела взгляд с тарелки на лицо лорда Фердинанда, на котором на какое-то мгновение отразилось искреннее изумление.
 – Я была уверена, что после прогулки верхом вам понадобится обильный деревенский завтрак, милорд, – пояснила Виола и тут же вспомнила, что уже говорила, будто думала, что он крепко спит в своей постели.
 – Да, это так. – Фердинанд снова потер руки, откровенно развлекаясь.
 Неужели такой завтрак мог вызвать у него аппетит? Затаив дыхание, Виола ждала, когда он попробует его. Но была еще одна мелочь, о которой нужно было незамедлительно позаботиться.
 – Мистер Джарви, разожгите камин, пожалуйста, – приказала дворецкому, – его милость находит, что в доме прохладно.
 Получив задание, дворецкий бодро поклонился, а лорд Фердинанд посмотрел ему вслед. Виоле оставалось только надеяться, что Фердинанд не заметит отсутствия у дворецкого проблем с ногами. Затем она тайком принялась наблюдать за тем, как он подцепил кусочек почки вилкой и отправил его в рот. Она готова была ликовать, когда он бросил на стол вилку и нож.
 – Еда холодная, – с удивлением констатировал он.
 – Подумать только. – Она смотрела на него с сочувствием, а в голосе звучали извиняющиеся нотки. – Я так привыкла к этому, что не сообразила предупредить вас.
 Смею предположить, что кухарка заранее приготовила для вас еду и забыла подогреть ее в духовке к вашему появлению. Это так, мистер Джарви? Может быть вы отнесете завтрак на кухню, чтобы его разогрели? Вы подождете минут тридцать – сорок, милорд? , Дрова в камине затрещали, дворецкий выпрямился и сделал шаг к столу.
 – Нет-нет. – Фердинанд поднял руку, чтобы остановить его. – Это не важно. Мне не нужен такой обильный завтрак, тостов будет достаточно. К счастью, тосты всегда хороши, даже в холодном виде. Обычно я предпочитаю элю кофе – может быть, вы не забудете об этом до завтра, мистер Джарви?
 Он взял кусочек поджаренного хлеба и откусил от него.
 Раздался громкий хруст, по которому Виола поняла, что тост был каменным и холодным, и если бы его случайно уронили, он рассыпался бы на мельчайшие кусочки.
 Взглянув на камин, Виола поднесла к лицу салфетку и постаралась не расхохотаться, пока лорд Фердинанд кашлял.
 – О Боже! – воскликнула она. – Из камина валит дым.
 Должно быть, птицы опять свили гнездо в трубе. Это случается постоянно. И бог знает сколько пройдет дней, прежде чем удастся найти трубочиста. – Она закашлялась в салфетку, и у нее защипало глаза. – В деревне нет своего трубочиста, а до ближайшего города – восемь миль.
 – Можно только надеяться, – заметил Фердинанд, вскочив на ноги и распахивая сначала одно, а затем второе окно, – что сейчас в гнезде пусто. Иначе, осмелюсь заметить, у нас на обед была бы жареная дичь.
 Что-то в его тоне насторожило Виолу. Наконец-то он понял, но, похоже, и не думал выходить из себя, на что она так надеялась. Он собирается принять участие в игре, возможно, считая, что хороший юмор разозлит ее гораздо больше его возмущенных криков и хмурого вида. И в этом он был прав, но это ничего не значило. Во всяком случае, он теперь понял, с чем столкнулся, – он был один с горсткой своих слуг, и ему предстояло бороться со всеми людьми, населяющими этот дом, которые готовились сделать его жизнь настолько несносной, насколько это было в их силах.
 – Я уверена, – сказала Виола, вздрогнув от свежего ветерка с улицы, который заиграл с ее салфеткой, а потом окутал, словно ледяной плащ, – что преимущества жизни в сельской местности значительно перевешиваются ее недостатками. Можете идти, мистер Джарви, спасибо. Остается только надеяться, что днем потеплеет и мы сможем обойтись без камина, не испытывая больших неудобств.
 Дворецкий направился к двери.
 – Подождите, Джарви, – окликнул его Фердинанд, не отходя от окна. – Найдите мне крепкого конюха или садовника, того, кто не боится высоты. Может быть, того, кто знаком с крышами и трубами. Осмелюсь предположить, что такой человек есть. Готов даже поспорить на этот счет. Я полезу вместе с ним на крышу, когда допью эль, и мы посмотрим, сможем ли помочь бедным бездомным птицам. Во всяком случае, своего гнезда они уже точно лишились.
 Глаза у Виолы болели и слезились. Он будет достойным противником, поняла она, и сердце у нее упало. Что ж, посмотрим, кто одержит победу. Ее союзники значительно превосходили его числом. И сама она ни в чем ему не уступала. В конечном итоге она теряла гораздо больше, чем он, и от этой мысли становилось тяжело на душе.
 – Вы упадете и разобьетесь, – предсказала она и закашлялась, прикрывая рот платком. Что это Эли затолкал в трубу? И почему ее волнует, что с Дадли может что-то произойти?
 – Вы не должны беспокоиться за мою безопасность, сударыня, – сказал он, когда дворецкий выскочил из комнаты. – Одним из моих наиболее ярких приключений в дни юности было пари о том, что я смогу пройти от конца до начала длинной лондонской улицы, ни разу не коснувшись земли. Пари было тем интереснее, что стояла влажная ветреная безлунная ночь, а проделать это нужно было за час. Я уложился в сорок три минуты.
 – Полагаю, – сказала она более резким тоном, чем намеревалась, – вы ехали на лошади.
 – И на это у меня ушло сорок три минуты? – Он засмеялся. – Человек, предложивший пари, заранее предвидел это и потребовал не пользоваться никаким транспортом.
 Я прошел весь путь по крышам.
 – Я искренне восхищаюсь вами, милорд, – сказала Виола, вставая и не пытаясь скрыть насмешку.
 – Куда вы направляетесь? – поинтересовался он.
 Она подняла брови и холодно взглянула на него сквозь постепенно развеивающуюся дымовую завесу.
 – Это вас не касается, милорд, – сказала она, а затем пожалела о своей грубости. Его глаза скользили по ее телу, раздевая ее – или ей так казалось. Она сжала зубы и сверкнула глазами.
 – Может быть, после того как я разделаюсь с трубой, вы прогуляетесь со мной, мисс Торнхилл? – спросил он.
 – Чтобы показать вам парк? – недоверчиво поинтересовалась она. – Это мои личные владения, и я показываю их лишь привилегированным гостям.
 – К числу которых я не принадлежу, – добавил он.
 – Верно.
 – Но я ведь не посетитель, вы согласны? – спросил он тем самым мягким голосом, от которого у нее по всему телу пробежала дрожь, несмотря на все ее усилия не поддаваться его обаянию.
 – Если захотите прогуляться по саду, пригласите в проводники кого-нибудь еще, – сказала она, поворачиваясь к двери.
 – Чтобы очутиться где-нибудь в поле рядом со злобным несносным быком? Или попасть в зыбучие пески у реки? Я не прошу экскурсии с проводником. Мне хочется поговорить с вами, и мне кажется, что лучше всего это сделать на воздухе. Мы должны забыть об играх и забавах, мисс Торнхилл, и принять какое-то решение относительно вашего будущего – которое, между прочим, не связано с «Сосновым бором». Нет смысла откладывать неизбежное. Даже если вы настаиваете на том, чтобы остаться здесь до того времени, когда прибудет копия завещания старого графа, вам все равно придется примириться с реальностью. Вам лучше подготовиться к этому заранее. Так что давайте прогуляемся.
 Виола повернулась к нему. Он начал с просьбы, а закончил почти приказанием. Это было типично для такого рода людей. Все смертные, казалось, существовали только для того, чтобы выполнять их волю.
 – Мне надо заняться делами по дому, – объяснила она, – после этого я отправлюсь гулять вдоль реки. Если вы пожелаете присоединиться ко мне, я не прогоню вас.
 Но вы будете моим гостем. Вы не будете командовать мной, ни сейчас, ни в будущем. Это понятно?
 Он сложил руки на груди и прислонился к подоконнику, держась с раскованным мужеством. Его губы были сжаты, а в глазах читалось изумление – или презрение?
 – Английский всегда был моим родным языком, – заметил он.
 Было ясно, что он больше ничего не скажет. Виола вышла из комнаты, понимая, что все задуманные ею и слугами проделки пока лишь раззадорили его и он более, чем когда-либо, намерен остаться. Похоже, что игры и проделки вернули к жизни этого скучающего лондонского денди.
 Однако посмотрим, как он отреагирует на все, что для него припасено!


* * *

 «Что еще она придумает?» – спрашивал себя Фердинанд, продолжая опираться на подоконник и не делая попытки затушить огонь в камине. После предложенного вчера обеда ему следует быть настороже; теперь он мог объяснить появление петуха, которого, вероятно, нарочно выпустили из курятника, и холодный, полусырой завтрак. Но лишь дымящая труба окончательно раскрыла ему глаза, точнее, заставила их болеть и чесаться. Она на самом деле думает, что может таким способом изгнать его отсюда?
 Быстрая езда развеяла его раздражение от того, что его подняли в неурочный час, и тоста, холодного и слегка подгоревшего, было достаточно, чтобы утолить его утренний голод. Дымящий камин был еще одним вызовом. Что же касается жаркого, предложенного ему вчера вечером, то он мог понять юмор не хуже любого другого. Он сам был готов примкнуть к заговорщикам и придумать несколько безобидных проделок, чтобы убедить Виолу Торнхилл, что ей действительно не пристало находиться под одной крышей с холостяком. Ему ничего не стоило ходить по дому в грязных сапогах, оставлять после себя беспорядок, где бы он ни появился, приобрести несколько неуправляемых собак, бродить полуодетым, забывать побриться.., то есть он мог, если бы захотел, стать источником бесконечного раздражения.
 Но беда состояла в том, что это не было игрой.
 Черт побери, ведь он искренне расстроился сегодня утром и чувствовал себя виновным, словно был злодеем из какой-то сказки. Сама глупость этой утренней проделки была доказательством того, что она в отчаянии.
 Виола не приняла его предложения отправиться к Джейн, герцогине Трешем, его невестке. Не проявила она и радости при мысли остановиться в одном из домов Бамбера. Она, казалось, не желала воспринимать реальную жизнь. Что еще он мог предложить? Надо подумать. Единственное, в чем он был уверен, – у него не было желания собственноручно выбросить ее из дома или прибегнуть к помощи констебля или члена магистрата. В этом плане он всегда считался слабаком, бесхребетным в семействе Дадли. Но, как бы то ни было, он переживал за нее. Ее вины не было в том, что ее лишали комфорта и безопасности.
 Фердинанд отошел от окна и постарался на время отвлечься. Сначала дело. Без чашки горячего кофе у него не было желания снова садиться за стол – он должен был признаться, что его желудок восстал при виде бифштекса. Пора было лезть на крышу.


* * *

 Обсудив меню на день с миссис Уолш, Виола направилась в библиотеку, где намеревалась провести некоторое время, приводя в порядок книги по управлению имением. Но на письменном столе лежало письмо, которое, должно быть, пришло с утренней почтой. Она поспешно взяла его в руки и увидела по почерку, что оно от Клер. Виола почувствовала искушение немедленно сломать печать и прочитать письмо, но дом, увы, больше не был ее собственностью. Фердинанд мог войти в любую минуту и задать один из своих назойливых вопросов, как сегодня после завтрака. «Куда вы отправляетесь?» Это было по меньшей мере унизительно. Виола засунула письмо в карман платья. Вне дома ей легче будет уединиться.
 Однако, когда она вышла из парадной двери, об уединении нечего было и думать. Сад перед террасой был заполнен людьми: дворецкий, главный садовник и оба его помощника, лакей. Роза, Ханна, два незнакомца, должно быть, слуги лорда Фердинанда, – все стояли как вкопанные, глядя вверх, на небо. Роза одной рукой закрыла лицо – ненужное жеманство, так как пальцы были растопырены.
 Нет, решила Виола, отказываясь от своего первого впечатления после того, как несколько секунд наблюдала за всеми домочадцами, они смотрели не на небо, а на крышу. Ну конечно!
 – Непонятно, почему он не послал за трубочистом? – услышала она слова одного из помощников садовника, адресованные другому. – Бессмысленно чистить трубу сверху.
 – Эли упадет прямо вниз и разобьет голову о камин, помяните мое слово, – азартно предсказал другой.
 – Да, и опалит себе волосы.
 Виола подбежала к группе слуг. Он что, действительно залез на крышу? Он не разыгрывал ее? Он и Эли, помощник конюха? Ей не хотелось смотреть на все это. От высоты у нее кружилась голова, и она не могла понять, почему другие не испытывали того же.
 – Прекратите болтовню! – потребовал старший садовник от своих подчиненных. – Вы их отвлекаете.
 Виола повернулась и взглянула вверх – ноги ее тут же стали ватными. Окно мансарды было распахнуто; перед ним располагался маленький балкончик, но оттуда нельзя было добраться до высоких труб. Крыша была крутой, покрытой серым шифером, который выглядел гладким, как яйцо, и таким же скользким. Фердинанд Дадли и Эли стояли на балконе, первый, упершись руками в бока, рассматривал крышу. Он снял куртку для верховой езды и жилет.
 – Джеб, – громко прошептала Виола, – как Эли заткнул трубу? Сверху или снизу? – Она предполагала, что снизу; она ни за что не позволила бы ему карабкаться на крышу и подвергать свою жизнь опасности.
 – Тряпки загорелись бы, если бы были заткнуты снизу, – объяснил ей кучер. – Он полез наверх после того, как выпустил петуха. Позже он клялся, что у него не хватит духа проделать это еще раз, но его милость не посчитался с этим.
 Так как пока еще они находились в относительной безопасности, шепот и призывы к тишине были излишними.
 – Эли! – позвала Виола, сложив руки рупором, чтобы ее было лучше слышно. – Немедленно спускайся вниз, пока не сломал себе шею. И меня не волнует, если лорд Фердинанд будет возражать.
 Они оба посмотрели вниз. Виола могла представить, насколько опасной выглядела их задача сверху, ведь даже снизу ситуация казалась очень рискованной.
 – Спускайтесь вниз! – крикнула она снова. – Оба!
 Даже на расстоянии Виола видела усмешку лорда Фердинанда, когда он положил руку на плечо парнишки и сказал что-то, что снизу было невозможно расслышать. Затем он перекинул сначала одну ногу, затем вторую через низкие перила, отделявшие балкон от шиферной крыши. Эли остался на месте.
 Роза подавила готовый вырваться крик, и мистер Джарви тихим голосом пытался успокоить ее.
 Виола присела бы на скамью, опоясывавшую фонтан, если бы смогла преодолеть необходимые шесть футов до нее.
 Итак, она застыла, приложив ладонь ко рту. Дурак! Ненормальный! Он упадет и переломает себе все кости, и его смерть будет на ее совести. Возможно, он хотел именно этого.
 Но Фердинанд без видимого усилия достиг конька крыши, подтянулся вверх около трубы, соединенной с камином, и заглянул в нее – она доходила ему до груди.
 Глупец! Идиот!
 – Это не поможет, – пробормотал Джеб Хардинг. – Ему не достать того, что лежит в глубине.
 Затем Роза вскрикнула, дворецкий тихо выругался, а Фердинанд Дадли обхватил верхнюю часть трубы руками, подтянулся так, что смог сесть на ее край и спустить ноги внутрь.
 – Он не успокоится, пока не разобьется! – воскликнула Ханна.
 – Должен сказать, что он чертовски ловкий парень, – заметил лакей, но Виола слышала это вполуха. Ее головная боль – Фердинанд Дадли постепенно исчезал в трубе и наконец скрылся целиком.
 Он упадет и разобьется. Он застрянет в трубе и умрет долгой мучительной смертью. Если он выживет, она убьет его собственными руками.
 Прошло две-три минуты, которые тянулись, словно два часа, прежде чем он появился – точнее, его черная копия.
 Его лицо было таким же черным, как его волосы. Рубашка стала серой. В черной руке он держал черное тряпье и улыбался сверху своей аудитории. Его зубы были ослепительно белыми, даже издалека.
 – К счастью, гнезда там не оказалось, – прокричал он, – только таинственные летающие предметы, без сомнения, с луны! – Он бросил вниз обгорелое тряпье, которое беспорядочно разлетелось по крыше, а часть его упала вниз, на террасу.
 Как он собирается спуститься?
 На это у него ушло всего несколько секунд он беззаботно прыгал по крыше, словно спускался по поросшему травой склону на мягкую лужайку внизу. Достигнув перил и балкона, где все еще оставался Эли, Фердинанд перемахнул через перила и повернулся, чтобы помахать зрителям. Парнишка громко смеялся и аплодировал.
 – Да, он смел,: в этом ему не откажешь, – проворчал Джеб Хардинг.
 – Отличный парень, – согласился лакей.
 – Он мог бы заставить Эли сделать это, как грозился, – добавил старший садовник, – но полез сам. Не много найдется джентльменов под стать ему.
 – Все дело в том, – сказал один из слуг Фердинанда, наблюдая, как его хозяин и Эли исчезли в окне мансарды, – что его милость терпеть не может оставаться в стороне, когда кто-то развлекается. Это еще пустяки. Могу рассказать…
 Но Виола уже достаточно наслушалась.
 – Мистер Джарви, – холодно сказала она, прежде чем решительным шагом направиться к террасе, – не пора ли всем взяться за дело?
 Все они восхищались его дурацкими выходками! Он завоевал их. Вот уж действительно славный малый!
 Виола вошла в дом и поднялась на второй этаж, в свою спальню. Он был уже тут как тут, стоя рядом с Эли на чистом дорогом ковре в коридоре. Она бы очень удивилась, узнав, что в трубе осталась копоть, похоже, он сумел собрать ее всю.
 – Что за отвратительный и опрометчивый поступок! – воскликнула она, шагая ему навстречу, пока между ними не осталось трех футов. – Вы ведь могли разбиться!
 Фердинанд снова улыбнулся. Как ему удавалось выглядеть красивым и мужественным даже в такой момент?
 Но это только усилило ее гнев.
 – И посмотрите, что вы сделали с моим ковром!
 – Можешь вернуться в конюшню, парень, – обратился он к Эли. – И если ты хотя бы раз поставишь ногу на эту крышу, то получишь от меня хорошую трепку, когда спустишься. Ты понял?
 – Да, милорд.
 И пока разъяренная Виола наблюдала за ними, парнишка бросил на Фердинанда полный обожания взгляд и хитро улыбнулся, прежде чем повернуться и сбежать по ступеням.
 – Сегодня вы сможете обедать в тепле и с полным комфортом, сударыня, – сказал Фердинанд, обращаясь к Виоле. – А теперь прошу извинить меня, я должен пойти переодеться и выдержать гнев моего лакея. Ему вряд ли понравится вид моих сапог.
 – Вы сделали это нарочно, – сказала она, сощурив глаза и сжав кулаки. – Вы сделали так, чтобы все знали, что вы полезете наверх. Вы заранее приготовились играть перед аудиторией. Вы рисковали руками, ногами, своей жизнью, лишь бы все смотрели на вас с восхищением и называли славным малым.
 – Не может быть! – Его глаза весело блестели. – Они так говорят?
 – Жизнь для вас лишь игра! – воскликнула Виола. – Возможно, вы довольны, что нашли меня здесь и я отказываюсь покинуть дом. Возможно, вы довольны, что здесь все делается для того, чтобы создать для вас неудобства.
 – Вы должны понять, – сказал Фердинанд, – что я могу устоять перед любым соблазном, но только не перед вызовом. Вы бросили мне перчатку, мисс Торнхилл, и я ее поднял. А чего вы ожидали?
 – Но это не игра! – Ее ногти до боли впились в ладони. С перепачканного сажей лица на нее смотрели его черные как уголь глаза.
 – Да, не игра, – согласился он, – но ведь не я же устраивал все эти проделки, вы согласны, сударыня? А если игра началась, я не могу ее пропустить. И я всегда выигрываю. Запомните это. Дайте мне полчаса, чтобы принять ванну. Затем мы отправимся на прогулку, как вы мне обещали.
 Он повернулся и пошел к своей спальне. Виола наблюдала за ним, пока он не захлопнул за собой дверь. На том месте, где он стоял, на ковре чернело оставленное его сапогами пятно.
 «Я всегда выигрываю».
 Он смел.
 Отличный парень.
 Ей хотелось разрядить свой гнев, или расплакаться от жалости к себе, или даже убить кого-нибудь.
 Вместо этого Виола спустилась вниз. Она собиралась выйти на улицу и спокойно прочитать полученное письмо.
 Если он захочет, то найдет ее у реки. Она не собирается сидеть и ждать его, как послушный ребенок.




 Глава 6


 Когда Фердинанд нашел Виолу, она, вероятно, уже прочитала письмо, во всяком случае, она складывала его. Она сидела на траве на берегу реки, юбка ее легкого муслинового платья была расправлена и лежала вокруг нее, голову венчала корона из аккуратно уложенных заплетенных кос.
 Вокруг росли ромашки, лютики и клевер. Она олицетворяла собой красоту и невинность в полной гармонии с окружающим миром.
 Фердинанд почувствовал себя негодяем. Он слышал, что покойный граф Бамбер слыл порядочным человеком, хотя не был знаком с ним лично. Но, очевидно, старик был без царя в голове, как и его сын.
 Виола не повернула головы, когда Фердинанд приблизился, хотя должна была услышать его шаги. Она спрятала письмо в карман платья. Она что, думает, что он способен выхватить у нее из рук письмо и прочитать? Его раздражение вернулось.
 – Прячетесь от меня, мисс Торнхилл?
 Она вскинула голову.
 – Прятаться здесь, где нет ни единого дерева? Если бы я захотела спрятаться от вас, милорд, вы ни за что не нашли бы меня.
 Дадли стоял на траве подле нее, а ее взгляд был обращен к реке и противоположному берегу, она обхватила руками согнутые колени. Он с удовольствием прогулялся бы с ней, но было очевидно, что у нее нет никакого желания подниматься на ноги. Он не мог вести с ней разумный разговор, возвышаясь над ней как каланча. Фердинанд присел подле нее, вытянув вперед одну ногу и положив руку на согнутое колено другой.
 – У вас были день и ночь, чтобы все обдумать, – на чал он. – У вас была возможность посоветоваться с друзьями и соседями. Хотя я и послал за копией завещания, полагаю, что теперь вы поняли, что имение «Сосновый бор» никогда вам не принадлежало. Вы пришли к какому-нибудь решению относительно своего будущего?
 – Я остаюсь здесь, – заявила она. – Это мой дом, и я живу здесь.
 – Ваши друзья были правы, когда говорили, что ваша репутация подвергается серьезному риску, пока вы остаетесь здесь со мной, – предостерег он ее.
 Она тихо засмеялась и принялась собирать ромашки вокруг себя. Фердинанд наблюдал, как она плетет венок.
 – Если вы так беспокоитесь о соблюдении приличий, – сказала она, – то именно вы должны уехать. У вас нет прав на «Сосновый бор». Вы выиграли его в карты. Несомненно, вы были так пьяны, что поначалу даже не осознали этого.
 – Дело происходило в клубе «Брукс», – пояснил Фердинанд. – В высшей степени респектабельном клубе для джентльменов. И нужно быть круглым дураком, чтобы играть на пьяную голову. Я не дурак.
 Вместо ответа послышался ее тихий смех – он угадал в нем презрение, – и она вплела еще одну ромашку в венок.
 – Завещание доставят примерно через неделю, – предположил он, – если Бамбер решит прислать его или копию. Но может случиться и так, что он не обратит внимания на мою просьбу. Я не могу позволить вам до бесконечности оставаться здесь.., вы понимаете?
 Боже, от ее репутации останутся одни лохмотья. От него потребуют возмещения ущерба, и он хорошо знал, что это означает – его прикуют к ней цепями брака, если он не будет достаточно осторожен.
 Одной мысли, что его могут связать узами брака, было достаточно, чтобы Фердинанда бросило в холодный пот, несмотря на теплое майское солнце.
 – Почему вы так уверены, что старый граф намеревался оставить вам «Сосновый бор»? – поинтересовался он. – Помимо того, что дал обещание сделать это.
 – Он сделал это, – поправила его Виола.
 – Но почему он обещал вам это? Вы были его любимой племянницей или кузиной?
 – Он любил меня, – заявила она со сдерживаемой страстью в голосе, сорвав сразу несколько ромашек и положив их на траву, прежде чем возобновить свое занятие.
 – Это не всегда означает, что…
 – И я любила его, – добавила она. – Возможно, вы никогда не любили, лорд Фердинанд, или вас не любили.
 Любовь означает веру и доверие. Я доверяла ему. Верю и сейчас и буду верить всегда. Он сказал, что «Сосновый бор» должен быть моим, и я ни на секунду не сомневалась, что так оно и есть.
 – Но завещание! – Он нахмурился и стал наблюдать за ее руками. – Если окажется, что он не сдержал свое слово, вам придется признать, что он обманул вас.
 – Никогда! – Виола перестала плести венок и повернула голову. – Все, что сможет доказать завещание, это что кто-то подделал его, возможно, даже уничтожил. Я никогда не потеряю веру в него, потому что никогда его не разлюблю.
 Фердинанд молчал, потрясенный страстностью, с которой она говорила о любви между ней и старым графом Бамбером. Боже правый, в каких отношениях они состояли?
 – Это серьезное обвинение, – заметил он. – Я имею в виду, что кто-то мог изменить завещание.
 – Да, – согласилась она, – это так.
 На самом деле он не собирался ничего узнавать о ней.
 Он не хотел, чтобы она начала значить для него больше, чем сейчас. Он и так мучился угрызениями совести. Минуту-другую он боролся со своим любопытством. Несколько выбившихся из прически завитков соблазнительно вились у нее сзади на шее.
 – Вы выросли в сельской местности? – спросил он, пересиливая себя.
 – Нет. – Некоторое время Фердинанд с облегчением думал, что она ограничится этим коротким ответом, но он ошибся. – Я выросла в Лондоне. Я провела там всю свою жизнь, пока не приехала сюда почти два года назад.
 – Это, наверное, было настоящим шоком, – предположил он.
 – Так и было, – она сорвала все ромашки, до которых могла дотянуться, – но я полюбила эту жизнь.
 – Ваши родители живы? – Если они живы, почему их нет рядом с ней? Или почему она не с ними?
 – Только моя мать.
 – Вы потеряли отца в раннем возрасте? – спросил он.
 Виола положила венок на колени, оба его конца лежали на земле справа и слева от нее. Она углубилась в выравнивание ромашек, так чтобы головки цветов смотрели вверх.
 – Мама второй раз вышла замуж, когда мне было девять лет, – начала она свой рассказ. – Отчим умер, когда мне исполнилось восемнадцать, – в драке в игорном доме.
 Его обвинили в мошенничестве, и, осмелюсь сказать, обвинение было справедливым. – Ее голос был лишен каких-либо эмоций.
 – Понятно, – произнес он. Что еще можно было сказать? Он выиграл дом, который она считала своим, в карточной игре. Ей это должно было казаться жестокой иронией судьбы.
 – Я ненавидела его, – добавила она, продолжая усердно заниматься венком. – Я никогда не могла понять, почему моя мать полюбила его.
 – А вы помните своего отца? – спросил он с неожиданно проснувшимся интересом к ее жизни.
 – Да. – Ее голос стал тише, словно она забыла о его присутствии, руки перестали теребить ромашки. – Я обожала его. Я всегда с нетерпением ждала его возвращения и часто выбегала ему навстречу прямо на улицу, прежде чем он входил в дом. Мама обычно ругала меня за это и напоминала, что я должна вести себя как подобает леди, а он подхватывал меня на руки и кружил, говоря, что это самая приятная встреча, о которой только может мечтать мужчина.
 Она тихо засмеялась. Фердинанд сидел словно завороженный. Он чувствовал, что готов затаив дыхание слушать дальше, но опасался, что она замолчит, когда вспомнит, кому рассказывает об этом.
 – Когда мама с отцом разговаривали, он обычно сажал меня на колени, – продолжила она свои воспоминания. – Я терпеливо сидела, зная, что придет и моя очередь. И даже когда он не обращал на меня внимания, я чувствовала свою полную безопасность в его присутствии и вдыхала запах его любимого табака. Он рассеянно играл моими пальцами, и его руки были большими и надежными, способными выполнить любую работу. Когда же он обращался ко мне, он внимательно выслушивал все мои незначительные новости, словно в мире не было ничего интереснее, и часто просил меня почитать что-нибудь из моих детских книг. Иногда он сам читал мне, часто меняя слова в моих любимых сказках, а я негодовала и поправляла его. Потом я стала замечать, что он подмигивает маме. Он называл меня своей принцессой. Но он умер, когда мне не исполнилось и девяти лет. Детская идиллия закончилась.
 Фердинанд не знал, почему ему так грустно слушать ее, ведь это было так давно.
 – Очень важно, чтобы тебя любили в детстве, не правда ли? – заключил он.
 Виола взглянула на него.
 – Вас, должно быть, любили, – заметила она. – У вас были оба родителя, ведь так? И брат, с которым вы могли играть. И еще сестра…
 – В детстве мы воевали друг с другом так жестоко, как могут только Дадли, – сказал он с усмешкой, – но мы становились союзниками, как только появлялся посторонний, пытающийся терроризировать нас. А такие были всегда – как правило, учителя, иногда лесник или деревенский староста, которые по какой-либо причине вызывали наш гнев.
 – У вас был большой сельский дом, в котором вы выросли, и родители, которые любили вас и друг друга, – сказала Виола.
 «Что за наивное предположение?» – подумал Фердинанд.
 – О да, они любили друг друга так, что, когда один из них находился в родовом имении Актон-Парк, другой оставался в Лондоне. Потом они менялись местами. Они редко проводили больше пары часов в компании друг друга. Однако, полагаю, они провели эти несколько часов вместе по крайней мере трижды за свою супружескую жизнь. Иначе брат, сестра и я никогда не появились бы на свет, – усмехнулся Фердинанд.
 Виола аккуратно соединила концы своей цветочной цепи.
 – У них были вполне цивилизованные отношения, – пояснил он, – характерные для семейных пар высшего света.
 – Как вы циничны, – заметила она. – Вас ранила их отчужденность?
 – Ничего подобного! Мы всегда были счастливы, когда отца не было дома. Он был столь же изобретателен, как и все мы, поэтому его нельзя было обмануть. И избежать березовых розог, которые он хранил в кабинете. Единственное, за что я ему благодарен, это что мой брат был его любимцем и поэтому его пороли чаще, чем меня.
 – Ваша мать была добрее?
 – Наша мать томилась, находясь с нами, – признался он. – Или же ее тяготила сельская жизнь. Мы не часто ее видели – по крайней мере мои брат и сестра. Я был ее любимцем. Когда я подрос, она часто брала меня с собой в Лондон.
 – Должно быть, вы любили эти поездки?
 Он ненавидел их. Они привели к тому, что он рано утратил детскую наивность. Ему казалось, что он давно знал, что его отец содержал любовниц. Каким-то образом он понял, хотя думал, что Трешем и Энджи ни о чем не подозревали, что бедная родственница, проживавшая в коттедже Дав в их имении, была вовсе не родственница, а одна из любовниц отца. Именно поэтому им не разрешалось навещать ее, хотя коттедж находился у подножия их любимого поросшего деревьями холма и неподалеку от пруда, где они купались летом, несмотря на строжайший запрет.
 Пока Фердинанд не попал в Лондон вместе со своей обожаемой матерью, он не знал, что у нее тоже были любовники – легионы дамских угодников, собиравшиеся в гардеробной понаблюдать за самыми интимными моментами ее туалета, перед тем как сопровождать ее на все вечера и светские рауты, которыми изобиловал лондонский сезон, а также несколько фаворитов – с ними она делила постель, правда, не в своем доме. Его мать никогда не была вульгарной.
 Он рано узнал, что неверность в браке – как мужей, так и жен – была нормой в высшем свете. Клятвы, которыми обменивались женихи и невесты во время венчания, были притворством. В основном браки заключались в финансовых и династических интересах сторон.
 Фердинанд не хотел ни того, ни другого. Сама идей брака вызывала у него отвращение. И в отличие от наивной, доверчивой мисс Виолы Торнхилл он не верил в любовь и верность. О, он любил своего брата Трешема, его жену и детей. Он любил Энджи, и ему даже нравился ее муж Хейуорд. Но любил не слепо, как это происходило с мисс Торнхилл. Возможно, после того как она утратит свои иллюзии, у нее ожесточится сердце и она научится не доверять никому, кроме себя.
 – Да, любил, – ответил он на ее вопрос.
 После этого, похоже, им больше нечего было сказать друг другу. Фердинанд сидел и смотрел на нее. Он был зол на себя. Он искал ее, чтобы поговорить о ее будущем и окончательно договориться об отъезде. Вместо этого они вспоминали детство. Дул легкий ветерок и играл с короткими завитками у нее на шее. Он почувствовал абсурдное желание убрать их и коснуться губами ее шеи, но тут же подавил его.
 – Что вы намерены делать с этим венком? – спросил Фердинанд, поднимаясь с земли.
 Виола посмотрела на него так, словно только что заметила. Он протянул ей руку и помог подняться. Затем взял у нее из рук венок и возложил ей на голову.
 – Моя милая поселянка, – пробормотал Фердинанд и наклонился, чуть не поцеловав ее в губы. Он тут же резко вскинул голову, но было уже поздно. Он вел себя как полный идиот в этот короткий бездумный миг.
 На ее щеках появился румянец, а глаза засверкали. Внутренне сжавшись, он ожидал, что сейчас она отвесит ему звонкую пощечину, которую он вполне заслужил. Фердинанд даже не собирался защищаться, потому что явно поступил не так, как следовало.
 Но Виола не подняла на него руку.
 – Лорд Фердинанд, – холодно сказала она, и ее голос слегка дрожал, – возможно, у вас есть права на «Сосновый бор», но я не часть сделки. Я никому не принадлежу, кроме себя самой. Я уже говорила об этом, но хочу повторить, если вы не поверили мне в первый раз. Я никому не принадлежу.
 Она повернулась и пошла прочь, но не по вьющейся вдоль реки тропинке; она пересекла ее и начала подниматься по крутому склону, пока не исчезла из вида.
 «Дьявольщина», – подумал Фердинанд. Что на него нашло? Он пришел с намерением проявить твердость, напористость, избавиться от этой женщины, а закончил тем, что чуть не поцеловал ее и наговорил такого, что и вспоминать не хотелось.
 «Моя милая поселянка». Каждого отдельно взятого слова было достаточно, чтобы морщиться целую неделю. Но, Боже, она буквально преображалась на глазах: то это была увенчанная венком из ромашек сельская девушка, то ледяная недоступная леди.
 Неожиданно ему захотелось стать безжалостным, с железной волей человеком, каким в подобной ситуации стал бы Трешем. При его характере женщина уехала бы еще вчера, а сегодня он бы уже забыл о ней.
 Как, черт побери, избавиться от нее?
 Фердинанд отправился назад по тропке вдоль реки, испытывая острое недовольство от того, что не только ничего не решил, но и усугубил свои проблемы. Ему требовалось присесть где-нибудь и спокойно подумать пару часов. Нужно составить план и затем неукоснительно следовать ему.
 Но как только он зашел в дом, он понял, что это ему не удастся – по крайней мере в ближайшее время. Холл был заполнен людьми, которые повернули головы в его сторону и выжидающе уставились на него.
 – Джарви? – Фердинанд заметил в толпе дворецкого и вопросительно поднял брови.
 – Мистер Пакстон ждет вас в библиотеке, милорд, – сообщил ему дворецкий. – И здесь еще несколько человек просят принять их.
 – Пакстон?
 – Управляющий «Сосновым бором», милорд, – объяснил Джарви.
 Фердинанд оглядел молчаливых людей, ожидавших аудиенции у него, и направился в сторону библиотеки.
 – Тогда мне лучше безотлагательно встретиться с ним.


* * *

 Виола шагала по дороге, пока не почувствовала, что успокоилась и может рискнуть с кем-либо встретиться. Она разговаривала с ним, словно с другом. Она позволила ему поцеловать ее. Да, она позволила это. Каким-то образом она знала, что это произойдет, когда он взял из ее рук венок и возложил его ей на голову. Виола могла бы остановить его, но не сделала этого. Все то время, что он сидел рядом на траве, она сопротивлялась его привлекательности, действовавшей на ее дыхание, биение сердца, нервы.
 Ей не хотелось признавать, что она находила его неотразимым. Ей хотелось возненавидеть его, и она действительно его ненавидела.
 Виола сосредоточилась на полученном утром письме, рука сжала его в кармане платья. Ответ снова был – нет.
 "Мы очень признательны за твое любезное приглашение, – писала ее сестра Клер. – Ты должна знать, как мы мечтаем вновь увидеть тебя после столь долгой разлуки.
 Два года – слишком большой срок. Мама просила меня выразить наше глубокое сожаление и объяснить, почему мы не можем приехать повидаться с тобой. Она считает, что мы слишком многим обязаны нашему дяде, особенно теперь, когда он проявил такую щедрость и послал Бена в школу. Она чувствует, что должна остаться в Лондоне и помогать ему, насколько это возможно. Но она ужасно скучает по тебе. Виола, как и все мы".
 Виола чувствовала себя глубоко несчастной. От одиночества не спасала даже ее активная деятельность и добрые отношения с обитателями «Соснового бора».
 Они никогда не приедут. Почему она продолжает надеяться, что они навестят ее?
 Когда Виола впервые приехала в «Сосновый бор», она лелеяла мечту, что ее мать смирит свой гнев и забудет неприятную ссору из-за того, что она приняла подарок от графа, надеясь, что мать поселится с ней и привезет с собой Клер и близнецов, Марию и Бенджамина. Однако ее мать еще не была готова простить ее, по крайней мере настолько, чтобы приехать сюда.
 У мамы и детей – хотя Клер было уже пятнадцать, а близнецам по двенадцать – не было собственного дома.
 Отчим Виолы умер, когда ей исполнилось восемнадцать, и не оставил семье ничего, кроме долгов, которые заплатил дядя Уэсли, брат матери. Он взял их всех к себе, и с тех пор они жили на постоялом дворе.
 «Я теперь работаю, – продолжала читать письмо Виола. – Дядя Уэсли показал мне, как вести бухгалтерские книги. Он сказал, что теперь, когда мне исполнилось пятнадцать, он может позволить мне обслуживать посетителей в баре гостиницы. Я рада работать для него, но чем мне действительно хотелось бы заниматься, это служить гувернанткой, как ты, Виола, и помогать семье из своего заработка».
 Они гордились ею – мама и дядя, – вспомнила Виола.
 Дядюшка Уэсли был разочарован, когда она объявила, что покидает гостиницу, но он понимал ее желание помочь семье. Два года назад ее мать не могла понять, почему она так легко оставила респектабельное, хорошо оплачиваемое место гувернантки и приняла подаяние графа. Подаянием мать называла имение «Сосновый бор».
 «Так приятно помогать, – писала Клер. – Дядюшка Уэсли действительно очень щедр. Обучение Бена стоит больших денег, а еще он купил новые книги для Марии, по которым мама ее учит, она гораздо способнее меня в ее возрасте, и новую одежду для нее. Он купил мне новые туфли, хотя я еще не сносила старые».
 Только дядя Уэсли знал, что деньги на образование Бена и многие другие дополнительные расходы семьи поступали благодаря ренте от «Соснового бора».
 Он не хотел участвовать в обмане и присваивать себе чужие заслуги, но Виола умолила его молчать. Мать не приняла бы ничего, что исходило из «Соснового бора», однако Виола не могла не помогать семье. Клер, Бен и Мария заслуживали достойной жизни.
 «Буду счастлива, дорогая Виола, – заканчивалось письмо, – повидаться с тобой. Поскольку мы не можем приехать в „Сосновый бор“, может быть, ты навестишь нас в Лондоне? Пожалуйста!»
 Но Виола не могла заставить себя вернуться туда. Одна мысль об этом вызывала у нее содрогание.
 Расстроенная встречей с лордом Фердинандом и огорченная письмом, Виола поддалась редкой минуте жалости к себе. У нее защипало глаза, и она решительно сглотнула.
 Она очень скучала по своей семье. Виола не видела близких уже два года с момента той ужасной ссоры с матерью.
 Единственным утешением ей служило то, что она могла помогать родным, пока жила здесь. Но что ждет их дальше, если «Сосновый бор» больше не принадлежал ей?
 Как она сможет содержать даже себя?
 Шагая к дому, Виола старалась не поддаваться панике.
 Как она ненавидела лорда Фердинанда! Он пытался отнять у нее не только «Сосновый бор». Он лишал ее всего. И как она ненавидела себя за то, что мирно беседовала с ним на берегу реки, вместо того чтобы всем своим видом и поведением показать, что он для нее не существует.
 Виола могла бы войти в дом через заднюю дверь. Это был ближайший вход со стороны дороги, но она специально обошла дом и приблизилась к парадной двери. Она должна была убедиться, что события развиваются в соответствии с намеченным планом. Она ожидала увидеть холл пустым, но он был заполнен людьми. Их было даже больше, чем она предполагала. Казалось, здесь собрались все фермеры-арендаторы и наемные работники.
 Виола широко улыбнулась, когда мужчины почтительно сняли шляпы и неловко поклонились, а присутствующие женщины присели в знак приветствия. Они тоже улыбались ей, подтверждая свое участие в заговоре.
 – Доброе утро, – любезно поздоровалась она.
 Было ли все еще утро? Вряд ли, если Фердинанд беседовал с каждым, кто пришел с просьбой или жалобой к нему как новому хозяину «Соснового бора». И прежде, чем он начал принимать их, он должен был выслушать приветственную речь, на подготовку которой у мистера Пакстона ушло полночи. Мистер Пакстон мог быть крайне нудным, когда ставил перед собой такую задачу. Лорду Фердинанду повезло, если он сумел перехватить что-то во время ленча, прежде чем начали прибывать посетители, пожелавшие познакомиться со своим новым соседом.
 Преподобный Прюэтт будет говорить о церковном хоре и следующей воскресной проповеди, миссис Прюэтт – о дамском кружке по шитью и новых ковриках для коленопреклонений, над которыми трудились его участники. Школьный учитель затянет свою песню о протекающей в школе крыше и необходимости учить старших учеников чему-то полезному, пока он обучает малышей алфавиту. Сестры Мерриуэзер расскажут о выставке цветов и о том, что некоторые односельчане пытаются вырастить новые улучшенные сорта цветущих растений.
 Миссис Клейпол, мистер Клейпол и его сестра Берта просто будут самими собой. В хозяйстве у мистера Уилларда был бычок, который, как он заявлял, пребывал в состоянии глубокой депрессии по поводу кончины – от рук мясника – его любимой коровы. Мистер Уиллард всегда отличался удивительным красноречием, когда речь заходила о его домашнем скоте.
 Мистер Коудер мог вогнать в сон любого, рассуждая о дорогах, шлагбаумах, возле которых взимается денежный сбор, и новых методах мощения улиц. К счастью для Виолы, он знал о действии на слушателей своей любимой темы и предложил ее как наиболее подходящую, чтобы усладить слух лорда Фердинанда Дадли, когда подойдет очередь Коудеров. Миссис Коудер только что прочла новую книгу проповедей и была уверена, что его милость получит большое удовольствие от ее изложения. А обе их дочери, шестнадцати и семнадцати лет, предложили сопровождать папеньку и маменьку и хихикать при каждом удобном случае. Поскольку один вид красивого молодого человека был достаточным поводом для этих девушек, чтобы похихикать, Виола была убеждена, что и без дополнительных побудительных мотивов они будут действовать на нервы всем взрослым в гостиной «Соснового бора», особенно лорду Фердинанду Дадли.
 Завтра к этому часу, с надеждой думала Виола, уединившись в своей комнате, где собиралась уютно устроиться с книгой, он, возможно, уже будет на пути в Лондон, осознав, что сельская жизнь за неделю способна довести его до сумасшествия. В глазах закона и общества он будет собственником, предположила она, но скорее всего никогда больше не вернется сюда. Если он собирается претендовать на ренту, она попросту станет игнорировать его просьбы, пока они не прекратятся. К этому времени завтра она вновь будет владеть своим домом.
 «Но с таким же успехом к этому времени завтра свиньи научатся летать», – подумала она со вздохом.


* * *

 Виола оставалась в своей комнате вплоть до обеда. Она настроила себя на неизбежность пообедать с Фердинандом за одним столом, утешаясь тем, что, к своей радости, наверняка услышит его жалобы. Однако обеденный стол был накрыт только на одну персону, и дворецкий стоял позади стула Виолы во главе стола, ожидая, когда она соблаговолит приступить к трапезе.
 – Где лорд Фердинанд? – поинтересовалась Виола.
 – Он сказал, что будет обедать в «Голове кабана», сударыня.
 – Думаю, он по уши сыт сегодняшними разговорами, – сказала Виола, облегченно улыбаясь и намереваясь насладиться едой.
 – Полагаю, что да, сударыня, – с усмешкой согласился мистер Джарви, наливая в тарелку суп.
 – Как вы думаете, ему понравился сегодняшний день? – Она испытывала огромное удовлетворение.
 – Он, казалось, пребывал в хорошем настроении, когда я входил в гостиную, чтобы объявить об очередном посетителе, – сообщил ей дворецкий. – Он улыбался, разговаривал и приветствовал каждого посетителя, словно не мог придумать лучшего времяпровождения. Но осмелюсь заметить, что это было хитростью с его стороны, чтобы не показать, как мы все ему надоели.
 – Да, – согласилась Виола, – уверена, что вы правы. – Однако она предпочла бы услышать, что он выглядел скучающим и раздраженным или мрачным и измотанным. – Вы говорили с мистером Пакстоном?
 – Его милость потребовал показать ему бухгалтерские книги по управлению имением, а потом захотел узнать, кто вел их так аккуратно и пунктуально, – сообщил мистер Джарви. – Мистер Пакстон сказал мне, что милорд задал ему несколько вопросов, которые оказались более разумными, чем он ожидал. Его милость взял книги с собой наверх. Он сказал, что хочет изучить их более внимательно. Затем вместо того, чтобы выслушивать в библиотеке одного посетителя за другим, он поставил стул в середине холла, сел и начал разговаривать со всеми сразу. Я тоже был там, сударыня, и вам будет приятно узнать, что он абсолютно ничего не смыслит в сельском хозяйстве. Он полный невежда в этом вопросе.
 – Действительно? – спросила Виола, раздраженная тем, что лорд Фердинанд придумал, как спастись от множества посетителей, но также довольная тем, что его присутствие в холле позволило дворецкому стать свидетелем его несостоятельности и смущения.
 – Да, сударыня, – подтвердил дворецкий, – но он умеет слушать и знает, какие следует задавать вопросы. И он любит пошутить. Он не раз заставлял собравшихся смеяться. Я даже сам улыбнулся его шутке о городском волоките и сельском священнике. Похоже, что…
 – Благодарю вас, мистер Джарви, – твердо оборвала его Виола. – Я не в том настроении, чтобы шутить.
 – Да, сударыня. – Когда мистер Джарви убирал ее пустую тарелку, его лицо вновь приняло свое привычное бесстрастное выражение.
 Виола почувствовала угрызения совести за свою резкость. Но все же ему что, удалось всех привлечь на свою сторону? Неужели никто не понял, что он по привычке очаровывал всех и каждого, тем самым выбивая почву у нее из-под ног, так что ей не оставалось ничего иного, как уехать отсюда?
 Эта мысль полностью лишила ее аппетита.
 Возможно, он пробудет в гостинице допоздна и налижется там. Возможно, он устроит представление и покажет себя в истинном свете. Возможно, она даже услышит шум со стороны «Головы кабана», когда сегодня вечером выйдет из церкви после спевок хора. Это услышат и другие участники хора. Какое это доставило бы ей удовольствие!
 Однако эта последняя слабая надежда растаяла час спустя, когда Виола оставила лошадь и экипаж в конюшне священника и вошла в церковь. Она почти опоздала; остальные участники хора уже собрались в зале.
 Первым, кого увидела Виола, войдя в зал, был лорд Фердинанд Дадли.




 Глава 7


 Фердинанд вскоре понял, что происходило вокруг него.
 Его день был тщательно спланирован, начиная с петушиного крика, прозвучавшего задолго до рассвета. Похоже, он должен был завершиться прескверным обедом в «Сосновом бору». Если поданный ему завтрак указывал на возможности кухарки готовить блюда, способные вызвать заворот кишок, он лучше пообедает в «Голове кабана», хотя и там он больше не был желанным гостем.
 Самое странное, размышлял Фердинанд, поедая в отдельном кабинете гостиницы бифштекс и пирог с почками, что он получил огромное удовольствие от этого дня.
 Хотя и не совсем. Виола Торнхилл, словно заноза, портила ему настроение. Утренняя прогулка верхом развлекла его после того, как он собрал все силы, чтобы встать с постели раньше вошедшего в поговорку жаворонка. Ему было интересно поговорить с Пакстоном и внимательно ознакомиться с бухгалтерскими книгами по имению. Он намеревался учиться и дальше. Он уже понял, что за два года убыточное имение стало приносить приличный доход. Очевидно, Пакстон был неплохим управляющим.
 Фердинанд получил огромное удовольствие от разговоров с работниками имения и фермерами-арендаторами, отделяя подлинные проблемы от множества мелких жалоб, наблюдая за отдельными личностями, выделяя заводил и тех, кто шел за ними. Ему нравилось шутить с посетителями и наблюдать, как таяла их первоначальная враждебность.
 Не так просто было завоевать и доверие Пакстона, искренне преданного мисс Торнхилл.
 Фердинанд всегда предпочитал избегать дневных визитеров, но сегодняшние оказались очень занятными, особенно потому, что каждый посетитель пришел с явным намерением до смерти ему наскучить.
 Но дело было в том, что его давно занимали новые веяния в строительстве дорог, а разговор о домашнем скоте можно было легко перевести на разговор о лошадях, одну из любимых тем Фердинанда. Леди, посещавшие занятия по шитью, с любопытством встретили рассказ о том, как мальчиком лорд Фердинанд уговорил свою няню научить его вязать и за неделю связал шарф, который становился все уже, так как он постепенно спускал петли, но после того, как Фердинанд его закончил, шарф, положенный на пол, протянулся вдоль всей детской. Что же касалось просьбы учителя местной школы найти преподавателя латыни, то Фердинанд, получивший в Оксфорде степень по латыни и греческому, предложил свои услуги в качестве такового.
 Конечно, все те люди, с которыми он встретился сегодня, относились к нему неприязненно. Многие, возможно, так и не полюбят его. Их враждебность была данью Виоле Торнхилл, которая, похоже, завоевала всеобщее уважение и даже любовь за те два года, что жила в «Сосновом бору». Но Фердинанд не отчаивался. Он всегда отличался общительностью и никогда не испытывал трудностей в отношениях с другими людьми.
 Ему казалось, что он будет наслаждаться жизнью в деревне.
 Священник сказал, что вечером состоится спевка участников церковного хора. Его жена даже пригласила Фердинанда присоединиться к ним, хотя произнесла это таким тоном, что он понял: она явно не ожидала, что он примет ее приглашение. «А почему бы и нет?» – подумал он, отодвигая от себя тарелку с наполовину съеденным на десерт пудингом. Ему пока еще не хотелось возвращаться в «Сосновый бор». Окажись он там, ему бы пришлось либо беседовать в гостиной с мисс Торнхилл, либо тайком пробираться в комнату, где ее не было, а он никогда ничего не делал украдкой. Однако провести еще один вечер, выпивая в баре, ему тоже было не по душе. Уж лучше отправиться на репетицию церковного хора.
 Спевка проходила не в церкви, как он обнаружил, едва открыв дверь и войдя внутрь. Услышав звуки фортепьяно, он пошел им навстречу вниз по крутым каменным ступеням к нижнему церковному холлу – мрачному помещению с высоко расположенными в трех из четырех стенах окнами. Пятнадцать – двадцать человек, собравшись группами, оживленно беседовали, и никто из них не обращал внимания на пианистку – худощавую женщину неопределенного возраста с тусклыми вьющимися светлыми волосами, которая внимательно изучала ноты на пюпитре через маленькие очки в железной оправе. Она была одной из незамужних сестер, посетивших его сегодня днем вместе со священником и его женой. Он попытался вспомнить ее фамилию – Меррифилд? Меррихарт? А-а, вот – Мерриуэзер. Пока ее сестра долго и нудно вещала о выращивании элитных цветов, эта, как только ей удавалось вставить в разговор слово, извиняясь, уверяла лорда Фердинанда Дадли, что его вряд ли могут заинтересовать сельские заботы и он, должно быть, мечтает поскорее вернуться в Лондон.
 – Это произведение состоит из четырех частей, – говорила она, не обращаясь ни к кому в частности, но с крайне взволнованным видом, когда взгляд Фердинанда упал на нее. – О Боже! Сумеем ли мы одолеть четыре части?
 Возможно, кто-нибудь и ответил бы ей, если бы в этот момент все собравшиеся не заметили новых действующих лиц и не замолчали.
 – Как видите, я принял ваше приглашение, – сказал Фердинанд, обращаясь к священнику и направляясь к нему с протянутой рукой.
 Преподобный Прюэтт выглядел слегка взволнованным, но довольным.
 – Как любезно с вашей стороны прийти сюда, милорд, – ответил он. – Вы поете?
 Но Фердинанд не успел ответить священнику. Хористы вдруг зашевелились и дружно перевели взгляд с Фердинанда на что-то за его левым плечом. Он оглянулся и увидел Виолу Торнхилл, спускавшуюся по лестнице с выражением крайнего изумления на лице. Она что, тоже поет в хоре?
 Когда они встретились глазами, Фердинанд поклонился, и у него в памяти снова возникло какое-то воспоминание. Черт, он определенно видел ее где-то! Высоко подняв подбородок, с выражением холодного достоинства на лице она выглядела королевой – в ней не осталось ничего от смеющейся сельской красотки, танцующей вокруг майского дерева – Лорд Фердинанд, – сказала Виола, ступив на каменные плиты холла, – никак не ожидала встретить вас здесь.
 – Готов поклясться, вы провели приятный день, сударыня, – ответил он. – Супруга священника любезно пригласила меня на репетицию хора.
 Виола взглянула на священника с молчаливым упреком, а Фердинанд отвернулся и обратился к пианистке:
 – Когда я вошел, мисс Мерриуэзер, вы говорили, что музыкальное произведение, которое вы собирались исполнить, состоит из четырех частей. Есть какие-то трудности?
 – Не то чтобы трудности, милорд, – смущенно ответила она, словно извиняясь за то, что побеспокоила его по такому пустяку. – Видите ли, мистер Уортингтон – наш единственный тенор. Я не говорю, что у него плохой голос, голос хорош. Очень хорош. Дело в том, что он не любит петь один, и я не осуждаю его за это. Мне определенно не хочется этого делать. Конечно, я женщина и у меня нет тенора, но…
 – Его очень легко отвлечь басами, и он начинает петь вместе с ними, – откровенно высказалась пухленькая женщина, которую Фердинанд еще не встречал.
 Все рассмеялись.
 – Мы никогда не считали себя профессиональными певцами, – заметил священник, – но там, где нам не хватает знаний, мы берем энтузиазмом.
 – И громкостью, – добавил кто-то под аккомпанемент еще одного взрыва смеха.
 – Единственное, что мы можем делать, – добродушно добавил священник, – это обращаться к небесам с нашим радостным песнопением.
 – Вам не доставит удовольствия слушать нас, – заявила Виола Фердинанду.
 С улыбкой глядя ей в глаза, он предложил свои услуги.
 – У меня тенор, – сообщил он. – Я с удовольствием пел в университетском хоре. Никто не разглядел во мне чрезвычайного таланта, но никто и не морщился, услышав мое пение. Может быть, мы вместе с мистером Уортингтоном соединим наши голоса и посмотрим, устоим ли мы против басов? – Уортингтон, лысеющий веснушчатый рыжий малый, был одним из арендаторов, побывавших утром в «Сосновом бору».
 – Мы не хотим причинять вам столько беспокойства, милорд, – твердо заявила мисс Торнхилл. – Вы действительно хотите…
 Он не стал ждать, чтобы услышать, чего же он хотел.
 – Никакого беспокойства, – уверил он всех, – больше всего на свете я люблю музыкальные вечера, особенно когда сам принимаю в них участие, а не только слушаю.
 Правда, возможно, я слишком самонадеян – может быть, вы прослушаете меня?
 Вопрос вызвал оживление среди хористов. Даже мисс Мерриуэзер тихонько захихикала.
 – Мы никогда не отказываем тем, кто выражает желание петь с нами, – уверил его священник. – Итак, приступим.
 Определенно это был не особенно музыкальный хор.
 Кто-то, считавший себя контральто, был полностью лишен музыкального слуха, но тем не менее пел от души; одна из сопрано пела пронзительно-вибрирующим голосом, басы откровенно заглушали остальной хор, а мистер Уортингтон постоянно стремился присоединяться к ним, если только не изобретал собственную мелодию. Мисс Мерриуэзер обращалась с фортепьяно крайне жестко, а дирижер ускорял или замедлял темп с озадачивающей и непредсказуемой частотой.
 Но, несмотря на все это, рождалась музыка.
 Фердинанд развлекался тем, что представлял реакцию своих друзей, случись им его увидеть в данный момент.
 Они связали бы его и отправили в дом для умалишенных, решив, что перед ними буйнопомешанный. Трешем бросил бы на него свой знаменитый мрачный взгляд, а может быть, и нет. Последние несколько лет Трешем увлекался игрой на фортепьяно, точнее, он начал заниматься этим после женитьбы. Ему больше не приходилось прятать свой талант, как он делал это всю свою жизнь. Отец воспитал их в убеждении, что даже намек на изнеженность является смертным грехом для мужчины из рода Дадли. Склонность к музыке, искусству, интерес к интеллектуальным занятиям – все это безжалостно подавлялось с помощью березовых розог.
 Фердинанд получил огромное удовольствие как от пения, так и от общества, в котором оказался. И похоже, он переубедил многих враждебно настроенных соседей, с которыми в будущем собирался жить в мире и согласии. Оказалось, что у мужской части хора был обычай в дни спевок выпивать стаканчик-другой эля в «Голове кабана».
 Уортингтон предложил Фердинанду присоединиться к ним.
 – Пение изрядно сушит горло, – добавил он вместо объяснения и предлога.
 – Не могу не согласиться с вами и рад приглашению, – ответил Фердинанд. – Вы пришли сюда пешком, мисс Торнхилл? Могу я сначала отвезти вас домой в моем экипаже?
 – Благодарю вас, милорд, но я приехала в кабриолете, – объяснила она, и по напряженности ее голоса он понял, что Виола была в ярости. Она переживала предательство друзей, которые не изгнали его из своего общества, как должны были сделать.
 Итак, он пошел в бар вместе с шестью хористами, понимая, что сельская жизнь сильно отличается от городской. Здесь царило равноправие, а люди были более радушными. И все это пришлось ему по вкусу – странное ощущение, принимая во внимание, что после окончания Оксфорда он отлично повеселился в Лондоне.
 Если бы только не существовало Виолы Торнхилл! Как ни странно, его возмутило, что люди, называвшие себя ее друзьями, позволили ему за один день войти в их жизнь. В конце концов, они не могли жить вдвоем в одном доме, он и мисс Торнхилл. Кто-то из них должен уехать, и этим кем-то, конечно, будет она. Но ее друзья должны были сплотиться против него. Они должны были превратить его жизнь в ад.


