Аннотация: Кто бы мог поверить, что Хеллер Пейтон, блистательная светская дама, когда-то была девчонкой из грязных трущоб и теперь готова на все, чтобы забыть о прошлом? Никто, кроме одного-единственного человека. Кроме знаменитого и отважного разбойника Хоакина Мурьеты.
 Лишь он сам, переживший некогда горечь потери любимой, способен понять боль Хеллер — и исцелить ее пламенным прикосновением истинной, страстной, неподдельной любви…


---------------------------------------------


 Челли Кицмиллер
 Коснись зари



 Глава 1


  Бостонская торговая палата 
  От океана к океану 
  Пульмановский «Бостон — Сан-Франциско» 
  Делегация Коммерческого совета Сан-Франциско 
  Сегодня около часа ночи в наш город прибыл специальный поезд, который доставил к нам уважаемых членов Бостонской торговой палаты и высокопоставленных гостей. По пути следования их восторженно приветствовали местные жители, а Маркет-стрит напротив «Гранд-отеля» была переполнена людьми. Как только показался локомотив, толпа возликовала. Поезд продвигался очень медленно и не переставал гудеть, словно отвечая на приветствия; его пассажиры непрестанно махали платками из окон. Толпа вокруг «Гранд-отеля» напоминала бурное море, и лишь благодаря полиции для прибывших был расчищен путь к трибуне, откуда они сердечно поблагодарили встречавших за столь горячий прием. 
 «Альта-Калифорния»
 Среда. Утренний выпуск. 1 июня 1870 г.
 Хеллер Пейтон подошла к окну, чтобы глотнуть свежего воздуха; ее слегка покачивало в такт движению поезда, а запах масла для волос и сигарный дым, который проникал в спальный вагон, вызывали легкую тошноту.
 Все последние дни ее нервы были напряжены до предела, и ей нужно было собраться и подбодрить себя в эти минуты. Разглядят ли окружающие ее утонченную натуру? Ответ на этот вопрос она получит уже в ближайшие две недели.
 Хеллер затрепетала при мысли, что это может быть совсем не тот ответ, на который ей хотелось бы рассчитывать.
 Большинство молодых женщин из хороших семей проводили свое детство, упорно и настойчиво постигая непростое искусство поведения в высшем обществе; и вот теперь ей, дочери ирландской шлюхи, предстояло завоевать столь уважаемый статус, несмотря на позорное происхождение и полную необразованность. Ей вспомнилось, как Абигайль постоянно твердила: «Женщины не рождаются леди, строгие мамы и хорошие школы делают их такими».
 Хеллер никогда не говорила Абигайль о своих амбициях — тетушка все равно бы не поняла этого; она была истинная леди, а Пейтоны внушали всем уважение. В ее жилах текла голубая кровь, в то время как кровь Хеллер была совсем другого оттенка.
 У Хеллер никогда не возникало иллюзий по поводу отношения к ней ее бостонских приятелей — им было отлично известно, кто она и откуда. Они любезно принимали ее, хотя чувствовалось, что она всегда оставалась для них маленьким оборвышем, которого вытащили из канав Манхэт-тена и чудесным образом превратили в изящную молодую девушку. И все же у них не возникало вопросов по поводу ее места в бостонском обществе — фамилия Пейтон, как и счета этой семьи в банках Бостона, имела слишком большой вес, чтобы ее не принимать в расчет.
 Зато здесь, в Сан-Франциско, городе, где эта фамилия неизвестна, Хеллер будет предоставлена самой себе; следовательно, здесь у нее впервые появится возможность доказать всем, что она действительно стала настоящей леди.
 Девушка глубоко вздохнула. Задача, которую она поставила перед собой, согласившись взять в поездку тетю, неожиданно показалась ей невероятно сложной, и не только потому, что придется еще тщательнее следить за своим поведением и манерами, но и по более серьезной причине: после вступления в должность секретаря при Бостонской торговой палате она будет вести документацию по социальной и торговой деятельности, стенографировать речи, ездить на экскурсии, посещать званые вечера, где члены прибывшей группы обменяются идеями о возможностях расширения взаимовыгодной торговли и культурных связей с Коммерческим советом Сан-Франциско. Все эти новшества стали возможными только сейчас, после завершения строительства трансконтинентальной железной дороги. Особенный интерес для Хеллер представляла перспектива поделиться своей любовью к искусству с городом, жители которого, как она слышала, были начисто лишены художественного вкуса и хотя бы зачатков эстетического воспитания.
 «Какое безумное разнообразие возможностей!» — думала она, и ее сердце встревоженно трепетало. Впрочем, не менее привлекательным выглядело и обилие соблазнов: только при одной мысли об этом у нее бежали мурашки.
 Хеллер рассеянно смотрела на залитый лунным светом пейзаж Калифорнии, думая о том, что с Абигайль Пейтон они прошли долгий путь длиной в целых двенадцать лет. Ей вспомнились узкие кривые улочки и мрачные дворы манхэттенского квартала Файв-Пойнтс. Комнаты расположенных там домов были переполнены тараканами и крысами — когда с ними пытались бороться, твари, уползая умирать, скапливались в многочисленных щелях и под полом; многие из них были в стадии разложения и страшно воняли. Они с матерью жили в подвале без окон, где от стен веяло сыростью и холодом. Даже сейчас, после стольких лет, Хеллер иногда просыпалась от того, что ей казалось, будто она слышит душераздирающий плач детей, хриплые пьяные голоса взрослых и гулкие шаги по темным переулкам. Годы не стерли из ее памяти ту снежную ночь, когда Абигайль, одетая в теплые меха, постучалась в их дверь. Вскоре после этого визита все переменилось: ее мама умерла от чахотки, Хеллер почувствовала себя в тепле первый раз за ту зиму, завернутая в шерстяные одеяла, в сказочной карете, которая уносила ее по дороге в Бостон, где ей предстояло жить с сестрой ее отца, старой девой, обещавшей искупить свою вину перед ушедшим братом и любить Хеллер, как собственную дочь.
 Девушка крепко зажмурилась, пытаясь избавиться от нахлынувших воспоминаний. Первая часть ее жизни окончена: Хеллер О'Шей, дитя улицы, умерла; Хеллер Пейтон, секретарь Бостонской торговой палаты, живет и преуспевает. Ей нужно запретить себе думать о прошлом и никогда, даже в мыслях, не возвращаться к нищете и отчаянию той жизни.
 Лунный свет, просачиваясь сквозь открытое окно «Гранд-отеля», освещал комод со стоящими на нем фарфоровыми чашечками и баночками с кремом, отражаясь от них серебряными лучами. В комнате пахло гарденией — ее любимыми духами.
 Елена Вальдес, закрыв окно, принялась напевать себе под нос старинную испанскую балладу. Ее изящные пальцы пробежались по плечу и быстро сбросили красную шелковую накидку, которая сползла по руке, словно плащ матадора. Затем, начав расплетать волосы, она подняла голову и посмотрела на Хоакина так, будто не видела его несколько лет. Он всегда казался ей ужасно привлекательным, но она впервые заметила черты, выдававшие в нем янки, коим был его отец. Хоакин сбрил так украшавшие его великолепные усы и бороду — единственная уступка, на которую он пошел, чтобы замаскироваться.
 Несмотря на то что его отец был родом из Виргинии, Елена никогда не думала об Хоакине как о янки. Интересно, кому он больше симпатизирует: американцам или мексиканцам? Он часто одевался как вакеро [1] , и сегодня на нем были желто-коричневый жакет и обтягивающие лосины.
 Хоакин, прищурившись, посмотрел на нее из-под густых бровей своими дьявольскими черными глазами. Этот взгляд преследовал ее днем и ночью — бездонный, бунтарский, напряженный, он мог растопить сердце любой женщины, как воск.
 От столь приятных размышлений Елену оторвали громкие крики толпы, приветствовавшей прибывающий поезд.
 — Дураки! — недовольно буркнула она и, прижавшись к руке Хоакина, тихо повторила слова из баллады, которую пела раньше.
 Снова прозвучал гудок, рев толпы усилился.
 — Черт! — Елена вскочила и с ругательствами бросилась к окну. Раздвинув тяжелые шторы, она закричала: — Баста, довольно! Вы что, не слышите меня, болваны? Хватит, я сказала!
 — Осторожно, дорогая, так ты очень скоро выдашь себя, — небрежно заметил Хоакин; его глаза блеснули.
 Елена недовольно нахмурилась:
 — За три года это наша первая ночь, которую мы проводим вместе, и она не должна быть испорчена появлением дурацкого поезда, набитого государственными служаками! Надеюсь, мне не придется встречаться лицом к лицу ни с одним из этих бумагомарак, как и ни с одной из этих бостонских леди, а то я могу показать им не только мой гнев, но и острие моей шпильки!
 — Успокойся, Елена, у нас будут и другие ночи — я задержусь здесь на некоторое время. Ну же, дорогая, будь терпелива!
 — Ты говоришь те же слова, что и на ранчо, а еще перед тем, как мы встретились в Мехико, — упрекнула его она, надеясь вызвать на откровенность.
 — Сейчас совсем другое дело! — Он посмотрел на часы и потянулся.
 В свои тридцать шесть Хоакин стал еще красивее, чем в юности. Интригующая игра его упругих мышц под загорелой кожей заставила Елену застонать от возобновившегося с новой силой желания. Скольких женщин сразила мужественная красота Хоакина! Сколько женщин ощущали его поцелуи, содрогались от его нежности… Но разве они любили его, как она? Впрочем, существовало много вещей, связанных с Хоакином, о которых она никогда не узнает: его имя и поступки были известны во всей Калифорнии, но сам он всегда оставался скрытным человеком.
 Когда Хоакин повернулся, чтобы взять рубашку с кресла, Елена вздрогнула при виде белых шрамов, покрывающих его широкую спину: то были отметки мощного кнута Лютера Мейджера. Ей вспомнились те ужасные ночи: она выхаживала раненого Хоакина, согревала, когда его бил лихорадочный озноб, успокаивала в бреду. Шрамы с годами затянулись, но события первых месяцев, после того как Мейджер и его гринго изувечили Хоакина и убили его жену, — эти события никогда не сотрутся из ее памяти.
 — Может, ты все-таки скажешь мне, зачем приехал в Сан-Франциско? Я собиралась через несколько недель появиться на ранчо «Мурьета», но теперь ты сам оказался здесь!
 — Просто хотел посмотреть, как ты танцуешь, дорогая. Ты стала великой актрисой, ведь так? Говорят, что ты исполняешь танец Женщины-паука даже лучше, чем твоя наставница Лола Монтес.
 Елена с отвращением поморщилась:
 — Ба! Эта женщина просто никто. — Она резко обернулась. — И ты отлично знаешь это! Много раз ты видел, как я танцую на сцене и… в спальне. Думаешь, я дура и не понимаю, зачем ты приехал? Это из-за того негодяя, который отхлестал тебя и убил Роситу, да? Он здесь, в Сан-Франциско? — По тому, как сузились его глаза и напрягся подбородок, Елена поняла, что попала в точку. — О, Хоакин, неужели ты полагаешь, будто никто не узнает тебя только потому, что ты побрился? Да гринго начнут охоту, даже прежде чем ты выйдешь на улицу! На этот раз они не сделают ошибки и убьют именно того, кого хотят, — тебя, Хоакин!
 Не обращая внимания на ее сбивчивые слова, Хоакин быстро застегнул пуговицы на рубашке. Елена раздраженно застонала.
 — Вспомни, что случилось в Арройо-Канта…
 — Замолчи! — Звук его голоса напомнил раскат грома, отчего мурашки побежали по ее спине. Кажется, она зашла слишком далеко…
 Хоакин пристально смотрел на нее.
 — Неужели ты думаешь, что такое можно забыть? Не проходит дня, чтобы я не переживал тот день снова и снова. Мои родители погибли там, Елена, погибли из-за меня.
 — Нет, Хоакин, они умерли не из-за тебя. Они верили в то, что делают, как и ты, верили в справедливость, сражались за нее и погибли.
 — Ради их светлой памяти не говори мне больше о Канта, никогда. Кроме того, ничто не связывает меня с прошлым, а значит, не помешает найти Лютера Мейджера и отомстить за Роситу.
 — Ошибаешься, Хоакин. Существует много людей, которые знают, что рейнджеры убили не того Хоакина, и для них ты все еще жив.
 Хоакин подошел к окну и закрыл его, затем повернулся, и напряженное выражение на его лице сменила насмешливая улыбка.
 — Что ж, пожалуй, так оно и есть, но я сознательно иду на риск. А вот ты, дорогая, слишком много волнуешься. — Вложив охотничий нож в кожаный чехол, он пристегнул его к ремню.
 — Такова женская привилегия — волноваться о мужчине, которого она любит. — Елена ожидала от него удивленного взгляда, но Хоакин неожиданно обнял ее и легонько поцеловал в лоб. — Останься со мной этой ночью. Ты нужен мне.
 Да, он ей и в самом деле нужен, думала Елена, следя за тем, как Хоакин ходит по комнате, вот только ему никогда не узнать, насколько. Годами она пыталась избавиться от своей тяги к нему, путешествуя по миру, как цыганка, выступая перед высшей знатью и членами королевских домов Европы, но всегда возвращалась в провинцию Сонора, на ранчо к Хоакину. Ее неимоверно раздражало, что наедине с ним ее гордость куда-то исчезала. Быть женщиной Хоакина, носить его фамилию, чувствовать его любовь — вот все, чего она хотела в этот момент.
 Даже сейчас ее по-прежнему удивляло, почему он женился на Росите Фелис, а не на ней…
 — Я должен идти. Меня ждет Лино!
 Едва до Елены дошел смысл его слов, как она начала протестовать. Вскочив, она подбежала к нему, прижалась к его щеке и крепко обхватила его руками…
 — Ничего страшного не произойдет, если твой дружок потерпит еще немного, — прошептала она, поглаживая ладонью его бедра.
 — Прекрати! — Хоакин отвел в сторону ее руку, затем, не утруждая себя дальнейшими объяснениями, отвернулся и взял шляпу.
 Елена вздернула подбородок и выпрямила спину.
 — Вечно этот Лино! — Ее глаза сверкнули, как отполированный оникс. — Не понимаю, почему ты…
 Прежде чем она продолжила, он схватил ее за руку выше локтя.
 — Никогда не говори мне больше о Канта, о Лютере Мейджере и о Лино Торале, тебе понятно?
 Елена вырвала руку.
 — Как бы ты к этому ни относился, я всегда буду бояться за тебя и всегда буду ненавидеть Лино Торала! — Она повернулась к нему спиной и скрестила руки на груди. С самого детства этот человек стоял между ними. Лино — главарь разбойников. Лино — грамотей, знаток буквы закона. Лино — монах. Лино тот, кому всегда доверяли. — Хоакин! — Его имя замерло на ее губах, как только она обернулась и обнаружила, что осталась одна. Елена растерянно уставилась в пустое пространство, где он только что стоял.
 Она взяла шаль с кресла и, набросив на плечи, подошла к окну.
 Неожиданно луч прожектора медленно подходившего паровоза проник в окно и ослепил ее. Елена с досадой задернула шторы и бросилась на кровать.
 Итак, бостонцы прибыли.
 Въехав в город по путям, проложенным специально по этому случаю к самому «Гранд-отелю», поезд замедлил ход. Паровоз, извергая клубы пара, заскрипел тормозами и остановился всего лишь в какой-нибудь сотне метров от украшенного ленточками входа в отель.
 Хеллер подняла руки, чтобы поправить прическу, и чуть не вскрикнула — тугой корсет впился ей в бока. Она вздохнула. Еще час, а то и два у нее не будет возможности освободиться от него.
 — Ну вот, — прощебетала маленькая пожилая женщина с седыми волосами, одетая во все черное, появляясь рядом с ней и оглядывая импровизированный перрон, — что я тебе говорила? Они совсем не похожи на дикарей, не правда ли?
 Хеллер посмотрела на Абигайль Пейтон, у которой был весьма самодовольный вид, и снова вздохнула.
 — Прошу тебя, тетушка, ты не поняла. Мисс Пенниуорт и я вовсе не утверждали, что жители Сан-Франциско — дикари; мы только говорили, что многие из людей на западном побережье — те, кто носит на поясе оружие, — еще недостаточно цивилизованы…
 — Я отлично помню, что было сказано, Хеллер, поскольку сама слышала, как твоя дорогая наставница обсуждала с тобой «пути спасения дикарей Сан-Франциско». Дикари, в самом деле! Оставь эти выдумки Элизабет Пенниуорт — она просто мечтает ослабить уважение к бостонскому обществу, его политическим и коммерческим светилам ради преуспевания миссионеров, спасающих души.
 Хеллер с досадой подумала, что спор не дело леди. Кроме того, ей в любом случае не удастся расположить тетушку к Элизабет.
 Она осторожно дотронулась до павлиньего пера, украшавшего ее шляпку. Сейчас Хеллер уже сожалела, что не выбрала другую — эта выглядела точной копией любимой шляпки мисс Пенниуорт.
 — Постарайся улыбаться, дорогая, — между тем поучала ее Абигайль, — и ради Бога, сбрось эту маску олимпийского спокойствия. Неудивительно, что тебе все еще не удалось выйти замуж, — ты прямо-таки отпугиваешь мужчин своим чванливым видом.
 Прежде чем Хеллер смогла в тысячный раз возразить, так как не собиралась выходить замуж ни сейчас, ни когда-либо в обозримом будущем, Александр Райс махнул им с платформы, приглашая присоединиться к остальным членам делегации.
 Ограждения, заблаговременно установленные полицейскими на всем пути их следования и защищавшие бостон-цев от чрезмерного энтузиазма встречающих, позволили им без потерь добраться до места, где их ждали члены Коммерческого совета Сан-Франциско. Пользуясь этим, Абигайль, подхватив Хеллер под руку, попыталась догнать мистера Райса, важно шествовавшего во главе процессии.
 — Нам нужно поторопиться, дорогая, — я обещала Алексу быть рядом, чтобы помочь в случае, если у него выйдет заминка с речью.
 В этот момент толпа, заволновавшись, сметая ограждения, сдвинулась на шаг вперед, и тысячи ликующих граждан рванулись к возвышению, чуть не сбив с ног обеих дам.
 — О Господи! — закричала Абигайль и быстро попятилась, из-за чего они с Хеллер отделились от общей группы. Растерянно оглядевшись, Хеллер предложила:
 — Может, нам удастся обойти их и пробиться к трибуне — тогда мы смогли бы…
 — Нет и нет, — перебила ее тетушка, — это займет слишком много времени, и пока мы попадем на трибуну, все уже закончат выступать. Мы должны прорываться напрямик!
 Схватив Хеллер за руку, она потянула ее за собой и, используя свой шелковый зонтик, в обычных условиях служивший защитой от солнца, принялась энергично прокладывать путь сквозь толпу.
 Вокруг них стоял невообразимый шум; однако, как только Роберт Суэйн, президент Коммерческого совета Сан-Франциско, поднял руку, все мгновенно смолкли, и перед отелем повисла настороженная тишина.
 — Итак, дорогие друзья, отныне и навсегда в скрижалях истории будет записано, что в этот первый день июня замечательного тысяча восемьсот семидесятого года деловые люди двух больших городов объединили усилия в создании единого культурного пространства и расширении взаимных коммерческих связей…
 Восторженные приветствия и аплодисменты были ответом на эти слова. В то же время Хеллер почувствовала, как Абигайль удвоила усилия, распихивая публику и поспешно бросая извинения во все стороны. Девушка была крайне обеспокоена грубостью тетушки, но, увы, никто заранее не сказал Абигайль Пейтон — многоуважаемой бостонской даме, — что можно делать, а что нельзя.
 Придерживая шляпку одной рукой, а тетю — другой, Хеллер старалась сохранять темп и уже через несколько секунд увидела поверх голов навес, защищавший от непогоды вход в отель.
 — Слава Богу, — прошептала она. Еще несколько ярдов — и они будут у цели.
 Видимо, ощутив то же нетерпение, тетушка рванула ее за руку, и они ускорили шаги, как вдруг какой-то мальчуган в мешковатой одежде, протиснувшись между двух мужчин, кинулся наперерез Абигайль, и та, потеряв равновесие, потянула Хеллер за собой. Их руки расцепились; в следующее мгновение Хеллер увидела тетушку сквозь толпу — зонтик был вытянут перед ней словно копье — и попыталась поймать старушку за руку, но сделать это ей так и не удалось.
 Хоакин даже и подумать не мог, что улица будет так плотно запружена народом и это сможет задержать его встречу с Лино. Он читал накануне об экскурсионном поезде: девять вагонов, построенных Джорджем Пульманом, кроме спальных, один вагон-ресторан и один специально для курящих. В нем были даже библиотека и станок для печатания газеты. Не слишком ли большое расточительство — подобное фешенебельное путешествие для кучки людишек голубой крови, подумалось ему; однако, выйдя на улицу, он был немало удивлен, увидев перед отелем чуть не половину города. Ему ничего не оставалось, как только выбрать одну из двух возможностей: дождаться, когда закончится торжественное мероприятие, или вернуться в комнату Елены. Хоакин ненавидел толпу, но еще больше ненавидел сексуальное обаяние Елены, которым она околдовывала его. Она использовала свое тело так же, как ковбой использует лошадь. Позже, когда он останется один, у него будет время подумать о своих отношениях с ней и принять правильное решение.
 Он попытался протиснуться подальше от входа в отель, но это оказалось нелегким делом.
 — С прокладкой последних рельсов устаревшая практика путешествия на лошадях осталась позади, и теперь мы можем передвигаться с комфортом, роскошью и безопасностью. — Прозвучавшие за его спиной слова оратора были встречены шквалом аплодисментов. И тут неожиданно Хоакин почувствовал, как что-то похожее на оружейный ствол уперлось ему в плечо. Инстинктивно обернувшись, он выхватил нож.
 Увидев стальной клинок, блеснувший над головой тетушки, Хеллер побледнела как полотно. Перед ее глазами в одно мгновение пронеслись годы жизни в подвале и все, что творилось вокруг: драки, непристойные выражения, кровь, смерть. Это всегда происходило там…
 — Нет… пожалуйста! — вырвалось у нее. Как кошка, Хеллер бросилась вперед, оттолкнула Абигайль и встала перед нападавшим.
 Острая, обжигающая боль пронзила ее, сбивая дыхание, а крик прозвучал как шепот в оглушительном взрыве приветственных возгласов. Она отступила, прижав пальцы к ране, затем, боясь вздохнуть, медленно повернула руку в перчатке ладонью вверх и с ужасом уставилась на свою окровавленную перчатку.
 В тот же момент чьи-то сильные пальцы приподняли ее подбородок, и она увидела своего обидчика: его глаза, дьявольски черные, впились ей в лицо, одновременно ужасая и гипнотизируя, напряженные губы что-то говорили. Но Хеллер не слышала.
 — Вы… вы ударили меня!
 Пытаясь справиться с головокружением, она покачнулась. Теплый бриз погладил ее лицо. Гардении. Она почувствовала запах гардений. Тетушкин сад как будто окружил ее: маленький, обнесенный забором, вдоль которого росли цветы; их аромат переполнял воздух, проникал в окно, убаюкивал…
 Хеллер подалась вперед, пытаясь сохранить равновесие, но вдруг обмякла и медленно опустилась к ногам стоящего перед ней мужчины.




 Глава 2


 Пробормотав что-то похожее на проклятие, Елена Вальдес опустила голову на подушку. Она сомневалась, что сможет заснуть, поскольку ее голова была заполнена мыслями о Хоакине. Как можно любить и ненавидеть человека одновременно? Она с детства любила Хоакина, но возненавидела его, когда он женился на дочери жившего по соседству плантатора, Росите Фелис. Этого она ему никогда не простит! Зато после смерти Роситы именно ей выпала счастливая возможность успокаивать его и заботиться о нем. Как только Хоакин исцелился от душевной боли, она последовала за ним, будто обыкновенная содержанка, шпионила для него, готовила ему еду, согревала ночью его постель. Ни один мужчина не возбуждал ее так, как он. Когда Хоакин занимался с ней любовью, он владел ее разумом и телом, и так происходило всегда. Ей никогда не удавалось понять, почему он единственный так воздействует на нее. По существу, она стала для него настоящей женой — именно такой, в какой он нуждался; но, несмотря на ее преданность, Хоакин отказывался жениться на ней. Поэтому она в конце концов уехала от него, и если бы Франция не оказалась на грани войны с Пруссией, до сих пор оставалась бы в Париже, великодушно поощряя ухаживания некоего богатого маркиза.
 Перспектива войны, сражений, грядущей опасности позволила ей мысленно оправдать возвращение к Хоакину, но теперь было необходимо принудить его жениться. Пусть даже он никогда не сможет ответить любовью на ее любовь и всегда будет любить Роситу — ее первая задача состоит в том, чтобы заставить его понять: она нужна ему, она и никто другой, он может положиться на нее так же, как раньше, и его тайны по-прежнему останутся в полной безопасности. В конце концов, только она знает, что руководит им и какие видения беспокоят его сон, она единственная до конца понимает его.
 Приказав себе больше не думать об этом, Елена постепенно успокоилась. Годы, проведенные вдали от Хоакина, прошли в полном душевном одиночестве, но не без некоторой весьма ощутимой пользы: ее танцевальный и актерский талант принес ей всемирную известность, благосостояние, уважение высшего общества. Мужчины обожали ее, складывая цветы, драгоценности и сердца к ее ногам. За годы, проведенные в Европе, Елена немало узнала о жизни и о мужчинах — она надеялась, что этого окажется достаточно, чтобы завоевать любовь единственного человека, который был ей нужен.
 — Завтра ночью я буду танцевать для тебя — для тебя одного, моего храброго и глупого вакеро, — шептала она в подушку. — Я заставлю тебя желать меня так, как ты не желал ни одну женщину.
 Закрывая глаза, она потерлась щекой о льняную наволочку подушки, представляя свое будущее в качестве доньи Мурьета, хозяйки ранчо «Мурьета» — самого большого в провинции Сонора. Это были ее мечты, и это должно стать ее судьбой — она не может и никогда не позволит себе мечтать о чем-либо другом.
 Улыбка появилась на губах Елены, когда до нее донесся звук открываемой снаружи двери.
 — Кто там? — Она спрыгнула с кровати и нащупала в темноте пеньюар.
 — Зажги лампу, Елена, мне нужна помощь.
 В столь знакомом голосе Хоакина звучала неприкрытая тревога.
 — Помощь? — Обжигающий страх сжал ей грудь. Он ранен? Разоблачен? Она просила его быть осторожным, просила лучше маскироваться, но он всегда смеялся над ее опасениями. Хоакин испытывал судьбу настолько часто, что иногда казалось: ему действительно хотелось, чтобы его выследили и поймали.
 Войдя, Хоакин ногой закрыл за собой дверь.
 — Мне нужна нюхательная соль.
 — Нюхательная соль? Но зачем? — Вспыхнула спичка, и комната озарилась желтоватым светом масляной лампы. При виде рыжеволосой красавицы, которую Хоакин держал на руках, Елена чуть не вскрикнула. — Кто… кто эта женщина? Зачем ты принес ее сюда?
 — Нюхательную соль, скорее! — нетерпеливо потребовал Хоакин.
 Елена заметалась по комнате, бормоча проклятия, открывая и закрывая всевозможные ящики. Наконец она нашла серебристый пузырек на туалетном столике посреди разбросанных там и сям драгоценностей. Поколебавшись, она взяла пузырек и зажала его в руке.
 — Эта женщина больна? — Подойдя к кровати и увидев кровавое пятно на жакете нежданной гостьи, Елена слегка попятилась. — Она ранена! Что случилось?
 Хоакин с досадой покачал головой.
 — Я бы и сам хотел это знать. Сперва мне показалось, что я случайно зацепил ее, но мой нож чист. — Произнося эти слова, он продолжал поспешно расстегивать жакет пострадавшей, обнажая натянутую плиссированную блузу под ним. Приподняв руку девушки, Хоакин подцепил одежду кончиком ножа, разрезал ее до талии. Ниже блузы было еще одно препятствие — корсет, но теперь ему по крайней мере стало ясно, что произошло, ей нанесли сильный удар, корсет проломился, и косточка впилась в кожу чуть ниже правой груди.
 — Черт бы побрал этих женщин и их глупое тщеславие! — Хоакин осторожно вытащил осколок и спрятал его, а затем развязал корсет и разорвал сорочку под ним. — Мне нужно бренди и что-нибудь, чем можно ее перевязать.
 Елена кружила рядом с ним словно ястреб, наблюдая за каждым его движением. Нажав кончиками пальцев на края раны, Хоакин остановил кровотечение, но его большие пальцы не спешили покидать теплые выпуклости. Красивые груди, думал он, маленькие, как и вся она. Воспоминания смягчили выражение его лица, унося на несколько лет назад. Его жена была маленькой, как и эта девушка; ее грудь без труда помещалась в его руке.
 Неожиданно желание прикоснуться к другим местам незнакомки пронзило его, и он отдернул руку, проклиная себя и обстоятельства, которые привели его сюда.
 Разыгравшаяся в его душе буря, разумеется, не могла укрыться от Елены: это был тот самый взгляд, о котором она так долго мечтала, ради которого жила, и вот теперь он дарит его какой-то бледнокожей фифе!
 Елена взяла лучшее бренди, подаренное ей одним из поклонников, на мгновение задумалась, быстро поставила бутылку на место и схватила другую, более дешевую. Внутри у нее все кипело от возмущения. Вручив Хоакину бутылку и кусок нового муслина, который только что собиралась отнести портнихе, она недовольно произнесла:
 — Неужели жива? А выглядит совсем как мертвая; и кожа у нее такая белая… Ладно, не переживай, это только царапина. — Наблюдая за тем, как Хоакин прикоснулся ладонью к груди девушки, чтобы промыть рану, Елена издала странный шипящий звук, а когда он оторвал ленту, чтобы плотнее стянуть повязку из муслина, решительно отстранила его плечом и расстегнула до конца жакет бостонки. — Я думаю, нужно повязку закрепить за ее спиной, прежде чем она очнется.
 Острый резкий запах ударил в нос Хеллер. Сквозь туман, застилавший глаза, она увидела темноволосую женщину, как-то странно смотревшую на нее.
 — Мам, это действительно ты, или мне кажется? — Ее голос походил на хриплый шепот. Был ли сейчас день или ночь, она не могла сказать; ее веки, казалось, налились свинцом, а тело отказывалось подчиняться. Все же надоедливый запах заставил ее поморщить нос: она хотела отмахнуться, но у нее не нашлось сил даже на то, чтобы поднять руку.
 Неожиданно силуэт женщины стал терять очертания и вдруг превратился в ужасающее видение: перед ней был тот самый человек, который нанес ей удар!
 Не осознавая, что делает, Хеллер вскочила с кровати и бросилась на него, но он мгновенно схватил ее за руки и притянул к себе. Она попыталась вырваться, но в тот же миг острая боль пронзила все тело, а с губ сорвался сдавленный стон.
 Хеллер подняла на незнакомца заплаканные глаза и пристально посмотрела на него.
 — Пожалуйста, не убивайте меня… — Чувство протеста и негодования, двигавшее ею всего несколько секунд назад, внезапно покинуло ее.
 — Черт бы побрал эту глупую девчонку! — смутно услышала Хеллер сквозь шум в голове. Она почувствовала, как слабеют колени, и представила себя распластанной на полу у его ног: сильные руки поддержали ее и встряхнули, словно тряпичную куклу.
 — Ну же, не закрывайте глаза.
 Мужчина перестал трясти свою пленницу и снова притянул к себе. Голова Хеллер покоилась на его плече, в то время как он тихим шепотом уговаривал ее:
 — Я знаю, что напугал вас, но, поверьте, у меня не было намерения причинить вам боль…
 Слова незнакомца постепенно возымели свое действие: почувствовав себя лучше, Хеллер подавила всхлип и отстранилась от него. Тогда он, приблизив к ней лицо, заглянул глубоко в ее прозрачные глаза.
 — А сейчас я приму ваши извинения…
 Девушка изумленно выгнула брови. Конечно, она неправильно его расслышала.
 — Вы… вы что?
 Он осторожно отпустил ее.
 — Я сказал, что приму ваши извинения.
 Выходит, она не ошиблась в первый раз.
 — Извинения? Помилуйте, почему я должна перед вами извиняться? Вы — дьявол во плоти, вы чуть не убили меня! — с негодованием воскликнула Хеллер и невольно дотронулась рукой до раны, что заставило ее вздрогнуть от боли.
 — Но я не делал ничего подобного.
 Она отвела полу жакета и, посмотрев на тугую повязку, побледнела при виде все еще влажного кровавого пятна.
 — Тогда что это такое?
 — Всего лишь глупое женское тщеславие.
 — Тщеславие? Какое отношение имеет мое тщеславие к ранению, которое нанесли мне именно вы?
 — Если быть совершенно точным, мисс, вас ранил ваш корсет. — Хоакин достал из кармана окровавленный осколок китового уса и протянул ей.
 Держась за фонарный столб у входа в гостиницу, Абигайль пыталась справиться с начинавшимся головокружением. В свои шестьдесят два почтенная дама уже не была столь проворна, как раньше, поэтому считала, что ей очень повезло, раз она осталась жива в этой ужасающей давке.
 — О Господи, — простонала Абигайль, прислонясь головой к столбу. Если бы только этот китайский мошенник побежал в другую сторону! Если бы только ей вовремя пришло в голову опустить свой зонтик, вместо того чтобы держать его перед собой. Хеллер спасла ее от ножа, а вот она не смогла помочь Хеллер из-за того, что была отброшена в толпу полицейским, преследовавшим китайского мальчишку-карманника. Все вместе это походило на не слишком удачное приключение — роковые случайности наслаивались одна на другую, по крайней мере она хотя бы знала, в какую сторону похититель унес Хеллер. Незнакомый молодой человек остановился рядом с ней.
 — Вы хорошо себя чувствуете, мэм? — заботливо спросил он.
 Абигайль с благодарностью посмотрела на него: наконец-то хоть какая-то помощь!
 — Мне… мне немедленно нужна полиция! — Она сделала попытку удержаться на ногах, но тут же поняла, что все еще нуждается в опоре.
 — Слишком много спиртного, не так ли, мэм?
 — Спиртное?
 — Ну да. Вы ведь…
 — Спиртное? — Глаза Абигайль сузились. — Так вы думаете, я пьяна? — Она схватила его руку и крепко сжала. — Ну вы и наглец. Знайте, я не принимаю алкоголь даже в медицинских целях! Мою племянницу похитил мужчина с ножом — он отнес ее вон туда. — Она указала пальцем на открытую дверь отеля.
 Лицо молодого человека вытянулось.
 — Похищение, мэм? Вы абсолютно правы, вам нужна помощь. — Он быстро огляделся. — Пойду попробую найти полицейского.
 Абигайль порывисто прижала обе руки к сердцу.
 — О да, пожалуйста, я буду чрезвычайно вам благодарна. И прошу вас, поторопитесь!
 Она не знала, как долго прождала у входа в отель, прежде чем до нее дошло, что молодой человек не вернется и ни один полицейский не придет ей на выручку. Только после этого Абигайль, глубоко вздохнув, отпустила фонарный столб. Почувствовав себя лучше, она направилась к дверям, ведущим в холл отеля. К ее удивлению, там не оказалось ни души, и она, подойдя к лестнице, начала медленно подниматься по ней.
 Казалось, прошла вечность, прежде чем ей удалось добраться до первого этажа. Но там ее ждала новая проблема: длинный коридор с закрытыми дверями по обеим сторонам.
 — Хеллер! Хеллер Пейтон, где ты? — Абигайль принялась колотить сначала в одну дверь, затем в другую — безуспешно. Тогда она стала заглядывать в замочные скважины.
 Наконец Абигайль достигла последней двери в дальнем конце коридора; тяжело дыша, она прислонилась к ней лбом и начала молиться. Пожилая леди не знала, хватит ли ей сил подняться до второго этажа, и уже тем более не могла думать о третьем.
 Она нажала на ручку, и дверь открылась.
 — Хеллер?
 — Тетушка!
 Абигайль Пейтон ворвалась в комнату, словно торнадо из накрахмаленного черного крепа, гневно потрясая при этом зонтиком. Поступить иначе она просто не могла, поскольку уже знакомый ей похититель именно в этот момент принялся угрожать Хеллер каким-то окровавленным предметом.
 — Только попробуй дотронуться до нее, и я размозжу тебе череп! — перебарывая страх, выкрикнула Абигайль неожиданно охрипшим голосом.
 Однако пустить свое грозное оружие в ход ей так и не удалось, поскольку мужчина ловко выхватил зонтик из ее рук, после чего грозно произнес:
 — Предупреждаю, вы напали на меня с этой вещью в последний раз! — Он размахнулся и со всей силы ударил зонтиком по спинке стула, отчего тот переломился на две части.
 Абигайль схватила Хеллер за руку и уже потянула к себе, как вдруг из тени выступила черноволосая женщина, ее красная шелковая шаль была повязана вокруг талии.
 — Простите, сеньора, — сказала она, обращаясь к столь неожиданно появившейся гостье, — я — Елена Вальдес, возможно, вы слышали обо мне. Не бойтесь, уважаемая, у него просто не было выбора, кроме как принести вашу протеже сюда, в мой номер, после того как она упала в обморок посреди толпы. Как видите, молодая дама в порядке, и ничего страшного с ней не произошло…
 Но Абигайль, казалось, не слышала ее.
 — Хеллер, дитя мое, как ты себя чувствуешь? — Она кудахтала, как курица, осматривая девушку со всех сторон, а когда увидела ее окровавленный жакет, тут же побледнела и завопила в ужасе: — Бог ты мой, они лгут! Эти люди — просто дикари. Я немедленно иду за полицией!
 Хоакин схватил ее за руку, а Елена Вальдес прислонилась к двери, закрывая проход.
 — Никуда вы не пойдете!
 Абигайль выдернула руку.
 — Еще как пойдем! Вы не смеете держать нас здесь против нашей воли!
 Все еще пребывая в растерянности, Хеллер осторожно попыталась подать голос:
 — Послушай, тетушка, ты не совсем права. Это ошибка. Понимаешь. Корсет… косточка отломилась и…
 Седые брови старушки насупились.
 — Небеса милосердные, никогда не могла себе представить такое! Пойдем скорее в твой номер — я должна осмотреть тебя. Уверена, это пустяк, но все же… — Она огорченно покачала головой.
 Единственное, чего хотела сейчас Хеллер, так это дойти до своей комнаты и позволить Абигайль поухаживать за собой.
 — Полагаю, я должна извиниться перед вами, мистер… э-э…
 — Монтаньос, сеньорита, дон Рикардо Монтаньос, — непринужденно произнес Хоакин.
 — Видите ли, мистер Монтаньос, если бы я так не спешила пройти через толпу к подиуму, ничего бы не случилось.
 Пока Абигайль рассыпалась в извинениях, Хеллер осматривала свою одежду. Блуза и жакет, несомненно, испорчены. Посмотрев вниз, она увидела, что из-под кровати выглядывает ее шляпка, на которой отчетливо проступает грязное пятно. Наклонившись, девушка выдернула перо из шляпки и закрепила на блузке в том месте, где она была порвана, затем подняла глаза и неожиданно встретила темный пристальный взгляд дона Рикардо.
 В то же мгновение она забыла свой гнев. Что-то в этом взгляде влекло ее; возможно, то был дьявольский огонь, угадывавшийся в его глубине. Хеллер оглядела незнакомца с ног до головы. Она без труда определила, что его одежда сделана из прекрасной ткани: на нем были белоснежная рубашка под коротким желто-коричневым жакетом; светлые обтягивающие лосины, заправленные в ручной работы кожаные ботинки, подчеркивали мускулистые стройные ноги. Точеные черты лица выдавали его происхождение.
 Он стоял неподвижно в позе гордого, надменного испанского гранда, продолжая все так же пристально разглядывать ее.
 — Как вижу, вам нравится смотреть на меня, сеньора. Возможно, мне повернуться, чтобы вам было удобнее? — Уголки его губ дрогнули.
 Только после этого неожиданного вопроса Хеллер осознала, что сама совершенно беззастенчиво глазеет на него. Густая краска залила ее щеки. Она поспешно отвела глаза и тут же наткнулась на откровенно враждебный взгляд сеньориты Вальдес. Пытаясь смотреть в другую сторону, девушка поневоле обратила внимание на неубранную кровать и раскиданную по стульям яркую одежду, которую ни одна леди не надела бы на людях. Все это подтвердило ее догадку: Елена Вальдес была здесь хозяйкой, а мужчина скорее всего ее любовником.
 У Хеллер перехватило дыхание, воспоминания детства горячей волной нахлынули на нее: дешевая одежда, ярко накрашенные лица, шепчущиеся в темноте голоса, вздохи, тихие стоны, звон монет, мягкие слова матери…
 Ей потребовалась вся ее воля, чтобы взять себя в руки.
 — Вы невыносимы. Никакой джентльмен не вел бы себя подобным образом.
 — Полагаю, так оно и есть, но я никогда и не утверждал, что являюсь джентльменом, так же как вы, моя прекрасная ирландская девушка, никакая не леди! — Он сказал это почти без выражения, но очень похоже подражая ее акценту.
 Хеллер издала звук, подобный ветру, сносящему все на своем пути: сеньор Монтаньос, совершенно незнакомый человек, одним предложением сбил с нее весь внешний лоск; ее подбородок задрожал, глаза начало щипать от непрошеных слез, которые ей с трудом удавалось сдерживать. И все же она не позволит ему увидеть, до какой степени он оскорбил ее.
 — Хеллер, дорогая, — Абигайль потянула ее за руку, — тебе, кажется, уже лучше. Я думаю, нам пора поблагодарить сеньора Монтаньоса и сеньориту Вальдес за гостеприимство — мы не можем их бесконечно обременять своим присутствием.
 Хеллер икнула, проглотив остатки своей гордости.
 — Да-да, спасибо, — неловко буркнула она, — извините за причиненное беспокойство.
 Поклонившись с царственным видом, Елена проводила обеих женщин к выходу из комнаты и закрыла за ними дверь.
 В коридоре Хеллер остановилась и перевела дыхание. Она слышала за дверью раскаты веселого женского смеха, но ей было уже все равно. На ее счастье, Абигайль сама вызвалась найти клерка и узнать насчет их номеров.
 — Ты что-то побледнела, дорогая. Надеюсь, с тобой все в порядке?
 — Ну разумеется, — небрежно сказала Хеллер, хотя ей было далеко не хорошо. Более того, она ни разу в жизни не чувствовала себя столь ужасно: к физической боли прибавилась боль душевная от только что испытанного неуважительного отношения к ней. Ах, как она жалела теперь, что не послушалась Элизабет Пенниуорт и не осталась дома, где все ее так любили и уважали.
 На сей раз, когда Хоакин покинул «Гранд-отель», толпа не задержала его. Надвинув шляпу низко на лоб, он направился по Монтгомери-стрит на север к отелю, где остановился некоторое время назад.
 Даже в этот ранний час в городе кипела жизнь: продавцы фруктов и торговцы рыбой спешили подготовить товар для утренних покупателей; закрытые занавесками экипажи проезжали по улицам, развозя по домам ночных гуляк. Хоакин легко приспособился к городской жизни, но ему здесь совсем не нравилось; более того, он ненавидел манеры так называемого высшего общества, его притворное дружелюбие и вечные сплетни. Но больше всего Хоакин ненавидел сам город, который словно душил его. Где бы он ни находился, не проходило и нескольких часов, как ему уже хотелось услышать вой полуночного койота, шепот ветра, шелест листьев на деревьях.
 Шаги Хоакина гулко отдавались по булыжной мостовой, и этот звук тревожил его, не давая сосредоточиться. Как мог он принять наконечник женского зонтика за ствол оружия? Неужели годы притупили его чувства? И почему, черт возьми, его это так волнует?
 Как только он пересек Буш-стрит, его мысли вернулись к мисс Хеллер Пейтон. Он никогда не встречал ни одной столь совершенной женщины — огонь и лед одновременно. Вся она — от элегантной обуви до немного нелепой маленькой шляпки с перьями — представляла собой воплощение пуританского жеманства, однако ее ирландский акцент так и не покорился ханжеству благородных людей голубой крови, которым она подражала.
 Повернув на Калифорния-стрит, Хоакин уже через несколько минут оказался перед своим отелем. Он был уверен, что Лино все еще ждет его.
 Щелчок ключа в замке вывел Лино Торала из дремотного состояния. Он повернулся к двери, разум и тело его немедленно напряглись. Инстинктивно пальцы потянулись к вырезанной из слоновой кости рукоятке длинного охотничьего ножа, спрятанного в искусно выделанном кожаном чехле. В ловких руках Лино это лезвие было столь же эффективным оружием, как и пистолет, а иногда и еще более грозным, так как действовало бесшумно.
 Скрипнули давно не смазанные петли; дверь медленно открылась.
 Лино вгляделся в темноту прихожей. Никого. Он замер и прислушался — его интересовал любой звук: щелчок курка, шелест одежды, дыхание… Внезапно его ноздри ощутили цветочный аромат. Гардении — он узнал их. Но откуда? Кто это мог быть? Его ум напряженно заработал, пытаясь найти связь…
 Что-то темное, напоминающее странную птицу, влетело в комнату и приземлилось у его ног.
 Улыбнувшись, Лино нагнулся, чтобы поднять с пола шляпу, а когда снова распрямился, увидел массивную фигуру человека, прислонившегося к дверному косяку.
 — Ты стал внимательным, амиго. — Вспыхнувшая спичка осветила смуглое лицо. Говоривший коснулся язычком пламени кончика своей сигары и глубоко затянулся.
 — Вовсе нет; у меня все под контролем. Кстати, прекрасный аромат. — Лино поднялся со стула и подошел к другу.
 — Вот как? — Хоакин протянул Лино руку.
 — Это гардения, не правда ли? Любимые духи Елены.
 Скулы Хоакина напряглись; спичка, догорев, обожгла пальцы, и он выронил ее.
 — Прости, но, кажется, это я стал невнимательным. — Хоакин вынул ключ, закрыл дверь и, вставив ключ изнутри, повернул его.
 Лино не спеша убрал нож.
 — Пожалуй, я бы тоже не смог сразу сосредоточиться после вечера, проведенного с Еленой Вальдес! — Он хлопнул друга по плечу и искренне рассмеялся, но Хоакин не поддержал его, и на лице Лино появилось удивление. — Разве ты не счастлив?
 — Да, но у меня неспокойно на душе. — Хоакин снял жакет и бросил его на стул, а затем коротко пересказал события последних часов.
 Лино нахмурился.
 — Не обижайся, но, по-моему, ты делаешь ошибку. Ты — всего лишь человек. Это люди сделали из тебя легенду…
 — Так, значит, я легенда?
 — Ну да, знаменитый Хоакин Мурьета. Впрочем, я пришел сюда вовсе не для того, чтобы обсуждать твою смерть. Думаю, тебе будет интересно узнать, что Лютер Мейджер на свободе. Более того, он здесь, в Сан-Франциско.
 Хоакин не был готов услышать столь неожиданную новость.
 — Так он сбежал?
 — Не знаю, но я сам видел его в баре. Сначала я был неуверен, что это действительно Мейджер; он был чисто выбрит и одет в дорогую одежду. Я подошел к нему так близко, как только смог, надеясь, что он меня узнает.
 — И он… узнал?
 — Нет. Он даже не взглянул на меня. — Лино потянулся и затушил все еще дымившуюся сигару Хоакина. — Это совсем не тот Мейджер, которого мы знали. Этот тип стал деловым человеком, и одного взгляда на него достаточна, чтобы понять — очень богат. Я следил за ним до того, как он вошел в дом, расположенный в Китайском квартале, а затем, немного подождав, постучал в дверь и хотел пройти следом, но мне было отказано. Я толком не понял, что говорил китаец, и в конце концов мне пришлось уйти, но будь я проклят, если смогу вспомнить этот дом. Зато мне удалось узнать, что некоторые из подобных домов имеют специальные списки, в которые записываются белые курильщики опиума.
 Хоакин сел на край кровати, опустил голову и задумался.
 После стольких лет Мейджер наконец-то вышел из тюрьмы; но тогда почему ему не сообщили об этом? Выходит, он зря платит за то, чтобы его держали в курсе относительно действий этого человека.
 Прошло довольно много времени, прежде чем Хоакин поднял голову и в упор посмотрел на Лино.
 — Первым делом я хотел бы послать телеграмму и выяснить, каким образом он освободился, а затем мы пойдем в Китайский квартал и найдем этот дом.
 Лино кивнул.
 — Я думал об этом. Но сначала я хочу кое-что показать тебе. — Он взял с тумбочки два небольших листа бумаги и протянул их Хоакину. — Сравни, как Мейджер выглядел семнадцать лет назад и как он выглядит сейчас.
 Когда Хоакин смотрел на изображения Лютера Мейдже-ра, в его глазах нетрудно было заметить неприкрытую ненависть.
 — Где ты их достал?
 — Я изучал много полезных вещей в Восточной юридической школе, в которую ты меня послал, но только одна из них мне действительно пригодилась — умение рисовать.
 Хоакин хмыкнул.
 — Что ж, будем считать, что ты не напрасно потратил время.
 — Как бы то ни было, сегодня в полдень мы идем в Китайский квартал, а там посмотрим.




 Глава 3


 Лино Торал был терпеливым человеком. Не в первый раз ему приходилось ждать Хоакина и, надо полагать, не в последний. Послание, переданное ему клерком, оказалось кратким: «Ушел искать осведомленного человека. Вернусь в полдень».
 Лино взглянул на карманные золотые часы, они показывали четверть первого. Странно, подумал он, Хоакин ничего не сказал вчера о том, что нашел нужного человека. Впрочем, ничего странного, поправил он себя: его друг редко делился с кем-нибудь своими мыслями.
 Он поерзал на кожаном стуле, стоявшем в холле, ближе к выходу из гостиницы, откуда ему было удобно наблюдать за людьми.
 Неплохо бы спросить Хоакина, почему он выбирал именно эту гостиницу всякий раз, посещая Сан-Франциско. По правде говоря, Лино и сам ценил имевшиеся здесь преимущества и с удовольствием пользовался гостиничной библиотекой, а заодно наслаждался почти домашней кухней в ее ресторане. Музей гостиницы с экспозицией чучел птиц, заспиртованных рептилий и индийских сувениров тоже очень нравился ему. Однако, к его большому сожалению, там не продавали спиртного. В свои тридцать четыре Лино был не настолько стар, чтобы не обращать внимания на симпатичное личико или упустить возможность составить компанию молоденькой женщине, и даже, пожалуй, не уступал в этом Хоакину. Так какого черта эти монастырские строгости?
 Монастырь? Матерь Божья! Наконец-то ему все стало ясно. И как он не догадался раньше? Конечно же, Хоакин выбрал эту гостиницу потому, что все еще относился к нему как к набожному монаху, коим он был шесть лет назад.
 Лино усмехнулся и поднял взгляд к потолку. Воспоминания всплывали в его мозгу одно за другим. Сначала перед ним предстало празднование свадьбы кузины Роситы Фелис с Хоакином. Через неделю Хоакин и Росита уехали на калифорнийские золотые прииски в поисках удачи, а через полгода Росита была изнасилована и убита Лютером Мейджером и его тремя друзьями-головорезами.
 Лино редко возвращался к этим воспоминаниям, но в тот момент, когда он сообщал Хоакину о Мейджере, весь гнев и вся боль возродились в нем. Как и Хоакин, Лино хотел заставить Мейджера заплатить за его грязные дела. Именно по этой причине ему пришлось оставить монастырь: ненависть непозволительна для людей, находящихся в братстве. И все-таки он не мог мстить за Роситу — подобное право принадлежало только Хоакину.
 Когда двухколесный кеб подкатил к отелю «Уот-Чир-Хаус», несколько полицейских в форме, стоя около входа, о чем-то громко переговаривались и эмоционально жестикулировали.
 — Подождите здесь, — приказал Хоакин кучеру. Выходя из кеба, он чувствовал на себе внимательные взгляды, но они разглядывали его скорее с любопытством, чем с подозрением. Кроме полицейских, никто в Сан-Франциско им так и не заинтересовался, даже ранним утром во время инцидента у «Гранд-отеля», когда Хеллер Пейтон упала в обморок и он нес ее сквозь толпу в пустой холл гостиницы, — публика была слишком захвачена вдохновенными речами с трибуны, чтобы обращать внимание на столь незначительное происшествие.
 Хеллер.
 Уже давно он не позволял себе так много думать о какой-либо женщине. Ни одна из них так не возбуждала его. Все связанное с ней интриговало и очаровывало: ее невинная красота, ее тело — его руки все еще помнили прикосновение к нему, — ее необычная индивидуальность.
 Хоакин улыбнулся, вспомнив их перепалку в гостиничном номере. Она была разъярена, когда он передразнил ирландский акцент, выдававший ее происхождение. Очевидно, девушка не слишком гордилась им, хотя ему и непонятно было почему.
 Внезапно Хоакину пришло на ум, что не проходило ни минуты с момента их встречи, чтобы он не думал о ней и одновременно не проклинал себя за это. Определенно в этом деле пора было поставить точку.
 Войдя в отель, Хоакин не сразу узнал Лино. В черном сюртуке, в льняной рубашке с отложным воротничком и отутюженных брюках его друг напоминал первоклассного американского адвоката. На его парчовом жилете висела элегантная цепь для часов, рядом с ним на столе лежал цилиндр. Хоакин не мог припомнить, чтобы прежде Лино носил что-либо, кроме обычной одежды вакеро или сутаны. На этот раз перед ним был новый Лино Торал — богатый, образованный, властный, он больше не выглядел как прекрасный наездник или метко стреляющий предводитель разбойников.
 Хоакин расправил плечи и в несколько шагов преодолел разделявшее их расстояние.
 — Мистер Торал!
 Лино едва заметно вздрогнул, затем поднялся и протянул Хоакину руку. При этом стало заметно, что оба они были почти одинакового телосложения и их отличала только небольшая разница в росте.
 — Откуда у тебя эта одежда? Ты выглядишь прямо как гринго! И что это за запах? — Хоакин отлично знал, что так пахнет масло, которым Лино имел привычку смазывать свои темные непослушные волосы. — Фу! — Он поморщил нос и чуть отстранился.
 Лицо Лино вытянулось, на нем появилось обиженное выражение.
 — Лучше запах масла, чем запах гардении! — парировал он с усмешкой.
 — Пожалуй, ты прав. — Хоакин склонил голову в шутливом поклоне. Он всегда наслаждался особенным духом товарищества, который делал их скорее братьями, чем друзьями.
 — Так ты послал телеграмму? — спросил Лино, и его тон стал серьезным.
 — Да, и даже получил ответ. Нет никаких свидетельств того, что Мейджер когда-либо находился в тюрьме Сан-Квентина [2] . — Хоакин старался говорить тихо, чтобы не привлекать к себе внимания.
 — Но он, конечно, был там!
 — А значит, отчеты о его пребывании утеряны, украдены или, возможно, попросту уничтожены.
 Темные глаза Лино уставились в одну точку; он напряженно обдумывал ситуацию.
 — Интересно получается…
 — Даже очень.
 — Может, стоит послать еще один запрос?
 Хоакин отрицательно покачал головой.
 — Кстати, где твой проводник? — поинтересовался Лино.
 — На улице в кебе. Пошли я познакомлю тебя с ним.
 Холодный туман повис низко над городом, приглушая отрывистые звуки ранней утренней суеты.
 Двухколесный кеб стоял слева от входа; китайский мальчуган лет десяти со скрещенными голыми ногами сидел внутри, забившись в угол кожаного сиденья. Он слегка подпрыгнул от неожиданности, когда один из подошедших мужчин окликнул его.
 Глядя на озадаченное выражение лица Лино, Хоакин чуть не рассмеялся.
 — Это наш проводник Хоу Фан, он знает каждый дюйм в Китайском квартале.
 — Каждый дюйм? Неужели? А как насчет дома, который я ищу, — туда ходят белые курильщики опиума. Ты знаешь, где он? — Лино недоверчиво взглянул на мальчишку.
 Хоу Фан быстро ответил:
 — Моя отведет вас, и вы видеть этот дом, смотреть внутри, снаружи, везде. Где надо, даже под землей.
 Лино удивленно взглянул на Хоакина:
 — Что он имеет в виду?
 — Большая дыра под землей, — охотно пояснил китаец. — Плохой человек бегать и скрываться. Полиция не искать плохих людей в дыре. Большие проблемы.
 Лино пожал плечами и снова посмотрел на своего спутника.
 Уголки губ Хоакина приподнялись в улыбке.
 — Похоже, он говорит о туннелях, я слышал о них, но никогда не видел; через них, вероятнее всего, уходят воры, бандиты, там укрывают краденое и рабов.
 — Там опиум, — коротко добавил Хоу Фан.
 Велев кучеру трогаться, Хоакин сел в экипаж. Лино последовал за ним.
 — Только один вопрос, амиго. Когда найдешь Мейджера, как ты поступишь с ним? Времена уже не те, что были раньше; сейчас в этой стране есть законы и исполнители закона.
 Глаза Хоакина сверкнули.
 — Все эти годы я мечтал убить Мейджера, но теперь этого недостаточно. — Он пристально посмотрел на друга и затем продолжил, четко проговаривая каждое слово: — Я хочу уничтожать его дюйм за дюймом, постепенно забирая все, что у него есть: собственность, уважение — все, имеющее для него хоть какое-нибудь значение. А затем я убью его.
 Прогулки по Китайскому кварталу стали популярным развлечением для состоятельных людей Сан-Франциско — за исключением того времени, когда местные кланы находились в состоянии войны. Тогда китайцы с ножами в руках стояли в дверных проемах и переулках, поджидая конкурентов.
 Лино, Хоакин и их маленький спутник направились к главной улице, минуя разносчиков фруктов, продавцов кондитерских изделий и рыбы, которые старались во что бы то ни стало сбыть свой товар робким слугам-китайцам в длинных белых блузах и шлепанцах. Со всех сторон были слышны звон монет и зазывающие выкрики гадалок.
 Наконец они остановились перед домом, украшенным красными бумажными полосами. Мальчик уже шагнул к лестнице, но Лино остановил его.
 — Нет, — сказал он, коснувшись тонкого детского плеча, — это не тот. Я помню, что там было два каменных дракона у лестницы.
 Глаза маленького проводника расширились.
 — Вы не говорить, что хотеть дом с драконами. Это плохой дом. Большие неприятности. Люди таня [3] везде. Люди таня очень не любить Хоу Фан.
 Хоакин достал из кармана стопку долларов и принялся перебирать их, наблюдая за лицом мальчика.
 — Если хочешь, чтобы тебе заплатили, ты отведешь нас туда.
 — Хоу Фан очень бояться, и… это стоить много денег.
 Хоакин, хмыкнув, выразительно пожал плечами, и паренек сдался. Он повел их по Дюпон-стрит, мимо так называемой Королевской площади, где похотливые девочки-рабыни выкрикивали непристойности и оскорбления, в то время как их осматривали и продавали богатым китайским торговцам.
 Как показалось Хоакину, здесь было слишком много людей. Его глаза цепко впивались в каждое лицо, он полностью полагался на рисунок Лино, понимая, что память могла его подвести; к тому же Мейджер наверняка мог изменить не только внешность и манеры.
 Звуки и запахи Китайского квартала напомнили Хоакину те первые месяцы, которые они с Роситой провели на золотых приисках. Он попробовал вспомнить Роситу, но у него из этого ничего не получилось: отчего-то женщина, которая стояла у него перед глазами, была рыжеволосая и кареглазая. Хоакин даже потряс головой, чтобы избавиться от наваждения, и снова принялся зорко оглядывать толпу.
 Наконец они достигли нужного дома. Это было самое обычное здание, за исключением двух каменных драконов, стоявших по обеим сторонам лестницы, ведущей ко входу с красными дверями.
 Китаец с толстой косой, выглянув на стук, подозрительно поглядел на пришедших. Его взгляд задержался на Хоакине, и тогда Хоу Фан, выступив вперед, сбивчиво сказал ему несколько слов по-китайски. Привратник посмотрел на него с сомнением, но все же открыл дверь и затем провел всех троих через широкую прихожую к узкому коридору, который вел в темный проход.
 Услышав, как дверь позади них захлопнулась, Хоакин и Лино инстинктивно потянулись за оружием, скрытым под плащами. Однако Хоу Фан на ломаном английском заверил, что для них нет никакой опасности.
 — Что ты сказал ему перед тем, как он впустил нас? — Хоакин опустил свой плащ, закрыв нож, висевший на поясе.
 — Моя говорить, что вы и другой мистер хотят покупать много мака. Это правильно?
 Хоакин кивнул.
 Темный проход, сужаясь, постепенно вывел их в лабиринт сообщающихся между собой узких туннелей. Со всех сторон до них доносился писк голодных крыс, воздух, душный и тяжелый, насыщенный дурманящим, приторно-сладким запахом опиума, заставлял сдерживать дыхание.
 — Это, должно быть, и есть ад, — негромко заметил Лино.
 — Нет, я был в аду, там еще хуже, чем здесь. — Голос Хоакина звучал почти равнодушно.
 Неожиданно мальчик свернул направо и остановился. Сопротивляясь побуждению протереть глаза, которые невыносимо щипало, Хоакин пытался разглядеть хоть что-нибудь в наполненном дымом пространстве.
 Так вот оно — логово опиума!
 Комната была выкопана в земле и заполнена койками, на которых лежала солома. Единственным звуком, исходившим с этих коек, было бормотание курильщиков трубок. Неожиданно один из них засмеялся, и Хоакин резко обернулся, но китаец с косичкой, стоявший позади него, лишь растянул губы в беззубой усмешке.
 Убедившись, что Мейджера среди курильщиков нет, они двинулись дальше и в конце концов добрались до конца туннеля, после чего Хоакин с выражением утомленного разочарования произнес:
 — Завтра мы попробуем снова.
 Хоу Фан шагнул куда-то в сторону и затем начал подниматься по крутым ступеням, которые вывели их в китайскую прачечную. Выйдя на улицу, Хоакин поблагодарил мальчика и вручил ему три хрустящих банкноты.
 — Встретишь нас у дома с драконами завтра в десять часов.
 Лицо китайчонка просияло; отступив на шаг, он неловко поклонился и тут же убежал.
 Лино взмахнул рукой, подзывая проходящий кеб.
 — Не знаю как ты, а мне нужно выпить. Может, присоединишься?
 Хоакин отрицательно покачал головой:
 — Нет, спасибо, я еще не забыл, как мы в последний раз пили вместе. Ты тогда заказал текилу, после чего я с трудом добрался до дома.
 — Побойся Бога — это было так давно; и, кроме того, речь шла о шутке.
 Кучер натянул вожжи; лошади стали, и тут же рядом остановился еще один кеб, из которого вышел какой-то джентльмен.
 То, как этот человек передвигался, показалось Хоакину странным. Затем он услышал смех, который заставил его вздрогнуть.
 Лютер Мейджер.
 — Мне нужно, чтобы ты подобрал меня здесь в полночь. Да смори не опаздывай! — предупредил Мейджер кучера.
 Грудь Хоакина заполнил горячий гнев. Невероятным усилием воли он удержал себя и не вытащил нож — его никак не могло устроить столь простое решение. Ему пришлось ждать семнадцать долгих лет, и теперь, когда цель оказалась столь близка, он был просто обязан потерпеть еще немного.
 Боясь выдать себя, Хоакин отвернулся. Он не мог вспомнить, когда еще чувствовал такую ненависть.
 Океанский бриз принес прохладу, начал моросить дождь. Лютер Мейджер вынул крупную купюру из кармана плаща и протянул ее кучеру, затем прислонился к колесу в ожидании сдачи. Неожиданно ветер вырвал купюру из руки кучера и бросил в голову лошади. Животное испуганно подалось вперед.
 — Проклятый сукин сын, неужели ты не можешь удержать на месте эту скотину?
 — Мне жаль, сэр, но ветер…
 Мейджер бросил на кучера уничтожающий взгляд и, резко повернувшись, направился в Китайский квартал.
 — Мы передумали. — Взмахом руки Лино отпустил только что остановленный им экипаж, а затем быстро догнал Хоакина, который следовал на безопасном расстоянии позади Мейджера.
 — Вот теперь действительно добро пожаловать в ад, амиго. Надеюсь, ты готов? — Хоакин подмигнул Лино, и тот понимающе улыбнулся.
 — Думаю, да. Тем более, кажется, у меня уже нет выхода.




