Аннотация: ХVII век. Вот уже почти столетие идет жестокая борьба между Англией и Испанией за владычество на морях и новые колонии. Отношения кровной мести давно сложились между знатными родами двух стран — Ланкастерами и Дельгато. Вольное и невольное переплетение судеб, погони, поединки, смерти и избавления, морские сражения, рабство и пираты, лютая ненависть и.., нежное, невесть откуда взявшееся, трепетное чувство — это нелогичная логика жизни, перед которой меркнут и кровная месть, и вражда государств.


---------------------------------------------


 Ширли БАСБИ
 ИСПАНСКАЯ РОЗА



 ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
 КРОВНАЯ МЕСТЬ


  Карибское море, 1664 год 

 Глава 1

 Внезапный взрыв пьяного хохота, долетевший из портовой таверны, гулко раскатился по узким, мощенным булыжником улочкам, заставив вздрогнуть от испуга хрупкую девушку, спрятавшуюся в проходе между домами. Замирая от страха, Мария Дельгато крепко прижала к себе маленькую холщовую сумку со скудным запасом провизии и замерла, притаившись в темноте густых сумерек.
 Теперь совсем не время трусить, уговаривала она себя, ведь удалось же ей добраться сюда, в Севилью, невредимой. Мария обвела взглядом гавань, где среди стоявших на якоре кораблей выделялся могучий галеон “Санто Кристо”. Корабль принадлежал ее сводному брату дону Диего и с рассветом должен был выйти в открытое море. Путь его лежал через казавшиеся бескрайними просторы холодного Атлантического океана к омываемому теплыми водами Карибского моря испанскому острову Эспаньола, в Санто-Доминго. Домой! Она должна была попасть на этот корабль, иначе ей придется оставаться здесь, в Испании.., возможно, навсегда. Это было равносильно ссылке.
 При воспоминании об Эспаньоле, о чудесной долине с щедрой тропической растительностью в нескольких милях от Санто-Доминго, с младенческого возраста бывшей ее родным домом, у Марии на глаза навернулись слезы. С горечью подумала она о судьбе, которая забросила ее в Испанию, страну, где она появилась на свет шестнадцать с половиной лет назад, а вот теперь привела в этот убогий проулок.
 События последних полутора лет казались ей просто невероятными, и даже сейчас, в эту теплую августовскую ночь 1664 года, она отказывалась верить тому, что произошло. Начало этим трагическим событиям положила смерть отца, печально думала Мария, или, вернее, дуэль дона Педро Дельгато с его заклятым врагом сэром Уильямом Ланкастером. Англичанин был убит в поединке, но успел перед смертью серьезно ранить дона Педро. Отец умирал мучительно после шести месяцев тяжких страданий, а ее бедная мать, ухаживая за ним, изнурила себя до такой степени, что никто, кроме Марии, не удивился, когда вскоре донья Иеабель последовала за мужем.
 Боль и отчаяние сжали сердце Марии, и, чтобы не заплакать, девушка больно прикусила губу. Она не должна жалеть себя! Как же ей недоставало отца, его добрых и ласковых рук, которыми, вернувшись из долгого плавания, он поднимал ее высоко над собой, называя своей ненаглядной голубкой. Но больше всего ей не хватало сейчас спокойствия и рассудительности доньи Иеабель. Они были очень близки с матерью, и долгие отлучки дона Педро сближали их еще больше. Он часто покидал их, отправляясь в Гавану, где встречал королевский флот, перевозивший сокровища из Вест-Индии в Европу, и сопровождал его через океан к побережью Испании и далее по реке Гвадалквивир до Севильи. Дон Педро отсутствовал по несколько месяцев, и, хотя им его ужасно недоставало, Мария и донья Иеабель были по-своему счастливы в обществе друг друга и считали, что место, где они живут, самое прекрасное в мире. Вспоминая об этом благодатном крае, о широких прибрежных террасах, о полях зеленого сахарного тростника, о буйных красках тропического леса, Мария почувствовала, как к горлу подкатывается ком, и взгляд ее снова обратился к “Санто Кристо”. Корабль не должен уйти без нее, даже если брат сурово накажет ее за непослушание.
 Смерть дона Педро сделала тридцатилетнего Диего главой семьи. Таким образом он стал опекуном Марии, а после того, как умерла донья Иеабель, — полным властелином ее судьбы. Диего, как и отец, порой больше года не бывал дома, поэтому виделись они мало. Между братом и сестрой никогда не было особой близости, к тому же четырнадцатилетняя разница в возрасте и неодобрительное отношение брата к ее слишком вольному воспитанию также не способствовали их сближению. Мария восхищалась братом, но его непомерное честолюбие всегда смущало ее. И она никогда бы не узнала истинную меру этого честолюбия, если бы не смерть родителей и не ее теперешняя зависимость от Диего.
 Ошеломленная смертью, матери, горюющая об отце, Мария неожиданно для себя самой оказалась на борту “Санто Кристо”, направлявшегося к берегам Европы. Но не успели они прибыть в Испанию, как Диего сообщил о том, что нашел для нее прекрасную партию и через пару месяцев надеется объявить о помолвке.
 Если бы только дон Клементе де ла Сильва Гонзалес — человек, которого Диего выбрал ей в мужья, — был хоть немного другим. При воспоминании о худом и бледном лице дона Клементе губы Марии непроизвольно скривились от отвращения. И вовсе не потому, что он был уродлив, наоборот, многие находили его вполне привлекательным, но жесткая линия его рта и холодный змеиный взгляд черных немигающих глаз пугали Марию. Так же холоден и сух был он в обращении, и, несмотря на все свои усилия, Мария с самого первого дня их знакомства не испытывала к нему иных чувств, кроме отвращения и презрения.
 Прошли "недели, месяцы, и она отчетливо поняла, что за холодной вежливостью дона Клементе не скрывалось ничего, кроме пустого самодовольства. Ум его занимали лишь мысли об удовольствиях и развлечениях. Он был марионеткой в руках Диего, одержимого идеей власти и богатства и считавшего окружавших его людей пешками в своей игре. Выдав Марию замуж за дона Клементе, он получил бы доступ ко двору Филиппа IV, где щедро раздавались титулы и должности.
 Мария узнала, что Диего искал расположения дона Клементе и его семьи еще задолго до смерти дона Педро, и часто задавала себе вопрос: одобрил бы отец выбор Диего? Иногда, когда настроение у нее было подавленным, ей казалось, что он был бы рад этому браку. Отец всегда хотел, чтобы она удачно вышла замуж, тем самым укрепив положение и приумножив влияние и богатство семьи. Но где-то в глубине души она чувствовала, что этот замысел брата не получил бы одобрения ее родителей, точно так же, как и его идея увезти ее с родного острова сюда, в Испанию.
 Мария ненавидела Испанию. Все было ей здесь чуждо, кроме языка. Гораздо уютнее она чувствовала себя на Эспаньоле, где вела простой и беззаботный образ жизни. Высокомерие и холодность аристократов, чопорное, рассчитанное до мельчайших движении поведение и до смешного жеманные манеры придворных отталкивали ее от мрачного и скучного королевского двора в Мадриде. Да и ее простые манеры и непосредственность не укладывались в рамки придворных канонов. Она часто спорила с Диего — ее совершенно не устраивала жизнь в Испании и полная зависимость от непредсказуемых решений брата, но последнее слово всегда оставалось за ним. Так было…
 Мария не смогла сдержаться и тихо засмеялась, вспомнив, как зол был Диего и как смешно выглядел фатоватый дон Клементе с серебряным горшочком меда на голове. С тем самым горшочком, который Мария собственноручно нахлобучила на его надушенные и тщательно уложенные кудри. Поведение ее было, по меньшей мере, возмутительным, и в нормальной обстановке она сама ужаснулась бы своей выходке, но в сложившейся ситуации она не могла поступить иначе. Накануне вечером она умоляла Диего не объявлять о ее помолвке с доном Клементе. Обуздав гордыню, она униженно молила брата отменить свое решение. Но ничто не могло поколебать Диего. И вот во время официального завтрака, на котором должно было быть объявлено о ее помолвке, Мария совершила немыслимое — отказалась повиноваться своему опекуну и публично унизила надменного дона Клементе. Сдавленное хихиканье и возмущенный шепот послышались за столом при виде вязкого золотистого меда, медленно стекающего по лицу и затылку вскочившего в испуге придворного щеголя. Если бы случившееся не было так важно для Марии, она бы, наверное, весело рассмеялась, но в тот момент ей было не до смеха — она, как могла, боролась за свое будущее.
 Ни о какой помолвке, конечно, и разговора быть уже не могло. Она никогда не видела Диего таким разгневанным и впервые в жизни почувствовала, что значит разозлить человека, в полной зависимости от которого ты находишься. После ухода гостей, а ушли они, естественно, очень скоро, Диего приказал ей подняться к себе в комнату, где они остались наедине. Красивое лицо Диего было искажено от злости, шрам над левой бровью — память о том самом поединке, который свел их отца в могилу, — побагровел от напряжения. В руке он сжимал длинный тонкий хлыст. Так они молча стояли друг против друга какое-то время, и Мария прекрасно понимала, что собирался сделать Диего, но до последнего момента не верила, что он сможет на это решиться.
 — Я не собираюсь тебя бить, — сказал он наконец ледяным тоном, — хотя некоторые считают, что ты вполне это заслужила. — Со злостью отшвырнув хлыст в сторону, Диего повернулся и вышел из комнаты. На следующий день он отвез ее в расположенный неподалеку монастырь, где она и жила все это время, не имея от него никаких вестей и ничего не зная о своей дальнейшей судьбе, пока два дня назад он не приехал туда, чтобы попрощаться с ней.
 Слава Богу, что Диего решил сам сообщить о своем отплытии на Эспаньолу, иначе бы она узнала об этом слишком поздно, чтобы попытаться как-то нарушить его планы. Твердое намерение Диего заточить ее в монастырь до тех пор, пока он не вернется в Севилью, ошеломило Марию.
 — И когда же ты вернешься? — спросила она через силу, еле слышным от волнения голосом. — Что же со мной тогда будет?
 — Я надеюсь, что к тому времени, — немного смягчившись, спокойно сказал Диего, — дон Клементе оправится от удара, который ты нанесла его самолюбию, и снова будет рад породниться с нашей семьей.
 — Не хочешь ли ты сказать, что все останется по-прежнему? Неужели это возможно? Мне казалось, что после всего, что я сделала, уже ничто не сможет заставить дона Клементе согласиться на этот брак.
 — Ты недооцениваешь собственного обаяния, сестричка. — Легкая улыбка тронула губы Диего. — Даже несмотря на то что тебе достались в наследство эти проклятые ланкастерские глаза, ты стала очаровательным маленьким созданием, и дон Клементе прекрасно это понимает.
 Проклятые ланкастерские глаза! Как часто мужчины в их семье произносили эти слова с ненавистью и сожалением, и каждый раз она чувствовала себя уязвленной. Разве это ее вина? Что она могла поделать, если ее прадед, фон Франциско, похитил ее прабабушку, леди Фейс Ланкастер, фрейлину английской королевы Елизаветы I, и силой увез ее в Испанию. И вот через несколько поколений сапфировая синева глаз Фейс Ланкастер перешла по наследству к ее правнучке Марии. Похищение Фейс было причиной давней вражды между испанским родом Дельгато и английским — Ланкастеров. Ланкастеры так и не простили нанесенного им оскорбления, несмотря на то что дон Франциско в конце концов женился на леди Фейс. Десять лет спустя, когда испанская армада выступила против английского флота, родной брат леди Фейс в честном бою убил брата дона Франциско на борту своего корабля точно так же, как два года назад отец Марии убил на своем корабле Уильяма Ланкастера. Прошло уже много лет, и сменилось несколько поколений, с сожалением подумала Мария, а кровная вражда, начавшаяся с похищения Фейс Ланкастер, по-прежнему продолжается, и ее ярко-синие глаза являются постоянным напоминанием об этом, как и о причине многих смертей в их семье.
 Неожиданно громкий голос Диего вернул ее к действительности. Увлеченная своими мыслями и воспоминаниями, Мария не слушала его и, смутившись, тихо спросила:
 — О чем ты только что говорил? Боюсь, что я не расслышала.
 Диего бросил на нее недовольный взгляд и, четко выговаривая каждое слово, язвительно заметил:
 — Я говорил, что не твое хорошенькое личико и не твоя изящная фигурка заставят дона Клементе вернуться к нашему соглашению, и даже не золото, которое он получит в приданое, а то, что твои непритязательные манеры и непосредственное поведение понравились королеве.
 — Королеве? Она помнит меня! — воскликнула Мария, открыв рот от удивления.
 — Для меня это тоже было неожиданностью, хотя, с другой стороны, ничего странного в этом нет, ведь мы — Дельгато. Нашим положением и богатством нельзя пренебрегать. Но, думаю, здесь дело в другом. Весной ты частенько появлялась при дворе, и королева обратила на тебя внимание благодаря твоим деревенским манерам, она сочла их занятными, — губы Диего растянулись в усмешке. — Она называла тебя своей испанской розой. Помнишь, ты подарила ей розу, когда тебя представляли ко двору?
 Слова Диего очень удивили Марию. Неужели королева Испании Марианна Австрийская действительно помнила ее? Она без удовольствия вспоминала последние два месяца, проведенные при мрачном, погрязшем в интригах и долгах дворе Филиппа IV, но, услышав о том, что доставила несколько приятных минут молодой и некрасивой королеве, к которой испытывала искреннюю симпатию, оживилась. Разве легко быть женой старого, грубого, известного своей распущенностью человека, о котором ходили слухи, что он — отец тридцати двух незаконнорожденных детей, хотя до рождения два года назад сына Карлоса у короля не было законного наследника. Увидев грустные глаза бедной королевы, Мария захотела сделать для нее что-нибудь приятное и, смущаясь, подарила ей благоухающую алую розу. Надо же, королева запомнила ее! Громкий окрик Диего вновь вернул ее к действительности.
 — Боже мой! Мария! Ты когда-нибудь спустишься на землю и будешь слушать, что я тебе говорю?!
 Мария кротко посмотрела на брата и тихо сказала:
 — Прости, Диего, я внимательно слушаю.
 — Всю жизнь тебя портили, — глубоко вздохнув, сказал Диего; на его красивом смуглом лице читалось явное раздражение. — Твоя мать совершенно не занималась тобой, и ты одичала в этих отвратительных джунглях, которые называешь своим домом. Да и отец не лучше. Ему бы следовало время от времени давать тебе взбучку, но это дело прошлое. Сейчас ты находишься под моей опекой и должна во всем мне повиноваться.
 При этих словах с лица Марии исчезло выражение смирения и покорности, а в ярко-синих глазах сверкнуло негодование. Увидев это, Диего сурово прикрикнул на нее:
 — Не смей так смотреть на меня, иначе мне придется тебя побить!
 Но выражение лица Марии не изменилось, и, чтобы не усугублять и без того сложную ситуацию, он продолжал более спокойным и ровным голосом:
 — Я знаю, что с тех пор, как умер наш отец, у тебя была нелегкая жизнь. Но виной тому твое упрямство. Ты должна научиться вести себя, как подобает молодой женщине. Я ведь для тебя стараюсь! Забудь о возвращении на Эспаньолу. Твоим домом теперь станет Испания. Ты выйдешь замуж и будешь жить здесь до конца своих дней. Ты должна с этим смириться.
 Слова Диего звучали для Марии смертным приговором. Вся ее воинственность моментально куда-то исчезла, и, схватив брата за руки, она принялась умолять его:
 — Пожалуйста, Диего, не говори так. — В ее глазах застыла мольба. — Позволь мне вернуться домой. На Эспаньоле я выйду замуж, за кого только ты пожелаешь, — униженно просила она. — Пусть только он будет с Эспаньолы, чтобы я могла остаться там. Я ненавижу Испанию! Я умру, если ты заставишь меня жить здесь!
 — Не смеши меня, — грубо оборвал ее брат. — Ты родилась здесь и здесь твой дом, а не в том провинциальном поместье, где ты выросла. Но я вижу, что спорить с тобой бессмысленно. Надеюсь, через год, когда я снова вернусь сюда, ты наконец-то образумишься. — И прежде чем Мария успела ответить, он развернулся и вышел из кельи.
 Поведение брата потрясло Марию, и она долго сидела неподвижно, бессмысленно уставившись в одну точку. Решение пришло неожиданно. Надо любым путем пробраться на “Санто Кристо”. Стряхнув с себя оцепенение, она начала обдумывать план побега из монастыря. Мария хорошо понимала, что необходимо соблюдать осторожность. Если ее исчезновение из монастыря обнаружится слишком быстро, то Диего сразу поймет, куда она сбежала, и переворошит корабль от носа до кормы, пока не найдет ее. Нет! Она подождет и покинет монастырь в последний момент, перед самым отплытием “Санто Кристо”.
 Вечером Мария незаметно пробралась на монастырскую кухню и, прислушиваясь к ночным шорохам, торопливо положила в холщовую сумку маслины, сыр, хлеб и маленькую бутылочку вина, затем, не замеченная никем, вернулась к себе в келью.
 Весь следующий день Мария провела в страшном возбуждении, ожидая наступления ночи. Наконец прочитали последнюю молитву, и когда монахини и послушницы разошлись по своим кельям, она, тихо проскользнув под тяжелыми каменными сводами пустынных коридоров, покинула монастырь.
 Из кучи вещей, пожертвованных монастырю в благотворительных целях, ей удалось стащить пару поношенных брюк и рубашку из грубой холстины. Маленькая и худенькая, с лицом, наполовину прикрытым бесформенной шляпой, какие носят многие крестьяне, она в этом наряде смахивала на деревенского мальчишку, что и помогло ей без приключений добраться до Севильи и пройти к гавани по темным и не всегда безопасным улицам ночного города. Она уже была готова поздравить себя со счастливым избавлением, когда ее внезапно напугал громкий раскат пьяного хохота, донесшийся из таверны.
 Еще один взрыв смеха долетел до Марии, но на этот раз она даже не обратила на него внимания. Все ее мысли были сосредоточены на могучем галеоне, который стоял так близко, но был почти недосягаем. При слабом свете горящих на палубе фонарей она с трудом различала двух матросов, слонявшихся, как ей казалось, без дела около спущенного с корабля трапа, а движение на верхней палубе говорило о том, что на борту галеона что-то происходит.
 Как же туда попасть? С тоской смотрела она на две крепкие фигуры у трапа. Если бы только это были Пако и Хуан, которые плавали с Дельгато много лет и знали ее с детства. Они бы прятали ее на борту до тех пор, пока корабль не вышел в открытое море. Мария была настолько поглощена мыслями о побеге и о том, как добраться до гавани, что совершенно не подумала, каким образом ей удастся проникнуть на корабль. Она с нескрываемым раздражением посмотрела на сумку с провизией. Какой от нее прок, если ей не удастся попасть на “Санто Кристо”?!
 Мария озиралась вокруг, моля Господа о помощи, и как будто в ответ на свои молитвы она сначала услышала, а потом и увидела телегу, с грохотом катившуюся по булыжной набережной к галеону. Телега была нагружена бочками и сундуками. Мария обрадовалась — бочки и сундуки для трюмов “Санто Кристо”!
 При виде возницы, направившегося к трапу галеона, у Марии от волнения перехватило дыхание и Сильно забилось сердце. Сможет ли она незаметно подобраться к телеге? И если сможет, то, сумеет ли открыть один из сундуков и спрятаться внутри?
 Призвав на помощь все свое мужество, она выбежала из укрытия и стремглав бросилась к повозке. Она отчетливо слышала голоса переговаривающихся неподалеку мужчин. Молясь о том, чтобы они поговорили еще несколько минут, Мария торопливо перелезла через борт телеги и трясущимися от страха пальцами нащупала замок первого сундука. Но замок не открывался. В страшной панике она попыталась открыть второй, третий, но все они были надежно заперты. Сердце у нее ушло в пятки. О небо! Неужели все напрасно?
 Ползая по днищу грязной телеги, Мария внимательно осматривала и осторожно ощупывала каждый сундук. Наверное, она никогда и ничего так сильно не желала, как сейчас открыть один из них. Звук приближающихся шагов вспугнул ее, и, отчаянно пытаясь избежать разоблачения, она задела косо стоявший сверху сундук, и тот с грохотом упал на мостовую.
 Мария оцепенела.
 — Вот так дела! — воскликнул один из мужчин. — — Ты видишь, что случилось? Я же говорил тебе, друг, что ты слишком много нагрузил на эту бедную старушку. Что нам теперь делать?
 — Тут замок сломался, а в остальном все в порядке, — послышался ответ. — Поставим его обратно, а когда дон Диего придет проверять сундуки, скажем, что он уже был таким во время погрузки. Так?
 Возница что-то пробурчал в ответ и после недолгих препирательств согласился. Вместе они поставили сундук на телегу. Затаив дыхание, Мария лежала, свернувшись клубком, за одной из бочек.
 — Хосе, — неожиданно позвал один из мужчин, — ты скажи дону Диего, что пришла последняя повозка с товарами. Я пойду поищу боцмана. Пусть распорядится, чтобы перетащили груз. А ты, парень, стереги свою телегу, пока мы не вернемся.
 Мария услышала шум удаляющихся шагов, а через несколько секунд — бормотание возницы, ворчавшего на лошадь. Она подождала еще немного, затем осторожно вылезла из своего убежища и подползла к тому самому сундуку, который всего несколько минут назад свалился по ее вине.
 Кровь застучала у нее в висках от волнения, когда она увидела, что замок действительно сломан. Она медленно подняла крышку. К ее огромной радости, сундук был только наполовину заполнен отрезами шелка и атласа. Ни минуты не раздумывая, она быстро забралась внутрь и осторожно закрыла крышку.
 В сундуке было душно и тесно, и первый раз в жизни Мария была благодарна судьбе за то, что она такая маленькая и хрупкая. Она немного поерзала, пытаясь устроиться поудобнее, и, чтобы спрятаться надежнее, закуталась в ткань.
 При звуке приближающихся голосов ее сердечко учащенно забилось в испуге, а когда она услышала голос разгневанного Диего, у нее от страха пересохло во рту. Она чуть не вскрикнула, когда крышка сундука неожиданно открылась.
 — Надеюсь, ты ничего не украл! — с раздражением заметил Диего, заглядывая в сундук. — А стоимость нового замка я вычту из того, что тебе причитается. — Крышка с шумом захлопнулась. — Несите все это на борт, с рассветом мы отплываем.
 Марию чуть не укачало, пока сундук несли на корабль, но она боялась пошевелиться, стараясь не думать о неприятном ощущении в желудке. Сундук с шумом опустили на пол, и все стихло.
 Мария долго вслушивалась в наступившую тишину и, наконец решив, что опасность миновала, осторожно подняла крышку и выглянула наружу. Увидев вокруг сундуки, бочки и тюки, она поняла, что находится в трюме “Санто Кристо”.
 Впервые за много дней слабая улыбка появилась на ее лице. Она ловко вылезла из сундука и, удобно устроившись на мешке с зерном, огляделась вокруг. И все-таки ей повезло! Она на борту “Санто Кристо”! Она плывет домой!

 Глава 2

 Мария Дельгато была не единственной, кто отправился в плавание в ту теплую августовскую ночь 1664 года. По другую сторону Ла-Манша в устье Темзы жил суетной и шумной жизнью большой лондонский порт.
 Из остановившейся у лондонского причала великолепной кареты вышел Габриэль Ланкастер и, стоя у распахнутой дверцы, внимательно и неторопливо рассматривал стоявшее невдалеке на якоре торговое судно. Утром “Ворон” покинет порт и возьмет курс на Ямайку, где находится английское поселение Порт-Рояль. Не прошло и полугода, как он женился, и сейчас его молодая жена Элизабет и шестнадцатилетняя сестра Каролина мирно спали, уютно устроившись в большой каюте, которая на протяжении семи недель пути будет их домом. Имущество семьи и товары, которые Габриэль собирался продать в Порт-Рояле, — изделия из стекла, бумага, домашняя утварь, оружие, одежда — все это разместилось в трюме.
 Габриэль никогда не чувствовал призвания к торговле. Ланкастеры издавна были воинами. Но поскольку корабль был подарен ему самим Карлом II и к тому же на Карибских островах постоянно ощущалась нехватка многих товаров, Габриэлю казалось совершенно естественным и разумным воспользоваться предоставившейся возможностью. Ведь новые земли на Ямайке, милостиво дарованные ему королем, не сразу станут приносить доход, а семье нужны будут средства для существования. Кроме того, вчера вечером Элизабет сообщила ему приятную новость, и вскоре у них возникнут дополнительные расходы.
 Габриэль улыбнулся своим мыслям. Каким же солидным и основательным он стал в тридцать лет! Он женат, скоро станет отцом и к тому же собирается вести спокойную жизнь плантатора, мирно выращивая сахарный тростник в одной из самых чудесных долин Ямайки. Как все это не похоже на изменчивую и опасную жизнь, которую он вел на протяжении последних восемнадцати лет!
 Ему было только двенадцать, когда в 1646 году его отец, сэр Уильям, мелкий чиновник при дворе Карла I, покинул Англию, отправившись за наследником престола принцем Уэльским в изгнание во Францию. В бурные годы последовавшей за этим гражданской войны, когда их поместья в Англии были конфискованы и “круглоголовые” под предводительством Оливера Кромвеля захватили власть в стране и казнили короля, Ланкастеры по-прежнему поддерживали роялистов. Они сопровождали принца в Шотландию в 1651 году, куда он отправился, чтобы короноваться на престол Карлом II, и были рядом с ним, когда войска только что коронованного короля потерпели жестокое поражение, нанесенное им отрядами Кромвеля в битве при Вустере. Как и многие их единомышленники, они вновь бежали во Францию, оставаясь преданными твоему монарху, готовые разделить с ним бедность и неуверенность в завтрашнем дне.
 К тому времени Габриэлю исполнилось восемнадцать. Более шести футов ростом, смелый до безрассудства, любитель приключений, он счел невыносимыми бездеятельность и крайнюю нужду, которую испытывали роялисты при французском дворе. Когда принц Руперт, командующий Жалкими остатками королевского флота, собрался в поход к берегам Вест-Индии, чтобы с монаршего соизволения заняться там каперством, а проще говоря, морским разбоем и таким образом пополнить королевскую казну, Габриэль сразу стал проситься под его начало и без промедления получил благословение не только отца, но и самого короля. Вот тогда-то Карибские острова в первый раз и пленили его своей красотой.
 Чистые манящие воды цвета бирюзы, пышная зелень усеянных пальмами островов и восхитительные краски малиново-багряных тропических закатов околдовали его. Долгие годы после возвращения из похода, когда он и его семья неизменно следовали за королем, с завидной настойчивостью путешествовавшим по различным дворам Европы, всегда и везде искавшим денег и поддержки в надежде вновь обрести утраченный трон, Габриэль с щемящей тоской вспоминал эти райские места. А в 16.60 году, после смерти Кромвеля и славной Реставрации, когда Карл II в конфиденциальной беседе с Ланкастерами завел речь о награде за все годы тяжкого изгнания, которое они разделили с королем, Габриэль первым заговорил о земле на одном из Карибских островов.
 Король был чрезвычайно доволен. Ему приходилось балансировать между двумя враждебными лагерями. Не желая больше распрей в стране, он не хотел выселять приверженцев Кромвеля с тех земель, которые в свое время были конфискованы у роялистов, и в то же время стремился воздать по заслугам своим преданным подданным. Одарив Ланкастеров щедрым куском земли на далекой Ямайке, он нашел практичное и разумное решение наболевшей проблемы.
 Остров Ямайка был отвоеван у испанцев еще в 1655 году во время правления Кромвеля. Солдаты под командованием генерала Роберта Венабля и адмирала сэра Уильяма Пенна высадились на остров, изгнав оттуда немногочисленных испанских поселенцев и небольшой отряд солдат. Исполненный решимости сохранить этот остров за Англией, сын Кромвеля, Ричард, с согласия своего родителя, приказал хватать мужчин и женщин прямо на улицах городов и сел Ирландии и отправлять их на Ямайку. Подобные действия не имели успеха — мужчины убегали и присоединялись к отрядам разбойников и пиратов, многие из оставшихся умерли от лихорадки, свирепствовавшей в тех местах, а Ямайка стала прибежищем для разного рода людей, скрывавшихся от правосудия. До недавнего времени только несколько английских поселенцев честно трудились там, возделывая землю. Но теперь король решил изменить ситуацию, заселив остров верными ему людьми, и Ланкастеры были первыми, кто собирался сделать это.
 Полные надежд и воодушевленные своими собственными планами, сэр Уильям и Габриэль отплыли на Ямайку" осенью 1661 года. Наконец-то у них будет постоянный дом, и первый раз за много лет они смогут подумать о будущем. Невзирая на плохие условия жизни в Порт-Рояле, жару и насекомых, они объехали весь остров и выбрали себе во владение двадцать тысяч акров девственного леса. Свою плантацию они назвали “Королевским подарком”, присмотрели место для постройки дома и купили рабов-африканцев, чтобы начать тяжелую работу по расчистке этого участка земли. Надо было сделать очень много, и оба полностью погрузились в работу, укрощая дикую плодородную землю и забыв обо всем на свете, тем более что никто не ждал их в Англии, кроме юной Королины, — леди Марта, жена сэра Уильяма, умерла много лет тому назад. Только в начале лета 1662 года они покинули Порт-Рояль и направились в Англию, чтобы забрать Каролину и оставшееся имущество на Ямайку. Тогда-то и произошла трагедия.
 Габриэль сурово сдвинул брови, и на его скулах заиграли желваки. С тех пор прошло два года, но воспоминание о смерти отца по-прежнему приносило ему неизмеримую боль. Его мучила не находившая выхода жажда мести. Единственным утешением было сознание, что дон Педро Дельгато умер от ран, которые сэр Уильям успел нанести ему до того, как острый испанский клинок оборвал его жизнь.
 Удача изменила Ланкастерам с самого начала. Корвет, на котором они плыли, наткнулся на караван испанских судов, перевозивших добытые в Вест-Индии сокровища и следовавших в Испанию под охраной военных кораблей. Маневрируя, можно было бы перехитрить противника, будь они один на один, но против английского корвета стояла целая испанская эскадра. Капитан “Гриффина” сделал все возможное, чтобы уйти от врага, но ему не удалось ускользнуть от погони. Под ударами пушечных ядер испанского галеона грот-мачта корвета разлетелась в щепки, а сам он был взят на абордаж, и его палубу заполнили испанские солдаты. Экипаж “Гриффина” храбро сражался; Габриэль и сэр Уильям дрались на равных с моряками, но бой приобрел для Ланкастеров совсем иное значение, когда среди испанских солдат, ступивших на борт английского корабля, они увидели дона Педро и Диего.
 Зеленые глаза Габриэля помрачнели. Он вспомнил этот бой, ужас и ненависть, испытанные им при виде отца, поверженного доном Педро, свою слепую ярость, когда, сражаясь как безумный он пробивался к отцу, и страшную боль, "пронзившую его, когда он понял, что отец мертв. В этот момент что-то внутри него умерло, но он как одержимый продолжал биться, хотя было ясно — надежды на спасение нет и только чудо могло бы помочь “Гриффину” и его команде. Даже схватка с Диего Дельгато не вызвала в нем никаких эмоций, и только слабая вспышка чувства, отдаленно напоминавшего удовлетворение, промелькнула в его сознании, когда острый клинок полоснул испанца по лицу. С пронзительным криком Диего упал на залитую кровью палубу, но Габриэль не смог нанести последнего удара, ему пришлось отбиваться от испанских солдат, и в неразберихе боя он потерял Диего из виду.
 Он не помнил, как долго длилось сражение. Тогда ему казалось, что прошло много часов. От постоянных выпадов и ударов болела правая рука, но он продолжал драться, прокладывая себе дорогу среди испанских солдат и пытаясь найти дона Педро, но безуспешно. В какой-то момент ему вдруг показалось, что на палубе корвета испанских солдат стало намного меньше, а потом до его сознания вдруг дошло, что ветер и течение медленно относят “Гриффин” в сторону от испанского корабля. Кому-то чудом удалось перерубить канаты, и расстояние между кораблями постепенно увеличивалось. Крик радости вырвался у английских моряков, и они с новой силой вступили в бой с оставшимися на борту испанцами.
 Когда на горизонте вдруг появился большой и хорошо вооруженный пиратский фрегат, все решили, что фортуна наконец-то улыбнулась “Гриффину”. У испанцев появилась более серьезная добыча, чем безобидный корвет, и англичанам удалось отбить свой корабль, взяв в плен оставшихся на борту испанцев. Потрепанный “Гриффин” благополучно вернулся в гавань Порт-Рояля. Но здесь Габриэля ждало разочарование — среди взятых в плен испанцев он не обнаружил ни дона Педро, ни Диего. С тяжелым чувством похоронил он отца в той самой земле, которую всего несколько месяцев назад они с радостью получили во владение. Стоя у отцовской могилы, Габриэль поклялся, что Дельгато не сойдет с рук это злодеяние. Он отомстит за отца. За его смерть они заплатят своей кровью.
 — Габриэль! — приятный женский голос, прервав мрачные воспоминания, вернул его к действительности. — Вот уж никогда бы не поверила, что ты можешь расстаться со мной таким образом, — тихо и вкрадчиво сказала Талия Давенпорт. — Я надеюсь, ты в состоянии оставить свои нелепые представления о чести хотя бы на одну ночь. Твоя Элизабет никогда не догадается об этом. Она же знает, что король ложится поздно и домой ты обычно возвращаешься с рассветом. Поедем со мной.., мне по ночам так одиноко без тебя. Давай сегодня снова станем любовниками. Поедем…
 Габриэль тихо вздохнул. Нет, он не собирается принимать предложение Талии. До того, как девять месяцев назад он решил жениться и сделал предложение юной Элизабет Лэнгли, Талия Давенпорт была его любовницей. Им было хорошо вместе, но и расстались они по-дружески. Этот элегантный экипаж, запряженный прекрасной четверкой лошадей, — его прощальный подарок.
 Талия так и не смогла понять, что он расстался с ней просто потому, что собирался жениться. Овдовев три года назад в возрасте двадцати двух лет, красивая, безнравственная и абсолютно беспринципная, Талия быстро отбросила понятие о верности покойному супругу и стала одной из тех беззаботных бабочек, которые весело порхали при дворе тогда еще холостого Карла II. Габриэль подозревал, что она не раз согревала постель самого короля, но, поскольку эта женщина не вызывала в нем собственнических чувств, он решил не придавать ее похождениям большого значения. Его даже забавляло, что, пытаясь сохранить их прежние отношения, Талия в качестве самого убедительного примера приводила поведение короля. Ведь возобновил же король отношения со своей бывшей любовницей Барбарой Вильерс вскоре после женитьбы на инфанте Катарине Португальской два года назад. И если уж король не видит ничего дурного в том, чтобы иметь любовницу…
 Но все это было еще до его женитьбы на Элизабет. Возвращаясь сегодня поздно вечером из Уайтхолла после прощальной аудиенции у короля, Габриэль был искренне уверен, что Талия из чисто дружеских побуждений вызвалась довезти его до гавани. Как наивно он рассуждал! Разве могут быть простыми любые отношения с женщиной?
 В этот момент в дверном проеме кареты показалось обрамленное вьющимися рыжими волосами красивое лицо Талии Давенпорт. Как много сулил взгляд прекрасных карих глаз, какая обольстительная улыбка играла на сочных алых губах!
 — Ну, Габриэль, скажи, что ты едешь со мной. Я так хочу этого. В моей постели не было никого, равного тебе. — Ее жадный взгляд блуждал по его высокой, статной фигуре, останавливаясь то на широких плечах, обтянутых атласным камзолом, то на отделанных кружевами панталонах, то на шелковых чулках, облегавших его мускулистые икры. Держа в руке широкополую шляпу, украшенную огромным страусовым пером, он стоял перед ней такой сильный, такой красивый, что Талия была почти уверена — если он не уступит ее мольбам, она просто умрет.
 — Мне тебя ужасно не хватало все эти месяцы. Что значит для твоей жены какая-то ночь? Ты будешь принадлежать ей до конца дней, а у меня есть только эта ночь Восхищаясь ее артистическим дарованием и в то же время чувствуя всю неловкость создавшейся ситуации, Габриэль довольно сухо сказал — Тебе не кажется, Талия, что ты несколько переигрываешь? Из самого достоверного источника, то есть от тебя, мне известно, что последнее время ложе с тобой делил лорд Рочестер, а его мужские достоинства и отвага в любовных делах хорошо известны Я просто не могу поверить, что тебе так не хватает моих объятий.
 — Ну почему ты так упрям? Ведешь себя так, будто и впрямь любишь свою жену.
 Лицо Габриэля стало суровым, а в голосе зазвучали стальные нотки.
 — Мы не станем касаться моей жены. Талия была недовольна разговором — он протекал совсем не так, как ей бы того хотелось. Больше всего ее раздражала неприступность Габриэля — он оставался глух к ее мольбам, а она не привыкла чтобы ее отвергали.
 — Подумаешь! Она такая же женщина, как и все остальные. И то, что благородный Габриэль Ланкастер женился на ней, вовсе не делает ее святой. Но, возможно, я и ошибаюсь, — добавила Талия, насмешливо улыбнувшись. — Возможно, ты просто угодил под каблук.
 Габриэль внимательно посмотрел на нее.
 — Спокойной ночи, Талия. Благодарю тебя за то, что позволила своему кучеру довезти меня до порта.
 Тонкие пальчики Талии непроизвольно сжались в кулак. Он действительно отказывался от нее. Еще никто не отвергал Талию Давенпорт.
 Движимая оскорбленным самолюбием, она гневно бросила ему:
 — Черт с тобой! Ты всегда был самонадеян и заносчив. Это своего рода талант, и в этом доля твоей привлекательности, но каково с тобою жить бедняжке Элизабет!
 — Благодарю, она всем довольна, — не без сарказма заметил Габриэль.
 Задыхаясь от переполнявшей ее злости и потеряв над собой контроль. Талия крикнула:
 — Я уверена, что ты не любил ни одну из женщин, и мне было бы очень интересно знать, какие чувства испытает Элизабет, когда обнаружит, что все, чем она владеет, — это лишь твое тело, что у тебя нет сердца.
 Габриэль ничего не ответил. Он вежливо поклонился и направился в ту сторону, где стоял “Ворон”. Вынести это было выше ее сил.
 — Я молю Господа, Габриэль, — кричала она ему вслед с нескрываемой злобой, — чтобы однажды ты встретил женщину, которая будет тебе недоступна. И если Господь добр, она разобьет твое сердце.
 Он не мог сдержаться и, хотя понимал, что не нужно этого делать, повернувшись к Талии, спокойно сказал:
 — Но позвольте, миледи, вы же только что сказали, что у меня нет сердца.
 В ответ он услышал возглас, полный ярости и негодования, а затем раздался стук колес удаляющегося экипажа. Ну и язык же у этой мегеры! Слава Богу, что у Элизабет спокойный и мягкий характер.
 Поднявшись на палубу, он кивнул вахтенному матросу и направился на корму, где находилась каюта. Не зажигая света, Габриэль снял шляпу, положил ее на небольшой комод, стоящий около двери, и огляделся. В сумерках он с трудом разглядел кровать, где спала его сестра, а в другом конце каюты — легкую перегородку, которую соорудили совсем недавно, создав им с Элизабет что-то наподобие маленькой спальни. Стараясь не шуметь, он подошел к кровати Каролины и, пытаясь рассмотреть лицо сестры, склонился над ней. Ее чудесные светлые волосы рассыпались по подушке, пушистые ресницы лежали на щеках как два темных веера. Во сне она казалась еще совсем ребенком, и, вглядываясь в ее лицо, Габриэль опять засомневался в том, что поступает правильно, увозя сестру с собой на Ямайку. Он вздохнул. Каролина была всего на два года моложе его жены, но вопроса, брать или не брать с собой Элизабет, у него не возникало.
 Каролина неожиданно зашевелилась, как будто чувствуя его присутствие, и открыла глаза. Узнав брата, она спросила шепотом:
 — Ты только что вернулся?
 — Да, — так же тихо ответил Габриэль. — Извини, я не хотел будить тебя.
 — Ничего. Я так волнуюсь перед завтрашним отплытием, что удивляюсь, как я вообще уснула.
 — Каролина, — Габриэль серьезно посмотрел на нее, — ты действительно рада тому, что отправляешься на Ямайку вместе со мной и Элизабет? Может быть, тебе лучше остаться здесь с сестрой отца?
 — Остаться с тетей Амандой! Никогда! — решительно заявила Каролина.
 — Ну что ж, тогда в путь, — сказал он, улыбнувшись. Поговорив с сестрой еще несколько минут, Габриэль отправился к себе за перегородку. Глядя на спокойное лицо спящей жены, он думал о том, что, возможно, прежде чем везти женщин, ему нужно было поехать туда самому и убедиться, что дом готов. Довольно долго там практически не будет нормальных условий для существования, а Элизабет — такое нежное создание, к тому же она ждет их первого ребенка. На какое-то мгновение он погрузился в мечты о будущем, представил, как будет держать на руках своего первенца, и, улыбнувшись своим мыслям, стал раздеваться.
 Элизабет спала так крепко, что даже не шелохнулась, когда он ложился под одеяло. Габриэль нежно обнял жену, поцеловал ее в затылок и, повернувшись на бок, попытался уснуть. Это оказалось совершенно безнадежным делом. Он был так взволнован предстоящим путешествием, в голове роилось столько планов на будущее, что ни о каком сне не могло быть и речи. Проворочавшись в постели добрых полчаса и оставив всякую надежду заснуть, Габриэль встал, оделся и вышел на палубу. Глядя на мутные воды реки, с шумом бьющиеся о борт “Ворона”, он думал о словах, сказанных Талией. В них было слишком много правды.
 Габриэль действительно не любил свою жену, испытывая к ней лишь нежность. Он никогда бы не позволил себе поступить бесчестно по отношению к ней, но он не любил ее, и ему казалось, что вряд ли когда-нибудь полюбит. Она замечательная женщина, и он будет ей хорошим мужем, даже если между ними никогда не возникнет то головокружительное и всепоглощающее чувство, какое испытали его родители.
 До последних дней жизни сэр Уильям любил свою покойную жену леди Марту, и Габриэлю казалось, что отец так до конца и не оправился после ее кончины семь лет назад. Он всегда знал, что родители очень любили друг друга. Ланкастеры вообще слыли однолюбами, но когда разговор заходил о нем, он предпочитал отмалчиваться или отшучиваться. Талия была недалека от истины, сказав, что он никого не любит. Он действительно не любил никого, кроме сестры и матери. Нет, женщин он обожал и порой настойчиво их домогался, но ни одна из них не заронила в его душу искру глубокого чувства. “Возможно, Талия права, — подумал он с горестной усмешкой, — у него просто нет сердца. Да, скорее всего она права”. Ему бы не хотелось испытать ту боль, которую пережил сэр Уильям, когда умерла леди Марта, и если это непременная часть глубокого чувства, то он как-нибудь проживет без него. Пусть поэты слагают стихи о любви, а его врасплох не застанешь. Кроме того, он женат на очаровательной молодой женщине и собирается быть верным данному обету. Верность и преданность всегда были отличительными чертами Ланкастеров. Он, несомненно, обладал всеми качествами, свойственными его предкам, за исключением одного — способности любить. Габриэль в раздумье пожал плечами. Может быть, оно и к лучшему. Насколько он мог судить, любовь иногда стоила слишком дорого. Он прекрасно обойдется и без нее.
 Он устало зевнул и, не торопясь, вернулся в каюту. На этот раз он заснул прежде, чем его голова коснулась подушки.
 Когда заря нового дня начала разгораться над гаванью, робкий поцелуй Элизабет разбудил его. Он с готовностью повернулся к ней и, к своему удивлению, обнаружил, что она уже встала и оделась. В полудреме он с нежностью смотрел на жену, на ее огромные серые глаза, полные нежные губы. Ее густые русые волосы были аккуратно уложены в пучок, и только несколько случайно выбившихся прядей вились около ушей и вокруг лба. Одета она была в скромное платье из голубой ткани, и чистый белый передник почти полностью закрывал юбку.
 — Уже сейчас пытаешься почувствовать, что значит быть работящей женой плантатора, моя дорогая?
 Габриэль откинул одеяло и встал. Увидев его сильное обнаженное тело, Элизабет смущенно зарделась. После шести месяцев замужества она все еще никак не могла привыкнуть к тому, что этот статный, удивительно обаятельный мужчина — ее муж, отец ее будущего ребенка.
 Высокая и стройная, хорошо сложенная, Элизабет не слыла красавицей, но была очень миловидна. Ее отец был старым другом сэра Уильяма, и разговоры о возможности двух семей породниться между собой велись постоянно, сколько она себя помнила. Но Элизабет никогда не думала, что кто-нибудь хоть отдаленно напоминающий Габриэля Ланкастера появится в ее жизни, и когда он сделал ей предложение, она чуть не лишилась чувств от восторга. Она обожала его, и за шесть месяцев их семейной жизни он ни разу не позволил ей усомниться, что она самая счастливая женщина на свете. Габриэль Ланкастер, имеющий возможность выбрать любую женщину в королевстве, взял в жены именно ее!
 Из-за перегородки до них донесся голос Каролины:
 — Габриэль, Элизабет! Вставайте! Мы отплываем! Корабль выходит из гавани! Поторопитесь, может быть, мы увидим Лондон в последний раз!
 Габриэль ответил ей шуткой и быстро оделся. Ополоснув лицо водой из кувшина, который держала наготове Элизабет, он небрежно причесал свои темные волосы и, схватив жену за руку, потащил ее вслед за собой. Полные восторгов и ожиданий, они присоединились к Каролине.
 "Ворон” медленно двигался вниз по течению Темзы, и, стоя на палубе, они все вместе наблюдали, как вдали постепенно исчезали башни и шпили Лондона. Ланкастеры покидали родной дом, оставляя все, что было им знакомо и дорого. И в который уже раз Габриэль подумал о серьезности сделанного им выбора.
 Что он знает о жизни плантатора? Сможет ли обеспечить нормальную жизнь своим женщинам? Заботиться о них? Будут ли они счастливы на Ямайке?
 Как будто чувствуя его сомнения, Каролина посмотрела на брата ясными голубыми глазами и весело сказала:
 — О, Габриэль! Я так взволнована, так счастлива! Мне хочется увидеть Ямайку прямо сейчас. Я не представляю, как я переживу все эти долгие недели пути — так мне хочется попасть туда.
 Каролина была очень похожа на отца: те же ланкастерские сапфировой синевы глаза и такие же, как у сэра Уильяма, золотистые волосы. Габриэль больше напоминал мать. У него были иссиня-черные волосы и удивительные изумрудно-зеленые глаза. Несмотря на такое различие в облике, родство их не вызывало сомнений: оба высокие, с резко очерченными черными бровями; да и в тонких чертах брата и сестры было много общего. Несмотря на разницу в возрасте, между ними существовали очень нежные отношения, которые стали еще теснее после смерти родителей.
 Долго стояли они на палубе “Ворона”, глядя на удаляющийся за линию горизонта Лондон. Потом все вместе, как по команде, повернулись в сторону Ла-Манша. Там вдали ждало их будущее, и каждый представлял его по-своему. Но никто из них не ведал, что в то же самое время по Другую сторону Бискайского залива поднимал паруса испанский корабль “Санто Кристо”, встреча с которым в скором времени принесет им боль и страдание.

 Глава 3

 Громкие голоса, неожиданно раздавшиеся совсем рядом, разбудили Марию. От испуга у нее перехватило дыхание и бешено забилось сердце. Она вскочила с мягкой постели, устроенной среди мешков с зерном, и спряталась за грудой обтянутых кожей сундуков.
 С тех пор как Мария попала на корабль, она выбирала место для ночевки с особой осторожностью. Чаще всего это были укромные уголки в дальних концах трюма. Но в этот вечер было нестерпимо жарко и душно, и она уснула, не приняв обычных мер предосторожности. Мешки с зерном, которые служили ей постелью, были разложены на виду, и любой заглянувший в трюм мог увидеть ее. Негодуя на собственное легкомыслие, она с опаской смотрела на двух спускавшихся вниз мужчин.
 Солнечные лучи никогда не проникали в темный и мрачный трюм галеона, но за время пути Мария постепенно привыкла к этому затхлому, угрюмому месту и утешала себя тем, что с каждым часом вероятность быть пойманной и отправленной обратно в монастырь становится все меньше. Скоро они должны сделать остановку на Канарских островах, но если ее обнаружат раньше… Больше всего она боялась именно этого, потому что, если такое действительно случится, Диего немедленно отправит ее обратно первым же кораблем, следующим в Испанию.
 Как она ни старалась растянуть скудный запас провизии, он таял на глазах, и Мария прекрасно понимала, что через какое-то время ей придется покинуть свое убежище, иначе она умрет с голоду. Она научилась определять время по шуму и движению на верхней палубе, и по ее приблизительным подсчетам корабль был в пути уже несколько дней. До Канарских островов оставалось совсем немного, и как только они минуют их, она сможет дышать свободнее — даже Диего не повернет тогда обратно.
 Разбудившие ее матросы спустились в трюм за новой бочкой пресной воды, и Мария из своего укрытия наблюдала, с каким трудом они тащили ее вверх по ступеням. Ей просто повезло, что воду хранили именно здесь, потому что маленькой бутылочки вина хватило ненадолго, и с тех пор, как она опустела, Мария брала воду из стоящих в трюме бочек с пресной водой.
 Когда мужчины наконец выкатили бочку наружу, в трюме опять наступила тишина. Мария села на корточки и облегченно вздохнула. О Боже! Ну и напугалась же она! Не хватало только, чтобы ее нашли и отвели к Диего…
 Мысль о том, что рано или поздно она неизбежно предстанет перед братом, не доставляла ей удовольствия. Более того, стоило ей представить, в каком гневе будет Диего, когда обнаружит ее на корабле, мурашки начинали бегать по спине. Она вспомнила, что в прошлый раз он грозился побить ее. Как он поступит теперь? Мария не хотела думать об этом и гнала прочь грустные мысли. Гораздо приятнее было мечтать о том, что скоро она снова увидит свой дом. Что бы ни сделал Диего, она вытерпит все, только бы попасть туда.
 Время тянулось медленно и однообразно, и мысль о предстоящей встрече с братом становилась все тягостнее. В трюме было грязно, и Мария вся испачкалась, а ее и без того ветхая одежда местами порвалась. Запас еды кончился как раз в тот день, когда “Санто Кристо” покинул Канарские острова, и в последующие три дня у нее не было во рту ни крошки. Потихоньку слабея, Мария начала думать о том, что раз Канарские острова остались позади, то теперь у нее больше нет повода прятаться от брата. Оставаться здесь до конца путешествия было невозможно — она просто умрет от голода раньше, чем корабль достигнет Эспаньолы. И в знак согласия с ее мрачными рассуждениями желудок издал голодное урчание. Мария жалобно поморщилась, затем встала и медленно, но решительно направилась к лестнице, ведущей на верхнюю палубу. Будь что .будет.
 Перед тем как поставить ногу на нижнюю ступеньку, она еще плотнее нахлобучила старую шляпу с обвислыми полями, убрала под нее волосы и задумалась. Было известно, что с матросами на большинстве галеонов обращались очень дурно, но и они, в свою очередь, славились своей ненавистью и жестокостью по отношению к капитанам. А что если, выйдя на палубу, она попадет в руки одного из этих головорезов? Ведь она была безоружна, если не считать маленького кинжала. Нет, думать надо о том, как обойдется с ней Диего, а вовсе не о том, что случится, попади она в руки человека, имеющего все основания ненавидеть ее брата.
 По солнечным лучам, с трудом пробивавшимся сквозь щели люка, она поняла, что еще не вечер, но какое это время дня, определить не могла. И самое главное, она не имела ни малейшего представления, где в этот момент находится Диего. Мария замешкалась у крышки люка. Обратного пути уже не будет. Выйдя на палубу среди бела дня, она вряд ли останется незамеченной. И страшно подумать, что произойдет, если рядом не окажется Диего или кого-то из его офицеров… Она с трудом проглотила подступивший к горлу комок и, откинув крышку люка, ступила на палубу.
 В этот момент удача оставила ее. Проходивший мимо рослый матрос заметил притаившуюся около люка маленькую фигурку.
 — Черт побери! — крикнул он сиплым голосом. — Что ты там делаешь? — И, подозрительно сощурившись, направился к ней.
 Глядя на него широко раскрытыми от страха глазами, Мария не могла вымолвить ни слова и, первый раз за все время потеряв самообладание, бросилась бежать, истошным голосом зовя на помощь брата.
 Она бы непременно ускользнула от своего преследователя, но яркий солнечный свет ослепил ее, и Мария застыла на месте, беспрестанно моргая и ничего не видя перед собой. Большие ладони тяжело легли ей на плечи и повернули лицом к тому, чьей добычей она стала. От резкого движения шляпа ее слетела, и длинные черные волосы рассыпались по плечам.
 — Бог ты мой! Женщина! — изумленно заорал матрос. Услышав его крик, к ним заспешили другие, и, увидев их хмурые лица, Мария начала отчаянно вырываться из крепко державших ее рук. В солнечных лучах сверкнула сталь маленького кинжала — последняя, как казалось Марии, попытка освободиться из этих тисков, — и его острие впилось в одну из сжимавших ее ладоней. Раздался громкий крик, полный боли и удивления, и Мария оказалась на свободе.
 Но это мало что изменило в ее положении. Она по-прежнему стояла, прижатая к поручням, позади были только глубокий океан и высокое безоблачное небо, а перед ней толпа озлобленных матросов. Всматриваясь в эти недружелюбные, а то и жестокие лица, Мария все крепче сжимала кинжал. Она не чувствовала страха, только твердость и решимость.
 Морской ветер трепал ее спутанные черные волосы, а мятая и грязная мальчиковая одежда подчеркивала хрупкость ее девичьей фигурки. Решительность, с какой она сжимала кинжал, совершенно не сочеталась с почти сказочной красотой ее лица. Весь ее, вид — напряженный взгляд ярких синих глаз, плотно сомкнутые губы, вызывающе вздернутый подбородок — ни у кого из столпившихся вокруг мужчин не вызывал сомнения в том, что она будет яростно сопротивляться, если только кто-нибудь попытается дотронуться до нее.
 Так они и стояли друг против друга: ни матросы, ни Мария не решались сделать первый шаг, плохо представляя себе, что за этим последует. В толпе послышался глухой ропот, и Мария почувствовала, что еще немного, и они все разом бросятся на нее. Пальцы, сжимавшие рукоятку кинжала, побелели от напряжения.
 — Черт побери! Что здесь происходит? — раздался со шканцев повелительный голос.
 Мария узнала его и едва не лишилась чувств от нахлынувшего на нее счастья. Она спасена! И это не Диего. Голос принадлежал Рамону Чавесу, двоюродному брату Диего и второму человеку на корабле.
 Лучшего нельзя было и желать.
 Матросы неохотно расступились, давая ему дорогу. Большие серые глаза Рамона стали еще больше, когда он увидел ее.
 — Боже мой! Мария! Ради всего святого, что ты здесь делаешь?
 — Вместе с вами иду на Эспаньолу, — сказала она, смущенно улыбнувшись.
 Рамон многозначительно вздохнул и, повернувшись к собравшимся вокруг, спокойно сказал:
 — Все за работу. Ничего не произошло. Просто любимая младшая сестра капитана решила своим неожиданным появлением преподнести ему сюрприз.
 В толпе раздались ехидные смешки, но по тому, как быстро и охотно люди подчинились его приказу, было очевидно, что Рамон пользовался среди них уважением. Нисколько не стесняясь его присутствием, они открыто злорадствовали по поводу неудовольствия, которое вызовет у Диего появление сестры.
 — Может быть, ты объяснишь мне, в чем дело.., до того, как мы пойдем к Диего? — сказал Рамон несколько раздраженным тоном.
 Матери Рамона и Диего были родными сестрами, и Мария всю жизнь считала его членом своей семьи, хотя формально они не состояли в родстве.
 Поместье Чавесов на Эспаньоле находилось всего в нескольких милях от ее дома., и Мария провела много чудесных дней и вечеров в большой и дружной семье Рамона. Его сестра Хустина была ее лучшей подругой, и Марии всегда хотелось, чтобы Диего относился к ней, Марии, так же нежно и заботливо, как Рамон относился к сестре.
 — Голубка моя, если ты хочешь, чтобы я помог тебе, расскажи мне, что все это значит.
 — О Рамон! Я вынуждена была так поступить!
 Иначе он оставил бы меня в этой ужасной стране. У меня не было выбора, поверь мне! Я ненавижу Испанию и больше всего на свете хочу попасть домой. Я так просила его, так умоляла… Рамон, я была готова сделать все, что бы он ни попросил, но он ничего не хотел слышать. — Обида и негодование переполняли ее. — Он все еще надеется выдать меня замуж за дона Клементе. Я должна была что-то предпринять. Ты понимаешь меня?
 Грустная улыбка тронула губы Рамона. Он хорошо знал семью Дельгато и прекрасно представлял себе ситуацию. Он был бы удивлен гораздо больше, если бы Мария не совершила нечто подобное. Он даже как-то поругался из-за нее с Диего, и с тех пор отношения между кузенами стали довольно прохладными. Так как Диего был опекуном Марии, а она сама никогда не обращалась к Рамону за помощью, он старался не вмешиваться в отношения брата и сестры. Но сейчас дело принимало совсем другой оборот.
 — Я-то понимаю, — сказал он, с сочувствием глядя на нее, — а вот поймет ли Диего?
 Глаза Марии наполнились ужасом, и Рамон пожалел о том, что упомянул имя брата.
 — Не огорчайся, моя голубка. Я не позволю ему обижать тебя. В конце концов, не выкинет же он тебя за борт на съедение акулам, даже если и пообещает сделать это. — И, взяв ее за руку, ласково добавил:
 — Пойдем найдем тебе какую-нибудь одежду и попробуем тебя отмыть. А то Диего учует твое присутствие раньше, чем увидит тебя.
 Через час, вымывшись и переодевшись, Мария сидела в каюте Рамона, с нетерпением ожидая его прихода. Он приказал принести несколько ведер теплой воды, и, хотя это была не настоящая ванна, она впервые за много дней испытала чувство наслаждения, а ее тщательно вымытые волосы, высыхая, завились непослушными кольцами. Рамон отыскал и подобающую одежду. На ней была изящная сорочка, которая предназначалась Хустине, воздушная нижняя юбка, отделанная фландрскими кружевами, которую он вез в подарок замужней сестре Хуаните, приятно шелестела при каждом шаге, а на ноги она надела маленькие шелковые туфельки, которые Рамон купил для своей младшей сестры Консуэло. Лиф из великолепного розового шелка с пышными рукавами дополняла длинная тяжелая желтая юбка из той же ткани. Этот наряд Рамон вез для старшей сестры, и если верх был как раз впору худенькой и изящной Марии, то юбка оказалась длинна и волочилась по полу.
 — Я всегда знала, что твоя сестра Хосефа старше меня и Хустины, но я никогда не думала, что она такая высокая, — сказала Мария, растерянно глядя на слишком длинную юбку.
 — Это не она такая высокая, моя голубка, — сказал Рамон, насмешливо оглядывая Марию, — это тебе надо немного подрасти.
 Мария скорчила смешную гримасу, и лицо Рамона на какое-то мгновение осветила улыбка.
 — Рано нам веселиться, — сказал он серьезно. — Ведь встреча с Диего еще впереди, я должен обязательно сказать ему, что ты на корабле. — И, увидев беспокойный взгляд Марии, добавил:
 — Не волнуйся, я не дам тебя в обиду.
 Мария согласно кивнула головой, и по тому, как потемнели ее глаза, Рамон понял: она не очень верит ему.
 — Не бойся, ни я, ни мой отец никогда не позволим Диего увезти тебя с Эспаньолы. Мы не смеем посягать на права, которые Диего имеет на тебя по закону, но пока ты была в Испании, мы часто вспоминали тебя, — Рамон улыбнулся. — Хустина не давала нам покоя. И мы решили, что когда я снова приеду в Испанию, то обязательно поговорю о тебе с кузеном. — Он усмехнулся. — Я действительно разговаривал с ним и, к своему стыду, должен признать: ему удалось убедить меня в том, что ты счастлива. Да и ты хороша, моя голубка, — кто уверял меня во время нашей встречи два месяца тому назад, что все в порядке и ты всем довольна?
 — Конечно, мне надо было рассказать тебе правду, — неохотно проговорила Мария, — но я никогда не думала, Рамон, что Диего окажется настолько бесчувственным и бессердечным. Мне не хотелось, чтобы окружающие знали, насколько я несчастна, потому что это могло повредить репутации брата. К тому же, — еле слышно продолжала она, — я не думала, что ты воспримешь это всерьез, а уж тем более попытаешься помочь.
 — Смотри, чтобы ложное чувство преданности опять не подвело тебя. Ну а теперь я должен пойти и разыскать Диего. Хорошо, если он сумеет правильно оценить ситуацию. Он, конечно, твой опекун, но все же мой отец приходится ему дядей и, надеюсь, имеет на него некоторое влияние. Мы не позволим ему сделать тебя несчастной. — И Рамон ушел искать Диего.
 Время шло, никто не появлялся, и Мария начала беспокоиться. Что он там наговорил Диего? И самое главное, как брат воспринял новость о ее присутствии на борту?
 Все стало ясно, когда через несколько минут тяжелая дверь с шумом распахнулась и в каюту вошел Диего. Лицо его было перекошено от гнева, и даже шрам над бровью побелел от напряжения. Вслед за ним появился Рамон, но в каюту не вошел, а остался стоять в дверях с нарочито беззаботным видом, хотя взгляд его напряженно следил за происходящим. Мария была благодарна, что он не оставил ее в такой трудный момент, Диего даже не пытался скрыть своей ярости.
 — Как ты посмела это сделать? — заорал он, исподлобья глядя на сестру, и, не в состоянии больше сдерживаться, поднял хлыст, чтобы ударить ее. Вовремя уловив его движение, Рамон перехватил поднятую руку и, крепко сжав ее, спокойно сказал:
 — Не смей, брат, потому что, если ты ударишь ее, я буду вынужден ударить тебя.
 Оба брата были непривычно высокими для испанцев, и, хотя Рамон был немного выше Диего, по силе они не уступали друг другу. В какой-то момент Марии показалось, что эта стычка добром не кончится, но Диего с большим усилием взял себя в руки и прорычал:
 — Хорошо, я не буду ее бить, хотя она этого заслуживает. — И, повернувшись к Марии, добавил:
 — Ты очень разозлила меня своим поступком. Имей в виду, что только благодаря заступничеству Рамона я не выкинул тебя за борт. С этого момента, — сказал он со злой усмешкой, — обязанности твоего опекуна берет на себя мой кузен. Пусть теперь он попробует прибрать тебя к рукам. Я не желаю тебя знать до тех пор, пока мы не придем на Эспаньолу. Моли Бога, Мария, чтобы мой гнев остыл к тому времени, и помни, — он бросил на Рамона вызывающий взгляд, — что мой кузен не всегда будет рядом с тобой.
 Резко развернувшись на каблуках, Диего вышел вон. В комнате воцарилась тишина, но ни Рамону, ни Марии она не казалась гнетущей. Мягко прикрыв дверь, Рамон повернулся к Марии и улыбнулся ей.
 — Мне кажется, что я, по крайней мере временно, стал твоим опекуном.
 Мария весело рассмеялась и, подбежав к Рамону, обняла его.
 — О Рамон! Я так испугалась! Я решила, что ты действительно будешь с ним драться.
 Ласковым жестом он взъерошил ей волосы.
 — Девочка моя, твой брат никогда не затеет со мной драку, потому что заранее знает, что потерпит поражение. Принести тебе что-нибудь поесть?
 Она радостно закивала, и Рамон отправился на камбуз в поисках еды. Оставшись одна, Мария от счастья закружилась по каюте. Наконец-то она может чувствовать себя в безопасности! Диего остался с носом, и какое бы ужасное наказание он ей в итоге ни определил, все это было где-то далеко и об этом не хотелось даже думать.
 Тем временем “Санто Кристо” уходил все дальше и дальше от Испании, и Мария с каждым днем все увереннее и спокойнее чувствовала себя на корабле. Ее не оставляли одну — Рамон или кто-нибудь из младших офицеров постоянно сопровождал ее, каждое ее желание моментально выполнялось. Рамон нашел себе другое пристанище, и Мария жила теперь в его каюте. Он очень серьезно относился к своим обязанностям опекуна, и если был занят, то просил кого-то, кому он безусловно доверял, побыть около нее. Он познакомил ее со всеми офицерами и теми членами экипажа, кого, как он считал, ей надо было знать. В томительные часы, казалось, бесконечного плавания он, как мог, развлекал ее, показывая дельфинов, резвящихся поблизости, или рассказывая об идущих тем же курсом других кораблях испанского каравана, чьи опознавательные знаки были легко различимы.
 Поначалу Диего делал вид, что ее как бы не существует, но, поскольку он, Мария и офицеры команды ели за одним столом, его упорное нежелание замечать сестру выглядело, по меньшей мере, странным. Через неделю, когда раздражение Диего немного улеглось, он даже снизошел до разговора с ней. Постепенно ее пребывание на корабле стало все больше и больше занимать его. Рамон дипломатично отошел в сторону, уступив настоящему опекуну все его права. В отношениях брата и сестры пропала напряженность, они стали даже ровнее и мягче, чем когда-либо.
 Марию вполне устраивало существующее положение вещей. Она плыла домой и была бесконечно благодарна Рамону за покровительство. Но нельзя же заботу о ней навсегда переложить на него. Было совершенно очевидно, что со временем Диего так или иначе приступит к своим обязанностям, и Мария была счастлива, что отношения с братом так быстро наладились. Все-таки она любила его и очень хотела, чтобы он хоть немного изменился к лучшему, перестал быть таким черствым и непреклонным.
 Вероятно, Мария не чувствовала бы себя такой счастливой, если бы знала, какие планы зреют в голове у Диего. Его злость утихла только тогда, когда он сообразил, что в возвращении сестры на Эспаньолу есть свои преимущества.
 Тогда, в монастыре, он и сам верил своим словам, но сегодня у него не было никакой уверенности в том, что дон Клементе так легко забудет и простит нанесенное ему оскорбление. Придется приложить немало усилий, чтобы самовлюбленный кастильский дворянин простил Марии ее безобразную выходку. И Диего намеревался довести это дело до конца. Золото — вот что должно сыграть решающую роль! Золото, напоминал он себе, всегда было тем доводом, который заставлял людей забывать даже самые сильные оскорбления, а дон Клементе любил золото не меньше других. Диего был абсолютно уверен, что сумеет добиться своего. Дон Клементе будет вновь очарован Марией, когда увидит ее при других обстоятельствах.
 Даже Диего не мог не признать, что пребывание в Испании не пошло сестре на пользу. Она выглядела несчастной и подавленной, а ее природное обаяние потеряло свою яркость и неповторимость. Сейчас она стояла с Рамоном на палубе, и морской ветер играл ее длинными черными волосами, на щеках горел румянец, а сапфировой синевы глаза весело блестели. Наблюдая за ней и слушая, как беззаботно она смеется, Диего зловеще ухмыльнулся. Он был убежден, что мало найдется мужчин, которые смогли бы устоять перед ее природным обаянием, особенно если учесть, что, помимо обаяния и ангельской красоты, Мария обладала еще и большим состоянием.
 Чем больше Диего думал об этом, тем больше ему нравилась сложившаяся ситуация, но еще большее удовлетворение он испытывал при мысли о том, как без ведома Марии или Рамона пригласит дона Клементе приехать на Эспаньолу с весенним караваном судов. И если этот заносчивый дворянин хоть раз увидит Марию такой, какой ее сейчас видит Диего, он непременно изменит свое решение. Ну а как только они с Марией повенчаются… Диего даже потер руки, предвкушая это событие. Если они поженятся, тогда, имея поддержку столь влиятельного родственника, Диего непременно добьется своего.
 Богатый, но не очень знатный Диего был совершенно не удовлетворен своей жизнью. Он жаждал большего — большей власти, большего богатства. Особенно власти. Каждый дублон, полученный с плантаций на Эспаньоле, он тратил в Испании на укрепление своего положения в обществе. Он заискивал перед каждым, кто обладал хоть каким-то влиянием, а дон Клементе, наследник титула и член могущественного клана при мадридском дворе, сумел бы помочь ему подняться к столь вожделенным вершинам. Мария должна выйти замуж за дона Клементе! Если правильно руководить этим испанцем, то с его помощью очень скоро можно получить титул и добиться значительного положения при дворе. Он с упоением думал о своей будущей карьере: маркиз Дельгато, вице-король Панамы — богатейшей испанской провинции Нового Света. Как чудесно это звучало! Он готов был пожертвовать всем, даже счастьем сестры, только чтобы добиться цели, и ни Рамон, ни кто-либо другой не сможет помешать его планам.
 Прищурив глаза, Диего с тревогой наблюдал за мирно беседующими на палубе Рамоном и Марией. Их отношения с некоторых пор стали беспокоить его, и, решив, что больше так продолжаться не может, он собрался серьезно поговорить с Рамоном. В тот же вечер братья встретились в капитанской каюте.
 — Я заметил, что ты стал слишком много времени уделять Марии, — резко сказал Диего. — Надеюсь, ты не строишь на ее счет никаких планов? Она не для тебя, запомни это! Ни при каких условиях я не дам согласия на ваш брак.
 Рамон ошеломленно посмотрел на него.
 — Ты говоришь брак? С Марией? — Он криво усмехнулся. — Я перестал понимать тебя в последние дни, брат. Ты ведешь себя до смешного странно. Я люблю Марию, это правда, но только как сестру. Она так же дорога мне, как и мои собственные сестры, и поверь, я уделяю ей не больше внимания, чем уделял бы им. Мне кажется, ты заблуждаешься на этот счет.
 Диего пристально посмотрел на Рамона. Слова его звучали правдиво, и на лице было написано неподдельное удивление.
 — Извини, — уже спокойнее сказал Диего. — Просто я не хотел, чтобы ты питал пустые надежды. Я все равно был бы вынужден тебе отказать.
 Рамон неопределенно пожал плечами и отвернулся.
 — Это все? — холодно спросил он.
 — Да, — сдержанно прозвучало в ответ. Рамон вышел, а Диего несколько минут стоял неподвижно, глядя на закрывшуюся за ним дверь Он был уверен что кузен сказал правду. А что Мария? Какие чувства она испытывает к Рамону? Не попала ли она под чары его слишком уж обаятельного родственника?
 На следующее утро, приветливо улыбаясь, Диего подошел к сестре, которая, стоя на полубаке, смотрела на пенящиеся за бортом волны.
 — Доброе утро! Как дела? — весело спросил он.
 — Очень хорошо, спасибо, — улыбнулась в ответ Мария. — А как ты?
 Они поговорили несколько минут о пустяках. Увидев на нижней палубе Рамона, Диего, как бы невзначай, спросил:
 — Тебе, кажется, очень нравится ею общество… Уж не влюблена ли ты?
 На лице Марии появилось растерянное выражение, а взгляд был полон удивления.
 — Влюблена в Рамона Чавеса? — повторила она механически, но, увидев серьезное лицо брата, разразилась веселым смехом. — О Диего! Не будь же таким глупым! Конечно же, я не люблю его! По крайней мере, в том смысле, какой ты в это вкладываешь. Но он всегда был так добр ко мне…
 Она беспомощно пожала плечами, видя его недоверчивый взгляд.
 — И ты всегда видела в нем только брата, — закончил за нее Диего.
 Мария с готовностью закивала головой:
 — Да, именно так! Я люблю его так же, как тебя. Ответ Марии вполне удовлетворил Диего и, решив больше не заострять на этом внимания, он перевел разговор на другую тему.
 Может быть, Диего и усыпил свои подозрения, но его пристрастные расспросы и недоверчивое отношение к ее словам породили беспокойство в душе Марии. Неужели она вела себя настолько легкомысленно, что дала повод так думать?
 Те же опасения терзали Рамона. Вечером, прогуливаясь вместе с Марией по верхней палубе, он сказал:
 — Мария, вчера Диего говорил со мной о нашей дружбе… Он обеспокоен тем, что, по его мнению, я уделяю тебе больше времени и внимания, чем следовало бы. — Он смотрел ей в глаза, пытаясь понять, какое впечатление произведут его слова. — Я ответил ему, что очень люблю тебя.., как сестру. — Рамон замолчал в надежде, что правильно оценил ситуацию.
 На щеках Марии появились соблазнительные ямочки, в глазах запрыгали веселые огоньки.
 — И теперь тебя терзает мысль, не разбил ли ты мои надежды, — дразня его, нарочито серьезным голосом произнесла Мария. — Не будь ослом, Рамон! Никто из нас об этом и не думает. И если бы Диего не был так слеп, то сразу бы понял это.
 Тихо засмеявшись, Рамон покачал головой и неожиданно спросил:
 — А что ты знаешь об этом? Мария покраснела.
 — Боюсь, пока очень немного. Но я знаю, что чувствовала Хосефа, когда влюбилась в надсмотрщика, который работал на плантации вашего отца. Я не испытываю таких чувств к тебе.
 Рамон нежно провел пальцем по ее щеке, и они пошли дальше.
 — Ты был когда-нибудь влюблен, Рамон? — первой нарушила молчание Мария. — Так сильно влюблен, что хотел жениться?
 Рамон неожиданно побледнел и остановился, взгляд его стал холодным и неподвижным.
 — Да, однажды я был влюблен. Ее звали Марсела Доминго, и мы очень любили друг друга. Мы собирались пожениться, и я был самым счастливым человеком в мире. — Голос его звучал хрипло. — Она была очень красива, Мария. Красива, добра и молода. В ней было все, о чем только может мечтать мужчина. — Он замолчал, его неподвижный взгляд был прикован к горизонту.
 — А что случилось? — робко спросила Мария. — Почему ты не женился на ней?
 — Потому, — резко ответил Рамон, и щека его нервно задергалась, — потому, что ее изнасиловали, а потом убили. И сделала это банда грязных английских пиратов. Мы должны были пожениться этой весной, а прошлой осенью она вместе с родителями отправилась к нам в гости, чтобы немного пожить в нашей семье и лучше узнать друг друга. Их атаковали пираты, корабль был потоплен. Спасся только ее отец и несколько членов экипажа. Он-то и рассказал мне обо всем.
 — О Рамон! Как это ужасно! — слезы навернулись на глаза Марии.
 — Да, это ужасно, — прошептал Рамон, глядя вперед безжизненным взглядом, его красивый рот скривился в зловещей усмешке, — но не настолько ужасно, как то возмездие, которое ждет англичан. Они и их женщины будут жестоко наказаны за то, что они сделали с Марселой и ее семьей. Я клянусь в этом.
 — Ты все еще любишь ее, — печально произнесла Мария.
 Рамон медленно покачал головой.
 — Я не знаю. Со дня ее смерти прошел уже почти год, и хотя я очень тоскую по ней, но с трудом вспоминаю ее лицо. — Он улыбнулся вымученной улыбкой и добавил:
 — Раны заживают, девочка, и время лечит их лучше любого врача. Конечно, память о Марселе будет всегда со мной, как и мысли о том, какую бы жизнь я прожил, если бы эти варвары не напали на их корабль.
 Лежа в ту ночь в кровати и глядя на толстые балки потолка, Мария вспоминала, какое страдание было написано на лице Рамона, сколько боли и муки звучало в его голосе, когда он говорил о своей невесте. Он очень любил эту девушку. И Мария подумала о том, сможет ли она когда-нибудь испытывать к кому-то такие сильные чувства. Она любила своих родителей, любила брата, но все это было совсем непохоже на то глубокое чувство, которое испытал Рамон.
 Как можно знать, влюбился ты или нет? И как приходит это загадочное чувство? На Эспаньоле она знала многих молодых людей, но не ощущала по отношению к ним ничего, кроме привязанности. Она пыталась полюбить дона Клементе, и, хотя он считался утонченным красавцем, ничего, кроме отвращения, она к нему не испытывала. За все время своего пребывания в Испании она не встретила ни одного молодого человека, кто бы заставил биться сильнее ее сердце. Может быть, с ней что-нибудь не так?
 Мария встала и подошла к окну. Лунный свет серебрил гребни волн, и, глядя на бесконечное движение моря, она мечтала о том, что, возможно, когда-нибудь полюбит так же сильно, как любил Рамон. Где-то там, далеко, есть человек, который сможет пробудить в ней любовь и которого она будет любить до конца своих дней.
 Ее сердечко забилось сильнее, когда она представила себе этого загадочного человека, который однажды ураганом ворвется в ее жизнь. Он будет высоким, сильным, загорелым, со счастливой улыбкой на губах, думала Мария, и они будут любить друг друга до безумия. Она забралась обратно в постель, свернулась калачиком и моментально уснула. И во сне она видела своего избранника, который нес ее на руках, нежно целуя.

 Глава 4

 "Санто Кристо” вышел из Севильи вместе с другими кораблями осеннего каравана. Они были в пути уже около полутора месяцев, когда произошло несчастье. Караван попал в полосу урагана, который, как голодный зверь, налетел на корабли, часть потопил, а тех, что устояли под бешеным натиском огромных волн и яростного ветра, разбросал по океану.
 Выйдя на палубу впервые после урагана, Мария с облегчением обнаружила, что галеон с честью выдержал испытание, отделавшись незначительными повреждениями и разорванными парусами. Но холодок дурного предчувствия закрался ей в сердце, когда на много миль вокруг она не увидела ни единого корабля. Одни! Они легко могли стать жертвами жестоких и кровожадных морских разбойников, промышлявших в этих широтах. И, вспомнив о судьбе бедной Марселы, Мария почувствовала, как сердце ее сжалось. Что будет с ней? Не суждена ли и ей подобная участь? И она начала горячо молиться, чтобы Господь отвел от них эту беду.
 Паруса быстро починили, и вскоре “Санто Кристо" уже шел своим курсом. До Эспаньолы было не так далеко, но без охраны и защиты других кораблей огромный галеон был уязвим. Обстановка на корабле была тревожной, каждый настороженно вглядывался в даль — не покажутся ли на горизонте паруса.
 На рассвете непонятный шум разбудил Марию, и, прислушавшись, она поняла, что на орудийную палубу, которая находилась как раз под ее каютой, выкатывают тяжелые пушки. Она быстро оделась, ополоснула лицо водой из фарфорового кувшина и, наспех расчесав волосы, выскочила на верхнюю палубу.
 То, что она увидела, поначалу успокоило ее. Всюду стояли вооруженные до зубов люди, на вантах и реях сидели стрелки с мушкетами, а по звукам команд, доносившимся с орудийной палубы, Мария поняла, что к галеону приближается какое-то судно, судя по всему неприятельский корабль…
 Тревожно всмотревшись вдаль, туда, где виднелись паруса незнакомого корабля, она вдруг с удивлением различила развевавшийся на грот-мачте английский флаг. Подошел Рамон. Лицо его было непривычно хмурым.
 — Впередсмотрящий обнаружил его на рассвете.
 Сначала мы думали, что это один из наших кораблей, но, как видишь, он идет под английским флагом.
 — Мы будем драться? Это пираты? — спросила Мария с испугом.
 — Думаю, что нет. — И он, прищурившись, посмотрел в сторону корабля. — На расстоянии он выглядит, как торговое судно, но мы уже не первый раз сталкиваемся с тем, как эти дьяволы мастерски маскируют свои корабли под торговые, чтобы усыпить нашу бдительность. — И, бросив на нее ободряющий взгляд, Рамон добавил:
 — Не волнуйся, мы хорошо вооружены. Все будет в порядке. Но, думаю, тебе лучше вернуться в каюту. Схватка неминуема, и мне бы не хотелось волноваться из-за тебя в это время.
 Мария послушно кивнула и, посмотрев последний раз на приближавшийся английский корабль, неохотно вернулась к себе. Снедаемая беспокойством, она расхаживала по каюте, нервы ее были напряжены до предела. Прислушиваясь к происходящему наверху, она поняла, что приготовления к предстоящему сражению идут полным ходом.
 Мария вздрогнула от испуга, когда дверь каюты вдруг с шумом распахнулась настежь, но, увидев брата, с облегчением вздохнула.
 — Ты напугал меня! — смущенно улыбнулась она. — Я была уверена, что это английский пират.
 — Как же ты глупа, — грубовато сказал Диего, — еще не было сделано ни одного выстрела.
 Мария с трудом сдержалась, чтобы не ответить ему в том же тоне.
 — Тебе что-нибудь нужно? — спросила она сдержанно.
 — Да, я хотел бы попросить тебя не выходить из каюты, пока мы не потопим англичанина. Я не хочу, чтобы ты путалась под ногами у экипажа.
 — Рамон уже просил меня об этом, — огрызнулась Мария и, не в силах перебороть себя, насмешливо продолжала:
 — Ты уверен, что потопишь англичанина? Может быть, это он пустит тебя ко дну?
 Диего зло засмеялся;
 — Вряд ли, сестричка. Это только неповоротливое торговое судно, к тому же не очень хорошо вооруженное. По тому, как идет корабль, и по его состоянию видно, что его здорово потрепало. Скорее всего он, как и мы, попал в полосу урагана. Но, в отличие от нас, он не отделался легким испугом. Думаю, что мы быстро с ним покончим.
 Мария насупила брови.
 — Но если это торговое судно, а не пиратский корабль, зачем нам атаковать и топить его? Диего посмотрел на нее с презрением.
 — Ты забыла, что англичанин убил нашего отца? — резко спросил он. — Или что англичанин оставил мне на память это? — Палец его коснулся шрама, уродовавшего бровь. — А я не забыл! — голос его срывался на крик. — И буду топить каждый английский корабль, который встретится мне на пути.
 — Понимаю, — сухо сказала Мария. Она очень горевала об отце, но мысль о том, что люди погибнут только потому, что оказались англичанами, не давала ей покоя. В отличие от большинства испанцев, Мария не питала лютой ненависти к англичанам. Она понимала, что вражда между двумя государствами имеет уходящие в далекое прошлое корни, и, как ни печально ей было это сознавать, если бы они поменялись местами, англичане с радостью потопили бы “Санто Кристо”. Все это казалось ей чудовищным. Неужели никогда не прекратится эта бессмысленная и жестокая вражда? Она вспомнила Марселу Доминго. Неужели гибель англичан вернет ее Рамону? Нет, конечно. Так зачем же заставлять страдать ни в чем не повинных людей? Она еще раз посмотрела на решительное лицо брата. Бессмысленно было задавать ему все эти вопросы.
 — Ты знаешь название корабля? — спросила Мария, повернувшись к нему спиной.
 — “Ворон”, — ответил Диего. — Богатое торговое судно. Может быть, я и не буду топить его, если оно везет стоящий груз. Надо посмотреть, чем заполнены его трюмы. Но в любом случае те, кого мы возьмем в плен, станут нашими рабами.