* * *

 – Но ведь не могла же репетиция хора доставить ему удовольствие! – воскликнула Виола, обращаясь к своей бывшей няне. – Как ты думаешь, Ханна?
 – Не знаю, мисс Ви, – ответила Ханна, решительно проводя щеткой по голове Виолы от макушки до конца ее волос, спускавшихся ниже талии, – право, не знаю.
 – А я знаю, – твердо заявила Виола. – Джентльмены вроде него просто не могут получать удовольствие от компании таких людей, Ханна. И определенно не наслаждаются пением церковных гимнов в хоре вроде нашего. Ему должно было быть безумно скучно. А впрочем, что ни происходит, все к лучшему! После сегодняшнего дня он определенно поймет, что этот уголок Сомерсетшира не может предложить ничего, что могло бы удовлетворить такого утонченного и распутного волокиту. Тебе так не кажется?
 – Что мне кажется, мисс Ви, – высказала свое мнение Ханна, – так это то, что он настолько же очарователен, насколько красив, и знает, как использовать это в своих интересах. Я думаю, он опасный человек, потому что никогда не признает поражения. Если бы вас здесь не было, когда он прибыл, скорее всего он уехал бы обратно в течение недели. Но вы здесь, и вы бросили ему вызов. Вот что я думаю обо всем этом.
 Так думала и сама Виола, так что ей нечего было возразить. Она лишь вздохнула, когда Ханна зачесала назад ее волосы и начала заплетать их в косы на ночь.
 – Дело в том, мисс Ви, – вновь заговорила Ханна, когда почти закончила свое занятие, – что два дня назад на празднике мне показалось, что он положил на вас глаз – точнее, я уверена в этом, – со спором на ромашки, танцем вокруг майского дерева и всем остальным. А затем он появился здесь на следующий день, не зная, что это ваш дом, словно его привела судьба. И теперь, когда вы сделали все возможное, чтобы выпроводить его отсюда, он принял вызов и доказал, что ни в чем вам не уступает. Думаю, он в восторге от вызова – именно потому, что его бросили вы, мисс Ви. Возможно, вам лучше изменить тактику, не пытаться избавиться от него, а…
 – Ханна! – прервала ее Виола на полуслове. – Только подумай, что ты предлагаешь! Чтобы я влюбила в себя этого щеголя? Но как это поможет избавиться от него?
 – Кто говорит, что вам следует избавляться от него? – поинтересовалась Ханна, завязывая ленточки на концах кос.
 – Ты не…
 – Дело в том, мисс Ви, – прервала ее Ханна, убирая платье w остальную одежду, которую только что сняла Виола, – что я не могу согласиться с вами, будто ваша жизнь кончилась. Вы еще так молоды, милы и добры, и.., вся ваша жизнь еще впереди.
 – Нет, Ханна, она кончена, – голос Виолы дрожал, – но здесь я жила мирно и спокойно, а он намеревается выгнать меня отсюда. И тогда у меня ничего не останется, совсем ничего. Ни жизни, ни дома, ни мечты, никаких доходов. – Она судорожно сглотнула.
 – Если он влюбится в вас, ничего этого не произойдет, – предсказала Ханна. – И он уже почти влюблен, мисс Ви, это видно невооруженным глазом.
 – Джентльмены не селят своих любовниц в сельских усадьбах, – резко ответила Виола.
 – Не любовниц, мисс Ви.
 Виола повернулась на стуле и недоверчиво взглянула на свою горничную.
 – Ты полагаешь, он женится на мне? Он – джентльмен, сын графа, а я – незаконнорожденная. И это далеко не все, что можно сказать обо мне.
 – Не огорчайтесь, – посоветовала Ханна со вздохом, – случались и более странные вещи. Он будет счастливчиком, если завоюет ваше сердце.
 – О, Ханна! – Виола грустно рассмеялась. – Ты просто мечтательница. Если когда-нибудь я и попытаюсь найти мужа, он будет полной противоположностью лорду Дадли. Он олицетворение того, что я больше всего ненавижу в джентльмене. Он – игрок, причем опрометчивый. Он играет только по-крупному. Я скорее умру, чем пойду на такие жертвы. И я пока еще не признаю себя побежденной. Если он захочет избавиться от меня, ему придется применить силу. Возможно, тогда все наконец поймут, что он собой представляет, – с горечью добавила она.
 – Уж это точно. – Ханна разговаривала с ней успокаивающим голосом, к которому она прибегала, когда с маленькой Виолой приключалось что-то, что заставляло ее думать, будто мир вокруг нее рушится. Да, это было золотое время, когда мир представлялся надежным, безопасным местом и любовь была настоящей и казалась вечной. – А сейчас ложитесь-ка спать, мисс Ви. Утро вечера мудренее.
 Виола рассмеялась и обняла свою старую няню.
 – Во всяком случае, у меня есть ты, лучший друг, о котором можно только мечтать, – сказала она. – Отлично, я ложусь в постель и буду спать как хорошая девочка, и наутро все мои проблемы исчезнут. Возможно, он будет так пьян, когда покинет «Голову кабана», что ускачет обратно в Лондон и забудет о «Сосновом боре». А вдруг он свалится с лошади и сломает себе шею?
 – Милая!.. – укоризненно сказала Ханна.
 – Однако он не прискакал в деревню, – вспомнила Виола, – он прибыл в экипаже. Тем лучше, вывалится с большей высоты.
 Она лежала в постели, не помышляя о сне, устремив взор на висящий над кроватью балдахин и изумляясь тому, как жизнь может полностью измениться всего за два дня.


* * *

 В «Сосновый бор» Фердинанд явился за полночь. Дом был погружен в темноту. Негодующую темноту, усмехнувшись, подумал он. Она, наверное, ожидала, что он явится шатаясь, распевая неприличные песенки, перевирая тональность и пропуская буквы. Но сознание того, что они вовсе не играли, тут же стерло усмешку с его лица. Ему хотелось, чтобы их противостояние продолжалось, не принося никому вреда. Виола была интересным противником.
 Джарви все еще был на ногах. Когда Фердинанд вошел в незапертые двери, он проскользнул в холл с зажженной свечой в руке, и тени, падавшие ему на лицо, делали его мрачным и зловещим.
 – А, Джарви. – Фердинанд протянул дворецкому шляпу, накидку и хлыст. – Ты ждал меня? Надеюсь, Бентли тоже?
 – Да, милорд, – подтвердил дворецкий. – Я сейчас же пришлю его в вашу комнату.
 – Отошли его спать, – сказал Фердинанд, направляясь в библиотеку, – и ты тоже ложись. Ночью ни он, ни ты мне не понадобитесь.
 Закрывая за собой дверь библиотеки, Фердинанд и сам не знал, почему зашел сюда. Было слишком рано ложиться спать сразу после полуночи. Он снял куртку и бросил ее на спинку стула, за ней последовал жилет. Он ослабил, затем снял шейный платок. Теперь можно было удобно устроиться в кресле с книгой – хотя сегодня ему было не до чтения.
 Фердинанд подошел к шкафчику со стеклянной дверцей, стоявшему в углу, и налил себе бренди. Однако уже после первого глотка он обнаружил, что пить не хотелось. Фердинанд выпил три кружки эля в «Голове кабана». Он никогда не пил в одиночестве и, кроме того, не любил крепкие напитки. На следующее утро состояние бывало слишком гнетущим, он испытал это несколько раз в юности.
 «Надо попытаться решить ее проблему», – подумал он, опускаясь в одно из кресел, расставленных вокруг камина.
 Ему хотелось, чтобы Виола помогла ему найти такое решение, вместо того чтобы тешить себя несбыточной надеждой на то, что в завещании все окажется так, как ей бы того хотелось. А, собственно, почему он беспокоится о ее проблемах? Они ведь не его. Он не имеет к ним никакого отношения. У Фердинанда начала болеть голова – в высшей степени несправедливое последствие, так как он выпил всего три кружки эля за два с половиной часа.
 Здесь у нее много друзей, здесь ее любят. Если он не ошибался – впрочем, он знал это наверняка, пристально изучив бухгалтерские книги и снова поговорив с Пакстоном, – она блестяще управляла имением и значительно усовершенствовала его. Она принимала активное участие в деятельности общины. По всему выходило, что ей следовало здесь остаться. Так и получится, если она выйдет замуж за того осла и зануду Клейпола.
 Она могла остаться, если…
 Фердинанд устремил взгляд на потемневшую картину, висевшую над камином. Нет! Только не это! Откуда, черт побери, возникла эта идея? Но дьявол, искушавший его, не умолкал.
 Она молода, красива и обаятельна.
 Но то же самое можно сказать о десятках других девушек, пытавшихся женить его на себе в течение последних пяти – семи лет. Однако он никогда не задумывался о возможности брачного союза с ними.
 Она свежа и невинна.
 Любая женщина, на которой он женится, станет родственницей герцога. Она войдет в высшее общество как жена очень состоятельного и знатного человека. Свежесть и невинность исчезнут в считанные минуты, когда она вкусит все прелести жизни в свете и когда ею будут восхищаться другие, гораздо более знатные мужчины. Она ничем не будет отличаться от любой другой женщины, вступившей в аналогичный брак.
 Она верит в любовь. Она доверяет любви, хотя по всему видно, что ее предали. Вместе с невинностью исчезнут и любовь, и доверие.
 «Ты желаешь ее…»
 Фердинанд закрыл глаза и положил руки на ручки кресла. Он дышал глубоко и ровно. Она была невинна. Она жила в его доме без женской опеки. Этого было достаточно, чтобы разразился скандал и без ухлестывания за ней.
 За ее тело можно умереть.
 Но свобода – слишком высокая цена за обладание. Он скорее умрет, чем пойдет на это.
 «Ее проблемы разрешатся, и твоя совесть успокоится, если ты женишься на ней».
 «Будь проклят этот Бамбер! – яростно выругался про себя Фердинанд. – И будь проклят отец Бамбера! И будь проклят Ливеринг, чья жена надумала рожать именно в то время. И будь проклят тот клуб».
 Он не собирался проявлять благородство, предложив ей вступить с ним в брак. Одна мысль об этом заставила его протянуть руки к шейному платку, чтобы ослабить его, – и он тут же обнаружил, что уже снял его перед тем, как сесть в кресло. С ним явно было что-то не так.
 Фердинанд решительно поднялся из кресла, намереваясь идти спать. Он не был уверен, что сразу же уснет, хотя приказал Бентли найти для него другую подушку, а если это не удастся, то положить в изголовье кусок мрамора, ведь даже надгробие куда удобнее, чем то, на чем он спал прошлой ночью.
 Фердинанд погасил свечи, решив, что вполне достаточно лунного света, струящегося через окно, чтобы осветить ему путь наверх. Взяв двумя пальцами куртку и жилет и перекинув их через плечо, он вышел из библиотеки.
 Он очень надеялся, что утром проснется в другом, более радужном настроении.




 Глава 8


 В коридоре второго этажа было темнее, чем в холле и на лестнице. В нем было лишь одно окно, и то в самом конце, но Фердинанд так погрузился в свои мысли, что ему не пришло в голову взять с собой зажженную свечу.
 Он пожалел об этом, когда больно ударился бедром об острый угол столика.
 – Ух! – громко воскликнул он, прежде чем отпустить более сильные выражения и бросить на пол куртку и жилет, чтобы потереть обеими руками ушибленное место. Но даже в полутьме он разглядел очередную опасность в виде огромной вазы, которая шаталась на столе, грозя перевернуться и разбиться вдребезги. Он зарычал и бросился к ней, а затем радостно завопил от облегчения, довольный тем, что успел подхватить ее. Фердинанд опять прижал руку к ушибленной ноге, но недолго жалел себя.
 Каким-то образом большая картина в тяжелой резной раме отделилась от стены и с грохотом упала на пол. Ее падение было впечатляющим, так как она все-таки свалила вазу, та разбилась на мелкие осколки, к тому же перевернув стол.
 Фердинанд сочно и красноречиво выругался по поводу случившегося, хотя в темноте не мог определить масштабов разрушения. Он отступил на шаг и потер ногу, а затем неожиданно появился свет, на мгновение ослепивший его.
 – Вы пьяны! – холодно проинформировала его фигура со свечой.
 Фердинанд рукой заслонил глаза от света. Как это по-женски – сразу прийти к подобному заключению!
 – Чертовски пьян, – согласился он, – вдрызг пьян. А вам какое дело?
 Все еще потирая ногу, он взглянул на царивший вокруг беспорядок. Картина выглядела так, словно весила тонну, но он пробрался к ней и, как смог, водрузил ее на прежнее место. Он поднял и поставил на место столик, но ничего не мог поделать с осколками вазы.
 Все это время его ослеплял свет свечи, который постоянно приближался. Лишь теперь он взглянул на Виолу, испытывая не только раздражение, но и определенную робость.
 О Боже! Она даже не потрудилась одеться или хотя бы набросить халат. В том, как она выглядела, не было ничего неприличного. Белая хлопковая ночная рубашка закрывала ее от шеи до запястий и щиколоток. На ней не было ночного чепца, ее волосы, заплетенные в косы, свободно лежали на спине.
 Виола не выглядела непристойно, хотя ее ноги были босы. Она представлялась олицетворением чистоты, но именно эта рубашка позволяла вообразить, что скрывалось, а точнее, выступало под ней. Фердинанда словно обдало горячей волной, и он еще сильнее потер ушибленное бедро.
 – Какое мне до этого дело? – повторила Виола его вопрос с праведным гневом. – И это в середине ночи, когда я пытаюсь уснуть?
 – Ужасно глупо ставить стол посреди коридора, – выразил свое мнение Фердинанд, стараясь не смотреть на нее.
 Потом он заметил свои куртку и жилет на полу. Он сам был только в рубашке, бриджах и носках. О Боже! Они находились вдвоем, после полуночи, в темном коридоре, каждый около своей спальни – и у него голова была полна мыслей, которым вовсе не следовало приходить на ум.
 Похотливые мысли.
 Виола же была само негодование, по крайней мере в этот момент. Она, возможно, никогда и не слышала о вожделении.
 – Стол был придвинут к стене, милорд, – указала Виола с холодной вежливостью, – картина висела на стене.
 Глупо бродить в темноте без свечи, когда вы пьяны и вас шатает из стороны в сторону.
 – Черт побери! – воскликнул он. – Думаю, ваза стоила целое состояние.
 – Не меньше, – согласилась Виола. – Она также была невыразимо безобразной.
 Услышав это, он усмехнулся, глядя прямо на нее, и тут же пожалел, что не отвел глаз. У Виолы было удивительно совершенное лицо – овальное, с высокими скулами, прямым носом, большими глазами и мягкими губами, которые так и хотелось поцеловать, – оно выглядело еще красивее без отвлекающих завитушек. Ее обычная корона из кос придавала ей царственный вид. Сейчас же косы делали ее совсем юной, чистой и невинной. Фердинанда снова охватил жар, и он намеренно перевел взгляд на черепки вазы.
 – Где можно найти метлу? – спросил он, надеясь, что уборка осколков вернет ему утраченное равновесие.
 Но Виола неожиданно заглянула ему в лицо и рассмеялась, в ее глазах плясали веселые искорки.
 – Не могу не отметить, что с метлой в руках вы будете представлять собой великолепное зрелище, – сказала она, – но будет лучше, если вы подавите свой порыв. Уже далеко за полночь.
 Именно об этом он тщетно пытался не думать.
 – Что же мне тогда делать? – спросил он, нахмурясь.
 – Думаю, вам следует отправиться в постель, лорд Фердинанд, – ответила она.
 Если бы у него снесло полголовы, охвативший его жар мог бы безболезненно раствориться в воздухе, и он был бы спасен. Но этого, конечно, не случилось. И вместо того, чтобы прислушаться к ее совету и найти убежище в своей спальне, Фердинанд совершил ошибку – посмотрел на нее и встретился с ней взглядом. Он даже не заметил, как взял у нее из рук подсвечник и поставил его на стол, а затем той же рукой взял ее за подбородок.
 – Мне следует? – переспросил он. – Но кто же меня уложит?
 Даже в самый последний момент он мог бы сам ответить на свой вопрос и как можно скорее ретироваться в свою комнату. Или она могла бы помочь ему опомниться, отпустив какое-нибудь колкое замечание о его опьянении, после чего с достоинством удалиться, оставив ему свечу в качестве трофея. Но ни один из них не пошел легким разумным путем.
 Вместо этого произошло нечто невообразимое, она закусила нижнюю губу, и в мерцающем свете свечи Фердинанду показалось, что в ее глазах блестят непролитые слезы.
 Это подтвердили и слова, сказанные ею.
 – Мне хотелось, чтобы вы ушли после того вечера и чтобы я никогда больше не слышала вашего имени.
 – Правда? – Фердинанд забыл об опасности, забыл о приличиях. Он даже забыл о неразрешенном конфликте.
 Он видел только эту очаровательную непосредственную девушку, которая еще недавно носила ромашки в волосах, а теперь изо всех сил старалась не заплакать. – Почему?
 Виола заколебалась, затем пожала плечами и сказала:
 – Осталось бы приятное воспоминание.
 Если бы Фердинанд мог здраво рассуждать, он бы не обратил внимания на ее слова, но он вообще потерял способность мыслить.
 – Воспоминание? – Он нагнулся, прикоснулся губами к ее губам и целиком отдался ощущению свежести и невинности. Его будоражил запах мыла, чистоты и женщины. И воспоминание о кострах, музыке скрипок и ярких переплетенных лентах. И о милом смеющемся лице молодой женщины, которую он увлек за старый дуб и поцеловал.
 Поцелуй длился всего несколько мгновений, потом он откинул голову и заглянул в ее глаза. У нее на лице играл свет от свечи, как пару дней назад – от костра на деревенской лужайке. Ее глаза мечтательно смотрели на него, слез как не бывало. Она подняла руку и легко коснулась пальцами его щеки, отчего у него по телу пробежала дрожь и проснулось откровенное желание. И "все же голод, который он испытывал в это мгновение, не был плотским. Фердинанд воспринимал ее как очаровательную женщину, с которой он оказался наедине в интимной обстановке.
 Она была Виолой Торнхилл, смеющейся, милой, трепетной женщиной, которая радостно танцевала, словно ее тело впитало всю музыку и ритмы Вселенной, родственницей Бамбера, которой обещали «Сосновый бор», а затем обманули, ребенком, который бежал навстречу отцу, чтобы поделиться с ним своими детскими секретами.
 – Да, – прошептала она наконец в ответ на его вопрос, о котором он уже почти забыл, – я хотела сохранить именно это воспоминание.
 – Когда рядом реальный мужчина, чтобы оставить другие воспоминания? – На мгновение Фердинанд забыл, что она будет вспоминать все связанное с ним после майского дня с горечью, которая не пройдет никогда.
 Он взял ее за талию и притянул к себе. Она не оттолкнула его. Напротив, Виола изогнулась, прижимаясь грудью и бедрами к его телу. Она вся состояла из мягких, волнующих изгибов. Его руки крепко держали ее за талию, а ее – обвили его шею. Любое сомнение относительно наготы, скрывавшейся под ее девственно-белой ночной рубашкой, испарилось, так же как и сомнение в том, что она не была добровольной участницей происходившего.
 Целуя ее в очередной раз, Фердинанд открыл свой рот навстречу ее и нежно касался языком ее открытых губ и мягкого влажного языка за ними. Его обуял сладкий первобытный голод. Сладкий, потому что, защищенный своей врожденной порядочностью, он знал, что не доведет до того, чтобы лишить ее невинности. Первобытный – потому что он хотел, жаждал этого. В нем проснулась страсть, он почувствовал, как затвердела его плоть.
 Фердинанд ощущал неодолимую потребность слиться с ней и доставить ей наслаждение, а себе – облегчение, но он хотел не просто животного удовлетворения, он хотел… Ах, он просто стремился к ней.
 – Сладкая, – пробормотал он, отстраняя рот от ее губ, осыпая поцелуями ее закрытые глаза, виски, щеки. Фердинанд зубами взял ее за мочку уха, лаская ее языком и пряча лицо в теплую мягкую впадинку между ее щекой и плечом.
 Он еще крепче обнял ее, поднимая вверх, пока она не встала на цыпочки.
 – Да, – прошептала она низким бархатным голосом.
 Ее щека терлась о его волосы, которые она перебирала пальцами, – ты мой сладкий.
 Они прижимались друг к другу, казалось, бесконечно долго. Он ослабил объятия, как только она положила руки ему на плечи и отодвинула его не резко, но решительно.
 – Отправляйтесь в постель, лорд Фердинанд, – сказала Виола прежде, чем он смог заговорить. – Один. – Она не рассердилась, и в ее голосе слышалось что-то, что говорило о ее желании, похожем на его.
 – У меня и в мыслях не было соблазнить вас, ваша девичья честь в полной безопасности, но для нас обоих лучше не встречаться подобным образом снова. Я всего лишь мужчина, и этим все сказано.
 Виола взяла свою свечу.
 – Утром эти черепки выметут, – сказала она, – не обращайте на них внимания.
 Не оглядываясь на него, она направилась к своей комнате, ее косы плавно покачивались на спине, и выглядела она чрезвычайно соблазнительной.
 Фердинанд потерял веру в чистоту, невинность, верность и даже любовь еще подростком. Он никогда не влюблялся, и его отношения с женщинами ограничивались легким флиртом. По его убеждению, женщины были созданы, чтобы ублажать мужчин и рожать детей. Он не хотел иметь детей. «Однако в мире все-таки есть такие качества, как доброта, невинность и целостность», – подумал Фердинанд, когда дверь ее спальни закрылась за ней и коридор вновь погрузился в темноту.
 Возможно, на свете есть даже любовь.
 И верность.
 «И возможно, я просто устал, – подумал он, нащупывая и поднимая свою одежду при слабом свете луны, – позади был долгий и очень тяжелый день. Есть только один путь остаться вдвоем в, „Сосновом бору“», – продолжал размышлять он, входя в комнату и закрывая за собой дверь.
 Но сегодня он не будет думать об этом, и завтра тоже, если достаточно мудр.
 Фердинанд был убежденным холостяком.
 «Ты мой сладкий», – прошептала она голосом, хриплым от страсти, ее щека была прижата к его голове.
 Да, действительно сладкая!
 Фердинанд стремительно направился в гардеробную.


* * *

 На следующий день отсутствие лорда Фердинанда Дадли в «Сосновом бору» Виола встретила с облегчением и одновременно в смущении. Всю долгую и почти бессонную ночь она думала лишь о том, сможет ли она смотреть на него, когда они встретятся за завтраком. С другой стороны, его отсутствие можно было объяснить тем, что он уехал с мистером Пакстоном осмотреть принадлежащее теперь ему хозяйство. Казалось, его интересовало, как управляли имением, во всяком случае, на данный момент. Если это действительно так, то Виола восприняла бы его отсутствие как грубое нарушение своих прав. Только благодаря ее самоотверженному труду «Сосновый бор» превратился в процветающее хозяйство. Не обошлось, правда, и без помощи и советов мистера Пакстона. Виола любила заниматься делами.
 На сегодня она не намечала никаких крупных дел. Настроение у нее было подавленное, под стать ему была и погода. За окнами моросил дождь, и тяжелое серое небо не пропускало света в столовую.
 Вся беда состояла в том, что Виола не знала, за какое из двух зол она должна была больше винить себя. Она сдалась противнику, позволив ему обнять и поцеловать себя.
 И отчасти – нет, больше чем отчасти – это случилось потому, что он был неотразим в одной рубашке и вечерних бриджах, облегавших его длинные мускулистые ноги, и потому, что она чувствовала себя невыносимо одинокой, нелюбимой и никому не нужной. Разве могла она простить себе, что воспылала страстью к такому человеку? И все же Виола предпочитала обвинять именно себя в необузданном вожделении, а не его.
 Потому что, хотя она и была охвачена страстью, когда Фердинанд заключил ее в объятия, она лишь наполовину потеряла голову. Другая же ее половина бесстрастно наблюдала, как она изгибалась, прижималась грудью к его мощной груди, бедрами к его бедрам, как ощущала низом живота его затвердевшую плоть. Она знала, какое производит на него впечатление, знала свою власть над ним. Виола могла без усилий завлечь его в постель. Но хотя страстная сторона в ней жаждала именно этого – лежать распростертой под ним, наслаждаясь его чистой страстью, – расчетливая женщина в ней взвешивала возможность заманить его на совершенно другой путь – путь любви и даже брака.
 Виола искренне стыдилась своих мыслей.
 – Да, – сказала она, когда к ней подошел дворецкий, – можете все убрать, мистер Джарви. Сегодня я что-то не голодна.
 Как ей могла прийти в голову мысль попытаться влюбить его в себя? Он ей не нравился, она даже презирала его. Кроме того, это было невозможно. Виола могла пробудить в нем чувство любви, но не выходить за него замуж.
 Однако не этот прагматичный расчет вызвал в ней чувство отвращения, а моральный подтекст – попытка заманить мужчину в брачную ловушку.
 Она взяла со стола гусиное перо, попробовала его заточенный конец и обмакнула в чернильницу. «Остерегайся высокого темноволосого красивого незнакомца. Он может погубить тебя, если только ты прежде не завладеешь его сердцем». Почему эти слова цыганки-прорицательницы пришли ей на ум именно, в этот момент?
 Она никогда так не поступит, решила Виола. Она ничего не сделает нарочно, чтобы пробудить его восхищение или страсть. Но что, если ей ничего и не надо делать? Что, если его явное тяготение к ней выльется во что-то более глубокое? Что, если…
 «Нет, даже тогда нет», – подумала она, начиная письмо.
 «Мои дорогие мама. Клер и Мария», – размашисто написала она вверху чистого листа бумаги, пытаясь сосредоточиться на письме.
 Он не был пьян, вспомнила Виола, написав первые несколько слов. Правда, она уловила запах эля, когда он поцеловал ее, но он не был пьян. И уверил ее, что не намерен соблазнять, что с ним она в безопасности. Хуже всего то, что Виола ему поверила.., и продолжала верить. Нет, она не будет больше отвлекаться, решила Виола, упрямо продолжая письмо. И не позволит себе влюбиться.
 Но после полудня она поняла, что опасности влюбиться больше не существует. Он оказался самым презренным мужчиной, какого она когда-либо знала.
 Более года назад у нее возникла идея организовать кружок по рукоделию для женщин из деревни и ближайшей округи. Существовало несколько мест и событий, объединяющих мужчин, но женщины до сих пор встречались лишь раз в неделю в холле церкви. Два дня назад Виоле пришла мысль собрать всех членов кружка в гостиной в «Сосновом бору». Тогда она еще мечтала отправить Фердинанда обратно в Лондон и не придумала ничего лучшего, чем собрать несколько десятков женщин с вышиванием, шитьем и разговорами в гостиной, которую он считал своей.
 – Ваша идея действительно великолепна, мисс Торнхилл, – заметила миссис Коудер, раскладывая вокруг себя нитки для вышивания. – Даже если забыть ваш главный мотив, здесь более удобное место для встреч, чем церковный холл. Не обижайтесь, миссис Прюэтт.
 – Никакой обиды, Элеонора, – вежливо заверила ее жена священника.
 – Однако я должна сказать, – добавила миссис Коудер, – что его милость показался мне очень дружелюбным человеком, когда вчера мы пришли к нему с мистером Коудером и нашими девочками.
 – Вчера вечером он настоял на том, чтобы проводить меня домой после репетиции хора. – Когда мисс Пруденс Мерриуэзер сказала это, у Виолы даже перехватило дыхание. – Я бы, конечно, предпочла идти одна, потому что не могла придумать ничего умного, что можно было сказать брату герцога, и я не раскрыла бы рта, если бы он не попросил меня объяснить, какая почва лучше всего подходит для выращивания роз. С его стороны было очень мило позаботиться о моей безопасности, хотя абсурдно думать, что со мной может что-то случиться в Треллике. И кому бы вообще пришло в голову привязаться ко мне, ведь я не молода, не хороша собой, не богата?
 – Это все хитрости, Пруденс, – твердо заявила ее сестра, к удовольствию Виолы, – он хочет, чтобы мы полюбили его. Я не собираюсь поддаваться его чарам.
 – Совершенно верно, мисс Мерриуэзер, – поддержала ее миссис Клейпол, – ни один порядочный джентльмен не настаивал бы на том, чтобы жить в «Сосновом бору», прежде чем мисс Торнхилл сможет выехать. Это скандальная ситуация, и вина полностью лежит на нем. Он плохо воспитан.
 – Два дня назад он категорически запретил мне остаться здесь компаньонкой дорогой Виолы, – добавила Берта. – Он был ужасно груб.
 – Он слишком часто улыбается, – отметила миссис Уоррен. – Я заметила это еще во время праздника.
 – Хотя у него очень приятная улыбка, – сказала мисс Пруденс Мерриуэзер и покраснела.
 Мисс Фейт Мерриуэзер, более организованная, чем остальные, уже погрузилась в работу.
 – Если лорду Фердинанду не понравится наше присутствие здесь сегодня, мисс Торнхилл, – сказала она, – и он войдет и прикажет нам удалиться, мы сообщим ему, что мы здесь, чтобы поддержать нашу подругу, и намерены оставаться до вечера.
 – Ты всегда была храбрее меня, Фейт, – со вздохом сказала Пруденс, – но ты права. Ты всегда права. Не бойтесь, мисс Торнхилл. Если лорд Фердинанд пожелает оскорбить вас в нашем присутствии – что ж, мы отплатим ему той же монетой. Если только мы осмелимся, о Боже!
 После этого все принялись за работу, и прошло не меньше получаса, в течение которого в комнате витал обычный дамский разговор – о погоде, здоровье, последней моде в иллюстрированных картинках, полученных из Лондона, о следующем сельском бале. Шел оживленный обмен советами.
 Затем дверь гостиной отворилась и в комнату вошел лорд Фердинанд. Виола, вышивавшая коврик, на который опустится на колени невеста, отметила, что он выглядел безупречно в зеленом, мастерски сшитом фраке и песочного цвета панталонах, в начищенных до блеска высоких сапогах и привычной белоснежной рубашке. Его густые блестящие волосы были причесаны по последней моде. Его, должно быть, предупредили, поняла Виола, и вместо того, чтобы спрятаться, пока леди не разойдутся, он поднялся наверх, переоделся, а затем спустился, чтобы предстать перед всеми с вечной улыбкой на лице.
 – Ax! – Он грациозно поклонился всем собравшимся. – Добрый день, леди. Добро пожаловать в «Сосновый бор», это касается всех, кого я не имел удовольствия видеть здесь вчера.
 Виола отложила свое вышивание в сторону и поднялась.
 – На этой неделе кружок по рукоделию собирается здесь, – объяснила она. – Когда у кого-то есть преимущества владеть таким большим имением, он должен использовать его на общее благо, даже если ради этого и придется поступиться уединением.
 Фердинанд поднял смеющиеся глаза на Виолу.
 – Полностью с вами согласен, – произнес он.
 – Полагаю, – многозначительно сказала она, – библиотека свободна?..
 – Это так, – ответил он, – я только что был там и нашел книгу, о которой слышал много хорошего.
 Только тут Виола заметила у него в руках книгу.
 – Она называется «Гордость и предубеждение», – сказал он. – Кто-нибудь из вас слышал о ней?
 – Я слышала, но не читала, – призналась миссис Коудер.
 Виола читала ее – и не раз. Она считала «Гордость и предубеждение» лучшей книгой, которую ей когда-либо довелось прочесть. Лорд Фердинанд прошел в глубь комнаты и широко улыбнулся всем своей чарующей улыбкой.
 – Может, мне почитать вслух, пока леди заняты своим рукоделием? – спросил он. – Мужчины не очень-то прилежны и умелы, но, возможно, и мы на что-нибудь сгодимся.
 Виола бросила на него возмущенный взгляд. Как он смеет испытывать свои чары на дамском обществе, вместо того чтобы слоняться подальше от гостиной, выходя из себя, как сделал бы любой порядочный джентльмен?
 – Это будет очень любезно с вашей стороны, лорд Фердинанд, – откликнулась мисс Пруденс Мерриуэзер. – Наш отец имел обыкновение читать нам, особенно темными вечерами, когда время так медленно тянется. Ты помнишь, Фейт, дорогая?
 Повторять предложение не потребовалось. Фердинанд уселся на единственное свободное место на оттоманке, почти у ног Виолы, улыбнулся еще раз, когда леди вернулись к своей работе, и начал читать:
 – «Все знают, что молодой человек, располагающий средствами, должен подыскивать себе жену».
 Кое-кто из женщин засмеялся, и он продолжил чтение – наверняка зная, что большинство из них думали о том, как подходит ему эта первая фраза романа. Не то чтобы у него было хорошее состояние, но он владел «Сосновым бором». И именно она. Виола, сделала его процветающим. Прежде чем возобновить работу, девушка несколько минут с горечью смотрела на него.
 Читал он блистательно. Фердинанд не только делал это отчетливо, в хорошем темпе и с выражением, он также частенько поднимал глаза от книги, чтобы мимикой выразить свое отношение к повествованию. Он наслаждался и книгой, и аудиторией, о чем свидетельствовала его манера, а его аудитория наслаждалась, лицезрел его. В этом Виола могла убедиться, окинув взглядом комнату.
 Как она ненавидела его!
 Закончив чтение, Фердинанд задержался, чтобы обсудить книгу со слушательницами, выпить с ними чашку чаю, рассмотреть их работы и восхититься ими. Он добился того, что приручил даже самых умных и независимых. В довершение всего он вышел вместе с Виолой на террасу, чтобы проводить их. Дождь прекратился, но над головой все еще висели серые, темные облака.
 Виола готова была расплакаться и, возможно, так бы и поступила, но ей не хотелось показать ему, что он снова превзошел ее.
 – Что за очаровательные леди, – сказал Фердинанд, поворачиваясь к ней, когда они остались на террасе вдвоем. – Я должен сделать так, чтобы они приходили сюда каждую неделю.
 – И я тоже. – Виола резко повернулась и заторопилась обратно в дом, оставив его на террасе.




 Глава 9


 Фердинанд наслаждался бы жизнью в «Сосновом бору» всю последующую неделю, если бы не Виола Торнхилл. Он не ожидал такого сильного чувства привязанности к чему-либо, которое почувствовал в этом имении.
 После окончания университета он рассматривал целый ряд мест, где мог сделать карьеру, – армию, церковь, дипломатическую службу, но ни одно его не привлекало.
 А результатом безделья неизбежно были скука и участие во всевозможных сумасбродных выходках и чувство полной бесцельности существования. Он даже не понимал этого, пока не приехал в «Сосновый бор» и не обнаружил, что жизнь сельского землевладельца подходит ему как нельзя лучше.
 Но здесь жила Виола Торнхилл. Он старательно избегал встреч с ней и еще решительнее отгонял от себя мысли о браке. Хотя это было бы лучшим выходом из создавшегося положения. Обвенчавшись, они могли бы продолжать жить в «Сосновом бору» вместе.
 Он начал наносить ответные визиты соседям, продолжал завязывать дружбу с ними и старался не признаваться себе, что разочарован, обнаружив, как легко это удается в большинстве случаев. Им следовало быть более лояльными к мисс Торнхилл. Он глубоко невзлюбил скучных, напыщенных Клейполов, но их холодная вежливость заслужила его уважение. Клейпол возомнил себя женихом мисс Торнхилл, мисс Клейпол была ее подругой, а миссис Клейпол до безумия любила своих детей. Для них лорд Фердинанд Дадли был просто врагом.
 Он принялся знакомиться с хозяйством имения. Ему не хватало знаний и опыта, поскольку он никогда не собирался становиться землевладельцем. Однако Фердинанд был настроен учиться, а не оставлять все в руках управляющего имением. Кроме того, он вообще скоро мог лишиться управляющего. Пакстон был исключительно предан мисс Торнхилл. Он откровенно заявил об этом однажды утром, когда Фердинанд с бухгалтерской книгой под мышкой зашел в его конторку, расположенную над конюшней.
 – Хозяйка сама ведет всю бухгалтерию, – резко ответил Уильям Пакстон на вопрос Фердинанда.
 Фердинанд удивился, хотя мог бы догадаться, что мелкий аккуратный почерк принадлежал женщине. Узнать, что она принимает прямое участие в управлении имением, было не очень приятным сюрпризом. Но худшее было впереди!
 – Вы замечательно поработали, – похвалил Пакстона Фердинанд. – Я заметил, как все изменилось за последние два года.
 – Это мисс Виола поработала, – ответил управляющий, его голос потеплел. – Она сотворила чудо. Она говорит мне, что делать, и я делаю. Она часто спрашивает у меня совета и обычно принимает его, но он ей не нужен. Она могла бы обойтись и без моей помощи. У нее на плечах голова, которой мог бы позавидовать любой мужчина. Если она уедет отсюда, уеду и я. Я прямо говорю вам об этом. Я не останусь наблюдать, как имение вновь разваливается.
 – А почему оно должно развалиться? – поинтересовался Фердинанд.
 – Мы все видели, как опрометчиво вы заключаете почти безнадежное пари, – объяснил Пакстон, даже не пытаясь скрыть горечь в голосе. – И мы знаем, как вам достался «Сосновый бор».
 – Но я же не проиграл в обоих случаях, – уточнил Фердинанд. – Я не заключаю пари, когда знаю, что наверняка проиграю. Это крайне угнетает.
 Но Пакстон уже не желал останавливаться.
 – Вы предложили множество усовершенствований вчера утром, когда мы осматривали хозяйство, – напомнил он, – имение пока не может их себе позволить. Она понимает это. Она все делает постепенно.
 – Работникам нужны новые дома, а не бесконечные ремонты, – заметил Фердинанд. – Мы не будем брать средства из бюджета имения. Платить буду я.
 Пакстон посмотрел на него с подозрением. Несомненно, к ярлыку игрока-шалопая, который ему привесили, молва добавила ярлык обедневшего аристократа, подумал Фердинанд.
 – Однако, – добавил он, – мне нужен совет и помощь хорошего управляющего. Вас нанял Бамбер?
 – Старый граф, – кивнул Пакстон. – Он прислал меня сюда и дал понять, что я буду ее служащим, потому что «Сосновый бор» принадлежит ей, а не ему.
 Значит, Виола Торнхилл была не единственной, у кого сложилось такое впечатление? Покойный граф действительно обещал, что имение будет принадлежать ей.
 Фердинанд стал уважать не только Клейполов, но и Пакстона.
 Он познакомился и с другими заботами обитателей округи. Первой был хор. Второй – школа. Крыша здания протекала в дождливую погоду, о чем он узнал во время посещения его дома школьным учителем. У деревни не хватало средств, несмотря на щедрую помощь мисс Торнхилл, чтобы заменить кровлю. Фердинанд добавил недостающую сумму и распорядился о немедленном выполнении этой работы.
 Чтобы занятия не прерывались, он предложил «Сосновый бор» как временное помещение для занятий классов.
 Он сообщил об этом Виоле за обедом.
 – Но как это можно сделать? – поинтересовалась она. – Ведь денег не хватает. Я надеялась, что в течение ближайших трех-четырех месяцев… – Она замолчала, не закончив предложение.
 – ..вы сможете осуществить это? – продолжил он. – Я внес недостающую сумму.
 Виола молча смотрела на него.
 – Я могу позволить себе это, – пояснил он.
 – Конечно, вы можете. – В ее голосе слышалось раздражение. – Вы идете на все, чтобы создать хорошее впечатление о себе, не так ли?
 – Полагаете, я не могу сделать это просто потому, что верю в образование? – объяснил он свои мотивы.
 Она презрительно рассмеялась.
 – И пока идет ремонт, занятия будут проходить здесь?
 – Это стеснит вас? – спросил он.
 – Удивляюсь, что вы спрашиваете об этом, – ответила Виола. – Ведь, по-вашему, «Сосновый бор» принадлежит вам.
 – И по закону.
 Он надеялся, что Бамбер поспешит ответить на его просьбу и пришлет копию завещания. Он даже послал ему второе письмо, прося поторопиться. Сложившееся положение было смешным и нелепым – и определенно опасным. Фердинанд компрометировал молодую женщину, живя с ней в одном доме. И не только это. Стоило ему увидеть ее, как его тотчас же бросало в жар. На самом деле ему даже не нужно было смотреть на нее.
 Ночи стали для него настоящей пыткой.
 Как только прибудет завещание и она своими глазами увидит, что Бамбер ничего не оставил ей, у нее не будет иного выхода, кроме как уехать.
 Фердинанд не мог этого дождаться.


* * *

 Всю неделю Виола пребывала в отчаянии. Лорд Фердинанд Дадли на глазах из законченного негодяя, созданного ее воображением, превращался в совершенно иного человека. Она считала его расточителем, который никогда не будет заботиться о благополучии имения. Его действия доказали обратное. Она думала, что он был экстравагантный обедневший младший сын, который опрометчиво играл в азартные игры и, возможно, имел огромные долги. А он намеревается построить новые коттеджи для фермеров на деньги из собственного кармана, как сообщил мистер Пакстон. Он оплатил половину расходов на новую крышу для школы. Его не смогли изгнать ни глупые розыгрыши, ни сельская скука. Она подозревала, что ему действительно понравились его будущие соседи. И было очевидно, что он постепенно завоевывал их дружбу.
 При других обстоятельствах она и сама могла бы его полюбить, Он казался добродушным и обладал прекрасным чувством юмора.
 Конечно, Фердинанд был праздным и пустоголовым.
 Она склонилась к этому мнению о нем после крушения всех остальных обвинений. Но не прошло и недели, как она была вынуждена отказаться и от этого.
 В назначенный день школьный учитель организованно привел детей из деревни в «Сосновый бор», и классы разместились в гостиной. Как она это часто делала, Виола наблюдала за младшими учениками, которые занимались чистописанием. Когда же начался урок по истории для всех детей, она спустилась в библиотеку посмотреть, не прибыли ли какие-нибудь письма.
 Библиотека оказалась занятой. Фердинанд сидел по одну сторону письменного стола, а один из старших учеников – по другую.
 – Извините, – сказала она, пораженная увиденным.
 – Никаких извинений. – Фердинанд поднялся и улыбнулся ей лучезарной улыбкой, которая начала нарушать ее аппетит и сон, – Джейми опоздал на урок по истории. Ну что ж, можешь отправляться, парень.
 Парнишка быстрым шагом прошел мимо Виолы, с уважением поклонившись ей.
 – Зачем он приходил? – поинтересовалась она.
 – Чтобы попрактиковаться в латыни, – объяснил Фердинанд. – Это не обязательно для сына фермера-арендатора, который пойдет по стопам отца, но нельзя не считаться с требованиями интеллекта.
 – Латынь? – Виола прекрасно знала одаренность Джейми и его стремление учиться, на что у его отца не было ни денег, ни понимания и сочувствия. – Но кто же будет его учить?
 Фердинанд пожал плечами.
 – Боюсь, этим человеком будет ваш покорный слуга.
 Смущающее признание, не так ли? Видите ли, в Оксфорде я специализировался на древних языках – латыни и греческом. Если бы мой отец был жив, он стыдился бы меня.
 Разумеется, джентльмены поступали в Оксфорд или Кембридж, если не собирались в армию. Но они шли туда главным образом кутить и общаться со своими сверстниками – так, во всяком случае, слышала Виола.
 – Полагаю, – заметила она более язвительно, чем намеревалась, – вы преуспевали.
 – Дважды первый. – Фердинанд застенчиво улыбнулся.
 Дважды первый – по латыни и греческому.
 – Мой ум настолько напичкан скучными мертвыми знаниями, что, если меня стукнуть по голове, вы увидите, как из ноздрей и ушей посыплется пыль.
 – Но почему вы тратите свое время, лазая ночью по мокрым крышам и играя в азартные игры?
 – Отдаюсь увлечениям юности. – Его глаза улыбались ей.
 Виоле не хотелось, чтобы Фердинанд был интеллигентным, прилежным, состоятельным, щедрым, добродушным, все понимающим. Она предпочла бы видеть его бедным, беспринципным, избалованным, безнравственным, чтобы его можно было презирать. Достаточно плохо уже и то, что он красив и обаятелен.
 – Извините, – мягко сказал он.
 Не говоря ни слова, она повернулась и вышла из библиотеки. Виола вернулась в гостиную, чтобы услышать об Оливере Кромвеле, круглоголовых и междуцарствии. За историей обычно следовала музыка, и девушка тоже помогала на этих занятиях.
 Когда урок истории подходил к концу, дверь гостиной распахнулась и школьный учитель хлопнул в ладоши, чтобы привлечь внимание детей. Виола повернула голову и увидела стоящего в дверях Фердинанда.
 – У нас будет не обычное занятие музыкой, – сказал учитель. Он нахмурился, когда кто-то начал аплодировать. – Только сегодня, Феликс Уинвуд. Лорд Фердинанд предложил вместо этого провести игровой урок, поскольку сегодня на улице солнце и в нашем распоряжении лужайки «Соснового бора».
 – Мы будем играть в крикет, – добавил лорд Фердинанд, – это кому-нибудь интересно?
 Это был самый глупый вопрос, который Виола когда-либо слышала.
 – Эти дети даже не знают, что такое крикет, – запротестовала она.
 Он внимательно посмотрел на нее.
 – Урок будет посвящен этой игре, мы будем учить их.
 – У нас нет необходимого инвентаря.
 – У Пакстона среди его вещей есть биты, мячи и воротца, – сообщил лорд Фердинанд, – похоже, они долго пылились без дела. Он принесет их.
 – А что будем делать мы, пока мальчики играют в крикет? – жалобно спросила одна из девочек.
 – Как? – улыбнулся ей лорд Фердинанд. – Разве девочки не в состоянии держать в руке биту и бросать мяч, или ловить его, или бегать? Никто никогда не говорил этого моей сестре, и это к лучшему. Иначе он, несомненно, оказался бы с подбитым глазом и расквашенным носом.
 Минутой позже дети, разбившись на пары, спускались по лестнице, направляясь к выходу из дома. Впереди шагал Фердинанд, шествие замыкал учитель. Виола спустилась вниз последней. Даже дети переметнулись на его сторону.
 – Его милость утром заходил к нам на кухню, мадам, – сказал мистер Джарви из глубины холла. – Он уговорил миссис Уолш испечь сладкие бисквиты. Их подадут детям вместе с шоколадным напитком, прежде чем они отправятся домой.
 – Уговорил?
 – Он улыбнулся и сказал «пожалуйста», – кисло сообщил дворецкий.
 Да, ему это по силам. Он не остановится ни перед чем, пока не добьется, что все слуги тоже, будут обожать и боготворить его.
 – Он опасный джентльмен, мисс Торнхилл, – добавил дворецкий, – я утверждал это с самого начала.
 – Спасибо, мистер Джарви. – Виола направилась к открытым парадным дверям.
 Все устроились на лужайке за зарослями самшита.
 Там царили шум и суета, но она ясно видела, как из этого хаоса возникал порядок без громких приказаний учителя. Фердинанд собрал всех детей вокруг себя. Он что-то объяснял, жестикулируя обеими руками. И все внимательно слушали.
 Ей следовало бы догадаться, что он отлично управится с ребятишками, ведь он преуспел со всеми. Виола вышла из дома, словно ее притягивало магнитом.
 К тому времени как она спустилась по ступенькам в самшитовый садик и пошла по его извилистым, посыпанным гравием дорожкам к низкому кустарнику, отделяющему садик от лужайки, детей разделили на две группы. Мистер Роберте бросал мяч в сторону разбежавшихся учеников, которые тренировались, ловя его и бросая как можно быстрее и точнее. Мистер Пакстон – предатель! – обучал другую группу детей пользоваться битой. Лорд Фердинанд Дадли показывал третьей группе, как подавать мяч.
 Виола наблюдала, как он вприпрыжку мчался к ближайшим воротцам, одним плавным движением бросал мяч и каждый раз вдребезги разбивал дальние воротца. Он разделся до рубашки и бриджей, оставаясь в сапогах, которые были на нем, когда она впервые увидела его в Треллике.
 Терпеливо и добродушно он объяснял правила игры своим подопечным, хотя никто из них не подавал ни малейшего признака таланта. Затем он заметил ее.
 – А, мисс Торнхилл. – Фердинанд пошел ей навстречу, протягивая руку. – Позвольте мне помочь вам перебраться через эту живую изгородь. Вы хотите присоединиться? Нам нужен еще один взрослый. Вы не согласились бы занять место учителя, пока он наставляет отбивающих, а Пакстон размечает поле для игры?
 У Виолы не было никакого опыта в спортивных играх, но ее захватило царящее вокруг веселье. Она подала ему руку и перешагнула через кустарник, беспечно улыбаясь, прежде чем успела отказаться. Несколько минут спустя она уже бросала мяч из-под руки, молча сожалея о том, что не способна бросить так далеко, как мистер Роберте. Однако это не мешало ей наслаждаться свежим воздухом и физическими упражнениями.
 – Получится лучше, если вы вынесете руку вперед, – произнес голос у нее за спиной.
 – Но мне никогда не удавалось бросать таким образом, – ответила она. Чтобы доказать это, Виола согнула руку в локте и со всей силой бросила мяч. Он полетел вперед под острым углом и с треском приземлился на траве футах в двенадцати от нее.
 Фердинанд рассмеялся.
 – Вы абсолютно неверно двигаете рукой, – пояснил он. – Не надо прижимать верхнюю часть руки к боку и напрягать все мускулы, словно вы собираетесь совершить подвиг, требующий огромной физической силы. Бросок зависит от синхронности и точности движений.
 – Подумать только, – насмешливо сказала Виола, заметив, что все дети собрались вокруг мистера Пакстона, который собирался объяснить им основные правила игры.
 – Вот как нужно. – Фердинанд стал показывать. Мяч вырвался из его руки и, описав дугу, приземлился поодаль.
 Виола снова размахнулась и бросила мяч футов на тринадцать.
 – Ух! – выдохнула она.
 – Уже лучше, – одобрил он ее, – но вы слишком поздно отпускаете мяч и прижимаете локоть. Позвольте мне помочь вам.
 И вот он уже стоит у нее за спиной, свободно держа ее правую руку ниже локтя и бросая мяч вместе с ней.
 – Расслабьтесь, – посоветовал он, – здесь не должно быть резких движений. – Тело Фердинанда излучало тепло; его оживление передалось и ей. – Теперь раскройте руку, словно бросаете, – посоветовал он и снова тихо рассмеялся. – Если бы вы сейчас бросили мяч, он опустился бы прямо у ваших ног. Бросайте, когда ваша рука достигнет самой высокой точки. Да, именно так, вы поняли. Теперь попробуйте самостоятельно с мячом.
 Через некоторое время Виола уже смеялась от удовольствия, когда мяч после ее броска пролетал по дуге вверх значительное расстояние, прежде чем приземлиться. Она повернулась, чтобы разделить с ним свой триумф. Его глаза улыбались ей всего в нескольких дюймах от нее. Затем он пошел за мячом, а Виола вернулась в реальный мир.
 Она не принимала участия в шумной энергичной игре, которая вскоре началась, но она осталась на лужайке, с равным энтузиазмом подбадривая тех, кто бросал мяч, и тех, кто отбивал его. После первых минут, когда стало ясно, что дети не могут бросать мяч поближе к отбивающему, Фердинанд взял подачу мяча на себя. Он бросал легко и мягко, не для того, чтобы забить его в воротца, а чтобы дать возможность каждому отбивающему принять мяч. Он заразительно смеялся и подбадривал всех, в то время как учитель и мистер Пакстон были более склонны критиковать учеников.
 Помимо своей воли Виола наблюдала за Фердинандом.
 Она видела, что жизнь бьет в нем ключом и что он на самом деле добр. Это было горькое открытие.
 Тут она заметила, как из дома появилась процессия слуг. Игра закончилась, и все разместились на траве, наслаждаясь редким лакомством – дымящимся шоколадом и сладкими бисквитами. Фердинанд сел, скрестив ноги, в самом центре толпы детей и болтал с ними, пока они поедали угощение.
 Когда школьный день закончился, детей построили парами, и они проследовали за мистером Робертсом к подъездной аллее. Слуги в это время уносили в дом пустые чашки, а мистер Пакстон исчез в направлении своей конторы. Фердинанд натягивал фрак, когда Виола направилась к дому.
 – Мисс Торнхилл, – позвал он ее, – вы не хотите прогуляться со мной? Например, вдоль аллеи, ведущей в гору?
 Сегодня такой чудесный день, что не хочется сидеть дома.
 Они избегали встреч с той самой ночи, как поцеловались. Ее влечение к нему боролось с искушением заставить Фердинанда влюбиться в нее. Никто из них с тех пор не вспоминал об этом случае. Когда она вышла из комнаты на следующее утро, слуги уже убрали осколки разбитой вазы, вместо нее на столике появилась другая.
 Было бы лучше, если бы они продолжали избегать друг друга, но так не могло продолжаться бесконечно. Виола только опасалась, что если одному из них суждено уехать, этим человеком будет она. Ей никогда не доказать, что завещание было изменено или утеряно.
 Его глаза, когда он смотрел на нее, улыбались. Это был еще один его дар – способность улыбаться с непроницаемым лицом.
 – С удовольствием, – отозвалась она. – Я только надену шляпку.