 Глава 4


 Громкий стук в соседней комнате, разбудив Хеллер, заставил ее вновь почувствовать боль в груди, и она застонала. Вставать ужасно не хотелось. Рано или поздно она должна будет подняться, встретиться с Абигайль, а также с новым днем независимо от того, что он принесет, но сейчас ей хотелось побыть одной.
 Она перевернулась на другой бок и чуть не вскрикнула — каждое движение сопровождалось весьма ощутимой болью и воспоминаниями о минувших событиях. Господи, и как ей удалось попытку спасти Абигайль превратить в самый оскорбительный опыт в своей жизни? В ее голове один за другим всплывали навязчивые образы: падение Абигайль, блеск стального лезвия, а затем блеск дьявольски черных глаз, сверкающих над ней. Слова дона Рикардо эхом отражались в ее сознании: «глупое женское тщеславие», и «вы, моя прекрасная ирландская девушка, никакая не леди».
 Хеллер отбросила покрывало в сторону и прижала колени к груди, а затем, повернув голову, уставилась в потолок, вспоминая самые впечатляющие моменты своей жизни, случившиеся до ее прибытия в Сан-Франциско. У нее были такие грандиозные планы — стать незаменимым секретарем Торговой палаты, чтобы потом потчевать Элизабет Пенниуорт рассказами о важных людях, которых она встретила, и о достопримечательностях, которые видела, заодно доказать себе раз и навсегда, что она действительно стала леди.
 Какой же она была тщеславной гусыней! В первом же испытании все, что ей когда-либо говорили о пристойности и осмотрительности, было забыто. Хуже того, к ней вернулся ее ирландский акцент! Это было единственное, о чем Хеллер хотела забыть навсегда!
 Внезапно почувствовав отвращение к себе, она наклонился голову, и ее подбородок опустился ниже колен, Господи, сделай так, чтобы она больше никогда не столкнулась с доном Рикардо и с этой язвительной сеньоритой Вальдес! Сколько дней, месяцев, лет должно пройти, чтобы стереть все случившееся из ее памяти? Увы, она была не тем человеком, который мог легко отделаться от подобных мыслей. Абигайль называла это недостатком характера, но ей-то отлично известно, что некоторые вещи невозможно преодолеть, как ни старайся.
 Хеллер скомкала подушку и швырнула ее через комнату.
 — Ох! — вскрикнула Абигайль, входя, — подушка угодила ей прямо в лицо.
 Хеллер спрыгнула с кровати и босиком побежала к двери, чтобы помочь тете, которая посреди комнаты пыталась стряхнуть перья, высыпавшиеся из подушки.
 — Что все это значит? — Абигайль все еще не могла прийти в себя. — Откуда такое ребячество?
 Раздраженно сопротивляясь неуклюжим попыткам племянницы помочь ей, она направилась к креслу.
 — Ах, тетушка, мне так жаль. Прости, я не видела тебя, потому что… потому что думала об этом происшествии. Господи, какая же я дура! Я сделала тебе больно? — Хеллер принялась стряхивать перья с шиньона Абигайль.
 — Не лебези как ребенок, — ворчала старушка, отмахиваясь от нее, как от назойливой мухи. Со мной все в полном порядке. — Я хотела взглянуть на твою рану и подумала, что это лучше сделать, прежде чем ты начнешь одеваться. — Абигайль подошла к Хеллер и подняла ее сорочку. — Сильно болит, дорогая? — спросила она, взяв ножницы и разрезая повязку.
 Хеллер наклонилась, пытаясь заглянуть под повязку.
 — Осторожнее, пожалуйста. Надеюсь, ты не разозлилась на меня за то, что я уснула, не дожидаясь, пока ты меня перевяжешь. Просто я очень устала.
 — Нисколько, дорогая. Кажется, все очень неплохо заживает, но тебе придется не надевать корсет, пока ты окончательно не поправишься.
 Хеллер на этот раз решила, что ей лучше не спорить.
 — Я думаю, ты права. — Она повернулась к тетушке, которая ожидала ее с бальзамом и свежей повязкой.
 Абигайль одобрительно кивнула и наложила повязку.
 — Теперь ты готова сообщить мне, почему я получила подушкой по лицу вместо приветствия?
 — Я уже сказала: мне стало немного не по себе. — Хеллер надеялась, что ее обтекаемый ответ удовлетворит Абигайль.
 — Немного? Но ты чуть не свалила меня с ног! Полагаю, мисс Пенниуорт недостаточно хорошо учила тебя держать в узде твой ирландский темперамент.
 — Это моя неудача, не ее, — уныло сказала Хеллер. — Я все забыла — все, что учила когда-то, поэтому и вела себя словно дикарка, какой была прежде. После всего, что вы сделали для меня, я чувствую себя настоящей свиньей.
 Абигайль презрительно фыркнула:
 — О, ради Бога, племянница, к чему это самоуничижение! Тебе только что нанесли опасный удар, во всяком случае, ты так думала, потом ты очнулась в чужой комнате, с чужими людьми, суетившимися вокруг тебя. Ты была испугана и смущена; немногие сумели бы сохранить спокойствие на твоем месте, на самом деле, молодая леди, я горжусь вами. Очень сомневаюсь, что я действовала бы так же решительно в подобной ситуации. — Старушка понизила голос и добавила с любовью: — Ради меня ты рисковала своей жизнью! — Она взяла руку Хеллер и пожала ее.
 Девушка робко улыбнулась и покачала головой:
 — Тетушка, я так хочу, чтобы ты гордилась мной! А еще хочу, чтобы Александр Райс почувствовал, что он сделал правильный выбор и я достойна его доверия. Он был так добр, назначив меня секретарем. — Она опустила сорочку. — И вот теперь этот человек — сеньор Монтаньос. Он говорил мне такие вещи… он унизил, оскорбил меня и наслаждался этим!
 Хеллер отошла от тетушки, сев на край кровати, задумалась.
 — Он очень странный и не похож ни на одного человека из тех, которых я встречала прежде. Монтаньос заставил меня почувствовать себя беззащитной и уязвимой. Это доставляет мне неудобство, и все же… — Она медленно провела пальцем по нижней губе, затем, взглянув на Абигайль и убедившись, что та ровным счетом ничего не понимает, улыбнулась и махнула рукой.
 — В любом случае это было неприятно. Он был неприятен. Надеюсь, я больше никогда не столкнусь с ним снова!
 Удивленно взглянув на Хеллер, Абигайль решила высказать свой собственный взгляд на дона Рикардо Монтаньоса.
 — Я согласна, дорогая, этот человек поступил не лучшим образом, но как только он объяснил причину, все встало на свои места. — Она слегка усмехнулась. — Ты знаешь, он очень напоминает мне твоего отца — то же упрямство, высокомерие, та же самоуверенность. И красивый, очень красивый — опасные качества с точки зрения женщины. — В глазах Абигайль появились лукавые искорки.
 Хеллер проглотила ком в горле. Да, все верно. Он был действительно красив, зловеще красив, плутовато красив — одного прилагательного было явно недостаточно, чтобы закончить его полное описание. Она вспомнила, как, подойдя к ней, Монтаньос схватил ее и прижал к себе. У нее сразу возникло ощущение чего-то необыкновенного. От него исходила энергия не только физическая, но и духовная.
 Хеллер не знала своего отца, и поэтому не могла сравнивать, зато сеньор Монтаньос напомнил ей Эль Сида, храброго испанского воина одиннадцатого века, чьи героические дела стали легендой. Портрет Сида, висел в одном из бостонских музеев, в который она ходила с Элизабет Пенниуорт три года назад. С тех пор она не переставала мечтать о нем.
 Хеллер спрыгнула с кровати и, усевшись перед зеркалом, начала яростно расчесывать волосы.
 — Я признаю, что этот человек имеет некоторую мужскую привлекательность, которую многие женщины нашли бы непреодолимой. — В ее голосе зазвучали решительные нотки. — Но мне он показался слишком высокомерным и чрезвычайно грубым… Он определенно не джентльмен! — Последние слова были сказаны с явным намерением убедить тетушку.
 Абигайль вгляделась в лицо Хеллер, и ей на миг показалось, что в нем угадывается омерзительное выражение Элизабет Пенниуорт, которое племянница переняла у нее; однако на сей раз это не разозлило ее, как раньше. Слава Богу, теперь она могла не сомневаться, что это только внешняя сторона. Настоящая Хеллер — оживленная, страстная, — пройдя ханжеское обучение, Элизабет Пенниуорт осталась сама собой, и горячность, с которой она только что произнесла свою отповедь, являлась лучшим тому свидетельством.
 Переводя взгляд на часы, Абигайль всплеснула руками:
 — Тебе следует поторопиться, дорогая, у нас впереди богатый событиями день. Надеюсь, мы не потеряем времени зря и сможем найти в этом городе немало достопримечательностей.
 — Леди и джентльмены, прошу внимания.
 Услышав голос Александра Райса, люди, собравшиеся в украшенном цветами холле гостиницы, разом замолчали.
 — Я хочу напомнить вам, что все мы встречаемся здесь завтра утром в это же самое время; те же из вас, кто собрался на осмотр парохода «Япония», пожалуйста, следуйте за мистером Элдриджем. Ну а для тех, кто едет осматривать город, Коммерческий совет Сан-Франциско предоставил экипажи, а также гидов из числа своих сотрудников.
 Прослушав столь заманчивое объявление, Абигайль нахмурилась: перед тем как выйти из комнаты, старушка выразила желание предпринять собственную экскурсию, причем именно туда, куда они сами захотят поехать.
 — Уважаемые леди! — Голос, раздавшийся у них за спиной, показался Хеллер довольно приятным. — Позвольте представиться: я — Гордон Пирс. Меня попросили быть вашим гидом, и я с удовольствием готов выполнить столь почетную обязанность. — Под шляпой человека, которому принадлежал голос, скрывались тщательно уложенные светлые волосы — они слегка мерцали в солнечном свете, струившемся через высокие окна, расположенные по обе стороны от входа в гостиницу.
 Абигайль с королевским высокомерием кивнула мистеру Пирсу, а когда он подошел и пожал ей руку, ее лицо выразило крайнее удивление.
 — Ого, как вы настойчивы! — Она отдернула руку и прижала ее к груди. — Я — Абигайль Пейтон, а это — моя племянница, мисс Хеллер Пейтон. Вы должны извинить мое удивление; мы узнали, что нам будет назначен гид всего лишь несколько секунд назад. — Пожилая леди выжидательно посмотрела на неожиданного помощника. — Тем не менее вы и в самом деле можете оказаться полезным. Полагаю, вам хорошо известны места наиболее популярных развлечений в этом городе. — Ее неукоснительно правильная речь звучала немного устрашающе — уловка, которой Абигайль пользовалась, чтобы производить впечатление на незнакомых людей.
 Улыбка мгновенно исчезла с лица Гордона Пирса, и он натянуто поклонился:
 — Я здесь, чтобы служить вам, мадам. — Его беззаботный вид исчез вслед за улыбкой. — Я — или, скорее, мы, члены совета, хотим сделать все возможное, чтобы вам запомнился наш город с самой лучшей стороны. Сегодня у меня счастливый день: не часто выпадает возможность сопровождать двух столь прекрасных леди.
 Карие глаза под густыми ресницами, задержавшись на лице Хеллер, некоторое время пристально изучали его; затем ресницы дрогнули, а на губах мистера Пирса появилась чуть заметная улыбка.
 — Итак, с чего начнем, леди? — Казалось, к Гордону Пирсу вновь вернулся его прежний энтузиазм. — Китайский квартал? Деловой район? А может быть, наши сады — я не был там с тех пор, как туда завезли черных лебедей и посадили ивы…
 «Пусть тетя сама решает», — подумала Хеллер и с показным безразличием принялась натягивать накрахмаленные белые перчатки.
 Между тем Абигайль тоже молчала — казалось, она обдумывала предложенные варианты; но прежде чем она смогла ответить, Гордон Пирс решительно подошел к ней и предложил ей руку. Хеллер ничего не оставалось, как только взять его под руку с другой стороны, после чего они, выйдя из отеля, направились к новенькому, блестящему лаком экипажу, запряженному парой холеных гнедых лошадей.
 Весь день ветер трепал перо на шляпке Хеллер, и поэтому, как только они вернулись в гостиницу, она поклялась больше не носить эту шляпку, по крайней мере во время пребывания в Сан-Франциско. Она также вынуждена была признаться себе, что ее плохое настроение — это, вероятно, результат утреннего происшествия. Лишь по прошествии часа с начала осмотра достопримечательностей ей удалось умерить свою обиду и, сделав над собой усилие, начать более внимательно прислушиваться к пояснениям приставленного к ним гида. В конце концов Гордон Пирс даже стал казаться ей весьма привлекательным мужчиной, хотя она все же не назвала бы его красавцем; тем не менее со светлыми волосами, глубоко посаженными карими глазами и темными усами, которые придавали ему неповторимую индивидуальность, он выглядел очень неплохо. Судя по всему, ему было чуть-чуть за тридцать. Коренной калифорниец, он, по его словам, занимался импортом товаров со всего мира и даже имел собственный дом на Ринкон-Хилл.
 После восхитительной прогулки по окрестностям Хеллер решила, что, несмотря на некоторые причуды, мистер Пирс был не только хорошим гидом, но и очаровательным сопровождающим. Возможно, все складывалось не так уж плохо.
 Зайдя в кафе, чтобы выпить чашку чаю перед возвращением в гостиницу, Хеллер сделала первую запись в дневнике, который она предоставит Александру Райсу как отчет об их экскурсии. «Для такого молодого города, — написала она, — Сан-Франциско заметно выделяется в архитектурном отношении и экономически развит. Весьма показательный пример — недавно построенный „Гранд-отель“, в котором, кроме подобранной со вкусом обстановки, предусмотрены все удобства, включая внутреннюю систему связи, обеспечивающую общение между комнатами и вызов обслуживающего персонала гостиницы».
 Абигайль улыбнулась, наблюдая за тем, как сосредоточенна Хеллер, — она не сомневалась, что ее племяннице Сан-Франциско понравился ничуть не меньше, чем ей самой. Вот только их неожиданный гид немного смущал ее; более того, она вынуждена была признаться себе, что Гордон Пирс вызвал в ней подозрения. Он определенно очарователен; возможно, даже слишком, думала Абигайль, краем глаза поглядывая на него из-под полей своей шляпы. Все в нем было особенным — и то, как он пожал ее руку, и его слишком самоуверенная манера разглядывать окружающих. Даже при том, что правила поведения в бостонском обществе могли отличаться от правил, принятых в Сан-Франциско, существовали некоторые универсальные основы, которые мистер Пирс трактовал довольно необычно.
 Тем не менее несправедливо осуждать этого человека, пока она не узнает его получше, решила почтенная леди. Слава Богу, она не настолько испорчена, чтобы судить о человеке по знатности фамилии или по размеру его банковского счета.
 Обратно к гостинице Гордон вез-их по Монтгомери-стрит, по обеим сторонам которой было расположено множество двух — и трехэтажных зданий. Он гордился городом и с энтузиазмом рассказывал о нем все, что знал сам. Несмотря на ее подозрения, это несколько смягчило Абигайль; к тому же Хеллер явно наслаждалась поездкой, что случалось с ней крайне редко с того момента, как она окончила академию Пенниуорт для молодых леди.
 Зеркальный холл театра «Фоксхолл», самого нового и самого посещаемого в Сан-Франциско, был построен в этом году. Сегодня вечером он был до отказа заполнен празднично одетой публикой. Наряды дам украшали меха и разноцветные перья, на шеях и запястьях сверкали драгоценности. Чтобы не отставать от других, Хеллер надела изящное вечернее платье цвета розового коралла, а с ее шеи к самому лифу спускалось жемчужное ожерелье с коралловым медальоном.
 Гордон Пирс явился в изящном черном фраке и накрахмаленной белой рубашке; его галстук был заколот роскошной бриллиантовой булавкой. Он тут же любезно представил Хеллер и Абигайль нескольким своим друзьям — членам Коммерческого совета и их женам.
 Тем временем Хеллер не забывала делать наблюдения для своего дневника: манеры поведения, мода, наиболее примечательные темы бесед, которые могут быть важны для членов правления, приехавших в Сан-Франциско.
 Наибольшей популярностью в этот вечер пользовался франко-прусский конфликт. Гордон рассказывал Абигайль об отношениях короля Пруссии и Бисмарка; Роберт Суэйн рассуждал по поводу того, действительно ли Наполеон III и его армия смогут одержать верх, если начнется война.
 У Хеллер защекотало в носу, и она огляделась в поисках источника своего бедствия. Огромные корзины с розами, подвешенные к куполообразному потолку холла, навели ее на мысль о легендарных висячих садах Вавилона. Из-за того, что розы всегда вызывали у нее насморк, они не были самыми любимыми ее цветами, и теперь она могла только надеяться, что не задержится здесь слишком долго в ожидании начала представления.
 Неожиданно Абигайль отошла от кружка увлеченных беседой дам и джентльменов и коснулась руки Хеллер.
 — Взгляни, дорогая, это, случайно, не сеньор Монтаньос?
 Хеллер оторвалась от поисков носового платка в сумочке, медленно подняла глаза, и тут же тревожные волны побежали по ее телу. Носовой платок был напрочь забыт, когда она увидела, что он направляется к ней. На Монтаньосе была черная накидка с красной атласной подкладкой, развевавшаяся при ходьбе; под ней виднелись великолепно скроенный фрак, белая шелковая рубашка и плотно облегающие черные брюки. Он шел широкой уверенной поступью; его глаза вспыхивали озорными искорками, как будто он читал ее мысли — те самые мысли, которые ни одна леди не позволила бы себе в подобных обстоятельствах.
 Он был уже в нескольких метрах от нее, когда она, не выдержав, чихнула. Ее ленточки и блестки на платье подпрыгнули, словно все происходило в карете, наехавшей на кочку. В результате Хеллер снова пришлось продолжить поиски, как вдруг белый носовой платок взметнулся перед ней. Она приняла его без колебания и очень вовремя, так как тут же снова чихнула.
 — Рад услужить вам, сеньорита.
 Прошло несколько мгновений, прежде чем к Хеллер вернулась способность говорить.
 — Спасибо. — Она изо всех сил старалась восстановить самообладание. — Какой сюрприз. Не думала, что увижу вас снова. — Она протянула руку в перчатке, но Монтаньос неожиданно повернулся и, нагнувшись, коснулся губами руки Абигайль.
 — Сеньора Пейтон, позвольте спросить, как вам нравится пребывание в Сан-Франциско?
 Хеллер осторожно опустила руку и спрятала ее в складках платья, в то время как Абигайль, сделав вид, что не заметила замешательства племянницы, ответила:
 — Очень нравится, и, должна сказать, этот город отличается от моих прежних представлений о нем. Надеюсь, вы меня понимаете?
 — Да, отлично понимаю. Я сам приехал в Сан-Франциско после многих лет отсутствия. Здесь изменилось почти все — когда-то Фриско, как его называют местные жители, был немногим больше деревни…
 — Мисс Пейтон, вы не представите меня вашему другу? — прервав беседу с Робертом Суэйном, обратился к девушке Гордон Пирс.
 — Другу? — Хеллер смутилась. С какой стати Гордон предположил, что дон Рикардо ее друг? — Вы ошибаетесь, мы вовсе не друзья; просто мы встретились случайно в толпе, когда… — Она почувствовала, как Абигайль наступила ей на ногу, и тут же постаралась сгладить неловкость: — Прошу прощения. Пожалуйста, познакомьтесь: сеньор Монтаньос, а это мистер Гордон Пирс, член Коммерческого совета Сан-Франциско. Мистер Пирс был назначен нашим сопровождающим по городу.
 Именно в этот момент пристальный взгляд Хоакина встретился со взглядом его заклятого врага, Лютера Мейд-жера. Он почувствовал, как кровь зашумела у него в висках, однако сумел сохранить спокойствие и даже довольно вежливо кивнул сопровождающему Хеллер, а затем, наклонив голову, прошептал:
 — Я рад, что вы уже оправились от того происшествия…
 Хеллер поджала губы, собираясь произнести з ответ какую-нибудь колкость, но, почувствовав на себе осуждающий взгляд Абигайль, решила промолчать; однако ей это не удалось. Явно заинтригованный, Пирс придвинулся ближе к ней.
 — Если можно, пожалуйста, расскажите, что за происшествие? Наверняка это что-то очень интересное!
 В душе Хеллер проклинала испанца за то, что он заставил ее давать пояснения, а заодно и Гордона Пирса, который оказался на удивление бестактен, выспрашивая о том, что, собственно, не было предназначено для его ушей. Черт бы побрал этих мужчин!
 — Сеньор Монтаньос преувеличивает. Когда мы приехали, он помог нам пройти в отель сквозь толпу, только и всего. Разумеется, это было нелегко, но, к счастью, наше маленькое приключение закончилось благополучно. — Ее приподнятые брови должны были предупредить дона Рикардо, чтобы он хранил молчание.
 — Мне очень жаль, — сочувственно произнес Пирс, — как и другие члены совета, я не думал, что соберется столько народу. Полагаю, нам нужно было вызвать дополнительные наряды полиции. — Он махнул рукой. — С другой стороны, сам тот факт, что пришло достаточно много людей, говорит о большой популярности вашего визита.
 Лино был прав, думал Хоакин, стараясь сделать вид, что ничего необычного в их беседе не было. Лютер Мейджер не тот человек, который способен затеряться среди других, стать рядовым членом общества. Теперь он не кто иной, как Гордон Пирс, представитель Коммерческого совета Сан-Франциско, зажиточный бизнесмен, уважаемый член общества. И еще Гордон Пирс сопровождает Хеллер и Абигайль Пейтон.
 Возможно, Хоакин и смог бы поверить в перерождение Лютера, если бы он не следил за ним в Китайском квартале и не видел собственными глазами, как тот купил большую коробку опиума и яростно торговался при покупке китайской девушки-рабыни.
 Они с Лино следовали за ним до самого его шикарного дома на Ринкон-Хилл, а затем потратили несколько часов, составляя план дальнейших действий.
 Скулы Хоакина напряглись, во рту пересохло. Скоро, очень скоро, пообещал он себе, придет день, когда его месть осуществится. Тогда он сделает все, чтобы полностью уничтожить ныне процветающего Мейджера.
 — Мы раньше не встречались, сеньор Пирс? — произнес он между тем совершенно спокойным тоном. — Отчего-то ваше лицо кажется мне знакомым.
 Хоакин чувствовал, как ледяной холод пробирается в его грудь, но он не мог поступить иначе: ему было необходимо выяснить, узнал ли его Мейджер. Только после этого у него не останется сомнений в том, как вести себя дальше.
 Гордон Пирс прищурился, казалось, он тщательно обдумывает ответ.
 — Да, я что-то припоминаю… Вы, случайно, не присутствовали на празднике Фернандес в прошлом году?
 Хоакин вздохнул с облегчением.
 — Нет, — покачал он головой, — я провожу много времени в Сан-Диего, работая на своем ранчо, и уделяю большое внимание семье, поэтому редко приезжаю в Сан-Франциско. Но возможно, я видел вас в Энджелз-Кэмпе или в Мерфи-Диггинз…
 — Это начинает походить на расследование, — ответил Мейджер, улыбаясь. — Увы, я никогда не был ни в одном из упомянутых вами мест.
 Хоакин скрестил руки на груди. Отчасти ему было даже приятно, что он сумел поставить Мейджера в неловкое положение.
 — А как насчет аукциона рогатого скота? Мое семейство занимается разведением коров, и именно поэтому я здесь: хочу продать несколько своих племенных быков.
 Гордон Пирс никак не отреагировал, и Хеллер поспешила ему на помощь:
 — Я уверена, что на аукционе у вас купят все, что вы продаете, сеньор Монтаньос.
 Абигайль отпустила ремешок сумочки, и та с шумом упала на пол.
 — О Господи! Какая я неловкая!
 Гордон Пирс тут же поднял сумочку и любезно протянул ее хозяйке. На его счастье, в этот момент к ним подошел еще один член совета, чтобы поприветствовать коллегу крепким рукопожатием, и он наконец-то смог сменить тему беседы.
 Хоакин слушал каждое слово, произнесенное Мейджером, следил за каждым его движением. Без сомнения, этот человек обладал прекрасными актерскими способностями: никому, даже Абигайль Пейтон, при всей ее проницательности, в голову не могло прийти, что Гордон Пирс вовсе не был тем очаровательным добропорядочным джентльменом, за которого себя выдавал. К тому же Хоакин отметил, что Мейджер смотрит на Хеллер так, словно она была одной из его вещей, он хотел ее.
 Исподтишка поглядывая на девушку, Хоакин изучал ее реакцию, пытаясь понять, какие чувства она испытывает к своему сопровождающему, и, только убедившись в ее полном безразличии, вздохнул с облегчением. Мейджер явно не годился в герои ее романа. Он сомневался в том, что ей вообще известно, кто ее герой, — несмотря на возраст и необходимость думать о замужестве, она казалась невероятно наивной, что делало общение с ней еще более привлекательным. Если когда-либо Хеллер Пейтон была помолвлена и потом мужчина бросил ее, то он поступил как абсолютный дурак. В своем розовом платье она казалась еще более красивой, чем тогда, когда он ее встретил. Никогда в своей жизни Хоакин так страстно не хотел протянуть руку и прикоснуться к женщине.
 А вдруг Мейджер сделает с Хеллер то, что сделал с Роситой? Хоакин почувствовал, как его рука сама собой медленно потянулась под накидкой к резной рукоятке ножа. Он не мог представить себе, что будет чувствовать, вонзая нож в сердце своего врага, но лишь знал одно: после всех этих лет у него наконец появилась возможность сдержать обещание и отомстить.
 К тому времени, когда Мейджер поймет, что в него вонзили нож, он будет уже далеко.
 Хоакин никогда не думал о том, что случится с ним после того, как ему удастся найти и убить Мейджера. В конце концов, это не имело для него никакого значения — не было такой цены, которую он с радостью не заплатил бы за то, чтобы возмездие свершилось именно так, как оно было им задумано.
 Под прикрытием накидки нож медленно выскользнул из чехла.
 «Убей его! Убей!» — шептал внутренний голос. И все же Хоакин колебался, пытаясь привести мысли в порядок. Как только он нанесет удар, все будет кончено: ожидание, поиск, ненависть. Логика подсказывала ему, что человек после такого удара может умереть только один раз; сам же он умирал множество раз за все эти годы.
 Он думал о планах, которые они с Лино строили, чтобы найти и уничтожить Лютера Мейджера. Сколько раз Мейджер умер бы, если бы они были выполнены? Хоакин аккуратно убрал нож. На этот раз он будет терпеливым — как Лино — и сумеет дождаться нужного момента.
 Над их головой замерцала люстра: пришло время занять свои места.
 Почувствовав, что теперь он может рассуждать здраво и полностью контролирует себя, Хоакин отступил и поклонился.
 — Надеюсь, вы получите большое удовольствие от спектакля, сеньорита. — Его голова медленно склонилась, однако глаза не отрывались от нее ни на мгновение.
 — Я в этом абсолютно уверена, — произнесла Хеллер ледяным тоном.
 Абигайль взяла Гордона Пирса под руку и направилась с ним в зал.
 — Нам лучше поспешить, если мы не хотим пропустить начало…
 Хеллер попыталась повернуться, чтобы присоединиться к ним, но Хоакин удержал ее за руку.
 — Я надеялся, что вы простили меня, и, кажется, ошибся…
 Хеллер хотела освободиться, но у нее ничего не получилось.
 — Немедленно отпустите меня, или я…
 — Закричите? Затопаете ногами? Я так не думаю: это совсем не подходит для леди, которая не желает, чтобы все подумали, будто у нее истеричный характер. — Уголком глаза Хоакин продолжал наблюдать за Абигайль и Лютером Мейджером, которые медленно продвигались к залу в общем потоке гостей.
 — Что вам нужно, сеньор? Прощение? Хорошо, я прощаю вас, потому что прощение — это благостная вещь; но я никогда не забуду, как вы оскорбили меня!
 — Оскорбил вас? Как, каким образом? Вызволяя вас из толпы, после того как вы упали в обморок? Обрабатывая вашу рану и заботясь о том, чтобы вы не умерли от потери крови? А может быть, выражая свое отвращение к корсету? Слава Богу, вам хватило здравого смысла не надеть его сегодня вечером. — Хоакин осторожно провел рукой по ее спине и улыбнулся. — Скорее всего обижаетесь на меня за то, что я разгадал ваш секрет: вы не та, кем пытаетесь казаться…
 — Я? — Глаза Хеллер сверкнули негодованием. — Да что вы знаете обо мне!
 Хоакин перехватил ее руку и притянул к себе так, что их тела соприкоснулись.
 — Послушайте меня, мисс Бостон, должен предупредить вас: вам не следует слепо доверять людям и всему, что они говорят. — Он осторожно убрал золотой локон с ее щеки. — Гордон Пирс, например. Что вы знаете об этом человеке, о том, кем он был прежде и… — Поймав удивленный взгляд Хеллер, Хоакин мгновенно замолчал. Сказать ей правду о ее сопровождающем означало уничтожить собственные планы; но если он не сделает этого… не станет ли она жертвой обмана, как Росита? Господи, он никогда не простит себе, если это случится!
 Хоакин почувствовал, что сам загнал себя в угол; с этого момента Хеллер Пейтон будет стоять между ним и Лютером Мейджером, а уж тот непременно сумеет использовать подобное положение к собственной выгоде.
 У него не было намерения целовать ее, но стоило ему посмотреть на ее губы, и он уже не мог противиться желанию. Она была чертовски красива: ее лицо розовело столь же невинно, как и платье, а волосы сияли подобно золоту Эльдорадо, тогда как ее аромат напоминал запах свежего лимона. Он притянул девушку ближе и прикоснулся к ее волосам, с удивлением отмечая, что ее макушка находится на уровне его подбородка. Так вот она какая — маленькая, хрупкая, мягкая…
 Она не боролась с ним, разве что слегка сопротивлялась.
 Хоакин смотрел на нее сверху вниз, чувствуя теплое дыхание на своей шее. Черт побери, у него просто не оставалось другого выхода.
 Он наклонил голову и, прикоснувшись губами к ее губам, почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь, затем оно расслабилось, стало послушным… Тогда Хоакин прижал ее так сильно, что почувствовал, как набухла упругая грудь. Ее губы манили, а сладкий аромат возбуждал желание. В этот миг она была для него всем, о чем он мечтал, — полудевочкой-полуженщиной, а сам он ощущал себя похотливым юнцом, целующимся в первый раз. Хоакин представил, как его руки грубо хватают ее, затем они вместе скрываются… но тут же понял нелепость такой мысли. На дворе 1870 год, и Америка — это далеко не средневековая Англия. К тому же он вовсе не был варваром.
 С трудом оторвавшись от губ Хеллер, Хоакин отступил на шаг.
 — Простите, я не должен был этого делать. — Он протянул ей руку, но она продолжала стоять неподвижно, Наконец ее ресницы медленно поднялись.
 — Вы — язычник, дон Рикардо, дикарь с манерами козла! — Бросив ему в лицо столь обидные, по ее мнению, слова, Хеллер направилась вслед за остальной публикой в зал.
 Некоторое время Хоакин следил за ней глазами, затем вскинул голову и рассмеялся. Все же она чертовски привлекательная особа, даже несмотря на ее ирландский акцент!
 Хеллер неуклюже пробралась в богато отделанную центральную ложу и заняла свое место, стараясь не смотреть в сторону Абигайль, у которой наверняка было что сказать по поводу ее непростительного поведения. За те несколько минут, которые она потратила на поиски ложи Гордона, чувство вины еще больше усилилось и теперь заполняло всю ее. Она сжала руки так сильно, что хрустнули суставы. Мужчины — красивые, богатые — целовали ее и раньше, но так не посмел бы никто и никогда.
 Бусинка пота соскользнула с ее виска; она достала носовой платок… и вздрогнула. Его платок! Хеллер уронила его и машинально наблюдала, как он падает на пол, затем быстро подтолкнула платок под стул носком туфли. Если бы только можно было так же легко избавиться от мыслей о доне Рикардо! Интересно, поцелуй он ее в другом месте, а не в холле театра, поощрила бы она его? Несмотря на то что это была только их вторая встреча, для Хеллер казалось очевидным, что дон Рикардо имел странную способность обнаруживать в ней лишь самое худшее. Он также заставил ее понять: все эти годы она обманывалась, убеждая себя, что мужчина ей не нужен. Разумеется, она не хотела иметь мужа, который бы управлял ее жизнью, указывал ей, что она должна и чего не должна делать. Что касается желания заняться любовью… Хеллер задрожала от нахлынувших на нее ощущений, реальность возникавших перед ее глазами образов была подобна пощечине.
 Пока же ей предстояло провести следующие два часа, притворяясь, что она наслаждается спектаклем; ну а дальше… Дальше она вернется в гостиницу, а из нее сразу домой, в Бостон! Все шло совсем не так, как было запланировано, и этому должен быть положен конец!
 Хеллер взяла программку с маленького круглого столика и быстро прочитала ее. В глаза ей бросилось имя Елены Вальдес, напечатанное жирным шрифтом наверху страницы, и сердце заныло, но тут люстры над головами зрителей погасли, и театр погрузился в темноту.
 Из оркестровой ямы донеслись звонкие, кристально чистые звуки испанской гитары. К ним постепенно присоединилось звучание других инструментов, но гитара продолжала доминировать. Хеллер попыталась сосредоточиться на игре оркестра, тем более что ее глаза еще не полностью привыкли к темноте.
 Наконец вспыхнувшая рампа осветила сцену, зеленый бархатный занавес открылся, и Елена Вальдес, одетая в костюм мексиканской крестьянки, вышла на авансцену. Ее появление было встречено бурными овациями всего зала.
 Хеллер наблюдала за танцовщицей со странным, не до конца понятным ей самой чувством. Какая досада, подумала ока, что из всех развлечений, которые Гордон Пирс мог предложить ей, он выбрал знаменитую Елену Вальдес! В конце концов ее взгляд, оторвавшись от сцены, начал рассеянно блуждать по залу. Хеллер смотрела на море голов, выискивая знакомых по Торговой палате, как вдруг заметила мерцание красного атласа в ложе возле сцены.
 — Тетушка, дайте ваш бинокль быстрее! — Хеллер схватила бинокль из рук Абигайль и принялась крутить колесико настройки. Ошибки быть не могло: разумеется, это он и никто другой! Она с трепетом наблюдала за доном Рикардо. Вот он снимает накидку, бросает ее на стул, садится, наливает себе бренди из бутылки, стоящей на столике рядом с ним, а затем делает небольшой глоток.
 Хеллер обернулась и с удивлением посмотрела на столик, стоявший рядом с Гордоном Пирсом, а также на столики в смежных ложах, но ни у кого не обнаружила спиртных напитков. Почему же это позволено дону Рикардо? Кем был этот человек, что давало ему право пользоваться индивидуальным обслуживанием? Судя по всему, Гордон Пирс и дон Рикардо прежде никогда не встречались, хотя, казалось, Гордон знал здесь каждого мало-мальски значительного человека.
 Не обращая внимания на тихий шепот Абигайль, напоминавшей ей о недопустимости столь вульгарных манер, Хеллер продолжала, почти не скрываясь, разглядывать сеньора Монтаньоса. Она воспринимала это как своего рода компенсацию за оскорбления, которые он ей нанес. Да и в конце концов, какая в этом беда, если человек, за которым наблюдают, ничего про это не знает?
 Монтаньос развалился в глубоком уютном кресле, как большой черный кот; его нога лежала на бархатном табурете, рука покоилась на бедре; он держал рюмку с бренди. Казалось, его внимание было всецело поглощено действием, разворачивающимся на сцене. Когда он потягивал бренди, его губы едва касались стенок рюмки. Похоже на поцелуй, подумала Хеллер и тут же выругала себя за столь неподобающие мысли.
 Убрав бинокль в серебряный футляр, она возвратила его Абигайль и, по-прежнему делая вид, что не слышит ее нравоучений, уставилась на сцену. Когда первый акт закончился и в зале зажегся свет, Абигайль начала восторженно расхваливать многогранный талант сеньориты Вальдес, которая напомнила ей знаменитую Лолу Монтес. В этот момент Хеллер поняла, что не слышала ни одного слова и не видела ни одного танца: она прислушивалась только к голосу, звучавшему внутри ее, — тому самому, с явным ирландским акцентом, проклинавшему ее за то, что она позволила дону Рикардо поцеловать себя. «Ты всего лишь слабовольная глупая девчонка, — с явным удовольствием продолжал свой разнос внутренний критик, — тебе следовало оттолкнуть его, а затем дать ему пощечину за его наглость. Ты же поступила как дочь своей матери, Хеллер О'Шей! Впредь тебе не следует допускать что-либо подобное, не забывай об этом».
 Хеллер закрыла глаза и приказала голосу замолчать, но тут же почувствовала, что ее глаза начали наполняться слезами. Не зная, что еще предпринять, чтобы наконец взять себя в руки, она положила программку на колени и приготовилась оставшееся время не отрывать взгляда от сцены.
 Люстры снова погасли, сцена осветилась, и Хеллер увидела Елену. Теперь она была одета в ярко-красное платье, отделанное черными испанскими кружевами: оно облегало ее пышное тело от груди до бедер так плотно, что, казалось, швы вот-вот разойдутся.
 В зале не раздавалось ни звука. Обольстительно медленно Елена опустила руку за лиф платья и достала пару кастаньет. Она улыбалась зрителям, флиртовала с ними, притворяясь неопытной танцовщицей. Кастаньеты щелкнули раз, другой, затем она громко засмеялась и крикнула: «Оле!».
 Точно рассчитывая движения, Елена начала постукивать правой ногой по деревянному полу: пятка, носок, пятка, носок. Ее волосы упали роскошными волнами на шею и плечи. Подняв руки, она взмахнула кастаньетами над головой, ускоряя ритм.
 — Для тебя, любовь моя! — выкрикнула она и закружилась подобно живому пламени по сцене.
 Возвратившись в центр сцены, Елена остановилась, посмотрела в зал, затем нагнулась, подобрала подол платья и начала медленно приподнимать его, оголяя лодыжку, икру, колено, бедро…
 Хеллер на секунду задержала дыхание. Прежде ей никогда не доводилось видеть такой вдохновенный танец… и такое откровенное выражение страсти. Взгляд Елены был устремлен в зал, ее алые губы вытянулись, как при поцелуе. Хеллер проследила за направлением этого взгляда — он летел прямиком к ложе дона Рикардо.
 Сердце Хеллер остановилось, потом снова начало биться с бешеной силой. Не в силах более терпеть, она закрыла глаза, умоляя провидение поскорее закончить все это.




 Глава 5


 Хоакину уже не раз доводилось наблюдать за танцем Елены в лучших салонах Калифорнии и в мексиканских фиестах; она танцевала даже в походных лагерях, поддерживая боевой дух его людей… и все же он никогда не видел, чтобы Елена танцевала так, как сегодня вечером. Каждое ее движение было отточено до совершенства, она соблазняла, заставляла мучиться, ревновать… Она была великолепна, и он гордился ею.
 И все же, хотя ее томные, полные страсти взгляды были для него, только для него одного, он неожиданно понял, что его чувства к ней изменились. Когда же это случилось? Как бы то ни было, он больше невосприимчив к ее эротическим знакам. Поднеся рюмку к губам, Хоакин залпом осушил бренди, затем глянул в зал…
 Черт возьми, отчего они все уставились на него?
 Медленно, не показывая гнева, бурлящего в крови, он перевел взгляд на сцену. С громким возгласом Елена простерла руки, затем повернулась и медленно прижала руки к груди, словно подзывая его.
 Делая вид, что удивлен, Хоакин засмеялся, поднял руку и помахал ею, отклоняя приглашение. Ему не следовало приходить, он должен был догадаться, что Елена обязательно найдет способ поквитаться с ним за, как она выразилась, чрезмерную заботу о раненой бостонке.
 Хоакин, прищурившись, откинулся назад, не отрывая взгляда от сцены, и чем дольше он смотрел, тем больше увядала улыбка на лице актрисы. Гитара требовала от нее продолжения танца, и когда Елена сделала следующее движение, ее нога запуталась в юбке, так что она даже на секунду сбилась с ритма…
 Хеллер не смогла перебороть себя и теперь вместе с остальными наблюдала драму, разыгрывавшуюся между исполнительницей и доном Рикардо; ее лицо горело. Взяв программку, она помахала ею перед собой, жадно вдыхая воздух. Кресло, несмотря на его удобство, стало каким-то неуютным; пытаясь устроиться поудобнее, она проклинала свои три нижние юбки, отлично понимая при этом, что дело вовсе не в них.
 Ее беспокойство не укрылось от Абигайль.
 — Представление почти закончено, дорогая. — Старая леди покровительственно похлопала племянницу по руке. Хеллер выпрямилась и посмотрела прямо перед собой. Слава Богу, она, кажется, ничем не выдала себя. Если Абигайль что-то заметила, она не подаст виду; теперь ей надо заставить себя думать о чем-нибудь другом. Только вот как можно остановить поток мыслей? Пока это оставалось для нее загадкой.
 Выйдя из театра, Хеллер наслаждалась прохладой ночного воздуха. Никогда в жизни она так не радовалась возможности покинуть душное помещение. К тому же у нее не было уверенности в том, что она смогла бы и дальше выносить это «представление».
 Для нее было достаточно неприятно оказаться свидетелем такого непристойного зрелища, и уж тем более непростительно разрешать себе чувствовать их страсть как свою собственную. Увы, к ее стыду, без ответа до сих пор оставался главный вопрос: может ли она остановить это?..
 Гордон Пирс любезно проводил двух женщин сквозь шумную толпу и затем, извинившись, покинул их, чтобы найти свой экипаж.
 Хоть бы этот вечер побыстрее закончился! Хеллер вытащила из сумочки носовой платок и подняла руку ко лбу, чтобы вытереть пот.
 — Дорогая, ты выглядишь как-то странно. Тебе нехорошо? Эта твоя рана — вдруг она открылась! — Во взгляде Абигайль сквозило беспокойство.
 — О нет, что ты, я в полном порядке, спасибо! Это простая усталость — у нас был такой длинный день… — Хеллер убрала носовой платок в сумочку, затем подняла руку, чтобы прикрыть наигранный зевок.
 Абигайль улыбнулась:
 — Возможно, ты права, но должна признаться тебе, я никогда не получала большего наслаждения. И сколько вызовов на бис — их было шесть или восемь! А розы! Две дюжины букетов, не меньше. Я никогда не встречала ничего подобного. Это был настоящий триумф!
 Хеллер редко приходилось видеть, чтобы Абигайль впадала в такое восторженное состояние. «Триумф!» Что ж, пусть порадуется, она не собирается ей мешать.
 — Пожалуй, я напишу заметку об этом, — машинально сказала Хеллер, и тут же пожалела об этом.
 Абигайль просияла:
 Да, дорогая, ты должна это описать. И не жалей подходящих слов — ты понимаешь, что я имею в виду. Изложи все так же красочно, как это было на самом деле… — Секундой позже она умерила свой пыл и даже поправила себя: — Ну, возможно, не так красочно…
 Хеллер кивнула, решив, что лучше всего воздержаться от комментариев.
 — Ах да, дорогая, между прочим, — произнесла Абигайль, — что задержало тебя в холле так надолго, когда я ушла? Мне казалось, что ты идешь за мной, но я уже поднялась по лестнице, а тебя все не было…
 Хеллер, конечно же, ожидала услышать этот вопрос, однако она надеялась, что Абигайль по крайней мере дождется того момента, когда они вернутся в гостиницу.
 К счастью, появление Гордона Пирса спасло ее от необходимости придумывать какую-нибудь подходящую к случаю историю.
 — Сожалею, что заставил вас ждать, леди. Кеб будет через несколько минут. Если бы я мог предположить, что соберется такая толпа, я бы приказал кучеру ждать нас здесь. Понятия не имел, что сеньорита Вальдес так популярна, — даже спектакль с Лоттой Крэбтри в прошлом месяце не собрал столько зрителей. — Наклонив голову, Пирс на мгновение задумался и затем пробормотал: — Знаете, это довольно странно…
 — Что странно, мистер Пирс?
 Его взгляд показался Хеллер непривычно рассеянным.
 — Сеньорита Вальдес… она напоминает мне кого-то… — Он, очевидно, размышлял вслух. — Я слышал, она выступала в Европе перед несколькими королями, но могу поклясться, что видел ее здесь, в Калифорнии. — Он встряхнул головой, словно отгоняя наваждение.
 — Возможно, вы думаете о Лоле Монтес. — Абигайль с готовностью поддержала разговор. — Я однажды была на ее представлении в Нью-Йорке. Их стиль очень похож.
 Гордон Пирс кивнул:
 — Согласен, но все же… Впрочем, это не важно. Позвольте проводить вас в гостиницу. Завтрашний день обещает нам много интересного. Утром мы отправимся в Клифф-Хаус, а затем вы сможете заказать костюмы для маскарада.
 Хеллер едва слушала его; она уже знала, что запланировано на завтра в Клифф-Хаусе: Александр Райс смешает морскую воду, которую он привез из бостонской гавани, с водой из Калифорнии, что должно символизировать слияние культур и экономик атлантического и тихоокеанского побережий. Каждое слово его речи будет занесено в ее дневник наряду с описанием Клифф-Хауса, а также всех наиболее интересных деталей происходящего. Но все это потом, а сейчас даже думать об этом ей не хотелось. В чем она действительно нуждалась, так это в отдыхе от глупых мыслей, которые запутывали все больше, грозя лишить ее покоя до самого утра.
 Хеллер уже хотела спросить, могут ли они обойтись без формальностей и сами пойти к экипажу, как вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд, от которого по ее коже побежали мурашки. Она огляделась вокруг, пытаясь найти источник этого неприятного чувства, но ее поиск ничего не дал. И все же ощущение нежелательного вторжения упорно сохранялось. Девушка снова обернулась…
 И тут она увидела его.
 Дон Рикардо стоял позади нее на расстоянии примерно двадцати метров, небрежно прислонясь к фонарному столбу, скрестив руки на груди. Сомнений быть не могло: это он только что смотрел на нее. Но как долго этот человек наблюдал за ней, и зачем это ему понадобилось?
 Она увидела, как Монтаньос извлек из кармана длинную тонкую сигару. Зажав ее зубами, он нагнул голову. Спичка загорелась у него в руках, отбрасывая теплый золотой свет на смуглое лицо, делая его точеные черты еще более отчетливыми. В этот момент их взгляды встретились, и она затаила дыхание.
 Он знал! Хеллер почувствовала, как холодный страх коснулся каждого ее нерва. Казалось, Монтаньос читал мысли, которые неотступно вертелись в ее голове; но, что еще хуже, он определенно знал о ее чувствах. Это нетрудно было угадать по взгляду его дьявольски черных глаз и тому, какой нахальной выглядела его манера разглядывать ее.
 — Ну вот, теперь мы можем двигаться, — объявил Гордон Пирс.
 Не обращая внимания на предложенную им руку, Хеллер поспешила к экипажу, забралась в него и села на противоположную сторону, как можно дальше от тревожащего пристального взгляда дона Рикардо. Однако ей все же не удалось удержаться от соблазна: незаметно посмотрев в окно, она убедилась, что Монтаньос, стоя на прежнем месте, все еще наблюдал за ней, улыбаясь при этом дразнящей улыбкой.
 Налетевший порыв ветра вырывал из рук дам программки, поднимал пыль и обрывки бумаги. Локон золотых волос выбился из прически Хеллер и хлестал ее по глазам, мешая ей сфокусировать взгляд. Когда она убрала волосы с лица и снова хотела посмотреть в глаза дона Рикардо, его на прежнем месте уже не было.
 Нелицеприятный разговор, к которому Хеллер готовилась по возвращении в гостиницу, к ее большому облегчению, так и не состоялся. Наоборот, Абигайль, казалось, преднамеренно избегала любого упоминания о сеньоре Монтаньосе или Елене Вальдес. В благодарность за это Хеллер поцеловала тетушку и поспешно ушла к себе в комнату, где, закрыв дверь, попыталась расслабиться и разобраться в своих эмоциях. Однако вскоре ей стало ясно, что чем больше она думала о случившемся, тем больше расстраивалась. Ладно, в конце концов, решила девушка, пусть все идет, как идет. Что сделано, то сделано. Ей надо лишь немного везения, и она больше никогда не столкнется ни с доном Рикардо, ни с Еленой Вальдес!
 Расстегнув крючки на платье, Хеллер села за туалетный столик и начала расчесывать волосы, одну за другой вынимая длинные шпильки. Волосы рассыпались по ее спине и плечам, и она, подняв руки, принялась массировать голову, пытаясь избавиться от накатывавшей волнами головной боли.
 Мимолетный образ танцующей женщины, внезапно возникший у нее перед глазами, заставил Хеллер резко опустить руки. Разумеется, Елена Вальдес была из тех красоток, которых так страстно желают мужчины. Только слепой мог не заметить, сколь вожделенные взгляды бросали на нее мужчины.
 Пристально глядя в зеркало, Хеллер всмотрелась в свое отражение, затем покрутила головой, вскинула брови и расправила плечи. Теперь осталось принять соблазнительную позу. Интересно, что подумал бы дон Рикардо, увидев ее такой? А еще интереснее — посмотрел бы он на нее так же, как на Елену Вальдес?
 — Негодяй! Подонок! — Голос Елены дрожал от ненависти. — Сначала ты делаешь из меня дуру, потом посмешище!
 — Считай, что тебе еще повезло. — Взгляд Хоакина был холодным и жестким как кремень. — Доброй ночи! — Он направился к выходу из ее гримерной.
 — Прости меня! Подожди! Я не понимаю, почему ты злишься. Я только хотела разбудить в тебе страсть своим танцем.
 — А возбудила внимание ко мне всего зала. Не ты ли недавно опасалась, что меня могут узнать?
 — Поверь, Хоакин, я не нарочно!
 — Не хватало еще, чтобы нарочно! Если бы я не вышел до окончания представления… — На его щеках заходили желваки. — Не знаю, что бы я сделал с тобой, Елена.
 Тихо всхлипывая, она села на диван. Хоакин некоторое время стоял, покачиваясь, затем неохотно вернулся, присел рядом с ней, обнял. Ее слезы были настоящими, в этом не было никакого сомнения. Положив голову Елены себе на плечо, он подумал о том, сколько лет они знают друг друга. Если бы только он мог любить ее так, как она того хотела, его жизнь была бы намного проще.
 Но что же все-таки с ним стало?
 Превратилась ли ее любовь в навязчивую идею, или это всегда было так? Он вспомнил, что даже перед бракосочетанием с Роситой Елена пыталась уверить его в своей любви.
 Она придвинулась ближе к нему и прошептала:
 — Так тебе понравился мой танец или нет? Я заставляла тебя захотеть Елену?
 — Ну… да, я был заинтригован. Более чем. Я даже сказал бы, что ты никогда не танцевала так хорошо…
 — Я знаю. — Она расстегнула пуговицу на его рубашке. — Прошло много лет с тех пор, как я танцевала для тебя. Последний раз это было…
 Хоакин схватил ее за руку.
 — Мы должны поговорить.
 — Я не желаю говорить, потому что я хочу заняться с тобой любовью. — Соблазнительная улыбка становилась все шире.
 Хоакин отстранился от нее и встал.
 — Сперва тебе следовало спросить, хочу ли этого я. Елена тоже поднялась.
 — Это та сучка из Бостона, так? — Ее глаза расширились, лицо исказила гримаса. — Я знала. Я поняла это по выражению твоих глаз. Ты хочешь ее. Ты смотрел на нее так же, как смотрел на Роситу! — Елена протянула руку и провела пальцами по его щеке. — Я ждала тебя много лет и не позволю тебе уйти снова. Теперь ты принадлежишь только мне.
 Хоакин схватил ее ладонь и сжал пальцы.
 — Я принадлежу себе и никому больше! Ты стала слишком самоуверенной, Елена. А теперь — буэнас ночес!
 По дороге в отель Хоакин достал из внутреннего кармана бутылку виски, которую контрабандой привез с собой, и, открывая ее, улыбнулся. Если бы он попался с этим в гостинице, его бы просто вышвырнули вон! Эта мысль позволила ему отвлечься от неприятной ссоры с Еленой. Он запрокинул бутылку и жадно припал к горлышку. Виски обжигало горло; его глаза увлажнились, лоб покрыла легкая испарина. Оторвавшись от бутылки, он посмотрел на этикетку: самое популярное виски Калифорнии, которым он наслаждался и прежде; однако сегодня вечером ему показалось, что он пьет чистый спирт.
 Подойдя к раскрытому окну, Хоакин вдыхал ночной воздух и думал о взгляде, которым, по словам Елены, когда-то смотрел на Роситу, а теперь на Хеллер Пейтон.
 Он поднес бутылку к губам. Тепло, разлившееся по телу, показалось ему почти столь же приятным, как и прикосновение к груди Хеллер. Воображение мгновенно перенесло его в театр, где он поцеловал ее. Высокомерие девушки растаяло подобно нагретому солнцем маслу, как только он ее обнял; маленькая, бледная, такая же хрупкая, как и Росита. После Роситы он переключился на женщин, имевших груди размером с дыню и обширные бедра. В конце концов ему стало казаться, что он предпочитает именно их, и казалось так до сих пор…
 В мисс Пейтон не было ничего замечательного, кроме ее очевидной ненависти к нему и желания сообщить это всему свету. И все же он не мог забыть ощущение нежности ее груди и мягкости губ.
 Раздевшись догола, Хоакин стоял неподвижно и смотрел на бутылку. Глаза Хеллер Пейтон были цвета прекрасного виски; маленький рот с полной нижней губой и изящный подбородок говорили об упрямой решительности. Он рассмеялся вслух, вспоминая, как она пару раз проявляла эту самую упрямую решительность.
 Ее волосы — вот что с самого начала привлекло его внимание. Именно волосы делали ее больше чем просто симпатичной женщиной — они делали ее прекрасной. Хоакин сомневался, что забудет день, когда нес ее до комнаты Елены и укладывал на кровать. Тогда ее шляпка упала на пол и освободила волосы, взметнувшиеся, как языки пламени…
 Он терпеть не мог женских модных причесок с их фальшивыми волосами и тщательно подобранными украшениями, с их перьями и даже чучелами птиц или бог знает чем еще. Если бы Хеллер Пейтон была его женщиной, он настоял бы на том, чтобы ее волосы были постоянно распущены, как велел Господь Бог. Цвет и текстура — вполне достаточное украшение.
 Его женщина? Господи, о чем, он думает!
 Губы Хоакина сжались в тонкую линию; он взял бутылку за горлышко и пошел с ней к кровати. Еще несколько глотков — и он освободится от необходимости рассуждать, по крайней мере на сегодняшний вечер, а значит, ему не нужно будет думать относительно того, как он собирается расстаться с Еленой. И почему не может стереть образ яр-коволосой красавицы, чье сердце было холодно, как бостонская зима.
 Хоакин облокотился на железную спинку кровати, сделал большой глоток и опустил бутылку. Виски понемногу сделало свое дело. Он снова увидел перед собой прекрасную Роситу.
 У него на глазах четверо негодяев изнасиловали и убили любимую жену. Никогда не избавиться Хоакину от этого страшного сна-воспоминания.
 — Хоакин! Хоакин! Проснись!
 Он открыл глаза и увидел встревоженное лицо Лино.
 — Что с тобой, амиго? Ты в порядке?
 Хоакин молчал, он был весь в поту; в его сне прошлое слишком тесно переплелось с настоящим.
 Лино поднял с пола пустую бутылку из-под виски.
 — Думаю, ты слишком много выпил.
 Хоакин с трудом сел на кровати.
 — Ты не прав, — он горько усмехнулся, — скорее я выпил слишком мало.




 Глава 6


 Раннее утро всегда было любимым временем Хеллер, однако на этот раз, проснувшись, она сразу погрузилась в размышления о вчерашнем вечере и о разговоре с доном Рикардо в фойе театра. Что он тогда сказал? Кажется, он остановил кровотечение…
 Внезапно она поняла: «Он делал это, а не Абигайль! Он перевязал меня, а значит…» Хеллер схватилась руками за голову и откинулась на подушки. Ну конечно! К тому времени как Абигайль нашла ее, на ране уже была повязка!
 Ее щеки вспыхнули от смущения. Сама того не желая, она представила дона Рикардо разрывающим ее одежду, снимающим с нее корсет… Он порвал ее костюм для путешествий, ее блузку и… ее корсет. О Господи! Он прикасался к ней! Конечно, прикасался — иначе у него ничего бы не получилось. Но почему Елена не помогла ему? Женщины обычно лучше разбираются в подобных вопросах. Впрочем, тут совсем другое дело. Хеллер представила, как Елена стоит неподвижно и с усмешкой наблюдает за доном Рикардо, осматривающим ее.
 «Остановись!» Она закрыла лицо руками. Что толку сводить себя с ума вопросами, на которые ей никогда не получить ответа! Трудно будет забыть о происшествии, но ей это необходимо. Единственное, что она будет помнить, — это теплоту и успокаивающую силу его объятий и невероятный темперамент, пробудившийся в момент, когда его губы поцеловали ее. Его дыхание подобно ветру, а вкус губ подобен вкусу прекрасного бренди…
 Наконец, отчаявшись остановить безудержный поток своей фантазии, Хеллер схватила журнал с прикроватной тумбочки и попробовала сосредоточиться на описании прошедшего вечера в театре «Фоксхолл». Напрасная попытка.
 Пробормотав себе под нос какое-то ругательство, она отбросила в сторону одеяло, спрыгнула с кровати и отправилась совершать утренний туалет.
 Часом позже, выйдя из гостиницы, Хеллер с удивлением посмотрела вокруг. Казалось, все экипажи города были собраны в одном месте для того лишь, чтобы доставить бостонцев и их сопровождающих за семь миль от города до Клифф-Хауса в конце дороги Пойнт-Лобос.
 После того как Гордон помог Абигайль занять заднее сиденье, он подсадил Хеллер на место кучера и сам быстро поднялся к ней. Взяв вожжи, как заправский кучер, он тряхнул ими, и фаэтон тронулся с места.
 Оглянувшись через плечо, Хеллер по вскинутым бровям и поднятому подбородку тетушки поняла, что Абигайль вовсе не в восторге от такого начала путешествия.
 Проведя трудное утро, борясь постоянно с одолевавшими ее тревожными мыслями, Хеллер ожидала большего от этого дня, чем простая церемония в Клифф-Хаусе. Это был день, ради которого она прибыла в Сан-Франциско. Сегодня наконец ей предстояло проверить свои навыки в качестве секретаря по культуре Торговой палаты, записывая речи и выступая в роли хозяйки.
 Дорога, по которой они ехали, сначала шла вдоль берега, а затем поднималась к всемирно известному курорту. Он расположился на отвесном утесе, живописно возвышавшемся над синевой Тихого океана. Вдалеке виднелись два больших корабля; влекомые наполненными ветром белыми парусами, они плавно скользили по освещенной солнцем водной глади к заливу Золотые Ворота.
 Передав лошадей прислуге, Гордон Пирс вместе со своими спутницами присоединился к большой группе людей, спускавшихся по крутой деревянной лестнице к берегу. К шуму от разговора более чем двухсот человек добавлялся рев морских львов, лежбище которых находилось в восьмидесяти метрах от берега на Сил-Рок.
 Ступая по песчаной прибрежной полосе, Хеллер поднесла ладонь к глазам и взглянула на Сил-Рок. Множество любопытных морских львов, приподнявшись, мотали блестящими головами, рассматривая странных гостей, собравшихся на берегу.
 — Думаешь, кто-нибудь сможет что-то понять сквозь этот гам? — спросила Хеллер, наклонившись к тете так, чтобы та смогла расслышать ее.
 Абигайль всплеснула руками.
 — Не знаю, дорогая. — Она неожиданно засмеялась. — Матерь Божья, какие они забавные, не правда ли?
 Хеллер согласно кивнула, затем открыла свой дневник и сделала краткое примечание: не забыть включить в описание местного быта морских львов и их проделки. Немного романтики не помешает, особенно после сухого и скучного описания театра, подумала она, и тут же Александр Райс сделал ей знак следовать за ним.
 Хеллер подошла к краю воды и остановилась. Александр прошел чуть дальше, ступая по большим плоским камням, и, взобравшись на тот, что был повыше, протянул руки к толпе, привлекая внимание.
 Хеплер открыла дневник и приготовилась. Она почувствовала особую гордость, когда Райс торжественно извлек на свет бутылку, содержащую воду из Массачусетского залива. Высоко держа бутылку в руке, он вылил половину ее содержимого в море, а затем наполнил доверху тихоокеанской водой.
 — Сегодня действительно важный и торжественный день, — начал он. Его голос был отчетливо слышен, даже несмотря на несмолкающий рев морских львов. — В этой бутылке вода, которую привезли мы, и та, которая плещется у наших ног. Вы видите, что теперь это единое целое…
 Как только Александр закончил речь, Хеллер закрыла дневник, сунула его под мышку и захлопала, ее дружно поддержали все присутствующие.
 Когда аплодисменты стихли, она подняла руку.
 — Уважаемые леди и джентльмены, члены правления Бостонской торговой палаты и Коммерческого совета Сан-Франциско! — Она повысила голос. — Пожалуйста, подойдите поближе друг к другу и возьмитесь за руки. Давайте споем песню, которая особенно подходит к этому моменту.
 Набрав в грудь побольше воздуха, Хеллер начала воодушевленно петь «Америка, Америка». Песню охотно подхватили и дружно довели до конца. На этом, к большому ее облегчению, церемония закончилась.
 Провожая ее назад к деревянной лестнице, Александр оглянулся на морских львов:
 — Удивительно шумная компания!
 Хеллер улыбнулась и уже собралась ответить, когда чья-то рука легла на ее плечо, а затем, опустившись ниже, подхватила под локоть, заставив остановиться.
 — Гордон, это вы! — сказала она удивленно. Он ни разу не попался ей на глаза в течение всей церемонии.
 — Пожалуйста, простите меня, я не хотел пугать вас. Вы не познакомите меня с вашим уважаемым спутником.
 — Да, конечно. — Хеллер повернулась к Александру. Возможно, в данной ситуации это было не совсем уместно, но она представила их друг другу, стараясь при этом держаться как можно естественнее.
 Войдя в здание местного курзала, все сразу прошли к большому столу, стоявшему вдоль ряда окон, откуда открывался вид на океан и Сил-Рок. Перед тем как приглашенные расселись по своим местам, Хеллер и Александр выслушали несколько восторженных отзывов по поводу организации мероприятия, и это заставило Хеллер почувствовать, что она действительно неплохо справилась с возложенными на нее обязанностями.
 Наконец обед начался. Внезапно почувствовав голод, Хеллер оглянулась: в зал уже вносили подносы с мясными блюдами и красиво разложенными овощами. Недаром они выбрали самый лучший курорт на западном побережье. Хеллер представила Элизабет Пенниуорт читающей ее репортаж, и рассмеялась — то, что она видела вокруг, было весьма далеко от описания, данного когда-то ее наставницей.
 Во время обеда Абигайль настойчиво расспрашивала Гордона о его деловых интересах, о том, как он собирается извлечь выгоду из только что состоявшегося мероприятия. Его ответы не были определенными, и Хеллер могла только предположить, что он предпочел держать наиболее важную информацию при себе.
 — Вы удивляете меня, мистер Пирс, — внезапно сказала пожилая дама.
 — Пожалуйста, зовите меня просто Гордон. Могу ли я вас тоже называть по имени?
 Абигайль сделала вид, что не заметила вопроса.
 — Как я уже сказала, мистер Пирс, вы удивляете меня. Большинство джентльменов не интересуются интеллектуальным и моральным развитием общества — именно поэтому Хеллер и я находимся здесь. Важно, чтобы каждый имел возможность знакомиться с выдающимися произведениями искусства, с передовыми достижениями в научной и социальной области. Полагаю, вы, конечно же, не будете с этим спорить?
 Хеллер вжалась в кресло. Неприязнь ее тетки к Гордону была очевидна, и казалось, она не слишком заботилась о том, чтобы хоть как-то скрыть это.
 — Я? Нет, конечно. — Лицо Гордона на мгновение омрачилось. — Впрочем, спешу сообщить вам, что недавно я начал собирать свою собственную художественную коллекцию.
 Хеллер просияла и тут же поспешила подключиться к разговору:
 — Это правда? Могу я как-нибудь посмотреть? Частные коллекции всегда невероятно интересны! — Она должна была остановить Абигайль, прежде чем ситуация окончательно выйдет из-под контроля.
 — Ну, если обстоятельства вам позволят, я вовсе не против. А пока, возможно, мы сумеем посетить один из местных музеев. Я особенно люблю выставленные там картины.
 Заскрипели отодвигаемые стулья, возвещая о том, что беседа окончена.
 — Прошу простить, — сказал Александр, вставая, — у нас с мисс Пейтон есть несколько вопросов, которые мы должны обсудить перед тем, как вернуться в город. Рад был познакомиться с вами, мистер Пирс. — Он протянул молодому человеку руку. — А вам, Абигайль, обещаю не слишком задерживать вашу племянницу.
 Оставшись один на один, Абигайль и Гордон Пирс некоторое время молчали.
 Абигайль полагала, что сумела поставить нахала на место, и теперь, попивая чай, исподволь наблюдала за Пирсом, не отрывавшим взгляда от Хеллер, до тех пор пока она, идя вслед за Райсом, не скрылась за деревьями.
 — Ваша племянница — прекрасная молодая девушка, — любезно сказал Гордон, судя по всему, вовсе не желавший ссоры. — Вы, должно быть, очень гордитесь ею. — Он небрежно взял с коленей салфетку и стряхнул крошки на пол.
 Абигайль чуть не уронила чашку. Ее подозрения подтверждались: Гордон Пирс не был джентльменом!
 — Действительно, я горжусь Хеллер. — Она все же справилась с шоком, вызванным нецивилизованными манерами собеседника. Бесшумно ставя чашку на блюдце, Абигайль добавила: — Она мне как дочь.
 — Разве у вас нет своих детей?
 — Видите ли, я никогда не хотела выходить замуж, и в этом мы с Хеллер похожи.
 Гордон озадаченно посмотрел на нее:
 — Прошу прощения, я, кажется, не совсем понял, что вы этим хотите сказать.
 Абигайль вскинула подбородок и подняла одну бровь.
 — Только то, что Хеллер не заинтересована в браке, мистер Пирс.
 — Могу я спросить почему?
 — Разумеется, вы можете спросить все, что хотите. Я просто констатирую факт. Хеллер не хочет замуж, вот и все. В этом нет никакого сомнения — она уже отвергла множество молодых людей.
 Внезапно Пирс оперся локтями на стол и наклонился вперед.
 — Я не нравлюсь вам, не так ли?
 — Нравитесь вы мне или нет, это не имеет никакого значения.
 — А я думаю, имеет. Ваше влияние на племянницу почти безгранично. Возможно, я понравлюсь вам больше, если скажу, что в Хеллер есть все, что только может хотеть мужчина от своей жены.
 — Хочу еще раз повторить, — Абигайль встала и положила салфетку на стол, — она не имеет никакого намерения выходить замуж.
 Несмотря на столь безапелляционное заявление, Гордон ничуть не казался смущенным.
 — Нужно ли мне спрашивать у вас разрешения ухаживать за ней?
 — Хеллер двадцать шесть лет, мистер Пирс; она давно принимает все решения сама.
 — Что ж, благодарю. Я буду иметь это в виду.
 Хоакин нервно вышагивал по комнате, когда вошел Лино.
 — Теперь его зовут Гордон Пирс, — голос Хоакина был не менее зловещим, чем его хмурый вид, — сейчас он назначен Коммерческим советом Сан-Франциско сопровождать двух бостонок, Хеллер и Абигайль Пейтон, во время их передвижений по городу.
 — Хеллер — рыжеволосая, та, о которой ты мне говорил?
 — Она самая. Ты был прав насчет Мейджера — если бы я не знал его, то поклялся бы, что он в самом деле изменился, стал джентльменом. Прекрасный дом, сшитая на заказ одежда, цивилизованные манеры — пусть дурачит ими кого угодно, только не меня. — Хоакин зажег сигару и поставил ногу на край стула. — Какой позор — упорно строить новую жизнь только для того, чтобы потерять все. — Он глубоко затянулся, затем выбросил сигару в окно — она больше не давала ему прежнего удовлетворения.
 — Позор, — как эхо повторил Лино.
 — Ты немедленно пойдешь в офис Торговой палаты и спросишь о маршруте бостонской делегации — так нам будет легче следить за передвижениями мистера Пирса в течение последующих нескольких дней. Если они будут задавать вопросы, скажи им… Впрочем, придумай что-нибудь сам.
 Лино отсутствовал почти час; к моменту его возвращения настроение Хоакина заметно улучшилось.
 — Они спрашивали, зачем тебе это?
 Лино вытащил клочок бумаги из кармана пальто, развернул его и протянул другу.
 — Пришлось сказать им, что я из газеты. В итоге они так обрадовались проявленному к ним вниманию, что сами переписали для меня чуть не всю программу пребывания здесь.
 Хоакин сел за стол и начал изучать то, что принес Лино. Когда он дошел до конца страницы, его щека чуть дернулась в улыбке.
 — Итак, амиго, кажется, в субботу вечером мы идем на бал-маскарад. — Довольный, он откинулся на спинку стула.
 Лино усмехнулся:
 — Полагаю, для этого нам нужны костюмы. — Он повернулся и посмотрел на себя в зеркало. — К примеру, я мог бы нарядиться монахом-францисканцем. Что скажешь?
 Хоакин одобрительно кивнул.
 — Тогда ты будешь рыцарем Круглого стола. Король Артур! А? По-моему, неплохо. Впрочем, нет. — Лино покачал головой. — Римлянин! Цезарь! — Лино, прищурившись, вглядывался в лицо друга. — Ты будешь великолепен в тоге, а?
 Убийственный взгляд Хоакина заставил его замолчать.
 — Ладно. — Выпрямившись, он медленно вытащил нож. — Возможно, тебе лучше появиться в качестве Хоакина Мурьеты. Ты мог бы войти так эффектно, что они навсегда запомнили бы это. — Лино взмахнул рукой, и нож со свистом разрезал воздух.
 Хоакин мгновенно сделал выпад и перехватил его руку.
 — Как видишь, я еще не разучился владеть оружием.
 Они рассмеялись, словно снова были мальчишками, так любящими хвастаться своей удалью.
 — Хорошо, что ты по-прежнему рядом, — сказал Хоакин. — Вместе мы обязательно заставим Лютера Мейджера заплатить за его преступления.
 Они принялись скрупулезно обсуждать дальнейший план действий. Было решено, что Лино проведет остаток дня за изучением подробностей нынешней жизни Лютера Мейджера, начиная от названия клуба, который он посещает, и успехов в политике до счета в банке.
 Хоакин же попытается выяснить все, что только возможно, о его личной жизни. Поскольку внутреннее убранство дома очень многое могло рассказать о хозяине, а Мейджер проводил этот день с Хеллер и Абигайль, друзья договорились нанести ему несанкционированный визит в его отсутствие.
 Они наняли кеб у «Уот-Чир-Хаус». После того как Лино вышел в деловом районе, Хоакин приказал кучеру ехать в Китайский квартал, где рассчитывал подобрать Хоу Фана, По пути на Ринкон-Хилл Хоу Фан внимательно выслушал план действий, после чего назначил цену. Она оказалась выше, чем рассчитывал Хоакин, но мальчик проявил настойчивость, пообещав доказать, что он стоит этих денег.
 Велев высадить их на холме, Хоакин расплатился с кучером, и они направились вниз к дому Мейджера, построенному в дорическом стиле.
 — Я хочу, чтобы ты постучал в дверь; когда тебе ответят, скажи, что ищешь место помощника конюха. Если это не сработает, скажи, что голоден, и попроси чего-нибудь поесть. Твоя задача, пробраться в дом и сосчитать, сколько там слуг. Как думаешь, справишься?
 — Не сомневайтесь. Вы говорить, я делать!
 Когда мальчик отошел, Хоакин укрылся в тени и стал наблюдать. Тот самый слуга, которого он уже видел вчера, открыл дверь и пропустил Хоу Фана в дом. Хоакин прислонился спиной к стволу дерева — теперь ему оставалось только ждать.
 Прошло почти полчаса, прежде чем мальчик вернулся, неся в руках большой пакет, полный ломтиков хлеба.
 — Что тебя так задержало?
 — Я сказал слуге, что голодный, и он дать мне есть.
 Хоакин сердито хмыкнул.
 — Хорошо, теперь, когда твой живот набит до отказа, я хотел бы узнать, сколько слуг ты насчитал…
 — Один.
 — А повар? Дворецкий?
 — Чань Сун говорить, что они готовить, и убирать, и все такое. Его босс очень мало платить, поэтому никто больше не хочет работать.
 В это время дверь дома открылась, и из нее вышел Чань Сун. Заперев дверь, он направился в сторону магазина.
 Хоакин испытующе посмотрел на Хоу Фана.
 — Ты точно уверен, что в доме нет больше слуг?
 Мальчик энергично закивал.
 — Ладно, пошли. Сейчас ты начинаешь зарабатывать те деньги, которые я обещал заплатить тебе.
 Осторожно пробравшись за высокую ограду с восточной стороны дома, Хоакин поднял Хоу Фана к подоконнику. Окно подалось легко, и мальчик проскользнул внутрь. Секундой позже он открыл черный ход, и Хоакин вошел на кухню.
 Сначала он решил осмотреть второй этаж. Все комнаты выходили в главный зал, освещенный переливчатым светом, и Хоакин открыл ближнюю из них; он не сомневался, что это и есть спальня Мейджера. На него пахнуло сожженным опиумом. Болезненный аромат наполнял комнату. У окна стояла кровать красного дерева, стены были затянуты красной парчой. Китайская мебель и винно-красные коврики напоминали Хоакину бордель, который ему как-то довелось посетить в Лос-Анджелесе.
 Осмотревшись внимательнее, Хоакин заметил, что все личные вещи Мейджера аккуратно сложены. Слишком аккуратно, подумал он, открывая ящики бюро и изучая их содержимое. Все бывшее там содержалось также в совершенном порядке, выглядело новым и дорогим.
 Подозвав его к столику у кровати, Хоу Фан указал на разбросанные по нему листы бумаги.
 Хотя почерк выглядел не слишком разборчивым, Хоакину нетрудно было догадаться, что письмо адресовано Хеллер Пейтон.
 Он со злостью швырнул письмо обратно на столик, и только тут обратил внимание на курительные принадлежности, сделанные из золота и слоновой кости. В коробке из рога буйвола находилось несколько унций опиума.
 Вот, значит, как. У Лютера Мейджера появились дорогие привычки. Смертельные привычки. Это тоже надо будет принять в расчет.
 Хоакин кивнул Хоу Фану, и они спустились на первый этаж, также обставленный в китайском стиле, но не производил того угнетающего впечатления, которое исходило от спальни.
 Быстро обойдя все комнаты, Хоакин толкнул дверь в библиотеку, оказавшуюся не слишком большой.
 На дубовых полках стояло около ста книг, содержание которых касалось китайских обычаев, американской политики, добычи золота, бухгалтерского учета и згикета. Хоакин удовлетворенно улыбнулся — теперь он начал лучше понимать своего врага.
 Отвернувшись от полок, он сел за большое бюро. В его ящиках все также было разложено в строжайшем порядке, и прежде всего толстые бухгалтерские книги; на обложке одной из них отчетливо читалась надпись: «Сан-Франциско». В графу «доход» были внесены фейерверки, складные веера, нюхательные пузырьки, рисовые шарики, водяные трубы, шелк и другие самые ходовые китайские товары. Прибыль за первый год составляла не более пяти тысяч долларов. Не богато, подумал Хоакин, и, уж конечно, недостаточно, чтобы возместить статьи расхода, суммарно превышавшие двадцать тысяч долларов и состоявшие из многочисленных долгов.
 Взяв со стола Мейджера карандаш, Хоакин тщательно переписал все в свою записную книжку, затем продолжил осматривать ящики, в которых лежали неоплаченные счета — за пару лошадей, фаэтон, алмазную булавку для галстука, одежду… Другие ящики содержали квитанции на покупку земли в рассрочку на пять лет, почтовую бумагу и корреспонденцию, однако то, что находилось в последнем из них, заставило Хоакина вздрогнуть.
 Кнут. Он лежал, свернувшись подобно змее, на дне ящика. Хоакин узнал его в ту же секунду, как только увидел. На кованой золотой ручке ясно виднелись инициалы «Л.М.».
 — Босс, что с вами?
 Слова Хоу Фана заставили Хоакина поднять голову.
 — Ничего. Просто я задумался.
 — Хоу Фан очень довольный, что он мальчик, а не девочка. Кантон Чарли — негодяй, он всегда продать мать и сестру.
 Хоакин взял из ящика кнут и обмотал его вокруг стула.
 — Что ты сказал?
 — Плохой человек, Кантон Чарли. Он покупать женщина сорок долларов, продать четыреста. Делать большие деньги. Плохой человек.
 Хоакин высадил Хоу Фана у Китайского квартала. Он понял значение всех записей, кроме одного расхода Мейджера, но после слов маленького китайца все встало на место. Кантон Чарли был торговец рабами, чей бизнес заключался в продаже китайских детей, девушек и молодых женщин в сексуальное рабство. Рынок рабов, о котором Хоакин узнал от мальчика, стал большим бизнесом в Сан-Франциско и повсюду в Калифорнии. Большинству из таких рабов было от двенадцати до четырнадцати лет; они умирали, не дожив до двадцати. Высокая смертность требовала больше товара, что вызывало рост импорта. Дрейк, как пояснил Хоу Фан, специализировался на «хранении» рабов.
 Когда Хоакин вошел в гостиницу, лицо его было мрачно. Подойдя к стойке, он взял протянутое клерком письмо и, узнав почерк Елены, сунул конверт в карман.
 Войдя в свою комнату, Хоакин бросил кнут Мейджера на пол, затем расстегнул ворот рубашки и только после этого позволил себе немного расслабиться. Воспоминания об описанном Хоу Фаном механизме работорговли в Китайском квартале переполняли его гневом. Он взял стул, крутанул его на ножке и сел, обхватив руками спинку.
 Хеллер.
 Он должен предупредить эту милую барышню об истинной природе ее спутника. Но поверит ли она ему? И почему она должна верить? В ее представлении Мейджер был истинным джентльменом и уж никак не бандитом.
 В дверь постучали: на пороге стоял Лино.
 — Ты выглядишь, будто только что попал в ад. Что случилось?
 Хоакин неохотно рассказал о своем посещении дома Мейджера, подробно описывая все, что ему довелось там увидеть. Записи из бухгалтерской книги он оставил на конец рассказа.
 — Если верить Хоу Фану, продажа китайских женщин и девочек в сексуальное рабство — обычная практика. Разумеется, власти все знают, но не делают ничего, чтобы прекратить эту мерзость.
 Лино сел и облокотился о стол.
 — Сколько записей стояло против имени Кантона Чарли?
 — Я насчитал по крайней мере дюжину с начала года и столько же против Дрейка. Кроме того, у меня есть еще кое-что. Я принес с собой небольшой сувенир. — Он обернулся и взял кнут.
 Лино чуть не подпрыгнул на стуле.
 — Кажется, это то, о чем я подумал! — Он взял кнут из рук Хоакина и осмотрел золотую ручку. — Красивая вещица и одновременно незабываемый опыт как для него, так и для тебя. — Кнут вернулся к Хоакину, а тот бросил его под кровать.
 — Теперь говори, что ты выяснил.
 Лино кивнул, затем не спеша, начал:
 — Мейджер не богат, но все же довольно твердо стоит на ногах. Некоторые жены политиков полагают, что он является вполне приемлемым кандидатом для их дочерей, и упорно присылают ему приглашения на все званые вечера, но пока он не проявил интереса ни к одной из девушек. Друзья моего банкира сказали мне, что Мейджер редко бывает в местных мужских клубах; он также не имеет репутации чрезмерного пьяницы или азартного игрока. Кажется, этот человек нравится всем и все его уважают. — Лино сделал паузу и достал из кармана свои записи. — Я был в его банке, самом большом в Сан-Франциско, и обнаружил там закладную на дом на Ринкон-Хилл. В общем-то в этом нет ничего особенного, за исключением того, что он просрочил платежи и затем просил значительную ссуду. При подобных обстоятельствах я не могу представить, чтобы банк был заинтересован в выдаче ему денег. Тем не менее они удовлетворили его просьбу.
 — Возможно, Мейджер имеет другие активы, чтобы обеспечить ссуду…
 Лино пожал плечами:
 — Я не узнал пока больше ничего. У меня есть некоторые источники информации, к которым я еще не обращался, но ты, пожалуй, прав: у него должно быть что-то еще, чтобы поддерживать его нынешний стиль жизни.
 — А что ты можешь сказать о Сан-Квентине?
 — Я работаю над этим.
 Внезапно Хоакин порылся в кармане жакета и вынул оттуда записную книжку.
 — Думаю, неспроста Мейджер сделал множество платежей по тысяче долларов некоему Т. Хендерсону. — Он протянул книжку Лино. — Тебе не кажется, что нам пора поужинать? Пошли вниз, мы можем закончить разговор там.
 Кивнув, Лино ненадолго вышел, чтобы сменить одежду и вытереть пыль с обуви. Тем временем Хоакин взял график пребывания гостей в Сан-Франциско. До отъезда представителей Торговой палаты осталось чуть больше недели.
 Неделя и один день. Не так уж много времени. Едва ли Мейджеру его будет достаточно, чтобы успеть поухаживать за Хеллер и получить ее согласие выйти за него замуж, если, конечно, именно это является его целью. Что касается самой Хеллер, она в сравнительной безопасности — Мейджер не станет рисковать, причиняя боль своей будущей жене, даже если он собирается извлечь выгоду из их союза. Впрочем, союзу этому вряд ли когда-нибудь суждено родиться. А пока Хоакин глаз с Хеллер не спустит — с нее и с Мейджера.