* * *

 Корабль, мчавшийся навстречу пушкам “Санто Кристо”, действительно был “Ворон”, и все, что говорил о нем Диего, было правдой. Ураган, безжалостно разметавший испанские суда, здорово потрепал “Ворона”, и, хотя он остался на плаву, полученные повреждения грозили кораблю серьезными последствиями. Бушприт был сорван, опоры всех мачт сломаны, а то, что от них осталось, никуда не годилось, к тому же вышла из строя грот-мачта. Стоя на мостике своего корабля, Габриэль Ланкастер в бессильной ярости наблюдал за неумолимо приближавшимся галеоном. Элизабет и Каролина были внизу, а те из его людей, кого ураган пощадил, вооружившись, собрались на верхней палубе и приготовились к сражению. Но шансов на спасение у них почти не было — это понимали все. К ним неумолимо приближалось хорошо вооруженное испанское судно.
 В другой ситуации более маневренный “Ворон” смог бы избежать столкновения и просто уйти от громоздкого и неповоротливого галеона. Но сейчас это было невозможно. В рабочем состоянии осталась только бизань-мачта, и из-за этого корабль шел очень тихо. Если бы у них было время восстановить фок-мачту, заменить нок-рею, поправить ванты и починить паруса, тогда у “Ворона”, может быть, и появился бы шанс на спасение, но в таком состоянии, несмотря на свежий ветер, корабль двигался медленно и неуверенно.
 До урагана плавание “Ворона” проходило тихо и спокойно, и после нескольких недель пути все с нетерпением ждали прибытия в Порт-Рояль. Но злополучный ураган нарушил все планы. Хотя команда и пассажиры надеялись, что судно все-таки сможет дойти до Ямайки, в то же время все понимали, сколько опасностей их теперь подстерегает. Если их обнаружит неприятельский корабль…
 Так и случилось, и им не оставалось ничего другого, как готовиться к бою и молить Бога о чуде.
 Габриэлем овладело странное чувство, что он однажды уже пережил нечто подобное. Пережил.., только для того, чтобы снова оказаться в такой же ситуации. Чем обернется встреча с противником на этот раз? Смертью для него? Пленом и неволей для жены и сестры? Он на мгновение закрыл глаза. С близостью собственной смерти он еще мог примириться, но мысль о том, что Элизабет и Каролина попадут в рабство к испанцам, причиняла ему невыносимую боль. Он знал, какова будет их участь: насилие, уничижение, жестокое обращение. Этого не должно случиться! Габриэль подошел к капитану корабля.
 — Есть хоть какая-нибудь надежда? — спросил он как можно спокойнее, чтобы не выдать своего волнения.
 — Боюсь, почти нет, — неохотно покачал головой капитан, маленький седеющий человек неопределенного возраста. — Если на галеоне не захотят тратить на нас время и, пару раз пальнув в нашу сторону, оставят нас в покое, — это наш единственный шанс. Но на него надежда слабая.
 На “Вороне” было установлено два мелкокалиберных фальконета и десять крупнокалиберных бронзовых пушек. Кроме этих орудий, мушкетов и личного оружия команды сражаться англичанам было нечем. На галеоне же было установлено шестьдесят орудий, и число боеспособных людей втрое превышало силы англичан. При таком раскладе сил “Ворон” легко мог стать добычей испанцев.
 Обычно галеоны не вступали в подобные схватки, боясь рисковать своим ценным грузом, и всячески избегали столкновений с другими кораблями. Но сегодня все было по-другому, и Габриэль с тревогой наблюдал, как попутный ветер раздувает белые паруса приближающегося к “Ворону” испанского галеона.
 Удача сопутствовала испанцам — им помогал ветер, англичанам же надо было обороняться с подветренной стороны. Приближение вражеского судна пушки “Ворона” встретили дружным залпом, нарушив грохотом покой и тишину морских просторов. Но снаряды не достигли цели. Со смешанным чувством злости и тревоги Габриэль наблюдал, как на галеоне готовились ударить по ним бортовым залпом. Испанские снаряды ложились на удивление точно. Грохот стоял оглушительный, и воздух был наполнен едким запахом дыма и пороха. “Ворон”, как раненый зверь, вздрагивал каждый раз, когда выстрелы с галеона достигали своей цели. От яростных ударов он беспомощно раскачивался, а пушки испанца все палили и палили. От точных попаданий пришел в негодность такелаж, с грохотом упала разбитая бизань-мачта, сквозь шум и грохот канонады были слышны крики и стоны раненых, и, хотя “Ворон” пытался отвечать огнем, было ясно, что надежды нет и сопротивление бесполезно. Раздалась команда “Огонь!”, и Габриэль вдруг с ужасом увидел, что от попадания снаряда в кормовой части нижней палубы, как раз там, где находились Элизабет и Каролина, начался пожар. Он бросился на корму, сердце его билось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит наружу. Не задумываясь, он стал спускаться вниз, но из-за густого, черного дыма было невозможно пробиться к каюте. Судорожно глотая воздух и спотыкаясь, Габриэль продвигался вперед и громко звал жену и сестру. Услышав ответный слабый крик, он, не обращая внимания на зловещее потрескивание огня вокруг, начал разбирать завал, пытаясь добраться до двери, из-за которой слышался голос Каролины. Добравшись до каюты, он обнаружил, что дверь забаррикадирована упавшими бревнами, и неистово принялся за работу. Из-под двери тянуло дымом. Вероятно, в каюте начался пожар. Когда наконец, открыв дверь, он ворвался туда, сестра бросилась ему на шею.
 — О, Габриэль! — шептала она сквозь слезы. — Спасибо, что ты пришел! Дверь завалило, а Элизабет… — Голос ее стал хриплым, и она замолчала. Габриэль ободряюще обнял ее за плечи, не понимая пока значения ее слов. Он быстро огляделся, пытаясь найти жену, и непроизвольно отметил, как сильно пострадала каюта. Везде были видны следы разрушения, кругом валялись куски балок и досок, в углу разгорался пожар, и огонь уже начинал жадно лизать стены. Не найдя жены, он повернулся к Каролине и быстро спросил:
 — Где она?
 Каролина сдавленно всхлипнула и, отвернувшись, указала ему в дальний конец комнаты. Габриэль сделал несколько шагов в ту сторону, но она неожиданно схватила его за руку. Глаза ее наполнились слезами:
 — Не ходи туда, Габриэль. Она умерла. Ты уже ничем не можешь ей помочь.
 Он замер на месте, все похолодело у него внутри, мозг отказывался верить тому, что говорила сестра.
 — Нет! — закричал он и бросился туда, куда показала Каролина. В дальнем конце каюты на полу лежала огромная балка. Из-под нее выглядывал краешек голубого платья Элизабет. При виде этой картины Габриэль вдруг почувствовал, как руки и ноги его сделались ватными. Балка практически раздавила хрупкое тело жены, и только тонкая рука, несколько русых прядей волос да кусочек голубой ткани указывали на то, что под ней похоронена Элизабет.
 Трясущимися пальцами он неуверенно коснулся ее еще теплой руки, и мучительное, болезненное ощущение потери пронзило его. Он не любил жену, но Элизабет была ему дорога — она была матерью их неродившегося ребенка. С ней он связывал свое будущее. А теперь потерял все. Ее нет. Волна бешеной ярости захлестнула Габриэля. Это сделали они! Грязные, кровожадные испанцы убили его жену!
 Он бросился к двери, исполненный ненависти и отчаяния, но испуганный и растерянный вид сестры остановил его. Тонкая струйка крови медленно стекала по ее лицу. Он с нежностью провел ладонью по ее щеке, осторожно вытерев кровь.
 — Прости меня, Каролина. Мне не нужно было брать тебя с собой, — сказал Габриэль очень серьезно. — Я должен был оставить вас обеих дома, в Англии. Тогда Элизабет была бы жива, а ты — в безопасности.
 — Нет, — замотала головой Каролина, — мы ведь сами захотели ехать. Мы бы ни в коем случае не позволили тебе ехать без нас. Ты не должен винить себя, Габриэль. Это не твоя вина.
 — Если бы в это можно было когда-нибудь поверить, — прошептал он.
 Времени на разговоры не было: огонь быстро распространялся по каюте, и звуки боя, начавшегося на верхней палубе, становились все слышнее. Взяв сестру за руку, Габриэль двинулся по задымленному коридору.
 — Останься здесь, — скомандовал он, когда они приблизились к люку, ведущему на палубу. — Может быть, испанцы уже там, тогда схватка будет не на жизнь, а на смерть. — Он обернулся к сестре и, опустив глаза, молча протянул ей небольшой кинжал. — Я буду защищать тебя, пока жив, но они превосходят нас числом, и я боюсь самого худшего. Кинжал употреби так, как сочтешь нужным.., и помни, что я люблю тебя, дорогая, и готов умереть ради тебя.
 Каролина не могла вымолвить ни слова, слезы застлали глаза. Рука Габриэля нежно погладила ее по голове, и они вышли на палубу.
 Как и предполагал Габриэль, “Ворон” был взят на абордаж, и, пока он поднимался на верхнюю палубу, звон скрещивающихся клинков стал раздаваться со всех сторон. Над кораблем висела сизая пелена дыма, сквозь стоны и крики раненых то тут, то там были слышны свист пуль и треск мушкетных выстрелов. Картина была страшная. Испанцы, которые, казалось, теперь находились повсюду, как голодные хищники, набрасывались на защитников “Ворона”. Габриэль увидел, что на него, сжимая в руке окровавленный клинок, движется здоровенный испанец, и принял бой. Он дрался яростно и бесстрашно, отвечая ударом на удар, и вскоре стал теснить своего противника. Неожиданно испанец оступился, потерял равновесие, и в этот момент шпага Габриэля с быстротой молнии вонзилась в него. Смертельно раненный, солдат упал как подкошенный, но, едва его тело коснулось палубы, Габриэлю снова пришлось отбиваться от нападавших. Ему казалось, что это длилось бесконечно: только он успевал разделаться с одним врагом, его место занимал другой. Габриэль чувствовал, что рука его немеет от усталости, но упорно продолжал драться, смутно сознавая происходящее вокруг: он не слышал звуков затихающего боя, не замечал перепуганной насмерть Каролины, с ужасом наблюдавшей за схваткой.
 Движения Габриэля становились все медленнее, реакция все хуже, правая рука как будто налилась свинцом, и постепенно их с Каролиной начали теснить. Он знал, что ранен, чувствовал, как по левой руке течет кровь, но когда и как это произошло, вспомнить не мог. Ему казалось, что он дерется уже много часов и что он и Каролина единственные, кто еще сопротивляется этой испанской орде. Прошло еще немного времени, и их спины уперлись в поручни кормы, последнюю преграду, отделявшую их от океана. Дальше пути не было, да и сил почти не осталось. Габриэль понимал, что долго он не продержится. К тому же этот последний испанец слишком хорошо дрался. Ему сейчас не одолеть его. Но он упрямо продолжал сражаться, решив скорее умереть, чем сдаться в плен. В какой-то момент взор его затуманился и ему показалось, что испанец зашатался.
 — Сдавайся, англичанин. Я не могу убить тебя, ты слишком храбро дерешься, — тихо сказал Рамон Чавес, делая несколько шагов назад.
 — Никогда! — прохрипел Габриэль и встал в оборонительную стойку. Он уловил какое-то движение слева, и хотя повернулся туда, но отразить нападение не успел — кто-то с силой ударил его рукояткой шпаги в висок. Последнее, что он с ужасом увидел, было лицо Диего Дельгато. Потом наступила темнота. С самодовольной улыбкой Диего рассматривал поверженного врага.
 — Это Габриэль Ланкастер'. Сегодня святые ко мне необычайно благосклонны. — И взгляд его скользнул туда, где, прижавшись к поручням и окаменев от страха, стояла Каролина. — А вот и его сестра… О, эти ланкастерские глаза! Я бы везде узнал их! С какой радостью я потешусь над тобой на глазах твоего братца. Как он будет корчиться, слушая твои вопли и крики о помощи. И поверь мне, детка, я заставлю тебя кричать, чтобы ты раз и навсегда поняла, кто теперь твой хозяин.
 — Нет! — спокойно и уверенно сказал молчавший до этого Рамон. — Она моя пленница… Если бы ты не вмешался, и англичанин был бы моим.
 Диего пристально посмотрел на Рамона, но тот спокойно встретил его взгляд.
 — По правилам я могу претендовать и на мужчину. Так что выбирай — женщина или мужчина. Обоих я тебе не отдам.
 На лице Диего явно читалось замешательство. Он смотрел на Каролину: солнечные лучи золотили ее светлые волосы, и она была так хороша, что он почувствовал, как внутри него разгорается желание. Но тут его взгляд упал на поверженного злейшего врага, лежащего перед ним на палубе человека, на всю жизнь изуродовавшего его лицо.
 — Мужчину! Я выбираю мужчину. — Повернувшись на каблуках, он отдал распоряжение, и потерявшего сознание Габриэля поволокли прочь.
 Карблина онемела от ужаса. Не осознавая, что делает, она шагнула вперед и остановилась — кончик шпаги Рамона уперся ей в грудь. В ее ярко-синих глазах читался вызов, а пальцы побелели от напряжения, сжимая кинжал.
 — Бросьте его, сеньорита, — мягко сказал Рамон, — или мне придется сделать вам больно.
 — Никогда! — подражая брату, крикнула Каролина и бросилась вперед, но Рамон опередил ее, и через секунду она стояла перед ненавистным испанцем безоружная.
 Видя этот непокорный взгляд, Рамон криво усмехнулся:
 — Англичане отняли у меня невесту… Я думаю, будет справедливо, если моим вознаграждением станешь ты. — Голос его звучал глухо. — Я уверен, что не буду таким жестоким хозяином, как мой кузен. — И, слегка подталкивая ее в спину, он двинулся в ту сторону, где на полубаке “Ворона” стоял Диего, наблюдая, как его солдаты добивают тяжелораненых англичан и заковывают в кандалы тех, кто мог выжить и стать рабами. У ног испанца закованный в цепи лежал Габриэль, в лице его не было ни кровинки. Неожиданно он медленно пошевелил головой, приходя в себя, и Диего больно ткнул его сапогом в бок.
 — Проснись, Ланкастер! Проснись, и ты узнаешь много нового и интересного. Ведь ты теперь мой раб. Я с удовольствием научу тебя покорности, какой требую и ожидаю от своих рабов.
 Превозмогая боль, Габриэль поднялся, зеленые глаза сверкнули ненавистью и презрением. Как бы не замечая цепей, сковывавших его сильное тело, и с трудом выговаривая слова, он произнес:
 — Не будет ли это напоминать собаку, которая пытается учить своего господина?
 С перекошенным от злости ртом, Диего наотмашь ударил его по лицу. Удар оказался так силен, что рассек кожу, и на щеке Габриэля показалась тонкая струйка крови.
 — Грязная английская свинья! — пронзительно закричал Диего. — Мы еще увидим, кто здесь хозяин. — И, вынув шпагу, уже занес было ее для удара, когда раздался спокойный голос Рамона:
 — Ты просто потеряешь еще одного сильного и здорового раба. Думаю, что возможность помыкать им ежедневно доставит тебе гораздо больше удовольствия, не так ли?
 — Пожалуй, ты прав, — угрюмо сказал Диего, убирая шпагу в ножны и, подозвав своих людей, приказал отвести Габриэля на борт “Санто Кристо”.
 — Проводите и женщину, — приказал Рамон, сурово посмотрев на четырех матросов. — Отведите ее в мою, каюту и, если отнесетесь к ней непочтительно или, не дай Бог, обидите, я выпущу вам кишки и скормлю их акулам. Понятно?
 Кивнув в знак того, что поняли приказание, матросы повели Габриэля и Каролину на “Санто Кристо”. Видя, с каким трудом они пробираются через завалы на верхней палубе “Ворона”, Рамон повернулся к Диего:
 — Что ты собираешься делать с кораблем? Потопить? Или груз, который он везет, стоит того, чтобы наш экипаж отвел его в Санто-Доминго?
 Не сводя глаз с удаляющихся фигур, Диего нервно теребил нижнюю губу.
 — Возьмем с собой. Его трюмы заполнены хорошим товаром, который мы сможем выгодно продать на Эспаньоле. Потребуется время, чтобы починить и заново оснастить его, но, по-моему, стоит рискнуть.
 — Хорошо, — пожал плечами Рамон. — Я прикажу подобрать команду из тех, кто сегодня отличился в бою, и они сразу же приступят к ремонту.


* * *

 Все время, пока шел бой, Мария оставалась в своей каюте, но как только перестали стрелять пушки и шум боя начал стихать, она с нетерпением стала ждать, что кто-нибудь спустится к ней и расскажет об исходе сражения. Никто к ней не пришел, и, хотя она была уверена, что победителем в этой схватке вышел “Санто Кристо”, все же решила подняться на палубу и лично убедиться в этом.
 Жалкое зрелище, которое представлял собой “Ворон”, не доставило ей удовольствия. Это было бессмысленное, никому не нужное варварство, и сердце ее наполнилось жалостью при одной только мысли о бедных англичанах, попавших в плен. Она встала на полуюте — отсюда было удобно наблюдать за всем происходящим вокруг — ив этот момент в первый раз увидела Габриэля Ланкастера.
 Она не знала тогда, кто он такой. Она видела только высокого, красивого мужчину, который, несмотря на сковывавшие его цепи, шел по палубе с независимым видом. Он ступил на галеон с гордо поднятой головой, как завоеватель, во взгляде его не было ни страха, ни сомнения — он смотрел на окружающих с вызывающим высокомерием. Свежий ветер шевелил его черные до плеч волосы, белая рубашка тонкого голландского полотна была разорвана почти до пояса, обнажая крепкую, мускулистую грудь, на левом плече и рукаве темнели пятна крови, кожаный камзол и штаны были изодраны в клочья, на чулках зияли огромные дыры, и только тускло поблескивающие серебряные пряжки на туфлях странно контрастировали с лохмотьями.
 Вид этого человека, который даже в изорванной одежде величественно возвышался среди невысоких, коренастых суетящихся испанцев, настолько поразил Марию, что она не сразу заметила идущую следом за ним высокую, стройную девушку. И только когда солнечный луч коснулся золотистых волос Каролины, Мария обратила на нее внимание и почувствовала острое чувство жалости к этой несчастной, которую вели двое крепких матросов. “Как это было бы ужасно, окажись я на ее месте, — подумала Мария, — и сколько же надо иметь мужества, чтобы вот так, как она, не потерять самообладания”. Она вдруг поняла, что девушка боится, но изо всех сил старается скрыть свой страх, и ощутила между ней и собой некую необъяснимую связь.
 Но взгляд ее все время возвращался к стоящему на палубе мужчине. Почувствовав, видимо, что за ним наблюдают, он обернулся и поднял голову. Мария была поражена взглядом необыкновенных зеленых глаз. В них было столько глубокого страдания, стояла такая невыносимая мука, что у нее возникло непреодолимое желание утешить его. Но не только боль и страдание — ярость и ненависть читались в этом взгляде. Она почувствовала себя неуютно, по спине побежал неприятный холодок, и мысль об утешении вмиг пропала. Боже! Как же он ненавидит нас! Конечно, у него для этого есть все основания. Разве не твои соотечественники, напомнила себе Мария, захватили его корабль и убили его людей? И кто знает, какая судьба ожидает эту молодую девушку, что стоит рядом с ним. Кто она? Жена? Родственница? Пассажирка?
 Проследив за взглядом Габриэля, Каролина подняла голову и их взгляды встретились. Обе испытали потрясение — и у гой и у другой были ярко-синие ланкастерские глаза. Мария почувствовала, что от волнения ей стало тяжело дышать. Эта девушка тоже из рода Ланкастеров. Боже! Какую же кару придумает ей Диего? И она вдруг с ужасом отметила сходство между стоящими внизу пленниками. Оба рослые, у обоих тонкие черты лица, брови вразлет… Тупая боль сдавила ей сердце — человек внизу, должно быть, Ланкастер… Габриэль Ланкастер!
 На какое-то мгновение ее охватило чувство восторжествовавшей справедливости. Этот человек оставил шрам на лице брата и был повинен в смерти отца. И разве не справедливо, что Господь предал его в их руки для возмездия? Но в ту же минуту ей стало очень стыдно за подобные мысли. Неужели она такой же варвар, как Диего? Все еще переживая сложившуюся ситуацию, недовольная собой, она попыталась отвернуться, но гипнотический взгляд англичанина заворожил ее, и она, не в силах противиться его обаянию, снова посмотрела на него. Взгляды их встретились.
 Габриэль моментально узнал эти глаза — их невозможно было спутать ни с какими другими — и с интересом стал разглядывать стоящую наверху маленькую фигурку. Это, наверное, сестра Диего. Ни у кого другого не может быть таких ярких синих глаз. На него вдруг нахлынула острая жажда мести. Это она должна заплатить за все его сегодняшние страдания. Это она должна лежать под той балкой, а не Элизабет.
 С упоением думая о всевозможных способах мщения, он все же не мог не обратить внимания на прекрасные черты ее лица, женственные изгибы фигуры, на чудесные волосы, которые длинными черными локонами спадали ей на плечи, подчеркивая свежесть кожи и делая миндалевидный разрез необыкновенных глаз еще более выразительным. В другое время, в другом месте Габриэль, вероятно, отдал бы должное ее красоте, но только не сегодня, когда там, на “Вороне”, лежит его Элизабет, а сестре угрожают позор и унижение. Он чуть не задохнулся от нахлынувшей на него ненависти к испанцам, и она возросла стократ, когда на полуюте появился Диего.
 С необычной для него нежностью, он крепко обнял Марию. Лицо его сияло в предвкушении удовольствия, и самодовольная улыбка заиграла на губах, когда он пристально посмотрел на закованного в цепи Ланкастера.
 У Габриэля не хватило сил вынести подобное унижение, и он бросился на своего врага, совершенно забыв о цепях и охранявших его солдатах. Но не успел он сделать и двух шагов, как был сбит с ног сильным ударом. Нет, он все равно будет сопротивляться, и пусть они убьют его. Крик Каролины остановил его.
 — Габриэль! — В ее голосе слышалась мольба. — Не надо! Прошу тебя! Не дай им убить тебя!
 Но его уже окружили солдаты и, подталкивая в спину, повели к люку на верхней палубе. Стоя на лестнице, ведущей вниз, он еще раз бросил взгляд на полуют. “Придет день, — яростно поклялся он, — придет день, и я убью тебя, Диего Дельгато, и твоя сестра будет моей невольницей. И я буду так же добр к ней, как ты был к Элизабет, и так же милостив, как ты будешь к Каролине. Ты поплатишься за то горе, что принес мне, и женщина, стоящая рядом с тобой, заплатит за все, что я сегодня потерял. Клянусь всем, что мне дорого!”

 Глава 5

 Присутствие Ланкастеров на галеоне странным образом изменило жизнь Марии. Она все время ощущала вину за то, что произошло с “Вороном”, его командой и пассажирами. Это смущало и тревожило ее. Разве Дельгато не враждуют с Ланкастерами уже более ста лет? Разве не должна она радоваться тому, что произошло с их кровными врагами? Иные чувства означали бы предательство по отношению к памяти отца. Или она забыла, кто повинен в смерти дона Педро?
 Нет, она не забыла, и боль от потери дорогого человека не стала меньше, но она никак не могла понять, зачем постоянно унижать пленников и что даст жестокое обращение с оставшимися в живых Ланкастерами. Мария, как умела, пыталась объяснить это Рамону и Диего, но их не тронули и не заинтересовали ее страстные речи и веские, как ей казалось, доводы. Поведение Диего нисколько не удивляло ее, но равнодушие Рамона казалось необъяснимым. И когда через неделю они прибыли в Санто-Доминго, она была очень недовольна обоими.
 Возвращение на Эспаньолу должно было стать для Марии счастливым событием — наконец-то она дома! Но большой радости она не испытывала: захват “Ворона” и судьба Ланкастеров не давали ей покоя. Она не могла радоваться собственной свободе, представляя себе брата и сестру закованными в цепи и думая о том, какая страшная судьба им уготована. Они завладели ее мыслями: Каролина — потому, что была молода, хороша собой, и Мария часто представляла себя на ее месте, а Габриэль… Она постоянно думала о нем и ничего не могла с собой поделать. Днем она с грустью думала о его судьбе, а по ночам ей стал сниться один и тот же сон — Габриэль Ланкастер поднимается на палубу “Санто Кристо”. Только во сне все было иначе, чем в действительности: он не скован цепями, платье его безупречно и на лице играет приветливая улыбка. С радостным криком она бросается ему навстречу, и он заключает ее в свои объятия, осыпая поцелуями. Как это было чудесно! Утром Мария просыпалась в подавленном состоянии и злилась на себя из-за собственной глупости: она никогда не видела улыбки на его лице, откуда же ей знать, как он улыбается. С большой неохотой она призналась себе, что он нравится ей, как еще не нравился ни один мужчина.
 Проходили дни, недели, месяцы, а чувство горечи от случившегося, к ее огромному сожалению, не проходило. Радость и восторг от встречи с домом были омрачены мыслями о том, что где-то на обширных плантациях Дельгато работает зеленоглазый раб по имени Габриэль Ланкастер и она бессильна хоть как-то облегчить его страдания, потому что не смеет противиться воле брата.
 Пытаясь избавиться от этого наваждения, Мария заставляла себя относиться к судьбе английского невольника с полным безразличием, и сначала ей это удавалось. Она была рада возвращению домой, и в первые недели своего пребывания на Эспаньоле, видя улыбающиеся лица старых слуг, которых она знала с детства, гуляя по широко раскинувшемуся поместью, катаясь верхом на своей любимой кобыле по равнинам, далеко простиравшимся за полями зеленого сахарного тростника, встречаясь с друзьями и соседями, она быстро, как ей казалось, забыла и англичанина, и его сестру. Но только схлынули первые восторги, Мария с ужасом поняла, как тяжело у нее на душе. Мало того, что мысли о зеленоглазом невольнике постоянно преследовали ее; Диего часто с тягостными подробностями рассказывал ей, каким истязаниям и издевательствам подвергается англичанин на плантациях. Он делал это с искренним наслаждением, не только получая удовольствие от самого рассказа, но и упиваясь ощущением своей власти над гордым и сильным человеком, сломить которого ему, правда, пока не удалось, но чувствовалось, что надежды на это он не теряет.
 Если бы только Мария знала, как много думает о ней Габриэль Ланкастер, она бы обрадовалась и ужаснулась одновременно. И было от чего ужаснуться. Его интерес к Марии был совершенно определенным — желание отомстить.
 Все время, пока, закованный в цепи, он томился в трюме галеона, душа его разрывалась на две части: одна горевала по погибшим жене и ребенку и печалилась из-за неизвестности, которая по его вине ожидала Каролину, зато другая.., другая хладнокровно строила планы мщения. То, что Диего должен умереть, было совершенно ясно, и Габриэлю не потребовалось много времени, чтобы придумать, как отправить испанца к праотцам. Но сестра Диего — это совсем другое дело.
 И Габриэль поклялся, что перед тем, как убить Диего, он даст ему возможность почувствовать то же, что испытал сам. Женщина из рода Дельгато станет его невольницей точно так же, как Каролина стала рабыней в какой-то испанской семье. Он был уверен, что судьба ее плачевна, рано или поздно ее все равно обесчестит какой-нибудь безымянный испанец, и решил, что сестру Диего постигнет та же участь. Но Диего будет все знать точно — кто совершил насилие, где и когда. На лице Габриэля появилась зловещая усмешка. Да, именно она, дочь Дельгато, заплатит за все бесчестные дела своей семьи.
 Расставание с Каролиной в Санто-Доминго было особенно болезненным, и жажда мести терзала Ланкастера, когда он смотрел вслед высокому испанцу, уводившему сестру. Придет день, думал он, и они заплатят за все. Но дни сменялись неделями, недели месяцами, и ничего не менялось в его жизни. Вместе с остальными рабами он работал на плантациях сахарного тростника, и спина его, как и у всех остальных, скоро покрылась ссадинами и шрамами от ударов кнутов Диего и его жестоких надсмотрщиков. По ночам, прикованный цепями, он лежал без сна в грязной хижине и не мог думать ни о чем другом, кроме мщения. Эта мысль не давала ему покоя, она преследовала его днем и ночью, она одна владела теперь его умом и чувствами. Ни ужасные условия и жестокое обращение, ни оскорбления, ни невыносимая жара, ни насекомые, превращающие жизнь в ад, — ничто больше не трогало его. В его жизни была только одна цель, заслонившая все остальное, — месть.
 Если бы он знал, что Мария печалится о его судьбе, что к Каролине хорошо относятся, что его сестра и Мария встретились и между ними завязались немного странные, но тем не менее доброжелательные отношения — если бы он знал обо всем этом, то, может быть, изменил свои намерения. Но Габриэль уже давно видел вокруг лишь сахарный тростник и отвратительную хижину, где он урывками спал по ночам, и не знал ничего, кроме пинков и побоев, щедро раздаваемых испанскими надсмотрщиками. Он бы не выдержал и давно погиб в таких условиях, но жажда мести — единственное, что давало ему силы жить, — поддерживала его.
 Приехав погостить к Чавесам в конце января 1665 года, Мария впервые после возвращения на Эспаньолу увидела Каролину. С момента захвата “Ворона” прошло уже четыре месяца. Семейство Чавесов собралось в большом зале и через открытые настежь двойные двери с восхищением наблюдало за фантастическими красками вечерней зари. Здесь-то Мария и увидела высокую светловолосую девушку, которая накрывала на стол. Это была Каролина, и Мария с радостью отметила, что, несмотря на несколько отрешенный и грустный вид, девушка выглядит хорошо.
 Мария побыла у Чавесов всего пару дней и, хотя видела Каролину несколько раз, не решилась с ней заговорить. И только в середине февраля, когда она опять приехала погостить к своей любимой подруге Хустине, ей удалось познакомиться с сестрой Габриэля.
 В сопровождении без умолку болтающей Хустины, она поднялась в комнату, где обычно останавливалась, приезжая к Чавесам, и очень удивилась, увидев Каролину, входившую в дверь, которая соединяла ее спальню с комнатой подруги. Хустина заметила ее замешательство.
 — Это Каролина — моя горничная. Пока ты гостишь у нас, она будет прислуживать и тебе. — И, схватив Марию за руку, Хустина потащила ее в соседнюю комнату. — Идем, Мария! Я хочу показать тебе новую атласную юбку, которую отец привез мне из Санто-Доминго. Она такая красивая, что я уговорила его устроить праздник, пока ты здесь, чтобы я смогла ее надеть. Каролина распакует твои вещи. Идем! — Хустина быстро прошла в соседнюю комнату, и Мария неохотно последовала за ней.
 Хустина Чавес была моложе своей подруги всего на месяц. Как и Мария, она была небольшого роста, и копна тяжелых черных волос украшала ее маленькую головку. На этом их сходство заканчивалось. Хустина была существом беспечным, и мысли ее вечно вращались около всякой чепухи.
 Несмотря на то, что она была любимицей в семье и все баловали и нежили ее, Хустина оставалась удивительно добрым и сердечным человеком. Она была немного полновата, и основным несчастьем своей жизни считала то, что ей не суждено стать такой же изящной и гибкой, как Мария, но блестящие темные глаза и улыбка, не покидавшая ее лица, делали Хустину удивительно привлекательной. Она напоминала пухлого ребенка, который никогда не знал окрика или грубого слова.
 Только вечером Марии удалось поговорить с Каролиной наедине. Хустина спустилась вниз, чтобы перед обедом поболтать с домашними, а она, переодеваясь к обеду, нарочно задержалась, надеясь увидеть Каролину и поговорить с ней. Не представляя заранее, как лучше начать разговор с англичанкой, Мария чувствовала, что необходимо каким-то образом выразить девушке свое сочувствие.
 Не прошло и пяти минут после ухода Хустины, как в комнату вошла Каролина. В руках она держала подушки и, не ожидая застать здесь Марию, в смущении остановилась.
 Странная тишина воцарилась в комнате. Девушки пристально смотрели друг на друга.
 — У тебя глаза Ланкастеров… — тихо сказала Каролина, удивленно рассматривая Марию.
 Мария согласно кивнула. Выбирая простые слова, она медленно произнесла по-испански:
 — У меня и у тебя.., у нас общие предки.., плохо, что мы враги.
 Горькая усмешка появилась на лице Каролины, и, с трудом подбирая испанские слова, она решительно сказала:
 — А как же может быть иначе? Посмотри, что сделал твой брат со мной и моей семьей. После этого мы можем быть только врагами. — Слезы затуманили ее прекрасные синие глаза, и прерывающимся от волнения голосом она спросила:
 — А что мой брат? Он жив?
 Встав с обитой бархатом низкой скамеечки, Мария подошла к Каролине и взяла ее за руку.
 — Послушай меня! — сказала она серьезно — Если ты позволишь, я буду твоим другом. Твой брат жив.., но я не видела его с того самого момента, как мы приехали домой в Каса де ла Палома. Диего, мой брат, отправил его работать на плантации сахарного тростника, и это все, что мне известно.
 За время, проведенное в доме Чавесов, Каролина быстро освоила испанский, поскольку никакого другого языка здесь не слыхала. Она хорошо понимала, о чем говорила Мария, но говорить самой ей было еще трудно. Запинаясь и медленно подбирая слова, она проговорила:
 — Если ты говоришь правду.., не могла бы ты передать брату, где я. И что я… — Она смущенно опустила глаза. — Что у меня все хорошо.
 — Конечно, передам! — с готовностью пообещала Мария, обрадованная тем, что англичанка пошла ей навстречу. Так началась эта странная дружба.
 Хотя Мария и пообещала Каролине поговорить с Габриэлем, как только вернется в Каса де ла Палома, это оказалось гораздо сложнее, чем она себе представляла. В ответ на ее осторожные расспросы об англичанине, который работает у них на плантациях, слуги только неопределенно пожимали плечами. Остерегаясь спрашивать об этом Диего, Мария стала совершать дальние прогулки верхом, выискивая глазами среди работавших высокого, широкоплечего раба.
 Однажды поздним мартовским вечером после безуспешных многодневных поисков, сидя с Диего за длинным обеденным столом орехового дерева, Мария спросила с наигранным безразличием:
 — С тех пор, как я вернулась от Хустины, ты что-то перестал рассказывать мне о своем английском невольнике. Неужто он прискучил тебе?
 Диего ухмыльнулся. Он хорошо знал, что сестра не одобряет жестокого обращения с Ланкастером.
 — Нет, — небрежно ответил он, — но на прошлой неделе этот подлец имел наглость напасть на меня. Я здорово поколотил мерзавца и посадил его в яму. Думаю, это поможет сломить его проклятую английскую гордость.
 Мария надеялась, что ужас, который она испытала при этих словах, не отразился на ее лице. Не дай Бог, Диего заметит! Она и раньше знала о существовании ямы, но до сих пор не придавала этому особого значения.
 Расположенное недалеко от банановой рощи, как раз за хижинами, где жили рабы, это последнее изобретение Диего представляло собой углубление в земле, стены которого были выложены металлическими пластинками. Яма была такая узкая, что человек, попавший туда, не мог не то что сесть, а даже повернуться. Кроме того, яма была неглубока, и, когда массивная металлическая крышка захлопывалась за провинившимся, оказавшийся в полной темноте бедолага мог стоять только на полусогнутых ногах. Находиться в яме весь день под лучами палящего тропического солнца было просто невыносимо. При жизни отца такое невозможно было представить — дон Педро славился как добрый хозяин.
 — Да? И когда же ты собираешься выпустить его? — спросила Мария нарочито безразличным тоном, с трудом скрывая свое возмущение.
 — Может быть, завтра — мне ведь не нужен покойник. К тому же, — продолжал Диего, и недобрая улыбка появилась на его лице, — гораздо интереснее иметь у себя на побегушках живого Ланкастера. Признаюсь тебе, еще большее удовольствие я получаю от сознания того, что могу сделать с ним все, что мне будет угодно. — Он непроизвольно повел пальцем по шраму на лице. — Слишком большое для него удовольствие, чтобы позволить ему умереть. Ты хочешь посмотреть, как я буду его выпускать? — спросил он, внимательно глядя на Марию. — Может быть, тебе это даже понравится?
 Марии очень хотелось сказать брату в лицо все, что она о нем думает, но желание увидеть Габриэля взяло верх, и она промолчала. “Я делаю это для того, чтобы успокоить Каролину, — уговаривала она себя. — Я должна убедиться, что он жив и здоров. Не могу же я рассказывать ей о том, чего не видела собственными глазами”. Вслух она сказала:
 — Пожалуй, да. Скажи мне когда, и я приду. На следующее утро она стояла рядом с Диего и главным надсмотрщиком, Хуаном Пересом, и наблюдала, как двое крепких слуг пытаются сдвинуть с места тяжелую крышку. Видя, с каким трудом им это дается, Мария начала сомневаться в том, что, придя сюда, поступила правильно. Вряд ли ей удастся скрыть от Диего свои чувства: ужас от того, что ей предстоит увидеть, и сострадание, которое она не сможет не почувствовать к несчастному. Крышка поддалась и стала понемногу сдвигаться в сторону. Как будто чья-то железная рука сжала ее сердце. Боль была такая сильная, что Мария еле слышно застонала.
 Медленно, с трудом разгибая руки и ноги, Габриэль стал выпрямляться. Было видно, что каждое движение причиняет ему страдание. Он мало напоминал того Ланкастера, которого она впервые увидела на борту “Санто Кристо”, и того, который являлся ей в снах. Вид у него был ужасный — грязные изодранные штаны болтались на бедрах, на шее висела тяжелая железная цепь, длинные спутанные волосы спускались на покрытую шрамами спину, а черная борода закрывала половину лица; от былой гордой осанки не осталось и следа — перед ней стоял изможденный тяжелым трудом и измученный пыткой чужой, незнакомый человек. Еле передвигая затекшие ноги, он начал выбираться из ямы, и Мария с трудом сдержала себя, чтобы не броситься ему на помощь. Он стоял перед ней, слегка покачиваясь на нетвердых ногах и щурясь от яркого солнца. Но когда его глаза привыкли к свету, и он, оглядевшись, увидел Диего и Марию, во взгляде его сверкнули такая ненависть и такое презрение, что Мария невольно подалась назад.
 — Не будь трусливой гусыней, Мария. Неужели ты думаешь, что это жалкое существо может обидеть тебя?
 Диего подошел к Габриэлю и слегка ткнул его указательным пальцем. Габриэль упал. Стоявшие вокруг громко засмеялись. Стыд и негодование душили Марию. Не в силах смотреть на эти издевательства, она отвернулась, понимая, что абсолютно бессильна чем-либо помочь несчастному. Злиться на окружающих было бесполезно, а на себя бессмысленно, потому что любое проявление сострадания по отношению к англичанину лишь усугубит его и без того нелегкое положение. И только когда они пешком возвращались домой, Мария решилась задать брату вопрос, который не давал ей покоя. Глядя себе под ноги, она как можно спокойнее спросила:
 — Ну и что ты намерен делать с ним дальше? Диего пожал плечами.
 — Думаю, что в ближайшие несколько дней ничего. Ему надо дать время прийти в себя, прежде чем отправить обратно на плантации.
 — Не слишком ли ты добр к нему? — с нескрываемым сарказмом спросила Мария.
 — О нет! — вполне серьезно ответил Диего. — Запомни, я не хочу, чтобы он умер.., слишком быстро.
 Она чувствовала, что еще немного, и ее терпение лопнет, но, к счастью, они быстро дошли до дома, и во избежание ненужной ссоры Мария предпочла удалиться к себе. Несколько дней она всячески избегала встреч с братом и страшно обрадовалась, когда он сообщил ей о своем намерении надолго уехать в Санто-Доминго. Казалось, что и поместье и плантации облегченно вздохнули в день, когда Диего вместе со своими людьми покинул Каса де ла Палома. После его отъезда дом преобразился: в нем воцарилась на редкость доброжелательная атмосфера, то тут, то там слышался смех, а на лицах слуг, чего уже давно никто не видел, стали появляться улыбки.
 Уезжая, Диего попросил соседа, жившего неподалеку, переехать с женой в Каса де ла Палома и на время его отсутствия присмотреть за Марией и домом. Опекаемая добрыми и милыми супругами, которые знали ее с детства, Мария занялась ведением хозяйства. Делала она это умело и доброжелательно. Такого отношения обитатели поместья не знали с тех пор, как умерли дон Педро и его жена. Но этим ее власть ограничивалась, потому что по приказу Диего на плантациях распоряжался Хуан Перес. Сначала Мария хотела попросить Переса перевести англичанина на более легкую работу в сады поместья, но потом отказалась от своей затеи, боясь навредить ему. Она не сомневалась, что Диего останется недоволен этой поблажкой, и неприятные последствия ждут не только англичанина, но и ее.
 Верная данному слову, Мария все-таки нашла возможность передать Габриэлю весточку от Каролины, и немало поразилась тому, как он это воспринял. В течение нескольких дней она объезжала плантации, прежде чем отыскала его. Однако главные трудности были впереди. Подойти к невольнику было трудно и даже небезопасно — как только она приближалась к полю, где работал англичанин, тут же, как из-под земли, появлялся вездесущий Хуан Перес и с льстивой угодливостью предлагал сопровождать ее. Мария прекрасно понимала, что, если она попытается заговорить с англичанином, об этом будет доложено Диего, сразу, как только тот вернется. Нетрудно было представить реакцию брата, но думать об этом ей не хотелось.
 И вот однажды, когда Мария объезжала с Хуаном поля сахарного тростника, делая вид, что интересуется сбором урожая, ей неожиданно повезло — кто-то из надсмотрщиков отозвал Переса в сторону для неотложного разговора. Увидев впереди высокую фигуру Габриэля, работавшего на краю поля у дороги, Мария как бы невзначай тронула лошадь. Поравнявшись с англичанином, она остановилась и посмотрела назад. Хуан по-прежнему был занят разговором. Тогда она наклонилась — вроде бы поправляя стремена — и прошептала:
 — Англичанин! У меня есть для тебя новости.., о твоей сестре.
 Габриэль находился не более чем в полутора метрах от нее и отчетливо расслышал ее слова. Она видела, как напряглась его спина, как на мгновение дрогнул в руке нож. Он нагнулся и со всего размаха ударил им по траве, в изобилии растущей между прямых стеблей тростника.
 — Зачем ты это говоришь? — процедил он сквозь зубы. — Это что, новая пытка, которую придумал Диего?
 Разозлившись на него за то, что он усомнился в ее искренности, Мария настороженно посмотрела в сторону Хуана и прошептала:
 — Я говорю правду. Она живет в поместье Чавесов. Я разговаривала с ней, и она просила передать, что у нее все в порядке.
 Не прекращая работы, он обернулся и внимательно посмотрел на Марию. Она была так хороша в широкополой шляпе, защищавшей нежное лицо от палящих лучей тропического солнца, и в ладно сидящей на ней темно-синей амазонке, которая подчеркивала необычный цвет ее глаз. Но прошли те времена, когда смазливое личико или хорошенькая фигурка могли поколебать его решение.
 — Ну, что ж, — ответил он с вызовом, — вы оказались милосердны и исполнили свой долг, а теперь поезжайте и оставьте в покое меня и моих родных. — На темном от загара и грязи лице гневно сверкнули зеленые глаза. — Ланкастеры не нуждаются в вашей жалости!
 Мария не успела ничего ответить. Послышался цокот копыт, и озабоченный голос Хуана спросил:
 — Этот кусок падали посмел обидеть вас, сеньорита?
 — Нет-нет! — поспешно произнесла Мария. — Я просто остановилась, чтобы поправить стремя. Едем дальше?
 Инцидент, казалось, был исчерпан, но ей не понравилось, как Хуан посмотрел на Ланкастера, не могла она забыть и полный ненависти взгляд Габриэля. Так почему же, несмотря ни на что, ее так тянет к нему? Ведь она ничего не знает о нем. Во время их единственного короткого разговора он вел себя не лучшим образом, даже не потрудился скрыть свою неприязнь. Не понимая, что с ней происходит, Мария пыталась найти хоть какое-то объяснение. Она убеждала себя, что все дело в чувстве вины и сострадания, которое она не может не испытывать к нему после всего, что случилось. Но проку от таких объяснений было мало.
 Чтобы успокоить подозрительность Хуана, она еще несколько раз объезжала с ним поля, но больше не пыталась встретиться с Габриэлем Ланкастером. Ведь всякий раз после встречи с ним на душе у нее оставался горький, осадок. Она по-прежнему каждое утро отправлялась на верховую прогулку. С рассветом, как только горизонт начинал окрашиваться в розовые и золотистые тона, Мария бежала на конюшню к своей любимой лошадке и, оседлав ее, а иногда прямо так, без седла, пускалась галопом. Она скакала вдоль дороги, мимо хижин, в которых жили невольники, в сторону рощи, где среди коричных деревьев, американского лавра и марцинелега возвышался гигантский ствол красного дерева. В жаркий полдень его ветви заслоняли от палящих лучей солнца маленькое озерцо с чистой прохладной водой. Мария очень любила приезжать сюда. И если молодой госпожи нигде не было видно, слуги хорошо знали, где ее можно найти. Габриэль тоже обратил внимание на место постоянных прогулок Марии, и в его голове зародились новые планы.
 Он начал наблюдать за ней по утрам, замечая до мельчайших подробностей ее привычки и не представляя себе пока, когда и каким образом сможет этим воспользоваться. Но он точно знал, что придет день, и способ будет найден. Надо только терпеливо ждать. Он сбежит.., и не просто сбежит, а еще и оставит память о себе.
 Габриэль не мог сказать точно, когда и почему из всех Дельгато он именно Марию избрал объектом своих мстительных помыслов. Но он хорошо помнил, что, несмотря на ярость и боль утраты, она произвела на него сильное впечатление сразу же, как только он ее увидел. А после встречи на плантации она чаще, чем хотелось бы, стала являться ему в беспокойных, тревожных снах. В них было много крови, смертей и потрясений, но только до тех пор, пока не появлялась она. С этого момента сон менялся: он не становился другим, но уже не был столь кровавым и жестоким. Габриэль не мог объяснить, почему так происходит, и это волновало его.
 В первых числах июня Мария получила от Диего послание, где он сообщал, что вернется домой в середине месяца вместе с гостями, и просил тщательнейшим образом подготовить дом к их приему. Прочитав письмо, Мария нахмурилась и недоуменно пожала плечами. Почему он не написал, кого собирается привезти? Она созвала всю домашнюю прислугу и отдала необходимые распоряжения. Тут же Каса де ла Палома стал похож на гудящий улей — проветривали комнаты, меняли постельное белье, чистили серебро и мыли хрусталь, подстригали газоны и приводили в порядок клумбы… Из кухонь, расположенных на заднем дворе, где в ожидании приезда хозяина и гостей готовились разные вкусные кушанья, доносились такие запахи, что слюнки текли у всех, кто находился поблизости. Делалось это не от большой любви к хозяину — просто люди хорошо понимали, что, если что-нибудь будет не так, виновному не поздоровится.
 Мария удивленно поймала себя на мысли, что ждет гостей с нетерпением. В день приезда брата она принарядилась с особой тщательностью и, спустившись вниз, ощутила приятное возбуждение.
 В новом платье алого цвета, украшенном золотым шитьем и тончайшими кружевами, Мария была похожа на прекрасный тропический цветок. Волосы, собранные на затылке, она заколола высоким золотым гребнем, но несколько непослушных прядей выбились из прически и вились около ушей и на затылке. На ней было мало драгоценностей — только шею украшала небольшая нитка жемчуга и к поясу была приколота золотая брошь, которая когда-то принадлежала ее матери. В этом наряде Мария выглядела, как настоящая испанка, только ярко-синие глаза говорили о том, что в жилах ее течет и другая кровь.
 Она в нетерпении ходила по комнате взад и вперед и, услышав стук копыт, с радостной улыбкой выбежала на галерею, опоясывающую дом. Двор был заполнен лошадьми и всадниками, и, отыскав взглядом высокую фигуру брата, Мария быстрым шагом направилась в его сторону.
 — Здравствуй, Диего. Добро пожаловать домой! — приветливо сказала она.
 Диего посмотрел на нее в упор, и по тому, как скривился его рот, как зло блеснули глаза, Мария поняла, что он чем-то очень недоволен.
 — Что случилось? — спросила она растерянно. — Что-нибудь не так?
 — Нет. Почему ты так решила? — кисло улыбнулся он. — Идем, я познакомлю тебя с нашими гостями. Вернее, заново представлю. — Он взял ее за руку и, повернувшись, с беспечным видом произнес:
 — Ты помнишь дона Клементе, не правда ли? Но с доньей Луизой ты, мне кажется, в прошлом году в Испании не встречалась. Разреши тебя ей представить.
 Глаза Марии широко раскрылись от неожиданности и удивления, когда она увидела худощавого человека, стоящего в нескольких шагах за спиной брата. Да, она хорошо помнит дона Клементе.., слишком хорошо! И, глядя в это смуглое надменное лицо, на маленькие черные глазки, взгляд которых без стеснения раздевал ее, на похотливую складку его тонких губ, она испытала непреодолимое желание дать ему пощечину. Вместо этого она холодно сказала:
 — Конечно, я помню дона Клементе… Мне кажется, ему очень шел горшочек с медом.
 Мария вела себя вызывающе, но ее это не волновало, она была в ярости. Диего, как видно, опять строит планы насчет ее замужества, он не оставил идею выдать сестру за дона Клементе даже против ее воли. Вот почему он ни словом не обмолвился о его приезде.
 Диего сильно сжал ей пальцы, но она была в таком гневе, что даже не почувствовала боли.
 — Вот видите, дон Клементе, — вежливо начал Диего, — манеры Марии по-прежнему оставляют желать лучшего. Я должен извиниться за провинциальное воспитание моей сестры. Вы должны быть счастливы от того, что ваша жена никогда не доставит вам и половины тех неприятностей и хлопот, которые доставляет мне моя сестра.
 Диего грозно посмотрел на нее, но Мария только улыбнулась в ответ, тут же уяснив смысл сказанного. Дон Клементе женат! Ну а если он женат… Она с трудом сдержалась, чтобы не расхохотаться. Легко было представить, какие планы строил Диего и какой шок он испытал, когда долгожданный дон Клементе явился в Санто-Доминго с женой. Как ты ни старался, Диего, на этот раз тебя обошли!
 Мария повернулась и пошла навстречу молодой женщине, с помощью слуги слезавшей с лошади.
 — Добрый день. Я Мария, сестра Диего. Добро пожаловать к нам в гости. Я надеюсь, вы с удовольствием проведете здесь время. Наш дом — это ваш дом…
 Мария замолчала, встретив надменный и недружелюбный взгляд. Донья Луиза была под стать своему мужу, и в глаза сразу бросалось, что самодовольства и высокомерия ей не занимать.
 — А что, комнаты для меня приготовлены? — спросила она усталым голосом. — У меня на этом ужасном острове началась страшная головная боль от жары. Я уж не говорю о безобразной, изрытой колеями дороге. Мой отец, герцог Сарагосский, — произнесла она важно, — никогда бы не позволил держать свои дороги в таком ужасном состоянии.
 Донья Луиза была на несколько лет старше Марии и как женщина весьма непривлекательна: коренастая, с мутными карими глазами, желтоватой бледной кожей и плотно сжатыми тонкими губами. Большую противоположность молодой и полной жизни Марии найти было трудно. И то, что донья Луиза это хорошо понимала, стало ясно по тому враждебному взгляду, которым она одарила девушку. Визит этот будет долгим и малоприятным, подумала Мария, провожая взглядом гостей, шествующих к дому в сопровождении Диего.

 Глава 6

 Визит дона Клементе и его жены прошел на удивление гладко. Надо отдать должное Диего — стараясь ублажить привередливую супружескую чету, он был любезен, предупредителен, не брезговал даже подхалимажем, забывая иногда о чувстве собственного достоинства в угоду своим гостям. Мария же старалась как можно меньше попадаться на глаза супругам де ла Сильва и большую часть времени проводила в своей любимой роще на берегу маленького озера. Она могла избегать общества доньи Луизы, но избавиться от дона Клементе было не так-то просто. Он постоянно преследовал Марию, и эта навязчивость стала ее раздражать, а его прикосновения и многозначительные взгляды вызывали у нее чувство брезгливости и отвращения.
 Время пролетело незаметно, приближался день отъезда гостей. Десятого августа Диего решил устроить большой прощальный праздник в их честь. На следующее утро супруги де ла Сильва должны были ехать в Санто-Доминго, где предполагали провести еще несколько недель, и в начале сентября с осенним караваном отплыть домой в Испанию. Понимая, что мучения ее подходят к концу и малоприятные ей люди скоро покинут их дом, Мария старалась быть предельно сдержанной и вежливой. Неожиданно она узнала, что Диего, чтобы продемонстрировать своего невольника гостям, посадил Ланкастера, как собаку, на цепь в дальнем конце заднего двора. Эта новость глубоко возмутила Марию и, бросив все дела, несмотря на то что уже начали съезжаться гости, она настояла на разговоре с братом.
 — Зачем так унижать англичанина? — спросила она с негодованием, когда они остались наедине.
 — Он не более чем боевой трофей. Почему же я не могу его показать? — улыбнулся Диего.
 — Мне кажется, это отвратительно! — не сдержавшись, крикнула Мария. — Ты не имеешь права так обращаться с ним. Это жестоко и бесчеловечно!
 Диего прищурил глаза, внимательно посмотрел на сестру и спросил мягким, почти вкрадчивым голосом:
 — Откуда вдруг такая забота о Ланкастере? Или это не вдруг?
 Поняв, что ее заступничество может больше навредить англичанину, нежели помочь ему, Мария попыталась успокоиться.
 — Это совсем не то, что ты думаешь, — сказала она уже другим тоном. — Просто.., просто, мне кажется, что ты мог бы найти более подходящий случай для.., демонстрации своих боевых трофеев.
 — То, что ты думаешь, значения не имеет, не так ли, сестренка? Не забывай, что хозяин в этом доме я! И раз я решил показать англичанина гостям, то поступлю так, как хочу, нравится тебе это или нет. Понятно?
 В такие моменты Мария почти ненавидела брата, но, чтобы не накалять обстановку, постаралась взять себя в руки и, глубоко вздохнув, бросила в ответ:
 — Да! — Затем резко повернулась на каблуках и быстро вышла из комнаты.
 Она так ждала этого праздника, но после разговора с Диего потеряла к нему всякий интерес. Чем бы она ни занималась, Мария думала о зеленоглазом невольнике, посаженном на цепь, и, слушая, как соседи и друзья шутливо поздравляют Диего, как отпускают ехидные замечания в адрес англичанина, она чувствовала, что ее захлестывает волна жалости и сострадания. Но только поздно вечером, когда гости начали разъезжаться, она заставила себя пойти на задний двор. К счастью, англичанина там уже не было, и, тяжело вздохнув, Мария опустилась на каменную скамью.
 Праздничные гирлянды маленьких фонариков украшали все вокруг; причудливые тени играли на каменных плитах двора и цветущих кустарниках, живописными группами растущих вокруг дома. Здесь было прохладно и намного спокойнее, только изредка сюда доносились отзвуки громкого смеха или разговора, рассыпаясь звонким эхом в прозрачном воздухе тропической ночи. Но Марии не удалось побыть в одиночестве — не успела она присесть, как, к своему огорчению, увидела дона Клементе, направлявшегося к ней семенящей походкой. Мария встала, отчаянно пытаясь найти благовидный предлог, чтобы избавиться от него. Но на ум, как назло, ничего не приходило, и, заставив себя улыбнуться, она вежливо спросила:
 — Вышли насладиться ночной прохладой, сеньор? Дон Клементе был хрупкого сложения, довольно приятной наружности; он обожал заниматься собственным гардеробом и, как ветреная кокетка, радовался новым нарядам, которые всегда были украшены большим количеством кружев и лент. Единственный наследник состояния и титула могущественного отца, он в свои двадцать семь лет ни в чем не знал отказа. Стоящая перед ним девушка была, наверное, единственной, кто посмел так серьезно ранить его самолюбие. Будучи о себе самого высокого мнения, дон Клементе был уверен, что она, хоть и с опозданием, но осознала, какую непоправимую ошибку совершила, отвергнув его, и теперь готова любым способом загладить свою вину перед ним.
 — Я бы хотел насладиться, но.., не ночной прохладой, — вкрадчиво ответил дон Клементе, и самодовольная улыбка заиграла на его губах. Он взял руку Марии в свою и страстно приник к ней губами. — Вы так прелестны. Какое несчастье, что я не понял этого в Испании. Если бы я заметил это тогда, то простил бы вам многое и, наверное, не женился на этой гарпии Луизе. Конечно, в моей женитьбе есть своя выгода, но это не значит, что вы и я… — Голос его дрогнул, а взгляд похотливо заскользил по ее фигуре, остановившись на глубоком вырезе платья. — Если мы понравимся друг другу, я думаю, мне удастся договориться с вашим братом так, что это будет выгодно нам обоим.
 — Что? — Мария широко открыла глаза. — А вы думаете, донья Луиза тоже найдет в этом выгоду? — Наивные нотки в ее голосе не могли обмануть дона Клементе. Улыбка моментально исчезла с его лица.
 — Вы совершаете большую глупость. Не забывайте, кто я, как я знатен и богат. Многие женщины сочли бы за великую честь попасть под мое покровительство.
 Мария мягко высвободила руку и несвойственным ей слащавым голосом заметила:
 — Вот и предлагаю вам выбрать одну из них.
 Злобно взглянув на нее, дон Клементе повернулся и стремительно направился к дому. От нервного напряжения руки Марии мелко дрожали. Господи! Она опустилась на скамейку. Слава Богу, что он поцеловал только руку. Мария непроизвольно вытерла ее о шелковую юбку, словно пытаясь уничтожить всякое воспоминание о мерзком прикосновении. Внезапно до нее донесся слабый шорох, и, повернув голову, она замерла от неожиданности. Из-за большого куста показался англичанин. На его шее блестел широкий металлический ошейник, руки были закованы в кандалы, тяжелая цепь тянулась от ошейника к кандалам и была прикреплена к железному столбу, надежно вбитому в землю. Цепь была коротка, и невольник не мог далеко отойти от столба, но ничто не мешало ему стоять, свободно расправив широкие плечи. Несмотря на то что на нем были только полотняные поношенные штаны, доходившие до колен, а голое тело сплошь покрывали рубцы и ссадины, весь его вид говорил о непреклонном характере.
 Их разделяло небольшое расстояние, и презрительный взгляд усталых зеленых глаз встретился с испуганным взглядом ярко-синих. По случаю демонстрации Габриэля гостям его вымыли, побрили и аккуратно подстригли. Мария с интересом рассматривала его. Хотя он и провел в неволе почти десять месяцев, но по-прежнему был очень красив, а исхудавшее лицо и обострившиеся скулы только подчеркивали благородство черт. Сердце ее забилось сильно-сильно, и, поднявшись со скамьи, Мария медленно направилась к нему. Всматриваясь в его дочерна загоревшее лицо, она мягко сказала:
 — Я и не знала, что вы все еще здесь. Я думала, Диего отослал вас обратно.
 — А мне кажется, что вы были бы уступчивее и намного сговорчивее со своим обожателем, если бы не знали, что я здесь.
 — Это гадко. Вы не имеете права так говорить! Габриэль усмехнулся.
 — Я еще должен думать, как и что вам сказать? А что вы мне можете сделать? Я столько пережил и испытал в плену у Дельгато, что хуже и придумать нельзя.
 Понимая, что бессмысленно продолжать этот разговор, Мария посмотрела на него с болью и обидой и, не сказав ни слова, пошла к дому. Габриэль, не отрываясь, смотрел ей вслед, и что-то похожее на сожаление было в этом взгляде. Он горько усмехнулся. О чем ему сожалеть? Она обыкновенная испанская потаскушка, да к тому же из рода Дельгато. И хотя ему казалось, что он с презрением выкинул из головы все мысли о ней, с того вечера образ Марии начал преследовать его. По ночам, долгими часами ворочаясь на пропитанной потом соломенной подстилке, он представлял Марию такой, какой увидел в тот вечер, и взгляд ярко-синих глаз вызывал в его груди странное стеснение, а изгиб губ будил чувства, которые, как ему казалось, давно умерли. По утрам, когда она проезжала верхом мимо хижин невольников, кровь бросалась ему в голову. Все это было странно и непонятно.
 Утром следующего дня Диего отправился провожать гостей в Санто-Доминго, и в доме опять воцарились мир и спокойствие. Но на плантациях дело обстояло иначе. В конце августа и начале сентября начал быстро созревать сахарный тростник, и надсмотрщики подгоняли измученных жарой, недоеданием и болезнями невольников, заставляя их работать все больше и больше. Свист кнута и ругань слышались все чаще.
 Однажды утром, лежа на грязной подстилке, Габриэль слушал, как в предрассветном тумане замирает далекий стук копыт, но бормотание и стоны людей, деливших с ним жалкий кров, отвлекли его; шум становился все громче и громче — это Хуан Перес пинками и тычками будил рабов. Неожиданно для самого себя Габриэль вдруг осознал, что настал предел его долготерпению и он не в состоянии пережить еще один день таких унижений, такого жестокого обращения. Он не строил заранее никаких планов, все силы уходили на то, чтобы выжить и своей смертью не доставить удовольствия Диего и его подручным. Но сейчас в голове стучала только одна мысль — теперь или никогда. Жить по-человечески или умереть! Либо надо оказать сопротивление, либо его гордость и воля будут сломлены навсегда. “Нет сил терпеть, — думал он, — я скорее умру, чем позволю себе еще хоть день прожить в этих скотских условиях”.
 Когда наконец Перес добрался до него и больно пнул тяжелым сапогом в бок, Габриэль — откуда только взялась сила — одним прыжком поднялся на ноги и, как хищный зверь, бросился на надсмотрщика. Прежде чем тот успел сообразить, что происходит, Габриэль вырвал у него из рук кнут и изо всей силы ударил рукояткой в висок. Тихо застонав, Перес рухнул на грязный пол. Не обращая внимания на стоящих вокруг него насмерть перепуганных людей, Габриэль нагнулся над безжизненным телом и быстро нашел в связке висящих на поясе ключей тот, который был ему нужен. Он снял с себя кандалы и, схватив короткую саблю, лежавшую рядом с Пересом, бросился вон.
 Поселок только начал просыпаться, и никто из рабов еще не выходил из хижин. Переполох поднимется позже, когда найдут Переса, а пока у Габриэля в запасе было немного времени. Он был уверен, что никто из собратьев по несчастью не предаст его, хотя прекрасно понимал, что надежды на спасение очень мало. Чтобы добраться до побережья, ему нужно было пройти много миль по незнакомой местности, денег у него не было, а металлический ошейник недвусмысленно говорил о его общественном положении. Если бы он случайно встретил разбойников, промышлявших охотой на диких кабанов, в изобилии водившихся в северной части острова, — это была бы большая удача. В глубине души он понимал, что шансов у него практически нет никаких: как только на плантациях заметят отсутствие Переса, поднимется тревога, и вскоре для него все будет кончено.
 Он подумал о Каролине. Может быть, стоит рискнуть найти ее и забрать с собой, но, с другой стороны, он совершенно не был уверен в благополучном исходе побега. К тому же, если бы он и знал, где находятся владения Чавесов, отыскать сестру — дело почти безнадежное. И вообще, смеет ли он подвергать ее новым испытаниям? Взять ее с собой — значит обречь на новые страдания и, возможно, смерть.
 Габриэль не знал, как поступить дальше. Здравый смысл говорил, что надо бежать как можно скорее, что, только покинув Эспаньолу и обретя свободу, он сможет со временем вызолить сестру из лап этих ненавистных испанцев. А сердце подсказывало другое. Он не мог покинуть остров даже не попытавшись разыскать сестру, не сказав ей ни единого слова, не попрощавшись.
 Габриэль грустно улыбнулся. Если подумать хорошенько, то все, чего он пока добился, — это несколько бесценных часов свободы. Вероятнее всего, его скоро найдут, и, хорошо понимая, что ждет его в этом случае, он решил перед смертью отомстить Дельгато за все свои страдания и бросился бежать в ту сторону, куда совсем недавно поскакала Мария.
 Жаль, что Диего еще не вернулся, думал Габриэль на бегу, с каким удовольствием он убил бы его. Но если невозможно добраться до брата, то его вполне удовлетворит сестра Диего. Нельзя упускать такую возможность, другой может просто не быть. Но время шло, а позади не было слышно ни топота, ни криков погони, и слабая надежда затеплилась в нем — кто знает, может быть, ему повезет и он, отомстив, сумеет убежать.
 Мария собирала цветы на поляне и, услышав слабый шорох, не обратила на него внимания, решив, что к ней направляется кто-то из слуг. Неожиданно из-за деревьев выбежал Габриэль. Тяжело дыша после быстрого бега и, крепко сжимая в руке короткую саблю, он посмотрел на Марию так, что, выронив цветы, она в испуге начала пятиться к стоящей у дерева лошади.
 — Не смей! — тихо и спокойно сказал он. — Я все равно успею раньше тебя.
 От страха у Марии пересохло в горле, она с трудом сглотнула, с ужасом осознав, с какой опасностью столкнулась. Босиком, в простом домашнем платье, со свободно падающими на плечи вьющимися черными волосами, девушка казалась еще моложе и меньше ростом, и Габриэль на какое-то мгновение заколебался — ему показалось, что она совсем ребенок, но память о пережитых несчастьях вернула его к действительности, и он решительно направился к ней.
 Мария не знала, собирается ли он убить ее или только взять заложницей, но ни в том, ни в другом случае не желала сдаваться без боя. Что-то на мгновение отвлекло внимание Габриэля и, улучив момент, она бросилась к лошади. Но прежде чем Мария успела преодолеть половину пути, крепкие руки схватили ее за плечи.
 Испугавшись не на шутку, она, как дикий зверек, начала отчаянно сопротивляться, отбиваясь руками и ногами, стараясь ударить его как можно больнее. Отбросив саблю в сторону, Габриэль схватил ее за талию и одним махом перекинул через плечо. Отойдя на несколько шагов, он бесцеремонно бросил ее на листья папоротника и опустился рядом.
 От удара у Марии потемнело в глазах, а когда она немного пришла в себя, из ее груди вырвался то ли стон, то ли крик — смесь страха и негодования — девушка увидела над собой бородатое лицо англичанина. Намерения его были ясны. Отчаянно пытаясь освободиться, Мария стала вырываться и царапаться. Но все усилия были тщетны. Большое сильное тело придавило ее к земле, и она в ужасе услышала, как рвется платье, и почувствовала, как грубые мозолистые руки прикоснулись к ее груди.
 — Пожалуйста, пожалуйста, не надо, — прошептала она, задыхаясь от борьбы.
 От неожиданно нахлынувших на него чувств дыхание Габриэля стало прерывистым. Когда в пылу борьбы, пытаясь вырваться из его крепких рук, она невольно прижималась к нему всем телом, с ним начинало твориться что-то странное; откуда-то из небытия возникали давно забытые ощущения. Он и не думал, что в нем может загореться страсть, ему просто хотелось быстро и грубо овладеть ею и продолжить свой путь. Но что-то произошло, случилось нечто такое, чему он не мог найти объяснения. Габриэль вдруг понял, что действительно хочет обладать Марией, но не месть была тому причиной. Чувства эти вызвало извивающееся в его руках мягкое и нежное женское тело. Реакция на ее близость удивила и испугала Габриэля, и чтобы успокоиться, он стал убеждать себя, что все это легко понять — просто после смерти жены он долгое время не был близок ни с одной женщиной.
 Воспоминания о несчастной Элизабет, погребенной под корабельной балкой, подхлестнули его, и с непонятной ему самому злостью он приник к губам Марии. Он был груб и сделал ей больно. Не отрываясь от ее губ, он резким движением задрал подол платья, намереваясь как можно скорее овладеть ею. Она должна заплатить за все, что он потерял! Но прикосновение к ее губам и нежной коже ее хрупкого тела сыграло с ним злую шутку — страстное желание возмездия, так долго изводившее его, не дававшее покоя ни днем, ни ночью, стало меркнуть, и другое, совершенно необъяснимое чувство неожиданно нахлынуло на него.
 Смущенный этим внутренним противоречием, он оторвался от Марии, поднял голову и посмотрел на нее так, будто на ее лице мог прочитать ответ на мучивший его вопрос. Ее разметавшиеся волосы черным веером лежали на зеленых листьях папоротника, в чудесных, обрамленных пушистыми темным ресницами, миндалевидных глазах, которые не отрываясь смотрели на него, стояли слезы. Взгляд Габриэля остановился на губах Марии и, увидев, как они припухли, он с удивлением почувствовал нечто слабо напоминавшее сожаление или раскаяние, отметив, однако, что это придало еще больше очарования чувственным линиям ее рта. Взгляд его заскользил вниз по тонкой нежной шее и бархатистой коже плеч туда, где из разорванного лифа платья выглядывали маленькие груди с манящими коралловыми бугорками сосков. Боже правый! До чего же она соблазнительна! Но как же он глуп, раз позволил этим прелестям заманить себя в ловушку! Он попробовал сопротивляться нахлынувшему на него безумию, отчаянно цепляясь за мысли, которые так долго питали в нем жажду мести, не давая расслабиться ни на минуту, но они ускользали, оставляя его один на один с безрассудным желанием еще раз погрузиться в этот омут, ощутив сладостный вкус ее губ, и не с мстительным чувством боли и обиды, а с нежностью, на которую еще была способна его огрубевшая душа. Он отчаянно боролся с самим собой, но желание оказалось сильнее любых доводов, и со стоном Габриэль вновь жадно припал к ее губам.
 Он совсем другой, этот поцелуй, — эта мысль, как туманное облако, медленно проплыла в сознании Марии" В первый раз ей было больно и неприятно, но сейчас.., о таком поцелуе она всегда мечтала и, отдавшись еще непонятному ей порыву, неумело ответила на него. Ощущения, о которых она могла только мечтать, заполнили все ее существо: его рот пьянил и возбуждал, под нежными прикосновениями его пальцев соски стали твердыми, и теплая сладостная боль разлилась под ложечкой. Все это было похоже на сумасшествие. Но противостоять упоительному безрассудству она была не в силах: руки, как ей казалось, против воли обхватили плечи Габриэля Ланкастера, пальцы затрепетали от прикосновения к его коже, и, приоткрыв рот, она полностью отдалась нахлынувшим на нее чувствам.
 Такая неожиданная ответная реакция озадачила Габриэля, и, приподняв голову, он с изумлением посмотрел на Марию. Что с ней произошло? А может быть, с ним? Почему она перестала сопротивляться? Почему он так жаждет ее? И желание это нарастало с удивившей его остротой. Ответов на эти вопросы он не находил, прекрасно понимая, что поведение его граничит с безумством, и был не в состоянии противиться манящей силе ее губ, притягательности нежного тела. Проклиная себя за глупость, Габриэль дал страсти, настойчиво требовавшей выхода, свободу, и его губы снова потянулись к Марии, чтобы насладиться пьянящим вином ее поцелуя.
 От обилия незнакомых ей доселе чувств и ощущений Мария обо всем забыла и не замечала ничего, кроме обнимающего и целующего ее человека, чьи уверенные руки скользили по телу, вызывая приятное возбуждение. Какое необыкновенное чувство она испытала, когда его ладонь мягко легла ей на грудь! А когда, склонившись над нею, он нежно коснулся губами ее соска и принялся жадно ласкать языком, Мария громко застонала от наслаждения. Она ощущала растущее в ней напряжение и страстно хотела лишь одного — дать ему выход, сама до конца не осознавая смысл своего желания. Ее бедра инстинктивно прижимались к бедрам Габриэля. Ощущение напряженно пульсирующей плоти между их тесно прижатыми друг к другу телами привело Марию в страшное возбуждение, она заметалась, неумело пытаясь утолить растущую где-то внутри нее голодную боль, становившуюся с каждой секундой все настойчивее и требовательнее. Ее руки обхватили голову Габриэля, побуждая оторваться от ее груди, — она жаждала поцелуев — ив его затуманившемся взгляде она прочитала страстное желание, которое отозвалось в ней новой волной возбуждения. Она стала осыпать поцелуями его лоб, нос, щеки, и эти прикосновения рождали в ней новые сладостные ощущения.
 Когда их губы встретились, Мария вся пылала — разбуженная Габриэлем страсть рвалась наружу. В этот момент она была готова на все. Не имело значения ни то, что она лежала на смятом папоротнике, ни то, что в любую минуту их могли обнаружить. Весь мир, все вокруг отошло куда-то на задний план. Для нее сейчас существовал только англичанин и его губы.., поцелуи, о которых она всегда мечтала.
 Габриэль тоже дал волю своим чувствам, погружаясь в мир желания, которое, как никогда, беспощадно пожирало его изнутри. Он хотел эту женщину, хотел так отчаянно, так безрассудно, что ее нежные ласки были для него мучительны. Ее руки, гладящие его волосы, естественные движения ее тела, когда в порыве чувств она прижималась к нему, кончик языка, неуверенно исследовавший его рот, — он не мог сопротивляться этому. Руки Габриэля лихорадочно заскользили по телу Марии, и пальцы нащупали мягкие завитки волос между ног. Его ласки становились все настойчивее.
 Мария уже не владела собой, ее трясло, как в лихорадке. Дыхание стало прерывистым, и частые, короткие вздохи, казалось, причиняли ей боль. Она ни о чем не могла думать — слишком много новых, неведомых ранее ощущений пришлось ей испытать в эти минуты. Все происходило как будто во сне. Она инстинктивно отвечала на чувственные ласки, неожиданно проснувшиеся в молодом теле желания требовали удовлетворения. И только тогда, когда, раздвинув ей ноги, он потянулся к веревке, стягивающей вместо пояса его штаны, Мария наконец поняла смысл происходящего.
 Она замерла в испуге, как будто на нее вылили ушат холодной воды. Ужас сковал ее. О Боже! Что на нее нашло? Не дьявол ли околдовал ее? С трудом оторвавшись от его губ, она решительно уперлась руками ему в плечи.
 — Остановитесь, сеньор! Умоляю вас, остановитесь!
 Габриэлю показалось, что он слышит чей-то голос, но смысл слов оставался ему непонятен. Он пребывал в каком-то странном состоянии, будто находился в тумане, и даже попытки Марии высвободиться не сразу дошли до его сознания. Он смутно ощущал, что что-то произошло, изменилось, что девушка, еще минуту назад тесно прижимавшаяся к нему, вдруг перестала быть податливой, а ее упоительные губы избегают его. Все еще находясь во власти гипнотического чувства, он замотал головой, как бы отказываясь верить тому, что Мария, не желая быть добровольной жертвой, оттолкнула его, и, вновь припав к ее губам, погрузился в водоворот чувств. В этот-то момент Габриэль и услышал звуки, заставившие его вернуться к действительности.
 Одним движением он вскочил на ноги. Шум шагов приближающихся людей и лай собак становились все громче. Габриэль бросился туда, где на траве лежала брошенная им сабля, и только успел поднять ее, как первый испанец, вооруженный мушкетом, выбежал на поляну. Не более чем через секунду появился второй, с трудом удерживая на цепи двух лающих псов. Чувство бессильной злобы захлестнуло Габриэля. Какой же он дурак, раз потерял здесь столько времени! Вместо того чтобы бежать отсюда как можно быстрее, дал возможность своим мстительным замыслам взять над ним верх. Нет, он не просто дурак, а дурак дважды, потому что позволил себе запутаться в паутине страсти, сотканной женщиной из рода Дельгато! Но если быть честным, ему некого было винить, он хорошо знал, на какой риск шел, убегая из неволи, так же как и то, что наказанием за такой поступок может быть смерть. Габриэль был готов к ней, и рука его еще крепче сжала рукоять сабли. В какой-то момент он почувствовал сожаление, что не успел расправиться с Диего и что не успел… Ему не хотелось думать об этом, потому что даже сейчас все его чувства находились в страшном смятении, он так до конца и не осознал, что же произошло между ним и Марией Дельгато.
 Ситуация складывалась драматическая. Он видел, что испанцы не дадут ему уйти — ствол мушкета был направлен ему в грудь, псы, готовые броситься на него в любой момент, с лаем рвались вперед, и только цепь, которую испанец с трудом удерживал в руках, не пускала их. Угрожающе сжимая в руке короткую саблю, Габриэль с ненавистью глядел на врагов. А рядом, всего в нескольких шагах от него, на листьях папоротника сидела красивая девушка в мятом и порванном платье и с застывшим в глазах ужасом наблюдала разворачивавшуюся перед ней трагическую картину.
 Должно быть, она вскрикнула, потому что Габриэль обернулся к ней, и в этот момент на поляну вслед за другими испанцами выскочил Хуан Перес. Он тяжело дышал после быстрого бега, и на его правом виске красовался огромный лиловый синяк.
 — Не дай ему уйти! Стреляй в него, идиот! Убей его!
 Габриэль резко обернулся, чтобы лицом к лицу встретить новую опасность, и в этот момент мушкет выстрелил, окутав стрелявшего облаком черного дыма. Последнее, что, падая, мельком увидел Габриэль, было испуганное лицо Марии. Потом темнота заволокла все вокруг, и наступило полное забвение.
 Потрясенная, Мария не отрываясь смотрела на упавшего англичанина. Этого не может быть, думала она, тупо наблюдая, как вокруг его головы расползается кровавое пятно, окрашивая землю в ярко-красный цвет. Нет, этого не может быть! Но англичанин лежал недвижим, и слова, превратившиеся в немой крик, стучали в ее голове, все существо ее кричало: “Нет! Нет! Нет! Он не может умереть! Только не он!"
 Мария встала. Руки и ноги не слушались ее, она плохо понимала, что происходит вокруг. Не обращая внимания на высыпавших на поляну вооруженных слуг, машинально придерживая разорванное платье, она, пошатываясь, двинулась в сторону лежавшего на траве тела. Но прежде чем она успела сделать несколько шагов, Хуан Перес схватил ее за руку и требовательным тоном спросил:
 — С вами все в порядке, сеньорита? Эта жалкая английская свинья не…
 Не отрывая глаз от Габриэля, она медленно, как во сне, покачала головой. Ее взгляд как бы заклинал: пусть он пошевелится, пусть перестанет течь кровь и исчезнет это страшное пятно вокруг его головы.
 Хуан Перес вздохнул с облегчением. Довольно и того, что англичанин пытался бежать, а если бы он еще успел обесчестить сестру хозяина… Пересу было страшно даже подумать о том, что бы Диего с ним сделал в этом случае. Он мягко подтолкнул Марию к одному из слуг.
 — Сейчас же проводи сеньориту домой. Пусть женщины позаботятся о ней. Быстро!
 Все еще находясь под впечатлением только что происшедшего кошмара, Мария была не в силах сопротивляться. Она ничего не понимала, кроме того, что человек, страстно сжимавший ее в объятиях всего несколько минут назад, безжизненно распростерт на земле. Из ее груди вдруг вырвался стон, и Мария разрыдалась, оплакивая свои еще не сбывшиеся, но уже разбитые надежды. Ее быстро увели домой. Она ни о чем не могла думать, ни о чем не хотела слышать, в голове ее болезненно пульсировала одна только мысль — Ланкастера нет в живых!
 После ухода Марии на поляне наступила гнетущая тишина. Хуан подошел к телу и с отвращением ткнул его сапогом в бок. Обидно, что англичанин мертв, подумал он рассеянно и приказал увести собак. Отослав всех слуг, кроме двоих своих прихвостней, он еще раз взглянул на лежавшего перед ним Габриэля. Потом, вздохнув, пожал плечами, как бы отвечая своим мыслям. В конце концов, какое это имеет значение? Ведь после сегодняшнего побега от англичанина все равно пришлось бы избавляться.
 Грубый и жестокий, Хуан Перес управлял невольниками с помощью страха. Он мог себе позволить не бояться хозяина и, хотя прекрасно знал, что Диего придет в ярость, узнав о смерти Ланкастера, ничуть не волновался. Он сплюнул себе под ноги. На острове полно других плантаций, где он всегда сможет найти себе место. Правда, со смертью англичанина уплывало выгодное дельце, которое он наметил с одним из работорговцев в Санто-Доминго…
 В Каса де ла Палома Хуан Перес был человеком новым — дон Педро никогда бы не потерпел подобного субъекта на своих плантациях, — но ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что плантации мало заботят Диего и что, пока урожаи будет приносить приличный доход, хозяин не будет совать нос в его дела. Разработав целую схему случайных “смертей”, Перес в течение полутора лет время от времени осторожно продавал рабов своему знакомому в Санто-Доминго. Это оказалось очень выгодным делом, и за англичанина он мог бы получить хорошую цену…
 Он еще раз с сожалением посмотрел на Габриэля и уже собрался было уходить, как вдруг услышал слабый стон. Перес резко повернулся и увидел, что англичанин дышит. Он склонился над ним и внимательно осмотрел рану. Хитрая улыбка заиграла на его мясистых губах, когда он понял, что рана не смертельная, хотя достаточно серьезная и сильно кровоточит. Потирая руки в предвкушении приличных денег, которые он получит за англичанина, Перес подозвал своих подручных.
 Три дня спустя, когда Габриэль с трудом пришел в себя, он обнаружил, что находится не в Каса де ла Палома, а в трюме какого-то корабля. На мгновение ему показалось, что это трюм “Санто Кристо” и ему вновь придется пережить весь кошмар неволи. Когда же глаза привыкли к темноте, он понял, что, опять закованный в кандалы, лежит в трюме совершенно незнакомого корабля. Невольничьего корабля!
 С трудом повернув адски болевшую голову к лежащему рядом с ним и так же закованному в цепи жалкому существу, Габриэль безучастно спросил:
 — Где мы? Куда идем?
 — Мы в море, нас везут, чтобы продать на шахты в Перу, — последовал такой же безразличный ответ.
 Габриэль в отчаянии застонал. Шахты в Перу! Уж там-то его ждет неминуемая смерть. И впервые с того проклятого дня, когда он увидел на горизонте белые паруса “Санто Кристо”, Габриэль пал духом. Впереди не было никакой надежды. Ничего! Только смерть!
 Два дня он провел в невыразимых мучениях, лежа в темноте в собственных испражнениях, задыхаясь от зловония, исходящего от таких же несчастных, как и он сам. Но на рассвете третьего дня Габриэль вдруг почувствовал, как изменился ход корабля, усилилось движение на верхней палубе, а когда он уловил звук выкатываемых на орудийную палубу пушек, то понял, что на судне готовятся к бою.
 Грохот пушечных выстрелов и звуки рвущихся на корабле неприятельских снарядов зародили в нем надежду. Может быть, все-таки его минует судьба безымянного раба, умершего от непосильного труда на одной из перуанских шахт.
 Внизу звуки боя были хорошо слышны — вот упала мачта, другая, вот рушится обшивка корабля от прямых попаданий ядер. Вдруг весь корабль содрогнулся — это нос неприятельского судна протаранил его борт. По раздававшимся крикам раненых и умирающих, по звону стали Габриэль понял, что на верхней палубе, прямо над ним, начался рукопашный бой.
 Внезапно наступила тишина.
 Габриэль до звона в ушах напряг слух, ему показалось, что он услышал английскую речь, и сердце его радостно забилось, когда он понял, что это не галлюцинации. Раздался громкий топот ног — кто-то спускался в трюм. Яркий свет фонаря прорезал темноту.
 — Вставайте, ребята! Мы перебили этих испанских собак, и под защитой добрых и честных английских пиратов вы в безопасности! — послышался веселый голос.
 Только спустя какое-то время, с большим трудом выбравшись на нетвердых ногах на палубу и привыкнув к яркому солнечному свету, Габриэль получил возможность как следует рассмотреть своих освободителей. Вид их мало обнадежил его.
 Более грязного и разношерстного сборища он в своей жизни еще не встречал: их пестрая, чаще всего не по размеру одежда была запачкана кровью — вероятно, ее совсем недавно сняли с бывших владельцев; головы большинства были давно не мыты, и грязные волосы висели патлами; некоторые носили черные повязки на глазах, и что самое главное, все были вооружены до зубов — сабли, ножи, пистолеты украшали их и без того живописные фигуры. Но внимание Габриэля привлек стоявший на шканцах предводитель этой шайки головорезов.
 Он был невысок, но его крепкая фигура источала такую жизненную силу, что это, казалось, придает ему роста. Очень смуглый, он мог сойти за испанца, длинные черные волосы ниспадали на плечи, и, когда он поворачивал голову, было видно, как в одном ухе у него поблескивает золотая серьга. Хитрый взгляд черных глаз подмечал все, что происходило вокруг. Его одежда, более опрятная, чем у большинства, была так же цветиста — расшитый золотом малиновый камзол дополняли изумрудного цвета штаны и лиловые чулки. Подбоченившись, он подошел к невольникам, среди которых был и Габриэль. Взгляд его внимательно заскользил по лицам стоявших перед ним мужчин.
 — У меня возникла идея пополнить мою команду, — сказал он мелодичным низким голосом. — Не хотели бы вы, ребята, использовать свой шанс и попытать счастья?
 Среди толпы жалких, несчастных оборванцев, только что выпущенных из трюма, послышался глухой одобрительный шум.
 — Кто вы? — через силу выговорил Габриэль. Ответом ему был громовой хохот толпившихся вокруг пиратов.
 — Кто я? — Черные глаза весело блеснули. — Ну что ж, я Гарри Морган, и я буду величайшим из когда-либо живших на земле морских разбойников. Если вы сомневаетесь в моих словах, присоединяйтесь ко мне и убедитесь в этом сами.