 Глава 10


 Вовлечь ее в обучение игре в крикет было ошибкой, не говоря уже о том, чтобы показывать, как следует бросать мяч, устроившись позади нее Неожиданно Фердинанд почувствовал себя так, словно наступил жаркий июль. Но еще опаснее были ее смех и бурная радость, когда она наконец правильно бросила мяч. Когда Виола повернулась к нему с ослепительной улыбкой, он с трудом подавил в себе желание взять ее на руки, закружить и посмеяться вместе с ней.
 А теперь он пригласил ее на прогулку!
 Когда Виола вышла из дома, на ней была соломенная шляпка, которая элегантно и привлекательно сидела на ее короне из кос. Светло-бирюзовые ленты в тон платью были завязаны большим бантом под левым ухом. «Она – воплощение чистоты и непосредственности», – подумал Фердинанд.
 Прогуливаясь по дороге за домом, они обсуждали самые тривиальные вопросы. Это место в парке больше всего полюбилось Фердинанду. Широкую и поросшую травой дорогу с двух сторон окаймляли старые липы. Почва под ногами была мягкой и пружинистой. В траве стрекотали кузнечики, на деревьях пели птицы.
 Виола шла, заложив руки за спину. Он почти не видел ее лица, которое закрывали поля шляпки. «Черт побери, – неожиданно подумал он, – я буду скучать, когда она уедет».
 – Вы помогаете учить детишек в сельской школе, – заметил он. – Где вы получили образование?
 – Меня учила мать, – ответила Виола.
 – Я узнал от Пакстона, что вы сами ведете бухгалтерские книги.
 – Да.
 – И принимаете самое активное участие в управлении имением.
 – Да.
 Он видел, что она не собирается развивать эту тему, как, возможно, и любую другую. Но стоило ему подумать об этом, как она повернула голову и посмотрела на него.
 – Для чего вам «Сосновый бор», лорд Фердинанд? – спросила Виола. – Вы выиграли его и верите, что он станет вашим? Это крошечное имение находится далеко от Лондона и от той жизни, которую вы привыкли вести там.
 Это далеко не культурный центр. Что вы нашли здесь?
 Фердинанд глубоко вдыхал ароматы окружавшей их природы, обдумывая свой ответ.
 – Пожалуй, пытаюсь найти себя, – признался он. – Я никогда не обижался на моего старшего брата. Я всегда знал, что наше родовое имение Актон-Парк и вся остальная собственность будут принадлежать Трешему, а я навсегда останусь безземельным младшим сыном. Я не раз задумывался над тем, какую выбрать карьеру, подумывал даже о научном поприще. Если бы мой отец был жив, он настоял бы на приобретении патента на офицерский чин в престижном кавалерийском полку. Именно этого всегда ожидали от вторых сыновей в династии Дадли. Я никогда не знал, что делать с моей будущей жизнью, не знал до сих пор. Лишь теперь я понял, что хочу стать сельским сквайром.
 – Вы богаты? – поинтересовалась Виола. – Думаю, это так.
 Ему и в голову не пришло счесть ее вопрос неуместным.
 – Да, – признался Фердинанд.
 – Очень богаты?
 – Очень.
 – Тогда вы могли бы купить землю где-нибудь еще?
 Она отвернулась от него, чтобы он не видел ее лица.
 – Вы имеете в виду вместо того, чтобы поселиться в «Сосновом бору»? – спросил он. Как ни странно, мысль о"том, чтобы купить землю и обосноваться на новом месте, не приходила ему в голову. – Но зачем мне это? И что мне делать с этой собственностью? Продать ее вам? Подарить?
 – У меня уже есть собственность, – откликнулась она.
 Фердинанд вздохнул.
 – Надеюсь, что через день-два этот вопрос будет окончательно решен и ни у кого не останется сомнений, кому принадлежит это имение. До тех пор, наверное, чем меньше обсуждать этот вопрос, тем лучше. Почему вы так привязаны к «Сосновому бору»? Вы рассказывали, что выросли в Лондоне. Разве вы не скучаете по нашей столице и по друзьям, оставшимся там, по матери? Не будете ли вы счастливее, вернувшись туда?
 Виола долго молчала, казалось, что она и не собирается отвечать. Когда же она ответила, ее голос был так тих, что Фердинанд с трудом расслышал то, что она сказала.
 – Потому что именно он подарил мне его, – пробормотала она. – И потому, что жизнь здесь и жизнь в Лондоне отличаются словно рай и ад.
 Ее ответ удивил, но не встревожил Фердинанда.
 – Ваша мать по-прежнему живет в Лондоне? – поинтересовался он.
 – Да.
 Фердинанд понял, что Виола не желает обсуждать и эту тему, но переезд девушки к матери представлялся ему неплохим решением проблемы.
 Они дошли до места, где дорога поднималась на крутой склон холма.
 – Поднимемся наверх? – спросил Фердинанд.
 – Конечно. – Виола даже не замедлила шага.
 Приподняв подол платья обеими руками, она стала подниматься, опустив голову, чтобы видеть, куда ставит ногу. Через некоторое время она замедлила шаг и перевела дыхание. До вершины было еще далеко, и Фердинанд предложил ей руку. Она приняла ее, и он тянул ее вверх всю оставшуюся часть подъема, пока они не добрались до поросшей травой вершины. Он совершил ошибку, немедленно не освободив ее руку. Через какое-то время будет более неловко отпустить ее, чем удерживать. Ее пальцы крепко обнимали его ладонь.
 – Когда ребенком я стоял на вершине самого высокого холма в Актон-Парке, – вспомнил он, – я всегда воображал ее крышей мира. Я был господином всего, что представало перед моими глазами.
 – В детстве воображение творит чудеса, – сказала она в ответ. – Ребенком так легко верить в вечность, в светлое завтра.
 – Я всегда верил, что счастливое завтра можно заслужить героическими подвигами, личной отвагой. Если я убью одного-двух драконов, все сокровища Вселенной будут принадлежать мне. Разве детство не дар, даже если за ним следуют разочарования и цинизм?
 – Вы так считаете? – спросила Виола, не отрывая взгляда от широко раскинувшихся полей, реки и дома внизу, удачно расположенного среди деревьев. – Не будь иллюзий, не было бы и разочарований. Но тогда у людей не осталось бы ничего, чем защитить себя от боли реальной жизни.
 Ее рука, мягкая и теплая, лежала в его руке. Легкий ветерок играл полями ее шляпки и лентами, завязанными под подбородком. Фердинанду отчаянно захотелось поцеловать ее, и он подумал, уж не влюбился ли он? Или же то, что он ощущал, была нежность и жалость? В этот момент он испытывал все, что угодно, кроме вожделения.
 Виола повернула голову, чтобы взглянуть на него.
 – Я намеревалась возненавидеть вас, презирать, – призналась она. – Я хотела, чтобы вы оказались отвратительным и беспутным.
 – Но я не такой?
 Она ответила вопросом на вопрос.
 – Игра – ваша единственная слабость? Но даже если это так, азарт – серьезный недостаток. Именно это зло разрушило здоровье и счастье моей матери и сломало мою жизнь. Мой отчим был неудержимым игроком.
 – Я никогда не играю на сумму большую, чем могу себе позволить проиграть, – мягко заметил Фердинанд. – Азарт и игра нехарактерны для меня. Той ночью я играл против Бамбера только потому, что у жены моего друга начались роды.
 Виола грустно усмехнулась:
 – Итак, следует отбросить и последнее из моих предубеждений! – Это было скорее утверждение, чем вопрос.
 Он заглянул ей в глаза, затем поднял ее руку и поднес к губам.
 – Ну что мне делать с вами?
 Она не ответила, но он и не ожидал ничего другого.
 Фердинанд наклонился к ее лицу, его сердце бешено билось не от того, что он собирался поцеловать ее, а от предназначавшихся для нее слов, которые он, похоже, не мог сдержать. На данный момент было лишь одно решение сложившейся в «Сосновом бору» ситуации, и оно казалось желанным. Настало время вновь поверить и даже полюбить.
 – Мисс Торнхилл… – начал он, Но Виола вырвала руку и повернулась к нему спиной.
 – Боже! – воскликнула она. – Ленч, наверное, давно готов. Я совершенно забыла о времени, когда вы пригласили меня на прогулку. Похоже, это из-за шоколадного напитка и бисквитов. Я очень рада, что вы это придумали.
 Некоторым детям предстоит неблизкий путь до деревни.
 Итак, она не хотела, чтобы он целовал ее. Она не хотела выслушивать никаких объяснений в любви. Это было ясно как день. Возможно, она почувствовала бы себя по-другому, если бы осознала, что у нее нет иного выбора, кроме как покинуть «Сосновый бор». Но, как Фердинанд тут же признался себе, он почувствовал определенное облегчение. Точнее, значительное облегчение. У него ни разу не возникало желания жениться. Он всегда был тверд в своем намерении никогда не попадаться на эту удочку. И жалость не была достаточно веской причиной, чтобы изменить свои взгляды. Хотя именно жалость толкнула его на это. Вряд ли это была любовь. Слово «любовь» его отец всегда произносил с презрением – оно предназначалось для женского пола. Его мать слишком часто им пользовалась. От нее Фердинанд еще в юном возрасте узнал, что любовь – это самопоглощение, манипулирование и обладание.
 В будущем ему не следует оставаться наедине с Виолой Торнхилл. Сейчас он спасся чудом, но какая-то его часть страстно желала ее. Он будет скучать по ней, когда она уедет из имения. Виола была единственной женщиной, которую он готов был полюбить.
 – Что же, тогда вернемся в дом, – предложил он. – Вам помочь? – Спуск к дороге казался еще круче с вершины.
 – Конечно, нет, – сказала Виола, подобрав юбку обеими руками и начиная осторожно спускаться.
 Фердинанд вприпрыжку сбежал по склону и остановился внизу, наблюдая за ней. Она бежала мелкими шагами, набирая скорость, пронзительно крича и смеясь. Он встал на ее пути, поймал и, обхватив за талию, покружил, прежде чем поставить на ноги. Они оба смеялись.
 Ах, он действительно простофиля, подумал Фердинанд чуть позже, когда поцеловал ее, сначала легко, затем страстно. Он был человеком, который не мог подчинить воле свои эмоции и поведение. И Виола не оттолкнула его, как сделала это на вершине холма. Она положила ему руки на плечи и вернула поцелуй.
 Несколько мгновений спустя они разомкнули объятия, их смех умолк, и они, не говоря ни слова, направились к дому. В голове у Фердинанда снова все смешалось. Следовало ли ему поступать как хотелось или нет? Хотела ли она его?
 Будет он сожалеть об утраченной возможности или же нет?
 Любил ли он ее?
 Именно этот вопрос целиком занимал его сознание.
 Фердинанд так мало знал о любви – о настоящей любви, если она существовала. Как ему распознать ее? Он любил ее, уважал, восхищался ею, желал ее, жалел – да, но жалость – это не любовь. По крайней мере это он знал наверняка. Была ли жалость преобладающим чувством, которое он испытывал к ней? Или же здесь было что-то большее?
 И что такое любовь?
 Он все еще размышлял над этим вопросом, когда они обошли дом, чтобы войти через парадные двери. Джарви встретил их в холле с важным выражением лица.
 – К вам посетитель, милорд, – объявил он, – из Лондона. Я проводил его в гостиную.
 Наконец-то! Интересно, это поверенный в делах Бамбера или сам Бамбер? Теперь вопрос о собственности должен разрешиться. Но как только Фердинанд направился к гостиной, ее дверь распахнулась и посетитель вышел в холл.
 – Трешем! – воскликнул Фердинанд, шагая навстречу брату. Его каблуки звонко стучали по кафельному полу. – Что, черт побери, ты тут делаешь?
 Его брат пожал протянутую руку, поднял брови и свободной рукой поднес к глазам лорнет.
 – В чем дело, Фердинанд, – сказал он, – ты что, не рад мне?
 Фердинанда нельзя было смутить герцогским высокомерием, которое повергло бы в ужас любого смертного. Он пожал руку брату и хлопнул его по плечу.
 – Ты приехал один? – спросил он. – А где Джейн?
 – В Лондоне с детьми, – ответил герцог Трешем. – Ты же помнишь, что нашему младшенькому всего два месяца. Для меня серьезное испытание быть вдали от них, но твои заботы показались мне важнее моих. Ответь, ради Бога, во что ты ввязался?
 – Я ни во что не ввязался, – уверил его Фердинанд, – за исключением того, что мне и в голову не могло прийти, когда Бамбер проиграл мне свою собственность, что здесь уже кто-то живет.
 Он сделал шаг в сторону и повернулся, чтобы представить брату Виолу. Он заметил, что Трешем с любопытством смотрел через холл на Виолу Торнхилл и даже поднес к глазам лорнет, чтобы получше разглядеть ее.
 – Мисс Торнхилл, разрешите представить вам моего брата, герцога Трешема.
 Когда она сделала реверанс, ее лицо было ничего не выражающей маской.
 – Ваша светлость, – тихо произнесла она.
 – Это мисс Торнхилл, – представил ее Фердинанд.
 – Так, – проговорил Трешем с едва ощутимым высокомерием. – К вашим услугам, сударыня!
 «Вот оно!» – негодующе подумал Фердинанд. Если бы он мог вести себя так, как Трешем, она уехала бы в первое же утро по истечении часа. Но в то же время он почувствовал раздражение. Это был его дом и его проблемы. Неужели брат приехал сюда только для того, чтобы первым же взглядом заморозить бедную девушку? Но прежде чем принять удар на себя и создать более душевную атмосферу, Фердинанд увидел, что на ее губах застыла полуулыбка. Ее лицо приняло странно-холодное выражение, что сделало ее совершенно непохожей на прежнюю Виолу.
 – Извините меня, – сказала она и пошла наверх, выпрямив спину и вздернув подбородок.
 Трешем, прищурившись, смотрел ей вслед.
 – Боже, Фердинанд, – пробормотал он. – Что я вижу?


* * *

 Виола вошла в свою спальню и позвонила, чтобы вызвать Ханну. В ожидании ее она стояла у окна и смотрела на дорогу, по которой они с Фердинандом шли вместе всего несколько минут назад. Холод пробирал ее до костей.
 Как только она узнала, что красивый незнакомец – лорд Фердинанд Дадли, она подумала, что он очень похож на брата. Однажды она встретила герцога Трешема. Это произошло лет пять назад на званом обеде. Оба брата были высокие, темноволосые, стройные и длинноногие, но на этом сходство и заканчивалось, заключила она, увидев их рядом. Если лорд Фердинанд обладал красивым открытым лицом с добродушным выражением, то герцог был лишен всего этого. Его лицо было жестким, холодным и надменным. Легко было понять, почему все его побаивались.
 Вон там, вспомнила она, не сводя глаз с отдаленного холма, Фердинанд поцеловал ей руку и готов был сделать предложение выйти за него замуж. Она не позволила ему выговориться, он только успел произнести ее имя, но Виола была убеждена, что дело было именно в этом, хотя с ее стороны это могло показаться самонадеянностью. На мгновение она была готова соблазниться таким исходом, и ей понадобилось собрать всю силу воли, чтобы вырвать руку.
 «Он может погубить тебя, если только ты прежде не завладеешь его сердцем».
 Она была не в состоянии заставить себя сделать это.
 И там, да, там, думала Виола, переводя глаза вниз, она бежала навстречу его раскинутым рукам со смехом и пронзительным криком и поцеловала его со всей страстью, которую безжалостно подавила несколько минут назад. Это был один из тех волшебных моментов – такой же, как соревнования по метанию во время праздника, танец вокруг майского дерева и поцелуй в тени старого дуба. Еще одно короткое воспоминание, которое должно утешить ее в будущем. Поймать в сети его сердце было бы нетрудно, но еще легче было потерять собственное.
 У нее за спиной открылась дверь.
 – Ханна, герцог Трешем только что прибыл из Лондона.
 – Да, мисс Ви. – Ханна, конечно ничуть не удивилась.
 – Он узнал меня.
 – Узнал, голубка?
 Виола сделала глубокий медленный вдох.
 – Можешь упаковывать мои вещи, Ханна, да и свои тоже, – сказала Виола.
 – И куда мы пойдем? – спросила ее горничная.
 Последовал медленный вдох, который не скрыл дрожи в ее голосе, когда она заговорила:
 – Пока не знаю, Ханна, мне нужно подумать.


* * *

 – Пойдем в библиотеку, – сказал Фердинанд и первым направился туда. Он чувствовал легкое смущение, так как был застигнут в тот момент, когда возвращался после прогулки с Виолой Торнхилл, словно жить под одной крышей с одинокой молодой леди и быть на дружеской ноге с ней было самым естественным делом. Он налил брату вина.
 Трешем взял бокал и начал задумчиво крутить его пальцами.
 – Да, ты попал в хорошенькую переделку, – высказал он наконец свое мнение.
 Фердинанд снова почувствовал раздражение. Он был на три года моложе брата, и Трешем всегда вел себя деспотично, особенно после того, как ему исполнилось восемнадцать лет и он унаследовал титул и все вытекающие из этого преимущества. Фердинанд уже не был мальчиком, которого можно безнаказанно критиковать и бранить – особенно в его собственном доме.
 – А что мне оставалось делать? – поинтересовался он. – Выгнать ее на улицу? Она убеждена, что «Сосновый бор» принадлежит ей, Трешем. Бамбер – то есть отец Бамбера – обещал подарить ей это имение.
 – Ты спишь с ней? – поинтересовался брат.
 – Я… Боже! – Фердинанд сжал кулаки. – Разумеется, я не сплю с ней. Я джентльмен.
 – Я так и думал. – Трешем снова взялся за лорнет.
 Если он поднесет его к глазам, подумал в этот момент Фердинанд, то очень пожалеет об этом.
 – Конечно, было безрассудно с ее стороны настаивать на том, чтобы остаться здесь со мной, – объяснил Фердинанд, – но в то же время это доказательство того, что она доверяет мне как джентльмену. Она невинна, Трешем. Я не запятнаю ее репутацию. – Он виновато подумал о поцелуях, которыми они обменивались.
 Его брат поставил бокал на книжную полку и вздохнул.
 – Значит, ты действительно ее не знаешь, – констатировал он. – Ты не узнал ее, как я и подозревал.
 Трешем знал ее? Фердинанд взглянул на брата, и его сковало предчувствие беды.
 – Ее лицо показалось мне знакомым, – признался он, – но я не мог вспомнить, где я ее видел.
 – Возможно, если бы она представилась тебе своим собственным именем, Фердинанд, твоя память не сыграла бы с тобой такой злой шутки, – объяснил герцог. – В определенных лондонских кругах она больше известна как Лилиан Тэлбот.
 Фердинанд застыл на месте, затем пересек комнату и остановился у окна. Он смотрел в сад, и в его памяти всплывали туманные воспоминания.
 Однажды, несколько лет назад, он сидел в партере лондонского театра вместе со своими друзьями. Пьеса уже шла, но, несмотря на это, внезапно в ложах началось какое-то движение, и мужская часть партера зашепталась. Сидящий рядом с Фердинандом приятель ткнул его локтем в бок и указал на запоздавшую группу, рассаживавшуюся в одной из лож. Лорд Нэшвилл, стареющий, но все еще пользующийся славой волокита и дамский угодник, помогал своей спутнице снять с плеч накидку цвета ржавчины, под которой открылось золотистое платье и скрытое под ним дерзкое богатство роскошной плоти.
 – Кто это? – спросил Фердинанд приятеля, поднося к глазу монокль, что было модно среди джентльменов его круга.
 – Лилиан Тэлбот, – ответил его сосед. Дальнейшие объяснения были бы излишни. Лилиан Тэлбот была широко известна, хотя редко появлялась в обществе. Говорили, что она красивее и желаннее Венеры, Афродиты и троянской Елены, вместе взятых. И недосягаема, как Луна.
 Теперь Фердинанд собственными глазами убедился, что все слухи о ней не были преувеличенными. Помимо бесподобной фигуры, она обладала классически прекрасным лицом, густыми, изысканно уложенными бронзовыми волосами, которые локонами падали на ее длинную лебединую шею. Она села, положив обнаженную руку на перила ложи, и устремила взгляд на сцену, словно не замечая обращенного на нее внимания всего зала.
 Лилиан Тэлбот слыла самой известной, самой желанной и самой дорогой лондонской куртизанкой. Часть ее очарования заключалась в том, что никакой самый богатый, высокопоставленный или влиятельный вельможа высшего света не смог сделать ее своей любовницей и никому и никогда она не дарила больше одной ночи. Говорили даже, что ничей кошелек не мог бы позволить себе большего.
 Лилиан Тэлбот. Она же Виола Торнхилл.
 «Я ничья любовница».
 – Я видел ее однажды в театре, – сказал Фердинанд, уставившись невидящим взглядом на фонтан в саду. – Я никогда прежде не встречал ее, а ты?
 – Однажды, – ответил Трешем.
 Однажды?
 – Так ты…
 – Нет, – холодно ответил ему брат, не дожидаясь окончания вопроса. – Я предпочитал иметь любовницу, с которой видишься когда пожелаешь, а не куртизанку на одну ночь ради престижа и удовлетворения своего тщеславия.
 Что, черт побери, она здесь делает?
 – Она родственница Бамбера, – объяснил Фердинанд, положив обе руки на подоконник. – Его отец, должно быть, очень любил ее. Он прислал ее сюда и обещал завещать ей «Сосновый бор».
 Герцог презрительно рассмеялся.
 – Она, должно быть, неплохо ублажила его, если он сделал ей такой щедрый подарок после одной ночи. Несомненно, он также выплатил ей приличную сумму, но все-таки вовремя спохватился. Именно поэтому я здесь, Фердинанд.
 Знаю, что ты до скончания века будешь ждать, пока за дело возьмется Бамбер. Я зашел к его поверенному в делах и вынудил показать мне завещание старика. В нем не упоминается ни Виола Торнхилл, ни Лилиан Тэлбот. И молодой Бамбер никогда не слышал о первой, хотя, возможно, знает вторую.
 Он явно не подозревал, что она живет здесь. Имение «Сосновый бор», без сомнения, – твое. Я рад за тебя. Это недурная собственность.
 Не родственник, а удовлетворенный клиент.
 «Он любил меня. – Ее голос, который Фердинанд слышал там, на берегу реки, словно продолжал звучать и сейчас. – И я любила его».
 Имение «Сосновый бор» было подарком, который ей преподнес экспансивный, ослепленный и удовлетворенный в постели мужчина.
 «Я никогда не потеряю веру в него, потому что никогда его не разлюблю».
 Похоже, даже самая опытная куртизанка временами может проявлять наивность. Старший Бамбер передумал. Он не оправдал ее доверия.
 – Ты можешь приказать ей уехать без промедлений, – сказал герцог. – Думаю, сейчас она уже укладывает свои сундуки. Она знает, что игра проиграна. Она поняла, что я узнал ее. Слава Богу, что я не привез с собой Ангелину.
 Она хотела поехать со мной, потому что Джейн должна была остаться с нашим малышом, но я могу выносить болтовню нашей сестры только в очень малых дозах. Кроме того, полагаю, Хейуорд сказал свое веское «нет» еще до меня. По какой-то причине, которую я до сих пор не могу разгадать – но определенно это не страх, – Ангелина беспрекословно подчиняется ему.
 Но Фердинанд пропустил слова брата мимо ушей.
 «Потому что именно он подарил мне его», – сказала она только час назад, когда он спросил, почему она любит «Сосновый бор». Самая известная лондонская куртизанка влюбилась в одного из своих клиентов – и совершила грубую ошибку, поверив, что ее чувство взаимно.
 – И куда она пойдет? – спросил он скорее себя, чем брата. – Если она не родственница Бамбера, ей некуда податься.
 – Хоть ко всем чертям, меня это не волнует, – высказался Трешем.
 Руки Фердинанда еще крепче сжали подоконник.
 – Боже, Фердинанд! – воскликнул его брат. – Ты, надеюсь, не воспылал чувствами к этой женщине? Это переходит все границы – мой брат влюбился в шлюху.
 Фердинанд сжал подоконник так, словно от этого зависела вся его жизнь.
 – Кем бы она ни была, – не поворачиваясь, проговорил он, – пока она находится под этой крышей, она под моим покровительством, Трешем, И никогда больше не употребляй это слово применительно к ней и тем более не называй ее так в лицо, пока остаешься здесь, иначе ответишь за это.
 – О Боже! – Это все, что смог произнести герцог Трешем после короткого многозначительного молчания.




 Глава 11


 Виола тщательно продумала, как одеться к обеду. Она выбрала бледно-голубое шелковое вечернее платье с модно завышенной талией и глубоким вырезом, которое не выглядело ни вызывающим, ни притворно скромным. Это платье похвалила бы даже миссис Клейпол. По просьбе Виолы Ханна гладко причесала ее волосы и уложила их элегантным узлом на затылке.
 Она не имела представления, намерены ли братья Дадли обедать дома. Она не знала, как они отнесутся к ее присутствию за столом, ведь они могли даже выгнать ее из столовой. Но она была не из пугливых. Виола не собиралась прятаться в своей комнате. И она не покинет столовую безмолвно, если они захотят избавиться от ее компании за обедом. В конце концов, она все еще жила здесь под предлогом, что это ее имение, и именно они, братья, выступали в роли захватчиков. Доказательства противного пока что не были ей представлены.
 Они оба сидели за столом, одетые в черные вечерние костюмы, в белоснежных рубашках и выглядели сыновьями дьявола. При ее появлении они поднялись и поклонились ей.
 Итак, они будут обедать втроем. Это была странная игра.
 Оба джентльмена были до щепетильности вежливы, стараясь предупредить все ее желания, и избегали тем, которые могли исключить ее из беседы. При других обстоятельствах, подумала Виола, она могла бы приятно провести время. Однако это был скандал – находиться одной с двумя джентльменами, один из которых знает, кто она, точнее, кем была. Невозможно было сказать, знал ли об этом второй, но, без сомнения, скоро узнает.
 Позже Виола не могла отчетливо вспомнить, что подавали на обед и сколько было блюд. У нее лишь осталось впечатление, что миссис Уолш превзошла саму себя из почтения к посетившему «Сосновый бор» герцогу. Виоле казалось, что трапеза длилась бесконечно долго, и она поднялась из-за стола, как только сочла это приличным.
 – Я оставляю вас, джентльмены, желаю вам приятно провести время за портвейном. Желаю вам спокойной ночи и прошу прощения – у меня немного побаливает голова.
 Надеюсь, вам понравилась ваша комната и у вас есть все необходимое, ваша светлость?
 – Да, все, – уверил ее Трешем, – благодарю вас, сударыня.
 – Мисс Торнхилл. – Лорд Фердинанд Дадли вынул из кармана своего вечернего фрака сложенный листок бумаги. – Будьте любезны, прочтите это, когда у вас будет свободная минута.
 Завещание? Но это был только один листок. Завещание графа Бамбера должно было быть толстым документом.
 – Конечно. – Она взяла у него из рук сложенную бумагу.
 Это не было завещанием, как она обнаружила, войдя в свою комнату. Это не было и письмом. Листок представлял собой своего рода заявление, написанное отчетливым почерком. В нем утверждалось, что, хотя завещание покойного графа Бамбера не должно было копироваться или изучаться теми, кто в нем не упомянут, оно было представлено герцогу Трешему, и он прочел его. В записке сообщалось, что в завещании не упоминались ни «Сосновый бор», ни мисс Виола Торнхилл. Она была подписана герцогом – тем же решительным почерком – и Джорджем Вестингхаусом, поверенным в делах покойного графа Бамбера.
 Виола сложила бумагу и долго держала ее на коленях, устремив взгляд в пространство. Он ни за что бы не передумал и не стал откладывать свое решение. Он знал, что его здоровье никуда не годилось. Ему оставалось жить один-два месяца. Он ни за что не забыл бы о своем обещании.
 Она не перестанет верить ему – ни за что на свете.
 Завещание, должно быть, изменили без его ведома. Но, конечно, у нее не было никаких доказательств этого. Итак, она лишилась «Соснового бора». Как бы это огорчило его, если бы он мог узнать! В этот момент ей было жаль его, как и себя. Виола словно окаменела. Он считал, что она будет обеспечена на всю жизнь. Он был весел, даже счастлив, когда они прощались, – оба знали, что это была их последняя встреча. По щеке Виолы скатилась слеза, и там, где она упала на юбку, образовалось маленькое темное пятнышко.
 Герцог Трешем остался только до полудня следующего дня. Ему было интересно увидеть дом, парк и ферму – все, что Фердинанд показал ему утром, – но он стремился поскорее вернуться к своей семье. Малыш приболел, объяснил он, и Джейн нуждалась в его поддержке во время бессонных ночей.
 Фердинанд выслушал объяснения брата заинтересованно, но без комментариев. Разве это не обязанность няни – оставаться с заболевшим ребенком? Неужели Трешем позволяет младенцу нарушать свой сон плачем?
 Возможно ли, чтобы брак, заключенный четыре года назад по любви, продолжался так же, как и начался? И это у Трешема? Мог ли он быть устойчивым в своей преданности? И оставались ли он и Джейн верны друг другу? Даже сейчас, после того как она родила ему двух сыновей – наследника и, грубо говоря, запасного, Джейн была очень красивой женщиной с сильным характером. А существует ли на свете настоящая долгая супружеская любовь? Тем более в его собственной семье? Но было уже поздно искать ответы на все эти вопросы.
 – Мне хотелось поговорить с тобой сегодня утром, Фердинанд, – сказал герцог, когда они стояли около его кареты. – Ты лишен необходимой твердости, когда сталкиваешься с неприятными проблемами. И слишком поддаешься эмоциям. Я мог бы уже сегодня выдворить ее отсюда.
 – «Сосновый бор» принадлежит мне, Трешем, – твердо заявил Фердинанд. – И все, связанное с ним, даже его проблемы.
 – Прими мой сове! и не позволяй ей оставаться здесь еще на одну ночь, – брат рассмеялся, – но Дадли никогда не прислушивались к советам. Мы увидим тебя в Лондоне до окончания сезона?
 – Не знаю, – ответил Фердинанд, – возможно, а может быть, и нет.
 – Воистину решительный ответ, – сухо заметил Трешем и сел в экипаж.
 Фердинанд помахал брату рукой на прощание и оставался на месте, пока экипаж не скрылся из виду среди деревьев. Затем он повернулся и решительно направился к дому. Пришло время избавиться от захватчицы. Настал момент быть бесчувственным и вести себя, как подобает мужчине, особенно Дадли.
 В холле маячил дворецкий.
 – Джарви, – мрачно обратился к нему Фердинанд, – пусть мисс Торнхилл через пару минут зайдет в библиотеку. – Он помедлил, взявшись за ручку двери, и, когда дворецкий уже стал подниматься по лестнице, исправил свое указание:
 – Точнее, Джарви, спроси у мисс Торнхилл, сможет ли она встретиться со мной в библиотеке в удобное для нее время.
 – Да, милорд.
 Он стоял у окна библиотеки, глядя на улицу, пока не услышал, как открылась и закрылась дверь у него за спиной. Он обернулся, чтобы взглянуть на нее. На ней было очень скромное светлое муслиновое платье. Волосы, как обычно, были аккуратно причесаны, заплетены в косы и уложены короной на голове. Все это он заметил, оглядев ее с ног до головы. Возможно в конце концов Трешем ошибся и его собственная память сыграла с ним злую шутку.
 – Добрый день, мисс Тэлбот, – сказал Фердинанд.
 Она ответила не сразу, и его глупая надежда мгновенно улетучилась. На ее губах играла легкая улыбка. Это было то самое выражение, которое он видел у нее на лице в театре – и вчера в холле, когда он представлял ее Трешему.
 – Вам отлично известно, где я видел вас раньше, – произнес он, охватывая ее взглядом, на этот раз сердитым.
 Как она смеет так смотреть на него? Он был любезен с ней, а она презирает его доброту. Боже, подумал он, словно понимая это впервые, он находился под одной крышей с Лилиан Тэлбот!
 – Нет, не известно. – Она подняла брови. – Где вы видели меня, лорд Фердинанд? Ведь не в постели же. Мне кажется, я запомнила бы это. Хотя, несмотря на то что вы считаете себя богачом, вы не могли бы позволить себе купить меня. Не так ли?
 Пока она говорила, ее глаза скользили по нему, создавая у него впечатление, что его раздевают догола. Скорее он мысленно вернулся на десять лет назад, когда был долговязым, неуклюжим подростком, состоящим из длинных ног, острых локтей и зубов, слишком крупных для его лица.
 – В театре, – напомнил он, – с лордом Нэшвиллом.
 – Ах да, лорд Нэшвилл, – произнесла она. – Он мог позволить себе меня и любил демонстрировать это.
 Фердинанд с трудом верил, что она могла так преобразиться прямо у него на глазах.
 – Полагаю, – отрывисто заметил он, – что Виола Торнхилл – псевдоним. Неудивительно, что Бамбер никогда не слышал о вас. Полагаю, что никто в «Сосновом бору» или по соседству не знает, кто вы на самом деле.
 – Мое настоящее имя – Виола Торнхилл, – сказала она. – Лилиан Тэлбот умерла естественной смертью два года назад. Вы разочарованы? Вы надеялись добиться ее расположения, прежде чем выгнать меня? Я всегда была слишком дорога для вас, лорд Фердинанд, и остаюсь таковой и сейчас, как бы ни было велико ваше состояние.
 Она смотрела на него с чувственной презрительной полуулыбкой на лице. Ему были отвратительны и ее улыбка, и ее слова. Но его опять, помимо воли, бросило в жар.
 – Я не потрачу ни пенни из своего состояния, чтобы купить благосклонность шлюхи, мисс Тэлбот, – сказал Фердинанд.
 Он, возможно, тут же почувствовал бы стыд за свои слова, если бы она проявила признаки раскаяния или хотя бы гнева. Но выражение ее лица говорило, что его поведение показалось ей забавным.
 – Меня нельзя соблазнить, – добавил он.
 Тогда Виола приблизилась к нему так, что могла дотронуться до него – после чего он непроизвольно отступил назад, коснувшись спиной стены. Она взглянула на него из-под опущенных век, и когда она вновь заговорила, ее голос, как он отметил, соответствовал выражению ее лица.
 – Это звучит как вызов, – заметила Виола. – Я очень искусна в любви, милорд, а вы – настоящий мужчина.
 Каким-то образом она, казалось, вобрала в себя весь воздух в комнате, оставив на долю его легких лишь самую малость.
 – Хотите заключить пари? – спросила она.
 – Пари? – Фердинанд чувствовал себя чрезвычайно неловко, но не мог больше отступить ни на шаг, даже если бы очень захотел этого. Он словно попал в ловушку и чувствовал себя полным идиотом. Как он мог поставить себя в такое дурацкое положение? Ведь именно он пригласил ее для разговора. Он собирался поучить ее, прежде чем приказать ей уехать до наступления вечера.
 – Пари, что я смогу соблазнить вас, – пояснила она. – Или нет, как вы сами пожелаете назвать это? Заманить вас в постель. Удовлетворить ваши самые дикие и темные сексуальные фантазии.
 От гнева Фердинанд потерял дар речи. И эту женщину он пожалел? Вообразил, что влюбился в нее? Думал о женитьбе? Он что, такой простофиля? Такой тупица? Им так легко манипулировать? Теперь он ясно видел, что с самого начала был глиной в ее руках. Она быстро поняла, что не вправе выгнать его, и потому придумала другое решение.
 Она достигла своей цели с унизительной легкостью – унизительной для него. Если бы Трешем не приехал, неизвестно, чем закончился бы для нее этот день. Сейчас он мог бы оказаться помолвленным с ней. В данный момент самое время отправиться к священнику и устроить так, чтобы в воскресенье были произнесены проклятия в ее адрес.
 Сейчас же, и глазом не моргнув, она снова изменила тактику, но на этот раз она пребывала в своей стихии. Она неплохо зарабатывала, лежа на спине. Она славилась своей красотой, обаянием и доблестью в искусстве любви, к тому же она удачно придумала дарить каждому клиенту всего одну ночь; на его памяти ее домогались гораздо больше, чем любой другой куртизанки.
 Тембр ее голоса стал бархатным и низким.
 – Я могу соблазнить вас. – Виола подошла еще ближе и легко дотронулась пальцем до его груди.
 Фердинанд схватил ее за запястье. В нем боролись гнев, желание и отвращение.
 – Думаю, что нет, сударыня, – сказал он. – Я предпочитаю сам выбирать партнерш.
 – Но вы же любите пари? – осведомилась она. – Особенно если ставки достаточно высокие.
 – Если вы предлагаете мне поставить на карту «Сосновый бор», вы напрасно тратите время.
 – Но, по-вашему мнению, я уже проиграла, – констатировала она, отвернувшись; Виола пересекла комнату и провела пальцем по гладкой поверхности письменного стола. – Похоже, вы действительно выиграли, не так ли?
 – Полагаю, это так, – согласился Фердинанд, не спуская с нее глаз. – Вы отвлекли меня от намерения поговорить с вами.
 – Да, – сказала она с улыбкой, поворачивая голову, – но вы изменили свой приказ на просьбу, лорд Фердинанд.
 Мне сказал об этом мистер Джарви. Вы считаете себя джентльменом, так? И вы считаете себя мягче и слабее брата, которого не заботит, что о нем подумают другие.
 Она была невероятно проницательна. Впрочем, понимание мужчин было необходимо в ее прежней профессии.
 – Я хочу, чтобы вы до полуночи покинули «Сосновый бор», – сообщил Фердинанд. – Меня не беспокоит, хватит ли вам времени, чтобы упаковать свои вещи. Вы должны уехать сегодня же.
 Она по-прежнему смотрела на него через плечо.
 – Итак, лорд Фердинанд! – Она словно забавлялась.
 Правда, он заранее закалил себя против ее слез или гнева. – Вы боитесь заключить пари? Боитесь проиграть? А что скажут о вас в клубах для джентльменов, когда пройдет слух, что вы испугались, что верх над вами возьмет женщина. Шлюха!
 – Не называйте так себя, – вырвалось у него прежде, чем он успел подумать.
 Виола улыбнулась еще шире и повернулась к нему лицом, в то время как ее пальцы все еще поглаживали поверхность стола.
 – Дайте мне неделю, – попросила она. – Если за эту неделю я не соблазню вас, я никогда не оспорю подлинность того завещания. Я уеду и никогда больше не потревожу ни вас, ни вашу совесть Я ведь заставляю вас мучиться, не так ли? Но если проиграете вы, – она застала его врасплох, ослепительно улыбнувшись, – тогда уехать придется вам. Вы откажетесь от претензий на «Сосновый бор» в мою пользу – в письменном виде и при свидетелях.
 – Чепуха! – воскликнул Фердинанд, но в тот же момент ему пришло в голову, что это пари можно легко выиграть и через неделю он и его совесть навсегда избавятся от нее.
 – Но прежде чем уехать, лорд-Фердинанд, – бархатным голосом, в котором звучала страсть, сказала Виола, – вы получите такую полную наслаждений ночь, что всю оставшуюся жизнь будете желать ее повторения.
 Несмотря на отвращение, которое вызвало у него ее хвастовство, он помимо своей воли почувствовал прилив откровенного вожделения. Если бы она была одета как кокотка – каковой выглядела в театре, – ему было бы гораздо легче сопротивляться, любой ожидал бы именно таких слов от дорогой куртизанки. Но на ней было девственно-белое платье, волосы были элегантно уложены. Боже! Перед ним стояла Виола Торнхилл, и именно она хотела завлечь его в постель.
 – Я никогда не разочаровываю, – сказала она, убрав руку с письменного стола, затем медленно поднесла указательный палец к губам, облизала его языком и провела им по нижней губе. Фердинанду показалось, что его лишили кислорода, и он почувствовал себя словно рыба, выброшенная на берег. Он с трудом дышал, стараясь скрыть это.
 – Ей-богу! – выпалил он, окончательно выйдя из себя. – Я хочу, чтобы вы уехали. Сейчас же. Чем скорее, тем лучше.
 – Не лучше ли будет, если я спокойно отправлюсь через неделю и не буду кричать, кусаться и проливать обильные слезы сегодня? – спросила она его. – И не остановлюсь в деревне, чтобы еще немного постегать и поплакать?
 – Они знают? – Он нахмурился и прошел в глубь комнаты. – Эти люди знают, кто вы?
 – Кто я? Да, конечно. Они знают, что я Виола Торнхилл из имения «Сосновый бор». Они знают, что я в родственных связях с графом Бамбером.
 – И они верят вашей лжи? – негодующе крикнул Фердинанд. – Они не знают, что вы шлюха!
 Она тихонько рассмеялась:
 – Нет, этого они, конечно, не знают. Что за оружие я вам подарила! Теперь вы можете обнародовать мою страшную тайну, лорд Фердинанд, и, несомненно, они сплотятся вокруг вас в праведную толпу, чтобы изгнать меня из Сомерсетшира.
 Он взглянул на нее, бледный от гнева.
 – Я джентльмен, – напомнил он ей. – Я не распространяю гнусных сплетен. Я никому не открою вашей тайны.
 – Благодарю вас, – с насмешливой беззаботностью сказала Виола. – Это обещание, милорд?
 – Черт побери! – парировал он. – Я ведь уже сказал свое слово, от джентльмена не требуется обещаний.
 – И все же, – напомнила она, – это был бы простейший способ избавиться от меня раз и навсегда, вы согласны?
 – Вам не остается ничего другого, – сказал он. – Осмелюсь предположить, что вы прочитали заявление, подписанное Трешемом и Вестингхаусом, которое я отдал вам вчера вечером. Бамбер изменил свое решение, если он вообще намеревался сделать вам подарок. Полагаю, он счел «Сосновый бор» слишком экстравагантным подарком за оказанные вами услуги.
 Она стояла очень тихо, глядя на него отсутствующим взглядом. Ее палец оставался прижатым к нижней губе, а легкая полупрезрительная улыбка исчезла. Затем она опять положила руку на стол и улыбнулась.
 – Вы никогда этого не поймете, – тихо сказала она, – пока сами не воспользуетесь ими, лорд Фердинанд. Поверьте мне на слово – вы не сочтете «Сосновый бор» слишком экстравагантной ставкой. Я очень хороша в том, что делаю. Но вы, конечно, убеждены, что можете устоять против меня. Возможно, это так, возможно, нет. Это будет преинтереснейшее пари. Вы до конца жизни будете считать себя трусом, если откажетесь от него. Ну же! – Она приблизилась к нему, вытянув правую руку. – Скрепим наше пари рукопожатием.
 – Вы проиграете, – неуверенно предупредил ее Фердинанд, вместо того чтобы повторить свой приказ сегодня же покинуть «Сосновый бор».
 – Может быть, да, а может быть, и нет, – насмешливо бросила Виола. – Вы действительно боитесь проиграть женщине? Выиграв «Сосновый бор» в карты, вы теперь боитесь потерять его, поддавшись любви?
 – Любви? – спросил Фердинанд с нескрываемым отвращением.
 – Простите, плотской страсти, если вам так больше нравится.
 – Я не боюсь проиграть вам, – заявил он.
 – Ну что ж. – Она засмеялась и на какой-то момент стала Виолой Торнхилл, которую он так хорошо знал. – Вам нечего бояться. Это будет наилегчайшее пари, которое вы когда-либо заключали, лорд Фердинанд.
 – Черт побери! – Он хлопнул рукой по ее протянутой ладони и сжал ее так крепко, что она непроизвольно поморщилась. – Итак, у вас есть что поставить на кон и вы, я уверен, проиграете. У вас впереди неделя. На вашем месте я бы начал собирать вещи и строить планы на будущее.
 Вы не останетесь здесь дольше недели. Это я вам обещаю.
 – Напротив, милорд, – сказала она, высвобождая руку, – если кто и уедет, так это вы, на следующее же утро после того, как ляжете со мной в постель. И вы передадите мне все права на «Сосновый бор» и подпишете все соответствующие бумаги.
 После этих слов она повернулась и вышла из комнаты.
 Фердинанд остался на месте, глядя на дверь, за которой она исчезла. Зачем он, разрази его гром, согласился на это пари? Еще одна неделя под одной крышей с Виолой Торнхилл? Нет – с Лилиан Тэлбот.
 Он только что заключил пари с Лилиан Тэлбот! Пари, что она сможет соблазнить его в течение недели.
 Ставкой был «Сосновый бор». Его страсть к пари взяла над ним верх. Он не мог устоять перед вызовом. Разумеется, он обязательно выиграет, как это случалось с ним не раз.
 Но ему не хотелось оставаться в одном доме с Лилиан Тэлбот. Особенно из-за того, что внешне она ничем не отличалась от Виолы Торнхилл – которой еще вчера он готов был сделать предложение. Какое счастье, что ему удалось избежать этого. Но Фердинанд отнюдь не чувствовал себя счастливчиком. Он чувствовал, что потерял что-то очень важное.


* * *

 Виола поднялась наверх, благодаря Бога, что не встретила в холле дворецкого. Ее руки дрожали, когда она вытянула их перед собой, раздвинув пальцы. Она искренне думала, что Лилиан Тэлбот умерла и ее прах предан земле, но как легко ее воскресили. Как быстро она спрятала в глубине души то, что было ее сущностью, чтобы он не увидел ее незаживающую рану, которую она бередила, сталкиваясь с прошлым.
 Он назвал ее шлюхой, а ведь до этого возражал Против того, чтобы она употребляла это слово применительно к себе. Виола начала – да, не было смысла отрицать это – понемногу влюбляться в него. А он назвал ее шлюхой.
 Ханна все еще была в гардеробной, упаковывая большой сундук, который Виола привезла с собой из Лондона два года назад.
 – Что случилось? – резко спросила она. – Чего он хочет?
 – Только того, что мы и ожидали, – Ответила Виола. – Я должна уехать до полуночи.
 – Мы будем готовы раньше, – мрачно уверила ее Ханна. – Полагаю, он все знает. Ему рассказал герцог?
 – Да. – Виола села на стул перед туалетным столиком спиной к зеркалу. – Но в конце концов мы не уедем, Ханна, ни сейчас, ни в будущем, – А какой в этом смысл, мисс Ви? – спросила горничная. – Вы читали мне ту бумагу вчера вечером. Нет такого суда на земле, который сумеет доказать ваши права на это имение.
 – Мы не уезжаем, – повторила Виола. – Я собираюсь выиграть у него «Сосновый бор», у меня есть одна неделя.
 – Как выиграть? – Ханна выпрямилась, перестав укладывать вещи в наполовину упакованный сундук. Ее лицо приобрело подозрительное выражение. – Как, дорогая? Вы ведь не собираетесь вернуться к прежней работе?
 – Я уговорила лорда Фердинанда заключить со мной пари, – сообщила Виола, – которое я намерена выиграть во что бы то ни стало. Повесь мои вещи обратно в гардероб, в сундуке они помнутся. Мы остаемся.
 – Мисс Ви…
 – Нет, Ханна. Нет! Здесь мой дом Он хотел, чтобы я жила здесь. Я не сдамся только потому, что кто-то прибег к обману. Лорд Фердинанд заключил со мной пари и останется верным его условиям. По крайней мере в этом я убеждена. Видишь ли, он джентльмен, иногда даже во вред себе.
 Я ни за что не проиграю это пари.
 Ханна приблизилась к Виоле и остановилась возле нее, склонив голову.
 – Не думаю, что мне хочется узнать, что вы задумали, – сказала Ханна, – но я твердо знаю, что вам надо прилечь на часок-другой. Вы белее простыни. Повернитесь-ка ко мне спиной, и я расчешу ваши волосы.
 Именно так Ханна решала любую проблему. Виола не могла припомнить, когда это не успокаивало ее. Она повернулась на стуле и тут же почувствовала, как умелые руки Ханны вынимают шпильки из ее волос и расплетают косы.
 Еще вчера, припомнила Виола, закрыв глаза, она бежала с крутого холма в его объятия, и он кружил ее и поцеловал со страстью под стать ее. Сегодня же он назвал ее шлюхой и велел немедленно убираться.
 Завтра или через день она заманит его в постель, чтобы усладить холодным чувственным искусством любви, которому она обучилась и которое довела до совершенства. Она собиралась продемонстрировать все это лорду Фердинанду Дадли.
 Только один раз.
 А затем она проведет в одиночестве всю оставшуюся жизнь. «Сосновый бор»! Это имение будет ее собственностью.
 Но останутся ли с ней ее мечты?




 Глава 12


 В течение следующих двух дней Фердинанд начал думать, что, возможно, неделя пройдет быстрее и безболезненнее, чем он ожидал, согласившись на это безумное пари.
 Возможно, она сама уже сожалеет об этом. И если Виола намеревалась выиграть его, она выбрала весьма странный путь. Эти дни он почти не видел ее.
 В первый день его пригласили на обед, и только вернувшись, он узнал, что она тоже не обедала дома и еще не вернулась. Он лег в постель, прихватив с собой книгу. Примерно час спустя он услышал, как она прошла мимо его комнаты, даже не замедлив шагов возле его двери.
 На следующее утро Фердинанд видел ее мельком за завтраком. Она допивала свой кофе, когда он вошел в столовую после ранней прогулки верхом. Она выглядела, как всегда, аккуратной и цветущей. Она уходит на целый день, сообщила ему Виола. Это был день недели, когда она обычно посещает больных и престарелых соседей. Ему в голову пришла мысль, что Лилиан Тэлбот никогда не стала бы заниматься этим. К счастью, она не пойдет в школу помогать учителю. Фердинанд обещал, что приедет туда дать еще один урок Джейми, который проявил большие способности в латыни.
 Фердинанд намеревался зайти к отцу мальчика, чтобы решить, как можно будет организовать будущее обучение Джейми. Его следовало отправить в хорошую школу-пансион. Фердинанд охотно оплатил бы все расходы на его образование, но нужно было считаться с гордостью отца.
 Следует говорить о стипендии, а не о денежной помощи.
 – Вы собираетесь на бал завтра вечером? – спросила Виола, прежде чем уйти.
 В комнатах, расположенных над гостиницей, должны были состояться танцы. Разговоры на эту тему Фердинанд слышал повсюду, где ему случалось появиться. Конечно, он собирался быть там, ведь ему важно было принимать активное участие в деревенской жизни.
 – Да, конечно, – ответил он, – вы можете поехать в карете со мной.
 – Спасибо. – Она улыбнулась. – Я обедаю в Кроссингсе и приеду на этот танцевальный вечер вместе с Клейполами.
 Клейполы, подумал Фердинанд, умерли бы от разрыва сердца, если бы узнали правду о ней, До конца дня он больше ее не видел. Он обедал дома, она же – нет. Он пошел на репетицию хора, но ее не было и в церкви. Вернувшись домой, Фердинанд узнал, что Виола задержалась в доме одного из наемных сельскохозяйственных рабочих, помогая ухаживать за пятью малолетними детьми, так как их мать рожала шестого.
 Фердинанд понимал, что многие будут сожалеть о ней, когда она уедет. Соседи были вежливы с ним, а некоторые даже полюбили. Но он чувствовал, что большинство из них продолжали негодовать, потому что он изгоняет из «Соснового бора» их мисс Торнхилл.
 На этот раз Фердинанд не слышал, когда она вернулась домой. Он уснул с раскрытой книгой и при непогашенных свечах. Она вернулась в четыре часа ночи, как он узнал за завтраком, который она пропустила. Когда он пришел в дом после беседы с Пакстоном, она уже ушла в школу.
 После полудня, когда в гостиной собрался кружок рукоделия, он пришел туда, чтобы беззастенчиво очаровывать собравшихся леди и прочитать им еще несколько глав из романа «Гордость и предубеждение». Виола с самым серьезным видом занималась работой. Все последующее время она вела себя так, словно его не существовало.
 Ее длинная шея была изящно изогнута над пяльнами с вышиванием. Льющийся в окна солнечный свет золотил ее темно-рыжие, изысканно уложенные косы. На ней было одно из ее скромных муслиновых платьев. Если бы Трешем не рассказал, чем она занималась в прошлом, подумал Фердинанд, сейчас он не поверил бы собственным глазам. Как она могла быть той женщиной, той роскошной куртизанкой в ложе Нэшвилла, с высокомерной презрительной полуулыбкой на лице? Или той женщиной, которая заставила его заключить с ней пари два дня назад?
 Фердинанд пообедал в одиночестве, прежде чем отправиться на вечер с танцами. Она уехала с матерью и сестрой Клейпола. Завтра останется пять дней, затем он будет свободен. Она покинет «Сосновый бор», и он больше никогда ее не увидит.
 Еще пять дней.
 Но эта мысль не обрадовала его.


* * *

 В ее бытность куртизанкой титулованные, богатые и влиятельные мужчины без конца преследовали Лилиан Тэлбот. Виола Торнхилл не имела ни малейшего представления, как соблазнить мужчину, который не собирался поддаваться ее чарам. И дело не в том, что лорд Фердинанд не желал ее. Она знала, что притягивала его как магнитом. Он поцеловал ее уже четыре раза. В ту ночь, когда он разбил вазу, он был готов пойти дальше простых поцелуев. Нет, не отсутствие у него желания создаст трудности при осуществлении ее планов, а его любовь к пари, его намерение победить во что бы то ни стало.
 Не было смысла прибегать даже к самым безотказным средствам, которыми она владела. Они бы просто не сработали. Он будет сопротивляться.
 Лучший способ перейти к делу, решила она в первый же день, это убедить его, что она вообще не предпринимает никаких шагов. Самое лучшее смутить его, создав иллюзию, что она – Виола Торнхилл, а Лилиан Тэлбот давно умерла и забыта. Лучше дразнить его, лишь изредка попадаясь ему на глаза, в то время как он наверняка ожидает, что она будет постоянно навязывать ему свое общество и предлагать свои услуги.
 Но именно она должна выиграть это пари. Решимость Виолы укрепилась после того, как она получила письмо от Мари, в котором та рассказывала, как Бен был доволен новой школой, что он намерен много работать, чтобы стать юристом, когда вырастет, и как любезно было со стороны дядюшки Уэсли оплачивать расходы на его обучение.
 Теперь она уже не сможет отправлять семье деньги.
 Доходы от «Соснового бора» отныне будут доставаться лорду Фердинанду. Та незначительная сумма, которую Виола взяла с собой в «Сосновый бор», давно была отослана семье и вложена в имение. Деньги, полученные от имения за два года, ушли на дальнейшее усовершенствование хозяйства и на семью. Конечно, дядюшка Уэсли будет продолжать заботиться о них. Они не будут нуждаться в хлебе насущном, но Бену придется оставить школу, а мать и младшие сестры лишатся тех скромных радостей, которые скрашивают им жизнь.
 В тот вечер, когда обитатели округи должны были собраться в зале для танцев, она обедала в Кроссингсе. Прежде чем они отправились в деревню, мистер Клейпол отвел ее в сторону и еще раз предложил ей стать его женой. На какое-то мгновение искушение принять его предложение было велико, как никогда. Но только на мгновение. Брак с Томасом Клейполом не решил бы всех ее проблем. Конечно, она будет жить в достатке и относительном комфорте, но у нее не было уверенности, что он будет платить за обучение Бена или помогать ей содержать семью. Кроме того, он не знал всей правды о ней, а она не могла обмануть его, заставив жениться на себе.
 Виола вновь отказала ему.
 Вскоре она уже ехала в карете с семейством Клейпол в зал для собраний и балов. Она знала, что там будет и лорд Фердинанд Дадли и они будут общаться несколько часов подряд. Сейчас она горько жалела, что заставила его заключить с ней пари. Но отступать уже было некуда.


* * *

 Подобные собрания всегда проходили весело и оживленно. Главным развлечением здесь были деревенские танцы, исполняемые танцорами в кругу или же выстроившись в одну линию; одни медленные и величавые, другие быстрые и живые, все состоящие из точных замысловатых фигур, которые после многолетней практики знал каждый танцор.
 Фердинанд танцевал все танцы подряд. Так же как и Виола Торнхилл. В перерыве между танцами он разговаривал и смеялся со своими партнершами, а она со своими партнерами. Он ужинал в компании людей, которые пригласили его за свой столик. И она тоже. Они почти не смотрели друг на друга и не перемолвились ни единым словом И все же он ловил ее низкий музыкальный голос и смех, даже когда они находились в противоположных концах зала.
 Хотя они сидели за разными столиками, Фердинанд знал, что она съела лишь половину намазанной маслом булочки и выпила одну чашку чаю. Он ни разу не пригласил ее на танец, хотя заметил, как легко и грациозно она исполняла каждое па, и мысленно представлял ее с майской лентой в руке.
 В это время на следующей неделе она уже отправится в неизвестность. Во время следующего собрания он сможет сконцентрировать все внимание на хорошеньких девушках, с которыми будет танцевать. Ему было ненавистно постоянное напряжение и ожидание действий, которые она вскоре вынуждена будет предпринять, чтобы попытаться выиграть пари до истечения назначенного срока. Ему страстно хотелось, чтобы она оскорбила его всеми своими трюками в первый же день пари. Тогда он был достаточно сердит и мог легко противостоять ей.
 Он разговаривал с преподобным Прюэттом и одной из сестер Мерриуэзер, когда Виола коснулась его руки. Он кинул взгляд на рукав фрака и был искренне удивлен, что ее пальцы не прожгли на нем дыру. Он взглянул на ее лицо, разрумянившееся от танцев.
 – Милорд, – сказала она, – мистер Клейпол увез свою матушку домой. Ей стало дурно от жары.
 – Миссис Клейпол не отличается крепким здоровьем, – неодобрительно покачала головой мисс Мерриуэзер. – Ей повезло, что у нее такой любящий и заботливый сын.
 Но Виола Торнхилл не отрываясь смотрела на Фердинанда.
 – Они должны были проводить меня домой, но мистер Клейпол решил, что неразумно делать такой крюк на пути к Кроссингсу.
 – Я был бы рад вызвать свой экипаж, чтобы отвезти вас домой, мисс Торнхилл, – заверил священник, – но осмелюсь предположить, что его милость охотно устроит вас в своей карете.
 Вид у Виолы был удрученный, и она, как бы извиняясь, улыбнулась.
 – Правда?
 Фердинанд поклонился.
 – С удовольствием, сударыня, – сказал он.
 – Но не тотчас же, – сказала она. – Я не лишу вас танцев так рано. Впереди еще один, который я должна была танцевать с мистером Клейполом.
 – Я сам с удовольствием пригласил бы вас, – сказал преподобный Прюэтт, от души рассмеявшись, – если бы у меня хватило дыхания и мои ноги были в состоянии двигаться, но признаюсь, что лишен того и другого. Его милость позаботится, чтобы вы не остались без кавалера, мисс Торнхилл. Не правда ли, милорд?
 Виола зарделась еще сильнее.
 – Скорее всего у его милости уже есть партнерша, – предположила она.
 На ее лице играл румянец, а глаза блестели от удовольствия, полученного от танцев. Ее волосы, уложенные локонами вместо обычной короны из кос, лежали аккуратно, но несколько прядей выбились и вились на висках и шее, Щеки и грудь над вырезом платья слегка поблескивали.
 «Я ждала подходящего партнера, сэр». Ему снова слышался низкий бархатный голос, которым она разговаривала с ним, когда он пригласил ее на танец вокруг майского дерева. «Я ждала вас».
 – Я сам готов был остаться без партнерши, – сказал он, предлагая ей руку, – решив, что вы уже отдали кому-то этот танец.
 Виола подала ему руку, и он повел ее туда, где танцующие строились в длинные ряды. Этот танец поглощал всю их энергию и требовал сосредоточения, так что у них не было возможности поговорить, даже если бы им этого хотелось. Но Виола вся светилась и радостно смеялась, когда настала их очередь кружиться между двумя линиями и возглавлять процессию вокруг наружной линии, образовывая арку поднятыми и соединенными руками, под которой танцевали другие пары. Он не мог оторвать от нее глаз.
 Фердинанд понял, что все еще влюблен в нее. Да и могло ли быть иначе? По дороге домой ему следует попросить ее забыть то возмутительное пари. Он просто женится на ней, так что они оба смогут остаться в «Сосновом бору» навсегда. И жить счастливо.
 Но она была Лилиан Тэлбот. И куртизанка все еще жила в ней Он сам прекрасно видел это два дня назад.
 Фердинанд не мог забыть об этом и притворяться, что она Виола Торнхилл, с которой он недавно познакомился.
 Она обманула его.
 Казалось, что подошвы его бальных туфель неожиданно потяжелели от охватившей его грусти. К счастью, музыка вскоре смолкла. Но все же было жаль, что это последний танец. Несколько минут спустя он подсаживал се в свою карету. «Что думают соседи по поводу положения дел в „Сосновом бору“?» – поинтересовался он у самого себя.
 Впрочем, скоро ему больше не надо будет задаваться таким вопросом.
 Осталось всего пять дней.