 Глава 7


 Утро пятницы Хоакин провел на причале, расспрашивая капитанов торговых судов об основных направлениях морской торговли в Сан-Франциско. Вскоре он уже знал, что китайские товары пользуются спросом не только среди самих китайцев, но также и среди англичан, причем все, что покупал Мейджер для перепродажи, приносило наиболее высокую прибыль.
 Чтобы узнать имя торговца, у которого Мейджер брал товар, много усилий Хоакину не потребовалось. Расспросы привели его к складу в Китайском квартале, владельцем которого был некий Ким Ли, выглядевший как средневековый волшебник с серебряно-белой бородой, длинными усами и длинными, до пояса, волосами.
 Шагая бесшумно в вышитых шелковых тапочках, Ким Ли вышел из глубины склада и направился к гостю.
 — Вы пришли, чтобы делать бизнес? — Его дребезжащий голос отнюдь не показался Хоакину приятным.
 — Да, у меня есть к вам деловое предложение.
 Старый китаец с притворным смирением опустил глаза.
 — Я — бизнесмен и готов выслушать ваши условия.
 — Мне известно из достоверных источников, что вы ведете дела с человеком по имени Гордон Пирс: продаете ему фейерверки, веера и тому подобное. — Поскольку старик молчал, сохраняя непроницаемое выражение лица, Хоакин продолжил: — Я заплачу пять тысяч долларов, если вы согласитесь увеличить для него оптовые цены на тридцать процентов и потребовать предоплату.
 Китаец немного подумал.
 — Если я сделаю то, что вы просите, он прекратит покупать у меня товар и найдет другого торговца. Тогда я потеряю хорошего клиента и много денег.
 — Вы потеряете его в любом случае, поскольку этот человек должен скоро умереть, — холодно сказал Хоакин.
 На лице старика не дрогнул ни один мускул.
 — Понимаю. Тогда, полагаю, самым правильным с моей стороны будет принять ваше щедрое предложение.
 — Я так и думал. — Хоакин достал стопку долларов из кармана и вручил их старику. — Было бы не менее правильным не сообщать ничего обо мне и нашей сделке.
 — Иначе вы убьете и меня тоже? — Китаец побледнел.
 Хоакин понимал причину внезапного страха старика, но ничего не мог с этим поделать.
 — Месть делает ненависть безумной. Очень сильное оружие, — неожиданно произнес хозяин лавки.
 — Это одно из высказываний Конфуция?
 — Нет. Это высказывание Ким Ли!
 Позже в тот же день Лино и Хоакин снова встретились в «Уот-Чир-Хаус» и взяли кеб до делового района, где Лино представил Хоакина Фрэнку Миллеру, вице-президенту банка Сан-Франциско.
 Банкир, высокий худощавый человек в очках с толстыми линзами, которые увеличивали его глаза до огромных размеров, приветливо протянул Хоакину руку.
 — Сеньор Монтаньос, для меня большая честь познакомиться с вами. Господин Торал сказал мне, что вы заинтересованы в открытии довольно значительного депозита в нашем банке. — Он жестом указал на кожаные кресла перед его столом.
 Лино тут же сел в одно из них, однако Хоакин, словно не замечая приглашения, начал ходить по комнате, с притворным интересом разглядывая расположившиеся вдоль стен украшения. Увидев коллекцию нюхательных флаконов, красовавшихся на бархатной коробочке, он пожал плечами.
 — Это зависит от того, насколько безопасен ваш банк, мистер Миллер. — Говоря это, Хоакин продолжал тщательно исследовать один из нюхательных флаконов. Он никак не мог понять, почему все так хотят собирать эти вещицы.
 Банкир вопросительно посмотрел на своего предполагаемого клиента.
 — Я лично могу ручаться вам за его безопасность. Факты говорят о том же: наши активы сегодня больше, чем когда-либо.
 Хоакин поставил флакон на место и обернулся.
 — Я отлично осведомлен о ваших активах, мистер Миллер.
 — Ну конечно. Тогда вы, разумеется, знаете, что…
 Хоакин быстро пересек кабинет и, встав перед столом Миллера, посмотрел на банкира сверху вниз.
 — Видите ли, по некоторым сведениям, вы имеете дело с моим конкурентом, Гордоном Пирсом. Возможно, и не стоило бы упоминать здесь его имя, но он задолжал мне большую сумму денег и, насколько я могу судить, планирует возместить мои убытки деньгами, которые собирается позаимствовать из этого банка. — Хоакин сделал паузу, выпрямился и, отступив, сел в кресло. — Теперь вы понимаете, — продолжат он сухо, — что у меня действительно есть основания для некоторых сомнений. Безопасность банка прежде всего зависит от политики предоставления кредитов. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но мне казалось бы разумным как следует изучить финансовое положение людей, просящих ссуды.
 Банкир, видимо, пребывавший в некоторой растерянности, принужденно кивнул и собрался что-то ответить, но Хоакин не дал ему даже раскрыть рот.
 — Я рекомендовал бы также подвергнуть сомнению не только политику банка, но и его руководство в случае, если ссуда предоставлялась клиенту, чья задолженность больше его активов и дохода. — Он подался вперед. — Я — бизнесмен, как и вы, мистер Миллер, и воспользуюсь услугами вашего банка, если только буду уверен в его абсолютной надежности.
 Миллер некоторое время внимательно изучал свои ногти, затем проговорил медленно, с напряженной интонацией:
 — Если то, что вы сообщили сейчас, правда, сеньор Монтаньос, тогда мы, конечно, не сможем предоставить мистеру Пирсу ссуду. — Он провел пальцем по воротнику, как будто пытаясь ослабить его. — Дайте мне время до конца следующей недели, и я лично изучу финансовое положение мистера Пирса, а заодно проконсультируюсь с мистером Уильямом Ролстоном — президентом нашего банка.
 Хоакин не спеша поднялся.
 — Боюсь, что я не имею такой возможности, мистер Миллер, так как возвращаюсь в Сан-Диего в понедельник в полдень и хотел бы, чтобы до этого времени все мои вопросы были решены.
 — Хорошо, тогда в понедельник утром я уже буду все знать, — сказал банкир, старательно скрывая раздражение.
 — Благодарю, и всего наилучшего, сеньор! — Высокомерно кивнув, Хоакин вышел из кабинета. Лино шел позади. Как только дверь за ними закрылась, они обменялись крепким рукопожатием.
 — Это было не слишком трудно, мой друг.
 — Главное — сохранять терпение, Лино, я уже предчувствую появление множества проблем на нашем пути.
 В письме Елены содержалось требование, чтобы Хоакин пришел к ее портнихе в пять часов; поэтому, договорившись с Лино о времени следующей встречи, он нанял кеб и направился по указанному Еленой адресу.
 Ее Хоакин увидел на подиуме; Елена раздраженно поворачивалась то в одну, то в другую сторону, в то время как портниха крепила булавки к красному атласу нового платья. Он сразу понял, что эта встреча будет не из приятных.
 — Ну, ты нашел Мейджера? — Елена вызывающе взглянула на него.
 Хоакин в гневе сжал зубы. Похоже, эта стерва готова сделать все, чтобы раскрыть его. Он сел и вытянул ноги.
 — Не думаю, что уместно обсуждать это здесь, но если тебе так уж не терпится узнать, да, я нашел его.
 Елена, очевидно, не ожидала утвердительного ответа; она побледнела, но тут же пришла в себя, после того как портниха случайно уколола ее булавкой.
 — Карамба! — Она недовольно посмотрела на несчастную женщину, затем перевела взгляд на Хоакина, и ее тон смягчился. — Прости, я не предполагала. И что же, он узнал тебя? После всех этих лет…
 Несмотря на то что в ее глазах был явно заметен испуг, Хоакин отнюдь не стремился продолжать столь опасную беседу при свидетелях.
 — Нет, и закончим на этом, — резко сказал он.
 Елена посмотрела на него с досадой.
 — Мы можем сделать это в другой день, Мария? — спросила она портниху.
 — Да, конечно, госпожа, — поспешила заверить та. — Извините нас, сэр, но я должна удалить булавки…
 Елена беспечно махнула рукой.
 — Все хорошо, Мария, он может остаться.
 Уже через несколько минут они вышли из салона, и Елена тут же забросала своего спутника вопросами, однако он продолжал упорно молчать. Они прошли почти весь квартал, прежде чем Хоакин повернулся к ней.
 — Я не узнаю тебя, Елена. Я не понимаю, что ты делаешь. То ты умоляешь меня оставить поиски Мейджера, так как якобы боишься, что меня узнают и схватят, затем привлекаешь ко мне внимание целого театрального зала и называешь мое имя и имя моего врага перед портнихой, которая скорее всего является самой большой сплетницей в городе! Что я после всего этого должен подумать? Ты в самом деле хочешь моей смерти?
 Слезы заполнили ее глаза.
 — Дорогой, прости! Я была так глупа, не понимала, что говорю. Ты ведь простишь свою Елену? — Она капризно надула губы и остановилась, однако Хоакин не останавливался. — Хоакин! — Но он будто не слышал. Тогда Елена подняла свои пышные юбки и побежала следом за ним.
 Как только она догнала его, Хоакин остановился и медленно поднял на нее глаза.
 — Я больше так не могу. Мы начинаем мучить друг друга каждый раз, как встречаемся. Я всегда волновался за тебя, но никогда тебя не полюблю. — Он взял ее за плечи. — Ты знаешь это, Елена, и всегда знала. Так почему же ты упорствуешь?
 Она обвила руками его шею и прижалась к нему.
 — Дорогой. Поверь наконец, — глаза ее были полны отчаяния, — я могу сделать тебя счастливым. Дай мне хотя бы еще один шанс. — Ее руки скользнули по его рукам, крепко сжали пальцы. — Я всегда была рядом с тобой и всегда буду. Тебе не нужно любить меня, у меня хватит любви для нас обоих. Поверь, я устала ждать, когда твои воспоминания о Росите уйдут в прошлое. Я хочу выйти за тебя замуж, иметь детей, твоих детей. Сыновей, Хоакин. Я рожу тебе здоровых сыновей, чтобы продолжить род Мурьета, но для этого ты должен привести меня в свой дом в Мексике — на ранчо «Мурьета».
 В ее словах звучало отчаяние. Хоакин не помнил, чтобы Елена когда-либо умоляла его. С трудом оторвав от себя ее руки, он раздраженно произнес:
 — Черт возьми, Елена, ты, кажется, никогда не поймешь. Я дал клятву и не нарушу ее ни ради тебя, ни ради кого-либо еще! — Он попытался говорить более мягким тоном. — Не сомневаюсь, из тебя получится прекрасная жена и замечательная мать, а я… я просто использовал тебя. Боюсь, мне никогда не удастся отплатить тебе за твою преданность.
 — Отплатить мне? Хоакин, я ничего такого не требую. Просто я нуждаюсь в тебе. — Ее голос прервался, и она снова прижалась к нему, но вдруг отпрянула назад и взглянула на Хоакина с неожиданной злостью. Ее пальцы вцепились в отвороты его плаща. — Эта гринга, она совратила тебя своей белой кожей и чересчур правильными манерами. Это из-за нее ты не проводил со мной все последние ночи, не любил меня, а теперь говоришь мне все эти гадкие вещи!
 — Перестань, я не собираюсь выслушивать всю эту чушь. Думаю, мне следует поскорее проводить тебя до гостиницы. — Он отошел от нее и махнул рукой проезжавшему мимо кебу. — «Гранд-отель».
 Они ехали в молчании, в молчании выходили из кеба, молча поднялись по лестнице. Достигнув своего этажа, Елена прошла вперед, отперла дверь и захлопнула ее прямо перед носом Хоакина.
 Хеллер просыпалась несколько раз среди ночи, но, прислушавшись и убедившись, что вокруг царит полная тишина, снова засыпала. Наконец она села, обхватила руками колени и уставилась на окна. Еще даже не светало, но спать, отчего-то не хотелось.
 Единственное, что ей оставалось, — поработать над дневником. В конце концов эта ежедневная работа начала ей нравиться. Она перечитала последнюю страницу, затем подробно описала поездку в Клифф-Хаус.
 Как только ее записи коснулись поведения морских львов, Хеллер начала хихикать. Какие замечательные и забавные существа! Прежде она никогда не видела морских львов так близко. Потребовалось большое терпение, чтебы ограничить отчет об их проделках только одной страницей.
 Неожиданно Хеллер вспомнила, что Гордон Пирс обещал показать ей свою коллекцию картин. Сегодня вечером, когда члены двух правлений соберутся вместе за ужином, у нее будет возможность напомнить ему об этом и назначить дату. Правда, сначала она должна сообщить о своем намерении Абигайль и попробовать убедить тетушку, что Гордон Пирс интересует ее только как коллекционер и ценитель прекрасного.
 То, что Абигайль не любит мистера Пирса, для Хеллер, разумеется, не являлось секретом. Накануне, не далее как в полдень, на обратном пути из Клифф-Хауса Абигайль со свойственной ей прямолинейностью заявила: «Прошу прощения, мистер Пирс, но я решила, что моей племяннице и мне больше не требуется личное сопровождение». Хеллер выслушала эту тираду с приоткрытым от удивления ртом — она была слишком потрясена, чтобы произнести хоть слово; Пирс же, как будто заранее ожидая отказа, немедленно стал заискивать, но был быстро и решительно остановлен Абигайль. Позже тетушка объяснила свое решение тем, что ее утомили прогулки по расписанию и она предпочитает самостоятельно возвратиться к их первоначальному плану осмотра города. Разумеется, это была отговорка, но Хеллер решила пока воздержаться от дальнейших расспросов.
 Пятницу Абигайль и Хеллер провели в компании Александра Райса, Роберта Суэйна и других уважаемых граждан Бостона и Сан-Франциско. К полудню им был составлен обширный список лучших актеров, художников и лекторов с восточного и западного побережий; Хеллер тем временем писала приглашения, оговаривая дату и условия их приезда.
 К тому моменту, когда заседание было закончено, она едва держалась на ногах от усталости, и утешало ее только сознание того, что еще одна ее цель достигнута.
 Вечером, стоя перед зеркалом в своей комнате, Хеллер не могла сдержать довольной улыбки. Наконец-то все пошло именно так, как было задумано, и она выполняла то, что намеревалась сделать. Впервые она без злости вспомнила свою мать, которая очень хотела, чтобы из ее единственного ребенка вышла настоящая леди.




 Глава 8


 Хрустальные подвески негромко позвякивали, свисая с газовых люстр, когда гости заходили в бальный зал отеля «Космополитен». Держа Абигайль под руку, Хеллер предъявила приглашение, и они прошли в уже заполненный людьми зал.
 Почувствовав знакомый аромат роз, Хеллер посмотрела наверх, и ей в глаза бросилось множество цветочных корзин, свисающих с куполообразного потолка. В носу у нее сразу же защипало, и она поспешно достала носовой платок.
 — Тетушка, нам придется отойти поближе к дверям: боюсь, если я останусь под всеми этими цветами, то начну чихать без остановки, как тогда в театре.
 Абигайль тут же кивнула:
 — Конечно, дорогая. — Они незаметно передвинулись к дверям, выходившим на веранду. — Надеюсь, ты не забыла взять бумагу для записей? Тебе необходимо описать все для наших друзей как можно подробнее — красивые цветы, костюмы, танцы…
 — Можешь не волноваться, я и так все запомню, — заверила старушку Хеллер, делая вид, что не замечает пары внимательных глаз, следящих за ней. Это был дружеский взгляд, улыбчивый, но все же осторожный. Она знала, что непременно почувствует этот взгляд, и, не признаваясь в причине даже самой себе, именно из-за этого провела несколько часов в примерочной, пытаясь решить, что больше подойдет к ее положению, будет выглядеть изящно и женственно, но при этом не слишком вычурно или экзотично. Наконец она остановилась на платье, напоминавшем наряд французской дворянки тринадцатого века с ниспадающими рукавами из тончайшего синего шелка. Хотя Хеллер не могла не испытывать легкого огорчения из-за того, что большинство присутствовавших на балу женщин были одеты куда более шикарно, зато его широкий покрой не позволял заметить, что она без корсета. К тому же маленькая белая шляпка, отдаленно напоминавшая зубчатую корону, прекрасно сидела на ее изящной головке, а белый шарфик удачно подчеркивал овал лица и поддерживал распущенные волосы.
 Как только они приблизились к открытым дверям, Хеллер почувствовала дуновение прохладного ветерка, и это напомнило ей, что целый день штормовые облака угрожали пролиться на головы жителей города обильным ливнем. К счастью, пока ничего подобного не произошло.
 — Взгляни, дорогая, кажется, это Алекс! — Абигайль подхватила Хеллер под руку и энергично потащила ее за собой в тот угол зала, где стоял глава их делегации. — Я обещала, что мы присоединимся к нему, как только приедем. — Она никогда еще не выглядела так внушительно, как этим вечером, благодаря черному голландскому платью с тонкой белой оборочкой, походившей на колесо, и декоративным манжетам, доходившим ей почти до локтей, а также широкой черной шляпе, затенявшей лицо.
 Александр Райс непринужденно разговаривал с темноволосой женщиной, облаченной в жокейский костюм; увидев Абигайль, он тут же прервал беседу, взял ее за руку и подвел к своей собеседнице.
 — Уверен, вы помните сеньориту Вальдес. К сожалению, она недолго пробудет с нами, поскольку в одиннадцать часов у нее представление…
 Елена не стала дожидаться, пока он закончит свое вступление.
 — Ах да, сеньора и сеньорита Пейтон! — Она перевела взгляд на Хеллер. — Рада видеть вас снова. Надеюсь, у вас все в порядке?
 Хеллер принужденно улыбнулась.
 — Да, все хорошо, спасибо.
 — Не могу передать вам, насколько мы восхищены вашим выступлением, — воскликнула Абигайль, складывая ладони перед собой. — Вы, случайно, не были ученицей Лолы Монтес? Мне показалось, я даже угадала кое-что из ее стиля в вашем великолепном танце.
 Елена небрежно повела плечами.
 — Я действительно встречала Лолу много лет назад — это было в… — Она засмеялась. — Простите, забыла название. — Она подняла взгляд к потолку. — Одну секунду. Грас-Вэлли? Нет! Мерфи-Диггинз — кажется, именно так…
 — Мерфи-Диггинз? — Абигайль в недоумении взглянула на Хеллер. — Какое необычное название! Впрочем, помнится, один знакомый говорил мне о нем. Между прочим, я хотела сообщить вам, что моя племянница описала ваше выступление для наших друзей дома.
 — О? — Брови Елены выгнулись дугой, и она вопросительно посмотрела на Хеллер.
 — Видите ли, это моя работа — записывать все важные моменты нашего визита, — пояснила Хеллер, тщательно подбирая слова.
 — Ах, дорогая, надеюсь, вы написали только хорошее о Елене Вальдес?
 Хеллер не могла не отметить, насколько тщеславна эта женщина.
 — Я пишу правду, сеньорита Вальдес, независимо от того, хороша она или горька.
 Елена недовольно поморщилась.
 Хеллер ожидала взрыва, однако она была спасена от гнева танцовщицы человеком, одетым в костюм персидского воина, как раз в этот момент подошедшим к их маленькой группе и попросившим разрешения внести свое имя в ее танцевальную карту.
 Гордон Пирс выглядел очень эффектно в костюме норманнского рыцаря, состоявшем из кольчуги и черной накидки, на которой красовался мальтийский крест. Мягкий набивочный материал костюма добавлял мужественную широту его груди и плечам, на поясе висел бутафорский меч.
 — Надеюсь, вы не слишком скучали без меня вчера вечером? — широко улыбаясь, произнес он вместо приветствия, подходя к дамам.
 — Нет, не слишком. — Хеллер даже слегка растерялась. Она еще не решила, как ей следует вести себя с ним.
 — Надеюсь также, что вы приберегли для меня место в вашей танцевальной карте…
 — Нет… да! — Хеллер заметила неодобрительный взгляд Абигайль, но что она могла сделать? Отказ при наполовину пустой карте был бы расценен как оскорбление.
 Гордон посмотрел на карту. Затем перевел взгляд на Хеллер.
 — Я не очень хорош в кадрили или польках, зато обожаю вальсы. — Не дождавшись ответа, он решительно вписал свое имя напротив двух вальсов.
 Заиграла музыка, и Хеллер тут же подхватил первый партнер. Второй танец, вальс, был за Гордоном. Когда он взял ее за руку и провел в центр зала, она вздохнула с облегчением — по крайней мере теперь от нее уже ничего не зависело.
 Гордон умело вел ее в танце, однако Хеллер показалось, что он старательно скрывает раздражение; ничего подобного прежде она за ним не замечала.
 Когда музыка закончилась, Пирс предложил ей немного отдохнуть.
 — Я мечтаю о глотке лимонада с тех пор, как пришла сюда, — призналась Хеллер.
 Когда они приблизились к столу с прохладительными напитками, монах в коричневом одеянии тут же налил им лимонад в серебряные кубки, а затем протянул один Хеллер и другой Гордону.
 — Спасибо. — Хеллер улыбнулась, затем поднесла кубок к губам. Глядя поверх кубка, она попыталась получше разглядеть монаха, но плотный капюшон полностью скрывал его лицо.
 — Пожалуйста, сеньорита. — Он отвернулся, чтобы наполнить остальные кубки.
 Гордон осторожно обнял Хеллер за талию.
 — Не пора ли нам присоединиться к Александру и вашей тетушке?
 Ей так захотелось узнать, кто скрывается под маской монаха, что на полпути она оглянулась: монах по-прежнему стоял у столика. В этот момент ей бросилось в глаза, что вместо скромных кожаных сандалий ноги монаха были обуты в тщательно начищенные модные ботинки, и Хеллер, не выдержав, хихикнула, как школьница; однако, заметив, что Гордон с удивлением взглянул на нее, тут же зажала рот рукой и потупилась.
 Мазурку Хеллер танцевала с Робертом Суэйном, который, казалось, чувствовал себя не слишком удобно в костюме мушкетера. Тем не менее им удалось благополучно завершить танец, а когда она вернулась к Гордону, он, пожаловавшись на духоту, предложил ей прогуляться по саду. Словно не замечая очередного неодобрительного взгляда Абигайль, Хеллер кивнула. В конце концов, она вполне самостоятельный человек и вольна принимать свои собственные решения.
 Ветер меланхолически шелестел в кронах деревьев сада, и от этого на душе у нее немного потеплело.
 — Как вам нравится Сан-Франциско? — спросил Гордон, поддерживая ее за локоть и направляясь к полускрытой плющом мраморной скамье.
 Неожиданно почувствовав знакомый зуд, она сжала носовой платок, моля Бога о том, чтобы как-нибудь удержаться и не чихнуть.
 — Это очень красивый город и гораздо более ухоженный, чем я слышала.
 — Что же именно вы слышали?
 Хеллер вспомнила предупреждения Элизабет Пенниуорт относительно страшных дикарей, которые бродят по улицам Сан-Франциско.
 — Думаю, лучше об этом не вспоминать. Поверьте, это все так глупо.
 Гордон покачал головой.
 — Пожалуйста, скажите, — уговаривал он, встряхивая пшеничными волосами.
 — Видите ли, — Хеллер изо всех сил старалась быть вежливой, — я ожидала увидеть грязные улицы с глубокими колеями от колес фургонов в окружении деревянных зданий, а вместо тротуаров — дощатый настил. Я также слышала, что здесь больше салунов, чем магазинов, и… дикие индейцы вместе с вольными стрелками бродят по улицам. — Она рассмеялась. Теперь-то ей было ясно, что Элизабет Пенниуорт очень сильно заблуждалась, и это заставляло ее сомневаться в правдивости других утверждений строгой наставницы.
 Гордон смеялся вместе с ней:
 — Так оно и было в сороковых, когда поблизости в предгорьях обнаружили золото; но с тех пор прошло уже много лет. В настоящее время Сан-Франциско — это трех — и четырехэтажные кирпичные здания, газовые фонари на каждом углу, булыжные мостовые, прекрасные рестораны и гостиницы; одним словом, красивый и совершенный город. Хотите ли вы теперь уехать и вернуться домой?
 Хеллер села и, пригладив растрепанные ветром волосы, взглянула на ночное небо — темное облако медленно закрывало луну, погружая сад в темноту.
 — Я… — Она остановилась.
 — Вы не должны уезжать. — Гордон взял ее руку и поднес к губам. — Останьтесь хотя бы на некоторое время. Вы еще многого не видели здесь…
 Сердце Хеллер бешено заколотилось. Она отдернула руку и прижала ее к своей груди. Ну конечно же, он имел скрытый повод, чтобы привести ее в сад. Известное дело — поцелуи, романтические свидания… Она уже побывала в достаточном количестве садов Бостона, чтобы догадаться…
 — Боюсь, пора идти. — Она постаралась говорить как можно беспечнее. — Вы были замечательным гидом, Абигайль и я чрезвычайно вам благодарны! — Хеллер надеялась, что ей удалось охладить пыл своего неожиданного поклонника, но тут он внезапно обнял ее.
 Она открыла рот, собираясь дать наглецу достойную отповедь, но так и не смогла ничего сказать. И как она сразу не разгадала его намерений! Ей следовало предотвратить все, прежде чем это приведет к непоправимым последствиям!
 Наконец голос вернулся к ней.
 — Гордон, прошу вас! — Она попробовала избавиться от его рук, но он крепко держал ее.
 — Позвольте мне заботиться о вас, Хеллер. Знаю, это может показаться вам наглостью, но… — Его карие глаза смотрели прямо ей в лицо. — Уверяю вас, я предпочел бы подождать, чтобы иметь возможность доказать вам свои чувства, но время так стремительно уходит! Ваша тетушка, разумеется, обо всем догадалась, и она не хочет, чтобы я был рядом, а значит, мне остается признаться вам в своих чувствах прямо сейчас, другой возможности у меня скорее всего не будет.
 — Немедленно отпустите меня!
 — Но, Хеллер… — Он упорно продолжал удерживать ее.
 Ей все же удалось вырваться. Вскочив, она бросила на Гордона убийственный взгляд, а затем прозвучала звонкая пощечина.
 — Да как вы смеете! Я нахожу ваше поведение крайне недостойным. Вы — не джентльмен!
 Порыв ветра охладил ее горячие щеки и разметал волосы по лицу. Абигайль была права. Ему нельзя доверять. Ни капельки.
 Гордон, медленно поднявшись, повернулся, и тут его поведение полностью изменилось: сузились глаза, ноздри раздулись, губы вытянулись в тонкую линию. На какое-то мгновение Хеллер испугалась — ей показалось, что он вот-вот ударит ее…
 Затем как по волшебству он принял облик преуспевающего джентльмена.
 — Судя по вашей реакции, вы восприняли мои слова как оскорбление. — Голос его слегка дрожал. — Что ж, приношу свои извинения. Видите ли, я подумал… Одним словом… очевидно, я неправильно понял ваши чувства.
 Видя столь молниеносную перемену, Хеллер невольно сконфузилась. И как ему удалось столь ловко перевернуть все так, будто теперь уже она должна просить у него прошения!
 Вряд ли что-либо доставило ей сейчас больше удовольствия, чем возможность влепить Гордону Пирсу еще одну пощечину, но годы обучения и привычка к дисциплине заставили ее сдержаться. Кроме того, ею руководило нечто большее, чем гнев, — под угрозой была репутация правления Торговой палаты, которую она представляла.
 — Мистер Пирс, — начала Хеллер со спокойствием, от которого была весьма далека, — вы поставили меня в очень неудобное положение. Поверьте, я не имела ни малейшего понятия относительно ваших намерений. В конце концов, мы знакомы слишком мало — меньше чем неделю! — Она нервно сжала руки и продолжила прерывающимся голосом: — Я абсолютно ничего не знаю о вас, но даже если бы у меня была возможность узнать вас получше, вы могли бы рассчитывать лишь на мой интерес к вам как к другу.
 Ей показалось, что Гордона ее слова не слишком убедили.
 — Все женщины хотят выйти замуж и иметь детей.
 — Нет, не все. Мне жаль, мистер Пирс. Надеюсь, мы по крайней мере сможем остаться друзьями…
 Гордон молча пожал плечами и отвернулся. Воцарилось молчание, и Хеллер уже собралась уходить, как вдруг он заговорил:
 — Пожалуйста, простите меня, я не должен был так поступать. Давайте сделаем вид, будто ничего не случилось…
 Прикусив губу, чтобы сдержать возмущение, Хеллер вернулась в зал, где присоединилась к Абигайль и Александру.
 Приближалась полночь, и музыканты отложили инструменты, чтобы немного передохнуть, когда в зале появился высокий человек в очках с толстыми стеклами. Он представился как Фрэнк Миллер, вице-президент банка Сан-Франциско. На нем был черный смокинг, и он явно старался держаться поодаль от остальных гостей. Хеллер заметила, что человек этот немного нервничает: он постоянно проводил пальцем под воротничком и вытягивал при этом шею, словно гусь.
 Через некоторое время он отвел Гордона Пирса в сторону и начал торопливо что-то говорить ему вполголоса. Выражение лица его собеседника делалось все более сердитым, а голос стал напоминать угрюмое рычание. Оттуда, где стояла Хеллер, все выглядело так, будто он собирался бросить вызов человеку в очках и прямо тут же драться с ним на кулаках.
 Абигайль потянула Хеллер в сторону, подальше от разгоравшегося скандала.
 — Твой мистер Пирс — большой любитель устраивать сцены, — прошептала она. — Запомни мои слова: этот человек не только лгун, он еще и опасен. Я прошу тебя больше не иметь с ним никаких дел.
 — Давайте обсудим это позже, тетушка. — Хеллер нежно погладила руку Абигайль.
 Тем временем Гордон схватил Миллера за плечо и, уже не сдерживаясь, закричал:
 — Черт возьми, вы мне обещали!
 Миллер издал какой-то нечленораздельный звук и отступил на шаг. Гордон поднял руку… Кашель одного из наблюдавших за происходящим предупредил не в меру разошедшегося забияку, что на него смотрят. Гордон на мгновение замер, затем в недоумении огляделся вокруг, склонил голову и, дав знак банкиру следовать за ним, вышел из зала.
 Несколькими минутами позже он снова появился, и Хеллер показалось, что ему удалось-таки восстановить самообладание.
 — Леди, надеюсь, вы простите меня; видите ли, глупость этого человека стоила мне потери солидной суммы, — сказал он, все еще тяжело дыша.
 Хеллер знала, что благовоспитанность требовала от нее притвориться и скрыть волнение, но в данной ситуации, когда все уставились на них и оживленно перешептывались, она едва ли могла сделать такое притворство правдоподобным.
 — Мне жаль, мистер Пирс. Вы, должно быть, очень расстроены…
 Гордон мрачно усмехнулся и коснулся рукой виска.
 — Что-то я слишком часто ошибаюсь в последнее время, — произнес он многозначительно. — Не могли бы вы еще раз выйти со мной подышать свежим воздухом?
 Абигайль чуть не поперхнулась.
 — Спасибо, нет. — Чтобы соблюсти приличия, она указала на улицу. — Боюсь, мы можем попасть под дождь.
 Как будто подтверждая ее слова, порыв ветра вбросил охапку листьев в двери танцзала. Газовые фонари замерцали, и музыканты принялись оглядываться вокруг, пытаясь узнать, чем вызвана вся эта суматоха.
 Угроза испортить костюмы заставила гостей поспешно отойти подальше от дверей, и в тот же момент Гордон энергично двинулся им наперерез. Подойдя к дверям, он резким движением закрыл их, а затем как ни в чем не бывало возвратился к Хеллер.
 Однако его усилия оказались напрасными: двери снова распахнулись, и ветер тут же ворвался в зал, беззастенчиво поднимая юбки дам.
 В то же мгновение одна из женщин неожиданно вскрикнула:
 — Смотрите, там, на веранде! — Ее испуганный вопль мгновенно привлек всеобщее внимание.
 Хеллер показалось, что на затылке зашевелились волосы, она даже протерла глаза, не будучи уверенной в том, что картина, открывшаяся перед ней, является реальной. Вороной жеребец и всадник на нем…
 — Бог мой! Это Хоакин!
 — Хоакин Мурьета! — Его имя пробежало по толпе, словно волнение по поверхности моря. — Призрак!
 — Призрак Мурьеты! — выкрикнул один мужчина.
 — Убийца!
 — Кровавый бандит!
 Глубокий, мрачный смех, раздавшийся снаружи, заставил всех замолчать, и в зале воцарилась зловещая тишина.
 Человек перекинул ногу через круп коня и соскочил на землю. На нем было широкое сомбреро, закрепленное шнуром под подбородком; из-под черного плаща виднелся короткий черный жакет, застегнутый на серебряный крючок. Красный пояс удачно смотрелся на худощавом торсе, а ноги украшали кожаные сапоги на высоком каблуке.
 Держа в руках скрученный кнут, он выступил вперед и обратился ко всем присутствующим:
 — Прошло много лет, друзья мои, — его голос с сильным акцентом прогрохотал по комнате, подобно грому, — и для меня большая честь, что вы все еще помните мое имя. — Он церемонно поклонился.
 Роберт Суэйн неуверенно захлопал, прерывая наступившую тишину.
 — Превосходное представление, мой друг, вы перепугали нас до смерти. А теперь довольно. Все знают, что Мурьета мертв уже много лет: насколько я помню, его голова даже выставлена в одном из местных музеев. Пожалуйста, сообщите этим добропорядочным людям, что о Мурьете здесь напоминает только наряд и вы вовсе не призрак, восставший из ада…
 Всадник поднял руку, прерывая тираду Суэйна.
 — Ручаюсь вам, сеньор, что именно оттуда я и прибыл; но так как у меня нет намерения испортить ваш вечер, я немедленно приму человеческий облик. — Он решительно шагнул внутрь зала. — А вы, господа, пожалуйста, продолжайте развлекаться!
 Роберт Суэйн пробормотал что-то похожее на благодарность, махнул музыкантам, и, поспешно подойдя к дверям веранды, плотно закрыл их, а затем направился к танцующим, оставив незнакомца стоять у дверей.
 Постепенно кадриль отвлекла внимание присутствующих от фигуры в плаще, и гости вернулись к прерванным беседам и недопитым напиткам.
 Хеллер, будучи заинтригованной, тем не менее не могла сразу решить, как ей относиться к этому происшествию. Наклонясь к Гордону, она прошептала, не сводя глаз с загадочной фигуры:
 — Вы знаете его? — Он не ответил, и она, потянув его за рукав, повторила вопрос, затем повернула голову…
 Гордон Пирс стоял, не шевелясь, глаза у него были широко открыты. А лицо казалось бескровным. Взгляд его застыл, будто он в самом деле увидел призрак.
 — Гордон! Ради Бога! Что случилось?
 Продолжая стоять у двери, широко расставив йоги, всадник внимательно оглядывал толпу, потом позвякивая шпорами, медленно прошел через зал мимо танцующих пар, которые расступались, чтобы пропустить его.
 Хеллер была поражена его уверенной поступью, шириной плеч. Его высокомерием. Ей даже казалось, что сквозь маску, закрывающую половину лица, она видит его напряженный взгляд.
 Очевидно, он кого-то искал…
 Увидев, что незнакомец направился в ее сторону, Хеллер замерла. Вот он остановился перед ней, пристально глядя на нее сверху вниз из-под черного сомбреро…
 «Нет, это не призрак, — подумала Хеллер, — он человек, но… очень необыкновенный!»
 — Сеньорита! — Незнакомец снял сомбреро, положил руку на грудь и поклонился.
 Хеллер смотрела на него, не отрываясь, но не могла ответить. Было что-то такое в его глазах, что напомнило ей о…
 Неужели дон Рикардо? Может ли это быть? Определенно у них обоих испанская родословная, которая дала им одну и ту же смуглую кожу; но вот акцент…
 Дон Рикардо говорил на английском почти так же совершенно, как и она, а испанские слова использовал крайне редко.
 Незнакомец медленно выпрямился, и его пристальный взгляд устремился на Гордона Пирса.
 — Сеньор Пирс, я не ошибся? — В голосе таинственного всадника появились металлические нотки. — У меня есть нечто, принадлежащее вам. — Он вытянул руку, с которой свисал конец кнута, прямо перед собой и раскрыл ладонь. — Вы узнаете эту вещицу, не так ли? — Рукоять кнута повернулась. — На ней ваши инициалы, дружище.
 Бледное лицо Пирса покрылось пятнами землистого цвета: его кулаки сжались. Хеллер чувствовала, что он крайне подавлен.
 — Нет, я никогда не видел это прежде. И вы ошибаетесь, мои инициалы — Г.П., а не Л.М.
 Интересно, чего он боится? Страх, который Хеллер видела на его лице, мог быть случайным. Так чего же? Человека, стоящего перед ним? Кнута?
 Она попыталась сравнить этих двух людей. Один источал спокойствие, и это служило ему щитом, другой казался воплощением страха и трусости.
 — Ну да, конечно, — продолжал незнакомец, — вы ведь теперь Гордон Пирс, джентльмен, человек бизнеса, член Коммерческого совета. Признаюсь, я даже не сразу узнал вас, гринго. — Дюйм за дюймом он свернул кнут, затем ткнул его рукояткой в грудь. — Как трогательно, что вы сохранили этот небольшой сувенир в память о нашей первой встрече.
 Хеллер ждала, что Гордон ответит, прояснит ситуацию, но ее кавалер не произнес ни звука.
 — Вы оказали бы мне большую честь, сеньорита, позволив протанцевать с вами следующий танец.
 Хеллер вздрогнула: она была слишком поглощена попыткой разобраться в происходящем и не сразу сообразила, что сама стала объектом внимания человека в маске.
 — Но я не могу — танец уже заказан! — Она неловко протянула ему свою карту.
 Незнакомец вскользь взглянул на записи.
 — Действительно, следующий танец принадлежит этому сеньору, но мы это сейчас исправим. — Он взял карандаш и решительно вычеркнул строку, заполненную Пирсом.
 — Мисс Пейтон здесь со мной, поэтому следующий танец мой! — Гордон выхватил карту из рук своего соперника.
 Хеллер резко повернулась к нему.
 — Прошу прощения, мистер Пирс, но я ни с вами, ни с кем-либо еще. — Она шагнула к незнакомцу. — Почту за честь танцевать вальс с вами, сеньор.
 Неожиданно Гордон схватил ее за руку.
 — Хеллер! — В его голосе ей послышалась угроза.
 Бросив в его сторону испепеляющий взгляд, она отошла от него, взяла предложенную ей руку и, следуя воле партнера, медленно заскользила по залу.
 — Вы очень красивы, сеньорита, — произнес он низким, грубоватым голосом, явно предназначавшимся только для ее ушей, — Трудно было не узнать этот богатый тембр — точь-в-точь как у дона Рикардо. Но возможно ли это?
 — Вы льстите мне, сеньор Мурьета… или я должна называть вас Монтаньос? — Хеллер, затаив дыхание, ждала его реакции.
 Он откинул голову и рассмеялся:
 — Ручаюсь вам, сеньорита, я не самозванец. Хоакин Мурьета не играет в подобные игры.
 Хеллер лукаво улыбнулась.
 — Не знаю сама, отчего, но я не верю вам. Ваш голос звучит так знакомо… — Она быстро подняла руку к его маске, но он успел поймать ее запястье.
 — Сеньорита, вам не следует этого делать. Если вы хотите считать меня сеньором Монтаньосом — пусть будет по-вашему, это не имеет для меня ровно никакого значения.
 — Вы смущаете меня, сеньор. Если вы не дон Рикардо, то, возможно, я должна верить господину Суэйну и считать, что вы в самом деле посланник ада, призрак, как некоторые здесь думают…
 Он загадочно улыбнулся.
 — А я похож на призрак? — Его руки сильнее сжали ее талию.
 — Не знаю. — Хеллер притворилась, что ничего не чувствует. — Я никогда раньше не танцевала с призраком. Итак, кто вы на самом деле?
 — Я уже сказал вам.
 — Но Роберт Суэйн и Гордон оба, похоже, испугались вас. Почему?
 Он прервал ее, притянув ближе — слишком близко.
 — Довольно вопросов! — На этот раз его голос вовсе не звучал как голос дона Рикардо.
 — Как вы смеете приказывать?
 — Смею, сеньорита, потому что я — Хоакин Мурьета.
 — Не понимаю. Что вы такое говорите?
 — Из вас вышел бы очень плохой солдадеро, сеньора.
 — Смею ли я спросить, что такое солдадеро?
 — На вашем языке — приверженец.
 Хеллер удивленно приподняла брови:
 — Почему, ради всего святого… — Она остановилась на полуслове, так как внезапно поняла, что они были уже не в танцевальном зале, а в большой задрапированной нише. Ее так увлекли собственные вопросы, и она была настолько загипнотизирована этим человеком, что даже не замечала, куда он вел ее.
 Тревожные мысли с бешеной скоростью замелькали в ее голове, но, прежде чем она смогла привести их в порядок, он прижал ее к себе. Наклонил голову и впился губами в ее губы.
 Хеллер застонала от неожиданности, когда его язык проник ей в рот, но не сделала ни малейшей попытки к сопротивлению. Страсть и желание были самыми подходящими словами для этого момента; более того, постепенно они превратились в чувства, в ощущение того, как его тело сливается с ее телом. В своих самых сокровенных мечтах она не воображала, что с ней может случиться нечто подобное…
 Его губы переместились к ее уху, а низкий шепот заставил вздрогнуть. Хеллер не понимала испанские слова, но зато отлично поняла, что они делали с ней. «О Господи, — подумала она, — я должна остановить его, должна…» Но кажется, это было выше ее сил. Она растворялась в нем. Отдавая себя человеку, которого не знала, чье лицо не могла видеть, она даже не могла сопротивляться.
 «Я — шлюха, Хеллер. Все мужчины одинаковы. Их имена, лица не имеют больше значения».
 Слова матери прозвучали в ее ушах как предупреждающий колокол, давший ей наконец силы и возможность отпрянуть от своего партнера.
 — Пожалуйста, вы должны остановиться. Я не могу… не могу делать этого. Я даже не знаю вас.
 Незнакомец отступил.
 — Простите, милая, я не хотел воспользоваться своим преимуществом, — он наклонил голову и некоторое время внимательно смотрел на нее, потом улыбнулся, — но вы удивили меня.
 Все, что Хеллер было нужно, так это восстановить хотя бы некоторое подобие самообладания. Больше всего она желала, чтобы он просто прекратил говорить и оставил ее одну. Сосредоточив взгляд на серебряном крючке, который скреплял его жакет, она заставила пульс биться медленнее. Если бы только ей удалось справиться так же и со своими эмоциями!
 Она оттолкнула его и сделала над собой усилие.
 — Вы действительно воспользовались преимуществом… теперь я буду благодарна вам, если вы проводите меня в зал, прежде чем там заметят наше отсутствие.
 Он досадливо поморщился, однако подчинился. Некоторое время они продолжали танцевать, а когда музыка закончилась, он отступил и поклонился.
 Заметив, что Абигайль направляется в ее сторону, Хеллер поспешила ей навстречу.
 — Мы встретимся снова, сеньорита Пейтон, — услышала она за спиной. — Я приду к вам из ниоткуда, подобно ветру, который принес меня сюда сегодня вечером, и мы закончим то, что начали. — Так и не опознанный ею незнакомец повернулся и, уверенными шагами пройдя через зал, вышел на веранду, затем вскочил на жеребца и коснулся рукой края сомбреро.
 Музыка прекратилась, все взгляды снова устремились к веранде.
 — Благодарю, сеньоры и сеньориты, за то, что позволили мне присоединиться к вашему веселью! — Громко произнеся эти слова, он пришпорил лошадь и умчался в ночь.
 Хеллер подхватила подол платья и, подбежав к дверям веранды, стала вглядываться в темноту, следя за неясным силуэтом. Зигзаг молнии разрезал небо, освещая лошадь и всадника, вспышка сопровождалась ударом грома, от которого пол веранды задрожал, но она продолжала наблюдать, пока всадник окончательно не исчез из поля зрения. Ее по-прежнему мучил вопрос: кем же был этот человек в действительности — Хоакином Мурьетой, страшным бандитом, или Рикардо Монтаньосом, плантатором из Сан-Диего?
 Ночью перед сном Хеллер записала в своем дневнике:
 «Вечером Коммерческий совет Сан-Франциско устроил восхитительный бал-маскарад в отеле „Космополитен“. Собрание гостей напоминало выставку редких экзотических птиц, поражая богатством костюмов и фантазией их изготовителей…»
 Хсллер перечитала запись. Вечером случилось еще кое-что, о чем Хеллер не могла позволить себе написать, но именно эти минуты ей никогда не удастся забыть.
 Выехав на улицу, Хоакин пришпорил Тигра, и вскоре они добрались до восточной окраины города. Здесь он натянул поводья и похлопал жеребца по шее.
 — Стой мальчик, успокойся. Отдохнем немного.
 Лежавший позади него Сан-Франциско с его мерцающими огнями был подобен красивой женщине в наряде, украшенном алмазами. Простиравшаяся перед ним земля была прекрасна: днем — пышная зеленая богиня, ночью, в лунном свете — очаровывающая соблазнительница; он мог бы без конца скакать по ее холмам и долинам, купаться в ее озерах, реках и протоках, отдыхать под ее сосновыми ветвями, спать в ее укромных пещерах…
 Глядя на эту землю, которую он любил, Хоакин понимал, что задержался в городе слишком надолго. Поднявшись высоко в седле, он почувствовал, как сила земли просачивается во все его существо. Как прекрасное бренди, эта сила, возбуждая, текла по его жилам.
 Ах, если бы она могла так же перенести свое волшебство на его сознание, освободить от воспоминаний — тогда он возродился бы вновь.
 Ему казалось, что прошло всего несколько мгновений с того момента, когда он наслаждался, поймав ошеломленный взгляд Мейджера, наблюдая за его страхом. Хоакин без труда мог представить, что происходило в голове этого человека, и поэтому у него не было сомнений: первым местом, к которому направится Мейджер, когда доберется до дома, будет ящик стола. Тогда он окончательно убедится, что кнут действительно принадлежит ему, жаль только, что никто не сможет стать свидетелем его замешательства…
 И еще была Хеллер. Вкус ее поцелуя все еще оставался на его губах; он чувствовал прикосновение ее тела, ощущал ее дыхание… Что ж, однажды он сдержит данное ей обещание, и они закончат то, что начали.




 Глава 9


 Мейджер как ужаленный отскочил от пустого ящика.
 Кнут исчез.
 По дороге домой он почти уверил себя, что проклятая вещь лежит там же, куда была положена два года назад, в день, когда для него настало время переехать на Ринкон-Хилл и стать Гордоном Пирсом, добропорядочным членом сан-францисского общества. С тех пор он забыл о кнуте.
 — Черт! — Лютер схватил стул и грохнул им о стену. — Этот мерзкий мексикашка пробрался в мой дом и украл кнут! — Голова его задергалась, рот открылся, но слов не было слышно. Его легкие словно опустели, он задыхался. — Мурьета мертв! Мертвецы не врываются в дома и не воруют кнуты! — наконец удалось выдавить ему.
 Как раненый лев, Мейджер заметался по комнате, страшно ругаясь. Здравый смысл подсказывал, что человек на балу не мог быть Мурьетой. Но тогда кто? Один из его приятелей? Родственник жены? Одно ясно: кто бы он ни был, этот человек хочет отомстить. И самое главное, вор знает, что владелец кнута не Гордон Пирс!
 Это открытие поразило Мейджера до глубины души, и он в очередной раз пожалел о том, что когда-то услышал имя Хоакина Мурьеты. Зловредный мексиканец оказался даже хуже, чем чума.
 Из всех людей, ограбленных Лютером и его бандой, из всех женщин и девочек, которых они изнасиловали, только Мурьета и его головорезы преследовали их день за днем, неделя за неделей. Дэйв, Джед, Сэм — все умерли в течение шести месяцев после того набега. Пот прошиб Лютера, едва он вспомнил день, когда Мурьета и его товарищи нашли Сэма. Беднягу привязали к столбу, затем вылили сахарную воду ему на голову, а муравьи закончили дело. Это был день, когда Лютер понял: его Мурьета специально оставил напоследок.
 Разумеется, он и сам был не дурак: знал, когда встать на пути, а когда бежать. Ненависть Мурьеты сделала его крайне изворотливым. Ему нельзя было больше оставаться на свободе, и поэтому он позволил агентам из Уэллс-Фарго изловить себя и заключить в тюрьму за кражу. Судья окружного суда признал его виновным и приговорил к двадцати годам в Сан-Квентине. Мейджер помнил, насколько забавно это было, как он веселился, обманув Мурьету и избежав его мести. Но…
 Но пути Господни неисповедимы, так же как и закон.
 Вскоре после того как Лютер был заключен под стражу, калифорнийские рейнджеры устроили засаду и убили Мурьету около озера Тьюлар. Лютеру осталось только еще раз посмеяться, когда он прочитал газетное сообщение. Они отрезали голову Мурьеты и подарили ее губернатору, а взамен получили награду в пять тысяч долларов!
 Со смертью Мурьеты содержание под стражей в Сан-Квентине больше не привлекало Лютера, и он использовал единственное верное средство — купил себе свободу. Ему даже не пришлось рассказывать, где спрятано наворованное из Уэллс-Фарго — он легко подкупил начальника тюрьмы Хендерсона, человека, который должен был уже давно подать в отставку. За половину награбленного — десять тысяч долларов — начальник не только выпустил своего благодетеля, но и изъял его имя из всех тюремных отчетов.
 Вот почему, выйдя из тюрьмы, Лютер оказался свободен как птица — он мог идти куда угодно и делать что угодно, не оглядываясь назад, не опасаясь Мурьеты. Проведя достаточно времени за решеткой, он понял, что больше не хочет возвращаться к старому ремеслу, не хочет быть наемником. Куда лучше работать для себя и получать от этого удовольствие. Остаток краденого давал ему такую возможность.
 И вот теперь… что он должен думать теперь?
 Лютер принялся возбужденно ходить по комнате. Чего хотел вор?
 Деньги? Скорее всего. Если бы у него было намерение убить, он действовал бы по-другому. Но возможно, он выжидает, и все случится, к примеру, вечером…
 Мейджер достал маленький пистолет «дерринджер» из потайного ящика стола и удостоверился, что он заряжен. По сравнению с его прежним оружием этот пистолет походил на детскую игрушку, однако он по крайней мере давал ощущение надежности и безопасности.
 Теперь можно было перевести дыхание, но одно по-прежнему не давало Мейджеру покоя: что, если человек в маске действительно был Хоакином Мурьетой? Сама мысль об этом казалась нелепой, но вдруг Мурьета смог тогда вырваться из засады? А если так, где он находился все эти годы, почему никто не видел его и ничего не слышал о нем? Впрочем…
 Впрочем, это было не совсем верно. Мейджер скрипнул зубами, проклиная себя за забывчивость. Спустя несколько месяцев после засады прошел слух, будто Мурьету видели в Лос-Анджелесе, а спустя год, согласно другому слуху, он ограбил почтовый дилижанс около Бейкерсфилда. Кроме того, женщина, жившая на ранчо к востоку от Бейкерсфилда, рассказывала, будто Хоакин и его люди останавливались у нее, чтобы поесть.
 Лютер нахмурился. Мурьета — этот чертов старатель, который, чтобы отомстить за смерть своей жены, стал бандитом, затем сделался мексиканским героем и теперь благодаря какому-то индейцу чероки, возомнившему себя писателем, превратился в легенду!
 А вдруг этот дурень украл не только кнут, но и что-нибудь еще? Вскочив, Лютер быстро пересек комнату и осмотрел стол. Вроде бы ничего не тронуто. А как насчет остальной части дома? Серебро? Его новая алмазная булавка для галстука? Он был так поглощен пропажей кнута, что не обратил внимания на остальное.
 — Чань Сун, быстро сюда, чертов язычник, я хочу поговорить с тобой! — Лютер спустился вниз и подошел к спальне слуги как раз в то время, когда заспанный китаец открыл дверь.
 — Что-то случилось, босс? — Чань Сун торопливо застегнул свой халат с вышитым драконом. — Вы хотите, чтобы моя привести девочку? Я сейчас, мигом!
 Мейджер остановил его:
 — Нет… то есть… да, но позже. — Он начал ходить взад и вперед перед дверью. — Ты видел кнут в моем ящике? Впрочем, не важно, главное, он украден. Может быть, кто-нибудь слонялся в эти дни вокруг дома, ну, или что-нибудь пропало, оказалось не на своем месте?
 Чань Сун отрицательно помотал головой.
 — Ты впускал кого-нибудь в дом? Какого-нибудь незнакомого человека?
 Китаец снова помотал головой, затем его глаза расширились.
 — Маленький китайский мальчик просить поесть. Я кормить его в кухне.
 Лютер остановился и впился взглядом в слугу.
 — Он никуда не выходил из кухни?
 — Нет-нет, босс. Он оставаться в кухне. Потом уходить.
 — А когда ты ходишь за покупками, не забываешь закрывать окна и запирать дом?
 — Всегда запирать! Чань Сун очень осторожный. Теперь вы хотите девочку? — робко спросил китаец.
 Лютер разочарованно вздохнул.
 — Ладно, действуй, да побыстрее. И не забудь сказать Чарли, что я устал от тех старых больных женщин, которых он мне присылает. Они становятся полумертвыми, прежде чем добираются сюда, а большинство из них не доживают и первой ночи. Передай ему, что, если он не исправится, я перестану покупать их у него. Есть множество других торговцев, и я найду подходящего. Ты хорошо меня понял?
 — Да, босс. Моя все обязательно передаст.
 Отпустив китайца, Лютер прошел в свою комнату, чтобы приготовиться. Мог ли он доверять Чань Суну? Хотя с чего мальчишке лгать — ему хорошо платили, и у него был один выходной в неделю, чтобы навещать семью. За два года работы китаец доказал свою лояльность и был верным слугой, но, с сожалением напомнил себе Лютер, лояльность и доверие продолжатся только до тех пор, пока есть деньги. Если он не подкупит другого банкира и не поговорит с Ким Ли о продлении кредита, максимум через две недели ему придется признать себя нищим. Тогда лояльности Чань Суна придет конец и появится другая проблема: что делать с болтливым китайским слугой, который знает слишком много о частных делах преуспевающего бизнесмена Гордона Пирса?
 — Фрэнк Миллер, идиот, — проворчал Мейджер, поднимаясь по лестнице. Ему бы не пришлось думать о том, как избавиться от Чань Суна, сохранить бизнес, дом и все остальное, что он добыл с таким трудом, если бы не этот осторожный ублюдок, обещавший, что с получением ссуды не будет никаких проблем. И теперь он отказывает в ссуде из-за какой-то непроверенной информации о мошенничестве!
 Мошенничество! Лютер громко расхохотался. Черт возьми, да, это было мошенничество. Ни один из активов, внесенных в список, не существовал в реальности. Миллер знал об этом и согласился рискнуть, предоставив ложную информацию Ролстону в обмен на взятку в пять тысяч. Лютеру доставило бы огромное удовольствие отделать нежную кожу на спине Миллера своим любимым кнутом, но после сегодняшней ссоры, если с банкиром что-нибудь случится, все будут обвинять именно его, Лютера, а это слишком большой риск.
 Насколько он понимал ситуацию, теперь спасти его могла только женитьба на Хеллер Пейтон. Даже если у нее нет собственных денег, в чем он сомневался, одно имя Пейтонов даст ему время, в котором он так нуждался. Эльдорадо вот-вот начнет приносить прибыль. В любой день Зак, его управляющий, может телеграфировать ему об успехе. «Золотое дно» — так он сказал.
 Закрыв дверь спальни, Мейджер снял пиджак и зажег опиумную лампу. Теплый желтоватый свет заполнил комнату. Он продолжал раздеваться, швыряя одежду куда попало; Чань Сун подберет все завтра и уберет в шкаф.
 Облаченный только в чулки от рыцарского карнавального костюма и ботинки, он взял курительные принадлежности, затем медленно уселся на край кровати. Казалось, все неприятности сразу навалились на него: сначала старуха Пейтон заявляет ему, что он должен держаться подальше от ее племянницы, а сама Хеллер отвергает его с презрением, а этот идиот Фрэнк Миллер говорит, что не будет никакой ссуды, следом появляется ряженый в Мурьету… и, наконец, украденный кнут. Просто какая-то полоса невезения, подумал он. Ему оставалось только надеяться, что вся эта чехарда закончится прежде, чем он обанкротится.
 Нуждаясь в облегчении, которое мог принести только дурман, Мейджер аккуратно достал опиум из специальной коробочки, нагрел его и скатал в шарик, источающий ароматный дым. Когда процесс приготовления был закончен, он вдохнул теплый пар, исходящий от зелья, и откинулся на подушки.
 Часом позже дверь спальни со скрипом открылась, и Чань Сун ввел молодую китаянку.
 — Это Нинь Тао. — Он пропустил ее вперед и сразу вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
 Испытывая легкое головокружение, Лютер пододвинулся к краю кровати и посмотрел на девочку, которая робко стояла перед ним. Она казалась крошечной, не более полутора метров ростом; зато взгляд был полон искренней невинности, что его устраивало даже больше, чем симпатичное личико.
 — Подойди. — Он сопроводил свои слова выразительным жестом. — Ты говоришь по-английски?
 — Мало-мало. — Ее голосок прозвучал как колокольчик.
 Лютер улыбнулся.
 — Хорошо. Думаю, мы и так поймем друг друга. — Он снова сделал приглашающий жест, и девочка, сев около него, начала развязывать пояс своей синей блузы. — А ты не так уж невинна, как выглядишь на первый взгляд. — Мейджер был доволен тем, что ему не пришлось ничего объяснять. Он ненавидел, когда Кантон Чарли посылал ему девственниц: они ничего не знали о том, как удовлетворить мужчину, особенно такого, как он, с не совсем обычными и гораздо более высокими, чем у других, потребностями.
 Ее медлительность раздражала его, но Мейджер терпеливо ждал, пока будет снята последняя деталь одежды. А затем резко кинул ее на кровать. Какое-то время он хотел только смотреть на нее, куря трубку и смакуя восхитительное чувство, которое медленно распространялось по всему телу, но скоро его мысли стали нечеткими, и он почему-то вообразил, что смотрит на Хеллер.
 — Мисс Хеллер Пейтон, — прошептал Лютер, склоняясь над телом Нинь Тао. — Мисс Высокомерие и Властность. Вы оскорбили меня! — Он рассмеялся и вдруг, набрав в грудь воздуха, сплюнул на кровать рядом с ней. — Ты почти убедила меня в своей искренности относительно мужчин. Ха! Думаешь, что никто не видел, как ты бросилась в объятия этого мексикашки? Господи, как я ненавижу таких женщин. Голубая кровь, и всегда думают, что они лучше всех. Но я вас знаю, шлюхи. Все вы шлюхи! — Он ударил китаянку, и она вскрикнула, а на ее нежной груди проступило красное пятно.
 Ее крик вернул Лютера к действительности. Он попятился назад, постепенно осознавая содеянное.
 — Дурак, глупый дурак! — вслух выругал он себя. Все из-за дурмана — так можно и вовсе потерять чувство реальности!
 Мейджер встал и подошел к окну, чтобы вдохнуть свежего воздуха. В будущем ему следует быть более осторожным и не курить так много. Туннели под Китайским кварталом были полны больными стариками, которые воображали, что обретают силу в опиуме.
 Чувствуя отвращение к себе, Мейджер нервно вышагивал по комнате, в то время как Нинь Тао медленно натягивала на себя одеяло. Он не должен был приказывать Чань Суну приводить девчонку. Только не сегодня, когда его голова раскалывалась от тягостных мыслей. Сейчас ему нужно подумать — хорошенько подумать о том, как надеть обручальное кольцо на палец Хеллер Пейтон, а заодно и о том, кто украл кнут и почему.
 Он снова проследовал в другой конец комнаты и внезапно остановился.
 — Голова! Голова Мурьеты! — невольно вырвалось у него. Если бы увидеть эту голову, тогда он смог бы окончательно убедиться, что мексиканец мертв. Если верить Суэйну, голова находится где-то здесь, в Сан-Франциско, в музее. Завтра он прикажет Чань Суну разузнать, где именно, и в понедельник после встречи с Ким Ли нанесет визит своему умершему врагу.
 Неожиданная мысль пришла ему в голову.
 Хеллер как раз хотела посетить музей. Его губы растянула довольная улыбка. Пригласить гордячку составить ему компанию — прекрасный способ вернуть благосклонность упрямой красотки. А затем он мог бы позвать ее в дом посмотреть свою коллекцию. Мейджер усмехнулся. Коллекция состояла всего из одной картины, но это ничего. Главное — привести ее в дом. А там… Он поднял брови. Что, если уважаемая мисс Пейтон почувствует себя скомпрометированной, поскольку ее репутация окажется под вопросом? Вряд ли тогда у нее останется шанс вернуться в Бостон, и, возможно, в результате она станет более восприимчивой к его знакам внимания.
 Возвратившись к китаянке, он быстро показал ей, как ублажить его, и когда она сделала это, вознаградил ее усилия пощечиной. Отступив и пристально поглядев на испуганную девочку, Мейджер вытащил кнут из-под кровати.
 Он всегда старался от всего получить максимальное удовольствие.