 ЧАСТЬ ВТОРАЯ
 ЧЕРНЫЙ АНГЕЛ


  Порт-Рояль, Ямайка, 1668 год 

 Глава 1

 Паруса четырнадцатипушечного фрегата “Черный ангел”, стоявшего на якоре в гавани Порт-Рояля, были аккуратно убраны, и три высокие мачты гордо тянулись ввысь. Яркие лучи жаркого тропического солнца танцевали на стеклах створчатых окон кормы, усиливая блеск и без того обильно золоченных резных украшений кают.
 В этот теплый мартовский день 1668 года в гавани швартовалось большое количество судов: на рейде бок о бок покачивались на волнах двух— и трехмачтовые шхуны, бриги, английские галеоны. Вдали виднелись зеленые холмы Ямайки, а здесь на острове Кагуа — узкой полоске песка и известняка — расположился Порт-Рояль, причалы которого щетинились бушпритами тесно прижатых друг к другу кораблей. Пьяный хохот, хриплые крики и радостный визг, доносившиеся из многочисленных винных погребков и борделей, расположенных по обеим сторонам узких извилистых улочек, наполняли город.
 У створчатого окна большой, с тонким вкусом отделанной каюты фрегата стоял Габриэль Ланкастер и смотрел на тихо плещущиеся внизу бирюзовые волны. Он был не один; за его спиной, удобно развалившись в обитом черной кожей дубовом кресле, сидел Гарри Морган и внимательно смотрел на Габриэля.
 Царившая в комнате тишина служила как бы продолжением неоконченного разговора, и, глядя на сильного, широкоплечего человека у окна, Морган не мог не подумать о метаморфозе, происшедшей с полуголодным и грязным беднягой, которого он впервые увидел два с половиной года тому назад. Тогда несчастный едва мог подняться, а нынешний Габриэль твердо стоял на ногах, и жизнь уже неоднократно доказала это. Тот человек из трюма испанского невольничьего корабля был давно не мыт, и казалось, не было никакой возможности расчесать его грязные спутанные волосы, а внешний вид и привычки капитана фрегата отличались изысканностью. Несмотря на молчаливое неодобрение команды и большинства членов берегового братства, как любили себя величать морские разбойники, он почти ежедневно принимал ванну. Его ухоженные, длинные волосы блестели и переливались, а одежда всегда была чистой и опрятной, что отличало его от многих членов экипажа. Но если личные привычки Габриэля могли вызвать усмешку или саркастическое замечание, то его умение владеть холодным оружием не вызывало ничего, кроме уважения и благоговейного трепета. Кроме того, береговым братством очень ценилось личное мужество, а Габриэль Ланкастер был смелым человеком. Так думал Гарри Морган, вспоминая, что среди морских разбойников Ланкастер, пожалуй, единственный, кто благодаря отчаянной храбрости быстро проложил себе путь наверх. Сегодня он был одним из самых известных среди берегового братства капитанов. Морган улыбнулся своим мыслям. Между человеком, встретившимся ему более двух лет назад, и тем, который сейчас стоял перед ним, действительно не было ничего общего.., кроме, пожалуй, неизмеримо глубокой ненависти к испанцам.
 Габриэль отвернулся от окна и, взглянув на Моргана, спросил:
 — Ты обсуждал это с кем-нибудь из капитанов? Морган отрицательно покачал головой.
 — Мне казалось, тебе должно быть известно, что Гарри Морган не любит выбалтывать свои планы первому встречному и посвящает в них только тех, кому доверяет. А таких, — добавил он многозначительно, — чертовски мало.
 Габриэль натянуто улыбнулся. Генри Морган, или Гарри, как он предпочитал себя называть, часто озадачивал его. К тридцати трем годам Морган достиг высшей ступени в иерархии морских разбойников, несмотря на то что появился на Антильских островах всего десять лет назад. Габриэль давно заметил, что Гарри очень скрытен, особенно когда речь заходит о его биографии; подобная замкнутость редко встречалась среди пиратов.
 Морган охотно признавал себя уроженцем Уэльса и даже гордился этим, был образован, что явно свидетельствовало о его благородном происхождении, но за все время, проведенное вместе, Габриэль никогда не слышал, чтобы Морган хоть словом обмолвился о своих предках. Это было несколько странно, потому что его дядя, сэр Эдвард Морган, получил из рук Кромвеля дворянское звание и был вице-губернатором Ямайки, пока в 1665 году не погиб во время нападения англичан на голландский остров Св. Евстахия.
 Морган редко упоминал своем родстве с бывшим вице-губернатором, хотя не так давно женился на второй дочери сэра Эдварда, Марии Элизабет. Не находя ничего удивительного в том, что его друг не любит говорить о покойном, Габриэль считал очень странным, что Морган никогда не вспоминал о жизни в Уэльсе, ни разу даже словом не намекнул на свою родословную, да и появление его на Антильских островах до сих пор оставалось загадкой. Он никогда не говорил о прошлом, даже с самыми близкими друзьями, и был просто Гарри Морганом, — умным, хитрым, абсолютно беспринципным малым, к тому же отчаянным драчуном. Помятуя о скрытности Моргана, Габриэль гордился тем, что тот для такого откровенного разговора выбрал именно его.
 Он отошел от окна и, подойдя к Моргану, присел на краешек стоящего рядом с креслом дубового стола. Скрестив руки на груди, он какое-то время молча рассматривал серебряную пряжку на своей туфле.
 — Ребятам это не понравится, — сказал он наконец, посмотрев Моргану в глаза.
 — К черту! — фыркнул тот. — Я и не собираюсь им говорить! Во всяком случае пока, — поправился он.
 — А что губернатор? Модифорд знает, что ты затеял? Он разрешил тебе этот набег?
 На смуглом лице Моргана появилась хитрая улыбка.
 — Он произвел меня в полковники, приказал собрать из добровольцев экипаж капера и взять в плен испанцев, чтобы выяснить, действительно ли сеньоры готовят флот для набега на Ямайку. Разговоры об этом идут уже несколько месяцев… К тому же приказ ограничивает мои действия захватом только испанских кораблей… К сожалению, сам документ куда-то запропастился, — сказал Морган после небольшой паузы, и в его взгляде появилось жуликоватое выражение. — Боюсь, что придется все брать в свои руки, — добавил он с серьезным видом.
 — Ради всего святого, Гарри! — не выдержав, рассмеялся Габриэль. — Второго такого плута, как ты, пожалуй, больше не сыскать.
 — Думаю, ты прав, — сказал Морган дружелюбно. — Я тебе ведь говорил, что собираюсь стать величайшим в истории пиратом?
 Он резко подался вперед, и на лице его появилось напряженное выражение.
 — Братство избрало меня своим адмиралом, но ты же прекрасно знаешь, насколько эти люди грубы и непредсказуемы. Если им откровенно рассказать, что я затеял, они моментально разбегутся, решив, что я ставлю перед ними непосильную задачу. А я знаю — это можно сделать!
 Морган потихоньку распалялся.
 — Зачем бороздить моря в поисках галеонов, перевозящих ценности испанской казны? Ведь мы никогда не знаем точно, пересекутся ли наши пути, так же как никогда не бываем уверены в том, что сможем отсечь нужное нам судно от охраняющего его военного корабля. Не проще ли взять сразу несколько богатых торговых кораблей, пришедших из Испании, в одном месте и в одно время? Пуэрто-Белло весной! — он произнес это, смакуя звучание каждого слова, перекатывая их на языке, как хорошее вино. — Когда я буду разговаривать с другими капитанами, ты поддержишь меня? Ты со мной? — спросил он, бросив на собеседника нетерпеливый взгляд.
 Габриэль кивнул.
 — Да, я с тобой, — сказал он спокойно и твердо. — Это сумасшедшая идея, Гарри, но если кто-то и сможет ее осуществить, так только ты, — грустная улыбка тронула его губы. — Кто знает, может быть, мне повезет и я найду там кого-нибудь из Дельгато.
 Морган согласно кивнул. Он хорошо знал Габриэля и понимал, как мечтает его друг встретить корабль, принадлежащий Дельгато. И не столько встретить корабль, сколько скрестить шпаги с Диего Дельгато.
 За эти годы им многих доводилось брать в плен, но никто из рода Дельгато ни разу не попался в их сети, а Мария была единственной, кого мечтал захватить Габриэль Ланкастер.
 — Ты так ничего и не слышал о судьбе своей сестры? — спросил Морган. — Не знаешь, жива ли она?
 Слова друга резкой болью отозвались в сердце Габриэля, и, отвернувшись в сторону, он бесстрастно ответил;
 — Нет, мне ничего не известно ни о Каролине, ни о Дельгато. — Пальцы его непроизвольно сжались в кулак. — Но однажды.., однажды, Гарри, я узнаю.., и тогда… — Он резко тряхнул головой, как бы отгоняя черные мысли, и, сосредоточившись, вернулся к предмету их разговора. — Что ты сейчас скажешь остальным? И куда направишь первый удар? Морган откинулся на спинку кресла.
 — Я бросил клич и послал в Тортугу и другие места, где есть наши ребята, сообщение о том, что желающие вместе с Гарри Морганом совершить налет на испанцев встречаются в конце месяца у Большой банки в двенадцати милях к западу от побережья Кубы. Там мы и решим, где нанести первый удар. Кроме всего прочего, я должен добыть губернатору испанских пленников. Ну а после Кубы… — он широко улыбнулся, — после Кубы будет Пуэрто-Белло!
 Когда Гарри Морган ушел, Габриэль еще долго стоял у стола, тупо уставясь на опустевшее кресло. С тех пор как его освободили и он присоединился к пиратам Моргана, не проходило дня, чтобы он не думал о Каролине, не молил Господа дать ему силы совершить удачный набег на цитадель испанцев в Карибском море — Эспаньолу, не мечтал о том, что каким-то невероятным образом все-таки найдет сестру и, вызволив ее из неволи, возьмет в плен Марию Дельгато. Но проходили дни, недели, месяцы, и мечта его понемногу тускнела. Его не покидала мысль о том, что Каролины больше нет в живых, а Мария Дельгато… Он со злостью гнал от себя мысли об этой девушке, стараясь сосредоточиться на судьбе сестры. Если она и выжила в тяжелых условиях, в которых содержались английские невольники, то ее наверняка могли погубить тропические болезни и лихорадка. Несмотря на то что он старался привыкнуть к мысли о смерти Каролины, простой вопрос Моргана разбередил старую рану, которая, казалось, не заживет никогда.
 Габриэля постоянно терзало чувство вины перед сестрой. Иногда, в самые тяжелые моменты жизни, дикая, почти неуправляемая жажда возмездия начинала раздирать его изнутри, пока не становилась такой же всепоглощающей, как в былые времена. Парадокс заключался в том, что сейчас, когда для него наступали трудные дни, он мог иногда сутками не вспоминать о сестре, но мысли о мести, которую он придумает для Дельгато, были с ним всегда. Особенно мысли о том, что он сделает с Марией Дельгато, окажись она в его власти…
 Еще более странным, временами доводившим его до неистовства явлением казалось то, что, оплакивая безвременную смерть Элизабет и гибель еще не родившегося ребенка, он не мог, как ни старался, вспомнить черты покойной жены. И в то же время в его памяти легко всплывало прелестное личико Марии Дельгато; он до мельчайших подробностей помнил каждую из сладостных минут, проведенных с нею на поляне, ощущения, которые испытывал, сжимая девушку в объятиях, вкус ее губ.
 Резко повернувшись от стола, Габриэль беспокойно зашагал взад и вперед по каюте, которая уже больше года служила ему домом. Он мрачно смотрел на доски чисто вымытого пола и небольшой домотканый ковер желто-коричневых и зеленых тонов. Настигнет ли его врагов справедливое возмездие? Настанет ли такой день, когда он забудет о прошлом и обратит свой взор в будущее, которое не будет омрачено воспоминаниями о том, что ему пришлось пережить, и о тех, кого он потерял? Или он обречен всегда носить в себе эту ноющую боль, ярость и чувство разочарования?
 В более светлые моменты, когда ярость и злость не ослепляли его, Габриэль понимал, что должен быть благодарен судьбе. Его фрегат “Черный ангел” был, пожалуй, самым мощным из пиратских кораблей. Слава опытного капитана и виртуозное владение холодным оружием служили гарантией удачи, и если Габриэль Ланкастер собирался поохотиться за испанскими судами, желающих записаться на его корабль находилось больше чем достаточно. Конечно, так было не всегда. Когда люди Моргана освободили его, он не имел ничего, кроме грязных вонючих лохмотьев, заменявших ему одежду, да двадцати тысяч акров невспаханной земли на Ямайке. Почти все его имущество осталось на “Вороне” и стало добычей испанцев, поэтому Габриэль решил, что поступит правильно, если присоединится к пиратам и вернет потерянное состояние.
 Движимый ненавистью и жаждой мести, он с самого начала выделялся среди флибустьеров, а его восхождение в среде ко всему привыкшего берегового братства было стремительным. Через полгода Габриэль смог снарядить свой первый корабль, шестипушечный полубаркас, который он вскоре сменил на прекрасный шлюп с десятью пушками на борту. Слава его среди братства росла, а жестокость по отношению к испанцам стала легендарной. И хотя все знали девиз флибустьеров “Нет добычи — нет денег”, люди, поступившие к нему на корабль, были уверены, что им нечего опасаться: Ланкастер всегда найдет добычу.
 Спустя полтора года Габриэль купил четырнадцатипушечный фрегат. И когда назвал его “Черным ангелом”, никто из товарищей не удивился. Для испанцев он действительно был черным ангелом, самим сатаной, и даже среди пиратской братии находились суеверные люди, которые торопливо крестились, когда он проходил мимо них. Его беспощадность в бою, которую ненавидели и проклинали испанцы, высоко ценилась среди пиратов, его уважали капитаны, несмотря на его манеры и одежду, которые отличались от того, что было для них привычным.
 Габриэль мог стать обычным пиратом и был таким же безжалостным в сражениях, как и все остальные, но он сохранил часть благородства, которое в семье старались привить ему с рождения. Когда сражение заканчивалось, на захваченном им корабле не было беспричинной жестокости и бессмысленного насилия по отношению к пленным.
 В отличие от большинства своих товарищей он не спускал свою часть добычи в кабаках и борделях Порт-Рояля. С тех пор как Габриэль приобрел второй корабль, шлюп “Каролину”, все добытое на испанских кораблях он вкладывал в земли, когда-то подаренные их семье королем. И хотя ему еще многое предстояло сделать, в этом году на плантациях уже собрали первый урожай, который удалось продать за хорошую цену. В поместье был построен пресс для сахарного тростника, а совсем недавно, всего несколько недель назад, закончилось строительство дома, больше похожего на крепость. Иногда Габриэль представлял, как в недалеком будущем уйдет на покой и поселится в своих владениях. Это была его давняя мечта еще с тех пор, как он впервые отправился с отцом на Ямайку.
 Как бы в ответ на все эти досужие мысли, рот его скривился в язвительной усмешке. Ведь это чистейшей воды безрассудство! О каком покое можно говорить, пока душу терзает неукротимая ненависть к испанцам? И в его сердце не может быть места другим чувствам, пока там властвует страстное желание отомстить тем, кто уничтожил его надежды и безжалостно поломал ему жизнь в тот роковой день три с половиной года назад. Не могло быть и речи о том, чтобы жениться, растить дочерей и сыновей, становиться примерным семьянином, пока Диего Дельгато остается безнаказанным.., пока его преследуют воспоминания о миндалевидных сапфировых глазах и чувственных податливых губах, пылающих от его поцелуев.
 Часто, вспоминая события на поляне маленькой тропической рощи, Габриэль недоумевал и подолгу размышлял над тем, что там произошло, пытаясь найти своим действиям и неожиданному поведению Марии Дельгато приемлемое объяснение. Собственное поведение он понимал прекрасно — долгое время у него не было женщины, а Мария, безусловно, была красива, молода и очень соблазнительна. Немногие мужчины устояли бы перед ее прелестями. Но как можно объяснить ее странную уступчивость и покладистость? Наконец приемлемый, с точки зрения Габриэля, ответ был найден. Должно быть, она хотела, чтобы он потерял бдительность, и своими сладкими поцелуями, призывными телодвижениями распаляя в нем желание все больше и больше, в конце концов обезоружила его, сделав своим добровольным пленником, пока Хуан Перес со своими людьми не вышел на след и не обнаружил его. С тех пор Габриэль тысячи раз проклинал Марию и свою собственную глупость, постоянно напоминая себе о хитрости и жестокости всех Дельгато.
 Его пальцы непроизвольно коснулись свободно охватывавшей шею широкой золотой цепочки, которую он носил вместо металлического невольничьего ошейника. И если для всех остальных это была просто мастерски сделанная красивая вещь, то для Габриэля она служила постоянным напоминанием о вероломстве Дельгато. Он с гордостью носил ее как символ выпавших на его долю страданий, так же как и большую золотую серьгу в ухе, означавшую принадлежность к береговому братству. Широкое золотое кольцо серьги крепилось к большому изумруду, такому же зеленому, как и его глаза. Эта красивая дорогая вещь досталась ему после первого же совершенного на испанцев набега, и изумруд для него символизировал не только удачу, но и начало возмездия.
 Послышался стук в дверь и, вздрогнув от неожиданности, Габриэль оторвался от своих грустных мыслей.
 — Войдите! — громко крикнул он.
 Массивная дверь отворилась, и на пороге появился здоровенный детина огромного роста — кожа цвета кофе с молоком, голова начисто выбрита; в каждом ухе болталось по тяжелой серьге, два кожаных ремня крест-накрест пересекали мускулистую грудь, на одном боку у него висела сабля, на другом — пара пистолетов. Из одежды на нем были только мешковатые темно-лиловые штаны, доходившие до колен. В руках он держал две большие оловянные пивные кружки.
 — Мой капитан, я принес немного холодного пунша, давайте выпьем за успех безумного плана Гарри Моргана, который собирается напасть на Пуэрто-Белло, а? — И лицо его расплылось в широкой улыбке.
 В зеленых глазах Габриэля заблестели веселые искорки, и он протянул руку за кружкой с пуншем — смесью из рома, воды, сахара и мускатного ореха, — сухо при этом заметив:
 — Опять ты подслушиваешь, Зевс? Почти с ангельским выражением лица Зевс пробормотал:
 — Но, мой капитан, дверь была открыта — совсем чуть-чуть, вы ведь понимаете, — и, конечно, мне пришлось стоять рядом, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь не потревожил вас с адмиралом. Я не виноват, что у адмирала такой громкий голос, — добавил он в свое оправдание.
 Габриэль фыркнул, но ничего не ответил. Он давно понял, что ругать Зевса совершенно бесполезно. После того как в кровавой бойне, разгоревшейся у побережья Кубы неподалеку от Гаваны, он спас Зевсу жизнь, тот по собственному желанию стал его телохранителем. Но бывали времена, когда Габриэль не мог понять, благо это или наказание. Конечно, хорошо быть уверенным, что в гуще схватки тебя всегда прикроет со спины этот отлично владеющий клинком гигант. Устраивало Габриэля и то, что в случае необходимости он безбоязненно оставлял корабль в умелых руках Зевса и, ежедневно находясь среди отчаянных и грубых людей, мог смело доверить ему свою жизнь. Зевс же полагал, что взамен за такую опеку и преданную службу он должен знать все касающееся капитана. У Габриэля не могло быть секретов от Зевса, потому что тот присвоил себе право контролировать все события жизни капитана, невзирая на то, нравилось это ему или нет. Если Габриэль покупал себе что-нибудь из одежды и это не нравилось Зевсу, новая вещь через некоторое время каким-то образом исчезала из гардероба. Если Габриэль брал себе в любовницы женщину, которая не соответствовала представлениям Зевса о типе женской красоты, достойном его капитана, женщина тоже исчезала таинственным образом. После того как это случилось дважды, Габриэль гневно спросил:
 — Что ты, черт возьми, сделал с ними? Невинно глядя на капитана, Зевс мягко сказал:
 — Нет-нет, мой капитан! Убийство хорошо только тогда, когда человек не хочет проявлять благоразумие, а эти женщины были вполне удовлетворены пригоршнями дублонов, которыми я их наградил. Все очень просто. Не беспокойтесь о них — это обычные шлюхи, недостойные вас.
 Благодаря глубокой взаимной симпатии, которая их связывала, Зевс совершенно точно знал, когда он может безнаказанно вмешиваться в жизнь Габриэля, а когда нужно вести себя очень осторожно. В данном случае, поняв, что Габриэль не собирается бранить его, он удобно расположился в кресле, которое всего несколько минут назад освободил Морган.
 — Когда мы поднимаем якоря? — спросил Зевс, испытующе глядя на Габриэля.
 Габриэль улыбнулся. Больше всего на свете Зевс любил наводить порядок в его жизни и драться с испанцами. Но в отличие от Габриэля он не испытывал к испанцам особой вражды, просто они становились его добычей.
 Они были примерно одного возраста, оба не имели себе равных в бою, но жизненный путь одного не имел ничего общего с опытом прожитых лет другого. Зевс родился на острове Св. Джона; его мать — миловидная женщина, в жилах которой текла восьмая часть негритянской крови, — понравилась одному из флибустьеров. И когда она умерла при родах, отец сам взялся за воспитание сына. Большую часть жизни Зевс провел в Тортуге, логове порока и разврата, где можно было встретить любого мошенника или головореза с Карибских островов. Его отец, француз по происхождению, был образованным человеком, что редко встречалось среди пиратов. И до своей гибели в пьяной драке десять лет назад он научил сына многим вещам, в том числе и грамоте. Ходили слухи, что отец Зевса был младшим сыном какого-то маркиза и что необузданный нрав и беспробудное пьянство послужили причиной его изгнания из общества. Было это правдой или нет, неважно, но одно было совершенно ясно: он привил своему сыну элементарные основы поведения в обществе, принятые в аристократической среде, и Зевс мог, когда ему это было нужно, принять вид благородного джентльмена. Но он предпочитал вести жизнь морского разбойника, и они с Габриэлем составляли непобедимую пару.
 Прежде чем ответить на вопрос, Габриэль отпил из кружки большой глоток огненной жидкости. Затем поставил кружку на длинный дубовый стол и тихо сказал:
 — Через неделю. — Бросив насмешливый взгляд па своего друга, он сухо добавил:
 — Как ты слышал, место встречи Морган назвал Большую банку в двенадцати милях к западу от побережья Кубы, а саму встречу назначил на конец месяца. Ты можешь сказать ребятам о встрече, но не проговорись насчет Пуэрто-Белло. Держи язык за зубами — Гарри Моргану не понравится, если кто-то вроде тебя будет болтать о его планах.
 Было видно, что замечание задело Зевса.
 — Мой капитан! Это удар ниже пояса. Я когда-нибудь предавал тебя?
 — Только в том случае, если тебе казалось, что мне от этого будет лучше.
 — Иногда, мой ангелочек, злость мешает тебе действовать ради собственного же блага, — парировал Зевс.
 Габриэль был на целую голову ниже своего друга и с юмором относился к этому прозвищу. Конец месяца застал Габриэля и Зевса у Большой банки. Там собралось около дюжины кораблей; более семисот человек откликнулись на призыв адмирала. Если не считать фрегата Ланкастера, то остальные корабли — от пятидесятифутового шлюпа с шестью пушками на борту до маленького баркаса — представляли довольно жалкое зрелище. Но это не пугало отважного Гарри Моргана. Прошло совсем немного времени с тех пор, как его выбрали адмиралом, и он был уверен, что среди пиратской братии есть и такие, кто еще не признал его власти и пока не собирался подчиняться ему. Он знал, что за его первыми набегами они будут следить издалека, и если удача улыбнется, многие присоединятся к нему, а уж если ему не повезет…
 Встреча капитанов была короткой. Решили не атаковать Гавану, а вместо этого ударить по Пуэрто дель Принсипе, второму по величине городу Кубы. Ходили слухи, что Пуэрто дель Принсипе — самый богатый город на острове и процветает за счет торговли шкурами и скотом. К тому же кое-кому из братии в разное время пришлось побывать в гаванской тюрьме, и, зная город, они не испытывали ни малейшего желания идти на его хорошо известные укрепления.
 Но, как оказалось, возможно, было бы лучше, если бы они пошли на Гавану, потому что понимавший по-английски пленный испанец подслушал их разговоры и сбежал, чтобы предупредить жителей Пуэрто дель Принсипе о готовящемся налете. После тяжелого двадцатичасового перехода по густым лесам и холмистой местности, после четырехчасовой стычки, когда город наконец пал к их ногам, они обнаружили, что добыча не стоила всех тех усилий, которые они на это истратили. Пираты начали роптать. Ничего хорошего вновь избранному адмиралу это не сулило. Но он, не обращая внимания на претензии и не слушая возражений, предложил новую цель, о которой мечтал с самого начала, — город Пуэрто-Белло на побережье материка.
 Поход помог Моргану узнать некоторые подробности предполагаемого набега испанцев на Ямайку, и он сразу же послал сообщение губернатору острова сэру Томасу Модифорду. Он писал о том, что перед походом на английскую Ямайку значительные силы испанцев из Веракруса и Кампече соберутся в Гаване, а пришедшие из Пуэрто-Белло и Картагены — в Сантьяго.
 Габриэль не понимал, как Морган может доверять информации, полученной под пытками у пленных из Пуэрто дель Принсипе. И если уж он принимает ее на веру, то почему поступает совсем не так, как надлежало бы поступить в сложившейся ситуации. Вместо того чтобы отправиться защищать Порт-Рояль от возможной атаки, он успокоил роптавших пиратов дразнящими намеками на порученную ему секретную миссию. Было в этом смуглом валлийце что-то такое, что заставляло людей слепо верить ему. Так было и на этот раз. Весь следующий месяц, пока корабли стояли у островов, окружавших Кубу, экипажи, готовясь к долгому переходу, занимались починкой снастей, смолили и конопатили корпуса, солили и вялили мясо. Однажды теплой майской ночью, когда Габриэль и Морган закончили поздний ужин на адмиральском корабле, Гарри откинулся на спинку кресла и, подняв бокал, весело сказал:
 — Мой друг, я хочу предложить тост. — И, увидев насмешливый взгляд Габриэля, тихо добавил:
 — За нашу секретную миссию, за Пуэрто-Белло! Пусть каждый из нас найдет там большую добычу! Габриэль в ответ поднял свой бокал.
 — Да, за Пуэрто-Белло! — Взгляд его стал жестким и колючим. — И пусть я найду там то, что давно ищу.

 Глава 2

 Прошло всего несколько часов, с тех пор как караван мулов, с которым следовала Мария, прибыл в Пуэрто-Белло. Стоял душный июньский полдень, и, идя по пыльной площади в центре города, она мечтала только об одном — побыстрее сесть на корабль, который доставит ее домой в Санто-Доминго. Затянувшийся визит к родственникам в Панама-сити и тяжелое путешествие утомили ее, а город, который она так долго мечтала увидеть, разочаровал.
 Пуэрто-Белло был с трех сторон окружен болотами, испарения которых делали здешний климат крайне нездоровым. Городок представлял собой довольно пустынное и заброшенное место. Самыми многочисленными его обитателями были испанские солдаты. Гарнизоны фортов Сан-Иеронимо и Сантьяго охраняли подступы к городу с берега, а отряд, стоявший в замке Св. Фелипе и прозванный жителями Железным фортом, — вход в гавань. Солдаты же являлись и основными посетителями портовых борделей, лавочек и таверн, выстроившихся вдоль причалов. Пуэрто-Белло оживал только раз в году во время городской ярмарки, которая на сорок дней в корне меняла жизнь обитателей города. Ярмарка обычно совпадала с приходом испанских торговых судов, и на это время сюда стекались колонисты со всего Тихоокеанского побережья. Город начинал гудеть, как улей: всюду сновали люди, стараясь присмотреться, прицениться и все попробовать на ощупь; на улицах купцы громко расхваливали привезенный из Европы товар, стремясь побыстрее продать его и заполнить опустевшие трюмы своих кораблей золотом, серебром, изумрудами и жемчугом, добытыми в далеких провинциях за время, прошедшее с их прошлого визита. Мария прибыла в Пуэрто-Белло как раз в самый разгар ярмарки, обнаружив обычно тихий и сонный город запруженным толпами всюду снующих, кричащих и суетящихся колонистов. Постоялые дворы были переполнены, и только благодаря случайности Марии и ее дуэнье, Пилар Гомес, удалось снять комнату в одной из расположенных на берегу таверн.
 Надо отдать должное хватке Пилар. Увидев мужчину и женщину, выходящих с дорожными саквояжами из близлежащей таверны, она сразу же направилась к хозяину заведения с просьбой сдать им освободившуюся комнату. Было видно, что хозяин таверны готов пойти ей навстречу, но цена, которую он запросил, была баснословной. В это время года он мог не волноваться — ни одна из комнат не осталась бы пустой, какую бы цену он ни назначил. Но не так-то легко было провести Пилар: к обязанностям дуэньи она относилась очень серьезно и считала, что обязана контролировать расходы своей подопечной. Придав лицу надменное выражение и с презрением глядя на хозяина, она заявила негодующим тоном:
 — То, что вы просите, любезный, неслыханно.., и я думаю, что алькальд обратит внимание на ваши грабительские замашки! Моя подопечная приходится ему родственницей, и я уверена, что он непременно проявит к этому делу личный интерес.
 Хозяин заколебался — благоразумие боролось в нем с жадностью — и посмотрел на Марию, молчаливо стоявшую рядом с Пилар, долгим оценивающим взглядом. Вид дорогого платья из синего шелка, сапфировых сережек и красивого жемчужного ожерелья не придал ему уверенности. К тому же Пилар не собиралась сдаваться и, не дожидаясь резонного вопроса о том, почему же алькальд сам не позаботился о своей родственнице, мило улыбнулась хозяину и спокойно произнесла:
 — Если вы будете достаточно благоразумны, у нас не будет повода причинять вам беспокойство, не правда ли? И запомните — мы остановимся у вас всего на несколько дней.
 Уловив в ее тоне холодную решимость, хозяин с неохотой согласился и назвал цену гораздо ниже той, которую запросил вначале. Вскоре Мария и Пилар стали счастливыми обитательницами маленькой темной комнатушки на втором этаже таверны. Всю ее обстановку составляли набитый соломой матрас, треснувший кувшин да обшарпанный тазик. Принюхавшись, Пилар проворчала:
 — Если бы я увидела эту жалкую дыру раньше, я не заплатила бы за нее двух песо, а этот жирный плут хотел содрать с нас и того больше.
 Наскоро распаковав вещи и немного отдохнув, Мария с Пилар вышли прогуляться по городу и сразу же попали в толпу озабоченно снующих туда и сюда людей.
 Мария весело улыбнулась, вспомнив сцену в таверне, и Пилар, шедшая рядом с ней по запруженной народом площади, удивленно спросила:
 — Чему ты улыбаешься, дорогая?
 — Вспоминаю твою выдумку, — ответила Мария и с любовью посмотрела на дуэнью. — Что бы ты стала делать, если бы хозяин таверны не поверил рассказу о родственнице алькальда?
 — Ну, я бы непременно как-нибудь выкрутилась. Ты же знаешь, какая я выдумщица! — пожимая плечами, беззаботно сказала Пилар.
 Это правда, подумала Мария, вспоминая, как два года назад Пилар Гомес впервые появилась в ее жизни. Тогда шел сильный дождь, который за сутки затопил всю Эспаньолу, превратив дороги в непроходимые болота. Диего был в море, и, пытаясь хоть как-то развлечься и избавиться от унылого чувства одиночества, Мария вопреки уговорам конюха и прислуги, как только дождь немного стих, отправилась кататься верхом на своей любимой кобыле. Она проскакала совсем немного, как вдруг дождь вновь усилился и очень скоро вымочил ее до нитки. Мария уже хотела повернуть назад, но вдруг услышала крики о помощи. Вглядываясь сквозь завесу дождя в ту сторону, откуда донесся голос, она с трудом различила очертания лошади и повозки. Осторожно подъехав, Мария никого не увидела и сообразила, что крики раздаются из лежащей на боку повозки. Она спешилась и, увязая в грязи, подошла ближе.
 — Есть тут кто-нибудь? — крикнула Мария. — Могу я чем-нибудь помочь?
 — Конечно! Иначе зачем бы я кричала? — резко ответил раздраженный женский голос.
 Опешив, Мария не нашлась, что сказать, и молча продолжала стоять под дождем.
 — Ну? Вы что, потеряли дар речи? Собираетесь мне помогать или нет? — требовательно спросил все тот же голос.
 — Да! Конечно! — беспомощно залепетала Мария и начала вытаскивать из телеги тяжелые тюки и дорожные саквояжи, скрывавшие от нее попавшую в беду женщину. Через несколько минут, карабкаясь по сваленному рядом с повозкой багажу, та предстала перед Марией. Отряхнув мокрую юбку, она с удивлением посмотрела на девушку.
 — Боже мой! Ты же совсем ребенок! Почему ты не дома? Что ты делаешь здесь в такую ужасную погоду? Неужели твои родители не придумали ничего лучшего, как разрешить тебе гулять в такой ливень?
 Одетая во все черное, шести футов ростом, Пилар Гомес благодаря своему величественному виду производила на окружающих неизгладимое впечатление. Мария не была исключением. Она молча взирала на Пилар, ошеломленная ее высоким ростом и невероятно пышным бюстом. По ехидной улыбке и блеску, неожиданно появившемуся в умных глазах Пилар, было ясно, что она довольна произведенным эффектом.
 — Я не великанша-людоедка, уверяю тебя. Просто Бог за какие-то грехи наградил меня отцовским ростом.
 Мария покраснела и, заикаясь от смущения, пролепетала:
 — Я.., и не думала.., разглядывать вас. Пожалуйста, извините.
 Пилар шел уже четвертый десяток, но ее бархатистая матовая кожа была безукоризненна, а подбородок по-мужски тверд. Несмотря на большие карие глаза и четко очерченные полные губы, назвать ее привлекательной было нельзя, зато обаяния и тепла в ней было хоть отбавляй.
 — Бедное дитя, ты же насквозь промокла, — сказала она с сочувствием глядя на хрупкую фигурку Марии. И прежде чем та успела возразить, Пилар развязала один из тюков и, порывшись среди вещей, вытащила черный бархатный плащ, который сразу же набросила на плечи девушке. — Ну вот, — сказала она торжествующе, — он поможет тебе согреться. А теперь, дитя мое, пока мы здесь совсем не утонули, давай двинемся вперед. В какой стороне находится твой дом?
 Пребывая в каком-то сомнамбулическом состоянии, Мария указала в сторону Каса де ла Палома и с удивлением уставилась на Пилар, которая быстро распрягла лошадь и уверенно взгромоздилась на нее. Посмотрев сверху вниз на Марию, она весело крикнула:
 — Садись на свою лошадку, деточка, и давай поедем. Я ничего о тебе не знаю, но единственное мое желание — поскорее обсохнуть.
 С этого момента Пилар Гомес прочно вошла в жизнь Марии. Она была другом, учителем и защитником, и при этом сторонником строгой дисциплины. Ее происхождение считалось бы безупречным, если бы не один досадный факт — мать ее была англичанка. Отец Пилар, мелкий чиновник при испанском дворе, женился на дочери заезжего английского дипломата в период временного затишья непрекращающейся вражды между Англией и Испанией. Пилар была единственным ребенком в семье. Несмотря на полуанглийское происхождение и гренадерский рост дочери, отец сумел выдать ее замуж за молодого лейтенанта испанской армии, и она, наверное, прожила бы с ним всю свою жизнь, будучи не очень послушной женой, если бы через пять лет после свадьбы муж не погиб на дуэли. Но ни смерть мужа, ни то, что он умер от раны, полученной на поединке из-за другой женщины, не были для Пилар неожиданностью. Он изменял ей с самого первого дня их совместной жизни, а его вспыльчивость была всем хорошо известна.
 — Детка, — сказала она однажды Марии, — я так благодарна ему за то, что он никогда не бил меня. — И, сверкнув глазами, добавила:
 — Мне было бы жаль, если бы пришлось сломать табуретку о его голову.
 Смерть супруга избавила Пилар от несчастливого замужества, но уединенная жизнь вдовы, которую она вынуждена была вести в Испании, совершенно не устраивала ее, к тому же в ее жилах текла и английская кровь. Взвесив все за и против, она устроилась дуэньей младшей дочери в одно богатое семейство, возвращающееся из Европы в свои обширные владения в Панаме. С тех пор она редко вспоминала об Испании, хотя порой была признательна покойному мужу за то, что он оставил ей приличную сумму, благодаря которой она могла чувствовать себя независимой и выбирать занятие по своему усмотрению. Она много путешествовала по Новому Свету, по собственной прихоти меняя хозяев и место жительства. Пилар как раз спасалась бегством от излишне настойчивых ухаживаний отца своей последней подопечной, когда случай свел ее с Марией.
 — Если бы я была чистокровной испанкой, они бы не посмели так относиться ко мне! — жаловалась она девушке. — Я не могу передать тебе, какие непристойные предложения делали мне эти заносчивые идальго, как только узнавали, почему я так хорошо говорю по-английски. Но своему последнему хозяину я даже признательна, потому что именно благодаря ему мы с тобой встретились. Моя повозка перевернулась вовремя, не так ли, детка?
 Марию очень беспокоило, как Диего отнесется к Пилар, и поначалу он был крайне недоволен ее появлением в их доме.
 — О чем ты думала? — раздраженно спросил он Марию в первый же вечер, как только вернулся в Каса де ла Палома после долгого отсутствия. — Она же легкомысленная особа, поведение ее совершенно непредсказуемо, к тому же она наполовину англичанка. И ты хочешь, чтобы эта женщина стала твоей дуэньей? Ты что, с ума сошла?
 — Ну, пожалуйста, Диего! — взмолилась Мария. — Я знаю, что она очень непосредственна и тебя раздражает то, что ее мать была англичанка, но она из хорошей, добропорядочной семьи. В конце концов ее отец служил при мадридском дворе, и Пилар обладает всеми качествами, которые необходимы для дуэньи, — она в возрасте, много знает, образованна, и у нее есть чувство ответственности.
 Диего фыркнул в ответ, но, выслушав сестру, уже не выглядел таким непреклонным, как раньше, и Мария мягко добавила:
 — Я чувствую себя очень неуютно, когда ты уезжаешь надолго, а Пилар скрашивает мое одиночество.
 Диего посмотрел на нее долгим взглядом и тихо спросил:
 — Неужели это так важно для тебя? Ты и вправду хочешь, чтобы эта женщина осталась здесь и присматривала за тобой в мое отсутствие?
 Воодушевленная его словами, Мария радостно закивала курчавой головой. Напустив на себя серьезный вид, Диего спросил с иронией:
 — И ты будешь вести себя как следует? И не станешь своим поведением доставлять мне неприятности?
 — Обещаю! — на едином дыхании выпалила Мария.
 — Ну что ж! — с явной неохотой произнес Диего. — Попробуем и посмотрим, что из этого получится.
 В порыве чувств Мария обняла брата и, улыбнувшись ему, сказала:
 — Спасибо тебе. Вот увидишь, все будет прекрасно.
 — Сомневаюсь, — язвительно заметил Диего. — Когда ты улыбаешься так, как сейчас, я начинаю понимать, почему твои родители так избаловали тебя. А теперь уходи, пока я не передумал, — добавил он более благожелательным тоном.
 Вот так Пилар осталась жить в семье Дельгато, и только Мария знала, насколько благотворным оказалось для нее присутствие дуэньи.
 Промежуток времени между гибелью Габриэля Ланкастера и появлением Пилар был самым тяжелым в жизни Марии.
 Она горевала об англичанине, винила себя в его смерти и мучилась, оттого что дала волю чувствам, объяснить которые не могла и по сей день. После пережитого кошмара Мария ощутила внутри себя пустоту — было такое впечатление, словно из груди вырвали сердце. Казалось бы, у нее не было особых причин так переживать — англичанина она видела редко, не сказала ему и трех десятков слов, но он каким-то непостижимым образом завладел ее душой. Воспоминания были настолько сильны, что Мария не в силах была не то что подойти к месту гибели Габриэля, но даже проехать мимо него. Ее мучили тяжелые сны, — и, несмотря на то что время шло, она вновь и вновь просыпалась среди ночи в слезах. Что-то произошло, только она не могла понять, что именно. Одно она знала определенно: с его смертью нечто очень важное ушло из ее жизни, что-то внутри нее, рвавшееся наружу, внезапно потеряло силу или умерло.
 Мария решила сообщить Каролине печальную весть о гибели Габриэля. И на следующий же день после случившегося, движимая глубоким чувством сострадания, она отправилась в поместье Чавесов. Она объяснила Хустине, зачем приехала, и попросила оставить их с Каролиной наедине. Вытирая слезы и запинаясь от боли, душившей ее изнутри, Мария поведала бедной девушке о смерти брага. Каролина сначала побледнела, потом больно сжала руку Марии и требовательно спросила:
 — Ты уверена? Ты там была? Ты видела его мертвым?
 Мария молча кивнула.
 — Габриэля больше нет! — тупо глядя в пол, пробормотала Каролина. — Но я не могу в это поверить! В нем было столько жизни, а теперь его нет.., теперь в живых осталась только я.
 Ярко-синие глаза, так похожие на глаза Марии, затуманили слезы, и, не в состоянии больше вынести этого, Мария бросилась ей на шею и разрыдалась, все время повторяя:
 — Мне так жаль, мне так жаль. Сколько времени они проплакали вместе, никто из них не знал, но Каролину тронуло искреннее сострадание, читавшееся в глазах Марии.
 — Он тебе нравился? — спросила она.
 — Я.., я.., не знаю. По-моему, он был хорошим человеком. То, что произошло.., то, что сделал мой брат с вами и теми другими, кто был на борту корабля, — это ужасно несправедливо. Если бы я могла исправить то зло, которое мы причинили вам, я бы сделала это, чего бы мне ни стоило.
 И Каролина поверила ей. Трагедия, произошедшая с Габриэлем, свела их вместе, они стали ближе друг другу. Мария даже попыталась выкупить Каролину из неволи, но, глядя на нее непроницаемым взглядом, Рамон сухо заметил:
 — И ты сможешь защитить ее от Диего? Ты, которая не может постоять за себя?
 Осознав нелепость своего поступка и скрывая неловкость, Мария спросила:
 — А кто защитит ее здесь?
 — Предоставь судьбу Каролины мне, — ответил Рамон сухо. — И не бойся — пока она моя, никто другой ее не обидит.
 Слова эти произвели на Марию странное впечатление, она внимательно посмотрела на Рамона, но его лицо было все так же непроницаемо, и больше она к этому не возвращалась.
 Некоторое время спустя Диего вернулся из Санто-Доминго. Как-то вечером Мария вместе с братом сидели в маленькой гостиной. Неожиданно туда вошел Хуан Перес и, не дожидаясь, пока сестра хозяина покинет комнату, прямо, без предисловий, рассказал все, что знал, о событиях, происшедших в отсутствие Диего, и о смерти англичанина. Реакция Диего была ужасной.
 — Что? — заорал он. — Умер, ты говоришь? — На перекошенном от злости лице пульсировал побелевший шрам. Хуан угрюмо кивнул. Не в силах сдержать своего гнева, Диего наотмашь ударил его по лицу. — Дурак! — вопил он. — Круглый дурак! Это должен был сделать я! Я убью тебя за то, что ты лишил меня такого удовольствия!
 На глазах у испуганной сестры Диего схватил лежавший на столе хлыст и, не помня себя от ярости, начал хлестать несчастного Хуана. Оцепенев, Мария наблюдала эту безобразную сцену, пока наконец, очнувшись, не бросилась вперед и не повисла на руке брата.
 — Не надо! — взмолилась она. — Пожалуйста! Диего! Прекрати!
 Слова ее достигли цели, и, придя понемногу в себя, Диего медленно опустил хлыст.
 — Вон отсюда! Собирай свои вещи и проваливай сегодня же! — приказал он Хуану.
 — Сеньор! Я очень сожалею о случившемся, — заскулил Хуан. — Ну неужели за все месяцы моей службы я так и не сумел доказать вам, что стою немного больше, чем эта английская свинья? Я знаю, что вы сердитесь на меня, но вы действительно хотите, чтобы я ушел? Человека с моими способностями найти не так-то легко.
 Все еще тяжело дыша и плохо владея собой, Диего пристально посмотрел на Хуана, затем медленно кивнул головой.
 — Хорошо! Пусть будет так. Ты можешь остаться, но сейчас — вон с моих глаз!
 С этого вечера жизнь в Каса де ла Палома превратилась в сущий ад. Злость, вскипевшая из-за неожиданной смерти англичанина, не давала Диего покоя, и его дурное расположение духа постоянно сказывалось на окружающих, начиная с младшего конюха и кончая Марией. Ей, пожалуй, доставалось больше всех — чуть ли не ежедневно приходилось выслушивать ставшие почти маниакальными рассуждения брата о Ланкастерах и о том, как плохо Хуан справился со своими обязанностями. Ей было неприятно слышать, в каком пренебрежительном тоне Диего говорил о погибшем и его семье, и утешало лишь то, что ни брат, ни кто другой не знали, что же в действительности произошло между ней и англичанином в тот трагический день. Если бы Диего узнал о ее постыдном поведении… Она содрогалась при одной только мысли об этом.
 Долгие рассуждения брата о суровой судьбе, которая так безжалостно обошлась с ним, лишив удовольствия собственноручно убить злейшего врага, были не единственным испытанием, которое почти ежедневно терпеливо переносила Мария. Диего постоянно вспоминал неудачное сватовство и женитьбу бывшего соискателя руки Марии, дона Клементе. Снова и снова он корил Марию за легкомыслие — ведь она разрушила так тщательно выношенные им планы. Мария молча сносила попреки, пока однажды ее терпение не лопнуло.
 — Диего, — сказала она твердо, — пожалуйста, прекрати разговоры о доне Клементе! Давай покончим с этим. Он уже женат.
 Но Диего никак не мог успокоиться.
 — Ты знаешь, — спросил он раздраженно, — чего мне стоил твой отказ выйти замуж за дона Клементе? Ты даже не можешь представить, какие унижения я вынес. Сколько раз мне приходилось поступаться чувством собственного достоинства, чтобы угодить ему в надежде, что он простит твою провинциальную глупость. И ради чего?
 — : Диего, — спокойно сказала Мария, — мне жаль, что я разрушила твои планы, но если бы ты с самого начала прислушался ко мне, то понял бы, что им все равно не суждено сбыться. С доньей Луизой ему будет гораздо лучше — они так похожи. Если бы я вышла за него замуж, то в будущем доставила бы тебе гораздо больше неприятностей, выкинув что-нибудь эдакое. Я бы непременно учудила такое, по сравнению с чем горшочек меда показался бы сущей ерундой, не стоящей внимания. В конце концов, — сказала она задумчиво, — он довел бы меня до того, что я бы его зарезала.
 Диего натянуто рассмеялся. С этого дня их отношения стали ровнее и мягче. Через три недели Диего отбыл в Испанию, оставив сестру и измотанных его придирками обитателей поместья понемногу приходить в себя. Мария получила от брата только два письма, но они были написаны в таком теплом и дружеском тоне, что, казалось, пребывание в Испании сделало Диего сердечнее и добрее. Он писал, что его произвели в вице-адмиралы испанского флота в Южных морях, но ждал еще более высокого назначения.
 Диего вернулся на Эспаньолу только спустя одиннадцать месяцев, осенью 1666 года. За время его отсутствия Мария и познакомилась с Пилар Гомес. Прогуливаясь как-то вечером по саду вдвоем с Марией, брат откровенно признался ей:
 — Нам следовало бы раньше подумать о дуэнье. Я не предполагал, что мне так долго придется заботиться о тебе. По моим расчетам ты должна была выйти замуж за дона Клементе. Да-да, не будем об этом. Твоя встреча с сеньорой Гомес была для меня большой неожиданностью. Но я теперь редко буду бывать дома, поэтому все-таки надо, чтобы с тобой оставалась умная, почтенная женщина. Она проследит за тем, чтобы в мое отсутствие ты не наделала глупостей. Может быть, даже научит уважать брата, и в следующий раз, когда я надумаю устроить твой брак, ты будешь вести себя более подобающим младшей сестре образом.
 Мария ничего не ответила, только улыбнулась в темноте. Пилар скорее научит неповиновению, чем покорности, подумала она. Когда она пересказала дуэнье разговор с Диего, та долго смеялась.
 — Милая девочка! — вымолвила она наконец, и веселые огоньки запрыгали в ее красивых темных глазах. — Прошу тебя, не разочаровывай брата. Если он надеется, что я позволю сломать твою судьбу, как это сделал мой отец, выдав меня замуж по своему усмотрению, пусть так думает. Нам же будет проще сбить его с толку.
 К удивлению Марии, Диего совершенно потерял интерес к ее замужеству, и с тех пор как дон Клементе ушел из расставленных им сетей, он не торопился залучать в них кого-то еще. Но в отличие от наивной девушки Пилар трудно было провести, и она нашла этому безошибочное объяснение. Как-то на прогулке она сказала Марии:
 — Все очень просто, детка. Я знаю, ты любишь брата, но он так жаждет власти и денег, что, мне кажется, не остановится ни перед чем, если это поможет его продвижению наверх. Сейчас Диего всем доволен. Он получил новый чин, добился определенной власти — и, заметь, пока своими силами. Ему сейчас нет нужды выдавать тебя замуж за человека, которого он мог бы использовать в своих интересах. Однако, — добавила она, — я абсолютно уверена, что такая необходимость рано или поздно возникнет, и он обязательно вспомнит о своей козырной карте, то есть о тебе. Вот тогда-то брат и начнет искать тебе мужа. Но до тех пор живи спокойно. Когда придет время, мы что-нибудь придумаем. Поверь мне.
 Пилар, видимо, была права. Диего, казалось, совсем не волновало, что личная жизнь сестры еще не устроена, и за прошедшие два года во время своих редких приездов на Эспаньолу он ни разу не заводил с ней разговора о замужестве. Мария была благодарна ему за это, как и за то, что он никогда не приставал к ней с расспросами, влюблена ли она и не хочет ли выйти замуж по своему усмотрению.
 Пилар думала иначе. Однажды в сентябре, когда Марии уже исполнился двадцать один год, она поделилась с ней своими сомнениями:
 — Я беспокоюсь за тебя, моя голубка, не хотелось бы, чтобы ты вышла замуж за нелюбимого. И мне кажется противоестественным, что никто до сих пор не претендовал на руку такой хорошенькой молодой девушки. — Мария отвела взгляд, и это не ускользнуло от Пилар. — Я знаю немало молодых людей здесь, на Эспаньоле, кто с радостью бы стал ухаживать за тобой, стоит их только немного поощрить. Но, я думаю, ты намеренно держишь их на расстоянии. Если бы я не знала, то подумала бы, что ты ждешь возвращения покинувшего тебя возлюбленного…
 Мария ничего не ответила и, отвернувшись, с преувеличенным интересом принялась отбирать платья для поездки в Панама-сити. Пилар недовольно пожала плечами, и к радости своей подопечной, не стала возвращаться к этой теме. Ночью, лежа без сна, Мария вспомнила ее слова. Неужели дуэнья сказала правду? Неужели она действительно ждет возвращения покинувшего ее возлюбленного? Но она же еще никого не любила, никто из мужчин не смог заставить затрепетать ее сердце.., кроме англичанина. А он, с грустью подумала Мария, так и не стал ее возлюбленным… Прошло столько времени, а она все еще горюет о нем! Глаза защипало от слез. Это же безумие! Значит, Пилар была права — она ждет его возвращения и бессознательно сравнивает всех знакомых мужчин с высоким, широкоплечим зеленоглазым англичанином, с тем образом, который все еще хранит в своем сердце. Эта мысль угнетала ее, и во время визита в Панама-сити Мария настойчиво пыталась заставить себя влюбиться в кого-нибудь из молодых людей, бывавших в богатом доме ее родственницы, но у нее ничего не получалось. Когда настало время уезжать, она испытала смешанное чувство облегчения и злости на себя.
 Мария мечтала поскорее вернуться домой в Каса де ла Палома. Может быть, в окружении родных стен ей удастся избавиться от навязчивых воспоминаний. Она молилась. Ей не хотелось всю жизнь мучиться от не находящих выхода грез и желаний и было страшно, что уже никогда не появится в ее жизни мужчина, кому она могла бы стать любящей женой, а их детям — добродетельной матерью Во время пути, пока караван добирался до Пуэрто-Белло, эти мысли неотступно преследовали ее, приводя в унылое, подавленное состояние. Сколько можно терзать себя памятью о человеке, который уже три года как лежит в земле, негодовала Мария, подъезжая к Пуэрто-Белло.
 Корабль, на котором они должны были проделать последнюю часть своего пути, стоял на якоре в порту, и через несколько дней они отправятся домой.
 Ни Мария, ни Пилар не спали в ту ночь: внизу шумели посетители таверны, да и жесткий соломенный матрас был не лучшим местом для ночного отдыха. На рассвете Мария с облегчением поднялась со своей неудобной постели и, налив в тазик немного воды из кувшина, начала умываться. Вытерев лицо, она обернулась, чтобы поприветствовать Пилар, которая, кряхтя, тяжело поднималась после беспокойной ночи, и тут с улицы послышались шум и тревожные крики. Неожиданно предутреннюю тишину нарушили звуки набата, а затем раздался оглушительный взрыв, и яркая вспышка на мгновение осветила темную комнатушку.
 Страшно перепугавшись, Мария выскочила в коридор. Там уже толпились постояльцы. Снизу на лестнице появилось взволнованное лицо хозяина таверны.
 — Бегите! — истерически заорал он. — На нас напали пираты! Они уже взорвали форт Сан-Иеронимо и сейчас атакуют Железный форт, охраняющий гавань. Спасайтесь! Пираты!

 Глава 3

 Это действительно были пираты. Точнее сказать, пираты Гарри Моргана, которые с дикой яростью ворвались в еще не проснувшийся город.
 После бесславного нападения на Пуэрто дель Принсипе Габриэль забеспокоился, удастся ли Моргану сохранить авторитет среди морских разбойников, достаточно ли у него сил, чтобы повести за собой этих озлобленных неудачей людей. В мае корабли отошли к югу от Ямайки, и ропот недовольства вскоре стих. Зато начались разговоры о двадцати трех каноэ, которые Морган приказал погрузить на корабли, идущие вместе с ним на выполнение “секретного задания”. Строились различные предположения, но даже капитанам Морган не открывал своих планов и в ответ на все расспросы только улыбался и говорил, поддразнивая их:
 — Ничего ребята, скоро увидите сами, и попробуйте потом скажите, что я не самый отъявленный плут…
 В отличие от большинства капитанов Габриэль знал о месте назначения, но, как ни старался, не мог выудить у Моргана план предстоящей операции и не представлял, как тот собирается штурмовать, казалось бы, неприступный город.
 — Всему свое время, мой друг, — отшучивался Гарри. — Будь уверен, — что тебе-то уж я обязательно сообщу, как я собираюсь действовать.
 Но лишь только когда на горизонте показались горы, окружавшие устье реки Чагрес, Гарри собрал капитанов и рассказал им о задуманной операции. Многие из сидевших за большим дубовым столом в каюте Моргана, услышав о намерениях адмирала, начали бурно выражать свой протест. Особенно возмущались капитаны французских кораблей.
 — Побойся Бога, Гарри! Пуэрто-Белло! Он же так укреплен! Ты сошел с ума? — кричал один из французов, а остальные дружно вторили ему:
 — У них шестьдесят пушек! Взять Железный форт, который охраняет гавань? Ха! Это невозможно, Гарри!
 Сидя во главе стола, Морган молча наблюдал за происходящим, и его внимательный взгляд медленно скользил по лицам, как бы взвешивая, чья возьмет. Он благоразумно дал всем высказаться, и постепенно шум стал стихать. Ожидая решения, капитаны смотрели на своего адмирала, когда заговорил Франсуа дю Буа.
 Дю Буа был основным соперником Гарри в борьбе за адмиральское звание и остался очень недоволен тем, что братство избрало Моргана. Он неохотно подчинялся адмиралу, и было очевидно, что дю Буа не оставил надежд прибрать к рукам власть над пиратской братией. Засунув большие пальцы за ремни перевязей, которые крест-накрест обхватывали его мощную грудь, он злобно сказал:
 — Это нереальный план! К тому же глупый. Неважно, сколько там соберется караванов, нагруженных тюками с сокровищами, — у нас слишком мало людей, чтобы мы могли взять Пуэрто-Белло. Ты не забыл, что город охраняют три форта, где размещены хорошо вооруженные отряды испанских солдат? И в самом городе в это время года полно вооруженных людей. — Француз обвел присутствующих оценивающим взглядом, пытаясь понять, какое впечатление произвели его слова. Кое-кто одобрительно закивал головой, и дю Буа уверенно завершил свою речь:
 — Здесь нужны другие силы. Одни мы не справимся.
 Момент был решающий, но Морган не желал отступать и, подавшись вперед, закричал:
 — Что случилось, ребята? Пусть нас мало, но у нас же горячие сердца! Чем меньше людей, тем больше добычи достанется каждому!
 "Молодец, Гарри, — подумал Габриэль, сидя на другом конце стола, — пытается достичь цели, играя на смелости и алчности морских разбойников”. И по одобрительному шуму за столом он верно оценил перемену в настроении собравшихся.
 Большинство приняло сторону адмирала, только французы, опасаясь провала операции, наотрез отказались следовать за Морганом и один за другим покинули корабль. Но дю Буа остался. Облокотившись на стол и пристально глядя на Моргана, он лениво поглаживал длинные светлые усы.
 — Я думаю, что пойду с тобой, Гарри, — сказал он, и мрачная усмешка скривила его тонкие губы. — Не хотелось бы мне пропустить ни твой успех.., ни твое поражение.
 Морган и Габриэль переглянулись.
 — Тебе придется убрать его, Гарри, — холодно заметил Габриэль, когда они остались одни. — Он метит на твое место.
 — Я не боюсь этого мерзавца, — фыркнул Морган. — Но, возможно, ты прав — он не успокоится, пока не станет адмиралом или я не убью его. Если, конечно, до тех пор ты сам не прикончишь его, — сказал он, и глаза его хитро заблестели. — Он любит тебя, как дьявол святую воду!
 На лице Габриэля Ланкастера промелькнула презрительная улыбка. Морган сказал правду — дю Буа не любил его, и несколько раз дело чудом не доходило до поединка. Француз откровенно завидовал его умению владеть холодным оружием и быстрому продвижению наверх, а дружеские отношения Ланкастера с Морганом только усиливали эту неприязнь. Габриэль был уверен, что рано или поздно кровь прольется.
 — Я убью его, если ты скажешь, — заверил он, глядя Моргану в глаза. — За то, что он сделал с девушкой с голландского корабля, который мы взяли прошлой осенью, ему нет оправдания. Меня не волнует судьба взятых в плен женщин, но Боже мой. Гарри! Если бы ты видел! Сперва он изнасиловал ее на виду у всей команды, потом начал полосовать ножом, как мясник, а когда и это надоело, выбросил несчастную за борт. Мерзкий подонок! — Габриэль стиснул кулаки и яростно крикнул:
 — Только за одно это он заслужил смерть.
 — Я знаю, что вы много наговорили друг другу, — задумчиво проговорил Морган, — и что ребята силой удержали тебя от поединка, но я впервые слышу о причине этой ссоры. Может быть, ты правильно поступил, примкнув к пиратам, но иногда мне кажется, что у тебя слишком ранимая душа. Я видел вещи и похуже. Со временем ты тоже научишься многого не замечать.
 — Ты прав, конечно. Но иногда я ничего не могу с собой поделать. Я представляю, что бы чувствовал, если бы мне пришлось видеть, как мучается перед смертью моя сестра или жена. Я сражаюсь с мужчинами и убиваю их, но женщин…
 Помолчав, Морган заметил:
 — Если ты останешься с нами, такие мысли скоро перестанут приходить тебе в голову. Что касается дю Буа, пусть живет пока — я не хочу сейчас распрей среди братства. Ну а теперь поговорим о каноэ…
 Скоро план Моргана стал понятен всем. Атаковать Железный форт со стороны гавани было бы большой ошибкой; вместо этого он предлагал зайти с тыла и, ударив неожиданно, взять один за другим все три форта, прежде чем испанцы поймут, что к чему.
 Оставив корабли под присмотром немногочисленного отряда, Морган и остальные пираты сели в каноэ и на веслах пошли вдоль берега, пока не достигли нужного им места в нескольких милях от Пуэрто-Белло. За несколько часов до рассвета они покинули каноэ и углубились в девственные джунгли, отделявшие их от цели — форта Сан-Иеронимо.
 Прежде чем перепуганные испанцы смогли понять, что происходит, их сопротивление было сломлено вырвавшейся из джунглей дикой ордой. Из ста тридцати человек, составлявших отряд гарнизона, в живых осталось только пятьдесят пять. Их, вероятно, могли бы потом выкупить, если бы в подвалах взятой крепости нападавшие не обнаружили одиннадцать англичан, закованных в цепи. Пленники находились в гораздо худшем состоянии, чем Габриэль в момент его освобождения. Жалкий вид этих страдальцев решил судьбу испанцев, оставшихся в живых.
 Морган хладнокровно приказал запереть их в большом зале, расположенном в центре крепости. В арсенале форта нашли несколько бочек с порохом, и как только пираты покинули крепость, она по приказу Моргана взлетела на воздух вместе с бедными испанцами и всем, что там еще оставалось. Мощный взрыв, разорвав сонную предрассветную тишину, потряс всю округу.
 Крепко сжимая короткую саблю, Габриэль, как завороженный, стоял и смотрел на бушующее пламя. “В ужасное время я живу, — подумал он, — в мире властвует только один закон — на жестокость надо отвечать еще большей жестокостью”. Он бросил последний взгляд на горящую крепость, потом повернулся к своим людям.
 — Вперед, на Железный форт! — крикнул он, высоко подняв над головой клинок. — Мы должны его взять, прежде чем к испанцам придет подмога! За мной!
 Железный форт пал быстро. Несмотря на многочисленные пушки, направленные в сторону гавани, его защитники оказались беспомощны перед ворвавшимися с тыла пиратами, и крепость быстро была взята. Теперь на пути пиратов к Пуэрто-Белло стояла только одна преграда — крепость Сантьяго. Оставив Железный форт в руках надежных людей, Габриэль и Зевс начали пробиваться к центру Пуэрто-Белло. Испанцы дрались отчаянно, и сабля Габриэля колола и рубила не переставая, сея за собой смерть, пока они наконец не прорвались к центру города, где на площади уже стоял Гарри Морган; его загорелое лицо светилось от удовольствия. Увидев их, он радостно закричал:
 — Город наш, ребята! Я же говорил, что получится! И ведь получилось!
 Откинув назад упавшую на лоб прядь непослушных черных волос, Габриэль улыбнулся ему в ответ. Горящий взгляд, большая золотая серьга в ухе и тяжелая золотая цепь на шее придавали ему дикий вид — он ничем не выделялся среди головорезов Гарри Моргана. Перепачканная белая рубашка с длинными рукавами была распахнута на груди, талию охватывал широкий кожаный ремень, из-за которого торчали два пистолета и рукоять длинного ножа, широкие красные штаны, черные чулки и туфли довершали этот яркий наряд.
 Габриэль указал острием сабли в сторону последнего оплота испанцев на другом конце города и сухо сказал:
 — Пуэрто-Белло не будет нашим, Гарри, до тех пор, пока мы не возьмем крепость Сантьяго. Но, на сколько я понимаю, кое-кто уже забыл об этом и занялся мародерством.
 — Грязные свиньи! Я же запретил даже думать о грабеже, пока мы не возьмем весь город. Я убью первого, кто на моих глазах нарушит этот приказ!
 Но практически беззащитный город был для многих слишком большим соблазном. Охваченные паникой люди разбегались по улицам, а за ними, как стая хищных волков, следовали пираты. Прямо на Габриэля и Моргана из боковой улочки с перекошенным от ужаса лицом выбежала женщина; за ней по пятам следовали два головореза. Намерения их были очевидны. Поймав ее через несколько шагов и не обращая внимания на сопротивление, они стали срывать с нее платье. Морган грязно выругался и, вытащив заткнутый за пояс пистолет, выстрелил. Раздался сдавленный крик, и один из мародеров рухнул ничком на землю. Другой, бросив плачущую женщину, пригнулся и выпученными от страха глазами посмотрел туда, откуда стреляли. Лицо его приняло еще более испуганное выражение, когда он увидел державшего дымящийся пистолет Моргана.
 — Сукин сын! Попридержи свою похоть до тех пор, пока мы не захватим весь город! А теперь проваливай и готовься к наступлению!
 В Пуэрто-Белло царил хаос. Головорезы Моргана с блестящими от крови абордажными саблями гоняли по городу сонных и перепуганных обывателей, покинувших свои дома в надежде на спасение. Из-под ног мечущихся, обезумевших от страха людей с кудахтаньем вылетали куры, тут же с блеяньем бегали козы, всюду слышались крики, стоны и плач… Вскоре все выходы из Пуэрто-Белло были перекрыты, и поток людей, стремящихся покинуть город и найти защиту в джунглях, прекратился.
 Все еще слышались звуки набатного колокола, с моря бессмысленно палили пушки стоящих на якоре испанских галеонов, а поднимающийся над догорающими руинами Железного форта едкий черный дым туманным облаком клубился над городом. Габриэлю казалось, что он никогда не сможет забыть развернувшуюся перед его глазами картину смерти и разрушения: стоны и крики мужчин, умирающих под ударами пиратских сабель, визг и вопли бедных женщин, всхлипы и плач перепуганных насмерть детей…
 Это мои враги, на бегу повторял он, направляясь в сторону все еще сопротивляющейся крепости Сантьяго. Они же испанцы. Это их соплеменники убили мою жену, а сестру и меня продали в рабство. Так почему же я должен испытывать к ним сострадание? Он упорно не желал прислушиваться к неожиданно возникшему в нем чувству отвращения к происходящему, постоянно напоминая себе о ненависти к испанцам. Но трупик маленького ребенка с зияющей раной в груди, лежащий посреди улицы, и тело молодой женщины с бесстыдно задранным подолом ясно говорили о страшных мучениях, постигших этих несчастных перед смертью. Увиденное привело Габриэля в крайне раздраженное состояние, он почувствовал, как у него разливается желчь.
 Вдруг на дорогу перед ним выскочил мальчик лет двенадцати с деревянной палкой в руках. Габриэль увидел его испуганное и вместе с тем решительное лицо, и сабля замерла в поднятой уже было руке. Увернувшись от удара, он быстро разоружил мальчишку и, схватив его за ворот, заорал:
 — Беги, дурачок! Беги и прячься! И моли Бога, чтобы кто-нибудь менее жалостливый не нашел тебя. Беги!
 Кольцо нападавших сжималось, и вскоре суматоха в городе стала стихать. Захватив церкви, пираты устроили из подвалов храмов тюрьмы, загоняя туда несчастных, угодивших к ним в руки. Те, кто остался на свободе, трясясь от страха, прятались по домам или делали робкие попытки уйти в джунгли. Только форт Сантьяго продолжал сопротивляться.
 Построенная из твердого желтого камня, крепость охраняла город с севера и состояла из нескольких внушительных размеров крепостных валов и бастионов. Над мощными внешними укреплениями возвышалась крепостная башня с бойницами, за которой виднелись крыши складов и казарм. Подойдя ближе, Габриэль присвистнул от удивления, увидев практически неприступное сооружение, на верхних подступах охраняемое большим количеством солдат, вооруженных арбалетами и аркебузами. Рядом с ним стоял Морган и, внимательно осматривая подступы к форту, обдумывал ситуацию. Габриэль наклонился к адмиралу и тихо, чтобы никто не услышал, сказал:
 — Мы ее не возьмем, Гарри.., а если и возьмем, то лишимся большей части наших людей. До сих пор наши потери были невелики, но, штурмуя эти стены, мы потеряем не меньше половины.
 Морган ничего не ответил, и взгляд его черных глаз оставался непроницаем. К ним подошел дю Буа, рубашка его была забрызгана кровью и грязью. Несколько минут он тоже внимательно рассматривал укрепления.
 — Оставь это, Морган! — хрипло сказал он. — Город в наших руках, и моим людям не терпится начать грабеж. Мы не нарушили твоего приказа и пока не тронули ни одного дома, но здесь полно жирных купцов, и, я уверен, нас ждет богатая добыча.., и много женщин, — дю Буа похотливо улыбнулся и облизнул обветренные губы в предвкушении удовольствий, которые ожидал его впереди. — Что нам за дело, если какие-то испанские собаки заперлись в этой крепости? Они не могут сделать нам ничего плохого, пока сидят там, мой адмирал. А в городе командуем мы.
 Едва он окончил фразу, как раздался мощный залп — стреляли нацеленные на город пушки форта.
 — Черт возьми! — прохрипел дю Буа. — Эти безумцы стреляют по своим!
 Он не ошибся. В отчаянной попытке отогнать пиратов от стен крепости командующий гарнизоном дон Хосе Санчес Ксименес приказал своим людям открыть огонь по Пуэрто-Белло. Крупная картечь и пушечные ядра смертоносным дождем посыпались на город, калеча и убивая как своих, так и чужих, и вскоре улицы превратились в развалины, среди которых валялись трупы попавших под обстрел горожан и пиратов.
 Отойдя на безопасное расстояние, Морган собрал капитанов. Пестрая группа обозленных людей предстала перед своим не менее разъяренным адмиралом. У одних лица почернели от пороха, другие были ранены, но все были тверды в одном — взять форт Сантьяго невозможно.
 — Мы возьмем его! Неважно, какой ценой! Кто вы, в конце концов, — настоящие корсары или плаксивые барышни?!
 Послышался глухой раздраженный ропот.
 — Вы что предлагаете, все бросить? — глаза Моргана сверкнули недобрым огнем. — Сейчас, когда мы уже почти у цели? Мы захватили город, и только одна крепость мешает нам быть здесь полными хозяевами. Подумайте о драгоценностях, которые ждут нас, о женщинах, вине, богатых торговцах, за которых мы можем требовать выкуп, о золоте, которое мы сдерем со всех здешних церквей…
 Наступило молчание. Момент был упущен, и злоба — предвестница мятежа — начала понемногу стихать. Алчность взяла верх…
 — Как же мы возьмем ее, Гарри? — спросил один из капитанов. — Что ты задумал?
 — Подождите, ребята, и вы увидите! — На лице Моргана появилась странная улыбка. — Но сначала найдите плотников среди взятых в плен испанцев. У меня есть для них важная работа.
 Габриэль молча наблюдал эту сцену; что-то в смуглом лице Моргана и странной улыбке адмирала заставило его насторожиться. Если брать форт приступом, придется потерять многих — другого пути он не видел. Но он не позволит посылать своих людей на верную гибель, как бы Морган ни расценил это.
 Охваченный все нарастающей тревогой, Габриэль наблюдал, как несколько человек по приказу Моргана начали делать длинные лестницы. К полудню они были готовы, и Габриэль отправился в винную лавку, где обосновался штаб Моргана.
 — Лестницы готовы. Что ты собираешься делать теперь?
 Морган ответил не сразу. Он повернулся к одному из своих лейтенантов и тихо сказал:
 — Собери всех этих римских святош и приведи сюда.
 После того как лейтенант ушел, Морган внимательно посмотрел на Ланкастера, затем отвел взгляд, словно боялся, что Габриэль прочтет его мысли.
 — Ты скоро узнаешь, что я собираюсь сделать, — сказал он. — Но прежде чем осудить меня, подумай о том, что чрезвычайные ситуации иногда требуют крайних мер. И у нас есть только одна возможность избежать бойни…
 Габриэль понял, что Морган имел в виду, только тогда, когда увидел согнанных из всех церквей и монастырей Пуэрто-Белло священников, монахов и монахинь. Люди в черных рясах двигались в направлении форта Сантьяго, сгибаясь под тяжестью длинных лестниц. Габриэль повернул к адмиралу искаженное ужасом лицо.
 — Ты хочешь использовать их как живой щит, загородив ими наших людей? — спросил он с отвращением.
 Морган молча кивнул.
 — Да, именно так! Но пусть тебя это не волнует.
 Солдаты из Сантьяго не посмеют стрелять в своих священников и монахов, — сказал он и зашагал прочь.
 — Ты не сделаешь этого, Гарри! А если они откроют огонь? — закричал Габриэль, подбегая и хватая его за рукав.
 Морган высвободил руку.
 — Я решил взять Сантьяго, чего бы это ни стоило, — резко ответил он. — И если за победу надо будет заплатить жизнями вот этих, — он указал на цепочку священнослужителей и монахинь, — я сделаю это, клянусь Богом! Твоя совесть иногда бывает слишком щепетильной. Черный ангел, — продолжал он, не глядя на Габриэля. — Ты, вероятно, забыл, что испанцы — наши враги, независимо от того, какой фасон платья они носят. — И, повернувшись к нему спиной, адмирал широким шагом двинулся в сторону форта.
 Лицо Габриэля пылало от гнева, он ринулся следом, но Зевс с силой сжал его плечо.
 — Не надо, друг. Ты не остановишь его. А если захочешь бросить вызов, считай, что ты уже покойник. — Карие глаза с пониманием и тревогой смотрели на Ланкастера.
 Габриэль со злостью взглянул на друга и прорычал:
 — Да? Значит, я должен стоять в стороне и молча наблюдать это зверство? Нет, я скорее провалюсь в преисподнюю! Отпусти меня и уйди к черту, с дороги!
 Зевс с грустью посмотрел на друга и нехотя отпустил его. Габриэль уже собрался было догонять Моргана, когда голос Зевса вновь остановил его:
 — Друг мой! — мягко произнес он.
 Габриэль инстинктивно обернулся. Последнее, что он помнил, был пудовый кулак Зевса, со всей силы врезавшийся в его челюсть.
 Когда через некоторое время Габриэль пришел в себя в винной лавке, служившей Моргану штабом, голова его раскалывалась от боли. Он обнаружил, что лежит на деревянном столе, и с изумлением начал озираться вокруг. В лавке никого не было, как не было и никаких следов короткого пребывания там Моргана. Габриэль прислушался. С улицы доносились треск взламываемых дверей и звон бьющихся стекол, крики женщин и хриплый пьяный смех пиратов. Он понял, что битва за город выиграна… Сантьяго пал, и Пуэрто-Белло находится в руках головорезов Моргана. Судя по шуму, вакханалия была в самом разгаре.
 Он со стоном поднялся, осторожно ощупывая разбитый подбородок, и, взяв лежавшую рядом с ним саблю, свесил со стола ноги.
 Услышав слабый шорох у двери, Габриэль обернулся, непроизвольно сжав рукоять сабли.
 — А! Хорошо! Наконец-то ты проснулся, мой ангелочек. Я надеюсь, ты простишь меня? — сказал Зевс с раскаянием.
 Габриэль бросил на него красноречивый взгляд и, понимая, что на месте Зевса в подобной ситуации он поступил бы точно так же, кивнул ему и проворчал:
 — Когда-нибудь, мой большой друг, ты перегнешь палку. — И, увидев улыбку на лице Зевса, добавил:
 — Не думай, что инцидент исчерпан.
 Зевс решительно закивал ему в ответ.
 — Конечно, мой капитан! С моей стороны, это было очень нехорошо, и ты вправе сердиться на меня. До сих пор не понимаю, что на меня нашло… — Ласковый голос и мягкие интонации не обманули Габриэля, а Зевс, лукаво взглянув на капитана, продолжал сладким голосом:
 — Если только это не было желанием удержать тебя от явного самоубийства.
 Зевс был прав, и Габриэлю ничего не оставалось, как только признать это. Встав со стола, он направился к двери и, выйдя в предвечерний сумрак, спросил Зевса:
 — Как это было? Многих мы потеряли? А монахи.., много погибло?
 Следуя за ним по пятам, Зевс отвечал нехотя:
 — Это длилось несколько дольше, чем мы предполагали, но потеряли мы гораздо меньше людей, чем могли бы. — Он замялся, испытующе глядя на Габриэля, потом все же продолжил:
 — Святая братия приняла огонь на себя. Командующий гарнизоном Сантьяго не пожалел их; он приказал своим людям стрелять и не обращать внимания на мольбы священников и монахинь. А Морган гнал их вверх по лестницам, и они карабкались по ступеням, прикрывая наших ребят.
 Габриэль ничего не ответил. Что он мог сказать? Может быть, Морган прав — у него действительно слишком чувствительная совесть?
 — Ну а сейчас, когда город наш, что там Морган еще задумал? — спросил он бесстрастным голосом.
 — Морган распустил всех, кроме постов, охраняющих подступы к городу. Каждый делает, что его душе угодно. Кто-то нашел подвалы, где орудовала инквизиция, и теперь кое-кто из ребят с помощью пыток пытается заставить испанцев признаться, где они прячут свои сокровища; другие, как ты уже понял, предаются пьянству и разврату.
 Габриэль слушал молча. Зевс тяжело вздохнул и покачал головой. Он так и не мог понять до конца, почему капитан, отчаянно сражавшийся против испанцев, никогда не принимает участия в диких пиратских победных оргиях.
 — Морган думает задержаться здесь еще на несколько дней. Город богатый, и он хочет дать людям время хорошенько его прочесать. Еще он отдал приказ привести корабли в гавань, а я пока присмотрел для нас неплохой дом, где мы могли бы остановиться на это время. Что еще? Да, наши ребята собирают добычу. Хочешь взглянуть?
 Габриэль вяло улыбнулся. Они хорошо понимали друг друга, и единственное, что Зевсу никак не удавалось постичь, так это причину нежелания капитана принимать участие во всеобщем веселье. Но для Габриэля существовала только одна женщина, которую он хотел заставить страдать. Однажды она уже опутала его паутиной желания, вытеснив мысли о возмездии из его головы. Но этого больше не произойдет, если Мария Дельгато еще раз попадется ему в руки. Если такой день когда-нибудь настанет.., все будет по-другому…
 Они не торопясь шли по городу, и Габриэль старался не обращать внимания на происходящее вокруг и не слушать душераздирающие крики, которые неслись чуть ли не из каждого дома. Он ведь в конце концов морской разбойник и не должен испытывать чувства жалости к побежденным. Но его благородная душа не могла не содрогаться при одной только мысли об ужасной участи, постигшей многих женщин и детей. Не пришло ли время оставить это занятие? Возможно, набег на Пуэрто-Белло станет последней акцией, которую он совершил вместе с братством.
 Навстречу им, качаясь из стороны в сторону, шел пьяный дю Буа. Он тащил двух упиравшихся женщин, крепко ухватив здоровенными ручищами их запястья. Одна, ростом поменьше, отчаянно отбивалась, насколько это было возможно в ее положении, другая, ростом почти с француза, сопротивлялась не менее решительно. Габриэль в растерянности уставился на ту, которая была выше, женщин такого роста он, пожалуй, никогда еще не видел. Настоящая амазонка, подумал он с восхищением.
 Зевс тоже заметил эту троицу, и по его восклицанию и восторженному взгляду было понятно, что амазонка понравилась и ему.
 — Бог ты мой! — с благоговением произнес он. — Вот это женщина! Никогда в жизни я не видел такого великолепного экземпляра. Отдать ее этой свинье дю Буа будет настоящим кощунством! Она должна быть моей!
 Как раз в этот момент амазонка вырвалась из цепких лап француза и, вцепившись ему в лицо, закричала что есть мочи:
 — Беги, Мария, беги, моя маленькая! Та, что была меньше ростом, еще ожесточеннее стала пинать и толкать своего обидчика. Не ожидавший подобного отпора пьяный француз не устоял на ногах и выпустил добычу из рук. Женщины, обретя свободу, бросились бежать и угодили прямо в объятия Зевса и Габриэля. Зевс постарался поймать ту, что была повыше. С горящими от восторга глазами, он крепко прижал женщину к себе.
 — Ах, моя дорогая, как же нам будет хорошо вдвоем! Каких замечательных сыновей мы с тобой народим!
 Габриэль едва сдержался от смеха, увидев оторопевшее лицо женщины, но наблюдать эту забавную сцену дальше он не смог, так как ему пришлось противостоять яростному отпору маленького существа.
 — Стой смирно, — проворчал он, с трудом справляясь с воинственным созданием, которое всеми силами пыталось вырваться из его рук. — Не знаю, что ты там вообразила, но я не собираюсь обижать тебя. Прекрати! Ты ведешь себя очень глупо!
 Услыхав его голос, женщина резко повернула голову, и он увидел широко раскрытые от удивления ярко-синие глаза.
 — Англичанин! — пролепетала она. — Ты жив? Габриэль замер, руки его напряглись, зеленые глаза жадно рассматривали желанные черты пленницы.
 — Мария! — медленно, с наслаждением произнес он. — Мария Дельгато!