* * *

 Виола начинала ненавидеть себя. Точнее сказать, она начинала ненавидеть себя снова. Казалось, прошедшие два года исцелили ее, но на самом деле за последние несколько дней обнаружилось, что зияющая рана презрения к себе лишь затянулась тонкой пленкой, а не была зашита суровыми нитками.
 Так легко было играть роль, спрятаться ото всех и стать другим человеком. Беда состояла в том, что на этот раз роль, которую она играла, и ее собственное "я"были так похожи друг на друга, что иногда она путалась.
 Она ломала его линию обороны, играя роль Виолы Торнхилл, но она и была Виолой Торнхилл.
 Мистер Клейпол действительно решил отвезти свою мать домой пораньше и хотел по пути проводить Виолу.
 Однако она отказалась. Она сказала ему, что все уже устроено и она вернется в «Сосновый бор» в карете лорда Фердинанда Дадли.
 Ей очень хотелось потанцевать с ним. Ей хотелось напомнить ему об их танце во время майского праздника. Но то, что она придумала, стало реальностью. Она радовалась этому, но в то же время чувствовала себя несчастной. Виола молча сидела рядом с ним, пока колеса кареты не застучали по мосту.
 – Вы когда-нибудь чувствовали себя одиноким? – тихо спросила она.
 – Одиноким? – Казалось, вопрос удивил его. – Нет, не думаю. Иногда я бываю один, но это не то, что одиночество. Побыть одному бывает даже приятно.
 – Как это? – спросила Виола.
 – Можно почитать, – ответил он.
 Ее удивило, что он любит чтение. Это как-то не вписывалось в созданный ею образ. Но в то же время он окончил Оксфорд, получив высшие оценки по латыни и греческому.
 – А если под рукой нет книг?
 – Тогда человек думает, – сказал он. – На самом деле я уже давно этим не занимался, к тому же я редко оставался надолго в одиночестве. Я много думал, когда жил в Актоне. И Трешем тоже. Иногда мы устраивали что-то вроде заговора. Он отправлялся на свой любимый холм, а я – на свой. Мы делали это украдкой. Мужчины из рода Дадли всегда считались самовольными и непослушными, но никогда философами, размышляющими о тайнах жизни и Вселенной.
 – Это то, чем вы занимались? – спросила она.
 – В общем, да. – Он тихо засмеялся. – Я много читал, даже тайком, когда мой отец был дома. Он не одобрил бы, если бы его сыновья стали книжными червями. Но чем больше я читал, тем больше понимал, как мало знаю. Думая о Вселенной, я осознавал свое ничтожество, неразвитость своего ума. А взглянув на травинку, я говорил себе, что если бы смог понять ее, то, возможно, смог бы проникнуть в тайны мироздания.
 – А почему вы столько лет не делали этого? – поинтересовалась Виола.
 – Право, не знаю. – Он глубоко задумался над ее вопросом, прежде чем ответить:
 – Возможно, потому, что я был слишком занят. А возможно, уже в университете я понял, что мне никогда не познать всего. А может быть, я выбрал не то место. Лондон не располагает ни к размышлениям, ни к проявлению мудрости.
 Когда карета выехала из-под крон деревьев, внутри стало немного светлее. Разговор пошел по иному, чем она предполагала, руслу. Виола все яснее и яснее понимала, что лорд Фердинанд Дадли был совсем не тем человеком, за которого она его приняла, когда он впервые появился в «Сосновом бору». Виола не хотела, чтобы он ей нравился.
 То, что он все же нравился ей, значительно осложняло ее задачу.
 – А вы? – спросил Фердинанд. – Вы когда-нибудь чувствовали себя одинокой?
 – Нет, конечно, нет, – ответила Виола. – Люди почему-то неохотно признаются в своем одиночестве, словно в этом есть что-то позорное.
 «Это был торопливый ответ, слишком торопливый», – констатировал он.
 – Впрочем, одиночество бывает бальзамом для души, – заметила Виола, – особенно когда предстоит сделать выбор. Но есть худшее горе, чем одиночество.
 – Какое же?
 – Самое неприятное в одиночестве, – сказала Виола, – это то, что ты остаешься наедине с самим собой. Но в то же время это самое лучшее, что в нем есть, все зависит от характера. Если вы сильны духом, самопознание – это лучшее из того, что вы можете обрести.
 – А вы сильная? – Его голос был тихим и мягким, во всяком случае, ей так казалось.
 – Да.
 – А что вы узнали о себе?
 – Что я очень стойкая.
 Карета покачнулась на своих упругих рессорах и остановилась. Дверь открылась почти сразу – кучер лорда Фердинанда опустил лесенку.
 Мистер Джарви ждал их в холле и, приняв ее накидку и плащ со шляпой лорда Фердинанда, тут же исчез.
 – Зайдемте в библиотеку и выпьем что-нибудь, – предложил Фердинанд.
 Итак, она могла бы достичь своей цели уже сегодня, если бы пожелала этого. Они бы выпили, побеседовали, а затем он проводил бы ее наверх. Виола замедлила бы шаги возле двери его комнаты и поблагодарила за то, что он привез ее домой. Она как бы случайно покачнется и коснется его, и он начнет целовать ее, прежде чем осознает, что находится в опасности. Через час все было бы кончено. Виола почувствовала горечь непролитых слез в горле и покачала головой.
 – Я устала, – сказала она. – Спасибо, что привезли меня домой. Спокойной ночи!
 Она не качнулась в его сторону и не предложила ему руки. Но та уже была в его руках, и он подносил ее к своим губам, а его глаза рассматривали ее, и легкая улыбка смягчала их черноту.
 – Благодарю вас за танец, – сказал он, – но я навсегда запомню вас такой, какой вы были в тот майский вечер.
 Виола вырвала руку и убежала, даже не взяв с собой свечу со столика в холле. Она сделала это нарочно? Побудила его поцеловать ее руку и не сводить с нее глаз, и тихо говорить, что всегда будет вспоминать ее? Ведь именно этого она и хотела добиться. Но ведь она ничего не сделала для этого. Она просто была сама собой.
 Или она вообразила себя Виолой Торнхилл, которая намеревалась притупить его бдительность настолько, что он и не осознает, когда окажется с ней в постели, что он проигрывает пари Лилиан Тэлбот?
 Виола уже не различала, кем была на самом деле. – Виолой или Лилиан Тэлбот, куртизанкой.
 Она боялась, страшилась оказаться с ним в постели, по чувствовать, как он проникает в ее лоно, пока она доставляет ему столь продолжительное и острое наслаждение, что он никогда не почувствует себя обманутым. Как могла Виола Торнхилл спрятаться так глубоко в личности Лилиан Тэлбот, чтобы позволить этому произойти?
 Виола Торнхилл – подлинная Виола – мечтала слиться с ним в любовном порыве. Никогда раньше ей не приходилось этого испытывать, и она не могла вообразить, как это бывает в жизни. Физическое соединение мужчины и женщины представлялось ей отвратительным, унизительным актом. Но мечты, как она только что обнаружила, все еще не умерли в ней. Ее мечты вились вокруг его личности в направлении, не имевшем ничего общего с пари.
 Что ей следует сделать, думала Виола, пока летела в темноте по коридору, это вернуться в библиотеку и сообщить ему, что их пари отменяется и она завтра же покинет «Сосновый бор». Но она продолжала свой путь, пока не оказалась в своей комнате с плотно закрытой дверью между ней и искушением в виде лорда Фердинанда Дадли.




 Глава 13


 Следующие два дня Виола была поглощена привычными делами, но ее разум и чувства пребывали в смятении.
 Иногда ей на ум приходила мысль поехать куда угодно, кроме Лондона, и найти там себе работу. Но тогда ее семье и Ханне придется самим заботиться о себе. И почему вся ответственность за близких падала именно на нее? Однако мысль о том, что она перестанет помогать семье, вызывала у нее чувство вины.
 Виола могла вновь обрести «Сосновый бор», выиграв пари, и тогда жизнь вернулась бы в нормальное русло. Но мысль соблазнить лорда Фердинанда была ей невыносима – ее тошнило от нее и наполняло отвращением к самой себе. Он был порядочным человеком.
 Однако не только деньги были связаны с поместьем «Сосновый бор». Это был ее дом, ее наследство, и Виола просто не могла расстаться с ним.
 На третье утро после вечера с танцами, когда оставалось всего два дня до того момента, когда она или выиграет пари, или покинет «Сосновый бор», положение серьезно осложнилось еще одним письмом от Клер. Оно лежало на письменном столе в библиотеке, когда Виола вернулась домой после утренней прогулки. Она торопливо взяла его в руки и отправилась в сад. Виола присела на одну из скамеек вокруг фонтана, предварительно убедившись, что сиденье было сухим. Вчера весь день шел дождь, хотя сегодня вновь светило солнце.
 Клер сообщала, что у них все в порядке. Она каждый день работает для дяди. Больше всего ей нравится прислуживать в комнате, где подавали кофе и где она встречалась и разговаривала с путешественниками и местными завсегдатаями. Особенно зачастил в гостиницу один джентльмен.
 Он был очень приятным в обхождении, всегда благодарил ее за любезное обслуживание и давал щедрые чаевые. Сначала она не узнала его, так как не видела много лет, но он был знаком с мамой и дядюшкой Уэсли.
 Виола сжала листок письма и почувствовала, как бешено забилось ее сердце. Она поняла, что произошло, прежде чем ее глаза подтвердили ее предчувствие.
 «Это мистер Кирби, – писала Клер, – тот самый джентльмен, который часто заходил в гостиницу, когда ты там помогала, и который любезно подыскал тебе место гувернантки в семье своих друзей. Мама и дядюшка Уэсли были рады вновь встретиться с ним».
 Виола зажмурилась. Дэниел Кирби! Боже, что он делает в гостинице ее дяди? Она открыла глаза и принялась читать дальше.
 «Он спрашивал о тебе, – говорилось дальше в письме, – Он слышал, что ты оставила свое место, хотя не знал, что ты теперь живешь в сельской местности. Вчера он попросил кое-что передать тебе. И я хочу передать это тебе дословно. Он заставил меня повторить свои слова вслед за ним. Он надеется, что ты скоро приедешь в город погостить. Он обнаружил еще одну бумагу, которая определенно заинтересует тебя. Он сказал, что ты поймешь, что он имеет в виду. Он также сказал, что, если ты не захочешь увидеть ее, он покажет ее мне. Естественно, он возбудил мое любопытство, и теперь мне очень хочется узнать, что же это за бумага. Но мистер Кирби не сообщил мне этого, как я его ни умоляла. Он только смеялся и дразнил меня. Так что видишь, дорогая Виола, не только мы мечтаем увидеть тебя…»
 Виола оторвала глаза от письма.
 Еще одна бумага. Да, она действительно знала, что он имел в виду. Он обнаружил еще один вексель, который нужно оплатить, хотя в письменной форме поклялся, что предъявил их все и все они погашены. Это были многочисленные неоплаченные счета ее покойного отчима, большинство из них – расписки на проигранные в карты деньги, которые мистер Кирби купил после его смерти.
 Он стал постоянным посетителем гостиницы «Белая лошадь» после того, как туда переехала семья Виолы. Он был очень дружелюбным, любезным, щедрым. А однажды он сказал, что может помочь ей найти более интересное занятие, чем прислуживать постояльцам. У него были друзья, которые только что приехали в Лондон и которым нужна гувернантка для их четверых детей. Они предпочитали пригласить кого-нибудь по рекомендации знакомых, чем обращаться в агентство или давать объявление в газетах. Если она захочет, он может устроить ей встречу с ними.
 Если она захочет! Виола была в восторге. Радовалась и ее мать, не возражал и дядюшка Уэсли. Хотя он лишится помощи в гостинице, ему было приятно, что его племянница получит место, более подходящее ее происхождению и образованию.
 На встречу она отправилась вместе с мистером Кирби.
 Виола очутилась в убогом доме в захудалом районе Лондона лицом к лицу с женщиной, чьи оранжевые волосы и разрисованное косметикой лицо выглядели пугающе гротескными.
 Салли Дьюк обучит Виолу ее новому ремеслу, объяснил мистер Кирби и без обиняков дал понять, что это за профессия. Виола, конечно, решительно отказалась. Она до сих пор помнит, какой страх и ужас охватили ее, когда она поняла, что стала пленницей и ее уже никогда не выпустят на волю. Но мистер Кирби в своей обычной любезной манере уверил ее, что она вольна уйти когда пожелает, но ее мать, младшие сестры и брат окажутся в долговой тюрьме, если не смогут оплатить все свои долги. Он назвал ей сумму долга, и Виола почувствовала, как вся кровь отхлынула от головы, она похолодела, в ушах зазвенело, и комната начала вращаться перед глазами.
 Ей было девятнадцать лет. После смерти мужа ее мать была в состоянии нервного и физического истощения. Клер только исполнилось девять, а близнецам было по шесть лет. Дядюшка Уэсли уже оплатил несколько долгов, но суммы казались пустяком по сравнению с той цифрой, которую назвал мистер Кирби, – дядюшка просто не смог бы их погасить. И мистер Кирби, конечно, знал об этом. Виоле пришлось подчиниться его требованиям.
 Согласно заключенному соглашению восемьдесят процентов заработанных ею денег должны идти на погашение долга. Она должна будет жить на оставшиеся двадцать процентов. Ей нужно было много работать, чтобы создать себе такую репутацию, чтобы ее двадцать процентов позволили бы ей сводить концы с концами. Позже, когда она уже работала, ей стало известно, что только двадцать из восьмидесяти процентов шли в уплату долгов. Оставшиеся шестьдесят доставались мистеру Кирби, который платил за ее жилье, за то, что поставлял ей клиентов и защищал ее интересы. Как ни посмотри, Виола была рабыней. Но те небольшие возможности, которые имела, она использовала на то, чтобы настоять на работе только два дня в неделю. И она отказалась быть чьей-либо постоянной любовницей.
 Вскоре она стала самой желанной куртизанкой в Лондоне.
 Каким-то чудом ей удавалось хранить все в тайне от семьи. Она открылась лишь Ханне, которая настояла на том, чтобы находиться при ней, хотя мать утверждала, что гувернантке не положено держать горничную. Ее семья продолжала верить, что до приезда в «Сосновый бор» она в течение четырех лет работала гувернанткой. Ее мать очень рассердилась на нее за то, что она оставила такую респектабельную должность и приняла в подарок имение.
 За эти четыре года долги не уменьшились. Проценты поедали львиную долю того, что она зарабатывала. Виола знала, что мистер Кирби будет держать ее в рабстве до конца ее молодости, но не могла ничего придумать, чтобы изменить ситуацию. Казалось, она попала в западню, из которой ей никогда не выбраться. А затем она встретила графа Бамбера.
 И он узнал всю правду о ней – однажды ночью, когда она сидела рядом с ним на тахте в своей комнате и его рука обнимала ее за плечи, а ее голова лежала у него на плече, она открыла ему свое сердце. Виола рассказала ему все, что скрывала в себе долгих четыре года. И он поцеловал ее в щеку и сказал, что она хорошая девочка и он любит ее.
 Его слова были словно родник в пустыне, бальзам на ее измученную душу.
 Он любил ее. Ей двадцать три года, и она уже ветеран в своей профессии. Но Виола была хорошей девочкой, и граф любил ее.
 Граф Бамбер посетил Дэниела Кирби и заставил предъявить все имеющиеся в его распоряжении неоплаченные векселя. Он оплатил их и получил подписанную, заверенную свидетелем расписку, что долгов больше не осталось. Затем он спросил Виолу, хочет ли она отправиться в сельскую местность и жить в имении «Сосновый бор». Оно располагалось вдали от Лондона, по его словам, за семью морями, и, насколько он знал, находилось в упадке. Определенно это имение не пополняло его сундуки доходами. Но он отправит ее туда, если она захочет, и пришлет туда хорошего управляющего, который приведет все дела в порядок, и достойного дворецкого, чтобы тот придал должный вид дому и нанял остальных слуг. Имение будет принадлежать ей. Он оставит ей его в своем завещании.
 Виола уткнулась лицом в его плечо и обняла за широкую талию. Впервые за четыре года она почувствовала себя любимой и удивительно чистой.
 – Да, да, пожалуйста, – воскликнула она с радостью, – но я не хочу покидать вас! – Она знала, что он неизлечимо болен.
 Крупной рукой он похлопал ее по щеке и поцеловал в висок.
 – Я уезжаю умирать в свое родовое загородное имение, – мягко сказал он, – там моя жена.
 Горе, любовь, благодарность и счастье вызвали у нее поток слез, которые оросили его галстук и шейный платок.
 Скрип сапог на дорожке вернул Виолу к действительности. Она сидела на скамье в садике «Соснового бора», сжимая в руках письмо Клер. Лорд Фердинанд направлялся к дому со стороны конюшни. В костюме для верховой езды он выглядел особенно возбуждающе.
 Увидев ее, он на мгновение замедлил шаги и коснулся кнутом полей своей шляпы в знак приветствия. В ответ она подняла руку. Он не спустился по ступенькам, чтобы подойти к ней, и Виола облегченно вздохнула.
 Клер угрожала страшная опасность. Смысл послания был предельно ясен. Дэниел Кирби хотел вернуть Виолу к прежней жизни. Хотя ей исполнилось двадцать пять, возраст, когда куртизанки уже не так ценились, она ушла со сцены в рассвете своей славы. Ее помнили до сих пор. Вне всякого сомнения, у ее дверей выстроится целый ряд знатных клиентов, по крайней мере на первых порах, если слух о ее возвращении распространится по городу, а уж об этом мистер Кирби позаботится сам. За год-два она сможет заработать для него гораздо больше денег, чем Клер, которая была бы новичком в этой профессии и даже после обучения не смогла бы сравниться с сестрой.
 Виола собрала всю силу воли, чтобы ее не стошнило.
 Сама мысль о том, что Клер… Если она не вернется, он использует Клер. Вот чем он угрожал ей. Он сохранил один из векселей. Она должна была оплатить его, вернувшись к прежнему занятию, если у нее не будет «Соснового бора».
 Имение процветало. Правда, она планировала вложить большую часть дохода в усовершенствование хозяйства.
 Пройдет много лет, прежде чем она сможет считать себя состоятельной женщиной – если это вообще когда-нибудь произойдет. Но инвестировать доходы было необязательно. Они принадлежали ей, и она могла распоряжаться ими, как ей заблагорассудится. Она может уплатить по долгу отчима. Безусловно, эти платежи будут бесконечны, но здесь она уже ничего не могла поделать.
 Она могла…
 Но «Сосновый бор» принадлежал не ей, а лорду Фердинанду.
 Если только…
 Виола зажмурилась и скомкала письмо.
 Да, если только…


* * *

 Фердинанд намеревался пообедать в «Голове кабана», но передумал, когда ему сказали, что Виола Торнхилл проведет вечер с сестрами Мерриуэзер. Он отсчитывал дни до установленного срока. Оставалось всего два. Он был очень упрям и хорошо знал это. Он уже принял решение, но, несмотря на это, собирался терзать себя весь оставшийся срок случайными взглядами – как сегодня утром в садике – и мимолетными встречами с ней. Он жаждал обладать ею каждой клеточкой своего тела, но намеревался выиграть пари хотя бы для того, чтобы унизить ее.
 Конечно, она вела себя крайне глупо. Со дня их пари не было и намека на Лилиан Тэлбот. Здесь обитала только Виола Торнхилл. Как она надеялась подобным образом соблазнить его?
 Фердинанд переоделся к обеду, сказывалась многолетняя привычка, хотя собирался обедать в одиночестве. Напевая, он вошел в столовую и внезапно застыл на месте.
 Она стояла у буфета, разговаривая с Джарви, и стол был накрыт на двоих. На ней было шелковое золотистое платье без единого украшения. Сам туалет был настолько простого покроя, что Фердинанд с первого взгляда понял, что он стоит уйму денег. Платье блестело и переливалось на всех изгибах ее тела так, что делало любые украшения излишними. Темно-рыжие волосы были гладко причесаны, косы уложены на затылке и завитками спускались на шею. Она была воплощением красоты и элегантности.
 Фердинанд чуть было не споткнулся, и у него перехватило дыхание. Она улыбнулась, и Фердинанд уже не мог понять, кто был перед ним – Виола Торнхилл или Лилиан Тэлбот. Он заподозрил, что платье принадлежало последней, но улыбка была милой и искренней.
 – Я думал, вы сегодня обедаете с сестрами Мерриуэзер. – сказал он.
 – Нет.
 Ему не оставалось ничего другого, как усадить ее за стол, занять свое место и постараться разрядить обстановку. Во время обеда они вежливо беседовали. Виола рассказала ему, что организовала группу по рукоделию, чтобы женщины округи имели возможность встретиться и провести вместе несколько приятных часов, и с улыбкой добавила, что, даже когда они болтают о своем, они стараются быть полезными. Он, в свою очередь, рассказал ей о Таттерсолле и конных аукционах, проводимых там каждую неделю.
 Они поговорили о погоде.
 Виола рассказала, что, когда впервые приехала в «Сосновый бор», тропинка вдоль реки была совсем заросшей, и она подумала, что здесь необитаемые места. Когда же она обнаружила следы дорожки, то послала садовников расчистить ее и даже дала им в помощь рабочих с фермы.
 Фердинанд рассказал ей об Оксфорде и удовольствии, которое получал, занимаясь в библиотеках, и о разговорах с бесспорными интеллектуалами.
 – Удивительно, что вы не остались там, ведь вы могли стать преподавателем.
 – О нет, – засмеялся он. – К тому времени как я окончил университет, я поклялся никогда больше не брать книги в руки. Я хотел жить.
 Они снова поговорили о погоде.
 Виола рассказала ему, что ее единственной экстравагантной привычкой с того времени, как она поселилась в Сомерсетшире, было приобретение книг. Она посылала за ними в Лондон и Бат. Среди книг, прибавившихся к библиотеке, был экземпляр романа «Гордость и предубеждение», который Фердинанд читал собравшимся в гостиной леди. Он начал разговор о книге, и они углубились в короткое, но заинтересованное обсуждение ее достоинств.
 Потом они опять перешли к погоде.
 Когда в конце обеда Виола поднялась и объявила, что оставляет его наедине с портвейном, у него вырвался вздох облегчения. Вот и еще один день позади. Она была невероятно красива. К тому же Виола оказалась очаровательной и умной собеседницей. В се компании было легко расслабиться и забыть, что через два дня он больше никогда ее не увидит.
 И эта мысль его искренне огорчила.
 Десять минут спустя Фердинанд покинул столовую, даже не притронувшись к портвейну, и направился в библиотеку. Его перехватил Джарви.
 – Я отнес поднос с чаем по просьбе мисс Торнхилл в гостиную, – сказал он.
 Она ожидала, что он присоединится к ней? Будет непростительной грубостью с его стороны не зайти туда.
 – Она попросила меня сообщить вам об этом, – добавил дворецкий.
 Когда Фердинанд вошел в комнату, Виола наливала себе чай. Она подняла глаза, улыбнулась ему и наполнила чашку для него.
 – Вы недолго оставались в столовой, – констатировала она.
 Виола взяла свою чашку с блюдцем и села в кресло по одну сторону камина. Она заранее велела разжечь его, хотя вечер не был холодным. За окном уже стемнело, и комнату освещали горящие свечи. Огонь придавал гостиной уют.
 Фердинанд устроился в кресле по другую сторону камина.
 Она молча отпивала чай и задумчиво смотрела на огонь.
 Виола выглядела раскованной и в то же время строго элегантной.
 – Почему вы стали куртизанкой? – неожиданно спросил Фердинанд и тут же готов был откусить себе язык.
 Виола задумчиво смотрела на него, и лицо ее медленно меняло свое выражение, так медленно, что поначалу Фердинанд ничего не замечал. Он только чувствовал неловкость.
 – Для чего еще человек работает? Конечно, ради денег, – ответила она.
 Последние несколько дней Фердинанд много думал над этим вопросом. Он никогда прежде не задумывался над поступками проституток и их мотивами. Но когда мысль о них все же приходила ему в голову, он заключал, что они встают на этот путь по одной из двух причин – любовь или деньги. Что же толкнуло ее? Виола уже ответила на этот вопрос. Но она была самой известной лондонской куртизанкой и требовала целое состояние за свои услуги. Определенно через год Виола уже не нуждалась в деньгах. Она должна была заработать достаточно, чтобы удалиться от дел и хорошо устроиться.
 – Зачем вам понадобились деньги? – поинтересовался он.
 Ее улыбка, как он внезапно понял, не могла принадлежать Виоле Торнхилл.
 – Вопрос задан подлинным представителем аристократии, – заметила она. – Я должна была есть, милорд.
 Еда необходима, чтобы выжить. Вам это не понятно?
 – Но вы должны были заработать целое состояние, – продолжал он.
 – Да, – согласилась она, – это так.
 – Вы получали удовольствие? Я имею в виду, от вашей профессии? – Сейчас Фердинанд понял, что разговаривает с Лилиан Тэлбот. В ее взгляде сквозила легкая насмешка. Ее голос стал более низким и бархатистым. Она тихо засмеялась и начала медленно водить пальцем по вырезу своего платья.
 – И мужчины и женщины испытывают плотский голод, – заметила она. – Чем плоха профессия, связанная с мечтой заработать себе на жизнь, доставляя кому-то наслаждение? Это гораздо предпочтительнее, чем застилать постели и за гроши выносить ночные горшки.
 Фердинанд был слегка шокирован. Он никогда не слышал, чтобы леди так откровенно говорили о потребностях плоти.
 – Но со столькими разными мужчинами? – Он нахмурился.
 – Это весьма притягательная часть работы, – пояснила Виола. – Вы же знаете – говорят, что нет двух одинаковых мужчин, каждый обладает собственным уникальным даром. Могу поклясться, что это так.
 Ее палец замер у легкой тени, указывавшей на ложбинку между грудями. Виола опустила кончик пальца в вырез платья, и Фердинанд почувствовал, как у него все сжалось внутри, и ощутил неприятное стеснение в паху.
 – И одним из неотъемлемых условий моей профессии было полное удовлетворение нужд и прихотей моих клиентов. Моей целью было доставить такое удовольствие каждому мужчине, чтобы ему хотелось бесконечного продолжения и он уже не мог забыть меня.
 «Зачем весь этот разговор? – думал Фердинанд, откинувшись в кресле, словно пытаясь увеличить расстояние между ними. – И зачем, черт побери, кому-то понадобилось разжигать камин в такую теплую ночь?»
 Похоже, ей пришла в голову та же мысль.
 – Здесь слишком жарко, как вы думаете? – спросила Виола и опустила палец еще ниже в декольте, оттянула шелк платья от тела и опять провела им по вырезу к плечу.
 Фердинанд был зачарован движением этого длинного пальца. Когда он заглянул ей в глаза, то увидел, что они понимающе подсмеиваются над ним.
 – Горничной нужно было убрать волосы с шеи, – сказала она, поднимая вверх обе руки и скользя пальцами под лежащими на шее косами. Она на минуту закрыла глаза и откинула голову.
 Потом он понял, что ее пальцы занялись прической, их движения были плавными и неторопливыми. Виола вынула из волос шпильки и аккуратно положила их на стол перед собой. Освобожденные косы упали ей на спину. Она перебросила одну на грудь и расплела ее. Густые вьющиеся волосы прикрыли грудь и достигли талии, затем она проделала то же самое с другой косой. Закончив расплетать их, Виола тряхнула головой, и волосы рассыпались беспорядочными волнами.
 У Фердинанда пересохло во рту. Он не отрывал от нее глаз. В течение нескольких минут оба хранили молчание.
 – Так лучше, – сказала она, глядя на него из-под тяжелых век. Острый насмешливый взгляд исчез. – А вам не жарко? Почему бы вам не снять шейный платок? Я ничего не имею против. Нас здесь только двое. Я сказала мистеру Джарви, чтобы нас не беспокоили.
 Фердинанд не был ослеплен настолько, чтобы не догадаться, что происходит. Он понял, что наконец наступила ночь, когда Виола решила действовать. Она намеревалась затащить его на час в постель, а назавтра выгнать из имения. Несмотря на похотливость ее взгляда, Фердинанд заметил, что глаза ее были совершенно пустыми. Она работала.
 И была опытной соблазнительницей.
 Но он чувствовал себя замечательно. Как Виола и обещала, каждый момент был удивительно хорош и приятен.
 А ведь она еще даже не прикоснулась к нему. Виола сидела на расстоянии от него и была полностью одета, как и он.
 Но на нем были шелковые вечерние панталоны, глупо даже пытаться скрыть свое возбуждение: Да и как это сделать?
 Схватить подушку и положить ее на колени? Но Фердинанд не попытался проделать это. Она и глазом не моргнула, но он не сомневался, что Виола отлично знала, какое воздействие ее голос и манеры оказывают на любого нормального мужчину.
 Ему следовало обороняться. Он должен был встать и покинуть комнату, поняв, что предельно возбудился. Фердинанд всегда умел контролировать свои потребности. Возможно, часть ее мастерства, подумал он, развязывая и снимая шейный платок, состоит в том, что она способна соблазнить даже того, кто знает, что его соблазняют, и который поклялся, что этого никогда не произойдет.
 Суть заключалась в том, что это, может быть, было бы наилучшим исходом. Фердинанд уже решил отдать ей «Сосновый бор» и исчезнуть – в прямом и переносном смысле.
 Он готов был приобрести для себя собственность где-нибудь еще. Он отдаст ей то, что по справедливости должно принадлежать ей. Старый граф никогда не нарушил бы данное им обещание. Джентльменам не пристало так поступать. Его беспокоило лишь то, что Виола могла отвергнуть его подарок.
 Он не мог предсказать ее реакцию. Возможно, ему просто следует дать ей выиграть пари. И он страстно хотел ее. Желание уже причиняло боль.
 – Расстегните рубашку, – предложила Виола, откинувшись в кресле и склонив голову так, что в свете свечей казалось, что она лежит на подушках, а ее волнистые волосы темно-рыжим облаком окутывают ее грудь и плечи. – Вам будет не так жарко.
 Он сделал так, как она предложила, и провел рукой под рубашкой – грудь была влажной. Виола наблюдала за ним, облизывая губы, и кончик ее языка медленно двигался по верхней губе.
 – Вам когда-нибудь говорили, что вы очень красивы? – спросила она Фердинанда.
 Никто и никогда! Его охватило глубокое смущение. Какой мужчина испытает удовольствие от того, что его называют красивым? В то же время он чувствовал себя так, словно Джарви тайком проник в комнату и до предела раскалил камин.
 – Вы красивы, невероятно красивы, даже в одежде.
 Его словно выбросило из кресла, и он одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние. Он протянул ей руку, она вложила в нее свою и позволила ему поднять себя на ноги и заключить в объятия.
 – Ведьма! – воскликнул он, прижимаясь открытым ртом к ее обворожительным губам.
 – Вы нетерпеливы, – заметила она, – я хотела любить вас словами час и даже дольше, но не способна делать это, когда вы прикасаетесь ко мне. Вы не любите прелюдий?
 – Думаю, нам лучше лечь в постель, – проговорил Фердинанд. – Я хочу действий, а не слов. Видите, я признаю свое поражение. Вы выиграли. Я дорого заплачу за вас. «Сосновый бор» – в обмен на ночь в постели с вами. Вы обещали, что я никогда не пожалею об этом. Так что выполняйте свое обещание.
 Он снова попытался поцеловать ее, но она заключила его лицо в ладони, отстранилась и заглянула ему в глаза. И тогда случилось что-то сверхъестественное. Лилиан Тэлбот постепенно растворилась в Виоле Торнхилл. Фердинанд снова попытался прижать ее к себе. Его отчаянно влекло к ней, но она неожиданно вырвалась из его объятий и неверными шагами устремилась к двери.
 – Виола… – позвал он.
 Но она выбежала из гостиной прежде, чем он смог что-либо добавить.




 Глава 14


 Виола бежала, пока не оказалась в своей комнате. Задыхаясь, она прижалась спиной к захлопнувшейся двери.
 За час она могла выиграть пари. На самом деле Фердинанд уже признал свое поражение. Он стал бы еще одним мужчиной; это была бы еще одна ночь ее работы. Но она не могла пойти на это.
 Виола оттолкнулась от двери и пошла в гардеробную, сдирая на ходу шелковое золотистое платье. Она потянулась за ночной сорочкой, но ее рука застыла, не коснувшись ее. Было бы невыносимо лежать здесь, пытаясь уснуть, зная, что он неизбежно вернется в свою комнату рядом с ее. Виола торопливо надела одно из своих дневных платьев, накинула на плечи теплую шаль и, подумав, еще сдернула плед, который всегда лежал сложенным на гардеробе.
 Труднее всего было покинуть комнату. Она приложила ухо к двери и прислушалась. Из-за нее не доносилось ни звука. Виола чуть приоткрыла дверь и выглянула в коридор.
 Ничего и никого. С бешено бьющимся сердцем она помчалась по коридору, готовая вернуться в свою спальню, если встретит его на лестнице. Но лестница была пуста, и она сбежала вниз, немного помедлив и бросив торопливый взгляд на закрытую дверь гостиной. Виола выбежала в холл, который, к счастью, оказался пустым, быстро и тихо открыла все задвижки на входной двери и выскользнула на улицу. Стараясь не шуметь, она закрыла за собой дверь.
 Минуту спустя Виола помчалась вдоль террасы вниз по лужайке, пока деревья, затенявшие вьющуюся вдоль реки тропинку, не скрыли ее из виду. Только тогда она замедлила шаг. Это пришлось сделать, так как лунный свет не проникал сюда и надо было на ощупь пробираться по дорожке.
 Сама тропа выглядела пугающе темной. Но она продолжала идти по ней, утешая себя тем, что привидения и домовые сегодня ночью предпочтут остаться в самом имении «Сосновый бор». Она достаточно быстро миновала деревья, и впереди забрезжил свет, так что можно было разобрать, где она находится. Свет луны даже отражался на поверхности реки.
 Виола села как раз на том месте, где неделю назад плела венок из ромашек. Ночь не была холодной, но она вся дрожала, а потому завернулась в шаль и плед. Как только она уселась, на нее накатила черная волна отчаяния. Она согнула нога в коленях, обхватила их руками и положила на них голову.
 Боевой задор покинул ее, и Виола даже не знала, найдет ли в себе силы подняться. Не много сил потребуется, чтобы дойти до берега реки, мелькнуло у нее в голове. Вода здесь была глубокой, а течение быстрым. Все, что ей нужно сделать… Но даже уход в небытие не решал ее проблем.
 Если она умрет, Клер придется занять ее место.
 Треснула ветка, и сердце у нее ушло в пятки.
 – Не бойтесь, – произнес мужской голос – Это я.
 Но даже привидение или домовой были куда предпочтительнее.
 – Уходите, – слабым голосом попросила она, вновь опуская голову на колени.
 Фердинанд ничего не ответил, но и не собирался уходить. Виола скорее почувствовала, чем услышала, как он сел рядом.
 – Как вы догадались, что я здесь? – Спросила она.
 – Увидел вас из окна гостиной, – ответил он.
 И бросился преследовать ее, поняла Виола, так как его страстное желание осталось неудовлетворенным. Но ему не повезло. Лилиан Тэлбот умерла. Достаточно скоро ее придется оживить, но не сегодня ночью и не здесь. Для него она никогда не воскреснет.
 Она сидела молча, погруженная в свои мысли. Вот сейчас он уйдет, подумала Виола, и она останется наедине со своим отчаянием. Это пугало ее. Даже в самые мрачные моменты своей жизни она никогда не поддавалась жалости к себе.
 Затем каждый мускул в ее теле напрягся – Фердинанд опустил руку ей на голову. Однако его прикосновение было таким легким, что на минуту Виоле показалось, что ее взбудораженные чувства подшутили над ней. Но она тут же почувствовала, как кончиками пальцев, легкими как перышки, Фердинанд начал массировать ее голову.
 – Ш-ш, – сказал он, хотя она не произнесла ни слова.
 Виола не могла даже пошевелиться. Ей не хотелось двигаться. Его прикосновения были такими приятными, такими успокаивающими… Но ведь это она всегда дарила удовольствие своим клиентам. Никто из них никогда не заботился о том, чтобы доставить удовольствие ей. Да и с какой стати они должны были это делать? Ведь она работала. Отчаяние ушло, и Виола приняла короткий дар этой минуты. Все ее мускулы расслабились, когда его рука, перебиравшая волосы, откинула их в сторону. Она должна была испугаться – он придвинулся слишком близко, – но вместо этого чувствовала себя успокоенной.
 – Я Виола Торнхилл, – прошептала она, не поднимая головы. Виола не собиралась ничего говорить, но решила предупредить его, если он пришел возобновить те отношения, которые она прервала в гостиной.
 – Да, – прошептал он ей на ухо, – я знаю это, Виола.
 И тотчас ее охватило столь же пронзительное и болезненное желание, как предшествовавшее ему отчаяние. Она подняла голову и повернулась к нему лицом. Он был здесь, рядом, но в темноте Виола не могла разобрать выражение его лица.
 – Я знаю, – повторил Фердинанд, и она ощутила прикосновение его губ.
 Сжав руками колени. Виола позволила поцеловать себя.
 Она не участвовала в поцелуе, хотя у нее непроизвольно разжались губы и зубы. В ней проснулись разум и эмоции. Она чувствовала себя как в день праздника. Она приняла его поцелуи как подарок. Она чувствовала, что ее осыпают дарами.
 Фердинанд не был таким нетерпеливым и настойчивым, как ранее в гостиной. Он целовал ее медленно и нежно, его язык обвел контур ее губ, затем медленно проник вглубь, исследуя, касаясь, дразня, посылая раскаленные стрелы в ее горло и даже грудь. Он, словно чашу, взял ее лицо в ладони, затем отвел с лица ее волосы. В прошлом Виола редко встречалась с нежностью и была беспомощна против нее.
 – Виола, – прошептал Фердинанд, поднимая голову.
 – Да.
 Вопрос был задан, и она ответила на него. Однако Виола больше не была сторонней наблюдательницей происходящего. Она произнесла одно только слово – слово, предназначавшееся дорогому и нежному, задавшему вопрос, тому, кто не требовал, чтобы она играла роль.
 Тогда он повернул ее лицом к себе, и они оказались на коленях друг против друга. Он снял с ее плеч шаль, и та упала на землю. Виола подняла обе руки, когда он начал стаскивать с нее платье через голову, но Фердинанд не спешил снять нижнюю рубашку. Он взял ее за талию, она заметила, что руки его дрожали, и опустил голову, чтобы поцеловать ее за ухом, в углубление на шее, затем в бугорок груди. Когда его рот сомкнулся на ее соске и он стал ласкать его, Виола откинула голову, закрыла глаза и запустила пальцы в его волосы. Она снова подняла руки вверх, когда он начал снимать с нее рубашку.
 Физическое желание было незнакомо ей. Сейчас Виола впервые испытала его в почти болезненном сжатии грудей, острой пульсирующей боли в чреве и ниже, между бедрами. Она была прижата к нему от талии до колен и чувствовала его восставшую плоть.
 Виола не сделает ничего по своей воле, только уступит.
 Она хорошо знала, как доставить ему непередаваемое наслаждение, но не будет ничего демонстрировать из своего прошлого опыта. Сегодня ночью она будет Виолой Торнхилл, а не той, другой женщиной. Но она не знала, как быть со своим собственным желанием.
 – Пожалуйста…
 Он ласкал губами ее грудь, но при звуке ее голоса поднял голову и заглянул ей в глаза.
 – Да, – прошептал он, – позволь мне расстелить твой плед на траве и свернуть мое пальто вместо подушки.
 Фердинанд говорил и одновременно занимался делом.
 Он устроил им ложе, пока Виола наблюдала, стоя на коленях. Затем он встал, чтобы раздеться, а она легла, ожидая его. Без одежды Фердинанд был еще прекраснее. Вот его жилет и рубашка, а затем носки и бриджи были брошены на траву. Но она ничего не сказала и не сделала попытки дотронуться до него. Она вытянула руки вдоль своего обнаженного тела. Фердинанд опустился на колени рядом с ней. Его мужская гордость была велика.
 Виола видела это даже в темноте. Между ног бился его пульс. Ей не хотелось больше ждать. Она уже не хотела предварительных игр.
 – Виола, – он нагнулся над ней, – я хочу войти в тебя, прямо сейчас.
 – Да. – Лежа на пледе. Виола раздвинула ноги, и он устроился между ними. Она почувствовала его тяжесть. Ей было трудно дышать под его весом. Спине было жестко на земле. Она никогда не занималась любовью нигде, кроме постели, но радовалась, что все произойдет по-другому, не так, как раньше. Виола радовалась звездам над головой и шуму бегущей реки.
 Фердинанд просунул руки под ее тело, а она подняла колени и уперлась ногами в землю. Он вошел в нее одним глубоким, жестким движением. Несколько мгновений он очень тихо находился в ней, потом освободил руки и перенес часть своего веса на локти. Фердинанд взглянул сверху в ее глаза и прижался губами к ее рту.
 Виола чувствовала боль, пульсирующую от бедер до горла. Ей хотелось переплестись с ним ногами, напрячь мускулы, приспособиться к его плоти, обнять его за спину так, чтобы можно было выгнуться вверх и дотронуться до его груди затвердевшими сосками. Но она расслабилась и лежала спокойно и отрешенно.
 – Скажи мне, что это приятно, – прошептал он.
 – Это приятно.
 – Я хочу войти глубже, – сказал он напряженным голосом, почти не дыша, – но я хочу, чтобы тебе тоже было приятно.
 – Мне будет приятно, – она подняла с пледа руки и положила их ему на ягодицы, – это уже приятно.
 Тогда он начал быстро двигаться в ней. Через несколько мгновений все было закончено. Но это не имело значения.
 – Ее боль достигла предела, за которым ее уже невозможно было выносить. Она закричала, и звезды над головой разбились на миллион ярких огоньков. В тот же момент она услышала его крик, означавший его собственное освобождение.
 Последовавшее затем ощущение мира и удовлетворения затмило неудобство жесткого ложа и тяжести его расслабленного тела. Виола слышала шум реки и наблюдала за звездами, которые светили над головой, и всеми силами старалась сохранить этот миг для себя.
 Фердинанд глубоко вздохнул и перевел дыхание, затем перекатился на бок. Виола подумала, что все закончилось, но он потянулся за пледом, накрыл им их обоих и притянул ее к себе, устроив ее голову на своей руке. Она вдохнула запах туалетной воды, пота и мужчины и почувствовала необыкновенное спокойствие. Виола чувствовала его теплое влажное тело, прижатое к ней. Она подумала, что могла бы уснуть, если только сосредоточится на настоящем и не позволит своим мыслям устремляться в завтра или более отдаленное будущее. В конце концов, настоящее – это единственное, что есть на самом деле.
 Виола уже задремала, когда одна деталь того, что произошло, поразила ее и наполнила уверенностью.
 Он был девственником.


* * *

 Фердинанд не спал. Он потерпел полную неудачу. Если бы он следил за временем, то, несомненно, обнаружил бы унизительную правду, что все закончилось за минуту. Меньше чем за минуту. Он чувствовал себя униженным. Он просто не представлял, что это такое – очутиться в ее нежном влажном жаре. Он думал, что знал все, но его ожидания оказались плачевно далеки от реальности.
 Ему хотелось окутать ее своей нежностью, хотелось чтобы Виола почувствовала, что он делает что-то для нее, а не для своего собственного удовольствия. Ему хотелось, чтобы она чувствовала себя не шлюхой, а женщиной.
 И вместо этого вел себя как наивный школяр.
 Виола примостила голову между его плечом и шеей и, казалось, спала, что было добрым знаком. Он поцеловал ее в макушку, а свободной рукой окунулся в водопад ее волос. Несмотря на свое смущение, он испытывал чувство облегчения. Ему было двадцать семь лет.
 Он твердо решил еще мальчишкой, что никогда не женится, поскольку среди представителей его класса не существовало такого понятия, как супружеская верность. Идея супружеской неверности всегда претила ему. Но лишь когда он стал старше – в годы учебы в университете, – он с тревогой обнаружил, что несмотря на то что ему были свойственны совершенно здоровые сексуальные потребности, он не мог удовлетворить их с продажными женщинами, хотя и предпринял несколько попыток. Вместе с друзьями он заходил в бордели, но все кончалось тем, что он каждый раз платил выбранной им девушке не за любовные утехи, а за проведенное с ней время. Мысль о физическом акте без каких-либо эмоций леденила ему душу. Стоило ему подумать о контакте со шлюхой, которой вообще были чужды любые сердечные чувства, как его бросало в дрожь.
 Он стал думать, что с ним что-то не так. Теперь Фердинанд по крайней мере знал, что ничем не отличается от любого нормального мужчины. В течение одной минуты, скривился он. Боже, похоже, он побил все рекорды.
 Ему очень хотелось сделать Виоле что-нибудь приятное.
 Она нуждалась в утешении, и он обещал ей это. Их слияние было больше чем акт, он был глубоко уверен в этом.
 – Ммм… – произнесла Виола на глубоком вдохе; она придвинулась и вытянулась рядом с ним.
 Его тело потянулось к ней, и он улыбнулся, когда она приподняла голову, чтобы взглянуть на него. На ее лицо падал лунный свет, придавая ему какой-то неземной вид.
 – Виола…
 – Да?
 Он приготовился к тому, что Виола осудит его за несостоятельность как любовника, но она казалась почти счастливой. Фердинанд вновь почувствовал, как твердеет его плоть. Она, должно быть, тоже почувствовала это – ее тело было прижато к нему, но Виола не отодвинулась. В нем снова разгорелось желание очутиться в ней, вновь испытать доселе не изведанное чувство, посмотреть, сможет ли он продлить их слияние больше минуты.
 Затем Виола пошевелилась и встала на колени рядом с ним. Он смутился. Очевидно, одного раза для нее было более чем достаточно. Он видел ее лицо в лунном свете, но на нем не было презрительной насмешки, которую он так боялся увидеть. Виола не играла роль куртизанки.
 – Ложитесь на спину, – попросила она.
 Сначала Фердинанд встревожился. В лунном свете она предстала перед ним во всей своей величавой красоте – высокая пышная грудь, тонкая талия, очень женственные бедра, стройные ноги. Волосы темным облаком обрамляли ее лицо и падали за спину.
 Он перевернулся на спину, она села на него и склонилась, положив руки на траву ладонями вниз около его головы. Ее волосы упали на него, словно ароматный занавес.
 Фердинанд ощутил, как ее соски коснулись его груди; она поцеловала его, и он окончательно воспламенился.
 Фердинанд целовал ее в ответ, обнимая руками ее бедра. Он не знал, что еще ему следует делать, где и как ласкать ее. Если бы она была новичком, как и он, он стал бы экспериментировать, пока не понял бы, как доставить ей наибольшее наслаждение. Но теперь Фердинанд боялся показаться неловким и неумелым.
 Пока он размышлял, Виола выпрямилась на коленях, широко раскинула ноги, легко лаская его обеими руками, затем опустилась, словно нанизываясь на него. Фердинанд медленно вздохнул, пытаясь контролировать себя.
 Затем она начала двигаться вверх и вниз, легко касаясь его живота кончиками пальцев, откинув голову, приноравливаясь к ритму, с которым мчалась его кровь. Он согнул ноги в коленях, уперевшись в землю, и отправился вместе с ней в пока еще не изведанный мир.
 Нельзя было придумать большего чувственного наслаждения. Пока он пульсировал от желания и неодолимой потребности вонзиться в нее, чтобы его сперма вырвалась наружу, он чувствовал себя сильным, отрешенным от своих желаний, контролирующим их. Фердинанд хотел, чтобы они были так, вместе, долго-долго, всю ночь. Он хотел, чтобы это продолжалось вечно, он хотел владеть ею до конца жизни. Фердинанд наблюдал за ней – ее глаза были закрыты, губы приоткрылись. Он понял, что доставил ей удовольствие, и ощутил прилив счастья,.
 Фердинанд прислушивался к ритмичному движению их слившихся тел, к ее затрудненному дыханию и к своему собственному и думал о том, как она могла так долго держать ноги широко раздвинутыми и не свело ли их. Он гладил руками ее бедра, потом она подняла голову и улыбнулась ему. Как ни странно, Фердинанд воспринял это как самый интимный момент их слияния.
 Затем Виола сделала что-то, что заставило его крепко сжать ее бедра. Она напрягла внутренние мускулы вокруг его плоти, когда он до предела вошел в нее, и затем расслабила их, когда он удалился.., и сжала вновь, когда он вошел. Никогда в жизни Фердинанд не испытывал такой восхитительной агонии. Ритм движений стал быстрее и энергичнее, пока Виола неожиданно не прервала их, застыв, когда он, расслабив свои мускулы, ожидал, что она сожмет их.
 Он сделал один мощный выпад и упал с небес на землю. Где-то в необъятных просторах Вселенной отозвалось эхо ее немого крика.., и еще два слова – «любовь моя», – произнесенные его голосом.
 Когда он проснулся, оказалось, что они оба запутались в шали и пледе. Его ноги замерзли, хотя остальным частям его тела было тепло и уютно – Виола грела его лучше одеяла. Она все еще оставалась на нем. Он все еще находился в ней. Прядь ее волос щекотала ему нос.
 – Вы проснулись? – спросил он.
 – Нет, – послышался ее сонный голос.
 – Что ж, – Фердинанд засмеялся, – вы блестяще выиграли пари, не находите?
 Он тут же понял, что совершил ошибку. Как только эти слова вырвались у него, Виола не напряглась, не шевельнулась и не сказала ни слова. Однако он понял, что все разрушил.
 – «Сосновый бор» – ваш, – сказал он мягко. – Я все равно не мог бы лишить вас его. Утром я передам вам права на владение им. Я займусь формальностями в Лондоне, там все будет оформлено официально. Дом по праву принадлежит вам, Виола. Отныне и навсегда. Ваш кошмарный сон окончился. – Он поцеловал ее в макушку.
 Она по-прежнему хранила молчание.
 – Я отказываюсь от любого притязания на «Сосновый бор». Карточный выигрыш не идет ни в какое сравнение с обещанием, данным вам графом, вы согласны?
 – Для вас выигрыш – самое важное на свете, – наконец заговорила она. – Это пари вы проиграли, его выиграла я. Я знала, что у меня больше шансов соблазнить вас в качестве Виолы Торнхилл, чем Лилиан Тэлбот. Но сегодня я могла бы выступить в двух ролях. У вас не было шанса победить. С вашей стороны было глупо соглашаться на это пари.
 В нем проснулось сомнение. Да, черт побери, он сказал не те слова. Но, Боже, ведь они занимались любовью.
 Меньше всего он думал о пари, да и она тоже, он был глубоко убежден в этом.
 – Я совсем не думал о пари, когда шел сюда вслед за вами, Виола, – сказал он.
 – Тем глупее с вашей стороны. – Говоря это, Виола высвободилась из его объятий, собрала одежду и начала одеваться. – У меня была неделя, но мне не требовалось столько времени. Я могла заманить вас в постель в любой из пяти прошедших дней. Вы проиграли, лорд Фердинанд. – Виола посмотрела на него, отбросив волосы в сторону, чтобы ее лицо оставалось в тени. – Вы чувствуете себя обманутым? Или вы считаете, что сегодня ночью вы получили от меня то, что компенсирует потерю «Соснового бора»?
 Дьявол! Черт побери! Поправляя платье у плеча, на него смотрела Лилиан Тэлбот.
 – Полагаю, – резко сказал он, – мы занимались любовью.
 Она тихо рассмеялась.
 – Бедный лорд Фердинанд, – сказала она. – Это была лишь иллюзия любви. Тем лучше для вас. Мужчины всегда верят, что их доблести в постели могут сломить оборону даже самой опытной кокотки. Для их гордости необходимо создать впечатление, что они получили столько же удовольствия, сколько дали. Я вам понравилась?
 – Виола . – начал он резко.
 – Я – прожженная шлюха, – сказала она. – Глупо было связываться со мной.
 Так что, с ее стороны это было представление?
 От начала и до конца? А он по неопытности думал, что они любили друг друга. Возможно ли это? А может быть, за всем этим она скрывает боль, которую он причинил ей, упомянув, что она выиграла пари? Фердинанд намеревался продолжить, сказав ей, что весь прошедший день собирался без всякого пари отдать ей «Сосновый бор».
 Он наблюдал, как она уходила, и даже не попытался окликнуть ее или последовать за ней. Фердинанд опасался, что будет еще хуже, если он попытается исправить положение. Он так плохо разбирался в женщинах. Он ожидал, что ее позабавит напоминание об их глупом пари и она рассмеется.
 Черт побери, неужели он сошел с ума?
 «Утром я окажусь в унизительной ситуации», – подумал он. Самое лучшее провести остаток ночи, сочиняя речь, которая смягчит ее и извинит его. Да и важно ли, какого она о нем мнения? В конце концов, не понадобится много времени, чтобы передать ей права на имение и расписку, подписанную им самим и камердинером в качестве свидетеля. Он сделает все это до завтрака и сразу уедет. Он даже может поесть в «Голове кабана».
 И не важно, что она о нем подумает.
 Однако это было чертовски важно для него. И перспектива уехать и никогда больше не увидеть Виолу пугала Фердинанда.
 Боже, он никогда не представлял, что может влюбиться, и никогда не хотел этого. Что за шутку сыграла с ним судьба, он влюбился в некогда знаменитую куртизанку!
 Да еще как влюбился!
 Пропади все пропадом!




 Глава 15


 Виола оставила на траве шаль и плед, но не чувствовала ночной прохлады, пока торопливо пробиралась среди деревьев по тропинке вдоль реки, пересекала лужайку и взбегала на террасу.
 «Вы блестяще выиграли пари».
 Она действительно выиграла его. Суть пари состояла в том, что она соблазнит его, но с ее стороны соблазнения не было. Хотя для него это выглядело именно так. Для него все произошедшее было не чем иным, как удовлетворением похоти. А чего она ожидала?
 «Любовь моя», – прошептал он ей на ушко.
 Ну и что? Такого рода чепуху часто шепчут удовлетворенные мужчины. Да, Салли Дьюк была права. Не важно, какие страстные заявления делает мужчина в постели, слияние для него просто физическое удовлетворение, женщина – только средство для получения удовольствия.
 Войдя в дом, Виола сразу же направилась к помещению для слуг. Фердинанд собирался дать ей дарственную на «Сосновый бор» утром. Ее выигрыш, плата за услуги, которые она дважды оказала ему у реки. Отныне она будет обязана своим домом не графу Бамберу, а лорду Фердинанду Дадли, удовлетворенному клиенту.
 Нет! Ни за что!
 Она постучала в дверь комнаты Ханны и тихо открыла ее, надеясь, что не испугает свою горничную.
 – Не бойся, – прошептала она, – это я.
 Почти те же слова он произнес несколько часов назад, вспомнила Виола и поморщилась.
 – Мисс Виола? – Ханна села на постели. – Что случилось? Что он сделал с вами?
 – Ханна, – сказала она шепотом, – мы уезжаем. Оденься и собери свои вещи. Если подготовишься раньше меня, приходи помочь мне, но, пожалуйста, не шуми.
 – Уезжаем? – переспросила Ханна. – Когда? Который сейчас час?
 – Понятия не имею, – призналась Виола. – Час ночи?
 Два? Пассажирский дилижанс проходит мимо деревни очень рано, и он не останавливается, если не видит пассажиров на обочине. Мы должны успеть на него.
 – Но что случилось? – Ханна пристально смотрела на нее в темноте. – Он обидел вас? Он…
 – Он не сделал ничего плохого, – ответила Виола, – но, Ханна, у нас нет времени на разговоры. Мы должны поймать дилижанс. Я не могу здесь больше оставаться. Возьмем с собой лишь то, что сможем унести в руках. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из слуг знал, что мы уезжаем.
 Она покинула комнату прежде, чем Ханна успела задать новые вопросы, и поспешила в свою спальню. Никаких признаков его присутствия в доме. Возможно, он остался у реки.
 Возможно, она так усладила его, что он снова уснул, с горечью подумала Виола.
 Она не будет плакать. На этом свете не из-за чего проливать слезы, а особенно из-за ее собственного глупого сердца.