 Глава 10


 — Учитывая мое недопустимое поведение на балу, я вовсе не был уверен, что вы примете мое приглашение… — Мейджер с притворной робостью поглядывал на свою спутницу, спускаясь с ней вниз в холл, который быстро заполнялся людьми, собирающимися на экскурсию.
 — Пожалуйста, вы обещали, что не будете напоминать об этом, — мягко произнесла Хеллер, в свою очередь, стараясь изобразить беззаботность, которой отнюдь не чувствовала. Если бы Александр Райс не сидел рядом с ней за столом во время завтрака, она вежливо отказалась бы, как и планировали они с Абигайль, однако присутствие Александра поставило ее в трудное положение, так как отказ выглядел бы чрезмерно грубым.
 — Теперь я, конечно, понимаю, — продолжал Мейджер с той же скромностью, — что я слишком поспешно открыл вам свои чувства. Всему виной опасения, что другой возможности у меня уже не будет.
 Упрекая себя за отсутствие сострадания, Хеллер заученно улыбнулась и покачала головой; она все еще надеялась, что в конце концов найдет возможность отклонить так не к месту прозвучавшее приглашение.
 С другой стороны, она не могла не отдать должное Гордону, во-первых, за настойчивость, во вторых, за храбрость. Ей было отлично известно из личного опыта, что значит получить отказ и как нелегко после этого решиться на повторение попытки. В конце концов, посещение музея — ее идея, а он только пытался услужить ей.
 Идя под руку, они пересекли холл. Во всяком случае, подумала Хеллер, посещение музея отвлечет ее от мыслей о доне Рикардо и Хоакине Мурьете, если, конечно, это и в самом деле два разных человека, в чем она все еще не была уверена. Начиная с того дня, когда она решила последовать по пути своей тетушки и посвятить себя благотворительности, Хеллер никогда не позволяла себе проявлять сколь-нибудь серьезный интерес к мужчинам и теперь, обнаружив в себе неподдельную страсть, чувствовала себя крайне смущенной, даже подавленной. При этом она не могла не признать, что все происходящее бесконечно волновало ее.
 Возможно, правда заключалась в том, что она не избежала влияния Файв-Пойнтс и этот квартал навсегда остался частью ее. Да и в конце концов, разве она не дочь своей матери?
 Шлюха.
 Господи, как обжигает это слово! Даже простое размышление по запретному поводу открывает рану, на исцеление которой она потратила лучшую половину жизни.
 К счастью, никто, кроме нее, не может знать, что происходит в ее сердце. К тому же женщина не может быть шлюхои, пока не продаст свое тело, а она оставалась целомудренной.
 И все-таки Хеллер было непросто оставить Сан-Франциско. Дома, в Бостоне, она смогла бы забыть все, что случилось с ней здесь. Время притупит память, и она избавится от наваждения, от этих двух мужчин — или одного, который пробудил в ней женщину.
 Низкие серые облака скрыли солнце, и сразу подул влажный бриз, принесший запах морской соли. Хеллер порадовалась, что надела накидку. У входа в гостиницу стоявшие в казавшейся бесконечной очереди люди ожидали момента, когда они смогут совершить экскурсию по локомотиву и пульмановским вагонам, которые были ее домом на колесах более чем неделю и будут снова уже в следующую субботу.
 Помогая Хеллер сесть в фаэтон, ее спутник поинтересовался:
 — Я никогда не ездил на поезде — надеюсь, это не слишком неприятно? — Он взял в руки вожжи, и экипаж тронулся.
 — Нет, но все же немного раздражает. Вас постоянно трясет, даже когда вы обедаете.
 Все ясно. Она не простила его. Завязать с ней разговор было подобно попытке выпросить золото у китайца. Сука! Ему нужно приложить больше усилий, чтобы снова войти к ней в доверие, если он хочет увидеть ее у себя дома под предлогом осмотра «домашней коллекции».
 Потребность пригласить Хеллер к себе стала для Мейджера даже еще более срочной после утренней встречи с Ким Ли. На прошлой неделе седой старик отлично понимал его финансовые затруднения, но теперь поднял цену столь высоко, что о прибыли не могло быть и речи. Кроме того, он хотел, чтобы все товары оплачивались вперед, да еще потребовал оплатить уже сделанные закупки.
 Теперь Мейджер проклинал себя за оплошность при заключении соглашения с Ким Ли — он должен был потребовать письменный контракт, оговаривающий сроки и условия.
 — Утром, — он повернулся к Хеллер и посмотрел ей в глаза, пытаясь удостовериться, что завладел ее вниманием, — я был в палате и узнал об изменении в расписании: в него внесено еще одно посещение театра сегодня вечером. Выступление сеньориты Вальдес произвело такой фурор, что было решено дать возможность гостям из Бостона увидеть ее новый спектакль. По правде говоря, для меня и одного спектакля было достаточно, и вы, кажется, тоже не выказывали чрезмерного восторга по поводу первого выступления. Что, если я осмелюсь предложить вам воздержаться от поездки в театр и вместо этого осмотреть мою коллекцию?
 — Благодарю, но вечером я собираюсь остаться в гостинице и спокойно поужинать, так как завтра мне придется встать очень рано, чтобы присоединиться к поездке в лес. Там нам придется много ходить, и я хочу накануне хорошенько отдохнуть.
 — Что ж, тогда в следующий раз. — Чтобы скрыть недовольство, Мейджер изобразил на лице одну из своих дежурных улыбок. — Ну, вот мы и приехали, — объявил он, останавливая экипаж около узкого трехэтажного кирпичного здания.
 Едва переступив порог музея, Хеллер чихнула. Порывшись в сумочке, она быстро достала носовой платок и прижала его к носу, затем осмотрела мрачный интерьер и сразу поняла, что на этот раз виной ее состояния явились не цветы, а пыль и плесень. Тут же ей вспомнилась надпись на табличке перед входом: «Тихоокеанский музей анатомии и науки доктора Джордана».
 Однако Гордон, казалось, ничего не замечал, и это еще больше укрепило уверенность в том, что он не был джентльменом: джентльмен не мог не знать различия между музеем искусства и анатомическим музеем.
 После того как она чихнула в третий раз, Гордон внимательно посмотрел на нее.
 — Надеюсь, с вами все в порядке?
 — О да, я прекрасно себя чувствую, — пробубнила Хеллер сквозь носовой платок. — Все дело в пыли. — В подтверждение своих слов она начертила круг на давно не протиравшейся поверхности ближайшего стеклянного сосуда, мало чем отличавшегося от других, стоявших на полке в одном ряду с ним. Надпись на крышке сосуда гласила: «Череп, ребра, таз Ричарда Хардинга, англичанина, который отравил семейство из восьми человек и после этого застрелился».
 Хеллер вытерла большую часть сосуда, надеясь получше разглядеть экспонат, и тут же резко отпрянула, поняв, что объектом ее изучения был давно умерший человек. Отвернувшись, она пошла вдоль ряда витрин, бросая быстрый взгляд на каждый экспонат, надеясь встретить что-нибудь более интересное, чем разрушенные болезнью уродливые органы. Дойдя до конца второго ряда, она взглянула вверх и увидела восковую фигуру человека в натуральную величину.
 Фигура была полностью обнажена, но Хеллер, хотя и покраснела, однако не отвела взгляда. Она не слишком хорошо разбиралась в мужской анатомии, тем более интригующим представлялось ей открывшееся перед ней зрелище.
 Она быстро огляделась, желая удостовериться, что Гордон ничего не заметил, затем поспешила перейти к следующему экспонату.
 Хоакин не спускал глаз с Хеллер. Накануне вечером, наблюдая за домом Мейджера, он подслушал, как Чань Сун объяснял своему хозяину, где находился музей, в котором выставлена голова Хоакина Мурьеты. Он также видел, как к задней части дома подъехала темно-зеленая телега. «Мусоровоз Дрейка» — гласила надпись, сделанная на ней тиснеными золотыми буквами.
 Когда появился Лино и сменил его, Хоакин отправился в музей: ему не терпелось увидеть «свою» голову в заспиртованном виде; но не меньше его интересовало и то, как отреагирует на встречу с головой Мейджер.
 Едва Хоакин в сопровождении Хоу Фана вошел внутрь, как мимо них промчался человек, громко звавший доктора Джордана. Очевидно, с кем-то произошло несчастье.
 — Чувствуйте себя как дома! — Выйдя им навстречу, доктор быстро взял саквояж, снял с вешалки пальто и кивнул Хоакину. — Я вернусь и тогда с удовольствием отвечу на все ваши вопросы.
 Хоакин проводил его глазами до двери, затем повернулся к Хоу Фану и улыбнулся: мальчишке, несомненно, будет интересно в музее в окружении всех этих необычных экспонатов.
 Он уже с полчаса бродил по музею, но так и не обнаружил «своей» головы: внутри музей оказался гораздо больше, чем выглядел снаружи, его залы были переполнены экспонатами.
 Часы уже показывали половину первого, а тот, кого он ждал, все еще не появлялся. Хоакин начинал нервничать. Он рассчитывал, что Мейджер посетит музей именно сегодня, сразу после открытия. А вдруг он ошибся, и Мейджер вообще не придет? Нет, такого не может быть! После того, что произошло на балу, этот негодяй непременно захочет удостовериться в смерти Хоакина Мурьеты…
 Дверь снова открылась, и в музей вошли двое — он и она. Узнав в женщине Хеллер, Хоакин был крайне удивлен: вряд ли анатомический музей являлся тем местом, куда можно приглашать уважаемую леди на экскурсию. Это только еще раз доказывало, что, кроме одежды, сшитой у дорогого портного, в характере Мейджера ничто не изменилось.
 Неожиданно в голову Хоакина пришла блестящая идея. Он наклонился и что-то прошептал на ухо Хоу Фану.
 — Осторожнее, могут возникнуть проблемы, это очень опасный человек.
 — Не беспокойтесь, мой справится, — прошептал мальчик и, блеснув улыбкой, растворился среди экспонатов.
 С другого конца зала Хоакин видел, как Мейджер, двигаясь между рядами, внимательно разглядывает витрины с экспонатами, в то время как Хеллер направляется в противоположную сторону. Со своего места он наблюдал за ее замешательством у мужской фигуры и даже в какой-то момент подумал, что ей нужна помощь, но она в конце концов прекрасно справилась сама. Это было редкое развлечение.
 — Итак, вот мы и снова встретились, — сказал Хоакин, когда Хеллер подошла к нему почти вплотную. — Как тесен мир.
 Она остановилась и подняла на него глаза.
 — Действительно. И он, кажется, становится все теснее с каждым днем.
 Ее пальцы нервно теребили носовой платок, и Хоакин догадался, что сейчас она судорожно пытается понять, с каким из двух его обличий имеет дело на этот раз.
 — Вы одна? — небрежно спросил он, стараясь скрыть акцент.
 — Нет, со мной мистер Пирс. — Она повернулась и указала в другой конец музея, туда, где, осматривая большую стеклянную флягу, стоял Мейджер. — А вы? — Хеллер огляделась.
 — Увы, мисс Вальдес занята на репетиции. — Ее вопрос сказал ему больше, чем она предполагала. Она ревновала. Странно, что он не почувствовал досады, ведь именно эта реакция так сильно раздражала его в Елене. Возможно, это потому, что для него Хеллер Пейтон была слишком богата, образованна и благовоспитанна.
 Хоакин увидел, как Хоу Фан на цыпочках пробирается между витринами к Лютеру Мейджеру. Способный мальчуган! После сегодняшнего импровизированного представления, если все пройдет хорошо, Хоу Фан получит приличное вознаграждение.
 Неожиданно в зале возникло легкое замешательство. Хоакин увидел, как Мейджер обернулся — и как раз вовремя, чтобы поймать большой скелет животного, который падал прямо на него.
 — Что за черт? — завопил Мейджер. — Эй! Эй, ты! Вернись! Держите вора!
 Быстрый, как лисица, китайский мальчуган проскользнул между витринами к выходу.
 Гневно сверкнув глазами, Мейджер отпихнул скелет, затем резко распахнул пальто и вытащил пистолет.
 — Стой, или я буду стрелять!
 Хеллер бросилась к нему.
 — Гордон, нет! Он всего лишь мальчик! Вы не можете стрелять в ребенка!
 Неожиданно выстрел прогремел прямо у ее уха, и Хеллер громко вскрикнула.
 В тот же миг, Мейджер выпустил пистолет и тупо посмотрел на кровь, сочившуюся по его пальцам.
 Зажав рот рукой, Хеллер поискала глазами мальчика, но тот уже был недосягаем. На какое-то мгновение, перед тем как за ним захлопнулась дверь, звуки улицы ворвались в могильную тишину музея, и тут же она почувствовала движение позади себя, а когда обернулась, ее плечо упиралось в грудь дона Рикардо.
 В руке он сжимал револьвер, из ствола которого поднимался легкий дымок.
 — Вы пожалеете об этом, Монтаньос, — угрожающе произнес Мейджер.
 — Я о многом готов пожалеть, сеньор Пирс, но только не о том, что предотвратил убийство ребенка.
 Хеллер с облегчением вздохнула и посмотрела на Гордона, который, нагнувшись, поднял «дерринджер» с пола и, пряча его, бросил на девушку обозленный взгляд:
 — Пойдемте со мной, я отвезу вас в гостиницу.
 Она гордо подняла подбородок.
 — Нет уж, спасибо, я доберусь сама.
 Внезапно на его лице появилось пристыженное выражение.
 — Хеллер, я…
 Она протянула руку, желая остановить его.
 — Что бы вы ни сказали, ничто вас не извинит, ничто! — Ее глаза пылали ненавистью. — Никогда больше не приближайтесь ни ко мне, ни к моей тете, или я всем расскажу, что произошло здесь.
 — Маленький ублюдок украл деньги! Я был вправе застрелить его и защитить свою собственность!
 Когда Хеллер отвернулась, он попытался подойти к ней, но был остановлен на полпути щелчком затвора. Ненавидящим взглядом он впился в направленный на него «кольт», затем развернулся и направился к выходу. Хлопнувшая дверь возвестила о его уходе.
 Хеллер обернулась к дону Рикардо.
 — Мы должны пойти за ним и убедиться, что он не отправился на поиски мальчика. Если найдет его, то непременно убьет.
 Ее собеседник не спеша засунул пистолет в пристегнутую к поясу кожаную кобуру.
 — Вор давно уже убежал, мисс, и теперь его вряд ли можно так просто отыскать.
 — Откуда у вас такая уверенность? — с сомнением спросила Хеллер.
 — Этот мальчик — весьма известный карманник, он часто проделывает подобное. В Сан-Франциско он знает каждый уголок. Так что не беспокойтесь — с ним все будет хорошо.
 Она уставилась на него сквозь слезы.
 — Каким же негодяем должен быть человек, способный убить ребенка! — Порывисто прижавшись к его груди, Хеллер и сама почувствовала себя ребенком. — Тетушка не раз говорила что в Гордоне есть что-то подозрительное, но я… я… — Она зарыдала, уткнувшись ему в плечо.
 У Хоакина было немного опыта относительно поведения в подобных ситуациях, но он полагал, что успокоить женщину уж никак не труднее, чем управиться с испуганной лошадью: мягкое прикосновение, пара нежных слов, и она ваша.
 Наконец Хеллер высвободилась из его объятий.
 — Извините, я очень нервничала — оружие всегда пугает меня.
 — Я посвящу вас в небольшую тайну, — произнес Хоа-кин тихим голосом, — меня оно тоже пугает.
 Она нахмурилась.
 — Тогда почему вы носите это?
 — Мужчина должен уметь защитить себя.
 Фыркнув, Хеллер прижала платок к носу.
 — Я не знаю ни одного джентльмена в Бостоне, который бы носил оружие.
 — А я и не говорил, что являюсь джентльменом. — Хоа-кин рассмеялся. — Вас это удивляет? Если мне не изменяет память, вы решили, что я не джентльмен, как только открыли глаза в комнате Елены.
 Если бы Хоакин окатил ее ледяной водой, это вряд ли вызвало бы большее возмущение с ее стороны.
 — Спасибо за напоминание, и ручаюсь вам, что впредь ничего подобного не повторится! — Ее подбородок взлетел вверх, губы напряглись. Даже в гневе она была прекрасна. Слишком прекрасна, подумал Хоакин, наблюдая за тем, как вздымается от волнения ее грудь под чопорным зеленым платьем. От одного только взгляда на нее у него засосало под ложечкой. Теперь он уже не сомневался, что, с тех пор как встретил ее, с ним происходит что-то особенное.
 Не говоря ни слова, он подошел к одной из витрин и начал рассматривать стеклянные сосуды.
 — Что вы делаете?
 — Изучаю.
 — Что именно?
 — Просто смотрю на экспонаты — за этим я и пришел сюда.
 — Но здесь ничего нет, кроме заспиртованных органов…
 — Разумеется; и это не сравнимо ни с одним из бостонских музеев. Однако вам не кажется, что все это… завораживает? — Он на мгновение обернулся, а затем снова обратил взгляд на экспонаты.
 Хеллер насторожилась.
 — Вы бывали здесь раньше?
 — Раз или два, когда учился в Гарварде.
 — Гарвард? Вы окончили Гарвард?
 Он снова взглянул на нее, и в его взгляде она заметила скрытую усмешку.
 — Неужели в это так трудно поверить?
 Хеллер попыталась улыбнуться.
 — Нет. Конечно, нет. — Однако ее взгляд говорил обратное.
 — Возможно, вы хотите, чтобы я процитировал Шекспира. Какое произведение вам нравится? «Венецианский купец»? «Ромео и Джульетта»?
 Она отрицательно покачала головой:
 — Я верю вам. Просто не думала, что у стрелков бывает гарвардское образование.
 — Я не стрелок.
 Хеллер опустила глаза, давая понять, что разговор на эту тему ее больше не интересует.
 — Мне крайне не хотелось бы обязывать вас, но, как видите, мой сопровождающий оставил меня. Не могли бы вы стать джентльменом хотя бы ненадолго, чтобы проводить меня в гостиницу?
 Как раз в это время Хоакин добрался до большой стеклянной банки, которую еще недавно осматривал Мейджер: в ней покоилась человеческая голова, залитая прозрачной жидкостью. «О Боже!» — прошептал он, нагибаясь, чтобы лучше рассмотреть. Глаза головы были открыты и черны, как два кусочка угля, прямые, густые волосы свисали вдоль странно вздутого лица, которое, несмотря на его неприятные особенности, показалось ему чрезвычайно знакомым.
 Из любопытства Хоакин прочитал табличку, описывающую экспонат номер 563. «Голова бандита Хоакина Мурьеты; убит калифорнийскими рейнджерами в Канта-Крик, 25 июля 1853. Капитан Гарри Лав, отрезавший голову в доказательство смерти Мурьеты, получил в награду от государства пять тысяч долларов».
 Воздух резанул легкие, как нож, когда его губы вслух повторили имя: «Хоакин… Карильо». Теперь он понял, почему все думали, будто это его голова. Семнадцать лет назад, Карильо был так же близок к нему, как сейчас Лино; они даже внешне были похожи.
 У Хоакина все свело внутри, его тошнило, но он не мог отвести глаз от банки и ее содержимого.
 «Карильо. Друг. Боже!» Все эти годы ему казалось, что тогда Карильо сумел оторваться от преследователей. Как он ошибся!
 А знают ли они — Елена, Лино? Кто-то должен был знать, знать и сказать ему!
 Хоакин снял шляпу и провел рукой по волосам. «Это мог быть я!» Его горло сжалось…
 — Сеньор Монтаньос, пожалуйста… — услышал он голос Хеллер.
 Дверь музея, приоткрывшись, впустила запоздавшего хозяина.
 — Надеюсь, вы простите мое отсутствие и то, что никто не мог ответить на ваши вопросы, — вежливо извинился доктор Джордан, седоволосый полный человек небольшого роста. — Женщину сбило телегой, и я должен был помогать ей, пока ее не забрали в больницу. Впрочем, надеюсь, вы прекрасно обошлись без меня.
 Хеллер рассеянно кивнула, и он перевел взгляд на ее спутника.
 — Ах да, вижу, вы нашли мой главный экспонат, которым я больше всего горжусь. Хоакин Мурьета.
 — Мурьета? — Хеллер встрепенулась. — Бандит? — Она торопливо проследовала за Джорданом туда, где стоял дон Рикардо.
 — Это как сказать. — Доктор Джордан выразительно хмыкнул.
 — Что вы имеете в виду? — Хеллер взглянула на то, что было во банке, и отпрянула как от удара. — Господи!
 Джордан внимательно посмотрел на нее.
 — Полагаю, это зависит от того, с кем вы говорите. Мексиканцы уважали его, белые ненавидели, называли бичом Калифорнии. Китайцы до смерти боялись. Ходил даже слух, что он и его друзья любили отрезать у них уши и делать из ушей ожерелья.
 Хеллер поежилась.
 — Значит, он был убийцей?
 — Разумеется, Мурьета убивал, чтобы получать от этого удовольствие.
 Дольше Хоакин не мог выдержать.
 — Простите, сеньор, но, как я полагаю, вас бессовестно обманули. Мурьета вовсе не был убийцей, и он не отрезал уши у китайцев.
 Доктор Джордан пожал плечами.
 — Все слышат по-разному, мой друг. Единственный, кто знает обо всем этом наверняка, — сам Мурьета, а он, как вы догадываетесь, теперь уже вряд ли что расскажет. Если вы действительно интересуетесь данным вопросом, вас, возможно, заинтересует вот эта книга. — Джордан достал с полки небольшой томик, смахнул рукавом пыль с его обложки.
 Хоакин взял книгу и медленно прочитал название: «Жизнь и приключения Хоакина Мурьеты, знаменитого калифорнийского бандита».
 Ему пришлось отступить на шаг, так как у него закружилась голова.
 — Кто написал это? — Ему с трудом удавалось сдерживать себя.
 — Желтая Птица, больше известный как Джон Роллин Райдж.
 Быстро пробежав глазами несколько страниц, Хоакин отметил знакомые имена, а также места, которые ему действительно довелось посетить.
 — Когда это было написано?
 — Кажется, в 1854 году, через несколько месяцев после того, как наш герой встретился со своим Создателем.
 Захлопнув книгу, Хоакин возвратил ее доктору Джордану.
 — Вы не должны верить всему, что здесь написано.
 — А кто вам сказал, что я верю? Я только пересказываю то, что узнал из разных источников.
 — Эта книга продается? — в свою очередь, поинтересовалась Хеллер, — я бы хотела купить один экземпляр.
 — Да, мэм, с вас пятьдесят центов.
 Хеллер порылась в сумочке и, достав оттуда деньги, протянула их Джордану.
 Хоакин чуть не заскрежетал зубами.
 — Вы хотели, чтобы я проводил вас назад в гостиницу…
 Хеллер с трудом оторвала взгляд от книги.
 — Да, но… — Она взяла книгу под мышку. — Впрочем, я готова, пойдемте, сеньор Монтаньос.
 — Я так признательна вам за то, что вы проводили меня! — произнесла Хеллер, вставляя ключ в замок от номера и поворачивая его.
 — Всегда рад быть вам полезным, — любезно ответил ее спутник; однако его вид заметно не соответствовал произнесенным словам.
 Что-то произошло с ним в музее, но она не могла понять, что именно.
 — Мне жаль, что я, кажется, причинила вам беспокойство…
 — Пустяки! Надеюсь, вы усвоили урок и будете впредь держаться подальше от Гордона Пирса…
 Хеллер тряхнула головой, пытаясь отогнать неприятные воспоминания.
 — О, поверьте, усвоила, ни в коем случае не хочу видеть этого человека снова!
 Где-то рядом щелкнул замок, и прежде чем Хеллер осознала, что происходит, дон Рикардо открыл дверь и втолкнул ее внутрь. Она обернулась, готовясь дать решительный отпор наглецу, но он, притянув ее к себе, зажал ей рот долгим жадным поцелуем. И тут же Хеллер услышала, как в коридоре Абигайль Пейтон прощается с одной из своих подруг. Она замерла в его объятиях, не рискуя шевелиться.
 Казалось, прошла целая вечность, а он все еще не отпускал ее. Неожиданно Хеллер почувствовала дрожь и что-то еще, что не имело никакого отношения к гневу, — скорее, это было желание, и оно росло в ней подобно дикому пламени, сжигавшему ее.
 Пальцы Хеллер сами собой разжались, подобно расцветшим цветам расположились на его груди, и тут же она почувствовала быстрое биение его сердца. То, что он был возбужден не меньше, чем она, приободрило ее, и она переместила ладони на его плечи. Его мускулы были тверды, как гранит, и Хеллер, невольно попыталась представить, каково это — касаться их, когда они ничем не прикрыты. Интересно, его грудь и плечи так же загорели, как лицо и руки? А кожа — была ли она под одеждой такой гладкой?
 Желание прикоснуться к какой-нибудь незакрытой части его тела заставило ее дотронуться до его шеи. Она оказалась теплой, а в маленькой жилке угадывалось такое же бешеное биение, какое она почувствовала в его груди.
 Мысль о том, что она могла возбуждать мужчину, никогда прежде не приходила Хеллер в голову, теперь же это придало ей опьяняющее чувство власти, которое одновременно восхищало и пугало ее.
 Она осторожно провела дрожащими пальцами по его шее. Затем запустила их кончики в его волосы.
 Он, очевидно, думал о том же. Она почувствовала его пальцы у себя в волосах: они ловко вытаскивали большие деревянные шпильки, которые удерживали тяжелый узел. Одна, две, три… Ее волосы рассыпались, накрыв его руки; Хеллер услышала, как дон Рикардо застонал, сжимая волнистые пряди в кулаке; затем она почувствовала, как теплое дыхание щекочет ее ухо, и услышала его шепот:
 — Хеллер, я никогда никого не хотел так, как хочу вас. Если бы вы не были настолько, черт побери, правильны, я бы занялся любовью с вами прямо здесь и сейчас.
 Последние слова были сказаны, уже когда его язык проникал ей в рот, поэтому она не была уверена относительно правильности услышанного. Она не была уверена ни в чем, за исключением того, что у нее кружилась голова от нестерпимого желания.
 Ее веки трепетали.
 — Вы… вы с ума сошли. — Она высвободилась.
 Его руки разжались так неожиданно, что Хеллер чуть не потеряла равновесия и ей едва удалось ухватиться за край кровати. Она дрожала, прерывисто дыша.
 Она все еще пыталась отдышаться, когда дон Рикардо неожиданно ударил кулаком по подзеркальнику; ее туалетные принадлежности разлетелись в разные стороны.
 — Постарайтесь найти настоящего джентльмена, который бы в следующий раз смог сопровождать вас до дома, — прогремел он и, развернувшись, направился к двери.
 — Нет! Не уходите!
 Хеллер потребовалось несколько секунд, чтобы понять смысл слов, столь неожиданно вырвавшихся у нее. Все ее существо не хотело, чтобы он покинул ее. Ни сейчас, ни позже — никогда!
 Она сделала шаг ему навстречу, но он не двинулся с места. Тогда она сделала еще шаг.
 — Я не хочу, чтобы вы уходили, — повторила она.
 Боже, что с ней происходит! Она отдавала ему себя, точно шлюха. Еще несколько часов назад у нее было гораздо меньше причин упрекать себя за подобное поведение, хотя подсознательно она все же делала это, и вот теперь она предлагала себя мужчине, полностью отдавая отчет в своих действиях.
 — Мы уезжаем в субботу, и… — она колебалась, борясь со страхом, — я могу никогда больше не увидеть вас снова…
 — Хеллер, неужели вы не понимаете, что делаете? — Он впился взглядом в ее глаза.
 — Ах, да замолчите вы наконец! — в каком-то истерическом порыве произнесла она. — Лучше помогите мне. Я не знаю об этом ничего, совсем ничего… — Ее подбородок дрожал, колени подгибались.
 — Карамба! — Хоакин в два гигантских шага преодолел разделявшее их расстояние, подхватил ее на руки и прижал к себе. Внезапный прилив нежности овладел им. Ничего подобного он раньше не испытывал и теперь больше чем когда-либо хотел доказать, что вовсе не был тем отвратительным животным, каким казался мгновение назад. Даже себе он не мог объяснить, что случилось; возможно, во всем виноват вид головы Карильо — воспоминание об этом человеке, подобно воспоминаниям о Росите, было одной из тех ран, которые никогда не заживали в его душе.
 Пока ее пальцы расстегивали пуговицы его рубашки, Хоакин наклонил к ней голову и прошептал:
 — Посмотри на меня! — Он прикоснулся ладонями к ее щекам, погладил большими пальцами уголки глаз. — Ты красавица, настоящая красавица…
 Губы Хеллер приоткрылись, и Хоакин, почувствовав влажный кончик ее языка на своих пальцах, застонал. Ее широко открытые глаза сияли огненным пожаром, и в то же время она была столь невинна…
 Хоакин поцеловал ее с таким пылом, какого сам не ожидал от себя, и уже через секунду ласкал упругие, закрытые одной лишь сорочкой груди.
 — Джентльмен не прикасался бы к вам так, — прошептал он хриплым голосом.
 — Но вы, слава Богу, не джентльмен! — Ее голос звучал почти так же хрипло.
 — Леди потребовала бы, чтобы я оставил ее, прежде чем это уже нельзя будет остановить…
 Хеллер погладила его грудь, затем, опускаясь все ниже, провела рукой по дорожке грубых волос. Достигнув пояса, она помедлила, затем решительно направила пальцы вниз.
 — Но я, кажется, уже не леди.
 — Как это — кажется! — вскричала Абигайль Дейтон, появляясь в дверном проеме смежного номера. Воинственно размахивая зонтиком, она твердыми шагами прошла в комнату. — Уже второй раз я нахожу вас склонившимся над моей племянницей, молодой человек. Я предлагаю вам немедленно отпустить ее и не прикасаться к ней до тех пор, пока вы не объявиге о своем намерении жениться на ней! — Ткнув наконечником зонтика в ребро Хоакина, она заставила его отпрянуть от Хеллер.
 — По-моему, это очень плохая привычка! — прохрипел он и потянул зонтик к себе, отчего Абигайль чуть не упала; однако она нисколько не испугалась и гневно дернула на себя ручку.
 Вот как, она хочет поиграть в перетягивание каната? Он даст ей эту возможность. К удивлению почтенной дамы, ее противник перехватил зонтик, затем резко дернул на себя. В то же мгновение ее руки оказались прижатыми к телу, словно крылья индейки.
 — Вы напоминаете мне об одной моей родственнице — надоедливой старухе, вечно приходившей без приглашения, совавшей свой нос куда не следует и отдававшей приказы направо и налево. Однажды ее муж решил, что с него достаточно, и застрелил ее.
 — Вашей родственнице не повезло, — возразила Абигайль, сверля его своими синими глазами. — К счастью, у меня нет мужа. Я всегда говорила, что от мужчин куда больше неприятностей, чем пользы. Вы, молодой человек, являетесь тому отличным примером!
 Несмотря на всю свою надменность, Хоакину нравилась эта решительная старая дама, но он не мог сказать ей об этом.
 Отпустив Абигайль, Хоакин удержал в руках зонтик, а затем сломал его о колено, приговаривая:
 — С дурными привычками пора распрощаться.
 Хеллер была в отчаянии.
 — Дон Рикардо! Тетушка!
 — Спокойно, дитя мое. Я буду благодарна тебе, если ты позволишь мне докончить. — Обернувшись к Хоакину, Абигайль терпеливо, как маленькому ребенку, сказала: — Я прощаю вам очевидное отсутствие хороших манер, сеньор Монтаньос, и даже готова притвориться, несмотря на только что увиденное, будто вы в самом деле человек чести. Однако, как единственная живая родственница Хеллер и ее опекун, я обязана узнать ваши намерения по отношению к моей племяннице.
 Торопливо пытаясь застегнуть бюстгальтер, Хеллер попробовала протестовать, но Абигайль движением руки заставила ее замолчать.
 — И что именно вы хотите от меня услышать? — с невольным уважением спросил Хоакин.
 — Все очень, просто: либо вы прямо сейчас делаете ей предложение, либо перестаете преследовать ее и оставляете нас в покое.
 Обхватив руками плечи, Хеллер повернулась к окну. Она была подавлена. Сейчас ей больше всего хотелось бы никогда не слышать ни о Бостонской торговой палате, ни о Коммерческом совете Сан-Франциско, ни о самом Сан-Франциско. И тем не менее какая-то часть ее сознания замерла в тревожном ожидании его ответа.




 Глава 11


 — Дорогая сеньорита, вы не оставляете мне выбора. Как бы сильно мне ни хотелись повести вашу племянницу к алтарю, я не могу сделать этого.
 — Так вы женаты? — подозрительно спросила Абигайль и, когда вместо ответа он покачал головой, кивнула: — Так я и знала. Вы обручены с сеньоритой Вальдес?
 Хоакин задумчиво посмотрел на нее.
 — Вы опять напомнили мне о моей родственнице, — усмехнувшись, сказал он, — но, так или иначе, я отвечу на ваш вопрос, потому что уважаю ваше глубокое беспокойство о племяннице. — Он взял шляпу и положил ее на колени. — Я вдовец уже много лет и не обручен ни с кем. Есть другие причины, по которым я не могу выполнить вашу просьбу. — Хоакин поднял руку, чтобы остановить Абигайль, прежде чем она задаст новый вопрос. — А теперь до свидания. Приношу свои извинения за то неудобство, которое, возможно, причинил вам обеим.
 Повернувшись, он направился к двери, и Хеллер, нагнув голову, проводила его затуманенным взглядом.
 Сидя на кровати, Хеллер рассеянно смотрела в окно на медленно заходящее солнце. Теперь уже она не сомневалась — ее чувство к дону Рикардо было больше чем страстью. Неужели она влюбилась? У нее никогда не было подобного опыта, и она сомневалась, что такое явление действительно существует: любовь казалась ей скорее фантазией, нежели реальностью.
 Элизабет Пенниуорт всегда учила оценивать ситуацию как бы со стороны. Закрывая глаза, Хеллер воображала себя в кольце рук дона Рикардо и пыталась вспомнить точно, что она испытывала физически и эмоционально. Покалывающие ощущения, скачки пульса, спазмы внутри — все это она рассматривала как очевидный результат страсти, вспыхнувшей в ней.
 Ее не оставляла потребность быть около него, печаль оттого, что она не может оказаться рядом с ним, чтобы выразить ему свою нежность и заботу, которую до этих пор чувствовала только к Абигайль.
 Хеллер попыталась вообразить приезд домой, в Бостон, продолжение жизни без него, и тут же ей стало ясно, что она всегда будет задаваться вопросами: где он, чем занят и с кем?
 Размышления Хеллер прервались, когда в комнату вошла ее тетушка: одетая в длинную ночную рубашку, с седыми волосами, заплетенными в косу, лежащую на правом плече, Абигайль вполне могла бы сойти за привидение.
 — Я хочу кое-что обсудить с вами, Хеллер Пейтон, — торжественно провозгласила она с порога.
 Невольно вздохнув, Хеллер встала и начала заплетать волосы.
 — Пожалуйста, тетушка, не сейчас. Я знаю, что была не права, подвергая опасности свою репутацию, и вашу тоже. — Она не смогла сдержать слез. — Если бы вы тогда не вошли…
 — Детка, пожалуйста, будь любезна, позволь мне сказать. Честно говоря, дорогая, иногда ты ведешь себя как глупая старуха.
 Хеллер снова глубоко вздохнула, пожала плечами и, облокотившись на высокую дубовую спинку кровати, вытерла глаза тыльной стороной ладони, тогда как ее тетя, наклонив голову, не спеша села в кресло-качалку.
 — Прежде всего позволь мне напомнить, что я знаю тебя лучше, чем кто-либо, возможно, даже лучше, чем ты сама, — начала Абигайль, не замечая кислой мины на лице Хеллер. — Будучи ребенком, ты видела то, что ни один человек в столь нежном возрасте не должен видеть. Не сомневаюсь, ты можешь рассказать мне такие истории, от которых у меня волосы встанут дыбом, и все же после тщательного обдумывания я пришла к заключению, что есть некоторые вещи, о которых ты, очевидно, совсем ничего не знаешь, и другие, которые ты неправильно истолковываешь.
 — Не понимаю, о чем вы говорите. Какое это имеет отношение к случившемуся между доном Рикардо и мной?
 — Самое прямое, дорогая. Все начинается с нашей незабвенной Мары О'Шей. Интересно, знала ли ты ее такой, какой она была в действительности?
 Упоминание о матери заставило Хеллер напрячься.
 — Ну конечно, я знала ее — как-никак мне довелось прожить с ней целых двенадцать лет.
 — А теперь скажи: любила ты ее или ненавидела? — безжалостно спросила Абигайль.
 Хеллер покраснела от возмущения, но она не могла сказать неправду.
 — Ненавидела. — Резко выдохнув страшное слово, она чуть не захлебнулась от рыданий.
 Абигайль выпрямилась в кресле.
 — Так я и думала. Тебе непременно следует простить ее, Хеллер, и простить себя за эту ненависть. Ты тогда была ребенком и не могла знать правду…
 — Я не хочу обсуждать это! — Хеллер отвернулась и уставилась в стену.
 — Нет, мы должны, нравится тебе это или нет. Пришло время прояснить все до конца, чтобы потом забыть раз и навсегда. Например, вряд ли ты знала, что твоя мать была наследницей большого состояния, когда встретила моего брата, Джеральда… — Абигайль задумчиво посмотрела куда-то вдаль. — Но мой дорогой брат оказался негодяем и игроком, чего я до сих пор очень стыжусь. Наш отец знал это, и именно по этой причине оставил его состояние мне. Джеральд, конечно, имел приличное содержание, но он постоянно жаловался на нехватку средств. В конце концов он начал занимать деньги у твоей матери, чтобы расплатиться со своими карточными долгами, обещая возвратить их в самый короткий срок. Он брал и брал, пока у нее совсем ничего не осталось, кроме дома. В своем последнем письме Джеральд признал свои грехи и попросил, чтобы я приютила Мару в Бостоне и поддержала ее. Пока он не закончит образование. К сожалению, к тому времени, когда я получила письмо и собралась ехать в Нью-Йорк, твоя мать переехала, и никто из соседей не мог мне сказать куда. Я часто задаюсь вопросом, как все обернулось бы, если бы я нашла ее и привезла к себе; возможно, в этом случае все сложилось бы совсем по-другому.
 Потрясенная рассказом тетушки, Хеллер, стоя у окна, рассеянно смотрела на ночное небо.
 — Почему она не написала тебе? Не попросила помощи? Ты помогла бы ей, ведь так?
 — Да, конечно, помогла бы, но твоя мать была очень упрямая и гордая женщина, такая же, как ты, Хеллер. Джеральд так и не сделал ей предложения, поэтому она ничего не знала о его намерениях жениться. Он лишь обещал и когда не вернулся… вероятно, Мара подумала, что он бросил ее.
 — Это не причина становиться шлюхой.
 — Возможно, но я хочу, чтобы ты спросила себя, был ли у нее выбор. Она была ирландкой — а ты знаешь, как относятся в Нью-Йорке к ирландским иммигрантам. Мужчине очень повезет, если он сможет найти работу. Но что делать женщине? Твоя мать оказалась нищей — Джеральд украл все, что у нее было. И она была беременна. Какую работу она могла получить? Прислуги? Посудомойки? Возможно, Мара пыталась найти работу, но не смогла; мы теперь этого уже никогда не узнаем.
 — Почему ты говоришь мне об этом сейчас? — В голосе Хеллер звучало холодное отчаяние, которое она испытывала всякий раз, когда думала о матери.
 — Дитя мое, я отлично вижу, что ты делаешь с собой. Ты думаешь, будто любовь к мужчине превратит тебя в шлюху Жаль, что я не поняла этого раньше, — Абигайль затрясла головой, — ведь это все объясняет! Вот почему ты никогда не хотела ходить на приемы и балы, избегала любого мужчину, который уделял тебе внимание, и, наконец, почему ты решила следовать по моим стопам. Ты дала обещание своей матери стать леди и превратила это в крестовый поход против себя самой.
 Хеллер медленно повернулась.
 — Крестовый поход?
 — Да, именно так! Тебе во что бы то ни стало хотелось поехать в Сан-Франциско, лишь бы доказать себе и этой Пенниуорт, что ты — леди.
 — Неправда!
 — Правда, и кому как не тебе знать это! Пойми же, женщина может быть леди и без достижения высокого социального положения. — Абигайль поднялась с кресла, подошла к кровати и села рядом с племянницей. — Женщина также может быть леди и одновременно любить мужчину. Твоя мать была такой женщиной… и я тоже.
 Глаза Хеллер широко раскрылись, она не отрываясь смотрела на тетушку.
 — Так или иначе, пришло время тебе осознать, что я — вовсе не образец добродетели, как ты, кажется, воображаешь. Когда-то я была молода и безумно влюблена в полковника из Вест-Пойнта. Так случилось, что для него это были, так сказать, тактические маневры, и когда я узнала об этом, то почувствовала себя полностью опустошенной. Теперь я могу с сожалением констатировать, что это была моя первая и последняя любовь… однако же, поверь, я не настолько наивна, чтобы не распознать сильное влечение мужчины и женщины. Ты близка к тому моменту, когда окончательно влюбишься в дьявольски красивого дона Рикардо; все произойдет независимо от твоей воли и очень скоро, признаешь ты это или нет. Не надо трясти головой, молодая леди: ты прекрасно знаешь, что я права, так же как я была права в отношении этого мерзкого Гордона Пирса, который, между прочим, лгал нам с того самого момента, как представился. Я села и спокойно обдумала все его противоречивые заявления. Если необходимо, я расскажу тебе о них, но сейчас ты должна как можно быстрее определиться с доном Рикардо.
 Хеллер все еще не могла прийти в себя от услышанного.
 — Ты хочешь, чтобы я не отталкивала его и позволила ему за мной ухаживать?
 — Мне было бы крайне неприятно видеть, как ты его теряешь. Думаю, он вполне подходящий муж для тебя.
 — Но я не хочу замуж. И кроме того, он не джентльмен!
 — Я не слепая, Хеллер, и знаю точно, каков он. Безудержный авантюрист, но также и человек чести.
 — А я утверждаю, что между нами нет ничего — одна только похотливая страсть. — Хеллер спрыгнула с кровати и начала мерить шагами комнату.
 Глаза Абигайль расширились от удивления.
 — Где ты набралась всего этого? — Она предупреждающе подняла руку. — Не говори ничего, я знаю, Элизабет Пенниуорт! — Старушка презрительно фыркнула.
 Хеллер доверительно накрыла своей рукой руку Абигайль.
 — Нет, тетушка, это так мама называла свое чувство, разговаривая с ночными посетителями. Она поясняла, что так ей проще выжить.
 Абигайль побледнела.
 — Это только еще раз доказывает то, что я сказала. Твоя мать использовала свой лучший ресурс — себя, — чтобы обеспечить еду и кров для вас обеих. Ради Бога, Хеллер, обдумай не спеша и тщательно мои слова, и ты сама все поймешь. Твоя мать была хорошей женщиной. Несмотря на то, что она делала, и хватит обвинять ее! Мы поговорим снова, но позже. — Она поднялась и направилась к двери, бормоча себе под нос: — Несносная девчонка. И страшно упряма, страшно!
 Дверь между комнатами захлопнулась, затем снова отворилась.
 — Не забудь о дневнике! — Голова Абигайль скрылась, на этот раз окончательно.
 Хеллер машинально кивнула. Она чувствовала невыносимую усталость; единственное, чего ей хотелось, — это поскорее лечь спать. Главное, не думать больше ни о чем: ни о Гордоне Пирсе, ни о музее, ни о голове в банке, ни о доне Рикардо… ни о матери.
 Но как она может перестать думать о вещах, которые так важны для нее?
 Она вдруг вспомнила о жизнеописании Хоакина Мурьеты. Чтение наверняка отвлечет ее, вот только надо вспомнить, куда она положила книгу.
 Хеллер принялась осматривать комнату, но книги нигде не было, должно быть, она оставила ее в кебе.
 С досады вздохнув, она быстро разделась и легла. И вскоре вопреки ожиданиям уже спала глубоким сном.
 Удалившись к себе в комнату, Абигайль начала готовиться ко сну. Часом позже, когда она уже расстелила постель, раздался стук в дверь и на пороге появился богато одетый китайский мальчик; в руках он держал чрезвычайно красивый букет: такого, пожалуй, ей раньше никогда не доводилось видеть.
 — Босс просит простить, что он ломает зонтики. Он просит передать, что ему жаль…
 Когда Абигайль благосклонно кивнула, мальчик прошел в комнату и поставил букет на пол, а затем с поклоном удалился.
 Абигайль как зачарованная смотрела на красочный букет. Зонтики! Дюжина, каждый разного цвета — некоторые гофрированные и с тесемкой, один с бахромой, другой полосатый, зонтик, который напомнил китайскую пагоду…
 Она рассмеялась. Какой умный человек этот дон Рикардо. Как ловко он пробудил в ней желание снова стать молодой! Высокий, с мощной мускулатурой и темным загаром… Если бы только она могла заставить Хеллер видеть то, что видит сама! Они были бы хорошей парой и родили славных детей…
 Абигайль в расстройстве развела руками, затем быстро прошла в смежную комнату, намереваясь рассказать Хеллер о букете. Найдя свою племянницу спящей, она все же решила, что лучше пока оставить девочку в покое, и, на цыпочках вернувшись назад, осторожно закрыла дверь между комнатами.
 Сны Хеллер были заполнены неопределенными образами и странными звуками. Со стороны доносились мягкие шаги и шепот голосов, затем кто-то зажал ей рот… Она проснулась. Китаец с длинной черной косой и злобным выражением на лице склонился над ней. Она кинулась к противоположной стороне кровати, как оказалось, только для того, чтобы столкнуться с другим человеком, который держал угрожающе сверкавший нож.
 Крик вырвался из ее горла, но тут же оборвался — рука, в которой была тряпка, заткнула ей рот. Сильный запах заполнил ноздри, губы обожгло сладковатым приторным вкусом. Затем все исчезло.
 Лютер Мейджер одну за одной отсчитывал золотые монеты, и они со звоном падали в открытую ладонь Кантона Чарли.
 — Триста восемьдесят, триста девяносто, четыреста.
 Китаец вскинул голову.
 — Девочки-рабыни — четыреста. Украсть белую девчонку — шестьсот. Вы платить, или я посылать таня.
 — Что?! Угрожать мне? Ах ты, сукин сын, обманул меня на последних трех девках, а теперь забыл про должок? Это все, что тебе причитается. Бери и проваливай! — Лютер схватил со стола кнут и замахнулся.
 Чарли отпрянул, затем быстро повернулся и, бормоча проклятия, направился к лестнице; при этом его коса раскачивалась из стороны в сторону, как крысиный хвост.
 Лютер знал: произнесенные только что угрозы не были пустыми словами, но золото значило для него слишком много, и он не мог им разбрасываться. Положив кнут, он подошел к кровати, на которой спала Хеллер.
 В тот момент, когда она появилась перед ним в холле гостиницы, Лютер сразу понял: это было то, что он искал. Богата, красива, образованна — идеальная жена для энергичного бизнесмена из Сан-Франциско. Если бы не инцидент в музее, Хеллер в конечном счете приняла бы его приглашение и приехала к нему, чтобы увидеть коллекцию, но он тогда потерял голову и выставил себя дураком перед этим проклятым мексиканцем.
 Едва он позволил вернуться воспоминаниям, как его рука задергалась: пуля Монтаньоса, задев указательный палец, оставила на нем большой уродливый шрам.
 Единственным положительным результатом посещения музея было то, что он видел голову. Без сомнения, она принадлежала Мурьете и даже в столь уродливом виде сохранила его черты.
 Улыбаясь, Мейджер склонился над Хеллер и начал раздевать ее.
 — После того как я пересплю с вами, мисс Пейтон, вы будете умолять меня жениться на вас!
 Когда все, кроме сорочки, было снято, он отступил и пристально взглянул на нее. До этого момента он думал не о физическом наслаждении, а только лишь о ее согласии выйти за него замуж, но неожиданно пробудившееся влечение заставило его подумать, что он близок к возвращению былой формы.
 Не зная, когда точно закончится действие эфира, Мейджер продолжал целовать и трогать ее, понимая, что вряд ли сможет делать это после того, как она проснется.
 Одинокий всадник упорно скакал на восток и натянул поводья, лишь когда достиг залитого лунным светом горного хребта. В течение долгого времени конь и наездник стояли неподвижно, созерцая реку, вдыхая прохладный ночной воздух.
 Наконец Хоакин спешился, вытащил лопату и, расседлав Тигра, отпустил его пастись на весенней траве, в то время как сам принялся выполнять весьма неприятную задачу: ему предстояло захоронить голову Карильо. Раз за разом он яростно втыкал лопату в землю: ему не дано было изменить свершившееся, но он мог по крайней мере положить конец кощунству. Хоакин взял мешок, опустил его в могилу и, быстро отступив, перекрестился, а затем помолился о бессмертии души умершего друга. Но даже молитва, которая могла бы ослабить боль, не уменьшила его гнев и не успокоила ненависть; зато чувство вины только еще больше усилилось.
 На месте Карильо должен был быть Хоакин, он понял это благодаря книге, которую купила Хеллер. Он положил ее в карман, когда они возвращались в гостиницу, и прочитал по возвращении в свой номер. Автор объединил факты с выдумкой, и тем не менее из них можно было извлечь некоторое понимание случившегося. Тогда рейнджеры искали Хоакина и ошиблись…
 — …У тебя усталый взгляд, амиго. — Лино Торал протянул ему кружку черного кофе, затем подбросил немного дров в огонь.
 Хоакин нахмурился.
 — Я беспокоюсь за Карильо. Он должен был уже вернуться.
 Лино посмотрел в сторону тянувшихся к небу острыми пиками скал.
 — Сейчас он в пути и, может быть, уже где-то рядом.
 Проследив за его взглядом, Хоакин увидел, как Джек Гарсиа помахал ружьем — сигнал о том, что приближается дружественный всадник. Он быстро допил остаток кофе и отставил кружку. Наконец-то Карильо вернулся с новостями о суде над Лютером Мейджером!
 Хоакин Карильо лихо проскакал в лагерь. Двух Хоакинов часто принимали за братьев; они были ровесниками, одного роста и сходной комплекции.
 Мурьета схватил узду лошади.
 — Наконец-то!
 Карильо перебросил ногу через седло и спешился; он выглядел утомленным и сердитым.
 — Плохие новости, друг. Судья обвинил Мейджера в грабеже и приговорил его к длительному заключению.
 Хоакин поклялся отомстить за Роситу, но пока только трое из четырех убийц были мертвы. А Лютер Мейджер раз за разом ускользал от него. В последнем случае удача, казалось, изменила Мейджеру, его час уже близок, и вот теперь… Теперь снова предстояло долгое ожидание…
 Лино негромко окликнул его:
 — По-моему, это не так уж плохо. Гринго в тюрьме, и ты можешь жить спокойно.
 — Пока он дышит одним со мной воздухом, у меня нет жизни! — Хоакин скрипнул зубами. — Мейджер и его друзья забрали ее, когда убили Роситу…
 Выстрел все трое услышали одновременно и разом обернулись.
 — Рейнджеры! — громко выкрикнул Лино.
 Лагерь мгновенно превратился в растревоженный муравейник.
 Хоакин вытащил свой длинноствольный «кольт», проверил его и заткнул за пояс, затем направился к Джеку Гарсиа.
 — Они далеко ? — спросил он у караульного.
 Выравнивая дыхание, Гарсиа ответил:
 — Уже в ущелье.
 — И сколько их?
 — Пятнадцать — двадцать, точно не знаю. Их лошади поднимают много пыли.
 — Они упорны, как собаки, преследующие лисицу, — произнес Хоакин.
 Ему было отлично известно, что это только вопрос времени, когда капитан Лав и его калифорнийские ищейки возьмут след. Он долго водил их за нос, снабжая фальшивой информацией, так что они начинали ездить по кругу, преследуя самих себя; но капитан был не дурак: быстро все поняв, он стал думать так же, как главарь бандитов, предугадывая каждый их шаг.
 — Пусть люди будут готовы и ждут моего сигнала, — приказал Хоакин, — рейнджеры не могут знать наверняка, кто перед ними, и не станут стрелять, пока мы не дадим им повода.
 Рейнджеры искали его в течение почти трех месяцев, и он молился, чтобы их терпению не пришел конец, в противном случае ему придется отдать им то, чего они хотят, — себя.
 Секундой позже его мысли были прерваны стуком копыт и отряд рейнджеров въехал в лагерь, держа оружие наготове.
 Хоакин Мурьета, Хоакин Карильо и Лино не спеша направились к всадникам.
 — Кто-нибудь из вас, мексиканцев, понимает по-английски ? — прокричал командир отряда, в котором Мурьета сразу признал капитана Гарри Лава, назначенного губернатором Биглером командовать рейнджерами.
 Надвинув сомбреро на глаза, он вышел вперед.
 — Си, сеньор, я говорю на вашем языке. — Ему пришлось отвести взгляд, чтобы капитан не заметил затаившейся в них ненависти.
 Со своей гнедой Лав пристально взглянул на мексиканца, и высокомерная улыбка тронула уголки его губ под густыми черными усами.
 — Хорошо, — сказал он после длительной паузы. — Куда вы направляетесь и где ваш главарь ? — Его голос звучал почти радушно.
 — Мы едем в Лос-Анджелес продавать лошадей. Затем вернемся домой, в Мексику, — ответил Хоакин, несколько преувеличивая свой акцент.
 — Табун лошадей? Сколько голов?
 — Триста.
 — Заберете ваши песо, затем домой, а ? Вам не нравится Калифорния ?
 Хоакин знал, в какую игру играет Лав, — он и сам иногда играл в подобные игры.
 — Мы, как это… соскучились по дому.
 — Тоска по дому? Вы тоскуете по дому? — Лав рассмеялся.
 Мурьета с достоинством кивнул:
 — Да.
 Капитан оглянулся и бросил через плечо:
 — Ну разве это не умиляет ? Даже заставляет пролить слезу, не правда ли ребята ?
 Всадники позади него закивали, послышался хохот.
 Внезапно лицо Лава стало серьезным.
 — Я ищу мексиканца по имени Хоакин. Подумайте хорошенько, может быть, кто-нибудь из вас знает его? А может быть, он здесь, среди вас?
 Ответом на его вопрос было молчание.
 — Вы понимаете, что я говорю, мексикашки?
 — Си, сеньор, — ответил за всех Мурьета, — но в Мексике очень много людей с таким именем.
 — Барнес! — выкрикнул Лав, и от отряда мгновенно отделился небольшого роста человек; ведя свою лошадь в поводу, он торопливо подошел к началу колонны. — Ты говорил, что однажды видел этого Хоакина. Посмотри, нет ли его здесь?
 Глаза Барнеса пробежали по лицам мексиканцев и остановились на Хоакине Мурьета.
 — Вот этот, точно он!
 — Нет, ты ошибаешься, я — Хоакин! — Карильо оттолкнул Мурьету в сторону и сделал шаг вперед.
 — Он лжет, — сказал Мурьета, заслоняя Карильо собой и снимая сомбреро. — Я тот человек, которого вы ищете. — В тот же момент он издал пронзительный свист — это был сигнал Гарсиа и остальным к атаке.
 Реакция рейнджеров была мгновенной: они пришпорили лошадей. Их оружие изрыгало пламя.
 Сбрасывая мексиканские накидки, Лино и Хоакин Карильо выхватили оружие и открыли стрельбу по отряду, обеспечивая отход своему командиру.
 Хоакин укрылся за валуном и тоже начал стрелять. У него и его людей были только шестизарядные револьверы, в то время как рейнджеры пользовались ружьями, револьверами и дробовиками. Сквозь туман оружейного дыма Хоакин видел, как Гарсиа, получив в грудь пулю, медленно осел на землю; другие его сподвижники бежали в заросли кустарника, где всадники не могли их догнать.
 Лошадь Лава отчаянно заржала и встала на дыбы, когда пуля Хоакина задела ее бедро, а сам капитан, упав на камни, потерял сознание. Не теряя времени, Хоакин бросился на край лагеря, где были привязаны лошади; накинув на Тигра уздечку, он вскочил в седло и помчался галопом по каменистой насыпи, преследуемый градом пуль, певших ему о смерти. У него не было ни малейших сомнений в том, что, если ему не удастся уйти, он покойник.
 Конь, вынеся его к реке, сделал отчаянный рывок. Хоакин чувствовал, как вытянулись передние ноги коня, как задние отрываются от земли…
 В этот момент пуля, тоненько просвистев, попала в шею жеребца, и он рухнул в воду, а Хоакин, перелетев через его голову, очутился на другой стороне горной речки. Преодолевая невыносимую боль, он открыл глаза, ощупав правую ногу, понял, что она сломана. Кроме того, у него, кажется, был прострелен бок, отчего поверх рубашки расплывалось красное пятно.
 Посмотрев наверх, Хоакин увидел двух рейнджеров, стоявших на насыпи; из стволов их ружей струился легкий дымок. Оба не спеша перезаряжали оружие, один из них прицелился…
 Два «кольта» выплюнули огонь, вгоняя по пуле в тела рейнджеров. Выступив из-за дерева, Лино подобрал их ружья и повел лошадей к речке.
 — Тигр… — Хоакин, сжав зубы, некоторое время смотрел на жеребца. — Дай мне свой револьвер, — наконец попросил он Лино.
 — Позволь, я сделаю это. — Лино прицелился.
 — Нет! Я должен сам. — Подставив плечо, Лино помог Хоакину подойти ближе к коню, из шеи которого лилась широкой красной струей кровь.
 — Прощай, старый, друг! — Хоакин направил ствол в ухо Тигра. — Я буду тосковать по тебе. — Он нажал на курок. И жеребец, дернувшись, замер.
 — А теперь нам пора уходить! — Лино потянул Хоакина за собой. — Рейнджеры будут здесь с минуты на минуту.
 — Тебе надо уходить. У меня сломана нога, и вместе мы не сможем спастись. Оставь меня здесь, друг мой, не забудь оставить мне ружье.
 Лино пытался возразить, но Хоакин был непреклонен.
 — Ты сделаешь так, как я говорю! — Он протянул руку и взял оружие.
 Лино некоторое время смотрел на Хоакина, видимо, не зная, как поступить, затем махнул рукой, повернулся и полез вверх по склону.
 Хоакин откинул голову назад и, прислонившись к стволу дерева, стал рассеянно смотреть перед собой, пытаясь угадать, что придет сначала: рейнджеры или смерть от потери крови. Вскоре оружие выпало из его рук…
 Нежный восточный ветер, пролетая по Арройо-Канта, унес слова умирающего Хоакина:
 — Прости меня, Росита, я не сумел сдержать обещание, потому что…
 — …умер. — Хоакин отвел глаза от могилы Карильо и посмотрел в розовеющее небо. Мир готовился к новому дню. Хоакин хотел коснуться простершегося перед ним невидимого будущего, но что-то сдержало его. Удастся ли ему когда-либо освободиться от прошлого и войти в новый день без призраков?
 Уходя от могилы, Хоакин повернулся лицом к ветру. Он чувствовал пряный запах, солоноватый вкус на губах, и это была единственная вещь, которая успокаивала его.
 Собравшись с силами, он позвал Тигра, получившего свое имя от того, погибшего, спасая его, поднялся в седло и помчался назад, в город.
 Солнце было уже высоко, когда Хоакин вернулся в гостиницу. Проходя по холлу, он велел клерку принести завтрак и как можно скорее приготовить ванну, затем, перепрыгивая через ступеньку, поднялся вверх по лестнице.
 Открыв дверь в свою комнату, он увидел Лино, который, сидя в кресле, не спеша потягивал кофе.
 — Я уже подумал, не случилось ли с тобой чего, — сказал он, внимательно разглядывая друга.
 Глаза Хоакина вспыхнули, но его ответ прозвучал совершенно равнодушно:
 — Я прогуливал Тигра — коню нужно было размяться.
 Лино отставил чашку в сторону.
 — У него дух его предшественника?
 — Трудно сказать, он еще молод. Время покажет.
 — Не забудь, ты обещал мне его первого жеребенка.
 Хоакин снял жакет и расстегнул рубашку.
 — Я не забыл. Но что, если от него родится только кобыла?
 Глаза Лино подозрительно сузились:
 — Ты обещал моего жеребенка кому-то еще?
 — Нет. Я только подумал, что, если не будет никаких жеребят, ты должен приготовиться взять кобылу.
 Лино ощетинился:
 — Почему не будет жеребят? Первый Тигр произвел семь жеребят, второй — пять.
 Хоакин развел руками:
 — Никогда не знаешь наверняка.
 В комнату внесли ванну, воду, завтрак, и это приостановило беседу. Хоакин отсчитал маленькой армии мальчиков чаевые и поспешил выпроводить их за дверь, затем, раздевшись по пояс, сел к столу и принялся за завтрак.
 — Я разузнал, кто такой Хендерсон — он был начальником Сан-Квентина несколько лет назад, — небрежно сообщил Лино.
 Хоакин повертел вилку в руке.
 — Начальник, хм?
 — Мейджер, очевидно, подкупил его, чтобы очистить тюремные отчеты.
 — Это на него похоже. Интересно, где он взял деньги для взятки?
 — Если верить сыщикам Уэллс-Фарго, из того, что он украл, далеко не все было найдено. Того, что осталось, вполне хватило и для его дорогого освобождения из Сан-Квентина, и для исчезновения отчетов.
 — И что же, они планируют провести расследование?
 Лино кивнул.
 — Полагаю, оно уже начато. Лютера Мейджера должен навестить агент, если уже не навестил. — Его рот скривился в ухмылке. — Все, кажется, идет так, как мы рассчитывали. Между прочим, я встретил мисс Пейтон на балу прежде, чем там появился ты. Должен признать, она красива… — Лино замер в ожидании ответа.
 — Разве? — безразлично произнес Хоакин.
 — Да. Ты об этом не говорил. Ты также не потрудился упомянуть, что влюблен в нее…
 Хоакин оттолкнул тарелку и встал.
 — Друг мой, не пытайся изображать знатока человеческих душ — тебе это не идет. — Он стянул штаны и ступил в ванну.
 — Ладно, не обижайся! — Лино тоже поднялся и направился к двери.
 — Постой! Что случилось с Хоакином Карильо?
 Лино замедлил шаги.
 — Он умер в Канта. А в чем дело?
 — Я думал, что он спасся.
 — Нет, он не смог. Почему ты спросил?
 — Я видел его вчера.
 — Ты видел его? Это невозможно.
 — В музее доктора Джордана, экспонат № 563. Только имя они написали неправильно — Хоакин Мурьета.
 Лино опустил глаза.
 — До меня доходили слухи о голове, которую рейнджеры обменяли на награду, но, клянусь тебе, я не знал, что это был Карильо. — Голос Лино задрожал. — Мы должны кое-что сделать для него…
 — Я уже обо всем позаботился, друг. Теперь он покоится с миром.