 Глава 4

 Как только началась стрельба, Мария и Пилар, перепуганные не меньше остальных обитателей Пуэрто-Белло, быстро оделись и благоразумно покинули свой ненадежный кров. Им повезло больше, чем другим, им удалось избежать встреч с бандитами в первые, самые страшные, часы нападения на город. Выскочив на улицу, они заметили несколько пиратов, направлявшихся в их сторону и, не раздумывая, спрятались в заброшенной конюшне недалеко от таверны. Они провели в этом укрытии несколько часов, трясясь от страха, зарывшись в сено, пока город буквально стонал от бандитского произвола.
 Долетавшие до них отзвуки последнего сражения не оставляли сомнений, что пираты одержали победу и город пал. Единственным шансом на спасение были джунгли, если бы до них удалось добраться; там они надеялись найти других беженцев. Моля Бога, чтобы он помог им, они рассчитывали добраться через джунгли до Панама-сити и вызвать на помощь сражающемуся городу военный гарнизон.
 Часы, проведенные в конюшне, были, пожалуй, самыми страшными в жизни Марии. Подобное состояние она испытывала только после смерти родителей и гибели англичанина, но тогда она не чувствовала себя такой беспомощной, у нее не было чувства животного страха, которое не покидало ее теперь. Им с Пилар не нужно было выходить из укрытия, чтобы понять, какая участь постигла большинство обитательниц города: женские крики, визг и плач вперемежку с хриплым смехом и руганью пиратов были слышны отовсюду. Частые звуки мушкетных и пистолетных выстрелов заставляли их все время вздрагивать. Наконец Мария не выдержала:
 — Что с нами будет, Пилар? — прошептала она еле слышно.
 Большие, крепкие руки дуэньи обняли хрупкие плечи Марии. Пилар поцеловала ее и проворчала:
 — Не знаю, девочка моя. — Потом, заколебавшись, тихо спросила:
 — Мария, ты догадываешься, что эти бандиты делают с женщинами? Ты представляешь, что тебя ждет, если мы попадем к ним в лапы?
 Мария медленно, но решительно кивнула, боясь признаться в своем невежестве, чтобы не огорчать Пилар. Девушка имела об этом весьма смутное представление, хотя нельзя было сказать, чтобы она пребывала в полном неведении относительно того, что может произойти между мужчиной и женщиной. Тогда, на поляне, англичанин разбудил в ней все еще дремавшую чувственность, но с тех пор она не испытывала ничего подобного. Мария хорошо понимала, что, попади она в руки пиратов, с ней произойдут вещи, мало похожие на то, что случилось тогда в роще. Она содрогнулась, представив, как чужие грубые руки будут касаться ее тела.
 Мария и Пилар почти не разговаривали в своем убежище, боясь, что кто-нибудь ненароком может их услышать, и только когда на город опустились сумерки, они рискнули покинуть конюшню, надеясь незаметно проскользнуть по темным улицам Пуэрто-Белло.
 Сначала судьба была к ним благосклонна, и они без приключений добрались до самых городских ворот, но тут, откуда ни возьмись, перед ними вырос пьяный бандит. Он молниеносно схватил Марию и легко перебросил ее через плечо, громко прорычав:
 — Бог, ты мой! Какая сладкая маленькая девочка будет у меня сегодня ночью!
 Он не обращал внимания ни на отчаянные попытки Марии освободиться из его цепких рук, ни на атаки Пилар, которая бросалась на него, как разъяренная тигрица, и чья недюжинная сила немало удивила его.
 Потеряв наконец терпение, дю Буа — а это был именно он — бесцеремонно бросил Марию на землю и ринулся на Пилар. Она совсем было ускользнула от него, когда в последний момент француз схватил ее за волосы и дернул гак резко, что бедная женщина, не устояв, упала. Дю Буа со злостью пнул ее в грудь, и сделал это с такой силой, что несчастная Пилар чуть не потеряла сознание. Задыхаясь от боли, она приподнялась и закричала.
 — Беги, Мария, беги! Не беспокойся обо меня! Но Мария и не думала бросать свою Пилар. Она, как дикая кошка, набросилась на обидчика, стараясь побольнее оцарапать ею, и ее острые ноготки прочертили несколько кровавых бороздок на его щеке, прежде чем он зажал обе ее руки в своей огромной ладони. Француз хитро посмотрел на нее, и довольная улыбка появилась на его обветренном лице.
 — Ах, как я люблю таких злючек! — воскликнул он.
 Пилар стояла рядом, медленно приходя в себя. Дю Буа взял оба ее запястья в свою огромную ладонь и крепко сжал их. Он переводил взгляд с одной пленницы на другую, оценивающе осматривая то хрупкую фигурку Марии, то соблазнительные формы Пилар.
 — Эту ночь мы все запомним надолго! И я, дю Буа, позабочусь об этом! — Он с вожделением посмотрел на Марию. — Я с удовольствием покажу тебе, моя маленькая бунтарка, что значит настоящий мужчина. — И, повернувшись к Пилар, многозначительно прошептал:
 — Ну а ты.., ты научишься у меня быть более покладистой. — И, покачиваясь на нетвердых ногах, он зашагал к центру города, волоча за собой упирающихся женщин.
 Мария и Пилар отчаянно сопротивлялись, понимая, что им не избежать ужасной участи, если они немедленно не избавятся от этого бандита. То, что он был пьян, давало слабую надежду, и, собрав все свои силы, Пилар наконец вырвалась и набросилась на француза с кулаками, крикнув Марии, чтобы та бежала, не мешкая. Как и в первый раз, ее нападение оказалось для дю Буа полной неожиданностью, и, растерявшись, он неуверенно шагнул назад. Используя его минутное замешательство, Мария больно пнула его. От неожиданности рука дю Буа ослабла, и девушка наконец резко вырвалась из его железных тисков. Не удержавшись на ногах, француз упал, и обе женщины тут же, не теряя времени, подхватили юбки и побежали.., прямо в объятия Зевса и Габриэля.
 Сказать, кто больше удивился этой неожиданной встрече — Мария или Габриэль, — невозможно. Мария была уверена, что Ланкастера нет в живых, но как только он заговорил, сразу же узнала его голос. Потемневшими от нахлынувших чувств глазами она жадно рассматривала до боли знакомые черты и не находила слов.
 Восторг и ужас охватили ее от прикосновения сильных рук, до боли сжавших ей плечи; сердце разрывалось от неудержимой радости, что он жив, и трепетало при мысли о том, что она попала в плен к человеку, который имеет право ненавидеть и презирать имя Дельгато и мстить всем членам этой семьи за перенесенные страдания. Она вгляделась в его бронзовое от загара, худое лицо: он мало изменился, только черты лица стали жестче, взгляд суровее, да в ухе блестела большая золотая серьга с изумрудом — годы, проведенные среди берегового братства, наложили свой отпечаток. Встретившись с ним взглядом, Мария смутилась и, медленно опуская глаза, вдруг заметила тяжелую золотую цепь, которую Габриэль носил на шее. Страх охватил ее, когда она поняла, что символизировало для него это украшение. Но мысль, что сейчас она полностью находится в его власти и он может делать с ней все, что ему угодно, как ни странно, не только не пугала, но, наоборот, возбуждала ее.
 Когда волнение и радость неожиданной встречи наконец-то улеглись, Габриэль с восхищением стал рассматривать Марию, отметив про себя, что за прошедшие три года она необычайно похорошела. Она была так красива, так желанна, и она была его пленницей…
 Он смотрел на нее, и никаких мыслей о возмездии не было и в помине, наоборот, внезапно он ощутил странное чувство облегчения. Он все-таки нашел ту, чей образ преследовал его все эти годы, ту, что околдовала и одурманила его, и чье лицо он помнил лучше, чем лицо бедной Элизабет. Он замер, пронзенный этой кощунственной мыслью. Маленькая ведьма опять пытается опутать его своими чарами, чтобы он забыл, что она из рода ненавистных и презренных Дельгато. Он непроизвольно сжал ей плечо, и Мария поморщилась от боли.
 — Неисповедимы повороты судьбы, — тихо сказал Габриэль, — и скоро ты узнаешь, что тебя ждет именно то, что дочь Дельгато заслуживает получить из рук Ланкастера.
 А в это время Зевс пытался усмирить Пилар. Нестихающая резкая боль в груди мешала ей развернуться в полную мощь, но, несмотря на это, Зевсу тем не менее пришлось повозиться с ней. Наконец, применив силу, он все-таки прижал ее к себе.
 — Не надо так сопротивляться, моя дорогая. Это же бесполезно, — нашептывал ей на ухо Зевс. — Ты только сама себе сделаешь больно. Веди себя смирно, моя богиня, и я позабочусь, чтобы тебя больше ничто не огорчало в этой жизни.
 Его тихие ласковые уговоры успокаивающе подействовали на Пилар, и она, поняв наконец тщетность своих усилий, устало припала к его груди.
 — Вот и хорошо! — пробормотал Зевс, и, прежде чем она смогла сообразить, что происходит, он подхватил ее на руки, но, увидев гневное лицо Пилар, весело рассмеялся:
 — Послушай! Разве тебе так не лучше? Я сейчас отнесу тебя в один чудесный дом. Там ты искупаешься и отдохнешь, ну а потом.., потом нас ждут любовные утехи.
 Боевой пыл Пилар моментально угас и, глядя на мощную фигуру и улыбающееся лицо великана, она решила подчиниться судьбе. “Несмотря на золотые кольца в ушах, — подумала она, — он, по крайней мере, достойно ведет себя”. И, смирившись, она сразу почувствовала облегчение.
 — А где твои волосы? — неожиданно спросила она, глядя на его бритую голову.
 — Если ты захочешь, малышка, я их отращу. Я ведь очень симпатичный малый, не так ли? — Зевс широко улыбнулся и в этот момент услышал произнесенное Габриэлем имя Дельгато.
 — Дельгато? — удивленно спросил он, обернувшись. — Эта малышка и есть та самая женщина, которую ты искал все эти годы? Сестра твоего врага Диего Дельгато?
 Габриэль кивнул, и только хотел что-то сказать в ответ, как голос дю Буа перебил его. Спотыкаясь и весело крича на ходу, француз направлялся к ним.
 — Большое спасибо, друзья, что помогли мне поймать этих двух злючек. Когда я попользуюсь ими, можете взять их себе.
 Левой рукой Габриэль обнял Марию за талию и притянул к себе, а правой не торопясь вытащил из ножен саблю. Угрожающе держа клинок перед собой и четко выговаривая каждое слово, он сказал:
 — Ты ошибаешься, друг. Это наши женщины. Ты упустил их, а мы поймали.
 Дю Буа почернел от злости и заорал:
 — Ни за что! Они мои! Я, дю Буа, поймал их, и они мои! Верните их мне!
 — Нет! — резко оборвал его Габриэль, и появившееся в его глазах выражение не предвещало ничего хорошего.
 — Ну, это мы еще посмотрим! — прорычал дю Буа, вытаскивая саблю и делая шаг вперед, но, увидев Зевса, который, осторожно опустив Пилар на землю, вытащил из-за пояса пистолет и встал рядом с Габриэлем, остановился. Он обвел всех четверых злобным взглядом.
 — Можешь считать, что эту схватку ты выиграл, Черный ангел, но мы посмотрим, что скажет адмирал. Женщины у нас общие. Ты должен будешь поделиться ими.
 Габриэль отрицательно покачал головой.
 — Нет! — глухо повторил он тоном, не терпящим возражений.
 Бросив на них полный ненависти взгляд, дю Буа развернулся и зашагал прочь; распрямившиеся плечи и ставшая более твердой походка говорили о его решимости настоять на своем.
 — Мой капитан, — сказал Зевс, глядя французу вслед, — это еще только начало. Он прав, женщины принадлежат всем. Если мы хотим оставить их себе, это будет стоить нам части нашей добычи.
 — А разве ты против? Или хочешь потом отдать ее обратно дю Буа?
 Зевс посмотрел на Пилар, устало прислонившуюся К его плечу, и, обняв ее за талию, отрицательно замотал головой.
 — Нет, она моя. Я заплачу за нее любую цену.
 — Я тоже, — мрачно произнес Габриэль и еще сильнее прижал к себе Марию. Посмотрев на ее низко опущенную голову, он добавил:
 — Она моя, и никто у меня ее не отнимет!
 Но обиженный дю Буа не собирался упускать свою добычу, и не успели Зевс и Габриэль с обессилевшими женщинами дойти до приготовленного для них дома, как один из адмиральских адъютантов доставил им записку от Моргана.
 — Адмирал хочет нас видеть.., вместе с женщинами, — мрачно сказал Габриэль, с трудом прочитав написанное неразборчивым почерком послание. — Дю Буа нажаловался ему на нас, и Морган хочет решить эту проблему немедленно.
 Без лишних разговоров все четверо направились к дому алькальда, где после взятия Пуэрто-Белло разместился Морган вместе со своим штабом. Мария и Пилар, с трудом передвигая ноги от усталости, еле успевали за быстро идущими мужчинами.
 На главной площади к моменту появления Габриэля собрались пираты, многие из которых были из команды дю Буа. Сам капитан с независимым видом прохаживался вокруг расположенного в центре площади фонтана, и по усмешке, мелькавшей на его лице, было видно, что он уверен в успехе.
 Морган поджидал их на ступенях дома, красивый фасад которого был обращен к площади, и резким взмахом руки приказал Ланкастеру подойти ближе. Габриэль повиновался и, оставив женщин под присмотром Зевса, поднялся к адмиралу. По нерешительному взгляду друга и по тому, как Морган нервно покусывал верхнюю губу, Габриэль понял — адмирал не знает, как поступить в сложившейся ситуации. Но была ли эта нерешительность вызвана боязнью из-за возникшего спора потерять контроль над пиратами или причиной была их недавняя размолвка перед штурмом форта Сантьяго — Габриэль не знал. Крепкое рукопожатие тоже не дало ответа на эти вопросы.
 Над площадью нависла напряженная тишина, но Морган, по-видимому, не замечал ее и как ни в чем не бывало весело крикнул:
 — Заходи, друг, и мы обсудим возникшее.., э… разногласие. Я уверен, — он бросил взгляд в сторону дю Буа, — что этот вопрос можно будет решить мирно и без кровопролития.
 Но, закрыв за собой двойные двери дома, Морган нахмурился.
 — Дело дрянь. Дю Буа обвинил меня в том, что я покровительствую английским пиратам. Тебе придется отдать девчонку. Ничего, найдешь себе другую, если не хочешь, чтобы он взбунтовал остальных ребят. Неужели ты не можешь найти себе кого-нибудь еще? — почти умоляющим голосом проговорил Морган.
 Габриэль отрицательно покачал головой.
 — Нет. Это Мария Дельгато, Гарри, и я не отдам ее никому!
 — Мария Дельгато! — на лице адмирала появилось радостное и одновременно растерянное выражение. — Наконец-то ты нашел ее! Вот это новость! Только было бы гораздо лучше, если бы ты сделал это раньше дю Буа.
 Понимая, что значит для Ланкастера эта девушка, Морган не стал уговаривать друга. Кроме того, после сегодняшней размолвки, он не собирался подвергать их дружбу еще одному испытанию.
 — Ты все еще зол на меня из-за штурма Сантьяго? — спросил он.
 Габриэль пожал плечами.
 — Давай забудем это. Я не в силах ничего изменить, но должен признаться, что мне не нравятся твои методы, Гарри. Одно дело сражаться с вооруженными мужчинами и совсем другое убивать невинных людей — неважно, испанцы они или нет.
 — Скажи мне, — требовательно начал Морган, — если бы, пожертвовав невинными, как ты их называешь, — хотя тех, кто служит инквизиции, вряд ли можно причислить к таковым, — если бы, пожертвовав ими, ты смог спасти свою сестру или жену.., разве ты не поступил бы так же?
 Вопрос Моргана остался без ответа.
 — Что ты собираешься делать с дю Буа? — спросил Габриэль.
 Какое-то время адмирал расхаживал взад и вперед по комнате. Наконец, подойдя к Габриэлю и слегка приподняв пальцем его подбородок, Морган посмотрел ему в глаза.
 — Но вторую-то ты можешь отдать? Может быть, я уговорю дю Буа и он согласится на одну? Габриэль усмехнулся.
 — Об этом ты должен спросить у Зевса. Она ему очень приглянулась, и он поклялся, что никому ее не отдаст.
 — Н-да! Чертовски неприятное положение! Ну почему, черт вас побери, из всех городских женщин вам нужны только те две, что стали добычей дю Буа?
 — Морган, — Габриэль хитро улыбнулся, — мы готовы заплатить за них любой выкуп. Разве так нельзя уладить дело?
 — Будем надеяться, но, зная, что от дю Буа всегда можно ждать беды, а ты ни за что не отдашь девчонку… Думаю, он не успокоится, пока не раскроит тебе череп. Если.., если только мы не уговорим Зевса.
 — Спроси его, — посоветовал Габриэль, но голос его звучал неуверенно.
 Через несколько минут адмирал получил ответ. Зевс был неумолим:
 — Нет! Она убежала от него, и я ее поймал. Теперь она моя! Если он хочет, я заплачу за нее.
 Сообщение Моргана о том, что Габриэль и Зевс хотят заплатить за женщин, отдав часть своей добычи, вызвало одобрительный гул на площади. Это была честная сделка. Скоро собравшиеся у бывшей резиденции алькальда уже знали, кто такая Мария, и упорство Габриэля стало понятно — его отношения с семейством Дельгато были всем хорошо известны. Но не так-то легко было уломать дю Буа. Растолкав пиратов, столпившихся вокруг Габриэля и Зевса, он выскочил вперед и, вынув из ножен саблю, заорал:
 — Нет! Я не согласен! Мы будем драться за эту малышку, а амазонку Зевс может оставить себе. Я требую отдать мне молодую женщину — или мы будем драться.., сейчас же!
 Морган беспомощно посмотрел на Габриэля и еле слышно сказал:
 — Хорошо… Пусть будет так.., но только до первой крови. Я не позволю пиратам убивать друг друга!
 Мария с трудом понимала, что происходит вокруг, слишком много было пережито за последний день. Она беспрекословно шла за Габриэлем Ланкастером, с грустью думая о том, что ждет ее впереди. Ничего хорошего, как ей казалось, уже не могло быть, но даже печальные мысли о предстоящей неволе не могли омрачить радость встречи. Он жив! Жив! Когда Габриэль получил записку и потащил ее на площадь, она сразу заподозрила неладное. А когда он оставил ее с Зевсом, а сам уединился с Морганом, она почувствовала, как все у нее внутри сжалось от страха.
 Должно быть, Зевс почувствовал ее испуг, потому что, обняв Марию за плечи огромной ручищей, мягко сказал:
 — Не волнуйся, малышка, с ним все будет в порядке. Не бойся, он не отдаст тебя дю Буа.
 Мария чувствовала себя спокойно, стоя рядом с Зевсом, и, поймав на себе жадный взгляд дю Буа, еще сильнее прижалась к великану. Немного успокоившись, она осмотрелась, но увиденное вновь повергло ее в панику. Сколько грубых и жестоких лиц! Боже! Между ней и этими людьми стоит только один человек — Габриэль Ланкастер. Но и он ненавидит ее. Она содрогнулась при этой мысли, но тут из дома алькальда появились Морган и Габриэль.
 Дальше события развивались с невероятной быстротой. Мария едва успела понять, что Габриэль и Зевс готовы выкупить ее и Пилар, как вперед вышел дю Буа. Он держал в руке саблю, и Мария поняла, что поединок неизбежен. Ее сердце бешено забилось, когда она увидела медленно спускающегося по ступеням Габриэля. Он тоже был готов к бою. О Боже! Неужели они встретились только для того, чтобы он вновь рисковал своей жизнью.., ради нее.
 На площадь уже опустились сумерки, но небольшой пятачок, образованный зеваками, в центре которого кружили два человека, был освещен факелами, и отсвет их пламени плясал на булыжной мостовой, выхватывая из темноты дикие лица пиратов. Сборище было живописным: вооруженные до зубов люди, увешанные пистолетами, ножами, саблями; некоторые держали даже пики. У большинства были длинные до плеч нечесаные волосы, но попадались и бритые, как у Зевса, головы, и модные украшенные перьями шляпы, и повязанные вокруг голов пестрые носовые платки. Одежда тоже отличалась большим разнообразием цветов и фасонов: от простых рубах и штанов до явно краденных шикарных нарядов — шелковых халатов, гонких чулок, атласных камзолов и воротников тончайшего кружева. Но одно объединяло этих людей — на всех лицах лежала печать дикой и порочной жизни, которую они вели. Мысль о том, что будет с ней, если Габриэль проиграет эту схватку, привела Марию в ужас. От страха она закрыла глаза и принялась молиться.
 Звон клинков мешал ей сосредоточиться, и она, затаив дыхание, стала следить за разворачивающимся перед ее глазами поединком. В свете факелов мелькали то иссиня-черные волосы Габриэля, то отливающая золотом голова дю Буа.
 Француз дрался яростно, умело отбивая каждый выпад, каждый удар Габриэля и отчаянно пытаясь заставить противника сделать какой-нибудь промах. Но недаром Габриэль славился своим мастерством — ни разу не дал он клинку противника коснуться себя. Ловким приемом обманув соперника, он вонзил саблю в его правую руку. Взвыв от ярости и боли, дю Буа выронил саблю и левой рукой зажал глубокую рану. Голубые глаза француза пылали ненавистью.
 — Придет день, Черный ангел, — прохрипел он, — и ты заплатишь за это!
 — Для меня будет огромным удовольствием встретиться с тобой еще раз, когда бы ты ни пожелал, дю Буа, — насмешливо сказал Габриэль и откланялся с оскорбительной для француза торжественностью. Затем, повернувшись на каблуках, он подошел к дому алькальда, на верхней ступени которого стоял Морган. — Я могу быть свободен? — спросил он сухо. — Или кто-то еще хочет предъявить права на этих женщин?
 На площади воцарилось молчание. Через минуту Габриэль и его спутники уже направлялись к приготовленному для них богатому купеческому дому. Всю дорогу он поддерживал падавшую от усталости Марию за талию, но на подступах к дому неожиданно подхватил ее на руки и так и внес в дом. Остановившись перед дверью, за которой располагались предназначенные для него покои, он странно посмотрел на Марию. Его глаза были совсем близко; кровь застучала у нее в висках, и сердце забилось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Она с трудом сглотнула — от переживаний у нее пересохло во рту — и наконец решилась спросить:
 — Что ты собираешься со мной сделать? Странная улыбка промелькнула на лице Габриэля — она не была доброй, но и злой ее тоже назвать было нельзя.
 — Хочу узнать, так ли сладко отмщение, как мне однажды показалось, — сказал он хрипло, открывая ногой дверь.

 Глава 5

 Габриэль плечом толкнул дверь, и она с шумом захлопнулась за ними. Не торопясь оглядев внушительные покои, он увидел в дальнем конце раскрытые створки другой двери, за которой оказалась еще одна комната более скромных размеров. Заглянув туда, он обнаружил третью дверь, которая, как он решил, вела в приемную. Судя по обстановке обеих комнат, можно было с уверенностью сказать, что здесь обитал сам хозяин дома.
 Вдоль стен цвета слоновой кости стояла массивная мебель темного дерева, сделанная в испанском стиле и обильно украшенная резьбой. Натертые до блеска полы были покрыты яркими мавританскими коврами, но главное место в комнате занимала возвышающаяся на помосте огромная кровать с балдахином. Она была задрапирована тонкой, как дымка, нежно-кремовой тканью, служившей защитой от москитов.
 Габриэль подошел к кровати, слегка отодвинул в сторону легкий полог и бросил Марию на огромную пуховую перину. Она упала на спину, и шелковые юбки платья взметнулись с легким шелестом. Решив сохранять спокойствие, чего бы ей это ни стоило, она взяла себя в руки и, приподнявшись на локтях, с серьезным видом посмотрела на Габриэля, как бы вопрошая: что же за этим последует? Не набросится ли он на нее, как дикарь?
 Габриэль стоял у кровати, восхищенно взирая на свою пленницу. Как же она была хороша! Взметнувшиеся юбки позволяли увидеть маленькие точеные ножки, глубокий вырез платья открывал прелестную грудь, а чудесные длинные волосы разметались по плечам. Ярко-синие глаза, от волнения ставшие почти фиолетовыми, настороженно смотрели на него, а чудесно очерченные розовые губы откровенно манили. Габриэль почувствовал неудержимое волнение. Что это? Страсть? Желание? Или другое, менее возвышенное чувство? Он злился на свою слабость: вместо того чтобы думать о мести и воспользоваться создавшимся положением, он забыл обо всем на свете и не видел ничего, кроме прекрасных глаз, в которых ясно отражалось нарастающее чувство тревоги.
 Когда он сражался с мужчинами, ему были неведомы компромиссы, но обращаться с женщинами и детьми с бессмысленной жестокостью он не мог — воспоминания о смерти жены и постоянно терзающие его душу мысли о судьбе сестры, которую, возможно, постигла та же участь, служили горьким примером бесцельно погубленных невинных жизней. Не будучи в силах ожесточиться по отношению к Марии, он с удивлением заметил, что наперекор всем мыслям о мести у него появилось безумное желание взять ее на руки, приласкать, сделать для нее нечто такое, чтобы прекрасные глаза раз и навсегда перестали смотреть на него так недоверчиво и тревожно.
 Стряхнув оцепенение, он заставил себя вернуться на землю и вспомнить, что Мария Дельгато вовсе не, невинная жертва — она сестра его злейшего врага, и он будет последним дураком, если позволит поколебать свою решимость. Разве Диего сжалился над молодостью и красотой Каролины, разве не обрек он ее на рабство, унижение и, вероятно, смерть? Нет! И он тоже не отступит! Да поможет ему Всевышний!
 Разозлившись на себя за нерешительность и решив больше не церемониться, Габриэль сел на край кровати и грубо притянул к себе Марию. Пытаясь усмирить мечущуюся от страха девушку, он крепко обнял ее и, не обращая внимания на сопротивление, приник к ее губам.
 Он пытался быть с ней грубым и бесчувственным, надеясь, что это поможет преодолеть невесть откуда появившуюся и совершенно несвойственную ему сентиментальность, но кроме неприятного чувства неудовлетворенности не испытал ничего. Не возникло ни радости, ни восторга от того, что он наконец-то держит ее в объятиях, и в поцелуе его было какое-то отчаяние, словно он силой заставлял себя ощущать всю прелесть этого волнующего момента.
 Сначала Мария очень испугалась — после всех событий она не ожидала от него такой грубости. И в следующую секунду неудержимая злость захлестнула ее, и она начала вырываться из его рук, сопротивляясь так яростно, как если бы вместо Габриэля ее обнимал дю Буа. В отчаянии она схватила его за волосы и дернула с такой силой, что, вскрикнув от боли и неожиданности, Габриэль выпустил ее из рук и отпрянул назад.
 Их разделяло ничтожно малое расстояние, и, поймав его свирепый взгляд, Мария съежилась от испуга. В комнате воцарилась гнетущая тишина. Они сидели на огромной кровати, напряженно уставясь друг на друга и ожидая, кто же сделает первый шаг.
 Любой другой пират на месте Габриэля как следует отлупил бы Марию за такую дерзость. Сначала отлупил бы, а потом изнасиловал — для большинства из них это было так же просто, как выпить кружку пива. Но Габриэль чувствовал, что, несмотря на столь долго взращиваемую в душе ненависть к Марии, он не может так жестоко обойтись с ней. Как бы ему хотелось быть беспощадным! Но по каким-то ему самому неясным мотивам он не смел так безжалостно унизить ее. Злясь на собственную слабость, он что-то злобно пробурчал себе под нос, поднялся и, резко развернувшись, вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.
 Мария удивленно смотрела ему вслед. Неужели она победила? Что же теперь будет? Может быть, он бросит ее? Отдаст дю Буа?
 При этой мысли она содрогнулась.
 Но Габриэль не собирался так легко расставаться с Марией. Ему просто требовалось время, чтобы справиться со своей нерешительностью и осуществить так долго вынашиваемые планы мести. Она враг, внушал он себе, и он отомстит ей! Пускай она выглядит такой слабой и беззащитной — ничто не остановит его сегодня ночью! Ей не удастся пробудить в нем раскаяние или сострадание! С этими нежностями будет покончено — разве не умерли его чувства в день гибели Элизабет? Разве он не поклялся отомстить Дельгато? Разве не по праву заслужил он прозвище Черного ангела, беспощадно преследуя испанцев? Почему же теперь, когда настал долгожданный момент, он колеблется? Нет! Он не позволит околдовать себя, как тогда на Эспаньоле… Немного успокоившись, он напомнил себе, что ситуация изменилась — теперь она его пленница, и сегодня он будет безжалостен, как настоящий корсар. Никакой пощады!
 Приняв твердое решение, Габриэль вновь обрел хладнокровие и, увидев пробегающего мимо испуганного слугу, приказал приготовить ванну в комнате хозяина для молодой леди и принести ей что-нибудь поесть. В глубине души Габриэль понимал, что делает это не для того, чтобы смутить Марию, продлить состояние тревожного, напряженного ожидания, в котором она находится, что движет им совсем другое желание, просто он ищет оправдания своим действиям, стараясь настроиться на более решительное, если не агрессивное поведение.
 Все эти рассуждения действовали ему на нервы. Он со злостью распахнул ногой дверь в одну из комнат и увидел Зевса, который, удобно устроившись в глубоком кожаном кресле, медленно потягивал испанский херес. Эта мирная картина нисколько не уменьшила раздражения Ланкастера. Кинув на Зевса недружелюбный взгляд, он остановился в дверях и со злой насмешкой спросил:
 — Ты здесь? А я-то думал, что ты давно нежишься в объятиях своей амазонки. Или ты так быстро разочаровался?
 Увидев недоуменное выражение лица и ярость, сверкавшую в глазах друга, Зевс понимающе кивнул и неторопливым жестом указал на большой графин с хересом, стоящий на массивном буфете.
 — Налей себе выпить и садись, мой капитан. Давай предадимся маленьким радостям, поскольку ничего другого нам пока не дано.
 Услышав эти слова и увидев невозмутимое лицо Зевса, Габриэль смягчился и, налив себе вина, удобно устроился на маленьком диванчике.
 — Извини меня, я просто в плохом настроении. Зевс благоразумно воздержался от расспросов. Так они и сидели в тишине, молча потягивая херес, еще сегодня утром принадлежавший богатому испанскому купцу, дом которого Зевс присмотрел для своего капитана. Габриэль почувствовал, что впервые с начала “секретной миссии” немного расслабился. Молчание затягивалось.
 — Чем занимается твоя воительница? — спросил Габриэль, первым нарушив тишину.
 На лице Зевса заиграла блаженная улыбка.
 — Когда я покидал ее в последний раз, она была занята тем, что бросала в меня все, что попадалось ей под руку. Поэтому, естественно, я решил дать ей время привыкнуть к новому положению. У нее такой темперамент! Ну а как твоя пленница? Что делает твоя красавица?
 Габриэль хмыкнул.
 — Моя красавица, как ты ее называешь, только что попыталась сделать мою голову такой же лысой, как и твоя. Так же, как и ты, я оставил ее поразмыслить на досуге. Если бы Пуэрто-Белло охраняли женщины, подобные тем, которые понравились нам, — добавил он сухо, — мы бы никогда не взяли его.
 — Значит, это правда? — спросил Зевс насмешливо. — Значит, тебе понравилась маленькая Дельгато? Или только из чувства мести ты взял ее в плен.., и уложишь в свою постель?
 Габриэль замер — вопрос Зевса попал в цель. Но между ними давно уже не было никаких секретов.
 — Не знаю, — сказал он спокойно. — Если бы я встретился лицом к лицу с ее братом, я бы ни на минуту не задумался о своих чувствах, но ведь она женщина… — Голос Габриэля дрогнул, и на лице появилось смущенное выражение.
 Зевс, видимо, остался доволен ответом. Удовлетворенно хмыкнув, он весело проговорил:
 — Хватит этих разговоров о мести. Мне ничего не надо, кроме хорошего куска мяса, горячей ванны и теплой женщины в постели.., и именно в таком порядке!
 Зевс чувствовал себя в этом доме хозяином, и уже через десять минут по его приказанию им накрыли стол в просторной столовой. Отбросив в сторону косточку от цыплячьей ножки, Габриэль сытым взглядом обвел изящно обставленную комнату.
 — Этот купец, должно быть, был очень богат. И дом, и слуги, и обстановка достойны лучших домов.
 — Да. Мне очень хотелось, чтобы тебе понравилось. Особенно после того, как я слегка похлопал тебя по подбородку.
 Габриэль улыбнулся и поднял бокал.
 — Ну, здесь я твой должник, мой большой друг. Берегись!
 Зевс залпом осушил бокал, не обратив ни малейшего внимания на угрозу приятеля. Они долго сидели и разговаривали, пока в шутку не заспорили о том, кому первому мыться в роскошной медной ванне бывшего хозяина, большой редкости по тем временам. После недолгих препирательств Габриэль наконец убедил Зевса, что, прежде чем отправиться отдыхать, он хочет насладиться прекрасным вином, а потому еще немного посидит за столом. Предвкушая удовольствие, Зевс отправился на поиски ванны и слуг, которые должны были принести горячую воду.
 Допив в одиночестве второй бокал вина, Габриэль стал размышлять о том, как изменчива судьба и непредсказуема удача. Подумать только, он так долго искал Марию по всему Карибскому морю, тайно мечтая встречать ее если не на захваченном пиратами корабле, то на одном из многочисленных островов, где они частенько пополняли запасы пищи и питьевой воды. И вот, когда он меньше всего ожидал этого, она неожиданно попала ему в руки. Даже самому себе он не хотел при гнаться в том, что все эти годы искал именно ее, и причиной тому было, конечно, не чувство мести. Не желая больше копаться в своих переживаниях, он предпочел насладиться моментом триумфа, вспомнив, какое удивление было написано на лице Марии, когда она поняла, в чьи руки угодила. Он встал из-за стола, почувствовав непреодолимое желание сейчас же увидеть Марию, еще раз убедиться в том, что она не плод его воспаленного воображения, а пленница, терпеливо дожидающаяся своего господина в комнате, расположенной как раз под столовой, где они ужинали с Зевсом.
 Но сначала Габриэль решил разыскать ванну — мысль о том, что он может впервые за много дней помыться по-настоящему, показалась ему очень заманчивой. Зевс как раз закончил купание, и Габриэль приказал слугам отнести медное сооружение в маленькую комнату, смежную с его покоями. Расторопные слуги заранее нагрели воду, и через несколько минут, держа в руке душистое мыло, Габриэль с наслаждением погрузился в горячую ванну. Он поморщился от резкого сладковатого запаха мыла. Неужели он будет благоухать, как щеголь, семенящий по коридорам Уайтхолла? Ну и пусть. Во всяком случае, это было настоящее мыло.
 Найти чистую одежду оказалось несложно. Несколько сундуков с награбленным добром были доставлены в дом еще до прихода Ланкастера. Из многочисленных нарядов Габриэль выбрал богато расшитый халат желтовато-коричневого цвета. Он только успел завернуться в него и начал насухо вытирать мокрую голову, как раздался легкий стук в дверь, ведущую в приемную. Габриэль был очень удивлен, увидев сконфуженно улыбающегося Зевса, который робко входил в комнату.
 — У меня нет ни малейшего желания утихомиривать ее всю ночь. — произнес он, глядя на удивленно вскинутые брови капитана. — Но она обещала быть милой и покладистой, если я сначала позволю ей поговорить с тобой. Она поклялась, что не попытается сбежать или убить меня ночью, если я выполню ее единственную просьбу.
 — Ну, в таком случае я непременно должен поговорить с этой свирепой воительницей, — насмешливо сказал Габриэль. — Мне бы очень не хотелось найти поутру твое холодное тело, Зевс смущенно улыбнулся. Нелепость ситуации была очевидна, как и то, что Зевс по уши влюбился в свою амазонку и готов был потворствовать всякому ее желанию. Любая другая женщина уже давно бы познакомилась с крутым нравом темнокожего гиганта — он не терпел, когда ему перечили. Однако Пилар за считанные часы удалось сделать, казалось, невозможное, в ее руках он стал мягок и податлив, как воск.
 Габриэль с интересом наблюдал, как Зевс ввел Пилар в комнату. Высокая, с царственной осанкой, красивыми темными глазами и приятными чертами лица, она не могла не понравиться Зевсу. Гордо войдя в комнату, дуэнья направилась прямо к Габриэлю. Этой женщине в смелости не откажешь, подумал он.
 — Вы не должны обижать Марию! — требовательно произнесла Пилар. — Она еще очень молода, неопытна и не до конца понимает смысл отношений между мужчиной и женщиной.
 Чтобы как-то подбодрить Зевса, Габриэль заранее приготовился высмеять ее, но Пилар затронула больную для него тему, и он разозлился. Он не терпел вмешательства в свои личные дела и, зло сверкнув глазами, сухо ответил:
 — Мне кажется, вы несколько забылись. Мария Дельгато моя пленница, и я буду обращаться с ней так, как сочту нужным!
 Пилар с трудом сдержалась, чтобы не ответить ему, ее острый язычок был уже наготове, но, правильно оценив ситуацию и понимая, что с ней и Марией обращаются гораздо почтительнее, чем они могли ожидать, покорно промолчала. Этот высокий, сильный человек вряд ли откажется от Марии, и ей придется умерить свой воинственный пыл. Умоляюще глядя на Габриэля, она просто сказала:
 — Она еще девственница, сеньор, будьте добры с ней — это все, о чем я прошу вас. Отнеситесь к ней поласковей.
 Ответом послужил почти неуловимый кивок головы, и этим она должна была удовольствоваться. “Больше я ничем не могу ей помочь”, — грустно подумала Пилар, но, уходя, почувствовала, что после этого странного разговора на душе стало немного легче. Этот Габриэль Ланкастер, очевидно, благородного происхождения, к тому же он прилично воспитан и хорош собой — настолько хорош, что способен покорить сердце любой женщины. Если он будет не слишком груб с Марией, эта ночь не станет для нее тяжелым испытанием. Ну а что касается ее самой… Пилар улыбнулась. После ванны от Зевса приято пахнет, ему не чужды благородные манеры, и вообще он вполне привлекательный мужчина. Кто знает, может быть, она познает блаженство в могучих руках этого полуджентльмена-полу дикаря…
 Если бы только Пилар смогла догадаться о том, какое волнение охватило Габриэля при ее словах, она бы первая посмеялась над своими страхами. Он мог в тысячный раз уверять себя, что разволновался только потому, что, выслушав откровение дуэньи, представил, как сладок будет для него час возмездия, но в глубине души чувствовал, что это самообман и, не желая больше думать о своих внутренних противоречиях, с пылом новобрачного отворил дверь, ведущую в спальные покои.
 В комнате было темно, только небольшая свеча горела на маленьком столике. Габриэль быстро пересек комнату и, остановившись у кровати, приподнял тонкий полог. В неясном свете мерцающей свечи он увидел Марию. Ночь была душной, и она спала, разметав во сне простыни. Как она была хороша! На щеках играл легкий румянец, а вьющиеся у висков черные волосы подчеркивали белизну кожи. Под тонкой тканью шелковой сорочки, которую кто-то из слуг нашел в хозяйских сундуках, вырисовывались контуры ее божественного тела. Габриэль смотрел па Марию и чувствовал, как в груди нарастает боль, словно кто-то железной рукой сжимал его сердце. Даже в первую брачную ночь он не испытывал такого неудержимого, страстного желания. Это смущало и злило его одновременно. Полному удовлетворению, оттого что наконец-то удастся осуществить давно задуманную месть, мешала мысль о том, что, даже если бы между их семьями не существовало многолетней вражды, он все равно добивался бы Марии и дрался с дю Буа за право обладать ею. Габриэль внимательно разглядывал спящую девушку, мучительно стараясь понять, почему он так легко поддается ее чарам, забывая в ее присутствии об изводившей его многие годы неукротимой жажде мести; почему, глядя на нее, он ощущает только неодолимое, страстное желание вновь испить пьянящую сладость ее поцелуев, которую он однажды уже вкусил, почувствовать прикосновение нежных рук, увидеть прекрасные удивленные глаза, в которых горит огонь желания. Не находя ответов, он с чувством легкого раздражения скинул халат и осторожно лег на кровать.
 Мария зашевелилась во сне, когда Габриэль придвинулся ближе, и, словно почувствовав его присутствие, медленно открыла глаза. Увидев совсем рядом знакомое худое лицо, она, еще не пробудившись ото сна, улыбнулась и пробормотала:
 — А, англичанин! Ты ушел так давно, и я уже начала думать, что ты бросил меня!
 Габриэль невольно улыбнулся в ответ и, обняв Марию, притянул ее к себе.
 — Бросить тебя? После того как я столько времени мечтал о тебе? Никогда!
 Габриэль даже не осознал, что в этот момент впервые сказал то, о чем боялся думать; он чувствовал, как по всему телу разливается тепло, и его единственным желанием было поцеловать ее. И коснулся ее губ с неожиданной для обоих нежностью.
 Все еще находясь в полудреме, Мария инстинктивно ответила на его поцелуй. Поначалу она действительно испугалась, что он ее бросил, но еда, принесенная слугами, и ванна, которую для нее приготовили по его приказанию, немного ее успокоили. Проходили часы, а Габриэль все не возвращался. Она снова забеспокоилась, но утомленная множеством невероятных событий, происшедших за день, уснула всего за несколько минут до его прихода. Мария испытала чувство странного удовлетворения, оттого что он вернулся, а тепло поцелуя отогнало последние страхи. Конечно, она в его власти, и он может делать с ней все, что ему заблагорассудится, но, возможно, это не так страшно — быть его пленницей.
 В отличие от Габриэля Мария не обманывалась но поводу своего отношения к Ланкастеру. Этот человек привлекал ее с того самого момента, когда она впервые увидела его на борту “Санто Кристо”. Он пробудил в ней глубокие чувства, и Мария твердо знала, что ни к кому она не испытывала и уже не будет испытывать ничего подобного. Она никогда, даже про себя, не произносила слово “любовь”, но твердо знала, что все вокруг перестает существовать и теряет всякий смысл, когда он сжимает ее в своих объятиях. И сейчас ей была безразлична и старинная вражда двух семей, и зло, причиненное друг другу за эти годы обеими сторонами. Не существовало ничего, кроме его ласковых рук и нежных поцелуев. И к черту причины, которые свели их вместе в эту ночь!
 Податливость Марии удивила и обрадовала Габриэля, кровь сильнее застучала у него в висках. Сквозь тонкую ткань шелковой сорочки, единственную преграду, разделявшую их, он чувствовал жар ее тела — она вся горела от его ласк. Габриэль нетерпеливо сорвал сорочку и, отбросив ее в сторону, прижался к обнаженному телу Марии.
 У нее захватывало дух при каждом его прикосновении; она, как кошка, выгибалась от удовольствия, когда его руки медленными ритмичными движениями гладили ее спину. Мария почувствовала, как наливается грудь, твердеют соски и сладкая истома разливается по всему телу. Она потеряла над собой контроль и, поддавшись инстинкту, стала жадно ласкать мускулистое тело Габриэля.
 Движения ее нежных рук доставляли Габриэлю неизъяснимое наслаждение, и не в состоянии больше сдерживать растущую страсть он приник к губам Марии, своими поцелуями разжигая в ней ответное чувство. Руки его нежно ласкали ее грудь, и от вожделения у нее замирало сердце. А когда он коснулся языком, сначала одного, а потом другого соска, Мария застонала от нахлынувшего на нее блаженства. Дыхание ее стало прерывистым, сердце билось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди, и все тело было охвачено огнем, пожиравшим ее без остатка. Пальцы Марии запутались в волосах Габриэля, и она притянула его еще ближе, настойчиво требуя поцелуев и ласк…
 Это было похоже на сумасшествие, но она не желала прекратить это сладостное безумие, ей хотелось, чтобы оно продолжалось бесконечно. Неожиданно возникшая в чреслах боль затмила все другие ощущения, и Мария, словно ища защиты, беспомощно прижалась к Габриэлю.
 Габриэль не торопился. Он чувствовал, какие страсти бушуют в этом хрупком теле, и стремился настойчивыми ласками довести Марию до исступления, чтобы вместе испытать наслаждение и блаженство, когда тела их сольются в экстазе. Каждое ее прикосновение вызывало в нем бурю эмоций, и ему становилось все труднее управлять собой, противиться неотступному желанию поскорее погрузиться в пучину восторга.
 — Лежи спокойно, моя испанская тигрица, — шептал он Марии, нежно покусывая мочку ее уха. — Лежи смирно, и я доставлю наслаждение нам обоим. После сегодняшней ночи тебе уже не надо будет меня бояться. Но пока ты не стала женщиной, я не хочу спешить.
 При этих словах Мария замерла. Глаза ее стали огромными от удивления.
 — Ты уже знаешь? — спросила она смущенно. Увидев зардевшееся лицо Марии, Габриэль почувствовал неизъяснимую нежность и, поцеловав ее в уголок рта, прошептал:
 — Да, я знаю. И я скажу тебе откуда, но только позже.., много позже.
 Не дав ей опомниться, он вновь стал целовать ее, и они погрузились в мир блаженства, где обитают только влюбленные. Движения Габриэля становились настойчивее, а ласки все более жаркими. Он жадно ласкал ее плечи, грудь, бедра, вызывая в ней взрыв все новых и новых эмоций.
 Неожиданно Мария вздрогнула.
 — Не пугайся, — прошептал Габриэль. — Я буду очень нежен и постараюсь не делать тебе больно, а если и сделаю, то только один раз. — Он поцеловал ее. — После сегодняшней ночи тебе, любимая, с каждым разом это будет все приятнее.
 Мария неслась в водовороте чувств, поцелуи Габриэля и запах его тела пьянили ее, желания и чувства рвались наружу и, не находя выхода, отдавались томительной болью во всем теле. Вдруг ни с чем не сравнимое ощущение поразило ее, как будто горячий сноп света пронзил все тело. Мария замерла от неожиданности. И в этот момент с осторожностью и нежностью, которой он раньше не знал за собой, Габриэль овладел ею.
 Она почти не почувствовала боли, во всяком случае не обратила на нее внимания, потому что была поражена приятным ощущением, заполнившим все ее существо. Теперь она женщина, и девственность свою отдала мужчине, о котором столько мечтала.
 Габриэль двигался медленно, почти лениво, и боль, которую она ощущала в своих чреслах, пожирая ее изнутри, возрастала с каждым его движением. В порыве чувств она приподнималась и снова падала. Она вся горела, охваченная новыми, неизвестными прежде ощущениями. И каждый раз, когда их тела соприкасались, из ее груди вырывался стон, крик — она не знала, как выразить то наслаждение, тот восторг, который бурлил в ней и рвался наружу. И вот, когда Мария уже думала, что сойдет с ума от невыразимого наслаждения, все, что накопилось в глубине ее тела за эти сладостные минуты, взорвалось невероятным исступленным восторгом.
 Слабый крик благодарности, похожий на стон, сорвался с ее губ. Она была настолько ошеломлена происшедшим, что, казалось, перенеслась в какое-то другое измерение, не видя и не слыша, что происходит вокруг; и только когда Габриэль освободил ее от тяжести своего тела, Мария понемногу стала возвращаться к реальности. Он ласково обнял ее и поцеловал в лоб. “Может быть, я и пленница, — засыпая думала Мария, — но это такой сладостный плен, о котором я не могла и мечтать”. И словно это было самым обычным для нее делом, Мария придвинулась к Габриэлю и, положив голову ему на плечо, крепко уснула.

 Глава 6

 Габриэль долго лежал без сна. Невеселые мысли бродили в его голове. Все получилось совсем не так, как он ожидал. После этой ночи Мария не должна была бы испытывать ничего, кроме отвращения, а вместо этого она спокойно спала, доверчиво прижимаясь к нему во сне. Он представлял, что будет ощущать глубокое удовлетворение от того, что добился цели — опозорил и унизил дочь Дельгато. Но этого не было.
 Как же так получилось? В какой момент жажда мести сменилась совершенно иным чувством? Когда Пилар сообщила о невинности и неопытности Марии? Или это произошло раньше, когда Мария, убегая от дю Буа, попала ему прямо в руки и он был поражен чувством дикой, неуемной радости, что наконец-то отыскал ее?
 Что же таится в Марии такого, отчего она волнует его так, как прежде не волновала ни одна женщина? Он не мог забыть ее с того трагического дня на Эспаньоле, а сегодня благодаря ей достиг наслаждения, какого еще не испытывал.
 За свои тридцать четыре года он любил многих женщин, но ни с одной из них не познал того блаженства, какое дало ему это маленькое существо, мирно спящее у него на плече. Даже с Элизабет все было иначе… Он вдруг ощутил странное чувство вины, как будто женщина из рода Дельгато не могла быть желаннее, чем покойная жена. При этой мысли в нем неожиданно вскипела злость.
 "Она ведьма, — подумал он. — Ведьма, прикосновение которой заставляет меня забыть обо всем, кроме сладости ее поцелуев, и наслаждения, которое сулит ее прекрасное тело”. Даже сейчас, глядя на нее с раздражением, он чувствовал, как его вновь одолевает желание.
 Габриэль мог найти массу оправданий своему поведению, но ни одно из них не устраивало его. Да, она молода, красива, невинна. Он даже готов признать, что лично она не сделала ни ему, ни его семье ничего плохого. Но она из рода Дельгато — а это непростительный грех. Габриэль уверял себя, что, только уповая на доброе отношение испанцев к Каролине, он не был груб с Марией. Но это слабо утешало его. Он понимал, что причина в другом. Поведение Марии тоже оставалось загадкой. Почему она так пылко и страстно отвечала на его объятия и поцелуи?
 Она должна была сопротивляться, делать все возможное, чтобы помешать насилию, но она.., своими действиями она только поощряла его. Габриэль сердито посмотрел на Марию, и ему неудержимо захотелось разбудить ее и выяснить, почему все случилось именно так. Если бы он не знал о ее невинности и сам не убедился в этом, то подумал бы, что перед ним просто развратница, которую ничего не стоит возбудить любому мужчине.
 Несмотря на все усилия, ему не удавалось до конца постигнуть то, что произошло между ним и Марией, он искал и не находил ответов на мучившие его вопросы, но был уверен, что рано или поздно отыщет их. Главным сейчас было то, что его мечта о мести осуществилась. И если Марии удалось околдовать его, то уничтожить страстное желание отомстить за горе, причиненное Дельгато семье Ланкастеров, она так и не смогла. Его отец погиб от руки ее отца, он лишился жены по вине ее брата, его сестра продана в рабство и, возможно, погибла опять же по вине Диего. Разве не противоестественно, что она спит, доверчиво прижавшись к нему и положив голову ему на плечо? Разве не насмешка над правосудием и справедливостью, что он не только позволяет ей это, но и охраняет ее сон. Еще двадцать четыре часа тому назад он поклялся бы самой страшной клятвой, что скорее ляжет в постель с какой-нибудь ползучей гадиной, чем с Марией Дельгато, и вот теперь они лежат рядом, как муж и жена…
 В раздражении и смятении он отвернулся от нее. По-прежнему лежа без сна, он со свойственным мужчинам нелогичностью во всем винил ее. Мария заворочалась во сне и прижалась к нему. Габриэль тяжело вздохнул: он не мог отрицать — ее близость была ему очень приятна, и он ничего не мог с этим поделать. С такими мыслями он и уснул.
 Проснувшись утром, Мария обнаружила, что лежит одна на огромной кровати. Она огорчилась и стыдливо покраснела, когда поняла, что хотела бы вновь испытать наслаждения, которые впервые вкусила прошлой ночью. Но, с другой стороны, может быть, это было и лучше. Ей необходимо время и уединение, чтобы разобраться в том, что произошло. Только вчера утром она проснулась и узнала ужасную новость — на город напали пираты; весь день, трясясь от страха, они просидели с Пилар в грязной конюшне; потом она была пленницей какого-то дикаря и грубияна и очень боялась, что он изнасилует ее; но сегодня… Сегодня она встретила новый день с сознанием того, что стала женщиной в руках желанного ей мужчины. Она удовлетворенно потянулась и, ощутив во всем теле сладкую истому, опять покраснела, вспомнив, какое счастье испытала в объятиях Габриэля. Мария ни о чем не жалела, и в это утро казалась себе много старше и мудрее. Она открыла для себя новый, неведомый ей раньше мир чувственных наслаждений, а мысль о том, что существовать в этом мире она будет вместе с Габриэлем Ланкастером, приводила ее в восторг.
 Она не ожидала такого нежного отношения. Ей хотелось спросить Габриэля, почему он был так добр к ней и как он узнал о ее невинности? Как? Только Пилар могла это знать.., и сказать ему.
 Пилар! Ведь за все это время она ни разу не вспомнила о подруге. Мария села на кровати. Как же она могла! Кто знает, какие страдания выпали на долю Пилар, пока она нежилась в постели!
 Мария уже собралась вставать, но обнаружила, что совершенно раздета, и принялась разыскивать шелковую сорочку, которую Габриэль сорвал с нее ночью. Едва она успела одеться, как неожиданно отворилась дверь и на пороге показался предмет ее переживаний.
 Пилар уверенно вошла в комнату. Вид у нее был далеко не страдальческий, совсем наоборот — она выглядела весьма благополучной дамой и была одета в новое платье, атласная юбка которого приятно шелестела при ходьбе. Она подошла к Марии. Во взгляде ее читалось плохо скрытое беспокойство.
 — С тобой все в порядке? — с тревогой спросила она. — Он не обидел тебя? Как ты себя чувствуешь, дорогая?
 Мария вспыхнула и, отвернувшись в сторону, смущенно ответила:
 — Все было не так плохо. Он.., он был добр и ласков.
 Вздох облегчения вырвался из груди Пилар.
 — Тебе не хочется поговорить об этом? — спросила она задумчиво.
 Мария решительно замотала головой.
 — Я понимаю, — тихо сказала Пилар. Она почувствовала, что Мария не желает поддерживать этот разговор, но любопытство взяло верх, и, не удержавшись, она задала вопрос, мучивший ее со вчерашнего дня.
 — Ты раньше была знакома с ним, не так ли? На губах Марии заиграла странная улыбка, и она слегка наклонила голову.
 — Да, мы были знакомы.., если можно так сказать. Он был невольником в Каса де ла Палома, — тихо проговорила она и замолчала.
 Но Пилар этого было мало, и спустя несколько минут она уже знала всю историю отношений Дельгато и Ланкастеров и практически все, что произошло за последние несколько лет. Но рассказ Марии еще больше озадачил ее. Узнав историю кровной вражды двух семейств, Пилар не могла постигнуть ни поведения Габриэля, ни отношения Марии к случившемуся.
 — Я просто ничего не понимаю, — смущенно произнесла она, с удивлением разглядывая спокойное лицо своей подопечной.
 — Я тоже, — с готовностью призналась Мария. — Но я счастлива, что попала в руки к Габриэлю Ланкастеру, а не к этому чудовищу дю Буа!
 Пилар пробормотала в ответ нечто невразумительное, и они ненадолго замолчали.
 — А что эта ночь.., она была для тебя ужасной? — спросила Мария.
 Странное выражение появилось на лице дуэньи, и Мария готова была поклясться, что ее вопрос смутил Пилар.
 — Я не могу сказать, что это было неприятно, — с наигранной беззаботностью проговорила Пилар. — Сеньор Зевс совсем не такой дикарь, как может показаться, но он и не послушный простачок, как я поначалу думала.
 Мария хотела расспросить Пилар, что та имеет в виду, но дуэнья неожиданно замолчала и через минуту уже обсуждала сложившуюся ситуацию.
 — Я думаю, на сегодняшний день у нас нет никаких шансов сбежать отсюда, да и, учитывая обстановку в Пуэрто-Белло, это неразумно. Было бы глупо добровольно лишиться такого покровительства.
 Меньше всего Мария хотела покидать Габриэля и поэтому охотно согласилась с Пилар. Она предпочитала не думать о том, что будет с ними завтра, но отдаваться на волю случая ей тоже не хотелось.
 — Зевс говорил тебе о том, как долго они здесь пробудут? И что он намерен с тобой делать?
 К своему величайшему удивлению, Мария увидела, как яркая краска стыда заливает смуглое лицо Пилар.
 — Этот олух почти всю ночь рассказывал мне о сыновьях, которые у нас родятся, — пробормотала дуэнья взволнованным голосом, — и нес какую-то чушь о небольшом клочке земли на Ямайке, где мы с ним поселимся. Он просто сумасшедший!
 Мария вздохнула. Как бы она была счастлива, если бы услышала что-нибудь подобное от Габриэля. Она резко замотала головой, как бы отгоняя от себя эти мысли. До чего же она глупа! Это все романтический бред! Она всего лишь его пленница!
 — Что мы должны делать? Вернее, что мы можем сделать? — коротко спросила Мария.
 — Сейчас мы можем делать только то, что позволят нам наши повелители, — сухо ответила Пилар. — Зевс предупредил меня, что они отвечают за нашу безопасность, пока мы находимся в этом доме. Как я поняла, Ланкастер приказал наиболее преданным ему людям нести здесь охрану. Я думаю, ему можно верить. К тому же твой капитан сказал, что если мы будем послушны и не станем настраивать слуг против новых хозяев, то можем пользоваться этим домом как своим собственным. Твой Ланкастер, — продолжала Пилар, хитро поглядывая на Марию, — очень приятный молодой человек, и, несмотря на то, чем он занимается, у него еще сохранились кое-какие благородные манеры.
 Но Мария сделала вид, что не замечав заинтересованного взгляда Пилар, и перевела разговор на другую тему.
 — Что мне делать? Все мои вещи забрали вчера вечером, пока я принимала ванну, и у меня ничего нет, кроме этой сорочки. Но не могу же я в таком виде разгуливать по дому. — И она показала на шелковую сорочку, облегающую ее хрупкую фигурку.
 Найти одежду оказалось несложно. В сундуках с награбленным добром, которые стояли по всему дому, для Марии отыскали все необходимое. Розовый лиф с пышными рукавами из тончайшего шелка и длинная бордовая юбка составляли ее новый наряд. Отделанные кружевами нижние юбки шуршали при ходьбе, и Мария старалась не думать о судьбе женщины, чье платье она носила. Сложившаяся ситуация с каждым часом становилась для нее все более невыносимой. И вовсе не потому, что ее не тянуло больше к Габриэлю Ланкастеру или она испытывала к нему отвращение. Нет. Просто она другими глазами посмотрела на то, что произошло в Пуэрто-Белло.
 Нападение пиратов на город, столкновение с дю Буа, неожиданная встреча с Габриэлем Ланкастером, которого она уже несколько лет считала мертвым, — Мария была настолько потрясена этим, что плохо понимала происходящее вокруг. Ночь, проведенная с Габриэлем, отошла на задний план и потускнела по сравнению с тем, что предстало ее взору, когда она вышла из дома. Чудовищность преступления ошеломила ее.
 Дом, в котором они расположились, стоял на небольшом холме, и раскинувшийся у его подножия Пуэрто-Белло был хорошо виден с террасы. Мария с ужасом смотрела на дымящиеся руины, трупы, валяющиеся посреди улиц, разбросанную повсюду утварь. Два здоровых молодца, охранявшие ведущую к дому лестницу, попросили ее уйти в дом от греха подальше, но даже там, в тишине и покое, ощущалась атмосфера происшедшей трагедии — съежившиеся от страха слуги, неслышными шагами пробегающие по коридорам, взгляды, которые они украдкой бросали ей вслед… Марии стало страшно. Ведь ее жизнь, жизнь Пилар и многих других зависела от прихоти банды головорезов! А она провела ночь с одним из них.., с радостью отдавшись ему. Мария побледнела. Как она могла так поступить? В то время как ее соотечественников истязали и убивали бандиты, она как ни в чем не бывало нежилась в объятиях одного из их главарей. Но и это не все. Ведь она Дельгато, а он Ланкастер!
 «Больше этого не будет никогда! — поклялась Мария, и ее синие глаза потемнели от негодования. — Никогда больше не буду с Ланкастером тихой и покорной! В следующий раз, когда мы встретимся, он увидит, что такое дочь Дельгато!»
 Сердце Марии разрывалось на части. Внутренний голос шептал ей, что она не права, отвергая выпавший на ее долю кусочек счастья и отдавая себя на растерзание взбунтовавшейся гордыне, внушавшей ей, что она предала свою семью и опозорила гордое имя, которое носит. Но она не прислушалась к здравому голосу рассудка. Габриэль — один из тех, кто безжалостно уничтожает город и людей там внизу, он сын человека, из-за которого умер ее отец, — разве этого мало! Слезы гнева и стыда затуманили глаза. Мария возмущенно смахнула их. Она ведь Дельгато, а не какая-то хнычущая робкая барышня!
 Весь день девушка ходила тихая и понурая, и это стало беспокоить Пилар. Если бы она застала Марию в таком подавленном настроении с утра, она приписала бы это событиям прошлой ночи, но утром у ее воспитанницы не было и намека на дурное расположение духа. Наоборот, она казалась довольной жизнью и своим положением. Но сейчас…
 — Мария, голубка моя, что случилось? Ты так сердито глядишь на розы, словно они в чем-то провинились.
 Необычайно красивые розы были посажены по периметру выложенного каменными плитами внутреннего дворика. Сидя в удобных деревянных креслах, женщины отдыхали, наслаждаясь теплыми лучами послеобеденного солнца и ароматом цветов. Оторвав взгляд от чудесной алой розы, Мария посмотрела на Пилар, которая, не торопясь, заканчивала рукоделие, найденное где-то в доме.
 — Тебя это совсем не волнует? — спросила Мария, и в ее голосе зазвенели обвинительные нотки. — Тебе безразлично, что мы находимся на положении пленниц, а наши соотечественники там внизу гибнут или подвергаются пыткам и унижениям?
 Пилар внимательно посмотрела на Марию и как ни в чем не бывало продолжала свое занятие.
 — Что же ты предлагаешь мне сделать? Напасть на этих молодцов? — тихо спросила она, кивком головы указав на двух дюжих парней, охранявших лестницу. — Или предпочитаешь, чтобы я покончила с собой? Конечно, я могу попытаться убить Зевса, когда он заснет сегодня ночью, и сбежать из этого дома, но, боюсь, ты плохо представляешь, что ожидает нас на улицах города. Самое главное, спастись все равно не удастся.
 Мария с негодованием посмотрела на Пилар.
 — Мы должны что-то придумать! Нельзя бездействовать! — Она указала на разрушенный город. — Это несправедливо, что мы сидим здесь в безопасности, сытые, одетые, а они там страдают… — Мария с отвращением посмотрела на свой наряд. — Я уверена, женщина, которая носила это платье еще вчера.., сейчас уже мертва. Кто знает, какие муки она испытала. А я.., я ношу ее одежду и нежусь в постели с одним из убийц.
 Слова Марии вывели Пилар из равновесия. — Мария, я не верю, что Ланкастер может убить беззащитную женщину, и, думаю, тебе надо перестать терзаться — ничего хорошего из этого не выйдет. Неужели ты думаешь, меня не волнует судьба этих несчастных? Или я не желала бы им другой доли? Но я ничего не могу изменить. Сейчас я смею только надеяться на то, что появится случай помочь тем, кому повезло меньше, чем нам.
 Убедительные слова Пилар не развеяли тревог Марии, но внешне она немного успокоилась.
 — Во всяком случае, мы не должны упиваться нашим положением, — сказала она серьезно.
 — Тебя беспокоит именно это? То, что ты находишь наше положение гораздо более приятным, чем оно могло бы быть?
 Мария покраснела и, отвернувшись от Пилар, стала смотреть вдаль.
 — Я.., я не знаю… Возможно, ты права. Жизнь никогда не бывает простой, и выбор, перед которым судьба ставит человека, иногда оказывается мучительным. Пилар хорошо понимала это, как и то, что, будь Мария поопытнее, она бы тоже поняла, что выбора в данном случае у них практически нет. Она догадывалась, что угнетало Марию, какие чувства терзали ее душу. Понятия фамильной чести и гордости пришли в противоречие с тем, к чему стремилось ее сердце. Только время и сам Ланкастер могут разрешить эту проблему…
 Зевс и Габриэль вернулись в дом, когда уже стемнело. День выдался трудный и утомительный. Хотя накануне Пуэрто-Белло и пал под натиском пиратов, но в городе еще оставались очаги сопротивления, которые необходимо было подавить. Друзья сражались наравне с другими весь день, и к вечеру сопротивление последних, самых стойких защитников города было сломлено. Все в крови, злые и уставшие, они наконец добрались до дома.
 Пилар взяла на себя обязанности хозяйки, и двум уставшим и голодным мужчинам было приятно, что в ожидании их прихода по приказу Пилар слуги нагрели воду для мытья, а после ванны их ждала горячая еда. Габриэль заметил отсутствие Марии: она не встретила его и позже не присоединилась к их трапезе.
 — А где Мария? — спросил он Пилар, когда они все вместе сели ужинать. — Почему она не хочет присоединиться к нам?
 — Она сказала, что не очень хорошо себя чувствует, — не сразу ответила Пилар. — Она отдыхает наверху. Габриэль посмотрел на нее долгим внимательным взглядом.
 — Будем надеяться, не случилось ничего серьезного, что могло бы надолго вывести ее из строя, — сказал он сухо.
 Пилар на минуту задумалась, потом решительно сказала:
 — Сеньор, я знаю, что хотя мы ваши пленницы, вы обращаетесь с нами куда деликатнее, чем это могло бы быть. И все же я еще раз хочу вас попросить быть более снисходительным к Марии, к ее молодости и неопытности. Она очень горда.., и иногда испанский темперамент и фамильная гордость Дельгато берут верх над ее нежной и любящей натурой.
 Это все, что она могла позволить себе сказать. Не могла же она в самом деле поведать ему о споре, который возник у них с Марией незадолго до возвращения мужчин домой. Если Мария и согласилась с доводами Пилар о том, что, не имея возможности изменить ситуацию, они должны пока смириться со своим положением, то хлопоты дуэньи по дому вызвали у нее совершенно другую реакцию.
 — Может быть, я и пленница, но я не собираюсь прислуживать этому английскому варвару. И тебе должно быть стыдно, что ты так покорно стараешься предупредить каждое желание этих врагов Испании, — крикнула Мария и выбежала из комнаты, громко хлопнув дверью.
 Пилар огорчилась, увидев помрачневшее лицо Габриэля.
 — Мне не надо напоминать о непомерном высокомерии Дельгато. Я лучше вас знаю, что это такое.
 Пилар затаила дыхание, черт дернул ее заговорить об этом. Но Зевс, сразу оценив ситуацию и уловив напряжение, готовое перерасти в конфликт между любимой женщиной и другом, быстро осушил свой бокал вина и, ни на кого не глядя, проговорил:
 — Да-да, он много знает о гордости Дельгато, особенно потому, что высокомерие этих испанцев превосходит даже высокомерие Ланкастеров!
 В глазах Габриэля запрыгали веселые искорки.
 — Должен предупредить вас, — сказал он, обращаясь к Пилар, — что этот гнусный тип, который претендует на ваше расположение, всегда говорит правду, но только так, как он ее видит, очень часто забывая поведать всю правду до конца. В данном случае, иронизируя по поводу моего высокомерия, он забыл упомянуть, что его собственное не идет с моим ни в какое сравнение!
 Напряжение спало. Остаток вечера Пилар не покидало хорошее расположение духа. Ее собеседники были прекрасными рассказчиками, и, поскольку ни одна из поведанных ими историй не затрагивала опасной темы взаимоотношений испанцев и англичан, Пилар много и от души смеялась. Вечер удался на славу, и, направляясь в комнату, которую они занимали с Зевсом, Пилар подумала о Марии. Как бы эта горячая голова второпях не наломала дров…
 Пилар даже не представляла, насколько ее опасения были близки к истине. Проклятая фамильная гордость затуманила Марии голову. Она строила какие-то дикие планы мести и побега, демонстративно отказалась ужинать вместе со всеми и, сидя в темной комнате, пережевывая черствый хлеб и кислый сыр — это все, что гордость позволяла ей принять от Ланкастера, — размышляла о том, как будет действовать дальше. Одно было ясно — Габриэль Ланкастер не встретит с ее стороны такого повиновения, как прошлой ночью.
 Ее сегодняшний наряд — нежно-розовый лиф с пышными рукавами из воздушного шелка и длинная бордовая юбка — вернулся в сундук. Это был еще один жест неповиновения. Она поклялась, что не примет ничего из награбленного, даже если ей придется ходить в лохмотьях. Свои сапфировые серьги она выменяла у слуг на рубаху из грубой холстины и некоторые другие предметы туалета.
 Мария была почти уверена, что Габриэль даже не обратит внимания на этот протест, но ее действия доставляли ей чувство удовлетворения, и ее мятежная душа понемногу успокаивалась.
 Разногласия с Пилар очень огорчили Марию. Но она прекрасно понимала, что во многом виновата сама. Ей было очень одиноко, хотелось принять ванну, голодный желудок постоянно урчал, требуя еды и не давая сосредоточиться на главном.
 Когда дверь неожиданно открылась, Мария подскочила от испуга и потянулась за ножом. Вот он и настал долгожданный момент неповиновения! Она, напрягшись, сидела на кровати, ожидая, когда же Ланкастер протянет к ней руки.
 Войдя в темную комнату, Габриэль остановился, вспомнив слова Пилар. Он уже знал о том, что Мария с презрением вернула подаренное ей платье, и о том, что она обменяла свои серьги на простую домотканую рубаху, и был готов к сопротивлению, которое ожидало его. Загвоздка была лишь в том, что он очень устал и у него не было ни малейшего желания воевать с Марией. Он сражался весь день и сейчас мечтал об одном — поскорее добраться до постели. Десять часов беспробудного сна — вот все, что ему было нужно. Горячая ванна, вкусная еда и несколько бокалов чудесного вина привели его в прекрасное расположение духа, и он гнал прочь приводившую его в уныние мысль о том, что придется кого-то усмирять, пусть даже восхитительную Марию Дельгато.
 Громко зевнув, он прошел через всю комнату и, остановившись у стола, долго возился, зажигая свечу. Когда слабый язычок пламени осветил стоявшую рядом кровать, он приподнял тонкую ткань полога и заглянул внутрь.
 Мария ждала его, сидя в углу кровати и крепко сжимая в руке маленький нож. Она была прекрасна в этот момент. Никого прекраснее нее он в своей жизни не видел. Но он слишком устал сегодня.
 Сердце Марии сильно забилось, когда Габриэль оперся коленом о край кровати. Не представляя, что он сделает в следующий момент, Мария отодвинулась еще дальше. Пусть он только попробует коснуться ее… Габриэль улыбнулся, глядя в ее испуганное лицо, и, не спуская глаз с ножа, не торопясь разделся и осторожно залез под одеяло. Он долго лежал неподвижно, ожидая от нее каких-то действий, но поскольку Мария ничего не предпринимала, он встал и задул свечу.
 — Спокойной ночи, дорогая тигрица, мы поборемся завтра утром, — сказал он и, к огромному удивлению Марии, моментально уснул.

 Глава 7

 Мария долго сидела в темноте, прислушиваясь к ровному дыханию Габриэля, не выпуская из рук ножа. Она не решалась привести в исполнение ни один из своих многочисленных безумных планов. Из головы не выходили слова, сказанные накануне Пилар: “Конечно, я могу попытаться убить Зевса, когда он заснет сегодня ночью.., но боюсь, ты плохо себе представляешь, что ожидает нас… Самое главное, спастись все равно не удастся”.
 Даже если ей каким-то чудом удастся сбежать от Габриэля, кто может поручиться, что потом она горько не пожалеет об этом. В конце концов, от добра добра не ищут. Уставшая и измученная, Мария прилегла на край кровати и вскоре забылась тяжелым сном.
 Ей приснились покойный отец и брат. Они с молчаливым презрением смотрели на нее: потом это видение сменило приветливо улыбающееся лицо Габриэля. Даже во сне ее душа металась между преданностью семье и любовью к близким, с одной стороны, и зовом сердца — с другой. Она, как наяву, видела взятие “Ворона” и жестокую схватку Диего с Ланкастером. Диего тяжело ранил Габриэля и уже начал одерживать верх, когда Ланкастер нанес ему смертельный удар. Потом возникло отвратительное лицо дю Буа, и хотя это был только сон, она содрогнулась от страха и отвращения. Всю ночь ее мучили кошмары, а на рассвете она проснулась в слезах.
 Как и накануне, Мария была в комнате одна, но в это утро пробуждение не принесло ей радости. Больше всего ей хотелось возненавидеть Ланкастера и все, что их связывало. Но как избавиться от чувства, перед которым меркнут и кровная месть и вражда государств? Мария окинула комнату безразличным взглядом и, не торопясь, поднялась. Боже! Как же ей хотелось забыть обо всем и вновь обрести покой. Но только время способно врачевать душевные раны.
 Она ополоснула лицо водой — фарфоровый кувшин и тазик стояли рядом с кроватью на мраморном умывальнике, — быстро привела в порядок волосы и, посмотрев на грубую домотканую рубаху, на миг испытала легкую досаду от того, что отказалась от мягкого, ласкающего кожу шелка. Но вспомнив, каким путем ее платье и многие другие дорогие вещи оказались в этом доме, окончательно утвердилась в своей правоте и решительно одернула на себе грубую холстину. Она пленница и должна одеваться соответственно своему положению.
 Пилар была возмущена поведением Марии. Но напрасно она спорила с ней, напрасно тратила силы, пытаясь убедить девушку не выставлять себя на посмешище и не упрямиться зря. Мария твердо стояла на своем. Она пленница, она рабыня и будет вести себя так, как положено рабам.
 Она отказалась есть за одним столом с мужчинами и Пилар и стала питаться на кухне вместе со слугами. Решив до конца быть последовательной, Мария весь день провела вместе с другими рабами, выполняя черную работу по дому. Она носила из колодца тяжелые ведра с водой, помогала подметать коридоры и комнаты, несколько раз ходила за дровами для кухонной печи и послушно подчинялась распоряжениям смущенного и растерянного дворецкого.
 Она работала не покладая рук, словно пыталась потом смыть с себя грех прошлой ночи. Не приученная к физическому труду, она очень скоро почувствовала усталость и боль во всем теле. С трудом передвигая чан с горячей водой, которую разогревали к приходу Зевса и Габриэля, она мечтала о горячей ванне, явственно ощущая сладковатый запах мыла и блаженство от погружения в теплую воду. Когда же в конце дня Марию вместе с другими слугами позвали к столу, она еле держалась на ногах.
 Слуги не знали, как обходиться с ней, и, хотя отношение к ее поступку было разным — кто-то смотрел на нее с восхищением, а кто-то с презрением, — все чувствовали себя неловко в ее присутствии. Она сидела на одном конце стола, а остальные слуги, сгрудившись на другом, тихо переговаривались между собой, стараясь не смотреть в ее сторону.
 Ароматный рис со специями варился в котле над огнем, на вертеле жарились цыплята, и от разложенных на небольшом столе караваев шел вкусный запах свежеиспеченного хлеба. Но взглянув в деревянную тарелку, которую поставили перед ней, Мария оторопела, увидев жидкое и малоаппетитное варево. Кислое вино и заплесневелый хлеб — это все, что она увидела на столе. У них дома никогда не обращались со слугами так плохо. И это опять было не в пользу Габриэля Ланкастера.
 На кухне появился дворецкий.
 — Хосе, Хуан! Отнесите эти чаны с горячей водой наверх — хозяева вернулись, и сеньор Ланкастер хочет принять ванну. Ужин накроете через час.
 Мария почувствовала, как у нее пересохло в горле. Габриэль дома! Что он скажет, узнав о ее поступке, и самое главное, как отнесется к этому?
 Но Габриэль и сам догадывался, что Мария просто так не уступит, и весь день постоянно думал о ней и том, что ждет его дома, каким образом она в этот раз выкажет свое неповиновение.
 Он не удивился, когда Мария снова не вышла его встречать, но почувствовал растущее раздражение. Мария ведет себя слишком уж вольно. В конце концов, она — пленница, и должна соблюдать определенные правила. Но Габриэль был в хорошем расположении духа и не хотел ни с кем ссориться. Прошедший день порадовал богатой добычей и дружеской беседой с Морганом и другими капитанами за стаканом прекрасного испанского вина. Пуэрто-Белло, без сомнения, было во власти братства: во всех стратегических важных точках были выставлены охранные посты, и пиратские патрули несколько раз в сутки обходили улицы притихшего города. В подвалах одного из разрушенных фортов с помощью орудий инквизиции, принадлежавших “священному” трибуналу, пираты пытали богатых горожан и приезжих купцов, заставляя их признаваться в сокрытии богатств и указывать места, где они прятали сундуки с сокровищами. Добыча увеличивалась на глазах. После захвата Пуэрто-Белло авторитет Гарри Моргана среди берегового братства вырос чрезвычайно, и, даже если на обратном пути им не повстречается ни один корабль, никому и в голову не придет бунтовать. Все и так довольны добычей.
 Как капитан Габриэль получал большую долю награбленного. Даже если учесть выкуп, который он должен был заплатить за Марию, то, что оставалось, вполне удовлетворяло его. Все складывалось как нельзя лучше: он участвовал во взятии Пуэрто-Белло, нанеся испанцам чувствительный урон, взял в плен дочь Дельгато и, вероятно, после этого похода сможет считать, что полностью возместил пропавшее на “Вороне” имущество. Но даже ценой своего богатства он не вернет к жизни жену и сестру и никогда не сможет забыть время, проведенное в неволе. Грустные мысли омрачили настроение Габриэля, и он переключился на думы о Марии Дельгато, в который уже раз осознавая, что его желание властвовать над ней не имеет ничего общего с его ненавистью к Диего. Да! Ему нужен Диего Дельгато! Ради этого он и вступил в береговое братство! Он мечтал встретиться на поединке с человеком, убившим его жену и продавшим в рабство его сестру. Возможно, губительное, горькое чувство мести окончательно исчезнет тогда, когда поверженный Диего будет лежать у его ног. И только тогда он сможет по-настоящему разобраться в своих чувствах к Марии, а пока ради собственного спокойствия и во имя рода Ланкастеров он не должен забывать, что она сестра Диего Дельгато, а Дельгато — злейшие враги Ланкастеров.
 Вода в ванне остыла, и Габриэль, быстро вытеревшись, переоделся в чистое белье. Отсутствие в комнате Марии не волновало его, он почему-то был уверен, что она будет ждать вместе со всеми в столовой наверху. Не найдя ее и там, Габриэль разозлился не на шутку. Он молча поужинал и, выпив большой бокал вина, обратился к Пилар.
 — Где Мария?
 Пилар ждала и боялась этого вопроса. Сначала она хотела посоветоваться с Зевсом, но потом передумала. Она настолько привыкла сама решать все проблемы — как свои, так и Марии, — что не допускала и мысли о том, что получит от Зевса дельный совет. Отложив в сторону нож и вилку, она тихо сказала:
 — Думаю, она на кухне.
 Габриэль с удивлением посмотрел на нее.
 — Что она там делает? Неужели она так занята, что даже не смогла поужинать с нами?
 Набрав побольше воздуха, Пилар, запинаясь, проговорила:
 — Я.., не могу сказать… Я не видела ее весь день…
 Я думаю, — осторожно добавила она, — вам лучше самому спросить у нее, чем она так занята.
 Габриэль резко поднялся и направился к двери.
 — Именно это, сеньора, я и собираюсь сделать, — сказал он, обернувшись у порога. — А на твоем месте, — обратился он к Зевсу, — я бы проучил ее. Для покорной пленницы у нее слишком острый язык!
 — Возможно, он и прав? — спросил Зевс, нарушив молчание, воцарившееся после ухода Ланкастера. — В следующий раз, дорогая, тебе все же следует советоваться со мной. У моего капитана не самый покладистый характер… И он становится еще хуже, когда ему перечат. В этой борьбе твоя голубка непременно окажется проигравшей стороной.
 — И ты готов держать пари? — спросила Пилар с вызовом.
 — Да. Но если проиграешь.., ты разрешишь мне то, что не позволила прошлой ночью, а если проиграю я.., то ты сама будешь решать, как мы проведем вечер.
 Пилар предпочла бы заключить другое пари, но по большому счету это не имело сейчас никакого значения: она уже знала, что в любом случае Зевс настоит на своем.
 Появление Габриэля на кухне вызвало настоящий переполох. Слуги испуганно жались по углам, со страхом глядя на его хмурое лицо и не ожидая от появления нового хозяина ничего хорошего. Но он даже не посмотрел в их сторону. Его взгляд был прикован к маленькой фигурке, сидящей к нему спиной.
 Поведение слуг и холодок, пробежавший по спине, сразу дали понять, кто стоял на пороге кухни. Марии пришлось взять себя в руки, чтобы не обернуться и сделать вид, что она не замечает наступившей вдруг напряженной тишины.
 Габриэль смотрел на хрупкую спину с опущенными от усталости плечами и чувствовал, как в нем все больше и больше поднимается раздражение: не столько потому, что она все делала ему наперекор, сколько оттого, что он нашел ее здесь.., на кухне.., среди слуг… Первой мыслью было ударить ее, но, помедлив пару минут, он понял, что это своеобразный вызов, и злость сразу пропала. Он еле сдерживал смех. До чего же она наивна! Стараясь сохранять серьезность, Габриэль медленно подошел к столу, остановился у нее за спиной и молча простоял так несколько минут, с удовлетворением наблюдая, как среди присутствующих растет напряжение.
 Мария затаила дыхание, всем телом ощущая его присутствие. От страха у нее пересохло в горле, а осознание своей ошибки довело ее почти до обморока. Как смела она, невольница, пленница пирата, человека, ненавидящего всю ее семью, так оскорбительно отвергнуть его неожиданно доброе отношение.., внимание?! Трепеща от ужаса, Мария ждала…
 Габриэль уловил ее состояние: от его внимания не ускользнули ни напрягшаяся спина, ни нервное постукивание пальцев по столу. Оглядевшись, он с удивлением увидел выражение животного страха на лицах слуг и вновь еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Они были уверены, что сейчас произойдет убийство. Перекинув ногу через скамью, он сел рядом с Марией и спросил вполне доброжелательно:
 — Тебе, принцесса, не нравится пища, которую подают наверху?
 Мария закусила губу, не понимая, как себя вести. В голосе Габриэля не чувствовалось ни злости, ни раздражения, и она украдкой взглянула на него. Увиденное привело ее в замешательство — его глаза смеялись. Неужели он находит все это забавным? Да он просто смеется над ней! Несносный тип! Гордо вскинув голову и глядя ему прямо в глаза, дрожащим от негодования голосом она произнесла:
 — Не столько пища, сколько общество!
 — Тебе не нравится мой друг Зевс? — спросил Габриэль с насмешкой. — Или твоя дуэнья ненароком обидела тебя? Ведь позапрошлой ночью она не слишком хорошо исполняла свои обязанности. — Он заговорщически улыбнулся ей. — Хотя не думаю, что ей бы поздоровилось, попытайся она помешать мне.
 Щеки Марии запылали от гнева.
 — Ты даже не стесняешься открыто заявлять о собственной безнравственности! — тихо сказала она.
 — Безнравственность! — повторил Габриэль, не понижая голоса. — Насколько мне помнится, раньше тебя этот вопрос не волновал, совсем наоборот, ты даже находила удовольствие в происходящем.
 Марии казалось, что она краснеет с головы до пят. Она отвела взгляд и тупо уставилась в тарелку с остатками неаппетитного ужина.
 — Уходи! — сказала она хриплым от волнения голосом. — Ты получил от меня все, что хотел, а теперь оставь меня в покое.
 — Нет, не уйду! До тех пор, пока ты не скажешь, почему оказалась здесь, — проговорил Габриэль, четко выговаривая каждое слово. — Я надеюсь… — Он запнулся — взгляд его остановился на тарелке, которая стояла перед Марией. — Ради всего святого! — воскликнул он в недоумении. — Что это такое?
 — Это то, сеньор, чем вынуждены питаться ваши бедные слуги, пока вы наслаждаетесь изысканными кушаньями и прекрасными винами, — громко сказала Мария, обрадовавшись, что хоть что-то вывело его из равновесия.
 Габриэль нахмурился и строго посмотрел на дворецкого.
 — Что все это значит? Еды в доме более чем достаточно, почему вы кормите людей этим… — он посмотрел на остатки варева в тарелке, — этими помоями? В других домах свиней кормят лучше.
 Толстое лицо дворецкого перекосилось от страха.
 — Ста.., старый хозяин приказал.., и я.., думал…
 — Я не старый хозяин! — зло процедил Габриэль сквозь зубы. — Я буду распоряжаться в этом доме ровно столько, сколько мы пробудем в Пуэрто-Белло. И пока я здесь, вы проследите, чтобы этих людей кормили по-человечески. Иначе я сдеру с вас шкуру и повешу ее у себя в доме на Ямайке! Ясно?
 Побледневший дворецкий подобострастно закивал головой.
 — Они должны хорошо питаться, — продолжал Габриэль, — и я посоветовал бы вам не наживаться на этом… — И, обернувшись к Марии, которая с интересом наблюдала за происходящим, мрачно заметил:
 — Я не очень похож на твоего брата, не так ли? Мне не доставляет удовольствия морить голодом тех, кто на меня работает. — Он приподнял ее за плечи и поставил перед собой. — Но те, кто у меня служат, должны исполнять мои прихоти. И только я решаю, каковы их обязанности… Ты, чаровница, больше всего устраиваешь меня в постели.
 Мария задохнулась от негодования, а он, не обращая на нее внимания, обвел взглядом слуг, жмущихся друг к другу от страха, и холодно сказал:
 — Она никогда больше не должна здесь появляться. Эта девушка служит мне и только мне! — Он посмотрел на пунцовое от стыда лицо Марии. — Если она ослушается меня и кто-то из вас ей поможет… Я велю запороть того до полусмерти. Повинуйтесь мне, и вы убедитесь, что я щедрый хозяин, ну а если предадите.., пеняйте на себя!
 Поняв по испуганным лицам слуг, что смысл сказанного дошел до них, Габриэль сменил тон.
 — Ну а теперь нагрейте еще воды. — Он посмотрел на перепачканную одежду Марии и поморщился. — Ты, дорогая, нуждаешься в ванне. — Но, увидев, что слуги все еще стоят в оцепенении, мягко добавил:
 — Я хочу, чтобы вы сделали это немедленно.
 Все моментально закипело вокруг, все засуетились, а Габриэль, крепко взяв Марию за руку, вышел из кухни, уводя ее за собой. Она начала было сопротивляться по дороге, но попытки вырваться из его рук были равносильны попыткам остановить ураган, и, поняв это, Мария покорно пошла за ним.
 Дойдя до своих покоев, Габриэль ногой распахнул дверь и почти силком втащил туда Марию и, только затворив за собой дверь, отпустил ее.
 — Ты меня удивляешь. То ты со страстью отдаешься мне, то поджидаешь меня с ножом, а сегодня… — Он нахмурился. — Что ты придумаешь сегодня, моя дорогая? Чего ты пытаешься добиться своими дурацкими выходками? Чтобы я пожалел тебя? Или раскаялся, что взял тебя в плен? Или ты стараешься возбудить к себе сочувствие среди слуг? А может, ты просто извращенка?
 Наверно, он был прав, но она не могла ответить ни на один из этих вопросов. Как убедить его, что это — наказание, которое она избрала для себя, что, унижаясь, она искупает свой страшный грех? Как объяснить ему, что, воздвигая между ними барьеры, она пытается предотвратить новую беду? Как передать этому смуглому чужаку, что ее душа разрывается при мысли о тех несчастных, которые страдают в разграбленном городе, что она считает малодушием наслаждаться жизнью с тем, кто повинен во всем этом. Не зная, как выразить свои чувства, и боясь вновь отступить перед его обаянием, Мария сказала:
 — Я твоя пленница, и мне казалось, что при той вражде, которая с давних пор существует между нашими семьями, было бы совершенно естественным, если бы ты отправил меня работать вместе с другими слугами. Ведь Диего именно так поступил с тобой. Как же я, его сестра, смею рассчитывать на другое отношение?
 — Значит, если твой брат жестокий и бесчеловечный мерзавец, я должен быть таким же?
 — Как ты можешь так говорить о моем брате! — с негодованием крикнула Мария. — Разве ты лучше? Не ты ли убивал безоружных людей, когда ворвался в город со своей бандой? Грабить мирных жителей! И разве не силой ты взял меня?
 — Тебя? — переспросил Габриэль. — Если мне не изменяет память, тебя никто не заставлял, совсем наоборот, ты сама хотела этого, очень хотела…
 Зачем он облек в слова то, что она чувствовала, но боялась произнести, в чем не хотела признаться самой себе?
 — Нет! Никогда! Никогда женщина из рода Дельгато добровольно не ляжет в постель с Ланкастером! — крикнула Мария и ударила Габриэля по щеке. Он закрыл глаза и как будто оцепенел.
 — Никогда больше не смей этого делать. — В его голосе звучала угроза. — Боюсь, тебе не понравится мой метод обучения хорошим манерам.
 — Мне все не нравится в тебе, — сказала Мария, усмехнувшись, — так что можешь не стараться — ты меня не удивишь.
 Она была похожа на маленького взъерошенного котенка, и у Габриэля не было ни малейшего желания воевать с ней.., во всяком случае сейчас. Она выглядела очень уставшей и подавленной. К тому же ему хотелось любить ее, а не рассуждать о горе, которое их семьи причинили друг другу.
 Потерянная и несчастная стояла перед ним Мария.
 Как хотелось и ей, выкинув из головы все обиды, броситься в его объятия и забыть обо всем. Однажды она позволила себе поступить так… Но это не должно повториться, иначе она предаст и семью и родную страну. Ненависть и презрение — вот чувства, которые должны руководить ею.
 Она украдкой взглянула на Габриэля. Между ними не может быть ничего, кроме вражды, и с его стороны нечестно проявлять к ней показанное внимание. Как это несправедливо, что ее сердце радостно замирает при виде его. Ну почему ее неудержимо тянет к нему? Нет, ей нельзя думать об этом. Ведь он Ланкастер, а она Дельгато, и ее долг поддерживать честь своей семьи.