* * *

 Удивительно, как быстро человек привязывается к новому месту, подумал Фердинанд. Он стоял у окна своей спальни, глядя на садик с вечнозелеными растениями, на лужайку и деревья за ней. За деревьями виднелся шпиль церкви в Треллике. Ему не хотелось уезжать.
 Но его багаж был упакован, а сам он одет в костюм для верховой езды. Бентли только что побрил его. Пока он будет завтракать – хотя он был совсем не голоден, – его вещи уложат в карету и отправят в Лондон в сопровождении Бентли. Его конюх поедет следом на лошади Фердинанда. Сам же он будет править своим двухколесным экипажем.
 Наверное, ему лучше уехать пораньше. Может быть, ей не захочется видеть его еще раз, и будет лучше, если и он больше не увидит ее. Но он обязан передать ей дарственную прямо в руки вместе с письмом, в котором говорилось, что в случае его смерти в ближайшие несколько дней все должны знать: он передал ей имение «Сосновый бор».
 Ему нужно было объяснить Виоле, что даже если бы прошлой ночи и не было, он все равно отдал бы ей имение и уехал, чтобы никогда больше ее не тревожить.
 Ему очень не хотелось уезжать.
 Ему было больно сознавать, что он увидит ее в последний раз. Виола была его первой партнершей в постели, и он не мог представить себе, что сможет заняться этим с кем-нибудь после нее. Но Фердинанд сомневался, что не обманывает себя.
 Он решительно отошел от окна и отправился завтракать.
 Было раннее утро, но Виола, должно быть, была жаворонком. Он был разочарован, не застав ее в столовой. Фердинанд уже подготовился к встрече с ней. Он заранее продумал, как именно посмотрит на нее и что именно скажет.
 Фердинанд заставил себя съесть два тоста и выпить чашку кофе. Он медленно принялся за вторую, но Виола так и не появилась. Возможно, она избегает его, подумал он. Несомненно, так и было. Может быть, ему лучше сразу же уехать? Но Фердинанд продолжал мерить шагами холл уже более получаса после того, как вышел из столовой. Его карета, слуги и багаж давно отправились в обратный путь.
 Виола поздно легла. Был третий час ночи, когда он вернулся в дом вскоре после нее. Она, должно быть, еще не проснулась, а скорее всего нарочно не выходит из комнаты, пока он не уехал. Прошлой ночью Фердинанд сообщил ей, что сегодня уедет. Он оскорбил ее своей дурацкой шуткой, и она не собирается его прощать.
 Пожалуй, не стоит больше ждать, решил он. Утро уже давно наступило, и уходит драгоценное время. Он направился в библиотеку, решив, что оставит дарственную и письмо на столе. Он знал, что Виола каждое утро просматривает там прибывшую корреспонденцию. Он попросит Джарви напомнить ей взглянуть на то, что он оставил.
 На столе уже лежало письмо. Неужели утренняя почта прибыла так рано? Взяв в руки письмо, Фердинанд увидел, что оно адресовано ему, и узнал мелкий аккуратный почерк, которым велись бухгалтерские книги имения. В чем дело, черт побери?! Она не могла заставить себя встретиться с ним сегодня утром и вместо этого написала письмо?
 Он вскрыл конверт.
 «Вчера вечером в гостиной каждый из нас отдал победу другому, – читал он. – Сложилась неразрешимая ситуация. Наше пари было обречено. То, что случилось позже, не имеет никакого отношения к пари. „Сосновый бор“ – ваш. Я уезжаю».
 Фердинанд подошел к двери.
 – Джарви! – зарычал он. На этот раз дворецкий не топтался в, холле и появился очень быстро.
 Наверное, все в доме услышали его крик. – Немедленно приведите сюда мисс Торнхилл.
 Дворецкий направился к лестнице, ведущей наверх, но Фердинанд знал, что это было напрасно. Она не положила бы письмо на стол, отправляясь спать. Она положила его, как намеревался сделать он, перед тем, как покинуть дом.
 – Постой! – закричал он, и дворецкий застыл на первой ступеньке. – Лучше найди ее горничную и позови Хардинга из конюшни. Нет, не надо. Я пойду туда и поговорю с ним сам. – Фердинанд не стал наблюдать за реакцией Джарви на такие сбивчивые и противоречивые указания, он заспешил в конюшню.
 На каретном дворе не хватало лишь его собственной кареты. Все лошади были на месте, и конюх ничего не мог сказать по поводу мисс Виолы Торнхилл. Ничего не знал и молодой Эли. Черт побери! Если он не пропустил чего-то в ее письме – но как он мог пропустить, когда это было самое сжатое письмо, которое ему когда-либо доводилось читать, – оно не давало ключа, указывающего, куда она уехала. Она просто уехала, возможно, в Лондон.
 – В Треллике останавливаются пассажирские кареты? – спросил Фердинанд.
 – Раньше дилижанс подъезжал к «Голове кабана», милорд, – объяснил Хардинг, – но там садилось и выходило так мало пассажиров, что теперь он минует гостиницу и останавливается, чтобы высадить отдельных путешественников на главной дороге.
 – Или подобрать людей, которые, случается, ждут на обочине.
 – Так точно, милорд.
 Черт побери все и всех!
 Она ускользнула. Просочилась у него между пальцами.
 Виола жестоко наказала его за слова, сказанные прошлой ночью, – в шутку, прости Господи! Она наказала его, исчезнув без следа, оставив имение, которым он больше не хотел владеть, так же как и она.
 Знал ли кто-нибудь в этом захолустье, куда она могла направиться? Как ему найти ее, чтобы швырнуть в лицо свою дарственную? Прежде чем он ее задушит!
 Разрази его гром – он просто пошутил. Они на самом деле любили, по крайней мере – он. Фердинанд не мог говорить за нее – ему катастрофически не хватало опыта.
 Но определенно Виола не приняла бы так близко к сердцу глупую насмешку, если бы тоже не любила его. Если бы у нее было хотя бы на грош чувства юмора, она начала бы подтрунивать над ним задолго до того, как он попытался пошутить. Виола могла бы поднять его на смех по поводу одного из немногих пари, которое он проиграл, и кому – женщине! Она могла бы довести его до белого каления.
 Не следует шутить с женщиной, осознал Фердинанд, возвращаясь к дому, если только что занимался с ней любовью. Было бы умнее шептать ей всякую приятную чушь.
 Он так и сделает в следующий раз.
 В следующий раз. – ха!


* * *

 Человек, сопровождавший дилижанс, трубил в свой жестяной горн каждый раз, когда хотел предупредить о чем-то – что они приближаются к постоялому двору, чтобы сменить лошадей, что мимо проезжают другие кареты или что на дороге появились овцы, коровы или иное препятствие, или что они достигли заставы. Горн часто раздавался в течение этого длинного и утомительного пути. Уснуть было невозможно. Как только Виола готова была задремать, ее тут же грубо будила очередная рытвина на дороге.
 – Который сейчас час? – пробормотала сидевшая рядом с ней Ханна. – Когда мы в следующий раз остановимся, я скажу этому негодяю все, что о нем думаю.
 Один из пассажиров согласился с ней. Другой выразил надежду, что в очередной раз горн прозвучит перед гостиницей, где можно будет перекусить, он здорово проголодался. На последней остановке они задержались лишь на десять минут. Ему даже не успели подать заказанную им чашку чаю и пирог с мясом. Последовал поток жалоб и от других пассажиров.
 Виола смотрела в окно кареты. Ничто впереди не предвещало ни города, ни деревни. Дорога в этом месте была довольно узкой, и кучер дилижанса не прижался ни к одной из ее сторон и даже не сбавил скорость, чтобы дать дорогу обгонявшему экипажу. Это часто случается, подумала она, задерживая дыхание и невольно отодвигаясь от окна, словно это могло дать возможность другому экипажу обогнать их. На дороге полно было бесцеремонных кучеров, управляющих каретами, и нетерпеливых, опрометчивых джентльменов на своих спортивных колясках.
 Именно такой двухколесный экипаж пронесся на большой скорости буквально в нескольких дюймах от их дилижанса. Джентльмен, держа вожжи, управлял им с безукоризненным мастерством и преступным безразличием к своей собственной безопасности и безопасности пассажиров дилижанса. Виола взглянула на высокое сиденье экипажа. В тот же момент-джентльмен заглянул внутрь дилижанса, и на какую-то долю секунды их глаза встретились. Затем он и его экипаж пронеслись мимо.
 Виола резко откинулась на сиденье и закрыла глаза.
 – Вот дурак! – выругался кто-то рядом. – Он мог погубить нас всех.
 Что он делал на дороге в Лондон? Он что, не прочитал ее письмо? Он увидел ее? Да, конечно, увидел.
 Виола сидела с закрытыми глазами, а все мысли и чувства ее кружились, словно в калейдоскопе. Весь день в пути она вспоминала минувшую ночь, которую ей отчаянно хотелось забыть. А о чем еще она могла думать, кроме своего будущего, которое сулило ей лишь…
 Сопровождавший дилижанс стражник снова дунул в свой горн, и самый недовольный пассажир выругался. Ханна пожурила его за это и напомнила, что в дилижансе находятся леди. Дилижанс снизил скорость – они подъезжали к гостинице. Первое, что увидела Виола, когда дилижанс остановился на переполненном дворе, был экипаж, который обогнал их минут десять назад. Конюх с постоялого двора менял лошадей.
 – Ханна! – Виола схватила горничную за руку, когда спустили лесенку и пассажиры заспешили выйти из кареты, чтобы постараться как можно лучше использовать короткое время остановки. – Пожалуйста, оставайся здесь. У тебя ведь нет ничего срочного, правда? Подождем до следующей остановки:
 Ханна очень удивилась, но прежде, чем смогла возразить, кто-то встал в дверях дилижанса и протянул руку ее хозяйке.
 – Позвольте помочь вам, сударыня, – послышался голос лорда Фердинанда Дадли.
 У Ханны перехватило дыхание.
 – Нет, – ответила Виола, – благодарю, но мы не собираемся выходить.
 Но перед ними стоял не улыбающийся добродушный джентльмен, каким Виола привыкла его видеть, а властный, высокомерный, требовательный аристократ, каким он впервые появился в «Сосновом бору». Его глаза были чернее сажи.
 – Ханна, – продолжил он, – пожалуйста, выходите.
 Идите в кофейню и закажите себе еду. Можете не торопиться. У вас будет достаточно времени. Дилижанс продолжит путь без вас обеих.
 – Ничего подобного! – Виола буквально кипела от негодования. – Оставайся на месте, Ханна.
 – Если вы задумали сцепиться со мной во дворе гостиницы при свидетелях, наблюдающих за нами, то я сдаюсь, – мрачно заявил Фердинанд, – но вы не поедете дальше в этом дилижансе. Предлагаю пойти в гостиницу, где я заказал для нас номера; мы можем ссориться там сколько душе угодно. Ханна, пожалуйста.
 Без лишних слов Ханна оперлась на его руку и выбралась из кареты. Она направилась к гостинице, даже не оглянувшись на Виолу.
 – Пойдемте, – повторил он.
 – Наш багаж… – начала она.
 – Его уже выгрузили, – уверил он ее.
 Тогда она не на шутку рассердилась.
 – Вы не имеете права так действовать, – заявила Виола, отстранив его руку и спускаясь на мощеный двор без его помощи. Действительно, их вещи уже стояли на земле. – Это насилие. Это… – Она встретилась взглядом с усмехающимся заинтересованным кучером дилижанса и замолчала. Он был не единственным, кто отвлекся от своих занятий в предвкушении скандала.
 – Сбежавшие жены требуют твердой мужской руки, – весело заметил лорд Фердинанд, очевидно, чтобы развлечь зрителей. Он крепко взял ее под локоть и повел к гостинице, а она негодующе слушала откровенный мужской смех за спиной.
 – Как вы смеете! – воскликнула она.
 – Мне чертовски повезло, что я догнал вас прежде, чем вы добрались до Лондона, – заметил он. – Что, черт побери, вы хотели доказать своим побегом?
 Он провел ее по длинному коридору с низким потолком к маленькой комнате в конце его. В печи горел огонь, стол был застелен белой скатертью и накрыт на двоих.
 – Я буду признательна вам, если вы будете следить за своей речью, – сказала Виола. – Мой маршрут и мой конечный пункт в Лондоне вас совершенно не касаются. Извините, я должна найти Ханну и вернуть наши вещи обратно в дилижанс, пока он не уехал без нас, Фердинанд даже не обратил внимания на ее слова. Закрыв дверь комнаты, он оперся на нее спиной, ноги в сапогах были скрещены в лодыжках, а руки сложены на груди.
 Сейчас он уже выглядел менее мрачным.
 – Это все из-за моей глупой шутки? – спросил он. – По поводу того, что вы выиграли пари?
 – Это не было шуткой, – сказала Виола, останавливаясь возле стола. – Вы обещали дать мне сегодня дарственную на «Сосновый бор». И говорили, что сделаете это по доброте душевной или из-за угрызений совести.
 – Именно так, – ответил он.
 – Что ж, я была настолько хороша? – Она бросила на него презрительный взгляд.
 – Я решил сделать это еще вчера, задолго до того, как узнал, хороши вы или нет.
 Ее глаза вспыхнули.
 – Обманщик!
 Он так долго и пристально смотрел на нее, что ее гнев испарился и его место занял холод, пробежавший по спине.
 – Если бы вы были мужчиной, – произнес он наконец, – я вызвал бы вас на дуэль.
 – Если бы я была мужчиной, – резко ответила она, – я приняла бы ваш вызов.
 Фердинанд полез в карман куртки, вытащил несколько свернутых листов бумаги и протянул их ей.
 – Возьмите, мы пообедаем, затем я распоряжусь насчет комнаты для вас и вашей горничной на ночь и найму коляску, чтобы завтра вас обеих отвезли домой.
 – Нет. – Виола продолжала стоять на месте. – Я не хочу его.
 – Вы говорите о «Сосновом боре»?
 – Я не хочу его.
 Он несколько мгновений смотрел на нее, потом подошел к столу и бросил на него бумаги.
 – Черт! – воскликнул он. – Это уж слишком. Чего, дьявол меня возьми, вы хотите?
 – Не ругайтесь! – попросила Виола. Чего ей сейчас действительно хотелось, так это обежать вокруг стола, броситься в его объятия и выплакаться. Но, поскольку это было невозможно, ей оставалось только холодно смотреть на него. – Я хочу, чтобы вы уехали и оставили меня в покое.
 Забирайте с собой эти бумаги. И, если еще не поздно, я хотела бы сесть в наш дилижанс.
 – Виола, – произнес он таким нежным голосом, что почти победил ее, – «Сосновый бор» ваш. Он никогда не принадлежал мне. Осмелюсь предположить, что старый граф действительно намеревался оставить имение вам, но забыл изменить свое завещание.
 – Он не забыл, – упрямо заявила она. – Он просто не смог бы забыть. Он сделал это. Герцог Трешем ознакомился не с подлинным завещанием.
 – Ну что ж. – Фердинанд пожал плечами, и она поняла, что не убедила его. – Тем весомее причина принять бумаги и вернуться домой. Я продолжу свой путь в Лондон и немедленно официально переведу имение на ваше имя.
 Позвольте мне сказать хозяину, чтобы подавали обед.
 – Нет!
 Он уже сделал пару шагов по направлению к двери, но обернулся и взглянул на нее почти в отчаянии.
 – Нет, – повторила она. – Это будет вашим подарком или ценой за выигранное пари. Я не приму ни первый, ни второй вариант, так как уже ничто не останется прежним. «Сосновый бор» был его подарком.
 – Отлично! – Фердинанд был определенно раздражен. – Тогда, скажем, я просто исправляю положение.
 – Нет.
 Он взъерошил волосы и от этого стал еще более привлекательным.
 – Чего же вы хотите? – почти взмолился он.
 – Я уже сказала.
 – И что вы собираетесь делать в Лондоне?
 Виола сумела улыбнуться ему, хотя все мышцы ее лица были напряжены до предела.
 – Это не ваше дело! – отрезала она, Его глаза снова угрожающе сузились.
 – Если вы намерены вернуться к своему прежнему ремеслу, – ответил он, – то это именно мое дело. Вы были счастливы в «Сосновом бору» до тех пор, пока там не появился я, Я не собираюсь испытывать угрызения совести каждый раз, как буду видеть вас в городе с лордом Нэшвиллом или какой-либо другой знатной фигурой. Вам лучше выйти за меня замуж.
 У нее внутри все перевернулось, и какое-то мгновение Виола смотрела на него в полном изумлении. Фердинанд и сам был удивлен не меньше. Она снова заставила себя улыбнуться.
 – Думаю, мне лучше не выходить за вас замуж, – сказала она. – Иначе герцог Трешем позавтракает вами.
 – Меня нисколько не волнует, что скажет или подумает Трешем, – заявил Фердинанд. – Или кто-то другой. Я женюсь на той, на которой хочу.
 – Если только она не скажет «нет». – Виолу захлестнула волна печали, хотя она продолжала улыбаться. – А она говорит «нет». Вы думаете, что знаете самое худшее обо мне, лорд Фердинанд, но вам известно далеко не все.
 Я незаконнорожденная. Когда моя мать вышла замуж за моего отчима, это был ее первый брак. Торнхилл – ее девичья фамилия. Вы ведь не захотите жениться на незаконнорожденной шлюхе?
 – Не делайте этого, – Фердинанд нахмурился, – не улыбайтесь так и не говорите про себя такие вещи.
 – Но так и есть, – настаивала Виола. – Ну, давайте, признайтесь, что вы испытали облегчение после моего отказа связать нас узами брака. Вы говорили, совсем не думая о будущем. Вы пришли бы в ужас, скажи я «да».
 – Нет.
 Виола снова улыбнулась.
 – Вы не вернетесь к профессии шлюхи, – заявил Фердинанд.
 – Фу, как вульгарно! – заметила Виола. – Я никогда не была шлюхой. Я была куртизанкой – это огромная разница.
 – Обещайте мне не делать этого, – снова попросил он. – У вас есть деньги?
 Она словно окаменела.
 – Это вас…
 – И не говорите, что это меня не касается! – взорвался он. – У вас их нет, так?
 – У меня их достаточно! – отрезала Виола.
 – Достаточно для чего? – спросил Фердинанд. – Чтобы оплатить дорогу до Лондона, вашу и вашей горничной?
 И на то, чтобы перекусить по дороге?
 Так и было на самом деле.
 – Если вы не вернетесь в «Сосновый бор» и не выйдете за меня замуж, вам останется только одно, – заметил он.
 Да, Виола знала об этом и почувствовала себя невероятно уставшей. Глупо было надеяться, что он будет настаивать на своем предложении.
 – Тогда вы станете моей любовницей, – заявил он.




 Глава 16


 Они ехали в Лондон в карете Фердинанда, сопровождавшие их слуги разместились в его двухколесном экипаже или передвигались верхом. Виола и Фердинанд сидели, отодвинувшись друг от друга, насколько позволяла ширина кареты, и смотрели в противоположные окна. Они уже больше часа хранили молчание. Наступил вечер.
 Фердинанд не чувствовал то, что, как он представлял, должен испытывать мужчина, приобретший новую любовницу. И дело было не в том, что Виола еще не дала своего согласия. Она решительно отказалась вернуться в «Сосновый бор». Она настояла на том, чтобы самой заплатить за свою комнату в гостинице, и попыталась приобрести билеты на дневной дилижанс до Лондона для себя и Ханны.
 Это было после завтрака. Фердинанд пригрозил вновь заявить, что она – сбежавшая жена, если она осуществит свой план. Ему следовало бы положить ее поперек колена в людном месте и хорошенько выпороть. Зеваки только поаплодировали бы ему.
 Виола ответила ему ледяным взглядом и уверила его, что, если он коснется ее хотя бы пальцем, она сообщит всем, почему именно убежала от мужа. Она понимала, что ему абсолютно безразлично, насколько она изобретательна, но, пожелай он, она могла бы это продемонстрировать.
 Однако Виола решила воспользоваться его каретой, чтобы добраться до Лондона, поскольку он вынудил ее пропустить дилижанс, за проезд в котором было заплачено.
 – Полагаю, – сказала она, нарушив наконец затянувшееся молчание, – вы не продумали все досконально. Мне даже кажется, что вы толком не знаете, куда отвезти меня. Мы не можем поехать в отель, это было бы нереспектабельно. Вы также не можете привезти меня в свои апартаменты – ваши соседи будут шокированы. У меня нет собственных комнат – я отказалась от них два года назад.
 – Вот здесь вы не правы, – сказал Фердинанд. – Конечно, я знаю, куда вас отвезти. Вы собираетесь стать моей любовницей, и я намерен разместить вас в подобающем месте. И у меня на уме дом, где я поселю вас на сегодняшнюю ночь и ближайшие несколько дней, – Полагаю, именно там вы устраиваете своих любовниц, – предположила Виола.
 – Ничего подобного, – ответил он, – у меня нет привычки проводить время с любовницами. Я предпочитаю.., впрочем, это не важно.
 Виола повернулась, чтобы смерить его насмешливым взглядом. Он всегда раздражал Фердинанда и заставлял почувствовать себя неловким школяром.
 – Дом принадлежит Трешему.
 – Вашему брату? – удивилась Виола. – Он там устраивает своих любовниц? Вы уверены, что в доме никого нет?
 – Он селил там своих любовниц, пока не женился. Не знаю, почему он так и не продал этот дом. Насколько я знаю, он все еще принадлежит ему.
 – Сколько лет женат герцог?
 – Четыре года, – ответил Фердинанд.
 – Вы уверены, что дом не занят?
 Лучше, если квартира пустует, в противном случае он готов расквасить Трешему нос. Дело не в том, чтобы вызвать на дуэль брата за то, что тот неверен своей жене и его снохе. Но до этого момента Фердинанд не осознавал, как он зависит от поведения своего брата, чтобы хотя бы частично восстановить веру в любовь и брак. Трешем определенно женился по любви. Но мог ли брак выдержать испытание временем? До свадьбы Трешем менял любовниц как перчатки.
 – Вы не уверены, не так ли? – спросила его Виола. – Лучше высадите меня у какой-нибудь чистенькой дешевой гостиницы, лорд Фердинанд. Можете вернуться в «Сосновый бор» или продолжить свою обычную жизнь в Лондоне и забыть обо мне. Вы ведь не обязаны отвечать за меня.
 – Думаю, что обязан, – сказал он. – Я играл в карты с Бамбером и перевернул всю вашу жизнь. – «Не говоря уже о моей», – добавил он про себя.
 – Если не вы, был бы кто-то другой. Вы не несете за меня никакой ответственности. Ссадите меня, и я сама займусь своей жизнью. Я не удавлюсь от отчаяния. Меня ждет работа.
 – Работа шлюхи? – Фердинанд свирепо нахмурился в ответ на ее реплику. – Вы можете устроиться гораздо лучше, ведь вы многое умеете делать.
 – Но быть шлюхой очень прибыльно, – насмешливо сказала Виола тем бархатным голосом, который Фердинанд ненавидел.
 – Вы будете моей любовницей, – твердо заявил он. – Это было решено уже вчера. И я подтверждаю это сегодня.
 Не хочу слушать никаких возражений.
 – Это было решено вами в одиночку, – сказала Виола. – У меня что, нет права голоса в этом вопросе? Вы считаете, что я ничтожество, потому что я женщина? Вещь?
 Игрушка? Вам не нужна любовница, лорд Фердинанд. И я никогда не была таковой. Я всегда принадлежала только себе.
 – Нет смысла повторять мне, что вы не являетесь ничьей любовницей, – сказал Фердинанд. – Теперь вы – моя, во всяком случае, на ближайшее будущее. Вы – моя любовница. Посмотрите на меня.
 Виола взглянула на его подбородок и улыбнулась, прислонившись спиной к углу кареты.
 – В мои глаза, посмотрите мне в глаза.
 – Зачем? – Она тихо засмеялась.
 – Потому что вы не из тех, кто любит, когда их обвиняют в трусости, – пояснил Фердинанд. – К черту, посмотрите мне в глаза!
 Виола подчинилась.
 – Теперь признайтесь, неужели вы предпочтете проводить каждую ночь с новым мужчиной, вместо того чтобы стать моей любовницей?
 – Это одно и то же, – сказала она.
 – Ничего подобного! – Фердинанд не понимал, почему пререкается с ней. Виола продолжала настаивать, что он не должен отвечать за нее. Почему бы не поймать ее на слове?.. – Быть любовницей одного человека – вполне респектабельное занятие. И вам не будет неприятно быть моей любовницей, ведь два дня назад вы не возражали против этого. Мне кажется, что вы даже наслаждались нашей близостью.
 – Я очень искусно изображаю наслаждение, лорд Фердинанд, – заметила Виола.
 Он отвернулся. Конечно, это так. Он, несомненно, был ужасно неловок, неуклюж и неумел. Что он знал о том, как доставить удовольствие женщине, не говоря уже об умелой, опытной куртизанке? И почему он пытается вынудить такую женщину занять постоянное место подле него? Как ему удержать ее, возбудить интерес к нему?
 Впрочем, от мужчины не требовалось возбуждать свою любовницу. Это была ее обязанность, ведь именно он платит ей. Кроме того, Фердинанд сомневался, что сможет заниматься любовью с женщиной, которая делает это только потому, что ей за это платят.
 Виола дотронулась до его рукава.
 – Два дня назад мне не нужно было притворяться, – сказала она.
 Вот как! Фердинанд почувствовал себя до смешного довольным, хотя Виола могла сказать это просто из любезности.
 – Вы останетесь в доме Трешема, пока я не подыщу что-нибудь подходящее для себя.
 – Отлично, – спокойно сказала она, – отвезите меня туда. Но я останусь лишь до тех пор, пока мы оба захотим продолжать нашу связь. Мы оба должны быть вольны разорвать ее, как только этого пожелает любой из нас.
 У него все похолодело внутри, когда он подумал о прекращении их связи прежде, чем она начнется, но Фердинанд не стал возражать. Конечно, она вольна уйти, когда он надоест ей, и он свободен уйти, когда это произойдет с ним. «Неужели это когда-нибудь случится?» – подумал он.
 Фердинанд не мог даже предположить, что когда-нибудь устанет от Виолы Торнхилл, но он был наивен и неопытен.
 – Мы заключили сделку, – сказал он и, взяв ее руку, крепко сжал. Виола не ответила на его пожатие, но и не вырвала руку.
 – Вы будете моей любовницей, и я буду опекать вас.
 Единственное, что нам осталось обсудить, это ваше жалованье.
 Ему было невыносимо думать, что он намерен платить ей, чтобы быть с ней в постели. Но, черт побери, он же предложил ей «Сосновый бор», и она отказалась. Он предложил ей выйти за него замуж, и она опять-таки отвергла его. Какие еще шансы она ему оставила?
 – Не сейчас, – сказала Виола, поворачивая голову, чтобы посмотреть в свое окно. – Мы можем поговорить об этом завтра.
 «Что-то должно ознаменовать начало нашей связи», – подумал Фердинанд. Ему следует обнять ее и крепко поцеловать. Однако карета уже въехала в Лондон. Да, через минуту-другую они остановятся около родового дома Дадли. Он подождет, пока они не окажутся в другом доме Трешема. И тогда он расцелует ее. Нет, он ляжет с ней в постель, чтобы утвердить их новые отношения – работодатель и наемная работница, мужчина и любовница. Боже, было что-то странно гнетущее в этой мысли. Он совсем не был уверен, что…
 Коляска свернула на Гросвенор-сквер и остановилась возле Дадли-Хауса.
 – Оставайтесь в карете, – приказал он, выпуская ее руку, когда кучер открыл дверь экипажа и опустил лесенку.


* * *

 – Фердинанд! – Герцогиня Трешем поспешила ему навстречу, как только он вошел в гостиную сразу вслед за дворецким, доложившим о его приезде. – Какой приятный сюрприз! – Она протянула ему обе руки и поцеловала в щеку.
 – Джейн! – Фердинанд стиснул ее руки и оглядел невестку. – Вы, как всегда, очаровательны. Уже оправились после родов?
 Она засмеялась. Джейн была золотоволосой красавицей, с фигурой, которая, на взгляд Фердинанда, была столь же хороша, как и четыре года назад, когда он впервые встретил ее.
 – Прежде чем жениться на мне, Джоселин предупредил, что младенцы Дадли доставляют немало хлопот матерям даже до своего рождения, – сказала она. – Он сказал это, чтобы подразнить меня, но оказался прав. Однако я уже дважды перенесла это хождение по мукам.
 Затем Фердинанд заметил, что и брат находится тут же, в комнате. Он прижимал к плечу крохотного младенца и похлопывал его по спинке.
 – Думал, что не доживу до этого дня, Треш, – с улыбкой сказал Фердинанд, подходя к брату, чтобы полюбоваться новорожденным племянником, чьи глаза были открыты, но неподвижны, словно он вот-вот собирался уснуть.
 – Новорожденные в семействе Дадли не ограничиваются тем, что доставляют хлопоты матерям, когда появляются на свет, нам следует помнить об этом, Фердинанд, – вступил в разговор его брат. – И пожалуйста, не делай ему козу. Верю, что он даже кивнет тебе после того, как в течение последнего часа оглушал меня криком. Так что, прелести сельской жизни уже наскучили тебе? А я-то думал, что ты наконец нашел свое призвание. Во всяком случае, вернувшись из Сомерсетшира, я так и сказал Джейн.
 – Джоселин хочет сказать, что мы рады видеть тебя, Фердинанд, – перебила мужа Джейн. – Ты должен пообедать у нас. Обед подадут, как только Кристофера отправят в детскую. Николае уже заснул. Ты должен зайти завтра, чтобы увидеть его.
 – Я здесь не для этого, Джейн, – сообщил Фердинанд. – Можно перекинуться с тобой парой слов, Треш?
 – Наедине? – спросил его брат. – Что-то, что не годится для ушей герцогини? Боже! Между прочим, ты избавился от той женщины? Надеюсь, она не заставила тебя заплатить солидный выкуп?
 – Мисс Торнхилл больше не живет в «Сосновом бору», – сдержанно объяснил Фердинанд.
 – Тогда я вправе гордиться тобой, – сказал его брат. – Особенно если ты не подкупил ее. Я отнесу Кристофера в кроватку, Джейн. Фердинанд может пойти со мной и раскрыть мне свой секрет.
 – Спокойной ночи, Джейн, – сказал тот, кланяясь невестке. – Если можно, я зайду завтра в более подходящий момент.
 – В этом доме ты всегда желанный гость, – приветливо улыбнулась Джейн.
 – Ну, говори, – сказал Трешем, когда они шли по лестнице. – В какую переделку ты попал на этот раз? И не теряй времени, уверяя меня, что это не так. Твое лицо всегда было для меня открытой книгой.
 – Я хотел бы снять твой дом, – коротко объявил Фердинанд. – Разумеется, другой дом, не этот. Если он все еще принадлежит тебе, на что я очень надеюсь, и если он не занят.
 – Там сейчас живут двое, – ответил брат. – Супруги Джейкобс, дворецкий и экономка. Никакой любовницы, Фердинанд, если ты на это намекаешь. У меня есть жена.
 Теперь дай мне угадать. Ты завел любовницу? Случайно, это не Лилиан Тэлбот?
 – Мисс Торнхилл, – ответил Фердинанд. Они подошли к детской, но Трешем не спешил открыть дверь. – Ей надо где-то жить. Она не хочет владеть «Сосновым бором», а я не хочу быть в ответе, если она примется за прежнее.
 – Она не хочет владеть «Сосновым бором», – повторил Трешем. – Полагаю, у тебя слишком чувствительное сердце, Фердинанд, и ты предложил ей «Сосновый бор» без всякой компенсации. А она слишком горда, чтобы принять такой подарок. И слава Богу!
 – Она выиграла его, – признался Фердинанд. – Мы заключили пари. И она не хочет пользоваться плодами своего выигрыша. Затем она сбежала. Что мне оставалось делать? Джентльмен не может проиграть пари и затем вернуть то, что потерял. Это бесчестно.
 Младенец, чьи глаза теперь были закрыты, начал было шевелиться и издавать какие-то звуки, но Трешем похлопал его по спинке, и тот снова успокоился.
 – Меня не интересует, на что ты заключал пари, – сказал герцог. – И, пожалуйста, не рассказывай мне об этом, Фердинанд. Подозреваю, что мне это не понравится. Она убежала, ты помчался за ней, и теперь она твоя любовница, но тебе некуда привезти ее. Все понятно, – добавил он сухо.
 – Дом мне нужен лишь на одну-две ночи, – объяснил Фердинанд, – пока я не подыщу что-то подходящее.
 – Если хочешь услышать мой совет, Фердинанд, – сказал ему брат, – чего ты, как Дадли, конечно, не хочешь, – вручи ей кругленькую сумму и распрощайся. Она не будет голодать. Как только станет известно, что она объявилась в Лондоне, у нее не будет отбоя от состоятельных покровителей. Отправляйся в «Сосновый бор», чтобы не слышать, как мужчины будут хвастать тем, что провели с ней время.
 Я уверен, что твое место в «Сосновом бору». Я был поначалу удивлен, но потом понял, что это так.
 – Все, чего я хочу, – процедил Фердинанд сквозь сжатые зубы, – это получить разрешение использовать твой дом на один-два дня. Твои слуги впустят меня?
 – Впустят, если я напишу записку, – сказал брат, – которую я напишу, как только передам Кристофера няне.
 Ты уже был близок с ней, Фердинанд? Нет, не отвечай.
 Полагаю, ты все еще опьянен ею?
 – Я никогда не был…
 Но он не закончил, так как Трешем открыл дверь детской и вошел внутрь. Фердинанд последовал за ним. Дети спали в одной комнате – Николае в кроватке, новорожденный в колыбели. Фердинанд подошел взглянуть на спящего мальчика, пока его брат укладывал младенца, а няня торопливо вышла из смежной комнаты и сделала реверанс.
 Еще несколько лет назад, подумал Фердинанд, глядя на растрепанные волосенки спящего племянника, никто и вообразить не мог, что Трешем станет таким отменным семьянином. Невозможно было представить его с младенцем на руках или склоненным над колыбелью, как сейчас, когда он со всех сторон подтыкал одеяло под маленькое тельце.
 Все это означало, что его старший брат был счастливым мужем и отцом. Фердинанд почувствовал неожиданный приступ зависти, когда выходил из детской, пожелав няне спокойной ночи.
 Но почему, черт побери, Трешем так и не продал свой второй дом? И знала ли о нем Джейн?
 – Зайди на минуту в библиотеку, – сказал Трешем, – и я напишу записку для тебя. Где ты оставил ее?
 – Возле твоего дома, в коляске, – ответил Фердинанд.
 Его брат промолчал.


* * *

 Виола не покинула экипаж, хотя после того, как Фердинанд исчез за дверью дома герцога Трешема, ей очень хотелось это сделать. Его коляска остановилась позади кареты, в которой ехали Ханна и его слуга. Можно было легко позвать свою горничную, отыскать их багаж среди других сундуков и чемоданов и раствориться в наступающих сумерках.
 Но, возможно, все не так просто. Виола понимала, что была своего рода пленницей. Один из его слуг мог забеспокоиться, попытаться остановить ее, постучать в дверь дома герцога и поднять тревогу. Дело, конечно, не в том, что ее будут удерживать против воли. Но она поставит лорда Фердинанда в неловкое положение перед его и герцога слугами и, возможно, даже перед его братом.
 На это она не пойдет.
 В эти минуты она могла бы находиться в «Сосновом бору», подумала Виола. Одна. Неоспоримая владелица. Как глупо вместо этого сидеть здесь. Но «Сосновый бор» больше не мог дать ей мир и безопасность. После того как она прочитала письмо Клер, она поняла, что весь доход от «Соснового бора» будет уходить Дэниелу Кирби на погашение долгов отчима, даже если это приведет к обнищанию имения. Однако позже Виола догадалась, что его не устроит подобное решение. Он хотел, чтобы она вернулась и начала работать на него. Если она не вернется, он накажет ее, используя Клер.
 Лорд Фердинанд, безусловно, будет щедро платить ей, когда она станет его любовницей. Но Виола знала, что Дэниел Кирби не удовлетворится частью ее заработка. Он хотел сам контролировать ее доходы.
 Всю дорогу до Лондона Виола обдумывала сложившуюся ситуацию и задавалась вопросом, что ей выбрать. Но приходила к одному и тому же выводу – ей придется вернуться к жизни куртизанки.
 Кроме того, ей была невыносима мысль стать любовницей лорда Фердинанда. Она не хотела заниматься с ним любовью, как они делали это на берегу реки, в качестве его содержанки. Она не хотела зарабатывать на жизнь, удовлетворяя его в постели. Нет, только не Фердинанда.
 Дверь экипажа открылась, и прервалась цепь ее размышлений. Фердинанд сел рядом с ней. Она повернулась к нему, но уже наступил вечер и внутри экипажа было темно. Даже при всем этом она вздрогнула при его появлении и пожалела, что у нее не хватило смелости скрыться вместе с Ханной, пока он находился в доме брата. Виолу чрезвычайно тяготило ее положение.
 – Мы будем там через несколько минут, – сказал Фердинанд, когда экипаж тронулся в путь. – Вы, должно быть, устали после такой долгой дороги.
 – Да.
 Он взял ее руку в свою и крепко сжал, но не сделал попытки притянуть Виолу к себе, поцеловать или даже заговорить с ней. Его рука не расслабилась. Она подумала, что, возможно, он сожалеет об их уговоре и герцог Трешем пытался отговорить его от этого. Но это было не важно.
 Ничто не имело смысла. Завтра он сможет отправиться в «Сосновый бор». Его место – там, как ни горько это сознавать. Он забудет ее, и очень скоро.
 О будущем она будет думать завтра. Виола закрыла глаза и прислонилась головой к стенке кареты. Да, да, она позволит себе ни о чем не думать сегодня ночью.
 Дом, в котором герцог Трешем устраивал своих любовниц, располагался в тихом респектабельном районе Лондона. Слуга, вышедший на стук лорда Фердинанда, также прекрасно мог служить в любом приличном семействе. Его жена отвечала тем же требованиям. Она тоже вышла в холл, чтобы узнать, кем были поздние гости. Она сначала сделала реверанс перед лордом Фердинандом, а потом перед Виолой, когда он представил ее и объяснил, что она проведет здесь несколько дней. Они бросили на нее взгляд, к которому она уже привыкла, словно она была достойной уважения леди. Герцог Трешем не потерпел бы слуг, которые стали бы обращаться с его любовницами, как со шлюхами.
 – Я покажу мисс Торнхилл дом, – сообщил Фердинанд дворецкому. – Пожалуйста, займитесь багажом леди и отведите горничную в ее комнату.
 – Так вы бывали здесь раньше? – спросила Виола, когда он повел ее в комнату налево.
 – Нет, никогда, – признался он, – но это не очень большой дом, и я не думаю, что могу заблудиться.
 Виола вспомнила, что он произнес похожие слова, когда впервые попал в «Сосновый бор» и отправился на поиски гостиной. Казалось, это было в какой-то далекой жизни.
 Гостиная, в которой они очутились, была со вкусом обставлена и убрана в изысканных тонах серого и лилового, словно цветы лаванды. Это была очень женская комната, хотя в ней не хватало тепла. Очень приятное для любовницы место, где можно развлекать своего хозяина, решила Виола, осматриваясь вокруг наметанным взглядом, прежде чем отправиться в спальню.
 Следующая комната была менее симпатичной, но более уютной. Около камина стояли удобные кресла, там же находился маленький, но элегантный письменный столик со стулом перед ним. Здесь же стояли полки с книгами и фортепьяно. Перед одним из кресел стояли пустые пяльцы, а к стене был прислонен мольберт.
 Любовницы герцога Трешема – или по крайней мере одна из них – сохранили свои привязанности. У комнаты был такой вид, словно в ней жили долго и, возможно, даже счастливо. Может, в конце концов, быть любовницей действительно предпочтительнее той, жизни, которую она вела четыре года. Возможно, так появляется перспектива каких-то отношений. Но кем бы ни была та бедная женщина, познавшая счастье с герцогом Трешемом, сейчас она уже покинула это место. Он женился на герцогине.
 – Мне нравится эта комната, – заметила Виола, – кто-то создал здесь уютный дом.
 Фердинанд тоже пристально рассматривал предмет за предметом, слегка нахмурив брови. Но он не высказал никаких замечаний вслух. Он провел Виолу в столовую, затем наверх.
 Вид спальни крайне удивил ее. Хотя она была обильно убрана в бархат и атлас, а на полу лежал толстый ковер, она не выглядела типичным любовным гнездышком. Большинству мужчин нравился красный цвет как фон для их чувственных наслаждений. Спальня Лилиан Тэлбот была выдержана в красных тонах. В этой же преобладали разнообразные оттенки зеленого мха, кремовые и золотистые тона.
 В этой комнате чувствуешь себя скорее любимой, нежели любовницей. Виола обрадовалась, что именно здесь проведет свои последние часы с лордом Фердинандом. Она не будет его любовницей, потому что не хочет, чтобы он платил ей, но ей будет приятно, если вся обстановка поможет ей видеть его любовником, а не клиентом.
 Дверь, ведущая, должно быть, в гардеробную, слегка приоткрытая, когда они вошли в спальню, была плотно закрыта с другой стороны. Виола обернулась, чтобы взглянуть на лорда Фердинанда. Он стоял в дверном проеме, заложив руки за спину и слегка расставив длинные ноги. Он выглядел красивым, могучим и слегка опасным – и явно смущенным. Конечно, она поняла, что все это было внове для него.
 – Это подойдет, пока я не подыщу что-нибудь другое?
 – Да, конечно.
 Он избегал встречаться с ней глазами.
 – Вы, должно быть, очень устали, – предположил он.
 – Весьма.
 – Тогда я вас покидаю, – сообщил Фердинанд. – Я вернусь завтра, чтобы посмотреть, как вы устроились. Осмелюсь пообещать, что остальные ваши вещи из «Соснового бора» прибудут в ближайшие несколько дней. Вчера я отправил туда записку.
 Он собирался оставить ее из уважения к ее усталости после двух дней пути. Виола не ожидала этого. Как все просто. Может быть, сегодня она видит его в последний раз, прежде чем придет черед обдумать свое положение.
 Но она не желала проводить надвигавшуюся ночь в одиночестве. Все произошло слишком быстро. У нее не было возможности закалить свою волю и свыкнуться со своим положением. Возможно, завтра она подготовится к этому, но сегодня ночью…
 Она пересекла комнату и коснулась кончиками пальцев его груди. Фердинанд не пошевелился, когда она улыбнулась ему и выгнула тело так, что коснулась его своими бедрами.
 – Я действительно устала, – сказала она, – и готова лечь в постель, а вы?
 Его лицо вспыхнуло.
 – Не делайте этого, – сказал он хмурясь, – не делайте этого, слышите? Если бы я захотел провести время с чертовой шлюхой, я пошел бы в бордель. Я не хочу Лилиан Тэлбот. Я хочу вас. Я хочу Виолу Торнхилл.
 Она совершенно бессознательно украсила свое другое "я", поняла Виола, отчаянно стремясь оградить себя от боли.
 Как странно, подумала она, даже пугающе странно, что Лилиан Тэлбот отталкивала его, и именно Виола Торнхилл манила к близости. Именно Виолу он хотел видеть своей любовницей. Она отошла от него. Без привычной маски Виола чувствовала себя беззащитной.
 – Давайте по крайней мере будем честны друг с другом, – предложил Фердинанд. – Разве обязательно между нами должны быть искусственные трюки и какие-то игры только потому, что мы хотим быть вместе? Полагаю, было до обидного очевидно, что вы моя первая женщина. Тогда дайте же мне возможность быть первым мужчиной Виолы Торнхилл. Давайте создадим в наших взаимоотношениях душевный комфорт, помимо удовольствия. А может быть, даже дружбу. Как вы полагаете, это возможно?
 Но Виола только покачала головой, а непролитые слезы комом встали у нее в горле.
 – Не знаю, – прошептала она.
 – Меня не интересует Лилиан Тэлбот, – повторил Фердинанд. – Она только заставит меня постоянно чувствовать свою неловкость. Я хочу только вас и никого больше, хотите верьте, хотите нет.
 Настало время открыть правду, время сказать ему, что раньше в карете она обманула его, вынудив согласиться на окончание взаимоотношений без предварительного уведомления. Сообщить, что она намеревалась воспользоваться свободой уже на следующее утро.
 Виола снова приникла к нему и спрятала лицо у него на груди.
 – Ах, Фердинанд… – Вот и все, что она смогла вымолвить.




 Глава 17


 Он попал в затруднительное положение. Инстинкт подсказывал ему выбраться из воды, так чтобы можно было встать на берегу и рассматривать ситуацию с безопасного расстояния. Если бы он вернулся в свои апартаменты в Лондоне, он смог бы разобраться во всем, что с ним происходит. Еще не поздно. Он мог бы переодеться и пойти в клуб для джентльменов, например, в «Уайте», встретить там друзей, узнать, какие развлечения предоставляет Лондон на этот вечер, и посетить одно или два. Жизнь вновь станет знакомой и уютной.
 Неужели все мужчины поначалу испытывали такие чувства к своим любовницам? Их души стремились к единению, уюту, миру? К любви? Многие ли мужчины так страдают от иллюзии, что женщина – их другая половина?
 Он действительно был наивен, если испытывал подобные чувства. Но Фердинанд твердо знал, что все случившееся между ним и Виолой несколько вечеров назад на берегу реки в «Сосновом бору» только подтвердило все, что он знал о себе большую часть жизни. Он скорее останется холостым на всю жизнь, чем будет просто совокупляться.
 Он обнял Виолу и поцеловал в губы, когда она подняла лицо ему навстречу.
 – Вы хотите, чтобы я остался? – спросил он и тут же приложил палец к ее губам. – Вы должны быть честны. Я никогда не заставлю вас лечь со мной в постель, если вы этого не захотите.
 Ее губы изогнулись под его предостерегающим пальцем.
 – А что, если я никогда этого не захочу?
 – Тогда мне придется искать другой выход, – сказал он, – но вы больше не вернетесь к своей прежней жизни.
 Я этого не допущу.
 Ее улыбка могла принадлежать только Виоле, а не другой женщине, что он с радостью и отметил. И в ней был оттенок грусти.
 – А вам самому есть что сказать по этому поводу?
 – Конечно, есть, – отозвался он. – Вы – моя женщина.
 Не любовница – женщина. Фердинанд говорил, не обдумывая своих слов, но знал, что говорит правду. Он принял ответственность за нее. У него не было никаких официальных обязательств перед ней и никакого права требовать от нее послушания. Тем не менее она была его женщиной.
 – Останьтесь со мной, – взмолилась Виола. – Я не хочу быть одна сегодня ночью. И я хочу вас.
 Он почти сказал ей, что она может доверять ему. Хотя большую часть своей жизни Фердинанд не доверял никому, кроме себя, зная, что даже ближайшие и дорогие ему люди могли предать его, превратить твердую почву под ногами в зыбучие пески. Он доверял только себе и ни разу в жизни не сделал того, что счел бы позорным и бесчестным. Виола тоже могла доверять ему. Но как он мог выразить все словами и не показаться глупым, хвастливым мальчишкой? Он должен убедить ее, вот и все. Только время ему поможет.
 Между тем Виола сказала, что хочет его. И, Бог свидетель, он тоже хотел ее. Весь день Фердинанд ощущал ее в крови словно лихорадку. Как и вчера, когда он помчался вдогонку за ней.
 Он заключил ее в объятия и жадно поцеловал. Виола обняла его и так же горячо поцеловала в ответ. Неожиданно Фердинанд вспомнил, что еще полчаса назад она сидела в его карете.
 – Идите в гардеробную и чувствуйте себя как дома, – сказал он. – Возвращайтесь минут через десять.
 Она улыбнулась ему.
 – Спасибо.
 Когда пятнадцать минут спустя она вернулась, Фердинанд сидел на краю постели, откинув покрывало. Он разделся до бриджей для верховой езды. На ней была ночная рубашка, возможно, та самая, в которую она была одета в ту ночь, когда он разбил вазу. Рубашка была белая и укрывала ее от шеи до запястий и щиколоток. Ее волосы были распущены и расчесаны, и блестели, словно медь. Они спускались ниже спины. Даже если бы она вышла к нему нагой, она не была бы более желанной. Или если бы одна-единственная свеча освещала красное убранство комнаты, которое Фердинанд ожидал найти в этой спальне.
 Виола подошла к нему, и он расставил ноги и протянул руки ей навстречу, так чтобы она могла подойти к самому краю кровати и коснуться его. Он взял ее руками за узкую талию и уткнулся лицом в ложбинку между ее грудей. Ночная рубашка пахла свежестью. И она тоже.
 Самым возбуждающим запахом, как он сейчас обнаружил, был аромат мыла и женщины. Ее пальцы легко касались его густых волос.
 – Хотите, чтобы я разделась? – спросила она. – Я не знала, как лучше.
 – Нет. – Фердинанд поднялся на ноги и стащил покрывало. – Ложитесь, дайте мне разглядеть вас, прежде чем погасить свечу.
 – Вы хотите задуть свечу? – спросила Виола, когда вытянулась на постели и разгладила рубашку на коленях.
 – Да.
 Дело было не в том, что он не хотел ее видеть. И не в том, что он смущался собственной наготы. Ведь они уже были обнаженными две ночи назад в лунном свете. Фердинанд и сам не знал, зачем ему понадобилась темнота. Или почему он не хотел, чтобы она сняла свою рубашку. Возможно, в темноте легче фантазировать – создать иллюзию, что они не мужчина и любовница, занимающиеся любовью ради его удовольствия, а супружеская пара, которая находит тепло и комфорт в телах друг друга в постели, где они спят рядом.
 Он задул свечу, снял бриджи и устроился рядом с ней.
 Фердинанд подложил ей руку под голову, Виола повернулась к нему, и их губы сомкнулись.
 – Люби меня, Фердинанд, – попросила она, – как две ночи назад. Пожалуйста! Никто никогда не любил меня.
 Только ты. Ты был первым.
 Его руки изучали теплые изгибы ее тела поверх рубашки.
 – Я не знаю, как доставить тебе удовольствие, – признался он. – Но я научусь, если ты будешь терпелива со мной.
 Больше всего на свете мне хочется сделать тебе приятное.
 – Ты доставил мне удовольствие, – сказала она. – Большее, чем кто-нибудь или что-нибудь. Ты доставляешь мне радость и сейчас. Ты приятен мне, мне нравится твой запах.
 Он засмеялся. Фердинанд вымылся после дороги, но у него с собой не было привычной туалетной воды. Он понял, что она ничего не имеет против его неопытности. Возможно, это притягивало Виолу Торнхилл больше, чем опытность.
 Фердинанд занимался любовью именно с Виолой Торнхилл, почему-то он воспринимал ее как девственницу. Он чувствовал себя очень способным и встревоженным. Но Фердинанд отбросил это последнее ощущение. Он мог обеспечить ей безопасность только как ее любовник.
 Виола не имела ничего против его неопытности, поэтому Фердинанд расслабился и тоже позабыл о ней. Он изучал ее пальцами, познавая каждый изгиб тела своей женщины, в то время как желание горячило его кровь, вызывало сладостные судороги в паху и превратило в камень его оружие. Он открыл места – некоторые казались совершенно неожиданными, – прикосновение к которым вызывало у Виолы нежное мурлыканье от удовольствия и медленные вздохи, подтверждавшие ее желание. Он начал познавать ее.
 Затем Фердинанд просунул руку под рубашку и начал двигаться вверх по гладкой коже ее стройных ног к груди.
 Ее тело было горячим и влажным. Она раздвинула бедра, и ее руки замерли на его теле, пока его пальцы продолжали исследовать ее, изучать каждую складочку. Когда ее внутренние мускулы сжались вокруг его пальцев, Фердинанд испытал почти невыносимое возбуждение.
 И вдруг подушечка его большого пальца, движимая каким-то инстинктом, нашла местечко у входа в ее самое интимное место и легко потерла его, Фердинанд тут же понял, что, возможно, обнаружил точку, дающую наивысшее наслаждение. Виола задрожала, ее руки сжали его плечи, и она достигла пика.
 Когда все кончилось, Фердинанд тихо засмеялся.
 – Неужели я так хорош? – спросил он.
 Виола засмеялась вместе с ним, ее голос слегка дрожал и прерывался.
 – Должно быть, так, – сказала она. – Что ты сделал?
 – Это мой секрет, – пошутил он. – Я обнаружил у себя скрытые таланты. Я прирожденный любовник, ты согласна?
 Они оба рассмеялись. Фердинанд приподнялся на локте и склонился над Виолой. Они не задернули шторы на окнах, и в темноте он смутно видел на подушке ее лицо в ореоле волос.
 – И ужасно скромный.
 – Согласен, ужасный, это точно. – Он потерся носом о ее нос.
 – Надеюсь, на этом все не закончится, – прошептала она.
 Он добродушно рассмеялся.
 – Дай мне минуту, – попросил он, – и я докажу тебе, что всегда говорю только правду.
 Фердинанд не стащил до конца ее ночную рубашку.
 Фантазии казались более заманчивыми, чем нагота. Он подвинулся и устроился меж ее бедер.
 – Что ж, покажи, на что ты способен, – сказала она, – а я буду судить. Думаю, ты просто хвастаешься.
 Фердинанд проник в ее лоно жестко и глубоко и подавил желание тут же завершить акт. На этот раз он знал, чего ожидать, и выдержка далась ему немного легче. Он хотел выждать, хотел дать ей время получить наслаждение вместе с ним.
 – Нет, – сказала Виола, и ее голос прозвучал поразительно спокойно, – ты не хвастался.
 Распутница. Шлюха. Колдунья. Женщина.
 Он приподнялся на локтях и усмехнулся ей.
 – Пять минут? – спросил он. – Или десять? Как ты думаешь, на что я способен?
 – Я не заключаю пари, когда у меня нет надежды выиграть, – призналась она. – На что ты способен? Подожди, дай подумать. Полагаю, на сумму этих чисел – на пятнадцать. – И она снова засмеялась.
 Фердинанд начал двигаться в ней, перенеся на нее большую часть своего веса, лаская ее медленными ритмичными движениями, наслаждаясь ее ароматом, звуками их соединения, осознанием того, что она испытывает те же непередаваемо приятные ощущения, что и он, что они испытывают их вместе.
 Вместе! Это был ключ ко всему процессу. Они были одним целым. Тела, объединенные в глубоко интимном, бесконечно приятном танце. И не только их тела. Не просто любой мужчина с любой женщиной.
 – Виола, – прошептал он ей на ухо.
 – Да…
 Они поцеловались, не прерывая любовного ритма. Но Виола знала, знала наверняка, о чем он сказал ей, произнеся одно лишь имя. Неизвестно сколько времени спустя она тоже назвала его по имени.
 – Фердинанд…
 – Да.
 Они снова поцеловались, а потом он зарылся лицом в ее шелковистые ароматные волосы и ускорил и углубил свои движения, пока не почувствовал, как у нее напрягся каждый мускул и она становится все ближе к нему, ближе и ближе, и вдруг…
 Это случилось с ними обоими. Он не прислушивался специально, но знал, что она закричала, так же как и он. У него не было опыта, но инстинкт подсказал ему, что то, что они испытали вместе и одновременно, было чем-то редким и драгоценным. Они познали рай вместе.
 Его друзья отвезут его в психиатрическую больницу и оставят там навечно, если он когда-нибудь начнет болтать при них об этих божественных моментах, подумал Фердинанд. Разговоры его друзей о женщинах всегда были приземленными и даже грязными.
 Он опустил ее рубашку и прижал Виолу к себе словно ребенка.
 – Спасибо, – сказал он и поцеловал ее в макушку.


* * *

 Ночь была подобна сладкой агонии. После занятий любовью они проголодались и, одевшись, спустились вниз к холодному ужину, который Фердинанд заказал заранее. Когда они закончили трапезу и немного поболтали, наступила ночь. Виола ожидала, что Фердинанд отправится домой.
 Но он спросил, протянув руку через маленький круглый стол, хочет ли она, чтобы он остался, и она ответила – да.
 Они спали вместе. Они также дважды занимались любовью – вернувшись в кровать после ужина и перед тем, как встать утром. Но именно сон – вдвоем, рядом – оказался самым восхитительным ощущением. Виола спала урывками и каждый раз, проснувшись, осознавала, что Фердинанд рядом – иногда отвернувшись от нее, чаще обнимая ее во сне. Просто быть вместе, казалось, создавало большую близость, чем интимные отношения. И было более соблазнительным.
 Когда они сели завтракать, у нее разболелась голова.
 На нем была вчерашняя одежда, и Фердинанд выглядел не так безупречно, как обычно. Его волосы были взлохмачены, хотя он причесал их. Он был небрит, но казался неотразимым.
 – У меня на сегодня намечено несколько дел, – сказал он, – прежде всего – зайти домой и переодеться. – Он усмехнулся и провел рукой по щеке. – И избавиться от бороды. Однако вполне возможно, что я появлюсь здесь во второй половине дня. Нам нужно обсудить вопрос о твоем жалованье, затем мы забудем об этом и никогда больше не станем возвращаться к этому вопросу. Я нахожу эту часть нашего договора несколько безвкусной, ты не согласна?
 – Но очень существенной. – Она улыбнулась, стараясь глазами запомнить его таким – присущую ему неугомонную мальчишескую манеру, лукавую улыбку, показавшуюся ей поначалу распутной, уверенный вид с оттенком бессознательного высокомерия, что шло от его происхождения и воспитания, намек на готовность всегда идти на риск, что спасало его от того, что могло показаться мягкотелостью.
 – Думаю, Джейн пригласит меня сегодня на обед, – сообщил он. – Я обещал зайти к ним на днях, чтобы посмотреть на детей – вчера вечером они уже спали. Если же не Джейн, то меня пригласит Энджи – леди Хейуорд, моя сестра. Она быстро выкурит меня из норы, узнав, что я вернулся в город.
 Виола заставила себя улыбаться. У него была семья, которую он любил больше, чем ему это казалось. По его голосу она поняла, что он с нетерпением ждет встречи с родными. Пропасть между ними была огромной, непреодолимой. Как его любовница она всегда будет находиться на теневой стороне его жизни, выполняя низменную, но необходимую работу. Пусть это будет продолжаться не более нескольких недель или месяцев, пока он не устанет от нее. Его же семья останется с ним на всю жизнь.
 Эти мысли укрепили се решение.
 – Однако я не задержусь там допоздна. – Фердинанд потянулся через стол, как вчера вечером, и взял ее руку в теплую ладонь. – Я не поддамся на их уговоры отправиться на бал или в театр, запланированные на сегодняшний вечер. Я вернусь сюда сразу после обеда. – Он сжал ее пальцы. – Мне кажется, я не дождусь этого момента.
 – Я тоже, – улыбнулась она в ответ.
 – Правда, Виола? – Его темные глаза не отрываясь вглядывались в нее. – Это и правда не только работа для тебя? Ты действительно…
 – Фердинанд. – Виола поднесла к щеке их сплетенные руки. Его неуверенность и уязвимость, находящиеся в таком контрасте с образом, который он показывал миру, разрывали ей сердце. – Ты не можешь верить этому, особенно после сегодняшней ночи. Пожалуйста, не верь, никогда не верь.
 – Нет, – засмеялся он, – я не поверю. Однако мне не нравится наш уговор. Виола, и я прямо говорю тебе об этом. Ты должна вернуться в деревню – мисс Торнхилл из «Соснового бора». Или стать моей женой – леди Фердинанд Дадли. Ты должна стать моей. Меня не заботит, что у тебя нет отца или что ты делала то, что делала, чтобы не умереть с голоду. И мне безразлично, что скажут люди.
 Такой уж я человек, что от меня только и ждут, что я ввяжусь в какие-нибудь неприятности.
 – Женитьбу на мне вряд ли можно назвать неприятностью, – грустно сказала Виола.
 – Давай сделаем это, – настойчиво попросил он. – Давай просто сделаем это. Я куплю специальную лицензию и…
 – Нет! – Она повернула голову, чтобы поцеловать наружную сторону его руки, прежде чем отпустить ее, и поднялась на ноги. – Но это именно то, что сделали Трешем и Джейн, – быстро проговорил Фердинанд, тоже вставая из-за стола. – Как-то раз утром они просто взяли и поженились, пока мы с Энджи изобретали всевозможные способы побудить его сделать ей предложение. Он объявил об их свадьбе во время бала того же дня. Думаю, они ни разу не пожалели об этом. И, кажется, очень счастливы.
 Стать женой Фердинанда, вернуться в «Сосновый бор» вместе с ним…
 – С нами этого не произойдет, дорогой, – мягко сказала Виола и вздрогнула, поняв, что произнесла ласковое слово вслух. – Тебе пора отправляться, у тебя много дел.
 – Да. – Он взял ее за обе руки и поочередно поднес их к губам. – Мне бы хотелось, чтобы я встретил тебя шесть-семь лет назад, Виола. До того.., да, до того. Чем ты тогда занималась?
 – Возможно, подавала кофе в гостинице у своего дяди, – сказала она. – А ты находился среди пыльных книг в библиотеке где-нибудь в Оксфорде, изучая латинские склонения. А теперь ступай.
 – Тогда договорим позже. – Фердинанд все еще держал ее за руки. Затем нагнулся и коснулся губами ее губ. – Я могу пристраститься к тебе. Прими это как предупреждение. – Он улыбнулся ей, прежде чем повернуться и выйти из комнаты.
 Вполне уместно, подумала Виола, что ее прощальный взгляд запечатлел его таким, каким он был при первой встрече. Фердинанд улыбался как сейчас, когда их глаза встретились там, на зеленой лужайке после соревнования по бегу в мешках.
 Тогда он был красивым дерзким незнакомцем.
 Теперь – любовью всего ее сердца.
 Она продолжала стоять у обеденного стола, пока не услышала, как открылась и закрылась за ним входная дверь.
 Виола зажмурилась и крепко сжала спинку своего стула.
 Затем она глубоко вздохнула и отправилась на поиски Ханны.