 Глава 12


 — Просыпайтесь, Хеллер, просыпайтесь, откройте глазки. Вы спали достаточно долго. — Слова человека, склонившегося над ней, звучали все настойчивее. — Ну же, вы можете поспать и попозже. — Он тряхнул ее за плечи, затем обратился к слуге: — Чань Сун, спустись в кухню и приготовь мисс Пейтон травяной чай.
 Глаза Хеллер не желали открываться, во рту жгло, в голове стоял туман; она не могла понять смысл того, что от нее требуют, хотя голос показался ей знакомым.
 С трудом приподняв веки, она увидела смутное очертание мужской фигуры.
 — Кто вы? — Голова ее кружилась от слабости. Хеллер попробовала глубже вздохнуть, но не смогла.
 — Я помогу вам подняться. — Холодные руки сжали ее плечи.
 — Нет, не надо, я сама, — запротестовала девушка, однако не смогла даже пошевелиться. Голова еще сильнее закружилась, когда мужчина, потянув на себя, схватил ее под локти и посадил. Хеллер зажмурилась и застонала. Единственное, о чем она могла думать, — являлся ли человек, помогавший ей, доктором, знакомым, или это был кто-то неизвестный.
 Когда головокружение прошло, Хеллер еще раз попыталась приподнять веки. Сквозь ресницы она увидела Гордона Пирса, стоявшего рядом в напряженной позе. Что-то в нем показалось ей необычным — его волосы и одежда… Он выглядел словно уличный бродяга.
 — Гордон?
 — Наконец-то! Да, Хеллер, это я, и уже начал думать, что вы будете спать вечно!
 Она почувствовала, как прогнулась кровать под его тяжестью.
 — Что со мной? — Хеллер положила руку на горло, стараясь облегчить дыхание. — Где я нахожусь? Это больница?
 — Не надо так волноваться, — произнес Мейджер, который теперь чувствовал себя гораздо спокойнее. — Вы вовсе не больны, но, полагаю, очень утомлены. — Он снова наклонился к ней и слегка коснулся губами ее щеки.
 Хеллер подняла руку, чтобы остановить его, но было слишком поздно.
 — Гордон! Что вы делаете?
 Мейджер криво усмехнулся.
 — Дорогая, вы просто поражаете меня. В первую минуту — соблазнительная чаровница, требующая моих поцелуев, в следующую — строгая бостонская чиновница. Это странно, хотя я бы сказал, и очень интересно и забавно. — Он издал низкий гортанный звук, похожий на рычание, затем наклонился к ней, и его губы сложились трубочкой. Однако на сей раз Хеллер сумела собраться с силами и дала ему пощечину.
 Мейджер отпрянул, и в его карих глазах вспыхнул опасный огонек, а губы поджались. Он резко выпрямился и отвернулся, а когда снова посмотрел на нее, Хеллер почувствовала, что его поведение резко изменилось.
 — Мне жаль оскорблять ваши чувства, но не находите ли вы, что уже немного поздно разыгрывать из себя святую невинность?
 Внезапно Хеллер ощутила, как липкий страх начинает переполнять ее.
 Мейджер вскинул брови.
 — Разве вы не помните вчерашнюю ночь?
 Она отчаянно замотала головой, и тогда он медленно, осторожно присев на край кровати, начал говорить монотонным голосом:
 — Было приблизительно одиннадцать часов, когда я постучал к вам в дверь, чтобы принести извинения за свое поведение в музее. Вы пригласили меня войти, и некоторое время мы беседовали, а потом, когда я начал целовать вас, вы не остановили меня. Тогда я предложил оставить гостиницу и перебраться сюда, в мой дом. — Его губы растянулись в улыбке. — Мы выпили немного шампанского и… И потом любили друг друга.
 Рот Хеллер приоткрылся, она задыхалась, как будто от острой физической боли.
 — Это неправда! Не может быть правдой! Вы лжете!
 Но как она попала к нему домой? После ухода Абигайль она легла и… и уже не помнила, что было дальше. И все-таки… это невозможно! Она не пригласила бы его войти и уж тем более не предложила бы ему себя.
 Скрывая свое разочарование под улыбкой, Мейджер поднялся. Он знал наверняка, что процесс восстановления начался, но еще далеко не закончился. Прошло много времени с тех пор, как у него была возможность наслаждаться женщиной традиционным способом, и, несмотря на оптимизм доктора, он даже начинал сомневаться, что эта возможность вообще когда-нибудь появится.
 — То, что вы говорите, очень странно; как я слышал, женщина никогда не забывает первого возлюбленного. Впрочем, в данном случае это не так уж и необходимо. Главное, мы с вами провели незабываемую ночь: не помню, чтобы когда-нибудь я получал большее наслаждение. — Мейджер хотел вновь наклониться к ней, но она, подняв ноги, и приготовившись брыкаться, заставила его передумать. — Ради Бога, Хеллер, я вовсе не хочу принуждать вас делать что-то против воли, — сокрушенно произнес он. — Возможно, это была моя ошибка — я не должен был позволять вам пить так много шампанского, но вы ведь сами настаивали. А я-то думал, вы всегда знаете, что делаете…
 — Негодяй, лжец! — вскричала Хеллер, до смерти напуганная молниеносными сменами его настроения. — Я никогда не пью шампанское, ненавижу его, потому что от него у меня болит голова.
 Мейджер прищурился.
 — Да, я знаю: от него вы становитесь слабой и забывчивой!
 Дверь спальни открылась — на пороге, держа в руках поднос, появился китаец.
 — А вот и ваш чай. Возможно, вы почувствуете себя лучше после того, как выпьете немного этого успокаивающего напитка.
 Поставив поднос на столик возле кровати, Чань Сун удалился, не произнеся ни единого слова.
 Хеллер начало неудержимо трясти. Могла ли она поверить, что оставила гостиницу и уехала к Гордону прямо посреди ночи? Если бы она и выпила шампанского, то все равно помнила бы, что произошло до этого!
 Неожиданно ужасная мысль пришла ей в голову. Что, если Гордон попросту безумец? Сумасшедший! Ей необходимо как можно скорее уйти от него. Приняв решение, Хеллер стала медленно продвигаться к краю кровати.
 — На вашем месте я бы не делал этого, красавица. — Мейджер решительно пресек ее попытку. — Вам требуется время, чтобы восстановить силы. Кроме того, Чань Сун еще не закончил с вашей одеждой.
 — С моей одеждой? — Хеллер опустила взгляд. На ней была одна только ночная рубашка. — Что вы сделали с ней? — Она поспешно натянула на себя одеяло.
 — Я же сказал вам, мой слуга унес ее. Он использует одну из своих китайских смесей, чтобы вывести пятна от шампанского. — Мейджер снова подошел к кровати. — Позвольте мне налить вам чаю — он поможет прояснить ваше сознание.
 Поджав под себя колени, Хеллер напряглась, как кошка, готовящаяся к прыжку. Внезапно она вытянула руку и коснулась его руки.
 — Вы должны сказать мне правду. Мы ведь ничего такого не делали, да? Скажите, что это какая-то уловка, шутка… Пожалуйста, Гордон, клянусь, я не буду использовать это против вас…
 Темный ароматный чай тонкой струйкой полился из китайского заварного чайника в чашку.
 — Не понимаю, чем вы так взволнованы. — Мейджер протянул ей чашку. — Если вы позволите мне в очередной раз доказать вам мои добрые намерения, я готов прямо сейчас просить вас оказать мне честь и стать моей женой. Я, в свою очередь, обещаю всегда заботиться о вас и быть вам хорошим мужем.
 Хеллер изумленно посмотрела на него. Сумасшедший, без сомнения. Взяв чашку обеими руками, она вдохнула травяной аромат чая, затем медленно глотнула варево, смакуя его теплоту.
 Уже после того как она допила содержимое чашки, ей пришло в голову: это что-то странное. Ничто не смогло бы ее заставить почувствовать себя лучше…
 И тут память вернулась к ней: она просыпается в своей комнате и видит двух мужчин, склонившихся над ней, угрожающих ей ножом. Потом омерзительно пахнущая тряпка, головокружение. Так вот оно что — ее похитили!
 Интересно, какую еще ложь он ей сказал? Поощрила она его к каким-либо действиям, или он воспользовался своим преимуществом? Возможно, все его слова были ложью. Хеллер не чувствовала ничего, кроме слабости. Но что должна ощущать женщина после потери девственности?
 Слезы хлынули из ее глаз, но Хеллер тут же взяла себя в руки. Если Гордон Пирс действительно лишил ее девственности, пусть будет так, она сможет прожить и без нее.
 Самое важное теперь заключалось в том, чтобы как можно скорее выбраться из дома, но тут нужно было проявить максимум осторожности. Иначе вряд ли ей удастся справиться с ним. Пирс неуравновешен, он может легко возбудиться от любого ее слова и тут же выплеснуть на нее свой гнез. Лучше всего обращаться с ним мягко и разговаривать как с ребенком.
 Он все еще смотрел на нее, ожидая ответа, и Хеллер протянула ему свою пустую чашку.
 — Простите, что накричала на вас, Гордон, всему виной то, что я была очень расстроена. Что бы ни случилось, я не виню вас, правда, не виню. — Она наблюдала за его реакцией, стараясь определить, какой эффект произвели на него ее слова. — Должно быть, это и в самом деле шампанское так подействовало на меня. — Хеллер показалось, что Гордон, в свою очередь, тоже тщательно изучает ее. — Пожалуйста, попытайтесь понять: когда я отказывалась выйти за вас, это не значило, что вы не будете хорошим мужем, прекрасным мужем; а вот я, боюсь, не сумею стать хорошей женой. Замужество, дети — это не для меня и, кроме того… я не люблю вас. Конечно, вы не захотите женщину, которая вас не любит. — Хеллер сделала паузу, но бесстрастное выражение его лица не давало возможности сориентироваться и решить, как ей следует действовать дальше. — Прошу вас, пожалуйста, прикажите вашему слуге принести мою одежду. Затем оставьте меня, чтобы я могла одеться, и помогите мне вернуться в гостиницу прежде, чем моя тетя узнает о том, что случилось.
 В ответ хозяин дома загадочно улыбнулся и засунул руку в карман халата.
 — Если вы так хотите…
 — Да, спасибо, разумеется…
 — Хорошо. Я пойду вниз и скажу Чань Суну, чтобы он поторопился. А пока выпейте еще чаю.
 Хеллер кивнула и приняла чашку из его рук.
 — Благодарю вас, Гордон. Мне правда жаль… — Машинально глотая ароматный чай, она наблюдала, как Пирс выходит из комнаты.
 Когда дверь за ним закрылась, Хеллер поставила пустую чашку на стол, отбросила одеяло и выскользнула из кровати. На какой-то миг ей показалось, что ее ноги вот-вот подогнутся. Но это ощущение скоро прошло; она все же решила подождать и дать себе шанс получше восстановить силы.
 Ее пристальный взгляд задержался на кресле, вернее, даже троне, сделанном из резного черного дерева, такого холодного и все же невероятно красивого. Всю неделю Гордон сопровождал ее и Абигайль, но Хеллер никогда не задумывалась о том, как выглядит его жилище. Она невольно подумала, что обстановка слишком скудна для столь большой комнаты: всего лишь трон, лампа, стол, кровать и бюро. Ей также нравились шторы из кроваво-красной парчи, драпировки кровати и постельное белье…
 Однако едва Хеллер взглянула на то место, где только что лежала, ее лицо приобрело тот же малоприятный цвет.
 Кровь!
 Ее кровь.
 Кровь девственницы.
 До этого момента она все же не верила, что ее соитие с Гордоном Пирсом было правдой, но теперь у нее больше не оставалось сомнений.
 Она без сил опустилась на кровать.
 Утром следующего дня Гордон, сидя в своем кабинете с чашкой кофе, внимательно просматривал газету. Сообщения о деталях пребывания делегации из Бостона по-прежнему красовались на первой странице, но куда больше его заинтересовала колонка «Самые последние новости», где было написано:
 «Сегодня губернатор Хейт и министр юстиции Гамильтон наконец-то посчитали деньги в государственном казначействе и выяснили, что запасы составляют более 500 тысяч долларов, в основном в золотых и серебряных монетах.
 Компания по добыче золота, работающая в Холанд-Флет, графство Сьерра, сегодня зарегистрировала свидетельство об увеличении числа своих акций…»
 — Когда-нибудь, — самодовольно произнес Гордон, — Эльдорадо тоже будет иметь акции! — Он откинулся на спинку кресла, потягивая кофе и воображая себя сидящим за большим столом в главном офисе компании «Эльдорадо майнинг компани». Возможно, золотая жила, о которой сообщил его партнер, окажется достаточно большой, чтобы начать законные операции, и позволит ему заменить рабов, еле шевелящихся в шахте. Надо надеяться, это только вопрос времени.
 Он мечтательно вздохнул и, перевернув страницу, стал посматривать колонку местных новостей, как вдруг его взгляд наткнулся на необычную заметку:
  «Кража из музея. 
  Голова Хоакина Мурьеты, бандита из Калавера, схваченного и убитого в июле 1853 года рейнджерами капитана Гарри Лава, была украдена прошлой ночью из Тихоокеанского музея анатомии и науки, основанного доктором Джорданом. На месте происшествия было найдено письмо, предположительно подписанное самим бандитом: «Я, Хоакин Мурьета, заявляю всем заинтересованным лицам и штату Калифорния, что моя голова все еще находится у меня на плечах, в то время как голова, выставленная в музее, принадлежала моему помощнику, Хоакину Карильо, который действительно был убит и представлен штату как Хоакин Мурьета в обмен на награду». Местные власти отказываются комментировать данное происшествие, однако они не отрицают, что располагают сообщениями о некоем Мурьете, появившемся в окрестностях Сан-Франциско». 
 Мейджер отбросил газету с раздражением. Очередная журналистская утка! Он сам видел голову и знал наверняка, что она принадлежит Мурьете, следовательно, тот, кто написал это письмо был лгуном. Возможно, это тот же самый человек, который украл кнут.
 Лютер погрузился в столь глубокое раздумье, что даже не заметил, как Чань Сун открыл дверь его кабинета.
 — Два человека хотеть видеть вас, говорить, что они из Уэллс-Фарго. Я велеть им приходить позже…
 Лютер подпрыгнул на стуле.
 — Уэллс-Фарго! Господи Иисусе! — Он схватил Чань Суна за плечи. — Что еще они сказали? Что? — Китаец растерянно развел руками. — Они хотя бы сказали, когда вернутся?
 Чань Сун продолжал молчать.
 — Убирайся отсюда! Иди вари свой суп и не попадайся мне на глаза!
 Хотя было еще довольно рано, Мейджер налил себе выпить, затем еще, еще… Ему потребовался почти час, прежде чем он смог достаточно успокоиться, чтобы начать искать выход. Впрочем, выход был всего один: убираться из Сан-Франциско с такой скоростью, на какую он только был способен.
 Слава Богу, у него теперь есть место, куда бежать: его ранчо. Эльдорадо. Он всегда был осторожен и не говорил никому о его местонахождении, благодаря такой предусмотрительности у него сохранилось безопасное убежище, где он может спрятаться. Позже, когда все успокоится… но что думать о будущем? Сначала надо позаботиться о настоящем, от которого Лютер вовсе не хотел отказываться: дом на Ринкон-Хилле, Чань Сун и Хеллер.
 Дом, решил он, нужно покинуть немедленно, взяв только немного личных вещей, — пусть все считают, что он все еще живет здесь. Свой фаэтон он выменяет на сносный фургон и пару лошадей. Люди из Уэллс-Фарго в конечном счете обнаружат его отсутствие, но к тому времени он будет уже далеко.
 Что касается Чань Суна, не было сомнений в том, как поступить со слугой, который знал слишком много, — так же Лютер поступил с девочками, которых купил у Кантона Чарли, — повеселился, а затем использовал свой кнут. Что касается Хеллер, он больше не нуждался в ней — ее единственная ценность состояла в имени, которое при других обстоятельствах он смог бы использовать, чтобы достичь высокого социального, политического и делового положения в Сан-Франциско.
 Если бы Лютер был уверен, что у нее есть свои собственные деньги, он бы попытался удержать ее, но, несомненно, тетушка Хеллер держала кошелек при себе. Вероятно, стоило приказать Чань Суну отвезти красотку обратно в гостиницу, пока старуха не подняла полгорода на поиски, но, с другой стороны, он потратил слишком много денег, нанимая похитителей, и слишком много времени, разрабатывая план похищения, чтобы теперь отказаться от удовольствия посмеяться над ее легковерием и наивностью, например, подсматривая в глазок, когда она обнаружила на постели кровь цыпленка.
 И все-таки, возможно, ему не стоило долго удерживать ее. Это было неразумно. Он ненавидел женщин — всех женщин — за их лживость и хитрость. Ненависть была единственной хорошей вещью, которой научила его мать, перед тем как уехать с коммивояжером, продававшим виски.
 Время шло, а он так и не мог решить окончательно, брать Хеллер с собой или нет. Подумав, что стоит использовать каждую минуту, чтобы насладиться своим призом и оценить его, он лринялся наблюдать за Хеллер. Когда-нибудь ему удастся излечиться, он снова станет мужчиной, и вот тогда…
 Когда Хеллер проснулась во второй раз, Гордон снова стоял над ней.
 — Надеюсь, вы хорошо спали, моя дорогая? — В его голосе слышалась насмешка. Очевидно, он добавил что-то в чай, чтобы усыпить ее. Но зачем было это делать после того, как он предложил отвезти ее обратно в гостиницу?
 Она осторожно огляделась.
 — Я веду свою игру, Хеллер, и устал притворяться кем-то, кем на самом деле не являюсь, — произнес он высокомерно.
 Не давая ей опомниться, схватил ее и поставил на колени.
 — Я всегда хотел белую девчонку-рабыню. — Сбросив подушки на пол, Мейджер прижал Хеллер к спинке кровати. — Китайские рабыни не понимают по-английски, но у тебя нет такой проблемы, не правда ли?
 — Рабыни? Гордон, прошу вас, остановитесь — вы делаете мне больно! — Хеллер попыталась вырваться, но у нее не хватило сил.
 — Ты была когда-нибудь в тюрьме, детка? У охраны есть много способов заставить заключенного делать все, что от него захотят. Я провел в Сан-Квентине не так уж мало времени и знаю, о чем говорю. — Он захватил ее запястья, затем навалился на нее всем телом и привязал их к спинке кровати.
 — Нет, Гордон, нет! Вы не должны делать этого, иначе вам прямая дорога обратно в тюрьму.
 — Ах, какая забота, я тронут до слез! Вот только они ничего не узнают, потому что вы не скажете им: к тому времени, когда я закончу с вами, вы будете говорить только то, что я прикажу. И не смотрите на меня так обеспокоенно, моя дорогая, я не собираюсь причинять вам продолжительную боль, поскольку я слишком забочусь о вас. — Он не спеша поднялся.
 Волна тошноты подступила к горлу пленницы.
 — Зачем вы это делаете?
 — Зачем? Этот же вопрос я задавал себе некоторое время назад и в конце концов пришел к определенному выводу. — Вы — именно то, что я хочу. У вас такой утонченный вид, которого нет у большинства других женщин, и мне это нравится.
 Хеллер невольно вздохнула. Утонченность — неуловимая черта, которая отличает настоящую леди, — всегда была для нее недостижимой мечтой, и теперь она же стала ловушкой, в которой ей суждено погибнуть.
 — Я никогда не соглашусь выйти за вас, мистер Пирс, никогда.
 — Что ж, посмотрим. Должен предупредить, что мой метод чрезвычайно убедителен. — Мейджер грубо повернул ее лицом к себе. — Ты так красива, Хеллер, у тебя такое детское личико, невинное, наивное, что очень хочется увидеть и все остальное. — Он провел тыльной стороной ладони по ее груди, затем развязал на себе пояс и, скинув халат, остался в одних широких черных штанах.
 Хеллер вскрикнула, но он тут же со смехом зажал ей рот рукой.
 — Ах, какая маленькая скромница, ну прямо мисс Высокомерие и Надменность. — Мейджер осторожно спустился пальцами к ее шее. — Ты знаешь, что тебе сейчас нужно? — Схватив Хеллер за подбородок, он резко приподнял ей голову. — Тебе нужен урок смирения. Держу пари, что тебя никогда не учили скромности в академиях, которые ты посещала. Не так ли?
 — Послушайте, Гордон, чем бы ни была вызвана ваша ненависть ко мне, простите меня. Я сделаю все, что смогу, чтобы искупить свою вину перед вами, только позвольте мне уйти.
 Сверкнувшая в его глазах злоба заставила ее задрожать от страха.
 — Хорошо, я подумаю. — Он обошел вокруг кровати и схватил ее за ночную рубашку. — А пока урок номер один. — Мейджер начал скручивать тонкую ткань. Хеллер сжалась, пытаясь высвободить руки, и тут же почувствовала рывок веревки, которыми были связаны ее запястья. Она закричала от боли. — Кажется, я сделал тебе больно? Мне так жаль! — Мучитель, продолжая смеяться, наклонился к ней, и Хеллер ощутила его зловонное дыхание. В следующий момент он сильно дернул, разрывая ткань и открывая ее тело своему жадному взгляду.
 Несколько секунд он только смотрел на нее. Его пристальный взгляд коснулся каждого дюйма ее тела, и Хеллер показалось, что она вот-вот умрет со стыда.
 Мейджер быстро прошел в другой угол комнаты, а когда вернулся, в его ладони был зажат длинный кнут.
 — Урок номер два — повиновение. — Он ласково погладил кнут. — Мой опыт подсказывает мне, что для женщины достаточно простого требования повиноваться; сначала она должна пройти через наказание. — Мейджер посмотрел в затуманенные страхом глаза своей жертвы. — Я вижу, тебе уже не терпится. И ты права. Это необычный кнут, он был сделан специально для того, чтобы приносить удовольствие. Конечно, все зависит от того, кто держит его, но ты не должна волноваться, я — настоящий профессионал.
 Хеллер похолодела от ужаса — он в самом деле был сумасшедшим!
 Солнце уже село, когда Лютер Мейджер и его новоявленная невеста прошли из холла «Гранд-отеля» к ее комнате. В нескольких шагах от двери их встретила Абигайль.
 — Ради всего святого, где вы были так долго? Я чуть с ума не сошла от волнения, моя дорогая! — Старушка бросилась к племяннице и прижала ее к себе.
 Когда руки тетушки сомкнулись за ее спиной, Хеллер едва не вскрикнула от боли.
 — Мне жаль, что мы заставили тебя беспокоиться, тетушка.
 — Я думала, что вы уехали с остальными членами делегации в лес, но все, кроме вас, вернулись уже несколько часов назад…
 Хеллер до смерти боялась этого момента. Как сообщить Абигайль, что она стала жертвой Гордона Пирса? Она боялась увидеть отчаяние тетушки, но еще больше боялась того, что Пирс может сделать со всем правлением Торговой палаты, если она не согласится исполнить то, что он от нее потребовал.
 «Достаточно мне подать знак, и поезд, привезший вашу делегацию, отправится прямо в ад, — пригрозил ей Гордон. — Только я и еще один человек знаем, где заложена взрывчатка. Она может быть где-нибудь в пределах сотни миль, на рельсах, на склоне горы, под мостом — везде. Если вы, мисс, скажете кому-нибудь хоть слово… Даже если они схватят меня, мой напарник выполнит свою миссию».
 Стоило ей обернуться и увидеть его дьявольскую улыбку, как эти слова эхом отозвались в ее ушах. Господи, как же она ненавидела его! Если бы только найти какой-нибудь способ остановить это безумие…
 Откашлявшись, Хеллер выпрямилась.
 — Я была с Гордоном в его доме. Мы провели прошлую ночь вместе… и также сегодняшний день.
 Лицо Абигайль приобрело болезненно-бледный оттенок.
 — Прошлую ночь? Ты ушла прошлой ночью? — Хеллер кивнула. — Но когда я заглядывала к тебе, ты мирно спала…
 — Это было много позже. — Хеллер задыхалась от расстройства. — Пожалуйста, тетушка, не смущай меня. Будет достаточно сказать, что мы… — Ее голос прервался.
 — Ваша племянница пытается сказать, что мы с ней собираемся пожениться, — договорил за нее Мейджер.
 Абигайль чуть не упала в обморок от ужаса, и ей потребовалось не меньше десяти секунд, чтобы прийти в себя, затем кинула на Мейджера испепеляющий взгляд и сжала кулаки.
 — Это действительно так, тетя. — Хеллер потупилась. — Я люблю его…
 — Ну вот, Абигайль, — самодовольно сказал Мейджер, — полагаю, теперь я могу так вас называть, мы скоро станем родственниками. Надеюсь, вы сможете простить нам нашу поспешность. Сами знаете, как случаются такие вещи — люди влюбляются, и…
 — Я не верю вам, не верю ни одному вашему слову, — негодующе воскликнула Абигайль, однако Мейджер продолжал как ни в чем не бывало:
 — Приглашаю вас на свадьбу — это случится на моем ранчо, куда мы уезжаем завтра рано утром. Мы рассчитываем пожениться уже через пару недель.
 Абигайль чуть не задохнулась от гнева.
 — Уезжаете? Нет, вы не можете уехать…
 — Я не сомневаюсь, что вы дадите нам свое благословение.
 Хеллер чувствовала отчаяние, какого ей еще никогда не доводилось испытывать, но что она могла сделать? Не столь важно, чтобы Абигайль поверила ей, — главное, чтобы она отпустила ее.
 Хеллер притворно зевнула.
 — Я знаю, что ты шокирована, тетушка. Но ведь мы обе хотели, чтобы я вышла замуж и имела детей… — Она снова зевнула. — Давай поговорим об этом утром. Я ужасно устала…
 Мейджер наклонился и смачно поцеловал ее в губы.
 — Вам нужно отдохнуть, Хеллер, у нас впереди нелегкая поездка. — Он сжал ее руку, затем повернулся и не спеша спустился в холл.
 — Спокойной ночи, тетушка! — Хеллер старалась не поднимать глаз. Прежде чем Абигайль смогла что-либо ответить, она уединилась в своей комнате.
 Хоакин только что проводил Елену из театра в отель и уже выходил из дверей номера, когда перед ним возникла Абигайль Пейтон.
 — Сеньор Монтаньос, — обратилась к нему она. — Слава Богу, я наконец-то нашла вас! Мне очень нужно с вами поговорить!
 Хоакин открыл дверь шире и впустил ее.
 Увидев непрошеную гостью, Елена вскочила со стула и, приблизившись к Абигайль, прошипела:
 — Что вам здесь нужно?
 — Пожалуйста, простите меня за вторжение, сеньорита Вальдес, но я должна поговорить с сеньором! — Миссис Пейтон, нервно сжав руки, повернулась к Хоакину.
 — Не волнуйтесь, я обязательно вас выслушаю. — Он слегка улыбнулся, надеясь, что это ее подбодрит. — Итак, что случилось?
 — Это касается Хеллер. Я не знаю, что на нее нашло, она… О Господи, то, что я узнала ужасно, просто ужасно! — Голова Абигайль затряслась, на глазах выступили слезы.
 Хоакин осторожно дотронулся до ее плеча.
 — Успокойтесь же и скажите, что случилось.
 Абигайль сбивчиво начала рассказывать о том, как она беспокоилась по поводу отсутствия Хеллер.
 — Они возвратились только несколько минут назад и…
 — Они? Кто — они?
 — Моя племянница и мистер Пирс. Хеллер сказала, что они с мистером Пирсом провели ночь вместе и теперь собираются пожениться. Я, разумеется, ни слову не поверила, но она стала уверять меня, что в самом деле этого хочет. На рассвете они уедут на ранчо мистера Пирса, и тогда…
 Елена Вальдес, все это время напряженно слушавшая странную гостью, опустилась на стул и с облегчением рассмеялась, однако Хоакин был взбешен. Тем не менее он попытался возразить:
 — Ваша племянница — взрослая девушка и вправе выйти замуж за кого угодно. — Он и сам чувствовал, что слова его звучат неубедительно.
 Абигайль в отчаянии замотала головой:
 — Хеллер не хотела выходить замуж за Гордона Пирса, уж я-то знаю! Теперь она заперла дверь между нашими комнатами и отказывается говорить со мной, это абсолютно не похоже на нее, уверяю вас. Через дверь я слышала, как она шмыгает носом.
 — Возможно, она просто больна; у нее ведь аллергия, не так ли, — легкомысленно предположила Елена.
 Слеза скатилась по щеке Абигайль, но она быстро смахнула ее.
 — Сеньор Монтаньос, я не имею никакого права утомлять вас нашими проблемами и ни за что не стала бы этого делать, если бы не знала наверняка. — Она как-то странно взглянула на Елену, затем снова перевела взгляд на своего собеседника. — Хеллер постоянно думает о вас! — Последние слова она произнесла шепотом, придвинувшись ближе к Хоакину.
 Ни один мускул не дрогнул на его лице.
 — И что же вы предполагаете?
 — Он принуждает ее стать его женой, не знаю, чем и как, но могу поклясться жизнью, что это правда. — Абигайль ухватилась за его рукав трясущимися пальцами. — Я надеюсь только на вашу помощь — вы сможете заставить мою племянницу поговорить с вами. — Она снова взглянула на Елену, голос ее зазвучал неожиданно твердо: — Умоляю вас сделайте это, остановите его.
 Хоакин не был точно уверен, что именно Абигайль Пейтон имела в виду, но в одном он не сомневался: Мейджер опять задумал нечто ужасное.
 Краем глаза он заметил, как Елена, вскочив, бросилась в его сторону, будто медведица, защищающая своего детеныша.
 — Тебе не кажется, что это не то место, где ты можешь разговаривать с ней? — Она обернулась к Абигайль. — Вы, гринго, всегда заходите слишком далеко и просите слишком много! Послушайте, леди, возвращайтесь туда, откуда пришли, в свой Бостон и оставьте нас в покое!
 Хоакин схватил Елену за локоть, подвел ее к кровати и усадил.
 — А ну-ка помолчи! — Он сурово посмотрел на нее, не сомневаясь, что она поймет и учтет его предупреждение.
 Затем он снова обернулся к Абигайль.
 — Я обязательно посмотрю, что здесь можно сделать, обещаю!
 Миссис Пейтон облегченно вздохнула.
 — Спасибо. Я буду наверху в номере 206.
 Едва она вышла, Елена, вскочив с кровати, набросилась на Хоакина.
 — Немедленно скажи мне, что не беспокоишься о бледнокожей женщине, — потребовала она. Ее длинные ногти вцепились в его руку. — Скажи, что она ничего не значит для тебя, ну же.
 — Какие чувства я испытываю к Хеллер Пейтон или любой другой женщине — не твое дело, и точка. Абигайль думает, что ее племянница нуждается в помощи, и я сделаю то, что обещал.
 — Почему ты должен заботиться о каких-то гринго? Потому что они тоже позаботились о тебе, когда, придя в твой дом, изнасиловали и убили твою жену? И еще они заботились о тебе, когда хлестали тебя! Ты предаешь память Роситы, беспокоясь об этих собаках-гринго!
 Хоакин оттолкнул ее от себя.
 — Черт бы тебя побрал, Елена. Черт бы тебя побрал за то, что ты обвиняешь меня в предательстве Роситы, когда я все делаю ради выполнения клятвы, данной ей, ради того, чтобы отомстить за нее! Хеллер приблизила срок мести, потому что Гордон Пирс и есть Лютер Мейджер!
 — О Боже! — Елена всплеснула руками.
 У Хоакина не было намерения сообщать ей эти сведения, но такая женщина, как Елена Вальдес, могла стать опасным противником: она не колеблясь выдаст его, как только поверит, что он переживает за Хеллер Пейтон.
 В действительности все было именно так: Хоакин очень беспокоился о том, что случилось с маленькой бостонкой, поэтому, прежде чем Елена смогла оправиться от шока и начать забрасывать его тысячами вопросов, он покинул ее номер, поднялся наверх и постучал в дверь Абигайль.
 — Надеюсь, у вас есть шпилька? — Хоакин, не останавливаясь, прошел мимо нее к смежной двери, которая вела в комнату Хеллер.
 — Кажется, она перестала плакать, — растерянно заметила миссис Пейтон.
 — Это не имеет значения. Поверьте, я видел достаточно плачущих женщин в последние несколько минут, так что меня уже ничем не удивишь. — Он взял протянутую Абигайль шпильку, вставил ее в замочную скважину и повернул.
 — Должна предупредить вас, — голос Абигайль дрогнул, — она иногда бросается вещами…




 Глава 13


 Хеллер стояла перед дверью в комнату тетушки, горячие слезы катились по ее щекам, и все же она не откликнулась на отчаянные просьбы Абигайль. Поговорить с тетушкой было единственное, чего ей сейчас хотелось, но она не могла рисковать: в разговоре у нее могло вырваться что-нибудь, что даст Абигайль возможность догадаться об истинном положении дел.
 Хеллер не сомневалась, что никогда не забудет недоверчивый взгляд тетушки, боль души, отразившуюся в нем в тот момент, когда Гордон объявил об их грядущей свадьбе. Возможно, когда-нибудь у нее появится шанс рассказать Абигайль правду…
 Спотыкаясь, она выбежала из спальни и склонила голову над унитазом. Ее тошнило снова и снова, пока она совсем не обессилела. Со стоном Хеллер взяла полотенце, обмакнула его в кувшин с водой и вытерла пот с лица и шеи. Она даже хотела перевернуть кувшин и вылить его содержимое себе на голову, но тут же поняла всю бесполезность этой затеи. Ничто не сможет смыть ужас последних часов — с этим ей следовало смириться раз и навсегда. А теперь еще Гордон Пирс — насильник, убийца, сумасшедший монстр, который получает удовольствие, причиняя боль женщинам, — должен стать ее мужем. Не далее как завтра она уедет с ним и в последующем будет полностью зависеть от его милосердия.
 Впрочем, о чем это она? Какое милосердие? У него нет ни капли милосердия! Хеллер подумала о китайских девушках, которых Пирс купил для удовольствия, а затем убил.
 Ее пальцы дрожали, борясь с пуговицами, пытаясь расстегнуть их. Она боялась снимать платье из страха увидеть, что под ним: хотя кнут и не порвал кожу, но оставил отметины.
 Когда Хоакин неслышно открыл дверь и вошел, Хеллер стояла перед зеркалом. Она, по-видимому, пыталась расстегнуть платье, но ей это удавалось с трудом. Со своего места он, казалось, чувствовал ее страх.
 — Хеллер! — Она не ответила, и он снова позвал ее. — Хеллер!
 Испуганно вскрикнув, девушка поспешно опустила руки и спрятала их за спину.
 — Я не хотел напугать вас… — Хоакин осторожно прошел в комнату. В зеркале он увидел ее пальцы, судорожно сжимающие серебряную расческу, и сразу вспомнил о предупреждении Абигайль.
 Бросив расческу на подзеркальник, Хеллер повернула голову и машинально взглянула на его отражение.
 — Вы напугали меня. Я не привыкла к тому, чтобы мужчины вторгались в мою спальню без приглашения.
 — А если бы я назвал свое имя, вы впустили бы меня? — Чтобы не расстроить ее еще больше, Хоакин старался говорить очень тихо.
 — Разумеется, нет, — она отвела взгляд. — Что вам угодно?
 — Ваша тетя попросила меня прийти. Она очень расстроена…
 Хеллер почувствовала, что самообладание начинает ей изменять. Она ухватилась руками за комод и глубоко вздохнула.
 — Я знаю. Абигайль всегда не любила Гордона. — Она заставила себя поднять голову. — Тетушка хотела помочь мне, попросив вас встретиться со мной, но нам не о чем говорить. Я приняла решение, так же как и вы приняли вчера ваше, когда ушли отсюда. Теперь, если вы не возражаете, я ужасно устала и хотела бы лечь в постель. Пожалуйста, уходите! — Хеллер отвела взгляд и начала убирать бумаги с бюро.
 — Простите, но я обещал вашей тете поговорить с вами, и именно это собираюсь сделать. — Его скулы напряглись. Терпение никогда не было ему присуще, и он понемногу начинал раздражаться.
 Хеллер перестала перекладывать бумаги и сжала кулаки.
 — Я уже сказала вам: нам не о чем разговаривать! — Беспокойство в ее глазах сменилось гневом. — Так и быть, я скажу Абигайль, что вы сдержали обещание и выполнили долг джентльмена…
 Хоакин вздрогнул, как от удара, однако ему все же удалось взять себя в руки.
 — Я здесь вовсе не для того, чтобы выполнять эту чертову джентльменскую обязанность, а чтобы предложить свою помощь. — Он подошел ближе и хотел прикоснуться к ней, но Хеллер в испуге отпрянула назад. — Не знаю почему, но я думал, что у вас больше здравого смысла, чем у других женщин, и, очевидно, был не прав. Вы не можете разглядеть, что творится у вас под носом, а значит, делаете большую ошибку. Поверьте, Хеллер, вы и понятия не имеете, что за человек этот Пирс.
 Ледяной страх сковал ее. К несчастью, это он ошибался, а она точно знала, на что способен Гордон Пирс, и именно поэтому должна была уехать с ним.
 — Пусть все так, как вы говорите, но это моя ошибка, и я буду жить с этим.
 — Черт возьми, Хеллер, не важно, что случилось между вами и Пирсом, что он сделал и чем запугал вас, вы ни в коем случае не должны выходить за него. Если вы поговорите со мной, расскажете, как он повлиял на вас, я обещаю, что позабочусь обо всем остальном.
 Хеллер недоверчиво посмотрела на него, ее сердце учащенно забилось. Он догадывался… и все же не знал наверняка. Она не может позволить ему раскрыть правду. Под угрозой жизни Абигайль и всех пассажиров поезда, а также и ее собственная жизнь. Как же заставить его поверить, что ей не угрожали и не принуждали, что она счастлива?
 Собрав остатки воли, Хеллер вздернула подбородок.
 — Какое право у вас и у Абигайль сомневаться относительно меня? Почему каждый из вас не может поверить, что я действительно хочу выйти замуж за этого человека? Только из-за того, что он сделал вчера? Но он был прав: мальчик обокрал его и заслужил наказание. Я не должна была осуждать его тогда и ничего не должна объяснять ни вам, ни кому-либо еще сейчас! Я согласилась выйти за этого человека, и провела ночь с ним… чтобы подтвердить свое согласие.
 Она нагнулась, чтобы поднять перчатку с пола, и это движение не позволило ему увидеть румянец, вспыхнувший на ее щеках. Хеллер полагала, что для нее будет удачей, если он поверит в одну часть ее рассказа, и в то же время страстно желала, чтобы он не выбрал эту часть.
 — Пирс — не ваш мужчина. Поверьте мне.
 — Ну, в этом-то как раз вы и ошибаетесь, — выпалила она, и тут же прикусила губу. — Гордон Пирс — джентльмен в отличие от кое-кого еще, и он точно тот человек, которого я искала, но не могла найти до сих пор. Он — уважаемый член общества и преуспевающий бизнесмен, способный разделить мою любовь к искусству. Он даже собирает коллекцию картин у себя дома! Его особняк на Ринкон-Хилл почти столь же великолепен, как дом Абигайль, и когда я выйду за него, особняк и все, что в нем находится, будут принадлежать мне.
 — О, так вот в чем дело! Теперь я начинаю понимать ваши мотивы. В действительности вы не любите его; вам нужно только его положение и богатство.
 Хеллер кивнула и тут же замотала головой, но дон Рикардо, казалось, ничего не замечал.
 — Было бы лучше, если бы ваши друзья из Торговой палаты не узнали, что их секретарь по культуре на самом деле всего лишь жадная маленькая кокетка, иначе ваша тетушка окажется в некотором затруднении.
 В расстройстве Хеллер схватила расческу и запустила в него.
 — Убирайся вон! — прокричала она, невольно заметив, что ирландская фраза вылетела из ее рта прежде, чем она смогла сдержать ее. Но какое теперь это имело значение — она уже не могла говорить как леди и, самое главное, не могла поступать как леди!
 Хоакин ловко увернулся от летящей расчески и замер, давая возможность хозяйке комнаты перевести дыхание и решить, что ей делать дальше.
 — Ну как вы не можете понять — я поступаю так, потому что хочу этого…
 И тут будто что-то щелкнуло внутри его — он собрал все свое терпение, весь свой разум. Как и Абигайль, Хоакин не хотел верить, что Хеллер добровольно желала выйти замуж за Мейджера, и все же ее голос был чертовски искренним…
 — Вы хотите убедить меня, что по собственной воле отдали себя ему, позволили заняться с вами любовью?
 Хеллер смело ответила на его пристальный взгляд.
 — Да, я отдалась ему.
 Хоакин отвел глаза, но через секунду снова повернулся, чтобы проследить за ее реакцией.
 — Вы лжете. Вы ни за что не отдали бы себя человеку, которого не любите; а в том, что вы не любите Гордона Пирса, нет никаких сомнений!
 В свете масляной лампы Хеллер видела его лицо, перекошенное гневом. Тревожная дрожь пробежала по ее спине при одном лишь взгляде на его темные сдвинутые брови и опасно суженные глаза. Дон Рикардо был больше чем зол, он был разъярен!
 Нужная идея пришла к ней неожиданно.
 — Вы думаете, что знаете меня, не так ли? — с насмешкой спросила она. — Ну как же, целомудренная двадцатишестилетняя бостонская леди с отличной репутацией! — Хеллер подбоченилась, как часто делала ее мать. — Так вот, вы так же слепы, как и Абигайль. Вы оба ошиблись!
 Темные брови дона Рикардо взметнулись вверх.
 — Прекрасно. Вы не девственница, я тоже. Но какое это имеет значение?
 Хеллер подняла руки и стала вынимать шпильки из волос, а удалив последнюю, запустила пальцы в волосы и безжалостно растрепала напоминающие медь завитки.
 Она решила сыграть роль, которая покажет ее в совсем непривычном для него свете, заставит его передумать, тогда он с отвращением покинет ее, что будет лучше для них обоих и для всех остальных.
 Тщательно следя за интонациями своего голоса, Хеллер развязно произнесла:
 — Вы можете получить все, что захотите… — Она взяла расческу с серебряной ручкой и начала медленно погружать его в волосы, еще и еще, пока они не легли мягкими волнами ей на плечи. Несмотря на двенадцать лет непрерывного наблюдения за шлюхами с Коу-Бей, уподобляться им было не так-то легко.
 Уголком глаза Хеллер заметила шляпу, висевшую на деревянном крючке рядом с бюро, и поспешно выдернула из нее длинное перо; затем она коснулась пером кончика его носа, провела вниз, по губам и, наконец, по волевому подбородку. К чести Хоакина, ни один мускул не дрогнул на его лице.
 — Что это значит, Хеллер?
 — Хеллер О'Шей. Меня зовут Хеллер О'Шей! — Она начала расстегивать корсаж.
 Хеллер в испуге посмотрела на Монтаньоса, что, конечно же, было ошибкой, однако, к ее счастью, он не отрывал глаз от ее платья. Она хотела было отвернуться, но такое движение больше подходило целомудренной леди, и ей пришлось заставить себя расстегнуть остальные пуговицы. На это ей потребовалась целая минута, в течение которой она молила, чтобы он наконец разозлился и ушел.
 — Вчера вы узнали от меня, что я — не леди, — медленно проговорила она. — Правда состоит в том, что уважаемый брат леди Абигайль так и не женился на своей ирландской шлюхе, моей матери, и его внебрачная дочь выросла на улицах Нью-Йорка. Когда я не могла опустошить чей-нибудь карман или стянуть овощи с телеги продавца, мне приходилось копаться в отходах в поисках еды. — Держась за спинку стула, она наклонилась, чтобы снять туфли и чулки. — Когда я стала старше и мое тело сформировалось, я поняла, что могу зарабатывать больше денег тем же способом, что и моя мать, а не рыться в грязи и собирать объедки. — Хеллер подобрала верхнюю юбку и попыталась развязать шнурки нижней, но в результате узлы затянулись еще крепче.
 И тут перед ее глазами сверкнуло направленное в живот лезвие.
 — К чему так много слов? — Дон Рикардо просунул кончик своего ножа в узел и резко дернул. Нижняя юбка упала на пол.
 Хеллер отпустила полы верхней юбки и попыталась отвернуться, но Монтаньос удержал ее.
 — Посмотри на меня, Хеллер.
 Она подняла глаза и повторила выражение своей матери, которое так часто слышала прежде:
 — Я буду той, кем вы пожелаете.
 Проследив за его темным пристальным взглядом, Хеллер увидела, что соски на ее груди набухли. И тут же его рука раздвинув корсаж, слегка задела ее кожу.
 О Боже, она зашла слишком далеко!
 — Послушайте, что, если сперва…
 — Я же сказал, не надо слов! Вы мне нравитесь только тогда, когда остаетесь естественной. — Он сжал правый сосок большим и указательным пальцами. — Позвольте мне удостовериться, что я абсолютно все понял. Вы отдали себя Гордону Пирсу, рассчитывая получить в обмен особняк и брак с богатым бизнесменом, так?
 — Да! — Наконец-то он клюнул на ее ложь, вот только как бы уже не оказалось слишком поздно.
 — Теперь вы собираетесь отдать себя мне… — Хоакин распрямил ладонь и полностью захватил ее грудь. — Но что вы хотите взамен?
 — Хочу? Я? — Вопрос застал Хеллер врасплох.
 — Возможно, это удовлетворит вашу жадность. — Монтаньос полез в карман и, вытащив золотую монету, бросил ее на крышку бюро. — Правда, у меня нет особняка, но я хорошо оплачиваю свое удовольствие.
 Хеллер была оскорблена, но не осмелилась возражать. Ее одолевали мрачные предчувствия: играя роль шлюхи, она должна быть шлюхой.
 Господи, что она наделала!
 Но был у нее другой выход? Если она отступит, Монтаньос поймет, что ее слова — всего лишь выдумка. Тогда слишком многое окажется под угрозой. Да какая беда в том, что она отдаст себя ему — ведь ее девственность уже потеряна безвозвратно! Правда, была еще одна неприятность, куда более важная в данный момент, — она не знала что делать. За всю свою жизнь Хеллер в сексуальных отношениях никогда не заходила дальше поцелуя. Она вспбмнила, как мать принимала одного из моряков, и прильнула к Хоакину, пытаясь найти губами его губы.
 Вопреки ожиданию он не только не поддержал ее, но даже отступил на шаг.
 — И вы называете это поцелуем?
 Она широко открыла глаза от удивления и неожиданности, затем попробовала снова, на сей раз, стоя на цыпочках и обхватив руками его шею. Дон Рикардо оставался неподвижен и своим безразличием напоминал восковой манекен доктора Джордана. Дрожь страха пробежала по телу. Хеллер никак не могла понять, что делает неправильно. Теперь это была не игра — десятки жизней зависели от того, поверит ли Монтаньос ей. Хеллер снова попыталась поцеловать его, потом закрыла глаза и решительно продвинула язык между его губ. Тут она наконец почувствовала, что он отвечает ей.
 Отчаянное напряжение росло внутри ее, обжигало, не давало дышать. Дикий огонь страсти разлился по ее телу, касаясь грудей, живота, поглощая разум. Единственной ролью, которую она играла, была роль женщины, желающей мужчину.
 Ее губы мягко двинулись по его скулам вниз, к шее, а руки последовали за губами, ослабили галстук и, расстегнув верхнюю пуговицу рубашки, нащупали быстро бьющийся пульс под воротником.
 Только когда Хоакин услышал ее стоны и понял, что она в самом деле отважно бросила себя в огонь собственной страсти, он принял ее в свои объятия. Выпущенная из клетки пристойности, Хеллер трепетала подобно птице в его руках — теплая, отзывчивая, чувственная… Нет, она никак не могла быть шлюхой!
 Хоакин схватил расстегнутые полы корсажа и потянул их вниз, так что платье соскользнуло к ее ногам. Затем он запустил пальцы в ее волосы и запрокинул ей голову. Ее глаза сузились, в них он увидел смесь страсти и отчаяния. Это стало последней каплей, которая лишила его сдержанности.
 — Черт бы тебя побрал! — Хоакин целовал ее грубо, безжалостно, впиваясь языком в ее чуткий рот, не обращая внимания на тихие вскрики, не задаваясь вопросом, являлись они следствием боли или удовольствия. Теперь уже ничто не имело значения: эта женщина отдала себя ему, и он возьмет ее так, как она того заслуживает, — без нежности и снисхождения. Хоакин снял с нее нижнее белье, затем начал раздеваться сам.
 Хеллер больше не могла думать: ее тело отзывалось на каждое его движение собственным желанием, которое затягивало ее в поток его страсти. Теряя контроль над собой, она обхватила его руками, поглощая исходящее от него тепло, энергию, одержимость.
 Когда ее живот почувствовал его набухшую плоть, желание переполнило Хеллер. Он поднял ее, подхватив под ягодицы, и тела выровнялись: грудь к груди, живот к животу, мужественность к женственности.
 Обняв его за шею, она снова и снова покрывала лихорадочными поцелуями мужественное лицо.
 Хриплый стон вырвался из груди Хоакина, не в силах больше терпеть, он понес ее к кровати. Погасив свет, лег около нее и прижался губами к ее груди.
 Молния удовольствия пронзила тело Хеллер; протяжный стон слетел с ее губ, когда он прихватил зубами сосок. В тот же миг его рука скользнула вниз по ее бедру.
 Хеллер напрягла ноги: она не ожидала, что он посмеет тронуть ее там; издав тихий тревожный вскрик, она постаралась остановить вторжение, но он был слишком силен. Желание остановить его тут же пропало, когда его пальцы погрузились внутрь.
 — Пожалуйста, я… я хочу…
 — Чего ты хочешь, Хеллер? Скажи мне.
 — Тебя! — Ее дыхание коснулось его щеки. — Я хочу тебя!
 Он повернул ее на спину и поднялся над ней зловещим штормовым облаком. Напряжение было так велико, что Хеллер не могла думать о своей израненной спине, даже когда коснулась ею прохладного постельного белья. Она лишь посмотрела вниз, на их голые тела и закрыла глаза.
 Итак, все решено: занавес вот-вот поднимется, и представление начнется. Она сомневалась, что сможет остановить его теперь, даже если захочет. Вот он согнулся, целуя ее, затем втиснул одно колено между ее бедрами, потом другое. Она почувствовала, как задрожало его копье… и тут же глубоко вошло в нее.
 Тело Хеллер прогнулось, и она невольно вскрикнула… Хоакину все стало ясно.
 Она лгала! Хеллер была девственницей, и она не отдала себя Мейджеру! Должно быть, этот мерзавец имел какую-то другую власть над ней.
 Хоакин резко отстранился и, взглянув в ее большие глаза, увидел в них боль. Проклятие! Он должен был понять, что она притворялась. Впрочем, что толку теперь осуждать себя: назад хода не было, и ничего нельзя было исправить.
 Он замер в ожидании, пока его тело само не начало двигаться, сначала медленно, потом все быстрее, показывая ей, что она не должна больше бояться боли.
 Хеллер почувствовала нечто особенное, какое-то тепло внутри. Он что-то говорил ей на странной смеси испанского и английского, все вокруг нее колыхалось подобно морю перед штормом, а она только крепче прижимала бедра к его телу.
 Когда Хеллер почувствовала, как разгоревшаяся внутри ее искра разлетелась и разорвалась тысячами осколков, она обхватила Хоакина за шею и изо всех сил притянула к себе, глубоко впиваясь пальцами в мускулистые плечи.
 — Расслабься, дорогая, — раздался у ее уха его шепот. Он медленно двигался в ней, давая возможность подольше наслаждаться его присутствием внутри ее, и Хеллер подумала, что никогда прежде не испытывала чего-либо настолько приятного, настолько совершенного.
 Внезапно его движения ускорились, и она ощутила его настойчивость. Он проникал в нее все глубже, пока из его груди не вырвалось ее имя.
 — Хеллер! Боже, Хеллер! — Он сделал последний сильный толчок…
 Легкий ночной ветерок успокаивал их разгоряченные тела, казалось, навсегда слившиеся друг с другом. Наконец он повернулся на бок.
 — Тебе хорошо? — спросил он Хеллер, целуя в губы.
 — Да. Пожалуйста, поцелуйте меня снова, — попросила она, проводя пальчиком по контурам его лица, словно желая запомнить навсегда таким, каким оно было сейчас.
 Через некоторое время Хоакин встал с кровати и подошел к открытому окну — высокая, великолепно сложенная фигура в дорожке лунного света. Он будто нарочно предоставлял Хеллер возможность любоваться собой.
 Хеллер не раз слышала рассказы шлюх с Коу-Бей о потере ими девственности — некоторые из них ощущали боль, их мучило кровотечение. Она также была свидетельницей того, как они хихикали, обсуждая, насколько хорош тот или иной мужчина, и в конце концов приходя к мнению, что не всех мужчин Бог создал одинаковыми. Со временем, размышляла Хеллер, ее тело приспособится к телу дона Рикардо, и не будет больше ощущать боли.
 Вот только у нее этого времени не было.
 Завтра она уедет и больше никогда не увидит его снова.
 Ветер колыхал шторы, и Хеллер как зачарованная наблюдала, как его тело впитывало воздух, словно некую живую субстанцию, выполняя какой-то древний языческий ритуал.
 Затем ветер прошептал ее имя, и она погрузилась в сон, лежа в объятиях теплой ночи.
 Хоакин вступил в едва освещенную прихожую и, положив руку на ручку двери, остановился. Обернувшись, он пристально посмотрел на Хеллер, мирно спавшую среди беспорядочно смятого постельного белья.
 До сегодняшнего вечера его единственной целью в жизни было отомстить за смерть Роситы, раз и навсегда уничтожив Лютера Мейджера, и вот теперь его судьба неожиданно переплелась с судьбой этой милой бостонской девушки, которая каким-то непостижимым образом не только нашла место в его сердце, но и стала заложницей Мейджера. Наблюдая за ее сном, Хоакин поклялся себе, что непременно выяснит, какое влияние имеет на нее Мейджер, а для этого станет ее невидимым постоянным сопровождающим. Другого способа защитить ее от Мейджера он не видел.
 Закрыв за собой дверь, выйдя в коридор, Хоакин пригладил волосы, когда неожиданно соседняя дверь распахнулась и Абигайль Пейтон, выглянув из нее, взволнованным шепотом спросила:
 — Дон Рикардо, ну как она? Могу я пройти к ней теперь?
 Тетушка с надеждой и доверием смотрела на него, и Хоакин поежился, будто школьник. Однако он не мог не ответить и поэтому, прокашлявшись, проговорил так же тихо:
 — Я думаю, Хеллер чувствует себя лучше, сеньора, но она действительно уже легла спать и просила не беспокоить ее.
 Абигайль подозрительно огляделась, затем прижала руку к горлу и осторожно вышла в холл.
 — А как насчет этого нелепого брака с Гордоном Пирсом? Она все еще думает об этом?
 Хоакин медленно кивнул.
 — К сожалению, я не смог переубедить ее. — Он не мог успокоиться. — Ваша племянница очень упряма, сеньора.
 Абигайль печально вздохнула.
 — Ума не приложу, что мне теперь делать…
 Не желая, чтобы их слышали, Хоакин понизил голос до шепота:
 — Поезжайте с ней, сеньора, и не спускайте с нее глаз. Я не слишком доверяю мистеру Пирсу, но, возможно, если вы будете рядом, он побоится переступить границы приличия.
 Абигайль с облегчением вздохнула, ее лицо посветлело.
 — А теперь извините меня, уже поздно.
 — Да-да, конечно! — Старушка с готовностью кивнула. — Мне нужно многое сделать, раз я еду завтра с Хеллер. — Она протянула Хоакину руку. — Спасибо, дон Рикардо! Я с первого взгляда поняла, что вы благородный человек, поэтому желаю Хеллер и вам… — Она покачала головой и засмеялась. — О, разумеется, я ничего не подразумеваю. Еще раз большое спасибо за все.
 С этими словами Абигайль исчезла за своей дверью.
 Хоакин немного постоял в тишине, затем направился к лестнице, унося в душе благодарность к этой милой старой леди.
 На следующее утро Хеллер мрачно ходила взад и вперед между платяным шкафом и дорожным сундуком, перенося вещи по одной, будто так она могла отдалить неизбежное. Абигайль милостиво оставила ее одну, позволив принять ванку и приготовиться для поездки. Теперь, тщательно укладывая в сундуке свои пожитки, она смотрела на них так, будто они принадлежали не ей, а кому-то еще. Они и принадлежали другой Хеллер Пейтон, целомудренной бостонской леди, секретарю по культуре правления Бостонской торговой палаты.
 Последним Хеллер взяла платье, которое снял с нее дон Рикардо; разложив его на кровати, она аккуратно застегнула маленькие деревянные пуговки и пригладила руками воротник.
 Говоря по правде, она должна бы испытывать стыд оттого, что позволила себе накануне; на самом же деле Хеллер была даже рада случившемуся. Ей довелось пережить самые лучшие ощущения, которые она когда-либо знала. Даже если дон Рикардо не раскроет ей своих чувств, она истолкует их сама.
 Внезапная мысль о том, что ей уже никогда не придется быть с ним снова, пронзила ее подобно ножу, вонзающемуся глубоко в грудь. Теперь эта рана никогда не заживет; не пройдет и дня без того, чтобы она не подумала о нем, задаваясь вопросом, что он делает сейчас, с кем он…
 Что ж, по крайней мере у нее была вчерашняя ночь, которая навсегда сохранится в ее памяти. Хеллер уложила платье в сундук, а золотую двадцатидолларовую монету спрятала внутрь корсажа. При этом ей пришло в голову, что у нее была еще одна причина для радости — занятие любовью с доном Рикардо, так или иначе, очистило ее от мерзости насилия Гордона Пирса. Хотя у Хеллер из-за воздействия эфира не осталось никаких воспоминании об этом, она чувствовала себя оскверненной. Несмотря на то что Гордон забрал ее девственность, она обещала себе, что всегда будет думать о ночи с доном Рикардо как о своей первой ночи любви.
 Услышав, что тетушка открыла дверь, она поспешно обернулась.
 — Ты закончила собираться, дорогая?
 — Почти. — Хеллер притворно улыбнулась. Она будет скучать по Абигайль, ужасно-ужасно скучать. Именно Абигайль спасла ее от жизни в нищете, забрана к себе в дом, одела, накормила, более того, Абигайль дала ей образование, любила ее. Мысль о том, что они никогда больше не увидятся, была непереносима. Впрочем, возможно, когда-нибудь…
 — Надеюсь, ты не сердишься на меня за то, что я взяла на себя смелость попросить дона Рикардо поговорить с тобой?
 Хеллер опустила глаза, боясь, что тетушка заметит, какое действие оказывает на нее само упоминание его имени.
 — Нет, разумеется, нет.
 — Я видела, как он выходил… от тебя.
 — И… что он сказал?
 — Только то, что не смог переубедить тебя.
 Хеллер начала намеренно небрежно бросать свои туалетные принадлежности в сундук.
 — О да, он опробовал все… но мое сердце требует, чтобы я вышла замуж за Гордона, тетушка.
 — Не пытайся обмануть меня! Ты прекрасно знаешь, что дон Рикардо любит тебя, и твое сердце…
 Хеллер взмахнула рукой, прерывая ее, и в отчаянии опустилась на кровать.
 — Тетушка, вы не правы, он не любит меня! — Она надеялась, что не ошибается: для всех было бы лучше, если бы он ненавидел ее, она вовсе не хотела причинить ему боль.
 — Да нет же, нет! Он тебя любит, моя дорогая девочка, и более того, ты тоже любишь его!
 Соленый бриз ворвался в комнату, и перед глазами Хеллер вновь возникло чарующее видение: дон Рикардо, стоящий перед окном. Ее горло сжалось.
 — Позволь мне узнать, что ты сказала ему прошлой ночью?
 — Тетушка, пожалуйста, я сейчас не хочу говорить об этом…
 — Доброе утро, леди! — Лютер Мейджер бесцеремонно открыл дверь и по-хозяйски вошел в комнату, как будто уже имел на это все права. Поцеловав Хеллер в щеку, он небрежно спросил: — У вас все готово к отъезду?
 Хеллер искоса посмотрела на него; в ее взгляде сквозило презрение.
 — Берите сундук, шляпную коробку, чемодан и несите все вниз, в холл. Мы спустимся через минуту, — обратился Мейджер к появившимся следом за ним китайским мальчикам, служащим отеля.
 — Вы можете также забрать и мой сундук, и шляпную коробку, — как ни в чем не бывало обратилась Абигайль к одному из мальчиков.
 Хеллер удивленно посмотрела на нее:
 — Как, вы тоже…
 — Разумеется, я еду с вами, дорогая, — объявила Абигайль, демонстрируя улыбку Чеширского кота Мейджеру. — Я думала всю ночь и пришла к выводу, что это единственно правильный поступок. — Покачав предостерегающе пальцем перед его лицом, она добавила: — Надеюсь, мистер Пирс, вы не тот человек, который позволит другим допускать непристойные мысли о ваших отношениях с моей племянницей. Именно для того, чтобы укоротить злые языки, я и решила поехать с вами и действовать как наставник до того времени, когда вы поженитесь.
 — Но вы не можете, тетушка…
 — Очень даже могу, дорогая, — Абигайль ласково похлопала племянницу по руке, — и уже обо всем позаботилась. Когда я спустилась на завтрак, то поговорила с Алексом и объяснила ему ситуацию. Алекс просил меня телеграфировать ему через день или два — он должен быть уверен, что мы благополучно добрались. Разумеется, я пообещала ему это.
 Хеллер не знала, огорчаться ей этим новым обстоятельством или вздохнуть с облегчением. В любом случае вряд ли ей удалось бы отговорить Абигайль от ее затеи. Видимо, Гордон Пирс тоже не мог ничего с этим поделать, поскольку даже не попытался остановить мальчиков, тут же подхвативших багаж Абигайль.
 — Между прочим, Хеллер, дорогая, я сказала Алексу, что ты отдашь ему свой дневник…
 — О да, конечно!
 — Вот и хорошо. А теперь пойдемте. Я уверена, Алекс всем успел рассказать, что мистер Пирс завоевал твое сердце, племянница, и что мы отправляемся прямо сейчас. Вероятно, наши друзья уже собрались в холле, чтобы проводить нас.