 Глава 8

 Услышав шум за дверью, ведущей в соседнюю комнату, Габриэль обратился к Марии.
 — Должно быть, ванна готова, — улыбнулся он. — Я с удовольствием исполню роль твоей горничной.
 — Мне не нужна ничья помощь, а уж тем более твоя!
 Габриэль язвительно усмехнулся:
 — Не забывай, что решения здесь пока принимаю я! И уж если я чего-то захотел, меня не остановить.
 Прежде чем Мария смогла ответить, он подхватил ее на руки и отнес в смежную комнату, где уже стоял большой медный чан, на три четверти наполненный горячей водой, рядом лежал большой кусок ароматного мыла. “Наверно, не будет большим грехом позволить себе помыться, — подумала Мария, — но я не дам ему прикоснуться к себе”. Она грустно вздохнула: можно думать все что угодно, он все равно поступит по-своему.
 — Отпусти меня! — скомандовала Мария. Ее тело начало реагировать на его близость, и ей это не нравилось.
 — Все, что пожелает миледи. — Он осторожно поставил Марию на пол и начал искать застежки на ее одежде.
 — Оставь меня! — резко сказала Мария, ударив его по рукам. — Я могу помыться сама!
 — Думаешь так просто лишить меня этого удовольствия? Вряд ли тебе это удастся.
 Его пальцы были быстры и проворны, и, несмотря на сопротивление Марии, через несколько секунд на ней не осталось ничего. Красная от смущения, она была готова провалиться со стыда.
 — Боже правый! Как же ты хороша! — с благоговением произнес Габриэль, и его руки медленно заскользили по ее плечам, талии, бедрам. Он наклонил голову и стал целовать ее груди, нежно шепча:
 — Такие маленькие, такие сладкие.., и мои. К своему стыду, Мария почувствовала, как упоительная истома начала разливаться по всему телу.
 Она испугалась и отпрянула от него.
 — Умоляю, пожалуйста, прекрати! Ни один мужчина не видел меня обнаженной, никогда не прикасался ко мне так, как это делаешь ты. Пожалуйста.., остановись… — Мария подняла голову.
 На нее смотрели потемневшие от нахлынувшей страсти глаза.
 — Ты думаешь, я не знаю? Но теперь ты принадлежишь мне. Я отбил тебя у дю Буа, и теперь ты моя.., в моих руках ты стала женщиной, моей женщиной, и я один имею право ласкать и смотреть на тебя, когда мне этого захочется.
 — Но.., мне стыдно, когда ты так смотришь на меня, — зардевшись, она опустила глаза.
 — Тебе стыдно, что я смотрю на твою красоту? О Мария! Разве можно этого стыдиться. Ты так хороша, что ни один мужчина, глядя на тебя, не останется равнодушным. — Его взгляд не торопясь скользил по ее телу, задерживаясь то на высокой груди, то на тонкой талии, то на соблазнительном изгибе бедер.
 Габриэль с трудом оторвался от восхитительного зрелища.
 — В ванну, миледи, быстро! А то, боюсь, все, что я планировал на более позднее время, случится прямо сейчас на полу.
 Он взял ее на руки и окунул в чан с водой. И если раньше взгляды Габриэля смущали ее, а прикосновения приводили в трепет, то это было ничто по сравнению с тем, что ей пришлось испытать во время мытья. Его руки, казалось, были всюду: нежные прикосновения и смелые ласки возбуждали ее. Она еле сдерживалась, чтобы не протянуть руку и не притронуться к смуглому лицу, склонившемуся над ней, к высокому лбу, твердому подбородку. Ей хотелось погладить его непослушные волосы, притянуть его к себе и поцеловать в чувственные губы, которые подарили ей столько счастливых минут.
 Мария старалась отогнать эти мысли прочь, но безуспешно. Она схватила Габриэля за руку и, пытаясь остановить его, в отчаянии крикнула:
 — Прекрати! Прекрати сейчас же, не то я… Не то я… — Она запнулась, увидев его глаза, и с трудом вымолвила:
 — Если ты не перестанешь, я окачу тебя водой.
 Габриэль лениво улыбнулся в ответ. Мария была так соблазнительна! Мокрые пряди волос, извиваясь, как тропические растения, спускались ей на плечи, а капельки воды на теле при свечах были похожи на маленькие жемчужинки.
 — Если бы этот чан был побольше, я бы присоединился к тебе… — сказал он тихо. — Не бойся намочить мою одежду, я все равно не намерен в ней больше оставаться…
 И, глядя на ее пунцовые щеки, громко рассмеялся.
 — Скоро ты избавишься от смущения.., но не раньше, чем я научу тебя всем премудростям любви.
 Мария смотрела на него с восхищением и ужасом. Она прекрасно понимала, чем может закончиться их разговор. Если он и дальше будет так нежен и мягок с ней, она не устоит перед его обаянием, и, призвав на помощь свой здравый смысл, она сказала:
 — Не думай, что это будет так легко сделать. Я сразу хочу тебя предупредить, что буду сопротивляться. Хоть я и твоя раба, но у меня есть душа, сердце и чувства, которыми ты не вправе распоряжаться. Ты не знаешь, что я чувствую. Ведь я Дельгато, а ты — Ланкастер… Между нами многолетняя семейная вражда, и лучше тебе не забывать об этом.
 Благодушное настроение Габриэля вмиг исчезло.
 — Вряд ли это случится, — сказал он изменившимся голосом. — А тебе хорошо было бы запомнить следующее: в твоем положении довольно глупо выводить из себя хозяина. Я был добр к тебе.., но могу быть и жестоким. Не сомневайся! Если ты будешь упорствовать, то скоро узнаешь, как суров я бываю. Не доводи меня, иначе пожалеешь. Это я тебе обещаю.
 — Ты хочешь напугать меня? — спросила Мария, и глаза ее воинственно сверкнули. — Хуже того, что ты уже сделал, быть не может. — И чтобы доказать ему, а самое главное, самой себе, что она его не боится, Мария запальчиво проговорила:
 — Я не боюсь тебя. Ты — Ланкастер, и мы, Дельгато, знаем, как с вами обращаться!
 Кровь ударила Габриэлю в голову. Страстное маленькое существо, которое он всего два дня назад сжимал в своих объятиях, куда-то испарилось, оставив вместо себя эту мегеру с ядовитым языком. Он встал и, прищурившись, внимательно посмотрел на Марию.
 — Ты думаешь, что хуже не будет? — спросил он тихим, вкрадчивым голосом, и Марии стало не по себе. — Ну, что ж, ты вынуждаешь меня доказать, насколько тебе было хорошо той ночью, — сказал он со злой усмешкой.
 Мария не на шутку встревожилась. Но было поздно. Схватив за плечи, он резким движением вытащил ее из воды и, не обращая внимания на попытки вырваться из его рук, грубо замотал в банную простыню. Прижав девушку к себе, Габриэль понес ее в спальню, громко захлопнув за собой дверь. Отодвинув полог, он швырнул свою пленницу на кровать. На этот раз он не ушел и прежде, чем Мария смогла выпутаться из простыни, быстро разделся, срывая с себя одежду, и опустился рядом с ней.
 Борьба была недолгой. Как ни старалась Мария, она не смогла по-настоящему противостоять молодому и сильному мужчине. Но больше всего ее пугала проснувшаяся в нем какая-то животная грубость. Сознание того, что она сама спровоцировала его, не приносило утешения. Все это было похоже на дурной сон. Наконец ей удалось отстраниться и посмотреть ему в глаза. Сердце Марии забилось сильнее, когда она не увидела в его взгляде ни злости, ни раздражения, в нем было только одно желание.
 Внезапно он нежно поцеловал ее плечо и прошептал:
 — Все должно быть по-другому… Я бы предпочел, чтобы ты хотела меня, а не боролась со мной вот так.
 Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, и Мария ощущала предательскую слабость во всем теле. Как ей хотелось сильнее прижаться к нему, почувствовать его ласковые руки на своем теле, ощутить вкус его страстных поцелуев. Она уже совсем было решила сдаться, как вдруг неожиданно в ее воображении возник образ отца, и она услышала голос Диего:
 «Шлюха! Дрянь! Где твоя гордость? Ведь ты же Дельгато, а он Ланкастер! Ты хочешь обесчестить славное имя, которое носишь?!»
 — Нет! Никогда! — закричала Мария и резко оттолкнула Габриэля. Пытаясь освободиться от него, сама того не желая, она больно ударила его коленом в пах. Скрючившись и застонав от боли, Габриэль перекатился на бок и на мгновение замер. Мария застыла в недоумении, не сразу поняв, что произошло, но, оценив появившийся шанс, быстро перебралась на другой конец кровати, подальше от человека, который так манил ее и от которого из-за проклятой фамильной гордости ей следовало держаться подальше. Она уже свесила ноги с кровати, когда Габриэль, придя в себя, железной хваткой вцепился ей в плечо.
 — Ну нет! Боюсь, что ты добилась своего — вывела меня из себя… Теперь мне плевать на то, что ты будешь чувствовать. — И он силой втащил ее обратно. Он был груб, настойчив, и Мария поняла, что не в силах противостоять такому напору. Вот тут-то она и вспомнила про нож.
 Собрав последние силы, она извернулась и, сунув руку под подушку, нащупала там острое лезвие. Не думая о последствиях, повинуясь слепому инстинкту, Мария ударила его ножом и, услышав сдавленный крик, испытала странное чувство облегчения и страха одновременно. Она приподнялась на локте и увидела, что попала ему по лицу: кровь струйкой стекала по щеке из небольшой раны на скуле. Почувствовав угрызения совести, Мария с отвращением отбросила нож в сторону.
 — Я.., я.., не хотела, — прошептала она, и в голосе ее звучало искреннее раскаяние. Но слова замерли у нее на губах, когда она увидела устремленный на нее взгляд.
 Никто никогда еще не смотрел на нее так. За какую-то долю секунды там промелькнуло презрение, ярость, сожаление и желание — все было в этом взгляде. Потом Габриэль закрыл глаза, и в комнате воцарилась гнетущая тишина. Что-то темное и зловещее медленно вползало в комнату, и Мария чувствовала, как оно сжимается вокруг нее. Она переступила некую невидимую черту, и их отношения уже никогда не станут иными; ей стало страшно, она боялась этого сильного человека. У нее появилось ощущение, что того Габриэля Ланкастера, которого она знала и который так привлекал ее, уже давно нет в этой комнате, а рядом с ней на кровати лежит Черный ангел, которого смертельно боялись все ее соотечественники.
 Габриэль медленно поднял руку и поднес ее к раненой скуле. Пальцы его обагрились кровью.
 — В тот день, когда Гарри Морган освободил меня из трюма проклятого невольничьего корабля, — леденящим душу голосом произнес Габриэль, — я поклялся: никогда больше ни один из Дельгато не возьмет надо мной верх; никогда больше не прольют Дельгато ни капли ланкастерской крови. Я поклялся использовать любую возможность, чтобы освободить землю от вашего проклятого племени. — Он улыбнулся, и от этой улыбки дрожь пробежала у Марии по спине. Она вся сжалась, приготовившись защищаться до последнего. — Однако выходит так, — продолжал он тем же тоном, — что мне придется нарушить клятву… Я не убью тебя, но когда я уйду, ты, возможно, пожалеешь, что я не сделал этого. — Он горько рассмеялся. — Ты правильно поступила, что напомнила — очень доходчивым способом — о коварстве твоей семьи… И мне, защищая фамильную честь Ланкастеров, надлежит обращаться с тобой с такой же грубостью и жестокостью, с какой твой брат обращался со мной и моими близкими.
 У Марии пересохло в горле. Она со страхом думала о том, что наделала, и все же в глубине души старалась не жалеть об этом. Теперь в их отношениях все стало предельно ясно, и пути назад нет. Со смешанным чувством удовлетворения и печали она подумала о том, что после сегодняшней ночи сердце ее должно успокоиться — Габриэль Ланкастер стал и ее врагом.
 Она уже поняла, что он может быть груб, но не могла себе представить насколько. Все барьеры, которые она ставила на его пути, он моментально сметал. Его пальцы впивались в нее, словно стальные когти, руки, как тиски, сдавливали ее так сильно, что не было мочи вздохнуть, а губы.., она даже не представляла, что губы могут быть такими жесткими, а поцелуи жалить, как пчелы…
 Мария ощутила вкус крови во рту. Была ли то кровь из его раны, или ее нежные губы не выдержали его безжалостных поцелуев, она не знала. То, что произошло между ними, казалось ей символичным. Даже кровь. Так должно было случиться. Поколения Дельгато и Ланкастеров принесли друг другу много горя, так почему между ними все должно быть иначе. Но в какой-то момент борьбы она ощутила неизбежность своего поражения, почувствовала, что слабеет и желание сопротивляться покидает ее. Ей вдруг стало безразлично, что с ней произойдет.
 Как только бессмысленность дальнейшей борьбы дошла до ее сознания, Мария поняла, что тело ее стали наполнять новые ощущения. Ей открылась другая сторона страсти, которая поразила и ужаснула ее. Яростный всепожирающий огонь начал разгораться у нее внутри. Прикосновения Габриэля уже не были неприятны, наоборот, они возбуждали ее; его руки и губы больше не причиняли боли.
 Первобытная, животная страсть захватила обоих, заполонив все мысли и чувства. Ни мести, ни гордости не было места в том, что происходило между ними. Сгорающий от желания дикий мужчина и необузданная первобытная женщина вступили в вечный спор, который всегда оканчивается одинаково.
 Когда его рот вновь стал искать ее губы, она не стала сопротивляться. Почувствовав изменение в ее настроении, Габриэль застонал от удовольствия, и его пальцы еще глубже зарылись в волосы Марии. Он запрокинул назад ее голову и, сдерживая себя, маленькими глотками пил пьянящее вино ее страсти, так бесстыдно предлагаемое ему. Ее то сопротивляющееся, то податливое тело приносило ему невыразимые муки. Он терял контроль над собой, разрываемый неудержимым животным желанием; он хотел обладать этой женщиной, выпить до дна эту чашу наслаждений, опустошить ее, чтобы она никогда никому больше не принадлежала. Она должна быть его и только его. И они слились в едином порыве страсти.
 Когда все было кончено и оба, тяжела дыша, лежали рядом, Мария почувствовала стыд и отвращение к тому, что произошло. Габриэль был прав, когда предупреждал, что ей будет плохо. Так оно и случилось. Губы ее задрожали. Как эта ночь отличалась от их первой ночи! Он не любил ее сегодня — сегодня он завоевал и усмирил ее, надругался над ней, заставил делать ужасные вещи, с неожиданной для нее страстью отвечать на его плотские желания. Она презирала себя за слабость и безволие и ненавидела Габриэля за ту власть, которую он над ней имел. В этот раз он не ласкал, не заигрывал с ней; его обладание было оскорбительно грубым, и единственным утешением служила мысль, что ему пришлось побороться, прежде чем он добился того, чего хотел. С чувством глубокой обиды Мария отодвинулась от Габриэля.
 Он лежал на спине, тупо уставившись на купол балдахина. Лицо и грудь были испачканы кровью, рана на лице по-прежнему кровоточила. Мария инстинктивно протянула руку, чтобы вытереть кровь, но рука замерла в воздухе и безжизненно опустилась на простыню. Уловив движение, Габриэль посмотрел на нее пустым, ничего не выражающим взглядом, словно не узнавая. Большего оскорбления она никогда не знала!
 — Я тебя ненавижу! Ты животное! — задыхаясь от ярости проговорила Мария.
 Габриэль с усилием оторвался от своих мыслей. Болезненно-подавленное состояние пронизывало все его существо. Он поклялся отомстить и сегодня ночью сдержал свою клятву. Но если тело его испытало наслаждение, то душа отвергала происшедшее между ним и Марией. Услышав ее голос, он приподнялся на локте, лицо и грудь, испачканные кровью, придавали ему свирепый, варварский вид.
 — Я не ожидал ничего другого от Дельгато… — холодно сказал он, — и не хотел ничего другого, кроме того, что получил. До тех пор, пока твое тело доставляет мне удовольствие, я буду терпелив, и меня не волнует, любишь ты меня или ненавидишь. — Недобрая улыбка появилась на его губах. — А что до того, что я животное… Будь довольна тем, что я не показал тебе, какими бывают настоящая грубость и жестокость. Но попробуй рассердить меня еще раз, и я обещаю тебе, что сегодняшняя ночь покажется тебе раем.
 Габриэль встал и, небрежно подвязав поясом шелковый халат, молча вышел из комнаты.
 Мария долго смотрела на захлопнувшуюся за ним дверь. Ей некого было винить в том, что произошло, она собственными руками разорвала тонкую нить, чудом связавшую их той первой ночью. Слезы неудержимо покатились по ее щекам и, уткнувшись головой в подушку, она горько зарыдала. Время шло, уже начинало светать, а Мария никак не могла найти выход из той ловушки, куда сама себя загнала. Проклятая фамильная гордость! Она не позволяла ей даже думать о том, чтобы пойти ему навстречу. Мария с ужасом вспоминала его слова о данной самому себе клятве никогда не позволять Дельгато одерживать над ним верх и о том, что он способен убить, чтобы только сдержать данное слово. Не удивительно, что он так обошелся с ней сегодня, поражало другое, почему он был столь нежен и терпелив в ту первую ночь. Разве может один и тот же человек быть таким разным?
 Почему все это так волнует ее? Неужели она влюблена в Габриэля Ланкастера? Или ей просто приятны ласки опытного мужчины? Обе мысли показались ей отвратительными. Но если это так, почему она печалится, почему ей так грустно после его ухода, почему снова хочется увидеть его?
 Мария заставила себя подняться с постели и вытереть слезы. Она ненавидит его? Да! Ненавидит! За все, что он сделал, за то, что он принадлежит к мерзкому роду Ланкастеров. Мария даже была рада, что сегодня ночью узнала его с самой отвратительной стороны — во всяком случае у нее больше не будет иллюзий; теперь ей известно, что за радушной улыбкой и смеющимися глазами скрывается звериная натура. Больше она не попадется на эту удочку!
 Возможно, Мария не была бы столь категорична, если бы знала, что происходит в это время в душе Габриэля. Он так же, как и она, был шокирован происшедшим и пытался разобраться и понять, почему же все случилось именно так. Ему было стыдно за свою грубость, но он не мог отрицать, что испытал громадное наслаждение. Может быть, он такой же похотливый и мерзкий тип, как дю Буа, которому наплевать на то, что чувствует женщина рядом с ним?
 Габриэль бесцельно слонялся по дому. Он действительно не хотел обижать Марию. Да, он мечтал о мести, и в его воображении она всегда была связана с насилием и унижением. Но лишь в воображении!
 Он вышел во внутренний дворик; черный бархат ночного неба над его головой был усеян россыпями сверкающих бриллиантов, и терпкий запах тропической ночи, напоенный тысячами ароматов, кружил голову. Погруженный в свои мрачные мысли, Габриэль ничего не замечал вокруг.
 Что в Марии такого, что при ней он забывает обо всем? Ему не нравится, как развиваются их отношения, и в дальнейшем он не собирается ее ни к чему принуждать. Ему хотелось бы одного — чтобы она стала тем же нежным и ласковым существом, каким была той первой ночью. Габриэль осторожно коснулся раны — она еще кровоточила — и выругался про себя, почувствовав боль. Дрянь! Приличную отметину она оставила на его лице. Он поморщился, представив, какие шуточки и непристойные намеки услышит днем в свой адрес. Но если он еще может снести насмешки товарищей, то дела с Марией никуда не годятся. А разве могло быть иначе? И не лучше ли будет оставить все как есть? Чтобы она, как и прежде, ненавидела его? Чтобы каждый раз, преодолевая сопротивление и овладевая ею, он думал о том, что, возможно, такая же судьба постигла и его сестру?
 Габриэль подумал о сестре. Ради всего святого! Он последний дурак, если думал, что добьется чего-то другого. В тот трагический день Дельгато отняли у него не только сестру и жену, они лишили его будущего, а он мучается угрызениями совести, оттого что силой подчинил себе дочь Дельгато. Пальцы его непроизвольно сжались в кулак. Нет, он не должен сожалеть ни о чем, разве только о том, что в первый раз был слишком мягок с Марией.
 Спать ему не хотелось, и Габриэль провел остаток ночи, расхаживая по внутреннему дворику, вспоминая историю вражды двух семейств и горе, которое она всем принесла. К утру настроение его окончательно испортилось.
 На рассвете он вернулся в спальню и решительно направился к кровати. Сердце его сжалось, когда он увидел опухшее от слез лицо Марии, но, отбросив жалость, Габриэль грубо растолкал ее.
 Тяжелые мысли долго не давали Марии заснуть в эту ночь, и всего за несколько минут до прихода Габриэля сон наконец сморил ее. Увидев склонившееся над ней хмурое лицо с раной под глазом, Мария вздрогнула от испуга. По опухоли и огромному кровоподтеку на щеке она поняла, что рана достаточно глубокая. Ей так хотелось прикоснуться к больному месту, унять боль, которая, она знала, мучает его, но, вспомнив ночь, Мария отшатнулась и язвительно спросила:
 — Что прикажет хозяин? Может ли покорная слуга сделать что-нибудь для своего господина?
 Габриэль не ожидал такого оборота, и, несмотря на боль, у него на скулах заходили желваки. Резко схватив Марию за руку, он буквально выдернул ее из постели.
 — Да! Твоему господину нужна горячая вода. Иди и посмотри, чтобы все было сделано.
 Еле сдержавшись, чтобы не дать ему пощечину, Мария с насмешливой улыбкой отвесила поклон.
 — Хорошо, хозяин! Служить тебе для меня огромное удовольствие, но.., не хочешь же ты, чтобы я отправилась за водой совершенно голая? Ведь ты забрал мою одежду прошлой ночью.., или ты забыл?
 Мария на мгновение замерла, испугавшись, что переиграла. Но Габриэль молча повернулся и пошел в смежную комнату, где вчера вечером Мария принимала ванну. Подняв с пола грязную и мятую рубаху, он вернулся и бросил ее к ногам Марии.
 — Думаю, этого будет достаточно для твоих скромных нужд. А теперь прочь с моих глаз!
 Мария торопливо облачилась в свое рубище и благоразумно выскользнула из комнаты.
 Толстый дворецкий и повар уже суетились на кухне. Подавив зевок, Мария подошла к стоящему у входной двери ведру с холодной водой и, ополоснув лицо, попробовала привести в порядок волосы, расчесав их руками. Это оказалось бесполезным занятием: спутанные кудри никак не хотели подчиняться, и, махнув на них рукой, Мария обратилась к двум слугам, с опаской взиравшим на нее.
 — Он сам послал меня, — сказала она, помятая сказанное Габриэлем накануне на кухне. — Он требует горячей воды.
 — Хорошо! — живо отозвался повар. — Я сейчас же поставлю ее на огонь, она будет через пару минут. — И, подбросив дрова в огонь, он стал наливать воду в большой железный чайник.
 Мария благодарно кивнула ему, и вспомнив, что голодна, отрезала горбушку еще теплого каравая. Жуя, она задумалась о том, что принесет ей грядущий день.
 Вода закипела, и, обмотав ручку чайника толстой тряпкой, Мария потащила его в спальню Ланкастера.
 — Сеньор! — сказала она не очень любезно, распахнув дверь настежь. — Вода готова! — И, не удержав тяжелый чайник, пролила воду на пол.
 — Какая ты неловкая, — сказал Габриэль с раздражением. — Ты заслуживаешь наказания.
 Глаза Марии сверкнули недобрым огнем, но она промолчала, понимая, что любое вскользь брошенное слово способно повлечь непредсказуемые последствия.
 — Поставь сюда, — сказал Габриэль, указывая на мраморный умывальник, где стояли фарфоровый кувшин и тазик. — А теперь иди и подыщи себе что-нибудь из одежды, я больше не желаю тебя видеть в этой грязной рубахе.
 — Почему? — вызывающе спросила Мария. — Я считаю, что этот наряд прекрасно подходит для той роли, которая мне предназначена.
 — А у меня он вызывает раздражение. Смени его, иначе я сам займусь этим. Ты поняла или мне надо повторить?
 — Я могу быть, свободна, господин? — еле сдерживаясь спросила Мария.
 — Да, иди. Но как только ты переоденешься, я жду тебя наверху в столовой. И пожалуйста, причешись.
 Мария поспешила удалиться. Но его голос остановил ее в дверях.
 — И прошу тебя, Мария, выбери что-нибудь приличное. Если ты вздумаешь явиться в столовую в неподобающем виде, пеняй на себя. Я раздену тебя догола и в таком виде проведу по улицам Пуэрто-Белло!
 Мария вышла в коридор — голос Габриэля все еще звучал у нее в ушах — и, тяжело вздохнув, послушно отправилась искать другую одежду.
 В одном из сундуков она обнаружила черную камчатную юбку и черный с золотом атласный лиф, несколько накрахмаленных нижних юбок, отделанных тончайшими кружевами, и нижнюю рубашку из чудесного золотистого шелка. Найти чулки, туфли и другие предметы туалета также не составило труда. Держа вещи в руках, Мария осторожно вошла в спальню. К счастью, Габриэль уже ушел, и она могла спокойно привести себя в порядок.
 Вода еще не остыла, и она с огромным удовольствием помылась, беспощадно растирая руки, плечи, спину, словно хотела смыть даже воспоминания о его прикосновениях. Почувствовав себя гораздо бодрее после такого обтирания, она быстро оделась, расчесала волосы и, заплетя их в косу, уложила вокруг головы. Посмотрев в зеркало, она осталась довольна собой, и, не мешкая, направилась туда, где ее ждал Габриэль. Мария надеялась, что Зевс и Пилар тоже там будут, но, не увидев никого, кроме Габриэля, она в нерешительности остановилась в дверях.
 В комнате повисла напряженная тишина.
 — Благодарю, что ты не дала повода в очередной раз сердиться на тебя, — сухо сказал он, поднимаясь из-за стола. — Садись, и я прикажу принести нам завтрак.
 За едой ни один не проронил ни слова. От волнения у Марии пересохло во рту, и она с трудом глотала маленькие кусочки вкусного пирога, запивая их горячим шоколадом, не замечая, что Габриэль украдкой наблюдает за ней.
 Вскоре появились Зевс и Пилар.
 — Сеньор! — нарушила тишину Пилар, увидев безобразный кровоподтек на лице Габриэля. — Что с вами случилось? — Но тут же прикусила язык, догадавшись о том, что произошло, и, поджав губы, с тревогой взглянула на Марию.
 Возникла неловкая пауза, и здесь, как и в прошлый раз, на выручку пришел Зевс.
 — Дорогая, — сказал он, с невозмутимым видом усаживаясь за стол, — надо что-то делать с твоей ужасной привычкой задавать бестактные вопросы. — Заметив, как запылали негодованием глаза Пилар, он как ни в чем не бывало положил себе на тарелку холодного мяса, к которому не притронулись ни Габриэль, ни Мария. — Очевидно, наша маленькая голубка решила немного поучить Черного ангела хорошим манерам. И поскольку мы застали их вместе за этим столом, можно предположить, что все закончилось как и должно. — Приподняв бровь, он насмешливо посмотрел на Габриэля. — Ведь так?
 Габриэль хмыкнул и, отодвинув от себя тарелку с остатками еды, спокойно сказал:
 — Будем считать, что все закончилось без лишнего кровопролития, ладно? — Он странно посмотрел на Марию и добавил:
 — Но подозреваю, что у каждого из нас остались невидимые миру шрамы.
 При этих словах Мария вздрогнула и, украдкой взглянув на Габриэля, опустила глаза. Странное выражение его лица взволновало ее. Что было в том взгляде? Сожаление? Извинение? Нет, не может быть! Увидев плотно сжатые губы Марии, Пилар насторожилась. Она хорошо знала характер своей подопечной и очень огорчилась. Опять это упрямство, это дурацкое высокомерие Дельгато!
 Благодаря Зевсу и Пилар, завтрак закончился очень мило, но как только мужчины встали из-за стола, тучи снова сгустились. Подойдя к Марии, которая по-прежнему сидела упрямо опустив голову, Габриэль твердо сказал:
 — Надеюсь, что вечером, когда я вернусь домой, ты встретишь меня, как подобает. Мне бы не хотелось вновь обнаружить тебя на кухне в тех лохмотьях, которые были на тебе вчера. И если я… — Он не стал продолжать; угроза, прозвучавшая в его голосе, ясно говорила о его намерениях.
 Не успела закрыться дверь за мужчинами, как Мария вскочила со стула и гневно прокричала:
 — Паршивая английская собака! Я не дождусь, когда они уйдут из города и наконец оставят нас в покое!
 — Ты так уверена, что он оставит тебя здесь? — сухо спросила Пилар.
 Мария с изумлением посмотрела на дуэнью; ей и в голову не приходило, что Габриэль может забрать ее с собой. Она побледнела и тяжело опустилась на стул. Чувства и мысли пришли в смятение. Ей так хотелось забыть, что она носит имя Дельгато и что он — Габриэль Ланкастер, английский пират, злейший враг ее семьи.
 — Что мне делать, Пилар? — спросила она растерянно.
 — Боюсь, что тут ты ничего не решаешь. Если сеньор Ланкастер решит взять тебя с собой на Ямайку, у тебя не будет выбора.
 Мария подумала, что при других обстоятельствах поехать с Габриэлем Ланкастером на Ямайку и начать новую жизнь было бы крайне заманчиво, но теперь… Она с удивлением посмотрела на невозмутимую Пилар.
 — Тебя это не пугает?
 — Нет, — спокойно ответила Пилар. — Как видишь, я ни на кого не бросаюсь с ножом. — Ей было трудно разговаривать с Марией в таком тоне, но как иначе внушить этой упрямице, что их судьба полностью зависит от этих двоих мужчин и что Мария в целях собственной безопасности должна укротить свой темперамент и унять разбушевавшуюся гордость.
 — Мария, — продолжала дуэнья, — я предупредила его, что ты еще молода и невинна, но я не знала, что в первую очередь мне надо было предупредить его и о твоем слабоумии. Если бы ты сопротивлялась и ранила его в первую ночь, я еще могла бы тебя понять, но сейчас? Ради всего святого, скажи, зачем ты это сделала?
 Задетая тоном Пилар, смущенная и растерянная, Мария с отчаянием в голосе тихо сказала:
 — Мне не надо было… — Комок подступил к горлу, и слезы покатились по ее побледневшим щекам. — Той ночи вообще не должно было быть.., я забыла, кто я и кто он.., но потом я вспомнила, и все, что произошло, показалось мне… Его отец, — с болью в голосе крикнула она, — убил моего отца! Как я могу быть его любовницей? Как я могу забыть, что сделал с ним и его семьей мой брат? И что не любовь, а ненависть и чувство мести привели его сюда? Ты думаешь, он хотел меня? Нет! Это просто потому, что я Мария Дельгато — сестра его злейшего врага. — Она горько заплакала и выбежала из комнаты.
 Пилар бросилась вслед за ней. Поймав Марию в коридоре, она обняла ее и крепко прижала к груди.
 — Не плачь, девочка! И не вини себя! Почему он не может тебе нравиться? Он молод, хорош собой. И какое это имеет значение, что ты Дельгато, а он Ланкастер?
 — Да потому, что его гордость не позволит ему забыть это.., боюсь, что и моя тоже. — Освободившись из объятий Пилар, она грустно сказала:
 — Оставь это, моя дорогая. Ты уже ничего не сможешь изменить. Наши судьбы были предначертаны давным-давно.., кровью предков.
 Габриэль вернулся домой усталый и в плохом расположении духа. День выдался тяжелый. Любое грубое замечание или непристойная шутка по поводу его раны злили Габриэля, лишний раз напоминая о ночи, которую он предпочел бы забыть. Он всегда гордился своей выдержкой, но этой маленькой ведьме каким-то образом удалось вывести его из себя. Сначала она привела в смущение его чувства, потом расстроила все планы и под конец довела до того, что против собственной воли он дурно обошелся с ней. Ему было стыдно, но все равно он чувствовал, как его неудержимо тянет к ней, и в этом желании не было места мести. Он с удивлением обнаружил, что она, единственная из всех женщин, разбудила в нем чувство собственника, и, насколько глубоко сидело в нем это чувство, он понял лишь тогда, когда, сидя в таверне, услышал, как дю Буа сказал:
 — Надо было отдать ее мне, уж со мной бы такого не произошло, я бы живо научил ее хорошим манерам! — И он гадко засмеялся, театрально закатив глаза.
 При мысли, что Мария могла оказаться в руках другого, Габриэль почувствовал, как его захватывает волна слепой звериной ярости, и, прежде чем собравшиеся смогли сообразить, что происходит, он подошел к дю Буа и изо всей силы ударил его.
 — Только посмей ее тронуть, и я выпущу тебе кишки, — сказал он, четко выговаривая каждое слово, и презрительно оттолкнул француза. В воцарившейся тишине он гордо прошествовал мимо собравшихся пиратов и вышел вон. Зевс и Гарри Морган обменялись удивленными взглядами.
 — Мой дорогой Зевс, — сказал Морган, — я думаю, мне стоит поговорить с этой маленькой Дельгато. Оказывается, она невероятным образом влияет на нашего обычно дружелюбного Черного ангела.
 Зевс медленно покачал головой.
 — Мне кажется, сейчас не время. У них возникли кое-какие проблемы. Я думаю, лучше это сделать позже, когда они наконец доберутся до истины.
 — Истины? — с любопытством спросил Морган. Зевс загадочно улыбнулся.
 — Они оба как слепые котята. Когда ты увидишь их вместе, то поймешь, что я имею в виду.
 Хорошо, что Габриэль не слышал этого разговора, иначе он поссорился бы и со своими друзьями. Настроение у него было хуже некуда, и даже покорность Марии не произвела на него должного впечатления. Совсем наоборот, она еще больше разъярила его. Мария была одета в новое зелено-коричневое платье, волосы расчесаны на прямой пробор и забраны в низкий пучок, который она украсила ниткой жемчуга.
 — Я вижу, ты нашла драгоценности, значит, не теряла времени даром, — зло сказал он', рассматривая украшение.
 В его голосе слышалось возмущение, как будто она сделала что-то непозволительное. Глаза Марии потемнели от негодования, и, с трудом сдерживая себя, она резко сказала:
 — Но ты же сам приказал мне быть прилично одетой!
 — И ты так чудесно выглядишь в этом наряде, моя маленькая голубка, — прозвучал невозмутимый голос Зевса. — Почему я, слепец, выбрал Пилар?
 Сжав кулаки, Габриэль гневно обернулся, готовый сорваться, но Зевс уже обнимал Пилар, приговаривая:
 — Дорогая, я же пошутил. Для меня не существует никого, кроме тебя. Ну иди ко мне и увидишь, как я соскучился.
 . Ужин прошел гораздо веселее, чем завтрак. Зевс и Пилар весь вечер болтали за столом, развлекая грустную Марию и хмурого Габриэля. Но чем ближе был конец застолья, тем напряженнее становилась Мария. Неужели ей предстоит еще одна такая же ночь?
 У Габриэля и в мыслях не было обижать ее. Наоборот, увидев маленькую фигурку, стоящую посреди огромной спальни, и взглянув в испуганное лицо Марии, он почувствовал сострадание, желание утешить и успокоить ее. Он хотел коснуться ее, но Мария, неверно поняв его, отскочила в сторону.
 — Я не обижу тебя, я даже не дотронусь до тебя, если ты этого не захочешь, — сказал он, устало опустив руки.
 — С каких это пор, сеньор, вы интересуетесь желаниями ваших смиренных слуг? — сказала Мария с вызовом, чувствуя, что снова подпадает под его обаяние.
 — Спасибо за напоминание.., о разнице наших положений, — презрительно произнес Габриэль. Все его дружелюбие вмиг исчезло; повернувшись к ней спиной, он решительно подошел к кровати и, схватив подушку и одеяло, швырнул их на пол к ее ногам. — Раз ты моя служанка — спи на полу, черт с тобой!

 Глава 9

 Мария чуть было не швырнула подушку и одеяло обратно, но, вовремя спохватившись, молча подобрала их и направилась в дальний угол комнаты. Она может поспать и на полу, но не как верный пес у ног своего хозяина.
 Габриэль долго не мог уснуть. Он лежал в темноте и думал о Марии. Мысли эти будоражили душу, и ему казалось, что он не в силах что-либо изменить в их непростых отношениях. Многолетняя вражда, принесшая много горя обеим семьям, стояла между ними.
 Мария чувствовала себя не лучше и, долго ворочаясь на жестком полу в поисках более удобного положения, думала о постигшей ее печальной участи. С момента их последней ссоры прошло уже достаточно времени, но чувство обиды не покидало обоих. Даже воздух вокруг них, казалось, был пронизан враждебностью, злобой, ненавистью. Не столько из-за гордости, сколько из-за упрямства никто не желал сдаваться первым.
 По приказу Габриэля Мария весь день занималась домашними делами, приводя в порядок комнаты и его вещи: чинила одежду, чистила сапоги, стирала белье. Это было нелегкой задачей. Казалось, он специально, чтобы доставить ей как можно больше хлопот, приводил все в беспорядок, пачкал и разбрасывал вещи, и при виде сосредоточенно нахмуренного лица Марии в его глазах появлялось насмешливое выражение. Ей было нестерпимо больно, но, стиснув от негодования зубы и ругаясь про себя словами, которые еще две недели назад привели бы ее в крайнее смущение, Мария молча отворачивалась.
 Габриэль теперь мало бывал дома. С утра до ночи они с Зевсом наблюдали за сбором дани и руководили ее погрузкой на корабли пиратского флота Гарри Моргана, стоявшие в гавани. Судя по поспешности, с которой заполнялись трюмы, было ясно, что пираты не намерены долго оставаться в Пуэрто-Белло, и вскоре покинут многострадальный город.
 С одной стороны, Мария была бы несказанно рада, если бы головорезы Гарри Моргана наконец-то убрались из города, но мысль о разлуке с Габриэлем Ланкастером приводила ее в уныние. Она с волнением думала и о том, что, может быть, придется поехать с ним на Ямайку, и испытывала страх перед тем, что ждало ее впереди, — это было понятно, но чувство облегчения, которое не покидало ее с тех пор, как она впервые подумала об отъезде, смущало Марию. Что ждет ее там, на Ямайке? Она приедет туда как невольница английского пирата и попадет в чуждый ей мир, в круг совершенно незнакомых людей. Каково ей будет там? Она даже не знает толком языка, и только благодаря общению с Каролиной и Пилар с трудом может объясниться на нем. Она подумала о Каролине, и впервые по-настоящему поняла, как страшно, должно быть, было бедной девушке, когда она впервые попала на Эспаньолу. А теперь и ее ждет та же судьба, что выпала на долю сестры Габриэля.
 Если не считать той ужасной ночи, Мария не могла пожаловаться на плохое обращение. Слушая, как слуги шепотом рассказывают друг другу о зверствах, творимых пиратами в городе, и об ужасном состоянии, в котором находится Пуэрто-Белло, она думала о том, как ей повезло, — она должна благодарить Бога, что попала в руки к Габриэлю Ланкастеру, а не к кому-то другому. Марию всю передернуло, когда она вспомнила похотливое лицо дю Буа. Судьба была благосклонна к ней с Пилар. В то время как город сотрясали все новые и новые вспышки жестокости и насилия, они жили в довольстве и роскоши, к ним относились с неслыханным терпением и великодушием. Запертые в четырех стенах, они не знали, что творилось в городе: не представляли масштабов грабежей и убийств, не ведали участи, постигшей многих женщин, которым ради собственного спасения приходилось отдаваться грязным разбойникам, не знали, что такое орудия пыток, с помощью которых в подвалах священной инквизиции пираты пытали испанских пленников, вырывая из замученных до полусмерти людей сведения о припрятанных богатствах. Их дом не был разорен бандой диких корсаров, и они не валялись в ногах у дикарей и варваров, вымаливая пощаду своим близким. Пока им суждено было только слушать наводившие ужас рассказы. Но исключительность их положения как раз и внушала Марии чувство вины.
 Отношения Марии и Габриэля с каждым днем становились все напряженнее. Даже Зевс и Пилар предпочитали как можно меньше времени проводить в их обществе. Несмотря на то что Мария многим была обязана Габриэлю, она не могла укротить свой буйный темперамент и сознательно злила его, выводя из терпения и порой доводя до такого состояния, что он готов был ударить ее. Она не понимала, зачем ей это было нужно, но чувствовала, что больше так продолжаться не может. Она устала от непрестанной внутренней борьбы, которая терзала ее и днем и ночью. Время от времени, теряя над собой контроль, она смотрела на Габриэля другими глазами, но, спохватившись, снова начинала ругать себя, повторяя, что он грязный пират, заклятый враг семьи и государства, а с некоторых пор и ее личный враг.
 Мария постоянно возвращалась к мысли о побеге, но в городе ей было не на что надеяться и неоткуда ждать помощи. Если бы она смогла добраться до Панама-сити, это был бы ее единственный шанс. Но между Панама-сити и Пуэрто-Белло лежали многие километры непроходимых джунглей, кишащих ядовитыми змеями; она легко могла стать добычей кровожадных хищников или столкнуться с враждебно настроенными индейцами, что тоже не сулило ничего хорошего. Мария старалась гнать прочь эти мысли, но каждую ночь они приходили к ней снова и снова. Она презирала себя за эти глупые мечтания, но еще больше за то горькое чувство потери и одиночества, которое посещало ее, когда она представляла свою жизнь без Габриэля Ланкастера.
 Не меньшая борьба происходила и в душе Габриэля. Мария была его пленницей, рабыней, а он не мог заставить себя обращаться с ней так, как поклялся себе однажды, — с презрением и жестокостью. Вместо того чтобы одеть ее в лохмотья и, заковав в кандалы, заставить выполнять тяжелую работу, чтобы она почитала за счастье только прикоснуться к одежде хозяина, не говоря о том, чтобы делить с ним ложе, вместо этого он одел ее в дорогие наряды, защищал, заботился о ней и уже столько дней не позволял себе даже дотронуться до нее. Должно быть, Мария околдовала его, если, лежа ночами без сна и мечтая о ней, он боялся притронуться к ней, не желая повторения последней ночи.
 Так не могло продолжаться долго. Кипящая в Габриэле злость и саднящее чувство обиды, не дававшее покоя Марии, должны были найти выход. И вот в одно прекрасное утро произошло событие, немало удивившее их обоих.
 Проснувшись на рассвете, когда нежные краски зари еще только начинали окрашивать горизонт, Габриэль взглянул в угол, где спала Мария. Ночь была душной, и, ворочаясь во сне, она сбросила с себя легкое одеяло; слишком большая сорочка сползла с плеча, оголив грудь. Как зачарованный Габриэль смотрел на Марию, и сладкое, как мед, пьянящее, как вино, желание забурлило в нем. Первые лучи солнца золотили ее нежную кожу, темные ресницы казались еще темнее, а чувственная линия рта еще соблазнительнее. Забыв обо всем, Габриэль соскользнул с постели, но, сделав пару шагов, остановился. Он, должно быть, сошел с ума. Снова пережить то, что произошло между ними в последний раз, и опять мучиться угрызениями совести? Нет, это было выше его сил. Но разве она не его невольница? И он как хозяин не имеет права обладать ею, когда ему угодно? Разве не давал он клятвы, что, попади Мария в его руки, он отомстит всем Дельгато за горе, причиненное ему и его близким? И если на все эти вопросы можно ответить положительно, то почему он проводит ночи в одиночестве? Разозлившись на свою нерешительность и слабохарактерность, Габриэль решил положить конец этой неопределенности. Сегодня она будет принадлежать ему, нравится ей это или нет.
 Принятое решение не улучшило его настроения; подняв с пола туфлю с серебряной пряжкой, Габриэль прицелился и швырнул ее в Марию. Он был меткий стрелок, и туфля с глухим стуком упала в пяти сантиметрах от головы спящей девушки. Она вздрогнула, сердце ее забилось так сильно, что, казалось, готово было выскочить из груди, и широко раскрытыми от испуга глазами посмотрела на Габриэля.
 Возможно, она бы не испугалась так сильно, если бы не ночной кошмар — она опять видела во сне кровавый поединок между Габриэлем и Диего, который сопровождался звуками канонады, и стук упавшей туфли прозвучал над ее ухом, как пушечный выстрел. Увидев насмерть перепуганную Марию, Габриэль почувствовал, как предательски сжалось сердце. Но он дал себе слово и должен его держать.
 — Хорошо обученный раб не спит дольше своею господина. И если тебе не хочется попробовать кнут, немедленно вставай и отправляйся на кухню. Мне нужна вода для умывания.
 Спросонья Мария не сразу сообразила, что происходит, но через пару секунд, придя в себя и услышав тон, которым он отдавал приказание, возмутилась. Черт возьми! Подумать только, еще несколько минут назад, во сне, она переживала за его жизнь! С трудом подавив желание ответить дерзостью, Мария вскочила и оделась. Она со злостью посмотрела на Габриэля и, увидев свежий шрам, уродовавший его красивое лицо, испытала чувство удовлетворения. “Жаль, что не удалось вонзить нож в его черное сердце”, — думала Мария, направляясь на кухню.
 Злая и невыспавшаяся, она увидела только что принесенные ведра холодной воды, и в ее голове родилась шальная мысль. Не думая о последствиях, она схватила одно из ведер и поспешила из кухни, но голос повара остановил ее.
 — О сеньорита! Вы взяли не то ведро! Эго холодная вода. Я уже согрел воду для хозяина и сейчас принесу.
 — Очень холодная, вы говорите? — Мария ласково улыбнулась ему.
 — Да! Ее только что зачерпнули из очень глубокого колодца.
 — Тогда это как раз то, что нужно. — Она задорно улыбнулась и покинула кухню.
 Не думая, что Мария так быстро вернется, Габриэль задремал в ожидании воды. Сквозь дремоту он услышал ее шаги, и ему показалось странным, что она направилась к кровати, а не в смежную комнату, куда обычно относила воду. Он открыл глаза, но было уже поздно.
 Со словами “ваша вода, хозяин” она вылила ему на голову ведро холодной воды.
 В первый момент от ледяного душа у Габриэля перехватило дыхание, он не ожидал такой дерзости от Марии. Придя в себя, он сел на кровати и затряс мокрой головой, как пес после купания, рассыпая вокруг себя тысячи брызг.
 Мария поняла чудовищность своего поступка, но ей было безразлично: что бы он с ней не сделал, она ни о чем не жалела и, забавляясь нелепым видом Габриэля Ланкастера, прикрыла рукой рот, пытаясь подавить истерический смех, готовый сорваться с губ в любую минуту.
 Габриэль вскочил с кровати в чем мать родила.
 — Зачем ты это сделала, маленькая дрянь? — прохрипел он. — Погоди, я доберусь до тебя, и ты еще проклянешь тот день, когда мы встретились.
 Но Мария, казалось, ничего не слышала, она не могла оторвать глаз от его тела: она даже не представляла, что мужчина может быть настолько красив, все в нем восхищало ее. И вдруг ей стало очень стыдно, оттого что она стоит и рассматривает обнаженного мужчину. Она подняла глаза, и их взгляды встретились. То, что она увидела, потрясло ее — столько тоски, отчаяния и желания было в этом взгляде, что она не выдержала и шагнула ему навстречу. Сильные руки подхватили Марию, и его рот жадно прильнул к ее губам. Весь груз мучивших ее предрассудков, заставлявших в одиночку сражаться за честь бесчисленных поколений Дельгато, моментально растворился в нахлынувшем на нее восторге, и она в исступлении погрузилась в мир ожидавших ее наслаждений.
 Они вздрогнули от испуга, когда дверь неожиданно с шумом распахнулась. Глаза Габриэля метнули молнии, и он в ярости повернулся, чтобы наказать виновного, но, увидев стоящего на пороге Зевса, с тревогой спросил:
 — В чем дело? Что случилось? Испанцы? Нисколько не смутившись при виде сцены, которую он застал, Зевс кивнул.
 — Да! Я только что от Моргана. Пока я был там, пришел индеец и принес нерадостную весть — вице-король Панамы с отрядом в три тысячи человек приближается к городу и.., догадайся, кто сопровождает его.
 Быстро натягивая штаны и рубашку, Габриэль внимательно изучал расплывшееся в довольной улыбке лицо друга.
 — Неужели Дельгато? — спросил он недоверчиво.
 — Так точно! Новый вице-адмирал собственной персоной! Если верить индейцам, то Дельгато прибыл в Панаму за несколько часов до того, как отряд тронулся в путь, и сразу же предложил свою помощь. — Он бросил взгляд на Марию. — Как ты думаешь, он знает, что она здесь?
 Габриэль повернулся к девушке.
 — Он знает, что ты здесь? — спросил он как можно спокойнее.
 Мария растерянно смотрела на него не в состоянии вымолвить ни слова. В голове у нее все перепуталось: счастливое ликование и внезапно нахлынувший страх не давали возможности собраться с мыслями. Она не совсем понимала, чего от нее хотят. Да и какое значение может иметь та, что она скажет.
 — Я не знаю… Он мог догадаться, что я здесь… Ему не известно, успела ли я отплыть из Пуэрто-Белло до вашего нападения или, к несчастью, попала в плен…
 — Значит, прежде чем убить его, я должен сообщить ему о постигшем тебя несчастье, не так ли? — резко спросил Габриэль.
 Через минуту ни его, ни Зевса в комнате уже не было. Они отправились к дому Моргана, чтобы поскорее выяснить намерения адмирала. У Моргана уже собрались капитаны нескольких пиратских судов; по их виду можно было сразу догадаться, что тревожное сообщение подняло большинство из них прямо с постели, но, несмотря на это, все были вооружены до зубов.
 По тому, как Морган быстро и точно отвечал на многочисленные вопросы капитанов, Габриэль понял, что он контролирует ситуацию.
 — Гром и молния! Вы мужчины или перепуганные слюнтяи? Неужели вы думаете, что мы позволим этим испанским собакам вырвать добычу у нас прямо из рук? Как бы не так! — Морган обвел собравшихся уверенным взглядом. — У меня есть план. Испанцы не знают, что индейцы обнаружили их и предупредили нас о приближении отряда… — Он внимательно посмотрел на капитанов и, увидев их напряженные и заинтересованные лица, с лукавым видом произнес:
 — Недалеко отсюда есть небольшое ущелье.., прекрасное место для засады. Там могут спрятаться человек сто и даже больше. Что вы скажете на это? — В комнате воцарилась тишина. Не дав им времени опомниться, Морган хитро улыбнулся. — И каждый, кто добровольно примет участие в этой операции, — сказал он твердо, — получит дополнительную часть добычи!
 Эта фраза уничтожила последние колебания и решила исход встречи. Через полчаса около сотни пиратов, добровольно вызвавшихся участвовать в операции, начали собираться в путь.
 Оставшись с Морганом на несколько минут наедине, Габриэль спросил:
 — Это правда, что с испанцами движется отряд Диего Дельгато!
 — Да, правда! Индейцы хорошо его знают и ненавидят за жестокость. У одного из них до сих пор сохранились шрамы, которые кнут Диего оставил на его спине пару лет назад. — Морган, прищурившись, посмотрел на Габриэля и насмешливо спросил:
 — Эта операция может оказаться для тебя очень выгодной.
 — Ты прав, Гарри! А дополнительное вознаграждение оставь себе! — Габриэль с нежностью погладил рукоять сабли. — Возможность заколоть Дельгато — это единственное вознаграждение, которое я прошу!
 Только по дороге домой, куда они спешили, чтобы отдать распоряжения перед предстоявшей операцией, Габриэль поинтересовался, что Зевс делал у Моргана в столь ранний час.
 — Я просил его освободить священника, чтобы мы с Пилар могли обвенчаться, — нерешительно ответил Зевс.
 Габриэль даже споткнулся от неожиданности. Стараясь ничем не выдать своего изумления, он спросил:
 — Почему же ты мне ничего не сказал?
 — Потому, мой друг, что все эти дни ты находился в душевном смятении и непременно начал бы меня отговаривать.
 — И ничто не может повлиять на твое безрассудное решение?
 — Ничто, мой друг! — радостно воскликнул Зевс. — Я люблю ее, и прошлой ночью она согласилась выйти за меня замуж при условии, что я найду священника, который нас обвенчает. Я давно искал такую женщину, как моя Пилар, и теперь уж ни за что ее не упущу.
 Понимая, что никакие доводы не подействуют на Зевса, Габриэль нехотя замолчал. Уверенный в том, что этот брак не принесет его другу ничего, кроме горя и страданий, он решил возобновить разговор после схватки с испанцами. Может быть, тогда он сможет найти необходимые доводы. Но, наблюдая, как Зевс обнимает и нежно целует Пилар, Габриэль понял, что шансы его невелики.
 Сборы были недолгими. Отдав слугам необходимые распоряжения и уже стоя в дверях, Габриэль напряженно посмотрел на Марию, которая вышла проводить ею, и сухо спросил:
 — Будешь ли ты скучать без меня, дорогая? Или станешь молиться, чтобы сабля твоего брата не оста вила на мне живого места!
 Мария с ужасом представила эту картину. Сердце ее разрывалось на части. Ей хотелось броситься к Габриэлю, прижаться к нему, целовать, умолять остаться с ней и не рисковать своей жизнью. Известие с том, что вместе с испанским войском направляется Диего, что спасение может, быть близко, обрадовало но нисколько не утешило ее. Наоборот, мысли о том что приход испанцев может стать причиной гибели Габриэля или что, независимо от исхода поединка, она никогда больше не увидит его, повергали ее в уныние На глаза Марии навернулись слезы, и, проведя пальцами по его щеке, она прошептала:
 — Я буду молиться за вас обоих. — И, повернувшись, побежала прочь.
 Габриэль бросился было вслед за ней, но Зевс твердой рукой остановил его.
 — Нам пора, мой капитан. Для этого еще будет время потом.
 Габриэль понял, что Зевс, как всегда, прав. Сейчас его по-настоящему волновало только одно — где-то там на пути из Панама-сити вместе с испанским отрядом пробирался по джунглям в Пуэрто-Белло его злейший враг, Диего Дельгато, человек, убивший его жену, поработивший сестру и чуть не сломивший его собственный дух. Единственный человек, которому он желал смерти. Все мысли о Марии отошли на задний план, и вскоре, шагая вместе со своим отрядом по тропе, он думал только о том, чтобы найти и убить Диего.

 Глава 10

 После ухода мужчин дом казался пустым и необычайно тихим, и, лежа на огромной кровати, Мария плакала так горько, что сердце ее готово было разорваться на части. Он ушел, и она, возможно, больше никогда не увидит его. Ее охватила паника, едва она подумала, что его могут убить, а когда ожившие воспоминания перенесли ее на Эспаньолу и перед глазами возникло безжизненное тело англичанина, лежащее на траве, Мария застонала, содрогнувшись от ужаса.
 Все что угодно, но только пусть он останется жив. Пусть он будет дерзким, высокомерным, пусть бесит ее своим поведением, но она не желает ему смерти, несмотря на то что он считается злейшим врагом ее семьи. Ему предстоит поединок с Диего, который идет освободить ее из пиратского плена и увезти домой, в Каса де ла Палома, где она проведет остаток жизни, вспоминая смеющиеся зеленые глаза англичанина… Даже если она больше никогда не увидит его сурового лица, не услышит его низкого голоса — пусть он останется жив!
 Стон вновь вырвался из груди Марии, и, уткнувшись головой в подушку, она зарыдала с новой силой Что ей делать? Как быть? Диего движется сюда с вооруженным отрядом, но хочет ли она этого? Нет Все ее мысли сосредоточились на опасности, грози вшей Ланкастеру.
 Где же ее фамильная гордость? Брат рискует жизнью, а она проливает слезы из-за человека, мечтающего его убить. В ее душе опять началась борьба. Мария села на кровати и, вытерев слезы, обвела взглядом комнату, пытаясь сосредоточиться на чем-нибудь, что отвлекло бы ее от этих навязчивых мыслей. Но он ничего не могла с собой поделать, и напряжение, нараставшее внутри нее, воскресило в памяти кошмарны сны, мучавшие ее каждую ночь. Неужели им суждено сбыться, и вскоре в джунглях на поляне сойдутся смертельной схватке два самых главных в ее жизни человека?.. Она не желала смерти своему брату, но и не испытывала к нему глубокой симпатии и привязанности, и это только усиливало мучившее ее чувств вины. Мария боялась признаться в том, что, если бы от нее зависел исход поединка — кому жить, а ком умереть, — то в глубине души она уже сделала свой выбор. Слезы снова полились по щекам. Она самое низкое, самое подлое существо на свете. Если бы можно было как-то предотвратить эту схватку…
 Дикая, отчаянная идея завладела Марией. Если бы она была там… Девушка гнала прочь эти мысли, не они мертвой хваткой вцепились в ее сознание. Она должна быть там! Она не должна позволить им убить друг друга!
 Мария соскочила с кровати и нервно заходила по комнате. Как осуществить этот невероятный план? Мысли в бешеной скачке сменяли друг друга. Но остановиться на чем-то конкретном ей долго не удавались.
 Появление Пилар отвлекло ее. Зная, что прошло слишком мало времени и еще рано ждать новостей она тем не менее с испугом посмотрела на дуэнью.
 — Есть новости? Ты что-нибудь слышала? — спросила она враз пересохшими губами.
 — Нет, голубка моя, — Пилар понимающе улыбнулась. — Они ушли совсем недавно. Нам предстоит еще долго ждать вестей. — Улыбка исчезла с ее лица, и в глазах появилось напряженное выражение. — А когда мы узнаем новости, они могут оказаться совсем не такими, как бы нам хотелось.
 Впервые за все время их знакомства Мария видела Пилар такой расстроенной.
 — Что бы ты хотела услышать?
 — Что с Зевсом все в порядке, и он скоро будет со мной, — ответила Пилар без колебаний.
 — Ты любишь его! — закричала Мария, не веря что эта умудренная опытом, практичная женщина могла так стремительно влюбиться.
 — Да! Очень! — Пилар смущенно улыбнулась. — И не спрашивай меня, как это случилось, потому что ; сама ничего не понимаю. Я даже не представляла, что в моем возрасте вообще можно влюбиться, да еще в морского разбойника. Но это правда! Я его безумно люблю, Мария! — Щеки ее покрыл румянец. — Вчера ночью он сделал мне предложение и… — Засмущавшись, она на мгновение замолчала. — В общем, я согласилась.
 При этих словах Мария с завистью посмотрела на подругу, но, не желая омрачать ее настроение своими метаниями, улыбнулась и сказала:
 — Я так рада за тебя! Когда вы собираетесь обвенчаться и где будете жить? На Ямайке? И он будет продолжать… — она запнулась, не решаясь назвать то, чем занимались Зевс и Габриэль.
 — Нет-нет, — сказала Пилар, обнимая Марию за плечи, — он обещал бросить все это и начать нормальную жизнь. У него на Ямайке есть кусок земли, и, поддавшись уговорам Габриэля, он хочет стать почтенным плантатором. Зевс говорит, что если он собирается стать женатым человеком и к тому же отцом семейства, то самое время бросить пиратскую жизнь.
 — Отцом семейства? Ты что, беременна? Но за такое короткое время невозможно определить…
 Обрадовавшись, что можно поговорить о чем-то что отвлечет ее от мрачных мыслей, Пилар быстро заговорила:
 — По мнению Зевса, это все вопрос времени. С Мария! Я никогда не чувствовала себя такой счастливой! И никогда так не боялась. Если с ним что-нибудь случится, я этого не перенесу.
 — С ними ничего не должно случиться, — тихо произнесла Мария, уткнувшись в плечо Пилар. — От должны остаться живы! Должны!
 Она думала рассказать дуэнье с своем плане, но заранее зная, что та начнет ее отоваривать, решила все сохранить в тайне. Если ей хочется осуществить задуманное, то медлить нельзя, а Пилар все говорил, и говорила о Зевсе. Мария улыбнулась: темнокожий гигант вряд ли узнал бы себя в лих восторженны рассказах. Неожиданно Пилар сказала.
 — Ты не возражаешь, если я оставлю тебя? Я чувствую — страхи за его жизнь доведут меня до слез и чтобы отвлечься от грустных мыслей, займусь-ка я домашними делами. — И, поцеловав свою воспитанницу в щеку, дуэнья удалилась.
 Если бы мысли Пилар не были заняты одним толь ко Зевсом, столь быстрое согласие Марии насторожило бы ее. Но думы ее были о другом.
 Как только Пилар ушла, Мария приступила к осуществлению своего дерзкого плана. Она решила одеться мальчиком, юнгой с пиратского корабля. Возможно, по здравом размышлении, она сама бы испугалась того, что собиралась предпринять, но времени на раздумья не было, напротив, страх и чувство вины подгоняли ее.
 Она надела найденные в одном из сундуков поношенные штаны и рубаху, туго обмотала грудь под рубахой плотной тканью, подвязалась куском желтого шелка и критически посмотрела на себя в зеркало. Никто бы не мог догадаться о ее принадлежности к женскому полу, если бы не волосы; их Мария заколола большим костяным гребнем и спрятала под старой соломенной шляпой, которую случайно нашла на кухне, там же она раздобыла и небольшого размера потрепанные сапоги, принадлежавшие, видимо, кому-то из слуг. Все, что она надела, было ей непомерно велико, но это ее нисколько не волновало: она уже давно заметила, что члены братства не страдали излишней щепетильностью в выборе одежды. Измазав лицо сажей, она схватила со стола пустое ведро и тихонько выскользнула из дома. Теперь ей осталось миновать стражей, которых Габриэль расставил вокруг дома, но и это оказалось делом несложным. Охранявшие дом пираты получили приказ следить за женщинами, а не за перепачканным сажей мальчиком-слугой.
 С сильно бьющимся сердцем Мария заспешила с холма вниз, с трудом веря в свою удачу. Отойдя подальше от дома, она бросила ведро и бегом припустилась к городским воротам.
 Найти тропу, которую совсем недавно проложили в джунглях две сотни ног, было несложно, поэтому очень скоро Мария уже шла по ней и, чтобы не сбиться с пути, внимательно вглядывалась в оставленные пиратами следы. Она не хотела думать о том, что будет, когда она их нагонит. “Вот когда найду, тогда и решу”, — легкомысленно думала она.
 Чем дальше уходила Мария в джунгли, тем плотнее смыкались над ней зеленые заросли. Кричали загадочные большие птицы, на вершинах деревьев о чем-то “переговаривались” обезьяны, сотни маленьких длиннохвостых попугайчиков перелетали с ветки на ветку. Остановившись, чтобы перевести дух, она осмотрелась. Джунгли полны опасностей: хищники, гигантские питоны, ядовитые змеи. И словно подтверждая ее мысли, то, что она приняла за гибкую лиану, неожиданно соскользнуло вниз. Издав дикий крик, Мария отскочила в сторону и, не помня себя от страха, бросилась в гущу леса.
 Как долго она бежала, Мария не помнила, но, остановившись, поразилась странной для джунглей тишине — не было слышно ни звука. С удвоенной осторожностью Мария двинулась вперед, вглядываясь в очертания притихшего леса и стараясь угадать, что же заставило умолкнуть его обычно шумных обитателей. Она настолько увлеклась, что не заметила полусгнившего ствола под ногами, споткнулась и с шумом полетела вперед, упав на лежащего в засаде корсара. Послышалось приглушенное ругательство, и крепкие руки втащили Марию под сень огромного куста.
 — Ради Бога, парень! Потише! Ты хочешь указать этим папским собакам, где мы их поджидаем? — прорычал пират.
 Мария с перепугу только затрясла головой, не в состоянии вымолвить ни слова и благодаря судьбу за то, что хоть на этот раз шляпа не слетела с ее головы. Пират молча рассматривал ее своим единственным глазом, на другом красовалась черная повязка; его голова была обмотана большим желто-зеленым платком, из-под которого торчали пряди грязных волос, в ухе висела большая золотая серьга; длинные черные усы завершали этот живописный портрет. Таких длинных усов Мария еще никогда не видела.
 — Держись старины Дженкинса, парень, и он постарается уберечь тебя от неприятностей, — сказал одноглазый. — Где твое оружие?
 От страха Марий не могла вымолвить ни слова, но Дженкинс истолковал ее молчание по-своему и, выругавшись, достал из-за пояса длинный кинжал и сунул его Марии в руку.
 Переведя дух, девушка огляделась вокруг. Сначала она не увидела ничего, кроме кустов и деревьев, но, приглядевшись, вскоре различила среди буйной растительности лежащих в засаде пиратов. Подняв голову, она поразилась тому, сколько людей сидело еще и на деревьях; стволы их аркебуз были направлены в одну точку, но за ветвями кустарника Мария не могла различить куда именно. Она раздвинула ветви и… затаила дыхание.
 Под ней расстилалось узкое ущелье крутые склоны которого были покрыты густыми зарослями. Даже ее неопытный взгляд сразу оценил, насколько это место было удобно для засады. На противоположном склоне она уже без удивления обнаружила пиратов Моргана, ожидающих приближения появившейся невдалеке цепочки людей.
 Лучи жаркого тропического солнца отражались в стальных шлемах проходящих по дну ущелья испанцев, которые медленно прокладывали себе путь сквозь заросли кустарников. Мария напряженно всматривалась в лица солдат, стараясь разглядеть среди них брата и, не найдя его, беспомощно застонала. Дженкинс метнул на нее злобный взгляд, и Мария пригнула голову, закусив губу от досады, что так глупо привлекла к себе внимание. Она отвернулась в сторону и не видела, как внимательно изучал ее единственный глаз старины Дженкинса. Его подозрения усилились, когда он обратил внимание на ее точеные ноги, красоту которых не могли скрыть даже грубые чулки.
 — С какого ты корабля, парень? — подозрительно спросил Дженкинс.
 Мария с трудом сглотнула и, надеясь, что ее испанский акцент не очень будет заметен, резко ответила:
 — С “Черного ангела”… Корабль Ланкастера…
 — А, — тихо произнес Дженкинс. — Странно, что я не узнал тебя, я ведь тоже из этой команды.
 — Я новенький, — пробормотала Мария, проклиная судьбу за то, что та привела ее к людям Габриэля.
 Она не зря опасалась. Провести Дженкинса ей не удалось. Он с первого взгляда понял что к чему и, внимательно осмотрев ее, отвернулся, стараясь незаметно разглядеть, где притаился капитан. Эта капитанская девчонка — лакомый кусочек! Не найдя Ланкастера и боясь потерять из виду “нового” члена экипажа, Дженкинс приготовился к бою. Кто бы мог подумать, что при таком суровом раскладе — тридцать против одного — он еще должен играть роль ангела-хранителя, оберегая эту глупую девчонку!
 Мария в нерешительности наблюдала за происходящим. Внутренний голос твердил ей, что она должна предупредить брата и людей, идущих вместе с ним, о смертельной опасности. Но тогда это будет предательством по отношению к Ланкастеру. Она понимала, что ни разум, ни чувства не хотят подчиняться ей. Одна мысль о том, что придется кого-то предать, парализовала ее. Несколько раз она была готова закричать, но мысль о Габриэле, лежащем где-то рядом в засаде, останавливала ее.
 Может быть, Мария, и решилась бы на что-нибудь, но, словно угадав ее мысли, Дженкинс по-своему распорядился сложившейся ситуацией. Вытащив из-за пояса пистолет, он стукнул Марию рукояткой по голове и, когда она упала без чувств, удовлетворенно хмыкнул. Лучше стерпеть гнев капитана за то, что он так обошелся с его девчонкой, чем позволить ей накликать на них беду.
 Не успел Дженкинс оттащить Марию подальше от места засады, как раздался ружейный залп — сидевшие на деревьях пираты разрядили свои аркебузы. Послышались крики раненых; испанцы, застигнутые врасплох, в панике заметались, ища укрытия.
 Наблюдая за тем, что происходит на дне ущелья, Габриэль внимательно вглядывался в испуганные лица солдат, стараясь разглядеть одного-единственного человека. Уверенность в том, что где-то среди этой хаотичной массы находится Диего Дельгато, только подстегивала его желание поскорее вступить в рукопашный бой. Он очень боялся, что шальная пуля стрелка может лишить его долгожданной возможности рассчитаться со своим злейшим врагом. Его губы скривились в язвительной улыбке — надо же, он молил Бога, чтобы Диего остался невредим… До тех пор пока они не сойдутся один на один…
 Наконец момент настал, и пираты во главе со своим капитаном с леденящими душу криками выскочили из засады и яростно набросились на испанцев. Они были безжалостны, сметая все и вся на своем пути, а то, что противник во много раз превосходил их числом, придавало бою особый колорит.
 В гуще сражения Габриэль был для испанцев настоящим Черным ангелом. Казалось, он был вездесущ, и везде его сабля сеяла смерть. После каждого удачного выпада, каждого смертельного удара в его голове, как припев какой-то жуткой песни, звучало одно и то же:
 "Это за Элизабет! Это за Каролину! Это за неродившегося ребенка! Это за мою несчастную семью!” И припев этот не знал конца, доводя его до исступления. Зеленые глаза горели нездоровым огнем, и на загорелом лице сверкал хищный оскал белых ровных зубов.
 Испанцы уже начали беспорядочно отступать, не в силах противостоять натиску пиратов, когда на другой стороне ущелья Габриэль наконец увидел Диего Дельгато, стоявшего с окровавленной саблей над телами поверженных врагов.
 — Дельгато! Сукин сын! Иди, я наконец прикончу тебя! — крикнул он, подбегая и останавливаясь на небольшом расстоянии от испанца…
 Глаза Диего широко раскрылись от удивления, и Габриэль ощутил наслаждение, увидев искаженное от ярости лицо врага.
 — Ланкастер! — выдохнул Диего, и его клинок поднялся навстречу англичанину.
 — Так точно! Ланкастер собственной персоной, — усмехнулся Габриэль, ловко парировав удар. — Хотя, скорее всего, я тебе известен под именем Черного ангела.
 По тому, как Диего на мгновение замер, Габриэль понял, что это имя ему знакомо.
 — Грязная английская свинья! — закричал Диего. — Меня уверяли, что ты умер! Но теперь-то уж я сам буду иметь возможность убедиться в этом. — И, взмахнув саблей, он сделал опасный выпад.
 Они не уступали друг другу ни в храбрости, ни в мастерстве владения оружием, но сознание справедливого возмездия придавало Габриэлю силы. Он несколько раз легко ранил Диего, не торопясь наносить решающий удар и давая понять противнику, что тот у него в руках.
 Мария пошевелилась и открыла глаза. Голова гудела, перед глазами плыл туман. В первый момент она даже не поняла, где находится и что происходит вокруг нее. Но мало-помалу звуки, доносившиеся с места сражения, вернули ее к действительности. Охнув, она встала и посмотрела вниз. Дно ущелья, казалось, сплошь было покрыто мертвыми телами, и Мария со страхом и ужасом начала искать Диего и Габриэля. Она увидела их у самого склона прямо перед собой.
 Падая и спотыкаясь, она бросилась вниз. Шляпа слетела у нее с головы, и длинные темные волосы развевались на бегу, руки, расцарапанные ветками, за которые она цеплялась, и порезанные травой, кровоточили. Но Мария ничего не замечала, не сводя глаз с двух дерущихся фигур. Она была уже почти у цели, когда бдительный Дженкинс, неожиданно вынырнув из кустов, схватил ее в охапку.
 Увлеченный поединком, Габриэль не слышал крика девушки и, только увидев странное выражение лица Диего, понял, что случилось что-то серьезное. Рискнув обернуться, он был поражен, увидев Марию, вырывающуюся из рук боцмана.
 Первым очнулся Диего и ловким ударом ранил англичанина в плечо. Тот отскочил и быстро отбил следующий удар, но рана, видимо, оказалась серьезной, и кровь струйкой стекала по руке. Понимая, что не сможет долго драться, Габриэль собрал все силы и заставил противника отступить, решив побыстрее закончить поединок.
 — Как она оказалась здесь? — крикнул Диего.
 — Она моя пленница, моя невольница. — Габриэль насмешливо улыбнулся, несмотря на боль, — если хочешь, моя вещь, которой я пользуюсь, когда захочу. Как тебе это нравится? Думаю, что не очень, даже совсем не нравится. До последнего дыхания тебя будет мучить и терзать мысль, что она моя!
 В пылу схватки они отошли от склона ущелья, попав в самую гущу сражения, и новая волна нападавших внезапно разъединила их. Несмотря на вес попытки, Габриэлю не удалось пробраться сквозь плотные ряды дерущихся к Диего, которого все дальше и дальше уносила волна отступающих солдат. Скоро они потеряли друг друга из виду.
 Силы постепенно оставляли Габриэля, но он с героическим упорством продолжал сражаться, не желая думать о том, что жажда мести может остаться неудовлетворенной и Диего сумеет опять избежать смерти. Неожиданный удар в висок сбил его с ног; он отлетел в сторону и упал недалеко от Дженкинса и Марии.
 Девушка рванулась к нему, но Дженкинс крепко держал ее.
 — Испанская сука! Твоя выходка может стоить капитану жизни! — в бешенстве заорал он.
 Но Мария не слышала его, она смотрела на лежащего на земле Габриэля, и в ее памяти всплыло воспоминание о трагическом дне на Эспаньоле. Слезы навернулись ей на глаза. С силой, удивившей их обоих, она вырвалась из рук Дженкинса и подбежала к Габриэлю. Упав на колени, она дрожащими пальцами прикоснулась к нему. И в этот момент поняла, как сильно она его любит! Любит с того самого дня, когда впервые увидела на борту “Санто Кристо”.
 Габриэль был бледен, на виске расплывалось безобразное лиловое пятно, руки и одежда были в крови… Кровь, казалось, была везде. Боже! Мария прижала его голову к своей груди, пытаясь рукой зажать кровоточащую рану. Боже! Не дай ему умереть! Не сейчас! Ведь я люблю его! Он не должен умереть! Не должен!




 ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
 КОРОЛЕВСКИЙ ПОДАРОК


  Ямайка, лето 1668 года 

 Глава 1

 В середине августа 1668 года Гарри Морган с триумфом вернулся в Порт-Рояль. Пираты удерживали Пуэрто-Белло в течение тридцати одного дня, регулярно собирая дань с жителей разграбленного и разрушенного города, и трюмы кораблей ломились от несметных богатств. Кроме бесчисленных рулонов шелка, кружев, всевозможных предметов роскоши, люди Моргана привезли в Порт-Рояль горы драгоценностей и золотых монет.
 Порт-Рояль ликовал — деньги хлынули в город рекой. Бордели и винные лавки сотрясались от песен и хохота пьяных пиратов; то тут, то там вспыхивали драки, доходившие порой до поножовщины. Горожане не слишком возмущались этими безобразиями — пиратские деньги вливали в артерии города новую жизнь, и в итоге выигрывали все.
 Дерзкий налет на Пуэрто-Белло, безусловно, укрепил авторитет Гарри Моргана среди пиратов, никто из капитанов больше и не помышлял претендовать на его место. Он был теперь вторым человеком на Ямайке после губернатора Модифорда, и богатые горожане, как и появившиеся на острове многочисленные плантаторы, искали его дружбы.
 "Черный ангел” стоял на якоре в тихой лагуне неподалеку от Порт-Рояля. Море здесь было глубоким, и небольшой островок Кагуа — узкая полоска песка и известняка — защищал стоящие на якоре корабли от дующих с моря ураганных ветров. Весь экипаж фрегата, за исключением вахтенных матросов, сошел на берег, и, сидя у открытого окна каюты, Мария слушала доносившиеся до нее сквозь плеск волн хриплые крики и пьяный смех. Светило яркое солнце, море было спокойным, и только в душе у Марии свирепствовала настоящая буря. Глядя на виднеющиеся вдали зеленые холмы Ямайки, она думала о том, что ждет ее впереди.
 Две вещи удивляли ее: проснувшаяся в ней любовь к человеку, о котором она не должна была даже думать, и то, что она осталась жива и невредима после всего, что с ней произошло. Холодок пробежал по спине Марии, когда она вспомнила обратный путь в Пуэрто-Белло и Зевса, несущего на руках потерявшего сознание, окровавленного Габриэля.
 Даже воспоминания, о взгляде, брошенном на нее Зевсом, было достаточно, чтобы в прогретой солнцем каюте почувствовать озноб.
 — Молись, голубка, чтобы он выжил, — бесстрастно сказал тогда Зевс. — Потому что, если он умрет, я убью тебя своими собственными руками.
 Она безропотно покорилась ему и, хотя на языке вертелись слова оправдания, благоразумно промолчала. Как могла она объяснить свои чувства, в которых ей самой было нелегко разобраться, или мотивы поступков, которых она сама не понимала? Что ей эти угрозы — если Габриэль умрет, жизнь потеряет всякий смысл, и ее собственная смерть, которой грозит Зевс, станет для нее лишь спасением. Меньше всего она сейчас думала о себе, все ее мысли были сосредоточены на Габриэле.
 Она вспоминала, как в тоске и страхе за его жизнь плелась следом за Зевсом в Пуэрто-Белло, моля Бога лишь об одном — не забирать у нее любимого; как просила Зевса позволить ей остаться с Габриэлем и как бездушно он отказал.
 — По-моему, ты сегодня уже достаточно натворила, — холодно произнес Зевс. — Будь уверена, я сам могу позаботиться о друге. Думаю, что в моих руках он будет чувствовать себя спокойнее.
 Плачущую Марию под конвоем отвели в заднее крыло дома и заперли в одной из комнат. Несмотря на усталость и голод, мысли о Габриэле не выходили у нее из головы. Что с ним сейчас? Пришел ли врач? Насколько серьезны его раны? Она мерила шагами небольшое пространство комнаты, прислушиваясь к посторонним звукам. Не направляется ли кто-нибудь к ее келье и какую новость он несет?
 Марии казалось, что прошло уже много часов, когда она неожиданно услышала приближающиеся голоса. Сердце ее замерло. Жив ли он? Может быть, эти люди идут сюда, чтобы убить ее? Она с облегчением вздохнула, когда в отворившуюся дверь вслед за Зевсом, который принес ей одежду, вошла Пилар. Она держала поднос с едой.
 — Радуйся! — сквозь зубы проговорил Зевс и бросил одежду на кровать — единственный предмет мебели, украшавший жалкое жилище. — Он будет жить! Доктор перевязал раны, и кровотечение прекратилось. Он очень слаб.., но жить будет, если не случится заражения и рана не загноится.
 Слезы радости и благодарности полились по щекам Марии.
 — Я знаю, вы не верите мне, но у меня и в мыслях не было дурного. Просто там был мой брат.., и те люди, мои соотечественники…
 Зевс внимательно посмотрел на нее.
 — Ты так заботишься о своем брате? Из рассказов Пилар я представлял себе все иначе.
 Сможет ли кто-нибудь понять ее отношение к Диего, где перемешаны любовь и ненависть? Как она может объяснить, что, несмотря на грубое и временами нетерпимое к ней отношение, он все же ей брат, ее единственный близкий родственник, и что, когда его не одолевают амбиции, он может быть заботливым и любящим? Но, глядя в недоверчивое лицо Зевса, Мария не могла вымолвить ни слова.
 — Впрочем, сейчас не имеет значения, что ты думала. Мой капитан чуть не погиб по твоей милости, и ни я, ни другие члены экипажа никогда тебе этого не простим. Именно поэтому, пока капитан не поправится, оставайся-ка лучше здесь, в этой комнате, под охраной надежных людей. Он сам потом решит, что с тобой делать. Никто, кроме меня и Пилар, не будет иметь сюда доступа. Надеюсь, ты понимаешь, что я хочу сказать? Если ты попытаешься сбежать отсюда, твоя жизнь не будет стоить и гроша. Сам Морган требует убить тебя. Твой единственный шанс выжить — делать так, как я говорю.., пока Ланкастер не встанет на ноги, Мария молча кивнула. Зевс развернулся и вышел вон. В комнате повисла тяжелая тишина, и Мария в нерешительности посмотрела на Пилар.
 — Ты тоже презираешь меня? Считаешь, что я не должна была этого делать?
 Поставив поднос на край кровати, Пилар развела руками.
 — Девочка моя, посмотри, куда тебя завело глупое высокомерие Дельгато.
 Мария молча уткнулась в грудь Пилар, и слезы потоком полились по ее бледным щекам.
 — Видишь, как все сложилось. Я почти ничем не могу тебе помочь, — говорила Пилар. — Все, что говорил Зевс, сущая правда, и эта комната — единственное безопасное место. Ни в коем случае не покидай ее без меня. — Она отстранила Марию и, пошарив за пазухой, протянула девушке маленький нож. — Мне не надо было бы этого делать. Если это откроется, меня посадят под замок вместе с тобой. Но в отличие от Зевса, который слепо верит своим людям, я не доверяю здесь никому и хочу, чтобы ты на всякий случай взяла это. Я помогу тебе, чем смогу, — продолжала Пилар, — но прошу тебя, девочка, никаких глупостей! Мы обе пленницы, и хотя я люблю этого грубияна Зевса, у меня нет никаких иллюзий на его счет. Твоя единственная надежда — выздоровление Ланкастера. И кто знает, какое наказание он определит тебе? — Она грустно посмотрела на Марию и с этими словами удалилась.
 Мария в ужасе оглядела убогую комнату. Значит, в любую минуту сюда могут ворваться головорезы Моргана и из мести убить ее! А единственный человек, который мог бы ее защитить, серьезно ранен и в тяжелом состоянии лежит где-то в доме. Он должен выздороветь! Она так хотела снова увидеть его, но ей не оставалось ничего другого, как только ждать.., и молиться.
 В эту ночь она молилась не только за Ланкастера.
 Преклонив колени, Мария лихорадочно шептала молитвы, прося Господа пощадить Диего. Она неистово молилась о том, чтобы ей больше никогда не пришлось выбирать между двумя людьми, так много значащими для нее.
 Постепенно усталость взяла свое, и она крепко уснула. Звук открывающейся двери неожиданно разбудил ее, и Мария резко вскочила в испуге; рука непроизвольно сжала рукоятку маленького ножа. Вздох облегчения вырвался из ее груди, когда на пороге она увидела Пилар.
 — Что с ним? — с тревогой спросила Мария. На лице дуэньи появилось озабоченное выражение, казалось, она не решается сказать правду.
 — У него лихорадка, девочка. Она началась около полуночи, и всю ночь мы провели около него, пытаясь облегчить его страдания.
 — Пусти меня к нему! — закричала Мария. — Я хочу помочь!
 Пилар только замотала головой.
 — Будет лучше, если ты останешься здесь. Не надо сейчас попадаться на глаза Зевсу. Боюсь, это плохо кончится для тебя.
 — Не беспокойся обо мне… — Голос Марии был полон отчаяния. — Если он умрет, я не хочу жить! Зевс просто прекратит мои страдания.
 — Ты так любишь своего англичанина? — серьезно спросила Пилар.
 — Да! — грустно улыбнулась Мария. — Еще вчера мне казалось, что этого не может быть… Если бы я только знала, я бы вела себя совсем по-другому.
 — Я думаю, у него дело пойдет на лад, — улыбнулась Пилар. — А раз так, у тебя есть шанс попробовать завоевать его сердце еще раз. Мне кажется, он неравнодушен к тебе, я бы сказала, даже больше… Но ведь вы оба ужасно упрямы и горды, чтобы признаться в этом. И, мне кажется, вы слишком много значения придаете кровной вражде, существующей между вашими семьями. Все, что случилось, — случилось много лет назад, и тех людей, кому причинили зло, давно уже нет в живых. Неужели вы хотите, чтобы эхо минувшего разрушило ваше будущее? — Пилар подошла к двери и открыла ее. — Пойду принесу что-нибудь поесть. Я смотрю, ты ничего не ела вчера вечером. А потом нагрею теплой воды, и ты сможешь помыться.
 Мария чувствовала себя гораздо увереннее после разговоров с Пилар. Приятно было сознавать, что и в этом доме есть душа, которая искренне переживает за тебя.
 Тоскливые дни сменяли друг друга, не принося никаких изменений в положение Марии. Габриэль потерял много крови, и силы слишком медленно возвращались к нему. Однажды утром Пилар вошла в комнату с широкой улыбкой на лице, и сердце Марии сильно забилось в предвкушении хороших новостей.
 — Англичанину гораздо лучше, — сказала дуэнья с порога. — Ему сегодня не понравился мясной бульон, и он швырнул в меня тарелкой, потом до хрипоты спорил с Зевсом. И вообще он отказался оставаться в постели.
 Мария радостно закружилась по комнате.
 — Когда я смогу увидеть его? — спросила она.
 — Ну, это зависит не от меня.
 Прошло три долгих дня, прежде чем в комнате Марии появился Зевс.
 — Он хочет тебя видеть, — сухо сказал он. Мария разволновалась, дурные предчувствия одолевали ее: она не боялась, что Габриэль прикажет ее убить, — он мог это сделать и раньше, — а вот сознание того, что он может оставить ее в Пуэрто-Белло, наполняло ее тревогой и страхом. Никогда больше не увидеть его было для нее равносильно смертному приговору.
 Теперь, когда угроза смерти миновала, отношение Зевса к ней стало немного мягче, во всяком случае, увидев ее испуганное лицо, он угрюмо заметил:
 — Иди смелее, он не собирается отдавать тебя матросам.
 Измученная постоянным страхом за его жизнь и охваченная новыми ощущениями, которые в ней всколыхнула любовь, Мария совершенно не была готова к тому, как встретил ее Габриэль в то утро.
 Ее привели в небольшую комнату, где она никогда раньше не бывала. Ланкастер стоял у окна, повернувшись к ней спиной, и никак не отреагировал на ее появление: то ли с увлечением наблюдал за чем-то, то ли делая это намеренно.
 Она с восхищением рассматривала его высокую фигуру: широкие плечи, крепкую спину, рельефные мышцы которой не могла скрыть тонкая ткань белой рубашки, узкие бедра, стройные ноги. Проходили минуты, а он по-прежнему не обращал на нее внимания.
 — Вы посылали за мной, сеньор? — нерешительно спросила она наконец.
 Габриэль медленно повернул голову. На какое-то мгновение Марии показалось, что в его взгляде промелькнула радость. Промелькнула и бесследно исчезла.
 — Доброе утро, сеньорита, — произнес он отчужденно-вежливым тоном. — Благодарю за то, что вы оказали мне честь и встретились со мной. Я тем более рад, что вы, я уверен, все это время молились, чтобы мастерское владение вашего брата острым клинком избавило вас наконец от необходимости лицезреть меня.
 Габриэль был очень бледен, черты лица во время болезни заострились, под глазами темнели круги, взгляд зеленых глаз был холоден и колюч. Его слова больно ранили Марию. Ее охватило чувство полной безысходности — он был уверен, что она действительно хотела его смерти, намеренно пыталась предупредить Диего об опасности, грозившей испанцам. Вспомнив, как она переживала за него, как неистово молилась за его жизнь, Мария не выдержала.
 — Ты глуп, англичанин! — сказала она, сверкнув глазами. — После того как ты столько дней продержал меня взаперти, а теперь приписываешь мне мысли и деяния, на которые считаешь меня способной, ты действительно должен почтить за счастье, что я согласилась с тобой встретиться.
 На мгновение Габриэль опешил.
 — Я не собираюсь препираться с тобой, — рявкнул он, и в глазах его появилось уже знакомое Марии выражение. — Ты забываешься. Мой тебе совет — прикуси свой длинный язык, иначе мне придется как следует наказать тебя.
 Дразнить его дальше было опасно, даже Мария понимала это. Она ничего не ответила, но, увидев ее язвительно скривившиеся губы, Габриэль проворчал:
 — Ты можешь проклинать меня в душе сколько тебе угодно, но никогда, слышишь, никогда не забывай, что я твой хозяин! Ты моя раба и благодари Бога, что я гораздо лучше отношусь к своим рабам, чем твой брат когда-то относился ко мне!
 Услышав такие слова, Мария в негодовании отвернулась. Габриэль подошел к ней, легким движением повернул к себе и, взяв за подбородок, приподнял ее лицо так, что она уже не могла избежать его взгляда.
 Холодные зеленые глаза внимательно изучали ее.
 — Ты не заслуживаешь снисхождения, — проговорил он, и в его голосе слышались злость и восхищение одновременно. — Но я не так жесток, чтобы мстить тебе. Я должен был бы по справедливости отдать тебя дю Буа и остальным; но память о сестре и жене не позволяет мне сделать это.
 При упоминании о дю Буа ужас отразился на лице Марии, и Габриэль снисходительно улыбнулся.
 — Да-да, маленькая дрянь, дю Буа. Всякий раз, когда ты вздумаешь ослушаться меня, помни, что и моему терпению приходит конец. И если ты будешь слишком несносной, я вынужден буду отдать тебя ему.
 — Что ты собираешься со мной делать? — спросила Мария так тихо, что сама почти не слышала своего голоса.
 — Боже! Какая покорность! — язвительно заметил Габриэль. — Что я собираюсь с тобой делать? Существует масса вещей, которыми я хотел бы с тобой заняться. — Его большой палец лениво гладил ее губы. Но неожиданно, как будто вспомнив что-то неприятное, он опустил руку.
 — Для начала, я собираюсь взять тебя с собой на Ямайку. Морган отдал приказ, и в конце недели мы отплываем. Ты поедешь со мной. Всю оставшуюся жизнь ты будешь моей рабой. Я отомщу тебе по-своему.
 Отчаяние и возмущение боролись в душе Марии.
 — Почему ты не потребовал выкуп? Брат хорошо заплатил бы тебе за меня. Чтобы потешить свое тщеславие, ты мог запросить непомерную сумму за мое освобождение.
 Габриэль посмотрел на нее.
 — Никогда! Ты принадлежишь мне! И только смерть Диего удовлетворит мое тщеславие!
 На этом их разговор закончился, и несколько дней спустя, не зная, радоваться ей или нет, Мария стояла на палубе “Черного ангела”, провожая глазами удаляющийся за горизонт многострадальный Пуэрто-Белло. Она с тревогой смотрела на простиравшуюся перед ней гладь океана. Что ждет ее впереди?
 К удивлению девушки, путешествие не было утомительным. Стояла хорошая погода, и общество Пилар, которая сопровождала Зевса к месту их нового обитания, скрашивало ее однообразное существование.
 Габриэль относился к ней с холодным равнодушием. Ей было велено содержать каюту в идеальном порядке. И чтобы не давать повода для недовольства, Мария натирала до блеска даже медные ручки на дверях. Она прислуживала за столом ему, Пилар и офицерам, которые обедали вместе с ним, и ей казалось, что ее унижение доставляет ему огромное удовольствие. Мария была уверена, что делает все это для того, чтобы дать ей понять, что она вещь, рабыня, с которой хозяин может поступать, как ему заблагорассудится.
 Мария спала одна в небольшой кладовой, примыкающей к каюте капитана. В стены вбили два крюка и между ними натянули гамак, он-то и служил ей постелью. Постепенно она привыкла к нему и под конец даже полюбила спать в мерно раскачивающемся гамаке.
 Габриэль быстро поправлялся, и, когда на горизонте появились очертания Ямайки, он был уже вполне бодр. От длительных прогулок по палубе на его лице опять появился бронзовый загар, движения приобрели уверенность, и по той энергии, которая забурлила в нем, все поняли, что капитан окончательно окреп.
 Прошло три дня, как они пришли на Ямайку, а Мария практически не видела Габриэля. Вместе с Морганом он отправился докладывать губернатору острова Модифорду об успешной операции и с тех пор пропадал в городе. Страдая от одиночества, она чувствовала, что воспоминания, прошлое семьи опять начинали давить на нее. Но в этот солнечный день, сидя у окна каюты и глядя на гавань Порт-Рояля, она решила отбросить все грустные мысли и думать только о будущем. Там за узкой полоской воды, отделяющей Кагуа от Ямайки, лежит остров, которому суждено до конца жизни стать ее домом. Кто знает, что ждет ее впереди?

 Глава 2

 Лениво развалившись в кресле и вытянув ноги, Габриэль Ланкастер сидел в гостиной Модифорда и тоже думал о будущем: о своем поместье “Королевский подарок”, о сахарных плантациях и о том, понравится ли Марии этот кусок земли, который с таким трудом был отвоеван у джунглей? Не покажется ли ей его хозяйство слишком отсталым, а дом убогим?
 Рассердившись на себя за эту слабость — почему его вообще должно волновать, что подумает рабыня, — Габриэль тупо уставился на пряжку собственной туфли. Он все решил и отступать не намерен: по ее вине он чуть не погиб, ее вмешательство не позволило ему использовать редкий шанс и рассчитаться со своим заклятым врагом. Он больше не позволит этой обворожительной улыбке и необыкновенным глазам сводить его с ума!
 Но решимость Габриэля исчезала каждый раз, как только он встречал Марию; глядя на нее, он моментально забывал и о неприятностях, которые она ему причинила, и о том, что она из рода Дельгато. Пальцы непроизвольно коснулись свежего шрама на щеке. “Глупец, — подумал он, — пусть это служит тебе напоминанием каждый раз, когда забудешь, с кем имеешь дело. Она такая же, как и все остальные Дельгато, и уж, конечно, ничем не отличается от своего трижды проклятого братца!"
 Габриэль не любил вспоминать последние дни пребывания в Пуэрто-Белло. Каждый раз он как бы заново ощущал боль, которую испытал, узнав о предательстве Марии. Ведь Дженкинс поймал ее, когда она бежала, чтобы присоединиться к Диего. Мысли об этом терзали его в те дни не меньше, чем боль от ран. Он не знал, что ждет их впереди и как сложится жизнь, но готов был признать, что эта девушка, разбудив в нем глубокое чувство, о возможности существования которого он и не подозревал, волновала его так, как не волновала еще ни одна женщина.
 Нахмуренные брови и суровый взгляд Габриэля привлекли внимание губернатора.
 — Дорогой Ланкастер, если вино вам не по душе, прошу, скажите об этом, и я прикажу подать другое.
 Только не сидите с таким хмурым видом.
 Обворожительная улыбка моментально осветила лицо Габриэля.
 — Прошу прощения, сэр! Должен признаться, что мои мысли были далеко отсюда. — Он сделал глоток и добавил:
 — А ваше вино, как всегда, великолепно! Сидя напротив Габриэля, сэр Томас Модифорд бросил на него насмешливый взгляд.
 — У этого парня слишком бойкий язык! Хотя на этот раз он абсолютно прав!
 До своего нынешнего поста пятидесятипятилетний сэр Томас Модифорд был губернатором острова Барбадос. Удачливый плантатор, он был вполне доволен жизнью, когда Карл II предложил ему должность губернатора Ямайки. Как верный подданный он без лишних слов упаковал вещи и вместе с семьей и слугами отбыл в гавань Порт-Рояль — это логово разбоя, которое новый губернатор искренне надеялся превратить в оплот респектабельности.
 Исполненный планов на будущее, которые должны были послужить процветанию острова и увеличению его колонии, Модифорд прибыл на остров четыре года назад, в 1664 году. Намереваясь искоренить пиратство, он решил не выдавать разрешений на каперство и не делать из Порт-Рояля надежного пристанища для пиратских судов. Он собирался учредить органы местного управления, члены которого избирались бы из числа свободных граждан острова.
 Новый губернатор привез с собой девятьсот восемьдесят семь поселенцев, которые должны были стать ядром новой колонии. Каждому из них по приезде было обещано по тридцать акров свободной земли, в это сыграло решающую роль. Люди бросили насиженные места на Барбадосе и отправились вслед за Модифордом.
 За время правления он многое сделал для того, чтобы обеспечить экономическую стабильность и порядок, жизненно необходимые для нормального существования и работы приехавших с ним людей. Модифорд был убежден, что, если разумно хозяйствовать, остров в скором времени начнет процветать. В целом он сделал для острова гораздо больше, чем все его предшественники, вместе взятые. Но в одном он потерпел неудачу — не смог избавиться от морских разбойников.
 Нет, он прилагал немало усилий, чтобы пираты забыли дорогу к острову: например, конфисковывал суда, и для устрашения пиратской братии даже приковал цепями на видном месте несколько наиболее отчаянных головорезов, оставив их умирать от голода и жажды, но все это оказалось напрасным.
 Возможно, он и добился бы успеха, если бы твердо придерживался им самим установленного порядка, но война, начавшаяся между Англией и Нидерландами в 1665 году, заставила его пересмотреть свою точку зрения. Большие и хорошо вооруженные голландские суда, бороздившие просторы Карибского моря, начали нападать на английские поселения, и Модифорд счел, что лучше иметь в своем распоряжении корабли с опытными боевыми экипажами, чем стать жертвой очередного нападения. Эта идея настолько пришлась ему по вкусу, что он даже организовал несколько вылазок на вест-индские острова, принадлежавшие Нидерландам.
 С тех пор за пиратами закрепилось право пользоваться удобной во всех отношениях гаванью Порт-Рояля. Присутствие членов берегового братства на Ямайке обеспечивало жителям острова защиту не только от голландцев, но впоследствии и от французов и испанцев. Привозимая пиратами добыча вливала в жизненно важные артерии острова новые силы и определенным образом способствовала его процветанию. Модифорд неоднократно посылал прошения королю, защищая членов братства от гнева монарха.
 Модифорд рисковал, потому что в любой момент английский парламент мог потребовать изгнания пиратов с принадлежащей короне земли. Но Лондон был далеко и не мог оградить своих подданных здесь, на Ямайке, от голландских, испанских или французских судов, которые в любую минуту могли появиться у берегов острова. С изгнанием пиратов возникала еще одна проблема — купцы покидали Ямайку: без товаров, которые пираты привозили в качестве добычи, им нечего было делать на острове. Так что Модифорду не оставалось ничего другого, как сохранять с пиратами дружеские отношения, предоставив в их распоряжение гавань Порт-Рояля.
 Решив успокоить монарха, настаивающего на изгнании пиратов с острова, местное собрание под предводительством сэра Модифорда даже составило петицию на имя короля, в которой отстаивало необходимость не только присутствия пиратов на острове, но и поощрения их деятельности. С их помощью, указывалось в документе, остров пополнит свои запасы серебра, золота, древесины, шкур, индиго и других товаров, которые привлекут торговцев из Вест-Индии на Ямайку. Увеличится торговля живым товаром. И все это будет способствовать появлению на острове новых и новых поселенцев. При этом, говорилось в послании, пираты несут еще и сторожевую службу, охраняя остров от набегов испанцев, которые требуют возвращения Ямайки испанской короне. Кроме того, чем больше добычи будут привозить пираты, тем больше будет пополняться казна как самого короля, так и его брата, герцога Йоркского.
 Несмотря на то что в Лондоне много шумели и возмущались по поводу присутствия пиратов в королевских владениях, в действительности никто ничего не предпринимал, чтобы хоть как-то изменить ситуацию. Именно поэтому Гарри Моргану всегда оказывался самый теплый прием в доме сэра Томаса Модифорда, а морской разбойник по прозвищу Черный ангел мог себе позволить вальяжно развалиться в кресле в присутствии самого губернатора.
 Но не только причастность к береговому братству позволяла Габриэлю быть частым гостем в доме губернатора, немаловажную роль здесь играло и его давнее знакомство с королем и то, что его владения очень быстро превращались в образцовое хозяйство, а сам он числился среди первых плантаторов острова. Он был одновременно представителем двух лагерей, правящих островом, и Модифорда очень устраивало такое сочетание.
 Сообщение о том, что Габриэль покидает береговое братство, немного расстроило губернатора. Правда, Ланкастер принадлежал к тому типу людей, которых губернатор всегда старался привлечь на остров, — знатного происхождения, образованных, стремящихся укротить дикие джунгли и превратить их в плодородные земли. Пиратов на острове было более чем достаточно, и Модифорд это прекрасно понимал, а вот таких землевладельцев, как Ланкастер, здесь насчитывались единицы. И как ни печально было губернатору терять надежного человека среди берегового братства, он был рад приобрести в лице Ланкастера еще одного добропорядочного плантатора.
 Но, как полагал Модифорд, в будущей мирной жизни Ланкастера могло быть одно небольшое неудобство.
 — Мне кажется, тебе придется столкнуться с неприятностями из-за этой девочки, — произнес он задумчиво.
 — Почему? — спросил Габриэль настороженно.
 Модифорд кряхтел, устраивая поудобнее в кресле свое тучное тело.
 — Во-первых, потому что она испанка, а во-вторых, ее брат обладает некоторой властью при испанском дворе. Если бы она была безродной девчонкой, не о чем было бы беспокоиться. Но ее происхождение будут вспоминать при каждой новой стычке с испанцами…
 Габриэлю не надо было объяснять, о чем идет речь.
 Англия и Испания вот уже на протяжении почти ста лет с небольшими перерывами пребывали в состоянии войны, и отношения двух стран зависели от того, какие ветры дули при английском или испанском дворе. Никто не знал, чего ждать завтра — возобладает мир или военные действия, объявленные или необъявленные, начнутся опять. Положение в Карибском бассейне было и того сложнее — новости об изменениях в политическом курсе стран доходили сюда с опозданием в несколько месяцев, поэтому губернатор, одобряя пиратские вылазки против испанцев, никогда не мог быть уверен, действует ли он в русле последних политических веяний при дворе или вопреки им.
 Габриэлю было все равно, какие политические страсти бушуют по другую сторону океана, и он никак не мог понять, почему происхождение Марии Дельгато должно волновать окружающих. Он сам был в плену, и никто не интересовался там его происхождением, к тому же он по праву мог назвать короля своим другом.
 — Кто она и откуда, не имеет значения, — сказал он хмуро. — Она — часть моей добычи, и даже сам король не вправе требовать, чтобы я отпустил ее. Она моя пленница!
 — Хорошо, хорошо, мой друг, — торопливо заговорил Модифорд, — я просто имел в виду, что вполне можно договориться о ее выкупе. Это было бы совсем не так плохо.
 — Вы не забыли, о ком идет речь? — резко спросил Габриэль.
 — Нет, конечно, — ответил Модифорд. — Просто отношения между Англией и Испанией настолько нестабильны, что мне бы не хотелось нарушить это шаткое равновесие каким-нибудь неосторожным поступком с нашей стороны. — Он внимательно посмотрел на высокого загорелого капитана “Черного ангела”, сидящего напротив него. По рассказам Гарри Моргана он знал о необъяснимом и странном поведении обычно сдержанного Ланкастера в таверне Пуэрто-Белло, а теперешний разговор окончательно убедил Модифорда в явном нежелании Габриэля освободить Марию Дельгато. Губернатор задумался.
 — Мне кажется, если обстоятельства изменятся в худшую сторону, вы можете жениться на ней. В конце концов никто не может требовать разлуки мужа с женой, — сказал Модифорд после небольшой паузы.
 Габриэль подскочил, как ужаленный, зеленые глаза засверкали гневом.
 — Вы сошли с ума! Жениться на Марии Дельгато? Да я скорее проведу остаток своих дней в яме с ядовитыми тварями! — Он резко встал и, низко поклонившись губернатору, добавил:
 — Благодарю вас, сэр. Визит был очень поучительным. В следующий раз, когда я буду в Порт-Рояле, непременно навещу вас. А пока, если я вам понадоблюсь, вы всегда сможете найти меня в моем поместье “Королевский подарок”.
 Он еще раз поклонился и вышел из комнаты.
 Опешив от такого поворота дела, Модифорд в растерянности встал с кресла и подошел к дверям увитого виноградом балкона. Стоя за плотной завесой виноградных листьев, он с интересом наблюдал за Габриэлем. Судя по походке и нервным движениям, капитан был все еще зол. Губернатор тяжело вздохнул. Кто бы мог подумать, что обычно спокойный и уравновешенный Ланкастер так воспримет достаточно безобидное замечание. Во всем, что касалось Марии Дельгато, следовало быть очень осторожным. Проводив взглядом удалявшегося Габриэля, губернатор решил, что надо бы рассказать об этой сцене Моргану, она, несомненно, позабавит его.
 Габриэль вскочил на лошадь и пустил ее в галоп. Разговор с Модифордом испортил ему настроение. Он и так понимал, что постоянно действует вопреки здравому смыслу, а тут еще губернатор со своим предложением. С самого начала все шло совсем не так, как должно было быть. Вместо того чтобы быть жестким и последовательным, он вел себя, как влюбленный сопливый юнец. Даже после того, как благодаря сноровке и быстрым действиям Дженкинса он чудом избежал гибели, Габриэль продолжал удивлять своими поступками не только самого себя, но и окружающих. По законам братства Марию следовало убить или отдать дю Буа, а он вместо этого взял ее с собой на Ямайку. Это не губернатор сошел с ума, это он потерял рассудок! Она околдовала его, и он ничего не хочет знать, ничего не хочет помнить, кроме ее сладостных поцелуев и обольстительного тела. О том, чтобы оставить ее в Пуэрто-Белло или отдать пиратам, не могло быть и речи. Габриэль отметал эти мысли еще до того, как успевал их сформулировать. Он приходил в ярость, едва представив, что к ней может прикоснуться рука другого мужчины Стараясь быть последовательным, он то и дело давал Марии всякие мелкие, а порой и оскорбительные для нее поручения. Но и это не приносило ему желаемого удовлетворения. Вид девушки, ползающей на коленях и сдирающей половицы, раздражал его. Ему так хотелось подойти к ней, отбросить это ненавистное ведро и, подняв ее с колен, нежно взять на руки. Наблюдая, как быстро мелькает ее маленькая фигурка, подавая на стол его офицерам, Габриэль еле сдерживался. Стыд мешал ему чувствовать себя свободно. Ему бы следовало запретить ей, бросить все это, но проклятая гордыня не позволяла ему сделать решительный шаг.
 Ночами тело горело и томилось от желания обладать ею, а днем при виде Марии кровь ударяла ему в голову, и руки непроизвольно тянулись к ней. Только невероятным усилием воли Габриэль заставлял себя держаться в установленных им же самим рамках. Он больше не боялся признаваться себе, что эта девушка зажгла в его сердце ненасытный огонь. Ему хотелось постоянно чувствовать присутствие Марии, знать, что в любой момент можно протянуть руку и коснуться ее, обнять, поцеловать погрузиться в омут наслаждений, обладая этим маленьким и хрупким созданием.
 Хотя он понимал, что все, о чем он думал, было правдой, подобные мысли злили его сверх всякой меры, и, выругавшись про себя, Габриэль резко остановил лошадь у дверей небольшой лавки, но слезать не торопился. Придя в себя после быстрой езды и постоянно мучавших его мыслей о Марии Дельгато, он почувствовал, что немного успокоился, спешился и, привязав лошадь к дереву, уверенно открыл двери лавки. Это была швейная мастерская, куда он уже заглядывал. Навстречу ему вышла маленькая женщина средних лет с колючими черными глазками и пучком черных волос, уродовавшим ее и без того не очень привлекательное лицо.
 — Месье, — игриво воскликнула она, — вы появились именно тогда, когда я уже почти отчаялась, решив, что вы забыли свою Сюзетту. — Явный французский акцент выдавал ее происхождение.
 Габриэль улыбнулся и, обняв хозяйку за тонкую талию, звонко поцеловал ее.
 — Ах, дорогая Сюзетта, как же ты ненасытна! Разве не заезжал я сюда два дня назад? И разве не признался я тебе, что ты единственная женщина, кому принадлежит мое сердце?
 Высвободившись из его объятий, Сюзетта насмешливо посмотрела на Габриэля.
 — Месье, я, конечно, уже немолода, но с головой у меня все в порядке. Ваше сердце не для простой женщины вроде меня. Такой, как я, не удастся завоевать его. — И, погрозив ему пальчиком, она добавила полусерьезно-полушутя:
 — Но однажды.., однажды, когда вы меньше всего будете этого ожидать… — она невесело улыбнулась, — вот тогда-то пара прекрасных глаз безвозвратно возьмет в плен ваше холодное сердце. И я, Сюзетта Тессье, обещаю вам это.
 Веселое расположение духа Габриэля моментально испарилось.
 — Мне уже говорили, что у меня нет сердца, — сказал он беспечно, — как же я могу потерять то, чего нет. — И чтобы избежать дальнейших разговоров на эту тему, он перешел к делу.
 — Платья, которые я заказывал, готовы? Сюзетта посмотрела на него с нескрываемым удивлением.
 — Да, месье, готовы. Но для кого вы заказали такие безвкусные платья? Одевать ваших женщин всегда было для нас большим удовольствием, а эти платья… Мой Бог! Они годятся разве что слугам!
 — Вот именно! — ответил Габриэль, помрачнев. — Не могли бы мы сразу рассчитаться?
 Через несколько минут он покинул мастерскую со свертком под мышкой.
 Поставив лошадь в конюшню, которой он пользовался, приезжая в Порт-Рояль, Габриэль вернулся на фрегат. Увидев одного из своих людей, бесцельно слоняющегося по верхней палубе, он крикнул:
 — Гудвин! Я приказал своему кучеру подогнать экипаж к причалу. Дай мне знать, когда он появится. Я буду у себя.
 Гудвин с готовностью кивнул головой, и Габриэль направился к себе, размышляя о том, как Мария воспримет его новый “подарок”.
 Мария стояла у окна, задумчиво глядя на лагуну; мысли ее были далеко, она, видимо, не слышала, как он вошел, и вздрогнула от неожиданности, когда Габриэль с шумом хлопнул дверью.
 Решительным шагом он подошел к стоящему посреди комнаты большому дубовому столу и небрежно бросил на него сверток с одеждой.
 — Ваш новый гардероб, миледи, — сказал он с насмешкой. — Я решил позволить вам придерживаться высоких принципов и не буду больше заставлять носить краденую одежду. Я надеюсь, эти платья понравятся вам, и ваша совесть отныне будет спокойна — за них заплачено.
 Пытаясь успокоить сильно забившееся при виде Габриэля сердце, Мария взглянула на скромный сверток на столе. Его насмешливый тон больно задел ее, и, словно принимая вызов, она ответила ему:
 — Заплачено! Монетами, заработанными на страданиях невинных испанцев.
 Лицо его мгновенно перекосилось от ярости и злобы; он подскочил к ней и грубо схватил за руку.
 — Невинные испанцы! — выкрикнул Габриэль ей в лицо. — Рассказать тебе о твоих невинных испанцах? Я не буду напоминать о том, что сделал твой брат со мной и моей семьей. Я лучше расскажу тебе о Дженкинсе, который собственными глазами видел, как испанцы живьем сожгли его отца и брата в Мадриде только потому, что они были английскими протестантами, имевшими несчастье оказаться на корабле, захваченном твоими соотечественниками. — С каждым словом он все больнее сжимал ее руку. — А может быть, тебе показать шрамы, которые украшают самого Дженкинса? Постоянное напоминание о нежном отношении к нему святой инквизиции! Есть у меня еще один друг — Томас Кливер, у которого банда напавших на селение испанских ублюдков истребила всю семью. У него на глазах зарезали жену, а младенца поджарили на вертеле. Я мог бы продолжить дальше, но имей в виду, что половина членов берегового братства прибилась к нам, спасаясь от бесчеловечного отношения и жестокости твоих соотечественников. Эти пираты были добропорядочными англичанами, пока их пути не пересеклись с твоими соплеменниками. — Он с презрением отпустил ее руку. — Я запрещаю тебе, — процедил он сквозь зубы, — я запрещаю тебе говорить со мной о невинных испанцах!
 Мария не знала, что ему ответить. Да и возразить ей было нечего. Она сама была свидетельницей печальной судьбы “Ворона” и его пассажиров и знала, что все, о чем сейчас говорил Габриэль, было правдой. Стыд и отчаяние мучили ее: злодеяния, совершенные обеими сторонами, лежали между ними как глубокая черная пропасть.
 Резкий стук в дверь оборвал повисшую в комнате зловещую тишину.
 — Да! В чем дело? — крикнул Габриэль, не сводя с Марии напряженного взгляда.
 — Ваш экипаж прибыл, капитан, и я приказал спустить для вас шлюпку.
 — Спасибо, Гудвин, — сказал Габриэль и, повернувшись к Марии, добавил более холодным тоном:
 — Боюсь, что тебе придется подождать с примеркой. — Ироничная улыбка скривила его губы. — Надеюсь, что еще несколько часов, которые ты проведешь в опостылевших тебе шелках и кружевах, не нанесут большого ущерба твоей щепетильности.
 Он протянул руку, взял со стола сверток, который швырнул туда всего несколько минут назад, потом подошел к Марии и, взяв ее за руку, насмешливо сказал:
 — Пойдемте, миледи, наш экипаж ждет нас! От испуга она еле доплелась до двери, но, когда они вышли из каюты, не вытерпела и спросила:
 — Куда мы едем?
 — Мне, видимо, придется научить тебя подобающим твоему новому положению манерам. Первая заповедь раба — никогда не задавай вопросов и никогда не жалуйся!
 Глаза Марии сверкнули гневом.
 — Простите меня, добрый хозяин, я недавно стала рабой и многого еще не знаю.
 — Вот теперь ты говоришь правильно. На этот раз я тебя прощаю и даже скажу, куда мы направляемся. Мы едем в “Королевский подарок”, мое поместье и твое новое место жительства.

 Глава 3

 Несколько часов, проведенных в дороге, показались Марии самыми неприятными и напряженными за последнее время. Во время пути у нее не было возможности собраться с духом и в одиночестве поразмыслить над тем, что ожидало ее впереди, — Габриэль ехал вместе с ней. Полуприкрыв глаза, он небрежно развалился на сиденье напротив Марии, и его длинное тело легко раскачивалось в такт движению кареты. Он молчал, и это молчание и явное безразличие к ее присутствию раздражали Марию почти так же, как и его агрессивное поведение.
 Экипаж был чудесный: удобный, просторный, с прекрасными рессорами, обитый изнутри серым бархатом. А вот дорога, если ее вообще можно было так назвать, оставляла желать много лучшего.
 Это была обычная пыльная тропа, петлявшая в густых зарослях тропического леса, который, казалось, вот-вот поглотит эту единственную нить, связывавшую Порт-Рояль с поместьем, куда они направлялись. Огромные листья низкорослых пальм и банановых деревьев нависали над дорогой, кое-где среди буйной зелени поднимались высокие тонкие стволы кокосовых пальм; то тут то там виднелись огромные кусты гигантских папоротников и дикорастущие апельсиновые деревья, сладкий аромат которых разносился далеко вокруг. Время от времени стаи испуганных маленьких разноцветных птичек с шумом взлетали ввысь, а обезьяны громко и раздраженно кричали вслед экипажу, цокотом копыт и стуком колес нарушившему тишину леса. Все это живо напоминало Марии Эспаньолу. Она погрузилась в приятные воспоминания, и это немного отвлекло ее. Но постоянная тряска и ужасная духота в карете утомили ее, а струйки пота, непрестанно стекающие по груди и спине, раздражали ее сверх всякой меры. К тому же ее угнетало безразлично-молчаливое присутствие Габриэля. Ну почему он так безучастен? Ей казалось, что она была бы рада любому саркастическому замечанию, только бы он нарушил это тягостное молчание.
 Они ехали по направлению к видневшимся вдали зеленым холмам, среди которых и лежало поместье Ланкастера. Дорога все время плавно шла вверх, и чем выше они поднимались, тем меньше чувствовалась влажность, и жара уже не казалась такой невыносимой. Поднявшись на вершину одного из холмов, они увидели внизу чудесную долину, сплошь покрытую полями сахарного тростника. У Марии перехватило дыхание — как это все было похоже на родную Эспаньолу! Ей вдруг страшно захотелось добраться до его дома и увидеть наконец, какой он — дом Габриэля Ланкастера!
 Забыв о том, что привело ее сюда, Мария повернулась к Габриэлю, глаза ее горели.
 — Вся эта чудесная земля твоя? — с интересом спросила она. — Здесь мы будем жить? А где твой дом?
 Он виден отсюда?
 Габриэль немного опешил от удивления, но в его глазах засветилась радость.
 — Да, вся земля, что ты видишь внизу, принадлежит мне. Вся долина от склона до склона — это земля Ланкастеров. И конечно, ты можешь увидеть отсюда дом. — Наклонившись к окну, он показал рукой. — Видишь? Вон там на холме и находится “Королевский подарок”.
 Было видно, что он очень горд, и по взгляду, каким Габриэль смотрел на долину и холмы вокруг, Мария сразу поняла, что он любит эту землю. Он совершенно не походил на Диего, для которого земля представляла интерес только как средство наживы. И это сравнение разозлило Марию. “Ланкастеру не надо прилагать много усилий, чтобы получить все это, — подумала Мария, — когда есть столько богатых испанских галеонов и беззащитных испанских городов, вроде Пуэрто-Белло, которые можно безбоязненно грабить”. Ее хорошее настроение сразу улетучилось.
 — Сколько же испанских кораблей тебе пришлось ограбить, чтобы купить эту прекрасную плантацию? И сколько испанцев должны были проститься с жизнью, чтобы ты нажил такое богатство? — спросила Мария воинственно.
 Габриэль оцепенел, взгляд его стал холодным и колючим.
 — Эта земля — дар английского монарха. Что до моего богатства, то я имел более чем достаточно, пока твой брат не лишил меня не только моего состояния, но жены, сестры и свободы. И если я возместил утраченное, грабя тех, кто обобрал меня, я не вижу в этом ничего такого, чего бы следовало стыдиться. Никакое золото не возместит мне потерю семьи!
 Мария не ожидала такого поворота в разговоре, хотя понимала, что сама спровоцировала Габриэля своим неуместным замечанием. Не зная, как отреагировать на его вспышку, она промолчала. Они спустились с холма и вскоре выехали на хорошо утрамбованную дорогу, которая петляла среди густых посадок сахарного тростника, затем опять стали подниматься в гору. Мария с нетерпением ждала появления усадьбы.
 Дорога описала небольшую дугу, и неожиданно из-за поворота на вершине холма показался дом; прямо перед ним у подножия холма простирались плантации, которые хорошо просматривались сверху. Около дома не было никаких построек, и земля вокруг него была, как и положено, расчищена на расстояние мушкетного выстрела. Сперва дом произвел на Марию гнетущее впечатление. На Эспаньоле она привыкла к большим изящным постройкам, а дом Ланкастера больше напоминал средневековую крепость.
 Построенный исключительно из камня, дом пугал ее своим величественным видом. Но чем больше она смотрела на мощные каменные стены, зубчатую крышу с бойницами, окна, скорее походившие на амбразуры, тем больше он нравился ей. Он был похож на старинный замок, неожиданно возникший среди дикой тропической природы.
 Подъезжая к дому, Мария обратила внимание, что кто-то пытался смягчить суровое впечатление, производимое сооружением, — около дома были посажены несколько розовых кустов, и стебли похожего на гигантский плющ растения обвивали колонны далеко выступающего портика. Лошади остановились у широких ступеней, и, выйдя из кареты, Мария еще раз взглянула на возвышающееся перед ней величественное здание, подумав, а может быть, почувствовав, что этот дом осенен знаком вечности и благодати.
 — В нем нет легкости и изящества Каса де ла Палома, оттого что он строился без женского участия, — проговорил Габриэль, — но он строился с таким расчетом, чтобы мог выдержать атаки испанцев или взбунтовавшихся рабов. Это единственное поместье в округе. Кроме Зевса и Пилар на много миль вокруг нет ни одной живой души.
 — Он мне нравится! — тихо произнесла Мария и увидела, как при этих словах просияло лицо Габриэля.
 Между ними возникло странное чувство гармонии, когда они поднимались по ступеням. Габриэль заботливо поддерживал Марию за локоть и, склонившись к ней, беззаботно рассказывал, что, когда на Ямайке поселится больше плантаторов и остров уже не будет таким пустынным, перед домом можно будет посадить кусты и деревья, чтобы как-то скрасить суровость и уединенность этого сооружения. Марии показалось, что, несмотря на их отношения, ему небезразлично ее мнение, что по какой-то непонятной причине ему очень хочется, чтобы дом ей понравился.
 Массивные двойные двери распахнулись перед ними, как только они приблизились к ним, и худой пожилой человек в черно-белой ливрее вышел им навстречу, глаза его радостно светились.
 — Сэр, — закричал он, — это замечательно, что вы приехали! Миссис Сэттерли как раз в эту минуту занята на кухне, она готовит ваши любимые кушанья — тушеную баранину, приправленную карри, и рис с шафраном. Еще она испекла ваш любимый торт с крыжовником.
 — Я тоже рад видеть тебя, Сэттерли. В море я часто думал о том, как хорошо было бы вернуться сюда, и можешь быть уверен, частенько вспоминал кулинарное искусство твоей жены. Ну а теперь, когда я решил оставить морские дела и поселиться здесь, надеюсь, вам не очень надоест мое постоянное присутствие.
 — Надоест?! — воскликнул дворецкий. — Мы соскучились без вас, сэр!
 — Мне повезло, что ты, миссис Сэттерли и Ричард согласились поселиться со мной в этом поместье, — сказал Габриэль слегка смутившись.
 — Сэттерли всегда служили Ланкастерам! — гордо вытянувшись, сказал дворецкий.
 — Да, так было всегда, — кивнул Габриэль и, посмотрев вокруг, спросил:
 — А где же Ричард? Я думал, он выйдет поприветствовать меня.
 — Так бы и было, сэр, если бы одной из кобыл не пришло время жеребиться. Там требуется его помощь.
 Ричард придет, как только все закончится.
 Во время разговора Сэттерли все время посматривал на Марию и, не в силах больше сдерживать любопытство, спросил:
 — А это та самая леди, о которой вы писали нам?
 — Да, это Мария Дельгато. Она будет здесь.., моей невольницей.
 Сэттерли был уже немолод; он и его семья прошли через те же лишения, что и Ланкастеры, сопровождая своих господ в годы их добровольного изгнания. Они приехали на Ямайку вместе с Ланкастерами. Когда сэр Уильям и Габриэль отправились в то злополучное путешествие, которое стало причиной гибели старшего Ланкастера, Сэттерли, его жена Нелли и их сын Ричард остались на Ямайке, охраняя владения Ланкастеров. Они были преданными людьми — поколения Сэттерли верой и правдой служили поколениям Ланкастеров, — и не было такого, чего бы одна семья не знала о другой.
 — Ваша невольница! — удивленно воскликнул дворецкий. — Эта милая молодая леди ваша невольница? — с негодованием повторил он.
 — Эта милая молодая леди, — сухо сказал Габриэль, — если ты, конечно, не забыл, носит имя Дельгато. Она дочь дона Педро. — Он коснулся шрама на щеке. — : И пусть тебя не обманывает ее беззащитная внешность — она вполне может постоять за себя, и этот шрам свидетельство тому.
 — Может быть, все, что вы говорите, сэр, чистая правда, но я думаю, что нельзя обвинять эту молодую леди в том, что сделал ее отец! А что касается остального.., простите меня, сэр, но, вполне вероятно, вы заслужили это.
 Мария смущенно улыбнулась своему неожиданному защитнику, и старик улыбнулся ей в ответ, твердо сказав:
 — Она, должно быть, устала после дороги. Я провожу ее в розовые покои, а потом немедленно займусь вами, сэр.
 Габриэль нахмурился. Ему не понравилось, как отнесся к приезду Марии самый преданный из его слуг.
 — Она не гость в этом доме! С ней надо обращаться, как с обычной невольницей. Отведи ее к Нелл, пусть помогает ей на кухне.
 Притворившись, что плохо слышит, Сэттерли еще раз улыбнулся Марии и пробурчал:
 — Пойдемте со мной, госпожа. Вы почувствуете .себя намного лучше после небольшого отдыха.
 Габриэль растерянно смотрел им вслед, не понимая, как реагировать на то, что произошло, и стоит ли сердиться на слугу, намеренно пропустившего его приказание мимо ушей. Он с трудом представлял себе Марию рабыней, но будет еще труднее, если и другие обитатели дома отнесутся к ней так же, как Сэттерли. И, покачав головой, он нехотя двинулся следом за ними.
 Доброе отношение дворецкого приободрило Марию, и с легким сердцем она направилась за пожилым слугой, который неторопливым шагом пересекал просторный холл. Она с любопытством смотрела по сторонам, ей не терпелось узнать, как живет человек, построивший дом посреди тропического леса.
 Комнат в доме было немного, но все они просторные, с высокими потолками, всюду витал приятный запах кедра, из которого были сделаны массивные потолочные балки. Стены отделаны панелями красного дерева и украшены гобеленами чудесной работы, придававшими дому особый уют и изящество. Пол в каждой комнате был покрыт восточными коврами, которых в доме оказалось великое множество, а к стенам крепились бронзовые канделябры с толстыми цвета слоновой кости свечами. Проходя вслед за Сэттерли через анфиладу комнат первого этажа, Мария отмечала и дорогую удобную мебель, и богатую разноцветную обивку. В одной из комнат на стене она увидела большой портрет мужчины и женщины, и ей захотелось рассмотреть их получше, но Сэттерли уже вышел из комнаты через другую дверь и направлялся к лестнице, широкие ступени которой вели на второй этаж.
 Поднявшись наверх, Мария оказалась в просторном холле, куда выходило несколько дверей.
 — Я уверен, что вам здесь понравится, мисс, — сказал Сэттерли, останавливаясь у одной из них, и, улыбнувшись; широким жестом распахнул ее. — Я вас пока оставлю и пойду посмотрю, не приготовила ли миссис Сэттерли что-нибудь перекусить. Немного фруктов и лимонада?
 — Да! Это было бы замечательно! Спасибо! — улыбнулась Мария; с ней давно уже никто не был так предупредителен. — Вы так добры ко мне, мистер Сэттерли!
 — Я делаю это с удовольствием, мисс! Я надеюсь, что пребывание в этом доме будет для вас приятным!
 Подходя к комнате, Габриэль слышал последние слова, сказанные дворецким, и они разозлили его. Его жена погибла из-за Диего Дельгато, какой-нибудь “невинный” испанец изнасиловал, а может быть, и убил его сестру. Неужели он не может заставить себя быть жестким и решительным?
 — Ей ничего не потребуется. Я сейчас отправлю ее на кухню, — тихо, но четко, произнес Габриэль.
 Сэттерли хотел бы сделать вид, что недослышал, но, взглянув в лицо Габриэля, понял, что настал момент, когда больше не следует испытывать терпение хозяина. С удрученным видом он повернулся и пошел прочь. “Что скажет на это миссис Сэттерли”, — думал он, спускаясь по лестнице.
 Мария не видела, как подошел Габриэль, не слышала того, что он говорил дворецкому, — она была поглощена тем, что увидела. В этой просторной элегантной комнате все было сделано с большим вкусом, каждый предмет дышал любовью, с которой был выбран: и ковры из белой и розовой шерсти, и резные шкафчики из сандалового дерева, и изящный туалетный столик. Диванчики были обиты темно-розовым бархатом, такого же цвета были и подушки, лежащие на них, покрывало на чудесной кровати тоже было розового цвета.
 Тяжело вздохнув, Мария еще раз оглядела комнату, не замечая стоящего в дверях Ланкастера. Нет, никогда ей не спать на такой кровати! Как же ей здесь нравилось! Жаль, что она была не той, для кого все это предназначалось.
 — Тебе тут нравится? — спросил Габриэль. При звуке его голоса Мария вздрогнула от неожиданности и обернулась. Габриэль стоял в дверях, держа в руке сверток, который привез из Порт-Рояля.
 — Красивая комната, — с восхищением произнесла Мария, стараясь голосом не выдать внутреннего напряжения. — Намного богаче и элегантнее, чем я ожидала.
 — А что, только испанцы знают толк в вещах и способны ценить красоту?
 — Но ты же сам сказал, что твое поместье стоит на границе джунглей. Я уверена, что в этих местах найдется мало домов, обставленных с таким же изяществом, как этот. Да и вряд ли кто-нибудь из пиратов может позволить себе иметь такой дом.
 — Но это только потому, что они спускают все свои деньги в винных лавках и борделях и никогда не думают о будущем.
 — А ты, значит, думал о будущем?
 Габриэль неопределенно пожал плечами.
 — Да нет, пожалуй, и я не думал о будущем. Я строил этот дом, обставлял его, осваивал новые земли только для того, чтобы выполнить завет отца. Он очень хотел, чтобы здесь был наш дом. Я в долгу перед его памятью. Это как завещание мне и… Каролине.
 — Ну а как насчет твоего будущего? Ты мечтаешь о чем-нибудь? — нерешительно спросила Мария.
 — Мечты? Мои мечты умерли в тот день, когда “Санто Кристо” напал на “Ворона”! — мрачно произнес Габриэль. — А знаешь ли ты, что моя жена ждала ребенка? Что вместе с ней умер мой наследник и погибли все мои надежды на будущее?
 При этих словах Мария вздрогнула, как от удара. Как все это жестоко и бессмысленно! Так много потерять в один день… Сердце ее сжалось от сострадания. Ей захотелось пожалеть его, рассказать о чувстве вины, которое мучило ее с того самого дня, когда она впервые увидела его и Каролину… Ей так хотелось прикоснуться к нему, утешить.., но она не умела выразить свои переживания.
 Габриэль внимательно посмотрел на притихшую вдруг Марию, взгляд ее говорил лучше всяких слов.
 — Есть многое, что я хотел бы иметь в этой жизни, но только не жалость таких, как ты! — И, схватив девушку за руку, он вытолкнул ее из комнаты. — Я не позволю тебе пачкать комнату моей сестры, которую я все еще надеюсь отыскать! Ты рабыня, и с тобой будут обращаться соответственно твоему положению!
 Он шагал так быстро, что Мария еле успевала за ним. Миновав две двери, Габриэль остановился у третьей и, распахнув ее ногой, грубо втащил за собой слабо упиравшуюся Марию. Судя по тяжелой и массивной мебели, это была его спальня. Чувствовалось, что он настроен решительно, но, обернувшись к ней и увидев ее прекрасные испуганные глаза, Габриэль понял, что никогда не сможет привести в исполнение ни один из своих мстительных планов. Ему стоило только взглянуть на нее, как он тут же терял над собой контроль; он уже думал не о мщении, а о том, как чудесно было бы обнять ее, прижать к груди, ощутить сладость ее нежных и чувственных губ. Страстное и сильное желание обожгло его.
 Мария, почувствовав, что его намерения изменились, нерешительно посмотрела на него, и от теплого, дышащего нежностью взгляда у нее перехватило дыхание.
 — Сеньор? Вы что-то хотите? — спросила она прерывающимся голосом.
 Габриэль молча снял камзол и, не отрывая взгляда от ее губ, отбросил его в сторону, пальцы начали нервно расстегивать ворот рубашки.
 — Хочу? — повторил он вопрос. — Конечно же! Я хочу тебя.., и сейчас же!
 Скинув рубашку, он протянул к ней руки, и Мария была не в силах противиться ему. А когда он приник к ее губам, дурманящее, сводящее с ума желание захлестнуло и Марию. Не прерывая поцелуя, Габриэль подхватил ее на руки и осторожно понес к кровати, бережно опустив на шелковое покрывало.
 Быстро расставшись с остатками одежды, он стал раздевать Марию, стараясь побыстрее освободить ее тело от шелка и кружев. Движения его были лихорадочны, как будто он больше не мог ждать ни минуты.
 Мария, не стесняясь, отвечала ему жаркими поцелуями. За эти минуты, наполненные страстью, она готова была забыть обо всех невзгодах, прошлых и будущих. Он разбудил в ней чувственность, научил получать наслаждение, и она горела страстным желанием вновь погрузиться в эту пучину экстаза. Любовь к нему, которую она так тщательно скрывала, заполнила ее без остатка и рвалась наружу. Габриэль был как одержимый: казалось, он не может насытиться ею, его руки и губы не могли оторваться от ее тела. Сладострастный стон вырвался из уст обоих, когда тела их соединились. Они, как безумные, бросились в этот омут наслаждений после долгих недель воздержания.
 Потом они долго лежали молча, тесно прижавшись друг к другу, боясь нарушить эту неожиданную чувственную гармонию.
 Габриэль с удивлением посмотрел на Марию. — Почему, как только ты появляешься, мои мысли начинают путаться? Твой отец убил моего, твой брат безжалостно разрушил мою жизнь, Дельгато и Ланкастеры из поколения в поколение были непримиримыми врагами, а я с тобой… — Голос его дрогнул, и взгляд остановился на ее груди, которая касалась его тела. Он, как завороженный, смотрел на коралловые бугорки сосков. — Я теряю разум в твоем присутствии, — сказал он хрипло. — Вместо того, чтобы мстить, я думаю только о наслаждении, которое мне сулит твое тело, и стыжусь своих чувств. Страсть к тебе — это измена всему, что мне дорого. Это насмешка над клятвой, которую я себе дал. — Он неожиданно замолчал, как будто осознав, какое оружие против себя он столь опрометчиво ей дал.
 Отшатнувшись от нее, он резко встал с постели, и Мария чуть не заплакала от обиды. Его слова наполнили ее душу радостью и болью — радостью, потому что он выразил словами то, что существовало между ними, а болью, потому что находил их отношения постыдными и сводил их к чувственной страсти. Может быть, для него это так и было, но только не для нее.
 Габриэль быстро оделся и, оглянувшись на Марию, которая, прикрывшись покрывалом, с обескураженным видом сидела на постели, ухмыльнулся.
 — Что вы собираетесь делать со мной, сеньор? — робко спросила Мария.
 Габриэль задумчиво посмотрел на ожидавшую ответа Марию, на ее точеные руки, иссиня-черные волосы, рассыпавшиеся по обнаженным белоснежным плечам, и подумал, что никогда, пожалуй, она не казалось ему такой соблазнительной. Даже сейчас после недавней близости мысль о том, что ее нежное тело прикрыто только легкой тканью, возбуждала его. Недовольный собой, он отвернулся.
 — Пока ничего. То, что произошло, не меняет дела. Ты по-прежнему моя раба, и так будет всегда! Мария оцепенела.
 — Мне гораздо приятнее быть твоей рабой, нежели наложницей.
 Габриэль вздрогнул, как от пощечины.
 — В таком случае тебе следует проявлять больше усердия в хозяйственных делах, а не в постели. В комнате наступила неприятная тишина. Габриэль взял сверток и небрежно бросил его на кровать. — Это твоя новая одежда. Тебе ведь больше не нужны шелка и кружева.
 Мария молча развернула сверток, в котором лежали две нижние рубашки, три лифа и три верхние юбки, сшитые из дешевого грубого материала.
 — А как же без нижних юбок и корсета, сеньор? — спросила она с наигранным недоумением.
 — Тебе не нужны корсеты, — сказал Габриэль с язвительной усмешкой. — А что до нижних юбок, то, боюсь, кроме тех, что лежат в сундуках, привезенных из Пуэрто-Белло, мне нечего тебе предложить. Твоя щепетильность не позволяет тебе пользоваться награбленным добром. Неважно, что эти юбки сначала могли принадлежать какой-нибудь знатной английской даме, которая по несчастливому стечению обстоятельств попала в руки испанцев. Ну а теперь живо одевайся и отправляйся на кухню.
 — Не могла бы я одеться без посторонних глаз? — спросила Мария.
 — Нет! — с вызовом ответил Габриэль и, прислонившись к косяку, уставился на нее.
 Глаза Марии запылали гневом. Повернувшись к нему спиной и накрывшись покрывалом, она кое-как оделась и, встав с кровати, направилась к выходу.
 Габриэль стоял в дверях, не давая ей пройти.
 — Мне ведено убраться отсюда, и я сделаю это, как только вы, сеньор, позволите.
 Габриэль даже не пошевельнулся. Он заказал эту простую и грубую одежду, чтобы наказать, унизить ту, которая с таким презрением отвергла самые дорогие наряды. И вот теперь, глядя на нее, он сам чувствовал себя униженным. Зачем ему все это нужно? Чтобы доказать Марии, что она в этом доме только прислуга? Что от его капризов зависит все: и одежда, которую она носит, и пища, которую она ест, и даже сама ее жизнь? Или он просто пытается внушить себе это? Ее унижение должно было доставить ему удовольствие, но этого не случилось, наоборот, этот наряд раздражал его. Он не представлял Марию в роли прислуги в собственном доме. Те дни, когда на “Черном ангеле” он заставлял ее прислуживать за столом, дались ему нелегко. Месть не доставляла ни радости, ни долгожданного удовлетворения, о котором он так долго мечтал. Добиваясь в очередной раз отмщения, он не испытывал ничего, кроме смущения и растерянности. Что-то в глубине его души противилось этим планам, и он в конце концов находил свои действия отвратительными. Нельзя же винить Марию во всех грехах семейства Дельгато. Она такая же жертва, как Элизабет и Каролина. Как только эта беспокойная мысль осенила его, картина разрушений на “Вороне” снова всплыла в его памяти. Снова увидел он разрушенную каюту, огромную балку, раздавившую бедную Элизабет, испуганное лицо сестры, которую уводил высокий сероглазый испанец, и в нем опять проснулась жажда мести. Неважно, какие чувства он испытывает к Марии, неважно, что он тоскует по ее телу, дающему ему такое наслаждение, какого он до нее ни с кем не испытывал, — она Дельгато, и между ними не может быть мира! Но в своем упорстве он мало чем отличается от Диего. Они оба вовлекли беззащитных женщин в борьбу, которая не по плечу этим хрупким созданиям. Если бы тогда, на Эспаньоле, он грубо изнасиловал Марию, чем бы его действия отличались от того, что мог сотворить с его сестрой какой-нибудь безвестный испанец? Если бы он убил Марию в ту ночь, чем бы ее судьба отличалась от судьбы Элизабет? Неужели, несмотря на свои принципы, он ничуть не лучше тех, кого так ненавидит и презирает?
 Он тяжело вздохнул.
 — Пойдем, я покажу тебе, как пройти на кухню, и представлю миссис Сэттерли.
 — А где я буду жить, сеньор? Ваша домоправительница покажет, где мне спать? — И она украдкой посмотрела в сторону розовой комнаты.
 — Миссис Сэттерли сама решит, где ты будешь жить.
 Через несколько минут они нашли миссис Сэттерли, которая хлопотала на безупречно чистой кухне. Маленького роста, круглая, как шар, она была полной противоположностью своему мужу. На ее седых волосах, обрамлявших добродушное круглое лицо со смеющимися карими глазами, гордо красовался накрахмаленный белоснежный чепец. “Если миссис Сэттерли так же доброжелательна, как и ее муж, то мне нечего бояться”, — подумала Мария.
 Габриэль нисколько не удивился, когда, отодвинув его в сторону, миссис Сэттерли сказала:
 — С тобой мы поговорим потом, а пока дай мне посмотреть на нашу гостью. — И внимательным взглядом стала изучать Марию. — Чудо, как хороша! Разве не так? Как раз то, что я хотела, и не удивительно, что мистер Сэттерли уже прожужжал мне все уши о тебе. — Она нахмурилась. — Но, дорогая, откуда это ужасное платье? Так не годится! Ты что, потеряла все свои вещи? — участливо спросила миссис Сэттерли.
 Не зная, что ответить, Мария молча кивнула. Она и вообразить не могла, чтобы кто-нибудь из слуг Диего позволил себе так небрежно обращаться с хозяином дома. Необъяснимой была и реакция Габриэля, который со счастливой улыбкой уселся на край стола, беззаботно жуя яблоко. Отношения Габриэля со слугами были для Марии настоящим откровением, и в который уже раз она пожелала, чтобы ее пребывание в этом доме длилось как можно дольше.
 — Я дал ей на выбор несколько дорогих платьев, нижних юбок и всяких прочих безделушек, — насмешливо сказал Габриэль, не переставая жевать, — но она ничего не хочет от меня принимать. Я ей не нравлюсь.
 — В этом нет ничего удивительного, молодой человек, — воинственно сверкнув глазами, сказала миссис Сэттерли. — Что за ерунда, почему она должна быть прислугой? Всем же понятно, что она настоящая леди.
 — Но Нелли, — с напускной покорностью произнес Габриэль, — мне помнится, в начале года ты говорила, что в доме нужна еще одна пара рук.
 — Не прикидывайся дурачком, дорогой, — фыркнула миссис Сэттерли, — когда я упомянула “пару рук”, если ты помнишь, разговор шел о том, что “Королевскому подарку” нужна хозяйка.
 — Если она та хозяйка дома, о которой ты мечтала, — сказал Габриэль с напускной серьезностью, — я не имею ничего против, хотя меня она устроила бы больше в качестве хозяйки моей постели. — Его зеленые глаза весело смеялись.
 — Ну ладно, хватит разговоров, — еле сдерживая улыбку, прикрикнула на него миссис Сэттерли. — Нечего тебе толкаться на моей кухне. — И, увидев, как Габриэль потянулся к стоявшей посреди стола миске с яблоками, строго сказала:
 — Оставь яблоки в покое. Я весь день готовила твои любимые кушанья вовсе не для того, чтобы ты на голодный желудок наелся яблок. Лучше сходи на конюшню к Ричарду.
 Ухватив-таки яблоко, Габриэль спрыгнул со стола и, направляясь к двери, бросил через плечо:
 — Ax, Нелли, так-то ты встречаешь блудного сына! Но я надеюсь, твой острый язык не станет учить Марию строптивости — ей хватает собственного темперамента!
 После ухода Габриэля на кухне наступила тишина.
 Первой нарушила молчание миссис Сэттерли.
 — Ты, наверно, проголодалась после долгой дороги, дорогая? Садись сюда, я покормлю тебя.
 — Если это не доставит вам хлопот, — вежливо сказала Мария и, вспомнив, как миссис Сэттерли отчитала Габриэля за яблоки, добавила:
 — И не нарушит ваши планы.
 — Не обращай внимания на то, что я тут наговорила хозяину, — засмеялась миссис Сэттерли, — я хотела, чтобы он оставил нас одних — когда рядом нет мужчин, разговаривать гораздо удобнее, не правда ли?
 Миссис Сэттерли, несомненно, была права — без Габриэля Мария чувствовала себя гораздо свободнее. После стольких дней, проведенных на “Черном ангеле”, тарелка каши, горбушка свежеиспеченного хлеба и кусок ароматного сыра показались Марии необыкновенно вкусными. Сидя за столом, она, не торопясь, осматривалась. Пучки трав и кореньев свисали с балок потолка, и их пряный аромат, смешиваясь с запахами приготавливаемой пищи, наполнял кухню; в горшке булькал соус, который миссис Сэттерли готовила к ужину, а на окне стоял свежий торт. Кухня понравилась Марии — здесь было очень уютно. Железная и оловянная посуда была надраена до блеска, каждая сковородка и каждый горшок имели свое место, и даже на каменном полу не было ни соринки.
 — Благодарю вас, сеньора Сэттерли, — сказала Мария, кончив трапезу, — вы очень добры ко мне.
 — А почему мне не быть доброй к такой прелестной девушке, как ты? Ну, теперь, когда ты поела, тебе необходимо немного отдохнуть перед ужином. Ты ведь устала с дороги.
 Мария с удивлением слушала ее: домоправительница относилась к ней не как к прислуге, а как к желанной гостье. Это, как казалось Марии, совсем не входило в планы Габриэля. Не желая причинять беспокойство миссис Сэттерли, Мария сказала:
 — Сеньор Ланкастер хотел, чтобы я была прислугой в доме, а вовсе не гостьей. Я думаю, мне надо помогать вам, и вы должны следить, чтобы я не сидела без работы. Еще вы должны показать мне, где я буду спать по ночам.
 — Я еще не впала в старческое слабоумие, чтобы быть не в состоянии вести хозяйство мистера Габриэля и управлять теми слугами, что есть в доме, — нахохлившись, как воробей, сказала миссис Сэттерли. — А то, что тебе ведено стать прислугой… Более нелепой вещи я в своей жизни не слышала! Каждому ясно, что он влюблен в тебя, как мальчишка!

 Глава 4

 Ошеломленная заявлением миссис Сэттерли, Мария долго не могла вымолвить ни слова. Наконец, глубоко вздохнув, она произнесла:
 — Вы ошибаетесь, сеньора. Он.., он ненавидит меня и весь мой род!
 Миссис Сэттерли фыркнула, удивленно вскинув брови.
 — Оказывается, господин Габриэль не единственный глупец в этом доме. — И, не позволив Марии даже вставить слова, она добавила:
 — Оставим этот разговор. Лучше пойдем, я покажу тебе дом и комнату, где ты будешь жить.
 Мария безропотно последовала за домоправительницей. Они вошли в парадный зал.
 — Милое дитя, если бы ты только знала, что мы увидели здесь, когда впервые приехали на остров вместе с господином Габриэлем и сэром Уильямом. На месте дома были настоящие джунгли и ни одной живой души вокруг, а сейчас — посмотри! — Ее лицо расплылось в довольной улыбке, и она указала в сторону портрета, висевшего над камином в парадном зале. — Это сэр Уильям и леди Марта. — Нелли грустно вздохнула. — Другой такой любящей пары, наверно, никогда не было. Я думала, сэр Уильям не переживет смерть жены. Она скоропостижно скончалась во Франции, в изгнании. Мы все очень переживали ее смерть, а сэр Уильям.., тот просто сходил с ума. Он был безутешен. Думаю, он никогда не переставал оплакивать ее.
 Мария остановилась перед портретом. Ярко-синие глаза сэра Уильяма, так похожие на ее собственные, холодно смотрели на нее. Насмешка, скрытая в глубине этих глаз, напомнила ей Габриэля, и хотя сын не унаследовал золотистых волос и синих глаз отца, черты лица обоих были удивительно схожи. Мария испытывала странное чувство, глядя на портрет человека, которого убил ее отец. Этот элегантный аристократ, одетый в шелка и кружева, был ближайшим предком дерзкого, отчаянного пирата. Рука сэра Уильяма лежала на белоснежном плече женщины, сидевшей рядом. Высоко зачесанные блестящие черные волосы открывали изящную тонкую шею. Леди Марта была удивительно красива. От нее веяло спокойствием, зеленые глаза искрились добротой, и чувствовалось, что в уголках рта притаилась улыбка — еще мгновение, и она широко улыбнется.
 — Он так похож на них обоих, не правда ли? — тихо произнесла Мария. Ей не надо было уточнять, о ком она говорит.
 Миссис Сэттерли сразу ответила:
 — Да, очень. Он копия сэра Уильяма, только волосы и глаза унаследовал от матери.., да еще ее темперамент.
 Затем они перешли в просторную столовую.
 — Этой комнатой, несмотря на все мои усилия, почти никогда не пользуются — господин Габриэль предпочитает есть вместе с нами на кухне. Он и раньше очень редко принимал здесь гостей.
 Мария с интересом оглядела столовую. Здесь, как и в парадном зале, в дальнем углу красовался камин. Несмотря на влажный тропический климат, в горах иногда бывало довольно прохладно, и камин в такие дни был весьма кстати. Увидев замысловатый испанский орнамент на большом столе и массивных стульях, она подумала о том, что, скорее всего, это мебель с какого-нибудь испанского галеона, и неприятный холодок пробежал у нее по спине. Она быстро перевела взгляд на золотисто-зеленый гобелен, украшавший одну из стен. Несмотря на размеры комнаты, мебели здесь было немного: кроме стола и стульев у окна стоял небольшой шкаф красного дерева да несколько дубовых кресел старинной английской работы, каменный пол не был покрыт коврами, и это придавало комнате сиротливый вид. Вспомнив теплую и уютную кухню, Мария поняла, почему Габриэль предпочитает ее столовой.
 На первом этаже комнат было немного, и большинство из них пока пустовало. Мария с удивлением посмотрела на миссис Сэттерли.
 — Хозяин редко бывает дома, а большинство вещей, которые везли сюда из Англии, пропали на “Вороне”. Господин Ланкастер долго не мог возместить потерянное. К счастью, кое-что мы привезли сюда еще в самом начале — например, портрет сэра Уильяма и леди Марты. Так что не все попало в руки этих проклятых испанцев. — Спохватившись, миссис Сэттерли покраснела. — Прости меня, дорогая! Я не хотела тебя обидеть!
 — Пожалуйста, не расстраивайтесь. Боюсь, мне надо привыкать к тому, что мое присутствие будет здесь не всем по душе, — сказала Мария с грустью. Миссис Сэттерли не стала возражать.
 — Может быть, но ты должна знать, что Сэттерли твои верные друзья, — сказала она добродушно. — Ну а теперь пойдем дальше.
 По широкой лестнице сандалового дерева они поднялись наверх.
 — Здесь несколько комнат, но кроме спальни господина Габриэля и той, которая приготовлена для мисс Каролины, все остальные тоже пустуют. Я не раз говорила хозяину, — голос Нелли дрогнул, — что он зря надеется на возвращение мисс Каролины. Я уверена — мы никогда больше не увидим бедняжку, и в душе уже похоронила ее. Но господин Габриэль и слушать ничего не желает. Больше всего я боюсь, что если у него появится хоть слабая надежда на то, что она жива, то, невзирая на опасности, он бросится на поиски, даже если это будет стоить ему жизни.
 Мария задумалась. Они с Габриэлем никогда не говорили о судьбе Каролины, и слова миссис Сэттерли вызвали у нее сложное чувство вины, смешанное со страхом.
 Стоило ей сказать Габриэлю, что Каролина жива, но все еще в руках Рамона Чавеса, и он ринулся бы навстречу верной гибели. Конечно, когда-нибудь он непременно узнает, что сестра жива, и тогда… Мария с трудом сглотнула, стараясь не пропустить ни слова из того, о чем говорила миссис Сэттерли.
 — ..Почему бы тебе не занять розовую комнату?
 Это единственная подходящая спальня.
 — Мне кажется, сеньор Ланкастер будет недоволен. Он приказал мне помогать вам по хозяйству, а прислуге не пристало жить в таких роскошных покоях, — нерешительно сказала Мария.
 — До тех пор пока господин Габриэль не женится, я хозяйка в доме — во всяком случае он постоянно это повторяет, — и мне угодно поселить тебя здесь! Ну а если он попробует возражать, я найду способ убедить его. А сейчас, дорогая, отдохни перед ужином. Я пришлю за тобой слугу, когда все будет готово.
 Как ни странен был для Марии такой поворот событий, она безропотно повиновалась миссис Сэттерли. Решив, что ей недолго придется нежиться на роскошной постели и Габриэль вышвырнет ее отсюда, как только узнает о самовольстве Нелли, Мария с удовольствием растянулась на мягкой перине.
 Но день шел за днем, а Габриэль никак не проявлял своего недовольства. Марию это удивляло, но еще непонятнее было ее положение в доме — не гостья, не прислуга, не рабыня, не хозяйка своей судьбы. Она носила одежду служанки, а спала в хозяйской спальне, была как бы частью добычи, но с ней обращались, как с желанной гостьей. Сэттерли и остальная прислуга были доброжелательны и радушны, да и Габриэль не находил ничего предосудительного в подобном отношении слуг к Марии. Иногда, проходя мимо горничных, она слышала за спиной шепот, но никто ни разу на напомнил ей, что она испанская невольница в доме англичанина. А Сэттерли, те и вовсе обращались с ней, словно она была женой или дочерью хозяина дома. Миссис Сэттерли не позволяла ей делать никакой черной работы и давала поручения, к которым Мария привыкла еще в Каса де ла Палома: она занималась рукоделием, следила за изготовлением свечей или помогала чистить столовое серебро. Свободного времени у нее почти не было, но она и не уставала от такой работы.
 Мария не находила происходящему логического объяснения. Габриэль не прикасался к ней со дня приезда, даже не оставался с ней наедине. Доверив ее Сэттерли, он почти не разговаривал с Марией. Не то чтобы он избегал ее, но все их общение ограничивалось кивком головы, насмешливым взглядом или брошенным вскользь ироническим замечанием.
 Габриэль с головой ушел в хозяйственные заботы и почти не бывал дома. По утрам, когда Мария спускалась на кухню, его уже не было дома: позавтракав, он на рассвете отправлялся на плантацию или туда, где работал пресс для сахарного тростника — приспособление, которым Габриэль очень гордился. Там он проводил довольно много времени, наблюдая, как перемалываются сочные стебли и сок, густея, превращается в сироп. В отличие от Диего он был настоящим хозяином.
 Как-то днем Мария попросила у миссис Сэттерли разрешения сходить на конюшню посмотреть жеребенка, которого принесла любимая кобыла Габриэля в день их приезда.
 В конюшне никого не было видно, кроме двоих слуг, возившихся в дальнем углу, и Мария направилась к стойлу, в котором стояла Пандора со своим жеребенком. Малыша назвали Гордость Пандоры. Это маленькое тонконогое существо было главной темой разговоров за столом по вечерам. Он, конечно, выглядел очень хрупким рядом со своей мощной мамашей, но ведь он еще совсем маленький. Мария улыбнулась, когда жеребенок, заметив ее, заковылял к ней с другого конца стойла. Нежные, бархатистые губы уткнулись ей в ладонь, и Мария ласково погладила его. Она никак не могла понять, почему Ричард считает его безобразным. Ей он казался очень милым, несмотря на нелестные замечания Ричарда в адрес его родителя.
 — Я же говорил, что не надо было скрещивать Пандору с тем тощим арабским жеребцом, которого ты подобрал с тонущей фелюги, — сказал однажды вечером Ричард.
 — А как, по-твоему, я должен был поступить? — возмутился Габриэль. — Дать ему утонуть? Если бы я его не подобрал, он бы погиб. К тому же, несмотря на малый рост, он очень горяч и обгонит любую из наших лошадей. Мне кажется, что ты слишком рано делаешь выводы. Пусть сначала жеребенок подрастет.
 После этого разговора Марии очень захотелось увидеть малыша, и теперь она ласково поглаживала его, называя разными нежными именами, а жеребенок лизал ее ладонь.
 — Ты такой чудесный! Просто прелесть! — шептала она ему на ухо, мысленно соглашаясь с Габриэлем, что жеребенку надо подрасти, прежде чем о нем можно будет судить.
 — Прелесть! — неожиданно прогремел у нее за спиной голос Ричарда. — Если ты хочешь посмотреть на прелестное существо, пойдем, я покажу тебе малышку, которая родилась только вчера. Вот она-то чистых английских кровей, это сразу видно. Лучшей лошади не найдешь на всей Ямайке.
 Из всех, с кем Марии довелось познакомиться в поместье, Ричард Сэттерли относился к ней наиболее настороженно. Не то чтобы он был настроен враждебно, но всячески давал понять, что не одобряет ее присутствие в доме.
 Ричард не походил ни на одного из своих родителей, и за все время пребывания в “Королевском подарке” Мария никогда не видела улыбки на его лице; в нем не было ни тепла, ни радушия старших Сэттерли. Он, казалось, любил их, но обращался с ними удивительно грубо.
 — Ричард никогда не подбирает слова, а говорит то, что думает, хотя ему иногда не хватает здравого смысла, — призналась Марии миссис Сэттерли. Она очень переживала, что сын никак не женится. — Такой же, как его хозяин, — причитала она. — Видит Бог, я сделала все, что могла. На какие только уловки я ни пускалась, пытаясь познакомить его с хорошей девушкой. Сколько их тут у нас в гостях перебывало — не счесть, но ни на одну из них он не обратил внимания.
 Ричард был ровесником Габриэля и производил бы приятное впечатление, не будь он таким суровым. “У него симпатичное лицо, — думала Мария, следуя за ним к загону для малышей. — Ему бы только почаще улыбаться”. Она с наслаждением вдыхала теплый запах лошадей, сена, кожи и, закрыв глаза, живо представляла себя дома, в Каса де ла Палома. Ей казалось, что она идет седлать свою любимую кобылу и через несколько минут они отправятся на утреннюю прогулку. От тоски по дому у нее больно сжалось сердце, но резкий голос Ричарда вернул ее к действительности.
 — Вот она! Ну разве не чудесное животное! А когда вырастет, будет такая же красавица, как и ее родители, не то что этот ублюдок Пандоры. Гордость! Надо же было так назвать беспородное животное!
 — А я не согласна с тобой. Габриэль прав — подождем, пока малыш подрастет. Может быть, он будет не таким большим и сильным, как Пандора; но зато у него могут проявиться достоинства, которых не окажется у других лошадей.
 Ричард так гневно посмотрел на нее, что Мария непроизвольно сделала шаг назад и наткнулась на стоящего позади человека. Она резко обернулась и увидела улыбающееся лицо Габриэля.
 — Неужели мой слух меня не обманывает и ты действительно хоть в чем-то согласна со мной? — насмешливо спросил он.
 — Да! Я считаю, что малышу нужно дать шанс, но это вовсе не означает, что я изменила свое мнение о тебе.
 У Габриэля, видимо, было хорошее настроение, и он не обратил внимания на колкость Марии. Он тоже пришел взглянуть на жеребенка, и костюм его сейчас мало чем отличался от одежды простых слуг: расстегнутая почти до пояса белая рубашка, холщовые штаны, домотканые чулки, простые кожаные туфли без пряжек. Но даже в этом наряде, при его росте и широких плечах, он производил сильное впечатление. Мария почувствовала, что у нее в груди зарождается приятное теплое чувство, и ей все труднее осознавать, что они — смертельные враги.
 — Хочешь посмотреть на столь нелюбезного сердцу Ричарда жеребца?
 Ричард, нахмурившись, пробурчал что-то невнятное, и Габриэль рассмеялся.
 — Только время рассудит, кто из нас прав… А пока пусть решает Мария. Смею я надеяться, что ты еще раз согласишься со мной?
 Ричард не дал ей ответить.
 — Конечно, время покажет, что прав я. Куда годится такой конь? Он слишком мал для того, чтобы возить тяжести, и ни один англичанин не захочет ездить верхом на таком худосочном животном, — произнеся все это, Ричард повернулся к ним спиной и зашагал прочь.
 Габриэль повел Марию к стоящему невдалеке от конюшни загону. Был жаркий солнечный день, и, поглядев с беспокойством на непокрытую голову Марии, он сказал:
 — Если ты собираешься часто выходить из дома, попроси Нелли найти тебе какую-нибудь шляпу.
 — В этом нет нужды, — мягко проговорила Мария, обрадовавшись ни к чему не обязывающему разговору. — Я провожу в доме большую часть дня. Сегодня мне впервые разрешили отойти так далеко.
 — Нелли не перегружает тебя работой? Ты не устаешь? — озабоченно спросил Габриэль.
 — Нет-нет! Нелли очень добра ко мне, да и все остальные тоже.
 Они подошли к узкому загону, огороженному жердями. Легко приподняв Марию, Габриэль поставил ее на одну из толстых перекладин.
 — Вот это и есть Фролик — отец того жеребенка.
 Что скажешь?
 Как будто понимая, что его рассматривают, изящный гнедой жеребец встал перед ними на дыбы. Разглядывая его волнистую гриву, длинные стройные ноги, гордо посаженную голову, огромные умные глаза, пристально смотревшие на нее, Мария подумала, что никогда раньше не видела такой красивой лошади. Шея выгнута дугой, хвост высоко поднят — конь ловко перебирал своими длинными ногами, словно давая представление присутствующим. Затем, неожиданно заржав, ускакал в дальний конец загона.
 — Вот потому-то я и спарил их с Пандорой. Если жеребенок унаследует быстроту и изящество отца, а размерами пойдет в мать, я буду просто счастлив. А ты что скажешь?
 — Он очень красив! И такой резвый! — Глаза ее горели от удовольствия.
 — А ты хотела бы на нем покататься? Он слишком мал для наших мужчин и слишком резв для Нелли…
 Такое предложение было для Марии полной неожиданностью, и она повернулась к нему так резко, что Габриэлю пришлось поддержать ее, чтобы она не упала. Он ухватил ее за талию.
 — Ты и вправду позволишь мне проехаться на нем?
 — Оказывается, существует много вещей, которые мне хотелось бы разрешить тебе, — сказал он странным тоном.
 Только сейчас она ощутила его сильные руки на своей талии и отвела глаза в сторону. Как хорошо было бы склонить голову на его плечо! А губы, его нежные и ласковые губы, они совсем рядом!
 Его руки крепче обвились вокруг ее стана, и, не в силах больше противиться, Мария подняла на него глаза.
 — Мария… — хрипло прошептал он, и взгляд его остановился на ее приоткрывшихся губах.
 Она качнулась в его сторону и.., услышала громкий голос Ричарда.
 — Габриэль! — кричал он, стоя около конюшни. — Пришло письмо от Зевса!
 Вздохнув, Габриэль выпустил ее из своих объятий.
 — Надо будет как-нибудь поговорить с Ричардом о его бестактном поведении, — пробурчал он, смущенно улыбнувшись.
 — Он только выполняет свои обязанности, — сказала Мария, соскакивая с ограды. — Может быть, это важное послание… Не случилось ли чего у Зевса? Ведь после отъезда в свое поместье они с Пилар так редко дают о себе знать.
 — Думаю, что нет, — ответил Габриэль спокойно. — Скорее всего он пишет, что принимает мое приглашение и приедет погостить во вторник.
 Лицо Марии засветилось радостью.
 — А Пилар? — Она вопросительно посмотрела на него. — Она приедет вместе с ним?
 — Думаю, что да, ведь я пригласил их обоих погостить здесь немного, — сказал он, улыбнувшись.
 Лицо Марии приняло настороженное выражение. Она подозрительно посмотрела на Габриэля.
 — А где ты собираешься их поселить? В доме только две подходящие спальни — твоя и моя. Невинная улыбка осветила его лицо.
 — Я думаю, можно сделать некоторую перестановку… В конце концов, у меня такая большая кровать, а ты такая маленькая…