 Глава 18


 Утро было в самом разгаре, когда Фердинанд отправился в контору Селби и Брэтуэйта. К счастью, Селби освободился через пять минут после того, как он появился там.
 – А, милорд. – Адвокат встретил его у двери своего офиса и тепло пожал ему руку. – Вернулись в Лондон до конца сезона? Надеюсь, «Сосновый бор» вам понравился.
 Я слышал от его милости о некоторых неприятностях, с которыми вы столкнулись, приехав туда. Но, надеюсь, все благополучно разрешилось. Присаживайтесь и расскажите мне, чем я могу быть вам полезен.
 Мэтью Селби, средних лет, радушный, с густыми вьющимися волосами, представлял собой типичный образ прямого уважаемого отца семейства. Он также был одним из лучших адвокатов в Лондоне.
 – Вы должны, – сообщил Фердинанд, – передать владение «Сосновым бором» мисс Висгле Торнхилл. Я хочу, чтобы это было юридически оформлено в письменной форме и чтобы больше никогда не было споров по поводу этой собственности.
 – Это та самая леди, которая жила в имении, когда вы появились, – сказал адвокат, нахмурясь. – Его светлость упомянул ее имя. У нее нет законных прав на имение, милорд.
 Хотя его светлость настаивал на том, чтобы лично посетить компанию «Вестингхаус и сыновья», я провел собственное расследование, поскольку вы мой постоянный клиент.
 – Будь у нее законные права, зачем мне приходить к вам? – сказал Фердинанд. – Подготовьте необходимые бумаги, и я подпишу их. Я хочу сделать это сегодня же.
 Селби снял очки, которые обычно сидели на середине его носа, и посмотрел на Фердинанда с отеческой озабоченностью, словно тот был мальчиком, неспособным самостоятельно принять правильное решение.
 – При всем моем уважении к вам, могу ли я предложить вам обсудить это дело с герцогом Трешемом, прежде чем принять скоропалительное решение?
 Фердинанд буквально пригвоздил его взглядом.
 – У Трешема есть какие-либо претензии на «Сосновый бор»? – спросил он. – Или он мой опекун?
 – Извините, милорд, – сказал Селби. – Я просто подумал, что он может помочь вам найти правильное решение.
 – Так вы согласны, что «Сосновый бор» – мой? – продолжил допрос Фердинанд. – Вы только что заявили об этом. Вы провели расследование и обнаружили, что на этот счет нет никаких сомнений.
 – Никаких, милорд. Но…
 – Раз «Сосновый бор» мой, я могу отдать его, – заявил Фердинанд, – мисс Виоле Торнхилл. Я хочу, чтобы вы подготовили для меня нужные бумаги, Селби. Я должен быть уверен, что все сделано по закону. Я не хочу, чтобы кто-то еще прискакал в «Сосновый бор» через пару лет и заявил, что он выиграл эту проклятую собственность в карты и намерен вышвырнуть ее на улицу. Итак, вы сможете сделать это для меня или мне обратиться к кому-нибудь еще?
 Селби посмотрел на него через стол с легким упреком и снова водрузил на нос очки.
 – Я могу сделать это, милорд, – сказал он.
 – Отлично! – Фердинанд откинулся на спинку стула и скрестил ноги. – Тогда за дело. Я подожду.
 Пока длилось ожидание, он думал о «Сосновом боре» и деревушке Треллик – о том, что спевки на этой неделе пройдут без него, о Джейми, который остался без урока латыни, о леди, ломающих глаза при занятиях рукоделием в плохо освещенном холле церкви, вместо того чтобы расположиться в гостиной в «Сосновом бору», о том, что откладывается строительство коттеджей для работников. Он вспомнил одно место на речном берегу, мимо которого протекала река и на котором в траве росли ромашки и колокольчики, о холме, с которого, крича и смеясь, сбегала восхитительная молодая женщина. О деревенской девушке с ромашками в волосах.
 Что ж, решил он позже, выходя из конторы своего поверенного в делах, теперь больше нечего думать об этом деле. Теперь он не имеет никакого отношения к имению.
 На этот раз Виоле придется принять его подарок. У нее не будет другого выхода. Сегодня днем он передаст ей готовый и заверенный печатью документ. Конечно – он зашагал медленнее, и из походки исчезли задор и легкость, – это будет означать, что ей не нужно больше оставаться его любовницей. Но ведь это самое последнее средство из всего арсенала его предложений.
 На самом деле он не хотел видеть Виолу Торнхилл своей любовницей. Он хотел ее… Ну, он просто хотел ее. Но, вот дьявол, ему придется учиться обходиться без нее. Вот так-то! Конечно…
 – Строишь замки на песке, Фердинанд?
 Он поднял голову и увидел брата на лошади, ехавшего ему навстречу.
 – Трешем, – отозвался он.
 – И какой мрачный взгляд, – заметил герцог. – Полагаю, она не согласилась на твои условия? Женщины такого сорта не стоят того, чтобы о них думать, поверь мне на слово. Ты не хочешь пойти со мной в боксерский клуб Джексона и поразмяться? Замечательное средство против уязвленной гордости.
 – А где Джейн? – поинтересовался Фердинанд.
 Его брат приподнял брови.
 – Ангелина взяла ее с собой за покупками, – ответил Трешем. – Это означает появление еще одной шляпки, у нашей сестры, имеется в виду. Можно только удивляться, почему Хейуорд все еще безмолвно оплачивает бесконечные счета. Энджи думает, что ей необходима шляпка на каждый день года и несколько запасных.
 Фердинанд усмехнулся.
 – Остается только надеяться, что Джейн сумеет удержать ее от покупки чего-то в ее обычной крикливой манере, – сказал он. – Что делать. Бог не одарил сестру вкусом.
 – Сегодня у нее на голове было чудовище красно-коричневого цвета, с венчающим ярко-желтым плюмажем высотой примерно в ярд, – поделился своими впечатлениями Трешем. – Я сделал ошибку, посмотрев на нее в монокль. И очень рад, что с ней на публике появится моя жена, а не я.
 – Еще бы! – горячо согласился Фердинанд и продолжил:
 – Сегодня я зашел к Селби и передал «Сосновый бор» мисс Виоле Торнхилл.
 Брат посмотрел на него сверху вниз непроницаемым взглядом.
 – Ты дурак, Фердинанд, – изрек он наконец, – но нет худа без добра. Она вернется туда и исчезнет из твоей жизни. Глупо влюбляться в чью-то любовницу, особенно в такую знаменитость.
 В голове Фердинанда что-то сработало. В памяти всплыла комната, которую он видел вчера вечером, – та, с пианино, мольбертом и пяльцами для вышивания. Ее убранство не выходило у него из головы.
 Трешем играл на фортепьяно, он также рисовал, но это были скрытые, подавляемые таланты, пока за дело не взялась Джейн. Их отец воспитал своих сыновей так, что они считали искусство и музыку исключительно женскими занятиями. Его наследники стыдились развивать свои таланты. Даже сейчас Трешем очень редко садился за фортепьяно и играл только для Джейн. И рисовал лишь тогда, когда она была рядом, тихо занимаясь вышиванием. Она была очень искусна в рукоделии. Та комната…
 – Но именно так ты и поступил, – сказал Фердинанд, напряженно глядя в глаза брату. – Ты влюбился в свою любовницу, Трешем. И женился на ней.
 Трешем устремил на него один из своих самых мрачных взглядов.
 – Кто тебе сказал? – Голос брата всегда был очень спокоен и приятен для слуха, когда он пребывал в таком настроении.
 – Некая комната в некоем доме, – ответил Фердинанд.
 Но не только комната. В доме была спальня, окрашенная в неожиданно элегантные салатовые и кремовые тона.
 Фердинанд готов был поспорить на что угодно, что именно Джейн оформляла ее. У нее был безупречный вкус в выборе цветовой гаммы. До замужества она была любовницей Трешема. По крайней мере теперь Фердинанд понял, почему брат так и не продал этот дом.
 – Мне лучше арендовать у тебя помещение, Трешем, – сказал он, пока брат продолжал его разглядывать, стиснув зубы. – Думаю, не надолго. Она скорее всего тут же вернется в «Сосновый бор», как только узнает, что он теперь окончательно принадлежит ей. Ты наконец сможешь расслабиться. Твой младший брат избежит когтей печально известной хищницы. В отличие от тебя. Все думали, что твоя любовница когда-то убила кого-то топором.
 – О Боже, Фердинанд. – Трешем опустил руку и похлопал кнутом по сапогу. – Тебе что, жить надоело? И вот тебе совет, мой дорогой, – можешь приставить к моему лбу пистолет и спустить курок, если ты должен будешь это сделать, но не смей бросать тень на доброе имя моей герцогини. Я этого не позволю.
 – А я, черт возьми, не потерплю, чтобы склоняли имя мисс Торнхилл, – заявил Фердинанд.
 Его брат выпрямился.
 – В чем дело, Фердинанд? – спросил он. – Тебя так сильно огорчает, что она уедет?
 Жизнь станет пустой и бесцельной без нее, лишится смысла. Но Фердинанд полагал, что сумеет оправиться.
 Никто еще не умирал от такой смешной болезни, как разбитое сердце. И когда он начал так думать о ней? После того как познал ее в постели? Возможно, то, что его преследует, просто похоть. И ничего более серьезного.
 – Дело в том, – начал он, – что, если я не передам ей имение, она вынуждена будет оставаться моей любовницей. Я могу поддаться искушению, но это будет неправильно. Поверь мне, Треш, меня не интересует, чем она занималась в прошлом. Осмелюсь предположить, что у нее были на то веские причины. Но теперь она мисс Торнхилл из имения «Сосновый бор». Она – леди. И меня угнетает мысль, что она уйдет. И если ты позволишь себе насмехаться над ней, утверждать, что я несу чушь, я стащу тебя с лошади и пересчитаю все зубы. Клянусь, я так и сделаю!
 Трешем довольно долго задумчиво смотрел на Фердинанда, затем спешился и встал рядом.
 – Пойдем со мной в клуб, – повторил он свое приглашение, – и можешь выбить из меня дух, если это тебе поможет и если у тебя это получится. Только оставь мои зубы в покое. Странно, я никак не думал, что ты станешь волочиться за юбками, Фердинанд. Но, возможно, мне следовало догадаться, что, если уж ты влюбишься, это будет всерьез.
 Когда Фердинанд вернулся в дом, уже вечерело. После того как они побоксировали у Джексона, он зашел в родовой дом Дадли. Там он встретил Анжелину, которая чуть не заговорила его до смерти и заставила обоих братьев полюбоваться на ее очередное приобретение. Он повозился с племянником, которого Трешем привел на чай из детской. Энджи и Джейн поспорили, у кого он сегодня обедает. Выиграла сестра, хотя Фердинанд предупредил, что не пойдет с ней на бал после обеда. Ее должен был сопровождать Хейуорд, как она объяснила, но он почти не танцует, тогда как Ферди великолепный танцор, и если она появится вместе с ним, ей будут завидовать все остальные леди.
 Наконец Фердинанд вернулся в дом, где оставил Виолу. Он не знал, как ему лучше поступить. Протянуть ей дарственную и сообщить, что «Сосновый бор» отныне ее, хочет она того или нет? Или держать новость в тайне до наступления ночи? Может быть, они разделят постель уже сегодня вечером? Или это будет бесчестно? Проклятие, честь иногда слишком тяжелый груз для совести.
 – Передайте мисс Торнхилл, что я вернулся, – попросил он Джейкобса после того, как тот открыл ему дверь. – Где она?
 – Ее здесь нет, – сказал дворецкий"принимая у него цилиндр и трость.
 Вот дьявол! Он не предвидел, Что она может выйти.
 День был прекрасный, и, должно быть. Виола захотела прогуляться.
 – Я подожду. – Фердинанд расстроился. – Она сказала, когда вернется?
 – Нет, милорд.
 – Она взяла с собой горничную? – Фердинанд нахмурился, ведь она теперь в Лондоне. Ему не хотелось, чтобы Виола выходила на улицу без сопровождения.
 – Да, милорд.
 Фердинанд вошел в комнату, где стояло фортепьяно, и огляделся. Как это он не разгадал правды, как только заглянул сюда, поразился он. В комнате царил дух Трешема и Джейн. Это была на удивление уютная комната, хотя и пяльцы для вышивания, и мольберт были пусты, а фортепьяно стояло закрытым. Он великолепно проведет здесь время с Виолой. Она будет чувствовать здесь себя не только любовницей, но и подругой. Они будут беседовать и читать вместе, а со временем Виола станет его женой.
 Но он не хотел иметь жену, напомнил себе Фердинанд, да и любовницу тоже. Ему хотелось, чтобы Виола вернулась в «Сосновый бор» и опять стала там хозяйкой.
 Он бесцельно бродил из комнаты в комнату, потом направился наверх в спальню. Он сел на край кровати и погладил рукой подушку, на которой прошлой ночью покоилась ее голова. Фердинанд надеялся, что Виола вернется в «Сосновый бор». Возможно, через какое-то время он и сам сможет приехать туда, остановиться в «Голове кабана», навестить ее, начать ухаживать за ней…
 Фердинанд прошел в ее гардеробную. Она выглядела пустой. Правда, Виола привезла с собой из «Соснового бора» только один баул, но на туалетном столике должны были находиться гребень, щетки или прочие дамские безделушки. Но там Фердинанд увидел только сложенный лист бумаги, прислоненный к зеркалу. Неверными шагами он пересек комнату, прекрасно понимая, что это такое. На записке таким хорошо знакомым аккуратным почерком было начертано его имя.
 Она была столь же лаконична, как и предыдущая.
 «Мы договорились, что каждый из нас волен прервать наши отношения в любую минуту, – писала Виола. – Я делаю это сейчас, возвращайтесь в „Сосновый бор“. Именно там, как я понимаю, вы почувствуете полноту жизни, о которой всегда мечтали. Будьте счастливы там. Виола».
 Итак, она в конце концов ускользнула. Фердинанд понял, что Виола намеревалась так поступить с самого начала.
 Теперь, когда он задумался над случившимся, он вспомнил, что она никогда твердо не заявляла, что готова стать его любовницей, она только согласилась прийти сюда с ним и уйти, как только пожелает. Она исчезла в Лондоне, и искать ее было все равно что искать иголку в стоге сена. Он ничего не значил для нее. Она предпочла жизнь куртизанки. Фердинанд не видел в этом смысла. Да и надо ли его искать?
 Он что, никогда не поумнеет?
 Фердинанд скомкал листок бумаги и бросил его на пол.
 – Будь ты проклята! – громко выругался он.
 И затем сам был изумлен и смущен – словно рядом находились свидетели – тем, что зарыдал, не справившись со своим горем.
 – Будь ты проклята, – простонал он между рыданиями, – чего ты хочешь от меня?
 Молчание было ему ответом.


* * *

 Виола направлялась домой. Точнее, в гостиницу своего дяди, чтобы повидаться с матерью и сестрами. Предстояло встретиться с Дэниелом Кирби и прийти к какому-то соглашению относительно ее дальнейшей судьбы. Виола почти ни на что не надеялась, но намеревалась сражаться за себя до конца С баулом в руке и верной Ханной рядом, она сначала направилась в противоположную от гостиницы сторону. Ей нужно было нанести визит.
 Она терпеливо и упрямо просидела три часа в тусклой приемной конторы адвокатов «Весгингхаус и сыновья», прежде чем была принята самым молодым партнером и получила заверение, что в завещании покойного графа Бамбера не упомянута никакая мисс Виола Торнхилл. Визит продлился не более минуты.
 – Ну что ж, Ханна, – сказала Виола, когда они покинули адвокатскую контору, – я не ожидала ничего другого, но я должна была услышать это собственными ушами.
 – Куда мы идем теперь, мисс Ви?
 Вчера Ханна не одобрила места, где они провели ночь.
 Но сегодня она осуждала их уход. Ей хотелось, чтобы Виола бросилась на грудь лорду Фердинанду и умолила его одолжить ей денег, которыми могла бы расплатиться с Дэниелом Кирби. Фердинанд был уже влюблен в нее, так казалось Ханне. Если бы Виола вела себя надлежащим образом, его можно было заставить жениться на ней.
 Никогда! Она никогда не попросит у него денег, она не станет обременять его своими проблемами и тем более не заманит в брачные сети, о чем он сожалел бы всю оставшуюся жизнь.
 – Мы собираемся нанести визит графу Бамберу, – сообщила Виола в ответ на вопрос Ханны.
 К тому времени как они пришли, день был уже в разгаре.
 Графа могло не быть дома. Вполне вероятно, что ее не допустят до него, даже если он будет дома. Не принято, чтобы леди наносила визит одинокому мужчине, даже в сопровождении горничной. Взгляд, которым ее встретил дворецкий графа, открыв дверь, подтвердил ее страхи. Виоле не удалось бы даже переступить порог дома, если бы счастливый случай не привел графа домой, пока она пререкалась с дворецким.
 – Кто же это к нам пожаловал? – спросил он, поднимаясь по ступенькам за ее спиной и оценивающе оглядывая ее.
 Он был невысоким, тучным светловолосым человеком цветущей наружности, абсолютно непохожим на своего отца.
 – Я Виола Торнхилл, – представилась она, поворачиваясь к нему.
 – Будь я проклят, – нахмурился граф, – притча во языцех – у моей двери. Я смертельно устал слышать ваше имя. Я предпочитаю, чтобы вы не беспокоили меня. Уходите. Кшш!
 – Моя мать когда-то была вашей гувернанткой, – настаивала Виола.
 На какой-то момент ей показалось, что он шуганет ее еще раз, но затем его взгляд задержался на ее лице.
 – Хилли? – спросил он. – У меня была только одна гувернантка, прежде чем я пошел в школу. Это была Хилли.
 – Розамонда Торнхилл, – произнесла Виола, – моя мать.
 Она наблюдала, как искра понимания появилась в его налитых кровью глазах.
 – Вам лучше войти в дом, – нелюбезно предложил он и направился впереди нее через холл в маленькую гостиную.
 Ханна вошла вслед за Виолой и остановилась у двери после того, как граф закрыл ее.
 – Кто вы, черт возьми? – поинтересовался он.
 – Моя мать десять лет была любовницей вашего отца, – объяснила Виола. – Он был и моим отцом.
 Граф смотрел на нее с мрачным видом.
 – А чего вы хотите от меня? – спросил он. – Если вы пришли сюда просить денег…
 – Я встретила его незадолго до смерти, – перебила Виола, – он намеревался обеспечить меня. Отец послал меня в имение «Сосновый бор». Это было его небольшое родовое владение. Он сказал, что сам никогда не бывал там, но полагал, что это достаточно уединенный уголок Англии и я смогу вести там вполне достойную жизнь, если сумею управлять им. Он намеревался изменить свое завещание, чтобы «Сосновый бор» навсегда стал моим.
 – Но он этого не сделал, – констатировал младший Бамбер. – Сама идея…
 – Он любил меня, – сказала Виола, – он всегда любил меня. Я никогда не сомневалась в его чувствах, пока была ребенком, до того, как моя мать вышла замуж.
 Позже я засомневалась, потому что неожиданно он перестал видеться со мной и даже не писал мне. Вскоре я узнала, что виной тому была ошибка моей матери. Она порвала с ним все отношения и даже не позволяла ему видеться со мной. Она уничтожала все письма и подарки, которые он присылал мне.
 Я увидела его совершенно случайно в парке… Но это не имеет значения. Вас вряд ли заинтересуют детали. Это вы заставили мистера Вестингхауса выбросить новое положение из завещания графа Бамбера?
 Его первой реакцией был поток ругательств, который убедил Виолу, что он был ни при чем.
 – Уходите, – заявил граф, – пока я не вышвырнул вас отсюда.
 – Мог он составить завещание с новым юристом? – спросила Виола, не обращая внимания на его гнев. – Видите ли, это касается не только «Соснового бора». Была еще бумага, которую отец намеревался заверить у своего юриста, так чтобы дело никогда не оспаривалось. Он оплатил долги, что освобождало меня от обязательств и избавило мою мать от долговой тюрьмы. Он заставил человека, который скупил все долговые расписки отчима, подписать бумагу, в которой утверждалось, что все долги оплачены полностью и что он лишен прав требовать уплаты любого счета, если он предшествовал дате соглашения.
 – Что за черт! – выругался граф Бамбер.
 – Тот человек теперь обнаружил другие долги, – продолжила Виола, – и требует их уплаты.
 – И вы ожидаете, что я…
 – Нет! – воскликнула она. – Мой отец спас меня.., от проституции, которой я вынуждена была заниматься, чтобы оплатить долги отчима. Он позаботился о моем будущем, так чтобы я могла жить в мире и безопасности до конца моей жизни. Я ничего не прошу у вас, милорд. Я хочу только, чтобы была исполнена последняя предсмертная воля графа Бамбера. Эта бумага жизненно важна для меня. Ваш отец любил меня. Я была в той же мере его дочерью, как вы его сыном, хотя и рождена вне брака.
 Какое-то время граф смотрел на нее, затем пробежал пальцами одной руки по волосам и перевел взгляд на холодные угли в камине.
 – Черт бы меня побрал, – сказал он, – и зачем только я пошел в «Брукс» той ночью? С тех пор у меня одно беспокойство от той бесполезной собственности. Похоже, он не изменил завещания и не было никакой бумаги. Вестингхаус сообщил бы об этом. Он по крайней мере узнал ваше имя?
 – И у покойного графа Бамбера не было другого поверенного в делах?
 Он забарабанил пальцами по камину.
 – Интересно, знала ли моя мать о Хилли? – пробормотал он. – И о вас? Готов поспорить, что знала. Матери всегда все знают.
 Виола ждала.
 – Извините, – наконец сказал он, быстро поворачиваясь к ней. – Видите, я ничем не могу вам помочь. И я не могу послать вас обратно в «Сосновый бор», даже если бы хотел этого, а я не очень-то и хочу. Да и с чего мне стараться? Вы – внебрачный ребенок моего отца, «Сосновый бор» теперь принадлежит Дадли. Идите и умоляйте его, а меня ждут на обед. Так что до свидания!
 Виоле больше нечего было сказать, и они с Ханной покинули дом молодого Бамбера. Казалось, все пути к спасению были отрезаны.
 Предстояла долгая дорога к гостинице дяди.




 Глава 19


 – Никогда не видела тебя в таком плохом настроении, Ферди, – жаловалась леди Хейуорд. – Я ожидала, что ты так и будешь сыпать историями о «Сосновом боре» и двух неделях пребывания в деревне. Но кто бы ни задал тебе вопрос, ты не рассказываешь ничего существенного.
 – Возможно, Энджи, – раздраженно заявил Фердинанд, – в твоей компании попытка вставить хотя бы слово в разговор всегда оканчивается неудачей. К тому же обед очень хорош и его следует смаковать. Передай мою благодарность повару, хорошо?
 – Несправедливо! – воскликнула его сестра. – Правда, он несправедлив, Джейн? Скажи, разве я не засыпала его вопросами о «Сосновом боре»? И разве я не умолкала после каждого вопроса, чтобы дать ему сколько угодно времени, чтобы ответить?
 – На самом деле… – начал Фердинанд.
 – Ну, конечно, без сомнения, можно очень многое рассказать, – сказала она. – Кто твои соседи? Что….
 – Энджи, – твердо заявил Фердинанд, – «Сосновый бор» больше не принадлежит мне, так что нет смысла разговаривать о нем.
 – Джоселин сказал мне, что ты законно оформил передачу имения мисс Торнхилл, Фердинанд, – сказала герцогиня Трешем. – Я восхищена твоим благородным поступком.
 – Что ты сделал, Ферди? – Глаза его сестры широко раскрылись от изумления.
 – Он вернул «Сосновый бор» мисс Торнхилл, – объяснила Джейн, – потому что поверил, что он принадлежит в большей степени ей, нежели ему. Я горжусь тобой, Фердинанд. Джоселин сказал мне, что это очаровательное место.
 – Мудро ли это, Фердинанд? – спросил лорд Хейуорд. – Ты отказался от процветающего имения.
 – Теперь все понятно! – воскликнула Ангелина. – Ферди влюбился!
 – О Господи!.. – вырвалось у него.
 – Ты влюбился в мисс Торнхилл, – заявила она. – Это замечательно. И конечно, ты поступил благородно, передав ей «Сосновый бор». Но ты должен вернуться туда! Она определенно упадет в твои объятия и зальется слезами благодарности. Я просто должна быть там, чтобы увидеть это своими глазами. Возьми меня с собой. Хейуорд, можно я поеду с Ферди? Ты все равно проводишь дни напролет в палате лордов, и для тебя, конечно, будет облегчением неделю или две не сопровождать меня на вечерние развлечения. Еще есть время до конца сезона устроить грандиозную свадьбу в соборе Святого Георгия. Джейн, ты должна мне помочь! Я была лишена возможности сделать это для тебя и Треша, когда он однажды утром женился на тебе в присутствии своего секретаря и твоей горничной. Это было так убого! Я намерена сделать так, чтобы у Ферди было все по-другому.
 – Энджи, – жестко произнес Фердинанд, – пожалуйста, уймись! – Он встретился взглядом с братом, сидевшим напротив него за столом. Трешем просто поднял брови, сжал губы и сосредоточился на еде в своей тарелке.
 – Думаю, ты смущаешь своего брата, дорогая, – сказал лорд Хейуорд.
 – Уж эти мне мужчины! – воскликнула Ангелина. – Они всегда смущаются при одном упоминании о любви и браке. Разве они не забавны, Джейн?
 – Я часто замечала это, – согласилась герцогиня, насмешливо глядя на Трешема, который не клюнул на наживку. – Но, Фердинанд, кто она, эта мисс Торнхилл?
 Джоселин сказал, что она изумительно красива.
 – Это был первый вопрос, который задала мне Джейн, когда я вернулся домой, – сказал Трешем.
 – Отнюдь не первый, – запротестовала Джейн.
 – Она самая несносная женщина, с которой я когда-либо встречался, – начал Фердинанд. – Она уговорила меня заключить с ней пари, призом в котором был «Сосновый бор», – и выиграла. Она не хотела принять его, тогда я отдал ей его в подарок. Она сбежала. Я последовал вдогонку и настиг ее прежде, чем она добралась до Лондона. Сегодня Селби юридически оформил передачу владения, но когда я собирался сообщить ей об этом, она вновь исчезла.
 Похоже, она этого не хочет.
 – Как интересно! – заметила Джейн.
 – Тогда завтра ты должен вернуться в контору Селби и аннулировать сегодняшнее решение, – сказал Хейуорд. – И тебе следовало бы поговорить со мной или с Трешемом, прежде чем сделать это, Фердинанд. Ты всегда действуешь слишком опрометчиво. В тебе кипит кровь Дадли.
 – Люди всегда поступают опрометчиво, когда влюбляются, – тараторила Ангелина. – Ферди, ты должен найти ее! Пусть даже тебе придется прочесать весь Лондон. Найми сыщика из уголовного полицейского суда. Боже, как все романтично!
 – Я не желаю ее искать, – сказал Фердинанд.
 – Ты представляешь, где она может находиться? – спросила Джейн.
 – Нет, – резко ответил он, – и не желаю знать. «Сосновый бор» – ее, но если она не хочет им владеть, это ее дело. Пусть он сгниет, меня это не волнует.
 И вдруг неожиданно у него в голове промелькнула мысль – ему послышался ее голос…
 «Возможно, подавать кофе в гостинице моего дяди».
 Фердинанд спрашивал ее, что бы она делала, если бы он встретил ее шесть-семь лет назад, до того, как она стала куртизанкой. В то время он упустил ее ответ.
 – По-моему, ее дядя владеет гостиницей…
 Энджи тут же загорелась, желая выяснить, что это за гостиница, в каком районе Лондона она находится и как зовут дядю. Она и Джейн – та, правда, в меньше степени – видели только романтическую сторону истории, которой следовало иметь счастливый конец. Несколько минут спустя Фердинанд уже не мог больше выносить их болтовню.
 – Вопрос не в том, чтобы найти ее, – сказал он. – Я предложил ей «Сосновый бор», но она не приняла его. Я предложил ей выйти за меня замуж, но она отвергла и это предложение. Я предложил опекать ее, а она убежала. Виола предпочла вернуться к прежней жизни.
 – Что это значит? – заинтересовалась Ангелина.
 Фердинанд чувствовал на себе мрачный взгляд брата.
 – Она была куртизанкой, – сообщил он. – Очень известной до того, как два года назад приехала в «Сосновый бор». И к тому же она – незаконнорожденная. Так что, Энджи, забудь про меня и отправляйся сватать кого-нибудь другого, а теперь давайте сменим тему разговора.
 – О, бедняжка, – вздохнула Джейн. – Интересно, что заставило ее вернуться к прежней жизни?
 – Я, – заявил Фердинанд.
 – Нет, – нахмурилась Джейн и покачала головой, – нет, Фердинанд, только не ты.
 – Леди с таинственным прошлым и покрытым тайной настоящим, – высказалась Ангелина, прижав руки к груди. – Как это все интригующе! Можешь быть уверен, Ферди, она так же отчаянно влюблена в тебя, как и ты в нее.
 Иначе зачем ей дважды убегать от тебя?
 «Женщины!» – подумал Фердинанд, когда Хейуорд начал нудно рассказывать о своей речи, произнесенной им сегодня в палате лордов. Чем старше он становится, думал Фердинанд, тем меньше понимает их.
 Даже Джейн и Энджи, взятые по отдельности, могли погрузить его в глубокую меланхолию.
 Владелец гостиницы. Он даже не решался предположить, сколько гостиниц в Лондоне. Ее дядя – по отцовской линии или по материнской? Какой хрупкой была надежда, что он носит то же имя, что и она. Он владел гостиницей шесть-семь лет назад, занимается ли он этим и теперь?
 Виола не хотела, чтобы ее нашли прежде, чем она объявится вновь как Лилиан Тэлбот, предположил Фердинанд.
 И у него не было желания ее разыскивать. Она слишком часто обманывала и отвергала его.
 Так сколько же гостиниц в Лондоне?
 Он ведь не собирался тратить время на ее поиски.
 «Интересно, что заставило ее вернуться к прежней ; жизни?»
 Эти слова Джейн не выходили у него из головы.


* * *

 Почтовая карета покидала гостиницу «Белая лошадь» с громким шумом. Виола и Ханна отошли в сторону, чтобы дать ей проехать, прежде чем войти на мощеный двор. Владелец гостиницы стоял около входной двери и что-то сердито кричал конюху. Затем он обернулся, увидел женщин и расплылся в улыбке.
 – Виола! – воскликнул он, широко разводя руки.
 – Дядя Уэсли!
 Он тут же заключил ее в объятия и прижал к своей широкой груди.
 – Итак, ты наконец-то приехала, – сказал он, отодвинув ее от себя, – но почему не сообщила, что приезжаешь? Ктонибудь из нас встретил бы тебя. Привет, Ханна, Розамонда и девочки будут в восторге. – Затем он закричал в раскрытую дверь гостиницы:
 – Клер! Посмотри, кто приехал.
 Спустя мгновение из дома выбежала сестра Виолы. Она удивительно похорошела, сразу же отметила Виола. Девочка расцвела и превратилась в изящную, хорошо сложенную красавицу с блестящими русыми волосами.
 Они обнялись, смеясь и плача от радости.
 – Я знала, что ты приедешь! – воскликнула ее сестра. – И Ханна с тобой. Пойдем скорее наверх. Мама так обрадуется! И Мария тоже. – Клер взяла Виолу за руку и повернулась спиной к двери, потом неожиданно остановилась и встревоженно посмотрела на дядю. – Можно я пойду вместе с Виолой, дядюшка Уэсли? Сейчас, когда карста уехала, все тихо и спокойно.
 – Отправляйтесь обе, – радушно разрешил он, – Бог с вами.
 Сестра провела Виолу к жилым комнатам наверху и к гостиной ее матери. Розамонда шила, сидя у окна, а Мария сидела за столом с открытой книгой. Спустя секунду раздались визг, смех, начались объятия и поцелуи.
 – Мы знали, что ты приедешь, – заявила Мария, когда все немного успокоились. – Надеюсь, ты теперь будешь жить с нами.
 Мария превратилась из ребенка в юную девушку, обещавшую стать красавицей.
 – Ты, должно быть, устала после дороги, – сказала мать, беря Виолу под руку и усаживая ее рядом с собой на диванчике. – Ты приехала из Сомерсетшира? Жаль, мы не знали, что ты приедешь, иначе встретили бы тебя. Мария, дорогая, сбегай вниз и принеси поднос с чаем и печеньем.
 Мария покорно вышла из гостиной, хотя ей не хотелось пропустить ни одного момента встречи со старшей сестрой.
 – Как приятно вернуться и вновь увидеть вас всех, – заметила Виола. На мгновение она представила дом неким коконом, в котором она могла быть в безопасности от угроз внешнего мира и ото всех воспоминаний. Она думала, вернулся ли Фердинанд домой и обнаружил ли ее исчезновение.
 – Все устроится. – Мать потрепала ее по руке.
 – Но, похоже, вы все ждали меня, – озадаченно заметила Виола.
 Мать сжала ей руку.
 – Мы слышали, – пояснила она, – что «Сосновый бор» не принадлежал тебе. Мне так жаль, Виола. Ты знаешь, я возражала против того, чтобы ты приняла его от Бамбера в подарок. Ты была так хорошо устроена на месте гувернантки, но мне больно, что он обманул тебя.
 Несмотря на ссору, произошедшую между ними перед ее отъездом в «Сосновый бор», у Виолы было достаточно жизненного опыта, чтобы не судить строго свою мать. Она родила ее. Виолу, когда служила гувернанткой сына Бамбера. Граф отправил ее в Лондон, где она десять лет оставалась его любовницей, пока не влюбилась по уши в Кларенса Уайлдинга и не вышла за него замуж. Жизнь Виолы после этого изменилась к худшему. Не было больше встреч с отцом, которого она обожала. Вместо этого она видела только презрение со стороны отчима. Иногда, будучи пьяным, когда мать отсутствовала, он называл ее ублюдком. Виола узнала о значении этого слова у Ханны.
 Прошло лет тринадцать, и однажды она увидела отца, когда тот проезжал в экипаже по парку. Виола импульсивно бросилась к нему и лишь из разговора с ним узнала всю правду. Отец не покидал ее. Он пытался видеться с ней. Он писал ей письма и отправлял подарки, посылал деньги на ее содержание, намеревался направить в хороший пансион, прежде чем подыскать ей достойную партию.
 Итак, он узнал правду о своей дочери, о жизни, которую она вела, и причине, побудившей ее к этому. Он встретился с Дэниелом Кирби и оплатил все долги человека, отнявшего у него любовницу и дочь, потом он сделал драгоценный подарок Виоле. Подарив ей «Сосновый бор», он подарил ей новую жизнь.
 Мать пришла в ярость. Поначалу Виола была склонна винить ее. По какому праву она изолировала дочь от отца?
 Но к тому времени она уже достаточно познала жизнь, чтобы понимать, что человеческое сердце часто без всякого злого умысла ведет человека не в ту сторону. Кроме того, Виола поняла, что мать действовала, не зная истины. Она верила, что у дочери респектабельное место гувернантки в хорошей семье.
 Она давно уже простила мать.
 – Он не обманул меня, мама, – сказала Виола. – Но как ты узнала о «Сосновом боре»?
 – Нам сообщил об этом мистер Кирби, – сказала мать.
 При упоминании этого имени Виолу прошиб холодный пот.
 – Ты помнишь его? – спросила мать. – Ну конечно, ты должна его помнить. Он часто приходит в гостиницу выпить кофе, не так ли, Клер? Он по-прежнему очень любезен. Я пару раз спускалась вниз, чтобы поговорить с ним. Он очень сочувствует тебе, естественно, мы были заинтригованы. Он рассказал нам, что брат герцога Трешема выиграл у графа Бамбера это имение и отправился в Сомерсетшир, чтобы вступить во владение им. Как зовут брата? Не могу вспомнить.
 – Лорд Фердинанд Дадли, – ответила Виола.
 Значит, Дэниел Кирби слышал эту историю. Ну конечно, он слышал. Ведь он стремился знать все и вся. Это объясняет внезапное появление нового долга. Он знал, что она вернется в Лондон. Знал, что вновь сможет захватить ее в свои сети.
 – Каков этот лорд Фердинанд, Виола? – спросила Клер.
 Красивый. Смешливый. Общительный, очаровательный, невообразимо привлекательный. Смелый и лихой.
 Добрый. Порядочный. Невинный – удивительно невинный.
 – Мы мало знакомы, чтобы я могла судить о нем, – ответила Виола.
 Мария вернулась с подносом, который она поставила на стол ближе к диванчику, где сидели Виола с матерью.
 – Что ж, – сказала мать, разливая чай по чашкам, – теперь ты дома, Виола. Лучше всего забыть ту прошлую часть твоей жизни. Возможно, мистер Кирби опять тебе поможет.
 Он знаком со многими влиятельными людьми. И конечно, твои бывшие работодатели охотно дадут тебе хорошие рекомендации, несмотря на то что ты так внезапно их покинула.
 Виола отрицательно покачала головой, когда Мария предложила ей тарелку с печеньем. Ее тошнило. Все так и будет. Дэниел Кирби скоро объявится, они поговорят и придут к соглашению относительно продолжения ее карьеры. Они придумают достоверную историю, чтобы семья никогда не узнала правды.
 Может быть, думала Виола, прихлебывая чай и слушая болтовню Марии о последних новостях от Бена, ей самой следует рассказать им все – сейчас, прежде чем ее жизнь снова превратится в паутину лжи и обмана.
 Но она не могла заставить себя сделать это.
 Если они узнают Правду, вся их жизнь будет разрушена. Много лет дядя Уэсли был чрезвычайно добр к ним. Он никогда не женился вновь после того, как умерла его молодая жена, родив ему мертвого ребенка через год после их свадьбы. Его сестра и ее дети стали его семьей.
 Он с готовностью поддерживал их, никогда не жалуясь.
 Виола не могла допустить, чтобы он пал духом. К тому же оставались Клер, Мария и Бен, которым она должна обеспечить достойное будущее. Мать не отличается крепким здоровьем, она просто не перенесет таких потрясений.
 Нет, Виола не могла поступить так, как ей хотелось.




 Глава 20


 Второй день Фердинанд ездил по лондонским гостиницам в поисках, которые он сам считал тщетными. Он потратит на это неделю или две, пока наконец не увидит ее в парке или театре или не услышит о ней от друзей. Пойдут слухи, что вернулась Лилиан Тэлбот, столь же красивая, соблазнительная и дорогая, как и прежде. Лорд такой-то. был счастлив первым воспользоваться ее услугами, лорд такой-то был вторым…
 Если бы он был мудрым, не уставал убеждать себя Фердинанд, то вернулся бы в юридическую контору Селби, потребовал бы, чтобы тот порвал документ о передаче права собственности на «Сосновый бор», вернулся бы туда сам – и остался в нем до конца своих дней.
 Но мудрость никогда не входила в число его достоинств.
 Он приехал не в самый подходящий момент, подумал Фердинанд, въезжая на мощеный двор гостиницы «Белая лошадь». Дилижанс готовился к отправлению, кругом сновали люди, теснились лошади, повсюду виднелся багаж – было шумно и суетливо. Но помощник конюха понял, что перед ним джентльмен; и поспешил к нему, чтобы позаботиться о лошади.
 – Благодарю, – ответил Фердинанд, – но я не уверен, что попал в нужное место. Я ищу хозяина гостиницы по имени Торнхилл.
 – Он вон там, сэр, – ответил парнишка, указывая на скопление людей около дилижанса. – Он сейчас занят, но, если нужно, я позову его.
 – Нет. – Фердинанд спешился и протянул парнишке монету. – Я войду внутрь и подожду.
 Владелец гостиницы был высок и широк в талии. Он обменивался любезностями с кучером дилижанса, его звали Торнхилл. «Неужели мои поиски так легко закончились?» – подумал Фердинанд.
 Он вошел в дверь и очутился на темной веранде. Изящная хорошенькая девушка с подносом грязной посуды в руках сделала ему реверанс и пошла бы по своим делам, если бы он не заговорил с ней.
 – Я ищу мисс Виолу Торнхилл, – сказал он.
 Тогда она посмотрела на него более пристально.
 – Виолу? – переспросила она. – Виола в кофейне. Позвать ее?
 – Нет. – Фердинанд почувствовал, что у него кружится голова. Итак, она здесь. – Где эта комната?
 Девушка указала нужное направление и осталась стоять, наблюдая за ним.
 «Вряд ли дилижанс отправится сразу», – подумал Фердинанд. Комната была заполнена посетителями, но он тут же заметил Виолу, сидевшую в дальнем углу лицом к нему.
 Она разговаривала с каким-то человеком.
 Фердинанд стоял, наблюдая за ними, раздираемый чувством облегчения, гневом и неопределенностью. Он не задумывался, как будет вести себя, когда найдет ее. Он мог приблизиться к столу, положить перед ней бумаги, поклониться и, не говоря ни слова, удалиться. А потом продолжать жить со спокойной совестью.
 Но прежде чем он решил, как действовать, случилось непредвиденное.
 Мужчина повернул голову, чтобы посмотреть в окно.
 Фердинанд не видел его лица целиком, но увидел достаточно, чтобы понять, что знает его. Не лично, но Фердинанд полагал, что не было ни одного человека его круга, кто не узнал бы Дэниела Кирби. Он был джентльменом, хотя не принадлежал к высшему обществу. Он крутился вокруг таких мест, как конный рынок, клуб Джексона, и на ипподромах – в местах, часто посещаемых мужчинами. Невысокий круглолицый общительный человек, он в то же время считался скользким пронырой. Он слыл ростовщиком и шантажистом. Где бы ни делались темным путем деньги, он был всегда тут как тут.
 И Виола Торнхилл разговаривала с ним.
 Кроме того, когда Виола взглянула поверх плеча своего собеседника, она на мгновение встретилась взглядом с Фердинандом. И хотя она в тот момент замолчала, выражение ее лица не изменилось. Ее лицо не выразило ни удивления, ни гнева, ни смущения. Затем она вновь обратила внимание на Кирби и продолжала с ним разговор как ни в чем не бывало.
 Она не хотела, чтобы Кирби знал, что он здесь, заключил Фердинанд. Должно быть, прошло всего несколько секунд, понял Фердинанд, когда, обернувшись, увидел, что молодая девушка по-прежнему стоит на месте с подносом в руках.
 – Она живет здесь? – спросил он.
 – Да, сэр, – ответила девчушка.
 – И ее мать тоже?
 – Да, сэр.
 – Как ее имя?
 – Моей мамы? – нахмурилась она.
 – Вашей матери? – Фердинанд пристальнее вгляделся в нее. – Мисс Торнхилл – ваша сестра?
 – Сводная сестра, сэр, – объяснила девушка. – Я Клер Уайлдинг.
 Фердинанд даже не знал, что у нее есть сестра. Молодая девушка была невысокой изящной блондинкой. И он принял неожиданное решение.
 – Вы не попросите миссис Уайлдинг принять меня? – Фердинанд вынул из кармана одну из своих визитных карточек.
 Девушка взглянула на нее, когда он положил ее на поднос.
 – Хорошо, милорд. – Она сделала реверанс и покраснела.
 У нее было правильное произношение, как и у Виолы, заметил Фердинанд. И определенно, она умела читать.
 Жизнь не может не быть мрачной, подумала Виола, когда мистер Дэниел Кирби удалился. Когда ее дядя поднялся наверх и сообщил о его приходе, он улыбался. Ее мать тоже улыбалась и настояла на том, чтобы спуститься в кофейню и выразить ему свое уважение.
 Как только они остались вдвоем, разговор, естественно, стал деловым. Условия были те же, что и раньше. Виола не сдалась без протеста, хотя и понимала бесполезность своих стараний. Когда она упомянула о расписке, которую мистер Кирби подписал и передал ее отцу, он взглянул на нее любезно, но недоумевающе.
 – О какой расписке вы говорите? – спросил он. – Я не помню ничего подобного.
 – Нет, конечно, нет. Вы и не вспомните, – холодно заметила Виола.
 Он должен был найти ей комнаты. Он должен был пустить слух, что она вернулась в город. Он должен был подыскать ей клиентов. Он подарил ей неделю, чтобы провести ее с родными, пока он занят приготовлениями.
 – Вашей семье может показаться странным, если я так скоро найду вам место гувернантки, – сказал он. – А мы ведь не хотим огорчать вашу семью?
 И словно беседы с мистером Дэниелом Кирби было недостаточно для одного утра, так произошло еще одно из ряда вон выходящее событие. Она подняла глаза, чувствуя, что кто-то стоит в дверях, и на минуту полностью забыла, о чем идет речь.
 В долю секунды Виола собралась с мыслями, но единственное, о чем она могла думать, это что он нашел ее, пришел за ней, что она могла броситься к нему в объятия, где будет в безопасности до конца своих дней. Окончательно придя в себя. Виола отвернулась. Когда же она вновь посмотрела в направлении двери, Фердинанд уже ушел.
 Она почувствовала огромное облегчение и в то же время окунулась в бездну отчаяния.
 Виола поднялась из-за пустого столика. Она обещала помочь в конторе заняться счетами, перед которыми Клер испытывала священный ужас. Но прежде она должна пойти в свою комнату и побыть одна.
 Как он нашел ее?
 Почему он пришел?
 Почему ушел, не сказав ни слова?
 Вернется ли он?
 Ханна была в комнате, вешая выстиранное: и отутюженное дорожное платье Виолы.
 – Ваша мать просила зайти к ней, как только тот человек уйдет, – сообщила она.
 Виола вздохнула.
 – Она не говорила, чего хочет, Ханна?
 – Нет, – ответила горничная, хотя у Виолы появилось чувство, что она отлично знала, о чем пойдет речь.
 Виола снова вздохнула. Ее мать, возможно, хочет поделиться с ней радостью по поводу обещания мистера Кирби помочь ее дочери подыскать приличное место, подумала Виола, открывая дверь гостиной и входя внутрь.
 Около камина сидел лорд Фердинанд Дадли.
 – Видишь, кто пришел навестить нас сегодня утром, – сказала ее мать, поднимаясь и торопясь ей навстречу. – Думаю, он не нуждается в представлении.
 Фердинанд встал и отвесил поклон, а ее мать повернулась к нему с радостной улыбкой.
 – Мисс Торнхилл, – произнес он.
 – Лорд Фердинанд только что из Сомерсетшира, – объяснила ее мать, – и он пришел выразить мне свое уважение. Разве это не любезно с его стороны. Виола? Он только что рассказывал мне и Марии, как все любят и уважают тебя в «Сосновом бору».
 Виола посмотрела на гостя с молчаливым упреком.
 – Очень мило с вашей стороны посетить нас, милорд, – спокойно сказала она, хотя в душе у нее все кричало: «Как вы нашли меня? Зачем вы меня нашли?»
 – Садитесь, – сказала ее мать их гостю и усадила Виолу рядом с собой на двухместный диванчик. – Я уже объяснила, почему ты не могла жить вместе с нами. – Она вновь посмотрела на гостя. – Видите ли, мой отец был джентльменом, но он потерял свое состояние, сделав неудачные вложения, поэтому нам с братом и мне пришлось самим прокладывать дорогу в жизни. Я тоже была гувернанткой.
 Отец Виолы был джентльменом, как и мой покойный муж.
 «Мать защищается», – подумала Виола.
 – Никто из видевших, как мисс Торнхилл руководила сельским праздником, не усомнится в том, что она леди, сударыня, – сказал Фердинанд, глядя на Виолу смеющимися глазами.
 Он продолжал рассказывать матери и Марии о майском празднике в Треллике. Вскоре они обе смеялись и обменивались восторженными восклицаниями. Одной из его врожденных черт была способность очаровывать любую аудиторию. Это раздражало Виолу в «Сосновом бору», раздражало и теперь.
 – Мы так рады, что Виола снова с нами, – сообщила ее мать. – Конечно, она, возможно, вновь станет гувернанткой. Мистер Кирби обещал помочь ей найти достойное место, как он уже сделал однажды.
 Виола наблюдала за лордом Фердинандом, но он не подал виду, что это имя ему знакомо.
 – Тогда я вовремя вернулся в город, сударыня, – заметил он. – Я мог бы не застать мисс Торнхилл, если бы отложил свой визит на более поздний срок.
 – Возможно, – согласилась ее мать.
 – Могу я просить вашего разрешения побеседовать с вашей дочерью с глазу на глаз, сударыня? – спросил Фердинанд.
 Виола незаметно покачала головой, но никто не смотрел на нее. Ее мать встала без малейшего колебания.
 – Конечно, милорд, – сказала она вежливо. – Пойдем, Мария, посмотрим, можем ли мы помочь чем-нибудь внизу.
 «Мама решила, что он пришел свататься», – подумала Виола, когда ее мать, стоя спиной к гостю, бросила на нее многозначительный взгляд. Потом они с Марией покинули комнату.
 На камине неестественно громко тикали часы. Виола сложила руки на коленях и опустила глаза.
 – Как вы нашли меня? – спросила она.
 – Вы сказали, что ваш дядя держит гостиницу.
 Она что, действительно говорила ему об этом?
 – Я отправился на поиски вчера утром. Начал с постоялых дворов, и у меня была слабая надежда, что ваш дядя все еще занят этим делом и носит фамилию Торнхилл. Но мне повезло!
 Виола посмотрела на него.
 – А зачем?
 Фердинанд встал, когда поднялась ее мать, и продолжал стоять перед камином, заложив руки за спину. Он выглядел таким могучим, что Виола чувствовала его явное превосходство. Она увидела, как он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.
 – Главным образом ради этого, – сказал он, вытаскивая из кармана сюртука какие-то бумаги.
 – Сколько раз я должна повторять вам «нет», чтобы вы поверили?
 – «Сосновый бор» ваш, – сказал Фердинанд. – Я официально передал его вам. Отныне он принадлежит вам, хотите вы этого или нет. Виола.
 Он протянул ей бумаги, но она не собиралась брать их.
 Теперь уже слишком поздно. Дэниел Кирби узнал о том, что Фердинанд выиграл имение, и заключил, что если ее отец не изменил своего завещания в ее пользу, он скорее всего не сохранил и данную им расписку. Он решил, что она вновь в его власти. «Сосновый бор» теперь уже не спасет ее. Кирби постарается сделать так, что ренты будет недостаточно, чтобы покрыть все долги ее отчима.
 Лорд Фердинанд подошел к столу и положил бумаги рядом с книгами Марии.
 – Он ваш, – повторил он.
 – Отлично, – сказала Виола, опуская глаза. – Вы успешно выполнили свою задачу. Всего доброго, милорд.
 – Виола, – тихо произнес он ее имя, и она услышала, как он в отчаянии вздохнул.
 В следующее мгновение Виола увидела, как его сапоги коснулись носками ее туфель, он присел на корточки и взял ее руки в свои. Ей не оставалось ничего другого, кроме как взглянуть в его глаза, которые были на одном уровне с ее.
 – Вы настолько меня ненавидите? – поинтересовался он.
 Сердце у нее тоскливо сжалось. До этого момента она сама не понимала, как сильно любит его. Не влюблена, а любит.
 – Неужели вам так трудно понять, – в свою очередь Спросила она, – что мне больше хочется стать личностью, чем вашей любовницей?
 – Я предложил вам «Сосновый бор», – напомнил Фердинанд. – Вы сказали, что он так много значит для вас, потому что его вам завещал покойный граф Бамбер. Вы что же, любили его больше, чем меня? Он, наверное, был так стар, что мог быть вашим отцом.
 В ином случае его слова могли бы показаться забавными.
 – Дурачок! – сказала Виола, и голос ее прозвучал почти нежно. – Фердинанд, он и был моим отцом. Неужели вы думаете, что я способна принять подобный подарок от любовника?
 Его руки сжали ее пальцы, и Фердинанд в изумлении уставился на нее.
 – Бамбер был вашим отцом?
 Виола кивнула.
 – Я не видела его с тех пор, как моя мать вышла замуж за Кларенса Уайлдинга. Отец много болел в последние годы своей жизни и не часто приезжал в Лондон. Однажды он приехал, чтобы посоветоваться с врачом, но все было напрасно. Он знал, что умирает. Я всегда буду благодарить Всевышнего, что увидела его в Гайд-парке, узнала и бросилась к нему, ни о чем не думая. Он объяснил, почему я ничего не слышала о нем все эти годы. И он пытался компенсировать эго, сделать для меня то, что намеревался, если бы мы не были разобщены браком моей матери. Было уже поздно устраивать для меня приличную свадьбу, я отработала четыре года. Но он дал мне «Сосновый бор» и шанс начать новую жизнь. Это был бесценный дар, Фердинанд, потому что он исходил от моего отца. Это был дар чистой любви.
 Фердинанд опустил голову и закрыл глаза.
 – Это объясняет, почему вы отказываетесь верить, что он не изменил своего завещания, – понимающе сказал он.
 – Да.
 Фердинанд одну за другой поднес ее руки к своим губам.
 – Простите меня, – покаянно произнес он. – Я вел себя как законченный болван, когда ввалился в «Сосновый бор». Мне следовало немедленно уехать. Вы сейчас были бы там – счастливая и спокойная.
 – Нет, – искренне заявила Виола. – В сложившейся ситуации вы действовали вполне разумно. Вы могли в первый же день вышвырнуть меня оттуда.
 – Поезжайте домой, – попробовал он убедить ее, – поезжайте туда немедленно. И не потому, что я так хочу, а потому что таково было желание вашего отца.
 Вы просто созданы для той жизни.
 – Возможно, я и поеду.
 – Нет, – Фердинанд поднялся и притянул ее к себе, – я вижу по выражению вашего лица, что вы опять смеетесь надо мной. Вы не намерены возвращаться, потому что просьба исходит от меня. Это возвращает нас к моему первому вопросу. Вы так сильно меня ненавидите?
 – Я не ненавижу вас. – Виола закрыла глаза.
 Это было ошибкой. Фердинанд подошел ближе и, обняв, приник к ее губам в страстном поцелуе. У нее не было сил вырваться из его объятий, хотя он не держал ее как пленницу. Виола обняла его за шею, и все оборонительные сооружения, которые она воздвигала вокруг себя в последние несколько дней, рассыпались. Она поцеловала его в ответ со всей страстью, томлением и любовью, на которые было способно ее сердце.
 На эти несколько мгновений все, казалось, стало возможным. Но страсть не способна избавить от реальности.
 – Фердинанд, – сказала Виола, ее руки по-прежнему обвивали его шею, – я не могу стать вашей любовницей.
 – Конечно, черт побери, не можете, – согласился он, – место уже занято. Все было сказано и сделано неверно. Я не создан иметь любовниц. Я не могу лечь с женщиной в постель и потом жить дальше, словно ее не существовало.
 Я хочу, чтобы вы вышли за меня замуж.
 – Потому что я дочь графа Бамбера? – Ее руки опустились ему на плечи.
 Он прищелкнул языком.
 – Незаконнорожденная дочь, вы забыли эту пикантную деталь, – насмешливо сказал он. – Нет, конечно, не поэтому. Я просил вас об этом давно, задолго до того, как узнал, чья вы дочь. Я хочу жениться на вас, вот и все. Мне вас не хватает.
 Он не сказал, что любит ее, но ему и не нужно было произносить эти слова. Это проявлялось в том, как он смотрел на нее, как держал ее в руках, в словах, которые говорил.
 Виола чуть было не поддалась искушению. Она знала, что одним «да» перевернет всю свою жизнь. Он любит ее. Он хочет жениться на ней. Она могла рассказать ему обо всем – он уже знал самое худшее. У нее не было сомнения, что он оплатит все долги Кларенса Уайлдинга и тем самым спасет ее семью от долговой тюрьмы. Она освободится от власти Дэниела Кирби и жизни проститутки.
 Но Виола любила его. Он не сможет жениться на ней, не жертвуя всем, чем дорожил, – своей семьей, положением в свете, своими друзьями. Сейчас он думает, что это его не заботит – Фердинанд отличался опрометчивой, опасной готовностью принять любой вызов, но сейчас не тот случай. Он будет несчастным, а следовательно, и она.
 – Фердинанд, – сказала Виола, прикрываясь презрительной полуулыбкой, как делала всегда в минуты отчаяния, – я отказала вам, потому что у меня нет никакого желания выходить замуж за вас или любого другого мужчину. Зачем мне это, когда я могу иметь любого мужчину, которого мне захочется и когда захочется, и при этом сохранять свободу. Я никогда не соглашалась стать вашей любовницей. Я спала с вами в ту ночь, когда мы приехали в Лондон, потому что мне казалось, что вам очень этого хотелось. И я должна признать – это было приятно. Но вы действительно пока не знаете – простите меня, – как доставить женщине удовольствие в постели. Если я останусь с вами, уже через неделю-две я потеряю покой. У меня уже появилось такое чувство в «Сосновом бору». Вы сделали мне большое одолжение, приехав туда и заставив меня сделать то, что я хотела сделать, – возобновить мою карьеру.
 Я нахожу такую жизнь возбуждающей и заманчивой.
 – Не правда! – Фердинанд схватил ее за руки достаточно сильно, чтобы остались синяки. Он не отрываясь смотрел ей в глаза, причем его глаза стали чернее грозовых туч. – Черт побери, Виола! Вы не доверяете мне? Если бы вы любили меня, вы были бы сговорчивее. Но я надеялся, что, может быть, вы все же любите меня.
 – О, Фердинанд, – улыбнулась Виола, – как это глупо.
 Он резко повернулся и взял свою шляпу и трость со стула.
 – Вы можете довериться мне. – Он оглянулся на нее, когда его рука уже сжимала дверную ручку. – Если он имеет какую-то власть над вами – вам следует сказать об этом. Мужчины из семейства Дадли знают, как защищать своих женщин. Но я не могу принудить вас к этому. И я не могу заставить вас любить меня, если вы ничего ко мне не испытываете. Всего хорошего.
 Дверь уже закрывалась за ним, когда Виола протянула руку, словно желая остановить его. Но она лишь прижала ладонь ко рту, чтобы не позвать его. Боль в сердце была невыносимой.
 Он знал, кто такой Дэниел Кирби.
 «Вы можете довериться мне.., вам следует сказать об этом. Мужчины из семейства Дадли знают, как защищать своих женщин».
 Виола не знала, где он живет. Она не сможет найти его, если передумает.
 И слава Богу, что не знает. Ей было бы невыносимо бороться с искушением.