 Глава 14


 Хоакин и Лино расположились в половине квартала от Маркет-стрит; они, с трудом сдерживая лошадей, с восхода солнца томились ожиданием. Часы уже показывали три минуты девятого, но проезжая часть по-прежнему была пустынна.
 — Хороший день для длинной поездки: погода обещает быть теплой и солнечной, — заметил Лино, искоса поглядывая на Хоакина. Его товарищ был далеко не в лучшем настроении, когда возвратился в «Уот-Чир-Хаус» и объявил, что на рассвете предстоит им следовать за Мейджером на его ранчо.
 Хотя Хоакин явно не спешил делиться информацией о своих отношениях с Хеллер, его поступки за последние несколько дней все объясняли. Без сомнения, он влюбился в огненно-рыжую маленькую бостонку. Лино надеялся, что Хеллер чувствовала то же самое; что же касается Роситы, Хоакин и так оплакивал ее смерть достаточно долго. Когда, готовясь оставить гостиницу, Хоакин рассказал ему о последовательности событий, закончившихся тем, что он и Хеллер занялись любовью, Лино чувствовал себя отцом-исповедником.
 — Это не было насилием, Хоакин, — успокоил он друга, — потому что ты не принуждал ее.
 — Возможно, но мне следовало догадаться, чем все кончится. Хеллер готова была пойти на что угодно, лишь бы убедить меня, что она хочет выйти замуж за Мейджера. Не знаю, чем он угрожал ей, но это испугало ее до такой степени, что теперь она вынуждена делать все, что ему взбредет в голову. Жаль, что она мне не доверяет, но скорее всего я сам сделал слишком мало, чтобы завоевать ее доверие. — Хоакин прошелся по комнате, пытаясь дать выход накопившемуся нервному напряжению. — Представь, она начала подражать шлюхе, да как похоже! Я даже сперва поверил ей, но потом понял… Должно быть, она думала, что ее поведение внушит мне отвращение и я уйду. — Он замотал головой. — Черт, все это так глупо!
 — Кто может знать, что творится в голове женщины…
 Лино не хотелось объяснять Хоакину, что причиной его страданий стала любовь к Хеллер; недалек тот день, когда он сам поймет это. Пока же самым лучшим, по его мнению, было сменить тему.
 — Агенты Уэллс-Фарго посетили дом Мейджера, но если верить слуге, хозяина не оказалось на месте.
 Хоакин улыбнулся.
 — Так вот чем объясняется его столь поспешное бегство!
 После обильного завтрака они оседлали лошадей и направились в сторону «Гранд-отеля», неподалеку от которого им предстояло затаиться в ожидании.
 Лино снова посмотрел на часы. Уже почти четверть девятого! Он начал что-то быстро говорить Хоакину, когда фургон, запряженный парой гнедых, вывернул из-за угла, подкатил к входу в гостиницу и Мейджер, соскочив на землю, исчез в холле отеля.
 — Все выглядит так, будто он отправляется на прогулку и поэтому не берет с собой много вещей, — заметил Хоакин, разглядев всего лишь один небольшой ящик и два среднего размера саквояжа, закрепленных на специальной платформе.
 — Да, и к тому же наш путешественник уже не сможет вернуться домой за вещами, — добавил Лино. — Его имущество конфискуют. — Он покачал головой. — Мы разрушили все, что Мейджер здесь воздвиг, — его бизнес, его дом, его мечты и амбиции…
 Хоакин прищурился.
 — Есть еще кое-что — его социальный статус. Надеюсь, мое письмо позаботится и об этом. — Он расстегнул седельную сумку и извлек из нее конверт. — Это послание редактору «Альта». Кажется, я ничего не пропустил: Уэллс-Фарго, Сан-Квентин, Кантон Чарли, мусорная телега Дрэйка, экс-начальник тюрьмы по фамилии Хендерсон… Жаль, что меня не будет здесь, чтобы увидеть, как все это появится на газетной странице.
 Лино рассмеялся, настроение его улучшилось.
 — Сомневаюсь, что после этого Коммерческий совет пошлет мистеру Пирсу уведомление о возобновлении членства.
 Тем временем служащие в красной униформе загрузили еще два сундука, саквояжи и шляпные коробки в заднюю часть фургона, а затем Мейджер помог вышедшим вслед за ним женщинам занять места внутри и сел сам.
 Когда фургон проехал половину Маркет-стрит, Хоакин приблизился к входу в гостиницу и поманил одного из китайчат золотой десятидолларовой монетой.
 — Отнеси это в газету и отдай редактору. Сообщи ему, что тебя послал Хоакин Мурьета.
 Хоакин и Лино выехали вслед за фургоном из города, следуя на безопасном расстоянии. За всю дорогу Лино не произнес ни слова, и Хоакин был благодарен ему за это.
 Слава Богу, Абигайль вняла его совету и поехала вместе с Хеллер. Интересно, какую женскую хитрость она использовала? Как бы то ни было, присутствие тетушки поможет в случае, если Мейджер решит уединиться со своей невестой. Единственный недостаток ситуации состоял в том, что теперь им нужно было защищать двух женщин, а не одну.
 Он может легко остановить все это, напомнил себе Хоакин. Он также мог позаботиться о Мейджере вчера ночью или сегодня рано утром. Но в этом деле расставлены еще не все точки. Надо отнять кое-что у Мейджера.
 Он поднял голову и посмотрел вдаль, ругая себя за упрямство. Медленное, постепенное уничтожение Мейджера мало-помалу стало его навязчивой идеей.
 Если бы не эта чертова идея, он убил бы Мейджера сразу в тот момент, когда увидел его в Китайском квартале. Но семнадцать лет ожидания укрепили его решение: теперь только смерть могла остановить Хоакина, не дать ему довести до конца это дело.
 Он вспомнил вчерашнюю ночь и подумал о Хеллер. Она не отдавала себя Мейджеру, и она не была шлюхой, но все же кое-что здесь требовало объяснений. У Хоакина было странное чувство, что Хеллер не сознавала, какой подарок вручила ему. Неужели она настолько наивна? Вряд ли. Но что бы это ни было, он знал, что она не жалела об этом.
 К полудню третьего дня они достигли предгорий Сьерра-Невады, в нескольких милях к востоку от Энджелз-Кэмпа. Мейджер повернул фургон на север и поехал по высокогорью.
 Увидев, что следы фургона резко поворачивают влево и отклоняются от дороги, Хоакин и Лино придержали лошадей и остановились.
 — О Боже, он направляется в…
 — Я знаю. — Хоакин мрачно кивнул. — Эльдорадо.
 Он догадался о намерениях Мейджера со вчерашнего дня, но не стал делиться с Лино своими подозрениями, надеясь, что ошибается.
 — Не случайно в долине полно всякого сброда. Мейджер, должно быть, объявил, что мой участок земли покинут, и зарегистрировал его на себя.
 Лино приподнялся на стременах, наблюдая, как фургон исчезает за холмом.
 — Интересно… Выходит, он знал, что ты нашел золотую жилу… Кто мог рассказать ему?
 — Только брат Роситы — он посетил нас вскоре после того, как мы закончили строить здесь дом.
 — Но это же просто мерзко! Если он зарегистрировал землю, значит, Эльдорадо принадлежит теперь ему, из этого следует…
 — Из этого следует, что я должен буду уничтожить его.
 — Но ты ведь хочешь вернуть то, что тебе принадлежит?
 — Я больше не думаю об этом. Моя жизнь в Эльдорадо закончилась, когда убили Роситу. Теперь мой дом — ранчо «Мурьета». — Хоакин пришпорил Тигра и пустил его легким галопом, двигаясь в том же направлении, что и фургон, — в горы.
 Подъем был недолог, но крут и опасен. Вскоре перед путниками возникла большая пещера, и Хоакин, остановив коня в нескольких сотнях метров от входа, проверил оружие. На земле он разглядел свежие следы, оставленные здесь, судя по всему, меньше часа назад. Они принадлежали человеку, носившему ботинки со стоптанными каблуками. Рядом Хоакин обнаружил следы копыт осла.
 Хоакин поднял голову и внимательно осмотрелся.
 — Прикрой меня, — приказал он Лино, затем, сжимая в руке «кольт», спешился и осторожно прокрался к входу в пещеру.
 — Эй, кто бы ты ни был, выходи с поднятыми руками, — прокричал он, направив ствол в темную дыру.
 Из пещеры тут же отозвался старческий голос:
 — Пожалуйста, сеньор, не стреляйте в Пепе, я уже выхожу.
 Хоакин переглянулся с Лино.
 Что-то бормоча себе под нос, Пепе вышел на свет.
 — Не стреляйте, прошу вас!
 Забавный облик странного обитателя пещеры заставил Хоакина напрячь память.
 — Пепе? Пепе Лопес?
 Маленький человек сдвинул сомбреро на затылок, открывая обветренное, загорелое лицо.
 — Ну да, я Пепе Лопес, а вы — Хоакин Мурьета. Вернулись наконец!
 Спрятав «кольт» в кобуру, Хоакин выступил из-за сосны и, подойдя ближе, обнял старика.
 — Рад видеть тебя, друг мой! Прошло так много времени; я думал, что ты вернулся в Мексику. — Он улыбнулся и махнул рукой Лино.
 Пепе согласно закивал, потом прошамкал беззубым ртом:
 — Я так и сделал, потом оказался здесь. Я появляюсь там, где нужно, Хоакин, и ты знаешь это.
 — Привет, Пепе! — Подойдя к ним, Лино, в свою очередь, сердечно обнял мексиканца.
 — Ах да, я должен был догадаться. — Глаза Пепе заблестели от волнения. — Вы нашли друг друга и снова вместе. Это хорошо.
 — Ну и что тебе здесь нужно, дружище? — спросил Хоакин, он стоял, скрестив на груди руки, слегка покачиваясь на широко расставленных ногах.
 Старик усмехнулся.
 — Ты обижаешь меня, Мурьета. Пако и я, мы ждем тебя здесь уже целых три года.
 — Как, этот старый осел все еще с тобой? — вмешался Лино. — Это бьшо самое мерзкое животное, которое я когда-либо…
 Пепе поспешно приложил палец к губам:
 — Тс-с! Он услышит тебя, Пако не забыл того, что ты сделал ему.
 Хриплый рев из кустов, росших рядом с пещерой, заставил Лино попятиться назад.
 — Ты ведь привязал его, не так ли? Пепе важно кивнул:
 — Да, можешь не бояться. Возможно, теперь вы подружитесь с ним, а может, и нет, но я надеюсь, что ты не станешь снова пытаться надеть на него седло, а вместо этого предложишь ему маисовую лепешку и попросишь у него прощения, — предположил он с серьезным видом.
 Лино, пробормотав проклятие, направился туда, где оставил своего коня.
 — Что заставило тебя ожидать здесь моего возвращения, Пепе? — спросил с любопытством Хоакин. — Я ведь и сам не знал об этом до вчерашнего вечера.
 — Ты спрашиваешь Пепе Лопеса, откуда он знает то, что знает? Стыдись, Хоакин! — Прикрыв глаза морщинистой рукой, старик посмотрел вверх. — Я вижу это в небесах, откуда ветер приносит мне вести. Ветер и небо говорят: «Этот человек вернется в Эльдорадо, чтобы отомстить за Роситу!»
 Пепе американцы называли колдуном; индейцы шаманом, мексиканцы — курандеро, целителем. Хоакин не был уверен, кем был старик на самом деле, зато он знал точно, что только благодаря мексиканцу вернулся тогда из небытия…
 …когда в нем уже не было жизни и даже намека на то, что можно вернуть ее. В отдалении он слышал выстрелы и задавался вопросом, сколько из его храбрых товарищей умрет из-за него в этот жаркий июльский день на Канта, — ведь это он настоял на том, чтобы они повели лошадей на юг, пока не узнал, что Мейджера осудили.
 Солнце обжигающими лучами лишало его последних сил, когда он услышал голос поблизости, а затем, посмотрев в ту сторону, смутно различил бредущих вместе старика и осла: в расплавленном воздухе их фигуры мерцали подобно миражу.
 — Ты не умрешь, господин. Ты будешь жить и преодолеешь еще много преград. Ты будешь жить, чтобы начать новую жизнь.
 Старик встал на колени около него и смочил его загорелое лицо водой из фляги, затем положил руку ему на лоб и монотонно, нараспев начал что-то бормотать…
 Хоакин не сомневался, что ему никогда не суждено забыть это.
 Он подошел к восточному краю плато и посмотрел вниз на покрытую зеленью долину Эльдорадо. Река Станислос, пересекая ее, несла свои воды к водопаду, поросшему мхом; серый дымок поднимался в небо из дымохода, который они с Роси-той соорудили из желтых камней, во множестве лежавших на дне реки. Фасад дома, выложенный из таких же камней, был скрыт за стеной сосен. Росита выбрала эти камни из-за цвета и назвала дом золотым. А еще она называла дом и долину Эльдорадо бесконечностью. Хоакин часто думал, что Росита, должно быть, знала о краткости отведенного им времени.
 — В Эльдорадо много печального… — Пепе присел на корточки и тоже оглядел долину. Он нисколько не изменился с тех пор, как Хоакин увидел его впервые в Канта. — Гринго нашли золото в речном песке. Когда приходят дожди, они поднимаются по реке туда, где она шире и течение спокойнее. Там они находят больше золотого песка, самородков, потом приводят людей — много людей, чтобы строить много промывочных желобов. Люди не желают работать на гринго, но гринго их не слушают: они стреляют из ружей, выгоняют жителей из их домов, заковывают их в цепи как собак.
 — Они используют рабов? — не поверил Хоакин.
 — Да, все в точности так, как я сказал. — Пепе посмотрел на свои руки. — Это очень грустно. Одни умирают от побоев, другие от холода и голода.
 — А куда же смотрят местные власти?
 — Им все равно, потому что шерифу платят, чтобы он держал рот на замке.
 — Сколько здесь рабов, кто они?
 — Много, целая деревня. Мексиканцы, чилийцы, китайцы…
 — А как же их семьи? Разве они не знают, что происходит?
 — Некоторые знают, некоторые нет, но что они могут поделать? — Старик беспомощно махнул рукой. — Это ведь всего лишь женщины и дети. — Его голова поникла, затем он медленно выпрямился. — Тебе предстоит многое сделать, не забывай об этом.
 Хоакин взглянул на Пепе.
 — Нас только двое, мне нужны люди, которые готовы помочь.
 — Они придут, придут отовсюду. Они пойдут за тобой, Хоакин, верь мне!
 — Как они узнают, где найти меня?
 Пепе поднялся.
 — Как и я узнал. — Без дальнейших объяснений старик позвал Пако, тут же ответившего ему жалобным ревом, и вместе они направились вниз по склону.
 Пещера состояла из нескольких залов разных размеров, соединенных длинными извивающимися туннелями, уходившими в глубь горы. Один из туннелей спускался к запруде подземной реки, еще один служил запасным выходом.
 Все здесь выглядело почти так же, как семнадцать лет назад. Костер Пепе горел недалеко от выхода из пещеры, здесь же находилась его лежанка. Чуть поодаль от костра стоял самодельный стол.
 Когда-то Хоакин и его люди провели много недель в этой пещере, планируя набеги на лагеря гринго, скрываясь от местных отрядов самообороны и комитетов линчевателей, полагавших, что они вершат правосудие. Если бы только они знали, чему служит их правосудие в Калифорнии; между тем Хоакин не грабил никого, кто сам не являлся грабителем.
 Присев за стол, Хоакин задумался о словах Пепе. Старик сказал, что помощь придет, а значит, они с Лино должны готовиться.
 Но сначала ему необходимо было посетить могилу Роситы в одной из малых пещер.
 К его радости, могила оставалась нетронутой. Хоакин поднял фонарь повыше: золотое распятие, принадлежавшее Росите, все еще украшало деревянный крест, на котором было вырезано ее имя: «Росита Фелис де Мурьета». Перед глазами Хоакина возник образ женщины, которую он когда-то увез на север к калифорнийским золотым приискам.
 Сняв шляпу, Хоакин встал на колени у земляного холмика.
 — Ты многое должна узнать, любовь моя. — Он закрыл глаза, чтобы лучше представить ее. Вот Росита — юная девушка, приехавшая вместе с родителями на ранчо. Он видел ее в день свадьбы, когда ее темные блестящие волосы закрывала белая фата, и в их доме, лежащую на окровавленной кровати, пытающуюся сказать сквозь прерывистое дыхание, что она будет вечно любить его.
 Хоакин рассказал ей о схватке у Канта и о странных вещах, произошедших с ним, которые не мог объяснить, рассказал, как он преуспел и восстановил ранчо «Мурьета», о своем одиночестве; потом он признался в том, что произошло между ним и Хеллер, зная, что Росита поймет.
 Только через два часа Хоакин встал и перекрестился. Затем его взгляд снова упал на могилу. Он ошибался, надеясь найти здесь успокоение, и твердо знал одно: Росита не хочет, чтобы он провел свою жизнь, оплакивая ее, и не одобряет его клятву мести во имя ее.
 Когда он возвратился в первую пещеру и начал распаковывать седельные сумки, его лицо было мрачнее тучи, и все же он не собирался менять свои планы.
 В пещеру вошел Лино, неся в руках охапку шкур.
 — У Пепе приготовлены большие запасы, есть даже вяленое мясо и корм для лошадей. — Он засмеялся. — Спать мы будем на том, что осталось от бедных животных, которых Пепе ел в течение последних трех лет. — Шкуры полетели в угол пещеры.
 Хоакин по-прежнему молчал, и Лино осторожно спросил его:
 — Надеюсь, с могилой Роситы все в порядке?
 — Да, там все на месте. — Хоакин сделал паузу. — Я полагаю, мы должны седлать лошадей и…
 — Надвигается гроза, — объявил, входя, Пепе. — Вы должны ехать в долину прямо сейчас и успеть вернуться. — Не сказав больше ни слова, он повернулся и исчез в одном из туннелей.
 Хоакин и Лино обменялись взглядами.
 — Похоже, он читает мои мысли, — с усмешкой произнес Хоакин, — хотя почему, собственно, это меня удивляет. Нам действительно пора посмотреть, как изменилась долина после стольких лет.
 Высокие весенние травы колыхались на ветру, когда Хоакин и Лино, привязав лошадей к дереву, осторожно направились к дому. Они останавливались через каждые несколько шагов, чтобы осмотреться и прислушаться. Вскоре они заметили двух охранников перед домом и еще двух позади: все четверо время от времени перебрасывались ничего не значащими фразами.
 Масляные лампы горели почти в каждом окне, освещая деревянную веранду, опоясывавшую дом. Небольшая постройка Хоакина была увеличена настолько, что теперь напоминала испанскую асиенду с более чем дюжиной комнат. На окнах не было занавесок, и это позволяло Хоакину и Лино видеть почти все, что происходило внутри.
 Крадучись они обошли дом, неслышно передвигаясь в от дерева к дереву, стараясь изучить расположение комнат и сосчитать количество слуг.
 Увидев в окно Хеллер, сидевшую в кресле-качалке, Хоакин подал знак остановиться. Хотя масляная лампа горела тускло, она давала достаточно света, чтобы они могли заметить, сколь несчастным было выражение ее лица.
 Хеллер с руками, которые безжизненно свисали с подлокотников, больше всего напоминала тряпичную куклу.
 — Может, подать какой-нибудь знак — тогда ей стало бы полегче, — предложил Лино шепотом.
 Хоакин отрицательно покачал головой:
 — Не сейчас. Нам не известно точно, что Мейджер намерен делать здесь. Только когда я выясню это, мы сможем помочь ей.
 — А что, если наш друг нанесет ей полуночный визит? Почему бы нам не воспользоваться таким подарком?
 Темные глаза Хоакина блеснули, а губы изогнулись в улыбке.
 — Пожалуй, об этом стоит подумать.
 Они вдруг услышали скрип двери, и тут же Хеллер вскочила с кресла. На пороге, покачиваясь, стоял Мейджер — он либо выпил слишком много, либо накурился опиума. Вероятно, он хотел поговорить с Хеллер, но она негодующе затрясла головой и повернулась к нему спиной.
 Когда Мейджер схватил ее за руку, Хоакин, не выдержав, достал «кольт» и крепко сжал его рукоятку.
 — Нет, подожди! Дай ей шанс защитить себя самой! — Лино осторожно положил руку на ствол револьвера и опустил его вниз.
 Вывернувшись из объятий, Хеллер ударила своего мучителя коленом в пах; Мейджер взревел от боли, чем тут же привлек внимание охранников.
 Хоакин махнул Лино, и они поспешно скрылись за ближайшей сосной. Мейджер сыпал проклятиями и кричал, но дальше этого, судя по всему, идти боялся: казалось, был не в состоянии бороться со взбешенной бостонкой. Наконец он вышел из ее комнаты, хлопнув дверью, а секундой позже, появилась Абигайль и обняла Хеллер.
 Видя, что инцидент исчерпан, охранники не спеша разошлись по своим местам.
 Убедившись, что с женщинами все в порядке, Хоакин подал знак Лино, и они, оставив свое убежище, передвинулись к следующему окну; затем оглядели полностью весь дом и исследовали новые постройки.
 За это время им на глаза попалось всего несколько мексиканских и китайских слуг и дюжина охранников.
 Внезапно раздавшийся выстрел заставил стражников выбежать во двор. Все они молча наблюдали за Лютером Мейджером, который, стоя на веранде, размахивал дымящейся винтовкой.
 — Зак! Где ты, черт возьми? — Мейджер снова выстрелил в воздух, а потом направился по тропинке, ведущей к реке.
 В очередной раз потревоженные напрасно стражники вернулись, ругаясь и ворча, на свои посты.
 Прячась за деревьями, Хоакин и Лино последовали за Мейджером.
 — Зак! Я хочу поговорить с тобой! — вопил Мейджер, упрямо продолжая свой путь к бурлящей реке.
 Ливневые облака скользили по небу, закрывали луну и звезды, погружая землю во тьму.
 — Какого черта ты орешь? — отозвался Зак. — Твой крик слышен аж в Энджелз-Кэмпе.
 Зак был высок, как фонарный столб, двигаясь большими шагами подобно жирафу, он, неожиданно появившись из кустов, преградил Мейджеру дорогу.
 — Хочешь знать, почему я ору? Хорошо, я скажу тебе. Какого черта здесь происходит? Две недели назад ты прислал мне телеграмму, в которой было сказано, что ты набрел на главную жилу, так где она? Все, что я вижу, — полдюжины желобов и большое количество, черт бы ее побрал, охраны. Я даже не смог их сосчитать. Я также просмотрел бухгалтерские книги — ты едва сводишь концы с концами! Когда же наконец мы снимем сливки?
 Не ожидая такого напора, Зак, очевидно, оскорбился:
 — Сливки? Ну ты, скупой ублюдок! Если бы ты не был всегда пьян или обкурен, ты знал бы точно, что происходит здесь. Мы договорились о партнерстве, помнишь? Я слишком многое поставил на карту, чтобы грабить тебя. Возвращайся обратно и получше посмотри в книги — у меня все там записано. А что касается дополнительной охраны — я нуждаюсь в ней для новой разработки, которая сделает нас сказочно богатыми! — Зак смачно сплюнул.
 — Так покажи мне эту новую разработку!
 Зак кивнул и, повернувшись, не оглядываясь пошел вперед; Мейджер, покачиваясь, последовал вслед за ним.
 Лино и Хоакин пригнулись и передвигались тихо, не спуская глаз со странной пары. Так они прошли полмили вверх по реке мимо еще одного поста.
 Наконец Зак указал куда-то пальцем и остановился.
 — Вон там, где река разветвляется, две бригады по десять человек работают с утра до ночи, наполняя мешки из-под муки речным песком и камнями. Они возводят дамбу, чтобы перекрыть протоку и направить реку в восточное русло. Как только работа будет закончена, у нас появится возможность вырыть шахту прямо к основной жиле.
 — И как долго я должен ждать? Месяц? Год? — Мейджер небрежно облокотился о ствол дерева.
 — Я не предсказатель. Это займет ровно столько времени, сколько потребуется. Я нашел жилу только две недели назад и сразу же телеграфировал тебе.
 — Сколько человек там работает?
 — Я же сказал тебе — двадцать. Мои люди должны поехать в Марипозу, чтобы найти новых рабов-мексикашек. Некоторые из тех, кто работает сейчас на старых ранчо, объезжали лошадей, и от них здесь только одни неприятности. Особенно один, по имени Алварадо, раздражает меня больше всех…
 — Заткнись! Я не собираюсь выслушивать твои жалобы; я только хочу знать, когда увижу хоть часть из обещанного золота.
 — Сразу же, как только сможем добраться до него, но ни днем раньше.
 Мейджер в раздражении ударил рукой по стволу.
 — Проклятие, я все потерял в Сан-Франциско, и единственная вещь, которая меня согревает, — это надежда на скорый результат твоей работы.
 Зак снова сплюнул.
 — Скажи, что за женщин ты привез с собой? Молодая — настоящая красавица. Ты собираешься и дальше держать ее при себе или поделишься?
 — Я собираюсь жениться на Хеллер, так что не вздумай даже приближаться к ней. Возможно, позже, когда она мне надоест, ты ее получишь. — Он хлопнул приятеля по спине. — А теперь слушай: Хеллер и ее старуха тетка понятия не имеют, что здесь происходит, и я не собираюсь сообщать им об этом, а пока не отделаюсь от старой ведьмы, мы все должны вести себя здесь как джентльмены.
 Зак громко захохотал:
 — Джентльмены, а? Это будет выглядеть забавно.
 Мейджер недовольно крякнул и направился к дому.
 Как только он и Зак скрылись, Хоакин пошел вниз по реке, Лино следовал за ним. Когда луна выглянула из-за облаков, перед ними открылся прекрасный вид, с которым никак не вязалась кучка голодных оборванцев, гревшихся вокруг костра на берегу. В свете костра Хоакин с трудом мог разглядеть грязные, небритые лица. Несчастные были прикованы друг к другу цепями.
 — Теперь я увидел достаточно, — хмуро обратился Хоакин к Лино. — Пора возвращаться — нам еще многое предстоит сделать.
 Когда они вернулись в пещеру, Пепе и еще двое незнакомцев сидели вокруг костра.
 — А! — воскликнул Пепе. — Что я говорил тебе? Разве я не обещал, что они придут?
 Хоакин налил в кружку кофе и, усевшись напротив приведенных Пепе гостей, стал пристально разглядывать их.
 — Откуда вы? — наконец прервал он молчание.
 — Из Марипозы, — ответил тот, что был помоложе. — А вы правда Хоакин Мурьета?
 — Правда.
 — Люди говорили, будто вы умерли много лет назад около озера Тьюлар, после того как попали в засаду.
 — Теперь ты сам можешь убедиться, что слухи о моей смерти сильно преувеличены.
 Лино присел рядом с Хоакином.
 — Тогда спаслись двенадцать человек, и мы оказались в их числе. Я — Лино Торал, помощник Хоакина.
 — Мое имя — Сантос, а моего друга зовут Охо. Он немой, но очень ловко управляется с оружием. Мы прибыли, чтобы помочь вам. Гринго похитили моего брата, Хуана Алварадо.
 Хоакин с интересом посмотрел на говорившего:
 — Так вы из Марипозы?
 Сантос кивнул.
 — Хуан Батиста Алварадо — наш дед.
 — Я слышал о нем. — Хоакин протянул кружку Пепе, чтобы тот снова наполнил ее. — Кто же и почему похитил вашего брата?
 — Я не знаю их имен. Они забрали много людей, и никто не может понять, чего ждать дальше. Именно поэтому мы здесь.
 — Кто вас направил сюда? — спросил Хоакин и тут же встретил пристальный взгляд Пепе.
 — Кто? — Сантоса удивил вопрос. — Я пошел в церковь, зажег свечу и попросил помощи, и когда вышел из церкви, то взял Охо, и мы поскакали на север, расспрашивая по пути друзей. Вы знаете, где найти моего брата? Поможете нам вернуть его?
 — Пока не знаю, но догадываюсь. Думаю, мы действительно сможем помочь друг другу, амиго. — Хоакин поднялся и пристально посмотрел на огонь. Ситуация повторялась: как и прежде, люди, собравшиеся вокруг него, ожидали, что он поведет их за собой в борьбе против несправедливости. — Ты сказал, что Охо ловко управляется с оружием, а как насчет тебя?
 — Я все делаю еще быстрее. Хотите, покажу?
 Лино поспешно поднял руку.
 — Никакой стрельбы — это первое правило для всех нас. Второе — никаких драк среди наших людей.
 — Ваше слово — закон, сеньор. — Сантос кивнул.
 — Когда придут другие, вы передадите им то, что я сказал вам, ясно? — Лино поднялся. — У нас много дел, друзья, и прежде всего нам нужна карта Эльдорадо.
 Пепе подал Лино два масляных фонаря и большой кусок коричневой кожи, чтобы нарисовать карту, а затем показал двум вновь прибывшим их места для отдыха.
 Вскоре после полуночи разразилась гроза, но внутри пещеры было тепло и сухо. В глазах Хоакина появился лихорадочный блеск, когда он из-за плеча Лино смотрел на обозначения знакомых мест.
 Когда карта была закончена, они сделали раму из толстых ветвей, натянули на нее кожу и повесили на стену, а затем, позвав Сантоса и Охо, указали им их посты. Они должны будут защищать лагерь и наблюдать за Эльдорадо и за двумя женщинами — пленницами Мейджера, На следующее утро дождь прекратился, но небо оставалось серым и мрачным. Хоакин потратил все утро, обходя туннели и залы пещеры, а когда вернулся, застал Лино внимательно разглядывающим карту.
 — Приехал китаец, — произнес Лино, не оборачиваясь, — зовут Ван Ло. Его сестру продали в рабство в Сан-Франциско и потом убили. Он слышал, что убийца живет недалеко отсюда. И еще он умеет готовить.
 — Похоже, предсказание Пепе сбывается: мы снова станем отрядом, друг мой. Я поручаю тебе, как своему помощнику, отвечать за порядок.
 — Слушаюсь и повинуюсь. — Лино взял под козырек.
 В течение всего дня к пещере съезжались люди, по одному и по нескольку сразу, у каждого была своя история несправедливости, и каждому указывали на убежище Хоакина. С наступлением сумерек больше десятка новобранцев сидели вокруг костра Пепе, пили кофе и обменивались своими историями.
 Хоакин, занимая почетное место за столом, готовился к выполнению весьма нелегкой задачи — ему предстояло завоевать доверие людей, о которых он ничего не знал и каждый из которых мог спасти или погубить остальных. Но он уже делал подобное прежде и не сомневался, что сделает это вновь.
 Сегодня вечером он снова будет Хоакином Мурьетой. Он также нанесет поздний визит Хеллер и попытается заверить ее, что она и ее тетушка скоро будут свободны.
 Хоакин, облачившись в тот же костюм, в котором появился на балу, заправил черную рубашку в такие же черные штаны с широким красным поясом, надел сомбреро и туго затянул шнурок под подбородком. Пристегнув ремень, проверил, заряжено ли оружие, и уже собирался направиться к выходу, когда вспомнил о накидке и о маленькой книжке. Набросив накидку на плечи, Хоакин сунул книгу под мышку, и тут до него донеслось послание из прошлого — звуки гитары Леви Ортеги, затем приятный голос запел песню о вакеро. Леви был одним из тех, кто выжил в Канта. Вот бы увидеть его снова!
 Хоакин подошел к вновь прибывшим. Люди сидели на бревнах вокруг костра, пили кофе и негромко переговаривались между собой. При виде его они подняли головы, и тут же со всех сторон раздались изумленные возгласы:
 — Хоакин Мурьета!
 — Матерь Божья!
 Его очень удивило, что их оказалось так много.
 Лино выступил вперед и кивнул, указывая на собравшихся.
 — Я пытался сказать им, что ты не умер в Канта…
 — Так они думают, будто я призрак?
 Лино пожал плечами.
 Леви Ортега, живой и здоровый, вскочил на ноги и протянул Хоакину руку.
 — Ты отлично выглядишь, дружище. Мой брат Карлос просит прощения за то, что не приехал сразу, — его жена вот-вот должна родить.
 Хоакин приветливо улыбнулся.
 — Благодарю тебя за хорошие новости, Леви. Я обязательно появлюсь у вас, чтобы посмотреть на ребенка, когда все это закончится. А ты знаешь, почему мы здесь?
 — Пока нет, но ходят слухи…
 — Так вот, друзья. — Хоакин повернулся к остальным. — Я горжусь тем, что вы приехали сюда, и хочу сказать, что ваша помощь нам очень необходима. Гринго, которого зовут Лютер Мейджер, приказал своим людям похитить ваших друзей и родственников, а затем превратил их в рабов; он сковал их как собак и использует для работы на золотых приисках. Мой помощник объяснит вам все детали и покажет карту долины, чтобы вы запомнили местоположение каждой постройки и знали, сколько охранников и слуг в доме и на реке.
 Пристально вглядываясь в напряженные лица, столь торжественные в свете огня, Хоакин думал о других людях. Джек Гарсиа, Хоакин Карильо, Васкес — все они были храбрецами, и все приняли его как своего командира, а его клятву мести исполняли как собственную.
 Вскинув голову и расправив плечи, он вышел из пещеры. Пепе уже оседлал Тигра и теперь безуспешно пытался успокоить не в меру ретивого скакуна.
 — Ваш конь будет рад поразмяться, — Пепе лукаво подмигнул ему, — так же как и его хозяин.
 — Благодарю, Пепе.
 Хоакин сунул книгу под седло и, перебросив накидку через шею Тигра, вставил ногу в стремя.
 — Я вернусь перед рассветом.
 Конь затанцевал под ним, и он похлопал его по мускулистой шее, затем обернулся назад.
 Люди оставили костер и собрались у входа в пещеру.
 — Виват Хоакин! — крикнул один, из них, и его поддержали остальные.
 Хоакин поднял Тигра на дыбы; ветер трепал его накидку.
 — До скорой встречи, амигос! — Он повернул коня и умчался в ночь, а люди еще долго кричали ему вслед: «Виват Хоакин!» — и их голоса уносились в безбрежный простор долины.




 Глава 15


 Хеллер безостановочно ходила по спальне. Рассказывать свою историю Абигайль было не легко, но она просто не могла этого не сделать: ее тетушка должна была знать, с кем они столкнулись и что за человек был Гордон Пирс.
 — Я, должно быть, очень быстро уснула после нашего с тобой разговора, — взволнованно начала она, — а на следующее утро проснулась в кровати Гордона, одетая только в одну ночную рубашку. — В ее глазах сквозило отчаяние. Сложив руки на груди, она подошла к окну и посмотрела на высокие сосны, окружавшие дом. — Он сказал, что я по собственной воле приехала к нему и потом мы занимались любовью. — Хеллер сделала паузу, пытаясь успокоиться. — Разумеется, я в это не поверила, и тогда он сказал, что причина, по которой я ничего не помню, состояла в большом количестве выпитого шампанского. — Она открыла окно и судорожно вдохнула аромат леса. — А ведь я никогда не пью шампанского: от него у меня болит голова. Но… что мне было думать? Я во всем винила себя, и тогда, якобы стараясь успокоить меня, он попросил моей руки. Вот тут-то я все и вспомнила…
 — Что вспомнила, дорогая?
 — Я не сама поехала с ним. Он похитил меня. Они вошли в мою комнату ночью, прижали какую-то грязную тряпку к носу и… это все, что я знаю.
 Абигайль всплеснула руками.
 — Он — сумасшедший!
 Хеллер согласно кивнула.
 — Когда я встала с кровати, — она опустилась в стоявшее перед окном кресло-качалку, — то увидела кровь на простынях…
 Абигайль издала горестный вздох.
 — Значит, он еще и изнасиловал тебя. О Господи!.. Этого не хватало…
 Хеллер откинула голову назад и уставилась в потолок.
 — Крепись, тетушка, тебе придется узнать еще кое-что. — Она сбивчиво рассказала Абигайль о наркотиках и о том, как Пирс отхлестал ее, о китайских девочках-рабынях, которых он забивал до смерти после того, как они удовлетворяли его. — Так как Пирс рассчитывал, что я в будущем стану его женой, избивая меня, он использовал кнут, который жалит, но не оставляет следов.
 С трудом сдерживая рыдания, Абигайль спросила дрожащим голосом:
 — Когда он привез тебя обратно, почему, ради всего святого, ты не рассказала все властям? Они смогли бы защитить тебя!
 — Ах, тетушка, — остановила ее Хеллер, — неужели ты думаешь, что я не хотела? Я и в самом деле решила сообщить властям, но быстро поняла, что не имею права рисковать многими жизнями — твоей, Алекса, всего правления… — И тут она поведала об угрозах Пирса, закончив свое повествование протяжным вздохом.
 Абигайль печально кивнула.
 — Полагаю, я только ухудшила положение, попросив дона Рикардо поговорить с тобой, но мне казалось, что если кто-то и может переубедить тебя, так только он. Дон Рикардо любит тебя, и ты любишь его. Он — храбрый и находчивый человек, Хеллер, и, возможно, смог бы найти способ помочь.
 — Теперь это уже не имеет значения. Слишком поздно. Я знаю, ты желала мне добра, тетушка, но я не могла рисковать и не рассказала ему об угрозах Гордона, хотя, уверена, он сам что-то подозревает. Ты не должна винить его; дон Рикардо сделал все, что смог, чтобы отговорить меня, и я тоже сделала все, что смогла, пытаясь убедить его в своей искренности.
 — О, Хеллер, — простонала Абигайль, — тебе не нужно ничего больше говорить, дорогая. Я знаю, насколько это ужасно для тебя…
 — Нет-нет, я должна рассказать тебе все. Если что-нибудь случится…
 — Ради Бога, перестань пугать меня. Хуже того, что случилось, уже ничего не может быть.
 — Я надеюсь, что нет, — произнесла Хеллер, боясь дальше продолжать эту тему, — но ты была права: дон Рикардо — благородный человек, и я неравнодушна к нему. Думаю, даже что я люблю его, — добавила она, — и… О Господи, тетушка, пожалуйста, постарайся понять мое отчаяние — мне пришлось притвориться, что я такая же, как мать…
 Абигайль изумленно взглянула на племянницу.
 — Как твоя мать? Что это значит?
 Хеллер сжала губы.
 — Я начала совращать дона Рикардо, чтобы он почувствовал отвращение ко мне и ушел, но он остался, и через некоторое время я забыла, чего пыталась добиться. Я очень хотела его, тетушка, и у меня было чувство, как будто, позволяя ему заняться любовью со мной, я забуду то, что сделал Гордон.
 Не в силах сдержать слезы, Абигайль пересекла комнату и прижала Хеллер к себе.
 — Я понимаю, дорогая, понимаю. Девственность женщины — драгоценный дар, и дон Рикардо не принял бы его легко.
 Приглашение на ужин со стороны Гордона Пирса больше походило на требование, но затем Хеллер и Абигайль пришлось прождать почти десять минут, прежде чем Пирс появился в гостиной.
 — Добрый вечер, леди! — От его добродушия веяло фальшью. — Надеюсь, вы извините меня за опоздание — всему виной слишком запутанная бухгалтерия. — Он занял место во главе стола и тут же обратился к слуге-китайцу: — Налей три бокала вина, Лу, и попроси Марту подать ужин.
 Хеллер не стала пить вино и взяла стакан с водой; она не хотела принимать участия в этом фарсе. Мейджер притворился, что не заметил ее отказа. Что за нужда портить себе настроение в такой прекрасный вечер! Согласно его распоряжению, стол был заставлен серебряной и фарфоровой посудой, а золотой свет больше чем дюжины свечей уютно освещал гостиную. Эту идеальную картину довершало присутствие прекрасной девушки, сидевшей рядом с ним.
 Он не спеша потягивал вино, время от времени искоса поглядывая на двух своих пленниц.
 — Как вам понравились ваши комнаты? Вы нашли их достаточно удобными?
 Хеллер решила действовать осторожнее, общаясь с Гордоном Пирсом, так как его настроение было очень нелегко предсказать: в один момент он мог показаться джентльменом, в другой — сумасшедшим.
 — Да, они очень удобные, — негромко произнесла она, не поднимая взгляда.
 — Если вы что-нибудь пожелаете для улучшения настроения, вам стоит только попросить…
 Абигайль взяла салфетку, встряхнула и положила ее на колени.
 — Ну, в таком случае Хеллер и я особенно оценим ваше великодушие, если вы отправите нас обратно в Сан-Франциско как можно скорее.
 Мейджер вскинул брови и недоуменно уставился на Абигайль, а затем разразился веселым смехом.
 — К чему спешить, любезная тетушка, вы ведь только что приехали! У вас даже не было возможности осмотреть долину, а она действительно весьма красива. Я уверен: как только вы окинете ее взглядом, вам уже не захочется уезжать отсюда.
 — Перестаньте играть с нами в игры, мистер Пирс! — На этот раз Абигайль уже не старалась скрыть свое негодование. — Хеллер мне все рассказала. — Презрительно взглянув на него, она добавила: — Я предупреждала ее с самого начала, надеясь, что у нее достанет здравого смысла не выходить замуж за жалкого неудачника вроде вас.
 — Тетя! — Хеллер взглядом умоляла разгневанную леди замолчать. После утреннего разговора она думала, что Абигайль поняла всю опасность открытого сопротивления и будет более осторожна с Гордоном.
 Мейджер вкрадчиво улыбнулся.
 — Жалкий неудачник, верно? Меня называли по-разному, но так — еще никогда. — Он сделал паузу, и улыбка сползла с его лица. — Слава Богу, я безразличен к вашим оскорблениям, тетушка, так что не беспокойте себя понапрасну. Если бы мы находились в Сан-Франциско, я бы, разумеется, отреагировал по-другому…
 — Вы безразличны к слишком большому количеству вещей, — не унималась Абигайль, — включая также и здравый смысл. Александр ожидает, что я телеграфирую ему, как только мы приедем. Если он не получит телеграмму, то обратится к властям и потребует начать поиски.
 Гордон небрежно щелкнул пальцами, давая знак слуге, наполнить его бокал.
 — Я должен поблагодарить вас за то, что вы дали мне это понять, прежде чем мы уехали. Он получит свою телеграмму — я пошлю одного из моих ребят в Энджелз-Кэмп завтра или послезавтра.
 Хеллер передвинулась на край стула.
 — Гордон, не могли бы вы сообщить нам о своих дальнейших намерениях…
 Мейджер одобрительно посмотрел на нее.
 — Очень разумный вопрос, мисс; вы ведь всегда мыслите здраво, не так ли?
 Она подняла голову и смело встретила его пристальный взгляд, не желая показать ему охвативший ее страх.
 — По крайней мере пытаюсь.
 — Очень хорошо, тем более что я не собираюсь ничего скрывать от вас. Мои намерения не изменились: я начну готовиться к нашей свадьбе. У нас будет великолепный праздник с музыкой, пением и танцами. Я также пошлю за священником в Энджелз-Кэмп.
 — А если я откажусь выйти за вас замуж?
 — Но вы ведь не сделаете этого, — угрожающе произнес Мейджер, заставив обеих женщин побледнеть. — Вы цените свою жизнь и жизнь вашей тетушки слишком дорого, чтобы отказаться от моего предложения.
 — Снова угрозы, Гордон? — Хеллер почувствовала, что предел ее терпению уже близок.
 Мейджер привстал и, потянувшись через стол, дотронулся до ее руки:
 — Я не хочу угрожать, а только хочу, чтобы вы были более сговорчивы. — Он мягко пожал ее руку. — Поверьте, с вашей стороны это будет разумно, Хеллер. — Он снова опустился на стул.
 — Скажите, если я соглашусь выйти за вас, вы позволите моей тете уехать? — Чувствуя, что Абигайль хочет что-то возразить, Хеллер легонько толкнула ее под столом ногой.
 — После того как мы поженимся.
 — В таком случае мы договорились.
 Мейджер одобрительно кивнул.
 — Вот теперь вы — хорошая девочка. Поверьте, так будет лучше для всех. И вот еще что: существуют определенные правила в этом доме, которые вам следует запомнить, чтобы все прошло гладко. Хотя долина изолирована, у меня множество вооруженных людей, постоянно охраняющих мою собственность. Им приказано не разговаривать с вами и не приближаться к вам, если только вы не попробуете пересечь границу моей территории, позже я покажу, где она проходит. Если кто-либо из вас попытается бежать, охранники будут сначала стрелять, а потом уже задавать вопросы.
 Абигайль судорожно вцепилась в крышку стола.
 — Это, должно быть, шутка?
 — Запомните, леди, я никогда не шучу. Нарушители спокойствия наказываются немедленно, и вы убедитесь в этом завтра. Я хочу, чтобы вы обе вышли на веранду точно в восемь часов и получили необходимый урок. — Мейджер пристально посмотрел на Хеллер: — Надеюсь, вы все поймете правильно и второго урока не потребуется.
 После ужина Мейджер настоял на том, чтобы женщины присоединились к нему в зале для гостей, куда слуга-китаец принес портвейн. Подняв свой бокал, он медленно взболтал содержимое, затем поднес его к губам, сделал глоток и, удовлетворенно почмокав, откинулся на спинку кресла. Он провел день за бухгалтерскими книгами, поговорил с Заком о его методах управления и в конце концов убедился, что Зак был прав.
 Потеря бизнеса теперь уже не представлялась ему такой уж катастрофой: как только работа по перекрытию рукава реки будет закончена, золото принесет ему куда больше денег, чем он смог бы когда-либо заработать другим способом. Что касается дома на Ринкон-Хилл, возместив свои потери, он сразу найдет себе новый особняк, возможно, даже в Лос-Анджелесе.
 Мейджер вспомнил то время, когда впервые увидел Эльдорадо. Это случилось почти два десятилетия назад — тогда его нанял поверенный человека, о котором он ровно ничего не знал, нанял, чтобы убить жену Мурьеты и прогнать самого Мурьету. Мейджер не раз задавался вопросом, кто был этот загадочный наниматель. Не то чтобы он беспокоился о Мурьете и его симпатичной маленькой жене больше, чем о любом другом мексиканце, — они были иностранцами и потеряли свое право на калифорнийское золото, когда Соединенные Штаты выиграли войну с Мексикой, но… Если бы не месть Мурьеты, он давно бы зарегистрировал покинутый участок на себя, однако вместо этого вынужден был скрываться целых два года. Даже находясь в тюрьме, он постоянно беспокоился, не обнаружил ли кто-нибудь оставленную землю. Дело было не только в золоте, но и в великолепии самой долины, разместившейся между двумя горами подобно совершенному алмазу, сверкающему на груди красивой женщины.
 После выхода из тюрьмы он с облегчением обнаружил, что никаких новых заявок не зарегистрировано, и в результате ему удалось за относительно небольшую плату сделать долину Эльдорадо своей.
 Когда Мейджер принялся строить здесь дом, он неожиданно почувствовал настоящую нежность к этому месту, где река мчала свои воды по камням и даже в самые горячие летние дни величественные сосны обеспечивали прохладу, скрывая путника от калифорнийского солнца.
 Трудно было придумать более совершенное укрытие от агентов Уэллс-Фарго, а если бы кто-то и нашел его, он никогда не вышел бы живым из долины.
 Этих соображений оказалось вполне достаточно, чтобы привезти Хеллер именно сюда. Если бы Мейджер не был так разборчив, он мог бы жениться на наследнице из видных семейств Сан-Франциско, но все они не шли ни в какое сравнение с гостьей из Бостона — она обладала всеми качествами, которые он желал видеть в женщине.
 Теперь ему было совершенно ясно, что, так как первый опыт близкого общения с Хеллер провалился, огромное количество выкуренного опиума подействовало на его рассудок. Он уже не мог обходиться без наркотика.
 Когда после двух часов, проведенных за одним столом с хозяином дома, который почти все это время пребывал в глубокой задумчивости, Хеллер заметила, что Абигайль начала клевать носом, она попросила Гордона позволить им удалиться.
 — Да, конечно, — рассеянно ответил он. — Но не забудьте: в восемь часов на веранде.
 Женщины поднялись, и Хеллер помогла тете дойти до ее комнаты.
 — Доброй ночи, дорогая, — громко сказала Абигайль, когда они остановились у двери и вдруг, уже войдя в комнату, обернулась. — Придвинь стул к двери на тот случай, если он снова решит ворваться к тебе, — торопливо прошептала она, схватив племянницу за руку.
 В ответ Хеллер лишь вздохнула.
 — Стул не остановит его, тетушка. — Она поцеловала Абигайль в щеку и ободряюще улыбнулась, а затем направилась к своей двери.
 Постелив постель, Хеллер раздвинула занавески и села перед окном, заметив двух человек с ружьями наперевес, одетых в желтые плащи, они с любопытством смотрели на нее и при этом о чем-то оживленно переговаривались. Несомненно, это были двое из наемников, о которых говорил Гордон.
 Быстро вскочив, Хеллер снова задернула занавески. Когда после полуночи яростная стихия обрушилась на долину, она погасила лампу и легла, но никак не могла уснуть. Сопровождаемые раскатами грома вспышки молнии освещали комнату даже сквозь плотные занавески, капли дождя застучали по крыше подобно цокоту копыт.
 Хеллер всегда любила грозу, любила сидеть в уголке тетушкиной комнаты, пить горячий шоколад и разглядывать последний выпуск журнала «Гоудиз ледиз бук» с его цветными иллюстрациями, письмами читателей, поэзией, повестями и множеством других занятных вещей; и все же на этот раз, находясь вдалеке от дома, она почувствовала себя совершенно беззащитной.
 Молния сверкнула где-то совсем близко, следом раздался оглушительный раскат грома, от которого затряслись стекла. В какой-то миг Хеллер показалось, что пошатнулся весь дом, что дверь, ведущая на веранду, распахнулась, впуская ветер и дождь.
 Дрожа от холода, она вскочила с кровати, подошла к двери, закрыла ее и задвинула щеколду, а затем повернулась, собираясь поскорее вернуться в постель, как вдруг…
 — Хеллер!
 Услышав позади себя громкий шепот, девушка замерла на месте, и ей показалось, что волосы на ее затылке начали шевелиться. Было ли это ее воображение, или она на самом деле слышала, как кто-то произнес ее имя?
 Хеллер огляделась, но не увидела ничего подозрительного: комната казалась черной, как сажа, в отсутствие света молний.
 — Кто здесь? Гордон, это вы?
 Снова засверкали молнии, грянул гром. Теперь она молилась только о том, чтобы дом выдержал.
 Комната в очередной раз погрузилась во мрак, и тут же она услышала голос, окликавший ее.
 — Нет, это не Гордон. — В темноте зазвенели шпоры.
 — Тогда кто же? — Хеллер начало трясти от возрастающего беспокойства.
 — Мы с вами встречались на балу в Сан-Франциско; тогда я пообещал вам, что приду за вами…
 — Из ниоткуда, подобно ветру… — шепотом закончила она.
 Снова молния разрезала небо, на секунду осветив стены комнаты. Он стоял в нескольких шагах от нее, высокий, с божественно красивой фигурой, одетый во все черное, точно так же, как и на балу. Те же шляпа, маска, закрывающая глаза, та же черная накидка мягко колышется за его спиной.
 Страх несколько уменьшился.
 — Хоакин Мурьета, если не ошибаюсь, по крайней мере на балу вы представились именно так…
 — Да, и готов подтвердить сейчас: я действительно Хоакин Мурьета. — В его голосе был заметен сильный акцент.
 Хеллер недоверчиво покачала головой.
 — Я была в музее, видела голову Мурьеты и разговаривала с хранителем…
 — Та голова, которую вы видели, принадлежала моему товарищу, Хоакину Карильо, к несчастью, рейнджеры приняли его за меня. — Он зажег лампу. — Но хватит об этом. Я здесь, чтобы помочь вам. Вас и вашу тетю держат здесь в плену, я прав?
 — Да. И вы пришли, чтобы помочь нам сбежать? — Сердце чуть не выпрыгнуло у нее из груди. — Надо скорее сказать Абигайль. Мы только возьмем самую необходимую одежду.
 Она направилась к двери, но странный гость остановил ее:
 — Не сегодня, Хеллер. Пока еще мне нужна ваша помощь здесь. — Когда она вопросительно посмотрела на него, он начал терпеливо объяснять: — Настоящее имя Гордона Пирса — Лютер Мейджер. Много лет назад он и его друзья, изнасиловав, убили мою жену Роситу, и я дал клятву отомстить. След Мейджера затерялся, и теперь, когда я нашел его, пришла пора сдержать клятву. Мейджер уверен, что я мертв, но, появившись на балу, я напомнил ему о прошлом, — Так вот почему он так нервничал! — Хеллер понимающе кивнула. — Вот только… Чем я могу помочь вам — я ведь сама здесь пленница.
 — Прежде всего вам следует быть осмотрительной и очень осторожной. Наблюдайте за Мейджером, наблюдайте за его слугами и охранниками, изучите их привычки и пристрастия. Узнайте получше дом и осмотрите окрестности — все это сейчас очень важно.
 — Как долго нам придется пробыть здесь?
 — Несколько недель, не больше.
 — О нет, пожалуйста, вы должны вытащить нас раньше. Этот, как вы его назвали, Мейджер, хочет жениться на мне — он сказал за ужином, что готовится большой праздник.
 — Вот как? — Хоакин прищурился. — Это любопытная новость, и вы обязательно должны выяснить точную дату.
 — Но как только я выйду за него, для меня все будет кончено!
 — Пожалуйста, доверьтесь мне. Я не позволю ему жениться на вас: мои люди будут присматривать за вами каждую секунду.
 — Боюсь, я не смогу…
 Она отвернулась, но Хоакин поймал ее за руку и притянул к себе. Взяв ее за подбородок, он пристально посмотрел ей в глаза:
 — Вы сможете, Хеллер.
 Прежде чем она решилась произнести хоть слово, он нагнулся и поцеловал ее.
 Только тут Хоакин вспомнил, что это вовсе не входило в его планы, он хотел лишь поговорить с ней, но теперь у него уже не было сил остановиться. Ему хотелось обнять ее, целовать, успокаивать. Она многое перенесла на прошлой неделе, вероятно, даже больше того, что он мог предположить.
 Фактически Хеллер и ее тетушка могли убежать прямо сейчас — гроза обеспечила бы прикрытие. Но как же тогда его клятва? К тому же Мейджер мог напасть на их след…
 Целуя Хеллер, он дал себе еще одну клятву: после того как отомстит за смерть Роситы, никогда больше не давать никаких клятв!
 Поцелуй застал Хеллер врасплох, но еще более удивительным показалось ей то, что он целовал ее так же, как дон Рикардо! Они были слишком похожи.
 Когда после замешательства она обвила руками его шею и доверчиво прижалась к нему, его язык незамедлительно проник в глубь ее рта, рука соскользнула на ягодицы и сжала их. Он слегка подогнул колени, прижавшись к ее бедрам…
 Внезапно, с новым ударом грома, наваждение закончилось. Он резко отстранился от нее.
 — Простите меня, я должен идти…
 Странно, но в его голосе больше не было акцента.
 Он открыл дверь, и ветер всколыхнул его накидку. В ту же секунду Хеллер подбежала к двери, но черный человек уже исчез в ночи.
 Или это был призрак?
 Она закрыла дверь и задвинула щеколду, затем нетвердым шагом подошла к окну и раздвинула занавески. Буря прекратилась как по волшебству, и небо было удивительно ясное. Хеллер поискала его взглядом среди деревьев, но так и не смогла найти; на глаза ей попались двое охранников в желтых плащах — они медленно обходили дом и, очевидно, не видели ее ночного посетителя.
 Один из охранников помахал ей рукой, но Хеллер быстро задернула занавески и открыла их снова, лишь когда удостоверилась, что люди в желтых плащах ушли.
 Сквозь просвет в соснах она увидела луну — круглую, золотую, напоминавшую большой медальон, висевший прямо посреди двух холмов.
 Внезапно на ее фоне показался силуэт одинокого всадника.
 — Хоакин! — вырвалось у нее. — Дон Рикардо! Я должна была догадаться раньше… — Сердце Хеллер бешено забилось, когда она увидела, как лошадь с громким ржанием встала на дыбы…
 — Я — Хоакин! — прокричал всадник, и долина эхом вторила его слова. — Слушай меня внимательно, Лютер Мейджер, убийца моей Роситы: я вернулся, чтобы отомстить!
 Холодок пробежал по спине Хеллер. В тот же миг лошадь рванулась с места, и силуэт исчез.




 Глава 16


 Задернув занавески, Хеллер повернулась, зажгла лампу и только тут увидела, что на подушке лежит книга, которую, как ей казалось, она потеряла. Он принес ее.
 Забравшись в постель, она открыла первую страницу. Автор, индеец Желтая Птица, пояснял, что очень хорошо знал Хоакина и собирается представить его таким, каким он был на самом деле. Далее шел рассказ о красивой девушке, на которой женился Хоакин, их богатом золотом прииске и о том, как печально все закончилось, когда пьяные бандиты ворвались к Хоакину. Остальная часть книги была посвящена клятве, данной Хоакином, его жизни мстителя и, наконец, его смерти в Арройо-Канта.
 Только на рассвете Хеллер закончила читать и отложила книгу в сторону, затем встала с кровати, подошла к окну. Открыв занавески, посмотрела на яркое оранжевое небо.
 Печальная история Хоакина не выходила у нее из головы. Гордон Пирс, а точнее Лютер Мейджер, забрал у Хоакина все: золотой прииск, дом и женщину, которую он любил. Теперь она уже не сомневалась, что у этого человека были все основания для мести. Но что мешало осуществить эту месть раньше?
 Глядя сквозь деревья на блестящую реку, Хеллер невольно задавалась вопросом: неужели на самом деле существуют мужчины, которые способны любить женщину до такой степени, что могут убить за нее даже спустя многие годы после ее смерти?
 Если да, то это была такая любовь, какую она желала для себя. И все же одна мысль не давала покоя. Согласно книге, Хоакин Мурьета превратился в безжалостного бандита и зверского убийцу, мстя не только тем, кто причинил ему боль, но и всем американцам без разбору. Дважды повстречав его и прочитав книгу о нем, Хеллер могла согласиться с выводами автора, но сомневалась, что Хоакин действительно способен совершить все те преступления, которые связывали с его именем. Именно он дал ей книгу, хотя понимал, к каким заключениям она могла прийти, — такой поступок сам по себе говорил многое об этом человеке.
 Доносящиеся сквозь окно голоса прервали ее мысли. Повернувшись, Хеллер увидела снаружи двух мужчин, прислонившихся к навесу, и осторожно закрыла занавески, надеясь, что они не заметили ее. Затем она прислушалась.
 — Ну, что говорит Пирс? Он видел призрака? — спросил первый.
 Второй мужчина говорил на английском, и это вынудило Хеллер придвинуться ближе к окну, чтобы иметь возможность уловить каждое его слово.
 — Я уже говорил тебе, Хэнк, это был не призрак! Он в самом деле видел его и почти всю ночь метался, как енот в клетке.
 — Это точно был призрак, потому что Мурьета мертв! — раздраженно возразил Хэнк. — Его убили рейнджеры в пятьдесят третьем; я помню случившееся тогда не хуже, чем собственное имя. Потом это было во всех газетах.
 — Ну, в общем, возможно, он был убит, а может, и нет, никто не знает наверняка. Умный парень. Я встречался с ним осенью пятьдесят второго. Скажу одно: Хоакин Мурьета не обычный человек, в нем есть что-то особенное.
 Последовала долгая пауза, потом Хэнк снова заговорил:
 — Интересно, что Мурьета хочет от хозяина…
 — Убить его, вероятно. Я слышал, что настоящее имя Пирса — Лютер Мейджер, а этот участок когда-то принадлежал Мурьете…
 Хеллер чуть не вскрикнула от удивления. Выходит, настоящий хозяин Эльдорадо Хоакин? Неудивительно, что он передвигался здесь, как невидимка, и охранники ничего не замечали.
 Любопытство ее еще больше усилилось: реальные события выглядели куда запутаннее, чем то, о чем она прочитала; лишь одно было абсолютно ясно: Хоакин Мурьета стал калифорнийской легендой.
 Как только люди Мейджера ушли, Хеллер быстро оделась и постучала в дверь Абигайль. Когда они вышли на веранду, оставалось всего несколько минут до восьми часов. И тут их глазам предстало неожиданное зрелище: стоя к ним спиной, Лютер Мейджер кричал с веранды на выстроившихся перед ним охранников с унылыми выражениями на лицах.
 — Какой к черту призрак! Он такой же настоящий, как вы и я, да еще его проклятая лошадь! Он не мог просто исчезнуть…
 Один из охранников выступил вперед.
 — Ник и я поехали за ним, но когда мы добрались до вершины, тучи закрыли луну, и он ускакал. В такой темени даже стая волков не смогла бы его найти!
 Однако, судя по виду Мейджера, такой ответ его нисколько не устроил.
 — С этого момента шесть человек будут постоянно охранять вход в долину. Любого, кто попытается пройти мимо, они должны немедленно доставлять ко мне. Все ясно?
 Охранники нехотя закивали головами, затем начали медленно расходиться.
 — Стойте, черт вас возьми, я еще не закончил! Четверо из вас будут сегодня сопровождать золото.
 — Четверо? Но, хозяин, кто же тогда сменит нас ночью?
 — Ничего с вами не случится!
 Не рискуя возражать дальше, Ник поджал губы и отвернулся.
 Почувствовав привычный зуд в носу, Абигайль не выдержала и чихнула; лишь после этого Мейджер заметил их присутствие. Он дернулся и резко обернулся.
 Волосы его были растрепаны, одежда — та самая, которая была на нем вечером за ужином, помята, вообще он выглядел так, будто провел бессонную ночь.
 Мрачно взглянув на Хеллер, Мейджер приказал одному из своих помощников:
 — Скажи Заку, что я готов встретиться с… — После этих слов на его лице появилась кривая усмешка. — Доброе утро, Хеллер, доброе утро, Абигайль. — Он указал на два сосновых стула. — А теперь, леди, будьте любезны сесть — представление начинается.
 — Представление? — с недоумением спросила Абигайль, опускаясь на стул.
 Мейджер насмешливо кивнул:
 — Да, представление. Конечно, это не дотягивает до стандартов Сан-Франциско, но я думаю, вас оно позабавит. Тем не менее предупреждаю: даже если вам что-то не понравится, вы не можете в любое время встать и уйти. — Он поднял палец, и двое охранников встали с ружьями на изготовку по обеим сторонам от Хеллер и Абигайль. — Полагаю, теперь вам все ясно?
 Не промолвив ни слова, Хеллер спокойно заняла свое место. После всего уже произошедшего с ней не требовалось особой проницательности, чтобы догадаться: представление, о котором Мейджер говорил, не доставит удовольствия ни ей, ни Абигайль.
 Со стороны реки показались два человека: один из них, молодой мексиканец, шел впереди, второй, следуя за ним, постоянно подгонял его дулом ружья.
 — Зак, прикуй его к столбу, — приказал Мейджер. Перейдя на другую сторону веранды, он поднял два смотанных кнута и стал разглядывать их.
 Зак подвел пленника к деревянному столбу рядом со ступеньками на веранду, но Мейджеру это отчего-то не понравилось.
 — Да не к этому, а к тому! — Он указал на столб, находившийся непосредственно перед Хеллер и Абигайль.
 Не выдержав, Хеллер вскочила:
 — Послушайте, Гордон, это уже совсем не смешно…
 — А ну, сядьте. Я не в том настроении, чтобы выносить женскую истерику.
 — Независимо от того, что сделал этот человек, — упрямо продолжала Хеллер, — он не заслуживает такого наказания, как кнут. Если даже работник провинился, вы должны найти другие способы, менее жестокие.
 В ответ Мейджер лишь рассмеялся:
 — Не работник, моя дорогая, а раб.
 — Раб? — Хеллер с ужасом посмотрела на красивого молодого человека. Он был весь в грязи: волосы, лицо, руки. Тело несчастного прикрывали жалкие лохмотья, и он был бос.
 Мейджер снова засмеялся:
 — Вот именно. Я использую рабов — так гораздо проще. А всем пора к этому привыкнуть. Сядьте же наконец!
 Хеллер быстро заняла свое место и, взяв Абигайль за руку, прошептала несколько успокаивающих слов.
 Как только Зак приковал запястья Алварадо к столбу, Мейджер, не торопясь, спустился с веранды и отошел к деревьям; хвост кнута волочился змеей позади.
 Как только охранники встали по кругу, вне досягаемости десятиметрового орудия пытки, Мейджер широко расставил ноги.
 — Ты готов, Алварадо? Мне надо преподать этим леди урок дисциплины. Ну-ка, покажи им представление.
 Алварадо с ненавистью оглянулся на Мейджера.
 — Я помогу тебе вырыть твою могилу, собака-гринго.
 Гордон поднял правую руку, и кнут пришел в движение.
 Хеллер услышала, как он со свистом разрезал воздух. Она съежилась от наплыва воспоминаний, вызванных этим звуком.
 Алварадо громко закричал, и она, не выдержав, вцепилась в руку Абигайль. Кнут изгибался снова и снова, набрасываясь на несчастного, словно голодный тигр. Слезы заструились по щекам Хеллер, едва ее взгляд встретился с полным боли взглядом молодого мексиканца.
 — Мужайся, — шептала она. — Скоро это закончится.
 Но это не кончалось и повторялось до тех пор, пока Алварадо не потерял сознание. Гордон готовился к следующему удару, когда Зак неожиданно ступил в круг.
 — Он не выдержит больше, босс. Ты убьешь его.
 Спрятавшись за деревом, Хоакин наблюдал с вершины холма, как фургон и десять всадников медленно продвигались по проходу, ведущему из долины. Когда процессия оказалась непосредственно под ним, он резко взмахнул рукой, подавая сигнал Леви Ортеге, и тут же огромные камни посыпались прямо на дорогу.
 Запряженные в фургон лошади заметались и испуганно заржали, когда лавина камней обрушилась на них со склона. В результате фургон опрокинулся. Двое пассажиров едва успели выскочить из него. Эскорт, вовремя успев сдержать лошадей, отступил назад, направляясь прямо к укрытию мексиканцев, поджидавших их с оружием.
 Сверху Хоакин с гордостью наблюдал за действиями своих подчиненных. Все они были отличными людьми, стремившимися отстоять свою свободу, это позволило ему в течение нескольких дней сформировать вполне боеспособный отряд, беззаветно преданный своему командиру.
 Вонзив шпоры в бока Тигра, Хоакин начал спускаться с холма, а когда достиг его основания, направился к охранникам.
 — Приветствую вас, сеньоры. Если вы еще не знаете меня, я — Хоакин Мурьета, а это мои люди. У нас нет намерения причинять вам вред, нам нужно только золото, которое вы везете в фургоне.
 — А что будет, если мы не захотим отдать его? — спросил один из охранников.
 — Заткнись, Хэнк! — оборвал его другой. — Это золото не наше, и мы, черт возьми, вовсе не собираемся умирать за него.
 — Мудрое решение, сеньор. — Мурьета усмехнулся. — Надеюсь, ваши товарищи тоже не хотят потерять жизнь из-за чужого добра, не так ли? — Он пристально посмотрел на Хэнка, в то время как Лино приказал вооруженной охране Мейджера сложить оружие на землю.
 Хэнк разрядил винтовку и бросил ее перед лошадью.
 — Теперь ваш «кольт», пожалуйста.
 Охранник с ненавистью посмотрел в лицо Хоакина.
 — Только через мой труп, мексикашка, — прокричал он, резко вскидывая оружие. Но не успел Хэнк нажать на курок, как Хоакина попала ему в руку, раздробив кость.
 Подъехав к строптивому пленнику, державшемуся за поврежденную руку, Хоакин осуждающе покачал головой:
 — Тебе нужно было послушаться меня, гринго. Я же сказал, у нас нет намерения причинять вам вред.
 — Всем спешиться! — Лино выразительно взмахнул оружием, затем обернулся к Хоакину: — Что мы будем делать с этими храбрецами, командир?
 Хоакин на мгновение задумался, затем, не спеша, спустился с лошади на землю.
 — Пусть их свяжут вместе так, чтобы получился круг. Но сначала освободите наших героев от всей одежды. Он погладил шею Тигра.
 — Веревку, живее. — Лино махнул рукой.
 Охранники нехотя начали раздеваться, в то время как люди Хоакина, собрав оружие, с помощью веревки принялись связывать всех десятерых вместе.
 — Попомни мои слова. — Раздраженно сплюнув, Хэнк яростно прокричал: — Это не сойдет тебе с рук, Мурьета, хозяин выследит тебя и убьет — это так же верно, как то, что я сейчас стою здесь.
 Хоакин пристально посмотрел на него, но ничего не сказал. За него ответил Лино:
 — Передай твоему боссу, что с этого момента даже муха не вылетит из долины, если Хоакин Мурьета не захочет этого. Надеюсь, тебе понятно?
 Ответа не последовало, и тогда Лино, достав пистолет, несколько раз выстрелил в голые ноги Хэнка, так что все пули легли на расстоянии нескольких сантиметров от кончиков его пальцев.
 Хэнк заплясал, как карась на сковородке.
 — Хорошо, хорошо, я понял! — завопил он. — Я обязательно передам ему!
 — Вот и умница! А теперь убирайся, пока я не передумал!
 Победители от души смеялись, глядя на то, как голые мужчины отнимали друг у друга веревку, пытаясь занять более выгодное положение. После нескольких неудач они кое-как построились и затем направились в сторону Эльдорадо. Нетрудно было предположить, что потребуется целый день, чтобы добраться до цели.
 Той же ночью в лагере костер Пепе стал центром общего веселья. Несколько женщин присоединились к отряду, и когда Леви Ортега начал играть на гитаре, их голоса влились в общий хор, распевавший мексиканские песни. Потом женщины танцевали вокруг костра, а зрители с восторгом хлопали в ладоши.
 Трое мужчин играли в чуса, игру, напоминавшую рулетку, еще четверо тренировались с кнутами, сшибая стоящие на бревне камни. Немой, сидя на большом валуне, вязал веревку из конского волоса, в горшке над костром, пузырясь, варились бобы.
 Хоакин, делая обход вокруг лагеря, время от времени останавливался, чтобы переброситься парой слов с некоторыми из своих людей: у многих из них либо друзья, либо родственники были рабами в Эльдорадо, и ему приходилось терпеливо объяснять, как он планирует освободить их.
 В один из таких моментов к Хоакину, прихрамывая, подошел Лино.
 — Мы с Пепе только что закончили закладывать взрывчатку: ее как раз должно хватить, чтобы разрушить плотину.
 — Что это с твоей ногой? — поинтересовался Хоакин.
 — Это Пако, — неохотно сказал Лино, явно не желая вдаваться в подробности.
 — Маленький ослик лягнул тебя?
 Хоакин не смог удержаться от смеха.
 — Маленький ослик? Пако не маленький ослик, а пятисотфунтовое исчадие ада: он всеми фибрами своей ослиной души ненавидит меня и поэтому старается отомстить. Я всего-то и сделал, что посмотрел на него, — и вот результат. Кстати, ты не мог бы сказать мне, как долго живут ослы? — спросил он, дождавшись, когда его друг перестанет смеяться.
 — Мне кажется, Пако давно пережил свою молодость, если таковая вообще была. — Похлопав Лино по плечу, Хоакин продолжил свой обход.
 Внезапно из темноты возник всадник на взмыленном коне. С громким криком он спешился и, сразу оказавшись в окружении своих товарищей, принялся рассказывать об избиении кнутом Хуана Алварадо в присутствии двух леди.
 Сантос Алварадо выступил из темноты в круг, образованный светом костра; на его лице отражались боль и гнев.
 — Мой брат жив?
 — Пока да, но очень плох.
 — Тогда я должен пойти за ним.
 Хоакин поспешно протянул руку и остановил его:
 — Нет, амиго, вы не можете идти. Поверьте, это было бы безрассудно — они попросту убьют вас. Сперва мы должны осуществить наш план…
 — К черту вас и ваши планы! Мой брат вот-вот умрет!
 Хоакин вздохнул.
 — Я сожалею о вашем брате, но вы действительно не можете отправиться туда — они подстрелят вас прежде, чем вы доберетесь до Мейджера. Его люди численно превосходят нас.
 — Тогда почему вы не приказали убить тех ублюдков — это уменьшило бы их число на десять человек.
 — Убить безоружных, не дав им даже шанса защитить себя? Я не делаю таких вещей, амиго, но если это ваш метод, тогда, возможно, вы действительно должны идти своим путем. — Последовала долгая пауза, затем, отвернувшись от Алварадо, Хоакин обратился к остальным: — Слушайте меня все: если кому-то не нравится то, что я делаю, скажите об этом сейчас. Я не хочу, чтобы моим приказам не повиновались. Мы освободим рабов и избавимся от Мейджера, но не станем хладнокровными убийцами. Надеюсь, вам понятно?
 В ответ послышался некоторый ропот, но в конце концов подчиненным Хоакина пришлось смириться.
 — А что станет с моим братом? — выкрикнул Сантос.
 Медленно повернувшись, Хоакин произнес:
 — Лино и я обсудим это немедленно, обещаю.
 Позже той же ночью Хоакин и Лино, спустившись вниз, миновали охранников и укрылись в соснах, окружавших дом: оттуда они могли лучше разглядеть, что происходит на веранде. Хуан Алварадо лежал на соломенном тюфяке у входа в кухню, где за ним ухаживала Марта. Когда она на несколько минут отлучилась, чтобы передохнуть, Хоакин быстро прокрался к веранде, подхватил Алварадо на руки и отнес под деревья, где Лино помог поднять его на лошадь.
 — Ему совсем худо, — произнес Лино, глядя, как Хоакин садится в седло позади Алварадо.
 — Ничего, в его возрасте поправляются быстро. — Хоакин развернул Тигра и стал осторожно пробираться обратно в лагерь, размышляя на ходу.
 Алварадо, вероятно, так и не пришел в сознание — он не издавал ни звука. Ему будет больно еще несколько недель, и он захочет умереть еще тысячу раз, не в состоянии переносить как эту боль, так и ненависть, которая заполнит его сердце…
 Хоакин знал все о ненависти, из-за нее он даже забыл, как любить… пока в его жизнь не вошла Хеллер.