 Глава 5

 Мария нахмурилась, чтобы скрыть свою радость, и отвела взгляд, рассматривая буйную зелень растущих неподалеку тропических деревьев.
 Глупо притворяться, что плен для нее непомерно тяжел, тем более что она по уши влюблена в своего повелителя и отлично сознает это. Все понемногу менялось в ее жизни, и Мария научилась быстро приспосабливаться к новым условиям, но одно препятствие мешало ей чувствовать себя счастливой — она была Дельгато, а он Ланкастер! Мария тяжело вздохнула. Если бы Габриэль был так же труб и безжалостен, как Диего или дю Буа, ей было бы легче ненавидеть и презирать его, но он всегда был добр к ней. Если сравнить здешнюю жизнь с тем, что Мария видела у себя в Каса де ла Палома, сравнение оказалось бы явно не в пользу Диего. “Королевский подарок” был тихим, спокойным местом, где все слаженно работали, хорошо друг к другу относились; хозяин был добр и трудолюбив, и слуги платили ему взаимностью. Конечно, не все и не всегда шло гладко, но это были исключения. И все из-за ее дурацкого высокомерия.
 Увлеченная своими мыслями, Мария не заметила, как с лица Габриэля исчезла улыбка.
 — Мария, — тихо позвал он, голос его был тревожен и глух. — В чем дело? Что-то случилось? Тебе неприятно мое прикосновение?
 Не в силах справиться с собой, примирить сердце и разум, она резко выпалила:
 — Боюсь, что ты забыл, кто я! Рабыня не может испытывать к своему хозяину ничего, кроме ненависти! Почему ты так добр и мил со мной? — с надрывом закричала она. — Ведь я Дельгато! Это что-нибудь значит для тебя?
 Лицо Габриэля сразу помрачнело.
 — Это хорошо, — медленно произнес он, — что ты еще раз напомнила мне о пропасти, которая лежит между нами… — И он с наигранной учтивостью поклонился ей. — Не бойся, я не стану силком тянуть тебя в свою постель, на это место достаточно желающих и без тебя. А что до моей доброты, то я могу приказать, чтобы тебя били каждый вечер, а по утрам посылали работать в поле. Тебя это больше устроит?
 Они стояли друг против друга — гордость, злость и обида переполняли обоих. Первым заговорил Габриэль.
 — Я изо всех сил старался забыть прошлое, во всяком случае все, что связано с тобой. Иногда я действительно забываю, что ты сестра Диего… Не мы начали войну между нашими семьями, но мы могли бы постараться изменить что-то в наших судьбах, если бы захотели.., если бы убрали то, что, как острый меч, лежит между нами…
 Мария в изумлении смотрела на него. Слова Габриэля больно ранили ее.
 — Что ты хочешь сказать? Ты отпускаешь меня? Ты не будешь больше мстить Диего за то, что произошло на “Вороне”?
 — Не говори глупостей! — неожиданно рявкнул он. — Ты моя, и я никуда не отпущу тебя! А что касается твоего брата… Только ценой своей жизни он сможет расплатиться за то зло, что причинил моей семье! Пока он жив, я связан клятвой, которую дал тогда! Клятвой, которую из-за тебя нарушаю чуть не каждый день.
 — Неудивительно, что я ненавижу тебя! Не выношу, когда ты прикасаешься ко мне! — тихо, но отчетливо произнесла Мария.
 — Что ж, придется немного пострадать, — быстро проговорил Габриэль и, обняв Марию, приник к ее губам.
 Она вырвалась из его объятий и прошипела со злобой:
 — Ненавижу! — Глаза ее остановились на изуродованной шрамом щеке.
 — Жаль, что в ту ночь я не вонзила нож тебе в сердце, — крикнула она вне себя от гнева.
 В зеленых глазах Габриэля появилось странное выражение; он как-то сразу стих и отпустил ее руку.
 — Вероятно, так и случилось, — сказал он до неузнаваемости странным голосом, и грустная улыбка тронула его губы. — Уверен, что Талия позабавилась бы всласть. А теперь иди в дом, Мария, и скажи миссис Сэттерли, что я прочитаю послание Зевса позже. Боюсь, что его визит уже не доставит мне того удовольствия, какого я ожидал. — И, повернувшись, он зашагал в сторону конюшни.
 Мария медленно пошла по направлению к дому, на ходу вытирая слезы, которые ручьем текли по ее щекам. Она опять, в который уже раз, оттолкнула его, но сейчас ей было больно, как никогда. “Бессмысленно продолжать эту никому не нужную борьбу, — думала она, — борьбу между семейной гордостью и любовью к нему”. Ей надо наконец сделать выбор, и в этой внутренней борьбе, готовой разорвать ее сердце на части, принять какую-то одну сторону.
 Мария передала Нелли все, о чем просил Габриэль, и, поскольку никакой работы для нее не нашлось, поднялась к себе в спальню.
 Лежа в одиночестве, она по-прежнему думала о том, что настало время сделать окончательный выбор и решить раз и навсегда, какой путь она выберет. Она устала от метаний между зовом своего сердца и тем, что ей диктовали законы семейной гордости.
 Да и о каком, собственно, выборе может идти речь, если она любит Габриэля Ланкастера, и все остальное по большому счету не имеет для нее никакого значения. Но даже если она сделает решительный шаг, жизнь не избавит ее от проблем. Надо чтобы и Габриэль поступил так же, чтобы она стала для него чем-то большим, нежели просто добыча.
 И что тогда? Довольствоваться ролью невольницы? Или любовницы? Делить с ним постель, зная, что только желание обладать ее телом приводит к ней Габриэля? Никогда! Она резко села на постели. Да, она любит его, но довольствоваться ролью любовницы не хочет.
 Мария невольно поморщилась, когда подумала о других женщинах. Кто такая Талия? Она почувствовала жгучую ревность. Нет! Он может приводить ее в бешенство, злить, смущать, быть высокомерным, но она любит Габриэля и заставит его полюбить себя. Удастся ли ей это? Время покажет. Мария немного успокоилась и снова легла. Если бы она собственными руками не вбила между ними клин… Надо постараться как-то исправить ситуацию. Пока ей было неясно, как это можно сделать, но Мария надеялась, что любовь подскажет правильный путь. А для начала она постарается, чтобы ни одна женщина не оказалась в постели Габриэля, даже если ей самой придется проводить там каждую ночь. На лице Марии появилась озорная улыбка, и она театрально вздохнула. На какие только жертвы не пойдешь ради любви!
 Весь день Габриэль думал о Марии, о том, как легко ей удалось перевернуть его душу. В памяти все время всплывали слова, сказанные Талией Давенпорт накануне отплытия “Ворона”:
 — Я молю Господа, Габриэль, — кричала она ему вслед, — чтобы однажды ты встретил женщину, которая будет тебе недоступна. И если Господь добр, она разобьет твое сердце!
 Что ж, признал он, ее проклятия почти сбылись.
 Насильно мил не будешь. Он страстно мечтает о Марии, но мысль о том, что его ласки неприятны и даже отвратительны ей, гонит его прочь от нее. Как бы Талия торжествовала, если бы знала это! Он уверен, если бы не упрямство Марии, не ложное чувство фамильной гордости, законам которой она подчинила свою судьбу, он сумел бы сделать ее счастливой, и их любовь положила бы конец вековой вражде.
 Габриэль всю жизнь с презрением отвергал саму мысль о том, что когда-нибудь появится женщина, которая завоюет его сердце, очарует и увлечет его. Сейчас он уже не был настолько самоуверен. Когда-то ему казалось, что он может спокойно прожить без любви, и вот теперь, к огромной своей досаде, понял, как обманывал себя. Мысль о том, что Мария покинет его или будет принадлежать другому, приводила его в бешенство.
 Сколько раз за последние месяцы он проклинал ее, часто называя про себя испанской ведьмой! Он давал себе слово, что будет с нею жесток, но одного ее взгляда было достаточно, чтобы вдребезги разбились все его мстительные планы. Разве не поклялся он, отправляясь в свое поместье, что никогда не забудет ее выходки, чуть не стоившей ему жизни? И вот прошло совсем немного времени, а он все чаще задумывается о том, как бы сам поступил на месте Марии — ведь верность семье и преданность своему народу весьма похвальные качества. И он с удивлением осознал, что ее поступок даже восхищает его.
 Он готов был освободить ее, но только при условии, что Мария останется в “Королевском подарке” и будет делить с ним ложе… Но как добиться этого? Как проложить мост над кровавой пропастью вражды и ненависти? Над этим следовало еще поломать голову.
 К немалому удивлению Габриэля, Мария с готовностью откликнулась на его первые попытки как-то наладить отношения. Она охотно согласилась поехать с ним верхом, и Габриэлю казалось, что ей приятно его общество, что окружающий пейзаж, тропические птицы с необычайно ярким оперением, сидящие на деревьях, чистые водоемы, поросшие по берегам гигантскими папоротниками, зеленые поля сахарного тростника — все это радует ее. День, проведенный с Марией, принес ему огромное наслаждение, и, озадаченный ее доброжелательностью, он все крепче запутывался в сетях, которые она с истинно женской интуицией искусно плела вокруг него. Наблюдая, как ловко она справляется с арабским жеребцом, Габриэль вспомнил ее верховые прогулки на Эспаньоле, вспомнил, как, объезжая плантации сахарного тростника, Мария пыталась передать ему весточку от Каролины. Она рисковала, а он тогда нагрубил ей.
 — Мария, ты знаешь что-нибудь о Каролине? Она жива? — голос его дрогнул.
 Мария замерла; сначала она хотела найти какую-нибудь отговорку, но потом решила, что, пожалуй, не стоит — он слишком серьезно относился ко всему, что касалось сестры. Однако, вспомнив разговор с миссис Сэттерли и с ужасом представив Габриэля мертвым, все-таки покривила душой.
 — Я не знаю. Уже много месяцев как я не видела ее и ничего не слышала о ней.
 — Когда вы виделись в последний раз? — с надеждой спросил Габриэль.
 — Больше года назад, — неохотно отозвалась Мария.
 — Где? — настойчиво продолжал он. Мария глубоко вздохнула.
 — Я не скажу тебе, — твердо сказала она. В ее глазах заблестели слезы, и она тихо прошептала:
 — Я не хочу посылать тебя на верную смерть. — И, пришпорив коня, поскакала прочь, не обращая внимания на крики Габриэля.
 Мария кинула поводья удивленному Ричарду и бегом кинулась в дом. Она не должна больше говорить с Габриэлем о Каролине, он может заставить ее сказать правду и тем самым обречь себя, а она не хочет брать на душу этот грех.
 Габриэль догнал ее на кухне, когда Мария уже собиралась подняться к себе.
 — Не надо играть со мной в такие детские игры, — гневно крикнул он, схватив ее за руку. — Так где же она?
 — Я не скажу тебе, но у нее все в порядке, и с ней хорошо обращаются.
 — Ты думаешь мне этого достаточно? Неужели ты не хочешь помочь? Ради всего святого, скажи правду, пока я не задушил тебя.
 Мария в отчаянии посмотрела на миссис Сэттерли.
 — Ну, хватит, хватит, господин Габриэль! Оставьте ее! Она сама вам все скажет, но только в свое время. — Нелли оставила яблоки, которые чистила для пирога и, не обращая внимания на гневный взгляд Габриэля, подошла и освободила руку Марии. Подтолкнув ее в спину, она спокойно сказала:
 — Иди, дорогая, мы поговорим об этом позже. Мария послушно покинула кухню и, поднимаясь по лестнице, услышала разгневанный голос Габриэля.
 — Ты сошла с ума! Она же знает, где находится Каролина!
 Ответа миссис Сэттерли она уже не расслышала, но до нее донеслись успокаивающие интонации ее голоса. Через некоторое время в дверь спальни постучали. Дрожащими руками Мария открыла дверь, на пороге стояла миссис Сэттерли.
 — Ну вот что, дорогая, прежде чем ты скажешь ему правду, давай поговорим. — Неужели я должна солгать ему? — Мария удивленно уставилась на домоправительницу.
 — Конечно! — не моргнув глазом, сказала миссис Сэттерли. — Одно дело, когда он теряется в догадках, что с ней, и совсем другое, когда знает, что она жива. Теперь он будет носиться с этой идеей, как собака с костью, пока ты не скажешь ему, где Каролина. Было бы гораздо лучше, если бы ты ничего ему не говорила.
 — А разве вам безразлично, жива она или нет? Разве вы не хотите, чтобы Каролина вернулась? — спросила Мария.
 — Милое дитя, это мое самое заветное желание… но не ценой жизни хозяина. Пока он здесь — я за него спокойна, но если он отправится на поиски сестры, боюсь, мы никогда больше не увидим обоих. Ты понимаешь? Если бы я знала, что у него есть хоть какой-то шанс вернуть сестру.., я бы ни минуты не сомневалась в том, что ты должна сказать ему правду. Но надежды на успех почти нет. Вот поэтому я не хочу, чтобы он рисковал собой. Для всех нас это может кончиться трагически. — Миссис Сэттерли внимательно посмотрела на девушку. — Я права, у него нет шансов?
 — Никаких.
 — Ну что ж, придется убедить в этом хозяина. Я успокоила его, сказав, что сама поговорю с тобой, и ты в конце концов образумишься.
 — А что потом? Когда наступит это “в конце концов”? — спросила Мария.
 — Тогда, — миссис Сэттерли строго посмотрела на нее, — тогда ты солжешь и укажешь ему безопасное место.
 — Сеньора Сэттерли! — Мария задохнулась от негодования.
 — Я не позволю ему умереть так бессмысленно, — твердо сказала домоправительница.
 Разговоров о Каролине больше не возникало, но в присутствии Габриэля Мария чувствовала себя неуютно, ей казалось, что его взгляд пронзает ее насквозь, что если бы он мог, то силой выколотил бы из нее признание.
 Приезд гостей немного разрядил накалившуюся атмосферу в доме. Но чуткая Пилар сразу уловила, что здесь что-то не так, и, как только они с Марией остались наедине, спросила:
 — Девочка моя, что случилось? Почему сеньор Ланкастер так разгневан? Разве я не просила тебя унять свой буйный темперамент и не делать глупостей?
 Мария грустно улыбнулась.
 — А я ничего и не делала, просто отказалась сказать, где находится его сестра.
 — А кто его сестра? — не понимая, спросила Пилар. — И почему ты должна знать, где она?
 — Неужели ты не помнишь ее? — В голосе Марии звучало неподдельное удивление. — Англичанка, горничная Хустины…
 — Та, которую Рамон… — воскликнула Пилар " осеклась, вспомнив высокую светловолосую девушку.
 — Ты понимаешь, почему я не хочу говорить ему об этом? Он попытается вырвать ее у Рамона, но, боюсь, что даже ему это не удастся.
 Пилар молча кивнула головой.
 — Да, это дело безнадежное, — задумчиво сказала она. — Вот что, голубка моя, ты должна указать ему любое другое безопасное место. — Пилар в точности повторила слова миссис Сэттерли.
 — Но ведь это обман! — воскликнула Мария.
 — А ты хочешь, чтобы он не вернулся? — вполне резонно ответила Пилар вопросом на вопрос. — Успокойся, мы что-нибудь придумаем.
 Мария промолчала в ответ, и Пилар с легким сердцем перевела разговор на другую тему:
 — Деточка, ты не можешь представить, до чего же замечательно остановиться в нормальном доме, а не в…
 — ..Лачуге, — закончил за нее Зевс. — Ведь именно так ты называешь наше жилище, — шутливо произнес он, входя в комнату. — Ну, ничего, скоро и у нас будет новый большой дом, который ты сможешь обставить по своему вкусу. А как ты поживала, голубка? Что тут случилось, почему капитан в такой ярости и постоянно твердит о твоем упрямстве?
 Мария пересказала Зевсу разговор с Пилар, и, к ее огромному удивлению, он согласился с советом жены. Мария опешила.
 — Неужели никто из вас не хочет, чтобы Каролина была свободна? Почему вы все пытаетесь скрыть от него правду?
 — Да потому, голубка, — серьезно сказал Зевс, — что освобождение Каролины стало для него навязчивой идеей. Он постоянно винит себя за то, что он свободен, а она нет. Чтобы освободить ее, он готов мчаться куда угодно. Не думай, что нам самим приятно врать ему. Это нужно для его же безопасности.
 — А ты уверена, что Каролина так уж хочет быть свободной? Или ты, например? — неожиданно спросила Пилар.
 Мария посмотрела на подругу, потом перевела взгляд на Зевса и, стыдливо потупив глаза, тихо сказала:
 — Я не могу отвечать за Каролину, а что касается меня, то нет.
 — Вот видишь! — радостно воскликнул Зевс и, легко приподняв ее, усадил на диван. — А теперь, держись! У нас тоже есть новости. Поздравь меня, голубка! Моя языкастая жена весной подарит мне первого из наших многочисленных сыновей!
 Вот это действительно была новость! Забыв обо всем, Мария захлопала в ладоши от радости.
 — Это правда?
 Пилар зарделась от смущения.
 — Ты же обещал помолчать. Я хотела сама сказать об этом Марии, — с наигранным негодованием сказала она.
 Зевс в ответ только весело рассмеялся и чмокнул жену в щеку.
 — Скоро это ни для кого уже не будет секретом, дорогая. Через пару месяцев твой живот докажет всем, как сильно я тебя люблю.
 Пилар что-то удовлетворенно пробурчала себе под нос и, указав на дверь, громко сказала:
 — А теперь ступай! Найди сеньора Габриэля и хвастай ему о своей доблести, а нас оставь в покое, дай нам поболтать немного.
 Нисколько не обижаясь на жену, Зевс хитро подмигнул им и вышел из комнаты. Как только за ним закрылась дверь, Мария бросилась подруге на шею.
 — Пилар, дорогая, как я за тебя рада! Ты счастлива?
 — Вернее было бы сказать — удивлена. Я думала, что я бесплодна.., ведь я уже была замужем, ты же знаешь, и ни разу не забеременела.
 — Но ведь и твой первый муж был не чета Зевсу, не так ли? — засмеялась Мария.
 День пролетел незаметно, и только вечером Мария вдруг осознала, в каком странном положении она оказалась. С момента приезда Зевса и Пилар она вела себя как хозяйка дома, представляя гостей и показывая им дом. Но еще больше ее удивляло то, что никто не находил это странным, все воспринимали это как должное. Даже Габриэль! И только когда гости поднялись наверх, чтобы переодеться к ужину, она спустилась на кухню.
 — Могу я чем-нибудь помочь вам, сеньора Сэттерли? — с грустью в голосе спросила Мария. Ей могли позволить играть любую роль, но в действительности-то все было иначе. — Боюсь, что я забыла свое место.
 — У меня другое мнение. Думаю, что впервые с момента твоего появления в доме ты оказалась на своем месте. Хватит об этом. Надо развлекать гостей, а не путаться у меня под ногами на кухне. Если ты устала, то пойди и отдохни в комнате, которую хозяин велел приготовить для тебя еще вчера.
 Не скрывая своего удивления, Мария смотрела на домоправительницу широко раскрытыми глазами.
 — Комната? Для меня?
 Все мысли миссис Сэттерли были сосредоточены на парадном ужине, ведь в доме были гости, а это случалось так редко.
 — Деточка, — сердито сказала она, — разве ты не слышала, что я только что сказала? Беги, мне еще надо приготовить пирог с сыром и сделать к телятине соус с чесноком и зеленью.
 Немного опешив от такого обращения, Мария кротко спросила:
 — Где же моя комната?
 — Комната?.. Ах да, твоя комната, — повторила миссис Сэттерли, оторвавшись от теста, которое месила, — это как раз напротив спальни господина Габриэля. — Она тепло улыбнулась Марии. — Я постаралась обустроить все так, чтобы тебе понравилось. А теперь беги, не мешай мне!
 Проходя мимо розовой комнаты, Мария услышала приглушенные голоса и вяло улыбнулась. Как повезло Пилар, что у нее любящий муж. Подумать только, всего три месяца назад в Панама-сити ее дуэнья клялась, что никогда в жизни больше не выйдет замуж.
 Открыв дверь предназначавшейся ей комнаты, Мария в изумлении замерла на пороге. Мебели здесь было немного, но то, с каким вкусом и любовью все было обставлено, тронуло Марию. Пол покрывал восточный ковер цвета красного вина с золотистым орнаментом, у стены стоял маленький шкаф с изящной резьбой, рядом красовалась кровать, покрытая сине-зеленым атласным покрывалом. В ногах кровати стоял небольшой, обитый зеленой кожей испанский сундук, и шляпки медных гвоздей блестели в лучах заходящего солнца, проникающих в комнату сквозь узкое, похожее на бойницу окно. На длинном мраморном столе, стоящем вдоль стены около кровати, Мария увидела фарфоровый тазик и кувшин, рядом лежало зеркало на длинной ручке, расчески, щетки, а в центре возвышался массивный подсвечник.
 Несмотря на то что добрая половина комнаты оставалась пустой, Мария была довольна. Она почувствовала себя дома. Это была ее комната, и она поняла, что даже после отъезда Зевса и Пилар останется жить здесь. Ей не хотелось возвращаться в розовую комнату с ее утонченной элегантностью.
 Она прилегла и уже совсем было задремала, когда раздался громкий стук в дверь. На пороге стоял Габриэль. Ни слова не говоря, он вошел и направился прямо к ней. У Марии сжалось сердце: неужели он опять будет допытываться о Каролине?
 — В чем дело? Зачем ты пришел?
 — Хотел узнать, как тебе понравилась новая комната. Ты заглядывала в шкаф и в сундук?
 Габриэль распахнул дверцы шкафа — там висело несколько платьев; от обилия кружев, шелка и бархата у Марии запестрело в глазах. То, что они предназначались не для прислуги, было очевидно.
 — Здесь ты найдешь всякие женские мелочи вроде корсетов, — сказал он, открывая сундук. — Мне пришлось помочь Ричарду подобрать эти вещи, он ведь не так хорошо знает твои размеры, как я, — Габриэль улыбнулся.
 — Ричард? Это он подобрал все эти вещи для меня"?
 — По моей просьбе, конечно. Если ты собираешься принимать гостей, то должна быть одета соответствующим образом.
 — Но.., но ты забываешь, что служанкам, а тем более невольницам не по чину такие платья.
 — Положим, ты никогда не была невольницей, моя маленькая колдунья. Тебе просто нравилось делать вид, что ты моя рабыня. Мы же оба прекрасно понимаем, что это не так. Сегодня ты снимешь это ужасное платье, и мы больше не будем притворяться. Я устал от этой игры.
 — Игры! — воскликнула Мария. — Для меня это не было игрой, сеньор!
 — Тогда притворством, — бросил он на ходу и, подойдя к Марии, притянул ее к себе. — Я действительно взял тебя в плен, и ты была моей пленницей, но никто никогда не считал тебя невольницей. Это ты первая назвала меня хозяином, ты бросила мне в лицо шелка и кружева, в которые я хотел одеть тебя! Это ты настояла, чтобы мы играли эти роли! Мне все это надоело! Если тебе хочется что-нибудь представлять, играй роль моей гостьи поневоле.
 Мария почти не слышала его слов. Его лицо было так близко, она ощущала его дыхание, чувствовала его тепло. Странная слабость разлилась по всем членам. О Боже! Как же ей хочется прижаться к нему!
 Он что-то говорил, шептал, но Мария не разбирала слов, она видела только его горящие глаза и такие желанные губы…
 — Нет, не гостья.., нет.., хозяйка… — И их губы слились в поцелуе.
 Застонав, Габриэль прижал ее к себе еще крепче, и его сильные руки нежно обняли Марию. Она обвила руками его шею, и ее тонкие пальчики запутались в его черных волосах. Забыв обо всем, они опустились на кровать. Целуя и лаская ее, он вдруг поднял голову и, посмотрев на Марию затуманившимся от нахлынувшей страсти взором, прошептал:
 — Ты как ключевая вода.., а я, уставший путник, никак не могу утолить жажду… — И опять приник к ней.
 — Габриэль, друг мой, где ты? — раздался за дверью громкий голос Зевса. — Ты обещал перед ужином показать мне пару чудесных французских пистолетов.
 Габриэль замер и, выругавшись про себя, осторожно поднялся. Одернув рубашку, он направился к двери и, отворив ее, крикнул Зевсу:
 — Я здесь, мой друг. Чтобы найти меня, не надо орать, как раненый бык. — И, не оборачиваясь, плотно прикрыл за собой дверь.
 Мария растерянно смотрела на закрытую дверь, до конца не понимая, были ли те сладкие минуты сном или реальностью, но, заметив свой расстегнутый лиф, покраснела. Нет, ей ничего не привиделось.
 Открыв шкаф и выбирая платье, она думала о том, что между ними рушится еще один барьер. Пока у нее была возможность убеждать себя — хотя с каждым днем это становилось все труднее, — что она здесь на положении невольницы, она могла противиться происходящему. Но что же ей делать теперь?
 Было очевидно, что Габриэль хочет сделать ее своей любовницей. Она не могла отрицать, что они оба стремились к физической близости, но если ею двигала любовь, то им, ей казалось, руководила похоть, желание обладать ее телом, не более. Любая другая женщина точно так же могла бы удовлетворить его. От этой мысли ей стало больно. Если так будет продолжаться, думала Мария, она со временем возненавидит его именно за ту страсть, которую его прикосновения разжигают в ней, за чувства стыда и отвращения, которые она испытывает от того, что не может противостоять ему. С этими мрачными мыслями она начала одеваться к ужину.
 Вечер был такой чудесный, что Мария забыла обо всех своих печалях. Зевс оказался очень веселым парнем, и Габриэль ни в чем не уступал ему. Смех и шутки не смолкали весь вечер. Встречаясь глазами с Габриэлем, Мария чувствовала, как замирает сердце, и вспоминала, что произошло между ними днем. Она ждала конца вечера в надежде, что это повторится снова.
 Ужин закончился довольно поздно. Женщины ушли первыми, оставив мужчин беседовать за бутылкой французского коньяка. Мария долго лежала без сна, размышляя о том, что происходит в ее душе. Раздавшиеся за дверью шаги, заставили ее вздрогнуть. С волнением и разочарованием она услышала, как открылась и закрылась дверь в комнату Габриэля. Привстав, Мария напряженно ловила каждый звук. Но проходили минуты, а в доме по-прежнему царила тишина, и она поняла, что он все-таки не придет.
 Габриэль тоже лежал без сна. Он никогда раньше не задумывался, что испытывает женщина рядом с ним в постели. Он, несомненно, старался доставить ей удовольствие, но что остается у нее в душе после встречи с ним, мало интересовало его. Элизабет была, пожалуй, первой, мнением которой он хоть немного дорожил. Но с Марией все было иначе. Ему хотелось гораздо большего, чем просто физического удовлетворения.., ему хотелось, он отчетливо понял это, чтобы она полюбила его.


* * *

 Строительство дома в Гавр дю Мер затягивалось, и визит Зевса и Пилар оказался весьма продолжительным. Мария и Габриэль развлекали гостей, как могли, а Зевс и Пилар старались не быть хозяевам в тягость. Это оказало благотворное влияние на напряженную обстановку в доме. Пилар очень сблизилась с миссис Сэттерли, и главной темой их бесед, которую они постоянно обсуждали, были взаимоотношения Марии и Габриэля.
 — Хозяину давно пора жениться, — говорила миссис Сэттерли. — И я не могу вам передать, как мы обрадовались, когда в доме появилась мисс Мария. Они чудесная пара! А вражда с Дельгато — это все ерунда! Может быть, Мария и Дельгато, но она рождена, чтобы стать леди Ланкастер. — И, поговорив немного, женщины каждый раз сходились на том, что все дело в упрямстве обоих и что-то надо с этим делать.
 И это что-то случилось. Никто даже не ожидал такого поворота событий. В тот день все четверо вернулись домой под вечер после пикника, устроенного в горах у водопада. Их встретил встревоженный мистер Сэттерли, в руках он сжимал смятый листок бумаги.
 — Господин Габриэль, — сказал он, протягивая листок хозяину, — это принесли утром. Мне кажется, что важное послание. Я никогда раньше не видел человека, который принес письмо. Он сразу же ушел, успев, правда, сказать, что все это должно заинтересовать. Еще он сказал, что будет ждать ответа в Порт-Рояле в таверне “Белая лошадь”.
 Мария взглянула на развернутый листок и вздрогнула. Она сразу узнала твердый, крупный почерк Диего. Что ему нужно от Габриэля?
 Ей не пришлось долго ждать. Габриэль быстро прочел послание и, оторвав взгляд от бумаги, пристально посмотрел на Марию.
 — Что случилось? — тревожно спросила она. Он, не отрываясь, смотрел на нее.
 — Что случилось? Ничего особенного. Просто я получил письмо от твоего дорогого братца. Он предлагает мне сделку.
 — Сделку? Какую? — ничего не понимая, оторопело спросила Мария.
 Габриэль усмехнулся, взгляд его был холоден и тяжел.
 — Он предлагает обменять тебя.., тебя на Каролину.

 Глава 6

 Стоя на палубе “Черного ангела”, Мария напряженно всматривалась в очертания пустынного острова, которому предстояло стать местом встречи. Три недели миновало с тех пор, как они получили послание от Диего, а она все никак не могла поверить, что Габриэль так спокойно отдаст ее брату. Надеждам и мечтам, которые согревали ей душу в чудесные дни, проведенные с Зевсом и Пилар, не суждено сбыться. Она ничего не значит для него, и то, что встреча с братом вот-вот состоится, — лишнее тому подтверждение. Габриэль так холоден с ней последнее время.., все мысли его, вероятно, о Каролине.
 Мария старалась не думать о предстоящем событии, так как готова была возненавидеть и брата, и Каролину. Его — за то, что безжалостно вмешался в ее жизнь, Каролину — за то, что так дорога Габриэлю. Но главной болью Марии был, конечно, Габриэль. Зачем она внушила себе, что он любит ее?! Холодное, расчетливое чудовище! Даже его доброта была частью хорошо продуманного плана мести. Габриэль обезоружил ее своей добротой, и она влюбилась! Он может радоваться — его план успешно осуществился! Месть удалась!
 Как только содержание письма стало известно обитателям “Королевского подарка”, в поместье поднялся страшный переполох. Ничего не сказав растерявшимся женщинам, Зевс и Габриэль, оседлав коней, тут же ускакали в город на встречу в таверне “Белая лошадь”.
 — До отплытия осталось меньше двух недель, — сказал Габриэль, вернувшись из Порт-Рояля. — Встреча назначена на двадцать четвертое сентября.
 Марию охватило отчаяние. Его цинизм поразил ее — он даже не пытался скрыть, что в любой момент готов от нее избавиться. А чего, собственно, она ожидала? Каролина — его родная сестра, а она — просто Дельгато. Сообщение об отплытии привело Пилар в ярость: узнав о принятом решении, она истошно закричала и даже попыталась наброситься на Габриэля с кулаками; только Зевсу с его недюжинной силой с большим трудом удалось удержать ее. Больше Пилар ни во что не вмешивалась, но злобные взгляды, которые она искоса бросала на хозяина поместья, ясно говорили об ее отношении к происходящему.
 — И все-таки я не верю, что он решится на такое, — успокаивала она Марию. — Любому понятно — он неравнодушен к тебе.
 — Не забывай: ведь Каролина — его родная сестра. Как можно осуждать Габриэля за то, что он согласился на предложение Диего? Его желание освободить сестру из плена мне вполне понятно, — рассуждала Мария, но ее удрученный вид ясно говорил: эти разумные речи не имеют ничего общего с тем, что творится у нее в душе.
 В день отплытия Пилар была сама не своя. — Мне кажется, Габриэль и Зевс что-то затевают, — поделилась она с Марией. — Я чувствую это. Не верю, что Ланкастер так просто отдаст тебя Диего. Зевс что-то недоговаривает. Меня утешает одно — что он все время будет около тебя на корабле.
 Бросив прощальный взгляд на пристань, Мария увидела утиравшую слезы Пилар. Если бы она тоже могла заплакать, может быть, ей стало бы легче. На душе было тяжело — растерянность и отчаяние владели ею.
 Они направлялись к пустынному островку, затерянному в Карибском море, в стороне от морских путей. Неделя плавания пролетела незаметно, и только когда “Черный ангел” бросил якорь в нескольких милях от того места, где на рассвете следующего дня должна была произойти встреча, Мария с ужасом поняла, что эта ночь будет для нее последней на борту фрегата. Завтра, в это же время, она отплывет с Диего по направлению к Эспаньоле, и все события последних месяцев покажутся ей сном.
 Низко опустив голову и уныло глядя на темную гладь моря, Мария стояла на верхней палубе корабля.
 — Пойдем-ка в каюту, моя голубка, уже поздно. — Зевс заботливо обнял ее за плечи. — Не отчаивайся, дорогая, — загадочно улыбнулся он, — еще не все потеряно.
 Сердце Марии екнуло от волнения, и она вопросительно посмотрела на Зевса.
 — Что ты имеешь в виду? — голос ее звучал хрипло. — Обмен не состоится?
 Зевс в смущении потер нос — что-то он болтает много лишнего — и, быстро оглянувшись, заговорщически проговорил:
 — Если Габриэль узнает, что я говорил с тобой, не сносить мне головы. Но Пилар будет огорчена, если я позволю тебе упасть духом. — Они улыбнулись друг другу. — Я не могу открыть тебе, что замышляет наш угрюмый Черный ангел, но знай, что он тебя никому не отдаст.
 При этих словах у Марии перехватило дыхание.
 — Как же так? — с трудом вымолвила она. — Почему он ничего мне не сказал и всю дорогу ведет себя так, будто я стала ненавистна ему?
 — Да потому, — вполне серьезно ответил Зевс, — что ты, мягко говоря, здорово усложнила то, что с самого начала должно было быть простым и ясным.
 Он и не собирался отдавать тебя брату. Его волнует совсем другое — как выручить Каролину? Больше я тебе ничего не скажу. Не волнуйся и не грусти — все будет хорошо!
 Мария благодарно улыбнулась ему в ответ. — Какое счастье, что Пилар встретила именно тебя.
 — Я с тобой полностью согласен! А теперь отправляйся спать, и пусть тебе приснится, как весело мы все вместе заживем на Ямайке.
 Не успела Мария отойти на несколько шагов, как услышала за спиной шум. Она обернулась. Несколько матросов суетились у борта, готовя к спуску два каноэ. Рядом маячила высокая фигура капитана. Мария как завороженная наблюдала за ним. Подошел Зевс и, дружески хлопнув Габриэля по плечу, вслед за вооруженными до зубов пиратами спустился в одну из лодок. Терзаемая любопытством, Мария подошла к борту, за которым на волнах покачивались каноэ, и стала напряженно вглядываться в темноту.
 — Мария! — раздался за ее спиной голос Габриэля. — Что ты здесь делаешь? Я думал, ты давно спишь!
 Мария повернулась к нему. Усталый вид, хмурое лицо, тяжелый взгляд…
 — Я как раз собиралась отправиться в каюту, — сказала она, вопросительно заглядывая ему в глаза. Сгорая от желания узнать, правду ли сказал Зевс, и ожидая хоть какого-то намека на то, что ждет ее впереди, она не вытерпела:
 — Завтра вечером, когда меня здесь уже не будет, ты наконец-то почувствуешь себя счастливым!
 Даже в темноте было заметно, как помрачнело его лицо. Габриэль резко притянул ее к себе.
 — Завтра вечером ты будешь со мной! Я тебя не отпущу — и это мое проклятие! — Его рот жадно приник к ее губам, и душа Марии затрепетала от счастья: она все-таки не безразлична ему!
 — Уходи! Иди спать! — строго проговорил Габриэль. — Иначе я за себя не ручаюсь!
 Мария колебалась, ей очень не хотелось расставаться с ним именно сейчас, но, увидев матросов, с интересом наблюдавших за ними, послушно кивнула и быстро ушла к себе. Ей казалось, что в эту ночь она не сомкнет глаз, но уснула, едва коснувшись головой подушки.
 Габриэль разбудил ее за час до рассвета.
 — Собирайся! Мы подходим к острову. Дрожа от волнения, Мария быстро оделась, заплела волосы в косу, уложила ее вокруг головы и, даже не взглянув на себя в зеркало, вышла на палубу.
 Первые краски зари только начинали окрашивать горизонт. Высокая фигура капитана, неподвижно стоящего на шканцах, четко выделялась на фоне серого предрассветного неба. Проследив за его взглядом, Мария вздрогнула от неожиданности — в предутреннем тумане выделялись очертания стоящего на якоре большого испанского галеона. Это был “Санто Кристо”, и она с ужасом представила, какие страшные воспоминания терзают сейчас Габриэля. Он не заметил ее появления; лицо его было сурово, тело напряжено — Ланкастер походил на хищника, готового кинуться на свою жертву.
 — Габриэль, — тихо позвала Мария. — Я готова. Не сразу оторвавшись от своих воспоминаний, он посмотрел на Марию невидящим взглядом. Ее поразило, как медленно Габриэль возвращается к действительности. Не говоря ни слова, он взял ее за руку и повел к борту. Фрегат стоял в нескольких сотнях ярдов к востоку от галеона, а к северу от него как раз и лежал маленький островок, на котором должна была произойти встреча. Взгляды капитана и всей команды были прикованы к испанскому кораблю. Все ждали появления Диего и Каролины.
 Наконец на “Санто Кристо” оживились, и матросы начали спускать на воду быстроходную лодку. Через минуту Мария увидела гибкую фигуру брата, ловко спускавшегося по веревочной лестнице. Следом за ним медленно и осторожно спускалась стройная женщина, лицо которой невозможно было разглядеть на таком расстоянии, и только когда ее светлые волосы зазолотились под первыми лучами солнца, Мария поняла, что это действительно Каролина.
 Увидев светловолосую женщину, Габриэль громко крикнул дрогнувшим от волнения голосом:
 — Лодку на воду!
 Приказ был мигом исполнен, и через пару минут Мария уже сидела в лодке; Габриэль взялся за весла, и они стремительно двинулись к острову. Глядя на воинственный вид Габриэля, Мария почувствовала, как в ней растет беспокойство. Что ждет их впереди?
 Она смотрела на идущую впереди них лодку, в которой тоже сидели двое — все, видимо, было обговорено заранее. Но Мария хорошо знала своего брата и сомневалась, что обмен пройдет гладко, да и у Габриэля, по словам Зевса, имелись свои планы… Она огляделась вокруг: оба корабля мирно покачивались на волнах, вокруг них расстилалась спокойная гладь моря, а над ними — бескрайнее небо… Она неожиданно вздрогнула — что-то промелькнуло на горизонте.
 Парус? Или просто край облака?
 Неприятный звук отвлек ее внимание — это лодка заскрежетала по каменистому дну. Габриэль подал Марии руку и помог ей выбраться. Неподалеку от них высаживались на берег Диего и Каролина. Габриэль не видел сестру целых четыре года и теперь жадно всматривался в родные черты. Каролина очень изменилась. Из молоденькой девушки она превратилась в красивую статную женщину.
 Обе пары остановились в нескольких ярдах друг от друга. Диего заговорил первым.
 — Я вижу, ты в точности выполнил мои требования.
 Габриэль молча кивнул, не спуская глаз с сестры.
 — Каролина, неужели это действительно ты? — срывающимся голосом спросил он.
 Из прекрасных синих глаз светловолосой женщины хлынули слезы, и, пытаясь подавить рыдания, она воскликнула:
 — Габриэль! Ты жив! Когда он сказал мне, что ты жив, я сначала не поверила.
 — Да, я жив! Но вовсе не благодаря этому мерзавцу, а вопреки всем его стараниям!
 — Ты всегда был неблагодарной свиньей, — прорычал Диего. — Мне следовало прикончить тебя в тот день, когда мы взяли “Ворона”.
 — Я думаю, ты прав. — Злая усмешка заиграла на губах Габриэля. — И сегодня до захода солнца ты еще не раз пожалеешь об этом.
 — Ты уверен? А вот я сомневаюсь в этом, тем более что тебе не суждено увидеть сегодняшний закат.
 Марии показалось, что слова Диего не удивили Габриэля. Он словно ждал подобного поворота разговора. Нисколько не смутившись, он спокойно сказал:
 — Неужели? Что же мне помешает?
 — Ты, англичанин, доверчив и глуп. Ты слепо выполнил мои указания, и тебе даже в голову не пришло, что я могу нарушить наш договор.
 Странное выражение появилось в глазах Габриэля. В них не было и тени испуга, уверенность и ирония светились в его взгляде.
 — Но, сеньор, вы же дали слово, что будете твердо следовать нашему договору; мы обменяемся сестрами, и никакого кровопролития не будет.
 — И ты мне поверил? — С уст Диего сорвался ехидный смешок. — Придется тебя разочаровать! Педро! Мигель! Покажитесь!
 Неожиданно из-за гряды камней, с трех сторон окружавшей место встречи, показались несколько вооруженных испанцев. Стволы их аркебуз были направлены на Габриэля. Мария замерла от страха. Неужели это конец и они убьют Габриэля прямо у нее на глазах?
 Она испуганно подняла глаза и с удивлением обнаружила, что Ланкастер совершенно спокоен. Тут-то она и вспомнила о каноэ и пиратах. Где же они?
 Не обращая внимания на направленное на него оружие, Габриэль весело крикнул:
 — Зевс! Друг мой! Я надеюсь, ты здесь!
 И в ответ тут же прозвучал могучий бас Зевса:
 — Конечно, я здесь, мой капитан! Где же мне еще быть?
 Лицо Диего побелело от ярости, когда за спинами его солдат выросли фигуры вооруженных до зубов пиратов. Продолжать этот фарс не имело смысла. Одно слово Габриэля — и через пару минут никого из испанцев не осталось бы в живых.
 — Ну что ж, — с трудом выдавил Диего, — поскольку я не буду иметь чести убить тебя сегодня.., давай побыстрее закончим то, ради чего мы приехали сюда, и обменяемся женщинами.
 Габриэль окинул его долгим взглядом и, не торопясь, произнес:
 — Нет, я думаю, мы поступим по-другому. Мы будем драться.., и победитель с обеими женщинами беспрепятственно покинет этот остров.
 Диего колебался недолго. Глаза его лихорадочно заблестели, рука потянулась к висевшей на боку сабле.
 — Почему бы и нет, английская свинья! — отчетливо произнес он. — Почему бы и нет!
 И сразу же, без предупреждения, он бросился на Габриэля. Но Ланкастер был готов к такому повороту событий и, оттолкнув Марию в сторону, умелым выпадом отбил атаку испанца.
 Затаив дыхание, Мария с ужасом наблюдала за происходящим. Мучивший ее когда-то ночной кошмар превратился в реальность. Но теперь душа не рвалась надвое — она желала удачи Габриэлю.
 Поединок был тяжелым; каждый из дерущихся желал только одного — смерти своего злейшего врага. Жестокая усмешка играла на лице Габриэля, и Марии казалось, что время для него отступило на несколько лет назад, и он продолжает ту схватку, которую не смог довести до конца на “Вороне”.
 Тяжело дыша, потные, все в крови, противники ни в чем не уступали друг другу. Неожиданно с фрегата раздался пушечный выстрел. Все замерли от неожиданности — на горизонте появился силуэт еще одного корабля. К ним на всех парусах спешил тридцатипушечный испанский галеон.
 Дав предупредительный выстрел, фрегат стал сниматься с якоря и поднимать паруса, чтобы в полной боевой готовности встретить незваного гостя. На “Санто Кристо” тоже начали спешно готовиться к отплытию, хотя подходивший корабль, казалось, не должен был представлять для испанцев никакой опасности.
 К удивлению Габриэля, Диего прекратил поединок и внимательно наблюдал за маневрами приближающегося галеона.
 — Сукин сын! На этот раз я не дам тебе ни малейшего шанса! — крикнул Габриэль и сделал опасный выпад в сторону Диего.
 Отбив атаку, испанец ретировался со словами:
 — Боюсь, англичанин, что закончить этот поединок нам придется в другой раз. Рамон появился совсем некстати. Но следующая наша встреча наверняка станет для тебя последней.
 Оценив ситуацию, пираты бросились к спрятанным среди камней каноэ, чтобы как можно быстрее добраться до корабля, но испанцы, либо не поняв их действий, либо решив перебить противников, отрезали им путь к отступлению, и на острове завязалось настоящее сражение.
 О женщинах на время забыли, и, перепуганные насмерть, они, тесно прижавшись друг к другу, спрятались за большим валуном.
 На “Черном ангеле” прогремел еще один предупредительный выстрел; корабль не уходил, поджидая оставшихся на острове. Самым странным в сложившейся ситуации было то, что пушки подошедшего галеона молчали. Испанцы, казалось, не собирались вступать в бой с пиратским фрегатом — галеон держал курс на пустынный остров, где в тот момент решалась судьба стольких людей.
 — В другой раз? — удивленно воскликнул Габриэль, не понимая намерений Диего. — Почему? Разве этот корабль пришел не тебе на помощь? Или его появление не входило в твои планы?
 Злая усмешка исказила лицо Диего.
 — В мои планы входило убить тебя! Но прибытие Рамона, прибежавшего за своей английской сукой, испортило мне всю обедню. — И, оттолкнув англичанина, он закричал:
 — Отходим! Все на “Санто Кристо”!
 Среди испанцев началась паника. Взглянув в сторону подошедшего галеона, Габриэль увидел, что там уже успели спустить лодку, и в нее уже садятся солдаты.
 "Подкрепление!” — решил Габриэль и бросился туда, где в последний раз видел женщин.
 Лодка с Диего и оставшимися в живых испанцами отчалила от берега. Этот мерзавец опять ушел от него! Вдруг Габриэля осенило: что-то здесь не так! Вместо того, чтобы, дождавшись подкрепления, предпринять новую атаку, Диего попросту трусливо удирает. Почему?
 Но времени на размышления уже не было. К ним приближалась лодка, набитая испанскими солдатами. Нужно было немедленно найти Марию и Каролину и как можно скорее отплыть к фрегату. Команда не бросит его, но и подвергать людей ненужной опасности он не имеет права. Пушки подошедшего судна пока молчат, но Габриэль не был уверен, что все будет так же спокойно, когда Диего доберется до “Санто Кристо”.
 — Ты не видел женщин? — с тревогой спросил он подошедшего Зевса. — Диего уходил без них, это точно, но от этого мерзавца можно ожидать все, что угодно. — Габриэль боялся думать о самом худшем.
 — Мария! Каролина! — взволнованно крикнул он. — Идите сюда! Торопитесь! Нельзя терять ни минуты!
 Увязая ногами в песке, из-за большого камня появились перепуганные женщины. Габриэль бросился им навстречу и, крепко обняв, прижал их к себе.
 — Теперь, когда Каролина вернулась, мы заживем счастливо, — говорил он, целуя обеих. — Быстрее! Мы должны спешить!
 Обстановка накалялась: Диего успел добраться до своего корабля, и “Санто Кристо” начал разворачиваться бортом в сторону острова; пушки фрегата, нацеленные на подошедший галеон, молчали, ожидая дальнейшего развития событий.
 — Я доверяю тебе Каролину, друг мой, — сказал Габриэль Зевсу и крепко сжал руку Марии. — Смотри, чтобы она не отстала.
 — Не волнуйся, все будет в порядке! — приободрил его Зевс и, повернувшись, улыбнулся Каролине. — Вперед, дорогая Каролина! Я столько слышал о вас, что, кажется, мы уже давно знакомы. Когда доберемся до “Королевского подарка”, надеюсь, познакомимся с вами поближе.
 Все четверо заторопились к берегу, где два дюжих молодца с трудом удерживали на волнах легкую лодку, терпеливо дожидаясь своего капитана. Испанцы уже причалили к острову в трехстах ярдах от них, и вооруженные люди высыпали на берег.
 В считанные секунды Габриэль и его спутники добежали до лодки. От быстрого бега сердце у Марии стучало так сильно, что, казалось, вот-вот разорвется на части. Ожидавшие их матросы сели на весла, но набежавшей волной лодку неожиданно отнесло от берега. Громко ругаясь, они с трудом подогнали ее поближе. Стоя по пояс в воде, Зевс навалился на борт, стараясь удержать лодку и, повернувшись к Габриэлю, который с обеими женщинами стоял по колено в воде, крикнул:
 — Первой давай Марию!
 Габриэль подхватил девушку, и в это время прозвучал первый выстрел. Пушки “Санто Кристо” палили по острову Габриэль в изумлении посмотрел в сторону галеона. Он не верил своим глазам — Диего палил по своим. По палубе второго галеона прокатился крик негодования и ужаса: это! выстрел был для них такой же неожиданностью. На берегу послышались крики и стоны: одно из ядер, видимо, попало в цель. Габриэль схватил Марию и быстро передал ее Зевсу. Новая волна отбросила лодку в сторону. Крепко сжав руку сестры, он по пояс вошел в воду.
 — О. Габриэль! Подожди! — закричала Каролина, пытаясь вырваться. — Остановись! Это Рамон! Он пришел за мной!
 Габриэль в растерянности выпустил ее руку и посмотрел в ту сторону, куда был устремлен взгляд сестры. Он не понимал, что происходит. Высокий темноволосый человек бежал по направлению к ним, в его руке блестела сабля. Габриэль сразу узнал его. Это был тот самый сероглазый испанец, который четыре года назад увел Каролину. Он ошеломленно смотрел на сестру, а она, с трудом оторвав взгляд от приближавшейся к ним фигуры, спокойно сказала:
 — Мне очень жаль, Габриэль, но я останусь с ним. Рамон еще не знает, что меня увезли силой.
 Любовь и нетерпение были написаны на ее лице.
 — Ты хочешь вернуться? К нему? — изумленно вымолвил Габриэль.
 Шагнув навстречу бегущему к ним мужчине, Каролина обернулась; ее удивительные синие глаза светились счастьем.
 — Я очень люблю его! Он никогда не говорил мне об этом, но я знаю, что и он любит меня. Ты же видишь, он нашел меня. Не волнуйся, брат, мы счастливы с Рамоном! Иди! Теперь, когда я знаю, что ты жив, я сумею связаться с тобой. Торопись! Ты же видишь, что Диего пытается убить нас!
 Габриэль хотел попробовать уговорить ее, но волна еще дальше отбросила их друг от друга.
 — Мой друг, — крикнул ему Зевс, — нам пора уходить. Этот мерзавец может выстрелить еще раз, и тогда уж мы точно не соберем костей. Скорее! Нас ждут на “Черном ангеле”!
 Габриэль посмотрел на берег: подбежавший испанец обнял Каролину, крепко прижав ее к груди. Увидев настороженный взгляд Габриэля, он выставил вперед клинок.
 — Англичанин! Я рад, что ты жив! Но я убью тебя, если ты попытаешься забрать у меня жену!
 — Жену? — удивлению Габриэля не было предела.
 — Да! — твердо ответил Рамон. — А теперь прости, я должен догнать Диего Дельгато и выпустить кишки этому подлому псу!
 — Нет! — крикнул Габриэль. — Это сделаю я! Моя жена погибла по его вине. Испанец заколебался.
 — Пусть будет так! — наконец сказал он. — Мы расстаемся. И когда встретимся в следующий раз, я надеюсь, между нами уже не будет вражды. Скажи своим ребятам, что мой “Ягуар” не собирается вступать с ними в бой.
 — Ладно! — улыбнулся Габриэль и, бросив прощальный взгляд на сестру, крикнул:
 — До свидания, сестричка! Будь счастлива!
 Каролина ответила ему ослепительной улыбкой, и ее золотистая головка снова склонилась к груди испанца. Неожиданно раздавшийся новый залп заставил их вздрогнуть, и Габриэль с ужасом увидел, что пушки “Санто Кристо” палят уже по “Черному ангелу”.
 Не медля ни минуты, Габриэль махнул Рамону рукой и бросился вплавь к качающейся на волнах лодке. Начиналась новая страница его жизни!




 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
 ЛЮБОВЬ И МЕСТЬ


  Ямайка, осень 1668 года 

 Глава 1

 "Черному ангелу”, видимо, не суждено было сразиться с “Санто Кристо” в честном бою. Диего, избегая схватки, повернул корабль в открытое море. С яростью и разочарованием смотрел Габриэль вслед белым парусам галеона, исчезающим за горизонтом.
 Как только капитан поднялся на борт, пираты сразу развернули фрегат, стараясь как можно дальше уйти от ощетинившегося пушками “Ягуара”. Неважно, что испанец оказался зятем Ланкастера; вражда между двумя странами зашла слишком далеко, и со стороны противника можно было ожидать любых действий. Только когда остров и галеон, все еще маячивший около него, превратились в маленькие точки, напряжение на борту фрегата стало понемногу спадать.
 Чистое небо, небольшие волны, попутный ветер, наполнявший паруса “Черного ангела”, сделали обратный путь фрегата легким и спокойным. В этот раз корабль возвращался без добычи, но экипаж, тщательно подобранный Габриэлем, был невозмутим — за эту вылазку капитан обещал всем хорошо заплатить. На борту царило радостное оживление: пассия капитана осталась с ним, да и судьба его сестры оказалась не так уж плачевна — став женой богатого испанца, она была счастлива на Эспаньоле.
 В порту корабль встречала встревоженная Пилар.
 Не увидев на борту светловолосой Каролины, она разволновалась и, как только небольшая лодка, перевозившая пиратов на причал, пристала к берегу, она засыпала мужа и Габриэля вопросами. Что произошло? Состоялась ли встреча? Неужели это была всего лишь ловушка? Или, не дай Бог, что-то случилось с Каролиной?
 Зевс, смеясь, крепко обнял жену и, расцеловав ее, весело сказал:
 — Моя дорогая, разве ты не рада меня видеть? Пока мы будем идти к дому капитана, я все расскажу тебе по дороге. — Он обернулся и внимательно посмотрел на Марию. — Наша голубка, видимо, нездорова: она дважды пропустила завтрак и последнее время была бледной и вялой.
 В глазах Марии промелькнул испуг — неужели он догадывается о том, что она так тщательно скрывает и в чем сама еще до конца не уверена. Но Зевс, больше не обращая на нее внимания, обнял свою Пилар и направился в сторону города.
 Прикосновение Габриэля заставило Марию вздрогнуть.
 — Ты никогда не говорила, что плохо себя чувствуешь, — сказал он, с тревогой вглядываясь в ее лицо.
 — Сеньор Зевс любит преувеличивать. Я думаю, все дело в пище, которой нас кормили на корабле, — попыталась улыбнуться Мария.
 Еще раз внимательно оглядев Марию, Габриэль заботливо взял ее под руку, и они не спеша пошли по набережной.
 — До отъезда в “Королевский подарок”, — говорил он Марии, — ты сможешь несколько дней провести в моем городском доме. Надеюсь, ты отдохнешь за это время, и тебе станет лучше.
 Мария не знала, как вести себя, в этой ситуации. Она любила, но не всегда понимала его. Ей было непонятно, какие чувства испытывает он к ней и какую роль она играет в его жизни. Любовницы? Гостьи? Заложницы? Она же мечтала об одном — чтобы он нежно обнял ее и сказал, как безумно ее любит, что ему безразлично, кто ее брат, какое имя она носит, и его единственное желание — разделить с ней судьбу.., и радость ожидания их будущего ребенка.
 Неопределенность теперешнего положения и полная неизвестность о том, что будет с ней в будущем, пугали бедняжку. Мария была не так уж наивна и не рассчитывала на то, что Габриэль сразу предложит ей руку и сердце, как только узнает о ребенке. Да и она не хотела такого замужества, при котором ребенок будет единственным связующим их звеном. В этом случае они никогда не были бы счастливы, Грустные мысли одолевали Марию во время пути по извилистым улочкам города. Может быть, Габриэль не вернул ее брату, желая досадить Диего, а вовсе не потому, что она дорога ему? Не бросит ли он ее, когда через некоторое время тело ее потеряет легкость и изящество? А когда появится ребенок, он может оставить наследника себе и, не задумываясь, расстаться с ней. Эта мысль ужаснула Марию, и она с испугом посмотрела на Габриэля. О чем он думает? Что таится за спокойным выражением его изумрудных глаз? А если бы Диего узнал о ее беременности? Представив реакцию брата, она содрогнулась.
 — Ты замерзла? — заботливо спросил Габриэль, уловив дрожь, пробежавшую по ее телу. — Это из-за ветра, ведь сейчас довольно тепло.
 Печаль в ее глазах Габриэль истолковал по-своему. Марию бы искренне позабавило то, что ее несчастный вид Габриэль приписал желанию вернуться к брату.
 Они остановились у двухэтажного кирпичного здания, стоящего в стороне от шумных улиц города.
 — Вот мой дом. Думаю, он тебе понравится. Я останавливаюсь здесь, возвращаясь из плавания. Это жилище холостяка, и я держу здесь всего двух служанок. — Он улыбнулся. — Но я надеюсь, нам и вдвоем здесь будет хорошо. — Запнувшись, он продолжил:
 — А если тебе что-то захочется изменить — нанять больше слуг, или купить другую мебель, — скажи мне, и я обо всем позабочусь. — Увидев удивленное лицо Марии, он добавил:
 — Когда тебе наскучит поместье, мы будем приезжать сюда, чтобы ты могла немного развлечься.
 Мария радостно улыбнулась ему. Значит, и ей нашлось место в его планах на будущее. Но какое? Он дорог ей, но роль любовницы ее мало устраивает. Она сделает все, чтобы добиться его любви, прежде чем станет заметна ее беременность. Ей надо знать, что она сама что-то значит для него, и ребенок, появившись на свет, станет желанным дополнением их союза, а не основной причиной, соединившей их.
 Габриэль открыл дверь, и они вошли в просторный холл, в дальнем конце которого виднелась изящная винтовая лестница. Справа и слева от них были расположены двустворчатые резные двери, одна из которых, как предположила Мария, вела в столовую, а другая — в гостиную. Из-за левой двери донеслись приглушенные голоса, и Габриэль вопросительно взглянул на появившуюся в холле темнокожую молодую женщину с большим серебряным подносом, уставленным блюдами с сыром, хлебом и холодным мясом.
 — Ой! Хозяин! — воскликнула она, и глаза ее радостно засияли. — Как хорошо, что вы вернулись. У вас гости, и я просто не знаю, что с ними делать!
 — Ты прекрасно справляешься, Фиби, — улыбнулся Габриэль. — А как насчет вина?
 — Ну, вино-то я принесла сразу, как только появились Гарри Морган и Джаспер ле Клер, — захихикала девушка, с любопытством разглядывая женщину, стоящую рядом с хозяином.
 — Это Мария Дельгато, — спохватившись, представил ее Габриэль. — Отныне она будет твоей хозяйкой. Мария, это Фиби, горничная. Ее мать, Делисия, служит у меня кухаркой и, скажу тебе по секрету, отличается грозным нравом. Думаю, что Фиби будет тебе очень полезна. — И с этими словами, не дав Марии опомниться, он повел ее в гостиную со словами:
 — А теперь я представлю тебя Гарри и Джасперу — двум самым большим мошенникам на Антильских островах.
 Мария была обескуражена заявлением Габриэля: без всяких предисловий он представляет ее как хозяйку! Не зная, как реагировать на его слова, она спросила первое, что пришло на ум:
 — Джаспер ле Клер? Кто это? Его не было с вами в Пуэрто-Белло?
 — После Зевса он самый близкий друг. Мать его — англичанка, а отец — французский аристократ; правда, Джаспер не любит о нем говорить. Его действительно не было в Пуэрто-Белло, но на это у него были свои причины. Он очень красив и весьма умен. Уверен, он тебе понравится, но, надеюсь, не настолько, чтобы забыть меня.
 — А если настолько? — пошутила Мария.
 Не обращая внимания на стоящую рядом Фиби, Габриэль притянул Марию к себе, крепко поцеловал и, медленно отпуская, хрипло произнес:
 — Тогда мне придется убить его.
 — Своего лучшего друга? — Глаза Марии широко раскрылись от удивления.
 — Он уже не будет лучшим другом, — насмешливо глядя на нее, сказал Габриэль, — если попытается отнять тебя у меня.
 — В таком случае я уверена, что он мне не понравится. Мне совсем не хочется, чтобы его кровь была на моей совести.
 Не говоря больше ни слова, Габриэль распахнул дверь.
 — Видишь, дорогая, гости нас уже ждут, — громко сказал он, входя в комнату.
 Большинство присутствующих были знакомы Марии: на диване сидела Пилар; рядом, положив руку ей на плечо, с довольным видом стоял Зевс. Гость, сидевший у стены, вызвал в памяти неприятные воспоминания — это был дю Буа; положив ноги в пыльных сапогах на изящный полированный столик, он задумчиво покачивался на стуле. Мария быстро отвела взгляд. В центре комнаты стоял Гарри Морган и, бурно жестикулируя, что-то рассказывал внимательно слушающей его аудитории. У противоположной стены, прислонившись к каминной доске, стоял элегантный молодой человек, который невольно привлек ее внимание. Темные вьющиеся волосы тяжелыми прядями спадали на плечи, бронзовый загар говорил о том, что его редко можно застать дома, длинным пушистым ресницам могла бы позавидовать любая красавица, а необыкновенная голубизна его глаз просто завораживала.
 — Так это и есть та самая маленькая колдунья, которая приворожила нашего Черного ангела, — воскликнул Морган, когда Габриэль подвел к нему Марию. — Нам уже доводилось встречаться в Пуэрто-Белло, но, я думаю, мы оба тогда были не в лучшей форме. Позвольте мне, пока не поздно, исправить это досадное упущение. — И, склонившись, Гарри поцеловал ей руку. В глазах адмирала заплясали веселые искорки и, послав Габриэлю многозначительный взгляд, он дерзко добавил:
 — Если вам наскучит покровительство Ланкастера, не забывайте, что Гарри Морган очень щедрый человек! — Однако, заметив, что хозяин готов вспылить, Морган весело расхохотался.
 — Ах, Габриэль, друг мой, разве я когда-нибудь уводил у тебя женщин? Это не в моих правилах!
 Слабая улыбка промелькнула на лице Габриэля, он понял, что вспышка ревности была здесь неуместна.
 — О себе я такого сказать не могу, — вступил в разговор Джаспер ле Клер. — Очень жалею, что в этот раз не присоединился к Моргану. На месте Ланкастера в Пуэрто-Белло мог оказаться я.
 — Джаспер, попридержи язык. Она не просто одна из моих женщин, она будет… — Габриэль неожиданно осекся. — Мария — моя, и этим все сказано.
 Джаспер с удивлением посмотрел на друга.
 — Дорогой Габриэль, ты же знаешь, что твою дружбу я не променяю ни на одну из женщин, — полусерьезно-полушутя сказал он.
 — Может быть, мы все-таки начнем обсуждать план вылазки, предложенный адмиралом? — раздался недовольный голос дю Буа.
 — Да! Именно поэтому я здесь, — сказал Морган, беря с подноса большой кусок мяса. — Я и не знал, что ты уходил в море, пока не приехал сюда. — В его глазах застыл молчаливый вопрос. Но Габриэль ничего не ответил, и Морган, недовольно пожав плечами, продолжал:
 — Ребята хотят опять выйти на промысел. У них кончились деньги, и они торопят нас.
 — Ради всего святого, Гарри! — недоуменно воскликнул Габриэль. — Ведь мы вернулись всего два месяца назад. Сейчас только начало октября. Как они умудрились спустить все, что привезли из Пуэрто-Белло, за такой короткий срок?
 — Ты же знаешь ребят, — посетовал Морган, — женщины, выпивка.., потом они много проигрывают. Золото не задерживается надолго в их руках.
 Возвращаясь после успешных вылазок, пираты тратили свои деньги направо и налево. Трактирщики не жалели лучших вин, в борделях им с готовностью предоставляли только что прибывших из Лондона девочек, лавочники, завороженные звоном монет, выбрасывали на прилавки свои лучшие товары. Золото текло рекой. Пустые карманы мало волновали пиратов — на земле существовало немало богатых испанских городов и кораблей, которые можно было грабить.
 — Не все такие, как ты, Ланкастер, — с раздражением сказал дю Буа. — Английский король не каждому дарит плантации, и мы не ужинаем в резиденции у губернатора. Мы — бедные люди и живем своим умом с помощью сабли.
 Поведение дю Буа было вызывающим, всем стало ясно, что он ищет ссоры. Габриэль помрачнел, и по заходившим на скулах желвакам можно было представить, какого труда ему стоить сдерживать себя.
 — Тебе лучше уйти, дю Буа! Какую же надо иметь пустую голову, чтобы делать подобные замечания хозяину дома! Иногда ты заставляешь меня жалеть, что я тоже француз. — Светские манеры Джаспера ле Клера куда-то вмиг исчезли и, подойдя к дю Буа, он тихо, но твердо добавил:
 — Ты слышал, что я сказал? Я попросил тебя убраться отсюда! Или ты предпочитаешь выяснить отношения с помощью оружия?
 Дю Буа медлил. Скажи подобное Ланкастер, и он бы в ту же минуту принял вызов, но француз не имел ничего против Джаспера ле Клера и поэтому, грязно выругавшись, нехотя поднялся со стула и не спеша направился к дверям.
 — Пока, Гарри. Встретимся на общей сходке. — И, бросив желчный взгляд в сторону Габриэля, он вышел.
 — Мне кажется, тебе придется убить его, Габриэль, — прозвучал в наступившей тишине голос Джаспера. — Он затаил на тебя злобу и будет мстить. Пока мы ждали тебя, он жаловался, как плохо ты обошелся с ним в Пуэрто-Белло. Он не любит проигрывать — и неважно, касается ли это женщин или поединка.
 — Зачем ты вмешался? Решил, что я уже не могу за себя постоять?
 — Но, мой друг, — сказал Джаспер с наигранным испугом — к подобной манере общения он обычно прибегал, чтобы скрыть свои истинные чувства, — не можем же мы скандалить на глазах у дам. К тому же его несносные манеры мне изрядно надоели.
 Общий разговор быстро возобновился, и через несколько минут Морган сказал:
 — Габриэль, мне бы хотелось поговорить с тобой и Зевсом о готовящейся вылазке. Не могли бы вы заглянуть ко мне вечерком?
 Габриэль задумался. На сегодняшний вечер у него были другие планы, не имеющие ничего общего с намерениями Моргана.
 — Непременно сегодня? А нельзя встретиться завтра.., скажем, во второй половине дня?
 — Ну конечно, если ты сможешь уделить своему адмиралу немного времени, — сказал Морган раздраженным тоном, понимая, что его предложение не вызвало никакого энтузиазма.
 — Гарри… — начал Габриэль. Но Морган, осознав несправедливость своих упреков, быстро взял себя в руки.
 — Прости, друг, забудем все, что я сейчас наговорил тебе. Я понимаю, что у тебя другие планы на сегодняшний вечер. — Он посмотрел на Марию. — Мне нужна твоя голова, но я вижу, что сегодня она занята другим. — И, попрощавшись со всеми, Морган покинул дом Ланкастера.

 Глава 2

 Полдень уже давно миновал, когда Габриэль наконец спустился из спальни.
 Уже на рассвете с большой неохотой наконец отпустил Марию, позволив ей уснуть. Он был ненасытен и всю ночь не мог оторваться от ее прекрасного тела, отказаться от упоительного восторга, который дарили ему ее пьянящие объятия. Теперь он уже не сомневался в чувствах Марии. “Моя любовь”, — называла его она. Он тоже признается ей в своей любви, если услышит эти слова еще раз.
 Зевс и Пилар уже сидели за обеденным столом.
 — Мария еще спит, — сказал Габриэль беспечно. — Я попросил Фиби отнести ей поесть, если она не спустится до пяти часов.
 Пилар удивленно вскинула брови, но ничего не сказала. Зато Зевс не удержался и ехидно заметил:
 — Если твой вид хоть в малой степени отражает ночное времяпрепровождение, я удивляюсь, как ты еще держишься на ногах.
 Габриэль только улыбнулся в ответ и жадно впился зубами в мясистый кусок курицы, которую Делисия приготовила к обеду.
 — Если бы я не пообещал Гарри встретиться с ним во второй половине дня, уверяю тебя, мой друг, я бы не сидел сейчас с тобой за одним столом.
 — Уж я-то знаю, что это правда! — хмыкнул Зевс, и глаза его стали серьезными. — Ты и в этот раз пойдешь с ним?
 Габриэль решительно замотал головой.
 — Нет! И Гарри и Модифорд знают, что я собирался оставить это дело… А теперь, когда я нашел Марию… — Выражение нежности, удивления и неуверенности промелькнуло на его лице, и Пилар с изумлением заметила, что его щеки покрыл румянец смущения. — Перед отплытием в Пуэрто-Белло я предупредил Моргана и губернатора, что в последний раз иду вместе с братством. Боюсь, никто не поверил мне тогда, да и сейчас мое решение не особенно их обрадует. Правда, Модифорд, в отличие от Моргана, смотрит на это философски, а Гарри же откровенно осуждает меня.
 Габриэль был совершенно прав. Морган не одобрял его решения и не скрывал этого. Когда через час Габриэль и Зевс явились к нему, он нервно расхаживал по комнате, пытаясь обуздать свой гнев: глаза его пылали негодованием, ноздри раздувались, голос срывался. У окна стоял Джаспер ле Клер, молча наблюдая за ним.
 — Я не желаю верить тому, что слышу. Подумать только! Тебя — одного из самых смелых, самых известных капитанов — не интересует набег на Картахену!
 — Гарри, — сказал Габриэль как можно мягче, — но ведь капитаны еще не высказали своих соображений по поводу этой экспедиции. Может быть, они не захотели идти на Картахену. Ты сможешь узнать их решение только на общей сходке берегового братства.
 — Думаешь, меня это волнует? Я решил идти на Картахену, и, бьюсь об заклад, ребята пойдут за мной. — Голос Моргана сорвался, и он сказал умоляющим тоном:
 — Подумай еще раз, Ланкастер! Картахена самый богатый город на материке. Кто знает, какие сокровища ждут нас там! Ну скажи, что пойдешь со мной в последний раз.
 Габриэль с сожалением покачал головой.
 — Нет, Гарри, нет! Есть другие вещи, которыми я должен заняться.
 — Все из-за этой испанской девки. — Глаза Моргана сузились от злости. — Разве нет? Это она превратила тебя в слабое, хнычущее существо, которое сидит сейчас передо мной. Боже мой! Если бы я знал, я бы собственными руками убил ее в ту ночь!
 Лицо Габриэля окаменело, зеленые глаза потемнели от ярости.
 — Я ни от кого не потерплю подобных выражений, даже от тебя Гарри… Если ты еще раз отзовешься о ней в таком тоне, я собственными руками вырву твой поганый язык!
 Зевс с беспокойством посмотрел на Джаспера.
 — Друзья! — воскликнул ле Клер. — Перестаньте! Как можно ссориться из-за женщины? Ведь мы же договорились, что небольшие размолвки не должны мешать нашей дружбе. Гарри, даже если ты очень огорчен, то все равно не должен обижаться на друзей, если тебе не понравилось, как кто-то отозвался о твоей любовнице.
 — Она не просто моя любовница — я собираюсь жениться на ней, — огрызнулся Габриэль.
 В комнате воцарилось удивленное молчание.
 — Разве я не говорил тебе об этом еще в Пуэрто-Белло, Гарри? — раздался веселый голос Зевса.
 Неожиданно для всех Морган улыбнулся, его гнев как рукой сняло.
 — Извини меня, Ланкастер! Я не хотел сказать ничего дурного о твоей даме. Ле Клер прав, я слишком огорчен твоим отказом, поэтому не смог сдержаться.
 — Я тоже погорячился. Меня слишком задевает все, что касается Марии. Ну а теперь, чтобы ты не думал, что мне безразличны интересы братства, я готов выслушать твой план.
 Рассказав о своих замыслах и обсудив их с друзьями, Морган, все еще не веря в отказ Ланкастера, с надеждой спросил:
 — Ты уверен, что не передумаешь? Ведь Диего Дельгато еще жив.
 — Пришли мне весточку, если узнаешь, где он, — сурово ответил Габриэль, — и я немедленно прибуду.
 Они еще немного поговорили о делах братства и, попрощавшись с адмиралом, покинули его дом. На город быстро опускалась тропическая ночь, и, возвращаясь домой по темным улочкам города, друзья решили завернуть в прибрежную таверну.
 — Мне даже не верится, — сказал Джаспер, усаживаясь за стол в углу, — что со времени нашей последней встречи произошло столько перемен. Великий Зевс, который так гордился своей бритой головой, отрастил кудри, нашел жену и уже успел сделать ей ребенка. А ты… — Он насмешливо взглянул на Габриэля. — Я всегда считал тебя единомышленником, думал, что и ты питаешь отвращение к этому нечестивому союзу, называемому браком. Ты женишься! Да еще на женщине, которую бы раньше презирал более всех остальных. — Он грустно улыбнулся. — Ах! Золотое было время, друзья! Сколько выпито вина! Сколько женщин ласкало нас! Сколько кораблей ограблено и сколько денег спущено! Мне не верится, что эти времена никогда не вернутся. — Он хитро взглянул на Габриэля. — Или, может быть, ты будешь таким же мужем, как Морган? Жена в поместье, а подружка или две в городе или где-нибудь еще?
 На лице Габриэля появилось брезгливое выражение.
 — Нет! — сказал он тихо. — Мне не нужен никто, кроме моей колючей испанской розы.
 — Ну и когда же свадьба? — спросил Джаспер.
 — Не знаю, я ведь еще не сделал предложения Марии, — смущенно ответил Габриэль.
 Они долго просидели в таверне, заказывая все новые и новые кружки пива и бурно обсуждая, как же Габриэлю поведать о своих чувствах Марии. Ее отказ задел бы не просто его самолюбие. Он не смог бы, даже если бы захотел, так просто избавиться от чувства, которое она пробудила в нем. И, кроме всего прочего, она была Дельгато…
 Нет, он больше не связывал Марию с ненавистным для него родом. Может быть, и она забыла, что он Ланкастер? Захочет ли она носить его имя? Или старинная кровная вражда между их семьями по-прежнему что-то значит для нее? Телом она с ним, а сердцем?
 Те же вопросы задавала себе и Мария. Ночь уже опустилась на город, а Габриэль все не возвращался. Она была в смятении. Неужели ему нужно только ее тело? Неужели он ни капельки не любит ее?
 Поздно ночью, когда Габриэль пришел к ней, их тела нашли ответы на все вопросы…
 На следующее утро дом пробудился очень рано — Зевс и Пилар уезжали в свое поместье. Без них в доме стало пустынно и непривычно тихо. Бесцельно слоняясь по комнатам, Мария не знала, чем себя занять.
 — Что ты будешь делать теперь, после отъезда Зевса? — спросила она Габриэля.
 — Есть много вещей, которыми мне бы хотелось заняться, но, помнится, я обещал помочь тебе привести дом в порядок. Неподалеку отсюда есть хорошая столярная мастерская, а рядом — мастерская обойщика, где всегда богатый выбор тканей. Ты можешь пойти выбрать, что тебе понравится. Хочешь, я пойду с тобой?
 Ни одна женщина не смогла бы отказаться от такого предложения. Они провели в мастерских изрядное количество времени. Не было такой вещи, по поводу которой они не начали бы спорить. Но даже пререкания не могли испортить их настроение, ведь им было так хорошо вдвоем. Впервые, как муж и жена, они делали покупки для общего дома.
 Переходя от кресла к кушетке, от бюро к столу, Мария ненадолго задержалась у маленькой детской колыбели. Хорошее настроение вмиг пропало. Как ей быть? Попросить его купить эту колыбельку? Интересно, как он отреагирует на это? Ей стало страшно, и она быстро отошла в сторону, но от Габриэля не ускользнуло ее замешательство. Возвращаясь домой, он искоса поглядывал на Марию, сопоставляя интерес к детской колыбели, замечание Зевса о ее нездоровье по прибытии в Порт-Рояль и некоторые другие наблюдения, объяснения которым он не мог найти раньше.
 Пилар неважно себя чувствовала в начале беременности, и Марии, оказывается, тоже было не по себе во время плавания, а теперь она так трогательно смотрит на колыбель… Теплое чувство разлилось у него внутри. Неужели она ждет ребенка?
 Ночью он был очень нежен с Марией и, лаская ее, все время думал о своих предположениях, не решаясь спросить о том, что не давало ему покоя. Это могло случиться только в день их приезда в “Королевский подарок”, а он так грубо обошелся с ней. Если она действительно беременна, то уж он постарается, чтобы их следующий ребенок был зачат при других обстоятельствах.
 На следующее утро, когда они сидели за завтраком, неожиданно появился Джаспер ле Клер. Присоединившись к трапезе и накладывая себе на тарелку куски горячего, только что испеченного пирога, он как бы между прочим сказал:
 — Я пришел попрощаться. Мы выходим сегодня вечером с отливом. Мне будет тебя чертовски не хватать, ведь всегда чувствуешь себя увереннее, когда рядом друг.
 Уже стоя в дверях, он хитро посмотрел на Габриэля.
 — Ты еще не уладил свои дела? Что-то она не похожа на женщину, которой сделали предложение.
 — Когда-нибудь, мой друг, и ты окажешься в моей шкуре; я посмотрю, будешь ли ты таким же отчаянным. Не так легко открыть сердце женщине, особенно такой, как Мария.
 — Со мной такого не случится. Мне хватает женщин, и холостая жизнь меня вполне устраивает.
 Глядя вслед удаляющемуся другу, Габриэль почувствовал слабую горечь сожаления из-за того, что остается в этот раз на берегу, но, услышав голосок Марии, которая о чем-то щебетала с Фиби, он твердой рукой закрыл дверь. Дни морских скитаний позади! Ведь он собирается стать семейным человеком!
 К концу первой недели со дня отплытия Моргана произошло событие, отодвинувшее все переживания на задний план.
 В Порт-Рояль пришел тридцатичетырехпушечный фрегат “Оксфорд”. Это был первый корабль королевского флота, который впервые с 1660 года посетил Ямайку. Фрегат был послан герцогом Йоркским, чтобы помочь оградить английских поселенцев от набегов испанцев и попутно содействовать искоренению пиратства. Приход корабля не произвел на Габриэля никакого впечатления, но с ним было доставлено письмо, которое существенно меняло его планы на будущее.
 Как только фрегат бросил якорь, у дверей Габриэля появился посыльный с просьбой немедленно пожаловать к губернатору.
 — Капитан “Оксфорда” передал мне письмо для тебя, — хмуро сказал Модифорд, едва Габриэль переступил порог его кабинета.
 — Вы знаете содержание? — спросил Габриэль, сразу узнав печать.
 — Догадываюсь, — неопределенно прозвучало в ответ.
 Нахмурившись, Габриэль разорвал конверт.
 — Что же такое вы сообщили своему кузену, Модифорд, если это вынудило короля Англии собственноручно написать мне? Ведь он лично просит меня во имя старой дружбы не покидать рядов братства, чтобы его величество, как он пишет, мог спокойно спать, зная, что я не допущу того, что может бросить хоть малейшую тень на его доброе имя или честь английской короны.
 Модифорд выглядел очень смущенным.
 — Еще до вашего отплытия к Пуэрто-Белло я написал своему кузену, герцогу Альбермальскому, о твоем решении покинуть ряды братства и о том, что по многим причинам меня это не устраивает. Я и предположить не мог, что он будет беседовать на эту тему с королем или что король сам попросит тебя об одолжении. Не буду скрывать — это меня радует. Я могу полностью положиться только на твои донесения — Морган не всегда говорит правду. Он любит приукрашивать, а иногда и утаивать. Твои донесения — совсем другое дело. Они проясняют расстановку сил у обеих сторон. — Лицо губернатора приняло страдальческое выражение. — Если бы я знал, что мой кузен зайдет так далеко, клянусь, я бы никогда не коснулся этой темы. — Он немного помолчал. — Что же ты теперь собираешься делать?
 — Дорогой сэр, — с насмешкой произнес Габриэль, — когда сам король Англии просит тебя об одолжении, отказать невозможно.
 Смущенный и довольный, Модифорд с облегчением откинулся на спинку кресла.
 — Ты сразу же выйдешь в море?
 — Нет! — замотал головой Габриэль. — У меня есть дела, которые я должен завершить. К тому же встреча братства назначена на первые числа нового года, так что я отбуду в конце этого месяца или начале ноября. Все зависит… — Он замолчал, с ужасом представив, как оставит Марию. — Я собираюсь жениться на Марии Дельгато. Это письмо заставляет меня поторопиться. Я не хочу, чтобы в мое отсутствие она зависела от чьей-нибудь милости. Как моя жена и полноправная хозяйка “Королевского подарка” она будет в полной безопасности. И если я погибну, она не останется на улице.
 — Разве не то же самое я говорил тебе совсем недавно? — Лицо губернатора расплылось в радостной улыбке. — Это чудесная новость и прекрасное решение многих проблем. Я не могу передать, как я рад! Теперь не может быть никаких разговоров о ее выкупе. Как жена законопослушного англичанина она неприкосновенна. Ведь это неслыханно — разлучать мужа и жену!
 Габриэль не был уверен в искренности Модифорда, но какое это сейчас имело значение. Старик всегда был циником и никогда не скрывал своего желания иметь как можно меньше неприятностей.
 Габриэлю не хотелось расставаться с Марией и мечтами о спокойной жизни плантатора. Мыслями он был уже далеко от берегового братства, его совершенно не вдохновлял поход на Картахену. Но делать было нечего — в кармане лежало письмо короля.
 Он хотел отплыть через две-три недели, и поэтому дел предстояло много. Большинство членов его экипажа, отправились с Морганом, и перед Ланкастером стояла нелегкая задача собрать команду и подготовить корабль к отплытию.
 Мария очень расстроилась, узнав о намерении Габриэля. Совсем недавно он клялся, что больше не будет заниматься этим опасным делом, станет вести спокойную жизнь плантатора… И вот он снова готовит корабль. Габриэль скрыл от нее, что делает это не по собственной воле. Привыкнув самостоятельно принимать решения, отвергая любые вмешательства в свои дела, он не счел нужным объяснять, почему он делает так, а не иначе. Мария же, наивная душа, сразу решила, что причина в ней, что она наскучила ему и он хочет избавиться от нее.
 Грустные мысли не покидали ее. Если Габриэль решит расстаться с ней, то она, лишившись покровителя, останется совершенно беззащитной и будет отдана на милость таким людям, как дю Буа. Но еще ужасней казалась ей мысль, что она, возможно, никогда больше не увидит Габриэля. Сколько людей не возвращается из таких опасных экспедиций. Какая судьба ожидает ее и еще не родившегося ребенка?
 Габриэль намеренно не сообщил Зевсу о своем скором отплытии. Он был нужнее здесь на Ямайке. В отсутствие Ланкастера ему предстояло опекать Марию. “Хоть один из нас насладится семейной жизнью”, — думал Габриэль.
 Через неделю “Черный ангел” был почти готов к отплытию, и Габриэль наконец-то смог полностью отдаться своим личным проблемам. Глядя на бледную, безучастную ко всему Марию, он тысячу раз проклял себя за невесть откуда взявшуюся робость, нерешительность, которая не позволяла ему признаться ей в любви. Больше так продолжаться не могло.
 Как-то раз, вернувшись домой, он застал Марию в ужасном состоянии. Бледная, с выступившими на лбу капельками пота, она с трудом могла открыть глаза.
 Увидев Габриэля, Мария смутилась. Любой женщине было бы неприятно присутствие мужчины в такой момент, тем более что их отношения были такими неопределенными. Габриэль заботливо вытер пот с ее лица и подал Марии чашку с мятным настоем, которую принесла Фиби.
 — Ты ничего не хочешь мне сказать? — спросил он. — Того, что мне следовало бы знать?
 Страдая оттого, что он появился так не вовремя и теперь, вполне вероятно, догадается о ее состоянии, Мария не знала, что ответить, и, решив потянуть время, стала, обжигая язык, жадно пить горячий настой. Поставив чашку на поднос, она без сил откинулась на подушки.
 Габриэль осторожно подсел к ней на кровать, нежно взял безжизненную руку и ласково поцеловал ее.
 — Ты ждешь ребенка? — мягко спросил он.
 Мария вздрогнула.
 — Да, — сказала она, опустив глаза. Габриэль сам не ожидал такого взрыва радости, у него даже закружилась голова. Схватив Марию, он начал жадно целовать ее.
 — Родная! Родная моя! Почему же ты мне раньше не сказала? Ты не рада?
 Мария с изумлением смотрела на его искрящиеся радостью глаза, на смеющийся от счастья рот и ничего не понимала.
 — Ты рад?
 — Нет! — крикнул он. — Я счастлив! Я никогда не был так счастлив! Но я буду самым счастливым человеком на свете, если ты согласишься выйти за меня замуж. Ты согласна?
 Она так давно мечтала об этом, что от неожиданности лишилась дара речи. Но мучившие ее вопросы опять всплыли в мозгу. Неужели только из-за ребенка? А она сама? А любовь? И она тихо заплакала.
 Габриэль не понял причины ее слез.
 — Прости, что мое предложение поставило тебя в тупик, — сказал он мрачно, — но в данном случае у тебя просто нет выбора — я не оставлю тебя здесь, в Порт-Рояле, без защиты своего имени, к тому же я не хочу, чтобы мой ребенок был незаконнорожденным. Ты выйдешь за меня замуж! — закончил он решительно.

 Глава 3

 Последняя фраза прозвучала, как ультиматум, и Габриэль тут же пожалел о своих словах — ведь он дал себе слово не принуждать Марию. Поэтому его совсем не удивили искорки гнева, сверкнувшие в глазах девушки.
 — Ты не можешь силой заставить меня выйти за тебя замуж! — с негодованием воскликнула она. Неуемная гордыня опять рвалась наружу.
 Не зная, как исправить свою оплошность, Габриэль мрачно произнес:
 — Неужели быть моей женой — такая страшная участь? В твоем распоряжении будет все, чем я владею, — “Королевский подарок”, этот дом, деньги… Тебе ни в чем не будет отказа. Я знаю, ты неравнодушна ко мне, поэтому не делай вид, что я тебе неприятен. — Времена Пуэрто-Белло давно миновали!
 Мария понуро опустила голову. Как глупо она себя вела! В какой уж раз она не смогла обуздать свой темперамент. Ведь ей хотелось совсем другого: прижаться к нему, обвить руками его шею и прошептать, нет, закричать во весь голос: “Да! Да! Я выйду за тебя замуж”. Но прежде ей хотелось услышать слова любви — пусть не признание, но хотя бы намек на то, что это не брак по расчету, и их будущий ребенок не имеет никакого отношения к сделанному сгоряча предложению. А если он не любит ее, и ему нужно только ее тело? Впрочем, ей все равно! Половина лучше, чем ничего, и если она действительно его любит, то быть с ним при любых условиях гораздо лучше, чем существовать без него. Глаза защипало от слез, и она глухо произнесла:
 — Ты прав, англичанин, быть твоей женой — не такая уж страшная участь, и.., и я действительно неравнодушна к тебе.
 Габриэль мечтал услышать в ответ совсем иные слова. Он никогда не думал, что Мария примет его предложение только в силу вынужденных обстоятельств. Самолюбие его было задето.
 — Я рад, что ты это признала! — насмешливо произнес он, — Но тогда скажи мне, если быть моей женой не так ужасно, и ты испытываешь ко мне какие-то чувства, что тебе мешает стать счастливой?
 Не в силах поднять на него глаза, боясь, что он легко прочтет ее мысли, Мария нервно теребила складки своей юбки.
 — Я надеялась выйти замуж за человека, который бы любил меня, — сказала она потерянно. — Не очень-то приятно сознавать, что тебе нужна не я, а мое тело, и что ребенок — единственная причина, по которой ты сделал мне предложение.
 При этих словах сердце Габриэля бешено забилось, и он с нежностью посмотрел на опущенную черноволосую головку. Дрожащими пальцами приподняв ее подбородок, он заглянул в печальные синие глаза.
 — А если я скажу, что ребенок не имеет никакого отношения к моему предложению, и мое самое заветное желание — жениться на тебе? Что ты на это ответишь?
 У Марии перехватило дыхание.
 — Что?.. Что ты сказал?
 Наклонившись к ней Габриэль прошептал с нежностью:
 — Я сказал, что жениться на тебе — мое самое заветное желание. Мне ничего не нужно, я только хочу, чтобы ты всегда была рядом.
 — Ax! — только и воскликнула она, не в состоянии поверить тому, что видят ее глаза и слышат уши.
 — Разве ты не догадывалась? — шептал Габриэль. Его руки нежно обнимали Марию, губы слегка щекотали ей лицо. — Неужели, когда мы были вместе, ты не догадывалась, что я просто сгораю от любви? — Он поцеловал ее в полуоткрытые губы. — Ради чего я одел тебя в шелка и бархат, бросил к твоим ногам все, чем владею? Почему я был так нежен с тобой в ту нашу первую ночь в Пуэрто-Белло?
 Мария с удивлением посмотрела на него.
 — Еще тогда? — выдохнула она.
 — Еще тогда, — серьезно ответил он. — Не знаю, когда я полюбил тебя, но как бы ни складывались наши отношения, я никогда не мог причинить тебе зла. Ты думаешь, почему я замешкался тогда, на Эспаньоле, и чуть не поплатился за это жизнью? Да потому, что ты просто свела меня с ума. Почему я не вернул тебя Диего? Ну?! — Он легонько встряхнул ее за плечи. — Маленькая глупышка! Я обожаю тебя!
 Обняв его за шею, Мария прижалась к нему так крепко, словно боялась потерять.
 — О Габриэль! Я и думать не смела, что когда-нибудь услышу это! Я так боялась, что ты всегда будешь видеть во мне врага.., что мои глупые выходки оттолкнут тебя навсегда.., что я тебе безразлична! — В глазах ее стояли слезы.
 — Сколько раз я напоминал себе о том, что ты Дельгато, — говорил Габриэль, покрывая поцелуями ее лицо и шею, — но сразу же забывал об этом, — как только видел тебя. А сейчас, — он заглянул ей в глаза, — сейчас это уже не имеет никакого значения. Скоро ты станешь леди Ланкастер. Не так ли?
 — Да! Я мечтаю об этом! — Глаза ее светились радостью. — О Габриэль, я буду тебе хорошей женой, обещаю!
 — Я не сомневаюсь в этом, дорогая, — улыбнулся Габриэль. — Ты больше ничего не хочешь сказать мне? В ответ на свое признание я рассчитывал услышать кое-что и от тебя.
 Мария с нежностью провела пальчиком по его губам.
 — Что ты имеешь в виду? Разве я не согласилась выйти за тебя замуж? Чего же ты еще хочешь? Его страстный поцелуй заставил ее замолчать.
 — Твоей любви, — сказал он, оторвавшись от нее. — Я хочу, чтобы ты любила меня.
 — О Габриэль, никогда, никогда, слышишь, никогда не сомневайся в этом! Ты моя жизнь! Без тебя я умру! — И она, затрепетав от возбуждения, подставила ему губы для поцелуя.
 Поцелуи, клятвы и обещания, которыми обычно обмениваются влюбленные, страстные объятия, разбросанная одежда — они доказали друг другу свою любовь старым, как мир, способом, а потом лежали, обнявшись, и темная голова Габриэля покоилась на белоснежном плече Марии.