 Глава 21


 Фердинанд все еще не воспринимал своего брата как доброго семьянина, однако когда дворецкий Трешема провел его в детскую и объявил о его приходе, он нашел брата на полу, строящим очень ненадежный замок из деревянных кубиков со своим трехлетним сыном. На одеяле рядом – на безопасном расстоянии от сооружения – лежал младенец. Он бил ножками и махал ручками. Их няни не было видно. Отсутствовала и Джейн.
 Приход дяди, во всяком случае на несколько минут, показался более занятным, чем сооружение дворца. Николае засеменил по детской, и Фердинанд сгреб его в охапку и подбросил к потолку.
 – Привет, старик, – сказал он, ловя визжащего ребенка, – ей-богу, я соскучился по тебе. Ты теперь весишь целую тонну.
 – Еще!
 Фердинанд еще раз подбросил его, а потом поймал и поставил на пол, покачиваясь и притворяясь, что племянник слишком тяжел. Потом он нагнулся и пощекотал младенца по животику.
 – А где Джейн? – поинтересовался он.
 – Пошла навестить леди Уэбб, свою крестную мать, – пояснил Трешем на случай, если Фердинанд позабыл, о ком идет речь. – Энджи отправилась вместе с ней, а я остался дома. Ее здравый смысл проявляется лишь в ее привязанности к Джейн. Меня очень раздражает, что во время сезона считается плохим тоном, если жен и мужей видят вместе или если они проводят друг с другом больше двух минут после появления на различных мероприятиях. Я при первой же возможности увожу свою герцогиню обратно домой в Актон.
 Так вот каким стал его брат, подумал Фердинанд, в изумлении глядя на него. Он проводит большую часть своего времени с детьми и ворчит, когда жены нет рядом. После четырех лет совместной жизни его не беспокоят супружеские кандалы.
 – Мне нужна некоторая информация, – сказал Фердинанд словно невзначай, – думаю, ты в силах помочь мне.
 – Вот дьявол! – воскликнул его брат, когда замок неожиданно развалился на части. – Кто виноват, Ник, я или ты? Ты опять ткнул его пальцем, маленький разбойник? – Он поймал хихикающего сына, прежде чем тот убежал, и принялся бороться с ним на ковре.
 Фердинанд задумчиво наблюдал за ними.
 – Итак, – Трешем поднялся на ноги и отряхнул одежду, хотя она, как всегда, выглядела безукоризненно чистой, – в чем дело, Фердинанд?
 – Думаю, ты знаком с Кирби, – сказал Фердинанд. – Ты знаешь, где его можно найти?
 Его брат на минуту замер, потом взглянул на него с откровенным удивлением.
 – Кирби? – переспросил он. – Боже, Фердинанд, если ты хочешь женщину, то для этого есть более простой путь..
 – Он устроил судьбу Лилиан Тэлбот? – напрямик спросил Фердинанд.
 Герцог внимательно посмотрел на него.
 – Собери кубики и положи их на место, Ник, – сказал Трешем, – прежде чем вернется няня. – Он посмотрел на ребенка, который выглядел весьма довольным, пересек детскую и остановился, глядя в окно. Фердинанд встал рядом.
 – Они разговаривали сегодня утром, – сказал Фердинанд. – Я имею в виду Кирби и Виолу Торнхилл, а потом ее мать сказала мне, что он помогает ее дочери найти место гувернантки, как уже сделал когда-то. Похоже, она верит этому и не знает, чем занималась ее дочь на самом деле.
 – Тогда я полагаю, – заметил Трешем, взяв в руку лорнет, но не поднося его к глазам, – что твой вопрос по поводу того, был ли он ее работодателем, чисто риторический?
 – Мне нужно найти его, – сказал Фердинанд. – Я хочу прямо спросить, чем он ее держит.
 – Тебе не пришло в голову, – спросил его брат, – что она должна была увидеться с ним, потому что хочет вернуться к прежнему занятию?
 – Пришло, – резко ответил Фердинанд. Из окна он увидел, как к дому подъехал экипаж Трешема с родовым гербом и из него вышли его сестра и невестка, – но дело не в этом. Она знает, что «Сосновый бор» – ее, но она не хочет возвращаться туда. Она была счастлива там, Трешем.
 Если бы ты мог ее увидеть, как я, в первый раз, когда она устраивала соревнования по бегу в мешках на деревенской лужайке, раскрасневшуюся и смеющуюся, с косами вдоль спины и букетиком ромашек в волосах – вот здесь. – Фердинанд дотронулся до своего левого уха. – Она была счастлива, черт возьми! А теперь она настаивает, что не любит меня. – Это было крайне нелогичное заключение, но Фердинанд даже не заметил этого.
 – Мой дорогой Фердинанд… – В голосе брата прозвучало искреннее сочувствие.
 – Она лжет! – страстно заявил Фердинанд. – Черт побери, Трешем, она лжет!
 Но их разговор был прерван, когда дверь детской открылась и на пороге появились Джейн и Ангелина. В последующие несколько минут в комнате царили шум и суета, пока детей поднимали на руки и тискали, а Николае громко повествовал матери и тетке, как они строили дворец до небес и как дядя Фердинанд подбрасывал его высоко-высоко и чуть не уронил, а младенец оглушал всех своим громким криком. К счастью, появилась няня, и взрослые отправились в гостиную пить чай.
 – Так что же, Ферди, ты нашел ее? – спросила Ангелина, как только они уселись за стол.
 – Мисс Торнхилл? – осторожно спросил он. Фердинанд не был уверен, что Хейуорд захочет, чтобы его жену снабжали информацией об одной из самых известных куртизанок Лондона, – Да, в гостинице «Белая лошадь». Она принадлежит его дяде. Ее мать и сестры по матери живут там же.
 – Отлично, – заявила она. – Они ужасно вульгарны?
 – Ничего подобного, – сдержанно ответил Фердинанд. – Сам Торнхилл – джентльмен по рождению. Каким был и Уайлдинг – отчим мисс Торнхилл.
 – Кларенс Уайлдинг? – спросил Трешем. – Я помню, его убили в пьяной драке, если мне не изменяет память.
 – Но тем не менее он был джентльменом, – сказал Фердинанд, чувствуя, что защищается. – Мисс Торнхилл – родная дочь покойного графа Бамбера.
 Трешем поднял брови, Ангелина, похоже, впала в транс.
 – О, Фердинанд, – сказала Джейн, – ведь это объясняет, почему она оказалась в «Сосновом бору». Теперь я рада, как никогда, что ты вернул ей это поместье.
 – Дочь графа! – воскликнула Ангелина. – Подумать только! Это будет достаточно респектабельный брак для тебя, Ферди. Педанты из высшего света могут коситься на внебрачных сыновей и дочерей, но самые порядочные люди нередко женятся на них. И отец мисс Торнхилл признал ее до того, как умер. Он дал ей во владение собственность – я уверена, он намеревался сделать это, даже если забыл упомянуть об этом в своем завещании. И никто не мог бы поступить мудрее, чем ты, когда вернул ей обратно это имение. Она будет известна просто как мисс Торнхилл из «Соснового бора» – конечно, пока не станет леди Фердинанд…
 Дадли. Джейн, мы не должны терять время…
 – Энджи! – резко произнес Фердинанд. – То, что она незаконнорожденная, не самое страшное обвинение, какое может выдвинуть против нее свет. Меня не волнуют слухи – я готов защитить ее против любого обвинения. Но тебя глубоко заденет, если Хейуорд расскажет тебе всю историю.
 – Глупости! – ответила она. – Хейуорд мне не указ. К тому же он совсем не такой ограниченный.
 – Фердинанд, – Джейн подалась вперед на стуле, – ты ведь любишь ее, правда? Ты намерен жениться на ней?
 Мы никогда не отречемся от тебя, если ты поступишь так.
 Ведь правда, Джоселин?
 – Ты уверена? – спросил он, бросая на нее один из своих мрачных взглядов.
 Ее глаза засверкали. Фердинанда больше всего забавляло и удивляло, что этот его взгляд, который способен был бросить в дрожь любого крепкого мужчину, не только не смущал Джейн, но и побуждал ее отплатить ему той же монетой. Он давно уже решил, что, наверное, именно поэтому Трешем и женился на ней.
 – Ты заявляешь, что ты – Дадли, и все же задаешь этот вопрос? – почти прокричала она. – Я не откажусь от Фердинанда, даже если ты сделаешь это. И я не отрекусь от мисс Торнхилл, если она решит выйти за него замуж.
 Она не виновна в обстоятельствах своего рождения. И кто знает, почему она выбрала такую профессию? Женщины становятся куртизанками, любовницами и.., и шлюхами по целому ряду причин. Но никогда по собственной прихоти!
 Ни одна женщина по собственной воле не пойдет на такие унижения. Если мисс Торнхилл завоевала уважение, восхищение и любовь Фердинанда, значит, она достойна быть признанной его семьей. Я признаю ее, даже если этого не сделает никто другой.
 – Ты права, моя радость! – нежно сказал Трешем, прежде чем перевести взгляд на брата. – Видишь, Фердинанд, мы – Дадли. И если общество говорит нам, что что-то недопустимо, оно, естественно, провоцирует нас доказать, что нам безразлично его мнение. – Он удовлетворенно щелкнул пальцами.
 – Браво, Треш! – воскликнула Ангелина. – Фердинанд, ты говоришь, гостиница «Белая лошадь»? Джейн, мы должны нанести визит миссис Уайлдинг и мисс Торнхилл. Мне не терпится увидеть се, а тебе, Джейн? Она, должно быть, очень красива, если Ферди обратил на нее внимание. Хейуорд сказал, что никогда не был под каблуком у женщины, хотя ему не следовало бы говорить этого при мне, но уже много лет назад я внушила ему, что я не хрупкий цветок и не упаду в обморок без достаточных оснований. Что нам следует сделать, Джейн, так это устроить большой прием и представить их обществу. Ферди может объявить о своей помолвке…
 – Энджи! – Фердинанд вскочил. – Пожалуйста, уймись. Она не выйдет за меня замуж.
 Это был тот редкий случай, когда сестра на мгновение онемела. Она смотрела на него с открытым ртом, но это продолжалось недолго.
 – А почему?
 – Потому что не хочет этого, – заявил Фердинанд, – потому что она предпочитает сохранить свою свободу и жить своей жизнью, потому что я безразличен ей, потому что она не любит меня. – Он пригладил волосы. – Черт побери! Не могу поверить, что обсуждаю свою личную жизнь с вами.
 – Так она возвращается в «Сосновый бор»? – спросила Джейн.
 – Нет! – воскликнул он. – Она не сделает и этого. Она собирается вернуться к своей прежней жизни, если вас это интересует. Вот и конец всему обсуждению. Навсегда. А теперь мне пора, спасибо за чай, Джейн. – Фердинанд даже не прикоснулся к нему.
 – Ангелина, – обратилась Джейн к золовке, не сводя глаз с Фердинанда, – мне нравится твое предложение. Завтра утром мы нанесем визит леди в гостинице «Белая лошадь». Думаю, нам не следует надолго откладывать свой визит. Не запрещай мне ходить туда, Джоселин, Я просто не послушаю тебя.
 – Любовь моя, – сказал он вкрадчиво, – не могу сказать, что я один из тех мрачных мужчин, которые не могут контролировать своих собственных жен. Я даю указания только тогда, когда понимаю, что они будут выполнены.
 Это было последнее, что Фердинанд услышал. Он вышел из гостиной и закрыл за собой дверь. Но не получил ответа на вопрос, ради которого пришел, подумал он, сбегая по ступенькам вниз.
 Ему самому придется искать Кирби. Впрочем, это не составит большого труда. Но он не ожидал, что Кирби сразу же разговорится, скорее всего на это понадобится затратить немало сил.


* * *

 На следующее утро Виола сидела в маленькой конторке гостиницы «Белая лошадь», приводя в порядок бухгалтерские книги. Она была одета в одно из своих скромных утренних платьев, которое оставила в гостинице несколько лет назад.
 Оно не вышло из моды только потому, что никогда не было модным. Ханна уложила ее волосы в корону из кос.
 Ей хотелось, по крайней мере до конца этой недели, чувствовать себя только секретаршей дяди и бухгалтером.
 У нее не было желания ни оглядываться на прошлое, ни заглядывать вперед. Она безжалостно сконцентрировала свой мозг на лежавших перед ней цифрах.
 Но мысли! Странное дело, мозг может сконцентрироваться на механической работе и в то же время предаваться необузданным мечтам. Ей вспоминался разговор с Дэниелом Кирби, встреча с Фердинандом, все, что произошло позднее.
 Ее мать вернулась в гостиную вскоре после его ухода.
 Вслед за ней в комнате собрались Мария, Клер и дядя Уэсли. Все они выжидательно улыбались.
 – Так что же? – спросила ее мать.
 – Он принес дарственную на «Сосновый бор», – сказала им Виола, указывая на лежащие на столе бумаги. – Он передал мне право на владение, имение всегда было больше мое, чем его, так он сказал.
 – И это все? – разочарованно спросила мать.
 – О, Виола, – сказала Мария, – он такой красивый.
 – Он предложил мне выйти за него замуж, – сообщила им Виола. – Я отказалась.
 Конечно, она не могла объяснить истинных причин своего отказа, тем самым заставив мать сделать вывод, что причиной стало ее происхождение. Но мать не могла понять, почему это так много значило для Виолы и было явно безразлично лорду Фердинанду Дадли.
 – Мама, – произнесла наконец Виола, – я не люблю его.
 – Любовь? Любовь? – переспросила мать. – Ты отказала лорду, сыну герцога, вместо того чтобы выйти за него замуж и обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь? Когда ты могла бы что-то сделать для своих сестер? Как ты можешь быть такой эгоисткой?
 – Как ты можешь не любить его, – изумилась Мария, – когда он такой шикарный?
 – Замолчи, Мария! – твердо сказала Клер. – Мама, вытри слезы и позволь мне принести чай.
 – О, – сказала их мать, высморкавшись, – это я эгоистка. Прости меня, Виола. Ты всегда посылала нам деньги из своего жалованья гувернантки. Ты была так добра к нам.
 – И уж если речь зашла об этом, Розамонд, – начал дядюшка Уэсли и продолжил, несмотря на жесты Виолы, побуждавшие его замолчать, – это не я оплачиваю учебу Вена. Это делает Виола. Это касается и многого другого, что, как ты думала, исходит от меня. Тебе пора все узнать.
 Тебе не нужно выходить замуж за богатого аристократа, если ты не любишь его, племянница. И тебе не надо наниматься в гувернантки, если тебе это не по душе. Гостиница будет содержать мою сестру и ее детей, как она поддерживала бы Алису и наших детей, если бы та была жива.
 Они все в конце концов расплакались, за исключением дяди Уэсли, который ретировался из гостиной и отправился по своим делам. Никто больше не упоминал о Фердинанде, кроме Ханны, которая все еще находилась в комнате Виолы, когда та вернулась туда.
 – Ну что? – спросила она. – Он пришел, чтобы забрать вас обратно в тот дом? Или он пришел в себя и предложил вам что-нибудь получше?
 – Что-нибудь получше, Ханна, – ответила Виола. – Он отдал мне «Сосновый бор». Возможно, однажды, когда мистер Кирби уже не сможет зарабатывать на мне деньги и решит, что долг отчима выплачен полностью, мы вернемся туда, ты и я. Все нуждаются в надежде, лорд Фердинанд вернул мне ее.
 – И он не предложил сделать вас честной женщиной? – поинтересовалась Ханна. – Должна признаться, я была о нем лучшего мнения.
 – Честной женщиной?.. – Виола вздохнула, потом рассмеялась. – Он действительно предложил мне брак, Ханна, но я отказалась. Нет, не смотри на меня, словно бык на новые ворота. Ты лучше других должна понимать, почему я отказала ему, почему я никогда не смогу выйти за него или любого другого человека. Я просто не могу испортить ему жизнь.
 – Почему нет, ласточка моя? – спросила Ханна.
 Это был чисто риторический вопрос, но Виола ответила на него.
 – Потому что я люблю его, – она расплакалась, – потому что я люблю его, Ханна!..
 Она определенно правильно сосчитала эту колонку цифр, подумала Виола, склонившись над бухгалтерской книгой. Она сложила цифры трижды и каждый раз получала один и тот же результат. Беда заключалась в том, что она закончила всю бумажную работу, в которую ей хотелось погрузиться с головой. Неожиданно дверь распахнулась, и за ней показалось раскрасневшееся, возбужденное лицо Марии.
 – Виола, – сказала она, – ты должна немедленно подняться к маме. Она послала меня за тобой.
 – Зачем? – удивилась Виола.
 – Не скажу, – Мария напустила на себя таинственный вид, – это секрет.
 Виола раздраженно вздохнула.
 – Надеюсь, он не вернулся? – спросила она сестру. – Скажи мне, если это так, Мария. Я не хочу видеть его, так и передай маме.
 – Я и не утверждаю ничего подобного, – возразила сестра.
 Когда Виола поднималась наверх, ей пришла мысль, что посетителем мог быть Дэниел Кирби, но тогда Мария не была бы так взволнованна.
 – Тебе никогда не догадаться, – сказала она, шагая вслед за Виолой.
 В гостиной две леди сидели рядом с ее матерью, лицо которой горело, как и у Марии. Обе женщины явно были представительницами высшего света, и их одежда отвечала всем стандартам последней моды. На одной был дорогой элегантный туалет, другая отличалась более ярким и пышным одеянием.
 – Виола, – мать встала, то же сделали и ее гостьи, – подойди и поприветствуй этих леди, которые были столь любезны, что навестили меня и попросили познакомить их с тобой.
 Мария проскользнула мимо Виолы в комнату, но та продолжала стоять в дверях.
 – Это моя старшая дочь. Виола Торнхилл, – сказала мать. – Ее светлость герцогиня Трешем и леди Хейуорд, Виола. – Она указала поочередно на обеих дам.
 Позже Виола не могла вспомнить, сделала она реверанс или нет. Она даже не заметила, что ее рука так крепко сжала дверную ручку, словно от этого зависела ее жизнь.
 Обе леди улыбались ей, первой заговорила герцогиня – Мисс Торнхилл, – сказала она, – надеюсь, вы простите, что мы нанесли визит вам и вашей матери без предупреждения. Мы так много слышали о вас от Фердинанда, что нам очень захотелось с вами познакомиться.
 – Я его сестра, – сказала леди Хейуорд. – Вы очень хороши собой, как я и ожидала, и даже моложе, чем я думала.
 Знает ли Фердинанд, что они здесь? Знает ли герцог Трешем?
 – Благодарю вас, – сказала Виола. – Как любезно с вашей стороны нанести визит маме.
 – Ее светлость пригласила нас на чай в Дадли-Хаус завтра во второй половине дня, Виола, – сообщила ей мать. – Войди и присядь.
 Что им известно о ней?
 – Кроме того, миссис Уайлдинг, – сказала герцогиня, – мы хотели бы пригласить мисс Торнхилл на прогулку. Сегодня такой прекрасный день, что жаль проводить его в помещении. Вы можете отпустить се на час с нами?
 – Я занята бухгалтерскими книгами дяди, – ответила Виола.
 – Ну конечно, ты можешь это себе позволить Беги и переоденься в одно из твоих хорошеньких платьев. Не могу представить, где ты откопала это старье, которое носишь.
 Что ее светлость и леди Хейуорд подумают о тебе?
 – Пожалуйста, поедемте с нами, – сказала герцогиня с теплой улыбкой.
 – Да, пожалуйста, – добавила леди Хейуорд.
 Виоле ничего не оставалось, кроме как пойти переодеться. Десять минут спустя Виола сидела в очень удобном открытом ландо рядом с леди Хейуорд, а герцогиня села напротив них, спиной к лошадям.
 «Пожалуйста, только не в парк!» – кричало все в Виоле.
 Но ландо повернуло именно к Гайд-парку.
 – Мы огорчили вас, – сказала герцогиня. – Пожалуйста, не вините Фердинанда, мисс Торнхилл. Он не посылал нас. Он сказал нам, что вы отклонили его предложение о браке.
 – После вашего визита в гостиницу моего дяди вы должны понимать, каким неуместным был бы этот брак, – сказала Виола, сжав на коленях руки в перчатках, чтобы не было заметно, как они дрожат.
 – Ваша мать – истинная леди, – сказала герцогиня, – а ваша младшая сестра очаровательна. Мы не встретили старшую. И полагаю, ваш сводный брат сейчас в школе?
 – Да, – ответила Виола.
 – Видите ли, нам было так любопытно, – сказала леди Хейуорд, – встретиться с леди, завоевавшей сердце Ферди.
 Вы покорили его, мисс Торнхилл. Вы знаете об этом? Или ему и в голову не пришло признаться вам, как это часто бывает с джентльменами? Мужчины бывают такими глупыми созданиями, не так ли, Джейн? Они способны сделать честное брачное предложение и перечислят все преимущества брака с ними, но забудут упомянуть о самом главном. Я отказала Хейуорду, когда он в первый раз сделал мне предложение, хотя он сделал это очень мило, стоя на одном колене.
 Он выглядел таким глупым, бедняжка. Все говорят, что он сухой как вобла, по крайней мере так считают Трешем и Ферди, ведь он так отличается от них. Но он не такой уж сухарь, во всяком случае, для тех, с кем откровенен, но, когда он сделал мне предложение, в нем не было и намека на любовь. Он даже не попытался поцеловать меня. Вы можете вообразить что-либо подобное? Как после этого я могла принять его предложение, хотя и была по уши влюблена в него? Однако с чего я начала?
 – Вы удивились, как я могла отказать лорду Фердинанду, – напомнила Виола. Ландо уже заворачивало в парк, и сердце ее бешено забилось. Правда, это не было модным временем дня, весь высший свет соберется здесь через несколько часов, но ее могли узнать в любую минуту. – Для этого есть очень веские причины, поверьте мне, не имеющие никакого отношения к тому, как я отношусь к нему. И самая безобидная, это что я рождена вне брака. Возможно, вас удивило, что у нас разные фамилии, Торнхилл – девичья фамилия моей матери.
 – Вы – внебрачная дочь покойного графа Бамбера, – сказала леди Хейуорд, взяв Виолу за руку, – и вам нечего стыдиться. Конечно, побочные сыновья не могут унаследовать титул и собственность отца, но, не считая этого, быть внебрачным ребенком столь же почетно, как и рожденным в браке. Это не должно удерживать вас от замужества с Ферди. Вы любите его?
 – Есть причина, – сказала Виола, поворачивая голову так, чтобы ее лицо было скрыто полями соломенной шляпки, – по которой обсуждать этот вопрос не имеет смысла. Я не могу выйти за него замуж и не могу объяснить вам почему.
 Пожалуйста, отвезите меня обратно в гостиницу дяди. Знай вы правду, вы бы не захотели, чтобы вас видели рядом со мной. Герцогу и лорду Хейуорду это не понравится.
 – О, мисс Торнхилл, не расстраивайтесь, – сказала герцогиня. – Я сейчас скажу вам то, о чем знают лишь очень немногие. Даже Ангелина услышит об этом впервые. Прежде чем я вышла замуж за Джоселина, я была его любовницей.
 Леди Хейуорд выпустила руку Виолы.
 – Я жила в том доме, где устроил вас Фердинанд, когда вы вернулись в Лондон, – продолжила свой рассказ герцогиня. – Джоселин не захотел расстаться с ним. Мы всегда проводим там один-два вечера, когда приезжаем в город. С ним связано много приятных воспоминаний. Именно там мы научились быть счастливыми вместе. Но это не меняет того, что я была любовницей, падшей женщиной, если хотите.
 – Джейн! – воскликнула леди Хейуорд. – Это так прекрасно, так замечательно и романтично! Почему ты никогда не рассказывала мне об этом?
 «Итак, они знают», – подумала Виола. Как опрометчиво с их стороны появляться вместе с ней в открытой коляске!
 – Для меня всегда было предметом гордости, – сказала она, – утверждать, что я не буду ничьей любовницей. Вы знали лишь одного мужчину, ваша светлость. Я же за четыре года узнала стольких, что потеряла им счет. Да я и не пыталась сосчитать – у меня не возникало подобного желания. Это была работа. Это не имеет ничего общего с вашей ситуацией. Я была знаменита. Меня многие домогались. Меня могут узнать в любую минуту.
 Пожалуйста, отвезите меня домой.
 – Мисс Торнхилл, – герцогиня наклонилась к Виоле и обеими руками сжала ее руку, – мы здесь – три женщины. Мы понимаем то, чего никогда не поймут мужчины, даже те, которых мы любим. Мы понимаем, что то, что доставляет удовольствие мужчинам самой природой акта, не может доставить удовольствия нам, если это не эмоциональный, а лишь физический опыт, если это не связывающие двоих любовные чувства. Мы прекрасно понимаем, что никакая куртизанка не встанет на этот путь с легким сердцем и по своей воле. Мы знаем, что ни одной женщине такая жизнь не по душе. И мы также знаем, о чем неизвестно большинству мужчин, что женщина – человек, и ее личность существенно отличается от того, чем она вынуждена зарабатывать на жизнь. Вы чувствуете себя неловко в нашем обществе. Может быть, мы вам не нравимся, но я знаю, я чувствую, что могла бы по-настоящему полюбить вас, если бы вы мне позволили. Вы любите Фердинанда?
 Виола резко повернула голову в сторону герцогини и вырвала руку.
 – Конечно, я люблю его, – проговорила она, – в этом нет сомнения. Иначе почему бы я отказала ему? Вы представляете, что это будет за сенсация – незаконнорожденная шлюха и брат герцога? Эта незаконнорожденная шлюха никогда не пойдет на это. Я могу сделать только одно, чтобы доказать, как я люблю его, – это отказать ему. Я могу убедить его, что перспектива вернуться к моему старому занятию более соблазнительна, чем возможность выйти за него замуж.
 Если он дорог вам, отвезите меня в гостиницу, возвращайтесь домой и расскажите ему, как холодно и высокомерно я приняла вас. У меня тоже есть сердце. И я больше не могу выносить это, отвезите меня домой.
 Герцогиня дала новое указание кучеру, затем снова повернулась к Виоле.
 – Извините, – сказала она, – мы с Анжелиной постоянно вмешиваемся не в свое дело. Но мы обе любим Фердинанда, и нам больно видеть его несчастным. У меня разрывается сердце, когда я вижу, что вы так же несчастны, как и он. Мы специально выбрали для прогулки парк.
 Мы хотели, чтобы нас увидели вместе. Мы хотим, чтобы вы стали респектабельной.
 Виола горько рассмеялась.
 – Вы не понимаете, что это невозможно.
 – Да нет, мы понимаем, – леди Хейуорд тронула ее за руку, – Джейн просто не так выразилась. Мы не собираемся сделать вас респектабельной, мы хотим вызвать всеобщее уважение к вам. Как видите, мы, Дадли, никогда не были респектабельными. Я никогда не была самодовольной мисс. Трешем постоянно дрался на дуэлях, пока однажды Джейн не вмешалась и не сделала так, что его ранили в ногу, – и эти стычки всегда были из-за женщин. Ферди никогда не мог удержаться от самого опасного и возмутительного вызова. Мы никогда не стремились стать респектабельными – это было бы так скучно! Однако никто не осмелится открыто проявить неуважение к нам. Мы поможем вам, если вы дадите нам такую возможность. Это было бы изумительно. Я дам бал…
 – Благодарю вас, – тихо, но твердо сказала Виола, – вы обе очень любезны, но я отказываюсь.
 Все трое молчали, пока коляска не въехала в ворота гостиничного двора. Кучер герцогини соскочил с козел, чтобы помочь Виоле спуститься.
 – Мисс Торнхилл, – улыбнулась ей герцогиня, – пожалуйста, приходите к нам завтра на чай вместе с вашей матушкой. Думаю, она расстроится, если вы откажетесь.
 – Я очень рада наконец встретиться с мисс Торнхилл из «Соснового бора», – сказала леди Хейуорд.
 – Благодарю вас. – Виола поспешила вернуться в дом, прежде чем коляска покинула двор.
 У нее появился новый план. Он пришел ей на ум, как только они уехали из парка. Он одновременно наполнил ее головокружительной надеждой и мрачным отчаянием. Ей оставалось только продумать некоторые детали.




 Глава 22


 На следующее утро Фердинанд поднялся с постели гораздо позже обычного. Да и не мудрено, так как он провел большую часть ночи, перемещаясь с одного вечернего развлечения на другое, таская за собой Джона Ливеринга и еще нескольких друзей. Они даже посетили почти все знаменитые игорные клубы, но нигде не обнаружили следов Кирби.
 Фердинанд намеревался провести этот день на конном аукционе и в других местах, где тот, вероятно, мог появиться.
 Он решил, что надо проявить терпение, хотя это не было его отличительной чертой. Если Кирби занят поисками клиентов для Виолы, ему следовало делать это именно в тех местах, которые Фердинанд намеревался обследовать.
 Он заканчивал завтракать, когда его слуга сообщил, что пришел посетитель. Он протянул хозяину визитную карточку гостя.
 – Бамбер? – Фердинанд нахмурился. Бамбер на ногах до полудня? Что за черт! – Введи его, Бентли.
 Несколько секунд спустя граф вошел в столовую; выглядел он, как всегда, недовольным и еще более расслабленным, чем обычно. Его волосы были спутаны, а белки глаз – в красных прожилках. Он был небрит. Он наверняка провел на ногах всю ночь, но на нем не было вечерней одежды. Он был одет как путешественник.
 – А, Бамбер. – Фердинанд поднялся и протянул руку.
 Граф не обратил на это никакого внимания. Он подошел к столу, одновременно залезая в обширный карман своего пальто, откуда вытащил пару сложенных листков и бросил их на стол.
 – Вот! – сказал он. – В ту ночь, Дадли, меня явно занесло недобрым ветром в клуб «Брукс». Лучше бы моя нога никогда не ступала туда, но это случилось и теперь уже ничем не поможешь. Будь ты проклят за все неприятности, которые мне доставил. – Говоря это, он полез во внутренний карман. Достав оттуда пачку банкнот, он положил их рядом с другими бумагами. – Я хочу покончить с этим делом и никогда ни от кого больше не слышать о нем ДО конца моей жизни.
 Фердинанд снова сел на свое место.
 – Что это? – спросил он, указывая жестом да бумаги и деньги.
 Бамбер развернул одну из бумаг, затем сунул ее под нос Фердинанду.
 – Это, – сказал он, – копия дополнительного распоряжения к завещанию моего отца, которое он сделал за несколько недель до своей смерти и оставил у поверенного в делах моей матери в Йорке. Как ты сам можешь видеть, он оставил «Сосновый бор» той крошке, своей внебрачной дочери. Собственность никогда не принадлежала мне и, следовательно, она никогда не была твоей, Дадли. – Граф постучал указательным пальцем по деньгам. – А это – пятьсот фунтов, та сумма, которую ты выставил против обещанного «Соснового бора». Я тебе должен именно столько. Ты удовлетворен? Это, разумеется, крошечная доля того, что стоит «Сосновый бор». Если ты хочешь получить больше…
 – Этого достаточно, – сказал Фердинанд. Он взял бумагу и прочитал ее. Его глаза задержались на словах «моей дочери Виоле Торнхилл». Значит, покойный граф публично признал ее своей дочерью. Фердинанд с любопытством посмотрел на посетителя. – Ты что, пришел ко мне сразу после возвращения из Йоркшира? Похоже, ты путешествовал всю ночь.
 – Черт возьми, так оно и есть, – уверил его граф. – Может быть, я распущенный тип, Дадли. Может, про меня можно сказать, что у меня не хватает винтиков в голове, но никто не упрекнет меня в том, что я мошенник или покрываю какое-то надувательство. Как только девчушка сказала, что встретила моего отца незадолго до его смерти…
 – Мисс Торнхилл?
 – У нее хватило смелости нанести мне визит, – сказал Бамбер. – Разрази меня гром! Я и понятия не имел, что она существует. Однако, как только я узнал об этом, я понял, что, если отец хотел изменить что-то в своем завещании, он не мог сделать этого на той неделе, когда приезжал в Лондон. Я помню, потому что просил его съездить к Вестингхаусу, чтобы увеличить сумму на мое содержание. Господи помилуй, я жил буквально на карманные деньги, и старик Вестингхаус всегда поднимал шум, когда я просил выдать мне деньги вперед на квартал. И отец сказал мне, что он заходил к нему накануне, но того не было в конторе. Случилось так, что умерла мать поверенного, которая жила где-то в Кенте или другом отдаленном уголке, и он отправился хоронить ее. Мой отец уехал из Лондона в тот же день. По небольшим делам он иногда обращался к поверенному в делах моей матери. Мне пришло в голову, что он мог прибегнуть к его помощи по этому делу и еще по одному, о чем эта девчушка тоже упомянула. Похоже, ее больше заботила эта бумага, чем завещание. – Он стукнул пальцем по второй сложенной бумаге.
 – Почему они не выплыли на свет раньше? – спросил Фердинанд.
 – Коркинг – глупец, – презрительно бросил Бамбер. – Он совершенно забыл про них.
 – Забыл? – Фердинанд с недоверием посмотрел на него.
 Граф, прищурив глаза, оперся обеими руками о стол, глядя в упор на Фердинанда.
 – Он забыл, – с расстановкой произнес он, – мои вопросы освежили его память. Не будем об этом больше, Дадли. Он забыл.
 Фердинанд тут же понял, в чем дело. Поверенный из Йорка занимался главным образом делами графини Бамбер.
 Покойный граф прибег к его услугам от отчаяния, потому что Вестингхаус уехал из Лондона, и Бамбер знал, что ему оставалось совсем немного времени, чтобы обеспечить вновь обретенную дочь. Графиня узнала о дополнениях к завещанию и вынудила своего поверенного никому ничего не говорить о них. Кому принадлежало решение не уничтожать бумаги, Фердинанд не мог даже предположить. Он просто радовался, что ему не придется заниматься расследованием.
 – Я не знаю, как найти эту девчушку, – начал Бамбер, – и, честно говоря, у меня нет желания ее разыскивать. Я не чувствую никаких обязательств перед ней, хотя она – моя сводная сестра. Но я никогда не лишу ее того, что принадлежит ей по праву. Осмелюсь предположить, что ты знаешь, где она сейчас. Ты передашь их ей?
 – Да, – сказал Фердинанд. Он не имел представления, что содержалось в другой бумаге и почему Виола сказала, что она важнее для нее, чем завещание. Виола придет в восторг, узнав, что ее непоколебимая вера в Бамбера подтвердилась. Итак, она больше ничем ему не обязана, «Сосновый бор» ее, подумал Фердинанд, криво усмехнувшись.
 – Отлично, – заметил Бамбер, – с этим покончено. Я отправляюсь домой спать. Надеюсь, что никогда больше не услышу название «Сосновый бор» и имя Торнхилл, а также Дадли. Между прочим, Коркинг послал копию распоряжения к завещанию Вестингхаусу.
 Он повернулся и собрался выйти из комнаты.
 – Подожди! – воскликнул Фердинанд. Неожиданно его осенило. – Присаживайся и выпей кофе, Бамбер. Я еще не закончил с тобой.
 – Черт побери! Что еще? – раздраженно сказал граф, вытаскивая из-за стола стул и грузно плюхаясь на него. – Я готов собственными руками поджечь этот чертов клуб «Брукс» и стоять и наблюдать, пока он не сгорит дотла.
 Правда, это все равно что закрывать ворота конюшни, когда лошадь уже увели.
 Фердинанд оценивающе смотрел на него.


* * *

 Виола испытывала огромное смущение, приближаясь к парадным дверям Дадли-Хауса на Гросвенор-сквер. Она с ужасом думала, что дверь может отвориться в любую минуту и герцогиня выйдет ей навстречу – или что герцогиня будет смотреть в одно из многочисленных окон, выходящих на площадь. После того как она подняла молоточек, ее охватило опасение, что герцогиня может находиться в холле.
 Дверь отворил дворецкий, во внешности которого преобладали высокомерие и превосходство. Его взгляд упал на Виолу, а затем проследовал дальше, отметив, что у дверей не было ни экипажа, ни компаньонки, ни даже горничной.
 Затем он снова воззрился на Виолу.
 – Я хочу видеть его светлость, – сказала она. Виола чувствовала, что ей не хватает дыхания, словно она бежала целую милю в гору, колени ее дрожали.
 Дворецкий поднял брови и посмотрел на нее так, словно она только что выползла из навозной кучи. Виола вдруг поняла, что ее совсем не заботило то, что в этот час герцога скорее всего не будет дома.
 – Передайте, пожалуйста, что с ним хочет переговорить Лилиан Тэлбот, – сказала она, глядя на него с уверенностью, которой отнюдь не испытывала. Виола напомнила себе, что на ней было то же платье, в котором она каталась в карете.
 Это была одежда леди, одежда, которую Виола Торнхилл из «Соснового бора» носила во время дневных визитов к знакомым. – Думаю, – добавила она, – он согласится принять меня.
 – Входите, – произнес дворецкий после такой длинной паузы, что Виола испугалась, как бы он не захлопнул перед ней дверь. – Подождите здесь.
 Она надеялась, что дворецкий проведет ее в комнату, так как каждую минуту в холле могла появиться герцогиня.
 Виола стояла у дверей в компании одетого в ливрею слуги.
 Хотя она стояла здесь минут пять, они показались ей вечностью. Дворецкий спустился по лестнице.
 – Сюда, пожалуйста, – сказал он так же холодно, как и вначале, и открыл правую дверь. Виола вошла. Скорее всего это была гостиная – элегантная комната со стоящими вдоль стен стульями. – Его светлость скоро придет.
 Дверь закрылась. Прошло минут пять. Десятки раз Виоле приходила в голову мысль убежать куда глаза глядят, но она уже зашла слишком далеко. Она должна вынести все до конца. Если герцог Трешем был таким, каким она его представляла, он согласится на ее предложение. Когда дверь снова отворилась, она отвернулась от окна.
 Он вошел в комнату, и Виола замерла от неожиданности. Герцог был так же суров и мрачен, каким она впервые увидела его в «Сосновом бору». Однако на руках он держал младенца. Ребенок лежал у него на плече, издавая какие-то звуки, и громко сосал свой кулачок. Герцог похлопывал его по спинке длинными пальцами.
 – Мисс… Тэлбот? – сказал он, поднимая брови.
 Виола сделала реверанс и вздернула подбородок. Она не струсит.
 – Да, ваша светлость.
 – Чем могу служить? – поинтересовался он.
 – У меня есть к вам предложение, – сообщила она.
 – Правда? – Голос был мягким, но внутри у нее все сжалось.
 – Это не то, о чем вы подумали, – торопливо проговорила она.
 – Мне чувствовать себя польщенным или.., старой развалиной? – спросил он. Герцог обнял ладонью головку младенца, когда тот зашевелился, явно пытаясь найти более удобное положение. Рука была очень нежной, отметила про себя Виола, но это никак не отразилось на ее лице.
 – Не знаю, известно ли вам, что лорд Фердинанд вернул мне «Сосновый бор», – сказала она, – и что он предложил мне выйти за него замуж.
 Его брови снова взлетели вверх.
 – А нужно ли мне знать об этом? – спросил он. – Моему брату двадцать семь, мисс… Тэлбот.
 Виола заколебалась, затем продолжила:
 – И я не знаю, известно ли вам, что герцогиня и леди Хейуорд навестили сегодня утром мою мать и меня, а затем повезли меня на прогулку в парк. Или что герцогиня пригласила нас с матерью на чай сюда сегодня. Я не хочу причинять им беспокойство, – добавила Виола.
 Длинные пальцы герцога легко гладили шейку младенца.
 – Вам нечего беспокоиться, – сказал он, – у меня нет привычки применять кнут при общении с ней, а ответственность за мою сестру лежит на Хейуорде.
 – Я понимаю, что мое присутствие в Лондоне не приносит вам ничего, кроме неприятностей.
 – Вы понимаете? – сказал он.
 – Меня могли видеть в вашем ландо сегодня утром, – пояснила Виола. – Меня могли видеть, когда я входила сюда, и я могу попасться на глаза завтра, когда приду к вам с моей матерью. И меня могут узнать.
 Казалось, он на минуту задумался.
 – Да, если только на вас не будет маски, – согласился он, – полагаю, это вполне возможно.
 – Я готова вернуться в «Сосновый бор», – сказала она. – Я готова жить там до конца моих дней и отклонить любую попытку лорда Фердинанда написать мне или увидеться со мной. Я готова поклясться в этом, если хотите, даже в письменной форме.
 Его глаза – такие же черные, как и у его брата, подумала Виола, когда последовало несколько минут молчания.
 Нет, чернее, потому что за взглядом Фердинанда проглядывали его эмоции. Этот же человек казался совершенно , бездушным.
 – Это очень великодушно с вашей стороны, – наконец произнес он. – Я полагаю, это связано с какими-то условиями? Так сколько, мисс Тэлбот? Полагаю, вам известно, что я один из самых богатых людей в Англии?
 Виола сразу назвала сумму, без всяких объяснений или извинений. Он прошел в глубину комнаты и слегка отвернулся от нее. Малыш сонно уставился на нее своими голубыми глазами, поглаживание по шейке явно усыпило его.
 – Очевидно, – сказал герцог, – вы не понимаете, до какой степени я богат, мисс Тэлбот. Вы могли запросить гораздо более крупную сумму. Но сейчас уже поздно, не так ли?
 – Я прошу вас одолжить мне эти деньги, – сказала она, – я выплачу их вам с процентами.
 Трешем повернулся, и впервые его глаза показались не столь непроницаемыми. Похоже, она заинтересовала его.
 – В таком случае, – констатировал он, – я обеспечиваю уважение к моему имени и моей семье за удивительно малую цену. Вы удивляете меня.
 – Но вы должны сделать еще кое-что для меня, – сообщила Виола.
 – Так. – Он наклонился, чтобы убедиться, что младенец уснул, затем опять обратил взгляд на Виолу. – Да, уверен, что есть что-то еще. Продолжайте.
 – Деньги должны пойти на уплату долга, – сказала она. – Я хочу, чтобы вы лично уплатили его. Я хочу, чтобы вы получили расписку, удостоверяющую, что все долги были выплачены полностью и нет больше никаких других. Я хочу, чтобы вы прислали мне копию ее в гостиницу «Белая лошадь», подписанную вами и им.
 – Кем им? – Герцог снова поднял брови.
 – Дэниелом Кирби, – сказала Виола. – Вы его знаете? Я могу дать вам его адрес.
 – Да, пожалуйста. – Теперь он говорил более мягко. – Однако почему, позвольте спросить, вы сами не можете вернуть ему долг, если я дам вам деньги?
 Виола заколебалась, прежде чем ответить.
 – Этого будет недостаточно, – объяснила она. – Он обнаружит другие неоплаченные счета или заявит, что я ошиблась в отношении процентов. Если к нему придете вы, сумма будет признана правильной. Вы – влиятельный человек.
 Герцог долго смотрел на нее, пока младенец спокойно спал у него на плече.
 – Да, – подтвердил он наконец, – полагаю, вы правы.
 – Вы сделаете это? – спросила она.
 – Непременно.
 Она закрыла глаза. Виола сомневалась, согласится ли он с ее просьбой. И не была уверена, почувствует она облегчение или разочарование, если он откажет ей. Она и сейчас еще испытывала неуверенность. Она все еще не позволяла себе заглянуть в будущее и не знала, каково ей будет гарантировать свои условия сделки.
 – Я буду ждать, когда расписку доставят в гостиницу моего дяди, – сказала она после того, как дала герцогу адрес Дэниела Кирби. – Теперь, ваша светлость, скажите, в каких долях вы хотели бы получить обратно ваш заем? И какой вас устроит процент? Мне надо что-нибудь подписать сейчас?
 – Думаю, в этом нет необходимости, мисс Тэлбот, – сказал он. – Я уверен, что могу доверять вам и вы своевременно выплатите свой долг. В конце концов, я знаю, где смогу найти вас, не так ли? И я, как вы изволили недавно заметить, влиятельный человек.
 Виола вздрогнула.
 – Да, благодарю вас, – ответила она. – Я отправлюсь в «Сосновый бор» следующим же дилижансом, после того Как расписка будет у меня на руках.
 – Не сомневаюсь, – сказал он.
 Виола торопливо пересекла комнату и вышла. Дворецкий находился в холле. Он открыл ей входную дверь, и спустя несколько мгновений она уже спускалась по ступенькам, жадно вдыхая свежий воздух. Все прошло удивительно легко. Она только что спаслась от, казалось, неизбежного будущего.
 Мама и дядюшка Уэсли также в безопасности.
 И, конечно, Клер.
 Виола поспешила покинуть площадь. Она шла, опустив голову и не замечая яркого солнечного света. Почему же жизнь казалась темнее ночи? Почему ее душу сковал холод?


* * *

 Герцогиня Трешем бросила взгляд на открытую дверь гостиной, прежде чем войти.
 – Она ушла? – спросила она, хотя все было и так ясно. – Почему она пришла одна и захотела поговорить с тобой, Джоселин? Почему она назвалась чужим именем?
 – Она работала под именем Лилиан Тэлбот, – объяснил он.
 – О! – Джейн нахмурилась..
 – Она уговорила меня заплатить ей, чтобы она вернулась в «Сосновый бор» и мы больше никогда ничего не слышали о ней.
 – И ты согласился?
 – Ах, видишь ли, это только заем, – пояснил он. – Мы не обеднеем, Джейн, она вернет нам долг.
 – Она считает, что так лучше для Фердинанда? – спросила герцогиня. – Что за глупая порядочность!
 – Она извинилась за то, что сообщила мне о своей прогулке в парке вместе с тобой и Анжелиной, – сказал он. – Надеюсь, тебя успокоит, что я обещал не пороть тебя.
 – Джоселин! – с упреком произнесла герцогиня. – Ты, должно быть, запугал бедную леди. Надеюсь, ты шутишь?
 Ты ведь не собираешься так мерзко поступить и разбить сердце Фердинанда?
 – Именно такое впечатление я и произвожу на людей, – признался он. – Ты единственная, кто усмирил меня.
 Я женился на тебе, чтобы заставить подчиниться, но мы оба знаем, как я преуспел в этом.
 Она невольно улыбнулась.
 – Кристофер спит, – сказала она. – Как это удается тебе, Джоселин? Я возмущена. Я – его мать, но когда я стараюсь укачать его, все кончается плачем.
 – Он достаточно мудр, чтобы понять, что не дождется от меня еды, – высказал предположение Джоселин. – Нет ничего, чем можно было облегчить его скуку, только кивать головой. Дадли не столь глупы, чтобы расходовать отрицательную энергию. Они просто засыпают и накапливают ее для следующей жертвы. Этот ребенок будет настоящим наказанием, он переплюнет нас с Фердинандом и Анжелиной в придачу. По сравнению с ним Ник покажется удивительно послушным.
 Джейн засмеялась, потом всхлипнула.
 – Ты действительно собираешься отправить ее навечно в «Сосновый бор»? – спросила она. – Фердинанд может вызвать тебя на дуэль, если обнаружит, что ты это сделал.
 – Хоть какое-то разнообразие, – засмеялся он. – Меня не вызывали на дуэль уже четыре года. Я успел позабыть то особенное возбуждение, которое испытываешь, глядя в дуло направленного на тебя пистолета. Мне лучше поскорее найти его и предоставить ему эту возможность.
 – Джоселин, перестань шутить, – попросила Джейн.
 – Я никогда не был более серьезен, – уверил он ее. – Я должен найти Фердинанда. Надо признаться, что быть главой семьи никогда не было так интересно. Возьми этого скандалиста, Джейн. Я не ошибусь, если скажу, что он обмочил мой рукав. Не говоря уже о мокром пятне, которое он оставил у меня на плече.
 Трешем легко поцеловал жену, когда она забирала у него спящего сына.


* * *

 Фердинанд безуспешно потратил добрую половину дня на поиски Дэниела Кирби, пока не решил, что, как обычно, позволял горячности и импульсивности водить себя за нос, вместо того чтобы обуздать свой гнев и использовать его размеренно и эффективно.
 Несомненно, есть гораздо более действенный путь, хотя ему и понадобится помощь. Ему не надо было долго раздумывать – его брат был самым подходящим человеком. Поэтому он заторопился в фамильный особняк Дадли.
 И герцогини, и его светлости не было дома, сообщил ему бесстрастный дворецкий Трешема. Герцогиня отправилась на пикник с леди Уэбб, его светлость просто вышел.
 – Проклятие! – вскричал Фердинанд, нетерпеливо похлопывая хлыстом по своему сапогу. – Теперь придется их разыскивать.
 К счастью, он еще не уехал, когда двухколесная коляска Трешема свернула на площадь.
 – А, – воскликнул Трешем, – как раз тот, кого я ищу!
 И ты все время был у меня!
 – Ты искал меня? – Фердинанд спешился, а его брат спрыгнул с высокого сиденья и бросил вожжи кучеру.
 – Я прочесал все улицы в Лондоне, – сказал Трешем, кладя руку на плечо брата и направляя его в сторону ступеней, ведущих в дом. Он провел его в библиотеку, затворил дверь и налил им обоим вина. – Мне нужно кое в чем признаться тебе, Фердинанд. Моя герцогиня считает, что, вероятнее всего, ты швырнешь мне в лицо перчатку, как только я объясню в чем дело. – Он протянул Фердинанду один из бокалов.
 Фердинанда переполняли собственные новости, но слова брата остановили его.
 – В чем дело? – спросил он.
 – Я согласился заплатить кругленькую сумму мисс Торнхилл, чтобы она удалилась в свой «Сосновый бор» и никогда больше не виделась с тобой.
 – Боже! – Гнев Фердинанда наконец нашел подходящий объект. – Тебе следовало прислушаться к предупреждению Джейн. Я убью тебя за это, Трешем!
 Его брат опустился в кожаное кресло около камина и скрестил ноги. Он выглядел чертовски невозмутимым.
 – По правде сказать, – сообщил Трешем, – предложение исходило от мисс Торнхилл. И эта сумма будет не подарком, а займом. Она вернет все до единого пенни, не считая процентов. У нее была еще одна просьба, как часть нашего уговора, и я думаю, она заинтересует тебя.
 – Ничего подобного, – сказал Фердинанд, отставляя бокал. – Я не хочу ничего слышать. Меня не интересует, какова была сумма, которой ты подкупил ее, и не важно, какие она дала обязательства. Я верну тебе эти чертовы деньги, а затем собираюсь освободить ее от обещания.
 Может быть, она никогда не захочет иметь со мной дела, но она будет вольна сказать «да», если она имеет в виду «да», и «нет», если она имеет в виду «нет». Будь ты проклят, Трешем! После сегодняшнего дня я ни словом не перемолвлюсь с тобой. Мне противно даже убить тебя. – Фердинанд рванулся к двери.
 – Она хочет, чтобы я передал деньги прямо в руки Кирби, – сказал Трешем, не обращая внимания на вспышку брата, – и получить от него письменное заявление, что все долги полностью раз и навсегда покрыты. Джейн, похоже, была права. Этот подлец заставлял ее ряд лет отрабатывать долги.
 И, услышав, что она вернулась в Лондон, он, несомненно, обнаружил очередную недоплату – ту, которую я согласился оплатить, предоставив ей заем. Мне не очень-то хотелось рассказывать тебе об этом, Фердинанд, и я делаю это лишь потому, что было бы слишком эгоистично с моей стороны доставить себе все удовольствие разделаться с Кирби. Я подумал, что, возможно, твои претензии к нему существеннее моих и тебе должен принадлежать первый.., выстрел.
 Фердинанд оглянулся через плечо на брата, затем полез в карман и вытащил из него бумагу, принесенную Бамбером.
 Он колебался, читать ее или нет, так как она принадлежала Виоле, но она не была запечатана, и он не смог побороть искушение. Фердинанд пересек комнату и протянул ее брату, который внимательно прочитал ее от начала до конца.
 – Откуда это у тебя? – спросил он.
 – От Бамбера, – ответил Фердинанд. – Она хранилась у поверенного в делах графини в Йорке вместе с дополнением к завещанию покойного Бамбера, по которому «Сосновый бор» переходил к его дочери. Поверенный, несомненно, под напором графини, удачно забыл об обоих документах, пока Бамбер не приехал туда и не напомнил о них. Он вернулся в Лондон сегодня утром и тут же явился ко мне.
 – Старший Бамбер выплатил все долги два года назад, – сказал Трешем, вглядываясь в документ, – все долгими это очень интересная деталь, Фердинанд. Это были долги, оставшиеся после смерти Кларенса Уайлдинга. Я был немного знаком с этим человеком и могу поверить, что они были немалыми. Несомненно, к тому времени как Кирби скупил их и прибавил несколько сот процентов, они переросли все разумные пределы. Миссис Уайлдинг знает об этих долгах? Ты в курсе?
 – Не думаю, – сказал Фердинанд. – Она, кажется, искренне верит, что Кирби некогда нашел Виоле место гувернантки и теперь подыскивает новое.
 – Значит, она взвалила весь груз на свои плечи, – подытожил Трешем. – И еще, мне помнится, были младшие сестры и братья?
 – Трое, в то время они были совсем маленькими, – сообщил Фердинанд. – Виола была молодой леди по происхождению и воспитанию. То, что она незаконнорожденная, не могло стать препятствием для честного будущего. В конце концов, ее отец был графом, можно было ожидать, что она заключит вполне респектабельный брак. Но Кирби отнял у нее этот шанс и вместо этого погрузил в ад.
 – Ты должен понять, Фердинанд, – сказал Трешем, – на какие я иду жертвы, предоставляя тебе приоритет в этом деле. Я предложил бы себя в секунданты, но полагаю, что этот тип не заработал права на честный вызов, ты согласен?
 Однако дай мне помочь тебе. А теперь насчет предложения! Я не назову это советом, иначе ты отвергнешь его просто из принципа. Пуля между глаз – слишком легкое решение. Кроме того, это приведет ко всякого рода неприятным осложнениям и может оказаться, что следующие год или два тебе придется проторчать в Европе. Возьми свой бокал и садись, вместе мы придумаем подходящее наказание.
 – Даже смерть недостаточное наказание для него за все, что он сделал, – свирепо заявил Фердинанд. – И это лучшее, что я могу придумать!
 – Послушай, Фердинанд, – мягко сказал его брат, – мы должны в первую очередь думать о том, что будет самым лучшим для твоей Виолы. Ты не можешь позволить себе совершить ошибку, иначе она запрется в «Сосновом бору» и никогда не выйдет за его пределы.
 Фердинанд взял бокал с вином и сел в кресло.