 Глава 17


 Через двое суток после первого визита Хоакин, пробравшись в спальню Хеллер, прервал ее беспокойный сон.
 Едва он, встав на одно колено рядом с ней, прошептал ее имя, как глаза Хеллер тут же открылись. Долго не размышляя, она обвила его за шею и притянула к себе.
 — Что он сделал? Ты в порядке? А Абигайль?
 Она прижалась к нему, желая, чтобы часть его силы передалась ей.
 — Он не причинил нам боль, но на следующее утро после того, как вы были здесь, заставил нас наблюдать за этим жестоким истязанием. Мейджер приказал нам сидеть и смотреть, а сам почти до смерти отхлестал ни в чем не повинного человека.
 — Подонок! — Хоакин поднял голову и устремил неподвижный взгляд в окно. — Он сделал это из-за меня?
 — Не думаю, скорее всего он уже давно собирался устроить эту мерзость. — Она подняла одеяло и прижала его к груди. — Еще он приказал, чтобы шесть охранников постоянно дежурили у входа в долину. Вы не должны были возвращаться. Не сейчас. Пусть сперва все успокоится.
 — Но это вовсе не входит в мои намерения. Беспокойство Мейджера — часть моего плана; я хочу держать его в постоянном напряжении. Он должен каждую минуту задаваться вопросом: что случится дальше?
 Хеллер поджала губы и нахмурилась.
 — А вы не спрашивали себя, сколько еще людей пострадает или умрет за это время? Мейджер использует рабов — он так сказал, хотя я сама их не видела. Что, если этот негодяй решит выместить свою злость на них, на мне или на Абигайль?
 — Вы должны доверять мне, Хеллер. Я знаю, вам трудно понять, почему я поступаю так, а не иначе. Иногда я и сам себя не понимаю. Вам кажется, что вы стали жертвой моей мести, и, возможно, в какой-то степени это так, но мне нужно еще немного времени. — Он накрыл ее руку ладонью. — Не думаю, что он причинит вам боль: для него вы — пропуск в будущее. Что касается остальных… Если он вздумает только попробовать что-либо сделать, мы остановим его. Отряд мстителей растет не по дням, а по часам, и мои люди постоянно следят за Эльдорадо. При первом же признаке опасности…
 — Мальчик Алварадо, — неожиданно перебила Хеллер, — он, должно быть, умер. Я спросила о нем, и они сказали, что его нет. Такой красивый, молодой…
 — Успокойтесь, дорогая, он жив, и уже находится в нашем лагере, где за ним как следует ухаживают.
 Лицо Хеллер просияло.
 — Так он у вас? О, Хоакин, я так рада! Его бедная спина — она была… ужасна. Могу представить, что пережил несчастный мальчик — я ведь тоже… — Она замолчала, внезапно осознав, что не может открыть ему правду, так как в этом случае он попытается спасти ее и Абигайль прямо сейчас, когда она нужна ему здесь, на ранчо.
 Хеллер прижала руки к вискам, сделав вид, что неважно себя чувствует.
 — Не буду вас обманывать — ему сильно досталось, но он выживет.
 Она с облегчением вздохнула: юноша будет жить и… Хоакин ничего не заметил.
 — Я прочитала книгу, которую вы оставили, и, кроме того, узнала еще кое-что. Теперь меня не удивляет то, что вы так легко приходите сюда. Когда-то именно вы владели Эльдорадо, не так ли?
 — Да, вы правы. Росита и я были очень молоды, когда нашли эту долину. Мы думали, что Бог приготовил ее только для нас, поэтому, заполнив требование, построили дом и стали мечтать о будущем. Но раз вы читали книгу, вам все и так известно.
 — Значит, мы находимся в доме, построенном вами?
 — Да, если не считать того, что пристроил к нему Мейджер.
 — И здесь Росита… была изнасилована и убита?
 — Да, — выдохнул он.
 — Выходит, книга…
 — Часть из написанного в ней — правда, часть — лишь плод воображения автора. Возможно, когда-нибудь я расскажу, как все было на самом деле.
 — Но в книге говорится… что вы умерли.
 — На то есть свои основания. Я и сам точно не знаю, что тогда произошло. Помню только старика с ослом, стоявших надо мной. Старик сказал, что я не умру, и, как видите, оказался прав. А теперь, — он притронулся к ее руке, — мне пора идти. Я не могу оставаться здесь всю ночь. Мне хотелось предупредить вас, чтобы вы постоянно были начеку: с этого времени Мейджер начнет терять землю, дюйм за дюймом, и будет отчаянно пытаться восстановить свое влияние. Вам с вашей тетушкой следует быть особенно осторожными.
 Зрачки Хеллер расширились.
 — Так это ваши люди напали на фургон с золотом и потом послали охранников назад…
 — Голых и связанных вместе?
 Хеллер смущенно кивнула.
 — Ну разумеется. Надеюсь, Лютер по достоинству оценил мою маленькую шутку?
 Лукавый огонек мелькнул в его глазах, а ямочки на щеках углубились.
 Хеллер тоже не удержалась от улыбки, Хоакин придвинулся ближе и поцеловал ее.
 От неожиданности Хеллер негромко вскрикнула.
 — Ш-ш, так вы можете выдать меня!
 Он снова поцеловал ее, затем его губы двинулись вдоль линии ее скул, опускаясь к горлу.
 Мурашки пробежали по спине Хеллер, когда Хоакин прикоснулся небритой щекой к ее коже. Отстранившись от него, она внимательно посмотрела ему в глаза.
 — Вы ведь джентльмен, не правда ли?
 — Только когда мне это нужно.
 — Сейчас как раз такой момент, — прошептала она, безуспешно стараясь успокоить дыхание. — Рядом с вами я теряю силу воли, и мне очень трудно противостоять вашей настойчивости…
 Улыбка вновь коснулась его губ.
 — Но я и не хочу, чтобы вы сопротивлялись, потому что собираюсь заняться с вами любовью.
 Хеллер прижалась к нему всем телом, в глубине души понимая, что это слишком опасно и что она никогда не простит себе, если с ним что-нибудь случится.
 Нужная мысль пришла ей в голову совершенно неожиданно.
 — Если я позволю вам заняться со мной любовью, то предам свою любовь к дону Рикардо. Но вы ведь не хотите, чтобы я сделала это, не так ли?
 Он резко выпрямился.
 — Пожалуй, вы правы. К тому же мне и в самом деле лучше идти.
 — Хоакин, подождите! — Хеллер прикоснулась рукой к его груди. — Вы должны доверить мне свою тайну. Есть некоторые вещи, которые мужчина не может скрыть от женщины, например, такие, как вкус. Она прижалась губами к его губам, затем робко сняла с него маску.
 — Так вы догадались? — Хоакин прищурился.
 — Еще на балу, но я не знала наверняка до той ночи, когда вы ушли. Голос выдал вас.
 — Надеюсь, вы не сердитесь на меня?
 — Ну что вы! Я могу винить вас лишь за то, что вы заставили меня до боли хотеть вас.
 — О, Хеллер!
 Она поспешно отодвинулась от него.
 — Нет-нет, вы должны идти!
 Какое-то мгновение Хоакин колебался, затем повернулся и, сделав шаг к двери, оглянулся:
 — До новой встречи, любовь моя.
 Выйдя из дома, он исчез в ночи.
 Хеллер увидела его снова лишь через неделю, но вести о нем доходили до нее практически каждый день от слуг, охранников и главным образом от Мейджера.
 Как и прежде, Хоакин пришел в ее комнату ночью, и Хеллер пересказала ему все, что, по ее мнению, могло оказаться полезным для него. Она сообщила также о том, что Мейджер все больше времени проводит, сидя в своем кресле, уставившись в стену, куря трубку, от которой по всему дому распространяется омерзительный запах. Ей очень хотелось думать, что ее наблюдения приблизят время их с Аби-гайль освобождения и возвращения в Бостон.
 Вскоре власть Мейджера в Эльдорадо окончательно пошатнулась. Второй, а затем и третий фургон с золотом были разграблены, поставки запасов полностью прекратились, как и связь с внешним миром. Сколько ни пытался Мейджер поднять себе настроение с помощью вина и наркотиков, он все больше ощущал себя здесь таким же пленником, как Хеллер и Абигайль.
 Однажды поздно ночью мощный взрыв потряс долину в том месте, где не покладая рук трудились рабы. Тонны камней и грязи были унесены рекой, а это отбрасывало работу над плотиной к самому началу.
 На следующий день после взрыва Мейджер, постучав в дверь Хеллер, пригласил ее прогуляться с ним по берегу реки, чем немало удивил свою пленницу. И все же, несмотря на чрезвычайную скуку, она отказалась. Однако Мейджер и тут проявил свойственную ему настойчивость и, обратив приглашение в приказ, вынудил девушку повиноваться.
 — Я хотел поговорить с вами о нашем главном деле, — начал он, как только они вошли в лес перед домом. — Свадьба назначена мной на восьмое июля. После того как мы принесем положенные клятвы, я намерен устроить праздник и хочу знать заранее, есть ли у вас какие-нибудь просьбы или пожелания.
 Столь трогательная забота ее тюремщика сразу же вызвала у Хеллер подозрения. Мейджер отлично знал, что она не хочет выходить за него, так почему же он решил, что ей так важна эта свадьба? Помня об осторожности, она все же не позволила себе откровенно высказать ему в лицо все, что думала о его предложении.
 — Я не нуждаюсь ни в чем особенном, спасибо. — Несмотря на все усилия, она чувствовала, что ей не удалось скрыть от Мейджера свою враждебность.
 — А о свадебном платье не беспокойтесь — я мог бы договориться с сестрой Марты, чтобы она помогла вам сшить его. И вообще не стесняйтесь! Как моя жена, вы будете иметь роскошный гардероб, карманные деньги и все такое прочее.
 — А как же счастье и любовь, Гордон? — не удержалась она. — Для меня эти вещи гораздо более важны, чем карманные деньги или свадебное платье.
 — Со временем у вас будет и это тоже, — самодовольно улыбаясь, заверил он.
 Медленно двигаясь по песчаному берегу, они наконец достигли речной развилки.
 Остановившись, Хеллер нагнулась, чтобы поднять солнечный речной камушек.
 — Нельзя заставить полюбить, Гордон, разве вы не понимаете этого? Вы не можете купить чувство. Любовь — сокровище, которое дается бесплатно.
 Он отобрал у нее камушек и бросил его в реку.
 — Запомните, вы научитесь любить меня и тогда обретете свое счастье. — Мейджер схватил ее за руки. — Я ненавидел большинство женщин, которых знал, но вы другая: я пробовал ненавидеть и вас, но не смог. В вас есть что-то особенное, вы не похожи на других женщин.
 — Но какое это все имеет отношение к любви?
 — Я хочу, чтобы вы прекратили ненавидеть меня, чтобы вы простили и забыли. Я был не прав, отняв у вас девственность, испугал вас и теперь хочу все исправить. Я хочу любить вас… но для этого вы должны полюбить меня.
 — Боюсь, вы требуете слишком много, Гордон. — Хеллер невольно вздохнула. — Моя мать однажды сказала мне: «Ни время, ни прощение не сотрут то, что записано в сердце женщины».
 — Я все же надеюсь, что это неправда. — Мейджер повернулся и зашагал обратно к дому. — Вы, кажется, забыли, в свадебной клятве есть слова: «пока смерть не разлучит нас». Это очень долго, Хеллер. Очень долго.
 Вернувшись в дом, Хеллер сразу же прошла к Абигайль, чтобы рассказать о разговоре с Мейджером.
 — Он влюблен в меня, тетушка, не думаю, что это входило в его планы, но это так.
 — Перестань! — Абигайль с негодованием посмотрела на племянницу. — Как он может говорить о любви после того, что сделал! Этот человек безумец; такие, как он, не умеют думать и поступать рационально, ты должна быть очень осторожна и не злить его, но, разумеется, пока мы не найдем путь спасения.
 — Тетушка, я знаю, как мы можем спастись, верьте мне. Надо только потерпеть еще немного, пока я не обдумаю детали. — Хеллер взяла вышивку, которую она начала от отчаяния и чтобы убить время, и, наблюдая за тем, как бедная старая тетушка отважно пытается скрыть свой страх, очень сожалела, что не может сообщить ей о планах Хоакина.
 — Ты можешь скакать на лошади, тетушка? — внезапно вырвалось у нее.
 — На лошади? Конечно, могу, я выросла на ферме. Правда, это было довольно давно, но думаю, я справлюсь.
 Хеллер только сейчас поняла, что она совсем не знает свою тетю. Представив столь почтенную даму скачущей на лошади, в развевающихся одеждах, она невольно улыбнулась.
 Теперь, когда дата свадьбы стала ей известна, Хеллер хотелось побыстрее повидаться с Хоакином. Хотя он не сказал определенно, когда устроит их побег, скорее всего это должно было произойти в день свадьбы, когда большинство охранников соберутся в одном месте. К тому же, в последний момент лишив Мейджера всех его надежд, связанных с этой свадьбой, Хоакин отомстит вдвойне.
 Полночи Хеллер ворочалась в постели, мучимая множеством вопросов. Достаточно ли людей у ее спасителя, чтобы окружить дом? Будет ли стрельба? А может, он придет накануне ночью и увезет ее и Абигайль? Хеллер сгорала от нетерпения, ожидая встречи с ним.
 Но прошла неделя, а Хоакин все не появлялся. Четвертый фургон с золотом беспрепятственно покинул долину, и охрана благополучно вернулась обратно. После этого Мейд-жер направил два пустых фургона в Энджелз-Кэмп для закупки необходимых запасов, а также передал записку местному священнику, приглашая его исполнить церемонию. Кроме того, он послал людей, чтобы те от имени Абигайль телеграфировали Александру Райсу о времени, когда она сядет в поезд, идущий в Бостон.
 В сумерках Хеллер вышла в зал, надеясь отыскать книгу, которую оставила там накануне вечером. Заметив стоявших неподалеку охранников, она подобрала юбки и, тихо подойдя к открытому окну, встала спиной к стене. Охранники как раз говорили о Хоакине: один из них радовался, что нападений больше не было и все, казалось, стало как прежде, другой считал, что «бандиты» попросту устали от этой игры и ушли.
 — В конце концов, — сказал он, — золото Эльдорадо — слишком маленькое зерно по сравнению с тем, что они могут получить в других местах.
 В отчаянии Хеллер вернулась в свою комнату. Лучше бы ей этого разговора не слышать. Если то, что они говорили, правда, то им с Абигайль уже никогда не покинуть Эльдорадо. Да нет же, нет, убеждала она себя, Хоакин ни за что не бросит двух беспомощных женщин, и уж тем более не откажется от мести, которую вынашивал многие годы. Ах, как ей хотелось в это верить!
 И все-таки с каждым прошедшим днем надежды Хеллер становились все более призрачными. Мурьета по-прежнему не появлялся, нападения на фургоны не возобновлялись. Казалось, он исчез навсегда.
 Настал день свадьбы, а Хеллер так и не видела Хоакина и не получала от него никаких известий. Ей ничего больше не оставалось делать, кроме как поверить, что он бросил ее, а это означало, что свадьба состоится, как и планировалось, после чего Абигайль возвратится в Бостон, а она навсегда останется с Мейджером.
 При одной мысли о брачной ночи и многих других ночах, которые последуют за ней, глаза Хеллер наполнялись слезами. Ничто не сможет заставить ее полюбить этого человека, будь он хоть сто раз джентльменом! К тому же мысль о сексуальном извращении Мейджера повергала ее в шок.
 С того дня когда Мейджер попросил ее прогуляться с ним до реки, она получила еще несколько приглашений, от которых не посмела отказаться: то были пикник на лужайке перед домом, ужин под соснами и верховая прогулка к красивому водопаду в нескольких милях вверх по реке. Сам Мейджер при этом казался воплощением галантности и обращался с ней с неизменным уважением, даже с почтением.
 Священник прибыл в Эльдорадо незадолго до наступления темноты, и Лу тут же начал зажигать разноцветные бумажные фонарики, которые свисали с крыши веранды и с деревьев. Из окна спальни Хеллер и Абигайль наблюдали, как высокий, широкоплечий всадник въехал во двор на большой гнедой лошади.
 — Ему больше подошло бы поле для сражений, чем кафедра проповедника, — сухо объявила Абигайль; она была одета, как обычно, в черное с длинными рукавами платье, а ее шею украшали бусы из черного янтаря. Правда, Мейджер просил ее надеть что-нибудь более нарядное для свадьбы, но она в ответ заявила, что эта свадьба больше напоминает ей похороны.
 — И действительно, что-то он не слишком похож на священника. — Хеллер, соглашаясь, кивнула. — Слишком молод и слишком красив. Из всей одежды, которая лишь подчеркивала холодный взгляд всадника, единственной, на ее взгляд, вещью, которая шла ему, был аккуратный белый воротничок.
 Спешившись, священник вытащил из седельной сумки черную книгу.
 — Увы, у нас уже не останется времени, чтобы как следует приготовиться. — Абигайль разгладила несуществующие складки на свадебном наряде Хеллер, который на самом деле представлял собой прекрасное зеленое ежедневное платье, украшенное цветами фиалки.
 Хеллер нервно задернула занавески.
 — Возможно… если бы я смогла остаться с падре наедине и рассказать ему… Но нет, это не поможет. Даже если он посочувствует мне, Мейджер найдет способ заставить его исполнить обряд.
 — После того как вы поженитесь, дорогая, я наконец смогу уехать и тут же пойду к властям. Они пошлют отряд и спасут тебя, а как только ты окажешься вдали от этого сумасшедшего, мы расторгнем брак — каким путем, это не имеет значения. Главное, что ты избавишься от власти гнусного злодея, а его самого посадят в тюрьму, где ему и место.
 Хеллер прижала палец к губам:
 — Тс-с! Ты должна быть осторожной и не позволить ему ни о чем догадаться, иначе он опять не сдержит слова.
 — Я знаю, дорогая, знаю, обещаю тебе…
 Громкий стук прервал почтенную леди.
 — Сеньора, сеньорита, пора, — раздался из-за двери голос Марты.
 — Да-да, сейчас выйдем, — отозвалась Хеллер. Повернувшись, она бросилась в объятия тетушки.
 — Ну-ну, дорогая, — принялась успокаивать ее Абигайль, — ты должка быть мужественной. Ты ведь не хочешь, чтобы этот негодяй подумал, будто ты слаба и безвольна?
 Хеллер быстро выпрямилась.
 — Разумеется, не хочу, иначе он сразу же найдет способ использовать свое преимущество.
 Пройдя в дверь, ведущую на веранду, Хеллер и Абигайль вместе направились к ожидавшему их Мейджеру. Он был одет в темно-коричневый костюм и серебристый парчовый жилет, из кармана которого свисала цепочка часов. Светлые волосы безупречно уложены, а бакенбарды аккуратно подстрижены. Он выглядел очень красивым. «Как возможно, чтобы человек был так красив и одновременно так порочен», — невольно подумала Хеллер, в то время как Мейджер, улыбаясь, шел ей навстречу.
 — Вы просто восхитительны в этом платье, моя радость, но каждая невеста нуждается в свадебной фате и букете. — Он подал знак слуге, и тот немедленно поднес Хеллер корзинку, полную цветов. — А вот и еще небольшой подарок. — Мейджер достал из-под плаща белую кружевную фату и, развернув, накинул Хеллер на голову, а затем аккуратно расправил на плечах. — Теперь, — сказал он, удовлетворенно улыбаясь, — вы и в самом деле выглядите как невеста.
 Солнце медленно сползало за вершины гор, когда Мейджер предложил невесте руку и они проследовали вдоль дома к заставленным аппетитными блюдами столам. Однако хотя Хеллер сильно похудела за эти несколько недель, еда не привлекала ее; она уже съела ровно столько, сколько было необходимо, чтобы избавиться от настойчивого урчания в желудке.
 Вокруг столов были развешаны китайские бумажные фонарики; гирлянды из красного и зеленого перца тянулись со столбов, поддерживавших крышу, — тех самых, которые Мейджер использовал для наказания.
 Поблизости раздались звуки скрипки. Слуги, одетые в мексиканские национальные костюмы, выстроились в ряд и ожидали, когда жених с невестой войдут во внутренний двор. Священник стоял на веранде, молча наблюдая за их приближением.
 — Мы готовы, падре! — Мейджер подвел свою нареченную к ступеням лестницы, ведущей на веранду.
 Оглянувшись через плечо и увидев слезы на глазах Абигайль, Хеллер глубоко вздохнула и посмотрела на священника. Выражение его лица показалось ей на удивление мягким. «Как жаль, — подумала девушка, — что он и понятия не имеет о том, кому предназначены его святые слова».
 — Друзья мои, мы собрались здесь, — торжественно начал священник, — чтобы присутствовать при самом важном событии в жизни этих молодых людей…
 После обращения к присутствующим он перешел к рассуждениям относительно святости брака.
 Хеллер слушала и не слышала его. Хотя она являлась католичкой от рождения, воспитание в Файв-Пойнтс не дало ей возможности ходить в церковь, где она смогла бы больше узнать о своей религии. Она не знала ничего о католиках, зато сохранила четки, по которым мама учила ее читать молитвы. Первое знакомство со служителем церкви произошло, когда ей было девять: девочку поймали при попытке опустошить чей-то карман; тогда падре поставил ее на колени перед алтарем с четками в руках и в течение нескольких часов проговаривал епитимью; второй раз она увидела священника в день смерти матери.
 Обратившись к своим обязанностям, святой отец перешел на латынь, в то время как Хеллер разглядывала его остроносые сапоги, задаваясь вопросом, что бы сказала Элизабет Пенниуорт о священнике в сапдгах для верховой езды? Наверняка он попал бы в категорию диких. Или священники туда не попадали ни при каких условиях? До настоящего времени единственный дикарь, с которым Хеллер сталкивалась так близко, стоял рядом — это был ее будущий муж.
 Обращение священника оказалось на удивление коротким, и Хеллер подумала, что, вероятно, сможет пройти через церемонию, не пав духом; но как назло ее глаза внезапно наполнились слезами; в результате ей пришлось воспользоваться платком, который тетушка предусмотрительно вложила в ее рукав в самую последнюю минуту. Милая Абигайль — это она вытащила ее из Файв-Пойнтс, дала ей дом, свою любовь и понимание. Теперь пришло время отплатить за доброту, а бракосочетание Хеллер было здесь единственным выходом, возможностью для пожилой леди покинуть Эльдорадо.
 — Хеллер Пейтон, согласны ли вы вступить в законный брак с этим мужчиной?
 Хеллер почувствовала, как Мейджер подтолкнул ее под руку. Господи, как же она ненавидела его — ненавидела прежде всего за то, что он вынуждал ее сделать. Был еще Хоакин Мурьета, но она ненавидела и его тоже: этот человек подарил ей надежду только для того, чтобы в последний момент бросить ее на произвол судьбы.
 — Да, — нетвердо произнесла она. Но это были только слова. Уголком глаза Хеллер поймала неодобрительный взгляд Мейджера, но тут же притворилась, что ничего не замечает. Ей пришлось сдержать свое обещание, но если Мейджер ожидает, что она будет счастлива после этого, то он сильно ошибается.
 Мейджер надел кольцо на ее палец, и священник негромко благословил их:
 — Живите в мире, дети мои.




 Глава 18


 Священник первым поздравил молодых. Мейджер принял его благословение с грубой усмешкой и ответил отнюдь не джентльменским рукопожатием, а когда к ним подошли Зак и еще несколько охранников, он бесцеремонно повернулся и ушел с ними, чтобы произнести тост в кругу преданных ему людей.
 Хеллер стояла, растерянно глядя на падре, не зная, что думать: ведь он пропустил одну из наиболее существенных частей церемонии, где должен был объявить вступающих в брак мужем и женой.
 — Святой отец, я хотела спросить…
 Он неожиданно улыбнулся широкой белозубой улыбкой.
 — Так-так, что же именно вас интересует?
 — Ну, вы должны были сами заметить…
 Позади них на веранде трое музыкантов заиграли на гитарах к запели. Священник беспомощно пожал плечами, давая понять, что при таком шуме дальнейшая беседа невозможна.
 Затем он направился через весь двор к Абигайль, стоявшей с поникшей головой в стороне от дома.
 Оставшись одна, Хеллер окончательно поняла, что начиная с этого момента так будет всегда, независимо от того, сколько людей окружает ее.
 Она сорвала с себя кружевную фату, бросила ее на землю рядом с корзиной, наполненной цветами, не обращая внимания на удивленные взгляды музыкантов.
 Внезапно земля под ее ногами начала вибрировать. Замерев на месте, Хеллер как завороженная смотрела на черный силуэт всадника, мчавшегося с горы, не разбирая дороги.
 Охранники в панике бросились за оружием.
 — Мурьета! Ей-богу, — отчаянно завопила Марта.
 Неужели в самом деле он? Наконец-то! Страх ожидания заставил сердце Хеллер колотиться в бешеном ритме.
 — Хоакин! — Она в волнении прижала руки к груди.
 Всадник продолжал стремительно приближаться: низко пригнувшись к шее коня, он громко выкрикивал снова и снова ее имя.
 Да, это он, Хоакин! Одетый во все черное, словно дьявол, он несся на головокружительной скорости, словно убегая от развевающейся позади черной накидки. Достигнув двора, его лошадь перескочила через один из накрытых столов и, поднявшись на дыбы, остановилась около Хеллер.
 Хоакин наклонился и, обхватив ее за талию, поднял в седло.
 — Невеста за невесту, Мейджер, — прокричал он громовым голосом, затем вонзил шпоры в бока коня, и тот помчал их назад к деревьям.
 Боясь на полном скаку вылететь из седла, Хеллер заставила себя успокоиться, несмотря на бешеную тряску, попробовала судорожно уцепиться за руку Хоакина.
 К тому времени, когда конь достиг опушки леса, она думала, что вот-вот переломится пополам.
 Когда они остановились, и Хоакин, нагнувшись к ней, заглянул в лицо:
 — Дорогая, надеюсь с вами все в порядке? Я не поранил вас?
 Так как Хеллер едва могла дышать, вместо ответа она лишь промычала что-то нечленораздельное и отрицательно покачала головой.
 — Жаль, что я испугал вас, но мне ничего другого не оставалось, как только…
 — Я… я ненавижу вас! — прохрипела Хеллер из последних сил, при этом еще крепче прижимаясь к нему.
 — Правда ненавидите? — Он усмехнулся. — Но почему, Хеллер? Выходит, я напрасно рисковал своей жизнью и жизнью Тигра, чтобы спасти вас?
 Он легонько сжал ее руки.
 — Вы очень рассердились на меня, да?
 — А как вы думали? Бросить нас одних на растерзание этому чудовищу! Разве вы сами не чудовище после этого?
 — Да, я понимаю. Но и вы должны меня понять. Я не мог сообщить, когда приеду за вами, потому что…
 — Когда вы приедете? Я уже думала, что вообще никогда не увижу вас! Вы понятия не имеете, каково мне было, оставаясь его пленницей, думать о дне свадьбы… И о свадебной ночи. И все потому, что вы решили поиздеваться над ним, чтобы удовлетворить нескончаемое чувство мести. Вот только вам не пришло в голову, что одновременно вы издеваетесь надо мной!
 — Да, я сожалею об этом. Поймите наконец — расскажи я обо всем раньше, и вы могли невольно выдать себя в самый неподходящий момент. Я просто не имел права рисковать вашей безопасностью.
 Хеллер вдруг почувствовала страшную усталость. Ей не хотелось больше спорить.
 — Запомните на будущее, я достаточно взрослая и достаточно умная, чтобы уметь хранить тайну. — Она стиснула зубы и закрыла глаза. Единственное, о чем ей хотелось думать сейчас, было то, что она в безопасности и больше никогда не увидит Лютера Мейджера.
 И тут внезапный ужас сжал ее сердце.
 — Абигайль! Мы не можем оставить ее там без защиты. Он не пощадит ее, я знаю…
 — Успокойтесь, Хеллер, ваша тетя в полной безопасности, она в надежных руках. — Хоакин прислушался. — Ну вот, сейчас вы сами в этом убедитесь.
 Вдалеке показалась лошадь, в ее седле элегантно покачивался священник, а за ним… Абигайль! Тетушка сидела позади, обхватив его руками.
 — Привет, амиго! — Подъехав к Хоакину, падре улыбнулся. — Вот это был спектакль! Они там все ни живы ни мертвы от страха!
 — Тетушка! — Хеллер спрыгнула с седла и подбежала к лошади священника.
 Абигайль наклонилась к ней.
 — Я здесь, дорогая, хотя не совсем понимаю, что происходит.
 Хоакин и переодетый священником Лино дружно рассмеялись.
 — Они нас спасли, тетушка.
 — Очень хорошо, разумеется, я рада, но кто эти они, Хеллер?
 Хоакин коснулся края своей шляпы.
 — Сеньора, если вы наберетесь немного терпения, мы вам все объясним; но сначала мы должны доставить вас в лагерь.
 Все в лагере пришло в движение, когда появились перед входом в пещеру Хоакин и Лино с двумя женщинами. Приехавших сразу провели к походному костру, где Пепе уже разливал кофе в оловянные кружки.
 — Я не хочу кофе. — Абигайль отрицательно покачала головой. — Зато я хочу знать, кто все эти люди!
 Хеллер подошла к тетушке и обняла ее за плечи, затем повернулась к Хоакину.
 — Пожалуйста, снимите вашу маску.
 — Дон Рикардо! — Глаза Абигайль расширились от изумления.
 — Точнее, Хоакин Мурьета. Надеюсь, вы простите мне небольшой маскарад.
 Приподняв седые брови, миссис Пейтон повернулась к падре, который снял шляпу и низко поклонился.
 — Позвольте представиться, сеньора, — Лино Торал, помощник Хоакина.
 — Так вы не священник?
 — Бывший священник. Мы перехватили настоящего священника по дороге и позаимствовали у него несколько вещей, а затем вручили ему мешок золота для бедных, что сразу сделало его более сговорчивым.
 — Вот, значит, почему… — Хеллер затаила дыхание: ее глаза светились надеждой.
 — Почему я не объявил вас мужем и женой? — Лино усмехнулся. — Именно так, сеньора, теперь вы все поняли правильно.
 Она медленно опустила голову и вдруг покачнулась, но Хоакин тут же подхватил ее и поднял на руки.
 — Хеллер, моя бедняжка! — Абигайль поспешно подошла к нему. — Боюсь, что все это уж слишком для нее. Есть ли здесь место, куда ее можно положить?
 — Разумеется, сеньора. Следуйте за мной. — Неся Хеллер на руках, Хоакин направился к пещере и, войдя в оборудованный лично для него зал, осторожно положил ее на груду шкур, служивших ему постелью.
 Абигайль немедленно встала на колени и принялась хлопотать над племянницей.
 — Мне нужно влажное полотенце, — обратилась она к Лино, убирая спутанные волосы с лица Хеллер. — Очнись, дорогая! — Она легонько похлопала девушку по щекам.
 Хоакин, стоя в ногах возлюбленной, с тревогой наблюдал, как она медленно приходит в себя.
 Хеллер с трудом приподняла голову и огляделась, затем попробовала пошевелить языком, но он отчего-то показался ей толстым и неуклюжим, и она лишь смогла пробормотать:
 — Боюсь, сейчас меня стошнит, тетушка. — Голова несчастной склонилась набок.
 Хоакин опустился на колени, взял у Абигайль полотенце и вытер губы Хеллер. Он чувствовал себя ответственным за ее состояние.
 Возможно, ему и в самом деле следовало сразу рассказать ей о своих планах, а не сохранять все в тайне.
 Когда Хеллер попыталась приподняться, он одним нежным прикосновением заставил ее лечь обратно, а затем обернулся к ее тетушке:
 — Я останусь с ней, а вы пока располагайтесь здесь. Лино, проследи, чтобы сеньоре было удобно.
 Абигайль сморщила нос и высокомерно посмотрела на него, но Хоакин твердо выдержал ее взгляд.
 — С вашей племянницей все будет хорошо, верьте мне.
 — Я больше беспокоюсь на ваш счет. Как я могу доверять вам заботу о ней после того, что вы сделали? Вы лгали нам, вы втянули нас в эту ужасную авантюру, и одному Богу известно, что еще у вас в запасе.
 — Да нет же, и правда все будет хорошо, тетушка, — произнесла Хеллер хриплым шепотом.
 — Ах, дорогая, если бы я и в самом деле могла поверить…
 Лино предложил Абигайль руку, и она неохотно оперлась на нее. Поднявшись с колен, она обернулась.
 — Хеллер — моя гордость и радость, сеньор Мурьета, эта девушка наполнила мою жизнь новым смыслом. Если по вашей вине моя племянница пострадает… — Слезы выступили на ее глазах.
 Хоакин осторожно взял руки тетушки и пожал их.
 — У меня никогда не было намерения причинять ей боль, сеньора, и поверьте, без нее моя жизнь тоже потеряет смысл. Абигайль быстро стерла слезы со щек.
 — Я полагаю, вы любите ее, и знаю, что она любит вас, хотя слишком упряма, чтобы признать это. Теперь, когда вы снова нашли друг друга, я надеюсь увидеть Хеллер счастливой матерью прежде, чем умру.
 Хоакин искренне рассмеялся.
 — Ваше желание непременно исполнится, сеньора Пей-тон, не сомневайтесь! — Он сделал знак Лино, и тот, стараясь двигаться не слишком быстро, повел Абигайль в ее новое жилище.
 Перед самым рассветом Хеллер, внезапно проснувшись, испуганно села на постели и крикнула в темноту:
 — О, Гордон, нет, пожалуйста!
 Спавший рядом с ней Хоакин, тоже приподнялся и осторожно взял ее руку.
 — Успокойтесь, дорогая, все уже позади, никто больше не причинит вам боль.
 — Дон Рикардо?
 — Нет, Хоакин.
 Хеллер порывисто повернулась к нему.
 — Пожалуйста, пожалуйста, обещайте мне, что больше не позволите ему подойти ко мне снова. Я ненавижу его! Он негодяй, монстр…
 Хоакин притянул ее к себе и положил ее голову на свое плечо.
 — Я обещаю вам это, — прошептал он, касаясь губами ее виска. — А сейчас вам лучше успокоиться и заснуть.
 Она некоторое время смотрела на него, будто надеясь увидеть в его лице подтверждение сказанного, затем вздохнула и закрыла глаза.
 Начиная с этого момента жизнь Хеллер пошла по совершенно другому руслу. Она и Абигайль больше не были заключенными сумасшедшего, и ей не нужно было бояться кошмара брачной ночи. Она снова могла мечтать, могла делать то, что хотела.
 Весь следующий день Хеллер провела рядом с Хоакином, знакомясь с главными залами пещеры и лагерем, а также мужчинами и женщинами, составлявшими отряд. Хотя не каждый из них являлся родственником или другом кого-либо из рабов Лютера Мейджера, но зато все они были преданы своему вождю Хоакину Мурьете.
 Этот человек представлялся ей настоящей загадкой. Образованный джентльмен, лидер, наводящий ужас бандит, мститель — все это причудливым образом сочеталось в нем.
 Хеллер также познакомилась с Пепе Лопесом и Пако. Она сразу вспомнила, что именно Пепе вернул Хоакина к жизни, а Пако, упрямый длинноухий ослик, всегда сопровождал его.
 Когда наступил полдень, Хоакин подошел к ней, и они провели почти час, разговаривая друг с другом в самом низком зале пещеры, сидя на плоских валунах около подземной реки. После того как он сообщил ей, какие действия они с Лино предприняли против Мейджера в Сан-Франциско, Хеллер рассказала ему о своем детстве в Файв-Пойнтс, о несчастной судьбе матери и о том, как Абигайль разыскала ее и привезла в Бостон.
 — Я ехала в Сан-Франциско, надеясь убедиться, что все высшее общество считает меня настоящей леди. — Она вздохнула. — Сейчас я понимаю, насколько это глупо, но тогда увериться в этом было для меня важнее всего в жизни.
 — Возможно, вы не так уж и ошиблись, дорогая. — Хоакин обнял ее за плечи. — А теперь вы готовы рассказать мне, каким образом Мейджер заставил вас принять решение выйти за него замуж и приехать в Эльдорадо?
 Хеллер притихла — одно лишь воспоминание об этом внушало ей ужас. Все же, собравшись с силами, она пересказала последовательность событий, начиная с того момента, как ее разбудил какой-то беспокоящий звук, и до появления грязной тряпки, пропитанной эфиром у ее носа.
 Она сообщила ему о своих опасениях насчет того, что Мейджер выполнит угрозу и взорвет бостонский поезд. Однако была одна вещь, о которой Хеллер не могла говорить, — изнасилование. Вряд ли у нее когда-нибудь повернется язык рассказать об этом.
 Хоакин, почувствовав ее волнение, крепко прижал Хеллер к себе, и тут же в пещере раздался голос Лино — помощник громко звал его.
 Быстро вскочив, Хоакин и Хеллер побежали на голос Лино, они встретились в общем зале.
 — Что случилось, друг? — спросил Хоакин с тревогой.
 — Слава Богу, ты здесь. Четверо людей Мейджера выехали из долины. Они направились к Марипозе с тяжело нагруженными седельными мешками. Пришло время действовать.
 Хоакин кивнул:
 — Я тоже так думаю. — Он обернулся к собравшимся вокруг костра людям: — Друзья, завтра утром мы отправимся в Эльдорадо и освободим всех пленников. Готовьте оружие и договоритесь, какую позицию займет каждый из вас.
 Он решительными шагами подошел к карте.
 — Охрана размещена здесь и здесь. — Заостренная сосновая ветка, служившая указкой, уткнулась в карту. — Лагерь рабов находится чуть ниже, в изгибе реки. Половина рабов работает на реке, другая половина прикована в лагере. Мы также не должны забывать тех, кто работает на промывочных желобах.
 Хеллер потребовалось некоторое время, чтобы понять значение пометок на карте. Впрочем, вряд ли эти сведения ей когда-нибудь пригодятся. Подумав так, она отошла в сторону, а затем направилась в глубь пещеры, чтобы найти Аби-гайль.
 На закате Пеле и Ван Ло позвали всех к ужину. Когда Хеллер, взяв протянутую ей оловянную миску, опустилась на бревно, к ней неожиданно присоединился Лино Торал. Ей очень хотелось расспросить его о Хоакине, и поэтому она с нетерпением ждала, когда он заговорит. Однако этот храбрый человек в ее присутствии, видимо, немного робел, и поэтому она решила первой начать разговор.
 — Сеньор Торал…
 — Называйте меня Лино, прошу вас!
 Хеллер засмеялась.
 — Хорошо, Лино. Вы друг Хоакина и его доверенное лицо, а я… видите ли, мне хотелось побольше узнать о нем, но боюсь, он так никогда мне не расскажет ничего, и у меня сложилось впечатление, что он не слишком любит говорить о себе…
 — Тут вы абсолютно правы: Хоакин — очень скрытный человек. — Лино энергично закивал, видимо, он был очень рад тому, что неловкость наконец преодолена. — Но возможно, все же я смогу рассказать вам то, что вас интересует, и при этом не потерять его доверие.
 — Давно вы знаете друг друга?
 — Мы выросли вместе. Наши матери дружили, а дома располагались всего в нескольких милях друг от друга.
 — Интересно, а кем был его отец — он, должно быть, оказал очень сильное влияние на своего сына…
 — Видите ли, Хоакин никогда не встречался с отцом и… скажу честно, вам лучше не затрагивать эту тему. Его отцом был янки по имени Росс — он приехал в Калифорнию из Виргинии со своим младшим братом. Оба работали инженерами, и их нанимали наиболее влиятельные и богатые плантаторы. Росс встретил мать Хоакина в то время, когда она гостила у кузена в Сан-Диего, и вскоре бросил, даже не догадываясь, что она ждет от него ребенка.
 Хеллер понимающе кивнула:
 — Я знаю, что такое расти незаконнорожденным. Для мальчика, полагаю, нет ничего хуже. — Она сделала паузу, обдумывая следующий вопрос. — Лино, а что вы знаете о его отношениях с Еленой Вальдес? Они, кажется, увлечены друг другом?
 Ее собеседник кивнул.
 — Это старая история, сеньора. Елена росла вместе с нами, но полюбила Хоакина, став взрослой.
 — Когда он женился на Росите, — предположила Хеллер, — Елена, должно быть, была очень расстроена?
 Лино хмыкнул.
 — Расстроена? Ну, можно и так сказать…
 Хеллер вся подобралась.
 — Лино, это вы нашли Хоакина, после того как Мейджер избил его кнутом?
 — Я и Елена. Она была единственной, кто не пролил над гробом Роситы ни слезинки, зато ухаживала за Хоакином день и ночь в течение многих недель, пока он окончательно не поправился. И именно она приехала за ним, когда мы попали в засаду у Канта. Если бы не Пепе и Елена, Хоакин был бы сейчас мертв.
 Хеллер молча уставилась в свою миску. Похоже, она недооценила острую на язык сеньориту, которая была страдающей, отчаянно влюбленной женщиной.
 — Ее можно только пожалеть, — невольно вырвалось у нее. — Я не сомневаюсь, что Хоакин будет всегда любить Роситу. — Эти слова она произнесла, прежде чем сама поняла их смысл. Сделанное открытие стало для нее настоящим ударом. Как перенести сознание того, что любая женщина может занимать только половину его сердца?
 Хеллер медленно жевала бобы.
 — Он делает все это ради нее, не так ли? — Она пристально посмотрела на стоявших неподалеку товарищей Хоакина, которые, казалось, были заняты серьезной беседой.
 — Пожалуй, да, — согласился Лино. — Хоакин всегда будет любить Роситу. Когда она умерла на его руках, мы перенесли ее тело сюда и захоронили в зале в задней части пещеры.
 — Здесь? О Господи! Я ничего не знала об этом. — Холодок пробежал по спине Хеллер.
 — Вы и не могли знать. Но даже теперь вам не следует ревновать Хоакина к той любви, которую уже не вернешь. Скажу больше: вы должны уважать ее. Росита навсегда останется частью его жизни, но именно благодаря вам Хоакин снова научился любить. Я не сомневаюсь — вы будете ему хорошей женой.
 — Женой? — Хеллер рассмеялась. — Да с чего вы взяли, будто он любит меня? — Она с трудом могла поверить, что разговаривает об этом с совершенно незнакомым мужчиной, но было нечто располагающее в лице Лино. Нет, неспроста ей захотелось довериться ему. И тогда она вспомнила: Лино был монах.
 — Верьте мне, Хоакин любит вас, — между тем продолжал убеждать ее Лино. — Как только все это закончится, он заберет вас в Мексику, и тогда у вас будет настоящая свадьба и фиеста.
 Хеллер неожиданно поднялась.
 — Спасибо, Лино. Я почувствовала себя лучше после разговора с вами, но все же у меня немного кружится голова. Думаю, мне необходимо прилечь…
 Едва Хеллер опустилась на шкуры, как вошел Хоакин и зажег маленькую масляную лампу.
 — Лино сказал, что вы чувствуете себя неважно. Может, лучше послать за доктором?
 — Не беспокойтесь, этого не требуется. — Она попыталась улыбнуться. — Просто я не привыкла к кухне Вана Ло, вот и все. Какое странное сочетание: мексиканские бобы и перепел по-китайски. — Хеллер поднесла руку ко рту, чтобы сдержать смешок, но неожиданно слезы брызнули из ее глаз и слова, которые она пыталась сдержать, вырвались наружу: — Я влюблена в вас, и в этом все дело. — Она сама удивилась своей смелости и испугалась ее.
 Хоакин встал на колени рядом с ней и коснулся ее волос.
 — Я тоже люблю вас, моя дорогая, и… никогда не думал, что когда-нибудь снова смогу сказать эти слова.
 — Хоакин, нам так много нужно поведать друг другу. Я хочу, чтобы вы рассказали мне о Росите. Какой она была?
 «Я столь же красива, как она? — хотелось ей спросить. — Удовлетворяю ли я вас так же, как она?» Впрочем, ей и так все было ясно: Росите не было равных. Как она могла стать такой же для него?
 Хоакин прижал палец к ее губам.
 — Послушайте, Хеллер, Росита мертва, и все, что связано с ней, теперь в прошлом. У нас есть только будущее, только завтрашний день. — Он расстегнул пуговицы на своей рубашке и, освободившись от нее, отбросил ее в сторону.
 В свете лампы его мускулистые плечи сияли как отполированное золото. Она желала коснуться упругих волос, покрывавших его могучую грудь, желала гладить темную дорожку, начинавшуюся от торса и уходящую вниз.
 Он повернулся к ней спиной, продолжая раздеваться. Ее глаза расширились, когда она увидела больше дюжины шрамов от кнута, которые покрывали его спину. Глубокие. Ужасные. Удивительно, что он смог выжить после такого — Хеллер нежно погладила белые отметины.
 — О, Хоакин!
 Она положила ладони на его широкую спину и начала медленно растирать ее.
 — Тебе хорошо?
 Его кивок ободрил ее. Она придвинулась сзади и принялась массировать ему руки. Потом, закрыв глаза, коснулась его торса и погладила живот. Мышцы Хоакина слегка напряглись от ее прикосновений. Хеллер сомневалась, что осмелилась бы так прикоснуться к нему, если бы он повернулся к ней лицом.
 Словно угадав, о чем она думает, он и в самом деле повернулся, чтобы обнять ее.
 — Вы постоянно удивляете меня. — Хоакин начал расстегивать пуговки на свадебном наряде. — На днях я собираюсь купить для вас несколько новых платьев, без пуговок.
 Хеллер засмеялась и наклонилась к нему.
 — Вряд ли вам это удастся.
 — Тогда мы закажем их у портнихи. Мне вовсе не улыбается каждый раз возиться с ними, когда я захочу заняться с вами любовью.
 Не в силах сдержать нетерпение, он поцеловал ее.
 — Вы думаете, что мы будем часто делать… это? — спросила она шепотом.
 — Каждый день из тех, которые нам еще остались. — Хоакин припал ртом к ее губам, настойчиво требуя впустить его, и тут же его горячий язык ворвался внутрь, увеличивая желание.
 Он реагировал на стоны Хеллер с такой страстью, которая удивляла даже его самого. Прежде он никогда с женщинами не терял головы и всегда гордился тем, что в любых ситуациях сохранял хладнокровие. Однако теперь все изменилось, да так стремительно. Он едва смог понять, что происходит.
 С самой той ночи в гостиничном номере Хеллер Хоакин мечтал о волшебном дне, когда у него снова появится возможность обнимать ее, трогать, заниматься с ней любовью. Он провел много бессонных ночей, думая о ней, вспоминая ее смелость и ее застенчивость. Иногда ему хотелось ощущать то же, что чувствует она. Теперь он знал, и, может быть, от этого его потребность в ней становилась все неистовее, и хотя он хотел действовать медленно, так как любовные ласки были новым чувством для нее, его тело не слушалось приказов разума.
 Хоакин положил Хеллер на пушистые шкуры, и она вытянула руки, приглашая его насладиться собой. Тогда он раздел ее и накрыл своим телом, словно желая защитить от всего мира.
 Это было то, чему он сейчас принадлежал, и то, где он хотел бы остаться навсегда. В этот момент Хеллер олицетворяла для него все, чего мог только желать мужчина. Эльдорадо его сердца, его заслуженную награду. Он мог объехать весь мир и не найти другую такую женщину: огонь и лед, сила и слабость одновременно.
 Хоакин поцеловал ее в губы, затем в грудь. Она была сладкой как мед. Он лизал ее упругие соки, теребя их языком, и слышал ее прерывистое дыхание. Ноги Хеллер обвились вокруг его бедер. Ее лихорадило от желания.
 Перекатившись на спину, Хоакин оказался под ней. Ее влага и теплота дрожью отозвались во всем его теле, — Прости, но… я не знаю как… — услышал он ее прерывающийся голос.
 — Доверься мне, дорогая: есть много способов заниматься любовью. — Хоакин прижал ее бедра к себе и невольно застонал, когда ее женственность окружила его. — Боже, ты заставляешь меня забыться. Ты заставляешь меня… — Слова замерли у него на губах, когда он вошел в нее. Коснувшись ее бедер, он начал медленно двигаться и тут же почувствовал, как ее тело напрягается в одном ритме с ним.
 Потерявшись в мире пьянящих ощущений, Хоакин перестал играть роль учителя и позволил действовать инстинктам. Хеллер возвышалась над ним, прогнув спину и откинув голову так, что ее великолепные распущенные волосы свободно спускались по плечам, щекотали его бедра.
 Когда его толчки стали более настойчивыми, она наклонилась вперед и уперлась ладонями в его грудь.
 — О, Хоакин, я…
 — Знаю, Хеллер, знаю. Теперь уже скоро, очень скоро!
 Он перевернул ее на спину, так что она оказалась под ним, а затем начал двигаться с энергией, на которую только был способен. Прошло несколько секунд, Хоакин почувствовал судорогу ее тела, услышал крик удовольствия. Он дал ей еще некоторое время, чтобы она смогла насладиться, прежде чем оказался на пике блаженства.
 Четверть часа спустя, все еще лежа в объятиях друг друга, они тихо разговаривали.
 — Не думаю, что когда-либо пойму тебя, сеньор Мурьета. — Ее голос звучал немного хрипло.
 Хоакин чуть отстранился и внимательно посмотрел на нее.
 — А это так важно для тебя? — Он накрыл рукой ее грудь и легонько сжал.
 — Да, хотя я не знаю почему.
 Приподнявшись на локте, Хоакин коснулся ее соска.
 — Поверь, здесь нет никакой загадки. Я ничем не лучше, чем любой другой мужчина.
 Она повернулась на бок и негромко вздохнула.
 — Нет, Хоакин, это неправда. Ты действительно не такой, как все, теперь я знаю это. В тебе есть что-то такое, чего нельзя объяснить, ты как будто обладаешь какой-то магической силой. Я хочу знать, хочу понять, но пока мне это не удается. Кто ты, Хоакин? Человек? Миф? Дьявол или ангел? Скажи мне, чтобы я знала. — Она положила голову ему на плечо.
 — Просто человек, Хеллер, тот, который будет вечно любить тебя.
 Как еще он мог ей объяснить? Росита была его прошлым, его юностью, это прошлое осталось теперь позади; он был свободен и мог открыть свое сердце будущему, их будущему.
 Хеллер молчала. Она думала о неожиданном повороте своей жизни и о том, что бы сказала по этому поводу ее мать.
 — Я прощаю тебя, мамочка, — прошептала она наконец. — Пожалуйста, прости и ты меня…
 Хоакин, обняв ее, спал. Хеллер теснее прижалась к его теплому мускулистому телу — никогда еще она не чувствовала себя лучше, чем сейчас.