* * *

 Свадьбу назначили на последние числа октября, за четыре дня до отплытия, и у Габриэля почти не оставалось времени, чтобы провести его с молодой женой. Это очень огорчало его, но существовала и другая проблема. Зевс и Пилар должны были обязательно приехать на торжество, и Габриэль боялся, как бы друг, узнав о предстоящем отплытии “Черного ангела”, не обиделся на него; ведь с момента их знакомства Ланкастер впервые отправлялся в плавание один.
 Все дни были наполнены предсвадебной суетой. Габриэль целыми днями пропадал в гавани, и чета Сэттерли приехала из “Королевского подарка” на помощь Марии. Дом гудел, как улей: кругом сновали столяры, обойщики, торговцы с различными товарами, посыльные из лавок. Постепенно холостяцкое жилище Габриэля стараниями Марии превращалось в дом состоятельного джентльмена.
 Пилар разместили в одной из заново отделанных комнат. Оглядевшись вокруг, она довольно улыбнулась.
 — Ты чудесно все устроила, моя голубка. Здесь очень уютно. Надо сказать, что благодаря тебе дом просто преобразился. Ох уж эти мужчины! Если бы не мы, они бы до сих пор грелись у костров в звериных шкурах. — Она погладила свой большой живот. — Надеюсь, что к тому времени, когда появится ребенок, и наш дом будет готов.
 Они еще поговорили о свадебных заботах, предстоящем им материнстве и превратностях судьбы.
 — Знаешь, — рассуждала Пилар, — если бы мы не оказались тогда в Пуэрто-Белло, я скорее всего превратилась бы в ворчливую старую вдову, а твой братец непременно выдал бы тебя замуж за какого-нибудь гнусного, но знатного испанца. Слава Богу, что мы угодили в руки Зевсу и Габриэлю.
 Это замечание Пилар всколыхнуло массу воспоминаний, и, встретив вечером Габриэля, Мария с такой страстью поцеловала его, что он удивился.
 — Что-нибудь случилось, дорогая?
 — Ничего, — улыбнулась Мария. — Просто.., просто я очень тебя люблю.
 В комнате наступила тишина, изредка нарушаемая нежным шепотом влюбленных. Но неожиданно дверь распахнулась — на пороге стоял Зевс с перекошенным от негодования лицом.
 — Скажи, что мои уши обманывают меня! — закричал он с порога. — Ты не выйдешь в море четыре дня спустя после свадьбы?
 — Оставь нас, дорогая, — сказал Габриэль, повернувшись к Марии, — нам надо поговорить.
 Как только за Марией закрылась дверь, Зевс твердо произнес:
 — Я понял. Это правда.
 — Нет, я собираюсь отплыть через неделю.
 — А тебе не пришло в голову сообщить об этом мне? Если бы не свадьба, ты бы ушел, так ничего и не сказав.
 — Конечно. Ты должен думать о жене и ребенке, которого вы ждете. К тому же ты не связан просьбой английского монарха. Друг мой, ты мне нужен здесь. Я не могу отправиться в путь, не будучи уверен, что кто-то позаботится о моей жене и ребенке. Я должен поднять паруса, у меня нет выбора — у тебя он есть! И хотя это тебе не нравится, будет лучше, если ты останешься.
 — Ты считаешь, что семейства Сэттерли для этого недостаточно? — не унимался Зевс. — Ричард в состоянии присмотреть за обеими женщинами, и родители с удовольствием помогут ему. — С болью и негодованием он посмотрел на Габриэля. — Господи! Я не верю своим ушам! Это немыслимо! Ты плывешь без меня! Нет! Так дело не пойдет! Один ты непременно попадешь в беду, так что я иду с тобой!
 — Ну хорошо, — неохотно согласился Габриэль. — Я бы предпочел, чтобы ты остался здесь, но если ты настаиваешь…
 — Настаиваю!
 Если бы Зевс не находился в таком возбуждении, он, возможно, обратил внимание на странную сговорчивость капитана, но, решив, что дело улажено, не стал возвращаться к разговору.
 Габриэль и Мария обвенчались в теплый осенний день. Свадьба была малолюдной и оттого нешумной. Счастье переполняло душу Габриэля, хотя вряд ли чувство это можно было назвать безоблачным: скорый отъезд и дикое упрямство Зевса омрачали его. Существовала еще и клятва, которую Габриэль дал себе в день гибели Элизабет, — Дельгато должен понести наказание. Они с Марией не касались этой темы в разговорах, но образ Диего постоянно вставал между ними, и Марию не оставляла уверенность, что, покинув Порт-Рояль, Габриэль отправится на поиски ее брата, чтобы найти и убить его.
 — Тебе обязательно надо выйти в море в пятницу? — спросила как-то ночью Мария, лежа в объятиях мужа.
 — Да, дорогая, — тихо произнес Габриэль. “Он постоянно говорит мне о своей любви, — думала Мария, — но пока ни слова не сказал о том, что побудило его вновь присоединиться к пиратам”. Это, по ее мнению, ясно показывало, что жажда мести в его душе опять взяла верх над всеми другими чувствами и он отправился искать встречи с Диего.
 — Ты не можешь забыть прошлое?
 Габриэль замер. Он ни в чем не мог отказать Марии, но там, где дело касалось ее брата, он был тверд. Диего должен умереть. Габриэль не мог жить спокойно, пока знал, что человек, ставший причиной бессмысленной гибели Элизабет, все еще ходит по земле. Он не умел объяснить свои чувства, просто эта навязчивая идея стала частью его жизни, тем, что сделало его нынешним Габриэлем Ланкастером. Неважно, что плен Каролины обернулся для нее счастливым браком, а он сам, пережив боль и унижение, тоже нашел свою судьбу, — на “Вороне” погибли люди, которые верили ему и потому пошли за ним. Он не смог им помочь, как не смог спасти бедную Элизабет.
 Молодая, доверчивая, любящая Элизабет погибла по вине Диего Дельгато…
 — Если я отрекусь от своей клятвы, то перестану уважать себя.
 Мария резко села на постели. Сжав маленький кулачок, она стукнула мужа по плечу.
 — Господи! — гневно воскликнула она. — Ты хочешь погибнуть, защищая свою честь? А ты подумал о том, что родившийся ребенок может никогда не увидеть своего отца только потому, что тот считает необходимым, как гончая, преследовать моего брата?
 Габриэль взял ее за плечи и легонько встряхнул.
 — Я очень люблю тебя, но даже ты не смеешь меня оскорблять, — сказал он твердо. — Я отправляюсь в эту экспедицию только потому, что мой король просил меня об этом, иначе я бы ни за что не оставил тебя. И даю тебе слово, что я не стану намеренно искать Диего. Однако если наши пути пересекутся… — И он многозначительно замолчал.
 Мария была не единственной, кто приходил в отчаяние от мысли, что скоро “Черный ангел” покинет гавань, унося на борту любимого человека. Пилар тоже злилась и страдала, считая, что Зевс хочет присоединиться к Габриэлю только потому, что ему наскучила семейная жизнь.
 — Он слепо идет за Габриэлем, не обращая внимания на мои просьбы, — жаловалась она Марии. — Черт меня дернул связаться с этим упрямым, заносчивым, неуправляемым и тупоголовым чудовищем!
 Зевс как раз в это время входил в комнату и, услышав поток “лестных” слов, отпущенных в его адрес, широко улыбнулся и поцеловал жену.
 — Я никогда не думал, что ты так высоко ценишь меня, любовь моя, — иронически заметил он.
 — Ты страшный пройдоха! Я до сих пор не могу понять, за что люблю тебя, — сказала Пилар совсем другим тоном; она не умела долго сердиться на мужа. Хитро подмигнув Марии, Зевс легонько похлопал жену по большому животу.
 — Думаю, что причина ясна всем.
 — Уходи! — строго сказала Пилар, и, грустно улыбнувшись, Зевс покорно вышел из комнаты, оставив женщин одних.
 Мария печально посмотрела ему вслед. Завтра в это же время Габриэль будет далеко в море, и пройдут месяцы, прежде чем она снова увидит его.., если не случится чего-нибудь непредвиденного. Эти мысли она гнала прочь.
 В комнату неожиданно заглянул Габриэль.
 — Вы не видели Зевса? Мне надо с ним поговорить.
 — Он только что вышел отсюда, — ответила Мария.
 — Надеюсь, твоим словам он придаст больше значения, чем моим, — язвительно сказала Пилар. — Я ведь всего лишь его жена, а ты — капитан! Кому какое дело, что он бросает меня!
 — Пилар, дорогая, успокойся, — сказал Габриэль, слегка поддразнивая ее. — У меня нет ни малейшего желания брать твоего мужа с собой. Пусть это будет нашей тайной, но, когда я завтра выйду в море, твой муж останется на причале, — с этими словами он исчез, закрыв за собой дверь и оставив бедных женщин в недоумении.
 В эту ночь Мария долго лежала одна, ожидая мужа, а когда он пришел и протянул к ней руки, она бросилась в его объятия. Они любили друг друга, с болью и отчаянием сознавая свою зависимость от превратностей судьбы и понимая, что эта ночь может быть последней в их короткой супружеской жизни.
 На рассвете они спустились в гостиную. Через несколько часов “Черный ангел” должен был сняться с якоря. В доме стояла напряженная тишина: все старались чем-то занять себя и делали вид, что ничего особенного не происходит. За завтраком Мария сидела ни жива ни мертва, ей казалось, что Габриэль, погруженный в свои мысли, совсем не обращает на нее внимания. И только когда, встав из-за стола, муж проходил мимо нее, он нежно обнял Марию за плечи, давая понять, что ни на минуту не забывает о ней.
 На пристани царила суета. Старшие Сэттерли, Ричард и даже сам губернатор пришли проводить Габриэля и Зевса, поэтому, когда Мария и Пилар стали прощаться со своими мужьями, вокруг них собралась небольшая толпа.
 Обнимая жену, Габриэль думал о том, что не о такой семейной жизни он мечтал, и, помянув недобрым словом и Модифорда и короля, поклялся, что это будет его последняя экспедиция. И к черту все просьбы!
 — У нас еще будет время, когда я вернусь, — сказал он, с трудом отрываясь от Марии. — И я больше никогда не покину тебя!
 Мария с трудом подавила рыдания. Глядя, как ветер треплет его темные волосы, она думала, что и сердце разорвется от боли. С трудом улыбнувшись дрожащими губами, она прошептала:
 — Возвращайся скорее — это все, о чем я прошу.
 Возвращайся.
 С тревогой взглянув в ее глаза, Габриэль сказал:
 — Я не могу тебе ничего обещать… Всякое случается… Но если это будет в человеческих силах, я обязательно вернусь. И помни, где бы я ни был, что бы ни произошло, я люблю тебя! Но если со мной что-то случится, — помолчав, сказал он хрипло, — если я не вернусь, знай, что мои последние мысли были о тебе и ребенке.
 Мария кивнула, и так долго сдерживаемые слезы ручьем полились по щекам. Габриэль быстро поцеловал ее и легонько подтолкнул к Ричарду, сурово сказав при этом:
 — Позаботься о ней. Я надеюсь на тебя. С этими словами он развернулся и решительно направился туда, где у берега его ждала корабельная шлюпка. Зевс гордо вышагивал впереди. На краю причала Габриэль замешкался, обернулся и, нахмурившись, посмотрел на печально стоявших женщин.
 — Что случилось с Пилар? — громко спросил он. Зевс вздрогнул от неожиданности, резко обернулся.., и железный кулак Габриэля со всей силы врезался ему в челюсть. Великан рухнул, как подкошенный. Глядя на разгневанную Пилар, спешащую на помощь мужу, Габриэль улыбнулся.
 — Поверьте, госпожа, другого выхода у меня не было. Он упрям, как вол, и, как вол, уважает только силу.
 Не зная, то ли злиться, то ли радоваться, Пилар опустилась рядом с лежащим без сознания мужем, положив его голову себе на колени.
 — Думаю, вы правы, сеньор, но боюсь, что ему это не понравится, — сказала она насмешливо.
 — Скорее всего нет, — пожал плечами Габриэль. — Но когда он придет в себя, я буду уже далеко в море, и он ничего не сможет сделать. — Его глаза хитро сверкнули. — И тогда он, может быть, простит меня. Ну а если нет, напомните ему о Пуэрто-Белло, о том дне, когда пал форт Сантьяго. Скажите ему, что я просто вернул долг. Он поймет.
 И, бросив, прощальный взгляд на маленькую фигурку жены, стоящую рядом с Ричардом, Габриэль решительно зашагал к шлюпке.

 Глава 4

 В этот день из гавани Порт-Рояля на встречу берегового братства, которая была назначена Морганом неподалеку от берегов Эспаньолы, кроме “Черного ангела”, вышли еще два корабля. Один из них — тридцатичетырехпушечный фрегат “Оксфорд”, другой — захваченный командой фрегата французский четырнадцтипушечный корабль.
 Суда достигли места назначения только к концу декабря. Всего собралось двенадцать кораблей, экипажи которых в общей сложности насчитывали около восьмисот человек. Все ждали этой встречи и готовы были плыть за великим Гарри Морганом, покорителем Пуэрто-Белло, хоть на край света.
 "Оксфорд” как самый мощный и быстрый из всех был выбран флагманом, и Морган водрузил на его мачте свой адмиральский флаг.
 Габриэль никому ни слова не сказал об истинных причинах, побудивших его изменить свое решение и отправиться вслед за друзьями. Пусть думают, что он, прежде чем устраивать семейное гнездышко, решил пополнить свою казну и в последний раз сходить с пиратами в набег.
 Габриэль очень тосковал по Марии и с тяжелым сердцем думал о том, что впереди у них несколько месяцев разлуки. Возможно, и ребенок родится до его возвращения. Чтобы отвлечься от этих мыслей, он размышлял о предстоящей встрече братства, назначенной Морганом на второе января 1669 года. О том, куда идти, вопроса не возникало. Целью экспедиции, несомненно, была Картахена. А если уж Морган что-то решил, то он от своего не отступит, даже если французские капитаны проголосуют против, как получилось с Пуэрто-Белло. Дю Буа оказался главным возмутителем спокойствия среди французов, но он был одним из самых опытных капитанов, и с этим приходилось считаться, как и с тем, что французы без воодушевления восприняли известие о взятии корабля. Среди экипажей прокатилась волна недовольства, и присутствие “Оксфорда” действовало на них, как красная тряпка на быка. Это была рана, которую к тому же постоянно бередил дю Буа.
 На военном совете, который состоялся на борту “Оксфорда” второго января 1669 года, все единогласно решили идти на Картахену. Это было смелое решение. Картахена — самый богатый город на материке — считался наиболее укрепленным из всех городов побережья, и даже Морган признавал, что взять его будет намного тяжелее, чем Пуэрто-Белло. Но добыча обещала быть такой богатой, что при одном упоминании города в глазах пиратов появлялся жадный блеск. А то, что Картахена — испанское владение, только подзадоривало разбойников. Имея мощный корабль во главе флота и значительное число людей, они считали, что город уже у них в кармане.
 В честь принятия такого важного решения Морган устроил в своей каюте на “Оксфорде” пирушку для капитанов, в то время как члены экипажа веселились на полубаке. Сидя за длинным столом в каюте адмирала, капитаны пьянели не только от вина, но и от предвкушения успеха. В самый разгар пирушки Габриэль, сидевший рядом с Морганом и Джаспером ле Клером, увидел, как дю Буа встал и тихо, не привлекая к себе внимания, пошел к выходу. Он тронул Моргана за рукав.
 — Как ты думаешь, почему дю Буа уходит так рано? Обычно он покидает застолье последним и то, если его, мертвецки пьяного, выволокут из-за стола.
 Морган тупо посмотрел вслед удаляющемуся французу.
 — Зависть гложет, — ответил он, четко выговаривая каждую букву — верный признак того, что адмирал выпил слишком много вина.
 — Думаю, мой друг, нам следовало его убить. Он только позорит французов, — вступил в разговор Джаспер. Это было сказано таким серьезным тоном, что Морган и Габриэль, изумленно посмотрев друг на друга, рассмеялись. Пришлось затратить немало усилий, чтобы привести товарища в хорошее расположение духа. В каюте было душно, и только Габриэль собрался предложить друзьям выйти на палубу подышать свежим воздухом, как вдруг корабль содрогнулся от мощного взрыва.
 Был ли взрыв порохового погреба случайностью, допущенной по легкомыслию кем-то из пьяных матросов, или, как на трезвую голову рассудили Габриэль и Джаспер, местью дю Буа за взятие французского корабля, никто так и не узнал. Это было ужасное зрелище. Вслед за ослепительной вспышкой в небо взметнулись доски из развороченных взрывом палуб, обломки вдребезги разбитых матч, окровавленные, искалеченные взрывом тела людей. Из двухсот членов экипажа в живых остались десять. Чудом уцелели те капитаны, которые сидели по одну сторону стола с Морганом; все сидящие напротив них погибли.
 Потеря “Оксфорда” и гибель почти четверти боеспособного состава сделали поход на Картахену практически невозможным. Морган со своим адмиральским флагом перешел на фрегат “Лилли”, а команда бывшего флагмана, кое-как залатав повреждения, нанесенные взрывом, отправилась на поиски своей собственной добычи. После ухода “Оксфорда” Морган повел оставшиеся корабли вдоль берегов Эспаньолы на восток в поисках более легкой добычи.
 Габриэль не любил вспоминать те дни. Все пошло вкривь и вкось. Сильный восточный ветер нарушил их планы, порвав паруса и сломав мачты небольших судов, составляющих основу пиратского флота. Набеги на испанские поселения для пополнения продовольственных запасов тоже не приносили особых результатов — испанцы были начеку, как никогда; несколько раз пираты возвращались ни с чем, преследуемые вооруженными отрядами добровольцев, охраняющих остров.
 Неудивительно, что по прошествии нескольких недель люди начали роптать, и во главе недовольных, как всегда, был дю Буа. Несмотря на возражения Моргана, три корабля во главе с воинственным французом покинули адмирала, отправившись в самостоятельное плавание. Габриэль с сожалением смотрел вслед уходящим судам, он был бессилен помешать этому, ему оставалось только одно — по-прежнему поддерживать Моргана.
 Флот Моргана сократился до восьми кораблей, а число боеспособных людей вдвое. Этих сил явно недоставало на большую операцию, и после долгих обсуждений было решено идти по направлению к Тринидаду, а затем вдоль материка, делая набеги и грабя небольшие, слабозащищенные порты восточной Венесуэлы. Но и эту идею пришлось оставить — помешала погода. В начале февраля, когда они наконец достигли острова Саона к востоку от Эспаньолы, Джаспер выдвинул новый план.
 Сидя в каюте адмирала, Морган, Джаспер и Габриэль обсуждали возможности и выгоды набега на тот или иной населенный пункт, когда Джаспер неожиданно сказал:
 — Есть одно место, которое мы не приняли во внимание… Города, лежащие по берегам озера Маракайбо. Два года назад, когда я ходил с д'Оллане, мы решили наведаться туда, и, должен сказать, результаты превзошли наши ожидания. Оборона там слабая, а добыча оказалась хорошей. С тех пор там наверняка вновь скопилось достаточно богатств, и мы можем наведаться туда еще раз.
 До побережья Венесуэлы было недалеко, да и кое-кто из братии уже бывал там, поэтому предложение Джаспера было принято единогласно. В приподнятом настроении экипажи стали готовиться к походу.
 Габриэль отнесся к принятому решению с полным равнодушием, его волновало другое. С момента ухода дю Буа у Ланкастера появилось чувство необъяснимого беспокойства. Мысль о том, что француз может оказаться вблизи от Марии, не давала ему покоя. Он пытался внушить себе, что глупо об этом думать, что Зевс и Ричард охраняют его жену, но дни проходили, а чувство тревоги только возрастало.
 Интуиция не обманула Габриэля, в начале марта дю Буа действительно отправился к берегам Ямайки, в Порт-Рояль. И цель он преследовал вполне конкретную — захватить Марию Дельгато и вернуть ее брату. Однако им руководила не месть, а скорее это были жадность и инстинкт самосохранения.
 Покидая флот Моргана, дю Буа не ставил перед собой никакой определенной цели, просто он больше не мог выносить адмирала. Снедаемый ревностью и завистью, — ведь, сложись обстоятельства по-другому, он сам мог сидеть в адмиральском кресле, — дю Буа решил потешить свое тщеславие в другом месте и попал, к несчастью, прямо в руки к Диего.
 О месте встречи братии и о решении идти на Картахену власти Санто-Доминго узнали из нескольких источников и сразу послали сообщение в Гавану. Остановить Гарри Моргана мог только Диего Дельгато. В свои тридцать пять лет он уже был адмиралом Испанского флота в южных широтах и имел в своем распоряжении пять военных кораблей, представляющих гораздо более мощную силу, чем весь пиратский флот Гарри Моргана. В бою перевес сил непременно оказался бы на стороне испанцев. Как только донесение властей Санто-Доминго стало известно Диего, он отдал приказ о выступлении, а так как корабли всегда стояли в боевой готовности, почти сразу же отправился в погоню за пиратами, надеясь расквитаться наконец со своим злейшим врагом — Габриэлем Ланкастером.
 Стараясь опередить пиратов и тем самым получить преимущество в бою, Диего пошел к берегам Пуэрто-Рико. Появившись в порте Сан-Хуан в самом начале марта, когда Морган и его люди уже достигли озера Маракайбо, он выяснил, что местным жителям ничего не известно о пиратах. Решив, что он ушел слишком далеко, Диего пошел вдоль берегов острова на север, где и встретил дю Буа.
 Покинув Моргана и не имея никаких конкретных планов, дю Буа провел несколько недель, бесцельно бороздя прибрежные воды Эспаньолы и пытаясь придумать нечто такое, что принесло бы ему славу и заставило других пиратов взирать на него с уважением и восхищением, а Моргана поставило в глупое положение. Но ему никак не удавалось совместить обе задачи, и чувство зависти росло в нем с каждым часом. Однажды ранним утром вахтенный матрос разбудил его и сообщил о том, что на горизонте появились паруса испанских кораблей.
 Сражение было недолгим и жестоким. Корабли, шедшие с дю Буа, были разбиты. Французу повезло — после бойни, устроенной испанцами, он остался жив и вместе с другими уцелевшими пиратами был доставлен на борт “Санто Кристо”. Диего нужна была информация о местонахождении и составе пиратского флота.
 Пираты не ждали снисхождения. Стоя на борту испанского флагмана, они ждали приговора. Прохаживаясь вдоль их шеренги, Диего с презрением разглядывал выстроенных перед ним людей. Похлопывая хлыстом по сапогу, он время от времени останавливался перед кем-то из пиратов и задавал один и тот же вопрос:
 — Где остальные?
 Полный ненависти взгляд служил ему ответом. Не зная, как унять разбушевавшуюся злость, Диего принимался хлестать несчастного.
 — Паршивая собака! — кричал он. — Боже! Почему я не могу убить вас всех собственными руками!
 Особенно эту свинью Ланкастера!
 Дю Буа навострил уши. И как только Диего приблизился к нему, он выкрикнул:
 — Мы действительно не знаем, где сейчас флот Моргана и Ланкастер; мы покинули их еще в январе.., но мне известно, где находится испанка, женщина Ланкастера…
 При этих словах Диего замер и выжидательно посмотрел на дю Буа. Потом, поманив к себе француза, спросил угрожающим тоном:
 — Женщина Ланкастера? — Глаза его были безумны. — Кто она?
 — Испанка, которую он захватил в Пуэрто-Белло, — ответил дю Буа, не зная, кто стоит перед ним. — Он женился на ней около пяти месяцев тому назад в Порт-Рояле.
 Вновь нахлынувшая злоба перекосила лицо Диего, и шрам над бровью задергался от напряжения.
 — Как ее имя? — рявкнул он, с трудом выговаривая слова.
 — Мария. Мария Дельгато.
 Ошарашенный, Диего молча смотрел на француза, не в силах осмыслить то, что услышал. Нет! Этого не может быть! Мария никогда не согласилась бы на брак с англичанином. Наотмашь ударив дю Буа по лицу, он завизжал диким голосом:
 — Ты лжешь! Она не могла выйти за него замуж! — С побелевшим от гнева лицом Диего трясся от ярости.
 — Отвести их в трюм и заковать в цепи! — приказал он своему офицеру.
 Диего мерил каюту быстрыми нервными шагами. Мария замужем за Ланкастером! В это невозможно поверить! Она не могла! Этот грязный пират лжет! Но он понимал, что обманывает себя. У пирата не было причин лгать.
 Стараясь подавить в себе гнев и успокоиться, Диего долго стоял у окна каюты, глядя на бегущие волны. Он с трудом пытался привести в порядок свои мысли. Мария вышла замуж за Ланкастера, она в Порт-Рояле, а Ланкастер ушел с Морганом, и где он сейчас, неизвестно.
 Диего был уверен, что рано или поздно сведет счеты с англичанином, а как теперь поступить с Марией? Как быть с идеей выдать ее замуж за овдовевшего дона Клементе де ла Сильва и Гонзалес, за могущественного дона Клементе, который три месяца назад унаследовал титул и состояние своего отца? Того самого дона Клементе, который может посодействовать тому, чтобы его родственнику поручили командование куда большими силами, чем этот чахлый испанский флот в Карибском море…
 Сообщение о вдовстве испанского гранда заставило Диего в июне прошлого года отправиться за сестрой в Панама-сити. В письме, полученном им от дона Клементе, вновь поднимался вопрос о женитьбе на Марии. Дон Клементе писал, что первый раз женился по расчету и теперь мечтает о более романтическом союзе, а Мария оставила в его душе неизгладимое впечатление… Диего ликовал. Он бросился за сестрой, но в это время пираты захватили Пуэрто-Белло, и след Марии затерялся. В тот раз его планам не суждено было сбыться. Он попытался обменять Марию на Каролину, но и тут его постигла неудача… Он был так близок к заветной цели… Этот чертов Рамон Чавес! Мало того, что он помешал ему на острове, он еще имел наглость жаловаться и выдвинул обвинение, что Диего стрелял в него. Дело было передано в адмиралтейство, и разбирательство заняло несколько месяцев. Рамон ничего де сумел доказать, но Диего пережил немало неприятных моментов.
 Не желая упускать из рук такого влиятельного человека, как дон Клементе, Диего последние месяцы постоянно думал о том, как освободить сестру. Он послал несколько писем, пытаясь успокоить дона Клементе и выдумывая все новые и новые причины, по которым Мария не может в ближайшее время приехать в Испанию. Если бы он хоть словом обмолвился о ее местонахождении, ни о каком союзе со знатным испанским грандом не могло быть и речи. Какому испанцу понравятся объедки с английского стола? В последнем письме дон Клементе писал о вступлении в наследство, и Диего понял, что надо срочно что-то предпринимать, иначе этот гранд найдет себе другую невесту. В конце концов Дельгато не такая уж знатная фамилия, а красивых женщин в Испании достаточно…
 Последнее письмо от дона Клементе было получено незадолго до того, как пришло известие о походе пиратов на Картахену, и с тех пор гнев Диего не унимался. Теперь же он вспыхнул с новой силой. Убить Ланкастера было бы для него неизъяснимым удовольствием, но вернуть Марию.., самым большим подарком. Уж он-то позаботится о том, чтобы она овдовела, прежде чем уехать в Испанию к дону Клементе. Ну а сейчас ему необходимо любым путем заполучить Марию…
 Этот французский пират, дю Буа… Прервав свои размышления, Диего открыл дверь каюты и приказал часовому:
 — Пусть этого дю Буа немедленно приведут ко мне Так француз не только оказался замешанным в планы Диего Дельгато, но и стал главным исполнителем основной их части.
 — Если ты вернешь мне мою сестру, жену Ланкастера, я дам тебе много золота и сохраню жизнь твоим товарищам, которые до твоего возвращения останутся моими заложниками. Я дам тебе небольшое судно, и ты сможешь оставить его себе, если доставишь Марию Дельгато в Санто-Доминго.
 Пораженный связью между женой Ланкастера и захватившим его в плен испанцем, дю Буа внимательно изучал стоящего перед ним человека.
 — Я не смогу сделать это в одиночку. И какие у меня гарантии, что вы сдержите свое слово? Неприятная ухмылка скривила губы испанца.
 — Никаких. Но если ты откажешься, живым отсюда уже не выйдешь. Разве мое предложение не стоит того, чтобы согласиться?
 — Откуда вы знаете, — спросил дю Буа, немного осмелев, — что, когда я выйду отсюда, я не сбегу и сдержу данное обещание?
 — По двум причинам, мой безнравственный друг, — терпеливо начал объяснять Диего. — Первая — это золото, которое ты получишь, а вторая — репутация. Что будет с тобой, когда станет известно, что ты бросил своих ребят на произвол судьбы? Кто же захочет идти на дело с таким человеком?
 Дю Буа нерешительно закивал головой. Пираты — люди непостоянные и грубые, но если станет известно, что он бросил своих людей, с его карьерой капитана будет покончено навсегда. Никто не пойдет за ним, и ему придется проститься с мечтами об адмиральском кресле. Испанец поймал его в ловушку. Даже если бы предложение Диего не давало ему возможности отомстить Ланкастеру, он бы все равно согласился. У него не было выбора.
 Утром следующего дня дю Буа с двадцатью пиратами на борту полубаркаса спешно отплыл в сторону Порт-Рояля, чтобы тайком схватить Марию Дельгато и в целости и сохранности — это было обязательным условием — доставить ее в Санто-Доминго. Оставшихся пиратов заковали в цепи и бросили в трюм “Санто Кристо”. Диего был уверен, что в данной ситуации даже такой беспринципный человек, как дю Буа, обязательно вернется.
 Но сам Диего и не думал держать данное слово: как только полубаркас с пиратами на борту скрылся из виду, он приказал своему офицеру:
 — Уберите этих грязных свиней из моего трюма. Убейте их и выбросите за борт — они нам больше не понадобятся. Диего пристально посмотрел на офицера; смысл его взгляда был понятен без слов. Какой же глупец этот француз, ведь его ждет то же самое, как только нога Марии ступит на палубу “Санто Кристо”.


* * *

 А в это время Мария с тревогой ждала возвращения мужа, все мысли ее были о Габриэле и ребенке, который скоро должен был появиться на свет. После того как “Черный ангел” покинул Ямайку, она несколько месяцев провела в “Королевском подарке”, но, беспокоясь о муже и не чувствуя себя там счастливой, она в конце концов уговорила Ричарда и Зевса вернуться в Порт-Рояль. Здесь, по крайней мере, она была в курсе всех новостей.
 Зевс и Пилар переехали вместе с ней. Зевс шутил по этому поводу:
 — Капитан оставил тебя на мое попечение, а как я смогу заботиться о тебе, если ты уедешь. — Он хитро улыбнулся. — Кроме того, я и сам хочу встретить его.
 Присутствие Зевса и Пилар скрашивало однообразную жизнь Марии и делало тоску по Габриэлю не такой невыносимой. Но прошел февраль, наступил март, а известий о Ланкастере все не было. Малыш должен был родиться в мае, и, с нетерпением ожидая появления ребенка, Мария разговаривала с ним и даже пела ему нехитрые песенки. Чувствуя, как ворочается ребенок, она нежно поглаживала свой живот.
 — Тебе тоже его не хватает? — спрашивала она и, чувствуя в ответ шевеление, улыбалась, отвечая сама себе:
 — Знаю, знаю, я тоже хочу, чтобы он поскорее вернулся.
 Однажды в середине марта, лежа ночью без сна, Мария услышала за дверью непонятный шум. Решив, что это Зевс, она окликнула его:
 — Зевс, это ты? Что-нибудь случилось с Пилар? Ответа не последовало, и, недоумевая, Мария встала с кровати, накинула халат и направилась к двери, ничего не подозревая. Не успела она пересечь комнату, как дверь настежь распахнулась и чьи-то грубые руки схватили ее. Она испуганно вскрикнула, и в следующую секунду тяжелая грязная ладонь зажала ей рот.
 — Попробуй только пикни, и я прикончу тебя на этом самом месте, — прошипел ей в ухо дю Буа.
 Леденящий страх за свою жизнь и жизнь еще неродившегося ребенка пронзил Марию, и она молча покорилась. Чувствуя, что никаких попыток вырваться из его рук больше не делается, дю Буа пробурчал что-то одобрительное и, обращаясь к кому-то за спиной, сказал:
 — Зажги свет и найди ей какую-нибудь одежду. Боюсь, адмирал не поблагодарит нас за то, что мы доставим его сестру в ночной рубашке.
 При этих словах Мария задрожала, в голове у нее возникло множество вопросов, и, пытаясь спросить что-то, она сделала неловкое движение. Рука дю Буа больно сдавила ей лицо, кожа на губах лопнула, и Мария ощутила во рту вкус крови.
 Неровное пламя свечи осветило противное лицо дю Буа. В его холодных глазах, жадно пожирающих Марию, промелькнуло удивление, когда он увидел ее большой живот. Что-то похожее на улыбку промелькнуло на его похотливом лице.
 — Не думаю, что твой брат рассчитывал на это.
 Но мое дело только доставить тебя к нему, а уж в каком состоянии, у нас договора не было. Главное, чтобы ни я, ни мои люди тебя не тронули. — Он мерзко захихикал. — Хотел бы я посмотреть на лицо твоего братца, когда он поймет, что Ланкастер нас уже опередил!
 Сопровождающий дю Буа человек вытащил из шкафа первые попавшиеся под руку вещи, и через минуту комната опять погрузилась во мрак. Наскоро сделав из наволочки кляп, француз сунул его Марии в рот и, перекинув бедную женщину через плечо, направился к выходу. Они старались не шуметь, но Зевс, чутко спавший и отличавшийся феноменальным слухом, неожиданно проснулся от смутного чувства тревоги. Ему показалось, что он слышал какой-то посторонний шум. Встав с постели и взяв длинный кинжал, с которым никогда не расставался, он легкой походкой пантеры подошел к двери. Остановившись и прислушавшись, он осторожно приоткрыл ее. В доме было темно, но острый слух Зевса уловил слабый шорох и еле слышные всхлипы, которые издавала Мария, беспомощно повиснув на плече дю Буа. Не допуская даже мысли, что кто-то чужой может быть в доме, и решив, что Мария ударилась или, еще хуже, упала в темноте, Зевс с криками: “Мария! Голубка! Где ты?” — бросился вперед.
 Испугавшись поднявшегося шума, дю Буа выругался сквозь зубы и, не теряя времени, заспешил по лестнице вниз; Мария, как мешок с картошкой, лежала у него на плече. Узнав голос француза, Зевс бросился за ним, но второй пират, притаившись в темноте у лестницы, толкнул его в спину с такой силой, что бедный Зевс кубарем скатился вниз. Сильная боль в пояснице и громкие крики Зевса разбудили Пилар, и, взяв свечу, она вышла посмотреть, что там за шум. В прыгающих отсветах пламени Зевс разглядел дю Буа с Марией на плече. Но он не мог подняться, мешала сильная боль в ноге, вероятно, он сломал ее при падении. Из глубины дома послышался сонный голос Ричарда:
 — Что там стряслось, черт возьми?
 Поняв, что им надо быстрее уносить ноги, налетчики бросились к входным дверям, и Зевс услышал, как дю Буа вполне отчетливо произнес:
 — Теперь нам осталось доставить эту потаскушку к ее братцу в Санто-Доминго. — И они исчезли в темноте.
 Стоя наверху лестницы, Пилар увидела лежащего внизу Зевса и заспешила к нему, приговаривая:
 — Боже мой! Дорогой! Что случилось? Кое-как с помощью Пилар Зевс добрался до стены и, морщась от боли, привалился к ней. В это время в холле первого этажа появился заспанный Ричард со свечой в одной руке и пистолетом в другой. Прибежали перепуганные шумом Фиби и Делисия и подняли такой гвалт, что Зевс долго не мог вставить ни слова. Наконец, когда все немного успокоились, он объяснил, что произошло.
 — Это был мерзавец дю Буа. Он похитил Марию, чтобы отвезти ее к Диего в Санто-Доминго. — Новый приступ боли в ноге заставил его поморщиться. — Ричард, тебе придется отправиться вдогонку, я, как видишь, не гожусь для этого.
 — Я, правда, не моряк, как вы, но постараюсь сделать все, что в моих силах. Главное сейчас раздобыть корабль.
 Зевс кивнул.
 — Нет проблем. Шлюп “Каролина” сейчас находится в гавани Порт-Рояля. Его капитан, Уил Блэкуелл, наш хороший друг. Единственная трудность, которая тебе предстоит, — отыскать капитана в это время ночи. Тебе придется обойти множество кабачков и борделей. Я бы посоветовал начать с “Желтой девушки”.
 — А как быть с вами? — спросил Ричард. — Может, следует сначала позвать врача?
 — По-моему, это неплохая идея, — сказала Пилар извиняющимся голосом. — Я понимаю, что все это совершенно не вовремя, но боюсь, что мне пришел срок рожать.
 Все повернулись к ней и увидели на ее ночной рубашке быстро расплывающееся пятно. Тут поднялся такой гвалт, что Ричард с трудом разобрал, что Зевс просит его немедленно привести врача.
 Это была сумасшедшая ночь. Когда в десять часов утра Ричард, усталый и голодный, обойдя за ночь бесчисленное количество увеселительных заведений, наконец добрался до дома, его встретила необычная тишина. Только поднимаясь по лестнице на второй этаж, он услышал крик новорожденного. Судя по силе звука, малыш обладал хорошими легкими. Миновав последнюю ступеньку, Ричард остановился, как вкопанный. Нога Зевса с наложенным на нее лубком покоилась на табурете, а сам он, восседая на принесенном из столовой стуле, держал в руках большую кружку, которую к тому времени уже успел опустошить. Глупейшая улыбка сияла на его лице. Из открытой двери спальни были слышны голоса Пилар и Фиби, перебиваемые низким глухим голосом доктора, а все эти звуки перекрывал здоровый детский плач.
 Улыбка моментально сбежала с лица Зевса, как только он увидел Ричарда.
 — Ты нашел его? — быстро спросил он.
 Ричард устало кивнул головой.
 — Мы выходим через час. — Он посмотрел в сторону двери. — Все в порядке? Лицо Зевса опять засияло.
 — Двойня! Моя Пилар подарила мне сразу двух сыновей!

 Глава 5

 Счастливое оживление, вызванное благополучным разрешением Пилар от бремени, быстро прошло, уступив место тягостному состоянию страха и ожидания. Зевс проклинал все на свете — и дю Буа, и свою сломанную ногу, и коварную судьбу, позволившую случиться такому несчастью. Но делать было нечего, и, пожелав Ричарду счастливого плавания, он строго наказал ему не возвращаться в Порт-Рояль без Марии.., или по крайней мере достоверных сведений о ее судьбе.
 Уил Блэкуелл был отличным капитаном и хорошим другом. Ради Габриэля Ланкастера он был готов на все. Опытный моряк не понаслышке был знаком с течениями и изменчивыми ветрами Карибского моря. С таким капитаном при удачном стечении обстоятельств они вполне могли догнать дю Буа, прежде чем тот достигнет Санто-Доминго, и вырвать Марию из его грязных лап. О том, как это осуществить, Ричард предпочитал пока не задумываться. Еще меньше ему хотелось думать о том, как он будет смотреть в глаза Ланкастеру: ведь Марию похитили прямо из-под носа у двух мужчин, которым Габриэль доверил ее безопасность. Ричард молился, чтобы с Марией ничего не случилось и чтобы Бог дал ей силы пережить это потрясение.
 Мария, в свою очередь, была уверена, что Зевс расслышал последние слова дю Буа, когда тот покидал дом Габриэля, и помощь уже идет. Это, правда, было слабым утешением…
 То, что ее везут к брату, несколько успокаивало Марию: это было все-таки лучше, чем полностью оказаться во власти мерзавца дю Буа. Она старалась не думать о реакции Диего, когда тот узнает, что она не просто в положении, а носит под сердцем ребенка Габриэля Ланкастера. При одной мысли об этом ее бросало в дрожь.
 Мария успокаивала себя тем, что скорее всего сможет уговорить Диего отправить ее обратно в Порт-Рояль — все-таки они брат и сестра. В глубине души она понимала, что это вряд ли возможно, но с упорством, достойным лучшего применения, продолжала убеждать себя, что Диего не может причинить ей зла, брат по-своему любит ее — ведь порой он бывал очень добр к ней.
 Мария могла предполагать все что угодно, уговаривать себя, храбриться, но быть пленницей такого подлого человека, как дю Буа, на самом деле было страшно. Прежде чем запереть Марию в крошечной зловонной каюте, он подошел к ней и, похотливо облапав ее грудь, прорычал:
 — Не вздумай доставлять мне неприятности, крошка, иначе я плюну на договор с твоим братом и, несмотря на твой вздувшийся живот, уложу тебя на палубу и сделаю то, что не смог сделать в Пуэрто-Белло. — Мария вся сжалась от его прикосновения и посмотрела на француза взглядом, полным ненависти и презрения. — А когда я натешусь с тобой, продолжал дю Буа, гнусно хихикая, — то отдам команде, — то-то ребята порадуются, — а потом мы выбросим тебя за борт на съедение акулам. Так что веди себя тихо, то-то а акулам. крошка.
 Путешествие было тяжелым. Мария пребывала в постоянном страхе, боясь, что в любой момент откроется дверь, и дю Буа, изменивший свое решение, появится на пороге. Чем ближе они подходили к Санто-Доминго, тем чаще дю Буа стал навещать ее, каждый раз рассказывая о том, что команда нервничает и матросы обсуждают между собой возможность использовать ее, как корабельную шлюху, а потом, избавившись от нее, пойти и выручить своих товарищей, оставшихся на борту “Санто Кристо”. Ей казалось, что француз получает удовольствие, видя, как от страха расширяются ее глаза.
 Положение становилось невыносимым, и очень скоро непосильное нервное напряжение стало сказываться: от бессонных ночей у Марии под глазами появились лиловые круги, а округлые когда-то щеки ввалились; отсутствие свежего воздуха и отвратительная пища тоже сделали свое дело.
 Хотя Диего назначил дю Буа встречу в Санто-Доминго, пират не рискнул заходить в порт, а, причалив к небольшому скалистому островку у берегов Эспаньолы, послал на берег своего человека. Новости огорчили его. Днем раньше Диего со своим флотом отбыл на поиски кораблей Моргана в направлении Тринидада.
 Дю Буа колебался, не зная, ждать ли ему здесь или отправиться следом за Диего? Болтаться поблизости от испанского острова он не хотел и решил, что обмен лучше производить в открытом море. Судно ему досталось маневренное, и после долгих размышлений, считая, что у него вполне достаточно капитанского опыта, чтобы увести корабль от неповоротливых испанских галеонов, он решил отправиться следом за испанским флотом к берегам Тринидада. У дю Буа было своеобразное представление о чести, но он и мысли не допускал, что Диего может не сдержать слова.
 Не прошло и шести часов с момента ухода пиратов, как к тому же островку причалила “Каролина”. Посланный на берег человек принес сообщение не только о выходе в море испанских кораблей, отправившихся на поиски пиратского флота, но и о том, что с этого самого места совсем недавно снялся незнакомый жителям полубаркас. Ричард был рад, что не ошибся: дю Буа действительно шел по следу испанской армады. Пополнив запасы продовольствия, “Каролина” снова подняла паруса.


* * *

 Каждый раз, слыша пьяные крики дерущихся пиратов, Мария в ужасе забивалась в угол своей темницы. Прошел март, наступил апрель, а полубаркас дю Буа так и бороздил морские просторы в поисках испанской армады, и потерявшая веру в спасение Мария была уверена, что ее и неродившегося ребенка ждет ужасная судьба.


* * *

 Ричард все время всматривался вдаль, безуспешно пытаясь разглядеть на горизонте паруса пиратского корабля. Ему казалось, что не сегодня-завтра они нагонят дю Буа, но день проходил за днем, а поиски не приносили результата.
 В один прекрасный день “Каролина” повстречала французское торговое судно, и его не в меру болтливый капитан рассказал Ричарду много интересного. Оказывается, испанцы узнали от собирателей жемчуга, что пираты грабят города по берегам озера Маракайбо, и корабли армады, изменив курс, шли теперь в направлении материка. На вопрос о дю Буа и его полубаркасе Ричард получил утвердительный ответ.
 — Да-да. Я встречал корабль, о котором вы говорите, — с готовностью ответил капитан. — Они тоже расспрашивали об испанцах, но почему-то очень огорчились, когда я сказал, что те повернули к материку.
 — Когда? — воскликнул Ричард так громко, что француз испугался. — Когда вы говорили с ними?
 — Всего несколько часов назад. — Капитан недоуменно пожал плечами.
 Это было радостное известие, и с новой надеждой они тронулись в путь.


* * *

 Перед тем как начать операцию, корабли Моргана зашли в гавань голландского острова Аруба, чтобы пополнить запасы продовольствия, но задерживаться там не стали и под покровом ночи вышли в Венесуэльский залив. Мелководный, с коварными течениями и изменчивыми ветрами, он был опасен для судоходства, но опытные капитаны Моргана за одну ночь без потерь преодолели его. Теперь перед ними лежала последняя преграда — три маленьких островка, которые загораживали вход в узкий пролив, отделяющий озеро Маракайбо и города, лежащие по его берегам, от Венесуэльского залива. Проход между центральным и западным островами был невозможен из-за порогов и множества песчаных мелей, а на третьем острове, мимо которого раньше корабли проходили беспрепятственно, испанцы выстроили форт. Его мощные стены грозно возвышались над проливом, а поблескивающие на солнце бронзовые стволы пушек давали понять, что форт хорошо укреплен и готов отразить любую атаку. Любую, но не такую яростную, какую предприняли головорезы Моргана. Целый день испанцы с трудом отбивали атаки пиратов, а ночью, спасаясь под прикрытием темноты, оставили форт. Закопав пушки в песок и растащив все ценное, гвардия Моргана двинулась дальше.
 После недели грабежей в городе Маракайбо пираты, взяв в плен сотню человек, двинулись дальше; все поселения, куда они входили, ждала одна и та же участь. Наконец в начале апреля Морган отдал команду возвращаться в Маракайбо — пора было собираться в обратный путь.


* * *

 Когда дю Буа сказал Марии, что на горизонте наконец появились паруса испанской армады, она испытала невероятное облегчение. Теперь она в безопасности! Ей предстоит еще выдержать гнев Диего, когда он узнает о ее беременности, но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что ей пришлось пережить за бесконечные недели странствий на борту пиратского судна. И с легким сердцем она отправилась с дю Буа на “Санто Кристо”.
 Испанские корабли стояли на якоре у входа в узкий пролив, соединяющий Венесуэльский залив с озером Маракайбо, вблизи трех маленьких островов, на одном из которых до прихода пиратов был небольшой испанский форт. Теперь, чтобы выйти в море, пираты должны были принять бой. На их пути стояли хорошо вооруженные военные корабли.
 Увидев Марию, Диего вздрогнул от неожиданности. Он был уверен, что она дожидается его в Санто-Доминго. Широкая накидка скрывала ее живот. Посмотрев на изможденное лицо сестры, Диего резко повернулся к дю Буа.
 — Мы же, кажется, договаривались, что ты отвезешь ее в Санто-Доминго.
 Засунув пальцы за широкий кожаный пояс, француз натянуто улыбнулся.
 — Да… Но вас не оказалось на месте, и я решил, что лучше отправиться за вами следом… — Он чувствовал себя не в своей тарелке; интуиция, развившаяся за многие годы пиратства, подсказывала дю Буа, что он, по всей видимости, допустил ошибку и, возможно, роковую. Конечно, ему нужно было принять меры предосторожности, а он, как наивный дурак, поверил, что стоящий перед ним черноглазый дьявол сдержит свое слово. Оглядевшись вокруг, он прикинул расстояние до поручней — хватит ли у него сноровки вовремя спрыгнуть за борт, если дела примут неприятный для него оборот? И сумеет ли он добраться до своего корабля раньше, чем его подстрелят в воде или пушки галеона расстреляют его вместе с суденышком. Он грязно выругался про себя. Черт дернул его на этот необдуманный поступок! Потихоньку отступая к поручням и стараясь голосом не выдать своего беспокойства, дю Буа спросил:
 — А мои люди? Вы сдержите слово? Отпустите их?
 — Я не заключаю никаких сделок с такими, как ты! — сказал Диего и махнул рукой.
 Прежде чем дю Буа успел сообразить, что происходит, раздался выстрел, рубашка его обагрилась кровью, и, качнувшись, он упал замертво.
 Диего отдал короткое распоряжение, и пушки галеона за несколько минут расстреляли небольшой полубаркас, который вместе со всеми, кто там находился, быстро пошел ко дну.
 Мария, оцепенев от ужаса, следила за происходящим. Она ненавидела дю Буа, но он сдержал слово и выполнил условия постыдной сделки, которую навязал ему Диего, а в награду получил смерть.
 — Он же верил тебе! — крикнула она брату в негодовании. — А ты его предал! Что ты за человек?
 Диего окинул ее холодным взглядом: усталые глаза, ввалившиеся щеки, бледная кожа, свалявшиеся волосы — недели пути в ужасных условиях были налицо.
 — Отведите ее в мою каюту и приготовьте ванну — я даже на расстоянии чувствую мерзкий запах. Это мало походило на воссоединение близких родственников. Слова брата возмутили Марию, но она промолчала, понимая, что не время перечить ему. — Но мне нужна будет какая-нибудь одежда, — сказала Мария. — Ведь я не снимала это платье несколько недель. Боюсь, что никакая ванна не поможет, если мне снова придется надеть его, Среди вещей у офицеров нашлось несколько дамских нарядов, которые кто-то вез в подарок, и через час, вымытая и одетая в чистое платье, которое, хоть и было велико, но не скрывало ее положения, Мария с волнением ждала брата, ничего не ведая о его планах относительно ее будущего.
 А планы Диего строил большие, особенно теперь, когда Мария опять была в его власти. Завтра его армада выйдет к озеру Маракайбо и тогда.., пиратам конец. Довольный положением дел, он радостно потирал руки, открывая дверь своей каюты. Первое, что бросилось ему в глаза, это располневшая фигура Марии. Диего побледнел — опять все его планы летели к черту! Прежде чем Мария успела что-то сообразить, он подлетел к ней и наотмашь ударил по лицу. Удар был так силен, что бедная женщина не устояла на ногах и упала.
 — Шлюха! — заорал он. — Как ты могла? Как ты посмела так опозорить меня?
 Испуганная Мария со страхом смотрела на брата.
 Как она могла предположить, что он любит ее, что он вообще кого-то может любить! Она с трудом поднялась на ноги и гордо посмотрела на Диего.
 — Мне нечего тебе сказать, — спокойно произнесла она. — Но если ты думаешь, что меня принудили, ты ошибаешься. Я люблю Габриэля Ланкастера! Он мой муж, и я рада, что ношу под сердцем его ребенка!
 От охватившей его ярости Диего не мог вымолвить ни слова. У Марии создалось впечатление, что еще минута — и он задушит ее.
 — Я ценю все, что ты сделал, чтобы вызволить меня из постыдного плена, но в этом не было необходимости. Я хочу вернуться на Ямайку, — Мария умоляюще посмотрела на брата. — Диего, разреши мне вернуться в Порт-Рояль. Я была там так счастлива… Мне нечего делать на Эспаньоле, и если ты заставишь меня вернуться в Каса де ла Палома, я просто сбегу оттуда и вернусь к мужу.
 Диего словно окаменел и смотрел на сестру невидящим взглядом.
 — Отпусти меня, — молила его Мария. — Я буду тебе только обузой. И даже если ты заставишь меня остаться и сделаешь вид, что этих месяцев не было в моей жизни, ребенок всегда будет живым напоминанием…
 — Случается, что новорожденные умирают, — ледяным тоном произнес Диего. — Я уверен, это легко устроить и для твоего ублюдка.
 Ошеломленная, Мария отшатнулась от него, прикрывая руками живот.
 — И ты посмеешь? Если ты попытаешься причинить зло моему ребенку, Диего, я убью тебя!
 — Ну, хорошо, — согласился Диего, ухмыляясь. — Пусть это отродье живет.., до тех пор, пока ты будешь делать так, как я велю. — Он грубо схватил Марию за запястье. — Забудь о своем англичанине, ты больше никогда не увидишь его. Если Ланкастер вместе с другими паршивыми собаками грабит города на озере Маракайбо, завтра он умрет, а ты, любезная сестра, станешь вдовой. — Он гадко ухмыльнулся. — Но мы ничего не скажем об этом дону Клементе, не так ли? Как и о родившемся ребенке, который останется со мной в качестве гарантии твоего послушания, правда ведь?
 Мария с ужасом и презрением смотрела на брата.
 — Ты сошел с ума! — закричала она. — Я никогда не выйду замуж за дона Клементе! К тому же, если ты помнишь, он женат!
 — Ты ошибаешься, он овдовел не так давно. Он написал, что хотел бы жениться на тебе. Он вновь предлагает тебе брак, который ты отвергла несколько лет назад. Но на этот раз ты сделаешь так, как я велю. Ты выйдешь за него замуж и будешь ему хорошей и покорной женой, а я уж позабочусь, чтобы твой отпрыск был жив и здоров. Но если ты посмеешь меня обмануть, я придушу его своими собственными руками. Я надеюсь, мы поняли друг друга.
 Мария всегда знала о дурном нраве Диего, но она не подозревала, что у него совсем нет сердца, и только для того, чтобы в своем общественном положении подняться на ступеньку выше, он может искалечить ее судьбу и убить невинного младенца. Истерический смешок сорвался с ее губ. Подумать только! И она еще пыталась предупредить его, спасти ему жизнь! Сколько мук она испытала, сколько пережила, разрываясь между фамильной честью, которую олицетворял для нее брат, и своей нарождающейся любовью! Ради чего! Как все это нелепо! Но сейчас не время вспоминать прошлое, надо думать о будущем и бороться за него.
 — Да, я думаю, мы поняли друг друга… А теперь, оставь меня. Я очень устала и хочу отдохнуть, мое путешествие было не из приятных.
 Оставшись одна, Мария подошла к окну и остановилась, в задумчивости глядя на залив и краешек острова, видневшийся невдалеке. Что с ней будет? Что будет с Габриэлем?
 Неясное движение за окном привлекло ее внимание; сердце неожиданно екнуло. Что это? Парус? Может быть, корабль, который пришел ей на помощь?
 Это действительно была “Каролина”, но ни Ричард, ни Блэкуелл пока ничем не могли помочь Марии. Что, мог сделать маленький шлюп против пяти мощных, хорошо вооруженных военных кораблей? Бросив якорь на почтительном расстоянии от испанцев, Ричард, Блэкуелл и двое матросов спустили лодку на воду и пошли вдоль острова. Высадившись на берег, они осторожно пробрались поближе к галеонам и, притаившись среди деревьев, чтобы лучше оценить ситуацию, долго наблюдали за испанцами. Они видели, как дю Буа переправил Марию на “Санто Кристо”… Она была так близко и так недосягаема. Выстрел, прозвучавший на борту галеона, насторожил их, а когда испанцы потопили пиратский полубаркас, они поспешили вернуться на свой корабль.
 — Надо что-то делать, — обратился Ричард к Блэкуеллу. — Я не моряк и не пират, и не знаю, как нужно поступить. Здесь нужен опыт Ланкастера. Он бы знал, что делать.
 Потирая обветренное лицо, Блэкуелл задумчиво сказал:
 — Да… Если бы можно было добраться до Ланкастера…
 — Ну, конечно! — глаза Ричарда засияли. — Это будет опасно, но другого выхода, как я понимаю, нет. Мы пойдем в Маракайбо пешком. Плыть нельзя — испанцы перегородили вход в пролив, но если мы пройдем по болотам…
 Капитан с тревогой посмотрел в сторону берега, вспомнив ужасные рассказы о карибах, индейцах-каннибалах, обитающих в этих местах. Но другого выхода действительно не было, и они стали готовиться к походу.
 Капитан отвел корабль в маленькую бухточку и, оставив на борту несколько человек для охраны, вместе с остальным экипажем и Ричардом тронулся в путь.
 Переход дался им нелегко: с трудом пробираясь по болотистой местности, они не останавливались ни на минуту. Кончились болота, начались непроходимые джунгли, но они упорно двигались к намеченной цели и вышли к Маракайбо, как раз когда Морган со своими людьми вернулся туда.
 Весть о появлении людей с “Каролины” молниеносно облетела город, и через четверть часа Ричард и Блэкуелл уже стояли перед адмиралом, повествуя о событиях последних недель. Как только Габриэль увидел Ричарда, он понял: случилось что-то ужасное. Он жадно вслушивался в их рассказ: сообщение о том, что испанцы заблокировали выход из пролива, не произвело на него должного впечатления, а вот то, что дю Буа похитил Марию и передал ее Диего, взволновало его до глубины души.
 Он с содроганием представил, что должна была пережить Мария, попав в руки дю Буа. Одно только успокаивало его — она жива. Но даже на корабле брата она все равно не избежала опасности — ведь это был вражеский корабль, который пиратам предстояло уничтожить, чтобы выбраться из западни.

 Глава 6

 Рука Джаспера легла на плечо Габриэля, вернув его к действительности. Ланкастер оторвался от своих мыслей и уверенным взглядом обвел собравшихся. Он прекрасно владел собой: что творилось в его душе, не знал никто — внешне он был совершенно спокоен.
 — Нужно, чтобы меня прикрыли, когда я пойду на “Санто Кристо”.
 — Боже мой! Не глупи! — воскликнул Джаспер. — Ты не можешь сделать это в одиночку.
 Морган внимательно смотрел на Габриэля.
 — Я думаю, — начал он, — надо разработать план, который бы устраивал всех. Мы должны проскочить мимо испанских кораблей и одновременно освободить Марию. Ни одной испанской собаке не удастся победить Гарри Моргана!
 День выдался тяжелый, все устали, но друзья не покидали Габриэля — никто не сомневался, что, стоит оставить его одного, он тут же бросится на выручку Марии. Ланкастер был молчалив и спокоен, и только тот, кто хорошо его знал, мог догадываться, какие чувства переполняют его сердце и какие страсти бушуют в его душе.
 Вечером пришло краткое послание от Диего; в нем говорилось, что если Морган и его люди сдадутся на милость испанского адмирала, к ним будет проявлено милосердие, если нет — Диего с подошедшими из Каракаса судами сам пойдет на Маракайбо и уничтожит пиратов.
 С невеселой улыбкой Габриэль прочитал письмо и протянул его Моргану.
 — Не верь ему, — проговорил он. — Дельгато не знает, что такое милосердие. Если ты сдашься, он просто обезоружит твоих людей, а затем зарубит всех до единого.
 — Я ни минуты не сомневался в этом! Сейчас я соберу ребят, и мы обсудим это предложение. Думаю, я заранее знаю их ответ.
 Морган был прав. Решение приняли единогласно: не сдаваться! Драться до последнего!
 Послание Моргана к Диего было столь же кратким:
 "Сэр, — писал он, — прочитав Ваше послание и осознав, что Вы так близко, мы решили не утруждать Вас походом на Маракайбо и вскоре сами поспешим к Вам навстречу. Что касается милосердия, то с Вашим мы уже знакомы, и, надеемся, Бог убережет нас от него на этот раз”.
 Всю следующую неделю пираты не покладая рук готовились к прорыву. Испанцы тоже не теряли времени даром. Сбросив балласт и бочки с пресной водой за борт, “Санто Кристо” обогнул острова с востока и вошел в узкий пролив, отделяющий Венесуэльский залив от озера Маракайбо. Два других корабля бросили якорь по правому борту от своего флагмана на одинаковом расстоянии друг от друга; за ними на расстоянии пушечного выстрела стоял разгромленный пиратами и заново приведенный испанцами в боевую готовность форт. Казалось, все было предусмотрено, и никто не смог бы выбраться из этой ловушки. Стоя на палубе корабля, Диего с нетерпением поджидал врага. На сей раз он покажет этим грязным пиратам! Он вернется в Санто-Доминго, и на рее его корабля будет болтаться сам Гарри Морган. Диего зловеще улыбнулся. А что касается Ланкастера… Ланкастера он изрубит на куски и выкинет на съедение акулам прямо на глазах у Марии.
 Нельзя сказать, что Мария чувствовала себя спокойно на борту “Санто Кристо”. Конечно, теперь она не боялась, что в любой момент ее могут изнасиловать и убить пьяные головорезы дю Буа, но чувство тревоги не покидало ее. Она никак не могла допустить, чтобы ее ребенок стал заложником, и от степени ее покорности и послушания зависела его жизнь. Наблюдая за приготовлениями к предстоящему сражению, она чувствовала, как в ней поднимается волна страха. Мария цеплялась за слабую надежду, что если Ланкастер жив, то он найдет способ выручить ее из беды. Но события могли принять и совершенно другой оборот: не зная, что Мария находится на борту “Санто Кристо, Габриэль мог отдать приказ расстрелять галеон, а это грозило верной гибелью и ей, и ребенку.
 Разведчики ежедневно доставляли Диего сведения о положении дел у Моргана. Захватив кубинское торговое судно и сделав его флагманом своего флота, морские разбойники принялись готовить его к сражению: устанавливали дополнительные пушки, укрепляли корпус корабля. Диего получил сообщение, что из одного шлюпа пираты делают брандер. Эта новость заставила адмирала принять срочные меры.
 Брандеры были грозным оружием в морских сражениях, особенную опасность они представляли для стоящих на якоре кораблей, которые не имели возможности быстро уйти от противника. Напичканный взрывчатыми и горючими веществами, такой корабль почти вплотную подплывал к своей жертве и загорался. Пламя быстро перекидывалось на другое судно, моментально выводя его из строя. Так что Диего был прав, когда приказал выставить вдоль бортов бочки с водой и приготовить длинные шесты, чтобы не допустить подобной беды.
 Утром пятнадцатого апреля Марию разбудил громкий топот ног на верхней палубе. Она торопливо оделась и вышла взглянуть, в чем дело. На почтительном расстоянии от испанских галеонов в проливе появились незнакомые корабли. Это суда Моргана, став на якорь, ждали прилива и попутного ветра. Кровь ударила Марии в голову, когда среди незнакомых силуэтов она различила “Черного ангела”. От радости она чуть не разрыдалась и, положив руку на живот, тихо сказала:
 — Маленький мой! Я знаю, он там! Он обязательно спасет нас!
 К огорчению обеих сторон, суда смогли тронуться вперед только через два дня, когда подул ветер и поднялся уровень воды. Диего был бы рад начать сражение раньше, но на мелководье, где таилось множество скрытых от глаз мелей, он не решился маневрировать и вынужден был ждать.
 Семнадцатого апреля в девять часов утра пиратский флот Моргана во главе с кубинским кораблем, на котором развевался адмиральский флаг, тронулся вперед. С одной стороны его сопровождал фрегат “Лилли”, с другой — “Черный ангел”.
 Глаза Диего загорелись дьявольским огнем, когда он узнал корабль Габриэля. Наконец-то! Теперь уж он постарается избавиться от этого проклятого англичанина!
 Ни один из трех кораблей, казалось, не представлял угрозы для могучего галеона с тремя сотнями солдат и шестьюдесятью пушками на борту. “Санто Кристо” мог бы справиться со всеми тремя в одиночку.
 Как только корабли Моргана подошли на расстояние пушечного выстрела, испанцы открыли по ним ураганный огонь, смяв ряды небольших судов, идущих следом за тремя основными. Но шквал огня не остановил пиратов, и они неумолимо продолжали двигаться вперед, рассчитывая, вероятно, на удачу в рукопашном бою.
 Идущие впереди корабли неожиданно разделились:
 "Черный ангел” зашел с кормы галеона и стал недосягаем для испанских снарядов, фрегат “Лилли” подошел к носу испанского корабля, а кубинское судно с развевающимся адмиральским флагом, не меняя курса, ударило в борт “Санто Кристо”. С помощью крюков и цепей пираты моментально намертво сцепили оба корабля.
 Все внимание было сосредоточено на кубинском судне, и никто не заметил, как с “Черного ангела” тихо спустили на воду каноэ, и высокий человек, легко спрыгнув в лодку, начал быстро грести в сторону галеона. Нельзя было терять ни минуты, испанцев ждал грандиозный сюрприз.
 На судне, протаранившем борт испанца, было всего двенадцать человек; его палубы были покрыты толстым слоем смолы и дегтя, а трюмы были забиты легко воспламеняющимися материалами, которые пираты нашли в Маракайбо. Как только пиратский корабль сцепится с испанским галеоном, головорезы Моргана должны поджечь его и спрыгнуть в воду.
 Зная, что у него в запасе считанные минуты, Габриэль дождался, пока внимание испанцев полностью переключилось на врезавшееся в галеон судно, и закинул дрек, который удачно зацепился за палубу полуюта. Ему нужно было незамеченным подняться на палубу, а там уж он найдет дорогу к Марии. Но ему не пришлось подниматься так далеко: неожиданно одно из окон растворилось и нежный голосок окликнул его:
 — Габриэль! — удивленно воскликнула Мария. — Сюда! Быстрее!
 Лицо Ланкастера озарилось радостной улыбкой, и уже через секунду он стоял в капитанской каюте, обнимая Марию, — в этот момент для них ничего не существовало, кроме их любви.
 — Мы должны выбраться отсюда как можно скорее, — первым опомнился Габриэль. — Таран — это просто военная хитрость, в любой момент корабль может взорваться, и тогда пламя быстро перекинется на “Санто Кристо”.
 — Ну что ж, пошли, — сказала Мария. — Думаю, я без сожаления покину эти стены.
 — Как малыш? Все в порядке? — спросил Габриэль, посмотрев на ее большой живот. Мария загадочно улыбнулась.
 — Надеюсь. Мы многое пережили вместе с ним, но он вел себя очень достойно. Габриэль нежно обнял жену.
 — Как ты думаешь, с моей помощью ты сможешь спуститься по веревке вниз?
 — С твоей помощью я смогу все что угодно, — ответила Мария и подошла к окну. Габриэль выглянул наружу.
 — Оказывается, дорогая, нашего полку прибыло, — услышала Мария его удивленный голос.
 Не успел он произнести эти слова, как в окне показалась голова Джаспера ле Клера, глаза его горели, в зубах был зажат нож. Он бесшумно спрыгнул на пол.
 — Мой друг, ты решил, что справишься с этим один? Ведь мы договаривались, что отобьем Марию, когда Дельгато будет увозить ее с горящего галеона? Я должен был догадаться, что ты совершишь какой-нибудь безрассудный поступок.
 — А разве не безрассудство, что ты пошел за мной? Ведь, в отличие от меня, ты был согласен с планом? Я просто не хотел рисковать ею, когда все кругом загорится. А это случится с минуты на минуту.
 И как будто в подтверждение его слов раздался оглушительный взрыв, и корабль содрогнулся. Послышались крики людей, зловещее потрескивание огня, запахло дымом.
 — Раз уж ты здесь, — сказал Габриэль, обращаясь к Джасперу, — помоги нам; надо побыстрее забрать Марию отсюда.
 Прошло всего несколько минут с тех пор, как Габриэль проник в каюту, а вокруг уже кипел настоящий бой; гремели пушечные выстрелы, отовсюду слышались грозные крики сражающихся и жалобные стоны умирающих и раненых. Он с тревогой подумал о том, какой опасности подвергает Марию, но выхода не было. Он взялся за веревку.., конец остался висеть в его руке. Их обнаружили! Возбужденные крики на полуюте подтвердили его мрачные предположения, и Габриэль нисколько не удивился, когда сверху раздались выстрелы. Посмотрев за борт, он увидел то, чего подсознательно опасался больше всего: изрешеченное пулями каноэ медленно погружалось в воду.
 Одной рукой обняв Марию, в другой сжимая рукоять сабли, он посмотрел на Джаспера.
 — Если мы попробуем покинуть корабль тем же путем, каким пришли сюда, нас всех просто перестреляют. Здесь оставаться я тоже не намерен — можно сгореть. Кажется, нам придется с помощью оружия прокладывать себе путь наверх.
 Они выломали запертую дверь, и каюта сразу же наполнилась клубами черного едкого дыма. Нагнув головы и прикрывая лица, они пошли по проходу в поисках выхода на верхнюю палубу. Беспрепятственно миновав коридор, беглецы наткнулись у главного трапа на четверых солдат, которых Диего послал за Марией. Троих они уложили быстро, а четвертый успел ускользнуть и с громкими криками выскочил на верхнюю палубу.
 — Ты должен дать мне оружие, — уверенно сказала Мария.
 Понимая, что их появление на палубе уже не будет неожиданностью для испанцев, мужчины с пониманием посмотрели друг на друга, и, тяжело вздохнув, Габриэль протянул Марии кинжал. Готовые к любым неожиданностям, они стали подниматься наверх.
 На палубе галеона стоял кромешный ад. Бочки с водой, заранее приготовленные испанцами, оказались бесполезными против хитрой уловки Моргана, и на “Санто Кристо” разгорался настоящий пожар: огонь пожирал все, что попадалось на его пути. Полуобгоревшие канаты и опоры падали на суетящихся внизу людей, убивая и калеча их. Испанцы в панике прыгали в воду, покидая горящий галеон. Стоя на шканцах, Диего в ярости смотрел на то, что осталось от корабля, бывшего когда-то предметом его особой гордости.
 Габриэль, Мария и Джаспер уже выбрались на палубу, когда испанский солдат, оставшийся в живых после стычки с англичанами, подбежал к Диего. Энергично жестикулируя, он показывал вниз. Реакция Диего, увидевшего беглецов, была однозначной — глаза сузились, губы сжались, на скулах заходили желваки. Выхватив саблю и перекинув ноги через поручни, он спрыгнул на палубу. Солдаты, не успевшие покинуть корабль, пришли на помощь своему капитану. Оценив ситуацию, Габриэль оттолкнул Марию к поручням и вместе с Джаспером стал яростно отбиваться от врагов. Но превосходящие числом испанцы понемногу теснили их, пока они не уперлись в поручни. Отступать было некуда — за спиной плескалось море.
 Неожиданно Джаспер вскрикнул и схватился за руку. Рукав его белой рубашки обагрился кровью, но, зажав рану другой рукой, он продолжал отбивать атаки испанцев. Видя, как друг слабеет и с каким трудом ему дается каждый удар, Габриэль удвоил свои усилия. Неужели им всем суждено здесь погибнуть?
 Вдруг Габриэль заметил, что Дельгато нет среди дерущихся. Видимо, Диего ждал, пока его солдаты измотают Ланкастера, чтобы потом прикончить обессилевшего англичанина.
 — Оставьте его, — неожиданно услышал он голос своего врага. — Он мой. Солдаты расступились.
 — Я так давно мечтал об этой встрече, Ланкастер!
 И в этот раз мне уже ничто не помешает убить тебя.
 Габриэль взглянул туда, где стояли Джаспер и Мария. Смертельно бледный, ле Клер опирался на Марию, ее одежда была залита его кровью — видимо, рана была серьезная. Он увидел огромные синие глаза, глядящие на него с любовью и нежностью.
 — Я люблю тебя. Что бы ни случилось — я люблю тебя, — прошептала Мария.
 Он улыбнулся ей, и поединок начался. Они стояли друг против друга — за спиной Габриэля, опершись о плечо Марии, стоял Джаспер ле Клер, вокруг Диего не осталось никого: даже самые преданные из солдат оставили его, покинув горящий корабль. Мозг Габриэля сверлила только одна мысль — он должен убить Дельгато. Ланкастер не чувствовал ненависти, не мстил за прошлое, он сражался за свое будущее. Поединок был тяжелым; противники ни в чем не уступали друг другу. Не было произнесено ни слова, слышался только звон стали. Мария с ужасом наблюдала за происходящим — сбывались ее самые страшные сны.
 Было видно, что Габриэль устал: удары его стали слабее, движения медленнее. Неожиданно он поскользнулся на залитой кровью палубе и, стараясь сохранить равновесие, опустился на одно колено. Диего стремительно бросился на противника, и, пытаясь подняться, Габриэль неловко отвел удар. Он был в очень невыгодном положении, когда Диего предпринял новую атаку. Увидев, что мужу грозит опасность, Мария бросилась вперед и со всей силы всадила кинжал в левое плечо Диего. Взвыв от ярости и боли, он повернулся лицом к новой опасности, и тут Габриэль нанес ему решающий удар, пронзив его черное сердце. Диего зашатался и замертво упал на залитую кровью палубу.
 Мария закрыла лицо руками и отвернулась, не в силах смотреть на распростертое тело брата.
 — С этим все кончено, родная, — услышала она голос мужа. — Боюсь, нас ждет новое испытание. — Он заглянул ей в глаза. — Корабль объят пламенем, и нам придется прыгать в воду. Я прикрою тебя своим телом, но это все равно опасно.., для тебя и для ребенка.
 — Но ведь другого выхода все равно нет, — сказала Мария, со страхом глядя на воду и с ужасом прикидывая в уме, сколько футов ей предстоит лететь вниз.
 — Если я останусь жив, и мне снова захочется вмешаться в твои дела, напомни мне об этом дне, — слабая улыбка промелькнула на бледном лице ле Клера.
 — Мы поговорим об этом потом, а сейчас прыгаем!
 Как ни старался Габриэль защитить Марию, она все равно ощутила сильный толчок при соприкосновении с водой и от болезненного ощущения перестала понимать, что происходит. Только когда они стали подниматься к поверхности, Мария поняла, что руки Габриэля крепко держат ее.
 Вынырнув, они услышали голос Джаспера. — Корабль! Твой “Черный ангел”! Они пришли к нам на помощь!
 Вскоре Мария с благодарностью почувствовала, как сильные руки поднимают ее из воды, а чуть позже на палубе увидела склонившегося над ней Габриэля. Слава Богу, этот кошмар позади! Но неприятное ощущение не проходило. И это очень беспокоило ее.


* * *

 Предоставив другим экипажам право разделаться с оставшимися испанскими кораблями, “Черный ангел” отошел на безопасное расстояние от места битвы и бросил якорь. Морские разбойники в этот раз одержали верх над испанской армадой. Все были в приподнятом настроении, огорчало только состояние Джаспера.
 Габриэль на руках отнес Марию в свою каюту, а ле Клером занялся корабельный врач.
 Через час Мария сидела на кровати Габриэля, держа в руках чашку специально для нее сваренного бульона. Глядя на порозовевшее лицо жены, Габриэль с надеждой думал, что, возможно, приключения, которые они пережили сегодня, пройдут бесследно. Нежно гладя ее по голове, он спросил:
 — Ты уверена, что с тобой все в порядке после такого прыжка?
 Смутно ощущая, что с ней происходит что-то неладное, но не желая волновать мужа, Мария вяло улыбнулась.
 — Думаю, все в порядке, — сказала она, сама не очень веря своим словам. — Как дела у Джаспера?
 — Врач сказал, что он потерял много крови, но рана неглубокая, и если он полежит в постели несколько дней, то полностью поправится. Самая большая проблема — заставить его соблюдать постельный режим.
 Покинув ненадолго жену, Габриэль сначала отправился проведать Джаспера, которого застал в постели. На руке ле Клера белела тугая повязка.
 — Насмотревшись на подвиги влюбленного мужчины, я понял, что женщины очень опасные существа, — съязвил Джаспер. — Постараюсь не попасться на эту удочку.
 — Я хотел поблагодарить тебя, друг, — серьезно сказал Габриэль. — Без тебя нам с Марией не удалось бы спастись. Я никогда не забуду того, что ты для нас сделал.
 — Перестань, Габриэль! Я не сделал ничего такого, чего бы ты не сделал для меня. Давай больше не будем об этом говорить, иначе я пожалею, что не бросил тебя на произвол судьбы.
 Покинув Джаспера, Ланкастер отправился к Моргану обсудить предстоящие дела. Адмирал был в дурном расположении духа, несмотря на то что испанские корабли были разгромлены, а один даже взят пиратами в плен. Оставшиеся в живых и избежавшие плена испанские солдаты нашли убежище в форте, охраняющем выход из пролива, и это сильно волновало Моргана.
 — Форт полон озверевших испанцев, которые сегодня избежали своей гибели, и только они отделяют нас от свободы, — говорил он с нескрываемым раздражением. — Попробуем прорваться.
 На следующий день пираты предприняли штурм крепости, но, имея выгодную позицию, пушки и много мушкетов, испанцы успешно отбивали атаку за атакой. Понеся большие потери, Морган приказал своим людям отойти. Отведя корабли обратно в Маракайбо, и заново пополнив запасы провианта, которого должно было хватить на обратный путь до Порт-Рояля, Морган решил предложить испанцам мир. Он освобождает из плена испанских солдат, захваченных во время боя, а они беспрепятственно пропускают его корабли. Испанцы с гневом отвергли такое предложение. Нисколько не удивившись, Морган сразу же стал разрабатывать другой план действий.
 Идея была проста. Цель ее состояла в одном — заставить испанцев повернуть часть пушек в сторону залива. И это удалось. Командующий фортом, дон Алонсо, весь день напряженно следил за тем, как на небольшом расстоянии от форта каноэ одно за другим перевозили и высаживали на берег пиратов. Это беспокоило его. Может быть, пираты планируют ночью атаковать форт с берега? И дон Алонсо распорядился развернуть пушки так, чтобы выстрелами можно было накрыть новую цель.
 Но никто и не собирался атаковать форт ночью.
 Что бы сказал бедный дон Алонсо, если бы узнал, что одни и те же люди многократно ездили в одном и том же каноэ туда и обратно; туда — сидя у всех на виду, а обратно — лежа на дне лодки. Как только темнота опустилась на землю, корабли Моргана стали на исходные позиции, готовые в любой момент поднять паруса.
 Сигнал был дан, и темной ночью, подняв якоря и стараясь не производить лишнего шума, корабли Моргана заскользили в сторону залива. Удастся ли им проскочить? И смогут ли их лоцманы в полной темноте без потерь провести корабли по этим коварным местам?
 Весь день Мария ощущала неприятную тяжесть в пояснице, но это не очень волновало ее, пока вечером она не почувствовала приступ острой боли в животе. Он прошел и, казалось, больше не повторится. Она старалась убедить себя, что это случайность, и очень жалела, что Пилар нет рядом с ней в такой момент.
 Внезапно разрыв снаряда разорвал тишину ночи, и, вздрогнув от испуга, Мария поняла, что их обнаружили. Пережитые волнения и испуг дали себя знать, и новый приступ боли заставил ее согнуться. Боль была такая сильная, что у нее перехватило дыхание. “Вот оно”, — подумала Мария, и новый приступ чудовищной боли обрушился на нее.
 Испанцы обнаружили Моргана слишком поздно, и корабли успели проскочить с минимальными потерями. С выходом в залив многие облегченно вздохнули, освободившись от напряжения последних дней, но только не экипаж “Черного ангела”. Жена капитана рожала. Придя в себя после нового приступа боли, Мария позвала на помощь. Первым пришел Ричард, и к тому времени, как Габриэль примчался в каюту, он уже уложил Марию в постель.
 Лицо Марии исказилось от боли.
 — Господи! Неужели ей ничем нельзя помочь? — спросил перепуганный Габриэль.
 — Все в порядке, не волнуйся, — еле слышно прошептала Мария, — просто малыш решил появиться на свет немного раньше времени.
 Пришел корабельный врач. Видя, как Мария корчится от боли, Габриэль вцепился в его камзол и заорал:
 — Ну сделайте же что-нибудь!
 Врач в недоумении посмотрел на Ланкастера.
 — Я? Я корабельный врач, а не повивальная бабка. Я не имею представления о родах. — И с этими словами он покинул каюту.
 Невозмутимый и практичный Ричард взял все под свой контроль.
 — Я помогу ей. Роды есть роды, и, если вы оставите нас одних, мы прекрасно справимся без вас.
 Часы, проведенные за дверью каюты, показались Габриэлю вечностью. Он несколько раз порывался войти, и каждый раз со словами: “Вы будете только мешать”, — Ричард выпроваживал его вон.
 Прошло уже семь часов, когда за дверью раздался крик новорожденного. Мария родила здорового сына. Краснолицый, пронзительно кричащий Натаниэль Ричард Джаспер Ланкастер лежал на руках счастливой матери, с удивлением смотревшей на его недовольное личико.
 — Ах, малыш, — шептала Мария, — сколько приключений свалилось на наши с тобой головы! Неудивительно, что ты решил появиться пораньше.
 Когда Габриэлю было разрешено войти в каюту, он подошел и сел на край кровати, не в силах оторвать глаз от Марии и новорожденного.
 Новость о рождении сына у Ланкастера быстро облетела корабли, вызвав новую волну веселья среди пиратов;
 Два дня спустя, когда заря еще только начинала окрашивать горизонт на востоке, “Черный ангел” вошел в воды Карибского моря. Теперь они были в безопасности!
 Оставив капитанский мостик, Габриэль спустился в каюту. Мария сидела у окна и кормила грудью ребенка. Услышав, как отворилась дверь, она обернулась.
 — Пойдем! Встретим вместе зарю! — улыбнулся ей Габриэль.
 Осторожно взяв сына на руки, он поднялся на палубу. Глядя на стройный ряд кораблей, на всех парусах шедших к дому, он обнял жену и тихо сказал:
 — Вот идут корабли, трюмы которых ломятся от богатств, а у меня в руках величайшее из сокровищ, о котором я когда-либо мог мечтать!