 Глава 23


 На следующее утро Виола читала, сидя в гостиной, пока ее мать давала Марии урок математики. Во всяком случае, у нее на коленях лежала открытая книга, и она иногда даже не забывала перевернуть страницу, но ее руки были холодны как лед, сердце гулко стучало в груди, а мозг находился в смятении.
 Все, что ей нужно, – получить расписку Кирби. Днем из соседней гостиницы в западном направлении отправлялся дилижанс. Она могла уехать на нем. Ханна уже упаковала их вещи. Конечно, ее мать будет разочарована. Она уже настроилась отправиться на чай в Дадли-Хаус. Она твердо верила, что лорд Фердинанд повторит свое предложение и на этот раз Виола не откажется принять его. Но ей придется смириться.
 Вне всякого сомнения, сегодня утром его светлость посетит Дэниела Кирби. Или, возможно, он был там вчера, но ждал до сегодняшнего дня, чтобы послать ей расписку.
 Он определенно не подведет ее, в противном случае он получит Лилиан Тэлбот в качестве невестки. Онемевшими пальцами Виола перевернула очередную страницу.
 Тут дверь гостиной распахнулась, и в комнату влетела Клер, размахивая письмом. Виола вскочила на ноги, и книга упала на пол.
 – Это мне? – воскликнула она.
 – Да, посыльный только что принес его. – Клер радостно улыбалась. – Возможно, это от мистера Кирби, Виола.
 Может быть, он уже подыскал тебе место.
 Виола выхватила письмо из рук сестры. Ее имя размашистыми буквами было выведено черными чернилами. Это был почерк герцога, который она видела в «Сосновом бору».
 – Я прочитаю его в своей комнате, – сказала она и поспешила уйти, пока кто-нибудь не стал возражать.
 Когда она тяжело опустилась на кровать и сломала печать, ее руки дрожали. Они с Ханной успеют на дневной дилижанс. Она никогда больше не увидит его. На колени ей упали два листка. Она не обратила на них внимания, пока ее глаза скользили по короткой записке, сопровождавшей их.
 +++
 "Поздравляю, – говорилось в ней, – обе бумаги составлены адвокатом из Йорка незадолго до кончины графа Бамбера.
 Ф. Дадли".
 +++
 Виола взяла верхнюю бумагу с колен и раскрыла ее.
 О Боже! Ее рука так дрожала, что она должна была подхватить бумагу другой рукой. Это была расписка, которую ее отец заставил написать Дэниела Кирби и в которой подтверждалось, что долги покойного Кларенса Уайлдинга были уплачены полностью и на все времена. На ней стояли две четкие подписи, а также подписи двух свидетелей.
 Она была свободна. Они все были свободны.
 У нее на коленях лежала еще одна бумага. Виола отложила ту, которую только что прочла, и развернула вторую.
 Она смотрела на нее, пока ее глаза не затуманились и на бумагу не упала слеза. Виола ни на минуту не сомневалась в нем, но было так радостно держать в руках документальное подтверждение этого.
 Отец. О папа, папа!
 Она открыто плакала, когда дверь ее спальни приоткрылась и ее мать сначала заглянула в комнату, потом торопливо вошла внутрь.
 – Виола? В чем дело, дорогая? Это письмо от герцогини? Она передумала принимать нас сегодня? Но это не важно. О Господи, что случилось?
 Она собиралась подойти к дочери и заключить ее в объятия, но Виола протянула ей дополнение к завещанию отца.
 – Он любил меня, – говорила она, рыдая, – он действительно меня любил.
 Ее мать прочитала бумагу, сложила ее и вернула на колени Виолы.
 – Конечно, он любил тебя, – мягко сказала она. – Он обожал тебя. Долгое время после того, как наши отношения испортились, он приходил, только чтобы повидаться с тобой. Я искренне верила, что он любил тебя больше всех на свете. Когда я вышла замуж за твоего отчима, мне больше не хотелось иметь с ним дело. Я была влюблена и была очень гордой. Я не задумывалась о твоих интересах. Он был моим любовником, но тебе он был отцом. Это огромная разница – теперь я понимаю это. Думаю, мой гнев на тебя за то, что ты приняла от него имение «Сосновый бор», был вызван ощущением своей вины. Мне так жаль!
 Ты когда-нибудь сможешь простить меня? Я рада, что ты оказалась права и он действительно оставил тебе «Сосновый бор». Я искренне рада, Виола.
 Виола вынула из кармана платья носовой платок и поднесла его к глазам, но, похоже, сейчас она не могла остановить слезы.
 – Что это? – неожиданно спросила ее мать странным голосом.
 Другая бумага. Виола похлопала рукой по кровати около себя, но было уже поздно. Документ был в руках матери, и она читала ее, широко раскрыв глаза в явном смятении.
 – Бамбер оплатил долги Кларенса? – спросила она. – Какие долги? Долги мистеру Кирби? – Она подняла голову и посмотрела на дочь.
 Виола не могла придумать, что сказать.
 – Объясни мне, в чем дело. – Мать присела рядом с ней.
 – Я не хотела беспокоить тебя, – объяснила Виола, – ты так сильно болела после смерти отчима. И было бы несправедливо по отношению к дяде Уэсли взвалить все долги на него. Я.., я пыталась оплатить все счета сама, но их было слишком много. М-мой отец был так добр, что погасил их все.
 «Не задавай больше вопросов, мама».
 – Ты оплачивала долги Кларенса, Виола? Его карточные долги? Из своего жалованья гувернантки? И также помогала нам?
 – Мне самой требовалось очень немного, – ответила Виола.
 Но ее мать заметно побледнела.
 – Чем ты занималась в течение всех этих лет? – спросила она. – Ты не была гувернанткой, не так ли? И он не был нашим другом?
 – Мама… – Виола положила руку на плечо матери, но та сбросила ее и с ужасом посмотрела на нее.
 – Что ты делала? – закричала она. – Чем он заставлял тебя заниматься?
 Виола покачала головой и закусила тубу, когда ее мать прижала дрожащую руку ко рту.
 – О, моя девочка, – проговорила она, – что же ты делала, чтобы поддерживать нас? Что ты делала эти четыре года?
 – Дядя разорился бы, – ответила Виола, – пожалуйста, постарайся понять. Дети и ты оказались бы в долговой тюрьме. Мама, пожалуйста, попробуй понять. Ты ведь не возненавидишь меня?
 – Возненавидеть тебя? – Мать обняла ее, крепко прижала к груди и начала укачивать, словно ребенка. – Виола, мое дорогое дитя. Что я с тобой сделала?
 Прошло какое-то время, прежде чем Виола отодвинулась от матери и высморкала нос.
 – Я рада, что ты теперь все знаешь, – сказала она. – Это ужасно – иметь темные секреты от своей семьи, но теперь с этим покончено, мама. Теперь он потерял власть надо мной и Клер.
 – Над Клер? – воскликнула мать.
 – Он собирался использовать ее, если бы я не вернулась в Лондон, – объяснила Виола. – Теперь она в безопасности, мама, нашлась расписка Кирби. И «Сосновый бор» теперь принадлежит мне. Я собираюсь вернуться туда. После того как я там окончательно устроюсь, может быть, ты с детьми будешь жить у меня? Все хорошо, что хорошо кончается.
 – Откуда взялись эти бумаги? – спросила мать.
 – Их прислал лорд Фердинанд Дадли, – сказала Виола. – Как видишь, он разыскал их.
 – О, любовь моя, – мать тронула ее за руку, – он все знает? И продолжает заботиться о тебе? Ты определенно должна испытывать добрые чувства к нему.
 Виола поднялась и отвернулась от матери.
 – Теперь ты должна понять, мама, почему невозможен этот брак, – сказала она. – Кроме того, он уже не возобновит свои ухаживания. Он прислал эти бумаги с посыльным.
 Ее мать вздохнула.
 – Тогда – это его потеря, – заметила она. – Бамбер…
 Твой отец все знал. Виола?
 – Да.
 – Итак, он освободил тебя от пут и подарил «Сосновый бор», чтобы ты могла начать новую жизнь, – констатировала мать. – Он всегда был щедр. Мои жалобы, должно быть, казались тебе жестокими. Пойдем в гостиную и выпьем вместе чаю.
 Но Виола отрицательно покачала головой.
 – Мне нужно написать письмо, мама, – объяснила она, – мы с Ханной уезжаем в «Сосновый бор» сегодня днем.
 Прежде всего она должна написать герцогу Трешему.
 Если он получит ее письмо вовремя, она избавит его от лишнего беспокойства, а ей сэкономит изрядную сумму денег. Но письмо должно убедить его, что, несмотря на это, она выполнит свое обещание.
 Она отправляется домой.


* * *

 Дэниел Кирби уселся на высоком сиденье коляски герцога Трешема, которая давно была предметом зависти мужской половины общества, и добродушно улыбнулся расположившемуся рядом джентльмену.
 – Я всегда подозревал, что у вас глаз наметан на лучшее, ваша светлость, – сказал он.
 – На лучшее в спортивных экипажах? – спросил герцог Трешем.
 – И на это тоже, – хихикнул Кирби.
 – Так вы имеете в виду женские чары? – Его светлость слегка подстегнул лошадей, и они красиво выехали на улицу, в считанные моменты оставив позади квартиру Кирби. – Да, у меня действительно глаз наметан.
 – Тогда вам нужна именно мисс Тэлбот. После двухлетнего перерыва она стала еще привлекательнее, чем прежде, – сказал Кирби. – Но, возможно, брат вашей светлости уже рассказывал вам о ней. Он, должно быть, встретил ее в «Сосновом бору».
 – Что-то припоминаю, – сказал герцог.
 – Она будет готова развлекать джентльменов через неделю. – Кирби прижался к поручню коляски, когда они повернули к Гайд-парку. – Вам, конечно, известно, что она очень дорога, но всегда нужно быть готовым платить за лучшее.
 – Я и сам всегда это говорю, – согласился его светлость.
 Кирби засмеялся.
 – Ее первый клиент должен будет уплатить дополнительную сумму, – добавил он, – но это стоит того, ваша светлость. Ваш престиж поднимется в глазах знакомых, так как вы будете первым мужчиной, который уложил в постель восхитительную Лилиан Тэлбот после ее двухлетнего отсутствия.
 – Любому приятно поднять свой престиж достойным образом, – согласился Трешем. – Мисс Тэлбот.., она охотно возвращается к своей работе?
 – К работе! – Кирби от души рассмеялся. – Она называет это удовольствием, ваша светлость. Она готова была приступить уже сегодня, если бы я ей позволил. Но в первый раз я хотел преподнести ее кому-то.., ну, скажем, кому-то особенному.
 – Мне нравится считать себя особенным, – признался герцог. – Боже, что там происходит впереди, хотел бы я знать!
 Впереди них на траве по одну сторону дорожки, по которой они ехали, собралась большая толпа народа. Это было странно, так как все были пешими, а именно эта часть парка, затененная деревьями и спрятанная от его остальной части, редко посещалась гуляющими. Когда они подъехали ближе, стало ясно, что собрались одни мужчины. Один из присутствующих, расположившийся немного в стороне от остальных и лениво прислонившийся к дереву, был шокирующе полуодет. На нем была белая рубашка, кожаные обтягивающие бриджи для верховой езды и ботинки, но если он и пришел в парк в жилете, фраке и шляпе, то их не было и в помине.
 – Что это, драка? – предположил Кирби, явно оживившись.
 – Если это и так, то я вижу только одного участника, – сказал Трешем. – Кажется, это мой брат! – Он замедлил бег лошадей, потом совсем остановил их около расслабленной фигуры лорда Фердинанда Дадли.
 – Ага, – насмешливо сказал Фердинанд, – а вот и человек, которого я разыскиваю.
 – Разыскиваете меня? – спросил Кирби, тыча себя пальцем в грудь, когда стало ясно, что взгляд лорда Фердинанда не был обращен к брату. Он посмотрел на собравшихся, все неожиданно умолкли. – Вы хотели видеть меня, милорд?
 – Вы работодатель Лилиан Тэлбот, не так ли? – поинтересовался Фердинанд.
 Дэниел Кирби весело и несколько застенчиво улыбнулся.
 – Если вы хотели видеть меня для этого, – сказал он, – то вам придется встать в очередь за его светлостью, вашим братом, милорд.
 – Дайте мне разобраться, – сказал Фердинанд. – Вы распоряжаетесь Лилиан Тэлбот, чье настоящее имя Виола Торнхилл?
 – Я предпочитаю обеспечивать ей некоторую конфиденциальность, милорд, и держу ее настоящее имя в секрете, – сообщил Кирби.
 – Внебрачная дочь покойного графа Бамбера, – добавил Фердинанд.
 Среди зрителей пронесся шепот, услышанное явно было новостью для них. Казалось, Кирби в первый раз смутился.
 – Бамбер! – Фердинанд возвысил голос. – Это правда? Лилиан Тэлбот – действительно мисс Виола Торнхилл, внебрачная дочь вашего отца?
 – Да, он признал ее, – откликнулся граф, находившийся в толпе.
 – Я не знал… – начал Кирби.
 – Мисс Торнхилл жила тихо и достойно со своей матерью и сводными сестрами и братом в гостинице своего дяди, пока вы не выкупили долги Кларенса Уайлдинга, ее покойного отчима, – напомнил Фердинанд.
 – Не понимаю, о чем идет речь, – сказал Кирби, – но…
 Он собрался было спуститься со своего сиденья, однако герцог легко коснулся его руки кончиками пальцев в перчатках, и он тут же передумал.
 – Вы предоставили ей возможность спасти семью от долговой тюрьмы? – спросил Фердинанд.
 – Эй, полегче! – возмутился Кирби. – Я как-то должен был вернуть эти деньги. Сумма оказалась немаленькой.
 – Итак, вы создали Лилиан Тэлбот, – утвердительно заявил Фердинанд, – устроили ее на работу и получали ее заработок. Целых четыре года. Долги, должно быть, были астрономические.
 – Это точно, – негодующе заявил Кирби. – И я брал лишь небольшую толику от ее заработка.
 Она жила почти в роскоши. Здесь присутствуют мужчины, которые могут это подтвердить.
 – Позор! – послышалось среди собравшихся, но Фердинанд поднял руку, призывая всех успокоиться.
 – Мисс Торнхилл тогда должна была быть разочарована, – сказал он, – когда Бамбер, ее отец, обнаружил правду, уплатил все долги, получил подписанную вами, Кирби, расписку по этому поводу и подарил ей «Сосновый бор» в Сомерсетшире, где она могла бы прожить жизнь так, как подобает ее происхождению.
 – Никакой расписки не было, – закричал Кирби, – и если она так утверждает…
 Но Фердинанд снова поднял руку.
 – Разумнее будет не лжесвидетельствовать, – сказал он, – расписка нашлась. И Бамбер, и я видели ее – так же, как и Трешем. Но когда я выиграл «Сосновый бор» у Бамбера, вы предположили, что граф обманул ее, а расписка благополучно забыта или утеряна, не правда ли? Очень глупое предположение. Бамбер обнаружил, что его отец действительно изменил завещание. Мисс Торнхилл – полноправная владелица «Соснового бора».
 Вокруг раздались громкие аплодисменты.
 – Вы неожиданно обнаружили новые долги, когда вам показалось, что она в безвыходном положении, – продолжал Фердинанд. – Вы попытались заставить ее вернуться к занятию проституцией, Кирби.
 Рокот толпы усиливался.
 – Я не…
 – Трешем? – холодно спросил Фердинанд.
 – Я должен был получить ее на следующей неделе, – сообщил герцог. – За более высокую, чем обычно, плату, поскольку это повысит мой престиж в глазах света, так как я буду первым клиентом после ее возвращения через два года.
 Фердинанд сжал челюсти.
 – Я только собирался отклонить это предложение, когда увидел это интересное собрание, – продолжил Трешем. – Герцогиня, что вполне понятно, вырвет у меня печень, даже не удосужась сначала убить.
 Зрители громко засмеялись, но Фердинанд не присоединился к ним. Он пристально смотрел на занервничавшего Дэниела Кирби; глаза лорда были чернее ночи, подбородок напряжен, губы вытянулись в тонкую прямую линию.
 – Вы терроризировали и погубили женщину, рожденную от благородного отца, Кирби, – заявил он, – чья единственная ошибка заключалась в том, что она очень любила свою семью и готова была пожертвовать своей честью ради их свободы и счастья. Вы сейчас смотрите на ее защитника, сэр.
 – Послушайте, – сказал Дэниел Кирби, глаза его бегали в поисках дружеского лица или пути к отступлению, я не хочу больше неприятностей – Довольно откровенное заявление, – заметил Фердинанд, – однако меня не заботит, чего вы хотите, Кирби.
 Эти неприятности, с которыми вы столкнулись сегодня утром, опоздали на шесть лет. Ну-ка слезай! Тебя стоит как следует проучить!
 – Ваша светлость, – Кирби перевел испуганный взгляд на Трешема, – я прошу вас защитить меня. Я приехал с вами с намерением устроить свидание…
 – И свидание устроено, – сказал герцог, спрыгивая с своего сиденья и бросая вожжи кучеру, который сидел на облучке. – Так, слезай оттуда, иначе я сам помогу тебе спуститься. Даю тебе пять минут, чтобы раздеться до пояса и приготовиться защищаться! Не таращься так испуганно! Мы не собираемся набрасываться на тебя, словно стая волков. Правда, это была очень привлекательная идея, но большинство из нас – джентльмены, и их, видишь ли, сдерживает понятие о чести. Все удовольствие от встречи выпало на долю лорда Фердинанда Дадли, который назначил себя ее защитником.
 Презрительные насмешки посыпались на Кирби со стороны зрителей, когда он остался на своем месте в коляске.
 Потом раздались смех и приветственные выкрики, когда лорд Трешем обошел свой экипаж, а Кирби торопливо скатился со своего места. Фердинанд стащил с себя рубашку и бросил ее на траву. Кирби со страхом взглянул на его крепкий торс и перекатывающиеся мускулы и тут же отвернулся. Хотя никто не трогал его, ему казалось, что его загнали на лужайку, которую зловеще окружили несколько десятков джентльменов.
 – Раздевайся, – коротко потребовал Фердинанд, – иначе я сделаю это за тебя и не остановлюсь у пояса. Это будет честный поединок. Если ты повалишь меня, ты волен уйти. Никто из присутствующих тебя не остановит. Я не собираюсь убивать тебя, но хочу проучить собственными руками. Если думаешь, что тебе поможет падение на землю, то ошибаешься. Ты потеряешь сознание к тому времени, как я окончу свое наказание. Теперь я скажу то, что должен сказать. После того как ты достаточно оправишься и будешь готов путешествовать – это займет неделю или две, – ты уедешь так далеко, чтобы между нами лежал океан. Этот океан будет разделять нас до конца твоих дней.
 Если я услышу, что ты возвращаешься, я поймаю тебя и снова накажу – твоя жизнь будет висеть на волоске. Не спрашиваю, понял ли ты меня. Ты – мерзкий тип, но, очевидно, смышленый, смышленый настолько, что выбрал своей жертвой молодую, уязвимую, любящую девушку. Я буду драться за нее, чтобы восстановить ее честь перед лицом этих свидетелей. Снимай же свою рубашку!
 Минуту спустя Дэниел Кирби, низенький, толстый и белокожий, стоял, дрожа, в кругу враждебно настроенных, язвительных зрителей. Когда Фердинанд направился к нему, он тут же сломался – упал перед ним на колени и умоляюще сложил руки.
 – Я не боец, я миролюбивый человек, – простонал он. – Отпустите меня, я сегодня же уеду из Лондона. Вы больше никогда не увидите меня. Я никогда больше не потревожу вас, только не бейте.
 Фердинанд вытянул руку и ухватил его за нос двумя пальцами. Держа Кирби таким манером, он заставил его подняться, так что тот встал перед ним на цыпочки, с безвольно опущенными руками, дыша широко открытым ртом, что вызвало приступ гомерического хохота у зрителей.
 – Ради Бога, парень, – с отвращением произнес Фердинанд, – встань на ноги и сделай хоть один удар. Прояви хоть видимость самоуважения.
 Он отпустил его нос и на мгновение встал перед противником на расстоянии вытянутой руки, опустив руки и не защищаясь, но Кирби лишь прикрыл обеими руками свой пострадавший нос.
 – Я миролюбивый человек, – повторил он.
 Итак, это было самое настоящее наказание, холодно и тщательно рассчитанное. Фердинанд мог легко довести его до бессознательного состояния несколькими достаточно сильными ударами. И столь же легко было пожалеть человека, чье физическое состояние не могло дать ему шанс победить в этом поединке. Но Фердинанд не позволил себе ни разгневаться, ни разжалобиться. То, что происходило, не предназначалось ни для него самого, ни для зрителей.
 Это не было спортом.
 Все это представление было устроено ради Виолы. Он сказал, что выступает ее защитником. Он отомстит за нее единственно приемлемым для него способом – при помощи своей физической силы. Она была его леди, и все это делалось ради нее и для нее.
 Неожиданно зрители умолкли, и Фердинанд так крепко сжал кулаки, что костяшки обеих рук побелели. Он выбросил вперед правый кулак и ударил Кирби под подбородок с достаточной силой, чтобы тот упал на траву без сознания.
 Он стоял со сжатыми кулаками, глядя на толстое распластанное тело, и его рассудку сейчас были чужды огорчение и отчаяние, в то время как его друзья, знакомые, сверстники размеренно хлопали в ладоши.
 – Если у кого-нибудь, – начал он, не поднимая головы, в наступившей тишине каждое его слово звучало отчетливо, – появилось сомнение относительно того, что мисс Виола Торнхилл – леди, заслуживающая глубочайшего почтения, уважения и восхищения, пусть выскажется сейчас.
 Никто не произнес ни слова, пока Трешем не нарушил молчания.
 – Герцогиня разошлет приглашения через день-два на прием, который будет устроен в Дадли-Хаусе, – сообщил он. – Мы надеемся, что почетной гостьей будет мисс Торнхилл из «Соснового бора» в Сомерсетшире, родная дочь покойного графа Бамбера. Она – леди, которую мы будем иметь удовольствие представить обществу.
 – И я надеюсь, – неожиданно заявил молодой Бамбер, – что буду сопровождать ее в Дадли-Хаус. Ведь она моя сестра по отцу.
 Фердинанд повернулся и направился к месту, где оставил свою одежду другу Джону Ливерингу. Оделся, не произнося ни слова. Хотя те, кто наблюдал за наказанием, оживленно зашумели, никто из них не приблизился к нему.
 Его мрачное настроение, столь несвойственное ему, было очевидно для всех присутствующих. Только Трешем коснулся его плеча, когда он надевал жилет.
 – Сегодня я горд за тебя, как никогда раньше, Фердинанд, – мягко сказал он. – Хотя я всегда тобой гордился.
 – Я готов был убить подонка, – признался Фердинанд, просовывая руки в рукава фрака, – возможно, сделай я это, мне полегчало бы.
 – Ты сделал гораздо больше, – заметил его брат. – Ты вернул к жизни ту, которая поистине заслуживала этого, Фердинанд. Здесь нет ни единого мужчины, который не был бы рад опуститься на колено и поцеловать подол платья леди Торнхилл. Ты представил ее как леди, пожертвовавшую всем ради любви.
 – То, что я сделал, и гроша ломаного не стоит, – сказал Фердинанд, глядя на свои покрасневшие, ободранные костяшки. – Она страдала четыре года, Трешем. А что ей пришлось вынести за последние несколько недель?
 – Тогда тебе придется всю жизнь излечивать боль от тех четырех лет, – сказал Трешем. – Мне поехать с тобой в «Белую лошадь»?
 Фердинанд отрицательно покачал головой.
 Брат, прежде чем уехать, еще раз крепко и ободряюще сжал его плечо.




 Глава 24


 Сопровождающий дилижанс стражник уже протрубил в свой горн, давая последнее предупреждение для тех, кто еще не сел в экипаж, который вот-вот должен был покинуть двор гостиницы и направиться на запад. Лишь один пассажир, точнее, пассажирка все еще стояла на улице. Наконец она села, и стражник, захлопнув дверь дилижанса, пошел на свое место на запятках экипажа.
 Миссис Уайлдинг отошла назад, прижимая к губам носовой платок. Мария приникла к ее свободной руке. Клер, бодро улыбаясь, махала Виоле рукой. Виола сидела у окна и улыбалась в ответ. Как тяжело было прощаться! Она попыталась уговорить их не уходить из «Белой лошади» и не провожать ее и Ханну до дилижанса, но они настояли на своем.
 Конечно, она снова увидит их, возможно, даже очень скоро. Ее мать непреклонно заявила, что ее дом там, где живет ее брат, и она останется с ним. Но она согласилась посетить «Сосновый бор» уже в этом году. Она также сказала, что Клер и Мария могут погостить подольше, если пожелают. Может быть, и Бен захочет провести там часть своих летних каникул.
 И все же момент расставания был тяжелым и грустным.
 Она покидала Лондон навсегда. Она никогда больше не увидит Фердинанда. Он прислал ей те бесценные бумаги сегодня утром, но не счел нужным принести их лично.
 И сопроводительную записку Фердинанд подписал просто:
 «Ф. Дадли».
 Виола не получила никаких известий от герцога Трешема, но это не имело значения. Если он уже заплатил Дэниелу Кирби, она вернет ему этот долг.
 Она направляется домой, напомнила себе Виола, когда стражник еще раз оглушительно протрубил, требуя тех, кто окажется на дороге, пропустить дилижанс. Она была счастлива в «Сосновом бору» и будет счастлива вновь. Скоро воспоминания рассеются, и она снова исцелится. Все, что ей требовалось, – это терпение и время.
 Но пока воспоминания были свежи и причиняли боль.
 Почему он не пришел? Виола не хотела, чтобы он приходил, но все же почему он этого не сделал? Почему он прислал эти бумаги со слугой?
 Фердинанд…
 Дилижанс покачнулся и начал двигаться. Цоканье лошадиных копыт заглушало все другие звуки. Мама плакала, плакала и Мария. Но они в то же время улыбались и махали руками. Виола решительно улыбнулась и помахала им в ответ. Как только дилижанс выедет на улицу и родные исчезнут из виду, ей будет легче.
 Но именно тогда, когда она ожидала, что экипаж начнет поворачивать, он дернулся и внезапно остановился. Со стороны улицы доносились крики, и там, видимо, царило необычное оживление.
 – Спаси нас. Боже, – сказала Ханна, сидящая позади Виолы. – Что стряслось на этот раз?
 Человек, сидевший напротив них, лицом к лошадям, прижался к окошку и выглянул на улицу.
 – Напротив выезда – лошади и экипаж, – сообщил он своим спутникам. – Тот кучер попадет в беду. Он что, оглох?
 Может быть, это и к лучшему, подумала Виола, заметив, что ее семья смотрит не на нее, а на виновника затора.
 .Даже стены и окна дилижанса не смогли заглушить красочную ругань, которой кучер, стражник и несколько стоящих пассажиров встретили безответственного человека, который загородил своим экипажем въезд в гостиничный двор, несмотря на предупреждающий звук горна.
 Затем послышался веселый смех и до боли знакомый голос.
 – Подожди, – весело произнес он, – ты еще не исчерпал весь свой запас ругательств? У меня дело к одному из твоих пассажиров.
 Прежде чем Виола успела испытать шок, дверца дилижанса распахнулась.
 – У нас нет времени, – сказал лорд Фердинанд Дадли, заглядывая внутрь экипажа и протягивая ей руку в перчатке, – пойдемте, Виола.
 Еще минуту назад ее сердце готово было разорваться из-за того, что она никогда больше его не увидит. Сейчас же Виола кипела от гнева. Как он осмелился?
 – Что вы здесь делаете? – спросила она. – Как вы узнали, что…
 – Сначала я отправился в гостиницу «Белая лошадь», – усмехнулся он. – Я нагнал страху на половину населения Лондона, когда мчался в коляске по улицам. Выходите, Виола.
 Она крепко сжала руки, лежащие на коленях, и пристально посмотрела на него.
 – Я уезжаю домой, – сообщила она. – Вы задерживаете дилижанс и выставляете нас обоих на посмешище. Пожалуйста, закройте дверцу, милорд.
 Если кучер до сих пор не обругал всю Вселенную непотребными словами, он наверняка делал это сейчас. Выражали возмущение и остальные пассажиры. Спокойными оставались лишь сидевшие рядом с Виолой, все их внимание было сосредоточено на развертывающейся перед их глазами сцене.
 – Не уезжайте, – попросил он, – по крайней мере не сейчас. Нам нужно поговорить.
 Виола отрицательно покачала головой, а одна из пассажирок сообщила остальным испуганным шепотом, что остановивший их джентльмен – лорд.
 – Нам не о чем больше разговаривать, – заявила Виола, – пожалуйста, уходите. Все ужасно рассержены.
 – Ну и пусть, – ответил он, – спускайтесь и побеседуйте со мной.
 – Отправляйтесь с ним, душенька, – громко посоветовала та же пассажирка, – он очень красивый джентльмен. Я с удовольствием пошла бы с ним, если бы он взял меня вместо вас.
 Со стороны зрителей, до которых донеслось ее замечание, раздался взрыв хохота.
 – Уходите! – повторила разгневанная и смущенная Виола.
 – Пожалуйста, Виола. – Фердинанд больше не улыбался. Он бесстыдно пытался подчинить ее себе взглядом своих темных, устремленных на нее глаз. – Пожалуйста, любовь моя, не уезжай.
 Остальные пассажиры с затаенным дыханием ждали ее ответа.
 Ханна коснулась ее руки.
 – Нам лучше выйти, мисс Ви, – сказала она, – пока нас не выбросили отсюда.
 Кучер и еще несколько мужчин смачно ругались. Стражник спрыгнул со своего места и с угрожающим видом направился к лорду Фердинанду.
 – Если вы настаиваете на том, чтобы остаться там, где сидите, – продолжил Фердинанд, улыбаясь, – я последую за дилижансом, Виола, и буду приставать к вам у каждой заставы и на каждой остановке вплоть до Сомерсетшира. Я способен превратиться в настоящую чуму, если только захочу. Обопритесь о мою руку и спускайтесь.
 Теперь уже невозможно было оставаться в экипаже. Как она будет смотреть в глаза своим спутникам в течение долгих часов путешествия? Как она сможет смотреть на кучера и стражника на всех остановках в пути? Виола медленно протянула руку, и Фердинанд крепко сжал ее; в следующий момент она уже ступила на гостиничный двор, пока все пассажиры дилижанса и окружавшее его кольцо зевак аплодировали и громко приветствовали их.
 – Сбрось багаж леди и ее служанки, приятель, – сказал Фердинанд, улыбаясь стражнику и вкладывая в его ладонь золотую монету. Бросив на нее взгляд, стражник забыл свой гнев и сделал то, что от него требовалось. Тем временем Фердинанд помогал Ханне вылезти из экипажа, затем протянул еще одну монету, чтобы смягчить кучера Его двухколесный экипаж, как заметила Виола, все еще загораживал ворота, и его грум держал лошадей под уздцы.
 Она молча наблюдала, как коляску Фердинанда отвели от ворот и дилижанс наконец, громыхая по булыжному двору, выехал на улицу. Кучера и прочие зрители постепенно расходились.
 – Мадам, – обратился лорд Фердинанд к ее матери, – могу я попросить вашего согласия прокатиться с мисс Торнхилл?
 Виола никуда не собиралась ехать вместе с ним. В этот момент она ненавидела его. Самое худшее должно было закончиться для нее – она ехала домой.
 – Конечно, милорд, – дружелюбно ответила ее мать. – Ханна вернется в «Белую лошадь» вместе с нами.
 Виола переводила взгляд с одного на другого, все улыбались, словно были зрителями счастливой пьесы. Даже Ханна так и светилась Неужели они ничего не понимают?
 Фердинанд предложил ей руку. Виола приняла ее, не говоря ни слова, и вышла вместе с ним на улицу, где он подсадил ее на высокое сиденье своей коляски, затем уселся рядом с Виолой сам, забрав у кучера вожжи.
 – Я очень сердита на вас, – резко сказала она, когда коляска тронулась в путь.
 – Правда? – Он повернул голову и быстро взглянул на нее. – Почему?
 – Вы не должны были мне мешать, – сказала она. – Сегодня утром, когда я получила эти важные бумаги, вы послали их со слугой и подписали сопроводительную записку «Ф. Дадли». Теперь же вам неожиданно приспичило поговорить со мной, и вы вытаскиваете меня из кареты.
 – А-а, сегодняшнее утро, – протянул он, – Утром у меня было важное и неотложное дело, которое помешало прийти к вам лично. Но я посчитал, что вы должны увидеть эти бумаги как можно скорее. У меня хватило времени только на короткую записку. Я действительно так ее подписал? Вы обиделись?
 – Вовсе нет, – сказала она, – с какой стати?
 Фердинанд улыбнулся.
 – Нам не о чем больше разговаривать, – сказала она. – Я уже послала вам письмо с благодарностью за бумаги. Кстати, где вы их нашли?
 – Это все Бамбер, – сообщил Фердинанд. – Он отправился в Йоркшир повидаться с поверенным в делах графини, иногда его отец пользовался и его услугами. В тот раз он обратился к нему незадолго до смерти, потому что Вестингхауса не было в Лондоне. Это произошло после того, как вы уехали в «Сосновый бор». Поверенный из Йоркшира не спешил обнародовать эти бумаги, возможно, по требованию графини. Бамбер не знал, где найти вас, чтобы передать их, а потому пришел ко мне.
 – Я полагала, что он умолчит о них, – резко заметила Виола. – В конце концов, у него не может быть теплых чувств ко мне.
 – Он пустоголовый малый, – ответил Фердинанд, – но его не обвинишь в отсутствии порядочности.
 – Ну вот все и сказано. – Виола отвернулась от него. – Все можно было объяснить в письме, вам не нужно было видеться со мной. Я собиралась уехать на том дилижансе.
 Мне надо поскорее вернуться домой. Я не хотела снова видеть вас.
 – Мы должны поговорить, – сказал Фердинанд и замолчал.
 – Куда мы едем? – спросила Виола через несколько минут.
 – Туда, где мы сможем поговорить, – ответил он.
 Ее вопрос был риторическим. Давно стало ясно, что они направлялись к дому герцога Трешема – туда, где его светлость селил своих любовниц. Несколько минут спустя коляска остановилась, Фердинанд спрыгнул и подошел помочь ей спуститься.
 – Ни за что, – твердо сказала она, когда ее нога коснулась тротуара.
 – Не будете спать со мной? – , сказал он улыбаясь. – Не будете, черт меня побери, Виола, во всяком случае, не сегодня. Нам нужно поговорить.
 Именно здесь, где они провели сказочную неповторимую ночь. Виола ненавидела его всеми фибрами души.


* * *

 Он отвел ее в комнату, которая нравилась ему больше всех, – задняя комната с книгами и фортепьяно, где Джейн и Трешем, должно быть, проводили большую часть времени. Виола сняла накидку и, чопорно выпрямившись, опустилась в кресло у камина.
 Ее лицо было бледным, она ни разу не взглянула на Фердинанда с тех пор, как они вошли в дом.
 – Почему вы не верите мне? – спросил Фердинанд. Он стоял на некотором расстоянии от нее, сцепив руки за спиной. Она похудела и утратила свой цветущий вид со дня сельского праздника, но тем не менее была прекрасна, как всегда.
 А возможно, это только казалось ему, потому что он больше не мог объективно смотреть на нее. – Почему вы отправились к Трешему, вместо того чтобы обратиться ко мне?
 При этих словах Виола вскинула на него сердитый взгляд.
 – Откуда вам это известно?
 – Он сам сказал мне об этом, – ответил Фердинанд, – неужели вы думали, что он не сделает этого, Виола?
 Она не сводила с него глаз.
 – Теперь, поразмыслив, я понимаю, что именно так он и Должен был поступить. Он, конечно, захотел рассказать, как я заключила с ним сделку и приняла от него деньги в обмен за отказ выйти за вас замуж. Да, я понимаю, что он должен был получить удовлетворение, рассказав, какой я была расчетливой и меркантильной. Он знает что-нибудь о расписке, которую вам принес молодой лорд Бамбер? Как, должно быть, он разочарован – и в какой пришел ужас, решив, что в конце концов я приму ваше предложение о браке.
 Фердинанд видел, что она рассержена. Он давно понял, как нелегко будет подчинить себе Виолу Торнхилл.
 Она вряд ли сразу простит его за то, что он силой ссадил ее с дилижанса.
 – Почему вы не доверяете мне? – снова спросил он. – Почему вы не попросили у меня денег, Виола? Вы ведь должны были знать, что я всегда готов помочь вам.
 – Я не хотела помощи от вас, – призналась она, – я не хотела, чтобы вы знали, отчего я работаю на Дэниела Кирби Я хотела, чтобы вы подумали, что я – это Лилиан Тэлбот, потому что я люблю быть ею и делать то, что делала она. Я хотела, чтобы вы отказались от глупой мысли, что мы можем пожениться. Я все еще хочу этого. Я была Лилиан Тэлбот, хотя и ненавидела каждую прожитую минуту ее жизни. И я остаюсь тем, чем она была. Я бы хотела, чтобы герцог Трешем рассказал вам об этом. Более того, я предпочла бы не ходить к нему или хотя бы подождать еще один день. Видите ли, та расписка делала меня свободной.
 Но все равно я не обрела свободы жить здесь или возобновить отношения с людьми вроде вас.
 – Я никогда не смогу стать достойным вас, – заявил он. Виола удивленно посмотрела на него, но Фердинанд продолжил:
 – Когда я еще мальчиком узнал о том, какую жизнь ведут мои мать и отец и большинство их друзей, я лишился иллюзий относительно любви и стал циником.
 Не считая моей учебы, я не совершил ничего достойного внимания во все последующие годы Естественно, я не продавал любовь. Вы же, напротив, руководствовались любовью, хотя это причиняло вам безмерную боль. И сейчас вы действуете так же. Для вас главное – не причинить боль мне, не так ли?
 Виола отвернулась.
 – Не делайте из меня святую, – сказала она. – Я делала то, что должна была делать, но все равно я – шлюха.
 – Я думаю, что сделал лишь одно стоящее дело в своей взрослой жизни, – заметил Фердинанд.
 – Да, вы вернули мне «Сосновый бор», прежде чем выяснилось, что он принадлежит мне по праву, – сказала она. – Я всегда буду помнить об этом.
 – Кирби больше не потревожит вас, – заверил он ее.
 – Нет.
 Фердинанд заметил, что Виола вздрогнула.
 – Я мог бы убить его ради вас, Виола, – тихо сказал он, – мне очень хотелось это сделать.
 – О нет! – Виола поднялась, подошла к нему, положила руку ему на рукав и заглянула прямо в глаза. – Не навлекайте на себя неприятностей из-за меня, Фердинанд, у него больше нет надо мной власти.
 Он положил свою руку поверх ее.
 – Но я не скажу, что он ушел безнаказанно, – сообщил он.
 Она взглянула на его руку, потом на другую, и ее глаза расширились.
 – О, Фердинанд, что вы сделали?
 – Я наказал его, – ответил он. – Правда, никакое наказание не сможет компенсировать то, что он сделал с вами, даже смерть. Но надеюсь, что потребуется неделя или даже больше, прежде чем он встанет с постели. Но, встав, он уберется с этих берегов, так что мы никогда больше о нем не услышим.
 Виола подняла его руку и нежно приложилась щекой к ободранным костяшкам.
 – Это ужасно с моей стороны, – сказала она, – но я довольна. Да, я рада. Спасибо! Надеюсь, что никто больше не узнает об этом, тем более герцог Трешем. Не нужно, чтобы видели, что вы как-то связаны со мной. Впрочем, это не важно. Завтра я уезжаю домой, и обо мне скоро забудут. Я не хотела встречаться с вами сегодня, Фердинанд, но я рада, что вы вовремя поймали меня.
 Это будет моим последним воспоминанием о вас.
 – На самом деле Трешему все известно, – сказал он. – Именно он доставил Кирби ко мне в парк.
 Виола в ужасе уставилась на него.
 – Он знает? Он приехал в парк?
 – Да, вместе с примерно пятьюдесятью другими избранными свидетелями, – сказал он. – Теперь, наверное, нет ни одного представителя света, которому это было бы неизвестно.
 Виола отступила от него на шаг и неожиданно побледнела. Затем она бросилась к двери, но Фердинанд поймал ее за руку и удержал.
 – Теперь, – сказал он, – все знают о вашем мужестве и бескорыстной любви к своей семье, когда вы были еще совсем юной. Все знают, что злодей, избравший вас своей жертвой, публично унижен и наказан. Все знают, что могущественные и влиятельные Дадли во главе с герцогом Трешемом встали на вашу сторону и посвятили себя делу защиты вашего доброго имени и прославлению вашего героизма. И все знают, что лорд Фердинанд Дадли назначил себя вашим защитником.
 – Как вы могли? – вскричала она. – Как вы могли?
 Выставить меня перед этой публикой… – Похоже, она не могла подобрать подходящего слова, ее глаза сверкали.
 – Разве вы не видите, что это единственный путь? – мягко спросил Фердинанд. – Трешем собирается пригласить весь свет на прием в Дадли-Хаус. Он хочет, чтобы вы были почетной гостьей. Придут все, Виола. Они умирают от нетерпения с вами встретиться. Но они увидят нашу версию – они встретят Виолу Торнхилл. Они все сойдут с ума от вас.
 – Я не хочу, чтобы по мне сходили с ума! – огрызнулась она. – Фердинанд, я была куртизанкой четыре года. Я незаконнорожденная. Я…
 – Бамбер надеется, что вы позволите ему сопровождать вас и представить свету как свою родную сестру по отцу.
 – Что? – Она смотрела на него не отрываясь. – Что?
 – Он тоже был в парке, – подтвердил Фердинанд.
 – Вероятно, как и дюжина других моих бывших клиентов. – Виола с негодованием смотрела на него.
 – Да, – медленно вздохнул Фердинанд, – но ни один из них не признается в этом, Виола. Вы будете признаны сводной сестрой графа Бамбера. Вы будете протеже герцога и герцогини Трешем. Вы будете моей леди – на что я очень надеюсь.
 Он заметил тот момент, когда гнев покинул ее, а вместо него пришла тихая задумчивость. Ее губы раскрылись, а глаза засветились нежностью.
 – Фердинанд, – ласково сказала она, – этого нельзя делать, дорогой. Вы не должны так поступать. – В ее глазах стояли слезы.
 Он завладел ее руками. То, что он собирался сделать, могло показаться смешным, но Фердинанд чувствовал неодолимую потребность отдать должное ее храбрости, преданности и непоколебимой любви – ее превосходству над ним. Он опустился на одно колено и приложил лоб к тыльной стороне ее ладоней.
 – Любовь моя, – сказал он, – окажите мне честь выйти за меня замуж. Если вы не любите меня, я пойму. Я отправлю вас домой в «Сосновый бор» в собственной карете на следующий же день после приема. Но я люблю вас! Я всегда буду любить вас. Моя самая заветная мечта, чтобы вы вышли за меня замуж и мы вместе поехали в «Сосновый бор».
 Виола освободила свои руки, и Фердинанд ждал жестокого отказа. Но затем он почувствовал, как ее ладони легко опустились ему на голову, словно благословение.
 – Фердинанд, – прошептала она. – О, любовь моя!
 Он вскочил и схватил ее в объятия с торжествующим криком. Виола радостно засмеялась. Фердинанд покружил ее, потом сел в кресло около камина, держа в объятиях, словно ребенка, пока ее голова покоилась на его плече.
 – Все, конечно, ждут объявления о нашей помолвке на приеме у Трешема, – сообщил он. – Энджи настаивает на торжественной свадебной церемонии в соборе Святого Георгия и после этого намерена устроить прием человек на пятьсот. Всему этому будет предшествовать грандиозный бал.
 – О нет, – произнесла Виола с неподдельным ужасом.
 – Страшно подумать, – согласился он. – На этот раз она будет более настойчивой, так как Трешем разрушил все ее наполеоновские планы, тихо женившись на Джейн, после того как получил разрешение на венчание без церковного оглашения.
 – А мы не можем пожениться так же тихо? – умоляющим голосом спросила Виола. – Например, в Треллике?
 Он рассмеялся.
 – Вы не знаете мою сестру, – сказал он, – впрочем, ручаюсь, это скоро произойдет.
 – Фердинанд, – Виола посмотрела на него снизу вверх, – вы уверены? Вы совершенно, совершенно…
 Был лишь один способ заставить ее замолчать. Фердинанд закрыл ее рот своим. Несколько мгновений спустя ее рука обвила его шею, и она вздохнула, показывая, что сдалась.
 Фердинанд чувствовал, что ему в голову лезут какие-то дурацкие мысли – например, что он самый счастливый человек на земле.




 Глава 25


 Виола сидела в роскошной городской карете графа Бамбера рядом с матерью, а граф расположился напротив. Они направлялись в Дадли-Хаус. Прошедшая неделя была крайне бурной. На следующий день после того, как лорд Фердинанд помешал Виоле уехать на дневном дилижансе, герцогиня Трешем приехала в «Белую лошадь» и передала официальное приглашение Виоле и ее матери посетить прием, который устраивали они с герцогом. Она провела у них минут двадцать и проявила интерес к Клер, которая в этот момент не занималась с посетителями. Ее светлость упомянула, что ее крестная мать, леди Уэбб, собиралась пригласить компаньонку, которая жила бы с ней – она проводила полгода в Лондоне, а полгода в Бате. Герцогиня спросила, не заинтересует ли Клер это место.
 День спустя Клер вместе с матерью по приглашению леди Уэбб нанесли ей визит, и похоже, они очень понравились друг другу. Клер должна была приступить к своим новым обязанностям через две недели, и последние несколько дней она, казалось, не ходила, а летала по воздуху.
 – Это очень любезно с вашей стороны, милорд, – обратилась мать Виолы к графу.
 В своей вечерней одежде он выглядел крепким, цветущим и очень приятным. Он старше ее на восемь-девять лет, предположила Виола. Она не спрашивала мать, как случилось, что из гувернантки мальчика она превратилась в любовницу его отца. Это была тайна личной жизни ее матери.
 – Не стоит благодарности, сударыня, – сказал он, коротко кивнув.
 На этой неделе он тоже нанес им визит. Его манеры по Отношению к своей бывшей гувернантке были чопорными, но не лишенными галантности. С самой же Виолой он держал себя подчеркнуто вежливо. Он попросил оказать ему честь сопровождать обеих"леди на прием к герцогу Трешему. Виола не совсем понимала, почему он это делает. Ее мать была любовницей его отца, а она – отпрыск этого незаконного союза. Но граф ответил на ее вопрос, хотя она и не успела его задать.
 – Мой отец хотел, чтобы мисс Торнхилл была признана леди, – сказал он. – Я не намерен препятствовать осуществлению его желаний.
 – Она и так леди, – начала мать Виолы. – Мой отец…
 Но Виола не слушала. Она страшно нервничала. Не было смысла отрицать это. Даже без ее проклятого прошлого – и даже если бы она была законной дочерью Кларенса Уайлдинга – у нее все равно не было бы надежды оказаться на великосветском приеме. Хотя они оба – и он, и ее мать – принадлежали к классу нетитулованного дворянства, они стояли так низко на социальной лестнице, что не смели и мечтать попасть в высший свет.
 Но Виола решила не считаться со своими нервами. Она поверила Фердинанду и всей его семье. Они знают, что делают. Ей стало гораздо спокойнее, когда все раскрылось.
 На ней было белое атласное платье с изящными зубцами по подолу и коротким шлейфом – и никаких украшений. За прошедшую неделю она присутствовала на нескольких утомительных примерках у самой популярной портнихи с Бонд-стрит. Платье, серебряные туфельки, перчатки и веер, которые она подобрала к платью, – все было чрезвычайно дорогим, но заем, который она попросила у дяди Уэсли, намереваясь позже выслать деньги из «Соснового бора», превратился в подарок. Ее мать рассказала ему всю историю, и он очень рассердился на Виолу, но это проявилось в том, что он плакал и обнимал ее. Ему было больно, что она несла бремя долгов своего отчима вместо того, чтобы обратиться к нему.
 Виола почти не видела Фердинанда всю неделю. Он нанес официальный визит, чтобы попросить разрешения матери и дяди Виолы на их брак, хотя Виоле уже было двадцать пять и ему не надо было ни о чем просить. С тех пор она видела его лишь раз – и то очень коротко. Виола сжала веер и улыбнулась.
 Завтра она отправится домой.
 Карета остановилась перед дверями Дадли-Хауса.


* * *

 Она выглядела как мисс Торнхилл из имения «Сосновый бор». Именно так воспринимал ее Фердинанд, наблюдая за ней большую часть вечера. В своем обманчиво-простом белом платье Виола предстала олицетворением сдержанной элегантности. Ее волосы были, как обычно, заплетены в косы, но на этот раз изысканно уложены. Она держала себя с величавой грацией. Если она нервничала, а иначе и быть не могло, она не показывала этого.
 Фердинанд держался на расстоянии от нее. Все сливки общества, собравшиеся в доме герцога, знали, что он предпринял ради нее в Гайд-парке неделю назад. Ему не хотелось, чтобы говорили, будто она ни на минуту не отходила от него на этом приеме и без него не могла бы сделать то, что у нее получалось совершенно естественно.
 Виола смешалась с представительницами высшего света. Она разговаривала с леди, которые при иных обстоятельствах отвернулись бы от нее и подобрали юбки, чтобы, не дай Бог, не коснуться ее. Она разговаривала и смеялась с джентльменами, которые знали ее как другую, теперь умершую личность.
 Правда, Бамбер, демонстрируя свои хорошие манеры, чего он никогда не делал раньше, первый час не отходил от нее, пока лично не представил ее каждому гостю как свою единокровную сестру. А Джейн, Энджи, Трешем и даже Хейуорд старались по одному находиться в группе гостей, которая собиралась вокруг нее.
 Но она вела себя как мисс Торнхилл из «Соснового бора». Что бы она ни испытывала в душе, Виола вела себя совершенно свободно и раскованно. Фердинанд наблюдал за ней сначала с волнением, а потом с гордостью.
 В тот день, когда он помешал ей уехать из Лондона, он не был абсолютно уверен, что она согласится с дерзким Планом, который придумали они с Трешемом. Возможно, думал Фердинанд, по-своему Виола, так же, как и он, не могла устоять, когда ей бросали вызов.
 Фердинанд прекрасно понимал, что у нее нет желания появляться в высшем свете даже после сегодняшней ночи.
 Он знал, что она мечтает уехать домой и продолжать жить там. Но сначала она пройдет через это, теперь всем станет известно, что общество приняло ее, и она в любое время сможет вернуться в Лондон.
 – Ну что же, Ферди, – его сестра незаметно подошла и остановилась около него, – теперь я вижу, почему она всегда славилась своей красотой. Если бы я была на несколько лет моложе и участвовала в ярмарке невест, я, несомненно, возненавидела бы ее. – Она весело засмеялась. – Хейуорд сказал, что вы с Трешем сошли с ума и вам никогда не удастся осуществить вашу затею. Но у вас получилось, как я и сказала Хейуорду, – и, конечно, он очень рад этому. Он говорит, что всегда знал, что если ты когда-нибудь женишься, это будет самая неподходящая партия, но он все равно собирался поддерживать тебя, потому что ты мой брат.
 – Это очень великодушно с его стороны, – улыбнулся Фердинанд.
 – Конечно, – согласилась она. – Ты же знаешь, что нет большего педанта и более справедливого человека, чем Хейуорд. Думаю, именно поэтому я и решила, что выйду за него замуж, как только заметила его. Он так отличался от всех нас.
 То, что их легкомысленная болтушка Энджи и чопорный, сухой Хейуорд составили такую любящую пару, всегда было источником шуток Фердинанда и его брата.
 – Ферди, – сестра взяла его под локоть, – я просто должна рассказать тебе, хотя Хейуорд сказал, что не стоит делать этого, потому что вульгарно говорить о таких вещах на светских раутах. Я уже шепнула об этом Джейн и Трешу. Ферди, я в интересном положении.
 Сегодня я виделась с доктором, и он подтвердил мои подозрения. И это через шесть лет замужества!
 – Энджи, – только и смог сказать Фердинанд.
 – Надеюсь, – сказала она. – О, я надеюсь, что смогу подарить Хейуорду наследника, хотя он говорит, что не возражает и против девочки – лишь бы она и я благополучно прошли через это испытание.
 – Конечно, он не будет возражать, – сказал Фердинанд, поднося ее руку к губам. – Ведь он любит тебя.
 – Да. – Сестра отыскала глазами своего мужа и широко улыбнулась ему. Он ответил ей сдержанным взглядом, он хорошо знал, что она распространяет смущающую новость о неизбежности его отцовства. – Да, это так.
 Энджи продолжила свою болтовню.
 Позже вечером состоялся званый ужин. Фердинанд сидел между миссис Уайлдинг и леди Уэбб, которая взяла под крыло мать Виолы на весь вечер. Виола находилась на противоположной стороне стола с Бамбером, Энджи и Хейуордом.
 Но они постоянно были в поле зрения друг друга. В течение ужина их глаза встречались, и они улыбались друг другу.
 «Я горжусь тобой», – говорил его взгляд.
 «Я так счастлива», – отвечал ее.
 «Я люблю тебя».
 «Я люблю тебя».
 А затем Трешем тронул его за плечо.
 – Так ты хочешь объявить о помолвке? – спросил он. – И по-прежнему предпочитаешь, чтобы это сделал я?
 – Это твой дом и твой прием, – ответил Фердинанд. – И ты – глава семьи.
 Брат сжал его плечо, распрямился и откашлялся. Герцогу Трешему этого было достаточно, чтобы привлечь внимание всех гостей, в комнате воцарилось молчание.
 – Я собираюсь сделать сообщение, – сказал его светлость. – Осмелюсь предположить, что если не все, то большинство Догадались, о чем пойдет речь.
 По комнате пробежал шепот, и все гости перевели взгляды с Фердинанда на Виолу. Он сам не спускал с нее глаз. Она же покраснела и потупила взор.
 – Несколько дней назад лорд Фердинанд Дадли попросил меня объявить сегодня вечером о его помолвке с мисс Виолой Торнхилл.
 Среди гостей раздались шум и аплодисменты. Виола закусила нижнюю губу. Трешем поднял руку, призывая к тишине.
 – Я приготовил соответствующую речь, – сообщил он, – поздравление моему брату и искреннее приветствие моей будущей невестке, которая войдет в нашу семью. Но мы, Дадли, никогда не ведем себя так, как положено.
 Послышался смех.
 – Моя сестра и герцогиня планировали грандиозную свадьбу в соборе Святого Георгия, завтрак и бал, – продолжил Трешем. – Свадьба должна была стать гвоздем сезона.
 – Что значит «планировали», Треш? – с подозрением воскликнула Энджи. – Ферди не собирается…
 – Да, боюсь, ты права, – сказал Трешем. – Сегодня утром мне сообщили, что час назад Фердинанд и мисс Торнхилл поженились по специальному разрешению, причем его слуга и ее горничная были единственными свидетелями. Леди и джентльмены, я счастлив представить вам моего брата и мою невестку, лорда и леди Фердинанд Дадли.


* * *

 Виола нашла в себе достаточно мужества, чтобы не опускать глаз во время речи герцога. Она взглянула через весь зал на Фердинанда, красивого и элегантного, такого родного и дорогого.
 Ее муж.
 Как она тосковала по нему весь день! Но ей нужно было подготовиться к приему, и у него оставались неотложные дела, которыми он должен был заняться, чтобы утром отправиться вместе с ней в «Сосновый бор». Они не хотели, чтобы кто-то знал об этом, кроме ее матери и герцога, которому они сообщили о своих планах сразу после короткого и до боли прекрасного бракосочетания, состоявшегося рано утром.
 Как ей хотелось весь вечер подойти к нему или чтобы он подошел к ней. Но Виола настояла, и Фердинанд согласился, что этот прием она должна выдержать одна. Она не собиралась прятаться. Вечер выдался нелегким, но она каждую минуту чувствовала его надежное, успокаивающее присутствие – и справилась, ради себя и ради него.
 Фердинанд рисковал, женившись на ней сегодня утром, прежде чем узнал наверняка, что высший свет не отвергнет ее с презрением и не повернется к нему спиной.
 Она смотрела, как он идет через зал, и поднялась, когда он приблизился к ней; его черные глаза светились, и он поднял руку, в которую она вложила свою. Фердинанд склонился над ее рукой и поднес ее к губам.
 И только тогда Виола полностью осознала, какой шум стоял вокруг них – голоса, аплодисменты, смех! Но шум снова стих. Герцог Трешем, ее деверь, еще не закончил свою речь.
 – У нас было мало времени, – сказал он, – но герцогиня очень изобретательная леди – я, конечно, поделился с ней секретом. И у нас очень способные слуги. Мы все просим вас пожаловать в танцевальный зал после ужина.
 Но прежде чем мы направимся туда… – Он поднял брови в направлении дворецкого, который стоял в дверях, тот посторонился, и двое слуг внесли кремово-серебряный трехъярусный свадебный торт.
 – Вот дьявол! – пробормотал Фердинанд, приглашая Виолу взять его под руку – Мне следовало знать, что неизбежно последует расплата, если сообщить кому-нибудь новость до сегодняшнего вечера. – В его глазах плясали веселые искорки, когда он смотрел на нее сверху вниз. – Надеюсь, ты не возражаешь, любовь моя?
 Следующие полчаса Виолу окружала такая суматоха, что она уже не понимала, возражала она или нет. Ее мать подошла, чтобы обнять их обоих, потом Джейн и Ангелина – причем обе настаивали, что она должна звать их по имени. Даже герцог присоединился к ним. Лорд Хейуорд и граф Бамбер обняли ее и пожали руку Фердинанду. Потом Джейн настояла, что пора разрезать свадебный торт и разнести его на серебряном блюде гостям, так чтобы каждый мог поздравить молодоженов и пожелать им счастья.
 То есть началась та самая суета, которой они так стремились избежать, поженившись тихо и спокойно.
 Но это было прекрасно! Постепенно гости покинули столовую, и с новобрачными остались только Джейн, Ангелина и мать Виолы. Ангелина горько сетовала, что ее братья помешали исполнению ее самого заветного желания – устроить грандиозную свадьбу. Но вперемежку с жалобами были слезы, и объятия, и заверения, что она никогда не была так счастлива в своей жизни.
 – Кроме того, – добавила она, – если у меня родится дочь, я устрою ей самую грандиозную свадьбу, которую кто-либо видел. Тогда ты узнаешь, как много вы с Трешем потеряли, Ферди.
 – Давай пойдем и присоединимся к гостям, – предложил он, так тепло улыбаясь Виоле, что сердце заныло у нее в груди.
 – Почему именно бальный зал? – спросила она.
 – Именно этот вопрос я пытался не задавать себе, – сказал он, состроив гримасу. – Один очень важный момент. Я должен был сделать это, как только Трешем объявил о нашей помолвке, любовь моя. – Он вынул из кармана своего вечернего фрака ее обручальное колечко и надел ей на палец, где оно находилось так недолго сегодня утром. Фердинанд поцеловал ее. – Это навсегда, Виола.
 Бальный зал был таким огромным, что захватывало дух.
 Гости стояли по краям зала, оркестр расположился на возвышении. Над головами сверкали три огромные люстры, были зажжены все свечи. Стены, окна и двери были украшены массой белых цветов, зеленью и серебряными лентами.
 Когда Виола и Фердинанд появились в дверях, снова раздались аплодисменты. Герцог Трешем стоял на возвышении перед оркестром, ожидая, когда наступит тишина.
 – Импровизированный бал в честь новобрачных! – провозгласил он. – Фердинанд, пожалуйста, приглашай молодую жену на первый вальс.
 Фердинанд выглядел слегка смущенным, но довольным, и в то же время ситуация его явно забавляла.
 – Итак, почему вы прячетесь здесь, а не танцуете вместе со всеми?
 Сначала Виола удивилась, услышав эти слова, а потом вспомнила, где и когда он говорил их прежде. Она улыбнулась в ответ.
 – Я ждала подходящего партнера, сэр, – ответила она и добавила совсем тихо:
 – Я ждала вас.
 Виола оперлась о его руку, и он, обняв ее за талию, закружил по залу. Он вел ее в такт музыке, а все гости стояли и наблюдали за ними.
 А затем Виола вспомнила другие слова, произнесенные тогда на лужайке во время памятного майского праздника в Треллике. «Остерегайся высокого темноволосого красивого незнакомца. Он может погубить тебя, если только ты прежде не завладеешь его сердцем».