 Глава 19


 Хеллер казалось, что с ней разговаривает небесный ангел; однако, едва открыв глаза, она сразу поняла, что это всего лишь эхо голоса Лино.
 — Хоакин! Хоакин, проснись!
 Мурьета резко сел.
 — Что случилось? — Он повертел головой.
 — Леви только что сообщил: наемники Мейджера возвращаются!
 Хоакин мгновенно стряхнул с себя сон.
 — Так, значит, они ездили не в Марипозу…
 — Нет. Они привели с собой наших старых друзей — Сэма Мердока и его койотов — всего человек десять, с лошадьми и оружием.
 — Черт! — нахмурился Хоакин. — Похоже, у нас неприятности.
 — Что мы будем делать? — Лино почесал в затылке.
 — Для начала надо поговорить с людьми. — Хоакин быстро оделся, застегнул пояс с кобурой, и они с Лино направились к выходу из зала.
 Хеллер притворилась, что спит, однако она слышала каждое слово. Итак, еще накануне у Хоакина была отличная возможность захватить Эльдорадо и освободить рабов, но он упустил ее. Теперь, если она правильно поняла слова Лино, еще десять вооруженных до зубов бандитов пришли на помощь Мейджеру.
 Как только Хоакин и Лино вышли, Хеллер решительно поднялась с постели. Только сейчас ей стало ясно, что произошло: вызволив ее из плена, Хоакин лишился возможности получать нужные ему сведения. Его люди по-прежнему наблюдали за Эльдорадо, но они не могли предвидеть некоторых событий. Находясь в плену у злодея, она легко смогла бы предугадать его планы и, возможно, предотвратить их исполнение.
 И тут же постепенно созрел в ее голове план помощи. Ей следует возвратиться в Эльдорадо. Разумеется, это было рискованно, потому что план мог сработать, только если она сумеет убедить Мейджера, что все последние события произошли против ее воли. Зато в случае удачи она сможет помочь Хоакину скорее достигнуть своей цели.
 Дважды, пока она застегивала платье и расчесывала волосы, Хеллер хотела отказаться от своего плана — всю последнюю неделю она была очень утомлена, и даже сон не помог ей, но затем она подумала о Росите Мурьета, о китайских девочках-рабынях, об Алварадо и других рабах, содержащихся в Эльдорадо. К тому же о каком будущем с Хоакином может идти речь до тех пор, пока он не исполнит свою клятву мести?
 Хеллер глубоко вздохнула. Порывшись в личных вещах Хоакина, она нашла лист бумаги, карандаш и быстро написала:
  Сеньор Мурьета, простите, что действую, не посоветовавшись с вами. Вернувшись в Эльдорадо, я смогу помочь вам узнать о намерениях Лютера Мейджера. Я уверена, что он влюблен в меня, а значит, он поверит моему слову. Сообщения для вас я буду оставлять в дупле дерева, которое вы мне как-то показывали. 
  Любящая вас Хеллер. 
 Она вышла в общий зал, но он был пуст, так как все собрались на улице у большого костра. Стараясь не привлекать к себе внимания, Хеллер поспешно прошла по дорожке, ведущей к загону для лошадей. Не обнаружив там ни одного седла, она решила, что это не имеет значения, и, взнуздав гнедого жеребца, подвела его к выходу из загона, где, ухватившись за гриву, взобралась на него. Вскоре она уже осторожно спускалась с горы, а когда узкая дорожка стала менее крутой, пустила коня рысью.
 Когда она подъехала к входу в Эльдорадо, раздался предупредительный выстрел. Натянув поводья, Хеллер остановила коня, и тут же показались трое охранников.
 — Богом клянусь, это она! — крикнул Хэнк и пустил лошадь в галоп. Подъехав к Хеллер, он выхватил поводья из ее рук.
 — О, слава Богу! — Она изобразила вздох. — Я так боялась, что не смогу найти дорогу назад!
 — Назад? А позволите ли спросить, откуда вы на этот раз прибыли к нам? — Хэнк не отрывал от нее подозрительного взгляда.
 — Из лагеря Мурьеты, откуда же еще? Я украла одного коня у бандитов и…
 — Так… — Хэнк недоверчиво хмыкнул. — Вы сбежали от Мурьеты?
 Чтобы избежать дальнейших расспросов, Хеллер сделала вид, что чувствует слабость, коснулась рукой виска и покачнулась.
 — Сеньор, мне плохо! Доставьте меня поскорее назад на ранчо, и я все объясню.
 Хэнк оглянулся на своих товарищей, затем кивнул:
 — Хорошо, поехали, а там разберемся. — Он двинулся вперед, ведя коня Хеллер за собой, двое других охранников следовали чуть поодаль.
 Гордон встретил ее с таким восторгом, какого она совсем не ожидала: он снял Хеллер с лошади и тут же обнял и засыпал вопросами:
 — Дорогая, неужели вы снова здесь? Я не могу поверить своим глазам. С вами все в порядке? А где Абигайль?
 — Ах, если бы я знала! — солгала Хеллер. — Боюсь, моя тетя находится в серьезной опасности. — Она неожиданно разрыдалась, что, впрочем, не так уж трудно было сделать. — Вы не знаете его. Он злой. Он убьет ее, убьет, а потом во что бы то ни стало доберется до вас. Он вас ненавидит.
 Хеллер очень надеялась, что сыграла свою роль достаточно убедительно. Если Мейджер заподозрит ее во лжи, она столкнется с гораздо большей опасностью, чем страх перед брачной ночью.
 — Да, я знаю.
 Лицо Мейджера сразу помрачнело. Не прибавив больше ни слова, он обнял Хеллер за талию и проводил ее к дому.
 — Вы, должно быть, устали, — наконец снова заговорил он, когда они поднялись на веранду. — Я прикажу Лу приготовить вам ванну.
 Войдя в отведенную ей комнату, Хеллер присела на край кровати и потерла лоб. Она надеялась, что не сделала ничего, о чем позже ей придется пожалеть. В дальнейшем любовь нынешнего хозяина Эльдорадо позволит ей завоевать его доверие, и тогда она сможет свободно передавать Хоакину необходимые сведения. Она также рассчитывала, что Мейджер не потребует от нее исполнения супружеских обязанностей, по крайней мере в течение первых нескольких дней, которые дадут возможность Хоакину как следует подготовиться к атаке на Эльдорадо.
 Позже тем же утром, после того как Хеллер приняла ванну и позавтракала, Мейджер попросил ее присоединиться к нему.
 — Я хочу, чтобы вы встретились с Сэмом Мердоком — он и его люди специально наняты мной, чтобы найти вас и захватить Мурьету. Теперь его задача упрощается, так как вы расскажете ему все, что знаете о Мурьете и о том, где он скрывается. Надеюсь, у вас нет возражений, дорогая?
 В ответ Хеллер молча кивнула. Как только они вошли в комнату, где находился Мердок, тот сразу начал задавать ей вопросы:
 — Как вы убежали, миссис Пирс? Мурьета не тот человек, который способен позволить заключенному сбежать.
 Хеллер не торопилась отвечать — она внимательно изучала своего собеседника. Мердок угрожающе возвышался над ней. Внезапно ей пришло в голову сравнение с медведем: каштановые волосы растрепаны, желтые глаза, казалось, пронзали насквозь.
 — Мне удалось сделать это, когда все заснули. Незаметно выбравшись из пещеры, я вскочила на коня и ехала всю ночь. Если бы Хэнк и его люди не нашли меня, вряд ли я добралась бы до Эльдорадо.
 Мердок не сводил с нее колючего взгляда.
 — Итак, вы сбежали из пещеры. Где эта пещера? Вы сможете отвести меня туда?
 Хеллер сделала вид, что задумалась, по правде говоря, она проклинала себя за так некстати вырвавшиеся у нее слова. Впредь ей следует быть более осторожной с ответами, иначе ее отчаянный поступок может принести больше вреда, чем пользы.
 — К сожалению, я не слишком хорошо ориентируюсь на местности; к тому же мы приехали в пещеру в темноте, было так же темно и когда я убежала, поэтому у меня нет ни малейшего представления о том, где она расположена. Во всяком случае, мне потребовалось намного больше времени, чтобы вернуться сюда, чем Мурьете, чтобы доставить нас к себе.
 Мердок принялся расхаживать по комнате. Каждый раз, поворачиваясь, он задавал новый вопрос и при этом впивался в нее своими желтыми глазами.
 После часа утомительных расспросов Хеллер выпрямилась в кресле и раздраженно воскликнула:
 — Послушайте, Гордон, не пора ли прекратить этот допрос? Я и так уже рассказала все, что мне известно. Я сбежала от Мурьеты и вернулась сюда, к вам, потому что хотела дать вам шанс. Но если вы именно так пытаетесь показать мне, насколько беспокоитесь за меня, тогда лучше бы я осталась в той пещере.
 Мейджер некоторое время неподвижно смотрел на нее, затем, соглашаясь, кивнул.
 — Достаточно, Мердок. А теперь оставьте ее в покое.
 Хеллер поднялась.
 — Если вы не возражаете, я ненадолго прилягу — последние дни чересчур утомили меня.
 Мейджер тоже поднялся, чтобы проводить ее до комнаты. Как только дверь за ними закрылась, Хеллер повернулась к нему лицом, стараясь не показывать своей тревоги.
 — Спасибо, что пришли мне на помощь. Мурьета заставил меня испытать чувство вины, словно я совершила что-то скверное. А теперь я хотела бы знать, кто этот человек и почему он здесь?
 — Мурьета — свободный охотник за головами, лучший к западу от Миссисипи, но и его голова имеет цену, вот Мердок и намеревается получить ее. Мне жаль, что он расстроил вас, но его вопросы были необходимы. А теперь отдыхайте — встретимся за ужином.
 Вечером Мейджер пришел за ней и обнаружил, что Хеллер все еще спит, а когда после ужина он зашел снова, она тоже еще спала. Тогда он пошел в зал — к своей трубке.
 Проснувшись, Хеллер почувствовала себя столь же утомленной, как и накануне в полдень, более чем восемнадцать часов назад. Она никогда не спала так долго. Стоило ей сесть на кровати, как она почувствовала головокружение.
 Господи, что же с ней происходит? Или, может быть… о нет!
 Впрочем, ответ был ясен: она беременна! Схватив подушку и прижимая ее к животу, она начала лихорадочно высчитывать дни. Господи, уже одиннадцатое июля! Хеллер сидела на кровати, уныло опустив голову. Что скажет Хоакин, когда узнает? Будет ли он счастлив? А что, если нет, тогда… Нет, уж лучше ей об этом не думать. Конечно, он будет счастлив, а еще… А еще он захочет жениться на ней немедленно. Если же он не женится, то она вернется в Бостон и будет растить ребенка сама, так же как мать растила ее.
 Поднеся руку к животу, Хеллер пробовала представить ребенка, который рос в ней. Ее ребенок, ее и Хоакика, зачатый ночью в гостиничном номере…
 И тут в сознание Хеллер ворвалась неожиданно мысль настолько ужасная, что ей захотелось умереть. Она была настолько уверена, что носит ребенка Хоакина… но ведь это мог также быть ребенок Лютера Мейджера!
 Хоакин не мог припомнить, чтобы он когда-либо был настолько зол. С запиской в руке он подбежал к тетушке Хеллер, которая стояла около походного костра, мирно попивая утренний кофе и разговаривая с Пепе.
 Торопливо прочитав записку, Абигайль вскрикнула:
 — О Господи! Что она задумала!
 — Вы хотите узнать это от меня? — язвительно спросил Хоакин. — Но она ведь ваша племянница, а не моя.
 — Я понятия не имею, в чем тут дело; к тому же мы с ней не виделись со вчерашнего ужина.
 — Ну а тогда, вчера вечером… она ничего не говорила о своих планах?
 — Да нет, ничего. Хеллер разговаривала с вашим помощником, сеньором Торалом.
 Повернувшись, Хоакин увидел Лино, который возвращался от загона, — его помощник выглядел так, словно намеревался застрелить любого, кто попадется ему на пути.
 — Кто-то украл моего коня! — закричал он, увидев Хоакина.
 — Вот чертовка, — с досадой выругался тот и протянул Лино лист бумаги. — Она задумала убить себя — именно это она собирается сделать!
 — Ладно, успокойся! Как бы мы тут ни злились, все равно от этого не будет никакого проку… — Лино постарался взять себя в руки.
 — Я не собираюсь успокаиваться, черт возьми! Эта женщина может стоить мне моей мести, не говоря уже о жизнях рабов! — Хоакин сжал кулаки. — Когда я доберусь до нее, то непременно сверну ее симпатичную маленькую шейку, а если ты попробуешь остановить меня, скручу и твою тоже!
 — Ну, это мы еще посмотрим! А теперь давай лучше расскажем остальным, что случилось: тогда мы сможем быстрее принять окончательное решение. Возможно, все не так уж плохо, как кажется, и Хеллер права: если ей удастся убедить Мейджера и он будет больше доверять ей, тогда она сможет помочь нам перехитрить охотника за головами, Мердока.
 В итоге был выработан план, согласно которому продолжалось наблюдение за Эльдорадо. Все с нетерпением ожидали сообщение от Хеллер.
 Скоро дозорные заметили, что охрана Мейджера старательно прочесывает долину, а ночью Мердок с четырьмя головорезами начал обследовать горы, прилегающие к Эльдорадо. Пройдя по реке несколько миль, они повернули на север, очевидно, в поисках укрытия Хоакина.
 На третий день за час до рассвета Хоакин и Лино спустились с горы. Следуя обычным путем, они переправились через реку, запутывая следы. Оставив Лино в укрытии за валунами, Хоакин осторожно подобрался к дереву, которое упомянула Хеллер в своей записке и, запустив руку глубоко внутрь дупла, нащупал туго свернутый листок бумаги.
 Он быстро засунул записку в карман и направился к загону.
 Услышав тихий свист, гнедой жеребец подошел к воротам загона.
 — Давай, мальчик, кое-кто очень беспокоится, чтобы вернуть тебя обратно, — прошептал Хоакин и похлопал коня по гладкой шее. Затем он вскочил на него и выехал из загона, но тут же, заметив охранников, появившихся с южной стороны дома, развернулся и направился в тень деревьев.
 К счастью, наемники, спешившись и громко разговаривая, направились к дому, и это позволило Хоакину уйти незамеченным.
 Только по возвращении он смог прочитать послание Хеллер.
  Дорогой сеньор, надеюсь, вы простили меня и поняли, что я должна была сделать это. Мейджер, кажется, поверил моей истории и ведет себя как настоящий джентльмен, сохраняя дистанцию. По правде говоря, он изменился, стал… более озабоченным, что ли, и проводит почти все время, сидя в кресле, куря трубку и уставившись в пространство. Марта, кухарка, сказала мне, что он курит опиум, который помогает ему забыться. Теперь всем здесь заправляет Мердок. Я случайно в разговоре с ним упомянула о пещере, но, слава Богу, никто, кажется, не знает, где она. 
  Мердок и его люди спят весь день, чтобы быть начеку ночью, так как ожидают вашего появления именно в это время. Спальня Мердока рядом с моей комнатой, там, где жила Абигайль; с ним еще девять человек. 
  Надеюсь, что сумею оставить новое сообщение послезавтра, когда узнаю побольше. 
  Люблю вас. Хеллер. 
 Хоакин вздохнул с облегчением, узнав о благополучном исходе первого этапа сумасбродной затеи Хеллер. Мейджер всегда брал то, что хотел и когда хотел, а теперь его призом была именно эта взбалмошная женщина.
 Тем не менее сведения, которые она передала, оказались полезными, и Хоакин гордился Хеллер, даже несмотря на то что все еще был зол на нее.
 Той же ночью в главном зале, освещенном факелами, Хоакин и Лино рассказали остальным о полученной от Хеллер записке.
 В наступившей тишине первым заговорил Сантос:
 — Мы потратили впустую достаточно много времени, и, если будем медлить и дальше, они найдут наш лагерь. Считаю, что атаковать Мейджера нужно завтра!
 Его предложение было встречено одобрительными возгласами.
 Хоакин вопросительно посмотрел на Лино:
 — А что скажет мой помощник?
 — Я согласен с Сантосом: чем дольше мы ждем, тем сильнее рискуем.
 — Нам потребуется не одна атака, — предупредил Хоакин, — и тот, кого мы не сможем спасти в первый раз, окажется в большой опасности. — Ему было отлично известно, что Хеллер не удастся вызволить с первого набега, но он не мог ничего с этим поделать: слишком много людей ждали их помощи.
 Абигайль с тревогой поглядела на него.
 — А вам не кажется, что следует подождать еще одной записки от Хеллер? О Господи, я никогда не прощу ей эту глупость! И все из-за ирландской крови…
 Хоакин улыбнулся, затем повернулся к своему отряду:
 — Друзья, мы начнем с реки. Сантос, скажите Охо и Пепе, что они поведут лошадей, на которых потом отвезут рабов в лагерь. — Он подошел к карте. — Давайте еще раз уточним, кто и где будет находиться во время атаки…
 Едва стемнело, над лагерем внезапно пронесся крик совы, таким образом дозорный подавал тревожный сигнал для обитателей лагеря. Подхватив оружие, они приготовились отражать нападение.
 Хоакин расположился у дороги, укрывшись за деревом. Каково же было его удивление, когда он увидел знакомую фигуру, несшуюся галопом на вспотевшей лошади.
 — Елена! — Он выскочил из своей засады и схватил лошадь за узду. — Что, черт возьми, ты тут делаешь?
 От него не укрылось, что Елена Вальдес была одета в желтовато-коричневую юбку и кожаные сапоги для верховой езды. Опершись о луку седла, она спрыгнула прямо на руки Хоакину, — Я так и знала, что ты здесь, — запыхавшись, произнесла она. — Я знала это.
 — Сначала ответь на мой вопрос: зачем ты приехала?
 Елена в недоумении взглянула на него:
 — Просто я вернулась к тебе, моя радость. Ты ведь на самом деле не хотел расставаться со мной, не так ли? Я переступила через свою гордость, и, как говорят французы, вуаля! — Она, обернувшись, посмотрела на лагерь и на медленно расходившихся по своим делам людей. — Ах, Хоакин, какая прелесть! Точно как в старые добрые времена, да?
 — Нет, совсем не так. — Хоакин с трудом сдерживал себя от того, чтобы не взять ее за плечи и не встряхнуть хорошенько. — Тебе не место здесь. Я хочу, чтобы ты немедленно вернулась в Сан-Франциско.
 — Но зачем мне туда возвращаться? К тому же я приехала вовсе не из Сан-Франциско, друзья сказали мне, что несравненный Хоакин Мурьета вернулся в Эльдорадо. Теперь я сама вижу, что это правда. Ты действительно вернулся, но почему, Хоакин? Что ты здесь делаешь? Скажи мне, и я выполню твое требование — то есть если буду удовлетворена твоим ответом, разумеется.
 — Какая же ты дрянь, Елена, и такой ты всегда была. — Сжав кулаки, Хоакин повернулся и быстрыми шагами направился прочь. Он должен был уйти прежде, чем сделает что-то такое, о чем потом будет сожалеть.
 Издалека Хоакин наблюдал, как Елена распрягает лошадь и снимает седельные сумки, а затем, подойдя к костру, целует Леви Ортегу и Пепе, словно старых друзей; зато Лино она как будто не заметила.
 И тут, повернувшись к входу в пещеру, Елена заметила Абигайль Пейтон.
 — Вы? Но каким образом? И вообще, что все это значит?
 Услышав угрозу в ее голосе, Хоакин вышел из тени.
 — Елена, прекрати немедленно!
 Но она, казалось, не слышала.
 — Что эта гринга здесь делает? И где другая, белокожая?
 Абигайль гордо выпрямилась и независимо вскинула голову.
 — Другая, моя племянница, в доме господина Мейджера. Это большой риск.
 — Шпионила? — Обернувшись, Елена изумленно взглянула на Хоакина, но он только пробурчал что-то себе под нос и, махнув рукой, приказал одной из женщин приготовить место для гостьи в общем зале.
 — Вот еще, — недовольно воскликнула Елена, прижимая к себе седельные сумки. — Я буду спать там, где спишь ты!
 — Ты будешь спать там, куда Лупе тебя положит, или немедленно уедешь. Надеюсь, теперь тебе все ясно? — Хоакин выхватил у Елены седельные сумки и вручил их мексиканке.
 Солнце было уже высоко, когда Хоакин и его люди, продвигаясь вдоль реки, захватили в плен полдюжины охранников — те наблюдали за берегом, но, решив перекусить, на какое-то время потеряли бдительность. Под их надзором, по колено в ледяной воде и сгребая речной песок в мешки, трудились не менее двадцати рабов, которых тут же освободили и посадили на лошадей.
 То же проделали и с наемниками, предварительно связав их и завязав им глаза.
 В это время Хоакин увидел, что со стороны дома приближаются четверо всадников.
 — Сантос, ведите людей к пещере, а мы вас прикроем, — крикнул он через плечо и обернулся к Лино: — Ты справа, я слева!
 Развернув коней, они заняли максимально удобные позиции.
 Лино передернул затвор «винчестера», приложил приклад к плечу, прицелился и выстрелил, в то время как Хоакин выжидал, когда всадники подъедут ближе. Затем он тоже начал стрелять.
 Двое нападавших тут же рухнули на землю; третий, спрыгнув с лошади, укрылся за деревом, но Лино объехал его с тыла и заставил бросить оружие. Тем не менее четвертый охранник не желал сдаваться.
 — Только ты и я, Мурьета, — выкрикнул он. — Говорят, ты самый быстрый и у тебя есть шанс доказать это, потому что все знают: самый быстрый — это я.
 — Что ж, будь по-твоему. — Хоакин спешился, перезарядил пистолет и вложил в кобуру. — Скажешь, когда будешь готов, амиго.
 — На счет пять.
 Хоакин начал считать.
 — Один, — он выступил вперед. — Два. — Ему не нужно было следить за рукой стрелка, потому что он мог понять все по его глазам. — Три. Четыре…
 Зрачки его противника сузились, и тут же Хоакин, резко вскинув пистолет, выстрелил.
 Наемник успел только протянуть руку к оружию, когда понял, что он убит.
 В лагере Сантос собрал наемников в одном из дальних залов и приставил к ним охрану, Елене же было поручено заботиться об освобожденных рабах и ухаживать за ними, а также показать женщинам, как обрабатывать раны. Тех рабов, кто был в состоянии держаться в седле, сажали на лошадей и, снабдив небольшим количеством золота, отправляли домой к семьям.
 Хоакин предпринял вторую поездку, взяв с собой еще восемь человек. Позже он долго кружил у Эльдорадо, пока не столкнулся с ночным патрулем Мердока. Едва всадники выехали из-за деревьев, отряд открыл огонь. Словно армейский генерал, Мердок приказал своим подчиненным отойти за деревья, но к этому времени один из его людей был убит, а сам он ранен в руку.
 Следующей ночью, послав Лино, Леви и Сантоса обстреливать общий барак, чтобы отвлечь внимание, Хоакин прокрался к дереву и забрал записку Хеллер.
 Вернувшись в лагерь, он прочитал следующее:
  Рана Мердока оказалась серьезной, он потерял много крови. Его люди не решаются действовать самостоятельно. Что касается охраны Мейджера, многие из них колеблются и, возможно, захотят дезертировать. Зак, главный надзиратель за работами на реке, уезжает в субботу утром в сопровождении отряда из шести человек в Энджелз-Кэмп с очередной партией золота. 
  Хеллер. 
 У нее уже не было сил кричать и плакать: Мердок возвышался над ней, стоя так близко, что она могла чувствовать его запах. Потом он дал ей пощечину.
 — Я устал от вашей лжи, миссис Пирс. Мои люди проследили за вами; к счастью, они вовремя догадались, зачем вы ходите к тому большому дереву с дуплом. Вы оставляли там записки, сообщая бунтовщикам, что здесь происходит, и они пользовались этими сведениями, чтобы вредить нам. Вот почему мы позволили вам подслушать некоторые наши разговоры о положении дел в Эльдорадо и о наших ближайших планах. Теперь мы не сомневаемся, что Мурьета скоро будет в наших руках.
 Внезапно Хеллер начало тошнить, ее голова кружилась, но что бы с ней ни происходило, она должна была держать язык за зубами, если хотела выжить.
 И тут совершенно неожиданно у нее появился союзник внутри вражеского лагеря — этим союзником был не кто иной, как… сам Лютер Мейджер. Когда Мердок склонился над ней и начал угрожать пытками, Мейджер остановил его взмахом руки.
 — Оставьте ее в покое, Мердок. Разумеется, я был дураком, поверив ей, но Хеллер — моя жена, и я накажу ее сам.
 Мердок недовольно поморщился, но, не посмев ослушаться, хлопнул дверью и вышел.
 Рот Хеллер жалобно скривился.
 — Гордон, пожалуйста…
 — Пожалуйста? — грубо прервал он и поднял на нее мутный взгляд, от которого все у нее внутри сжалось. — Сука! Ты такая же дрянь, как и все женщины, ты не была пленницей Мурьеты. Ты была его шлюхой!
 Хеллер затрясло, но она все еще пыталась сохранять самообладание.
 — Нет, Гордон, вы не правы. Как вы могли даже подумать об этом!
 — Довольно морочить мне голову! Я отлично помню, как ты смотрела на него, когда он танцевал с тобой на балу, и помню твой взгляд, когда он оставил тебя посреди зала. Ты влюбилась в него, черт побери! Ты влюбилась в моего врага!
 Хеллер не пыталась ничего отрицать: что бы она ни сказала, он уже не поверит ей. Единственное, что ей оставалось сделать, — постараться запугать его.
 — Послушайте, Пирс, вы не можете победить и сами знаете это. Мурьета потратил почти два десятилетия, готовя месть, по существу, он посвятил всю свою жизнь охоте на вас. Вы не могли убить Хоакина кнутом, капитан Гарри Лав и калифорнийские рейнджеры также не смогли уничтожить его. Так почему же вы думаете, что теперь вам с Мердоком удастся сделать это? Хоакин Мурьета непобедим! Если бы он захотел, то уже убил бы вас не один десяток раз — той ночью в театре, на балу, в музее.
 Мейджер ошеломленно посмотрел на нее.
 — Что ты имеешь в виду, говоря, что он мог убить меня в театре и в музее? Мурьеты там не было, там был какой-то испанец, кажется…
 — Дон Рикардо, — улыбаясь, подсказала Хеллер. — Но дон Рикардо и Хоакин Мурьета, ваш враг, один и тот же человек. — Она ненадолго замолчала, давая возможность Мейджеру осмыслить ее слова, а затем продолжила: — Хоакин следил за каждым вашим шагом в Сан-Франциско; он подкупил торговца-китайца, чтобы тот специально для вас поднял цены на товары и потребовал немедленной оплаты, а потом пошел в ваш банк и проследил, чтобы вам было отказано в ссуде. Кроме того, он пробрался в ваш дом и украл кнут, который вы опробовали на нем много лет назад, а также рассказал агентам Уэллс-Фарго, что вы подкупили начальника тюрьмы и тот уничтожил, касавшиеся вас документы.
 И вы полагаете, что с помощью Мердока сумеете остановить его? — Хеллер покачала головой. — Нет, Гордон, лучше и не мечтайте об этом. Вы ничего не сможете сделать. Вы даже не можете использовать меня против него, так как Хоакин любит Елену Вальдес и заботится только о ней. Вспомните ночь в театре и ту страсть к дону Рикардо, которую Елена не стала скрывать от сотен людей. Так как же вы хотите победить этого человека?
 По-видимому, ее слова достигли цели: лицо Мейджера стало почти бескровным, плечи поникли…
 И вдруг он схватил ее за руку и потянул в свои апартаменты.
 — Нет, Гордон, остановитесь, отпустите меня! — в отчаянии закричала Хеллер.
 — Заткнись, сука, или будет хуже! — Он бросил ее на постель и привязал руки к спинке кровати, а затем проделал то же с ногами. Одним рывком Мейджер разорвал ей платье до талии.
 Хеллер показалось, что она вот-вот сойдет с ума от страха; тело ее сотрясали рыдания. Повернув голову, она увидела, что Мейджер держит в руках кнуты и внимательно их изучает.
 Наконец он взял один и помахал им перед ее носом.
 — Полюбуйся, какой красавец: всего два метра длиной, и взгляни, насколько тонка плеть.
 — Я беременна, Гордон, — выкрикнула она в отчаянии, — я ношу вашего ребенка.
 Некоторое время Мейджер стоял, бессмысленно уставившись на нее; затем лицо его дернулось, и он рассмеялся жутким, неискренним смехом.
 — Мой ребенок? — Лицо его снова перекосилось, он замолчал и впился в нее взглядом. — Нет, Хеллер, ты носишь не моего ребенка, потому что, видишь ли, мы никогда не занимались с тобой любовью. Ты только думала, что мы это делали, но тогда на постели была кровь цыпленка. — Он запрокинул голову и снова рассмеялся. — Не спорю, это выглядело очень натурально и отлично сработало!
 Хеллер застыла в изумлении, она никак не могла поверить в подобную низость.
 — Вы… монстр!
 У нее перехватило дыхание, когда узкая плеть со свистом врезалась в ее плечи. Хеллер уткнулась лицом в подушку, и тут же кнут снова обрушился на нее. Кусая губы, она заставила себя не кричать, понимая, что это только раззадорит мучителя.
 После десятого удара Мейджер неожиданно отбросил кнут и, яростно скрипнув зубами, вышел из комнаты.
 Она победила. Враг был повержен.




 Глава 20


 Что-то негромко приговаривая, Марта уложила Хеллер на кровать, с которой предусмотрительно убрала подушки, чтобы только прохладная простыня касалась ее кожи.
 Несчастную била дрожь, она вряд ли смогла бы сама добраться до своей комнаты.
 — Не расстраивайтесь, сеньора, бедняге Алварадо было еще хуже, — утешала ее Марта. — Бог поможет ему и вам: он поможет и вашему ребенку тоже. Да-да. — Она кивнула, заметив удивленный взгляд Хеллер. — У меня есть глаза и уши, и я знаю о маленьком.
 — Почему… почему вы хотите помочь мне? — с трудом шевеля губами, спросила Хеллер.
 Лицо женщины стало печальным.
 — Много лет назад сеньор Мурьета спас мне жизнь, и я никогда этого не забуду.
 Так вот оно что! Сердце Хеллер отчаянно забилось. Если служанка обязана жизнью Хоакину… значит, ей можно доверять!
 — Марта, вы должны оказать мне одну услугу… — Разумеется, она рисковала, произнося эти слова, но ей уже нечего было терять.
 — Да, сеньора.
 Хеллер закрыла глаза и помолилась, надеясь, что Бог услышит ее.
 — Я должна передать Хоакину, что записка в дереве — ложь. Они знали о моих намерениях и нарочно все подстроили.
 Хеллер попробовала приподняться, но Марта остановила ее.
 — Нет, сеньора, вы не должны… Вам надо беречь маленького.
 У Хеллер было явно недостаточно сил, чтобы справиться с болью и с Мартой одновременно, поэтому ей пришлось уступить и лечь в постель.
 — Тогда это сделаете вы, Марта. Хоакин должен узнать, что написанное в моей записке — ложь. Теперь вы понимаете? Если вы ему это не передадите, то Мейджер и Мердок убьют его!
 — Да, я все понимаю, но где мне найти сеньора Мурьету?
 Собрав последние силы, Хеллер попробовала объяснить Марте, как добраться до пещеры.
 — Принесите бумагу и карандаш — я попробую нарисовать карту. А потом вы возьмете лошадь…
 Марта энергично затрясла головой.
 — О нет, сеньора, я никогда не ездила верхом.
 Хеллер тяжело вздохнула. Ее последняя надежда рухнула. Не выдержав, она заплакала.
 Всю ночь Марта не отходила от кровати больной, меняя прохладные салфетки на ее спине и проверяя, нет ли лихорадки.
 Два дня спустя, в субботу, в то время когда Марта на кухне мыла посуду после завтрака, дверь в комнату Хеллер распахнулась, и она ощутила запах опиума, который был уже знаком ей. Мейджер! Она не видела его с того раза, когда он избил ее.
 — Встань, Хеллер.
 Однако она продолжала лежать на животе, отвернувшись к окну, безразлично наблюдая за тем, как легкий бриз колышет занавески. Одежды на ней не было, только марлевые повязки, наложенные Мартой, чтобы прикрыть спину и ноги.
 Сорвав с нее марлю, Мейджер схватил Хеллер за руки и стащил с кровати. При этом она громко закричала от боли — спина только-только начала заживать.
 — Пожалуйста, Гордон, — задыхаясь, произнесла она, — если я была хоть когда-то вам небезразлична… Прошу, пожалуйста, не причиняйте мне больше боли.
 — Небезразлична. Ты? — Его голос подействовал на нее почти так же, как кнут. — Черт побери, да так оно и было еще два дня назад. Можно даже сказать, что ты — первая женщина, к которой я когда-либо был небезразличен. Я уже начал думать, что влюблен в тебя! Но все это до того, как ты предала меня, обманула с моим врагом. — Мейджер затрясся от ярости, и его карие глаза, потемнели. — Ты не знаешь, через что я прошел за эти двадцать лет по милости твоего любовничка, — выкрикнул он в раздражении. — Не было дня, чтобы я не сожалел о своем согласии прогнать Мурьету с этой земли.
 Хеллер насторожилась.
 — Кто-то нанял вас? Кто? — Она уже не обращала внимания на боль.
 — Этого я не знаю и никогда не знал. Я только брал деньги и делал то, за что мне платили, не задавая вопросов. — Он посмотрел на нее сверху вниз. — Теперь одевайся. Мердок назначил тебе миленькое рандеву.
 Рандеву? Кусая губы, чтобы не закричать от разрывавшей спину боли, Хеллер подошла к комоду и, с трудом нагнувшись, взяла длинную ночную рубашку из ящика, затем просунула в нее голову. Это была единственная одежда, которую она могла надеть. Наклонившись, девушка попыталась взять ботинки, но не смогла, и решила пойти без них.
 — Боюсь, ваша тетя не одобрила бы подобное одеяние, дорогуша. — Мейджер с сарказмом указал ей на дверь, ведущую на веранду.
 Гордо выпрямившись, Хеллер подняла голову и вышла. Две лошади были привязаны к тому самому дереву, в котором она оставляла Хоакину записки. Полагая, что одна из лошадей предназначена для нее, она собрала все свое мужество, взялась левой рукой за луку седла, вставила ногу в стремя, подтянулась… и тут же словно кто-то сзади вцепился ей в кожу когтями от шеи до талии, стремясь вывернуть ее наизнанку. Она сжала зубы, чтобы не закричать.
 Как только Гордон оседлал вторую лошадь, он выхватил поводья из ее рук.
 — Это чтобы у тебя не возникло соблазна сбежать, — насмешливо процедил он, а затем рысью направил лошадей к покрытому соснами холму в северной оконечности Эльдорадо.
 Когда они остановились, вся долина лежала перед ними как на ладони. Хеллер увидела скалистый выступ, который вел к пещере. Внизу из-за стены деревьев, окружающих дом, выехал фургон, направляясь к выходу из долины.
 Теперь она знала, что скрывалось за словом рандеву. Мейджер привел ее сюда, на вершину холма, чтобы наблюдать за засадой. Фургон и охранники, упомянутые в ее записке, были приманкой, которая приведет Хоакина и его отряд в западню.
 Придерживая лошадей, Мейджер достал из кармана длинную веревку и связал руки Хеллер, а затем привязал их к луке седла.
 — Похоже, на этот раз мне все-таки придется поблагодарить тебя. — Мейджер злобно осклабился. — Если бы не твоя глупость, Хеллер, Мурьета, возможно, смог бы отомстить. — Он наклонился и засунул ей в рот кляп, а потом потянулся за повязкой.
 Хеллер тут же выплюнула кляп.
 — Он выполнит свое обещание! — Она уже не старалась скрыть свою враждебность, и ее холодная улыбка выражала лишь презрение. — Независимо от того, что вы попытаетесь делать с ним, он всегда возвращается. — Она понизила голос почти до шепота: — Вы не можете убить его, Гордон. Никто не может убить Хоакина Мурьету.
 Мейджер захохотал.
 — Да что ты говоришь? Этот Мурьета бессмертен?
 Она подняла подбородок и смело встретила его пристальный взгляд.
 — Вы уже знаете ответ на этот вопрос. — Теперь ее улыбка скорее напоминала зловещую маску.
 — Заткнись, черт бы тебя побрал! — Прежде чем она смогла произнести хоть слово, он снова воткнул ей в рот кляп, после чего завязал рот повязкой. — Бессмертных не бывает. Мурьета всего лишь человек — просто ему везло… до сегодняшнего дня.
 Что ж, подумала Хеллер, возможно, она потерпела неудачу во всем остальном, но по крайней мере заставила его бояться. Если даже Хоакина убьют, победитель по-прежнему будет задаваться вопросом, не наступит ли тот день, когда призрак врага навестит его…
 Мейджер приподнялся в седле.
 — Теперь в любую секунду мы можем увидеть великого Мурьету. — Его зловещий хохот разнесся далеко над холмом. — Там, — произнес он, указывая на клубы пыли в долине. — Что я тебе говорил?
 Хеллер оставалось только молча сидеть в седле и смотреть. Все же она набрала полные легкие воздуха и попробовала закричать, но кляп заглушил ее крик.
 Мейджер снова рассмеялся:
 — Кричи сколько влезет, мисс Высокомерие и Надменность, потому что теперь, черт побери, это не имеет значения — никто тебя не услышит.
 Хеллер знала, что это правда, но все же не прекращала попыток, пока не начала задыхаться. Она видела, что Мердок и его банда спрятались за большой горой валунов, а наемники Мейджера ждали у поворота дороги. Слезы застилали ей глаза, струились по щекам, ее тело содрогалось от всхлипов.
 Хоакин, Лино и весь их отряд сегодня умрет из-за нее. Ее план казался таким простым, таким безошибочным. Если бы только она не была такой самонадеянной и полностью продумала свои действия!
 Прошло несколько секунд, прежде чем Хеллер увидела Хоакина и его людей вблизи от фургонов.
 «Нет! Господи, нет! Пожалуйста, уведи их, Хоакин!» Но она знала, что он ничего не сможет сделать, что уже слишком поздно…
 Неожиданно кучер повернулся на козлах и, увидев своих преследователей, начал как безумный хлестать лошадь. Однако, едва началась стрельба, он остановил фургон и поднял руки.
 Теперь пришла пора Мердоку сделать свой ход. Подражая индейцам, он издал громкий крик, служивший сигналом к атаке, и тут же люди Мейджера окружили отряд преследователей.
 Хоакин развернул лошадь и дал знак занять круговую оборону, но было поздно: враги подбирались к ним со всех сторон.
 Как только до нее донеслись выстрелы, Хеллер привстала на стременах. Она видела, как сначала один человек упал с лошади, затем другой, третья лошадь, заржав, рухнула на землю, увлекая за собой всадника.
 Хоакину ничего не оставалось, как дать команду отступать. Когда Охо и Сантос убили четверых наемников, пытавшихся отрезать им путь к спасению, отряд пришпорил лошадей и быстро исчез за деревьями, в то время как их командир, не переставая стрелять, обеспечивал прикрытие.
 Внезапно Хеллер заметила Мердока сбоку Пригнувшись к земле, он медленно подкрадывался к Хоакину. Она попыталась закричать, но из-под кляпа вырвалось только невнятное мычание.
 Мердок вытянул винтовку из седельного кожуха, прицелился и выстрелил.
 Сердце Хеллер замерло.
 Хоакин без единого звука упал в траву.
 Подняв винтовку над головой, Мердок прокричал:
 — Я достал его. Мурьета мертв!
 Затем, спешившись, он направился к тому месту, куда упал поверженный противник, громко крича:
 — Эй, великий Хоакин! Знаменитый бандит Калифорнии! Удача отвернулась от тебя, жалкий мексикашка!
 Черное пятно мелькнуло в траве. Глаза Хеллер расширились, в ее сердце затеплилась надежда. И тут, обернувшись, она заметила, что Мейджер, уставившись в ту же сторону, медленно поднимается в седле, чтобы получше рассмотреть происходящее.
 Не теряя ни секунды, Хеллер схватилась руками за седло и коленями сдавила бока лошади, та вздрогнула и заржала, привлекая к себе внимание Мейджера.
 Мердок медленно продвигался в высокой траве в поисках своей жертвы, когда Хоакин, неожиданно выскочив из-за валуна, выстрелил в него почти в упор. В тот же момент его преследователь с выражением крайнего изумления на лице попятился и рухнул навзничь, а тот, кто, по его мнению, был уже мертв, вскочил на лошадь и умчался к деревьям.
 Из груди Мейджера вырвался нечеловеческий рев, опустив поводья лошади Хеллер, он, не оглядываясь, галопом кинулся вниз.
 Хеллер, изловчившись, дотянулась пальцами до поводьев. Повернув лошадь, она поскакала туда, где наемники Мейджера поджидали Хоакина. Стараясь оставаться незамеченной, она пересекла дорогу, направляясь к скалистому выступу пещеры, и лишь оказавшись выше линии деревьев, остановилась и оглянулась.
 По крайней мере десять тел лежали на дне долины: из-за большого расстояния они напоминали кукольные фигурки, и Хеллер не могла разглядеть, кто это был. Люди Мейджера столпились возле валунов; внезапно они, словно по сигналу, вскочили на лошадей и во весь опор помчались к скалистому выступу.
 Сердце Хеллер заныло — судя по всему, им было известно, как добраться до лагеря. Она пустила лошадь в галоп, стараясь держаться как можно ниже в седле, чтобы облегчить подъем. Тем не менее ей казалось, что лошадь еле ползет, и она молила Бога, чтобы у нее хватило сил вовремя добраться до цели и предупредить Хоакина.
 У самой вершины горы шесть вооруженных мексиканцев выскочили из-за деревьев и преградили ей дорогу. Все, что она могла сделать, это промычать сквозь кляп нечто нечленераздельное. К счастью, один из людей, узнав ее, выступил вперед, вытащил кляп и развязал веревку на ее запястьях.
 — Мейджер! Он едет сюда, — выдохнула она. — Его люди уже в нескольких минутах отсюда.
 Когда Хеллер привели в лагерь, навстречу ей выбежал Лино Торал. Его лицо было измазано грязью и кровью, но по-прежнему сохраняло воинственное выражение.
 — У вас стальные нервы, раз вы приехали сюда после того, что натворили. Разве вы не удовлетворены? Или вам любопытно понаблюдать, как умирает Хоакин Мурьета?
 — Лино, ради Бога, люди Мейджера почти что у меня за спиной. Пожалуйста, прикажите приготовиться к обороне лагеря.
 Лино кивнул.
 — Всем занять позиции! — Убедившись, что его приказание выполнено, он взял лошадь Хеллер и под уздцы повел на другую сторону лагеря к загону.
 Но когда она попыталась спуститься на землю, Лино отрицательно покачал головой.
 — Вы не останетесь. Вы здесь не нужны.
 Девушка в отчаянии поглядела на него.
 — Умоляю, выслушайте меня. Я люблю Хоакина и не хотела причинять ему боль. Я никому не хотела причинять боль. Мне показалось, что Мейджер и Мердок поверили в мою историю, и это действительно выглядело так. Я не знала, что они следили за каждым моим шагом. О Господи, Лино, если бы я только могла…
 — Вы подставили Хоакина и всех нас своей последней запиской, — с горечью сказал Лино. — Из-за вас мы потеряли пять человек. Все они хорошие люди, у которых есть жены, дети… этого не случилось бы, если бы вы не были настолько безрассудны и не решили, ни с кем не посоветовавшись, отправиться в Эльдорадо.
 Слова мексиканца глубоко ранили ее, но он был прав. Хеллер опустила голову. Тихим голосом она продолжала умолять его:
 — Лино, пожалуйста, позвольте мне в последний раз увидеть его. Только один раз. И я уйду, клянусь.
 Внезапный взрыв, раздавшийся почти рядом с ними, вспугнул ее лошадь, и Хеллер, соскользнув с седла, упала на руки помощника Хоакина. Крик вырвался из ее груди, когда она почувствовала нестерпимую боль в спине…
 — Черт бы вас побрал, сеньора! — Он поставил ее перед собой. — Лучше надейтесь, что динамит сделал свое дело и ни один из них не пройдет сюда, иначе…
 — Это не я привела их сюда!
 Неожиданно она увидела Абигайль — тетушка как раз в этот момент выходила из пещеры.
 — Хеллер! О Бог мой, Хеллер!
 — Тетушка! Я видела, как Мердок, выстрелив в Хоакина, ускакал, но не знаю, что было потом. Он тяжело ранен?
 Слезы хлынули из глаз Абигайль.
 — Очень тяжело, дорогая: Пепе говорит, что пуля прошла рядом с позвоночником. Он собирается удалить ее, но не уверен, что у него получится.
 Хеллер в отчаянии повернулась к Лино:
 — Позвольте мне пойти к нему! Он нуждается во мне, я знаю это и хочу помочь ему пройти через все трудности.
 Однако выражение глаз Лино оставалось холодным и безжалостным.
 — Бы ошибаетесь, он не нуждается в вас. С ним сейчас Елена, и этого достаточно. Возвращайтесь в Эльдорадо и не забудьте захватить с собой вашу тетю.
 — Но как я могу вернуться туда? — Хеллер сжалась от страха. — Мейджер убьет меня!
 — Вы его доверенное лицо — зачем ему убивать вас?
 — Доверенное? Я? — Голос начал отказывать ей. Она закрыла лицо руками и несколько секунд собиралась с силами, чтобы сделать еще одну попытку. — По крайней мере позвольте мне остаться и узнать, выживет он или нет. Я не буду тревожить его, клянусь, но не заставляйте меня оставаться в неведении. Поверьте, я не перенесу этого. Всего лишь знать — больше я никогда и ни о чем вас не попрошу, но умоляю, дайте мне такую возможность.
 Недовольно поджав губы, Лино нехотя кивнул.
 — Ладно, вы можете пока остаться, но даже не пытайтесь увидеть Хоакина. Надеюсь, вам ясно? — Прежде чем она смогла ответить, он повернулся и зашагал прочь.
 Приведя Хеллер в один из залов пещеры, Абигайль усадила ее на соломенный тюфяк и, умыв ей лицо, стала осторожно расчесывать спутанные волосы племянницы.
 — Ты не хочешь рассказать мне, что все-таки случилось? — осторожно спросила она. — Гордон причинил тебе боль? Он… — Старушка отвернулась, очевидно, не в состоянии произнести страшное слово.
 Хеллер равнодушно покачала головой:
 — Нет, тетушка, он не приставал ко мне.
 Абигайль вздохнула и коснулась рукой щеки Хеллер.
 — Но что же он сделал, дорогая? Как он обидел тебя?
 Отстранившись, Хеллер потянула вверх грязную ночную рубашку.
 — Вот что он сделал! — Она повернулась к тетушке спиной.
 У Абигайль на мгновение прервалось дыхание. Придя в себя, она осторожно протянула руку и коснулась кончиками пальцев израненной кожи Хеллер.
 — Боже, бедное дитя!
 Прижимая ночную рубашку к груди, Хеллер повернулась и увидела лицо Абигайль, бледное как полотно.
 — Пожалуйста, тетушка, умоляю тебя — ты никому не должна говорить об этом.
 — Но, Хеллер…
 — Нет! Ты не должна. У меня есть свои причины, чтобы просить тебя об этом.
 Абигайль неохотно кивнула и направилась в другой зал пещеры в поисках еще одного одеяла.
 Только теперь у Хеллер появилась возможность спокойно взглянуть на все, что случилось с ней в последнее время. Какой же она была наивной дурой, полагая, что сможет перехитрить Сэма Мердока — человека, зарабатывавшего на жизнь выслеживанием и убийством других людей. Если бы только она внимательнее послушала то, что говорили о нем Хоакин и Лино, возможно, ей бы не пришло в голову доказывать свою полезность и оказывать помощь Хоакину именно таким образом.
 Но никто вовремя ее не остановил, и в результате она помогла завлечь Хоакина в ловушку.
 Мороз пробежал у нее по коже. Есть некоторые вещи, которые нельзя оправдать, нельзя исправить и нельзя простить. Да и зачем прощать, ведь у него есть Елена. Лино сказал, что Хоакин нуждается именно в ней, а уж он-то знал Хоакина лучше всех. Человек должен быть слепым, чтобы не видеть, насколько Елена любит Хоакина, и эта любовь не кончается в течение более чем двух десятилетий. Она прошла с ним лучшие и худшие времена, она была с ним, когда его ранили, и потом, когда ему нужно было поговорить с кем-то, когда он был одинок. А самое главное — она была с ним сейчас.
 Ирония заключалась в том, что Елена Вальдес любила Хоакина так же, как он любил свою жену Роситу.
 Хеллер надела ночную рубашку и укрылась теплым одеялом Абигайль. Как же много событий произошло с того момента, когда она, приехав в Сан-Франциско, вышла из вагона поезда в ликующую толпу! Если бы она могла повернуть стрелки часов обратно… скольких ошибок можно было бы избежать. Зная то, что знает сейчас, она бросила бы вызов Элизабет Пенниуорт и доказала бы ей, что нет ничего позорного в ее рождении вне брака. Если бы мать и Джеральд Пейтон поженились, она родилась бы и выросла в Бостоне. А вот теперь и для нее самой роль одинокой матери замаячила на горизонте.
 Когда она подумала о будущем младенце, у нее отлегло от сердца. Теперь у нее не было никаких сомнений — его отцом являлся Хоакин, а не Лютер Мейджер. Вот только сам отец никогда не узнает о ребенке, которого зачал.
 Терзаясь сомнениями, Хеллер долго ворочалась с боку на бок, пока наконец не провалилась в глубокий, беспокойный сон.
 Проснулась она только в полдень следующего дня. Около нее, скрестив ноги и монотонно напевая, сидел Пепе. Заметив, что Хеллер открыла глаза, он перестал петь.
 Внезапно ей в голову пришла страшная мысль.
 — Хоакин… умер?
 — Нет-нет, он жив, но пуля засела очень глубоко, и из него вытекло много крови. — Пепе огорченно покачал головой.
 Следующие четыре дня оказались больше похожи на пытку. Пепе не приходил, и никто не разговаривал ни с ней, ни с Абигайль о состоянии здоровья Хоакина. По-видимому, все шло к худшему. Он умирал.
 Уже собираясь уезжать, Хеллер неожиданно повстречала Елену. Они не обмолвились ни словом, делая вид, что не знакомы друг с другом; и тут, повинуясь какому-то неясному импульсу, Хеллер кинулась назад в лагерь и сразу прошла в зал, где лежал Хоакин. Она просто не могла не увидеть его в последний раз, чтобы попрощаться.
 Хоакин лежал на груде шкур, его голова была слегка приподнята, мускулистые руки покоились по бокам. Широкая повязка стягивала его торс, а ноги прикрывало одеяло в красно-коричневую полоску.
 Хеллер безмолвно встала на колени у его изголовья, она хотела дотронуться и погладить его, но не смела, опасаясь, что он проснется.
 — Я люблю вас, Хоакин Мурьета, — прошептала она настолько тихо, что ее голос был едва слышен, — и никогда не хотела причинять вам боль. Я сделаю все, что смогу, чтобы доказать мою верность и любовь.
 Глаза Хоакина медленно открылись.
 — Хеллер? — Его голос был слаб и чуть дрожал.
 Она не смела пошевелиться. Его веки снова опустились. Убитая горем, Хеллер поднялась с колен и ушла, уверенная, что видит свою первую и единственную любовь в последний раз.
 До этого утра Хоакин был убежден, что умирает. Пепе не обнадеживал его, как прежде, а бальзамы и настойки старика вместе с монотонным пением лишь немного уменьшали боль.
 И все же на пятый день после того, как он получил пулю в спину, Хоакин сел. Все у него болело, будто его только что поджарили в аду, но это лишь говорило ему о том, что он жив. К тому же он отлично выспался за эти пять дней — хватит на шесть жизней, как сказала Елена.
 В третий раз Хоакин оказался на грани жизни и смерти. С одной стороны, ему было жаль, что он выжил, поскольку смерть освободила бы его от чертовой клятвы и избавила от собственной безупречной честности.
 Он знал, что Хеллер была в лагере; Лино сказал ему об этом. Хоакин провел все утро, пытаясь понять, отчего она не пришла к нему, как только приехала, и почему предала его. Что он сделал, за что она так сильно ненавидела его? Разумеется, она разъярена: он должен был больше доверять ей и заранее раскрыть свой план. Очевидно, Хеллер пережила нечто большее, чем страх, она почувствовала себя брошенной.
 Когда он сообщил ей о причинах своих действий, то думал, что она поняла и простила его. Как же он ошибался!
 Несмотря на охватившее его отчаяние, Хоакин понимал, что во всем случившемся виноват только он один. По его ошибке Хеллер оказалась на его пути мести. Ему бы лучше быть терпеливее и подождать, пока она не уедет домой, а он использовал ее как пешку в своей игре с Мейджером.
 Завтра, когда у него будет больше сил, Лино приведет ее сюда; они поговорят, и он узнает, что у нее на сердце. А потом он скажет, как сильно любит ее.
 Как будто душевной боли за смерть Хоакина ей недостаточно! Хеллер мучила не только вина за то, что случилось с ним; клятва, данная Хоакином Росите, так и осталась невыполненной. Весь день и всю ночь она думала о людях, которые пострадали или были убиты Лютером Мейджером. Еще недавно Хоакин собирался положить этому конец, а теперь… О, если бы только она могла что-нибудь изменить!
 Лунный свет освещал ей путь. Увидев то место, где был взорван целый выступ горы, Хеллер направила лошадь в противоположную сторону. Она уже знала, что несколько головорезов Мердока погибли при взрыве и поэтому нападение на лагерь Хоакина не состоялось.
 Конь Лино недовольно фыркнул, и Хеллер похлопала его по шее. Помимо коня, она украла пистолет и кобуру. В другой ситуации она бы гордилась своей отвагой. Интересно, что бы сказала Элизабет Пенниуорт, если бы увидела сейчас свою ученицу в полосатой мексиканской рубашке верхом на лошади?
 Когда впереди показались огоньки, Хеллер натянула поводья и остановила коня. Привязав его к дереву, девушка осторожно прокралась вдоль загона к дому. Поблизости не было ни одного охранника, но все же она решила на всякий случай выждать и понаблюдать за домом. Лишь когда у нее появилась уверенность, что ее не заметят, Хеллер покинула укрытие, взбежала по ступеням на веранду и, открыв дверь, вступила в свою затемненную спальню.
 В комнате царил беспорядок, постельное белье и занавески были разрезаны на полосы — все выглядело так, будто Гордон… О Господи! Ощущение того, что он сделал, чуть не заставило ее развернуться и бежать, бежать без оглядки. Ее прежняя спальня была подвергнута Гордоном наказанию с помощью его обычного средства — кнута.
 Хеллер глубоко вздохнула, пытаясь поддержать свою храбрость, затем открыла дверь спальни и выглянула в коридор. Сначала она подумала, что дом пуст, но затем почувствовала запах дыма. Опиум. Теперь уже ей, вероятно, никогда не забыть этот болезненно сладковатый аромат, щекочущий ноздри.
 Словно кошка, преследующая свою добычу, она дюйм за дюймом продвигалась к залу, пока сквозь приоткрытую дверь не увидела Мейджера — он сидел в глубоком кресле, по привычке уставившись в стену, опиумная лампа на столе около него источала вонючий дым.
 — Я пришла вместо Хоакина, — произнесла Хеллер чужим голосом. — Я пришла, чтобы отомстить за Роситу Му-рьета и всех других женщин, которых вы искалечили и убили. Теперь настала очередь убить вас.




 Глава 21


 В письме, которое оставила Хеллер, описывалось все, что с ней случилось в Эльдорадо; в нем она просила Абигайль, Лино и всех остальных попытаться понять и простить ей ее глупость. «На сей раз я не потерплю неудачу!» — этими словами закачивалось письмо.
 Несмотря на поздний час, Абигайль, прочтя письмо, тут же отправилась прямо в общий зал, где нашла Лино.
 — Хоакин должен видеть это, — сказал он, быстро пробежав письмо глазами.
 Абигайль неожиданно смутилась.
 — Нет-нет, пожалуйста, не беспокойте сеньора Мурьету. Человека не следует тревожить такими вещами в его последние часы.
 Лино несколько удивленно посмотрел на нее.
 — Я думаю, что он захочет это знать.
 Хоакин провел беспокойный вечер со своими помощниками, разрабатывая окончательный план нападения на Эльдорадо, который решено было осуществить через два дня. Он был уверен, что силы к этому времени вернутся к нему, к тому же они не могли дальше ждать, так как Мейджер мог обрушить свою злость на оставшихся рабов.
 — Вот взгляни, — прервал его раздумья Лино, входя в зал. — Хеллер Пейтон вернулась назад в Эльдорадо.
 Хоакин встал и тут же поморщился, ощущая слабость в ногах.
 — Вернулась куда? — Он посмотрел на вошедшую вслед за Лино Абигайль, и по выражению ее лица сразу все понял.
 — Я не уверена… — Абигайль покрутила в руках носовой платок. — Но она, то есть мы думали, что вы умираете, и Хеллер решила, что именно она стала этому виной.
 — Так она пошла туда, чтобы убить Мейджера? — Хоакин от досады стукнул кулаком по столу. — И вы позволили ей сделать это? — Его голос стал хриплым от ярости.
 Абигайль растерянно моргала.
 — Понимаете, я как раз в этот момент вышла, а когда вернулась, она уже покинула лагерь. Возможно, если вы поспешите, то сможете догнать ее…
 В нетерпении Хоакин выхватил клочок бумаги из ее рук и быстро прочитал его.
 — Матерь Божья! — Отбросив бумагу в сторону, он схватил со стола свой нож, вложил его в ножны и повесил на пояс, а затем проверил пистолеты. — Лино, скажи людям, что планы изменились, мы выступаем немедленно.
 Абигайль осторожно подошла и коснулась его руки.
 — Не будьте слишком строги с ней, сеньор Мурьета. Она ужасно огорчена, поскольку думает, будто вы умираете; и в довершение всего этот ужасный человек… отхлестал ее кнутом. Бедная девочка, теперь ее спина похожа на сплошной рубец.
 Хоакин застыл на месте.
 — Мейджер избил ее кнутом?
 Абигайль прижала руки к груди.
 — О, только не выдавайте меня! Я обещала никому ничего не говорить…
 Выражение лица Хоакина оставалось мрачным, все же он притянул Абигайль к себе и легонько похлопал по руке.
 — Все будет хорошо: я найду Хеллер и верну ее вам.
 Мейджер мутным взглядом обвел комнату, как будто ожидая увидеть вокруг с десяток врагов.
 — Успокойся, здесь только ты, я и призрак Роситы. — Голос Хеллер слегка дрожал, выдавая ее врожденный страх перед оружием. Ей нужно было только нажать на курок и выстрелить, чтобы все закончилось, но, как и Хоакин, она чувствовала потребность продлить представление, чтобы Мейджер ощутил ужас не меньший, чем тот, который он обычно внушал другим людям. — Я думаю, что кровать Роситы, на которой ты и твои люди насиловали ее, стояла у той стены. Потом ты, вероятно, отхлестал ее кнутом?
 Мейджер искоса посмотрел на нее и сжал кулаки, но Хеллер не собиралась останавливаться.
 — Ну да, конечно, кнут всегда доставляет тебе огромное удовольствие. Сколько из тех китайских девочек-рабынь, которых ты купил, умерли от твоих побоев? Ты делал зарубки на ручке кнута, как это делают стрелки на своем оружии? — Все это было произнесено на одном дыхании.
 Мейджер встал, его взгляд сделался холодным и угрюмым, однако Хеллер продолжала смотреть на него все с тем же презрением.
 — Из всех, кого ты убил, Росита единственная, кто предстал перед тобой. — Еще два месяца назад она не смогла бы разговаривать так ни с кем, даже если бы этот кто-то был ей противен, не говоря уже о том, чтобы направить на человека оружие с намерением убить его. Теперь все изменилось. Она изменилась.
 Мейджер выступил вперед, его рука протянулась к пистолету Хеллер, но внезапно, когда вдалеке прогремел выстрел, он замер, — Должно быть, кто-то из рабов посмел бунтовать. — Его взгляд метнулся к двери.
 — Стой, где стоишь, или я выстрелю! — Медленно взведя курок, Хеллер с мрачным удовольствием наблюдала, как бледнеет его лицо.
 Отряд Мурьеты оставил лошадей ниже по реке и затем по его сигналу окружил поселение рабов. Сам Хоакин, подкравшись к часовому, схватил его за горло и держал до тех пор, пока тот не перестал дышать.
 Когда, оглядев пространство перед собой, Хоакин убедился, что наемники сидят вокруг костра и спокойно разговаривают, на его лице появилась довольная улыбка: похоже, действовать будет намного легче, чем он предполагал. Приказав своим людям подойти ближе к лагерю, он выстрелил в оловянную кружку, выбив ее из руки охранника.
 И тут же ночь озарилась вспышками: наемники, в спешке подхватив оружие, начали стрелять в темноту, в то же время нападавшие нажимали на курки, отчетливо различая фигуры врагов в свете костра.
 Через несколько минут выстрелы постепенно стали стихать, и Хоакин, подобравшись ближе к костру, прокричал:
 — Все кончено, сдавайтесь! — И тут же, велев Лино довершать начатое, кинулся туда, где оставил Тигра. Он чувствовал, что слабеет, но не мог позволить себе передышки, так как Хеллер все еще была в опасности.
 Издалека заметив, где располагались охранники, Хоакин подъехал ближе и, спешившись, стал медленно ходить вокруг дома под прикрытием деревьев, вглядываясь в окна, а затем прокрался на веранду и открыл дверь.
 Из кухни на него пахнуло жареной свининой и свежеиспеченными маисовыми лепешками. Не обращая внимания на аппетитные ароматы, Хоакин достал пистолет и вошел в холл. В зеркале над камином он увидел отражения Мейджера и Хеллер, прицелившейся в своего недавнего мучителя.
 — Ты не сможешь выстрелить в меня, дорогуша, — произнес Мейджер уверенным голосом. — Не в твоих правилах отбирать у человека жизнь.
 — Несколько недель назад я, может быть, и согласилась бы с тобой, — возразила она, — но теперь… теперь я изменилась, и отчасти именно ты виноват в этом. Сперва ты угрожал опозорить меня, потом взорвать поезд с бостонской делегацией, ты все обернул так, будто это я предала Хоакина. О, чуть не забыла, еще ты два раза отхлестал меня кнутом. И теперь действительно полагаешь, что я не смогу отнять жизнь — особенно такую, как твоя?
 Она вытянула руку и медленно стала сдвигать указательным пальцем спусковой крючок.
 Мейджер, попятившись, наткнулся на скамеечку для ног.
 — Не дури, Хеллер, подумай о том, что ты делаешь. Если ты убьешь меня, то уже никогда не избавишься от вины. И потом, как же твой ребенок? Если люди узнают, что ты убила безоружного человека, они непременно расскажут ему…
 Ребенок? Хоакин чуть не подскочил на месте. Так значит, Хеллер беременна? Боже, но почему она не сказала ему?
 Снаружи раздался стук копыт, затем прогремели выстрелы. Дом содрогнулся от мощного взрыва.
 Хеллер вздрогнула и посмотрела в окно. И в то же мгновение Мейджер одним прыжком пересек расстояние, разделявшее их. Прижав Хеллер к стене, он выбил оружие из ее руки, и пистолет, пролетев через всю комнату, упал на кресло.
 Не теряя времени, Хоакин шагнул из своего укрытия и дважды выстрелил. Обе пули прошли в сантиметре от головы Мейджера, вынудив его отступить и обернуться в попытке понять, откуда исходит угроза. С трудом успокаивая дыхание, он посмотрел на своего врага взглядом, полным ненависти.
 — Ну наконец-то мы встретились лицом к лицу без масок, сеньор Мурьета!
 Хоакин вложил пистолет в кобуру.
 — Как ты хочешь умереть, Мейджер? Ножи? Кулаки? Твой выбор. Я долго ждал этого момента. Конец твоей жизни будет означать, что я сдержал слово и отомстил.
 Хеллер прислонилась к стене, чтобы не упасть.
 — О, Хоакин! — Ее голос задрожал. Она пыталась подойти к нему, но он остановил ее движением руки. — Я думала, что ты умираешь, и поэтому пришла сюда, чтобы отомстить за тебя и Роситу.
 Хоакин с сочувствием посмотрел на нее.
 — Я знаю, Хеллер, и мне жаль. Я не понимал. Мне следовало сразу же прийти к тебе и поговорить, но тогда я думал иначе…
 И тут совершенно неожиданно из коридора донесся еще один голос.
 — Теперь я вижу, как много может сделать женщина для мужчины, которого любит, — заявила Елена, входя в комнату. — Вот только мне следовало раньше догадаться об этом. — Сжимая в руке длинноствольный пистолет, она направила его на Хоакина.
 — Черт побери, этого еще не хватало. Елена! Что ты здесь делаешь?
 В ответ она лишь рассмеялась.
 — Я пришла за тобой, Хоакин, но это в последний раз. Ты снова предал мою любовь…
 Он шагнул к ней.
 — Нет-нет, не приближайся или станешь покойником прежде, чем я скажу все, что должна сказать. Теперь достань пистолеты и брось их на пол.
 Он попытался сделать еще шаг к ней, и тут же Елена выстрелила поверх его головы.
 — Оружие на пол!
 Мурьета неохотно подчинился; затем, отступая, встал перед Хеллер и загородил ее.
 — Думаешь, я похвалю тебя за благородство, Хоакин? — Елена осклабилась. — Ты ведь всегда был таким — потратил целую жизнь, борясь с несправедливостью; ты даже стал легендой, и спустя многие годы после твоей смерти люди будут помнить то, что ты сделал. Интересно, а что они скажут обо мне…
 Ее прервал скрип открывающейся двери. Елена повернула голову, и в этот момент Мейджер, подскочив к креслу, схватил лежавший на нем пистолет.
 — Берегись! — Хеллер едва успела выкрикнуть свое предупреждение, и тут же рука Хоакина оказалась у пояса. Он метнул нож через всю комнату, и клинок, безошибочно найдя цель, пронзил грудь Мейджера.
 Последним нечеловеческим усилием Мейджер поднял руку и выстрелил наугад, потом начал заваливаться на бок.
 — Ты все еще не отомстил, Мурьета, — судорожно хватая ртом воздух, прохрипел он. — Кто-то нанял меня, чтобы прогнать тебя с этой земли и убить твою жену. И пока этот человек жив…
 Тень недоверия легла на лицо Хоакина.
 — Я не верю тебе. Кто? Будь ты проклят, кто это был?
 — Господи, какая теперь разница, — раздался голос Елены из другого конца комнаты. — Все равно, дорогой, все кончено! — Пистолет выпал из ее руки и с гулким стуком упал на пол.
 — О Боже, он попал в нее! — Хеллер подбежала к раненой.
 Хоакин, быстро последовав за ней, поднял Елену на руки и перенес на диван.
 — Пуля попала в живот. — Он попытался рукой зажать рану. — Ну-ка, посмотри, не пришел ли Пепе.
 Хеллер бросилась к двери, но Пепе уже входил комнату вместе с Лино. Он не мешкая подошел к Хоакину и склонился над Еленой, в то время как Лино, взяв Хеллер за руку, отвел ее в сторону.
 — Пепе, ты должен спасти ее. — Хоакин опустился перед Еленой на колени. — Кто просил тебя влезать? Зачем?
 Елена слабо улыбнулась.
 — Тебе лучше знать зачем, Хоакин. Только ты любил так же сильно, как я, но ты не так ревнив, как я. — Застонав, она сжала зубы и посмотрела в потолок. — Теперь тебе пора узнать главное: это я попросила своего отца нанять Лютера Мейджера, так как думала, что убийство Роситы вернет мне тебя. Боже, как я ошибалась! Прости меня, Хоакин, прости, если сможешь…
 Хоакин резко поднялся.
 — Ты и твой отец наняли Мейджера, чтобы убить мою жену? — Его лицо побледнело. Позади он слышал плач Хеллер, но не мог заставить себя обернуться.
 — Ничто не поможет ей, амиго. — Пепе покачал головой. — Она не желает жить.
 — Я люблю тебя, Хоакин, — выдохнула Елена. — Я всегда любила тебя. Ты должен простить меня! — Она протянула к нему слабеющие руки. — Пожалуйста, любимый!
 Хоакин опустился на колени рядом с ней и убрал темный локон с ее щеки. Он знал, что должен отпустить ее.
 — Я прощаю тебя, Елена. — Нагнувшись, он слегка коснулся губами ее губ.
 — Благодарю, мой храбрый рыцарь. А теперь прощай. — Ее рука безжизненно повисла.
 — Елена, нет!
 — Пойдемте, Хеллер. — Лино осторожно взял ее под руку. — Ему нужно время, чтобы все обдумать. — Он вывел Хеллер на улицу и помог ей взобраться на лошадь.
 Прежде чем взяться за поводья, она обернулась — Хоакин все еще стоял на коленях у тела Елены.
 Когда отряд вернулся в лагерь, было уже далеко за полночь, тем не менее их встретили радостные возгласы людей, не участвовавших в вылазке.
 — Что будет с ними? — спросила Хеллер, указывая на девять выживших наемников, которые ехали перед ней и Лино.
 — Их будут судить. Надеюсь, в конце концов повесят, по крайней мере я бы сделал именно так.
 — А со мной?
 — Это уже зависит от вас. Хоакин вас любит и…
 — Мне тоже так казалось прежде, но сейчас я не вполне уверена.
 Войдя в пещеру, Хеллер сразу прошла в зал, где находилась Абигайль.
 — Думаю, тетушка, мы должны собрать вещи и уехать из Эльдорадо как можно быстрее. Иллюзии закончились: теперь я не сомневаюсь, что мы принадлежим той жизни, а все случившееся с нами произошло лишь по моей вине. Хоакин говорит, что любит меня и хочет, чтобы я осталась с ним, но мне кажется, я не смогу. Существование здесь слишком… примитивное, слишком трудное. Элизабет Пенниуорт все-таки была права. — Она закрыла лицо руками и разрыдалась.
 — Хеллер, дорогая, ты не должна винить себя! — Абигайль протянула руки к племяннице, чтобы обнять ее. — И еще — нам не стоит так торопиться с отъездом, ты можешь принять решение, как только отдохнешь и придешь в себя.
 Хеллер ошеломленно взглянула на нее.
 — Возможно, тетушка, ты права, — неуверенно произнесла она. — Я не хочу принимать поспешных решений. Думаю, мне лучше прилечь, я действительно ужасно устала…
 Ночь близилась к рассвету, когда чье-то громкое пение ворвалось в сны Хеллер. Она потянулась и зевнула, затем повернулась. Другая сторона самодельной кровати была пуста. Взволнованная отсутствием Абигайль, девушка быстро поднялась и направилась к выходу из зала.
 Чем ближе она подходила к выходу, тем громче звучали гитара и голоса певцов.
 Пламя костра освещало лица присутствующих; некоторые из них показались Хеллер знакомыми: это были слуги из Эльдорадо. Пепе и еще двое мексиканцев прошли мимо нее, подпевая и размахивая оловянными кружками.
 Так вот она, фиеста! Хеллер нахмурила брови. Как они могли веселиться в такое время? Их товарищи только что умерли, их тела даже еще не были захоронены!
 Лино оставил симпатичную молоденькую сеньориту, с которой танцевал, и подошел к Хеллер.
 — Вы не одобряете наше празднование?
 В ответ девушка только пожала плечами.
 — Мне кажется, это варварство — петь и танцевать, когда… — Она всхлипнула.
 Лино едва заметно усмехнулся:
 — Возможно, это и справедливо для Бостона, но здесь не Бостон. Посмотрите на этих людей, они приехали в Эльдорадо, так как Хоакин Мурьета нуждался в их помощи. У кого-то из них были друзья и родственники среди рабов, но не у всех; зато все считают за честь для себя сражаться рядом с ним. Да, люди умерли. К сожалению, это было неизбежно, но они знали, на что шли; зато оставшиеся победили и радуются, что остались в живых. Они празднуют жизнь, а не смерть. Возможно, вы недооцениваете их, так же как я еще недавно недооценивал вас. Я не должен был обвинять вас в предательстве; надеюсь, вы простите меня.
 Хеллер едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.
 — Мне нечего вам прощать, Лино, на вашем месте я сделала бы то же самое. — Она пожала его руку. — А теперь извините меня: думаю, мне лучше вернуться и попробовать еще немного поспать.
 Внезапно кто-то выкрикнул:
 — Да здравствует Хоакин!
 Гитара тут же смолкла, все разговоры стихли, когда на том месте, где дорога спускалась в долину, показался Хоакин Мурьета верхом на Тигре. Несколько людей из его отряда во главе с Хуаном Алварадо вышли вперед и, сняв своего командира с лошади, понесли к костру.
 Леви Ортега взял громкий аккорд на гитаре, и это послужило сигналом к началу нового танца.
 Хеллер сразу же захотелось уйти. Видимо, поняв это, Лино взял ее за руку и повел к остальным.
 — Ах нет, пожалуйста, я не хочу танцевать! — Она попыталась вырвать руку.
 — Праздник жизни, Хеллер. Помните?
 Она некоторое время колебалась, затем кивнула в знак согласия. Возможно, это залитая лунным светом ночь так действует на нее, подумала девушка. Она закрыла глаза, и фантазия перенесла ее в гостиничный номер в Сан-Франциско, где Хоакин стоял перед окном и лунный свет золотил его тело. Ее губы чуть приоткрылись, словно улыбаясь воспоминанию.
 — Эта улыбка для кого-то предназначена, сеньорита?
 Она медленно открыла глаза, перед ней, протягивая руку, стоял Хоакин. Хеллер невольно сделала шаг назад и замерла. Было что-то интригующее в его загадочной улыбке, что-то, представившееся ей как обещание будущего.
 Еще не успев понять, что происходит, она подняла руки над головой и начала прищелкивать пальцами, стараясь попасть в ритм музыки. Все танцоры отошли один за другим и встали вокруг вместе с Хоакином, зачарованно наблюдая за танцем Хеллер. Кроме ржания лошадей и треска огня в костре, не было слышно ни звука.
 Хоакин стоял, пристально глядя на танцовщицу, загипнотизированный золотой короной света, возникшей вокруг нее, освещавшей пышные волосы, в беспорядке рассыпавшиеся по плечам. Еще никогда в жизни ему не доводилось видеть более красивую, более соблазнительную женщину.
 Он был околдован.
 Он был влюблен.
 Не в состоянии совладать с собой, Хоакин не спеша приблизился к ней и стал медленно кружить вокруг нее.
 Хеллер тут же включилась в игру: казалось, будто танцующие предвидят шаги друг друга, словно репетировали все это раньше. Затем они подошли так близко, что их тела почти соприкоснулись.
 Когда мелодия закончилась, партнеры остановились напротив друг друга, не двигаясь, затаив дыхание.
 Хеллер не могла оторвать от него глаз. Ее решимость была поколеблена; почувствовав внутреннюю усиливавшуюся панику, она поняла, что, если сейчас же не отвернется и не убежит, то уже никогда не сможет уехать отсюда.
 Сделав над собой усилие, она отступила, но Хоакин успел поймать ее за руку.
 — Ты не сможешь оставить меня, Хеллер, никогда.
 Несмотря на свое состояние, девушка понимала: ей следует хоть что-то сказать.
 — Это невозможно, Хоакин. Нас разделяет слишком многое: Росита, Елена… Я не похожа ни на одну из них, а значит, не могу занять их место.
 Он ласково посмотрел на нее:
 — От тебя этого и не требуется, дорогая.
 — Но ты ведь до сих пор их любишь!
 — Это не так, дорогая. Роситу я любил в юности, а о Елене заботился, но я никогда не любил ее, и она всегда знала об этом. Вот почему Елена пыталась убить меня.
 Он протянул к ней руки и, прежде чем Хеллер успела понять, что происходит, поднял ее на плечо и унес с праздника в дальний конец лагеря.
 Они стояли рядом, пристально глядя на непрерывно менявшее цвет небо. Синее мягко переходило в розовое, розовое в золотое — словно отражение золота Эльдорадо. Леви продолжал играть на гитаре, но теперь это были медленные песни — песни о любви.
 — Я действительно люблю тебя, Хоакин, но я боюсь. Сможем ли мы когда-либо перешагнуть через наше прошлое?
 — Я тоже люблю тебя, Хеллер Пейтон, люблю больше, чем это можно выразить словами, — не колеблясь ответил он. — И еще я верю: вместе мы преодолеем любые трудности и сумеем начать все заново.
 — О, Хоакин! — Вздохнув, Хеллер положила голову ему на грудь, наблюдая за тем, как солнце медленно встает из-за вершин гор. — Я так хочу верить тебе…
 Внезапно она подумала о ребенке, об их ребенке, и это придало ей решимости.
 — Взгляни, дорогая. Солнце. Новый день. Новое начало. Что ты мне ответишь?
 — Я отвечу «да». Сегодня и впредь, когда дело касается тебя, я всегда буду отвечать «да».
 — Это самое лучшее решение, любовь моя, потому что я ненавижу слово «нет».
 Хеллер подняла голову и посмотрела на него:
 — Кто ты, Хоакин? Кто ты на самом деле? Человек? Миф? Дьявол или ангел?
 — Я — Хоакин Мурьета! — Встретив ее взгляд, преисполненный любви, он улыбнулся и погладил ее по разметавшимся волосам, а теплый ночной ветерок принял их в свои объятия…




 Эпилог


 Темные тени накрыли Сьерра-Неваду, когда расшалившийся ветерок заглянул в пещеру, чтобы потрепать алый пояс и черную накидку. Накидка вздымалась по ветру, напоминая о своем легендарном владельце. Костер, на котором висел котелок, запылал еще ярче, отбрасывая желтоватый свет на старика, укутанного в мексиканскую шаль.
 — Дедушка, — сказал маленький мальчик, присев около него, — давай уйдем отсюда. Я боюсь. Здесь ходят привидения.
 Старик рассмеялся:
 — Не тревожься, малыш, здесь нет никаких привидений, только воспоминания и ветер…
 Неподалеку от входа в пещеру зловеще вскрикнула ночная птица.
 Старческой рукой мексиканец взял палку и поворошил ею горящие угли.
 — Есть одна легенда, которую я хочу рассказать тебе, мальчик, — сказал он. Его бездонные черные глаза отражали золотое пламя костра. — Эта легенда об Хоакине Мурьете, защитнике всех угнетенных. Ты еще не слышал о нем?
 Маленький собеседник замотал головой:
 — Нет, дедушка.
 Старик усмехнулся.
 — Так вот, много лет назад, — начал он точно так же, как начинал свой рассказ уже не раз…
 Именно в этот момент над долиной Эльдорадо взошла серебристая луна, и появившийся всадник громко выкрикнул в ночь:
 — Я — Хоакин Мурьета. Запомните мое имя!
 А ночной ветер прошептал в ответ:
 — Да здравствует Хоакин!